КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

С чистого листа главы 100-165 [Ролли Лоусон] (fb2) читать онлайн

Возрастное ограничение: 18+

ВНИМАНИЕ!

Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!

Да, мне есть 18 лет

Нет, мне нет 18 лет


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

С чистого листа 100-165 глава

Глава 100. Гонка началась

Первое, что мы с Брюстером сделали – это начали расходовать бюджет. Еще в войсках первым делом обучают разведке. В бизнесе это работает точно так же. Если собираешься победить, или хотя бы удерживать свои позиции, нужно знать, с кем воюешь, и каковы их планы. В армии к этому можно также добавить и шпионаж. В мире бизнеса это не одобряется, по крайней мере, когда на этом ловят, так что в целом мы избегали этого, но я знал о компаниях, которые этим промышляют.

Так почему политика чем-то должна отличаться? Энди Стюарт не собирался проводить уважительную компанию, ни против Билла Уорли, который уже объявил о своем участии в первом туре выборов, и уж точно не в общих выборах против меня. Чем больше информации о нем у нас было, тем лучше. Первое, на чем мы сошлись с МакРайли и нашим финансистом, так это на том, что нам необходимо разузнать о Стюарте.

Одной из основных задач был поиск моментов, где он бы говорил одно, а затем делал совершенно иное. Зачем бы преданному слуге народа так поступать? Не хотелось бы показаться циничным, но, вероятно, что ему платили, чтобы он менял убеждения. Что приводило нас ко второму пункту про финансирование кампании Стюарта. Кто вкладывал в него деньги, и что могли получить взамен?

Что нас интересовало, так это его финансы, как и небольшое информирование обо всем остальном? А точнее, как мог человек, никогда не работавший в частной сфере, а только в государственных структурах, стать мультимиллионером? Пытливые умы жаждали разобраться! Нам нужно было нанять независимую экспертизу, и желательно не спрашивать, какими именно способами они добудут интересующую нас информацию.

Кто бы проделал все эти чудесные вещи? Простым способом было бы нанять пресс-службу, чтобы они прошерстили журналы и газеты и нашли что-нибудь, что писали о Стюарте. Джон предложил, чтобы мы немного расщирили запрос и искали еще что-либо обо мне, поскольку Энди бы непременно этим занялся. Нам требовались профессионалы для добычи информации по финансам, но для множества других задач нам нужны были волонтеры. Я никак не мог себе позволить оплачиваемым специалистам всем этим заниматься, это бы очень быстро разбазарило бы наш бюджет. Мне нужны были волонтеры, и срочно. Одним из основных приоритетов после выдвижения моей кандидатуры был сбор команды. МакРайли составил график и план действий. Мы бы начали с первичной аудитории – местных групп республиканцев. Проблемой было, что в нашем округе была всего парочка колледжей, а именно общинный колледж Кэрролла и колледж Западного Мэриленда в Вестминстере. Из студентов колледжа получаются отличные волонтеры, но минус в том, что они зачастую являются Демократами. Где-то найдешь, где-то потеряешь. Я бы сам больше положился на любые ресурсы, которые смогли бы предоставить местные республиканские общества.

Моим преимуществом были финансы кампании. Мы получили информацию от Республиканского Комитета, что стоимость кампании в Конгресс в этом году бы составляла около трехсот пятидесяти тысяч долларов, но это была средняя цифра. Я знал, что эта цифра взлетит к небесам; Я вспомнил (еще с первой жизни), что в 2010-м году стоимость бы увеличилась втрое, а потом в 2020-м еще вдвое. Кампании в Сенат бы с легкостью стоили еще в пять или шесть раз больше. Для типичного конгрессмена каждый день состоит из продумываний, где достать денег на следующую кампанию. Вот, в чем их работа, и если они попутно еще работают над законами или улучшением ситуации в стране, это тоже здорово. Им нужно доставать как минимум по пятьсот баксов в день на протяжении двух лет, чтобы у них был хотя бы шанс. Если участвовать в первичных выборах, или же у вас богатый соперник, то смело можно увеличивать сумму вдвое или втрое.

Необходимость платить за дом и школу в штате Колумбия только ухудшала ситуацию. Различные этические законы позволяли учитывать некоторые выступления не как доход, а как личные образовательные дискуссии, которые могли бы считаться доходом. Доходом, который бы направлялся на оплату ипотеки. Доход с продаж книг тоже был доходом и не распределялся на кампанию. Денег никогда не хватало.

Так как же добыть эти деньги? Конгрессмены постоянно проводят различные акции и обеды со сбором средств, где они могут выставить шапку и собирать деньги. Стодолларовый ужин с пятьюдесятью гостями набирает пять тысяч долларов, из которых дай бог половина отправится в казну. Это покроет пять дней, но в целом можно позволить не слишком-то много обедов и акций с выступлениями. Президенты набирают десять тысяч и больше, желающие в Конгресс, может быть, получат пятьдесят баксов. В результате приходится все время стоять с протянутой рукой.

Добавим лоббиста. Он будет счастлив вложиться в твою кампанию, потому что он знает, что в ответ вы будете счастливы выслушать пожелания его группы и принять их во внимание. Принцип услуги за услугу очевиден – сделай, как мы требуем, или денег больше не будет. В Вашингтоне есть тысячи подобных лоббирующих свои интересы групп. Кто-то соревнуется друг с другом, а некоторые уподобляются третьим. Деньги же поступают из различных корпораций. Даже Большой Боб и Дома Лефлеров нанимали лоббистов. Они платили небольшие суммы за каждый дом, проданный в Ассоциацию Изготовленных Домов Нью-Йорка в Олбани, откуда часть средств направлялась в Институт Изготовления Домов в Вашингтон, и было еще как минимум полдюжины похожих групп лоббистов, о которых я знал, не считая групп по строительству и недвижимости.

Другим вариантом было избирать богатых людей, которые были в состоянии обеспечить свою кампанию самостоятельно. Да, мы бы с радостью принимали пожертвования, и мы с Брю работали над идеей нескольких акции по сбору средств, но если вы можете выписать большой чек сами, или привлечь на помощь пару богатых друзей, процедура становится намного легче. Конгресс очень быстро превращался в клуб миллионеров; а Сенат был таковым уже кучу лет. Брю предположил, что мне нужно набрать средств намного больше среднего, поскольку Стюарт имел влияние на Банковский Комитет, и он однозначно наберет кругленькую сумму от банков, которым он импонировал. Нам бы потребовался почти миллион долларов, подумал он.

На что были бы пущены все средства? В основе любой кампании всегда имеется кучка оплачиваемых профессионалов, как, например, Брюстер и наш финансист, Майк Финнеган. Добавьте туда еще парочку медиа-консультантов и социологов. И присыпьте еще несколькими юристами для аромата. Были также и расходы на штаб кампании – наш располагался в торговом центре в Вестминстере, который нашла для нас Андре – и прилагающиеся расходы на его поддержание. Кто-то должен оплачивать изготовление листовок, плакатов и рекламы. Огромной частью расходов была реклама, а именно по телевидению и радио. Фактически нам нужно было сравняться с Энди Стюартом плечом к плечу. Его кампания стоила по меньшей мере полтора миллиона, хотя возможно, что треть из этого он бы потратил на противостояние с Биллом Уорли. Мы даже шутили, не вложиться ли нам в Уорли, чтобы Стюарт потратил еще больше!

Итак, поскольку официальное начало гонки было только в конце февраля, до этого мы занимались подготовкой. Например, я начал посещать все обеды и ужины в округе! Я не знал, насколько Стюарт был в курсе обо мне, да и в то же время журналисты за нами также не гонялись. Мы предполагали, что как только мы начнем набирать волонтеров, как минимум один из них окажется засланным от Стюарта. Так что вся самая важная информация была только у меня, наемных профессионалов и давно проверенных людей, таких, как председатели местных комитетов.

Я спросил у Брюстера, нужно ли мне будет проводить дебаты со Стюартом в какой-либо момент. Обычно они всегда происходят на президентских выборах, и подобное часто ожидается даже на выборах министров. А что насчет конгрессменов и сенаторов?

Брю рассмеялся:

– Самое последнее, чего хочет Стюарт, так это оказаться на фотографии стоящим рядом с тобой. Ему шестьдесят три года, собирается жить еще сотню лет, и у него только заменено бедро. Без макияжа и раскраски он выглядит, как ходячий труп! А ты, напротив, молод, энергичен и стоек.

– По утрам я себя таким не ощущаю, позволь сказать. Ты же заметил трость, так?

Он снова расхохотался.

– И что? Ты раненый военный герой, а он юрист. Он что-нибудь скажет, так ты его тростью отдубасишь.

– Я пострадал, а не был ранен.

– Какая разница. Всем плевать!

Девятый Округ Мэриленда граничил с Пенсильванией на севере. По направлению на юг район имел примерную форму полукруга. Он охватывал Северный Балтимор примерно до Кокисвилля, а затем уходил на запад через середину Рейстерстауна и на юг Вестминстера, прежде чем снова уйти на север вокруг Тармонта. В большинстве своем это были районы Северного Балтимора и Кэрролла с небольшой частью Фредерика, где мне нужно было проводить кампанию. Контингент и пейзажи менялись с продвижением по округу. Балтимор был относительно пригородным и сложным по строению, Кэрролл был чем-то похож, но с нотками сельской местности, а северный Фредерик может быть весьма умеренным. Направляясь дальше на запад, можно уткнуться в Аппалачские районы, и местами они выглядели так, как в фильме «Избавление».

Вскоре после того, как мы подали заявление в январе, я начал выступать перед некоторыми республиканскими группами, продвигаясь на запад. Одним из типичных примеров было выступление в местной старшей школе. Меня представляли как «награжденного солдата, местного предпринимателя, человека, который живет в округе, не покидающего штата, и человека, чьи дети ходят в такую же школу, как и вы. Он национально известен, и вы наверняка читали его книги и видели его на передачах «Встреча с Прессой» и «На Неделе с Дэвидом Бринкли». Полагаю, некоторое сходство все-таки есть. Затем я выходил на сцену, или где тогда проходила встреча, махая рукой, и направлялся к подиуму. Мы подготовили довольно средненькую речь, которая говорила немного, но отлично звучала.

Я произносил свою речь, и потом по запланированному «спонтанному» движению начинал ходить вокруг подиума с микрофоном, чтобы отвечать на вопросы аудитории. В зависимости от того, что было рядом, я или опирался на подиум, либо же садился на край стола. А затем по окончанию я просил всех о помощи. Я не мог сделать это в одиночку. Мне нужна была их помощь, их деньги, их поддержка, их время. И так далее, и тому подобное…

Когда аудитория только заходила в помещение, каждого просили подписаться и указать свое имя и адрес. В волонтерских листах было то же самое. Брюстер сказал, что мы можем наблюдать правило 80/20 с волонтерами; из каждых ста человек, кто согласится помогать, восемьдесят человек слиняют, и двадцать помогут. И все же имена и номера получены. Мы можем позвонить им с просьбой о пожертвовании и продать или отдать данные о них различным республиканским фондам, а все, кто согласился помочь, будут внесены с отдельную категорию, с кем можно связаться во время переизбрания.

Были основные правила, которым нужно было обязательно следовать. К счастью, некоторые из них я уже знал из своего опыта продаж с первой жизни. Каждый спонсор получал благодарность от форменного письма до рукописного. Большие спонсоры получали письмо и звонок. Если они хотели помочь, я должен был лично им позвонить и спросить, когда и как они могут помочь. Если я не смог дозвониться, я должен был оставить сообщение. Брюстер установил в штабе компьютерную систему со стареньким софтом для учета всего этого, и он же давал мне ежедневные списки с номерами людей для обзвона и благодарности/просьб/задабривания.

Я задумался, что бы подумал Ларри Эллисон, если бы я предложил Oracle разработать программное обеспечение для базы данных, которое бы вело учет спонсоров и волонтеров, и автоматизировало бы коммуникацию. Ушел ли я вперед событий, или же наоборот – опоздал? Я никогда в прошлом об этом не задумывался. Это бы заняло слишком много времени, чтобы помочь мне сейчас, но что будет в будущем? Кто мог знать? Первым делом нужно было пережить эти выборы.

Брюстер коротко изложил мне, что бы делали волонтеры.

Он сказал:

– Все думают, что они отвечают за пчелиный улей. Кто-то из них действительно пчелки-трудяги. Они будут делать знаки, размахивать ими, ставить их, совершать звонки по телефону, гонять людей на всевозможные опросы, гоняться с диктофонами за Стюартом, что скажешь… Чем их больше – тем лучше.

– Пчелы-трудяги – понял! – ответил я.

– Следующая категория – пчелы-королевы. Эти ребята уже частично занимаются менеджментом. Они разбирают, куда ставить эти знаки, кому и как звонить, и контролировать трудяг. Они также могут и работать с трудягами, не раздражая последних. Очень полезно, – продолжил он.

– Королевы, – кивая, сказал я.

– Самая худшая категория – это трутни. Они суются в волонтерство не пойми зачем, может быть, чтобы просто сказать, что они работали над кампанией, но по факту они не работают, и только раздражают тех, кто работает.

– Так зачем их держать? – переспросил я.

– Затем, что они могут быть знакомы с кем-то полезным, например, каким-нибудь крупным спонсором или главой местной компании. Ты ведь наверняка не хочешь взбесить кого-нибудь через посредника.

Я только закатил глаза на это.

– Еще пчелы?

– Пчелы-убийцы! Те, от кого ты избавляешься! Пчелы-убийцы – это чудесные люди, которых ты не хочешь рядом с собой видеть, например, осужденный насильник или порнозвезда, которая просто разделяет твои политические взгляды и хочет помочь.

– Ужас! И такие бывают?

Брюстер с ухмылкой кивнул.

– Жуткая мысль, да? Твоя, как и моя, впрочем, тоже, главная задача – определить, в какую ктегорию кого определить. Все разрастется очень быстро, и нас двоих для этого уже не будет хватать. Нам нужно как можно скорее обрасти королевами!

В конце каждого выступления мне задавали вопросы. Какие-то вопросы были прямолинейны.

Как вы собираетесь выравнивать бюджет?

– Сократить расходы и в рамках принятия проектов требовать, чтобы все последующие программы имели четкое объяснение, как именно они будут финансироваться.

Что вы думаете об оборонном бюджете?

– Нам нужно держать крепкий оборонный бюджет, но самым лучшим способом будет поддержание сильной экономики – слабая экономика будет означать слабую страну.

Серьезные вопросы мы проработали заранее.

Какие-то из вопросов были довольно тривиальными.

В какую школу ходят ваши дети?

– Начальная школа Пятого Округа.

Сколько вам лет?

– Тридцать четыре, но к моменту выборов мне будет тридцать пять.

Ваша жена сейчас здесь?

– Нет, она дома с детьми.

Какие-то вопросы вообще были глупыми:

Боксеры или плавки?

– Только моя жена будет знать ответ!

От каких-то вопросов я мог отшутиться:

Насколько вы богаты?

– Очень, очень богат!

А некоторые вообще были убийственными! Пролайф или за выбор? Верю ли я в эволюцию? Купался ли я в крови агнца? Большинство подобных вопросов поднималось в более консервативной северо-западной части округа, хотя про аборты спрашивали везде. Иногда все шло хорошо, иногда – не очень. Типичным примером был диалог с одним малым в Тармонте. Мы проводили встречу в зале, предоставленном Торговой Палатой. В части с ответами на вопросы этот парень встал и поинтересовался, выступаю ли я за про-лайф или же за выбор.

– За выбор, – ответил я.

Как я и предполагал, в толпе пронесся неодобрительный шепоток. Такое бывало, но в данном случае этот малый хотел со мной поспорить. Я дал ему поразглагольствовать около минуты, прежде чем жестом прервал его:

– Извините, я знаю, что это важно для вас. Как вас зовут?

– Зачем вам нужно это знать? – воинственно переспросил он.

– Потому что я вежливый парень, и намного приятнее называть вас по имени, чем просто говорить «эй, вы!» – с улыбкой ответил я.

В зале послышалась пара хохотков, и он уже менее настороженно ответил:

– Тим Тиммерман.

– Тим, я Карл. Приятно познакомиться. Ладно, как я уже сказал, я знаю, что для вас это важно. Для вас аборт – это неправильно. Мы обрываем жизнь. Я понимаю это. Правда понимаю. Для меня же важно здоровье женщины и ее право на управление собственным телом. Теперь же, скорее всего, мы никогда не согласимся, я прав?

– Это неправильно! Убийство нерожденного – грех!

Здорово, парень на религии.

– Хорошо, Тим, я понимаю вас, но как я уже сказал, я с вами не согласен. И возникает пара вопросов к вам. Готовы?

Он ошарашенно взглянул на меня:

– Что?

– Во-первых, это все, что вас волнует? Я имею ввиду, вообще все! Потому что если это так, я буду вас уважать, но тогда скажу вам прямо сейчас, не голосуйте за меня, потому что не думаю, что изменю свое мнение на этот счет.

Поднялся ажиотаж. Политик сказал не голосовать за него? Должно быть, от меня ожидали, что я скажу нечто сладкоречивое и пообещаю подумать над этим, или что-то подобное. Я видел нескольких переглядывающихся в изумлении. Я же продолжил:

– И второй вопрос, который стоит себе задать. Вы думаете, что Энди Стюарт с вами согласится? На этот вопрос ответ вы уже знаете.

Я перестал говорить с Тимом и обратился уже ко всем.

– И это то, над чем всем вам стоит подумать. Давайте будем честны. Вероятно, будут какие-то моменты, с которыми, как я думаю, вы можете не согласиться. Это может быть бюджет, или программы вроде пенсии или Medicare, или Welfare, или оборона. Это может быть что-то еще, вроде абортов или ношения оружия. Будут какие-то вещи, в которых мы сможем согласиться или разойтись во мнениях. Вам нужно задать себе вопрос, сможете ли вы жить с этим, или же вы пойдете за неким Иксом – и вы знаете, что он будет куда более либеральным в этих вопросах, чем я. Я здесь для того, чтобы сказать вам, что я думаю и как собираюсь работать. Я не собираюсь сидеть здесь и вешать вам лапшу на уши, говоря о том, во что не верю.

Иногда это отлично разряжало обстановку. Помню, как после встречи, когда я пожимал руки, я снова встретился в Тиммерманом. Он пытался убедить меня в ужасе абортов, и я снова поговорил с ним на эту тему.

– Тим, в каких-то моментах я согласен с тобой. Мы с женой любим своих детей. У нас их трое. В прошлом году мы попали в автокатастрофу и потеряли четвертого, когда Мэрилин была беременна, и мы были опустошены. Это было просто ужасно, и теперь мы больше не можем иметь детей. Кстати, Мэрилин с тобой согласна. Она полностью за про-лайф. Наши с ней мнения на этот счет расходятся, и я думаю, что мы с тобой тоже не согласимся.

Он растерялся, поняв, что у меня нет чертяцких рогов и хвоста, пожал мне руку и исчез. Несколько минут спустя я увидел, как он направился в сторону банки для пожертвований, мы оставляли ее на столе, и опустил туда двадцатку. Он увидел, что я смотрю на него и мы кивнули друг другу.

(На следующий день я нашел его лист, позвонил ему, чтобы поблагодарить и предложить работу над кампанией. Он оказался очень полезной «королевой»).

А иногда это распаляло. На встрече в Вестминстерской Старшей школе кто-то свысока поинтересовался, верю ли я в эволюцию. После того, как я сказал «да», меня окрестили безбожным дикарем, которому гореть синим пламенем в аду. Школьной охране пришлось его выволочить из помещения. А вечером это оказалось в новостях. Весело!

Глава 101. Ситуация накаляется

Я уже предполагал, что ситуация на предвыборной гонке станет паршивой, и мои опасения быстро подтвердились. У Энди Стюарта было серьезное противостояние с Биллом Уорли, и он потратил намного больше денег, чем планировал. В апреле он кое-как победил, набрав 58 % голосов, и после этого моментально обратил свой взор на меня. У него не было ни программы, ни желания ее прорабатывать. Он сразу же ушел в очернение.

В каждой политической кампании есть позитивные и негативные аспекты. Каждый кандидат клянется проводить исключительно позитивную кампанию, которая будет делать акценты на его или ее достижениях, и всех тех чудесах, которые они претворят в жизнь. Только их оппонент станет опускаться до черного пиара, просто потому, что это человек такой! И сразу же уходят в негатив! Негативная кампания делает упор на огрехи оппонента, настоящие, предполагаемые, или же вообще выдуманные. Теория здесь в том, что если не можешь заставить публику полюбить тебя, тогда заставь ее ненавидеть другого!

Я пытался оставаться позитивным, но МакРайли незамедлительно начал готовить материал для очернения Стюарта. В этом деле нам помогла стычка между Уорли и Стюартом. Мы видели, что работало, а что не имело эффекта для каждого из них.

Энди начал тихо, но весьма скользко. В День Поминовения Энди утверждал, будто я недостаточно патриотичен! Он был из тех ребят, которые постоянно носили булавку в виде национального флага, а я – нет. Мы оба посетили различные парады в округе, и я краем уха услышал, будто бы Энди громко возвещал, что я непочтительно относился к нации, не нося булавки. Брюстер сразу же пришел ко мне, вручил целый пакет этих здоровых булавок и наказал мне всегда носить один.

– А ты не думаешь, что это будет выглядеть, будто нас это зацепило? Как только я надену ее, и следующее, что мы услышим, что я ее ношу только потому, что боюсь его, – сказал я ему.

– В таком случае будем бояться, – он подтолкнул пакет ко мне.

Я отодвинул его обратно.

– Нет, не будем, – чего я не мог понять, так это почему Стюарт выкинул что-то такое.

Он должен был уже знать, что я уже был награжденным ветераном.

– Карл, ты будешь произносить речь Американскому Легиону в Парктоне вечером этой пятницы. Не будешь с булавкой – можешь смело списывать их голоса.

Я положил пакет к себе в карман, просто, чтобы потешить Брюстера.

– Ты слишком переживаешь, Брю. Приходи со мной. Все будет в порядке.

В тот вечер мы вызвали сиделку, и мы с Мэрилин поехали на пост Легиона в Парктон, где нас должен был встретить Брюстер. На мне был хороший синий пиджак, белая рубашка и брюки цвета хаки, и единственной патриотичной вещью на мне был только полосатый галстук с красной-бело-синей расцветкой. Мэрилин надела симпатичное платье длиной по колено, тоже красно-бело-синей расцветки, хотя платье было в цветочек. Булавки на мне не было.

Брюстер один раз окинул меня взглядом и сразу же достал одну из кармана. Я приметил, что на его воротнике уже красовалась такая.

– Ты что, забыл, или решил их побесить?

Я остановил его.

– Брюстер, угомонись. Я знаю, что делаю. А теперь угомонись и просто смотри.

Прежде, чем меня вызвали выступить, я уже встретился с несколькими людьми, множество из которых носили подобные булавки. Теперь я видел, что сплетни Энди работали на полную катушку, поскольку почти все пялились на лацкан моего пиджака. Меня это устраивало. Когда меня представили, я уже сразу решил брать быка за рога.

Я взял в руку микрофон и начал говорить:

– Спасибо вам всем, что пригласили меня сюда на пост. Это честь для меня видеть всех вас, и я могу сказать, что я уже знаком с кем-то из вас. Вон там во втором ряду сидит мой сосед, Джон Кэплс, владеющий фермой через дорогу от меня. Мы с моей женой Мэрилин за эти несколько лет купили у него огромное количество сладкой кукурузы. Я также видел Билла Эллиотта и Барри Хендерсона; ребят, я и не знал, что вы в Легионе. Благодарю вас за приглашение.

Это была типичная публика Американского Легиона, и там было несколько старичков, переживших Вторую Мировую, конфликт в Корее, и также кто-то с Вьетнама и более поздних военных действий.

– Итак, прежде чем я слишком зайду вперед, давай-те сразу кое-что проясним. Готов поспорить, что все присутствующие здесь слышали возмущения о том, мол, я не ношу булавку с американским флагом на своем лацкане. Это правда? Вы все это слышали? – спросил я. Затем я осмотрелся и улыбнулся. – Ну давайте! Поднимите руки!

Было немало удивления от того, что я поднял эту тему, и кто-то вслух согласился. Затем медленно поднялась пара рук, а потом со временем большинство из присутствующих подняли руки. Я видел, как позади журналисты что-то записывали в блокноты. Я задумался, пригласил ли их Брюстер, или же, что более вероятно, Энди Стюарт.

– Я точно слышал об этом. И где же лучше всего обсудить это, кроме как в Американском Легионе. И вот мой ответ. Я думаю, что всех учили тому, что поступки говорят куда больше, чем слова, так? – я снова окинул взглядом помещение и улыбнулся тому, что несколько человек начали перешептываться и кивать головами. – Хорошо. Я просто не такой человек, который носит на себе много украшений или булавок. Я не ношу практически ничего, кроме моего свадебного кольца, кольца моего колледжа или моих часов, – во время перечисления я показывал всем соответствующую руку. – Но все же есть и кое-что еще, что я ношу, – я свободной рукой расстегнул рубашку под галстуком. Затем я просунул руку и достал свой армейский жетон. – Я все еще ношу свой старый армейский жетон, – я убрал его обратно, затем засунул руку в левый карман брюк. – И вот последнее, что я надел бы, если бы захотел.

Вот почему я не беспокоился из-за булавки. Пускай сколь угодно пялятся на мой лацкан. Для меня же уже стало очевидно, что Энди все еще не знал, кто я такой. Видимо, он не стал копаться в моей истории после факта о миллиардере-убийце. Я достал из кармана продолговатый металлический футляр, в котором представляют военные награды и положил его на подиум. Я не открывал его с тех пор, как получил его несколько лет назад, не считая того же дня, когда я достал его из своего стола. Я достал оттуда Бронзовую Звезду и поднял вверх, чтобы все могли ее видеть.

– Я не из тех, кто будет хвастаться и размахивать медалями, но я думаю, что все вы знаете, что такое Бронзовая Звезда, – и я прикрепил ее на свой лацкан.

– А теперь, если кто-то думает, что я просто зашел утром в сувенирную лавку и купил ее, здесь есть еще кое-что для прочтения. Мэрилин? – я указал жене жестом, и она встала, подошла ко мне и открыла свое гигантское портмоне. – Господа, это моя жена Мэрилин. Теперь же, если честно, то она заслужила это даже больше, чем я, потому что, когда меня отправили за моря, она осталась дома в Файеттвилле, беременная нашим сыном. Итак, она сделала для меня этот значок. Мы передадим его, чтобы вы могли посмотреть. Это фотография с моего парада в честь ухода в отставку. Тогда я был известен как Капитан Бакмэн, батарея Браво, Первый батальон, 319-я Воздушный полевой артиллерийский полк, 82-я Воздушная часть, – я жестом указал Мэрилин передать значок кому-нибудь из публики.

– Когда Энди Стюарту было двадцать четыре, он учился на юридическом. Когда мне было двадцать четыре, я командовал одним из лучших отрядов в стране! Когда он изучал, как судить людей, я изучал, как их защищать! Когда он выстреливал исками в людей, Я обучал своих лейтенантов стрелять сто пятыми! Если Энди Стюарт хочет бить себя кулаками в грудь и выпячивать свою булавку в виде флага, отлично! А я не стану блеять, как осел. Я защищал настоящий флаг! А теперь задайте себе вопрос, как вы считаете, кто больше подходит для решения вопросов обороны страны, Энди Стюарт, или Карл Бакмэн?

Зал затих, а затем взорвался в овациях. Я продолжил.

– Теперь же я не стану просто сидеть здесь и величать себя героем. Энди Стюарт начал эту заварушку, а не я – но я ее закончу! Зуб даю, что кто-то из вас тоже заслужил медали. Вы знаете, почему я не ношу ее ежедневно, потому что ее носят не для себя, а для тех, кто уже не может этого. Я смотрю на вас и вижу людей, которые служили так же, как и я. Кого-то из вас заставили. Кто-то пошел по своей воле, – я ухмыльнулся и продолжил: – А кто-то из вас пошел по своей воле раньше, чем заставили. Да, я знаю, как это работает, – в зале было слышно, что кто-то хихикнул.

– Почему бы вы проголосовали за меня? Потому что я тот, кто знает, что требуется для того, чтобы ваши сыновья и внуки были подготовлены. Не факт, что в безопасности, но подготовлены, натренированы и имели поддержку. Я не обещаю безопасность, потому что и вы, и я знаю, что это может быть нечестным и опасным делом. Но все же, если они пострадают, я сам был в госпитале имени Уолтера Рида, и знаю, что нужно для самого лучшего медицинского обслуживания. И потом, когда они будут уже вне службы, я буду тем, кто позаботится о том, чтобы к ним относились с уважением, как к ветеранам, как бы вам и хотелось! И знаете, что? Это могут быть не только ваши сыновья или внуки! С каждым днем на службу записывается все больше девушек! Это могут быть и ваши дочери и внучки!

– И теперь, кому бы вы хотели высказывать свои пожелания? Энди Стюарт может завернуться в флаг и петь национальный гимн, пока не заснет, но вы действительно думаете, что он будет тем, кто пойдет навстречу вам, или поможет вашим детям и внукам? Или думаете, что помочь может тот, кто служил так же, как и вы? Я могу помочь, потому что я понимаю. А может ли Энди Стюарт сказать то же?

Я еще немного надавил и все закончилось аплодисментами стоя. Мне также предложили выступить на посту в Вестминстере, на что я согласился. Брюстер был ошеломлен и моей речью, и уровнем пожертвований, которые я получил. Я же только рассмеялся:

– Брюстер, я же сказал тебе не беспокоиться. Просто смотри. Энди Стюарт узнает об этом и сразу же притихнет!

К концу вечера ко мне подошел Джон Кэплс. Он был тихим и потрепанным мужчиной примерно на десять лет старше меня.

– Карл, я и не знал, что ты служил.

– Могу сказать то же самое. Вьетнам? – спросил его я.

Он кивнул.

– Дананг, с 68-го по 69-й. – он подобрал мой значок. – Весьма расплывчатое уточнение.

Стоящий рядом с нами мужчина рассмеялся.

– Такие уточнения можно услышать, когда находишься где-то, где не должен, занимаясь тем, чем не должен, и знать об этом никому не положено.

Я улыбнулся. Это почти полностью подходило под описание нашей операции в Никарагуа.

– Довольно близко!

После встречи Брюстер возбужденно сказал мне, что нам нужно продвигать Бронзовую Звезду и героизм как горячую тему кампании. Я без обиняков отклонил эту идею.

– Брю, это не выигрышная позиция для нас, – сказал я ему.

– Республиканская партия всегда благосклонна к обороне и национальной безопасности. Здесь это уместно, – ответил он.

В это время мы стояли снаружи на парковке, и я оперся на машину, и покачал головой.

– Слушай, я не знаю, почему Энди решил затеять эту ссору, но он облажался. Ему нужно было преследовать меня уже по поводу самой Бронзовой Звезды.

– В смысле?

– Брю, я не говорю, что я не заслужил эту штуку, но это совсем не так, как на телевидении. На той миссии все стало довольно паршиво. Я на самом деле удивлен тому, что он уже этого не знал.

МакРайли пожал плечами:

– Он повязан с различными банковскими органами, но насколько я сам знаю, он ни черта не смыслит в военной сфере. Может, он просто увидел медаль и решил не давить на героизм, но зачем тогда продвигать идею с флагом? Может, он просто вообще понятия не имеет, что значит все это.

– Я тоже не знаю, дружище, но мое мнение – не буди лихо.

Энди Стюарт довольно быстро свернул идею насчет флага, но сразу же начал давить на иное. Самым очевидным было то, что я, мол, пытался купить выборы. Что бы я ни делал, я был слишком богат. Если я жертвовал деньги, то я пытался купить их поддержку. И уже затем, сколько бы я ни отдавал, этого было мало, и с моими финансами я дешевил. Он громко призвал и налоговую, и биржевой комитет разобраться, как я получил свои грязные денежки (он так и сказал), а после того, как оба агентства его проигнорировали, он обратился в Генеральную Прокуратуру и Отдел Юстиции, чтобы они расследовали мой подкуп следственных органов.

Малая часть правды в утверждения Стюарта все же была. Я годами жертвовал деньги в разное количество местных гражданских и обслуживающих групп. Пять или десять тысяч долларов – это огромная сумма для местного добровольного пожарного участка или клиники, и я регулярно отдавал по паре сотен тысяч практически во все группы на территории. Большую часть я отдавал в округе, поскольку сам жил относительно близко к центру Девятого Округа. Брюстер же просто превратил мои регулярные жертвования в позирования. Мы никогда не произносили агитационных речей на этих событиях, но если меня спрашивался, я всегда мог добрым словом поддержать участников и их полезную и нужную работу, которую они проделывали.

Если быть полностью честным, Стюарт тоже сделал много хорошего, отдавая деньги. Как минимум раз в неделю он участвовал в пресс-конференции или позировал, или же говорил о новом государственном гранте, или налоговых льготах, или улучшении дорог. Конечно же, то, что отдавал он, ему ничего не стоило, в отличие от меня.

Мы же наступали по двум фронтам. Первым была история о том, как я построил свой бизнес с нуля, мы даже записали видео, где был виден дом моих родителей. Они уже там не жили, продав его при разводе. Но все же наглядно было ясно, что я не вырос в особняке. Второй фронт был более негативен. Я заработал свои деньги на фондовых рынках. А как мог Энди Стюарт, который непрерывно работал в общественном секторе после выпуска с юридического факультета, сколотить состояние больше двадцати миллионов долларов? Когда журналисты начали допытывать нас насчет этого, мы предоставили сокращенные части информации, которые добыли наши следователи. Номера счетов мы не предоставляли, но указали названия банков. Как и ожидалось, поднялась волна беспокойств, где Стюарт просто взорвался от того, что эта информация вышла в свет, и выкручивался от вопросов, правда ли это.

Большая часть доходов Энди Стюарта была получена благодаря его позиции в качестве четвертого по рангу члена Комитета по финансовым услугам Палаты Представителей, также известному, как Палата Банковского Комитета. И так он собрал чуть больше полумиллиона долларов от различных банков и финансовых компаний с Уолл Стрит в виде пожертвований на кампанию за последние десять лет. Даже лучше, не считая вопроса, опускал ли когда-либо Энди неправомерно свою руку в казну, еще был способ, каким члены Конгресса могли законно обогащаться от инсайдерской торговли.

Если говорить точно, если конгрессмен узнавал что-либо в процессе своей работы, не было никаких запретов использовать это знание для заработка на бирже. Как частное лицо, меня бы отправили в тюрьму за то, что я покупал бы или продавал бы акции в зависимости от того, что услышал бы на совещании. Как и многие другие, федеральные законы об инсайдерской торговле не распространялись на членов Конгресса или Сената. Если Стюарт узнавал что-то от банкира или лоббиста, для него было совершенно законно позвонить своему брокеру и предпринять какие-либо действия. Стюарт был очень сильно повязан в банковском бизнесе.

Может, это и было легально, но все-таки это было не очень честно, и я с упоением наблюдал за тем, как он извивался под постоянными допросами от The Baltimore Sun и местных телеканалов. Мне же не очень понравилась вторая половина от фразы «Миллиардер-убийца», которой, как я и предполагал, разбрасывались. Я никак не мог навесить на Стюарта ярлык убийцы. Он с гордым видом напирал на свое продвижение ужесточения законов о ношении оружия, и связывая это со мной. Я не только был убийцей своего младшего брата, мое владение и использование пистолета только подтверждало необходимость контроля оборота оружия.

Для начала он раскопал все, что было зарыто в 1983-м году, особенно различные обвинения, в свое время выдвинутые полицией штата в их споре с полицией округа Балтимор. Некоторые из этих обвинений, частично выпущенные тем кретином-журналистом из WJZ, сообщали, будто бы я использовал свои деньги, чтобы откупиться от тюрьмы. (Если бы! Если бы я мог это сделать, я бы захоронил все, что было по этому делу!) Затем он начал преследовать мою оставшуюся родню. Мой отец, как и ожидалось, вышвырнул журналиста из своей квартиры в Перри Холл, которую он купил на свою половину средств от продажи дома. Также, как и рассчитывалось, съемочная группа подстерегла мою мать у дверей ее квартиры, она пробормотала что-то нечленораздельное и ее увезли в Шеппард Пратт из-за «переутомления».

Я до этого также узнал от Джона Роттингена, что журналисты из Балтимора звонили им. На пороге они не появлялись, но как минимум один из них ухитрился найти их неуказанный номер телефона и начал доставать их дома. В целом они неплохо это переживали. Да и я не видел, чтобы кто-либо из местных телеканалов, или The Sun собирались отправлять кого-либо в Рочестер, чтобы доставать их лично. Я попросил его держать меня в курсе, и затем рассказал Мэрилин последние новости из Рочестера.

Брюстер начал загонять нашу медиа-команду, поскольку ситуация испортилась ровно на столько, на сколько мы и ожидали. В конце концов мы придумали рекламу, которая, как казалось, шла хорошо.

(Приближенный огромный нож, камера отдаляется от него, пока в кадре не появляется рука, сжимающая его. Закадровый медленный низкий голос.)

«Семья Карла Бакмэна подверглась нападениям со стороны психованного безумца. Он начал преследовать его жену. Ее машина была испорчена и сожжена. Их дом был сожжен. Третьего сентября 1983-го года он вломился в их дом с почти сорокасантиметровым ножом и озвучил свое желание зарезать его жену и младенца-сына, а затем напал на Карла Бакмэна. Карл Бакмэн убил нападавшего. Нападавший был диагностированным параноидальным шизофреником со склонностью к насилию.»

(Пауза.)

«Он был братом Карла Бакмэна.»

(Более долгая пауза.)

«Было ли последнее так важно?»

(Другой закадровый баритон.)

«Причина для Второй Поправки!»

Мы выпустили это в печать и на радио, переворачивая убийство в защиту Конституции. Я не был уверен, как это пройдет. По опросам ничего сказать было нельзя.

Самым странным было, когда Энди Стюарт попытался обернуть отказ моей семьи от меня, когда я был подростком, против меня, как будто бы это была моя вина. Если они выгнали меня из дома и отреклись, значит, это должна быть моя вина. Я должен был быть дьяволом во плоти, чтобы заслужить то, что получил.

К августу все вообще начало выходить за какие-либо рамки. Национальные новости начали следить за историей миллиардера, рвущегося в Конгресс, и рассказами Стюарта о моем убийстве брата, и осуждение моей матерью, которая наконец-таки смогла достаточно успокоиться, чтобы облить меня грязью. Все закончилось двойным интервью на «Встрече с Прессой». Энди отказался видеться со мной, поскольку это означало бы дебаты. Он отправился в студию NBC в Вашингтоне, а мы с Брю поехали в студию WMAR-TV на Йорк-Роуд в Тоусоне. Я бы вещал оттуда.

Постоянный ведущий, Гаррик Атли, заболел, и его обязанности в этот раз на себя взял Тим Рассерт. Я уже был знаком с Рассертом со времен выступления на передаче в прошлом году, и мы дважды поужинали вместе с тех пор. Мы были на дружеской ноте, но я не был готов назвать его другом, и я не ждал, что он будет благосклонен ко мне.

Интервью началось довольно обычно. Нас представили быстрым кадром крупным планом с приветствием от каждого из нас, и затем Рассерт повернулся к камере и сообщил, что мы были участниками «одной из самых грязных предвыборных кампаний в современной истории Америки. С одной стороны представляем вам республиканского кандидата, Карла Бакмэна, инвестора-миллиардера и одного из лидеров «Молодых Республиканцев», соперничающих за победу в выборах. Его оппонент – Конгрессмен-Демократ восьмого срока Энди Стюарт, член Палаты Банковского Комитета, сейчас сражающийся за свою политическую жизнь».

Тим повернулся к Энди и спросил:

– Правильное ли это суждение, господин Конгрессмен? Это же борьба за вашу политическую жизнь?

Энди насмешливо фыркнул:

– Вряд ли! Кандидатура Карла Бакмэна – символ презрения Республиканцев к борьбе обычного американца в условиях нынешней тяжелой экономики. Они выставили миллиардера с бездонным кошельком, который планирует купить себе место в Конгрессе. Я запросил Федеральную Избирательную Комиссию и Казначейство провести расследование этого вопиющего нарушения законов о выборах в штате Мэриленд.

– Мистер Бакмэн, вы вправду пытаетесь купить эти выборы? Вам что-нибудь сообщали из Избирательной Комиссии или Казначейства? – спросил Тим, поворачивая свою камеру ко мне.

Я улыбнулся и покачал головой.

– Федеральная Избирательная Комиссия и Казначейство? Это что-то новенькое. Господин Конгрессмен уже жаловался на меня в Избирательный Совет Мэриленда, в налоговую, и в Биржевую Комиссию, и они все сказали ему пойти утопиться в речке. Не могу даже представить, кто следующий. Настоящим вопросом здесь является то, что кто-то посмел действительно выступить против Конгрессмена, и у кого есть программа, нацеленная на решение всех проблем, существование которых в его срок он сам подтверждает.

Рассерт развернулся обратно к Стюарту.

– Господин Конгрессмен, мистер Бакмэн далеко не первый богатый человек, который участвует в выборах, и среди них было много и Демократов. Вспоминается Джек Кеннеди, а это были даже не его собственные деньги. Это были деньги его отца.

– Это, может быть, и правда, но Джек Кеннеди представлял собой людей. Карл Бакмэн представляет же только себя самого. У него есть склонность устранять свои проблемы, например, как собственного брата, которую он решил с помощью убийства!

Тим знал об обвинениях, которыми разбрасывался мой противник, но услышать, как меня в лицо называют убийцей, все же было необычно. Большинство политиков бы начали крутиться вокруг этого, назвав меня киллером, или сказав «предполагаемый». Он в шоке повернулся ко мне.

– Это оглушительные обвинения, мистер Бакмэн. Что вы можете на них ответить?

– Все просто, Тим. Конгрессмен Стюарт – лжец. Нет никаких обвинений в преступлении. Позволяет ли закон действующему Конгрессмену лгать и оскорблять любого, кого он захочет? Он врет вам, так же, как и врет избирателям в Девятом Округе Мэриленда. О чем еще он лгал?

Стюарт не стал ждать, пока Рассерт о чем-либо его спросит. Он моментально возмутился:

– Ничего подобного я не делал. Карл Бакмэн убил своего брата и затем с помощью своих денег замял дело! Его собственная семья знает правду о нем. Они выставили его из семьи, когда ему было шестнадцать, а затем лишили его наследства и пару лет спустя отреклись от него. Кто знает его лучше, чем его собственные родители?

Я видел, как Брюстер за камерой задрожал. Мы знали, что так и будет, но все же это звучало ужасно. Ничего, кроме как резко ответить, я не мог.

– Да, я убил своего брата, шизофреника-параноика с долгой и зафиксированнойисторией агрессии по отношению ко мне и моей семье. Я ничего не заминал, и все было пристально расследовано и полицией, и юристами округа, – затем я запустил руку в свой внутренний карман пиджака и извлек оттуда нож, держащийся в ножнах.

Я вынул его из ножен и показал на камеру.

– Вот с этим ножом мой брат пришел за моей семьей. Я забрал его из полиции округа Балтимор после окончания расследования. Он принес его в мой дом, и сказал мне, что он собирается зарезать мою жену и моего маленького сына, а затем напал на меня, и я убил его. Что насчет моей матери, она психически нестабильна, и она купила ему это оружие, а также предоставила ему машину, на которой он преследовал нас. Не знаю, насколько серьезно вы можете прислушиваться к ее высказываниям.

– Это тот самый нож?! – широко раскрыв глаза, спросил Рассерт.

– У меня есть запись вещдока с подтверждающими фотографиями, – ответил я.

– Это же почти меч! – воскликнул он.

Я молча кивнул, и Рассерт развернулся к Стюарту, который выглядел разозленным, что его обставили. Беспочвенные обвинения – это здорово, но у меня были доказательства!

– Несмотря на все игрушки, Карл Бакмэн не может отрицать своего хладнокровного убийства своего брата!

– Хладнокровного?! Игрушки?! – я бы взбешен! – Это выглядит как игрушка?! – я поднял свою левую руку, и провел по ладони лезвием. На ладони появилась тонкая струйка крови, и я показал руку на камеру. – Вот, что мой брат хотел сделать с моей женой и сыном. Энди Стюарт бы его поддержал, ведь это же не пистолет! – затем я воткнул нож в крышку стола, за которым я сидел, и оставил его торчать вертикально.

Экраны мгновенно погасли. Тим Рассерт понял, что потерял контроль над передачей, и отключился, уйдя на рекламу. Я держал кровоточащую руку над столом, пока доставал свой платок. Порез был неглубоким, и ничем не отличался от того, что со мной было за эти годы, но я был уверен, что на камеру это выглядело ужасающе. Сотрудник WMAR выбежал из помещения и вернулся с аптечкой. Брюстер примчался ко мне:

– Господи Иисусе, Карл! О чем ты вообще думал, черт возьми?!

– Он меня просто выбесил! – ответил я.

– Господи Иисусе! – то и дело повторял он.

Он схватил аптечку, наложил мне на руку мазь и обмотал бинтом. Пока он обрабатывал мою руку, он продолжал бурчать. Люди вокруг нас просто пялились на меня.

Наконец он сел и посмотрел на меня. Я только пожал плечами.

– Полагаю, в этот раз я крупно облажался.

Я удивился, когда он ответил:

– Без понятия. Я просто без понятия, что с этим делать, и что из этого выйдет. Я просто не знаю.

– Ты остаешься? – спросил я.

– А ты? – переспросил он.

– Уже слишком поздно отступать. Теперь я дойду до конца, не важно, с каким исходом. Я могу полностью погореть.

– Вот дерьмо! Ну, мне тоже уже поздно бросать все. Или ты проигрываешь с самым разгромным счетом со времен Гражданской Войны, и моя профессиональная карьера будет самой короткой в истории политики, либо ты на коне, а я работаю со следующей кампанией в президенты.

Я только рассмеялся. Затем я встал.

– Пошли отсюда. Мне нужно домой, там еще Мэрилин на меня наорет.

Когда мы направились к моей машине, Брюстер спросил:

– Так насколько ты богат? Очень богат или неприлично богат?

– Бери выше. Невозможно богат.

– Богат, чтобы позволить остров?

Я расхохотался.

– Еще бы. А что?

– Да если мы проиграем, тебе придется купить остров и переехать туда, а мне – заселиться по соседству.

Я продолжал хохотать.

– Тогда нам лучше не проигрывать!

Прием дома оказался ровно таким, каким я его и ожидал. Первыми словами Мэрилин, когда я вошел в дом, были:

– ТЫ ЧТО, С УМА СОШЕЛ? ТВОИ ДЕТИ СМОТРЕЛИ ЭТУ ПЕРЕДАЧУ! – и она со злости топнула ногой.

Мои дети, напротив, отнеслись к этому спокойнее, чем их мать. Все трое хотели посмотреть, так что я развязал бинт и показал им рану. Холли и Молли решили, что «Противно!», а Чарли показалось, что «Круто!». Я осмотрел порез. На самом деле все было не так плохо, учитывая, что это было не хуже, чем порез от бумаги, и по большей части он просто выглядел драматично. Я налепил на руку пластырь и вернулся в гостиную. Мэрилин дулась на меня до конца дня.

Было неудивительно, что все три канала показали эту сцену в вечерних новостях, вместе с обязательным предупреждением: «То, что вы увидите, несет жесткий и насильственный характер, и вы можете захотеть отвернуться». Поскольку это показывалось во время ужина, это гарантировало широкую аудиторию. Некоторые комментаторы предполагали вероятность того, что я сам не был психически стабилен. Что любопытно, некоторые также высказались и о тактике и оскорблениях от моего соперника.

В понедельник утром в Baltimore показали отрывок, где я показывал нож на камеру вместе с реакцией Брю МакРайли, и осуждением моей «мерзкой» тактики. И все же был также представлен большой кусок о происшествии в 1983-м, и как Стюарт вышел за все рамки приличия со своей наглой ложью. В 1990-м правда все еще имела значение; только через 22 года кампания Ромни начнет врать в глаза и добавлять, что «Мы не позволим фактчекерам диктовать нашу кампанию». (Не то, что бы Обама был сильно лучше, но его люди хотя бы были достаточно тактичны, чтобы не хвастать этим). Дальше все стало еще более странным. Посреди недели WJZ ухитрились поймать Билла Уорли, который прошел через всю эту суматоху в соревновании между Демократами. Он на камеру сказал:

– Энди Стюарт за голос продаст свою мать, и потом еще начнет торговаться!

Вот она, общность партии!

Брю провел опрос в середине недели. После окончания первичных выборов мы проводили их пару раз, и я неизменно отставал от Стюарта, впрочем, не слишком, но больше, чем на три процента погрешности. Впервые за все время у нас была ничья. Я поднялся в глазах мужчин, хотя больше женщин, которые считали, что защищать свою семью было хорошей мыслью. Опросы стоили недешево, и мы задумывались, в курсе ли Энди, что у нас ничья.

Теперь же о нас говорила и национальная пресса. И Time, и U.S. News с World Report звонили в среду, чтобы взять телефонное интервью. На следующую субботу после передачи выпадали выходные, когда мы проводили ежегодную барбекю-вечеринку у нас дома, и журналист из Newsweek, не зная об этом, появился в пятницу. Какого черта! Мы пригласили и его вместе с другими политическими обозревателями города. Брюстер заставил меня пригласить всех, кого мы смогли вспомнить.

Это была бы наша самая крупная вечеринка. В 1983-м мы просто собирались компанией из офиса, звали Тасков, и нескольких других ребят, которые принимали участие в приобретении и постройке участка с домом. С тех пор компания разрослась. Теперь же вместе с костяком из Бакмэн Групп с нами были люди из церкви Святой Богоматери, школы Пятого Округа, из семей друзей наших детей, а в этом году еще и из различных политических сфер округа. Мы предупредили всех, чтобы они имели при себе купальники и аппетит. Мы взяли напрокат огромный тент в красно-белую полоску, несколько столов со стульями к ним, и у нас были ванные комнаты как в доме, так и у бассейна. Мы с Мэрилин даже установили на площадке огроменную грильницу, которая устанавливается на постоянной основе с проведенным газом от бака за домом.

На тот день мы сдали Пышку в Хэмпстед. Эта зверюшка была одной из милейших и добрейших собак, которые у меня были в жизни, но она была очень легковозбудима, и начинала скакать и носиться кругами. В прошлом году она своими когтями поцарапала одного ребенка наших гостей. Вреда не причинила, но девочка очень испугалась. Как только бы кто-то выпустил Пышку из дома без поводка – она сразу начала бы носиться. Было безопаснее и для нас, и для нее же, чтобы она побыла денек в питомнике.

К позднему утру начали собираться гости. Среди первых были Таскер и Тесса с мальчиками, и первое, что мы сделали, так это запустили кег-станцию. Новая грильница была сделана полностью из нержавеющей стали, у нее было около шестнадцати горелок для гриля, шесть горелок для сковородок и кастрюль на стороне, и встроенный холодильник под ней. На одном краю там даже был кулер, в котором помещалось два маленьких кега. Поставщик пива привез пару кегов два дня назад, вкупе с бутылочным пивом и содовой, и кеги были холодными. Таскер окинул взглядом всю эту систему и выдал:

– Здорово!

Я рассмеялся и поручил ему следить за кегами. Первые два пива достались нам же.

Тесса помогала Мэрилин вынести еду наружу, прежде чем получила свой бокал. Мэрилин же предпочла кулер с вином. Затем, когда гости начали прибывать, мы с Мэрилин встречали их. Можно было сразу определить, кто уже бывал на предыдущих вечеринках. Они приезжали с детьми уже в плавательной одежде, и со сменой в сумке, оставшейся в их машине; дети прямиком направлялись к бассейну и прыгали туда. Люди, которые еще ни разу у нас не бывали, приезжали полностью одетыми, а купальники были у них в сумках. Если они хотели переодеться – им указывали на раздевалку у бассейна. Парковаться тоже было легко – где угодно на переднем дворе и вокруг дальней стороны дома. У нас бы места не хватило на парковочной дорожке, чтобы уместить всех! Один из охранников, одетый в шорты и футболку направлял движение.

Но общение с прессой выглядело проблематично. Журналист из Newsweek, парень по имени Билл Грасс, появился где-то около полудня после того, как он, потерявшись, наворотил кругов по северной части округа Кэрролл. Уже с нами тогда был репортер из Sun, Флетчер Дональдсон, молодой парень двадцати с чем-то лет. Если говорить про телеканалы, со всех трех местных каналов только WJZ прислал сюда фургон, и как только они выяснили, что объявленная летняя барбекю-вечеринка на самом деле была барбекю-вечеринкой, а не собранием влиятельных Республиканцев, они развернулись и уехали, не записав ни одной вставки или репортажа.

Дональдсон представился, после чего убрал свой блокнот в карман, взял пиво и начал прогуливаться по участку. Когда прибыл Грасс, он был единственным человеком в костюме. Я весело покачал головой и помахал ему.

– Мистер Бакмэн? – спросил он.

Я улыбнулся и пожал ему руку.

– Зови меня Карл. Зачем ты так вырядился? Это вечеринка, а не съезд! Снимай пиджак и галстук, закатай рукава, или пива не получишь, – он удивленно заморгал, но затем подчинился.

Я отнес его пиджак и галстук в дом, и затем вручил ему пиво. Он все еще не выглядел также неформально, как я в своих шортах с накинутой гавайской рубашкой, нахлобученной соломенной шляпой, в солнцезащитных очках и в шлепанцах без носков, но он уже не так явно выделялся. Я поручил Таскеру налить ему пива и заодно налил себе еще.

– А теперь добро пожаловать на вечеринку! – сказал я.

– Спасибо. Я не знал, чего ожидать.

– Мы наводим здесь шуму еще с самой постройки дома, с 83-го года, и с каждым годом вечеринка становится все больше и больше. В прошлом году мы начали устраивать и осенние вечеринки поменьше, когда дети играют в футбол. Тогда бассейн у нас закрыт, конечно, но мы привозим команды сюда, и они здесь резвятся. Это весело.

– Да, похоже на то, – в этот момент парочка детишек, может, им года по четыре-пять, пронеслись через кухню, и я их развернул обратно. Они с криками умчались в сторону бассейна.

– Я не очень строг, но они могут обжечься об грильницу, – объяснил я.

Я отпил пива и помахал Брюстеру, чьи глаза широко раскрылись, когда он увидел, что я говорю с кем-то, очень похожим на журналиста. Я улыбнулся.

– Зуб даю, вы не думали, что завершите неделю посещением вечеринки какого-то второсортного подражателя Конгрессмену.

– Это то, кем вы себя считаете? Второсортным подражателем? – переспросил он.

Брюстер подошел ровно в тот момент, когда он спросил об этом, и выпучил глаза.

– Думаю, таковым меня считает Энди Стюарт. А что ты думаешь? – спросил я.

– Я еще не знаю, мистер Бак…

– Карл! – прервал я.

– …Карл. Должен сказать, я уже давно обозреваю политику, но я никогда в жизни не видел того, что произошло в воскресенье утром. О чем вы вообще тогда думали?

Я пожал плечами.

– Не знаю сам. По большей части я был взбешен! – Брю задрожал, поскольку серьезные люди не говорят «взбешен».

Плевать, я могу и провалиться, но если и так, то облажаюсь с треском!

– Он лживая тварь, и я просто разозлился! И все. Я вышел из себя.

Таскер слушал все это из-за кег-станции. Он расхохотался от этого, и Грасс оглянулся на него. Если он думал, что я был неформален, то что же он подумал про Таскера. На Таскере были рваные шорты и безрукавка с логотипом «Харли-Дэвидсон», он был обут в сандали, а волосы собраны в хвост. В глаза бросались его татуировки на плечах.

– Напомни меня тебя не бесить, – рассмеялся он.

– Ты не очень спасаешь, дружище, – сказал я ему. – Чтобы загрустить, мне необязательно собирать вечеринку. Я уже получаю кучу печали от своей жены, спасибо огромное!

– Ваша жена не очень этому рада? – спросил меня Грасс.

Таскер снова расхохотался, особенно, когда Мэрилин подошла к журналисту со спины и ответила:

– Нет, не рада, и если он хотя бы еще раз выкинет что-нибудь подобное, я его прибью!

– Да, дорогая, клянусь! Я исправлюсь!

Она погрозила мне пальцем и сказала:

– Тем лучше! – затем она поднялась на цыпочки и поцеловала меня. Потом она снова повернулась к журналисту.

– Если хотите попробовать влезть в шорты Карла, я могу поискать, но не думаю, что у вас похожий размер.

– Не страшно. Со мной все будет в порядке. – Грасс был тяжелее меня килограмм на десять, и по большей части в области живота.

Мэрилин ушла наружу на задний двор и поприветствовала кого-то из школы. На ней были обтягивающие шорты и футболка, и она выглядела чертовски милой!

– В случае, если ты еще не догадался, это уже давно страдающая жена кандидата, – сказал я, – А это Джим Таск, мой лучший друг.

– Серьезно? Не поймите неправильно, но вы не выглядите как лучший друг миллиардера.

Таскер засмеялся.

– Правда? Не скажи! Вы наверняка хотите сказать, что я выгляджу как сумасшедший байкер.

– Вообще, да.

Мы с Таскером оба расхохотались.

– С чего бы уж так! – хохотал я.

– Ну, я и есть сумасшедший байкер. С другой же стороны, я крупнейший дилер мотоциклов Honda в этом округе, и если повезет, то в этом году еще и ухвачу Харли-Дэвидсон.

– Они тебе ответили? – спросил я.

– Потом расскажу, – и он сказал Грассу: – Карл, на самом деле, в этом вместе со мной. Он владеет десятой частью дела.

– Вы владеете мотоциклетным дилерством?

– Конечно, а почему бы и нет? Финансисты были неплохие, у них был отличный бизнес-план, и им просто нужны были инвестиции. Это было еще в 82-м году. Мы уже знакомы между собой двадцать лет, или около того, еще со старшей школы. Может, он и выглядит сумасшедшим байкером, но он умнейший байкер со времен Малькольма Форбса! Они с Тессой все делают правильно.

Таскер раздал несколько стаканов пива гостям, и мы обновили свои бокалы. Я включил грильницу, А Мэрилин вынесла огромную кастрюлю с мичиганским соусом.

– Грильница готова? – спросила она?

– Вполне.

– Ну, дети скоро уже проголодаются.

– Понял, – Мэрилин вернулась назад, чтобы все проверить.

Я достал стопку котлет и сосисок из холодильника в нижней части грильницы. Я откинул крышку и начал выкладывать котлеты и сосиски для жарки. Мэрилин вынесла стопку бумажных тарелок, и мы начали выкладывать порции. У нас был отдельный стол с приправами, овощами, и подобным.

Грасс продолжал задавать вопросы, интересуясь как политикой, так и моим бизнесом. Джейк-младший представил его Барри Бонхэму из компании «Tough Pup», которая только объявила о своем расширении. Несмотря на торможение экономики, люди все еще платили за заботу о своих питомцах. Он спросил, что бы стало, если я выиграю выборы, большинство только пожимало плечами.

– Что бы ни произошло, мы не станем закрывать компанию. Я уже не буду ей управлять, но то, что мы создали, не стоит так просто сворачивать, – объяснил я.

Остальные полностью со мной согласились.

А затем нам пришлось прервать разговор, поскольку мясо уже было готово, и люди начали выстраиваться в очередь. У некоторых детей глаза были голоднее, чем их желудки, и они хотели всего по две порции. Я же только смеялся и говорил им приходить позже за следующей порцией, у нас всего было довольно много. Джонни Паркер, друг Чарли, пришел за второй порцией, когда все получили по первой. Джонни спросил:

– А можно еще бургер?

Я отпил еще пива, и улыбнулся Биллу Грассу.

– Пожалуйста! – протянула его мать, стоя позади него.

– Пожалуйста! – повторил он.

– Ну я не знаю. Ты хочешь Республиканский бургер или Демократический? – подмигнув его матери, спросил я.

Ларлин Паркер расхохоталась, а Джонни выглядел растерянным.

– Я слишком маленький, чтобы голосовать.

Я взглянул на Грасса.

– Призываю независимого эксперта! – он фыркнул и рассмеялся.

Я положил котлету на булку Джонни и отправил его восвояси. Ларлин тоже протянула тарелку с булкой.

– А в чем разница между Республиканским и Демократическим бургером?

– Республиканские бургеры вкусные и сочные. Демократические же роняют на землю.

Это вызвало еще порцию смеха.

– Сегодня я Республиканка.

– Да? Почему мне кажется, что это только до тех пор, пока не получишь свой бургер?

Я положил котлету на булку и отправил ее к сыну. Отойдя от меня на пару метров, она обернулась через плечо и крикнула:

– Голос за Стюарта!

– Ты убиваешь меня, Ларлин, просто убиваешь! Клянусь Богом, я подниму тебе налоги, Ларлин!

Она расхохоталась, как маньяк, и ушла. Через минуту я уже видел ее, смеющуюся над чем-то с моей женой и несколькими другими женщинами. Я знал, что сегодня будет еще несколько заказов на Республиканские бургеры. Первый пришел от Флетчера Дональдсона. В его случае я сделал вид, будто уронил его на траву.

Вечеринка начала заканчиваться где-то к шести или около того. Мы проделали все стандартные процедуры. Маленький мальчик проткнул себе палец, бегая около бассейна, и его нужно было перевязать и отправить домой. Кто-то перепил пива и посапывал в раздевалке у бассейна. Одна девочка умудрилась наступить в собачью кучку, которую мы не заметили, убираясь, и расплакалась. В семь часов нас осталось около дюжины человек, включая меня с Мэрилин, Тасков, Брю МакРайли, Джейка-младшего с его невестой, и Джона с Хелен. Журналисты уже ушли, и мы все просто сидели на заднем дворе.

– К черту, – озвучил я. – Завтра уберемся.

– Я с тобой! – согласилась жена.

– Ну что, Карл, что будешь делать после того, как победишь? – спросил меня Младший.

– Это предполагает, что я выиграю. Сейчас пока рановато судить, – пожав плечами, сказал я.

Он фыркнул.

– Ты вообще когда-нибудь проигрывал? Ты победишь!

Я рассмеялся и посмотрел на свою жену.

– Ты за кого проголосуешь? За меня или за Энди? За кого бы ты проголосовала на праймериз?

Это вызвало несколько удивленных реакций в компании, поскольку многие не знали, что Мэрилин была Демократом. Она незамедлительно возмутилась:

– За тебя, конечно!

– Хорошо, в следующий раз получишь Республиканский бургер, – сказал я ей, что вызвало еще пару смешков.

– Как ты собираешься жить в Вашингтоне? – спросила Тесса.

Я скорчил мину.

– Без понятия. Каждый раз, когда я туда отправлялся, мы обычно оставались на ночь в Хэй-Адамсе, но не думаю, что смогу продолжать в том же духе.

Джон сказал мне:

– Сними квартиру или купи дом. Что-нибудь большое. Тебе нужно будет иногда развлекаться.

Я понимающе кивнул.

– Я слышал об этом.

Затем я посмотрел на Мэрилин, которая с интересом обернулась ко мне.

– Коктейли и ужины, и так далее, и тому подобное. Если я выиграю, нам придется купить там дом. Ты же не хочешь квартиру, так ведь?

– Нет. Это значит, что нам придется переехать?

– Нет. В смысле, отсюда? Ни за что! Думаю, там довольно близко, чтобы я мог ездить, оставаться на ночь или две, а потом с легкостью ехать обратно. – сказал ей я.

Ни за какие коврижки я бы не переехал!

Лицо Мэрилин смягчилось. Затем Джон добавил кое-что интересное:

– Зачем ездить? Летай! Полет займет не больше получаса на самолете или вертолете. Из Вестминстера сразу в Национальный Парк.

Я уставился на своего старого приятеля на мгновение, а затем повернулся к Мэрилин.

– А знаешь, это может и сработать! Я даже могу так иногда успевать домой на ужин. Или ты можешь привозить детей иногда. Я знаю, что ты терпеть не можешь водить.

– Можешь водить, а я буду летать!

Мелани Как-то-ее-там, невеста Младшего, уставилась на нас на секунду, а затем воскликнула:

– Вы бы летали туда-сюда отсюда до Вашингтона? Это стоило бы целое состояние!

Кто-то рассмеялся, поскольку было очевидно, что Мелани не в курсе, сколько у меня денег. Джон подлил масла в огонь, добавив:

– А почему бы и нет? Ты уже несколько лет хотел купить себе самолет. Это отличный повод!

– Да бросьте! Я не буду покупать G-III ради того, чтобы летать по восемьдесят километров туда-обратно, и ты это знаешь! Мы взлететь не успеем, как уже садимся! Это глупо, даже для меня!

Джон рассмеялся, а Мелани снова уставилась на меня:

– Вы бы купили самолет?

Я только махнул рукой.

– Да, но не для того, чтобы так кататься! Для такой поездки мне хватит кукурузника.

Младший спросил:

– А что будет с компанией, когда ты уйдешь с поста? Тебе никогда не позволят управлять компанией и быть Конгрессменом одновременно.

– Нет, такого не случится. Я все еще буду владельцем, а они не могут заставить меня продать свои доли, – я взглянул на Джона, который молча улыбнулся и кивнул мне. – Ладно, сейчас подходящее время. Если я выиграю, а сейчас это под чертовски большим вопросом, ну, мы уже обсудили это с твоим отцом и Джоном. Если я выиграю, ты станешь председателем, а Мисси станет президентом. Джон уйдет на неполную ставку как председатель в отставке, а твой отец останется казначеем, и они все еще смогут бегать по офису и стучать вам по башке. Вы с Мисси уживетесь при таком раскладе? – спросил я.

Младший медленно кивнул, задумавшись.

– Переживем, – я удивленно поднял бровь от того, как он это сказал. – Мы с Мисси уже это обсуждали. Мы думали, что, может, мы и встанем во главе. Мы просто думали, что я бы стал президентом, а ее бы сделали исполнительным вице-президентом, или что-то подобное. Мы не ожидали, что Джон уйдет, по крайней мере, сейчас…

– Я все еще здесь, если что. Я еще не мертв, – сухо вставил Джон.

Джейк-младший фыркнул на него малинкой, и затем добавил:

– В любом случае мы это уже обсуждали, и у нас получится. Я действительно думаю, что нам сейчас нужно открыть офис в Силиконовой Долине. С этим обычно справлялся ты, но я думаю, что нам нужно будет нанять профессионала там, или, может, купить небольшую фирму, или что-то такое.

Я согласно кивнул.

– Ладно, начинай забрасывать удочки. Пусть Мисси пройдется по своей записной книжке. Поговори с Дэйвом Марквардтом. Может, он заинтересуется идеей совместного предприятия, а если и нет, то может назвать несколько имен. Как я уже сказал, все под большим вопросом, но если все пройдет гладко, тогда нам нужно все подготовить к концу этого года, и не позже.

Мелани покосилась на своего жениха:

– Я думала, ты сказал, что работал в брокерской конторе.

Он улыбнулся.

– Нет, я сказал, в инвестиционной фирме. И я все еще там работаю. А теперь проголосуй за Бакмэна, чтобы я ей еще и управлял, – он посмотрел на меня и рассмеялся. – Тебе нужны пожертвования на кампанию? Может, что-нибудь такое, что протолкнет тебя вверх и продвинет меня в твой офис, когда уйдешь?

– Очень смешно!

– Заткнись, Карл! И возьми чек! – приказал Брю.

– Ни хрена себе! – пробормотала Мелани.

Глава 102. Вестминстерский ужин

Среда, 3 октября 1990 г.

Политические кампании, по крайней мере, в Америке, предназначены для полного изнурения участников. Выдержавший же избирается. Рано или поздно наступает момент, когда начинаешь невольно задумываться, сколько рук может быть пожато, сколько дутых ужинов придется съесть, скольким старикам придется угодить? Наличие состояния облегает задачу, поскольку невозможно одновременно и зарабатывать на жизнь, и заниматься всем этим. На раннем же этапе задаешься вопросом, а стоит ли игра свеч. Начинаешь думать, что должен быть куда лучшим способ собрать правительство!

Америка совершила огромную ошибку еще тогда, когда люди восстали против Британии. Многие считают, что из-за этого и появилось рабство, но учитывая, что половина колоний уже были рабскими поселениями, тогда бы мы никогда не освободились, сражаясь за это. Большой ошибкой было то, что, в стремлении избавиться от всего британского, мы также избавились и от парламентской системы в правительстве, и уселись на то, что имеем сейчас. Большинство европейцев смотрит на то, как проходят наши выборы и просто качает головой. Когда выборы происходят у них, они просто объявляют о них, и затем у всех есть шесть-семь недель, чтобы сделать свой выбор и проголосовать. Выборы же в Конгресс и Сенат в Америке длятся около года, а президентские выборы обычно проходят около двух лет, несмотря на то, что указано в правилах. Вообще чудо, что что-то вообще достигается!

Когда проходишь через это, действительно начинаешь думать, что должен был лучший способ, как все это сделать, потому что хуже просто быть не может!

В среду третьего октября предполагалось, что это будет относительно спокойный день. Это был долгий день. Я начал с пары часов в офисе, по большей части отвечая на звонки и перезванивая, попутно отвечая на электронную почту. The Sun отправили Флетчера Дональдсона ходить за мной на весь день, это было нечто в духе «дня из жизни». Мы с Брю только пожали плечами. The Sun еще не начинали поддерживать кого-либо и мы не стали рисковать. Конечно, The Sun это газета, издаваемая в Балтиморе, но ее читают во всем штате.

Намечался долгий день, с интервью на радио в Вестминстере, двумя визитами к старикам в Рейстерстауне (известных как «старые сараи» в бизнес-сфере), еще поездкой в дамский книжный клуб в Танитаун, и заканчивая дутым ужином и речью в зале Американского Легиона в Вестминстере. В четверг и пятницу мне нужно было повторить то же самое уже в округе Балтимор. Я постоянно повторял себе, что мне осталось потерпеть всего месяц. Мы все еще держали ничью со Стюартом.

Дональдсон добрался до штаба кампании утром, и какое-то время пообщался с кем-то из трудяг. Я же попал туда только к одиннадцати. Затем мы с Дональдсоном уехали. Брю подхватил простуду, и ему нездоровилось, так что я оставался один. Хотя проблемы это не должно было вызвать. Теперь агитационная речь уже прочно засела у меня в подкорке даже со всеми изменениями, которые мы вносили, чтобы ответить на последние выкрики Стюарта. Мы использовали цитату из фильма «Уолл Стрит: Деньги Никогда Не Спят», который выйдет в прокат только через много лет. Когда кто-либо начинал выкрикивать что-нибудь про-Стюартовское и заведомо ложное обо мне, я просто отвечал простым: «Предлагаю сделку. Я перестану говорить правду о Стюарте в тот же день, когда он перестанет обо мне лгать!»

В оставшееся время много улыбаешься, пожимаешь руки, и молишь Господа, чтобы они вспомнили потянуть за рычаг рядом с большой «R» шестого ноября, если вообще не забудут вылезти из постели и проголосовать. Должен же быть какой-то лучший способ!

Мы закончили около половины девятого вечера, и я просто хотел поехать домой, но, проезжая по Вестминстеру, я почувствовал урчание в желудке. Дутый ужин сегодня оказался особенно дутым, и я просто размазал все по краям тарелки, благодаря всех за превосходный ужин. Я тогда начал задумывать, на каком кругу в Аду я окажусь, и остановился на восьмом кругу для обманщиков. Мне оставался последний, чтобы я был безнадежно обречен.

Я увидел свет впереди на углу Манчестера и Балтимора рядом с торговым центром.

– Ты голодный? – спросил я Флетчера.

– Не очень.

Я улыбнулся и пожал плечами.

– Ну, а мне нужно перехватить чего-нибудь, чтобы забыть о том чудесном курином ужине. Если хочешь, можешь взять кофе.

– Ну, почему бы и нет!

Я кивнул и вырулил на парковку ресторана. Уже становилось поздно, и вечерний пик прошел. Я уже был здесь множество раз за эти годы. Это очень милое место, которое принадлежит иммигранту из Греции и в нем обычно работают члены его бессчетной семьи. Мы припарковались и затем направились внутрь.

Я придержал дверь для Флетчера и затем прошел за ним. В это время за кассой у двери стоял мужчина, и я узнал в нем владельца, Ника Папандреаса, хоть он сам меня и не узнал. Он поприветствовал нас и указал нам на один из столиков, добавив, что официантка сейчас появится. Я приметил молодую девушку, которая, съежившись, сидела у первого столика ближе к выходу, она пила кофе. Мы сели, и так получилось, что мне досталось сесть лицом к двери, а Флетчер сел напротив меня.

С другого конца ресторана вышла девушка, похоже, студентка, и увидела, как Ник указывает ей в нашу сторону. Она сказала ему что-то, и затем взяла пару меню. Затем она подошла к нам и широко улыбнулась нам обоим.

– Привет, парни! Начнем с кофе, пожалуй?

Я улыбнулся в ответ.

– Кофе для моего друга, а я бы, наверное, взял чаю.

– Сладкого чаю?

Я покачал головой.

– Горячего, пожалуйста!

– Не вопрос! – она раздала нам меню, и сказала: – Сейчас вернусь!

Флетчер обернулся, когда она уходила.

– Милая девочка.

– В таком возрасте они все милые. Думаю, я уже сразу родился старше, – с улыбкой ответил я.

Когда девушка вернулась с кофе и чаем, я спросил:

– Так ты дочь Ника или племянница?

Она рассмеялась:

– Ни то, ни другое. Я его вторая кузина, но мы все зовем его Дядя Ник. Заказвать будете?

– Ну, я не очень голодный, но если у вас остались какие-нибудь пироги…

– Лучший в округе! Еще остались яблочный, вишневый, черничный и клубничный.

Я положил меню на стол и взглянул на Флетчера.

– Не знаю, как ты, но я бы не отказался от хорошего куска пирога.

Он кивнул и согласился:

– Мне яблочный, с мороженым, пожалуйста, – он положил свое меню на мое.

– Конечно, сладкий, – сказала она ему.

Затем она повернулась ко мне.

– Вишневый, тоже с мороженым.

– Ничего нет лучше вишневого в эту ночь! – подмигнув мне, ответила она.

Я усмехнулся и повел рукой.

Флетчер улыбнулся:

– Думаю, она с тобой флиртует.

– Да, и женатый кандидат в Конгресс обязательно что-нибудь выкинет на глазах у сидящего напротив него журналиста. Конечно!

Он только рассмеялся:

– И все же…

– Флетчер, конечно, она со мной флиртует. Официантки часто флиртуют со своими клиентами. Это также, как и небо голубое. За это можно получить хорошие чаевые. А помимо этого? Я на почти чертовых двадцать лет ее старше, и вдогонку еще и женат, – я помахал перед ним обручальным кольцом. – Если она меня не прибьет, то это сделает Мэрилин! – он снова расхохотался.

Пока я говорил с ним, я краем глаза посматривал на девушку за столиком у двери. Я снял свои очки, когда усаживался, и не стал надевать их обратно, но что-то в ней казалось мне странным. Может, в глаза бросалось, как на ней держалась куртка, или то, как она держалась за левую руку, или очки, которая она носила, несмотря на то, что было уже довольно темно. Что-то в ней было не так, но я не стал придавать этому большого значения. Я не видел, что она ела, но она явно уже долго возилась. И опять же, может, мне просто казалось то, чего не было на самом деле.

Кузина Ника вернулась с нашими пирогами, и еще немного пофлиртовала с нами. К тому времени я перестал обращать внимание на девушку у выхода, и мы с Флетчером просто разговаривали о политике за едой. Ночь была тихая. Ник сказал что-то официантке, и затем ушел обратно в кухню. И тогда атмосфера изменилась.

Здоровый мужик вошел через переднюю дверь в закусочную и начал оглядываться. Он был одет в нечто, что очень смахивало на комбинезон механика, но он был засален и изорван. Он выглядел грязным и растрепанным. Он был очень высоким и толстым, но относился к тому типу людей, у кого под жиром мышцы. Я видел, как официантка подошла к нему и сказала что-то, чего я не смог разобрать. Он не обратил на нее никакого внимания, и пошел дальше, оглядываясь по сторонам. Она возмутилась, и тогда он просто отпихнул ее, от чего она сильно испугалась. Она уперлась спиной в стойку, а потом побежала в сторону кухни.

И тогда я заметил, что девушка, сидящая за столиком у двери, попыталась соскользнуть под стол. Мужик заметил ее краем глаза, и развернулся к ней.

– И КУДА ТЫ, БЛЯДЬ, СОБРАЛАСЬ, ТУПАЯ ТЫ ПИЗДА?! – зарычал он. Затем он потянулся и схватил ее за руку, отчего она вскрикнула.

Мы с Флетчером замолкли, и он обернулся, чтобы посмотреть, что происходит.

– Какого черта? – прокомментировал он.

– Не знаю, но не думаю, что что-то хорошее, – ответил я.

– ВСТАВАЙ, СУКА! МЫ ИДЕМ ДОМОЙ! ШЕВЕЛИ СВОЕЙ ЖИРНОЙ ЗАДНИЦЕЙ, ЕБАНАЯ ТУПАЯ МРАЗЬ!

В этот момент из кухни выскочил Ник, за ним следовала его кузина. Он выглядел разъяренным, она же была напугана.

– Что происходит? Убирайся отсюда! – не знаю, как долго Ник был в стране, но у него все еще был сильный греческий акцент.

– ПОШЕЛ НАХЕР! – гость размахнулся и ударил Ника в грудь.

Не слишком равные шансы. Ник выглядел так, будто ему идет шестой десяток, и было очевидно, что он переел своей же отличной кухни. Здоровяк был крупнее, на полголовы выше, и намного тяжелее. Ник осел.

– Дядя Ник! – вскричала официантка, рванувшись к Нику.

Здоровяк издал рев, и затем, схватив графин из-под кофе, швырнул им в нее. Он зацепил ей правую сторону лица, и графин разбился. Она осела, как мешок с картошкой. Затем он снова обернулся к девушке за столиком и снова ее схватил. Она начала сопротивляться, но, когда он схватил ее за руку, она снова закричала и упала обратно.

– ВСТАВАЙ, СУКА!

– Ох, черт, – сказал я, больше себе, чем кому-то.

Я потянулся через стол и похлопал Флетчера по руке. Он обернулся ко мне, а я потянулся в карман своего пиджака. Я вынул оттуда свой мобильный, и подтолкнул его по столу. Это была Motorola MicroTAC, который я купил вместо предыдущего DynaTAC, ставшего «кирпичом». – Будь здесь и звони копам.

Затем я поднялся и снял пиджак; галстук я стянул еще по дороге сюда. Флетчер снова уставился на здоровяка, так что я помахал рукой у него перед лицом, чтобы привлечь его внимание.

– Будь здесь и звони копам, – после чего я обернулся и направился в сторону верзилы у входа.

– Пора идти, дружище. Свали, – сказал я. – Копы уже едут.

Позади него Ник пытался подняться на ноги. Я не стал задерживать внимание на нем, так как здоровяк в очередной раз рыкнул и размахнулся своей правой рукой. Стоя ближе к нему, я уже чувствовал аромат немытого около четырех дней тела, перекрытым достаточным количеством пива, чтобы стало тошно. Отлично! Удар правой прошел мимо меня, и, когда я подступил ближе, он ударил левой. Я сконцентрировался на его скорости, и он снова ударил правой.

Настал мой черед. Я увернулся от удара правой, и затем развернулся. Правой рукой я схватил его запястье, а левым – локоть. Потом я снова развернулся и со всей силы толкнул его вперед. Никогда не применяйте силу против силы. Вместо этого оберните силу нападающего против него самого. Он покачнулся вперед, а я налег всем весом, и приложил его лицом в один из столиков. Послышался легкий хруст, и его голова почти отскочила от стола. В этот раз я потянул его вверх и вывернул ему руку, чтобы он попятился назад. Я продолжал выкручивать его руку, и бил по ногам. После чего я снова налег всем весом, и он упал на спину, дважды ударившись о плитку головой. Он был в отключке.

Сомневаюсь, что прошло хотя бы пятнадцать секунд, вместе с тем, как он пытался зацепить меня, и я даже не сбил дыхание. Первоей моей мыслью было, как бы на меня рассердилась Мэрилин, но я только улыбнулся и прогнал ее из головы. Она бы пережила.

Я застал Ника на полу рядом с его официанткой, которая уже сидела ровно, хотя у нее шла кровь с левого виска. Я присел к ним, когда из кухни выбежало несколько человек. Они были одеты в белое, и на них были колпаки, так что они, должно быть, повара или посудомойки. Они недоуменно уставились на нас, и я крикнул им, чтобы звонили копам. Они убежали обратно. Я посмотрел назад и увидел, что Флетчер говорил с кем-то по телефону, так что, может, он уже дозвонился. Второй звонок не помешал бы.

Девушка начала подавать признаки жизни, и мы с Ником приподняли ее и посадили на одно из сидений. Ее глаза забегали, и она промямлила:

– Чт… что…?

– Привет. Как тебя зовут?

– А?

– Как тебя зовут? – повторил я.

Она посмотрела на меня.

– Эми. Что произошло?

– Эми, как ты себя чувствуешь? – выглядело, как небольшой порез на правой стороне около челюсти, но из него сочилась кровь, как это обычно бывает с ранами на голове.

– Голова болит, – Она дотронулась рукой и вскрикнула: – Ааайй! Что произошло? – затем она посмотрела на свою руку, ее пальцы уже были в крови, – У меня кровь течет!

Я посмотрел на Ника:

– Мистер Папандреас, у вас есть аптечка?

Он переместился за кассу, и достал оттуда белую коробку с красным крестом. Один из поваров вернулся и сказал:

– Полицеские скоро будут. Что тут произошло? – Ник начал рассказывать повару и Эми, что случилось.

Я же был сосредоточен на Эми.

– Ладно, дорогуша, сейчас будет немного больно, так что не двигайся, – затем я потянулся правой рукой и осторожно вынул пару осколков из раны на ее щеке. Ее изрядно потрепало, она была в крови и кофе, и я сомневался, оставить ли кровь течь, или же приложить что-то к ране. Все, что я знал о первой помощи ограничивалось тем, чему учат в бойскаутах и военном лагере.

Мне не пришлось принимать решения. Мы все услышали сирену, и я, подняв глаза, увидел приближающиеся к нам мигалки. Первой показалась скорая. Двое ребят забежали внутрь с чем-то, напоминающим огромные ящики для снастей, и Ник начал рассказывать им, что произошло.

Я поднялся, и жестом подозвал повара. Затем я через стойку наклонился к нему.

– Сможешь сделать пару чашек кофе? Думаю, ночь предстоит долгая.

Он посмотрел куда-то за мою спину, и увидел, как подтягиваются машины Вестминстерской полиции, тоже с включенными мигалками.

– Думаю, вы правы, – сказал он.

– И пока делаете, чаю горячего не нальете, пожалуйста? – попросил я.

Он кивнул и ушел в кухню.

Я огляделся и увидел, что Флетчер все еще треплется по телефону. Я подошел к нему и сказал:

– Можешь уже повесить трубку. Кавалерия уже прибыла.

Он прикрыл микрофон телефона рукой и сказал:

– Да, это был мой первый звонок. А сейчас я говорю с редактором.

– Что?! Ты звонишь в газету?! – Господи ты Боже! Это уже начинало превращаться в балаган!

Флетчер Дональдсон ответил мне очень странной ухмылкой, и затем продолжил говорить по телефону. Если не брать варианта долбануть засранца и отобрать свой телефон, я больше ничего не мог поделать. Я закатил глаза и вернулся к стойке.

Из кухни вышел повар с чашкой горячей воды, окунул туда чайный пакетик и поставил ее на стойку передо мной.

– Это будет настоящей запарой, – тихо сказал он мне.

– Друг мой, ты даже не представляешь, какой! – ответил я.

К тому времени один полицейский уже вошел внутрь закусочной, и по радио вызывал еще одну машину скорой и подкрепление. Медики уже наложили марлю и бинты на Эми, которую, казалось, потрепало больше всех, и теперь обрабатывали верзилу, который это все устроил. Он выглядел, как будто у него сломан нос и выбита челюсть, так что они зафиксировали его шею и готовились опустить дыхательную трубку ему в глотку. От этого этот подонок очнулся, и пытался отбиться от медиков, во что втянуло и копа. Я не стал влезать. Потребовался еще один полицейский и еще пара медиков, чтобы пристегнуть этого ублюдка к каталке, и трубку они ему уже не вставляли!

К тому времени подъехала уже третья полицейская машина вместе со второй скорой. В третьей машине был уже сержант, который начал говорить с Ником. Мне показалось забавным, что каждый заходящий коп обращался к Нику по имени. Если бы это случилось в любое другое время дня, здесь бы сидела половина полиции северного Кэрролла, попивая кофе и поедая пончики. Нам просто повезло.

Верзилу, пристегнутого к каталке, вывезли наружу, и один из копов тоже проследовал за медиками, потому что первый продолжал сыпать проклятиями и вырываться. Медики снова занялись Эми, но было решено, что ее тоже нужно везти в больницу, чтобы наложить пару швов и провести рентген.

Сержант начал опрашивать, кто мы такие, и я сказал:

– Меня зовут Карл Бакмэн. Послушайте, та девушка там… – я указал ему на ту, которую пытался схватить этот тип. – Думаю, она тоже ранена. Этот мужик пытался выволочить ее наружу, и каждый раз, когда он ее хватал, она рыдала.

Сержант удивленно приподнял бровь, услышав это, и кивнул одному медику в ее сторону и помощнику, и они направились к ней. Она все еще плакала, и, когда они помогли ей снять куртку, мне удалось лучше ее рассмотреть. Под очками у нее зиял фингал, и она уже добрых шесть месяцев как была беременна. Ее правое предплечье также подозрительно опухло. Медик окинул ее взглядом и сказал:

– Мисс, вы тоже поедете в больницу. Думаю, у вас сломана рука. Это тот парень с вами сотворил? – она не ответила, но продолжила плакать.

Сержант развернулся обратно ко мне:

– Отличный улов. А теперь, кто вы такие и что здесь делаете?

– Как я уже скзаал ранее, сержант, меня зовут Карл Бакмэн. Я вон с тем парнем, и мы просто зашли поесть пирога с кофе.

– И вы же его вырубили?

Я кивнул:

– Да, это был я.

– Оставайтесь здесь.

Он направился к Флетчеру, и я решил последовать за ним. Флетчер все еще висел на трубке со своим редактором, вероятно, они уже работали над его Пулитцеровской речью. Сержант спросил:

– Кто вы такой и с кем говорите?

– Флетчер Дональдсон, The Baltimore Sun. А кто вы, офицер?

– Репортер?! Какого хрена вы оказались уже здесь?

– Я уже был здесь. Я с ним, – сказал Флетчер, показывая на меня.

– Ладно, звонок окончен. Вешайте трубку.

– Но я говорю со своим редактором.

Сержант не был так впечатлен применением Флетчером своего права о Первой Поправке, как сам Флетчер.

– Вешайте трубку, или я сделаю это за вас, – прорычал он.

– Мне пора, – сказал в трубку Флетчер, затем сложил телефон.

– Спасибо. Я его придержу, – сказал я, забирая у него телефон и кладя его в свой карман.

Прибыл полицеский в штатском, и повар вынес несколько чашек кофе и тарелку с пончиками. Никто из нас никуда немог ехать, пока не разобрались с ситуацией. Эми и девушку увезли в одной машине в больницу Кэрролла. Все оставшиеся давали показания.

Дональдсон записывал все так же быстро, как и копы! Я же просто игнорировал его настолько, насколько мог. Это, без сомнения, было концом моей политической карьеры. Драка в закусочной в присутствии репортера. Хуже могло быть, только если бы было видео.

И знаете, что? Так и случилось! Было видео!

У Ника было несколько камер в заведении, и одна из них была направлена прямо на вход в закусочную, где стоял кассовый аппарат, и было видно первые столики. Сержант вместе с штатским нашли ее и начали просматривать, затем они подозвали меня. Флетчер, как щенок, увязался за мной. Звука там не было, так что они попросили меня озвучить происходящее.

– А вы неплохо справились. Объясниться не хотите? – спросил меня штатский.

– Конечно. Как вас зовут?

– Я лейтенант Хьюз. Итак, как это понимать?

– Очень просто, лейтенант. У меня есть пара черных поясов, по айкидо и таэ-квон-до. И я служил, я был десантником. Этот парень, кем бы он ни был, меня не напугал. Кто он такой, кстати?

Лейтенант озадачился, мне ответил сержант.

– Этого чудесного малого зовут Хэйвуд Коллинс. Она его жена. На севере города у них есть дрянная квартирка, и мы туда регулярно наведываемся раз в месяц. Он любит молотить ее, как грушу, и она от него не уходит, а мы не можем заставить.

Я покачал головой.

– Черт! Знаете, сколько таких ситуаций заканчивается убийством жены? Мы не можем ее в убежище отправить, или что-нибудь подобное?

– Мы пытались, но она всегда возвращается.

– Может быть, если отправить его за решетку, она сможет от него вырваться, – сказал я, – Я могу обвинить его в попытке нападения на меня, если нужно.

Лейтенант Хьюз пожал плечами.

– Меня бы устроило, но в этот раз он крупно попал. У нас уже на него есть нападение и побои в сторону Ника и официантки, и даже за то, что он схватил жену. Вы же будете только вишенкой на торте. Этот парень на пару лет уже отправится в Хагерстаун. Может, тогда мы сможем ее от него отвадить.

– Она должна зверски его бояться. Есть шансы отправить ее в безопасное место до этого? А что, если он выйдет под залог? – спросил я.

– Кто, блять, за него будет закладывать?! Нет, у него уже были приводы. Судья его уже не отпустит, а Американский Союз Гражданских Свобод не будет выводить его дело на федеральный уровень, – сказал сержант. – Мы можем связаться с приютом. Может, смогут помочь. Может, с чем-то сможет помочь и больница. – он пожал плечами.

– А вам-то что? – спросил лейтенант. – И еще, где, черт побери, я мог о вас слышать? Почему-то вы мне кажетесь знакомым.

Я закатил глаза.

– Здорово. Две сотни тысяч на телерекламы, и все, что я слышу, так это, что вы где-то слышали мое имя. Я баллотируюсь в Конгресс!

У него в голове щелкнуло, и он выпучил глаза.

– Черт возьми! Это вы! Так вот, где я вас видел! – несколько копов подошли и пожали мне руку, и подошел даже Ник.

Ну, думаю, приятно, когда тебя узнают, но уже через месяц это пройдет. Если меня не прибьет Мэрилин, Энди Стюарт мне весь мозг вынесет, как я дрался в закусочной.

– Слушайте, я могу ехать? Моя жена меня убьет, – сказал я.

– Конечно, только оставьте свой номер. Прокурор может тоже решить с вами поговорить.

Я дал ему парочку визиток.

– Слушайте, дайте одну еще и приюту, когда найдете. Я открыт для благотворительности, и это может увеличить шансы на помощь этой девушке.

– Конечно.

– И задержите этого парня здесь, – добавил я, указывая на Флетчера, – Отправьте его в тюрьму! Запытайте его резиновым шлангом! Репортеры – это заноза в заднице! – я обернулся к нему. – Тебя подбросить до машины?

Он улыбнулся.

– Нет. Я поеду с полицией, если они не хотят, чтобы я ошибся с именами.

Мы с Хьюзом закатили глаза. Он сказал: – Мне уже начинает нравиться идея про шланг.

Я пожал пару рук и отправился домой. Было уже поздно, когда я приехал, немного после одиннадцати. Мэрилин уже спала в кресле, и на мгновение задумался, не оставить ли ее спать так, но она бы на меня разозлилась. Я просто немного пошумел, чтобы она проснулась. Из комнаты Чарли сонно выковыляла Пышка, зевнула и направилась в сторону двери, чтобы ее выпустили. Я посадил ее на привязь, пока Мэрилин вылезала из кресла.

– Ты поздно! Бурная ночь?

– Вроде того. Завтра точно в газетах прочтешь.

– О? – она моментально проснулась.

– О! – мне нужно было выпить, но было уже поздно, и я не хотел открывать бутылку или слишком увлекаться.

Так что остановился на чае со льдом.

– Что случилось?

Мэрилин дождалась, когда я сяду в кресло, затем забралась мне на колени после того, как впустила Пышку обратно, и положила мне голову на плечо. Она прижималась ко мне, пока я рассказывал ей о своем последнем приключении в чудесном мире политических кампаний. После этого она сказала:

– И ты думаешь, что это повредит твоей кампании?

– Думаю, это ее просто уничтожит! Драка в закусочной? На глазах у репортера? Я в принципе могу уже отозвать все, и сберечь всем кучу нервов на выборах. – сказал ей я.

– Ну-у, я думаю, что ты не прав, и я горжусь тобой, – сказала она мне.

– А? – я явно уже слишком устал, чтобы думать. – Я думал, что ты на меня очень рассердишься.

Мэрилин вздохнула.

– Ну, возможно, я была бы счастливее, если бы ты был просто тихим продавцом, и приходил домой в пять, но это не тот, за кого я вышла. Я вышла замуж за героя, нравится мне это или нет. Ты не собирался позволять избивать этих девушек, и если даже и проиграешь выборы, пусть будет так. Для меня лучше не избранный герой, чем избранный трус.

– А!

– Ты знаешь, как бы поступил Энди Стюарт, не так ли? – шутливо спросила она.

– Нет, что же?

– Он был просто убежал через заднюю дверь, и потом бы начал жаловаться, что полицейские ехали слишком долго!

Я кивнул. Звучало правдиво.

– Это наш Энди! Он из этого точно историю раздует.

– Думаю, ты зря переживаешь. В любом случае тебе нужно расслабиться. Хочешь, помогу?

Это меня улыбнуло.

– Конечно! Прямо здесь?

– Нет, глупыш! Твои дети уже взрослеют. Нам не нужно, чтобы кто-то вышел в гостиную и увидел это!

– Скучная ты стала. Ты теперь старая замужняя дама! – засмеялся я.

– Посмотрим. В любом случае, завтра я звоню Тейлор и говорю ей, что мы летим на Багамы, только ты и я, на следующий день после выборов. Вытащим сюда моих родителей, чтобы присмотрели за детьми. Не важно, победишь ли или проиграешь!

– Звучит как план, – я начал расстегивать молнию на ее пижаме. – Уверена насчет идеи про дурачиться!

Мэрилин взяла мою руку и остановила меня. Она сказала, смеясь:

– Забудь! В спальне!

Затем она слезла с моих колен и направилась в сторону коридора, покачивая бедрами.

Это тоже сработало.

Глава 103. Женские голоса

Я ошибся насчет эффекта, который драка возымеет на кампанию, очень ошибся. Брю МакРайли позвонил мне около семи утра, пока я еще боролся со сном. На телефон ответила Мэрилин и затем передала трубку мне. Я услышал его голос еще до того, как поднес трубку к уху.

– КАРЛ! КАРЛ! ОТВЕТЬ! НУ ЖЕ, КАРЛ!

Я придержал трубку на расстоянии пару секунд, прежде, чем приложить ее к уху.

– Брюстер, успокойся! Что такое?!

– Почему ты мне не позвонил?

– А? Что? Ты о чем вообще?

– О прошлой ночи! Тебе нужно было позвонить мне!

Я поднялся в кровати, вспоминая ту заварушку.

– Брю, я думал, что дам тебе выспаться за ночь, прежде чем сообщить, что мы остались без работы.

– О чем ты говоришь? Ты еще не видел газет?! – выпалил он.

Он от возбуждения чуть ли ни брюзжал слюной.

– Брюстер, сейчас семь утра. Единственное, что я успел увидеть – это свой будильник. Что происходит?

– Господи, Карл, мне пришлось прочесть это именно в Sun! Это великолепно!

Великолепно? Что-то явно было не так!

– Брюстер, что, черт возьми, произошло? У Энди случился сердечный приступ, когда он смеялся надо мной?

– Карл, что ты несешь? Это отличные новости! Ты попал на первую страницу Sun! Они тебя чуть ли ни святошей выставляют!

– ЧТО?!

– Бегом читать газету! – приказал он. – Мне еще нужно это обмозговать! – и он повесил трубку.

Мэрилин спросила:

– Что происходит?

– Провалиться мне на месте, если бы я знал. Думаю, Sun творит нечто странное, – я схватил свой халат для ванной и направился через коридор к переднему выходу.

Там я уже поплелся в сторону дороги. Газета торчала из нашего почтового ящика, и я развернул ее, еще не дойдя до дома. А вот и статья, длиной на четверть страницы, сразу после сгиба первой страницы. «КАНДИДАТ-ГЕРОЙ ОСТАНАВЛИВАЕТ НАПАДЕНИЕ, СПАСАЯ ЗАКУСОЧНУЮ!» Там даже была фото закусочной в Вестминстере, и я понятия не имел, когда они успели все это заснять, поскольку я не видел у Дональдсона камеры. Я перестал читать и вернулся обратно в дом.

Когда я вернулся внутрь, телефон снова звенел. Это уже был запрос на интервью от WBAL. Я помедлил с согласием и добавил, что мне нужно посовещаться с менеджером кампании. Как только я повесил трубку, телефон зазвонил снова, в этот раз уже из WJZ. Где они достали мой неуказанный номер? Я решил потом снова сменить номера телефонов.

На следующий звонок я просто попросил отвечать Мэрилин и говорить оставить сообщение. Я сел за кухонный стол и развернул газету. Флетчер Дональдсон действительно превзошел сам себя. Вероятно, он не спал из-за этого. После моего ухода он ухитрился взять интервью у Ника и лейтенанта Хьюза, и, вероятно, он отправился в больницу и повидался с Эми и женой Коллинса. Статья продолжалась до третьей страницы, и были вкраплены отдельные истории о домашнем насилии и необходимости увеличения количества приютов для женщин. Он даже умудрился раскопать историю обо мне, которую опубликовали в 1982-м, когда они подхватили историю о драке в баре на Багамах. Он явно много работал этой ночью!

Прошла еще пара звонков, пока я читал, и Мэрилин говорила людям, что я в душе, но потом она сказала:

– Это Брюстер, и он не верит, что ты в душе.

Возразить я не успел, она просто протянула мне трубку.

– Да, Брю.

– Это превосходно! Ты уже прочел Sun? Нам нужно уже сейчас к этому прицепиться! – МакРайли был настолько возбужден, что болтал без умолку. Для него это был как своего рода политический оргазм.

– Я сейчас читаю, Брю.

– Отлично! Я приеду к тебе в офис к девяти! Надень хороший костюм! Мы будем давать интервью! Нам нужно этим воспользоваться! – и он повесил трубку прежде, чем я хоть что-то еще успел сказать.

Я нажал на кнопку, чтобы повесить трубку. Мэрилин взглянула на меня и спросила:

– Ну?

– Брюстер настолько возбужден, что только что спустил в штаны.

– Это отвратительно! – скорчив лицо, сказала она.

– Согласен! – я встал и направился обратно в спальню. – Мне велено быть в офисе в девять. Я уже не уверен, кто на кого именно работает, – я ушел в спальню. Я еще даже зубы почистить не успел.

Я еще достаточно пошатался по дому, поцеловав девочек перед школой (Чарли поцелуя не получил, он уже был большой!). Потом я поцеловал их мать, возможно, даже слишком увлекшись, и выехал. Когда я добрался до офиса, я сорвал овации, только войдя в помещение. Я только закатил глаза и отправил всех обратно за работу! На что получил в ответ смесь смешков с фырканий. Джон с Брюстером просто схватили меня и повели в кабинет Джона.

– Ты должен звонить мне, когда связываешься с копами! – сказал Джон.

– Я должен звонить тебе, если у меня проблемы с копами. А проблем у меня не было!

– Ну, полагаю, все бывает в первый раз, – ответил он.

– Эй, это было ничего такого, чего не сделал бы кто угодно другой.

– Да, но это был ты, – сказал Брю. – И теперь мы на этом сыграем. Это здорово!

– Насколько? – спросил я.

– Так, сейчас ты с Энди идете ноздря в ноздрю. Это уже неплохо, учитывая, что ты полный профан, а он уже в должности, но судить все еще рано. Нам нужно нечто, что продвинет тебя вперед, сильно вперед, и вот оно. Это поможет по двум фронтам. Во-первых, это действительно покажет тебя как кандидата «закона и порядка». Обычно это выручает Республиканского кандидата, и в этом ты выигрываешь по опросам, но теперь это окончательно утвердит твою позицию. И еще важная часть – голоса женщин. Женщины обычно голосуют за Демократов. Там между полами огромная пропасть, и ее нелегко сократить! И ты как раз это сделал!

– А?

– Слушай, ты уже получил половину их голосов из-за своей позиции по абортам и вопросам женского здоровья. Флетчер Дональдсон только что сообщил, что ты хотел сделать пожертвование в женский приют. Ты это серьезно? – спросил он.

– Абсолютно. Никаких проблем с этим не имею, – сказал я.

Джон только кивнул. Брюстер продолжил:

– И это покрывает голоса женщин. Если обычно разница в голосах полов составляет от десяти до пятнадцати процентов, и ты сравнялся, это как минимум в половину тебя выводит вперед Стюарта.

– Ааа, – сказал я, когда все начало укладываться в голове. – Наверное, нужно еще раз провести опрос.

Он кивнул.

– Нам нужно обкатать это все. Я уже записал тебя на обеденное интервью в WJZ, и еще на кое-что после полудня с WMAR и WBAL.

Я кивнул.

– Как думаешь, что предпримет Энди? Помни про третий закон Ньютона. На каждое действие будет такое же противодействие! Он точно что-нибудь сделает.

МакРайли моргнул, обдумывая это. Первым ответил Джон:

– Он назовет тебя бесконтрольным линчевателем.

Брю кивнул.

– Хорошо, очень хорошо. Я бы так и поступил. Тогда бы я напряг фантазию!

– И лгал, – сказал я, будто жуя лимон.

– Энди не лжет. Он просто морально гибкий, – сказал Брю.

– Как резиновый крендель! – парировал я.

Джон рассмеялся.

– Ладно, проваливайте, вы оба. Мне нужно зарабатывать на жизнь, тебе нужно совершать звонки и отвечать на почту, а тебе нужно продумать наш ответ Энди, – добавил он, указывая сначала на меня, а затем на Брюстера.

– Уже работаю над этим! – заверил Брюстер.

В назначенное время мы с Брюстером уехали на весь день. Как обычно, с тех пор, как я согласился участвовать в выборах, я ездил либо на Кадиллаке, либо на минивэне Мэрилин. 380, эх, мой любимый 380 простаивал во время кампании. На следующий день после выборов я собирался покататься на нем, чего бы мне это ни стоило! Но пока что мне нужно было светиться именно на американской машине. Если кто-либо и высказывался о том, что я езжу на дорогом автомобиле, обычно я говорил одну из двух готовых фраз. «Ты влюбишься в этого детройтского стального зверя!» вместе с «Это отличная машина!». Если все еще негодовали, я просто говорил, что не собираюсь извиняться за то, что я успешен.

Интервью с WJZ проходило в прямом эфире в полдень. Остальные два интервью планировалось показать в новостях в шесть, как и отрывки из интервью с WJZ. Все хотели узнать кровавые подробности, и как я справился с проблемой. Я просто повторил несколько ключевых моментов, например, что первое, что мы сделали – это вызвали полицию, и что у меня было несколько черных поясов, и что я знал, как собой управлять, и что я просто поступил так же, как бы на моем месте поступил любой. Последним я давал интервью парню из WBAL, и к тому времени Энди Стюарт уже осуждал меня, как вольного линчевателя. Меня спросили, что я могу ответить, я же просто усмехнулся и сказал:

– Ну, думаю, весьма очевидно, что бы Конгрессмен Стюарт сделал бы на моем месте, и это то же, что он делает для безопасности граждан – ничего!

На протяжении дня, пока я был за рулем, Брю постоянно трепался по своему мобильному – MicroTAC, как и у меня, только он носил с собой парочку запасных батарей. Услышав, что говорил Энди, он только улыбнулся, и дал мне указания на пятницу. Мы с Мэрилин должны были встретиться с ним в штабе в Вестминстере в одиннадцать утра, и должны выглядеть «презентабельно» (я это понял, костюм для себя и платье для Мэрилин). Его ухмылка напоминала кота, который объедался украденной сметаной.

Когда мы выехали на следующее утро, Мэрилин спросила:

– Ты знаешь, что задумал Брюстер?

Я покачал головой.

– Без понятия, но он слишком уж радуется всему этому. Он явно приготовил что-то крупное.

– Он как злой кукольник! – сказала она, смеясь, и водя руками, будто управляя невидимой марионеткой.

– А я здесь кукла! – согласился я.

Я не удивился, когда члены штаба кампании зааплодировали, когда мы вошли, и Брюстер выкрикнул:

– Представляю вам следующего Конгрессмена Девятого Округа Мэриленда! – что вызвало еще бурю аплодисментов.

– Спасибо! Спасибо! А теперь давайте позаботимся, чтобы это случилось! – улыбаясь, ответил я. – Что мне нужно сделать, чтобы помочь с этим?

Я побродил вокруг, расспрашивая людей, что они собираются делать и издавая одобрительные возгласы. Нужно позаботиться о том, чтобы «маленькие люди» знали, что их ценят, потому что маленьких людей не бывает. Низший уровень в организации, в любой организации, может все повально испортить, если на вас разозлятся. Если относиться к ним, как к низким, то можно очень пожалеть об этом, и скорее рано, чем поздно!

В половину двенадцатого Брю выпроводил нас наружу к моей машине.

– Так ты мне скажешь, в чем дело? – спросил я.

Он улыбнулся мне.

– Мы едем в закусочную Вестминстера на пресс-конференцию…

– В закусочную?

– …где шеф полиции одобрит тебя в Конгресс!

– Черт возьми! Это мое первое одобрение, разве не так?

Брю кивнул.

– После этого, думаю, мы можем получить и еще несколько. Мы также объявим о пожертвовании в местный приют для женщин в размере пяти тысяч долларов, и Ник вместе с официанткой там тоже будут.

– Хех, а ты времени зря не терял, – сказал я ему.

– Так что полезай в машину и поехали! – приказал он.

Я сел в машину и повернулся к Мэрилин:

– Ты взяла чековую книжку? Он тут так собой доволен, что не сказал нам ее взять!

– Поехали! – приказал Брю. – И придумай что-нибудь хорошее, что сказать на камеру. Достаточно будет простого «Спасибо!»

– Пошел ты, Брюстер, – со смехом сказал я.

До закусочной ехать нам нужно было всего пару минут, и было очевидно, что Брюстер действительно времени зря не терял! Перед закусочной стоял подиум с несколькими микрофонами, в стороне от неё стояла полицейская машина, и несколько камер впереди, чтобы охватить и саму закусочную, и машину в кадре. На парковке стояли грузовики и WMAR, и WBAL, и вокруг было множество толстых кабелей.

У дверей стояло несколько уже знакомых мне человек. Ник Папандреас был в костюме, который слегка натягивался на его животе, Эми казалась нервной, и на ее лице был здоровенный бинт, а шеф полиции Вестминстера, Джордж Тилден, стоял там и пил кофе из чашки. Я помахал им, но Брю удержал меня от того, чтобы подойти к ним и поздороваться. Эми с Ником помахали в ответ, а Джордж кивнул мне и отдал честь двумя пальцами.

Вместо меня к троице подошел Брю и начал говорить с ними, обращаясь преимущественно к Джорджу, указывая на подиум. Затем он отошел к парочке телерепортеров, сказал им что-то, и отошел от них. Внезапно пара операторов подняли камеры и включился свет. Следующие пять минут репортеры говорили на камеру, поправляли волосы и затем повторяли процедуру. Я предположил, что это все будет вырезано и смонтировано, прежде чем попасть в эфир.

И вот настало время, Джордж вступил на подиум, и положил несколько бумаг перед собой. Он был старше меня с Мэрилин лет на десять, и за последние пару лет я несколько раз с ним встречался, обычно, когда он принимал чек с пожертвованиями. Теперь было похоже, что деньги не потратили впустую! Брюстер шепнул нам с Мэрилин подвинуться в кадр, но оставаться позади Джорджа в стороне.

Джордж бросил быстрый взгляд на свою речь, но затем поднял глаза и дождался, когда на камерах загорится красный свет. Потом он начал говорить.

Благодарю вас, что пришли сюда. Я Капитан Джордж Тилден, и я являюсь шефом полиции отдела полиции в Вестминстере. Две ночи назад здесь, в закусочной Вестминстера, произошел инцидент. С тех пор к этому случаю был проявлен очень большой интерес как со стороны прессы, так и со стороны политики.

Представляю вам факты данного события. В ночь среды, приблизительно в девять часов мистер Хэйвуд Коллинс вошел в закусочную в поисках своей жены, Джолин Коллинс. Ранее Миссис Коллинс сбежала от своего мужа. Мистер Коллинс обнаружил ее здесь, в закусочной, и попытался силой вернуть ее домой. Миссис Коллинс оказала сопротивление, чем привлекла внимание владельца заведения, мистера Николаса Папандреаса. Затем мистер Коллинс совершил нападение и на мистера Папандреаса, и на мисс Эми Смит, официантку в данном заведении. В этот момент мистер Карл Бакмэн, посетитель ресторана, обезвредил мистера Коллинса. Сразу после произошедшего на место прибыли подразделения полиции и медиков, чтобы предоставить медицинскую помощь и транспортировать мистера и миссис Коллинс, а также мисс Смит в больницу Кэрролла.

Этим утром Хэйвуд Коллинс был передан в здание суда округа Кэрролл, где ему были предъявлены обвинения в нескольких случаев нападений и побоев. На настоящий момент он находится под стражей в округе Кэрролл. В освобождении под залог было отказано в связи с предыдущими случаями избиения своей жены. Миссис Коллинс и мисс Смит были выписаны из больницы вчера утром и отправлены домой. Травмы мистера Папандреаса были обработаны на месте.

Большая часть внимания к этому случаю обусловлена тем, что мистер Карл Бакмэн на настоящий момент баллотируется в Конгресс. В свете этого факта я имею личный интерес к этому делу. Я лично опросил всех офицеров полиции, ответивших на вызов в закусочную Вестминстера тем вечером, всех медиков и сотрудников скорой помощи, и нескольких сотрудников заведения. Я также ознакомился с видеозаписью произошедшего, и в конце данной пресс-конференции копии этой записью будут публично доступны. Были предъявлены обвинения к поведению мистера Бакмэна, обвинения в применении чрезмерной силы и агрессивное поведение.

Эти обвинения ложны. Показания прямых свидетелей наглядно показывают, что первым делом мистер Бакмэн оформил обращение в полицию. На видео показано, что он применил минимум силы для обезвреживания мистера Коллинса, и как только мистер Коллинс был обезврежен, он сразу же его отпустил и начал заниматься травмами мисс Смит. Он также сотрудничал со следствием. Это не является поведением линчевателя.

Офицеры, принявшие вызов той ночью, носили на себе защитную экипировку, которая была приобретена на пожертвования мистера Бакмэна. Медики, осмотревшие и транспортировавшие миссис Коллинс и мисс Смит, проделали это с помощью оборудования, также приобретенного на средства, полученные от мистера Бакмэна. После того, как раны миссис Коллинс были обработаны, мистер Бакмэн предложил сделать пожертвование в женский приют Кэрролла-Коулмэна, чтобы быть уверенным, что она будет в безопасности.

Нет никаких сомнений в том, что Карл Бакмэн является другом правоохранительных органов. Он сотрудничает с пожарными частями. Также он сотрудничает с органами здравоохранения. Одной из наиболее удивительных вещей для меня является то, что Карл Бакмэн даже не является жителем Вестминстера. Он даже не проживает в округе Кэрролл; он живет на другом краю Хэмпстеда, в Апперко. Я навел справки, он поддерживает полицейские и пожарные участки и клиники по всему северному Мэриленду. По этим и многим другим причинам я одобряю кандидата в Конгресс Карла Бакмэна!

Поднялась волна аплодисментов от различных полицейских и сотрудников закусочной. Джордж отступил от подиума и Брю подтолкнул меня к нему.

Я пожал Джорджу руку, и затем вступил на подиум сам. Я посмотрел в камеру и сказал:

– Я хотел бы поблагодарить шефа Тилдена за его добрые слова и его одобрение. Больше, чем одобрение моей участия в выборах в Конгресс, для меня лично это больше одобрение моей веры в то, что полиция, пожарные и неотложная службы являются первой линией защиты для всех нас, и нам нужно их поддерживать. Когда я был еще ребенком, на бамперах автомобилей частенько красовалась наклейка «Не любишь копов? В следующий раз, когда ты в беде – зови хиппи!». В шестидесятых это было смешно, но чем старше я становился, тем менее смешным это казалось. Полицеские, пожарные, доктора и фельдшеры действительно первая линия защиты, которая у нас есть, и я обещаю, что в качестве Конгрессмена я сделаю все, что только будет в моих силах, чтобы поддерживать их. И призываю всех присутствующих поступать так же.

Я взял паузу, и поднялась еще одна волна аплодисментов. Я вставил еще пару коротких ремарок насчет кампании, и затем спросил, есть ли у кого-либо какие-нибудь вопросы. Я знал, что они будут. Первый был простым:

– Можете ли вы своими словами описать, что произошло той ночью?

– Конечно. Итак, это в целом был обыкновенный день, с несколькими поездками в рамках кампании и ужин в Американском Легионе. В тот день я встретился со множеством очень хороших людей. Со мной был журналист, Флетчер Дональдсон из The Baltimore Sun, который ездил со мной. Это был конец дня, и мы решили остановиться, чтобы выпить кофе и перекусить пирогом в закусочной Вестминстера, и закрыть день. Нас только обслужили, когда этот огромный мужчина ворвался в заведение, абсолютно неуправляемый. Он схватил эту женщину, сидящую за одним из столиков, и затем накинулся на Ника и Эми. Я взял свой телефон… – я достал свой телефон из чехла на ремне и показал всем, – …отдал его Флетчеру и сказал ему вызывать полицию. Затем поднялся и сказал этому парню покинуть заведение. И тогда он начал махать на меня кулаками.

Журналист из WMAR спросил:

– Как вы смогли управиться с Хэйвудом Коллинсом, если он намного крупнее вас?

Я улыбнулся.

– Вы когда-нибудь слышали о том, что, чем больше шкаф, тем громче он падает? Хотя если серьезно, то у меня есть два черных пояса по боевым искусствам, и я уже бывал в подобных ситуациях. Я не был в опасности, и кто-то должен был его остановить прежде, чем он убил бы кого-нибудь! Он тогда уже травмировал троих.

– Конгрессмен Стюарт утверждал, что вы сделали это только ради заголовков, – прокомментировали из WBAL.

– Конгрессмен Стюарт утверждает много чего. Правдой это все от этого не становится.

– Тогда почему же вы не дождались, пока прибудет полиция?

– Потому что на это просто не было времени. Хэйвуд Коллинс собирался вывести эту женщину, и если ему потребуется, то выволочить ее за сломанную руку. Я понятия не имел, что это его жена, но я подозревал, что она его родственница. К моменту, когда прибыла бы полиция – и я не хочу этим сказать, что они опоздали! – он бы уже ушел с ней. Если бы полиция не стояла на парковке изначально, он бы успел убраться. И что бы тогда произошло?! Вы же знаете, что большая часть насилия над женщинами совершается именно членами семьи, не так ли? – я не был уверен в точной статистике, но я знал, что это правда.

– Почему вы ощутили необходимость пожертвовать женскому приюту? – спросил Флетчер.

– Домашнее насилие и семейный абьюз – это общенациональная проблема, но здесь и сейчас это проблема, с которой мы можем помочь хотя бы на местном уровне. Тогда я еще не знал, но Джолин Коллинс была уже на шестом месяце беременности, у нее были фингал и сломана рука. Ее муж годами колотил ее, как боксерскую грушу. Она настолько его боялась, что ушла только тогда, когда он начал угрожать ее не рожденному ребенку. Приют может помочь женщинам вроде Джолин и дать им возможности на будущее. Призываю всех присутствующих поддерживать такие приюты.

Некоторые вопросы были неожиданными.

– Вы частый посетитель здесь?

Я заморгал.

– Ну, я здесь уже ел пару раз. Я хочу сказать, а кто здесь не был?! И все же не то, что бы я был постоянным клиентом Ника Папандреаса, с которым мы «на ты».

– Вы до этого встречали мистера Папандреаса?

Я покачал головой.

– Нет, до этого мы не были знакомы лично, хоть я и знал, кто он такой.

– Откуда вы узнали, кто он такой?

Бог мой! Пора было заканчивать с этим!

– Вероятнее всего, потому что на меню есть его фотография. Послушайте, я думаю, что пора заканчивать. Я ценю присутствие всех вас и я обещаю вам всем, что, когда меня изберут, я приложу все усилия для поддержания служб экстренного реагирования нашего общества. А сейчас я хочу зайти внутрь вместе со своей очаровательной женой Мэрилин, поесть пирога и выпить кофе, и затем нам нужно будет домой, когда дети вернутся из школы. Теперь же одобрение от меня – у Ника Папандреаса в закусочной Вестминстера подают лучшие пироги! А теперь, пойдем. Я угощаю!

Я отступил от подиума, провел Мэрилин по стороне от него и представил ее Нику и Эми. Я не был первым политиком, которого Ник видал, но молодая официантка была в благоговении. Не то, что бы она дрожала, но она покраснела и язык у нее заплетался. Я немного поддразнил ее, а Мэрилин успокоила, спросив ее, кто она – Демократ или Республиканка?

Эми тихо призналась, краснея от смущения:

– Демократ.

– Все в порядке. Я тоже Демократ. Я все еще не решила, за кого буду голосовать. Это будут твои первые выборы? – Мэрилин и Эми разговорились, и я проводил их внутрь.

Эми настаивала на том, чтобы обслужить нас. Несколько человек из толпы тоже вошли внутрь. Брю МакРайли и Джордж Тилден сели со мной и Мэрилин за тот же столик, за которым все и началось. Я показал, что видел, и как развивались события.

Видеозапись происшествия стала главным событием на всех трех пятничных вечерних передачах, и к воскресенью стала национальной новостью. Мы с Брю поехали в Вашингтон и приняли участие в нескольких воскресных утренних передачах, и в этот раз без двух копеек от Стюарта. Это было по мне. CBS даже провели опрос вместе с The Sun, где я впервые обошел Стюарта, причем на целых десять пунктов.

Это все казалось мне совершенно нереальным. Я все ждал подвоха. Ну, я имею ввиду, ведь не станет на самом же деле никто за меня голосовать на выборах в Конгресс.

Глава 104. Импульс

Кампания продолжала набирать обороты после случая в закусочной. В течение всего следующего месяца я получил еще четырнадцать одобрений от шефов местной полиции и капитанов пожарных участков. Мы были в ударе! Ладно, Sun ратовала за Стюарта, но все заранее знали, что так и случится. Он был Демократом, а Sun была городской газетой, которая отдавала предпочтение Демократам, и они поддерживали его кандидатура в каждых выборах, в которых он участвовал. Для нас это не было проблемой; мы не думали о том, что в Девятом Округе для кого-то это будет важно.

Энди Стюарт в страхе метался из стороны в сторону. Он разбрасывался деньгами так, будто у него дома стоит печатный станок, и активно получал средства от банкиров для покрытия затрат. Мы шли с ним нос к носу, и меня удивляло, сколько пожертвований получал я сам. Далеко не все расходы шли из моего кармана. Я постоянно звонил людям, благодарил их и посылал им письма. Стюарт разбрасывался грязью обо мне налево и направо, и все совпадения с правдой были чисто случайны. Он поднимал тему «миллиардера, покупающего место», «убийцы», припоминал факт, что от меня отреклись, что я был линчевателем и «нестабильным и душевнобольным» (это он услышал от какого-то проплаченного типа, который меня никогда в глаза не видел). Он даже утверждал, что мне и трость не нужна, и я просто симулировал травму для жалости! В ответ мы просто опубликовали медицинскую справку из больницы Уолтера Рида, в которой сообщалось, что вред нанесен постоянный, и является уважительной причиной для отставки из армии.

Одним из глупейших случаев за всю кампанию был момент, когда он раскопал мою выпускную речь из старшей школы Тоусона, и выдернул кучу отредактированных фраз из контекста, чтобы указать на море моих недостатков. «Мы – самое большое, самое богатое, самое привилегированное и самое избалованное поколение американцев, которое когда-либо было» или «Наше наследие, похоже, будет самым льготным» или «Мы станем известны, как кучка ноющих придурков». Он даже вырезал слова из разных по смыслу предложений. Все это выло распихано по рекламным листовкам и по телевизору, чтобы показать, насколько я был далек от собственного поколения и своих сограждан.

Мы ответили, купив всю страницу для агитрекламы и опубликовав речь полностью. Она была слишком длинной для рекламы по телевизору, но мы выделили несколько наиболее удачных фраз, и актер с низким баритоном зачитал их. Брюстер негодовал, что я не рассказал ему про речь. Я же просто ответил ему, что я про нее забыл; это было семнадцать лет назад, ради Бога! Брю же вцепился в меня и спросил, что я еще забыл. (Как можно сказать кому-то, о чем ты забыл? В этом же уже главная логическая нестыковка!)

К тому времени даже The Baltimore Sun начал раздражать их любимчик. Они начали вести подсчет всего вранья, исходившего из штаба Стюарта. The Sunday Sun за два дня до выборов даже разместили наглую карикатуру на странице редактора. Там была показана парочка, которая изучала два идентичных графика, на одном из них была растущая линия под названием «Данные опроса Бакмэна», на втором была точно такая же с названием «Ложные утверждения Стюарта». Один персонаж говорил другому: «Даже по мне это похоже на дохлый номер». Мы это вырезали и вложили в альбом.

А потом внезапно все кончилось. Я занимался кампанией все воскресенье и понедельник, и к ужину покончил со всем этим делом. Родители Мэрилин приехали в понедельник. Она сказала им, что независимо от исхода выборов мы уезжаем отдыхать, и что от них требуется неделю присматривать за детьми. Во вторник мы вызвали сиделку для детей, и отвезли ее родителей, чтобы показать штаб кампании, хоть он уже и был практически заброшен. Мы сделали все, что могли. Никакой больше рекламы, никаких интервью, писем или флаеров, и никаких больше плакатов. У нас осталась всего пара человек, которые обзванивали всех по телефону, чтобы узнать, все ли поддерживающие пошли голосовать, и еще парочка добровольцев подвозили пожилых к местам голосования. Во всем остальном мы закончили. Если бы мы уже не выиграли, но в сам день выборов мы мало на что могли повлиять.

К обеду мы повезли Большого Боба и Хэрриет в закусочную Вестминстера. Они видели видео с камеры, как и половина Америки. Если честно, то я чуть не лопнул от смеха, когда мы вошли внутрь. Ник Папандреас просто облепил заведение постерами «Бакмэна в Конгресс!», что просто ошеломило Большого Боба. Демократ до мозга костей еще до рождения, его мир просто перевернулся, когда он понял, что уже завтра его дочь может быть замужем за конгрессменом-Республиканцем!

Ник вышел из кухни, когда мы вошли, и помчался к нам. Он так сильно тряс мою руку, что я уже подумал, что он мне ее оторвет, а потом он обнял Мэрилин.

– Проходите, проходите! Я оформлю вам лучший столик!

– Ник, благодарю тебя! Я хочу представить тебя. Это родители Мэрилин, Боб и Хэрриет Лефлеры. Боб, Хэрриет, это Ник Папандреас. Он владелец закусочной Вестминстера.

– Добро пожаловать! Рад знакомству с вами! Ну же, следуйте за мной! – он сопроводил нас к огромному круглому столу, и затем щелкнул пальцами молодому человеку, который торопливо прибежал к нам.

– Принеси воды и позови Анастасию.

– Будет сделано, дядя Ник.

Большому Бобу с Хэрриет я сказал:

– У Ника родни работает больше, чем у вас двоих.

Мы сели за стол, а Ник стоял с краю.

– Сегодня вас будет обслуживать Анастасия.

– А где Эми? – спросил я.

– Сегодня она на учёбе, но вечером она будет.

– Как она себя чувствует? С ней все в порядке? Без шрамов?

– С ней все хорошо. Остался небольшой шрам, но он уже затягивается. Я передам ей вечером, что вы спрашивали, – ответил он.

Я улыбнулся.

– Здорово, но куда важнее, скажи ей, чтобы проголосовала за меня. Я буду рад любой помощи, которую только смогу получить!

– И это сделаю! Я всем говорю: «Голосуйте за Бакмэна!» И всей семье своей тоже! Я сам Демократ, но я говорю им голосовать за вас.

Я рассмеялся.

– Если вся твоя семья проголосует за меня, я гарантированно выиграю! Спасибо, Ник, я ценю это.

– После той ночи я просто должен проголосовать за вас. Тогда была дурная ночь. Меня побили, Эми зацепило, в моем заведении пострадала та бедная девушка… это была дурная ночь! Конгрессмену Стюарту стоило бы постыдиться!

Хэрриет только сидела и слушала это все, широко раскрыв рот. Вошло еще несколько посетителей, и Ник отошел обслужить их. Из кухни вышла официанта лет двадцати с чем-то, и улыбнулась нам. Как и Ник, у нее была греческая внешность, но у нее был чистый мэрилендский акцент:

– Дядя Ник наседает на уши, господин Конгрессмен?

– Я стану конгрессменом, только если за меня проголосует достаточная часть вашей семьи, – ответил ей я.

– Дядя Ник вас туда протащит. Только заходите к нам на обед, когда будете здесь, – сказала она.

– Вот такое предвыборное обещание я точно смогу сдержать.

Анастасия раздала нам меню и дала пару минут, чтобы мы его изучили. Я взял свое любимое, сэндвич с вяленым мясом и шоколадный коктейль. После того, как она приняла наш заказ, Большой Боб спросил:

– И вот здесь была та драка?

Я кивнул.

– Да, вон там это произошло, – и я указал на вход и прилавок с кассой. – Та девушка сидела за тем столиком, а Ник и Эми, официантка, которую задело, были там. Вы же видели это в новостях?

– Видели. И не были уверены, что нам нравится видеть тебя в таком свете, – он бросил взгляд на жену, которая только пожала плечами в ответ.

– Это была не моя идея. Хотя я просто не мог позволить ему избивать людей, разве не так?

На мою защиту встала Мэрилин:

– Давайте будем честны. Я вышла замуж за героя! – и она наклонилась ко мне, чмокнула меня в щеку, а я покраснел.

– Знаете, если Ник подзадорит всю свою семью проголосовать за меня, то я стану бесспорным победителем, но мне придется о-о-очень часто здесь есть.

После обеда мы поехали в Хирфорд, и я показал Лефлерам офис. Мы еще больше разрослись с тех пор, как они бывали здесь в последний раз, и теперь у нас было целое здание в бизнес-парке (вокруг нас все еще был три других здания). Мы переместили юридические и бухгалтерские отделы наверх, и оставили внизу трейдеров и партнеров. После этого мы поехали в школу и проголосовали. Было довольно странно видеть собственное имя на автомате для голосований, но я потянул за маленький рычажок и улыбнулся. Потом мы отправились домой и спасли сиделку.

За ужином Чарли спросил:

– Если ты победишь, нам нужно будет переехать?

Девочки были еще слишком малы, чтобы понимать тонкости выборов, и только показывали пальцем, когда папочка был в телевизоре, но Чарли был смышленым маленьким засранцем! Он уже разобрал кое-что из этого в школе.

– Я такого не планировал. А что?

– Ну, разве тебе не нужно будет ехать в Вашингтон? Разве это, ну, не очень далеко?

Я понимающе кивнул.

– А, ну, это не так далеко. Пару часов на машине. Может, я заведу там подружку и буду жить у нее, когда буду в Вашингтоне, – с этими словами я подмигнул родителям Мэрилин.

Чарли расхохотался. Хотя Мэрилин оказалась в ловушке, и начала орать и вопить.

– Никаких подружек! Ты будешь возвращаться домой! – она продолжала все это еще пару минут, и это рассмешило даже Лефлеров. Она исполнила привычный жест угрозой мне пальцем и добавила: – Думаешь, такой умный? Посмотрим, проголосую ли я за тебя еще хоть раз.

– Ты же сказала мне, что проголосовала за Демократа, таким образом мы квиты.

– Умник!

– Лучше так, чем быть дурачком, – ответил я.

– В твоем случае это одно и то же!

Теперь смеялись уже и Холли с Молли. Я же просто сидел и улыбался.

Голосования заканчивались в восемь, и мы хотели быть на приеме до этого. Мы сняли Best Western в Вестминстере, который был самым крупным банкетным залом в округе. Все, что больше, наверняка располагалось уже в Белтвэй. Мы поставили подиум с парочкой флагов в конце зала, и оставили перед ним место для камер и репортеров. Я предположил, что будет по парочке от каждого издания, учитывая всю ту колоссальную мороку, через которую мы прошли во время кампании! А, и бесплатные напитки для репортеров тоже не повредили бы. Всем остальным просто выдавалось по два купона на два бесплатных напитка, после чего им пришлось бы их уже покупать самим.

Мы приехали туда в половину восьмого, и с удивлением обнаружили, что место полностью забито людьми. Там явно было побольше, чем только волонтеры от кампании. Там были мои партнеры из Бакман Групп, вместе с Дестрирами и Джеком Нерштейном. По залу носился Брюстер МакРайли, весь на нервах и сводя с ума остальных.

Наконец я схватил его и вытащил из зала.

– Брю, ты с ума сходишь. Успокойся, пока мы не привязали тебя к стулу, – я проводил его в небольшое помещение, которое мы забронировали как наш мини-штаб. Власть имущие проследовали за нами.

– Но еще столько всего нужно сделать! – возмутился он.

– Нет, Брюстер. Все уже закончилось, не считая подсчетов. Больше ничего не осталось, кроме того, как произнести речь и отметить, – я подтолкнул его к креслу и усадил на него. – А теперь сиди здесь. У тебя есть девушка? Может, нужно ее на тебя усадить, чтобы ты не вставал?

Он улыбнулся мне:

– Увы, девушки нет.

– Может, тогда парень?

Он выпучил глаза.

– Боже, НЕТ! – я же только улыбался ему, пока он не понял, что я над ним подшучиваю. – Мэрилин права, ты и вправду тот еще сукин сын!

– Ну да ладно. Теперь успокойся и расслабься. Веселись и скажи спасибо всем волонтерам. Либо мы выигрываем, я произношу победную речь, и мы празднуем, либо я проигрываю, даю уступающую речь и мы напиваемся и рыдаем. Мы, математики, зовем это двоичным исходом, игрой с нулевым результатом. Я позволю тебе встать, если ты поклянешься, что достанешь пива и выпьешь.

Брю закатил глаза, но пообещал, и я со смехом его отпустил. Затем вошли Джон и Джек Нерштейн со стаканами, ведром со льдом, и бутылками виски и Спрайта. Мы налили себе по стакану.

– Ваше здоровье, господа! – сказал Джек.

– До дна! – поддержал я.

– Наше здоровье! – добавил Джон. Он отпил немного, и затем спросил: – Готов?

– Уже слишком поздно отступать, – я сделал еще глоток. – Не знаю даже, что меня больше пугает – проиграть и потом смотреть в лицо людям, или выиграть и взаправду стать конгрессменом! Что я вообще, блять, знаю о том, каково им быть?

– Ну, хуже Стюарта ты не будешь, и может, мы даже получим благодаря тебе что-то хорошее, – с улыбкой ответил Нерштейн.

– Мда-а, отличный получился бы слоган для кампании – «Он ничем не хуже, чем нынешний мудила!» Напомни мне, чтобы я не брал тебя в свою следующую кампанию, – оба собеседникарасхохотались.

Там у нас была парочка телевизоров, один в большом зале, и еще один в спальне нашего мини-штаба. На одном был включен WMAR, на другом – WJZ. В восемь к нам вошли Мэрилин с Хелен Штайнер вместе с Брю и Мисси, и мы начали смотреть. Все, что сказали в восемь часов, так это что голосование закончилось. Никаких предварительных прогнозов не озвучивалось. Мы все выпили по стаканчику. Хелен спросила:

– А что будешь делать со штабом кампании?

Я пожал плечами.

– Если проиграю, мы уберемся, я слиняю домой и буду плакать. Если выиграю, то я думал просто выкупить его. Часть его можно оформить под мой местный офис, а оставшееся оставить под склад и будущие кампании. Спроси меня об этом завтра.

– Я спрошу еще раз, но сегодня ночью!

Мы установили командный пункт с парочкой телефонов в углу главного зала. Около четверти девятого нам начали поступать звонки от разных участков в округе, и мы начали вести учет голосов на доске. В начале мы вырвались вперед, но, если разрыв меньше одного процента от общего количества, это бессмысленно. Хотя к девяти лидерство укрепилось. Тогда насчитали приблизительно двести десять тысяч голосов, которые могли участвовать в голосованиях, и итоговыми процентами было 19,517 у меня и 17,223 у Стюарта. Телеканалы пока что ни о чем не сообщали.

Я был слишком взвинчен, чтобы думать. Я налил себе еще один стакан, Мэрилин последовала за мной, и я налил и ей. Она усадила меня на диван и присела рядом.

– Тебе нужно успокоиться.

Люди входили и выходили, и каждый раз кто-нибудь вздрагивал, когда раздавался новый звонок.

Все закипело в десять часов. Раздались крики в главном зале, и Джек Нерштейн заорал:

– Ты победил! Победил!

Я начал подниматься с дивана, когда ко мне вбежал один из трудяг.

– WBAL только что передали. Ты победил!

Я повернулся к Мэрилин, которая только уставилась на меня. Брю МакРайли подошел к телевизору и переключил на WBAL, но остановился, когда по WMAR начали показывать новости за прошедший час.

У нас удивительные новости. В Девятом Округе Мэриленда по результатам подсчета 38 % голосов мы предполагаем, что Республиканский инвестор-миллиардер Карл Бакмэн вытеснит ныне действующего Демократа Энди Стюарта, пребывающем на посту уже восьмой срок. В одной из самых грязных кампаний по стране в этом сезоне Бакмэн обходит Стюарта более чем на двадцать пунктов.

На экране был представлен график с нашими именами и количеством голосов. Напротив фамилии Бакмэн стояла цифра 48,995,61 %, у Стюарта же было 31,047,39 %. Общее количество проголосовавших показывало 38 %. Рядом с моим именем стояли жирная галочка и моя фотография. Затем раздался писк, и результаты поднялись до 52,325 и 32,029 и проценты подскочили до 62 % и 38 %.

Вокруг меня все разве что не орали, но я просто пялился, когда пошли звонить в Четвертый Округ Мэриленда. Затем я повернулся к жене и уставился на нее.

– Черт побери! – выдавил я.

Лицо Мэрилин сияло, как и у всех остальных. Она взвизгнула и бросилась ко мне, я же поймал ее на чистом рефлексе. Я просто онемел. Брюстер схватил мою руку и начал ее пожимать, а я просто уставился на него.

– Карл! Карл?

– Черт побери! – ответил я.

Брю рассмеялся.

– Да, черт побери. Дружище, да тебе надо бы присесть! – он подтолкнул меня к креслу – Разойдитесь! Мертвец идет!

Мэрилин смеялась все это время, и когда меня усадили в кресло, она села мне на колени и обхватила руками мою шею. Я очнулся только тогда, когда она начала меня целовать, и я поддержал поцелуй. Затем она на мгновение отстранилась, и друзья начали смеяться.

– Очнись, дурачок! Ты победил!

Я наконец-то смог ухмыльнуться ей в ответ:

– Черт возьми, я победил!

Мэрилин снова поцеловала меня, но потом чьи-то руки вытащили меня из кресла и поставили на ноги. Меня хлопали по спине и пожимали руки.

– И что теперь? – задался вопросом я.

– Теперь мы ждем подтверждения от людей Стюарта, – ответил МакРайли. – В это время не пей больше. Ты нужен мне трезвым, когда мы попадем на телевидение.

– Черт! – пробормотал я, затем я повернулся к Джеку. – Слушай, можешь позвонить кому-нибудь в полицейский участок? Может, они смогут прислать кого-нибудь для теста на алкоголь. Ты и я знаем, что кто-то сегодня ночью напьется.

– Может, даже ты сам! – с улыбкой ответил он.

– Да, вполне возможно! – ухмыляясь, ответил я.

Я нарезал круги по залу, пожимая руки, и ожидая звонка. Спустя пару минут зазвонил телефон. Мы столпились вокруг него, когда Брюстер поднял трубку и ответил. Я не мог толком услышать, что он говорил, но у него было очень напряженное лицо, и затем он повесил трубку, качая головой. Он посмотрел на нас и сказал:

– Ну, теперь я услышал все. Энди Стюарт не собирается уступать.

– Он думает, что победит? – спросил я.

– Нет, он просто не будет тебе звонить и признавать поражение.

Я осмотрелся и увидел несколько озадаченных лиц.

– Я не очень тебя понимаю, – сказал Джон.

Брю пожал плечами и добавил:

– Я тоже не очень понял. Это был менеджер его кампании, Барт Биллингс. Барт сказал мне, что Энди знает, что он проиграл, и они уже обсуждали это, но Энди наотрез отказывается звонить тебе. Он сказал передать тебе отправляться… – Брю осмотрелся, увидел несколько женщин в зале и оборвал фразу. – Он сказал передать тебе отправляться, э-э-э, молоть соль.

Я озадаченно посмотрел на него.

– И что это все значит? Он собирается оспаривать результаты? Потребует пересчета или чего-то еще? Ждать, пока выборы будут признаны? – это бы не случилось еще несколько недель.

– Нет, он уступает. Думаю, он просто не хочет с тобой разговаривать.

– Господи, ну и болван! – выразился Боб Дестрир. – Простите, дамы!

Никто из женщин не обратил на это внимание. Хотя его жена Милли спросила:

– И что нам теперь делать?

– Тогда давайте бросим все это ему в лицо, – ответил я. – Я выйду и произнесу свою победную речь, и уточню, что с нами связались его люди. Если он хочет жаловаться на все это, он может рассказать это завтра новостным станциям. Дадим ему по отвечать на вопросы, – многие одобрительно закивали. – Ладно, приступим!

Я несколькими движениями указал всем на дверь, и все начали выходить в главный зал. Я посмотрел в зеркало и глубоко вдохнул. Затем я повернулся к Мэрилин, стоявшей рядом, и сказал:

– Пора!

– Давай я первый. Нужно сказать репортерам, что ты выходишь, и они могут передать это в эфир или еще что-нибудь. Дай мне пять минут! – приказал Брю.

Я кивнул и мы подождали. Через пару минут один из трудяг, широко ухмыляющийся продавец машин, присоединившийся к нам после моего выступления в Торговой Палате, примчался к нам и передал, что Брюстер сказал нам выходить. Когда я выходил из комнаты, поднялись одобрения и овации от нескольких человек в зале. Я же только ухмыльнулся всем и направился в главный зал, где поднялась полная суматоха! Я добрался до подиума, который мы поставили в конце зала. Там же у нас была декорация вместе с флагами Америки и Мэриленда. Все продолжали шуметь, пока я знаком не потребовал тишины, и все затихло. Я посмотрел на МакРайли, говорящего с журналистами. Загорелись очень яркие софиты, затем он повернулся и дал мне знак начинать.

– Благодарю вас. Мы только что получили звонок из штаба Стюарта, подтверждающий мою победу в гонке за место в Конгрессе по Девятому Округу Мэриленда. Вот и все, ребята. Мы победили!

Снова поднялись овации и свист, и потребовалось еще мгновение, чтобы всех успокоить.

– Я должен очень многих поблагодарить за этот успех. Я даже не знаю, с чего бы начать. В первую и главную очередь я должен поблагодарить всех проголосовавших, которые отдали мне свои голоса. Они доверились мне. Я обещаю не злоупотребить этим доверием и быть конгрессменом, которым будет гордиться каждый гражданин Девятого Округа Мэриленда, будь он Демократ или Республиканец.

Поднялся небольшой неодобрительный вой при упоминании Демократов, но я ожидал этого. Я поднял руки и с укором добавил:

– Теперь давайте будем честны. Я бы никогда не победил без голосов многих хороших Демократов, людей, верящих в то, что я буду представлять их лучше, чем это делалось в прошлом. Я не Республиканский Конгрессмен, я Конгрессмен по всему Девятому Округу Мэриленда, за всех нас, и Республиканцев, и Демократов, и я принимаю и ценю их поддержку!

Далее я хотел бы поблагодарить всех людей, присутствующих в этом зале и где-либо еще – вас всех!

Поднялась еще волна оваций.

– Это командный спорт, и вы были в команде! Без вас меня бы здесь не было! Я никогда не справился бы один! Спасибо вам за всю тяжелую работу, которую вы проделали! Я никогда этого не забуду!

Потом я хотел бы поблагодарить людей, благодаря которым я вообще принял участие в этой гонке – Джона Штайнера, Джека Нерштейна, Боба и Милли Дестриров! Это они убедили меня попробовать. Последний год я провел, и благодаря их, и проклиная в то же время, и я все еще не уверен, чего же там было больше, но, тем не менее, они привели меня в эту гонку! Мы всегда сможем придумать, за что их обвинить потом!

Послышались смешки.

– Я должен поблагодарить Брюстера МакРайли, нашего любимого руководителя кампании. Я понятия не имел, во что ввязываюсь, когда начал все это. Брюстер имел, но не сказал мне! Брю, иди сюда!

Брюстера с подколами затащили на подиум, и я одной рукой обнял его за плечи. Затем отпустил его обратно.

– Когда-нибудь я смогу его простить!

Еще одна волна смеха, и затем я протянул руку, и притянул к себе Мэрилин.

– И наконец, больше, чем кого-либо в зале, я хочу поблагодарить свою жену Мэрилин. Что бы ни происходило, Мэрилин верила в меня и поддерживала, как и в далеком 1974-м, когда мы только познакомились. Что бы я ни делал в жизни, она всегда говорила, что я смогу. Не важно, насколько мрачным казалось будущее во время проведения этой кампании, Мэрилин верила в меня. Она – главная причина, почему вы можете быть уверены, что я приложу все усилия как Конгрессмен, потому что, что бы я ни делал, я хочу, чтобы она гордилась мной, а не стыдилась меня. Так что спасибо, дорогая, потому что ничего из произошедшего не имело бы смысла без тебя рядом!

Я посмотрел на нее, и увидел, что она плачет. Я чуть было не начал извиняться, но затем она обвила руками мою шею и поцеловала меня. Я дал ей свой платок, она вытерла слезы и одарила меня лучшей в мире улыбкой.

– Ладно, хватит громких слов! Это действительно большая ночь, и думаю, что настало время праздновать. Теперь же давайте не будем съезжать с катушек и напиваться. Мы проверим каждого из вас на выходе и заберем ваши ключи от машины, если вы не будете в состоянии вести машину. Я не собираюсь портить эту ночь, и мне понадобится ваша помощь, чтобы стать лучшим Конгрессменом, каким я только могу стать. Мы ведь можем с этим согласиться?!

Послышалась смесь из одобрений и доброжелательных издевок. Затем кто-то вскрыл бутылку шампанского и передал вперед. Я уже кучу лет не пил шампанского из горла бутылки, но я отпил и передал бутылку Мэрилин. Раздалась еще одна волна одобрений, пока мы пили шампанское и смеялись.

Затем мы ушли с подиума, и я передал бутылку. Мэрилин взглянула на меня и ухмыльнулась.

– Ну и что дальше?

Я улыбнулся и покачал головой.

– Блять, понятия не имею!

Глава 105. Отпуск

Мне следовало ожидать того, что произошло дальше, но я не ожидал. Зазвонил мобильный Брюстера, и он приложил его к уху. Затем он ухватил меня за плечо и сказал:

– Пойдем обратно в комнату!

– Что стряслось?

Он убрал телефон обратно.

– Позвонит президент.

Я уставился на него на мгновение.

– Президент? Ты хочешь сказать, сам Президент?

МакРайли начал тащить меня из зала, другие участники и Мэрилин последовали за мной. В коридоре, где было значительно тише, он сказал:

– Да, сам Президент! Не президент лосиного клуба Балтимора, а президент Соединенных Штатов! Он звонит всем новым конгрессменам и поздравляет их, – и он начал подгонять нас в мини-штаб.

Оказавшись внутри, я взглянул на жену, которая была в таком же шоке, как и я сам. При всех моих деньгах и «власти», я никогда не видел президента ни на одном из мероприятий, только по телевидению, и уж точно никогда с ним не говорил. Телефон Брюстера снова зазвонил, и от звука я аж подскочил. Я развернулся к нему, когда он говорил, и он передал трубку мне.

– Это он? – шепотом спросил я. Он покачал головой. – Нет, это Гингрич. Скажи «алло».

Я взял телефон:

– Алло?

– Карл, это Ньют Гингрич. Как у тебя дела в эту ночь?

– Весьма хорошо, сэр. Спасибо, что позвонили, – ответил я.

– Поздравляю тебя с победой. Это была довольно грязная кампания. Я рад, что ты надрал его зад.

– Думаю, не больше, чем мы с Мэрилин. Думаю, она была даже больше взбешена, чем я сам.

Я услышал смешок.

– Когда направишься на инструктаж, я хочу познакомиться с ней, и она мне сама расскажет, насколько все было ужасно. Я так же хочу снова с тобой встретиться. Нам нужно прикинуть, как выкинуть еще несколько Демократов.

– Можете положиться на меня, господин Конгрессмен.

– Отпускаю тебя, Карл. Тебя сегодня будут много поздравлять. Мы скоро свяжемся.

Я попрощался и звонок оборвался. Я вернул телефон Брюстеру. Почти незамедлительно он снова зазвонил, и он закатил глаза, когда ответил. Затем он бросил взгляд на меня.

– Это он? – снова прошептал я.

Он ответил в полный голос:

– Нет, но это АТС Белого Дома. Мне приказано оставаться на линии, и в течение десяти минут он будет на связи. В туалет в это время не бегать.

И у меня внезапно проснулось срочное желание справить нужду! О, Боже! Я рванулся через комнату в сторону санузла, снимая брюки на ходу, и быстро справил малую и большую нужду. А что, если я пропущу звонок президента, потому что задержался на унитазе?! Я подтерся и натянул брюки настолько быстро, как только мог, смыл и помчался обратно к Брюстеру. Мэрилин закатилась от хохота, опершись на стену. МакРайли же просто вручил мне телефон.

– На, держи сам эту чертову трубку! Он еще не соединился.

Я взглянул на трубку и приложил к уху, но там не было ничего, кроме фоновой музыки. Спустя пару минут трубку взяла женщина:

– Алло?

– Да?

– Пожалуйста, приготовьтесь к ответу президента через одну минуту, – и снова заиграла фоновая музыка.

Я нервно сглотнул и начал вслушиваться в трубку. Я услышал щелчок и голос Джорджа Буша – только говорил он не со мной!

– Хорошо, это какой? – спросил он, будто бы у кого-то другого, и послышался приглушенный ответ.

Полный облом!

Он вернулся на линию.

– Избранный конгрессмен Бакмэн, с вами говорит Джордж Буш. Поздравляю вас с вашей сегодняшней победой!

Я выдержал небольшую паузу, которая, как я уже понял, была в порядке вещей, и затем ответил:

– Благодарю вас, мистер президент, – затем я оглянулся на Мэрилин, губами передал ей «Президент!» и указал пальцем на телефон. Она же только рассмеялась.

Мы общались около пары минут, если это можно так назвать. Оказалось, есть такая традиция, что Президент звонит каждому новоизбранному конгрессмену и сенатору, так что ему наверняка нужно было сделать еще несколько звонков. Он формально высказался, мол, с нетерпением ожидает работы со мной и добавил еще несколько учтивостей. Я же закончил словами:

– Для меня будет честью и привилегией работать с вами, сэр. Благодарю вас, сэр.

Брюстер МакРайли на это одарил меня широкой ухмылкой:

– Уже подмазываешься, Карл?

Я улыбнулся, но покачал головой.

– Это президент Соединенных Штатов, Брюстер. Это будет честью и привилегией работать с ним.

– Ты настоящий последователь, не так ли?

Я смог только рассмеяться.

– Боюсь, что так.

– Ничего, мы из тебя эту дурь выбьем, – ответил мне он.

Я же снова посмеялся.

Меня также поздравили по телефону Боб Мишель, лидер меньшинства, и Ли Атуотер, председатель партии Республиканцев. Позвонил меня поздравить даже Уильям Дональд Шеффер, губернатор-демократ Мэриленда. После этого я улыбнулся про себя. Если бы моя мать знала, что меня поздравляют Демократы, она бы второй раз от меня отреклась!

Было правильно, что я сразу упомянул Брюстеру, что мы до конца недели уезжаем в Хугомонт, поскольку он сразу же начал протестовать! Он уже полностью составил для меня график на среду! Туда были включены два пункта, а именно поездка на телевидение и общение с журналистами и прозвон всем важным личностям с благодарностями. Он бы позволил нам уехать в четверг, и то только после того, как бы я поговорил с каждым человеком в Девятом Округе.

Мы добрались домой после полуночи. Джордж Тилден приказал одному из своих патрульных занять пост у наших дверей с алкотестером. Он хорошо постарался, и у нас был только один напившийся вдрызг. Мы усадили его в такси и забрали у него ключи. Я так же присматривал за людьми и пара человек отправилась домой с кем-то другим за рулем. Любопытно, что я тоже проходил тест, и прошел его, но не прошла его Мэрилин, отчего она начала хихикать. Мы с полицейским только закатили глаза, затем я усадил ее в машину и повез домой.

Войдя в дом, мы обнаружили обоих ее родителей спящими в наших креслах. Я задался только единственным вопросом, уснули ли они до объявления результатов или уже после. Было вполне вероятно, что они заснули раньше, и просто не знали, что их зять стал избранным конгрессменом!

Проснулась Пышка и начала носиться, так что я взял ее поводок и вывел наружу. От шума Большой Боб проснулся, и начал выбираться из кресла, когда я вышел. Пышке много времени на свои дела не понадобилось, и мы вернулись в дом. Она побрела спать в комнату к Чарли. Хэрриет приподнялась в своем кресле.

– Победил? – спросила она.

Я улыбнулся ее дочери.

– Дайте-ка угадаю. Вы оба уснули до объявления результатов?

Большой Боб расхохотался и кивнул.

– Похоже, что да.

– Я победил. Я стану следующим конгрессменом Девятого Округа Мэриленда, – сказал им я.

Они вытаращились на меня на мгновение.

– А. Знаешь, в это довольно трудно поверить. Не знаю, встречал ли я когда-либо конгрессмена в живую, – ответил он.

– Мы довольно обыкновенные люди, Боб, – ухмыляясь, сказал я.

Мэрилин звонко расхохоталась.

– Не испытывай удачу, Карл. Ты еще не присягнул! – и затем она зевнула.

– Мне нужно поспать. Ладно, мать, пошли спать. Увидимся утром. Поздравляю! – и Боб увел Хэрриет по коридору.

Я последовал за женой в спальню.

– Когда нам нужно быть в аэропорту? – спросил ее я. Мэрилин уже договорилась с Тейлор. – А, точно, мы же не едем в аэропорт.

– Как только проснемся, я звоню Тейлор и мы все решаем, – ответила Мэрилин.

– Чертов Брюсте, – прошипел я.

Мы оба покачали на это головами.

На следующее утро мы объяснили Большому Бобу и Хэрриет, что наша поездка откладывается еще на день, и они согласились помочь. К завтраку позвонил Брюстер и составил график встреч с журналистами и телевидением, и нам с Мэрилин срочно уже нужно было ехать в штаб! И даже раньше! Мы наспех позавтракали, побрились, помылись, и к девяти были в штабе. Нас встретило куда больше народу, чем я ожидал, и нас бурно поприветствовали, когда мы вошли.

Я помахал всем, а потом Брю потащил меня в кабинет.

– Что все это за люди? – спросил я.

– Я попросил пару человек прийти навести порядок и помочь с закрытием. Будь со всеми обходителен, поблагодари за все, и, может, через два года они снова нам помогут, не так ли?

На меня снизошло озарение.

– Точно, так что я уж точно позвоню или поговорю со всеми добровольцами. Понял!

В конце концов я поехал в Балтимор для дачи интервью разным телеканалам, но я также поговорил и с Флетчером Дональдсоном из Sun по телефону. Да, мы были воодушевлены победой. Да, нам нужно было поблагодарить всех участвовавших, кто поддержал нас временем, силами или долларом. И нет, я не связывался с Энди Стюартом, и от него тоже ничего не было слышно. Нет, я не слыхал, как он о нас отзывался (а он проклинал нас налево и направо, и некоторые его угрозы были вполне выполнимы!). Я победил, и все, вся вода утекла.

Ура, ура, ура! Будь вежлив, меньше говори по существу, и поблагодари всех, кто ходит под солнцем. Между интервью Брюстер давал мне список имен и времени, чтобы позвонить и поблагодарить, и кому-то я должен был пообещать встретиться между этим днем и днем присяги.

Домой мы с Мэрилин вернулись только после обеда. Она была измотана также, как и я сам, но день еще не закончился. На подъезде к дому нас ждал глава охранной компании, Генри Дональдсон.

Я вышел из машины и спросил:

– Генри, есть проблемы? – я бросил взгляд на дом, но все, казалось, было, как и всегда.

Генри поймал мой взгляд и покачал головой, сказав:

– Нет, пока что нет, но точно будут. Нам нужно поговорить.

Я замер.

– Есть проблемы? – повторил я.

– Прошу прощения. Нет, с семьей, домом и детьми все в порядке. Вопрос стоит о будущем.

– Ладно. Тогда проходи, мы можем поговорить в кабинете, – я пожал плечами, взглянув на Мэрилин, и она озадаченно посмотрела на меня в ответ.

Мы вошли внутрь, и услышали, как все галдят о том, как видели меня по телевизору, и Большой Боб негодующе высказался о всех гадостях, которыми разбрасывался Энди Стюарт. Мы все только рассмеялись на это. Я сказал Большому Бобу, что мы сказали Брюстеру МакРайли о Стюарте, и он позвонил ему и пригласил утром. Энди получил пропуск на один день. Если после завтра он выскажет что-нибудь, мы обдерем его в суде, как липку.

Я налил всем по стакану, включая Генри, и затем трое из нас отправились в мой кабинет. Чарли пытался последовать за нами, но мы выставили его за дверь. Затем мы сели.

– Итак, в чем дело? – спросил я. – Все, кажется, в порядке.

– Нам нужно поговорить о вашей безопасности. Поздравляю с победой, но это только все усложняет, – я пытался отмахнуться, но Генри был чертовски серьезен. – Мистер Бакмэн, я уже достаточно занимаюсь своим делом, чтобы понимать, о чем говорю. Я был в охране президента Рейгана в начале его первого срока, сразу же после стрельбы. Если позволите сказать, то вам пока еще очень везло.

Был очень велик соблазн остановить его, но потом я вспомнил слова Джона о том, что стоит прислушаться к экспертам, которым платишь. А Генри Дональдсон казался весьма серьезно настроенным.

– Ладно, объясни.

– Сэр, вы миллиардер и политик. Для проблем достаточно одного из пунктов, но два сразу? Вы сейчас просто сидите на бочке с порохом! Совместить с вашей привычкой спасать людей… а что было бы, если бы это была банда, а не просто один мужик в закусочной? Своей заботой о собственной безопасности вы просто напрашиваетесь на проблемы.

– Пока Мэрилин и дети в безопасности, я в общем могу за себя постоять.

– Сэр, я вынужден не согласиться. Во-первых, ваши жена и дети в целом в безопасности, когда за ними присматривают мои ребята, но если рядом вы, вы отпускаете их. Вы не можете быть и отцом, и мужем, и охранником сразу. Это так не работает. А как вы заботитесь о себе – вы просто лезете на рожон. Хватит всего одного случая со страховыми мошенниками, и вы попадете в большую передрягу.

– Страховое мошенничество? – переспросила Мэрилин.

Он кивнул.

– Представьте себе – ваш муж едет домой откуда-либо, и на дороге внезапно какая-то полуразбитая машина с кучей людей внутри выезжает перед ним и давит на тормоза. Ваш муж сдает назад, и потом они подают на вас в суд за все возможное. Если это профессионалы, то это случится где-нибудь, где есть камеры, ну, «друзья», которые чисто случайно оказались неподалеку. Они засудят вас за все возможные медицинские счета, за ущерб машине, травмы, и за пятое, и за десятое. Такое часто случается.

Я взглянул на жену, которая была в ужасе от услышанного.

– Я слышал о подобном, но я думал, что такое происходит только в книгах или плохих телешоу, – сказал я.

– Такая проблема стоит миллиарды долларов в год. В вашем случае опасность не только в факте страхового мошенничества, что не сильно по вам ударит, но больше в общественном мнении и риске шантажа.

– Провалиться бы мне тогда сразу, – сказал я в пустоту.

– И так что это для нас значит? Что вы хотите, чтобы мы сделали? – спросила Мэрилин.

– Нужно, чтобы вы более серьезно отнеслись к вопросу безопасности. И вам, и мистеру Бакмэну стоит более профессионально заняться этим. Будут некоторые изменения, не столько для вас с детьми, сколько для самого мистера Бакмэна, – ответил он.

– Изменения какого рода?

– В целом, дом безопасен, но на въезде нужно будет установить ворота, и переместить туда будку с охранником. Мы уже сопровождаем школьные автобусы и приглядываем за Чарли и близняшками. Мэм, вам стоит всегда держать при себе личного водителя. Можем предоставить и мужчину, и женщину, но теперь они не могут вас сопровождать, требуется, чтобы они именно вели.

– Боже правый, звучит как будто это охрана президента! – воскликнула она.

На это мы с Генри переглянулись и улыбнулись.

– Даже рядом не стоит! – сказал он. Я же только со смехом покачал головой. Генри продолжил: – Нужно приспосабливаться к потенциальным рискам безопасности. В случае с президентом всем плевать на страховку или шантаж, но все беспокоятся об устранении или похищении. Здесь риска устранения я не вижу, хотя похищение вполне возможно.

– Разве?

Он пожал плечами.

– И да, и нет. Все эти фотографии пропавших детей на пакетах из-под молока и подобном – большинство из них либо убежало из дома, либо это вопросы опеки. Реальные похищения маловероятны; в среднем происходит всего около пары тысяч в год, смотря, как подсчитывать. Это серьезная проблема, но это не так много, когда задумываешься о том, что это страна, в которой живет около трехсот миллионов человек. Уровня наблюдения, которого мы достигли, достаточно для того, чтобы предотвратить почти все, кроме профессионального похищения ради выкупа, что обычно можно увидеть только по телевизору или в плохом шпионском боевике.

– У президента и его семьи все совсем иначе, – сказал я Мэрилин. – Вот там сценарии плохих фильмов действительно сбываются, и похищения, и убийства. Проблема только в том, что если кто-то готов заплатить собственной жизнью, они всегда могут убить или похитить свою цель.

– Так что не баллотируйтесь в президенты, – приказал мне Генри.

– Мне хватило выборов в конгрессмены. Ума не приложу, почему кто-либо реально может хотеть баллотироваться в президенты, – парировал я. – Так что требуется от меня? – спросил я его.

– Больше вы не можете творить все, что вам вздумается в одиночку. Теперь у вас всегда будет водитель и охранник. Можем переодеть их так, что они не будут бросаться в глаза. Та выходка в закусочной? Больше ничего подобного! А что, если бы это подстроил Энди Стюарт, и эти муж с женой были бы актерами? В Хагерстауне оказались бы вы, а не они. Так что больше никаких выкрутасов!

Обычно о таком жалуются жены. Это ее работа – на все жаловаться. Совсем иначе это звучит из уст профессионала.

– И еще, миссис Бакмэн. Не хотелось бы звучать бестактно, но я заметил, что у вас нет следов от загара…

Я фыркнул и расхохотался. Я уже знал, к чему все это идет! Мэрилин залилась краской и промямлила:

– То есть… Вы видели… Боже! – Мэрилин частенько загорала без верха купальника у бассейна, пока дети в школе, а если мы уезжали в Хугомонт вдвоем – носила и того меньше. Я буду скучать по этому.

– Не хотелось бы быть нескромным, но фотограф с телекамерой мог бы взять вертолет напрокат за тысячу или две в день, и потом продать фотографии в пять или десять раз дороже, и даже больше, если мистер Бакмэн с вами, и вы, ну… – он замял предложение.

По крайней мере, Дональдсон был достаточно порядочным, и выглядел слегка смущенным, поднимая эту тему.

– О Боже! – Мэрилин избегала взгляда на него, или на меня.

Я больше не мог держаться. Я откинулся назад и расхохотался во все легкие, на что Мэрилин долбанула меня по руке. От этого на меня только нашла новая волна смеха. Больше никакого секса на пляже.

Наконец я перестал смеяться, а взгляд Мэрилин, брошенный на меня, недвусмысленно намекал, что в этой жизни можно будет забыть теперь не только про секс на пляже, но и в принципе где-либо еще. Я только улыбнулся и сказал:

– А мы завтра летим на Багамы. Поездку нам тоже стоит отменить? Или у вас тоже для этого есть ребята?

– Я бы отправил с вами мужчину с женщиной. Они могут отчитываться обо всех изменениях, которые там мы должны внести.

– Хорошо, но им нужно будет быть здесь утром, иначе улетим без них.

– Они будут здесь в девять.

Я поднялся и проводил Генри на выход, согласившись на необходимые изменения. Я знал, что не все из них мне понравятся, но я также понимал, что мне действительно крупно везло все это время. Он был прав, быть и миллиардером, и конгрессменом сразу потребует много работы.

Проводив Генри, я вернулся обратно в кабинет. Хэрриет уложила детей спать, и они с Большим Бобом дремали в гостиной. Мэрилин застенчиво взглянула на меня, когда я вошел, и от этого я опять рассмеялся. – Все, тайну раскрыли! Ты могла бы стоить нам целых выборов! – подшутил я.

– Не смешно! – прозвучал ответ, хоть она и начала хихикать.

– Если не смешно, то почему же ты смеешься?

– Думаешь, кто-то и вправду меня видел? Мне никогда в жизни еще так стыдно не было!

– Имеешь ввиду, кроме меня и твоей толпы ухажеров? – на что я услышал раздраженный стон. Я сел у своего стола и развернулся к ней. – Ну, если у нас не может быть головокружительного секса снаружи, то тогда нам нужно всего лишь иметь головокружительный секс внутри.

– Продолжай в том же духе, и у тебя вообще нигде не будет секса! – я снова рассмеялся, а Мэрилин с громким хмыком поднялась и направилась к двери.

Я выставил руку и обхватил ее талию, когда она проходила мимо меня.

– Зуб даю, что могу тебя переубедить.

– О? И как же? – ехидно спросила она.

– Вот так! – с этим заявлением я задрал ее юбку, ухватил за колготки и вместе с трусиками потянул их вниз.

– Карл! – взвизгнула она. Она метнула быстрый взгляд в сторону двери, ведущей в главную часть дома. – Нельзя! Не здесь!

Я продолжал стягивать ее колготки с колен до щиколоток.

– Твои родители дремлют, поэтому уж постарайся не слишком громко стонать, – затем я поднял ее и развернул так, что она уже сидела на моем столе, разместив свою нижнюю часть на календаре.

Я раздвинул ее колени, опустил лицо между ее ногами и начал ее вылизывать. Хоть она и возмущалась насчет того, что могут войти ее родители, она была возбужденная и очень мокрая. Почти сразу же Мэрилин начала подвывать и извиваться на столе. Я быстро поднял взгляд вверх, она сидела, закрыв глаза и закусив один кулак; другой же рукой она прижимала мою голову к свой киске!

Я въедался в нее, и она пару раз кончила, а затем убрал оттуда голову. Я ошеломленно смотрела на меня. Я расстегнул ширинку и спустил штаны.

– Твоя очередь, – сказал ей я.

Мэрилин соскочила со стола и опустилась на колени. Мой член был тверд, как стальная труба. Я не хотел никаких «предварительных», и как только она взяла его в рот, я сразу же подался вперед, взялся за ее голову и вставил ей во всю длину. Это было здорово, очень здорово, и она сосала меня, и игралась с моими яйцами, и я не думаю, что продержался больше двух минут.

Проглотив мою подачу, Мэрилин облизнула губы и уселась.

– Готова поспорить, что президенту не нужно переживать, что над домом будут кружить вертолеты и снимать. Он может просто приказать их подстрелить! – хихикнув, сказала она.

Я улыбнулся ей.

– Нет, но думаю, что у русских есть спутники, которые могут делать снимки! Вот это был бы поворот!

Я встал и помог подняться Мэрилин. Мы собрались, ухватили очки и направились обратно в гостиную. Родители Мэрилин похрапывали в креслах. Я взглянул на Мэрилин и закатил глаза. Она бегом отправилась в спальню, а я разбудил их и отправил спать. Мы переоделись, занялись любовью и затем уснули.

Все мои надежды на утренний «быстрый» рухнули, когда на восходе к нам решили присоединиться Холли и Молли. Они вбежали в спальню и запрыгнули в кровать. А затем начали заваливать нас вопросами о том, что мы будем делать на Багамах (я издал смешок, за что получил гневный взгляд от их матери), и о том, что будет, когда начнется моя новая работа. Будем ли мы переезжать? Пойдут ли они в другую школу? Что будет с Пышкой? Будем ли мы разводиться, чтобы папочка мог переехать, а мамочка могла остаться тут?! (Тут я шепнул Мэрилин, что это звучит разумно, за что получил локтем в бок). Некоторые из этих вопросов мы слышали еще вчера, и они хотели узнать больше.

Мэрилин выставила девочек за дверь, и мы отправились в ванную. Я подумал присоединиться к ней в душе, но вместе с тремя детьми и ее родителями в доме, это не показалось отличной мыслью. Я почистил зубы, пока она принимала душ, а потом настал мой черед. И я уже успел одеться и выйти из ванной, пока она все еще там возилась.

За завтраком мы ответили на кучу вопросов, а затем посадили детей на школьный автобус. Нет, мы не собирались разводиться. (Нам нужно было объяснить это родителям Мэрилин, которые начали накручивать). Нет, мы не переезжаем. Нет, никто не меняет школу. С Пышкой все будет хорошо. У Чарли тоже были вопросы, но он был более практичным. Его вопросы были больше связаны с тем, что он мог натворить, пока мама с папой на отдыхе! Когда он направился к выходу, я взглянул на Большого Боба и Хэрриет.

– Он весь ваш! Нам не звонить, только если его не похитят. А я уж позабочусь, чтобы похитившие заплатили нам, чтобы мы его забрали назад!

– Он слишком похож на своего отца, – сказала Мэрилин.

– Мда? Ну, тогда, я поступлю, как мой отец и не буду вытаскивать его из тюрьмы!

Мэрилин фыркнула.

– Ты и сам всегда неплохо оттуда выбирался.

Большой Боб и Хэрриет на это переглянулись.

– Ты же не был тюрьме на самом деле, правда же?

Я одарил их кривой ухмылкой.

– Столько раз, что и не упомнить! Как минимум пять или шесть! Как-нибудь спросите свою дочь.

– Не ввязывай меня в свои юридические выкрутасы! Выкручивайся сам! – отрезала Мэрилин, отчего ее родители только больше забеспокоились.

– Нам пора собираться, – я достал чемодан из кладовки, пока Мэрилин ставила посуду в посудомойку, и затем я затащил чемодан в спальню. Сильно надолго мы не уезжали. Сегодня был четверг, и уже в понедельник мы бы вернулись домой. Достаточно, чтобы загореть, сойтись в бездумном диком сексе и выпить литры рома, и все без журналистов и Энди Стюарта. По крайней мере, мы надеялись, что будем вне зоны доступа ото всех. Вчерашний разговор с Генри Дональдсоном заставил меня задуматься.

Сбор вещей был прост, по крайней мере, для меня. Пара штанов цвета хаки и гавайских рубашек, спортивная куртка и парочка брюк для походов на ужин, еще пара или две носков, и в принципе, все. Надел я штаны цвета хаки, гавайскую рубашку и легкие ботинки без носков. Мэрилин тоже собрала немного, настолько, насколько она это может. Думаю, она в день меняет по два наряда, плюс запас. Никаких лифчиков или трусиков, впрочем. Я поддразнил ее на этот счет, и она показала мне свою сумку. Затем она выставила меня из спальни, поскольку ей нужно было готовиться к отлету.

– И как еще ты готовиться собралась? – спросил ее я.

– Я в душ и побриться, – сказала она. – Полностью!

Я сглотнул, закончил собирать свои сумки и вытащил их в гостиную. Где-то через час из спальни вышла Мэрилин в сарафане до икр с открытыми плечами и парой пуговиц. На ней также были сандали на высоких каблуках.

– Тебе бы стоило куртку надеть. Там холодно, – сказала ей мать.

Она кивнула.

– Я оставлю ее в машине в аэропорту. Минивэн оставляем вам. Мы поедем в аэропорт на кадиллаке Карла.

Или нет. Ровно в девять часов зазвонил дверной звонок, и открыв дверь, мы обнаружили там пару охранников, стоящих вместе с Генри. На парковке я мог видеть стоящий небольшой серый лимузин.

– Я бы хотел представить вам Джо Боннано и Мари Теллурайд. Они поедут на Багамы с вами. В дополнение к вашей личной безопасности, они также будут обеспечивать безопасность вашего дома там. Джо до этого занимался охраной дипломатов в Государственном Департаменте, а Мари служила в ФБР.

Звучало весьма впечатляюще. Хотя Большой Боб и Хэрриет казались обеспокоенными.

– Есть какие-то проблемы? Были угрозы? – спросила Хэрриет.

Генри ответил:

– Никак нет. Мы просто обговорили этот вопрос и решили увеличить охрану Бакмэнов. Поскольку теперь к конгрессмену привлечено внимание общественности, то в будущем могут появиться потенциальные проблемы. Мы просто хотим быть готовыми.

Я не был уверен, насколько ободряюще это звучало для родни. Он все еще говорил с ними, когда мы поцеловали их на прощание и вышли.

– Пошли быстрее, пока они не занервничали? – сказал я.

Нас проводили к лимузину, упаковали наши вещи в багажник вместе с двумя другими большими чемоданами, похоже, принадлежащими Джо и Мари. Джо был крупным мясистым мужчиной, который внешне походил на итальянского киллера из мафии, но я знал, что бандитов не берут в Государственный Департамент, так что он должен быть и довольно умен. У Мари же был серьезный взгляд профессионала, который я видел у некоторых бизнесвумен, решивших для себя, что карьера для них важнее личной жизни. Оба они выглядели так, будто могли уладить все и сопровождать нас везде, куда бы мы ни направлялись.

Через двадцать минут мы уже были в аэропорту Вестминстера. Было около половины десятого, и G-II уже стоял на взлетной полосе. Других готовых к вылету самолетов я не увидел.

– Надеюсь, это наш, – сказал я жене. – Ты об этом договаривалась с Тейлор?

Нам сразу же преподали урок безопасности. Вместо того, чтобы просто открыть дверь и заскочить внутрь, Джо сказал нам подождать. Он вышел из машины, осмотрелся вокруг и только потом открыл дверью. С другой стороны Мари продолжала осматриваться вокруг. Я знал, что привыкну к этому, но это было немного обескураживающе. Джо сопроводил нас внутрь, а Мари осталась в машине.

Обычно всеми вопросами с путешествиями занимался я, но в этот раз все сделала Мэрилин. Я был слишком занят кампанией, и мы решили, что мы при любом исходе уедем. Даже больше, у нас было очень мало времени на отдых. Через полторы недели, в воскресенье восемнадцатого числа, нам с Мэрилин нужно быть в Вашингтоне на неделю инструктажа для новичков. Это будет похоже на возвращение в колледж!

Мы припарковались у офиса и вошли внутрь. Некто, стоящий у кассы, посмотрел на нас. Я узнал в нем пилота, с которым мы уже летали.

– Бакмэны, так?

– Вы вспомнили, – сказал я

– Это не сложно, когда вас так часто показывали по новостям в последнее время. Готовы?

– Уже давно! Мне нужен отпуск после всего этого! – фыркнув, ответил я.

Пилот рассмеялся.

– Конечно же. Ну, если у вас есть багаж, давайте его загрузим.

Он обошел стойку с кассой и сопроводил нас до лимузина. Он взял чемоданы, пока я нес сумку через плечо. Мэрилин сняла куртку и бросила на свое сидение, взяла свою сумочку и направилась к самолету. Охранники взяли по одному чемодану. Я похлопал по карманам и убедился, что наши паспорта на месте, и мы все двинулись к самолету. Десять минут спустя мы уже были внутри и набирали высоту.

Когда мы выровнялись, прозвучал звонок и пилот сообщил оставшееся время полета и добавил, что в холодильнике есть шампанское. Я улыбнулся Мэрилин:

– Вы с Тейлор все учли, я вижу.

– Должна признать, это явно лучше эконома, – ответила мне жена.

Она отстегнулась и прошла вперед. В переднем шкафчике был встроен маленький холодильник, она достала оттуда бутылку шампанского и принесла мне. Затем она вернулась к шкафчику и нашла там бокалы.

Я повернулся к охране.

– Не знаю, разрешено ли вам участвовать, но приглашаю вас. Или это запрещено? У меня до этого никогда не было охранников.

Джо ответил:

– Нет, это бы практически убило всю суть, не так ли? Хотя не обращайте на нас внимания. Можете спокойно выпить, – Мари же только улыбнулась.

– Ээ… – я бросил взгляд на Мэрилин. Полагаю, также вылетает и еще один раунд в клубе Любителей на Высоте. Я указал на места перед нашими, которые направлены назад. – Проходите сюда, нам нужно знать, как все это работает, – я развернулся обратно по ходу самолета, и охранники отстегнулись и прошли вперед. Джо сел напротив меня, а Мари – напротив Мэрилин.

Я снял фольгу и проволоку с бутылки, и потом осторожно вытащил пробку, позаботившись, чтобы бутылка была на расстоянии от меня, если шампанское вспенится. Я налил бокал Мэрилин, передал ей и затем поставил бутылку в подставку.

– Ладно, объясните нам, что нам нужно делать. Как все это работает? – спросил я.

Было довольно странно пить перед ними.

– Как много опыта было у вас с телохранителями? – спросила Мари.

Это было практически самым первым предложением, которое она озвучила за все это время. Он была из молчаливых.

Я взглянул на жену на мгновение, прежде чем ответить.

– Было дело, но немного. В 1983-м году Мэрилин преследовали, и мы подключили отряд, чтобы ее возить и со временем вывезли из штата, но это все кончилось, когда мой брат остановился.

– Вы убили его, верно?

– Верно. С тех пор мы ведем куда более тихий образ жизни. Когда дети и Мэрилин выбираются куда-то, за ними следуют, но если я с ними, то я все решаю сам. Когда я в разъездах, обычно я беру водителя, но не более.

– Мистер Дональдсон объяснил, почему теперь этого недостаточно?

Мы с Мэрилин кивнули.

– Мы хотим вести все это как можно тише с детьми так долго, насколько это возможно, – ответил я.

Мэрилин добавила:

– Мы не хотим, чтобы они разъезжали в бронированных машинах.

Это вызвало улыбку у обоих.

– С этим мы справимся. Самое большое изменение касается господина Конгрессмена, – сказал Джо, и повернулся ко мне. – Пара основых правил. Не покидайте своего места, пока кто-либо не осмотрится и не помашет вам, что можно идти. Мы можем делать это очень незаметно. Не выпрыгивайте из машины и не мчитесь никуда сломя голову. Мы откроем вам дверь, чтобы вы вышли, и затем откроем дверь в здание и сперва осмотримся.

– Мы не будем кружить вокруг вас, но будем в тени, – сказал Мари. – Мы будем выглядеть соответственно ситуации, и будем просто сливаться с толпой. Если что-то будет происходить в Вашингтоне, где вы будете в безопасности, мы не будем даже входить.

– А если я в здании Капитолия? – спросил я.

– Как только вы войдете, мы просто останемся у машины или вернемся в офис, или что-нибудь подобное. Вам нужно будет позвонить нам, чтобы мы вас подобрали. На совещанияхмы не будем заглядывать вам через плечо.

Джо добавил:

– Когда бронируете номер, старайтесь взять номер с комнатой для прислуги, нечто в таком духе. Иначе же мы просто будем на посту в коридоре.

– В общем и целом, вы можете нас игнорировать. Не спрашивайте нас, хотим ли мы есть, пить, и подобное. Мы об этом позаботимся. И не думайте, что вы грубы к нам. Просто занимайтесь своими делами, вот и все, – сказала Мари.

– Угу. А вы при себе держите? Ну, оружие? Сейчас, например? – спросил я.

Джо оттопырил край пиджака и показал маленький автоматический пистолет. Мари просто кивнула.

– Как это работает за границей? Какие законы на Багамах? Я бы предпочел не вытаскивать из тюрьмы своих охранников. Этим вы должны заниматься, а не наоборот.

На это все дружно издали смешок.

– Нам нужно будет разобраться с парой вопросов. С нами все должно быть в порядке, но постарайтесь исключить наше участие в перестрелках, – с улыбкой ответил Джо.

Я взглянул на жену.

– Хороший совет, – сухо отметила она.

Мы вчетвером продолжили общаться до самого конца полета, по большей части о прошлом опыте Джо и Мари, что было для нас с Мэрилин полностью недосягаемо.

Со временем мы начали приближаться к Нассау и пошли на приземление. Странности начались, когда мы встали у терминала. Как и всегда, мы остановились на расстоянии от терминала и ожидали, когда выйдет Багамский таможенник. Обычно это много времени не занимает, поскольку Нассау – не самый забитый аэропорт, и они уже привыкли к приземлениям маленьких самолетов. Вместо этого пилот открыл дверь и крикнул:

– Нас попросили ожидать таможенников. Это займет еще пару минут.

Я сделал шаг вперед.

– Что-нибудь не так? – спросил я.

– Ничего такого, чего бы я не знал. Вы везете короны с бриллиантами? – ответил он.

– Точно не мы!

Мы пожали плечами и ждали. Пилот оставил один двигатель запущенным, чтобы обеспечить кондиционирование, поскольку иначе бы это была бы просто здоровая железная трубка под тропическим солнцем.

Около десяти минут спустя он сказал:

– Ладно, понеслась, – он остановил двигатель, вернулся и открыл дверь, в которую вошли пара служащих таможни.

Это уже было необычно, поскольку нас всегда проверял только один сотрудник, и отпускал нас восвояси. Может, второй был стажером, но мне так не показалось. Во-первых, первый сотрудник только окинул глазами наши документы, и все. Он сказал:

– Мистер и миссис Бакмэн, пройдемте со мной?

– Что случилось? – спросил я.

– Ничего не случилось. Нам только нужно, чтобы вы зашли к нам на минуту. Все быстро решится. Этот сотрудник останется с вашим багажом.

Пилот выглядел встревоженным, думая, что мы перевозили что-то украденное. С другой стороны, кто будет воровать из США на Багамы? Обычно всегда наоборот! Я жестом укзаал Джо и Мари оставаться на местах. Они все равно не могли ничего сделать, если причастна полиция. Что нам нужно было делать? Поднять трап и рвануть по полосе? Это явно не сюжет Отдела Нравов.

Недоуменно пожав плечами, мы с Мэрилин спустились по трапу и вошли внутрь вместе с таможенником. Нас провели в кабинет, где за столом сидел худощавый мужчина среднего роста в полицейской форме. Таможенник передал ему наши паспорта. Сидящий мужчина взглянул на них, затем на нас, после чего кивнул первому в сторону выхода. Таможенник кивнул и молча вышел.

Полицейский повернулся обратно к нам и улыбнулся.

– Добро пожаловать снова на Багамы, мистер Бакмэн, миссис Бакмэн. Прошу, можете их забрать. Спасибо.

Я взял наши паспорта и убрал их в карман.

– Есть какие-нибудь проблемы, офицер?

Он положил руку на сердце, и театрально вздохнул:

– О, вы разбиваете мне сердце! Вы меня не помните! А я так хорошо вас запомнил! Позвольте мне снова представиться. Я помощник комиссара Джавьер. Мы виделись с вами в 1982-м.

Мэрилин все еще выглядела озадаченной, но я вспомнил. Я всмотрелся в лицо полицейского. Оно было старше, добавилась пара морщин, и начала пробиваться седина на висках, но я смог его узнать.

– В последний раз, когда мы виделись, вы были помощником коменданта, если я правильно помню. Могу ли я предположить, что помощник комиссара на пару званий выше?

Он широко улыбнулся.

– О, да, на несколько званий. Вот почему я здесь. Похоже, что у вас тоже с тех пор есть определенное повышение!

Я кивнул ему, небрежно пожав плечами. Потом я вспомнил про Мэрилин, и повернулся к ней. Она спросила:

– Карлинг, что происходит?

– Ээ… Мэрилин, позволь мне представить тебе помощника комиссара Джавьера. Когда ты в последний раз его видела, он был славным помощником коменданта на острове Эльютера, и он общался с нами в больнице, где меня зашивали после той драки в баре. Помнишь?

Мэрилин на это выпучила глаза:

– Но это было годы назад! Сейчас-то что не так?

Джавьер сидел с широкой ухмылкой.

– А, да ничего такого. Я просто посланник здесь. Вас приглашает на ужин премьер-министр в Дом Правительства в субботу вечером.

Я на секунду уставился на него.

– На ужин с премьер-министром? Кого? Нас? Почему?

Джавьер расхохотался.

– Да, вас! Кого же еще? Почему, так потому что теперь вы член вашего Конгресса! Мы стараемся быть на хорошей ноте с ними. Почему же еще-то?

Я снова повернулся к Мэрилин, не пытаясь скрыть своего изумления.

– Да будь я проклят! – я снова обернулся к Джавьеру. – Полагаю, особенно выбора у нас нет.

Он умиротворяюще развел руками:

– Конечно же, выбор у вас есть, но самым разумным решением было бы согласиться и встретиться с людьми, которые владеют островом, где стоит ваш дом, мм? Прошу, это будет очень приятно. Премьер-министр, ваш посол, и еще пара человек… ничего слишком сложного.

Я закатил глаза и посмотрел на Мэрилин, которая только покосилась на меня и пожала плечами. Я пожал плечами в ответ, и потом сказал:

– Ну, если вы так говорите… Лучше бы, чтобы ничего сложного действительно не было. Мы на отдыхе, и я оставил свой смокинг дома!

– В нем нет необходимости. Хватит простого костюма, может, даже просто спортивной куртки. Привезли его с собой? Нет? Ну, у нас есть много хороших магазинов, которые вы можете посетить.

– Здорово. Вам бы тоже стоило тогда быть там, дружище.

– О, само собой. Я даже вызову вам машину в субботу вечером, хорошо?

– Хорошо, – затем я подумал о чем-то. – Как вы узнали, что я конгрессмен? Я еще даже не дал присягу. И как вы получили эту работу?

– Вторая часть вопроса – ответ на первую. Я отвечаю за специальные расследования для премьер-министра. Когда недавно проявился интерес к вам, это дело попало ко мне в руки, – ответил он.

– Интерес ко мне? Какой интерес ко мне может проявить Багамское правительство? Раньше такого не было!

– Так вы тогда и не были конгрессменом.

– И все же…

Он пожал плечами.

– Вините в этом своих журналистов. Кто-то позвонил в наше посольство насчет событий в 1982-м. Никто там не знал точно, что тогда произошло, так что они позвонили в главный офис и спросили их. Ну, это все было восемь лет назад, так что вопрос был передан помощнику комиссара специальных расследований, чтобы разобраться. Кандидат в Конгресс был участником драки в баре? Как необычно! Так что я изучил дело, и выяснил, что некто с тем же именем регулярно наведывается к нам и даже имеет здесь дом. Миллиардер, не меньше! И почему бы не дать человеку, который работал с этим делом, сверить, не один ли это и тот же человек? Отличная мысль! И вот мы здесь.

– И так просто получилось, что этим человеком стали вы. Такое себе совпадение. – сказал я.

– Это и вправду совпадение. В любом случае, когда мы узнали, кто вы, посольству был дан указ следить за новостями и сообщить нам, если вы победите. Я также связался с компанией, обслуживающей ваш дом, и запросил у них информацию о вашем графике посещений, и они передали мне, что вы прибудете на этой неделе. Так что мы просто сложили два плюс два. Вы победили, вы приехали, и премьер-министр хотел бы с вами встретиться.

– Ну, не хотелось бы портить праздник. Пожалуйста, передайте, что мы будем счастливы присутствовать. Просто позвоните и дайте нам знать время, когда выедет машина. Кстати, а что конкретно делает помощник комиссара специальных расследований? – спросил я.

Он издал тихий смешок.

– Все, что мне скажет премьер-министр.

У меня внезапно появилась идея.

– Помощник комиссара, у вас есть пара минут? Я только что обзавелся телохранителями, и нам нужно разобрать пару нюансов. Могут ли они поговорить с вами?

– Конечно.

Я оставил Мэрилин в офисе и вернулся в самолет. Я поднялся по трапу и сказал:

– Все кошерно, господа. Я все объясню позже. Слушайте, если вы хотите разузнать насчет ношения оружия здесь, у меня есть человек, который может помочь. Оставьте все в самолете и следуйте за мной.

Джо и Мари выглядели озадаченными, но подчинились. Джо выложил свой пистолет из кобуры и оставил его на сидении. Похоже, Мари носила свой в своей сумочке, поскольку она ее оставила. Я представил их Джавьеру, и вернулся назад, чтобы объяснить все пилотам и начать выгружать чемоданы. Они помогли донести мне все до нашего минивэна, который пригнала к аэропорту обслуживающая компания, чьими услугами мы пользовались. Я также позаботился, чтобы вещи телохранителей мы тоже перенесли.

Когда мы потом вернулись в самолет, мы застали Джавьера с Джо и Мари на борту, он изучал их документы и разрешения из Мэриленда. Затем он кивнул им и вернул документы. Все, что я понял, так это то, что завтра им нужно будет поехать в город, чтобы встретиться с ним и он даст им какие-то официальные бумаги. С этим уже они разберутся сами. Когда мы вернемся, Генри уже придумает что-то на долгосрочную перспективу. Еще одна проблема решена.

Мы поехали прямо в Хугомонт. Как уже упоминал помощник комиссара, мы уже годами пользовались услугами обслуживающей компании. Хоть мы и не хотели, чтобы вокруг возились сотрудники во время наших визитов, мы хотели, чтобы участку был предоставлен достаточный уход. Они занимались всей работой и обслуживанием на участке, убирались и стирали белье после того, как мы уезжали. Они также чистили холодильник и прибирались. Некоторые гости, которых мы приглашали, могли быть слегка неопрятными, пока нас нет. Там также был оставлен список того, что нужно проверять в кухонных столах, и запасов алкоголя, которые нужно пополнить. Таким образом нам не нужно было заезжать по дороге в магазине, чтобы закупиться продуктами. Но нам нужно было пересмотреть некоторые моменты в свете новой ситуации с охраной.

Когда мы покинули аэропорт, Мэрилин поддразнила меня:

– Вау! Приглашение к премьер-министру! Вы, конгрессмены, должно быть, важные шишки! Кажется, я правильно сделала, бросив своего магната ради кого-то важного, как ты!

Я фыркнул и рассмеялся.

– А теперь уже я буду говорить тебе вести себя подобающе, не то я скажу твоему мужу, что ты от него гуляешь! – она только рассмеялась.

Оказавшись у дома, мы разгрузили машину и внесли чемоданы внутрь. Наши вещи были отправлены в нашу комнату, и мы выделили для Джо и Мари пару запасных спален. Они сказали, что это только на время. Нам стоило бы уделить пристальное внимание на необходимость постройки небольшого помещения для охраны где-нибудь за участком, чтобы не бросалось в глаза. Мне нужно было это обдумать. Место на участке у нас было, но я никогда раньше о таком не задумывался. А потом они исчезли, чтобы обойти вокруг территории и проверить участок.

Я воспользовался возможностью проводить Мэрилин в спальню. До этого я не смог проверить наличие нижнего белья под сарафаном жены. А раз уж мы не могли дурачиться снаружи дома, то нам всего лишь нужно дурачиться внутри!

Я дождался, пока Мэрилин выйдет из главной ванной и остановил ее. Одной рукой я начал мять ее грудь через сарафан, пока другой рукой я расстегивал сарафан. Она улыбнулась, но сказала:

– Что они подумают?

– Помни, они сказали не обращать на них внимания, – я просунул руку под сарафан и начал поигрывать с ее грудью напрямую, вызывая у нее приятную дрожь.

– О, Боже, они же подумают, что мы… ооо… – ее глаза забегали, когда она кончила от моих стараний с ее сосками.

– И что? Так и есть!

Я потянул ее к кровати и уселся, где уже и закончил с ее пуговицами. Мэрилин стряхнула сарафан с себя и заползла ко мне на кровать. Она поквиталась со мной, раздев меня в ответ. Мы улеглись набок лицом друг к другу, и, пока я присасывался к ее сосками и массировал пальцами ей клитор, она начала дрочить мой член. Спустя пять минут она уже стонала и требовала:

– Трахни! Трахни меня!

Я уложил ее на спину, и Мэрилин попыталась затащить меня на себя, но я не стал. Я закинул свою ногу поверх ее, удерживая ее в положении лежа на спине с раздвинутыми ногами, перехватил ее руку, и расположил между ее ногами. Я держал ее руку там, вынуждая ее удовлетворять себя, пока она стонала и требовала, чтобы я ее трахнул.

Позже я смягчился, и, улыбнувшись про себя, расположился между ее ног. Это было, как будто я погружал свой член в горячее и жидкое болото влагалищного сока. Мэрилин вздохнула, крепко обхватила меня руками и ногами, и я начал двигаться членом внутрь ее и наружу. Она мямлила мне снова и снова:

– Да, да, трахни меня, трахни…

Мой член издавал хлюпающие звуки, когда я долбил ее. Я больше не мог. Я последний раз вогнал член внутрь и остановился, оседая на ней, и выпуская бурный поток семени.

Я лежал так минуту или около того, переводя дух, и затем скатился в сторону. Мэрилин перекатилась ко мне, и я мог ощущать, как она течет, когда она прижалась ко мне.

– Мммм… – замурлыкала она. – Давай сделаем это еще раз.

Фыркнув, я рассмеялся.

– Меня устраивает, но тебе нужно будет меня замотивировать. Я немножко подутомился.

– Что ты задумал?

В ответ я просто вытянул руку и легонько нажал ей на макушку. Мэрилин захихикала и сказала:

– Я так и думала, что это будет нечто подобное! – и она начала целовать меня в грудь, продвигаясь все ниже и ниже до тех пор, пока не слизала смесь семени и соков ее же киски с моего члена.

Она двигалась медленно, и у меня было полно времени, чтобы насладиться тем, как она меня вылизывала и начала сосать головку моего члена. Я думал позволить ей довести меня таким способом, но она решила сберечь коня, оседлав наездника. Когда она убедилась, что я достаточно тверд, она поднялась на колени и уселась на мою талию, затем начала насаживаться, и таким образом мой член скрылся в ней. Она наклонилась вперед и начала потираться грудями о мое лицо:

– Пососи мои соски, прошу!

Я протянул руку, ухватил ее грудь и притянул к губам. Я постоянно переключался между ними, и моя жена начала постанывать. Ее бедра двигались в бешеном темпе, она двигалась на моем члене вверх и вниз, пока я ласкал ее соски пальцами и языком. Прежде, чем я снова смог кончить, она приподнялась, запустила пальцы между нами и начала яростно массировать свой клитор, снова испытав оргазм. Затем она опустилась на меня.

– А что насчет меня? Я еще не закончил! – z переложил ее с себя, и развернул лицом вниз.

Настал мой черед, я оседлал ее сзади и вставил свой еще твердый член между ее ног прямо в щель.

– О, Боже! Боже! – начала стонать она. – Трахни меня в киску!

Я отдолбил ее сзади, и она еще дважды кончила, прежде чем я спустил в ее липкую щель второй раз. Тогда уже я скатился с нее и, потея и тяжело дыша, опустился на кровать.

– Думаю, это мне нравится куда больше, чем идти на ужин к премьер-министру, – прокомментировал я.

Мэрилин снова прижалась ко мне. Я лениво потер ее голую спину, но не собирался идти на третий заход. Мне уже было не восемнадцать, и мне нужно было время, чтобы восстановиться.

– У меня такое ощущение, что скоро все это станет обычным явлением. Ты же теперь мистер Важный! – Мэрилин подложила под голову на моей груди руки так, чтобы она могла смотреть на меня. – Думаю, тебе теперь нужно планировать все заранее для всего такого.

– Может быть. Я имею ввиду, хоть я все еще и тот же самый говнюк.

Она улыбнулась мне.

– Я знаю, что ты говнюк, и ты это знаешь, но об этом знают далеко не все. Серьезно, теперь нам нужно обязательно брать с собой пару костюмов и платьев, когда уезжаем. Осталось дождаться, когда где-нибудь тебя поймает какой-нибудь лоббист или что-нибудь такое.

– Если во время моего отпуска меня подстережет какой-нибудь лоббист, я запихну ему в одно очень нежное место зонт и раскрою его!

– Мило. Нет, серьезно! Ты будешь вежлив. И не будешь говнюком. И примешь его деньги.

– Ты очень мудра. Падаю ниц к твоим ногам, о, мудрейшая! – сказал я. И услышал небольшое урчание между нами. – Думаю, это от тебя, – добавил ей я.

Мэрилин покраснела, но все же попыталась это отразить.

– Думаю, это все-таки ты!

– Мэрилин, мне лучше знать. Ты же Лефлер, в конце концов.

– Что ты хочешь этим сказать?!

Я засмеялся.

– Я слишком долго был рядом с твоими братьями! Их любимый спорт – соревнования по метеоризму!

Она начала смеяться.

– Они не такие плохие!

– Не забудь про конкурс отрыжки на Рождество!

– Ты ужасен! – и в этот момент заурчал уже мой желудок. – Вот видишь! Это был ты, а не я!

Я улыбнулся и осторожно отстранил ее от себя.

– Давай приведем себя в порядок, оденемся и выйдем. Можем устроить себе или поздний обед, или ранний ужин.

Желудок Мэрилин заурчал снова, и она захихикала и согласилась. Мы оба быстро приняли душ, и просто оделись, затем мы вышли из дома. Мы застали Джо и Мари на заднем дворе, потягивающими сок. Настало время поесть! Мы поехали в деревню Аделаиды и остановились в баре на Юго-западном заливе, чтобы перекусить и пропустить пару ромовых пуншей. Мы съели несколько оладьев с моллюсками, и жареного окуня. Я в какой-то момент спросил Мэрилин, не хочет ли она пройтись по магазинам, но она ответила отрицательно, было уже поздно. Так что мы просто сидели под вечерним солнцем, глядя на залив и потягивая пунши, а потом устроили ранний ужин, и выпили еще. Нет, нас не пришлось заносить в машину под конец дня, но было близко к тому.

Утро пятницы в раю включало в себя дождь и таблетки от головной боли, но с нами все было не так плохо. Мы с Мэрилин обвиняли друг друга в легком поведении, и сподвигая другого выпить и напиться. К обеду, впрочем, мы уже ощущали себя достаточно хорошо, чтобы выйти из дома. Нам нужно было пройтись по магазинам для субботнего вечера.

– Думаю, лучше всего поискать в магазинах на Райском острове, – сказал я Мэрилин.

– Разве я не могу просто надеть сарафан? Тот полицейский сказал, что встреча не слишком формальная, – ответила она.

Я улыбнулся ей, может, даже слегка снисходительно. Мэрилин в целом неформальная девушка. Хоть у нее и было несколько вечерних нарядов, наряжаться не было ее сильной стороной еще с тех пор, как она была маленькой. Но я вспомнил, что это было так и у Сьюзи. Я задумался, а все так же ли она наряжалась для своего мужа-полицейского и семьи. Я прогнал эту мысль.

– Комиссар Джавьер просто был вежлив, но давай будем честны, это может быть не черный галстук, но нам нужно что-то посолиднее, нежели просто чистые рубашки и новая джинсовая юбка.

– Может, мне все-таки стоило проголосовать за Стюарта, – протянула Мэрилин.

Я остановился и заухмылялся.

– Можно это считать за признание того, что ты голосовала за меня?

Мэрилин залилась краской, когда я ее подловил. Она все это время мне говорила, что обнулила мой голос.

– Нет! Я вписала имя сама! За Микки Мауса!

Я только рассмеялся, и вышел сквозь дверь первым. С нами также пошли и Джо с Мари, что, конечно, ощущалось очень странно. Когда мы добрались до Райского острова, мы нашли место для парковки, и затем отправились немного попялиться на витрины. Так получилось, что мы сначала зашли в магазин мужской одежды, но это было просто совпадением. Выбрать костюм для меня проблему не составило. Я всегда сразу же брал 42-й размер, и нужно было всего лишь немного доплатить, чтобы к следующему дню мне подшили брюки. Я взял симпатичный льняной костюм, который был достаточно легким, чтобы носить на острове, и достаточно формальным, чтобы пойти в нем на ужин. Если Джавьер не ошибся насчет смокинга, то все в порядке.

Я также купил нижнее белье, носки, пару галстуков и новую пару ботинок, и я молился, чтобы они не натерли мне ноги. У меня уже была парочка рубашек, которые можно надеть с костюмом. Вот он, неформальный отпуск!

После обеда, когда я подкрепился парой кружек пива, мы пошли за покупками для Мэрилин. У Мэрилин все прошло намного, намного дольше! Обычно я терпеть не могу ходить с ней по магазинам, в этот же раз я это возненавидел! Ей нужно примерить все, узнать мое мнение на этот счет, при этом ей не понравится всё, что я скажу, и потом она еще и будет ворчать на меня прежде, чем примерить что-то еще. И все это повторяется по всем магазинам на улице! Я мужик, особь с хромосомами X и Y. Главное, что нас интересует в женской одежде – это как сложно будет ее снять!

В один момент она вышла из примерочной, на ней было что-то надето, покрутилась и на полном серьезе спросила меня:

– Меня полнит?

Я закатил глаза. Я уже жил почти век, и я прекрасно знал, что правильный ответ всегда «НЕТ», но я уже терял терпение и был голоден. Я на пальцах указал ей, чтобы она еще раз развернулась.

– Знаешь, ты в этом просто огромна! Я имею ввиду, что твоя задница просто необъятна! Думаю, что скоро флот откажется от своего авианосца и будет сажать свои самолеты прямо вот здесь…

– КАРЛИНГ!

– Тебе идет, дорогая!

– Ты бесполезен!

Я поднялся и обнял ее.

– Ты абсолютно обворожительна. Ты можешь носить все, что угодно. Теперь просто выбери что-нибудь, чтобы мы могли уже пойти выпить чего-нибудь!

– ВОН!

– Я приметил бар через дорогу. Увидимся! – я покинул пределы досягаемости, за мной ушел Джо, оставив ее и сотрудницу магазина побурчать о бестолковости мужиков.

В конце концов, как я уже догадывался, она купила два платья вкупе со всем необходимым бельем и колготками, хотя обувь брать она не стала. У нее была изящная пара сандалей на высоком каблуке, которые бы смотрелись. В бар примчался клерк, чтобы найти меня, ну или по, крайней мере, мою кредитную карточку, так что я расплатился в баре и отправился расплачиваться за разгул Мэрилин и понести все купленное. Моего мнения насчет купленного никто не спрашивал, и мне этого даже не показали!

Это заняло весь день, и после того, как мы загрузили все в машину, мы остались и поужинали в гостинице «Райский Пляж», и затем отправились в казино. Я убедил Мэрилин оставить меня одного у стола с игрой в Блэкджек на повышенных ставках, и выиграл достаточно, чтобы покрыть все покупки и еще немного на случай необходимости. Знаю, знаю, зачем миллиардеру играть в карты? Я не так часто играл, чтобы попасть в черный список к кому-либо. Я обналичил все фишки, взял чек на двадцать с чем-то тысяч долларов, и застал жену около автоматов с выигрышем по доллару. Вот она, разница! Мы выпили еще по напитку, и затем отправились домой.

Только в субботу у нас действительно был шанс поработать над нашим загаром. Распогодилось, и ни у кого не было никакого желания покидать Хугомонт. Мы долго проспали, позагорали, поплавали в бассейне, побродили по пляжу, и после полудня очень бурно поспали. Мы говорили друг другу, что это для того, чтобы мы успели отойти ко времени ужина. Это было правдиво. И после того, как мы затрахали друг друга, мы действительно уснули.

Когда мы гуляли по пляжу, на наш автоответчик поступил звонок. Машина была бы подана в половину восьмого. В восемь подадут напитки, а сам ужин будет в девять. Это было позже, чем привыкла Мэрилин, хотя мне такой график подходил больше. В шесть, прежде, чем мы начали собираться, я сделал пару хот-догов для каждого, чтобы заморить червячка. Может, мы и ужинали бы с Багамской элитой, но дома мы невероятно обыкновенные люди.

Точно в половину восьмого перед домом остановился черный Линкольн. Я все еще боролся со своим галстуком, а Мэрилин все никак не могла решить, в каком из двух платьев она поедет. Она купила одно красное, которое мне очень понравилось, и синее. Наконец я решил за нее, предложив, чтобы она надела сегодня красное, а синее бы подошло на следующих выходных в Вашингтоне. Раздался стук в дверь, и Джо открыл её. На пороге стоял огромный черный мужчина в темном костюме. Я посмотрел в окно и увидел стоящий там Линкольн. Я вышел в прихожую.

– Привет, ты здесь, чтобы отвезти нас в Нассау?

– Да, сэр, в Дом Правительства, – ответил он.

– Тогда проходите внутрь. Миссис Бакмэн будет через пару минут. Мы красиво припоздаем, если только на вашей машине не стоят мигалки с сиреной, – я отошел в сторону и жестом пригласил его в дом. Затем я подошел к зеркалу и закончил завязывать галстук. Я снова развернулся к водителю и спросил: – Ты уже возил людей на такие мероприятия. Все будет в порядке?

Он взглянул на меня и кивнул.

– Все будет хорошо. Сэр Линден не такой формальный.

– Сэр Линден?

– Сэр Линден Пиндлинг, премьер-министр.

– Ага. Его посвятили в рыцари? – рыцарь кивнул, а я добавил: – Не думаю, что когда-либо видел рыцаря. Зная свою удачу, я пролью на него свой стакан и окажусь в темнице.

Водитель улыбнулся.

– Тогда вам лучше не проливать ваш стакан.

– Я просто свалю на жену. Думаю, на Багамах так тоже бывает.

– Я думаю, что так бывает независимо от наличия мужа или жены, сэр.

Я засмеялся и кивнул.

– Я ее потороплю!

Учитывая, что мы были бы под присмотром полиции, так сказать, Джо и Мари смогли остаться в Хугомонте. Я умудрился вытащить Мэрилин спустя пятнадцать минут, и мы почти вовремя добрались до Дома Правительства. Никто не счел это за проблему. Было непохоже, чтобы мы были одеты неуместно. Все мужчины были в костюмах, хотя они были в большинстве своем темнее, а женщины были в платьях по колено или по щиколотку. Платье Мэрилин было до колен, и у него был достаточный V-образный вырез, чтобы кого-нибудь заинтересовать. Наш водитель открыл нам дверь из машины и указал нам на дорожку.

Нас заметил и представил всем помощник комиссара Джавьер. Казалось, что он явно поднялся по карьерной лестнице после задержания банды на Эльютере. Ну, это было заслуженно. Он взялся за то, что могло быть очень паршивой общественной катастрофой, и весьма неплохо с этим справился. Там было около пары дюжин человек, но единственные двое, на кого я действительно обращал внимание – были премьер-министр и американский посол на Багамах, политический наместник Джорджа Буша, чьей единственной квалификацей, казалось, было только то, что он уступил свое место в Сенате Демократам, но щедро отвалил денег Республиканцам.

Ужин был интересным. И премьер-министр, и посол казались заинтересованными в миллиардере, который ухитрился купить роскошную виллу на берегу океана, и никто даже не знал, что он там был. А некоторые из слухов были до забавного злобны. Похоже было, что сэр Линден был известен среди своих сограждан как «Отец Нации», глава страны со времен получения ими независимости от Британии еще в 70-х. И все же было какое-то количество заявлений о взятках от наркокартелей из Южной Америки за разрешение провозить посылки через страну, и последняя финансовая проверка показала, что он со своей женой тратит намного больше, чем получает! Но, казалось, что всем на Багамах было плевать, и он оставался популярным. Я задумался, чтобы сказал Джавьер на этот счет.

Посол, Чик Хект, как-то поймал меня отдельно и дал несколько советов о жизни в Вашингтоне. Оказалось, он был одним из тех редчайших политиков, который вернулся домой после окончания своего срока. У него был бизнес в Вегасе, в котором он хотел остаться, в отличии от Энди Стюарта, который наверняка выставил свою квартиру в Кокисвилле на продажу на следующий день после выборов.

В остальном же мы просто бродили по комнате и общались с разными людьми в составе багамского правительства и с кем-то из американского посольства. Я проговорил всем свою стандартную речь о том, как нам здесь нравится, и какой я обычный гражданин. Несколько багамцев хотели разузнать о моих вложениях в местную экономику, возможно, хотели занять денег. Я отвечал тем, что мы не банк, а берем только частными позициями в компаниях, и что мы не знаем местных законов на этот счет. Все обещали снова со мной связаться, а я же про себя пообещал свалить это все на Джейка-младшего.

За ужином я пару раз невзначай высказался премьер-министру и послу Хекту, что, хоть я и не очень знаю, как простой конгрессмен может помочь им в их работе, но все же пусть они не стесняются звонить мне после присяги. Я бы сделал все, что в моих силах. Черт, вежливость не повредит, да и кто знает, может, я действительно смогу помочь. Нет никаких причин отказывать.

Я также сделал одно предложение и Джавьеру. Я знал, что у ФБР есть различные курсы подготовки, доступные зарубежным органам полиции, и это частенько считалось полезным и престижным делом. Может быть, конгрессмен Бакмэн сможет помочь это устроить для него или для кого-нибудь из его офицеров? Это его очень заинтересовало.

Один очень любопытный момент произошел, когда посол Хект смог заговорить со мной и увести меня в сад. Он был хитрым, но я сразу его раскусил.

– Господин Конгрессмен, я хотел бы поговорить с вами отдельно без посторонних ушей.

– Я заметил, что мы удалились ото всех, господин посол. Что вы задумали?

– Зовите меня Чик…

– Карл. – ответил я.

– …Карл… В любом случае, я просто подумал, что стоит дать вам знать, что есть высокий риск того, что ваш дом теперь находится под наблюдением Багамского правительства. Я не могу быть уверен, насколько назойливыми они будут, но я уверен, что за вами будут наблюдать, и отслеживать все ваши перемещения. Я просто подумал, ну, вы понимаете, на всякий случай.

Я ощутил, как в моем желудке начал расти ком.

– Зачем им это? Не то, что бы я был врагом, или же врагом были бы США. Вы уверены в этом?

Он пожал плечами.

– Нет, но это очень вероятно. Вы американский конгрессмен. Как вы можете быть уверены, что это делают багамцы? Может, это даже вообще другая страна проделывает. Кто знает? Вы, скорее всего, немногое можете с этим сделать, но предупрежден – значит, вооружен.

Я с секунду обдумал сказанное. Ранее Джавьер говорил, что он связался с обслуживающей наш дом компанией, и они сообщили ему о наших планах. Я был точно уверен, что в будущем после того, как мы дадим им знать, что прибудем, первым делом они сообщат об этом ему. Я медленно кивнул.

– У меня есть странное ощущение, что если это все будут делать багамцы, то ответственным за это будет мой товарищ помощник комиссара Джавьер. Кстати, чем он занимается?

Чик пожал плечами.

– Из того, что я видел, он вполне порядочный коп, но он также и политический коп. Не думаю, что он станет комиссаром, но он точно станет кем-то, кто будет шептать фактическому комиссару на ушко.

– Ну, тогда мне просто нужно держать свои грешки подальше отсюда. Ни к чему искать тут неприятностей, – улыбаясь, сказал я.

Чик снова кивнул, и мы направились обратно.

– Предупрежден – значит, вооружен, – повторил он.

Мы смогли покинуть Дом Правительства без провоцирования войны на Карибах и без международного скандала. В воскресенье мы просто валяли дурака и в понедельник полетели домой. В самолете по дороге домой, пока Мэрилин дремала, я тихо переговорил с Джо и Мари в задней части самолета. Мы всегда могли проверить дом на жучки в другой раз.

Настало время становиться конгрессменом. Боже, спаси Америку!

Глава 106. Политический инструктаж

Все стало беспокойнее, когда мы вернулись обратно. Мы отправили бабушку с дедушкой обратно в Ютику, и на неделю стали мамочкой и папочкой. Во вторник мне уже нужно было официально сообщить обо всем в офисе. Я собрал весь основной совет в кабинете, прошелся по всем планам, которые мы уже проработали, и затем созвал всех в большой комнате для конференций. Было тесновато, но мы справились. Затем я встал и заявил следующее:

Начиная с января, у меня будет совершенно новая работа. Я собираюсь покинуть компанию. Не делайте вид, как будто никто не знал!

Это не конец Бакмэн Групп. У нас здесь отлично идут дела, и мы собираемся продолжать в том же духе.

С 31 декабря я снимаю с себя полномочия президента и генерального директора компании. Я оставляю за собой все свои доли, и продолжаю усердно работать! В то же время я начинаю готовиться к уходу.

Джон становится почетным председателем с 31 декабря. Джейк-старший остается на позиции казначея. Они все еще за старших.

С 31 декабря Джейк-младший становится председателем, а Мисси становится президентом компании. Они в любом случае отлично справлялись с управлением компании, так что пора признать это официально.

Я никуда не исчезаю! Ожидайте периодически видеть мою улыбающуюся физиономию. К тому же рано или поздно избиратели догадаются, что я невежда, и прогонят меня!

Эта компания – лучшее, что я создал в жизни, не считая своих детей, и я горжусь всей работой, которую все проделали. Спасибо!

После собрания я отправил всех обратно по местам, но попросил одну из секретарей остаться. Это была Шерил Дедрик, самый близкий для меня секретарь-ассистент. Она также была одной из самых ранних сторонников, и она была очень полезной королевой во время кампании. Она идеально подошла бы для моей задумки. Я сопроводил ее до кофейного столика, и сказал:

– Шерил, присядь. Я хотел бы с тобой кое о чем поговорить.

– Конечно, мистер Бакмэн, ээ, Конгрессмен Бакмэн, – улыбаясь, сказала она.

Она села в кресло и я сел в кресле напротив нее.

– Шерил, позволь спросить, тебе нравится работать с Бакмэн Групп? Со мной?

– Да, сэр, – она выглядела озадаченной. – Мистер Бакмэн, есть какие-то проблемы? Я что-то сделала не так?

Я вылупился на нее, но потом спохватился, что совсем не так начал! Я помахал руками и быстро ответил:

– Нет, нет, все совсем не так! Нет, ты отлично справляешься. У меня есть предложение о работе для тебя.

– А! На секунду я уже подумала, что вы меня прогоняете. Здесь намечается кто-то новенький? Я имею ввиду, раз уж вас здесь не будет, то с кем я буду работать?

Я улыбнулся.

– Да, в этом и беда, не так ли? Вот моя идея. Мистера Бакмэна здесь не будет, но конгрессмену Бакмэну нужен будет кто-то, кто будет заведовать офисом в Вестминстере. Шерил, было ли бы тебе интересно работать в моем местном офисе?

Настал ее черед выпучивать глаза.

– Вау! Такого я не ожидала!

– Я не очень хорошо смог спросить об этом в начале разговора. Прошу прощения за это. Нет, мне нужен кто-то, кого я знаю и доверяю здесь. Я собираюсь частенько сюда наведываться, поскольку тут довольно близко, но я буду использовать штаб кампании как местный офис. Ты была частью команды, которая протолкнула меня вверх, так как насчет того, чтобы работать моим представителем здесь? Ты же живешь в Вестминстере, так? Так даже было бы быстрее добираться, разве нет?

– Да, сэр. Вестминстер на самом деле будет поближе, – согласилась она.

– Хорошо. Тогда договорились. Я не знаю, как будет с оплатой, но ты будешь своего рода государственной служащей. Если это все не сработает, мы оставим место здесь, вместе с начислениями за выслугу, пенсионные отчисления и подобное. Сотрудники здесь напишут бумагу, указывающую, что ты всегда можешь вернуться сюда, если наша идея не сработает, ну, знаешь, если проголосовавшие догадаются, что я понятия не имею, чем занимаюсь, – это вызвало у нее смешок. – Нужно будет сделать пару телефонных звонков, чтобы со всем разобраться. А теперь, не хочешь обсудить это со своим мужем?

Она покачала головой.

– Нет, не думаю, что у него возникли бы вопросы. Для этого дела я вся ваша! Это же здорово! Когда приступать?

– Еще не знаю, но давай сообщим остальным, – я подал руку и мы обменялись рукопожатием.

Затем я проводил ее по коридору, и мы сообщили обо всем новым председателю и президенту компании. Они оба одобрили идею. Потом я отправил ее за блокнотом и ручкой, и мы начали набрасывать план действий.

– Поговорить с Брю МакРайли.

– Поговорить с Андреа Грин об аренде офиса компании.

– Поговорить с Андреа о покупке дома в Вашингтоне.

– Организовать жилье в Вашингтоне на время недели инструктажа. Поговорить с Тейлор Хэннити насчет номера в гостинице на неделю, а, может, и больше.

– Получить информацию насчет недели инструктажа.

И наконец:

– Поговорить с Брю МакРайли!

Мне вправду нужно было поговорить с Брюстером. Нужно было, чтобы он дал мне несколько последних инструкций, как работает Конгресс, пока я не попал туда. Конечно, впереди еще был инструктаж, но я даже не знал того, что мне нужно было знать, когда забрался так далеко! За кулисами Конгресса были тысячи людей, о которых не говорят в новостях, но если ошибиться, то можно поплатиться.

Когда я еще был в армии, там уже был большой опыт с новичками, которые заступают в командование, и они разработали школы и вводные курсы, чтобы новый офицер, не важно, насколько он был плох, не казался полным идиотом, когда что-то делал. В случае с Бакмэн Групп все было наоборот, у нас было преимущество полного незнания того, что мы делаем. Мы разобрали все в процессе работы. У меня было ощущение, что Конгресс больше казался резервуаром с акулами, и мне нужно было хотя бы уже уметь выгребать, прежде чем попасть туда.

Я задумался, не спросить ли Брюстера, не заинтересует ли его позиция руководителя отдела кадров, но прогнал эту мысль подальше почти сразу же, как она и посетила мою голову. МакРайли не был заинтересован в политике как в способе чего-либо достичь. Он расценивал это как игру, и ему нравилось в нее играть. Он был наемником, и просто двигался от кампании к кампании, играя во все это, выигрывая, и проигрывая. Для него победа просто означала возможность продвинуться к более крупной кампании. Нет, хоть я и получил гору информации от него, он не стал бы частью моей команды, по крайней мере, пока я снова не начал бы избираться.

Я загнал МакРайли в угол и затащил его в свой кабинет после обеда в среду.

– Итак, Брю, расскажи мне, что такое быть Конгрессменом! – попросил я.

Брю громко расхохотался в ответ.

– О, Карл, ты как ребенок в лесу! Всем плевать, каково быть Конгрессменом! Всем важно только переизбраться!

Я закатил глаза, но улыбнулся. Это весьма походило на то, что он мне говорил на протяжении всей кампании.

– Развесели меня, Брюстер. Представь, что мне не плевать на то, каково им быть. Я знаю, это сложно, но попробуй это представить.

– Легче найти свинину в Тель-Авиве, чем найти реально работающего Конгрессмена в Вашингтоне. Но ладно, я попробую, – он встал и направился к моему шкафчику с выпивкой. – Для этого нам нужно будет пропустить стаканчик, или даже два.

Я кивнул и улыбнулся, и он принес пару стаканов и бутылок с джином и тоник. Я позвонил Шерил и попросил сделать нам немного льда. После того, как она внесла требуемое, мы налили себе.

Брюстер сел и отпил немного, и затем блаженно вздохнул.

– Итак, о чем мы там? А, обсуждали фантастику. Ну, во-первых, ты должен понимать, что всю фактическую работу выполняет твоя команда. Забудь обо всех громких речах и высказываниях от выбранных представителях этой нашей великой демократии. Они на самом деле понятия не имеют о том, что происходит. Всем заправляют их люди.

– Кстати, сколько их у меня? – спросил я.

– Сейчас? Нисколько!

– Никто из прошлого состава не остается?

– Нет. Да и они все Демократы. Нет, тебе нужно самому набрать рабочих. У тебя может быть не больше двенадцати или четырнадцати, точно не уверен, и они делают всю работу.

– Четырнадцать? У каждого по столько? Я имею ввиду, если всего пятьсот тридцать пять конгрессменов и сенаторов… – я начал высчитывать в голове, и затем сверился с калькулятором. – Это же почти семь с половиной тысяч сотрудников!

– Ошибочка. Столько у конгрессменов. У сенаторов их около тридцати человек! Итого это почти десять тысяч человек. И интерны, про них тоже не забывай.

– Господи!

– Дальше хуже, – добавил он. – Это только сотрудники для конкретных конгрессменов и сенаторов. У самого Конгресса тоже есть рабочие. В каждом Конгрессиональном комитете, ну, вроде «Цели и Средства», или «Вооруженные Силы», тоже есть свои рабочие. Этих комитетов там десятки. Затем еще и руководство, вроде спикера или организаторов, у них тоже есть свои сотрудники. Это только те, кто работает в законодательстве. Я не говорю даже о полиции или обслуживающем персонале. Я бы не удивился, если бы общее количество сотрудников Конгресса составило бы от пятнадцати до двадцати тысяч. Не думаю, что на самом деле кто-нибудь знает точно!

– Вот черт! Это же целый город!

– В яблочко! Теперь ты знаешь, почему построили здание Сената в 70-х. Столько народу просто не запихнуть в Капитолии. Кабинета в самом Капитолии у тебя не будет. Он есть только у главных, которые сидят в верхушке. Ты же будешь либо в Кэнноне, Лонгворте, или в Рэйберне, на проспекте Независимости. Это ты уже узнаешь на инструктаже, там ты и получишь свой офис.

– Угу, – пробормотал под нос я. – Итак, что вообще делают все эти люди?

– Ну, как я уже и сказал раньше, переизбираются. Если ты реально сможешь чего-то добиться в процессе, то получишь больше власти, – я сухо посмотрел на него, он же только пожал плечами и продолжил: – Ну ладно, раз уж ты решил заняться чем-то изматывающим, таким, как реально делать свою работу, вот тебе еще пища для размышлений.

Мы выпили еще немного джина с тоником, и он продолжил:

– Первое, что тебе нужно помнить, так это то, что никто не сможет самостоятельно разобрать всю ту чепуху, которая проходить через офис. Это написано юристами, для юристов, и разобраться в одном счете заняло бы больше суток. Никто не ожидает, что ты все это прочтешь и разберешь. Этим занимается часть твоих работников. Они это все сортируют, разбирают, нужно ли это тебе, и говорят тебе, что об этом думают. Еще больше такого происходит в комитетах.

Я приподнял бровь:

– Итак, если бы я был циничным и беспринципным, и хотел бы повозиться со счетом, зачем лезть к самому Конгрессмену, просто нужно найти его рабочих.

– Я знал, что ты со временем ухватишь суть, – с улыбкой ответил он.

– Что еще они делают?

Мы провели остаток дня, обсуждая рабочую команду. В составе был начальник по кадрам, который следил за всем. Может, был еще и помощник начальника по кадрам, но это больше подходило сенаторам. Еще пресс-секретарь, который говорит всему миру, какую чудесную работу я выполняю. Возможно, еще июридический директор и несколько сотрудников, чтобы работать со счетами. Исполнительный помощник, чтобы говорил мне, что я делал. Под рукой всегда бы были социальные работники, которые бы направляли жалобы из офиса, и от избирателей, чтобы помочь им получить их чек Социального Страхования или с чем-нибудь еще. Плюс помощники и интерны с подлизами для полноты картины. Самым важным человеком снова оказался самый низкий по уровню (разве так не происходит всегда?) – человек, который ведет учет всех обращений по телефону и писем, и заботится от том, чтобы на все это был отправлен ответ. Хуже проигнорировать человека, чем сказать ему «нет».

Из участвующих сам конгрессмен практически ничего не делал!

– И где мне найти всех этих людей? Позвонить в Staff R Us? – спросил я.

– Вроде того. Сильно не переживай. Там уже есть огромная субкультура из работников и тех, кто желает ими стать по всему Вашингтону. Ты встретишься с некоторыми на инструктаже на следующей неделе. Найди одного, и они начнут вылезать из гущи.

Мне стало любопытно.

– А что работники Стюарта будут делать?

Он пожал плечами.

– То же самое. Искать работу у других Демократов или работать на лоббистов. Это один из вариантов, как лоббисты покупают Конгрессмена. Они не преследуют его напрямую, но обращаются к его работникам, и обещают им места в будущем.

– Боже правый! Что-нибудь в результате вообще достигается?

– Только когда обламывается все остальное, – ответил он. – Слушай, это очень важно, не раздражай никого из других работников. У некоторых уже давно служащих работников более могущественных членов Конгресса будет в разы побольше рычагов давления, чем у тебя. Помни об этом. Если у тебя будет шанс быть обходительным с ними, не упускай его.

– Не очень понимаю тебя. Быть обходительным, это как? – переспросил я.

– В штате есть целая субкультура поставщиков провизии, декораторов, риэлторов, ресторанов, турагентств, которыми управляли или управляют, или в которых работают люди, связанные с конгрессменами или сенаторами, или их работниками. Обращай на это внимание. Хоть это и работает одинаково, но лучше нанять себе декоратора-«республиканца», чем «демократа». Сечешь?

– Господи! Вот же ебаная змеиная нора!

Остаток недели мы провели в приготовлениях к переезду. Я старался не подписывать ничего важного до инструктажа, просто на случай, чтобы не сделать чего-нибудь, что противоречит федеральному закону. По своему опыту знаю, что с чувством юмора у следователей из министерства юстиции туго. Например, разрешено ли мне было долгосрочно арендовать штаб кампании? Мог ли я использовать это же место для обустройства своего местного офиса и организовать здесь штаб кампании в будущем? Можно ли было разделить мой офис от штаба кампании одной дверью, или же они должны были быть полностью отделены друг от друга? Андреа придумала все эти вопросы.

Кто вообще придумывает всю эту чепуху? Разве людям в Федеральной Избирательно Комиссии больше нечем заняться, кроме как придумывать все эти правила? Видимо, нет. Оказалось, что я не могу использовать территорию своего штаба в качестве местного офиса; они должны располагаться отдельно, и даже не за одной дверью. Я поручил Андреа разделение помещения на две части, и разработать два договора аренды, один на меня за штаб кампании, и один для Конгресса за мой местный офис.

Андреа не решала вопросы с недвижимостью в зоне Вашингтона, но она знала того, кто этим занимается. Она уже годами работала с Бакмэн Групп и реферралами, и она лучше знала. (Дом и территория для меня, офис и два расширения для Бакмэн Групп, новый дом Джона, здание и дом Такса, дом для Джейка-младшего и подобное – понимаете?) Мы с Брюстером проверили все и выяснили, что Андреа рекомендовала жену помощника начальника по кадрам вице-президента Квайла, что приемлемо. Я поговорил с этой новой личностью, Жаклин Стэйманн-Хьюстис, и назначил ей встречу на неделе, когда у меня будет инструктаж. У меня сложилось впечатление, что она весьма занятой человек, но она была бы счастлива продать мне дом. Может, она изменила свое мнение, когда Андреа сказала ей, что я просто сказочно богат.

В моем мозгу также варилась и еще одна мысль. Я был очень богат! Я мог купить кучу всего, например, виллу на острове, или даже самолет! Во сколько бы мне это все обошлось? Сейчас я стоил около одного с четвертью миллиарда. Даже с доходом в пять процентов от моих инвестиций, что само по себе несказанно мало, это был годовой доход больше, чем в восемьдесят семь миллионов. На таком уровне я мог бы оплачивать перевозки на самолете или вертушке! Я бы наверняка мог частенько летать домой на ночь. Это явно переиначивало понятие поездки на работу!

Мэрилин нужно было быть со мной хотя бы ночь или две в Вашингтоне, но дети ходили в школу, поэтому нам нужно было что-то придумать. Мы договорились, чтобы пару дней с детьми была сиделка вместе с одним человеком из охраны. Мы бы приехали (или точнее – нас привезли бы; было довольно странно, что нас возят, а не просто схватить ключи и поехать, как раньше) в субботу ночью, потом Мэрилин бы осталась на весь вводный день в воскресенье, и потом в понедельник бы ее отвезли домой. Меня же всю неделю мог развозить охранник, и потом в конце недели отвезти домой.

График инструктажа занял целую неделю. Мы должны были начать в воскресенье в гостинице L’Enfant Plaza, и мы сняли там огромный номер для меня с ночи субботы. Я точно уже знал, что в этой работе мне придется подлизываться намного больше, чем на любой другой работе. Номер с гостиной был бы очень кстати. Это же было еще важнее, когда мы купили дом. В этом случае мое богатство было очень хорошим преимуществом. Вашингтон – один из самых дорогих городов Америки. Огромный дом в милом квартале с приятным видом и большим двором, где могли бы бегать дети, вышел бы мне в несколько миллионов долларов, столько же, сколько я отдал за дом в Хугомонте, и в разы дороже нашего дома в Хирфорде. Все же, хотел ли я покупать дом? А что, если бы я понял, что из меня никудышный конгрессмен? Может, все-таки вариант с арендой и возможностью последующего выкупа был бы лучше?

В понедельник и вторник, после того, как я отправил Мэрилин обратно к детям и нормальной жизни, нам была назначена встреча на тему «Как быть конгрессменом!» в здании Капитолия. Ну вы знаете, вроде того, где здесь туалет, и совместное фото, все такое веселье. Это было бы похоже на возвращение в начальную школу. В среду и четверг мы должны были встретиться с различными фракциями Конгресса. Мы бы могли голосовать за лидеров, и я предполагал, выбрать, в каких комитетах бы мы остались. Веселый день намечался на пятницу, когда из шляпы вынимались бы бумажки с именами, чтобы определить место наших офисов. Спустя тридцать лет после окончания Ренсселера, я бы снова оказался в общаге, и играл в рулетку!

В то же время на протяжении всей недели, нас бы кормили и поили различные люди, чтобы «помочь» нам. Всевозможные лоббисты и старшие политики вставали бы в очередь, чтобы поддержать юных и наивных конгрессменов, которым все еще казалось, что они могут что-то изменить. Были бы встречи за завтраком, обедами и ужинами, и все вставали в очередь, или же хотели купить наше мнение. Представьте Дарта Вейдера, только без светового меча, но с огромной тарелкой печенек с шоколадной крошкой. И потом, когда вы съели печеньки, вас бы подняло в воздух и раздавило насмерть. Но печеньки чертовски хороши, как ни крути!

Я не был уверен, насколько далеко заходило мое видение об изменениях. Мэрилин в общем считала меня пессимистом, я же воспринимал себя как реалиста. Я знал, что могу что-то изменить, но что для этого потребовалось бы и что я должен делать, все еще оставалось загадкой для меня. Что я точно понял за две жизни, так это то, что у меня есть внутренний стержень, чтобы выжить, независимо от чего бы то ни было, и что я мог быть лидером. Я подумал о Теде Кеннеди, с которым я уже встречался раньше. Хоть мы и во многом не сходились во мнениях, и хоть я и лично его терпеть не мог, он мог вести за собой группу беспокойных личностей, и добиваться своего. Теперь же мне нужно было учиться, и у него, и у других.

Я собрал и большой чемодан, и сумку на ремне для себя, упаковав туда несколько костюмов. Никто не говорил насчет формальных ужинов, так что смокинг я оставил дома. Мэрилин взяла парочку симпатичных платьев для субботнего и воскресного вечеров, и одежду попроще на день воскресенья. Она сказала мне, что она ходила на каблуках только на ужины, а остальное время ходила в обуви попроще, отчего я рассмеялся; ни в коем случае она не наденет высокие каблуки на три дня беготни! Она также поклялась, что в понедельник наденет джинсы и футболку, и вообще поедет домой, выглядя как бомжиха. Хорошо, что у нее был свой водитель для этого; дорога домой занимала два часа, а сама бы Мэрилин потерялась в дороге и поехала бы домой через Арканзас и Огайо.

Я попал в любопытную группу. У нас было сорок восемь новеньких конгрессменов, двое из которых уже были в Конгрессе, потом проиграли и снова выиграли свои места. У нас также было шестеро новых сенаторов, двое из которых вообще никогда не были в Конгрессе даже в роли представителей. Из всех сорока восьми человек двадцать семь из них были Демократами, еще двадцать – Республиканцы; штат Вермонт избрал Берни Сандерса как независимого кандидата. Берни был интересной личностью. Он работал по большей части с Демократами, и в конце концов стал сенатором.

Было много имен из списка, который я получил, и о которых я знал, что они станут большими шишками. Джон Бейнер из Огайо станет спикером Палаты. Рик Санторум из Пенсильвании в будущем станет сенатором, и затем проиграет президентские праймериз в 2012-м году. Я также наткнулся на земляка из Мэриленда, Уэйна Гилчреста из Первого Округа (проще говоря, из округа Восточного побережья Мэриленда), он тоже был Республиканцем, так что я решил обязательно с ним познакомиться. Самым грустным известием для меня стало присутствие Рэнди «Герцога» Каннингэма, заслуженного героя войны во Вьетнаме, последний «Ас» из флота, который сбил пять МиГов. Он двадцать лет прослужил во флоте, и еще четырнадцать лет пробыл в Конгрессе, прежде чем его поймали на получении взятки и отправили в тюрьму. Какая жалость!

Все преимущественно принадлежало Демократам. Там было двести семьдесят Демократов (плюс Берни Сандерс, который вполне мог бы быть Демократом и сам), и всего сто шестьдесят четыре Республиканца. Как минимум тогда Демократы заправляли всем. Я знал, что всего через четыре года произойдет громадный переворот, один из таких, когда избиратели просто «выставят проныр вон!» Сейчас же всю музыку заказывали Демократы.

Я просмотрел наши чудесные краткие биографии. Я не был самым младшим в этом сборище, но был близок к этому. Похоже, что большая часть участников была старше меня лет на десять, и кто-то даже еще старше на пару лет. Самым старым из нас был Дик Николс из Канзаса, которому было 64 года. Самым младшим был Джим Нассл из Айовы, которому было только тридцать. Я был на год старше Тима Ремера, на два года старше Дика Суэтта, и на три года старше Рика Санторума.

Я немного призадумался о своих нынешних одноклассниках. Сидели ли они в своих комнатах, изучая биографии и задаваясь вопросами обо мне? Что это за сопляк? Знали ли они что-нибудь обо мне? Читали ли они мои книги, или хотя бы слышали о них? Читали ли они деловые журналы, или же только о политике? Или видели ли они новости об инвесторе-миллиардере, который захотел поиграть в Конгрессмена? Если быть честным, единственной причиной, почему я вообще знал кого-либо из списка, так это только из-за того, кем они станут в будущем. Наверняка единственным отличием этих ребят было то, что они имели хотя бы смутное понимание того, что они здесь делают.

В реальности же я был, наверное, самым известным из новичков. Вслед за выборами я оказался на обложках и Fortune, и Business Week. (Я упустил троицу; Forbes не только не разместили меня на обложке, они не упоминали меня даже внутри журнала!). Джофф Колвин написал для Fortune дополнительный отрывок к своей статье еще с 86-го года, назвав ее «Мистер Бакмэн отправляется в Вашингтон», и в основе просто дополняет мою уже ранее выпущенную биографию. К счастью, была еще одна крупная статья, в которой также говорилось о будущем Бакмэн Групп с биографиями Младшего и Мисси и их планах о совместном предприятии, Марквардт/Бакмэн Инвестментс. Младший и Мисси вправду заслуживали свою зарплату! (Дэйв Марквардт получил первую половину в названии? Поверьте, мое эго могло это стерпеть! Это сделает мне целую херову тучу денег!) Business Week же только расположили мою фотографию на четверть страницы на обложке. Внутри же была просто одна страница с моей фотографией и краткое упоминание внутри статьи, которая больше касалась политики следующего Конгресса. Нигде не было сказано, что я понятия не имею, куда лезу.

Средний конгрессмен начинает как местный политик, как член местного муниципального совета или комиссар округа или, может быть, мэр или окружной адвокат с ноткой амбиций и стремлением сделать что-то хорошее. Он изучает тонкости торговли на нижнем, менее затратном уровне, набирает связи и знакомится с нужными людьми. Уже потом, когда открывается возможность, он давит гашетку в пол и идет ва-банк. Такие ребята, и в основе именно такие ребята победили и оказались здесь со мной. В теории, некоторые из них со временем могут баллотироваться на более важную должность, обычно в сенаторы или губернаторы, и может быть, если боги политики улыбнутся им, пробиваются в президенты. За все свои жизни я не смог вспомнить ни одного конгрессмена, который из Палаты Представителей полез бы сразу в Овальный Кабинет. Лучшее, что я смог вспомнить, так это Джерри Форд, которого подхватил Хитрый Дикки[1] на замену Теда Агнью, что угодил за решетку. Форд поднялся из Конгресса сразу до вице-президента. Кеннеди, Джонсон, Никсон и Обама – все были сенаторами в какой-то момент жизни. Картер, Рейган, Клинтон, и Буш-младший были губернаторами. Буш-старший был конгрессменом, но потом стал послом, и главой ЦРУ, прежде чем стать вице-президентом Рейгана. После Обамы они стали слишком быстро меняться, чтобы обращать на это внимание.

Технически, до вечера воскресенья, когда будет официальное начало торжества, у нас не было необходимости быть в гостинице. Мы поехали вечером в субботу, после того как Мэрилин с детьми сходили на мессу в церковь. Затем она быстро забрала их оттуда, и мы уехали на поздний полдник, и просто провели прекрасный вечер вдвоем. В воскресенье мы проспали половину утра и потом отправились на завтрак, пропустив всю стандартную рутину с завтраком и новостными передачами. Тогда я и понял, что все теперь будет иначе. Между пребыванием в лифте и моментом, когда мы добрались до ресторана, к нам подошли двое разных людей в костюмах, одетых несколько формальнее, чем мы, и пригласили на обед, одно предложение было от Американского Нефтяного Института, а второе от Фонда Наследия. Я с улыбкой положил оба приглашения в карман, но присутствовать отказался.

Лоббисты уже налетели в полную мощь, а я еще даже не присягнул, чего не произошло бы до созыва нового Конгресса в январе. Нефтяной Институт я уже знал, как основную лоббирующую компанию для всех нефтяных компаний. О Фонде Наследия я кое-что слышал; они были консервативным «аналитическим центром», но я не знал, откуда у них финансирование. Когда мы заняли места, Мэрилин спросила:

– Кто были эти ребята? Ты их знаешь?

Я улыбнулся и покачал головой.

– Нет, еще нет, но я уверен, что скоро узнаю. Это лоббисты.

Она широко раскрыла глаза.

– Уже?! Ты же еще даже не присягнул!

– Думаю, что это в конце списка, что им важно. Подожди немного, скорее всего, на выходе к нам еще и оборонный лоббист подойдет.

– Это законно?

Я, улыбаясь, пожал плечами.

– Расскажи мне, что такое законно!

Она бросила на меня раздраженный взгляд:

– Карлинг!

Я смог только рассмеяться.

– Из того, что я уже слышал за годы, законно или нет, правильно или нет, это Конгресс мало волнует. Думаю, там больше между строк о том, поймают ли тебя или нет.

Она улыбнулась на это.

– Если они такие же циничные, как и ты – ты точно впишешься в обстановку!

Жуткая мысль, да? Плюс же в том, что пока я готов продавать свою душу Сатане, мне не придется ни разу заплатить за еду в этом городе! Сколько раз я уже бывал здесь, я не понимаю, как кто-либо может вообще себе позволить жить здесь! я вспомнил, как еще в первой жизни, как меня направили на конференцию в Вашингтон, когда я был скромным химиком. Мои командировочные на еду не могли покрыть даже трех походов в фаст-фуд, и я получил царский нагоняй за то, что ел в «дорогих» ресторанах – таких, как в гостинице где проходила сама конференция!

Во многом это было тем, что приводило многих в целом хороших конгрессменов к неприятностям. Если вы не спите на полу в трущобах, плата за жилье просто астрономическая. Если перевозить сюда жену и переводить детей в местные школы, все становится только хуже. Школьная система в штате – это национальный позор, так что все отправляют детей в частные школы, которые не менее безумно дорогие. Пригороды, такие, как Бетесда, Чеви-Чейз и Александрия, вообще самые дорогие в стране. Если хотите жить в пригороде, в конце концов вы окажетесь в часе или более езды от города, просто, чтобы скостить цену.

Мэрилин частенько жаловалась на то, сколько мы платим этим всем клоунам в Вашингтоне, но она никогда всерьез не вела подсчеты. Если добавить туда необходимость иметь дом в их округе, то их зарплата казалась до смешного маленькой. Тогда неудивительно, что многих конгрессменов можно купить.

Основываясь на предоставленной мне краткой информации, у нас будет лекция о конгрессиональной этике, самопротиворечие на уровне «гигантской креветки». Я сказал Мэрилин, что это будет не столько список того, что мы не можем делать, сколько инструкция, как не погореть на чем-либо. Например, если компания Acme Widget захочет монопольный контракт с Федеральным правительством для продаж своих приспособлений, у них есть два способа, как гарантировать себе успех. Простым и быстрым способом будет прийти к Председателю комитета по домашней утвари и положить конверт, полный денег, на его стол. Быстро, эффективно, и незаконно.

Вместо этого компания Acme Widget может найти лоббирующую компанию, обычно юридическую фирму с сидящим там бывшим председателем вышеуказанного комитета, человеком, решившим для себя, что ему больше по душе жить в Вашингтоне, нежели в своем Мухосранске в штате Монтана. Юридическая фирма основывает аналитический центр, Совет Американской домашней утвари, нацеленная на то, чтобы рассказать конгрессменам о чудесах американской индустрии домашней утвари, и как Acme Widget грудью стоит за правду, справедливость и Американский Путь! После этого лоббирующая компания начинает вкладываться в кампанию. Например, может быть, пятеро владельцев компании Acme Widget дадут по две тысячи долларов на переизбрание Председателя. Совет же может добавить еще немного. Может, даже комитет Политической Активности по Утвари (нацеленный на поддержку американской утвари, а не этих ужасных зарубежных!) тоже сделает пожертвование, и, может, даже проведут агиткампанию с рекламой в поддержку Председателя.

В зависимости от того, какую власть имеет комитет Домашней Утвари, и сколько еще силенок у Председателя, и насколько крупен потенциальный контракт, можно сделать даже больше. Например, может быть, что бестолковому сынку Председателя нужна работа. Его тогда может нанять Совет по утвари, чтобы изучить использование домашних устройств на Бермудах, и отправить его в отпуск. (Помните, жена Энди Стюарта работала на лобби банка). А может, начальник по кадрам Председателя хочет уйти на пенсию и получать больше, чем государственное жалование. Предложите ему напрямую! А самое лучшее – это то, что на конгрессменов не распространяются большинство ограничений по инсайдерской торговле. Дайте конгрессмену знать, что хороший голос может поднять цену акций Acme Widget вдвое, ненавязчиво предложите что-нибудь и просто уточните из любопытства, чего это может стоить.

Я объяснил большинство из этого Мэрилин за завтраком, и она просто качала головой, не веря своим ушам. Я подумал, с какими комитетами окажусь я в конце концов. Из того, что я понял, вся реальная работа выполняется различными конгрессиональными комитетами, и есть хорошие и плохие комитеты, в составе которых можно быть. Я только предполагал, но заподозрил, что хорошими считаются те, где крутится больше лоббистов и отмывается больше денег. Через неделю я бы все узнал.

После завтрака меня остановил и пригласил на обед оборонный лоббист, «особенно учитывая вашу выдающуюся службу в войсках!». Я только улыбнулся, кивнул и обещал подумать над этим.

Когда мы поднимались на лифте, я высказался:

– Ну, по крайней мере до нас не докопались натуралисты. Сейчас они донимают Демократов, наверное.

– Невероятно!

Я открыл дверь в наш номер, и сопроводил жену внутрь. Я сел на диван в гостиной, затем снова поднялся, чтобы вынуть из кармана все приглашения. Я положил их на кофейный столик и снова сел.

– Тебе с этим тоже стоит быть осторожнее. – сказал ей я.

– Мне? Так ты же Конгрессмен, а не я! – возмутилась она.

– Да, я знаю, но не удивляйся, когда они начнут донимать меня через тебя! Или через наших друзей! Что будет, когда лобби мотоциклистов начнет доставать меня через Таскера? Или кто-нибудь предложит тебе сказочную работу, на которую ты даже не подавала резюме? Может, я просто слишком осторожен, но поток денег в этом городе может пробить бронированный корабль!

– Ага! И так что, мы не пойдем ни на один из этих обедов?

Я с улыбкой пожал плечами.

– Не знаю. Хочешь сходить на один и посмотреть, как это выглядит? «Люк, переходи на Темную сторону! У нас есть печеньки!» – сказал я низким голосом,

– Меня нельзя купить, но арендовать – вполне возможно!

– Ты безнадежен! – рассмеялась она.

– Когда меня посадят, ты обещаешь навещать меня? Супружеское посещение?

– Брр!

Мы отправились на обед от оборонников, встретились с Каннингэмами, и до отвала наелись. Ужин в тот вечер проходил в Смитсоновском институте, и мы сидели рядом с Бейнерами. Несмотря на наши регулярные поездки на Багамы, загар у того парня был получше нашего. Том Фоули, спикер Палаты, был также оратором и на ужине. Затем мы еще выпили, отклонили два предложения на позднюю вечеринку «афтерпати» от различных групп, и вернулись обратно в гостиницу. Мы смогли надолго занять друг друга в нашей спальне, и потом я поддразнил жену, как же она потом без меня будет целую неделю обходиться. Ее ответ был, мягко говоря, очень грубым!

Глава 107. Мистер Бакмэн отправляется в Вашингтон

Космопорт Мос-Эйсли: Трудно отыскать ещё одно такое место, где столько же мерзавцев. Надо быть осторожными.

Смените название с космопорта Мос-Эйсли на Вашингтон, и вы поймете мысль! Даже Оби-Ван Кеноби бы отчаялся от этого места! Это не значит, что я жалел о том, что баллотировался. Это просто заставило меня захотеть стать осторожнее.

В пятницу мне повезло, и мне попалось неплохое направление в офис. Вкратце – из шляпы достают бумажку с именем, и дается пятнадцать минут на то, чтобы выбрать офис. Для Палаты Представителей доступно три офиса – Рэйберн, Лонгуорт и Кэннон, все они расположены на проспекте Независимости на юге от Капитолия. Есть четкая иерархия, откуда вам удастся позвонить домой. Все было как и раньше в общагах с игрой в рулетку, конечно, не так четко, но зато явно более трезво. Старшие по званию превалировали над младшими, и все такое. Большинство жаждало иметь офис в Капитолии, но их было маловато. Там могли располагаться только действительно старшие по званию, такие как, например, спикеры или главы. Большая часть также хотела офис в Рэйберне, самом новом здании, и под которым даже была подземка до Капитолия! Следующий в списке – Лонгуорт, и затем уже Кэннон. Кэннон был самым древним зданием, и вам бы точно не захотелось сидеть там. Кабинеты там значительно меньше, и были построены задолго до того, как разрослось количество слуг народа. Новеньких конгрессменов расположили на верхних этажах и в Лонгуорте, и в Кэнноне, и половина состава помощников бы расположилась в неких «клетках». Буквально, они сидели бы в открытых кабинетиках через коридор от офиса, и были бы окружены клетками, которые закрывались, если никого нет внутри. Как в Сибири, только не так плодотворно. На самом деле было еще два офисных здания для Конгресса, Форд и О’Нил, но ими пользовались только сотрудники в составе комитетов, а в случае с О’Нилом – прислуга конгрессменов.

Брюстер МакРайли рассказывал мне обо всем этом, и сказал мне взять офис где угодно, только не в Кэнноне. Когда почти в самом начале назвали мое имя, я взял себе офис на четвертом этаже Лонгуорта. Не самый большой офис, но я мог бы держать всю команду в одном месте, чтобы никто не ощущал себя второсортным. Набор кадров был бы достаточной головной болью, если не принять во внимание двухступенчатую систему.

Я бы не смог въехать в помещение до какого-то времени в декабре, пока идет сессия «хромых уток»[2]. Проигравшим нужно покинуть помещеня до конца ноября. Я не знал точно, как можно получить офис получше, если продвигать вверх по рангу, но там должно было быть нечто вроде свода правил для этого. Мой новый офис был еще занят кем-то, кто проиграл выборы, так что я решил быть учтивым и не влезать, пока он не съедет.

В субботу я весь день пробыл там и встретился с Жаклин Стэйманн-Хьюстис в то утро. Казалось, она могла удовлетворить мои потребности, хоть она и была спесива, что она тщательно пыталась скрыть, но ей это не очень удалось. Вместо это она попыталась быть угодливой и учтивой, что наверняка было вызвано тем, что она была в курсе моего финансового состояния. Странное дело.

Мы с Мэрилин уже обсудили, что нам может быть нужно, по крайней мере, между собой. Первое и самое важное – мы хотели оставить наше главное пристанище в Хирфорде. Было достаточно близко, чтобы я решил, что могу ездить на работу из дома, если не каждый день, то хотя бы через день. Попробуем так, прежде чем переезжать в Вашингтон. И все же нам нужен был дом в Вашингтоне, и мы хотели дом с двориком для детей и собаки. Самое удобное место «для тех, кто может себе позволить» было в районе Джорджтауна или рядом с парком Рок-Крик. Она пообещала расписать несколько перспективных вариантов. Сперва я мог окинуть все варианты взглядом, а затем для окончательного решения уже привезти Мэрилин. Я сообщил Жаклин, что одним очень важным аспектом является финансовый; мне нужно было арендовать дом с возможностью последующего выкупа. Я бы не скупился на условиях аренды, но мне нужно было как-то соскочить, если все дело прогорит.

Назначенные мне комитеты были не такими уж и здоровскими. Большими и влиятельными комитетами были такие: «Цели и Средства» (отвечают за налоги), «Бюджет» (как вы уже догадались, отвечает за бюджет), или «Вооруженные Силы» (и снова все очевидно). Было бы необычно, если бы там оказался новичок. Мне же назначили комитет по науке, космосу и технологиям и субкомитет по науке. Вторым комитетом мне был назначен комитет по вопросам ветеранов и субкомитет по пособиям по инвалидности. Первый мне был дан из-за моей докторской по прикладной математике; второй же, потому что я сам был ветераном.

Я был не слишком впечатлен, но оставил это мнение при себе. Комитет по науке, космосу и технологиям за годы сменил около десятка имен (добавляя и убирая слова про космос и технологии). Большую часть времени комитет занимался тем, что наверстывал все, что происходило во всем мире. Если же они и умудрялись придумать что-либо полезное, всегда можно было ожидать, что их заглушит какой-нибудь более влиятельный комитет. С комитетом по вопросам ветеранов все было примерно так же, и затем его сместили для надзора за отделом по вопросам ветеранов, который создали всего год назад. В общем, никто не обращал на них ровным счетом никакого внимания, если только не разгорался какой-нибудь скандал.

Насколько требовали мои амбиции, мне нужно было избавиться от этих двух комитетов, и перейти к чему-то более интересному. С моим уже имеющимся опытом в политической экономике подошли бы «Цели и Средства» или «Бюджет»; со своим опытом службы в войсках я хотел либо «Вооруженные Силы», либо «Разведку»; с моим знанием финансов подошел бы комитет «Финансовые услуги» (прошлый притончик Энди Стюарта). Да даже «Транспортирование» («Ешь свой горох! И инфраструктура») могло бы быть интересным, хоть и наверняка безобидным.

В субботу я вернулся домой, и провел следующие пару дней, снова узнавая ближе своих детей. Чарли был уже достаточно большим, чтобы знать, чем я занимаюсь, но близняшек это все пока что запутывало. График у меня был плотным, однако.

На той неделе, в понедельник после моих выходных в Хирфорде, у меня была встреча с кандидатом на позицию начальника по кадрам. Для команды мне нужно было начать с этой позиции. Он, или она, заправлял всем, и это критично. Я же был более чем бесполезен в таких вопросах. В прошлом, когда мы основывали Бакмэн Групп, Джейк привел своего секретаря с собой, и так мы начали подбор кадров. В этот же раз я никого не знал. Я поговорил с Ньютом Гингричем, организатором меньшинства, во время недели инструктажа, и он дал мне имя и номер телефона некого по имени Чак Хансон. Чак был заместителем начальника по кадрам для конгрессмена, который только что потерял место, и казалось, что он мог стать начальником сам. Я бы начал с этого.

Я встретился с ним и, казалось, он подходил для дела, так что я взял его в команду. Мы уточнили самые важные позиции – это юридический директор, испольнительный помощник и начальник учредительной службы. Юридический директор и начальник учредительной службы должны были предложить еще некоторых из своих людей, с кем мне нужно будет встретиться и нанять для работы с юридическими вопросами и людьми из Девятого Округа. Шерил бы стала моим представителем в самом округе, и стала бы госслужащей. Своего пресс-секретаря мне нужно было нанять через свой офис кампании, и он не должен быть федеральным работником, что сохранило бы еще место для кого-нибудь еще. Большая часть персонала была задействована именно в регулировании учредительных служб. Что не могло бы быть сделано на уровне местного офиса – перенаправлялось профессионалам в Вашингтон, которые уже привыкли разбираться в невозможно огромной вашингтонской бюрократии. На тот момент Чак вручил мне список необходимого персонала и отпустил меня восвояси. Сам бы он тоже искал людей.

Первой моей остановкой было повидаться с моими Республиканскими товарищами из великого штата Мэриленд, Хелен Бентли (Второй Округ) и Конни Мореллой (Восьмой Округ), желательно до того, как до них бы добрался Уэйн Гилчрест (Первый Округ). Уэйн был новичком, как и я сам. Я пришел только к частичному успеху. Я встретился с Хелен, пока Уэйн встречался с Конни, и мы наткнулись друг на друга, в то время как один спешил к другому. Мы посмеялись над этим и решили встретиться за обедом позже в тот же день. Из того, что мне объяснил Чак, почти у каждого конгрессмена есть младшие сотрудники, которых можно убедить перейти в другое подчинение, особенно, если речь идет о повышении. Теряющий работника конгрессмен также получает несколько льгот для своего согласия. Во-первых, работает принцип «баш на баш» – ты получаешь моего работника, а я же получаю твой голос по нескольким статьям. Во-вторых, освобождается место в команде, куда можно пристроить отпрыска кого-нибудь влиятельного, богатого или кого-нибудь с обширными связями. И последнее – это можно рассматривать как возможность дать какому-нибудь местному простофиле блестящую рекомендацию и скинуть его со своих плеч на ничего не подозревающего новичка, и теперь это уже будет его головная боль. Я просто говорю, что такое бывает!

В общих чертах такая практика напомнила мне торговлю рабами во времена до Гражданской Войны, только это не казалось таким достойным тогда.

За обедом мы с Уэйном отлично поели, узнали друг друга и обсудили новых членов наших команд. Это также было его первое избрание, хотя он баллотировался уже второй раз. Неплохой парень, раньше преподавал в старшей школе. Он вызвался заплатить за обед, и я согласился, заставив его позволить мне за все заплатить, когда мы с женами снова соберемся когда-нибудь на ужин. Нам обоим нужно было набрать команду к концу недели.

Я также провел день с Жаклин Стэйманн-Хьюстис и посмотрел на предложенные дома. Как здорово, что я богат! Мы нашли милое местечко на Массачусетс-авеню на Тридцатой улице, которое обошлось бы мне «всего» в два миллиона долларов. Ну и сделка! И все же там был приличный задний двор, где могли резвиться дети с собакой, шесть спален и ванных, и весь дом был достаточно большим, чтобы там была еще огромная прихожая, гостиная, столовая размером с банкетный зал, кабинет, библиотека, офис, и дизайнерская кухня с уголком для завтраков. Он был ощутимо больше нашего дома в Хирфорде. По моим прикидкам это идеально бы подошло и для отдыха с развлечениями, и для работы. Я дал Жаклин предварительное одобрение по дому, но сказал, что мне нужно будет привезти жену на неделе, чтобы она тоже это увидела. Жаклин сообщила, что дома такого качества долго не ожидают своих покупателей. Я же ответил, что рискну; мало кто из переезжавших в Вашингтон мог позволить себе дом с таким ценником. Затем я улыбнулся и пожелал ей удачи в нашем переезде.

На время между выборами и созывом 102-го Конгресса я снял номер в гостинице L’Enfant Plaza. Далее я уже рассчитывал, что найду дом и начну его обустраивать, и подобное. Мэрилин привезла детей на те выходные, они одобрили вариант на Тридцатой улице и я выписал Жаклин внушительный чек. Затем она спросила:

– Вы уже выбрали своего дизайнера?

– Дизайнера? – спросил я.

Я посмотрел на Мэрилин, и она казалась такой же растерянной, как и я.

– Да, для обустройства вашего жилья, конечно.

– А, вроде декоратора интерьера? – переспросила Мэрилин.

Жаклин ответила:

– Что-то вроде того.

– Ну, моя тетя Пег предложила мне взять мебель из ее подвала, пока я не получу свою первую зарплату и не отправлюсь в IKEA. И все же думаю, мы бы могли привлечь дизайнера. Что ты думаешь, дорогая? – спросил я у Мэрилин.

– Да будешь ты себя вести по-человечески?! Ты ничуть не лучше детей! – и она повернулась к Жаклин и добавила: – Не обращайте на него внимания. У вас есть знакомый декоратор?

Она достала визитку из своего дипломата и передала нам. Я же вручил ей визитку Джона, и еще визитку Андреа. Андреа согласилась разобрать все вместе с Джоном, чтобы удостовериться, что все в порядке. Я хотел побыстрее с этим разобраться, что порадовало бы всех. Мы забрали детей вместе с Пышкой с заднего двора, и усадили их обратно. Мы еще покатались по окрестностям, и затем отвезли детей домой. Мне действительно нужно было решить вопрос с поездками. Весь путь занимал по два часа в каждую сторону, и был не очень реалистичным.

Решение появилось в середине декабря. Я назначил встречу Ллойду Джарретту из Исполнительной хартии, и выехал, чтобы встретиться с ним в аэропорту Вестминстера.

– Карл, что стряслось? Кстати, поздравляю с победой на выборах. Я бы проголосовал за тебя, но, увы, я живу под Рейстерстауном.

– Спасибо, я ценю твоё стремление. Впрочем, примерно поэтому я и здесь, мотаюсь туда и обратно, – ответил я.

– А?

– Да. Мы все еще живем здесь, в Хирфорде, и просто невозможно кататься туда-сюда. Я задумался, ну, а что, если я куплю вертолет и буду перемещаться так? Я так могу?

Он удивленно заморгал, но пожал плечами.

– Да, конечно, такое возможно. Когда ты успел получить лицензию пилота?

Настал мой черед удивляться.

– Не, не, не я! Я хотел сказать, я бы купил вертолет и располагал бы его здесь или там, и летал бы туда-сюда в качестве пассажира, что-то, как и на лимузине, вроде того.

Ллойд с любопытством на меня покосился.

– Карл, ты хоть знаешь, что для этого потребуется? Это будет недешево!

– Расскажи.

– Ну, сам вертолет, для начала. Новый Jet Ranger, который прекрасно подойдет, обойдется тебе почти в миллион, и это только он сам. Затем тебе нужен будет пилот, еще и механик, потому что вертолеты чертовски быстро ломаются! Тебе также нужно будет где-то парковаться, что значит, что тебе нужно будет платить и за площадку и за ангар, скорее всего, и там, и здесь. Топливо и запчасти… Карл, это уже выходит в стоимость около миллиона или двух, чтобы все организовать, и еще минимум по миллиону в год, чтобы все поддерживать.

Я кивнул про себя. Я мог это позволить.

– А что насчет самолетов? Во сколько бы мне обошелся G-III?

Он уставился на меня в недоумении.

– Гольфстрим III для того, чтобы мотаться отсюда в Вашингтон и обратно?! Это безумие!

Я с улыбкой кивнул.

– Да, безумие! Согласен с этим! Но нет, я просто интересуюсь, сколько бы это стоило?

– Боже правый! Ладно, самолет встанет в пару миллионов. Ты можешь купить один самолет с пробегом в пару лет, это было бы разумно. Много их вышло на рынок, поскольку владельцы покупают новую модель G-IV. Тебе понадобятся два пилота, так же, как и место в ангаре, и взносы, и запчасти, и топливо. Если хочешь все и сразу, то придется выкладывать от двух до трех миллионов в год как минимум.

– Но это можно провернуть?

– Да, конечно. Можно провернуть что угодно, если есть деньги. Черт, мы ведь даже до луны добрались, не так ли? А в Вашингтон – вообще плевое дело, – затем он почесал затылок и спросил: – Ты ведь серьезно об этом сейчас?

– Думаю, что да. Это возможно?

– Да, но есть еще один вариант. Что ты вообще знаешь о самолетах да вертолетах? Почему бы просто не платить мне, чтобы я этим занимался. Мы можем записать птичек на имена и сертификаты Исполнительной хартии, использовать наши объекты, наших пилотов, механиков и офисы с ангарами. Мы делаем всю работу, а ты получаешь либо эксклюзивное, либо выборочное право на использование. Если ты ими не пользуешься, мы можем сдавать их в аренду или на частные перелеты, чтобы покрыть издержки.

Я открыл было рот, чтобы возразить, но прервался. Это вполне могло быть разумным. Я не хотел реально владеть самолетом; я просто хотел пользоваться ими тогда, когда мне это нужно. Зачем вообще мне нужно было бы владеть авиалинией? Даже сами авиакомпании несли от этого убытки, а считалось, что они-то свое дело знают лучше всех! Я закрыл рот и обдумал все это, и затем криво усмехнулся Ллойду.

– Слушай, будь добр, разберись с этим. Предоставь мне предложение. Я же просто хочу иметь возможность летать туда и обратно, когда захочу, и также использовать самолет для дальних перелетов, отпусков и прочего.

– Ты хочешь летать в Национальный, или в Колледж-Парк?

– Колледж-Парк? – это где располагался университет Мэриленда, прямо за пределами Вашингтона.

– Там есть небольшой аэропорт, отлично подходит для маленького транспорта, и в нём легче взлетать и садиться, чем в Национальном. Гольфстрим был бы великоват для него, но вертолет вполне спокойно помещается. Даже место останется.

– Обмозгуй оба варианта. Мне может понадобиться выехать из дома в оба, чтобы сверить время.

Ллойд кивнул.

– А где дом?

– На северо-западе. Рядом с Военно-Морской Обсерваторией и Парком Рок-Крик.

Он снова кивнул.

– Дай мне пару дней. Я сделаю пару звонков и что-нибудь придумаю.

Сойдясь на этом, мы пожали друг другу руки. Может быть, у нас получится это реализовать.

На следующий день, после того, как освободился мой офис в Лонгуорте, я въехал туда. Голые стены, но пригодно. Шерри Лонгботтом, мой новый юридический директор, отметила:

– Не на что взглянуть, не так ли?

– Лучше бы местечко в «клетках»? – спросил ее я.

– Плавали, знаем! Тут очень даже мило, не правда ли?

– Вот и победный настрой! – с улыбкой ответил я. – Ладно, серьезно, надо сделать это место обитаемым. Уточни, что нам может понадобиться, и давай это все заказывать. Мне не нужно красное дерево и золотая мебель, но нам нужно что-то приличное, компьютеры для всех, принтеры, копиры, и прочая лабуда. Если у нас этого нет, достань это. Проси, занимай, кради – мне все равно. Если нужно, чтобы я кого-то отвлекал, ладно, но вы, ребята, наверняка лучше меня знаете, как все сделать.

Минди МакАйлрой, мой исполнительный помощник, с улыбкой прокомментировала:

– Полагаю, вашим девизом будет «правдоподобное отрицание»?

– Ты попала прямо в слоган моей следующей избирательной кампании! Запиши это! – и я жестом указал ей и Чаку пройти в мой личный кабинет, который тоже пустовал. Я осмотрелся и сказал: – Здесь то же самое. Я не слишком придирчив в оформлении, но нам нужно что-то сделать. В то же время нужно пройтись по моему графику, – и мы втроем все прошлись по всем пунктам.

Сессия «хромых уток» уже прошла, и созыва для Конгресса не произойдет до третьего января. Затем мы свободны почти две недели в феврале, почти три недели в периоде с марта на апрель, еще неделю в мае, две недели с июня на июль, шесть недель с августа на сентябрь, а затем еще шесть или семь недель с ноября по январь в 92-м. Я начал складывать, и высчитал двадцать шесть недель, когда Конгресс не проводит заседаний, полгода! Дальше хуже – большая часть рабочих недель – четырехдневки!

Все не так бесполезно, как могло показаться. Пчелки-трудяги в команде трудились с понедельника по пятницу, и во время каникул. Это были именно избранные официальные лица, кто болтался большую часть времени, занимаясь чем угодно, кроме решения государственных вопросов. Я уже был наслышан про неформальный «клуб Вторник-Четверг». Это конгрессмены, которые в четверг вечером улетали к себе домой и возвращались в Вашингтон во вторник утром, проводя четыре дня на благотворительных мероприятиях или банкетах, и затем снова погружая себя в вашингтонскую атмосферу на три дня – обычно на тех же благотворительных собраниях.

Просто ужас, а не система!

Затем я вышел, чтобы уточнить у Шерри что-нибудь о предстоящих голосованиях или активности комитетов. На горизонте не маячило ничего значительного, касающегося как комитетов науки, так и ветеранов, но это не значило, что работы совсем нет. После созыва Конгресса я бы официально начал посещать собрания комитетов, но перед этим мне следовало изучить свои задания и встретиться с главами комитетов.

Затем я уехал домой на пару дней. Я бы вернулся в понедельник утром, и яуже ожидал там увидеть какую-нибудь хорошую офисную мебель и функциональную атрибутику, добытую всеми правдами и неправдами! В то же время мне нужно было поехать домой и побыть мужем и папочкой пару дней. В частности, на субботу намечался поход отряда Львят в лес на ночь, и мне нужно было участвовать. Чарли с нетерпением ожидал этого похода. Он уже был Уэбело, и они могли ходить в походы. Ходили они, правда, всего на одну ночь, а не на две или больше, как это делают именно бойскауты. Из-за кампании я пропустил предыдущий поход. Я не мог еще раз отложить свое участие.

Ночью в тот четверг всем, о чем Чарли только мог говорить, это о предстоящем походе. Нет нужды говорить, что обе близняшки тоже захотели пойти, на что их брат ответил им:

– Ни за что! Вы же девочки!

Я выдавил смешок и покачал головой.

– Думаю, вам двоим стоит остаться дома и помочь маме.

Холли разрыдалась:

– Мам!

Молли разрыдалась:

– Пап!

Я только взглянул жене в глаза и покачал головой:

– НЕТ! – вот уж чего мне не хватало – зимнего похода в лесу с тремя женщинами, которые ни разу не были в лесу! Я бы уж лучше тогда вернулся в Никарагуа.

Слава Богу, что Мэрилин хватило ума сказать дочерям, что они пойдут по магазинам, а затем в кино, отчего Чарли чуть не передумал. Я же напомнил ему, что мы сможем выбраться на природу и заняться «мужскими делами», и он снова переключился на поход. Я же только закатил глаза, глядя на Мэрилин.

– Ты знаешь, как использовать микроволновку в лесу? – спросил я ее.

– Как же?

– Ищи дерево, в которое ударила молния.

– Очень смешно, – но Чарли хихикнул на это.

Поход состоялся с утра субботы на утро воскресенья. Я выступил добровольцем в качестве «перевозчика», и я думал, что смогу поменяться машинами с женой и взять ее минивэн. У парочки отцов также были грузовики-пикапы и они везли все снаряжение. Одним из правил Львят было обязательное сопровождение каждого мальчика взрослым, желательно мужского пола. (Очень, очень, очень желательно – так все становится намно-о-ого проще.) На моей первой жизни, когда Паркер проходил через скаутов, я проходил все это с ним, так что все это было мне не в новинку. Я провел день, разбираясь в старом снаряжении и сгоняв в Тоусон с Мэрилин, чтобы прикупить парочку вещиц.

Это привело к серьезному спору с Генри Дональдсоном насчет моей безопасности. Он хотел отправить в поход с нами пару ребят, в чем я ему отказал. Мы бы от этого сильно выделялись на общем фоне. Во-первых, больше половины родителей бы забрали детей из отряда. Ибо если я и мои дети находились в такой большой опасности, что нам нужна была постоянная охрана, то тогда мы были бы слишком опасны, чтобы подпускать нам близко к своему бесценному потомству! Чарли не виноват, что его старик был важной шишкой.

Наконец мы смогли договориться.

– Ладно. Я назначу вам водителя, который довезет вас в одном из наших минивэнов. Можем сказать, что ваш сломался, или что-нибудь еще, – сказал он.

– Вполне справедливо, – согласился я.

– Я не закончил. После того, как он вас высадит, он еще побудет у дороги какое-то время. В то же время мы дадим вам радиопередатчик с тревожной кнопкой. Если возникнут проблемы, нажмите на кнопку и мы примчимся, – и он достал из кармана нечто, похожее на брелок для ключей. – Вот, возьмите. Ваша жена тоже такой получит.

Я рассмотрел вещицу. Она была из черной пластмассы, на ней была всего одна красная кнопка, и поверх нее была натянута прозрачная крышка. Нужно было откинуть крышку, чтобы нажать на кнопку, так что она была защищена от случайных нажатий.

– Вы же сейчас шутите, верно? Как это работает?

– Вы знаете о GPS? Военные это используют. Это кучка спутников, которые могут сообщить, где на планете находится кто-либо, если у него есть нужный приемник, – он указал на штуковину у меня в руках. – Здесь есть встроенный GPS-приемник, и радиопередатчик. Как только вы нажмете на кнопку – мы сможем вас отследить.

Я знал, что такое GPS, и мог бы ему сам целую лекцию о ней зачитать, но это было более продвинуто, чем я ожидал.

– Что, как в фильме про Джеймса Бонда?

– Вроде того. И не потеряйте его. Вы не хотите знать, сколько стоит такая штуковина! – закончил он.

В походах со скаутами нет ничего сверхсложного. Когда я был мастером у Львят и у скаутов, я сократил все до трех простых правил – походных правил Бакмэна:

1) Держите их в тепле!

2) Держите их в сухости!

3) Хорошо кормите!

Соблюдайте эти три правила, и детям будет абсолютно все равно, что вы заставите их делать! Восемь километров пешком в снегу? Не проблема – только соблюдайте те три правила. Спуститься вниз с обрыва? Не вопрос – только соблюдайте те три правила. Нарушьте хотя бы одно правило, и вы обратите счастливых походников в кучку жалких ноющих засранцев за считанные минуты!

Это во многом напоминает мне службу в армии!

Из всех трех правил третье – самое легковыполнимое. Мальчишки, бегающие по лесу, сжигают уйму калорий. Даже самые придирчивые едоки съедят не один сэндвич, а два. Ему не нужно будет быть симпатичным, а только горячим и сытным. На завтрак кормите их оладьями и омлетом с сосисками и беконом. На обед это не «суп или сэндвичи», а «суп и сэндвичи». Позаботьтесь о том, чтобы было достаточно добавки. И держите при себе мешок с яблоками, чтобы кто-нибудь мог погрызть.

Правила номер один и два несколько хитрее, и требуют дисциплины. Всегда будут дети, которые не одеваются так, как это необходимо, потому что это не «круто». Так что они не носят куртки, или сапоги, или длинное нижнее белье. Можно твердить им до посинения, что им некуда будет зайти и отсидеться, если они замерзнут. Черт, да даже половина родителей не может до этого додуматься! Единственный способ заставить их все понять – провести проверку перед загрузкой снаряжения и отправить домой тех, кто ее не прошел. Для этого нужен жесткий и честный лидер.

Обычно можно сразу отличить, кто уже не впервые идет в поход – они выглядят, как кучка оборванцев. Они явно не выглядят круто, но зато они выглядят утепленными, сухими, и в комфорте. Мы с Мэрилин выбрались вечером в магазин и прикупили новое нижнее белье и несколько пар плотных носков для Чарли и меня. Иначе бы мы тяжело переносили ночь. У него было хорошая плотная куртка, перчатки и пара походных сапог, из которых он еще не вырос. Во всем остальном мы его просто разодели в несколько слоев, как капусту. В качестве снаряжения у него был рюкзак, которого должно было хватить, вместе с небольшой спортивной сумкой и легким спальным мешком, под который мы бы подложили несколько пледов, чтобы уплотнить все это.

Мое снаряжение же было довольно обыкновенным. Мне было абсолютно плевать на крутой прикид. У меня был довольно крепкий спальный мешок, который я хранил в своем багажнике на всякий случай, так что я закинул еще и плед (один из пледов девочек с рисунком медвежонка), и запихнул все это в спортивную сумку. Именно заходов на дистанцию у нас не намечалось, так что этого было вполне достаточно. У меня был теплый походный костюм и подходящая куртка, которую я надевал, когда работал на улице, и старая пара сапог. Я также взял с собой резиновых калош на случай, если будет мокро. Паршивенько для длительных заходов, но прекрасно для снежной погоды или в грязь.

Мэрилин не занималась скаутингом в прошлом, но зато им занимался я. Когда мы упомянули об этом при Чарли, он заинтересовался, и мы записали его в 116-й отряд в Монктона, прямо на другой стороне Хирфорда. Предполагалось, что есть еще отряд в Хэмпстеде, который ближе, но они работали с начальной школой Хэмпстеда. Все друзья Чарли из школы Пятого Округа были в 116-м отряде. 116-й же отряд работал с Епископальной церковью Святого Джеймса. Иногда я поддразнивал Мэрилин, что это обходной маневр для Протестантов, чтобы прибрать к рукам нашего сына. Большую часть времени она фыркала и со смехом говорила, что он им только рад, хотя он абсолютно безнадежен!

Мы рано встали. Я помог сыну закончить со сбором вещей, затем собрался сам, и мы погрузили наше снаряжение в минивэн нашего водителя. Нам нужно было быть у школы не позже, чем девять часов утра. Наш поход был частью слета бойскаутов, который проводился у лагеря Броуд Крик в округе Харфорд. Бойскауты были там две ночи, начиная с ночи пятницы. Малым надо было неплохо постараться. К тому времени, как к школе подтянулись все опоздавшие и мы наконец выехали, было уже близко к половине десятого. К полудню мы прибыли на слет.

Первым делом нужно было записаться и найти наш лагерь, затем мы подъехали и разгрузили вещи. На дворе стоял декабрь, а в Мэриленде это означало, что погода была свежей, но не снежной. Это было по мне. Я участвовал в походах на севере Нью-Йорка в феврале, и обычно это означало несколько сантиметров снега. Если снега было достаточно много, некоторые отряды строили иглу! Я был не настолько ярым. Мы носили по несколько тюков сена с собой, чтобы разложить на местах, где собирались ставить палатки. Это немного смягчало поверхность и работало как утеплитель. Мы быстро все поставили и затем отправили мальчиков с парой лидеров на начало их мероприятий.

Бойскаутов проверяли по различным навыкам выживания, вроде первой помощи и разведения огня, за это начислялись очки в соревнованиях. Львята были больше сконцентрированы на том, чтобы запомнить это впервые, и затем бы их направляли по разным площадкам для инструкций, которые им давал либо взрослый, либо кто-то из старших бойскаутов. Те из нас, кто остался в лагере, закончили все устанавливать и начали готовить обед.

После обеда около половины отцов вместе со мной сидели у костра на стульях и попивали кофе. Ну, я пил чай, но это просто оттого, что я был более цивилизован. В ящике внутри телеги была пачка чайных пакетиков Lipton, и мне этого вполне хватало. Тогда я и заметил нескольких бойскаутов, которые приближались к нашему лагерю, сопровождаемые парой взрослых. Это было несколько необычно, поскольку обычно мы не смешиваем между собой Львят и бойскаутов. Уэбело обычно были в возрасте девяти и десяти лет, скауты же были обычно старше и намного крупнее. Лучше было их держать по отдельности, кроме групповых мероприятий, вроде сборов у костра или тренировочных мероприятий.

Что-то привлекло мое внимание, и я повернулся обратно к костру с остальными, а затем крик снова заставил меня повернуть голову. Один из взрослых, который присоединился к нам со скаутами, говорил с Элом Паркером, отцом Джонни, и Эл повернулся и крикнул:

– Эй, Карл! У меня тут один из твоих избирателей!

Я с любопытством взглянул на него:

– Моих избирателей?

– Вы конгрессмен Бакмэн? – спросил меня один из скаутов.

На вид ему было около тринадцати или четырнадцати лет, на нем была куртка, поэтому я не видел его униформу и ранговый бейдж.

116-й отряд знал о моем маленьком грязном секрете, но я не проводил никаких агитаций среди скаутов. Это было бы слишком напористо, и я не стал этим заниматься. У бойскаутов такая активность была запрещена.

– Ну, вроде того. Я не присягну до января. Могу я вам чем-то помочь? Вы выглядите слишком молодо, чтобы быть лоббистами.

Мальчики от этого казались смущенными, но некоторые взрослые рассмеялись. Билл Бейкер, сидевший рядом со мной, спросил:

– И часто к вам так подходят?

– Чаще, чем вы могли бы подумать! – и я повернулся обратно к скаутам. – Что стряслось, парни?

Они неуверенно переглянулись, оказавшись в присутствии «великого человека», но один из лидеров жестом указал им продолжить.

– Давайте.

Мальчик, спросивший, был ли я конгрессменом, немного выступил вперед и немного замялся:

– Эм-м… я стараюсь… мы стараемся для нашего бейджа по национальному гражданскому рангу.

Мальчик, стоящий рядом с ним, вытянулся и сказал:

– Как того требует наш Орел!

На меня начало снисходить озарение, что происходит. Я улыбнулся и кивнул.

– И дайте угадаю. Одно из требований – встретиться с конгрессменом? – это звучало не очень правдиво, но, когда Паркер был в скаутах и я наставлял молодежь по уровням заслуг, я не наставлял сам по каким-либо гражданским рангам (общественный, национальный или мировой). Может, и было такое требование.

Они снова переглянулись и подошли ближе, немного расслабляясь. Третий мальчик сказал:

– Ээ, не совсем, но мы думали… – он достал небольшую брошюру из кармана куртки и раскрыл её на первой странице.

– Так, ребята, подождите. Начнем по порядку. Самое первое для гражданина – вежливость по отношению к своим согражданам. Скажите мне, кто вы! Меня зовут Карл Бакмэн, избранный конгрессмен. А кто вы, ребята? – с улыбкой сказал я.

Первый мальчик моргнул и сказал:

– Джерри Ривс, сэр. 420-й отряд, из Вестминстера.

Я протянул ему руку, и он пожал ее.

– Приятно познакомиться, Джерри, – и я обошел весь круг, пожимая руки и спрашивая имена. – Итак, в чем заключается требование?

– Э… – мальчик взял брошюру из рук своего друга и прочел несколько строк. – Назовите ваших двоих сенаторов и конгрессмена из вашего округа. Напишите письмо о вопросе государственного значения, поделитесь своим мнением, и направьте письмо одному из этих избранных лиц. Покажите ваше письмо и полученный ответ, если таковой будет, – и он передал брошюру мне, и указал на строку.

– Хорошо, тогда назовите сенаторов, – предложил я.

– Пол Сарбанес и Барбара Микульски! – ответил один малой в конце строя.

– Верно. И кто был вашим конгрессменом?

Джерри ответил:

– Это был Энди Стюарт.

– Пока вы не обошли его! – вставил другой мальчик.

Послышалась пара смешков от взрослых.

– Правильно. Итак, что вам нужно сделать, написать мне письмо и получить ответ? Вам нужен мой адрес?

Мальчики смущенно переглянулись. Не думаю, чтобы они ожидали чего-то такого.

– Вроде бы да, – сказал один из них.

– Есть карандаш и блокнот? – и они начали шариться по карманам, на что я пошутил: – Ну и где же вы, всегда готовые?

Я слез со своего стула и подошел к закусочному столику.

– Давайте сделаем проще, ребята. Присаживайтесь, – и я указал им вокруг стола, и поставил свой ступ во главе стола. – Давайте выберем тему и поговорим об этом, я засчитаю это как письмо и все довольны. Хорошо?

– А мы так можем?

– Конечно, можем! Я же конгрессмен, правда ведь? – и я подмигнул одному из их лидеров, который не был впечатлен так же, как и мальчики.

Скорее всего, он был Демократ! Он ухмыльнулся и показал большой палец.

Я начал дискуссию с мальчиками о чем-то, что близко им сейчас, а именно – о школе. В прошлом я был учителем, и я всегда предпочитал метод Сократа, нежели просто читать лекции. Задавая детям вопросы и используя их ответы для новых вопросов, подводишь их к сути, которую хочешь им донести. Так они доходят до ответов сами, нежели просто получают готовый ответ. Мы обсуждали, как сделать школу лучше, и какие трудности могут возникнуть с их идеями. Например, увеличивать ли длину учебного года, и значит ли это, что нужно поднимать зарплату учителям и налоги? Все быстро может усложниться, и обычно всегда требуются какие-то компромиссы.

Около часа спустя один из лидеров скаутов подошел и постучал пальцем по своим часам.

– Пора возвращаться и готовить ужин, парни.

Я огляделся и кивнул.

– Наши ребята тоже возвращаются. Слушайте, я дал вам свой адрес, так что не стесняйтесь мне писать. Если я могу чем-то помочь, дайте мне знать. Самое важное – это не то, что правильно или неправильно в этом деле. Важно то, что вы достаточно заинтересованы, чтобы задавать вопросы и думать над ответами. Через пару лет вы тоже будете голосовать, так что продолжайте об этом думать.

Мальчики подскочили, и я пожал им руки и они умчались из лагеря. Их лидеры тоже пожали мне руку и поблагодарили.

– Пожалуйста. Мне где-то нужно подписаться? – спросил я.

– Не-а! Я все подпишу. Я советник по рангам того отряда, и мне этого достаточно. – сказал один из мужчин.

– Ну, можете рассказать ребятам, что я для дела подхожу. Вообще, передайте всем, что если кому из скаутов из Совета нужно поговорить с конгрессменом или если нужно, чтобы я что-либо сделал для скаутов, по любому вопросу они могут связаться со мной. По большей части, учить этих детей для меня важнее всего остального, чем я занимаюсь.

– И вы ходите в походы с ними?

Я рассмеялся.

– У меня сын Уэбело. Зачем б еще мне спать в палатке? Вообще знаете, для постройки домов все-таки была причина!

Они рассмеялись на это, затем снова поблагодарили меня и ушли. Я повторил все лидеру Львят, и сказал ему передать все Совету. У меня наверняка бы не хватило времени обучать их еще и по рангам, но я все еще мог помочь. Тогда же вернулись и Уэбело, громко обсуждая то, как все они развели огонь. 116-й отряд – потихоньку выращивают пироманьяков!

Для хорошего похода также нужно постоянно чем-то занимать детей. Свободные руки – от лукавого, и все такое. Держите их постоянно занятыми на обучении, затем проведите пару состязаний и игр, потом ужин. После ужина заставьте их убираться, и приведите к большому костру для песен и сценок.

Самая веселая часть была уже поздней ночью, после общего костра, когда мы вернулись уже в свой лагерь. Один из мальчиков выглянул во тьму и спросил:

– А здесь медведи водятся?

Большинство взрослых издало смешок, но я наклонился вперед и сказал:

– Еще как! Знаешь, когда я был скаутом, я был вот прямо здесь же, и меня нашел медведь, вот прямо здесь!

Я мог видеть, как несколько взрослых пытаются сдержать ухмылки, но мальчики сидели, вытаращив глаза и уставившись на меня. Первый мальчик, затаив дыхание, спросил:

– И что же вы делали?

– Ну, я залез на дерево, где-то вон там, – ответил я, указывая в лес.

– И медведь отстал?

– Ну, почти. Он попытался свалить дерево, но оно не упало, так что он ушел и вернулся с другим медведем, еще больше! Это было вправду страшно, позволь сказать!

– И что же вы потом делали? – спросил меня кто-то.

– Ну, я оставался на дереве, и оба медведя пытались его повалить. Не смогли, так что они опять ушли и вернулись с третьим медведем, еще больше! Я тогда уже подумал, что у меня точно неприятности!

– Но они не смогли же свалить дерево, да, пап? – спросил Чарли.

Он так же завороженно сидел и слушал, как и все остальные.

– Нет, они толкали, толкали и толкали, но дерево даже не покачнулось, так что все трое ушли. Я же только еще оставался на дереве, пока они не уйдут.

– Они привели еще одного медведя?

– Хуже! – я наклонился еще ближе к огню и осмотрел всех мальчишек, которые смотрели на меня, не отрываясь. – Они все вернулись с бобрами!

На этом месте взрослые чуть не лопнули от смеха.

– О, Господи, я этой истории уже несколько лет не слышал! – отметил Билл Бейкер.

– С бобрами! – смеялся Эл Паркер. – Ох, это отлично зашло!

– ПАПА! – возмутился Чарли.

Несколько других мальчиков тоже повозмущались, поняв, что их провели. Мы отправили их по койкам и допили кофе и чай, обмениваясь историями, которые мы где-то слышали, по большей части из своего детства.

В воскресенье утром мы выехали сразу же, как только смогли разбудить и покормить детей. Поскольку скауты – честные верующие, когда мы вернулись к церкви Святого Джеймса, мы загнали их внутрь и заставили отсидеть последнюю половину службы, прежде чем отправить по домам. (Мэрилин была не слишком этим довольна, поскольку это была не католическая служба, но я сказал ей потерпеть) Мы привели себя в порядок и проспались, по крайней мере, я точно. У Чарли было энергии побольше, чем у его отца!

Походы со скаутами в 90-х разительно отличались от походов в 60-х. Когда я был в том возрасте, всем было плевать на политкорректность или чью-то ранимость. Лидеры сидели вокруг костра, курили и передавали по кругу бутылку, отправив детей в чащу искать хворост или просто искать животных. Теперь же нам нужно было быть обходительными и заботливыми. Дедовщина не допускалась, алкоголь был запрещен (хотя стоит признать, это было довольно хорошее правило), и если хочется покурить – надо было уйти с территории лагеря. Это приводило к нелепостям. Я вспомнил один поход, когда я еще курил. Одной холодной снежной ночью глава скаутов и все три его помощника разом вышли покурить и потрепаться; за нами увязалась половина детей, чтобы они тоже могли пообщаться. В результате все торчали в снегу и в темноте.

В этом походе нам повезло, и в 116-м отряде не произошло ничего чрезвычайного. Никто не потерялся, никто не начал скучать по дому, никто не плакал, никто не пострадал серьезнее, чем пара заноз, да ссадин с царапинами. Никого не съели медведи. Все только испачкались. Получился отличный поход для кучки мальчиков девяти-десяти лет! В этом возрасте жизнь – довольно простая штука.

Глава 108. Заселение

Я дал присягу в качестве конгрессмена третьего января 1991-го года, когда был созван 102-й Конгресс.

Я торжественно клянусь (или подтверждаю), что буду поддерживать и защищать Конституцию Соединенных Штатов от всех врагов, иностранных и внутренних; что буду хранить истинную веру и верность ей же; что беру это обязательство свободно, без какого-либо умалчивания или уклонения; и что буду честно и добросовестно выполнять обязанности, которые собираюсь принять; и да поможет мне Господь.

Всем в Конгрессе, всем представителям и новой трети сенаторов нужно обязательно дать такую клятву. Это делается еще с 1884-го года.

И Брюстер, и Чак, мой начальник по персоналу, настояли на том, чтобы я взял на свою присягу и Мэрилин с детьми. Это значило, что нам нужно было оторвать их от школы на день. Я возражал против этого, но мне сказали, что это не обсуждается. Они должны были быть на церемонии!

Очень во многом, на самом деле все это по желанию. Это ничто иное, как просто огромный фотоотчет. Во-первых, все четыреста тридцать пять человек давали присягу за один присест в Палате. Посколько фотографировать там запрещено, никто нас не видел. Так что вместо этого там есть несколько пустых помещений с флагами, декорациями и фотографами. Тебя вызывают в одну из комнат вместе с семьей и кем угодно еще для фотографии, и все это подделывается! Можно было привести туда весь состав с Улицы Сезам, и сфотографироваться, подняв правую руку, а левую держать на голове Гровера, и все будет законно. Вообще, если добавить достаточно денег, то можно даже сфотографироваться на заднем плане, улыбаясь, пока конгрессмен Растяпа дает присягу. Даже не обязательно присягать, держа руку на Библии. Не существует обязывающих к этому законов. Присягать можно и на Коране, и на книге мормонов, или даже на ключах от машины. Я же выбрал вариант с Библией короля Якова, которую я получил в подарок от крестной после своего принятия в церковь. Это было еще в те времена, когда я жил дома, и Хэмилтон еще не полностью съехал с катушек.

Мы дурачиться не стали. А еще спросили у Сьюзи, не хотела ли бы она присоединиться вместе с семьей на все эти конкурсы и веселье. Она от души посмеялась, но перезвонила на следующий день. Джон не мог взять выходного, но он согласился (глупо было так думать с моей стороны) присмотреть за мальчиками пару дней, и она прилетела. Она не могла поверить, что мы прислали за ней самолет, и затем я сказал ей, что однажды ей нужно будет прилететь только с мужем, и пошевелил бровями. Они вместе с Мэрилин залились краской и подавились, что стоило своих денег.

Мы также позвали Большого Боба и Хэрриет, но они собирались в круиз на Карибы, и не смогли приехать. Хотя они приняли мое предложение отправить их в Сан-Хуан в Пуэрто-Рико, так что им не пришлось бы лететь чартером. Они пообещали навестить нас после поездки.

Я не стал приглашать своих родителей. После того, как мы воссоединились с Сьюзи, я убедил ее связаться с дорогими мамой и папой. Она занервничала на этот счет, но позвонила. После этого она в слезах перезвонила мне. Наша мама без конца проклинала меня, на чем свет стоит, и жаловалась на то, что Сьюзи ее не поддерживала, и вообще была не лучше меня, черта с рогами. Папа же, напротив, был бы рад снова ее увидеть. Ей бы стоило повидаться с ним и его новой подружкой. Он был не слишком рад тому, что она поддерживала контакт со мной, поскольку я доставил столько хлопот, и не важно, что часть из них была вынужденной мерой из-за Хэмилтона. Ну что за пара гребаных психов! Нет уж, никого из них я и рядом не хотел видеть с собой, со своей семьей или с Конгрессом Соединенных Штатов.

Мы все еще обдумывали вариант с поездками на работу и домой, и жилищные вопросы, и я все еще обитал в гостинице L’Enfant Plaza. Мы взяли дом на Тридцатой, но наш дизайнер с ним еще не закончил. Я не удивился, когда оказалось, что дизайнер, любезно предоставленный нам госпожой Стэйманн-Хьюстис, является Республиканцем и вдобавок женой одного из работников комитета в Сенате. У меня было жуткое ощущение, что к концу работ общая стоимость интерьера обойдется нам дороже, чем весь дом в Хирфорде, включая территорию, бассейн и все в нему прилагающееся! За неделю сумма уже начала превышать тысячу баксов, и я уже точно знал, что прежде, чем я войду в дом, мне нужно будет выпить что-нибудь, и покрепче.

Вопрос с перелетами решался довольно здорово. Я связал Ллойда Джарретта и его партнеров с Джейком-младшим, и они придумали интересный план. Младший сказал, что раз уж мы в долевом бизнесе, то стоит оформить это как долевую сделку. Бакмэн Групп бы предоставила финансы, частично через продажу моих долей, и приобретет некоторую часть исполнительной хартии. Эти финансы бы использовались для покупки Гольфстрима IV с небольшим пробегом и новенького Bell LongRanger. В первую очередь ими бы пользовался я, далее ими бы могла распроряжаться Бакмэн Групп, как подмена или что-то похожее, и они также бы использовались для благотворительных перелетов. Такой подход всегда благоприятен для общественных отношений и так же имел пару налоговых привилегий – да и просто это хорошая гражданская позиция.

Мэрилин с детьми прибыли вечером в пятницу, и мы впервые осмотрели дом, уже готовый к нашему въезду. Представьте обложку журнала «House Beautiful», только еще уютнее. Дизайнер провела нас по дому, и заверила нас, что потраченная сумма была вполне разумной, хоть и цена была где-то между «Господи Иисусе!» и «О Боже мой!» Кухня была увешана собственным набором кастрюль и сковородок за десять тысяч долларов, они висели на стенке из красного дерева над гранитным столом. Я использовал сковороду за, наверное, пятьсот баксов, чтобы пожарить котлеты для бургеров. Я переживал, как бы боги декора не швырнули в нас молнией сквозь крышу дома.

В субботу был бы большой день для меня и Мэрилин. Нам нужно было посетить один очень важный ужин, и нам нужно было достать сиделку для детей. Я не знал никого по соседству, так что я просто порасспрашивал в офисе.

– Есть у кого-нибудь ребенок, который может присмотреть за детьми в субботу вечером, может, позже? Деньгами не обижу.

Оказалось, что у Шерри Лонгботтом, моего юридического директора, была племянница, которая ходит в школу в Джорджтауне, и вместе с нами подрабатывает интерном и денежки бы ей не помешали. Она пришла в субботу днем с кипой тетрадей. За счет этого у нее было время познакомиться с Чарли, Холли и Молли, и с Пышкой, и мы успели их покормить, прежде чем уехать. Наше охранное подразделение бы не показывалось на глаза из офиса в подвале. Племянница Шерри занялась обедом для детей, и мы с Мэрилин поднялись наверх, чтобы привести себя в порядок и одеться. Это был важный ужин, все формально, так что я был в своем смокинге, а Мэрилин в новом черном вечернем платье.

Мы ужинали в Белом Доме.

Президент Буш устраивал ужин в честь всех новых конгрессменов и сенаторов вместе с различными конгрессиональными и сенатскими лидерами. Я купил себе смокинг, еще когда начал жертвовать деньги симфоническому оркестру Балтимора и симфоническому залу Мейерхоффа. С тем количеством денег, что я жертвовал, меня довольно часто приглашали на званые ужины и мероприятия. Приятно было то, что, когда покупаешь себе смокинг – можешь взять себе абсолютно любой на свой вкус. На самом деле это просто ничто иное, как просто красивый черный костюм. Я взял себе костюм с жилеткой, а не с поясом, купил несколько видов черных прямых галстуков, и несколько строгих рубашек разных цветов, и все с французскими манжетами на рукавах. К тому времени, как я был готов, я мог работать помощником официанта почти в любом из дорогих ресторанов Вашингтона!

Для ужина в Белом Доме я выбрал белоснежную рубашку и пару золотых запонок Ренсселера, которые мне подарила Мэрилин на тридцатилетие. Мэрилин надела новое черное вечернее платье с разрезом у правой ноги на пару сантиметров выше колена, и тонкими бретельками. Там было декольте, любопытное, но со вкусом. Реакция наших детей, когда мы спустились вниз, была предсказуемой.

Холли охнула и сказала:

– Мама, ты красивая!

Молли согласилась с сестрой.

– Пап, а зачем такой костюм? – спросил Чарли. – Ты выглядишь, как официант из вчерашней телепередачи.

Моя жена закатила глаза и прикусила язык, чтобы не расхохотаться. Я же невозмутимо ответил:

– Я собеседуюсь на новую работу.

– Я думал, ты только устроился на новую работу, – ответил он.

– Там может не срастись, – сказал я ему. Мэрилин начала хихикать, так что я начал выпроваживать ее на выход, пока дети не успели сказать что-нибудь еще. Ей же я сказал: – Надеюсь, там будут подавать напитки!

– А может, тебе стоит по дороге остановиться и купить себе фляжку на пояс, – со смехом сказала она.

– Звучит как неплохой подарок на День Отца.

Наш водитель отвез нас в Белый Дом на лимузине. Плюсом, если это можно так назвать, при таком охранном режиме, было то, что никто не заснимет меня в моей "иностранной спортивной машине". Наверное, мне стоило ее продать, но я просто не мог заставить себя это сделать.

Подъехав к Белому Дому, мы оказались за черным лимузином, из которого вышли Джон Бейнер и его жена. Когда он увидел, кто мы, он остановился и помахал нам. Я помахал ему в ответ, и когда Мэрилин вылезла из машины, я повел ее к ним.

– Джон, рад снова тебя видеть. Мэрилин, знакомься, это Джон Бейнер, еще один конгрессмен от Республиканцев, как и я. Мы виделись с ним и его женой Дебби на инструктаже, помнишь?

– Приятно познакомиться, – послышалось от них.

Мы пожали всем руки.

Бейнеры ушли вперед, а мы последовали за ними. Войдя внутрь, мы сняли нашу верхнюю одежду и вручили её швейцару в ливрее. Также, как и я, Джон был в пальто, хотя я к нему еще и надел шляпу. Дебби была одета в шубу из верблюда с капюшоном. Мэрилин же надела тогда очень милую шубу из соболя и такую же шапку. Я купил ей это все на Рождество в качестве благодарности за терпение во время мороки с выборами. Мэрилин нечасто носила шубы, но у нее была шуба из кролика в старшей школе, а это было намного, намного лучше! Несмотря на все заявления о моих тратах на это, я периодически видел, как она, улыбаясь, проводит рукой по шерсти. Когда я смеялся над ней на этот счет, она, краснея, говорила, что я все выдумываю.

После того, как мы избавились от верхней одежды, нас провели через несколько металлоискателей вдоль коридора. Тайная служба была придирчива, и они взяли мою трость на проверку (темное красное дерево с промасленным бронзовым набалдашником). Я знал, что дальше охрана будет еще строже.

Потом мы оказались в очереди перед приемным залом. Нас поприветствовала молодая девушка и сообщила, как все будет происходить. Нас поприветствуют президент и первая леди страны, мы пожмем руки и попозируем для фотографии, и затем проследуем на прием за парой напитков. После этого начнется ужин, где президент скажет несколько слов. После информирования девушка проследовала дальше по очереди к новоприбывшим.

После того, как нас оставили в очереди, Джон повернулся ко мне и сказал:

– Я видел тебя с тростью несколько раз. Она тебе нужна постоянно?

– По большей части по вечерам. К вечеру у меня деревенеет колено, и это беспокоит, – ответил я.

– А что не так с вашим коленом, если позволишь спросить?

Я улыбнулся. Это был частый вопрос, так что я ответил, как и всегда:

– Я был десантником, и очень часто прыгал. Неудачно приземлился и раздробил колено.

– Ну, тогда неудивительно! – воскликнула Дебби Бейнер. – Это же так опасно! А вы не переживали, что парашют может не раскрыться?!

Я не смог сдержаться. Я с ухмылкой ответил ей:

– Никогда об этом не переживал. У наших парашютов была стопроцентная гарантия.

– Гарантия? Какая может быть гарантия на парашют? – недоуменно спросила она.

– Ну, если ваш парашют не раскроется, все, что вам нужно сделать, так это сдать его назад, и вам выдадут новенький абсолютно бесплатно! – ответил я.

Глаза Дебби на это широко раскрылись, но ее муж издал смешок. Мэрилин сказала:

– Пожалуйста, не заводите его! Вы не поверите, сколько у них шуток на этот счет.

– Например? – со смехом спросил Джон.

– Например, "Мы наверху никого не забыли", или "Опасен не полет, а внезапная остановка в конце!" Я частенько слышал это от ребят в те времена.

Мэрилин повернулась ко мне и погрозила мне пальцем:

– Это устарело еще в те годы!

– Я бы щедро заплатил за то, чтобы увидеть, как ты выпрыгиваешь из самолета, очень щедро! – ответил я.

– Вы там были сумасшедшими ребятами, – вставил Джон. – Я записался во флот, но сорвал себе спину, и меня уволили еще во время начальной подготовки.

– Мой отец был во флоте, но у меня морская болезнь, поэтому я пошел в армию, – признался я.

К тому времени мы уже далеко продвинулись в очереди, и скоро мы бы уже входили в зал, так что мы притихли. Еще одна девушка спросила наши имена и передала их. Затем Джона и Дебби пригласили вперед, где они пожали руки, попозировали, а после этого настал наш с Мэрилин черед. Забудьте об импровизированных разговорах о внешней политике; это было просто "спасибо, что пришли", затем последовали улыбки и вспышка камеры. Затем мы отправились дальше в приемный зал.

Мы наворачивали круги по залу, будучи учтивыми, и пытаясь завязать небольшие разговоры, но на самом деле это было немного нереально для нас обоих. Я имею ввиду, это был Белый Дом, дом президента Соединенных Штатов! Конгрессмен я или нет, какого хрена я мог быть настолько самонадеян, чтобы думать, что окажусь здесь!? В какой-то момент я шепнул Мэрилин:

– Это все очень, блять, странно!

– Что, быть в Белом Доме?

– Ага!

– Точно!

Мы стояли с Бейнерами, когда мистер и миссис Буш вышли к нам, поворачиваясь ко всем, чтобы поприветствовать. За ними в паре метров стояла пара здоровых верзил в смокингах, и их глаза беспрестанно осматривали весь зал. Должно быть, это Тайная служба.

– Я бы хотел поблагодарить всех вас, что пришли, – сказал президент.

– Спасибо вам за приглашение, – ответил Джон.

Все остальные повторили за ним.

– Вы уже смогли найти квартиры или дома и въехать туда?

Мы с Мэрилин кивнули.

– Мы смогли переехать сюда на этих выходных. Мэрилин с детьми уедет обратно в воскресенье. Я же буду оставаться здесь, если не смогу на ночь уезжать домой, – ответил я.

Дебби Бейнер тоже подтвердила, что будет большую часть времени с детьми у себя дома. Джон спросил:

– А где ваш постоянный дом?

– Около получаса езды на север Балтимора, – сказала Мэрилин. – Мы все еще обдумываем способ поездок, – она повернулась ко мне и спросила: – Ты уже разобрался со сделкой насчет самолета и вертолета?

Все остальные обернулись и уставились на нас. Я только покачал головой и ответил:

– Нет, думаю, решим на следующей неделе.

– Вы покупаете самолет и вертолет? – переспросила Барбара Буш.

– Да, мэм. Я буду летать на работу на вертолете. Мы также приобретаем Гольфстрим IV на более дальние дистанции. Это было бы крупновато для поездок на работу.

Остальные просто не знали, что на это сказать. Я растопил лед, признавшись:

– А на самом деле я здесь уже был однажды.

Мэрилин бросила на меня удивленный взгляд:

– Когда же?

– Когда я был маленьким. Моя крестная, тетя Пег привезла меня сюда на экскурсию. Имею ввиду, на полтора часа, наверное, может, и на два. Это, должно быть, было еще во время срока Кеннеди.

– Ты это помнишь? Ты видел президента? – допрашивала Мэрилин.

Президент Буш хихикнул на это.

– На экскурсиях, как правило, ни с кем не встречаешься. Сколько вам тогда было?

Я пожал плечами.

– Я не мог быть тогда старше пяти или шести лет. Единственное, что я помню, так это бесконечное ожидание начала экскурсии. Я помню только огроменную очередь! – и я повернулся к Мэрилин и добавил: – А знаешь, ведь президент Буш тоже десантник!

Мэрилин повернулась к Бушам, которые смеялись над этим.

– Вы не выглядите сумасшедшим! – прокомментировала она.

От этого миссис Буш снова расхохоталась. Мистер Буш издал смешок и сказал:

– Это было незапланированно. Мне пришлось катапультироваться с моего бомбардировщика над Титидзимой. Это был ускоренный курс, так сказать. Вы служили так? Вы были в десанте?

– Да, сэр, воздушная артиллерия.

– Ваши бывшие войска сейчас там, не так ли? – спросил он.

Здесь разговор стал серьезнее. Большая часть армии была высажена в Саудовской Аравии, защищая саудитов от иракцев. Это все еще был «Щит Пустыни», и не будет перестроен в «Бурю в Пустыне» еще месяц или около того.

– Да, сэр, 82-я Воздушная.

– Скучаете по ней? – спросил он.

Я никогда особенно об этом не задумывался, но, когда он спросил, я знал, что да, скучал. Я кивнул и сказал:

– Да, сэр, думаю, что да. У меня бы, наверное, сейчас уже был бы батальон, или даже бригада. Да простит меня Бог, но я бы хотел быть там, – и я с виноватой улыбкой посмотрел на Мэрилин.

Мэрилин улыбнулась в ответ и сжала свою руку в моей.

– Карл собирался делать карьеру там, когда раздробил свое колено, – сказала она всем. Мне же она сказала: – У тебя у же есть медаль, тебе не нужно еще больше. Не злись, если я скажу, что мне не жаль, что ты ушел.

– Никогда, – сказал я, улыбаясь ей в ответ.

Мы пообщались еще с минуту или около того, и затем они извинились и ушли. Бейнеры повернулись к нам, и Джон спросил:

– Ты покупаешь и самолет, и вертолет? Помнится, я слышал одно время о миллиардере, который пытался купить округ. Ну, ты понимаешь, о чем я. Ты и вправду мог, ведь так?! – он не был груб, задавая этот вопрос.

Я кивнул.

– На самом деле я не покупал округ. А жаль! Это было бы намного легче, чем терпеть Энди Стюарта! Я занимался инвестициями, частными долями и капиталом. Я владею тремя четвертями акций в Бакмэн Групп, хоть сейчас я и в слепом трасте. Это означает, что я могу позволить себе пару игрушек, – с ухмылкой сказал я.

– Если когда-нибудь будете в Балтиморе, позвоните нам и приезжайте, – пригласила Мэрилин.

Они согласились, и мы разделились и еще какое-то время побродили по залу.

Затем мы наткнулись на Уэйна Гилчреста, и я представил его и его жену Барбару Мэрилин. У меня уже был шанс пообщаться пару раз с ним во время различных сессий инструктажа и собраний, и затем мы пообедали вместе после этого, когда искали персонал. Он был единственным новым членом собрания Мэриленда с обеих сторон пролива. Запланировано или нет, но мы оказались за одним столом с Гилчрестами, Бейнерами и Дэвидом и Кэролайн Хобсон. Дэвид был из Огайо, как и Джон Бейнер, единственный новый Республиканец из Огайо. Любопытно, что все четверо из нас служили в войсках в какой-то период жизни, Джон во флоте (даже если и недолго), Уэйн был в морской пехоте, а Дэвид служил в Воздушной национальной гвардии в Огайо. По крайней мере, это дало нам тему для разговора. Детали, конечно же, были о войне в Заливе.

Это было немного странно, если об этом подумать. В то время, как я начал жизнь заново, ветераны в Конгрессе были в меньшинстве. Тогда было время, когда избирательная служба практически требовала, чтобы вы прошли службу, но это быстро устарело. Это ощущалось странным.

Другое, о чем мы могли пообщаться, это о том, кто чем занимался до победы на выборах. Хобсон и Бейнер шли традиционным путем, пробиваясь с местных позиций в большую лигу. Гилчрест, напротив, был учителем в старшей школе и впервые баллотировался в 1988-м году. Он проиграл всего лишь на четыреста шестьдесят голосов, так что он снова баллотировался в этот раз и победил. Только Дэйв Хобсон получил юридическое образование; у Уэйна превалировала история, а Джон был коммерсантом. Мы шутили, что это позволить нам присматривать за юристами.

– Ну, вам, ребята, придется мне рассказать, что мне делать, потому что я абсолютно без понятия. До этого я был в армии и в бизнесе. Да я бы даже в охотники не подался бы, пока меня не уговорили, – признался я. – Уэйн, даже ты уже до этого баллотировался, так что ты все еще знаешь куда больше моего.

– Никогда?! – недоверчиво переспросил Дэйв.

Я пожал плечами и покачал головой:

– Никогда даже не думал об этом. Вот сидел я, занимался своими делами, когда люди, которых я считал своими друзьями, не сказали: «Карл, у нас есть идея!» Когда-нибудь они у меня получат.

– О, да ладно! Ты за Джона Штайнера под поезд бы прыгнул, и ты это знаешь, – поиздевалась моя жена.

Я издал смешок:

– Я же еще могу помечтать, разве нет?

– Так чем ты тогда занимался, прежде чем баллотироваться? – спросила Кэролайн Хобсон.

– Я управлял инвестиционной компанией. Мы занимались сделками в частном капитале и венчурном капитале, – ответил я. – Последнюю пару лет я еще довольно много говорил и писал.

Как и Джон Бейнер, все остальные знали о миллиардере, который только что купил место в Конгрессе, но Хобсоны не догадались, что этим миллиардером был я.

– Ну, ты явно неплохо надрал зад Энди Стюарту! – сказал Уэйн.

– Это была грязная гонка! – добавила его жена.

После этого все мы начали обсуждать грязные уловки наших соперников во время кампаний, включая то, в каких пороках нас обвиняли. Джон улыбнулся и сказал:

– Итак, в каких же грехах ты виновен, но тебя в этом не обвинили? – и это вызвало небольшую волну смеха.

Дебби возмутилась:

– Джон, нельзя такое спрашивать!

Он улыбнулся и набожно пропел:

– Ну, мне просто нужно знать о характере людей, с кем я буду работать.

Это заставило меня рассмеяться.

– У меня нет пороков. Я абсолютно чист, как свежевыпавший снег, и стою за правду, справедливость, и Американский Путь!

Послышались ожидаемые стоны, и ровно также предсказуемо Мэрилин погрозила мне пальцем:

– Это не так, и ты знаешь это. Ты играешь…

– Но я всегда выигрываю! – вставил я.

– …и ввязываешься в драки…

– Но я всегда побеждаю!

– …и в общем ты тот еще умник!

– Лучше, чем быть дурачком! – я наклонился и быстро поцеловал Мэрилин.

Кэролайн Хобсон сказала:

– Они все кучка умников, по-моему. Думаю, это требование по работе такое.

– А что насчет драк? – спросила Дебби.

– Я слышал об этом. – отметил Уэйн.

Его жена Барбара кивнула.

– Все верно, вы ввязались в драку, где-то за месяц до выборов. Это попало в новости. И это добавило вам голосов женщин, вот это уж точно!

– Что? – послышалось от нескольких человек вокруг стола.

– Ну, это не было такой уж дракой. Я просто сидел ночью в закусочной, ел пирог с журналистом после предвыборной речи. Было поздно, я устал, и место было пустым и тихим. Были только мы и женщина за столиком у самого выхода. Ну и так, этот пьяница врывается, нападает на хозяина заведения и официантку, затем хватает эту женщину и пытается выволочить ее наружу. Я встал, уложил его, затем приехали копы и увезли его. Оказалось, что это ее муж, она уже шесть месяцев как беременна, и он регулярно пользовался ей в качестве домашней боксерской груши, и наконец ей это надоело, и она попыталась уйти, – затем я повернулся к Уэйну и добавил: – Его на три года отправили в Хагерстаун.

Он кивнул и добавил для всех остальных:

– Помню это. Полиция опубликовала запись того происшествия с видеокамеры. Это было как будто в полицейской телепередаче. Он действительно недурно его отделал! – затем он повернулся ко мне и спросил: – А разве ты не проделал нечто такое же как-то на Багамах? Мне казалось, я читал что-то об этом в Sun.

Я признался, что так и было, и кратко пересказал всем ту историю. Потом я снова повернулся к Уэйну и сказал:

– Там не такое уж и большое дело было. Да и ты бы на моем месте поступил бы так же. Я тоже читал твою биографию в Sun. Ты был во Вьетнаме. И получил Бронзовую Звезду, так?

– Как и ты, Карл, – вмешалась Мэрилин.

Кто-то за столом на это вытаращился на нас, но я просто отмахнулся. Я не хотел обсуждать это в тот вечер.

К счастью, мне и не пришлось. Мы обсудили почти все за ужином, и я был спасен звонком, а если точнее, микрофоном. Настало время президента Буша сказать несколько слов, он вышел на помосты, свет приглушили, и затем он толкнул вполне таки средненькую речь с множеством «бла-бла», и без какого-либо содержания. Он поблагодарил нас за нашу службу, пообещал работать с нами, пообещал всегда держать дверь открытой для нас, готовность всегда выслушать, и так далее, и тому подобное. Что из этого было правдой – хороший вопрос. Все-таки он был политиком, как ни крути.

Впрочем, как и я сам, если задуматься!

Вечер мы закончили на приятной ноте. Я сказал всем, что они в любой момент могут навестить меня в моем кабинете, и мы пообещали пригласить их к себе домой. Ни у кого больше дом не смог бы вместить такую толпу людей. Хоть мы с Мэрилин и не были любителями «больших вечеринок», мы всегда устраивали большие летние и осенние празднества, и были уверены, что и здесь тоже можем что-то устроить.

Во-первых, мы уже приняли серьезное решение о том, как мы собирались жить дальше. Там в Хирфорде у нас не было прислуги, но мы позаботились о том, чтобы дети делали всю работу по дому, и занимались этим сами. Единственное исключение – мы заключили договор субподряда по обслуживанию лужайки, и по парочке раз в год Джон Кэплс косил наш газон. Мы посчитали, что важно, чтобы дети росли максимально обычно. Отправьте детей в частные школы и окружите их шоферами и прислугой, и результат будет не из приятных. В конце концов вы окажетесь с опьяненными властью и избалованными детьми. Ни в коем случае, только не у нас!

К дому на Багамах было иное отношение. Это был наш дом для отдыха. Там уже местная обслуживающая компания убиралась в доме и заботилась обо всем перед каждым нашим визитом и после них; они бы по необходимости пополняли буфет и запасы алкоголя. Мы планировали поступить так же и в Вашингтоне. Никоим образом Мэрилин не могла одновременно заниматься и детьми, и домом в Хирфорде, и следить за домом еще больше в Вашингтоне, так же, как и я. Мы бы наняли обслуживающую компанию с персоналом. К счастью, здесь есть достаточно компаний, которые смогут это все обеспечить, и мы уже заключили договор с одной. Там также была весьма живая отрасль в поставке питания для вечеринок, и даже был бизнес по «консультантам по вечеринкам».

Помните первый фильм «Король Вечеринок», который удался? В нем вечный студент Вэн Уайлдер, его играет Райан Рейнольдс, теряет поддержку своего отца и должен выживать как-то сам. Он зарабатывает деньги, став «связным по вечеринкам», устраивая вечеринки и приглашая интересных гостей. Ну, Вэн Уайлдер бы отлично справлялся в Вашингтоне! Такие люди действительно существуют, и наш дизайнер интерьера даже уже дал нам парочку таких имен.

Мы с Мэрилин вернулись домой и отпустили сиделку. Дети уже спали, да и дом стоял на месте. В воскресенье мы бы вернулись в Хирфорд. Это был ненормальный уклад.

Глава 109. Руководитель аппарата

К середине января я ощущал себя, как будто совершил ошибку. К концу января я уже был уверен, что совершил огромную ебаную ошибку! Вокруг офиса росла гора хлама, мало что достигалось, и я слышал перешептывания среди персонала. Я упомянул обо всем этом Чаку Хэнсону, моему начальнику по кадрам, но он заверил меня, что люди просто привыкают. В то же время, несмотря на мои распоряжения, он продолжал загонять лоббистов ко мне, без какой-либо цели или умысла. В одно утро с ним был кто-то, продвигающий «чистый уголь», за кем сразу же пришли из Клуба Сиерра. Они наткнулись друг на друга за пределами моего кабинета и сразу же начали орать друг на друга! Ну и запара!

Последне, на мой взгляд, событие произошло в среду тридцатого января. Я был в своем кабинете, и около двух часов Чак сообщил мне, что ко мне прибыли на дневную запланированную встречу. Я взглянул на свой ежедневник, и он был пуст. Моим действующим приказом было, что кто угодно может вписывать что угодно (в пределах разумного) в мой график, но, если это не записано у меня самого, то делать я это не стану. Еще на первой жизни, когда я работал с Домами Лефлеров, это даже было чем-то вроде корпоративной шутки. Даже после того, как все начали переходить на работу с КПК и компьютерными календарями, Карл Бакмэн все еще держал у себя ежедневник. Плюсом было то, что я никогда не пропускал ничего, что в него записал.

Я раздраженно вздохнул, но проглотил жалобу. А что, если бы я запланировал что-то другое на это время, или бы меня просто не было в офисе, потому что это у меня не записано? Чак бы просто посмотрел на меня пустыми глазами и пропустил бы это мимо ушей. Я просто сказал ему провести их ко мне. Затем я встал и натянул пиджак, потому что до этого я сидел просто в рубашке, и хотел выглядеть так, будто бы я знал, что делаю.

Чак открыл дверь моего кабинета, вышел в общий зал и затем пригласил двоих человек довольно крупной комплекции. Он представил их мне.

– Господин конгрессмен, это Джон Талбот из Американского Нефтяного Института, и Мортон Адрианович из Дундер Логан Симкинс. Господа, это конгрессмен Карл Бакмэн.

– Господа, это честь для меня познакомиться с вами. Пожалуйста, входите, – я бросил взгляд на Чака и добавил: – Спасибо, дальше я сам справлюсь.

– Вы уверены, господин конгрессмен? Я был бы счастлив помочь.

– Нет, все в порядке. Я могу справиться сам, – я все еще был раздражен из-за ситуации с графиком, и хотел, чтобы он ушел.

Я закрыл за ним дверь, когда он вышел из моего кабинета.

Я указал гостям на диван и кресло в углу моего кабинета. Они сели на диван, я же занял место в кресле. Что-то в этих двоих казалось мне знакомым, а может, только один, второй из них. Первый был из нефтяного института, которые лоббировали интересы нефтяной индустрии. Второй же, должно быть, был лоббистом из одной из многочисленных юридических контор города. И все же, чего эти ребята хотели от меня? Я вообще никак не был связан с нефтью.

– Итак, господа, что привело вас ко мне? Чем могу быть вам полезен? – спросил я.

Они с любопытством переглянулись, и затем первый, Джон, сказал:

– Сэр? Нам сообщили, что вы хотели видеть нас.

Должно быть, я им показался ошарашенным.

– Я хотел вас видеть? Вы точно в этом уверены?

Они снова переглянулись.

– Да, сэр. Ваш кадровый руководитель попросил о встрече.

С секунду я поскрежетал зубами.

– Могу я предположить, что он намекнул о том, что дело может касаться вложений в кампанию?

Адрианович кивнул и сказал:

– Можете так предположить. Мы удивились этому, поскольку вы не состоите ни в одном из комитетов или подкомитетов, связанных с нефтью. И все же не повредит завести в этом городе друзей.

Черт, этот парень выглядел очень знакомым, но я отогнал эту мысль.

– У меня начинают появляться разногласия с моим кадровым руководителем. На прошлой неделе у меня была встреча с представителем Clean Coal, в которой у меня был небольшой интерес, через подкомитет технологий и инноваций. Может, он подумал, что мне нужно было введение и в другие виды топлива, – я попытался проявить любезность.

Должно быть, Чак просто проходил по всей телефонной книге штата, пытаясь продать меня всем.

– То есть вы на самом деле не пытались добраться до наших кошельков? – улыбаясь, спросил Джон.

Я улыбнулся в ответ:

– Друзья, я заинтересован во вливаниях в мою следующую кампанию, но вы бы просто впустую потратили деньги. У меня нет никакого влияния на нефтяной бизнес.

– Это неожиданно честно с вашей стороны, господин конгрессмен, – отметил Мортон.

Я же только жестом изобразил согласие. А затем я всмотрелся в него.

– Мы с вами раньше не встречались? Вы выглядите чертовски знакомым, но я не могу сказать, что я когда-либо встречал Мортона Адриановича раньше.

– Меня зовут Мартин Адрианополис, – ответил он, отчего я почесал затылок. Это имя звучало знакомым! – Впрочем, вы тоже. Я знал одного Карла Бакмэна в колледже, но он был математиком и затем ушел в армию.

Я резко выпрямился, пораженный.

– Я знал Марти Адрианополиса, еще когда учился в Ренсселере, как математика и кадета запаса, – этот парень выглядел знакомым, но другая стрижка и лишние пятнадцать килограмм изменили черты его лица.

Его лицо расплылось в широкой ухмылке:

– Так это ты! Я думал, что такое возможно, но имя Карл с фамилией Бакмэн – не самые необычное сочетание, и твоя история о том, что ты был инвестиционным банкиром, прежде чем баллотироваться. Вот же черт! Это же ты, да?

– Ну, видит Бог, здорово снова тебя видеть! Мы просто обязаны поговорить! – я обернулся к Талботу, и сказал, – Ну, все-таки это не бесполезная поездка, в конце концов! Это вы с ним пришли, или же наоборот?

– Марти пришел со мной.

– Марти, побудь здесь. Мы пропустим по паре стаканчиков, и пойдем ужинать. Хорошо? – спросил его я.

Он улыбнулся.

– Ну, мы обсудим способы, как Девятый Округ Мэриленда и нефтяная индустрия могут помочь друг другу. Подумай обо всем оплачиваемом времени!

– Боже, только не говори мне, что ты стал юристом! – сказал я.

Он рассмеялся на это.

Я поднялся и Джон Талбот встал вместе со мной.

– Мистер Талбот, я действительно хочу извиниться, что вам пришлось вот так сюда тащиться. Я обговорю все это со своим кдаровым руководителем, но я приношу свои извинения.

– Конечно, господин конгрессмен, такое случается. Не переживайте на этот счет. Может, нам обоим повезет, и вы окажетесь в комитете по энергетике и коммерции, или по природным ресурсам, и тогда вы будете должны мне встречу.

– Может быть, – я проводил его до двери, и отпустил.

Затем зашел Чак и заглянул в мой кабинет, где Марти все еще сидел на моем диване.

– Господин конгрессмен, через десять минут у вас еще одна встреча.

– Никто ничего не заносил в мой график, Чак, – сказал я ему. – Таким образом, у меня нет еще одной встречи.

– Но, господин конгрессмен, мы уже запланировали ее! – настоял он.

– Чак, позволь мне дать тебе совет. Это моя жизнь, так что ее расписание веду я сам. До тех пор, пока это не президент Соединенных Штатов или моя жена, меня нет на месте. Я еще подумаю, если будет что-то от спикера Палаты, или Мишеля, или Гингрича, но им передай, что сперва спросишь у меня. Понял?

– Господин конгрессмен?!

Я оставил его в недоумении стоять в приемной, где на него уставилась парочка секретарей, и еще один ухмыльнулся. Я вернулся в свой кабинет и закрыл дверь.

– Вот мудила! – тихо прошипел я, больше себе самому, чем Марти.

– Проблемы? – спросил он.

– Ничего такого, с чем не справлюсь, – и я подошел к книжному шкафу, стоящему у стены. Я потянул его на себя, и открылся спрятанный бар с напитками. – А где-то сейчас, должно быть, уже пять вечера.

Марти с ухмылкой поднялся.

– Скотч и содовая, если есть.

– Есть, но я терпеть не могу скотч, так что не знаю, насколько он хорош, – и я приподнял бутылку, – Гленливет. Хорош?

– Сойдет, – с улыбкой сказал он.

Я сделал пару напитков, скотч с содовой для Марти, и «7 и 7» для себя. Затем я передал ему его стакан:

– Это за знание и доскональность.

– Боже! Как давно это было! – «Знание и доскональность» было девизом Ренсселера.

Мы сели за кофейным столиком.

– Итак, какого черта ты делаешь в Вашингтоне? – потребовал ответа я.

– Я мог бы задать тебе тот же вопрос! Последнее, что я помню, ты был математиком и работал над своей докторской, проходя через подготовку в запас. Я всегда думал, что ты будешь где-нибудь преподавать. Как это, черт побери, перешло в инвестора-миллиардера и конгрессмена? – переспросил он.

– Да? Последнее, что я про тебя помню, так это когда ты переехал в Хьюстон работать в Exxon на нефтеперерабатывающий завод. Ты же был инженером-химиком, так? Тогда спустя год мы все тебя окончательно потеряли, а теперь ты лоббист? Как так? Ты первый!

– Ну, да, это так, я уехал в Хьюстон на работу в Exxon на одном из их заводов. Почти через год у меня появилась возможность поехать в Саудовскую Аравию и устроиться к Aramco на один из заводов. Большие деньги, и я тогда только женился на женщине с большими запросами. Это было, дай-ка подумать, в конце 76-го или около того. Итак, я проработал там около пяти лет, развелся, вернулся домой и оказался снова в Хьюстоне.

– Там же, где и начал.

– Я так и сказал! Я не хотел просто провести остаток жизни на заводе, ожидая, когда там что-нибудь рванет, или подхватить рак от какой-нибудь херни. Я пошел на юридический, и оказался здесь младшим юристом в лоббирующей фирме. И денег побольше.

– Снова не женился? – спросил я.

– Я твердый сторонник святого ритуала бракосочетания. Да и развода, впрочем, тоже, если подумать. Я второй раз женился и второй раз развелся.

– Ты просто жалкий ублюдок, с которым тяжко жить.

– Ты был бы экспертом по бытию жалким ублюдком. А у тебя что? Последнее, что я помню, что ты жарил ту маленькую брюнетку с отличными сиськами.

– Ты сейчас говоришь о моей любимой жене и матери моих детей, – ответил я.

– А сиськи? – смеясь, спросил он.

– Еще лучше! – над этим мы долго и громко смеялись.

– Хорошо тебе! Итак, как же, черт побери, ты все-таки оказался в этой яме? Я думал, что у тебя есть принципы!

– Да ладно? Тусовщик с принципами? Сложно даже представить! – ответил я.

– Ладно, колись!

Я протяжно вздохнул.

– Помнишь «Благодарных мертвецов» и их строчку про то, какое долгое и странное было это путешествие? Так вот, это про мою жизнь! – я встал, налил нам еще по стакану и принес их обратно. Марти все еще сидел на месте, ожидая объяснений. – Ладно, когда ты в последний раз меня видел, я все еще был в институте, работая над своей степенью по математике, встречаясь с Мэрилин и собираясь идти в армию, – Марти кивнул и согласился с этим.

– Ну, в принципе это все, что я делал. Я выпустился через два года после тебя, и был призван в армию, и я четыре года принадлежал им. Я оказался в 82-й Воздушной, в батарее 105-ых. Ты понимаешь, о чем я? – мне пришлось разъяснить все это Марти, – Через год после моего выпуска Мэрилин тоже выпустилась и мы поженились.

– И так, ты отслужил свои четыре года, и убрался? – спросил он.

Я покосился на него.

– Ну, тут странная вещь. На самом деле, мне нравилось, и я был хорош в этом деле. Я решил строить карьеру там, но затем я неудачно прыгнул с парашютом и травмировал колено.

– Ты? Карьеру в армии? Боже правый! Ты не мог остаться?

Я пожал плечами. Это было долго объяснять, только если бы он сам не служил в армии в какое-то время.

– Может, и мог бы, где-нибудь на сидячей позиции, но я был боевым офицером, хорошим офицером. Как я и сказал в свое время Мэрилин, это было бы, как будто работаешь в магазине мороженого, но не можешь лизнуть даже одного шарика. Так что я уволился.

К моему удивлению, он кивнул.

– Ладно, это я могу понять. Мой старик был в Корее. Он однажды сказал мне нечто подобное. Но как ты попал из армии в инвестиции? Я думал, что ты бы преподавал в колледже или работал бы в Microsoft, или что-то такое.

Над этим я долго и громко хохотал.

– Ох, дружище, если бы ты только знал! – сказал я ему.

– Знал что?

– Еще в институте, я был миллионером. Я хорош в инвестировании, ох, как хорош! Когда я уволился из армии, тем же летом я полетел в Редмонд, и выписал Биллу Гейтсу чек на пять миллионов долларов. Ты думаешь, что я бы работал в Microsoft? Я владею почти пятью процентами их акций!

Марти уставился на меня. Спустя пару секунд он сказал:

– Да ты прикалываешься? Ты владеешь пятью процентами Microsoft?

Я пожал плечами и улыбнулся.

– Технически, долями владеет Бакмэн Групп, но я владею тремя четвертями Бакмэн Групп.

– И сколько же это получается?

– Что, акции Microsoft? Ну, рыночная капитализация составляет около одиннадцати миллиардов, так что высчитай пять процентов и потом из этого еще семьдесят пять, и это будет четыреста миллионов или около того.

– Боже правый! А теперь помедленнее и с начала. Ты был миллионером в колледже? Какого хрена?

Я улыбнулся и указал ему на бар.

– Тогда можешь нести сюда бутылки и лед. Это будет длинная, очень длинная история!

Пока Марти со смехом направился к бару, я достал свой сотовый и нажал на первую кнопку с сохраненным номером. Я подождал, пока идут гудки, и затем на том конце взяли трубку.

– Алло? – это был голос Чарли, все еще высокий и немного тонкий. На заднем плане я мог слышать требования его сестер узнать, кто звонит, на что в какой-то момент он крикнул им в ответ: – ЗАТКНИТЕСЬ! Я ПО ТЕЛЕФОНУ ГОВОРЮ!

Я хлопнул себя по лицу, не веря своим ушам. Затем я услышал:

– Алло?

– Чарли, не груби сестрам…

– Привет, пап!

– Мама дома?

Нет нужды говорить, что следующее, что я услышал, это как он положил трубку, вероятно, на прилавок на кухне, и во все легкие заорал:

– МААМ! ЭТО ТЕБЯ!

Я пробормотал что-то под нос, и минуту спустя услышал, что трубку взяли.

– Алло?

– Миссис Бакмэн, это Национальный центр телефонного воспитания детей. У вас есть минутка на небольшой опрос?

– Очень смешно! Давай я убью твоего сына, и расскажу тебе об этом все. Что случилось?

– У меня изменились планы. Я сегодня переночую здесь. Домой вернусь завтра к ночи и возьму длинные выходные. Прости, что так получается, но это только что произошло.

– Все в порядке, – Мэрилин уже понимала, что моему графику нужно быть гибким. – Что случилось?

– Мне нужно поужинать и выпить со старым другом, с которым я только что воссоединился, – сказал ей я.

– Мужского или женского пола? – поддразнила она.

Я бросил быстрый взгляд на Марти.

– Либо это страшный мужик, либо о-о-очень страшная баба. Я расскажу тебе об этом завтра.

Марти показал мне средний палец, отчего я расхохотался. Мэрилин только сказала:

– Ты можешь отвести меня на дорогой ужин, и я имею ввиду не специальное предложение в закусочной Вестминстера.

Я снова рассмеялся и сказал ей забронировать что-нибудь на вечер субботы, и попросил передать детям, что я люблю их. Прежде, чем повесить трубку, я сказал:

– Пожалуйста, сделай мне одолжение и позвони Тайреллу. Сегодня и завтра утром меня не нужно подхватывать.

Тайрелл Вашингтон был пилотом LongRanger. Мэрилин согласилась, и я захлопнул телефон и отправил его обратно в свой карман.

– Начнем же распивать!

Немного позже в двери показалась голова Минди.

– Я могу что-нибудь сделать, господин конгрессмен? Чак попросил меня присмотреть за вами.

Я фыркнул.

– У нас все в порядке. Окажи мне услугу. Сделай пару звонков и забронируй место на ужин где-нибудь в хорошем месте. Мортонс бы подошел, если сможешь это устроить. Рутс Крис тоже было бы неплохо. Передай и моему водителю тоже.

Минди ретировалась, закрыв за собой дверь, и мы с Марти вернулись к взаимному вранью и разговору о днях былых, и как мы оказались там, где мы сейчас. В шесть часов вернулась Минди и постучала в дверь.

– Я забронировала вам столик в Мортонс в половину седьмого, и если вы сейчас спуститесь, ваша машина уже должна ожидать вас.

– Минди, ты просто ангел. Не дай Мэрилин узнать, как ты управляешься с моей жизнью, потому что она этому только позавидует! Мы идем. Тебе бы тоже пора домой, – девушка покраснела и попрощалась.

Лимузин ждал нас, когда мы спустились в приемную, охранник держал дверь для нас. Марти забрался в машину, я залез следом. Он, улыбаясь, осмотрелся.

– Шикарно по сравнению со старыми деньками, да?

Я рассмеялся.

– Марти, ты даже не представляешь! Слушай, занят на этих выходных? Я бы с удовольствием взял бы тебя к себе и снова представил бы Мэрилин.

– Прости, не на этих выходных. Хотя следующие выходные свободны.

– Отлично. Возьми с собой сумку или чемодан сюда в следующую пятницу, и приготовься удивиться, – сказал ему я.

Он удивленно взглянул на меня.

– Собираешься показать свой замок?

– Не замок, но поверь, ты удивишься.

– Это безумие, я знаю. Я знал про миллиардера, который купил себе место в Конгрессе, но я никогда не думал, что это мой младший братишка из общаги. Ты и вправду миллиардер? – спросил он.

Я показал ему V-жест пальцами.

– Где-то между полутора и двумя миллиардами. И жаль, что не купил! Так было бы намного проще, чем терпеть Энди Стюарта!

– Мне об этом расскажи! Он был подонком еще до того, как попал в Вашингтон. Что с тобой-то случилось?

Мы еще немного обсудили кампанию, пока ехали в машине и затем за нашим столиком и закусками. Это было только начало вечера, а среда не была днем «обширных ужинов», так что ждать нам не пришлось. Марти понравился весь процесс выборов; я же, напротив, не был вообще этому рад!

– Рад, что тебе нравится. Но я бы с удовольствием обошелся без всего этого. Итак, если я должен был рассказать тебе всю грязную правду о выборах, то ты должен поведать мне всю грязь о своих браках. Что произошло?

Он со вздохом пожал плечами.

– Мой первый брак? Она не смогла жить за границей. Она начала ходить налево, и один разок я ее за этим застал.

– Да уж, это весьма паршиво, – согласился я. – А что насчет второй?

Он снова пожал плечами:

– Наверное, я еще отходил от первого раза. Просто не получилось. Может, я просто не из тех, кому стоит жениться. Да ладно, к черту это все! Я хочу послушать, как ты завоевываешь Вашингтон!

Я фыркнул.

– Завоевываю Вашингтон? Я даже не уверен, что завоевал свой собственный офис! Так что сейчас я еще не на пути к славе.

– Что не так-то? – спросил он.

В это время принесли наши стейки, и мы начали их разрезать. Счастливые коровки! Я посмаковал один кусочек, и уже потом ответил:

– Думаю, что это мой кадровый руководитель. Думаю, он понятия не имеет, что он делает. Мне нужен кто-то, кто знает, что делает, потому что сам я понятия не имею, а он не справляется. Он все время проводит в попытках выстроить вливания в кампанию, и даже не пытается кому-то помочь что-то реально сделать.

– Так уволь его! Возьми кого-нибудь другого. Где ты его вообще достал?

– Гингрич порекомендовал его, но я не знаю, насколько хорошо он знал этого парня. Он был помощником кадрового руководителя у кого-то, кто только что потерял место. Либо Ньют не знал его, либо Ньют пытается меня потопить. Сейчас он абсолютно полностью может это сделать, но я не вижу причин для этого. Он не так долго меня знает, чтобы уже меня ненавидеть!

Марти косо улыбнулся и кивнул.

– Ну, по крайней мере ты не полный дурачок. Я знаю некоторых ребят, которые даже мысли не допускают, что могу поймать нож в спину. И все же ты прав. Ньют Гингрич бы вспорол тебе глотку, если бы ему показалась хорошей эта идея, но его большой план сейчас – это собрать Республиканцев и получить контроль над Палатой. Если он и вспорет тебе глотку, то это не случится, пока он не добьется желаемого. А этот парень наверняка просто хороший ассистент, и отвратительный начальник. Мы все это уже проходили.

– Что правда, то правда. Помню одного помощника в батальоне, который был умным парнем ровно до того дня, как командиру батальона пришлось уехать в Форт Силл на неделю, и оставить его вместо себя. Парень оказался полным болваном, будучи предоставленным самому себе.

– Именно, – согласился Марти. – Так что уволь этого мудилу и возьми кого-нибудь подходящего.

– Знаешь кого-нибудь подходящего? – в ответ на это Марти только пожал плечами. – Я не хочу возвращаться к Гингричу, а все, кого я тут знаю – это новички вроде меня самого. Черт, ты знаешь этот город, ты бы подошел лучше, чем кто угодно, кого я смогу найти сам!

Марти расхохотался настолько громко и сильно, что аж закашлялся, отчего рассмеялся и я. Затем он сказал:

– Карл, даже если бы я и хотел работать на тебя, ты не сможешь себе этого позволить!

– Это единственная проблема? Деньги? Тебе так нравится быть лоббистом? – спросил я.

Он с серьезным лицом посмотрел на меня.

– Нет, но мне нравится быть в этом городе, быть рядом с властью, и иметь деньги. Я получаю в разы больше, чем твой кадровый руководитель! Ты мне нравишься, Карл, но не настолько!

Я понимающе кивнул, и мы продолжили общение за ужином. После ужина, мы решили отказаться от десерта, но заказали кофе (и чай для меня) с коньяком. Марти заказал Реми Мартин, но я сказал:

– Знаешь, я по коньяку не очень. Может, просто возьмем виски?

Официант ответил:

– Да, сэр, конечно. Желаете что-то конкретное?

– Есть Canadaian Mist? Или Canadian Club, если нет.

– Да, сэр, конечно, – ответил официант.

Мы потягивали кофе и чай, пока официант уходил к бару. Через пару минут он вернулся с парой бокалов, поставив каждому из нас по одному. Я только уставился на свой бокал, не веря своим глазам.

– Боже правый! Я думал, что он принесет рюмку! Тут, должно быть, не меньше двухсот миллилитров!

Марти рассмеялся и размешал коньяк в своем бокале.

– Интересно, а мы можем его поджечь?

– О, Господи Боже! Ты помнишь ту ночь? Помнишь, как меня из-за этого закинули в бассейн? – и я отпил немного виски, который, должен признать, был очень хорош.

Марти поднял бокал:

– За клуб Полярных Медведей!

Я чокнулся с ним бокалом:

– И за всех его членов-дебилов!

Когда мы почти допили свои бокалы, я отметил:

– Если это только вопрос денег, я же всегда могу увеличить твою зарплату? Какого черта? Так вот, как работает реальный мир? Спрос и предложение! Высококвалифированные профессионалы стоят дороже! – мне показалось, что у меня начал заплетаться язык, но я не был уверен.

Марти был достаточно еще трезв, чтобы слушать.

– Забудь! Это так не сработает! Это государственная служба! Ты не можешь утаить деньги или давать зарплату в конвертах! Как ты думаешь, почему все эти ребята хотят работать в лоббирующих фирмах? Они так могут заколачивать денежки!

– Марти, позволь мне кое-что тебе сказать. Я могу ни черта не знать о государстве, но я знаю о деньгах и людях, и всегда есть способ что-либо сделать, всегда можно что-то придумать.

– Ну, когда придумаешь, дай мне знать. Я послушаю! – теперь язык заплетался уже у Марти.

Я помахал официанту, и передал ему мою банковскую карточку, уже желая, чтоб я не заказывал тогда виски. Я также попросил его заказать водителя. Он вернулся, и я заплатил нехилую сумму из собственного капитала, затем мы ушли. Марти слегка пошатывался, когда мы вышли наружу. Я вдохнул воздуха, достаточно, чтобы оставаться в сознании, и помог своему другу забраться в лимузин. Пока я обходил машину и садился сам, Марти уже уснул.

Мы с водителем уставились друг на друга.

– Вот черт! Я-то надеялся, что это он поможет мне забраться в машину, а не наоборот! – сказал я.

– Да, сэр, – со смехом ответил водитель. – Вы знаете его адрес?

Я пожал плечами.

– Без понятия. Давай его пока отвезем ко мне. Он может поспать на диване. Может, поможете мне его вытащить.

Он кивнул.

– Если не сможем, то у меня шурин, работающий в строительной компании. Можем позаимствовать их кран.

Мы добрались до Тридцатой улицы и въехали к дому. Я открыл парадную дверь, оставил ее распахнутой, и затем мы вдвоем подняли Марти и направились внутрь. Мы уложили его на диван и я поплелся наверх в спальню.

На следующее утро я проснулся поздно, недоумевая, почему я все еще в костюме. Потом я вспомнил, почему я вообще встал, и обнаружил, что у меня зверски раскалывается голова. Я побрел в ванную, снял одежду, и проглотил полдюжины таблеток от головы. Ибупрофен мне помогает намного лучше, чем аспирин или тайленол. Потом я вспомнил о госте, оставшемся внизу. Я схватил халат и босиком потопал в гостиную.

Марти уже не было, но он оставил записку на кухне. «Взял такси… отличное гнездышко… набери мне» и одна из его визиток. Я сделал себе завтрак из хлопьев с соком, съел все это, и затем снова поднялся наверх. Было уже довольно поздно, когда я попал в офис.

Как только я оказался в здании Лонгуорта, Минди и Чак проследовали за мной в мой кабинет. Я был чист и опрятен, но у меня были красные глаза и сам я был бледен. Минди спросила:

– Длинная ночь?

Я посмотрел на нее и сказал:

– Если бы я хотел, чтобы меня ругала женщина – я бы женился. А, точно! Я же женат! Плохо, что ты не моя жена.

Чаку было плевать, и он сразу же объявил, что я пропустил встречу с кем-то из Ассоциации Возобновляемого Топлива этим утром. Я взглянул на Минди, которая пустыми глазами смотрела на меня. Я взял со стола свой ежедневник, и открыл страницу с текущим днем. Ничего не было запланировано.

– Чак, на сегодня ничего нет.

Он пренебрежительно махнул левой рукой.

– Это просто сразу получилось.

– Нет, Чак, не просто сразу. Если ты записал кого-то на встречу ко мне на сегодняшнее утро, значит, ты сделал это не позже, чем вчера, и это могло бы быть у меня записано. Когда ты на самом деле запланировал эту встречу?

Чак широко распахнул глаза и начал бормотать:

– Нет, нет… это не так же… я имею ввиду, да, это было вчера, но не…

– Забудь. Зачем мне вообще встречаться с этим парнем?

– С женщиной. Трейси Шелберн.

– Всем плевать, Чак. Зачем мне вообще встречаться с этой дамой? Возобновляемое топливо? О чем это вообще, черт побери?

– Этанол, конечно же, – ответил он.

– Этанол? Из кукурузы? – он кивнул. – Чак, позволь сказать, единственный этанол из кукурузы, который интересует нас в Девятом Округе Мэриленда – это бурбон. О чем мне вообще с ней говорить?

– Есть потенциальная возможность получить голос в подкомитете Технологий и Инноваций, – сказал он мне.

– Так, на прошлой неделе ты пытался продать мою душу лобби чистого угля. Вчера ты пытался продать меня бурильщикам нефти и газа. Сегодня ты хотел продать меня переработчикам этанола. Что произойдет, когда эти ребята поймут, что я не имею возможности поддержать всех и сразу? Не думаешь, что это могло бы стать проблемой, Чак?

– Ну, само собой, что вы не можете ничего обещать, кроме как принять во внимание их позиции.

Я взглянул на Минди.

– Ты знаешь определение честного политика? Это тот, кто остается купленным. Минди, мне нужно поговорить с Чаком. Можешь нас оставить? Благодарю.

Минди встала и вышла из моего кабинета, закрыв за собой дверь. Чак проводил ее взглядом и затем вновь повернулся ко мне.

– Чак, тебе здесь нравится? Я имею ввиду, работать со мной.

Он выглядел недоуменным.

– Да, а что такое?

– Потому что сейчас это не взаимное чувство. Я хочу, чтобы ты очень внимательно меня послушал. С настоящего момента, ты не назначаешь никаких встреч, не обсудив их со мной и не получив моего одобрения. Любые встречи записываются в календарь. И ты не бегаешь туда-сюда, пытаясь продать мой голос всем и каждому. Ты улавливаешь суть разговора, или мне нужно говорить яснее? – я высказал все настолько ровным и спокойный тоном, насколько только мог.

– Господин конгрессмен, я не понимаю, в чем проблема. Это все лица с законным правом встретиться с вами.

– Может, с правом, а может, и без, но здесь уже я буду это решать. Это все сегодня прекращается, прямо сейчас. Это понятно, или мне нужно найти себе нового кадрового руководителя, который понимает эти требования?

Глаза Чака снова широко раскрылись:

– Господин конгрессмен!

– Ты меня понял или нет? – надавил я.

– Конгрессмен Бакмэн! Я не понимаю враждебности этой дискуссии.

– Мистер Хэнсон, в последний раз спрашиваю, вы будете следовать этим правилам, да или нет? Мне нужен ответ.

– Да, сэр, конечно!

– А теперь, кому ты меня продаешь этим днем, и почему я вообще бы мог хотеть с ними увидеться? – мы поговорили еще около пятнадцати минут, и Чак был весьма взволнован все это время.

Я мог видеть, как он прикидывает, какие встречи ему теперь придется отменить. После этого я позвал к себе Шерри Лонгботтом, чтобы обсудить предстоящие законодательные предложения, и затем позвал Бэбз Бросински, моего руководителя по избирательным службам, чтобы обсудить любые проблемы в округе. Бэбз, несмотря на имя, которое ассоциируется с легкомысленной блондинкой, на самом деле была крепким орешком и боевой брюнеткой. Я также вызвал на день сюда Шерил, и они с Бэбз быстро сошлись, и казалось, что они отличная команда для решения вопросов в Девятом Округе.

В середине дня мне позвонил Марти и пожаловался, что я был личностью аморальной со склонностью доводить ни в чем не повинных людей до греха. По голосу ему все еще было плохо, но он и напился посильнее моего. Я же упрекнул его, сказав, что я приобрел все свои порочные привычки от него, и напомнил ему, чтобы он позвонил мне на следующей неделе и подтвердил свою поездку ко мне.

Тем вечером я отправился в Национальный аэропорт, и Тайрелл отвез меня обратно в Вестминстер. Я попал домой до того, как Пышка поняла, что я вернулся, и она так нервно настаивала, чтобы поиграть со мной, так что я сел в кресло и позволил ей себя облизать, пока чесал ей брюхо. Ко мне подошла Мэрилин, чтобы поцеловать, и Пышка решила облизать и ее тоже.

– ААААААААА! Собачьи поцелуи! – посетовала Мэрилин, звуча прямо как Люси Ван Пельт.

Я осмотрелся, чтобы убедиться, что дети не услышат.

– Не думаю, что это столько поцелуи тебя беспокоят, сколько язык.

– ФУУУУУУ! Это так противно!

Я почесал Пышке брюхо, и затем отогнал.

– Целоваться с собакой по-французски! Это что-то новенькое, даже для тебя!

– Ну-ну, умник! – в этот раз я уже реально поцеловал ее, отчего Мэрилин успокоилась.

Потом девочки запрыгнули мне на колени, пока Чарли ухмылялся и закатывал глаза. Он уже достиг очень пожилого и мудрого возраста девяти лет, и двигался к девяноста годам. Шансы, что он доживет до десяти, были очень низки, и только уменьшались с каждым днем.

На ужин были остатки рагу из говядины, оставшееся с начала недели, и свежие булочки. Рагу было не очень (Мэрилин не умеет готовить), но булочки были хороши. После ужина мы отправили детей восвояси, и я сказал Мэрилин насчет следующих выходных:

– К нам на следующих выходных приедет мой старый дружище. У нас же ничего не запланировано, так?

– Вообще обычно сначала спрашивают, а потом строят планы, – услышал я в ответ.

– Ладно, у тебя на следующие выходные что-нибудь запланировано?

– Ну, нет.

– Я тогда могу привести друга на ночь, ну ма-ам?

– Ты можешь быть исключен, ты знаешь? Ты звучиш прямо как Чарли с его друзьями. А что, если дети кого-то пригласят? – спросила меня жена.

– Тогда они всегда могут устроить пижамную вечеринку в своей комнате. Они все равно так и делают, впрочем.

Мэрилин пришлось согласно кивнуть.

– Тоже верно. Кто приедет?

– Ты никогда не поверишь, на кого я наткнулся позавчера. Помнишь Марти Адрианополиса из общаги? – спросил я.

Мэрилин пусто смотрела на меня.

– Один из твоих братьев по общаге? Имя ни о чем не говорит.

– Крупный парень, на пару лет старше меня. Он был моим старшим братцем, – Мэрилин все еще не вспомнила. – Он был барменом в ночь, когда мы познакомились. Мы частенько подрабатывали барменами.

Тогда ее глаза засияли.

– А, да! Большой парень, все пытался флиртовать со мной. Разве мы не приглашали его на свадьбу, или что-то такое?

Я кивнул.

– Да, но он не смог приехать. Я не помню, слышали ли мы что-нибудь от него, но он уже два года как выпустился тогда. Надо у него спросить.

– Ладно, я его вспомнила. Чем он занимается? – Мэрилин встала, чтобы протереть стол.

Я тоже поднялся, и мы унесли тарелки на кухню. В конце концов я прислонился у стола, пока она споласкивала и протирала посуду, прежде чем отправить ее в посудомойку. Я бы просто запихнул все в посудомойку, но нет же, это было бы неправильно.

– Из всего возможного он стал лоббистом. Продал душу Сатане.

– Когда он приедет, я передам, что ты так сказал.

– Да? Может, тогда я скажу, что он сказал о тебе!

– Что? Он меня вспомнил?

– Не совсем. Он просто вспомнил ту маленькую брюнетку с большими сиськами, которую я жарил…

– ВОТ УЖ НЕТ!

Я с самым невинным и благочестивым лицом посмотрел на жену:

– О, да, он вспомнил из-за всех криков, которые ты издавала. Он сказал мне, что тебя было слышно до самого Грогана…

– ЧУШЬ СОБАЧЬЯ! – взвизгнула она настолько громко, что привлекла внимание детей.

Все трое примчались.

– Мам? – спросил Чарли.

Я знал, что он не мог поверить своим ушам. Мэрилин никогда не бранилась при детях.

Я пытался сохранять серьезное выражение лица, но у меня это не очень получалось. Она злобно смотрела на меня, а я закусил губу.

– Вон! – сказала она детям.

Чарли хихикнул и направился в сторону гостиной.

Холли посмотрела на маму и сказала:

– Мам, ты же всегда говоришь нам, что если мы будем говорить плохие слова, то ты нам рот вымоешь с мылом!

Вмешалась и Молли:

– Мам, нам нужно помыть тебе рот с мылом?

Я уже еле сдерживался. Мэрилин бросила быстрый взгляд на всех нас, и указала на дверь в гостиную со словами:

– ВОН! ВЫ ВСЕ! ВОН!

Девочки захихикали и побежали в сторону гостиной, я шел за ними. В меня еще и прилетела мокрая тряпка для посуды.

– ДУМАЕШЬ, ТАКОЙ ОСТРОУМНЫЙ!

– Пап, а что ты такого сказал маме? – спросил меня Чарли, когда мы все вышли из кухни.

– Не твое дело. Впрочем, можешь сам у нее спросить. Тогда она наверняка сбросит тебя в бассейн и выпустит только летом. Хотя это твоя жизнь.

В этот момент на кухне раздался громкий грохот. Чарли ухмыльнулся:

– Не, я так не думаю!

– Осторожность – лучшее в доблести, – сказал я ему, но он этого не услышал.

Я схватил журнал с тумбочки и начал читать, устроившись в кресле.

Закончив с посудой, Мэрилин вышла из кухни, и мне снова пришлось закусить губу.

– Думаешь, такой остроумный? – сказала она уже обычным тоном.

Я рассмеялся.

– Знаешь, все эти годы я говорил тебе, что так орать до добра не доведет.

– Ты заблуждаешься!

– Я предупреждал, что «опыт Карла Бакмэна» – это событие, меняющее жизнь.

Мэрилин тоже рассмеялась.

– Мечтай!

Я быстро осмотрелся вокруг и увидел, что дети не обращают на нас никакого внимания. Тогда я улыбнулся и ответил:

– Зуб даю, что смогу заставить тебя кричать.

– Забудь! – я же только уверенно взглянул на нее и усмехнулся.

– Может быть. Позже. Если думаешь, что готова к этому! – я ухмыльнулся. – Только помни, что художник делает свое лучшее произведение на чистом холсте! Может, тебе стоит привести себя в порядок – полностью! – чтобы быть уверенной в самом лучшем результате. И еще достань кляп, потому что я не хочу, чтобы твои крики и требования продолжения напугали детей.

Она от этого расхохоталась:

– Чушь собачья! – шепнула она мне.

В ответ я только пошевелил бровями.

– Только помни, я научил тебя всему, что ты знаешь, но не всему, что знаю я!

Мэрилин снова расхохоталась. Плюсом было то, что почти сразу после того, как дети ушли спать, Мэрилин открыла бутылку вина, принесла в спальню бокалы и сказала, что хочет расслабиться под гидромассажем. Для меня это значило, что она хочет полежать в джакузи и побрить ноги. Я бы принес ей еще бокал спустя немного времени, и затем отправился бы в спальню чуть раньше, когда она закончит с бритьем.

Кстати, я был прав. Мэрилин вернулась позже в черном пеньюаре, который был почти прозрачным. Все было настолько гладко, что с нее можно было есть, чем я и занялся! Она ответила тем же, и хоть кляп и не понадобился (впрочем, у нас его и не было; мои фетиши не заходят так далеко), в конце концов она стонала в подушку, когда я завершил все, отодрав ее в задницу сзади. В субботу вечером у нас было прекрасное свидание с ужином и кино, и Мэрилин была без нижнего белья. Я поддразнил ее, сказав, что передам Марти, что она все еще дикая штучка, и она парировала тем, что когда Марти приедет, она выставит меня вон во избежание какого-либо смущения.

Чак продержался до конца среды, прежде чем выбесить меня в последний раз. Все началось как нестыковка планов, но потом он попытался найти обходной способ через Минди, планируя что-то в моем графике, не обговаривая это заранее. Я также попросил его выяснить, когда с Персидского залива начнут возвращаться отряды, поскольку я планировал выступить как один из коспонсоров на вечеринке в честь их возвращения в Файеттвилле вместе с Объединенной Организацией Обслуживания. Он пропустил это мимо ушей. Я просто не мог доверять этому парню. Я попросил его задержаться в среду, и потом, когда все ушли, я избавился от него. Он возмущался и оправдывался всеми возможными способами, но я просто забрал у него ключи и указал ему на выход.

В четверг утром я созвал команду и просто оповестил всех, что Чаку пришлось уйти, чтобы достичь иных возможностей, и что я искал нового кадрового руководителя, но до тех пор, пока что мы сами по себе. Я сохранял улыбку на лице, и посмотрел на всех. Реакция была интересной. Те, кто были рангом пониже, облегченновздохнули, старшие же просто кивнули друг другу. После этого я отправил всех обратно по местам, оставив с собой только Бэбз, Минди и Шерри.

– Ладно, дамы, давайте пройдемся по сегодняшним планам, – сказал я.

Минди и Шерри кивнули. Бэбз спросила:

– Вы собираетесь нанять нового кадрового руководителя?

– Вероятно. Как думаете, стоит? Что вы об этом думаете? – я указал на всех них, – Что вы все думаете?

Первой ответила Минди.

– Это может облегчить работу, когда вас нет на месте. – робко сказала она.

Шерри кивнула, а Бэбз добавила:

– Я не буду скучать по Чаку, но кому-то нужно это делать.

– Только не нанимайте кого-то, кто будет так же, как и он, гонять всех окружающих. Вам нужен кто-то из юристов, по-моему, на случай, если меня или Бобби не будет, – отметила Шерри. Бобби – это Бобби Хизерт, ее помощник.

Я посмотрел на них. Минди ни за кого не отвечала, и она была больше младшим сотрудником, но ее втянули в это сарафанное радио.

– Он часто так делал? Гонял всех? – они кивнули. – Ладно, это не очень хорошо. Я был в армии, и я большой приверженец вертикального подчинения. Ладно, мне нужно заменить Чака. Я узнал о нем от Гингрича, но я не хочу туда возвращаться. Если кто-нибудь из вас знает кого-нибудь, дайте мне знать. Итак, что у нас запланировано?

Это отвело нас от темы Чака и вернуло к чему-то конструктивному. Бэбз доложила по обычным отсутствующим чекам Социального страхования и о необходимой помощи в здравоохранении и социальных службах в городе в западной части округа. Она также вручила мне листок с именем, номером телефона, и небольшим сценарием разговора, кучкой шаблонов, как оказалось, когда я позвонил туда. Мне нужно было помахать там перед носом своим званием конгрессмена и заставить кого-нибудь что-нибудь сделать. Я также получил второй листок с чьим-то именем из совета по делам ветеранов. То же самое, позвонить, побыть конгрессменом, добиться какого-нибудь результата.

Дальше Шерри упомянула что-то о «законе Гора», потому что данный законопроект продвигал сенатор из Теннесси Эл Гор. Он шел через комитеты по науке, космосу и технологиям, так что она подумала, что меня это может заинтересовать. Я же только почесал затылок.

– Эл Гор? Что он задумал? О чем это? – спросил я.

Она прошлась через несколько заметок.

– Это нечто, называемое «Актом о Высокопроизводительных расчетах и коммуникациях». Что-то связанное с компьютерными сетями, я думаю.

Вот же черт! Это был проект Эла Гора по Интернету, тот самый, который связал вместе ARPANet и NSFNet! Я выпрямился.

– Хорошо, я хочу знать об этом все. Если это то, о чем я думаю, то я хочу этим заняться, – сказал им я.

– Эл Гор сенатор и Демократ, – ответила она, заинтригованная моим интересом.

Я кивнул.

– Дамы, задолго до того, как я стал инвестором или солдатом, я был ученым. В случае, если вы не в курсе, я не юрист, я математик. У меня есть докторская степень по компьютерным сетям. Если это то, что я думаю, то это очень важный закон, и я хочу, чтобы где-то там было указано мое имя. У него есть какие-либо спонсоры в Палате? Может, я не знаю, как это работает, но я знаю, что всегда нужны спонсоры, что в Палате, что в Сенате. Вовлеките меня в это!

Шерри с удивленным выражением кивнула.

– Да, сэр. Дайте мне заняться этим. Дайте мне пару дней и я вернусь с ответом.

Я наклонил голову в сторону Минди, но продолжил говорить с Шерри:

– Свяжитесь с командой Эла Гора. Можете смело устроить обед с сенатором, за мой счет. Запланируйте с Минди это для меня.

Затем я повернулся к Минди.

– Я хочу, чтобы ты позвонила кому-нибудь или из Пентагона, или из форта Брагг. Узнай, когда 82-я Воздушная возвращается с Персидского залива. Затем свяжись с Объединенной Организацией Обслуживания. Я жертвую им средства каждый год, и могу поспорить, что они собираются устроить какой-нибудь прием в честь возвращения солдат домой. Можешь смело использовать мое имя, я хочу помочь. Они, скорее всего, попросят денег, так что можешь им напомнить, что я жертвовал им раньше и буду продолжать жертвовать и дальше. И еще уточни насчет каких-либо войск из Девятого Округа. Мы можем устроить и такую вечеринку. И я хочу присутствовать на обеих.

Минди яростно записывала. Остальные с любопытством посмотрели на меня.

– Вы были в 82-й, правильно? – спросила Шерри.

– Да.

Все остальные кивнули.

– Итак, нам стоит перестать пытаться продать вас лоббистам, и в самом деле попробовать чего-то добиться? – отметила Бэбз.

Я улыбнулся.

– Чак этого не уловил. Давайте посмотрим, поймете ли вы, дамы, и кто там будет новым кадровым руководителем, – это вызвало несколько смешков, и я отпустил их из кабинета.

Остаток недели я изучал, каким образом вводятся и проходят законопроекты в реальной жизни, а не то, как это объясняется на инструктаже. Уже было поздно ввязываться в законопроект Гора с целью сделать себе имя. Эл предложил этот проект в Сенате в январе под номером S. 272, и Джордж Браун предложил связанный проект H. 656 в Палате четыре дня спустя. Джордж Браун был главой комитета по науке, космосу и технологиям в Палате, так что этот законопроект уже можно было считать принятым. Самое большее, что я мог сделать – так это стать коспонсором, чему бы мне просто пришлось бы порадоваться для себя.

Я поговорил с Шервудом «Шерри» Бойлером за обедом об этом законопроекте. Это было довольно любопытно, поскольку он был моим конгрессменом, когда я жил в Нью-Йорке на первой жизни. Он был был убежденным умеренным Республиканцем, как и я сам, и в девяностых постоянно подвергался нападкам от религиозных движений из-за своей позиции «за выбор». Он наконец сложил с себя полномочия в 2006-м году, решив не терпеть нарастающих давлений партии и ушел, пока клевало. Он был моим товарищем по комитету, и уже был указан как коспонсор. У меня был бы шанс вложиться в апреле.

Он также предупредил меня, что это считалось «демократическим» законопроектом. Он был единственным спонсором из Республиканцев, и предупредил, что это может привлечь ко мне внимание глав партии, и не в лучшем свете! Он бы мог выкрутиться, потому что у него уже репутация умеренного, и он уже был в Конгрессе восемь лет; я же был юнцом без какой-либо репутации. Не думаю, что ему было интересно, что думает Гингрич, и он был ниже его всего лишь на два срока. Гингрич был всего лишь организатором меньшинства, но он был очень, очень амбициозен, и Бойлер догадывался, что он пытается вырулить на место главы меньшинства в надежде стать спикером Палаты. Это был один из подтекстов всего, связанного с законодательством, этого или какого-либо иного. Ньют пытался перевернуть демократическое господство в Палате, и если ему это удастся, то он бы вытеснил Мишеля. Мне нужно было быть осторожнее. Моим ответом было – докторская степень! Я мог списать все на свой интерес в компьютерах и на свои годы опыта в сфере, либо же прикинуться, что я просто наивен в вопросе работы Конгресса. Я сказал ему считать меня в деле.

Я очень уважал Бойлера. Во всяком случае, когда Паркер достиг ранга Орла в скаутах, наш конгрессмен, Шерри Бойлер, выдал очень впечатляющую конгрессиональную прокламацию по этому случаю. Мне нужно было позаботиться, чтобы Бэбз и Шерил знали о таких штуках. Это ничего не стоит, набивает голоса и впечатляет кучу людей.

Марти позвонил мне посреди недели, чтобы подтвердить свою поездку ко мне в пятницу, и снова набрал мне в пятницу утром. Я не сказал ему, как именно мы поедем, решив оставить это сюрпризом. Он появился у моего офиса с чемоданом на ремне около четырех часов дня.

– Поедем на моей. Так легче будет, – сказал ему я.

– Меня устраивает. Тебе пришлось напоминать Мэрилин, кто я такой?

Я рассмеялся.

– Да, она вспомнила того здоровяка, который следил за ее сиськами!

– Здорово! От тебя никакого проку!

Я рассмеялся еще громче от этого. Я вызвал водителя и мы выехали. Мне нужно было только взять свой дипломат. Мы закинули все в багажник лимузина и забрались внутрь.

Марти отметил:

– Знаешь, а у тебя и вправду тяжелая жизнь.

Я улыбнулся.

– Работка эта грязная, но кто-то должен ее делать.

Он с иронией фыркнул. Потом он заметил, в какую сторону мы едем.

– Эй, я думал, ты живешь в Мэриленде. Мы едем в обратном направлении.

Я улыбнулся.

– Поверь мне, я знаю, где срезать.

Он с любопытством взглянул на меня, и затем посмотрел на знаки вдоль шоссе.

– Твой срез идет через Национальный Аэропорт?

Я ухмыльнулся, когда мы выехали на посадочную площадку. Когда машина остановилась и мы вышли из нее, я указал на белый вертолет без каких-либо логотипов и надписей:

– Вот мой срез, – сказал я.

– Мы полетим до твоего дома? – недоверчиво спросил он, глядя на меня.

– Не совсем, но довольно близко. Давай, бери свою сумку.

Я подождал, когда Марти возьмет свою сумку. Водитель, один из моей охраны, дождался бы, когда вертолет взлетит, прежде чем уехать.

В это время вышел Тайрелл Вашингтон, огромный черный мужчина в плотной одежде, и помахал нам. Я помахал ему в ответ и мы втроем забрались в вертолет.

– Привет, Тайрелл. Все собрали назад после прошлого падения? – спросил я.

Марти выпучил глаза, что не ускользнуло от Тайрелла.

– Да, сэр, практически. Осталась еще пара деталей, но не смогли разобраться, что к чему ставить. Мы их сложили в ящик в ангаре. Они нам не понадобятся до следующей проверки, – с каменным лицом ответил он.

– Я очень надеюсь, что вы двое шутите, – сказал Марти.

– Есть только один способ проверить! – Тайрелл открыл заднюю дверь с правой стороны, и закинул внутрь наши с Марти сумки.

Марти было велено сесть справа сзади и пристегнуться. Тайрелл вручил ему пару наушников. Затем я обошел вертолет слева и сел на место второго пилота, Тайрелл сел на место пилота справа. Понятия не имею, почему они должны все делать иначе. Мое объяснение только в том, что пилоты вертолетов немного другие.

Оказавшись внутри, Тайрелл надел наушники, я сделал то же самое. Марти, казалось, был в замешательстве, но когда он увидел, как я надеваю их, он повторил за мной, только надел он их задом наперед. Двигатель уже был заведен, так что я начал орать ему, чтобы он их перевернул, и показал на своих. Таким образом микрофон был на нужном месте, и я сказал ему:

– Ты меня слышишь?

– Ты ездишь на работу на вертолете?!

Тайрелл рассмеялся на это. Я ответил:

– За рулем это будет два часа езды. Так я сокращаю время в пути на час, или даже больше.

Двигатель уже ревел вовсю, и Тайрелл вмешался в наш диалог:

– Потише, пожалуйста, пока я говорю с диспетчером.

Я кивнул, Тайрелл нажал на кнопку и начал говорить с диспетчерской вышкой. Пару минут спустя мы поднялись и полетели.

Самая большая проблема Национального аэропорта была в том, что он расположен прямо в центре, очень переполненной территории по летным стандартам. В Вашингтоне полно закрытого воздушного пространства, где не разрешено летать (не тревожьте Белый Дом), и Национальный сам по себе уже довольно старый и маленький аэропорт, которому просто некуда расширяться. Для общих авиационных целей лучше бы подошел Колледж-Парк прямо на северо-востоке Вашингтона, но он почти в два раза дальше от Капитолия или дома на Тридцатой, и G-IV там негде развернуться. Самый новый аэропорт, Даллес, располагался как минимум в получасе езды на запад от города.

Немного спустя мы вылетели из города, поднялись на высоту около полутора километров, и в наушниках зазвучал голос Тайрелла:

– Ладно, убрались. Добро пожаловать на Бакмэн Эйр. Мы постараемся не разбиться, или вернем деньги в двухкратном размере.

– Кто-нибудь говорил вам, что никто не любит пилотов-шутников? – сказал Марти.

– Ну, у нас нет места для стюардессы, да и миссис Бакмэн бы наверняка не одобрила их, – прозвучал ответ.

Я немного повернулся в своем сидении, чтобы я мог видеть Марти.

– Явно же лучше двух часов за рулем, не так ли?

– Ты так летаешь каждый день? Это должно стоить целое состояние! – возмутился он.

– Марти, я, конечно, знаю, что теперь ты юрист и растерял свои математические навыки вместе с совестью, но вспомни, когда мы вместе учились. Вспомни разницу между миллионом и миллиардом. Начни подсчитывать. Иногда это пугает.

Я заметил, как Тайрелл бросил на меня быстрый взгляд краем глаза, и затем он пожал плечами. Пилотами вертолета идиоты не становятся, и он тоже мог все это посчитать. Я каждый день получал процентами больше, чем мог потратить за месяц.

Я поручил Тайреллу дать быстрые комментарии о видах вокруг нас и внизу. Когда мы набрали нужную высоту и покинули пределы Вашингтона, мы быстро долетели до Вестминстера. Мы приземлились на круге рядом с терминалом, и Тайрелл помог Марти выбраться из вертолета. Двадцать минут спустя мы были уже у дома.

Марти прокомментировал, когда мы выходили из машины:

– Я удивлен, что твой пилот не высадил тебя здесь на въезде, и не сократил еще времени.

Я мог только улыбнуться. Я помахал рукой.

– Спустись на землю, здесь просто негде приземлиться.

Марти фыркнул, улыбнулся и последовал за мной в дом.

– Берегись глупой собаки. Она безобидна, но очень неуемная.

Как я и описал, выбежала Пышка. Когда она увидела кого-то нового, она не обратила на меня никакого внимания, и попыталась запрыгнуть на него. Марти поддался ей на минуту, затем я оттащил ее от него. Она сразу же начала носиться по дому на полной скорости, мчась туда и обратно, пока я ее не остановил.

– Не волнуйся. Через пятнадцать минут она угомонится. Хотя в течение этих самых пятнадцати минут она абсолютно неуправляема, – сказал я.

– ПЫШКА! ПЕРЕСТАНЬ! СИДЕТЬ! – крикнула Мэрилин.

Я взял газету, и, когда Пышка примчалась обратно, я хлопнул ее по носу газетой. Пышке было уже восемь, по собачьим годам это пятьдесят шесть лет. Она уже подходила для Американской Ассоциации Пожилых Псов.

Мы с Марти оставили наши сумки в прихожей и я сопроводил его внутрь.

– Марти, ты помнишь Мэрилин Лефлер. Теперь она Мэрилин Бакмэн. Дорогая, помнишь Марти Адрианополиса из общаги? – сказал я, снова представляя их друг другу.

Они оба улыбнулись, когда узнали друг друга.

– Черт, Мэрилин, ты отлично выглядишь! Ты даже милее, чем раньше. Намного симпатичнее, чем твой муженек!

Мэрилин рассмеялась на это.

– Я тоже тебя помню, Марти. Последнее что я помню – мы приглашали тебя на свадьбу но ответа от тебя не пришло.

Марти пожал плечами:

– Это был 77-й или 78-й?

– Июнь 78-го.

Он кивнул. – Ну, тогда я еще был в Саудовской Аравии. Предполагалось, что письма будут мне пересылаться, но это было не самое надежное место для таких дел. Приглашение, наверное, может прийти туда в любой момент.

– Саудовская Аравия?! Ты имеешь ввиду, там за границей? – воскликнула она.

– Ага.

– Ты нам расскажешь об этом! – сказал ему я.

Пышка все еще буйствовала, и дети вышли из своих комнат в гостиную, чтобы посмотреть, что происходит. Чарли зашел первым, и будучи самым высоким из них, и сказал:

– Привет.

– Это Чарли, – сказал я, указав на него, и затем добавил: – А это Холли и Молли. Дети, это мистер Адрианополис. Он мой и мамин друг. Он остается на выходные, так что ведите себя прилично.

– Мистер Адроана… – выдавил мой сын.

– Просто зови меня мистер Марти. Так намного легче, – отметил Марти.

Лицо Чарли просияло.

– Клево!

– Привет! – прозвучало от обеих девочек.

Марти улыбнулся им, и затем посмотрел на нас:

– Как вы их различаете?

– С Холли тяжко, а с Молли еще тяжелее, – ответил я.

– Мам! – возмутились обе.

– Идите, все вы! – сказала она в ответ. Она отправила их восвояси, погнав Пышку с ними. Марти она тихо шепнула: – А тяжелее всего с Чарли! – на это мы рассмеялись.

– Мы можем предложить два варианта. В коридоре после комнат детей есть свободная спальня. Вариант номер два – домик у бассейна. Он более закрытый, там есть своя ванная комната, но тебе придется приходить сюда, чтобы поесть и все прочее, – я отвел его к окну на кухне, и показал на домик у бассейна.

– Ну, не думаю, что мне сильно повредит, если буду делить ванную с детьми. Давайте попробуем так, – ответил он.

Мы вернулись обратно в прихожую, взяли наши вещи, и Мэрилин показала Марти, где по коридору находится свободная спальня. Я положил свой дипломат в кабинете, затем отправился в нашу ванную и переоделся.

На кухню я топал босиком в старых штанах цвета хаки и хлопковой майке. Мэрилин убирала посуду, в то время как Марти, одетый уже более повседневно, сидел на барном стуле у столика.

– Что сегодня на ужин? – спросил я.

– Гамбургеры! – закричал вбежавший на кухню Чарли.

Я взглянул на Мэрилин, она кивнула.

– Ладно, гамбургеры так гамбургеры. А на завтра что?

Мэрилин сказала:

– Кажется, я только купила куриную грудку, и могу разморозить свиную нарезку, которую ты коптил на прошлой неделе.

– Курица в вине? – Мэрилин кивнула, и я пожал плечами. – Меня устроит.

Я посмотрел на Марти и сказал:

– Это готовится не меньше часа, так что обычно я много не готовлю, если весь день буду в Вашингтоне.

– Я это пробовал? Ты такое готовил в общаге?

– Сомневаюсь. Я бы потратил на него весь воскресный бюджет. Выпить хочешь?

– А то! – он взглянул на моего сына, и затем повернулся к нам с Мэрилин. – Есть Southern Comfort? Мы можем научить Чарли делать горящие шоты.

Я рассмеялся на это, а Мэрилин с недовольным вздохом закатила глаза. Все стало хуже, когда наш все примечающий сын подошел и спросил:

– А что такое горящие шоты?

– Не берите в голову, мистер, и занимайся своими делами! – рявкнула Мэрилин. Она указала ему на гостиную и выставила. – Никаких горящих шотов!

– Ладно. Джин с тоником? – спросил я. Остальные кивнули, – Хорошо, джин с тониками. Он может узнать о горящих шотах на горьком опыте, как и мы в своем время, в потрепанной и захудалой общаге, соревнуясь за горяченьких и диких молодых женщин, которые только и ждут момента, чтобы сбить его с пути добра и справедливости.

– Храни их Господь! – согласился Марти.

– Вы оба так и не выросли! – сказала Мэрилин.

– Тебе нужен будет двойник, – ответил я.

– Вон с этой кучкой? Несите еще и третью!

Я приготовил напитки (средней крепости) для всех нас, и начал заниматься бургерами. Было слишком холодно, чтобы готовить на гриле вне дома, и мы накрыли грильницу на зиму. Этим вечером я воспользовался духовкой. Близняшки не захотели чизбургеры, зато их захотели все остальные. Мы съели ужин за столом для завтраков, не уходя в обеденную.

– Итак, расскажи нам, на что похожа Саудовская Аравия? – спросил я у Марти.

Он посмотрел на меня косым взглядом, который скзаал мне многое.

– Наверное, я рад, что я сделал это, но не думаю, что повторю этот опыт.

– А?

– Ты уже не в Канзасе, Элли! Там не так, как в Штатах. Ты должен согласиться на контракт на работу на протяжении нескольких лет, так что ты привязан к месту. Я отработал пять лет.

– Это очень строго, или что? – переспросила Мэрилин.

– Ну, и да, и нет. Я был в Дахране, который расположен в восточной части страны, рядом со всеми нефтяными месторождениями. Живешь в лагере, нечто вроде огороженного стенами города, в котором живут только иностранцы, ну, по большей части иностранцы. Это чем-то похоже на проживание в обычном американском спальном районе. И зарплата очень, очень хороша! На школу хватит, и еще можно накопить на пенсию или колледж.

– Ладно, звучит неплохо.

– Да, но все может быть странно. Ты в этом огороженном лагере, почти как в тюрьме. За этими стенами все исламское, женщины не могу водить, у тебя никаких прав, и никто особо не поддерживает Америку. Внутри стены все прикидываются, будто они свободны, но выпивку приходится переносить тайком, и если тебя поймают, тебя наверняка депортируют после порки. Все живущие в этом лагере гонят самогон и делают свой алкоголь. Это как тюрьма, только это одна из самых шикарных тюрем, о которой ты когда-либо слышал. Моя первая жена не выдержала этого, развелась со мной и улетела домой.

– Ну, это хреново, – сказал я.

– Тогда я тоже так подумал. И все-таки, я застал ее… – он прервался, бросил взгляд на детей, и закончил, – на месте преступления, если вы понимаете, о чем я. Это не спасло ситуацию.

– Полагаю, и не могло, – Мэрилин недоуменно смотрела на меня. Я же только сказал: – Подающие маленькие, а ушки огромные. Объясню позже.

Чарли услышал часть из сказанного.

– Вы были подающим в бейсбольной команде? – я закатил глаза и позволил Марти отразить это самому.

– Я на самом деле рад, что не был там в прошлом году. Дахран был бы целью номер один для Саддама Хуссейна, если бы он двигался на юг из Кувейта. Все, что ему было нужно, находилось вдоль восточного побережья, все нефтяные поля и заводы. Он бы еще и взял всех этих западников и использовал бы как живой щит, – скзаал нам Марти.

Я понимающе кивнул:

– Это было бы очень хреново. У меня есть товарищ, он все еще служит. Он был в артиллерии, как и я, но он командовал ракетным батальоном во время «Бури в Пустыне». Он сказал, что само место там было просто жарче, чем поверхность Солнца!

– Так и есть!

После ужина мы пошли в мой кабинет, и я показал ему некоторые фотографии на стене. Он уже слышал часть про миллиардера-инвестора, но это совсем другое, нежели видеть меня и Билла Гейтса, подписывающих бумаги. У меня было несколько фотографий Билла и Майкла Делла, и, конечно же, была памятная доска о вручении мне Бронзовой Звезды. Одна из более-менее свежих фото была с президентом, и еще одна была с губернатором Мэриленда, Уильямом Дональдом Шефером. Он был замечательный малый, он карабкался по демократической машине Балтимора, шестнадцать лет пробыл на посту мэра Балтимора, и сейчас был на втором сроке в качестве губернатора. Очень популярный парень, и даже Республиканцы были с ним учтивы.

– Что все эти фотографии делают здесь? – спросил Марти. – Тебе нужно держать все это в своем офисе в Вашингтоне.

Я пожал плечами.

– Никогда об этом не задумывался.

– Боже, Карл! Люди в том здании не могут сделать и половины того, чем ты занимаешься регулярно. Ты думаешь, что Мишель или Гингрич могут взять и позвонить Биллу Гейтсу? Им в лучшем случае повезет руку ему пожать при встрече. У тебя же здесь и награда за героизм. В понедельник вези все это в свой офис в Вашингтон!

– Ну, ладно, если думаешь, что так будет лучше.

– В Вашингтоне власть в восприятии. Если люди там будут думать, что у тебя есть власть, то она у тебя есть.

– И все же почему бы тебе не работать на меня? Ты можешь научить меня всему этому. Ей-богу, кому-то нужно это сделать! – ответил я.

Марти улыбнулся:

– Я не могу позволить себе работать за государственную зарплату.

– Деньги! Что же случилось со стремлением помочь своей стране?! – поддразнил я его.

– Да, деньги! Патриотизм за меня ипотеку не выплатит.

– Тебе нравится покупать и продавать конгрессменов? – спросил я. – Этим ты хочешь заниматься, когда поднимешься?

Марти ответил косой улыбкой.

– Нет, но и что с того. Карл, я не хотел бы тебе этого говорить, но здесь ты пал еще ниже. Помнишь, когда мы сидели в той тюрьме во Флориде за то, что спали на пляже? В общих чертах у наших сокамерников была планка выше, чем у большинства Конгресса.

– Ну, это я знаю. Они по большей части юристы, так?

Марти показал мне средний палец:

– И тебя туда же, дружище.

– Марти, я могу не знать правил, но я знаю людей и политику. Ты можешь делать все, что захочешь, если можешь это оплатить. Я могу заплатить за множество вещей. Не можешь выжить на государственную зарплату? Тогда почему бы мне не нанять тебя напрямую?

– Потому что государственные работники не имеют права подрабатывать или получать деньги от кого-то еще. Мы оба тогда сядем.

– А что, если я найму тебя через кампанию на переизбрание, или что-то вроде того? Я плачу людям столько, сколько они стоят, а не государственную ставку.

Он кивнул.

– Законно, но тогда бы я был ограничен только вещами, связанными с твоим переизбранием. Я бы не стал государственным работником. И я не смог бы нормально проходить проверки служб безопасности, если бы это было необходимо, – и он странно на меня покосился. – Хотя, есть определенная степень разрешенной подработки. Мне разрешается получать определенный процент, работая над кампанией.

Я улыбнулся. Лучший способ победить в споре с кем-либо – дать ему объяснить вашу же точку зрения!

– Есть варианты, как выжать что-нибудь еще из государства? – спросил я.

Марти глубоко задумался, «включив юриста», что я уже видел в Джоне и еще парочке человек.

– Со временем может быть возможна работа в составе комитета… – он растягивал слова, говоря больше с собой, чем со мной.

– Должен быть способ, – сказал я ему. Он только улыбнулся.

– Иисусе! Мне нужно будет это обдумать.

– Думай быстрее. На следующей неделе мне уже надо начать искать кого-нибудь, – сказал я.

В субботу я посадил Пышку на привязь и мы с Марти побродили по участку. Было холодно, но снега не было, и можно было видеть всю территорию. Бассейн был накрыт, но мы не спустили в нем воду, и там был огромный пляжный мяч под покрытием, чтобы раскалывать лед. У нас был домик у бассейна, и я его ему показал. Я показал, где Чарли сломал руку, пытаясь перепрыгнуть на лыжах через дорогу, и Марти спросил меня о следах от колес, где мой сын гонял на байке.

– Девочки тоже будут кататься? – спросил он.

Я пожал плечами и покосился на него.

– Они как-то не говорили. Да и опять же, я наверняка буду последним, кто об этом узнает. Они любят смотреть, как гоняет Чарли, но я не вижу в них пацанок. Они больше все-таки девочки.

– Это хорошо или плохо?

– Спроси меня, когда им будет по тринадцать!

Марти ухмыльнулся:

– О, зуб даю, что будет весело!

– У меня все еще остался пистолет со времени службы. Я просто напомню любому парню, что я сумасшедший миллиардер-убийца, – с улыбкой ответил я.

Может быть, репутация убийцы может быть и хорошей штукой!

– Расскажи мне об этом. Я также регулярно смотрю воскресные новости, как и следующий вашингтонский инсайдер, но что тогда на самом деле произошло?

Я кивнул.

– Давай зайдем внутрь, где тепло. Тебе также стоит услышать это от Мэрилин. Она так же причастна, как и я.

Мы развернулись и направились обратно в дом, Пышка шла впереди.

Мы сняли наши куртки в прачечной комнате, и там же оставили наши ботинки. К несчастью, мы были в доме одни. Мэрилин поехала отвозить плоды моих чресел на каратэ и балет. На ближайшие пару часов мы были сами по себе, так что мы обсудили политику, и что Джордж Буш собирается делать с экономикой и растущим дефицитом бюджета. Прямо сейчас это не было здорово, это явно не то, что хотел бы испытать на себе действующий президент прямо перед сезоном выборов. Демократы все еще носились, пытаясь разобраться, кто будет баллотироваться. Я знал, что это будет Клинтон, но слышать все имена, которыми сыпал Марти, было настоящим воспоминанием! Дождитесь, пока он не назовет Пата Бьюкенена и Росса Перо!

Мэрилин вернулась после того, как сводила детей в МакДональдс. Вид моих дочерей в лосинах и пачках каждый раз вызывает у мея улыбку. Сьюзи не тянуло в балет, да и я не пробыл в доме так долго в любом случае. Холли и Молли бы исполнилось по семь лет этим летом, а из дома я переехал, когда Сьюзи было всего десять. Я так и не увидел, как она взрослеет и в этой жизни, и я также не смог ничего вспомнить с первой жизни. Я спросил девочек, намечаются ли какие-нибудь концерты или танцы, и потом спросил у Чарли, как прошла его тренировка. Я получил парочку ответов, но потом они просто перестали обращать на меня внимание. Я был всего лишь папой, никем особо важным.

Учитывая, что Мэрилин с детьми поели, я подогрел немного остатков обеда для себя и Марти. Потом Мэрилин села к нам за столик, и мы тихо поведали Марти о том ужасном событии в 83-м году. Марти знал о моих семейных проблемах еще со времен колледжа, но эта история придавала ситуации новый оборот!

Мой старый друг провел у нас еще одну ночь, и мы вместе посмотрели утренние воскресные новости. Затем около обеда мы отвезли его в аэропорт Вестминстера, и я отправил его на вертолете обратно в Вашингтон. Он снова диву давался от такой показухи, но для меня это уже стало естественным явлением. Он обещал подумать о том, чтобы работать на меня, а я сказал ему думать быстрее.

Глава 110. 1991-й в столице нашей страны

В понедельник поздним днем мне позвонил Марти.

– Кажется, я не в ладах с головой, но я в деле. Если я тебе еще нужен – дай мне знать. Я еще не подавал никаких уведомлений.

– А как же твоя юрфирма, "Дьюи Читэм и Хоуи"? От этого пострадают какие-нибудь партнерские сделки? И как это вообще работает?

Марти фыркнул.

– Это тоже одна из причин. Я уже завис здесь и понял, что хочу большего. Я порыскал сегодня и утром выяснил, что никаких партнерств мне предлагать не будут. По крайней мере, при нынешних обстоятельствах. Если бы я сделал достаточное вложение, то там наверху бы еще подумали.

– Айй.

– Именно, поэтому я уже могу рассматривать другие варианты.

Я пожал плечами. Есть множество причин, почему бы не сделать кого-то своим партнером, и далеко не всегда это из-за эффективности работника. Может быть, что Марти просто взбесил кого-то из старших.

– Приезжай в среду, и мы еще это обсудим.

На этом мы и закончили.

Я поговорил с Марти в среду и сошлись на том, что он стал бы моим кадровым руководителем. В четверг утром я собрал у себя Шерри, Бэбз и Минди и сообщил им об этом. Они понимающе кивнули, но я почуял их облегчение. Они получат кого-то, кто разберется со всем. Марти скоро приступил бы, но не в этот понедельник, а через неделю. Девушки бы передали это остальным.

После того, как Марти присоединился, можно было видеть, как все приноравливаются к новой схеме работы. Весь офис подтянулся, так как до этого в нем царил некий хаос, и в некотором смысле требовалась дисциплина. Каждое утро мы собирались с Марти и тремя старшими дамами, и планировали день, выделяя, что нужно сделать. Как минимум раз в неделю он встречался с людьми из поддержки избирателей вместе с Бэбз, и с людьми из законодательной поддержки вместе с Шерри. Он также выстроил график посещений местного офиса в Вестминстере на регулярной основе. Даже мой график стал плотнее, когда я начал встречаться с людьми, с которыми нужно встретиться, а не просто с теми, кто хотел купить мою душу.

Пару недель спустя, когда дела стали идти более гладко, на утреннем собрании я отметил:

– Думаю, что новое назначение оправдает себя.

Марти сухо посмеялся.

– Это значит только то, что все развалится еще до обеда.

Конечно же, он был прав. В начале апреля меня на ковер к себе вызвал Ньют Гингрич. Он обнаружил, – о ужас! – что я был заинтересован в спонсировании проекта Интернета Эла Гора. Меня "попросили" встретиться с ним в его кабинете. Это было больше похоже на вызов к директору. Он сидел за своим огромным столом, я же был в стуле напротив.

– Карл, как понимаю, ты заинтересован в спонсировании проекта HR656?

– Да, все верно, – ответил я.

Я не хотел вдаваться в детали без необходимости. Моральный облик Ньюта Гингрича напоминал акулу, рыскающую в поисках раненой гуппи. Поэтому он и стал организатором меньшинства.

– Мне любопытно, зачем тебе это. Это же законопроект Эла Гора по компьютерам, так?

Я кивнул:

– В общих чертах. Но это в любом случае версия Палаты. Он убедил Джорджа Брауна предложить его. Шерри Бойлер тоже один из коспонсоров, – может, мне удалось бы избежать гнева, отправив под колеса Шерри.

Лицо Ньюта выглядело так, будто он прожевал лимон, когда я сказал это, так что, наверное, это было не лучшей идеей.

– Это проект Демократов, Карл. Было бы лучше, если бы ты убрал оттуда свое имя.

– Это проект, который пройдет, так что, может, и к лучшему, что там мое имя, – парировал я.

Он покачал головой:

– Не думаю. Ты же знаешь, что глава меньшинства Мишель и я работаем над созданием Республиканского большинства, так? И никто из нас не считает, что успешный законопроект от Демократов поспособствует этому. Мы бы скорее подождали, когда получим власть, чтобы все это сделать.

Ну, это было довольно прямолинейно. Огромный затор в Конгрессе, описывающий Вашингтон с 2008-го года, на самом деле начал зарождаться еще за двадцать лет под властью Гингрича над Республиканской партией. Стратегия – ничто, а тактика была всем. Это было соседство с попрошайкой, а законодательство было выжигающим. Лучше было ничего не достигать, чем достигать чего-либо в двухпартийном режиме. На самом деле это был единственный способ что-либо реально сделать, если одна партия главенствует над обеими палатами и на посту президента. При любом другом раскладе это приводит почти к бездействию при массе склоков.

Я понимающе кивнул, но ответил:

– Ньют, это очень важный законопроект, который принесет пользу и Республиканской партии. Нам стоит поддержать его.

– И объясни, какую он принесет пользу?

– Ты понимаешь, что именно предлагает этот законопроект? Если совсем кратко, то он открывает имеющуюся государственную сеть и позволяет ей расширяться. Таким образом возможно приватизировать существующие государственные сети. Мы выступаем за приватизацию. На этом можно сделать кучу денег.

От этого Ньют встряхнулся. Он выпрямился и прямо посмотрел на меня.

– Компьютерные компании это купят?

– Скорее всего, нет, но телефонные – точно.

– Не убедил, – сказал он мне.

– Давай объясню по-другому. Эл Гор называет это "информационным супершоссе", так? А ты слышал о каком-нибудь шоссе, которое не требует постройки? Думаю, тебе было бы интересно подумать, как регулировать и контролировать эту постройку.

Иными словами, регулировка и контроль – это получение денег от компаний, занимающихся постройкой дороги, чтобы они сами могли контролировать и направлять постройку так, как хотят.

Ньют уклончиво пробурчал что-то, и я уже слышал, как у него в голове активно завертелись шестеренки. Я продолжил в другом духе:

– Вот еще кое-что. Ты же не хочешь, чтобы Эл Гор утверждал, что это он построил "информационное супершоссе", ведь так?

– Поэтому я и встретился с тобой, – коротко сказал Ньют.

– Так вот, есть выражение, что если тебе впарили лимоны – сделай лимонад. Этот проект пройдет, и это факт. Ты не сможешь это остановить. Так что сделай с этого лимонад. Помни, я все-таки математик. У меня есть докторская по прикладной математике, а тезисом, который я изучал, были компьютерные сети. Если Эл Гор начнет хвастаться, что он строит это супершоссе, просто вытащи меня. Я составлял чертежи!

Гингрич широко выпучил глаза на это. Он еще что-то побурчал, и отпустил меня восвояси. Не знаю, был ли я первым, или последним, но я знал, что это дело он так просто не спустит. Проект поддерживала еще парочка Республиканцев, Стив Шифф из Нью-Мексико, и мой земляк из Мэриленда, Уэйн Гилчрест.

В конце апреля я был указан как коспонсор на документе, который комитет по науке выпустил в середине мая. Оттуда он уже отправился бы в Сенат на рассмотрение общим собранием, чтобы все указанное в документе совпадало с тем, что доложил сенатский комитет по коммерции. А потом это был только вопрос времени. У Демократов было явное численное преимущество и в Палате, и в Сенате, так что по проекту даже не поднимался бы вопрос голосования. В обеих палатах проект бы одобрили. Все случилось, как я и сказал Ньюту, этот проект бы прошел, несмотря ни на что.

Также к концу апреля большая часть войск возвращалась домой с Персидского залива. Мне позвонили из Организации Объединенной Службы, и Минди организовала мне комнату в Файеттвилле. Я прилетел туда на пару дней и помог устроить вечеринку по поводу их возвращения. Нет, речей я не давал, по крайней мере очень много, но я поговорил с генералами и полковниками, которые командовали дивизиями, полками и батальонами. Я также оставил им свои визитки. Маленький капитан Бакмэн покинул дом и вырос. Если 82-й Воздушной нужна была помощь из Вашингтона, теперь у них был свой собственный ручной конгрессмен.

На самом деле я дал одну речь, которую я часто начал использовать перед военными в будущем. Меня попросили сказать пару слов группе старших сержантов, которые видели свою последнюю войну. Армия становилась все меньше, и война на заливе была их последней веселухой. От меня ожидалось, что я скажу несколько теплых слов и поблагодарю их за службу, и, конечно же, я это сделал. И затем добавил дополнительный отрывок.

А теперь я хочу закончить словами, что ваша страна еще не закончила с вами. Кто-то пришел в армию по призыву. Кто-то записался сам. У всех вас был шанс уйти оттуда после какого-то времени, но все вы посчитали, что служба вашей нации была важна. И она все еще важна. Теперь же вы уходите в отставку, чтобы заняться другой карьерой, в большинстве своем в частном секторе. Но все же ваша страна нуждается в вас, даже больше, чем когда-либо! Я хочу, чтобы все здесь присутствующие подумали о всех жертвах, которые вам пришлось принести, и которые вас убедили принести еще. Я хочу, чтобы все вы подумали еще об одной жертве, жертве служения политике. Это нелегко, но это важно. Теперь же, каждый раз, когда вы будете жаловаться о чем-либо глупом в правительстве, я хочу, чтобы вы подумали о том, что вы могли бы сделать лучше. Я бы хотел, чтобы вы обдумали возможность стать частью решения, а не только жаловались на трудности. Республиканец ли, Демократ или Независимый – мне плевать! Просто примите участие! Подайтесь в члены муниципалитета, или в комиссары округа, или в школьный совет. Черт, да даже в охотники на собак! Все навыки, благодаря которым вы здесь, вся гордость и преданность делу, и храбрость, и мудрость, все это нужно и вашим городам. Вы провели целую жизнь в службе своей стране. Теперь же идите домой и служите и там!

В конце, когда я пожимал руки, несколько человек отметили, включая нескольких старших офицеров, что я дал им пищу для размышлений. Позже, пока я говорил с полковниками и генералами, я сказал, что годами служба в армии считалась необходимой для работы в политике, но сейчас эта традиция начала уходить. Может, стоить вернуть ее, и как же сделать это лучше, чем так? Может быть, кто-то из сержантов сможет попасть в муниципалитет, и затем подняться выше. Это же получилось у одного старого побитого командира батареи, разве не так? (Речь не обо мне, а о Гарри Трумэне!)

В мае Конгресс посетила английская королева и дала речь. За ночь перед этим я поехал домой и попрактиковался в махании рукой крестьянам, где Мэрилин исполняла роль крестьянки. Она ответила мне, помахав с выставленным средним пальцем. Это так по-крестьянски!

Одним из тех моментов, к которым нас принудил Марти – роль хозяев. Одно дело купить огромный дом, и совсем другое дело за ним ухаживать. И все же Вашингтон прямо плавает в море из креветочного коктейля и шведских фрикаделек. Некоторые из моих коллег носили репутацию закрытых домоседов, но у нескольких человек репутация была совсем иной. В этом городе каждую ночь было по меньшей мере полдюжины первоклассных вечеринок, какие-то устраивали политики, какие-то – лоббисты или аналитические центры (у которых было преимущество в виде сниженных налогов), а какие-то закатывали профессиональные журналисты и ученые.

Марти дал мне указания. Мне нужно было выбрать дату, и мы бы устроили наш первый ужин, не очень большой, для конгрессменов из Мэриленда. Это составляло девятерых представителей и двоих сенаторов. Если бы пришли все и привели бы супруга/кого-то важного/кого-то не важного/кого-нибудь, к кому они хотят залезть в трусы – получилось бы двадцать два человека. Пришли бы не все, да и кто-нибудь привел бы еще кого-то. Добавьте к этому еще парочку репортеров, ученых и нахлебников. Отправьте еще и приглашение губернатору Мэриленда, поскольку Аннаполис всего лишь в получасе езды. Предположительно выходит около трех десятков человек. Марти проверил имя «советника по вечеринкам» и сделал пару звонков.

– Не боись, ты можешь это позволить, – сказал он мне.

Сказал он это с довольно злобной ухмылкой.

Я только закатил глаза:

– Ты и вправду легко отделываешься, раздавая мне приказы, – сказал я.

– Черт, так и есть! Мэрилин сказала держать тебя на пути истинном.

Ужин состоялся в пятницу семнадцатого мая. Для среднего конгрессмена встречаться со своими коллегами в пятницу – не лучшая мысль, поскольку большинство из них уезжают в свой округ в пятницу вечером. Мэриленд в этом вопросе отличался, конечно, поскольку он был первым от Вашингтона. Ездить на работу из дома могли все, кроме Гилчрестов, которые жили на Восточном побережье.

Мэрилин привезла детей и Пышку сразу после школы, и пришла племянница Шерри, чтобы сидеть с детьми наверху. В общем все проходило неплохо, хоть и была пара нюансов. Чарли и его сестры были хорошо одеты, и все трое уже были в возрасте, когда они уже понимали, что фраза «Веди себя прилично, а не то!» действительно подразумевала «а не то!». Наш помощник по вечеринкам привел повара и прислугу, и повар воспользовался нашей открытой кухней, чтобы приготовить мэрилендские деликатесы, вроде крабов с мягким панцирем, или супа из устриц. Он также пожарил курицу, и поджарил пару ножек отдельно для детей. Мы разрешили им строем пройти на кухню, взять тарелки и вернуться обратно наверх. В это время за ними проскользнула Пышка и рванула вниз по лестнице. К счастью, я успел поймать ее, пока она не перевернула все. Я взял ее на руки и успокоил, также еще подошло несколько человек, которых активно вылизали, прежде чем я увел ее обратно.

Это вызвало целую дискуссию о техниках воспитания детей. Все отметили, что наши дети прекрасно себя ведут, на что я просто напомнил про метод «а не то!» Поскольку мы с Мэрилин были самыми младшими в компании, все присутствующие уже понимали эффективность этого метода, и начали рассказывать, как они растили детей, и как растили их самих. Никто из нас не верил в эту чепуху Нового времени, где нельзя пороть детей.

В общем все прошло хорошо. Мы не обсуждали ничего сильно важного. Все подумали, что наши дети чудесны (на что мы с Мэрилин почесали затылки), а Пышка – та еще шалунья. Я позаботился о том, чтобы сказать всем, кроме Уэйна Гилчреста, у которого уже был опыта в Вашингтоне, что если я могу чем-то помочь в Мэриленде, то чтобы дали мне знать. Губернатор Шефер сразу же попросил меня о вложении в его кампанию, сказав, как бы это было здорово для Мэриленда. На это поднялась волна смеха, поскольку он был Демократ,так что я ответил ему:

– Дон, я уже женат на Демократе, – и указал на Мэрилин, – Чего же еще я вообще могу для вас сделать? – на что поднялась еще одна волна хохота, и губернатор пожал мне руку, сказав, что этого было вполне достаточно.

Фотограф, которого заказал нам Марти, взял несколько групповых фотографий.

Я получил несколько очков, когда за ужином мы шутили насчет комментария Шефера о помощи ему Уэйн Гилчрест спросил:

– Может, ты сможешь пожертвовать немного моим пожарным-добровольцам, как и своим?

Я бросил взгляд на Мэрилин, и она пожала плечами, так что я пожал или в ответ. Я посмотрел на Уэйна и сказал:

– Хорошо.

Беверли Байрон, представляющая Шестой Округ, Аппалачские районы, пошутила:

– Демократы могут тоже поучаствовать?

Я посмотрел на всех сидящих и сказал:

– Конечно. Я слышал, даже у Демократов случаются пожары.

Она странно посмотрела на меня:

– Ты серьезно?

– Да. А ты?

За столом прошла волна возмущений. Губернатор Шефер, сидящий через пару мест от меня, спросил:

– Карл, ты сейчас серьезно говоришь о пожертвованиях в других округах, даже для Демократов?

Я взглянул на жену, которая улыбнулась и кивнула.

– Господин губернатор, пока вы не гарантируете, что все дурные вещи, которые случаются с людьми в штате Мэриленд, будут случаться только с Республиканцами, да, я серьезно, – и я снова оглянулся на всех, – Слушайте, я знаю, что говорят. Мол, я купил выборы, разбрасываясь деньгами в благотворительные фонды. Я признаю, что я отдал много денег пожарным участкам, неотложке и полицейским участкам в своем округе, но это потому что я живу там. Если у вас есть фонды, которым вы хотели бы помочь, то дайте мне знать. Или сообщите Мэрилин. На самом деле она глава фонда Бакмэна. Только будьте готовы к последствиям.

– Например? – спросил Стени Хойер.

Я улыбнулся ему и пожал плечами. Стени был ведущим Демократом.

– Таким, как, например, мое улыбающееся лицо, дающее чек, когда снимают камеры. Что важнее, что фонды получают деньги, или то, что не указывают причастного к этому Республиканца? Хм-м? Пища для размышлений, не так ли?

Начались длительные перешептывания на этот счет! Все же, все было не так плохо. Квейси Мфуме, который представлял один из беднейших округов в Балтиморе, сказал:

– Мне все равно, что покажут твое лицо! Людям в моем округе нужны деньги на здравоохранение и больницы, и им плевать, откуда они появятся. Ты серьезно? – у него было бунтарское выражение лица, и я вспомнил, что на этот счет у них с Шефером были разногласия.

Я посмотрел ему в глаза и сказал:

– Да. О какой сумме говорим?

– Как насчет двадцати тысяч для больницы в Пимлико?

– Пятнадцать, – парировал я, – но наравне. Ты наскребешь пятнадцать где угодно еще, и я даю еще пятнадцать. Согласен?

– Подними до двадцати, и встанешь там и разрежешь ленточку, – надавил он.

– Только если это появится в Sun и по телевизору, – ответил я.

– Договорились!

Можно было слышать скрип шестеренок в их головах. Я знал, что кто-то не захочет, если я буду причастен, кому-то было все равно, или напротив, даже рады (по большей части это другие Республиканцы). За следующие десять минут я получил просьбы вложиться, опять же, в различные больницы и подразделения пожарных и неотложки.

– И сколько ты вообще планируешь жертвовать? – спросил меня губернатор.

Я на секунду задумался.

– Я уже годами выделял около двухсот тысяч различным фондам в моем округе, просто потому, что я там живу. Если расширим эту цифру на весь оставшийся штат… может быть, два миллиона. Звучит честно?

– Каждый год? – недоверчиво спросил Стени Хойер.

– Ну, пока экономика держится, так что, может, вы, Демократы, проголосуете за Республиканцев и поможете с экономикой, – улыбаясь, сказал я.

На это я получил пару смешков, и множество задумчивых взглядов от остальных. Несколько человек поспрашивали меня о чем-то, и затем сказали:

– Ловлю на слове! – на что я ответил тем же.

К концу ужина нас пригласили на несколько ужинов у остальных, включая ужин у губернатора в его особняке в Аннаполисе. Мы вежливо приняли это приглашение, и пообещали проверить свой график для всех остальных. Вполне возможно проводить каждый чертов обед и ужин, питаясь у кого-то на их харчах, хотя, чего можно этим добиться, остается спорным моментом. Как минимум, нужно быть блестящим собеседником! Что касается губернатора Шефера, ну, Дон Шефер был политиком Мэриленда нашего поколения, и не важно, что Демократ; если хотите сделать что-то политическое в Мэриленде, важно быть с Доном Шефером на хорошей ноте, и как минимум – не злить его.

Во всем остальном же 1991-й год прошел без чего-либо интересного. К несчастью для Джорджа Буша, экономика начала плавно скатываться вниз. Ранней весной после победы Америки а Персидском заливе (ладно, победы Коалиции, но серьезно, кому это интересно?!) рейтинг президента составлял 90 %. К сожалению, это оказалась самой высшей точкой его президентства. К лету экономика начала серьезно тонуть. В комбинации с завышенными ценами на нефть из-за иракского вторжения в Кувейт, огромного государственного дефицита и общего падения рынка экономика сильно упала.

До какой-то поры на моих вкладах в Бакмэн Групп это никак не отразилось. Когда я был избран, мне пришлось расположить свои финансовые активы в «слепом трасте», где доверенное лицо имело полный контроль над средствами, а у меня не было законного права изменять свои вложения. В теории, это запрещало мне изменять свои вложения, чтобы получить прибыль от любого другого занятия, которым я публично занимался. Мне нельзя было контактировать с доверенным лицом по каким-либо вопросам, кроме как уточнения, как там мои средства.

На практике же «слепой траст» – один из самых худших способов обеспечить финансовую независимость. Доверенным лицом должен быть кто-то знакомый владельцу, и которому он доверяет. Моего доверенного нанял Джон Штайнер, мой давний друг и адвокат. Поскольку мы с Джоном были хорошими друзьями, немудрено, что мы часто общались. Как осведомленные люди в мире, с интересами, касающимися политики и экономики, было ожидаемо, что мы бы часто обсуждали тенденции рынка. И все же, поскольку ничего из того, о чем мы говорили в этих частных и незаписанных разговорах могло бы быть расценено как трейдерские инструкции, никто из нас двоих не нарушал условий доверия. Точно также, поскольку я никогда не общался со своим доверенным, не было невероятным, что с ним общался Джон, поскольку у них наверняка были какие-то и другие общие дела.

В реальности я бы не стал давать ему инструкций в любом случае. Мои финансы были в основном в виде акций Бакмэн Групп. Но если вдруг Джон передаст какие-либо из моих комментариев и информацию другим друзьям, например, причастным к Бакмэн Групп, это было бы ожидаемо. И это не было бы даже случаем инсайдерской торговли.

Практическим же эффектом стало, что Бакмэн Групп больше сконцентрировалась на компьютерных и сетевых компаниях, так как «информационное супершоссе» уже начали прокладывать. На весь оставшийся рынок мы сделали ставку, что экономика будет падать. Я только напомнил им свою торговую философию о том, что в низу графика можно заработать ровно столько же денег, сколько и на верху. Джейк-младший и Мисси закусили удила и рванули.

Это было прекрасной частью бытия конгрессменом. Если бы я все еще был в Бакмэн Групп и провернул эту чертовщину, я бы уже сидел у федералов за инсайдерскую торговлю. Как конгрессмен, эти правила на меня просто не распространялись. Как минимум я сохранил какое-то подобие невинности; когда президентом был Линдон Джонсон, он держал в столе телефон с прямой линией к биржевому брокеру.

На выходных я пообещал Мэрилин проводить дома хотя бы один день с ней и детьми просто как обычный отец. Обычно же я проводил блинные завтраки или ужины с курицей и бисквитами где-нибудь в округе. Это позволяло мне светить лицом и позволяло делать подходящие вложения в местный пожарный участок или в неотложку. Я не покупал голоса, по крайней мере, технически. Мои пожертвования сильно не отличались от того, что я отдавал еще до того, как оказался в политике, но все же, теперь они стали намного явнее. Я даже сделал фальшивый чек из пластмассы, как белая доска, где я мог написать сумму и получателя, и сфотографироваться с ним. После этой процедуры я убирал фальшивку обратно в машину и выписывал настоящий.

В плюс еще шло то, что мне нравились блинчики, и бисквиты с курицей. Быть миллиардером означало то, что мне не приходилось всю жизнь просить у кого-либо денег. Да, у меня была с собой баночка для пожертвований на кампанию, но мне не приходилось торговать душой и телом, чтобы остаться на своем месте. Хотя мне и приходилось обзванивать и навещать людей в округе. Если бы у кого-то из моих знакомых был ребенок, который женился или выходил замуж, мне нужно было отправить открытку с чеком для счастливой пары. Если кто-то умирал, мне нужно было показаться на похоронах. Брюстер оставался на связи со мной и Марти (за определенную плату, разумеется), и заботился о том, чтобы у меня был список на день, кому позвонить, чтобы оставаться на связи у себя. Это во многом походило на работу продавцом.

В работе конгрессменом очень много рутинного. Довольно обыденным делом стало выяснять, почему запоздал чек на социальное страхование. В каких-то случаях это становилось более личным. Например, на первой жизни я выяснил, что можно поднять флаг, чтобы он развевался над зданием Капитолия. Просто напишите своему конгрессмену или сенатору, и он может это устроить. Обыденное стало личным очень уж быстро – если в моем округе умирает ветеран, флаг я оплачиваю из своего кармана, а если кто-то погибает в бою – черт, лучше бы мне позвонить его семье и появиться на похоронах! Благо, что война в Заливе была не слишком кровавой.

Еще очень типичное явление – Конгрессиональная Прокламация. Паркер получил свою, достигнув звания Орла в скаутах. Вы получаете хорошо написанную бумагу, которую можно вставить в рамку, в которой разводилось много патриотического трепа о чудесах чего-то или кого-то, о чем говорилось в прокламации. Большим плюсом того, что я жил довольно близко к Вашингтону, было то, что было возможно на самом деле появиться и сделать презентацию, особенно вечером. Нет ничего лучше, чем появиться в доме Славы Орлов, чтобы вручить флаг или прокламацию. Даешь небольшую речь, пожимаешь пару рук, и НИ СЛОВА о выборах. Поверьте мне, они запомнят – и проголосуют за вас!

Еще рутинными стали назначения в военную академию. Как конгрессмену, мне нужно назначать кандидата в Военную Академию в Вест-Поинт, в Морскую Академию в Аннаполисе, в Академию Воздушных Сил в Колорадо-Спрингс, и Академию Торгового Флота в Кингс-Поинт. Любопытно, что Академия Береговой охраны не требует назначения от Конгресса. (Это хорошо или плохо?) Правила могли немного измениться, но большинство лет нужно назначать по одному студенту в каждую академию, итого по четыре студента.

У Энди Стюарта, при всей его бесполезности как человека в принципе, была процедура, чтобы разбираться с номинированием в академии. Как я это видел, это была довольно стандартная процедура. Каждый год он направлял письмо в каждую старшую школу округа, приглашая учеников, заинтересованных в направлении в академию, подать заявку, вместе с информационным пакетом для школы. Это распространялось на девять разных школ, когда добавляешь те, которые расположены внутри округа, к тем, которые расположены за пределами округа, но там учились те, кто живет в округе. Если у них были достаточно высокие оценки, они могли подать заявку и я должен был выбрать по одному из каждой школы.

Во многом у меня было двойственное отношение ко всему процессу. С одной стороны, мне в целом понравилось мое время в армии, и я отлично справлялся. Военные академии в общем и целом были отличными школами, со строгой учебой и бесплатные для студентов. С другой же стороны, хоть я и знал достаточное количество хороших офицеров, которые были выпускниками старшей школы в Хадсоне, я также знавал не меньше настоящих ебаных ублюдков, которые были дедами! Как студент, я бы терпеть такое не смог! Там очень мало академической свободы, крайне суровый личный режим, дедовщина такая, что моя жизнь в общаге казалась мне развлекухой, и дисциплина, доводящая до самоубийств и госпитализации. Нужно было быть очень крепким парнем, чтобы захотеть пройти через это.

Единственный способ разобраться – поговорить с самими детьми. Если они подходили по различным стандартам, то я составлял график назначений, чтобы с ними поговорить. Самым худшим вариантом были дети, чьи родители вложились в кампанию и считали, что это своего рода «баш на баш». Мама или папа хотели выпускника Вест-Поинта или Аннаполиса в семье, независимо от того, нравилась ли эта идея самим детям. Я заботился о том, чтобы я виделся с учениками старших классов без их родителей в помещении, и давил сам, чтобы понять их истинные стремления. Иногда молодой человек или девушка были крепкими ребятами, и это было хорошо. Иногда они не очень понимали, к чему все может привести, и я тогда закатывал свою брючину, показывал им свои шрамы на ноге и размахивал тростью, и они начинали понимать, чем все может обернуться. Самым сложным случаем было, когда вошел молодой парень, ни академически, ни физически ничем не выдающийся, но его отец вложил большую сумму в кампанию. Он был крупным продавцом автомобилей в Парктоне, и приказал мне отправить его в Колорадо-Спрингс, и позаботиться, чтобы он стал пилотом. Я отправил обоих домой с предложением вернуть всю сумму пожертвований и просьбой, чтобы он никогда не возвращался.

Во время летнего экономического спада мы почти месяц провели в Хугомонте. Чарли возмущался, что он пропускает дни гонок, а девочки жаловались, что скучают по своим друзьям. Мы с Мэрилин не обращали на них внимания. Мы жестоко заставляли их плавать в океане, бегать по пляжу и просыпаться так поздно, как они только могли. Мы даже сами залеживались в кровати и заставляли их готовить себе завтрак самим. Мы были бессердечны! Впрочем, мы гоняли наш G-IV туда и обратно. Таскер с Тессой и мальчиками прилетели на недельку, и мы умудрились выцепить Харлана, Анну Ли, Роско, Мэри Бет и Тайрона (свеженький и младшенький Бакминстер) на другой неделе. Большой Боб и Хэрриет тоже привезли парочку детей из младших, которым не пришлось проводить лето, работая в продажах. Я также обычно улетал на пару дней обратно в Вашингтон, чтобы немного поработать с командой.

Мы вернулись домой к концу августа. Детям снова нужно было в школу, и мне нужно было пожать немного плоти (Ужасное выражение! Звучит так, будто я упаковываю свинину!) в округе. Конгресс снова собрался в среду одиннадцатого сентября, и я улетел в Вашингтон утром того понедельника. Тем утром я ожидал, что буду завален телефонными сообщениями и просьбами перезвонить, и в каком-то плане так и было, но в середине утра в офисе поднялась суматоха, и я услышал знакомый голос:

– Он уже вернулся?

Я с любопытством взглянул на Марти, и затем поднялся. Я подошел к своей открытой двери и выглянул. Как я и думал, это оказался Джон Бейнер, он был вместе с кем-то еще из новеньких конгрессменов, кого я узнал, но не смог вспомнить имя.

– Я вернулся. Ты меня ищешь, Джон?

– Здорово! Занят? Надо поговорить! – он направился в мою сторону, чтобы войти в мой кабинет.

Я рассмеялся:

– Тоже рад тебя видеть, Джон! – и я отошел с дороги и позволил ему ворваться в мой кабинет.

Джон становился хорошим другом. Он был умен, знал, как добиться результата, и очень представителен. Другой конгрессмен ухмыльнулся и последовал за ним. Я покачал головой, улыбнулся и затем проследовал за ними.

– Господин конгрессмен? – обратился Марти Адрианополис.

Когда мы были наедине, он звал меня «Карл», но он не забывал обращаться ко мне «Господин конгрессмен», если рядом был кто-то еще – это меня строило, говорил он, и он был прав.

– Марти, дай нам пару минут, пожалуйста. Спасибо, – сказал я ему. Марти ретировался, а я обратился к Джону: – Джон, как так получается, что я уезжаю на Багамы на месяц и возвращаюсь с солнечным ожогом, а ты остаешься в Огайо и у тебя загар, которому может позавидовать Джордж Гамильтон. В Огайо так солнечно?

– Очень смешно! Карл, ты помнишь Джима Нассла, ведь так?

Я повернулся ко второму, наконец его вспомнив.

– Конечно. Ты же один из новичков вроде меня и Джона. Откуда… Айова, Небраска, откуда-то из середины страны, так?

– Айова, Второй Округ, – ответил он, потянувшись ко мне и пожав мне руку.

– Ну, чем я могу помочь Второму Округу Айовы и Восьмому Округу Огайо? – спросил я.

Я жестом указал на сидячие места в одной из сторон моего кабинета, и мы все уселись вокруг кофейного столика.

Джон ответил:

– Ты видел отчет от Главной Счетной Палаты о Хаус-Банке? – я мог сразу сказать, что он был возбужден, и Джим яростно поддакивал и кивал. – Думаю, тебе было бы интересно после того, как ты выбил всю дурь из Энди Стюарта.

– Простите, парни, но вам нужно будет быстренько ввести меня в курс дела. Я был на отдыхе с Мэрилин и детьми. Мы только успели отправить их в школу. О чем вы говорите? – что-то звучало очень знакомо, но мне нужно было больше информации.

Главная Счетная Палата была официальным правительственным сторожевым псом, которому нужно было выведывать случаи растрат и злоупотребления. С организацией такого размера, как Федеральное правительство, всегда было что-то, что могло вызвать возмущения.

Нассл ответил:

– Счетная Палата собирается обнародовать отчет о том, что конгрессмены подделывают чеки через Хаус-Банк. Имею ввиду, кучу чеков! Тысячи их! И сотни конгрессменов этим занимаются!

Ну, это точно открыло мне глаза.

– Сотни конгрессменов? – я взглянул на Джона, который с энтузиазмом поддакивал. – Сотни?

– Сотни!

Я присвистнул. Я начал вспоминать это событие, первый из череды крупных скандалов Конгресса. Дальше будут еще.

– И насколько большие суммы? И насколько крупно?

– Довольно крупно, и это в основном Демократы.

– Угу, – мне нужно было это обдумать. – В основном – это не все. Полагаю, там должны быть замешаны и еще парочка Республиканцев, – они кивнули. – Об одном предупрежу – прежде, чем ввязаться в это, прощупай Гингрича и Мишеля. Они не обрадуются, если мы забросаем грязью республиканскую половину Палаты. Я у Гингрича уже в немилости.

– Итак, ты хочешь в дело? – спросил Джон.

– Конечно! Можете достать мне копию отчета? Как я и сказал, меня почти месяц не было в городе. Как ты сам сказал, это нечто, в чем бы по уши погряз Энди Стюарт! И это, наверное, только верхушка айсберга.

Джим улыбнулся и кивнул:

– Думаю, ты более чем прав.

– Если мы достанем тебе копию сегодня, когда мы сможем встретиться и поговорить? – спросил Джон.

Я на секунду задумался.

– Если мы будем обсуждать это здесь, кто-нибудь начнет задаваться вопросом, что мы задумали. Встретимся у меня дома завтра вечером. Звучит целесообразно?

Они кивнули, согласились и покинули офис. Я впустил Марти обратно, но на его вопросы не отвечал. Пока что..

Тем же днем прибыл курьер с копией отчета, вместе с отчетом была записка с вопросом, в какое время стоит завтра встретиться. Я нацарапал адрес и указал время в семь вечера, и отпустил курьера. Затем я позвонил в службу питания и уточнил, что мне нужен кофе, чай и все необходимое для вечерней встречи на кухне к завтрашнему вечеру. Я не собирался устраивать вечеринку с ужином, но нам бы было нужно чего-нибудь пожевать, в этом я был уверен.

Тем вечером, полетев домой, я сказал Мэрилин и детям, что мне нужно будет остаться в Вашингтоне во вторник на ночь, но я должен буду быть дома в среду. Затем я выяснил подноготную того, что происходило у них в школе. Чарли пошел в шестой класс, а близняшки – во второй! Когда, черт возьми, они успели вырасти?!

Во вторник я покинул офис около пяти часов. И отправился в дом на Тридцатой улице, немного прибрался, и сменил костюм на штаны цвета хаки и футболку. Затем я спустился вниз, сделал парочку хот-догов на ужин, подогрел немного мичиганского соуса и полил их. Я уже предупредил охрану, что у меня будут гости, и им не нужно обыскивать всех входящих. Ко времени, когда зазвонил звонок, я уже прибрал весь дом. Я вышел к парадной двери, открыл ее и застал там Джим Нассла и Рика Санторума. Оба они все еще были в своих костюмах.

– Эй, вы нашли нас. Не придется запускать сигнальные ракеты, – сказал я. – Проходите. Вы пришли вместе?

Когда я впускал их, я приметил, как подъезжает еще одна машина, так что я помахал новоприбывшим и жестом пригласил их внутрь.

Я обернулся и застал Джима и Рика озирающимися вокруг, привыкая к обстановке. Ну, это было довольно милое место, как и получается с маленькими особняками. Я улыбнулся про себя, просто покачал головой и затем вернулся к двери. Следующими зашли Чарльз Тейлор, Фрэнк Риггс, и Скотт Клаг. Я впустил их и их реакция была примерно такой же. Я проводил их в кабинет, где и собирался проводить совещание.

– Ну, чувствуйте себя как дома. Сегодня я холостяк, так что жены и детей здесь не будет. У меня есть кофе, чай и содовая, и что-то еще там, на кухне. Я также прихватил закусок. Надеюсь, все уже поели, потому что я ничего не готовил.

Все заверяли меня, что все будет в порядке, и затем снова зазвонил дверной звонок, и мне нужно было ответить.

Это был Джон Бейнер, и с ним был неожиданный гость – Ньют Гингрич.

– Ньют, здорово тебя видеть. Джон, рад, что ты смог прийти.

– Спасибо за приглашение. Я хотел еще привести Джона Дулиттла, но ему нужно было быть сегодня в другом месте. Мы расскажем ему все завтра.

– Это милый дом, Карл, – отметил Гингрич, осматриваясь.

– Спасибо. Мы хотели место, где дети смогу бегать по двору, и достаточно большой для развлечений. Хотя учебная неделя идет, и Мэрилин с детьми сейчас дома.

– Да, Джон упомянул, что ты иногда летаешь домой на ночь.

Я кивнул.

– Так получается всего сорок пять минут пути, хотя мы уже думаем устроить посадочную площадку на заднем дворе. Это сэкономит еще пятнадцать минут, – я ухмыльнулся им. – Но этого я могу подождать, пока не переизберут.

Я проводил их в кабинет, где обнаружил, что некоторые из гостей уже сделали себе кофе. Я сказал Джону и Ньюту обо всем, что есть на кухне, и затем направился туда сам, чтобы налить чаю со льдом. Я также принес тарелку печенья с шоколадной крошкой, которые испекли Холли с Молли.

– Так, господа, официальные печеньки с шоколадной крошкой бренда Бакмэна. Мои семилетние дочки испекли их для меня. Надеюсь, их мама проводила контроль качества. Так, Джон, ты спрашивал о месте совещания. Хочешь его начать?

Все взяли по печенью и одобрительно о нем отозвались. Они и вправду были довольно хороши. Надо будет попросить еще!

Джон осмотрел всех в кабинете и сказал:

– Сейчас уже все прочли копию отчета от Счетной Палаты по Хаус-Банку. Это будет опубликовано к концу месяца. Нам нужно использовать это, чтобы все встряхнуть. Если мы оставим Демократам все как есть, это будет так глубоко закопано, что и динамит с бульдозером не помогут!

Нассл вставил:

– Фоули и Герхардт даже не позволят это обсуждать! Я слышал, что Герхардт даже не собирался позволить комитету по этике взглянуть на это.

– А что насчет Билла Грея? – спросил Санторум, говоря про Уильяма Грея, организатора большинства Палаты, то же место, что и у Гингрича.

Ньют ответил:

– Забудь о нем. Завтра он уже уходит. Он снимает с себя полномочия, чтобы стать главой Единого фонда колледжа Негро. Дэйв Бониор займет его место, – этого я не слышал, но я пожал плечами, как и кто-то еще.

Это действительно не было важным, хотя и на другой стороне никто не хотел поднимать эту тему. В Конгрессе было больше Демократов, чем Республиканцев, так что было очевидно, что разбираться с этим придется Демократам.

Джим Нассл также высказался:

– Нам нужно использовать эту информацию, чтобы получить контроль над Палатой! Мы должны иметь возможность воспользоваться этим.

Я жестом попросил тайм-аут, и высказался:

– Погоди, позволь задать пару вопросов. Первое, как я понял этот отчет, самое очевидное – члены Палаты превышают затраты на свою зарплату и иные расходы, верно? – пара человек кивнула и послышалось одобрительное бормотание. – Ладно, а что насчет Республиканских представителей в Палате? Прежде, чем мы начнем бросаться грязью, сколько выльется на нас в ответ? Я не хочу сказать, что мы не должны этого делать, но если не спросить сейчас, потом спросит кто-то другой!

Все мы посмотрели на Гингрича, который сидел, как Будда, весь мудрый, великодушный, и немного пухленький.

– Да, люди будут спрашивать, но, когда я читал имена, указанные в отчете, Демократов было значительно больше, чем Республиканцев, и уровень превышения Демократов намного выше, чем у Республиканцев. Это по ним ударит намного больше, чем по нам.

Я кивнул.

– Ладно, кто-нибудь из здесь присутствующих превышал затраты со своего счета? Ну, вы знаете, чья бы корова мычала, и все такое.

Все в комнате ответил отрицательно, но Ньют отметил:

– Я не знаю. Сложно сказать. Система настолько паршива, что я просто не уверен. А что насчет тебя, Карл? Ну, ты знаешь, чья бы корова мычала, и все такое.

– Вполне разумно. Не думаю. Я не очень понимаю, как это работает, но моя зарплата просто отправляется в фонд Бакмэна, и затем передается в Красный Крест. Если бы там были какие-то проблемы, уверен, что они бы сообщили, – ответил я.

– Ты не берешь свою зарплату? – недоверчиво спросил Фрэнк Риггс.

Несколько человек тоже уставились на меня.

Я покачал головой и пожал плечами:

– Весь мой доход от моих книг или общественной службы идет в Красный Крест, но мы направляем его через фонд Бакмэна. Я это проверю со своими бухгалтерами. В любом случае проблем у меня с этим не возникнет.

Ньют только пробурчал что-то, услышав это, и несколько новичков только переглянулись, не веря своим ушам. Джон Бейнер же уже видел доказательства моего богатства, и только ухмыльнулся мне в ответ.

– Ладно, итак, если мы собираемся проталкивать это, и Демократы попытаются это скрыть, что нам делать? Я согласен, что это может помочь, но как именно мы это провернем? Обсуждение открыто! – закончил я.

В это время почти все сразу начали что-то говорить, и Гингрич призвал всех к порядку и начал обходить кабинет. У меня под рукой оказался блокнот и ручка, и я начал делать заметки. Что-то из предложенного было «Индивидуальные выступления», «Подтолкнуть комитет по этике», «Ток-шоу», «Вовлечь Буша». Стало сразу понятно, что большинство в Палате начнет шевелиться, чтобы скрыть все дело в самой глубокой норе, которую только найдут. Нам же нужно было держать это на виду у всех. Это бы повлияло на два момента. Во-первых, делая акцент на скандале с Демократами мы бы подогрели ситуацию и смогли бы получить еще пару мест в Конгрессе. Во-вторых, но почти так же по важности, делая акцент на поведении Демократов, мы бы отвлекли внимание от тонущей экономики, и это бы помогло переизбранию президента Буша!

Это не сработало на моей первой жизни, но это было до того, как я начал все сначала. Может, я мог помочь? Мог ли я помочь победить Клинтона? Или бы я только испортил все?

На ближайшее будущее нам было бы нужно сфокусироваться на том, чтобы заставить большинство в Палате ответить на этот отчет. Это бы приняло вид страстных выступлений в Палате, вечерние новости в нужное время, осуждения «возмутительного» поведения. Нам нужно скоординировать все это с появлениями на любых ток-шоу, на которые мы могли попасть, и надеяться, что удастся появиться на воскресном утреннем шоу. Попробовать подключить послушных журналистов, чтобы они направили подачу к президенту насчет «скандала», и заставить его дать комментарий о том, как Палате нужно подрасчиститься. Подключить репортеров, а не только Республиканских партизан-конгрессменов, чтобы гонялись за фактами.

Одной моей идеей было:

– А что насчет чего-то еще в Конгрессе? У этой работы есть куча преимуществ. Уточняю, я не зазнаюсь, но вроде бы происходит еще что-то, чем мы можем по ним ударить? – и я окинул всех взглядом.

Должно же быть что-то, чем можно шибануть Демократов; они управляли Конгрессом четыре декады! К несчастью, я не смог вспомнить всех нужных деталей из моего прошлого. Я знал, что на первой жизни Клинтон обошел Буша, и что в 94-м Республиканцы отвоевали Конгресс. Детали были не точны, и что бы изменилось от моих действий в этот раз? Была ли победа Клинтона достаточно крупной, что мы ничем бы не смогли помочь Бушу и утопить Клинтона? Помогало ли мое участие в отвоевании Конгресса, или же наоборот, мешало?

По-настоящему большим вопросом было – а помогало ли это стране? Клинтон был весьма эффективным президентом, хотя и лично у него морали было не больше, чем у дворового кота. Пожимая ему руку, нужно держать другую на кошельке, и потом на всякий случай вымыть обе. А, и не оставляйте его наедине с вашей женой или дочерьми! И все-таки, он действительно смог выравнять бюджет, что я сам очень одобрял. Как и захват Палаты обернулся затором, к чему сильно приложил руку Ньют Гингрич. Я хотел, чтобы Республиканцы отвоевали Палату, потому что я сам верил в то, что это единственный способ протолкнуть идею бюджета, но хотел ли я, чтобы Гингрич поднимал восстания по всему остальному? Он не очень сходился с остальными малышами. Мог ли я повлиять здесь?

Настало время сделать ставку и попробовать. Я собирался посмотреть, чем все это обернется. В разумных пределах мой возврат не слишком повлиял на что-либо важное, кроме как моей прямой семьи, к лучшему ли или к худшему. Мои бизнес-сделки не сильно изменили ход истории. Если бы в эти компании не вложился я, то это бы сделал кто-нибудь другой. Хотя теперь, в вопросе национальной политики, я точно мог повлиять на что-то, и, может быть, не к лучшему. Я собирался поразмыслить над этим!

Глава 111. Собачьи бои и Законодательство

Последний комментарий Рика Санторума звучал правдиво:

– Мы разведем целую драку из-за этого!

План был такой: мы сразу же собираемся со своими командами и придумываем способ передать полное расследование в комитет по этике. Также мы начнем выступать в Палате, и меняясь с остальными по очереди. Нас было восемь человек, так что практически каждый мог выступать по разу в неделю. Начали бы мы выступать с начала следующей недели.

Когда совещание закрывалось, я предложил использовать свой дом в качестве штаба по всем связанным с этим планом вопросам. Если кто-либо хотел собрать совет вне кабинетов конгрессменов, нужно было просто позвонить, и я бы сообщил охране, чтобы их пропустили. Затем, когда я провожал всех на выход, я легонько похлопал Ньюта по плечу, и он задержался на мгновение.

– Я хотел бы встретиться с тобой насчет одного законопроекта, который хотел бы спонсировать. Когда я могу приехать?

Он удивленно поднял бровь:

– И ты хочешь обсудить это со мной, а не с главой комитета?

– Уверен, что скоро с ним встречусь, но он Демократ, и я хотел бы в первую очередь обсудить это с тобой.

Одним из изъянов Гингрича была его личная гордыня, и чувство собственной важности, об которое он сам же порой и спотыкался. Лучше бы быть с ним на дружеской ноте; у него память, как у слона!

Он одобрительно кивнул.

– Пусть кто-нибудь позвонит завтра в мой офис. Я передам своему помощнику, что ты хочешь встретиться.

– Спасибо.

Следующим утром я начал работать над своей речью, которую дам где-нибудь на следующей неделе. Чего многие люди не знали, так это того, что когда C-SPAN, телевизионная сеть, которая освещает события в Конгрессе, ведет трансляцию выступлений, обычно этого никто не слушает. Камеры гоняют туда-сюда целый день, и официально идет сессия Конгресса, но единственный случай, когда все действительно входят в главный зал – это когда проводится голосование. Оставшуюся часть времени там почти пусто, не считая говорящих голов, которые надеются сказать что-то громкое, и попасть в новости позже. Поскольку в новости хотят попасть все, и обычно все речи предсказуемы и скучны, все продумывают способ, как все-таки попасть в эфир.

Я старался сделать акцент на двух вещах сразу. Первое:

Я был бизнесменом. Если бы я управлял банком так, как это сделали Демократы, банк бы давно рухнул, а я бы оказался за решеткой!

Вторым было:

Демократы говорят, что все это сложно и запутанно. Ну, каждый день теперь избиратели должны проверять свои чековые книжки. Насколько же это сложно?!

Одним ли способом, или иным, нужно долбить их этим посылом. Это бизнес, и избиратели этот бизнес понимают. Кто-то из моих соратников собирался делать акцент на возмущении и стыде, заставляя большинство признать существование проблемы. Мы также собирались изучить возможность воздействия через другие преимущества нашей работы, таких, как конгрессиональная почта, или тренажерный зал и парикмахерская.

Я урвал пятнадцать минут утром следующего вторника, чтобы встретиться с Ньютом. Когда я прибыл в его кабинет, в углу кабинета стоял телевизор, включенный на канале C-SPAN. Ньют жестом поманил меня, и включил звук кнопкой на пульте.

– Иди сюда, сейчас Бейнер будет выступать!

Я повернулся к экрану и увидел, как мой друг фигурально взрывался по поводу только изданного отчета, и сколько возмущения сошло с его губ!

– Думаешь, это попадет в вечерние новости? – спросил я.

– Нет, но это отличное начало. Продолжайте давить, и рано или поздно это окажется в новостях.

– А что насчет тебя? Ты будешь выступать? Или это обернется проблемами?

Он пожал плечами.

– Нет, тут вся надежда на вас, ребята. Восемь конгрессменов-новичков, возмущенных поведением Демократический партии – это сыграет намного лучше, чем если подключусь еще и я. Насчет проблем – не знаю. Может, у меня самого и есть пара превышений, но банк настолько запущен, что мы просто не знаем.

– Это будет одним из моих акцентов. Это отвратительный способ вести бизнес.

Он кивнул.

– Ты хотел встретиться со мной насчет какого-то законопроекта.

– Да. Я получил несколько жалоб от избирателей. Несколько человек из войск, вернувшихся из Кувейта и Саудовской Аравии, имеют проблемы со здоровьем, а клиники помощи ветеранами просто не придают этому значения. Они не могут понять, поэтому думают, что такого нет, и все такое.

– Какого рода проблемы?

– Усталость, боли, сыпь, проблемы пищеварения… Вроде бы базовые симптомы, но все это началось только после войны на Заливе. А что, если мы наблюдаем первые симптомы чего-то, похожего на последствия Agent Orange после Вьетнама? Вспомни, как они отнекивались тогда, мол, это не болезнь, они симулируют, и подобное? А что, если это та же история? Agent Orange оказался настоящей проблемой.

– И что ты хочешь сделать?

– Заставить службу помощи ветеранам начать относиться к этому серьезно. Начать расследование. Я не ищу больших средств, но хотя бы что-то, от чего они зашевелятся. Надо разобраться, как минимум, – объяснил я.

– Цена вопроса?

– Для начала исследований и тестирований? Без понятия, но думаю, что хватило бы десяти или двадцати миллионов. Если они разберутся – то больше. Само же лечение уже будет проходить за счет средств из бюджета службы помощи ветеранам и армии.

– …

Ньют снова пробурчал что-то. Иногда его было сложно понять.

– Не думаю, что все настолько ужасно, но я бы хотел, чтобы ты тоже повлиял.

– Тебе нужен будет сенатор, чтобы представил эту идею там у себя.

– Я думал или про Боба Керрея, или Джона Керри. Они оба прошли Вьетнам, и я хотел бы связать это с Agent Orange. Я еще не говорил с ними.

Лицо Ньюта скривилось, когда я упомянул про Керрея и Керри. Они оба были Демократами.

– Почему не Джон МакКейн? Он тоже там был.

Я кивнул:

– Да, я тоже задумывался о нем, и вижу его в качестве коспонсора, но я хочу сделать что-то междупартийное. Я знаю, что тебе это не по нраву, но я Республиканский конгрессмен от округа Демократов. Я обязан работать с ними, иначе я стану чудом одного срока. Керрей и Керри оба – очень уважаемые люди. Если я смогу урвать к себе хотя бы одного из них, и подвязать еще парочку ветеранов Вьетнама в Конгрессе, то мы сможем это реализовать. Зуб даю, что смогу вовлечь еще и Уэйна Гилчреста и Рэнди Каннингэма в качестве коспонсоров от Палаты.

– Ты уже говорил с Сонни?

Гиллеспи "Сонни" Монтгомери был председателем комитета Палаты по вопросам ветеранов. Он был Демократом их Миссисипи, и ветераном Второй Мировой и боевых действий в Корее.

– Еще нет. Я хотел сперва обсудить это с тобой.

Ньют проворчал:

– Ну, начни тогда что-нибудь расписывать. Под этим я подразумеваю – собрать команду, чтобы выяснить, какой исследовательский центр для дела подойдет лучше всего. Может сгодиться даже что-то проще, чем вы распишете. Все никак не пойму, почему бы тебе просто не вовлечь МакКейна.

– Ньют, когда я был в бизнесе, мне приходилось обговаривать сделки так, чтобы все остались довольны. Это должна была быть выигрышная ситуация для всех, или же ничего бы не сработало. Я сделал кучу денег, работая вместе с людьми, а не против них. Это же лучше и для меня. Этот банковский скандал никак не скажется на Сенате. У них нет своего банка, в отличии от нас в Палате. А это позволит мне вручить им своего рода оливковую ветвь. Нам не нужно злить всех сразу.

Он снова заворчал:

– Ну, начни расписывать. Только никому пока ни слова. Дай мне время подумать до следующей недели.

– Вполне устроит, – и я поднялся, пожал ему руку и покинул его кабинет.

Гингрич был превосходным тактиком, но он был очень узкопартийным и не делал акцента на стратегии. Он был из тех людей, которые спалят дотла целый дом, чтобы избавиться от крыс, живущих в нем, и затем бы долго и громко заявляли бы, что избавились от крыс, в то же самое время бранясь со всеми, кто ищет что-нибудь уцелевшее в тлеющих углях.

На следующий день я сообщил об этом Шерри и Марти, и поручил им разбираться с деталями. Как я и сказал Гингричу, я представить не мог, как ценник на что-то такое мог резко вырасти, но сразу подготовился к неприятным сюрпризам. Одобрит ли это Сонни Монтгомери или нет? Ошибался ли я, полагая, что ветераны в Конгрессе вспомнят про "Agent Orange" и решат, что это хорошая идея, или посчитают ли они нынешних ветеранов сопляками-нытиками? Поддержит ли меня Гингрич? По этой ситуации я не имел ни малейшего понятия. Ничего из моих воспоминаний о будущем не помогало мне разобраться.

Ньют позвонил мне в конце недели. Он бы позволил мне обратиться к Керрею или Керри, но на этом все. Если они оба откажутся, а я все же захочу продвинуть проект, то я должен буду поговорить с Джоном МакКейном, и удачи мне во всем дальнейшем продвижении проекта. Я поручил Минди связаться с Бобом Керреем и напроситься на обед; я бы начал с него. Я только надеялся, что не проглочу язык, встретившись с ним. Он получил Медаль за Отвагу во Вьетнаме. Моей естественной реакцией было бы стоять по стойке "смирно" и обращаться к нему "сэр!"

Сама болезнь должна была получить название "синдрома Войны в Персидском Заливе". Я знал достаточно об этом из будущего, чтобы понимать, что это станет серьезной проблемой для многих ветеранов Персидского. Симптомы были похожи на те, которые проявляются после дозы паралитического газа чуть ниже смертельной, который был у иракцев, и чьи бункеры нам также пришлось бомбить. Произошел малый выброс газа в воздух, который затем распространился по всей территории. В то время еще никто не знал про газ Зарин, да и было еще достаточно всякой гадости, о которой многие чесали затылки. Были ли это первые запуски ракет с обедненным ураном из танковых пушек? Ходил слух, что, когда такие сталкивались с броней противника, они сжимались настолько, что провоцировали взрыв гамма-лучей. Что насчет токсичных паров от сожженных полей с нефтью? А что насчет тех ребят, которые случайно использовали паралитический газ на самих себе? Это ли все вызывало болезни? Взаимодействовало ли это со всем, что стояло на линии огня?

Это во многом напомнило мне то, что произошло с «Agent Orange» в 70-х. «Agent Orange» был химическим дефолиантом, которым посыпали с модифицированных C-123 над джунглями. Посыпьте этим джунгли, и через пару недель джунгли погибают. Не остается ничего, кроме голых деревьев, и плохим парням негде прятаться. Официальная информация того времени гласила, что это вещество безвредно для людей, что мне всегда казалось большой натяжкой (это убивает все, кроме нас?), а официальные инструкции требовали носить защитный костюм вроде костюма химзащиты при взаимодействии. И все же, это были жаркие джунгли, и те ребята, которые высыпали все это, и которых посыпало, бегали практически голышом, и чуть ли не купались во всем этом.

После войны все эти ребята вернулись домой со всевозможными болячками, включая рак, генетические мутации и неврологию. Служба помощи ветеранам и лечебные учреждения отмахивались от всего этого, как от кучки увиливащих от непопулярной войны. Оказалось, что процесс изготовления приводил к выделению малоизвестного вещества под названием Диоксин, которое, кстати, было смертельным, и было опасно даже находиться рядом с ним. Огромный «уууупс!» момент! Было очень много схожего и у этого нового синдрома Персидского.

Я смог назначить встречу с сенатором Керреем в середине следующей недели, и он был весьма великодушен. Ходит огромное число мифов о героях, получивших Медаль за Отвагу. Большая часть служащих военных отдают им честь, и их ранг выше для этого ритуала, чем даже у генералов и адмиралов – другими словами, это генерал будет отдавать честь рядовому с Медалью за Отвагу, а не наоборот. Я вспомнил, как как-то разговаривал с одним из флота, который сказал, что знает сержанта с Медалью за Отвагу за Вьетнам. Во время проверок он просто клал медаль на свою койку, и офицеры просто проходили мимо. И опять же, большинство получивших эту медаль уже умерли, так что было бы неплохо быть учтивым с теми, кто еще жив.

Он выслушал мое объяснение и согласился продвинуть проект в издании Сената, хоть он и не был уверен, насколько успешно оно продвинется. Я уже выступил с пламенной речью в зале Конгресса, и Демократы не слишком ею впечатлились. Я пообещал направить ему копию того, над чем работаю, чтобы его команда могла что-либо сделать со своей версией. Мы назвали это Актом Исследования и Излечение Синдрома Войны в Персидском Заливе. Нужно было попробовать, как дело пойдет.

Я понимал, что именно имелввиду сенатор Керрей насчет недовольства Демократического большинства моей речью. Обычно пишут речи со множеством звучных выражений и коротких вставок в надежде, что это попадет в эфир хотя бы на десять-пятнадцать секунд. Мои комментарии подхватили и NBC, и CBS.

– Нашим избирателям приходится выверять свои чековые книжки дома! И почему же конгрессмены-Демократы не должны делать того же?! И почему это они не хотят, чтобы избиратели об этом знали?!

ABC вообще не обратило внимания на сегодняшнюю шумиху. Мы все ожидали, что скоро они это сделают, так как Джим Нассл пообещал дать свое выступление, надев на голову бумажный пакет в знак своего «стыда», что он является частью Конгресса! Мы все чуть не лопнули от смеха, когда он рассказал об этом!

Наши действия бы привели к тому, что Демократическое большинство в Палате начало бы болтать от том, как мы раскачиваем лодку. Нам даже не нужно было, чтобы Ньют Гингрич сказал нам о том, что будут жалобы о новичках-Республиканцах, которые не понимали систему, тем самым унижая честь и достоинство этого великого учреждения. Это бы привело к моментальной ответной реакции, где мы бы спросили, а что же именно они хотят скрыть. Если бы они попытались как-либо затормозить наши законодательные проекты, это бы просто стало темой речи на следующую неделю с осуждением их авторитарной тактики и страха, что после расследования что-то всплывет.

В пятницу утром после моей речи мне в офис позвонил Тим Рассерт, и попросил меня поучаствовать в воскресной «Встрече с Прессой». Конечно же, я согласился. В этом я был везунчиком, поскольку Джим не собирался проворачивать свой фокус с пакетом до следующей недели, когда всем станет наплевать уже на меня! Они все будут обсуждать его выходку! Я согласился приехать, и он сказал мне, что я буду проводить дебаты против Дэйва Бониора, новенького организатора Демократов Палаты. Мне нужно было собраться и подготовиться! Эти ребята хотели меня захоронить, предварительно вогнав мне кол в сердце и поджарив.

Лучшая защита – это нападение. Если бы Бониор слишком резко отреагировал на мое прямое нападение на Хаус-Банк, я бы загнал его в угол, подняв тему почтового скандала. Почтовая Инспекционная Служба американской почты только-только раскрыла свой отчет почтовому министру Палаты, Роберту Рота, который незамедлительно отдал его жене Тома Фоули, спикеру Палаты, который хотел это закопать поглубже. Если бы я смог убедить Рассерта начать задавать вопросы Бониору, мы бы смогли его распилить!

Я много времени тогда провел в дороге! В пятницу вечером я полетел домой вовремя, чтобы испечь пиццу и расслабиться со своей семьей. В субботу утром мы играли в футбол (мальчики проиграли, победа девочек). Вечером в субботу я повез Чарли и его байк на гонку в округе Харфорд (и он победил!). Ночью в субботу я полетел обратно в Вашингтон, чтобы появиться на «Встрече с Прессой», после чего полетел обратно домой на весь остаток выходных. Я бы полетел обратно в понедельник утром. Мне нужно было завести график получше, потому что я был истощен!

Техника распила на Бониоре сработала отлично. Он не ожидал моего захода со стороны насчет почтового скандала. Я продолжал гнуть свою линию о том, что «Обычным американцам приходится играть по правилам. Почему же этого не должны Демократы в Конгрессе?» В этом случае это было:

– Вы говорите, что это сложнее, чем кажется. Так объясните проще, для всех нас. Все здесь присутствующие были на почте. Что же делает вашу почту настолько особенной, что ее не нужно осматривать? – Рассерт подхватил эту идею, и продолжил тем, что не бывает дыма без огня.

Почему же это не было хорошей мыслью выяснить, а есть ли там проблемы? Глупый вопрос! Причина же в том, что они не хотели никаких расследований, потому что там была проблема, и они не хотели ее светить!

В октябре сенатор Керрей и я начали продвигать наш проект в систему. Сонни Монтгомери сразу же сообщил мне, что скорее в аду будет снежно, чем любой представленный мной проект выйдет за пределы комитета, уже не говоря об одобрении в Демократическом Конгрессе. Я только улыбнулся, кивнул, и затем нанес ответный удар. Я разместил статьи на всю страницу в ноябрьских выпусках Army Times, Proceedings of the Naval Institute, Air Force Magazine, Coast Guard Magazine, и Leatherneck (журнал о флоте), предоставив четкое описание, что будет делать этот закон, и подчеркивая важность этого закона. Я также уточнил, что сам ветеран, и что я оплачиваю все статьи из собственного кармана, а не за счет средств налогоплательщиков или бюджета кампании. Читателям стоило бы позвонить своим конгрессменам и лидерам из Демократической партии с требованием пропустить этот законопроект. Когда известие дошло до Вашингтона, мне уделили еще десять минут на «Встрече с Прессой»!

Мы с Мэрилин отвезли детей в Ютику на пару дней в рождественские каникулы, чтобы провести время с их прародителями. После этого мы отвезли их в Хугомонт на весь остаток выходных. В понедельник утром я оставил Мэрилин на Багамах, и отвез детей обратно в Ютику на остаток недели, и затем развернулся и полетел обратно, чтобы провести неделю с ней.

Мэрилин встретила меня у дверей дома, когда я приехал туда. На ней была узкая юбка, топик на узких бретельках и туфли на высоких каблуках, когда она поприветствовала меня. Когда я вошел в дом, она очень горячо меня поцеловала, и, когда я обхватил ее руками, я почувствовал, что под одеждой у нее ничего нет. Я немного потер ей задницу и почувствовал ее приятное ерзание в ответ.

– Почему мне кажется, что у тебя уже есть какой-то план? – спросил я ее.

Мэрилин просто улыбнулась:

– Понятия не имею, о чем ты! Я просто пытаюсь встретить мужа, как подобает хорошей жене!

– Хм… прикид одобряю. Как же так получается, что ты никогда не встречаешь меня так дома?

Моя жена рассмеялась:

– Вот уж тогда детям было бы, что обсудить!

– Напомни мне еще раз, зачем мы хотели детей. Я постоянно забываю.

Она снова расхохоталась:

– Я тоже уже не помню. Холли и Молли уже начали подшучивать над учительницей. Они меняются одеждой в туалете и меняются партами.

– Иии как ты это выяснила?

– Они болтушки. Они рассказали друзьям, и весь класс начал хихикать, и кто-то проболтался миссис Маркелл.

– А я-то думал, что трудности будут с Чарли! – я только покачал головой и издал смешок/ – И что же сделала миссис Маркелл? Пометила их фломастером?

– Хуже! Не обратила внимания. Я слышала об этом на родительском собрании.

Мне больше понравилась моя идея. Теперь осталось дождаться, когда они выкинут такое со своими парнями.

Мэрилин села на диван и похотливо раздвинула ноги, растянув свою юбку.

– Ну, ты хочешь поговорить о детях, или сделать кое-что иное? – спросила она.

Я со смехом стянул с себя майку:

– Уоу! Вот это давление! Что на тебя такое нашло?

Мэрилин раздвинула половые губы:

– Ничего! В этом и беда! В меня ничего не вошло!

Я сбросил с себя туфли и снял брюки с трусами.

– Сейчас посмотрю, что получится сделать, – с этими словами я забрался на диван и устроился между ее ногами.

Как только я вошел в нее, Мэрилин обхватила меня руками и ногами, и начала стонать, пока я трахал ее медленными долгими движениями. Я не забыл и потрясти ее зад, и потереться о клитор.

Она подвывала:

– Трахни меня, трахни! – и она дважды кончила, прежде чем извергся я.

Я опустился на нее, тяжело дыша. Спустя минуту Мэрилин выдала:

– И это все? А ну работать, мистер! Никакого передыха на работе!

Я, смеясь, фыркнул и скатился с нее:

– Ноешь, ноешь, ноешь! Одни жалобы на этой работе! Дай мне дух перевести!

Мэрилин продолжала:

– Не отлынивать! Тебе еще есть, над чем работать!

– Ух я тебе покажу работу! – и я снова залез на нее, и начал щекотать ее под ребрами, попутно расстегивая ее топик.

Мэрилин взвизгнула и попыталась бороться, визжа и вскрикивая, но я перевешивал, и продолжал свое, пока она не умудрилась меня с себя сбросить. Я же быстро схватился за нее и закончил ее раздевать, оставив в одних только туфлях. Неудержимый, я забрался ей на живот и начал щипать за задницу. От этого она еще громче начала вскрикивать, дергая задом, и пытаясь меня остановить. Когда я снова затвердел, я отодрал ее раком. Это успокоило ее задницу!

После всего этого я сполз с нее, и скатился на пол. Мэрилин отметила:

– Мне нужно в душ. По чьей-то милости я теперь вся потная.

– Ты права! Тебе однозначно нужно в душ! – театрально шмыгнул носом я.

– И чья же это вина?

– Эй, я всего лишь выполнял приказ! – я поднялся и взял свою одежду. – И какой план на день?

– Он не подразумевает одежду на тебе, – ответила она.

Я взглянул на нее и улыбнулся:

– Амбициозно, но думаю, что ты обнаружишь, что в таком случае я заляпаю всю мебель, если последую этой идее.

– Фу!

Я согласно кивнул:

– Да, фу. Думаю, будет лучше, если ты останешься без одежды, а я хотя бы в трусах похожу, а не наоборот.

– Да? Правда? В этом твой план?

– По мне, звучит достаточно просто.

– Может, мне стоит просто купить тебе плавки Speedo.

– Милочка, у вас денег не хватит на то, чтобы достать мне Speedo!

– Я просто возьму деньжат у своего муженька. Он понимает, что мне нужен мальчик для игр!

– Иди в душ! – приказал я.

Господи! Speedo? Слава Богу, что мы установили будку для охраны. Она была спрятана за парочкой деревьев, но это давало нам определенное ощущение "приватности". Больше никакого веселья и игр на открытом воздухе, но хотя бы в доме мы были одни.

Я вычистил нашу одежду, пока Мэрилин была в душе, и когда она вышла – я помылся сам. Потом, одетые, но без нижнего белья, мы выбрались на ужин. Когда мы в ожидании ужина потягивали напитки, Мэрилин спросила:

– Интересно, а международные перелеты без нижнего белья являются для конгрессменов нарушением Федерального законодательства?

– Нет, но это нарушение в вопросе вкуса и достоинства для большинства из них. Ты можешь себе представить Ньюта Гингрича без трусов? – ответил я.

– Фуууууу! Не за столом же!

– Эй, это мне с ним работать после этого! Ты же можешь только фантазировать о нем.

– Кажется, наш ужин окажется на тебе.

На ужин были оладьи из моллюсков и креветки, поданные вместе с парочкой ромовых пуншей. Пока мы ужинали, Мэрилин спросила:

– Итак, когда тебе нужно возвращаться в Вашингтон?

– Мы снова собираемся третьего числа, как и в прошлом году, в эту пятницу. В субботу мы все снова разбежимся, скорее всего. Вообще чудо, что в этом городе хотя бы что-то делается.

Она с любопытством взглянула на меня:

– Жалеешь, что избрался?

Я хотел сострить в ответ, но остановился.

– А ты жалеешь, что я избрался?

– Что ты имеешь ввиду?

– Ну, помнишь тот раз, когда мне предложили сделать карьеру в армии? Я ответил положительно, но мне нужно было обговорить это с тобой. Ты знала, что я это сделаю, но не подписывалась на это. Помнишь? – Мэрилин отпила немного, а я продолжил: – Ну, я хочу сказать, что ты не подписывалась на то, чтобы быть женой политика! Как ты относишься к тому, что произошло? Прошло уже два года, как я сказал, что попробую. Ты хочешь, чтобы я продолжал, или снял с себя полномочия?

– И как я уже говорила насчет армии, здесь дело не во мне. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Ответь мне – ты счастлив? Как ты думаешь, ты помогаешь? – ответила она.

– Думаю, что да. Это похоже на то, как будто пытаешься сосать патоку через соломинку, но все же да. Проект о синдроме Персидского, например, кто-нибудь все равно бы это сделал, но я сделал это раньше, и, скорее всего, он пройдет. Может быть, каким-то ветеранам это поможет, нежели чем они будут ждать, пока служба помощи ветеранам зашевелится и начнет решать это сама.

Это тоже было правдиво. Проект был не очень дорогой, но очень воодушевляющий. Боб Керрей подвязал к спонсированию проекта почти всех ветеранов в Сенате, и я также привлек к делу множество Республиканских ветеранов Палаты. Боб также добавил еще парочку свистов и звоночков по отношению к ветеранам, с чем я мог жить, включая расширение льгот на образование ветеранов, прошедших войну в Заливе. Единственные, кто не хотел, чтобы этот проект прошел – это лидеры Демократов в Палате, которые хотели, чтобы я медленно и мучительно загнулся. Гингрич был в восторге от этого, и высказывался о возмездии Демократам. Из-за этого он попал на воскресные утренние ток-шоу.

– Вот и твой ответ. Мы будем держаться с тобой. Не переживай обо мне или детях. Ты же не катаешься между Вашингтоном и Калифорнией. Вот на это бы я еще могла пожаловаться.

– Уоу! Еще бы-то!

Мэрилин спросила:

– Итак, ты хотел получить мое одобрение на повторные выборы? Разве тебе это нужно не в следующем году?

– Каждые два года, хочу я этого или нет! Я сказал Брюстеру МакРайли, что сообщу ему на этой неделе.

– Он опять будет руководителем твоей кампании?

Я усмехнулся:

– Вроде того. Он будет руководить парочкой конгрессменов в этом году, и у него уже есть помощники на каждого из нас. Думаю, он хочет стать лавочкой по покупке выборов. Найми его компанию, и ты будешь избран. Он будет напрямую работать с кем-то новеньким из Вирджинии, и будет руководить помощником, который будет работать со мной, – и я пожал плечами. – Я созвонюсь с ним завтра и встречусь с ним в своем офисе на следующей неделе. Ему нравится со мной работать. Я всегда оплачиваю его счета вовремя.

– Кто будет баллотироваться против тебя? – спросила моя жена.

– Еще пока не знаю. В праймериз против меня никто не выступает. Я слышал пару имен со стороны Демократов, но я не знаю, насколько они серьезные противники, и попадут ли они в праймериз. Думаю, есть один окружной комиссар в Кэрролле, и один член окружного совета Третьего Округа Балтимора. Кроме этого, увы, я ничего не знаю. Против меня точно кто-нибудь выступит. Это все еще округ Демократов, и они его мне так просто не отдадут!

– Ты победишь. Я знаю тебя, – Мэрилин улыбнулась. – Может, нам стоит сфотографировать тебя в плавках Speedo, ради женских голосов!

Я чуть не выплюнул свой напиток, и начал хохотать.

– Ты можешь себе представить, как бы это обыграл Энди Стюарт? А может, фото, где ты в ремнях? Если я должен носить Speedo, то тебя нужно связать ремнями!

– Боже мой! Я не хочу об этом даже думать!

– О, знаю! Достанем тебе светлый парик, наденешь то красное вечернее платье, которое я тебе купил. Вот скандал-то будет!

– Мечтайте, господин конгрессмен! – заухмылялась она.

Когда мы вернулись в Хугомонт, к нашей двери была прикреплена записка с приглашением на ужин в честь Сочельника в Доме Правительства. Мэрилин согласно кивнула, так что на следующее утро я позвонил и дал согласие, и затем мы забронировали лимузин и водителя. Мы захватили с собой хорошей одежды, как минимум костюм для меня и несколько симпатичных платьев для Мэрилин. Мы бы пообщались с Багамским правительством, выпили бы по бокалу или по два, а затем бы отправились на Райский остров и закрыли бы ночь там. С небольшой удачей мне удалось выиграть немного мелочи за столом, где играли в "очко".

В остальном же мы провели остаток недели, валяя дурака и творя глупости. У нас был небольшой скрытый сейф, вмонтированный в тумбочку в спальне, где мы хранили парочку мелочей, которые бы мы не хотели, чтобы нашел кто-либо другой, кто бывает в доме. А точнее, Мэрилин хранила там свои вибраторы и порнушку. Она не слишком переживала за свой ящик с нижним бельем, но от "Двадцатисантиметрового «Как Живой» СуперМакс с массажем точки G" и копий "Похотливой домохозяйки" она бы точно сгорела со стыда! В Новый Год мы открыли этот сейф, вставили новые батарейки в игрушки, и смотрели фильмы. Мэрилин оставалась без одежды весь день.

В четверг мы полетели в Ютику, забрав плоды наших чресел, отправились обратно в Хирфорд. В пятницу утром я улетел в Вашингтон, и вернулся к своему священному долгу в представлении своего Девятого Округа Мэриленда, держа сво. клятву в преданности высшим принципам нашей нации. Ну, по крайне мере, что-то вроде того. В каком-то смысле все вернулось к старой доброй рутине. Восемь из нас уже стали бельмом на глазу у Демократов, которые называли нас «шайкой восьмерых» на публике. Дом на Тридцатой улице теперь был известен, как «Здание клуба», хоть мы сами его так не называли. Это стало так, потому что мы стали называть себя, как в старых фильмах «Пострелята», «Клуб Ненавистников Демократов Хи-Мэна»! Моего друга Джона Бейнера в прессе уже называли главой нашей небольшой группы, но я был удивлен, найдя себя в качестве его «второго по старшинству». Я спросил Рика Санторума, сколько приказов я отдал ему, а он только рассмеялся, и сказал мне, что прессе просто нужно было что-то написать.

Мы вернулись к еженедельным выступлениям, в этот раз размазывая их по поводу займов из Хаус-Банка на финансирование своих следующих предвыборных кампаний. Президент Буш активно настаивал, чтобы Конгресс продолжал расследовать этот вопрос, предлагая помощь Министерства Юстиции. Мы также прошлись по Демократам на тему почтового скандала, который казался настолько же крупным, как и и банковский скандал. Что-то должно было сработать.

Обрушение произошло в марте 1992-го года. К середине месяца и пристав Палаты, Джек Расс, и почтовый министр Роберт Рота с позором покинули свои посты. Оба находились под уголовным расследованием. Банковский скандал был передан в комитет Палаты по этике, после чего большинство сдалось, приняв голосование в Палате о разглашении всех данных о том, кто превысил свои лимиты, насколько, и как часто это это делал. Административный комитет Палаты бы поступил также и по поводу почтового скандала.

Как я и сказал Мэрилин, мне не пришлось столкнуться с Республиканскими праймериз. Два Демократа, Бад Хоули из Третьего Округа Кэрролла и Томми Хоффман из Третьего Округа Балтимора, решили сразиться за право надрать мне задницу и выставить меня на улицу, где хороший и правильный Республиканец и должен быть. С точки зрения аутсайдера, все, что я мог сказать, так это то, что это были мутные праймериз, и потенциальный победитель, Бад Хоули, вышел бы оттуда не в лучшем виде.

Нам всего лишь нужно было дождаться ноября, а там увидим.

Глава 112. 1992

1992-й год оказался интересным по нескольким фронтам сразу.

В январе умерла Грейс Хоппер. Я познакомился с ней еще тогда, когда был всего лишь младшим лейтенантом. Чертовски хороша как математик, как офицер и как женщина! Мы с Мэрилин поехали на поминальную службу и на похороны в Арлингтон. В тот день мир потерял особенного человека.

Чарли уже был в бойскаутах, и в январе он снова отправился в поход, в этот раз уже на две ночи. Летом он был в походе на всю неделю, и это была великолепная и грандиозная неделя. Я был слишком занят, чтобы выступать в роли лидера-добровольца, но я все-таки ухитрился провести какое-то время на каждом из походов. Он считал, что это все здорово! Я же в конце концов возвращался домой с синяками на спине оттого, что спал где-нибудь на камнях и думал про себя, что именно поэтому изобрели дома.

Единственный более-менее серьезный случай произошел тем летом, когда я вызвался помочь на одну ночь в качестве лидера-добровольца. Лидеры скаутов почти всегда добровольцы. Единственные профессионалы – это люди, которые отвечают за районные офисы или управляют лагерями. Наверняка больше 90 % из нас – это просто чьи-то родители. Просить кого-либо из отцов посидеть там с детьми – это слишком, поэтому обычно мы меняемся. Большинство отцов могут взять один выходной на неделе, и провести ночь в палатке. Пока находишься там – ты босс. Хотя безопасности ради, там обычно бывает по парочке человек.

Случай произошел ближе к концу дня, когда я был там в среду. Мы тогда проводили «отступление» после ужина, когда нужно выстроить мальчиков в ряд и опустить флаг в лагере. Предполагается, что это грустная и спокойная церемония, где все вежливо и тихо, и предполагается, что мальчики стоят тихо по стойке «смирно», отдавая честь. В любом случае, теоретически это так. Этой ночью все было иначе.

Вместо спокойного построения мальчики начали болтать, смеяться и шутить между собой во время церемонии, и Чарли не отставал. Это была недолгая церемония, не дольше пяти минут, но они просто валяли дурака. Это меня выбесило, и я просто встал посреди церемонии.

– ХВАТИТ УЖЕ!

Все уставились на меня. Двое мальчиков, которые опускали флаг, застыли. Я повернулся к ним и приказал:

– Поднимайте назад эту штуку! Быстро!

Они быстренько подняли флаг обратно, а я повернулся назад к построившимся мальцам и высказал им немного, что было у меня на уме. Указывая на флагшток, я сказал:

– ЭТО АМЕРИКАНСКИЙ ФЛАГ! ЭТО СИМВОЛ НАШЕЙ СТРАНЫ! И ВЫ, ЧЕРТ ПОБЕРИ, ПОКАЖЕТЕ ВСЕ УВАЖЕНИЕ, КОТОРОГО ОНА ЗАСЛУЖИВАЕТ!

Краем глаза я заметил второго взрослого, Бо Парсонса. Бо был учителем в старшей школе Хирфорда. Он с любопытством рассматривал меня, в то же время улыбаясь и кивая. Я решил продолжить:

– МОЙ ОТЕЦ ОТПРАВИЛСЯ НА ВОЙНУ ПОД ЭТИМ ФЛАГОМ! МОЙ ДЕД ПОШЕЛ НА ВОЙНУ ПОД ЭТИМ ФЛАГОМ! МОЙ КУЗЕН БЫЛ ПОХОРОНЕН ПОД ЭТИМ ФЛАГОМ! И ВЫ, ЧЕРТ, ВЫКАЖЕТЕ ХОТЬ КАКОЕ-ТО УВАЖЕНИЕ, КОГДА ВЫ НА ЦЕРЕМОНИИ С ФЛАГОМ, И БУДЕТЕ ВЕСТИ СЕБЯ КАК СКАУТЫ, ЗАКРЫВ СВОИ ПУХЛЕНЬКИЕ ЧЕРТОВЫ РТЫ НА ЗАМОК! ЭТО ВСЕМ ПОНЯТНО?!

Мальчики пялились на меня, почти в ужасе, и парочка промямлила:

– Да, сэр.

– ЭТО ВСЕМ ПОНЯТНО?! – прорычал я еще раз. – Я ХОЧУ УСЛЫШАТЬ ЭТО ГРОМКО И ГОРДО!

На это мальчики переглянулись и дали мне немного дрожащее, но громкое:

– ДА, СЭР!

Я развернулся обратно к двоим у флагштока:

– А теперь сделать все еще раз, и сделать все правильно!

После церемонии все мальчики вместе с Чарли разошлись, сматываясь от сумасшедшего мистера Бакмэна так быстро, как только могли. Я же остался около телеги с улыбающимся Бо Парсонсом. Он официально был помощником вожатого, то есть намного выше по иерархии, чем просто родитель. Я сказал ему, смущенно улыбаясь:

– Прошу прощения, если немного перегнул.

– Не переживай. Я бы вступил, если бы ты перегнул. Это кучка детей. Им периодически нужно мозги вправлять. Вероятно, теперь нам не придется об этом напоминать еще пару лет.

Я бросил на него удивленный взгляд:

– Серьезно?

Он кивнул и усмехнулся:

– Каждые пару лет ребята постарше либо уходят, либо взрослеют, и вместо их приходит парочка новых ребят, которым нужно преподать уроки… практической гражданственности, так сказать. Пройдет не меньше пары лет, прежде чем они все это забудут.

Я хмыкнул, пожав плечами. Никто из мальчиков ничего не сказал ни мне, ни Чарли, насколько я заметил, но на всех следующих церемониях они все вели себя уже намного лучше.

Близняшки уже полгода как учились во втором классе. Я задумывался, были ли они идентичными близнецами, или нет. Полагаю, что есть генетический тест. Они выглядели почти одинаково, может быть, на 99,9 %, но в них всегда было что-то, чем их можно было различить. Может, это были их манеры и линии поведения. Они могли запутать новых людей, но, проведя с ними какое-то время, не помогала даже смена одежды. Холли казалась на йоту громче и более открытой, чем ее сестра Молли, младше первой на пять минут.

Мэрилин продемонстрировала просто поразительную степень когнитивного диссонанса на наших дочерях. Когда я однажды спросил ее, чтобы она подумала, когда они попробуют обменяться одеждой, чтобы пошутить над своими парнями, когда станут постарше, она незамедлительно сообщила мне, что «ее» дочери будут хорошими и ничего подобного делать не станут. Когда я спросил Мэрилин, не хочет ли она, чтобы я рассказал «ее» дочерям, что творила их мамочка, Мэрилин сразу же начала визжать, чтобы я вел себя достойно, и вообще она тоже была хорошей девочкой, по крайней мере, пока не познакомилась со мной!

Я ухмыльнулся на это и спросил, считает ли она нашего сына «хорошим» мальчиком!

– Хм-м-м! Вряд ли! Он слишком похож на тебя!

В это время в комнату забрел Чарли.

– А чем я похож на папу? – спросил он. – Мы ничем не похожи!

И это было правдой. С его светлыми волосами и коренастым телосложением он был больше похож на братьев Мэрилин Мэттью, Джона и Майкла.

Мэрилин посмотрела на него свысока, уперев руки в боки:

– Потому что от тебя столько же проблем!

Чарли вскинул руки вверх, будто в победном танце, и крикнул:

– ДАААА! – затем он повернулся ко мне и добавил: – Дай пять!

Я хлопнул его по ладошке, и он убежал из комнаты, за ним также помчалась Пышка.

Я взглянул на свою жену:

– Ох, блин.

– Только помни, ты хотел мальчиков!

– Дождись, когда Холли и Молли начнут встречаться с мальчиками. Ты тоже захочешь, чтобы у тебя были мальчики!

– Никогда!

Весной мы установили посадочную площадку для вертолета на заднем дворе дома. Звучит куда более грандиозно, чем было на самом деле. Ллойд Джарретт и Тайрелл Вашингтон решили, что могло бы нам подойти, и передали все мне и Джону Штайнеру. Джон разобрался со всеми разрешениями, и затем мы вызвали субподрядчика.

Но перед всем этим и Ллойд и Джон сказали мне пойти умаслить соседей.

– А? – только и смог ответить я.

У меня никогда раньше с ними не было проблем, да и если честно, соседей-то у нас не так много.

– Это может сыграть в одном из двух направлений. Либо всем плевать, и через пару месяцев все будет готово, либо же кто-то из соседей взбунтуется и решит вставить тебе палки в колеса. И потом останется только дождаться, когда тебя обзовут миллиардером, набивающим себе цену, и взбивающим их бассейн, и все такое. В таком случае тебе нужно будет разрешение от Федерального управления гражданской авиации, администрации штата и округа тоже. Кто-нибудь начнет возмущаться, и ты все сделаешь к следующему столетию, – ответил Ллойд.

– Будет выглядеть не так здорово к моменту следующий выборов, не думаешь? – добавил Джон.

Я хмыкнул и закатил глаза:

– И что же мне тогда нужно делать?

– Ты теперь политик. Иди поцелуй пару задниц. Я составлю бумагу, где соседи смогут поставить подписи, мол, они не против этого. Так будет намного проще. Кстати, то же нужно будет сделать и в Тоусоне, и в Аннаполисе, – сказал он.

Следующие три недели я провел, навещая друзей и соседей. На юге от нашего дома, с другой стороны Маунт Кармел Роуд, жил только Джон Кэплс, и он был другом. На западе была лесная местность, которую я выкупил, когда мы усилили охрану. На севере тоже был лес, но с другой стороны от него была небольшая застройка, которую мне нужно было посетить. На востоке была еще застройка, с другой стороны от лесополосы. Мне нужно было сконцентрироваться на севере и востоке. Мне также пришлось пообещать полиции штата и округа Балтимор, что они смогут использовать мою площадку в экстренных случаях, да и нельзя сказать, чтобы я сильно жаловался на этот счет. Это заняло больше времени, чем я предполагал, и стоило мне парочки услуг в Аннаполисе, чтобы все подписали, но дело обещало того стоить. К счастью, мой будущий соперник на выборах избирался от округа Кэрролл, и ему не пришлось вставлять своих двух копеек.

Площадка расположилась между домом и лесом, и не представляла из себя ничего, кроме слоя щебня, проложенной на нем изоляционной пленки и плотного слоя асфальта сверху, недалеко оттуда расположили флюгер. Мы сделали еще проезд в заборе, чтобы проложить проезд к площадке, и небольшую дорожку, ведущую к дому. Мы также установили там освещение на случай, если меня нужно высадить после наступления темноты. После того, как на площадке нарисовали разметку в виде буквы «Н», мы, в принципе, были в деле. Все, что нам было нужно – высадить меня и дальше бы я дошел до дома. Вертолет бы после этого поднялся обратно и отправился бы в ангар в Вестминстер. Даже не нужно было заглушать двигатель. Мы установили забор высотой до пояса, по большей части, чтобы там не бродили олени и индюки. И дети, конечно же! Им это показалось занимательным, и забор был способом держать их на безопасном расстоянии, когда они слышали, что мы приземляемся.

Все в Палате Представителей были почти полностью отвлечены на протяжении года, поскольку все готовились к переизбранию. Полагаю, что Сенат все-таки что-то сделал, но даже там трети нужно было переизбираться. Что насчет Палаты – забудьте! Демократы в этом году были в полном дерьме. Слышался хоровой призыв: «Выставьте жуликов вон!» и большая часть жуликов была среди Демократов. Из двадцати двух конгрессменов, о чьих огромных превышениях сообщил комитет по этике, восемнадцать были Демократами.

Почтовый скандал только подливал масла в огонь. Он был не настолько раскручен, как банковский скандал, но казался даже более долгим и серьезным. У нас уже были доклады о хищениях и употреблении наркотиков на почте, и кругом витали обвинения. Опять же, все указывало на Демократов.

Часть Демократов просто решила для себя, что игра не стоит свеч, и ушла в отставку. Несколько человек столкнулись с праймериз, и парочка даже проиграла, что прошлось по Палате как волна цунами. Большинству нужно было вложить неимоверное количество денег для борьбы за переизбрание. Дополнительно, если дело касалось действующего Республиканца, то вес это играло против его соперника-Демократа. Все это было по мне. Бад Хоули бы предстояла тяжелая битва. Он спустил почти все деньги, забрасывая грязью Томми Хоффмана. Поскольку Томми в долгу не остался, у Брюстера МакРайли, его назначенного помощника Джона Томаса и меня было множество всего, чем можно было его раздавить, если это было необходимо.

Даже может не возникнуть необходимости уходить в негатив. Бэбз и Шерил блестяще проработали вопросы избирателей («Да, мистер Джошуа, конгрессмен Бакмэн действительно хочет разобраться, почему так поздно поступил чек Социального страхования, и он сообщил мне, что в конце этой недели он будет говорить об этом с администратором»). Добавьте к этому еще законопроект о синдроме Персидского Залива – у нас уже было ощутимое количество ветеранов, которые вернулись в округ, сообщивших о том, что уже получили куда лучшее обслуживание от службы помощи ветеранам, или о том, что получили больше пособия для образования. Мы также протолкнули дополнение к Акту о Гражданских Правах, который оказался очень популярен в либеральном и демократическом Мэриленде. И наконец, теперь у нас была публичность от моих нападок на Демократов в Палате. Я побывал на всех трех воскресных ток-шоу, а еще и на «Часе с МакНилом Лерером». В Голливуде говорят, что черный пиар – тоже пиар, но не смейте так говорить в Вашингтоне! Демократы испуганно метались из стороны в сторону, и это влияло на предвыборные гонки по всей стране.

Мэрилин заговорила о том, чтобы устроиться на работу, раз уж все дети уже в школе, но никого из нас эта идея не слишком впечатлила. Во-первых, мы не слишком нуждались в деньгах! По факту, можно было даже поспорить, что если Мэрилин устроится на работу где-либо – то она может занять место, на которое можно посадить человека, которому действительно нужна работа. Во-вторых, Мэрилин хотела себе такую работу, чтобы утром провожать детей в школу, и возвращаться до их прихода домой. Что же тогда остается, обеденная смена в МакДональдсе?

У нее также была своя функция, как у жены конгрессмена. Мы разрабатывали график, чтобы она через выходные могла привозить детей в Вашингтон, а на других выходных я бы возвращался домой. Выходные в Вашингтоне могли включать в себя вечеринки или ужины, на которые она бы ходила вместе со мной, пока вечером с детьми была бы сиделка. Дома же Мэрилин могла бы днем периодически бегать до офиса в Вестминстере. Вообще я сказал ей, что было бы больше смысла, если бы она работала в нашем офисе в Вестминстере в качестве интерна-добровольца, помогая Шерил и остальным, чем искала бы работу где-то еще. Мэрилин была общительной, и идеально подходила для того, чтобы посадить ее на телефон с каким-нибудь нытиком, требующим «сделать с этим что-нибудь!».

Я обсудил это с Шерил и Мэрилин, и мы дали ей крутую должность, но никакой зарплаты или влияния. Она могла работать ровно столько времени, сколько могла бы позволить, по необходимости выполнять мелкие поручения в офисе, отвечать на телефонные звонки, и просто по мелочи помогать. С нашими графиками это было лучшим решением, которое мы смогли придумать.

Мэрилин помогала и другими способами. Как поверенный фонда Бакмэн, у нее была чековая книжка. Мы продолжали посещать различные завтраки с оладьями и ужины с курицей и бисквитами (и я правда очень люблю курицу с бисквитами!), и мы также могли выписать хорошенький чек местному пожарному участку, или женскому комитету, или чего там было в той местности. Я также мог дать небольшую пятиминутную речь о чудесах всего того, что мы делаем в Вашингтоне и попросить о каких-либо предложениях. Я буквально украл подход Энди Стюарта – если можно было получить какой-то грант или рассрочку, или получить какую-либо прибыль, которую я мог обыграть, я без зазрения совести это делал. («Восстановление этой дороги было возможно благодаря поддержке конгрессмена Бакмэна в…»). Когда я жертвовал средства какому-нибудь местному благотворительному фонду или мероприятию в Демократическом округе, я не выставлял баночку для пожертвований, поскольку это было бы слишком дешевым трюком. Я также не делал этого и в Республиканских округах, но они в целом казались куда счастливее, пожимая мою руку на камеру.

Два года для новичка в Конгрессе предполагаются для понимания того, можете ли вы играть в большой лиге. Можете ли вы сойтись с людьми, с которыми нужно сойтись, сформировать коалицию или группу, и увернуться от всех камней и стрел, которыми в вас бросается вопиющая неудача? Доверяете ли вы людям или сохраняете здоровый скептицизм? Контролируете ли вы свою судьбу, или же она управляет вами? Думаю, что даже будучи бестолковым, у меня было здоровое понимание того, что там происходит.

Там очень, очень легко сбиться со своего пути. В Вашингтоне Дарту Вейдеру очень просто склонить вас на темную сторону. Я уверен, что Энди Стюарт, хоть и еще тот подонок, начинал со стремления сделать что-то хорошее. Невероятно легко позволить себе продаться и быть использованным, и многие даже не подозревают, что с ними так и происходит.

Хотите съездить в Барселону с женой на десять дней отпуска? Это блядски дорого, но, эй, Мегабакс Фармацевтикалс считает, что вы очень полезный товарищ. Они оформят образовательную поездку в Барселону этим летом, сразу же после роспуска. Почему бы вам не слетать на их G-V, и не дать вам разузнать о чудесах компании, пока ваша жена ходит по магазинам? А в гольф играете? Я разве не сказал, что на отдыхе, где мы будем, есть целых три лужайки?

Поскольку Мегабакс Фермацевтикалс считают, что вы настолько отличный парень, и вам тоже кажется, что очень мило с их стороны взять вас на такую чудесную образовательную экспедицию, вполне естественно, что вы проголосуете, чтобы помочь им с этой ма-аленькой трудностью по импорту. Если же нет, ну, действительно, голосовать нужно по совести. Мы понимаем, господин конгрессмен. Нет, простите, зимняя поездка в Кабо Сан Лукас уже забронирована.

Просто удивительно, как много всего узнается на пляжах по всему миру, на лужайках для гольфа и горных склонах. Намного меньше оказывается на самих заводах и в офисах.

Ну, это игра для двоих! Я знал, что второй по значимости Демократ в комитете по вопросам ветеранов не смог этим летом попасть в Бар Харбор, так что я предложил ему со своей женой поехать со мной и Мэрилин. Также согласился и третий по значимости Демократ со своей супругой. Почему кто-то может захотеть плавать в воде с айсбергами, я не понимаю, но, Господи, лобстеры были чудесны! Мы вылетели на G-IV, и у нас были отличные три дня выходных, все были моими гостями.

Акт по ветеранам войны в Персидском Заливе покинул пределы комитета через две недели после этой небольшой поездки. Теперь же, если честно, Сонни Монтгомери уже был под ощутимым давлением, но привлечь его же Демократов для продвижения бы не помешало.

К тому времени Сонни Монтгомери меня уже люто ненавидел, но под давлением Гингрича и своих же двух старших лейтенантов он позволил «проекту Бакмэна-Керрея» выйти за пределы комитета, и это позволило ему пройти дальше в Сенат на рассмотрение. Президент Буш уже пообещал подписать этот закон. Боб Керрей сообщил мне, что во время подписания может проводиться милая церемония в Роуз-Гарден, и поскольку авторами закона являемся мы, то мы сможем побывать там, стоя позади. Сама идея уже позабавила меня, отчего Боб по-доброму надо мной посмеялся. Кто бы мог подумать, что маленький Карл Бакмэн из Лютервилля закончит так?

Мы также проводили свои летние барбекю, как и обычно. Вечеринки становились все больше и больше, и это перерастало в мероприятие кампании. В этот раз я уже поручил все компании-поставщику продуктов, чтобы Мэрилин и я смогли выбраться из кухни и из-за гриля и встречать гостей. Я позаботился о том, чтобы Ларлин Паркер носила значок «Голосую за Бакмэна», прежде чем я выдал ей сочный и вкусный Республиканский бургер. Затем мы сфотографировали ее, и я пригрозил ей, что сделаю это своим постером во время компании.

Я посетил конвенцию в Хьюстоне, Мэрилин же осталась дома. Я знал, что ее было ужасно сложно устроить. Экономика была на дне, и посыл Клинтона «Это экономика, идиот!» громко и четко прослушивался везде. Я похлопал речи Рейгана, поскольку это было бы его последним выступлением. Он уже тихо проходил первые стадии болезни Альцгеймера. В остальном же это было сборищем придурков-праваков, проталкивающих свою социальную идею, от которой мне становилось не по себе. Республиканская партия начинала свои повороты. Пат Бьюкейнен начал, объявив «Культурную Войну», а Рич Бонд, глава Республиканского комитета и босс Рича Миллера (того самого, который меня во все это впутал!), выступил с объявлениями: «Мы есть Америка, а не они». Отличное единство в правительстве.

Не могу сказать, что с легкостью, но я победил. Бад Хоули показал себя с куда лучшей стороны, чем Энди Стюарт, и не стал глубоко лезть в личное, или разбрасываться грязью. Я тоже держался достойно. Конечным итогом стало соотношение 58–42 в мою пользу. И опять же, в отличии от Энди Стюарта, Бад позвонил мне после объявления телеканалов, и произнес довольно неплохую уступающую речь. Я поблагодарил его публично, и затем повторил это уже лично. Я победил его, это уже было достаточной победой, и мне не было нужды вести себя, как самодовольный баран или хвастаться этим. Что бы я ни делал, в моем округе была целая тьма Демократов, и мне нужно было быть вежливым. Я также созвонился с Жаклин Стэйманн-Хьюстис и начал реализовывать идею с домом на Тридцатой улице.

Будь вежлив с теми, кого встречаешь по пути наверх, поскольку снова встретишься с ними на пути вниз! Меня всегда поражало то, что даже умнейшие люди забывали про этот небольшой принцип. Может быть, это было от моего опыта, где было больше девяноста лет в общем. Учтивость считается. Вежливым с людьми быть важно. Если хочешь добиться чего-то – направляй рукописную заметку вместе со всем барахлом, которое направляешь. Это работало в продаже трейлеров, это так же работает и в Конгрессе.

Не все верили в это, конечно же. Ньют Гингрич нажил себе толпу врагов по пути наверх, и можно было заметить, что это уже личное. В общем счете Демократы потеряли четырнадцать мест в Палате, двенадцать из которых подхватили Республиканцы, итого стало двести пятьдесят восемь Демократов, сто семьдесят шесть Республиканцев и один Независимый. Я понятия не имел, как это произошло во время моей первой жизни, и помог ли я, или сделал хуже, но Гингрич казался довольным такими результатами. Он уже начал задаваться вопросами об усилении давления во время следующих выборов.

Когда настало время инструктажа для новичков, я поговорил со своей командой, и мы решили остаться в том же офисе. Мы могли спуститься на этаж ниже, или сделать что-нибудь подобное, но оно не стоило того, чтобы так морочиться. Со временем это могло бы и измениться. Хоть я и не хотел быть слишком поверхностным в своих предсказаниях, я знал, что в 1994-м году будет большое беспокойство во время выборов в Конгресс. Предполагая, что я переживу те выборы, я бы обнаружил себя посреди стаи новичков-Республиканцев Палаты. Тогда я бы уже и задумывался о новом офисе.

После выборов я провел день, благодаря людей, и затем мы с Мэрилин отправили наше потомство к ее родителям до конца недели, и улетели в Хугомонт. Выборы прошли третьего ноября, так что в четверг мне исполнилось тридцать семь. У нас было очень закрытое празднование, на котором Мэрилин носила сандали на высоком каблуке, и больше ничего, и ей весь день пришлось зажигать мою свечку. В остальном же мы просто валяли дурака, пока не вернулись домой в воскресенье.

Глава 113. Старый друг

Есть некоторые вещи, которые может сделать только Палата Представителей, а какие-то может только Сенат. Палата куда больше задействована в составлении бюджета, нежели Сенат. С другой стороны, только Сенат может влиять на назначения президентом на высокие посты. Сенат считается более старшим из двух подразделений, и предполагается, что там сидят более взрослые и мудрые люди. В большинстве случаев это ударяет большинству сенаторов в голову, и многие становятся напыщенными ублюдками, но это уже, наверное, совсем другая итория.

Мне не нужно было обращать внимание на выдвижения и назначения на пост в Верховный Суд. Не важно, что бы я ни думал о кандидате, у меня не было законного права вмешаться. Если бы кто-нибудь спросил, я бы мог вставить свои две копейки, но даже в этом случае это не имело особого значения. Насколько это касается кабинета министров, там есть четыре гиганта – Государство, Оборона, Юстиция и Казначейство – а все остальное так, всем плевать. Например, всем было плевать на Транспорт, пока парочка самолетов не потерпела крушение Одиннадцатого сентября, а без этого – кому это интересно?!

Вот чего многие не осознают, так это того, что в большей части этих мест есть свои депутаты, которые тоже являются политическими назначенцами, и требуют одобрения Сената. Об этой работе не говорят в вечерних новостях, не попадают ни в какие скандалы, и в целом это обычно рутинная работа. Единственный случай, когда ситуация накаляется – это когда какой-нибудь сенатор наложит в штанишки и пытается остановить работу, чтобы чего-то добиться. Например, когда в 2001-м году к власти пришел Джордж Буш, сенатор Джесси Хелмс из Северной Каролины начал создавать задержки в работе нескольких своих подчиненных, чтобы вынудить президента изменить один закон.

Как простой и относительно молодойконгрессмен, я не был на виду у своих более влиятельных собратьев из Сената. К декабрю все уже знали, кого Билл Клинтон выдвигал на различные позиции. Различные депутаты были просто указаны на бумаге, которая затем направлялась всем в качестве стандартной рассылки. Обычно отправляются огромные количества такого барахла, и из этого почти ничего не читается. В общем, если вы даже замечаете такую бумажку, вы окинете ее быстрым взглядом и отправляете назад, чтобы ее заполнили или выбросили.

Ближе к концу декабря я получил список номинантов в секретариат и в заместители секретарей кабинета министров. Там огромный перечень этих бюрократов, и должности специально запутаны. Кто стоит выше – заместитель министра, заместитель секретаря или помощник секретаря? Кто важнее – заместитель помощника или помощник заместителя? Кому-то вообще это интересно? Ну, на самом деле важно это знать, если пытаешься что-либо сделать. Секретарь намного выше в иерархии, чем помощник, так что если и пытаешься что-то реализовать – нужно знать, кто на какой ступени может помочь.

К тому времени же я прошелся по списку, чтобы посмотреть, смогу ли я вспомнить кого-либо из первой жизни там. Вообще, одно имя мне вспомнилось. Я вызвал Минди в свой офис, вручил ей список, где обвел одно имя.

– Минди, выручи, и разузнай, кто это?

Она в недоумении взглянула на список:

– Кто это?

– Вот я и хочу, чтобы ты выяснила. У него где-нибудь в системе должна быть указана биография. Все, что у меня сейчас есть – это имя. Я просто хочу посмотреть, тот ли это человек, о котором я думаю, либо же некто совершенно иной.

Она кивнула, пожав плечами.

– Старый друг?

Я улыбнулся в ответ.

– Возможно. Давай выясним.

Минди ушла, и я выбросил это все из головы, перейдя к следующему клочку бумаги в ящике с входящей документацией, перечню нескольких законопроектов, которые будут выдвинуты сразу после того, как Билл Клинтон займет пост. Билл уже начал зазнаваться, поскольку счастливый Демократический Конгресс уже был готов ему служить. Ну, рад за него, но через пару лет он получит очень грубую встряску.

На следующее утро Минди вошла ко мне в кабинет с плотным конвертом.

– Здесь информация, которую вы просили.

Она вскрыла конверт и передала мне что-то, что очень походило на довольно плотную биографию с фотографией симпатичного улыбающегося мужчины.

– Это тот о ком вы думали?

Я уставился на фотографию, и мой желудок заурчал.

– Да, да, это он. Спасибо, – я посмотрел на нее и заметил любопытство на ее лице. – А сейчас я хочу, чтобы ты позвонила в офис Гингрича и записала меня на встречу с ним как можно скорее. Отказ не принимать. Это будет недолгая встреча, но мне нужно как можно скорее с ним встретиться, и если понадобится – я задержусь.

– Что случилось, конгрессмен Бакмэн?

Я покачал головой:

– Не волнуйся, просто оформи мне эту встречу. Спасибо.

Минди кивнула и вышла, все еще озадаченная. Я же снова взглянул на биографию и снимок, задаваясь вопросом, как этот человек умудрился вот так взять и вернуться в мою жизнь. Снимок был хорош, на нем был симпатичный мужчина, высокий и стройный, со плотной шевелюрой на голове и ярко-белыми зубами.

Это был мой старый друг, генерал бригады Энтони Хокинс!

Я никогда не обращался к нему по полному имени в 1981-м году, когда познакомился с ним, хоть и знал его. Тогда я был капитаном, а он – генералом бригады. Его звали «Генерал», и мне нужно было постоянно вставлять к этому «Сэр». Когда я видел его в последний раз, он приказал мне загрузиться в C-47, а затем пару дней спустя я получил от него приказ гнать своих мертвых и покалеченных людей обратно в Гондурас. После того, как нас приняла команда зачистки на том «заброшенном» аэродроме, я ничего о нем больше не слышал; он вышел относительно чистым, и по его указанию начальник военной полиции со своими людьми избивал меня в той камере в подвале.

Полковник Фезерстоун сказал мне, что Хокинс был повышен до генерал-майора к тому времени, как я уже заканчивал свою армейскую карьеру. Я снова посмотрел на биографию и в изумлении покачал головой. Он отслужил еще два года в Брюсселе с НАТО, а затем был отправлен обратно в Штаты, где получил третью звезду, и после отправился на Гавайи как командир армии, подотчетный главнокомандующему Тихоокеанского командования, четырехзвездному моряку, который там заправлял. На этом и закончилась его служба. Он ушел в отставку в звании генерала-лейтенанта шесть лет назад. После этого какое-то время работал на борту у оборонного подрядчика, и когда всю лавочку выкупила компания Grumman, и он остался без работы, Хокинс присоединился к Центру Военного Развития, исследовательскому центру в Вашингтоне.

Что действительно меня поразило, так это то, что Хокинс – Демократ. Военные обычно довольно консервативные ребята, и тяготеют к Республиканской партии. Одним из плюсов призывов было то, что там наблюдалось разнообразие общества, нежели с одними добровольцами, которые в большинстве своем были похожи друг на друга. Нет, я не поддерживаю возвращение призыва, но все-таки это было не так уж и плохо.

Я особенно не задумывался об этом тупом ублюдке, когда уволился со службы. Мое колено было разнесено, но это же могло случиться и в другое время или в другом месте, например, на другом прыжке, да или же просто в результате падения с лестницы. Я покинул армию почти одиннадцать лет назад, и она уже не была частью моей жизни. Я никогда не жалел, что отслужил, и даже был бы рад остаться там, но просто не получилось. Да и впоследствии на свою жизнь мне жаловаться не приходится!

Теперь же, пока я задумался о тех временах, я понял, насколько глупым и наивным тогда был. Что бы произошло, если бы я просто сказал «НЕТ!» и отказался бы лезть на борт того Альбатроса? Что было бы, если бы мы все отказались исполнять, насколько сами знали, откровенно глупый и незаконный приказ? Мы были не в состоянии военного положения, где нужно делать то, что должен. Это было чертово тренировочное упражнение, и эта мразь бы с радостью прикончила нас всех, если бы это не помешало его повышению по службе. Чего бы плохого случилось? Он бы отправил меня под трибунал за ослушание, но я бы с этим легко разобрался на слушании. Моя карьера рассыпалась бы в пух и прах, но она все равно закончилась тем же, пока Хокинс причастен. Куда важнее, что двоим отличным парням не пришлось бы умирать, и еще одного бы не покорежило, и я не про себя. Я позволил личной отваге и чувству долга перекрыть долг по отношению к своим боевым товарищам.

Я не собирался ни в коем случае позволить Хокинсу вернуться на службу государству Соединенных Штатов!

Сразу после обеда Минди сообщила мне, что Ньют уделит мне пять минут в четыре часа, чтобы я поговорил с ним. Я поблагодарил ее, и поручил ей освободить мое расписание на день. В половину четвертого я добрался до его офиса и дождался своей очереди. Меня пригласили около пяти минут пятого, и я улыбнулся, ковыляя сквозь его кабинеты. Местечко было намного уютнее моего.

С тех пор, как мы заняли больше мест в Палате, Ньют был куда больше мной доволен, чем раньше, когда я сотрудничал с Демократами. Я все еще собирался сотрудничать с ними, но я не видел необходимости докладывать ему об этом. По факту все, что я хотел сделать – было бы острой соринкой в глазу Демократов, и ему бы это точно понравилось.

– Карл, рад снова тебя видеть. Чем могу помочь?

– Спасибо, что уделил мне время, Ньют. Я ценю это.

Он широко улыбнулся:

– Итак, что привело тебя ко мне? – и я потянулся в карман своего пиджака, вынул оттуда биографию со снимком Хокинса, и положил на его стол.

– Что это? Кто этот парень? – спросил он.

– Это информация по генералу-лейтенанту Энтони Хокинсу, которого Билл Клинтон выдвинул на должность заместителя министра под Уорреном Кристофером.

– И?

– Ну, этого не случится. Я знал этого парня еще в армии. Он не подходит на руководящие должности где-либо в правительстве. Я не хочу вдаваться в детали, поскольку есть определенные соображения национальной безопасности, но я не допущу его снова к службе. Никто в Сенате или в офисе Клинтона не знает меня, либо не станет слушать, но они знают тебя. Я только прошу, чтобы ты связался с кем-либо и аннулировал это выдвижение.

Ньют сидел, откинувшись в своем кресле и лениво слушал меня, но когда я дошел до слов «национальная безопасность», он выпрямился.

– Карл, мы в Палате Представителей, а не в Сенате. Право «рассматривать и одобрять» дано Сенату, а не нам.

– Я это понимаю, и поэтому говорю с тобой. Хотя я серьезен. Если я должен буду сорвать его утверждающее слушание, и даже в прямом эфире – я сделаю это, и если даже это будет стоить мне места, я готов поступиться.

– Выкинешь что-нибудь подобное, и это будет стоить тебе места! Это закончится выговором Конгрессу и последующим презрением, не меньше!

Я кивнул.

– Как я и сказал, я готов поступиться.

Он осторожно на меня посмотрел:

– Ты должен рассказать мне, что происходит, Карл. Что за чертовщина о национальной безопасности?

Я покачал головой:

– Я не могу рассказать. Это под грифом «Совершенно Секретно». За это мне тоже придется заплатить, если я открыто заговорю об этом.

– Карл, я не очень понимаю, чего ты от меня ждешь, если ты не расскажешь мне, что происходит, или произошло, или чего так еще.

– Ньют, в этот раз тебе нужно просто поверить мне.

Он только покачал головой:

– Дай мне время сделать пару звонков, но никаких глупостей, не обговорив сперва со мной. Если это все чушь собачья, я повешу тебя за яйца сушиться на солнце.

– Вполне устраивает, – я поднялся и покинул кабинет.

Я полетел домой, и немного перебрал с алкоголем той ночью. Слишком много дерьма мне вспомнилось из того кошмара в Центральной Америки. Даже Мэрилин заметила, что с ней я был неразговорчив и раздражителен.

Ньют перезвонил мне через два дня:

– Карл, самое большее, что я смог сделать, так это назначить встречу с некоторыми людьми из Сената, и тебе придется пояснить им все об этой национальной безопасности.

– Когда?

– В четверг, семнадцатого.

Это было на следующей неделе.

– Просто дай мне знать, когда и где, – сказал я ему.

– Лучше бы тебе знать, что ты делаешь, Карл, иначе это будет просто катастрофа, – закончил Ньют и повесил трубку.

Встреча была в офисе Ньюта в два часа дня. Я ожидал вместе с ним, просто общаясь о планах на 1993-й год, когда люди начали подтягиваться. Это была встреча элиты Вашингтонского Конгресса и Сената – и меня. Присутствовал организатор партии большинства, Уэнделл Форд, также был и глава комитета Сената по международным отношениям, Клэйборн Пелл, этот комитет должен был организовать слушание по Хокинсу. Вероятно, потому что я затронул тему национальной безопасности, также был и глава специального комитета по разведке Дэвид Борен. Последними появились куратор команды Клинтона по переходному процессу по имени Джон Болдуин, который был одним из людей Уоррена Кристофера, и сам Хокинс. Единственными Республиканцами в помещении были я и Ньют.

Хокинс вошел последним, в его походке сквозила гордость и вызов, и он чуть ли ни презрительно хмыкнул мне, увидев перед собой молодого юнца, посмевшего бросить ему вызов. Я же посмотрел на него своим заученным безразличным взглядом, просто глядя на него, не мигая, медленно осмотрев его справа налево и затем медленно отвернув голову.

Первым заговорил Болдуин, просто, чтобы начать собрание.

– Конгрессмен Гингрич, приятно снова вас видеть. Позвольте мне представить генерала Хокинса.

Хокинс вышел вперед и прошел мимо меня, чтобы пожать протянутую руку Ньюта.

– Господин конгрессмен, благодарю вас, что пригласили меня, хоть я и не понимаю, в чем может быть проблема.

– За этим мы и здесь, не так ли, генерал? О встрече попросил конгрессмен Бакмэн.

Снизойдя до того, как заметить меня впервые, Хокинс повернулся ко мне и протянул руку:

– Господин конгрессмен.

– Здорово снова вас видеть, мистер Хокинс.

– Генерал Хокинс, если будете так любезны, – ответил он.

Джон Болдуин вставил:

– Генерал Хокинс был генералом армии Соединенных Штатов, и считается обычаем обращаться к офицерам в отставке по их званию.

Я с самым невинным выражением лица осмотрел всех присутствующих.

– Правда? Ну, думаю, что тогда вы все можете называть меня капитаном Бакмэном вместо конгрессмена Бакмэна, но это было бы немного бесцеремонно с моей стороны, – и я снова посмотрел на всех с самым невинным выражением лица.

Мы все сели, и собрание началось.

– Карл, ты просил об этой встрече, и я здесь из-за соображений национальной безопасности, о которых ты отказался рассказать Ньюту. Так что колись, сынок, что это у тебя от этого парня в штанах засвербило? – спросил Борен, растягивая слова на оклахомский деревенский манер.

– Я нахожу всю эту встречу оскорблением! – перебил Хокинс, – У меня образцовый послужной список, и все здесь присутствующие об этом знают! Я требую извинений!

Болдуин положил свою руку на руку Хокинса и молча покачал головой.

– Успокойтесь, генерал, мы все сейчас выясним, – отметил Пелл.

Все уставились на меня. Настало время действовать.

Я кивнул.

– Ну, мне нужно сказать, что я очень разочарован, что мистер Хокинс, или генерал Хокинс, если он настаивает… – глаза Хокинса яростно вспыхнули, но я продолжил: – …и не узнает меня. Мы встречались раньше осенью 1981-го года. Тогда генерал еще был известен как командир генерал бригады Хокинс, и, как я уже говорил ранее, я был известен как капитан Бакмэн.

– Это нелепо! Я никогда в жизни тебя не видел! – возмутился он.

– Это неправда, генерал, неправда! Это было в ноябре 81-го, и мы были в Тегусигальпе, в Гондурасе, во время учений Южного Щита 81-го, – я повернулся к остальным и объяснил: – Не уверен, господа, что вы когда-либо об этом слышали, но это были вполне обычные учения. В то время я был капитаном 82-й Воздушной, и командовал батареей 105-х. Тогда сандинисты только захватили Никарагуа, и доставляли массу проблем, так что армия решила отправить туда воздушный батальон, чтобы показать флаг и провести пару учений.

Хокинс выглядел так, будто хотел что-то сказать, но Болдуин молча удержал его от этого. Хокинс просто уставился на меня.

– За все тогда отвечал генерал бригады Хокинс. Это были вполне обычные учения, где мы обучали гондурасских десантников и проводили групповые прыжки и учения, что-то в этом роде.

Я посмотрел на сенаторов, чтобы увидеть, понимают ли они хоть что-то. Я знал, что Гингрич не служил, но я надеялся, что хотя бы один из сенаторов проходил службу.

– Я знаю, о чем вы, конгрессмен. Я был в береговой охране, но я видел подобные учения. Они вполне обычны, – отметил Пелл и посмотрел на своих коллег, которые понимающе кивнули.

– Да, сэр, обычны. Итак, когда мы были в Гондурасе, и терпели генерала бригады Хокинса, который понятия не имел, что мы там делали. Генерал был тем, кого мы называли «пятипрыжковым болваном», то есть кем-то, кто отработал обязательный минимум из пяти прыжков, чтобы получить квалификацию, и больше никогда этого не делал. Все же, это не было такой проблемой, поскольку мы уже привыкли к чудаковатым командирам.

Хокинс выглядел так, будто он собирается навалять мне, но Болдуин держал свою руку на его, и улыбался.

– Все изменилось во время последнего прыжка. А сейчас прежде чем я продолжу, я обязан сказать, что все последующее обсуждение должно быть классифицировано как «Совершенно Секретно». Это уже и так было засекречено…

– Тогда пора заканчивать с этим! Я не собираюсь сидеть здесь, пока этот предатель выдает засекреченную информацию! – рявкнул Хокинс. Он повернулся к Болдуину и сказал: – Мы уходим отсюда!

Уэнделл Форд приказал:

– Сядьте, генерал. У всех нас есть определенные уровни доступа к секретной информации, и я очень сомневаюсь, что мистер Болдуин хотел бы это раскрывать, если там действительно есть сложности. Я хочу это услышать.

Хокинс бросил на меня взгляд, полный ненависти, но раздраженно махнул рукой, чтобы я продолжил.

– Благодарю вас. Как я уже сказал ранее, все было хорошо до того последнего прыжка. Генерал Хокинс, присутствующий здесь, решил, что было бы отличной мыслью, чтобы гондурасские десантники прыгнули с американских самолетов, пока в то же время американские прыгнули бы с гондурасских самолетов. Обращаю внимание, что только это уже нарушает около половины положений о безопасности, но таков был приказ. Стало еще веселее, когда мы узнали, что гондурасцы прыгали из лишних C-47, которые мы отдали им после Второй Мировой. Никто из нас даже не видел таких старых самолетов, уже не говоря о прыжках с них. Несмотря на наши протесты, нам было приказано с них прыгать, независимо от факта, что мы никогда не учились прыгать с них.

Пара сенаторов бросила взгляд на Хокинса, но теперь он сидел с беспристрастным лицом. Я продолжил:

– Дальше стало хуже. Нам было приказано совершить прыжок ночью. Ночные десантные прыжки – одна из самых опасных штук, которую может сделать солдат. Ночных прыжков не совершается, если только страна не в состоянии войны, и даже тогда это самое последнее дело. Хокинс все равно приказал нам высадиться. Мы забрались в Альбатроса и вылетели посреди ночи.

– Это обернулось катастрофой! Гондурасский пилот самолета, в котором я был, сбился с пути и полетел на юг в сторону Никарагуа. Спустя какое-то время он просто включил сигнал для прыжка и сбросил нас в Никарагуа. Из нас двадцати двое погибло, и еще один стал калекой. Тогда же я и выбил колено. Дальше стало лучше. Командующий отрядом, с которым я прыгал, был одним из погибших, и мне пришлось взять командование на себя. Мы два дня прошли пешком на север, прячась от сандинистов и наркобаронов, чтобы просто попасть в зону действия рации. Хокинс лично отказался распорядиться об эвакуации, и заставил нас идти дальше. Мы продолжали идти, пока у нас не закончилась еда и вода, и затем я передал Хокинсу, что, если он не отдаст приказ об эвакуации, то я сдамся сандинистам.

Теперь уже все три сенатора повернулись и посмотрели на Хокинса, а Ньют сидел с завороженным лицом. Хокинс не обратил на них никакого внимания.

– Итак, вертолету нужно было приземлиться на неком заброшенном аэродроме. Заброшенном, ага! Он был под контролем какого-то там местного наркобарона, и нам нужно было совершить ночное нападение, чтобы обезопасить его и вызвать вертушки. К тому моменту мы больше были похожи на ходячих мертвецов, чем на боевой отряд, но мы все равно это сделали, потому что мы были американскими десантниками и самыми крепкими сукиными сынами на планете! У меня было несколько человек, которые добровольно хотели остаться позади, чтобы не замедлять нас, но я сказал им, что мы все отправляемся домой, живыми или мертвыми. Мы вернулись на базу, и в это время Хокинс арестовал меня за ослушание и бунт. Когда я отказался сотрудничать, его ручной начальник военной полиции затащил меня в подвал и избивал до потери сознания.

– Это все ложь! Чертова ложь, и я терпеть это не намерен! – взревел Хокинс.

Я улыбнулся ему, пока все остальные поворачивались ко мне. Я ответил:

– Вы хотите свидетелей? Прошло уже одиннадцать лет, но я могу гарантировать, что если я позвоню в Пентагон, я могу получить актуальные адреса всех остальных ребят, которые прыгали. Кто-то из них наверняка все еще служит, но я знаю как минимум одного, который оставил службу, и велики шансы, что ушел и кто-то еще. Если будет необходимо, мы можем также найти адвоката из военно-юридической службы, который вытащил меня из того подвала в госпиталь Уолтера Рида.

– И все это потом было засекречено? – спросил Гингрич.

– После моего избиения в подвале, я пришел в себя уже на больничной кровати в закрытом помещении. Мне сообщили, что все было классифицировано как «Совершенно Секретно», и что мне стоит держать рот на замке, чтобы я забрал свою Бронзовую Звезду за то, что доставил своих людей домой, и чтобы я покинул армию так быстро, чтобы закрывающаяся за мной дверь даже задницы моей не коснулась. Вместе со мной были уволены все остальные офицеры из командования, по крайней мере те, кто остался жив, все, кроме генерала бригады Энтони Хокинса, которого подняли в звании.

Я поднялся на ноги, взял свою трость и доковылял до окна. Затем я развернулся и сказал, помахивая тростью:

– Мне это не было нужно до того прыжка, или до того, как мне пришлось проковылять добрую половину сотни километров через вражескую армию. Единственная причина, почему я молчал – так это потому что нам не нужно было, чтобы никарагуанцы знали, что американский генерал решил вторгнуться в их миролюбивую страну с вооруженными американскими десантниками, или что американский генерал сумел выйти сухим из воды после приказа до полусмерти избить неподчинившегося офицера! Господа, кто-нибудь из вас представляет, какой бы скандал подняло хотя бы что-нибудь из перечисленного?

– Это абсурд! Ты ничего не можешь доказать! – рявкнул Хокинс.

Я посмотрел на Пелла.

– Сенатор, вы будете проводить слушание по генералу. Вы действительно думаете, что я не смогу найти ни одного Республиканца, у которого есть хотя бы один зуб, и который не пригласит меня на освидетельствование? – я повернулся обратно к Хокинсу. – Знаете, кроме бега, я все еще могу пройти все нормативы для парашютной школы. Я скучаю, в смысле, по бегу. Я раньше пробегал по восемь километров, – я также объяснил остальным. – Вообще это был минимум, восемь километров, которые должны были пробегать все десантники. Иногда мы бегали и на большие дистанции, – я снова развернулся к Хокинсу и похлопал тростью по своему колену. – Я никогда больше не смогу бегать, генерал. Я был чертовски хорошим солдатом, генерал. Я уже почти был назначен в команду инженеров, и мне было уготовано место в Объединенном комитете начальников штабов. Все пропало. Расплата – жестокая штука, не правда ли?

– Это нелепо! Я не стану это терпеть… – завелся Хокинс на пару минут, но уже было очевидно, что никто больше не обращал на него внимания.

Я прервал его:

– Генерал, вы не заслужили носить форму тогда, и вы уж точно не заслуживаете того, чтобы вернуться к службе еще раз.

Хокинс громко запротестовал на это, но Борен прервал его:

– И чего вы хотите, конгрессмен Бакмэн?

– Сенатор, вы же не можете всему этому поверить…

Борен только отмахнулся от него, и продолжил смотреть на меня:

– Ну?

Я просто покачал головой. Я повернулся к Болдуину.

– С этим ублюдком покончено. Навеки. Мне не интересно рассказывать эту историю. Никарагуа все еще та же бочка с порохом, и никому не нужно все это снова ворошить. Просто прогоните его жалкую задницу раз и навсегда, – я взглянул на Хокинса. – Генерал, я понятия не имею, откуда вы взялись, но настало время вернуться туда, откуда вы и пришли. Валите из Вашингтона. Продайте дом, оставьте работу, и уходите. Пора идти домой, отживать свою пенсию и быть забытым.

Я посмотрел на остальных. Борен и Пелл молча кивнули; Форд ухмыльнулся и затем с отвращением взглянул на Хокинса. Болдуин же просто сидел с каменным лицом, и не стал даже смотреть на него. Ньют же просто поднялся и подошел ко мне:

– Думаю, дальше я справлюсь сам, Карл. Почему бы мне не позвонить тебе позже?

– Идет. Мне нужно вернуться домой и извиниться перед Мэрилин. Я был немного груб с ней и с детьми, когда все это завязалось.

Я пожал всем руки, ну, кроме Хокинса, у меня не было желания быть с ним вежливым. Я выковылял из офиса, немного выпрямился и забрал свое пальто и шляпу.

Чтоб он провалился, чертов сукин сын! Расплата действительно жестока!

Глава 114. Новая коалиция

В понедельник утром ко мне в офис без предупреждения ворвался Ньют. Я в это время разбирался с бумагами, но с организатором партии всегда нужно быть вежливым. Он потому и зовется организатором, поскольку организует и строит свою партию. У них очень много власти и влияния на персонал, назначения в комитеты и администрацию кабинетов, и в общем могут неплохо испоганить вам жизнь, если вы станете им перечить.

Когда Минди сообщила о его приходе, я отложил все бумаги и поднялся, чтобы поприветствовать его и жестом пригласил сесть.

– То, что ты учудил в прошлый четверг – была просто бомба, – сказал мне он.

– У тебя проблемы из-за этого? Или мне нужно было принести себя в жертву ради него?

Ньют покачал головой.

– Мы собрались с Бореном и сделали пару звонков в пятницу. Мы не проверили всего полностью, но разузнали достаточно, чтобы понять, что ты не вешаешь нам лапшу на уши. Белый Дом снимает его кандидатуру, спишут на семейные обстоятельства или на что-нибудь подобное. Тебе этого достаточно?

Я пожал плечами.

– Мне неинтересно выходить с этим на публику. Я просто не пущу этого парня обратно. Если он уедет куда-нибудь в Восточный Зажопинск где-нибудь в Индиане и больше ни разу нигде не появится, мне это будет вполне по душе.

Затем я склонил голову немного набок и спросил:

– Ну и что же теперь со мной станется? Дерьмо всегда стекает вниз. На нас с тобой из этого что-нибудь прольется? Прости, если это обернется проблемами для тебя, Ньют. Я не хотел этого.

Он махнул рукой на это:

– Это не будет проблемой. Он просто еще один раздражающий назначенец. Никому не нужны проблемы. Эти ребята уже забыли и его, и твое имя, – он с любопытством посмотрел на меня. – А если отставить в сторону твою личную неприязнь к Хокинсу, думаешь, он бы действительно наворотил дел?

– Абсолютно. Уже достаточно того, что Буш запихнул войска в Сомали, но Клинтон сделает все еще хуже. Он вообще не разбирается в делах заморских, кроме, как курить дурь в Оксфорде. И Хокинс бы значительно ухудшил бы дело!

– Думаешь, в Сомали все будет плохо? В Кувейте мы неплохо справились, и туда войска ввел Буш.

– Думаю, что Сомали будет просто катастрофой! Проблема Буша в том, что он думал, что должен "что-нибудь сделать", чтобы помочь. Кувейт же был реальной страной с реальными людьми. Наша задача была просто – выгнать оттуда иракцев и вернуть земли их законным хозяевам. А Сомали… ну, в некоторых местах все уже настолько запущено, что им уже не помочь. Просто смотри! Мы будем просто заполнять мешки для трупов без реальной на то причины. И Боже упаси нас, если Клинтон отправил бы туда командовать Хокинса! – ответил я.

Ньют пожал плечами и поднялся.

– Ну, все это закончилось, так что просто держи рот на замке, и никто даже не спросит. После роспуска нам нужно будет снова собраться и обсудить планы, как бы нам подогреть Демократов. Ни к чему давать им поблажки.

– Никаких возражений не имею. Позвони мне или Джону, и назначим встречу в клубе. Думаю, что можем еще что-то выдавить из темы банковского и почтового скандалов. Из-за таких мелочей люди садятся в тюрьму.

Он улыбнулся, как стервятник, готовящийся к атаке на ничего не подозревающую жертву.

– Сделаем все правильно – вернем контроль над Палатой, как минимум. А может, даже и Сенат.

– У меня есть парочка идей на этот счет. Дай мне записать их и мы их обсудим после роспуска.

Я проводил Ньюта на выход сквозь офис. У входной двери он остановился и повернулся ко мне.

– Знаешь, если мы отобьем Палату, то вы, ребята, на самом деле окажетесь где-нибудь в середине иерархии. Что об этом думаешь?

Настал мой черед улыбнуться ему.

– Ну, снимите меня с комитета по науке, или с вопросов ветеранов, или даже с обоих. Я хочу заниматься вооруженными силами или внешней политикой.

Это было бы неплохой платой за выставление Демократов вон.

Ньют с улыбкой кивнул. Ему, как политику, нравился хороший обмен.

– Для человека, который никогда не был в политике, ты довольно быстро учишься. Давай реализуем идею, а потом уже будем решать остальное.

Мы пожали друг другу руки и он ушел.

Я позвонил в офисы Пелла, Борена и Форда, что улучить по пять минут с ними. Что я и уяснил для себя на обеих жизнях, так это важность личного общения и благодарностей. С Пеллом и Фордом это было довольно прямолинейно – мол, спасибо за внимание на прошлой неделе, простите, если отвлек от каких-то важных дел, ценю ваши усилия. Все понимали, что в Вашингтоне работал принцип услуги за услугу, и теперь я был им должен. Вполне честно.

С Бореном все началось в той же манере. Я выбил пять минут на диалог, большего мне было не нужно, и когда меня проводили в его кабинет, я начал свое маленькое выступление.

– Сенатор, благодарю вас за то, что уделили мне время. Я просто хотел поблагодарить вас за то, что выслушали меня на прошлой неделе.

– Пожалуйста, конгрессмен. Прошу, присядьте, – ответил он.

– Ну, я хотел отнимать у вас много времени. Мне просто хотелось поблагодарить вас и сказать, что я ценю ваши усилия. Уверен, что вы очень занятой человек.

Он улыбнулся, но все же покачал головой и жестом пригласил меня сесть в кресло. Уйти было бы невежливо, так что я сел, и он сел в такое же кресло напротив меня.

– Я хотел бы еще минутку поговорить об этом. Ты уже знаешь, что мы с Ньютом разузнали о твоей истории. Он сказал мне, что поговорит с тобой.

– Да, сэр, он виделся со мной недавно. Это еще один повод для меня, чтобы выказать вам свое уважение, господа, – улыбаясь, сказал я.

– Ценю твою учтивость. Я хотел поговорить с тобой о той миссии. Я связался с парой человек из Пентагона. Вся эта заварушка была безумием с самого начала, ведь так?

– Это одно из лучших описаний, которые я слышал, сенатор, – согласился я.

– Я также слышал о том, что случилось потом, вместе с тем, в чем тебя бы могли обвинить. Все, в чем могли обвинить.

Его лицо не дрогнуло, когда он говорил это, но я сразу понял, о чем он. Он услышал, что тот трус-лейтенант сказал, мол, я перестрелял заключенных. Вероятно, Борен потянул за какие-то ниточки, чтобы добыть эту информацию, поскольку я был уверен, что в обычных документах это было не найти.

– Обвинения, которые не были выдвинуты? Или они были выдвинуты, но затем официально опровергнуты? – спросил я, – Это был конец моей карьеры, так что я не придавал этому значения.

– Записи есть, но они очень глубоко зарыты. Если бы ты продолжил напирать, то они бы не остались нетронутыми.

Я вздохнул:

– Как я и думал. Как я уже говорил раньше, если мне придется заплатить свою цену за это, я это сделаю. Я просто не мог позволить Хокинсу вернуться. Мне стоит связаться с адвокатом?

Теоретически, если бы армия захотела разобраться в этом деле, они могли бы вернуть мне звание в судебных целях.

– Нет. С делом покончено. В отличии от некоторых наших уважаемых коллег, я считаю, что некоторые тайны должны оставаться тайнами. Мне неинтересно поднимать это на вид, как и армии. Ньют знает об этом, но ты за его команду, поэтому проблем не будет. Хотя однажды это все наверняка всплывет. Может, ты захочешь подумать над этим. Благое дело безнаказанным не остается, и подобное, – сказал Борен.

Я снова вздохнул:

– Сенатор, я всего лишь сделал то, что должен был. Я довел своих людей домой. Больше ничего тогда не имело значения. Это изначально моя вина, что мы оказались там. Если бы я отказался прыгать, может быть, отказался бы кто-то еще, и в результате вся эта морока была бы отменена, – я посмотрел на него и пожал плечами. – Я много раз уже задумывался об этом за годы.

– Не накручивай, сынок. Ты был не единственным офицером, который тогда прыгнул, и это были не твои подчиненные. Не ищи себе проблем. Просто помни, что когда-нибудь это все выйдет на свет. Ничего не скрывается в этом городе, по крайней мере, навсегда. Хочу сказать, обожаю тех долбанутых сторонников конспираций, которые строят теории, что это ЦРУ убило Кеннеди. Если бы это было так – полки бы ломились от книг, написанных свидетелями! – и он рассмеялся от этой мысли.

Я только улыбнулся и кивнул, и на этом встреча закончилась. Он поднялся, я встал следом, и он проводил меня до выхода, пожав на прощание руку у двери. Так я увернулся еще от одного выпада.

В конце дня я отправился домой. Я взял пару недель выходных до конца Нового Года. Конгресс снова был созван пятого января, и мне нужно было присутствовать, чтобы присягнуть в составе 103-го Конгресса. До этого же мы взяли рождественский отпуск, навестили родню Мэрилин и затем отправились в Хугомонт за небольшой порцией солнца и песка.

В то же время в моей голове было то, о чем говорил Гингрич. Дошло до того, что пока мы были на Багамах, я обнаружил, что сижу на пляже, наблюдая за детьми, но с блокнотом и ручкой на коленках. Мэрилин лежала рядом, в закрытом купальнике, соломенной шляпе и огромных солнцезащитных очках на шезлонге, купаясь в солнечных лучах. Я же был в плавательных шортах, очках и своей соломенной шляпе. Между нами стояло ведро со льдом и шестью бутылками Короны. Чарли пытался лежать на волнах, а его семилетние сестры Холли и Молли возились с песочным замком.

Мэрилин спросила у меня, потянувшись, чтобы открыть пиво:

– Над чем это ты так работаешь?

Я улыбнулся и помахал блокнотом:

– Это мой план по захвату мира.

– А мы сегодня амбициозные, да?

– Сегодня Хирфорд, а завтра – весь мир! – протянул я.

– Ну хватит уже! – фыркнула она.

– Когда я закончу, Демократическая партия начнет полностью сворачиваться. И твоим родителям придется переехать в Канаду или их могут обвинить в государственной измене.

– А что насчет меня? – спросила меня жена. – Я тоже Демократ, не забыл?

Я помахал перед ней блокнотом:

– У нас будет постановление в платформе, которое будет позволять спать с Республиканцами.

– Продолжай в том же духе, умник. Тогда только сном все и ограничится.

Я взял ручку:

– Думаю, что внесу поправки в платформу, укажу какие-нибудь более конкретные требования, может быть, даже что-нибудь связанное с наколенниками и наручниками.

– Даже знать не хочу!

Я взял пиво и крикнул:

– Эй, вы двое, мама хочет, чтобы ее закопали в песке!

Мэрилин сразу же начала отнекиваться, пока Холли с Молли бодренько помчались к ней. Они были отправлены обратно к воде. Я заметил, как их старший брат только качает головой, глядя в нашу сторону. Ох уж эти взрослые!

В промежутках между тем, когда я дразнил Мэрилин и гонялся за детьми, я составил несколько заметок. Я знал, что вернет партии власть. Моим же бзиком было то, что все это должно быть сделано на моих условиях, а не на условиях правых из партии. Сам я был больше из либеральных Республиканцев, поскольку это был единственный способ избраться в Мэриленде. К сожалению, даже при том, что некоторые мои личные ощущения совпадали с Демократами, их руководство больше было заинтересовано в поддержании своей власти и статуса кво. Нужны были какие-то изменения, и единственным способом что-то изменить был бы дворцовый переворот. Республиканцам нужно было вернуть власть в Конгрессе, этого не происходило с 50-х годов!

Весь остаток отдыха на Багамах я делал заметки. Мэрилин периодически на них поглядывала, но в основном ее это не интересовало. Да, она была Демократом, но она была куда консервативнее, чем ее родители. В политических взглядах мы оба были где-то посередине, отчего мы постоянно могли подкалывать друг друга на этот счет. Классической же была шутка, что мы должны ходить на выборы вместе, чтобы перекрыть голоса обоих.

После того, как мы прилетели домой, я позвонил Джону Бейнеру и Джиму Насслу, рассказал им о своем разговоре с Ньютом, и о намечающемся собрании в клубе, чтобы разработать стратегию. Мы договорились на вторник после созыва, и они пообещали пригнать остальных из Банды Восьмерых и Ньюта. В свободное время я начал выписывать и дорабатывать идеи, и размышляя обо всем этом. Я достал парочку белых досок и подставок для них.

В те выходные Мэрилин с детьми прилетела в Вашингтон, и я провел часть субботы в своем кабинете, переделывая доску в флипчарт. В какой-то момент заглянул Чарли и спросил:

– Пап, а что ты делаешь?

– Домашнее задание!

– Ты же не в школе.

– От этого оно еще важнее, – сказал я.

– Отстой! – ответил он.

Я закатил глаза, но постарался ему этого не показывать. Мэрилин может говорить, что он слишком на меня похож, но он явно не тянул на прилежного ученика. Было немного больше похоже на то, как Чеви Чейз в роли Кларка Гризволда гордо отзывался о своем сыне Расти в фильме "Каникулы в Вегасе" – "Он троечник с плюсом!" Настало время побыть жестче. Я взглянул на сына и спросил:

– А что насчет тебя, сын? Ты свое домашнее задание сделал?

Он взглянул на меня и бросил:

– У меня нет домашнего задания.

– У тебя нет задания вообще, или у тебя нет задания здесь?

– Пап! – с виноватым видом воскликнул он.

Я упер руки в боки и посмотрел на него сверху вниз:

– Еще раз попробуешь что-нибудь такое выкинуть, и не сможешь сидеть неделю. Думаешь, я жесток? Я учился у людей, которые тебя целиком проглотить могут! Пока не услышишь обратное, каждый вечер я буду проверять твое домашнее задание. Хочешь, чтобы я начал звонить твоим учителям и выяснять, давалось ли тебе задание на дом?

– Пап! – от этих слов он запаниковал.

– Вон! И чтоб такого больше не было! – я указал на дверь и он быстро умчался.

Минуту спустя вошла Мэрилин.

– Что ты сказал сыну?

Я усмехнулся:

– Только то, что ему нужно делать свое домашнее задание.

Она с любопытством на меня взглянула.

– Он попытался меня провести, сказав, что у него нет задания, имея в виду, что он не взял его сюда. Он на самом деле оставил все дома.

Мэрилин ответила:

– Мелкий засранец! – но она улыбалась, говоря это.

– Так что он получил от меня нагоняй и я спросил, не хочет ли он, чтобы я звонил его учителям каждый день.

Она бросила взгляд на дверь.

– Он еще и от меня получит, когда мы вернемся домой.

– Мне нравится эта идея. Почему у меня есть странное ощущение, что мой первенец не сделает себе имени в образовании?

– Карл! Это ужасно, что ты так говоришь!

Я посмотрел на нее очень удивленным взглядом, а она пожала плечами.

– Ну, ты разве знал, что получишь докторскую, когда тебе было одиннадцать?

– Думаю, что я знал это, еще будучи в утробе, и знал, что это все равно никого не устроит! – со смехом выпалил я.

– Ты такой же сумасшедший, как и вся твоя семейка.

– Тсссс! Никто не должен узнать! – рассмеялся я и начал двигаться к ней. – К тому же, сумасшедшие только бедняки. Богачи – эксцентричны!

Мэрилин расхохоталась и отступила от меня:

– Мне все равно, насколько ты богат. Ты все равно сумасшедший! – и она отступила за дверь.

Поскольку загнать Мэрилин в угол мне не удалось, я вернулся к работе.

Во вторник вечером на семь часов была назначена встреча в доме на Тридцатой. Я сказал Мэрилин, что останусь в Вашингтоне на ночь, и пищевая компания оставила достаточно чая, кофе и различных закусок. К двадцати с чем-то часам мы все налили себе кофе и собрались в кабинете. Джон осмотрелся и сказал:

– Ну, Карл, собрание созвал ты. Что у тебя на уме?

Я уже стоял, но после этих слов я подошел к одной из досок, которые я установил у стены.

– Ладно, начали. Пару недель назад я говорил с Ньютом о продолжении давления на Демократов, о возвращении контроля над Палатой, и даже над Сенатом. Какое-то время после роспуска я думал об этом, и додумался до нескольких идей. Я расскажу о них, но сперва изложу полную картину.

Во-первых, нам нужно продолжать давить на темы банковского и почтового скандалов, но нам нужно сделать что-то еще. До этого мы только объясняли людям, почему им не стоит голосовать за Демократов. Мы не говорили им, почему им стоит голосовать за Республиканцев! Мы давали негатив, а не были позитивными. Недостаточно просто говорить, что Демократы плохие парни, нам нужно убедить людей, что Республиканцы – хорошие. Кто-нибудь из вас работал в частном секторе, например, в ресторане, или в компании, что-нибудь продающей?

Все переглянулись между собой.

– Я вырос, работая в баре своего отца. Это все еще семейный бизнес, – сказал Джон.

Фрэнк Риггс дополнил:

– Я раньше был риэлтором.

– Хорошо. Вы, ребята, знаете, что нельзя продать что-либо с негативным настроем, – Джону же я сказал. – Твой дед бы не продавал больше пива, просто говоря, что бар дальше по улице не такой же хороший, как его. То же и у тебя, Фрэнк. Никто не будет покупать недвижимость у тебя, если единственное, что ты говоришь, это что все остальные продавцы – жулики. Нет, вам нужно показать им, почему им стоит покупать у вас, что у вас предложения лучше, и знаете вы больше, – и я снова повернулся к Джону. – Или твое пиво вкуснее, или твои официантки милее. Нужно давить на позитив, – на это несколько человек кивнули.

– Нам нужно показать, что наш продукт-Республиканская партия лучше для нашего покупателя, а именно – избирателей. Пока мы продолжаем поднимать проблемы с Демократическим Конгрессом, мы также выходим с четким планом, чем-то таким, что объединяет все идеи, из-за чего мы в этом деле, и собираем все это во что-то абсолютно новое.

Я протянул руку и перевернул один лист на флипчарте, показывая, что написано под ним.

– Я предлагаю Контракт с Америкой! – среди сидящих послышались заинтересованные перешептывания. – Мы можем назвать это иначе, но, думаю, пойдет и так. И вот как это работает.

Я перевернул еще один лист, где указал десять главных пунктов:

– Здесь у нас в списке есть десять наименований, – я выставил раскрытые ладони, растопырив все пальцы. – Мы можем обсудить нюансы, но сохраняем десять позиций. Например, выравнивание бюджета, мы все этого хотим. Правовые реформы, особенно в вопросе пособий. Постатейное вето на бюджет. Вложения в инфраструктуру. Федеральный закон об оружии, который требует от штатов, которые «могут принять» однозначное принятие.

Я также прошелся еще по нескольким пунктам. И также умышленно оставил несколько пунктов пустыми, чтобы кто-то мог предложить свои идеи.

– Почему десять? Мы же можем придумать больше, разве не так? – спросил кто-то.

– Десять – хорошее число. Так людям будет легко запомнить, обдумать и обсудить. Моисей же отлично справился с этим, так почему мы не можем? – на это многие кивнули, а кто-то и заухмылялся.

Я всегда вспоминал о книге Мела Брукса «Мировая история, Часть Первая», где Моисей спускается с горы Синай с тремя табличками, говоря всем, что он принес пятнадцать заповедей, и затем роняет и разбивает одну табличку, оставляя всего десять.

– Одна важная деталь – мы не трогаем больные места Демократов, – предупредил я. – Мне все равно, что вы лично можете думать на этот счет, но от абортов держимся подальше. И от школьных молитв.От браков и геев тоже. Мне все равно, какой бы расчудесный законопроект вы бы ни разработали, как только мы влезем в какие-нибудь такие общественные вопросы, и Демократы нас ими же и раздавят!

– Аборты – это неправильно. Это убийство, – сказал Рик Санторум.

Я театрально пожал плечами:

– Рик, я понимаю, что ты хочешь сказать, правда понимаю, но это не значит, что я с тобой согласен. В этой же комнате девять хороших консерваторов, и я могу гарантировать, что я не единственный здесь, кто с тобой не согласен. Если мы начнем проталкивать эти идеи, Демократы будут говорить только об этом, и просто похоронят нас. Среднестатистический американец не одобряет это, но это и не значит, что они хотят это запретить. Если мы начнем проталкивать правые идеи, это все равно поднимется.

Я заметил несколько недовольных лиц, но некоторые выглядели облегченными.

Скотт Клаг спросил:

– И как это все работает с этим контрактом-то?

– Это работает с тем, как именно мы продаем это клиенту, собственно, избирателю. Мы говорим им, что это пакетная услуга. Здесь будет все, что хотят все, кроме большинства закоренелых либералов. Мы говорим им, что в течение ста дней после нашего избрания мы подаем набор из десяти законопроектов, по одному на каждую тему, и обещаем, что протолкнем их на рассмотрение. Наделаем кучу шума! Сделаем массовое подписание этого контракта на ступеньках Капитолия. Приглашаем всех Республиканских кандидатов в Вашингтон, чтобы они тоже подписались. Выступаем на ток-шоу, в новостях и везде, где только можно. Если каждый из нас возьмет себе по одной или двум идеям, мы сможем разбомбить их по всем фронтам.

– Это никогда не сработает. Клинтон наложит вето на все, что мы попытаемся продвинуть, – возразил Санторум.

На это ответил Нассл:

– И что? Это будет очень явно. Думаешь, он просто зароет десять законопроектов подряд? Если мы сможем отбить Сенат, мы в целом сможем сделать все за первые сто дней.

– Помните, это частично театр. Каждый день после получения контроля, мы подаем по одному из этих законопроектов просто механически, ровно на то время, чтобы попасть в вечерние новости. На самом деле мы не получим сразу всего, чего хотим, но мы можем громко разыграть это с избирателями. Не забывайте, что в консервативных округах также куча Демократов, которым часть этого тоже понравится. Это не будет голосованием только от одной партии. Я бы даже предположил, что на некоторые идеи мы сможем набрать достаточно голосов, чтобы перекрыть вето, – добавил я.

У этого собрания был позитивный подтекст, но все смотрели на Ньюта Гингрича, который мог все перекрыть одним словом. Вместо этого он смотрел на мой флипчарт, оперев голову на руку и постукивая пальцем по подбородку, а на губах у него блуждала хитрая улыбка.

– Карл, ты сказал мне, что у тебя есть идея, но это целая кампания! Это довольно дерзко! Как ты себе это представляешь?

Ну, он хотя бы не обрубал эту идею!

– В этом году, в 1993-м, мы будем все это разрабатывать. Определимся с десятью пунктами, начнем расписывать детали. Через год мы начнем ускорять дело. Через шесть месяцев, после праймериз, мы подключаем новых кандидатов. Работаем с этим на полную катушку. Также припишем парочку сенаторов, чтобы издали свои версии этих проектов, – сказал я. И затем указал на Ньюта: – Ты будешь в деле генералом.

Он кивнул.

– Если все правильно сделаем, то мы победим и я стану спикером. Огласку это еще не получило, но Мишель уходит с поста после этого срока. Его точно не будет как минимум два года.

– Черт! – послышалось в комнате.

Хотя это имело смысл. Я знал, что в следующем Конгрессе Гингрич уже станет спикером, а сейчас он пока что был вторым по списку. Если Мишель уйдет, он поднимется выше, а он настолько сильно хотел стать спикером, что уже сидел и облизывался.

– В Контракте будет десять пунктов, не важно, какими бы они ни оказались. Каждый берет по пункту и разрабатывает законопроект; также еще ищем помощь по оставшимся двум. Это должно быть полной тайной. Если Демократы с Биллом Клинтоном что-нибудь об этом разнюхают, они придумают способ ответить. Этот год должен пройти в абсолютно тихой подготовке, – еще добавил я.

Гингрич покачал головой:

– Нет, мы не можем оставить это в ваших офисах. Мы переведем все это наружу в какой-нибудь исследовательский центр в городе. Будем с этим работать через них. Я поговорю с парой человек, вытащим их сюда на вечер или два. Хотя это очень хороший старт. Карл, мне правда это нравится! Джон, что скажешь?

Джон оглядел всех и на мгновение взглянул на флипчарт.

– Это блестяще. Нам нужно будет сделать много рекламы для всего этого в следующем году, – предупредил он.

Джим Нассл сказал:

– Подключим еще Национальный Республиканский Комитет и подключим еще деньжат на это. Они могут протолкнуть это без упоминания нас. Это законно, – еще несколько человек кивнули и согласились с этим.

– Господи, это может сработать! – воскликнул Джон Дулиттл.

Я кивнул.

– И все же это должно быть в секрете, полном секрете. Имею ввиду, перекреститесь, клянитесь, хоть мизинчик выставьте. Вы не можете об этом говорить своим женам, своим подружкам, даже во сне не можете бормотать! Как только Демократы узнают об этом, они придумают свою какую-нибудь чушь, – сказал я.

На это несколько человек ухмыльнулись. Хоть некоторые из присутствующих были порядочными людьми (Санторум, к примеру), я знал, что не все они (тот же Гингрич), и комментарий насчет жен и подружек бы для некоторых попал прямо в яблочко. Но эй, они уже были взрослыми; и в состоянии с этим справиться, если попадутся.

Потом мы поговорили еще, и разошлись. Ньют пообещал связаться со мной на грядущей неделе. Мы были в деле.

Было ли это тем, как начался первый Контракт с Америкой? Такое было на моей первой жизни, и я понятия не имел, когда именно все это зародилось. Я помнил, что на выборах в 94-м это полностью укрепило партию, привело Демократов в полнейшую растерянность, и в результате выборы прошли очень легко и просто. Тогда это было детищем Ньюта, и Банда Восьмерых ему помогала. Я был вполне доволен тем, что позволил ему руководить в этот раз. Если бы мы выиграли, я бы набрал достаточно очков, чтобы потом в будущем просить о какой-нибудь услуге.

Плюс это также было тем, что нам нужно, по мнению общественности. Правовая реформа, например, была просто необходима. В случае с пособиями мы создали тогда извращенную перспективу рождаемости за пособия. Изначально планировалось, что женщины на пособиях получали выплаты по количеству рожденных детей. Чем больше детей, очевидно, тем больше помощи им требовалось. И тут в игру вступает Закон Нежелательных Последствий. Если жить где-нибудь в развалюхе, плохо кормя детей, растить ребенка будет стоить чуть меньше, чем дополнительное пособие, и таким образом за счет еще одного ребенка идет прибыль! Вот и расскажите о плохих идеях! И это был только один пример. Всю систему нужно было переработать, чтобы снять людей с пособия и поставить на свои ноги.

Чего хотел я – это просто все это контролировать. «Создание» идеи автоматом посадило меня на место водителя, даже при том, что я позволю Ньюту получить всю славу. Я мог бы смягчить многие вещи, сделать их более терпимыми по отношению к Демократам и сократить перепалки. Я мог отбросить лоббистов, которые бы попытались захватить все. Это потребует очень много работы, и мне бы понадобилась небольшая помощь.

Первое, что я сделал – так это нарушил свое же правило никому не рассказывать. Я сказал Мэрилин, что остаюсь еще на одну ночь, и позвал к себе домой Марти вечером в среду. Он несколько лет пробыл лоббистом, прежде чем вернуться с темной стороны. Я частенько шутил с ним на этот счет, говоря ему, что знал, что в нем все еще осталось добро. Он мог бы помочь мне сделать все добросовестно!

Мы с Марти быстро поужинали в ресторане с морской едой в Потомаке, прежде чем поехать ко мне домой. Уже там я сделал пару напитков и привел его в кабинет, где дал ему примерно то же выступление, что и остальным. Хотя с Марти я смог немного больше сосредоточиться, выбросил несколько лишних моментов, и рассказал все в два раза быстрее. В конце я спросил его:

– Ну, что думаешь?

– Ну, это чертовски дерзко, это уж точно. Что подумали Гингрич и остальные? Он может загубить все, если бы захотел, но он ищет поворотный момент, и это может им стать.

Я кивнул:

– Всем понравилось. Ньюту это понравилось еще больше, когда я сказал, что мы подпишем это его именем. Если это сработает, он станет спикером Палаты.

– Наверное, у него только от этой мысли стояк поднимается.

Я театрально содрогнулся:

– Ну, это образ, о котором я точно не хочу думать!

Марти со смехом фыркнул.

– А что насчет его идеи передать это какому-нибудь исследовательскому центру в городе? Зачем бы нам это делать?

– Для отрицания, во-первых. Если и будет какая-нибудь утечка, это можно списать просто на предложение от исследовательского центра, а не заготовленный законопроект из твоего кабинета. Ты просто сидишь и в случае чего выдаешь непонимающее «А?» – отметил он.

– А?

– Очень хорошо, продолжай отрабатывать. И также важно, у них куда больше юристов, статистов и аналитиков, чем у тебя. А что-то из этого будет очень, очень крупно и влиятельно.

– Об этом я и переживаю, – сказал ему я. – Каждый консервативный лоббист в городе захочет как-то влезть в это, и кто-нибудь из них будет просто чокнутым. Если я смогу оставить это за собой, мы сможем управлять этим.

Марти просто покачал головой:

– Это слишком обширно для кого-либо, чтобы управлять этим в одиночку, что означает, что дело будет передаваться другим. Забудь о контроле, сделай упор на влияние. Ты можешь иметь большую часть влияния, но это никогда не будет полностью так, как ты этого хочешь. Супчик вкуснее, если туда смогут помочиться все.

Я скривился. Я понял, что говорил мой старый друг, но это не обязательно должно было мне нравиться.

– Как думаешь, кому Ньют передаст все это?

Марти пожал плечами.

– Вероятно, что Фонду Наследия, а может, и Институту Като. Хотя они могут быть слишком либеральны для вкусов Ньюта. Может быть, Американский Институт Предпринимательства. В любом случае сначала на ум приходят эти три варианта. Моя ставка, ты узнаешь, что решит Гингрич, и он отправит тебя плясать уже перед ними. Приведет сюда пару ребят оттуда, чтобы ты дал свою речь. Подружись с ними и поцелуй пару задниц, и держи пальцы в пироге. Не зазнавайся и не пытайся ими помыкать. Их это не впечатлит. Они были здесь задолго до того и будут после того, как Карл Бакмэн покинет свой кабинет.

– Звучит правдиво!

– Ты сказал, что хотел бы, чтобы каждый взял определенный законопроект и обкатывал бы его. Это твое детище. Какой бы ты сам себе хотел?

– Я уже задумывался об этом. Они все очень критичны, но некоторые будут настолько крупными, и я сомневаюсь, что смогу все объять. Я думал разобраться с законом об оружии и Второй Поправкой, – меня все еще злило все то, через что нам с Мэрилин пришлось пройти десять лет назад с Хэмильтоном и попытками получить разрешение на ношение оружия.

– Национальная стрелковая ассоциация точно захочет повлиять на это.

– Да, но плюс только в том, что это будет единственная большая группа лоббистов, которая заинтересуется. Долбанутые леваки захотят запретить изготовление и продажи всего огнестрельного оружия в стране, и отправлять отряд штурмовиков во все дома, чтобы собрать все пушки, которые найдут. Национальная стрелковая ассоциация же хочет, чтобы у каждого ребенка с рождения был автоматический гранатомет от правительства с пожизненной неограниченной амуницией. Должна быть какая-то золотая середина.

– Большую часть того, что ты пытаешься сделать с этими законами, уже делают Демократы. С Клинтоном в Белом Доме и контролем Демократов в обеих палатах, они собираются прорваться через несколько любимых тем. Они уже планируют свой закон о контроле оружия.

– Это не важно. Маятник качается, друг мой, и качается в нашу сторону. За два года мы захватим обе палаты, и будет уже наш черед что-то менять. Билл очень удивится.

– Посмотрим, – отметил Марти, собираясь двигаться домой.

– Это наше время, Марти. Тебе нужно будет помочь мне удерживать радикалов на расстоянии.

– Вполне устроит.

Глава 115. Самый храбрый из людей, которых я когда-либо встречал

Когда я вернулся домой, я был в довольно неплохом настроении. Ньют вместе с Республиканской партией бы все равно разработал «Контракт с Америкой» независимо от того, переродился бы я или нет, но с моим участием у нас был шанс сгладить некоторые острые углы. Я уже сразу начал продвигать мысли о том, чтобы избавиться от всего связанного с «семейными ценностями». Эта показуха всегда отвлекала партию и играла Демократам на руку.

Настроение мое испортилось, когда я попал домой. С нами оставался Баки, и хоть я и люблю своего тезку, мне стало любопытно.

– Эй, привет, дружище! Как дела? Где все остальные?

Он странно на меня покосился.

– Мама сказала, что я пока останусь у вас на несколько дней, может, даже до выходных.

Я пожал плечами.

– Круто. Картер тоже здесь? – возможно, что Тесса с Таскером просто решили побыть наедине пару дней.

Я снова заметил его странный взгляд.

– Нет, они куда-то с ним собирались.

– Ладно, я поговорю с твоей тетей Мэрилин.

Я оставил свой дипломат в кабинете, прошел по коридору в спальню и переоделся. Я уже собирался выходить обратно, когда в спальню вошла Мэрилин. Она закрыла за собой дверь, но глаза ее не были игривыми. Я знал, что она не планировала никаких игр и веселья до ужина.

– Что стряслось? – спросил я.

– Баки пару дней поживет у нас.

Я кивнул.

– Да, я уже видел его в гостиной. Что случилось?

– Тесса и Таскер взяли Картера на обследование.

– А что с Картером? – второй сын Тасков был хорошим и смышленым мальчиком.

Как и у его отца и брата, у Картера были ярко-рыжие волосы, но Баки был высоким и походил на Таскера, Картер же был ниже ростом и больше похож на свою мать.

Мэрилин понизила голос:

– Они повезли его в клинику Майо. Они подозревают, что у него рак.

Я только уставился на жену, пока на мгновение у меня кровь забурлила в ушах. Она не улыбалась, и о таком люди обычно не шутят. Парой мгновений спустя я выдал:

– Что?! Когда это произошло?

Мэрилин бессильно пожала плечами и села на кровати рядом со мной.

– Он уже несколько месяцев наблюдается у врача, но все окончательно начало проясняться только сейчас. Он быстро устает, у него постоянно болят локти и колени, и у него появляются синяки, которые не проходят.

– Я видел один у него на Рождество и уже потом, когда мы вернулись с Багам. Я думал, это уже другой.

Моя жена покачала головой:

– Это был тот же самый синяк. Он должен был уже зажить к тому времени.

– Почему они не повезли его в клинику Джона Хопкинса? Это же просто прямо по дороге, и это одна из лучших больниц в стране!

– Они уже возили его туда. Его педиатр направил их в Майо. Как раз там и был поставлен диагноз. В клинике Майо будет второй диагноз.

– Ааа! – я сидел с секунду, не веря своим ушам/ – Рак чего у него?

– Не знаю. Какого-то рода лейкемия, или подобное.

– Как они туда отправились? Они же не таскают его по аэропортам, надеюсь? Они уже улетели? Я могу организовать им Гольфстрим…

Мэрилин взяла меня за руку и улыбнулась:

– Я уже все сделала. Как только я услышала об этом, я позвонила Тейлор и все организовала. Они высадили Баки по пути в Вестминстер. Они, наверное, уже добрались.

– Ох, да… ладно, – мне стоило бы сразу догадаться/ – А почему у нас, а не своих родителей?

– Просто везение такое. Его родителям сейчас самим не очень здорово, а ее родители уехали на отдых в Европу.

Я кивнул на это. Таскер был на год старше Тессы, но в своей семье он был младшим, а она была старшей в своей. Его родители были как минимум на десять лет старше ее родителей. Я улыбнулся ей:

– Ну, не то что бы он никогда здесь раньше не бывал. Нам только нужно будет позаботиться о том, чтобы они с Чарли не попытались построить ракету на заднем дворе.

– Запустим их обоих отсюда!

– Может быть, Таскер с Тессой выяснят, что это что-то другое.

– Будем надеяться! – согласилась она.

Следующие пару дней мы продолжали молча надеяться. Баки понятия не имел, что происходит. Он был смышленым малым, и рос также быстро, как трава. Ему уже было четырнадцать, и в июне ему бы исполнилось пятнадцать (как будто бы я мог забыть про его день рождения!). Он уже вымахал за сто пятьдесят сантиметров роста, продолжал расти, и я даже не был уверен, пережил ли он уже свой скачок роста! Даже если бы он по росту был чем-то средним между своими родителями, Таскер был выше меня на несколько сантиметров, а Тесса была примерно того же роста, что и Мэрилин. Баки бы наверняка стал выше меня.

Единственной неловкостью было объяснять детям, почему их друг остается у нас во время учебной недели. Мэрилин возила его в школу в Кокисвилле после того, как наши сядут на школьный автобус. В остальном же уже начинал разрываться наш телефон, когда девочки начали названивать нам домой, чтобы его услышать. Баки уже выяснил, что девочки не такие уж и противные! Чарли считал, что его друг тронулся умом на этот счет, а Баки же на это только смеялся.

Близняшкам было уже восемь, как и Картеру, и им было очень любопытно, почему Баки остается у нас, а Картер – нет. Они продолжали нас допытывать, сначала меня, потом свою мать, затем снова меня, а потом Мэрилин дала им нагоняй и сказала, чтобы они вели себя прилично и отправились в свою комнату. Они заворчали и заныли, а затем поднялся я и они убежали так быстро, что пятки сверкали! Большим быть здорово! Я усмехнулся Мэрилин и мы вернулись к тому, чем занимались до этого.

Таски с Картером вернулись утром в субботу, и по их лицам я понял, что диагноз подтвердился. Мы отпустили Картера к остальным детям, и уселись с Таскером и Тессой на кухне.

– Итак, что это? – спросил я.

– Острая лимфоцитарная лейкемия, – ответил Таскер. Он опустил руку в карман и достал оттуда брошюру. – Вот, я знал, что ты спросишь, так что я взял это. Спасибо, что отвезли нас туда. Как-нибудь я тебе отплачу…

Я только отмахнулся:

– Конечно же. Забудь! Что это за острая… штука? Лейкемия? Это же своего рода рак крови, так?

Таскер взглянул на Тессу, которая ответила:

– Это довольно распространенная болезнь в детстве, но такое обычно не наблюдается у взрослых. Происходит сбой в работе белых кровяных телец, и они начинают активно вырабатываться, но не как обычные белые тельца. Как бы то ни было, нам сказали, что относительно рано все это обнаружили, и это хорошо. Такой же диагноз нам дали в клинике Джона Хопкинса. Они предложили продолжать лечить его здесь.

– Ну, это же хорошо, не так ли? Вы всего в получасе пути от лучшей клиники в стране, и, может быть, даже в мире! Есть же лекарство, так? – спросила Мэрилин.

Я ни черта не знал о раке и лейкемии, но я точно знал, что детская лейкемия была одним из излечимых видов рака. Ко времени моего перерождения, он был практически гарантированно излечимым, по крайней мере, если вы могли себе позволить лечение в клинике. Большая часть американцев не имела медицинской страховки после 2020-го года.

Наши друзья кивнули, и ухмыльнулись:

– Лечение проводится с помощью химиотерапии. Хирургически оперировать нечего. Вот так и, возможно, облучение.

– Это отстойно, но в конце концов он будет излечен. В наши дни с раком делают множество всего, – сказал я им. – Слушайте, дайте мне сделать пару звонков на неделе. Посмотрим, может, я смогу найти каких-нибудь экспертов в Вашингтоне. Ничего не откладывайте, но позвольте мне поискать.

На это предложение Таскер и Тесса, улыбаясь, переглянулись. Тесса сказала:

– Как ты думаешь, почему мы дали тебе эту брошюру? Мы знали, что ты вызовешься помочь после того, как мы расскажем.

– Смешные вы какие! Я настолько предсказуем?

Уже все трое переглянулись и чуть ли ни хором выдали:

– Да!

Я только закатил глаза. Таски оставили нам брошюру, собрали детей и уехали домой.

Той ночью я позаботился о том, чтобы перед сном обнять всех своих детей. Девочки об этом не задумывались, но Чарли посчитал это довольно странным. Я сказал ему стерпеть, а не то я его еще и зацелую. Он с криком убежал, только подумав об этом, от чего мы с Мэрилин расхохотались.

В понедельник утром, после утреннего собрания команды, я задержал Бэбз и Минди.

– У ребенка моего друга лейкемия. С кем мне нужно увидеться, чтобы достать ему лучшего доктора в стране?

Две женщины переглянулись. Минди выглядела озадаченной, но Бэбз незамедлительно ответила:

– Вам нужно увидеться с кем-нибудь из Национальных институтов здравоохранения. Они точно знают кого-нибудь.

– Это из ваших детей, сэр? – спросила Минди.

Я покачал головой:

– Нет, но можно сказать и так. Это младший сын моего лучшего друга.

– Я могу сделать пару звонков и назначить что-нибудь, – сказала Бэбз.

– Оформи все побыстрее. Мне нужно знать уже на этой неделе, – надавил я.

Они кивнули и ушли. Я позвонил Марти и мы начали обсуждать уже другие вопросы.

В среду утром я поехал в Бетесду, где у меня была назначена встреча по вопросу лейкемии с кем-то. Национальные институты здравоохранения – это разрастающийся кампус, где проводятся исследования и финансируются исследования для правительства. Бэбз и Минди сделали достаточно звонков, чтобы поднять меня повыше в пищевой цепочке.

Бетесда оказалась не так далеко от дома на Тридцатой, но водителю пришлось потратить немного времени, чтобы найти место для парковки и проехать через главный вход. В те дни до событий одиннадцатого сентября на входе еще не проводили полного обыска. Молодая девушка на ресепшене узнала мое имя и вызвала кого-то, и через две минуты появился серьезный молодой человек и позвал меня.

– Добро пожаловать, конгрессмен Бакмэн. Этим утром вы встретитесь с доктором Хейсманом, – сказал он мне.

– Ведите.

Меня проводили внутрь, и мы несколько этажей вверх проехали на лифте. Меня провели к кабинету с табличкой на двери «Джонатан Хейсман, Исполнительный директор», которую мой провожающий просто толкнул вперед и провел меня дальше в небольшую комнату для ожидания. Меня оставили с секретарем и мой провожающий сразу же ушел. Почти в тот же миг мне указали на внутренний офис, где меня ожидали двое мужчин.

– Конгрессмен Бакмэн, добро пожаловать в Национальные институты здравоохранения. Я Джонатан Хейсман, исполнительный директор. Здесь бы еще присутствовала и доктор Хили, но она уехала на конференцию в Сан-Диего на этой неделе, – сказал первый мужчина, худощавый и слегка аскетично выглядящий с подстриженными бородкой и усами.

Он протянул руку, и я ее пожал.

– Все в порядке. Это только выяснилось, доктор… Полагаю, обращаться к вам «Доктор»?

Он кивнул.

– Да, доктор медицины и кандидат наук. Это доктор Гарри Холлингс, мой коллега из Национального института рака, одного из наших подучреждений.

Я повернулся ко второму, особенно невзрачному мужчине примерно моего роста и плотнее меня килограмм на десять. Он также протянул мне руку и мы обменялись рукопожатием.

– Приятно познакомиться с вами, господин конгрессмен, хоть и при таких обстоятельствах.

– Благодарю вас. Согласен, не так бы я хотел знакомиться с кем-либо.

Хейсман жестом пригласил нас присесть.

– Почему бы нам не сесть и не обсудить все это, – мы расположились в креслах, и он начал разговор: – Как я понимаю, у вас есть друг, полагаю, избиратель, у которого ребенок с лейкемией.

Мне пришлось улыбнуться на это:

– Близко, но не совсем точно. Это не избиратели, а очень близкие друзья. Их младшему сыну только что был поставлен диагноз острой лимфоцитарной лейкемии, – я достал из кармана брошюру, уже изрядно потрепанную, и положил на стол. – Изначально диагноз был поставлен в клинике Джона Хопкинса, но затем диагноз подтвердили пару дней спустя в клинике Майо.

– И что же привело вас к нам? – спросил Холлингс.

– Не знаю. Что я могу сделать, чтобы помочь?

Хейсман посмотрел на Холлингса, который задал мне несколько вопросов. Когда они заметили первые симптомы? Когда они отвезли Картера в клинику Джона Хопкинса? Когда они отвезли его в Рочестер? Когда начали лечение? На все вопросы я ответил настолько полно, как только мог.

– Господин конгрессмен, должен вам сказать, что ваши друзья уже выполняют все предписания, которые мы даем людям. Они серьезно отнеслись к симптомам, занялись медицинским обследованием, посетили специалистов, и даже подтвердили диагноз. Они ничего не запустили, и уже находятся в настолько хорошем учреждении, которое только можно сыскать.

– Он излечится? – спросил я.

Холлингс нахмурился и пожал плечами, подняв руки в беспомощном жесте.

– Сэр, я просто не могу знать. Шансы высоки, но не стопроцентны. Хорошая новость в том, что замеченная на ранних стадиях лейкемия в раннем возрасте – это одна из форм рака, поддающаяся лечению. Шансы больше, чем пятьдесят на пятьдесят. Плохая же новость в том, что это все равно очень серьезная болезнь, и ничего нельзя гарантировать заранее.

– Я понимаю это. Скажите мне, есть ли какие-либо клинические испытания, экспериментальные лекарства, или что-нибудь еще, что можно сделать? Есть ли какой-нибудь доктор, к которому я могу их отправить, не важно, где, хоть на краю света?

Он покачал головой.

– Нет, не вариант. Медицина развивается все больше с каждым днем, но у нас нет нигде глубоко запрятанной волшебной таблетки.

– Совсем ничего? Деньги – не вопрос. Я имею ввиду, если есть какое-нибудь лекарство даже за миллион долларов, мы можем их потратить, – не отступал я.

– Простите, господин конгрессмен, но у нас нет даже такой таблетки за десять миллионов. Ваши друзья уже и так делают, что могут.

– ПРОКЛЯТЬЕ! – выругался я. Они оба нахмурились, но я поднял руки: – Простите, прошу прощения за это. Это не ваша вина, и я знаю, что вы пытаетесь помочь. Я ценю это, правда, ценю.

Следующим заговорил Хейсман:

– Так понимаю, эта семья очень близка вам.

Я вздохнул и кивнул:

– Я еще в школе учился с этими родителями. Отец был одним из шаферов на моей свадьбе, а мать начала рожать первенца во время регистрации нашей свадьбы. Мы с женой были на крещении Картера. Не думаю, что мы можем стать еще ближе.

– Тогда вы уже делаете все возможное. Они делают все правильно в вопросе лечения Картера. Вы же поддерживаете их. Вот, что вы можете сделать.

Холлингс добавил:

– И еще кое-что вы можете сделать, конгрессмен Бакмэн, а именно – понять, насколько изнурительным для них будет все это. Основным лечением будет химиотерапия. Все, что вы могли слышать о том, насколько химия бьет по человеку – правда. Картер будет настолько слабым, как доживающий свои дни пес. Это будет очень тяжело для его родителей и всей оставшейся семьи тоже. Если вы хотите помочь – снимите с них часть груза. Позвольте их другим детям оставаться у вас, помогайте им по мелочи, и давайте им перерыв, чтобы они могли сходить на парочку свиданий.

Я снова вздохнул.

– Это мы можем. Я дам знать своей жене.

Хейсман снова заговорил:

– И еще одна вещь, которую вы можете сделать, господин конгрессмен, и это ваша работа. Достаньте нам больше финансирования. Его никогда не хватает, а это напрямую связано с улучшением качества лечения и развития.

Я улыбнулся:

– Это уже ваша работа, не так ли. Да, финансирование.

Он улыбнулся в ответ:

– Мы друг друга понимаем.

Я поднялся на ноги.

– Ну, я ценю время, которое вы мне уделили. Если я когда-нибудь смогу вам его возместить, считайте, что я вам должен, и вы знаете, где мой офис.

Я улыбнулся и пожал им руки.

– Когда-нибудь я напомню вам об этом, – улыбаясь мне, сказал Хейсман.

Я попрощался и ушел. Меня проводили обратно в приемную, и в этот момент я позвонил в свой офис и сообщил, что вернусь следующим утром. Из Бетесды я решил поехать домой, а именно в свой дом, а не в дом в Вашингтоне, с одной остановкой по пути. Затем мы выехали в Балтимор, добрались до Белтвэй, потом проехали вокруг города до Йорк-Роуд и добрались до Мотоциклов Таска в Кокисвилле.

Таскер общался с парой средних лет, когда я вошел в витринный зал. Он кивнул мне, когда увидел, что я вошел, но я отмахнулся, и он не стал отрываться от работы с клиентами. Мы могли поговорить и позже. Я побродил немного по витринному залу, восхищаясь блестящими машинами и поражаясь их ценам. У меня не было желания ездить на таком, но они были настолько дорогими, что только богатые ребята в отставке могли себе позволить самый навороченный Харлей со всеми глушилками и свистками. Просто невероятно!

Пару минут спустя Таскер вышел из-за прилавка и нашел меня. Я посмотрел на него и улыбнулся:

– Продал?

Он улыбнулся в ответ:

– Два абсолютно новеньких Софтэйла вместе с тюнингом, – и он поскреб большим пальцем одной руки по другой ладони, как будто отсчитывая деньги.

Я только удивленно покачал головой:

– Ты проверил, заполнили ли они свои бумаги на донорство?

Таскер расхохотался:

– Просто дождись, когда Чарли захочет права. У нас Баки уже воет на этот счет.

Я наигранно содрогнулся.

– Давай поговорим.

Он кивнул и показал дорогу до кабинета.

Несмотря на то, что публичный образ Таскера был в духе дикого и необузданного байкера, кабинет у него был, как у серьезного бизнесмена, с компьютером на столе и подходящей утварью. У него не просто так было две точки продаж и он был более, чем просто хорошо зарабатывающим.

– Что случилось? – спросил он, когда мы уселись в кресла.

– Ну, ты же знаешь, что я планировал взглянуть, смогу ли я найти что-нибудь получше для Картера в Вашингтоне, так?

– Да, ты упоминал об этом. Нашел что-нибудь?

– Ничего сверх того, о чем ты уже знаешь. Я встретился с главами Национальных институтов здравоохранения и Национального института рака. Я рассказал им, что случилось, и они задали пару вопросов, но в общем вы уже делаете все, что требуется. Хопкинс настолько же хорош, как и любое другое место, куда можно отвезти Картера, и вы все делаете правильно. Вы балду не пинаете, начинаете лечение, и были в хорошем месте для подтверждения диагноза, – я беспомощно пожал плечами. – Волшебных таблеток нет. Я спрашивал. Химия – единственный выход, и весело это не будет.

Таскер вздохнул:

– Спасибо, мужик, я… кхм, мы… ценим это. Я и не думал, что ты найдешь что-нибудь, но я признателен, что ты поискал.

– Единственное, на что они сделали упор – так это на то, что это потребует много времени и заботы. Они сказали передать тебе подтянуть всех. Это будет очень напряженно для всех вас, не только для Картера. Передай всей семье и друзьям, попроси их помочь. Вы уже разговаривали с твоими родителями? Или Тессы?

Он кивнул:

– Мы всех собрали на ужин в понедельник вечером. Боже, это было весело!

– Ну, ты знаешь, что можешь рассчитывать на нас, и дай другим друзьям знать тоже. Картер потребует много времени. Если Баки нужен будет перерыв, можешь оставлять его с нами, ты знаешь, мы только рады будем. Если вам с Тессой нужен перерыв, позволь нам и остальным помочь. Дай людям здесь в магазине и на другой точке знать. Кто-нибудь еще наверняка тоже через это проходил и может рассказать, что это такое.

– Никогда об этом не думал, но ты прав. У одного из моих механиков в Honda умерла мать от рака груди в прошлом году, – он скривился, вспомнив об этом.

– Предполагается, что это даже намного хуже, чем лейкемия. Шансы у Картера высоки, так что слишком не раскисай, – сказал ему я.

Он снова кивнул:

– Это все?

– Да, вроде бы все. Мне нужно поехать домой и дать знать Мэрилин. Когда начинается лечение Картера?

– В пятницу утром, и затем два раза в неделю на протяжении шести недель. Приезжайте к нам домой в воскресенье.

– Конечно. Пусть Тесса позвонит Мэрилин и они это решат.

Затем я встал и отправился домой, чтобы рассказать новости Мэрилин. Она согласилась со мной, что все складывалось так, что уже делалось все возможное.

Мой личный опыт касаемо рака был ограничен, но не обнадеживающим. Семья Бакмэнов никогда не страдала ни от рака, ни от пороков сердца, ни от диабетов или чего-либо еще из крупных болезней. Тем хуже для нас, я думаю. У нас всех только инсульты да Альцгеймер. Я задумывался о том, как именно прошло мое «перерождение» – сердечный приступ или инсульт? Если приступ, то это был бы самый первый в жизни!

А в семье Мэрилин все было повязано на раке. И Хэрриет, и Большой Боб умерли от него, и ее младший брат Майкл бы подхватил несколько видов, прежде чем умереть. Когда у Хэрриет обнаружили рак, все было уже слишком запущено, чтобы вообще пытаться его лечить, но я помнил весь тот ад, через который прошли Большой Боб и Майкл. Химиотерапия была для них сущим адом на Земле, с потерей веса, тошнотой, рвотой и потерей волос, все, как и слышали об этом.

Я очень надеялся, что для Картера все будет проходить легче, но я сильно сомневался, что так и будет.

1993-й год начался так же, как и тогда, и я не смог найти каких-либо отличий от прошлого раза. Откуда мне было бы знать? На первой жизни я не заметил ничего серьезного, поскольку для меня это не имело значения. Взрывы в Центре Международной Торговли в Нью-Йорке приняли для меня совсем иное значение, когда я вспомнил о том, что произойдет в 2001-м году. Вышли компьютеры Pentium, которые по мощности и скорости значительно превзошли старые 486-ые модели. Мы сразу же обновили компьютеры в офисе за мой счет, не желая ждать еще пять лет, прежде чем государство этим займется. По всему миру казалось, что планета погружается в ад, как и раньше.

А насчет Конгресса – мы провели большую часть 1993-го года в работе над запланированным «Контрактом с Америкой» с фондом Наследия. Я тратил как минимум неделю, если не две, отслеживая прогресс по всем десяти пунктам. Как и предсказывал Марти, каждый Республиканский или консервативный лоббист в городе постоянно совал туда свой нос, «советуя», как «сделать лучше» наше законодательство. Бюджетная и льготная реформы обещали стать той еще морокой! Это нужно было сделать, но это было, как на фабрике по производству сосисок – вы действительно не хотите знать, что туда кладут!

Химия Картера тоже оказалась ровно настолько ужасной, как и предсказывалось. Бедный малый провел свои девятый день рождения, выблевывая почти все свои внутренности после сеанса химии. К тому моменту он почти ничего не усваивал из еды, и у него выпали все волосы. Он только блевал и плакал, блевал и плакал, но он был боец, это уж точно.

Иногда это зрелище становилось уж слишком тяжелым для его старшего брата, и тогда мы забирали его на выходные. Баки был хорошим мальчиком, но все это было невероятно напряженно. Вот так внезапно Картер стал центром семьи. Если Баки хотел куда-нибудь или что-нибудь сделать, этого могло не случиться, или все могло быть отменено в зависимости от состояния Картера. Такое может сделать человека обидчивым. Баки был хорошим малым, и много помогал, но это на нем сказывалось. Он не был сумасшедшим, как мой братец, но это в природе человека – злиться из-за внимания. Он пытался это сдерживать, и периодически оставался у нас и выпускал пар, гоняя с Чарли по участку.

К концу шестой недели Картера сняли с химиотерапии, но ему нужно было каждую неделю обследоваться у своего онколога в клинике Джона Хопкинса. Через неделю, когда Картеру стало получше, и он снова смог есть, мы с Мэрилин затолкали их в G-IV и отправили на неделю в Хугомонт.

Первое переливание Картеру после химии было обнадеживающим, но не слишком уж хорошим. Последующие тесты после их возвращения с Багам не дали настолько уж позитивного результата. Рак замедлился в развитии, но не был излечен до конца. Требовался второй круг химиотерапии с более мощными лекарствами и на больший срок. Все это началось в мае.

Тем летом нагрузка на семью Тасков только усилилась. Оба родителя Таскера умерли в июне, отец умер от сердечного приступа, а мать – от разбитого сердца. Она просто потеряла волю к жизни, и умерла во сне. Мы помогали им, как могли, вместе с остальными друзьями. Я был одним из тех, кто нес гроб его отца. Тесса и Картер пропустили эти похороны, потому что в тот день Картеру был назначен сеанс химиотерапии. Это очень сильно ударило по семье. После этого Тесса с Таскером начали много ругаться, но все же сдерживались ради Картера. Мы с Мэрилин могли только стоять в стороне и обеспечивать моральную поддержку.

В том году наша большая летняя вечеринка прошла в субботу двадцать четвертого июля. Таски приехали на нее, как и всегда, но можно было видеть, как их потрепало. У Картера начался третий круг химии. Таскер с Тессой храбрились, когда были рядом с ним, и они говорили всем, что ему становится лучше, но это было больше похоже на тихий свист, будто бы они мыслями уже на кладбище. Картер тогда уже выглядел как кожа да кости, и вместо того, чтобы сидеть вместе со всеми, он был усажен в одно из кресел в гостиной.

Кто-нибудь из нас всегда был с ним, проводя с ним время, чтобы он не чувствовал себя непрошеным гостем. Организовывать вечеринку мы снова поручили пищевой компании, чтобы мы с Мэрилин могли подменять друг друга, но в один момент у меня был шанс, чтобы сесть с Картером и пообщаться с ним. Большую часть времени, когда он был рядом, рядом суетился кто-нибудь из его родителей, но тогда мы остались наедине. Я сел в кресле рядом с ним и спросил:

– Как ты, Картер?

– Хорошо, наверное, – тихо ответил он.

Что-то в его голосе было не так, так что я переспросил:

– Хочешь поговорить, Картер? Может, могу чем-нибудь помочь?

Он взглянул на меня и спросил:

– Дядя Карл, я могу задать вам вопрос?

– Конечно, спрашивай, что хочешь.

– Вы передадите моим родителям, что мне жаль, когда я умру?

Думаю, тогда рядом со мной могла рвануть бомба, и я бы не заметил этого. Тогда я понял, что он очень серьезно на меня смотрит. Я не мог просто отшутиться.

– Почему ты спрашиваешь, Картер? Ты думаешь, что умрешь?

Он кивнул.

– Мне не становится лучше. Мама с папой ничего не говорят, но химия не работает, – он странно на меня взглянул и продолжил: – Ну, они водят меня к доктору, а лучше мне не становится. Разве после того, как сходишь к доктору – не должно стать лучше?

Я улыбнулся и кивнул:

– Да, так и должно быть.

– Ну а мне лучше не становится, разве не так? – сказал он.

Я не торопился с ответом, но Картер был серьезен, и он не шутил. Я пожал плечами и кивнул:

– Нет, не становится.

Что удивительно, но он просиял от этого!

– Спасибо вам! Все остальные просто мне мне просто заливают! – а затем его глаза широко раскрылись, и он захлопнул рот: – Вы же не скажете маме или папе, что я сказал плохое слово, правда же?

Я расхохотался на это и похлопал его по коленке:

– Твой секрет останется со мной. И чего же ты хочешь? Хочешь перестать ходить по докторам? – а что мне тогда делать, черт возьми, если он скажет «да»?

– Нет, – покачал головой Картер. – Я пробовал поговорить об этом с мамой как-то раз, но она только разозлилась и сказала, что мне становится лучше. Почему она так злится?

– Ну, она злится не на тебя. Твоя мама правда тебя любит. Она просто напугана. Она на самом деле пытается убедить себя, а не тебя, что с тобой все будет хорошо. Думаю, что для нее признаться самой себе, что ты не идешь на поправку – это так же, как и отказаться от тебя, а родители никогда не отказываются от своих детей. – например, как мои. Этого я, конечно, Картеру не стал говорить. Ему и так было о чем переживать.

– Да, думаю, что-то в этом есть. Все же, я не хотел бы заставлять ее больше плакать. Она и так очень много плачет в последнее время, – он взглянул на меня и пожал плечами. – Не думаю, что в любом случае это надолго затянется.

Я не знал, что сказать на это. Я просто сидел с ним, и он продолжил:

– Так вы передадите им, что мне жаль? Они постоянно плачут и ругаются, и Баки тоже достается. Если он пошутит или скажет что-нибудь, мама с папой и на него тоже кричат.

– Обещаю.

– Спасибо, дядя Карл.

Я встал.

– Тебе принести что-нибудь?

– Не-а. Я немного устал. Думаю, я посплю.

– Хорошо.

Затем, прежде чем уйти, я сказал ему:

– Знаешь, ты еще не умер! Ты можешь и прорваться. И тогда почувствуешь себя неловко из-за всего этого!

Он улыбнулся на это:

– Увидимся.

Я оставил своего маленького друга в гостиной и направился на кухню, где я сел на стол и тихо расплакался. Потом я взял себя в руки, умылся и вышел наружу на вечеринку. Картер посапывал в гостиной. Мэрилин увидела, что я выхожу и глазами указала в сторону Картера:

– Все хорошо?

– Да, вполне.

Картер Генри Таск ушел в мир иной через десять дней, третьего августа. Это не было чем-то драматичным. Картер просто становился слабее и слабее, либо же от лечения, либо же оттого, что он почти не мог удержать внутри хоть какую-то еду, отчего не получал насыщения. Я узнал потом от Тессы, что она вошла, чтобы разбудить его, а он не просыпался, хоть и был еще жив. Она вызвала скорую, чтобы отвезти его в больницу, но ничего не помогло. Он был в коме, и вечером того же дня просто ускользнул, не проснувшись.

Мэрилин позвонила в мой офис в Вестминстере и я приехал домой, чтобы помочь ей как-то рассказать об этой новости детям. На следующее утро я позвонил Таскам, но все, что я услышал на другом конце трубки – это рыдания Таскера. Чуть позже трубку взял Баки и шепнул, что перезвонит позже. От друзей мы услышали, что похоронная служба будет утром в пятницу в церкви Святого Павла. Часы посещения в похоронном бюро были в четверг вечером, и мы с Мэрилин взяли с собой детей. Мы решали, не слишком ли это рано для девочек, но им было по девять, как и Картеру, и мы подумали, что они уже достаточно большие, чтобы пережить это.

В похоронном бюро собралось довольно много людей. Там были родители Тессы вместе с родней и Тессы и Таскера. Баки выглядел довольно жалко, и потому, что ему скучно было там стоять, поскольку он должен был, но и потому что он любил брата и страдал не меньше, чем его родители. Он увидел нас в очереди и вышел, чтобы подойти к нам, и Мэрилин обняла его, а Чарли пытался вести себя как взрослый. Девочки были слегка в замешательстве, но крепились.

Я был удивлен всем сборищем, но мне не стоило удивляться. Там была пара ребят, походивших на байкеров, которые выглядели так, что привели себя в порядок только из-за случая, и стояли они рядом с обычной семьей из пригорода сребенком одного с Картером возраста, который учился с ним в школе. Я кивнул и поговорил с теми, кого узнал, но тогда был не лучший момент и место, чтобы нарезать круги по помещению.

Мы продвинулись в очереди до гроба. Могильщик неплохо обработал Картера, которого облачили в костюм и бейсболку, чтобы скрыть его лысину. Мэрилин показала детям, как правильно молиться перед гробом, пока я стоял в стороне. Они все перекрестились, быстро помолились, прежде чем подняться и отойти в сторону, чтобы сказать все семье, что мы могли. Когда я пожимал руку Таскеру, он спросил:

– Ты будешь завтра? – похороны были назначены на следующее утро. Таскер с Тессой выглядели так, будто их проволочили через игольное ушко.

– Конечно. А, тебе нужен кто-нибудь, чтобы помочь, ну, ты знаешь, с… – и я кивнул в сторону маленького гроба. За свое время я их достаточно поносил. Он грустно кивнул. Я посмотрел за ним и увидел там одного из работников бюро. – Я им сообщу.

– Спасибо.

Я уже было собирался уйти, но остановился.

– Завтра в церкви Святого Павла, в какой-то момент мне нужно будет кое-что сказать, своего рода надгробную речь. Картер попросил кое-что вам передать.

Мне тогда почудилось, будто все устремили глаза на меня, но, конечно же, на самом деле это была только сама семья и Мэрилин.

– Картер попросил тебя выступить?! – недоверчиво спросил его отец.

Тесса с Мэрилин просто потеряли дар речи.

– Пожалуйста, будет легче объяснить все завтра. Это не будет больно, или что-либо в таком духе. Я просто… будет проще объяснить завтра. Хорошо?

– А, да, ладно. Как хочешь, – пробубнил он.

Тесса все еще ошарашенная стояла с раскрытым ртом. Мы вышли и уехали. Я по пути остановился поговорить с одним из руководителей похоронного бюро, представился и сказал, что буду помогать нести гроб. Он быстро что-то записал, и затем мы уехали.

– Картер сказал тебе что-то передать? – спросила меня Мэрилин после того, как мы посадили детей в минивэн.

– Завтра все станет понятно, – пообещал ей я.

После того, как мы вернулись домой, мы отправили детей спать. Я же направился в свой кабинет, чтобы начать делать заметки и состряпать что-нибудь. Мэрилин заглянула немного спустя, чтобы сказать, что она идет спать, я же только поднял глаза и быстро поцеловал ее. Я сам собирался немного задержаться.

Должно быть, я полночи просидел, печатая, и затем перепечатывая все. После этого долго поспать мне не довелось. Я только надеялся, что я написал нечто, что бы понравилось Картеру.

На следующее утро мы повезли детей в церковь Святого Павла. Церковь была забита почти полностью до самой пристройки. Мы сели в середине, и я позаботился о том, чтобы мы сели у прохода. Провели обычную литургию, и когда настало время поминальной речи, пастор прервался и сказал:

– Слово о Картере дается другу семьи Карлу Бакмэну. Мистер Бакмэн? – и он отступил, а я поднялся и прошел по проходу.

Я нервничал, поднимаясь по ступенькам. У меня во рту пересохло, когда я доставал свои записи и раскрывал их. Я взглянул на аудиторию, на своих друзей и свою семью, и сделал глубокий вдох.

Благодарю вас. Меня зовут Карл Бакмэн. Я знал Картера, наверное, столько же, сколько и все присутствующие в этой церкви, за исключением его родителей. Когда Таскер и Тесса поехали в больницу, когда у нее начались роды, никого из их родителей не было рядом, и моя жена Мэрилин поехала за покупками, так что они позвонили мне и попросили присмотреть за их старшим сыном Баки. Пару недель спустя мы были приглашены на крещение сюда, в церковь Святого Павла. Похоже, что мы прошли полный круг.

Очень во многом Картер был вполне обычным ребенком. Ему нравилось заниматься всем тем же, чем и любому другому девятилетнему мальчику. Если отвести его на пляж, он бы плавал, гонялся за чайками и строил бы песочные замки. Ему нравилось смотреть, как на мотоцикле катается его брат, но сам он гонщиком не был. Он ходил в школу и хорошо учился. Его любимым временем года было лето, когда он мог носиться со своими друзьями и просто валять дурака.

А потом Картер слег с лейкемией. Рак – паршивая болезнь, и в детском возрасте особенно. Как и все здесь присутствующие, я наблюдал, как Картер проходил сеансы химиотерапии и лечение, и надеялся, и молился, чтобы каждое последующее лечение стало тем, которое принесет результат, и станет тем, которое вернет его. Врачи сказали нам, что у нас никогда не было столько надежды, как сейчас, и что когда-нибудь детская лейкемия окажется в прошлом. Но мы еще не там. Картер не излечился.

Временами лечение казалось даже хуже самой болезни. Картер же стоически переносил все это. Он никогда мне не жаловался, хоть я и позаботился о том, чтобы дать ему такой шанс. Лекарства разрушали его маленькое тело. Картер продолжал терпеть. Он продолжал улыбаться для всех остальных.

А вот и причина, почему я попросил выступить сегодня. Картер знал, что умирает. Думаю, я единственный, кому он это сказал. Две недели назад мы говорили с ним, и он сказал, что ничего не помогает, что ему не становится лучше. Он спросил меня, что я думаю об этом, и я сказал ему правду, что я думаю, что он прав, и ему не становится лучше. Самое смешное было, когда он прямо просиял и сказал: – Спасибо! Вы первый человек, сказавший мне правду!

Затем он сказал, что все несут ему чушь собачью о том, что ему становится лучше, только он не говорил именно так, и затем запереживал, что у него будут проблемы из-за того, что он сказал плохое слово. Я только рассмеялся и пообещал, что сохраню его тайну. Со всем тем, что с ним происходило, он переживал из-за ругательства. Какой славный парень.

А потом он попросил меня об услуге для него. После своей смерти, он хотел, чтобы я передал его родителям о том, что он сожалеет. Я не понял тогда, поэтому переспросил: – Сожалеешь о чем? – Тогда это казалось бессмыслицей для меня.

Он сказал мне, что сожалеет о том, что он был такой обузой для своей семьи; что им пришлось потратить так много времени, пытаясь облегчить его болезнь, хоть это и не работало. Он сожалел о том, что его брат отошел на второй план. Он сожалел о том, что из-за него его родители плакали. Я спросил его, сказал ли он им то же, что сказал мне, и он ответил, что нет, потому что они все время пытались подбодрить его, и он не хотел, чтобы они плакали из-за того, что он знал, что не справится. Он бы скорее прошел через химиотерапию, чем заставил бы свою маму снова плакать. Я видел, что с ним делает химиотерапия. Это не было мило. Я не знаю, справился ли бы я сам. Он же терпел, хоть и только для того, чтобы его матери было легче, потому что они все еще пытались.

Так что, Картер, я сделал все, как ты и просил. В армии мы говорили, что ты ушел на разведку для нас, выясняя, куда мы все попадем. Сомневаюсь, что когда-нибудь попаду в Рай, но приятно знать, что ты заранее проверяешь это для меня. Ты можешь найти там отличные места, чтобы повалять дурака.

Что же для всех оставшихся здесь, позвольте мне закончить. Я знал действительно храбрых людей в свое время – солдат, полицейских, пожарных – людей, которых прозвали героями, но сейчас я скажу самую истину перед Богом! Самый храбрый из людей, которых я когда-либо встречал – это маленький мальчик по имени Картер Генри Таск. Спасибо.

Глава 116. 1994

К тому времени, как я закончил свою небольшую речь, у всех в церкви глаза были на мокром месте. Хотя мне тогда сложно было сказать, поскольку я сам плакал и почти не видел того, что написано у меня на листке. Тогда я уже говорил по памяти. На переднем ряду рыдал Баки, и Таскер с Тессой всхлипывали, обнявшись.

Хотя потом мы все взяли себя в руки, и я отправил Мэрилин с детьми к машине. Мне же нужно было вместе с остальными отнести гроб в катафалк. Загрузив гроб, я сел в машину и ехал следом за лимузином, в котором сидели Таски, остальные носильщики также следовали за ними. На кладбище мы похоронили Картера, и затем вернулись в церковь на памятный обед в приходском зале.

На обеде ко мне подошла Тесса и крепко меня обняла и поблагодарила. Таскер же сказал мне:

– Чувак, тебе стоило что-нибудь рассказать.

Я покачал головой:

– Что? Картер просил меня не рассказывать, да и вы ничего не могли сделать свыше того, что вы уже делали. Я и Мэрилин не сказал. Иногда просто не бывает правильных ответов.

Он вздохнул и пожал мне руку:

– Я знаю. Просто хотелось бы, чтобы все было иначе.

– Вы с Тессой не думали больше заводить детей?

Он пожал на это плечами:

– Пару лет назад мы уже думали об этом, но решили, что двоих будет достаточно. Сейчас в любом случае уже поздно.

– Правда? Тесса же моя ровесница, сколько ей? Тридцать восемь? Или тридцать девять?

На это Таскер впервые улыбнулся за несколько недель:

– Дело не в ней, а во мне! Меня подрезали пару лет назад, – и он рукой изобразил ножницы.

Я уставился на него, выпучив глаза:

– Я и подумать не мог? Когда ты успел?

– А, где-то лет пять или шесть назад. Тесса хотела слезть с противозачаточных, и мы в целом решили, что больше детей не хотим. Вспоминая это сейчас, вы с Мэрилин тогда были в отпуске, или что-то такое.

На своей первой жизни я тоже сделал себе вазэктомию. Хоть это и невероятно эгоистично, но наш инцидент с аварией, в результате которого Мэрилин потеряла ребенка и возможность рожать, избавил меня от необходимости снова проходить через это. Это совершенно не такая приятная перспектива, как ее расписывают!

Во-первых, вы находитесь не под полным наркозом; вся операция проводится под местным. Вы просто лежите с ногами на подставках, и врач говорит:

– Вы только почувствуете легкий укол, как будто оса ужалила.

Ну, это точно был не легкий укол, и оса никогда не жалила меня туда! Дальше, пока вы лежите и смотрите чуть дальше своих ног, он кромсает вас, и потом, когда добираются до протоков, он их прижигает. И просто дождитесь появления дымка оттуда, откуда его не может быть по определению!

После процедуры он все заклеивает пластырем, и затем вам выдается переделанный бандаж, чтобы все поддерживать, и вы идете домой. Вам также выписывают обезболивающее, и этого мало, и они не настолько сильные, насколько это нужно. И еще около недели ходить не рекомендуется, и болеть все будет еще три-четыре недели.

Заранее также сообщается:

– Это не больнее, чем получить пинка по яйцам.

Это абсолютная правда. О чем же никогда не сообщается, так это о том, что ни один когда-либо рожденный мужчина не подписывался на то, чтобы его туда пнули! И затем на следующее утро, когда вы снова начинаете двигаться, появляется ощущение, что вас туда снова пнули! И так день за днем? почти целый месяц! Забудьте про секс! Ничего там внизу точно не будет работать несколько недель!

А, и еще – не позволяйте собакам запрыгивать к вам на колени. Врач сказал мне об этом, и я переспросил:

– А почему?

И он рассказал мне, как один из пациентов вернулся домой, сел в кресло, и на колени к нему запрыгнул его Бернард. Швы разошлись и все чуть ли ни вытекло оттуда. В результате его на скорой увезли в больницу!

Я ухмыльнулся своему другу:

– Зуб даю, от этого поездки на мотоцикле стали незабываемыми!

Таскер закатил глаза:

– Ты и представить не можешь, насколько! Заходи к нам как-нибудь. Я отвешу тебе пинка по шарам, и потом мы будем с тобой гонять на мототреке!

– От тебя это так маняще звучит! Теперь понимаю, почему ты так хорош в продажах.

Таскер засмеялся, наверное, впервые за месяц, или даже больше, и затем ушел с Тессой поговорить с некоторыми гостями.

Хорошей новостью стало то, что после похорон Картера семья Тасков снова сплотилась. Из-за отсутствия страха о неудачном лечении наши друзья снова стали такими, как и раньше. В какой-то момент казалось, что они были на грани разрыва, но все успокоилось и они остались вместе. Парой недель спустя Таскер показал мне небольшую брошюру от ритуального бюро, и показал надгробие, которое они собирались поставить. Это был бы здоровый кусок камня, но на нем было бы три имени, Картера и обоих его родителей. Они купили места по обеим сторонам от его могилы.

Позже той же осенью мы ужинали с Тасками, и я спросил:

– Еще тогда, когда Картер только заболел, и вы начали возить его в клинику Джон Хопкинса, вы помните, что я выяснял, есть ли какие-то еще доступные способы лечения, которые он мог бы получить?

Таскер с Тессой переглянулись и затем Тесса сказала:

– Да, ты тогда сказал, что мы уже и так делали все возможное.

– Все верно. Но чего я не сказал, поскольку это не имело никакого отношения к Картеру, так это того, что все врачи, с которыми я общался, сказали, что я еще также мог помочь им с финансированием для продолжения исследований. И я вот думал, что да, в Конгрессе я мог бы это сделать, но что насчет простых граждан? Я поговорил с тем парнем из клиники Хопкинса. Если вы согласитесь, то я бы хотел открыть там кафедру для исследований. Мы бы назвали ее кафедрой имени Картера Генри Таска, или как-нибудь в таком духе.

Они снова переглянулись, и ответил Таскер:

– Э, да, думаю, можно. Сколько это будет стоить?

– Ну, нисколько. Я просто предоставлю им кафедру и направлю чек.

– Ладно, но сколько?

Я надеялся, что до этого не дойдет, но это был уместный вопрос.

– Четыре миллиона.

Конечно же, я обсудил это со своей женой, особенно учитывая, что она была поверенной фонда Бакмэна, и она бы выписывала чек.

Таскер и Тесса широко выпучили на меня глаза!

– Четыре миллиона?! Долларов?! Ты не можешь… в смысле… Ты шутишь?! – забормотал мой друг.

– Таскер, я не могу забрать свои деньги с собой в могилу. Может, когда-нибудь что-нибудь, до чего дойдет тот профессор, спасет мне жизнь, ведь так? Тем более я не жажду просто быть богачом. Это инструмент, и как же еще можно его использовать лучше, чем для этого, – ответил я.

– Вот же гребаное дерьмо! – воскликнул он, отчего все дети начали хихикать.

Мэрилин грозно взглянула на наших отпрысков и отчитала их:

– То, что дядя Таскер так сказал, не значит, что вам тоже можно.

– Нам надо помыть ему рот с мылом? – спросил Чарли.

Баки тоже с ухмылкой закивал.

– Конечно, как только найдете способ его повалить, – ответил Мэрилин.

Чарли осмотрел Таскера, который угрожающе посмотрел на него в ответ.

– Может, позже.

– Дядя Карл, но если вы достаете профессора, почему вы называете его кафедрой? – спросил Баки.

Я только моргнул.

– Я сам точно не знаю, Баки. Думаю, потому, что им в старые времена давали довольно интересную кафедру, за которой можно было сидеть, но я никогда не спрашивал.

– А.

Так появилась кафедра педиатрической онкологии имени Картера Генри Таска в центре Джона Хопкинса. Это потребовало немного бумажной волокиты, и затем университету пришлось нанять человека, чтобы занять кафедру. Это мы уже не могли решить, поскольку мы ни черта не смыслили в педиатрической онкологии. И это было правдиво. Кафедра бы начала работать в осеннем семестре 1994-го года, и нас с Тасками пригласили на церемонию большого открытия, или как они там это назвали. Но это бы случилось не меньше, чем почти через год.

В то же время мне нужно было вернуться к моей работе в качестве одного из лидеров свободной страны. Я не скажу, что все это было отвлечением от работы. Большим отвлечением для меня было бытие конгрессменом, чем другом. И все же мне нужно было вернуться в Вашингтон, и начать бороться за мою «Защиту закона о Второй Поправке», как я планировал формально назвать этот проект.

У меня были весьма конкретные мысли насчет самого законопроекта, которые мы сократили до «Исполнения для оценки» или «ИДО[3]». Я хотел, чтобы в моем проекте была парочка очень специфичных моментов, и моими главными противниками уже становились не Демократы, а мои коллеги – Республиканцы! Демократы бы просто брали и отклоняли все мои предложения, но после 1994-го года они были бы в меньшинстве. Они могли голосовать против, но были велики шансы, что у нас было бы такое преимущество, что мы могли продвинуть даже закон, на который было наложено вето. Хотя Национальная Стрелковая Ассоциация бы никогда не позволила накладывать никаких разумных ограничений на оружие. Тем, чего я хотел, было:

 Обязать все штаты в обязательном порядке выдавать разрешения на оружие;

 Обязать все штаты принимать разрешения из всех других штатов;

 Снять запрет на боевое оружие (Это еще не было законом, но стало бы в следующем году. И было бы последним вздохом Демократического Конгресса);

 Ограничить амуницию граждан до десяти патронов независимо от максимального объема, который может быть прострелен самим оружием.

Что-то из пунктов было мило и близко Республиканцам, и прошло бы вперед без каких-либо вопросов. Вопрос о правилах разрешений на ношение оружия обсуждался годами. После своего опыта преследования Хэмилтоном Мэрилин и Чарли я сам одобрял все это. Я также знал, что с некоторыми более либеральных штатах вроде Мэриленда и Массачусетса будет больше трудностей. И все же я подумал, что мы можем рассчитывать на голоса конгрессменов из более консервативных сельских округов этих штатов.

Точно так же снятие запрета на боевое оружие было бы одобрено среди Республиканцев. Это был один из самых тупейших наших законов, который решал, что пистолет был боевым оружием, только из-за того, как он выглядел. Военные же отлично знали, что такое боевая винтовка. Это полностью автоматическая винтовка, которая стреляет патронами среднего размера (меньше, чем у ружья) с отсоединяемым магазином. Конгресс же пытался запретить оружие, судя по его внешнему виду. Если что-то было похоже на АК-47, даже если это было полуавтоматическое оружие, это считалось боевым оружием. М1 Гаранд же, который походил на обычное ружье, также был полуавтоматическим, и на самом деле был даже более мощным и метким, боевым оружием не считался. Они придумали кучу глупых правил и исключений, основываясь на том, складывался ли приклад, был ли там глушитель, была ли там рукоятка или даже подствольный гранатомет! Забудьте о том, что автоматическое оружие и гранатометы уже изначально были незаконными, и одно только владение могло отправить вас в кутузку. Нет же, теперь они стали частью запутанной категории боевого оружия.

Большая часть всего этого была просто хлопушками да кусками пластмассы. А еще – почти никакие преступления не совершаются длинным оружием. Их трудно прятать, и они довольно непрактичны. Преступники пользуются пистолетами. Опасным это оружие сделал не их внешний вид, а то, что они используют магазины с увеличенной емкостью. Были увеличенные магазины на тридцать патронов, которые торчали снизу рукояти, а некоторые виды боевого оружия могли предложить магазины на сотню патронов или даже больше, и найти их можно было в магазинах военного типа.

Нам нужно было нечто намного проще. Убрать все правила о том, что является боевым оружием, а что – нет. И просто указать, что граждане не могут владеть автоматическим оружием и использовать магазины емкостью более десяти патронов.

Национальная Стрелковая Ассоциация была бы счастлива снять запрет на боевое оружие. Для них любое ограничение на владение оружием было чистой анафемой. Каждый раз, когда какой-нибудь штат обходил федеральный закон об оружии, они уже на следующий день там с этим разбирались. Они бы также начали оспаривать ограничение на емкость амуниции, но я подумал, что смогу это решить. Большая часть общества не может взять в толк, зачем кому-то нужно охотничье ружье в стиле М-16 (AR-15) с магазином на тридцать патронов.

Я также знал, что они начнут возмущаться, что такое невозможно выполнить. Они могли бы даже выстроить в шеренгу кучку изготовителей оружия и амуниции, которые бы, в свою очередь, поклялись на на стопке Библий, что они не могли изготавливать магазины с такой емкостью, поскольку это было бы слишком затратно и обанкротило бы их. Это была чистой воды чепуха. Все, что нужно было сделать – это всего-то взять уже имеющийся магазин, оттянуть язычок до самого конца, чтобы увеличить свободное место, и затем заменить имеющуюся там пружину на пружину поменьше. Мы даже могли добавить дополнение к законопроекту, запрещающее переделывать гражданские магазины на десять патронов в военные, с полной емкостью, ведь были же законы, запрещающие переделывать полуавтоматическое оружие в автоматическое.

Единственное, чего я не собирался отменять – это закона Брэди, федерального закона, требующего проверки всех личностей, приобретающих оружие. В этом вопросе чувства у меня были смешанные. Нет, скорее всего, это не лучшая идея – позволять сумасшедшим и преступникам приобретать оружие, но это бы не помешало им их получать. Все равно в самом законе была куча лазеек. Куда важнее, от такого тактического решения Демократы бы громко возмущались об «ИДО», и без зазрения совести вытащили Джима Брэди. «ИДО» было бы легче провернуть, если бы это не соприкасалось с законом Брэди. В таком случае Стрелковой Ассоциации пришлось бы их сливать воедино.

На тот момент у нас уже были наброски десяти законов, которые мы собирались сделать основной частью нашего «Контракта с Америкой». Общая идея же была до конца не доработана, и СМИ еще не пронюхали о наших планах. Ньют собирался озвучить все это весной после окончания праймериз. В то же время большая часть Банды Восьмерых регулярно наведывалась в фонд Наследия, и некоторыми вечерами мы собирались в нашем клубе (в моем кабинете в доме на Тридцатой) с юристами из фонда Наследия. Мы тогда прорабатывали следующие законопроекты, хоть где-то и постоянно менялись названия, когда мы пытались найти более благозвучные названия:

 Закон 1 – Акт о сбалансированном бюджете, ответственный – Джон Бейнер. Это крупный проект, предписывающий необходимые движения в сторону сбалансированного бюджета, и один из потенциальных проектов, на который президент наложит вето. Я предположил, что на этот законопроект будут пытаться наложить лапу почти все под солнцем!

 Закон 2 – ИДО, ответственный – ваш покорный слуга, все расписано выше.

 Закон 3 – Акт о личной ответственности, детище Скотта Клага. Это была реформа социальных пособий во всех ее причудливых формах, включая запреты на выплаты пособий несовершенным матерям, обрывая дополнительный доход на основании размера семьи, закрывая всевозможные увеличения прибыли за счет пособий, и требуя трудоустройства людей. В этом проекте будет множество мелких дополнений, и Демократам не понравится ни одно из них!

 Закон 4 – Акт реформы за гражданские правонарушения от Джима Нассла. Лично я считал, что у этого закона меньше всего шансов пройти вперед. Судебные адвокаты были большими поклонниками Демократов, поскольку из-за их создания разнообразных «прав» Демократы обеспечили благоприятную почву для исков, когда кто-то нарушал права другого.

 Закон 5 – Акт о воссоздании Америки, снова мой. У меня был небольшой багаж знаний, когда я писал «Ешь свой горох!», и я без зазрения совести воспользовался своими связями. Я связался с Гарри Джонсоном, и повторно использовал его идеи. Если бы он не мог чего-то придумать, он знал кого-нибудь, кто мог. Об этом позже.

 Закон 6 – Акт об устранении нефинансируемых требований, отвечает Чак Тейлор. В своей идее это было довольно прямолинейно. В те дни нефинансируемые требования стали обычным явлением, и это случалось, когда какая-нибудь государственная контора требовала сделать что-либо, не заплатив за это. Например, если министерство образования требует от всех школ, чтобы они наняли советника зачем-нибудь (кто знает, зачем, кому это интересно, но они это постоянно делают!), но оплату этого советника оставляет на местный округ, которому приходится поднимать налоги за этого человека, вот это и есть нефинансированное требование. Проект Чака, как предполагалось, требовал предотвращения чего-либо подобного.

 Закон 7 – Акт о реформе положений, Рик Санторум. Огромная туча всего связанного с исследованием затрат и выгод, ограничений различных государственных субъектов по составлению условий и положений была написана «как-нибудь». Я надеялся, что Рик сможет с этим справиться. Пока мы все собирались переизбираться, для Рика дело было еще крупнее – он собирался баллотироваться в Сенат в Пенсильвании.

 Закон 8 – Акт о реформе социального страхования, Фрэнк Риггс. Еще один маловероятный вариант, но, тем не менее, важный. Например, я знал, что он работал над идеей повышения возраста, в котором можно получать пенсионные выплаты. Когда этот закон вышел в 1935, до шестидесяти пяти лет можно было и не рассчитывать на пенсию, но в то время средняя продолжительность жизни составляла всего лишь шестьдесят один год. Сейчас же было возможно получать ограниченную пенсию в шестьдесят два года, но средняя продолжительность жизни уже была выше семидесяти пяти лет. Цифры были абсолютно бессмысленные. Простое индексирование возраста сэкономило бы нам целое состояние!

 Закон 9 – Акт о реформе налогообложения предприятий, Джон Дулиттл. Я думал, что этот проект станет таким же сизифовым трудом, как и акт сбалансирования бюджета. И все-таки я бы с удовольствием увидел бы конец удвоенных налогов на дивиденды, и хоть Бакмэн Групп никогда особенно не вкладывалась за рубеж, я знал, что в других странах налогообложение работает несколько иначе, и не в пользу Америки.

 Закон 10 – Акт о реформировании Конгресса, возглавляемый Ньютом Гингричем. Это был действительно крупный проект. В нем была куча мелких деталей, вроде урезания количества комитетов, персонала, добавив ограничение срока полномочий, и множество того и иного, за что мои коллеги по Конгрессу бы начали биться насмерть. Они бы скорее проголосовали за полный конец республики, чем за то, чтобы отпустить хотя бы одного своего сотрудника!

Я собирался продвигать «Акт о воссоздании Америки» и как закон о восстановлении, и как закон о трудоустройстве. Множество рабочих мест были именно рабочими, что было большим делом для Республиканцев. Я также собирался настаивать на приоритете восстановительных работ над новым строительством. Уже было и так более, чем достаточно ям на дорогах, заржавевших мостов, и протекающих дамб, которые требовалось восстановить. Для того, чтобы увеличить финансирование и удерживать этот доход на уровне, мы бы не стали поднимать налоги, но мы бы увеличили различные взносы, вычеты и проценты. Но никаких налогов, потому что Республиканцы ненавидят налоги! Вдогонку к этому мы бы индексировали их, чтобы они возрастали. Четыре цента за галлон бензина при его цене в доллар – это ставка в четыре процента, но если стоимость газа поднимется до двух долларов за галлон, но вычет бы остался на том же уровне – ставка падает в два раза. Держите ставку на уровне, и вы соберете достаточно, чтобы оплатить ремонтные работы. Свои ставки нужно было держать по газу или топливу, свои по объему грузов, свои по осям, и так далее. Заставьте водителей и транспортные компании заплатить достаточно, чтобы оплатить восстановление.

Если у вас в стране есть двести пятьдесят миллионов человек, и вам нужно собрать сто миллиардов на ремонтные работы, это потребует около четырехсот долларов с каждого мужчины, женщины, и ребенка в стране. Поскольку дети особо не водят, может, тогда по тысяче долларов с каждого водителя. Звучит как весьма немалая сумма, но подсчитайте в обратную сторону. Во-первых, сто миллиардов не будут полностью израсходованы за один год, на это может потребоваться больше пяти или даже десяти лет. Во-вторых, это все будет спрятано в ценах на бензин или дизель, так что они всего лишь платят пару пенни за галлон, или пару четвертаков за что-нибудь доставленное им службами доставки вроде UPS или Federal Express. Больше вероятно, что они будут возмущаться по поводу самого ремонта, чем о его стоимости!

Что еще я добавил в законопроект, который был связан с реформой положений, что собирался продвигать Рик Санторум – это урезание всей регулирующей чепухи с инфраструктурой. Я постоянно с этим сталкивался еще на прошлой жизни, когда работал на Дома Лефлеров. Например, министерство транспорта Нью-Йорка однажды предложило план по расширению и ремонту важного отрезка на 23-м шоссе в Онеонта прямо перед началом финансового кризиса. Напомню, это был ремонт уже существующей дороги, а не прокладка новой. Построить новую дорогу стало бы еще большим кошмаром!

Министерство транспорта предложило перестройку, в результате которой бы дорога расширилась с трех полос до пяти, и сменить три светофора на участки с круговым движением. Им нужно было все это расписать на бумаге и в течение шестидесяти дней дожидаться ответа. Потом им нужно было расписать обо всех изменениях, прождать еще шестьдесят дней, и провести публичное слушание. После того, внести еще изменения, дождаться, и так далее, и тому подобное. В то время уже все, кто только мог, уже с адвокатами давили на дело. Местные эко-уродцы хотели превратить мост над рекой Саскуэханна, единственным мост, выходящий на шоссе через десять километров с каждой стороны, в общественный парк. (Да-да, перерыть дорогу на мосту и посадить деревья в дыры в асфальте!) Местный торговый центр вместе с Уолмартом привели своих адвокатов и консультантов, уверяя, что дорога с круговым движением прямо перед их входами были плохой идеей, и лучше бы их разместить у их конкурентов. В то же время и природоохранные организации подавали иски из-за воздействия на окружающую среду. В конце всего этого вся идея была просто выброшена, потому что у штата все равно не было на это денег. Если бы они получили деньги – все пришлось бы начинать с самого начала. Ну что за идиотизм!

Китайцы в этом плане намного умнее. Если они хотели построить дорогу, они просто говорили людям «Уйдите с пути, мы строим ебаную дорогу!» На самом деле нетрудно догадаться, почему они надирали нам зад.

Тогда же мне самому нужно было переизбраться, иначе все это пошло бы насмарку. Вот небольшая полезная мысль: когда вам говорят прыгать в озеро – прыгайте! Ну, что-то вроде того. Если бы на какой-нибудь школьной ярмарке или местном благотворительном мероприятии стояла бы будка для забрасывания пакетами с водой – я бы встал туда. Это показывает, что вы «народный человек», и еще, что куда важнее, что у вас есть чувство юмора. Хотя и есть немалый шанс, что школьный тренер узнает вас, и выстроит всех бейсбольных подающих старшей школы, чтобы отрабатывать броски по мишени. Такое случилось в старшей школе Хирфорда, и я в тот день изрядно воды нахлебался! Даже не спасло то, что Чарли подсобрал несколько четвертаков и платил им, чтобы выбить меня! Каждый раз, когда я возмущался, он только смеялся и доставал еще четвертак, мелкий засранец! К концу дня я догнал его и окунул в резервуар.

Не было такого, чтобы я игнорировал подобное во время срока. Люди тоже это помнят. Хотя, конечно же, я занимался всем этим чаще в год выборов. Есть старое высказывание, что любая политика – местная, и это ее высшее проявление. Думаю, что главная причина, почему я надрал задницу Энди Стюарту еще в 1990-м году, в том, что он по большей части игнорировал такой личный подход. Он полагался на факт, что он был Демократом в Мэриленде, демократическом штате. Меня же никогда не оставляла мысль, что в том же штате я – Республиканец, и мне нужно было прикладывать больше усилий.

В этом году я баллотировался против женщины по имени Кэтрин Хартвик, которая была в образовательном совете округа Кэрролл. Бад Хоули и Томми Хоффман были лучшими кандидатами два года назад, и они потратили все свое время на то, чтобы уничтожить друг друга. Демократы решили избежать соревнования в праймериз, и подумали, что женщина сможет меня победить. На первый взгляд у нее было много преимуществ. Демократы были большими фаворитами у образовательного бизнеса и объединений, и они решили, что женщина лучше сможет сыграть на вопросе голосов женщин, где я исторически тоже преуспел. Она также была милфой, что тоже могло бы повлиять на мужчин.

Под всем фасадом же у них была проблема, и заключалась она в том, что она паршивый кандидат. Она выдавила из себя все, пробиваясь в образовательный совет, и в этом году она была слабовата. Она также умудрилась разозлить образовательный совет округа Кэрролл, сказав им, что они слишком слабы в учительском объединении, попутно взбесив и учительское объединение, сказав им, что они были жадны. Оба утверждения были чистой правдой, но это не слишком помогло делу. У нее был талант от Бога высказывать что-то неуместное, и обычно это происходило в самый худший для этого момент.

Моя же работа, как действующего конгрессмена, была в том, чтобы дать ей потонуть самой, не подмочив себя во время этого. Мне нужно было сконцентрироваться на избирательных службах в своем округе, дать миссис Хартвик разозлить избирателей, и сделать «Контракт с Америкой» главным пунктом национальной Республиканской программы.

Если уж на то пошло, на этой жизни «Контракт с Америкой» казался даже обширнее, чем в прошлый раз, но это наверняка было потому что теперь я был причастен к этому и он просто казался мне таким. Я возобладал над Ньютом, чтобы подключить к делу Сенат, когда в прошлый раз он не сделал этого. Сенат подключился, и парочка Республиканских сенаторов поддерживали дело. Ньют собрал кучку Республиканских сенаторов, которые бы предоставили версии наших десяти законопроектов для Сената. Если бы мы отбили обе палаты, мы просто продвинули бы все сразу и бросили вызов Биллу Клинтону попробовать наложить вето на их все. Какую-то часть законов он запретит, но если мы наберем достаточное количество голосов, то мы можем его обойти.

Дон Никлс, консервативный Республиканец из Оклахомы, вызвался продвинуть версию акта о Защите Второй Поправки для Сената. Он был куда более правым, чем я, а этот проект был больше моим моментом правого толка. Джон Дэнфорт из Миссури составлял версию акта о воссоздании Америки; он был председателем сенатского комитета по коммерции, науке и транспорту до захвата власти Демократами на выборах 86-го года. Он был довольно умеренным Республиканцем, и хоть он был рад, что помогает с вопросом улучшения инфраструктуры, он как-то сказал мне тайком, что не слишком доволен некоторыми пунктами, которые мы пытаемся продвинуть. Он не стал бы голосовать за некоторые проекты «Контракта». Он также предупредил меня, что этот законопроект станет огромный магнитом для каждого конгрессмена и сенатора c жирненьким бюджетом.

Может быть, если нам удастся обойти вето, мы бы смогли срезать немного этого жирка. Все зависело от проекта Джона Бейнера. Нам оставалось только ждать.

До какой-то степени Демократы знали, что мы что-то затеяли, и что Ньют и Банда Восьмерых по уши в чем-то увязла. С другой стороны, они мало что могли с этим поделать. Во-первых, в очень огромных первых, по ним все еще долбили банковский и почтовый скандалы. Министр почтовой службы Роберт Рота был признан виновным в трех различных уголовных преступлениях. В свою очередь он настучал на нескольких конгрессменов-Демократов, включая председателя влиятельного комитета «путей и средств» Палаты Дэна Ростенковски. «Пути и средства» были, наверное, единственно важным комитетом в Палате, и «Рости» был, наверное, одним из трех самых влиятельных конгрессменов в стране. А теперь же, хоть и оставаясь на посту, он был как живой труп.

В результате Демократы Палаты в испуге метались. Они не высовывали голов и отчаянно пытались собрать средств на переизбрание. Несколько из них сразу объявили о своей отставке, не решившись проиграть на общих выборах. Майк Сайнар из Оклахомы уже потерял свой пост в соревновательных праймериз, что практически неслыханно для действующего конгрессмена! У Ньюта в клубе уже стояла белая доска, где он вел учет того, каким бы он ожидал видеть Конгресс после ноября, и практически ликовал от перспектив. Времена, они начинали меняться!

В том году девочкам исполнилось десять, и они думали, что это большое дело. Мы должны были устроить большую вечеринку с бассейном дома, на которую мальчикам вход был бы строго воспрещен! Я закатил глаза, расхохотался, и сказал Мэрилин, что я заберу Чарли куда-нибудь на день. С другой стороны, девочкам же я сказал, что я приведу Чарли вместе со всем его старым отрядом Львят и новым отрядом бойскаутов, так что кругом будет полно мальчиков. Они убежали жаловаться маме, и она швырнула в меня тряпку для посуды. Чарли же я сказал, что лучше я буду сидеть в Палате, полной Демократов, чем в доме с кучей маленьких девочек, на что словил вторую тряпку. Он засмеялся и согласился.

Чарли тоже рос. Он еще не дошел до своего скачка роста, но я знал, что это случится когда-нибудь в следующем году или где-то там. До октября ему еще тринадцать не исполнилось бы, так что девочки еще не маячили на его радаре. Но когда все это начнется, Боже, спаси их! Чарли был симпатичным малым, и хоть мужчины меня не интересуют, я могу понять, симпатичный ли парень или нет. Я не был уверен, где остановится его рост, станет ли он выше меня, или наоборот, будет ниже меня (у мужчин-Лефлеров был большой разброс, от около метра семидесяти пяти до около метра восьмидесяти сантиметров), но он был симпатичным голубоглазым блондином. У него было довольно плотное телосложение, в отличие от моей худобы и жилистости. Теперь же, когда он стал старше, он начал заниматься вместе со мной по некоторым утрам, и поднимал куда больший вес, чем я, когда начал заниматься в тринадцать. В свое время я в старшей школе был бегуном, а Чарли же больше походил на футбольного игрока, хоть он и не был в команде.

А вообще ему это было интересно. Чарли начал учиться в старшей школе Хирфорда, где был футбол. В средней школе его не было. У них также были занятия баскетболом, рестлингом и лакроссом. Как я частенько раньше и обсуждал это с женой, у Чарли начали проявляться черты спортсмена, а не ботана. Вместе с этим Чарли начал погружаться в мотокроссы. Когда ему исполнилось двенадцать, он подал заявку и получил карту ААМ (Американской Ассоциации Мотоциклистов, руководящая там организация), как младший гонщик. Все его победы теперь записывались на официальную учетную карточку, и начисляли ему баллы в национальной турнирной таблице.

Это казалось странным, но наш маленький мальчик становился на официальный уровень в этом безумном спорте! Мотоциклы Таска подписались в качестве спонсора, и теперь поставляли ему защитный костюм и шлем (все было украшено их логотипом). Он был все еще слишком молод, чтобы профессионально гоняться и получать деньги, но он мог выходить на крупные трассы и гонки, связанные с ААМ. Он пересел на восьмидесятипятицилиндровый мотоцикл, который издавал ужасающий рев, и пугал меня с его матерью, но он обожал его. Чарли действительно уже доминировал на трассах Мэриленда, на которых гонял, и мы уже обсуждали возможность посещения трасс других зон. Как бы мы это планировали, я был без понятия. Я поручил этот вопрос ему и Таскеру.

Частично причиной того, что мы пошли у него на поводу стал разговор, который случился у меня с моим тезкой Баки прошлым летом, немного спустя после смерти Картера. Баки было тогда пятнадцать, и он сказал мне, что бросает гонки.

– Тебе больше это не нравится? – спросил я.

Баки улыбнулся и развел руками:

– Нравится, но я никогда не стану настоящим победителем.

– О чем ты говоришь? Ты собираешься просто сдаться? – это не было похоже на Бакмэна Таска, которого я знал.

– Нет, просто… Дядя Карл, это занимает кучу времени, и я никогда не стану так хорош, как мне хотелось бы. Я не как Чарли. Он просто нереален! У меня неплохо получалось, когда я был маленьким, но для моего возраста я уже даже не выше среднего.

– А? – покосился на него я, – Чарли действительно хорош? Ну, я не гонщик, так что откуда ж мне знать?

Он рассмеялся на это.

– Чарли для своего возраста гоняет лучше, чем половина гонщиков моего возраста. Он – одна из причин валить оттуда! За последние два года он меня вслепую может уделать! – Баки знал, что я не стану его пилить за выражения.

– Серьезно?! Ну, хочу сказать, я знал, что Чарли побеждает в гонках, но… серьезно?

– Он ненормальный! У него рефлексы… вот думаешь, что отлично справляешься, и внезапно он вырывается сквозь кучу гонщиков так, будто рвется по пустому шоссе, и ты такой: «Откуда он взялся?!» – он с завороженным лицом покачал головой. – Я бы мог поставить его с группой профи и зуб даю, что он бы победил. Ему просто нужно вырасти для байка побольше.

– Вау! Я и понятия не имел. Ты серьезно? – спросил опять я.

Он с ухмылкой кивнул:

– Вы когда-нибудь задумывались о том, каково было бы играть в школьной команде Бэйба Рута в бейсбол? Вот примерно так же и ощущается здесь гонка с Чарли.

– Ага, – Я пожал плечами. – Ты же не забрасываешь байки, ведь так?

Настал черед Баки ухмыляться и смотреть на меня, как на сумасшедшего.

– Ни за что! Мне нравится кататься! Девушками это тоже нравится!

О Господи! Баки тогда было пятнадцать, и он точно уже прошел стадию «девочки – это противно». Для прав возраст у него еще не подходил, но он все еще мог кататься на гонках.

– О, боже! Ты это уже говорил родителям?

– Ни за что!

Я фыркнул и в изумлении покачал головой.

– Ну, если тебе когда-нибудь нужно будет об этом поговорить, дай мне знать. Ну, если ты хочешь поговорить или задать вопрос, который не хотелось бы задавать родителям, хм-м? Может быть, когда-нибудь я отправлю Чарли к твоем старику, когда настанет его черед.

Баки только рассмеялся на это.

Это было в прошлом году, и Чарли становился способнее, пока взрослел. Хотя судить еще было слишком рано. Все-таки, в конце концов, он мог стать ученым, или осознать для себя, что девочек обкатывать интереснее, чем мотоцикл. Нам оставалось только ждать.

Глава 117. Смена караула

Ньют объявил о «Контракте с Америкой» в начале сентября. К тому времени почти весь Вашингтон знал, что мы что-то затеяли, но широту и глубину плана не знал никто. Демократы не были идиотами. У них были свои шпионы, также как и у нас самих. Они знали, что мы замышляем нечто крупное и дерзкое, и они знали, что мы писали законопроекты, хоть им и не перепали распечатанные копии в руки.

И все же это был год выборов, и они работали чуть ли ни в режиме выживания. Настроения в стране менялись, и маятник качался от либеральной стороны в консервативную. Хоть старожилы и возмущались, мол, ничего не меняется, все остальные бешено метались из стороны в сторону, часто пытаясь представлять себя консерваторами, отчего добрая половина Республиканцев от души посмеялась.

Джон Бейнери я активно давили на Ньюта Гингрича, чтобы сделать «Контракт» настолько показушным и публичным, насколько это вообще возможно. Мы хотели, чтобы это было на слуху у всех на протяжении следующих восьми недель, между настоящим днем и днем выборов. Каждую неделю бы состоялось какое-нибудь крупное мероприятие. Мы начали с пресс-конференций и объявлений, но на третьей недели сентября мы уже провели массовое «подписание Контракта» на ступеньках Капитолия. Мы подхватили всех Республиканских кандидатов, которые боролись против действующих Демократов, и они тоже подписались. Мы давали клятвы с обещаниями, пожимали друг другу мизинцы, обменивались тайными паролями и в общем делали почти все, что только могли, чтобы привязать себя к «Контракту». Я даже не знал, что мне это напоминало больше – вступление в студенческое братство или подписание статей пиратства на пиратском судне.

Мы все еще держали определенные проекты в тайне, хоть уже и говорили о них общими понятиями. Детали были бы использованы против нас, поскольку всем не угодишь. В то же время наши особо умные соперники бы пообещали контр-план, который бы перекрыл все, что мы пытались сделать. Без тонкостей же они могли только предполагать и визжать об обещаниях Республиканцев, и о том, как мы пытаемся захватить главное судно страны (Я действительно пару раз слышал эту фразу!)

Мы также начали мелькать на различных субботних утренних ток-шоу. Ньют мог быть на ABC, пока Джон выступал на CBS, а Рик на NBC. На следующей неделе это могли быть следующие трое из нас. Между Бандой Восьмерых и Ньютом мы могли меняться каналами для выступления без риска. Демократы громко брюзжали слюной, но это была игра в горячую картошку, и играли они в нее не очень.

Когда начало приближаться восьмое ноября, мы только продолжали наращивать давление. Я подтолкнул Гингрича подключить к делу Сенат. Изначально «Контракт с Америкой» был исключительно делом Палаты. У Ньюта было эго больше его собственной задницы, и он очень хотел оставить все это только в Палате. Я же настаивал на участии Сената. Нам бы не повредило подключить всех сенаторов, которых мы заинтересовали в продвижении версий наших десяти законов для Сената. Ньют мог бы остаться во главе, но когда (не «если» – я всегда делал упор на позитив) мы получим контроль и он станет спикером, у него были бы всевозможные полезные рычаги, которые бы он смог нажимать, особенно, если он заручится поддержкой Боба Доула и Алана Симпсона, сенатских лидера и организатора меньшинства. Ньют мог быть сварливым, как сам черт, и горделивым, как павлин, но он был умным. Ему могло не нравиться то, к чему я его склоняю, но он мог видеть выгоду от этого.

– Карл, иногда ты можешь быть тем еще мудилой! – однажды сказал он мне, когда я убеждал его хорошо ладить с Сенатом. – Ты проклятый напористый ублюдок!

Я только улыбнулся:

– Это только мои лучшие качества, Ньют. Иди у жены моей спроси. Она тебе столько дерьма обо мне расскажет!

Он только с отвращением покачал головой и сделал то, о чем я его тогда просил. Мне получалось убедить его лишь в половине разговоров, но вокруг нас были люди, которые сказали мне, что я справлялся с этим куда лучше многих.

Дома же в Девятом округе Мэриленда Кэтрин Хартвик продолжала свое сверкающее самоуничтожение, раздражая рабочие объединения штата, о которых я никогда даже не говорил. У меня же была довольно ванильная кампания – я такой расчудесный, вот смотрите, что я уже для вас сделал, давайте я пожму вам руку и поцелую вашего ребенка. У меня не было нужды уходить в негатив, а она проводила все свое время, пытаясь объяснить, что она на самом деле имела ввиду.

В вечер выборов мы все делали как обычно. Приехали родители Мэрилин и остались с детьми, хоть они и привезли их потом в штаб кампании, где мы им все показали. Чарли уже было тринадцать, а девочкам по десять лет, и они вели себя прилично, разве что немного не понимали какие-то вещи. Я представил родителей Мэрилин Джону Штайнеру и остальным с оговоркой:

– Не выдавайте им никаких секретов кампании; на самом деле они – Демократы!

Поскольку никаких секретов у нас не было, Мэрилин просто расхохоталась, а Хэрриет отчитала меня. Большой Боб начал спорить с Джоном о политике, так что мы просто оставили его там, пока мы с женой фыркали и смеялись.

Спустя какое-то время Большой Боб и Хэрриет забрали детей домой. Никто из нас не удивился, когда WBAL объявили конец предвыборной гонки еще на первом перерыве на рекламу, где я обошел Кэтрин Хартвик как заезженного мула. После аплодисментов и вскриков все снова успокоилось. Все хотели увидеть оставшиеся переизбрания.

Я снова пользовался услугами Джона Томаса, человека Брюстера, в качестве моего руководителя кампании, и мы с ним вытащили одну белую доску в главный зал, когда начали происходить переизбрания. Мы начали выборы с составом Палаты в сто семьдесят семь Республиканских конгрессменов, двести пятьдесят шесть демократов и одного независимого. (Одно место было свободным, его предыдущий владелец умер за два дня до выборов). В Сенате было сорок семь Республиканцев и пятьдесят три Демократа. Когда начали проходить переизбрания, Джон Томас начал звонить в главный штаб Национального Республиканского Комитета, и прогнозировать и другие избрания. Мы начали стирать и снова записывать цифры, пока проходило избрание в 104-й Конгресс.

В девять часов было уже очевидно, что мы наблюдаем нечто масштабное и историческое. В смысле, даже я знал, что мы готовились к изменениям, но это казалось феноменальным и мне самому. Пока мы записывали цифры на доску, периодически слышались восторженные крики, но пока вечер продолжался, телеканалы начали прерываться на огромные, мать его, новости! Джон Томас был на телефоне, потом он похлопал меня по плечу и ошарашенно взглянул на меня.

– Рости выбыл! – сказал он мне прежде, чем это объявили по телевидению.

Дэн Ростенковски не смог переизбраться, что меня почему-то не удивило, учитывая, что он связан с почтовым скандалом. Затем все стало просто безумием – Том Фоули из Вашингтона, спикер Палаты, тоже не смог переизбраться! Говорят, ничего подобного не происходило с самой Реконструкции!

Том Брокау и Дэн Ратер оба казались шокированными тем, что происходит, и они использовали слова вроде «исторически», «небывалый», «перелом» и подобные. Я просто сидел там в большом зале, слушая все это, на моих коленях боком сидела Мэрилин, пока Джон Томас с остальными продолжал менять цифры на доске. Люди подходили и поздравляли меня, и спрашивали, как это изменит все в Вашингтоне. Я просто бормотал что-то в ответ, говорил с парой репортеров, произнося какие-то шаблонные фразочки. К концу вечера Республиканцы взяли власть над обеими палатами.

Когда мы отправились домой, было уже больше полуночи, а конечные результаты еще не были точны. Какие-то гонки еще было слишком рано закрывать, но даже так мы уже с огромным счетом победили. Я сделал все необходимые звонки и дал все интервью в среду и затем утром в четверг мы поцеловали семью на прощание и улетели в Хугомонт до конца недели. Что любопытно, нас с Мэрилин попросили присоединиться к небольшому приему в Доме Правительства, пока мы были там. Мы познакомились с премьер-министром Хьюбертом Ингрэмом, который сменил Линдена Пиндлинга пару лет назад. Мы с Мэрилин приехали, поужинали и выпили, немного поговорили о выборах, и затем ненадолго поехали на Райский Остров. Мы прилетели домой в воскресенье после того, как пару дней позагорали и похлебали рома.

Когда мы вернулись домой, были известны уже окончательные результаты выборов. Мы набрали еще шестьдесят мест в Палате, и поднялись до количества в двести тридцать восемь Республиканцев! У Демократов же было сто девяносто шесть мест (плюс Берни Сандерс в качестве Независимого), и казалось, будто в Капитолии взорвалась бомба. Люди бродили по залам Капитолия с ошарашенным выражением лица. Почти то же было и в Сенате. Мы начали в количестве в сорок семь Республиканцев и получили еще десять мест, итого пятьдесят семь. Демократы же сократились до цифры в сорок три, и если мы убедим всего троих сотрудничать с нами, то мы могли давить большинством, когда бы нам ни вздумалось.

Персонал в моем офисе буквально ликовал! Во-первых, Ньют передал им, что если я захочу, то мы можем найти новый дом в здании Рэйберн. Я зайти не успел, как сотрудники начали бомбардировать меня вопросами. Я быстро взял тайм-аут, и взглянул на Марти, который мне широко ухмылялся:

– Это все правда?

Он кивнул:

– Я получил весточку из офиса Ньюта, пока тебя не было. Я также сверился с административным комитетом Палаты. Ньют говорил и с ними тоже. У нас намечается очень хорошее местечко на третьем этаже Рэйберна.

Я жестом попросил его замолчать на секунду и развернулся к остальным:

– Ладно, звучит официально. Начинайте строить план. Когда нам дадут знак к переезду, мы хотим сделать это быстро, чисто, и эффективно. Обсудите с Марти, что нам нужно, и дайте мне знать, если я могу как-то помочь.

Вокруг нас снова поднялась шумиха. Лонгуорт был неплох, но Рэйберн был намного современнее, и там было больше различных благ. Я жестом позвал Марти с собой в кабинет, и он так и сделал, за нами вслед также пошла и Шерри Лонгботтом. Я с любопытством на нее взглянул, и она сказала:

– Я хотела увидеть вас, господин конгрессмен. Марти, тебе бы тоже стоило присутствовать.

Я оперся на свой стол и сказал:

– Все в порядке? Есть какая-то проблема, Шерри?

– Ну, и да, и нет. В смысле, не для меня, но мне нужно было сообщить вам. Понимаете, мне предложили место в фонде Наследия.

Я улыбнулся и кивнул. Я не был сильно уж удивлен. Шерри управляла моим законодательным персоналом, так что она была причастна к законам, которые мы составляли в фондом Наследия для «Контракта». Должно быть, они увидели в ней те же способности, которые ценил я!

– И наверняка за сумму вдвое выше, чем ты получаешь здесь, так?

Она развела руками и улыбнулась на это. Я взглянул на Марти:

– Ты об этом в курсе?

Он тоже улыбнулся и пожал плечами:

– Я поймал один намек на что-то, но не могу сказать, что я именно знал об этом. Хотя я не удивлен. А ты?

– Нет, – я повернулся обратно к Шерри. – Когда они хотят тебя видеть?

Шерри облегченно вздохнула от моего очевидного принятия ситуации.

– В начале декабря. Они хотели взять меня раньше, но мне нужно было дать вам время, чтобы найти мне замену.

Я улыбнулся ей:

– Я не могу найти тебе замену. Я могу только найти кого-то другого и надеяться, что они будут справляться также здорово, как ты. Кого из твоих подчиненных можно повысить до твоей должности, и кем мы заменим его или ее? Я бы предпочел кого-либо повысить, чем искать кого-то нового.

Мы втроем продумали несколько планов, и потом я отпустил их.

– Позаботьтесь о том, чтобы у нас прошел отличный прощальный корпоратив, и чтобы там был торт, от которого я смогу получить кусочек, – сказал им я.

Шерри была первым старшим сотрудником, которого я потерял. До этого я только заменил парочку младших специалистов. Впрочем, я не удивился. Шерри отлично справлялась с обязанностями, и большинство конгрессиональных сотрудников старается подняться по карьерной лестнице в частный сектор. Эта система имела огромный потенциал в сфере злоупотребления и коррупции, но я не мог винить ее в том, что она играла по правилам, которые написала не она. Я только улыбнулся и покачал головой, и попросил Минди организовать мне встречу с Гингричем, когда ему будет удобно. Нам нужно было обсудить множество деталей новой сессии.

Когда я встретился с Ньютом, я получил от него еще одну благодарность за помощь с «Контрактом». Меня вывели из комитетов по науке и вопросам ветеранов, и назначили в комитет вооруженных сил. Он бы позволил мне выбрать любой подкомитет, какой бы я захотел, и я пообещал ему, что дам знать через пару дней. Комитет по вооруженным силам был одним из важнейших, и обычный конгрессмен мог получить кучу денег, зная о законах, которые ожидают финансирования. Для меня это не было важно, но, может, я мог сделать службу более эффективной. У меня также был определенный потенциал в комитете, поскольку после первого избрания я был на одной третьей пути вверх по карьерной лестнице. И спустя всего четыре года я уже был одним из бывалых ветеранов!

Я также немного погладил его эго, обращаясь к нему «господин спикер». Ему нравилось, как это звучало! Можно было почти наблюдать, как у него встает на это. Ужасный мысленный образ. В каком-то смысле самой большой трудностью впереди у нас было удержание Ньюта от самоуничтожения. У него были неизмеримые таланты и ум, но такими же были и его эго и самомнение. Прямо сейчас он был чертовски близок к пику своей политической власти. Он только что ухитрился грамотно слить Демократов, почти назывался спикером Палаты, и у него была целая пачка законопроектов, которые нужно поднять.

К сожалению, Ньют стоял против, наверное, самого коварного из политиков того века, Билла Клинтона. Не думаю, что нация видела политиков такого калибра со времен Франклина Делано Рузвельта. Теперь же эти двое стояли лицом к лицу. В моей прошлой жизни, когда я был всего лишь наблюдателем всего этого, Ньют активно пользовался своим авторитетом в последующие несколько лет, и окончательно перекрыл все правительство в затратной борьбе с Клинтоном. Клинтон выбрался из всего этого, цветя и благоухая, и Гингрич влип в крупные неприятности. Всего за четыре года он потерял все расположение к себе, был снят с поста спикера и с позором покинул Палату. Мог ли я изменить это? Стоило ли мне изменять это? Значило ли мое нынешнее присутствие в Конгрессе, что все будет иначе?

Уже в своем офисе я разговаривал с Марти о законопроектах, которые мы собирались представить. План был такой, что после присяги и начала сессии Палаты мы бы поддерживали давление, предлагая каждый день по новому закону. У меня было два законопроекта, которые я собирался предложить. В обоих случаях мне нужно было позаботиться о том, чтобы к ним была заготовлена небольшая речь. Хоть и не стоило бы надеяться на то, что хотя бы один из них покажут по новостям, были шансы, что все сконцентрируются на том, что мы делали с «Контрактом».

– Как думаешь, что с ними будет делать Клинтон? – спросил Марти.

Я пожал плечами.

– Порхать, как бабочка, жалить, как пчела… Он будет юлить и уклоняться какое-то время, а потом попытается их запрятать подальше или что-нибудь еще. Какие-то он подпишет после того, как попытается их забрать. На остальные он просто наложит вето, и будет надеяться, что вышел сухим из воды. Черт, некоторые из них окажутся в Верховном суде!

– Думаешь?

– Уверен. Постатейное вето, например, это явное нарушение правил законодательной ветви против исполнительной. Точно так же как минимум один или два штата начнут судиться из-за «ИДО». Это будет вопрос права штатов.

– Хреново, что у нас нет лоббистов, которых бы мы могли нанять для таких вещей, – со смехом сказал он. – Мы могли бы лоббировать свои собственные законопроекты.

Марти просто брякнул это вслух, но когда он это сказал, как будто ударила молния. Я замолчал, и он тоже, и мы в восхищении смотрели друг на друга. Он спросил:

– Ты думаешь о том же, о чем и я?

– Тебе бы лучше сказать, о чем ты думаешь, – с нетерпением ответил я.

– Я думаю, почему бы нам не основать собственную лоббирующую фирму?

– Я тоже об этом думаю!

– Слушай, это твои деньги, но не похоже, что ты сильно расстраиваешься, тратя их. А что, если бы ты финансировал лоббирующую группу? – спросил он.

– Я так могу? Это законно?

– Не знаю. Может быть. Могу пока только сказать, что это должно быть зарыто глубже любой угольной шахты! Никто, и я имею ввиду – никто не должен об этом узнать, или же это уничтожит все шансы на то, что это сработает! Никто не должен увидеть, как ты покупаешь свои собственные законы. Ты за ночь станешь посмешищем!

– Вот дерьмо! Ты серьезно? Мы можем такое сделать? – спросил я его, – Во сколько это встанет?

Марти с недоверием взглянул на меня, и развел руками. – Черт, вообще без понятия. Ты сможешь достать деньги, чтобы об этом никто не узнал?

– Думаю, что да.

– Просто, блядь, невероятно! Дай-ка мне этим заняться…

– Только тихо! – вставил я.

Марти кивнул:

– …и я тебе все потом расскажу.

Тем же вечером я позвонил Джону Штайнеру и попросил его по-тихому принять меня в офисе в Хирфорде на следующий день. Следующим утром я заехал в его офис, поздоровался со всеми и затем мы с Джоном зашли в его кабинет и закрылись.

– Что стряслось? – спросил он.

– Мне нужно добыть некую неотслеживаемую сумму, вероятно, пару миллионов. Ничто не должно указывать на меня. Как это сделать?

Мой друг странно покосился на меня:

– Простите? Что ты теперь задумал?

– Я кое-что обсуждал с Марти, и мы хотим кое-что попробовать, и для этого нам нужно немного отмытых денег. Мы можем такое сделать?

– Что ты теперь задумал?! Я не буду участвовать ни в чем незаконном!

Я рассмеялся в ответ.

– Ну, мы не думаем, что это незаконно, но это явно будет явно нечисто. Проще говоря, мы придумали идею о создании нашей лоббирующей группы. В смысле, я пишу какой-нибудь законодательный документ, и первое, что происходит – все лоббисты в городе пытаются его разбавить и поучаствовать сами. Так вот, давай станем своими собственными лоббистами и будем бороться! Тушить огонь огнем! Правда, единственный способ – это сделать наших лоббистов тайной, чтобы никто не мог утверждать, что я проплачиваю собственные законы.

– Чем ты на самом деле и занимаешься.

– Именно!

– Мне стоит доложить о тебе в Национальный комитет! – возмутился он.

– Право клиента о неразглашении, – упрекнул его я.

Джон фыркнул и показал мне один грубый жест. Я не слишком переживал. Он бы больше визжал, если бы это было больше незаконно, а не просто шло вразрез с Национальным комитетом.

– Ладно, дай мне разобраться с этим. Я дам тебе знать. Опять же, не говори об этом никому, кроме своего друга, потому что дело будет очень нечисто.

Я поблагодарил его и покинул офис, а затем поехал в Вестминстер и улетел в Вашингтон, чтобы сделать там пару дел. Через неделю он вызвал меня и Марти на встречу в своем офисе. Я отправил Марти в Национальный аэропорт, где его уже ждал Тайрелл. Он довез его до нашего дома, и затем мы поехали в Хирфорд. Я показал Марти все в офисе, и потом мы отправились в кабинет Джона, где тот сидел с еще одним мужчиной.

– Карл, Марти, это Боб Сивер. Объясните ему, что вы оба задумали, – начал Джон.

Я кивнул и пожал руку, протянутую Сивером. Он был довольно заурядной внешности, на пару лет старше меня, с более обширной лысиной, немного грузным туловищем и немного пустыми глазами.

– Приятно познакомиться с вами, мистер Сивер.

– Тоже рад вас видеть, господин конгрессмен, – затем он взглянул на Марти и добавил: – И вас тоже, мистер Адрианополис, – и они тоже обменялись рукопожатием. Мы все сели и Сивер продолжил: – Как я понимаю, вы хотите основать лоббирующую деятельность в Вашингтоне, но она должна быть полностью отмытой и неизвестной. Все правильно?

– Да, вполне, – признался я. А затем взглянул на Марти, который кивнул в ответ.

– Хорошо, и после того, как средства уже в группе, и вам нужно будет их распределить, вы хотите, чтобы эти средства тайно передавать по различным политикам и бюрократам?

На этом месте я в недоумении снова взглянул на Марти:

– Это то, чего мы хотели?

Он покачал головой.

– Нет, это было бы незаконно.

Сивер перевел взгляд на Джона, и затем обратно на нас.

– То есть вы не хотите скрывать активность лоббирующей группы, а только источник их финансирования?

– Точно. В смысле, к тому моменту это будет уже считаться просто еще одной лоббирующей или политической конторой. Мы просто не хотим, чтобы след от денег вел ко мне.

Он облегченно вздохнул на это.

– А, ну тогда другое дело! Вы правы, все в порядке. Скрывать, куда деньги уходят – было бы незаконно. Это не было бы под защитой, поскольку это уже само по себе нарушение. А скрывать начальное финансирование, с этим никаких проблем. Вы что-нибудь уже начали? Название уже придумали?

Я моргнул.

– Нет. Мы только-только это придумали. Мы хотели сначала разобраться, сойдет ли нам это с рук. Итак, мы можем такое сделать?

Сивер только небрежно махнул рукой:

– Просто скажите, когда.

– Угу, – и я повернулся к Марти. – Есть название?

Марти тоже пожал плечами.

– Что-нибудь безобидное, патриотичное, ну или как-то так. Они все названы Американским чем-то с чем-то, институтом, или фондом, или как-то так. Они все звучат похоже.

– Инициатива Возрождения Америки, строим завтрашний день Америки уже сегодня! – торжественно произнес я. Мне вспомнился «Супер-Комитет Стивена Колберта» – «Строим лучший завтрашний день, завтра!»

Джон усмехнулся и покачал головой. Марти скорчил гримасу и отметил:

– Идеально. Они все так говорят!

Сивер начал делать какие-то заметки.

– У вас уже есть имя или адрес главы группы?

– Мы только что это придумали. Это все дальше, – сказал Марти.

Сивер вручил нам обоим по визитке.

– Самый просто способ управляться со всем этим – назначить меня казначеем организации. Таким образом никто не узнает, откуда идут деньги. Я могу справиться с любым запросом.

Это заставило меня призадуматься. Я немного навострился и спросил:

– Итак вы получаете возможность влиять за то, что даете оборот деньгам, и потом вы еще и получаете деньги в качестве казначея от Иницаитивы Возрождения Америки? Разве это не двойной доход?

Впервые за все время Сивер улыбнулся:

– Я обожаю политику, а вы?

Я издал стон и покачал головой. Во что же я теперь ввязался?

Марти закатил глаза и пожал плечами. Он взглянул на визитку и отправил ее в свой карман.

– Я обговорю с парочкой людей управление всем этим, но, скорее всего, мы пропустим первичную документацию через вас.

– Как только вы подберете человека, который будет этим заниматься, мы соберемся вместе и разберем еще больше бумаг. Нам нужен будет офис, сотрудники и подобное. Я останусь в Нью-Йорке, но это вообще не проблема, – и они с Марти еще немного обсудили тему персонала и как нужно двигаться дальше.

Некоторое время спустя Джон все-таки призвал их закругляться.

– Ладно, нам уже не нужно к этому подвязывать меня и Карла. Вы вдвоем можете обсудить детали сами, – сказал он, указывая на Марти и Сивера. – А сейчас мне нужно немного поговорить с Карлом.

Я вывел Марти в приемную, вызвал одного из охранников, чтобы тот отвез его в аэропорт, и сообщил заранее Тайреллу, что он едет. В то же время выходил Боб Сивер, пожал нам руки и затем он ушел. Я же вернулся обратно к Джону.

– Итак, кто этот парень? – спросил я. – Толк с него будет?

– Он раньше работал на ФБР, отслеживал скрытые средства. А потом он женился, завел пару детей и решил, что ему стоит бы начать именно зарабатывать. Он основал в Нью-Йорке лавочку, используя то, чему научился у федералов.

– Нужно любить свободное предпринимательство, – съязвил я.

Он кивнул и затем поднялся:

– Слушай, побудь пока здесь. Я попросил остальных зайти на минутку.

Я остался в своем кресле, пока Джон выходил из кабинета. Через пару минут он вернулся вместе с обоими Джейками и Мисси.

– Итак, что случилось? – спросил я, когда все сели.

Джейк-младший, севший рядом со мной, выглядел таким же недоуменным, как и я сам. У остальных был такой же вид.

– Я позвал вас всех не просто так.

Затем он глубоко вдохнул, и начал кашлять, он кашлял и во время предыдущего собрания. Когда он смог продолжить, он сказал:

– Короче говоря, вот и есть проблема. Я так кашляю уже несколько месяцев. Сначала мы думали, что это просто простуда, но когда все стало хуже, я пошел ко врачу. Я не буду ходить вокруг да около. У меня рак легких, и я умираю.

Сказать, что это вызвало эффект разорвавшейся бомбы – значит ничего не сказать. Мы все начали вопить, возмущаться и говорить одновременно. Джон дал нам пару минут на реакцию, прежде чем призвать к тишине.

– Дайте сказать. Я получил подтверждения, я был у специалистов, я все это сделал. Для меня уже слишком поздно. У них нет лекарства от этого. Жить мне осталось, может быть, восемь месяцев, если повезет, то год в лучшем случае, если я буду бороться, усиленно бороться, и все будет паршивенько. Я уже обсудил это с Хелен. Мы собираемся сделать то, о чем мы постоянно говорили, но постоянно откладывали. Больше времени нет. Я ухожу в отставку и мы уходим в кругосветный круиз. К концу месяца я покину офис.

Он снова прокашлялся. Я просто сидел, ошарашенный новостью. Джон никогда не курил, и все же подхватил рак легких! Раз уж я знал, где смотреть, я уже заметил, что он исхудал, и выглядел слегка бледным. Мелисса спорила, что ему нужно бороться, даже плакала, но это не возымело эффекта. Джейк-младший смотрел на меня и выглядел таким же остолбеневшим, как и я. Только его отец выглядел спокойнее; может быть, он уже подозревал об этом раньше.

Джон утихомирил Мисси:

– Слушай, это паршиво, но такое случается. Я ближе к семидесяти, чем к шестидесяти годам. Вы что, думали, что я буду жить вечно? Я мог уйти в отставку уже как лет пять. Вместо этого я продолжал. Хватит. Все, что мы с Хелен собирались сделать – мы и сделаем. Я видел, что творит химия и лечение. Не интересно, спасибо! Благодаря вам и этой компании, все-таки теперь мы можем позволить себе что-то сделать, а потом и еще что-нибудь. В следующие пару недель мы будем выпутывать меня отсюда, а потом я увижу всех вас в самом конце, на похоронах, – и он ухмыльнуся.

– Вот проклятье! – сказал я больше себе. Я поднял на него глаза и ответил: – Ты не уйдешь до тех пор, пока мы не поговорим!

– Меня устраивает.

Затем он поднялся и выпроводил нас:

– А сейчас мне нужно ехать домой и еще поговорить с Хелен, и сообщить ей, что я рассказал все вам. Мы сообщили детям на тех выходных.

Я был шокирован всем этим, так что собрал все мысли в кучку и поехал на весь остаток дня домой. Когда Мэрилин вернулась из офиса в Вестминстере, она застала меня сидящим и о чем-то размышляющим в моем кабинете.

– Ты сегодня рано! – удивленно сказала она.

Я улыбнулся ей:

– Боишься, что я бы тебя застукал за чем-нибудь?

Мэрилин фыркнула и расхохоталась на это.

– Скорее бы это я увидела, что ты вляпался во что-то, чем наоборот. Что случилось? Сегодня Конгресс отпустили раньше?

– Да, так и было. Государство хотело что-нибудь все-таки сделать, так что они нас выставили, – на это моя жена улыбнулась. – А вообще у меня сегодня была встреча с Джоном в офисе. А потом он позвал еще обоих Джейков и Мисси и объявил о том, что он окончательно уходит в отставку.

– Тем лучше для него. Ему бы отдохнуть. Он это заслужил.

– Не лучше для него. У него терминальная стадия рака легких. Он с Хелен планирует начать работать над списком игры в ящик.

У Мэрилин отвисла челюсть, и она выпучила глаза:

– О, Боже мой! Ты шутишь?

Я покачал головой:

– Хотелось бы. В следующем месяце они уйдут в кругосветный круиз. Он закончит с несколькими бумагами и все, ариведерчи! Он сказал нам, что в следующий раз увидит нас уже на похоронах.

– Бог ты мой!

– Примерно то же сказали и мы.

– Что мы можем сделать? – спросила она.

Я только развел руками:

– А что мы можем? Он сказал, что они уже сообщили своим детям. Я только заставил его пообещать поговорить со мной, прежде чем они уедут.

Она кивнула и затем спросила:

– А что такое список игры в ящик?

А? До того, как я переродился, это было довольно известное выражение, но когда оно стало популярно? Я что, только что изобрел выражение?

– Это список того, что бы ты хотел сделать, прежде чем сыграешь в ящик. Ты никогда этого не слышала?

– Нет. У тебя есть такой?

– Конечно!

– Например?

Я ухмыльнулся и сказал:

– В него входит блондинка с реально большими…

– СВИНЬЯ!

В это время мы услышали, как у дома остановился школьный автобус и минутой спустя в дом ворвался Чарли:

– Привет, пап! А ты чего дома делаешь?

– Мне позвонили из школы, и сказали, что ты опять отлыниваешь от домашнего задания, – сказал ему я.

Мэрилин стояла позади Чарли, и в ее взгляде смешались смех и негодование сразу. Чарли не мог видеть, как она тихо начала смеяться, и выпучил глаза!

– Пап! Нет, в смысле я не… это не так… НЕТ!

Мэрилин, хихикая, сказала ему:

– Все в порядке, отец просто подшучивает.

Чарли снова обернулся ко мне:

– Пап, это не смешно! Меня чуть удар не хватил! – и он взял свой рюкзак и вместе с Пышкой отправился в свою комнату.

Я взглянул на Мэрилин:

– Необычайно неуместная ремарка, не правда ли? – отметил я.

Мэрилин закатила глаза, и затем подъехал еще один школьный автобус и высадил девочек. Мы с ними славно обнялись. А потом моя жена спросила:

– Что ты об этом думаешь?

– Ну, это паршиво. Джон – один из моих самых старых друзей. Я рассказывал тебе, как мы познакомились, ведь так, как он меня из тюрьмы вытаскивал? Это было больше двадцати лет назад! Я Джону ближе, чем своей собственной семье.

– Он – твой отец, – ответила она. – Ну или хотя бы тот, каким бы стоило быть твоему отцу. Или что-то такое.

– Я понимаю, – кивая, сказал я. – И я знаю, что буду скучать по Джону больше, чем по своему настоящему отцу. Как там это меня описывает?

Мэрилин пожала плечами и ушла искать наших отпрысков. Я же только сидел в зале, пока не настало время готовить что-нибудь на ужин. Я действовал на автопилоте и в целом был молчалив остаток вечера.

Мэрилин вытащила меня из этого состояния ближе к поздней ночи. Она вышла в гостиную в очень милом пеньюаре и села ко мне на колени.

– Думаешь, Джон бы хотел, чтобы ты сидел и ныл, или же чтобы ты продолжал жить?

– Скорее, второе, – ответил я, немного улыбнувшись.

– С этим могу помочь.

– Да? И что же ты задумала? – спросил я.

Мэрилин наклонилась к моему уху:

– Все зависит от того, насколько активным ты себя ощущаешь. Записанная видеокассета уже лежит на магнитофоне, на прикроватном столике стоит смазка с ароматом вишни, и рядом еще пара игрушек. На ум приходит что-нибудь?

Я тогда сидел, обхватив талию Мэрилин руками, и она зашевелилась, чтобы встать и увести меня в ее порочное пристанище. С другой стороны, она нечасто так говорила, и мне это нравилось. Я укрепил хватку и удержал ее на коленях:

– Расскажи мне больше. Что у тебя на уме?

Она снова попыталась встать на ноги.

– Пойдем и ты покажешь мне, что на уме у тебя.

Я не сдвинулся с места, и покачал головой:

– Нет, я хочу, чтобы ты рассказала, что собираешься сделать. Я хочу, чтобы ты сказала.

– Нет, Карл. Ты знаешь, что я не могу. Прошу, пойдем в спальню.

Я слегка ослабил хватку, но прежде, чем она смогла освободиться, я провел рукой по ее боку вниз по бедру и дальше по ноге. Я оттянул подол пеньюара и запустил под него руку, и затем медленно провел обратно вверх по ноге. Мэрилин начала подвывать, и бросила взгляд на коридор. Она отчаянно зашептала:

– Перестань, дети могут выйти!

– Они ничего не увидят, – к тому моменту я уже достаточно поднялся по ее ноге, чтобы начать массировать ее липкую горячую щель. Она вздрогнула от прикосновения.

– Итак, что же ты хочешь сделать сегодня?

Когда я начал двигать пальцами вдоль ее клитора, Мэрилин тихо застонала и завыла.

– Ох, ты такой злой! Ладно! Я бы захотела раздеться, чтобы мы оба разделись, и думаю, что ты бы захотел, чтобы я сосала твой член. Тебе бы понравилось? – и я согласно замурлыкал, и Мэрилин продолжила: – Может быть, мы бы даже встали в позу 69? Я обожаю, когда ты лижешь мою киску. Прошу тебя, Карл, вылижешь мою киску сегодня ночью? – я помурлыкал еще. – Я проглочу твое семя, и потом снова возбужу тебя. А затем ты можешь меня трахать, пока мы оба не кончим.

– И как же ты хочешь, чтобы я тебя трахнул?

– Жестко, очень жестко и глубоко.

– Как? В какой позе ты хочешь, чтобы я тебя трахнул? – настаивал я.

Я ускорил свои пальцы, и моя жена уже дрожала от этого.

– Сзади, так он глубоко входит… – я помурлыкал еще, и она выпалила мне в ухо: – В задницу! Готова спорит, что ты бы захотел трахнуть меня в зад сегодня ночью! Пожалуйста, Карл, давай уже пойдем в кровать и ты трахнешь меня в задницу!

Я вытащил руку из ночнушки Мэрилин, немного ее поправил и она соскочила с моих колен. Мой член был мне благодарен, потому что она только что на нем сидела. Она нетерпеливо схватила меня за руку и потянула меня за собой:

– Только помни об этой жертве, которую я приношу для тебя сегодня ночью, – сказал ей я. – Я не виноват, что у тебя такие неконтролируемые позывы.

Мэрилин на это фыркнула:

– Ты такой любезный.

– Конечно, конечно же!

Глава 118. Вооружённые силы

Зима 1994-1995

Теперь, когда мы стали большинством, все смогли поиграться с назначениями в различные комитеты. Комитет по науке, космосу и технологиям был интересным, и думаю, что неплохо постарался насчет закона об Интернете. Точно также комитет по делам ветеранов дал мне возможность реализовать закон о синдроме войны в Персидском заливе, и оба они были своевременными и полезными. И все же они были больше на втором плане, если дело касалось чего-либо полезного. Научный комитет мог бы сделать много всего чудесного, например, провести слушание насчет бюджета NASA или по Большому Адронному Коллайдеру, но эти же бюджеты были бы растрачены сразу же, как только всплыли бы какие-нибудь "важные" вопросы. За стоимость двух практически бесполезных стелс-бомбардировщиков B-2 самый крупный в мире самый крупный коллайдер плотных частиц мог бы быть построен в Далласе, а не в Европе. Примерно таким же тупиком был и комитет по делам ветеранов; зачем вообще нужно было поднимать администрацию ветеранов до уровня министерства – было для меня загадкой.

Флойд Спенс был самым высокопоставленным Республиканцем в комитете и после следующего созыва стал бы председателем. Я умудрился провести быструю встречу с ним и был назначен на подкомитет тактических воздушных и сухопутных сил. Это был один из самых крупных по важности, по крайней мере, подкомитетов. Мы присматривали за армией, воздушными силами, национальной гвардией и несколькими логистическими зонами, требующими развития. Были и еще подкомитеты, связанные с флотом, разведкой, надзором и подобным. Хорошо ли это было или плохо, но об армии я знал ровно столько же, сколько и остальные члены комитета. Флойд позвонил и организовал мне встречу с кадровым руководителем комитета, что было здорово, поскольку эти ребята и выполняют большую часть работы.

Как я и сказал Ньюту и остальным, Билл Клинтон не собирался смягчаться и позволять Республиканцам творить все, что бы они ни вздумали. Он уже метался, пытаясь восстановить позиции, словно защитник, чью зону уже окружили. Он обещал работать с Конгрессом, чтобы пропустить одно, другое, и одновременно пытался собрать Демократов, чтобы они смогли как-нибудь ясно ответить. Мы же все еще собирались поддерживать давление, и у нас также был план представить наш "Контракт" с законопроектами новому Конгрессу и выступать с речью насчет них.

К несчастью, для Ньюта этого было мало. Он хотел просто уничтожить Билла Клинтона. Я просто думаю, что он ему не нравился как человек. Мы обсудили это в середине января в доме на Тридцатой, когда он пришел на неформальный рабочий ужин. Там нас была пара человек, не вся Банда, а именно Джон Бейнер, Джим Нассл, Ньют и я сам. Я пообещал угостить их своей фирменной курицей в вине.

Первым прибыл Джон, так что я впустил его в дом и провел на кухню. Он сел на высокий барный стул на стороне кухоньки лицом к плите.

– О, так ты готовить умеешь? Каждый раз, когда я здесь ел, это было доставлено или у тебя здесь был шеф-повар, готовящий что-нибудь.

– Да, я умею готовить! Я сам себе готовлю еще с тех пор, как ребенком ушел из дома.

– В смысле тогда, когда тебя родители выставили из дома? – спросил он.

Я кивнул:

– На самом деле все было немного сложнее, но в общем да. Вина? – я приподнял бутылку Рислинга, которую достал из винного холодильника, и Джон кивнул. Я начал открывать бутылку, продолжая говорить: – Больше, чем последние два года старшей школы я был сам по себе, так что нужно было либо учиться готовить, или же есть в МакДональдсе трижды в день. А эта дрянь тебя убьет. Да и девушке моей нравилось, что я умел готовить.

Он заухмылялся:

– А что ее родители сказали о том, что ты живешь отдельно?

– Забавно, но как-то вышло, что мы никогда это не обсуждали.

На это он громогласно расхохотался. Я закончил открывать бутылку и налил немного в бокалы, достав их с верхней полки. Мы отпили немного, и еще пару минут обсуждали мою холостяцкую жизнь. Я начал доставать кастрюли и сковородки и подготавливать все.

Зазвонил дверной звонок, и я взглянул на друга.

– Я открою. А ты готовь, – и он подскочил и вернулся через минуту, ведя Ньюта и Джима.

– Господа, добро пожаловать снова. Положите куда-нибудь свою верхнюю одежду и присаживайтесь. Джон может налить вина, – в это время я разрезал напополам куриную грудку с костями и раскладывал их в стороне; дальше нужно было разрезать большой и плотный кусок свинины на кости и свежие шампиньоны.

И Джим и Ньют тоже выдали:

– Так ты готовить умеешь? Ты же не подстраиваешь все это?

– Хорошенькие вы друзья, однако! Да, я умею готовить! Это отличный способ разлучить молодых леди с их достоинством! Если справитесь, то будете выглядеть учтиво и утонченно, но если вы облажаетесь, то будете выглядеть беспомощным и уже она сможет быть покровительственной и полезной. Учитывайте это, когда выбираете даму, – и они все на это рассмеялись.

– А что Мэрилин думает об этой мысли? – спросил Ньют.

– О чем именно – о готовке или о даме? – быстро ответил я.

Мы продолжали обмениваться шутками про готовку, пока я подготавливал ингредиенты, затем я достал электрическую сковороду и поставил на стол перед всеми нами. Если бы я готовил на плите, то я стоял бы спиной ко всем. Я установил сковородку на триста градусов и положил туда кусочек масла, и потом начал обваливать мясо в муке. Когда масло растаяло, на сковородку отправилась курица для обжарки. Потом я достал свои мерные ложки и начал выверять специи.

Я заметил, что мой бокал опустел, да и у остальных тоже заметно поубавилось.

– Как вам вино? Я думаю открыть еще бутылку. Того же или другое?

Ньют ответил:

– Очень хорошее вино.

Остальные тоже кивнули, так что я достал еще бутылку и передал ее Джону вместе со штопором. Ньют взглянул на этикетку на пустой бутылке.

– Откуда это, с озер Фингер?

– Да, мы с Мэрилин прогулялись там по виноделам, когда в последний раз навещали ее родню. Мы любим вино, так что мы взяли несколько ящиков. Это вполне недорого.

Джим отметил:

– Что недорого для твоего бюджета и для моего – может различаться.

Я покачал головой:

– Я не схожу с ума только потому, что мне деньги позволяют. Это стоит по десять-пятнадцать баксов за бутылку, и вино хорошее. То, что я могу позволить себе нечто раз в десять, а то и двадцать дороже не означает, что я замечу разницу, – и я перевернул грудки, чтобы они обжарились с другой стороны, вымеряя вино и бренди. – Мы на самом деле довольно скромно живем. Вам стоит заехать как-нибудь к нам. Вам придется делить ванную с детьми, но это уже будет ваша проблема, а не моя! – на это послышалась пара смешков.

И мы продолжали говорить о своих домах. Когда куриные грудки слегка подрумянились, я сбавил температуру до двухсот градусов, или около того, и начал добавлять все остальное. В общих чертах все это должно было тушиться в вине, таким образом готовя курицу и смешивая вкус.

– Ну, теперь мне остается только присматривать за курицей и добавлять воду, чтобы она не присохла.

– Такое уже бывало? – спросил Джон.

Я кивнул и с сожалением признался:

– Да, однажды в Файеттвилле мы с Мэрилин… ну, в общем, когда мы вернулись на кухню, она просто дотла сгорела в сковороде. Это было настолько ужасно, что пришлось выбросить сковороду! – на это я услышал немало смешков!

Я поставил вариться рис быстрого приготовления. Это бы заняло не больше десяти минут, так что у нас было достаточно времени на болтовню, может, еще полчаса или около того, прежде чем бы мне пришлось делать что-то еще, помимо того, что смотреть да помешивать. Неотвратимо разговор зашел о делах, наших делах – о политике. Мы бурно обсуждали, кто бы соперничал с Клинтоном в 1996-м. Всплыло имя Боба Доула, и я знал, что он выиграет номинирование (по крайней мере он смог так на первой жизни), но я не был уверен, что в этот раз он также победит. Изменил ли я что-нибудь в этот раз? Прозвучало еще несколько имен, кто-то бы точно участвовал, а кто-то был под вопросом. Выбирать можно было по всей карте – политики вроде Дика Люгара или Фила Грэмма, бизнесмены вроде Стива Форбса и Росса Перо были непредсказуемы, и даже писатель газетных колонок и ученый Пэт Бьюкейнен заинтересовался.

Я все задумывался, какой эффект могли возыметь мои действия. Выиграл бы Боб Доул номинирование снова? Влез бы снова Росс Перо в качестве кандидата от третьей партии? Получилось ли бы у кого-нибудь лучше, чем в прошлый раз? Я очень уважал сенатора Доула и тогда, и сейчас, и сказал, что буду поддерживать его. Было бы интересно понаблюдать за этим из места в первом ряду. Эти праймериз были просто дикими и непонятными, и я подозревал, что в этот раз будет то же самое.

Мы продолжали говорить все время, пока я готовил, открыв третью бутылку Рислинга в процессе, и затем я попросил прервать все разговоры, пока мы едим. Это не очень сработало, учитывая, что мы были кучкой политиков. Хотя меня начало раздражать, когда Ньют начал говорить нам, как сильно он хочет зацепить Клинтона и стереть его в порошок. Это уже было почти личное. Я просто несогласно покачал головой.

– Карл, ты со мной не согласен?

– И да, и нет, Ньют. Не столько с целью, сколько с ее глубиной. Одно дело победить его, но оставь ему место, где он может вертеться. Нет ничего опаснее, чем дикий зверь, которого ранили и загнали в ловушку. Тому же учит и армия. Дай убегающему убегать. Это деморализует остальные отряды противника. Если загнать их в угол, ну, отчаянные люди совершают отчаянные поступки, и у них нет никаких причин не забрать тебя в ад вместе с собой.

– Думаю, ты переоцениваешь его, Карл. Билл Клинтон уже поистрепался. Он уже прошлое. Мы можем его убрать и заменить за два года, – закичился Ньют.

– Ньют, я буду поддерживать тебя,и ты это знаешь, но это может обернуться совсем не так легко и гладко, как тебе кажется. Тому, что его прозвали "скользким Вилли" в Арканзасе – есть причины. Он может тебе не нравится, но тебе все же стоит уважать его, – ответил я.

– Думаешь, он будет настолько крепким в 96-м? – спросил Джон между поеданием курицы. – Боже, как же это здорово!

Я рассмеялся:

– Весь секрет не в курице, а в специях и тушении в сочетании с мукой, в которой обваливаешь курицу.

Затем я призадумался.

– Да, думаю, что слишком просто брать и недооценивать скользкого Вилли. Сейчас мы держим тигра за хвост, но очень легко оказаться у него в пасти!

Следующим вечером я вернулся домой и сказал Мэрилин, что готовил ужин для парней, на что она указала мне в сторону кухни и заставила меня готовить для детей. Я приготовил им креветок в соусе, хоть и настоял на том, чтобы Мэрилин помогла мне их чистить. Мы смогли поужинать где-то часам к семи или около того. Теперь же дети были постарше, и нам не приходилось заботиться о том, чтобы отправлять их спать пораньше. Девочкам было всего еще десять, и они в этом возрасте все еще слушаются. Они бы чертовски скоро изменились, на мой взгляд. Чарли было уже тринадцать, и он недавно обнаружил, что он умнее меня, по крайней мере, так думал он.

Он был еще и чертовски настырным засранцем! На свой день рождения в октябре он спросил насчет татуировки или серьги в ухе, и он снова поднял эту тему. Он не подразумевал ничего конкретного под этим, но я решил закрыть эту тему незамедлительно!

– Никаких татуировок, кроме армейских, и никаких дырок на теле, которые Господь изначально тебе не дал! ТЫ МЕНЯ ПОНЯЛ? – разразился на него я.

Он только расхохотался и умчался из комнаты.

– Думаешь, это было достаточно ясно? – спросил я у его матери.

– Скорее всего, нет, – улыбаясь, сказала она.

– Думаю, покажу ему запись фильма "Перевал разбитых сердец", где Клинт Иствуд вырывает серьгу из уха новобранца. Может, тогда дойдет, – и моя жена закатила глаза на это. – Дождись, когда подключатся еще и твои дочки, и захотят проткнуть пупки.

– Мои дочки – хорошие девочки и никогда такого не сделают, – довольно чопорно ответила она.

Я фыркнул:

– Ну, а мои дочки бы сделали и соврали бы нам!

На моей первой жизни Мэгги не только проколола пупок, но еще поставила "штамп" на пояснице. Я в принципе ничего не имею против пирсинга, как и против татуировок. Насколько я сам знаю, они картины не украшают, и только дождитесь, когда станете бабушкой, наберете еще двадцать килограмм и ваши внуки захотят узнать, почему у вас на заднице татуировка.

Хорошо было то, что Чарли в общем-то был хорошим мальчиком. Он все еще был в бойскаутах, хоть я и сомневался, дойдет ли он до звания Орла. Я мог предположить, что он, как и я, будет изучать местность, или же просто останется в составе и будет балду пинать да ходить в походы. И опять же, Мэрилин поймала его, когда он пялился в мой свежий номер Playboy, так что я подумал, что у него также выработается совсем иной интерес, чтобы занимать время. Ну, гоняясь за девушками, проблем не наживешь; проблемы начинаются, когда одна тебя поймала!

Я вспомнил момент, когда он спросил у меня, что значит "чрезмерно развитый". Он изучал номер The National Enquirer, что показалось мне весьма странным. Ни я, ни Мэрилин точно такое не читали, так что я спросил, и он сказал мне, что взял почитать у Паркеров. Я смог представить себе Ларлин, читающую это, и закатил глаза.

– Так что это значит?

– Что значит что?

– Там написано, что мама чрезмерно развита. Что это значит?

– ЧТО?! – и я подошел к нему и взял эту "газету" у него из рук и посмотрел на страницу, которую он читал.

Это, похоже, была статья о конгрессменах с симпатичными женами или подружками. Там была фотография меня с Мэрилин у Центра Кеннеди, я там был в своем смокинге, а Мэрилин в черном вечернем платье. Это было пару недель назад, когда симфонический оркестр Балтимора, который я щедро поддерживал, устраивал ночь Чайковского. Фотография меня заинтересовала, потому что платье Мэрилин было довольно коротким, но не безвкусным. На этом снимке, может быть, от угла съемки, а может, его кто-то подредактировал, было показано мощное декольте.

Чарли тыкал пальцем на строку:

– Вон, смотри, тут написано, что мама симпатичная, но уж чрезмерно развита.

В это время вышла Мэрилин и застала нас, разглядывающих снимок. Я старался сдерживаться, чтобы не расхохотаться, удерживая свой рот закрытым. Мэрилин взглянула на Enquirer, и Чарли снова спросил. Я взглянул на нее, сдерживая ухмылку, и ответил:

– Давай скажем так – это значит, что твоя мать все еще отлично смотрится в купальнике.

Мэрилин с негодованием посмотрела на меня. Кажется, это не то, что отец должен говорить своему сыну.

Внезапно на Чарли снизошло озарение. Он широко раскрыл глаза и выдал громкое:

– Аааааа! – затем он посмотрел на Мэрилин, и его глаза буквально на полсекунды остановились на ее груди, после чего он быстро отвел взгляд и повторил: – Ааааа!

– ЧАРЛИ! – возмутилась она.

– Выметайся, – сказал я, шлепнув его газетой.

Он схватил ее, рассмеялся и выбежал из кухни.

Я про себя смеялся над своей женой, пока она кипела.

– И что ты хочешь сказать? – потребовала она.

– Кто? Я? Ничего, совсем! Или ты бы хотела, чтобы я объяснил ему, что это значит, что у его мамы большие сиськи?!

– Уймись! – и я был выставлен из кухни, хоть она и улыбалась.

Я решил, что поговорю с ней об этом позже вечером, намного позже, уже в спальне.

В Вашингтоне у нас была масса развлечений в комитете вооруженных сил. Во-первых, в 1995-м году проходила последняя волна СПВБ. СПВБ расшифровывается как Свертывание и Передислокация Военных Баз. Во время Второй Мировой и Холодной Войны различные вооруженные силы установили базы по всей территории, и в результате мы получили огромное количество очень дорогих баз. Поскольку никто не позволял закрыть базу в их округе («Это стратегически важно защищать *вставьте нужное название округа*»), но все считали, что должна быть закрыта база другого («Это возмутительное копирование и вообще затратное дело защищать *вставьте нужное название округа*»), была придумана система. Независимая комиссия бы представила список баз, которые нужно уменьшить или закрыть. Список мог бы быть одобрен, или отклонен, но не мог быть изменен. Это дало всем политическое прикрытие, когда базы начали закрываться.

Я застал это очень близко и лично на первой жизни. Когда база Воздушных Сил Гриффисс в Роме была внесена в список в 1993-м году, гам поднялся просто оглушительный, и местные все завопили, что их база была критически важной частью обороны страны. Вместо этого они начали спорить и оговаривать ту затратную и скопированную базу на севере от нас, базу Воздушных Сил Платтсург! Ну, комиссия пообещала, что рассмотрит вопрос насчет Платтсбурга, и люди в Ютике и Роме ушли довольными. Но никто не был доволен потом, когда через пару месяцев комиссия предложила закрыть обе базы!

Закрытие базы проходит очень болезненно. Вдобавок к тому, кто бы там ни служил, обычно там же работает множество местных, как и бизнесменов, которые продают базе различное барахло. Это очень крупный источник дохода. С другой стороны военные закупки по самой своей природе затратны. Если вам необходимо грамотно потратить государственные деньги, лучшие инвестиции – в инфраструктуру, в науку, или что-нибудь еще. Так меньше потратишь и больше получишь. Я помнил, что когда Гриффисс закрылся, это было очень болезненно еще несколько лет. Дома Лефлеров продавала не слишком-то много домов в Роме, где можно было за полдоллара купить имеющуюся постройку. И все же город восстановился и укрепился еще больше.

В любом случае проходила последняя волна СПВБ, и казалась она такой же спорной, как и предыдущие. У нас все еще было слишком много военных для нашего бюджета и для каких-либо угроз. Советского Союза больше не было. Они не смогли взять Афганистан под контроль, что стало серьезной причиной для развала в 1989-м году, и теперь же Соединенные Штаты были неоспоримой и единственной главной мощью. Даже больше – наши военные были самыми лучшими в мире. Всего небольшой части наших сил было достаточно для того, чтобы покарать Саддама Хуссейна всего за несколько дней.

Уже было слишком жирно и слишком дорого поддерживать армию и флот на том уровне, которым мы разрослись во время Холодной Войны. Весь процесс начался при Джордже Буше, и заметно ускорился при Билле Клинтоне. Конгресс и Пентагон это не одобряли, но это нужно было сделать. Ко времени, когда Республиканцы отбили назад власть в Конгрессе в 1994-м году, армия уменьшилась с восемнадцати дивизий до двенадцати, а национальная гвардия – с десяти до восьми. Также сократился и флот, от почти шестисот кораблей со времени падения Берлинской стены до около четырехсот ко времени, когда Республиканцы взяли власть. Также поредели и ряды воздушных сил и морской пехоты.

Теперь же, когда Республиканцы имели власть в Конгрессе, прозвучал вызов остановить эту «эрозию» американских сил и восстановить наши отряды до их былой славы. Конечно же, нам нужно было сделать это в разумной и мотивированной манере, избежав «раздувания» и «избытка», что наблюдалось в предыдущих Демократических Конгрессах и администрации. Все предположили, что я, как бывший солдат, увидел бы мудрость в решении воссоздать армию. Полагаю, если бы я отслужил на флоте – от меня бы ожидали обсчитывания армии и постройки дополнительных кораблей.

Я держал все свои мысли и реплики при себе. Даже с половиной нашей мощи национальная безопасность была гарантирована. У нашего флота было больше кораблей, чем у дюжины стран ниже по списку, и почти все они были нашими союзниками. То же можно было сказать и о наших воздушных силах. Что же касается армии, ну, пока плохие парни не начнут забрасывать кого-либо людьми, мы могли сожрать кого угодно на планете. Единственная проблема, которую я видел – это огромная необходимость сделать отряды еще меньше! Никто из тех, с кем я встречался и кто хотел нарастить нашу боевую мощь, не смог представить ни одного вероятного противника, кто мог бы навредить нам.

Россия? Они потеряли половину своей империи в своем расколе и ее не стало как военной мощи. Их флот ржавел на пристанях, а их армия ржавела в полях. Им бы пришлось нехило постараться, чтобы защитить свои границы от исламских безумцев! Китайцы? Они не хотели нападать на нас, они хотели нас купить! То же можно было сказать и о любой бывшей коммунистической диктатуре по всей планете. То же можно было сказать и о любой бывшей стране из союза, которые исповедовали ненависть к нам и создавали проблемы. Теперь же Советский Союз не оплачивал счета, и они скакали вокруг, утверждая, как сильно они нас обожают и как им нужна наша помощь.

Только исламисты были опасны, и у них было всего два метода создавать трудности. Первым был терроризм, и на территории Штатов, и за рубежом. И это была работа для полиции и спецназа. Нельзя сражаться с террористами с помощью бронированных дивизий и авианосцами.

Вторым, куда более сложным, было то, что они могли создать проблемы с помощью оружия массового поражения. Пакистан уже был ядерной державой, и поделился этим добром со многими чудесными людьми, вроде Северной Кореи и Ираном. Дальше все могло стать только хуже, вкупе с более дешевыми видами оружия вроде газа или биологического. Ко времени моего перерождения использовались все три типа оружия. Биологическое никогда особенно хорошо не работало, несмотря на весь ажиотаж и страх. Газ же был легче, дешевле и был передан в несколько стран, включая Сирию, которые умудрились допустить, что какие-то повстанцы наложили на него лапы, и сразу же развернулись и отравили Дамаск. После этого нервно-паралитический газ уже получше держали под контролем. Ядерные боеголовки же пошли по рукам, и муллы в Иране отдали одну Хезболле, которые взорвали ее в Хайфе. Израилю это не очень понравилось, и они незамедлительно занялись уничтожением восьми миллионов иранцев, ответив ядерной атакой на десять крупнейших городов Ирана, сметя все в пыль. Это заставило большую часть арабского мира обратить внимание на все это, и множество террористов было поймано и убито в результате поднявшейся шумихи.

Моей же проблемой здесь и сейчас было позволить продолжиться процессу уменьшения армии, флота и воздушных сил, и чтобы это не казалось смягчением обороны. Самым простым путем это сделать, как мне казалось, было занять жесткую позицию по отношению к новым идеям. Военные всегда искали новые хлопушки и свистки, и оборонные подрядчики беспрестанно заваливали их предложениями о новом оборудовании.

Например, гаубица М109 Паладин была в распоряжении армии с 1963-го года. Она работает, относительно дешева и очень точна. За последние тридцать лет ее обновляли как минимум полдюжины раз. И все же всегда можно сделать лучше, так что Объединенная Оборона и General Dynamics придумали М2001 Crusader, замену, которая была тяжелее и менее точной. Это бы представили Конгрессу на рассмотрение в какой-то момент в течение пары лет. В конечном итоге это было бы объявлено провалом и закрыто. Но не стоит переживать, уже разрабатывалась замена для замены, М1203 Non Line Of Sight Cannon, которую тоже отменили. В это самое время Паладины же продолжали служить, и все еще использовались на фронте, когда я переродился.

Но самой большой военной угрозой двадцать первого века, конечно же, все же стал терроризм. У террористов нет гаубиц.

Нечто из того, что я видел или знал – не было столь ужасно. В Конгрессе 1992-го года проводилось голосование, чтобы выразить одобрение президенту Бушу на «сделать что-нибудь» в помощь Сомали. Я проголосовал против, и не нашел отклика от других. Все хотели «сделать что-нибудь», но как только случается что-нибудь плохое (читайте – «Падение Черного Ястреба»), все очень удобно про это забывают. В некоторых местах настолько все запущено, что им уже не помочь. Я знал, что в этом году Билл Клинтон захочет ввязаться на Балканы, чтобы мы могли «сделать что-нибудь», чтобы помочь. Это было так, потому что он в прошлом году не полез в Руанду (еще одно место, которому не помочь), и теперь ему нужно было показать, что ему «не все равно». Если Отто фон Бисмарк считал, что «Балканы не стоят даже жизни одного-единственного померанского гренадера», то что заставило Клинтона думать, что он умнее? Это было просто еще одно чертово место, которое уже не спасти. Если бы меня прозвали изоляционистом, я бы не расстроился. (Я уже до этого проголосовал против НАФТА, Североамериканского соглашения о свободной торговле. Я помнил тот «высасывающий звук», с которым рабочие места покидали страну. И это было только начало.)

Какие-то вещи должны финансироваться, но это были обычные скучные вещи. Я поддерживал позицию «готовности». А это топливо для самолетов, кораблей и танков, пули для оружия, и запчасти для всего того, что у нас уже было. Это были деньги, чтобы отправлять людей на подготовку и в различные школы. Это были программы разведки, чтобы все знали, кем являются плохие ребята и что они задумали. Это были различные научные разработки и программы, чтобы мы могли увидеть, что может скрываться за следующим поворотом. Ничего из этого так не возбуждает, как новое невидимое судно или самолет. Большая часть из них все равно не работает так, как это расписывают, но ох, какие же они классные и красивые!

Наверное, самым странным аспектом моего назначения в комитет по вооруженным силам стало то, что у меня появился "помощник", которого назначает Пентагон для "помощи" большинству членов комитета, чтобы мы лучше справлялись с работой Конгресса по отношению к службам. Практически все в комитете, кроме самых младших получают привязанного к делу офицера. По объективным меркам, поскольку я впервые был в комитете, я был младшим членом, но учитывая, что я пребывал уже на третьем сроке в качестве Представителя и уже был удивительно высок по рангу, я тоже получил помощника. Это было объявлено в декабре 1994-го после огласки моего перевода в комитет по вооруженным силам. Вскоре после этого, в день, когда я был еще в своем старом офисе в Лонгуорте до переезда в Рэйберн, Минди объявила, что у меня назначена встреча с кем-то из армейских офицеров.

Я не был точно уверен, чего ждать. Я знал, что у Флойда был такой помощник, как и у лидера меньшинства в комитете. Я предположил, что, скорее всего мне проведут инструктаж с пони и собачками, и дадут список телефонных номеров или нечто подобное. Чего же я не ожидал, так это генерала-майора в парадной форме и подполковника в темно-синем строгом костюме. Я знал, что он был птицей высокого полета, потому что это оказался Харлан Бакминстер. У меня глаза загорелись, когда Минди, не имевшая ни малейшего понятия о нашей дружбе, привела их в кабинет.

– Конгрессмен Бакмэн, это генерал Томпсон, – сказала она, начиная представлять нас друг другу.

Я протянул руку и мы обменялись рукопожатием:

– Генерал.

– Конгрессмен.

– И подполковник Бакмейер, – закончила она.

– Подполковник Бакмейер! Так приятно встретить тебя! Чистая форма закончилась, что ли? – поприветствовал его я.

Харлан закатил глаза и протянул руку:

– Продолжай в том же духе, умник. Я о тебе знаю такое, о чем Мэрилин даже понятия не имеет.

– А даже если и нет, уверен, ты же что-нибудь придумаешь? – со смехом ответил я и пожал ему руку. Затем я повернулся к Минди и сказал: – Подполковник Бакминстер мой старый друг с давних, очень давних пор.

Минди залилась краской:

– Простите меня, подполковник…

Харлан только рассмеялся и махнул рукой:

– Забудьте, мисс. Спросите меня как-нибудь и я расскажу вам о конгрессмене то же, что и его жене.

– Пустая угроза. Я знаю ровно столько же и о тебе. Проходите, господа. Чем я могу помочь американской армии сегодня? – я отпустил Минди из кабинета и указал двоим прибывшим на диван в стороне кабинета. Я же сел в кресло перед ними. – Что привело вас ко мне?

Мне ответил генерал.

– Господин конгрессмен, я сотрудничаю с отделением связи с Конгрессом в Пентагоне, и я хотел бы представить вам офицера, которого мы выбрали в качестве вашего помощника. Подполковник Бакминстер сможет помогать вам с любыми запросами информации или помощи, которые могут у вас появиться, так же как и отвечать на любые вопросы, которые могут возникнуть, связанные с вашей работой в комитете по вооруженным силам. Мы считаем, что важно предоставить всю возможную помощь вам, особенно учитывая, что вы впервые в комитете.

Я приподнял бровь, услышав эту огромную волну чепухи, и взглянул на Харлана.

– И вы выбрали данного офицера? Уверен, что подполковник сообщил вам, что мы уже несколько лет как знакомы.

– Да, сэр, сообщил. И мы с остальной частью службы считаем, что это поможет хорошему сотрудничеству. Или это может стать трудностью? – невинно ответил он.

– О нет, ни в коем случае. Как вы считаете, что именно должен делать подполковник Бакминстер?

На это генерал с Харланом по очереди начали объяснять мне его обязанности, которые требовали половину времени проводить со мной, а другую половину с комитетом по вооруженным силам, помогая, чем только может. Дело было настолько грязным, что разило до небес, но я не мог винить Пентагон в том, что они пытались влиять на меня. Пару минут спустя я кивнул и сказал, что Харлан точно стал бы приемлемой кандидатурой, и спросил генерала Томпсона, может ли Харлан остаться, чтобы мы смогли наверстать упущенные деньки.

Томпсон просиял и сказал:

– Конечно, господин конгрессмен. Подполковник Бакминстер вполне в состоянии найти дорогу домой, я уверен.

– Мы об этом позаботимся, – заверил его я.

Я поднялся и проводил генерала на выход. Харлан же остался на своем месте.

Я вернулся и снова сел напротив Харлана.

– Последним, что я о тебе слышал, это что ты кем-то вроде штабного в форте Силл. Когда ты попал в Вашингтон? Как Анна Ли и дети?

– Анна Ли с детьми в порядке. Я прибыл только вчера. Ты – мое новое назначение.

– Это понятно. И ты просто удачно попался под руку, ага?

– Не веришь? Может, ты намекаешь, что старший офицер армии Соединенных Штатов может солгать представителю народа этой великой демократии? – переспросил мой друг. – Карл, с возрастом ты стал куда более циничным!

Я фыркнул и расхохотался.

– Сколько сотен офицеров им пришлось прошерстить, чтобы найти тебя?

Он слегка усмехнулся и пожал плечами.

– Возможно, действительно несколько сотен. Думаю, что они собрали имена всех служащих еще со временем школы запаса и добавили туда всех, с кем ты мог служить в 82-й, и затем отсекли кого либо, кто покинул службу, либо был назначен в командование. Меня вызвали в кабинет моего босса в Силле, дали трубку и там спросили, слыхал ли я когда-либо о тебе. Когда я сказал, что да, и что мы с тобой старые приятели – меня запихнули в самолет так быстро, что моя задница еще плетется вдогонку. У меня времени только и было, чтобы метнуться домой, упаковать пару комплектов формы и гражданский костюм. Анна Ли сказала мне обязательно передать привет Мэрилин и обнять ее за нее, когда я с ней увижусь.

Я кивнул:

– Сегодня и увидишься. Я отвезу тебя домой. Слушай, тебя не напрягает это? Они вырывают тебя из того, чем ты там занимался, чтобы ты стал моей нянькой? Тебя это устраивает?

– Карл, я просто пытаюсь выйти на пенсию прежде чем они оставят мою задницу на съедение волкам. Ты знаешь, что сейчас происходит с армией. Половины армии уже нет, а те из нас, кто остались – просто пытаются выжить. Если ты не реинкарнация Джорджа Паттона, то ты получаешь извещение о «сокращении численности» и не дай двери тебя хлопнуть, когда будешь уходить. Единственная причина, по которой я сам еще здесь – это мой боевой опыт в «Песочнице» пару лет назад. Они увольняют действительно отличных ребят в огромных количествах!

Я скорчил гримасу и понимающе кивнул.

– И вот твой выбор? Что ты, черт побери, вообще делал в Силле?

– Стратегическое планирование и подготовка. Я писал заметки и доктрины, которые никто не станет читать, и затем упаковывал их туда, где никто искать не станет. Если я здесь не найду свой второй дом, через полгода мне конец.

– Господи! – это был серьезный минус сокращения численности военных.

Огромное число действительно хороших, преданных делу, храбрых и умных ребят просто разгоняли налево и направо. Я наклонился вперед и потер лицо.

– Ну, мы же не можем сейчас этого допустить, так? Итак, ты станешь шпионом Пентагона в моем кабинете. Тогда мне стоит еще и представить тебя своему кадровому руководителю.

Я поднялся и открыл дверь кабинета. Мне далеко заглядывать не пришлось. Марти стоял у стола Минди и говорил с ней и с Бэбз. Он заметил, что дверь открылась, поднял голову и я поманил его в кабинет:

– Марти, есть пара минут?

– Конечно, господин Конгрессмен.

Марти вошел в дверь и увидел, что я был с кем-то. Я закрыл дверь за нами и пригласил его присесть.

– Харлан, я бы хотел представить тебе моего кадрового руководителя, Марти Адрианополиса. Марти, это подполковник Харлан Бакминстер, мой новый помощник со стороны Пентагона.

Харлан поднялся и они пожали друг другу руки. Затем жестом я снова предложил им сесть и взглянул на Марти:

– Марти, можешь спокойно называть меня по имени, когда мы с Харланом. Он почти такой же старый друг, как и ты. Мы с ним проходили летние курсы, когда мы с тобой еще учились в Ренсселере, – Харлану же я объяснил: – Марти нравится называть меня по моему титулу, когда я с сотрудниками, или с людьми со стороны, но он такой же старый друг, как и ты.

– Ты был в колледже с Карлом? – спросил Харлан.

– Я был на два курса старше. Вы вдвоем действительно сами захватили армию противника, или он просто лапшу всем на уши вешает? – переспросил Марти.

– Я расскажу о его армейских похождениях, если ты расскажешь про колледж.

– Продолжайте в том же духе, парни, и я отправлю вас обратно, где и нашел, – рассмеялся я. – Так вот, Марти, предполагается, что Харлан будет нашим новым связным…

– Да, я слышал что-то о том, что у нас будет офицер связи. Как это будет работать? – переспросил Марти, больше у Харлана, нежели у меня.

– Как это объяснили мне, если вам понадобится что-либо от Пентагона, вы говорите мне и я получаю это для вас, – ответил Харлан.

Я улыбнулся Марти:

– И потом он бежит и докладывает, что задумал конгрессмен Бакмэн.

Марти кивнул и сказал:

– В яблочко!

Харлан улыбнулся мне, но выглядел сконфуженным:

– Не хочешь пояснить?

Я пожал плечами.

– Харлан, поправь меня, если я ошибаюсь, ты уже был штабным, но это твое первое назначение от Пентагона, так? – он согласно кивнул, так что я продолжил: – Поверь мне на этот счет. Первое, что твой генерал Томпсон спросит у тебя в следующий раз, когда тебя увидит – это полный отчет о визите к нам, вплоть до объема порции, которой мы тебя угостим, и предложили ли добавки. Я один из самых опасных законодателей, которых они когда-либо встретят, потому что я законодатель, который действительно что-то смыслит в военных вопросах. У них не получится меня меня гонять, чего бы им очень хотелось.

Марти кивнул и согласился:

– Насколько это касается Пентагона, или же, на самом деле, любой государственной конторы, идеальны конгрессмен – это тот, кто понятия не имеет о том, чем он должен заправлять. Таким образом эта самая контора может направлять их в верном направлении, что, проще говоря, значит – расширять их бюджет, несмотря ни на что.

Глаза Харлана широко раскрылись, но он кивнул.

– На этот счет должен был проводиться какой-то курс, но все это случилось настолько быстро, что у них не было времени мне его зачитывать.

– Ну, скажи им, что я даю свое одобрение, но если тебе самому нужно пару недель, чтобы определиться, я пойму, – сказал я ему. – Это считается как совместный пост по закону Голдуотера-Николса?

Связи с Конгрессом – очень важная штука для Пентагона. Военный бюджет является одним из самых крупных в целом, и у них есть огромное число офицеров, которые радеют за то, чтобы удерживать его таким и еще больше увеличивать. Если бы я служил во флоте, или был бы в комитетах по флоту или морской пехоте – то кого-нибудь мне привел бы адмирал. Так же есть и офицеры, назначенные в различные комитеты в Сенате. Все они офицеры полевого ранга (от майоров до полковников, которые должны бы командовать бригадами и батальонами вместо всего этого бреда), все из которых были подотчетны старшим офицерам (генералам и адмиралам), некоторые из которых были назначены в определенные команды, и некоторые из них были назначены в различные снабженческие команды. Это все абсолютная неразбериха.

Акт Голдуотера-Николса 1986-го года решил «упорядочить» эту систему, и вместо этого добавил колоссальное количество «совместных» мест в системе, где офицеры армии также работали и в командах, которые затрагивали и другие дела, чтобы они могли «вместе» работать над проблемами. В какой-то момент для рассмотрения возможности повышения офицера до старшиего ранга ему было необходимо так «совмещенно» работать.

Харлан кивнул:

– Да, совместный, но это не важно. В эти дни, если ты не лучше, чем Оди Мерфи[4], то тебе очень повезет выйти на пенсию. Я же просто до тех пор за это держусь.

Марти отметил:

– Ну, они тебя где-нибудь разместили хоть до тех пор, пока не найдешь себе гнездышко? – Харлан кивнул. – Заведи там парочку друзей и купи место в пригороде в Вирджинии. Там много оборонных подрядчиков вплоть до самого Даллеса. Сделаешь все правильно, и тебе не придется переезжать до конца своих дней. Ты можешь также подружиться с каким-нибудь подрядчиком и распродать все их барахло, так будет еще больше денег.

Я ухмыльнулся и кивнул. Харлан просто закатил глаза и сказал:

– Кажется мне, провалился я в кроличью нору!

– Ох, дружище, если бы ты только знал! – сказал ему я.

Глава 119. Контратака

Прежде чем Джон с Хелен отправились в свой круиз, мы устроили им большую вечеринку в банкетном зале в Тимониуме. Было много народу: люди из компании, политики со всего округа и из Мэриленда в целом, остальные друзья и соседи, и Аллен с Рэйчел тоже прилетели со своими семьями. Незадолго до этого Джон представил мне свою замену, которую он сам выбрал – юриста на пару лет старше меня по имени Такер Потсдам, который был налоговым юристом, и не принимал особенного участия в корпоративной жизни с ее периодически убийственными часами. Теперь же он повесил собственную табличку на дверь кабинета, как налоговый юрист и как менеджер частного капитала. Мы собирались продолжать идею того фигового листочка независимости от моего управления собственными вложениями. Мне нужно было поговорить с этим новеньким, который бы уже дальше общался с моим поверенным. Все абсолютно законно, по крайней мере, по меркам Конгресса.

Вечеринка получилась… странной. Никто не хотел говорить очевидного, мол, мы устраиваем вечеринку в честь ходячего мертвеца и говорим о нем. В какой-то момент я оказался за столом с Алленом Штайнером и старым товарищем со времен бойскаутов, и мы выпивали. Он спросил меня:

– Тебе это все не кажется странным?

– Я никогда еще не бывал на похоронах, где покойник все еще ходит по залу, – ответил я.

Аллен, издал смешок и подавившись, закашлялся:

– Это уж явно необычно! – и он прокашлялся и отпил еще.

– Не знаю даже, что я без него буду делать, – сказал я своему товарищу детства. – В смысле, у парня все-таки появляется привязанность к первому человеку, который вытащил его из тюрьмы.

От этого Аллен снова расхохотался и закашлялся.

– Может, хватит? Если я буду так и дальше кашлять и вдыхать свою выпивку, я так сыграю в ящик раньше отца!

– Ну я же просто говорю, что давно знаком с ним.

Он кивнул:

– Да, ты знаешь, ведь даже были времена, когда я немного завидовал. Я был за тысячи километров отсюда, а ты всегда был здесь вместе с отцом. Сейчас, конечно, это все звучит глупо, да.

– Аллен, тебе стоит знать, что ты и Рэйчел… Слушай, моя фотография висела в приемной. Твоя же с Рэйчел фотографии стояли на его столе! – запротестовал я.

Он отмахнулся:

– Эй, не парься, я знаю. Я просто говорю, что отец думает так же и о тебе. В смысле, он недавно сел со мной и Рэйчел, чтобы еще раз пройтись по завещанию и другим документам. Боже правый! У него скопилось шестьдесят миллионов! Он сказал нам, что у него даже части всего этого бы не было, если бы он не работал с тобой и твоей компанией.

– Он заслужил каждый цент! Я не был бы там, где сейчас, без всего того, что он для нас сделал, – ответил я. – Это не только моя заслуга, отнюдь!

– Все, что я хочу сказать, так это, что когда настанет время, ну, ты понимаешь… – и он с каким-то виноватым видом бросил взгляд на стол, где сидели его родители. – Ну, ты знаешь… он бы оценил, если бы ты сказал пару слов. И мама с Рэйчел тоже.

Я кивнул:

– Было бы честью для меня. Черт, да наверняка будет куча народу, кто захочет сказать что-нибудь хорошее о твоем отце, и мне придется их всех тростью разгонять! – и я допил свой стакан. – Господи, он наверняка в конце концов осядет где-нибудь на тропическом острове на юге Тихого океана и переживет нас всех.

Аллен осушил свой стакан.

– За это я выпью!

В Вашингтоне Ньют и Банда Восьмерых (вернее, уже Семерых, так как Рик поднялся по карьере) начали получать уроки практической политики от некого Уильяма Джефферсона Клинтона. Хоть я и ожидал этого, в отличие от остальных, но все же это стало шоком. Некоторые наматывали все это на ус, а Ньют был в ярости от того, что Скользкий Вилли не опрокинулся и не прикинулся мертвым, как это стоит сделать хорошему Демократу. Клинтон залег на дно на первые пару недель нового созыва, дав нам возможность представлять по одному новому законопроекту из "Контракта" ежедневно. Когда же его спрашивали, он неизменно обещался работать с новым Конгрессом и его новым большинством, чтобы создать двухпартийное законодательство и вести страну вперед. Звучит довольно невинно.

До какой именно степени он хотел внушить нам ощущение ложной безопасности, я не знал. Хоть он сам и не поднимал шума, но это делали некоторые его ключевые подчиненные. Чаще всего я слышал выступления от Дика Гепхардта и Дэйва Бониора, оба из которых были очень опытными, крепко повязаны с олигархами и до ужаса жуликоватыми. Для них захват Конгресса Республиканцами был неестественным явлением, чем-то похожим с соитием с мертвым ослом, и им необходимо было перевернуть ситуацию. Они незамедлительно начали брать наши законопроекты и разбирать их по кусочками в надежде целиком и полностью их уничтожить. И даже больше – если бы они смогли все это уничтожить, то тогда они смогли провозглашать о том, как Республиканцы сели в лужу с нашим "Контрактом с Америкой", и что нас нужно выставить вон на следующих выборах.

За какие-то из законов им было взяться легче всего. Двумя самыми очевидными законопроектами на разнос стали Акт о сбалансированном бюджете Джона Бейнера и мой Акт о Воссоздании Америки. Это были два проекта, которые скорее всего бы стали скомпрометированы Демократами – и в таком случае всеми остальными! Оба закона подразумевали огромные затраты, и позволяли конгрессмену выбрать из бесчисленного количества вариантов, как от лица избирателей или спонсоров обобрать казну. Иногда это что-то относительно невинное и недорогое (по государственным меркам), вроде федерального финансирования очередного музея кукурузы в Айове. В иных случаях это могут быть откровенно безумные проекты вроде "моста в никуда" на Аляске, который обходился почти в треть миллиарда долларов, и соединял континент с городком, где было всего пятьдесят жителей. Это растратная политика во всей свой красе. Запомните могучее слово "резервирование".

Я предупредил Джона и остальных о том, что будет происходить, и что если мы попытаемся как-то это остановить – ничем, кроме сердечных приступов, это не закончится. Самое большее, чего мы могли достичь – это контролировать и влиять на вещи, и скрывать более безумные моменты, освещая их только по необходимости. Нам также нужно было контролировать наших собственных коллег, которые теперь были в позиции власти и хотели снять и свои сливки.

Некоторые из законопроектов просто собирались отправить в мусорку. Спустя пару недель после рассмотрения прошел слух, что Клинтон собирался наложить вето на мой проект о защите Второй Поправки. Он только подписал закон Брэди на прошлом созыве, и вот мы уже его разносим в пух и прах. Хоть я и не затрагивал вопроса проверки истории личности при продаже оружия, мы полностью сносили запрет на боевое оружие и заменили его на ограничение емкости магазина, и также посягали на права штатов на выдачу разрешений. Хуже было то, что меня назвали и мерзавцем-убийцей (нет, Билл не выражался именно так, но он был очень близок, ссылаясь на мою "склонность сперва стрелять, а уже потом задавать вопросы"), и зазывалой от Национальной Стрелковой Ассоциации, в которую я даже не входил. Я же просто пожал плечами и начал искать способ набрать достаточно голосов, чтобы перекрыть вето. У меня было больше шансов на это в Палате; Сенат был под вопросом. Мне бы понадобилось набрать шестьдесят семь голосов там, и пойти на пару уступок, чтобы это реализовать.

Все остальное, вроде реформы гражданской ответственности, пособий, страховки и подобного бы подверглось подробной разделке. К каждой мелочи бы придрались, отложили срок, и изменили все до полной неузнаваемости в надежде, что мы сдадим позиции прежде чем Клинтон наложит вето и на эти проекты. Насчет других каких-то проектов рассчитывалось, что они провалятся под собственной тяжестью, что мы никогда бы не собрали достаточное количество конгрессменов для подписи хотя бы какой-то значимой реформы, чтобы Билл мог с важным и в то же время грустным видом стоять в стороне и смотреть, как мы не можем разобраться со своей собственной палатой.

Ньют с лидером и организатором большинства Диком Арми и Томом ДеЛэем довольно легко к этому относились. Большим планом Ньюта было не столько законодательство, сколько зрелище и его эффект. Он использовал «Контракт», чтобы отбить обе палаты Конгресса. Если мы еще и продвинем свои законопроекты – тем лучше. У нас состоялась большая встреча с Бандой Восьмерых и руководством Республиканцев Палаты и Сената в феврале, и получили свои указания. Ньют и Боб Доул работали над тем, чтобы пронзить Клинтона на следующих выборах. Ответственность за законы он возложил на ДеЛэя и тех из нас, чьи имена были указаны в этих законопроектах.

Самым серьезным изменением между этим и прошлым разом был то, что в этот раз мы уже заручились поддержкой Сената. На моей первой жизни Ньют только решал вопросы в Палате, и не имел толком никакой поддержки от Сената. Поскольку ничто не дойдет до президента, пока это не пропустят и не слепят воедино обе палаты. Тогда это всё растянулось на месяцы. В этот раз же мы начали намного раньше. Мы подключили некоторых сенаторов к делу. Версии наших законопроектов для Сената были готовы уже к тому дню, когда мы опустили свои проекты в ящик для предложений. К апрелю большая часть наших законов прошла, иногда не без выкриков со стороны Демократов, но прошла. (Ну, только не реформа Конгресса или гражданской ответственности, они бы наверняка никогда не прошли!). Теперь же Биллу Клинтону оставалось либо подписать их, либо наложить на них вето.

У Клинтона было десять дней на то, чтобы подписать закон или наложить на него вето. Если Конгресс завершит сессию прежде, чем он подпишет их, это засчитывалось как вето. (Такое называют карманным вето и это довольно эффективный инструмент, позволяющий пропустить закон, который никому не нравится, и который президент потом выкинет. Просто ожидаете окончания сессии, пропускаете его, и затем президент просто игнорирует его, пока не истечет время. Конгрессу удалось сделать что-нибудь о чем-либо, не делая для этого ничего). Мы не дали ему такой роскоши. Он выждал девять дней, прежде чем обрубить большинство из них. Удивительно то, что он пропустил закон о воссоздании Америки, наверное, потому что там было достаточно выгоды и для Демократов. Я пытался взять это под контроль, даже дойдя до того, что всю ночь просидел в конференц-зале комитета с председателем Сенатского комитета по коммерции, науке, и транспорта Ларри Пресслером во время последних правок. И все же там было достаточно выгоды для всех.

Я не завидовал Джону Бейнеру с его Актом о сбалансированном бюджете, или Джону Дулиттлу и его Акту о налоговой реформе предпринимательства. Дулиттл обещал, что его целью станет уничтожение лазеек и налоговых прикрытий. Он говорил, что снизит ставку, если мы избавимся от них. Всем нравилась первая часть предложения, но вторая – как-то не очень. И опять же, если Бейнер смог бы закрыть дыру в бюджете, которая составляла больше двухсот миллиардов долларов за последний год, мы могли бы позволить снизить нагрузку. Это было сделано в прошлый раз, так почему бы не сделать этого снова?

В это же время я пытался попасть домой и быть хорошим отцом и мужем. Одним из преимуществ в наличии водителя и охраны являлось то, что так было намного легче возить Чарли с его байком на различные гонки. Когда я усилил охрану и взял водителя, я купил Форд-150 с грузовым отсеком и небольшой прицеп, чтобы возить его байк. Итак, с одним водителем, который вез снаряжение, семья могла ехать следом в минивэне. Ни в одной из жизней я не учился водить, везя что-то на прицепе, но я обычно всегда мог найти кого-то, кто умеет. Чарли уже соревновался за пределами Мэриленда, в Пенсильвании, в Вирджинии и Западной Вирджинии.

Чарли уже начинал приобретать известность, и у него даже взяли интервью на гонке в Хеджсвилле, рядом с Хагерстауном, что всего лишь через дорогу на границе с Западной Вирджинией. Его имя также указали вместе с другими младшими гонщиками в статье «Профи Будущего!». Я сказал потом Мэрилин, что на самом деле ему во всех этих журналах нравились красивые девушки, стоящие рядом с мотоциклами. Она закатила глаза, но спорить не стала. Наш малыш рос, и в нём решительно прослеживались гетеросексуальные тенденции.

Как-то одним вечером я сел с ним после собрания отряда бойскаутов, на котором он выглядел безразличным и незаинтересованным.

– Что случилось с тобой и скаутами? – спросил я.

– А? Ты о чем?

– О тебе сегодня вечером. Ты там не казался особо довольным.

Чарли скорчил гримасу:

– Не в скаутах дело. В следующем месяце мы отправляемся в поход где-то в Вирджинии. Некое место, зовется то ли Винчестером, то ли как-то еще.

Я кивнул:

– Это в долине Шенандоа. Очень приятное место. Должно быть весело.

– Да, но это в те же выходные, что и гонка в Питтсбурге. В смысле, я же упоминал тебе об этом, так? Ты сказал, что я могу поехать, и все такое, – Чарли звучал немного плаксиво.

– Ладно, успокойся. Конечно, ты наверняка говорил об этом, и меня это устраивает. Тебе нужно решить. Ты не можешь делать все сразу. Школа же – самое важное, и если ты не выправишь оценки и не будешь держать их на уровне, тогда никаких гонок, – Чарли, казалось, был в ужасе от одной только мысли, но он молча кивнул. – После этого тебе нужно будет решить, чем ты будешь заниматься. Если ты не можешь совмещать гонки и скаутинг, тебе нужно принять решение. Ты не можешь заниматься всем спустя рукава. Тебе нужно определиться, что для тебя важно.

Он снова кивнул и, казалось, погрузился в раздумья, так что я продолжил:

– А что насчет школы? Ты же был в футбольной команде прошлой осенью, так? Ты собираешься продолжать заниматься спортом? Сможешь? Или ты ждешь, что твоя мать будет возить тебя по всем этим местам и при этом успевать ездить в Вашингтон? Она и сестер твоих по их делам тоже возит.

– Ээээээ…

– Ну, прямо сейчас ответ не требуется, но тебе нужно начать строить планы. Тебе нужно подумать над тем, что для тебя важно. Никто, даже я, не может заниматься всем сразу, – сказал я своему сыну.

Он ничего не сказал, так что я отпустил его, чтобы он подумал. В это время через кухню прошла Мэрилин и увидела его мрачное выражение. Она спросила:

– Что это с ним? Он выглядит так, как будто у него умерла собака.

Этот момент поймала Пышка и подпрыгнула, попытавшись облизать ей лицо.

– Нет, Пышка, не ты!

Я мог только рассмеяться на это. Я почесал Пышке голову, она запрыгнула мне на колени, и улеглась там, чтобы заслуженно подремать после целого дня здорового сна. Затем она пукнула, и нам с Мэрилин пришлось протирать нашизаслезившиеся глаза!

– Это не я! – отметил я.

– Нет, даже ты так не воняешь. Ох, Пышка, что ты ела?! – Мэрилин села в свое кресло и Пышка перепрыгнула на ее колени, отчего Мэрилин выдала короткое «Ухх!».

– Я сказал Чарли, что ему нужно установить какие-то приоритеты. Он не может заниматься и гонками, и скаутингом, и спортом после школы сразу. Ему нужно сделать какой-то выбор, – объяснил я наш с ним разговор.

Она вздохнула и согласилась:

– Я знаю! В смысле, его спортивные занятия, девочки в отряде и балете, его скауты, церковь, и… – и она закончила фразой, которую я слышал очень давно, – Мне нужна своя жена!

Я дал ей немного выговориться, прежде чем перебить.

– Мэрилин, у тебя все так же плохо, как и у детей. Тебе нужно расставить какие-то приоритеты. Ты тоже не можешь заниматься всем этим сразу. Тебе нужно сказать детям, что ты можешь, и держаться этого! Если только ты не хочешь нанять няню…

– НЕТ!

– …тогда тебе нужно серьезнее относиться к своему графику. Ты не можешь продолжать в таком духе. Ты себя в могилу сведешь!

Как я и ожидал, Мэрилин запротестовала, что все не так плохо, что она может делать все, что необходимо. Это был такой же спор, какой состоялся у нас и раньше, и в этой жизни, и в прошлой. Она отказывалась верить, что не может делать все и сразу. Дома это обычно означало длинный перечень дел, которые она бы начала и никогда не закончила. Управление своим временем не было сильной чертой Мэрилин. Я вздохнул и слегка кивнул ей. Единственный случай, когда все это может закончиться – это когда все дети переедут, и мы останемся сами по себе.

– Нам просто нужно избавиться от детей, – сказал я, от чего Мэрилин рассмеялась.

В этот момент в гостиную забрела Холли. Я взглянул на нее и спросил:

– Когда твой день рождения?

Моя дочь удивленно на меня посмотрела.

– Двадцать третьего июля.

Я торжественно кивнул.

– Как и в прошлом году. И сколько тебе будет?

– Мне будет одиннадцать.

– Превосходно. Всего семь лет осталось, – объявил я.

– Осталось семь лет до чего?

– Семь лет до того, как тебе стукнет восемнадцать и я смогу выставить тебя из дома! – и я выскочил из своего кресла и начал гоняться за ней по гостиной.

Холли начала визжать и убежала, и спустя мгновение к ней присоединилась Молли, которая только вышла. Потом подскочила Пышка и начала скакать по коленям Мэрилин. Через пару минут близняшки, визжа, умчались по коридору и громко захлопнули дверь своей спальни.

Мэрилин начала чесать собаке брюхо, отчего та угомонилась.

– Нам обязательно ждать, пока им не исполнится восемнадцать? – спросила она.

– Зачем ждать? У нас здесь десять гектаров. Если мы выроем достаточно глубокую яму, никто их не найдет! – и я ушел на кухню готовить ужин.

К августу я получил звонок от Хеден Штайнер, которого боялся. Я связывался с Такером Потсдамом и парой человек из Бакмэн Групп на протяжении всей весны и лета. Джон Штайнер сказал нам, что после прощальной вечеринки никто из нас не увидит его до самых похорон, и он был верен своему слову. После их кругосветного круиза они вернулись домой, пробыли там пару дней и затем улетели в Европу на длительный тур и отдых. Они оставались в Европе до начала июля, когда состояние Джона ухудшилось, и рак вместе с болью развились и усилились. Они вернулись домой, и уже дома за ним ухаживали сотрудники хосписа. Он скончался на второй неделе августа.

Как я и обещал ему, я выступил в роли одного из несущих гроб, и дал речь на прощальной службе. Я уже не помню, что говорил; я записал все слова, но даже не доставал листок из кармана и просто говорил от своего сердца. Казалось, никто не заметил, и все прорыдались. Среди присутствующих я увидел, что там сидит мой отец, но я был намного ближе к Джону, чем к своему отцу. Мы не разговаривали. От этого мне стало вдвойне хуже. Я осознал, что умер не только один из моих ближайших друзей. Для меня умер еще и мой отец. Той ночью я выпил намного больше, чем стоило, просидев дома в своем кабинете.

А затем все вернулось к работе. В Вашингтоне был основан Институт Возрождения Америки. Марти нашел парня по имени Портер Боурдман из Института Като, который хотел подняться выше в мире, и передал его имя Бобу Сиверу. По нашему указанию Боб озвучил ему несколько моментов, и мы начали заниматься финансированием. Единственными людьми, которые знали о том, чем я занимаюсь, были Сивер и Марти, и мы хотели, чтобы так и осталось. ИВА был основан якобы в качестве аналитического центра, посвященному «здравому смыслу», немного либертарианского. ИВА имел свой совет директоров и сотрудников для сбора средств, они могли нанимать юристов и лоббистов, и начать пытаться влиять на что-то.

Я не знал точно, чем все обернется, но Сивер сразу же поручил Боурдману нанять юридическую фирму, зарегистрированную в качестве лоббистов, чтобы начать продвигать «Защиту Второй Поправки». Его позицией было, что крупная спонсорская фирма хочет, чтобы он прошел. Поначалу только младший юрист и еще один сотрудник присутствовали на нескольких наших встречах с фондом Наследия. И все-таки надо было с чего-то начинать. В конечном счете, я бы мог отправиться в свой аналитический центр как обычный конгрессмен, предложить пару идей, поручить им написание самого законопроекта, а затем нанять различных лоббистов по необходимости. До тех пор, пока текли деньги, всем было плевать. Мы вложили за тот первый год пять миллионов.

Немалой частью процесса проталкивания проектов был «подсчет носов» – выяснение, кто как проголосует, и почему. В Палате у нас было достаточно голосов, чтобы перекрыть вето, но не в Сенате. Как бы я ни ненавидел работать с Национальной Стрелковой Ассоциацией, но нам нужно было заставить их нагнуться. Единственным путем, как мой проект могли бы пропустить – это отказаться от идеи снятия запрета на боевое оружие. Для них же это было сродни анафеме, и ограничение емкости магазина до десяти патронов не делало ситуацию лучше. Единственное, что им действительно очень понравилось, это пункты про обоюдные разрешения и требование ко всем штатам выдавать их (и им очень понравились эти пункты, отчего все остальное становилось для них приемлемым). Опять же, в Палате этот вопрос был решен, но достать себе десять сенаторов-Демократов стало бы нелегкой задачей – читай, затратной. На это бы потребовалось огромное количество вложений в кампании.

Нужно любить Конгресс. Это лучшее, что можно купить за деньги.

Я также продолжал показушно светить своими «игрушками», чтобы достать голоса там и сям. Вам или избирателю нужно вылететь куда-то? Я как раз на этих выходных не буду пользоваться своим G-IV. Почему бы не воспользоваться? Не попали в Барбадос в прошлом году? Может быть, оцените выходные на Багамах, в небольшом местечке под названием Хугомонт? Конечно, никаких проблем. Только помните, у нас тут небольшое голосование намечается…

В один момент ближе к концу лета у меня состоялоась встреча с Уэйном ЛаПьером из Стрелковой Ассоциации насчет законопроекта. Он работал всего пару лет, но был закоренелым защитником оружия. Он активно давил на меня, чтобы я убрал из закона пункт про ограничение емкости магазина. Я дал ему разгореться на большее время, чем сам хотел на это потратить, и затем отказал ему. Он никогда в жизни не добьется того, чего хочет, поскольку это было бы конституционное нарушение закона о том, кто может владеть оружием, в каком количестве и как его разрешено носить. Если оставить все дело ему, то стало бы совершенно законно прицепить к поясу автоматический пистолет и нагло так шагать по улице. Он хотел вернуть старые добрые деньки времен корраля О-Кей[5], так и не поняв, что на самом деле Уэатт Эрп со своими братьями иДок Холлидэй насаживали различные постановления по контролю оружия.

– Уэйн, ты никогда не получишь того, чего добиваешься.

– Карл, нам нужно бороться…

Я поднял руку, чтобы прервать его.

– Ты уже высказался, моя очередь! – резко сказал ему я. Он угомонился, не слишком восторженно, и недовольно посмотрел на меня. Я не обратил на это внимания. – Как я уже говорил, пока Билл Клинтон или любой другой Демократ находится на посту, ты никогда не получишь больше, чем кусок от пирога. Тебе придется вступить в долгую борьбу, которая будет длиться годами, и наверняка ничего не добиться. Мы никак не можем избавиться от всего того, что написано в законе Брэди. У нас просто не хватает голосов. Я могу перекрыть все насчет обоюдных разрешений и обязательства о выдаче, но единственный способ – это сохранить ограничения емкости. Конец истории. Большего ты не получишь, и если тебе это не нравится – смирись!

Он выглядел так, будто у него от накопившегося пара сейчас лопнет голова, и он на мне оторвался. Я только сидел и слушал это, а потом театрально пожал плечами:

– Ну и что? Это не важно! Конечно, ты можешь купить всех конгрессменов, каких захочешь, но тебе не купить всех сенаторов, которые тебе нужны. Черт побери, да у меня денег больше, чем у тебя, и даже я не могу столько купить! Тебе нужно начинать обрабатывать всех по краям. Мэриленд? Массачусетс? Они никогда за это не проголосуют, даже если я им все карманы набью золотом. Начни с тех, кто по краям, держи рот на замке и делай то, что можешь. Мы продвинем это сейчас, потом в течение двух лет мы выставим Клинтона и попробуем еще раз.

Мысль о проигрыше Клинтоном переизбрания слегка его смягчила, и еще немного времени спустя я с ним попрощался. Я больше всего беспокоился, что он может потребовать намного больше, чем кто-либо собирался ему дать, и потом в ответ вставлять палки в колеса. Это была вечная проблема с истинными последователями; либо все идет по их условиям, либо никак.

Я задумывался, если закон пройдет, смог бы я встретиться с Чарлтоном Хестоном? Он был главой Стрелковой Ассоциации, всего лишь номинальная позиция, но ведь… это был Чарлтон Хестон! Как часто вам доводится встретить Моисея? Я надеялся, что Уэйн успокоится достаточно, чтобы подключить тяжелую артиллерию. Совместное фото с Хестоном могло бы переубедить парочку упорствующих сенаторов. Прошло бы еще десять лет, прежде чем у него разовьется болезнь Альцгеймера, и он все еще был в трезвом уме, твердой памяти и чрезвычайно популярным.

Были и другие консерваторы, которые начали думать, что у них куда больше рычагов давления, чем было на самом деле. Гровер Норквист серьезно давил на снижение налогов, и ходил ко всем конгрессменам и сенаторам, чтобы убедить их подписать его «прошение». Он уже знал мое мнение на этот счет, но все же назначил встречу (вернее, потребовал ее) и просто вывалил все это на мой стол. Я просто собрал все это и выбросил в мусорное ведро, пока он сидел и кипел.

– Карл, не думай, что у нас нет влияния. Как бы тебе понравилась жестокая борьба в праймериз через два года? – предупредил меня он.

– Гровер, а как бы тебе понравился хорошенький либерал от Девятого Округа Мэриленда через два года? – ответил я.

– Не пытайся мне так угрожать.

– Угрожать? Это не угроза, это обещание! Давай поиграем в предположения. Предположим, что ты найдешь кого-нибудь, чтобы он выступил против меня на следующих выборах. Сейчас я знаю почти каждого Республиканца в округе, но полагаю, что ты можешь найти какого-нибудь закоренелого консерватора в западной части округа, или же можешь достать кого-нибудь извне. Предположим, что ты дашь ему пару миллионов, чтобы напасть на меня. Думаешь, я не смогу ответить? Гровер, у меня в кошельке денег больше, чем у всей твоей группы на банковских счетах! А теперь предположим, что твой парень хорош, очень хорош. Он может победить в грязных праймериз, или же может проиграть, ослабив меня в процессе. Что произойдет в любом из этих случаев – мы проиграем Демократам, которые будут тебя слушать еще меньше, чем я. Гровер, ты можешь победить меня, но ты так не выиграешь округ.

Он начал спорить о моральной необходимости того, что он делает, и о том, как бы Демократы тоже хотели финансовой дисциплины. Я дал ему выговориться, и затем нажал на скрытую кнопку на своем столе. Это вызвало моего секретаря, который после этого входил и сообщал, что у меня срочный вызов, позволяя мне таким образом избавляться от досадливых посетителей.

В то время произошел один забавный случай. Как-то днем я был в Мотоциклах Таска, общался с Таскером, и в магазине помогал Баки. Он уже заканчивал старшую школу, и собирался поступать в колледж. Он был долговязым, во многом походил на отца, у него были такие же огненно-рыжие волосы, хотя это пока что была растрепанная шевелюра, а не длинные волосы. (Таскер же начинал седеть, о чем я периодически его подкалывал). Он проходил мимо, и я спросил:

– И куда же ты собираешься поступать? – Тесса сообщила сыну, что он будет учиться в колледже, а не просто слоняться по магазину до конца жизни.

Он взглянул на отца, и затем перевел взгляд на меня. Потом он снова взглянул на Таскера, который сказал:

– Ну давай, спроси!

Я удивленно посмотрел на обоих, а Баки, слегка запинаясь, спросил:

– Ээ, дядя Карл, я все думал, ну, вы не могли бы написать для меня рекомендательное письмо?

– Да, конечно. Куда? – и я взглянул на его отца, которому казалась забавной растерянность его сына.

Баки был хорошим мальчиком с хорошими оценками. У него было два основных хобби, которые я заметил – это мотоциклы и девочки. Если ему нравилось что-либо еще, я не видел этого.

Мой тезка облегченно выдохнул, что показалось мне забавным. Он действительно переживал, что я скажу «нет»? Я насмешливо фыркнул и снова взглянул на его отца, которому было забавно на это смотреть.

– Ну, скажи ему, куда ты хочешь поступить! – призвал Таскер.

– Я подал заявление в университет Пенсильвании. В Мэриленд тоже, но первым выбором стала Пенсильвания. Я хочу учиться бизнесу, и говорят, там здорово учат, – выпалил он.

Я посмотрел на Таскера, который явно был горд за сына.

– Университет Пенсильвании, хм-м? Лига Плюща! Неплохо для сына бродячего мастера по ремонту велосипедов.

– Пошел ты, Карл, – расхохотался Таскер, показав мне средний палец, – Я передам Тессе, что ты так сказал, и разбирайся с ней сам.

– Боже упаси! – и я снова повернулся к Баки. – Ну, почему бы и нет. Мой отец учился там. В Уортоне тоже есть хорошая школа бизнеса. Зуб даю, что в Бакмэн Групп нанимали парочку выпускников оттуда за годы. Думаешь, письмо от меня под гербом Конгресса может помочь? – прежде, чем он успел ответить, я снова взглянул на своего старого друга. Я поднял правую руку и изобразил денежный жест. – Лига Плюща? Тебе нужно будет нехиленькое количество велосипедов починить!

Он снова посмеялся:

– Вот теперь я точно передам Тессе!

– Дайте мне пару дней, и я что-нибудь сочиню, – я нацарапал заметку для себя и убрал ее в карман.

Следующим утром я был в офисе с Минди и парой других сотрудников, и я упомянул ей об этом. Она только кивнула и достала одну из шаблонных рекомендаций, которые у нас были где-то. Мы выделили несколько предложений и добавили пару замен, чтобы было очевидно, что я действительно знал парня, и она пообещала напечатать это на бланке Конгресса мне на подпись.

Когда она зачитывала финальный вариант, мимо проходил Марти и отметил:

– Если это действительно твой друг, что бы ты ни сделал, не говори им правду! Любой твой тезка должен всю старшую школу провести с пивом и чирлидершами!

Я рассмеялся, как и еще пара человек, и Минди сказала:

– Нам стоит написать ему настоящую рекомендацию!

– Мне стоит. Мы можем вручить это его родителям и сказать, что мы уже отправили это. Может, что-нибудь насчет того, что ожидается, что его выпустят на свободу вовремя, чтобы в сентябре начать учебный год, – на это раздалась еще волна смеха.

Минди взяла блокнот и записала это. Еще фразочки, которые вошли в финальный вариант включали в себя:

«Настоятельно рекомендуется проведение учебного курса юриспруденции, чтобы в своих будущих начинаниях он мог помогать своим адвокатам в своей защите«, также как и «Бакмэн обладает живым чувством юмора. Требуется обратить внимание на рассмотрение требований безопасности к собственности, несчастных случаев и общей страховой ответственности». Половина офиса вложилась в дело, и мы написали довольно милую рекомендацию для молодого человека, подающего заявку на тюремное заключение в тюрьму строгого режима в Джессопе.

На следующих выходных Таски ужинали у нас, и я сначала дал им липовую рекомендацию. Таскер поперхнулся и его пиво пошло носом, когда он дочитал до половины, и он хохотал, передавая его Тессе. Тесса же начала возмущаться, пока читала, вместе с Мэрилин, которая смотрела на это из-за ее плеча, особенно, когда я сказал, что уже направил это. Мэрилин просто сказала:

– Нет, не направил.

– Мм? Нет? Может быть, я направил это письмо, – и я вручил им копию настоящего письма.

Таскер передал Баки липовое письмо.

– Держи. Это пример правды в рекламе.

Настоящее письмо же было куда приятнее, и вместе с бланком Конгресса выглядело впечатляюще. Если он не сможет поступить, то это точно будет не из-за письма.

Все лето и осень Скользкий Вилли боролся с нами всеми возможными способами. В ноябре я умудрился убедить достаточное количество сенаторов перекрыть вето по «Защите Второй Поправки». Мы полностью переписали закон и теперь он выглядел как совершенно новый и, технически, это означало, что президент снова может наложить на него вето. Но все же он тоже умел считать носы, и когда увидел, сколько человек я собрал в кучу, принял его с определенной степенью злобной милости. Милой церемонии в Роуз Гарден бы уж точно не состоялось!

Я также продвигал и некоторых других членов Банды Восьмерых. Парочка из них тоже получила немного средств от Института Возрождения Америки, чтобы помочь набрать достаточное количество голосов. Скользкий Вилли избрал тактику, которую Ньют просто ненавидел – он сдался. Точнее, он накладывал вето на наш законопроект, но в то же время поручал кому-нибудь из Демократов подать точно такой же, суть которого на 80–90 % совпадала бы с нашим, и который бы он принял. Это был бы новый закон от Демократов, показывающий чудесное «двухпартийное управление», который «удовлетворял нужды нации, а не одной заинтересованной группы», и он проходил. Что до Ньюта в этой ситуации, то его желание стереть Билла Клинтона в порошок не было исполнено. А что же до меня самого, то мы получили большинство из того, на что давили своим «Контрактом», за исключением определенных законов. Большой кусок из закона о реформе пособий был принят вместе с большей частью реформы о положениях и социального страхования. Клинтон задвинул налоговую реформу и реформу бюджета подальше с обещанием провести их в следующем законе о бюджете.

Не таким образом Гингрич хотел победить в этой борьбе. Он хотел чего-то большего, нежели сама суть, он хотел победных фанфар и салютов. Он хотел победить Клинтона, и чтобы это стало общеизвестным фактом. Он хотел, чтобы Клинтон встал и начал сражаться, в процессе бы измотался и показал себя неэффективным руководителем, а затем проиграл бы из-за скудных лидерских качеств во время выборов в 1996-м. Как я уже и говорил Ньюту, Скользкий Вилли был более чем способен преподать ему пару уроков. Клинтон знал, где, когда и как бороться, в каких схватках участвовать, а где уступить. На самом деле, иногда он заставлял Ньюта казаться более ребяческим и непримиримым.

Думаю, что Билл Клинтон понимал, насколько сильно это все раздражает Гингрича. По своим личным причинам, а именно из-за победы на переизбрании, он не мог позволить Республиканцам где-либо победить. И все же я задумывался, знал ли он о том, насколько это все цепляет лично Ньюта. Поздней осенью это разрослось в полномасштабный кризис.

Клинтон ухитрился запихнуть бюджетный закон Джона Бейнера и налоговую реформу Джона Дулиттла в общую мешанину общего бюджета. Когда в конце сентября закрылся финансовый год, у нас все еще не было бюджета. Республиканцы Палаты, по большей части я и остальные из Банды Восьмерых, хотели урезать расходы и выравнять бюджет. Настолько же сильно Клинтон хотел увеличить их на любое число социальных программ. Это касалось, например, Социального страхования, образования и здравоохранения. Да, мы уже затрагивали некоторые из них в «Контракте», но это был уже конечный результат. Эти популярные программы разрабатывались с целью воззвать к Демократической базе, и это было неудивительно, учитывая, что начинался выборный год.

Все стояли на своем, и в будущем не предстояло никакого закона о бюджете. Обычно, когда такое происходит, а это происходит достаточно часто, принимается нечто, называемое «решением о продлении», и это означает, что мы просто продолжаем придерживаться тех же рамок бюджета до тех пор, пока не сможем с ними разобраться. Гингрич потерял всякое терпение и решил вставить палки в колеса. Он потребовал установить лимит на увеличение госдолга. Я пытался отговорить его от этого при личной встрече с Ньютом, Джоном Бейнером, Джоном Дулиттлом, Диком Арми, Томом ДеЛэем и остальными. Ньют просто расценил это как тактику, чтобы склонить Клинтона.

– Ньют, предупреждаю, последствия у этого будут куда серьезнее, чем ты представляешь. Ты влезаешь в обещание правительства Соединенных Штатов о погашении своего долга. Гарантирую, что на Уолл Стрит это здорово не скажется! – предупредил его я.

– Именно! Вот поэтому он и уступит! Ему придется! Он никогда не выстоит, если начнет возмущаться Уолл Стрит, – сразу же ответил он.

Я заметил, что остальные просто наблюдают за тем, как я спорю с Ньютом.

– Почему это должно для него вообще что-то значить? Республиканским банкирам и инвесторам это не нравится? Вот это сюрприз! Он уже убедил половину страны, что мы так и ищем возможность распять его и Хиллари. И что ты собираешься делать? Связать решение о продлении с потолком госдолга? И что он сделает, по-твоему?

– Если он хочет, чтобы решение было принято, ему придется согласиться с ограничением, – Гингрич был слишком зациклен.

Я покачал головой.

– И что будет, если он не согласится? Если он скажет, что наша обязанность погашения долга важнее, чем выравнивание бюджета? Что тогда?

Некоторые из присутствующих озадачились. Эффект был им не очень понятен. Я же знал, что произойдет, поскольку уже видел это на первой жизни.

– Ему придется согласиться!

– Бред! Он просто свернет дело и будет все валить на тебя. Не он будет плохим парнем, а ты! Когда престарелая тетя Марта не получит свой чек Социального страхования – он укажет на тебя. Когда дядя Клетус не получит свой пенсионный чек от ассоциации ветеранов – он укажет на тебя. Когда больница перестанет проводить диализ для маленькой Сьюзи, потому что им не платят – он укажет на тебя. И как долго ты хочешь такое терпеть? Думаешь, дома это обернется чем-то хорошим?

Ньют сидел с ехидным лицом.

– Карл, такого никогда не случится. Он сломается. Он – президент. Даже если и случится все то, о чем ты говоришь, это будет его вина, и люди будут это знать. Он будет казаться слабым, и это прибьет его в следующем ноябре.

– Люди в этой стране любят неудачников. Черт, благодаря этому некоторые из нас и попали сюда, изображая из себя слабеньких и беспомощных. Он может давить на эту слезливую историю очень и очень долго. Он предложит тебе встретиться, найти компромисс, работать с тобой и стать двухпартийными личностями, но если ты не согласишься с ним хотя бы в чем-то, вся вина будет лежать на людях в этой комнате. Избиратели, может, и не будут шибко любить Клинтона из-за того, что происходит, но и нас-то тоже! Черт возьми, ты таким образом можешь даже сыграть на руку Скользкому Вилли! Он точно также может вести политический расчет, как и все здесь присутствующие. Не думаешь о том, как это повлияет на позицию Доула на выборах? Или о том, кого из нас это может ослабить в следующем году? Это нам не на руку, Ньют.

Общим решением же стало позволить Ньюту продолжать, хоть я и знал, что это обернется полной катастрофой для партии. Существующее решение о продлении действовало до тринадцатого ноября, и к этому дню нам нужно было либо представить проект бюджета, который бы пропустили, или же принять еще одно продляющее решение. Гингрич требовал, чтобы следующее решение включило в себя и лимит погашения госдолга, которое бы Клинтон не одобрил. Ньют предполагал, что на это Клинтон пропустит проект бюджета.

Я еще раз поговорил с Ньютом на этот счет, уже лично, за день до голосования о продлении.

– Ньют, ты же знаешь, что я поддерживал тебя с тех пор, как попал в Конгресс. И ты это знаешь! Но я должен сказать, что это плохая затея. Это выйдет нам боком, и особенно тебе. Не делай этого! Разорви связку и будь добрее. Избиратели отправили нас сюда решать вопросы, а не усложнять их.

– Карл, ты уже мне это говорил, и мне это надоело. Я во многом мирюсь с тобой, и да, ты был верным соратником. А сейчас я говорю тебе, что это пройдет, и я говорю тебе, чтобы ты это поддержал. Понятно?

– Только не жди, что я буду улыбаться, когда все пойдет ко дну, – и я, молча качая головой, покинул его офис.

Тринадцатого числа Ньют и остаток лидеров Конгресса встретились с президентом, чтобы попытаться найти компромисс. Ньют отказался уступать. Четырнадцатого числа большая часть правительства закрылась. Во многом это был апогей политической карьеры Ньюта Гингрича.

Я же задумался, что произойдет с моей.

Глава 120. Мистер Совершенство

Я не помню точно, что именно случилось на моей первой жизни, но я знал, что было плохо, когда Ньют с Биллом закрыли правительство на большую часть зимы. В этот раз было так же. С четырнадцатого ноября по двадцать второе декабря, на протяжении тридцати девяти дней, они скрипели и рычали друг на друга. Все происходило примерно так же, как я и предсказывал, обе стороны потеряли уважение, но Республиканская Партия потеряла куда больше, чем президент. И затем все стало паршиво.

К концу ноября также всплыло, что Гингрич и Клинтон снова сцепились, когда полетели в Израиль на похороны Ицхака Рабина в начале месяца. Гингрич пожаловался журналисту, как его заставили сходить с «Борта номер Один» через задний выход.

Когда президент летает куда-либо на самолете, все камеры нацелены на переднюю дверь, из которой он выходит, махая всем рукой, и встречаясь с важными людьми. Все остальные же – и я подразумеваю всех! – жена, дети, друзья, журналисты, работники – все они выходят через заднюю дверь, и по телевидению их никто не видит. Ньют же решил, что он заслуживает того, чтобы выходить через переднюю дверь вместе с президентом! Его заткнули и выставили вон. Daily News в Нью-Йорке на первой странице опубликовали карикатуру, на которой Ньют в подгузнике кричит и заливается слезами, что попало в заголовки национальных изданий. От этого с Ньютом стало еще сложнее работать.

Я старался его избегать как можно больше. Ходили слухи, что он отзывался о моем «вероломстве», что я не согласился с ним, хоть и голосовали мы вместе. Услышал я это от Джона Бейнера и Джима Нассла. Я только пожал плечами, впрочем, как и они сами. Они были умными людьми и могли видеть, какой был нанесен ущерб, даже если сам Ньют и не замечал этого. Даже начали раздаваться бурчания о том, а было ли вообще мудрым решением ставить Ньюта на пост спикера Палаты.

За три дня до Рождества Ньют уступил и перестал связывать решение о продлении условий бюджета и лимит на погашение долга. Клинтон сразу же предложил небольшие урезания расходов и поднятие налогов, чтобы мы могли принять бюджет в январе. Это бы его не выравняло, но сократило бы дефицит средств.

В каком-то смысле мне было плевать. У меня была рыба на ловлю покрупнее, чем Ньютон Лерой Гингрич. Демократы начали себя ощущать куда более резво, и поскольку население начало задумываться о своем решении прогнать всех жуликов-Демократов два года назад, новая волна Демократов начала проталкивать идею выставить вон жуликов-Республиканцев. Мои последние два переизбрания были довольно легкими. В 92-м году я соперничал с оглушенным и полупобитым кандидатом после грязного сезона праймериз. В 94-м меня одарили соперником, который больше поливал грязью Демократов, чем боролся со мной. Демократическая Партия надеялась, что в третий раз им повезет, и в этот раз я уже побаивался, что так и будет!

Моим оппонентом стал помощник государственного прокурора штата Балтимор Стив Раймарк. Ему было тридцать шесть лет, он был моложе меня на четыре года. Он был высокий, стройный и подтянутый, бегал марафоны. У него были густые светлые волосы. Его жена Донна заняла второе место на конкурсе «Мисс Мэриленд», она была высокой блондинкой с длинными ногами. Оба они обладали идеальными белоснежными улыбками на миллион, которыми они беспрестанно всех одаривали. У них было двое очаровательных детей, оба со светлыми волосами и с ямочками на щечках. Донна была на втором месяце беременности, когда Стив объявил о своем участии против меня. Они жили в Кокисвилле, буквально через дорогу от границы округа. Они были самой красивой и восхитительной семьей на планете!

Дальше становилось только лучше. Он сделал себе имя, отправив за решетку парочку Республиканских комиссаров округа за взятки, и затем продолжил в том же духе осенью, вынеся обвинительный приговор убийце полицейского (туда-то и ушли голоса сторонников закона и порядка!). Она же только написала детскую книгу с иллюстрациями о счастливой драконьей семье, обзор которой дала New York Times (прощайте, голоса сторонников семейных ценностей тоже!).

Если бы я не баллотировался, сам бы за него проголосовал!

Когда Мэрилин посмотрела на их фотографию в газете, она только произнесла:

– А он миленький!

– Отлично поддержала, дорогая! – сказал ей я, на что она в ответ цокнула языком.

Чарли тоже взглянул на фотографию Стива и его жены, стоящей рядом, и воскликнул:

– Вау! А она жгучая!

Может, от Мэрилин бы я и стерпел это, но не от Чарли. Я хлопнул его газетой и он со смехом умчался.

Я пользовался услугами Джона Томаса в качестве руководителя моей кампании, и мы провели предварительный опрос через две недели после объявления Раймарка об участии. Результаты были обескураживающими, по меньшей мере. До этого я побеждал на выборах трижды с разницей от пятнадцати до двадцати пяти очков. Сейчас же я отставал на несколько единиц. Мы с Джоном переглянулись и решили собрать всех, кого только знаем, в следующую пятницу. Я добрался до телефона, набрал Брюстеру МакРайли и сказал ему тащить свою задницу в Вестминстер; в этот раз нам бы потребовалась вся наша тяжелая артиллерия. Мы также вызвали Марти и нескольких глав Республиканских комитетов по трем округам, которые я представлял. Для пущего аромата мы также вызвали Мэрилин и Шерил Дедрик, моего местного представителя. Если кто и мог лучше всего чувствовать настроение Девятого Округа Мэриленда, так это та, кто большую часть времени разбиралась с вопросами местных жителей. Теоретически она должна была уделять отдельную часть времени на кампанию, как и Марти, как государственные служащие. С другой стороны, если я проиграю и вместо меня будет Стив Раймарк, то они госслужащими долго не пробудут. Им тоже было, зачем это делать.

Мы сошлись на том, что нам нужно заниматься уже обычными вещами, как изучение оппозиции и расширенные опросы, вкупе с выяснением мнения избирателей обо мне. На этот счет у Шерил была пара комментариев, не слишком приятных, но нельзя сказать, что неожиданных.

– Мы в своем офисе получаем письма, в которых все в целом довольны тем, как мы справляемся с обыденными вопросами, но они не слишком довольны вашей политической позицией. Вас крепко связывают с Ньютом Гингричем, и здесь это играет не в вашу пользу. У нас была масса писем и звонков о том, что госслужбы закрываются. Есть также звонки от ветеранов, которые жалуются, что не получают никакого ответа от службы помощи ветеранам, онкологическое отделение имени Джона Хопкинса жалуется, что закрылись Национальные Институты Здравоохранения… этот список бесконечен, – и она достала таблицу с обобщенным количеством жалоб и закрытых отделений. – Как бы все ни ненавидели правительство и ни хотели бы его закрыть, когда такое действительно происходит – их это тоже не устраивает.

Марти кивнул и тоже выложил пачку записей телефонных разговоров на стол.

– То же наблюдаем и в Вашингтоне. Все хотят закрыть правительство, кроме тех частей, которые им нравятся, а в конце концов это все все равно связано между собой. Вас с Гингричем и Бандой Восьмерых во многом считают причиной всего этого бардака.

Я, вздохнув, кивнул.

– Банды Восьмерых больше нет. Мы были просто группой лиц, которые были в хороших отношениях и могли вместе с Ньютом работать над тем, чтобы повалить Демократов и протолкнуть «Контракт с Америкой». Нас уже даже не восемь; Рик Санторум теперь сенатор и выше всей это мелочности. Кстати, Ньют со мной сейчас тоже не разговаривает.

Кто-то в помещении фыркнул, и рассмеялся. Очень здорово все описал Джек Нерштейн:

– Хуже, чем быть неправым – это быть правым, если это означает несогласие с другим.

Я усмехнулся ему, указал на него пальцем и кивнул.

– То есть на его помощь рассчитывать мы не можем? – отметила Милли Дестрир.

– Тебе бы и не захотелось никакой помощи от Гингрича, – вставил Брюстер, который до этого только слушал.

С тех пор, как я познакомился с МакРайли, уже прошло чуть больше шести лет, и он уже не был тем нахальным юнцом. Он уже руководил или же следил за семью выборами в Конгресс и в Сенат, и выиграл шесть из них. Единственный проигравший был застукан в постели с проституткой, и его жена развелась с ним, прислав ему документы на совете кампании, которые, как подразумевалось, разберутся со всеми его проблемами. Этот случай изрядно повеселил комедиантов, выступавших по ночам!

– Да, – с горечью согласился я.

Он продолжил:

– Он не забывает, и не прощает, и если ты не союзник, то ты – враг, – тут я раскрыл рот, чтобы возразить, но он жестом приказал мне молчать. – Я знаю, знаю, что ты ему не враг, я знаю это. Ньют иногда бывает недальновиден, и он не замечает за сиюминутной тактической победой последующего стратегического поражения. Сейчас все, что он видит – это то, что он проиграл человеку, которого презирает. Естественной для Ньюта реакцией сейчас будет удвоить ставки и снова атаковать. И это не будет в твоих интересах.

– Я собираюсь отдалиться от него, и думаю, что он будет рад с этим помочь, – я уже мог видеть различные статьи с высказываниями, что на самом деле я не был ключевым союзником в «Контракте с Америкой». Невероятно!

Было совсем немного всего, что мы смогли придумать. Все в конечном счете сводилось к старому доброму стилю ведения кампании. Мы же додумались только до двух основных моментов.

Во-первых, как в старой зубодробительной игре в футбол, нам нужно было двигаться с мячом, проходя по два-три ярда поля, и не сдавая слишком много флангов команде противника. Никаких отчаянных подач на дальние дистанции или девяностодевятиярдовых ударов. Легендарный Винс Ломбарди, давний тренер команды Green Bay Packers, начинал каждый сезон словами, держа в руке мяч: «Это футбольный мяч!». Нам нужно было вернуться к самым основам.

В случае с кампанией это означало заняться основным делом. Мне нужно было связаться со всеми, кто когда-либо вложился в кампанию, или как-то помог, или же работал во время проведения кампании, и попросить их сделать все это еще раз. Никто не смог раскопать никакого грязного белья ни по одному из Раймарков. Когда мы обсуждали Донну Раймарк, Джон Томас с отвращением покачал головой и прокомментировал:

– И что мы скажем? У нее слишком большие сиськи и слишком длинные ноги? – а Милли с Шерил ответили, указав на фотографию Стива Раймарка в спортивных шортах, внизу которых виднелось нечто, напоминающее охапку носков, и сказав:

– Некоторым из нас нравится и кое-что еще, – а Мэрилин просто хихикнула.

Великолепно! Американская демократия решается за счет длины пениса и размера груди! Какого черта я вообще в этом оказался?

Нам нужно было заказать гору рекламы и протолкнуть все те чудеса, которые мы проделывали для всех, и не слишком углубляться в какие-либо дебаты в Вашингтоне. Это бы встало в копеечку.

Также была еще одна очень странная реакция на Донну Раймарк, которой я не ожидал. Как-то раз я вернулся домой вечером и застал жену говорящей по телефону на кухне. Она повернула щеку ко мне, так что я наклонился и чмокнул ее. Затем я окинул ее взглядом и заметил, что что-то казалось совсем другим, но она все еще болтала, так что я оставил свой дипломат в кабинете и направился в спальню, чтобы переодеться. Когда я вернулся на кухню, Мэрилин вешала трубку.

– Как на работе? – спросила она.

– Каждый день – привилегия и честь представлять Девятый Округ Мэриленда, и защищать его граждан от нечестивцев, что настроены на разрушение всего сущего.

– Ты прямо самоотверженный герой.

– Которому нужно выпить, – и я достал бутылку Луи Жадо, бургундского вина, с полки. Я снова взглянул на Мэрилин.

– Это новая одежка?

Она просияла:

– Ты заметил!

– Я всегда замечаю, что ты носишь.

– Нет, не всегда!

Я улыбнулся на это.

– Мужики всегда замечают, что носят женщины, чтобы понять, как это снимается.

В ответ на это раздался возмущенный возглас:

– Ты ужасный человек! Если бы я рассказала жителям Девятого Округа, что ты так сказал, ты бы сразу же потерял голоса всех женщин, это уж точно!

– Но я бы получил голоса всех мужчин, – сказал я, пожав плечами. – Это же новое?

На Мэрилин была обтягивающая черная юбка, которая заканчивалась в паре сантиметров над ее коленями, но на ней был интересный вырез парой сантиметров выше. Выше на ней была надета обтягивающая приталенная красная рубашка, которая не заправлялась в юбку, расстегнутая ровно до того, как начинало виднеться декольте, а на бедрах ее красовался ассиметрично застегнутый золотой поясок. Она также надела колготки и какие-то туфли с острым носом на высоких каблуках.

– Тебе нравится?

– Да. Очень здорово, – она одновременно выглядела и мило, и сексуально. – Это колготки или чулки?

– Не твое дело, – чопорно ответила она.

– Думаю, что это как раз мое дело! – я подошел к ней и умудрился загнать жену так, что за спиной у нее был кухонный стол.

Несмотря на то, что она со смехом протестовала, я все же смог опустить руку и начать приподнимать край ее юбки. Однако, пристойность Мэрилин была сохранена, когда хлопнула задняя дверь и ворвались близняшки.

– Можешь угомониться! – ухмыляясь, сказала она.

– Угу. Так вот как ты проводишь день, пока я работаю на благо населения? Ты ходишь по магазинам?

– Именно так. Некоторые наши друзья решили устроить интервенцию.

– Чего?!

– Я отреагировала точно так же, – призналась она. – Было решено, что нам нужно, так сказать, клин клино вышибать. Мне нужно одеваться лучше, чтобы сравняться с Донной Раймарк, так что Тейлор, Шерил и Мисси решили, что мне нужно обновить гардероб.

Я закатил глаза.

– И во сколько же мне это обошлось? И кстати, Мисси Талмадж же Демократ. Разве она не ратует за Стива Раймарка?

– Да, но она хотела пойти по магазинам, так что все равно пошла с нами.

– Боже правый! – пробормотал я. – И так ты купила парочку нарядов?

Она улыбнулась и кивнула. И тогда я еще раз всмотрелся.

– И есть кое-что еще.

Мэрилин стояла с загадочной улыбкой, и мне потребовалась пара мгновений.

– Ты что-то сделала с волосами?

Она подняла руку к своей голове и сказала:

– Тебе нравится? Я немного их подровняла.

– Очень мило, – и все-таки что-то казалось слегка другим. Я осмотрел ее с разных ракурсов, и потом до меня дошло. Я ухмыльнулся и сказал: – Ты их и покрасила! – у Мэрилин начинали появляться серые пряди, а сейчас их не было.

Мэрилин широко распахнула глаза!

– Нет, не красила, нет!

Она выглядела чересчур виноватой!

– Покрасила! Я же вижу! Точно покрасила! – и я залился смехом, и стал только сильнее смеяться, когда она пихнула меня в плечо. От этого я ее громче расхохотался. – Занавески с ковром сочетаются?! А воротнички с манжетами?!

Мэрилин завизжала на меня настолько громко, что на это в кухню сбежались девочки, и она снова попыталась меня ударить, так что я только обхватил ее руками, не прекращая хохотать. Холли посмотрела на свою сестру и сказала:

– Они сумасшедшие!

– Они странные! – ответила Молли.

От этого засмеялась и Мэрилин. Тогда же меня проинформировали, что я теперь до конца жизни не увижу ни воротничков, ни манжетов, ни ковров с занавесками, отчего я только смеялся. Хотя я решил продолжить.

– Вы за новыми очками-то ходили?

Мэрилин близорука. У меня же это случилось, когда мне исполнилось восемнадцать, но до того, как я познакомился с ней. Она никогда не знала меня без очков. У нее же это начало проявляться ближе к третьему десятку, и дошло до того, что ей для просмотра телевидения или фильмов уже требовались очки. Поскольку она отказывалась признавать свои проблемы со зрением и носить очки, она постоянно щурилась или пыталась скрывать это.

– НЕТ! – и она снова меня пихнула, а я снова начал смеяться.

Я отомстил ей, снова обхватив ее руками, и в этот раз я ухитрился таки задрать ей юбку так высоко, что я уже ощущал начало ее колготок.

– Хочешь, чтобы я узнал, не бегаешь ли ты без белья?

Она рассмеялась:

– Потом, а если не будешь вести себя прилично, то никогда!

– И с каких пор ты хочешь, чтобы я вел себя прилично? – и я ущипнул ее за задницу, отпустил и налил нам вина. Мэрилин от этого покраснела. – Каков шанс, что вы заглянули еще и в Victoria’s Secret или в Frederick’s Hollywood (магазины нижнего белья)? На это она покраснела еще сильнее.

С тем, как Мэрилин пыталась сравниться с Донной Раймарк в вопросе стиля (хотя ей бы никогда не удалось это в плане роста), еще одним крупным делом для нас было как-то публично отдалиться от Ньюта Гингрича. Нам нужно было описать его как безнадежного демагога, который повел меня по ложному следу, но теперь же я вернулся на путь истинный. Это оставило довольно горький осадок во мне. Я четко знал, что я делаю, когда помогал разогнать Демократов, и я действительно верил, что части «Контракта с Америкой» всем нам пойдут на пользу.

Единственное, с чем я действительно согласился, так это с тем, что Ньют далеко не закончил свою войну с Биллом Клинтоном. Я знал, что он наступает на Скользкого Вилли со всех фронтов, с каких только мог, и чересчур усердно. Для начала, Моника Левинскиуже работала в Белом Доме в качестве интерна. Я как-то раз видел, как она проходила мимо, и чуть не оглянулся, когда понял, кто это был. Симпатичная девушка, хотя по мне и немного пухленькая. С другой стороны, мне нравились фигуристые брюнетки, и если бы она скинула пять-семь килограмм в боках, то даже меня бы это соблазняло. Может, она просто отлично работала ртом. Клинтон не мог удержать свой член в штанах, даже если их зашить, и несмотря на все, что бы я ни сделал, Ньют бы на это и надавил.

Во всем остальном же Клинтон был также уязвим. В личном плане Кен Старр уже проводил расследование Клинтонов об их инвестиции в Whitewater Development, и дело погружалось все больше и больше в их запутанные и сложные финансовые дела. В публичном плане возникло противоречие, касающееся транспортной службы Белого Дома, неправомерного доступа к различным архивам ФБР, и уже начали проявляться проблески различных шпионских скандалов, в которых были замешаны китайские бизнесмены, связанные с Пекином. Я сказал Мэрилин, что он был отличным политиком, но в дом через парадный вход я бы его не впустил, и не оставил бы ее или детей с ним наедине. Я бы заставил его заходить через кладовку, и после рукопожатия мыл бы руки.

Все это означало, что у Гингрича было много дров, чтобы развести под Клинтоном костер, и у него не было ни единого намерения от этого отказываться.

Что это означало для меня? Не важно, какое бы ни было мнение у меня самого, меня ни в коем случае нельзя было видеть рядом с этой мелочностью. Если Ньют бы и начал обвинять Клинтона в супружеской неверности, или курении травы, или его уклонении от призыва, я не мог позволить себе быть втянутым в это. Мне нужно было стоять в стороне и сохранять позицию государственного деятеля. На что-то мне было совершенно плевать (на курение марихуаны), и какие-то пункты ко мне не относились (моя ширинка всегда оставалась застегнутой, спасибо огромное, но Ньют сам был известным дамским угодником; чья бы корова мычала), а каких-то не хотел касаться (я служил, но нападать на Клинтона ничем хорошим не обернется; лучше уж просто держать себя в рамках, если спрашивают).

Хотя был один способ, как отделить себя от Раймарка, и он заключался в том, что мне нужно было выставить себя как лидера. Любой уважающий себя политик говорит избирателям, что он собирается быть лидером, но мало кто из них является таковым. В моем случае, я мог указать на свои законопроекты, которые я спонсировал или в которые вкладывался, и на «Контракт с Америкой», и сказать:

– Нравится вам это или нет, но вы избрали лидера Конгресса. Вам нужен лидер, или нет? – и я собирался пройтись по своим достижениям, какими бы они ни были.

Во время сезона выборов произошло много чего. Президент подписал новую версию указа о защите Второй Поправки в ноябре. Почти у всех законов есть свой срок ожидания, обычно девяносто дней или больше, прежде чем он вступит в силу. Этот срок позволяет штатам принять меры, чтобы закон работал. Например, если мы приняли закон, обязывающий штаты проводить инспекции школьных кафетериев (просто для примера; они уже как-то это делают), то эта задержка позволяет штату составить правила, нанять пару инспекторов, распечатать все формы, и так далее. В случае с защитой Второй Поправки, закон вступил в силу двадцатого февраля 1996-го года, следом после дня президента.

Новый закон, мягко говоря, вызвал противоречивые чувства в Мэриленде. Он оказался популярен у большей части общественности, но не у высших чинов прокуратуры штата или генеральной прокуратуры Мэриленда, и не у верхов полиции штата. Он стал удивительно популярен в самом Балтиморе, который очень черен и демократичен, но если об этом задуматься, то понимаешь, что большая часть всего насилия в чернокожем обществе происходит со стороны других чернокожих. Несмотря на все это, Раймарк публично высказался против закона, и генеральная прокуратура Мэриленда пообещалась подавать иски вплоть до Верховного Суда, чтобы закон отменили.

Это дало нам возможность немного покрасоваться. На тот момент текущим генеральным прокурором был Джо Каррен, давний влиятельный политик, с давних пор поддерживающий законы о контроле оружия. Он был настолько настроен против защиты Второй Поправки, что проигнорировал требование в течение девяноста дней подготовиться к обязательной выдаче разрешений на ношение скрытого оружия. Он просто сказал, что Мэриленд будет игнорировать этот закон, отклонять все разрешения и принимать разрешения из других штатов, как и раньше. Мы собрались с Джоном Томасом и Брюстером МакРайли, и решили выбить клин клином. Мы публично объявили, что я отправлюсь в Балтимор двадцатого февраля и лично прибуду для получения федерально одобренного разрешения на оружие. Каррен проглотил наживку, и ответил по вечерним новостям, что он будет присутствовать, чтобы дать отказ лично, и если у меня будет обнаружено скрытое оружие, он на месте отдаст приказ о моем аресте!

Мы взяли форму на разрешение и заполнили ее. А затем мы сделали кое-что, чего я не думал, что Каррен ждал – мы наняли адвоката. И не просто адвоката, а Дэвида Бойеса, партнера конторы Кравета, Суэйна и Мура, одного из самых авторитетных юридических агентств в стране. Он работал с кучей громких дел, когда-то защищая, когда-то обвиняя, но почти всегда побеждая. Он стоил нам целое состояние, так что для оплаты счета мы подключили Институт Возрождения Америки. К тому моменту попытались влезть и Уэйн ЛаПьер с Национальной Стрелковой Ассоциацией, желая вложиться и оставить свое имя. Я позвонил Уэйну, и доступно ему объяснил, что Стрелковая Ассоциация в Мэриленде так же популярна, как сэндвич со свининой и сыром в Иерусалиме, и что если он хочет, чтобы все удалось, то ему стоит отвалить и заткнуться. Он вспылил на это и пригрозил мне, что заберет все свои пожертвования в мою кампанию, но это была пустая угроза, потому что он и бакса не вложил.

Двадцатое февраля выдалось сухим и холодным, и мы выехали из моего офиса в Рэйберне по трассе I-95 в Балтимор. Джон Томас достойно отрабатывал свою зарплату, и когда мы приехали в десять утра на угол церкви Святого Павла и Восточного Лексингтона, там уже стояли камеры с микрофонами. Там также стояло несколько офицеров полиции штата, и когда мы вышли из лимузина, часть из них подошла к нам. Самый старший по званию из присутствующих, майор, встал передо мной и спросил:

– Вы Карл Бакмэн?

– Да, это я.

– У вас имеется при себе оружие, сэр?

Камеры повернулись к нам, я точно был уверен, и я просто улыбнулся и сказал правду:

– Нет, не имеется.

– Сэр, поступила информация, что у вас при себе имеется огнестрельное оружие. Вы опровергаете эту информацию?

Это звучало, как будто он читал по бумажке.

– Офицер, я отрицаю, что у меня при себе имеется огнестрельное оружие, – ответил я.

– Сэр, поскольку информация о вашем ношении оружия поступила из достоверного источника, я настаиваю на вашем обыске. Если у вас имеется при себе огнестрельное оружие, и нет на него разрешения, то у меня не останется выбора, кроме как арестовать вас. Если вы желаете уехать, то в таком случае я не стану этого делать.

А! Арестовать меня прямо перед тем, как мы подадим заявку на разрешение. Несколько человек за мной начали громко и долго возмущаться, но я просто улыбнулся, поднял руки вверх и сделал шаг вперед. Парочка плотных сержантов выступила вперед, и пока один из них смотрел мне в глаза, держа руку на рукоятке своего пистолета, второй обыскал меня так тщательно, что дошло даже до того, что мне пришлось достать все из карманов. У меня не было при себе пистолета, или чего-то подобного, даже пилочки для ногтей не было. У меня при себе были только водительские права для удостоверения личности. Я улыбался, пока все это происходило, и когда они отступили назад, качая головами, я снова улыбнулся и развернулся к майору:

– Довольны? – спросил я.

Он что-то пробурчал, но отошел с дороги. Я шел первым через двери в приемную. Джо Каррен стоял там, недовольный тем, что меня не арестовали, поймав с поличным. За нами прошли все остальные, включая съемочную группу. Я дождался, когда все войдут и займут места, и затем выступил вперед:

– Генеральный прокурор Каррен, меня зовут Карл Бакмэн. Я прибыл, чтобы подать заявку на разрешение на скрытое ношение оружия, предусмотренное Актом о федеральной защите Второй Поправки от 1995-го года. Вот мое заявление, – и я помахал им перед камерами. – По положениям, указанным в законе, у вас есть на его рассмотрение пять рабочих дней, чтобы вынести положительное либо отрицательное решение. Могу я ожидать ответа к концу рабочего дня двадцать седьмого февраля?

Каррен ухмыльнулся, и повернулся к камерам.

– Штат Мэриленда отрицает соответствие этого так называемого Акта Конституции. Закон штата Мэриленд указывает, что заявления должны подаваться в секретариат полиции штата и на рассмотрение требуется девяносто дней. В таком случае данное заявление отклоняется как поданное ненадлежащим образом, – после своей речи он разорвал документ надвое и дал ошметкам медленно упасть на пол.

Этого мне было достаточно. Я отступил назад, и вперед подался Дэвид Бойес. Прежде, чем Каррен успел отреагировать, у Бойеса в руке был документ синего цвета, который он сунул в руку Каррену.

– Меня зовут Дэвид Бойес, и я являюсь адвокатом мистера Бакмэна. Это приказ Федерального суда, требующий… – и он продолжил свою тираду.

Как он умудрился это провернуть, я не имел ни малейшего понятия, но вкратце – он ухитрился получить от федерального судьи приказ, требующий выяснения причин отказа Мэриленд подчиняться Федеральному закону. У него при себе были и другие федеральные документы, и один из них давал мне разрешение на скрытое ношение оружия, пока я ожидаю результатов дела Федерального Суда. Джо Каррен не был готов к такому, и его лицо приобрело интересный оттенок фиолетового.

Должен признаться, что Бойес был настоящим шоуменом. Он вместе со всеми репортерами вышел из здания первым, и мы подошли к багажнику лимузина. Там лежал мой старый Кольт 45-го калибра. Я понарошку снял свой пиджак, и надел кобуру, затем зарядил револьвер патронами и положил его в кобуру. Затем я надел пиджак обратно. Теперь я официально «носил скрытое оружие».

Я видел, как майор полиции штата стоял в дверях со злобным видом, и было похоже, что он готов сорваться и арестовать меня на месте, но затем я увидел, как Каррен кладет ему на плечо руку и удерживает его от этого. Бойес сказал нам, что хоть я и мог быть арестован, были велики шансы, что это разозлит одного подручного Федерального судью, который был у него в кармане. Если его достаточно разозлить, он мог направить Федеральных маршалов, чтобы выпустить меня и выписать судебный ордер для выяснения, причастен ли к этому Каррен или кто-либо из полиции штата.

Была пара человек, кто думал, что мой арест бы здорово смотрелся на телевидении, и надеялись, что на моих руках все же защелкнутся наручники. Мое же видение этого несколько разделялось. Да, для телевидения это было бы здорово, но арест? Еще до этого я сказал Мэрилин, что я достаточно повидал тюрем за годы, и единственный раз, когда меня действительно обвинили в чем-либо – это когда нас с Марти и Рикки поймали спящими на пляже, когда мы отправились в ту поездку, и то это было даже не правонарушение, а просто нарушение. До этого, если мне бы нужно было заполнять заявку о приеме на работу и у меня спросили, были ли я когда-либо арестован или осужден, я мог честно сказать «НЕТ!». Мэрилин мое мышление на этот счет не очень впечатляло. Она не хотела, чтобы меня кто-либо за что-либо арестовывал.

Как только я надел пиджак, я натянул улыбку и повернулся к камерам. Было холодно, но мне нужно было вытерпеть это. Выступать со всем этим в пальто бы так не сработало. Вопросы начали поступать сразу же.

– Конгрессмен Бакмэн? Вы теперь собираетесь носить с собой пистолет?

– Ну, вообще в этом и смысл разрешения на скрытое ношение оружия, разве не так? Вы не узнаете, ношу я его с собой или нет!

– Почему вы не отвечаете на вопрос?

– Я ответил на вопрос. Если преступник решит напасть на кого-либо или ограбить, он не узнает, сможет ли его жертва отбиться, правда ведь? Может быть, это и удержит его от преступления.

– Не будет ли это значить, что он тоже достанет себе оружие?

– Преступники уже имеют доступ к любому оружию, какое только пожелают. Этот закон же уравнивает права для всех обычных граждан.

И затем прозвучал вопрос, который я знал, что прозвучит, тот самый, который должен быть задан:

– Господин конгрессмен, приводилась цитата прокурора штата, в которой он говорил, что единственная причина, по которой вы сделали все это – это чтобы оправдать убийство вашего брата. Что вы можете на это сказать?

Я выпрямился и посмотрел на камеры настолько уверенно, насколько мог. Я начинал замерзать, но нужно было все сделать правильно. От этого зависело мое политическое будущее.

– Да, это из-за моего брата, но не для того, чтобы оправдать это. Нет, это было сделано для того, чтобы не допустить с другими того, что случилось со мной.

Когда безумный псих решил напасть на мою семью, я все сделал правильно и законно. Я пошел в полицию. Они сказали мне, что они не могут защитить нас. Мою жену преследовали, ее машину испортили и подожгли, наш дом тоже пытались сжечь. За нами гонялся психованный убийца, пытаясь порубить на куски мою жену, моего новорожденного сына и меня самого, и мне сказали, что я тоже не могу их защищать. Я спросил тогда, могу ли я получить разрешение на ношение оружия, оружия, которое я с честью носил, когда служил своей стране, и мне сказали, что я мог бы и не спрашивать.

Полиция сообщила мне, что штат Мэриленд предпочел бы, чтобы всю нашу семью вскрыл псих, чем то, чтобы я носил оружие, чтобы защитить их. Мне сказали, что если я буду носить оружие, то арестуют меня, а не того, кто преследовал нас. И мне сказали, что если я достаточно умен, то все равно это сделаю, потому что был достаточно богат, чтобы нанять адвокатов, которые вытащат меня из тюрьмы.

Итак, дело ли в моем брате? Да, потому что я не хочу, чтобы кто-либо из моих земляков-граждан прошел через то же, через что прошел я тринадцать лет назад. Я хочу, чтобы они знали, что если они наткнутся на преступника, то с последствиями столкнутся не они, а преступник. И я хочу, чтобы они знали, что я буду стоять с ними и сражаться за них! Для Второй Поправки есть причина, и самое время, чтобы политики в Аннаполисе осознали это!

И вот так мы это сделали. Я работал над этой «импровизацией» несколько дней вместе с Марти, Бойесом и еще коллегой из Института Возрождения Америки, и там была куча словечек, которые бы хорошо сыграли на публике. «Безумный псих» – «психованный убийца» – «порубить на куски» – «вскрыть» – все эти слова должны вызвать ужасный образ того, что может произойти со зрителем. «С честью носил» – «защищать» – «сражаться» – все это должно было выставить меня в лучшем свете, подчеркнуть мою службу стране и избирателям. Мы мучались с подбором слов не меньше, как и любой составитель речей, работающий на Союзные Штаты.

После этого мы закруглились. Репортеры продолжали выкрикивать все те же вопросы снова и снова, но я просто улыбнулся, помахал и забрался обратно в лимузин. Когда мы уже ехали по дороге, Дэвид Бойес посмотрел на меня и спросил:

– Ты серьезно собираешься везде с собой таскать эту штуковину?

Я со смехом фыркнул.

– Боже упаси! У меня теперь есть охрана для таких ситуаций. Если плохие парни подберутся ко мне настолько близко, что мне понадобится оружие, я смогу его просто подобрать у кого-нибудь из этих ребят, – услышав это, водитель фыркнул, а второй охранник на пассажирском сидении повернулся и закатил глаза. – Нет, думаю, что я отвезу его домой и запихну в свой стол, где он обычно у меня и лежит.

Бойес пожал плечами, и мы начали обсуждать возможные события в ближайшем будущем. Заполнив иск в Федеральный Суд и уже подав бумаги, мы вынесли дело за пределы судов Мэриленда, и лежать ему там было как минимум еще год. Мы могли ожидать решения к концу 1997-го года или где-нибудь в 1998-м. Мы поехали обратно в мой офис в Вашингтоне. Я закончил пораньше и в середине дня полетел домой. Я хотел увидеть это вечером в новостях.

Чего я не ожидал, так это того, что Чарли обнимет меня, когда я вернулся домой. WBAL не стали дожидаться шести часов вечера, чтобы показать это в новостях, и пустили это раньше, в пять.

– Пап! Я увидел тебя в новостях, когда вернулся домой! Ты правда носишь с собой пистолет? Круто! Я могу посмотреть? – он был в восторге.

А я – нет. Это было как угодно, но не круто.

– Угомонись, сын. Дай мне сперва поздороваться с твоей мамой.

На кухню вышла Мэрилин:

– Как прошел твой день? Я тоже видела тебя по телевизору.

У нее было смешанное выражение, которое сочетало в себе удовлетворение, что я был дома, и недовольство тем, что меня показали по телевизору.

– Неплохо, думаю.

Мэрилин поцеловала меня, и затем наклонилась и шепнула мне на ухо:

– Тебе нужно будет поговорить с сыном.

Я только кивнул в ответ. Я повесил свое пальто и затем поманил Чарли пальцем:

– Иди за мной.

У Чарли было взволнованное выражение лица в духе «что я такого сделал?». Я провел его в свой кабинет, и после того, как он вошел, указал ему на диван и закрыл за нами дверь.

– Чарли, думаю, что нам нужно немного поговорить. Ты думаешь, что это круто?

– Ага! Носить с собой пистолет…

– Чарли, это сразу много всего, но это точно не круто, – я снял пиджак, повесил его на спинку кресла, и на мне было видно кобуру с моим кольтом.

Я достал револьвер из кобуры, вынул патроны, сделал прострел холостым, чтобы удостовериться, что патронов там не осталось, и дал его ему в руки:

– Вот, возьми.

Для человека, который так этим интересовался, столкнувшись с реальностью, он довольно осторожно его взял. Он взялся за него так легко, что чуть не уронил его на пол, и ему пришлось повозиться, чтобы крепко его ухватить. Он нервно взглянул на меня. Я протянул руку и взял револьвер обратно.

– Не думал, что он будет таким тяжелым, да? – и я сел у своего стола.

– Ээ, нет.

– Он тяжелый не только в таком аспекте. Чарли, это пистолет. Это не игрушка. Его основное назначение – убивать людей. Я надеюсь, что мне никогда не придется снова его носить. Я точно не собираюсь носить его с собой повсюду каждый день. Одно дело выйти на площадку в Парктоне и прострелить пару обойм, чтобы остаться в форме, но я никогда, никогда не хочу снова его всерьез использовать, – я повернулся в своем кресле и открыл свой стол.

Кольт вместе с кобурой отправились в нижнюю полку. Я закрыл полку на ключ и убрал их в свой карман.

Он посмотрел на меня на мгновение и затем сказал:

– Пап, како…

– …каково это? На что это было похоже? – Чарли кивнул. – Каково это было – убить моего брата? – он снова кивнул. Я только вздохнул на это. – Боже, Чарли, это не то, о чем стоит говорить, ты знаешь? В смысле, убийство твоего дяди. Вот кем он был, ты же знаешь? – он просто сидел и смотрел на меня, не говоря ни слова, но ожидая, что я продолжу.

Я не мог смотреть на него. Я смотрел на дальнюю стену, не видя стоящих там книжных полок, но видя перед собой кухню в тот день в 1983-м году, и даже раньше – ночь 1981-го. Я повернулся обратно к своему сыну.

– Убивая человека, все меняется, Чарли. Это не так, как показывают в фильмах или по телевизору. Этому есть своя цена. Я каждый день думаю об этом. Каждый день, когда я выхожу на кухню, я вспоминаю о том, где мне пришлось убить человека и оставить его тело, чтобы его забрала полиция, – на это глаза Чарли широко раскрылись.

Не думаю, чтобы он когда-либо связывал факт моего убийства моего сумасшедшего брата с реальностью, что это произошло в том же самом помещении, где он ел свои хлопья на завтрак.

– И даже больше, Чарли. Я должен был это сделать, не путай. Он действительно был сумасшедшим и он действительно пытался убить тебя и твою маму, но убив его, я также убил и остаток своей семьи. Моя сестра, твоя крестная, твоя тетя Сьюзи – она буквально сбежала из дома. Она сменила имя и уехала за полстраны отсюда, чтобы убраться подальше от наших родителей и от меня. У меня были тети, дяди, и двоюродные братья и сестры. С тех пор я ни с кем их них не разговаривал, даже со своей крестной матерью. Мои родители, бабушка и дедушка, которых ты никогда не видел, называют меня монстром. Моей семье конец, Чарли. Когда ты убиваешь кого-либо, этому есть цена, – и я постучал по столу, куда я убрал свой револьвер. – Это не игрушка, и это никогда не круто.

Мой сын сидел молча с минуту, и затем сказал:

– Прости, пап.

Я только улыбнулся и махнул рукой:

– Не переживай. Все хорошо, что хорошо кончается, – и я кивнул в сторону двери.

Чарли поднялся и направился к двери. Я же еще сидел, и услышал его:

– Пап, ты в порядке?

Я фыркнул и повернулся к нему.

– Все в порядке. Каждый раз, когда я задумываюсь о том дне, я просто смотрю на тебя и твою мать, и мне становится лучше, – и я тоже поднялся и жестом велел ему идти, и затем последовал за ним на кухню.

Мэрилин была на кухне, она тогда вынимала буханку хлеба из духовки. Пахло восхитительно. Они с близняшками наготовили целую кастрюлю соуса для спагетти, и еще кастрюлю с водой закипала на плите. Я достал бутылку Кьянти с полки.

– Все в порядке, – спросила она.

– Вполне.

За нами стоял наш сын, осознавая, что здесь лежал мертвец. Он виновато взглянул на меня, тихо спросив:

– Здесь? – я же не сказал ни слова, но незаметно указал ему на край стола, где Хэмилтон упал на пол. Чарли вытаращил глаза и затем вышел из кухни.

Мэрилин взглянула на меня и спросила:

– Что это такое было?

Я улыбнулся и налил нам вина:

– Потом расскажу.

Стив Раймарк показал себя сильным соперником. В каком-то смысле, он не только подкреплял свои достижения, но и освещал мои, конечно же, в негативном свете. Он был большим сторонником контроля оружия, так что для него защита Второй Поправки показала меня как придурка, выступающего за отмену контроля, который играет на руку Национальной Стрелковой Ассоциации. Вдобавок, конечно же, я был в составе Банды Восьмерых Ньюта Гингрича, которая закрыла правительство и подняла налоги. Чего бы плохого ни происходило в правительстве, можно было быть уверенным, что это была исключительно моя личная вина.

Во многом я не мог возражать против этого. Это было правдой. У нас были основательно разные видения Второй Поправки. Я был одним из тех, кому покровительствует Ньют Гингрич, хоть он со мной и не разговаривал на тот момент. Я был одним из основным членов Банды Восьмерых. Мы закрыли правительство и в конце концов все обернулось поднятием налогов. Я голосовал за связь между продлением условий бюджета и ограничением лимита погашения госдолга.

Если получаешь лимоны – делай лимонад. Мы проработали несколько цитат и благозвучных фразочек, от которых я бы больше походил на лидера. Когда на меня налетят с вопросом или жалобой, мне нужно было занять позицию жесткости во благо – это вещи, которые необходимо было сделать, или же страна улетела бы в тартарары.

Да, я участвовал в закрытии правительства. Доволен ли я, что до этого дошло? Конечно же, нет! Нужно ли нам было внедрить дисциплину, чтобы решить наши проблемы? Нужно!

и

Это важное дело! Бюджеты, дефициты и налоги – это важно! Это не забавно, не возбуждает и не увлекает, но это важно. Кому-то нужно было встать во главе для решения этих вопросов, и если это не будет Билл Клинтон, то тогда это придется сделать нам. И я – один из этих лидеров!

и

Дефицит бюджета – это важно! Мы заняли денег почти у всего мира, чтобы оплатить то, за что мы должны платить сами. И однажды они потребуют возврата! Почему мы занимаем денег у Китая, чтобы заплатить за [вставьте нужное]? Если это так важно, то нам нужно либо оплачивать это самим, либо достать деньги где-то еще. Нам стоит перестать тратить деньги, которых у нас нет!

и всегда популярное

Я плачу по своим счетам! Вы платите по своим! Ваши дети платят по своим счетам! Так почему государство не может платить по своим? Это имеет значение!

Все это было частью предвыборной речи. Общий подход к теме давил на грусть. Да, я знаю, что это ужасные вещи, но если Клинтон не начнет вести себя подобающе, и действовать, то тогда нам придется заставить его действовать. И так мы подбирались ко второй половине речи, с результатами на текущий момент.

Было ли это здорово? Нет! Было ли это весело? Нет! Было ли это необходимо? Да! Это сработало? Да! Дефицит бюджета в этом году уже в половину меньше, чем в прошлом году! И в следующем он станет еще меньше! Нам нужно отделаться от этого и привести свою финансовую палату в порядок! Мы будем уничтожать дефицит, но только с продолжением поддержки избирателей – вас. Мы должны разобраться с этим бардаком, и чтобы это сделать, нам нужно только придерживаться программы и отправить меня обратно в Вашингтон, чтобы вести эту борьбу!

Дальше нам только оставалось ждать, как это все сыграет.

Глава 121. Дети всех сортов

1996–1997

Ну, я пережил выборы в 96-м году. При всей борьбе уже на личном плане, все прошло намного чище, чем большинство гонок просто потому, что ни у кого из нас не было грязи, которой можно забросать другого. Я говорю не о наших достижениях в качестве общественных работников, а в личном плане. Теперь же моя жизнь была как открытая для всех книга. В чем бы Стив Раймарк мог меня обвинить, в том, что я убил своего брата? Пожалуйста! Уже не новость! Что же касалось его – поверьте, мы все обшарили! Его ширинка, казалось, крепче моей собственной. Донна Раймарк просто сияла, когда во время кампании у нее рос живот. Когда она в августе родила очередного сына, единственное, что мы могли придумать – это, улыбаясь на камеры, навестить их всей толпой вместе с детьми в больнице, и чтобы у каждого была огромная коробка с одноразовыми подгузниками.

Это были очень дорогие выборы. Нам нужно было выравниваться с Раймарком нос к носу, и он мог на все потратить очень крупную сумму. В Институте Возрождения Америки появилось ощущение, что наша кучка, связанная с Гингричем, была уязвима, и они направили часть средств местным кандидатам. Вдобавок, Девятый Округ Мэриленда не был бедным округом, особенно в районе Балтимора, и у Раймарка было достаточно пожертвователей, которые могли дать ему максимум. У него был крупный бюджет, чтобы бороться со мной.

Раймарк кучу времени потратил на то, чтобы обвинять меня в том, что я был в Банде Восьмерых и мы закрыли правительство, и что я был дружком Гингрича. Лучшее, что смог придумать я – это назвать его либеральным Демократом, который просто ненавидел Вторую Поправку. Я просто продолжал свою тенденцию, вкладывая деньги в достойные цели, общаясь со всевозможными группами, и упорно давя на продолжение исполнения своих обязанностей. Пятого ноября, в свой сорок первый день рождения, я умудрился переизбраться. Соотношение составляло 55–45 процентов в мою пользу, что в среднем было вполовину меньше соотношения в моих победах. По многим меркам это считалось легкой победой, но назвать эти выборы нервирующими было бы преуменьшением. Стив Раймарк позвонил мне в половину двенадцатого и довольно любезно сдал позиции. Ко времени, когда я выступил со своей речью, было уже слишком поздно для того, чтобы меня кто-то слушал.

Может, мне повезет, и в 1998-м году он будет баллотироваться куда-нибудь на другой пост где-нибудь в другом месте! Минусом же было то, что большинство предстоящих предвыборных гонок проходило бы против действующих Демократов, таких, как Паррис Гленденинг на пост губернатора, или Барбары Микульски на пост сенатора. Но опять же, хорошей новостью для меня, что мы уже не были в той эре, когда проигравший мог через пару лет попытать счастья еще раз. Теперь же, если ты проиграл – то в общем счете уже окончательно. Скорее всего, мне не пришлось бы снова избираться против Стива Раймарка и его невероятно очаровательной семьи. С другой же стороны, если решит баллотироваться Донна Раймарк, то меня сразу же накроет волной дерьма. Если будет проходить жеребьевка по фотографии, то все, что ей нужно будет сделать – это надеть блузку с глубоким вырезом, и я буду в полном пролете.

В результате, спустя где-то месяц после выборов, на связь с Раймарком вышел переизбранный Белый Дом Клинтона и предложил ему место в качестве государственного прокурора по штату Мэриленд, заменив Линн Батталью, которая стала федеральным судьей. Это был очень простой ход. В начале года он был помощником прокурора штата, а в конце стал федеральным прокурором, ответственным за весь штат. Если он хорошо там будет справляться, то однажды он сможет баллотироваться в губернаторы или сенаторы.

Если Демократы и хотели очернить Банду Восьмерых и выставить нас из города, они форменно облажались. Все из нас пережили выборы, как и сам Ньют. Хотя такого нельзя сказать о всех наших коллегах. Республиканцы все еще держали Палату под своим контролем, но мы проиграли десять мест Демократам, таким образом, в общем счете двести двадцать восемь Республиканцев, двести шесть Демократов и один Независимый. Ньют остался на позиции спикера, но по этому поводу раздавались громкие бурчания. Большое количество наших коллег смотрели на результаты, и на куда более жесткие предвыборные гонки, в которых они участвовали, чтобы остаться на своем месте, и показывали на Гингрича пальцем, что он усложнил им жизнь. Хорошо то, что никто не тыкал пальцем в меня или кого-то еще из банды Восьмерых (уже Семерых, потому что Рик Санторум был сенатором и стоял выше нас – жалких конгрессменов). Еще влияло и то, что Ньют требовал, чтобы мы голосовали также, так что вина за их серьезно исхудавший бюджет кампании лежала на нем.

Не уверен, что Ньют замечал все эти указки. Думаю, что если он и заметил, то не обращал на это внимания. У него была миссия – уничтожить Билла Клинтона. Он уже начал затрагивать тему импичмента, пока что тихо и, казалось, уже искал повода, чтобы это сделать. В подтверждение этому он ловил на себе множество ошеломленных взглядов от тех, с кем обсуждал это.

Импичмент – это серьезное дело, чертовски серьезное! До этого он проводился всего дважды, один раз в отношении Эндрю Джонсона после Гражданской войны, и один раз на Дике Никсоне после Уотергейта. Преступление Джонсона на самом деле заключалось в том, что во времена радикализма он был умеренным; Республиканский Конгресс хотел заставить Юг страдать, а Джонсон хотел, чтобы все улеглось. Они собрали пачку обвинений и поставили его перед судом; Джонсон выиграл за счет перевеса в один голос. Нарушения Никсона были куда более серьезными и незаконными, да и до самого импичмента дело не дошло. Никсону сообщили, что если он не уйдет в отставку первым, то ему предъявят обвинения, и он ушел. До разбора всех бумаг дело не дошло.

Теперь же Гингрич рыскал везде в поисках чего-нибудь, что он мог бы ухватить и поджарить задницу Клинтона. В некоторых сферах Конституция восхитительно неопределенна, и это была одна из таких сфер. В отношении президента мог быть проведен импичмент за «измену, подкупы или другие серьезные преступления и правонарушения». С изменой и подкупами все было и так понятно, но что подразумевалось под серьезными преступлениями и правонарушениями оставалось неясно. Преступлением Джонсона назвали игнорирование реальных сил в Конгрессе и кабинете министров, и это не совсем то, что задумывали Основатели. Преступления Никсона действительно подразумевали преступления, такие, как приказы о взломах и вторжениях, и обладание запасом денег на взятки за пределами Овального Кабинета. Преступления же Клинтона, какими бы они ни были, казались несколько легче по такой шкале, но Ньют продолжал активно на это давить.

Итак, все, что было точно известно, так это про обвинения в получении взятки во время бардака с вложениями в агентство недвижимости Уайтуотер в Арканзасе; хотя деньги получал не Клинтон, а его друг. Насколько это было достоверно, никто не знал. Жалоба была только от одного человека, и это была целая трясина. Учитывая, что Клинтоны на самом деле в этом проекте потеряли деньги, многие из нас решили, что дело расследования не стоит – если ты получаешь деньги, да, это подкуп; но если ты теряешь деньги, то ты идиот и заслужил это. Что касалось множественных интрижек Клинтона на стороне, то дыма в деле было много, но огня было не видать; как это может стать причиной импичмента, никто понять не мог. За походы налево не отстраняют, а разводятся! То же относилось и к другим мелким моментам, вроде доступа к файлам ФБР и вопросы со Службой организации поездок. Это постыдно, но за такое не смещают с должности.

Одной из самых частых шуток того времени была:

– Что вы получите, если скрестите жулика-адвоката и жулика-политика:

– Челси!

Плюсом было то, что поскольку я не был сенатором, мне не пришлось голосовать по поводу импичмента. Я решил ни в коем случае не голосовать за его отстранение. Мне бы хватило того, что Хиллари просто отрубила ему стручок ржавым мачете.

Враги у меня были не только на стороне Демократов. Ньют Гингрич придерживался мнения, что если вы не с ним – вы против него. Незадолго после выборов я обнаружил, что больше не состоял в комитете вооруженных сил. Меня снова вернули в комитет по науке, космосу и технологиям. Теперь я был где-то в середине всей стаи. Думаю, что если бы существовал комитет по защите вымирающих животных – меня бы назначили именно туда. С другой стороны, у моего старого друга Харлана было достаточно времени в армии с накопившимися отпусками и множеством других приятных штук, чтобы уйти в отставку в феврале 1997-го года. Он умудрился за пару месяцев добыть назначение напрямую в комитет вооруженных сил, и ему светило место с Объединенной Обороной, изготовителями гаубицы М109 Паладин, с которой он уже сталкивался ранее в своей карьере.

Я потерял парочку младших сотрудников, когда стало известно, что Гингрич нацелился на меня. Старшие же работники могли видеть, что происходит, но они также и видели, что Гингрич начинал потихоньку съезжать с катушек. Я сказал им, что Гингрич рано или поздно допрыгается, и остаться со мной может сделать им доброе дело в долгосрочной перспективе. По крайней мере, мы не потеряли свой офис. Устав Палаты не позволил бы Гингричу отправить меня обратно в Кэннон и «Клетки», о чем он наверняка раздумывал.

В это время жуткий кризис разрастался в семействе Бакмэнов. Это начинало зарождаться уже на протяжении десяти лет, и теперь окончательно начало выливаться в катастрофу. Близняшкам было уже по двенадцать с половиной лет, они быстро приближались к возрасту в тринадцать лет, и они уже были в седьмом классе. Не стало больше моих чудесных маленьких ангелов. Они погибли, их уничтожили зомби, а их мозги высосали и заменили на отродья Сатаны.

Уже практически ежедневно раздавались тревожные крики «МАААМ!» и на меня направлялись взгляды, полные ненависти с причитаниями «ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ!», после чего слышался громкий звук резко и с силой захлопывающейся двери в спальню. Эти всплески в общем происходили только от моего существования и постоянного выживания на планете. Как я понял, дочери Люцифера просто были возмущены тем, что я жив.

Я никак не мог объяснить причину такой внезапной ненависти ко мне. Мэрилин тоже не могла ничем помочь, она только закатывала глаза во время таких бурь и говорила мне просто не трогать их, что это просто «трудности роста». У обеих девочек случился скачок роста с разницей в один день. Они сами тоже менялись. До этого они были низкого роста, немного худощавые, с круглым лицом и немного вздернутым носом от мамы, и прямыми волосами от меня. Теперь же, хоть они все еще были низкого роста, они начинали несколько наливаться, и уже не были такими худощавыми. Если конкретнее – у них уже начинала расти грудь и бедра их становились шире. Хуже всего то, что я не единственный мужчина, который это заметил. Их брат Чарли был склонен безжалостно их дразнить, вызывая тем самым подзатыльник от любого из нас – родителей, кто был ближе всего, когда мы его ловили за этим делом. Это была не худшая часть. Худшая часть заключалась в том, что это замечали и другие мужские особи, которым не было интересно их дразнить. Казалось, что даже дочерям конгрессмена-миллиардера могут поступать предложения о «свиданиях» и обрывать лямки бюстгальтеров.

Ни их отец, ни их мать не стали мириться со всем этим, но только мне приходилось сносить их гнев. Мэрилин же избежала большую его часть. Это было просто нечестно.

Однажды я через это уже прошел с Мэгги. (У Элисон с ее синдромом Уильямса был далеко не такой же взбалмошный характер). Я думал, что с Мэгги невозможно справиться, но я никогда не рассчитывал проходить через стадию всплеска гормонов с близняшками! Я начал говорить Мэрилин, что я собираюсь переехать в Вашингтон на постоянную основу.

– Только если возьмешь меня с собой! – раздался ответ.

Особенно громко и недовольно Холли с Молли закричали, когда я спросил Мэрилин, что она думает о том, чтобы отправить их в школу-интернат в Швейцарию и забрать оттуда только после того, как им исполнится восемнадцать. Мы с Мэрилин оба знали, что девочки в этот момент слушали и следили за нами, так что когда она сказала, что подумает об этом, они с криком рванулись в свою комнату и в очередной раз громко захлопнули дверь. Мэрилин смотрела на то, как они бежали, и затем с улыбкой взглянула на меня:

– Ну ты и злой!

В этот момент из коридора начала реветь музыка.

– Ты думаешь? – спросил я.

Моя жена фыркнула и вернулась к готовке пирога.

В другой раз они объявили, что они собираются уйти из дома.

– И вы ничего с этим не сделаете! – они сказали это сразу после спора перед ужином, так что мы все вместе сидели в обеденной.

Я задумчиво кивнул и затем ответил:

– Ну, может, вам будет интересно, но вы же слышали про GPS, так? Глобальная отслеживающая штука. Ну, когда вы еще были маленькими детьми, мы переживали из-за похитителей, так что мы хирургическим путем вживили в вас маячки. Мы можем найти вас в любой точке мира, – все это я говорил с максимально серьезным выражением лица.

Мэрилин только закатила глаза, а Чарли заухмылялся и кивнул.

Девочки были в шоке, конечно же. Они не знали, что когда они родились – GPS еще не изобрели.

– Врешь! – вскрикнула Молли.

– Где он?! – вскричала ее сестра.

– На спине, рядом с позвоночником.

– Ага, у меня тоже такой есть, – добавил Чарли. Он развернулся, задрал сзади футболку и провел по пояснице пальцем: – Где-то здесь. Я его чувствую под кожей…

Обе девочки завизжали и умчались из обеденной. Пару секунд спустя мы услышали, как захлопнулась дверь в их спальню. Мэрилин сказала мне:

– Может, перестанешь уже их дразнить? – и Чарли она добавила: – И не нужно отцу помогать в этом!

Чарли посмотрел на меня, а я сказал:

– Отличный прикол был – «чувствуешь его под кожей». Они наверняка теперь там сидят, ищут шрамы и пытаются его найти.

Мэрилин с убийственным взглядом повернулась ко мне:

– Толку с тебя! – затем она вздохнула и поднялась. – Наверное, надо им все-таки сказать.

– Может, после ужина? Тут сейчас так здорово и тихо.

– НЕТ! – и она вышла из обеденной и направилась по коридору. Мы с Чарли закончили расставлять все по столу и набрали свои порции. Через десять минут Мэрилин привела близняшек обратно; у нее был позабавленный вид, а у близняшек было убийственное выражение. Чарли расхохотался и затем схватил свою тарелку и умчался из обеденной, прежде чем они бы убили его.

По крайней мере, они еще не встречались ни с кем. Мы решили, что до старшей школы ничего такого не будет. Мэрилин вполне доступно (вместе с суровым лицом, грозя пальцем, и всем таким) донесла до меня, что никто из мальчиков в средней школе не будет развлекаться с ее дочерьми так же, как этим в свое время занимался я. Я от души посмеялся – и согласился!

Летом 1997-го года я поднялся с уровня «непомерно богат» до «богат, как шейх-нефтяник», хотя это бы не проявилось еще целых пару лет. На летнем барбекю, проведенном на первых выходных июня того года, я умудрился тихо посидеть с Мисси Талмадж, моим адвокатом Такером Потсдамом и Дэйвом Марквардтом. Мы работали с Дэйвом еще с тех пор, когда впервые вложились в Microsoft пятнадцать лет тому назад, и теперь он был партнером по части инвестиций Бакмэн Групп в Силиконовой Долине. Хоть я и не был активным участником в Бакмэн Групп, я много времени провел там, и все еще знал, что в бизнесе.

Обычно с нами был и Джейк-младший, но он взял G-IV, чтобы улететь в Ирландию со своей семьей. У его жены там были родственники, и они улетели в отпуск. Я же просто сказал ему привезти по бутылке виски от каждого ирландского производителя, каких он только сможет найти, на дегустацию.

Дэйв Марквардт спросил меня:

– Как думаешь, что в этом году произойдет в Купертино? Когда, думаешь, они объявят о банкротстве?

Купертино означало Apple Computers, конечно же. Я улыбнулся Дэйву:

– Самое время купить Apple по дешевке, – ответил я.

Дэйв с Мисси уставились на меня.

– Купить? Ты шутишь? Их акции упали ниже плинтуса! – воскликнула Мисси.

Я кивнул.

– Стив Джобс в скором времени спорет глотку Гилу Амелио и снова встанет во главе.

– И что? Они его уже однажды выкинули его за то, что он облажался. Почему в этот раз все должно быть иначе?

Со внешней стороны, это было правдиво. Его принудили покинуть компанию в 85-м году во время переворота совета директоров, и последующую декаду он просто блуждал по Силиконовой Долине и Голливуду. NeXT Computer оказались провалом; а объединение Pixar с Диснеем оказалось просто чудом. Когда в следующем году Apple купила NeXT, они впустили волка обратно в лоно.

– Смотрите, с виду кажется, что все, что вы говорите, верно. Я же ставлю на то, что Моисей уже достаточно поскитался по пустыне, и настало время, чтобы он снова вел людей.

– У него не хватит средств, чтобы сделать то, что нужно, – отметил Дэйв.

– Вы видели технологию, которую он разработал в NeXT? Он перенесет ее в Apple и отбросит все лишнее. Не забывайте, он может быть мудилой, но он чрезвычайно талантливый мудила, и у него есть видение того, что он хочет сделать, которое не совпадает ни с чем, что делали Скалли, Спиндлер или Амелио.

– Это все еще не дает ему денег, чтобы открыть все двери.

– Но он сможет все после того, как вы с Биллом Гейтсом вложите пару сотен миллионов, – сказал ему я.

От этого все заморгали.

– Ты серьезно? – спросила Мисси.

Я, пожав плечами, кивнул:

– Ну, я всего лишь преданный слуга народа,который не имеет контроля над своими вложениями, поскольку они находятся в управлении слепого траста, так что откуда мне знать, – на что я поймал несколько хитрых ухмылок, потому что все присутствующие знали, как легко можно манипулировать правилами слепого траста. – Хотя в чем минус? Если мы разделим вложения с Microsoft в смеси акций с правом голоса и без него, по сотне миллионов с каждой стороны, самое большее, что мы потеряем – это сотню миллионов. Будем честны, это большие деньги, но это не обанкротит ни нас, ни Microsoft. В чем плюс? Давайте еще раз взглянем на факты – дешевле вы акции Apple не купите. Это все потенциальный рост. Мы можем сколотить целое состояние, когда он снова будет на коне, и я знаю, что этот парень это сделает!

– А в чем выгода для Билла? – спросил Дэйв.

– Microsoft Office для Apple, и никаких жалоб на это со стороны Джобса. Билл просто отобьет свои деньги на дополнительной прибыли за продажу программного обеспечения.

Дэйв Марквардт задумался над этим. Он вместе с Джейком-младшим был в совете директоров Microsoft. Идея сделки, которую я предлагал, была вполне реализуема, если двое подтолкнут Гейтса на это. Он посмотрел на Мисси:

– А знаешь, он почти дело говорит!

– Пугающая мысль, не так ли? Джейк вернется на следующей неделе. Когда он вернется, почему бы нам не встретиться и не обсудить все это?

Одним из приятных аспектов частного предпринимательства является то, что все делается намного быстрее. Если бы я предложил что-нибудь подобное в Конгрессе, это бы вышло на рассмотрение лет через десять или около того. Здесь же Мисси (с Дэйвом на конференц-связи) убедили Джейка-младшего, когда он вернулся из Ирландии, и затем они позвонили Биллу и сообщили ему, что хотят с ним встретиться. Он не стал бы отказывать двум членам совета директоров сразу, так что они вылетели на следующий день, и обговорили все детали меньше, чем за неделю. Гейтс встретился с Джобсом через день после того, как тот выставил Амелио. Окончательная сделка была объявлена в Бостоне на летнем MacWorld Expo, где было озвучено, что две компании вложат пополам сумму в сто восемьдесят пять миллионов долларов в пропорции из тридцати процентов акций с правом голоса и семидесяти процентов акций без него. Стив Джобс и Билл Гейтс полюбезничали друг с другом на сцене, поклялись в вечной любви и верности друг другу, и объявили, что часть программ Microsoft будет также доступна и на компьютерах Apple.

Через пару лет мы станем богаты, как Крез!

Тем летом я столкнулся с кризисом, который никак не связан с политикой. Это случилось в июле, в жаркий день, и в то утро я работал в Вашингтоне. Вместо того, чтобы полететь домой, я поручил Тайреллу отвезти меня в Вестминстер, и уже оттуда я на машине доехал до своего штаба кампании, и встретился с Шерил и моей командой, и затем уже провел еще одно собрание в своем офисе. Затем я отправился домой. Я вошел в дом, с любопытством задумавшись о маленьком красном Ниссане, который я увидел на парковке. У Чарли не было машины, хоть и он владел мотоциклом, на котором он еще не мог ездить по городу (ему еще было только пятнадцать лет). Войдя в дом, я застал Мэрилин вяжущей что-то в гостиной. Она подняла на меня глаза и сказала:

– Привет, дорогой. Сегодня рано?

Я наклонился, поцеловал ее и затем осел в своем кресле.

– Почему-то сегодня я не смог вытерпеть еще даже минуты решения национальных вопросов. Что вяжешь?

– Ты говорил, что тебе нужна новая пара тапочек.

Я улыбнулся и кивнул. Мэрилин вязала отличные тапочки из пряжи, теплые, гибкие, и удивительно крепкие. Они выглядели как носки очень большого размера, и достаточно толстые, чтобы держаться выше щиколоток. Моя последняя пара была синего цвета и они уже поистрепались. Эти же были двух оттенков красного.

– Звучит здорово. А теперь, если я смогу заставить тебя связать флаг, я сделаю пару снимков и мы сможем использовать это в следующей кампании.

– Да, точно! Я и Бетси Росс!

Мы оба посмеялись над этим. Пышка, похрапывая, спала на диване.

– А где дети?

– Девочки уехали по магазинам в Тоусон с друзьями. А Чарли в бассейне.

– А чья это машина снаружи? – спросил я.

Мэрилин ухмыльнулась.

– Она принадлежит его новой подружке, Мисси Чего-то-там.

Я закатил глаза:

– О, боже! Дай угадаю. Она взяла с собой бикини?

Мэрилин только улыбнулась и вернулась к вязанию. Чарли уже стал «магнитом для цыпочек» в старшей школе Хирфорда. Он был большим мальчиком, хорошо выглядел и был привлекателен, мускулист и спортивен. Он играл и в баскетбол и в футбол за школьную команду в прошлом году, что необычно, учитывая, что он был только на втором году старшей школы. Может, водить он еще не мог, но казалось, что уже собрался плотный поток молодых девушек, которые могли его подбросить. Иногда я слышал изумленные комментарии от охранника, который присматривал за ним, что они не успевают за постоянно меняющимся составом девушек.

– Пойду переоденусь, – объявил я. – Что на ужин?

– Гамбургеры? Поджарим их?

Я выглянул в окно. Был прекрасный солнечный день.

– Звучит неплохо, – я поднялся и взял свой дипломат.

Я зашел в кабинет и положил его там, затем отправился в спальню и переоделся в гавайскую рубашку и шорты. Когда я выходил из спальни, я зашел на кухню, чтобы ухватить холодного пива, и попутно посмотрел в окно в сторону бассейна. В бассейне никого не было. Мне стало любопытно, и я вышел через заднюю дверь во двор.

Нет, глаза меня не обманули. Бассейн был пуст. В стороне от бассейна на траве лежала пара пляжных полотенец, но детей не было видно. Ухмыльнувшись про себя, я поставил пиво на столик и двинулся в сторону домика у бассейна. Жалюзи на окне были слегка прикрыты, так что я не мог видеть, что происходит внутри, но звуки, которые я услышал, меня насторожили. Уже догадываясь, на что я наткнусь, я схватился за дверную ручку и повернул ее. Дверь открылась, и на ковре там на спине лежал Чарли в чем мать родила, на нем же была такая же голая оседлавшая его Мисси, и двигалась вверх-вниз. Думаю, они были в большем шоке, чем я, когда они подняли на меня глаза.

– О, Боже! – пробормотал я.

Мисси вскрикнула и соскочила с моего сына, пытаясь прикрыться чем-нибудь и метаясь в поисках своей одежды, оставив Чарли лежать с его устремленным колом вверх.

– ПАП! – возмутился он.

Я отступил.

– Все, кончились игры! Чтоб были одеты через две минуты! – и я закрыл за собой дверь, выходя из домика.

Я мог слышать, как они метались по домику, одевались, и ругались из-за меня. В какой-то момент я даже услышал, как она сказала:

– Ты сказал, что за километр слышишь его вертолет!

Ответа я не расслышал. Я про себя улыбнулся. Мне нужно будет взять это на заметку, когда девочки начнут с кем-нибудь встречаться.

Все заняло немного больше двух минут, и дверь домика открылась, и оттуда выбрались Чарли с девушкой. На их лице отражалась смесь страха, переживаний и стыда, особенно учитывая, что я стоял перед ними со скрещенными руками с выражением «отца». «Отец» не улыбается; мое выражение «папы» куда более мило. Я преграждал им дорогу в дом.

Чарли попытался с Мисси обойти меня, но я снова преградил им дорогу.

– Подождите, вы оба. Нам нужно поговорить! – сообщил им я.

– Что?! – выпалили оба.

Я указал обратно на домик у бассейна:

– Давайте вернемся на место преступления. Нам нужно кое-что обсудить.

Они казались объятыми ужасом в ответ на это, но я просто прошел вперед и погнал их обратно внутрь. Оказавшись внутри, я закрыл дверь и сказал:

– Откройте жалюзи и впустите немного света. – Затем я наигранно шмыгнул и добавил: – И открывайте окна, когда таким занимаетесь.

В домике ощущался легкий запах страсти. Обоим подросткам хватило порядочности, и они смущенно покраснели. После того, как окна были открыты, и начал дуть легкий ветерок, я указал им на диван.

– Сядьте! – и они уселись, выпрямив спины. Я же сел в кресло в куда более расслабленном положении.

– Ладно, давайте немного поговорим. Позвольте задать вам пару вопросов. Какими противозачаточными пользуетесь? – начал я.

Не думаю, что они ожидали такого вопроса, а может быть, они вообще ожидали, что будет просто лекция. Они переглянулись. Чарли начал что-то мямлить в ответ, а она взвизгнула:

– Я на таблетках.

Я кивнул.

– Угу. А презервативом пользовались?

– Что? – произнесли оба.

– Презерватив. Вы же знаете, что это такое, так? Или вы оба были девственниками до сегодня?

Они начали что-то взвизгивать о моих вопросах, и Мисси поднялась:

– Вы не можете меня о таком спрашивать! Я ухожу!

Я пожал плечами.

– Дверь там. Уйдешь, и я дозвонюсь до твоих родителей раньше, чем ты приедешь домой, – и это было правдиво.

У ребят из охраны был номер ее машины. Я мог дозвониться в полицию штата и узнать имена и номер еще до того, как она отъедет с парковки. Мисси остановилась, как вкопанная с перекошенным от ужаса лицом. Я указал обратно на диван:

– Или же ты можешь присесть и вести себя, как взрослая. Если вы оба думаете, что вы достаточно взрослые для взрослых развлечений, то тогда вы и достаточно взрослые для взрослых разговоров. Сядь!

Мисси с побежденным видом села обратно на диван рядом с Чарли.

– Итак, вы оба были до сегодняшнего дня девственниками? – оба густо покраснели, и отрицательно покачали головами.

– Ага. Следующий вопрос – до сегодня у вас другие сексуальные партнеры были?

Они переглянулись. Чарли медленно ответил:

– Да.

Мисси кивнула и тоже сказала:

– Да.

– Вы перед совместной сексуальной активностью проверялись на заболевания, передающиеся половым путем?

– Пап! Все не так… Нет!

– Господи! Какая же девушка…

Я поднял ладони и сказал им замолчать. Это заняло секунду.

– Слушайте, мне все равно, кого вы дерете, и в каких количествах. Что меня волнует – так это чтобы никто не подхватил СПИД! Вы же слышали о нем, так? У вас же были уроки здоровья, так? Вы внимательно слушали? Это не лечится! От этого умирают! Пользуйтесь презервативами! Господи Иисусе, зачем, черт побери, их продают, как думаете? – и я еще какое-то время давал им нагоняй, и затем отпустил ее восвояси. Чарли же я сказал остаться.

Чарли застенчиво поцеловал Мисси у ее машины, и затем она уехала. Я не знал, насколько серьезен этот роман, но тут ничего не поделать. Ну и пусть. Я позвал его обратно, и снова указал на домик у бассейна. Время для еще одного разговора. Он вернулся, я повел его внутрь, и затем снова закрыл дверь. – Садись, Ромео. Нам надо закончить.

– Пап…

– Заткнись, Чарли. Я не стал углубляться в это при даме, но нам нужно поговорить, – он закрыл рот. Я снова устроился в кресле. – У тебя есть резинки? Ты вообще ей хоть раз пользовался?

– Нет.

– Нет – это у тебя их нет, или нет – это ты никогда не пользовался ими?

Чарли робко признался:

– Ни то, ни то.

– То есть все твои девушки были на таблетках? – надавил я.

– Пап! – я остановился и жестом велел ему продолжать. – Ээ, большинство были на таблетках.

Я вытаращил глаза от его глупости, и выпрямился. Встревожившись, он продолжил:

– Она сказала, что у нее не тот период, так что мы были бы в порядке, – затараторил он.

– Слушай сюда! Ты знаешь, как называют идиотов вроде тебя? Папами! Твои бабушка с дедушкой пользуются техникой ритма. И у них тринадцать детей. Это не очень надежно! – Чарли выпучил на меня глаза. Он знал о семье своей матери.

– И так это приводит нас к другой теме. Ты любишь Мисси? Ты собираешься на ней жениться? – спросил я.

На это я получил озадаченный взгляд:

– Что?! Нет! Мы просто развлекаемся.

– Ладно. У этого есть два момента. Во-первых, девушки обычно намного серьезнее относятся к тому, с кем они развлекаются, чем парни. Ты мог бы удивиться, если бы я задал ей тот же вопрос. Во-вторых, если ты не собираешься на ней жениться, то что будет, если она забеременеет?

– А?

Я покачал головой.

– Ты сам видел, как она принимает таблетку? Или ты просто поверил тому, что она тебе сказала?

– Мисси не такая! – возмутился Чарли.

Я пожал плечами.

– Нет, скорее всего, нет, – и Чарли улыбнулся на это. Я указал на него пальцами: – Слушай внимательно. Я сказал «скорее всего». Слушай меня сейчас очень внимательно, – и он кивнул, – Есть как минимум парочка причин, почему я думаю, что кто-нибудь мог бы врать об этом. Во-первых, будем честны – я очень богатый человек. Как думаешь, наверняка же есть какие-нибудь молодые девушки, которые были бы готовы забеременеть, чтобы шантажировать тебя, а потом и меня таким способом?

Чарли уставился на меня:

– Да ты шутишь! Такое бывает?

– Такое могло быть. Я не говорю о том, что это случится, но просто кто-нибудь мог задуматься о таком. Или чей-нибудь отец мог задуматься о таком. Или чей-нибудь настоящий парень, – ответил я.

– Вот дерьмо! – и затем он взглянул на меня и сказал: – Прости.

– Есть еще вероятность. Вот это куда более вероятно, я думаю. Ты можешь думать, что все это игры и забавы, но предположи, что она так не думает. Предположи, что она думает, что влюблена. Предположи, что она думает, что единственный способ удержать тебя, чтобы ты не ушел – забеременеть. Предположи, что она думает, что ее единственная возможность уйти от родителей – выйти замуж. Предположи, прикинь, представь… – и я снова пожал плечами. – Чарли, я не говорю, что именно так и происходит с Мисси, или с любой другой девушкой, с которой ты встречался, но такое уже случалось с другими парнями. Единственный способ быть абсолютно уверенным – это держать Чарли-младшего завернутым, или просто держать ширинку закрытой.

– Это безумие какое-то! – возмутился он.

– Может, я просто параноик. А может, я просто слишком много видел парней, которые нажили себе проблем, просто запихивая свои члены в любую свободную дырку. И вот еще кое-что, чего я от тебя хочу. Как так получается, что ты дерешь этих девушек, и мы с матерью узнаем об этом, только когда застукали вас? Если тебе настолько сильно нравится девушка, что ты готов вставить в нее свой член, может, пригласишь ее на ужин и познакомишь тогда уж с нами?

– ПАП!

Я поднялся и жестом указал сыну сделать то же самое.

– Больше никаких глупостей в таком духе! Домик у бассейна закрыт для игр с забавами. А что, если бы твои сестры заглянули в окна или вошли бы через дверь?! Расскажешь мне, как ты им это объяснишь?

– Пап, что… В смысле, а где…

– А мне не плевать? Придумай! А что насчет резинок, я отвезу тебя в аптеку и покажу, где они, но покупать будешь сам.

Чарли, стоял с напуганным выражением:

– Нет, Пап, я не могу…

– Очнись, Чарли! Думаешь, что уже мужик, чтобы нуждаться в них? Тогда ты уже мужик, чтобы купить их! И не думай, что кто-нибудь из охранников их тебе купит. Я отдам им отдельный приказ, чтобы не помогали. Будь мужиком, Чарли! – он выглядел удрученным, но спорить со мной не стал. – А теперь пошли в дом. Твоей матери наверняка любопытно, где мы, – сказал я ему.

Внезапно лицо Чарли стало нервным. То, что их застукал я, было не так страшно, как если их застала его мать.

– Э-э, пап, ты же не должен ничего говорить маме, правда?

Я по-мужски похлопал его по плечу.

– Нет, я не расскажу ей, – а затем я одарил его самой широкой и злобной ухмылкой, – Ты сам расскажешь!

Я шел первым в сторону дома; по пути взяв обратно свое уже теплое пиво. Мэрилин была на кухне, она направлялась в сторону бельевой.

– Где вы были? Ты оставил свое пиво снаружи, – сказала она мне.

Я приподнял его, чтобы показать, что я взял его обратно. Чарли сразу же попытался проскочить за мной и смыться из кухни. Я схватил его за руку и подтолкнул в сторону матери. Она это заметила и спросила:

– Так, ладно, что произошло?

Я держал рот на замке. Чарли выглядел так, что он бы предпочел расстрел. У него бешено забегали глаза, и он слегка запинался. Я поставил свое пиво в раковину и взял другую холодную бутылку, оставаясь между ним и путем к спасению.

– Э-э… Эм-м… Мам… э-э-э… я с Мисси… – начал он, быстро выпалив все остальное.

В этот момент я уже подумал, что можно и отступить, чтобы открыть бутылку и отпить. Результат был довольно предсказуемым.

– ЧАРЛИ! – и вслед за этим Мэрилин отвесила нашему отпрыску подзатыльник.

– Мам?!

Она отвесила ему еще один, и начала устраивать ему разнос. Я же стоял, упершись спиной в холодильник, пока она отчитывала его, в большинстве о том же, о чем и я, например, о сестрах, которые могли войти, и его общую безответственность. Затем она повернулась ко мне и сердито сказала:

– Ну не стой ты столбом! Тебе что, нечего сказать?!

Я пожал плечами:

– Я уже ему все свое сказал. Ты и сама неплохо справляешься.

– Хм-м! – и она развернулась обратно к Чарли и отправила его в комнату поразмыслить о своих грехах. Чарли вылетел из кухни словно кот, которому наступили на хвост. Мэрилин взглянула на меня, обнаружив меня с хитрой улыбкой на лице. – Он точно твой сын!

Я широко улыбнулся на это.

– Хочешь, я позову его обратно и мы обсудим твою девственность на момент нашей свадьбы!

– Ты не посмеешь! – я же открыл рот, чтобы что-то сказать, и она отвесила мне пощечину. – Угомонись уже! – я же начал хохотать, и через мгновение она присоединилась. – Не смешно! – возмущалась она. От этого мы только громче расхохотались. Немного спустя мы, наконец, смогли перевести дух. – У тебя такое случалось когда-нибудь?

– Что, наталкивались ли на меня с девушкой родители? – Мэрилин кивнула. Я фыркнул. – Ты видела дом моих родителей. Где мне там было уединяться? Все грехи я совершал в других местах. Хотя один раз это привело к неприятностям, вроде как.

– Как же?

– Ну, родители на меня никогда не наталкивались, но Хэмилтон однажды вскрыл один мой обувной шкафчик, и на ужин высыпал на стол хранящиеся в том ящике презервативы, – моя жена охнула, и я описал тот случай. – Это был один из решающих факторов, почему я съехал. Он уже был неуправляемым в то время.

– Должно быть, весело!

– Точно. Мама потребовала, чтобы папа со мной что-нибудь сделал. Это же я был виноват в том, что Хэмилтон творил нелепости, – от воспоминания о своем придурке-братце я скорчил лицо. – Мне стоило утопить его сразу после рождения.

Нам пришлось отвлечься от блуждания в воспоминаниях, когда, громко споря и ругаясь между собой, в дом вошли близняшки. Мы с Мэрилин обменялись многозначительным взглядом, и она пошла разбираться с новой проблемой. Обе девочки почти равное время провели в криках друг на друга и жалуясь матери, чтобы она заняла их сторону в споре. Сутью спора было то, что пока они были в торговом центре, они наткнулись на некого Бобби Снайдермэна, который вот прямо сказочен, и крут, и мил, и все в таком духе, и что он флиртовал с ими обеими, и теперь они были убеждены, что это настоящая любовь, и каждая хотела, чтобы ее сестра-близнец спрыгнула с крыши какого-нибудь высокого здания и оставила ее в покое! Я решил поступить так же, как это сделал сын, и смыться! Я направился в свой кабинет и закрыл дверь, оставив Мэрилин разбираться с этими криками.

Где-то через десять минут в кабинет с замученным видом вошла Мэрилин и плюхнулась на диван.

– Это все твоя вина! – сообщила она мне.

Я рассмеялся и ответил:

– И в чем же здесь моя вина?

– Ты мужчина. Ты просто должен быть виноват.

Я снова рассмеялся.

– Эй, помни о правилах. Я разбираюсь с мальчиками, а ты с девочками. Я тебе еще до их рождения говорил, что они в этом возрасте станут невозможными. Думаю, я, наверное, начну оставаться в Вашингтоне.

– И оставишь меня с детьми?! Забудь об этом! Я с тобой! А они могут помереть с голоду! – и мы покачали головами от этой удивительно приятной мысли. – И так, ты до этого говорил с Чарли и Мисси?

Я вкратце рассказал ей суть своего с ними разговора. Она кивнула.

– Ты наткнулся на них? – удивленно спросила она.

– У меня уже была мысль о том, что там происходит.

– Он однозначно твой сын!

Я пошевелил бровями, глядя на жену.

– Почему бы тебе потом, когда дети лягут спать, не надеть купальник, чтобы мы могли выйти наружу и я бы подробно тебе все описал?

Мэрилин закашлялась от этого:

– Мечтай, мистер!

– Ты знаешь, тот самый красный, который я купил тебе.

Глаза Мэрилин широко распахнулись. Я говорил про очень непристойный купальник, который купил ей на Райском острове. Он был предельно маленьким, с большим упором на «предельно», с очень узкой зоной бикини, с завязками по бокам и почти отсутствующим лифом. Он был очень плотным, красного цвета, и у него еще была приятная особенность, что, намокая, он становился почти прозрачным.

– Ни за что! – возмутилась она.

– Я уверен, что видел его где-то здесь после нашей последней поездки. Наденешь его, мы пойдем плавать и я тебе покажу точно, за чем я их застал.

– Забудь! – она улыбалась.

– Думаю, я накачаю тебя выпивкой сегодня вечером, чтобы проверить, смогу ли я убедить тебя в обратном, – и затем я поднялся и провел ее обратно в кухню, чтобы сделать напитки. В это время уже было относительно тихо. Либо девочки выдохлись от своих криков, либо же они сидели в своей комнате, продумывая что-нибудь гнусное для меня, Бобби Снайдермэна или кого-нибудь еще. Я исправно наливал жене джин с тоником покрепче на протяжении всего ужина и после него.

На втором бокале Мэрилин с подозрением отметила:

– Мне кажется, ты мне наливаешь крепче, чем обычно.

Я с самым невинным выражением посмотрел на нее:

– Кто, я?

– Ты что-то задумал!

В этот момент появилась Холли:

– Что папа задумал?

Следом с тем же вопросом влезла Молли.

Их мать посмотрела на них и сказала:

– Ничего такого! Ваш отец знает, о чем я говорю.

– Пап?! – дружно спросили близняшки.

Я только рассмеялся:

– Понятия не имею, о чем говорит ваша мать, – затем я взглянул на Мэрилин и звякнул кубиками льда в своем бокале. – Добавки?

Глаза Мэрилин заблестели.

– Да, пожалуйста.

Я улыбнулся. У меня было странное ощущение, что позже тем вечером я пойду плавать!

Еще одной штукой, над которой я работал в свободное время, была еще одна книга. В прошлом году я не мог особо над ней трудиться, поскольку был повязан в массе выступлений и баллотировался на переизбрание. Теперь же у меня было какое-то время, и я хотел затронуть тему, которая бы радикально повлияла на Республиканскую Партию. Я уже наблюдал нечто подобное во время предыдущей кампании, и нужно было это направить. Может быть, с именем конгрессмена на ней бы привлекло больше внимания к теме.

Зачем конгрессмены пишут книги? Ответ в том, что мало кто из них действительно это делает. У большинства из них на это нет времени, либо интеллектуальных способностей. Большая часть книг от политиков пишется либо в виде мемуаров или биографии от безымянного писателя, либо же как манинфест по их будущей программы на более высшем посту. Они могут быть задействованы в конечных правках, но они просто выдают свои мысли писателю, который затем пытается как-то связно это выразить.

Дальше становится очень забавно! Большую часть книг от политиков вообще не читают. Большинство политиков – это скучные люди с принципами торговца подержанных машин. (Я то уж знаю, сам был таким.) Кто захочет читать о том, как конгрессмен Капризуля поднимался по политической карьерной лестнице в Бойзе и забрался на верхушку политической власти в Айдахо? И даже после, как узнаются эти завораживающие детали, кому интересно узнать о его планах, когда он будет избран в качестве Верховного Понтифика и Великого Императора? Ответ – НИКОМУ!

И что же делать? Поскольку у всех политиков хронически не хватает денег, конгрессмен может продать свою книгу, и поскольку выплаты за книгу не попадают под ограничения по доходу, все выплаты он забирает себе. И все-таки поскольку обычные граждане не очень-то хотят читать эту книгу, продажи обычно будут ограничены (т. е. отсутствовать почти полностью!). Может быть, кампания может помочь, купив пару книг и раздав их волонтерам и спонсорам кампании, чтобы они могли узнать больше о чудесах от конгрессмена Капризули. По этой скользкой дорожке прошлось больше, чем просто парочка политиков. Немного перегните с подъемом стоимости, немного задерите процент выплаты, за время кампаний купите чуть-чуть больше копий, и вот внезапно у вас есть идеальный рецепт, как отмыть средства кампании прямиком в карманы конгрессмена. Просим прощения, господин конгрессмен, но у министерства юстиции есть несколько вопросов к вам!

Ничего из этого не касалось меня. Помимо того, что все выплаты за продажи книг направлялись на благотворительность, я также позволил издательству Саймона и Шустера устанавливать цены самим и позаботился о том, чтобы все мои соавторы были полностью и четко указаны, и подписывался я как доктор наук Карл Бакмэн, а не конгрессмен Карл Бакмэн. Даже больше, я не писал мемуаров или биографию, а все мои книги основывались на фактах – инфраструктура, политическая экономика, и, в этот раз, демография.

Демография страны менялась, и это было не в плюс Республиканской Партии. Меньшинство увеличивалось в количестве, и менялись места, где живут люди. В 50-х годах, волшебными и мистическими днями, на которые указывал Рейган во время своего президентского срока, были дни, где число, деньги и политическая власть были у белых протестантов. Сейчас ситуация изменилась. Чернокожие разрослись почти до десяти процентов от электората, и теперь они могли голосовать, и их доходы тоже росли. Иронично, что после того, как чернокожие выбили себе возможность голосовать и другие гражданские права, латиноамериканцев стало еще больше. Другими крупными группами были женщины-одиночки, молодые люди и геи, и ни к кому из них Республиканцы толком не обращались. Менялись также и места их проживания. Увеличивался уровень урбанизации, и к 2010-му году большинство американцев жили в городской среде, а не в сельской местности.

Если говорить прямо, то 90-е и нулевые были последней гулянкой для белых людей. К 2010-му году или около того мы просто стали самым крупным меньшинством в стране, полностью забитой меньшинствами. К 2020-му году про Республиканскую Партию в шутку говорили, что это партия озлобленных белых мужчин, не относящаяся к президенту и Сенату, но более чем способная накрутить достаточно озлобленных белых мужских голосов, чтобы к чертям испортить все в Палате.

Единственным способом бороться с этим было собрать все эти группы под крылом Республиканской Партии. Не было ни одной весомой причины дать Демократам провозгласить себя партией вовлечения. Сделать Республиканскую Партию большой вечеринкой для всех, привести латиноамериканцев и азиатов, засчитать чернокожих со средним доходом и выше, и перестать клеймить города «злом» по сравнению с «сердцем страны». Тому, что никто не хочет работать на фермах, есть свои причины – это невероятно тяжело, платят копейки, и это опасно (у работы на фермах и ранчо наблюдается огромное число несчастных случаев с летальным исходом на любой из профессий).

Сейчас же грозовые тучи были еще на горизонте, видимы всем, но никто всерьез этому не верил. Может быть, это была просто моя степень по математике и понимание того, что у подобного действительно есть свои последствия. Как я и писал в своих предыдущих книгах, два плюс два равно четырем, а не трем и даже не пяти. Может быть, такие ответы и не устраивают, но они достаточно скоро дадут о себе знать.

Я позвонил в издательство и обсудил эту идею с ними. Мы бы подключили к делу парочку закоренелых счетоводов, демографов и актуариев, и за цифры бы отвечали они. Я бы написал большую часть текста и попытался бы придать этим цифрам более человеческий облик. Статистика рождаемости и уровень миграции могут быть довольной сухой и скучной штукой, но у них есть реальные долгосрочные последствия.

Я позаботился о том, чтобы уделять этому проекту по часу или по два в день. Как и в прошлых моих книгах, я разделил ее на несколько глав, каждая из которых была посвящена отдельной теме. Одна могла быть историей модели голосования меньшинств, которая затем переходила в главу, касающуюся уровня рождаемости меньшинств, которая, в свою очередь, переходила в главу о статусе белого большинства, и затем к незаконной иммиграции, которая вела к уровню рождаемости и смешения среди иммигрантов, и так далее. Это было почти исследование современной демографии и учения о популяции населения. К счастью, к тому времени я уже написал достаточно книг, так что управление временем у меня было под контролем, и я мог определиться, как именно писать.

До какой степени что-либо из этого могло возыметь эффект, я не знал. Незнание – блажь, особенно когда оно добровольное. Было ужасно много Республиканцев, которые не хотели признавать, что халява кончилась. Начиная с 60-х, когда Демократы стали партией объединения и гражданских прав, и белые дружно сбежали в пригороды и в Республиканскую Партию, там уже был определенный электорат, и очень крупный. Рейган великолепно им подыгрывал, и я знал, что если оставить его самого по себе, то и Буш-младший сделает так же. Все-таки, демография не лжет. У меньшинств куда выше уровень рождаемости и иммигировали в основном меньшинства. Если двигаться от сельских районов в сторону городов, то подобное происходит уже поколениями. И все же, если возможно разобраться, что случится, то можно подстроиться.

Публикация книги «Будущая Республиканская Партия: Демография и Меняющийся Электорат» была запланирована на осень. Это был свободный год, так что не было подготовки к каким-либо крупным выборам. Если кто-нибудь прочтет ее, может быть, это изменить их поведение в следующем году, который станет выборным для Конгресса. Нам нужно было только подождать.

Глава 122. Импичмент

1997–1998

«Будущая Республиканская Партия» увидела свет в ноябре, как раз вовремя для того, чтобы попасть в список рождественских книг от New York Times. Насколько это касалось Ньюта Гингрича и некоторых Республиканских сил, то она была воспринята так же, как и громкий и сочный пердеж в церкви. Эти ребята активно наседали на голоса белых мужчин, и их не обрадовала идея того, что скоро такой веселухе настанет конец. В результате я следовал схеме участия в утренних ток-шоу по воскресеньям, и там мне пришлось столкнуться с некоторыми Республиканскими коллегами, которые были со мной не согласны.

Это проявлялось в одной из двух форм. Сначала начали выступать академики, которые говорили, что тренды, которые я указываю, на самом деле не происходят (нет, латиносы так быстро не разрастаются; нет, люди не перебираются в города; нет, и так далее, и тому подобное). И затем уже начали выступать политики, которые с серьезным лицом пытались спорить, что Республиканская Партия по сути дружелюбна ко всем американцам, включая и меньшинства. Поднялся полный балаган, когда после этих слов на ток-шоу появились несколько лидеров меньшинств (вице-президент Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения и руководитель Конференции главенства южных баптистов были особенно забавны), чтобы оспорить это самое Республиканское дружелюбие.

Думаю, моим лучшим моментом в таких дебатах стало одно утро на «Встрече с Прессой». Рассерт спросил меня:

– Господин конгрессмен, некоторые из ваших Республиканских коллег называют вас слишком интеллектуальным. Другие говорят, что вы слишком прагматичны, и еще некоторые говорят, что вы слишком идеалист. Как вы можете ответить на такую критику?

Я улыбнулся и сказал:

– А почему я не могу быть всеми тремя сразу? Возьмите вопрос иммиграции, например. Интеллектуал во мне говорит, что у иммигрантов процент рождаемости выше, чем у коренных американцев. Прагматик во мне советует привлечь эту крупную и растущую группу американцев. И что важнее, идеалист во мне говорит, что эти люди пересекают жаркие пустыни, набиваются в ржавые грузовые корабли и плывут на дырявых плотах и яхтах, чтобы попасть в эту страну. Они видят Америку как светящий всему остальному миру маяк. И я говорю им: «Присоединитесь к нам! Станьте частью нас! Помогите нам поддерживать этот маяк!» Что я имею в виду, так это то, что со всех трех точек зрения я могу либо быть регрессивным и прятаться в прошлом, либо быть прогрессивным, и я выбираю быть прогрессивным и смотреть в будущее!

Ньюта это не впечатлило. Я нарушал нашу одиннадцатую заповедь «Не говори правду, если она противоречит нашим тезисам!»

Он все еще был во главе Палаты, и все еще имел под рукой достаточно Республиканских конгрессменов, чтобы подкинуть Клинтону поводов для печали. Я не смог вспомнить, как это было на моей первой жизни, но все прорвалось со скандалом Левински к концу 1997-го года. Оглядываясь назад, я иногда задумывался, что Ньют может так сильно стоять на своем, чтобы отвести глаза от того, что я говорил о его подчиненной партии. Кеннет Старр, начавший расследование по делу мошенничества в Уотергейте, в котором были замешаны Клинтоны, все продолжал рыть. В этом ему помогал и подзуживал Гингрич, убежденный, что где-то там должно быть неопровержимое доказательство, которое он может использовать против Скользкого Вилли. Когда был создан отдел независимых расследований, он мог заглянуть куда угодно и потратить на это сколько угодно.

Как бы я ни презирал Джеймса Карвилла, он был прав, отметив:

– Пропустите через трейлерный парк достаточно стодолларовых купюр, и вы обязательно что-нибудь да найдете.

Кен Старр буквально разбрасывался сотнями направо и налево, затем сдавая все результаты правым медиа вроде Drudge Report и Fox News. «Справедливо и равномерно» – ага, конечно! У Старра эти ребята, наверное, стояли на быстром вызове.

Итак, в 1997-м году подарком Клинтона своей семье стала Моника Левински и синее платье, заляпанное его семенем. Сказать, что это был национальный скандал – значит ничего не сказать. Реакция Хиллари была почти ровно такой же громкой. Полстраны хотело увидеть их развод, желательно по телевизору, а другая половина просто хотела, чтобы все это кончилось, но не могла понять, почему она его простила. Я спросил Мэрилин, «вступилась ли бы она за своего мужчину», если бы меня поймали на измене. Она вопросительно на меня посмотрела и ответила:

– Ты с ума сошел?

Я улыбнулся.

– Запишем это как «нет».

– Категоричное «нет»!

– А если вдруг – то я был бы разведен еще до того, как все успокоится?

Она улыбнулась и указала на меня пальцем:

– Даже быстрее!

Я улыбнулся в ответ:

– Тогда, думаю, лучше мне не попадаться.

– Что ты сказал?!

– Ничего, дорогая, – ухмыльнулся я ей.

– Достойно себя веди! – закончила она, пригрозив пальцем для усиления пущего эффекта.

Ньют же доил ситуацию по максимуму. Он требовал, чтобы Клинтон предстал перед Конгрессом и ответил за свои преступления. Как именно измена жене может считаться национальным нарушением, было, мягко говоря, расплывчато. Это так же было связано и с тем фактом, что отрицал измену ей, то есть лжесвидетельствовал на очной ставке перед министерством юстиции через отдел независимых расследований. Учитывая, что отдел сливал все как сито, если бы он признался – это бы оказалось в новостях еще до того, как он доберется домой.

А пока что Кен Старр продолжал копать. Он расследовал не только Билла, но и Хиллари тоже. Вероятно, что он также уделял внимание и Челси. Учитывая, что тогда ей было только семнадцать лет, это казалось бессмысленным жестом, но я все равно слышал перешептывания. Это все нескончаемо затягивалось. Джон Бейнер рассказал мне, что Ньют сознательно затягивает дело, чтобы развязка случилась ко времени выборов.

Джон все еще был другом, и все еще общался со мной, хоть он и знал, что Ньют бы это не одобрил. Он компенсировал это тем, что следовал Гингричу во всем остальном. Одной ночью мы сидели в моем домашнем кабинете в декабре 1997-го, выпивая и обсуждая дела. Он рассказывал мне о планах Ньюта, поскольку я уже не входил в доверенный круг.

Я выслушал, кивнул, и затем спросил его:

– Джон, позволь кое-что у тебя спросить. Ты изменял когда-нибудь Дебби?

– Карл! О таком, черт возьми, не спрашивают! – возмутился он.

– Верно, – ответил я. – Знаешь, мне все равно. Это не мое дело. Это дело ваше с женой. Не думаешь, что это то же самое?

Джону хватило порядочности, чтобы выглядеть смущенным от этого вопроса. Было ли это так, потому что он знал, что я прав, или потому что он изменил жене? Я не знал, и мне было на самом деле плевать.

– Это так, но здесь не об измене, а о лжесвидетельствовании. Это уже преступление.

– Это очень слабое различие, не думаешь? Мы разрушаем его жизнь не потому что он изменил жене, а соврал на этот счет? Не думаешь, что это несколько лицемерно будет звучать от Ньюта Гингрича? Он изменял своей первой жене с той, которая стала второй женой, и как я слышал, с ней проделывает то же самое. Если Гингрич будет продолжать давить на это, это все обернется и против его же задницы, и возможно, не только его. От этого полетят головы!

– Карл, даже если я и согласен с тобой, это не важно. Ньют считает, что это выигрышный билет для него и для нас. Тебе стоит признать, что до этого он всегда был прав, – спорил мой друг.

Я покачал головой:

– Нет, не был. В прошлых выборах мы потеряли десять мест. Если повторим такой успех – у нас будет разница всего в одно место. Ньют облажался, решив закрыть правительство. Это тоже было ошибкой. До выборов остался всего почти год. Ньют считает, что может поддерживать волнения следующие десять месяцев. И вот, что произойдет на самом деле. В следующие пару месяцев, примерно этим летом люди будут возмущаться. После этого они устанут от всего этого. Симпатизировать будут уже Клинтонам, ну, знаешь, вроде: «Это личное дело, оставьте их уже в покое!», или что-то вроде того. Ко времени, когда Клинтон спустит Карвилла и других своих псов, люди будут уже во всем этом дерьме винить Ньюта и нас.

– Эй, я не сказал, что нам не стоит этим на него давить. Я просто говорю, что это заходит слишком далеко. Президента смещают с должности за приказы о вторжениях и подделке выборов. Вы не можете проводить импичмент из-за того, что ему отсосала помощница! Для этого придумали разводы, Джон!

Он пожал плечами и бросил на меня беспомощный взгляд:

– Ты сам его знаешь. Чего ты от меня ожидаешь?

– Пообщайся с людьми. Я на прошлой неделе обедал с Джорджем Уиллом, а пару дней назад мы с Мэрилин поужинали с Тимом Рассертом и его женой. Я обсудил с обоими подобные ситуации. У таких вещей наблюдается определенный цикл жизни. Сначала поднимается много волнений. Волна растет и растет, но спустя какое-то время все уже устают от этого. И если после этого продолжать это мусолить, они начинают симпатизировать тому, кого вы мучаете. «Они могут оставить беднягу уже в покое?!», что-то такое. Ньют же собирается толкать это далеко за пределы этого срока! – сказал я ему.

– Посмотрим, что я смогу сделать.

– И скажи людям еще кое-что. Мы с тобой оба знаем, что Ньют не единственный в Конгрессе, кто сам грешил подобным. Если пресса действительно настолько либеральна, как тебе кажется, то не думаешь, что кто-нибудь начнет расследовать супружескую неверность Республиканцев? Ньют хочет продолжать обсуждать это до ноябрьских выборов? Это палка о двух концах!

Джон только забурчал на это.

За первую половину 1998-го года мало чего произошло. Что касалось власть имущих Республиканцев, то меня перевели в самый глубоко запрятанный комитет, хоть я и продолжил общаться с людьми. Медленно, но верно собиралась обратная реакция на Гингрича и его действия. Это выглядело, как снежный ком – нужно только слегка подтолкнуть его, и он начнет скатываться и расти.

Я помнил о политике из первой жизни достаточно, чтобы знать, что фактические заседания по поводу импичмента Клинтона проходили во время сессии ухода бывших членов Конгресса, и продолжались до междусрочных выборов, с ноября по декабрь 1998-го. Клинтона бы признали виновным в Палате и оправдали в Сенате. В этот раз Гингрич поторопил события. Чувствуя, что общественность уже устала от его беспрестанных придирок, он решил пойти ва-банк и сместить Клинтона до выборов. От разных людей я слышал, что Ньют организовал несколько частных опросов, которые говорили ему то, что он хотел услышать – мы бы выиграли еще две дюжины или даже больше мест в Палате и около половины того в Сенате, что больше, чем просто отбить потерянные нами в 1996-м году места. Драма о слушаниях по телевидению бы компенсировала отвращение к политическому процессу, которое ощущал общий электорат.

Реакция от моих коллег-конгрессменов по обоим фронтам была в лучшем случае приглушенной. Общим мнением было то, что никому не нужны были трудности во время года выборов. Демократы переживали, что если Клинтона сместить, то третьего ноября это повредит и им, а если его не сместить, это все равно бы не помогло. Любопытно было, что даже многие Республиканцы посчитали все это самым безвкусным спектаклем, который они когда-либо видели, и не хотели в этом участвовать. Только самые бешеные или тактически мыслящие из моей партии положительно восприняли это. Большинство из нас считало ситуацию самым главным отвлечением от нашей реальной работы по нашему переизбранию.

Что касалось переизбрания – я участвовал против парня по имени Джерри Херзински, мэра Вестминстера. Я уже несколько лет был знаком с Джерри, и он решил объявить о своем участии. Хоть я и не относился к выборам, как к должному, мне нужно было признать, что Джерри даже рядом не стоял со Стивом Раймарком, который был моим соперником два года назад. На стороне Джерри была демократическая машина, и он был неплохим мэром небольшого городка. К сожалению, когда Господь раздавал харизму, Джерри стоял за дверью и ему не досталось. Было интереснее наблюдать за тем, как сохнет краска, чем за тем, как Джерри выступает с речью. У него было достаточно средств для кампании, но сам он был просто скучен! Я не мог давать ему поблажек, но по результатам любого независимого опроса я обгонял его на десятки голосов.

Ньют пошел ва-банк, созвав Конгресс обратно на сессию после летнего роспуска, и приказал своим старшим подчиненным подготовить бумаги для официального процесса импичмента. Юридический комитет Палаты проголосовал за смещение Клинтона по целой полдюжине обвинений, два из которых – лжесвидетельствование и препятствование расследованию, были самыми основными, и еще по смеси обвинений по неуважительному отношению к Конгрессу и препятствованию его работе как завершение. Затем это бы отправилось на голосование всей Палаты. Если мы проголосуем за импичмент, то это отправится на слушание вСенат, где во главе будет присутствовать председатель Верховного Суда Билл Ренквист. Это стало бы самым крупным спектаклем со времен Луи Шестнадцатого и Марии Антуанетты.

Я не мог всего этого переварить. Вскоре после предъявления формальных обвинений везде начали шариться репортеры с Кэпитол Хилл в поисках чего-нибудь громкого. Они начали стучаться и в мою дверь, поскольку я был одним из самых известных конгрессменов, и одним из самых умеренных, и они хотели узнать мое мнение. Я вызвал к себе Марти, Минди и других старших сотрудников, чтобы сформулировать мой ответ. Из Вестминстера также приехала Шерил. Мы собрались в доме в Массачусетс Авеню Хайтс. Мы с Мэрилин приготовили ужин для всех, и после ужина мы все скрылись в моем кабинете.

– Я хочу, чтобы все здесь высказали свое непредвзятое мнение. Большинство из вас уже знает мои мысли на этот счет, но я хочу услышать ваши. Как вы думаете, будет ли это нашим выигрышным билетом? Не в плане ваших мыслей о том, правильно ли это, а в плане того, может ли Клинтон быть смещен с поста. Младшие вперед, – и я указал на Минди. Как мой исполнительный помощник – то есть мой секретарь – она технически была самой младшей по рангу среди всех нас. – Минди, что ты об этом думаешь?

Минди покачала головой:

– Исходя из всего того, что я вижу из писем и электронной почты от людей из округа – людям до смерти это надоело! Не хочу показаться грубой, но мужику сделали минет. Это, может, и низко, но за такое не судят.

Я повернулся к Шерил, моему старшему сотруднику в местном офисе в Вестминстере:

– Это так? Люди там просто хотят, чтобы все это поутихло, или же они хотят импичмента?

Шерил вздохнула.

– Господин конгрессмен, это работает не в вашу пользу. Из всего того, что я вижу сама и о чем мне докладывают остальные сотрудники, я понимаю, что хоть люди и считают Клинтона отвратной личностью, но они бы скорее предпочли сместить Гингрича, нежели Клинтона. Ваша позиция в этом вопросе выигрышна, но только по отношению к тем, кто в курсе.

– Поясни? – спросил Джерри Фергюсон, мой пресс-ассистент.

Он был частью моего «постоянного» комитета по переизбранию, и получал доход от кампании, что не считалось нарушением количества состава моего персонала.

– Большинство людей считает, что раз конгрессмен Бакмэн Республиканец, то он является частью конспирации против Клинтона. Те же, кто наблюдал внимательнее, напротив, знают, что господин конгрессмен не в восторге от идеи импичмента, и не держат на него зла. Я бы сказал, что отношение сообщений против импичмента составляет два к одному или три к одному против тех, кто выступает за.

– Джерри, что слышишь ты? И куда важнее, что ты думаешь об этом? – спросил я.

Фергюсон пожал плечами:

– Думаю, что Шерил и Минди правы. Девятый Округ Мэриленда не собирается жечь чучело Клинтона. А вот Ньют Гингрич – совсем другое дело. Многие считают его огромной блокирующей силой в Конгрессе. Он был в самой гуще закрытия правительства и теперь в самой гуще импичмента.

– А думаешь-то ты что? Лично ощущаешь что-нибудь?

Он снова пожал плечами.

– Ничего личного не питаю. Для меня это больше тактика, и здесь она не очень помогает. У вас довольно чистая репутация. Вы выступаете за права женщин и за семейные ценности, что довольно сложно собрать вместе. Если вы не разведетесь с миссис Бакмэн до Клинтонов, то вы будете в безопасности.

Я взглянул на Мэрилин, которая сидела с хмурым выражением.

– Не рассказывай о моих любовницах, и я не расскажу о твоих.

– Очень смешно!

Я продолжил собирать мнения присутствующих. Ничто из этой суматохи не влияло бы ни на что, над чем мы работали в законодательстве. Большее влияние бы произошло от того, если бы это обернулось против нас на выборах. Если Гингрич победит и Клинтон будет смещен с поста, это возможно сильно ударило бы по Демократам – возможно! Это могло бы также спровоцировать голоса, симпатизирующие им. Если Республиканцы проиграют, это ударит по нам, и не важно, как. Во многом лучшим из возможных сценариев было, если бы в Палате не хватило голосов за импичмент. И единственным способом, как такое могло случиться, было, если бы кто-то встал против Гингрича.

Все в кабинете уставились на меня.

– Вы все хотите, чтобы я выступил на публике под запись против Ньюта Гингрича и импичмента? – спросил я.

Марти осмотрелся и ответил за всех:

– Да. Во-первых, это будет хорошо для вас, как для политика. Это покажет всем в округе, что вы против этого, что совпадает с их мнением. И что важнее, это скажет всем в Вашингтоне, что это плохая идея для страны в целом. Это не то, для чего у нас существует импичмент. Это не тяжкое преступление или правонарушение. Если вы сможете свернуть все это, то будете благородным.

– Если я сверну все это дело, Ньют Гингрич вломится ко мне с топором. Мы окажемся на пятом этаже в Кэнноне, и все вы будете в Клетках.

– И что? – парировал он. – Вы богаты! Вы можете построить нам целый шестой этаж с атриумом, садом и спа!

– О, Господи! – пробурчал я.

Затем я взглянул на жену, которая просто улыбнулась и взяла меня за руку.

Я осмотрел всех присутствующих. Как и я, большинство из них приехало в Вашингтон в надежде сделать что-нибудь хорошее, и как и я, они понимали, что импичмент из-за лжи о минете не есть то самое хорошее. Я мог видеть это на их лицах. Веди, следуй, или проваливай! Так говорилось в старом выражении. Через полминуты я кивнул Марти. – Ладно, я выйду к людям и выскажусь против этого. Как бы нам это получше подать? – и атмосфера в помещении сразу облегчилась, и кто-то даже улыбнулся. Я же закатил глаза. – И когда это не сработает, вы все приглашены на мои политические похороны. Итак, что делаем?

Мэрилин чмокнула меня в щеку, и затем поднялась и начала снова разливать всем кофе. Политический стратег из нее был не очень. Хотя она различала верное и неверное, так что моя позиция ее устраивала.

– Я пойду, сделаю еще кофе. Вернусь через пару минут. А речь вы можете составить и без меня, – объявила она.

Минди подскочила, чтобы помочь ей, а мы со всеми остальными занялись проработкой тактики, как все быстро провернуть. Дело уже покинуло стены судебного комитета. Через две недели мы бы уже голосовали перед всей Палатой. У нас было две недели на то, чтобы конгрессмен на четвертом сроке объявил войну спикеру Палаты. Выиграем мы, или проиграем – это бы серьезно все изменило.

Два дня спустя у меня была назначена пресс-конференция у ступеней Капитолия. Поскольку подготовку к ней скрыть было невозможно, ко мне наведался Боб Ливингстон, глава влиятельного комитета по ассигнованиям Палаты и один из главных подручных Ньюта. Он был вежливее Ньюта, и за день до пресс-конференции он появился в моем офисе и запросил о встрече со мной. Ньют бы просто ворвался в кабинет.

После того, как я его принял в своем кабинете, я жестом пригласил его сесть в кресло. Сам я сел напротив.

– Боб, чем могу помочь? – спросил я.

– Карл, я сразу к делу. Ньют в курсе, что ты завтра на ступенях Капитолия проводишь пресс-конференцию. Он хотел бы узнать, о чем ты собираешься говорить.

– Господин спикер не мог спросить сам? Я знаю, он занятой человек, но он не мог просто взять телефон и позвонить? – ответил я.

Бобу было нечего на это ответить. Что он мог сказать, что Ньют звонит только друзьям и союзникам, а я теперь не был ни тем, ни другим?

– Ну, Ньют был очень занят, так что он попросил меня разузнать, что ты собрался сказать во время пресс-конференции.

Ни за что я не стал бы отвечать на этот вопрос. Мы договорились между собой еще тем вечером, что все это будет закрыто от посторонних. Тогда же мы составили речь, и Минди ее напечатала. Заранее не распространялось никаких копий, никаких цифровых версий не направлялось телесуфлерам, и ничего не сливалось журналистам-сторонникам. Если бы Ньют узнал об этом хоть как-нибудь, пресс-конференцию бы отменили по любой причине. Если ничего не помогло бы, то Гингрич лично бы позвонил и ложно сообщил о бомбе в полицию Капитолия! Я только отмахнулся:

– А, да ничего серьезного. Просто несколько личных мыслей о моем будущем в Девятом Округе Мэриленда. Я начал задумываться, а стоит ли оно все того. Я дам знать завтра.

Ливингстон с любопытством взглянул на меня, но затем он ушел. Пускай идет к Ньюту и сообщит о том, что я покидаю Конгресс. Ньюту бы это пришлось очень по душе.

На следующий день я обнаружил огромное количество репортеров у ступеней Капитолия, они смотрели на подиум. Ньют и парочка остальных сообщили о том, что я собирался объявить о своей отставке из Конгресса, и результат получился намного лучше, чем как-либо еще. Изящно и богато. Я собирался объявить войну Ньюту Гингричу, и внезапное нападение было бы сподручным. Я вышел из Капитолия и спустился вниз по ступеням, Марти и Джерри Фергюсон были на подхвате. У подиума я дождался, пока проведут последние проверки звука. Затем один из звукооператоров кивнул мне, и я начал свою речь.

Благодарю всех вас за то, что пришли. Как всем известно, через две недели Палата представителей проведет голосование в качестве главного жюри по статьям для импичмента президента Клинтона. Если Палата пропустит данные статьи, дело против президента будет передано для слушания в Сенат, где будет присутствовать председатель Верховного Суда Ренквист. Импичмент действующего президента является самым серьезным решением, которое может принять конгрессмен, и оно требует от него основательной оценки его цели в Конгрессе.

Как и мои коллеги, я долго мучился над своим решением на этот счет. Как бы я проголосовал, если до этого дойдет? После долгого обдумывания, я решил как буду действовать. Я не буду голосовать за импичмент.

Конституция на этот счет предельно ясна. Президент может быть смещен со своего поста за государственную измену, подкуп или тяжкие преступления или правонарушения. Обвинений ни в госизмене, ни в подкупе не предъявлялось. Предъявляемые обвинения были отнесены в категорию тяжких преступлений или правонарушений. Но что это за преступления? Президент Клинтон изменил своей жене и солгал об этом. Это совсем не то, что Отцы-основатели подразумевали под тяжкими преступлениями и правонарушениями! Из-за супружеской неверности не смещают с поста президента! Из-за этого разводятся!

Означает ли это, что я одобряю поведение президента Клинтона? Ни в коем случае! И как мужчина, и как муж, я нахожу поведение мистера Клинтона отвратительным и достойным порицания. Мне было бы стыдно представить его своей жене и детям. Если бы он сегодня пожал мне руку, я бы пересчитал свои пальцы и стер бы свои руки. Он в грубой форме злоупотребил доверием своей жены и семьи, но он не злоупотреблял доверием страны! Его недопустимое поведение не возросло до уровня, который создатели Конституции имели ввиду под причинами сместить главного руководителя. Я также хочу всем напомнить, что наши Отцы-основатели сами были мужчинами, и ничто мужское им было не чуждо.

Итак, я объявляю сегодня, что я не буду голосовать за импичмент, и буду работать против его принятия. Вместо этого я представлю проект государственной цензуры в Конгресс. Хоть я и считаю, что поведение президента не обязывает его покинуть пост, мне так же, как и всему Конгрессу, весьма противно от него. И этот проект мог бы стать подходящим способом для нас выразить это отвращение. Давайте закончим с этой процедурой импичмента и примем цензуру, и после этого умоем руки от этого грязного дела. Благодарю вас.

Глава 123. Мыльное Восстание

Сказать, что мое объявление стало шоком – было бы жутким преуменьшением. Думаю, я вызвал бы меньше реакции, если бы поджег фитиль большой бомбы у основания Капитолия! После того, как я закончил со своим выступлением, поднялся дикий рев от репортеров и все они начали выкрикивать какие-то вопросы. Я отказался отвечать и собрался уходить. В это же время в сторонах от них вне досягаемости камер в молчаливом ступоре стояли несколько конгрессменов-Республиканцев и их старшие работники. Вместо того, чтобы увидеть, как я заявляю о своей грядущей отставке из Конгресса (на что меня бы великодушно поблагодарили за мои годы службы) они увидели, как я объявляю войну Ньюту Гингричу. К нему же они и умчались, работники начали прикрывать их от журналистов, которые дружно быть погнались за ними, требуя ответа об их голосах.

Для меня же это было странного рода облегчением. Уже больше года я плясал вокруг Гингрича, начиная с момента, когда я спорил с ним о закрытии правительства. Теперь танцы кончились. Началась война.

Тем же вечером после ужина Мэрилин застала меня сидящим в своем кабинете, я просто смотрел в окно и думал. Она вошла и села ко мне на колени.

– Не против компании? – спросила она.

Я улыбнулся ей:

– Конечно, – и обхватил ее руками.

Мэрилин устроилась поудобнее, и затем сказала:

– Я просто хочу, чтобы ты знал, я очень тобой горжусь. Я знаю, это было тяжело для тебя, но ты прав, а Ньют Гингрич – нет, и я горжусь тем, что ты сказал сегодня.

Я обнял ее и затем ответил:

– Спасибо тебе. Интересно, Цезарь ощущал себя так же, когда перешел Рубикон?

– А?

Я улыбнулся.

– Ты же слышала о том, как Цезарь переходил Рубикон, так?

Мэрилин улыбнулась, пожав плечами:

– Да, но я так и не поняла, что это значило.

Я понимающе кивнул.

– Ааа… ну, это все случилось годы назад, конечно же, но когда Юлий Цезарь решил захватить Рим, существовало правило, что никто из римских генералов не поведет армию в Италию. Границей была небольшая речушка на севере Италии, Рубикон. Впрочем, это больше ручей, чем река. Итак, старика Юлия вызвали в Рим, чтобы он ответил за свои преступления, и ему нужно было оставить армию позади, с дальней стороны реки. Если бы он пошел без них – его отправили бы в тюрьму. А если бы он взял их с собой – это стало бы объявлением гражданской войны.

– И он взял их с собой?

– На это и ссылается выражение. Он взял их с собой. Оно означает, что ты принял решение, от которого уже не отказаться. Все ставки сделаны, и не важно, хорошо это или плохо.

Мэрилин улыбнулась:

– Ну, Цезарь победил. Победишь и ты.

Я фыркнул и криво усмехнулся своей жене.

– Не уверен, что это лучший пример. Против Цезаря выступил Помпей Великий, другой известный генерал, и после пары битв Цезарь преследовал Помпея до Египта, где голова Помпея уже оказалась в корзине.

– Фу!

– Точно! С другой стороны, там Юлий Цезарь встретил Клеопатру. Может, мне стоит обращать внимание на красивых зарубежных королев.

На это я получил тычок локтем в ребро.

– Забудь об этом! – сказала она.

Я хихикнул.

– Ну, в любом случае для Цезаря это тоже добром не кончилось. В конце концов он вернулся в Рим, где друзья убили его в зале Сената. Осталось только надеяться, что меня в скором времени не вызовут в Сенат!

Мэрилин слезла с моих коленей и направилась в сторону кухни.

– Вот и вся политика!

Когда она уходила, я крикнул:

– Эй, а есть что-нибудь в духе костюма Клеопатры?

– Забудь!

Я рассмеялся на это.

Следующие пару дней я начал обзванивать и общаться почти с каждым представителем Республиканцев, с кем только мог. Их было немного. Основное большинство отказалось со мной говорить, хоть никто и не высказал этого прямо. Они просто были недоступны, или у них был другой звонок, или дела. Я поговорил с Уэйном Гилчрестом, который со мной согласился и пообещал проголосовать вместе со мной против импичмента. Я также поговорил и с Джоном Бейнером, который также сказал, что согласен со мной, но отказался помогать как-либо.

Считая голоса по линии партии, на что рассчитывал Ньют – у Республиканцев было было двести двадцать восемь голосов за импичмент против двухсот семи голосов Демократов. Чтобы не проводить импичмент, мне нужно было добыть одиннадцать голосов, чтобы итогом стало двести семнадцать голосов против двухсот восемнадцати. Ну, десять точно, поскольку я сам был этим одиннадцатым.

На самом деле все было куда сложнее. Поскольку актуальные статьи импичмента содержали шесть различных обвинений, было возможно, что мои коллеги могли бы угодить обеим сторонам, проголосовав против одних обвинений, но за остальные. Двумя крупными обвинениями были: лжесвидетельствование и препятствование расследованию. Остальные касались неуважения к Конгрессу и связанные с этим обвинения в препятствовании. Я сразу мог видеть, что некоторые конгрессмены могли проигнорировать последние четыре обвинения, но проголосовать за первые два. Хуже было то, что была и парочка нескольких консервативных Демократов, которые питали такое же отвращение к Клинтону, как и все остальные, которые могли бы занять противоположную сторону! Так что в реальности мне нужно было больше, чем десять голосов.

Моя политическая карьера начинала сливаться в унитаз. Хорошо то, что я все еще был до неприличия богат, так что мне не пришлось бы идти работать лоббистом. Я и в самом деле в один момент задумался об этом, затем фыркнул и расхохотался, и позвонил в Институт Возрождения Америки. Фонд начал подталкивать Республиканских конгрессменов голосовать против импичмента. Потратить немного денег на дело лишним не будет.

В четверг утром случилось нечто, чего я не мог ожидать. Голосование в Палате в качестве главного жюри состоялось бы во вторник пятнадцатого сентября. За два четверга до этого, утром третьего числа я был в офисе в Вестминстере, где я встречался с Шерил и остальными из команды. Посреди утра пришел никто иной, как Флетчер Дональдсон. Он все еще работал на The Baltimore Sun, и теперь был их главным политическим корреспондентом, и у него были и авторские статьи и колонка с личным мнением, что уже походило на синдицирование. Он не обратил никакого внимания на протестующую девушку-интерна, которая пыталась загородить распахнутую дверь в мой кабинет, и просунул туда голову.

– Карл, не хочешь отозвать свою овчарку?

Я фыркнул и поманил его рукой.

– Флетчер, ты груб, неотесан и социально неприемлем!

– Моя мать бы с тобой согласилась. Давай поговорим.

Я закатил глаза и сказал:

– У меня точно есть планы. Дай я позвоню и назначу! – и я взял свой телефон и изобразил, будто говорю по телефону.

Флетчер проигнорировал и это, и уселся в напротив меня. Он откинулся на спину в своем кресле и закинул ноги на мой стол.

– Карл, не хочешь рассказать мне о вашей грызне с Ньютом, и как ты намерен победить?

Я откинулся в своем кресле и тоже закинул свои ноги на стол. Насколько вообще возможно для политика иметь друзей в СМИ, Флетчер был другом. С ним мы однозначно были на "ты".

– Флетчер, я понятия не имею, о чем ты! Ньют Гингрич мой друг и наставник, и он заслужил уважения и моего, и своих коллег и с Республиканской и с Демократической сторон.

– Карл, зуб даю, что ты неделю отрабатывал эту реплику. Да и детям своим ты то же рассказывал о четвертаках под их подушкой, что они от зубной феи.

Мы обменивались колкостями еще минут десять, Флетчер все пытался разузнать от меня что-нибудь о том, как я собираюсь противостоять Ньюту, а я же доказывал свою невиновность. Затем Кэрри, молодой интерн, которая пыталась не впустить Флетчера в мой кабинет, появилась в дверях со встревоженным выражением.

– Ээм, господин конгрессмен, вам нужно это увидеть.

Я приподнял бровь:

– Я выйду через пару минут, Кэрри.

– Ээ, сэр? Вам действительно нужно на это взглянуть.

Я бросил взгляд на Флетчера, и пожал плечами. Затем я встал и добрался до двери вперед него.

– Кэрри, держи его тут и не выпускай.

Бедная девушка честно пыталась оставаться между Флетчером и дверным проемом, он рванулся вправо и обошел ее слева. Кэрри засеменила за нами, выглядя более чем взволнованно. Я застал большую часть команды, уставившуюся на почтовый ящик, пластиковый ящик, который почтовая служба приносила каждый день вместе с почтой в офис.

– Ну и? – спросил я.

Шерил указала на большой бесформенный сверток, и на два других таких же. Один был уже вскрыт.

– Посмотрите, – сказала она, указывая на стол, где он лежал. На столе лежал небольшой кусок мыла, размера и типа, который обычно бывает в отельных ванных, все еще в обертке. – Это было в свертке вместе с этой запиской, – и она передала ее мне.

Я развернул ее. Это была простенькая записка, написанная на обычной бумаге. «Хорошо мойте руки, и голосуйте против импичмента». Это было подписано «Элли Хайнс». Обратным адресом на свертке было указано «Э. Хайнс» в Аркадии.

Пока я читал это странное послание, Шерил вскрыла второй сверток, и вытряхнула оттуда второй кусок мыла с похожим посланием. Я взял его и положил на первую записку, которую Флетчер схватил прежде, чем я успел его остановить. Третий сверток побольше содержал третий кусок мыла, немного раздавленный в свертке, и сообщение, чтобы я голосовал против импичмента.

Мы все уставились на почту, Флетчер тоже все прочел, и тишину нарушил только звонок моего сотового. Я раскрыл его и приложил к уху.

– Алло?

– Карл, это Уэйн Гилчрест. Ты никогда не догадаешься, что я сегодня получил по почте!

– Кусок мыла!

– Как ты узнал?!

– У меня то же самое! Я получил три. Записка была? – спросил я.

Послышался шелест бумаги.

– В общих чертах там сказано, чтобы я голосовал против импичмента. Ты как-то причастен к этому?

– Понятия не имел.

Уэйн сказал:

– Я сделаю пару звонков. Тебе бы тоже стоило.

Я согласно забурчал, и осмотрелся в помещении. Флетчер Дональдсон спросил:

– Господин конгрессмен, я могу получить от вас какое-нибудь заявление?

Я не знал, что сказать, но меня выручила Шерил.

– Так избиратели говорят, что хотят отмены импичмента, и они хотят, чтобы вместо этого Конгресс ограничил президента.

– Да, точно, – согласно сказал я.

– Точно, – и Флетчер достал свои ключи от машины. – Всегда интересно поболтать с тобой, Карл. Еще увидимся! – и он ретировался прежде, чем я успел попрощаться.

Я поручил Шерил позвонить в офис в Вашингтоне, чтобы выяснить, присылали ли мыло туда, но ответом было "нет". Это изменилось на следующий день. В пятницу я прилетел в Вашингтон и прочел свежий Sun. У Флетчера уже была статья на странице мнения на тему полученного мной мыла вместе с поручением от большинства из Мэриленда. Часть вчерашнего дня он провел, обзванивая различные местные офисы и выяснял, что происходит. В Вашингтоне вместе с поступившей почтой я получил еще четыре куска мыла, и я позвонил в Вестминстер, и мне сообщили, что пришло еще три. Мне также звонили некоторые коллеги с вопросом:

– Карл, что за чертовщина происходит?!

В те четверг и пятницу это были только струйки. На следующий вторник, восьмого числа, после дня Труда, это уже был целый поток! Сотни кусков мыла направлялись в Капитолий, и все с приписками, чтобы мы мыли руки и забыли про импичмент, или чтобы мы работали над решением проблем, или перестали ссориться. Их смысл был предельно понятен. Идея импичмента была далеко не такой популярной, какой ее считал Ньют. К концу недели один из смекалистых молодых сотрудников у Демократа выставил мусорное ведро в коридоре с табличкой «Только для мыла», и названием приюта для бездомных в Вашингтоне. Все это мыло было бы отправлено на благотворительность! Я не знаю, сколько там было бездомных, но они наверняка стали самыми вымытыми в стране! Нам прислали кучу мыла!

Джерри Фергюсон ухитрился записать меня на передачу «На неделе с Дэвидом Бринкли» на воскресенье. Это был мой последний шанс публично высказаться против импичмента перед голосованием в грядущий вторник. Темой дня стало «Мыльное Восстание», названное так Флетчером Дональдсоном в личной статье, которая разошлась по всей стране. Бринкли не стал запариваться и ставить меня против Демократа; его вторым гостем был лидер большинства Дик Арми, один из моих предполагаемых начальников, против которых я «восстал».

Основные аргументы опишу ниже по порядку:

Арми:

– Это все очень просто. Это не вопрос того, изменял ли президент Клинтон своей жене. Это вопрос того, солгал ли он федеральным следователям. Президент солгал министерству юстиции, а посредством этого – и Конгрессу Соединенных Штатов! Это страна с законами, и никто не стоит выше закона, даже президент!

Я:

– Да, президент солгал. Он солгал Кену Старру, он солгал министерству юстиции, и он солгал Конгрессу. И что важнее – он солгал своей жене и своей дочери. И все же то, о чем он солгал, не имеет никакого отношения к работе его кабинета, и все это только вопрос его личной жизни. Я не оправдываю его. Я только говорю о том, что импичмент был разработан не для таких ситуаций. Это опошляет Конституцию. Этот человек должен представать не перед федеральным судом, а перед судом по бракоразводным делам!

Также прозвучало и несколько вопросов о том, было ли «Мыльное Восстание» своего рода моим захватом власти. Я улыбнулся на это, махнул рукой и повторил свою мантру о том, что Ньют Гингрич мой друг и наставник, и что я горжусь тем, что работаю с ним. Мы хотели достичь одного и того же, просто избрали разную тактику. От этого Арми стал заметно ерзать, согласившись, что Гингрич был весьма высокого мнения обо мне, особенно, когда на него надавили некоторыми заявлениями о том, что слышали о намерение Ньюта меня уничтожить. Я же держал рот на замке.

И наконец, было несколько вопросов, значила ли предлагаемая цензура что-нибудь, от чего я отошел немного в сторону. Она не значила ничего, и я знал это. С другой стороны, это было предложением перемирия для моих коллег-Республиканцев, которые хотели что-нибудь сделать, а не только сместить президента. Еще несколько дней младшие сотрудники Белого Дома намекали, что президент будет готов смириться с ограничениями, если он сможет помогать с составлением. Я пропускал это мимо ушей. Он получит то, что получит, и будет радоваться!

На той неделе я попал на обложку Time. Обложка была разделена, на левой стороне был изображен Ньют, смотрящий влево, а справа был я, смотрящий вправо, а внизу был изображен кусок мыла и заголовок «Восстание!». Я не попал на обложку Newsweek, но туда попал кусок мыла вместе с заголовком «Мыльное Восстание!»

Два дня спустя по статьям для импичмента прошло голосование всей Палаты представителей. Четыре незначительные статьи были отклонены с результатом 257–178. Препятствование расследованию, затрагивающее ложь следователям, проиграл с куда меньшей разницей со счетом 220–215. Самое крупное обвинение Клинтона, а именно лжесвидетельствование, проиграло с разницей в один голос со счетом 218–217.

В Палате поднялась суматоха. Вторая ее волна прошла через несколько мгновений, когда встал Джон Бейнер и выступил за то, чтобы мы провели голосование по статье цензуры. Она уже была подана и все успели ее прочесть, но технически сперва было необходимо, чтобы на ее счет сначала проголосовал судебный комитет. Никто не обратил на это внимания, равно как и на то, что лидеры Демократов спустя рукава попытались сорвать это. Статья по цензуре прошла со счетом 411-24. После этого Джон встретился со мной и мы пожали друг другу руки. Он проголосовал вместе со мной против импичмента по всем шести пунктам, и ухитрился протолкнуть проект цензуры. Это был хороший день для нас обоих.

После этого Ньют попытался скрыться от камер, но ему это не удалось. Он попытался сделать лимонад из этих лимонов судьбы, восхвалив их за щедрость и снисходительность, выбрав для них наказания помягче. Впрочем, сам Билл Клинтон не сказал ничего, и его пресс-секретарь Джо Локхарт просто сообщил, что Клинтон и его советники изучают свои возможные ответы.

Это стало ясно и неприятно очевидно пару недель спустя. Мне позвонили из офиса Дика Арми с запросом присутствовать на собрании в среду тридцатого сентября. Арми был лидером большинства Палаты, второй по важности в Республиканской Партии после самого Гингрича. Дик не был моим большим поклонником, как и Ньют, но он сообщил мне, что Совет Белого Дома запросил о встрече с руководством Палаты и мной, чтобы обсудить формулировку цензуры. Мое участие же было нужно, поскольку я был тем парнем, который предложил и составил статью о цензуре.

Мне было любопытно, чего Клинтон ожидал от цензуры. Все, что это по сути сказало – так это то, что он опозорил свой кабинет и Конгресс. Ему ничего делать и не нужно было. Казалось, что он и не собирался. Также присутствовать нужно было и главам Палаты, Арми и ДеЛэю со стороны Республиканцев, и Дику Гепхардту и Дэйву Бониору со стороны Демократов, и Ньюту как спикеру Палаты. Само собрание проходило в конференц-зале в самом Капитолии.

Собрание началось без одного. Ньют отказался в последнюю минуту, сославшись на внезапную болезнь. Подозреваю, что заболел он от своей неспособности провести импичмент президента, и еще хуже ему стало от того, что нужно было участвовать в собрании вместе со мной. Никто из остальных также не хотел со мной связываться, Республиканцы – потому что Ньют меня недолюбливал, а Демократы – потому что я был Республиканцем. Когда же пришла небольшая группа из Белого Дома, разногласия между нами были очевидными, и приятными для них. Клинтон прислал группу из троих человек, а именно двух прихвостней из кабинета кадрового руководителя и Чака Раффа, советника Белого Дома.

Рафф был единственным, кто считался, и он начал собрание с пятнадцатиминутной белибердой. Проще говоря, мол, статья о цензуре никогда полноценно не покидала судебного комитета, не была правильно направлена в зал Палаты, была не в нужном формате, и так далее, и тому подобное. Конечно же, Белый Дом желал сотрудничать, но посчитала, что будет лучше, если все сделать правильно. Может быть, мы бы могли сделать это более осторожно, не торопиться с процессом и составлением, и позаботиться о том, чтобы все было сделано правильно.

Выражения лиц остальных были разнообразными. Прихвостни сидели, весьма довольные собой. Было очевидно, что тактикой было откладывать, оттягивать и задерживать. Белый Дом хотел отложить дело в долгий ящик, и чтобы все тихо свернулось. Они увернулись от пули с импичментом, и теперь собирались проделать это снова. Большинство конгрессменов сидело с неверящими выражениями и лицами, полными отвращения.

Я решил свернуть все это собрание. Я сидел в самом конце стола, позволяя власть имущим смотреть друг на друга. Когда я медленно поднялся, стихли все перешептывания, и все повернулись в мою сторону. Я неторопливо дошел до места напротив Раффа, встав между Арми и Гепхардтом.

– Давайте все упростим. Я тот, кто это начал, и я буду тем, кто это закончит.

Прежде, чем кто-либо успел начать спорить, я продолжил в лучшей своем образе Строзера Мартина:

– В даааанном слуууучае мы имеем отсуууутствие взаимопонимания.

Один из прихвостней, сидящий по правую руку Рафф, выпалил, будучи вне себя:

– Смотри сюда! Ты не можешь…

Я с каменным лицом повернулся, чтобы посмотреть на него.

– Заткнись, сынок. Ты уже все сказал, теперь моя очередь.

Он побагровел и выглядел так, будто собирается что-то сказать, но Рафф положил руку ему на запястье и покачал головой. Затем Рафф посмотрел на меня и сказал:

– Ваш черед, конгрессмен.

– Тогда славно. Я не юрист. Я был бизнесменом. Я знаю о том, как проводятся сделки. И это была сделка. Мы не проводим импичмент вашего босса, и он принимает цензуру. Теперь вашему боссу сделка не нравится. Импичмент был аннулирован, но он не хочет принимать цензуру. Правильно я это понимаю? Можете не пытаться отвечать, это был риторический вопрос.

А теперь, раз уж мы разобрались с важными вопросами, давайте взглянем на альтернативы. Во-первых, вы можете бороться с цензурой. Можете выть и скулить об этом, но выглядеть будете глупо. Все на планете знают, чего натворил Клинтон, и мнение Конгресса на этот счет. Вы можете попытаться побороть это, но вы только затянете дело. А пока вы будете его затягивать, главным лузером тут буду я. Я тот человек, который руководил срывом импичмента, и я буду парнем, который будет выглядеть мудилой. Мне не нравится выглядеть мудилой, поэтому я буду драться в ответ. Звучит разумно, так? И как я буду бороться в ответ? Может, выписав чек в отдел независимых расследований, чтобы покрыть издержки возобновления всех расследований, о которых они вообще задумывались. Они будут копать под Билла Клинтона, под Хиллари, под Челси, да даже под их сраного кота Сокса! А затем они начнут копать под всех, кто когда-либо работал со Скользким Вилли, как, например, под тех, кто был достаточным идиотом, чтобы это предложить, – я продолжал смотреть на Раффа, но краем глаза я мог видеть, как прихвостни переглядываются между собой. – Я довольно богатый мужик, так что я могу выписать весьма крупный чек. Поверьте мне, в этот раз они будут копать глубже и достанут доказательства, которые им будут нужны. И вы, и я знаем, что было много всего, что было скрыто по причинам национальной безопасности. И все будет раскрыто! И через полгода ваш босс проиграет импичмент, и предстанет перед судом за измену, подкупы и будет просить пощады у Эла Гора перед следующими выборами.

А теперь, поскольку вы не хотите того, что за дверью номер один, давайте посмотрим, что скрывает дверь номер два, – и я наклонился вперед и оперся руками на стол, глядя Раффу прямо в глаза. – И за дверью номер два у нас огромная и пахучая куча дерьма, которое обронил ваш босс, и ложка. И как вы думаете, что сделает ваш босс, когда он откроет дверь номер два на национальном телевидении? Я вам скажу, что он сделает! Он натянет самую прелестную улыбку, возьмет эту ложку, глубоко копнет, наберет целую ложку с горкой и опрокинет в глотку! А потом после этого он заулыбается еще шире, оближет губы и выдаст: «ММ! ВКУСНЯТИНА!». Вот, что он сделает! Это понятно? Он смирится, примет свое наказание, и будет жить дальше, находясь на посту президента, потому что единственным иным вариантом будет, что я превращу его оставшиеся два года на посту в сущий ад. С этим все ясно? До конца рабочего дня в пятницу ему нужно объявить о его великодушном принятии цензуры и надежде, что страна сможет простить ему его ошибки. И потом все это исчезнет, и мы все сможем спокойно жить дальше.

Затем я выпрямился.

– А теперь, раз уж мы закончили с переговорами, вы можете вернуться обратно вниз по улице и доложить обо всем. Сейчас так и сделайте. Это Капитолий, дом народа. Вы здесь – наши гости, – и я указал на дверь. – Вон там дверь. Закройте ее после того, как уйдете.

В помещении стояла тишина. Рафф тяжело на меня смотрел, и затем без единого слова взял свой дипломат. Его прихвостни это заметили, и подхватили свои. Они встали, когда встал Рафф и проследовали за ним на выход.

Я вернулся на свое место. Я ощущал на себе взгляды всех остальных, Арми смотрел на меня с определенной долей ненависти, а ДеЛэй, Гепхардт и Бониор с такой же долей любопытства. Арми сказал:

– Ты не хочешь объяснить, какого черта тут произошло?!

Я повернулся к нему лицом.

– Еще когда я был командиром батареи, у меня был сержант, старенький деревенщина, который поговаривал, что если ты хочешь заставить упрямого мула что-нибудь сделать, первым делом нужно привлечь его внимание, и лучший способ для этого – шарахнуть его доской со всей дури прямо промеж глаз! И потом, когда внимание привлечено, уже можно гонять мула, как тебе вздумается, – и я указал на дверь. – И я только что привлек их внимание.

Я не брал дипломат с собой, поэтому я просто направился к двери.

– Увидимся позже, коллеги.

Так или иначе мы узнаем, что произойдет, только в пятницу вечером.

Глава 124. Новая работа

Остаток 1998-го года стал почти таким же переломным для Республиканцев, как и 1994-й. Для меня же он прошел весьма неплохо, хоть и что-то было ожидаемо, а что-то – нет.

В пятницу после того, как я указал Чаку Раффу, что им делать, Клинтон капитулировал. На утреннем брифинге пресс-службы Белого Дома было заявлено, что президент выступит с коротким заявлением, и ни на какие вопросы отвечать не будет. В десять часов завертелись камеры, и Билл Клинтон появился за своим столом в Овальном Кабинете. Он говорил всего десять минут, и извинился перед своей семьей, американским народом и поблагодарил Конгресс за проявленное понимание. Он ни разу не упомянул слова «импичмент» или «цензура», но этого уже было достаточно для меня и моих коллег.

Следующее, что произошло – дело Бакмэна против Каррена подошло к концу. Это был федеральный судебный процесс, который тянулся с того времени, когда я попытался получить разрешение на оружие в Мэриленде в соответствии с Актом о Защите Второй Поправки. Генеральный прокурор Мэриленда Каррен отклонил запрос, и мой адвокат Дэвид Бойес незамедлительно направил иск в федеральный суд, и дополнительно достал мне временное разрешение. Это случилось больше двух лет назад! С тех пор дело было в федеральном суде, где мы выиграли дело, и Мэриленд подал апелляцию. Четвертый Округ, в который входили Мэриленд, обе Вирджинии и обе Каролины, вынес техническое решение, которое не отменило закон, а перенаправило дело обратно на слушание, где мы снова выиграли. И снова мы вернулись к апелляции, и мы снова выиграли на заседании троих судей, и когда штат проиграл, Мэриленд подал апелляцию в судебную коллегию в полном составе. Они проиграли и там, и даже хуже – действие их местных законов было приостановлено до тех пор, пока они не подадут апелляцию в Верховный Суд.

В начале октября Верховный Суд объявил список дел, по которым будет проводиться слушание, и они отказались рассматривать дело Бакмэна против Каррена, что означало принятие решения нижестоящего суда и то, что штату Мэриленд не повезло! Я несколько раз выступил на ток-шоу, рассказывая о значении принятого решения, и какой победой это являлось для законопослушных граждан в стране.

Я не начал носить револьвер с собой. Меня абсолютно устраивало то, что оружие есть у моей охраны. Хотя если бы я был просто обычным чудаком, то я бы точно таскал его с собой. Из всего того, что я слышал от местных органов правопорядка, хоть и проходила первая волна массовых обращений за разрешениями, большую часть отклонили за «отсутствием необходимости» в оружии (какой не было и у меня в ситуации с Хэмилтоном!). А в целом мне казалось, будто половина штата рванулась за разрешениями. То же самое я слышал и от своих коллег из других штатов.

На другом фронте Джерри Херзински не выказал себя покоряющим мир кандидатом, на которого так надеялась Демократическая партия. Да, он был отличным мэром небольшого городка, но он мог усыпить даже метаамфетаминового торчка. Да, хочется, чтобы к концу речи слушатели были воодушевлены больше, чем в начале, но предполагается, что это от того, что они загорелись, а не потому, что радуются концу речи! Я сквозь пальцы на него не смотрел, но все указывало на разгромную победу кандидата от Республиканской партии по Девятому Округу Мэриленд третьего ноября.

Во-первых, уже тогда мои службы помощи избирателям полностью подтянулись. Если они не могли решить проблему сами, они не стеснялись подключить меня к работе. Мне предоставляли список имен, которым нужно было позвонить, и перечень пунктов для разбора с требованием «со щитом или на щите», как матери говорили своим воинам в Спарте. Иными словами – разберись, или не возвращайся в офис! Некоторые из моих ребят из службы помощи избирателям были крепкими орешками, и проверять их верность слову я не хотел!

Во-вторых, никогда не недооценивайте власть должности. У нее есть весьма очевидные преимущества, такие как, например, приписывать себе взятие государственных денег на удовлетворение нужд своих избирателей. «Ремонт этого моста был проделан благодаря усилиям конгрессмена Бакмэна!». В сочетании с моей привычкой стратегически жертвовать от имени фонда Бакмэна, это была весьма выигрышная комбинация.

У пребывания на должности есть и еще одно преимущество – инерция. Годами известно и доказано, что действующие кандидаты – независимо от партии, от успехов, количества потраченных денег, независимо практически ни от чего – имеют шанс переизбрания в 90 %. В некоторых случаях возможно, что риски доберутся и до вас, и кто-нибудь выпихнет вас с места (как я это сделал с Энди Стюартом), или же избиратели подадут знак Белому Дому, массово зачистив Конгресс, как это было в 1994-м. В этом году меня бы это не коснулось.

Я выиграл переизбрание с разницей в 22 %, самой большой достигнутой мной когда-либо. Это было… опьяняюще!

Эффект в Палате был по меньшей мере любопытным. Ньют провел несколько опросов за год, и они показали ему, что из-за секс-скандала с Клинтоном ожидалось, что Республиканцы могут взять где-то между двумя или тремя десятками мест в Палате. Это бы покрыло все наши потери в 96-м и окончательно бы укрепило его как главу Палаты, как Сэма Рэйберна и Типа О'Нила. Затем он начал делиться этими результатами со всеми своими высокостоящими дружками.

Актуальный же результат? Ноль! Мы уступили четыре места новичкам-Демократам, и отбили у Демократов четыре места. До какой степени те опросы были точными, и насколько Ньют просто видел то, что хотел видеть, было не ясно. Я могу со стопроцентной уверенностью сказать, что Ньют в этом расхождении обвинил меня, поскольку он так выразился для Washington Post. Мы были на пути к тому, чтобы использовать скандал, и так подхватить все эти места в Палате, когда конгрессмену-одиночке захотелось испортить всем всю картину, отменить импичмент и подружиться с президентом Клинтоном.

В теории, это звучало здорово, но весьма приличное число моих коллег-конгрессменов были с этим не согласны. Я не был таким уж одиночкой, каким меня расписывал Ньют, и у меня было большое количество друзей, которые не купились на его объяснения. Среди них был Джон Бейнер, глава комитета конференции Республиканцев, не так высоко, как лидер большинства или организатор, но это весьма неплохой подъем вверх по лестнице. Готовился переворот, как он сказал мне. Ньют Гингрич слишком засиделся на своем месте. Во время голосований после выборов, его бы сняли с поста спикера.

У кого-то, возможно, у самого Джона, был длинный язык, и эта весть дошла до Ньюта. Ньют собрал совет глав Республиканцев Палаты (конечно же, без меня!) и потребовал ответа. Я услышал обо всем этом уже после. Билл Паксон из Нью-Йорка объявил, что будет бросать вызов Ньюту за место спикера. Поскольку никому не был нужен Паксон, ему сказали сесть на свое место и заткнуться. Ньют сказал всем остальным, что он не желает управлять стаей волков-каннибалов, и добавил, что покинет пост спикера. Блефовал ли? Не могу сказать, но если и да – то безуспешно. Волкиначали грызться между собой о том, кто встанет во главе. Четыре года Ньюта у руля не были засчитаны успешными, и люди на верхушке были им осквернены. Следующим спикером должен был стать Боб Ливингстон, выбранный Ньютом в качестве преемника.

А может, и нет.

Внутри самого Конгресса назревали новые скандалы. С подачи Ларри Флинта, издателя Hustler, всех и каждого в Конгрессе, особенно Республиканцев, начали расследовать на предмет отношений вне брака. Флинт пообещал миллион баксов за задокументированное доказательство, хотя я так и не понял, какое именно доказательство было нужно, чтобы получить этот миллион. Чарли даже загорелся, попросив мать надеть светлый парик и сесть ко мне на колени, чтобы он мог сделать фотографию и отправить ее за свою часть миллиона. Умник! Я гонялся за ним по всей кухне под хохот его матери и сестер, и затем отвесил ему резкого пинка под зад!

Результаты были предсказуемыми. Нельзя так просто взять случайных пятьсот тридцать пять человек и не найти ни одного, кто не изменял бы супруге. Вероятность настолько мала, что ее можно даже не брать в расчет. Первой жертвой стал Боб Ливингстон, один из ближайших приспешников Ньюта, который гулял от миссис Ливингстон. Без кандидатуры Ливингстона на пост, на его место вызвался Дик Арми. Тем хуже для Дика, ведь он тоже было слишком тесно связан с Ньютом. Никто также не хотел видеть его в качестве спикера. В это время Ньют просто сказал, чтобы все мы отвалили, и ушел в отставку со своего поста, представляющего Шестой Округ Джорджии.

И это стало моей возможностью. Все вокруг перевернулось, слишком много всего было сказано и слишком много витало дурных предчувствий. Был немалый риск, что Демократы смогли бы найти парочку Республиканцев, которым уже стали отвратны все эти разборки, и объединились бы с ними, чтобы проголосовать за спикера-Демократа в подконтрольной Республиканцами Палате. Это надо было пресечь, и пресечь жестко! Я пообщался со всеми умеренными Республиканцами, с которыми только мог. Что интересно, я также поговорил и с Томом ДеЛэем, которому также до чертей надоело то, что творится. И так мы с ним заключили сделку.

Когда настало время голосований на главные позиции в Палате, Дэнни Хастерт решил побороться против Арми за пост спикера. На третьем круге голосования Хастерт победил. Тогда-то ДеЛэй и воткнул Арми нож в спину. Том сам номинировался на пост главы Палаты, который уже был за Арми, и победил в голосовании. Арми был огорошен. Вторая половина сделки была вполне в духе «баш на баш». Мой товарищ Джон Бейнер выдвинул мою кандидатуру на пост организатора большинства, и ДеЛэй поддержал ее.

Один из новичков, малый откуда-то с Среднего Запада, спросил меня о моей управленческой философии. Я поднялся, почесал голову, и затем взялся за микрофон.

– Моя философия? Как насчет сделать здесь что-нибудь полезное?! Как насчет достижения чего-либо?! Я не из округа, где нет Демократов. Я из Девятого Округа Мэриленда, где я – практически единственный Республиканец. Если бы я не мог сработаться с людьми из другого лагеря, я бы сюда не вернулся. Если бы я не пытался сделать здесь что-нибудь, я бы сюда не вернулся. Если бы я не выказывал хоть какую-то долю учтивости Демократам – я бы сюда не вернулся. Так что вот моя философия – делай свою чертову работу! Каждый из нас говорит своим людям о том, что они могут довериться нам в решении проблем. Так решайте! Я собираюсь попросить каждого здесь присутствующего человека придумать, как можно уменьшить количество той чепухи, которую мы все несли, и работать вместе, чтобы что-то решить. Вот моя философия: «Делай свою работу, черт возьми!». И скажите мне, что я могу сделать, чтобы помочь. Ведь помогать вам – моя работа!

Я поставил микрофон обратно на стойку и осмотрел всех. У некоторых было ошарашенное выражение лица, но остальные кивали и перешептывались друг с другом. Затем мы проголосовали.

Я стал новым организатором большинства.

Подозреваю, что когда до Белого Дома добрались новости, что следующие два года, когда они захотят увидеть руководство Конгресса – они будут видеть мою улыбающуюся физиономию, осело у них на душе, как свинцовый шар. На самом деле, пара человек спросило меня, пожал ли бы я Ему руку, и посоветовали мне воспользоваться антисептиком, когда я это сделаю. Я улыбнулся и посмеялся со всеми, но это было бы дерзко даже для меня. Я буду вести себя достойно, иначе Мэрилин меня прибьет, я уверен.

На Рождество мы поступили как обычно и полетели к родителям Мэрилин на пару дней. Все уже слышали о моем повышении, и я уйму времени потратил на объяснение своякам и невесткам, что это за работа, по крайней мере, как я думал, что это за работа. Все прошло довольно неплохо, но поднялось весьма неловкое обсуждение в день Рождества. Это было не об ужасной стряпне, которую готовила мать Мэрилин – она честно переняла ее отвратительные навыки готовки – но больше о вопросе, который был задан за ужином. Хэрриет взглянула на Чарли через стол и спросила:

– Ну, Чарли, где собираешься учиться в следующем году?

Я сдерживал в себе все эмоции, когда поворачивался к сыну. Я задавал ему этот же вопрос на протяжении уже почти года, но внятного ответа так и не услышал. Мэрилин твердила на его первом году старшей школы, что мне не стоит на него давить, но даже она уже начинала переживать. Ему до выпуска оставался всего семестр. И так он всего лишь сказал нам, что ему не очень нравится идея учебы в колледже. Я сказал ему, что он может зачислиться в один из общественных колледжей, пару лет поучиться там и решить, чем он хочет заниматься, и уже затем перевестись в колледж-четырехлетку. Эссекс или Хагерстаун были достаточно близко от дома, если он хотел жить там, либо же он мог бы жить в кампусе где угодно в штате.

Было время, когда Чарли был младше, только вступал в переходный возраст, когда казалось, что его скачок роста никогда не остановится. Он много говорил о футболе, и когда поступил в старшую школу Хирфорда и попал в младшую школьную команду, он все еще рос. Затем скачок, как и у всех, прекратился, и Чарли остановился на росте в сто семьдесят восемь сантиметров и весе в восемьдесят восемь килограмм чистых мышц. Чарли был полузащитником. Когда я однажды спросил у него, каковы требования для команды, он рассмеялся и сказал:

– Тренер говорит, что я достаточно быстр, чтобы ловить соперников, и достаточно крупен, чтобы их съесть!

Для обычного парня он был действительно крупным и точно в отличной форме. Для игрока в футбол – он бы не попал даже в третий дивизион. Колледжный и профессиональный футбол уже теперь были ничем иным, как долиной гигантов. Он не собирался поступать в колледж на футбольную стипендию, а с его оценками – и на какую-либо другую. Не то, чтобы она была нам нужна, но было бы здорово увидеть, что он получил образование.

Он что-то выдавил и пробормотал на все это, и я поставил вопрос иначе:

– Где ты собираешься работать?

– А?

– Чарли, тебе нужно решить, что делать со своей жизнью. Если ты думаешь, что можешь просто жить здесь, подумай еще раз. Как только ты закончишь старшую школу, халява кончится. Мы протащим тебя через колледж, но тебе нужно будет найти работу и платить за жилье и пропитание. Если все, что у тебя будет – это диплом старшей школы, то вся работа, которую ты сможешь найти, будет включать в себя слова «Вы хотите жареную картошку или что-то еще?». Или ты собираешься профессионально заняться мотокроссами? – Чарли решил бросить скаутинг пару лет назад и сконцентрировался на футболе и мотокроссах. За прошедший год, как ему исполнилось шестнадцать, он получил профессиональный билет от Американской Мотоциклетной Ассоциации. Хотя для профессионального занятия гонками потребовалось бы немало поездок и издержек.

На это Чарли немного оживился.

– Я уже думал об этом. Я поговорил с Баки и дядей Таскером, и они заинтересованы в том, чтобы спонсировать меня, но Баки еще в колледже. Сильно он не поможет.

– Ну, тогда тебе лучше определиться между армией и флотом, потому что болтаться здесь до конца жизни ты не будешь.

На это наш сын кивнул, поднялся и направился в свою комнату.

Мэрилин сидела в гостиной, когда у нас с ним состоялся этот разговор, и все время сидела молча. После того, как Чарли ушел, она сказала мне:

– Мы не будем требовать с него плату за жилье и пропитание.

Я улыбнулся ей:

– Я знаю это, и ты знаешь, но он-то – нет. Иногда ему нужен хороший пинок.

Она взглянула в сторону коридора, где располагались спальни, затем снова повернулась ко мне и улыбнулась:

– Весьма правдиво.

Тот разговор состоялся осенью, но я так и не смог склонить его ни к какому из вариантов. Теперь же, когда его спросила и бабушка, он пожал плечами и сказал:

– Думаю, я пойду на службу.

Я вздохнул и кивнул на его ответ, поскольку мне казалось, что Чарли так ответил просто потому, что не смог придумать ничего лучше. Мэрилин поджала губы и выглядела расстроенной, но не стала с ним спорить. Это на себя взяли все присутствующие из семьи Мэрилин. Они все были такими же уклонистами от службы, как и тогда, когда я начал встречаться с Мэрилин. Разница была лишь в том, что когда они познакомились со мной, я уже был на службе. Чарли же только говорил об этом, и еще не записался.

Хэрриет уловила общую суть семейного спора.

– Ты с ума сошел? Зачем тебе подписываться на такие глупости?!

Я промолчал, но весьма сухо посмотрел на нее. Они даже предложили ему работу в Домах Лефлеров после того, как он выпустится.

Чарли промямлил несколько причин, прежде чем Мэрилин хватило приличия заткнуть свою семейку. После этого я легонько постучал по его плечу и провел его в кабинет.

– Итак, что происходит? Зачем ты это делаешь? Я знаю, что это не из-за денег. Твоя мама никогда не позволит взять и выставить тебя на мороз, ты же знаешь.

Он рассмеялся на это:

– Мама мне это уже сказала. Я и не думал, что ты бы так поступил. Я просто не хочу продолжать учиться. Думаю, я свихнусь, если продолжу!

– Ну, тогда позволь сказать тебе, что когда ты поступишь на службу, ты все еще будешь учиться. И не смей думать иначе! Это уже не те времена, когда давали мушкет в руки, выстраивали вас в линию и говорили стрелять друг по другу! Тренировки там постоянны, а некоторые области более технически продвинуты, чем что-либо в общественном колледже, – сказал я ему (Хотите техническое образование? Вступайте во флот!).

Он кивнул, но ответил:

– Даже если и так, это все равно будет иначе.

– Тогда позволь тебе сказать кое-что еще. Это нечто большее, чем просто избежание учебы. Мне все равно, в армию ты пойдешь или на флот, да хоть в береговую охрану, но тебе, черт побери, лучше бы иметь причину посерьезнее, чем просто «нечем больше заняться».

– А почему ты пошел? – возразил он, – Я читал твои биографии. У тебя было другое образование, и даже тогда у тебя было много денег. Тебе же не нужно было идти учиться или в армию, так ведь?

– Мы не обо мне сейчас говорим. А о тебе!

– Разве? Я и с тетей Сьюзи поговорил.

Это меня остановило.

– А причем тут моя сестра?

– Она рассказала мне об истории семьи. Она сказала мне, что у нее есть фотографии твоего отца, которые стояли в доме перед тем, как его продали. Твои фотографии, твоего отца и твоего деда в форме. И я видел фотографию, как ты получаешь медаль. Мама очень гордится последней. Она говорит, что ты ее личный герой.

Я тяжело вздохнул в ответ и опустился в кресло.

– Ох, Чарли, это одна из худших причин! Если ты думаешь, что должен служить из-за некого семейного жребия, то ты очень, очень ошибаешься. И поверь мне, я не герой.

– Но ведь медаль…

Я печально взглянул на него.

– Чарли, на эту медаль и еще два бакса ты можешь купить себе чашку кофе. Тогда погибли люди. Лучше бы я просто выпил чашку кофе, хоть я его и не пью, – и я посмотрел невидящим взором в окно. – Хочешь медаль, Чарли? Черт, да я отдам это чертову медаль тебе!

– Пап, однажды ты сказал маме, что настал твой черед отдать долг. По крайней мере, так она сказала мне. Может, настал и мой черед.

– Дерьмо! – пробурчал я под нос. И затем я снова взглянул на него. – Окажи мне милость и найди работу в офисе. Если с тобой что-нибудь случится, твоя мать никогда мне этого не простит. В армии всегда нужны водители грузовиков и штабники.

Мой сын рассмеялся на это и вышел из кабинета. Мгновением позже зашла Мэрилин, застав меня все еще сидящим и смотрящим в окно. Она подошла и села ко мне на колени.

– Я слышала, что ты сказал ему. Он просто слишком на тебя похож.

– Я надеялся на что-нибудь получше, – сказал ей я.

Она обвила руками мою шею, а я приобнял ее за талию.

– Ты всегда слишком строг к себе. Он хороший мальчик, и однажды станет отличным мужчиной, как и его отец.

– Только помни о том, что я пытался его отговорить.

Она обняла меня и ответила:

– Я знаю. Я все слышала. Ты все равно мой герой, и не важно, что ты скажешь.

– Ты бы справилась намного лучше меня.

– Чепуха! – и Мэрилин поцеловала меня. – Все, хватит, – и она встала и повела меня к остальным.

Позже тем же днем я сказал Чарли, что ему нужно получить наше одобрение на службу. Никто из войск бы даже ни коснулся его, пока он не закончит старшую школу, и пока ему не исполнится восемнадцать, ему нужно было получить наши подписи. Он также должен был привести домой сержанта-вербовщика одним вечером, когда мы тоже будем дома.

Это произошло две недели спустя, вечером в среду. Мне было приказано позаботиться о том, чтобы я был дома к ужину. В половину восьмого мы должны были познакомиться с сержантом Родригезом. Девочки были заинтересованы больше всех, мы с Мэрилин были довольно отрешенными, а Чарли очень нервничал. Он шагами измерял комнату и то и дело поглядывал в окна, а мы с Мэрилин молча переглядывались, качали головами и закатывали глаза.

За пару минут до назначенного времени я отошел в туалет по коридору. Нет нужды говорить, что в этот момент зазвонил дверной звонок. Ну, там было достаточно людей, которые могли справиться с этим. Тогда же я услышал и лай Пышки, и улыбнулся. Точно, кто-нибудь другой мог разобраться!

Я слился и умылся. Когда я возвращался обратно из туалета, я услышал комментарий Мэрилин:

– О, Боже!

Это заставило меня задуматься о том, что же там случилось.

Я быстро выяснил, в чем дело. Мэрилин стояла в гостиной, держа в руках Пышку. Пышке уже было? по меньшей мере? пятнадцать лет, и она была уже старой. Она уже прихрамывала (впрочем, как и я), шерсть на ее морде уже начинала седеть, и она уже не так быстро передвигалась, но она все также приходила в восторг, видя людей. Она извивалась в руках Мэрилин и облизывала сержанта, который нагнулся и позволял ей это. Чарли стоял в стороне, держа пальто сержанта. Я подошел ближе, и тогда сержант выпрямился и посмотрел на меня. Тогда-то я и понял, почему Мэрилин воскликнула свое «О, Боже!»

Сержант Родригез был офицером морской пехоты Соединенных Штатов!

Я не смог сдержаться! Богом клянусь, не смог! Я повернулся к Чарли и сказал:

– Морская пехота?! Ты что, шутишь? Морская пехота?!

Мэрилин расхохоталась и опустила собаку на пол, вторая же немного порезвилась, прежде чем запрыгнуть на диван.

– Веди себя прилично! – сказала она мне. Сержанту Родригезу она сказала: – Не обращайте внимания. Он был армейским десантником.

Сержант улыбнулся и понимающе кивнул:

– Конечно, мэм. Десантники – просто ребята, которые хотели в морскую пехоту, но не смогли попасть.

Мэрилин от души посмеялась.

– Карл, кажется, мы нашли тебе подходящего соперника!

Я же криво усмехнулся и пожал сержанту руку.

– Ничего личного, сержант, но я всегда думал, что пехотинцы – это те, кто посчитал школу прыжков слишком трудной. Добро пожаловать, – и я повернул голову в сторону ухмыляющегося мне сына. – Если это шутка такая, то весь остаток своей короткой жизни ты будешь рыть себе же могилу на дворе!

Он расхохотался и сказал:

– Это почти бы того стоило.

Я фыркнул и повернулся обратно к сержанту:

– Ну, я всегда могу прибить его потом. Проходите. Уверен, моя жена уже поставила кофе.

Сержант Родригез был просто очаровашкой, и дал отличную речь, чтобы Чарли вступил в морскую пехоту. Несмотря на множество моих шуток про сержантов-вербовщиков, дни, когда они могли безбожно врать и не думать о последствиях, уже прошли. Работая в Домах Лефлеров, я нанял нескольких таких сержантов, потому что из них получались отличные продавцы. С самого появления сил добровольцев, набор в войска стал практически профессией, где новобранцы подписывают контракты, а военным необходимо соблюдать все его условия в большинстве случаев (предполагая, что в это время в вас никто не стреляет). Также было очевидно, что сержант пришел подготовленным. Он знал, кем я был, и знал, что я не был заурядным лохом, сдающим своего сына. Пороха у меня было вполне достаточно.

Я послушал сержанта, и также наблюдал за лицом Чарли. Было очевидно, что мой сын выбрал это не потому, что не смог придумать ничего лучше. Он явно чего-нибудь наглотался.

Абы кого так просто не берут в морскую пехоту. Уже были не те времена, когда можно было просто записаться, или, как в некоторых случаях – приговориться, и отправиться в качестве пушечного мяса. Чарли нужно было пройти проверку на пригодность, тест на умственные способности, как и предварительную проверку пригодности, чтобы вообще зайти так далеко. Также должна была пройти и пара обследований, включая проверку на наркотики. Я не слишком переживал на счет наркотиков, поскольку не видел никаких проявлений, но родители всегда узнают обо всем последними.

К концу всей болтовни я взглянул на Мэрилин, которая просто отрешенно пожала плечами. Вероятно, это было таким же положительным откликом, как и от любого Лефлера. Я кивнул ей в ответ, и затем повернулся к сержанту.

– Ладно, думаю, настал мой черед говорить и за себя, и за мать Чарли. Первое и самое главное – Чарли не покинет дом до тех пор, пока не выпустится из старшей школы, и он выпустится, и будет присутствовать на выпускном. Никаких исключений на этот счет. Это понятно, мистер? – спросил я нашего сына.

– А-а, да, конечно, – я строго на него взглянул, он сглотнул и выпалил: – Есть, сэр!

– Хорошо. Запоминай это выражение.

Сержант Родригез фыркнул на это:

– Нас устраивает, господин конгрессмен. Если он не выпустится – он нам не нужен.

Я кивнул.

– Откуда вы, сержант? Тоусон или Рейстерстаун?

– Из Тоусона, сэр.

– У вас есть какая-нибудь программа физического развития? Нечто такое, что укрепит этих детишек, прежде чем они начнут служить?

Он улыбнулся в ответ:

– Да, сэр, есть. И мы ожидаем, что рядовой Бакмэн тоже будет присутствовать.

– Я в форме! – возмутился Чарли.

Я с отвращением взглянул на него.

– Это ты думаешь, что ты в форме. Ты слаб и немощен. Ты сейчас не пройдешь даже по стандартам морской пехоты, не говоря уже об армейских. Будешь сотрудничать с сержантом, или ищи другую работу. Понял?

– Да, сэр.

Я кивнул. На самом деле Чарли был в отличной форме для службы, но дисциплина и субординация ему бы не повредили.

Я повернулся обратно к Родригезу.

– Хорошо, еще вопрос вам. Вы не можете его заполучить до его выпуска, который в июне. В октябре ему исполнится восемнадцать, и тогда вам не нужно будет наше разрешение. Это заставляет меня думать, что вы отправите его в тренировочный лагерь где-то между этими датами, так? – последнюю часть я озвучил в виде вопроса.

– В августе, сэр.

– Остров Пэррис?

– Да, сэр.

Я пожал плечами. Южная Каролина летом. Это должно быть прекрасно! Из того, что нам поведал сержант, в лагере проводят тринадцать недель, так что он был бы привязан к ним где-то до ноября. Потом он получил бы неделю отпуска, и затем отправился бы в пехотную школу еще на пару недель боевой подготовки где-нибудь недалеко от Кэмп Лежен. Это бы его заняло на День Благодарения и Рождество. После этого он бы наверняка получил еще отпуск и его бы отправили уже на место службы. К тому моменту он бы уже числился за каким-нибудь батальоном и следовал бы за ним, куда бы его ни послали. Он бы прослужил четыре года, и еще четыре года пробыл бы в запасе.

– Хорошо. Мы уступим, но до выпускного бумаги мы не подпишем. А потом можете забрать его и радоваться! Хотя я хочу попросить об одной услуге.

– Да, сэр?

Я вздохнул.

– Сержант, вы же знаете, кто я. Я конгрессмен Соединенных Штатов, и довольно известная личность. Я не могу обязать вас это сделать, но могу попросить как отец этого молодого человека. Я знаю, как устроена служба. Когда вы будете оформлять документы, я хочу увидеть одну ошибку. Не записывайте его как Чарльза Р. Бакмэна. Я хочу, чтобы вы записали его как Роберта Ч. Бакмэна. И я не хочу, чтобы вы указывали его здешний адрес. Мы можем использовать адрес в Вашингтоне.

Глаза сержанта Родригеза на это широко раскрылись, и Мэрилин вместе с Чарли начали протестовать и спрашивать, что я задумал. Даже Пышка подняла взгляд с того места, где спала. Я же оставил взгляд на сержанте.

– Сэр, это было бы очень необычно. Для чего такое делать? Чарли нужно будет предоставить свое свидетельство о рождении, – ответил тот.

– Я в курсе, сержант, и мне также известно, что допускаются и технические ошибки, – затем я посмотрел на сына и докончил свой ответ: – Чарли, я богатый и влиятельный человек. Большинство детей, с которыми ты рос, большинство девушек, с которыми ты встречался – с ними ты впервые познакомился еще тогда, когда у меня не было такой власти или денег. Но там, во всем остальном мире, люди будут знать тебя только как сына богатого и влиятельного человека. А вот о Бобби Бакмэне из Вашингтона никто ничего не слыхал. И друзья, которых ты заведешь там, ты будешь знать, что они твои друзья из-за того, какой ты есть, а не потому что кто-то чего-то хочет от меня. То же самое относится и к твоим назначениям. Будут люди, которые захотят, чтобы ты делал что-то в пехоте только потому, что они думают, что за это смогут получить что-то от меня.

– А?

– Такое бывает, Чарли. Может быть, тебя направят куда-нибудь недалеко отсюда, или может быть, что ты захочешь заниматься одним видом службы, а кто-нибудь в Пентагоне увидит твое имя и решит, что тебе нужно заниматься чем-то другим. Эй, такое случается, – сказал я ему.

Затем я снова взглянул на сержанта:

– Ну, как-то так. Я не могу этого от вас требовать, и я даже не вправе просить вас об этом, но ради него же, а не меня, измените ему имя. Если он хочет этим заниматься, позвольте, но дайте ему просто быть обычным парнем.

Сержант Родригез не мог полностью взять весь вопрос на себя, но он просто обещал подумать над этим. О большем я просить и не мог. Спустя немного времени мы отпустили его, и сказали и ему, и Чарли, что на пути стоять не будем. Хотя после того, как он ушел, я легонько постучал Чарли пальцем по плечу и указал обратно на гостиную:

– Почему морская пехота?

– Потому что это не армия, – ответил он. Меня это задело и, похоже, это было видно. Чарли же сказал: – Пап, мне нужно что-то другое. Я знаю, что ты был в армии, но я не могу идти по жизни в постоянном сравнении с тобой. Мне нужно делать что-то другое.

– Все настолько плохо? – мягко спросил я.

– Нет, я не об этом. Просто… мне нужно что-то другое. Девочки же больше похожи на тебя. Холли и Молли… я могу представить их учащимися в колледже, в виде ученых или чего-то в таком духе, как получилось у тебя, но меня бы такое с ума свело! Я никогда не стану офисным парнем, так что дай мне попробовать нечто иное.

Я взглянул на Мэрилин, и мы оба устало переглянулись. Мэрилин отправила нашего сына спать, и затем взглянула на меня. Она ничего не сказала.

Я же просто проговорил:

– Морская пехота?!

Она же только рассмеялась.

Оказалось, что у моей власти в качестве организатора были границы. Я мог отложить или повлиять на законопроекты, но я не мог их остановить. Например, в случае с законом Грэмма-Лича-Блайли, известному, как Акт о финансовой модернизации. Уолл Стрит продвигала его жестко, очень жестко! Ради модернизации, они хотели, чтобы мы свернули закон Гласса-Стигалла со времен Великой Депрессии. Были и мелкие моменты, но для меня это был важный вопрос.

Закон Гласса-Стигалла поручал разделять коммерческие банки с инвестиционными. Коммерческие банки – это то, что обычные люди называют банками, где они берут свои кредиты с ипотеками и обналичивают чеки. С другой стороны, инвестиционные банки были основой того, что было известно как «Уолл Стрит». В них можно владеть акциями и облигациями, или же пенсионным счетом. До ощутимой степени Бакмэн Групп можно было считать частью Уолл Стрит, поскольку мы очень много вкладывали, и у нас были клиенты и инвесторы. Существовала большая разница между тем, как эти две группы регулировались, и что они могли делать. Главным отличием было то, что если коммерческий банк рухнул – все вкладчики были в безопасности. Тогда бы просто пришли федералы, изучили документы, закрыли банк и продали его, в большинстве случаев за одну ночь. Если же инвестиционный банк сделал неверную ставку на Уолл Стрит, то это тяжело! Вы потеряли свои деньги! Если хотите играть с большими ребятами – носите и большие штанишки.

Я знал, чем закончится эта история, и это было не очень здорово. По факту, это был крупнейший фактор, приведший к развалу финансового сектора в 2008-м. После отмены закона Гласса-Стигалла банки скупили друг друга и стали неотделимы. И уже затем, когда происходило что-либо плохое, вроде обрушения инвестиционного банка, это также утягивало с собой и его часть коммерческого банка, и, в конце концов, федералам пришлось вложить чуть ли ни триллион долларов, чтобы разобраться во всем этом.

Я боролся с этим, и боролся усердно, но слишком многие хотели этого. Я пытался отложить это или переработать, но все считали, что они умнее рынка и экономики. Депрессии? Они уже в прошлом! Мы уже отрегулировали и перехитрили все плохое, что могло произойти. Какое ограниченное мышление. Самой лучшей частью стало то, что все думали, раз я сколотил состояние на Уолл Стрит, то я должен быть влюбленным в это дело. Я дал пару выступлений, походил на ток-шоу и сказал, что я был большим мальчиком, и если бы я облажался, то потерял бы только свои деньги, а не чьи-то еще. Если сам я был только достаточно смел, чтобы ставить только свои деньги, так почему они хотели играть с деньгами общественными? Я мог бы с тем же успехом говорить со стенкой. Я был в явном меньшинстве, когда настало время голосования за эту отмену.

Мне также не пришлось переживать о том, чтобы вести себя прилично с президентом и первой леди. Билл и Хиллари не торопились приглашать меня на ужин, только если это не было запланированным и формальным событием. Это произошло в январе, когда новенькие конгрессмены и сенаторы были приглашены на обычный приветственный ужин вместе с руководством Палаты и Сената. Как жалкий организатор, с речью я не выступал. Я появился на нескольких групповых снимках, какие-то были с президентом, какие-то без него, какие-то с супругами, а какие-то – без. Ровно так же, как и в начале любой законодательной сессии, вы получаете чудные совместные фотографии с президентом, встречающим руководство Палаты и Сената в большом конференц-зале вместе с различными членами Кабинета. Все улыбаются на камеры и обещают вместе работать ради общего блага. А потом мы достаем свои ножи и затачиваем их кончики, чтобы они лучше входили в спины другого.

Общим впечатлением членов команды Билла обо мне было, что даже если бы они могли утопить меня в бочке с мазутом, этого все равно было бы недостаточно.

Я не слишком переживал об этом. Большую часть забот об округе я оставил в руках членов своей команды, и поступил, как и следовало послушному представителю – я подчинился своей команде! Марти и люди из службы помощи избирателям решали, что мне нужно делать, Минди все это расписывала, а я выполнял их волю. Это было очень похоже на перевернутую пирамиду, где десяток и больше руководителей гоняли единственного индуса. Это наводило на раздумья, кто же на кого работал.

Кабинет организатора работал немного иначе. В реальности у меня было два разных офиса и две разные команды. Команда организатора была полностью отдельной от моего офиса в округе и работала только над вопросами управления. Я довольно много времени работал с ДеЛэем и Хастертом, разбираясь, как пропускать законопроекты, и затем мне нужно было возвращаться с инструкциями к команде. Было огромное множество мелких струнок, что касались решения вопросов, и в этом и заключалась работа организатора. Нужно было также встречаться с перспективными конгрессменами, парнями, которые хотят побороться с кем-то за пост. И множество аспектов управления крупной бюрократией. Кто в какие комитеты попадет, когда планировать голосования, где в какой момент кто находится – все это надо было отслеживать! Если запланировано голосование по какому-то законопроекту, насколько выгодным является соотношение голосов? Сделай, как нужно! Был один запоминающийся случай, когда одному из старших законодателей нужно было вовремя успеть в Вашингтон из округа для критично важного голосования, и организатор оформил ему «ознакомительный полет» в F-15 с местной базы Воздушных Сил до базы в Эндрюсе, чтобы он успел на голосование.

Все было не так плохо. Верный своему слову, я работал и сквозь линии партии с Демократами. По факту, если кто-либо, особенно Республиканский лидер, не мог быть замеченным рядом с этими злодеями с другого берега, то они могли сказать мне пару слов, чтобы я с ними встретился. Раз уж мне все равно гореть в огне вечного Республиканского проклятия, то почему бы и нет? Это также было правдиво и для Демократов. Если нужно было что-нибудь нашептать в ухо Республиканцу, они с легкостью могли шептать это мне.

Мне вспомнился разговор с Дэйвом Бониором, моим коллегой со стороны Демократов, и мы предложили выделить отдельный комитет, куда каждая партия могла запихнуть своих чокнутых, чтобы они друг друга сводили с ума. Я предложил один из наших гомофобных креационистских комитетов, а он предложил один из его коммунистических комитетов эко-уродцев. Это стало нашей повторяющейся шуткой.

Моим главным заданием было продолжать давить на администрацию Клинтона. Помимо того, что я был миллиардером-убийцей, купившим место в Палате, у меня была национальная репутация явного противника дефицита. (Я также имел репутацию нео-изоляциониста, но это была уже совсем другая история!). Теперь же в 1998-м по всем прогнозам мы должны были выйти в плюс! Стандартной реакцией Демократов на это неестественное событие стала бы трата большего количества денег, чтобы вернуть нас в более естественное состояние дефицита. Как противник дефицита на руководящей позиции, мне нужно было держать Республиканский Конгресс на взводе, продолжать давление и не позволять отступать.

Это было несложно сделать. Это просто касалось безостановочным публичным давления на администрацию. Все «деловые» Республиканцы в противовес идеологическим и социальным консерваторам использовали каждую выпадающую возможность пообщаться с прессой и выступить на различных ток-шоу, чтобы продвинуть выгоду снижения дефицита, а теперь и выгоду избытка. В частности мы также продвигали и необходимость поддерживания этого излишка в обозримом будущем, чтобы погасить госдолг. Было весьма иронично, что в этом нам помогал Алан Гринспан, председатель федеральной казны.

Гринспан, по моему скромному мнению, был одним из богатейших людей в Америке (и не только потому, что я знал многое об истории будущего), и невероятно переоценен, будучи названным финансовым гением. Он недавно начал заявлять, что излишки бюджета – это плохо, что выплата нашего госдолга снизит стоимость и курс наших национальных торговых инструментов, таких, как акции и облигации казны, и это приведет к концу Западной Цивилизации и жизни на этой планете в том виде, в каком мы привыкли. Сейчас же у меня было достаточно авторитета в этом вопросе, чтобы я мог выступать на воскресных ток-шоу и утверждать обратное.

Я использовал ту же технику, что и во время банковского и почтового скандалов. Пока все спорили о различных волнениях, я опустил объяснения на тот уровень, чтобы любой среднестатический зритель мог это понять. Теперь я давил:

– Это так сложно? Средний американец мечтает о том дне, когда он выплатит свою ипотеку. Когда средний американец выплачивает полностью ипотеку – он устраивает вечеринку, и в половине случаев приглашены и банкиры, одобрившие им этот займ! Быть свободным от всех долгов – мечта каждого человека; так почему это не может быть мечтой этой нации?

Поскольку все озвученные ответы на этот весьма простой и практичный вопрос являли собой высокотехнические финансовые объяснения, для понимания которых требовался докторат по экономике, так что общественное мнение было на нашей стороне. Я знал, что в будущем, по крайней мере, в той временной линии, где я был до этого, проблему бы решили совершенно иначе. Республиканская Партия, будучи в плену «безналоговой» коалиции Гровера Норквиста и партийных спонсоров-миллиардеров, резко снизила налоги, особенно для богатых, и вернула нас к дефициту. Это вообще отдельно от того факта, что мы умудрились развязать две разные войны без каких-либо понятных планов на то, как оплачивать хотя бы какую-то из них. Президентство Буша-младшего вогнало нас в триллионные долги!

Гровер не был главным фактором в моих расчетах на тот момент. Он не мог грозить мне тем, что спонсоры отзовут свои вложения в мою кампанию. Он все еще был в процессе формирования своего нечестивого альянса с Чайной Партией, которая еще не существовала. Но он мог угрожать мне, попытавшись найти кандидатов, которые попытались бы баллотироваться и выступить против меня на праймериз, что было отдельной вероятностью. Праймериз обычно играют на руку укрепившейся избирательной основе партии больше, чем электорату во время общих выборов. Вдобавок к этому, во время праймериз происходит меньше переворотов, чем в общих. Совместив два этих пункта, крепкая консервативная основа могла свергнуть действующего кандидата, но затем бы проиграла общие выборы более умеренному кандидату от противоположной партии.

На меня это не слишком убедительно повлияло, по крайней мере, на тот момент. Но я мог заметить, что это легко могло повлиять на кого-то из моих коллег. Я поручил Марти обдумать это дело и передать Институту Возрождения Америки выгоду поддержки других кандидатов и действующих лиц, выступающих против дефицита.

Одной крупной проблемой той весной для меня стал ужас в Колумбайне. В апреле парочка пришибленных готов решила устроить стрельбу в своей старшей школе в Колорадо. Как автор акта о Защите Второй Поправки, я оказался в центре жарких споров о контроле оружия. Это была полностью проигрышная ситуация. Все рассосалось за пару недель, как и все подобные вещи – всё внимание привлекло нечто не менее страшное. Боже, какая же это ужасная ситуация!

К середине весны уже было очевидно, что Чарли действительно хотел пойти в морскую пехоту. Он с запалом участвовал в подготовительной тренировке сержанта Родригеза, и его оценки, казалось, подходили для того, чтобы он мог сбежать из старшей школы Хирфорда. Мы смягчились к середине семестра, когда сержант показал нам документы на имя Роберта Бакмэна, без второго имени, которые он собирался пропустить, и мы подписали их. Тогда же я сказал Чарли, что если он попытается соскочить до выпускного, то на остров Пэррис он отправится по частям. Даже Мэрилин присоединилась со словами:

– Не для того я тебя сама рожала десять часов, чтобы ты не закончил школу! – подкрепив это яростными размахиваниями пальцем.

– Иногда она становится страшной, – шепнул он мне позже.

– Мне об этом расскажи! – прошептал я в ответ.

Чарли выпустился, и затем он с парочкой своих друзей на неделю поехали в Оушен-Сити. Он спрашивал, можно ли им слетать в Хугомонт, и я только рассмеялся в ответ! Только международного инцидента и войны мне не хватало, когда эти ребята решат увязаться за кем-то, кого я могу знать, вроде премьер-министра! Мы просто сняли им дом на неделю, заставив парней добыть немного деньжат, и затем отправили за ними пару водителей, чтобы уберечь их от неприятностей. Я напомнил Чарли, что судимость закроет ему путь в морскую пехоту.

Хорошо было то, что никому не понадобились деньги на залог из тюрьмы, и разъяренные отцы молодых девушек не гонялись за футбольной командой старшей школы Хирфорда. Минус же был в том, что не думаю, что агент по аренде недвижимости был сильно обрадован количеством оставленных пустых бутылок из-под пива. В августе мы облегчённо вздохнули и отпустили Чарли с сержантом Родригезом.

Позднее той осенью мы столкнулись с трагедией. Пышка начала хандрить с тех самых пор, как Чарли ушел в морскую пехоту. Она была его собакой. Это он подобрал ее и дал ей кличку (в каком-то роде), а также хорошо о ней заботился. Она чаще всего спала в его спальне, обычно на его кровати. Как только он уехал на остров Пэррис, Пышка стала беспокойной, и бродила туда-сюда между его пустой спальней и нашей. На первой неделе октября у нее начали случаться приступы на кухне и в гостиной.

У меня было дурное предчувствие на этот счет. Мы взяли ее ближе к концу 1982-го года, когда Чарли было чуть больше года. Теперь же ему было семнадцать, а Пышке – шестнадцать. По-собачьи это считалось глубокой старостью. Мэрилин отвезла ее к ветеринару, который оставил ее на ночь, чтобы прогнать пару тестов. На следующий день нам позвонили: Пышка домой не вернется. Она страдала от почечной недостаточности, и, возможно, рака. Мэрилин позвонила мне, чтобы сообщить об этом, но никто из нас не хотел растягивать ее страдания. Мы ее усыпили.

Холли и Молли хотели узнать, почему мы не могли провести пересадку, или что-нибудь подобное, и Мэрилин объяснила, что было бы жестоко растягивать страдания Пышки. Мэрилин с девочками тем вечером все глаза выплакали, и не могу сказать, что я сам был лучше. Близняшки хотели сразу же взять новую собаку, но мы решили немного подождать. Я сказал им, что можно что-нибудь подобное сделать в следующем году.

Чарли выпустился с учебного лагеря в ноябре, и мы с Мэрилин взяли пару выходных дней и полетели в Южную Каролину. Уже там, мы оставили охрану у КПП и вели себя, как обычные родители, которые приехали посмотреть, как марширует их отпрыск. Казалось, что никто не знал, с кем связан Чарли, и когда мы предложили ему забрать его на время отпуска, он сказал нам, что некоторые ребята собираются в Майами на пару дней, и спросил, можно ли ему поехать с ними. Он пообещал приехать домой на Рождество. Наш маленький мальчик начинал взрослеть.

В это время уже долгое время шли Республиканские предвыборные кампании к 2000-му году! Все дружно начали паломничать в Айову и Нью-Хэмпшир, ну, по крайней мере все, кто баллотировался. Почему эти два малюсеньких штата стали арбитрами национальной политики – для меня оставалось загадкой. Политическое будущее невероятно сложной и разнообразной мультикультурной нации решалось бы кучкой фермеров-фундаменталистов и твердолобых янки. Отцы-основатели точно не об этом думали, когда продумывали все это устройство!

Это были третьи президентские выборы с тех пор, как я попал в Вашингтон в 1990-м году, и я вынес из них одну вещь. Единственный урок, который я извлек из этого – никогда, ни при каких обстоятельствах я не стану баллотироваться в президенты! Одно дело бегать по парочке мелких округов по вечерам, светя лицом и именем перед избирателями. И совсем другое – пытаться проделывать то же самое и показываться перед дюжинами ребят, которые мать родную продадут в мексиканский бордель или в монашки, чтобы получить работу.

В конце 1999-го казалось, будто все вокруг избирались от Республиканцев. Сенаторы, бывший вице-президент, некоторые секретари и кучка бизнесменов, которые все соревновались между собой за право надрать Элу Гору зад. Пока кучка Демократов обсуждала участников от своей партии, кроме вице-президента, насколько знал я сам, никто из них не сформировал обязательного исследовательского комитета до объявления. Это была одна законная фикция, позволяющая кандидатам бегать по всей стране с речами и «выяснением потребностей народа» со сбором средств на кампанию без фактического законного ее проведения.

Насколько мне было известно, было всего два серьезных кандидата со стороны Республиканцев. Джордж Буш-младший был губернатором Техаса и сыном бывшего президента Джорджа Буша-старшего. Джон МакКейн был старшим сенатором из Аризоны, и единственным членом Сената с политической хваткой и навыками, чтобы баллотироваться. Остальные же, вроде Стива Форбса, Пэта Бьюкейнена или Дэна Куэйла были второсортными, или же подражателями без понимания и без шансов.

В 92-м я, конечно же, поддерживал президента Буша, который был единственным кандидатом. Я игнорировал Росса Перота, как всего лишь смутьяна. Четырьмя годами позже я поддерживал Боба Доула. Я знал, что он победит в номинировании, но, серьезно, больше никто меня не интересовал. Я даже в полусне ратовал за него. Боб был признателен, конечно, но я не имел какого-либо влияния в Палате, а Девятый Округ Мэриленда в любом случае не собирался за него голосовать.

Вот это да, как все изменилось! Девятый Округ Мэриленда все еще не собирался голосовать за Республиканцев, но теперь же я был организатором большинства, и у меня была определенная степень влияния. За мной начали ухаживать кандидаты, прося появиться на людях с ними, сходить на какой-нибудь благотворительный ужин, или стать советником. Иногда кандидаты звонили сами, а иногда звонил кто-то из их команды. Некоторые из них были серьезными игроками с хорошими идеями (мне понравились Оррин Хэтч, Лидди Доул и Ламар Александр, но я знал, что они никогда не соберут достаточно денег, чтобы провести серьезные кампании), а какие-то были смехотворными (ох уж этот Герман Кейн!). Хуже всего мне показались те, кто проталкивал одну идею ценой всего остального, например, Пэт Бьюкейнен со своей правой программой. Пэт уже проиграл в 1992-м и 1996-м, и он стал настойчивее, но все менее успешным с каждыми новыми выборами. Еще одним жалким подобием кандидата был Стив Форбс, который попытался привлечь меня в поддержку своей кампании просто потому, что мы оба были до нелепого богаты. Большая ли разница? Я заработал свои деньги сам (с небольшой долей знания будущего, для уверенности), а он унаследовал свои, и немало из них потратил на кампанию и посыл, который не нашел отклика у всехостальных.

Большую часть 1998-го и 1999-го я умудрялся отплясывать чечетку вокруг да около, просто обещая поддержать любого, кто будет номинирован. С самого начала было очевидно, что единственными серьезными игроками будут Буш и МакКейн. Костяк партии, Республиканский Национальный Комитет и партии штатов дружно поддерживали Джорджа Буша, и я точно слышал такое от обеих сторон. С другой стороны я без тени сомнения знал, что Джордж Буш станет одним из самых разрушительных президентов, которых видела эта нация. Практически в каждом своем решении, будь то вопрос внешней политики или внутренней, он умудрялся выбрать именно неверное решение! МакКейн, может, и был вспыльчив и непредсказуем, но он был просто умнее.

У меня состоялась встреча в Вестминстерском офисе с Милли Дестрир (Боб умер в прошлом году, и это действительно потеря, потому что Боб был чертовски хорошим парнем!), ныне главой Республиканского комитете Мэриленда, Джеком Нерштейном из округа Кэрролл и заменой Джона Штайнера Мэйси Адамс. Они все подталкивали меня, чтобы я вышел на публику в поддержку Джорджа Буша. Было уже поздно, и мы вчетвером выпивали. Вокруг не было никого, кто мог бы подслушать нас и мы уже достаточно знали друг друга, чтобы говорить прямо.

Я выслушал их аргументы и просто ответил:

– Я могу обещать поддержать только того кандидата, который в конечном счете победит. Зачем мне посвящать себя кандидату уже сейчас, и, возможно, ставить на проигрывающую лошадку?

– С Джорджем ты можешь быть уверен, что поддерживаешь победителя, – парировала Милли.

– Это зацикленная логика, Милли, и сама по себе она не выстоит, – с улыбкой сказал я.

– Это не зациклено, если ты видишь, кто победит. Когда смотришь на спонсоров и пожертвования для кампании и остальных поддерживающих, у остальных нет шансов! Все закончится либо Бушем, либо МакКейном, – сказала Мэйси, и я согласно кивнул. Она продолжила: – А из них двоих, у МакКейна просто не хватает поддержки. Победит Джордж Буш.

Я только слегка пожал плечами. Может, это и правда, но это не должно быть мне по душе.

Джек спросил:

– Карл, в чем реальная проблема с Бушем? Тут явно что-то большее, чем просто подстраховка со ставкой.

– И как думаешь, что? Предположим, что ты прав, а я – нет, и Джордж Буш станет следующим президентом этих Соединенных Штатов. Мне не нужны слухи о том, что организатор большинства Палаты не слишком высокого мнения о президенте! Расскажи мне, к чему хорошему это кого-либо приведет? – ответил я.

– Так расскажи нам! Слушай, я никому не расскажу о том, что ты сказал сегодня вечером, – сказал он.

Остальные сразу же дали то же обещание, которое я мог ценить по своему усмотрению.

Я вздохнул. Вот и очередная дилемма – сказать им, что их кандидат был придурком, или сказать, что я их обещаниям молчать не поверил?

– Ладно, просто выслушайте меня, и если хоть кто-нибудь хотя бы слово обронит – я об этом узнаю!

Я обновил напитки для себя и Милли, у остальных еще было достаточно.

– Слушайте, Джоржду Бушу на руку играет множество всего. На бумаге все идеально! Республиканская опора, деньги, образование, военная служба, история в бизнесе, владелец спортивной команды, губернатор крупного штата – все, что нужно, если вас вызовут на кастинг для кандидата в президенты от Республиканцев. Но если начать копать где-либо, очень быстро становится очевидно, что под оберткой ничего нет.

– Это как? – спросила Мэйси.

– Посмотрите на его деловые отношения. Он же нефтяник из Техаса, так? Итак, кто-нибудь хочет мне объяснить, как он умудрился свести в могилу три различные нефтяные компании? В смысле, это же нефть. Вы идете куда-нибудь в Техасе, втыкаете в землю трубу и делаете состояние. Все хотят это купить, а он не смог разобраться даже с трех попыток. Какие бы он ни заработал деньги, все это осталось со времен Техасских Рейнджеров, где он был главным управляющим. И опять же, кто-нибудь расскажет мне о том, насколько это важно? Всем плевать на администрацию. Он даже в администрации не был так важен. Он был мелким владельцем, который искал славы.

Остальные переглянулись между собой, не зная, как на это ответить. Я продолжил:

– Хорошенько посмотрите на его успехи в Техасе. Техас – один из слабейших штатов в стране в вопросе управления. Там губернатор – практически пешка для бюрократии и различных глав департаментов. Опять же, не слишком впечатляюще. В общем, он вызывает у меня впечатление, что он очень широк, но поверхностен.

– И ты думаешь, что Джон МакКейн был бы лучше? – спросила Милли.

На это я только приподнял руки и пожал плечами.

– На это я ответить не могу. Это случай, когда выбираешь между известным злом, и неизвестным? У МакКейна репутация вспыльчивого человека и бунтаря. Мы хотим такого человека в качестве президента? Я не знаю. Я только знаю, что все это не так банально, как все мне говорят.

Мы закончили встречу на том же, с чего и начали, где я отказался поддержать Джорджа Буша, или кого-либо еще. Они были не слишком довольны мной, но, думаю, они меня поняли. Я же просто пытался сохранить остатки разума, выполнять свою работу и быть отцом. Близняшки уже были на втором году в старшей школе Хирфорда и хотели ходить на свидания. Мы же с матерью были менее сочувствующими, и недовольные крики плодов наших чресел были просто оглушительными! Им до лета бы не исполнилось шестнадцать, что означало, что они пропустили бы все вечеринки с танцами, и так далее, и тому подобное! Мы не очень переживали за вечеринки с танцами, но ужасно боялись того, что следует «далее»! А что, если бы они встретили парней вроде… меня?! Внезапно мое прогулянное детство начало возвращаться и с лихвой преследовать меня!

Мы смягчились в мае, и разрешили девочкам пойти на выпускной вечер для старших и младших классов. Обеих пригласили ребята годом младше, и это были только двое из бесчисленной толпы молодых людей, которые весь год шныряли около нашего дома. Это не стало неожиданностью. Близняшки получились такими же красивыми, как и их мать, но, несмотря на мое значительное генетическое преимущество в росте, никто из них не стал выше ее. Возможно, что они были самыми низкими чирлидершами в школе. Мэрилин провела две недели в беспокойствах и предупреждениях девочкам об опасностях ребят постарше. Я же решил воспользоваться подходом… по практичнее.

Близняшки были слишком молоды для вечерних платьев, так что Мэрилин с Тессой отправились с ними за покупками и нашли им очень милые длинные платья. Если и могла появиться мысль, что эти платья были довольно скромными, то это было ошибочной мыслью. Тридцать лет назад я бы приударил за обеими для тройничка! Мэрилин настояла на том, что девочки могли пойти только на двойное свидание. Я в соответствии с этим и подготовил свой план.

По расписанию у дома в половину седьмого должны появиться двое ребят, некий Джозеф Манджионе и некий Роберт Смитсон, которые должны сводить девочек на ужин, и затем уже отправиться на вечер. Втайне от своих дочерей, я через свою охрану быстренько навел справки об этих ребятах и их семьях, что только подтвердило, что я был таким же параноиком, как и мой брат. Они были поразительно обычны, скучны, и никогда не ввязывались ни в какие неприятности. Почему-то меня это не успокоило.

Девочки тем вечером просто сводили нас с ума, нарядившись слишком рано, потом переодевшись в пижамы, потом переодевшись обратно, и все это время они носились туда-сюда между своей спальней и нашей. Я был решительно нежеланным гостем, и меня отправили в мой кабинет, что меня вполне устроило. Мэрилин была плотно занята, выравнивая им макияж и парфюм. К шести-пятнадцати их «туда-сюда» включило в себя и входную дверь и окна в треугольной последовательности. Я задумался, а вызывало ли когда-нибудь мое неизбежное появление у дверей какой-нибудь девушки столько волнения. Я точно надеялся на это просто для того, чтобы поделиться своим несчастьем.

Неизбежное появление сопровождалось восторженным визжанием. Я поспешил на свое запланированное место на кухне за кухонным столом. Я дал знать о своих планах Мэрилин ровно столько, что она только знала, что когда мальчики приедут, ей нужно будет провести их на кухню, чтобы я мог познакомиться с ними.

– Ты не думаешь, что это уж слишком? – спросила она.

– Не волнуйся. Это почти точно будет безобидно. Ну, относительно безобидно. В смысле, наверняка. На самом же деле будет совсем немного опасно. Немного, в любом случае. В принципе, тебе, может, понадобится держать под рукой аптечку, – ответил я.

– И знать не хочу!

Я слышал, как Мэрилин отозвала Холли от входной двери в гостиную. Когда зазвонил дверной звонок, Мэрилин пошла открывать дверь, а я подошел к кухонному столу и достал свои заготовки. Я слышал, как Мэрилин из гостиной пригласила молодых людей, мямлящий ответ и пару визгов. Затем я услышал, как Мэрилин сказала:

– Ну, прежде, чем вы все пойдете, мы сделаем пару снимков, но думаю, что ваш отец хотел бы сперва поговорить с Джозефом и Робертом.

– Ну мам! – раздалось от обеих девочек.

– Ваш отец громче лает, чем кусает. Он на кухне. Я вернусь, когда найду камеру, – и Мэрилин отошла, а близняшки подошли из-за угла с двумя высокими и долговязыми молодыми людьми в дешевых костюмах позади них.

– Пап, это… – начала Молли, но оборвалась на полуслове, остановившись, как вкопанная и спровоцировав толкучку на входе.

– Что случило… Папа, что ты делаешь?! – взвизгнула Холли.

Она вместе двумя мальчиками уставилась на меня, сидящего за кухонным столом.

Что на самом деле привлекло их внимание, было на столе. Я разложил парочку старых газет, и на них лежал частично разобранный мой Кольт 1911А1 вместе с коробкой патронов, запасным магазином и средствами для чистки. Пока они пялились, я закончил разбирать пистолет, и затем поднялся:

– Привет, ребята, рад знакомству. Присаживайтесь, поболтаем.

У обоих мальчиков был соответственно напуганный взгляд, когда я пожимал им руки и указывал на сидения.

– Папа! Ты что делаешь?! – выдохнула Холли.

– Я до этого был на стрельбище. Ты же знаешь, я всегда после этого чищу свой пистолет.

– МАМ! – вскрикнула Молли, уносясь в сторону нашей спальни. Холли возмущенно взвизгнула и умчалась за ней.

Это оставило мальчиков глазеть на меня, пока я протирал тряпочкой свой пистолет.

– Очень важно ухаживать за пистолетом. Он у меня с тех пор, как я стал чуть старше вас. Однажды мне пришлось убить им человека. После этого мне тоже пришлось его почистить.

Эти двое нервно переглянулись. Я взял коробку с патронами.

– Мальчики, вы когда-нибудь видели, что происходит, когда Federal Hydra-Shoks попадают по цели? Я бы не поверил, если бы сам не увидел! В смысле, когда пуля входит, получается вот такая вот дырочка… – я на пальцах показал им маленький кружок. – А затем головка патрона становится плоской, и на выходе с другой стороны она уже вот такая! – и я показал руками расстояние в сантиметров тридцать, или даже больше.

На этом месте мое время истекло, и на кухню вышла Мэрилин, за ней шли близняшки, обе они активно жестикулировали, жаловались и с негодованием смотрели на меня. Мэрилин сказала:

– Вот видите, ничего не случилось. Ваш отец просто чистит свой пистолет. Вы уже десятки раз это видели. А теперь пошли, сделаем несколько фотографий.

– Звучит здорово! Уверен, сегодняшний вечер вам четверым надолго запомнится, – на это Мэрилин злобно взглянула на меня, а я просто невинно улыбнулся.

После фотографирования мы отправили их восвояси, наказав быть дома в одиннадцать. Девочки для проформы по возмущались; мальчики сразу же согласились. После этого я собрал обратно свой Кольт и прибрался на кухне. Мэрилин достала продукты для наших гамбургеров и бобы.

– Дорогой, не думаешь, что немного перегнул с этим? Эти мальчики никогда не захотят сюда возвращаться!

– Так говоришь, будто это что-то плохое.

– Карл!

– Что? Позволь тебе сказать кое-что. Я только вложил в них немного страха перед Богом, и они будут рассказывать своим дружкам о сумасшедшем отце-убийце двоих самых горячих чирлидерш школы. Не думаешь, что это может быть полезно?

– Если твои дочки никогда больше с тобой не заговорят, то нет! – смеясь, сказала она.

– Только подумай, какая будет тишина, – и я сделал нам парочку Seven&Seven. – Как думаешь, стоит мне сидеть в гостиной в одиннадцать с надетой кобурой?

Это вызвало еще смешок.

– Это, я думаю, будет вообще убийственно.

– Подходящая ремарка, не находишь?

Мэрилин на это фыркнула. Я не стал надевать кобуру. Мы просто съели свой ужин и потом смотрели телевизор в гостиной, пока домой не вернулись дети. Они прибыли на десять минут раньше, в идеальном состоянии. Девочки привели своих спутников в фойе, и я услышал, как одна из них отметила:

– Не волнуйся! Папочка не такой!

Если они рассчитывали на поцелуй на ночь, то их ждало разочарование. Молодые люди увидели нас с Мэрилин, которые улыбались и махали, сидя в гостиной, и умчались, как будто у них в задницах были реактивные двигатели! Холли и Молли в бешенстве закричали и затопали в свою комнату.

– НЕНАВИЖУ ВАС!

– ВЫ ВСЕ ИСПОРТИЛИ! – донеслось по коридору.

Их мать вздохнула и поднялась.

– Лучше пойду, поговорю с ними.

– Они переживут, – сказал ей я.

– Ты настоящий злюка.

– Тебе стоит посмотреть, как я отрываю мухам крылья.

Глава 125. Проверка

Кампания развернулась примерно так, как я и думал. Около половины кандидатов отвалилось еще даже до начала праймериз, когда их исследовательские комитеты начали вести подсчеты и выяснили, что на дальнем горизонте денег не видать. Осталось около полдюжины, но считались только двое – Буш и МакКейн, и оба варианта меня не особо радовали. Я знал, что Буш обернется катастрофой, но увидев, чего намешал МакКейн в своей кампании в 2008-м еще на первой жизни, на его счет оптимистичен я тоже не был.

Буш отделал МакКейна в Айове, но затем МакКейн победил в Нью-Хэмпшире. После этого практически все остальные выбыли из гонки, хоть и оставалась парочка, кто все еще участвовал в праймериз просто потому, что их имена уже были указаны на бюллетенях. Хотя после Южной Каролины все начало оборачиваться против МакКейна. Буш начал вести очень грязную и негативную кампанию, намекающую, что МакКейн зачал ребенка с черной проституткой. Карл Роув, руководитель кампании Буша, поклялся на всем, чем можно, что он не причастен к этому, но ему никто не поверил.

В Великий Вторник все было кончено. Седьмого марта 2000-го года прошло тринадцать Республиканских праймериз, и Буш победил везде, кроме парочки мелких штатов на северо-западе. Это стало последним гвоздем в крышку гроба МакКейна. Собрание было намечено на конец июля в Филадельфии, но уже к концу марта журналисты и политики активно обсуждали то, кого бы Буш выдвинул на пост вице-президента.

Дик Чейни, давнишний влиятельный Республиканец, был назначен главным в поиске кандидата на пост вице-президента у Джорджа Буша в конце апреля. Чейни практически всегда был в Вашингтоне, еще с тех пор, как был интерном у Дика Никсона. Он годами был конгрессменом от Вайоминга, и однажды был на моем месте, будучи организатором Республиканцев. Потом он работал на Джорджа Буша (умного Буша) в качестве министра обороны. С тех пор он был вдали от всеобщего внимания и управлял компанией «Халлибертон» в Далласе. Он также был самой лицемерной кандидатурой из всех возможных на пост вице-президента. После множества обсуждений и прилежного поиска он нашел идеального кандидата – себя самого! Я прямо не мог дождаться того, чтобы снова «удивиться» этому.

Ну, на самом деле я действительно удивился, когда на ужине с Джорджем Уиллом, его женой Мари и Мэрилин, Джордж отметил:

– Я как-то слышал, что ты был в списке кандидатов на пост вице-президента.

Я на секунду уставился на него, прежде чем ответить.

– Думаю, тебе стоит проверить свои источники. Если я в списке, то это наверняка потому, что у зубной феи возник конфликт интересов.

Мэрилин с любопытством взглянула на нас:

– Ты рассматривался на пост вице-президента? И когда ты собирался рассказать мне?

Я приподнял бровь и ответил:

– Как только кто-нибудь сообщил бы. Я думаю, что наш друг просто пытается меня заинтересовать, и посмотреть, проглочу ли я наживку.

– Конгрессмен Бакмэн, как вы могли такое подумать?! – невинно сказал Джордж Уилл. Мари только закатила глаза.

Я указал на него и посмотрел на Мэрилин.

– Угу! Глянь! – и я повернулся обратно к нему и сказал: – Отличная попытка.

– И кто же в списке? – спросила Мэрилин.

Я пожал плечами:

– В предварительном или окончательном? В предварительном списке почти все живые Республиканцы. В окончательном же люди посерьезнее.

Мари добавила:

– По таким меркам, Карл точно в предварительном.

– Итак, господин конгрессмен, каков же ваш ответ? – спросил Джордж.

Я натянул самое серьезное выражение лица, и поправил лацканы, стараясь выглядеть помпезно, и ответил:

– Я собираюсь поддерживать любого из выбранных кандидатов, и помогать им в их кампании в Белый Дом.

– То есть вы не говорите ничего.

– Ты уловил общую суть. Кто же в окончательном списке? – ответил я.

Он пожал плечами.

– Ну, ожидаемые кандидаты. Самый верняк – это МакКейн, просто потому, что он был вторым номером, и это показывает единство партии, но этого не произойдет.

– Почему же нет? – спросила Мэрилин.

– Потому что он не нужен Бушу, да и в целом они друг друга недолюбливают, – сказал я. Затем, повернувшись обратно к Джорджу, я спросил: – Кто еще? А что насчет Лидди Доула? Это бы хорошо сыграло на женских голосах.

– Это интересная мысль, – мы озвучили еще пару имен, и имя Чейни ни разу не всплыло. Джордж закончил: – Итак, ты не заинтересован?

– В чем? В этой игре? Конечно, эта игра мне нравится. В выборах в вице-президента? Думаю, у зубной феи больше шансов. Черт, да закинь свое имя в шапку! Ты все равно умнее большинства из них!

– Не могу позволить себе так урезать зарплату, – рассмеялся он.

Тем вечером, когда мы вернулись в дом на Тридцатой, Мэрилин спросила меня:

– Он все это серьезно говорил?

Я рассмеялся.

– НЕТ! Он просто пытался на меня нажать, чтобы я сказал что-нибудь, с чем он потом мог бы отправиться за каким-нибудь другим болваном. Он просто пытается раскачать котел и посмотреть, что всплывет.

– Вот как. А ты бы хотел баллотироваться на пост вице-президента?

Я раскрыл рот, чтобы как-нибудь сострить, но затем закрыл его. Это на самом деле был хороший вопрос. Я взглянул на нее и сказал:

– Я не знаю. Даже несмотря на то, что шансы этого даже ниже, чем шансы того, что я попаду в рай. Я не знаю. На посту организатора большинства или любого другого лидера Палаты у меня было бы больше власти, чем в качестве вице-президента. Единственной причиной, по которой бы это имело смысл – это если бы я когда-нибудь хотел баллотироваться в президенты.

– А ты хотел бы?

Меня спасло то, что мы уже въезжали на парковку. Спасен звонком, в данном случае – дверным!

Мы вошли в дом, не закончив наш разговор. Я открыл бутылку, и мы распили ее, обнявшись на диване, но все это время я продолжал думать об этих двух вопросах.

Хотел бы я баллотироваться в президенты? Боже упаси! Провести два года, пожимая руки в Айове и Нью-Хэмпшире? Гонять из одного конца страны в другой, прося денег, и неделями не видеть жену и детей? И всё это для того, чтобы журналисты и следователи подбирались к моей заднице так близко, что я мог бы видеть их улыбающиеся физиономии в зеркале, пока чищу зубы? Я содрогнулся от одной только мысли! Если нужна «неиссякаемая энергия», чтобы баллотироваться в президенты, я мог честно признать, что у меня ее не было.

Хотя вице-президент – это совсем другое дело. Во-первых, для этой позиции не нужно разворачивать такую кампанию, как тому же кандидату в президенты. Нужно всего лишь быть в режиме кампании летом и осенью, может, всего четыре месяца. И после этого ты либо проигрываешь и идешь домой, либо ты выигрываешь, и впадаешь в спячку до тех пор, пока президент не умрет. В моем случае, как конгрессмену, мне нужно было провести две кампании, одну на пост вице-президента, и другую на пост представителя Девятого Округа Мэриленда. Похоже, что кандидат от Демократов на мое место был таким же мягкотелым, как и некоторые из его предшественников, так что у меня были все основания думать, что я выиграю. Если бы я проиграл в гонке за место вице-президента, у меня все еще осталось бы мое место. Если бы я победил, то были бы проведены особые выборы, чтобы меня заменить. Это одна из причин, почему номинанты в президенты частенько просят сенаторов стать вице-президентами: если они выберут кого-нибудь, кто не готовится переизбираться, поражение не значит, что он останется без работы.

Одна из лучших причин стать вице-президентом – это если вы собираетесь стать президентом! Если президент хорош и успешен (Рейган, например), то его вице-президент (тот же Буш) имеет все шансы на успех. Но если президент непопулярен и неудачен (как Джонсон), то эту почву будет тяжело вспахать. Хьюберт Хамфри не смог победить Дика Никсона. И все же это хорошо влияет на узнаваемость. Более чем парочка проигравших кандидатов в вице-президенты затем баллотировались в президенты.

Выбор вице-президента одновременно и искусство, и наука. В какой-то момент нашей истории кандидат в президенты выбрал номинанта, который мог подкрепить его самого. Если старший был северянином, то другой был с юга. Майк Дукакис из Массачусетса выбрал Ллойда Бентсена из Техаса, например (то же самое можно сказать и про Кеннеди и Джонсона, что весьма любопытно). А можно так же выбрать и умеренного (Джордж Буш), чтобы смягчить консервативного (Рейган). Или же выбрать кого-то, кто может за вас заняться важным штатом (например, выбрать калифорнийца Никсона, или тех же Кеннеди с Джонсоном).

В любом случае все это просто теория. На практике же получаются очень странные результаты. Кеннеди и Джонсон только закончили жестокий сезон праймериз, и они друг друга просто ненавидели. Предполагалось, что Кеннеди использовал Джонсона, чтобы получить критично важные голоса из Техаса, но я также слышал, что результаты выборов были подтасованы мэром Дэйли, аппаратом Чикаго и подсчетом голосов усопших.

На самом деле куда правдивее то, что номинанты в вице-президенты редко помогают и почти всегда только усугубляют дело. Дэн Куэйл выглядел как нетерпеливый мальчишка рядом с Бушем-старшим, а Сара Пэйлин была трудоголиком с интеллектом уровня мыши. Одни из худших примеров – это когда в 1972-м году Джордж МакГоверн выбрал Томаса Иглтона, и только потом узнал, что Иглтон лечился от депрессии. Его было необходимо заменить, что сотворило чуда с кампанией МакГоверна после его объявления, что он «на все сто процентов!» поддержит Иглтона. И уж точно с моим клеймом «миллиардера-убийцы» никто в здравом уме не захотел бы, чтобы я баллотировался.

Мы допивали наше вино, когда вниз спустились девочки и застали нас все еще обнимающимися на диване. Они были в пижамных штанах и футболках, и Холли спросила:

– Чем заняты?

Мэрилин хихикнула и ответила:

– Обнимаюсь со своим сладким!

– Мам! Ох, это отвратительно!

Я прикусил язык, чтобы не расхохотаться. Мэрилин сказала:

– Тише вы! Откуда, по-вашему, вы обе взялись?

– УЖАС!

Молли вставила:

– Кажется, меня сейчас вырвет!

Они обе издали тошнотные звуки и направились в сторону кухни. Мэрилин снова хихикнула, и схватила меня через штаны.

– Ужас! – сказала она.

– Хочешь пойти наверх и узнать, какие мы отвратительные?

Я со смехом фыркнул и повел ее вверх по лестнице.

– Только если нас не вырвет! – шепнул я.

Через пару недель все стало вдвойне любопытнее, когда на одном из воскресных утренних ток-шоу мое имя было упомянуто, как «рискового» кандидата. Я считался лидером Палаты (насчет позиции организатора это было весьма правдиво, думаю, хотя меня сложно было назвать «прошедшим проверку временем» меньше, чем за один двухлетний срок) и ведущим интеллектуалом в молодом консервативном поколении. Это заставило меня недоуменно почесать затылок, поскольку я не был таким уж консервативным. Утром в понедельник Марти спросил меня об этом, и единственное, до чего мы смогли додуматься, так это до того, что кто-то использует мое имя для продвижения своих идей. Но никто из кампании Буша ко мне не обращался, и это точно.

Через неделю меня выследил Флетчер Дональдсон и позвонил, чтобы спросить о моих мыслях насчет того, что я был в окончательном списке.

– Флетчер, если бы я был в окончательном списке, не думаешь, что кто-нибудь сообщил бы мне об этом? Откуда ты все это берешь?

Он отказался рассказать мне, и я рассказал Марти и Мэрилин об этом последнем слухе. В большинстве случаев, считалось хорошим знаком, если известно, что вы в окончательном списке. Это показывало «серьезного» лидера, достойного внимания высшего кабинета, кто бы такого не захотел? Я даже слышал о конгрессменах и сенаторах, лоббирующих номинантов в президенты, чтобы те говорили, что они в окончательном списке, чтобы это помогло им в их обычном переизбрании.

На второй неделе мая Марти объявил, что у меня назначена встреча с парочкой сотрудников из предвыборной кампании губернатора Буша, но проходить она будет в кабинете организатора. В каком-то смысле это меня не удивило; на самом деле я бы больше удивился, если бы они не хотели встретиться с организатором. Я проехал по подземке из своего офиса в Рэйберне в офис организатора в Капитолии. Что же меня удивило – так это то, что как только их проводили и мы сели, они объявили, что были не от кампании как таковой, а из офиса Дика Чейни.

– Господин конгрессмен, – начал один из них, – мы хотели поговорить с вами о том, было бы вам интересно стать номинантом на пост вице-президента.

Я пытался скрыть удивление. Это точно не походило на то, чего я ожидал от этого разговора.

– Это предложение работы? – улыбаясь, спросил я.

– Это было бы несколько преждевременно, – отметил другой. – Нам просто любопытно узнать ваше мнение о слухах, которые нынче ходят вокруг Капитолия.

– Я слышал об этих слухах. И мне тоже это любопытно. Я точно знаю, что не я это начал, но кто же? Есть идеи, господа?

Сотрудник номер один только улыбнулся и покачал головой:

– Не совсем, господин конгрессмен.

Конечно, это сделали мы.

В это время мои мысли метались из стороны в сторону. Было ли это частью процесса подбора? Слить имя и посмотреть, что произойдет? Начнет ли кандидат как-либо реагировать на это? Начнет ли он проталкивать свое имя в прессе, или говорить, что ему это не нужно, или возмущаться насчет других кандидатов? До этого я не делал ничего из перечисленного. Моими ответами была всего лишь вариация двух фраз, и я снова высказал обе.

– Ну, конечно же, я хочу сделать что-нибудь, что в моих силах, чтобы помочь губернатору Бушу в его стремлении в Белый Дом. Я просто удивлен тому, что мое имя вообще прозвучало, когда есть еще столько более известных кандидатов.

– Господин конгрессмен, вы никогда не выступали в поддержку губернатора Буша во время праймериз. Почему же так? – спросил номер два.

Я отрешенно пожал плечами.

– Я всегда придерживаюсь позиции, что мне стоит поддерживать потенциального победителя. Я забочусь о будущем. Если бы я поддержал губернатора, я бы просто расстроил сенатора МакКейна, а мне с ним еще работать. Если я поддержу сенатора МакКейна, у меня будет ровно та же ситуация с президентом Бушем, если он победит, а даже если он и проиграет, то я не хотел бы оскорбить его отца, первого президента Буша, которого я очень уважаю, – это казалось вполне хорошим аргументом. – К тому же, я почти единственный Респубиканец в Девятом Округе Мэриленда, и не думаю, что я смогу кого-либо еще в штате склонить к тому, чтобы проголосовать за Республиканца. Подозреваю, что Мэриленд будет голосовать за Эла Гора, – я сказал все это с легкой усмешкой.

Я получил улыбку в ответ. Второй спросил:

– Вы же поддерживали отца губернатора, верно?

– Очень даже верно. Он был на посту, когда я впервые побывал на Капитолийском Холме, и я считаю его приятным джентльменом и хорошим президентом. Я точно поддерживал его в его кампании по переизбранию, – четко ответил я.

Первый кивнул и сказал:

– Возвращаясь к теме, почему мы здесь. Так что вы думаете о том, чтобы быть в списке кандидатов?

Я уставился на него на мгновение, а затем переводил взгляд с одного на другого и обратно. Они не улыбались, и было не похоже, чтобы они шутили.

– Серьезно? Меня рассматривают на внесение в окончательный список?

– Да, сэр. Серьезно. Ваше имя было принято на рассмотрение в окончательный список.

От этого я просел в своем кресле. Мысли метались почти в миллион направлений. Где-то спустя полминуты я повторил:

– Серьезно?

– Да, сэр.

Я заморгал.

– Ну, это явно нечто такое, чего я не ожидал. Я думал, что кто-то просто пытается раскачать котел и посмотреть, что всплывет. Все, что я могу вам сказать, что мне нужно серьезно это обдумать.

Второй сказал:

– Я предполагаю, господин конгрессмен, что за последние пару недель, когда эти слухи ещё только начались, у вас уже был шанс это обдумать.

Я строго на него взглянул.

– Есть разница между «думать об этом» и «обдумать это». Мне однозначно нужно обсудить это с женой и семьей.

Они переглянулись между собой и незаметно кивнули. Первый открыл свой дипломат и достал толстый конверт:

– Господин конгрессмен, вы наверняка можете представить, что мы работаем в определенных временных рамках. Мы только начали процесс проверки всех кандидатов. Если вы заинтересованы в том, чтобы попасть в окончательный список, нам нужно знать об этом в течение двух недель, и нам понадобится, чтобы к тому моменту эти документы были заполнены.

На это приподнял бровь:

– Вот как? Что это, заявление на работу?

Первый слегка пожал плечами и еще незаметнее улыбнулся, а второй просто кивнул.

– Это всего лишь небольшой справочный материал, который нужен мистеру Чейни и губернатору Бушу, чтобы помочь в принятии решения.

Я посмотрел на конверт.

– Посмотрим. Я буду на связи.

– Нам нужно, чтобы это было заполнено в течение двух недель, сэр.

– Я буду на связи, – и я поднялся, завершая встречу.

Первый затем сказал:

– Все это должно быть в строжайшей тайне, конечно же.

Я взглянул на него и слегка наклонил голову вбок.

– Ну, вот и сорвался мой план рассказать об этом в New York Times, не так ли? Мне нужно обсудить это с женой.

– Конечно, сэр.

– Хорошего вам дня, господин конгрессмен.

– Хорошего вам дня.

Я проводил работников на выход и закрыл за ними дверь. Затем я вернулся к дивану и сел. Взяв конверт, я вскрыл его и пролистал документы. Это была довольно длинная форма, где было больше восьмидесяти вопросов. Если я думал, что процесс проверки кандидатов был ужасен, когда я избирался в Конгресс, то это было в десять раз хуже! Значительную часть занимали вопросы о моих финансах, они хотели узнать детали о всех моих живых родственниках (и родственниках Мэрилин), которых мы только могли найти, и детали о моем образовании и военной службе, которые я не был даже уверен, что смогу вспомнить. Мне также нужно было предоставить копии моих записей о голосованиях с момента вступления в Конгресс вместе с копиями всех речей, которые я когда-либо давал. Были даже пункты, которые нужно было подписать, чтобы можно было получить протоколы, публичные записи и даже мои медицинские данные. Были даже вещи, о которых я никогда не слышал. Я ни за что не смог бы это заполнить; это бы потребовало участия моего адвоката и бухгалтера. Ответ бы наверняка занял достаточно бумаги, чтобы забить целиком грузовик.

И все-таки ничего из этого не имело значения, пока Мэрилин не даст своего одобрения. Хотел ли я вообще этим заниматься? Может быть, если бы я мог иметь какое-то влияние на Джорджа Буша, если бы меня выбрали, и если бы мы попали на пост. В этом утверждении было очень много «если». В первую очередь самое важное. Я достал свой телефон и прожал быстрый вызов Мэрилин.

– Алло?

– Привет. Занята?

– Не очень. Я только что собиралась переключить стиральную машину с режима стирки на сушку. Что случилось?

– Ты одна?

– Нет, у меня тут чистильщик бассейнов, газонокосильщик, и парочка ремонтников, которые ждут меня в ванной. А что?

– Мэрилин!

– Конечно же я одна! Девочки в школе. Что стряслось?

– Слушай, ты не можешь говорить им, или кому-либо еще. Знаешь, как если бы ты не стала рассказывать своей матери обо том, как тебе нравится всё то, что я с тобой делаю поздними ночами…

– КАРЛ!

– Ладно, ты знаешь про эти слухи о том, что я в окончательном списке кандидатов на пост вице-президента? Это не просто слухи. Меня действительно рассматривают, – сказал ей я.

– Что? Серьезно?

– Примерно так же сказал и я, – признался я. – Ко мне только что приходили двое ребят, из офиса Дика Чейни, и сообщили об этом. Они оставили мне пачку документов, с которыми мне надо разобраться, и мне надо в течение двух недель дать им ответ.

На секунду воцарилась тишина, и затем она спросила:

– И что ты хочешь сделать?

– Я не знаю. Чего бы ты хотела, чтобы я сделал?

– Не знаю. Ты хочешь быть вице-президентом? – спросила Мэрилин.

– Да. Нет. Может быть. Если я действительно смогу что-то сделать, то может быть, но ни в коем случае я не хочу этим заниматься, если ты этого не хочешь.

– Они спрашивали не меня.

– Мэрилин, я серьезно. Я знаю, ты сказала, что мне стоит сделать что-то, если я считаю, что это нужно сделать, но это уже совсем другой уровень странности! Если я скажу «да», и меня выберут, и мы победим в ноябре… ну, это сильно повлияет на всех нас!

– Угу, – пару секунд снова была тишина, и затем она сказала: – Я не говорю «нет», но я хочу это еще вечером это обсудить.

– Звучит разумно. Увидимся.

Я не мог больше думать о том, чего еще можно достичь тем днем, так что я вызвал своего водителя и упаковал конверт в свой дипломат. Где-то через час я уже был дома, приехав прямо сразу после того, как девочки вернулись с занятий чирлидеров. Это был вечер спагетти. Я был не в настроении для мелкой болтовни, но ни в коем случае не стал бы обсуждать это за столом при девочках.

Они тоже это заметили, и Холли спросила:

– Что происходит? Вы двое что-то задумали!

Молли подключилась:

– Да, вы двое что-то затеяли!

Я с самым невинным выражением посмотрел на них.

– Понятия не имею, о чем вы говорите, – Мэрилин улыбнулась и закатила глаза.

– Нет! Смотри! Лицо мамы! Она не умеет хранить секреты! Вы двое пытаетесь что-то скрыть! – настаивала Холли.

Мэрилин скорчила гримасу, хоть я и хотел рассмеяться. Она действительно не умеет хранить секреты и не может чего-либо скрыть. Я пожал плечами, и ответил:

– На самом деле ничего серьезного. Ну, сегодня позвонили из школы-интерната в Швейцарии и сказали, что чек пришел, но еще…

– Не смешно, пап! Не смешно! – взвизгнула наша младшая.

Ее сестра же с негодованием посмотрела на нас.

Я пожал плечами, а Мэрилин уткнулась в свою салфетку, скрывая улыбку. Мы закончили с ужином, и близняшки отправились в гостиную смотреть телевизор. Я помог Мэрилин на кухне, и затем мы отправились в мой кабинет. Я проверил, чтобы дверь была закрыта, и затем поставил свое кресло так, чтобы я мог увидеть, если близняшки попытаются подкрасться и подслушать. Я уже ловил их на этом раз или два, но стояла французская дверь со стеклянными панелями, и я мог видеть, как они приближаются.

Я повернулся туда, где сидела Мэрилин и отметил:

– Знаешь, а та мысль со швейцарской школой-интернатом звучит все лучше и лучше!

– Не соблазняй. Они уже объявили нам, что у нас будет большая вечеринка в июле, когда им будет по шестнадцать, – ответила она.

– Милые шестнадцать лет, и нецелованные?

Она забурчала в ответ.

– Думаю, меня устроит, если они просто будут бездетными одиночками!

Я бросил взволнованный взгляд через дверь в коридор.

– Мне в ближайшее время нужно снова чистить свой пистолет?

Она отмахнулась от этого:

– Нет, до такого еще не дошло. Хотя дай им немного времени. Радуюсь, что они на таблетках.

– ЧТО?!

Она закатила глаза.

– Они помогают им выравнивать их циклы и облегчает спазмы. Я думала, ты знаешь.

– О, Боже правый! – пробурчал я. Я снова взглянул в сторону гостиной. – Мне уже очень нравится идея школы-интерната. Где-нибудь высоко в Альпах, только девочки, управляется монашками, с откидным мостом и ущельем. Очень глубоким ущельем!

Мэрилин фыркнула на это.

– Если ты станешь вице-президентом, может, мы можем поручить Секретной Службе начать отстреливать их парней.

– Надо будет попросить, это уж точно! – и я повернулся обратно к ней. – Ладно, шутки в сторону, ты этого хочешь?

– Может быть. Нам нужно будет на постоянную основу переезжать в Вашингтон? Девочкам еще два года осталось здесь в школе, и их бы это напугало. Где бы мы жили? В Военно-морской обсерватории? – резиденция вице-президента располагалась на территории Военно-морской обсерватории на северо-западе штата.

Я кивнул.

– Да, наверняка это всего в паре километров от места, где мы живем сейчас, если уж так. Не думаю, что нам было бы нужно все время жить там. Всем плевать на вице-президента. Мы можем оставить наш привычный уклад. Летом ты можешь оставаться там со мной. И я думаю, что мне придется больше ездить, чем сейчас. Самая крупная работа – советовать президенту. Я не смогу появляться дома каждый вечер, или даже через вечер. Как только девочки выпустятся, мы сможем жить там постоянно.

– Это точно? – спросила она.

– Вряд ли! Они дали мне заявление на работу длиной в три метра. Если я с этим разберусь, я просто окажусь в окончательном списке, и оттуда уже будет выбирать Джордж Буш. Оттуда уже обычная процедура – публичное объявление парой недель спустя после собрания, и будет это в конце июля. После этого я буду без конца на ногах до выборов в ноябре. Это точно четыре месяца.

– Итак, это только внесет тебя в список. Тебе не придется соглашаться или отказываться до более поздней поры.

– Это если я попаду в список.

– Думаешь, сможешь попасть в список? – спросила она.

– Блять, понятия не имею! Иногда я даже не понимаю, как я оказался конгрессменом! Только дождись, когда мне придется объяснять какому-нибудь недоумку из Алабамы, почему мои родители отреклись от меня, и он согласится с ними, что мне не стоило жениться на янки, католичке и Демократе! – ответил я.

Это заставило мою жену рассмеяться. Я не был уверен, насколько это смешно. В политике вырабатываешь толстокожесть, но переключаться с парочки округов в Мэриленде на целую нацию стало бы трудностью. Дома мне приходилось мириться не больше, чем с парочкой телестанций и одной газетой. А когда шестой канал Мухосранска «Новости, которые нужны Мухосранску», решит преследовать Мэрилин и детей, я легко могу представить, как вырубаю репортера!

В это же время я мог сделать только одну вещь, и я сразу же этим занялся. Достав свой сотовый, я прожал быстрый вызов Такеру и попросил о встрече на следующий день. Поскольку я был единственным клиентом Такера, он согласился встретиться со мной в офисе пораньше. Я бы просто скинул на него эту пачку и уже он с бухгалтерами разбирался бы с этим.

На протяжении следующих пары дней Вашингтон играл в популярную игру «кто номинант?». В воздухе витали имена и другие имена, помимо моего собственного. Колин Пауэлл мог бы занять это место, но хотел ли Джордж Буш парня, который работал на его отца? В остальном же это была обычная смесь из сенаторов с губернаторами вроде Билла Фриста, Тома Риджа или Джорджа Патаки. Самой веселой частью игры было не указать чьи-то конкретные преимущества, а найти недостатки, то есть, почему бы их не выбрали. Этот был слишком либерален (например, я), тот слишком консервативен, а может, кто-то не был так известен общественности, а может, этот был слишком знаком всем. Мое имя было же просто еще одним, которым разбрасывались, и Мэрилин наслаждалась, рассказывая мне о моих различных недостатках, которые поднимались по телевидению.

Мы вернули пакет документов в офис Чейни в середине мая, и мне сообщили, что со мной в какой-то момент свяжутся. С того момента начиналось ожидание, и в самом лучшем случае кто-нибудь примет решение в июне. Как минимум им потребовалась бы пара недель, чтобы распечатать наклейки на бамперы и плакаты, прежде чем начнется собрание в Филадельфии тридцать первого июля.

К концу мая никаких известий я не получил, и после разговоров с несколькими сенаторами, с которыми по моим сведениям тоже обращались, я выяснил, что им тоже ничего не сообщали. Я чувствовал крысу, и звали ее Диком Чейни. Я немного поразмыслил об этом, и затем позвонил Джорджу Уиллу.

– Джордж, ты чем-нибудь занят сегодня вечером? – спросил я.

– Собирался посмотреть игру. А что? Что произошло?

– Приезжай ко мне. Надо поговорить. Могу приготовить нам ужин, или можешь приехать, как поешь.

– И в чем же дело, Карл?

Я не ответил.

– Хочешь что-нибудь эдакое? Я собирался сделать хот-доги с мичиганским соусом.

– Ладно, давай так. Увидимся в шесть.

Джордж появился на моем пороге на пару минут позже шести, все еще в своем офисном костюме. Я же уже был в футболке, шортах и босиком. Он уже бывал в моем доме в качестве гостя на различных ужинах, но было необычно видеть его здесь одного. Он взглянул на мой прикид и сказал:

– Ты про хот-доги говорил серьезно?

– Конечно! Снимай свой пиджак и галстук и устраивайся поудобнее, – и он, пожав плечами, снял свой пиджак с галстуком и последовал за мной на кухню.

Я уже достал сосиски и продукты для хот-догов, и на стойке стояла банка с бобами.

– Будешь два? – спросил я.

– Что это? – спросил он, указывая на небольшую кастрюлю на плите.

– Мичиганский соус.

– Это какой?

– Это что-то вроде чили. Это семейный рецепт со стороны моей жены. Если я тебе расскажу, что в него входит, то ей придется тебя убить.

Он приподнял два пальца, а я открыл упаковку с сосисками. Я достал четыре штуки и включил духовку.

– Пива? – когда он ответил утвердительно, я достал из холодильника пару бутылок Национального Богемского. – НацБоги. Хотя это последние. Пабст закрывает свою пивоварню и собирается ее разделить. Они все еще будут работать, но это будет уже не в Балтиморе.

– Пытаешься доказать, что ты народный человек, Карл?

Я пожал плечами:

– Пытаюсь остаться в своем кабинете, раз уж на то пошло. Это довольно популярный бренд в Мэриленде.

– Так почему ты захотел со мной увидеться? Не похоже, что здесь идет игра, так что я не могу откинуться назад и представить, что я сижу и хлещу пиво с хот-догами где-нибудь на стадионе, – помимо политики Джордж очень интересовался бейсболом.

– Джордж, мы просто пара ребят, которые общаются о политике, ну, за кадром. Что может быть невиннее, – ответил я. – Ну, знаешь, не под запись.

Его уши навострились.

– Не под запись? – фразы «за кадром» и «не под запись» были ключевыми и означали, что он не может ссылаться на меня как на источник. – Ладно, подыграю.

– Ну, давай сперва просто поболтаем, пока едим, и уже затем пройдем в мой кабинет. У меня для тебя кое-что есть, – он настороженно кивнул, и я продолжил: – Слышал что-нибудь от людей в окончательном списке?

– А есть окончательный список? Я думал, что это ты туда пробиваешься.

Я улыбнулся:

– Вот в чем вопрос, не так ли? – я уже поставил бобы на слабый огонь вместе с мичиганским соусом. Я положил сосиски на противень и положил приправы на стол вместе с булками. Я ухмыльнулся ему и отметил: – Это немного неформальнее, когда у нас не полная комната политиков.

– Я бы и не подумал, что ты такой парень, который ест бобы с сосисками, – ответил он.

– На самом деле мы с Мэрилин довольно скромны. Мы всего лишь детишки из среднего класса, которым очень, очень повезло.

– Могу этому верить настолько мало, насколько и хочу. Итак, что там с окончательным списком? Есть такой?

Я наигранно пожал плечами.

– Сам не знаю. А теперь не знаю, что слышал ты, но ты наверняка знаешь куда больше кандидатов, чем я. Как это объяснили мне – если мои ответы в опроснике покажутся нормальными, то меня внесут в список, и затем Джордж Буш пообщается с нами и примет решение.

– Я тоже это слышал.

– Только вот ни с кем не общались, и даже не перезвонили. На какие мысли это наводит? Бушу уже нужно выбрать кого-то до середины июля.

– Больше похоже, что выбирать будет Чейни. Он же глава комитета по номинированию.

– Опять же, на какие мысли это наводит? – хот-доги были готовы, так что я вынул сосиски из духовки и положил их на булки. Я поставил кастрюли с соусом и бобами на подставки и разместил их на столе вместе с ложками. – Налетай.

Мы набрали свои порции, и Джордж попробовал хот-дог. Затем он улыбнулся и сказал:

– А не плохо. Что там?

Я улыбнулся в ответ:

– Это Совершенно секретно, перед прочтением сжечь и все такое. Если я расскажу тебе Мэрилин убьет нас обоих, – затем я откусил еще и сказал: – Это что-то вроде чили, только без бобов и перца.

– Но это не так остро, как чили.

Я покачал головой:

– Да, не остро. Другая смесь специй.

– Ты вроде говорил про Чейни?

– Позволь задать тебе вопрос. Кто умнее – Джордж Буш или Дик Чейни?

На это он издал смешок.

– Джордж получает натянутую тройку и думает, что это то же самое, что и заслуженная.

Я легонько кивнул.

– В их кучке умный – его братец Джеб.

– Ну так, Дик Чейни умнее Джорджа Буша. И что?

– Ну, он в разы умнее. Он баллотируется и на пост вице-президента у Буша и также на свой пост. Как думаешь, кто окажется на этих позициях? Те, кому посодействует Буш или те, кому поможет Чейни?

– Опять же, что с того?

– Ладно, что с того? – и я взял небольшую паузу и запил свой ужин пивом. – Дик проверяет всех нас. Что случится, если он пойдет к Джорджу Бушу и скажет, что у всех нас есть критические изъяны, и мы все стали бы полным провалом в качестве номинантов. Не подходит никто. Никого из списка брать нельзя.

– Это маловероятно, Карл. В списке находятся весьма квалифицированные люди, и я не говорю о тебе! – ответил он.

– Джордж, я все еще не уверен, почему я вообще в списке. Единственное, что я могу думать, так это о том, что он хотел показать одного конгрессмена, что условия для всех равны или что-то такое, и он понял, что ни Хастерту, ни ДеЛэю этот пост не нужен. Но вопрос все еще стоит. Если никто из нас не подходит для поста вице-президента, кого тогда останется выбрать Джорджу Бушу?

Это заставило Уилла приподнять брови.

– Ты хочешь сказать, что Дик Чейни собирается рекомендовать собственную кандидатуру в качестве номинанта в вице-президенты?

Я улыбнулся.

– Джордж! Я ничего не хочу сказать! Мы просто два товарища, которые ужинают и говорят о работе. Если ты порыскаешь и выяснишь, что я ошибаюсь, пожалуйста, дай мне знать.

Мы закончили нашу трапезу, и я поставил тарелки в раковину.

– Ты сказал, что у тебя для меня что-то есть?

– Это в моем кабинете, – и я повел его из обеденной в прихожую, и оттуда уже до своего кабинета.

Он вошел внутрь и сказал:

– Это и есть тот самый пресловутый клуб? Не думаю, чтобы я хоть раз здесь бывал.

– Ты название слышал? – со смехом спросил я.

– Какое, «Клуб ненавистников Демократов Хи-Мэна?». Карл, думаю, мы оба знаем, откуда это.

– Мэрилин же это забавным не показалось, – признался я. Я указал ему на кресло и сел на вращающийся стул у моего стола. Я залез в полку и достал оттуда плотный конверт. – Вот, держи. Это пустая копия для тебя.

– Что это?

– Открой и узнаешь.

Джордж пожал плечами, вскрыл печать и достал оттуда копию опросника, который мне выдали. Ему потребовалось несколько минут, чтобы просмотреть несколько страниц, и затем он взглянул на меня.

– Вам всем нужно было предоставить эту информацию? – и я кивнул в ответ. Он еще раз прошелся по опроснику. – Наверное, единственное, о чем тут не спросили – так это не выпивали ли вы или не употребляли ли наркотики.

– Учитывая прошлое Джорджа Буша, это могло стать обсуждением, которого бы не хотели, – Джордж Уилл поджал губы, но отрицать не стал.

Губернатор уже признавал свои «ошибки молодости», куда входили и проблемы с алкоголем, и также без ответа оставались обвинения в тяжелой зависимости от кокаина в его молодости.

– Похоже, что здесь нет ничего, чего бы кампания не хотела знать о потенциальном кандидате, – отметил он.

– Это очень правдиво, – согласился я. – И все же, они расспрашивают обо всем этом? И у меня есть для тебя еще парочка вопросов. Первое – должен ли Дик Чейни все это заполнять? И кто будет проверять его самого? И второе – давай предположим, что кого-то рассматривают на должность в Кабинет, а Дик его там видеть не хочет. Что мешает ему слить что-нибудь из этих перечней, которые он собирает, в New York Times и уничтожить того пресловутого? Ты бы ему доверился?

– Кого, например?

Я пожал плечами.

– Китинг же в окончательном списке, так? – Джордж кивнул. Фрэнк Китинг был губернатором Оклахомы. – Бывший агент ФБР, бывший помощник министра юстиции, хорошая рекомендация… звучит как идеальный кандидат на место министра юстиции, однозначно. Могу тебе сразу сказать, что Чейни его недолюбливает и видеть даже не хочет. Просто дождись, когда Чейни сдаст данные по Китингу прессе.

– А что насчет твоих?

Я вскинул руки.

– Что в мире вообще прозрачнее моей жизни? Что они вообще могут по мне найти, что еще не использовалось против меня. К тому же, у меня никаких шансов. Я слишком умеренный для тех закоренелых евангелистов, которым потакают Джордж и Карл Роув. Скорее сожгут мое чучело, чем изберут меня в национальную администрацию.

– Так зачем рассказывать об этом мне?

И снова я пожал плечами:

– Я просто подумал, что тебе было бы любопытно узнать, как на самом деле проходит весь процесс. Ты же любознательный, ведь так?

Ответа на это я не услышал, и пару минут спустя он ушел вместе с конвертом.

Все стало интереснее в ту же пятницу. Джордж Уилл, предположительно, проверил мою информацию и в его колонке подробно расписывалось влияние Дика Чейни. Там было детально рассказано о том, как Буш поручил Чейни весь процесс подбора вице-президента и министров. Там также утверждалось, что самого Чейни не проверяли, что Уилл наверняка добыл от кого-то еще. Закончилась колонка интересным заключением.

Утром следующего понедельника мне позвонили из офиса Чейни и запросили о встрече с парой сотрудников для более личной проверки в тот же день. Джо Аллбо, руководитель кампании, прошелся по моим ответам и у него возникло еще больше вопросов. Эти вопросы возникли в связи с моими ответами. Я встретился с ними в кабинете организатора. Для меня очень быстро стало очевидным, что я не был серьезным кандидатом. В нашем диалоге у нас были следующие темы:

Военная служба:

Вопрос: Расскажите подробно о том, как вы получили вашу Бронзовую Звезду.

Ответ: Приношу свои извинения. Тот прыжок занесен под гриф «Совершенно Секретно».

Вопрос: Это критично важно знать, чтобы мы могли корректно использовать это в кампании!

Ответ: Это было классифицировано, как «Совершенно Секретно». Мне не позволено говорить об этом.

Вопрос: Господин конгрессмен, это случилось девятнадцать лет назад. Нам нужно знать детали.

Ответ: Здорово! Теперь же вам только и нужно, что сбегать в Пентагон, убедить кадрового руководителя подписаться под моим нарушением секретности, и принести мне в письменном виде, и я с удовольствием вам все расскажу!

Вопрос: Это не очень помогает делу, господин конгрессмен.

Ответ: «Совершенно Секретно»! Я все еще нахожусь в запасе и имею определенный уровень доступа. В каком подразделении служили вы и какой у вас был уровень? (Это осталось без ответа!)

Благотворительность:

Вопрос: Почему вы жертвуете фонду планирования семьи?

Ответ: Потому что я хочу. Они делают хорошее дело.

Вопрос: Это не станет очень популярно, господин конгрессмен. Вам не стоит жертвовать в фонды, поощряющие аборты.

Ответ: Хорошо, не жертвуйте свои деньги на это. А это мои деньги; и я буду давать их тем, кому сам захочу. (Это также относилось и к числу других моих пожертвований. Либо же я жертвовал не тем, либо не жертвовал тем, кому стоит.)

Церковь:

Вопрос: В какую церковь вы ходите?

Ответ: Я не хожу в церковь.

Вопрос: Никогда?

Ответ: Когда я хожу в церковь – я сопровождаю свою жену в ее церковь. Она член церкви Дамы Милосердия. Они католики.

Вопрос: Важно показывать, что вы христианин и постоянный член церкви, господин конгрессмен.

Ответ: Тогда попросите баллотироваться мою жену.

Бизнес:

Вопрос: Конгрессмен Бакмэн, почему вы вложили деньги в *вставьте название компании – они же назвали несколько*?

Ответ: Чтобы я мог заработать денег. Как вы думаете, зачем я в них вкладывался? (на это эти финансовые кудесники захотели узнать, почему мы выстраивали сделки так или эдак, на что я сказал, что когда они станут мультимиллиардерами, то тогда они могут свободно давать мне советы)

Вопрос: Почему ваш слепой траст инвестирует преимущественно в Бакмэн Групп и связанные с ней компании?

Ответ: Наверное, потому что я основал великолепную инвестиционную компанию, и научил их много зарабатывать. Вам когда-нибудь тоже стоит попробовать.

И, наконец, мое любимое, личное:

Вопрос: Почему ваши родители отреклись от вас?

Ответ: Потому что я им не нравился. (Думаю, к тому моменту эти ребята были с ними согласны!)

Вопрос: Почему вы решили, что вашего брата необходимо застрелить?

Ответ: Потому что он вломился в мой дом и пытался убить меня.

Вопрос: У вас есть черный пояс по каратэ. Почему вы не использовали каратэ, чтобы его обезоружить и обезвредить?

Ответ: Потому что у него был большой нож.

Вопрос: Почему же вы просто не выбили его у него из рук?

Ответ: Вы всегда так глупы, или отдельно на это учились?

К этому моменту интервью закончилось. Мы ни разу не заговорили о моих голосованиях или публичных высказываниях. Уверен, что они вернулись к Дику Чейни с заключением, что я одновременно был и неподходящим, и несговорчивым. Я рассказал об этом Мэрилин тем же вечером, и ее это изрядно повеселило. Она сказала мне:

– Карлинг, твоя главная проблема, что ты не слишком терпим к дуракам, а для тебя большинство – дураки.

– И? Ты вышла за меня замуж. Делает ли это тебя дурой? И тогда как же я тебя терплю?

На это она захихикала и сказала:

– Хочешь, чтобы я продемонстрировала?

Я улыбнулся и кивнул.

– Может, не такая уж ты и дурочка!

Глава 126. Подбор

Марти Адрианополис уходил от меня.

На самом деле это было не так трагично, как звучало. Он был отличным кадровым руководителем, и я безоговорочно ему верил, но у него был один серьезный изъян. Марти был твердо убежден в святости брака, и он уже подтверждал это дважды. Теперь же он встречался с симпатичной блондинкой примерно на десять лет младше него, которая работала в офисе – Стени Хойер (это была наша маленькая версия Джейма Карвилла и Мэри Маталин, только наоборот). И Марти было нужно зарабатывать больше денег, чем он получал на государственной должности.

– Итак, что думаешь? – спросил его я.

– Ну, я поговорил с ребятами из Института Возрождения, и подумал, что могу втиснуться туда и стать исполнительным директором или кем-нибудь такого уровня. Так я смогу все еще работать с тобой над твоими проектами, но так я смогу действительно заработать денег без всех этих трюков и прыжков, – улыбаясь, ответил он.

Это точно было чем-то в моем духе, так что я просто кивнул. Поскольку я был главным источником средств для Института Возрождения Америки, я много чего мог об этом сказать.

– У меня претензий нет. Единственным вопросом будет время. Я хочу, чтобы во время выборов ты был со мной. После этого, во время ухода проигравших, мы найдем тебе замену, и затем можешь двигаться на Кей Стрит. Ты уже обсудил свою новую зарплату? – с улыбкой спросил я.

Он ухмыльнулся в ответ:

– Это будет недешево! У Дженни большие запросы!

– Может, нам стоит сначала двинуть в Вегас и прикинуть, сколько ты в этот раз протянешь.

Марти поднял палец на это:

– В третий раз точно повезет! Слушай, а что нам делать, если тебя действительно выберут как номинанта в вице-президенты? Что будет тогда?

– Ты хочешь сказать – после того, как разверзнутся небеса и Христос спустится для Второго Пришествия?

– Именно!

– Думаю, что тогда все станет сложнее. Я все еще могу баллотироваться в Конгресс в то же время. Если Буш победит, то проведут особые выборы, вероятно, в январе. Мы выдвинем кандидата от Девятого Округа Мэриленда. Если мы победим, то тебе нужно будет побыть с нами, чтобы помочь устроиться. Примерно еще пару месяцев, чтобы найти нового кадрового руководителя. Все не должно затянуться больше, чем на пару месяцев, – сказал я ему.

– Есть идеи, кого выдвигать? У тебя в этом деле будет довольно много влияния, – отметил он.

– Как думаешь, Шерил согласится? Она знает округ и участников, – Шерил Дедрик возглавляла мою команду в Вестминстере.

– Она стала бы отличным вариантом, да и голоса женщин не повредят. Дождись, пока не изберешься, а потом уже обсуждай с ней это.

Я согласно кивнул. Многие конгрессмены начинали с того, что работали в чьей-то команде.

Я поручил Марти начать решать вопрос о своей замене к концу года. Через две недели после моего столкновения с двумя болванчиками, которые проверяли меня, я получил звонок от Джо Оллбо. Хотел бы я через пару дней встретиться с губернатором Бушем? Я уставился на трубку на мгновение, прежде чем согласиться. Даже если бы меня и не выбрали, не стоит злить парня, который вполне может стать следующим президентом. Стоит согласиться на встречу! Я должен был встретиться с губернатором в его номере в отеле Хэй-Адамс.

Что неудивительно – когда я попал на встречу, там также был и Дик Чейни, который не выглядел счастливым от того, что присутствовал здесь. Насколько это касалось его, он не хотел, чтобы кто-либо вставал на его пути в выборах в Кабинет, и уж точно, чтобы это были Джордж Буш или потенциальные участники Кабинета. Он всего лишь был там, потому что кампания реагировала на давление со стороны прессы. Эл Гор, напротив, во всю трубил о прозрачности его отбора. Это тоже было той еще чушью. Эл выбирал кандидатов в вице-президенты с теми же корыстными целями, как и все остальные, и его кандидатами были по большей части переизбранные клинтонисты.

И все же наша встреча была теплой. Хоть Чейни и был недоволен, не похоже было, что это направлено только в мой адрес. Он скорее был раздражен тем, что его дотошный план был кем-то раскрыт, но он не знал, кем именно. Он даже как-то спросил меня об этом:

– Карл, ты знаешь, что ты не единственный человек, который рассматривается на номинацию в вице-президенты. Есть мысли, откуда могли взяться эти дикие обвинения со стороны Джорджа Уилла?

Я сохранял нейтральное выражение лица, и просто развел руками, показывая, что не знаю.

– Дик, нас в окончательном списке около дюжины человек, а благодаря всей документации, которую ты затребовал – каждому из нас потребовалось еще около половины дюжины юристов и работников, чтобы собрать все вместе. И это только с нашей стороны! Что насчет другой, твоей стороны, кто бы там ни собирал и ни рассматривал информацию вместе с интервью? Я бы даже сказал, что добрая половина сотни человек знала о процессе, и могла это выдать.

– Может, и так, но это точно не тот процесс, который мы проводим! Мы с губернатором рассматриваем все вместе, и я уж точно не выбираю никого сам! – объявил он.

Джордж Буш же в это время ничего не сказал.

– Уверен, что так оно и есть, но это не так здорово смотрелось бы в новостях, не так ли? – ну давай, толкни Джорджа Уилла за это под колеса. – Все, чего это потребует – маленького отдельного кусочка дезинформации, и можно наделать проблем. Может, кто-то из кандидатов пытается потопить кого-то другого? – в замешательстве пожал плечами я.

После этого мы перешли к более существенным вопросам. Чейни поднял несколько вопросов о моем прошлом, и Буш попросил меня объяснить, что происходило. Мое богатство стало забавной темой, и было также подмечено, что я был богаче, чем все остальные конгрессмены и сенаторы вместе взятые. Я улыбнулся и согласился с этим. Также поднялось обсуждение моей военной службы, которая была ощутимо примернее, чем чья-либо из них. Чейни был крупным уклонистом, получившим с полдюжины отсрочек; Буш же служил в Национальной Воздушной Обороне Техаса, и его служба там была, по меньшей мере, подозрительной. Оба хотели разузнать о Бронзовой Звезде, и это меня удивило. Я полагал, что они могли поручить кому-нибудь в Пентагоне раскопать эту информацию (Чейни был министром обороны, а отец Буша в свое время управлял ЦРУ), но наверняка она была зарыта очень глубоко. Я сослался на национальную безопасность, но затем улыбнулся и сказал:

– Конечно, как президент Буш, вы сможете найти это. И тогда я буду рад объяснить вам все, сэр.

Это вызвало приступ смеха у Джорджа Буша; Дику Чейни было не так смешно.

Большая часть встречи прошла в разговорах о моей семье. Моя нынешняя семья была всем, о чем только мог мечтать любой хороший Республиканец. Всего-то нужно было молчать о том, что они католики. Мои же родители с братцем были явным примером безобразия. Мы могли это предполагать, и оба удивились, что только это уже не подорвало меня как конгрессмена.

– Губернатор, поверьте мне, люди пытались. Во время моей первой избирательной кампании это стало главной темой для обсуждения. Это было просто колоссально! После этого, конечно, я смог себя зарекомендовать, и смог давить уже на это. И все-таки я не могу это скрывать. Мои родители и брат будут обширной почвой для журналистов.

– И они станут разговаривать с прессой? – уточнил Чейни.

Я приподнял бровь:

– Думаю, для того, чтобы мой брат дал какой-то комментарий, понадобится маленькое чудо. В смысле, учитывая, что я застрелил его на кухне, – и я пожал плечами. – Мой отец тоже много не расскажет. У него болезнь Альцгеймера. Моя сестра со своей семьей живет в Миннесоте, и с ними все будет в порядке. Мы с ними на связи, и я близко общаюсь со своей сестрой. Моя мать была бы рада пойти на национальный телеканал и проклясть меня как антихриста, но она уже двадцать лет встает и снимается с учета у психиатра.

– Я всерьез думаю, что это убивает любую необходимость продолжать. Вы со мной согласны, губернатор? – вставил Чейни.

– Господин конгрессмен, я еще не принял никакого решения, но подозреваю, что вы были бы более полезны администрации Буша в качестве организатора большинства, и возможно однажды, в качестве лидера большинства или спикера Палаты, – сказал Буш.

– Конечно, сэр. Поверьте мне, я понимаю. Пожалуйста, сообщите мне, если я могу еще что-то сделать для вас или для кампании.

Мы все пожали друг другу руки и я ретировался.

Вот и все надежды на пост повыше. Я про себя улыбнулся, когда вышел и удивленно покачал головой. Я все еще не был уверен, как оказался в окончательном списке, кроме как находясь на посту Конгрессионального лидера, который мог бы быть заинтересован. У Хастерта было бы почти столько же власти, как и у спикера, а ДеЛэй надеялся превзойти Хастерта. Для меня это бы заняло еще десять лет, чтобы добраться до той точки, или же в какой-то момент попытаться избраться на пост губернатора или сенатора, и оба эти варианта казались неправдоподобными, чтобы получить такую власть.

Может, мне стоит податься послом на Багамы? Дождаться, пока дети не уйдут в колледж через пару лет, и тогда мы с Мэрилин можем загорать круглый год. Надо будет у нее об этом спросить! Мы могли бы работать над грядущей проблемой потребления рома в Америке вместе с вопросом дефицита пляжного песка. Мне однозначно нужно было стратегически обдумать эту идею!

На протяжении следующих примерно десяти дней через Хэй-Адамс проходил плотный поток великой и могучей текучки, что освещалось Fox News как рассмотрение на различные должности, и все это указывало на то, как губернатор лично подходил к вопросу этих важных подборов. И как мог хоть кто-либо спорить с этим?! В каком-то смысле это не очень помогало губернатору Бушу. После того, как кто-либо докладывал о встрече с Чейни и Бушем, следующая передача Раша Лимбо уже обсуждала, почему они не подходили. Меня назвали «крайне либеральным, запасным Демократом, который купил выборы и разделяет левую Демократическую программу со своей женой-Демократом из Нью-Йорка»!

Мэрилин нашла это крайне забавным, хотя ей уже стало не так смешно, когда он отметил, что она так очевидно потратила мои миллиарды на различные пластические операции и увеличение груди! Уже был мой черед взглянуть на нее с любопытством и попросить ее показать «улики». Близняшки тоже захотели узнать, есть ли у их матери импланты, и хотели узнать, можно ли им их тоже поставить. Я фыркнул, прикусил язык, и позволил их матери дать им небольшой нагоняй. Наши дочери не страдали от проклятия плоскогрудия. У них был четвертый размер груди и без всех приятных обязательств, вроде трех беременностей.

Я не был единственным кандидатом, которого признали неподходящим. Колин Пауэлл, один из самых уважаемых людей страны, тоже был окрещен Демократом, Фред Томпсон из Теннесси был «Джонни-тормозом» для политической партии, Джордж Патаки был из демократического штата (Нью-Йорк), и так далее. Не было никого, кто был бы достаточно консервативен для Раша Лимбо! Он был более сумасброден по этой теме, чем обычно.

Четвертого июля я посетил обязательные парады в Хирфорде и Вестминстере, и остаток дня провел, выпивая у бассейна со своей «улучшенной» женой. Наши дочери были где-то в другом месте (они хотели быть где угодно, только не там, где находились их древние и ничего не понимающие предки), а Чарли был на море, так что я смог уговорить Мэрилин надеть очень открытый купальник и затем гонялся за ней вокруг бассейна. Наконец я поймал ее и лично проверил ее «улучшения». Комментарием моей жены стало, что возможно, мне стоило потратить свои миллиарды на то, чтобы улучшить что-нибудь у себя самого, за что получила хороший шлепок по заднице, когда мы вылезли из бассейна. Затем я загнал ее в дом и мы еще какое-то время проверяли наши врожденные приспособления.

Пятого июля мир начал вести себя чрезвычайно странно. Мне напрямую позвонил Джордж Буш и попросил встретиться с ним в его номере в Хэй-Адамсе на следующий день, и мне нельзя было говорить об этом кому-либо, ни жене, ни работникам – никому. Это было странно. До этого все вести мне передавали только сотрудники Чейни. Было похоже на то, что он не будет участвовать в этом обсуждении. Могло ли это быть последней личной проверкой? Что-то не сходилось. Уже выходили неофициальные отчеты, в которых говорилось, что меня уже не рассматривают, хотя от официальной кампании ничего настолько грубого не исходило.

Следующим утром в четверг в десять часов я приехал к Хэй-Адамсу и зашел в номер к губернатору. После проверки небольшим металлоискателем и осмотра агентом Секретной Службы, который стоял на посту у его двери, мне разрешили войти и я оказался с Джорджем Бушем. Были только мы двое. Он провел меня в гостиную, где мы устроились в креслах.

– Конгрессмен Бакмэн, благодарю вас, что вы пришли.

– Мое почтение, губернатор. Может быть, однажды я смогу сказать «Мое почтение, мистер президент».

Он улыбнулся на это и снисходительно кивнул. Может, он и был придурком, но придурком, который знал, как быть приятным и давать гостю ощущение теплого приема.

– Это очень любезно с вашей стороны. Я хотел еще немного с вами поговорить, и понять, что вы думаете о том, как идет кампания.

– В самом деле? Я был под впечатлением, что я более не приму никакого участия в кампании. Если верить Fox News и другим каналам, которые поддерживают вас, не возникает никаких сомнений в том, что я бы стал помехой, а не помощью. Я даже не уверен, могу ли я быть выбран для отлова собак, после всего того, что они сказали.

Он слегка улыбнулся.

– Возможно, вы слышали старую молитву, «Боже, защити меня от моих друзей. А с врагами я могу разобраться и сам!»? Хоть я и могу сказать, что значительная часть моей поддержки исходит от более консервативного элемента партии, но мне нужно обратиться и к другим группам тоже. Не все с этим согласны, но это правда.

Я кивнул с одобрительным жестом.

«К чему он этим клонил?»

– Ну конечно же, губернатор, как лидеру партии вам нужно совмещать различные взгляды, – улыбнулся я. – Сочтите это хорошей практикой на момент после выборов, когда вам нужно будет склонять Демократов на свою сторону!

– Будем надеяться. О, кстати, ваша жена действительно Демократ?

Я рассмеялся:

– Во многом – да. Ее родители разрываются между своей любовью к ее дочери и своей верой, так сказать. Да и опять же, некоторые из ее братьев тоже Республиканцы, так что все вроде бы наравне.

Он рассмеялся от этого. Он действительно был виртуозным подлизой.

– У вас уже есть история работы сквозь линии партий по необходимости. Вы стали лидером в сфере двухпартийного законодательства, и я так понимаю, что вы являетесь главным проводником между партиями, если в какую-то из сторон нужно шепнуть что-то очень тихое.

«Этого он хотел? Он хотел, чтобы я что-то нашептал Демократам?»

– Я по опыту знаю, что и в политике, и в бизнесе лучшие результаты достигаются тогда, когда обе стороны в конце могут улыбнуться и ощутить, что ушли победителями, – объяснил я.

Что он хотел, чтобы я передал, и кому?

– Ньют Гингрич сказал мне, что вы отговаривали его от закрытия правительства. Вы сказали ему, что это станет ошибкой, как и импичмент.

«Какого черта? Зачем он спрашивал обо мне у Ньюта?!»

– Я считаю Ньюта другом и наставником. Я много лет тесно работал с ним. Мы просто разошлись в вопросе тактики, но не стратегии. Мы оба хотели одного и того же.

– Например? – спросил он.

– В первую и главную очередь это было наше стремление взять бюджет под контроль. Я знаю, что вы согласны со мной в том, что сорок лет Демократы считали казну копилкой, в которую в любой момент можно запустить руку. Мы закупали вещи по национальному кредиту без единой мысли о том, как мы будем за это расплачиваться. Благодаря лидерству спикера, мы вернули себе контроль над Палатой и Сенатом, и смогли наложить несколько серьезных финансовых ограничений. Бюджет уже два года как сбалансирован, и стоит держать его таким и в будущем.

– Весьма правдиво. Но все же я думаю, что мы уже оставили это позади. Требуется снижение налогов, вы так не думаете? – спросил он.

– Возможно, но только если мы сможем меньше тратиться. Нам нужно держать хотя бы небольшие излишки, чтобы выплачивать госдолг.

«И куда он собрался это передавать? В казну? Главе бюджета? Для такого нужно иметь ученую степень по экономике и опыт в финансах».

– Вы также были главным творцом «Контракта с Америкой».

– Губернатор, я был всего лишь одним из множества вовлеченных, – возразил я.

– Давайте без ложной скромности. Вы придумали эту идею, и затем дали Ньюту ее возглавить. Почему?

– Практичность. Никто не обратит внимание на младшего конгрессмена. Все обращали внимание на Ньюта Гингрича! – мы оба посмеялись над этим, но я все еще не понимал, что происходит.

Была старая шутка, что, когда играешь в покер и не можешь определить, кто в игре лопух – то это ты сам. Я же вполне тогда ощущал себя этим лопухом.

– Господин конгрессмен, есть некоторые веские причины, почему вы рассматриваетесь на номинацию для поста вице-президента. При правильном применении ваши позиции могут сыграть на руку основе нашей партии, и в то же время ваша двухпартийная натура может сыграть и для других голосующих объединений.

Я чуть не выплюнул свой завтрак, когда он сказал «вице-президента». И все же я смог удержать свое выражение, и просто с любопытством на него взглянул.

– Я буду рад помочь любым способом, губернатор.

Он улыбнулся и сказал:

– Вы знаете разницу между «быть причастным» к чему-либо и «быть вовлеченным» к этому же?

Конечно же, я знал ответ, но я просто позволил ему продолжить.

– Ну, этим утром я завтракал беконом с яйцами. Курица же была причастна к моему завтраку, но свинья была в него вовлечена!

Я покорно рассмеялся.

– Ну, губернатор, вы можете рассчитывать на мою вовлеченность, это точно.

«Вовлеченность во что?»

– Я надеялся, что вы так скажете. Вы знаете, господин конгрессмен, было весьма затратно добираться до той точки кампании, где я нахожусь сейчас. В смысле, вы точно можете понять это из своего опыта.

«Какого черта?! Он хотел вложения в кампанию?»

Я просто понимающе и согласно кивнул.

– Ну, думаю, что знаком такой вовлеченности могло бы быть подходящее вливание, нет, вложение, в будущем.

Этот мелкий ублюдок пытался попросить у меня денег! Я сдержал эмоции.

– Я думал, что вы уже собрали значительную сумму для кампании, и она будет только расти.

– Я больше думал в направлении разницы между участием и вовлеченностью. В направлении личной приверженности, от человека к человеку, так сказать.

И внезапно до меня дошло! Убрав всю тонкость намеков, Джордж Буш предлагал продать мне пост вице-президента Соединенных Штатов Америки! Я проглотил свое возмущение, и откинулся в своем кресле. Он продолжал молчать и просто смотрел на меня. Там не было ни свидетелей, ни записывающих устройств. Кто бы мог подкрепить такое возмутительное обвинение?

На самом деле, смысл в этом был. Семья Бушей была богатой, но все это были деньги семьи, что означало, что все это было деньгами его отца. У Джорджа была парочка своих миллионов, но это даже рядом не стояло с уровнем его дорогого старого папочки. Он наверняка сколотил от пятнадцати до двадцати миллионов долларов, когда продал свою часть от Техасских Рейнджеров, но его нефтяные вложения были провалом.

Что я, черт побери, сказал на это? Мои мысли метались туда-сюда со скоростью света, или даже быстрее! Он был настолько уверен в своей победе на выборах, что мог пропустить все это притворство с выбором вице-президента, который мог ему помочь? В качестве вице-президента я был бы тесно связан с одним из глупейших людей, который попал в Овальный Кабинет. По крайней мере, таким я его помню на первой своей жизни. А может, я ошибался. Может, он был хитрым, как лиса! В каком-то плане это имело смысл. Чейни был вне правительства восемь лет. Как, черт возьми, он оказался вице-президентом? Знал ли он разницу между участием и вовлеченностью? После нескольких лет управления Халлибертоном у него наверняка были необходимые средства. Я никого не смог припомнить, у кого для этого было бы достаточно денег. К кому еще он обращался? К МакКейну? Денег у него не было, но они были у его жены. Он бы никогда на такое не пошел! Было ли это причиной, почему он так глубоко презирал Джорджа Буша? Или же Джордж подумал, что МакКейн проболтается и сорвет сделку?

– Губернатор, есть ли еще какие-то показатели вовлеченности? Какой уровень готовности предлагается? – спросил я.

Да начнутся торги.

– Были предложения. А нужны знаки доверия и приверженности, – признался он.

– Губернатор, я не могу начать определять необходимый уровень вовлеченности, не зная, что еще было предложено.

– Господин конгрессмен, думаю, что мы оба были в бизнесе достаточно, чтобы знать, что я не могу просто указать вам уровень и принять, что вы дадите то же самое, и еще доллар сверху.

«Не смей даже сравнивать себя со мной, как бизнесмена, идиот. Я таких, как ты, жрал на обед еще задолго до того, как попал в политику!»

– Нет, но я могу же сделать пару предположений, так? Я бы предположил, что наиболее вероятно, что люди, имеющие средства, чтобы выказать такую приверженность, могли бы вложить, может, четыре или пять миллионов долларов. Я хотя бы попал в похожую область? Губернатор, мне нужно знать хотя бы что-то, – ответил я.

Он улыбнулся на это:

– И если бы вы были правы, каким стал бы ваш ответ?

Это все было в единичных разрядах. Скорее всего, это все, что я смог бы разузнать.

– Я не буду ввязываться в торговые войны. Я дам вам цифру. Либо принимаете, либо отказываетесь.

– Конечно.

Я пару секунд потер пальцем свой подбородок. Этот человек был всем, что я вообще мог презирать в политике, он был одновременно и глуп, и продажен. Мог ли я заплатить ему достаточно, чтобы защитить Америку от него?

– Двадцать.

Этот болванчик выпучил глаза:

– Двадцать миллионов долларов? – наверняка я удвоил всю его прибыль.

– Конечно же, с таким уровнем вложения, такой вовлеченности со своей стороны, я ожидаю равноценного уровня от вас. Я бы хотел принимать участие в принятии ключевых решений, своего рода шанс высказать вам свое мнение обо всем, – предупредил я.

– Конечно же, это даже не обсуждается!

– И еще это будет не целиковая сумма.

– О?! – настороженно переспросил он.

– Угум. Пять сейчас, пять после номинирования на собрании, пять после выборов, и пять после инаугурации, – я не верил ему, с какой бы стороны я ни смотрел на это.

– Звучит обоснованно. Когда это может случиться?

– У вас есть номер счета?

– Что?

Я вынул свой сотовый.

– Дайте мне номер счета и я могу перевести на него первые пять миллионов. К завтрашнему дню вы получите подтверждение.

– О! – он на мгновение задумался, – Мне нужно будет достать его вам.

Ну что за идиот! Он явно не был гением в финансах.

– Тогда завтра утром. Я все подготовлю. Вы получите подтверждение в течение двадцати четырех часов.

– Превосходно. Я наберу вам позже.

Он улыбнулся и встал.

– А теперь, думаю, мне нужно подготовить пару вещей.

– Конечно, – и я тоже поднялся и подошел, чтобы пожать ему руку. Но когда он ответил на рукопожатие, я не отпустил. – Еще один момент, губернатор, мои слова и мои сделки очень много для меня значат. За годы я заключил множество сделок. Уверен, что вы слышали, что я сказал команде Клинтона пару лет назад, когда они попытались разорвать сделку. И думаю, что мы все можем предполагать, что я был бы так же не рад любой другой сорванной сделке. В смысле, это же покажет недостаток приверженности, не так ли?

– Вполне понимаю, конгрессмен Бакмэн, вполне понимаю, – все еще улыбаясь, сказал он.

«Хватит лыбиться, мудила. Тебя только что поимели».

Глава 127. Новая кампания

Тем вечером я посадил Мэрилин в своем кабинете и рассказал ей, что произошло. Конечно, не все – я не стал рассказывать ей о «вовлеченности», только сказал, что выбрали меня. Я ничего не говорил до тех пор, пока девочки не ушли спать, и я не хотел дать им ни единой возможности подслушать. Было бы слишком глупо дать им узнать. Они бы никогда не смогли удержать рот на замке! Мэрилин же просто была поражена, потому что до этого мы оба пришли к выводу, что у меня не было ни единого шанса быть куда-либо номинированным.

– Ты шутишь? Когда это станет официально известно?

– Точно не знаю. Я ожидаю от него звонка завтра, и потом через пару дней мы об этом объявим.

Буш на следующий день направил мне номер счета. Затем я позвонил Бобу Сиверу, который был уже предупрежден о том, что нужно отмыть первые пять лимонов, и он перевел их на счет, хоть я и не сказал ему, кто получит эти деньги. Деньги появятся на счету не раньше, чем на следующий день (это никогда не происходит так быстро, как показывают в криминальных фильмах по телевизору!), и во вторник одиннадцатого числа мы бы сделали объявление. С этим бы разобрались люди Буша, и детали еще не были точными. Это дало бы нам почти три недели до собрания.

– Ну вот, станешь теперь важным! – поддразнила меня Мэрилин.

– Ты знаешь, у нас, важных ребят, есть определенные ожидания, – ответил я.

– Неужели? И какого же рода ожидания?

– Ну, я имею в виду род ожиданий, который требует серьезных усилий. В смысле – очень серьезных усилий!

– Да? И насколько серьезных?

– Скажем так, может быть отличной мыслью проверить, сможешь ли ты пробиться в команду вице-президента. Помнишь про Монику Левински? Думаю, что мне нужно будет прособеседовать какого-нибудь интерна или даже двух!

– Фу! Какая же ты свинья! – возмутилась она.

Когда я говорил ей все это, мы были в моем кабинете, так что когда она начала возмущаться, я схватил ее и мы начали бороться на диване, пока я ее не раздел, и затем я ей показал, насколько серьезно ей нужно стараться. После этого мы повторили демонстрацию уже в нашей спальне.

В пятницу где-то к обеду я получил звонок от губернатора, что перевод прошел, и объявление было бы сделано во вторник. С этим делом все еще разбирались, но я бы узнал все детали утром в понедельник. Мне нужно было кое-что подготовить. Я позвонил Марти и сказал ему волочить свою задницу к нам на ужин тем же вечером, и затем повторил то же самое Брюстеру МакРайли. Он возразил, что он был в Чикаго, на что я ответил, что мне плевать. Ему нужно было тем вечером быть в Вестминстере, и затем я спросил его, не хочет ли он, чтобы я отправил за ним G-IV. Это его заинтриговало, так что он согласился, и я отправил самолет к нему. Я позвонил Шерил и сказал ей привести своего мужа, и набрал Милли Дестрир, Джеку Нерштейну и Мэйси Адамс. И наконец, мы сказали девочкам, что им нужно было тем вечером остаться дома; они не могли никуда уйти с друзьями. Они хотели поспорить, но мы сказали им, что это была серьезная встреча, и им тоже нужно было быть там, как взрослым, что их это заинтриговало и одновременно польстило. Им все еще было по пятнадцать лет, но это ненадолго. Перед избранием им бы уже исполнилось шестнадцать.

Я не мог позволить себе тратить кучу времени на готовку и изображать из себя хозяина. Я позвонил Нику Папандреасу и попросил его приготовить большое блюдо, и я бы направил туда кого-нибудь, чтобы его забрать. Я поручил Холли и Молли с их матерью помочь сделать чай со льдом и лимонад, а также прибраться в доме. Они, должно быть, ощутили, что это было важно, поскольку впервые не стали с нами спорить. Мы ожидали, что люди начнут прибывать в любое время после шести, хотя Брюстер мог приехать последним.

Так и вышло. Большая часть приглашенных прибыла к половине седьмого, когда пришло оповещение от аэропорта Вестминстера, что Гольфстрим уже был на подлете. Я поручил водителю ожидать его, так что мы могли ждать его за пару минут до семи часов. В остальном же опоздала только Мэйси Адамс, которая приехала сразу после звонка.

– Карл, что происходит? – спросила она, как и все остальные гости.

Я дал ей тот же ответ, что и всем.

– Я объясню, когда соберутся все. Пока ждем, перехвати чего-нибудь.

Брюстер прибыл без десяти минут семь. Я пожал ему руку и пригласил в дом. Он спросил:

– Так, Карл, что стряслось? Что случилось такого важного, что ты отправил за мной самолет в Чикаго? Я уже даже ожидал вертолета, который высадит меня у твоей двери! Что случилось? Буш тебя выбрал или что?

Я кивнул и просто ответил:

– Да.

Брюстер застыл и тихо произнес:

– Ты сейчас не шутишь же? Буш выбрал тебя? – в комнате резко воцарилась тишина.

Я кивнул ему:

– Мы пришли к соглашению по поводу моей вовлеченности в его кампанию. А теперь нужно поговорить, всем нам.

Внезапно в комнате поднялся гам из вопросов. Я улыбнулся такой шумихе, и положил добавки себе на тарелку. Я сел во главе стола и затем поднял руку, требуя тишины.

– Так, в двух словах. Вчера утром я встретился с губернатором. Мы поговорили, и он пообещал сообщить все новости сегодня. Этим утром он позвонил мне, и я сказал ему, что мне нужна пара дней, чтобы все подготовить. Официальное объявление состоится в понедельник. У нас есть эти выходные, чтобы все распланировать.

Первой заговорила Молли:

– Пап, ты станешь вице-президентом?

Я улыбнулся своей младшей:

– Ну, сперва нужно победить на выборах, но в общем-то – да.

Молли посмотрела на свою сестру, и они молча заговорили друг с другом. Можно было почти увидеть, как между ними туда-сюда перескакивают мозговые волны.

– Одна гонка или две? – спросила Милли Дестрир.

– А это интересный вопрос, – ответил я. – В этом и настоящая причина, почему я пригласил всех сюда сегодня вечером.

– Я не понимаю, – проговорила Холли.

Я кивнул девочкам.

– Так, давайте объясню, как это работает. Этой осенью у меня будет переизбрание. Вы уже знаете, что я буду избираться против Роба Холлистера. А теперь мне нужно будет одновременно участвовать в двух предвыборных гонках.

– В смысле ты все еще собираешься баллотироваться на переизбрание и в то же время избираться на пост вице-президента? Так можно?

На это ответила Милли Дестрир:

– Да, это законно, только необычно. Все станет сложнее только тогда, если ваш отец победит в обеих гонках. В смысле, если он победит в одной, но проиграет во второй, то ему придется думать только об одной работе, а если проиграет везде – то в любом случаеостанется без работы.

– И так что будет, если он победит в обеих? Можно ли одновременно быть и конгрессменом, и вице-президентом?

Все улыбнулись и покачали головами.

– Не-а, так это не работает, – сказала Мэйси.

– Нет, ваш папа станет вице-президентом, и тогда у нас будут проведены специальные выборы для нового конгрессмена, – сказал Джек.

– И кто тогда станет новым кандидатом в конгрессмены? – спросила моя жена.

– Это и будет одной из сегодняшних тем. В целом это будут решать все присутствующие здесь. Не вы с девочками, что уж, но вы понимаете, что я имею в виду.

– Может, мне стоит стать Республиканцем? У меня тогда будут голоса?

Я с ухмылкой отмахнулся от этой идеи:

– Нет! Вообще забудь! Знаешь, сколько голосов я получаю за то, что ты Демократ? Это заинтересовывает людей!

Брюстер улыбнулся и согласился со мной. Остальные политики за столом тоже кивнули.

Шерил Дедрик прочистила горло, и я повернулся к ней. Она взглянула на своего мужа Джима, который, как я помню, был дорожным подрядчиком в Рейстерстауне. Затем она сказала:

– Я не знаю, как вы подбираете кандидатов, но могу я предложить свою кандидатуру?

Я взглянул на Марти, с которым я уже это ранее обсуждал, который кивнул и пожал плечами. Затем я обвел взглядом всех остальных, прежде чем ответить.

– Единственный человек, с которым я обсуждал это – это Марти, но я о тебе и говорил. Я хотел, чтобы сегодня вечером вы с Джимом были здесь, чтобы задать этот вопрос. Вам было бы это интересно?

Она снова взглянула на Джима и затем кивнула:

– На самом деле мы уже это обсуждали, когда тебя рассматривали на позицию вице-президента. А потом, когда ты сказал, что тебе отказали – мы списали эту идею. Но да, думаю, мы могли бы.

Я осмотрел остальных профессионалов за столом:

– Есть какие-нибудь мысли на этот счет? Кто-нибудь из вас об этом уже задумывался?

Мэйси отметила:

– Не пойми неправильно, Карл, но я думала, что у тебя нет ни шанса занять пост вице-президента. Я даже представить не могла, как ты вообще оказался в окончательном списке. Без обид.

– Понимаю. Я точно так же удивился.

Милли спросила:

– Карл, ты собираешься баллотироваться на оба поста? Уже слишком поздно выдвигать кого-то еще. Им нужно было зарегистрироваться еще несколько месяцев назад.

– У меня нет выбора, если нам нужен хотя бы шанс удержать Девятый Округ Мэриленда в нашей партии. Мне нужно также усердно работать, как мы и планировали, и в то же время проводить каждую секунду бодрствования в кампании за Буша. Что еще я могу сделать? Мне придется положиться на вас, чтобы вы помогли мне победить на заочной кампании.

– И вот зачем я тебе был нужен здесь, – добавил МакРайли.

– Да, вот зачем ты мне был нужен, – согласился я, – Я не знаю, чтобы ты смог сделать с кампанией Буша, но мне нужна помощь здесь. Мне нужно победить на выборах здесь. Если я выиграю выборы на пост вице-президента и проиграю в Девятом Округе Мэриленда – я стану национальным посмешищем. Нам нужно будет все возможное.

– А потом?

– А потом я буду не менее усердно работать для своего лично выбранного преемника, кто бы это не оказался в результате. Точно так же мы возьмем все ресурсы у Республиканского Национального Комитета, которые только сможем. И все-таки действительно встает вопрос, кого мне выбрать в качестве преемника? Мы с Марти голосуем за Шерил. Есть ли у вас ещё какие-то кандидаты на уме?

Ни у кого не было других имен, но ни у кого вопросов по поводу Шерил не возникло. Это бы не решилось в тот же вечер, но к собранию мы бы уже подобрали человека. Мы с Марти объяснили, как именно он будет уходить после инаугурации, хоть он и согласился поболтаться рядом достаточное время, чтобы помочь следующему Республиканскому победителю найти себе замену. К тому моменту, когда мы все разошлись, и отправились по домам, было уже поздно. Мы предоставили Брюстеру и Марти на ночь гостевые комнаты. Марти выбрал комнату Чарли. Чарли был в море у Индийского океана, и только высадился там; до самого Рождества он бы не вернулся. Он бы пропустил весь цирк, которым бы обернулось все это дело. Я почти завидовал ему. Затем я позвонил своей сестре в Рочестер, взял с нее клятву молчать и рассказал ей, что происходило.

В субботу к обеду кто-то проболтался. Мне начали звонить на неуказанный номер журналисты, которые запрашивали мои комментарии. Я же только отправлял всех к команде Буша-Чейни. Хотя я принял звонок от Джо Оллбо с планом выступления с объявлением. Нам нужно было полететь днем в субботу в Хьюстон. У нас был бы номер в Four Seasons. Объявление было бы дано сразу после обеда с палубы USS Texas, который пришвартован в Хьюстоне как музейный корабль. Смогли бы мы организовать все поездки? Я заверил его, что это не стало бы проблемой, и затем позвонил и позаботился о том, чтобы G-IV был готов. Мы начали паковать наши чемоданы. Днем в субботу журналисты и съемочные группы начали собираться у дороги и парковаться на стороне Маунт Кармэл Роуд. Я позвонил главе нашего охранного агентства и замолвил словечко. Ему бы понадобилось подкрепление!

Утром в воскресенье на политических ток-шоу только и было разговоров, что об этом слухе. Я предположил, что кто-то из отряда Буша-Чейни слил информацию, хорошо это или плохо, возможно, с целью спровоцировать меня, чтобы я брякнул что-нибудь глупое и поспешное, и таким образом сорвал все. Самой забавной частью стала передача «На неделе» на ABC с Сэмом Дональдсоном, который брал интервью у моего старого приятеля Флетчера Дональдсона (между ними никакой кровной связи). Флетчер обнаружил, что он почти по умолчанию стал палочкой-выручалочкой по всем вопросам, связанным с Бакмэном. Он уже десять лет писал обо мне статьи в Sun, и был, наверное, единственным журналистом, который побывал в моем доме. Я до этого уже с ним разговаривал, но только для того, чтобы отправить его звонить команде Буша, и чтобы сообщить, что он уже знает меня достаточно, чтобы понимать, что больше я ему ничего не скажу.

– Итак, Флетчер, вы знакомы с Карлом Бакмэном дольше любого журналиста, о котором я слышал. Каков он на самом деле? – спросил Сэм.

Флетчер выглядел так, будто он специально купил новый костюм для этой встречи, да вдогонку еще и постригся. Он сказал:

– Во-первых, он довольно обыкновенный. Он действительно верит и думает, что на самом деле он очень скучный человек и живет очень скучной жизнью. Он уже больше двадцати лет женат на своей девушке из колледжа. Они с Мэрилин оба были детьми из среднего класса. Они живут в том же доме, который они построили, когда он ушел из армии, это ранчо в дальнем пригороде Балтимора. Его дети ходят в местную общественную школу. Его сын ушел в морскую пехоту. Мэрилин же проводит своего время либо в качестве матери-домохозяйки, или же помогая в качестве интерна в офисе конгрессмена в Вестминстере. По осенним выходным они делают джем…

– Они делают джем? – недоверчиво переспросил Сэм, – Как джем и желе?

Флетчер кивнул:

– Я его пробовал. Довольно недурная штука. Они всегда делают запасы и он берет его с собой в офис и угощает работников и посетителей. Они также вместе пекут пироги. У Мэрилин получается неплохая выпечка, но Карл говорит, что он готовит лучше. Однажды их сын сказал мне, что это дает им повод поспорить.

В этот момент вмешалась Коки Робертс и сказала:

– И как он сочетает разницу между тем, что он считает нормальным и скучным со всем остальным, чем он занимается?

– Этот вопрос уже посложнее. В смысле, уверяю вас, его резюме невероятно. Он один из богатейших людей в Америке. За восемь лет он поднялся до третьей по значимости позиции в Республиканском Конгрессе. Он написал три книги, получил докторскую степень по математике, и был награжденным солдатом. И при этом он один из самых приземленных людей, которых я когда-либо встречал. В смысле, вы ожидаете от политика, что он будет командовать толпой на окружной ярмарке или школьном благотворительном мероприятии, но вы не ожидаете, что он натянет плавки, залезет в бак и будет помогать сам! Он все еще считает себя пацаном из пригорода, которому просто повезло. Несказанно повезло!

– Он также убил своего брата, – отметила Робертс.

– А, да, и это на самом деле слабое место Карла. Не сам брат, нет. Этот момент был полностью законным. Его брат был невменяемым, вломился в их дом и пытался его убить. Нет, слабое место Карла – это его семья.

– В плане? – надавил Сэм Дональдсон.

– Собственная семья Карла Бакмэна, когда он рос, была настоящей катастрофой. Его брат и мать были просто сумасшедшими, и его отец эту проблему решать отказался. Когда Карлу было шестнадцать – он съехал в апартаменты недалеко от школы, где он учился, за которые ему нужно было платить самому, и с тех пор он жил сам по себе. Его родители отреклись от него, когда он женился на Мэрилин. Может быть, это гиперкомпенсация, но Карл невероятно ревностно оберегает свою жену и детей. Если хотите увидеть искры – просто дождитесь, когда кто-нибудь начнет оскорблять Мэрилин Бакмэн или его дочерей!

В этом Флетчер был прав, и мне стоило бы сдерживаться, потому что кто-нибудь бы точно такое попробовал, просто, чтобы что-нибудь разжечь. Они продолжали мусолить эту тему до самой рекламы, после чего перешли к теме посыла, который Буш хотел направить этим номинированием – что все еще не было подтверждено. После этого мы выключили телевизор. Прибыл наш LongRanger и отвез нас в Вестминстер, что было совсем не тем, чего ожидали журналисты. Они собирались гоняться за нами на своих машинах, идиоты! Из Вестминстера мы полетели в небольшой аэропорт за пределами Хьюстона, где нас уже ожидал лимузин. Мы отправились прямиком в Four Seasons, и затем прошмыгнули прямиком в номер, даже не отметившись.

Нас ожидал Карл Роув. Он был достаточно учтивым, но я мог сразу сказать, что он был недоволен. Он был любимчиком семейств Буш, и отцовского, и сыновьего, и он был близок с Диком Чейни. Он был в политической игре с самого колледжа, и ему нравилось в нее играть, и нравилось играть нечестно. Я был главным фактором, раскачавшим эту лодку. И все же он был достаточным профессионалом, чтобы расслабиться и подстроиться.

Он представил следующую программу:

В понедельник, десятого июля, в полдень мы будем давать объявление в Техасе. Джордж Буш выступит первым, и затем на трибуну выйду я, и после этого пригласят Мэрилин и девочек. Думаю, они впервые тогда осознали, что они будут принимать участие. Девочки, казалось, были в восторге, а Мэрилин занервничала.

Со вторника одиннадцатого июля по четверг тринадцатого июля, я бы начал работать с командой кампании над предвыборной речью и графиком выступлений. У Мэрилин появилась бы своя команда и свое расписание, отчего она начала сильнее нервничать. Роув этого либо не заметил, либо ему было плевать. Подозреваю, что второе.

С пятницы четырнадцатого июля по субботу двадцатого июля я бы колесил по стране с кампанией в поддержку губернатора. Хоть детали все еще и уточнялись, все-таки я мог ожидать различных выступлений в «сердце страны», чтобы представиться, и на всех воскресных ток-шоу.

В воскресенье тридцатого июля мы все полетели бы в Филадельфию на собрание, которое бы началось в понедельник тридцать первого июля. Это бы продолжалось четыре вечера. Я бы выступил на третий вечер, а на четвертый выступил бы Буш.

У Мэрилин появился бы свой собственный график выступлений. В дополнение к этому в среду второго августа она была бы одной из первых выступающих, и представила бы меня всем.

На этом месте Мэрилин побледнела и запротестовала. Она до ужаса боялась публичных выступлений! Она просто отказывалась это делать! Карлу было плевать. Если она хочет, чтобы я стал вице-президентом, то ей нужно делать то, что говорят. С детьми то же самое. Им нужно было выучить свои реплики и вести себя подобающе. Он не был настолько груб, чтобы получить кулаком в нос, но он был к этому близок.

Девочки в каком-то смысле пришли в восторг от этой идеи, но их мать была на грани истерики. Я взял ее за руку и сказал:

– Не волнуйся. Дай я разберусь.

– Я не могу давать речь! Я никогда не выступала с речью!

– Я знаю, я знаю. Успокойся. Дай я разберусь с этим.

Карл начал что-то говорить:

– Господин конгрессмен…

Я повернулся к нему и прервал:

– Заткнись, Карл. Моя очередь. Хочешь мной командовать – хорошо, флаг тебе в руки. Но если еще раз в таком духе заговоришь с моей женой или детьми

я выпну тебя за дверь и расскажу журналистам, за что! Понял меня? – он начал что-то бормотать, но я его перервал. – А теперь давай я кое-что проясню. Моя жена за всю жизнь ни разу не выступала с речью. Я в семье политик, а не она. Я женился на ней не потому, что она дала отличное выступление! – близняшки захихикали, а их мать прижалась к моей руке. – А сейчас я поговорю с Мэрилин и мы достанем пару составителей речей, и возможно, я смогу убедить ее попробовать, но на этом все. Если не получится – Мэрилин агитировать не будет.

Я повернулся к Мэрилин и сказал:

– Не волнуйся ты так. Если я так могу – то любой сможет. Черт, да взгляни на некоторых других идиотов, чьи выступления ты видела! Ты умнее их.

Мэрилин отпустило, когда я вступился за нее (еще бы я этого не сделал!), и к ней начал возвращаться цвет лица.

– А что, если я напортачу?! Что, если я не смогу, или перепутаю строчки, или застыну, или еще что-нибудь? Что, если…

Я рассмеялся и обнял ее:

– Ну, тогда мне всего лишь нужно будет с тобой развестись, так ведь? А теперь успокойся. Разберемся.

Я повернулся обратно к Роуву, который немного подуспокоился от всей этой семейной драмы:

– Что там следующее по списку?

– Ну, завтра утром мы свяжемся с морской пехотой и выясним, можем ли мы организовать перевод вашего сына, или хотя бы отпуск для него, чтобы он мог помочь.

– Вот тут остановись. Мой сын – морской пехотинец. Он уже взрослый. То, что он делает, важнее, чем что угодно, что вы там запланировали. Он не будет принимать в этом участия. Если я услышу о том, что ты хотя бы подумал о том, чтобы связаться насчет него с Пентагоном или морской пехотой, я отправлюсь на национальное телевидение и осужу тебя лично и публично. Это понятно? – сказал я ему.

Роув с большой неохотой согласился на эти ограничения. Когда связываешься с Карлом Роувом, важно помнить, что морали у него не больше, чем у голодного волка, который высматривает раненого олененка. Он мог бы преподать пару уроков грязных трюков Ричарду Никсону. Однажды, когда он был в колледже, он использовал фальшивое имя, чтобы внедриться в штаб Демократов к парню, который баллотировался в казначейство штата Иллинойс, украл несколько пачек письменных бланков и затем воспользовался ими, разослав приглашения на пьяные оргии. За годы он выкинул еще несколько трюков, например, наставил в собственном офисе жучков и утверждал, что это сделали Демократы, или сливал информацию по другим сотрудникам кампании, на фоне которых он выглядел лучше. Во время недавних праймериз Роув ухитрился пустить слушок против МакКейна с намеком, что у Джона МакКейна был ребенок от чернокожей проститутки из Нью-Йорка, хоть ничего из этого не было правдой.

На том моменте мы взяли небольшой перерыв, и Роув привел нескольких помощников и ассистентов, которые бы с нами работали. Дело начинало становиться лучше, поскольку некоторые из них вели себя по-людски. Может, Карл и родился с числом «666» где-нибудь на теле, но у него было несколько нормальных работников кампании. Это также могло быть просто потому что как номинант на пост вице-президента, я не оценивал тех отпрысков Сатаны, которые работали с Джорджем Бушем, и получил подражателей, которым нужна была практика в том, чтобы побыть злом.

Тем вечером мы поужинали в номере, не желая пока что показываться на глаза общественности. Я разделил свое время до самой ночи, переключаясь с работы с командой для написания речи для моего выступления на «Техасе» в понедельник, и работая с командой, которая обучала Мэрилин. Это означало половину времени держать ее за руку, и другую половину разбавлять всю ту чепуху, которую они распланировали. Мы пришли к компромиссу. Они бы составили пару коротеньких пробных речей, и затем Мэрилин с девочками попробовали бы выступить с ними на пробной сцене. Затем они смогли бы дать свою оценку, прежде чем мы бы разделились в конце недели. Моя жена и дети согласились на это, хотя девочкам эта идея нравилась больше. Достаточно скоро они все поймут – ха, ха, ха!

Следующие несколько дней прошли, как я и предполагал. Официальное объявление было дано на палубе USS Texas, древнем военном корабле, который был пришвартован в Хьюстоне. Это был хороший выбор для данного события; Буши были популярны в Техасе, а корабль времен Второй Мировой Войны стал отличным патриотичным фоном. Джордж Буш дал восхитительную речь, в которой превозносил меня до небес, и затем появился я, вылезая из люка, улыбаясь и махая всем рукой. После этого я пригласил Мэрилин и девочек, которые повторили ту же пластинку, вылезая, улыбаясь, и махая руками. Затем я выступил с речью, превозносящей чудеса Джорджа Буша и «сострадательного консерватизма».

Никто на самом деле не понял, что означал этот «сострадательный консерватизм», но это было не важно. Это было в некой манере Шалтая-Болтая из «Алисы в Стране Чудес», который сказал: «Когда я беру слово, оно означает то, что я хочу, не больше и не меньше». (Как Роберт Хайнлайн однажды отметил, что слово «суверенитет» – это нечто между «трезвостью» и «в стельку» в словаре.) Любопытной частью для меня во всей этой практике было то, что я агитировал за кого-то другого. До этого я всегда давал речи о том, каким чудесным был я сам, а не кто-либо другой.

Во вторник был черед Мэрилин. Хоть у нее и отлично получалось общаться с людьми наедине, и она частенько разговаривала с людьми или журналистами после появлений со мной во время кампаний, она никогда не выступала с речью или на публике с микрофоном и камерами. Ей состряпали пустой зал с подиумом, освещением и камерой в отеле, и Мэрилин вышла и зачитала предвыборную речь.

Как я и сказал Карлу Роуву, я женился на Мэрилин не из-за ее превосходного выступления. Карьера Мэрилин в качестве публичного спикера, казалось, будет катастрофически короткой. Она никогда не могла выучить речь, и просто читала слова с листка перед собой. О телесуфлере можно было забыть, поскольку она отказывалась надевать очки или линзы. Ее ритм чтения был ужасен, и она говорила либо слишком быстро, либо слишком медленно. На это было больно смотреть, и в течение дня стало только хуже. После ее последней попытки она разрыдалась.

С другой стороны, у Холли и Молли это получалось очень даже естественно! Они были шикарными и выдающимися, милыми и привлекательными, и могли, не моргнув глазом, зачитать пятиминутную речь. Их сочли реальным преимуществом.

Лучшее, что мы могли сделать – это держать Мэрилин подальше от подиума. Чего никто не мог понять – так это того, как она могла быть такой милой и обаятельной в личном общении, просто говоря с людьми, и в то же время так ужасно выступать перед толпой. Как бы она смогла тогда представить меня на собрании в том виде, который уже стал традицией? Я решил вопрос, предложив совместить ее представление с другой традицией, а именно с показом биографического видеоролика обо мне. Она могла бы просто его озвучить и говорить обо мне своими словами, и ей бы не пришлось тогда заучивать фразы или стоять перед толпой. Было записано несколько пробных набросков, Мэрилин посадили в кресло, опробовали эту идею, и все здорово получилось. Ее составители речей начали серьезно все расписывать. Вот мы и нашли дело для Мэрилин!

В среду они попробовали это еще раз, и у Мэрилин получилось еще лучше. Она отлично справлялась, пока ей в лицо никто не тыкал микрофоном и камерой. К концу дня мы определились с тем, как она будет со всем справляться. Когда мы разделимся для агитации, я бы брал с собой девочек по городам, а Мэрилин бы отправилась со своей командой в Балтимор, где кучка писак прошерстила бы наши семейные фотографии и разработала мою биографию.

Что до меня, то мне нужно было агитировать! В четверг вечером нам нужно было лететь в Лексингтон Кентукки, где я выступил бы на благотворительном вечере. В пятницу нужно было сесть на автобус и поехать на юг в сторону Теннесси, останавливаясь каждые несколько часов, чтобы выступить с речью. Со мной были бы мои дочери, и мы дали бы им возможность попробовать выступить самим. Им бы это показалось невероятно интересным. Мне же было лучше знать, но я был всего лишь их отцом, так что им не обязательно было меня слушать. Я же просто улыбнулся на это. Они еще все поймут.

Глава 128. Шторм

Четверг, двадцатое июля 2000-го года.

Ну все, вот они и поняли! К четвергу им все это изрядно надоело, и они устали. Первая пара дней была интересной. Мы с Мэрилин никогда не возили детей в Кентукки или Теннесси даже на отдых, так что им там все было интересно и в новинку. Мы заезжали в какой-нибудь небольшой городок, и местный Республиканский комитет устанавливал там сцену, где-нибудь в местной школе или в здании суда, или в зале ветеранов. Местный организатор представлял Холли и Молли, которые затем выступали по четыре-пять минут, представляя меня. Затем выходил я, обнимал своих дочерей и давал предвыборную речь. После этого мы встречались с местными репортерами, перекусывали и забирались обратно в автобус. Через два часа мы оказывались уже где-то в другом месте.

Во время всего этого действа меня окружали «консультанты», которые буквально планировали все, что я делал с момента, как утром открыл глаза, до момента, когда я ложусь спать. Был консультант по гардеробу, чтобы я всегда был соответствующе одет. Если мне нужно было надеть костюм, они решали, какого цвета будет сам костюм, рубашка и галстук; если я надевал рубашку, то они решали, насколько высоко должны быть закатаны рукава. Если рукава не держались на нужной высоте, они были счастливы закрепить их булавками. Был и консультант по речам, который по необходимости редактировал предвыборную речь. Был также кто-то, кто отвечал за связи со всеми местными. Были пищевые консультанты, которые говорили мне, где и когда есть. Наверняка где-то там был и туалетный консультант, чтобы позаботиться о том, чтобы я откладывал вице-президентские кучки в соответствующее время.

С консультантами нужно быть чертовски осторожным. Консультанты – это профессиональные переживальщики. Нельзя пошутить, потому что это может задеть кого-то. Нельзя говорить, что вы выступаете за что-то, или против чего-то. Нельзя давать какие-либо детали, потому что они могут быть использованы против вас. Лучшие политики знают, когда игнорировать консультантов и просто позволить всему идти своим чередом. Худшие же заканчивают, как Митт Ромни, который боится сказать кому-либо что-либо без обсуждения с консультантом, и, в конце концов, выглядит фальшиво и глупо.

Повторяйте это все по двенадцать часов в день или больше, и все это очень быстро надоедает. Близняшки уяснили, что с такими вещами лучше не перебарщивать. К концу дня я уже не был уверен, где я нахожусь, и мне уже нужна была помощь, чтобы не облажаться оттого, что я не знал, где я, и с кем я разговаривал. К четвергу девочки сочинили липовые версии своей речи, и наш главный решала поймал их, когда они репетировали их перед хохочущими репортерами в автобусе. Как у кандидата в вице-президенты, вместе со мной были национальные корреспонденты, не столько для того, чтобы записывать то, что я говорю, сколько в надежде, что я крупно облажаюсь на камеру. Меня отправили угомонить моих дочерей, и у того решалы знатно пригорело, когда я сел вместе с репортерами и начал смеяться вместе с ними. После этого я сказал ему, что пока мои дочери подшучивают, репортеры тоже будут смеяться. А если бы они начали шутить над губернатором – я бы их приструнил. Вот же кретин.

Я решил, что позвоню Мэрилин и отправлю девочек домой на выходных. Так бы и они взяли передышку, да и Мэрилин не помешало бы немного женской компании. Скорее всего, я бы не увиделся с ней снова до самого избрания. В два часа мы приехали в Спрингборо, штат Оклахома, который был где-то на востоке от Шони, что располагался на востоке от Оклахома-Сити. Мы уже проехали через Кентукки, Теннесси, Миссисипи и Арканзас. В пятницу и субботу нас бы увидели в Небраске и Канзасе. К воскресенью с липовой речью в хвосте автобуса выступал бы уже я сам!

И все же, все казалось довольно обыкновенным. Было тепло, но не слишком жарко. Прогноз погоды сообщал о сильной грозе в полдень, что тоже было вполне нормальным явлением. Мое выступление было запланировано в старшей гимназии, и, хоть и стояло лето, для оживления обстановки у них там была наготове «Гордость Спрингборо» – баскетбольная команда Спрингборо и команда чирлидерш. Ну, по крайней мере, так предполагалось. Когда мы вышли из автобуса и направились в сторону школы, я сказал девочкам, что было очень похоже на то, что здесь разразится гроза, становилось все темнее и темнее, до самого горизонта все было затянуто тучами, и в этой ровной местности можно было это увидеть за километры.

Мы вошли внутрь и использовали в качестве гримерок парочку пустых кабинетов для первогодок, прежде чем отправиться в физкультурный зал. Небо снаружи становилось все темнее, и казалось, что ветер тоже усиливается. И все же я уже бывал в подобных штормах, и до тех пор, пока работало электричество, всем было плевать. Нас проводили в физкультурный зал, где уже был установлен помост и декорации, и нас провели за них. Почетные гости уже были на месте, среди них были: мэр, директор школы, городской совет и местные Республиканские шишки. Этим же вечером я бы встретился с различными конгрессменами и сенаторами за ужином в Оклахома-Сити.

Через пару минут Холли и Молли вышли на помост под одобрительные возгласы и аплодисменты. Они выступили со своей речью и затем позвали меня. Я вышел, обнял их обеих и отпустил с помоста.

– Спасибо! Спасибо! Я так рад быть здесь! А теперь позвольте спросить вас, эти девочки хороши, не так ли?

Поднялась еще волна одобрений и аплодисментов, и близняшки послушно вернулись, с улыбкой помахали всем еще раз и снова ушли.

– Здорово видеть здесь команду чирлидерш, потому что мои девочки тоже чирлидеры у себя в старшей школе Хирфорла. А что до вас, ребята из баскетбольной команды… – поднялась еще волна шума – баскетбол в Оклахоме очень уважают! – …извините, ребята, они все еще слишком молоды для вас! Может, я разрешу им ходить на свидания, когда им пойдет четвертый десяток! – на что раздались смешки.

Внезапно зазвенела самая громкая сирена в мире, и кажется, прямо над моей головой! Все в зале начали что-то говорить, и я взглянул на кого-то, стоящего рядом со мной, и оказалось, что это мэр.

– Пожарная сигнализация? – спросил я.

– Черта с два! Это сигнал о торнадо, мистер! – и он выхватил микрофон у меня из рук и начал давать указания. – Все, живо в подвал! Время еще есть, но бросайте свое барахло и живо спускайтесь в подвал!

Он продолжил призывать людей шевелить задницами, когда директор школы и парочка членов баскетбольной команды начали выводить людей.

Один из работников кампании заорал мне в ухо:

– Нам стоит уходить!

Ровно в этот же момент я услышал громкий грохот снаружи, вероятно, что-то было подхвачено ветром и начало летать по округе. Я схватил девочек и крикнул в ответ:

– Хрена с два! Мы идем в подвал! – а этот олух может и выйти наружу и на своей шкуре проверить, сможет ли он оказаться в Небраске раньше нас, аэроэкспрессом, так сказать.

Я подтолкнул девочек, стоявших впереди меня, в сторону толпы, которая направлялась к лестничному пролету. Внезапно погас свет, но включилось запасное освещение, и мы обнаружили, что находимся в большом и грязном бетонном подвале. Шум снаружи напомнил мне товарный поезд, и потолок над нами дрожал, и с него сыпалась пыль. Я прижал девочек к полу в углу и налег на них. Потом я почувствовал, что кто-то налег на меня самого, и я обернулся, чтобы увидеть перепуганное лицо Джерри МакГуайра, одного из моих охранников. Я защищал девочек, а он защищал меня.

«Товарняк» становился все громче и громче, слышался лязг скрипящего рваного металла, и вокруг нас опадала пыль с потолка подвала, вероятно, десятилетней давности. Я должен был быть в ужасе, но я и так был напуган. Я держал глаза закрытыми, чтобы пыль меня не ослепляла, и я слышал крики и плач людей вокруг себя. Не думаю, что я был среди них, но я точно знаю, что мои дочери кричали. Со временем «товарняк» ушел, просто резко исчез, и все, что мы могли слышать – это сирены, обычные сирены. Сигнал о торнадо, к счастью, молчал.

Люди начали подниматься на ноги и помогать остальным. Кто-то открыл дверь в школу, начал проступать свет, и люди начали выходить из подвала.

Все уставились на представшее зрелище. От школы оторвало часть крыши, и оттуда и проступал свет. Мы продолжили двигаться. Все мы, кто был в подвале, были грязными, а у близняшек еще и остались ручейки от слез на лицах. Они обхватили меня руками.

– Все хорошо, все закончилось, – сказал им я, – Давайте идти дальше.

Удивлительным для меня стало то, что после того, как пронесся шторм, погода снаружи была спокойной и солнечной. Основная часть движения шла на выход, так что мы пошли туда же. Впервые журналисты меня игнорировали. У них перед глазами была реальная катастрофа! Снаружи стало очевидно, что Спрингборо был разнесен в клочки! Сирена, оповещающая о торнадо над школой, была повалена и расплющена на передней части автобуса кампании. На ближайшее обозримое будущее мы застряли в Спрингборо. Вокруг нас валялись останки нескольких домов. Где-то в стороне появилось огненное зарево, и несколько человек побежали в ту сторону вместе с репортерами.

Люди организовались и все вокруг начало приводиться в порядок. Физкультурный зал в школе и столовая все еще были надежны и безопасны, так что они стали временным убежищем. Пожарный-доброволец и мэр ходили, наводя везде порядок. Еще кто-то из крупных шишек начал собирать добровольцев, чтобы осмотреть ближестоящие дома. Я повернул девочек лицом к себе.

– Вам двоим нужно остаться тут. Я хочу, чтобы вы пошли в зал и помогали. Людям нужна помощь.

Молли закричала:

– НЕТ! Ты должен остаться здесь!

– Молли! Молли! Я должен пойти помочь! Вы помогите здесь, а я смогу помочь там.

– Папа!

– Вы должны помочь! – и я подтолкнул их в руки их охранника, молодой женщины конца третьего десятка лет по имени Аманда Бэйнс. Она вместе с Джерри была записаны в окружение в качестве сотрудников кампании, а не как охрана. Она обняла девочек и повела их в сторону здания.

– Давайте, пойдем приведем себя в порядок и поможем.

Как только они убрались, я повернулся к Джерри и сказал:

– Ладно, пошли.

Я догнал пожарного и спросил:

– Куда нам нужно идти?

Не думаю, что он меня узнал, и он просто указал на следующую улицу, которая казалось не такой разваленной.

– Проверьте там и посмотрите, не завалило ли кого-нибудь, – и он отвернулся от меня, когда кто-то крикнул, что под одной из куч обломков никого нет, и они пошли к следующей.

Я пожал плечами, взглянув на Джерри, и мы пошли в противоположную сторону. Мы прошли где-то около квартала и осмотрелись. Глядя вдоль улицы, казалось, что степени ущерба дома варьируются от тех, которые просто покосились, до тех, которые неминуемо обрушатся.

– Может, нам повезет, и все были на агитации, – сказал я Джерри.

Это могло быть причиной тому, что разрушенный дом был оставлен за мгновение до этого; в маленьком городке Спрингборо все люди знали друг друга и семья могла выбраться на агитацию.

– Будем надеяться, – ответил он.

Из домов начали выходить люди, которые в изумлении уставились на нас. Из того дома, напротив которого стояли мы, никто не выходил. Мы обошли дом, дойдя до заднего двора и крикнули:

– ЕСТЬ КТО ДОМА? – так громко, как только могли.

Мы уже чуть было не ушли, когда Джерри сказал:

– Ты это слышал?

– Что?

– Вон оттуда! – и он пошел вперед за угол, и там слышался плач, исходящий от чего-то, очень похожего на дверь в погреб, нечто вроде холмика с дверями. Теперь уже и я мог это слышать, но мы никак не могли бы спуститься туда. На погреб обвалилась часть гаража, и мы бы никак туда не попали без бензопилы и подъемного крана.

– ВНИЗУ КТО-НИБУДЬ ЕСТЬ?

– СПАСИТЕ ДЕТЕЙ! – тихо раздалось в ответ.

Я взглянул на дом, и потом на Джерри:

– Вот черт!

– Мистер Бакмэн, это место вот-вот развалится!

– Тогда нам надо действовать быстро.

Дом выглядел как вполне обычный двухэтажный дом. Я побежал обратно вокруг дома и взмыл на заднее крыльцо. Под моим весом оно не рухнуло, так что Джерри присоединился и мы смогли отпереть заднюю дверь. Внутри было темно, и все выглядело так, будто со всех полок и шкафов выпотрошили все что можно. Я пригнул голову и медленно вошел внутрь.

– Ох, это плохая идея! – услышал я позади себя, и послышался легкий скрип, когда Джерри вступил на пол.

Я повернулся и сказал:

– Погоди! – я услышал несколько голосов впереди и по одной стороне от себя, – Жди меня здесь. Дай мне минутку.

Я продолжил двигаться вперед через кухню, пока дом скрипел вокруг меня, и подошел ближе к голосам. Они раздавались из-за двери в погреб в стороне от главного коридора, которая казалась открытой. Я лег на живот и просунул голову через проем:

– Тут внизу есть кто-нибудь?

– ПОМОГИТЕ! НАС ЗАВАЛИЛО! ВЫ ДОЛЖНЫ ДОСТАТЬ МОИХ ДЕТЕЙ!

– Ох, черт! – пробурчал я под нос. – МЫ ИДЕМ! – крикнул я вниз.

Я начал дергать дверь, и открыл ее достаточно, чтобы протиснуться внутрь. Я повернулся обратно к Джерри:

– Я спущусь в погреб. А ты наверняка сможешь дойти сюда.

– Я иду с тобой!

– Нет! Я вытащу их наверх. А тебе нужно будет их вывести! – я пролез между дверью в погреб и стеной и уперся в нее спиной, открыв ее еще по шире. Дверь заскрипела от такого порыва, но мне удалось открыть ее достаточно широко, чтобы кто-то мог выйти наверх. – Я сейчас спускаюсь!

В погребе была парочка окон, так что какое-то освещение там было. Помещение, казалось, было около двух метров в высоту. Я прошел половину лестницы, когда раздался громкий треск и я провалился в погреб. Когда я поднялся на ноги, я увидел, что лестница отошла от стены и обрушилась подо мной. Наверху из проема просунулась голова Джерри:

– Ты в порядке?

– Просто замечательно! Оставайся там. Я подниму их наверх.

– Сколько их? – спросил он.

Хороший вопрос!

– Еще не знаю! – и я направился в сторону, откуда слышались голоса и обнаружил источник проблемы. У дверного проема в их маленькое убежище рухнул стеллаж с консервами. Я отодвинул стеллаж в сторону и с легкостью смог открыть дверь.

– Я иду! – выкрикнул я.

И я увидел сцену, которой самое место в каком-нибудь плохом фильме. Там было двое маленьких детей вместе со своей беременной матерью. У нее шло сильное кровотечение из раны на правой икре. В углу была собака, которая выхаживала своих щенков. Все, чего мне не хватало для фильма на тему «катастрофа недели» – так это ряженого беглого заключенного и монашки.

Мама кричала мне, чтобы я вывел детей, но сама она была в плохом состоянии. Я пытался передавить ее рану, но это не помогало. В это же время Джерри орал мне, чтобы я сказал ему, что там происходит, а я не мог ответить. Я бешено огляделся вокруг и нашел рулон веревки для сушки белья. У меня не было выбора. Я соорудил нечто вроде жгута чуть ниже ее колена, использовав кусок деревяшки и обвязав его веревкой. К счастью, она уже потеряла сознание к тому моменту, и я смог поднять ее на руки и отнести к лестнице. Дети поплелись за мной, светя фонариком.

– Где тебя черти носили? – потребовал Джерри.

– На виды любовался! Слушай, она тяжело ранена. Тебе нужно вытащить ее наружу и позвать на помощь!

– Вот дерьмо! Поднимай ее сюда!

Я подвинул несколько ящиков, на которые смог бы встать, и затем поднял молодую мать так высоко, как только мог. Этого не хватало. У меня просто не было сил, чтобы поднять ее над головой так, чтобы Джерри мог схватить ее. Я опустил ее обратно, и рванул обратно за бельевой веревкой. Я бросил ее ему, и он спустил мне достаточно длинный конец, чтобы я мог обвязать ее под мышками. Затем он тянул, я поднимал, и мы смогли ее вытащить из погреба.

– Сейчас вернусь! – крикнул он.

Потолок над нами жутко заскрипел, так что я ухватил детей и мы побежали обратно.

Это были маленькие дети. Мальчику на вид было около пяти или шести лет, а его сестре около трех или четырех.

– Вы кто? – спросил он.

– Меня зовут Карл. А тебя?

– Я Билли. А это Молли. Она не разговаривает с незнакомцами, – ответил он.

– Это здорово. У меня тоже есть дочка по имени Молли. Когда мы выберемся отсюда, я вас познакомлю.

– С мамой все будет в порядке? – спросил он.

Молли же только взглянула на меня самыми большими голубыми глазами, которые я когда-либо видел в жизни. Они оба были светловолосыми и голубоглазыми.

– О, конечно! Еще бы! С ней все будет в порядке! Мы увидим ее сразу же, как выберемся.

Только тогда собаки начали шевелиться, и один из щенков подошел ко мне и начал меня обнюхивать.

– Вы должны спасти щеночков! – закричала Молли. Это было первым, что она сказала. – Мы должны спасти щеночков! – настаивала она.

– Спасем, обещаю! Сколько их?

– Четверо. Три мальчика и девочка, – сказал Билли, – А Мэгги – мама.

Я взглянул на Мэгги, которая выхаживала щенков. Она была крупной лохматой собакой с нотками золотого ретривера. Ситуация становилась все хуже.

– Мы всех спасем! – сказал я.

Я же только надеялся, что кто-нибудь спасет меня самого!

– Вы любите щеночков? Папа сказал, что мы не можем оставить всех. Вы бы хотели щеночка? – спросил он.

Этот малец когда-нибудь станет продавцом! Я удержался от глупой остроты, которую хотел дать в ответ. Мне просто нужно было сказать что-нибудь, чтобы дети оставались спокойны и под контролем.

– Обожаю щеночков! Я бы хотел девочку.

И тогда я услышал голос вверху лестницы и я вернулся туда, за мной пошли и дети. Джерри вернулся, и снова скинул конец веревки.

– Давайте! Давайте валить, пока все это место не рассыпалось!

Я обвязал веревку вокруг Молли, и мы быстро ее подняли, затем наверх отправился и Билли. Снаружи я мог слышать, как Молли кричит о щенках. Джерри крикнул мне:

– Давай, поднимайся!

– Минутку! – я метнулся назад и нашел парочку пластиковых мешков для мусора. Я схватил пару щенков и закинул их внутрь, затем побежал обратно к лестнице.

– Вот! Держи! – и я обвязал мешок веревкой и он поднял его наверх.

В мешке поднялся визг и он крикнул мне в ответ:

– ТЫ СОВСЕМ РЕХНУЛСЯ, ЧТО ЛИ?!

– Да! Сейчас будет еще! – я вернулся и загнал оставшихся двоих щенков в другой мешок и принялся обвязывать их веревкой.

В этот раз за мной последовала и их мать Мэгги, которая выглядела не очень этим довольной. Поднялась последняя пара щенков. Через минуту Джерри вернулся, и я привязал веревку к упряжке Мэгги. Слава Богу, у нее не было ошейника! Ее подняли.

– Это все! Выведи собаку, возвращайся и вытащи меня отсюда! – сказал я ему.

Я слышал, как скрипел пол, когда лающую Мэгги волочили из ее дома. Джерри проклинал животину, но все же смог вывести ее наружу. Тогда я уже слышал сирены вокруг дома, так что кто-то догадался, где в городе было самое веселье. А потом мне стало плевать. Скрип перерос в грохот, и я попытался лечь на пол, и все резко потемнело. Я закричал от того, что мне раздирало грудь и левую руку. А потом все затихло.

Уже после я увидел в новостях, что произошло. Один из репортеров с оператором, таскавшимся со своим оборудованием, пропустили общую спешку к месту взрыва на другом конце города, и заметил, как мы с Джерри направились на другую улицу. Увидев, как Джерри входит за мной в дом, они начали снимать, и тогда начали собираться остальные. К тому времени, как Джерри вынес мать, кто-то вызвал скорую. Когда пронесся слух, что в деле конгрессмен Бакмэн, все репортеры покинули место пожара. Они прибыли ко времени, когда из дома вышли дети. Было решено, что место было слишком опасно больше, чем для одного человека, так что Джерри нужно было вернуться и передать детей и собак кому-то снаружи. После того, как Джерри вывел собак и собирался вернуться ко мне, дом покачнулся и частично обвалился во второй раз. Тогда же что-то и упало на меня, от чего я потерял сознание. Спустя пару минут все угомонилось, и парочка ребят смогли вытащить меня из обломков. Пока меня вытаскивали, я пришел в себя.

Солнечный свет снаружи показался мне довольно приятным. Все тело болело, и наверное, это было хорошим знаком. Надо мной пытался работать фельдшер, и я схватил его своей правой рукой. Левая моя рука не так хорошо меня слушалась.

– Женщина, с ней все в порядке? – спросил я.

Я не хотел, чтобы накладывали жгут, но у меня не было выбора. Если облажаться – то можно сделать больше худа, чем добра!

– Успокойтесь, господин конгрессмен.

– Женщина, она выкарабкается? – потребовал я уже с большим нажимом.

– Да, она в порядке. Она уже на пути в Шони. Вы поедете следующим, – сказал он мне. – А теперь успокойтесь.

От этого я откинулся назад. Может, я и не лишил ее ноги.

– А дети?

– С детьми все хорошо. И с собаками тоже. Это было глупо, господин конгрессмен! – сказал он мне.

Я не мог с ним спорить. И тогда я услышал яростные крики и слова "ПАПА! ПАПА!". Холли и Молли прорвались через окружающих меня людей.

Я ухмыльнулся им и показал правой рукой большой палец, на что поднялась волна одобрений и аплодисментов вокруг меня. Их удерживал полицейский, но они прошмыгнули мимо него и добежали до носилок, на которых я лежал.

– Со мной все будет в порядке. Не волнуйтесь за меня.

Началась последняя часть всей заварушки, когда маленький светловолосый мальчик ухитрился проскочить мимо всей толпы и пройти мимо полицейского к носилкам.

– Эй, мистер! Хотите вашего щеночка?

Я смог достаточно повернуть голову, чтобы увидеть, что у Билли в руках был скулящий коричневый комок шерсти.

– Ох, мой милый страдающий Боже! – пробормотал я.

Холли и Молли уставились на меня, а затем на маленького Билли и щенка.

– Папа?!

Я рассмеялся, и это было больно.

– Холли, позаботься об этих двоих ребятах. Молли, позаботься о моем щенке!

Холли хотела возразить, а Молли просто в замешательстве уставилась на меня.

– Мы поедем с тобой.

– Мест нет! – ответили ребята из неотложки.

– Позаботьтесь о детях! – приказал я ей. Затем что-товошло в мою руку, и перед глазами все начало расплываться. – Позаботьтесь о детях… – и снова кромешная тьма.

Когда я очнулся, у меня было это типичное ощущение больничной палаты. Было светло и ярко, и краем глаза я мог видеть окно. Я попытался немного повернуть голову, и я немного застонал. Потом я услышал какой-то шорох, и продолжил поворачивать голову и увидел довольно милое зрелище. Рядом с моей кроватью в дешевеньком кресле сидела Мэрилин, которая не спала, но сидела и потирала глаза. Она увидела меня и улыбнулась.

– Нам пора прекратить вот так встречаться!

Я с улыбкой рассмеялся, хоть это и было болезненно, и я сказал:

– О, не начинай шутить. Где я?

– Ты в Шони, штат Оклахома, в больнице. Как себя ощущаешь? – и Мэрилин поднялась и подошла ко мне, – Ох, Господи, почему ты продолжаешь меня так пугать?!

Она наклонилась и чмокнула меня. Я слегка застонал.

– Даже это было больно! – улыбаясь, сказал я. – Как девочки?

– Они в порядке. Они остались в Спрингборо, заботятся о детишках, которых ты спас.

– А? – о чем это она? – Что происходит? Кстати, как ты сюда попала?

– Что, у тебя амнезия или что-то такое?

Я бросил на нее полный недоумения взгляд:

– Нет. Последнее, что я помню – меня вытащили из погреба, и я говорил с парнем из неотложки и с девочками. Затем он воткнул в меня иголку и вот я здесь. Что произошло? Какой сейчас день?

– Сегодня пятница. Только день прошел. Ты стал национальной новостью, Карл!

– А?

– Несколько репортеров ухитрились вещать через спутник, пока ты был в том погребе. Они в прямом эфире показали, как ты спасал Торквистов. Они даже влезли между полуденными сериалами и Опрой. Я видела, как тебя достают из того дома! – сказала она мне.

– Кто такие Торквисты? Это их фамилия? Мы особо друг другу не представлялись.

– Не шучу. Это их фамилия. Андреа позвонила мне, когда тебя вытащили из того дома, всего окровавленного, и она сказала мне, что Гольфстрим уже на заправке и чтобы я тащила свою задницу сюда. Я прилетела прошлой ночью, пока ты был в операционной.

– Аа! Они в порядке? В смысле, Торквисты. И почему девочки там? И можно мне воды?

Мэрилин улыбнулась мне:

– Конечно, герой, – она налила воды в стакан и поднесла его с соломинкой к моим губам. Я высосал всё досуха. – Да, все в порядке, все, кроме тебя самого. И миссис Торквист. Она сейчас в интенсивной терапии, и прошлой ночью родила ребенка.

– О, Господи! – это было все, что мне нужно! – Итак, что с Холли и Молли?

– Ты не помнишь? Последнее, что ты им сказал, прежде чем тебя загрузили в машину скорой? Ты приказал им позаботиться о детях. Они сказали, что ты продолжал это повторять, это и еще что-то насчет щенка. Ты взял нового щенка, Карл? – ухмыляясь, спросила она.

Ко мне начали возвращаться те события, то идиотское обещание маленьким детям в погребе, и та сцена около машины скорой. Я застонал и снова пробубнил:

– О, Боже!

Я взглянул на Мэрилин:

– Я это сделал? – она ухмыльнулась и кивнула. – О, Господи! Так девочки все еще там? Почему?

– Они сказали что-то о том, что ты отдавал им последние, посмертные указания. Молли была очень мелодраматична, описывая все это. С ними все в порядке. Сестра миссис Торквист живет поблизости, и она приютила детей, собак и близняшек у себя. Прошлым вечером я там побывала после того, как у тебя началась операция, но они настояли, чтобы остаться там.

– Где их отец?

– Он дальнобойщик. Его отследили в Калифорнии. Я отправила за ним самолет. К полудню он будет здесь.

– Тебе лучше бы им позвонить и сообщить, что я все-таки выкарабкался. Боже правый! Мои посмертные указания?! Ты же шутишь, да? – и я закатил глаза. – Итак, ты прилетела сюда из дома, повидалась со мной, поехала в Спрингборо, повидалась с девочками и потом вернулась обратно? Тебе поспать вообще удалось? Ты что, Суперженщина?

– Способна обскакать высоких мужей в один прыжок!

Мэрилин открыла свою сумочку, достала оттуда сотовый телефон, и в палату вошла медсестра:

– Господин конгрессмен! Вы очнулись!

Я кивнул, что было болезненно, и спросил:

– Что со мной случилось? – насколько я сам мог понять, большая часть моей левой руки была перебинтована, и я чувствовал боль и какую-то зажатость в груди, и что-то на левой стороне моей головы ощущалось как перевязка.

– Я позову доктора! – и она умчалась из палаты.

Я взглянул на свою жену, которая говорила по телефону.

– …он в порядке. Он уже очнулся и гоняет медсестер по палате. Вот, можете с ним поговорить, – и она протянула мне трубку. – Это твои дочери!

Это никогда не бывает хорошим знаком. Я взял трубку и приложил к уху, и все это вызвало боль.

– Кто это?

– ПАПА! – закричала Холли. Затем я услышал, как она кричит кому-то на фоне: – ЭТО ПАПА!

– Привет, я в порядке. А теперь вы обе освобождаетесь от обязанности! Дайте этим бедным людям отдохнуть, и сегодня позже увидимся, – внезапно на меня навалилась усталость, и Мэрилин взяла трубку обратно.

Она улыбнулась мне и сказала в трубку:

– А теперь вы обе угомонитесь? Я приеду где-то к обеду и спасу людей, у которых вы остались, – даже со своего места я услышал из трубки.

– Это не смешно!

Моя жена повесила трубку и повернулась обратно ко мне:

– Сколько, говоришь, тебе было, когда твои родители выставили тебя из дома?

– У нас есть еще пара недель до того, как они будут в том возрасте.

– Тебе лучше?

– Воды, пожалуйста.

Мэрилин налила мне еще воды, и тогда вернулась медсестра с другой женщиной примерно того же возраста, но с более серьезным выражением лица. Она улыбнулась, увидев, что я уже пришел в себя.

– Конгрессмен Бакмэн, я доктор Элизабет Шустер. Как вы себя чувствуете?

Я слегка улыбнулся ей:

– Я думал, что это вы мне должны сказать, док. Что со мной произошло?

Она взглянула на Мэрилин.

– Он всегда такой? – улыбаясь, спросила она.

– Нет, обычно он намного, намного хуже.

Я пожал плечами, но это отдалось болью.

– А что насчет того, что у меня все болит?

– Этого стоит ожидать, но это пройдет. Ладно, вот что с вами произошло. Когда здание обрушилось, что-то зазубренное, вероятно, деревянная балка, ударилось о вашу голову с левой стороны, и затем продолжило опускаться вниз, и оказалось в вашей левой грудной мышце, и… – она прервалась, когда увидела, что я не понимал, что она говорит. – Она прошла здесь и здесь… – объяснила она, показав пару точек на своей груди. – …и также вошла в ваше левое предплечье, – для понимания она похлопала свою руку. – Пока все это происходило, у вас также треснула пара ребер с левой стороны. Хотя они не сломаны. Вы также потеряли много крови. Так что, когда вас привезли – мы закачали в вас немного крови, удалили щепки и осколки, затем сшили вас обратно и закрепили ребра.

– А теперь что?

Она пожала плечами и улыбнулась.

– А теперь просто поправляйтесь. Мы держим вас на сильных антибиотиках и на обезболивающих. Вы пробудете здесь пару дней, и потом мы сможем отпустить вас домой. Еще пару дней побудете в бинтах, но вы в отличном состоянии. Через три месяца у вас останется только парочка шрамов на память, – она сказала это так, будто бы закончила, но она не уходила, и казалось, будто хочет задать вопрос.

В обстановку вмешался зазвонивший сотовый телефон Мэрилин. Ее глаза широко раскрылись, когда она увидела появившееся имя на маленьком экране. Она раскрыла телефон и сказала:

– Губернатор?

После пары минут разговора она передала мне трубку:

– Это губернатор Буш.

Я не был удивлен.

– Карл, как ты себя чувствуешь? Я слышал, что ты уже прошел операцию и очнулся.

– Со мной все хорошо, губернатор. Приятно, что вы позвонили. Спасибо.

– Слушай, я прилечу позже. Я сейчас в Денвере на благотворительной акции. Мы можем поговорить и набросить парочку планов, сделать пресс-конференцию, или что-нибудь в таком духе.

– Конечно, сэр. С нетерпением жду.

– Ну, поправляйся! Черт знает, что ты учудил, хочу, чтобы ты это знал. Черт знает что!

– Спасибо, – телефон щелкнул и я закрыл его обратно. Мэрилин взяла его назад. Я посмотрел на остальных. – Приедет Джордж Буш. Мы проведем пресс-конференцию.

– Об этом я и хотела поговорить с вами, господин конгрессмен. Снаружи больницы разместились репортеры, которые пытаются попасть внутрь. Губернатор, в смысле губернатор Оклахомы, приказал соблюдать порядок! Все хотят увидеть вас и поговорить с докторами и всеми остальными! Это просто сумасшествие какое-то! – сказала доктор Шустер.

– И теперь и Джордж Буш приедет? – добавила Мэрилин. – Что он пытается сделать?

Я улыбнулся своей жене. Порой она была такой наивной.

– Он собирается купаться в лучах отраженной от меня славы, или что-то вроде того. Основы политики, дорогуша. Все хорошее происходит, потому что Джордж Буш хороший и мудрый; все плохое же случается оттого, что Эл Гор злой и подлый. Тебе бы стоило это знать. К тому времени, как Джордж со всем этим разберется, Спрингборо переименуется в Бушвилль, поскольку он был достаточно мудр, чтобы послать меня спасти этот город от торнадо, виной которому Эл Гор.

– Когда я выходила за тебя замуж, ты не был таким циничным, – сказала она мне.

– Я просто хорошо это скрывал, – и я повернулся к доктору. – Ладно, как насчет того, чтобы мы с вами и с руководителем больницы по связям написали пресс-релиз. Так завтра мы сможем провести пресс-конференцию.

– Я спрошу у него. Вернусь где-то к обеду.

– Мне нужно найти твоих дочерей. Что мне сказать, когда репортеры начнут меня расспрашивать в приемной? – спросила Мэрилин.

– Просто скажи, что я в сознании и чувствую себя намного лучше, и что скоро меня выпишут.

– О, и кстати, я поговорила с Таскером и Тессой, и еще с Марти и с твоей сестрой, пока ты был в отключке, но тебе тоже стоит позвонить им, – Мэрилин чмокнула меня, и потом я закрыл глаза и заснул.

Я проснулся около полудня, когда Мэрилин уже вернулась с нашими дочерьми, которые несли большую картонную коробку. Они с довольными взвизгиваниями вошли, поставили коробку у края кровати, где та начала шевелиться. Я взглянул на их мать.

– Только не говорите мне, что это…

– О, да, это оно самое! – и она откинула крышку, и оттуда высунулась гигантская темная лохматая голова.

Девочки вытащили собаку из коробки и положили мне на грудь.

– Мы назвали ее Шторми! – объявила Холли.

– Да, в честь шторма, – добавила ее сестра.

Я сдержался, чтобы не сострить, и просто предупредил:

– Если эта штука меня описает…

Шторми меня не описала, но она подползла ближе и начала вылизывать мне лицо. Как можно отказать щенку, который вылизывает тебе лицо? Я положил на нее свою здоровую руку и начал гладить по шерсти, а она в свою очередь начала лизать уже мою руку. У этой штуки был просто неиссякаемый запас слюны. Она вернулась к вылизыванию моего лица, а я вытер руку о простыню.

В это время вошла доктор Шустер в сопровождении некого офисного работника и с медсестрой, которая несла еду, и для проформы возмутилась видом собаки в больнице. Она смягчилась, когда положила на животное руку, которая тут же была облизана. Мы отправили семью из палаты с наказом найти ошейник и поводок. Я с волчьим аппетитом проглотил свое желе и сок, пока мы составляли пресс-релиз. В нем говорилось всего ничего, кроме того, что я был жив, здоров и в сознании. Ожидалось, что я выкарабкаюсь и через пару дней выпишусь, так что мы надеялись завтра провести пресс-конференцию. Руководитель по связям добавил еще абзац, где я благодарил больницу за отличное лечение, которое я получал. Я поблагодарил его, хоть и несколько суховато, что он исправил мою оплошность. Затем мы отпустили его восвояси, доктора Шустер отправили домой отдохнуть, а я снова заснул.

Через пару часов я снова проснулся, когда вернулись Мэрилин с девочками, уже без собаки.

– Эй, а где вы взяли чистые вещи? – спросил их я.

– Автобус разнесло в клочья, но мы смогли залезть в багажное отделение. Мы достали все наши вещи и твои тоже, – объяснила Молли.

– Мы оставили Шторми в мотеле. С ней все будет в порядке там, пока мы не заберем ее домой, – добавила ее сестра.

– Карл, гостей принимать сможешь? – спросила Мэрилин, кивнув головой в сторону двери.

– Собирается компания? – спросил я. Она молча кивнула. – Я нормально выгляжу?

– Нет, ты выглядишь, как будто на тебя рухнул дом.

Она направилась к двери и открыла ее.

В палату тут же заскочил губернатор Буш, окруженный двумя людьми из своей свиты. С ним был фотограф, который сделал несколько снимков того, как губернатор пожимал мне руку и так заботливо на меня смотрел, будто готовился провести на мне операцию. Мы немного пообщались и ему было интересно знать, почему мы не можем провести пресс-конференцию сегодня, а не завтра.

Когда он задавал этот вопрос, вошла чернокожая медсестра и сказала всем выметаться, и ответила на вопрос губернатора фразой:

– Он не может провести пресс-конференцию сегодня, потому что тогда наложенные швы разойдутся, и он умрет от кровотечения. А теперь все вон! Мне нужно сменить ему перевязки! – она была устрашающей женщиной, и все, кроме Мэрилин, удрали.

Я улыбнулся медсестре:

– Спасибо вам.

– С удовольствием. Кстати, я Демократ. Может, я смогу сделать больно.

Я рассмеялся на это, и это уже было достаточно больно. Перевязка не заняла много времени, но потом они с Мэрилин протирали меня губками. Прежде чем я мог провести пресс-конференцию, мне нужно было нечто более серьезное. Медсестра сказала, что сегодня ночью она вынет мой катетер, и даст мне попробовать подвигаться, и если все будет хорошо, то завтра они снимут бинты и дадут мне попробовать сидячий душ и посмотреть, смогу ли я побриться. К тому времени, как они закончили, губернатор со своими ребятами уже ушли.

Тем вечером Мэрилин спала в кресле, и она проспала весь мой ужин из бульона, салата из зелени без каких-либо добавок, и зеленый чай без кофеина. Такими темпами я бы начал проситься обратно в погреб. Когда моя жена проснулась, я поцеловал ее на прощание и отправил обратно в мотель, чтобы она переночевала с девочками. После этого медсестра вынула мой катетер и помогла подняться на ноги, чтобы дать мне походить и размять мышцы. За дверью моей палаты на посту стоял полицейский штата Оклахома, так что мой сон мог нарушить только очень предприимчивый ищейка.

На следующее утро я проснулся, чувствуя себя лучше, намного лучше! Общая боль прошла, хотя и осталась пульсирующая боль в моей руке и груди, и резкая боль в ребрах, когда я ходил. Мэрилин с близняшками пришли, когда я уплетал свой готовый завтрак с обезжиренным молоком и пил свой апельсиновый сок. Я не знал точно, когда выберусь отсюда, но первой остановкой стал бы МакДональдс! После завтрака я перезвонил своим друзьям и семье, уверяя их, что я все еще был жив, и потом вошла доктор Шустер, осмотрела меня и сказала, что я здоров. Она дала добро на душ и бритье перед пресс-конференцией. Мне пообещали, что медсестра по имени Пэт Ричардс будет мне помогать.

Пэт Ричардс оказался медбратом. Он увидел мое удивленное лицо и ухмыльнулся:

– Не так ты себе представлял душ с медсестрой?

– Едва ли! Сделай мне одолжение и не говори моей жене.

Он злобно ухмыльнулся:

– Я сделаю хуже! Я расскажу репортеру!

Я только издал стон и сдался. Он расхохотался, достал пленку, покрыл ей мои бинты и затем подвез меня на инвалидном кресле к душу для инвалидов. Я сел на специальное сиденье, и он помогал мне, пока я мылся одной рукой, а затем нанес немного геля для бритья мне на щеки и вручил мне одноразовую бритву. Я почти ощущал себя человеком ко времени, когда мы вернулись в палату.

Уже в палате я обнаружил, что пока я был в душе, звонил Чарли. Новости и репортаж о спасении показали на его корабле, и попытка позвонить заняла у него почти целых два дня. Он пообещал попробовать позвонить еще раз на выходных, и затем сказал своей матери передать мне, что я уже слишком стар для таких выходок, и мне стоит вести себя по сдержаннее. Я сказал ей, что он был прав! Она от души над этим посмеялась.

Ричардс поменял все мои бинты, когда мы вернулись в палату, что поразило моих дочерей и стало противно моей жене. Большая часть отеков уже прошла, и у краев швов почти не вытекала кровь. Они смогли сократить количество бинтов на моей голове до пары бантиков. Моих дочерей отправили прогуляться в коридор, пока я одевался. Надеть трусы и брюки не составило трудности, но с рубашкой возникли сложности. Моя левая рука была закреплена на уровне груди, но это мешало надеть рубашку. Было решено, что я надену рубашку, а затем мою руку положат на подвязку, но нам пришлось попотеть, надевая рубашку поверх бинтов. Мэрилин предложила просто отрезать левый рукав, поскольку подвязка бы скрыла, что его нет. И это неплохо сработало.

Пресс-конференция была назначена на полдень, и если бы я вел себя достаточно хорошо, то смог бы потом сбежать. Это было впечатляющее предложение, так что я решил соблюдать порядки. Неудивительно, что появился губернатор Буш, но меня удивило появление Фрэнка Китинга, губернатора Оклахомы, вместе с Доном Никлсом, одним из двух Республиканских сенаторов, и половины конгрессионального объединения Оклахомы – Стива Ларджента, Джей Си Уоттса и Фрэнка Лукаса.

– Парни, спасибо, что пришли. Я правда очень признателен. Это много значит, – сказал им я.

Я пожал всем руки. Они организовали своего рода почётный караул, когда Мэрилин с девочками вели меня на пресс-конференцию. Я спросил Дона, с которым я работал над «Защитой Второй Поправки»:

– Если вы здесь, то кто, черт возьми, заправляет делами в Вашингтоне?

– Никто. Ты уже должен бы это знать, Карл!

Джордж Буш «помог» мне войти в помещение, где проходила пресс-конференция. Когда я появился, все начали хлопать. К счастью, он позволил моей семье сесть рядом со мной. Он же с остальными важными людьми встали в шеренгу за мной. Все хотели немного феномена Карла Бакмэна. Конечно, если бы я облажался – они же первыми и бросили бы меня на съедение волкам!

Меня усадили по правую руку от помоста за очень длинный переговорный стол, накрытый скатертью, свисающей с передней стороны стола с логотипом больницы, и на столе стояло несколько микрофонов. Один стоял прямо передо мной. По левую руку от меня села Мэрилин, а по правую – девочки. Рядом с Мэрилин была доктор Шустер. За ней была другая женщина возрастом около конца четвертого десятка лет, или начала пятого, и она улыбнулась и помахала девочкам, когда мы вошли, и они помахали в ответ. Самой угрожающей вещью была огромная картонная коробка, стоявшая на полу рядом с нами, которая шевелилась сама по себе. Я шепнул жене:

– Это то, о чем я думаю?

Она широко ухмыльнулась мне:

– О, ты и сам все знаешь!

– Да, ну, тогда надеюсь, что у кого-нибудь здесь есть газетка!

Мэрилин на это выпучила на меня глаза, и я в сторонке заметил одного из помощников Джорджа Буша. Я жестом привлек его внимание, и он состроил удивленное лицо в духе «Кто? Я?». Я кивнул и позвал его. Когда он подошел и наклонился, я шепнул ему:

– Нам понадобится газета!

– Зачем? Почему?

– Потому что в той коробке щенок, который еще не приучен. Лучше бы найти газету. New York Times подошла бы идеально!

На него внезапно дошло, и он широко ухмыльнулся и вышел через дверь в сторонке. Джордж Буш бросил на меня полный любопытства взгляд, на что я молча улыбнулся и жестом показал ему, что все в порядке.

Когда все были на местах, доктор Шустер посмотрела на публику и спросила:

– Мы все готовы?

Большая часть команды была готова, но один из ребят с телевидения крикнул что-то о проблемах с вещанием. Мы подождали еще пару минут, пока он с чем-то возился, и затем он крикнул:

– Попробуйте еще раз!

– Попробовать еще раз что? Я никогда таким не занималась, – ответила доктор.

– Отлично!

Она в замешательстве взглянула на меня, а я положил на микрофон руку и сказал:

– У нас все в порядке. У тебя тоже. Можешь начинать.

Она кивнула и села обратно, начиная говорить. Вокруг нас загорелось несколько софитов, и вспышки от камер слепили глаз.

– Здравствуйте. Благодарим всех вас за то, что пришли. Меня зовут доктор Элизабет Шустер, и я лечащий врач-хирург конгрессмена Карла Бакмэна. Со мной также консультировались по поводу лечения миссис Сильви Торквист. Конгрессмен Бакмэн и миссис Торквист стали единственными жертвами торнадо, который прошел по Спрингборо два дня назад, которые лечились здесь. И, как я сама понимаю, единственными двумя жертвами, которые не отделались просто порезы и царапины. Думаю, мы все можем порадоваться тому, что уровень травм был таким низким.

Это было довольно приятным описанием того разрушения, которое я видел в Спрингборо. Доктор Шустер продолжала:

– Здесь со мной сам конгрессмен Бакмэн со своей женой Мэрилин и детьми… – и она посмотрела на учетную карточку, прежде чем продолжить, – …Холли и Молли. С другой стороны от меня миссис Анна Симпсон, сестра миссис Торквист, которая сможет дать пару фраз от имени семьи Торквистов, – миссис Симпсон широко улыбнулась и помахала всем.

Она была блондинкой, как и ее сестра, хотя она была старше и пошире.

– Я спросила, не желает ли полиция или пожарный участок Спрингборо принять участие в этой пресс-конференции, но они подчеркнули, что они слишком заняты действиями в Спрингборо, чтобы прислать кого-нибудь. Но они пожелали поблагодарить конгрессмена, и сказали, что он видел все произошедшее так же, как и все остальные, и что он может высказаться за них.

Спасибо за уверенность, парни. А теперь смотрите, как я буду чудить!

Хотя доктор еще не закончила.

– Как доктор, я буду говорить о состоянии здоровья этих двух пациентов.

Она отклонилась и достала медицинский манекен, у него была только верхняя часть туловища, и поставила его на стол.

– Конгрессмен Бакмэн был ранен, когда на него обрушился дом Торквистов, после того, как он спас их семью. В то время он получил легкое сотрясение и пару ссадин на левой стороне его головы. Также имела место проникающая травма от деревянных обломков в левой части его груди и предплечья вместе с двумя треснувшими ребрами, – когда она рассказывала про каждую из травм, она показывала все на манекене. – Хоть ранения конгрессмена Бакмэна были значительны, они не угрожали его жизни, и конгрессмен хорошо перенес операцию и лечение. Я предполагаю, что мы можем выписать конгрессмена или позже сегодня, или же завтра утром.

Я улыбнулся Мэрилин. Я хотел этого как можно скорее.

– Ранения миссис Торквист были куда более серьезными, и все усложнялось тем фактом, что она была беременна. Я получила разрешение Торквистов на предоставление информации по этой ситуации. Прежде, чем конгрессмен смог добраться до миссис Торквист, она была ранена падающими полками в своем погребе-убежище, от чего получила очень глубокий порез на задней стороне ее правой икры, проткнув и частично разрезав ее заднюю большеберцовую артерию, – затем она достала ногу манекена и показала все на ней. – Конгрессмен Бакмэн смог наложить на нее жгут и вынести миссис Торквист из погреба, откуда ее перевезли сюда. Дальнейшее медицинское обследование потребовало, чтобы мы в экстренном порядке провели кесарево сечение здесь, и тогда мы перевезли миссис Торквист в больницу Университета Оклахомы в Оклахома-Сити для проведения операции на сосуде, чтобы возместить нанесенный ее ноге ущерб. Хоть я и не специалист по сосудам, врачи в Университете Оклахомы ожидали, что миссис Торквист полностью восстановится и сможет в относительно короткие сроки вернуться домой. В дополнении к этому, хоть роды и не были ожидаемыми, рождение произошло всего лишь на неделю раньше, и состояние ребенка удовлетворительное. За большими деталями по семье Торквистов вам нужно будет обратиться к сидящей здесь миссис Симпсон, как к представителю семьи. А теперь я сяду и позволю высказаться остальным здесь присутствующим.

И поднялся балаган!

Все начали наперебой что-то спрашивать, и это ошарашило и доктора, и миссис Симпсон. Наконец я встал и здоровой рукой потребовал всех замолчать, и затем сказал в микрофон:

– Так, вопросы по очереди, как будто мы все снова в первом классе! – на это раздалась пара смешков, так что я сел и указал на кого-то в первом ряду: – Вы первый.

– Господин конгрессмен, почему вы отправились в погреб? Почему вы не дождались подготовленных спасателей?

– Тогда на это не было времени, – ответил я. – Когда мы кричали, чтобы выяснить, был ли там кто-нибудь, нам было сказано спасти детей. Это крайне изменило все дело. Нам нужно было идти туда сразу же. Кстати, моя часть работы была еще легкой. Все, что я делал – это ошивался в погребе-убежище. Парень, которого нам все стоит поблагодарить – это член моей команды, Джерри МакГуайр. Это он был тем парнем, который входил и выходил из дома, выводя Торквистов, – осмотрелся, но не увидел нигде Джерри.

Этот крысеныш наверняка смылся, когда услышал, что мы упоминаем его.

Еще один репортер спросил:

– Почему вы не спасли сначала детей?

– Потому что травмы миссис Торквист были довольно серьезными. Я не врач, но она очень быстро теряла кровь. Дети же не пострадали. Я просто сделал все, что мог в то время.

В этот момент вмешалась доктор Шустер:

– В этом господин конгрессмен прав. Миссис Торквист потеряла огромное количество крови, прежде чем он наложил жгут. Если бы он протянул еще хотя бы пару минут, спасая детей, и миссис Торквист, и ее еще не рожденный тогда ребенок бы погибли. Также во время перевозки ей потребовались значительные переливания плазмы и переливания крови уже по прибытию.

Ого! Я и не знал!

Последовал следующий вопрос, и он был весьма глупым!

– Конгрессмен Бакмэн, а вам не было страшно заходить в дом, который был на грани обрушения?

– Конечно, было страшно, но нельзя позволять страху вас остановить. Все, о чем я думал – это о том, что там были люди, как минимум женщина с детьми. А оказавшись внизу, я уже больше боялся напортачить со жгутом, чем чего-либо еще. Как я уже сказал, я не врач, но я знаю, что можно что-то сделать неправильно, и другой от этого очень сильно может пострадать! – и я взглянул на доктора с миссис Симпсон, – С ней будет все в порядке?

– С ней все будет хорошо, – заверила доктор Шустер.

В процесс включилась и миссис Симпсон, что меня вполне устроило.

– Этим утром я поговорила с Томом. С Сильви все хорошо. Хирурги считают, что все травмы был полностью излечены, и она сможет вернуться домой в срок от еще одной недели до десяти дней. Она крепкая девушка. Они с Томом попросили, чтобы я обязательно передала вам благодарность за спасение ее жизни. О, и еще я хотела сказать, что ваши дочки просто очаровательны. Детям они понравились.

Холли с Молли просияли от этого, и разговор переключился на них. Еще один репортер спросил:

– Как вы познакомились с дочерями господина конгрессмена?

– Они две ночи провели у нас. Вчера вечером приехала миссис Бакмэн и навестила их, но казалось, что у них было указание от их отца, чтобы они позаботились о детях, – затем она повернулась к нам и спросила: – А ведь и к чему было все это?

Я закатил глаза, а Молли ответила:

– А, папа сказал нам позаботиться о них прямо перед тем, как его увезли в больницу. Мы подумали, что это, ну, вы знаете, его последняя просьба?

Наверное, тогда я хлопнул себя по лбу и посмотрел на небеса, но в помещении снова раздались смешки. Я взглянул на них и сказал:

– Ну уж простите. Я услышал о своих «предсмертных указаниях» вчера. И я очень благодарен, что вы за ними присмотрели.

Она отмахнулась:

– Все было в порядке. С тех пор, как мои мальчики съехали, у нас было свободное место, и они хорошо поладили с детьми и собаками.

Репортер спросил:

– Вы действительно подумали, что ваш отец умирает?

Холли взглянула на сестру, которая легонько пихнула ее и шепнула что-то, и затем Холли повернулась и сказала:

– Ну… может… я не знаю… просто… – она бросила взгляд на всех нас на мгновение и продолжила: – Всю мою жизнь – все наши жизни – мы слышали о том, какой папа всегда храбрый, герой, и все такое, а для нас он всегда был просто… папой, понимаете? А затем во время торнадо, когда мы были в том подвале, мы были на полу, а он был над нами, как будто ничто не могло до нас добраться, не пройдя сперва через него. Потом, после всего этого, я просто хотела убежать и спрятаться, но он сказал «нет», и сказал, что нам нужно помочь людям. И теперь… просто… я… Мы… внезапно поняли, что папа всегда настроен помогать другим людям, а не себе самому. Никогда речь не заходит о папе. И он сказал нам помочь Билли и Молли, и вот, что мы собирались сделать, несмотря ни на что, – и она слегка пожала плечами.

Я не знал, что сказать. Я взглянул на Мэрилин, и она улыбалась, а ее глаза сверкали. Великолепно!

– Миссис Бакмэн, когда вы узнали о том, что ваш муж спасал эту семью? – выкрикнул кто-то в зале.

Мэрилин широко раскрыла глаза, когда она поняла, что этот вопрос адресован ей. Я передал ей микрофон, и она ответила:

– Наверное, тогда же, когда и все. У меня был выходной, и я смотрела телевизор, когда передачу прервали, и я увидела, как его вытаскивают из погреба.

– Что вы тогда чувствовали?

– По большей части, я испугалась, но когда вышла вся история, я гордилась им. Все именно так, как сказала Холли. Я знаю Карла еще со времен колледжа. Он не думает о себе, он всегда рвется помогать другим. Я вышла замуж за героя.

Политики, сидящие позади нас, начали аплодировать этому.

В то же время все это шло в прямом эфире. Нет необходимости говорить, что следующий вопрос был о собаках. Я оглянулся и увидел того помощника в стороне, он улыбался. Я поманил его, он пригнулся и подбежал. Я взял газету, это была вчерашняя копия New York Times, и шепнул ему:

– Побудь рядом, – и он кивнул.

Настало время неотвратимого вопроса:

– Господин конгрессмен, вы правда взяли себе щенка во время спасательной операции?

Я рассмеялся на это:

– Мне пришлось! Я пообещал детям, что я спасу их, и я не хотел бы нарушать обещания, данного во время кампании! – и я повернулся, чтобы взглянуть на губернатора Буша. – Губернатор, мы же сдерживаем свои обещания, ведь так?

Он улыбнулся в ответ и крикнул:

– Безусловно!

В этот момент я повернулся обратно к его помощнику и тихо сказал:

– Давай сюда коробку.

Он поднял коробку на переговорный стол, где она зашевелилась.

– Позвольте мне представить вам нового члена семьи Бакмэнов. Мои дочери назвали ее Шторми! – я снял крышку с коробки, и щенок послушно высунул голову наружу и начал осматриваться.

Я неловко запустил здоровую руку в коробку, поднял ее и она начала лизать мне лицо. Зал взорвался от аплодисментов и одобрений.

У меня было странное ощущение, что должно было случиться нечто, так что я сказал этому помощнику:

– Оставь мне первую страницу, а остальную газету расстели там.

Его глаза немного расширились, но он улыбнулся и положил первую страницу на стол. Я повернулся назад ко всем и сказал:

– Извините, но эта девочка еще щенок. Думаю, что нам нужно ее посадить.

Тот парень подобрал Шторми и поставил ее на газетку, и она послушно присела и изрядно пописала. Я покосился на публику и кивнул им. Большая часть политиков, казалось, была в ужасе, но никто из публики этого не увидел. Когда она закончила, она осмотрелась и попыталась уйти, но помощник подхватил ее и поставил обратно на стол. Она подошла и снова лизнула мое лицо.

Осталось сделать последнее! Я поднял первую страницу New York Times, возможно, самую либеральную газету в стране. Я держал ее так, что все могли видеть заголовок. Я наклонился к микрофону и сказал:

– Шторми предпочитает New York Times, потому что она особенно мягкая и впитывающая. New York Times – опробовано Шторми, одобрено Шторми!

Хохот поднялся просто оглушительный, и нам надо было заканчивать. Я подтолкнул щенка по столу к близняшкам и поднялся, взяв в руки микрофон:

– Думаю, пора отпустить некоторых домой. Я бы хотел извиниться перед людьми из Спрингборо, что я не смог повидаться с большим количеством людей в тот день, когда нас так грубо прервали. Вот еще два предвыборных обещания. Во-первых, люди, сидящие за мной, а именно – ваш губернатор, сенаторы и конгрессмены – будут надрывать свои задницы, чтобы помочь Спрингборо снова встать на ноги, и ваш следующий президент Джордж Буш будет в этом активно помогать, – я обернулся назад, и люди позади меня громко соглашались с этим. – Во-вторых, еще пару дней я сам буду восстанавливаться, и после этого отправлюсь на собрании в Филадельфии. Но моей первой остановкой после него станет Спрингборо, и я посмотрю, чем смогу помочь им сам!

Глава 129. Дом! Родной дом!

После этих слов мы выключили микрофоны и невзирая на то, что репортеры продолжали выкрикивать свои вопросы, мы собрались уходить. Позади меня у моих ног валялась попорченная газета. Здорово! Я опустился на одно колено и попытался скомкать ее одной рукой, когда молодой помощник присел рядом со мной и сказал:

– Я возьму, господин конгрессмен, – у него уже было наготове мусорное ведро. Я придержал ведро, и он скомкал и запихнул в него газету. – Нам сюда, господин конгрессмен.

Я осмотрелся вокруг и увидел, что близняшки уже убрали животное в коробку, и следовали за их матерью к двери, к которой направлялись и мы.

– Как тебя зовут? – спросил я его. Ему было, наверное, года двадцать четыре или двадцать пять.

– Фрэнк Стуффер, господин конгрессмен.

– И что ты делаешь в этом бродячем цирке?

– Мистер Роув приставил меня к губернатору.

Я кивнул и хотел продолжить, когда доктор Шустер похлопала меня по правому плечу.

– Господин конгрессмен, вы пока еще не можете уйти. Мне ещё нужно вас осмотреть.

Я забурчал на это, но стал куда вежливее, когда подошла Анна Симпсон, пожала мне руку и поцеловала в щеку:

– Огромное вам спасибо, господин конгрессмен! Я знаю, что Том и Сильви хотят вас поблагодарить. Может быть, когда вы вернетесь, вы сможете встретиться с ними. Вы же вернетесь, правда?

Я улыбнулся.

– Я только что сказал это по национальному телевидению. Не думаю, что теперь могу улизнуть. Если к тому времени она будет не в больнице, то я обязательно ее найду.

– Спасибо вам, – она снова поцеловала меня в щеку и взглянула на близняшек: – Вы очень здорово воспитали этих девочек, – и затем она ушла.

Я попрощался и с остальными политикам. Они собирались провести инспекцию в Спрингборо, чтобы «помочь». Боже, помоги Спрингборо! Прежде, чем они ушли, я спросил у Джорджа Буша:

– Вон тот твой парень, Фрэнк, что он у тебя делает?

Он пожал плечами.

– Он – один из ребят Карла. А что?

– Могу я взять его к себе? Он кажется умным.

– Зачем? Зачем он тебе нужен?

– Мне нужен пес-денщик, – сказал я ему.

Он взглянул на Фрэнка и указал на меня:

– Будь с конгрессменом. Теперь ты с ним.

Стуффер казался удивленным, но не стал спорить.

– Э-э, ладно, – затем он повернулся ко мне и сказал: – Кто такой пес-денщик?

– Старый термин из армии. Означает адъютанта, некого помощника генерала, который по приказу даже кость у собаки украдет. Собери свои вещи, где бы они у тебя ни лежали, и возвращайся сюда, прежде чем мы уедем. Достань клетку для собаки, чтобы она вмещала Шторми, и пару собачьих мисок, – сказал я ему.

– Где?

– Додумайся сам, пес-денщик!

Он казался встревоженным, но ушел.

Мэрилин посмотрела на него, когда он уходил, и затем улыбнулась мне:

– Карл, угомонись, он тебе не младший лейтенант.

– Дорогая, именно им он и является! – и на этом я последовал за добрым доктором обратно к палате для последнего осмотра.

К несчастью для отдела биллинга, я оказался достаточно здоровым, чтобы быть отпущенным и отказать им в удовольствии оплаты счета за еще один день. К пяти часам или около того мы уже направлялись в сторону выхода. Когда мы дошли до приемной, туда с криком:

– Подождите! – вбежал Фрэнк Стуффер, тяжело дыша. В одной руке у него был чемодан, на шее висела сумка, в другой руке была большая пластиковая клетка для перевоза собак, и под ней он держал пакет с названием магазина для животных. За ним гнался возмущенный таксист, требующий оплаты. – Догнал! – сказал Фрэнк.

– И хорошо, что поймал. Было бы неловко пропустить вылет, – я запустил руку в свой задний карман и достал кошелек, но не смог сам открыть его и заплатить таксисту. Я передал его Мэрилин и сказал:

– Можешь заплатить этому парню?

Мэрилин фыркнула и улыбнулась, достав пятьдесят баксов.

– Этого хватит?

Водитель такси внезапно расплылся в улыбке, взял купюру и исчез. Мы распределили все вещи между всеми, и Джерри МакГуайр, чудесным образом появившийся после пресс-конференции, проводил нас до лимузина. Оттуда мы выехали в сторону аэропорта, где нас ждал G-IV. Мы сели на самолет и полетели в Вестминстер.

Мои дочери надели симпатичные платья до колен, что вкупе с сандалями на высоком каблуке заставляло их казаться несколько старше. Я заметил, что Фрэнк с любопытством их разглядывает. Когда он сел напротив меня, я сказал ему:

– Фрэнк, ты же понимаешь, что им еще даже шестнадцати нет, ведь так? – до завтра это бы никак не изменилось, – Мне нужно отвести тебя на стрельбище и показать, что происходит, когда экспансивня пуля попадает во что-нибудь?

Он рассмеялся:

– Нет, сэр, я все понимаю. Но вам стоит признать, что они довольно милые. Им стукнет по восемнадцать раньше, чем вам кажется.

Я махнул на это рукой:

– И что? Через полгода я стану вице-президентом и получу доступ к военному вооружению. Представляешь, что бывает, когда стреляют осколочными? Это же здорово!

– Поверю вам на слово, господин конгрессмен.

– Итак, Фрэнк, ты работаешь на Карла Роува? Чем занимался до этого? – спросил я.

Фрэнк рассказал, что он был выпускником Принстона, и получил образование в области политологии и учился в Йельском юридическом университете. Он был из молодого поколения политиков, стекающихся в Вашингтон, и вне Лиги Плюща или Вашингтона не имел никакого опыта. Его работа у Карла Роува была его первой работой. Ему было двадцать пять лет.

Я кивнул ему, когда он все рассказал:

– Ладно, начнем с самого начала, больше ты на Карла Роува не работаешь. Теперь ты работаешь на меня. Это понятно?

– Как… я теперь в вашем конгрессиональном штате?

Я покачал головой:

– Когда мы приземлимся, свяжись с Брюстером МакРайли, и я все решу оттуда. Технически ты будешь в штате помощников МакРайли. Какие-нибудь проблемы с этим есть?

– Ээ, нет, сэр, а разве должны?

Я с подозрением на него взглянул. Он был наивен или глуп?

– Я буду предельно краток. С настоящего момента ты не разговариваешь с Карлом Роувом, не обсудив это сперва со мной. Полагаю, у тебя есть указания от него каждый день докладывать ему о том, что я собираюсь делать? – На это Фрэнк покраснел, как рак.

В покере у него бы не сложилось.

– Восприму это молчание как подтверждение. Все, хватит. Ты работаешь на меня, а не на Карла. Это понятно, или наши пути расходятся?

– Да, сэр.

– Какое именно «да, сэр»? – надавил я.

– Да, сэр, я понимаю. А в чем проблема с мистером Роувом?

– Никаких проблем, но Карл Роув на меня не работает и его мои интересы не волнуют. А Брюстеру плачу я, и пока счета оплачены, он остается верен мне. Карл Роув же не таков. Понимаешь?

– Понимаю вас, сэр. Э-э, а как мне связаться с Брюстером МакРайли?

– Реши это сам, Фрэнк!

Мэрилин все это время слушала нас, и возразила:

– Ты угомонишься уже?! – затем она повернулась к Фрэнку и сказала, – Достань ручку и листок, и я дам тебе пару номеров.

Он пошарил по карманам, достал блокнот с ручкой, и Мэрилин зачитала вслух несколько номеров со своего сотового. Она дала ему номер Брюстера, а также мой номер и номер Марти, а также номера моих офисов в Вашингтоне, штаба кампании и местного офиса в Вестминстере по Девятому Округу Мэриленда, и несколько других.

Я издал смешок, и затем сказал:

– А теперь, когда мы приземлимся, я хочу, чтобы ты достал себе комнату в Парктоне, и арендовал машину. Мы найдём кого-нибудь, кто тебя туда подбросит. Постарайся сохранять все чеки. Всегда держи в кошельке как минимум тысячу, лучше в двадцатках и пятидесятках. Ты удивишься, когда узнаешь, как все становится проще, когда рассчитываешься наличными. Завтра можешь взять выходной, потому что это воскресенье, но всегда будь у нашего дома ранним утром по понедельникам. Может, я и на больничном, но мне все еще нужно работать.

Фрэнк продолжал делать заметки. Следующие пара месяцев его или укрепят, или сломают. Посмотрим, что именно получится.

Мэрилин спросила меня:

– Тебе действительно нужно работать на этой неделе? Тебе нужно отдохнуть. Доктор Шустер сказала, что тебе нужно отдыхать.

– Это будет рабочий отпуск. Тебе нужно будет закончить то, что ты там делала со своей речью для собрания, а мне нужно составить свою. Я уже начал, но пока она мне не нравится, – сказал ей я.

На это Фрэнк подскочил. Он прошерстил свой чемодан и вручил мне плотный конверт:

– Вот ваша речь, господин конгрессмен. Мистер Роув дал мне это, чтобы я передал ее вам.

Я с подозрением уставился на этот конверт. До этого все свои речи я писал сам, хоть мне и часто помогали в составлении и редактировании. А теперь я должен был дать речь, которую написал кто-то другой.

– Кто это написал?

– Мистер Скалли.

Я пустыми глазами взглянул на него. Я знал, что главным писателем для Буша был Майк Герсон, но я еще не был в курсе о его подчиненных.

– Мэттью Скалли, он работает на мистера Герсона.

– Ну, давай ее сюда, прочту.

Я взял конверт и вскрыл его, чтобы прочесть то, что было внутри. Лучшие составители речей пишут для голоса выступающего, пользуясь его тоном и сутью. Худшие же просто лепят что-нибудь. Эта же речь была где-то посередине. Она не была просто так слеплена, но она явно была написана для кого-то другого. Она также была довольно обыкновенной. Мне нужно было написать свою собственную речь и вставить туда что-то из этой. Мне нужно было дать уникальную речь; эта же таковой не была. Она была ничего, но я хотел большего.

Я начал читать, но задремал и проспал большую часть поездки в Вестминстер. Когда мы приземлились, снаружи нас ожидали несколько лимузинов и грузовиков. Когда мы сошли с самолета, Мэрилин сказала:

– Тебе стоит передохнуть. Ты весь бледный.

– Если собираешься строить из себя медсестру, не стоит ли тебе тогда достать один из их маленьких костюмчиков?

– А, ЭТО ТАК МЕРЗКО! – вскрикнулаМолли.

– ЭТО… НЕ ХОЧУ ДАЖЕ ЭТО СЛЫШАТЬ! – закричала ее сестра, – ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ, – громко запела она.

Мы с Мэрилин переглянулись и ухмыльнулись. Никто из нас двоих не знал, что они были в радиусе слышимости.

Весь наш бродячий цирк добрался до дома, и затем я отправил большую часть работников или искать номера в мотеле, или же просто ехать домой отдохнуть. Я же все еще был без сил, и мне нужно было немного передохнуть. Я сказал Мэрилин, что мне нужно немного посидеть в своем кресле, но она подтолкнула меня по коридору в сторону спальни. Я дал девочкам пару указаний, но в целом все они сводились к тому, чтобы обустроить и расположить щенка и затем распаковать вещи и отдохнуть. Им отдых был нужен не меньше, чем мне самому.

Я сел на кровать и стряхнул свои ботинки. Затем я взглянул на жену и улыбнулся:

– Ты так и не ответила мне насчет костюма медсестры.

– МЕРЗКО! – сказала она, пародируя дочерей, отчего я рассмеялся.

Я вытянулся на кровати и призывно на нее посмотрел. Я уже слишком долго не был дома.

Мэрилин ухмыльнулась и закрыла дверь в спальню, защелкнув замок.

– Или ты бы предпочел дождаться, пока я выйду и найду этот костюм?

– Это не так критично для восстановления.

Она подошла ближе и соблазняюще шепнула мне на ухо:

– А как насчет того, что я просто сниму с себя одежду и отсосу твой член? Как думаешь, это поможет тебе немного поправиться?

На это, должно быть, у меня подскочила температура, вместе со всем прочим.

– Это отличное начало! Наверное, мне потом понадобятся еще и дополнительные процедуры вроде этой.

– Посмотрим. Ты уже не так молод. Ты можешь не перенести таких процедур! – на что я насмешливо фыркнул.

Мэрилин станцевала небольшой стриптиз передо мной, затем она расстегнула мои брюки и спустила их до колен. Затем она опустилась на колени с моей здоровой стороны и начала сосать. Я провел своей здоровой рукой по ее спине и затем, доведя руку до ее головы, запустил пальцы в ее волосы и держал ее голову на одном месте. Когда она довела меня до оргазма, и проглотила семя, я счастливо вздохнул.

Она уселась на кровати и вытерла губы тыльной стороной ладони. Я улыбнулся и сказал:

– Медсестра, мне уже лучше, но мне кажется, что мне нужна еще одна процедура.

Мэрилин хихикнула и сказала:

– Извини, но твоя страховка не покроет несколько процедур сразу.

Я шлепнул ее по голой заднице, и она умчалась в ванную, помылась, почистила зубы и затем надела простенький сарафан с открытыми плечами. Когда она вернулась, то помогла мне подтянуть брюки и справиться с ремнем и ширинкой.

Прежде чем она ушла, я запустил руку под ее сарафан, задрал его до уровня промежности и выяснил, что белья на ней нет.

– Мне нравится, как вы, медсестры, одеваетесь, когда не на смене, – на что она только рассмеялась и сказала мне поспать.

Когда я проснулся, было уже поздно, а если точнее – уже после ужина, и я направился в ванную и привел себя в порядок, прежде чем заковылять в гостиную. Мэрилин смотрела «Колесо Фортуны», а девочки в это время дразнили Шторми старым носком. Она подошла ко мне, обнюхала и затем направилась в сторону угла.

– Хватайте ее! Ей нужно наружу! – крикнул я им, и они подхватили собаку и выбежали с ней через заднюю дверь.

– Лучше? – спросила Мэрилин.

Я оглянулся, увидел, что девочки все еще были во дворе, и сказал:

– Все еще рассчитываю на еще парочку процедур.

Моя жена зарделась и ухмыльнулась. В дом вошли близняшки, и она тихо сказала:

– Позже.

Затем она уже немного громче спросила:

– Поужинать хочешь? Мы разогрели немного тушенки из консервов.

– Это здорово. Я не готов к чему-то слишком плотному. Хотя что угодно будет лучше, чем бульон и желе!

Мэрилин рассмеялась и направилась в сторону кухни,

– Да, а как насчет выпить?

– Ты принимаешь те обезболивающие?

– Только Advil, – я хорошо реагировал на ибупрофен.

Большинство людей может принимать не больше одной таблетки в час, то есть не больше двадцати четырех за весь день, прежде чем у них лопнет печень. Я же после пробуждения проглотил полдюжины, и тогда я был в порядке.

Когда девочки вернулись со щенком, я немного поиграл с ней, и начал учить девочек, как ее дрессировать. Это стало бы их обязанностью. Если они увидят, что она направляется куда-то за мебель или ищет место, чтобы сделать свои дела – надо хватать ее и тащить во двор. Если застать ее слишком поздно – нужно ее ткнуть в то место носом и треснуть газетой. Нужно хвалить ее, когда она идет во двор. В общем, все те вещи, которые люди делают уже тысячетилетиями, чтобы выдрессировать собак.

– И самое важное – не слушайте вашу мать о том, что делать; она думает, что Шторми говорит по-английски и поймет все без тыкания носом или затрещин.

– Я все слышала! – раздалось с кухни.

От этого мы стали разговаривать немного тише.

Дрессировать собаку несложно. Это требует только терпения и бдительности. Я помню, как где-то слышал, что чем крупнее собака, то тем легче ее дрессировать. Понятия не имею, было ли это правдой или просто старой историей от домохозяек, но если так – то я ожидал, что Шторми будет невероятно легко дрессировать. У нее были все признаки того, что она станет большой собакой, намного больше тех, к которым я привык. Все мои собаки, и в этой жизни и в прошлой, были своеобразными смешками с гончими весом от пятнадцати до двадцати килограмм. Всего в какие-то три месяца эта же штуковина уже весила около пяти килограмм, и казалось, что она выросла еще за те дни, пока она была у нас! Она явно уплетала немало собачьего корма, это было точно!

К тому моменту Шторми похрапывала у меня на коленках, так что когда в гостиную вошла Мэрилин и принесла мне тушенку, джин и тоник – мы поменялись. После ужина я прочел речь Скалли, пока Мэрилин смотрела телевизор. Я не знал, что мне говорить, но слушая вечерние новости, все приобрело какую-то форму. Следующие пару дней я бы провел, работая над речью.

Мы расстелили газетку в прачечной, и я вывел Шторми на поводке, прежде чем мы оставили ее там и пошли спать. Я был готов к новым «процедурам», так что Мэрилин раздела меня, затем сняла свой сарафан, и мы очень осторожно занялись любовью. Мне пришлось лежать на спине, и я мог работать только одной рукой, но мы изловчились и все закончилось тем, что она оседлала меня сверху, попутно массируя свой клитор, а я поигрывал с ее сосками. После этого у меня разболелись ребра, но я смог бы с этим жить.

Фрэнк Стуффер появился следующим утром, пока мы завтракали, так что я пригласил его к нам и приготовил ему яичницу с беконом. Он смог достать себе и нескольким другим работникам комнаты в Парктоне и арендовал машину. Я не ожидал его в то утро, потому что было воскресенье, но мне не стоило удивляться. До самого Дня Выборов никаких выходных не существует. Я дал ему указание связаться с Мэттом Скалли и привести его сюда. Как минимум, если он не смог бы приехать сюда сегодня, мне нужна была эта речь в цифровом формате, в Word-формате или обычный текстовик, в общем, нечто, что я мог бы начать редактировать. Он бы возмутился, как и любой автор, но ему стало бы лучше, если его тоже задействовать.

После этого мы все направились в гостиную смотреть воскресные утренние ток-шоу. Главной темой стало грядущее собрание Республиканцев в Филадельфии вместе с отчетами и сводками о том, что мы с губернатором собираемся делать. Собрание Демократов прошло бы спустя две недели после нашего, а Эл Гор все еще не назвал участвующего помощника. Останется ли он с Джо Либерманом, или выберет кого-то другого? Изменил ли я все так, что нужен иной расчет?

К обеду я отпустил Фрэнка и проверил свою электронную почту. Файл с речью поступил вместе с запиской, что Мэтт приедет сюда в понедельник утром, и попросил, чтобы мы организовали ему номер. Я переслал это Фрэнку и подкрепил телефонным звонком. А затем отправился работать.

У кандидата в вице-президенты была особая задача, его частенько называют боевым псом кандидата в президенты. Предполагается, что он злобен, груб, и постоянно нападает на противоположную сторону, пока кандидат в президенты стоит от всего этого в стороне и выглядит, ну, по-президентски. Речь была составлена примерно в таком духе, что я с ножами бросался против Билла Клинтона. Мы также малевали Эла Гора как второго Клинтона, что было весьма точным описанием. Раз уж на то пошло, то он был даже более либерален, чем Скользкий Вилли, у которого был нюх на то, где и как он мог надавить и затем выйти сухим из воды. Эл же был более догматичным и закоренелым.

Я мог бы взять на себя роль боевого пса, если это необходимо, но мне было куда привычнее идти с позитивным посылом, нежели с негативным. В этом отношении я решил доить свой нынешний статус «героя». По плану мое номинирование произошло бы в поздний вечер вторника, так что когда я выступлю с речью в среду – я стану уже официальным номинантом. Мое официальное представление дал бы Джон Бейнер, и затем мы перешли бы к биографическому фильму, над которым работала Мэрилин. (Ей еще много всего нужно было сделать, и утром в понедельник я остался бы с девочками, пока она полетела в Голливуд, чтобы закончить обработку.) Когда видео закончится, а это было бы где-то между девятью и десятью, прайм-тайм ещё не закончится, так что я бы вышел вместе со своей семьей. Мы бы махали и улыбались всем, и потом они бы ушли, и я дал свою речь. После этого семья снова бы вернулась под громогласные аплодисменты, шары и конфетти, и, насколько я знал, еще и кучу летающих голубей и пение ангелов.

Вечером в четверг, в последний вечер собрания, всю процедуру повторил бы губернатор Буш. К концу его речи я со своей семьей присоединился бы к его семейству на сцене. А потом начались бы адские три месяца до вечера выборов.

На этой неделе приоритетами были написать речь, и написать ее как можно раньше, чтобы передать ее техникам, которые оформили бы ее на телесуфлере и распечатали бы все необходимые плакаты и таблички. На работу я собирался ехать из дома, хотя я запланировал один день на поездку в Вестминстерский и Вашингтонский офисы, чтобы показать силу, поблагодарить всех за заботу и за помощь, и показать, что я восстанавливаюсь. Также мне действительно нужно было восстановиться. Собрание было бы физически тяжелым, и самое последнее, что мне было нужно – да любому из нас! – так это чтобы я свалился на сцене во время своей речи.

Чтобы отвлечься от работы над моей речью, у меня была веская причина. В тот день у меня был шанс поговорить с Чарли. Во время около половины первого раздался звонок, и я был на кухне, когда зазвонил телефон. Я схватил трубку и сказал:

– Алло? – я только надеялся, что охрана прослушивает звонки как следует. Мне точно не хотелось сегодня общаться с репортерами.

– Пап? Ты дома?

– Чарли! Как ты?

– Пап! Как ТЫ?! Тебя показывали по новостям на корабле!

Ага! Полагаю, в этом был смысл. У них наверняка есть какое-нибудь подобие национальных новостей от Сети Вооруженных Сил.

– Кто-нибудь уже знает, кто ты такой? – спросил я.

– Не-а! Да и не то, чтобы я мог рассказать. Остальные парни не в курсе, а если кто из офицеров и знает, то они ничего не говорили, – ответил он.

– И так откуда ты звонишь? Ты на корабле? Где ты?

– В Бахрейне.

– В Бахрейне?!

Он рассмеялся:

– Мы пришвартовались здесь и можем выходить. Тут куча платных телефонов. Мой сотовый здесь не ловит. Тут все очень развратно!

– Который у вас там час? – спросил я. В каком часовом поясе был Бахрейн? Это же на другом конце планеты! – И в каком смысле развратно?

– Тут 2040-й год. У нас на восемь часов больше, чем Восточное Побережье. И тебе не нужно знать об извращенности. Ты же женат! Причем на моей матери, не меньше! – со смехом ответил он.

– Только помни, сынок, что старый побитый десантник может надрать молодому пехотинцу зад в любой день! – ну и умник же!

После того, как мы поговорили о торнадо в Спрингборо, я дал ему поговорить с Мэрилини и с девочками.

Я ощущал себя достаточно в силах, чтобы готовить тем вечером, так что мы пригласили Таскера и Тессу на ужин. Девочки представили их Шторми и затем рассказали им о наших приключениях на Среднем Западе. Затем Таскер предложил нам выступить на ежегодном байк-ралли в Стерджисе, штат Южная Дакота, после того как мы закончим с собранием. Я фыркнул так, что мой напиток чуть не пошел носом, и потом чуть не лопнул от смеха, когда Таскер с Тессой рассказали Мэрилин о некоторых штучках, которые происходят в Стерджисе на регулярной основе. Затем я спросил Тессу, будут ли какие-нибудь фотографии с ней, участвующей в конкурсе мокрых маек, или лежащей голышом на байке Таскера. Таскер же подлил масла в огонь, отвергнув все ее отрицания. Близняшки хотели узнать, как я мог знать о Стерджисе; они о нем слышали только от своего братца-байкера. Это бы стало интересной темой для разговора в следующий раз, когда я поговорю с Чарли!

Мы также вручили девочкам их подарки на день рождения, которые состояли из шарфов и аксессуаров, которые их мать достала в Голливуде в каком-то модном магазинчике. Они соответствующе заахали и заохали, и будь я проклят, если пойму, как такие маленькие кусочки ткани могут продаваться за такие бешеные цены. Это женское? Или это просто я уже был старым пердуном?

В понедельник я отправил близняшек со Шторми к ветеринару на осмотр, прививки там и все остальное, что нужно делать со щенками. Им также было поручено достать животине ее собачий паспорт! Я бы страх как не хотел обвинений в том, что не зарегистрировал собаку, пока баллотируюсь в вице-президенты!

Мэтт Скалли появился в середине утра в понедельник после того, как Мэрилин уехала в аэропорт, и к вечеру вторника мы написали новую речь. Я отработал ее пару раз, обращаясь с самодельной трибуны, и затем Скалли сухо раскритиковал меня, и мы ее переписали. Я снова попробовал дать речь, и в этот раз он уже не был таким сухим. Мы продолжали работать до обеда среды, когда он взял копию моей речи, чтобы показать ее Роуву, Чейни и Оллбо. Мне тогда было плевать. Меня просто измотал весь этот процесс.

В четверг настало время мне махать знаменами в моих различных офисах. Девочки занимались уходом за мной, и после душа мы смогли снять большую часть бинтов на моей груди и руке. Но мне все еще нужно было держать ребра закрепленными. Затем я выставил их, надел хороший костюм, и Фрэнк помог мне завязать галстук, и я надел свою повязку и закрепил ее на уровне груди. Я хотел достаточно подлечиться к моменту своей речи, чтобы выступать уже без нее.

Мы с Фрэнком сперва направились в Вестминстер, достаточно рано, чтобы зайти в закусочную Вестминстера, поприветствовать людей и позавтракать. Ник Папандреас был на месте, как я и надеялся, и я пригласил его присоединиться к нам. Он тепло нас поприветствовал, и, хоть он и отказался от завтрака, но он попил кофе. Он засыпал меня вопросами о торнадо, и затем напомнил всем в заведении, как я спас закусочную десять лет назад. Я пожал огромное количество рук прежде, чем мне удалось сбежать, и затем мы с Фрэнком поехали в окружной офис и штаб кампании, которые были рядом друг с другом в здании торгового центра. Я поблагодарил всех за все, что они делали, и получил множество оваций и поздравлений.

К обеду мы полетели в Вашингтон, и я провел ему неторопливую экскурсию по зданию Рэйберн, навещая друзей и остановившись у моих офисов по Девятому Округу Мэриленда. Я также заключил небольшую приятную сделку с Джоном Бейнером, что если я стану вице-президентом, то я поддержал бы его на позицию организатора, которую я освобожу. Он в то время был главой Республиканской фракции, так что это стало бы еще одним шагом вверх по карьерной лестнице. После этого мы направились к Капитолию, где я встретился со своей командой в офисе организатора вместе с Хастертом и ДеЛэем. И снова овации и поздравления. Затем к нам на поздний обед присоединился Марти прежде, чем мы отправились обратно в Хирфорд.

В пятницу и субботу я в целом поработал в офисе в Вестминстере и поагитировал по Девятому Округу. Выглядело все так, что я обойду Роба Холлистера. Результаты опросов были точно на моей стороне. Мне также пришлось ответить на пару вопросов о том, что будет, если Буш победит Гора, и что будет потом. Я объяснил всю процедуру, и затем сказал, что хоть я и не могу сказать им, кто будет участвовать в особых выборах, но это точно будет некто, кого они бы одобрили. Республиканский комитет согласился со мной и Марти, что Шерил Дедрик стала бы кандидатом на мою замену. Она прошла через весь процесс проверки намного легче, чем я когда-то.

В пятницу днем из Голливуда вернулась Мэрилин. Она вручила мне DVD-диск с ее представлением моей персоны на собрании, и мы запустили его на телевизоре в моем офисе в Вестминстере. Мэрилин, может, и до смерти боялась выступать перед публикой, но в разговорах один-на-один она хорошо справлялась. Должен признать, выглядело это очень здорово! Видео длилось около двадцати минут или около того, возвращаясь еще к временам, когда я был ребенком, растущим в пригороде, двигаясь к моменту, когда я стал подростком-инвестором, и дальше к школе и колледжу. Рассказчиком был никто иной, как сам Инспектор Магнум, Том Селлек! Как только он начал говорить и я узнал, кто это, я был просто обязан спросить у жены, познакомилась ли она с ним!

– Он шикарен! – выпалила она. – Если бы он уже не был женат, я бы не вернулась!

– Это бы точно подорвало голоса за семейные ценности, не думаешь? – отметил я.

– Деньги у него тоже есть, – поддразнила она.

Я же только вскинул руки в отчаянии.

Пока за кадром говорил Селлек, и по экрану плыли различные семейные фотографии, где-то в середине биографии начала говорить Мэрилин. Они посадили ее в кресло, немного в тени, и снимали ее несколько в стороне. Все было сделано в формате, где ей задавали вопросы откуда-то из-за камеры, и они снимали и монтировали ее ответы. Она начала рассказывать с того момента, как мы познакомились в колледже, затем об армии, и потом о том, что я делал в качестве конгрессмена. Потом видео закончилось. Когда бы это показали на собрании, экран бы погас и тогда Джон Бейнер выступил из-за сцены и объявил о моем выходе, и я бы вышел из-за кулис.

Сделано все было очень профессионально и здорово. Я сказал Мэрилин:

– Черт, этот парень великолепен! Дай мне знать, когда он начнет ходить по воде, я хочу на это посмотреть!

– От тебя никакого проку! Думаю, я вернусь в Голливуд и снова начну искать Тома Селлека!

– Я всегда могу отрастить новые усы.

– Да, но у него все еще есть волосы! – ответила она.

Я угрожающе подался в ее сторону и она умчалась из моего кабинета.

– Повезло тебе, что я все еще инвалид! – крикнул я вслед.

Днем в воскресенье мы все полетели в Филадельфию на LongRanger'е. Мы даже взяли Шторми с собой. Если меня нужно обыграть себя как героя, то я могу и отыграть его полностью. Даже Демократы любят щеночков! Мы прилетели в Нью-Касл. Там нас уже ждали Фрэнк с лимузином и охрана, с которой я тогда путешествовал. Кандидатам в президенты вроде Буша и Гора приставлена защита Секретной Службы, пока они на кампании. Кандидатам же в вице-президенты ничего подобного не дается. Если мы победим на выборах, все это изменится, но прямо сейчас я обеспечивал себе защиту сам.

Собрание проходило в первом Юнион-центре, и у нас был огромный номер в гостинице Ритц-Карлтон за пару километров от него. Мы путешествовали, держа Шторми в ее клетке, потому что самое последнее, что нам было нужно – это чтобы она нашла какое-нибудь чертово место под сидением, чтобы пописать, покакать, или заснуть и быть забытой. Она хорошо поддавалась дрессировке, но она все еще была маленьким, э-э… большим щенком.

Мое большое появление было запланировано на среду, но с воскресенья по вторник мне нужно было встречаться с главными спонсорами и сторонниками, и любым другим способом снискать расположение группы, окружающей Джорджа Буша. Ни Роув, ни Чейни дружелюбнее ко мне не стали, но до тех пор, пока между нами не разгоралось конфликтов, со мной все было бы в порядке. В частности, Чейни задумывал устроиться в Белом Доме Буша, и собирался занять пост секретаря. На моей первой жизни этот пост получил Колин Пауэлл, и я надеялся, что его не выставят на мороз. Я только слушал об этих планах, кивал и бормотал что-нибудь нейтральное.

Что касалось прессы, то для них я был недоступен, отдыхая перед своим выступлением. Я не был полностью закрыт, но было близко к этому. Мы ели в частной обеденной, и достопримечательностей не смотрели. Девочки несколько раз все же смогли вывести Шторми на свежий воздух и дать ей пописать и покакать. В номере же мы постелили газету на полу в ванной в нашей с Мэрилин комнате.

Мы прилетели днем в воскресенье. Той ночью мы планировали позволить Шторми спать в ванной. Мы с Мэрилин забрались в кровать, и она начала изучать мои новые шрамы и сравнивать их с моими старыми в самой интригующей манере, когда животное начало скулить из ванной.

– Шторми, спи! – гаркнул я.

Шторми затихла на пару минут, и снова завелась. Я повторил процедуру, и спустя пару минут она снова скулила. Мэрилин взглянула на меня и спросила:

– А может, если выключим свет? – мы начинали резвиться со включенным светом.

– Попытка – не пытка, – и я покатился по кровати, выключил лампу на прикроватной тумбочке и крикнул: – Спи!

Затем я покатился обратно к своей жене. Шторми начала скулить и лаять, и послышались звуки когтей за дверью. Я снова включил свет:

– Это сумасшествие какое-то!

Я вылез из кровати и открыл дверь в ванную, думая, хочет она писать или чего еще, но она сразу же попыталась подпрыгнуть и поиграться со мной. Мэрилин, пытаясь сдержать смех, посмотрела на меня. Я подкинул собаку на кровать, где она лежала и сказал:

– Я знаю, как это решить! – и я надел брюки и снова взял собаку. – Твои дочери сейчас получат презент!

Я подхватил Шторми и понес ее из нашей спальни через зал в большую спальню, которую делили близняшки. Я постучал и вошел внутрь. Они не спали, лежа в футболках в кровати и смотря телевизор. Они начали метаться в поисках, чем бы прикрыться.

– Папа! – возмутились обе.

– Не парьтесь. Я все это уже видел. Вот, держите собаку. Мы с вашей матерью пытаемся хоть немного поспать! – и я положил ее на кровать к Молли и вышел.

Я слышал, как они визжат, но мне было плевать. Когда я вернулся в спальню, я снял штаны и заполз обратно в кровать. Мэрилин уже было не интересно проверять мои шрамы, так что мы просто занялись любовью и уснули.

Где-то утром я услышал, как открылась дверь нашей спальни, и вошла одна из близняшек:

– Вот, возьмите ее, она ваша! Она определиться не может, с кем из нас она хочет спать!

Мэрилин проснулась с невнятным «А?» когда дверь в спальню закрылась.

В тусклом свете в комнате я посмотрел вниз и увидел, как по ковру ко мне ползет счастливый щенок. Она облизала лицо сначала мне, потом Мэрилин, и потом она еще с десяток раз покрутилась между нами, прежде чем лечь и заснуть.

Мэрилин взглянула на меня и сказала:

– Ты же шутишь, да?

– Это будет только до того, как мы привезем ее домой, и потом она снова будет спать по ночам в кладовке, – заверил ее я. – Это явно не то, что я имел в виду, когда сказал, что хочу тройничок!

– Фу!

Глава 130. Житейская мудрость

Второе августа, 2000-й год.

Мы сидели в гримерке за сценой в Юнион-центре. Нас было четверо, если добавить еще Шторми, которая развлекалась тем, что скакала с одних коленок на другие, то получается пятеро. Я с нетерпением ожидал ночи в доме, когда она будет заперта в прачечной. Не то что бы я никогда не спал с собакой в кровати, но это дурное существо, казалось, предпочитает спать между мной и Мэрилин, и вдобавок еще и под одеялом! Это явно не походило на сумасшедшие ночи в странном отеле, которых я бы мог хотеть.

Джон Бейнер покинул нас всего пару минут назад, когда его вызвали. Он собирался представить мою биографию. Мы смотрели трансляцию от ABC по телевизору, и видели, как он с улыбкой и своим загаром появляется на экране. Меня всегда поражало, как кто-либо может иметь такой оттенок кожи, и это давало мне бесконечные поводы его поддразнивать. Рядом со мной сидела Мэрилин и держала меня за руку. Я не знал, кто из нас больше нервничал – я из-за своей речи или она из-за своего видеоролика.

– Впервые я познакомился с Карлом Бакмэном в декабре 1990-го года во время недели инструктажа новичков. Нас обоих только избрали в Конгресс, и мы оказались за одним столом. Все слышали о самоуверенном молодом миллиардере, который только что купил себе Конгрессиональный округ, и что он был с нами за столом. И знаете, что? Он не был таким уж и самоуверенным, по крайней мере, не больше, чем все остальные. На самом деле, он был довольно неплохим парнем.

Джон начал говорить, а я взглянул на Мэрилин и сказал:

– Ты не поверишь, сколько денег он с меня содрал, чтобы сказать вот это. Его изначальная речь начиналась со слов: «Карл Бакмэн – настоящий мудила!».

Она ткнула меня локтем в бок и сказала:

– Угомонись! Я ему передам, что ты так сказал!

– Можешь приступать!

– Оказалось, что Карл Бакмэн не покупал свое место. Он просто умудрился заработать огромную кучу денег, и теперь возвращал их обществу, в котором он жил и которое любил. Он каждый год жертвовал деньги каждому пожарному и полицейскому участку, отрядам скорой и неотложной помощи в северном Мэриленде. Он не думал об этом дважды. Это то место, где он вырос, и куда вернулся после армии. Я как-то раз поговорил с другим конгрессменом из Мэриленда Уэйном Гилчрестом, и он сказал, что за ужином он спросил Карла, может ли он жертвовать и благотворительным фондам вне своего округа. Карл просто сказал: «Хорошо, сколько?» С тех пор фонд Бакмэна пожертвовал уже более пятидесяти миллионов долларов службам быстрого реагирования и аварийным группам в своем родном штате и по всей стране.

Джон продолжал говорить еще около десяти минут, рассказывая о моем росте от пацана из пригорода до математического гения, затем до боевого солдата и инвестора-миллиардера, и затем, наконец, – до конгрессионального лидера. Он плел брехню за брехней, и все это время я отпускал ехидные комментарии Мэрилин. Она хохотала, пока я это все делал.

Когда Джон закончил, мы перешли к видео, где Том Селлек и Мэрилин снова сказали все то же самое, только в этот раз с картинками. Я уже пару раз все это видел, используя это как основу для того, что хотел сказать. Девочки, напротив, ни разу не видели этого видео, и были впечатлены тем, как говорит их мать. Я даже услышал от них парочку ремарок:

– Ты правда это сделал, пап? – от чего я просто закатил глаза, глядя на жену.

Где-то на середине видео в дверь постучал и вошел работник.

– Пора идти, господин конгрессмен.

Я кивнул. Затем посмотрел на девочек и сказал:

– Выведите ее наружу и пусть она где-нибудь на парковке быстро сделает свои дела. Нам не надо, чтобы она писала или какала на национальном телевидении!

– Она же ходила всего полчаса назад! – возмутилась Холли.

– Идите!

Девочки умчались со Шторми на поводке. Мы с Мэрилин последовали за работником за кулисы. Через две минуты подтянулись близняшки со Шторми на поводке. Я посмотрел на Молли и спросил:

– Ну?

– Она пописала.

Мы с Мэрилин обменялись надменными и понимающими взглядами и кивнули. Затем момент наступил. Видео закончилось под громогласные аплодисменты публики, и в колонках зазвучал голос Джона Бейнера:

– А теперь, пожалуйста, поприветствуем следующего вице-президента Соединенных Штатов – Карла Бакмэна!

Я взглянул на остальных.

– Понеслась! – и я направился туда, куда указывал работник.

Софиты и вспышки были ослепляющими, а рев толпы – оглушительным. Я уверенно зашагал к подиуму, и излучал больше уверенности, чем было на самом деле. Рев продолжался, пока я стоял там, так что я просто улыбнулся и помахал всем правой рукой. Левая тоже уже свободно двигалась, но если я вытягивался, мои ребра очень возмущались на это.

Наконец-то весь этот балаган стих, и я смог начать говорить.

– Спасибо! Спасибо вам за такой теплый прием! Я хотел бы воспользоваться моментом и представить вам кое-кого, кто стал частью того удивительного видео, ту, которой я обязан всем. Пожалуйста, встречайте лучшую женщину в мире – Мэрилин Бакмэн!

Затем я повернулся и жестом пригласил ее выйти, пока толпа взрывалась в овациях. Она бросила на меня испуганный взгляд, но затем натянула на лицо улыбку и вышла. Она не отрывала от меня глаз, и шла слишком быстро, но казалось, что никто не придал этому значения. Она тоже всем помахала, и затем спустя мгновение я снова заговорил:

– Мне нужно здесь кое в чем признаться. Я сам увидел это видео буквально всего пару дней назад, и первое, что я смог придумать, что сказать Мэрилин, было: «Вау! Ты познакомилась с Томом Селлеком!»

По залу прошла волна хохота, а я ухмыльнулся публике.

– А потом все стало хуже, потому что она сразу же сказала мне, что она возвращается в Голливуд, потому что он намного симпатичнее, чем я, и у него полная голова волос, – и еще смешки.

Когда волна смеха прошла, я продолжил:

– Я бы с удовольствием представил вам моего следующего члена семьи, но Чарли сейчас не доступен. Сейчас он на службе, отправлен за моря и защищает нашу великую нацию в качестве морского пехотинца Соединенных Штатов.

И снова мы вернулись к одобрительным возгласам.

– И наконец, позвольте представить вам остальных членов нашей семьи, наших дочерей Холли и Молли, и самого нового члена семьи – Шторми! – я жестом пригласил их, и они вышли.

Девочки весьма неплохо с этим справлялись, они не зажимались, как их мать, и махали и улыбались всем. Шторми была просто в восторге. Она рванула на своем поводке вперед всех, и когда я опустился на одно колено, она запрыгнула мне на руки. Я приподнял ее и показал публике, потом она лизнула мне лицо, и в зале снова поднялся шум! К тому моменту все в Америке знали о щенке, которого я спас в Спрингборо и приютил.

Наконец я передал Шторми в руки Мэрилин и, отодвинув морду собаки, поцеловал ее в щеку. Затем я поцеловал дочерей в лоб, и они все ушли, махая одобряющей толпе. Настало время действовать, так что я вернулся к подиуму. Распечатка моей речи уже была на подиуме, и телесуфлер был готов.

– Я и моя семья благодарим всех вас за такой чудесный прием. Вы и вправду не представляете, сколько это для нас значит.

И настало время перейти к самой речи.

Когда я смотрел и слушал то видео пару минут назад, меня все не отпускала одна мысль «Кто этот человек?». Много раз уже я слышал о том, каким храбрым и бесстрашным я был, как ничего меня не пугало, и все это время я спрашивал сам себя: «Кто был этот человек?»

Я задавался этим вопросом, потому что у меня точно такие же страхи, как и у любого мужчины, у любой женщины, у любого родителя или личности в этом зале. Когда я стоял в открытых дверях самолета, готовясь выпрыгнуть в холод ночи, мне было страшно. Когда мне нужно было защитить свою жену и детей от грабителей и убийц, мне было страшно. Когда я стоял между пьяным мужчиной и его беременной женой, которую он избивал, мне было страшно. И две недели назад, когда я спустился в погреб обрушившегося дома, чтобы помочь раненой матери, ее детям и питомцам, поверьте мне – мне было страшно!

Страх – это эмоция. Она естественна для всех нас, как и любовь, ненависть, зависть, доверие или радость. У каждого есть страхи. Я ничем не отличаюсь от любого другого человека. У меня тоже есть страхи. Но вы можете побороть его, решив быть храбрым. Когда я был еще мальчиком, я просто решил иметь мужество, и не позволять своим страхам возобладать надо мной, а возобладать над ними самому. Мужество – не эмоция, это решение, которое все мы можем принять. Мужество – это выбор!

Когда я поступил в летную школу, на меня нацепили парашют и сказали стоять в дверном проеме, мне был предложен выбор. Можешь отступить и приземлиться в самолете, или можешь выбрать мужество и совершить прыжок. Я выбрал мужество! Мужество – это выбор!

Когда мою жену ограбили на Багамах, и та шайка решила пройти мимо меня на выходе, мне был предложен выбор. Я мог отскочить в сторону и позволить ворам и убийцам спокойно разгуливать, или же я мог выбрать мужество и остановить их. И я выбрал мужество! Мужество – это выбор!

Когда мою жену начал преследовать сумасшедший, когда он испортил ее машину, когда он поджёг наш дом, и когда он вломился в наш дом и угрожал моей жизни, мне был предложен выбор. Я мог убежать и спрятаться от психа-убийцы, или я мог выбрать мужество и защитить свою семью. И я выбрал мужество! Мужество – это выбор!

Когда по дороге домой в ресторан вломился пьяница крупнее меня в два раза, избил владельца и официантку и начал избивать свою беременную жену, мне был предложен выбор. Я мог не обращать на это внимания и есть свой пирог, или я мог выбрать мужество и спасти жизнь той женщины и жизнь ее еще не рожденного ребенка. И я выбрал мужество! Мужество – это выбор!

Когда в мирном городке Спрингборо прошелся торнадо, круша дома и жизни людей, мне был предложен выбор. Я мог остаться в стороне и дать кому-нибудь другому решить проблему, или я мог выбрать мужество и спасти умирающую мать, ее маленьких детей, и да, даже собаку семьи. И я выбрал мужество! Мужество – это выбор!

Моральное мужество – самое важное из всех. Это мужество принимать правильные решения, решения, которые помогают не вам самим, а остальным. Когда десять лет назад ко мне пришли друзья и сказали, что они прочли мои книги и слышали мои выступления, они сказали мне действовать или заткнуться, вложить деньги в то, во что я верю, и взять ответственность на себя. Как ни крути, вызовом стало перестать жаловаться, начать все исправлять, и баллотироваться в Конгресс. Это было самым пугающим предложением из всех, которые я когда-либо получал! И я выбрал мужество! Мужество – это выбор!

Мужество заключается в выборе, который мы делаем в нашей повседневной жизни. Это выбор пилота остаться в падающем самолете еще немного дольше, или пропустить начальную школу, если не получится из нее уйти. Это выбор пожарного войти в горящий дом, чтобы найти ребенка. Это выбор берегового охранника, который говорит, что ему нужно идти, зная, что он не вернется. Это выбор отца, умирающего от рака, который остается на работе еще на один день, чтобы его дети смогли пробыть в школе еще один день. Это выбор матери, которая работает на трех работах, чтобы ее дети смогли поступить в колледж.

И мужество – это выбор лидера. Лидера, который выбирает служить на благо целой нации, выбирает служить не только избирателю, но и детям и внукам того избирателя, выбирает благо для всех, а не только для тех, кто проголосовал за него. У Джорджа Буша есть такое мужество! Джордж Буш выбирает мужество! Мужество – это выбор, и Джордж Буш его сделал!

На том месте я перешел к речи, которую изначально написал Мэтт Скалли, но теперь она была доработана и изменена, чтобы подойти к тому уклону в той речи, которую я дал. Половину этой части я восхвалял Джорджа Буша, а другую – проклинал Билла Клинтона. Временами я притягивал сострадательный консерватизм Джорджа за уши к мужеству. Было легче заклеймить решения Клинтона как «трусливые»; все, что мне нужно было указать – это то, что тратя больше денег, чем мы собирали с налогов было трусливым потворством чьим-то особым интересам. Забудьте о том, что за последние пару лет мы вышли в плюс, это было только потому, что «храбрые» Республиканцы заставили его это принять. Эта чепуха пошла очень глубоко ко времени, как я закончил.

Главным делом было держать такт и ритм. Это было похоже на краткое рассмотрение перечня основных пунктов, но в конце каждого из них я выкрикивал:

– У Джорджа Буша есть это мужество! Джордж Буш выбирает мужество!

К концу этой части люди топали ногами, размахивали баннерами «Мужество» и кричали вместе со мной, когда я доходил до фразы про Джорджа Буша. Мы просто хотели раскачать зал!

Наконец настало время подходить к концу. Мне нужно было уйти на позитивной ноте, но с чем-то драматичным. Я взял паузу и дал всем успокоиться.

Когда я был мальчиком и решил жить свою жизнь с мужеством, я обнаружил нечто поистине удивительное! Мужество – это весело! Мужество – это захватывающе! Мужество освобождает! Мужество дает вам свободу жить свою жизнь по своим правилам, а не по чьим-то еще! Когда основывалась наша нация, и мы все как один встали, чтобы потребовать нашу свободу, мы потребовали мужества от самих себя! Мужество дало нам великую нацию, которая у нас сейчас есть, и только мужество позволит нам оставить ее свободной!

Выбирайте мужество! Выбирайте свободу! Выбирайте Джорджа Буша! Мужество – это выбор! Мужество – это выбор! Мужество – это выбор!..

В это время все они стояли на ногах, топали, кричали и скандировали:

– Мужество

это выбор!

Я был у них во главе, но затем отступил и посмотрел за кулисы. Мэрилин с девочками стояли там вместе с животным, и я жестом пригласил их присоединиться ко мне на сцене. Они вышли ко мне, и я взял Шторми на руки, пока в зале творился хаос. Можно было практически ощущать волны энергии и эмоций, которые сновали по Юнион-центру. Мы все помахали толпе еще пару минут, и затем ушли со сцены.

– Пап, это было потрясающе! – воскликнула Холли.

Молли выразилась несколько короче:

– Черт возьми, папа!

Я на мгновение взглянул на них, у меня прошел резкий выброс энергии и я резко ощутил себя обессиленным. Я секунду пошатался и нашел стул, на который можно сесть. Пока остальные подходили ко мне, пожимали мою руку и говорили мне о том, какой восхитительной была моя речь, Мэрилин с беспокойством посмотрела на меня и спросила:

– Ты в порядке?

Я кивнул:

– Просто устал. Похоже, я все еще слабоват.

Мы оперлись друг на друга и Шторми лизала нас обоих, пока мы не всучили ее девочкам.

В этот момент к нам подошел один из работников и сказал:

– Господин конгрессмен, губернатор Буш хотел бы видеть вас и миссис Бакмэн в своем номере, если вы сможете прийти.

Я посмотрел на Мэрилин.

– Приказ сверху, дорогая. Готова?

– Конечно.

Я огляделся вокруг, нашел Фрэнка и поманил его в себе.

– Фрэнк, достань машину и поехали обратно в отель.

– Конечно, господин конгрессмен!

Мэрилин велела девочкам погулять со Шторми, и они направились в сторону парковки. Затем она взглянула на меня и сказала:

– Думаю, что даже их впечатлила твоя речь. Выбирайте мужество, да?

– Только до тех пор, пока они не подумают получить водительские права. Ибо тогда мне придется показать их задницам мужество и крепость моего ботинка! – учитывая, как они постоянно трепались по сотовому, они прямо напрашивались на аварию!

Она повернулась к тому работнику:

– Дайте нам минутку привести себя в порядок, – он согласился и мы отправились искать уборную.

Я все еще был немного слаб, и мои ребра просто убивали меня от нагрузки, но я не собирался тогда падать. Я воспользовался уборной, подтянулся и затем вышел, чтобы дождаться жену. После этого нас повезли в Ритц-Карлтон. Мы вошли внутрь, взяли с собой наверх детей и собаку и затем направились дальше в номер Бушей, который был на пару этажей выше нашего.

Мэрилин заметила стоящих в холле и около двери в номер агентов Секретной Службы.

– У нас тоже есть охрана от Секретной Службы?

Я покачал головой:

– Очень сомневаюсь. Кандидаты в президенты получают такую охрану, но на этом все. Если мы победим – то это другой вопрос. И все же мы уже несколько лет живем со своего рода охраной, так что это смущать не должно.

Мы прошли в номер, не подняв ни одной тревоги, и нас встретил губернатор Буш. Он с энтузиазмом пожал мне руку, сказав:

– Это была чертовски здоровская речь, Карл! Я уже задумался, а не избираешься ли ты сам в президенты, а я в вице-президенты! Отличное выступление, отличное!

– Спасибо, Джордж, ты очень добр.

– Ваши дочери с вами? – спросил он.

Я покачал головой:

– Они парой этажей ниже. Уже становится поздно, и они, скорее всего, выгуливают собаку.

– Она очаровательна! – выпалила Лаура, – Она тоже была в том погребе? О, пресвятые небеса!

– Ваши девочки здесь? – спросил я.

У Бушей тоже было двое дочерей примерно того же возраста, что и Чарли, но они были двойняшками, а не близняшками.

Лаура покачала головой:

– У них свои отдельные комнаты. Они присоединятся к нам на сцене завтра, но во всем остальном они не будут агитировать. А ваши дочери неплохо с этим справляются.

Я слегка улыбнулся своей жене.

– Это хорошо или плохо?

– Не обращайте на него внимания. Они думают, что это все довольно увлекательно. Уверена, что когда начнется учебный год – они будут более чем рады остаться дома! – ответила Мэрилин.

– Вам что-нибудь принести? – спросил Джордж.

Я заметил еще нескольких других высокопоставленных работников: Карла Роува с его женой Дарби, Дика Чейни с женой Линн, и парочку других. Я приметил Джо Оллбо, но он стоял сам по себе, как и Джим Николсон, глава Республиканского Национального комитета. У некоторых из них в руках было нечто, напоминающее напитки, но я заметил, что у Бушей ничего такого не было. Несколько лет назад у Джорджа была тяга, но после этого Лаура поставила его на ноги и заставила бросить. Я кивнул, сказав:

– Джордж, я бы сейчас даже убил за стаканчик, но если это станет для тебя проблемой…

– Не говори глупостей. Да, у меня были проблемы, но все это осталось в прошлом. Нет причин заставлять тебя воздерживаться.

Он проводил нас к бару, где бармен сделал Мэрилин виски сауэр, и джин с тоником для меня.

Я с благодарностью начал его потягивать и улыбнулся бармену.

– Аааа… божественный нектар! Я еще вернусь! – на что он хихикнул и кивнул.

Я взглянул на Джорджа и Лауру.

– Жаль, что тебе пришлось завязать. Это лечит две ужасные болезни сразу. Лайм для цинги, а тоник лечит малярию.

– Ну, здорово знать, что мы теперь можем отправить тебя в темную глубь Африки, – и он провел нас к остальным со словами: – Человек этого часа! Когда Мэтт Скалли сказал, что ты редактировал речь, я начал волноваться, но это попало в точку! Потрясающая речь, просто потрясающая!

Несколько человек вокруг похвалили нас вместе с аплодисментами. Я также пожал еще несколько рук. Затем я поднял руку и просто сказал:

– Мне больше нравится думать, что это больше редакция. Мэтт Скалли написал превосходную речь, но мне просто нужно было, чтобы он проработал ее со мной. Я подумал, что сегодня вечером мне нужно выступить на «отлично».

– По-моему, больше похоже на «отлично с плюсом»!Теперь ты усложнил задачу мне самому! Завтра вечером мне нужно выступить еще лучше, – в шутку пожаловался он.

– Не сомневаюсь, что у тебя получится, – с улыбкой ответил я.

В этот момент Лаура отвела Мэрилин в сторону, и политики начали обсуждать мое выступление и реакцию на него. Все его видели на куче телеканалов, и слышали, как комментаторы обсуждали ее после. Вокруг слышались прилагательные в духе: «Оглушительно!» или «Шокирующе!», вкупе с обсуждениями моей биографии. Спустя немного времени я вернулся в бар за добавкой, и после этого слегка ухмыльнулся.

– Мне нужно присесть, – сказал я губернатору.

Затем я подошел к дивану и уселся.

– Ты в порядке, Карл? – спросил он.

За ним я мог видеть Чейни и Роува с выражениями надежды, что это было нечто неизлечимое; это было бы идеальным сценарием для них, чтобы обсосать мою смерть и воспользоваться ею, чтобы посадить Буша в Белый Дом вместе с собой.

– Я в порядке. Это мои ребра. Они треснули, но не сломались, сегодня был самый первый день, когда я ходил без повязки. И сейчас немного побаливает, – признался я.

– А где ваша трость? – спросил Роув. – Я не видел ее у вас.

Я покачал головой:

– Я оставил ее в номере. Я не хотел привлекать к ней внимание на национальном телевидении, и подумал, что если я буду немного прихрамывать, то люди спишут это на то происшествие.

Я еще немного посидел, отдыхая и позволяя своим ребрам протестовать, и обсуждая планы на последний день собрания и свою грядущую поездку в Спрингборо в конце недели. После этого с Мэрилин можно попрощаться. Я собирался агитировать!

Глава 131. Агитация

В пятницу мы все полетели в Шони, включая и Шторми. Там нас встретил Фрэнк Китинг, который поехал с нами в Спрингборо. Получилась такая сцена взаимной любви, где Фрэнк благодарил меня за то, что я спас его граждан, а я, в свою очередь, благодарил Фрэнка за вдохновляющее лидерство и помощь во время кризиса. Мы начали с уже заново отстроенной школы, затем прошли по городу, и потом встретились с Торквистами. По пути я сказал множество чудесных слов о Спрингборо и Оклахоме в целом, и о том, чем они там занимались. Как я понял, либо это было фермерство, либо животноводство, и ни в чем из этого я ни черта не разбирался. Я пару раз пошутил про шоколадное молоко от бурой коровы, и всем это показалось забавным. Я также поручил Мэрилин выписать несколько пожертвований местному пожарному участку, отряду скорой, школе, и так далее. Появилась и доктор Шустер, так что чек мы выписали и больнице. Если не брать во внимание мои пот и слезы, побывать в катастрофе – весьма дорогое удовольствие!

Самой забавной частью было, когда мы сели с Торквистами пообщаться. Они оставались у сестры, Анны Симпсон, пока их разрушенный дом еще отстраивался. Миссис Торквист была в добром здравии, хоть на ней и было столько бинтов, что хватило бы на весь штат, и еще пока не могла ходить. Ее муж, водитель в компании J.B.Hunt не сдерживался в своей благодарности, и без остановки тряс мою руку. Маленькая Молли меня почти не вспомнила, а Билли задавал кучу разных вопросов и потом сказал мне, что после того, как меня увезли в больницу, на волне всей популярности он смог найти новый дом для всех трех оставшихся щенков!

Я посмотрел на Фрэнка и сказал:

– Или он отберет у нас нашу работу, или же он станет продавцом подержанных машин!

– Иногда разница между всем этим не очень заметна! – ответил он.

Я согласно кивнул.

Я расспросил Сильви о родителях Шторми. Животина росла вдоль и в ширь, и я задумывался о том, когда это все прекратится! Мы с Мэрилин слушали все это в очаровании, смешанным с ужасом. Мама, которую я выволок из того погреба, была по большей части голден ретривером, но где-то в ее генах был и ирландский волкодав. Папочкой был сенбернар, который умудрился перепрыгнуть через забор и найти свою настоящую любовь. Я взглянул на свою жену и отметил:

– Эта штука станет крупнее, чем мы с тобой! Вместе взятые!

– Таким образом в собачьей конуре окажемся уже мы! – ответила Мэрилин.

А наши дочки подумали, что это превосходная мысль!

После нашей поездки в сердце страны Мэрилин с девочками и Штории полетели домой, а я направился во Флориду, взяв напрокат Боинг-737, который нам пришлось ловить в Оклахома-Сити. Самолет был набит работниками, число которых, казалось, увеличивалось с каждым днем, и еще большей кучей репортеров, чем до торнадо. Штат уже включал в себя Фрэнка Стуффера и Мэтта Скалли, назначенного мне в качестве писателя речей и связным с Джорджем Бушем; репортеры же надеялись, что я расшибусь насмерть, делая что-нибудь, достойное попадания в новости.

Они также надеялись, что я проболтаюсь о чем-нибудь. Еще с тех пор, как прошел торнадо, уже две недели кампания Гора как затихла. Очень тяжело соревноваться против парня, который в больнице борется за свою жизнь после спасения щенков. Они залегли на дно, ограничившись только вежливыми молитвами о моем выздоровлении и похвалой за спасение. А теперь, поскольку я был уже в силах вести кампанию, я был равным соперником!

Еще до того, как самолет оторвался от земли, мне прилетело обвинение за мою жесткую позицию по снижению госдолгов. Я стал бессердечным миллиардером, который вышвыривал вдов и сирот с обеспечения и пособий, и перекрыл Социальное страхование, Medicare и Medicaid. Я также умудрился проделать все эти ужасные вещи, еще и подняв налоги для американцев-трудяг из среднего класса. Почему я вообще был выбран Джорджем Бушем в качестве вице-президента – было загадкой, если только это не было признаком того, что и сам Джордж Буш заслуживал быть сожженным на том же костре, который я так заслужил.

Ничего из этого не стало неожиданностью. Это в целом было обычной процедурой для любой современной политической кампании. Мы умудрились ответить тем же. Даже мои комментарии о шоколадном молоке и коровах были «продоены», чтобы показать, насколько далек я был от избирателей глубинки. Меня сравнивали с Элом Гором, который вырос на ферме в Теннесси. Правдой же было то, что Эл Гор был сыном невероятно богатого отца, Эла Гора-старшего, конгрессмена и сенатора штата Теннесси. Он родился в Вашингтоне, и рос в отеле Фэйрфакс на Эмбасси Роу. Он о фермерстве знал даже меньше моего!

Собрание дало мощный толчок к увеличению голосов за Джорджа Буша на опросах. Я попал на обложку Time и Newsweek после того, как был объявлен его баллотирующимся коллегой, и внутри были напечатаны основные части моей биографии. Они также приложили несколько небольших фотографий со мной на фоне разрушений в Спрингборо, и фотографии со мной и Джорджем Бушем на собрании. Я знал, что это ненадолго. Как только Эл Гор сделает свой ход, в новостях будут уже они.

В это же время я был живым примером пословицы «защити меня от друзей; а с врагами я и сам разберусь»; Раш Лимбо заваливал меня жалобами, мол, я был недостаточно консервативным. Я был слишком либерален; я поддерживал аборты, не боролся с геями, выступал против оружия, и занимал позицию против церкви. Короче говоря, я не был настоящим Республиканцем. Я же все задумывался, где он все это добыл. Моя позиция «за выбор» была хорошо известна, и я никогда этого не скрывал. Про позицию против оружия – это было замысловатой попыткой обосновать принятие моего Акта о защите Второй Поправки, где я согласился на ограничения по размеру магазинов, хоть я и ухитрился расширить привилегии по скрытому ношению по всей стране. Я не знал точно насчет позиции против церкви; нет, я не посещал протестантскую церковь, но мои жена и дети были активными членами католической церкви, и я иногда посещал мессу вместе с ними. Приверженность католицизму не особенно проходит в глубинке, да и уже достаточно много времени прошло с тех пор, как Кеннеди пришлось выступить с этим, да и Мэрилин не баллотировалась на какой-либо пост.

Позиция «про-гей» тоже не стала для меня сюрпризом. Эти слухи уже ходили на протяжении нескольких лет с тех пор, как я проголосовал против акта о защите брака в 1996-м году. Гомофобы решили, что нам нужно что-то сделать с нарастающей и заваливающей богобоязненных американцев нашей великой страны волной однополых браков, так что они протолкнули закон, который разрешал жениться только представителям разных полов. Это было совершенно неконституционально. Я был единственным Республиканцем-натуралом во всем Конгрессе, который проголосовал против, что не возвысило меня в глазах Ньюта. Мои аргументы основывались исключительно на конституционной теме. Регулировать вопросы брака имели право штаты, а не федералы. Некоторые штаты в конце концов разрешили это, а какие-то запретили. Я же только повторился о своей позиции словами, что браками занимаются штаты, а не федеральное правительство.

Это не уживалось с истинно верующими с нашей стороны. Хуже стало, когда мне позвонил Марти из офиса в Рэйберне. Когда он позвонил, я был в мотеле в Санта-Фе.

– Привет, Марти, что случилось?

– Тут кругом шныряют репортеры. Кажется, скелет Картера Брэкстона запрятан в шкафу не так глубоко, как он сам думает.

– Лучше скажи мне что-нибудь, чего я еще не знаю, – Картер Брэкстон был моим помощником по юридическим вопросам, и очень хорошим помощником.

А еще он был геем, и скрывал это. Ему также хорошо удавалось это скрывать, но и у меня, и у Марти сработал гей-радар. Мы с Марти обсудили это и дружно пожали плечаии. Это было не наше дело, и Картер был хорошим работником. Нашим главным вопросом стало то, как Картер оказался Республиканцем, ведь партия в общем хотела его облить смолом и облепить перьями.

– Ну, да, и он в ужасе. За ним постоянно ходят репортеры. Лимбо сдал его сегодня, и телефоны просто разрываются. Своим родителям об этом он ничего не рассказывал.

– Здорово! На дворе 2000-й год, а не 1950-й. Это законно, – ответил я.

– И что ты собираешься с этим делать? – спросил он.

– Ничего. А что?

– Звонили из офиса Роува, и они хотят, чтобы мы его вышвырнули. Придумали какую-нибудь липовую причину, но выставили его и избавились от «мелкого пидораса». Это их слова, а не мои.

Я закатил глаза:

– Хрен с ним. У Картера и так достаточно проблем. Если я это сделаю – сыграю прямо на руку Элу Гору. Передай Картеру, что он в безопасности. Я скажу им, что он чист.

– Его сегодня нет. Я отправил его домой.

– Пускай позвонит мне завтра утром. Я ему все скажу.

Следующим утром меня уже начали спрашивать об этом еще до того, как я смог поговорить с Картером.

– Господин конгрессмен, это правда, что вы собираетесь уволить одного из ваших ключевых сотрудников, потому что он гей?

Хороший вопрос! Если я отвечу «да», я буду казаться лицемерным, и Демократы меня в грязь втопчут. Если я скажу «нет», то у закоренелых верующих в Республиканской партии будет «доказательство» того, что я не совсем один из них. Настало время сыграть самой доверенной картой – ответить на агрессивный вопрос другим вопросом. Я посмотрел на него самым непонятливым взором.

– Простите? Кого-то из моих работников обвиняют в преступлении?

– То есть вы утверждаете, что быть геем – преступление?

– Вы считаете, что это преступление?

– Тогда что насчет требования Раша Лимбо, чтобы вы уволили Картера Брэкстона? – спросил кто-то еще.

Я невинно спросил:

– Так о нем речь? О Картере Брэкстоне? Он в моем юридическом штате. Что он сделал?

– То есть вы утверждаете, что вы не знали о том, что Картер Брэкстон – гомосексуал? – раздался третий голос.

Я пожал плечами:

– Это нечто такое, что я должен выяснять о своих сотрудниках?

– То есть вы ничего не собираетесь с этим делать?

– Что вы хотите, чтобы я сделал?

Я только продолжал цепочку глупых вопросов и дал им болтать дальше. Позже тем же утром я поговорил с Картером и сказал ему, что он не уволен. Fox News не впечатлились, но мне было плевать. Джордж не мог осуждать мои действия, не загнав себя в тот же угол.

Это заставило меня задуматься обо всем этом событии. Я бы не стал отрицать, что это Роув пытался скормить меня волкам, но этим он подставил бы под удар и Буша. Чейни бы не стал такого делать, особенно учитывая, что одна из его дочерей была лесбиянкой. Это становилось похоже уже на очень личные выборы. Топить меня еще до выборов не имело никакого смысла. Точно так же такой трюк, как увольнение работника, мог бы ударить и в обратную сторону, если бы это было делом рук Гора. Больше походило на то, что это было одно из случайных расследований одного из миллиона репортеров, которые меня изучали.

Общественность теперь следила так, как я никогда не предполагал за всю свою общественную жизнь до того времени. Тратились огромные суммы денег на то, чтобы выискать хотя бы какие-нибудь крупицы информации о кандидатах. Всех моих одноклассников из каждой школы отследили и взяли у них интервью, чтобы узнать, помнили ли они обо мне хотя бы что-то. Каждую мою речь и каждое голосование пристально изучали репортеры-сторонники обеих сторон. У всех, с кем я когда-либо работал, также взяли интервью, и все мои сделки с ними рассматривали чуть ли ни под микроскопом.

Некоторые трудности, с которыми мы столкнулись, появились сами собой. Одним из основных пунктов в кампании Буша было то, что он был бизнесменом, и знал, как управлять страной, как бизнесом. И даже не обращайте внимания, что страны и компании – разные вещи. А теперь же там был и я в качестве успешного бизнесмена. Один из моих работников как-то разинул варежку и сказал, мол, что как бизнесмен, я вкладывал в компании, чтобы увеличить количество рабочих мест в Америке. А я вспомнил, как это аукнулось Митту Ромни. Все, чего тогда потребовалось, чтобы серьезно навредить кампании – всего лишь одной компании доложить о том, что они уволили целого одного сотрудника.

Я схватил Мэтта Скалли и отвел в сторонку.

– Заткни этого придурка! Он же нас похоронит!

– А в чем проблема, господин конгрессмен? Мы продвигаем вашу успешность, как бизнесмена. Это идеально сыграет вам на руку!

– Это полная катастрофа. Просто слушай меня и передай ему, чтобы он заткнулся!

На следующей сессии вопросов-ответов меня спросили:

– Господин конгрессмен, это правда, что вы вкладывали деньги только в компании, которые нанимали работников-американцев?

Я слегка улыбнулся, но отрицательно покачал головой:

– Думаю, что это утверждение – пример неверного представления о том, что на самом деле произошло. Я вкладывал в компании, чтобы заработать денег для своих дольщиков и инвесторов. Хоть я и надеялся, что я создавал новые рабочие места, но это не было моей основной задачей. У меня была законная задача максимизировать возвраты по вкладам, а не работы. И в этом я весьма преуспел.

Я заметил, как все переглядываются между собой. Была всевозможная масса чудесных способов воспользоваться этим, чтобы попробовать меня потопить. Как я только посмел сказать, что создание рабочих мест не было главной задачей политика! И факт, что тогда я еще не был политиком, не имел никакого значения! Хотя самым худшим случаем стала бы попытка совместить оба этих пункта, что в свое время действительно поимело Ромни. В моем же случае мне стоило только придерживаться одной-единственной позиции, что в восьмидесятых я был в финансовом бизнесе, а не в политике. Я поручил Мэтту придумать хороший способ выразить эту позицию.

Собрание Демократов прошло через две недели после Республиканского, и проходило оно в Лос-Анджелесе. Эл Гор держал имя своего номинанта в тайне до второго вечера собрания, когда Джо Либерман объявил номинантом в вице-президенты Джона Керри, и началось голосование. Я смотрел все это по телевизору, молча поразившись этому. Остальные в комнате заметили, что я уставился в телевизор, и я жестом попросил их молчать. Мне нужно было подумать!

На моей первой жизни Гор выбрал своим кандидатом сенатора Джо Либермана из Коннектикута. Либерман был примечателен по трем причинам. Он был ощутимо консервативнее, чем Гор, он был первым кандидатом-евреем на национальный пост, и очень вероятно, что он был еще худшей кандидатурой, чем Гор. Теперь же все изменилось.

Это было серьезным расхождением с моей предыдущей историей! Почему Джон Керри, а не Джо Либерман? Что изменило мое восхождение на общественный пост? Мои мысли бешено метались, пока я пытался это осмыслить. Джон Керри впервые стал известен всей стране в 1971-м, когда он, награжденный герой войны во Вьетнаме, предстал перед Конгрессом, чтобы сказать, что вся эта война была серьезной ошибкой. Он обкатывал эту тему в политике в Массачусетсе, поднимаясь по карьерной лестнице в штате, пока не баллотировался в Сенат на освободившееся место Пола Цонгаса. В конце концов, он соперничал с Джорджем Бушем в 2004-м году и проиграл.

Его избрали в Сенат в 84-м, и затем он переизбирался в 90-м и 96-м годах. Это была выигрышная позиция для него. Если Эл победит, то Джон станет вице-президентом; если же Эл проиграет, то у него все равно оставалась бы работа в Сенате. Я уже несколько лет был знаком с Джоном. Он был одним из коспонсоров, которых подобрал Боб Керрей для положения о синдроме войны в Персидском Заливе, который я набросал, впервые попав в Конгресс.

Это была кандидатура, нацеленная именно на меня. Выставить против героя другого героя, или что-то такое. Во Вьетнаме Джон получил парочку медалей, командуя отрядом скоростных катеров очень быстрых боевых лодок вроде тех, которых можно увидеть в фильме «Апокалипсис сегодня». Он был заслуженным героем. До какой-то степени некоторые мои планы, касающиеся предстоящих вице-президентских дебатов, основывались именно на моем противостоянии Джо Либерману. И все эти планы вылетели в трубу.

Вокруг меня поднялось громкое жужжание, пока все остальные обсуждали кандидата. Мэтт Скалли спросил:

– Карл! Что происходит?

Я встряхнулся и посмотрел на остальных.

– Просто задумался. Я не думал, что это будет Керри. Я был точно уверен, что это будет Джо Либерман, – и Скалли и еще пара сидящих там кивнули и пожали плечами. – Ладно, вот как мы поступим. Пойдем с позитивом, вроде того. Джон Керри отличный малый, честный и порядочный. Как Билл Клинтон ухитрился заполучить его в свои лапы – мы не знаем. Пойдет?

– Пойдет так же, как и все остальное, что я слышал, – согласился он.

Это все было частью нашей ведущей темы в кампании, что Эл Гор был вторым Биллом Клинтоном. Скользкий Вилли тянул Эла за ниточки и заправлял всем, и не важно, было ли это правдой или же нет. Это было одной из главных слабостей Эла Гора, а именно феноменом «Усталости от Клинтона». Проще говоря, американцам надоело и они устали от Билла и Хиллари и всей той драмы, которую они принесли.

В это же время за всеми, кого я когда-либо мог встречать за всю жизнь, велась безжалостная охота, которую можно было только сравнить с поисками евреев нацистами. Результаты получились смешанными. Более чем пара человек ответили: «Карл? Кто это?», когда их расспрашивали обо мне. Выискали пару моих бывших подружек, и они либо давали хвалебные отзывы обо мне, либо отвешивали пощечины репортерам, один раз даже на камеру. Я же посчитал оба исхода весьма забавными. В этом аспекте засветилась и Мэрилин, когда какие-то журналисты выследили некоторых ребят из группы «Kappa Gamma Sigma», парочка из которых отметили о «горячей штучке», с которой я встречался все время, пока учился в колледже! Я подкалывал на этот счет Мэрилин, а она, в свою очередь, подкалывала близняшек.

Несколько интересных интервью было проведено с людьми, с которыми я ввязывался в драки за это множество лет, и которых только смогли найти. Из тех троих мудил, которые пытались отобрать мои деньги на обед в начальной школе, один не смог вспомнить той драки (как понимаю, он многое повидал), и еще один был в тюрьме. По факту это оказалось своего рода трендом. Либо некоторые из них не могли вспомнить драк (с тех пор прошло уже тридцать лет), либо они признавались, что были дебилами в то время. Некоторых не смогли найти. И еще парочка человек сколотили себе целую криминальную историю. И это не слишком вредило кампании.

Владения Роттингенов начали осаждать так, что Джон вызвал своих ребят из полиции Рочестера, чтобы уладить дело. И они появились с тремя патрульными машинами и фургоном. После объявления требований, чтобы все покинули территорию через громкоговоритель, полдюжины журналистов и операторов арестовали и запихнули в фургон, и всем им были предъявлены обвинения во вторжении на частную территорию, и еще двоих обвинили в нападении на офицеров полиции, когда они попытались сопротивляться. После этого остальные начали утихомириваться. Затем уже Джон и Сьюзи пригласили всего парочку внутрь и дали интервью в своей гостиной. Когда на следующий день меня расспросили об этом, я просто отметил, что, казалось, что все-таки у свободы прессы были какие-то границы, и может быть, все-таки было не лучшей идеей доставать жену копа. Карла Роува это не повеселило.

Нет нужды говорить, что Таскер в этой ситуации отжег. Когда на его парковке начали появляться камеры, он сменил свой офисный костюм на старые джинсы, футболку с оторванными рукавами и жилетку, немного зачесал волосы, и затем вышел через заднюю дверь и объехал свой двор до парковки на своем Харлее, как будто бы он только что приехал на работу. Он со своими татуировками выглядел как уже устаревший член банды Адских Ангелов. Уже потом я увидел это по телевизору и чуть не помер от смеха. Моему же все разрастающемуся штату работников это таким смешным не показалось. Я все дождаться не мог, когда к нам в туристический автобус попытается воткнуть своего репортера какой-нибудь журнал для байкеров!

В то же время я продолжал пересекать страну туда-сюда, иногда на автобусе, а иногда на самолете. Я так же очень много ел. Куда бы я ни приехал – мне нужно было поесть в каком-нибудь из местных заведений. «Po' boys» в Новом Орлеане, сырные стейки в Филадельфии, пирожки в Нью-Йорке, чили в Тусоне, хлебцы из кислого теста в Сан-Франциско. В Миннесоте меня накормили лютефиском, который представляет собой белую рыбу, вымоченную в едкой щелочи, до превращения в желатин. Её подавали на стол горячей, после кучи ужасных манипуляций. Я съел пару кусочков и улыбнулся на камеру, а затем выплюнул это обратно на тарелку. Даже Шторми не стала бы это есть! В следующий раз, когда я повидался со Сьюзи и спросил, стала бы она есть нечто подобное, она покачала головой и сказала, что уже передала Джону, что если он когда-нибудь заставит ее это съесть, то это можно будет считать основанием для развода.

Я также развлекся со Сьюзи и ее семьей, когда мы приехали в Миннесоту. Я переночевал у них и Сьюзи, Джон, Алекс и Гарри появились вместе со мной на моем собрании от кампании в Рочестере. Их старший сын, Джек, был в морской пехоте, равно как и Чарли. Сьюзи вышла замуж за парня с такой же генетической предрасположенностью к военной службе, как и у нас в семье; он тоже был морским пехотинцем. Веселье же началось с того, что у Алекса и Гарри был бизнес по соседству. Они летом косили лужайки, а зимой расчищали дороги и тротуары. Мама с папой им спуску в плане денег не давали так же, как и мы с Мэрилин поступали со своими детьми. Алекс только-только получил свой собственный сотовый телефон для «бизнеса», и Джон со Сьюзи купили им одинаковые бейсбольные кепки с надписью «H&A Работы по двору» на них, больше шутки ради.

Когда мы выходили из дома в то утро, я заметил эти кепки и сказал:

– Эй, вы двое, хотите больше заказов?

– Конечно, дядя Карл! – ответил Гарри.

– Хорошо, тогда сделайте вложение в кампанию, и я достану вам побольше заказов, – сказал я им.

– Сделать что?

Алекс был немного более подкован в том, что происходит.

– Сколько?

– По пять баксов с каждого.

– Десять баксов?

– Доверьтесь мне, это будет того стоить, – сказал я.

– Карл, что ты задумал? – с подозрением спросила моя сестра.

– Доверься мне!

– В последний раз, когда я услышала это от мужчины – я оказалась с тремя детьми!

Я ухватил одну из кепок, заткнул ее в свой задний карман и взял по пятаку с ребят. Затем мы отправились на собрание. Оказавшись там, я оставил Роттингенов в стороне от сцены. Оба мальчика были воодушевлены всем этим. Затем я вышел на подиум, когда меня представили.

– Спасибо! Спасибо! Так здорово вернуться в Рочестер, правда здорово! В случае, если кто-то не знал, здесь живет моя сестра со своей семьей, и мы с Мэрилин и детьми несколько раз их здесь навещали, – затем я повернулся к ним и сказал: – Ребята, помашите всем!

Алекс с Гарри начали бешено махать руками, их мать была более сдержанной, а Джон натянуто улыбался.

– А теперь прежде, чем мы начнем, я только хотел кое-что сказать. Я слышал, что кто-то говорил, что политикам стоит носить костюмы NASCAR, чтобы люди могли видеть, кто их купил и заплатил за все это. Ну, я не тот, кто будет спорить, так что ладно, – и я прервался, достал из своего кармана кепку H&A и нахлобучил на голову. – Работы по двору H&A – лучшие в Рочестере. Летом они косят газоны, убирают снег зимой, и убираются всегда. За качеством обращайтесь в H&A Работы по двору! – в стороне двое ребят отвесили друг другу «пять», и начали восторженно подпрыгивать. Пока публика смеялась, я бросил им обратно их кепку и сказал: – После того, как мы победим на выборах, я возьму вас двоих в Белый Дом и вы сможете показать, как вы справитесь с крупным проектом!

Гарри бешено согласно кивал. Алекс выставил кулак вверх:

– ДА!

Рядом с ними стояла их мать с отвисшей челюстью, а Джон звонко хлопнул себя по лбу, не веря своим ушам.

– Это лучшие десять баксов, которые вы вложили! – сказал я им.

Затем я дождался, пока смех прекратится, и перешел к своей обычной предвыборной речи.

После этого Сьюзи расхохоталась и сказала:

– Ты сделал мой день!

– Просто исполнял свой гражданский долг!

– Поверить не могу, что ты это сделал! – смеялся их отец. – Они же теперь никогда не успокоятся!

Не было нужды говорить, что мои ужимки на камеру попали в вечерние новости и встали наравне с ночными комедиями. Гор попытался изобразить это, будто бы я смеялся над тем, как Джордж Буш продал кандидатуру тому, кто предложил больше всех. Это аукнулось ему тем, что практически все в стране сказали ему, чтобы он завел чувство юмора. Новости KAAL TV 6 из близлежащего Остина даже ухитрились взять интервью у основателей «H&A Работы по двору», и расспросили их про их дядю Карла.

Мои личные недостатки были упорядочены и выставлены напоказ. Тот факт, что мы с Мэрилин пьем вино – стал показателем снобизма. Тот факт, что я предпочитал канадский и ирландский виски вместо старого доброго американского бурбона стал знаком того, что я «слабак». Если у меня было пиво – то я это делал напоказ. Даже изучали мои склонности к употреблению наркотиков. Несмотря на то, что сам глава кампании Джордж Буш признал, что у него были проблемы с алкоголем, но отказался отвечать на вопросы о употреблении героина, меня начал преследовать Джон Керри. И так, подумав, что лучшая защита – это нападение, я решил признать это.

Сэм Дональдсон брал у меня интервью в воскресенье утром и спросил:

– Господин конгрессмен, президент Клинтон сказал, что он пробовал марихуану, но не затягивался, и ему не понравилось. Поступили сведения, что вы тоже употребляли марихуану. Можете что-то сказать на этот счет?

Я сидел с самым невинным выражением лица:

– Сэм, что вы хотите, чтобы я сказал?

– Правда ли то, что вы курили травку в колледже?

– Да.

– Вы затягивались? – спросил он.

– Да.

Он бросил на меня ошеломленный взгляд от моего ответа.

– То есть вы признаете, что курили марихуану?

– Конечно. Я нечасто этим баловался, но когда было дело – я затягивался. Даже посмею сказать, что большая часть моего поколения в какой-то момент это делала в том возрасте, – и я слегка пожал плечами.

– Когда вы перестали употреблять наркотики? – надавил он.

– Ну, давайте говорить точнее. Единственный наркотик, который я пробовал – была марихуана. Я никогда не пробовал ничего другого. Последний раз, когда я курил травку, был где-то на старших курсах, незадолго после Рождества, – ответил я.

– Почему вы бросили?

– Я заканчивал писать докторскую и готовился к поступлению в армию. У меня просто не было времени так отвлекаться. Это не стало частью меня. Я завязал. И больше никогда об этом не думал, – сказал ему я.

– Почему вы не пробовали другие наркотики? Они наверняка были тогда доступны, – спросил Сэм.

– О, да, тогда было доступно много всего. Только меня это до ужаса пугало. Даже искушения не было.

– А миссис Бакмэн принимала наркотики?

На это я только рассмеялся:

– Можете спросить у нее сами. Вперед! Хочу на это взглянуть!

Что удивило многих – так это то, что это не стало проблемой. Всем было насрать. Даже правые не стали вопить. Частично это было из-за того, что я был Республиканцем, и меня не хотели подорвать так же, как хотели подорвать Клинтона восемь лет назад. По большей же части это было связано с тем, что времена менялись. Марихуана уже не считалась большой проблемой, не тогда, когда законы различных штатов говорили о медицинской марихуане и ее декриминализации. Это просто уже не было такой проблемой, какой являлось еще меньше, чем декадой назад.

В августе и в первую неделю сентября дела шли довольно плавно. От своего собрания мы получили куда больший толчок, чем Демократы. Мы были в самом центре всей неразберихи, царившей в кампании. Обе стороны думали и пытались подготовить «октябрьский сюрприз» – новостное событие, которое может негативно сказаться на выборах.

Октябрьские сюрпризы были мифом, поскольку даже если и удастся такой провернуть, то этого никогда нельзя признавать. Предыдущие кандидаты включали туда объявления о наступающем мире во время войны во Вьетнаме (Хамфри против Никсона), о предположительных тайных сделках между Республиканцами и иранцами, чтобы держать людей в заложниках до самого конца выборов (Рейган против Картера), и о различных обвинениях Иран-контра (Буш против Клинтона). И что же теперь должно произойти, и с кем? Обычно хочется, чтобы сюрприз случился в октябре, когда есть достаточно времени, чтобы манипулировать получившимся фурором, но недостаточно времени для команды соперника, чтобы ответить на это.

Это случилось на выходных после Дня Труда, в воскресенье десятого сентября. Заголовком воскресной редакции New York Times стало «Кандидат в вице-президенты – военный преступник?» с небольшим подзаголовком на главной статье – «Бакмэн обвиняется в массовых убийствах!»

Спустя пару мгновений после того, как это объявили по CBS на «Воскресном утре», зазвонил телефон. Фрэнк Стуффер в ужасе пялился на экран, прослушивая звонок. Затем он повернулся ко мне и сказал:

– Нас вызывают обратно в Вашингтон.

Глава 132. Октябрьский сюрприз

Воскресенье, десятое сентября 2000-го года.

Первое, что нам нужно было сделать – выбраться из отеля. Все наши телефоны просто разрывались от звонков, и через пару минут еще и раздался стук в дверь. Фрэнк открыл ее и увидел там управляющего отелем. В приемной и у переднего входа было целое столпотворение, и ему было весьма нелегко сдерживать репортеров, которые так и пытались проскользнуть дальше. Я кивнул.

Я повернулся ко всем остальным и сказал:

– Народ! У нас есть пять минут! Все по комнатам и пакуйте свои вещи, живо! – затем я повернулся к управляющему. – Мне нужно два грузовика или фургона, чтобы вывезти нас и весь наш багаж. Вы сможете это устроить?

Он подумал с секунду и ответил:

– Думаю, что да. Они будут не самые симпатичные, и они мне еще будут нужны.

Я достал свой кошелек и всучил ему в руку стодолларовую купюру:

– Нам не красота нужна, а покой. Вы сможете это устроить?

Его рука отправилась в карман.

– Сейчас сделаю, – и он направился к двери.

Я схватил его за руку:

– Подождите! – затем я повернулся к Фрэнку, – Прикажи, чтобы к переднему входу, где все и собрались, подогнали лимузины. Скажем им, что мы уезжаем через пятнадцать минут.

Менеджеру же я сказал:

– Фургоны подгоните к черному входу через десять минут. Вперед!

Через десять минут управляющий провел нас к черному входу к паре лимузинов, похожих на очень большие фургоны вроде тех, на которых ездят в аэропортах. Я дал ему еще пачку наличных и мы выехали через боковой вход и через парковку в переулок. За нами никто не ехал.

Выехав, мы направились в сторону Вашингтона. По пути мы все прочли и перечитали единственную доступную нам статью, изданную New York Times, и перепечатанную Assiciated Press. Это была сильно исковерканная статья о вооруженном вторжении американской армии в Никарагуа под руководством двинутого капитана Бакмэна. К концу статьи я задумался, а не отправился ли уже Мартин Шин, чтобы убить полковника Куртца, или, в данном случае – меня.

Остаток поездки я размышлял о том, сколько об этом разузнало Times, и кто дал им эту информацию. Эта история была захоронена почти целых девятнадцать лет. Я почти не светил своей Бронзовой Звездой, и никогда, ни при каких обстоятельствах не озвучивал на публику, как я ее получил. Я только списывал все на аспект с грифом «Совершенно Секретно», и говорил, что я дал клятву не разглашать, и не сходил с этой точки. Исходя из того, что я разузнал за годы, армия запрятала это дело в самом глубоком архиве, какой только смогли сыскать; это было явно не лучшим моментом в истории американской армии. Да и кто, кроме командования, мог знать об этом?

В армии было около тысячи солдат и офицеров из батальонной спецгруппы, кто знал что-то о той миссии, но хоть они и точно это обсуждали между собой, они бы наверняка не стали бы ничего сообщать репортерам, и не знали бы ничего особенно критичного. Тех, кто действительно знал очень грязные детали тех времен, было всего пара десятков человек, и им было приказано держать рты на замке, и у начальника военной полиции и его сотрудников не было причин болтать; они уже жили дальше своими жизнями, и им явно было не нужно, чтобы газеты в их городах писали истории о том, как они арестовали и избивали раненого офицера. Других офицеров, которые уже ушли в отставку, это бы тоже не порадовало.

В политических кругах в 92-м году об этом знали всего полдюжины человек, когда это всплыло в те дни, когда проходили слушания по Хоукинсу. Тогда тоже ничего не было сказано, и Хоукинс покинул Вашингтон, объявив, что от дальнейшей службы обществу его удерживают вопросы здоровья. После этого я не слышал, чтобы кто-нибудь поднимал эту тему, но я решил, что все концы ведут именно к тому периоду. Об этом не забыли и не стали умалчивать. Кто-то проболтался Биллу Клинтону. А теперь настало время расплаты!

Я не мог больше ничего сделать до тех пор, пока мы не приземлились, и нам было недостаточно информации только из одного доклада. Мы собирались оказаться в Вашингтоне днем, взять номер Times и возможно, посмотреть новости. После этого я смог бы встретиться с губернатором Бушем и понять, что будет в будущем происходить. Это был идеальный пример того, что от вице-президента могло быть больше проблем, чем толка. В некоторых странах это назначаемая позиция. И это всерьез заставляло меня задумываться о нашей политической системе.

Мы приземлились в Национальном аэропорту поздним днем и ухватили один номер New York Times, пока проходили через терминал. Пока что об этом писали только они, но уже завтра это бы изменилось. Все вело к тому, что это станет главной темой сегодняшних вечерних новостей вместе с весьма предсказуемым ответом. «Губернатор Буш полностью уверен в конгрессмене Бакмэне, и с нетерпением ожидает возможности обсудить это с ним». Он бы с таким же нетерпением точил бы мачете, чтобы легче было изрубить меня на мелкие кусочки. Стандартной реакцией на это стал бы мой «добровольный» уход с позиции, чтобы я мог «сконцентрировать все свои силы на борьбе с ложью и сплетнями». И смотреть, чтобы меня на выходе дверью не пришибло, кстати.

Я прочел статью дважды по дороге в отель. Статья в Times была куда подробнее, чем у Associated Press. Они писали, что во время международных учений в Гондурасе наш отряд ошибочно высадили в соседней Никарагуа. Несмотря на приказ сдаться властям Никарагуа, я не подчинился и захватил взлетную полосу. Затем, когда начали появляться вертолеты, чтобы спасти моих людей и арестовать меня, я одновременно казнил всех пленных и пригрозил сделать то же самое со своими солдатами, если они проболтаются о том, чего я только что натворил. Уже потом, в Гондурасе, меня арестовали и предъявили обвинения в мятеже, неподчинении приказу и убийстве, но потом отпустили вместо того, чтобы на трибунале всплыла вся правда, по причинам национальной безопасности.

Там было достаточной доли правды, чтобы понять, что кто-то, должно быть, слил им часть официальной документации. Даты и места были указаны абсолютно точно. Единственные уточнения по источнику были даны как «анонимный источник, тесно связанный с сокрытием данных». Это была самая интересная часть. Пока что это был всего лишь дым без огня, но это очень быстро бы изменилось. Теперь же, когда все это стало открыто, другие люди могли бы и заговорить. Всем, кто хотя бы рядом был с Тегусипальпой той осенью, тыкали бы в лицо микрофоном и кто-нибудь бы точно проговорился.

Когда мы прибыли в отель, агент Секретной Службы уже ждал меня и проводил прямо в номер губернатора. Я не удивился, увидев, что там меня ждали и Дик Чейни с Карлом Роувом. Никто из них не улыбался.

– Ну, кажется, я знаю, почему мы все здесь, – сказал я, помахивая газетой.

– Я очень надеюсь, что это не попытка показаться смешным, Карл, – ответил Джордж.

Он жестом пригласил нас к креслам и мы сели.

– Очень навряд ли.

– Это правда? – спросил он, переходя сразу к делу.

– Не совсем, но там достаточно правды, чтобы навлечь проблем, – ответил я.

– Не строй из себя милашку, Бакмэн! – вскричал Чейни, – Мы спрашивали тебя об этом во время проверки, и ты солгал нам!

– Вот уж черта с два, Дик! Я сказал вам, что это засекречено, и я не мог об этом говорить. Не говорить об этом уж сильно отличается от того, чтобы лгать, и не забывай об этом!

– Пошел ты, Бакмэн. Я знал, что от тебя будут проблемы.

Джордж решил успокоить атмосферу и просто сказал:

– Забудь о грифе секретности. Это уже позади. Все равно все теперь всплывет на поверхность. Тебе стоит рассказать нам, что тогда произошло. Все.

Я кивнул.

– Хорошо. Раз уж кто-то решил слить засекреченную информацию, то тогда с меня тоже взятки гладки, – и потом я пятнадцать минут рассказывал о том, что тогда произошло, и еще десять минут указывал на расхождения между тем, что произошло на самом деле, и тем, о чем написали в Times. Я не признал, что убил кого-либо из пленных, а просто повторил свою старую цитату об их освобождении.

– Это уже не важно. Они наложили лапы на что-то. К концу недели люди уже будут уверять, что ты убивал пленных голыми руками, – сказал Роув.

– Карл, ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Из всех тех, кто совершил тот прыжок – только один начал жаловаться и возмущаться, и он все это сочинил. Он ничего не видел вообще. Он лгал тогда, и если за всем этим стоит он, то он все еще лжет, – сказал я ему.

– И что? Пакуй вещи и езжай домой. Ты сразу же слетаешь с позиции, – сказал он мне.

Дик Чейни взглянул на губернатора:

– Ну, тогда нам стоит сделать то, что мы должны были сделать еще два месяца назад. Завтра ты объявишь, что этот мудила уходит, а ты назначаешь меня на его место. И понадеемся, что мы сможем все снова собрать воедино после этой заварухи!

– Знаешь, Дик, для парня с шестью отсрочками, ты чертовски несдержан в разговоре с кем-то, кто, цитата, решает свои проблемы безжалостным насилием, конец цитаты, – последнюю часть я вычитал из статьи. – Если я виновен в чем-либо из описанного, то тогда я уже убил пятерых, и что тогда изменит еще один труп?

Они с Роувом широко выпучили на это глаза. Я не обратил на это никакого внимания и сказал:

– А теперь вы оба можете идти. Мне нужно обсудить эту ситуацию с губернатором.

– Карл, не вижу смысла это растягивать, – отметил Джордж Буш.

Я обратил свой взор на него:

– О, но я вынужден не согласиться. Я бы хотел обсудить с тобой вопрос вовлеченности, Джордж. Ну, ты знаешь, разницу между вовлеченностью и участие. Наедине, – и я снова повернулся к остальным двоим. – Вы двое свободны.

Они уставились на меня, а потом и на Буша, когда он сказал:

– Почему бы вам двоим не выйти ненадолго и не выпить? Мы закончим через пару минут.

Мы с губернатором дождались, пока двери не закрылись, и затем он с серьезным лицом повернулся ко мне:

– Мне все равно, что ты думаешь. Ни в коем случае ты не останешься в кампании после такого!

Я улыбнулся:

– Джордж, помнишь, когда ты мне предложил эту позицию, мы обсуждали разницу между курицей и поросенком, и то, что ты искал кого-то, кто будет вовлечен так же, как и поросенок? Ты помнишь, как мы обсуждали ту вовлеченность, один на один? Ты помнишь этот разговор?

– Это вообще все меняет, Карл! Я не могу придерживаться той же позиции, когда я знаю всё.

– Значит, тот разговор ты помнишь. Отлично! Ну, я уже вовлек десять миллионов. И я сказал тебе, что мое слово и мои сделки очень, очень для меня важны. Разве ты мне не поверил? – спросил я.

Он вспыхнул:

– Это никакого отношения к делу не имеет!

– Джордж, разве ты хотя бы на секунду допускал мысль о том, что я позволю тебе слинять с моими десятью миллионами долларов?

– Ты с этим ничего не можешь поделать!

Я рассмеялся.

– Джордж, сейчас ты думаешь, что если я расскажу кому-нибудь, что я тебя подкупил – мне никто не поверит. Это будут сумасшедшие бормотания отчаявшегося, да? – я мог видеть это в его глазах. – Только есть маленькая проблема. Джордж. У меня есть номера счетов, куда я переводил деньги, и у меня есть все квитанции с твоими номерами счетов и твоими отпечатками с частицами ДНК на них. Они спрятаны в самом глубоком хранилище. Если я покину эту комнату в качестве кого-либо иного, кроме как твоего действующего номинанта в вице-президенты – то я направлюсь прямиком в министерство юстиции и проверю, понимают ли они, что такое вовлеченность.

– Ты не посмеешь! – прошипел он.

– Как думаешь, как много времени им потребуется, чтобы отследить все эти деньги, особенно если я дам им счет, с которого я проводил переводы?

– Тебя за это арестуют!

Я погрозил ему пальцем.

– Они арестуют НАС, Джордж. Они арестуют обоих! Думаешь, кому-нибудь будет интересно произошедшее в Никарагуа после того, как тебя сфотографируют во время позорного шествия в наручниках? И не думаю, что твойпапочка сможет подать прошение о помиловании задним числом.

– Ты тоже окажешься в наручниках.

Я пожал плечами:

– Да, окажусь. Моя жизнь будет кончена. Мне придется покинуть свой пост в Палате. Мое имя обольют грязью. Меня обвинят во всех возможных грехах. Мне придется нанимать лучших юристов страны, чтобы меня вытащили из тюрьмы, и мне наверняка придется заплатить миллионы, а может, даже и миллиард долларов. И что важнее всего – мне придется свидетельствовать против тебя! Единственное, чего я не буду делать – так это проводить время в тюрьме. А ты же, с другой стороны, станешь банкротом, и еще и отца разоришь, пока будете бороться с этим, и ты точно побываешь в тюрьме. Не думаю, что ты там отлично справишься, Джордж. А что до меня, ну… – я слегка помахал газетой. – Я безжалостный убийца. Я легко со всем справлюсь, если окажусь там.

Джордж Буш выглядел так, будто его сейчас стошнит. Спустя пару минут молчания он выдал:

– Вот ты сукин сын!

– Я уже говорил тебе, Джордж, я вовлечен. Это палка о двух концах, не так ли?

– Да, черт тебя побери! – сдался он.

– Так почему бы тебе не умыться и не пригласить Дика и Карла обратно, чтобы сообщить им хорошие новости?

– Не зарывайся, подонок!

Я сидел молча, а он собрался с духом и направился к двери. Через пару минут вошли Чейни и Роув. Они увидели, как мы сидели рядом на диване, и по-дружески общались. Буш жестом пригласил их сесть и затем сказал:

– Карл убедил меня, что эту ситуацию возможно разрешить, и разрешить позитивно.

– Вы, должно быть, шутите! – воскликнул Роув.

Чейни же просто уставился на нас так, как будто мы отрастили себе еще по голове.

– Нет, совсем нет. Давайте признаем; Томас Иглтон показал нам опасность смены номинантов. Губернатора прихлопнут за то, что он меня выставит и бросит на мороз. Нет, ему это сильно повредит. Единственное, что мы можем – это бороться с этим, – ответил я.

Роув повернулся ко мне и сказал:

– И как же мы это сделаем? Это чертова катастрофа!

– Тут две части. Первое – губернатор целиком и полностью меня поддерживает и знает, что я невиновен. Он стоит на своих принципах. Это все политика, а Билл Клинтон сдает засекреченную информацию в политических целях. Бла, бла, бла. Второе – это уже я сам. Я разберусь с этим, – сказал я им, подняв газету.

– Как же? – недоверчиво спросил Роув.

– Начнем с начала. Позвоните в CBS и отправьте меня на «Шестьдесят минут» с Майком Уоллесом, чтобы дать интервью. Позвоните сразу же, как только я уйду. Я хочу дать это интервью как можно скорее, – сказал я.

Чейни сказал:

– Ты с ума сошел!

Я швырнул газету на кофейный столик:

– Я был солдатом, и чертовски хорошим. Думаю, настало время некоторым людям в стране узнать, что это значит! Отойдите с дороги, господа, и просто смотрите! Я отправляюсь на войну!

Я оставил их в ошеломленном молчании, и спустился к машине, которая меня ожидала. Я отправился к дому на Тридцатой улице, где уже разместилось несколько журналистов, хотя никто не осмеливался сунуться через мою охрану. Я вошел внутрь, не обращая внимания на вопросы, которые они выкрикивали, и отправился в свой кабинет. Я был измучен, но сперва нужно было кое-что проработать. Первой я позвонил Мэрилин, которую донимали репортеры. Я сказал ей, что все будет в порядке, и что я все еще номинант. Затем я сказал ей, что я останусь в Вашингтоне до тех пор, пока все не уляжется, и передал девочкам не переживать. Потом я сделал себе коктейль и начал царапать заметки в блокноте.

Единственное, чего я не очень понимал – так это грубости подхода этой нападки. Скользкий Вилли был мастером манипуляции. Он мог вскрыть мне глотку куда более простым путем, начав с распускания слухов в Сенате и в комитетах по разведке и вооруженным силам. Затем начать расследование о заведомо фальшивых утверждений о наградах среди конгрессменов и сенаторов, нечто такое, что потребовало бы очень тихого рассмотрения засекреченной информации. А потом уже слить результаты расследования в Times, но без имен. Пускай бы СМИ сами начали выяснять, у кого из политиков есть медали. А затем провести закрытые и тихие слушания, и восстановить репутацию большинства, но не всех. И потом в какой-нибудь момент выдать информацию о том, что конгрессмен Бакмэн не прошел проверку, но никто ничего не смог сделать. От этого я бы дергался от всевозможных слухов и догадок.

Нужно скормить волкам кого-то из Демократов. И в то же время нужно быть двухпартийным. Кем же пожертвовать? Это должен быть кто-то из округа, который останется демократическим. Что насчет Джона Керри из Массачусетса? Будет очень легко найти кого-то, чтобы его очернить, поскольку он потом стал бы против войны. Он бы даже не пытался переизбираться до 2002-го года, так что к тому времени он «реабилитируется», и могут быть найдены доказательства, что он свои медали все-таки заслужил.

Кампания такого рода может отлично сработать, но это займет приличное количество времени. Это с легкостью может занять месяц хождения слухов, чтобы Джордж Буш от меня избавился. А они не догадались, что у них есть достаточно времени? Повлиял ли выбор Керри Элом Гором на идею уничтожить героя? Я знал, что у Эла и Билла были нестыковки, но ведь они же даже не разговаривали, или же Эл отказался от этой идеи, а Билл все равно ее протолкнул? Слишком много вопросов…

В конце концов, я перебрал на стакан или два и очнулся где-то в четыре утра в своем кресле, и мой блокнот все еще лежал у меня на коленях. Я встряхнулся и поднялся наверх. Все-таки нужно было это доработать. Я передал охране, чтобы мне подогнали машину, принял душ, побрился и затем оделся. Вместо завтрака я похлебал сока и закусил таблетками, и потом выглянул в окно. Там зашевелилась парочка репортеров, увидев включенный свет в моем доме. Я сказал Джерри:

– Поехали.

Мы оставили свет включенным и вышли через заднюю дверь на задний двор в сторону небольшого прохода в заборе. Затем пару десятков метров мы шли через кусты к улице и забрались в машину. Уезжая, я выглянул наружу и увидел, как репортеры все еще стоят там в прохладе раннего утра.

Мы прошли в здание Рэйберна через гараж. Единственными людьми в такое время там были только некоторые работники-ранние пташки и еще парочка репортеров, которых назначили болтаться у моего офиса. Мы прошли через них, не обращая внимания на их выкрики и закрыли за собой дверь.

– Джерри, не хочешь позвонить и оформить нам чего-нибудь поесть? МакДональдс тоже сойдет. Что-нибудь, – попросил его я.

Он взял в руку свой телефон и спросил:

– Чего-нибудь конкретного?

Я пожал плечами:

– Чего-нибудь из главных групп еды, ну, знаешь – соль, холестерин, кофеин и сахар.

Он расхохотался на это:

– Тогда закажу какие-нибудь булочки и плавленый сыр.

– Сойдет. Спасибо.

Пока Джерри всем этим занимался, я достал листы, ранее вырванные из моего блокнота и разложил на столе. Мне предстояло совершить кучу телефонных звонков, и возможно, я даже кого-то разбужу, но если я хотел достичь какого-нибудь результата, мне нужно было начинать сразу же. Как минимум мне нужно было выяснить, сколько информации Клинтон слил Times. Армия буквально плавает в море документов, хоть они и засекречены. Должны еще были быть доклады о результатах выполнения задания, следствия и расследования военно-юридической службы и документы, где излагались приказы, которые мы исполняли. Из этого была слита только часть. Единственным для меня способом противостоять этому было полностью раскрыть все дело и технически нарушить свою клятву о неразглашении. Я нашел это для себя немного унизительным, но только немного. Кто-то уже вынес это наружу, так что мое молчание стало бы уже бессмысленным.

Также стало бы бессмысленным и молчание кого-либо другого. У меня все еще были связи в Пентагоне с тех времен, как я был в комитетах по вооруженным силам и по делам ветеранов. Теперь же мне были нужны имена людей, которые могли дать показания о том, что тогда произошло. Прошло уже девятнадцать лет. К настоящему времени большая часть из них уже покинула службу, даже те, кто пожизненно там вместе с двадцатилетками. Там могла оставаться всего пара человек. Только из-за течения времени кто-то мог умереть, а кто-то мог переехать и затеряться. И все же были шансы, что несколько человек, которые были в третьей роте, были досягаемы, и доверял я им больше, чем Биллу Клинтону. Клинтон тоже наверняка знал, что ему нужно нечто большее, чем просто доклад девятнадцатилетней давности, чтобы меня заложить. Должно быть, у него был под рукой кто-то, кто выступал в качестве неназванного источника. Кто же? Это должен быть кто-нибудь из плохих парней. Мстил ли мне Хоукинс за 92-й год? Или это тот говнюк-начальник военной полиции, или его Джоны-дубины, или как там их звали? Мне нужно было добыть копии тех записей, чтобы самому их изучить.

Когда прибыли мои работники, я поприветствовал их и кратко описал им ситуацию. Нет, я не был серийным убийцей. Да, меня подставил президент. Да, мне нужна была их помощь, и чем больше – тем лучше. Нет, ничего прессе не говорим. Мне передали копии Times и Washington Post, и я нашел, что слито было куда больше информации. Подвал Пентагона превратился в сито. То, что было издано в воскресенье – всего лишь затравка. Теперь же проскакивали намеки на то, что я умудрился, сговорившись с высшими чинами, воспрепятствовать расследованию военно-юридической службы в 1981-м. Как ебаный капитан мог такое провернуть – оставалось без ответа. Теперь же было указано еще два неизвестных источника, и ожидалось, что их будет еще больше. До этого же, как было описано, они боялись моего возмездия. Веселье, да и только!

Я также вырезал из Washington Post карикатуру. Это была уже не первая карикатура на меня. Их начали рисовать сразу же, как меня выбрали кандидатом в вице-президенты к Бушу. Обычно меня рисовали высоким и тощим, нечто вроде немного урезанного Карла Мальдена, лысеющего и с заметно вздернутым носом. С тех пор, как я спас Шторми, она тоже появлялась в некоторых карикатурах в виде сенбернара с бочонком, подписанным как «голоса». В этот раз я был изображен в бандане, повязанной на моем лбу, в моих руках красовался автомат, и мой обнаженный торс перекрещивали две патронные ленты. Приписка? «Рэмбакмэн»!

Я сколотил команду быстрого реагирования из Марти, Фрэнка, Картера и Минди, моей давней секретарши. Картер Брэкстон нервничал, когда заходил, но он поблагодарил меня за то, что я вступился за него и сказал, что в ответ будет делать то же самое. Я поблагодарил его и дал ему указания. Я приказал всем обзванивать Пентагон и совет по делам ветеранов, чтобы найти людей. Мне нужен был список имен из третьей роты и батареи Браво. Даже если у Пентагона и не было актуальных адресов, чеки с пенсионными выплатами все еще должны были куда-то направляться.

Пока все прочесывали бюрократов в поисках информации, я взял немного другой курс. Я позвонил Ньюту Гингричу домой в МакЛине, штат Вирджиния, в одном из милых пригородов Вашингтона. Я ухитрился поймать его до того, как он поехал в свой аналитический центр. Я не был уверен, что он примет мой призыв, но если потребуется – я пойду к нему с протянутой рукой. Мне нужно поговорить с ним.

– Ньют, это Карл Бакмэн. У тебя есть пара минут?

Он на секунду заколебался.

– Карл? Да провалиться мне под землю! Сколько уже прошло, два года?

Спасибо что напомнил, Ньют. Да, два года назад я помог спихнуть тебя с поста спикера и из Палаты. Поможешь ли ты мне или прирежешь? Кого ты ненавидишь больше – меня или Билла Клинтона?

– Не совсем два. Года полтора, наверное. У тебя есть пара минут?

– Сожалеешь, что остановил импичмент, да? – спросил он.

Да, злорадствуй, жирный ублюдок! Если Ньют Гингрич хотел, чтобы я поел говна, то мне пришлось бы натянуть улыбку и есть.

– Я начинаю об этом задумываться, должен признать. Да, я начинаю задумываться.

– Ну, уверен, что ты не стал бы мне звонить только для того, чтобы я сказал: «Я же тебе говорил». Что ты задумал, Карл?

– Ньют, мне нужна помощь, и если за это мне придется слушать твои нравоучения, я согласен. Можешь потом мою могилу забросать грязью, потому что Бог знает, сколько на это людей перед тобой в очереди, – признался я.

– Что тебе нужно, Карл?

– Ну, мою проблему ты знаешь. А тогда в 92-м, когда Клинтон попытался посадить того генерала-мудака в штат, ты был одним из тех людей, которые достучались до Пентагона, чтобы подтвердить мою историю. Это были ты и Борен. Мне нужно знать, с кем ты говорил и как ты подтверждал все, – сказал ему я.

– Пытаешься понять, что именно было слито, так?

– В любом случае это начальная точка.

– Тебе нужен будет полный документ. Я не уверен, кто заправляет этим отделом сейчас, но тебе нужно поговорить с…

Он назвал мне пару имен и офисов. Номера телефонов мне нужно было найти самому. Убедить их выдать мне документ – это тоже мои проблемы.

– Ньют, премного благодарен. Когда все это закончится, ты просто обязан приехать на ужин. Мэрилин будет меня держать, пока ты будешь отвешивать мне пинка.

– Ловлю на слове! Приятно было пообщаться, Рэмбакмэн!

Потрясающе! Если бы ситуация не была таким бардаком, я бы тоже рассмеялся. Он повесил трубку, и я начал отслеживать документ по этой истории.

Засекречиваются и классифицируются разнообразные документы, и не все классификации одинаковы. Вверху списка находятся закодированные материалы. У вас может быть доступ к «Совершенно Секретным», но сам документ может быть классифицирован как «Совершенно Секретно – Пембрук», что означало, что даже если у вас и есть доступ к совершенно секретным документам, до тех пор, пока у вас не было уровня «Пембрук» – вам не позволяется знать о том, что это вообще за «Пембрук» такой. Точно так же люди с уровнем «Пембрук» не могли увидеть документов под грифом «Совершенно Секретно – Брукфилд» без уровня «Брукфилд». Этот уровень доступа отвечал за очень важные штуки, такие, как коды запуска ядерных ракет и имена шпионов.

Дальше по списку идет то, что является тайной, но рано или поздно всплывет, нечто вроде того, куда направлялся авианосец или как быстро может лететь бомбардировщик. Не очень хочется, чтобы плохие парни это разузнали, но рано или поздно они это выяснят, обычно, когда появится сам авианосец или пролетит тот самый бомбардировщик. У этих данных есть разные степени важности, и все это серьезно, но это не закодировано. Например, если местоположение авианосца сегодня может быть «Совершенно Секретно», то через девятнадцать лет всем будет плевать.

На самом нижнем же уровне есть целое море дерьма, которое люди просто не хотят видеть в новостях. Государственный департамент не хотел бы, чтобы на заголовки попало то, что они сообщали иранцам через швейцарских посредников, по крайней мере, до тех пор, пока сделка не заключена. Большая часть всего этого просто постыдна для кого-то, куда и попала вылазка в Никарагуа. Это было чревато международными стычками, и это было позорно для армии, что они умудрились потерять одну из своих рот, и в процессе еще и убить пару солдат. Ну, настало время стыдиться.

В середине дня мне позвонил Карл Роув. Мне нужно было быть как штык в девять утра в студии CBS в Нью-Йорке. Затем он сказал мне, что он не знает, какое влияние я оказываю на губернатора, но он бы предпочел видеть меня мертвым и закопанным, прежде чем все это закончится. Я поблагодарил его за поддержку и повесил трубку.

Кто-то в Пентагоне, должно быть, проникся моей ситуацией, потому что мне удалось добыть кучу данных. Если они не хотят, чтобы вы что-то узнали, они могут сделать это практически невозможным, по крайней мере, за короткий срок. Я предположил, что то, что пытался выкинуть Клинтон, кого-то сильно разозлило. Он никогда не выказывал должного уважения к военным, и это было взаимно, и таким образом это проявлялось. Его предшественника, Буша-старшего, широко уважали за его звание заслуженного героя Второй Мировой. У Клинтона же была репутация уклониста и курящего травку хиппи, отсиживающегося в Англии, пока шла война во Вьетнаме. Ближе к вечеру я получил несколько плотных конвертов. Я просмотрел их и нашел множество полезной информации. Не все, и этого было недостаточно, но это уже было хоть что-то. Я сделал копии всего и отправился домой.

Я позвонил Мэрилин тем вечером и поговорил с ней и с близняшками. Я пытался разрядить обстановку, но не думаю, что это сработало. Мэрилин в целом знала ту историю, но для девочек это стало новостью. Они знали, что у их старика есть медаль, но я особо не говорил об этом, а теперь в газетах меня называли кровожадным мясником. Они боялись, но не меня, а того, что может со мной случиться. New York Post призывали меня арестовать. Я же только сказал им не беспокоиться, и что с их стариком все будет в порядке. На выходные я приехал бы домой.

Во вторник утром я поднялся очень рано, и мы с Фрэнком полетели в Нью-Йорк. Впервые за долгое время я не стал с собой брать огромную свиту. Мы сели на Long Ranger и приземлились на вертолетной площадке на Западной Тридцатой в Нью-Йорке, ближайшей площадке к студии CBS на Западной Пятьдесят Седьмой. В студию нас отвезла машина, а вертолет полетел в аэропорт Кеннеди, чтобы заправиться и ждать нас. К студии мы приехали к половине девятого.

Это было интересно тем, что я никогда еще не бывал на «Шестидесяти минутах». До этого я бывал на воскресных утренних ток-шоу, но не на «Шестидесяти минутах». От всего этого возникало ощущение, будто мы попали в логово льва. Я встретил Майка Уоллеса с его продюсером и поздоровался с ними, и затем меня увели в гримерку. После грима меня проводили в студию с парочкой кресел и несколькими камерами. Камеры были расставлены и повернуты так, что на каждого из нас было направлено по одной камере, а третья должна была снимать нас лицом друг к другу. Чего я никому не сказал, так это того, что у меня в кармане пиджака был очень дорогой диктофон, который был включен, батарея держала полный заряд, а пленки было достаточно. Не то, чтобы я не доверял им, но лучше позаботиться о том, чтобы монтаж не обрезал все.

Так или иначе, через пару недель все это закончилось бы. Передачу показали бы в это воскресенье вечером, и тогда началась бы моя контратака. За неделю я бы понял, сработала ли она или нет. Если нет, то я бы собрался, поехал домой и вышел бы из политической игры. Если это сработает, то я похороню Билла Клинтона, предварительно вогнав ему кол в сердце. Все больше и больше я убеждался в том, что это все Клинтон мстил мне за всю кучу трудностей, самой последней из которых стала цензура. Эл Гор был близок с Клинтонами, но интрижка с Левински развалила их отношения. Билл сказал Элу на их личной встрече, что он не изменял своей жене, а Эл был добропорядочным. Он ощутил себя преданным, и не слишком прислушался к советам лучшего политика нашего века. Теперь же Клинтон не только мстил мне, но также и доказывал Гору, что он стоящий человек и попутно страховался на будущее. С другой стороны, если я смогу это побороть, то я тогда насолю Клинтону, но и Эл Гор тогда тоже будет казаться ебаным недоумком.

Через четверть часа вышел Уоллес, сел в свое кресло, и после пары минут проверки звука и прочего технического дерьма мы смогли начать интервью.

Уоллес: Конгрессмен Бакмэн, спасибо вам, что пришли на нашу передачу.

Я: Спасибо вам за приглашение. Это очень смахивает на старый анекдот про плохую и хорошую новость. «Хорошая новость в том, что вас пригласили на интервью на " Шестьдесят минут". А плохая – мы направили Майка Уоллеса»

Уоллес: Господин конгрессмен, как я понимаю, это вы попросили о встрече со мной, а не наоборот. Почему же?

Я: Это правда. Я действительно попросил о встрече, чтобы американцы знали, что то, что я скажу им – правда.

Уоллес: Как же так?

Я: Одно время Уолтер Кронкайт был известен как самый доверенный журналист Америки. А у вас репутация самого пугающего журналиста. Вы самый крутой интервьюер.

Уоллес: Так что вы думаете, что если сможете проскочить мимо меня, то будете целы.

Я: Нет, потому что не думаю, что смогу проскочить мимо вас. Когда это интервью покажут, американцы подумают, что вы дали хорошее выступление. Если я переживу это, то может, я все-таки окажусь не кровожадным маньяком.

В этот момент Уоллес дал краткую сводку того, в чем меня обвиняли в прессе. Этим утром назвали одного из моих обвинителей, и это оказался сам генерал Хоукинс. Во время этой сводки я молчал.

Уоллес: Это обобщенная версия истории, которую сообщили New York Times. Это правда?

Я: Это обобщение из того, что сообщили Times, но это явно не точное обобщение того, что на самом деле произошло.

Уоллес: То есть ваши воспоминания о тех событиях совсем иные.

Я: Стоить проверить не только мои воспоминания.

Сказав это, я взял дипломат, стоящий рядом с моим креслом, положил его к себе на колени, раскрыл и достал несколько толстых конвертов. Это пытались оставить за кадром, но я настоял, чтобы это снимали.

Я: До этого я никогда не говорил об этом на публику, потому что те события были классифицированы «Совершенно Секретно». Ввиду того, что, похоже, что Белый Дом деклассифицировал эти данные, теперь я могу говорить. У меня было всего около дня, чтобы собрать всю информацию, которую я вам сейчас предоставлю, но я уверен, что это даст вам толчок к проведению собственного расследования. В этих конвертах находятся данные, которые как минимум частично описывают то, что произошло в Гондурасе и Никарагуа. Мне также удалось раздобыть как минимум пару имен служащих, которые были на той миссии, равно как и имена тех, кто был в связанных отрядах.

Он бросил быстрый взгляд на конверты.

Уоллес: Вы говорите, что это только часть данных и имен.

Я: Верно. Это все всплыло только в воскресенье, и у меня был только вчерашний день, чтобы начать собирать все по крупицам. Некоторые из документов, например, последний отчет о расследовании от военного прокурора, были просто для меня недоступны. Они хранились не в Пентагоне, а в штабе военно-юридической службы. Что касается имен служащих, то уже прошло почти двадцать лет. Большая часть из них покинула службу и разбежались по всей стране. Я приложил все усилия, но уверен, что кто-то из них мог умереть, а кто-то не оставил новых адресов.

В этот момент продюсер закричал: «Снято!».

Они с Уоллесом посовещались, затем конверты были изучены и переданы каким-то помощникам, вероятно, чтобы их рассмотрели для того, чтобы либо опровергнуть то, что я говорю, либо чтобы убедиться в моих словах. Я же надеялся, что мне удастся достучаться до кого-нибудь из ребят, которые тогда прыгнули, и чтобы они подтвердили, что напечатанная история – чушь собачья. Но опять же, с моей удачей, единственного парня, которого смогут найти – это того мудилу-лейтенанта, который и закинул меня в эту заварушку.

Через пару минут после того, как меня расспросили об этих документах и убрали их с площадки, мы вернулись к интервью.

Уоллес: Итак, вы говорите, что то, о чем сообщают – совсем не то, что произошло на самом деле. Можете ли вы рассказать нам, как все было?

Я: Конечно.

Затем я примерно около получаса вспоминал о той миссии в Гондурасе, и о том, что мы должны были там делать, тот судьбоносный ебаный прыжок и бойню по дороге домой. Затем я поведал об аресте уже на базе, теплом приеме со стороны военной полиции и о том, как очнулся в больнице в заключении. Я знал, что около девяноста процентов всего вырежут, но это была их работа. Мой спрятанный диктофон был включен на случай, если ко мне попытаются придраться.

Уоллес: По вашим словам, генерал Хоукинс отказался отправлять за вами вертолет до тех пор, пока вы шантажом не вынудили его это сделать. Почему он так поступил? Мне кажется, что забрать вас быстрее домой уменьшило бы вероятность того, что вас захватят в плен.

Я: Я уже много лет об этом думаю. Единственное, что я могу предположить, так это то, что Хоукинс был больше политиком, нежели генералом. Исходя из того, что я знаю из отчетов о нем, он никогда не участвовал в боях и даже близко с ними не находился. Его опыт войны во Вьетнаме был ограничен службой в штабе в Сайгоне. Да и независимо от этого я думаю, что ему было все равно до тех пор, пока это не вредило его карьере. Единственное, что его волновало – это чтобы его личное дело выглядело хорошо. Если бы нас захватили из-за моих просчетов, ну, виной бы стала моя слабая подготовка, оценка ситуации и виновата бы была 82-я Воздушная, которая разрешила мне командовать. Но если бы он отправил вертолеты, чтобы спасти нас, он бы взял на себя полную ответственность, и если что-нибудь случилось бы, то это было бы уже на его совести.

Уоллес: Это поразительно! И после всего этого вы утверждаете, что он отдал приказ о вашем аресте и последующей пытке, чтобы выбить признание?

Я: Думаю, было бы преувеличением называть это пыткой. Хоть мне и неплохо намяли бока, и тот парень, который это делал, слега увлекся, но пыткой я бы это не назвал.

Уоллес: Но вы утверждаете, что он приказал избивать американского офицера до потери сознания.

Я: Как я это понимаю, он приказал, чтобы начальник военной полиции предложил мне щедрые условия, если я дам признание, и настоятельно призывал, чтобы я был убежден в своих ошибках, а сам начальник военной полиции утверждает, что ответственен излишне усердный военный полицейский. Можете верить тому, чему хотите.

Уоллес: И что произошло после того, как вы очнулись в больнице?

Я: Я очнулся в больнице в Гуантанамо на базе морского флота, куда меня отвезли, пока я был без сознания. Я был в изоляторе. Будучи там, я разговаривал с адвокатом военно-юридической службы, который потом озвучил мне последние распоряжения по расследованию. В первую очередь все о том прыжке было под грифом «Совершенно Секретно». Практически каждого офицера, который был связан с этим, сняли с командования и уволили, включая меня самого. Я получил Бронзовую Звезду за то, что довел парней домой, но моей военной карьере настал конец. И если я хотел еще хотя бы раз увидеть свою жену с семьей, то мне нужно было держать рот на замке и плыть по течению.

Уоллес: Что произошло с генералом Хоукинсом?

Я: Вскоре после этого его повысили до генерала-майора, и разместили в штабе НАТО. Со временем, прежде чем он ушел в отставку, его повысили еще и до генерала-лейтенанта.

Уоллес: Его повысили?

Я: Да.

В этот момент Уоллес начал разбирать детали моей истории. Почему я был там? Почему я взял командование? Почему у нас было так много жертв? Самым большим вопросом, конечно же, стали заложники, которых мы взяли на аэродроме.

Уоллес: Почему вы взяли заложников? Для какой цели они служили?

Я: Какой-то определенной цели у нас не было. Но важно понимать, что нам было приказано дожидаться эвакуации на том месте, и нам нужно было обеспечить безопасность. Там была вооруженная охрана, и оставить их на месте означало бы, что я прямо призывал безоружные вертолеты сесть в горячей точке. Ни в коем случае я этого допустить не мог! Мы захватили аэродром, взяли охрану в заложники и связали их. Мы бы отпустили их прямо перед эвакуацией.

Уоллес: Но вы не отпустили их. Вы их убили. По крайней мере, в этом вас обвиняют.

Я: Это обвинение было сделано младшим лейтенантом Фэйрфаксом, и это единственный человек, который мог выдвинуть такое обвинение. Младший лейтенант Фэйрфакс не видел того, как я отпускаю заложников. По факту, он был как минимум на расстоянии пятидесяти метров от нас с другой стороны аэродрома, когда я их отпускал. Если вы спросите любого другого солдата, который был там, они бы сообщили, что он не мог на самом деле видеть того, о чем докладывал. Было темно. Все, что кто-либо мог тогда увидеть – это как я стреляю в воздух, чтобы они скорее покинули аэродром.

Уоллес: Тогда зачем ему вас обвинять в том, что вы их убили?

Я: Это вам стоит спросить у него самого, и затем спросить у остальных, кто был там, видели ли они, как я убиваю заложников. Думаю, это просто его месть за то, что я снял с него командование и выставил не в лучшем свете. Он также обвинил меня в мятеже, уничтожении собственности армии, ослушании приказу и много чем еще, чего только смог придумать, и все эти обвинения были отклонены.

Уоллес: И даже утверждение, что вас отпустили по политическим причинам?

Я: Во-первых, насколько все тогда знали, я был всего лишь еще одним капитаном без каких-либо рычагов давления. К тому же, даже если предположить, что меня отпустили по причинам национальной безопасности, зачем давать мне медаль? Это же получается полная бессмыслица.

Уоллес: Никто из заложников никогда не подавал жалоб. Это еще один пример того, что мертвецы не болтают?

Я: Тот факт, что четверо перевозчиков наркотиков никогда не подавали жалоб – не аргумент! Когда мы улетали, мы взорвали почти полтонны кокаина, который бы направился в Америку. По моей команде было уничтожено кокаина на несколько миллионов долларов. Что более вероятно: что я хладнокровно и при свидетелях убил четверых перевозчиков наркоты, или что их боссы закопали их где-нибудь в джунглях?

Уоллес: Почему вы уничтожили наркотики? Вы на самом деле проводили облаву наркоторговцев?

Я: Мы не проводили никакой облавы. Мы просто оказались там, потому что нас сбросил потерявшийся пилот. Вы бы хотели, чтобы весь этот кокаин оказался в Америке? Нет, мы полили все это керосином и подорвали.

Он также спросил меня о моем возвращении в Штаты, когда все закончилось.

Уоллес: Вы говорите, что после этого всех причастных офицеров отстранили от службы в армии. Включая вас?

Я: Да. В некоторых случаях им было разрешено уйти раньше в отставку. В остальных же было просто сказано, что они могут даже не пытаться остаться в армии. В моем случае мне сказали, что меня уволят по состоянию здоровья. После того, как меня выпустили из больницы, я приехал домой и обнаружил, что кто-то уже собрал мои вещи из моего кабинета и привез их. Мне даже вещи самому собрать не дали. С тех пор я был на базе всего два раза: когда проходил физиотерапию в больнице, и когда получил медаль и покинул армию.

Со временем у него закончились вопросы, которые он мог мне задать. Я не знал, что будет во время монтажа, и собирается ли он вообще сверяться с кем-то из других, кто тогда прыгал. Если бы он захотел, он мог бы отредактировать все так, будто бы я являюсь командиром в концлагере. Затем мы подошли к итогам:

Уоллес: Вы когда-нибудь снова вспоминали тот день?

Я: Я вспоминаю о нем постоянно. Каждый раз, когда я беру в руки трость, я вспоминаю о той цене, которую заплатили другие, чтобы генерал выглядел в лучшем свете. Иногда я задумываюсь, что бы произошло, если бы я просто сказал «НЕТ», когда нам приказали лезть в самолеты.

Уоллес: Думаете, это бы изменило ситуацию?

Я: Я не знаю. Может быть. Может быть, меня бы арестовали и отдали бы под трибунал, но с этим я бы справился. Может быть, кто-нибудь еще сказал бы «нет». Если бы отказавшихся было достаточно, может, он бы отменил приказ. Я просто не знаю. Вместо этого мы подчинились, и случилась катастрофа. Если хотите меня в чем-то обвинить, то обвините меня в том, что я позволил личной отваге и чувству долга перекрыть мои обязанности перед теми, кто меня окружал. Вот в чем я на самом деле виновен.

После этого я ушел и полетел домой. Дальше это уже было не в моей власти.

Глава 133. Кризис Бакмэна

Воскресенье, семнадцатое сентября 2000-го года.

Мы прилетели домой, и я резко почувствовал себя измученным и опустошенным. На кону было мое будущее, и казалось, что Фортуна была не на моей стороне. Ко времени, когда я смог посмотреть новости в тот вечер – интервью разошлось по всей стране. Гондурас с Никарагуа требовали мою голову, хоть Штаты и могли оставить себе все остальное. В Гондурасе визжали, что я каким-то образом их опозорил, хотя никаких публичных заявлений я не давал. Никарагуа же, будучи еще нестабильной оттого, что во главе стояли «Контры», а не сандинисты, требовала, чтобы я вернулся туда и предстал перед их судом за вторжение в их страну и убийство их граждан.

Джордж Буш продолжал агитировать. Официальным сообщением стало, что он целиком и полностью верил в меня, и что все эти обвинения – беспочвенные политические нападки со стороны Белого Дома Клинтона. Я же работал над тем, чтобы доказать, что эти фальшивые утверждения были ложью, и был недоступен несколько дней, пока я этим занимался. Я поговорил с Джорджем в понедельник вечером и поделился своими планами на день, и затем позвонил ему вечером вторника, чтобы рассказать, что было на «Шестидесяти минутах». Мы ожидали, что этот выпуск покажут в воскресенье вечером.

Мы все еще пытались разобраться, кто стоял за этим. Это было намного жестче и прямолинейнее, чем обычные выходки Клинтона. Я волновался, что это мог быть Карвилль. Джеймс Карвилль и Дик Моррис всегда были его подручными в плане грязных трюков, где Карвилль выступал в качестве орудия, а Моррис был направляющим. Но Морриса больше не было с ними, он пал жертвой скандала с проститутками во время предыдущих выборов. Было больше похоже на Джеймса Карвилля, который был резок и жесток в своей правде, и плевал на все возможные последствия. Да и я был уверен, что это не Чейни или Роув. Они тоже не слишком-то были мне рады, но их время вскрывать мне глотку было до собрания, а не после него.

Как только я оказался дома, у нас и Мэрилин состоялся длинный разговор с девочками о том, что произошло в 1981-м году и о том, что происходило сейчас. Я предупредил их, что все станет еще безумнее, прежде чем уляжется, и сказал им не разговаривать с журналистами. Если кто-либо начал бы задавать им вопросы, им нужно было просто отвечать, что для ответа нужно найти меня или их мать. Не важно, был бы это журналист, учитель или другой ученик – им нельзя было говорить об этом. Это было сверх того, о чем я мог их просить, но мне нужна была их помощь. Они соответственно впечатлились и клятвенно пообещали молчать. Я улыбнулся их матери, когда они давали это обещание, и мы отпустили их восвояси. Чарли в это время был в море, он плыл в Австралию на земноводные учения с австралийцами, и наверняка еще не скоро смог бы позвонить. Мы получили от него пару электронных писем после разгара этой истории, где он писал, что верит мне, а не газетам.

Среда оказалась неоднозначной. Я остался дома, но весь день висел на телефоне. Плохими новостями стало то, что Гондурас отозвал своего посла на «дискуссию», а Никарагуа решила обрубить все дипломатические связи с Соединенными Штатами. Вечерние новости ссылались на это как на «Кризис Бакмэна» и пророчили мрак и гибель нашим международным отношениям со всеми, кто находится южнее Рио Гранде. Также со мной связался кто-то из министерства юстиции и запросил прийти на «обсуждение», а я сослался на своего юриста, Такера Потсдама, которому я поручил отсиживаться и задерживать их до тех пор, пока я не возьму ситуацию под контроль. В тот самый момент, как я показался бы в любом из кабинетов американских прокуроров, там сразу появились бы и камеры со вспышками, и вместе с ними – реальная возможность «шествия позора». Мне нужно было оставаться вдали от министерства юстиции настолько долго, насколько это возможно.

С другой же стороны, мне начали поступать звонки по телефону от солдат в отставке по всей стране, ребят и из батареи Браво, и из третьей роты. Сначала они позвонили в мой офис в Конгрессе, но когда Марти услышал о них, то сразу позвонил мне. У нас было правило, что никому мой домашний номер не давать, но это стало исключением из правила. Им было передано перезвонить и дали мой личный номер. Ранним вечером, когда люди начали возвращаться домой с работы и начали получать сообщения, что им нужно позвонить в газету или на телевидение, мне начали поступать звонки дома. К среде различные новостные агентства начали использовать свои собственные источники, чтобы раздобыть имена и адреса людей, которые могли что-то знать.

Должен признать, я испытал огромное облегчение, отвечая на некоторые из звонков. Не важно, сколько туч было над моей головой, почти с каждым звонком мне предлагали поддержку, даже те люди, с которыми я никогда не связывался. Когда они спросили, что им нужно делать, я сказал им говорить правду, особенно если им позвонят из «Шестидесяти минут». Единственным способом для меня удержаться на плаву стало бы, если те парни, которые в тот день были там, сказали бы, что все это брехня.

Четверг с пятницей стали просто громче и страннее. Уже начинало изнашиваться мое заготовленное утверждение о том, что губернатор Буш целиком и полностью мне доверял. К вечеру четверга CBS пустили рекламу с видеороликом, на котором Майк Уоллес в грозной манере меня расспрашивал, и пообещали, что в вечер воскресенья будет специальный показ. Я воспринял это как хороший знак. Если бы это было стандартным пятнадцатиминутным отрывком, то это бы значило, что они не нашли никаких свидетелей, которые могли бы опровергнуть мои слова. В то же время министерство юстиции объявило, что они уже рассматривали обвинения и в военных преступлениях, и в гражданских правонарушениях. Казалось, что у торговцев наркотиками из-за зарубежных стран были американские конституционные права; а имелись ли таковые у меня – еще, видимо, было под вопросом.

Становилось ясно, что люди из «Шестидесяти минут» связывались с некоторыми из парней, которые тогда прыгнули и хотели записать с ними интервью. Я получил парочку звонков от них с вопросами о том, что им стоит делать, и я сказал им дать это интервью и быть честными. Если их спрашивали, что они видели, а они не видели ничего – то нужно было так и сказать. Самым интересным стал некто по имени Алекс Брискоу, старший сержант на том самолете. Он ушел в отставку после войны в Персидском заливе в звании мастер-сержанта. Мы поговорили с ним о том, что происходило, и он рассказал мне о том, что слышал сам. Он был связан с некоторыми бывалыми сержантами, и они обменивались между собой новостями. С некоторыми из них связывались из министерства юстиции, и предупреждали о том, что им не следует говорить что-либо на камеру, так как это может быть воспринято как препятствование проводимому расследованию. Мне это показалось очень интересным, и я попросил его позвонить некоторым из его ребят и достать мне несколько имен и номеров телефона, а также сказал, чтобы они не переживали по поводу министерства. Я бы это решил.

Вечером в воскресенье мы поужинали настолько рано, чтобы к семи успеть посмотреть телевизор. Нет нужды говорить, что «Шестьдесят минут» сдвинули почти на полчаса из-за трансляции футбольного матча. Я честно пытался смотреть внимательно, но мне было все равно; играла Миннесота против Новой Англии, и я не особенно любил ни одну из команд.

Шторми же была практически на седьмом небе, однако. У нее на выбор было четыре пары коленок, на которые можно запрыгнуть, и целых восемь рук, чтобы ей почесали брюхо и голову. Она начала перепрыгивать с одних колен на другие, проверяя, кому из нас лучше удавалось ее так баловать. Нужно было приготовиться, когда она прыгала на коленки. Казалось, что она переняла больше от своего отца-сенбернара, чем от матери-смешки золотого ретривера. Она выглядела как бурый сенбернар, только еще более лохматый. И она была весьма крупной! Ей уже было где-то около четырех месяцев от роду, и весила она где-то от двадцати до двадцати двух килограмм, и набирала почти по два килограмма в неделю! Она была просто чудовищна! Несомненно, это была самая крупная собака, которая у меня когда-либо была, и я без труда мог бы представить, что она вырастет крупнее, чем Мэрилин или девочки.

Наконец началась сама передача, и казалось, что это будет бомба! Майк Уоллес сидел на стуле перед моей фотографией, на которой была надпись «Кризис Бакмэна». Он объявил, что будет обсуждать этот самый «кризис» и мою реакцию на него, и добавил, что время передачи с обычных шестидесяти минут будет увеличено до девяноста. Это для меня стало новостью. Я не знал, чего он мог раздобыть на такую длительность. Для «Шестидесяти минут» было обыкновением содержать три части по тринадцать минут, и еще около трех минут с Энди Руни в конце. Суммарно получалось около сорока двух минут, а все остальное время занимала реклама между этими частями.

Затем он сразу же перешел к первой части, где обсуждались обвинения в мой адрес с отрывками из интервью со мной. Я был приятно удивлен тому, что это не стало кучкой обрезков, хотя очень многое из нашего разговора осталось в кабинке монтажера. Большую часть предыстории о том, как мы туда попали и почему, урезали до «обычной учебной высадки». И все же было множество способов смонтировать эту историю, и она не была смонтирована в духе «анти-Бакмэна».

После перерыва на рекламу следующую часть Уоллес представил утверждением:

– Итак, все, что было сказано о событиях в Гондурасе это либо обвинения в неправомерных действиях от генерала Энтони Хоукинса, обвинителя, или же от конгрессмена Карла Бакмэна. И все же, вместе с капитаном Бакмэном служили и другие люди, и у них свои истории.

Вторая часть началась с Уоллесом и другим человеком, которые сидели в креслах точно так же, как и мы сидели во вторник. Уоллес озвучил это, и объяснил, что он говорил с Максвеллом Флетчером, проектным менеджером для частного подрядчика в Бостоне, и «офицером батареи Браво под командованием капитана Карла Бакмэна». Он покинул армию через четырнадцать лет в звании майора.

Я моргнул и уставился на экран.

– Черт побери! Это же Макс! – воскликнул я. Мэрилин и девочки взглянули на меня. Я посмотрел на жену и показал пальцем на экран. – Это Макс!

Мэрилин же посмотрела на меня пустым взглядом, так что я махнул рукой и снова повернулся к экрану. Макс был старше и плотнее, у него уже были усы, но я его помнил. Он был младшим лейтенантом, когда его впервые назначили в батарею Браво, он отлично справлялся, и его повысили до старшего лейтенанта, когда я стал капитаном и принял командование батареей.

Уоллес: Майор Флетчер, вашим первым назначением в армии стала батарея Браво, отряд капитана Бакмэна, все верно?

Макс: Вполне. Я был младшим лейтенантом, только выпустившимся из прыжковой школы и школы артиллеристов, и меня назначили к первой из трехсот девятнадцати батарей. Когда я оказался там, меня познакомили с Карлом Бакмэном, который тогда был старшим лейтенантом.

Уоллес: Каким он был?

Макс: Когда я впервые встретил Карла, было довольно странно. Мне сообщили, что меня назначают в лучшую батарею во всем батальоне, и потом сказали, что я должен был познакомиться с командующим офицером. Следующим человеком, которого я встретил, был этот молодой парень, наверное, всего на год старше меня, но он уже служил в батарее и был еекомандующим офицером.

Уоллес: Довольно странно? Что вы имеете в виду?

Макс: У нас был капитан, но он ушел, и какое-то время мы были сами по себе. В течение следующего года нам назначали нового капитана каждые пару месяцев, но они не справлялись и уходили. В то же время Карл Бакмэн на самом деле командовал лучшей батареей дивизии. Уже потом я выяснил, что полковник просто поставил Карла командовать и перестал искать капитанов для нас.

Уоллес: Было ли это необычно?

Макс: Очень необычно. Батареями командуют капитаны, а не лейтенанты, и уж точно не лейтенанты, которые только покинули стены школы артиллеристов всего год назад или около того. И Карл Бакмэн был тем еще лейтенантом!

Уоллес: Каким он был?

Макс: Он был одним из лучших офицеров c которым я служил. После нашего знакомства первой вещью, которую он мне сказал, было то, что не бывает плохих отрядов, бывают плохие офицеры. Он придерживался очень высоких стандартов, и требовал от своих офицеров того же. От нас ожидалось, что мы будем подгонять под эти стандарты наших старших сержантов, сержантов и капралов, и также что они будут делать то же самое с остальными. Он ожидал, что мы будем лучшей батареей в части.

Уоллес: То есть он был придирой?

Макс: Очень навряд ли! У Карла было удивительно сухое чувство юмора, и что важнее – отряды уважали его. В отряде всегда знают, когда офицер знает, что он делает, и Карл Бакмэн знал, что делает. Он был суров, но правдив, сводил *запикано* к минимуму, и не сажал батальоны и дивизию на шею.

Уоллес: Он нравился солдатам?

Макс: Для него это было не важно. Доку было плевать, нравился он кому-то или нет. Для него было важно, чтобы его уважали, и выполняли приказы. Это было первым, чему он учил своих офицеров – это не вопрос «нравится» или «не нравится». Если их это не устраивало, то он давал им адрес собачьего приюта и заявление на перевод. Если они хотели кому-то нравиться – они могли завести щенка.

Уоллес: Он был известен как Док?

Макс: Ну, да, он же был доктором наук, так ведь? Все вокруг знали о мальчике-гение с докторской по математике. Хотя ему это прозвище не нравилось. Никогда не стоило говорить ему это в лицо, только если вы не выше его по званию. Все майоры и полковники звали его Док.

Уоллес: Вы же были с ним в Гондурасе, так

Дальше Майк Уоллес начал расспрашивать Макса о высадке, и почему мы там были. Макс подтвердил то, что сказал я, и затем Уоллес спросил, почему я совершил тот прыжок.

Макс: Карл сказал мне, что это будет его последним прыжком с нашей батареей. Мы уже знали, что он переведется, как только мы вернемся домой. У него уже было готово назначение в Форт Силл, и место в командном училище. Он решил, что он совершит последний прыжок, немного повеселится и отправится домой. Ох, как же он ошибался!

В принципе, участие Макса в этой передаче на этом закончилось, и в следующем кадре Уоллес уже сидел с тремя мужчинами, которые сидели на барных стульях лицом к нему. Их представили как «Алекса Брискоу, Рауля Гонзалеза и Джона Томпсона». Когда я их увидел, на меня нахлынули воспоминания. До этого я разговаривал с Брискоу, но не с Гонзалезом и Томпсоном. Томпсон был нашим радистом, а Гонзалез был одним из моих испаноговорящих разведчиков во время того похода домой. Уоллес дал краткую биографию каждого из них, уточнив, что все они участвовали в военных действиях в 80-х, и все покинули армию через двадцать или более лет службы. Он даже рассказал, чем они занимались после возвращения на гражданку. Брискоу работал охранником в казино, Гонзалез владел небольшим магазинчиком подержанных автомобилей, а Томпсон работал в сфере телекоммуникаций.

Уоллес: Сержант Брискоу, чего такого особенного было в той миссии? Чем она отличалась от обычной миссии?

Брискоу: Она полностью пошла наперекосяк. Тот идиот-генерал хотел расположить к себе гондурассцев, так что он заставил их сбросить нас из C-47 времен Второй Мировой. Никто из нас даже не видел такого старого самолета, уже не говоря о тренировках на таком. И он даже слушать нас не хотел о том, что это не безопасно. Мы прыгнули, или бы он отправил нас всех под трибунал.

Уоллес: Вы не могли отказаться?

Гонзалез: Слушайте, тот парень был генералом, а я был рядовым. Либо подчиняешься приказу, либо отправляешься в тюрьму в Ливенворте. Все довольно просто. Мы загрузились в самолет и прыгнули.

Уоллес: Какие у вас тогда были звания, и что вы делали во время той миссии?

Брискоу: В то время я был старшим сержантом, и я был главным старшим сержантом на самолете.

Гонзалез: Я был рядовым первого класса. Я говорил по-испански, так что после нашего приземления капитан назначил меня одним из разведчиков.

Томпсон: Я был специалистом четвертого разряда, радист. Я просто ходил с капитаном и следил за рацией.

Уоллес: То есть вы были там, когда генерал Хоукинс приказал капитану Бакмэну сдаться правительству Никарагуа?

Томпсон: Нам не поступало подобных приказов. Нам было приказано идти на север к границе, и не попасться в процессе.

Уоллес: Генерал Хоукинс сообщал, что он приказывал вам сдаться, а капитан Бакмэн отказался выполнять этот приказ и затем угрожал вам, если вы его ослушаетесь.

Томпсон фыркнул и закачал головой.

Томпсон: Тогда генерал Хоукинс лжет. Та рация никогда не выходила из моего владения, и я всегда был рядом с капитаном, когда он с кем-либо говорил. Того, что Хоукинс сообщает, просто не могло быть. Такого не было.

Брискоу: Капитан Бакмэн никогда никому не угрожал, за исключением, наверное, момента, когда он сказал тому бестолковому лейтенанту взять себя в руки.

Гонзалез: Капитан не мог нам угрожать. Если бы нам не понравилось что-нибудь из того, что он хотел тогда делать – мы могли бы просто уйти!

Все трое засмеялись.

Уоллес: Что вы под этим подразумеваете?

Гонзалез: Тогда при посадке он серьезно выбил себе колено. Его стоило бы держать на носилках, но он не хотел нас замедлять. Он и от морфия отказывался, говоря дать его тем, кому он нужен был больше. Он только перевязал себе колено так крепко, как только мог, и мы слегка закрепили эту перевязку.

Уоллес: Что вы имеете в виду, говоря про лейтенанта Фэйрфакса? Почему вы называете его бестолковым?

Брискоу оглядел всех окружающих и пожал плечами.

Брискоу: Это просто… в общем… не все годятся для военной службы. Лейтенант Фэйрфакс был просто беспомощен. Он был просто плохим офицером. Теперь же, не знаю, чем он занимался после того, как покинул армию. Может, он стал страховым агентом, и может, даже лучшим в мире страховым агентом, но он был просто ужасным боевым офицером.

Гонзалез: Он бы нас всех либо в могилу свел, либо в плен, это точно. Капитан Бакмэн же постоянно повторял нам, что мы вернемся домой, все вместе, несмотря ни на что. И затем он сделал так, что это случилось.

Брискоу: Я помню забавный момент, когда мы пробирались через одну равнину, и он посвятил всех нас в псалм воздушного десантника.

Уоллес: Псалм воздушного десантника? Что…?

Ребята засмеялись.

Гонзалез: И хоть я иду через равнину смертной тени, я зла не убоюсь…

Брискоу и Томпсон:…потому что самый злой сукин сын в этой равнине – это я!

Томпсон: Как же жаль, что он был не в пехоте.

Раздался смех и улюлюкание от остальных.

Уоллес: И что это значит?

Брискоу: Мы все были из пехоты. Капитан Бакмэн же был из артиллерии. Он не был одним из наших постоянных офицеров. Он больше был как наблюдатель.

Уоллес: То есть, когда он взял командование на себя, он все-таки совершил мятеж.

Брискоу: Не совсем. В артиллерии прямая иерархия, как и в пехоте, и капитан стоит выше старшего лейтенанта. Ни в коем случае бы мы не поддержали мятеж. Он просто был выше по званию, чем лейтенант Фэйрфакс. Все настолько просто.

Затем Уоллес прошелся со всеми по деталям нашего возвращения. Групповая сессия закончилась, когда Уоллес поднял тему того, что произошло, когда вертолеты отвезли нас обратно на базу.

Уоллес: Вы присутствовали, когда арестовали капитана Бакмэна?

Брискоу: Были я и Томпсон. У Гонзалеза тогда был перелом лодыжки и несколько глубоких ран, и его забрали в лазарет. Должен признаться, я никогда не видел ничего подобного, что до этого, что после. На него надели наручники прямо там на взлетной полосе.

Томпсон: Это было просто неправильно. Так с солдатами не поступают. Он вытащил нас из этой *запикано* дыры, и его арестовали прямо на глазах у его людей? Это неправильно!

Брискоу: Хотя капитан Бакмэн держался достойно, должен сказать. Некоторые из наших ребят были настолько взбешены этим, что хотели его освободить прямо там, знаете ли. Капитан Бакмэн, в наручниках и все такое, он шагает к нам и приказывает стоять по стойке «смирно», и затем делает нам выговор, говоря, что мы солдаты и должны вести себя соответствующе. Затем его схватили и увели.

Томпсон: Наверное, это и было тем самым сопротивлением аресту, как его обвиняют.

Томпсон фыркнул от отвращения.

После рекламы началась последняя часть, затрагивающая тему международных последствий кризиса Бакмэна. В это время Уоллес достал несколько отредактированных отрывков из моего интервью.

Уоллес: Господин конгрессмен, по вашим словам, все это организованная утечка засекреченной информации со стороны Белого Дома. Это кажется весьма экстраординарным заявлением. Какие у вас есть доказательства?

Я: Доказательства? Никаких. Я всего лишь нахожу это невероятно подозрительным. Билл Клинтон знал это обо мне с 1992-го года, и все-таки это всплывает только тогда, когда я становлюсь номинантом в вице-президенты у Джорджа Буша! Он не может утверждать, что это новая информация, которая увидела свет. Он лично знал об этом уже почти целых восемь лет.

Уоллес: Что вы имеете в виду, что он знал об этом? Как именно знал?

Я: В 1992-м Билл Клинтон номинировал генерала Хоукинса в качестве своего кандидата на пост генерального секретаря штата под управлением Уоррена Кристофера. Когда я узнал об этом, nj решил, что Хоукинс уже нанес достаточно ущерба нашей стране, и еще один шанс на это ему не полагался. В то время, и это был декабрь 92-го, я отправился к Ньюту Гингричу и сказал ему, что я буду бороться с этим номинированием. Вместо того, чтобы придать дело огласке, Ньют созвал нескольких сенаторов-Демократов, которые были причастны к процессу подтверждения номинации. Я изложил им то, что только что рассказал вам, и затем они начали проверять эту информацию. После этого я поговорил и с Ньютом, и с Дэвидом Бореном, который был председателем сенатского выборного комитета по разведке в то время, и они подтвердили мою историю. Имя генерала Хоукинса было изъято с рассмотрения.

Уоллес: Так зачем же ждать, чтобы слить информацию, если это действительно то, что произошло? Почему не раньше?

Я: Я уже частенько задумывался об этом. Единственное, что мне приходит в голову – это то, что тогда ему это не было нужно. В 1992-м я был просто еще одним мелким конгрессменом в Палате, подконтрольной Демократам. С тех пор, однако, я стал весьма плотным бельмом у него на глазу. Я был частью Банды Восьмерых, которые вернули Республиканцам власть, я помогал составлять «Контракт с Америкой», я регулярно поджаривал его пятки поднимая тему дефицита и расходов, и я тот, кто пропихнул цензуру, которую ему пришлось проглотить. Меня с хлебом-солью в Белом Доме встречать не станут. Билл Клинтон играет по-крупному. Для того, чтобы опубликовать эту информацию – сейчас самый момент. Он потопит меня и уничтожит всю президентскую кампанию Джорджа Буша, и дальше его собственноручно выбранному преемнику останется только победить. И он сможет управлять государством еще четыре года.

Затем Уоллес пропал из кадра, и закадровый голос уточнил, что он поговорил с Ньютом Гингричем о событиях, произошедших в 1992-м году. Прозвучали отрывки из его интервью, Ньют был в Вашингтоне, а Майк Уоллес – в Нью-Йорке. После этого он упомянул, что, хоть ему и не удалось взять интервью у сенатора Борена, который оставил пост в 1994-м и теперь был президентом университета Оклахомы, Борен подтвердил события 1992-го года по телефону.

Затем он рассмотрел последние известия, полученные ранее тем днем, где Билл Клинтон твердил о своей непричастности к утечке засекреченных данных. Уверяя, что единственными людьми, твердившими, что я убил заложников и другими способами не подчинялся приказам были Хоукинс и только что назначенный начальник военной полиции Ричард Рейнхарт, и что Никарагуа требовала моей экстрадиции и дала распоряжение об этом через Интерпол. Младший лейтенант Фэйрфакс покинул армию и вернулся домой в Мендосино, штат Калифорния, где нашел работу в компании по производству видеоигр, женился, завел двоих детей, развелся, и затем был насмерть сбит пьяным водителем четыре года назад. Его вдова, снова вышедшая замуж, понятия не имела о событиях, которые сейчас обсуждались. В то же время несколько солдат доложили, что министерство юстиции вынесло им предупреждение ни о чем не говорить корреспондентам «Шестидесяти минут». Затем он закончил словами:

Уоллес: Судя по всему, утверждение о том, что конгрессмен Бакмэн, будучи еще капитаном в армии, убил взятых заложников и совершил еще несколько военных преступлений, кажется ложным. CBS и «Шестьдесят минут» не смогли найти даже одного источника, который бы подтвердил обвинения двоих человек. В целом, похоже на то, что та Бронзовая Звезда, которую конгрессмен Бакмэн получил в 1982-м году, была заслуженной. И все же в этой истории есть множество тревожных аспектов.

Почему спустя столько лет эта история всплыла на поверхность? Господин конгрессмен всегда говорил, что он не мог об этом говорить из-за приказа и соображений национальной безопасности. Вопрос национальной безопасности кажется здесь весьма правдивым, по крайней мере, в те годы, когда Никарагуа управляли сандинисты. Подозрительным кажется и время обнародования – практически у самого конца выборов. Конгрессмен также заявил, что он отказывается сотрудничать с дальнейшим следствием, поскольку тот инцидент был полностью расследован еще в 1981-м году, когда все это и произошло. Но CBS и «Шестидесяти минутам» не удалось получить копию отчета о событиях от военного прокурора, или принятого решения. До тех пор, пока эти данные не станут доступны – может потребоваться новое расследование, чтобы окончательно закрыть это дело.

Через полминуты зазвонил телефон еще до того, как Мэрилин с девочками успели задать мне хоть один вопрос.

– Карл!

В трубке зазвучал голос Джорджа Буша.

– Губернатор?

– Ну, кажется, все прошло хорошо. На самом деле лучше, чем я думал. Должен сказать тебе, Карл, уже неделя прошла. Лучше бы тебе иметь при себе хороший план.

– Джордж, ты в Вашингтоне?

– Только на эту ночь. Завтра я полечу в Чикаго.

– Ну, я буду в твоем офисе в восемь утра. Нам понадобятся Карл, Дик, Герсон, Скалли и все остальные.

– Что ты задумал, Карл? У тебя уже есть план?

Я с улыбкой ответил:

– В военном смысле мы только что проглотили нападку. А теперь мы контратакуем! Теперь мы их уничтожим!

К тому времени, как я приехал к штабу кампании на следующее утро, газеты уже были изданы и шли утренние новости. Главной темой были последние сводки по «Кризису Бакмэна», и общий тон был положительным. Fox News просто восхваляли меня, но это было ожидаемо. Чего я не ожидал, так это позитивного тона от Washington Post и Chicago Tribune, где говорилось, что это без сомнения была политическая атака, завуалированная под международное происшествие. New York Times все еще проклинали меня, но этого можно было от них ожидать; все-таки это изначально была их статья, и им нужно было ее поддерживать. (Плюс еще то, что они все еще были в бешенстве от того, что я использовал их газету, чтобы приучать собаку к туалету!)

Когда я прибыл туда, переговорная комната была битком забита людьми; там были и старшие, и младшие сотрудники. Самыми важными людьми там были Буш, Роув, Чейни и я сам. Джордж впервые улыбался, а Роув выглядел задумчивым. Только у Чейни была явная неприязнь ко мне, но он сдерживался. Губернатор начал обсуждение, сказав:

– Ну, Карл, думаешь, что передача прошлым вечером спасла тебя? Ты сказал мне, что мы собираемся контратаковать, когда мы вчера это обсуждали. Что ты по этому поводу думаешь?

Я кивнул:

– Это была двухэтапная оборона. Первый этап был на прошлой неделе, когда ты оставил меня, и за это я действительно тебе благодарен, – на самом деле я больше говорил это для остальных. Может, Буш меня и терпеть не мог, но у меня не было ни единого повода сеять смуту в команде. – Оставив меня при себе, ты показал свою силу и веру в меня, и так далее, и тому подобное. Ты позволил мне ответить на возмутительную ложь, которую обо мне распространяли. Вот что ты сделал на прошлой неделе. Теперь мы переходим ко второму этапу. Мы немного отступим и все им возместим. Если сделаем это достаточно жестко – то мы их раздавим.

– Что ты такое задумал, Карл? – спросил Роув.

Можно было почти разглядеть, как у него в голове крутятся шестеренки. Правый консерватор внутри него, который меня видеть не хотел, боролся с коварным политическим деятелем, которому нравилось играть в эту игру, и деятель побеждал.

– Тут две части. Губернатор начинает преследовать Эла Гора за его причастность к скандалу, и преследовать жестко, – сказал я.

– А ты начинаешь нападать на Керри? – недоверчиво спросил Чейни. – Мы же так вернемся к тому, с чего начали!

– К черту Керри! Не обращайте на него внимания. Всем плевать на вице-президента, и вы это знаете. Нет, я не стану обращать на Керри внимания, теперь боевым псом буду я! И я отправлюсь за Биллом Клинтоном!

Мы помусолили эту тему еще какое-то время, но никто не возражал против общей идеи. Мы выделили основные точки для давления:

• Выборы Эла Гора – на самом деле попытка Клинтонов остаться у власти. Он как был их куклой, так и остался ею.

• Джордж Буш целиком и полностью мне доверяет; я стану достойным вице-президентом. Я благодарен губернатору, что он способен видеть чуть дальше просто политики, и может поверить, что я ни в чем не виновен. С настоящего момента мы разводили спектакль взаимной любви.

• Джон Керри – славный парень, но не стоящий внимания. Мы будем его игнорировать. Мы даже не станем сейчас соглашаться на дебаты между кандидатами в вице-президенты, пока «кризис» не пройдет. И мы требуем, чтобы он отверг эти обвинения в мой адрес.

• Клинтон намеренно организовал утечку информации обо мне.

• Мы начнем требовать обнародования отчета о расследовании военно-юридической службы.

• Мы не станем принимать во внимание никакие иные расследования, включая и расследование со стороны министерства юстиции до тех пор, пока расследование военно-юридической службы остается закрытым. Вообще, на случай ответных мер – мы на самом деле хотели, чтобы администрация Клинтона попыталась посадить мне на хвост министерство юстиции, поскольку тогда мы сможем поднять шумиху о том, как они «скрывают правду» и о «двойной угрозе».

• Также любые международные последствия касаемо Гондураса или Никарагуа покажут, какую политику ведет Белый Дом Клинтона в плане международных отношений. Репутация Клинтона в той местности оставляла желать лучшего, так что это играло нам на руку.

• Я бы продолжал искать свидетелей из своей бывшей части и третьей роты. Некоторые из тех ребят знали других, и рано или поздно мы бы нашли их.

• Мы опубликуем те миллионы долларов, которые я пожертвовал армии США и в учебные фонды 82-й Воздушной части. Это бы показало, что я не держу зла на армию, а только на тех мудил, которые наломали дров.

Дик Чейни выступил в роли (по поручению Буша и Роува, а не моему) адвоката дьявола, и пытался найти нестыковки в нашем плане. Он с наслаждением этим занимался. Если честно, то он подтянул некоторые пункты и разбавил другие. Этот человек знал, что делает. Просто мы друг другу не нравились.

К обеду мы уже достигли столького, что Герсон и Скалли смогли составить пару пресс-релизов, в целом, говорящих о том, что я теперь был в состоянии ответить на эти сумасшедшие обвинения, которыми в меня швырялась кампания Клинтона-Гора, и что я выступлю с речью перед зданием министерства юстиции во вторник утром. Мы провоцировали их сесть мне на хвост. К концу дня мы собрали еще несколько тем для обсуждения и написали еще пару речей. С течением дня все больше обзоров в прессе склонялось в нашу пользу. Нашли еще нескольких парней, которых сбросили в Никарагуа, либо же они пришли сами, и все они поддержали историю, рассказанную на «Шестидесяти минутах». Нашли и того начальника военной полиции вместе с его списком судимостей и доказательствами трудоустройства в качестве наемника за границей в конце 90-х. История практически складывалась сама собой!

Той ночью я остался в городе, проторчав с Скалли, Фрэнком, Марти и Брюстером МакРайли до самого рассвета. Мы решили, что министерство юстиции не слишком обрадуется моей речи у их дверей. Попытаются ли они нас заткнуть? Что тогда будем делать? А если они нас оставят, но затем попытаются нас остановить? Что, если они направят мне повестку в суд, или предъявят ордер, или даже арестуют меня для допроса прямо на месте? Я позвонил Дэвиду Бойесу и попросил его побыть с нами, просто на всякий случай.

Мы дали речь на стороне здания на Конститьюшн-авеню, напротив Национального музея истории естествознания. Там был широкий тротуар, и там могли разместиться репортеры с камерами. Мы достали подиум и стойку для меня, чтобы я стоял чуть выше, чем все, и впервые я взял с собой трость на общественное выступление. Большую часть времени я оставлял ее где-нибудь и старался скрыть свою хромоту. Но не сегодня – сегодня она была «доказательством» моего героизма. С нами были представители всех телеканалов и телерадиосетей вместе с несколькими газетными репортерами. В стороне я также приметил нескольких человек из министерства юстиции, которые пялились на нас.

Я дал свою речь, и затем выслушал несколько вопросов. Большинство из них были весьма ожидаемы, и это были те вопросы, которые мы отработали во время подготовительной сессии с Диком Чейни. Может, он мне и не нравился, но это не значит, что я не могу у него чему-то научиться. Вопросы были очевидные:

– Почему вы думаете, что за этим стоит кампания Гора?

– За этим стоит кампания Клинтона-Гора; а Билл Клинтон меня ненавидит.

– Какие у вас есть доказательства?

– А момент не кажется подозрительным? У кого был доступ к засекреченной информации?

– Как можно проверить, не подкупили ли вы как-то тех солдат?

– Всех сразу? На протяжении почти двадцати лет? Ни разу не попавшись?

– Почему вы не содействуете расследованию?

– Какому расследованию? Расследования нет?! Генеральный прокурор расследовал это дело в 1981-м году. Где результаты того расследования?

– Сдались бы вы никарагуанцам для суда?

– Нет!

На этом я свернул эти глупые расспросы и мы закончили.

От всего этого у меня было очень неприятное послевкусие. Я был единственным человеком, который действительно знал, что тогда сделал, и который знал, что лживый болван Фэйрфакс был абсолютно прав. Себе я врать не мог. Я хладнокровно убил тех четверых перевозчиков наркотиков. Тогда я знал, что делаю, и знал о последствиях, которые могут быть, если бы я не смог этого сделать, и я знал о возможных последствиях, если бы я попался. Тогда казалось, будто бы я от этого отделался. Я доставил парней домой, и мы не вляпались в пограничный инцидент с сандинистами, но теперь экс-сандинисты требовали мою голову, и мы в любом случае попали в международный скандал с ними. До этого я мог от этого спрятаться, но теперь последствия возвратились, чтобы преследовать меня.

Хуже того – что происходило со мной самим? Что было хуже – что я убил тех людей тогда, или то, что я теперь использовал их смерть, чтобы занять место в политике? Каким же психопатом я стал?

Глава 134. Сторожевой пёс

На тот момент план был таков, что я возвращаюсь к своему обычному графику поездок и выступлений, но на какое-то время ограничусь зонами, в которых большая часть – Республиканцы, чтобы меня не допытывали на этот счет. Мэтт Скалли переписывал стандартную предвыборную речь, и ездил со мной, чтобы сразу ее редактировать, когда будет поступать новая информация. Мы собирались вызвать мощную волну возмущения своей речью, где я нападаю на Билла Клинтона при каждом удобном случае. Плевать на Джона Керри; проклинать Билла Клинтона; а Эл Гор – как Клинтон-младший. Давить на эти три пункта. Мы вылетели утром с остановками в Бойсе и Хелене.

Я добрался до своего офиса в Капитолии и незадолго до ужина позвонил Мэрилин, чтобы поделиться последними новостями. Я сказал ей, что переночую в Вашингтоне, и затем полечу на запад страны. После этого я несколько часов проработал на телефоне, звоня председателям различных комитетов, чтобы дать им понять, что я еще не умер, и вообще даже наоборот, подавал удивительные признаки жизни. А потом я отправился домой. Я заказал пиццу и решил выпить пару бутылок пива на ужин. Это был очень длинный день. А затем все стало немного странным. Зазвонил мой сотовый телефон, и когда я ответил на вызов – это оказался армейский полковник.

– Конгрессмен Бакмэн?

– Да.

– Я полковник Эндрю МакФаггин из отдела кадров.

Я почувствовал, как у меня сдвинулись брови на это.

– Кого?

– Полковник Эндрю…

– Это я уже понял, полковник. Чьего именно отдела кадров?

– Генерала Шинсеки, сэр. Армейского отдела кадров, – объяснил он.

– Не Шелтона? – Хью Шелтон был генерал-полковником и председателем Объединенных Штабов, самых главных лидеров армии, флота, воздушных сил и морской пехоты. А Эрик Шинсеки тогда был армейским начальником по кадрам, и одним из этих лидеров.

– Нет, сэр, не генерала Шелтона.

– Чем я могу вам помочь, полковник?

– Сэр, я могу к вам приехать?

Что вообще происходило?

– Знаете, где я живу? Приезжайте. У меня тут пиво и пицца. Поторопитесь, и может, еще не остынет. В смысле, пицца, а не пиво.

– Благодарю вас, сэр. Я буду через пару минут, – и полковник повесил трубку, оставив меня в размышлениях о том, чего от меня мог хотеть начальник по кадрам.

За всю свою жизнь я немногое мог вспомнить о Шинсеки. Наверняка я встречался с ним на какой-нибудь коктейльной вечеринке или где-нибудь еще, но если мы с ним и общались

я не мог этого вспомнить. Шелтона же я помнил больше как политика, нежели как генерала, но, предполагаю, что это необходимо на таком уровне. Наверняка то же относилось и к Шинсеки.

Через десять минут раздался стук в дверь, и офицер в парадной форме зашел на кухню.

– Конгрессмен Бакмэн?

Я поднялся и пожал ему руку:

– Добро пожаловать, полковник.

Прежде, чем он успел начать, я повернулся к полке, достал оттуда тарелку и подтолкнул ее по столу к нему. Затем я достал еще одну бутылку из холодильника.

– Вот, поешьте чего-нибудь. Я никогда это сам не доем, а утром я улетаю. Можете помочь.

– Ээ, благодарю вас, сэр, – не думаю, что полковник ожидал пиццы и пива, но он положил кусочек на свою тарелку и открыл бутылку.

Я указал ему на барный стул.

– Что я могу для вас сделать, полковник?

Он проглотил то, что жевал, и сказал:

– Господин конгрессмен, я здесь по поручению генерала Шинсеки. Он попросил меня передать вам кое-какую информацию, и также поручил попросить вас завтра утром прибыть в Пентагон.

– Ну, я весь внимание, полковник, но завтра рано утром у меня вылет в Бойс. У меня в планах тур кампании, – сказал ему я.

– Сэр, генерал надеялся, что вы сможете сдвинуть ваш график.

– Лучше бы вам объяснить это, полковник, – ответил я.

Он набрал воздуха в легкие.

– Сэр, сегодня примерно в 20:30 генерал Шелтон сказал генералу Шинсеки, что завтра он должен отдать приказ, возвращающий вас на военную службу. В это же время вас должны взять под стражу, пока идет формальное расследование по обвинениям в убийстве, касающихся вашей службы в Гондурасе и Никарагуа. Во время ожидания результатов данного расследования вы либо предстанете перед судом, либо будете экстрадированы в Никарагуа, где вам также будут предъявлены обвинения. А возможно, и все сразу.

Я уставился на него.

– Вы, должно быть, шутите!

Что за чертовщина там происходила? Мы надеялись заставить Клинтона начать исхитряться, но это было безумием!

– Нет, сэр, не шучу.

– И вы рассчитываете, что завтра утром я добровольно сдамся? Вот о чем речь? Можете распрощаться с этой идеей, и баста, – и я поднялся и указал в сторону коридора: – Вон!

Настало время звонить адвокатам!

– Господин конгрессмен, позвольте мне закончить. Генерал Шинсеки сказал мне, что генерал Шелтон получил такое приказание ранее вечером напрямую от президента Клинтона. Генерал Шинсеки хотел бы, чтобы вы присутствовали завтра на утренней пресс-конференции, которую он собирается провести. Там он собирается объявить, что отказывается выполнять этот приказ, и затем он уйдет в отставку с поста начальника по кадрам.

Я уставился на него с отвисшей челюстью. Через пару секунд я сказал:

– Простите? Вам стоит повторить это для меня еще раз.

– Сэр, завтра утром на прямой пресс-конференции в Пентагоне, где, как ожидают генерал Шелтон и президент Клинтон, что будет объявлено о вашем неизбежном назначении на службу и последующем аресте, вместо этого генерал Шинсеки объявит, что отданные ему приказы незаконны, и он отказывается их выполнять. Он хотел бы, чтобы вы при этом присутствовали. Нынешнее отношение к вам его отвращает, – сказал МакФаггин.

Я снова сел, обдумывая то, что мне сказал полковник. Я потянулся за пивом и отпил немного, но вкуса я не ощущал.

– Полковник, хоть я и ценю то, что предлагает генерал Шинсеки, но делу действительно поможет только обнародование результатов расследования в 1981-м. Об этом что-нибудь слышно?

МакФаггин сел обратно и выпил еще пива. Он запустил руку в свой пиджак и достал оттуда сложенную пачку бумаг. Он бросил их на барный стол.

– Это может показаться вам интересным чтивом. Генерал планирует раздать копии этих бумаг завтра на пресс-конференции.

Я взглянул на бумаги, и перевернул их, как нужно. Это была форма отчета о расследовании номер тридцать два, подготовленная полковником Брюсом Физерстоуном. То есть все-таки существовала официальная форма номер тридцать два.

– Чтоб мне провалиться, – пробормотал я.

– Может, я и не вправе так говорить, но после того, как генерал Шинсеки достал это на прошлой неделе, он потерял все оставшееся уважение к президенту.

Я бросил на полковника тяжелый взгляд.

– Мистер, он может его не уважать, но ему, черт возьми, лучше ему подчиняться.

– Господин конгрессмен, мне кажется, что в Нюрнберге было окончательно решено, что не все законы были созданы равными.

Я в ответ пробурчал что-то невразумительное. Затем я снова взглянул на него:

– В чем дело-то? Почему вы так спускаете свою карьеру в унитаз? Шелтон же выяснит, что вы говорили со мной, и даже если вы и скажете, что вам это поручил Шинсеки – вам конец.

МакФаггин вздохнул:

– Не знаю, в курсе ли вы, господин конгрессмен. Во Вьетнаме генерал наступил на противопехотную мину, и ему оторвало часть ноги. Мой старик был капралом в том же отряде. Он рассказал мне, что если бы на мину не наступил Шинсеки – то наступил бы он сам. Он всегда чувствовал себя должником генерала. Когда он узнал, что меня назначили в штат к генералу Шинсеки, он сказал мне приглядывать за ним.

Я, пожав плечами, кивнул.

– Неплохая причина.

Затем я пробежался глазами по отчету. Снова подняв взгляд на полковника, я сказал:

– Будет лучше, если я не пойду на пресс-конференцию. Если я появлюсь там – начнутся вопросы о том, не замышляем ли мы что-то вместе с Шинсеки. Лучше я просто вернусь к своим обычным делам, – и затем я помахал этим отчетом и добавил: – И все-таки передайте ему, что это полезно и я признателен за это, и что старый побитый командир батареи все еще понимает ценность хороших разведданных. Я планирую прочесть это и правильно использовать.

– Вас понял, сэр, – и он поднялся и направился к выходу. Я проводил его. – Удачи вам, господин конгрессмен.

– И вам, полковник. И вам тоже.

Я вернулся на кухню, взял еще пива и понес вместе с отчетом в свой кабинет. Там я уселся и прочел этот отчет. Было странно читать военную документацию, но там было все, это был полный отчет о расследовании – имена, звания, даты, обвинения (много их), улики и доказательства (никаких), выводы и рекомендации. Я прочел его во второй раз, и затем в третий, вспоминая весь тот бардак, и поспать мне так и не довелось. Спустя какое-то время я встал, сделал несколько копий и упаковал с собой одну, затем поднялся наверх, принял душ, побрился и оделся. Может, я бы поспал в самолете, но сам я в этом сомневался.

Вылет планировался из Национального аэропорта имени Рейгана в 5:50 утра с посадкой через семь часов, где-то около 10:50 по времени в Бойсе. Это был частный полет в 737-м, так что, может быть, они могли скостить немного времени в воздухе. Казалось, что самолет был забит битком. В передней части для меня и моей команды была забронирована секция первого класса, там была ширма, которая обеспечивала нам какое-то уединение, и охранник, который улыбался журналистам и держал их на расстоянии. Задняя часть самолета была набита журналистами, которые ждали того, как я начну поливать Билла Клинтона грязью и затем в процессе облажаюсь. Я собирался заняться первым и по возможности обойти второе.

Когда мы ступили на борт, я улыбнулся и помахал всем рукой, но продолжал молча улыбаться и махать, пока журналисты выкрикивали свои вопросы. Я дождался, когда в самолет зайдут все, и он взлетит, чтобы поговорить со своей командой. Мы с Фрэнком сели у прохода, поманили Мэтта и Брюстера, чтобы они сели напротив, и затем вручили им копии отчета о расследовании.

– Это будет обнародовано сегодня. Прошлым вечером я получил это из Пентагона. Это то самое недостающее расследование, которое нам было нужен позарез, – и затем я вкратце описал то, что, по словам посыльного от Шинсеки, должно было произойти.

Они были ошеломлены, но потом все сразу попытались шепотом что-то высказать.

Перешептать всех удалось Брюстеру.

– Ладно, Карл, и что собираешься делать?

– Брюстер, я собираюсь нагнуть Билла Клинтона на бочку и запихнуть этот отчет ему прямо в задницу! Есть идеи получше?

– Это обещает быть забавным! – ухмыльнулся он.

Остаток полета мы провели, обсуждая основные моменты речи и переписывая ее (вручную – никакой зарядки для ноутбука, а все наши батареи сели). Нам пришлось ее отредактировать в соответствии с последними нападками со стороны Белого Дома. В это время в хвосте самолета начинал подниматься гомон. Мы ушли слишком быстро, чтобы кто-то успел услышать что-либо про пресс-конференцию, но, должно быть, кто-то что-то все-таки услышал. Когда шум стал еще громче, я вернулся к ним и немного их угомонил, просто ходя по проходу туда-сюда, улыбаясь, пожимая руки новым людям, остря и болтая ни о чем. Никто ничего не знал, но команда из ABC, должно быть, узнала прошлым вечером, что в Пентагоне намечается пресс-конференция, которая касается меня. Я же только посмотрел на них пустыми глазами и спросил, что они слышали.

Это была моя глупая уловка. Каждый раз, когда Мэрилин на меня бесится, она говорит, что получается естественно. (А все оставшееся время она говорит, что я слишком уж умный. Вот бы она уже определилась!)

Когда мы начали приближаться к Бойсу, шум в хвосте самолета стал еще громче! Мы уже были в зоне действия сотовых вышек, и даже при том, что стюардессы кричали на всех, чтобы все выключили свои электронные приборы, никто не послушался. К тому времени, когда мы приземлились, почти все в самолете уже знали, что что-то происходит. После приземления мы быстро покинули самолет, пока никто не успел ничего спросить и направились на предвборную встречу. По пути я позвонил Марти, чтобы разузнать о новостях.

– Карл, ты не поверишь, но у нас тут полномасштабный конституциональный кризис!

Я про себя улыбнулся.

– Расскажи мне больше!

– Армейский начальник по кадрам объявил на утреннем брифинге в комнате для прессы Пентагона, что он получил приказ арестовать тебя, а затем заявил, что этот приказ незаконен, и покинул пост.

– Я знал, что это произойдет, – сказал я.

– Что?! Ну, ладно, но ты не знаешь того, что сразу же после этого заместитель начальника по кадрам прошел на подиум и объявил, что он тоже считает этот приказ незаконным, но в отставку он не уходит. Если президенту, министру обороны и председателю генеральных штабов это не нравится, то они могут его уволить, но он не будет исполнять ни одного приказа вернуть тебя на службу и затем арестовать. И потом они предъявили копии того расследования из 1981-го, за которым мы гонялись, – сказал он мне.

– Вот дерьмо! Я почти жалею, что не был там.

– Ты знал об этом, что ли?! Какого хрена, Карл! У тебя тоже копия отчета есть?! – продолжал Марти.

– Это все случилось вчера поздним вечером, Марти. Не было нужды тебя ввязывать. Что-нибудь еще произошло?

– Там была чертова туча вопросов, но самым лучшим был вопрос к Шинсеки, он же начальник по кадрам, так почему он это сделал, а он ответил, что Белый Дом в состоянии сам разобраться со своими проблемами и не втягивать в это армию.

– Он так и сказал?! Вот же черт! – Шинсеки очень повезет, если он сам в таком случае не попадет под суд! – С тех пор что-нибудь еще произошло?

– Это было всего час назад. С тех пор от Белого Дома ни слова. Что у вас происходит?

– Журналисты только что смекнули, что что-то произошло там, где их не было. Мы со Скалли переписывали предвыборную речь. Посмотри потом вечерние новости. Игра только что начала выходить за рамки!

– К черту. Ты ведешь!

Я повесил трубку и заметил, что все остальные тоже говорили по телефону, несомненно, о том же, что только что услышал я сам. Когда они закончили, мы еще пообщались, но уже ничего особенно не переписывали. Мы просто поехали на митинг, и приступили к очернению Билла Клинтона.

Мы начали с весьма обыденной предвыборной речи, восхваляя Джорджа Буша за его лидерские качества и проницательность, и, конечно же, за мужество и добросовестность, которые он продемонстрировал, оставшись на моей стороне. Потом мы добавили несколько комментариев, основываясь на последних новостях, которые у нас были со вчерашнего вечера еще до того, как я получил копию отчета и был проинформирован о том, что задумал Шинсеки. Затем я взял микрофон, обошел подиум и сел на барный стул в «импровизированной» неформальной манере. Я сказал, что, кажется, в Вашингтоне что-то произошло, но мой сотовый не работал, так что я не смог выяснить никаких деталей. Не смог бы меня кто-нибудь просветить?

Сразу же начался переполох, и кто-то выкрикнул:

– Господин конгрессмен! Вы хотите сказать, что вы не знаете о том, что председатель Объединенных Штабов отказался арестовывать вас этим утром и ушел в отставку?

Чтобы понять все неверно – доверьтесь репортеру. Было невероятно легко состроить озадаченную мину и переспросить:

– Генерал Шелтон ушел в отставку?

– Нет, генерал Шинковски!

Теперь я мог действительно казаться запутанным.

– Вы имеете в виду генерала Шинсеки? Он армейский начальник по кадрам, а не председатель. А генерала Шинковски я никакого не знаю. Вы хотите сказать, что в отставку ушел генерал Шинсеки? Почему?

– Президент приказал ему арестовать вас!

Я сыграл удивление.

– Президент хочет, чтобы меня арестовала армия? У него для этого есть целое министерство юстиции! За что меня арестовывать? За то, что довел своих людей домой?

– Господин конгрессмен! Президент приказал председателю поручить армейскому начальнику по кадрам арестовать вас! – раздался другой крик. – А армейский начальник по кадрам сказал, что президент в состоянии разобраться со своими проблемами сам и подал в отставку, – наконец-то хоть кто-то правильно понял!

– Ага! Ну, это действительно так, президент действительно из этого сделал проблему! И теперь он спихивает других стоящих офицеров? Вот что получается, когда делаешь из уклониста президента!

Поднялась еще одна волна гама, и тогда третий репортер крикнул, держа в поднятой руке телефон:

– Господин конгрессмен, я только что узнал, что генерал Шелтон также освободил заместителя начальника по кадрам от его обязанностей за поддержку отказа от вашего ареста.

Господи Иисусе! Там все уже становилось неуправляемым!

– Ну, уверен, что президент уволит достаточное количество человек, чтобы рано или поздно нашелся какой-нибудь амбициозный младший лейтенант, которым он сможет помыкать. Думаю, это значит, что он все еще не обнародовал расследование 1981-года.

Из дальней части толпы раздалось несколько голосов. Самый слышимый и четкий сказал:

– Генерал Шинсеки опубликовал копии отчета сегодня утром!

– Да вы что, шутите?! Этот отчет должен был меня оправдать! Вы что, хотите сказать, что президент Соединенных Штатов приказывает мне взять на себя двойную ответственность по уже закрытому делу просто для того, чтобы выпихнуть меня из политики?! Что дальше? Если новое армейское расследование меня тоже оправдает, то тогда у министерства юстиции появится шанс взяться за меня?! Это возмутительно даже для такой подлой личности, как Билл Клинтон, – выкрикнул я.

Настало время переходить к нападению. Я встал со стула и оглядел всех.

– Позвольте вам кое-что сказать! Президент Соединенных Штатов знает точно, где я нахожусь! Если он хочет меня арестовать, он может отправить за мной министерство юстиции! Армию! Да даже морскую пехоту, если армии он уже не доверяет! Если хочет – может даже бойскаутов отправить! Я миролюбивый человек, который просто пытается делать свою работу! К несчастью для Билла Клинтона, моя работа – с позором выставить его задницу из Вашингтона! А теперь я продолжу свой тур в поддержку кампании. Если ему это не нравится, он может дать ордер на арест лично. Его личное поведение в этой ситуации отвратительно!

Частью нашей стратегии было разозлить Клинтона настолько, чтобы он совершил какую-нибудь глупость. Заставить его перегнуть палку; быть голосом разума, но затем спровоцировать его на какое-нибудь действие. Заставить его реагировать на нас, а не наоборот. В это же время Джордж Буш пошел бы легким путем и сконцентрировался бы на Эле Горе, и продвигал бы идею, что Эл был вторым Биллом. В какой-то момент Эл, может быть, и сделал бы что-нибудь нелепое, например, отрекся бы от Клинтона. Если бы мы смоглистолкнуть их лбами – половина нашей работы была бы сделана.

Я был немного удивлен приказу Клинтона вернуть меня на активную службу, но не слишком изумился этому. Он просто рассчитывал на то, что военные беспрекословно ему подчинятся. Приказ об аресте шел не с его стороны! Нет, это армия решила, что я их предал. Это они работали над решением проблемы Бакмэна. Он же понятия не имел о военных и не уважал их, что в целом отражалось в его действиях и в тех, кто находится в его правительстве. Военные тоже его не уважали. Одной из первых вещей, которым обучаешься как офицер – никогда не отдавай приказал, которому не подчинятся. Билл облажался, когда не удостоверился в том, что армия подчинится его приказу. Теперь же у него началась война с его собственной армией.

По правде говоря, американские военные твердо верили в идею гражданского контроля. Мы не были какой-нибудь страной третьего мира где-нибудь в богом забытой дыре, где армия на постоянной основе проводит восстания. Генерал мог отказаться исполнять приказ и снять с себя полномочия, но не больше того, и рано или поздно найдется другой генерал, жаждущий скорейшего повышения, который проглотит все, что для него потребуется вместе с данными приказаниями. В скором времени за мной точно кто-нибудь бы да отправился. В это время Биллу Клинтону придется бороться с этим в новостях, и он будет выглядеть не в лучшем свете. Это стало бы Пирровой победой, которая бы уничтожила его как президента, попутно потопив и Эла Гора вместе с ним.

К обеденному времени Скользкий Вилли еще не нашел нового генерала, так что после трапезы мы полетели в Хелену и повторили процедуру. Было запланировано, что в Хелене мы и переночуем. В то же время, после ужина я согласился на небольшую сделку – местный телеканал показал бы мне утреннюю пресс-конференцию в Пентагоне, а я бы дал им эксклюзивное интервью. По национальным новостям было даже больше того. Там умудрились отследить полковника Физерстоуна, но это был тупик, буквально. В 1993-м году он умер от рака легких (ну, как я помнил, он дымил как паровоз). В дополнение к этому, там зачитали несколько основных пунктов того отчета вместе с выводами и показали в виде плашек на экране, включая:

«Не было найдено никаких доказательств, подкрепляющих обвинения, направленные в адрес капитана Бакмэна. Напротив, есть огромное количество улик, которые подтверждают фальшивость выдвинутых обвинений»

«Действия младшего лейтенанта Фэйрфакса можно назвать халатными, некомпетентными и неподобающими офицеру»

«Поведение же и лидерские качества капитана Бакмэна были достойными подражания, и рекомендуется оставить его в рядах действующей армии Соединенных Штатов»

После этого я встретился с губернатором и несколькими влиятельными Республиканцами в Монтане. На этой встрече мне пришлось отлучиться, когда мне позвонил Джордж Буш.

– Карл, та речь, которую ты дал ранее – просто фантастическая! – сказал он мне.

Я немного удивился этому.

– Ты это услышал? Я удивлен!

– Это услышала вся страна! Ты буквально вызвал президента Соединенных Штатов на уличную перестрелку! – Джорджу Бушу можно было доверить снять целый фильм на эту тему.

– Вот как! Я думал, что я просто общался с местными и с теми, кто за мной ходил. Недоволен, что я перетянул на себя все внимание? – спросил я.

– Нет, до тех пор, пока ты нацелен на Клинтона. С Элом я справляюсь сам. Ты вбиваешь клин между ними, и от этого они оба слабеют, – ответил он.

– Ладно, звучит неплохо. У меня есть еще пара идей. Можешь передать Карлу, чтобы он мне перезвонил? Хочу стрясти с него идейку или даже две.

– Дай мне пару минут, и он тебе наберет, – сказал он. – Я свяжусь с тобой завтра в течение дня. Я снова еду во Флориду, на этот раз в Тампу.

– Удачи.

Через десять минут мне позвонил Карл Роув.

– Карл, что стряслось? – может, Карлу не нравился я, но ему нравилась эта игра.

Я ввел его в курс последних событий.

– Карл, я хочу, чтобы ты сделал две вещи, пожалуйста. Во-первых, достань мне место на каком-нибудь из воскресных утренних ток-шоу.

– Ладно, это наверняка выполнимо.

– Во-вторых, свяжись с Ньютом Гингричем. Попроси его – вежливо – чтобы он… – и я изложил ему свой план, и он ответил, что сперва поговорит с Гингричем, а затем снова перезвонит мне.

Он мне так и не перезвонил, зато мне позвонил сам Ньют, и мы еще немного обсудили дело. Он согласился поддержать меня, и расхохотался над тем, что должно было случиться.

Роув через Скалли передал мне сообщение, что я был записан на «На неделе» по ABC утром в воскресенье. Мы якобы должны были обсудить «кризис Бакмэна», и как это вылилось в ссору между президентом и Пентагоном. К четвергу все стало серьезнее. Учитывая, что и армейский начальник по кадрам, и его заместитель были выставлены вон – Пентагон метался из стороны в сторону, пытаясь найти подходящих кандидатов, чтобы предложить их президенту в качестве замены. Клинтон решил скостить потери. Отрицая, что он приказал Шелтону вернуть меня на службу и арестовать, он освободил Шелтона от его полномочий, и председатель Объединенных Штабов ушел в отставку. Таким образом это был уже третий генерал-полковник, который из-за этой ситуации потерял работу, и это было названо «Бунт генералов!»

В это время в игру вступил Ньют Гингрич. Я надеялся на мощный удар, но он ухитрился удвоить этот эффект. Он приехал на Кэпитол-Хилл, «чтобы просто повидаться со старыми друзьями за ужином», и дал интервью на камеру какому-то из ошивающихся там журналистов. Когда его спросили, что он думает о том, что тогда происходило, он со смехом ответил:

– Зуб даю, что Карл Бакмэн теперь жалеет о том, что помешал импичменту Билла Клинтона. Если то, что сейчас делает президент Клинтон – не тяжкое преступление и правонарушение, то представить тогда не могу, что это тогда такое!

Вот оно, в вечерних новостях по национальному телевидению, слово на букву «И» – импичмент! За одну ночь вся страна вернулась во времени на два года назад ко всей той драме и чепухе с интрижкой Клинтона с Моникой Левински и всему вытекающему. И момент для этого был идеальным. Первая возможность для Белого Дома ответить на это была в пятницу, которая в Вашингтоне считается днем без новостей, и в который администрация президента сбрасывает все неприятные новости в надежде, что все это пройдет. Обычно это срабатывало до той степени, что пропускается множество всякого пятничного дерьма от пресс-службы Белого Дома, и в этом случае заявление от Белого Дома о том, что импичмент был нелепой затеей, было просто пропущено мимо ушей.

Мне бы стоило сказать, что в целом все отрицания со стороны Белого Дома игнорировались. У меня как-то брали интервью на предвыборном митинге и на мероприятии по сбору средств в Огайо, и когда меня спросили, что я думаю о комментариях Гингрича, я ответил:

– Знаете, должен признать, что это заставляет меня задуматься об этом! – или… – В следующий раз, когда я встречу Ньюта Гингрича, я нагнусь и дам ему отвесить мне пинка под зад!

В воскресенье утром я поехал на «На неделе» и дал интервью Сэму Дональдсону. Я до этого уже несколько раз с ним встречался, и пару раз давал ему интервью. Он был умен, но непростительно либерален. Но я мог смириться с этим. Для него это была слишком сочная история, чтобы не фокусироваться на Билле Клинтоне.

После приветствий и представлений он сразу перешел к делу.

– Господин конгрессмен, уже три генерала потеряли свои места, а Пентагон находится в состоянии войны с президентом Соединенных Штатов. Что произошло с принципом гражданского контроля у военных в этой стране?

– Сэм, очевидно же, что этот принцип жив и здравствует! Это генералы ушли, а не президент, – ответил я.

– Но они же отказались исполнять данные им приказы, – добавил он.

Я кивнул:

– Я недавно спрашивал об этом у одного офицера. Он сказал мне, что Нюрнбергский процесс доказал нам, что есть такие приказы, которым лучше не подчиняться. «Я просто следовал приказаниям» не подойдет как оправдание, если их с самого начала не нужно было выполнять.

– Вы сравниваете приказ о вашем аресте с военными преступлениями нацистов? – недоверчиво спросил он.

– Вряд ли. Билл Клинтон не массовый убийца и не военный преступник. Он просто мелочный и продажный человек, у которого слишком много власти, и который отчаянно пытается удержать ее, – это была довольно неплохая цитата, которая отлично бы звучала в вечерних новостях.

Нет ничего лучше для новостных заголовков, чем хороший укол в сторону президента Соединенных Штатов.

Сэм перешел к следующей теме.

– Господин конгрессмен, несколько дней назад ваш бывший оппонент Ньют Гингрич отметил, что вам не стоило вмешиваться в его попытки провести импичмент в 1998-м году, и что вы бы не оказались в такой ситуации, если бы просто позволили процессу продолжиться. Можете что-нибудь сказать?

Я улыбнулся:

– Вообще, да, на нескольких уровнях. Первое и самое главное мы с Ньютом Гингричем никогда не были оппонентами. Ньют – мой друг и всегда был им уже много лет. Когда я только начинал свой путь в политике, я познакомился с Ньютом Гингричем и был впечатлен его умом и стремлением помогать стране. Годами мы работали вместе для этой цели. Иногда у нас были разногласия, но они касались тактики, и никогда не затрагивали наше стремление сделать что-то правильное в этой стране, стране, которую мы оба любим.

– А что до попытки проведения импичмента два года назад, я думаю, что в результате мы оба оказались правы. Ньют считал, что этой нации будет лучше без Билла Клинтона на посту президента, а я считаю, что время от времени это подтверждалось. И все же я считаю, что импичмент – это не то, что должно проводиться по политическим причинам. Импичмент проводят за государственную измену, подкупы и тяжкие преступления и правонарушения, а дешевая интрижка с интерном не доходит до этой планки. С другой стороны, то, что президент Клинтон делает сейчас, уже точно подходит! В попытках очернить мою репутацию и репутацию губернатора Буша, и чтобы продлить свое фактическое управление страной еще на четыре года, он совершил множество тяжких преступлений. Он разгласил засекреченную информацию, скрывал подтверждения моей невиновности, приказал отправить в тюрьму действующего конгрессмена без суда, и планирует лишить меня моего американского гражданства и затем депортировать в банановую республику, чтобы там надо мной совершили самосуд! И если это не тяжкие преступления и правонарушения, то что тогда является ими?!

Может быть, что-то было и преувеличено, но это было не важно. Я знал, что Никарагуа схватится за оружие за то, что их назвали «банановой республикой», но всем было бы плевать. Они разорвали с нами все дипломатические отношения, и они все равно не могли голосовать на выборах. Самым важным было вернуть на слух волшебное слово «импичмент». Это позволило бы мне помириться с правой частью партии, показать им, что я осознал свои ошибки, и все еще выглядеть достойным и принципиальным по отношению к умеренным. Лизнуть задницу Ньюту, связать свое имя с Джорджем Бушем, и усилить «усталость от Клинтона».

Когда я ушел, Кокки Робертс начала допытывать одного из работников кампании Гора, который не сильно отделил своего босса от Клинтона. Он попытался защищаться в духе «нет дыма без огня», что не очень сработало, учитывая, что большая часть этого дыма кружила над президентом, а не надо мной. После этого в их разделе «Круглый Стол», который я смотрел из гримерки, общим выводом стало, что Билл Клинтон ужасно справился со всей возникшей ситуацией.

Особенный интерес у меня вызвала ремарка от Джорджа Уилла, поданная в его типичной лекционной манере.

– Я нахожу весьма любопытным – почему кто-либо, кто хоть как-то знает Карла Бакмэна, может вообще допустить мысль, что он может отступить в этой борьбе. Все же знают о морских пехотинцах. О них ходят мифы, как они считают себя элитной штурмовой группой, которая способна преодолеть любые препятствия. Но многие не осознают того, что в армии Соединенных Штатов такими пехотинцами считаются десантники. Они считают себя элитной пехотой. В бою они ожидают, что их окружат, задавят большинством, что они будут безоружны, и что они понесут большие потери – и они рассчитывают победить! Карл Бакмэн, судя по всему, был превосходным офицером и олицетворением этой веры. Он не знает значения слов «отступать» и «сдаваться».

Мифы? В вопросе красного словца на Джорджа всегда можно положиться!

В любом случае, вот он витал в воздухе, этот импичмент. Я не стал бы снова это озвучивать до тех пор, пока не спросят. Билл Клинтон снова начал наворачивать круги, и судебный комитет Палаты начал много говорить о слушаниях и инструментах для нового суда. На самом деле импичмента бы не случилось. Скользкий Вилли был самым большим из «неудачников». У него осталось от силы шесть недель до выборов, после которых через десять недель он покинул бы офис. Никто не стал бы заморачиваться с его импичментом. Это выглядело бы, как если человека, больного терминальной стадией рака, приговорили бы к электрическому стулу. Этого бы не случилось.

А вот что бы случилось – Демократическая партия начала бы пожирать сама себя изнутри. Элу Гору понадобится отделить себя от своего босса, что даже при лучших обстоятельствах весьма сложно. Джон Керри все еще пытался спасти тонущий корабль. Он начал требовать назначения даты и времени проведения дебатов со мной, и команда Джорджа Буша ответила категорическим отказом на это, пока он публично не откажется от стратегии Клинтона-Гора отправить меня в тюрьму по ложным обвинениям. (Джордж же провел дебаты с Элом, где Гор был разбит в пух и прах.) Мы демонстрировали сплоченность и командную работу в то время, как Демократы разваливались на куски.

К середине октября результаты опросов показали, что губернатор был далеко впереди. Помогла даже трагедия с миноносцем USS Cole в Адене. В худшем смысле это указывало на паршивый подход к внешней политике и обороне со стороны Клинтона, и в дополнение, Гора. Было отвратно видеть, как Роув пользуется смертями, чтобы пристроить Буша на пост.

Мои дети сообщили мне, что Шторми была выдрессирована, и их мать мне это подтвердила. Последние несколько недель кампании стали делом семейным. Девочки были уже достаточно взрослыми, чтобы заботиться о себе сами, так что Мэрилин и Шторми присоединились ко мне в моем турне, и близняшки прилетали к нам на выходные. Мэрилин уже чувствовала себя достаточно уверенной перед аудиторией, чтобы проводить краткие представления публике. Она выходила на сцену под аплодисменты и одобрение, и представляла меня:

– Человек, который доказал, что он герой своей страны, и мой герой, Карл Бакмэн!

Затем выходил я со Шторми на поводке, обнимал и целовал жену. Она отступала назад, и я поднимал Шторми на стол или на лавку, если она не могла залезть сама. Она становилась все крупнее, и в самом деле гонялась за публичностью (без каламбуров!)

Было легко завязать контакт с публикой комментариями в духе:

– Как здорово, что я богат, потому что вы даже не представляете, сколько сухого корма нам нужно закупать! – или же: – Если с политикой не срастется, то куплю седло и буду собирать карусель! – а если она начинала разыгрываться, я мог просто сказать: – Мне стоило оставить тебя в том погребе!

Она была невероятно спокойной и послушной собакой, и могла выдержать несколько минут вступительных ремарок, после чего Мэрилин или девочки уводили ее за сцену. (Была у меня одна любимая фразочка: «Если вы Республиканец – она лизнет, а если Демократ – куснет!»)

Ко вторнику, седьмого ноября, казалось, что все предрешено. Губернатор был впереди, как минимум на пять пунктов по всей стране. Джон Керри бы вернулся к своей работе в Сенате, а Эл Гор вместе с Клинтоном были близки к своему бессрочному отпуску. Даже казалось, что я успешно переизберусь в Девятом Округе Мэриленда. Флетчер Дональдсон и парочка других репортеров начали спрашивать, что я собирался делать после того, как меня изберут вице-президентом, будто бы это уже было решено. Я просто ответил им, что до самих выборов нет никаких гарантий, но если губернатора изберут, то мы оба позаботимся о том, чтобы в специальных выборах участвовал самый лучший кандидат из всех возможных. Я отказался называть каких-либо имен, но пообещал, что кого бы мы ни номинировали, это будет идеальный кандидат, чтобы взять на себя всю работу, которую я делал для граждан в округе.

В тот вторник вечером мы провели свою обычную встречу в Бест Вестерне. Мы сидели в импровизированной гостиной, которую сделали из комнаты для конференций, с несколькими телевизорами и табло, чтобы подсчитывать голоса. Тот вечер однозначно был делом семейным, были и девочки с собакой, и с нами также были Шерил Дедрик и ее муж. Если меня выберут на оба поста, мы собирались объявить о ее кандидатуре в среду, но мы также хотели, чтобы они были с нами в этот вечер.

К девяти часам выборы в Девятом Округе закончились, где Карл Бакмэн победил с разницей в пятнадцать пунктов. Крики можно было слышать из самого конца коридора. Мне позвонил мой соперник, который попытался выяснить у меня, кто бы меня заменил, если Джордж Буш победит. Он уже объявил о том, что он попробует баллотироваться снова в особых выборах в январе. Я поблагодарил его, но ничего ему не раскрыл.

Прошла всего пара минут после одиннадцати, когда телеканалы начали объявлять, что Джордж победил. Сначала я даже не услышал этого, поскольку выгуливал Шторми, которая вынюхивала все возможное в поисках идеального места, чтобы присесть на травке. Я слышал крики из помещения, но это продолжалось на протяжении всего вечера. Потом из здания выскочил какой-то ребенок и во весь дух припустился к нам.

– Господин конгрессмен! Господин конгрессмен! Вы победили, победили!

Я улыбнулся ему и сказал:

– Я знаю, я знаю, сынок. Успокойся.

– Нет, вы не понимаете! Губернатор Буш победил! И NBC, и CBS только что передали! Вы победили!

– А? – я застыл на мгновение, пока Шторми гадила в кустах, – Да будь я проклят. Мы победили?

– Вы победили! – в это время выбежал еще один работник и озвучил нам то же самое.

– Да чтоб мне провалиться! – я взглянул вниз на собаку, которая уже вернулась ко мне. – Ну, Шторми, пойдем, посмотрим, во что я вляпался теперь!

Глава 135. Инаугурация

Но обо всем по порядку.

– Вы уверены в этом? – переспросил я.

– Да, сэр! По всем каналам это подтвердили!

Двое работников повели меня внутрь, а Шторми весело скакала впереди на своем поводке.

Минуту спустя я уже был в нашем номере, где люди то поздравляли меня, то интересовались, где я был все это время. Шторми запрыгнула на диван к девочкам, позволив им потискать себя. По телевизору в это время Том Брокау давал сводку о неподтвержденных данных, что вице-президент Гор требовал, чтобы Джордж Буш сдался.

Это ровным счетом ничего не означало. Я уже видел это на своей первой жизни. Во Флориде они шли нос к носу до самого конца вечера, и все телеканалы отозвали свои вердикты и решили, что они идут слишком близко друг к другу, чтобы давать какие-то прогнозы. Но Гор не сдавался. И почти целый месяц юристы воевали между собой из-за пересчета голосов и автоматизированных голосований до тех пор, пока брат Джорджа Джеб, будучи губернатором Флориды, не назначил своего собственноручно выбранного избирательного руководителя, который объявил победителем Джорджа, и Республиканский Верховый Суд подтвердил его победу. Попутно с этим Джордж умудрился потерять свою популярность и спровоцировать конституционный кризис. Ему это не сулило ничего хорошего.

Во время этих событий вице-президент ничего не сказал, хотя я и вышел в главный зал, чтобы поблагодарить всех и наговорить еще немного всякой благодушной чепухи. Этой ночью должны говорить кандидаты в президенты. Мне позвонил губернатор Буш и сообщил, что вице-президент Гор позвонил ему и объявил, что он уступает. В этот раз переломной точкой стала Пенсильвания, а не Флорида, так что Джебу Бушу удалось сохранить свое доброе имя. Мы проиграли в Мэриленде, как и ожидали, но все же мы шли рука об руку, в соотношении 52 к 48. Засыпая той ночью я боялся, что история повторится и будет меня преследовать, а утром я обнаружу, что Эл Гор отрекся от своих слов.

Я ошибся. Когда я проснулся утром, я все еще был избранным вице-президентом. Мне потребовалось немного времени, чтобы свыкнуться с мыслью, что я стану вице-президентом! После всей той чертовщины с выборами мы победили, и сделали это с легкостью. Я был прав, выбрав стратегию полностью завалить Клинтона. Буш мог бы не согласиться со мной, поскольку это все касалось только его самого, но я видел обратную сторону медали, и она меня совсем не привлекала.

Думаю, доказательством нашей победы стал телефонный звонок, что раздался, когда мы вышли из нашего номера. Помимо обычных поздравлений мне также уже начали поступать разнообразные указания от различных работников о том, что мне нужно делать. Я уже понял, что я больше не был сам по себе. Мне нужно было провести большую часть недели, совершая телефонные звонки и готовясь к переезду. Нужно было позвонить самым важным избирателям. Нужно было еще и сделать объявление насчет Шерил. И что важнее всего – мне нужно было попасть к Джорджу Бушу и не дать ему наделать глупостей.

И посреди всего этого, пока я еще жевал свой завтрак, сидя в трусах и банном халате, в мою жизнь ворвалась Секретная Служба. Секретной Службе поручено обеспечивать охрану кандидатам в президенты, но в случае с кандидатами в вице-президенты это было исключительно на добровольной основе. Меня устраивала охрана, которую я держал сам, и я отказался от такого предложения. А теперь, поскольку я уже официально был следующим вице-президентом, вопрос нашей охраны целиком ложился на их плечи. Они прибыли в самую рань, и все они выглядели чертовски серьезными и до невозможности наглыми. Прибыли профессионалы из Дувра, и команду деревенщин нужно было отправлять восвояси. Я знал, что так и случится, и еще до выборов вызвал своих охранников и все распланировал. Большую часть мы отпустили, но я решил, что еще на пару дней нам бы стоило оставить одного или двоих человек до перехода под крыло Секретной Службы. Я заверил всех управляющих, что я с удовольствием предоставлю рекомендации, как по каждому члену команды, так и по всей фирме в целом. Это меньшее, что я мог сделать.

В то утро я познакомился с моим ведущим агентом. Особый агент Джонатан Ридинг был, мягко говоря, весьма надменным, хоть и некоторые из моих людей тоже когда-то были в составе Секретной Службы. Я не пользовался услугами наемных копов из Уакенхата, чтобы оберегать свою семью! Все они были высококлассными федеральными служащими в какой-то период своей жизни: ФБР, Секретная Служба, федеральные маршалы, дипломатическая охрана и подобные. Ему было на это плевать.

Секретная Служба объявила, что моя система безопасности должна быть снята и установлена новая. Заборы и ворота нужно заменить. Будку с охраной напротив дома нужно было заменить. Домик у бассейна нужно было переделать в точку охранного мониторинга и быстрого реагирования. Все это было чистой формальностью, поскольку мне со своей семьей все равно нужно было переезжать в Военно-морскую обсерваторию сразу же, как только Гор освободит ее в январе. Мне наверняка стоило продать дом, поскольку он абсолютно никак не подходил с точки зрения безопасности, и у нас не было бы возможности оставаться там после того, как я занял бы пост. И обратите внимание, он не попросил – он приказал это сделать. Несколько минут я это слушал, а затем понимающе кивнул. Я сел у бара на своей кухне, и затем, указав на стул рядом со мной, сказал Ридингу:

– Пожалуйста, присядьте.

– Господин конгрессмен, мне много всего нужно сделать. Обстановка здесь слишком ненадежная и опасная.

– Сделайте мне одолжение и просто присядьте.

Ридинг выглядел не слишком довольным тем, что я так вмешиваюсь в его планы, но он все-таки сел рядом со мной:

– Да, сэр?

– Я просто хотел поприветствовать вас в своем доме. В своем доме. Понятно? Это не Белый Дом. Это не Военно-Морская обсерватория. Это мой дом. Нельзя приходить в мой дом и раздавать приказы. Вы спрашиваете, и повежливее, чем до этого. Вы не приказываете здесь мне, и уж точно не приказываете моей жене и детям. Вы даже собаке моей приказывать не можете. Все ясно? – на моем лице была улыбка, но от тона веяло ледяным холодом.

Судя по его выражению лица, на агента Ридинга это не произвело впечатления.

– Конгрессмен Бакмэн, вы не понимаете масштабов того, что предстоит сделать. Нам необходимо, чтобы вы с нами сотрудничали, сэр.

– А, ну хорошо, – пожал я плечами. – Ладно, будет по-вашему. Позвоните своему руководителю, пожалуйста.

– Простите?

– Агент Ридинг, по несчастливому стечению обстоятельств прямо сейчас в Миноте, штат Северная Дакота, были замечены фальшивомонетчики. Вы должны решить эту проблему. Но если вы заставите позвонить меня, то эта ситуация возникнет уже в Номе, штат Аляска. Выбирайте, агент Ридинг.

– Вы не можете так поступить! У вас нет власти…

Я пожал плечами:

– Вернусь через пару минут.

Я направился в ванную, где в душе стояла Мэрилин. Там я взял свой сотовый телефон и набрал Джорджу Бушу. Когда мне удалось дозвониться, я спросил:

– Джордж, мне нужна небольшая услуга. Можешь соединить меня со своим главным агентом?

– Что стряслось, Карл?

– Ничего серьезного, просто небольшая проблемка возникла с моей охраной.

– Ладно, тебе виднее. Подожди немного.

Примерно через тридцать секунд в трубке зазвучал другой голос:

– Говорит спецагент Уиттимер. Чем могу вам помочь?

– Спецагент Уиттимер, это Карл Бакмэн. Я не знаю, встречались ли мы с вами раньше, но уверен, что избранный президент Буш сможет подтвердить, что я тот, кем представляюсь.

– Да, сэр, мы встречались, и губернатор сообщил мне, что это вы. Чем могу быть полезен, сэр? – спросил он.

– Это вопрос по главному агенту, назначенному ко мне и моей семье. Может ли ваш руководитель позвонить мне по этому номеру, чтобы я мог с ним лично это обсудить? – спросил я.

– Конечно, сэр. Могу я поинтересоваться, в чем проблема?

– Просто пусть ваш руководитель со мной свяжется. Уверен, что вы все узнаете.

Затем я повесил трубку и начал ждать звонка. Где-то через две минуты мой сотовый зазвонил. Это был один из руководителей из штаба Секретной Службы в Вашингтоне. Я объяснил ему свою проблему и сказал, что особый агент Ридинг мне не подходит, и что его лучше вообще расположить где-то в другой местности. Я не стал высказывать это как претензию, потому что мне не нужна была репутация мудилы среди людей, которые назначены меня защищать, но Секретной Службе тоже не стоило меня злить. Меня заверили, что проблема будет решена в кратчайшие сроки.

Я не стал говорить Мэрилин о том, что произошло, и после того, как она вышла из душа, туда зашел я, помылся и побрился. Когда я вышел и подобающе оделся, я вернулся на кухню. Агент Ридинг уже исчез. Вместо него мне представился куда менее наглый спецагент Ральф Яворски, и пообещал работать со мной и позаботиться, чтобы в будущем в наших отношениях не происходило никаких недоразумений.

– Агент Яворски, я был бы вам за это очень признателен. Не могли бы вы осмотреть мой дом и поделиться вашими мыслями о ситуации с безопасностью?

– Благодарю вас, господин конгрессмен. С удовольствием.

Иногда все-таки нужно шарахнуть мула доской, чтобы привлечь его внимание.

И все-таки что-то внутри меня все еще ныло, и я осознал, что не смогу полететь на Багамы. Никарагуа все еще требовала моей экстрадиции и все еще держала приказ обо мне в Интерполе. Никто не воспринимал это всерьез, поскольку политические преступления были вне области деятельности Интерпола, но они держали его по пункту об убийстве. Мы оказались в уникальной ситуации, где преступника, объявленного в розыск, назначали на пост вице-президента! Хоть я и сомневался, что кто-либо хоть что-то сделает, но стоило ли мне рисковать? Я позвонил помощнику комиссара Джавьеру и объяснил свою ситуацию. Он чуть не выронил телефон от смеха, но пообещал разобраться с проблемой, и на следующий день мне позвонил и передал сообщение багамский посол, который отметил, что Багамы будут игнорировать запрос о моем аресте со стороны Никарагуа. У меня появилось впечатление, что им совсем не нужно было, чтобы на их маленький островок спрыгнула 82-я Воздушная, чтобы освободить меня, если меня швырнут за решетку.

Но не казалось, что подобное случится. Прежде, чем позвонить Джавьеру, я созвонился с секретарем штата Мадлен Олбрайт, чтобы узнать, может ли она сделать что-то с этим идиотским ордером. Она отнеслась с пониманием, но сказала, что президент Клинтон связал ее по рукам и ногам. По сути, он оставлял свой кабинет под огромной тучей, потому что он помиловал и Хоукинса и Рейнхарта, по которым бы наверняка проводилось бы расследование за их участие в утечке той заварухи в Никарагуа прессе. Она ничего не могла сделать. Если бы меня арестовали за пределами страны – она ничего не могла сделать. Она предложила, чтобы я попросил Дика Чейни подать запрос на отзыв приказа у никарагуанцев, когда он вступит в полномочия.

Такое я вполне мог себе представить.

К концу недели мы с Мэрилин смогли полететь на отдых в Хугомонт. Особый агент Яворски запомнил судьбу своего предшественника и был намного вежливее. Я знал, что будут какие-то изменения, но я не был обязан подчиняться приказам какого-то мудака. Я пояснил Яворски, что, оказавшись на Багамах, я почти гарантированно бы встретился с премьер-министром, и что ему нужно было решить все организационные вопросы по охране с местными службами. Я также дал ему имя помощника комиссара Джавьера, и намекнул, что позвонить ему заранее стало бы неплохой идеей. Он уже был в курсе о ситуации с ордером от никарагуанцев.

Мои переживания, что Джордж Буш натворит глупостей, были напрасны. Дик Чейни не собирался позволять Бушу что-либо кроме того, что ему сказал делать сам Дик. Я же был ошибкой, повторения которой не должно было быть допущено. Дик и Карл взяли в ежовые рукавицы команду для перевода сотрудников, и сами занимались подбором министров на посты и их работников. В самую первую очередь Дик собирался стать генеральным секретарем. На моей первой жизни вице-президентом был Дик, а Пауэлл был генеральным секретарем. Теперь же, поскольку Пауэлл нужен был как подачка для умеренных (вроде меня), и имел слишком высокий престиж, ему дали оборону. Джон Эшкрофт, бывший губернатор Миссури и ярый консерватор, стал министром юстиции. Пол О'Нил, мощный Республиканец и глава Алькоа, должен был встать во главе казны, что я одобрял; он был умеренным и таким же противником дефицита, как и я сам. Что до остальных членов Кабинета, то всем было плевать.

На позициях вне Овального Кабинета пост в ЦРУ получил Пол Вольфовитц, ведущий академик, нео-консерватор и бывший заместитель госсекретаря под управлением Джорджа Буша. Луи Фри все еще был руководителем ФБР, но ему недолго оставалось; у него скопилось много чего еще со срока Клинтона, и Чейни уже высматривал закоренелого консерватора. На место национального советника по безопасности была намечена Конди Райс, что на самом деле было неплохой идеей. Она была чернокожей женщиной-Республиканцем, что уже было необычным сочетанием, так еще и умная. В то же время Карл Роув занял бы пост главного советника в Белом Доме или чего-нибудь подобного.

Часть из всего происходящего забавной мне не казалась. Я также задумывался, до каких пор Джордж станет слушаться меня после того, как окончательно укрепится на посту. Возможно, что я уже внесу свою лепту, просто пребывая на посту в то время, когда все остальные будут желать, чтобы я так или иначе отвалился. Нужно было просто дождаться.

В то же время у нас оставалось всего лишь около двух месяцев до особых выборов в январе на мой пост конгрессмена. Я бросил все силы на поддержку кампании Шерил, и вот она вышла на схватку. Роб Холлистер в свое время поклялся, что снова выйдет на соперничество с любым, кого бы мы ни номинировали, но у него не хватило денег, так что мы с легкостью его победили. Демократы попытались вложить еще денег, включая и средства из национального комитета, но Республиканский комитет смог это перекрыть своими средствами. На каждом проведенном нами опросе Шерил побеждала. Я даже вышел на публику Джорджа и мы провели совместный тур в ее поддержку, включая и остановку в закусочной Вестминстера, где мы поулыбались на камеру вместе с Ником Папандреасом и его семьей. Для небольшой закусочной, которой заправлял греческий иммигрант из небольшого городка, появление там избранных президента и вице-президента стало большим событием. В тот вечер мы попали на местные и национальные новости.

Во время недели инструктажа я урвал себе все возможные перерывы на разговоры тет-а-тет с Джоном Бейнером, и мы ухитрились поставить его на место нового организатора партии. Республиканская партия смогла урвать себе еще около полдюжины мест в Палате, несмотря на то, что Сенат наполовину состоял из Республиканцев, так что у Буша была плотная поддержка в Палате. Я подозревал, что одними из моих обязанностей были тихие советы Конгрессу и преломление баланса в Сенате.

Чарли все еще был в море во время рождественских праздников и Нового года, но мы ожидали, что он может появиться дома в любой день. Его уже повысили до рядового первого разряда. Я с нетерпением ждал момента, чтобы снова его увидеть, и спросить, как ему это все нравится. Я всерьез надеялся на то, что он все-таки вырос и определился с тем, чем хочет заниматься по жизни. Если бы он все еще хотел оставаться в морской пехоте, то ладно, я бы просто заткнулся и позволил ему это. Он был уже взрослым. Если бы он решил заняться чем-то еще, может, даже вернуться к обучению после своего путешествия, это бы тоже подошло. Я все еще считал, что, несмотря на весь свой патриотизм и историю семьи, он вступил в те ряды просто потому, что не нашел ничего лучше.

Где-то в уголках моего сознания я все же также был напуган тем, что надвигалось. Еще до конца того года практически никому не известная исламистская террористическая группировка собиралась объявить войну Америке. Джордж Буш бы воспользовался этим, чтобы ввести нас в две катастрофичные войны, которые обернулись бы десятками тысяч смертей американцев и множеством жертв. Чарли мог бы попасть в самую гущу, если бы я только не смог изменить ход истории.

Мог ли я изменить историю? Я просто не знал. Некоторые моменты изменились, но общий курс движения человечества был направлен в ту же сторону. Научная фантастика описывает некий «эффект бабочки», где взмах крыльев маленькой бабочки, пройдясь всего лишь в паре воздушных потоков, мог спровоцировать нечто более глобальное, и полностью выходящее из-под контроля, пока не изменится абсолютно все. Но подобного не происходило. Еще с 1968-го я намахался в куче воздушных потоков, но все практические аспекты этого мира остались неизменными. Это выглядело так, будто если бы я ничего не сделал, это все равно бы сделал кто-то другой. Значило ли это, что у меня не было ни шанса изменить ход истории?

До этого я не особо пытался. Да и как я это мог? Я мог знать, что космический шаттл взорвется, но как я мог это предотвратить? Сообщить об этом? Кому? Какие у меня могли быть доказательства? И после того, как все случилось, все захотели бы выяснить, откуда я это знал. Что бы я сказал им? Это же просто невозможно!

Я просто не знал, что я могу сделать, чтобы предотвратить грядущую катастрофу.

У меня был хороший шанс сесть и пообщаться с сыном за неделю до инаугурации, и я спросил у него о планах. Его корабль прибыл и он две недели отпуска провел с нами. Чарли немного вырос, по крайней мере, в том, что он не стал сразу же острить в ответ. Вместо этого он просто улыбнулся и покачал головой.

– Еще не знаю, пап.

Я же только кивнул. Я заметил, что муштра выбила из него немного спеси. Он был уже намного взрослее, чем когда уходил. Но это взросление не затронуло всего. На его правой руке красовалась огромная татуировка логотипа морской пехоты в виде глобуса и якоря. Когда я сказал ему, что надеялся, что это было больно, он только ухмыльнулся и сказал:

– Не так сильно, когда пьешь!

Инаугурация проводилась по закону в субботу двадцатого января. Я присутствовал на инаугурации в 1996-м, но боролся с гриппом во время события в 92-м. Предполагалось, что это радостное празднование чудес демократии, но как я это видел – это было просто огромной занозой в заднице! С самого рассвета начинались завтраки, молебены и вся связанная с этим бессмыслица. Уже потом, ближе к полудню начиналась сама инаугурация. У нас выступали различные люди, играла музыка, Билли Грэхем что-то цитировал, и затем первым присягу давал я, может, где-то в половине двенадцатого утра. После этого все снова начали бы валять дурака, и затем, в полдень, присягу должен был давать Джордж. Он бы дал речь, снова бы начались игры и забавы, затем парад, и уже потом я бы перевел последние пять миллионов на его банковский счет.

Самой большой проблемой было, что все это проходило на улице в январе! У нас была отличная возможность к чертям отморозить задницы. Президенты умирали в процессе такой пытки! Почему этого нельзя было сделать в ротонде Капитолия – было вне моего понимания.

И весь день до инаугурационных вечерних балов по всему городу были роскошные встречи и церемонии, которые нужно было посетить. Потом нам нужно было поехать на балы – на несколько. Их было восемь, все до ужаса формальные, по всему Вашингтону, и нам нужно было появиться на каждом из них. Это было не столько празднование инаугурации, сколько празднование истощения! Балы начались в семь вечера, и продолжались до самой полуночи. Ожидалось, что мы там появимся, скажем что-нибудь хорошее, потанцуем и затем попробуем что-нибудь из еды и выпивки. Нам на все про все давалось по полчаса.

Мы получили немало бесплатных билетов. На всех этих балах было бы свыше пятидесяти тысяч гостей, и за все платили различные миллионеры и лоббирующие компании. Бал Мэриленда проводился в оружейной палате Вашингтона, в пещеристом здании с девятью тысячами мест. Там были бы еще и Шерил с мужем, и весь мой (уже ее) кадровый конгрессиональный штат работников. Огайо, штат Джона Бейнера, проводил свой бал в выставочном центре Вашингтона, и с ним был штат организатора партии.

Мы также пригласили и Сьюзи с мужем и родителей Мэрилин. Они бы остались в оружейной палате и с нами не поехали. Близняшки решили остаться с нашими семьями и тоже никуда не кататься с нами. Сама мысль о присутствии Большого Боба с Хэрриет казалась настолько нелепой, что я неделями поддразнивал Мэрилин на этот счет. Мэрилин бы надела дизайнерское платье от Оскара де ла Рента. Она не была модельным типажом, но простое платье из бутика не подошло бы к ситуации. Я понятия не имел, что наденет Хэрриет, но предполагал, что это будет нечто огромное и уродливое. Сьюзи с близняшками решили взять что-то из очень дорогих бутиков – и я отправил их с Мэрилин на Пятую Авеню в Нью-Йорке на встречу с профессионалом, которого нашел Марти. Я не знал, во сколько мне это обойдется. Остальные гости включали в себя Таскера и Тессу, обоих Джейков с женами, Мисси Талмадж, Дэйва Марквадта с его женой и парочку других, вроде Гейтса и четы Деллов. Все остальные билеты я раздал спонсорам кампании и людям из поддержки по приказу Карла Роува. Я позаботился и о том, чтобы пригласить и людей из Республиканского национального комитета Мэриленда – всегда уделяйте внимание тем, кто привел вас на вечеринку!

Плюсом еще было и то, что присутствовал бы и Чарли. Мы с его матерью назначили его сопровождать сестер, и я смог сделать срочный заказ на костюм для него. Должен признать, что морские пехотинцы знают толк в хорошей форме! Из всех военных направлений их форма была лучшей, в синих и красных тонах с позолотой. Затем я напомнил Чарли, чтобы он, встретившись с новым президентом и будучи еще служащим морским пехотинцем, встал по стойке и отсалютовал! Все то, чему его учили по военному уставу и кодексу чести – настало самое подходящее время эти самые знания проверить!

Сама инаугурация была такой же жалкой, как я ее и представлял. Было морозно и шел дождь. Да, сама сцена была под навесом и там были спрятанные обогреватели, но это всё равно было жалким зрелищем. Мне было жаль всех этих бедных ублюдков, которым пришлось тогда маршировать. Потом уже оставалось только поторопиться самим и дождаться. Нам с Мэрилин удалось улучить момент, чтобы повидаться с семьями, хоть и совсем на немного, и мы постарались закончить наш тур по балам именно в оружейной палате, и поспешили туда. Я был истощен, а Мэрилин буквально заснула, оперевшись на меня. Фотография, где она похрапывала на моем плече с широко раскрытым ртом, уже на следующий день попала в газеты.

К концу дня я очень сожалел о том, что мы так выбились из сил. Вечернее платье Мэрилин своего рода облегало ее формы и у него был очень миленький вырез на шее, что подчеркивало ее бюст. Оно было красноватого оттенка, это ее любимый цвет, который хорошо сочетался с ее макияжем и темными волосами (седые волоски были закрашены, и я на этот счет уже над ней подшучивал). Фигура Мэрилин все еще была по форме песочных часов, хоть она и жаловалась, что ее уже стало сложнее поддерживать в таком виде. Пока меня долго не было рядом во время кампании, ей становилось очень легко «забыть» про упражнения по утрам. И все же, когда она вышла из спальни в этом платье, я нарочито по-волчьи присвистнул. Очень жаль, что она больше никогда его не наденет. Наверняка оно будет сдано в Смитсоновский институт.

Мэрилин улыбнулась и спросила:

– Ну что, тебе нравится?

– А то! – и я провел рукой по ее спине вниз до поясницы.

Я сразу понял, что лифчик она надела, но еще оставались подозрения, что трусики ее под защитой колготок.

– Ну и чего ты задумал? – с подозрением спросила она.

– Ну, ты знаешь, как вице-президенту мне нужно быть способным мгновенно взять на себя полномочия президента. А как жене вице-президента, тебе нужно уметь мгновенно переключаться на свои женские обязанности! – и я пошевелил бровями и похлопал ее по пояснице. – И ничто не должно вставать на пути, если ты понимаешь, о чем я.

Мэрилин фыркнула и закатила глаза:

– О, господи, отстань! – и затем она взглянула на меня с хитрой ухмылкой. – А жене вице-президента нужно вступать в дело,если Первая Леди не сможет исполнять свои обязанности? Может, мне стоит поговорить об этом с Лаурой.

– Хм-м… никогда об этом не думал. Может, надо уточнить у Билла Клинтона. Может быть, есть какая-нибудь программа с интернами.

– Фу!

– Думаю, у вице-президента тоже могут быть интерны.

На это мне погрозили пальцем и отвесили несколько комментариев в духе:

– Да угомонишься ты уже, наконец?

На следующий день после инаугурации Буш приказал Чейни позаботиться об ордере насчет меня. Это было решено в фирменном тихом стиле Чейни – он поручил казенному департаменту заморозить все никарагуанские счета в американских банках. Они очень громко заверещали из-за этого, и его пресс-секретарь на одной из пресс-конференций публично заявил, что они тявкают громче, чем могут откусить, и что если они хотят свои деньги назад, то им нужно отозвать свой ордер. Он не просил их меня миловать. Это была позиция чистой силы, где сильный был всегда прав, а слабые подчинялись – либо были наказаны. Они послушались, но им это точно было не по душе. Я же для себя решил, что ни в Гондурасе, ни в Никарагуа я не буду проводить никаких формальных встреч, и не важно, чего бы тут от меня ни хотели Буш с Чейни.

После инаугурации мы с Мэрилин несколько дней провели в Хугомонте. Поскольку я уже официально был вице-президентом, мы не могли брать наш G-IV, нам нужно было летать в правительственном самолете. Какого рода правительственном, спросите вы? Мы взяли Аir Fоrсе Тwо, почти новенький Боинг-757. Это самолет, который обычно может перевозить около двухсот пассажиров, а теперь же он был переделан в роскошный уединенный салон, где уже было меньше пятидесяти мест. Я сказал Мэрилин, что нам нужно будет обновить свой самолет, когда я покину правительство. Аir Fоrсе Тwо на самом деле было всего лишь показателем, что на борту вице-президент. Это мог быть абсолютно любой самолет, начиная с кукурузника и заканчивая президентским 747-ым, если он сам не на борту. Если бы посадочная полоса в Нассау была недостаточно длинной – нас был отправили правительственном С-20, еще одном G-IV.

В аэропорту нас ожидали делегация из посольства и еще одна из Дома Правительства. Нас пригласили на несколько встреч, включая формальный ужин с премьер-министром. В это же время там еще была и пресса, чтобы запечатлеть политика-миллиардера, который купил пост вице-президента (по словам Nеw Yоrk Тimеs, ох, если бы они знали, как они правы!), и уже начинал свой четырехлетний отпуск, оплачивать который придется американским налогоплательщикам (по словам Fох Nеws). Иногда их просто не переубедить! Мне срочно нужно было взять ситуацию под контроль, и дать всем знать, что мои отпуска – это не государственные функции!

Еще один сюрприз поджидал нас, когда мы добрались до Хугомонта. Помимо того, что Секретная Служба заняла здание для охраны на территории, теперь же на расстоянии около километра или полутора от пляжа гонял катер береговой охраны! Я почти ощущал, как по нам шарят глаза через бинокль. Хотя, наверное, это было хорошо, поскольку куда бы я ни посмотрел – везде я видел фотографов на границе нашей территории. Я и в самом деле попал в самый эпицентр медиа-бури, и нам с Мэрилин нужно было привыкнуть ко всему этому.

Бытие вице-президентом заняло бы какое-то время, чтобы с ним свыкнуться.

Глава 136. Ожидание

С февраля по сентябрь 2001-го года.

У Джорджа Буша была серьезная программа по перестройке страны и правительства, и это с самого начала было очевидно. Он планировал практически полностью перестроить процессы в стране.

Ну, скорее всего, это было бы преувеличением. Что было куда точнее – так это то, что у свиты Джорджа были очень серьезные планы, а сам Джордж просто плыл по течению. До какой степени он сам осознавал свою беспомощность – было хорошим вопросом. Как я это видел по своему сотрудничеству с ним – он был, наверное, одним из глупейших президентов, которым нам когда-либо приходилось терпеть со времен Уоррена Хардинга! Наверное, мне для сравнения даже пришлось бы выискивать в истории идиотов, управлявших страной еще до Гражданской Войны. У него явно не было таланта к управлению.

Было бы еще точнее сказать, что он особенно прислушивался к последнему услышанному мнению. И стать этим самым последним человеком стало той еще схваткой. Его убеждения были консервативными, и это было хорошо, но он позволял своим заместителям и главам департаментов выстраивать свою программу, а не наоборот. Они строили свои планы и уже затем склоняли его к ним, и во главе этой группы были Чейни и Роув, и все, что оставалось умеренным – попытаться просто отстаивать свои позиции.

Налоги? Их нужно было уменьшать, и колоссально! Он представлял себе снижение налогов на все восемь лет своего президентского срока, или, по крайней мере, ребята с Уолл Стрит представляли это за него. У нас их была целая толпа. И лазейки! Нам нужно было еще больше лазеек!

Военные? Их нужно было укреплять и расширять! Так говорили оборонные подрядчики, которые хотели продавать свои самые последние игрушки, и генералы с адмиралами из Пентагона, которые хотели их купить.

Меdiсаrе? Для парня, который был ярым противником пособий, он слишком одобрял увеличение дохода, которое больше играло на руку страховым и фармацевтическим компаниям.

Сострадательный консерватизм? Никто не понимал, что это такое, но казалось, что он включает в себя правое фундаменталистское течение христианских церквей. Они основали инициативную группу верующих в западном крыле, которая помогала с церковной благотворительностью, и Эшкрофт начал загружать министерство юстиции юристами-выпускниками из Университета Свободы и других церковных учреждений.

Внешняя политика? Чейни вместе с Вулфовицем и кучкой разжигателей с самого начала горели идеей развязать новую войну на Дальнем Востоке. Они верили, что президент Буш-старший в свое время облажался, не сумев захватить Ирак, когда у него был шанс. В этот же раз они думали сделать все правильно, в новой войне, которая принесет свободу, демократию и уже оттуда начнется их распространение по окружающим странам. И это было бы легко, быстро и прибыльно! В этом их с удовольствием поддержал сам Буш, который считал поражением вполне разумное завершение войны в Персидском Заливе его отцом. Джордж собирался решить вопрос, который его отец отложил в сторону.

Овальный Кабинет не был радостным местечком. Открытой войны внутри не проходило, но было близко к этому. С одной стороны была ось, состоящая из Чейни, Вулфовица и Эшкрофта, и у всех них были грандиозные планы по реформированию Америки и всего мира. Мы были христианской нацией с христианскими ценностями, и нам были чертовски важно эти самые ценности всему миру, хочет он того или нет! Уолл Стрит было бы позволена определенная степень свободы, чтобы полученную от американского капитализма прибыль сначала забирать себе, и только потом уже всему остальному миру. С другой стороны были умеренные, у которых были связи с либеральной или умеренной частью партии. Основой ее были О'Нил, Пауэлл и я, и я все задумывался, сколько еще все это будет продолжаться.

Настроения Республиканской партии все еще смещались в сторону правых, и умеренные становились новыми либералами, нечто, что уже считалось не американским поведением. Еще будучи организатором, я сдерживал и затыкал множество идиотов в Конгрессе, но это все менялось. С тех пор, как Республиканцы вернули себе контроль в Палате с последних выборов, у некоторых сумасшедших было старшинство, и они поднялись внутри своих комитетов и подкомитетов. Со временем возрастала и их власть, а Джон Бейнер не так успешно удерживал их в рамках. В Конгрессе уже подчеркивали, что если президент захочет выкинуть нечто сумасшедшее, то у него уже есть готовая аудитория и целая толпа воодушевленных помощников.

Казалось, что Дик Чейни проводит в Белом Доме почти столько же времени, сколько и в Фогги Боттом, в квартале, который был по соседству с государственным департаментом. В этом ему также активно помогал Льюис «Скутер» Либби, его правая рука, которого он утвердил в качестве своего заместителя секретаря. Скутер был главным подручным Дика, и его работой было управлять всем остальным миром, пока Дик управлял Джорджем Бушем. У меня же была своя сеть из работников и помощников, которые мне помогали. Я взял к себе в помощники Фрэнка Стуффера и Картера Брэкстона в качестве кадрового руководителя и директора по связям, Минди МакИлрой Гейсингер в качестве своего личного ассистента, и также взял к себе и Мэтта Скалли. Марти Адрианополис же в это время был в комитете возрождения Америки, и он оттуда направил ко мне нескольких работников. Все это были люди, связанные с умеренной частью партии и со мной, и не очень знакомые с Джорджем, Диком или Карлом.

Единственное, чего Дик сделать не мог – это оградить меня от встреч с президентом. Если Чейни встречался с Бушем, то я всегда встречался с ним следующим. Может, я и не мог вразумить Буша по каким-то моментам (у него было слишком простое мировоззрение), но иногда мог несколько сбавить его обороты или отложить какие-то решения. Например, почти сразу после занятия поста Джордж Буш начал поднимать тему снижения всех налогов на десять процентов, и это было только началом долгосрочного плана по существенному снижению налогов. Почти сразу же об этом сообщили Гроверу Норквисту, который начал проталкивать эту идею в Конгрессе. Управление казны, бюджета и лично я были в ужасе от того, что это сделает с поступлениями в бюджет и его дефицитом! Самое большее, чего мы смогли добиться – это ограничить снижение до пяти процентов на первый год.

В начале февраля на нашем первом собрании в Совете по национальной безопасности стали уже ясны все ужасы, с которыми нам придется столкнуться. По закону предполагалось, что это будут самые старшие высокопоставленные лица и другие важные люди, своего рода «мини-правительство», которое решает мирные и военные вопросы. Помимо самого президента и вице-президента там были государственные секретари, министр обороны, казначей, советник по вопросам национальной безопасности, председатель Объединенных штабов и глава ЦРУ. Вместе с вышеуказанными лицами также «приглашались» участники, которые и так почти всегда присутствовали на этих собраниях, вроде кадрового руководителя президента и генерального прокурора.

На уровне Овального Кабинета также стало очевидным еще одно из крупнейших изменений, и им было сильное принижение ценности бытия ветераном. Еще одно поколение назад большая часть представителей Овального Кабинета и практически все участники Совета по национальной безопасности побывали на военной службе в том или ином виде, даже если это была всего лишь работа в автопарке военной части где-нибудь в форте Дикс. Теперь же об этом почти не упоминалось. Во всем кабинете, по крайней мере, как я понял, единственными служившими были Колин Пауэлл, Тони Принципи из комитета по делам ветеранов, и я сам. И Томми Томпсон, и Джордж Буш оба были либо в запасе, либо в нацгвардии, и они изрядно старались как можно дольше избегать реальной службы. В Совете по национальной безопасности все было так же плохо.

Это было не к тому, что они были плохими людьми. Только от того, что вы надели на себя форму в какой-то момент жизни – вы не стали каким-то святым, или экспертом по всем военным вопросам. Я сам был весьма неплохим командующим и наверняка смог бы вести батальон без каких-либо трудностей. Но это не делало из меня следующего Паттона! И все же, это дает ощущение того, что это будет нужно и должно приниматься во внимание в любых обсуждениях, связанных с использованием военной мощи.

Собрания Совета по национальной безопасности предполагают, что их ведет сам президент, задавая вопросы и раздавая инструкции остальным участникам. И поэтому я удивленно переглянулся с Колином Пауэллом, как только Джордж Буш после созыва всех участников передал ведение генеральному секретарю. Дик Чейни высказался по проблемам, которые у нас были с Саддамом Хуссейном и иракцами (в общих чертах – они не делали того, что было нужно нам, почему мы и требовали, чтобы Хуссейна отдали нам для хорошенького и чистенького повешения), и затем он дал слово главе Центрального Разведывательного Управления Полу Вулфовицу.

Затем Вулфовиц начал перечислять проблемы, которые мы выявили с помощью нашей разведки и наблюдения за Ираком. Я начал записывать. Они постоянно насмехались над нами и все проверяли на эффективность полеты в закрытых воздушных зонах, которые мы создали после войны в Персидском Заливе. Велась активная программа по разработке ядерной бомбы. Химическое оружие у них уже было. Они нанимали ученых из России для разработки биологического оружия. Они разрабатывали ракеты, которые смогут переносить все эти боеголовки не только в Израиль, но и дальше, в Европу. Они вели переговоры с террористическими группами в Лебаноне и Северной Африке. Основным пунктом было, что нам нужно всерьез продумать какую-то форму более мощного ответа на их агрессию.

Никакого обсуждения не состоялось, поскольку Чейни незамедлительно передал слово председателю Объединенных штабов, генералу Воздушных Сил по фамилии Майерс, который заменил Шелтона после ухода последнего во время той шумихи со мной во время выборов. Генерал Майерс сразу же доложил, что он согласен со всем, что уже сказал Вулфовиц, и что было действительно важно, чтобы мы начали подготавливать несколько вариантов реакции на агрессию со стороны Ирака. И как по команде, Джордж Буш приказал генералу Майерс начать эти варианты разрабатывать.

Я прочистил горло, привлекая к себе внимание.

– Прошу прощения, но у меня есть пара вопросов.

Прежде, чем президент смог отреагировать, Чейни сказал:

– Карл, это всего лишь предварительное расследование по этим вопросам для осведомленности президента.

– И все-таки у меня есть несколько вопросов, и возможно, президенту тоже будет интересно выслушать эти ответы, – и я взглянул на Джорджа Буша. – Что скажете, мистер президент?

– Задавай, Карл. Давайте послушаем эти вопросы и ответы, – ответил он, изумившись тому, как я переиграл Чейни.

– Благодарю вас, мистер Президент, – и я повернул голову к Вулфовицу. – Директор, вы утверждаете, что иракцы разрабатывают химическое оружие. Но ведь оно у них уже есть. Синдром Войны в Персидском Заливе был последствием слабого уровня его воздействия. И что же изменилось, чтобы мы тоже начали менять наш план действий?

И это было только началом. Я также упирал на детали остальных его утверждений. Как он мог доказать, что программа по разработке ядерного оружия действительно существовала? Где разрабатывалось биологическое оружие? Зачем общепризнанному диктатору вроде Саддама Хуссейна как-то связываться с террористическими группами вроде Хезболлы или Хамаса, которые в основном существовали за счет поддержки их заклятого врага – иранцев? Вулфовиц начал яростно верещать про засекреченную информацию, которую собрало ЦРУ, и конечно же, эти детали нам даны быть не могли. Я же просто кивнул.

Затем я повернулся к генералу Майерсу.

– Генерал, должно быть, вы предоставили директору информацию о попытках неразрешенных полетов в закрытых воздушных зонах, и других провокациях. Мы живем с этим уже целых десять лет. Что же изменилось с тех пор? Мы всегда вполне неплохо сдерживали этих идиотов. И зачем же прекращать?

Надо отдать ему должное, генерал Майерс не стал вспыхивать и распаляться. И все же его ответом стало, что, похоже, Хуссейн начал увеличивать частоту своих провокаций, и что мы тратили огромные ресурсы на то, чтобы его сдерживать. Хуже всего было то, что еще со времен войны в Персидском Заливе, некоторые из этих ребят думали, что война – это некое подобие видеоигры.

Я взглянул на Джорджа Буша и покачал головой:

– Мистер Президент, должен сказать вам, что все это очень тревожно. И я не вижу ни одной серьезной причины для того, почему нам стоит затевать войну, которую хотят развязать господин секретарь, директор и председатель. Извините за мой французский, но Саддам Хуссейн – мудак, а не угроза, и мы не можем просто брать и убивать мудаков только потому, что они мудаки. У нас патроны закончатся раньше, чем кончатся все мудаки! – Чейни выглядел взбешенным, но Кондолизу Райс это позабавило. Пауэлл же просто казался задумчивым.

Буш кивнул и поднял руку, чтобы призвать всех воздержаться от высказываний.

– Вполне разумно, Карл, – Вулфовицу же он приказал, – Пол, тебе нужно будет собрать намного больше информации, прежде чем мы сможем продолжить эту тему.

После этого мы перешли к другим темам и другим странам. Позже я зашел в Овальный Кабинет и сел у президента Буша.

– Джордж, я не стану отрицать, что у меня есть свои недопонимания с некоторыми из остальных, но здесь нечто большее. Мы даже не говорим о деньгах. Это не связано с дефицитом бюджета или Уолл Стрит. Это разговор о том, чтобы отправить множество молодых людей и девушек на смерть. Некоторые из этих парней думают, что это будет так же, как и десять лет назад – легко и недорого. Это был единичный случай, и такое происходит раз в тысячу лет. Настоящая война куда проблемнее, и она никогда не бывает быстрой и легкой. Я прошу тебя, обдумай все это.

– Карл, я ценю твое мнение. Еще слишком рано думать о том, что нам нужно делать. Если мне и придется отправлять наши отряды – это будет непростое решение.

Я поблагодарил его и ушел. Меня это не успокоило. Идея мести за «поражение» его отца завладела Бушем. На самом же деле саудиты не подпустили бы нас к Багдаду и не свергли Хуссейна. С другой же стороны, почти сразу же после этого разговора меня попросили о встрече с Колином Пауэллом, который в общих чертах пообещал держать меня в курсе всего, что задумали Чейни, Вулфовиц и Майерс. Его это волновало так же, как и меня самого.

Парой месяцев спустя у нас состоялось примерно такое же собрание, но в этот раз я отправил приглашение и привел туда Ричарда Кларка, советника по вопросам борьбы с терроризмом. Он собрал небольшую презентацию с собачками и пони о том, что мы с ним считали более серьезной угрозой, а именно – Исламский фундаменталистский терроризм. Среди нескольких различных террористических групп он также упомянул и Усаму бен Ладена и Аль-Каиду. Единственное, что хотели узнать Буш и Чейни – какого рода связи они имели с иракцами. Кларк странно покосился на них, затем взглянул на меня и сказал:

– Уверен, что иракцы следят за ними просто потому, что Аль-Каида хочет убить Саддама Хуссейна. Кроме этого – они никак не связаны.

– А что насчет иранцев? Они на иранцев работают? – спросил Вулфовиц.

– Эмм, бен Ладен – суннит, а иранцы – шииты. Они бы не стали сотрудничать. Скорее, они нацелены друг на друга.

После этого никто на него уже не обращал внимания. Я поразился тому, что эти гении даже не знали, какую религию исповедуют люди, к которым они собирались вторгнуться. Их это вообще не волновало. Мы бы вторглись с очередной яркой кампанией, уничтожили бы армию Ирака за несколько дней, заехали в Багдад, оккупировали город и захватили Хуссейна. Это бы заняло максимум две недели. Местные же, ликуя после нескольких лет угнетения под пяткой диктатора (я так и слышал), поднялись бы и встретили нас с распростертыми объятиями. Буквально через пару месяцев после этого там провели бы открытые выборы и на посты бы вступили наши собственноручно выбранные кандидаты, и в качестве благодарности они позволили бы американским нефтяным компаниям бурить всю иракскую нефть. Это бы обошлось нам в пару миллиардов долларов, но нефть бы покрыла все издержки. И даже лучше – как только все их соседи увидели, как укрепляется демократия, они бы все восстали и свергли и свои правительства (Сирия, Иран и подобные). Это стало бы началом демократии в арабском мире!

По прошлому опыту я мог сказать, что это было такой же ошибкой, как и война во Вьетнаме. «Каблук диктатора» был единственным способом удержать этих людей от того, чтобы они не поубивали друг друга! Они поднялись и незамедлительно потребовали, чтобы мы исчезли, пока они занимаются своей чудесной гражданской войной. Не было никаких доходов от нефти, поскольку Хуссейн не вложил даже четвертака в эту инфраструктуру, так что она разваливалась вокруг него, и все считали подрывы нефтяных бассейнов и фабрик отличной идеей. В то же время мы застряли там почти на десять лет и спустили почти два триллиона долларов на эту разруху, пока десятки тысяч умирали или калечились там. И никто из соседствующих стран не поднял восстания, а все бунты во время «арабской весны» не имели никакого отношения к Ираку. И тогда же мы упустили свой шанс стабилизировать обстановку в Афганистане, и потратили там еще два триллиона.

Обычной реакцией на мои неудобные вопросы стало то, что Чейни выпроваживал меня из страны. Не в важные места, а во множества допотопных дыр, где умирал какой-нибудь заместитель премьер-министра, а американский вице-президент должен совершить формальный визит на похороны. Так же нужно было осмотреть множество всего в самых дальних и темных уголках Африки. Как я понял, самой важной деталью, которую мне нужно было выяснить – это локация со знаком «Покидать Африку здесь»! Обычно это занимало меня на неделю или около того, пока Чейни и Вулфовиц восстанавливали весь тот ущерб, который я наносил их планам по развязанию войны на Ближнем Востоке.

Дальше стало хуже. В июле состоялось еще одно собрание, куда я снова привел Кларка, чтобы обсудить последние сводки по Аль-Каиде. Все, что я слышал теми весной и летом, указывало на то, что что-то замышлялось. Шла целая вереница «болтовни» в электронных письмах и странных звонках по сотовым телефонам от странных людей к еще более странным людям. Что-то должно было случиться. Я спросил у Кларка, как он думал, что это может быть, и затем расспросил его о нескольких сценариях прямиком из книг Тома Клэнси. Через два дня после июльского собрания отдел по борьбе с терроризмом в Совете по национальной безопасности был закрыт по причине дублирования деятельности ЦРУ, и Ричард Кларк был уволен.

Хорошо было то, что Джордж Буш все еще общался со мной и выслушивал меня до той степени, как он только мог слушать людей, говорящих ему то, что он слышать не хотел. Он охладел ко мне после того, как Клинтон попытался пронзить меня в самое сердце, организовав утечку засекреченных данных обо мне. Но после выборов, когда я позвонил Джорджу Бушу и запросил номер счета для перевода третьих пяти миллионов, он снова просветлел. Последнее вложение я сделал днем после инаугурации. Как я ему и говорил – мое слово и мои сделки очень много для меня значат.

Удивительно, что той областью, где я полностью поддержал Буша, стало образование. Он продвигал свой акт «Не оставлять ни одного ребенка позади», который полностью пересматривал подход к финансированию и разделяются. Это был огромный законопроект, и он затрагивал вероятность огромных изменений. Я знал, что этот проект не совершенен, и что там было несколько изъянов, но то, как в Америке работало государственное образование, было просто ужасно. Если безумие – проделывать одно и то же раз за разом и надеяться на разный результат, то тогда образование в Америке было просто безумием.

Лично я считал, что одним из самых крупных улучшений могло бы стать сокращение объединений. На тот момент это работало таким образом, что учительские объединения вообще не были заинтересованы в улучшении качества образования, а волновало их только увеличение денежных поступлений учителям и их объединениям. Они все это скрывали под напускной добродушностью и открытостью. На самом деле это была область, где мы с Мэрилин не сходились во мнениях. Она сама прошла через весь этот образовательный процесс, получила степень бакалавра и магистра образования, и на все эти чертовы уловки поддалась со всеми потрохами. Мы решили, чтобы это будет одна из областей, где каждый останется при своем мнении.

Удивительным было то, что Джордж использовал одно из наших обсуждений в одной крупной речи, которую он дал, чтобы представить этот законопроект. Я говорил с ним о закрытии этих объединений и снятии того бремени, которое они возложили на всю образовательную систему.

– Мы имеем такую образовательную систему, где учителя математики не знают алгебры, учителя английского не могут разобрать предложение по составу, а учителя химии не подходят для того, чтобы работать в лаборатории, но они все-таки учителя, потому что получили степень по преподаванию. В то же самое время вице-президент Бакмэн, имея докторскую степень по прикладной математике, и который может преподавать около полудюжины предметов на уровне колледжа, не может преподавать в наших старших школах потому, что у него нет степени в преподаварии! Это серьезный изъян нашей системы.

В каком-то смысле он закинул меня в самое пекло, что, несомненно, порадовало Дика Чейни, но мне было все равно. Это была тема, по которой мне было, что сказать, что я и делал при некоторой возможности.

Мои отношения с остальными в Белом Доме обострились не только из-за внешней политики. По правде говоря, часть из этого была моей виной; мне стоило быть мудрее, чем просто нарываться на драку. Это было мое презрение к закоренелым правакам, которые творили, что им вздумается. И не все они были именно в правительстве. Раш Лимбо все пытался меня очернить еще с тех пор, как я начал выстраивать свою общественную репутацию. Еще незадолго до того, как меня объявили номинантом Буша, он постоянно восклицал, что я был недостаточно Республиканцем, что означало недостаточную консервативность.

Отношения в Белом Доме обострились из-за двух событий. Во-первых, лопнул пузырь в сфере техники, что обошлось множеству людей в миллиарды долларов. Ну, не всем. Ну, большая часть моих средств была связана с Бакмэн Групп, которая держалась на плаву, и совсем не потому, что я втайне давал им какие-то сигналы. В конце апреля Fоrtunе издала статью с заголовком на обложке "КРАСНАЯ КОМАНДА: Как титаны техники заработали на обвале техники". На фотографии красовалась группа из четверых людей, и все они были сотрудниками Бакмэн Групп.

Джейк Эйзентшейн-младший все еще управлял Бакмэн Групп. Его отец ушел на пенсию и вел шикарную жизнь во Флориде. Мисси Талмадж снова вышла замуж и почти тоже ушла в отставку. Младший был единственным, кто остался из старой гвардии, но он был той силой, с которой нужно было считаться на Уолл Стрит. Он многое вынес из обрушения рынка еще в 87-м году, и формально создал отдельную группу, которая звалась Красной Командой. Они были слегка вычурными и яркими, как молодняк, который собирался прийти к успеху. Они изучали рынки, анализировали множество всего и разрабатывали торговые стратегии на случаи, если все пойдет наперекосяк. Все это было отсылкой к моим «Красному» и «Зеленому» сигналам, которые я придумал, чтобы помочь справиться с ситуацией, которая, как я знал, обязательно произойдет. В результате они смогли удержать компанию от больших потерь, когда все начало разваливаться, и смогли их покрыть и даже заработать на последующих хеджах и коротких сделках. Большая часть этой статьи была о них, но большой ее кусок также был и о самом Джейке и он говорил и обо мне и политике. Джейк был консервативнее меня, но вкратце он похвалил меня и прошелся по государственной политике в отношении экономики. Спасибо, Джейк!

Я немного погрустил на этот счет, но это было не так плохо по сравнению с тем, что случилось дальше. Вторая проблема была ближе к семье. Все началось, когда WВАL, один из телеканалов Балтимора, делал репортаж с Перри по игре в лакросс в старшей школе Хирфорда в мае. Конечно же, там были близняшки вместе со всеми остальными участниками школьной команды чирлидеров. В какой-то момент они решили сделать небольшой отрывок и про чирлидеров (симпатичные девушки в коротких юбках, как по мне – беспроигрышный вариант!), и все девушки охотно столпились. Они были подростками, и оказаться на телевидении было захватывающе! Интервьюер зачем-то спросил их, есть ли у них какие-либо планы на работу на лето. Пара девочек ответила, что они уже работали в местных магазинчиках или в семейном бизнесе или сиделками. Холли и Молли решили бездельничать. Холли ответила:

– По понедельникам, средам и пятницам я торгую наркотиками, а моя сестра – телом.

Молли тоже включилась и добавила:

– По вторникам, четвергам и субботам мы меняемся.

Холли закончила словами:

– В воскресенье обе отдыхаем!

И затем с истерическим хохотом они со своими приятелями умчались из кадра. В этот момент кто-то из редакторов в студии догадался, что это была не просто парочка взбалмошных чирлидерш, которые просто дурачились. Нет, это были близняшки-дочери вице-президента Соединенных Штатов, которые валяли дурака! В тот вечер они попали в топ новостей. Ваltimоrе Sun подхватила эту новость и поместила ее у себя утром на третьей странице. В тот момент она уже разлетелась по всему миру!

Я узнал об этом, когда ко мне на следующий день в кабинет ворвался Фрэнк Стуффер где-то около полудня.

– Босс! Вам срочно нужно это увидеть! Включите телевизор!

– Фрэнк, что происходит?

– Включите телевизор! – и он схватил пульт и включил СNN, где заканчивалась часть про то, как мои дочери шутят о торговле наркотиками и работе проститутками.

– Какого черта? – спросил его я.

– Холли и Молли вчера были на телевидении? – переспросил он.

Я в неведении пожал плечами:

– Понятия не имею. Если бы и были, то не знаю, как. Я был здесь прошлым вечером. С близняшками дома была Мэрилин.

– Лучше бы вам позвонить и выяснить!

Я снова пожал плечами и набрал Мэрилин.

– Где девочки? – спросил я.

– В школе. Где же им еще быть? – ответила она.

– Их вчера показывали по телевизору?

– По телевизору? Зачем? Что происходит?

– Вот это я и пытаюсь выяснить. Ты видела местные новости прошлым вечером? – спросил я.

– Нет, я в это время готовила ужин. Кстати, ты сегодня дома ночуешь?

Я бросил быстрый взгляд на Фрэнка и на так же взволнованного Картера, который только вошел.

– Думаю, да. Думаю, что сегодня вечером приеду домой. Позаботься, чтобы девочки были дома.

– Что происходит? – спросила она.

– Потом расскажу.

– Ладно. Люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – и я повесил трубку. Затем я осмотрел обоих пришедших: – Итак, не хотите мне рассказать, что происходит?

Они нервно переглянулись, и затем Фрэнк сказал:

– Вам нужно это самому увидеть, мистер вице-президент.

Где-то через двадцать минут Главные Новости СNN снова прокрутили повтор этого репортажа. У них был клип, снятый WВАL, обрезанный до последних нескольких вопросов, и там показали близняшек, твердивших о том, как они будут работать наркоторговками и проститутками этим летом. Это было бы смешно, если бы не тот факт, что перед тем, как войти в Белый Дом – нужно еще до порога угомонить свое чувство юмора. Я только закатил глаза и пытался сдержать улыбку.

Как по расписанию, зазвонил телефон. Это был Ари Флейшер, пресс-секретарь Белого Дома. Он уже был в пути. Мне нужно было быть готовым как-то это объяснить.

Я взглянул на тех двоих:

– Ладно, возвращайтесь к работе. Скоро приедет Ари. Вам можно не ввязываться. Только передайте Секретной Службе, что сегодня вечером я поеду домой, а не в Военно-морскую обсерваторию. Спасибо.

Ари Флейшер ворвался в тот момент, когда оба помощника уходили.

– Мистер вице-президент, что ваши дочери натворили?!

– Ари, ты знаешь ровно столько же, сколько и я. Я думал, что дети для прессы под запретом?

– Ничто не под запретом, и тебе стоило бы это знать! Твои дочери собираются торговать наркотиками и телами? Это же катастрофа! – вскричал он.

– Ари, в каком месте это большая катастрофа, чем тогда, когда пару дней назад дочерей Буша поймали на том, что они выпивают, будучи несовершеннолетними? Не припомню, чтобы это стало концом республики? – спросил его я.

– Они не пили на национальном телевидении!

И тогда же вломился еще и Карл Роув, у него из головы разве что пар не валил.

– Какого хера твои ебаные дочери творят? – потребовал он.

Я смерил его взглядом.

– Следи за языком, Карл. Ты сейчас о моих дочерях говоришь.

– Пошел к черту, Бакмэн! Мы только разобрались с проблемами с Дженной и Барбарой, и теперь ты такое выделываешь? Ты с ума сошел?! – он так и не дал мне сказать, и сразу повернулся к Флейшеру и сказал: – Тебе нужно сочинить какое-нибудь утверждение, что-нибудь насчет того, как сильно вице-президент сожалеет о том, что высказали его дочери и как сильно он понимает важность проблемы наркотиков в этой стране…

– Проституцию не забудь, – вставил я.

– Это не смешно, Бакмэн! Почему бы тебе уже не заткнуться к черту?! – я уже на мгновение задумался, а не выставить ли его жирную задницу за дверь. Роув же только повернулся обратно к Ари и добавил: – Да, и проблему проституции. Добавь еще что-нибудь о том, что вице-президент приносит извинения за поведение своих дочерей и их юношескую бестактность и уже проводит с ними воспитательные беседы.

Ари взглянул на меня, а я просто покачал головой.

– Забудь, Ари. Не парься. Я своих дочерей топить не буду, чтобы по сравнению с ними дочери Буша выглядели лучше. Забудь.

Карл сказал:

– К черту тебя, Бакмэн! Ари, пиши этот проклятый пресс-релиз!

Я поднялся и указал ему на дверь.

– Карл, ты можешь уйти по собственной воле или вылететь башкой вперед – твой выбор. Ари, увидимся на пресс-брифинге утром. Думаю, я поеду домой и поговорю со своими домашними барыгами и торговками плотью. Составишь нечто похожее на то, что он просит, и я публично все это опровергну завтра утром. Посмотрим, что из этого выйдет.

Затем я вытолкал обоих во внешний офис и взял с собой назначенного мне агента Секретной Службы. Роув продолжал следовать за мной и приказывать мне вернуться и делать то, что мне говорят. Это был целый спектакль в западном крыле. Наконец мне это надоело, и я повернулся к нему.

– Карл, если ты не угомонишься, то я тебя тут по полу размажу. Я бы почитал пресс-релиз Ари об этом!

Агент Секретной Службы встал перед Роувом и сказал:

– Сэр, вынужден попросить вас отступить.

– С дороги! – вспыхнул Карл.

– Сэр, если вы не отойдете, то мне придется вас задержать.

Он повернулся ко мне и бросил:

– Это не конец, Бакмэн! – и затем он умчался.

– Благодарю вас, – сказал я агенту, и мы пошли дальше.

Мы доехали на лимузине до Военно-морской обсерватории, и затем полетели на Маrinе Тwо домой в Хирфорд.

Придя домой, я застал Мэрилин вязавшей что-то в гостиной. Холли и Молли сидели на диване, нервно поглядывая на меня. Мэрилин казалась намного спокойнее.

– Ты сегодня рано, – отметила она.

– Я подумал, что демократия сегодня из меня достаточно души высосала, и настала пора приехать домой и выяснить, что я пропустил. Кажется, что за последний день или даже два произошло много веселого, – затем я поставил свой дипломат на пол, ослабил галстук и сел.

Шторми незамедлительно запрыгнула мне на коленки и начала слюнявить мне все лицо. Через минуту я ее отодвинул и взглянул на дочерей:

– Ну, кто хочет начать?

– Начать? – тихо спросила Молли

– Да, начать. Знаете, начать с рассказов о вашей наркоторговле и проституции. Сегодня среда, так сегодня чем кто занимается?

На это обе они начали протестовать, что они невиновны, и что они не знали, что там камеры, и что они не интересуются наркотиками или проституцией и что они вообще не виноваты, а кто-то другой. Бла, бла, бла! Я взглянул на их мать и закатил глаза, пока они верещали; она же прикрыла рот руками, сдерживая хохот.

Через пять минут, когда они пошли уже на третий круг, я выставил руки и рявкнул:

– Хватит уже! Тихо!

– Пап, ну это просто… – продолжала Холли.

– ТИХО! Это вам сказано! Я сегодня видел это по телевизору в Белом Доме. Начала это ты… – а затем я повернулся к Молли, – …а ты подхватила. Вы обе виноваты! А теперь мне это расхлебывать. Белый Дом хочет, чтобы я возложил вас на алтарь для жертвоприношения. И я почти с ними согласен!

– Пап! – взвизгнули обе

– ТИХО! А теперь я хочу, чтобы вы впервые в жизни послушали меня! Журналисты вам не друзья! Камеры и микрофоны всегда наготове! С настоящего момента я хочу, чтобы вы обе держались от журналистов подальше, ПОСТОЯННО! Начните практиковать прелестное искусство удержания рта НА ЗАМКЕ! Это ясно?! – рыкнул я.

– Папа!

– ЭТО ЯСНО?! – прогремел я.

– Да, сэр, – ответили они уже более кротко.

– Я очень многое спускаю вам с рук, но теперь это изменится. Вы даже представления не имеете, в какие проблемы я вляпался из-за этой глупости. Сегодня вечером вы будете смотреть новости со мной, а если потребуется – то и всю ночь. Кстати, это не обсуждается. А теперь кыш в свою комнату. Мне нужно поговорить с вашей матерью, – и я жестом погнал их прочь и они умчались, за ними вслед убежала и Шторми.

– Не думаешь, что был слишком суров с ними? – слегка улыбнувшись, спросила Мэрилин.

Я фыркнул.

– Карл Роув хотел, чтобы Ари Флейшер написал пресс-релиз о том, что я от них отказался и поджарил их на вертеле. Потом мы устроили перепалку посреди западного крыла. Нет, я не думаю, что я с ними вообще был суров. И как бы то ни было, мне придется прийти на пресс-брифинг завтра утром, чтобы это разгрести.

– Мне даже понравилась их идея брать выходной по воскресеньям, – хихикая, сказала она.

– Ага, так что в остальные дни они могут нарушать все оставшиеся девять заповедей. Отличная мысль, дорогая! – и я бросил взгляд на коридор. – Ну и запара. Сегодня вечером обед на тебе, чтобы я смог посмотреть новости.

Как я и ожидал, тот вечер был настолько плохим, а может, даже и хуже. Мы стали второй темой обсуждения WВАL в тот вечер, сразу же после репортажа о серии ограблений банков в Хайлэндтауне. В целом это был просто повтор той истории вместе с краткой выжимкой огласки всего события по стране и комментариями, которые дали комментаторы страны. После этого мы посмотрели ночные новости с Томом Брокау по NВС. Наша история также была у них второй, хотя по длине она была такой же, как и первая, и включала в себя «неоднозначные» ремарки от Раша Лимбо. Шоу Раша на радио проходило с полудня до трех часов дня, и сегодня он заострил внимание на моей семье. Ранее в тот же день, вскоре после того, как я покинул Белый Дом, чтобы полететь домой, Раш назвал моих дочерей «жалкими шлюхами», а мою жену – «тупой пустышкой» и «никудышной матерью». Брокау фамилий не называл, а просто сообщил об оскорблениях как часть реакции Раша Лимбо на саму историю. Он также сообщил об официальном ответе Белого Дома, что в целом состояло из того, что Роув повелел написать Флейшеру.

К концу истории они сидели, шокированные. Мы с Мэрилин просто отпустили их в свою комнату.

– Насколько все это плохо? – спросила меня Мэрилин после того, как они ушли.

– Не волнуйся. Завтра утром я собираюсь воткнуть пару булавок в пару задниц. Я с этим разберусь, – и я бросил взгляд в сторону спальни девочек. – Просто скажи им следить за тем, что они говорят рядом с журналистами и камерами. Даже рядом с друзьями, если у них есть видеокамеры. Никогда не знаешь, что они сделают.

– Завтра скажу.

Утренний пресс-брифинг был назначен на половину двенадцатого утра, и утро Ари Флейшер провел со мной. По словам Ари, Роув все-таки заставил его написать тот пресс-релиз после того, как я ушел, и Роув был «невероятно обозлен» на меня. Журналисты уже ожидали нас, и Ари думал, что Роув науськал нескольких из них, чтобы они отправились за мной. Ари Флейшер тоже не особенно меня любил, но в этом случае он просто не хотел еще больше усугублять ситуацию.

В половину двенадцатого мы проследовали в комнату прессы, которая оказалась удивительно маленьким и серым местечком, несмотря на то, как она выглядела по телевидению. Свет и камеры уже были включены, и Ари просто сказал, что мне нужно было сделать заявление. Он отступил назад и я встал на его место. Настало время для «извинения».

– Благодарю вас. Я бы хотел сегодня извиниться перед американцами. Я приношу извинения за тот факт, что последние два дня вашей жизни были забиты всей этой чепухой, – в этот момент можно было услышать, если булавка упадет на пол, и краем глаза я видел, как Ари Флейшер бледнеет, – Позвольте объяснить. Мои дочери не живут в Вашингтоне. Они живут в реальном мире… – и я указал в сторону стены, и в общем счете – куда-то наружу, и продолжил: –…и у них есть нечто, что в реальном мире зовется чувством юмора. Пару дней назад они сказали то, что обычные люди называют «шуткой», пока общались со своими друзьями. Вся Америка знает и понимает, что такое юмор и шутки, но здесь, в Вашингтоне – этого не знают. Так что я приношу вам свои извинения. Я обещаю объяснить им это и сказать, что в будущем им нельзя веселиться, иметь друзей, и что им больше никогда нельзя отпускать шутки. Есть вопросы?

Поднялся полный балаган, и все дружно подскочили и начали выкрикивать какие-то вопросы. Я выждал пару секунд, затем приложил палец к губам и издал звук «ш-ш-ш», в это же время другой рукой призвал всех сесть обратно. Когда все усаживались обратно, я сказал:

– Вот, как в первом классе. Поднимите руки и ждите своей очереди.

Все подняли руки и я указал на кого-то слева. Я узнал лицо, но не смог вспомнить имени, и я знал, что он работал в СВS. Я взглянул на схему рассадки гостей и заметил, что там сидел Джон Робертс. Я указал на него и сказал:

– Джон?

Робертс поднялся и спросил:

– Итак, ваши дочери не собираются же на самом деле продавать наркотики и становиться проститутками?

Я задержал на нём взгляд на мгновение.

– Вы серьезно? Вы же шутите, да? Сядьте. Больше никаких глупых вопросов. Следующий?

В комнате воцарилось ошеломленное молчание, когда я сказал одному из «элитных» корреспондентов Белого Дома сесть и заткнуться, но затем поднялась новая волна рук. Я решил в этот раз дать высказаться женщине, и нашел Кэмпбелл Браун из NВС. Я указал на нее и сказал:

– Кэмпбелл.

– Вице-президент Бакмэн, вы не думаете, что за вами может вестись такая же слежка, как и за остальными политическими фигурами?

– За мной? Конечно, со мной все честно. За моими дочерьми? Не, совсем нет. И еще, это ваша сеть, а не моя, но если вы хотите обо всем докладывать про моих легкомысленных дочерей, пока они валяют дурака со своими друзьями, валяйте, это ваше время и ваши деньги, – и я осмотрелся и нашел одного журналиста из печати, Джима ВандеХея из Wаshingtоn Роst, – Джим.

– Как вы можетеответить на комментарии Раша Лимбо обо всем этом? – спросил он.

Я ухмыльнулся.

– Чего бы мне хотелось знать – так это как и когда Раш Лимбо успел стать голосом семейных ценностей в стране. Он уже с третьей женой, а я все еще работаю над своей первой. У него нет ни одного ребенка, а у меня целых трое. Мои дочери – круглые отличницы. Мой сын сейчас защищает нашу страну, чтобы этот болтливый идиот мог плеваться ядом. И почему-то же он объявляет о том, что мои жена и дочери – шлюхи и пустышки?

– И самая худшая часть в том, что все вы ему вторите! Прошлым вечером я сидел с ними и смотрел, как Том Брокау объявляет об этом на национальном телевидении, но я мог с тем же успехом переключить на любой другой канал или прочесть это в любой вашей газете. Множество из вас видели моих жену и дочерей, и вы знаете о том, что все это ложь и клевета, и все-таки вы о них пишете. Вот и еще кое-что, что они узнают о реальном мире снаружи – позор!

Кто-то выкрикнул:

– И что вы собираетесь с этим делать?

Я оглядел всех в комнате, но не смог определить, кто это сказал. Все равно тогда это было уже не важно.

– Ну, мне нужно было объяснить своим дочерям о репортерах, не так ли? Они уже потеряли часть своей невинности. Теперь им всегда придется задумываться о том, думают ли о них люди, с которыми они видятся и парни, с которыми они встречаются, то же, что и ужасные люди в этой комнате – вы сказали о них!

Я взглянул на бледного, как полотно, Ари Флейшера, и отступил назад.

– Думаю, мы закончили, – и я развернулся и вернулся по коридору в свой кабинет.

Тем вечером избранные отрывки с моей пресс-конференции попали в новости, и ее показали полностью на Dаilу Shоw, где Джон Стюарт периодически вставлял коротенькие комментарии. Он так же добавил и свежие оскорбления и комментарии от Fох Nеws, которые не могли понять, стоит ли поддерживать Республиканского политика, то есть меня, или же икону Республиканцев Раша. Они даже пытались поддержать и все и никого сразу. Было бы смешно, если бы это не касалось моей семьи.

Мэрилин с девочками прилетели в Вашингтон и остались там со мной на выходные. Их сильно огорчило то, что они порой слышали в школе. Я знал, что это пройдет, но это все равно было не очень здорово. Одно дело услышать, что Раш Лимбо или какой-то политик нападал на меня, но совсем другое – узнать, что это перепадает и на них тоже. Первой реакцией Мэрилин было просто:

– Я твоя ПЕРВАЯ жена? Подумай еще раз! Я твоя единственная жена!

Я мог только ухмыльнуться и ответить:

– Не знаю, милая. Может, я отстаю по всем показателям. Может, тебе стоит удерживать меня от того, чтобы я прощупывал почву.

Холли и Молли хором выдали:

– ПРОТИВНО! – и умчались в свою комнату.

Мэрилин попыталась меня пихнуть, а я обхватил ее руками.

– Противно! – рассмеялась она.

– Противно! – согласился я.

Обстановка в западном крыле была напряженной еще несколько дней. Все уже обо всем забыли, как я и думал. Раш еще пару дней усиленно плевался желчью, пока сам не перегнул палку и не начал сталкиваться с ответной реакцией на это, особенно от своих же спонсоров. Ари Флейшер угомонился сразу же, как вся шумиха стихла. Карл Роув терпеть меня не мог как раньше, так и потом.

Ааааах! Радость политики! Ох, если бы я только мог просто взять и вернуться к своей жизни простого мультимиллиардера.

Глава 137. Государственная измена

Вторник, одиннадцатое сентября 2001-го года.

Было удивительно просто совершить государственную измену.

К концу июля становилось очевидно, что если я и надеялся хоть как-то повлиять на будущее страны – я заблуждался. Все громко стучали в барабаны о том, что надо идти с войной на Ирак. Любого из умеренных, кто пытался указать на терроризм, увольняли, понижали в ранге или просто игнорировали. Я задавал множество вопросов о тайных ячейках и любой информации, которая передавалась между ФБР и ЦРУ, а мне отвечали сесть на место и заткнуться. Я слышал от кого-то из среднего звена в ЦРУ, что Вулфовиц и Скутер Либби приказывали оценку результатов разведки сильно смещать в том направлении, которое было нужно Чейни и Бушу. Тот человек не был в этом уверен, но он думал, что какая-то часть данных была сфальсифицирована.

Такое происходило во множестве случаев. Разведка – это хитрое дело, и никогда нельзя сказать точно, что задумали плохие парни. Аналитики обычно дают целый спектр из вариантов, такой как, например, хороший вариант, реалистичный и вариант «если все летит в тартарары». Ребята в Лэнгли были очень заняты раздуванием дыма из ничего, и если ты не с ними – то заткнись и пакуй вещи. Саддам Хуссейн собирался развязать ядерную войну с Америкой, и нам срочно было нужно его остановить!

Я пытался все это остановить. Я оставался на связи с Ричардом Кларком и пытался найти способы, как показать возможные грядущие проблемы. Мы даже рассмотрели все возможные сценарии, о которых я знал, что они произойдут, пусть даже они и существовали в книгах Тома Клэнси. Ничего из того, что мы делали, даже не принималось на обсуждение на собраниях Совета по национальной безопасности. Я мог бы промаршировать сквозь них с горном и духовым оркестром, и меня все равно бы не заметили.

В вопросах отечества было тоже не сильно лучше. Мы уже точно знали, что налоги снизят. Хоть я и смог добиться урезания снижения налогов с изначальных десяти до пяти процентов, но это все бы наверсталось в следующем году. В дополнение к этому десятки отечественных программ собирались урезать во имя эффективности и дерегуляции. Ешьте свой бургер осторожнее, потому что хоть управление по контролю за лекарствами, министр здравоохранения и центры по контролю заболеваний все еще и были на месте, но их бюджет был урезан вдвое, и у них больше не было инспекторов или технологов, которые могли что-либо проверить, или врачей, которые бы лечили вас в случае болезни.

А еще моя нелояльность провоцировала Буша на действие, которое практически неслыханно в современной политике. Он собирался меня выкинуть. Вице-президент – это официальная выборная должность, а не назначение, так что его нельзя уволить, а можно только подвести под импичмент. Роув начал сливать Вашингтону информацию, что президент был недоволен моей работой, что я не был командным игроком и что на второй срок меня уже не возьмут. Даже проскакивали легкие намеки на то, что проблемы с психикой моей семьи начинают проявляться и у меня. Но это были всего лишь сплетни, на камеру никто ничего подобного не говорил, и никто не признавался, где это услышал, но это начинало всплывать. В последние выходные июля я пообщался с Флетчером Дональдсоном у себя дома в Хирфорде и он сказал, что он что-то такое слышал, но без каких-либо подтверждений он не даст это в печать. Я же только ответил, что до выборов еще целых три года, и ему не стоит верить всему, что он слышит.

Итак, я боролся в ответ. Нет ничего лучше против сплетен, чем свои собственные. Я сделал несколько звонков некоторым финансовым представителям в Нью-Йорке и сообщил им, что я хотел бы изучить некоторые возможности на будущее, и, может, им было бы интересно провести небольшую встречу за завтраком, а затем парочку личных встреч с несколькими людьми из Нью-Йорка. Мы могли бы обсудить возможности на будущее и некоторые финансовые проблемы, а может, даже и провести парочку предварительных сборов средств для Республиканского Национального комитета на будущее. Нет, конечно же я не собирался баллотироваться! Нет, мы просто собирались поговорить и собрать немного средств на потом. Я бы выступил с речью-двумя где-нибудь и на следующий день вернулся домой.

Встреча за завтраком была назначена на половину девятого утра во вторник одиннадцатого сентября 2001-го года. Мы бы завтракали в «Окнах в мир», в ресторане почти на самом верху Северной Башни Всемирного торгового центра. После завтрака я бы присоединился к нескольким сотрудникам фирмы «Кантор Фитцджеральд» в их конференц-зале вместе с другими финансистами.

Из всего того, что я когда-либо делал после своего перерождения, по масштабам это было самым худшим делом. После того, как я повесил трубку, я пошел в свою личную уборную и меня вырвало моим обедом. Я знал, что я приговаривал тысячи людей к смерти, но они все равно бы погибли. Я ничего не мог поделать, чтобы остановить события одиннадцатого сентября. Меня не слушали ни в Белом Доме, ни в ЦРУ, ни даже в государственном департаменте. Я мог бы забраться на стол в Кабинете во время собрания, начать кричать об этом через мегафон, и меня все равно бы не услышали.

Был ли я просто оппортунистом? Или психопатом? И всегда ли я им был?

Мне вспомнилась книга Айзека Азимова «Академия», где в одной из ранних глав один из героев, Хари Селдон, оказывается арестован. Он объясняет одному из своих протеже, что он не переживал из-за смертной казни. Судья по этому делу был слишком умен. Он знал, что хоть он и не мог предотвратить упадок цивилизации, но он также знал, что ведя себя глупо, он мог его ускорить. Примерно так я и видел Джорджа Буша, который думал, что идиотское поведение – высшее призвание. Доминирование Соединенных Штатов на планете не было гарантировано, но уже появлялись некоторые признаки того, что оно уже заканчивалось. Я бы мог завершить все мягко, или же позволить Джорджу Бушу разбиться на полной скорости о дно. Изменения, которые он проделал за свои семь лет привели нас из состояния мирового гиганта до международного посмешища за двадцать лет.

И все же я знал, что мой план сработает. Он был слишком прост. У нас до самого события оставалось около шести недель, и я знал, что кто-нибудь проболтается. Так и вышло – в следующий понедельник мне позвонил Джордж Буш и попросил зайти в Овальный Кабинет, где он сидел и мило общался с Карлом Роувом.

«Было ли у меня назначено мероприятие по сбору средств через пару недель?» Нет, Джордж, конечно же нет! Я бы никогда не стал так тебя оставлять за бортом! Это просто нечто на будущее. «То есть ты не возражаешь, если я присоединюсь?» Нет, конечно же нет! С удовольствием возьму тебя с собой!

Пока мы сидели там и улыбались друг другу, я достал свой сотовый и набрал вице-президенту «Кантор Фицджеральд», с которым я общался, чтобы передать ему отличные новости. Не только я буду присутствовать там, но приедет и сам президент Соединенных Штатов!

Оттуда стало еще проще. В середине августа я уехал на назначенный мне в то утро визит в школьную библиотеку в Сарасоте, штат Флорида, и затем на визит в старшую школу в Тампу в полдень. Это все было частью инициативы Буша по возрождению образования. И все, что мне нужно было делать – это ждать неизбежного.

Я похудел почти на десять килограмм от ужаса и отвращения, наполовину к тому, что я делал и что все равно бы случилось, и наполовину от того, что я не был уверен, что это сработает! А что, если история изменилась из-за моего перерождения? А что, если атака произойдет в понедельник, или в среду или во вторник позже? А что, если атака все же состоится, но врежутся куда-то в другое место?

Каким же монстром я стал? Как я только мог такое допустить, и отправить тех, кого я знал, на верную смерть? Джордж Буш не был преступником; он был всего лишь преступно глуп! Заслуживал ли он этим смерти? Единственное, что я мог понимать, что независимо от того, что бы я ни сделал, те мудилы из пещер и тренировочных лагерей Афганистана не собирались останавливаться только из-за того, что происходило здесь. Все люди, которые погибли в тот день, все равно бы в конце концов умерли бы. Я ничего не мог сделать, чтобы остановить это.

Итак, десятого сентября я полетел в Тампу и переночевал там, а затем во вторник утром мы поехали в Сарасоту. В 8:45 я сидел на очень низком стульчике в кругу первоклассников, обсуждая достоинства «Кота в Шляпе» против «Зеленых Яиц и Свининки» (увольте, «Яйца со Свининкой» победили с огромным отрывом!). В 8:46 стоящие в углу и у дверей агенты Секретной Службы внезапно посерьезнели и достали свои УЗИ из-под пиджаков, и в класс ворвались еще несколько. Даже не извинившись, меня подхватили под руки, приподняли и быстро понесли по коридору и через дверь. Когда я сказал, что меня приподняли – я именно это и имел в виду. Мои ноги не касались земли до тех пор, пока я не оказался у открытой двери черного фургона. Позади я мог слышать крики маленьких детей, когда мы, сбивая их с ног, прорывались сквозь них. Меня забросили в фургон, и я ударился головой о дверную раму, и прежде, чем я смог хотя бы сесть, меня вдавило в сидение, когда мы резко выехали с парковки. Сирена зазвенела еще до того, как мы выехали на дорогу. За нами мчался кортеж, также гудя сиренами и сверкая мигалками.

– КАКОГО ЧЕРТА ЗДЕСЬ ТВОРИТСЯ?! – потребовал ответа я.

Агент, сидевший впереди в пассажирском кресле, говорил в микрофон на своем рукаве, в остальном же меня игнорируя. Я повторил свой вопрос другому агенту, который сидел рядом со мной.

Его голова повернулась ко мне на мгновение, и затем он заорал мне в ответ, пытаясь перекричать сирену:

– НА НАС НАПАЛИ! НА ПРЕЗИДЕНТА В НЬЮ-ЙОРКЕ СОВЕРШЕНО НАПАДЕНИЕ! – и затем он отвернул голову обратно к окну.

Я пытался спросить, что он имел в виду, но меня проигнорировали. Где-то через полминуты мы подскочили на кочке и проехали по газону в небольшой парк. Перед нами садился вертолет с маркировкой полиции штата Флорида. Мы подъехали ближе, затем меня вынесли из фургона прямиком в вертолет, запихнули на заднее сидение и потом внутрь залезли еще три агента. Вертушка не заглушалась, и уже через несколько секунд мы уже были в воздухе.

Я схватил руку одного из агентов и снова задал свой вопрос:

– Что происходит?!

Он набрал воздуха и сказал:

– На нас напали! Мы летим в Тампу и садимся на борт Аir Fоrсе Тwо! Это все, что я знаю.

– Кто на нас напал? – спросил я. Я снова схватил его за руку и повторил уже громче: – КТО НА НАС НАПАЛ?!

Он стряхнул меня и ответил:

– Мы еще не знаем. Выясним больше уже в самолете! – и это все, чего я смог от него добиться.

К тому времени, как мы прилетели в аэропорт в Тампе, он был полностью перекрыт. Мы приземлились на взлетной полосе прямо рядом с 757-м и все выскочили наружу. Вооружившись, агенты окружили меня и побежали со мной до самолета и затем вверх по трапу. Двигатели были уже заведены, и как только трап поднялся и закрылся люк, самолет тронулся. Через несколько секунд мы были уже в воздухе.

Впервые за все это время агенты Секретной Службы вокруг меня начали расслабляться. Они отложили свое оружие, вздохнули и уселись в кресла.

– МОЖЕТ, КТО-НИБУДЬ РАССКАЖЕТ МНЕ, ЧТО ПРОИСХОДИТ? – потребовал ответа я.

Из переднего отсека вышел еще один агент и подошел ко мне.

– Сэр, совсем недавно, в 8:44 утра в Северную Башню Всемирного торгового центра, где находится президент Буш, врезался самолет. Немного спустя второй самолет врезался в Южную Башню.

На меня нахлынули воспоминания из прошлой жизни. Думаю, каждый живший тогда американец помнит, где он был и что делал, когда узнал об ужасе того, что произошло. Когда в 8:50 об этом начали говорить в новостях, я подъезжал на парковку к Домам Лефлеров, и думал, что это был маленький самолет, вроде Сессны или Пайпера. Я сидел с минуту, слушая об этом, и вспомнил, как узнал о том, что во время Второй Мировой Войны в здание Эмпайр Стэйт врезался В-25. Больше такого произойти не могло. У современных самолетов есть радары и различные устройства для навигации. А потом через пару минут сообщили о втором столкновении, это были авиалайнеры, а не маленькие самолеты, а это означало, что это был теракт, а не случайное происшествие.

Затем я вспомнил, как сидел в своем кабинете, весь день слушая радио, пребывая в шоке и неверии. Я тогда ничего не сделал за день. Меня настолько это шокировало, что на следующий день я извинялся перед своим шурином Габриэлем, который был моим начальником по продажам в то время, за то, что на предыдущий день не сделал ничего, хоть он и сказал мне, что он тоже. Никто из нас тогда ничего не сделал. Около обеденного времени ко мне заехал один из моих коллег-преподавателей из колледжа и сказал мне, что занятия в тот день отменили, и что мне тем вечером не нужно читать лекций. Мы оба были оглушены, и оба отметили, что наверняка это было так же, как и с нашими родителями, когда они услышали по радио, что Перл-Харбор взорвали. Это было самое похожее, с чем могли это сравнить.

Я уставился на того агента на мгновение, одновременно и удивившись, и в то же время пытаясь скрыть, что я не так сильно шокирован.

– Что?!

– Сэр, два авиалайнера, по размеру примерно такие же, как и тот, на котором мы летим, врезались в Башни-Близнецы в Нью-Йорке. Президент оказался там в ловушке, – затем он приложил руку к наушнику, – Что… повторите… о, боже милостивый! – и он в ужасе поднял на нас взгляд: – Еще один только что упал на Пентагон!

Остальные только уставились друг на друга, побледнев.

– Куда мы направляемся? – спросил я.

Парень, который слушал свой наушник, казалось, был здесь главным.

– Сэр, это засекреченная информация.

– Простите? – недоверчиво переспросил я.

– Сэр, ваше местоположение в такое время – засекреченная информация.

– Кому, черт побери, я могу это рассказать?! – возмутился я. – Я тут вместе с вами в самолете! Итак, куда мы летим? – и я посмотрел в окно, но увидел только белые облака под нами и периодические проблески синевы.

– Сэр, это секретная информация. Мы пока что останемся здесь и затем приземлимся в тайной локации.

Просто невероятно! Что за люди!

– Ну, мистер, вы можете мне ее раскрыть, черт побери! Я вице-президент. Я должен знать!

– Нет, сэр, этого нет в плане операции.

– Господи Иисусе! – пробормотал я под нос. Это было просто нелепо! Я поднялся, прошел мимо него и направился в сторону кабины пилота.

– Сэр, сэр! Вы не можете… ОСТАНОВИТЕСЬ! – потребовал агент.

Меня сзади схватил другой агент Секретной Службы, который поволочил меня обратно.

– Я ТРЕБУЮ ПИЛОТА! – прорычал я.

Кто-то из экипажа Аir Fоrсе заметил, что меня тащат обратно к моему сидению, взял телефон и начал туда что-то говорить. Через мгновение меня усадили обратно на место, и передо мной появился полковник Воздушных Сил в рубашке. Он взглянул на нас и сказал:

– Мистер вице-президент, я полковник Норд. Я пилот. Вы хотели меня видеть?

Главный агент сказал:

– Полковник, это вас не касается. Вам нужно вернуться в кабину и следовать миссии, как и утверждено.

– Полковник! Я требую знать об этих приказах! – сказал ему я.

– Полковник Норд, продолжайте выполнение миссии, – сказал агент.

Полковник взглянул сначала на них, затем на меня, и сказал:

– Хрен вам. Отпустите его сейчас же, а не то упаси Господь, я… я… просто отпустите его! Пока вы внезапно не научились управлять самолетом – я здесь главный!

Меня отпустили, и я встряхнулся.

– Полковник, вы в курсе того, что происходит в Нью-Йорке и Вашингтоне?

– Да, сэр, в курсе.

– Вы знаете, что я – вице-президент Соединенных Штатов Америки?

– Конечно, мистер Бакмэн. Что я могу для вас сделать? – ответил он.

– Где мы сейчас находимся и куда держим курс? Нам срочно нужно вернуться в Вашингтон!

– Полковник, информация о миссии засекречена, и вы не имеете права выдавать нашу конечную цель! – приказал ведущий агент Секретной Службы.

– Господи Боже! – пробурчал пилот. – Я не имею права другим говорить, болван! Уж точно могу сказать об этом людям на самом самолете! – и он повернулся ко мне: – Сэр, сейчас мы летим над Атлантическим океаном, в около ста двадцати километрах от Джексонвилля, и кружим, чтобы сохранять положение. Мы будем поддерживать текущее местоположение еще два часа и затем полетим в Омаха. Садиться будем на базе Воздушных сил Оффатт.

– Полковник, к тому моменту можете уже считать себя арестованным, – прошипел агент.

Полковник Норд только закатил глаза и пробурчал что-то.

Я в отвращении покачал головой и сказал:

– Благодарю вас. А сейчас, полковник, я отменяю эти приказы. Нам срочно нужно вернуться в Вашингтон. Пожалуйста, приземлитесь в Эндрюсе как можно скорее.

Все выпучили на это глаза. Норд ответил:

– Сэр, несмотря на то, что бы ни думал вот этот болван, все же есть очень серьезная причина держать вас в стороне от Вашингтона в случае атаки.

Я согласно кивнул.

– Полковник, это было бы весьма правдиво в случае нападения с обычными или особыми видами оружия. Но никто не способен провести нападение, используя авиалайнер в качестве оружия. Это терроризм своего рода, и вы это знаете. И еще – вы в курсе, что президент сейчас в Близнецах? – Полковник Норд был в составе 89-го корпуса воздушных перевозок, который назначался для полетов крупных шишек Вашингтона, включая президента; он знал, где был президент. Он кивнул. – Тогда он или уже погиб, или на пути к этому.

Все вокруг меня ахнули.

– Сэр, вы не знаете, о чем говорите! – возразил Норд.

– Полковник, какое у вас образование? Инженерия? Сколько топлива везет авиалайнер? Сколько тонн реактивного топлива пролилось на те здания? При какой температуре они загорятся? Это простая физика. Эти здания не переживут.

Пилот с выражением ужаса от понимания ситуации медленно кивнул.

– И когда температура возрастет до достаточной точки, стальные опоры…

Я закончил за него:

– Стальные опоры размякнут, потеряют крепость и здание обрушится.

– Полковник, я приказываю вам продолжать выполнение миссии! Президент Буш будет спасен и сможет к тому времени изменить приказ, – приказал ведущий агент.

В этот момент кто-то выкрикнул:

– Ее уже нет! Одна из башен обрушилась!

Полковник Норд взглянул на нас двоих и затем подошел к устройству внутренней связи. Он взял микрофон заговорил:

– Бо, смена плана. Направляй птичку к ангару и поднажми.

– В Эндрюс? – раздался приглушенный ответ.

– Подтверждаю. Запиши как мой приказ.

– Есть! – и почти сразу же самолет начал круто разворачиваться вправо. Шум двигателей тоже усилился.

Норд уперся в стену. Вслух он только бросил:

– Вот черт!

– Ага! А теперь мне нужно в комнату для связи. С кем мы можем связаться? – и я поднялся, но в этот раз Секретная Служба не стала меня хватать.

– С кем вы хотите связаться, сэр? Мы можем связаться отсюда с кем угодно, и даже с командованием воздушных сил, если вы захотите начать войну.

Я собирался что-то ответить, когда осмотрелся.

– А где чемоданчик? – спросил я.

Все переглянулись. Так называемый «ядерный чемоданчик» с собой всегда с собой носил офицер, майор или генерал-лейтенант или даже выше, и он имел самые высокие уровни доступа к информации. Чемоданчик периодически пристегивался к его руке наручниками, а в нем хранились коды для запуска ядерных ракет. По закону они всегда должны быть от меня в паре метров. Такой чемоданчик был у президента, еще один у меня и один запасной хранился в Белом Доме.

Один из агентов Секретной Службы выдал:

– Должно быть, мы забыли его в Сарасоте!

Я бросил взгляд на пилота.

– Здорово! Разгони пташку!

– Есть! – он развернулся и припустился в главный офис. Я же прошел в комнату связи.

Я был заинтересован не столько в том, чтобы отдавать какие-то приказы, сколько в том, чтобы услышать последние новости. Все было путано и подавалось кусками, но информация поступала быстро. Была активирована система национальных коммуникаций, из Капитолия и Белого Дома эвакуировали все, боевые истребители, вооруженные и нет, уже вылетели на поиски авиалайнеров, которые не следовали указаниям, и Федеральное управление гражданской авиации перекрыло все движение в воздухе на территории страны, отдав приказ всем находящимся в воздухе самолетам сесть в ближайшем аэропорту, или же они будут сбиты.

Обрушилась Южная Башня. Вокруг Северной же кружили вертолеты, пытаясь найти способ, как вытащить оттуда Джорджа Буша, и один из вертолетов полиции Нью-Йорка уже потерпел крушение из-за дыма и турбулентности вокруг очагов пожара. Через полчаса после падения Южной Башни рухнула и Северная. Президент все еще был внутри.

Я отдал всего один приказ. Всем членам Кабинета, кто только мог, нужно было собраться в «бункере» – бомбоустойчивом экстренном операционном центре президента, который располагался под лужайкой Белого Дома. Когда мы приземлились, Маrinе Тwо должен был доставить меня сразу на территорию Белого Дома. Мэрилин и близняшек уже отвезли на вертолете в форт Мид, где их спрятали в одном из защищенных бункеров для командования и обработчиков разведданных.

Был уже почти полдень, когда я прилетел к Белому Дому. К тому времени все было уже кончено. Четвертый самолет Объединенных Авиалиний рейса номер 83 был обнаружен разбившимся в поле в Пенсильвании. Я следил за последними новостями из комнаты связи на Аir Fоrсе Тwо. Когда мы приземлились, тот настырный агент Секретной Службы снова попытался мне указывать, так что я уволил его прямо на месте. Остальные двое агентов один раз взглянули на меня, развернулись к нему спиной и мы так и оставили его стоящим на взлетной полосе в Эндрюсе. Через десять минут мы приземлились на лужайке у Белого Дома. Потом уже я узнал, что это был первый и единственный раз, когда Маrinе Тwо сел у Белого Дома. Там был еще один агент, который проводил меня в бункер.

Бункер располагался довольно глубоко, но не знаю, защищало ли это убежище от ядерной бомбы, или же просто прикрывало. В любом случае я бы лучше отсиделся в своем доме на Багамах, если кто-нибудь захочет это проверить. Я уже был до этого в этом бункере на инструктаже в январе. Зал для конференций был немного тесноват, но никто не жаловался. Оттуда доносился громкий шум, который стих, как только я прошел через дверь. Я осмотрелся и увидел, что большинство членов Кабинета уже присутствовали, и пустовали только два места, соответственно, мое и президента.

Дик Чейни сидел рядом с пустующим местом Джорджа Буша.

– Мистер вице-президент? – сказал он с ноткой враждебности.

Я осмотрел помещение еще раз и заметил, что пара человек отсутствует.

– Кого нет?

Колин Пауэлл ответил:

– Энн Венеман в Айове, а Томми Томпсон в Миннесоте.

– Мы можем с ними связаться? Они на телефоне?

Раздалась пара голосов из колонок на столе.

– Я здесь, сэр, – прозвучали два голоса, мужской и женский, которые накладывались друг на друга.

Энн была в министерстве сельского хозяйства, а Томми – здравоохранения и социальных служб.

– Вы нас хорошо слышите? – спросил я.

– Да, отлично слышно! – ответила Энн.

– То же самое, Карл… ой, мистер вице-президент! Прошу прощения за это.

– Не парься, Томми, – ответил ему я.

– Ладно, давайте начинать, – и я взглянул на всех сидящих, у большинства из которых на лице читало недоверие и шок. – Я только что прилетел из Эндрюса, так что какие-то пару минут я был вне зоны доступа, – и я снова оглядел всех и увидел Норма Минета, министра транспорта. – Норм, ты отдал приказ сажать все самолеты?

Он кивнул.

– Да, сэр, сразу после второго удара по Башням. Они все уже должны были сесть, даже если это пришлось бы сделать в неподходящих местах. Международные полеты также были отложены, какие-то были отосланы в Канаду.

– Ты сделал это по своему решению? – спросил я.

– Да, мистер вице-президент, – ответил он, не сгибая спины.

Я улыбнулся.

– Очень хорошо, министр Минета. Благодарю вас, – я окинул всех взглядом и добавил: – Это экстренная ситуация, и мы будем принимать экстренные меры. Всем нам нужно будет сделать больше того, на что мы все подписывались, – и я снова взглянул на Норма. – Благодарю вас, сэр.

Я перевел взгляд на Колина Пауэлла.

– Колин, в каком мы сейчас состоянии готовности?

– Когда все только началось, мы были на пятом уровне. После того, как пострадала вторая башня, мне позвонил секретарь Чейни и мы подняли уровень до третьего.

Я кивнул. Уровни готовности означали DЕFСОN – состояние обороны, где пятый уровень был самым низким – тишина и спокойствие – а первый был состоянием термоядерной войны. Насколько я сам знал, самым высоким уровнем готовности за всю историю был второй, и это было во время Карибского кризиса.

– Тогда, раз уж все самолеты приземлились, не стоит ли нам снизить уровень готовности? – спросил я.

– Мы не знаем, не было ли это началом чего-то еще, возможно, какой-то другой формы атаки, – ответил он, отстаивая свою позицию.

Я снова кивнул.

– Ладно, звучит разумно. Думаю, завтра к полудню мы будем знать точно. Если к тому времени ничего не случится, то давайте снижать уровень до четвертого.

– Согласен.

– Разве не президент должен принимать такие решения, мистер вице-президень? – спросил Дик Чейни.

Он сидел с воинственным выражением лица.

Вот и поднялась эта тема. Все повернули головы в нашу сторону. Я не обратил на Чейни внимания и осмотрелся, пока не заметил агента Секретной Службы. Я жестом подозвал его.

– Особый агент, представьтесь, пожалуйста?

Он выглядел ошарашенным от этого, поскольку обычно они стоят вне поля зрения.

– Особый агент Патрик Дювалль, сэр.

– Благодарю вас, особый агент Дювалль. Мы сейчас на связи с президентом Бушем или с кем-либо из агентов, которые были к нему приставлены в то утро?

– Нет, сэр. Они пропали из эфира, когда рухнула Северная Башня, около 10:28 утра, – ответил он.

– И к тому времени они еще не успели вывести президента оттуда?

Он покачал головой:

– Нет, сэр. Были попытки соорудить спасательную петлю, но у вертолетов Нью-Йорка не предусмотрена лебедка. Они попытались достать что-то у береговой охраны, когда… когда… – он побледнел и не смог закончить предложение.

– Благодарю вас, особый агент Дювалль. Уверен, что ваши коллеги попытались сделать все возможное, – и я снова окинул взглядом присутствовавших. – Думаю, нам стоит принять во внимание положения Двадцать Пятой Поправки, – объявил я.

В конференц-зале сразу же поднялась суматоха, а Чейни выглядел разъяренным.

– Ты не можешь так поступить! Он не погиб! – проревел он, перекрикивая и заставляя остальных замолкнуть.

Я сохранял спокойствие.

– Я очень надеюсь, что он не погиб, но нам нужно быть готовыми ко всему. Прокурор Эшкрофт, не поделитесь ли с нами вашими знаниями?

– Стоит принять во внимание статью 4. Она была составлена на случай, если у президента случился сердечный приступ или инсульт, или же он стал недееспособным и не может передать полномочия обычным путем, – ответил он.

У него уже была приготовлена при себе сложенная копия Конституции, и казалось, что она уже открыта на последних страницах.

– Там указано, что когда вице-президент и большинство руководящих министров исполнительных отделов считают, что президент не в состоянии исполнять свой долг, есть процедура, по которой вице-президент может называться действующим президентом.

Затем он прочел еще отрывок из связанного положения.

– Она проводилась, когда убили Кеннеди, чтобы подтвердить преемственность. До этого мы никогда не использовали четвертую статью, но ее наверняка бы учитывали, если у Вильсона случился инсульт во время срока, – отметил он.

– Благодарю вас. Джон, пожалуйста, подтвердите проведение, – попросил я.

– Да ни за что! Ты никогда не станешь президентом! – отрезал Чейни. – Джордж собирался избавиться от тебя и сделать вице-президентом меня!

Но это прошла небольшая волна возмущений, но я просто поднял руку.

– Пожалуйста, дайте прокурору продолжить.

Джон Эшкрофт благодарно кивнул мне.

– Когда это составлялось, предполагалось, что руководствующими министрами будут члены Овального Кабинета. Если мы проголосуем, вам нужно выиграть с разницей хотя бы в один голос. Тогда мы письменно проинформируем временного председателя Сената и спикера Палаты, и вы станете действующим президентом. Вам не нужно будет давать присягу.

– Спикер сейчас – Хастерт, а кто же временный председатель Сената? – спросила Энн Венеман по телефону.

– Роберт Берд, – ответил кто-то из сидящих.

Кто-то еще отметил:

– Он еще жив?

Колин Пауэлл сделал еще один шаг в ситуации.

– Тогда чего мы прохлаждаемся? Нам нужно признать вас президентом, сэр!

– Провалиться тебе! Президента Буша спасут! – воскликнул Чейни.

– Дик, признай факты! От Всемирного торгового центра ничего не осталось, кроме горы обломков. Чтобы все разобрать, потребуются недели или даже месяцы. Оттуда никто не выбрался! – ответил Пауэлл.

– И ты иди к чертям! – отреагировал Чейни.

Я не обратил тогда на Чейни внимания.

– Министр Пауэлл, я тоже так предполагал, но позвольте сказать, что это было бы преждевременно. Я понятия не имею, сколько людей мы сегодня потеряли, но если я скажу американцам, что мы считаем президента погибшим, то тем самым мы скажем им, что погибли все. Слишком рано для такого; они не смогут это принять. Я не могу так поступить. Но все же думаю, что стоит начать применять положения четвертой статьи прямо сейчас, – сказал я ему и всем остальным.

Я увидел, как несколько человек кивнули и множество одобрительных взглядов, хотя Чейни продолжал упрямиться. Я повернулся обратно к Эшкрофту.

– Мистер генеральный прокурор, я не знаю, как нам стоит это сделать. Я явно голосовать не могу. Как бы вы хотели провести эту процедуру?

Он вздохнул.

– Никто этого никогда еще не делал. У нас четырнадцать отделов Кабинета. Я пройдусь по всему списку и спрошу каждого, согласны ли они. Согласие означает, что Карл Бакмэн становится действующим президентом. Несогласие означает, что нет, – и он взял листок бумаги и начал составлять список. – Генеральный казначей О'Нил?

– Да, – и он оглядел остальных. – Если мы выясним, что президент Буш выжил, это все равно станет неактуальным.

– Весьма правдиво, – добавил Эшкрофт. – Генеральный секретарь Чейни?

– НЕТ!

– Министр обороны Пауэлл?

– Да, конечно.

– Генеральный прокурор – я голосую «за», – и Эшкрофт продолжил идти по списку, остановившись только для того, чтобы отметить, что двое отсутствующих технически не могут голосовать, поскольку их самих нет на месте, но все же он хотел бы узнать их мнение. Оба ответили утвердительно. Голосование закончилось со счетом тринадцать-один.

Затем заговорил Пол О'Нил.

– Дик, прошу тебя изменить свой голос. Это не на постоянную основу. Если президента найдут, Карл снова станет вице-президентом. Сделай это для страны. Нам сейчас нужно объединиться, а не разделяться!

Несколько человек согласились с ним, и Чейни нехотя согласился. Эшкрофт с удовольствием подправил запись. Затем он взглянул на меня и сказал:

– Мистер действующий президент, ваши приказания?

Я кивнул.

– Мистер генеральный прокурор, вы свободны. Пожалуйста, проследите за тем, чтобы это было приведено в печатный вид и подобающую форму, и принесите потом нам всем это на подпись. Пока вы этим занимаетесь, пожалуйста, уточните, как нам правильно это подать. Благодарю вас, сэр.

Он поднялся и отвесил несколько формальный поклон и удалился.

Я повернулся к Полу О'Нилу:

– Обменные операции сейчас остановлены?

– Так же, как и все остальное, для безопасности. Никто не знает, не врежутся ли в кого-нибудь еще, – ответил он.

– Полагаю, нужно пока что держать их закрытыми еще пару дней. Как это отразится на экономике?

– Ничем хорошим!

Где-то через десять минут вернулся Джон Эшкрофт. На его губах была легкая улыбка.

– Даже в ядерном бункере у нас есть секретари, – затем он помахал пачкой распечатанных листов и поднес их мне. – Все довольно просто. Все должны подписаться. Я буду представителем тех, кого сейчас здесь нет. Вы позволите? – спросил он, обращаясь в сторону колонок.

Оба отсутствующих дали согласие.

Я просмотрел документ. Документ был распечатан на бланке Белого Дома и там было просто написано:

«Согласно статье 4 Двадцать Пятой Поправки Конституции Соединенных Штатов Америки и в полном согласии штата Овального Кабинета, настоящим принимаю на себя полномочия действующего президента Соединенных Штатов Америки»

Ниже были прописаны имена всех присутствующих на собрании с местом для подписей.

Вот оно, написано черным по белому. Я глубоко вдохнул и выдохнул. Затем я посмотрел на генерального прокурора.

– Просто подпишите над вашим именем, сэр, – сказал он мне.

Я нацарапал свою закорючку, и передал бумагу сидящим слева. Документ обошел всех по кругу. Когда настала очередь Энн и Томми подписывать, Эшкрофт вслух зачитал написанное и затем формально спросил, хотят ли они, чтобы он подписал документ за них. Они согласились. Чейни поупрямился, но тоже подписался. Я снова взглянул на Эшкрофта и спросил:

– Что теперь?

– Я уже взял на себя смелость отправить Секретную Службу за Дэнни Хастертом и Робертом Бердом, чтобы их привезли сюда. Они оба были в городе, так что мы просто позовем их сюда и я покажу им документ. Они смогут подтвердить его со всеми нами, и затем каждый снова займется своим делом.

– Кстати, чем сейчас нужно будет заняться, мистер президент? – спросил Колин Пауэлл.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

– Разгребанием всего этого бардака и затем уничтожением тех, кто это все затеял. Вы согласны с этим, генерал?

– Да, сэр, согласен!

Глава 138. Последствия

Вторник, одиннадцатое сентября, 2001-й год.

Хастерт прибыл немного позже Берда, потому что по степени важности он был третьим после президента, и Секретная Служба вывезла его из города. В это время я дал небольшую речь, прежде чем отпустить большую часть министров.

– В ближайшие пару дней я буду общаться со всеми вами лично, но предполагаю, что производиться это будет стихийно. Всем вам нужно знать и понимать две вещи. Во-первых, нам предстоят необычные времена. У нас только что произошла катастрофа мирового масштаба. Если вашему отделу поручено что-либо сделать, не ждите ничего – делайте! Не ждите, пока будут готовы все документы. Я же буду прикрывать вас, как смогу, но делайте все сразу, не важно, что именно. Я могу разве что поручиться в письменной форме, что все это окажется в полдюжине комитетов Конгресса и Сената, и вы не захотите потом объясняться, почему вы затянули какое-то дело, которое могло бы помочь.

Пара человек кивнула и зашепталась о чем-то.

– Во-вторых, наша экономика серьезно от этого пострадает, – и я взглянул на Пола О'Нила и спросил: – Пол, ошибусь ли я, если скажу, что эта катастрофа может привести к финансовому кризису до конца этого года и на начало следующего?

– Думаю, что это весьма вероятно, – ответил тот.

– Откуда вообще взялась эта чепуха? – потребовал ответа Чейни.

Я про себя вздохнул. Мне нужно было взять его под контроль, и как можно скорее.

– Мы только что закрыли фондовые рынки, авиаиндустрия тоже будет в простое еще Бог знает сколько времени, огромный кусок Уолл Стрит только что обрушился на улицу, и у нас есть мультимиллиардная дыра посреди Нью-Йорка. А, и когда мы выясним, кто это сделал – мы потратим на борьбу с ними больше миллиардов, чем мы собирались. Я уже зарабатывал деньги на таких играх, так что тут просто поверь мне, – сказал я ему и остальным. Всем сидящим в помещении я также добавил: – Итак, возвращайтесь в свои офисы и подключите ваших мыслителей, чтобы они тоже подумали, что нам потребуется делать дальше. Договорились?

Раздался здравый хор согласных голосов.

– Энн? Томми? Вы нужны нам здесь. Я поручу 89-й отправить за вами самолет. Просто соберите вещи. Кто-нибудь будет на связи, хорошо?

– Да, сэр, – ответили оба.

– Спасибо. А сейчас я хочу, чтобы остались секретарь, казначей и министры обороны и юстиции. Все остальные, пожалуйста, возвращайтесь в ваши офисы. Я с вами еще поговорю.

Большая часть состава Кабинета встала и покинула бункер. Через пару минут нас осталось всего пятеро – Чейни, Пауэлл, О'Нил, Эшкрофт и я сам. Я посмотрел на них и сказал:

– Господа, вы представляете собой самые влиятельные и важные позиции в Овальном Кабинете, отделы, которые были созданы самой Конституцией. Не важно, нравлюсь я вам или нет, мне нужна ваша помощь, и очень сильно. Могу я рассчитывать на эту помощь?

– Конечно, мистер президент, – ответил Колин Пауэлл. О'Нил и Эшкрофт сказали то же самое.

– Мистер действующий президент! – ответил Дик Чейни. – Ты им будешь только до тех пор, пока не спасут настоящего президента – президента Буша.

Я вздохнул и кивнул ему.

– Секретарь Чейни, я бы очень хотел, чтобы вы были правы, но горькая правда в том, что в этих зданиях были тысячи людей, которых никогда даже не найдут, уже не говоря о том, чтобы их спасти. Когда на кого-либо обрушиваются миллиарды тонн железа и бетона – мало что остается.

– Очень удобно для тебя, не находишь?

– Дик, я дам тебе выбрать из двух вариантов. Ты либо можешь снять с себя полномочия и отправиться в Нью-Йорк, чтобы помогать раскопкам, или заткнуться и вести себя, как подобает генеральному секретарю. Третьего варианта нет, и я жду ответа прямо сейчас, – сказал я.

Остальные только уставились на него, пока у него отвисала челюсть, но через какое-то время он сказал:

– Я остаюсь генеральным секретарем.

– Превосходно. Уверен, что у тебя есть множество всего, что ты можешь сделать в Фогги Боттом. Пожалуйста, отправляйся туда и проследи за всем. Спасибо.

Он обиженно поднялся и ушел. Я повернулся к Джону Эшкрофту.

– Джон, на тебя работает ФБР. После того, как ты уйдешь отсюда, мне нужно будет встретиться с их директором этим днем, и чем скорее, тем лучше. Тебе также нужно будет ввести в курс дела и Дэнни Хастерта и сенатора Берда, пожалуйста.

– Конечно. Я могу идти?

– Да, пожалуйста, – и я повернулся к Полу О'Нилу. – То же самое относится и к Секретной Службе. Мне нужно увидеться и с их начальником как можно скорее. И еще – сможешь связаться с Вулфовицем? С ним мне тоже нужно поговорить.

– Да, сэр.

Остались только мы с Колином Пауэллом, министром обороны.

– Вы были в офисе, когда произошла атака?

– Я думал, что взорвалась бомба! Все здание ходуном ходило. Мы эвакуировались, и я смог обойти здание и увидеть, что произошло. Невероятно, просто невероятно! – сказал он мне.

– Генерал, ровно так же, как мне понадобится помощь ЦРУ и ФБР, мне понадобятся любые разведданные о том, кто это сделал, которые военные смогут раздобыть. Затем уже от вашего отдела потребуется их уничтожить.

– Можете рассчитывать на наше полное сотрудничество, сэр, – и он поднялся и ушел.

Я еще мгновение посидел в одиночку в конференц-зале, просто уставившись на стену, пытаясь думать о том, что мне нужно делать дальше.Список дел был бесконечен. Затем я понял, что было одно простейшее дело, которое я мог сделать. Я поднялся и покинул этот маленький конференц-зал, и приметил секретаршу, сидящую за столом в коридоре.

– Есть идеи, где может быть моя семья? – спросил я.

– Их отвезли в форт Мид, сэр, – ответил агент Секретной Службы, который начал следовать за мной.

Я повернулся лицом к нему.

– Можете с ними созвониться?

Он моргнул и кивнул.

– Да, сэр.

Секретарша, не проронив ни слова, развернула свой телефон, лежащий на столе, к нему, и он набрал номер, вероятно, своего штаба. Я и не думал, что сотовые телефоны могут работать под всем этим железом и бетоном, под которым мы были.

Через пару минут в трубке раздался голос Мэрилин:

– КАРЛ! Что происходит?! Нам никто ничего не говорит!

Я глубоко вдохнул и с моих плеч упала целая гора.

– Мэрилин, как же здорово тебя слышать! Ты уже знаешь о Всемирном торговом центре?

– Да, что произошло, почему нас…

– Мэрилин, подожди минутку. Когда в Северную Башню врезались, там был Джордж Буш. Меня признали действующим президентом. Девочки сейчас с тобой?

– Действующим… Боже мой! – воскликнула она.

– Я хочу, чтобы вы с девочками отправились в Военно-морскую Обсерваторию. Потом увидимся. Я наберу тебе позже.

– Я люблю тебя, Карл.

– Я тоже тебя люблю. Передай девочкам, что их тоже люблю, – и я повесил трубку и улыбнулся про себя, наверное, впервые за то утро. Потом я повернулся к агенту и сказал: – Ну, теперь звоните кому нужно, но доставьте их в Военно-морскую обсерваторию.

– Сэр, не думаю, что мы должны это делать.

– Сынок, я уже уволил сегодня одного агента Секретной Службы. Хотите стать вторым? – на самом деле я не мог в действительности уволить агента. Они были под защитой положений о гражданской службе. Но увольнение из охраны президента могло полностью похоронить всю карьеру, и я очень легко мог это устроить.

Его глаза широко раскрылись, и он снова схватился за телефон. Я спросил у секретарши:

– Белый Дом все еще эвакуирован?

– Да, сэр.

– Ну, пора снять состояние эвакуации. Мы не можем работать из дыры в земле, – всем остальным из своей охраны я сказал: – Ну, пошли, ребята. Покажите мне выход.

Обычно Белый Дом кишит людьми, так что там стояла пугающая тишина, когда мы вошли. Я направился прямиком в свой кабинет. Я хотел начать всех обзванивать, но осознал, что даже не знаю, как выйти на внешнюю линию по телефону. Все обычно проходило через моего секретаря. Я опустил руку в свой карман, вынул оттуда свой сотовый телефон и набрал Мэтту Скалли. Я быстро сказал ему прибыть сюда, и я расскажу ему, что происходит; мне нужно было составить речь.

В этот момент ко мне зашли Джош Болтен и Ари Флейшер, оба с ошемленными выражениями. Джош был заместителем начальника штаба президента Буша, а Ари был пресс-секретарем Белого Дома.

– Вы… вы… – заикаясь, начал Ари.

Джош же просто молча застыл.

– Я действующий президент. Я не давал присяги. Президента Буша еще могут найти, – сказал я им. – Кто еще с ним был?

– А?

– Ари! Джош! Соберитесь! Мне тут помощь нужна! – мне нужно было вернуть их в действительность.

Они сосредоточились на последнем.

– Ээ, да, сэр, – выдал Джош.

– Кто был с президентом Бушем? – снова спросил я как можно мягче.

– Энди и Карл, – ответил тот.

– И Скотти тоже, и Блэйк, – добавил Ари.

Я кивнул. Я знал всех четверых. Эндрю Кард был начальником штаба Буша и руководителем Джоша, Карл Роув был старшим советником Белого Дома, а Скотт МакКлеллан был заместителем пресс-секретаря и правой рукой Ари. Блэйк – это Блэйк Готтсман, личный помощник Буша, каким для меня был Фрэнк во время кампании. У нас была дыра в штате посреди Белого Дома, которую этим людям нужно было заполнить. Одно дело – уничтожить президента, но в процессе я также убил и нескольких хороших людей, чье единственное преступление было в том, что они работали на Джорджа Буша. Я был настоящим психопатом.

– Ари, мне вечером нужно будет выступить на телевидении и рассказать стране о том, что происходит. Я не знаю, как это реализовать. Сможешь это устроить? – спросил я.

Это было чем-то вроде обычной процедуры, на которой он мог сосредоточиться.

– В смысле из Овального Кабинета?

Я покачал головой:

– Слишком рано для этого. Можем провести трансляцию из моего кабинета? Не хочу вызывать впечатления, будто я тороплю события. На сколько мы можем ее запланировать? На семь? На восемь?

Ари снова начал вести себя, как профессионал.

– Лучше всего в семь. Мне нужно будет сделать пару звонков…

Я добродушно ему улыбнулся и указал на дверь:

– Зайди ко мне, когда все будет готово, – затем я повернулся к Джошу, – Кабинет назначил меня действующим президентом до тех пор, пока мы не выясним, что произошло с президентом Бушем. Я не буду сидеть в Овальном Кабинете до тех пор, пока не дам присягу. Справишься с этим? Переживешь?

По его лицу текли слезы, но он утер их рукой и затем кивнул.

– Да, сэр, просто… да, сэр.

– Спасибо тебе, Джош. Мне нужно, чтобы ты выяснил, где сейчас Первая Леди и девочки, и также где сейчас бывший президент Буш и его жена. Мне нужно с ними поговорить. Иди умойся и успокойся, но после этого выясни, где все, и возвращайся ко мне.

Джон ретировался, и потом зашли Мэтт Скалли вместе с Майком Герсоном. Они были главными составителями речей во всем Белом Доме. Я дал им краткий пересказ того, что произошло на собрании Кабинета, и мы начали набрасывать речь, с которой мне нужно было выступить этим вечером. После того, как они ушли – вернулся Ари и сказал мне, что все состоится в половину восьмого этим вечером, и я отправил его помогать Майку и Мэтту.

И вот так продолжалось еще два часа, люди входили ко мне и выходили, пытаясь понять, что происходит, и что с этим всем делать. Лауру Буш с девочками забрали в Кэмп Дэвид, и я поговорил с Лаурой по телефону. Я не мог сказать ей ничего больше, чем то, что спасательные операции еще ведутся. Я поговорил с первым президентом Бушем и предложил отправить за ним и Барбарой свободный Аir Fоrсе Оnе, и привезти их в Вашингтон, на что он согласился. Я также созвонился с Руди Джулиани в Нью-Йорке. Он тоже планировал попасть на встречу за завтраком, и задержался. Он прибыл как раз вовремя, чтобы увидеть, как прямо перед ним самолет врезается в Северную Башню. Я сказал ему, что если ему что-нибудь будет нужно, чтобы он позвонил мне, и он все получит. Появился и Скутер Либби из государственного департамента со списком иностранных высокопоставленных лиц, которым мне было приказано позвонить, что в общем и целом составляло каждого премьер-министра и президента на планете. Я отправил его обратно в госдеп с этим списком и приказом, чтобы Чейни выбрал из них десяток самых важных, и чтобы он принес мне этот список завтра. С остальными поговорить мог и Чейни.

Спорным стало собрание с главами ФБР и Секретной Службы. Со стороны ФБР там был Луи Фри, а парень по имени Брайан Стаффорд присутствовал в качестве главы Секретной Службы. Фри пробыл на посту главы ФБР дольше, чем я предполагал, вероятно, в качестве подачки некоторым Демократам в Конгрессе; я думал, что он ушел еще прошлой весной. Стаффорда до этого я никогда не встречал, но он им подходил по всем меркам. Он был таким же невежей, как и весь остальной отдел! Почти сразу же после того, как они оказались в моем кабинете – они начали свои распри.

Федерально Бюро Расследований, как мне сказали, по закону должно было расследовать все возможные случаи терроризма на территории Америки. Секретная Служба ответила тем, что они по закону должны расследовать все угрозы и атаки на президента. Я пару минут послушал то, как они пререкаются, и затем достал из своего стола металлический свисток, который я держал там. Чарли отдал его мне в качестве шутливого подарка, чтобы останавливать пререкания близняшек. Когда я стал организатором партии, я привел его в свой офис, и сказал ему, что мои коллеги-конгрессмены ведут себя хуже, чем его сестры. Я глубоко вдохнул и затем издал пронзительный свист, и они от удивления замолкли. Тем же я привлек и внимание к своей закрытой двери, но я быстро от этого отделался.

– Господа, я очень разочарован в вас обоих, – начал я.

Луи Фри сказал:

– Мистер вице-президент, если вы…

Я второй раз дунул в свисток.

– Мистер Фри, мистер Стаффорд, если сейчас кто-либо из вас скажет еще хотя бы слово – я уволю вас прямо на месте. А теперь замолчите и дайте мне сказать! – они переглянулись, но затем кивнули.

– Это самое отвратительное, что я видел с тех пор, как впервые попал в Вашингтон. Погибли тысячи ваших сограждан, а вы двое меряетесь властью на их трупах! А теперь, раз уж вы решили прийти с этим ко мне, то изображать Соломона буду я, – и я повернулся к Стаффорду и сказал: – Есть только два варианта, как такое могло случиться. Первый – это был теракт, а президенту просто не посчастливилось оказаться не в том месте и не в то время. И это не имело к нему никакого отношения. Такими делами занимается ФБР. Второй вариант – что это продуманный план, чтобы убить президента. В таком же случае ФБР в десять раз больше Секретной Службы! И никоим образом не хватит у вас людей или ресурсов, чтобы это решить! И вам придется идти к ФБР, чтобы все разобрать. Мы согласны? Отлично! Благодарю вас!

Стаффорд выглядел раздраженным и начал что-то отвечать. Я же просто поднял свой свисток и начал подносить его ко рту. Он заткнулся.

– Я сделаю все намного проще, – и я указал на Фри и сказал: – Ведущим агентством будет ФБР, – затем я указал на Стаффорда. – А вы называете любых из его заместителей, которых хотите, чтобы они вели расследование, и каких угодно из своих заместителей, чтобы в этом помогать. Я сегодня вечером объявлю об этом по национальному телевидению. Если кому-нибудь из вас это не нравится – можете освободить свой рабочий стол и потом утром рассказать об этом Wаshingtоn Роst. У меня нет времени на все это, и у страны тоже. Понятно?

Стаффорд выглядел так, будто он хотел еще поспорить, так что я приложил свисток к губам и указал обоим на дверь.

Долбоебы!

Пол Вулфовиц из Центрального Разведывательного Управления пришел сразу же после того, как Мэтт и Майк прошлись по первому варианту речи. Я быстро зачитал им ее вслух, предложил правки и затем отправил их восвояси, добавив еще просьбу, чтобы кто-нибудь принес мне сэндвич. Обед я тогда пропустил. Вулфовиц пришел к выводу, что атаку на нас совершила Аль-Каида, о чем мы с Ричардом Кларком твердили все лето. Ему также эта ситуация показалась отличной возможностью связать терроризм с Саддамом Хуссейном. Я сказал ему молчать и никому ничего не говорить до завтра, и чтобы никаких утечек, ничего.

Я сидел за своим столом и ел свой поздний обед, пока съемочная группа пыталась подготовить мой кабинет к съемке. Он был слишком маленьким. Наконец я нехотя согласился дать речь из Овального Кабинета. Затем я вызвал свою секретаршу. Она появилась и я сказал ей:

– Миссис Ловенштайн, нужно, чтобы вы сообщили следующим людям, чтобы они были здесь завтра на собрании. Мы можем воспользоваться либо залом Кабинета, либо комнатой Рузвельта, где будет лучше. Я хочу начать его в девять утра и неизвестно, когда мы закончим. Это стоит расценивать как собрание Совета по национальной безопасности.

– Да, сэр, – ответила она. – Кто будет участвовать?

Я посмотрел на свои заметки.

– Я хочу, чтобы здесь был кто-то главный, либо сами главы, либо их секретари, по следующим министерствам: Госдеп, Оборона, Юстиция, Казначейство, ФБР, ЦРУ, Советник по национальной безопасности и управление гражданской авиации. Также нужен и заместитель, не важно, кто он, а если его нет в городе, то кто-нибудь еще. А, и еще не помешает привести и Секретную Службу тоже. И агентство по чрезвычайным ситуациям, они нам тоже будут нужны.

Она записывала быстрее, чем я, даже не глядя. Когда я закончил перечислять, она спросила:

– Сэр, те самолеты, как же так можно… как же кто-то мог так поступить?!

Я только покачал головой.

– Я не знаю, миссис Ловенштейн. Некоторые вещи я просто не понимаю. Объясните мне как-нибудь про Освенцим. И это будет ваш ответ.

Она кивнула и ушла.

В семь часов вечера я рассматривал последнюю редакцию своей речи, когда мне поступил звонок, который я был обязан принять. Это был звонок от Джорджа Буша-старшего, сорок первого президента, отца Джорджа.

– Добрый вечер, мистер президент, – сказал я, когда нас соединили.

– Добрый вечер, мистер президент, – ответил он, хотя прозвучало это так, будто у него срывался голос.

– Я всего лишь действующий президент, сэр. Пока мы говорим – все еще ведутся поисковые и спасательные операции. Мы все надеемся и молимся, чтобы Джордж вернулся к нам невредимым.

– Это очень любезно с вашей стороны, Карл. Могу я называть вас Карл? – спросил он.

– Конечно, мистер президент.

Он продолжил:

– Я хотел поблагодарить вас за то, что отправили самолет. Учитывая то, как все перекрыто, я не знал, как мы с Барбарой смогли бы добраться к Лауре и девочкам.

– Отдаю его под ваши требования, пока все не решится, сэр. Могу я попросить вас об услуге, сэр?

– Чем я могу помочь, Карл?

– Сэр, не могли бы вы прибыть сюда завтра, если будет возможность? Мне нужно обсудить с вами пару вопросов. Я понимаю, что это может помешать вашим семейным обязательствам, но это очень здорово бы мне помогло, – попросил я.

– Конечно, мистер президент. Я сделаю все, что смогу, – и он замолк на секунду, а затем спросил душераздирающим тоном. – Есть надежда? Вы что-нибудь уже слышали?

Что я еще должен был ему сказать?

– Сэр, всегда есть надежда.

Уверен, что он услышал ту самую паузу в моем ответе. Он вздохнул, поблагодарил меня и повесил трубку.

Я тоже повесил трубку. Что я мог ему сказать? Что я был причиной его смерти, потому что его сын собирался обернуться катастрофой?

Меня схватил Ари и потащил в небольшую комнатку рядом с Овальным Кабинетом, и на меня наложили небольшой грим. Пока его накладывали, краем глаза я заметил Джоша Болтена.

– Джош, сегодня после выступления мне нужно будет увидеться с главами Палаты и Сената. Мы можем увидеться с ними здесь или в Капитолии, как им удобнее, но я не хочу, чтобы они подумали, что я ими пренебрегаю. Можешь это оформить?

– Да, сэр!

– Молодец! Я знаю, это тяжело, но потихоньку движемся. Передай это им. Я верю в вас, парни. Мы прорвемся через все это, и месть будет очень холодной!

– Да, сэр! – с чувством воскликнул он.

Затем Ари постучал пальцем по своим часам и сказал:

– Пора.

Я проследовал за ним в Овальный Кабинет, обошел камеру и софиты и сел за стол президента. У меня не было времени размышлять о масштабности своих действий. Мне нужно было выпрямиться, найти телесуфлера, вставить пару предложений в свою речь и смотреть в камеру. Я не мог запинаться, когда все бы началось. Оператор дал всем предупреждение о двух минутах до эфира, затем об одной, и потом еще одно предупреждение о тридцати секундах до эфира. Я посмотрел в камеру, откуда бы пошел свет, когда мы начнем трансляцию. На десяти секундах он начал отсчет.

– … три… два… один! – и он молча указал на меня.

Добрый вечер. Я – действующий президент Карл Бакмэн.

Некоторое время назад на наших граждан, на наши свободы, на нашу нацию, и на наш образ жизни было совершено нападение террористами в серии смертельно опасных атак. Это была попытка ввергнуть нашу страну в хаос с помощью массовых убийств. Эта попытка провалилась. Наша страна остается сильной.

Сейчас уже каждый в Америке, и наверняка даже во всем мире знает, что произошло. Этим утром два самолета врезались в Международный торговый центр и уничтожили Башни-Близнецы. Немного спустя третий авиалайнер врезался в Пентагон, который, хоть и понес какой-то ущерб, но все же не был уничтожен. И наконец, четвертый самолет упал в сельской местности в Пенсильвании, вероятно, когда кто-то из героев-пассажиров попытался вернуть назад контроль от террористов, которые захватили его.

Сразу же после начала этих атак, министр транспорта Минета отдал приказ всем самолетам в стране приземлиться, чего никогда до этого не случалось. Он заслуживает признательности за свое быстрое мышление и действия. Точно так же министр обороны Пауэлл и генеральный секретарь Чейни сразу же поняли, что тогда происходило, и подняли уровень готовности в стране, чтобы справиться с любыми возможными поворотами. Благодаря их быстрой реакции, второй подобной атаки не произойдет, и их тоже стоит за это поблагодарить.

Степень всех разрушений еще до конца не ясна, но точно понятно, что статистика по смертям будет огромной, намного больше, чем кто-либо из нас может вообще представить. Эпицентром разрушения стал один из наших крупнейших городов, Нью-Йорк. Я уже поговорил с мэром Джулиани и заверил его, что ему будет доступно все необходимое для поисковых и спасательных операций. Я также поговорил с министром обороны Пауэллом и сказал то же самое о крушении в Пентагоне. Надеемся, что в обоих местах будут найдены выжившие. К сожалению, в крушении в Пенсильвании выживших нет.

К этому времени вы все уже слышали о том, что президент Буш приезжал в Нью-Йорк, и был в Северной Башне, когда в нее врезался первый самолет. Он оказался в ловушке со множеством людей, и мы потеряли связь с ним, когда здание обрушилось. Но все же есть надежда, что он и остальные пережили эту атаку и будут спасены. Я также поговорил с его семьей и с бывшим президентом Бушем, и заверил и их, что мы воспользуемся всеми доступными ресурсами для поиска и спасения.

Отцы-Основатели нашей страны оставили нам Конституцию, документ, описывающий правительственную систему, которая уже и многие годы спустя дает нам мудрые наставления и надежную защиту. За годы мы дополнили Конституцию несколькими поправками, нацеленными на подстройку под изменяющиеся времена, но все еще защищающие наши свободы и жизненный уклад. Ранее на сегодняшнем экстренном собрании Совета по национальной безопасности, когда стало очевидно, что связь с президентом Бушем потеряна, были введены в действие положения Двадцать Пятой Поправки. Эта Поправка утверждает некоторые процедуры и меры, которые необходимо провести в случае, если президент не в состоянии исполнять свои обязанности. Генеральный прокурор Джон Эшкрофт, главный юрист нашей страны, объяснил членам Кабинета, что в нее входит, и затем мы провели единогласное голосование, чтобы учредить меня действующим президентом. Мы все благодарны ему за его службу. Как только президент будет спасен и снова сможет выполнять свои обязанности, я вернусь на пост вице-президента. Позже в этот же вечер я встречусь с лидерами Конгресса, чтобы дальше это обсудить.

В качестве действующего президента я имею полную исполнительную власть, чтобы защищать нашу нацию от всех возможных врагов. Мы не позволим ни одной стране или группе допустить мысли о том, что это подходящее время для того, чтобы попытаться воспользоваться нами. Могу заверить, что любые подобные попытки приведут к столкновению с полной мощью наших военных.

Моим первым приказом членам Кабинета стал приказ бросить все силы на спасение тех, кто все еще погребен в Нью-Йорке и Вашингтоне. Американцы ожидают этого от них, и все они пообещали сделать все возможное. Точно так же, хоть множество зданий в Вашингтоне и закрыли сегодня в связи с экстренной ситуацией, они уже снова начали открываться и завтра будут работать в полном режиме.

Из-за временного запрета полетов на настоящий момент у нас есть тысячи пассажиров, которые застряли вдали от дома. Я обещаю вам, что как только появится практическая возможность – мы снова запустим все самолеты, чтобы вы смогли в безопасности вернуться к своим любимым. Мне также сообщили, что за рубежом многих застрявших пассажиров временно приютили чужие семьи. Я благодарю вас, и наша страна благодарит вас за такую чрезвычайную щедрость в тяжелое время. Мы этого не забудем.

Люди и страны со всего мира прислали нам письма с поддержкой и предложениями помощи, попутно проклиная тех, кто так ужасно нападает на невинных людей, которые просто занимаются своими делами. Весь цивилизованный мир объединился в ужасе от того, что произошло сегодня. Эта поддержка также не будет забыта. Также все цивилизованные люди были шокированы действиями некоторых людей, которые воспринимают смерть и страдания наших граждан как повод для празднования. Такое поведение мы тоже не забудем.

И наконец, я обращаюсь к тем, кто совершил эти неописуемые преступления – мы найдем вас. Наши правоохранительные и разведывательные органы выследят вас, тех, кто вас укрывает и помогает вам. Наш ответ будет быстрым… и окончательным.

Закончу я эту речь следующим высказыванием. Америка – это больше, чем просто здания и больше, чем просто люди. Америка – это идея, это символ, это вера. Мы – луч свободы и возможности для всего мира, и никакое зло от каких-либо безумцев его не затмит. Цена свободы всегда высока, но это цена, которую мы должны нести, и которую с радостью заплатим. Наша страна воспрянет из этого темного дня, став еще сильнее, и еще более приверженная тем идеалам, в которые мы верим.

Благодарю вас, доброй ночи, и Боже, храни Америку.

Я продолжал смотреть в камеру и ждал, пока оператор не сказал, что мы закончили и не погас свет. Даже после этого я молчал, пока они не выключили микрофоны и не убрали их. Сейчас самое последнее, что мне было нужно – это какой-нибудь «Упс!» момент, где я бы брякнул что-нибудь глупое, пока еще шел эфир. Технологии еще не дошли до того момента, где любой, у кого есть мобильный телефон, мог вас подловить на какой-нибудь глупости, но все к тому шло очень быстро. Я вышел из Кабинета сразу, как только смог, и направился в туалет, чтобы смыть грим. Для этого мне по-хорошему нужен был душ, но у меня не было на это времени. Думаю, хуже всего была та штука, которую мне нахлобучили на головуч чтобы моя залысина не так бросалась в глаза! В смысле, спасибо огромное, мне очень нужно было об этом напоминать!

Я вышел из туалета, уже больше ощущая себя человеком и застал Ари и Джоша, которые ждали меня вместе с некоторыми людьми из моего вице-президентского штата. Меня ждали Фрэнк, Картер и Минди. Было видно, что Минди сильно плакала, а Картер шепнул мне на ухо, что на рейсе 93, который упал в Шанксвилле была ее мать. Я усадил ее и сказал какое-то время отдохнуть и прийти в себя. Она кивнула и я жестом указал агенту отвезти ее домой.

Затем я взглянул на Фрэнка и Картера:

– Парни, это может быть немного странно, но нам как-то придется объединить штаты. Если президента Буша спасут – я вернусь на должность вице-президента, и вы вернетесь вместе со мной. В ином случае нам нужно будет что-то придумать.

– Да, сэр, – согласились оба.

Я посмотрел на Джоша. – Мы готовы к встрече с Конгрессом? Ты смог что-нибудь устроить?

Он кивнул:

– Да, сэр. Я смог собрать нескольких человек и они пообещали придержать остальных. Хотя все будет проходить в Капитолии. Мне стоило привести их сюда?

– Так сойдет. Достань машину и поехали. Ты, я… – и я оглянулся вокруг и заметил Ари, – Ари, хочешь поехать? Моим пресс-секретарем был Картер, но это не такая уж и работа у вице-президента. Хочешь взять его в качестве своего заместителя?

– Посмотрим, что из этого выйдет, мистер президент, – без особого энтузиазма ответил он.

– Картер, если не получится замещать пресс-секретаря, мы посадим тебя куда-нибудь еще, – и я перевел взгляд на ближайшего агента Секретной Службы. – Пять минут. Нам нужна будет машина. Мы просто доедем до Капитолия, так что оформите ее, пожалуйста, – и он незамедлительно начал передавать это в микрофон на своем рукаве.

Я встал и немного размялся. Это был очень длинный день, и я чувствовал себя уставшим и скрипучим. Я взял свою трость.

– После того, как я встречусь с людьми в Капитолии, я отправляюсь домой. Я буду продолжать жить в Военно-морской обсерватории, пока мы не разберемся с этим делом. Вам всем стоит бы пойти по домам и поспать какое-то время. Завтра все может быть еще круче. На утро у нас назначено крупное собрание, и если позвонит президент Буш, который бывший президент, с ним я тоже хочу встретиться. Но все равно идите домой и отдохните, – своим же спутникам я сказал: – Пора ехать.

Мы пошли к машине, впереди нас шел агент Секретной Службы. Через пару минут мы уже были у Капитолия.

В кабинете спикера было несколько человек, кто-то из них сидел, но когда я вошел, они встали и повернулись ко мне. Из Сената там были Трент Лотт, Том Дэшл, Гарри Рейд, Роберт Берд и Дон Никлс; из Палаты же там присутствовали Том ДеЛэй, Дэнни Хастерт, Джон Бейнер и Дэйв Бониор. Единственным отсутствовавшим лидером был Дик Гепхардт, и я знал, что он был не в городе.

– Господа, благодарю вас, что согласились встретиться со мной, – сказал я.

Дэнни Хастерт сказал:

– Мы все смотрели твое выступление отсюда, Карл. Мы все решили, что оно прошло хорошо. Не слишком долго, и основную суть ты высказал.

– Как ты, Карл? – спросил мой старый друг Джон Бейнер. – Выглядишь уставшим.

Я улыбнулся и пожал ему руку.

– Потрепан, но жить буду. С самого утра еще выехал в Тампу. Здорово снова тебя видеть.

После этого я обошел весь кабинет, пожимая всем руки. Это были те люди, с которыми мне нужно было работать в обозримом будущем, это были лидеры и организаторы большинства и меньшинства, спикер Палаты и председатель Сената. Кто-то из них был другом, кто-то – врагом, но у всех них было свое личное видение, которое далеко не всегда подразумевало собой сотрудничество с неким Карлингом Паркером Бакмэном Вторым.

Сперва главное.

– Дэнни, сенатор Берд, я приношу извинения за то, что не встретился с вами еще днем, но все резко завертелось. С вами уже говорил генеральный прокурор? Вас устраивает, что все было сделано по форме? – мне точно было не нужно, чтобы кто-то зажужжал о том, как я «захватил» власть.

Оба кивнули. Дэнни Хастерт сказал:

– Все было в порядке, Карл. Как думаешь, это надолго? Или, думаешь, на постоянную основу?

Я чувствовал себя немного уставшим, так что я приподнялся и сел на его стол лицом ко всем.

– Прямо сейчас, Дэнни, я точно не знаю, но у меня на этот счет очень дурное предчувствие. Эти башни были почти в триста метров высотой. Сколько там миллионов тонн железа с бетоном? Не могу себе представить, как оттуда кто-то может выбраться, – и вот это было произнесено вслух.

Нам нужно было уже брать в расчет то, что президент погиб.

– В таком случае, почему ты не дал присягу как президент? – обвиняющим тоном спросил Гарри Рейд.

– Гарри… сенатор Рейд, если бы я вышел и объявил себя президентом, то тем самым я бы сказал, что Джордж Буш мертв, что также бы означало, что мертвы и все те люди, которые были в тех зданиях. Не думаю, что люди готовы к такому. Мы все узнаем наверняка через пару дней. И как же долго мне стоит подождать, сэр? – ответил я.

Вот, выложить все факты у них перед носом и посмотреть, как им это понравится! И они не смогли бы жаловаться, что их не проинформировали, если я спросил бы их во время группового собрания.

Передышки мне не дали. Эти ребята были слишком умны для такого дилетантского трюка. Дэйв Бониор сразу же спросил:

– Карл, что ты задумал?

Я вопросительно развел руками:

– Сегодня еще слишком рано. С другой стороны, нам рано или поздно будет нужен постоянный президент, и скорее всего, рано. Я не могу сидеть на посту исполняющего обязанности президента до 2004-го года, – и я оглядел кабинет, выжидая, возразит ли мне кто-нибудь. Пара человек сидела с задумчивыми лицами, но никто со мной спорить не стал. – А теперь давайте говорить прямо. В этом вопросе мне нужно быть чище, чем жена Цезаря. Мне нельзя быть пойманным на том, что я затягиваю дело или отказываюсь помогать в спасательных работах. И вот, что я думаю. Ждем три дня. К утру пятницы станет понятно, спасут ли оттуда кого-нибудь. К обеду я созову еще одно собрание членов Кабинета, и в этот раз я приведу лидеров Конгресса – вас, господа – и мы проведем еще одно голосование. Почему бы вам в это время не отправить в Нью-Йорк двоих человек, чтобы произвести небольшой надзор?

– Ты хорошо это обдумал, – отметил Том Дэшл.

Я отрицающе покачал головой:

– Сенатор, я придумываю все это на ходу. Джон Эшкрофт ранее сказал нам, что идея четвертой статьи поправки нужна для того, чтобы справиться с тем, что случится, если у президента случится инсульт, как у Вильсона. Это никогда не задумывалось на случай его… исчезновения!

Я хотел поручить им отправить одного сенатора и одного конгрессмена, и чтобы один из них был Республиканцем, а второй Демократом, но поборол в себе искушение влезть и начать командовать. После десяти минут пререканий они решили отправить Гарри Рейда, сенатора со стороны Демократов, и Джона Бейнера, конгрессмена со стороны Республиканцев. Я повернулся к Джошу и поручил ему подготовить 89-ю летную к утреннему вылету, и также найти Дика Гепхардта и привезти сюда, и он вышел из кабинета, чтобы позвонить.

Дэнни Хастерт задал вопрос, который терзал всех.

– Карл, кто это сделал?! Кто за этим стоит?

Я вздохнул.

– Все, что мы точно знаем – это то, что это исламские террористы. У нас есть пара довольно крепких предположений, но абсолютно точно мы не узнаем еще несколько дней.

– Тебе нужно будет постараться получше, сынок, – отметил сенатор Берд.

– Нет, сэр, не нужно. Даже если бы я и знал имена и адреса причастных – а я их не знаю – я бы не стал распространяться до тех пор, пока мы от них не избавились. Когда придет время – я сообщу и вам и американской общественности, но не раньше.

Некоторые вздрогнули и сидели с недовольными лицами. Как я посмел намекнуть, что они не могут сохранить тайны?! Реальность же была такова, они не могли удержать в тайне ничего. Любой конгрессмен или сенатор гарантированно проболтается кому-нибудь, вероятно, репортеру, чтобы показать, как сильно президент им доверяет, и чтобы показать, сколько у них власти! После этого, если это всплывало, у них сразу находилась масса благоразумных причин, чтобы раскрыть информацию. Вокруг меня послышались перешептывания.

– И что же произойдет тогда, мистер президент? – спросил Том ДеЛэй. Он был первым, кто обратился ко мне не по имени, и на это некоторые удивленно подняли брови. – Что вы собираетесь делать после получения этой информации?

Я улыбнулся и слез со стола.

– Ну, тут все просто. Мы их уничтожим.

– А что же насчет взятия в плен и проведения суда здесь? – спросил Дэшл.

Я широко ему ухмыльнулся.

– Том, ты помнишь, что, как утверждал Билл Клинтон, я делаю с пленными, не так ли? Не, не думаю, что у нас будет много проблем с пленными, – никто не знал, что на это сказать. Я решил завершить дискуссию. – Друзья, это был очень долгий день. Я поеду домой и посплю немного. Джон, Гарри, вам тоже стоит отправиться домой и собрать вещи для вашей поездки. Я свяжусь с вами завтра. Доброй ночи.

Мы доехали до Военно-морской обсерватории, и потом я отправил машину с Ари и Джошем обратно в Белый Дом. Технически, резиденция вице-президента не являлась частью обсерватории, которая все еще работала, но находилась на ее территории, на первом кругу обсерватории. Это большое здание в духе Королевы Анны, и хоть там и были обеденные и гостиные, которые вмещали в себя огромную толпу, там практически ничего не происходило. Мы с Мэрилин все еще частично жили раздельно, и я через день приезжал домой в Хирфорд. Мы все еще умудрялись проводить несколько вечеринок за ужином ранее в том же году, но когда начали проходить новости о моем неизбежном крахе, многие люди начали заниматься какими-то своими делами, когда мы закатывали вечеринку. Вот бы они сейчас удивились!

Мэрилин была в одной из гостиных на первом этаже, закутавшаяся в плед перед телевизором. Телек был включен, но сама Мэрилин – нет; она спала, лежа на диване, пока по экрану постоянно проскакивали кадры, как обрушиваются башни, снова и снова, и дикторы пытались придумать что-нибудь новенькое, что можно сказать людям. Ее лицо выглядело ужасно, на щеках все еще были следы от слез, а нос покраснел от всхлипываний. Она проснулась, услышав, что я иду по комнате.

– Пойдем, милая, давай наверх, – сказал ей я.

– Сколько сейчас времени?

– Около десяти, – сказал я, взглянув на часы. – Пойдем, тебе пора спать. Как девочки?

– В порядке. Напуганы, – призналась она. – Думаю, я тоже.

– С нами все будет хорошо, – и я подал ей руку, она взяла ее и поднялась, оставив плед на диване.

Я проводил ее наверх в нашу спальню, но войдя – присмотрелся получше. С тех пор, как мы взяли Шторми, которая весила уже целых шестьдесят килограмм, мы начали спать в кровати королевских размеров. Шторми нравилось спать с нами, и теперь она была крупнее, чем моя жена! Мои дочери-близняшки обе лежали в моей кровати вместе с нашей собакой, все спали, пока на фоне мелькал телевизор.

– Ох-оу, – пробормотала Мэрилин.

– Ну и что теперь? Нам спать в их комнате? – я завороженно покачал головой. Затем я подтолкнул ее к кровати. – Вот, ложись и поспи. Я хочу еще немного посидеть и поразмышлять.

Мэрилин, пошатываясь, заползла под покрывала, все еще одетая, устроилась рядом с Молли, которую от сестры отделяла собака. Я только покачал головой, не веря своим глазам, и отправился в свой кабинет, и там разложил свое кресло. Я соблазнялся бутылкой виски, но подумал, что если я начну пить, то не остановлюсь. Все, что показывали по телевизору – это пересказы того, что произошло в то утро, и последние новости, которые были ровно теми же, как и полчаса назад. Я пощелкал по каналам, и затем уснул в своем кресле.

Глава 139. Восстановление

Среда, двенадцатое сентября 2001-го года.

Я проснулся в среду утром от того, что Шторми скулила, прося ее выгулять. Было прохладно, но я вышел наружу босиком, где-то рядом порхал агент Секретной Службы. После того, как она сделала свои дела, я повел ее обратно в дом и отцепил поводок от ошейника, и она устремилась обратно вверх по лестнице. Девочки уже вернулись в свою комнату, а Мэрилин еще просыпалась. Я зашел в ванную, снял вчерашнюю одежду и быстро принял душ.

– Доброе утро, – услышал я из туалета.

Там сидела Мэрилин. В тот момент, когда я потянулся, чтобы перекрыть воду, раздался громкий звук смыва воды с последующим

– Извини!

Я вылез и попытался надменно на нее посмотреть. Особого эффекта это не возымело, поскольку она выглядела взволнованной.

– Доброе утро. Смогла поспать?

– Прости за вчерашнее. Где спал ты?

Я кивнул в сторону спальни и дальше.

– В кабинете. Я в порядке. Мне нужно уже ехать в офис.

– Ты же теперь президент, да?

Я снова кивнул, вытираясь полотенцем.

– Вроде как да. Пока что зовусь действующим президентом, но к концу недели уже наверняка дам присягу. Тебе это не помешает?

Она усмехнулась:

– Ну, не то, что бы мы никогда не думали, что такое не произойдет. И все-таки это совсем иначе, чем если бы ты баллотировался, ты знаешь? – она надела халат и спросила: – Что от этого изменится? Нам нужно будет переезжать в Белый Дом?

Я пожал плечами.

– Ну, сейчас точно не до того, как Лаура с девочками съедут. Полагаю, это было бы несколько нагло, не думаешь?

Она широко раскрыла глаза:

– Боже мой! Я об этом и не подумала! Лаура… О, Боже! Мне нужно позвонить ей…

– Пожалуйста, сделай это сегодня. Ничего не говори им об их выезде и нашем въезде. Просто позвони и предложи поддержку, – Мэрилин намного лучше ладила с Лаурой Буш, в отличие от нас с Джорджем.

У Мэрилин было педагогическое образование, хоть она и не была учителем, а Лаура была библиотекарем. Они проработали несколько совместных проектов, обычно это касалось образования и чтения, и чаще всего по штату Колумбия.

– Конечно.

Я закончил одеваться и вышел, за мной вышла Мэрилин в банном халате и махровых тапочках. Девочки все еще были наверху, так что у меня не было возможности с ними попрощаться. На завтрак была булочка с плавленым сыром, и затем я поехал в Белый Дом. Я приехал туда к восьми утра, и там уже происходила какая-то бурная деятельность. Конечно же, это место никогда не спит. Многие из штатных сотрудников начинают приходить еще в шесть утра, чтобы подготовиться к приходу президента.

Как обычно, первым пришедшим в мой кабинет был сотрудник государственной разведки с ежедневной сводкой для президента, в которой были все последние известия. Ее составили ночью в ЦРУ, и первым ее видит именно президент. Что касается остальных, кому предоставляется этот документ – то это вице-президент, генеральный секретарь, министр обороны и советник по национальной безопасности. Я точно знал, что Чейни и Вулфовиц спорили о том, чтобы вывести меня из этой цепочки, но Буш еще не добрался до этого дела. Я быстро прочел сводку, и ничему в ней не удивился. Большая часть армий мира подняли свой уровень боеготовности, умные сделали это из-за того, что их беспокоили исламские фанатики, а глупые – потому что их более умные соседи это сделали. В конце сводки по большей части были данные о различных террористических группах. Эти ребята задним умом крепки.

На моменте, где связывали Аль-Каиду с Саддамом Хуссейном, я удивленно поднял бровь.

– На чем основывается утверждение, что Усама бен Ладен делится информацией с Саддамом Хуссейном? – спросил я.

– Мне не положено разглашать, – ответил он.

Я положил сводку на стол.

– Не хочешь подумать еще раз и ответить как-нибудь иначе, парень?

– Сэр? Эта информация засекречена и не может быть выдана.

Этому парню было не больше тридцати лет, и он был младшей версией обычного офицера, который виделся с президентом.

– Сынок, я – действующий президент Соединенных Штатов. Когда я говорю, что мне нужна информация – поверь, значит она мне нужна.

Он в замешательстве посмотрел на меня:

– Сэр, как я понимаю, это ведь всего лишь временная мера.

– Угу. И кто тебе это сказал? – любезно спросил я.

– Мистер Вулфовиц, сэр, и мистер Либби.

– Скутер тоже сказал, что я всего лишь временный?

– Да, сэр. Как только президент будет спасен – вы снова станете вице-президентом, так что нам не стоит нарушать условия безопасности, – сказал мне он.

– И к тому же долго я все равно здесь не пробуду, да? – он не знал, что на это ответить, но было очевидно, что он такое слышал, – Ладно, спасибо, – сказал я ему.

Ему, казалось, полегчало. Он забрал отчет и ушел. И вот теперь еще с одной чертовщиной нужно разбираться.

Случился один важный момент, когда ко мне вошел Фрэнк Стуффер и сказал:

– Аir Fоrсе Оnе, запасной, по крайней мере, в Хьюстоне. Первый президент Буш и миссис Буш вылетят оттуда в течение следующего часа. Где-то ранним днем сегодня они будут здесь.

– Хорошо, Фрэнк. Я хочу, чтобы ты за этим проследил и отправился в Эндрюс, когда самолет приземлится. Пока Буши здесь – ты принадлежишь им. Вози их туда, куда они захотят. Расчищай перед ними путь. Если они захотят, чтобы ты снял шкуру и плясал перед ними – сделай это. Понял меня? – сказал я ему.

– Понял, сэр.

– Молодец. Президент Буш был президентом, когда я впервые попал в Конгресс. Я очень уважаю этого человека, и надеюсь, что ты это ему покажешь.

– Я не подведу вас, мистер президент.

Я поднялся и улыбнулся:

– Я знаю, что не подведешь, Фрэнк, именно поэтому я и поручаю это тебе. И еще кое-что… уверен, что первым делом Буши захотят повидаться с Лаурой и девочками. Обязательно намекни мистеру Бушу, что я был бы признателен, если бы он уделил мне немного своего времени. Было бы хорошо этим днем, если возможно.

– Есть, сэр, – и он ушел исполнять свой долг, а я задумался о нем на мгновение.

Он уже был моим заместителем начальника штаба, что было большим шагом от начальника штаба вице-президента. Он был со мной всего-то чуть больше года с тех пор, как я взял его на борт после Спрингборо. Я использовал его в комбинации и как своего помощника, и как начальника штаба. Заместитель начальника штаба значило то, что мне нужно найти нового помощника. Еще одна запара.

Я направился на собрание, которое назначил на утро. Настало время разгребать весь этот бардак. Я взял кожаную папку с президентским гербом и упаковал в нее еще пару мелочей.

Собрание проходило в кабинете министров, и я сел за длинный стол на место по центру. Когда я входил, слышался легкий гул, но когда я сел – все стихло. Я осмотрел всех. Как я мог видеть, ключевые фигуры, с которыми я хотел поговорить, были на месте, и казалось, что здесь сидит еще столько же других людей – их заместителей, большинства из которых я не знал, они сидели на стульях вдоль стены. Когда я садился, все глаза были устремлены на меня.

– Благодарю вас всех, что пришли, – начал я. – А теперь, прежде чем мы начнем, я хочу рассказать вам кое-что. Прошлой ночью, когда я вернулся домой, я застал свою жену спящей в своем банном халате на диване, а по включенному телевизору крутили вчерашние новости. Она плакала. Наверху в моей кровати были мои дочери, тоже уснувшие с включенными новостями, и они тоже плакали, и с ними была моя собака, чтобы их защищать. Люди по всей стране, которые полагались на нашу защиту, плачут в своих постелях, потому что им страшно! Мы не смогли их защитить. Нам нужно это исправлять, и данное собрание – это начало. Если вы этого не понимаете, дверь там. Это ясно?

По всему столу раздался хор из «Да, сэр!», какие-то голоса звучали четко, а кто-то бубнил.

Я осмотрел всех и кивнул.

– Спасибо. Ладно, начнем по порядку, – и я снова осмотрелся. – Где Джо Оллбо? – Джо был давним политическим посредником и теперь был главой управления по чрезвычайным ситуациям.

Он давно уже водит дружбу с президентами.

С конца стола раздался голос:

– Он на конференции в Монтане, сэр. Я Майкл Браун, заместитель главы по чрезвычайным ситуациям.

Мне понадобилась секунда, чтобы вспомнить круглое лицо Брауна, и затем до меня дошло. Это был тот парень, который на моей первой жизни был главой по чрезвычайным во время урагана Катрина. Да, тот самый Майкл «Отличная работенка, дружище!» Браун. Великолепно! Уже годами обе партии пользовались управлением по чрезвычайным ситуациям и несколькими другими агентствами как свалкой для политиков, которые смогли добыть им достаточно денег и которым была нужна легкая работа. И Оллбо и Браун были из таких.

– Хорошо, мистер Браун, каково текущее состояние мест крушения?

Если честно, его ответы были краткими, четкими и точными по нашим сравнениям. Пентагон изрядно пострадал с одной стороны, но не былуничтожен и все еще функционировал, а структурная архитектура здания (пять раздельных пятиугольных колец, одно внутри другого с соединяющими на углах коридорами) разделили здание на несколько секций. Наверняка у нас были сотни погибших, но огонь потушили и уже проводились работы по зачистке.

Настоящей проблемой был Нью-Йорк, где у нас были две гигантские кучи дымящегося хлама. Заправлял всем Джулиани, делал он это грамотно и у него было столько людей и оборудования, сколько ему требовалось. Самой большой трудностью был едкий дым и пыль, которая окружала место. Во всем остальном же уже было сделано все, что только можно было сделать, но дело шло медленно. Выжившие были, но их немного.

– Благодарю вас. Есть пара вопросов. Там есть достаточное количество респираторов и противогазов, чего-нибудь такого? У управления по чрезвычайным ситуациям есть склад с ними? Мы можем достать больше?

– Уже пользуются тем, что есть, и везут еще, – ответил он.

Я кивнул и сделал себе пометку поговорить с Томми Томпсоном. Ему бы понадобилось уведомить центры здравоохранения о возможных угрозах здоровью от всего этого дерьма.

– Когда ожидается спасение президента Буша? – спросил Чейни.

Я строго посмотрел на него за то, что он высказался вне очереди, но затем перевел взгляд обратно на Брауна.

– Это следующий вопрос. Есть предположения, мистер Браун?

Он только покачал головой:

– Прошу прощения, но кажется, что это очень надолго. Пока что никто из тех, кто выбрался, или кого нашли, не был из зоны выше точки столкновения с самолетом. Конечно же, поиск все еще ведется, но… но сэр, там просто ничего не осталось!

– Благодарю вас, мистер Браун. Я понимаю, что очень тяжело сказать такое, – для всех я отметил: – Прошлым вечером я встретился с главами Палаты и Сената. Джон Бейнер и Гарри Рейд вызвались поехать в Нью-Йорк на поисковые и спасательные операции, – Брауну же я сказал: – Позаботьтесь о том, чтобы вы сделали все, что можете, чтобы помочь им. У нас есть какие-то прикидки по количеству? Сколько там было человек?

Он покачал головой:

– Нет. Много кому удалось спастись, по крайней мере, с нижних этажей, но никто подсчета не вел. Мы наверняка не узнаем этого еще несколько дней, а, может, и недель, – затем он на секунду задумался и затем добавил: – И будет количество в тысячах.

На это послышалось несколько вздохов. Вчера по телевидению слышались подобные предположения, но это звучало пугающе официально.

Я пробурчал что-то ругательное себе под нос, а затем кивнул.

– Я собираюсь посмотреть на это сам. Сегодня днем я, наверное, смогу выехать в Пентагон. А завтра смогу вылететь в Нью-Йорк, – я оглянулся и поймал на себе взгляд одного из агентов Секретной Службы, стоявшего в стороне. – Вы это услышали? Я возьму Аir Fоrсе Тwо. Пожалуйста, подготовьте его вместе с машиной до Пентагона сегодня попозже.

– Есть, сэр, – и он покинул кабинет.

Остальным я добавил:

– Основной Аir Fоrсе Оnе все еще в Нью-Йорке, и я предоставил второй отцу президента, – я повернулся к Колину Пауэллу. – Мы все еще на третьем уровне боеготовности?

– Да, сэр, но кажется, что ничего не произойдет. Думаю, нам стоит опустить его до четвертого, – ответил он.

– Это все слишком преждевременно! – возразил Чейни. – Нам стоит держать этот уровень. Мы ответим на это сразу же, как президент Буш вернется в офис.

– Когда мы ответим, тогда и можем переживать за состояние готовности на тот момент. А пока что поддержка третьего уровня боеготовности сильно изнашивает отряды и оборудование, и обходится нам в огромную сумму денег на уровень защиты, в котором нет необходимости, – ответио Пауэлл.

Я взглянул на Пауэлла.

– Мы и за границей тоже застряли?

– Да, сэр, – и он кратко пояснил нам, что входит в третий уровень боеготовности, включая усиление воздушного патруля, подготовку к спуску на воду кораблей, усиление морского патруля и блокировку баз за границей.

Я немного послушал, и когда он закончил, я сказал:

– Ладно, после того, как разберемся здесь, спускайте до четвертого, но держите зарубежные базы в готовности, и пусть парочка самолетов еще летает. Нам нужно начать немного серьезнее относиться к безопасности.

– Сэр, это должен решать президент Буш, – вмешался Чейни.

Пора с этим покончить; парень явно не догоняет! Я продолжал смотреть на Чейни, но немного повысил тон и сказал:

– Мистер генеральный секретарь, есть ли какой-нибудь пункт в четвертой статье Двадцать Пятой Поправки, где говорится, что власть у действующего президента не такая же, как и у президента?

Я чувствовал все взгляды на себе. Эшкрофт быстро ответил:

– Нет, сэр, нет никаких ограничений по сравнению с президентом. Как действующий президент, вы обладаете всей властью президента.

Я продолжал смотреть на Чейни.

– Очень хорошо, сэр. Итак, секретарь Чейни, вы можете к этому что-нибудь добавить?

Чейни активно двигал челюстью, но просто сказал:

– Нет, сэр.

– Благодарю вас, – и я снова взглянул на Пауэлла. – Вы получили мой приказ. Есть вопросы?

– Нет. Возможно, я изменю некоторые детали, основываясь на разведданных, но смысл я понимаю.

– Хорошо, – я снова повернулся к столу, и затем поднял глаза и опустил их. – Ладно, теперь к веселому. Вчера произошел крупнейший провал разведки, который наша страна только наблюдала с тех пор, как японцы разбомбили Перл-Харбор! Может мне кто-нибудь объяснить, какого черта произошло вчера утром? – и я указал на Пола Вулфовица, главу ЦРУ. – Вы первый.

Вулфовиц выглядел уверенным во время ответа, и меня удивило то, сколько у него было информации. Сколько всего он знал всё ещё до атак и просто проигнорировал, сказать я не мог. В общих чертах – у него на крючке было несколько десятков членов террористической группы под названием Аль-Каида, которые ухитрились проникнуть в США, в некоторых случаях даже еще несколько месяцев назад, и Аль-Каида публично заявляла, что это они ответственны за атаку. Затем он объявил, что Аль-Каида выполняла приказы Ирака.

Я издал пару нечленораздельных стонов и затем указал на Луи Фри, главу ФБР. К слову, он уже был на полпути к отставке, будучи пережитком еще времен Клинтона и непопулярный в администрации. Изначально предполагалось, что он уйдет сразу после инаугурации, но по какой-то причине Буш оставил его в качестве подачки для Демократов. Никто не думал, что он протянет еще год.

– Луи, вы что-нибудь выяснили?

Его отчет был похожим, хотя информации у него было меньше. Он не знал, сколько человек было замешано, или какое у них было вооружение, или где они жили, или где они смогли научиться управлять авиалайнерами. С другой стороны, он пообещал, что все выяснится, поскольку для этого дела подключили абсолютно всех агентов. Это было чрезвычайно неудовлетворительным ответом. Даже при том, что прошел всего один день, я ожидал большего.

Я повернулся к Брайану Стаффорду из Секретной Службы:

– Кто из ваших над этим работает?

Он развернулся и указал на мужчину за собой, который в этот момент поднялся.

– Заместитель главы Ральф Башам, сэр, – сказал он.

– Приятно познакомиться. Уверен, что мы будем общаться. Кто отвечает за это со стороны ФБР?

– Это исполнительный директор Коллинс Барнвелл, – ответил Башам.

– Он здесь? – спросил я, оглядываясь по сторонам.

Никто не подскакивал, поэтому я повернулся к Фри и вопросительно поднял бровь.

– Вы говорили только про моего заместителя, сэр, – пролопотал он.

Я снова пробурчал себе под нос нечто ругательное, и затем определился с решением, которое я обдумывал еще с прошлого вечера. Я просто про себя кивнул, и затем посмотрел на главу ФБР через стол.

– Ну, это кое-что для меня определило, – и я осмотрел всех сидящих за столом. – Настало время для откровенного разговора, господа. Прошлым вечером я встретился с Конгрессом. Одним из обсужденных пунктов было то, что американский народ будет требовать каких-то ответов, и Конгресс будет проводить слушания. Они захотят узнать, что произошло, и будут ожидать того, что слетит пара голов. Люди будут нести ответственность. Мы можем начать уже сейчас.

Я раскрыл свою папку и достал оттуда бланк с гербом Белого Дома. Я подтолкнул его по столу в сторону Фри.

– Мистер Фри, мне очень жаль слышать, что вы решили оставить свою должность главы Бюро Федеральных Расследований. Ваши многие годы службы не будут забыты. Просто напишите там «я ухожу» и поставьте дату и подпись. Этого будет достаточно.

Тогда можно было услышать, как пролетит муха, и все уставились на меня. Я увольнял кого-то? Так не делается! Обычной реакцией Вашингтона было бы, что президент признает некие упущения в суждениях и взял бы на себя вину за всех. Никто бы не пострадал, и жизнь продолжалась и дальше, и дела шли как обычно. К черту это! Пора некоторым людям услышать тревожные звоночки!

Луи Фри только уставился на меня. Я щелкнул перед ним пальцами и указал на бумагу.

– Мистер глава, ваше исполнение пару минут назад было абсолютно неудовлетворительным. Не сомневаюсь, что когда все это наконец решится, то в файлах ФБР будут указаны имена, должности и серийные номера все участвовавших. Делайте, как я велел. Пишите «я ухожу», подписывайте и ставьте дату, – ошеломленный, он сделал так, как я ему сказал. Он передал бумагу обратно, и я добавил: – Благодарю вас. Когда вы покинете этот кабинет, сдайте все пропуска, ключи и подобное кому-нибудь снаружи. А затем отправляйтесь домой. Вы больше не работник Соединенных Штатов Америки.

– Господи! – услышал я чей-то шепот.

Фри встал из-за стола и медленно ушел с выражением полного краха.

Я оглянулся и увидел его шокированного заместителя. Я поманил его пальцем и указал на стул, с которого только что встал Фри.

– Поздравляю, вы теперь временный глава. С настоящего момента, когда у нас будет собрание, я ожидаю, что ваш исполнительный-кто-нибудь будет присутствовать, и я ожидаю, что у него будет намного больше ответов, чем то, что я только что услышал. Договорились?

– Э-э, да, сэр.

Я повернулся обратно к заместителю главы Секретной Службы.

– Мистер Башам, с настоящего момента вы и этот Барнхарт…

– Барнвелл, сэр.

Я бросил на него строгий взгляд.

– Вам кажется, что мне не плевать? Барнвелл! Вы с ним теперь связаны. Я хочу, чтобы вы работали над этим настолько тесно, чтобы вы могли друг за другом предложения заканчивать! Если у вас зачешется, я хочу, чтобы чесал он! Сегодня днем я отправляюсь в Пентагон, чтобы увидеть, что там произошло. После этого я хочу, чтобы вы оба увиделись со мной здесь, и я ожидаю чертовски больше информации, чем то, что я уже получил. Понятно?

– Да, сэр!

– Благодарю вас. Вы свободны. Я хочу, чтобы вы нашли заказчика, и чтобы он потом хромал! – и Башам бодрым шагом ушел с решительным лицом. После того, как он ушел, я достал второй бланк из своей папки. – Наш следующий участник – глава федерального управления гражданской авиации.

– Я?! – раздалось в паре метров справа от меня, – Что я сделала?!

– А, вот вы где, миссис Гарви, – я подвинул бланк к ней, – Миссис Гарви, дело не в том, что вы что-то сделали, а напротив – в том, что вы чего-то не сделали. Ваше управление должно регулировать авиалинии, а получается все наоборот. Теперь же, хоть я и признаю, что это не вы создали возникшую ситуацию, вы также ничего не сделали, чтобы ее изменить. Мы можем не знать, что произошло, но безопасность авиалиний попадает под вашу юрисдикцию. Могу ручаться, что в ваших документах можно найти целый список предложений, которые могли бы предотвратить все это, но не были внедрены. Так что подписывайте.

Джейн Гарви была в ярости, но она подписала заявление об увольнении и быстро ушла. Ее заместитель сел на ее место, и я взглянул на него.

– Вашей задачей будет найти этот список решений и начать их внедрять. Если вам нужно политическое прикрытие, я вам его предоставлю. Если вам нужен правительственный указ, который приказывает что-либо сделать, я дам его. Я поддержу вас в этом деле, но никаких вылетов, пока мы не будем уверены, что такое не повторится, и нам нужно запустить самолеты как можно скорее. Понятно?

– Да, сэр!

– Хорошо! А теперь идите и за работу. Я свяжусь с вами завтра вечером, и к этому времени я ожидаю списка конкретных предложений и графика их внедрения.

– Да, сэр! – и он ретировался. Я даже не запомнил его имени.

– Следующий! – я достал еще один бланк и подтолкнул его по столу к Полу Вулфовицу, который сидел напротив. Он только вытаращился на меня. – Пол, за последние шесть месяцев я вместе с другими экспертами твердил об опасности терроризма, а ты все говорил о том, что нам не угрожает никакой опасности, и какой настоящей проблемой был Ирак! Ты уволил экспертов, которые тебе не нравились, но не смог уволить меня. И даже сегодня ты все еще пытаешься протолкнуть мысль о том, что причиной всего этого был Ирак. Простите! Не куплюсь! Процедуру ты уже знаешь. Подписывай и ставь дату!

– Да будь ты проклят! Ты не можешь так поступить! Президент Буш тебя выставит! – крикнул Чейни.

Я повернул голову налево, где сидел Дик.

– Дик, мы это уже проходили, помнишь? Я могу так поступить, и я только что так поступил. Если мы найдем президента, он может нанять обратно всех тех, кого захочет. А пока что побудем без них.

Вулфовиц взглянул на своего покровителя, и либо не понял, что Чейни отступил, либо ему было плевать.

– Иди к черту, Бакмэн! Ты не президент! Я это дерьмо терпеть не обязан!

По всему столу прошлись удивленные вздохи. Я не особо ожидал такой реакции, но я точно знал, что с этим делать. Я взглянул на одного из агентов Секретной Службы и сказал:

– Нам сюда нужен отряд, и прямо сейчас, если соблаговолите.

– Есть, сэр! – он начал говорить в свой микрофон и встал позади Вулфовица.

– Какого черта ты творишь, Бакмэн?! – закричал Вулфовиц.

Я потянулся и забрал бланк обратно. Я написал на нем: "Пол Вулфовиц прекращает работу на государственной службе Соединенных Штатов Америки, вступает в силу незамедлительно. Карл Бакмэн, действующий президент, двенадцатое сентября 2001-го года".

К тому времени, как я закончил писать, за уже бывшим главой ЦРУ стояли еще агенты. Я поднял на них глаза и сказал:

– Мистер Вулфовиц более не сотрудник Центрального Разведывательного Управления или какого-либо еще в этом правительстве. После того, как проводите его из кабинета, обыскать его и забрать все пропуска и остальные предметы, не являющимися его собственностью. После этого доставить его прямиком домой. И я хочу, чтобы двое из вас поехали в Лэнгли и сообщили охране на пропускном пункте, что мистер Вулфовиц более не их сотрудник и больше ему не разрешается появляться на территории. Если возникнут какие-либо вопросы – могут позвонить в Белый Дом. Это понятно?

– Чтоб ты провалился! – выкрикнул Вулфовиц, который пытался подняться.

Пока он это делал, его за плечи схватили двое агентов, по одному с каждой стороны, и удержали его на месте. Я указал на дверь, и его вывели. Кто-то из сидящих в кабинете сидел ошеломленный, но я заметил, что Колин Пауэлла слегка улыбался, да и Пол О'Нил не выглядел недовольным.

Одним из шокированных был заместитель Вулфовица. Я указал на него и жестом велел занять уже освободившееся место. Он сел, и я строго взглянул на новичка.

– Завтра утром я лечу в Нью-Йорк. Я ожидаю, что смогу со спокойным лицом сказать людям, что мы усердно работаем над выяснением того, кто с нами такое сотворил, чтобы мы могли ответить. И я ожидаю правдивой и непредвзятой информации от вас. Если вы умны, то вы подключите кого-нибудь из старших и опытных, чтобы помочь остальным двоим все выяснить. И они станут Тремя Друзьями. Если нужно вскрыть архивы – сделайте это. Вы меня поняли, или мне нужно повторить процедуру, которую вы уже наблюдали?

– Я понял, сэр.

Я достал четвертый бланк, посмотрел на него с секунду, и затем убрал обратно в свою папку. Я почувствовал, как многие облегчились; уже было достаточно драмы. Я наполовину повернулся в сторону Чейни, но затем продолжал поворачивать голову в сторону сидящего за ним Скутера Либби.

– Скутер, я очень серьезно об этом задумывался, но я даю тебе кредит доверия. Но если ты еще хотя бы раз кому-нибудь скажешь, что я не настоящий президент, что меня здесь долго не продержат и что мне нельзя предоставлять засекреченную информацию, я повешу тебя сушиться на полуденном солнышке! А пока тебе следует уже начать выполнять свою чертову работу, а не бегать кругами, пытаясь надуть систему и подделывать данные вместе с ЦРУ!

Казалось, что Чейни готов взорваться, но он промолчал. Если бы он хоть что-нибудь сказал, я был готов достать бланк и вручить ему, но он сдерживал себя. Остаток собрания мы посвятили тому, что нам нужно было делать с безопасностью в будущем. Я также озвучил план своего ближайшего графика, включая и совместную встречу с лидерами Конгресса и всем составом кабинета министров в пятницу утром.

Когда где-то к полудню мы закончили, я позвонил Норму Минету и частично извинился за увольнение его подчиненного администратора управления гражданской авиации, и попросил его позвонить и предоставить всю возможную помощь для того, чтобы снова можно было пускать самолеты и летать. Затем я вызвал Ари Флейшера, и ввел его в курс всех изменений в моем штате и графике. Ему тоже придется начать отрабатывать свою зарплату! Я поручил ему разобраться с пресс-конференцией.

Я наспех пообедал в столовой Белого Дома, кафетерии в западном крыле, которым заправлял флот, а потом мне позвонил Фрэнк Стуффер, сказав, что первый президент Буш прилетел вместе со своей женой. Из Эндрюса они собирались вылететь на Маrinе Оnе в Кэмп Дэвид, чтобы повидаться с Лаурой и девочками, но сперва они хотели приземлиться у Белого Дома, и президент ненадолго бы встретился со мной, пока Барбара полетела бы дальше. Я сказал Фрэнку привести его как можно скорее.

Незадолго до двух часов дня я услышал, что Маrinе Оnе собирается садиться, так что я расчистил свой стол и привел себя в презентабельный вид. Я посмотрел, как вертолет приземляется и взлетает обратно после того, как президент сошел. Он выглядел точно так же, как и тогда, когда я пару раз видел его во время правления, но он был явно старше, по крайней мере ему шел восьмой десяток, и ходил он куда медленнее. Сегодня же у него был печальный вид. Фрэнк проводил мистера Буша до моего кабинета, и я поприветствовал его на пороге. – Благодарю вас, что встретились со мной, мистер президент. Позвольте мне сказать, что мы всей семьей молимся, о скорейшем спасении Джорджа, – я жестом пригласил его к креслу.

– Это очень любезно с вашей стороны, Карл. Я могу сесть? – спросил он.

– Конечно, сэр, – я дождался, когда он сядет, и затем сел сам в кресле напротив. – Я признателен за то время, которое вы мне уделили, сэр. Когда мы закончим, Фрэнк доставит вас в Кэмп Дэвид. Надеюсь, Фрэнк был вам полезен. Я сказал ему, что он полностью в вашем с миссис Буш распоряжении.

На это он слегка улыбнулся.

– Пресвятые небеса, но он кажется таким молодым. Хотя полагаю, что все мы такими когда-то были.

– Да, сэр, думаю, что вы правы. Но он хорош. Он был в моем штате еще во время избирательной кампании, и я нахожу его очень полезным. Если вам что-нибудь нужно, просто дайте ему знать.

Он кивнул.

– Как только мы доберемся до Кэмп Дэвид, мы справимся, я уверен. Пожалуйста, скажите, есть ли еще какие-нибудь новости? – просящим тоном сказал он.

Было душераздирающе говорить это человеку, которого я очень сильно уважал, и зная, что причиной его страданий был я. Я покачал головой и сказал:

– Спасательные операции еще ведутся, но последний отчет сразу после обеда ничем не отличался от того, что вы могли услышать этим утром. Некоторых вытащили из-под завалов, и мы знаем, что некоторые в ловушке, но среди них нет никого, кто был выше точки столкновения с самолетом. И все же судить еще рано. У нас все еще есть надежда.

Казалось, что он совсем раскис, но затем он почерпнул немного своей внутренней силы и сел прямее.

– Спасибо вам, мистер президент, за то, что вы такой… сострадающий. На самом деле надежды нет, правда?

– Это одна из причин, почему я хотел поговорить с вами, сэр. Могу я отнять у вас еще пару минут, прежде чем отвечу на этот вопрос? – спросил я.

Он кивнул.

– Конечно, мистер президент. Чем я могу помочь?

– Это связано с моим нынешним статусом. Думаю, вы понимаете, что на настоящий момент я единственный действующий президент. Когда авторы Двадцать пятой поправки ее составляли, они предполагали ситуацию, где президент был бы болен или как-либо иначе не в состоянии. Они наверняка не предполагали, что он может быть вне досягаемости. Сейчас же, пока кабинет министров утвердил меня в качестве действующего президента, я сталкиваюсь с плотной оппозицией от одного конкретного человека, и я надеялся, что пока вы здесь, то, может, вы захотели бы с ним поговорить.

Он с любопытством взглянул на меня.

– И кто же это?

– Генеральный секретарь Чейни, – признался я, – Ненавижу признавать, что я не контролирую ситуацию так, как мне бы этого хотелось, но это правда. Он отказывается принять ситуацию, говорит людям, что я "ненастоящий" президент, и сопротивляется на каждом шагу. Хуже всего то, что он говорит всем, с кем работает, чтобы они со мной не сотрудничали. Боюсь, что Джордж заставил его поверить, что меня сместят с поста вице-президента, и что новым станет он сам. Я на грани того, чтобы его уволить, но я просто не хочу всей головной боли, которую это вызовет. Вы работали с ним во время своего срока, и я надеялся, что вы сможете с ним поговорить. Нашей стране нужно быть сплоченной, а не раздробленной, как сейчас.

Президент Буш скорчил гримасу и немного отвел взгляд, но затем снова посмотрел на меня и кивнул.

– Я разговаривал с Джорджем, и он намекал, что он пытается посадить Дика на ваше место, но я объяснил ему, что если он действительно этого хочет, то ему нужно ждать до самого переизбрания. Хотя у Джорджа свой взгляд на вещи, – я сразу мог сказать, что это признание оставило у него свой осадок. Насколько я сам мог знать – семья Бушей не очень понимала, как Джордж оказался на президентском посту. Умным в их семье считался его младший брат Джеб!

– Думаю, что если бы вы поговорили с Диком, то, может, вы смогли бы его урезонить. Ему совсем не нужно ко мне хорошо относиться, но он не может продолжать публично нападать на меня и принижать перед министрами и остальными главами управлений. В следующий раз, если он это сделает, то у меня не останется выбора, кроме как убрать его с поста, независимо от того, какую цену мне придется заплатить. Ранее сегодня я попросил главу ФБР и администратора управления гражданской авиации сложить полномочия, и они подчинились. Когда я попросил главу ЦРУ сделать то же самое, он отказался, а Чейни его поддержал, так что я его уволил и поручил Секретной Службе вывести его из здания. Я не стану терпеть поведение Дика Чейни, и я был бы очень рад, если бы вы ему это недвусмысленно объяснили.

– Вы уволили Вулфовица? Боже мой!

Я кивнул. Вулфовиц занимал пост главы ЦРУ, который когда-то принадлежал президенту Бушу.

– Да, сэр. Он вместе со Скутером Либби подделывал разведданные по указке Дика Чейни. Они хотят развязать войну с Ираком, так что они утверждают, что в этом замешаны иракцы, – я не знал, о чем из этого он осведомлен. По традиции бывшие президенты тоже могут получать ежедневные сводки для президента.

– А разве нет? – спросил он.

– Нет, сэр. Это было совершено группой под названием Аль-Каида, кучкой саудитов-бунтарей, которые прячутся в Афганистане. И я бы попросил вас не распространяться об этом.

Он только покачал головой и вздохнул.

– Я поговорю с Диком. У нас с ним давняя история. Что-нибудь еще было?

Я медленно кивнул.

– Да, сэр. И это относится к тому, о чем мы говорили ранее. Как вы уже наверняка знаете, сенатор Рейд и конгрессмен Бейнер прошлым вечером отправились в Нью-Йорк, чтобы лично увидеть проведение спасательных работ и отчитаться о них остальным главам Конгресса. Когда я встретился с ними тогда, я сказал им, что если мне необходимо дать присягу, то я не хочу, чтобы возникали какие-то вопросы. Было слишком рано даже задумываться об этом. Мы обсудили идею о еще одном собрании в пятницу утром, где будут присутствовать главы и весь состав министров, и будет проведено голосование.

По лицу президента пробежала тень, когда я заговорил о возможной смерти его старшего сына, пусть и не прямым текстом.

– Как это относится к вашей просьбе, Карл?

Я глубоко вдохнул.

– Сэр, я испытываю к вам глубокое уважение, и никогда не хотел бы причинять вам какого-либо вреда или страданий. Но если кабинет министров решит, что я должен дать присягу президента, то всегда будут сомнения в легитимности моего руководства. Если бы вы стояли со мной и держали Библию, на которой я буду давать присягу, то эти сомнения были бы развеяны. Вот чего я прошу, не для себя, а для страны. И все же если вы откажетесь, я пойму.

Президент ничего не сказал, только вздрогнул и на его глаза навернулись слезы. Я молчал. Я больше ничего не мог добавить. Спустя минуту он сказал:

– Карл, мне нужно это обдумать. Мне стоит собираться к Лауре и девочкам.

– Конечно, сэр. Передавайте им мои наилучшие пожелания. Если я могу что-то сделать, дайте мне знать, – я встал и дождался, пока президент поднимется. Когда мы шли к выходу, я сказал: – Завтра я полечу в Нью-Йорк, чтобы оценить ущерб. Если вы хотите поехать со мной, буду рад.

– Нет, думаю, это было бы слишком поспешно.

– Понял, сэр, – на выходе я передал президента Фрэнку и застал там Скутера Либби. – Мистер Либби, что привело вас сюда?

Скутер был уже немного более почтительным.

– Мистер президент, вы сказали, что хотите начать звонить различным лидерам сегодня днем.

– Да, хотел. Благодарю за напоминание. Входите. У вас есть список? Какова процедура? – это для меня было в новинку! Как, черт побери, дозвониться до королевы Англии?! Что, звонить оператору и спрашивать номер?! Я взял у Скутера список и пробежался по нему глазами, затем поднял взгляд обратно на него. – Лучше бы вам иметь под рукой переводчика. Мэрилин говорит, что я даже по-английски не говорю, только на южном диалекте. Я точно не знаю некоторых из этих языков!

До этого я сказал ему, что я буду говорить с крупнейшими десятью странами, а с остальными разберется государственный департамент. В списке были Россия, Израиль, Англия, Франция, Германия, Канада, Мексика, Япония, Китай и Саудовская Аравия. Я подошел к своему столу, сел за ним и жестом указал ему тоже сесть. Я взял ручку и вычеркнул Саудовскую Аравию.

– К черту саудитов. Они составляют половину самой проблемы, – затем я на секунду задумался и записал: – Индия. Полагаю, они звонили? Который у этих мест сейчас час, черт возьми? – Индия и Россия находились где-то с другой стороны мира!

Скутер посмотрел на часы и затем сказал:

– Сейчас половина третьего. В Индии на девять с половиной часов больше, так что у них сейчас полночь…

– Это безумие!

Он кивнул и продолжил:

– …в Москве на девять часов больше, в Израиле на семь, и так по убывающей.

– Ладно, давайте начнем с Израиля и будем двигаться на запад. На каждого выделим по десять минут и надеяться на лучшее. А теперь что вы хотите, чтобы я сказал?

Он моргнул, и мы составили стандартный сценарий. Итак, все говорили о том, как им жаль, предлагали помощь, надеялись на скорое спасение президента, и рассчитывали увидеться со мной, как только у меня появится свободное время. Ответ: благодарим вас, мы признательны за предложение и государственный департамент организует любое международное сотрудничество, мы тоже надеемся на скорое спасение президента Буша, и я тоже с нетерпением ожидаю встречи. Он уже передал работникам Белого Дома начать подготавливать переводчиков.

В общем, звонки прошли так, как и ожидалось. Единственный нестандартный момент произошел на первом звонке с Ариэлем Шароном. Он предложил очень ценную помощь в плане разведданных, и я пообещал позаботиться о том, чтобы ЦРУ сотрудничали с ними. Затем я сообщил ему, что Вулфовиц ушел.

– Это я уже слышал. Он все еще продвигает ту нелепую теорию, что к делу причастен Ирак? Славно! От него больше проблем, чем толку! – сказал Шарон.

Все это было на громкой связи, и я посмотрел на Либби, чтобы оценить его реакцию. Он был явно в шоке.

– В этом и была суть нашего разногласия. Мистер Шарон, у меня нет времени, чтобы поговорить с вами прямо сейчас, но я с нетерпением ожидаю скорой встречи с вами, чтобы обсудить этот и другие вопросы безопасности.

– И я с вами, мистер президент.

После того, как я повесил трубку, я взглянул на Скутера.

– Скутер, когда все уляжется, нам стоит запланировать встречу между мной и Шароном. Эти ребята боролись с ними еще до нашего с вами рождения, так что, может, хотя бы иногда стоит к ним прислушиваться, – и затем я снова взял список, – Кто следующий?

Большая часть лидеров, которым я звонил, говорила по-английски лучше, чем я, но, если это был не их родной язык, мы все равно держали на линии и переводчиков. Мы взяли перерыв после Европы и Северной Америки, и после ужина позвонили в Китай и Японию. В это время ко мне заходили и выходили разные помощники, и звонили другие по разным вопросам. Когда я собирался обсуждать запрет на полеты? Когда я мог поговорить о последних разведданных? Когда я мог поговорить о военном реагировании? Какими были последние новости с места катастрофы?

Как-то посреди всего этого я умудрился поехать на лимузине в Арлингтон, чтобы посмотреть на обломки. Со мной был Колин Пауэлл и он показал мне все, пока рядом крутились камеры телевизионщиков. Вонь стояла невозможная – смесь запахов реактивного топлива, горелой резины, расплавленного бетона, строительной гари и сгоревшей плоти. Там нечего было говорить или делать, но мне нужно было что-то сказать местным работникам. Они уже соорудили гигантский флаг, и я высказал что-то патриотичное и воинственное о том, что мы не позволим такому продолжаться, и как справедливость будет восстановлена. Я просто импровизировал, но работники яростно меня поддерживали. Потом я сказал Колину, что, когда все это закончится, этот флаг нужно будет отвезти в какой-нибудь музей.

Наверное, в американской психике встроено что-то, что заставляет нас в трудные времена поднимать флаг. После катастрофы, природной ли или же рукотворной, одна из первых наших реакций – поднять флаг. Я вспомнил, что флаг – это первое, что я увидел, когда выбрался из школы в Спрингборо. Кто-то вытащил запасной флаг и повесил его на уже пустующий флагшток.

Когда я вернулся в Военно-Морскую обсерваторию, было уже поздно и время ужина прошло. Мэрилин с девочками еще не спали, так что я рассказал им новости, и затем моя жена вручила мне телефон и листок бумаги. Из Кэмп Леджен звонил воинственно настроенный Чарли. Я перезвонил ему и был рад снова его услышать. Он хотел узнать, когда им нужно было отправляться убивать этих сумасшедших, а я повелел ему успокоиться. Когда мне будет нужна морская пехота – я дам им знать.

Ни в коем случае я не буду вторгаться в половину исламского мира! Мы потеряли тысячи американских солдат, моряков и пехотинцев в процессе еще на моей первой жизни, и мне совсем было не нужно добавлять в этот перечень еще и моего мальчика!

Глава 140. Присяга

Пятница, четырнадцатое сентября 2001-го года.

Утром в четверг мы поднялись рано. Девочкам нужно было возвращаться в обычный школьный график, так что Маrinе Тwо отвез их домой в Хирфорд на рассвете вместе с Шторми в ее клетке для перевозки. На самом деле сперва мы все прилетели в Эндрюс, где сначала сошел я, а затем они полетели в Хирфорд. Это было чертовски сумасшедшее расписание. Я знал, что рано или поздно все успокоится, но тогда мы импровизировали и подстраивались на ходу. Я поцеловал свою семью на прощание и помахал им, когда они улетали, и затем поднялся по трапу в Аir Fоrсе Тwо.

Это был быстрый перелет в Нью-Йорк. Обычно президенту отдается первый приоритет во время вылетов, но тогда самолеты не летали, поэтому не было никаких задержек. Это было жутковато. Нам уже очень было нужно снова восстановить перелеты! Вместе со мной отправились и Трое Друзей, парни из ЦРУ, ФБР и Секретной Службы, которые весь полет вводили меня в курс всей информации, которую они добыли. Прошло уже два дня, и результаты были впечатляющими. Декларации по тем четырем рейсам были изучены, каждого из пассажиров и членов экипажа опросили, и с большинства из них подозрения были уже сняты. На каждом из рейсов было по четыре-пять человек, все мужчины, с очень сомнительной биографией, и все сконцентрировались на них. Также была обнаружена связь между их именами и записями в файлах ЦРУ.

То, что я увидел, было данными из первых рук, и я знал, что это будет найдено. ФБР – крупная организация. На самых низких уровнях, где было огромное количество агентов и руководителей низшего звена, были невероятно умные и преданные делу люди и удивительные технологии, а также возможность разобрать всю проблему целиком и выяснить все мелкие детали. К сожалению, как только начинается хоть какой-то подъем выше, организация очень быстро превращается в бюрократию, которая больше заинтересована в том, чтобы прикрыть свою задницу. Я знал, что они найдут информацию о том, что захватчики проходили летные курсы в США, и несколько раз привлекли этим к себе внимание, но когда отчеты об этом поступили в систему, они отправились в долгий ящик, были записаны и забыты.

У ЦРУ было то же самое вкупе с дополнительными трудностями. По закону им не позволялось работать по территории США. На практике же они не делились ни с кем никакой информацией, особенно с ФБР. Они бы проследили за тем, как те ребята пробрались в Штаты, составили бы засекреченный отчет, и никому бы не сообщили. Даже больше, добрую половину их работы составляло подделывание или разбиение информации, которая направлялась в Белый Дом. Правая рука там не только не знала, чем занимается левая, так еще и половину времени они работали над противоположными целями.

Что до Секретной Службы – им вообще никто ничего не сообщал.

Когда мы приземлились в Нью-Йорке, меня встретил Руди Джулиани и Бернард Керик, комиссар полиции. Я несколько раз до этого встречал Руди на благотворительных вечерах от Республиканцев и предвыборных митингах. Керика я до этого никогда не видел. Оба они были недалеко от Башен-Близнецов, когда они рухнули, Джулиани был даже приглашен в ТЦ на встречу за завтраком в Окнах в Мир, но задержался в дороге, и добрался туда ровно тогда, когда Северную Башню подбили. Керик прибыл после этого, когда пострадала уже и Южная. Оба потеряли свои машины из-за падающих обломков, и им пришлось спасаться бегством до ближайшего командного пункта.

Оба они выглядели уставшими и грустными. Мы доехали на машине мэра, поскольку бронированный лимузин, в котором ездил президент, был похоронен под обломками зданий.

– Насколько все плохо, парни? – спросил я.

– Мистер президент, вам нужно увидеть это самому, чтобы понять, – ответил Руди. – У меня просто нет слов, чтобы это описать.

– Мистер президент, не знаю, верите ли вы в Рай и Ад, но теперь я точно видел Ад, – добавил Керик.

– Есть какая-нибудь надежда? Не только для президента Буша, но вообще для кого-нибудь, кто там был?

Керик наклонил голову и покачал ей, но ничего не ответил. Джулиани вздохнул и сказал:

– Очень малая, сэр. Если не выбраться до того, как здания обрушились – то уже никак не выбраться. Мы все еще пытаемся выяснить, кто тогда был там в то время, но там было столько компаний… все записи и компьютеры были потеряны. У нас могут уйти недели на то, чтобы разобраться, кто был там, а кого не было.

– Вам что-нибудь нужно? Что я могу сделать, чтобы вы получили необходимое? – спросил я.

Они снова покачали головами, но в этот раз прозвучал уже более позитивный ответ.

– Все уже очень помогают. Мы получаем все, что имеется в доступе, – сказал Руди и пожал плечами. – А деньги? Это будет стоить целое состояние.

Я слегка ему улыбнулся.

– Тратьте. Я работаю на федеральное правительство. Мы деньги печатаем, помните это. Нам просто нужно напечатать еще немного больше.

Керик добавил:

– Единственное, что еще приходит мне в голову – это собаки-ищейки, ну, вы знаете, которые натренированы на поиски людей, погребенных под лавинами и рассыпавшимися зданиями. Просто у нас их не очень много. Нам уже предлагали помощь, но учитывая, что все аэропорты закрыты… – и он беспомощно пожал плечами.

– Я намерен открыть их как можно скорее. Так продолжаться не может. Я поговорю с управлением гражданской авиации по дороге обратно в Вашингтон, – сказал им я.

– Вы действительно уволили глав гражданской авиации, ФБР и ЦРУ? – недоверчиво спросил Джулиани.

Это все было вчера по всем новостям. Все три организации, как и сам Белый Дом, выпустили короткие пресс-релизы – «Такой-то такой-то покинул свой пост по просьбе действующего президента Бакмэна. Другой такой-то такой-то был назначен временным руководителем». Всех троих моментально нашли и начали тыкать в лицо камерами и микрофонами. Луи Фри было нечего сказать; Джейн Гарви громко сыпала оскорблениями и уверяла всех в своей невиновности; а Пол Вулфовиц сообщил всему миру, что я был худшим, что случалось с Американской демократией еще со времен, когда британцы подожгли Вашингтон во время войны в 1812-м.

Я кивнул Джулиани.

– Да, уволил. Может, лично они и не виноваты, но их организации облажались, и должны были полететь головы. Конгресс уже сообщил мне, что они будут проводить слушания по этому поводу, и я сказал им, что намерен сотрудничать. И вот еще кое-что вам обоим, о чем вам стоит подумать. Что нам нужно для того, чтобы доработать наш ответ, не только здесь, но и где-либо еще, например, в других городах? Что мы можем вынести из этого? Когда у вас будет время сесть и подумать, подключите ваших лучших аналитиков. Могу почти гарантировать, что это также окажется и на национальном телевидении.

Первой остановкой стало само место катастрофы, эти огромные развалины, на месте которых когда-то были самые высокие здания Нью-Йорка. Я потерял дар речи, оказавшись там. Одно дело увидеть это по телевизору, но реальность была как пощечина, весь этот запах, от которого я, наверное, никогда не смогу отмыться. Там были и телевизионные камеры, и я знаю, что сказал тогда что-то подобающее, но я за всю оставшуюся жизнь не смогу вспомнить, что именно. Мне нужно было потом увидеть это в новостях, чтобы выяснить.

После этого мы отправились в командный пункт, который был как улей, где многие люди уже были грязные и уставшие, и все они говорили по телефонам и пытались добиться того, чтобы что-нибудь было сделано. Там я и застал Джона Бейнера и Гарри Рейда, и они казались такими же измотанными, как и все остальные. Я пожал им руки и они последовали за мной, когда я пошел за мэром и комиссаром в конференц-зал. За нами также пошла еще пара человек, включая пожарного комиссара и главу службы по чрезвычайным ситуациям Нью-Йорка, их версия управления по чрезвычайным ситуациям. Джулиани держал ситуацию под контролем, но проблема была очень обширной, и у большей части сотрудников были друзья, которые были в тех зданиях, когда они обвалились. Человеческие потери, особенно по юрисдикции пожарной части, были огромны.

Я не знаю, было ли это хуже, чем на моей первой жизни, или нет. Общий счет смертей просто шел на тысячи. Вокруг появлялось все больше импровизированных памятников, люди вывешивали на стены фотографии своих родных с просьбами сообщить что-нибудь о них. Стоял просто невероятный хаос. В некоторых случаях о каких-то людях объявляли, что они без вести пропали, не добравшись до работы в тот день, или же никто просто не срывал эти фотографии после того, как возвращались домой. Ситуацию уже начинали контролировать, установив справочный центр по поиску людей, но все шло очень медленно. Некоторым финансовым компаниям, которые были уничтожены, нужно было связываться с запасными офисами где-то в других местах.

Я знал, что это произойдет, и что я ничего не смог бы сделать, чтобы предотвратить это, но все равно это было невероятно удручающе. Джон и Гарри ничего не сказали во время собрания, но кто-то из остальных отметил, что они очень помогли убедить людей, что все ресурсы станут доступны в ближайшее время, и периодически предлагали что-то для этого. Я поблагодарил их обоих за это.

Наконец собрание закончилось, и я попросил всех покинуть конференц-зал, кроме Гарри и Джона. Они оба кивнули, и после того, как остальные вышли, Джон закрыл за ними дверь, и тяжело уселся на стул. Под его глазами были мешки, у Гарри тоже.

– Господа, вы смогли хотя бы немного поспать? – спросил я.

– Не очень, Карл. Я пару часов подремал прошлой ночью здесь же на стуле, – признался Джон.

– То же самое, мистер президент, – добавил сенатор Рейд.

– Гарри, думаю, можем пока отложить все титулы. Нас тут всего трое, и ты уже давненько зовешь меня Карл, и обычно еще что-нибудь к этому добавляешь, – усмехнувшись, сказал я. Он фыркнул и улыбнулся, но кивнул. – Слушайте, у меня есть вопрос. Насчет президента, есть какой-нибудь шанс?

Оба вздохнули и тяжело переглянулись. Первым ответил Гарри:

– Не особо. Почти никто не выбрался оттуда после того, как здания обрушились. Есть пара человек, которых завалило в подвалах, но они изначально были там. Сверху? Никого!

– Джон?

– Карл, я бы хотел возразить, но не могу. Нам придется выставлять тебя на присягу. Мы можем ее отложить, но это дохлый номер. Нам очень повезет, если мы что-нибудь сможем найти в этом бардаке. Я слышал, что один из главных спасателей говорил что-то о том, чтобы просеять все через сито, чтобы найти что-нибудь еще, кроме пыли, – и он наклонил голову и добавил: – Тут речь о кусочках костей, обручальных кольцах и кошельках, об этом!

– Господи! – они же будут годами это все просеивать! – И что нам теперь делать? Что вы думаете делать?

Гарри посмотрел на Джона и затем повернулся обратно ко мне.

– Карл, сегодня мы с Джоном будем звонить Дэнни Хастерту и Тому Дэшлу. Тебе нельзя быть здесь, ну, в смысле, во время звонка. Нельзя, чтобы видели, что ты все контролируешь. Да и они наверняка с тобой сами сегодня свяжутся.

– А потом что? – надавил я.

– Они с тобой сегодня свяжутся позже. Пока что это все, что я скажу.

Я устало кивнул, уступая. Я мог предположить всего два варианта развития событий. Либо онирешат поставить меня президентом, либо же решат дождаться момента, когда они смогут удостовериться, что Джордж Буш погиб, что могло занять годы, если такое вообще возможно. Если они выберут второй вариант, то я стал бы самым неудачливым из президентов-неудачников, провалившимся, не успев начать. Была даже возможность, что они заставили бы жить в особняке вице-президента до самой присяги, отчего я стал бы национальным посмешищем.

– Ладно, – и я поднялся. – Парни, я от вас отвяжусь. Я пойду немного поговорю с Руди, и потом возвращаюсь обратно в Вашингтон. Вы доделывайте свои дела, затем снимите номер и поспите. Вы ничем не сможете помочь, если свалитесь от усталости.

Они оба молча кивнули, мы пожали руки и я покинул конференц-зал. Через час я уже летел обратно в Вашингтон в компании Троих Друзей. По пути мы поговорили с заместителем главы управления гражданской авиации и обсудили планы по восстановлению полетов к концу недели. Мы решили начать не спеша, и сконцентрироваться сначала на том, чтобы доставить людей домой, а затем подтянуть остальное. К утру субботы полеты должны были быть восстановлены.

К тому времени, как мы прилетели в Эндрюс и готовились пересесть на Маrinе Тwо, чтобы долететь до Белого Дома, мне поступил звонок, что Дэнни Хастерт и Том Дэшл хотели меня видеть. Я сказал им, что это станет моим первым приоритетом. К четырем часам мы добрались до Белого Дома и я отпустил Троих Друзей восвояси, а сам направился в свой кабинет. Дэнни и Том уже были там. Я пригласил их в свой кабинет и закрыл дверь.

– Как у нас дела? – спросил я.

– Как там обстановка, мистер президент? – спросил Том Дэшл, лидер большинства в Сенате.

– Не знаю, что вам сказали Джон и Гарри, парни, но словами это не описать. Берни Керик сказал, что он видел Ад. Там не осталось ничего, кроме развалин и пыли, – сказал ему я.

Том посмотрел на Дэнни Хастерта, спикера Палаты и Республиканца, и Дэнни кивнул ему. Том набрал воздуха и сказал:

– Нам нужно, чтобы вы дали присягу, сэр. Мы оба поговорили с Гарри и Джоном, и с нами была еще пара человек. Они были весьма убедительны. Там ничего не осталось, и без шансов

Я кивнул и взглянул на них.

– Не помню точно, кто это сказал, Гарри или Джон, насчет того, что даже были планы просеять все развалины и пыль через сита и решета, чтобы найти кости и что-нибудь, как можно опознать человека. Я никогда не видел ничего подобного! Не думаю, что я сам бы такое смог.

Дэнни пробурчал что-то, не веря своим ушам, и затем отогнал эту свою мысль. Он посмотрел на меня и сказал:

– Карл, когда ты хочешь дать присягу? Как нам это сделать?

Я слегка ему улыбнулся.

– Я на ходу сочиняю! Черт, как нам проводить государственные похороны без самого виновника? Ответьте-ка мне? – и оба вытаращили на меня глаза. – В любом случае, сегодня четверг. Я, конечно, не уверен, но думаю, что нам нужно одобрение кабинета министров, как и тогда, когда они объявили меня действующим президентом. Если бы у нас были неопровержимые доказательства, что президент мертв, этого бы не потребовалось, но это может занять годы.

Это было бы здорово. Мы можем созвать их, и мы с Дэнни заодно сможем привлечь и председателя Верховного Суда Ренквиста, – ответил Дэшл. – Как только пройдет голосование, он сможет принять вашу присягу.

– Я созову собрание всех министров утром.

– Очень хорошо, мистер президент, – согласился Дэнни.

Они уже собирались уходить, когда меня посетила одна мысль.

– Подождите минутку, господа. Позвольте мне подкинуть вам идейку, – они переглянулись и сели обратно в кресла. – У меня есть кое-какие сомнения. В Конгрессе и в остальном мире могут быть люди, которые подумают, что я не легитимный президент Соединенных Штатов. Я не избирался, я тороплю события, настоящий президент под завалами, и я мешаю спасательным операциям – ну, полагаю, дальше вы можете догадаться. Можете ли вы уточнить им, что в потенциале это может обернуться огромной проблемой, и не только для меня самого, а еще и для страны? Когда мы выясним, кто это сделал, мы развяжем войну, и нам не нужны лишние вопросы.

– Я вас понял, сэр, – ответил спикер.

Сенатор Дэшл немного помедлил с ответом, но он тоже кивнул и согласился.

– Ну, не то, что бы я устроил инаугурационный бал из этой катастрофы, но нам нельзя прятать это в конференц-зале Белого Дома. Нам нужно, всем нам, чтобы это вышло в массы, и как можно обширнее.

– Наверное, у Капитолия и по телевидению, – предложил Хастерт.

– И как нам тогда голосовать? А что, если кто-нибудь заупрямится и проголосует против? Вам такое на телевидении не нужно? – парировал Дэшл.

– Ой! Нет, это было бы паршиво! – согласился я. – А что насчет такого? Вы приходите на собрание кабинета министров завтра утром. Вы сообщаете им то, на чем сошлись, и пускай они голосуют. Если все единогласны, то завтра вечером мы проделаем то же самое у Капитолия в прямом эфире, и Ренквист примет мою присягу.

– Вы собираетесь выступить потом?

– Я могу. Это будет небольшое выступление, но мне наверняка стоит его дать. Что-нибудь о том, как демократия продолжает жить, или что-нибудь подобное. Я не рассчитываю на огромную речь или читать положение о стране, – сказал им я.

– Что до меня, думаю, что это можно позволить, – согласился он. – Дэнни?

– Согласен.

Я встал, поблагодарил их и проводил на выход, и затем дал приказ о собрании кабинета министров на утро. Затем я вернулся к работе.

Домой я вернулся в тот вечер относительно вовремя. Я все еще жил в Военно-Морской обсерватории, а Мэрилин с девочками (и Шторми) были дома в Хирфорде. Тогда они вернулись в школу, и если все прошло бы по плану, то завтра они пошли бы снова в школу. После этого они могли бы вернуться на церемонию дачи присяги. Я съел свой поздний обед и немного посмотрел СNN.

По новостям все было вперемешку. Все говорили, конечно же, про атаки одиннадцатого сентября, но там была куча всего. Были репортажи с места катастрофы (и практически ничего из Пентагона) с отрывками, где спасатели и парни в касках пытались разобраться в этих завалах. Они постоянно крутили кадры, как кого-то вытаскивали, но таких было очень мало. Поверх этого были обширные предположения о статусе президента, которые переходили в обсуждение моего статуса действующего президента и моей поездки на место в тот день. Также обсуждали мой визит вместе с первым президентом Бушем, и было несколько кадров с Гарри Рейдом и Джоном Бейнером, которые общались с журналистами в Нью-Йорке. Было очень бурное обсуждение того, что они там делали, и с кем обговаривали сделанные выводы.

Также обсуждались и мои действия за предыдущие дни, когда я зачистил управление гражданской авиации, ФБР и ЦРУ. Раш Лимбо объявил мои действия (на основе своего обширного юридического опыта, несомненнно) противоречащими Конституции, и оправдал мой импичмент. Это подстегнуло все основные телеканалы вызвать к себе юристов в качестве гостей, чтобы прочесть положения законов. Им нужно было забить чем-то двадцать четыре часа эфирного времени.

Я уже вылезал из своего кресла, чтобы пойти спать, когда по телевизору показали позднюю срочную новость.

– Мы только что получили сведения – из неподтвержденного, но доверенного источника – сведения, что завтра лидеры Конгресса сообщат кабинету министров, что президент Буш считается пропавшим без вести, и считается погибшим, и что они рекомендуют провести присягу ныне действующего президента Бакмэна в президенты! – и я застыл и стал слушать.

Эта новость была точна на девяноста процентов, и было очевидно, что кто-то из лидеров Конгресса слил эту информацию. После этого я уже отправился спать.

В девять часов утра в пятницу я был в палате кабинета министров. В этот раз Томми Томпсон и Энн Венеман лично присутствовали, и я позаботился о том, чтобы поблагодарить их за то, что они вернулись в город. Дик Чейни тоже был и выглядел все так же упрямо, но я разговаривал до этого с Фрэнком Стуффером и он подтвердил, что президент Буш общался с Чейни, прежде чем поехать в Кэмп Дэвид. Я надеялся, что он не будет вести себя как мудила. Так же там были и Дэнни Хастерт с Томом Дэшлом. В то время все телеканалы уже вещали о том, что сегодня в кабинете министров будет приниматься важное решение, касающееся Двадцать Пятой Поправки.

Мы начали с приветствия гостей из Конгресса.

– Спикер Хастерт, лидер большинства Сената Дэшл, благодарим вас, что пришли. Когда мы с вами вчера говорили, вы связывались с руководством Конгресса. Вы это сделали? – спросил я.

Я не знал точно, репетировали они это или нет, но Дэнни Хастерт ответил:

– Да, мистер президент, связались. Мы вчера поговорили и с Джоном Бейнером, и с Гарри Рейдом, и пришли к выводу, что президент Буш пропал и его уже стоит считать погибшим. Мы здесь для того, чтобы порекомендовать кабинету министров провести голосование, чтобы сделать вас президентом.

На это в палате начались перешептывания, а Чейни покраснел как рак, и казалось, будто он сейчас взорвется, но он удержал рот на замке. С его проблемами с сердцем он был почти на грани сердечного приступа!

Заговорил генеральный прокурор:

– Мистер президент, я связывался по этому поводу с председателем Верховного Суда Ренквистом, и в этот раз я бы хотел пригласить его сюда.

– Он здесь?

– Да, сэр, вместе с другими лидерами Конгресса. Думаю, что нам стоит пригласить сюда всех.

Я заморгал, но кивнул.

– Они тоже здесь? Меня устраивает.

Эшкрофт повернулся к стоящему неподалеку агенту Секретной и поманил его к себе, а затем что-то тихо шепнул. Тот ушел и через пару минут вошли все остальные, помимо Гарри и Джона, лидеры Конгресса вместе с Биллом Ренквистом. Я встал и поприветствовал их. Я был уже многие годы знаком с конгрессменами и сенаторами, но не думаю, что видел председателя Верховного Суда больше, чем пару раз.

– Мистер председатель, я рад, что вы смогли прийти. Полагаю, что генеральный прокурор держал вас в курсе того, что происходит.

– Благодарю вас, мистер президент. Да, за последние пару дней я несколько раз общался с генеральным прокурором. Его беспокоило любое возможное неверное толкование Двадцать Пятой Поправки. У нас до этого подобных прецедентов не было, как я уверен, что он вам и сообщил, – ответил Ренквист.

Он занял место рядом со мной, на моем бывшем месте вице-президента.

Я вздохнул и кивнул:

– Да, сэр, сообщил. Я сказал ему, что мы импровизируем на ходу. Надеюсь, что вы сможете посидеть с нами и сказать, что то, что мы делаем – законно. Я бы предпочел не садиться в тюрьму.

На это раздалась пара смешков, но не слишком много, пока председатель Верховного Суда не улыбнулся и не ответил:

– Вы всегда можете написать себе помилование, сэр, – я тоже улыбнулся, и он продолжил: – Хотя если серьезно, то, что вы делаете, выходит за рамки моего понимания этой поправки. С другой стороны политическая реальность такова, что сейчас выход за рамки мог бы стать лучшим выходом для нашей страны. Учитывая сказанное, я бы предложил передать слово генеральному прокурору Эшкрофту, как вы сделали во вторник утром, насколько я знаю.

– Конечно, сэр, – и я повернулся к генеральному прокурору и сказал: – Ваш выход!

Джон Эшкрофт поднялся и сказал:

– Ну, я намерен повторить процедуру, которую мы проделали во вторник. Я пройдусь по списку всех членов кабинета министров и спрошу: «Да или нет?». Положительный ответ означает, что Карл Бакмэн становится президентом, а отрицательный – что он останется временно действующим президентом, – затем он взял ручку и блокнот и спросил: – Генеральный секретарь, да или нет?

Дик Чейни побагровел, и больше ревел, чем говорил, но ответил «Да». Я видел, как многие облегченно вздохнули. Эшкрофт не обратил внимания на этот спектакль и продолжил идти дальше по списку. Решение было единогласным. После этого он повернулся к спикеру палаты и сказал:

– Я общался с председателем Верховного Суда и на этот счет. Этого нет в Двадцать Пятой Поправке, это не является обязательным, но мы оба считаем, что это может принести огромную пользу, если я спрошу об этом еще и вас. Господин спикер, да или нет?

С нами в палате были спикер палаты вместе с лидерами и организаторами большинства и меньшинства и Палаты, и Сената, кроме Джона и Гарри, которые летели домой. Эшкрофт прошелся по их списку, и все были единогласны. Дэнни в конце добавил, что и Джон и Гарри также проголосовали «За».

– Мистер президент, как вы хотите провести эту процедуру? – спросил председатель Верховного Суда.

В этот момент вклинился и сказал:

– Прошу прощения, мистер президент, но вы все еще хотите сделать это на камеры, как мы вчера обсуждали?

Я кивнул.

– Как я уже говорил, я знаю, что это не инаугурация, но думаю, что страна захочет это увидеть. Хотя вам решать, господа. Капитолий – это ваше здание.

– Ну, сделаем это как послание президента. Соберем всех, дадим Джону главенство, примем вашу присягу, и вы скажете коротенькую речь. Кто будет отсутствующим?

– Им буду я! – решительно прорычал Чейни. Во время всех посланий президента всегда есть «отсутствующий», это член кабинета министров, который может стать президентом в случае, если кто-нибудь решит разбомбить Капитолий. – Будь я проклят, если захочу увидеть этот балаган!

Дэнни Хастерт не собирался прогибаться под Чейни.

– Меня устроит, но если ты там присутствовать не собираешься, то тогда пишешь свое одобрение прямо здесь и сейчас. Джон, дай ему лист бумаги!

Чейни надул ноздри, но на него смотрели уже все присутствующие. Эшкрофт молча подтолкнул бланк по столу в его сторону. Чейни нацарапал на нем что-то, затем встал и унесся из палаты. Это было чертовски грубо, но я не собирался раздувать из этого историю и я был рад полюбоваться на его спину. Одним из моих первых дел стало бы заменить Чейни.

Дэнни взял бланк, сложил его и убрал в карман пиджака.

– Ладно, увидимся вечером в восемь. Мистер президент, поручите Ари Флейшеру запустить план в действие. В остальном же мы уходим и не мешаем вам работать.

– Согласен, – и я встал. – Господа, увидимся этим вечером. Благодарю вас.

Возвращение к работе подразумевало поручение Ари Флейшеру подготовить все для этого вечера, звонок Мэрилин, чтобы сообщить ей о том, что в ближайшее время произойдет, и звонок в Кэмп Дэвид и разговор с первым президентом Бушем.

Это был содержательный разговор. Он сказал мне, что Гарри Рейд и Джон Бейнер созванивались с ним прошлым вечером после разговора с лидерами Конгресса, так что для него это не стало неожиданностью, когда поступили неотвратимые новости. Президент предложил приехать на церемонию в Вашингтон, но для Барбары, Лауры и девочек это было бы слишком, слишком рано. Я пообещал, что не буду переезжать в резиденцию президента, пока они не будут готовы съехать сами. Честь офиса или нет, это все-таки было бы слишком нагло! Он пообещал сесть и поговорить со мной, отметив, что он делал то же самое и с Биллом Клинтоном и с Джорджем-младшим. Затем он задал интересный вопрос:

– Вы уже общались со своим сыном? Где он сейчас размещен?

– Он в Кэмп Леджен. А что такое? – ответил я.

– Доставьте его сегодня вечером к Капитолию. Это все театр. Доставьте его туда в форме, и чтобы он сидел со своей матерью и сестрами.

– Угу. Я сам рассчитывал оставить его в покое. Я не хотел бы на него влиять…

– Карл, это до смешного наивно! Вы уже не конгрессмен. Вы президент Соединенных Штатов! Парни из Пентагона уже не оставят его так просто в покое. Если вы хотите, чтобы у него была хоть сколько-то нормальная жизнь, вам нужно хватать быка за рога и разобраться с ними. А теперь, после того, как мы положим трубку, вам нужно связаться с вашим советником по ВМС, чтобы вашего сына уже отправили на самолет!

Я издал смешок.

– Да, сэр. Простите меня за такое, но вы все еще звучите, как президент.

– А то, Карл! Еще бы!

– Очень хорошо, сэр. Я подчинюсь этому приказу. Пожалуйста, сообщите вашей семье, что мы с Мэрилин молимся за них, и что мы надеемся увидеть их в будущем.

– Спасибо, Карл, и удачи и вам, и вашей семье тоже.

После того, как я положил трубку, я позвонил Джошу Болтену и передал ему то, что мне сказал президент Буш.

– Итак, как нам привезти сюда Чарли? – спросил я.

– Нам нужно достать сюда Майка Миллера, вот как.

Я почувствовал себя идиотом, но я настолько сильно выпал из всего за последние несколько месяцев, и в этом месте работала уйма народу.

– Ладно, кто такой Майк Миллер?

– Он возглавляет военное управление Белого Дома. Если он сам не сможет этого сделать, то он знает, кто сможет.

– Ну, тогда хватит болтать со мной и позвони ему. Приведи его сюда, когда найдешь. Спасибо, – и я повесил трубку и начал набрасывать заметки о том, что хочу сказать вечером.

Я не хотел говорить долго, и было бы неуместно говорить о чем-то законодательном, как в том же послании президента. Мне нужно было нечто воодушевляющее и патриотичное, нечто, что дало бы людям понять, что у нас все еще есть действующее государство, и оно убережет их. Я позвонил еще и Мэтту Скалли с Майком Герсоном, чтобы они зашли.

Прежде, чем они пришли, ко мне вернулся Джош с капитаном флота ранга О-6, который по цепочке был намного выше ранга О-3 армейского капитана, которым был я. – Мистер президент, это капитан Миллер. Он может вам помочь, – сказал Джош.

Я поднялся и обошел свой стол, чтобы поприветствовать капитана Миллера. Наверняка я видел его мимоходом, но не был уверен, что мы общались.

– Капитан, у меня есть небольшая проблема, и, может, вы могли бы мне помочь или хотя бы правильно направить.

– Да, сэр. Чем только смогу помочь.

– Это случай личной нужды. Мой сын служит ефрейтором в Кэмп Леджен. У меня не было возможности даже позвонить ему и сообщить об этом, и я не в курсе того, что он сейчас делает, но он нужен мне в Вашингтоне сегодня вечером.

Капитан Миллер даже глазом не моргнул.

– Да, сэр. Я решу этот вопрос. Кому он должен докладывать и какая нужна форма?

Я сперва раскрыл рот, но не ответил.

– Капитан, кажется, вы будете поумнее меня. Мне это нравится! Ему нужно быть у Капитолия в восемь часов, когда я буду давать присягу. Вам нужно доставить его в особняк у Военной-Морской обсерватории. А мы позаботимся, чтобы у него были все нужные формы, которые только понадобятся. Думаю, что синий мундир будет слишком?

– Он идет больше как смокинг, сэр. Ему стоит надеть свой комплект А. Мы дадим ему знать.

– Хорошо.

– С вашего позволения, сэр? – спросил он.

– Благодарю вас, капитан. Уверен, что мы еще пообщаемся с вами. Надеюсь, вы доставите его вовремя.

– Сложное мы проделываем сразу же. А невозможное занимает еще минуту, – и он развернулся и вышел.

Джош улыбнулся:

– Ситуация паршивая, мистер президент, но мы обернем ее на пользу.

Я жестом предложил ему сесть в кресло и сам прошел к креслу напротив. Когда он сел, я спросил:

– Мы сможем объединить штаты сотрудников?

– Вполне. Кто-то из них может работать только с вице-президентом, и они останутся в резерве до тех пор, пока вы не назовете кого-нибудь. Фрэнк Стуффер подойдет. Разве что он еще до ужаса зелен…

– Фрэнк быстро схватывает и был со мной еще со времени кампании. Давай взглянем, как он подстроится.

Джош кивнул.

– …согласен, сэр. Но я не уверен насчет другого вашего парня, Картера. Пресс-секретарь вице-президента делает совсем немного, и не думаю, что это в его натуре, – я уже хотел что-то сказать в ответ, но Джош поднял руку, чтобы удержать меня от реплики. – Учитывая сказанное, это не значит, что он глуп. Если у него не получится в кабинете прессы, мы можем перевести его куда-нибудь еще. Это же тот гей, так?

– Это разве проблема, Джош? – спросил я. – Картер был отличным и лояльным помощником для меня еще со времен, как я был в Конгрессе.

– Эй, для меня это не проблема. Я просто говорю, он же Республиканец? Половина его же партии хочет его распять и сжечь!

Я фыркнул.

– Знаешь, я как-то раз его об этом спросил, еще когда Роув хотел его уволить. Он сказал мне, что его сексуальность – это не то, что является его основой, и что даже гомосексуалисты могут хотеть сильное и безопасное государство с разумными налогами и сбалансированным бюджетом.

Настал черед Болтена фыркать и пожимать плечами.

– Не могу с этим спорить. Просто может быть лучше держать его подальше от глаз общественности.

– Джош, если он не справляется, или ему не нравится работа – это одно дело. Я не собираюсь хоронить его в подвале, чтобы угодить религиозным правакам. Черт, да они все равно меня недолюбливают! Если мы хотим снова сделать нашу партию привлекательной для молодежи, то нам нужно принимать больше женщин, геев, латиносов, негров – кого ни назови! Мы не можем оставаться партией белых стариков. Знаешь, что происходит с белыми стариками?

– Что?

– Они становятся мертвыми белыми. Нам нужна свежая кровь в нашей партии, или же я стану последним Республиканским президентом на очень долгое время.

Джош усмехнулся мне.

– Удачи с продвижением этой идеи. Может, вы и правы, но мы оба знаем людей, которые не захотят это слушать.

– Я не обвиняю тебя, Джош. Я просто говорю о том, что цифры не врут. Я знаю, что обо мне говорят, но, знаешь, я не собираюсь надевать робу и молиться на Ленина и Маркса.

– Мистер президент, я понимаю, о чем вы. С другой стороны, вы наверняка слышали старую пословицу о проблемах с припоминанием, что вы собирались осушать болото, когда вы по пояс в аллигаторах. У нас есть куча аллигаторов, и некоторых из них вы вырастили сами.

– Увольняя людей.

– Не хотелось бы быть грубым, но да.

– Вполне честно, – ответил я. – Нам нужно будет заменить некоторых людей. Сейчас важнее всего будут ФБР и ЦРУ. И Чейни тоже.

Джош казался огорченным.

– Джош, он со мной нормально даже разговаривать не может, уже не говоря о том, чтобы со мной работать. Не важно, чтобы ты не думал о направлениях, куда мне, по-твоему, стоит двигаться, ты знаешь – мы не можем так работать.

Он печально посмотрел на меня, но кивнул:

– Я понимаю, сэр. Хотя приятным это не будет.

Мы провели следующие полчаса, обсуждая возможные изменения персонала. Некоторые из лучших могли быть квалифицированы более, чем в одной сфере, остальных же я не знал так хорошо, и ему нужно было достать мне проработанные биографии. Всем, кого я выбрал, нужно было предстать перед Сенатом на слушании для подтверждения, и было понятно, что их бы рассматривали очень тщательно.

Прежде, чем уйти, Джош спросил:

– А что насчет нового вице-президента?

– Добавь это к списку аллигаторов, Джош.

Он ушел, и я приказал не назначать больше никаких встреч или собраний на ближайшие пару часов. Мне нужно было поразмыслить и сделать пару телефонных звонков. Я уже успел узнать, что у меня куча пропущенных личных звонков, и было самое время с ними разобраться. Первой была Мэрилин, и я просто рассказал ей последние новости по сегодняшнему графику, и что Чарли прибудет на церемонию принятия присяги. Мы бы смогли его увидеть вечером и поговорить, прежде чем отправить его обратно к морским пехотинцам.

После того, как я попрощался, я набрал Сьюзи на домашний. Она была на работе, но дома был ее муж Джон, закончивший свою смену.

– Карл, это правда?! – спросил он.

– Настолько, насколько возможно. Как у вас дела?

– Пока что неплохо. Нас уже пытались достать несколько репортеров, но я убедил своих, чтобы рядом с домом была патрульная машина, и Сьюзи подвозят мои ребята.

– Это ожидаемо, – сказал я. – Простите за это, но думаю, что все успокоится через день-два.

Он согласился:

– Наверное. Может, мне повезет и мне придется кого-нибудь застрелить.

– Звучит весело. Знаешь, могу выписать вам помилование, – со смехом ответил я.

– Я это передам, – а затем он уже серьезно сказал: – Что нам с этим делать? Я прошлым вечером разговаривал с Джеком. Он умудрился позвонить из Таравы. Эти ребята готовы рвать! Они уже хотят отправиться убивать кого-нибудь.

– Джон, я не могу уходить в подробности, но когда будешь с ним говорить, передай, что я согласен. Когда наступит время – мы бросим на это все силы, и если мне будут нужны морские пехотинцы, я не забуду про него и Чарли.

Он спросил:

– Ты уже говорил с Чарли?

– Да. Его доставят сюда. Он будет этим вечером с нами, когда я буду давать присягу. Посмотри это по телевизору.

– Хорошо!

– Мне пора. Передай Сьюзи, что мы позвоним на выходных.

– Удачи.

Мы попрощались и дальше я позвонил Таскам и поговорил с Таскером. Я пообещал, что мы соберемся вместе как можно скорее. Он сказал мне, что Мэрилин уже обсуждала это с Тессой. Потом мы еще немного пообщались, и затем я позвонил в Институт Возрождения Америки.

Ну, на самом деле сам я звонков не совершал. Даже сотовый телефон президента проходит через АТС Белого Дома в старом здании Администрации. Все звонки, и входящие, и исходящие, проходят через нее и записываются. Я частенько задумывался о том, сколько звонков туда поступает от маленьких детей, которые просто играют с маминым сотовым и просто в случайном порядке нажимают на кнопки. Такое должно было хоть раз случиться! В моем же случае я просто поднимал трубку и сообщал, с кем хочу поговорить, затем клал ее обратно. Дальше уже совершался звонок второй стороне, где им говорили оставаться на линии, и затем перезванивали мне и соединяли.

Так вот в этот раз я попросил соединить меня с Марти Адрианополисом из ИВА, и затем положил трубку. Через пару минут телефон зазвонил, я снова взял трубку и сказал:

– Алло.

– Карл, это ты? Это что, правда? – услышал я голос старого друга.

– Хэй, Марти, рад снова тебя слышать.

– Ты президент? Господи!

– Я выражаюсь примерно так же. Как у тебя дела? Прости, что раньше не позвонил, это был просто сумасшедший дом, – признался я.

– Еще бы! Как с этим справляются Мэрилин и дети?

– Пока что неплохо. Сегодня они дома, но вечером будут у Капитолия, когда я буду давать присягу. Чарли тоже приедет из Кэмп Леджен.

– Карл, чем могу помочь?

Я издал смешок.

– Знаешь кого-нибудь честного, кто хотел бы пойти ко мне работать?

– Тут явное противоречие в терминах, да? – ответил он.

– Ты даже не представляешь, какое! В некоторые момент я даже задумываюсь, что Диоген был оптимистом! – Марти на это расхохотался, и я спросил: – Не хочешь здесь поработать?

– Кем?

– Понятия не имею. Могу взять тебя в штат. Не думаю, что у тебя есть опыт работы для управления ЦРУ или ФБР.

– Да, я читал об этом. Ходят слухи, что тебе силой пришлось вывести Вулфовица из здания. Вот же чертов мудак!

– Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть эту историю, – сказал я ему.

– Ну, ты меня не потянешь. У моей жены большие запросы.

Я только и мог, что рассмеяться на это, поскольку это было правдой. Я дал ему президентский приказ как-нибудь в скором времени приехать меня навестить.

Позже в тот день зазвонил телефон внутренней связи и секретарша сказала:

– К вам посетители, сэр.

Они знали, что я был не на телефоне, потому что это проходило бы через них.

– Впустите их.

Раздался стук в дверь и затем она открылась. Вошел капитан Миллер, и за его спиной был кто-то еще.

– Докладывает капитан Миллер с одним солдатом, сэр, – и он отступил в сторону, и вторым оказался Чарли в полевой форме морских пехотинцев (камуфляжная версия полевой формы, которую в свое время носил я), и выглядевшим несколько озадаченным. Но привычки пехотинца берут свое, и когда капитан Миллер встал по стойке «смирно», хоть он и улыбался, Чарли автоматически сделал то же самое.

Я улыбнулся Миллеру и сказал:

– Вольно, – Миллер сразу же расслабился, а Чарли на это потребовалась пара секунд.

– Пап, что происходит? Это все по-настоящему? – запнулся он.

– Чарли, рад снова тебя видеть. Рад, что тебя нашли. Кстати, где ты был?

– Я был на стрельбище! А потом внезапно все отменили, приземлился капитан в вертолете, и он приказал мне и сержанту вернуться в казарму и собрать вещи. У меня даже не было времени в туалет сходить и в порядок себя привести! А потом меня запихнули в вертолет и повезли в Нью-Ривер, где меня запихнули в самолет, который сел в Эндрюсе. И вот я здесь!

Я мог только расхохотаться. Капитану Миллеру я сказал:

– Поздравляю, вы доставили его сюда.

Затем я повернулся к Чарли и спросил:

– Так ты в туалет-то сходил?

– Да, сэр, в Нью-Ривер.

Я кивнул:

– Хорошо. Короче говоря, Чарли, сегодня вечером я даю присягу президента Соединенных Штатов. Твои мать и сестры сегодня днем прилетят из Хирфорда, вообще, они могут уже в любой момент оказаться здесь. Нам нужно, чтобы ты был с ними и в парадной форме. Завтра я верну тебя на базу.

– Ты говорил мне, что не будешь меня забирать из батальона ради подобного, – ответил он.

– И я это и имел в виду. Просто сегодня вечером, по такому случаю, ты нужен мне здесь. Я верну тебя туда, где ты был, завтра. Хорошо?

– Да, сэр.

– Славно. Капитан проследит за тем, чтобы ты попал домой. Мы все еще живем в Военно-Морской обсерватории. Я приеду домой на ужин, прежде чем мы поедем к Капитолию. Мы все еще храним твою форму в твоей комнате. Отправляйся туда, выгуляй Шторми и приведи себя в порядок.

Он улыбнулся:

– Монстра? Она тоже будет с нами сегодня вечером? – к тому времени, как Чарли вернулся домой из командировки, в которой он был, когда мы взяли Шторми, она уже была гигантской, он начал называть ее «Монстром».

– Это нам еще не хватало! – засмеялся я. – Нет, думаю, что она останется дома. Слушай, я обещаю, что поговорю с тобой обо всех изменениях, когда доберусь домой, – и я направился в сторону двери из своего кабинета и остальные двое последовали за мной.

В дверях Чарли остановился и повернулся ко мне.

– Пап, кто это сделал? Когда будем отвечать?

– Над этим еще работаем.

– Я хочу участвовать! Все парни хотят! Мы должны что-то сделать!

– Как я уже сказал, мы над этим работаем. Если мне понадобится морская пехота, я знаю адрес, – только не в мою смену!

– Да, сэр, – он направился на выход, и снова остановился. – Кто мог сотворить такое?

– Монстры, Чарли. Монстры, – и я сказал капитану Миллеруя: – Убедитесь, что он попал домой. Благодарю вас.

Монстры – прямо как я.

В Военно-Морскую обсерваторию я приехал самым последним. Мэрилин с девочками прилетели сразу же, как только они вернулись со школы. Войдя в дом, я увидел Чарли, который привел себя в порядок и сидел в старой полевой форме и чесал Шторми. Шторми же стонала от наслаждения. В это время девочки сообщили мне, что одной из главных тем для обсуждения по старшей школе Хирфорда стал их статус дочерей президента. Я ответил им, что это дает Секретной Службе право отстреливать ухажеров.

– Не смешно! – сказали они мне.

Мэрилин спросила меня:

– Ты готов к этому?

– Настолько, насколько могу быть готов. Я не могу отступить.

– Тогда мы тоже готовы.

Я засмеялся и сказал:

– Я знаю, что ты сказала, что будешь со мной и в горе и в радости. Это радость или горе?

– Спроси меня через год! – ответила она и обняла меня. – Ты станешь лучшим президентом Америки. Через сотню лет историки будут говорить, что Вашингтон и Линкольн хотели бы быть так же хороши, как ты. Твой день рождения станет национальным – нет, интернациональным! – праздником! В честь тебя будут называть детей. Церкви…

– Ладно, хватит с тебя. Я только надеюсь, что не разбомблю эту страну! А теперь, что на ужин?

– Повар готовит глазированную ветчину. Если захочешь есть, только скажи.

Я улыбнулся.

– Звучит здорово. Давай сейчас и поедим. Переоденусь после ужина.

Мы ушли где-то в четверть восьмого, я был в темном костюме, Чарли надел форму отряда морской пехоты класса А, а дамы были в платьях по колено и на каблуках. Охрана была плотная, за нами ехал целый конвой из машин. Мы ехали в бронированном лимузине, но это был не официальный президентский лимузин. Он был захоронен на парковке под Всемирным торговым центром. Я знал, что Секретная Служба не будет довольна, пока мы не переедем в резиденцию президента, но это не могло произойти до тех пор, пока оттуда не съедут Лаура и девочки. Я не мог их оттуда прогонять. Это было бы довольно низко, учитывая, что это я убил мужа Лауры и отца близняшек.

У Капитолия мы разделились. Мэрилин с детьми бы смотрела на все из галереи, как и во время послания президента в прошлом январе. Меня же отправили прямиком в кабинет спикера, где Дэнни Хастерт разбирался с церемонией. У нас действительно не было ни одного прецедента для такого. Это не было инаугурацией, которая была просто поводом для большой вечеринки. Также, пока все были в комнате Палаты, это не было сплошняком улыбками и поздравлениями. Дэнни сказал мне, что всем сказали быть тихими и грустными.

– Я поручил Джону и Дэйву говорить всем сдерживаться. Никто не будет тянуться к тебе, чтобы пожать руку на проходе и куда бы ты еще ни пошел, – сказал он мне.

– Давай сделаем лучше. Когда двери откроются, как насчет того, чтобы главы Палаты и Сената, лидеры и организаторы большинства и меньшинства, итого восемь человек, провели бы меня по проходу в строю. Ты можешь уже сразу сидеть на своем месте. А им все равно нужно будет быть впереди, чтобы проголосовать. Эшкрофт же все еще собирается просить их проголосовать? – спросил я.

– Да. Я говорил с ним десять минут назад. После того, как вы войдете, мы передадим ему слово, чтобы он начал голосование, – и он подтолкнул мне сценарий церемонии. – Давай просто понадеемся, что нам не придется раскапывать подобное в будущем.

– Согласен!

– Ты приготовил, что будешь говорить? – спросил он.

Я похлопал себя по пиджаку.

– Я поручил Мэтту и Майку состряпать нечто коротенькое. Я долго говорить не буду, но все-таки пару слов сказать должен.

– У тебя есть хотя бы какие-нибудь мысли, как нам проводить похороны без тела? – спросил он.

Я пожал плечами.

– Я поручил парням набросать что-нибудь насчет того, что на следующей неделе мы начнем месяц национального траура. За выходные придумаем что-нибудь еще. Черт, Дэнни, мне было восемь лет, когда убили Кеннеди! Я сам только помню, что это подпортило мой график просмотра мультиков! Кому-нибудь все равно придется пройтись по архивам.

Мы пообщались еще немного, пока я просматривал на план проведения церемонии, и раздался стук в дверь. Затем в проеме показалась голова кого-то из помощников.

– Нам нужно приготовиться.

Я взглянул на Дэнни и кивнул. Он ответил помощнику:

– Лидеры и организаторы уже там?

– Да, сэр.

– Пошли.

Он повел нас из своего кабинета в коридор, где нас ждали остальные. Сверкнула вспышка, и я понял, что там был фотограф. Не один из репортеров, а архивный фотограф президента. На весь остаток своего президентского срока я был бы под постоянным надзором.

Там же были и Джон Бейнер с Гарри Рейдом, и я поблагодарил их за возвращение.

– Есть изменения? – спросил я.

Джон печально покачал головой, а Гарри просто ответил:

– Нет, мистер президент.

– Благодарю вас.

Дэнни посмотрел на свои часы, построил нас и затем сказал:

– По сигналу вы просто провожаете президента по проходу и занимаете свои места. Ждите здесь, пока за вами кто-нибудь не придет.

Мы что-то пробубнили и он ушел.

Через пару минут примчался тот же помощник.

– Они уже готовы, господа.

Джор Бейнер взглянул на меня и спросил:

– Ты готов к этому, Карл?

– А кто готов? – печально улыбнувшись, ответил я. – Это работа, на которую я подписался, Джон. Сделаем это.

Я пошел вперед, а остальные расступились и последовали за мной. Справа от меня было двое Республиканцев, слева – двое Демократов, с каждой стороны было по два конгрессмена и по два сенатора. Я не хотел, чтобы кто-то потом твердил о том, что я не был «двухпартийным», или еще какую чепуху.

Мы остановились перед огромной двойной дверью, которая затем открылась, и зычный голос парламентского пристава Палаты объявил:

– Господин спикер, представляю действующего президента Соединенных Штатов Америки!

На меня уставились несколько пар глаз, а я же решительно кивнул и вышел. Остальные шли в ногу, когда я зашагал по проходу. Стоял тихий шепоток, но это было самой тихой обстановкой, которую я здесь когда-либо заставал. Мы прошли до самого конца прохода и я поднялся на подиум. Я молча дождался, когда все займут свои места. Также на своих местах были и члены кабинета министров, судьи Верховного Суда и начальники военных штабов. Я взглянул на членов кабинета министров и заметил Эшкрофта, державшего кожаный планшет. Он слегка кивнул мне, и настала пора действовать.

– Господин спикер, я приглашаю сюда выступить генерального прокурора, – и затем я отступил от подиума.

Я увидел, как Джон поднялся и вышел вперед, затем я отошел на свое обычное место рядом со спикером. Тогда-то я и увидел первого президента Буша, сидящего рядом с Дэнни с другой стороны. Он сидел с пустым выражением и просто смотрел вперед.

Джон Эшкрофт встал за подиумом и раскрыл свой планшет. Затем он взглянул на всех присутствующих и начал говорить.

– Господин спикер, господин временный председатель, конгрессмены, сенаторы, отдельные гости… Согласно статье четвертой Двадцать Пятой Поправки, во вторник одиннадцатого сентября 2001-го года кабинет министров единогласно проголосовал, чтобы утвердить вице-президента Бакмэна как действующего президента страны. Сегодня мы встречаемся, чтобы снова проголосовать, чтобы утвердить действующего президента Бакмэна как законного президента и принять его присягу. Я консультировался с председателем Верховного Суда Ренквистом, как нам стоит действовать.

Затем он начал говорить уже несколько более формальным тоном.

– Конгрессмен Бейнер, сенатор Рейд, вы вернулись с места катастрофы Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, где вы наблюдали проведение спасательных операций. Как вы считаете, есть ли шансы, что президента Буша найдут живым?

И Джон, и Гарри встали и громко сказали:

– Нет!

Я быстро взглянул на бывшего президента Буша, по его лицу текли слезы, но он продолжать сидеть прямо. Я вспомнил, как где-то слышал о том, что у него уже умер второй ребенок. Их второй ребенок, дочь, умерла младенцем от лейкемии.

Мои размышления длились недолго. Эшкрофт снова заговорил.

– Сейчас я снова опрошу всех присутствующих министров по порядку старшинства. Ответ «да» означает утверждение действующего президента законным, ответ «нет» оставит его на посту действующего. Министр О'Нил?

Пол встал и ясно ответил:

– Да!

– Министр Пауэлл?

– Да.

Когда Джон дошел до своего имени, он ответил «да». Затем он продолжил идти по списку. Все ответили «да». В конце он достал из своего планшета письменное подтверждение голоса «за» от Дика Чейни, вслух зачитал его и попросил, чтобы это было внесено в архив. Затем он продолжил идти дальше по списку руководства Палаты и Сената. Все восемь человек проголосовали «за», как и Дэнни и временный председатель Берд.

– Голосование единогласно. Господин верховный судья Ренквист, не будете ли так добры, принять присягу? – и Джон отошел от подиума и вернулся на свое место.

Затем я поднялся и направилсч к подиуму, как и верховный судья Ренквист. Кто-то из присутствующих тихо охнул, когда также встал и президент Буш. Он шел медленно и безжизненно, в его глазах читались пустота и боль, но он дошел до подиума вместе с нами. Я достал из кармана пиджака свою Библию. Это была та же копия версии короля Якова, на которой я присягал на всех предыдущих выборах, недорогая карманная версия с тонкими листами и застегивающейся обложкой. Ее мне подарила тетя Пег на мою конфирмацию еще до тех времен, как Хэмилтон сошел с ума и у меня все еще была семья. Когда президент Буш встал рядом со мной, я передал ее ему. Он посмотрел на нее, затем кивнул и выпрямился. Он крепко держал Библию в своей руке.

Я положил свою левую руку на Библию и поднял правую. Ренквист начал тихо зачитывать с записки в своей руке:

– Я, Карлинг Паркер Бакмэн Второй, торжественно клянусь… что буду добросовестно выполнять… обязанности президента Соединенных Штатов… и в полную меру моих сил буду… поддерживать, охранять и защищать… Конституцию Соединенных Штатов… и да поможет мне Бог.

И все. Я стал президентом Соединенных Штатов. Когда я перерождался, я провел несколько лет, стараясь встретить Мэрилин и снова с ней сойтись. А это… это было совсем другое. Я никогда не лез в политику со стремлением стать президентом, а всего лишь хотел сделать все лучше. Я никогда не задумывался о том, чтобы стать президентом. И что теперь?

Когда я закончил, казалось, что президент Буш немного запнулся и обмяк, и судья Ренквист взял его под руку. От этого он выпрямился и посмотрел мне в глаза.

– Удачи, мистер президент.

– Спасибо, мистер президент.

Президент Буш развернулся и направился обратно к своему месту, а верховный судья – к своему. Я же прошел к подиуму и достал свою заготовленную речь из кармана и развернул ее. Она была напечатана крупными буквами с двойными пробелами. Донести ее до телесуфлера времени не было. Я глубоко вдохнул и начал.

– Мы, народ Соединенных Штатов, дабы образовать более совершенный союз… Так начинается наша Конституция. Более двухсот лет назад наши Отцы-Основатели создали один из самых изумительных документов в истории человечества, гибкую, но в то же время устойчивую систему управления, которая стала одной из самых крепких за всю историю. За последние пару лет мы видели эту мудрость в действии.

В то самое время крепость и гибкость нашей системы были на виду у всего мира. На первом собрании кабинета министров после атаки мы обсудили Двадцать Пятую Поправку, и пришли к общему выводу, что, хоть и цели этой поправки были ясны, никто не мог предсказать событий, которые произошли. И более, чем один человек отметил, что мы оказались в неизведанной области. И все же значение и дух этой поправки всегда был понятен. Я бы хотел отдельно поблагодарить генерального прокурора Эшкрофта и верховного судью Ренквиста за их помощь в определении процедур, которым нам нужно было следовать. Также я бы хотел поблагодарить и конгрессмена Джона Бейнера с сенатором Рейдом за их участие, как ранее в Нью-Йорке, так и здесь сегодня. Больше всего я хочу поблагодарить бывшего президента Буша за предложение своей помощи в этот вечер, несмотря на неизмеримую потерю для себя самого и своей семьи.

Я могу сказать вам, что происходит сейчас, и что произойдет в будущем. Начиная с завтрашнего дня, аэропорты снова будутоткрыты и полеты снова будут возобновлены. Управление гражданской авиацией уже внедряет новые меры безопасности, и частота полетов потихоньку будет увеличиваться, чтобы позволить авиалиниям и пассажирам привыкнуть к этим изменениям. Первые вылеты будут нацелены на то, чтобы доставить застрявших здесь пассажиров домой как можно скорее. Сам я ожидаю, что полномасштабная работа начнется уже в начале следующей недели. Также со следующей недели проведем месяц траура в память всех погибших во вторник. Хоть пока что у нас нет конкретного графика, мемориальные церемонии будут проведены.

Ранее сегодня мой сын задал мне очень простой вопрос: «Кто мог сотворить такое?». И я ответил ему только так, как мог: «Монстры»!

Даже в то время, пока мы это говорим, команда из ФБР, ЦРУ и Секретной Службы работает над выяснением того, кто совершить такое зверство. Я уже несколько раз встречался с этой командой и собираюсь это продолжать на протяжении ближайших недель. Мы выясним, кто в этом замешан, кто им помогал и кто их поддерживал. Тогда мы подходящим образом им ответим. Конгресс уже пообещал расследовать эту трагедию. И я намерен целиком и полностью с ними сотрудничать. После нашего ответа им вся полученная нами информация будет им предоставлена.

Два дня назад, когда я исследовал разрушения Пентагона, я поговорил с сержантом из отряда специального назначения. Он сказал мне, что «они могут бежать как можно дальше и зарываться в землю как можно глубже, но тем самым они только умрут грязными и уставшими». Когда наступит момент ответа, и мы узнаем, кто причастен, я обещаю всей стране, что нашим ответом тот сержант будет гордиться.

Но я также выношу и предупреждение всем, кто ошибочно решит взять дело возмездия в свои руки. Я узнал, что уже были случаи религиозной и расовой нетерпимости и непринятия. Наша страна была основана на принципах религиозной терпимости. Это было первой и самой важной поправкой в Конституции. Мы не мстительный народ, а справедливый, и терпимость – это наша сила, а не слабость. Такие действия недопустимы.

Так что позвольте мне закончить тем же, что я сказал три вечера назад, когда впервые выступил перед перед вами, чтобы рассказать о том, что произошло. Америка – это больше, чем просто здания или просто люди. Америка – это идея, это символ, это вера. Мы – луч свободы и возможности для всего мира, и никакое зло безумцев не погасит его. Цена свободы всегда высока, но это бремя, которое мы должны нести, и цена, которую мы с радостью заплатим. Наша нация воспрянет из этого темного дня еще сильнее и еще преданнее тем идеалам, в которые мы верим. Я верил в те слова, когда произносил их, и даже сейчас я верю в них еще больше.

Благодарю вас, доброй ночи, и Боже, благослови Америку.

Глава 141. Похороны

После этого я отошел от подиума и вышел через боковую дверь. Никакой толкотни в проходе не ожидалось. Я отправил кого-то найти начальника отряда морских пехотинцев, и попросить его уделить мне минуту-другую. Я не смог сдержать улыбки, подумав об этом. Давным-давно, если старший офицер «просил» меня сделать что-нибудь, на самом деле это был приказ. А теперь такие просьбы раздавал я сам. Боже, как же вырос младший лейтенант Бакмэн.

Мэрилин с детьми появились примерно за минуту до прихода начальника. Я понял, что это произошло, когда Чарли выпучил глаза и встал по стойке «смирно», от чего на него уставились его сестры. Я начал оборачиваться вправо, и увидел, как уже комендант встает по стойке «смирно». Я хихикнул и сказал:

– Вольно, вы оба.

– Вы хотели меня видеть, сэр?

– Да, спасибо, что пришли, генерал. Я признателен за это. Это касается моего сына Чарли.

Чарли снова вытаращился на меня и визгливо прокашлял:

– Меня?

Генерал хихикнул и сказал:

– Успокойтесь, ефрейтор, – затем он повернулся ко мне и спросил: – Что я могу для вас сделать, сэр?

– Две вещи. Во-первых, нам нужно завтра отправить ефрейтора обратно в Кэмп Леджен.

Он кивнул и затем повернулся к своему помощнику-полковнику:

– Организуйте это, пожалуйста.

В ответ послышалось мычащее «сэр».

– Во-вторых, – продолжил я. – Я просто хочу убедиться в том, что вы, а через вас и вся морская пехота, понимали, что к ефрейтору Бакмэну нужно продолжать относиться как к ефрейтору Бакмэну. Не хочу показаться неуважительным, но я знаю, насколько привлекательным для некоторых офицеров может быть смена его назначений или отношения к нему из-за того, кем является его отец.

На это генерал улыбнулся мне.

– Вас понял, сэр. Я позабочусь об этом.

Затем я повернулся к Чарли и сказал:

– Чарли, я не могу обещать того, что люди не будут знать, кто ты такой, или кто я. Это самое большее, что я могу. Что до всего остального, то ты морской пехотинец, и я ожидаю, что ты с этим смиришься.

Мой сын встал по стойке «смирно» и рявкнул:

– Слушаюсь, сэр! – от чего я закатил глаза, и генерал издал смешок.

– Генерал, благодарю вас за ваше время. Уверен, что мы с вами еще пообщаемся, – закончил я.

– Конечно, сэр. Спасибо, – он пожал руку мне, затем протянул руку и Чарли, прежде чем удалиться.

Я повернулся обратно к семье, и увидел, что Мэрилин стоит немного в стороне, прижав телефон к одному уху, а другое прикрыв рукой, чтобы слышать разговор. На ее лице читался ужас, и на глаза у нее наворачивались слезы. Казалось, она была в шоке, и потом она выключила трубку и уставилась на меня.

– Что случилось? – спросил я.

– Харлан! Он мертв!

– ЧТО?!

– Звонила Анна Ли. Она пыталась нам дозвониться, но не могла пробиться через АТС. Она наконец-то достала номер Таскера и Тессы и получила наш номер от них. Харлан! Он был во вторник в Пентагоне. Он мертв! – и она расплакалась.

Я побледнел. Боже, грехи мои росли и множились!

– Боже милостивый! – тихо издал я.

Я отвел семью к скамейке в стороне от прохода и сел с ними. Мэрилин с девочками рыдали, а Чарли бормотал проклятья себе под нос. Несколько человек уставилось на нас, кто-то попытался привлечь внимание, но я проигнорировал все это. Я достал свой телефон, включил его и позвонил на АТС. Через минуту я уже говорил с Анной Ли.

– Анна Ли, это Карл. Что произошло?

– Карл, это Харлан. Он был в Пентагоне, когда… когда… нам только сообщили. Они не могли… не могли… О, Боже, Карл! Как такое могло случиться? Он просто поехал туда, чтобы с кем-то встретиться! – причитала она.

– Где ты сейчас? Ты дома? Когда мы можем приехать? – Мэрилин взяла меня за свободную руку и кивнула мне.

– Мы в ритуальной конторе. Мы как раз собираемся ехать домой, – сказала она мне.

– Встретимся у дома.

– Спасибо!

Я выключил телефон и убрал его обратно в карман. Затем я поднялся и помог встать Мэрилин. Она уже не плакала, но глаза ее были все еще опухшими и влажными. Дети казались ошарашенными и грустными. Может, они и не были так близки, как мы с Харланом, но они частенько играли с их детьми и ездили с ними отдыхать. Я повернулся к ближайшему из агентов Секретной Службы и сказал:

– Смена планов. Мы едем в дом Бакминстеров в Александрию, а не в Военно-Морскую обсерваторию.

Он выглядел удивленным и сказал:

– Мистер президент, мы не можем… – и потом он прервался, увидев мой взгляд, – Да, сэр, вас понял.

Он начал говорить в свой микрофон:

– Прыгун выдвигается, смещаемся в…

«Прыгун» – это мое кодовое имя для Секретной Службы, взятое еще со времен моей службы в 82-й части. Когда мне его назначили, я вспомнил, что это было позывным, взятым из одной книги Клэнси. Кодовым именем Мэрилин была «Банка джема», из-за того, что мы вместе делали джем и желе, и ее это бесконечно раздражало. А я чуть было не помер от смеха, впервые его услышав. Дети были «Байкером», «Проблемой Один» и «Проблемой Два», как предложил я. Им эти кодовые имена даже понравились.

У меня были планы пройтись по Белому Дому и встретиться с некоторыми людьми, но это не было чем-то таким, чего нельзя отложить. Бакминстеры купили себе многоуровневый дом во вполне типичном фешенебельном пригороде в Александрии. Анна Ли тогда отметила, что это было первым их жилищем, где ей не приходилось задумываться об очередном переезде. У нас был конвой из идущих впереди и позади нас машин, моего лимузина и лимузина-обманки. Когда мы добрались туда, первая машина уже приехала туда и «обезопасила» территорию. С моей удачей они, скорее всего, перестреляли соседей. У Секретной Службы была своего рода организационная наглость и беспардонность, которой я до этого нигде не встречал.

После того, как мы выбрались из машины, я, не обращая внимания на свою охрану, просто прошел к передней двери и постучал. Один агент уже был внутри, и он открыл мне дверь, осмотрелся, и только потом впустил нас. Анна Ли и Мэри Бет сидели вместе на диване, а немного в стороне от них сидел Тайрон. Мэрилин сразу же подсела к Анне Ли и они обнялись. Близняшки зажали Мэри Бет между собой. Они были всего на год младше Мэри Бет, или около того, и она уже была первокурсницей Политехнического Университета Вирджинии. Тайрон все еще был в старшей школе, году на первом или втором, как я предполагал.

Тайрон единственный сидел в одиночку, так что я подошел к нему и пожал ему руку. Чарли последовал моему примеру. Тайрон был как робот, который двигался на дистанционном управлении. Я зашел в обеденную, взял оттуда стул, принес его и сел рядом с ним.

– Тайрон, – он ничего не ответил и даже не посмотрел на меня. Я положил ему руку на колено и легонько потряс. – Тайрон, Земля вызывает Тайрона.

Тайрон наконец улыбнулся и повернул голову, затем снова посерьезнел.

– Простите за это, дядя… мистер… как мне теперь вас называть, мистер президент?

Я усмехнулся на это.

– Как хочешь, Тайрон. Если хочешь называть дядей Карлом – вперед. Если думаешь, что уже взрослый для этого, то просто зови меня Карл. Я не против. Брату и сестре передай то же самое.

Он кивнул. Я посмотрел на диван, где собрались все женщины, которые обнимались и плакали.

– К такому я не готов. Где мы можем поговорить?

– Да. Пойдем в гостиную, – и затем мы с Чарли последовали за ним вниз на полпролета лестницы в их уже готовый подвал. Он плюхнулся на диван, а я сел в старое кресло напротив него. Чарли я отправил взять пару холодных банок колы.

– Я не знаю, что хуже – то, что последние пару дней мы не знали, или то, что узнали об этом сейчас, – сказал Тайрон.

– Расскажи мне, что произошло, Тайрон.

– Я хочу сказать, это был обычный день. Папа сказал, что отправляется в Пентагон, чтобы встретиться с парой человек, и после обеда он собирался вернуться в свой офис, но после падения самолета мы от него больше ничего не слышали. Мама пыталась ему дозвониться, но ей пришлось оставить голосовое сообщение, на которое он так и не ответил. Он не вернулся домой, и мы не могли ни до кого дозвониться, когда она туда звонила. А сегодня появился полицейский и рассказал нам!

– Вот черт! – тихо пробормотал я. – Что он сказал?

– Ох, блин, это было ужасно. Он сказал, что нашли в морге тело с папиным кошельком и удостоверением. Он больше не был солдатом, поэтому они отправили к нам полицию, – ответил он.

– Вот дерьмо!

– В смысле, он не грубил насчет этого, или что-то подобное… я имею в виду, как такое можно кому-то сказать? Для этого какие-то курсы проходят, или что?

Я пожал плечами:

– Да, в Армии есть такой курс. Для этого у них есть специальные отряды.

– Блин, должно быть, это ужасно.

– Не думаю, что я бы так смог, Тайрон, – сказал я. – Вы смогли связаться с Роско?

– Мама звонила, но они в режиме боеготовности. Она кому-то передала сообщение.

Я вздохнул.

– Может, я смогу что-нибудь с этим сделать. Пошли поговорим с твоей мамой.

Роско Бакминстер был кадетом первого класса в Вест-Поинт, которого все остальные называли старшим. Роско хотел пойти по стопам отца в армии, но решил подать заявку в Вест-Поинт. Поскольку их официальный адрес все еще был в Миссисипи, и Харлан попросил меня о небольшой выручке, я поговорил с их сенатором и провернул небольшой обмен за назначение Роско. На самом деле это было обыкновенном подхалимажом в Конгрессе, но Бакминстеры достаточно впечатлились. Я бы не обрадовался такой жизни в колледже, но, казалось, Роско это нравится.

Мы поднялись обратно и увидели, как девочки уходят в комнату Мэри Бет, и Чарли отправился за ними. Я же сел рядом с Анной Ли и сказал:

– Тайрон сказал мне, что вы пытались дозвониться до Роско, но они в режиме боеготовности. Ты до него хотя бы раз дозвонилась?

– Нет. Сможешь ему позвонить?

– Еще бы, – я не слишком удивился.

Когда мы подняли уровень боеготовности до третьего, военные базы были перекрыты, а Вест-Поинт попадал под определение военной базы. Они наверняка выдали кадетам базуки и велели начать патрули. Я осмотрелся по комнате, увидел свою личную помощницу Минди и жестом ее подозвал. Минди была моей помощницей еще с тех пор, как я был конгрессменом, и перешла вместе со мной в Западное крыло, когда я стал вице-президентом, и все еще оставалась со мной. Как она умудрялась все это делать, выйти замуж и заботиться о двух детях сразу – было самым удивительным проявлением тайм-менеджмента! Теперь же она снова вернулась к работе, хоть и недавно погибла ее мать, вероятно, это было такой личной терапией.

– Возьми блокнот и ручку и начни делать заметки, – и я достал свой сотовый и позвонил на АТС. – Свяжите меня с комиссаром Вест-Поинт, а если его там нет – то с ответственным. И перезвоните мне сразу же, как сможете, – и я закрыл телефон и добавил: – Как только они позвонят – мы соединим тебя с Роско. Минди, нам наверняка понадобится что-нибудь организовать, чтобы доставить его сюда.

– Спасибо, Карл, – сказала Анна Ли.

– Вы с Харланом обсуждали, где бы он хотел быть похоронен?

Мы с Мэрилин для себя выбрали небольшое общественное кладбище в Дулани Вэлли. Поскольку я не был католиком, нас обоих не могли захоронить на католическом кладбище.

– Уверен, что смогу оформить Арлингтон.

Она покачала головой:

– Нет, Харлан хотел отправиться домой. Он хотел быть захоронен на семейном участке Бакминстере.

– Понятно, – и в это время завибрировал телефон, который я все еще держал в руке. Я раскрыл его, – Алло?

– Генерал-лейтенант Уильям Леннокс, сэр. Чем могу вам помочь?

– Генерал, благодарю вас за звонок. Ваша база все еще в изоляции? – спросил я.

– Нет, сэр, но мы проводим учения и проверки. Есть какая-то проблема, сэр? – спросил он.

– Боюсь, что да. У вас там есть кадет первого класса Роско Бакминстер. Мы только что выяснили, что его отец был в Пентагоне, когда врезались самолеты. Мне нужно поговорить с ним, пожалуйста.

– Да, сэр. Дайте мне пять минут и я найду его.

– Генерал, только ничего ему не говорите. Я сам это сделаю. После этого мне нужно будет снова с вами поговорить, – и я услышал, как трубку положили на стол, так что я передал телефон Минди, – Следи за ним. Когда кто-нибудь заговорит, я возьму. Спасибо, – и она кивнула, взяла трубку и отошла, чтобы сесть у обеденного стола.

Все дело заняло чуть больше пяти минут. И я не сомневался, что развел в Военной академии суматоху глобального масштаба, которая могла бы быть забавной когда угодно, но только не сейчас. Кто такой этот Бакминстер? Где он был? Что он там делал? Тащите его задницу сюда, ЖИВО!

Я просто молча сидел, с одной стороны был Тайрон, с другой стороны друг с другом сострадали Мэрилин с Анной Ли. Как я понял, одной из проблем был полный пиздец с АТС. В списке тех, кто мог звонить мне в какое угодно время был сам Харлан, как и Таски, Марти, Брюстер, Сьюзи и большая часть семьи Мэрилин, но Анну Ли почему-то упустили. Я поручил Минди разобраться с этим. В реальность я вернулся, услышав, как Минди сказала:

– Пожалуйста, оставайтесь на линии для связи с президентом Соединенных Штатов.

Затем она вернулась к нам и передала мне трубку.

Я не знал, говорил ли я с генералом или уже с Роско.

– Алло?

– Одну секунду, мистер президент. Здесь у меня кадет Бакминстер, – ответил Леннокс.

В трубке послышался шум и шорох, и затем раздался тенор Роско:

– Кадет лейтенант Бакминстер слушает!

Я взглянул на его мать и решил, что лучше будет мне самому донести ему новости.

– Роско, это Карл Бакмэн.

– Да, сэр, дя… мистер президент.

– Роско, у меня для тебя есть плохие новости. Твой отец был в здании Пентагона, когда в него врезался самолет. Мне жаль, сынок, но твой папа не выбрался.

Я услышал, как он осекся.

– Папа… он…

– Роско, у меня здесь твоя мама. Подожди, – и я передал трубку Анне Ли и затем тяжело уселся на пуфик.

Подобное никогда не сделать хорошо. Некоторые просто так не могут. Они не могут сказать этих слов. Я вспомнил, когда на моей первой жизни Марк и Лорен попали в аварию и потеряли свою старшую дочь Никки. Тогда я руководил офисом в Куперстауне, а моим начальником был Габриэль, и ему было поручено позвонить мне, и так через меня передать Мэрилин. Он буквально не мог сказать тех слов, но постоянно балаболил нечто вроде:

Габриэль: С Никки произошел несчастный случай.

Я: Насколько?

Габриэль: Очень!

Я: Насколько?

Габриэль: Ужасно!

Я: Гейб, насколько?

Габриэль: Очень.

Мне пришлось его около шести раз переспросить, чтобы он сказал, что Никки была мертва. Он просто не мог такое сказать. Это могло бы быть смешно, если бы не было так ужасно.

Я сидел в своих мыслях, пока Анна Ли плакала и говорила с сыном, и затем она передала мне трубку обратно. Я взял телефон и приложил к уху:

– Алло?

– Это генерал Леннокс, сэр. Вы хотели поговорить со мной.

– Как сейчас Роско, генерал?

– Немного в шоке. Как только мы закончим разговор, я поговорю с его офицером-надзирателем и поручу его друзьям побыть с ним, – сказал он мне.

Я не очень понимал, чем занимается офицер-надзиратель, но это было не важно.

– Генерал, не хочу расстраивать ваши планы, но полагаю, что у вас есть процедура для предоставления увольнения на такие случаи.

– Да, сэр. Мы что-нибудь придумаем и попробуем завтра отправить его домой. Если он не сможет вылететь, мы посадим его на поезд до Нью-Йорка, и оттуда он сможет пересесть на поезд до дома.

– Аэропорты завтра уже будут снова открыты, но я не знаю, когда он сможет вылететь. Просто доставьте его завтра до ближайшего аэропорта и я отправлю туда самолет. Я дам вам обсудить это с моей помощницей. Подождите секунду, – и я вытянул руку и отдал трубку Минди. – Мы можем отправить мой G-IV, чтобы забрать его. Привезите его сюда и затем мы отвезем всю семью в Миссисипи. Разберитесь там вместе с генералом.

– Поняла! – и она взяла телефон.

Я повернулся к Анне Ли.

– Мы доставим Роско сюда. После этого мы повезем тебя с семьей и Харланом домой. Набери мне, когда Роско сюда доберется. Если не можешь дозвониться до меня, то звони Мэрилин. Мы тебе еще и визитку Минди дадим.

– Спасибо, – и затем она странно на меня посмотрела. – Ты же и вправду президент, так? Если бы Харлан был здесь, вот он бы хохотал над тобой прямо сейчас.

Я со смехом фыркнул:

– Он бы лопнул от собственного хохота, и мы все равно оказались бы здесь! Он ничего хорошего не мог сказать о политиках после того, как побыл вместе со мной в комитете по Вооруженным Силам! – и я покачал головой и улыбнулся от воспоминания о нем.

– Я знаю, что ты будешь очень занят, но если бы ты смог приехать на похороры… в смысле, я понимаю, что ты уже не можешь заниматься подобным, но, может, позвонишь нам в тот день, – попросила она.

– Позвони нам, когда узнаешь детали. Предупреди меня за день и посмотрю, что можно сделать, – ответил я ей. Секретной Службе это не понравится, но если я мог заскочить – я обязательно бы это сделал.

После этого мы вернулись в Военно-Морскую обсерваторию и отправились спать. Я не стал утруждаться прослушиванием вечерних новостей. Я уже был сыт по горло от круглосуточных телеканалов, которые пытались подобрать еще хотя бы что-то, что можно обмусолить. К тому времени сторонники конспираций уже твердили, что я смог прийти к власти потому, что на самом деле был тайным членом террористической группы, чтобы мусульмане смогли захватить мир. Если бы они только знали, насколько они правы (хоть и не в деталях)! Если бы было что-то важное – меня могли разбудить. Спать я ложился, размышляя о своих действиях за последнюю неделю. Был я прав или нет? Я попробовал все возможные способы уйти от этого, но все равно пришел туда, куда пришел.

В субботу я отправился в свой офис и обнаружил, что мои вещи перенесли в Овальный Кабинет. Буши все еще были в Кэмп Дэвид. У меня была встреча с командующим генералом военного округа Вашингтона, парнем, который командовал всеми церемониальными отрядами в городе. Государственными похоронами, которые бы проводились по Джорджу, заправляла армия. Они раскопали, как проводились похороны Кеннеди, и начали вносить правки, потому что сложно похоронить того, кого на похоронах нет! Кеннеди сутки лежал в своем гробу в Белом Доме, а затем запряженная лошадьми артиллерийская телега отвезла его в ротонду Капитолия. Спустя еще сутки покоя в Капитолии его с еще большим парадом отвезли обратно в Белый Дом, затем в собор Святого Матфея, и уже потом в Арлингтон.

К счастью, мне там никаких решений принимать не пришлось. Генерал был на связи с президентом Бушем в Кэмп Дэвид, и проработал план с ним. За основу мы бы взяли сценарий похорон Кеннеди, только с пустым гробом. Он бы сперва сутки торжественно постоял в Белом Доме, потом еще сутки в ротонде Капитолия, и, наконец, в четверг отправился в Арлингтон на погребение. Немного спустя у него был бы вечный огонь, как у Кеннеди. Я позвонил Бушам в Кэмп Дэвид, чтобы обсудить пару этих моментов с ними. Я несколько раз поговорил с первым президентом Бушем, и как-то раз во вторник днем во время бешеной суматохи ухитрился позвонить Лауре. Теперь же я мог поговорить и с Барбарой, хотя близняшки еще не до конца отошли, чтобы об этом говорить.

Получилось довольно слащаво и нелепо, как мне казалось, но я был не в том положении, чтобы судить. Хотя нам нужно было что-то изменить. Ближе к позднему утру субботы Роско воссоединился со своей семьей, и к вечеру все они, включая и Харлана в гробу, были в Бакминстере, прощание было запланировано на воскресенье, а похороны – на понедельник. Анна Ли попросила нас прийти на похороны и сказать пару слов о Харлане. В этот момент я позвонил Джошу и сообщил ему о своих планах. Теперь мне нужно было самому писать траурную речь для Харлана, и дать Секретной Службе и 89-й Летной знать, что произойдет. Они бы меня возненавидели за это!

Президент Соединенных Штатов не может взять и просто куда-то отправиться. Охрана просто сумасшедшая! Мудил, которые хотят его убить, измеряют в тысячах или даже больше. Когда он вылетает куда-нибудь, там не только он, а еще и целая свита из сотни людей. Например, мой полет в Джексон на похороны Харлана (ближайший большой город к Бакминстеру) включал в себя следующее: передовая группа или несколько агентов Секретной Службы выезжали на пару дней раньше, чтобы прочесать Джексон и Бакминстер. Звонили местным копам и сообщали о том, что происходило и что могло потребоваться. У Секретной Службы был первый приоритет на все ресурсы. Если бы местные гонялись за сумасшедшим серийным убийцей, а Секретной Службе требовались люди – то серийный убийца бы продолжал бегать на свободе.

Я не собирался оставаться там на ночь, но если бы я так решил, то они бы достали мне комнату и установили охрану. Наверняка это бы потребовало от агентов изучения каждого из работников и гостей гостиницы и сверки всех имен с различными списками местных безумцев. Комнаты бы освободили, брони других гостей были бы сняты, и вся обслуга также была бы изучена. Для этого потребовались бы десятки агентов.

До появления президентского самолета приехал бы один или два С-2 Gаlаху, привезя бронированный лимузин и несколько бронированных фургонов, известных как «Военные фургоны». Топливо для самолетов было бы закуплено и проверено на безопасность, и затем хранилось в автоцистернах с вооруженной охраной вокруг. Вертолеты для местных полетов бы держали в грузовых самолетах для сборки на месте. Присутствовали бы доктора. В некоторых местах привозили и еду с водой. Все это построено так, чтобы выглядело органично – Большой Человек просто прилетает и все уже готово. Напомню, это визиты в дружеские территории. Если бы я собирался куда-то в недружелюбные места, все было хуже! И потом это все собиралось обратно и уезжало для следующей поездки куда-нибудь еще.

Иногда бывало и хуже. Джордж Уилл однажды рассказал, что когда к нему на ужин приехал Джордж Буш, передовой отряд агентов обошел всех соседей и под страхом ареста приказал оставить свои дворы, войти в дома и сидеть там. Это было безумием. Как получается в результате, президент – это практически пленник в Белом Доме. Для кинотеатра в Белом Доме тоже есть причина – поскольку президенту невероятно сложно просто сесть в машину и поехать с женой в кино! Дешевле построить ему кинотеатр, чем выпустить его в город.

Все не так ужасно для вице-президента. Он – всего лишь еще одна запасная деталь, которую здорово иметь под рукой на случай, если система ломается. В любом случае все равно. Были ведь планы избавиться от меня и посадить кого-нибудь поспокойнее, или поумнее, или покровожаднее. Теперь же мне нужно было самому подобрать себе запасную деталь.

В воскресенье мы с Мэрилин полетели на Маrinе Тwо в Кэмп Дэвид. До этого я никогда там не бывал. Загородная резиденция президента на самом деле была простеньким жилым комплексом недалеко от Термонта в Катоктин. Ранее меня туда не приглашали по двум причинам. Во-первых, президенты весьма придирчивы к тому, кто туда может попасть; они привыкли расценивать это как свою собственную игровую площадку. Во-вторых я не был в списке фаворитов и близких людей Буша. Может, в Вашингтоне ему и нужно было меня как-то терпеть, но точно не там. Там у нас впервые была возможность повидаться с Бушами со времен катастрофы. Присутствовали все, Джордж-старший с Барбарой, Лаура с детьми и большая часть детей и внуков. Джордж сказал мне, что они останутся здесь до церемонии в четверг, и затем вернутся в Техас. Лаура с детьми не собирались возвращаться в Белый Дом. Я ответил им, что мы не станем въезжать до тех пор, пока не проведут церемонию. Грубить им не было смысла. У меня был шанс поговорить с Джебом и еще несколькими из старших внуков, которым было интересно податься в политику самим. Эта семья была Республиканской версией Кеннеди, хотя и без всей драмы.

График на ту неделю был, мягко говоря, ужасен. Я официально должен был быть в трауре всю неделю с воскресенья, выступая с речами, пожимая руки, выглядя печальным и встречаясь с различными важными шишками, что живут под солнцем, по меньшей мере двадцать пять или двадцать шесть каждый день. Текущим же планом были похороны Харлана в понедельник и возвращение тем же вечером. Официальная церемония похорон Буша должны были начаться во вторник и закончиться в четверг. Единственные похороны, на которых я сам хотел быть – это похороны Харлана, за что услышал много нелестного от людей по всей планете. Как я мог поехать на частные похороны на этой неделе? Как я мог выбрать именно эти и никакие другие? Что выделяет этого парня среди всех остальных? Я свалил это на плечи Ари Флейшера. Он мог сказать людям, что хоть я и знал, что собираются тысячи похорон и проводов, мои обязанности позволяли мне присутствовать только на двух, одних для «обычного гражданина» – Харлана, и одних для «великого человека» – президента. Ему нужно было навести лоск на эту чепуху и подключить пару человек, чтобы это раскрутить.

В понедельник мы с Мэрилин вылетели на рассвете. Девочки уже вернулись в школу в Хирфорд, а Чарли – в Кэмп Леджен, и у всех наверняка было множество историй, чтобы их рассказать. Тесса осталась дома присматривать за детьми. В Джексоне нас встретил губернатор Миссисипи, некто, кого я никогда не встречал, по имени Ронни Мусгров, и все сенаторы и конгрессмены Миссисипи. Никто из них никогда не видел и не слышал о Харлане, пока я не приехал, чтобы похоронить его, но все они могли сказать о нем множество хорошего. Я чуть не выплюнул свой обед от этого. Затем я шепнул Мэрилин:

– Ты слышишь этот жужжащий звук?

Она в замешательстве посмотрела на меня:

– Нет.

– Это Харлан уже крутится в своей могиле, а его туда еще даже не положили!

На это я получил тычок в бок.

Из Джексона мы конвоем поехали в Бакминстер. Я разрешил Мусгрову и его помощникам поехать со мной. Все остальные могли доехать и сами! Для их важных задниц у них были огромные роскошные автобусы и моторные вагоны. Я знал, что там будут камеры и пресса и заранее предупредил Анну Ли, что с моим появлением может начаться сумасшедший дом. Она все еще хотела, чтобы мы приехали и сказала, что будет выставлять людей вон, если они выйдут из-под контроля. Я поехал с Картером, это была его первая вылазка по контролю за прессой. Мы придумали парочку правил. Не больше одной камеры в церкви, и не больше полдюжины журналистов. Любой, кто начнет выделываться, будет сопровожден в местную тюрьму, где они могли уже звонить своим адвокатам. То же самое относилось и к политикам. Я мимоходом упомянул об этом губернатору в шутливой манере, но я не улыбался и посоветовал ему передать это остальным.

Я не слишком удивился, обнаружив, что снаружи церкви африканских баптистов Бакминстера был самый настоящий зоопарк. Когда, подъезжая, я выглянул в окно, и увидел, как полиция штата и местные полицейские оттесняли плотную толпу журналистов. Вокруг также витали и агенты Секретной Службы с важным видом, в темных очках и говоря в свои микрофоны на рукавах. Один из агентов в лимузине начал отвечать, и спустя какое-то время нам разрешили выйти. Нет нужды говорить, что все начали выкрикивать какие-то вопросы в мою сторону, и естественно, я просто игнорировал их. Хотя я заметил кое-кого, с кем мне нужно было поговорить, в небольшой группе у дверей в церковь.

Я повернулся к губернатору и сказал:

– Господа, уверен, что места внутри вы сможете найти себе сами. Мне же нужно сперва поговорить с парой человек, – и затем я отвернулся, предоставив их самим себе. Может, это и было несколько грубо, но мне на сегодня всей этой суматохи уже было достаточно. Я взял Мэрилин за руку и мы направились в сторону той небольшой группы у входа.

Там стояло трое, один чернокожий мужчина постарше в полицейской форме или вроде того и в кепке акции от Лесной Службы США, еще один белый армейский офицер примерно моего возраста и молодой чернокожий парень в кадетской форме Военной Академии. Я знал его. Это был Роско Бакминстер. Когда я подходил, Роско и офицер встали по стойке «смирно» и отсалютовали, а полицейский немного выпрямился. Я подошел немного ближе, затем остановился и сам встал «смирно» и отсалютовал в ответ.

Когда мы закончили с приветствиями, я протянул Роско руку.

– О, Роско, мне очень жаль. Как мама?

– Спасибо, дядя К… мистер президент. Она в порядке. Все уже внутри. А мне просто нужно было немного подышать.

– Ты все еще можешь называть меня дядей Карлом, я не против. Но если встреча официальная, то тогда называй меня «мистер президент», или тебя выставят из армии вон, – с ухмылкой сказал я.

В этот момент подошла Мэрилин и обняла его. Роско был уже немного выше нее. Она начала с ним говорить, а я в это время взглянул на остальных двоих.

– Господа, Карл Бакмэн.

Первым ответил чернокожий, сказав:

– Джон Браур, шериф округа Бакминстер. Я знаком с семьей Харлана уже многие годы, – затем он с отвращением взглянул на толпу репортеров. – Они как стая гиен.

Я пожал шерифу руку.

– Шериф, у гиен есть мораль. Если кто-нибудь из них дорвется, у вас есть мое разрешение запереть их и выбросить ключ. Черт, да даже пристрелите их, а я выпишу вам помилование! Приятно познакомиться с вами, – затем я повернулся к офицеру, полковнику артиллерии. – Полковник? – и я пожал руку и ему.

– Эйвери, сэр. Уильям Эйвери. Я уже несколько раз встречался с Харланом на службе за эти годы. Мы поддерживали контакт, когда он оставил службу. Анна Ли позвонила и пригласила нас с женой. Сейчас я просто болтал с Роско о своих деньках в Бист Барракс.

Я улыбнулся и кивнул:

– Нам с Харланом удалось отделаться от этой пытки. Мы тоже несколько раз служили вместе. Я рад, что вы вместе. Им нужны знакомые лица.

Роско обернулся и сказал нам:

– Сэр, мама сказала, что она хотела бы, чтобы вы были одним из несущих гроб, если сможете. В смысле, если вам позволительно сейчас такое. Если же нет – то не переживайте, у нас есть куча племянников.

– Было бы честью для меня. Давай только понадеемся, что мы купили твоему отцу недорогой и легкий гроб.

Он улыбнулся:

– Я как-то от него слышал то же самое.

– Это тяжелая хреновина, это точно.

– Вы оба ужасны, и я расскажу все твоей матери, Роско, – вставила моя жена. – Нам пора внутрь.

Я улыбнулся, взял Мэрилин за руку и Роско провел нас внутрь. Для нас были зарезервированы места через пару рядов от семьи, и Роско шепнул:

– Мама просила, чтобы вы были у прохода, чтобы вы могли выйти и высказаться.

Я кивнул, но затем мы с Мэрилин отошли и направились обнять Анну Ли и Мэри Бет. Они до этого плакали, это было очевидно, но уже успокоились. После этого мы сели в своем ряду, а Роско сел к своей семье.

Литургия была довольно простой, чтобы за ней повторять. Он была несколько дольше и бурнее, чем я привык, но это был такой стиль, так что нужно было просто плыть по течению. Церковь была довольно большой и забитой, хотя было ли это из-за самого Харлана или меня, было спорным вопросом. Наконец настал мой черед говорить, и священник вызвал меня к кафедре.

– Благодарю вас, пастор Кармайкл. С огромной долей сожаления я узнал, что Харлан Бакминстер нас покинул. Мы узнали об этом только в пятницу вечером, и вся наша семья ощутила горесть этой утраты. Мы поспешили к Анне Ли так скоро, как только узнали, потому что так всегда поступают близкие и друзья, и как сегодня поступили вы.

Я знал Харлана Бакминстера уже больше двадцати лет, еще с подросткового возраста, и мы стали друзьями с самого первого дня. Мы познакомились в первый день нашей начальной подготовки в армии. Бакмэн, Бакминстер – Армия– это ничто, если не быть слаженными, и нас распределили в одну казарму и на одно и то же место. Я был на верхнем ярусе койки, Харлан спал подо мной. До самого конца того лета, когда одному из нас что-то поручали сделать, другой всегда был с ним.

У нас с ним не было ничего общего. Харлан был чернокожим пацаном из Миссисипи, сыном рабочего на фабрике и потомка рабов. Я же был привилегированным белым из одного из богатейших пригородов в стране. Единственное, что нас объединяло – это цвет, не черный или белый, а зеленый, армейский зеленый. Мы были солдатами, и нам этого вполне достаточно. Мы быстро стали друзьями.

Через два года мы вместе поступили в артиллерийское училище в Форт Силл, и нас снова распределили вместе. Уже потом мы пошли каждый своим путем, как обычно и случается в армии, но мы также частенько и пересекались, как обычно и случается в армии. Однажды, когда Харлан закончил школу прыжков и на пару недель был назначен в Форт Брагг, мы с Мэрилин решили, что пусть лучше он поживет у нас, нежели в казарме. Много лет спустя мы снова работали вместе, когда я был в Конгрессиональном комитете по вооруженным силам, и Харлан был назначен моим помощником. За эти годы мы и отдыхали вместе; иногда мы оставались у Бакминстеров, а иногда они приезжали к нам. Наши дети звали их дядя Харлан и тетя Анна Ли, а мы были дядей Карлом и тетей Мэрилин для их детей.

Харлан Бакминстер был во всех смыслах хорошим человеком, смелым, гордым и веселым. Он был хорошим человеком, и он всегда заботился о своей семье и друзьях, и в трудную минуту на него всегда можно было положиться. Присутствующие здесь люди знали его еще с тех пор, как он был маленьким мальчиком, и за эти годы я повстречал кого-то из вас, и я слышал какие-то истории о нем. Чаще всего я смеялся с этих историй, и потом мы еще сидели и обменивались любезностями.

Харлан был храбрым человеком. Он провел двадцать лет, защищая нашу страну. Он был подполковником армии Соединенных Штатов, и за свое время повидал и боевых действий, и надышался пушечным порохом. Он заплатил свою цену, как и все солдаты, часто не бывая дома, часто переезжая и часто не получая того, чего заслуживал по своим обязанностям. Его любовь к своей стране была такой же сильной, как и его любовь к своей семье.

Харлан также был и гордым. Он был первым из своей семьи, кто поступил в колледж, и закончил профессиональным офицером. Его жена была медсестрой, и все его дети поступят в колледж. Он знал, что сделал огромный шаг, но он всегда гордился своей семьей и своей историей, и он всегда берег свое стремление к тому, чтобы его семья гордилась им.

Харлан был веселым. Он был тем парнем, с которым всегда можно было сесть и выпить, и мы частенько это делали. Когда я подался в политику, у него всегда было не меньше парочки подколов в мой адрес, и чем дольше я был в этой сфере, тем больше он надо мной подшучивал. Как я недавно вечером сказал Анне Ли, если бы он прожил дольше и увидел, как я стал президентом, он бы лопнул от смеха и мы все равно бы оказались здесь!

Мы с Харланом были друзьями, и мы часто общались, не только о том, чем занимаются наши дети или наши любимые команды, но и об истории и политике. Я не стану вам врать и говорить, что мы во всем соглашались. Харлан был Демократом, а я – Республиканец. Порой мы довольно сильно грызлись между собой. Это было не важно. В конце концов, мы всегда возвращались к тому факту, что армейский зеленый цвет не был красным или синим, а красным, белым и синим сразу. Не важно, о чем бы мы с ним ни спорили, в конце концов, мы оба были американцами.

А теперь мы делаем то, что должны со всеми хорошими людьми – мы должны вернуть его Богу, благодаря его за то, что он позволил нам занять его на столь короткий срок. Харлан, твоя семья будет по тебе скучать, будут твои друзья, и я буду. Итак, настало время отправить тебя за последней наградой. Я очень сильно подозреваю, что ты попадешь в Рай, но я могу и ошибаться. Полагаю, есть и шанс, что ты попадешь несколько южнее. Но не переживай, ведь если так и случится, то, когда туда попаду я – мы снова соберемся вместе.

После церемонии я встал вместе с остальными несущими гроб (и охраной Секретной Службы, отчего остальные уставились на нас), и помог вынести гроб из церкви до катафалка. Я сказал полковнику Эйвери, что Харлану не достался облегченный гроб, на что послышалась пара смешков. Из церкви мы отправились на кладбище, и я снова обнаружил, что несу гроб. Благо, что я не споткнулся и не уронил его, потому что это показывали в прямом эфире по всей стране. А затем нам сразу пришлось вернуться в Вашингтон. У нас даже не было времени сделать что-то большее, чем просто обнять Анну Ли и детей, хотя мне удалось поговорить с Тайроном.

– Дядя Карл, могу я задать вопрос?

– Конечно, что такое?

Он взглянул на своего брата в серой форме.

– Когда я стану старше, вы поможете мне попасть в Вест-Поинт, как помогли Роско?

Я скрестил руки на груди и пристально взглянул на молодого человека, и также бросил взгляд на его мать. Она, казалось, не была ни за, ни против, но большую часть своей жизни она уже была сопровождающей военных.

– Здесь скажу тебе «может быть». Тебе нужно пройти по условиям, что означает очень хорошие оценки и еще пару вещей. У тебя еще есть пара лет, но если ты пройдешь по этим пунктам и тебе все еще будет интересно, свяжись со мной и тогда уже поговорим. Договорились?

– Да, сэр!

Анна Ли отогнала его и сказала:

– Спасибо.

Затем она взглянула на Роско, который в это время общался с кем-то из родственников.

– Кто бы мог подумать? Первый в семье, кто поступил в колледж, и в результате оба сына в Вест-Поинте? Харлан в жизни бы в такое не поверил!

– Пинай его насчет оценок, – сказал ей я, затем мы все обнялись и уехали восвояси.

В Вашингтон мы летели молча, мы с Мэрилин оба были погружены в свои мысли. Я знал Харлана уже четверть века. Было ли это долгим сроком? Казалось, что всего пару лет назад мы покинули учения, стреляли 105-ми и прыгали вместе. Все было так, как я и сказал – мы не были черными или белыми, мы были зелеными. Он был чертовски слишком молод для того, чтобы уйти!

Остаток недели стал смесью жуткой фальши и дипломатии. Каждый день проводилось какое-нибудь подобие церемонии, иногда долгое, иногда – нет, и обычно в присутствии Бушей. У меня был подполковник Военного округа Вашингтона, который давал мне указания и расписания того, что мне нужно было делать. Каждый раз, когда я его видел, меня накрывала мысль «Мы платим офицеру О-5 за это дерьмо?!». Казалось, каждый день мне нужно было давать разные речи или памятные презентации, и Мэтт с Майком нередко задерживались допоздна, составляя их для меня.

В тот день все стало хуже. Кто-то решил повеселиться, отправляя письма с сибирской язвой в различные правительственные офисы. К счастью, я вспомнил об этом происшествии, хоть и не смог уточнить временной период, и одиннадцатого сентября я отдал указание начать более тщательно проверять почту. В офисы Конгресса ничего не попало, хотя в почтовом отделе Капитолия все-таки пошло заражение и четверо работников со временем умерли. По какой-то причине казалось, что в этот раз все было не так плохо, как на моей первой жизни. И снова пресса активно зашевелилась.

В это же время зарубежные лидеры ежедневно стекались к нам. Почти каждая нация со всего мира, с которой Соединенные Штаты поддерживали близкие отношения, направляли к нам либо члена королевской семьи, либо самого высокопоставленного человека, либо министра по международным отношениям. Многие направляли всех вышеописанных. Из Англии к нам приехали принц Чарльз и премьер-министр. Из Израиля прибыли президент, премьер-министр и министр по международным отношениям. В отличие от ситуации с Кеннеди, в этот раз к нам приезжали и делегации из различных либо бывших, либо и ныне существующих коммунистических стран, включая Китайскую Народную Республику. Также приезжали и делегации из нескольких арабских и исламских стран, но не из всех. В то же время в некоторых из них люди все еще плясали на улицах.

Я поручил Дику Чейни разобраться с большинством из прибывших. Мы тогда уже почти не разговаривали, и передавали все друг другу через помощников и ассистентов. Я приказал ему разбить делегации на группы. Люди, которые нравились нам и были важными партнерами –встречались со мной. Люди, которые нам нравились, но были не так важны – встречались с ним. Люди, которые нам не нравились – встречались с кем-то из подчиненных, независимо от их статуса. В эту группу входило большинство арабских стран. Ни за что в жизни я бы не стал садиться и делить свой хлеб с саудитами, точно не тогда, когда почти все захватчики оказались выходцами из арабских стран, сотрудничавших с арабскими террористами. Если им это и показалось оскорбительным, мне было плевать.

В конце концов, я выступил перед власть имущими около десятка стран. В большинстве случаев я смог познакомиться с ними между церемониями. Все хотели, чтобы новый президент Америки посетил их страну. Это на самом деле было довольно бодряще тем, что некоторые из этих мест и в самом деле были местами, которые хотелось бы посетить. Джордж Буш никогда не посылал меня в Париж, будучи живым, но теперь казалось вполне вероятным, что, будучи мертвым, он позволил бы мне туда поехать.

После того, как я посмотрел на гроб в ротонде Капитолия в среду, я смог встретиться с Колином Пауэллом в Овальном Кабинете. Я знал, что некоторые «неоконсерваторы» из Западного Крыла доложили бы об этой встрече «настоящим» Республиканцам, но мне было уже все равно. Настало время вынести сор из избы.

– Колин, спасибо, что пришел, – сказал я после того, как он вошел в кабинет. Я отпустил сопровождение Секретной Службы и жестом пригласил его к буфету. – Кофе?

– Позвольте мне, сэр. Вы будете?

– Я буду чай. Никогда не мог переварить кофе. А теперь мне и не нужно, – с улыбкой сказал я.

Я присоединился к нему у буфета и налил себе Эрл Грей из серебряного заварника. Колин же налил себе ямайкского кофе с Голубой горы. Этот сбор был одним из самых дорогих в мире и был только в Овальном Кабинете. Было весьма иронично, что я не мог его распробовать. Для меня это был всего лишь кофе, и от него у меня сводило желудок. Мы взяли свои чашки с собой и направились к креслам посередине кабинета.

– Вы хотели меня видеть, сэр?

Я улыбнулся:

– Колин, думаю, что когда мы одни, можешь называть меня Карл. Двадцать лет назад это я бы обращался к тебе «сэр», и не иначе, и делал бы я это в стойке «смирно».

Он усмехнулся:

– Карл, я бы не был настолько нахальным. Я бы не хотел, чтобы меня посчитали неуважительным.

– Ты думаешь, что кто-нибудь, кто бы это ни был, может посчитать тебя неуважительным по отношению к президенту? – с улыбкой спросил я.

– Нет, сэр, не думаю.

– Ладно, перейдем к делу. Хочешь быть вице-президентом? – спросил я.

Министр Пауэлл не мешкал с ответом, и сразу покачал головой:

– Нет, сэр, я бы не хотел.

Я пожал плечами:

– Я так и думал, но спросить стоило. Ты бы хорошо справился. Если со мной что-нибудь случилось бы, я бы умер с уверенностью, что страна будет в надежных руках.

– Я уже говорил об этом с Алмой, и я не могу так поступить со своей семьей, – ответил он.

– Не удивлен. Ладно, а генеральным секретарем не хочешь стать? – Колин Пауэлл внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал. – Да ладно, не смотри на меня так! Ты знаешь, что я не могу продолжать с ним работать. Он считает, что это он должен быть на этом посту, а не я. Я ему не доверяю, и ты тоже. Вопрос не в том, уйдет ли он, а когда и как именно. Мне нужен генеральный секретарь, с которым я могу работать, которому я могу доверять, и который не приведет меня к войне, которой я бы не хотел.

– Вы уверены в этом? – вздохнул Пауэлл.

– Колин, прошлый вторник изменил нашу страну и наш мир так, что мы будем годы с этим разбираться. За последние двадцать лет наши старые враги вымирали и появлялись новые. Сейчас нам нужно решить, как что-либо делать в этом новом мире. Мне нужна помощь! Помоги мне!

– Кого же мы тогда поставим в качестве министра обороны?

Я пожал плечами, но улыбнулся.

– Еще не знаю, но мы это решим. Значит ли это, что ты станешь секретарем?

– Когда вы хотите это сделать? – спросил он.

– Восприму это как «да», – улыбаясь, сказал я. Пауэлл не стал отрицать. – Скоро. Мы прикинем наш ответ в течение нескольких недель. Как все обстоит сейчас, я не могу верить тому, что мне сообщают. Если я оставлю это дело Чейни и остальным неоконсерваторам, в конце концов, мы вторгнемся в какое-нибудь чертово место, которое не имеет к катастрофе никакого отношения. Их позиция такова, что они никакого отношения не имеют к тому, что произошло на самом деле.

– И все-таки вопрос еще стоит. Когда вы собираетесь это сделать?

– Предполагаю, что ответ будет к концу месяца, или, может быть, на первой неделе октября. Как только это случится – он свободен. Если я сначала его уволю, я понятия не имею, что он сделает в ответ. Он может все выдать и что-то брякнуть, из лучших побуждений, конечно же, но это что-нибудь да испортит. В то же время тебе нужно приготовить свои бомбардировщики и остальные отряды. На следующей неделе я уже хочу, чтобы у нас были какие-то варианты для обсуждения.

– Аль-Каида? – спросил он.

– И талибаны. И мне совершенно не нужно нападать на миллиард других мусульман по всему миру, пока мы их атакуем.

– Кого же поставим в оборону? И в ЦРУ, кстати? И вице-президентом?

Я слегка пожал плечами на это.

– У меня есть пара идей насчет ЦРУ, но насчет обороны я пока что не уверен, и буду более чем рад каким-нибудь предложениям. Насчет вице-президента я тоже еще думаю. Если сможешь подобрать пару вариантов на оборону, я разберусь с местами вице-президента и ЦРУ. Нам нужно полностью перестроить нашу разведку. Возвращайся в Пентагон и посмотри, что там происходит.

– Да, сэр. Понял.

Я поднялся, и Пауэлл встал вместе со мной. Я протянул ему руку и мы обменялись рукопожатием.

– Генерал, благодарю вас за сотрудничество.

– Спасибо, сэр.

Я также смог лично встретиться с несколькими лидерами зарубежных стран. Для них нам потребовались переводчики, и также присутствовал генеральный секретарь. Некоторые из лидеров были рады меня видеть, другие относились с опаской. Неоконсерваторы ближе к концу года становились все более враждебными, и наряду с ними, Владимир Путин также не впечатлился. Больше всего все хотели посмотреть на нового мальчонку-президента. Мне было сорок пять лет, десять месяцев и шесть дней, когда меня назначили действующим президентом, третьим по счету из самых молодых в истории Америки. Я сказал Чейни, что нам нужно совершить поездку за границу к концу года. В ответ он презрительно ухмыльнулся.

Тем лучше для меня. Тогда до нее я его и выставлю.

Глава 142. Разведка

Понедельник, двадцать четвертое сентября 2001-го года.

Похороны завершились к полудню в четверг. В пятницу Лаура с девочками официально съехали. Мне самому же нужно было взять пару дней выходных. Мы с Мэрилин вылетели в четверг в Хирфорд на длинные выходные. В это же время главный привратник Белого Дома, руководитель всех работников в резиденции, занялся бы вывозом вещей Бушей в Кэмп Дэвид и перевозом наших из Военно-морской обсерватории. Официально мы бы въехали в понедельник утром.

Когда меня избрали вице-президентом, мы перенесли наши вещи и мой кабинет из дома на Тридцатой в Военно-морскую обсерваторию, хотя мебель мы оставили там. Я думал о том, чтобы выставить дом на продажу, но быстро понял, что он может пригодиться в качестве запасной резиденции. Если бы ко мне приехал кто-нибудь, кого я не мог разместить в официальном доме, или не хотел, или у меня не было места, я мог бы позволить им остаться там. Это не было так, будто бы мне нужно было продавать его, чтобы выплатить новую ипотеку.

Мы оба были измотаны к тому времени, как приехали домой, но отдохнуть нам не довелось. Почти сразу же меня спросили о том, где я хочу установить коммуникационный бункер.

– Простите? – переспросил я агента Секретной Службы.

– Для коммуникационных фургонов. Их два, плюс вышки. Мы не думаем, что вы бы хотели ставить их на передней лужайке, так сказать.

Я взглянул на жену и пробурчал:

– Ну и ну!

Она выглядела измученной, так что я отвел этого малого наружу и указал на поле с другой стороны от посадочной площадки. Затем я посмотрел в другую сторону, и заметил расчищенный участок в лесополосе через дорогу, которой я владел, и этого участка до этого там не было.

– Что там происходит?

– Фургон охраны.

– И вы это на постоянную основу делаете? – спросил я.

Он ответил, покачав головой:

– Мы не настолько сумасшедше. Никаких подвалов или чего-либо подобного. Они будут усажены в сплошном фундаменте. Когда вы покинете Белый Дом, мы можем просто все разобрать и увезти.

Оставив меня с новыми бетонными украшениями на лужайке. Я со смирением вздохнул.

– Полагаю, то же самое будете делать и в Хугомонте тоже?

– Это где? Я только знаю, что нам нужно сделать такое и на Багамах.

– Наш участок на Багамах называется Хугомонтом, – сказал я ему.

– О. Да, сэр, и там тоже. Но это будет другая команда.

– Да поможет Багамам Господь! Они наверняка объявят меня нежеланной персоной к тому времени, как это сделают! – и я побрел обратно в дом и рассказал Мэрилин, что происходит.

Честно говоря, разрушения они свели к минимуму. Еще с того самого первого дня после выборов, когда мне попался особенно противный и наглый агент, которого отправили в Ном в штате Аляска или куда-то на север в те места, Секретная Служба в общих чертах стала намного вежливее со мной. Ладно, был еще тот мудила на вице-президентском самолете, но тогда странным был весь день с самого начала. Некоторые из процедур были просто обновлением различных штук, которые были установлены, когда я стал вице-президентом. Тогда они заменили нашу телефонную сеть и интернет-провода, и также усилили охрану. А теперь в качестве президента я получил еще больше.

Я все дождаться не мог, когда они установят противовоздушные ракеты! Это не шутка. Я краем уха услышал, что кто-то упоминал батарею I-НАWК, но они не могли придумать, как ее спрятать, и обсуждали вместо нее использовать Стингеры. Здорово!

У меня на участке было десять гектаров вокруг дома, и еще около четырех через дорогу. И я задумался, а хватило ли бы на все это места!

А еще за выходные мне пришлось разбираться с нелепым случаем расизма. Это начинало закипать еще с начала недели, но все эти поминальные церемонии удерживали меня от того, чтобы подобающе с этим разобраться. Все началось в понедельник на похоронах Харлана, когда во время траурной речи я в общих чертах сказал, что «я был на верхнем ярусе, а Харлан был подо мной». Священник Эл Шарптон выговаривал меня за это с тех самых пор за очевидное проявление расизма, и как черные были ниже меня!

Когда Ари Флейшер рассказал мне об этом, я только смог, что уставиться на него, не веря своим ушам. Наконец я смог заставить свой мозг заработать и спросил:

– Ты что, шутить сейчас?!

– Я предельно серьезен, мистер президент.

– Ари, нам наши места назначили. Я ничего не выбирал, иначе бы взял себе нижний ярус! Ты меня сейчас разыгрываешь, что ли?!

– Он также заявил, что ваша позиция относительно гроба означала нечто унизительное. Что именно, я и сам не понял.

Я снова на него покосился.

– Нас там было шестеро, и я был в середине слева. У меня плохо с коленом, и если бы я уронил гроб, парни впереди и позади могли бы его подхватить. Это нелепо.

– Элу Шарптону не нужен смысл. Он всего лишь хочет, чтобы его имя услышали. Он думает, что он следующий Джесси Джексон и Мартин Лютер Кинг-младший в одном флаконе.

– Черт! Ладно, если тебе нужно что-то высказать, просто скажи, что места были распределены так, и больше это ничего не означало. Господи Иисусе! Мне тут президента хоронить нужно, а этот мудак думает, что сейчас самое время выступать! – сказал я ему.

Ари выступил с подобающим заявлением, но это Шарптона не заткнуло. Ему нравился звук собственного голоса, и факты на него не действовали. Все дошло до точки в то воскресенье утром на «Встрече с прессой». Тим Рассерт, которого я знал уже четыре года, пригласил Шарптона на ранний отрезок, а в качестве оппонента достал уже ушедшего в отставку генерала-майора Джонатана Буллера. Мне потребовалось около секунды, чтобы узнать его, а потом до меня дошло, что генерал Буллер был моим командиром батальона, когда я командовал батареей Браво. Хотя любопытно было то, что Буллер, который был отличным командиром батальона и который продолжил подниматься в звании, был черным, как туз пик. Это никогда не имело для меня значения, когда он был еще подполковником Буллером, а я был младшим лейтенантом Бакмэном. Он приказывал прыгать, а я уточнял, как высоко. Как они его нашли, я не пойму никогда.

Шарптон выступал на студии в Нью-Йорке, а Буллер был в одной студии с Рассертом. Шарптон начал с жалостливых причитаний о расизме со стороны администрации Бакмэна, которая на тот момент действовала всего около двенадцати дней. В качестве подтверждения он процитировал мою долгую личную историю, начав с моего утверждения о том, что Харлан по достоинству был ниже меня. Когда Тим отметил, что я совершенно четко говорил про верхний и нижний ярусы, Шарптон возразил:

– Конечно, так говорит мистер Бакмэн, но это не значит, что это правда!

Тим взглянул на генерала Буллера.

– Генерал? Вы когда-то командовали президентом. Он расист?

– Абсолютно нет! Это самое нелепое, что я когда-либо слышал! Лейтенант Бакмэн был одним из лучших офицеров, которыми мне выпадала честь командовать, и я ни разу не увидел даже доли расизма ни в его словах, ни в его действиях. Я порекомендовал его для раннего повышения, и если бы он остался в армии, у него сложилась бы выдающаяся карьера. Он был превосходным офицером.

– Тогда что насчет значимости того, на каком ярусе он был? Была же какая-то важность?

Буллер фыркнул:

– Это было, когда он был на кадетских курсах, что для офицера то же самое, что и тренировочный лагерь. Выстраиваться начинают с одного конца казарм, и сержант в алфавитном порядке назначает каждому мальчику место. Это всего лишь кучка восемнадцати-девятнадцатилетних детей, и сержант просто идет по списку "ты… ты… ты…". Бакмэн… Бакминстер… следующие! Они спят, где им велено, шагают туда, куда велено, делают то, что сказали и делают это с тем, с кем скажут! Вот и все. Каждый солдат и каждый офицер проходит через это. Это начальная подготовка, и так она устроена. Если бы Эл Шарптон служил своей стране также, как слушается своего языка, он бы знал это!

Дальше стало только лучше! Я смотрел и забавлялся тому, как моему старому другу приходится сидеть и слушать этот обмен оскорблениями в исполнении Шарптона и Буллера. Шарптон назвал моего бывшего командира «Томом» и «мальчонкой на плантации», а Буллер обозвал Шарптона «чертовым идиотом» и «лживым куском *запикано*». На этом месте я чуть не лопнул от смеха, и Рассерт решил закруглиться с обоими. Я сказал Мэрилин, что мы когда-нибудь должны пригласить генерала Буллера на ужин, и может, даже выступить перед Национальной ассоциацией содействия равноправию, на что она сказала мне:

– Угомонись! – и погрозила пальцем.

Почему-то мне подумалось, что на этом проблема рассосется сама собой, и я боялся подумать, что подумает обо всем этом семья Харлана.

В понедельник утром я полетел на Маrinе Оnе обратно в Вашингтон, а Мэрилин осталась дома с детьми. Это был их последний год в старшей школе. Нам нужно было только продержаться в качестве двухдомной семьи, пока они не закончат школу. Это стало бы непросто, поскольку Мэрилин была Первой Леди, и ей нужно было быть в Вашингтоне вместе со мной. Это было бы нелегко.

Я рано вышел из дома и добрался до работы где-то к восьми часам, и отправился прямиком в Овальный Кабинет. Все по порядку – я получил ежедневный брифинг президента уже без каких-либо выкрутасов. Официальные разведданные все еще целиком и полностью указывали на Ирак. Данные, которые я получал от Троих Друзей, указывали на Аль-Каиду и Афганистан.

Приоритет номер один – разгрести все это дерьмо! Мой первый звонок был Коллинсу Барнвэллу, и я сказал ему, что я хочу видеть всех троих у себя в одиннадцать часов с самыми последними новостями. Барнвэлл был названным главой расследования, и помощником исполнительного директора ФБР. Остальные двое, помощник главы Секретной Службы Уильям Башам и заместитель главы отдела аналитики ЦРУ Уинстов Кридмор должны были прибыть вместе с ним.

До этого я занимался разбором всякой мелкой всячины. Это не значит, что я валял дурака, но на президентском уровне важны даже мелкие дела. Секретари пытаются все учитывать, но на такое часов в день не хватает. Даже походы в туалет, казалось, были по расписанию. Забудьте о том, чтобы поболтаться без дела, или почитать журнал, или разложить пасьянс на компьютере. Вы на это время уже заняты. В это же время обязательно может привалить что-нибудь, что сметет собой все остальное. Кстати, все, что оказывается на столе у президента, может буквально быть вопросом жизни и смерти.

Пока что еще никто не смог найти способа определить, кто может подойти на роль президента. Некоторые представители из бизнеса баллотировались, опираясь на свою способность управлять крупными операциями и на мультизадачность. Это полезные навыки, и они были у нескольких губернаторов, которые занимали этот пост. Но опять же, за годы у нас были и губернаторы, которые справлялись не так хорошо, как остальные (Картер и Буш-младший – не слишком здорово; Клинтон – выше среднего), и были сенаторы без опыта руководства, которые справлялись неплохо (например, Кеннеди), и были те, кто не очень (Обама). Все, что могли делать ученые – это строить сумасшедшие догадки о том, что же было для этого нужно. Как я это видел – нужно было быть ловким, как жонглер мирового класса и гибким, как акробат. Может, стоило начать искать кандидатов в цирке.

Барнвэлл выступил, рассказав мне обо всем, что они на тот момент выяснили, и это было впечатляюще. Техникой ФБР было спустить на одну проблему триллион агентов, где каждому дается одно конкретное задание, в котором он должен стать абсолютным экспертом. Итак, простым решением стало взять списки пассажиров и членов экипажа по каждому из самолетов, и приставить к каждому из них по агенту, чтобы тщательно расследовать. Могли ли они быть замешаны? Где они сидели? С кем они сидели рядом? Что тот человек делал? Какова их биография? Если человек был чист, назначенного к нему агента переназначали куда-нибудь еще.

Они смогли в короткие сроки убрать из списка девяносто пять процентов экипажа и пассажиров. Джо Шмоу, биржевой брокер из Милуоки летящий домой из Бостона, чтобы увидеть свою блондинку-жену и двоих с половиной детей, явно не был тем парнем, кто такое сотворил. Вместо этого давайте взглянем на вот этого смуглого парня, Мохаммеда Мохаммеда, который заплатил за билет наличкой, с истекшей визой из Саудовской Аравии и получивший в Штатах лицензию пилота. Да, давайте взглянем на него, особенно после разговора с его инструктором по полетам, где было сказано, что этот Мохаммед Мохаммед вообще не интересовался той частью уроков, где говорилось про посадки. В этот момент его жизнь начали разбирать по кусочкам. Где он жил? Как он перемещался? Откуда он взял деньги? Где были его банковские счета? Можем ли мы связать его с кем-то за рубежом, с информацией от ЦРУ? Появлялся ли он в списках Секретной Службы?

Были отмечены и расследованы личности девятнадцати рожденных за границей мужчин, преимущественно из Саудовской Аравии. У всех них были связи с террористической группой «Аль-Каида», и у них было прошлое в Афганистане. Никто из них никак не был связан с Ираком.

– Ладно, господа, вы принесли мне хорошие новости, как бы то ни было. Мы знаем, кто это сделал, и знаем, как. Как они проскользнули? Или мы их поймали и проигнорировали? – спросил я.

На это раздалось бормотание, раскачивание и виноватые взгляды и от Барнвэлла и Кридмор, а у Башама хватило совести попытаться выглядеть сочувствующим. Я пристально посмотрел на них и сказал:

– Давайте спрошу по-другому. Насколько сильно проебались ваши отделы?

Барнвэлл ответил первым.

– Серьезно, сэр. Мы все еще прочесываем наши собственные архивы по этому делу, но очевидно, что у нас были ранние отчеты как минимум по нескольким из этих людей, нечто такое, что привлекло внимание различных местных агентов, но это было зарыто вышестоящими сотрудниками.

– Здорово! У вас? – спросил я Кридмора.

– Не настолько. Мы не расследуем дела внутри Соединенных Штатов. Учитывая это, если нам что-то и поступает, это отправляется в ящик. По общему правилу мы ни с кем этой информацией не делимся, пока не появляется необходимости, – затем он увидел мое выражение лица и поднял ладони. – Я просто говорю о том, как это устроено. Мы так работаем уже многие годы. Я не говорю, правильно ли это или нет.

– Чудесно, – и я повернул голову к Башаму и приподнял брови, глядя на него.

Он покачал головой.

– У нас не было ничего на этих людей. Они просто не всплывали. И опять же, нам никто ничего не передавал.

– Ладно. Очевидно, что нам нужно полностью переработать разведывательную систему в этой стране. Продолжайте работать. Мне все равно, какой дурдом поднимется, но нам нужно охватить все. Вы будете моими тремя координаторами в этом деле. Когда Конгресс решит провести слушания по этому делу, я вас лично туда притащу и прибью гвоздями к стульям. Они потом устроят целое раздолье, и у нас нет выбора, кроме как быть подробными и всеохватывающими. Мы больше не можем это скрывать. Нам понадобятся имена, независимо от звания, кто скрыл информацию или зарыл отчеты. И полетят головы.

Кридмор осмотрел всех на мгновение и затем повернулся обратно ко мне.

– Мистер Президент, ФБР и ЦРУ – не единственные разведывательные агентства в городе. Вы смотрели в других источниках?

– А конкретнее?

– Ну, есть еще Разведывательное управление министерства обороны, и у государственного департамента есть тоже свои источники. У большинства военных подразделений тоже есть свои разведывательные службы, – объяснил он. – Даже у казначейства есть разведка, которая отслеживает движение денег. Этим скотам нужно было где-то взять деньги.

Удачи с тем, чтобы хотя бы что-то узнать от госдепа! Там все было перекрыто Чейни и Либби. Оборона же была совсем другим дело, ей заправлял Колин Пауэлл. Я знал достаточно о движении денег, и что Полу О'Нила и его людям нужны будут имена, прежде чем они что-нибудь смогут отследить. Я приказал им передать перечень имен О'Нилу и казначейству. С этим бы справился Башам, поскольку Секретная Служба работала на казначейство. Сам я собирался звонить Колину Пауэллу.

Я позвонил Колину сразу после обеда. Я передал ему то, что мне рассказали, и что у министерства обороны могли быть какие-то сведения. Реакция Колина была необычной. Он на секунду замолчал, а потом спросил:

– Вы что, читаете мои мысли?

– Ничего такого, о чем я сам бы не знал. А что?

– Сегодня утром кое-что всплыло. Мне нужно встретиться с вами на этот счет.

Я взглянул на свое расписание, лежавшее на столе. Я уже был плотно занят, но решил отложить некоторые дела на время после ужина. Я и так собирался ночевать в Белом Доме.

– Сможешь приехать к четырем?

– Да, сэр.

Я попрощался и повесил трубку, затем я позвонил Джошу и Минди, чтобы пройтись по расписанию и сообщить об изменениях. В четыре часа мне объявили, что прибыл министр Пауэлл, и его пригласили ко мне, с ним также был и офицер в армейской форме, и на его погонах красовались серебряные листочки дуба, которые были у подполковников. Я не ожидал прибытия кого-либо еще, но и проблемы в этом не нашел. Я поднялся и пожал и министру, и новоприбывшему подполковнику Энтони Шафферу руки, и пригласил обоих присесть.

– Мистер президент, когда вы ранее сегодня позвонили, я только поговорил с присутствующим здесь подполковником Шаффером, и думаю, что вам будет важно услышать то, о чем он скажет. Должен сказать, что ничего подобного до этого я не слышал.

Я повернулся к Шафферу:

– Я весь внимание, подполковник.

– Сэр, вы когда-нибудь слышали о проекте Аblе Dаngеr? – спросил он.

– Проект Аblе Dаngеr? Не могу сказать, что слышал, – и я повернулся к Пауэллу и спросил: – Как вы вообще такие названия придумываете? Вы их в бочке в подвале, что ли, держите?

– Это не очень-то и смешно, мистер президент.

– Ладно, понимаю. Продолжайте, подполковник.

Шаффер кивнул и продолжил:

– Проект Аblе Dаngеr был запущен два года назад в Разведывательном управлении министерства обороны. Тогда ответственным за этот проект был я, хоть я и не был единственным назначенным на него сотрудником. Генерал Шелтон дал разрешение на разработку, которая подразумевала использование технологий анализа баз данных, чтобы определить возможность использования информации из открытых источников, чтобы отследить потенциальных террористов, действующих на территории Соединенных Штатов.

Несмотря на мое прошлое техника, я не совсем понял, о чем он говорил.

– Это началось в 1999-м? Что такое анализ баз данных? Моей технической специальностью была теория информации и топология сетей.

Он моргнул, ожидая, что я еще что-то скажу.

– Да, сэр, в 1999-м. Анализ данных предполагает выявление связей в крупных базах данных. Для этого требуются огромные вычислительные мощности. Дальше это начинает переходить в разряд искусственного интеллекта и статистического анализа…

Я поднял ладони:

– Ладно, хоть часть меня и хотела бы погрузиться в детали, но у еще большей части меня нет на это времени. Вы здесь явно по какой-то причине. В чем дело? – прежде, чем он успел ответить, я перевел взгляд на Колина: – Как ты-то в этом оказался? Ты же министр обороны. Я не пытаюсь принизить достоинства подполковника, но о чем бы ни шла речь – это явно ниже твоего уровня.

– Подполковник, не объясните ли это, пожалуйста? – ответил Колин.

– Да, сэр, – подполковник снова повернулся ко мне. – Сегодня утром мне было приказано закрыть проект Аblе Dаngеr и уничтожить все связанные с ним данные. Мне это показалось несколько необычным, так что вместо этого я сделал защищенные резервные копии всего, чего только смог, и растянул исполнение этого приказа.

– Кто отдал вам такие приказания, и почему мне это может быть интересно?

– Приказ был отдан мне из офиса главы Разведывательного управления. Меня вызвали к нему в кабинет, и услышал их от кого-то из государственного департамента, – сказал он.

– Госдеп? Зачем? – это была чепуха какая-то. Зачем госдепу связываться с чем-то подобным?

– Да, сэр. Меня вызвали в кабинет моего босса, и он говорил с другим мужчиной. Затем он приказал мне выполнять все его приказания, и ушел. Тот мужчина не представился, но у него был бейдж «Джонатан Радзивилл, Государственный Департамент». Он приказал мне закрыть проект. После этого он вышел, вернулся мой босс и меня отпустили.

Я взглянул на Пауэлла, который просто сказал:

– Отрицание причастности.

Я кивнул и спросил:

– Он приказал закрыть проект? Почему?

– Этого мне не объясняли, сэр. Мне просто сказали закрыть проект и уничтожить все записи. Как я и сказал, мне это показалось необычным, так что я, минуя официальные каналы, связался с министром.

– Я ценю доверенные каналы, подполковник. С кем вы говорили, подполковник?

Он набрал воздуха и признался:

– Я позвонил генералу Шинсеки. Я до этого встречался с ним раз или два. Он сейчас в отставке, но он сказал мне, что он может связаться с министром. Я же просто сказал, что мне нужно поговорить с министром. Я не упоминал Аblе Dаngеr.

Я взглянул на Пауэлла.

– Тебе звонил Шинсеки?

– И я вызвал Шаффера сюда.

– Что это все за чертовщина, подполковник? Чем занимался этот Аblе Dаngеr?

– Сэр, мы нашли имена некоторых захватчиков с одиннадцатого сентября. И мы доложили о них в ЦРУ.

На секунду я уставился на него.

– Вы знали, кто собирается захватить те самолеты?

– Нет, сэр, не совсем. Мы выяснили это уже потом, – ответил он.

Я снова взглянул на Пауэлла. Он сидел с самым серьезным видом. Он купился на все это, чем бы это ни являлось. Затем я повернулся обратно к Шафферу.

– Ладно, тогда вам нужно будет объяснить все это так, как будто вы втолковываете это очень глупому политику.

– Мы выяснили, что там были группы лиц, которые подходили под описание потенциальных террористов, организованных в группы, так называемые ячейки организации. И мы передали эту информацию ЦРУ, поскольку они были из-за рубежа, чтобы ЦРУ смогли что-нибудь по ним найти.

– Пока что-то понимаю. И как же вы определили, что эти люди были замешаны в катастрофе? Их имена еще не публиковались. Вообще эта информация еще подготавливается.

Он кивнул:

– Да, сэр. Ну, у нас были эти имена, и мы их отслеживали, так сказать, просто чтобы посмотреть, работают ли наши алгоритмы. Потом мы заметили, что ни у кого из них не наблюдалось никаких изменений или перемещений после катастрофы. Они полностью пропали из виду. Тогда мы снова начали подавать запросы в ЦРУ.

– И тогда госдеп приказал закрыть проект и распустить всех? Как они вообще там оказались? Как вообще связаны госдеп и оборонная разведка? Бессмыслица какая-то, – и я посмотрел на Шаффера. – Эта ваша программа, она же рабочая, в смысле, была рабочая?

– Нет, сэр, это был пилотный запуск, проверить, сможем ли мы получать информацию. Мы все еще разбираемся.

– Полковник, вынужден попросить вас отойти на пару минут, – и я проводил его до двери и отпустил с наказом побыть там, но не стесняться и налить себе кофе. Потом я вернулся обратно и сел к министру обороны. – Колин, какого черта у меня такое ощущение, будто мы играем в какую-то игру, а я мало того, что не знаю правил, а даже не знаю, что это за игра?

– Карл, у меня появляется дурное предчувствие на этот счет.

– Какая-то неизвестная пташка в оборонной разведке находит несколько имен и сопоставляет их с ЦРУ, но закрывает их госдеп. Как они вообще там оказались?

– Как они вообще могли об этом услышать? – рассуждал Пауэлл.

У меня начало появляться очень плохое предчувствие насчет этого дела.

– Кто такой этот Радзтикер или как его там?

– Радзивилл, Джонатан Радзивилл. Я расспросил о нем. Это личный помощник Скутера Либби, – ответил он. – И он также был знаком с Вулфовицем, по крайней мере, я слышал так.

У меня поползли вверх брови. У Вулфовица в прошлом были дела в госдепе, и он знал Скутера и Чейни. Скутер был заместителем генерального секретаря, вторым по рангу там человеком, и давним помощником Чейни.

«Скутер в туалет без разрешения Чейни не ходит. Итак, почему Чейни хочет, чтобы этот проект закрыли», – еще на мгновение задумался я, и затем сказал:

– Ладно, Чейни приказал скрыть все улики, которые у нас были ещё до происшествия одиннадцатого сентября, но мы заранее об этом не знали. У них просто был список возможных плохих парней. Чейни может быть хоть самим антихристом, но даже он не позволил бы им убить Джорджа Буша, – возразил я.

– Это не про одиннадцатое сентября, – парировал Пауэлл. – Это про Ирак. Весь год госдеп и ЦРУ заявляли, что Саддам Хуссейн – угроза стране, и после атаки они говорят, что это он отправил террористов. А теперь появляется подполковник Шаффер, который втыкает им палки в колеса. И вот вам вопрос. Что случится, если эти имена отправятся в ЦРУ или ФБР? ЦРУ зароет их в архивах, потому что они никому ничего не сообщают. А ФБР же отправит к ним агентов, может, задержит на допрос и может, обо всем узнает и катастрофы не случается.

У меня по спине прошел холодок! Я отправил на смерть тысячи американцев, когда мы уже заранее знали, что плохие парни были в стране и что-то замышляли. А что, если бы мы их поймали? Что, если катастрофы одиннадцатого сентября бы не случилось? Я не знал, то ли я расплачусь, то ли меня вырвет.

– У меня складывается впечатление, что Чейни пытается все это утаить, но что именно? Что это была Аль-Каида, а не Хуссейн? Это вообще утаивание? Это разве незаконно? Или же они пытаются скрыть тот факт, что они хотят войны с Ираком, несмотря на все факты? Или же они пытаются скрыть, что они не смогли среагировать на полученные данные, хоть ЦРУ и не разрешено действовать на территории Соединенных Штатов? – ответил я.

– Кто-нибудь из твоих Троих Друзей слышал о чем-нибудь подобном?

– Мне никто ничего об этом не сказал, а я думаю, что сообщили бы. По всем меркам это выглядит, как будто Джордж оказался не в том месте не в то время. Ничего из найденного не говорит о том, что целью был он, – и я пожал плечами и добавил: – Я даже не уверен, что это незаконно, это просто коварно и подло. Ну, нам нужно с этим разобраться, и ни ты, ни я этого сделать не сможем. Нам нужно подключить юриста. Ты не попросишь подполковника вернуться? Кстати, когда все это кончится, нам нужно придумать способ как-то отблагодарить Эрика Шинсеки. Он уже второй раз меня выручает.

Колин встал и направился к двери, затем он вызвал Шаффера обратно. Я тоже встал и сказал:

– Подполковник, я не очень понимаю, в каком направлении все идет, но думаю, что нам нужно разобраться. Я приказываю вам сделать копии проекта, и игнорировать все приказы его уничтожить. Я также приказываю вам сотрудничать в расследовании министерства юстиции. Колин, от тебя я хочу, чтобы ты связался с Джоном Эшкрофтом и взял к нему подполковника.

Оба ответили:

– Есть, сэр, – и я отпустил их восвояси.

Вся ситуация была отвратительной. Хотели ли Чейни, Вулфовиц и Либби с остальными окружавшими их неоконсерваторами войны с Ираком настолько сильно, что они были готовы спрятать все доказательства, опровергающие причастность Ирака к катастрофе? Но я этой информации не искал, так что от кого они прятали все эти доказательства? От Буша? Он был самой незначительной из их проблем! От умеренных? Разве это было незаконно? Или же они просто прятали нечто законное, но невероятно постыдное, что они упустили, что в свою очередь привело к смерти более трех тысяч человек?

Единственное, в чем я был уверен, так это в том, что все это всплывет. Самая большая проблема с утаиванием в том, что оно не работает. Абсолютно все скандалы, о которых я слышал, начиная еще с Уотергейта и даже раньше, не были преступлениями, из-за которых людей сажали в тюрьму, а были именно попыткой скрыть информацию. Единственным способом для нас как-то сделать все это хотя бы немного понятным – это установить контроль над подачей информации.

Я мог предвидеть два возможных варианта развития событий. Во-первых, мы можем попытаться это замять. Сказать Шафферу свернуть программу и отправить его в Ном до конца его дней. Хотя рано или поздно кто-нибудь проговорится, это попадет в газеты, и некоторые из конгрессменов потребуют проведения слушаний. Это бы заняло месяцы, и кого-нибудь могли уволить или посадить.

Второй вариант не был сильно приятнее, но был лучше. Объявить, что мы столкнулись с проблемой. Нет, мы не знали, что произойдет, но мы нашли несколько имен, которые причастны к катастрофе. Мы обнаружили сокрытие информации, подключили министерство юстиции и сотрудничали с ним. Это все равно окажется на бумагах и перед Конгрессом, но таким образом мы можем контролировать огласку и выглядеть так, будто мы что-то делаем. Это заняло бы меньше времени, и так можно решать, кто отправится за решетку.

Вот и еще один пункт в списке дел – полностью переработать добычу и передачу разведданных!

В то же время у меня еще была и война, которую нужно было распланировать. Я сказал Пауэллу, что я хотел встретиться на следующей неделе, чтобы обсудить наш вооруженный ответ, так что я созвал собрание Совета по национальной безопасности на среду с этой мыслью. Присутствовали Чейни, Пауэлл, Конди Райс в качестве советника по национальной безопасности, новый временный глава ЦРУ, новый председатель комитета начальников штабов, Майерс и Джош Болтен. Когда мы все собрались в конференц-зале, я дал слово Колину Пауэллу, который незамедлительно поручил Майерсу выступить с красочной презентацией.

Мне предложили три варианта операции «Несокрушимая свобода», название которой было выбрано больше для символичности. Если бы решал я, то я бы назвал ее операцией «Сами напросились». Вариант А ограничивался только целями в Аль-Каиде и был самым ужатым по рекомендациям; он состоял исключительно из бомбежек тренировочных лагерей для подрывников. Вариант Б охватил немного больше целей, добавив к ним еще и военные позиции в Афганистане вроде армейских баз, вариант В добавлял еще и местность. Туда бы отправили отряды спецназа, чтобы собраться с отрядами противников Талибана на севере страны и провести с ними совместные боевые операции и учения. Из того, что я помнил о прошлой жизни, тогда выбрали вариант В, который хорошо сработал, но затем решили, что мы в самом деле можем руководить страной лучше, чем местные, так что потом мы отправили туда еще сто тысяч отрядов.

Я послушал болтовню Майерса и взглянул на компьютеризированную карту на большом экране на стене. К концу его речи у меня осталась пара вопросов.

– Генерал, при каком из вариантов мы атакуем сам Талибан? Я не подразумеваю их военные объекты, а имею в виду их правительство.

Он в замешательстве взглянул на меня.

– Сэр, не уверен, что понимаю вас. При вариантах Б и В мы уничтожим их армию и воздушные силы.

– Генерал, поправьте меня, если я ошибаюсь, но их воздушные силы представляют собой пару едва работающих вертолета, а их армия пользуется захваченными советскими танками и артиллерийскими пушками еще с восьмидесятых годов. Нет, я имею в виду само правительство. Почему вы не атакуете их Конгресс или парламент или Белый Дом или как они там это называют?

– Сэр, нападать на зарубежную страну… так не делается, сэр.

– Почему это? Они же атаковали нашу? Сколько бы афганцы там ни сидели и ни твердили, что они не причем, мы все знаем, что они в этом деле по горло завязаны, и не вижу причин не полоснуть им по нему. Я могу ручаться, что их совесть не грызет за нападение на нашу страну. Я ожидаю увидеть представленный мне вариант с нападением на Талибан. И теперь, чем вы собираетесь атаковать? Бомбардировщиками? У Афганистана нет побережья, так что над кем мы будем пролетать, чтобы туда добраться? Каков план на этот счет?

На это у него был ответ. Бомбардировщики бы вылетели с Диего-Гарсии в Индийском океане с поддержкой танкера. В это же время флот бы располагался в северном Аравийском море вместе с авианосцами, откуда бы совершались вылеты и запускались бы Томагавки.

– И мы перелетим через Пакистан в процессе? Почему вы думаете, что они одобрят наше нарушение их территориальной неприкосновенности, чтобы развязать войну с их друзьями? В Аль-Каиде, может, и арабы, но Талибан – это партнер Пакистана, – сказал я.

В это время Райс и Пауэлл задумчиво смотрели на меня, Майерс с Чейни выглядели взбешенными, а Гарольд Тиллисон, временный глава ЦРУ выглядел удивленным тем, что я знал так много о тех мудаках с другой стороны планеты. Я явно не шел по сценарию.

Чейни ответил:

– Ну, очевидно, что нам нужно будет заранее оповестить правительство Пакистана и получить разрешение.

– Ну, пока запрашиваете разрешение, может, заодно и в Кабул телеграмму отправите? Межведомственная разведка Пакистана держит их на быстром вызове, – ответил я.

Пакистанская межведомственная разведка была комбинацией из ЦРУ и ФБР, которая была набита консерваторами и мусульманскими радикалами. Они были полностью ответственны за поддержку и финансирование мусульманских террористических групп в Афганистане и Индии.

Я повернулся обратно к Майерсу:

– Я ценю это, но это не подходит. Я хочу, чтобы вы поняли мою общую идею о нашем ответном ударе. Мы закидаем их бомбами, пока не останутся развалины, потом закидаем развалины, пока не останутся камни, а потом закидать, пока не останется лишь пыль. Найдите способ начать это делать так, чтобы пакистанцы не узнали. Как только мы начнем атаку, я приглашу к себе пакистанского посла и расскажу обо всем, и он может делать с этим знанием все, что хочет. Я ожидаю увидеть вас здесь через два дня с вариантом Г и весьма конкретным списком целей и деталей. Это ясно?

– Есть, сэр!

– Спасибо. А, и придумайте какое-нибудь другое название! «Несокрушимая свобода»? Как насчет чего-нибудь поближе к истине, например, операция «Оправданное истребление»!

Колин Пауэлл ухмыльнулся и закатил глаза.

– Я хочу начать операцию через две недели или раньше. Сделайте это.

Остаток недели я посвятил тому, что перестраивал кабинет министров. Утром в среду Джон Эшкрофт сообщил мне, что агенты ФБР навестили главу оборонной разведки, парня по имени Хомистэд, и Радзивилла, парня из госдепа. Хомистэд сразу же вызвал адвоката и пока что был вне досягаемости, но Радзивилл до смерти перепугался, но ему дали судебную неприкосновенность за выдачу людей, стоящих выше него. Радзивилл незамедлительно назвал отдававшего ему приказы Скутера Либби. В четверг после полудня Дик Чейни узнал, что Скутера Либби расследует министерство юстиции и потребовал о встрече со мной. Я позволил ему встретиться со мной и он в ясных формулировках сказал мне, что на Скутера наезжают, и что мне нужно было прикрыть эту охоту на ведьм. Он не мог управлять государственным департаментом без такого важного человека, как его заместитель.

Я позволил ему выговориться с пару минут, и затем прервал:

– Дик, ты уже высказал, так что дай сказать мне. Я знаю о расследовании. Я сам отдал приказ его провести. Причастных к делу людей я отправил прямиком к генеральному прокурору. Я знаю, что Скутер – твой друг, но самое большее, что ты можешь сделать – это передать ему, чтобы он сотрудничал со следствием и нанял хорошего адвоката. По всему, что связано с катастрофой одиннадцатого сентября, я помилований выписывать не буду. Это понятно?

– Ты не можешь так поступить! Он ничего плохого не сделал!

Я пожал плечами.

– Тогда с ним все будет в порядке, если так. С другой стороны, исходя из того, каким я вижу Скутера – он не высморкается, не спросив прежде у тебя, какую салфетку ему взять. Если это ты поручил ему уничтожить информацию, то, может, тебе тоже стоит нанять адвоката.

– ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ?!

– Дик, думаю, нам настало время разойтись. Как бы ты предпочел – уволиться по собственному, или ты хочешь, чтобы я попросил тебя покинуть пост? Что Ари стоит отдавать в прессу? – с меня было довольно его выходок.

Мне не нужен был Дик Чейни, чтобы казаться сильным. «Несокрушимая свобода» (Колин сказал мне уняться и принять это название) прошла бы успешно.

– Иди к черту, Бакмэн!

– Хорошо, пусть будет так. Сегодняднем Ари Флейшер даст заявление о том, что в свете наших разногласий в сфере внешней политики я попросил тебя покинуть пост генерального секретаря, приказ вступает в силу немедленно. Я также напоминаю тебе о том, что ты давал клятвы, касающиеся неразглашения засекреченной информации, и нарушение этих клятв будет преследоваться по закону, и я не буду никого миловать.

Чейни побагровел, и я задумался, а не хватит ли его удар прямо у меня в кабинете. Я не был бы сильно против этого, но, как говорится, с бумагами потом возиться – просто ужас! Он быстро ушел из моего кабинета, хлопнув дверью, и мой следующий звонок был адресован Ари Флейшера. Ари бы меня возненавидел. Второй мой звонок был Колину Пауэллу, чтобы дать ему знать, что для него уже освободилось место.

Дик не стал любезничать в тот вечер. Все репортажи того вечера в унисон начали с истории увольнения Чейни с поста генерального секретаря, и как я зачищал кабинет министров. У большинства каналов было по две-три истории, чаще одна про увольнение Чейни и еще одна пересказывала обо всех, кого я уже уволил. И только NВС подхватила расследование министерства юстиции о «неправомерных действиях высших чиновников государственного департамента», хоть у них и не было никаких деталей, и Брокау предположил, что это было частичным поводом для отставки Чейни. Со своей же стороны Чейни объявил меня запутавшимся слабаком. Нашей стране нужна была твердая рука, а у меня на это силенок не хватало.

Разговор же с Ричардом Кларком был куда проще. Я попросил его приехать днем в четверг и пообщаться со мной пару минут. В этом году я уже сотрудничал с ним, когда мы пытались донести до людей ужасы терроризма. Подозреваю, что он знал, что я собираюсь предложить ему работу, но не знал, какую. Я поступил просто. Я предложил ему Центральное Разведывательное Управление и добавил, что я хочу, чтобы тамошний бардак был разобран, и чем скорее, тем лучше. Он и бровью не повел, и сразу же согласился.

У меня также состояли и разговор с Джоном МакКейном. Он приехал утром в пятницу и я сразу же пригласил его к себе. Не то что бы я был излишне уважительным, но он был из давних сенаторов, а желания злить Сенат у меня не было. Я уже решил для себя, что хочу иметь более товарищескую атмосферу, чем у многих президентов было с Конгрессом. Я хотел каких-то изменений, и если для этого надо поцеловать несколько задниц в Конгрессе, то пусть так.

Джон вошел в Овальный Кабинет, и я, поднявшись, обошел свой стол, чтобы поприветствовать его.

– Спасибо, что пришел, Джон.

– Конечно, мистер президент. Чем могу вам помочь?

Мы обменялись рукопожатием, и я пригласил его сесть в кресла посередине кабинета. Он немного прихрамывал, как и я, это было напоминанием о его службе во Вьетнаме. У нас была общая болячка.

– Могу я предложить тебе кофе?

– Пожалуйста.

Я взглянул на Фрэнка Стуффера, который и привел сенатора ко мне в кабинет и кивнул. Пока Фрэнк наливал кофе и чай, я немного поболтал с МакКейном, но мы не сказали ничего существенного. После того, как Фрэнк принес наши чашки, я поблагодарил его и отпустил из кабинета.

Джон отпил немного кофе и отметил:

– Это и вправду очень хороший кофе. Хоть вы его и не пьете, как мне рассказывали.

– Нет, я больше по чаю, еще с подростковых лет. Скажу честно, это несколько усложняло жизнь в армии. Армия работает на кофе!

– На флоте все было примерно так же. Может, ром больше и не выдается, но им лучше бы все еще держать у себя кофе, – на это я улыбнулся и кивнул. – Это были простые деньки, мистер президент. Сейчас все намного сложнее. Вы явно были заняты в последние несколько дней.

– Это действительно так, Джон. Кстати, зови меня Карл.

– Спасибо, Карл. Как я уже сказал, вы явно были заняты. ЦРУ, ФБР, теперь госдеп – мне стоит задуматься, что же вы затеваите.

Я понимающе кивнул.

– Я бы удивился, если бы ты не задумался о том, что происходит. Позволь мне сказать об этом максимально прямо. Наша страна только что перенесла худший кризис разведки со времен Перл-Харбора, и я не преуменьшаю. Мы потеряли в Башнях-Близнецах больше людей, чем в Перл-Харборе, а тогда все обернулось мировой войной. Ты тогда был во флоте. Ты наверняка был в Перл-Харборе, повидал Аризону и Чашу Пунша. Для нашего поколения и поколения наших детей этот день станет таким же памятным, как и тот. Ты согласен с этим?

– Да, сэр, я бы согласился с этим, что, в свою очередь, заставляет меня задуматься, почему вы так снижаете наши возможности, – ответил он.

– Джон, самое последнее, чего я хочу – это понизить наши возможности. Они сейчас будут нам нужны больше, чем когда-либо. Нет, то, что нам нужно – это точная информация, которая не связана с политикой, и, к сожалению, вынужден признать, что сейчас это совсем не так. Я не тот человек, который будет без веской на то причины увольнять людей, и мне грустно признавать, что причины у меня были.

– Карл, я хочу вам поверить, но четыре увольнения с высших постов – это много.

– Джон, я согласен. Но это разделяется на две разные проблемы. Во-первых, качество разведданных и то, как ее обрабатывают, просто ужасно, и иначе не сказать. У нас было несколько звоночков, и никто и пальцем не пошевелил. Когда все опубликуется – ты удивишься. Это были те люди, которых я отпустил сначала. Чейни же – совсем другое дело. Ты наверняка слышал, что министерство юстиции ведет расследование по высшим чинам госдепа. Эшкрофт думает, что вердикты будут обвинительными. Если кратко, то Чейни, Вулфовиц и вся их компания баловалась с разведданными весь последний год или около того, и ты видел результаты. Я до этого сказал Дику, что ему стоит нанять адвоката, и что миловать я никого не стану.

МакКейн, казалось, был огорошен, когда я рассказал ему это. Спустя мгновение он выдал:

– Это же невероятные обвинения!

– Согласен, но я с этим сталкивался большую часть прошлого года. Теперь мне нужно перестроить правительство. Вот почему я и попросил тебя прийти сегодня. Мне нужна твоя помощь.

МакКейн поставил чашку с блюдцем.

– В чем, мистер президент?

– Я перевожу Колина Пауэлла из обороны в госдеп, и ставлю во главе ЦРУ Ричарда Кларка. Не знаю, знакомы ли вы с ним, но он работал на Конди Райс в противодействии терроризму, по крайней мере, пока его не уволили.

– И вы хотите поставить меня на Оборону? – с ноткой недоверия спросил он.

Я усмехнулся ему.

– Я рассматривал такой вариант, или же госдеп, но нет, это не то. Я думаю о чем-то повыше.

– Вице-президентом?!

– Ты бы рассмотрел такой вариант? – настоял я.

Он пристально посмотрел на меня.

– Вы собираетесь баллотироваться в 2004-м?

Я улыбнулся на это.

– Джон, честнее всего будет сказать, что я еще не знаю. Может быть, буду. Я бы никогда не баллотировался, если бы мне нужно было проходить через все то, что прошли вы, но это было совсем иначе. Или ты думал о праймериз? – обычно вызов действующему президенту был чем-то неслыханным и оборачивался жуткой морокой для всех, кто с этим связан. Теперь же это было возможно, но это все еще морока.

– Это нужно учесть. Вы же не агитировали, по крайней мере, явно не так. Если я стану вице-президентом, то я вылечу из гонки, так ведь?

Я кивнул.

– С другой стороны, ты все равно получишь фору. Кто там еще есть? – я пожал плечами и развел руками. – Джон, я просто не знаю, буду ли я избираться. Если я баллотируюсь, то всего на еще один срок. Ты же сможешь баллотироваться в 2004-м, если я уйду, или в 2008-м, если я останусь. В любом случае ты получишь множество плюсов, будучи вице-президентом.

– Я не стану терпеть все то дерьмо, что снесли вы.

На это я улыбнулся.

– Ты заметил! Я тронут. Серьезно, каждый раз страна получает урок, когда вице-президент получает неожиданное повышение. Чаще всего всем плевать, но когда это происходит – то все задумываются. Может, я и не баллотировался на пост, но я его получил, и я уж точно позабочусь о том, чтобы следующий, кто бы он ни был, подходил на эту должность. Не скажу, что это будет здорово и легко, но мне кажется, что ты радеешь за страну, и если будет необходимо, то ты возьмешься за это дело.

Он не ответил мне прямо, но и не стал отрицать.

– Какова моя роль в этом?

– Моя дверь будет открыта намного шире, чем Джорджа, это уж точно. На самом деле одной из моих главных целей является просто сотрудничество с Конгрессом. Я постоянно работал с обеими партиями, еще когда был в Палате. Ты был там; ты знаешь, как я работал. Я хочу продолжить в том же духе, и второй человек мне не повредит. Эта страна перетерпит некоторые изменения, и мне нужна будет помощь Конгресса. Это и станет твоей целью, – и я откинулся в кресле и улыбнулся. – Кстати, от этого ты получишь еще больше преимуществ, если будешь баллотироваться в президенты, когда я уйду. Я могу с этим помочь.

Он спросил:

– У меня есть день или два, чтобы подумать?

Я усмехнулся.

– Да, можешь подумать, и я обещаю, что никому не расскажу ни слова. Но ты знаешь, как за этим местом следят камеры. Не вини меня, если кто-нибудь начнет задавать вопросы!

– Весьма правдиво.

– Ты рассматриваешь это скорее как "да", или как "нет"? – надавил я.

– Думаю, что скорее да, но мне нужно поговорить об этом с женой. И раз уж мы говорим о рассмотрениях, то что вы думаете насчет 2004-го года? – ответил он.

– На самом деле еще не знаю. Прямо сейчас я ощущаю себя так, как будто играю в мяч. Смогу сказать точнее в начале следующего года. Дай мне время решить до весны. Не хотелось бы говорить такое, но ты берешь кота в мешке в этом смысле.

– Могу я позвонить вам с ответом в понедельник утром?

– Если хочешь, то даже раньше. Если это не ты, то мне придется найти кого-то другого, но я сам отдаю предпочтение тебе. Если да, то нам нужно будет провести совещание здесь, – нам нужно будет поговорить с моими и его людьми, прежде чем давать объявление.

Мы на этом и закончили наш разговор, и я занялся другими делами, что мне поручили мои сотрудники. В этом плане это во многом было похоже на то, как я был в составе Палаты. Мое время было расписано, и моими начальниками были часы и мой штат. Хотя после обеда у меня было назначено крупное совещание. Генерал Майерс собирался дать мне подробную презентацию в Пентагоне по планам на Афганистан.

Мы с Джошем приехали в Вашингтон, и нас провели сразу в оперативный пункт, закрытый отдел под зданием, где мы увидели множество всего. Там был стол для переговоров, компьютеризированные карты на стенах, разные генералы и адмиралы, и Колин Пауэлл. Должен признаться, что я завороженно оглядывался, пока ходил там.

– Я до этого никогда здесь не бывал, – отметил я.

– Основная черта этого места в том, что оно защищено. За нами здесь не уследят. Например, ваш сотовый здесь не ловит, – отметил генерал Майерс. – Сюда, сэр, почему бы вам не присесть? – и он указал мне на стул у середины стола, прямо напротив огромного плоского экрана на стене.

– Благодарю вас, – я сел, а генерал Майерс обошел стол, представляя меня всем. По окончанию знакомства я кивнул Майерсу и сказал: – Ну, давайте взглянем, что у вас для меня есть. Кстати, генерал, министр Пауэлл сказал мне, что мне нужно вести себя подобающе. Мы оставляем название операции «Несокрушимая свобода».

Колин Пауэлл расхохотался на это.

Может, я и был излишне жесток с генералом за последние пару дней, но он был профессионалом и правильно истолковал мои слова. Он разработал точечный подход.

• В назначенную дату, которую пока что называли просто «День Х», прямо из Соединенных Штатов с базы Воздушных Сил Уайтман, штат Миссури, вылетит десяток бомбардировщиков-невидимок В-2. На них должны быть загружены самонаводящиеся бомбы, и перед ними будет стоять задача по уничтожению всего, что связано с воздушной обороной вместе со всеми остальными близлежащими целями, по которым требуются точечные удары. Этими целями являются армейские базы и базы воздушных сил, главный военный штаб и правительственные здания. Самолеты бы летели прямым курсом, и поскольку они были невидимы для радаров (в большинстве своем), они бы пролетели над несколькими странами.

• Одновременно с этим вылетело бы и несколько бомбардировщиков В-1, набитые таким количеством бомб, которое они только смогли бы вместить. Хоть технически они и не были «невидимками», их заметность для радаров была намного ниже, чем у В-52. Они бы вылетели из Диего-Гарсии и пролетели бы над относительно незаселенной частью Пакистана на юго-востоке. Оказавшись в Афганистане, они бы направились к различным подготовительным лагерям подрывников и армейским базам, и затем провели бы ковровую бомбежку всех назначенных целей. Мне даже показали видео с Б-шкой (В-1 же!) во время учений в горах, который взмыл вверх и затем опустился так низко, что казалось, что выхлопы касаются земли, и затем он рванул к цели и сбросил на нее несколько бомб. Это было впечатляюще. Мне сказали:

– Мистер президент, мы планируем запускать вылет со смесью стандартных взрывателей и в случайном порядке растянуть время детонации от пятнадцати минут до двадцати четырех часов. Это вызовет суматоху и вдобавок нанесет больший ущерб. Мы будем лететь довольно низко, так что мы воспользуемся задним отсеком, чтобы замедлить сброс бомб и дать самолетам больше времени на отход от зоны поражения. Это должно позволить нам лететь быстрее на низкой высоте и попутно снизить нашу подверженность к их контр-мерам, – может, это было даже более обширно, чем мне требовалось, но было здорово увидеть, что они продумывали конкретные планы.

• Через час В-52 провели бы вторую волну нападений по различным тренировочным лагерям после того, как их пробомбили Б-шки. Было отмечено, что, дав террористам время отойти и начать искать своих товарищей, вторая атака застала бы их врасплох и деморализовала. Колин также отметил, что это стало бы как и в операции Аrс-Light в его дни во Вьетнаме, и что они были удивительно меткими.

• Специальные отряды (спецназ, Морские Котики, разведчики морской пехоты, отряд Дельта и другие) высадились бы на севере Афганистана, чтобы сгруппироваться с Северным Альянсом – небольшим объединением групп сопротивления. Им бы выдали специальные рации, чтобы поддерживать связь с бомбардировщиками и быстро выявлять позиции плохих ребят. После первых атак В-2 и В-1 с загруженными снарядами для точечных атак были бы в режиме постоянной готовности, подрывая плохих ребят по необходимости.

• В это же время флот разместил бы несколько крейсеров-авианосцев у побережья Пакистана. Если пакистанцы решат вмешаться – вся ответственность за это легла бы на флот. Они уже размещали свои объекты, что означало, что у них уже там было два крейсера, а третий уже направлялся к ним, и большинство из них имели на борту дальнобойные Томагавки. Если они бы не понадобились для пакистанцев, то они могли потратить их на афганцев.

• Пока шел этот разговор, в Диего-Гарсия уже направлялась целая тьма танкеров и самолетов-разведчиков. Танкеры я еще мог понять, но разведчиками были разнообразные «элинты» и даже шпионские самолеты U-2!

После того, как выступление закончилось, я осмотрел всех сидящих за столом и кивнул.

– Генерал, должен сказать, этот план однозначно лучше того, что мне представили до этого. Думаю, что вы понимаете, что нам нужно. Я дам свое предварительное одобрение, но сперва должен задать несколько вопросов.

– Вас понял, сэр. Есть что-нибудь, на что можем ответить сейчас?

– Наверняка, – я взглянул на адмирала с погонами, которые я не знал, как прочесть правильно. Я взглянул на его визитку, там было написано «Верн Кларк». – Адмирал Кларк, это вы отвечаете за морскую часть операции?

– Да, сэр, я глава военно-морских операций, – ответил он.

– Какие средства вам будут доступны?

– На какой день вы планируете начало операции?

Я взглянул на календарь.

– Понедельник, восьмое октября. Устроит? Не думаю, что они отмечают у себя день Колумба.

Он слегка улыбнулся на это.

– Нет, сэр, не думаю, – затем он на секунду задумался и добавил: – К тому времени я уже выстрою там все три авианосца. Сейчас один находится в Бенгальском заливе, а второй в Аравийском море. Мы перевезем тот, который в Бенгальском заливе, и тогда я подготовлю третий про запас. С ними также будут корабли с Томагавками.

– А если пакистанцы возмутятся?

– Сэр, я не пытаюсь умалять их значения, но эти три авианосца справятся со всем, что есть у пакистанцев. Хотя я был бы очень признателен, если бы вы попытались удержать их от агрессии, – последнее было сказано с улыбкой, и он пожал плечами.

– Мое мнение таково, что когда мы начнем бомбежку, я вызову пакистанского посла в Белый Дом и представлю ему свой указ.

– Да, сэр.

Дальше я развернулся обратно к генералу воздушных сил, и рассмотрел список их целей. Я поймал на себе несколько взволнованных взглядов, потому что некоторые из целей располагались до неудобного близко к мечетям. Я изо всех сил постарался посмотреть на всех с максимально каменным выражением и подписался. У меня не было настроения переживать из-за мечетей или гражданских жертвах. Как я сам считал, они заслужили все, что бы с ними ни случилось.

После этого я взглянул на генерала армии и спросил:

– И как вы доставите ваших парней домой, генерал? Не думаю, что мы хотим оставлять их там.

– Мы возвращаем их обратно, сэр? Или они станут первой атакующей волной?

Я покачал головой:

– Я не собираюсь вторгаться в окруженную сушей страну. Мы просто убьем их армию и уедем домой. Местные потом могут делать с территорией, что им угодно. Их местность нам не нужна.

– Мы все еще разрабатываем некоторые детали. Рассматриваются два варианта. Во-первых, мы можем вывести их через Узбекистан по северной границе. Вторым вариантом было бы просто подобрать их на С-130 с разбитых взлетных полос и дорог.

– У вас есть время до восьмого октября, чтобы решить, генерал.

– Есть, сэр! ЭЭЭХ-МА!

Я мог только рассмеяться на это. Но через стол на меня смотрели с серьезным видом. Колин Пауэлл сказал:

– Вы не собираетесь вторгаться?

– Однозначно нет. Давайте я вам это сразу поясню. Я в курсе того, что были планы на вторжение в Ирак и другие арабские страны. И я уже могу сделать пару предположений, которые для нас станут опаснее. Это люди, которые нас не любят. Мы можем убить их и уничтожить их армии, но если мы будем вторгаться – то мы не будем ничем большим, чем просто современными крестоносцами и колонизаторами. Мы не относимся к их религии или культуре, и не важно, как бы мы ни старались, они никогда нас не полюбят и не захотят нас там видеть. Нам нужно ворваться, сделать свое дело и исчезнуть.

Затем я снова осмотрел всех.

– Итак, уже неплохо. Мы можем уничтожить подготовительные лагеря и развалить Афганистан. А что насчет Аль-Каиды? В смысле, больших шишек, а не рекрутов. Они есть в списке целей? – несколько человек повернули головы в сторону другого края стола, где сидели двое мужчин в штатском.

Уверен, что нас представили друг другу, но их имена вылетели у меня из головы. Я смог только вспомнить, что они были своего рода посредниками ЦРУ. Я посмотрел на них и спросил:

– Господа, где же тот самый бен Ладен? Какая-нибудь из отметок является его домом?

Они переглянулись, и затем один из них заговорил:

– Сэр, подтверждать разведданные по Афганистану, конечно же, довольно сложно. У нас есть несколько больше, чем просто сигнал и электронные показания, которые указывают на возможные местоположения старших по рангу членов групп, связанных с террористами… – и он продолжал в таком духе еще около минуты или двух.

Я поднял ладонь и прервал его. – Давайте попробуем по-другому. Да или нет – вы знаете, где Усама бен Ладен? – и он снова начал болтать, не сказав ничего по существу. Я прочистил горло. – Последний шанс. Да или нет? Если мне придется спрашивать в третий раз – я спрошу уже у вашего партнера, потому что вы будете сняты с должности.

Он выпучил на меня глаза, и, запинаясь, выдал:

– Нет.

– Благодарю. Разве это не было просто? А теперь – у вас есть местоположения точек, где он может прятаться, либо сам, либо кто-нибудь еще? Убежища или что-нибудь такое? У них есть какой-нибудь офис? Может, в центральном бизнес-округе Кабула? Там, главный штаб корпорации Аль-Каида? Куда им приходит их почти и счета за телефон, например? – спросил я, источая сарказм.

Они снова переглянулись, и второй мужчина ответил:

– У нас есть некоторая информация о возможном местоположении, но ничего не было полностью подтверждено.

– Эта информация была предоставлена присутствующим здесь генералам и адмиралам для включения в список целей для атаки?

– Мы ожидали подтверждения наших вариантов.

Я откинулся назад и медленно досчитал до десяти.

– Позвольте выразиться предельно ясно. Эти места отправляются в список целей прямо сейчас, не важно, насколько они расплывчаты. Мне плевать, даже если это где-то под афганской версий монумента Вашингтону. Мы собираемся сбросить на него очень, очень большую бомбу. Это понятно или нет?

Послышался хор из «Есть, сэр!» со всех сторон стола.

– Благодарю вас, – и я оглядел всех. – Позвольте мне быть предельно честным. Не важно, насколько я иногда могу быть раздражительным, это, возможно, самое важное, что я вообще сделаю. Через несколько дней я отправлю наших мужчин и женщин в бой. У меня есть сын и племянник, которые служат, и я знаю, что у кого-то из вас тоже есть дети на службе. Нам нужно сделать все правильно. Что мне нужно сделать, чтобы все было правильно? Если вам нужно, чтобы я что-то сделал – вам нужно об этом попросить. Я не собираюсь звонить матерям, чтобы сказать им, что их ребенок не вернется домой, потому что мы, сидящие за этим столом, не приложили всех усилий, чтобы сделать все правильно! – и я снова взглянул на людей из ЦРУ. – Изрильтяне могут знать, где находятся эти мудаки?

Они опять переглянулись.

– Я не знаю, сэр. Может быть. Никто не попадает в эти группы. Нужно практически родиться в них. С другой стороны, может быть, и знают.

Я взглянул на стену, где висели часы с различными часовыми поясами и их временем. В Израиле было на семь часов больше, так что там уже наступала полночь.

– Если я позвоню Шарону завтра утром, я попрошу помочь. Может, вы зайдете немного вперед и дадите ему знать, что я буду звонить?

– Конечно, сэр. Когда вы хотите позвонить?

– Он будет в офисе в восемь по местному времени? – спросил я.

Они вытаращились на это. Это означало, что мне нужно было звонить ему в час ночи по Вашингтонскому времени, после полуночи!

– Да, сэр. Должен быть.

– Передайте ему сообщение. А теперь, если мы закончили, мне нужно возвращаться в Белый Дом. Приезжают Мэрилин и девочки. Это будет первый раз, как они окажутся в Белом Доме. Благодарю всех вас. Уверен, что мы еще поговорим, – и я поднялся, и мы с Джошем вышли.

– Знаете, а сейчас не так уж и поздно. Шарон наверняка еще не спит, – сказал Джош.

Я взглянул на свои часы. Было немногим позже трех часов дня, так что в Тель-Авиве было только начало одиннадцатого часа. Я пожал плечами:

– Может, и так, но если и звонить кому-либо с просьбой, стоит делать это по его графику, а не по своему. А может, ты и прав. Передай ему вместе с теми двоими из ЦРУ. Если он все еще не спит и хочет перезвонить – я приму звонок. Иначе же я задержусь допоздна.

Он спросил:

– О чем же вы хотите попросить Шарона?

– Не знаю, пока. Тебе не нужно тоже там быть, Джош. Тебе нужно поспать. Увидимся утром. Сегодня пятница, так что объявляю короткий день.

Мы доехали обратно до Белого Дома (Да что уж доехали! Это целый караван из охранных фургонов, бронированный лимузин, замаскированная скорая с врачом и медсестрой, мотоциклы, мигалки – буквально вооруженный и забронированный зоопарк на колесах!). Мы прибыли как раз в то же время, как к южной лужайке подлетал для приземления Маrinе Оnе. Я отпустил Джоша восвояси и подождал, когда моя семья выйдет. После того, как вертолет заглушили, я начал идти по лужайке навстречу им. Первой вышла Мэрилин, за ней проследовали девочки. Последним из вертолета вышел агент Секретной Службы, с трудом удерживая гигантского шерстяного монстра, иначе известного как Первый Щенок. Шторми была счастлива выбраться из своей походной клетки и хотела спрыгнуть и немного побегать, и казалось, что она с легкостью может утащить с собой и здоровенного агента.

Я подошел немного ближе, и она вырвалась, сбежала по ступенькам вниз и подбежала достаточно близко ко мне, чтобы успеть схватить ее за поводок. Из вертолета вынесли багаж и сразу же унесли. Было так здорово снова увидеть всех их. Я всю неделю проторчал в Белом Доме, что отличалось от ежевечерних поездок домой, которые у меня были во время пребывания на посту конгрессмена или вице-президента. Я скучал по своей семье. Я даже скучал по своей собаке, которая бешено носилась вокруг еще несколько минут, прежде чем сесть и вывалить на лужайку кучку президентских собачьих какашек. После этого она подняла глаза на меня, а я сказал:

– Шторми, ты не совсем то, что я бы назвал президентским калибром! Ты так едва-едва проходишь в Конгресс!

В ответ я услышал громкое «Гав!», и затем она потянула меня за собой. Я дернул ее к себе и направился в сторону Мэрилин и девочек. Близняшки казалось, не особенно были в восторге меня видеть, а на лице у Мэрилин была неуверенная улыбка.

Я посмотрел на них и затем сел на лавку.

– Ладно, что я сейчас сделал?

Моя жена взглянула на меня и переспросила:

– О чем ты говоришь?

– Что с вами обеими? – спросил я у Холли и Молли. – Папа тут я, так что это наверняка моя вина.

Они обе грустно на меня посмотрели и ничего не ответили. Мэрилин, вздохнув, сказала:

– Ты вмешался в их светский график. Их позвали на вечеринку сегодня вечером, а мне пришлось им сказать, что они едут сюда.

Никто из девочек не спорил. Я же только взглянул на них и сказал:

– Ладно, ваша правда. Простите, что влез в ваш забитый график, но мне нужно управлять страной именно отсюда. Давайте договоримся. Через каждые выходные вы приезжаете сюда. Это всего лишь до конца учебного года.

– А что, когда ты будешь уезжать? Что нам тогда делать? – пожаловалась Молли.

– О чем вы говорите?

– Мы видели в новостях, что ты собираешься за границу, – добавила Холли.

– А-а, не волнуйтесь об этом, – по новостям показывали репортажи, что меня пригласили в несколько стран. – Ничего еще пока не решено, но вы двое уже достаточно взрослые, чтобы оставаться одни, да и Секретная Служба будет с вами, если нам с вашей матерью нужно будет уехать. И опять же, летом вы, может, захотите поехать с нами. Может быть, мы окажемся в парочке довольно милых мест.

Они переглянулись, обдумывая это.

– А что насчет парней?

– Им придется самим платить за свои перелеты, – с каменным лицом ответил я. Мэрилин закатила глаза.

Холли возмутилась:

– Папа, нет! Как нам тогда встречаться с ними?!

– Да ладно вам! Вы встречаетесь точно так же, как и когда я был вице-президентом! И вы и так знаете, что на школьные вечера дороги уже нет. Просто передай своему парню, что лидеру свободного мира нужно видеть тебя через каждые выходные. Если он хочет приехать и забрать тебя, меня это устроит.

– Правда?

– Конечно. Просто предупредите мальчиков, что их полностью обыщут еще до того, как они въедут во владения, и за наркотики, алкоголь или просто что-нибудь еще, что мне не понравится, они отправятся в федеральную тюрьму! Может, я даже смогу подключить Секретную Службу, чтобы они показали им свою меткость.

– ПАПА! – взвыли они в один голос.

Мэрилин на это захихикала, и я даже заметил, как парочка агентов фыркнули, сдерживая смех.

– Ладно, хватит. Вы не хотите зайти внутрь и увидеть, где мы будем жить? Там довольно круто. Это как жить в музее, – я встал и взял жену за руку, и Шторми повела нас к дверям. Девочки плелись за нами.

За собой я четко услышал, как агент доложил кому-то:

– Прыгун, Банка Джема, Проблема Один и Проблема Два начали движение…

Я посмотрел на жену.

– Пошли внутрь, Банка Джема!

На это она начала бешено грозить мне пальцем.

– Ты слишком уж увлекся этим позывным!

На пороге нас встретил главный шафер мистер Уолтерс. Звучит это как кто-то, кто на свадьбе удерживает жениха от того, чтобы напиться, или швейцар, но он в общих чертах заправляет Белым Домом как небольшим отелем и музеем. Бакмэны были там просто гостями. Я познакомился с ним, когда в начале недели въезжал сам после выезда Бушей, и получил достаточную экскурсию, чтобы найти собственную спальню и ванную. В остальном же я просто следовал за людьми, которые выглядели знающими, куда они направляются. Мистер Уолтерс провел нам такой шикарный показ, что к тому времени, как мы поднялись наверх, близняшки уже и забыли о своей обиде, и охали и ахали от всего, что только увидят. В один из моментов он показывал нам Голубой Зал, и я отметил, что его назвали в честь президента Голубого. Я видел, как он сдерживает хохот, когда Мэрилин с девочками переглянулись и спросили, когда это он был президентом. Я же тогда просто подтолкнул их дальше.

В конце концов, мы оказались на второй этаже, где были президентские апартаменты. У нас с Мэрилин была очень милая спальня в западной части, гостиная, гардероб, ванная и так далее. Овальная Комната (не путать с Овальным Кабинетом) была устроена как гостиная для нас и оттуда был выход на балкон Трумана над Портико. На противоположной же стороне, через главный холл, располагались обеденная, небольшая кухня и спальни для детей и гостей. Если бы я хотел сдавать Белый Дом за деньги, чем фактически занимались Клинтоны, то спальни Линкольна и Королевская были прямо по коридору.

Мистер Уолтерс сказал девочкам, что они могут свободно побродить по резиденции, и если им нужна помощь, то они могут попросить ее у кого угодно, и затем они с Шторми умчались, как будто у них в задницах был реактивный двигатель. Он воспользовался этой возможностью, чтобы представить нам с Мэрилин некоторых старших работников вроде дворецкого и шеф-повара. Нам также вручили рекомендуемое меню на неделю. Шеф-повар предлагал бы полезные варианты, и мы могли бы выбирать. Для меня все это было довольно просто. На завтрак, если бы он у меня был, были бы хлопья, на обед было бы что-нибудь из столовой или бизнес-обед с остальными, а на ужин я ел бы то, что скажет Мэрилин. Когда я был дома, я мог готовить сам. На иные случаи меня спросили, есть ли у меня любимые рецепты, и я пообещал принести семейную кулинарную книгу.

Мне также сказали, что мои личные счета будут поступать на ежемесячной основе. Хотя и все, что мы бы ели на официальных вечерах и подобных мероприятиях, было бы комплиментом от благодарной нации, за свои личные обеды мы должны были платить. Очень спасает быть богатым, когда вы президент. Мне бы наверняка выставляли счета и за полеты и выезды Мэрилин и девочек куда-либо. Я просто сказал им отправлять счета моим бухгалтерам.

Через полчаса вернулись близняшки с собакой, все промокшие до нитки!

– Что это с вами произошло? – спросил я.

Холли с несчастным видом ответила:

– Мы нашли на заднем дворе бассейн и Шторми решила поплавать!

– И вы не смогли дождаться того, как переоденетесь в купальники?

– Нет! Мы должны были спуститься и помочь Шторми выбраться из бассейна, и она утащила нас туда с собой! – объяснила Холли.

Мэрилин расхохоталась, а я закрыл лицо руками.

– Ну что за кучка идиотов! – пробормотал я. Шторми обожала плавать в бассейне, но у нас дома в бассейне были встроены ступеньки, чтобы маленькие дети могли выйти. Все наши собаки были счастливы выходить именно таким способом. Мне нужно было, чтобы для Шторми что-нибудь обустроили. Пригодился бы еще и моющий пылесос, потому что она могла носить в своей шерсти галлоны воды. Я бросил быстрый взгляд на девочек, которые спорили со своей матерью, что это не было смешно. – Мне вспомнилось, что я слышал об этом бассейне. Кажется, его построил Джерри Форд. Старый бассейн раньше был внутри здания, в западном крыле, и когда президентом был Джонсон, он ходил туда голышом.

Выражения их лиц были бесценны.

– БОЖЕ ТЫ МОЙ! – воскликнула Холли.

– Я никогда в жизни больше не буду плавать! – добавила ее сестра.

– Мне срочно нужно в душ! – закончила Холли.

Они унеслись в свои комнаты переодеваться, за ними помчалась и собака, которую они громко обвиняли в своей этой невзгоде.

Я же только покачал головой, глядя на жену, затем взял ее за руку и повел вниз. Мы вышли наружу и прошлись вокруг территории. Это было завораживающе. Я сказал ей, что нам стоит вызвать сюда «Работы по двору» для получения профессиональной критики. Она предложила еще и свою семью. Я сказал ей, что ее родители могут спать в Голубом Зале, за что получил локтем в бок.

После ужина девочки все еще осваивались, а Мэрилин присоединилась ко мне в Овальной комнате. Я просто стоял и смотрел вперед пустым взглядом с балкона Трумана, а Шторми похрапывала на диване неподалеку.

– Ты как будто сейчас где-то далеко, – сказала она.

Я повернулся к ней и улыбнулся.

– Я в порядке.

– Жалеешь, что встал на пост?

Я фыркнул.

– Меня больше волнует то, почему вообще кто-то хочет на нем быть! Взрослые люди, мужчины, которым явно стоило бы понимать, тратят годы, чтобы пробиться сюда, и они готовы ради этого на все. Они с радостью принесут в жертву своих дочерей на алтаре, если это добавит им голосов. И для чего? Это абсолютно неблагодарное дело.

Она рассмеялась на это.

– Да, сейчас ты смеешься. Сегодня ночью ты спишь одна. Мне нужно в час ночи сделать звонок.

– Что? Зачем?

Я вздохнул и покачал головой.

– Не могу сказать.

– Почему же? – спросила Мэрилин больше из любопытства, чем из злости.

– Потому что не могу. Есть некоторые вещи, которыми я сейчас занимаюсь, вещи, которые являются тайной, и которые я не могу говорить людям, которым нельзя это говорить. И ты одна из них.

– Разве ты мне не доверяешь?

Мне понадобилась секунда, чтобы ответить.

– Мэрилин, я бы доверил тебе свою жизнь. Но все же сейчас я ответственен за жизни трехсот миллионов других людей, и я не могу свалить это доверие на кого-либо еще. Позволь кое-что спросить. Ты смогла бы приказать убить кого-нибудь?

Она отшатнулась.

– Боже, НЕТ! Как ты можешь такое спрашивать?!

– Потому что я должен быть способен такое сделать. Через пару дней, или, может, недель, я отправлю нашу страну на войну. В результате могут погибнуть сотни, нет, тысячи людей, – сказал я ей.

– Боже мой! Чарли?

Я покачал головой.

– Нет, с ним все должно быть в порядке, и с ним, и с Джеком. И все-таки может наступить момент, когда мне придется приказать ему идти в бой. Ты бы никогда такого не смогла.

Мэрилин покачала головой.

– Нет, конечно же, нет. И бесит, что тебе приходится это делать. Почему ты должен убить всех этих людей? Почему они не могут просто оставить нас в покое?

Я грустно улыбнулся. Мэрилин была хорошим человеком, но она видела мир таким, каким хотела его видеть, а я видел его таким, какой он на самом деле.

– Две стороны одной сущности, милая. Я должен начать эту войну и убить их, чтобы я смог попытаться убедить их оставить нас в покое. Если бы я мог найти другой способ это сделать, я бы с радостью так и поступил, – я фыркнул и с сарказмом рассмеялся, – Черт, раньше я убивал поштучно, а теперь мне доводится убивать оптом! Тот еще чертов мир, не так ли?!

– А сегодня ночью?

– Ночью мне нужно поговорить с людьми в очень далеких местах. Это все, что ты можешь узнать.

Потом мы просто сидели на диване, глядя наружу, пока солнце садилось на горизонте и наступала ночь. Спустя какое-то время Мэрилин ушла спать, а я отправился в Овальный Кабинет. Я немного поработал над расчетами бюджета, которые для меня собрало Учреждение управления и бюджета, пока не настало время звонить. Я попросил оператора провести звонок. Напротив меня за столом сидел один из тех двоих представителей ЦРУ с дневного брифинга. Через пару минут телефон зазвонил и голос в трубке сообщил.

– Звонит премьер-министр Израиля, сэр.

– Алло? – послышался голос с акцентом.

– Премьер-министр Шарон, спасибо вам, что приняли мой звонок. Надеюсь, сейчас для вас не слишком рано, – сказал я.

– Нет, мистер президент, конечно же, нет. Сейчас довольно поздно в Вашингтоне. Если бы вы позвонили раньше, я бы все равно с удовольствием принял звонок, – ответил он.

Сигнал был кристально четким.

– Нет необходимости лишать сна нас обоих. Я надеялся, что вы сможете оказать мне услугу.

– Если это в моих силах, конечно же.

– Мистер премьер-министр, у меня есть предположение, что у вас может быть информация по определенным террористическим группировкам, которой нет у нас. Полагаю, вы слышали об Аль-Каиде? – спросил я.

– Да, мы знаем об этой группировке. Какого рода информацию вы ищете?

– Ничего серьезного, на самом деле. Только имена и адреса, полагаю. Я планирую направить им пару посылок.

Ариэль Шарон залился лающим смехом в ответ.

– Если бы у нас были эти адреса, то у вас не было бы необходимости отправлять им каких-либо посылок, мистер президент.

– Возможно, что и нет, премьер-министра. Здесь я уступлю. И все же мне все еще кажется, что у вас может быть больше информации, чем у нас. Я спрашиваю потому, что у вас наверняка есть люди, которые могут передавать информацию и в другую сторону, так сказать. Не вдаваясь в детали, мы думаем, что могло бы быть полезно, если кто-нибудь из личностей в составе Аль-Каиды, кто сейчас находится вне Афганистана, направились бы обратно. Может, если бы они решили, что мы знаем, где они сейчас, но не знаем, куда они могут отправиться в Афганистане. Вы улавливаете мою мысль?

Шарон медленно ответил:

– Так понимаю, вы бы хотели, чтобы эти личности вернулись обратно в Афганистан. И когда вы рассчитываете на необходимость вернуть их домой?

Ни в коем случае я не собирался говорить это, но мне нужно было как-то ответить.

– Ну, не сегодня, но скоро, очень скоро. Через несколько дней, может, через неделю, а то и две. Точно не позже такого срока.

– А затем?

– Ну, я бы не хотел, чтобы показалось, что я даю непрошеных советов, мистер премьер-министр, но если бы у меня в Афганистане были друзья или работники, то я бы хотел, чтобы к тому моменту они оттуда уехали.

– Правда?

– Да. Не думаю, что через пару недель будет существовать место под названием Афганистан. По мне звучит как нездоровое местечко, – сказал ему я.

– Это очень интересно, мистер президент. Возможно, я смогу позвонить нескольким знакомым людям после завтрака и выяснить, что мы можем сделать, чтобы помочь.

– Благодарю вас, премьер-министр.

– Обращайтесь как Ариэль, сэр, – отметил он.

– Мои друзья зовут меня Карл. А близкие друзья – еще хуже, – со смехом ответил я.

– Возможно, я смогу стать одним из этих близких друзей. Я помню, что уже приглашал вас в Израиль на встрече на прошлой неделе. Позвольте мне еще раз пригласить вас к нам. Думаю, мы сможем многое обсудить, – сказал он.

– Думаю, что вы правы. Позвольте мне сделать еще пару дел здесь, и я обязательно приеду. Может, как-нибудь в ноябре?

– Это было бы очень приятно. Будет ли ошибочным предположить, что ваша задержка связана с необходимостью перестройки вашего кабинета министров? – прокомментировал он.

– Вы знаете, как сложно бывает получить необходимую помощь. Позвольте отпустить вас вернуться к работе. Я признателен за то, что вы приняли мой звонок. Спасибо.

– До свидания, Карл. Шалом.

– Шалом, Ариэль, – и я положил трубку. Затем я взглянул на парня из ЦРУ. – Ну, посмотрим, как это пройдет. Прозвоните всем, кто у вас есть за рубежом. Если нам повезет, то некоторые из плохих ребят услышат о том, что на них нападут где-то, кроме Афганистана. Может быть, они решат вернуться домой на небольшой отпуск. Передайте адреса в Пентагон. Добрым словом можно добиться многого в дипломатии, но добрым словом и тысячекилограммовой бомбой можно добиться еще большего.

– Есть, сэр, я займусь этим.

Он встал и ушел, а я поднялся наверх, чтобы лечь спать.

Глава 143. Война

Понедельник, первое октября 2001-го года.

После того, как Пауэлл перешел в госдеп, одним из самых важных постов осталась Оборона. Я немного поразмышлял над этим на выходных, но серьезного ничего не предпринял. Большую часть времени я просто играл с собакой, и позволял близняшек таскать нас с Мэрилин по всему дому, чтобы показать, что они нашли. Множество всего на самом было в подвале. Также там было несколько лифтов, скрытых лестниц и коридоров. Как бы забавно это ни звучало, но было бы совсем не уместно Первой Леди бродить по главной приемной в поисках бассейна, пока там проходит группа туристов. Мэрилин была очень симпатичной, но некоторые из Первых Леди в купальниках выглядели просто страшно!

В полдень субботы мы с Мэрилин провели немного времени вместе, чтобы снова узнать друг друга. После завтрака я немного поработал с бумагами в Овальном Кабинете и затем вернулся в жилую часть. В спальне я застал Мэрилин валяющейся на кровати в короткой шелковой ночнушке.

– Это какой-то тайный ритуал Белого Дома, который я пропустил на инструктаже? – спросил я.

Моя жена улыбнулась:

– Если тебе не нравится эта идея…

Я замахал руками:

– Ну же, не спеши с выводами. Я ничего такого не сказал. Я просто немного удивлен, только и всего, – и я начал расстегивать свою рубашку.

Мэрилин улыбнулась.

– Должна тебе сказать, сегодня ко мне очень осторожно подошел агент Секретной Службы, женщина, и у нас состоялся небольшой разговор. Ты знал, что сюда транслируются телеканалы со всего мира? Или что-то подобное. Каналы вроде Плейбоя, и еще парочки других? – и она покраснела. – Она показала мне, как их включить.

У меня до этого был такой же разговор с кем-то настолько же осторожным, но мужского пола. У нас не только были всевозможные каналы, но и если я хотел всякого рода «брачную помощь» или нижнее белье, я мог совершать заказы, пользуясь фальшивыми адресами и именами плательщиков. К тому времени, как он закончил, я чуть по полу не катался от смеха. У нас обоих были такие же разговоры, когда мы въезжали в Военно-морскую обсерваторию, но почему-то подобное в Белом Доме казалось еще нелепее.

Я стряхнул с себя свои туфли и сел на кровать, стягивая носки.

– Я бы неплохо заплатил, чтобы это услышать. У вас были «вопросы-ответы», или же тест? – и я растянулся на кровати рядом с Мэрилин. Она могла немного поработать и сама. – И о какого рода каналах она тебе рассказала? – я решил нацепитьочки.

Мэрилин вытянула руку, нашла на прикроватной стойке пульт и положила мне на грудь. Затем она прильнула ко мне и сказала нажать кнопку включения. Должно быть, она до этого уже его включала, потому что сразу же показался фильм, на котором телевизор был выключен, и началось все с очень детальной сцены минета на большом экране. Я знал, что это был не канал Плейбой, потому что, как я сам помнил, это был канал с рейтингом пожестче. Я обхватил рукой ее плечо, и она прижалась ко мне, и начала пальцами перебирать волосы на моей груди.

– Думаешь, это и в самом деле по-президентски? – спросил я.

Мэрилин захихикала.

– Из того, что я видела от президента, это может быть даже лучше!

– О, серьезно? Может быть, тебе нужно присмотреться поближе, чтобы перепроверить? – и я слегка надавил на ее плечи, Мэрилин снова хихикнула и начала целовать мою грудь, медленно спускаясь ниже, в то же время одной рукой расстегивая мне брюки. Минутой спустя она уже имитировала происходящее на экране, отсасывая мой член и массируя его ствол. К несчастью, сцена сменилась, и блондинка на экране двинулась, чтобы сесть некому лысому парню на лицо. Мэрилин решила, что в жизни нужно подражать искусству, так что она сняла свою ночнушку и села мне на лицо.

В этой позиции я ни черта не слышал, что происходит в фильме, и мой угол зрения был сильно ограничен. С другой стороны, Мэрилин не жаловалась, и через пару минут даже стала довольно громко озвучивать свое одобрение. Она решила спуститься и сесть на меня еще до того, как в фильме перешли к вагинальному сексу, и начала скакать на моем члене. – Не могла дождаться, как в фильме? – поддразнил я.

– Просто заткнись и трахни меня! – прошипела она и наклонилась грудью к моим губам.

Я лизнул ее соски, поддразнивая, и добавил: – Да что с тобой сегодня такое? Я не жалуюсь, просто любопытно.

– Я теперь тебя буду видеть всего пару раз в неделю. Мне тебя очень не хватает. А теперь заткнись и трахай меня!

Я бросил взгляд на экран, и заметил, что они сменили позу на собачью, так что я снял Мэрилин с себя и переместился за нее, и так мы и кончили. После этого фильм кончился, я лег на спину, а Мэрилин прижалась ко мне. – Давай сделаем это еще раз, – выдохнула она.

Я выдавил смешок. – Дай мне пару минут, ладно? Кстати, ты в курсе, что президент всегда под наблюдением?

– А?

– Ну, ты же видела камеры в западном крыле и на нижнем этаже, так?

– Да, – ответила она.

– Ну, запись ведется в реальном времени. Не думаешь же ты, что следят только за частью Белого Дома, так? – с невинным видом спросил я.

Глаза Мэрилин широко раскрылись, и она схватилась за постельное белье, на котором мы, к несчастью, лежали. – Не может быть! Ты же не… нет!

– Мэрилин, спроси любого копа, да хоть мужа Сьюзи Джона спроси, и они все тебе скажут, что в большей части убийств повинны супруги, – скорее всего это было чушью собачьей, но звучало как что-нибудь из "Закона и Порядка". – Им нужно меня оберегать. Глянь, вон там вот камера, – и я указал на лепнину на потолке на уровне подножия кровати, – И еще одна вон там, – я указал через всю комнату. Я просто указывал на лепнину; в резиденции президента камер не было.

– Ублюдок! Пиздишь тут, – выдала она, тыкая меня в бок, – Здесь нет камер. Да и к тому же тогда мы просто сделаем это ночью.

– У них и инфракрасные камеры тоже есть. Чтобы в темноте видеть. И они наверняка отслеживают, какие каналы мы смотрим, – добавил я.

– Пиздобол!

Я пожал плечами и снова надавил на ее плечи.

– Мы можем им и шоу устроить, – она была права.

Уже прошла неделя или около того. Даже больше, учитывая, что на прошлой неделе в Хирфорде у нее были те самые дни. Нам обоим нужно было сбросить немного напряжения.

В воскресенье вечером Мэрилин с девочками и Шторми улетели обратно в Хирфорд. Я пообещал приехать домой в пятницу после полудня.

В воскресенье в полдень мне также позвонил МакКейн, сказав, что он согласен вступить на борт. Он сказал мне, что он обсудил это с Синди и получил ее согласие. Я поблагодарил его и попросил пока не говорить ничего коллегам, но мы что-нибудь уже придумаем на неделе.

Утром в понедельник я обсудил с Джошем Болтеном некоторые варианты на посты министров. Том Ридж был губернатором Пенсильвании, и так же, как и я и еще несколько человек, был в предварительном списке кандидатов на пост вице-президента. У него до этого уже был опыт работы в Конгрессе, и я знал, что в другой жизни его бы взяли в Национальную безопасность после событий одиннадцатого сентября. Я на мгновение подумал про Фрэнка Китинга, но отодвинул его кандидатуру. Мне Фрэнк нравился, и я несколько раз встречался с ним на мероприятиях после торнадо в Спрингборо, но его сферой было обеспечение правопорядка. Мне понравилась мысль держать его под рукой в качестве возможной замены для Эшкрофта. Нынешний генеральный прокурор был куда более консервативным, чем я, и его открытая религиозность действовала мне на нервы, но его эффективность после событий одиннадцатого сентября была просто великолепной. Он продемонстрировал недюжинную силу и принципиальность, и у меня не было весомых причин избавляться от него.

Я обсудил все это с Джошем и попросил его пригласить Риджа сюда поговорить. К обеду он доложил, что губернатор будет у меня в кабинете во вторник утром.

У меня еще не было замены Фри для ФБР, или Гарви для управления гражданской авиации, и я склонялся к мысли назначить на авиационный пост заместителя. Он казался способным и подтягивал там все. Что же до ФБР – то я вообще был растерян. Нам нужен был кто-то с опытом в охране правопорядка, а я всего этого просто не знал. Фри меня не впечатлил, и хоть и его заместитель и Барнвэлл казались подходящими, я не мог представить их на посту главы. Мне нужно было это обсудить с парой человек.

Моя встреча с Томом Риджем прошла хорошо, и он принял мое предложение стать министром обороны. В этот момент я вызвал к себе Джоша. – Нам нужно будет сделать пару объявлений об этом, – сказал я ему.

– Тогда нам нужно прямо сейспс посвятить в это Ари.

– Ты прав! – и я схватил телефон и попросил Ари зайти, и через пару минут он присоединился к нам.

– Что происходит? – спросил он.

– Ари, это губернатор Том Ридж из Пенсильвании. Я попросил его стать министром обороны, и он согласился, так что нам нужно дать объявление. Точнее, несколько. Думаю, ты уже знаешь, что происходит, но давай я поясню. Колин Пауэлл переводится с министерства обороны в госдеп, Ричард Кларк будет номинирован в ЦРУ, а также Джон МакКейн станет вице-президентом. Как лучше это подать? – спросил я.

Он кивнул себе, пока я рассказывал ему, что происходит. Ари был неглуп, так что он наверняка расценивал некоторые из последних приходов и посещений как потенциальные назначения. – Вы уже обсудили это с Конгрессом? Не со всем, в смысле, а с главами?

– Нет, но мне стоит это сделать. Сенату нужно будет подписаться за Колина, Тома и Ричарда Кларка, и обеим палатам нужно проголосовать насчет Джона, насколько я помню.

– Давайте убьем двух зайцев сразу, – прокомментировал Джош, – Соберите Восьмерку здесь на обед и расскажите им. Мне все равно, какой вы будете делать упор на то, что это должно замалчиваться. Кто-нибудь из них все равно проболтается. К концу недели вы дадите формальное объявление. Вы же не хотите нервотрепки по этому делу, не так ли?

Я покачал головой. – Колин уже прошел подтверждающее слушание в Сенате, и не думаю, что они откажут Джону МакКейну. Том сам был в Сенате, так что опять же, проблемы здесь не вижу. Единственный, на чей счет я задумываюсь – это Кларк, и думаю, что мы сможем протолкнуть факт, что нам нужно встряхнуть все агентство, – и я взглянул на Джоша, – Можешь сделать пару звонков и организовать здесь хороший обед на завтра или в четверг, чтобы мы могли ввести их в курс?

– Даже больше, приведите сюда и самих номинантов. Дайте им шанс встретиться и поздороваться, – добавил Ари, – Вы собираетесь это пускать в эфир?

– Думаете, мне стоит? На следующей неделе у меня будет еще эфир, и я не хотел бы надоедать телеканалам.

– Об Ираке? – спросил он.

– Мы поговорим позже, Ари. Все вопросы в порядке очереди, – ответил я.

– Ладно, тогда в пятницу утром ты зачитаешь подготовленное заявление в комнате прессы, назвав своих кандидатов, а они будут стоять позади. И затем они скажут что-нибудь короткое и мило. Никаких вопросов, – на это я удивленно приподнял бровь, и он объяснил, – Первым вопросом будет, когда мы войдем в Ирак, а вторым – почему ты уволил Дика Чейни. Нам не нужно ни того, ни другого.

Я посмотрел на остальных двоих и кивнул.

– Смысл в его словах есть.

Том усмехнулся и сказал:

– Да, сэр.

Джош добавил:

– Страшно, да?

Я развернулся обратно к Ари и кивнул.

– Дай Майку и Мэтту знать, что происходит, и передай им, что я хочу дать короткое заявление. Если мы будем это проводить в пятницу утром, то к тому моменту кто-нибудь уже проболтается. Нам нужно будет кого-нибудь отправить на воскресные утренние ток-шоу.

Ари кивнул в ответ.

– Джош и Фрэнк. Фрэнк молод, но он удивительно хорош. Кстати, я хотел поговорить с вами насчет Картера. Не поймите меня неправильно, Картер хороший, но не очень годится для выступлений. Нам нужен будет кто-нибудь еще.

Я пожал плечами. Это тянулось уже давно.

– Ладно. Позволю тебе решить, что делать. Я не очень знаю, чем это чревато, и как ты ищешь человека. Ты уже обговаривал это с Картером?

– Да. Мы оба знали, что до этого дойдет. Его можно перевести на какую-нибудь законодательную должность. Это ему все равно интереснее, – ответил Ари.

– Я уточню это у Картера, но если тебе нужен кто-то другой, пусть будет так. Если Картеру смена поста не понравится, я знаю, что он в любом случае может найти свое место на Кей-Стрит. Я поговорю с ним после полудня, – ответил я.

– Благодарю вас, мистер президент, – и на этом собрание закончилось и все ушли.

В четверг у нас прошел званый обед в комнате на первом этаже резиденции напротив зала с картами. К тому моменту прошло уже два дня после нашего решения об этом, и что-то уже утекло из Белого Дома. Я был удивлен этому, но не слишком. Никто ничего особенно не говорил, но Ари отметил, что от прессы уже поступила пара вопросов. Казалось, что он считает это хорошим знаком. Один из конгрессменов бы проболтался, это было гарантированно, и на вечерних новостях уже начались бы обсуждения. Это бы подогрело интерес к нашему объявлению в пятницу утром.

Обед должен был быть относительно простым, суп с салатом и сэндвичами, и все это на фарфоре Белого Дома. За прошедшие годы некоторые президенты обесценивали необходимость умасливать Конгресс, и почему-то они были менее успешными. Как я уже сказал Джону МакКейну, я хотел работать с ними, как продавец с клиентом. Те ребята, которые бы пришли на обед, не слишком бы впечатлились, потому что они были старшими по посту, и уже множество раз там были. Но возьмите какого-нибудь конгрессмена-новичка или на втором сроке из Задни, штата Монтана или Свиной Костяшки, штат Арканзас, и пригласите его в Белый Дом? Воу! Это впечатляюще! Проработайте его, дайте почувствовать себя важным, спросите его о чем-нибудь из его мест – и плевать, из какой он партии, так будет легче ему что-то продать. Добавьте туда еще немного побрякушек, и голос уже наполовину в кармане.

Что можно назвать побрякушками? Всякую всячину и простенькие вещицы с печатью президента, вроде запонок, зажимов на галстуки, визитниц, зажигалок, ежедневников, ручек с карандашами или фальшивых монет. Что-то из этого для мужчин, а что-то для женщин. Вручите что-нибудь такое кому-нибудь лично вместе с рукопожатием. Если поехать к дилеру Джону Диру купить трактор, и он вручит еще и бейсболку, это и есть побрякушка. Вы только что купили комбайн за полмиллиона долларов и получили бесплатную кепку, и теперь вы думаете, что этот дилер – ваш лучший друг. Угадайте, что? У нас были и бейсболки от Белого Дома. Это было очень похоже на то, что было у меня и для избирателей во время Конгресса, только у меня было больше вещей и бюджет побольше.

На ком-то из верхушки это бы не сработало, но вежливость и щедрость все равно окупались. Большинство из них знали, что этот обед был больше, чем просто встречей, и никто не удивился, что там были Кларк, МакКейн, Ридж и Пауэлл. С нами также были Джош, Фрэнк и Ари. Прежде, чем мы приступили к обеду, я встал за небольшой подиум и дал официальнле объявление:

– Благодарю всех вас, что вы пришли. До этого я пообещал всем вам, что я собираюсь тесно сотрудничать с Конгрессом. Я прошу у всех вас прощения, что не смог с вами встретиться на прошлой неделе, но вы все знаете о том, каким тесным тогда был график. Я бы хотел, во-первых, поговорить с вами сегодня о проработке более формального графика обедов, и с главами, и с остальными членами Конгресса. В любом же случае я попросил всех присутствующих здесь познакомиться с несколькими кандидатами, которые у нас есть, чтобы занять некоторые из имеющихся вакансий в исполнительном отделе, – и далее я кратко перечислил, кто чем бы занимался, и попросил глав о сотрудничестве, чтобы убедиться, что всех их быстро одобрили.

Насчет МакКейна или Пауэлла ко мне никаких вопросов не возникло. Была пара комментариев насчет Риджа, но это только оттого, что он не был широко известен. То же относилось и к Ричарду Кларку, вкупе со сложностью, что несколько человек знали, что Белый Дом Буша его уволил, и вот я привел его обратно. Это был явный признак того, что администрация Бакмэна будет совсем другой, и не все в Конгрессе будут от этого в восторге. Я просто попросил об ускорении утвердительных слушаний, и чтобы председатели различных комитетов Конгресса и Сената связались с нами для организации встреч.

Больше вопросов ко мне было насчет нашего грядущего ответа на события одиннадцатого сентября. Практически все хотели узнать, когда и что я собирался делать, и почему мы до сих пор этого не сделали, и почему им уже неделями не сообщали об этом, например, как двенадцатого числа. Я же продолжал упирать на то, что скоро реакция будет, и до самого начала операции мне было запрещено об этом говорить по соображениям безопасности. На это послышались бурчания, но я продолжал сидеть с каменным лицом.

Также было очевидно, что люди догадывались, что что-то замышляется, но не знали, что именно. Мне сообщили, что от избирателей слышалось, что члены их семей обновляли завещания и оставались на перекрытых базах, и что самолеты улетали в неизвестном направлении. Меня расспросили практически про каждую страну, от Ливии до Пакистана. Я же только покачал головой и отказался отвечать. Я только пообещал, что все случится в ближайшем будущем.

Если бы я на самом деле рассказал, что произойдет – то афганцы уже направили бы жалобу в Соединенные Штаты еще до того, как я бы вернулся в Овальный Кабинет.

Как и предполагалось, все четыре имени утекли ко времени вечерних новостей в четверг вместе с комментарием, что Белый Дом даст объявление в пятницу утром.

В пятницу утром по указке Ари мы все промаршировали в комнату прессы, зачитали все наши заявления и вышли. Не было сессии с вопросами и ответами, но мы на этот счет не переживали. Все четверо были уже известными, и новости пестрили бы разговорами о них, и в воскресенье Фрэнк с Джошем бы ездили по различным ток-шоу, расписывая все их прелести.

На тех выходных я не мог полететь домой.

В понедельник наступил День Х, и мне нужно было быть на месте. Я должен был отправить наши отряды в бой. До понедельника бомбежка бы не началась, но самолеты начали вылетать уже за несколько часов, а в некоторых случаях и даже утром в воскресенье. Все было составлено с тем учетом, что в Афганистане было на восемь с половиной часов больше, чем у нас. Мы решили начать бомбить их в девять утра по местному времени. В Вашингтоне тогда была бы половина первого ночи. Самым сложным фактором была необходимость сообщить послу Пакистана, что мы собирались проводить военные действия в их воздушной зоне. У них были все права на несогласие с этим. Агрессивное несогласие.

Мы попросили пакистанского посла прибыть в Белый Дом к одиннадцати вечера. Мы вместе с Колином Пауэллом встретили бы его там. Предполагалось, что с нами будет и Конди Райс, но она с утра выглядела захворавшей, и к концу дня оказалась в Бетесде с обострением ангины.

К тому времени, как мы рассказали бы послу о том, что происходит и он вернулся в посольство, даже если бы он и сделал срочный звонок домой, было бы слишком поздно. Наши пташки уже были бы на границе и над своими целями прежде, чем они успели сделать хоть что-то.

– Можешь мне что-нибудь рассказать о после? – спросил я у Колина. – Как его зовут?

– Ее зовут доктор Малиха Лодхи. Она здесь уже пару лет. Судя по ее делу, у себя она – важная шишка, – ответил он.

– Так что она, скорее всего, говорит по-английски лучше, чем я сам?

– Не «скорее всего». Она до этого была послом в английском правительстве.

На это я фыркнул. Колин закончил в 10:45 краткой версией ее биографии, когда объявили о прибытии посла. Мы вместе с министром Пауэллом встали, когда ее проводили в Овальный Кабинет. Я вышел вперед и сказал:

– Благодарю вас, мадам посол, что смогли прийти так поздно. Я знаю, что это необычно, но сложившаяся ситуация требует того от всех нас.

У нее был явный британский акцент.

– Конечно, мистер президент. Позвольте мне выразить, как Пакистан сожалеет о событиях, произошедших одиннадцатого сентября, и что вся страна презирает тех, кто это сотворил.

– Очень теплые слова, мадам посол, – и не слишком-то правдивые, подумал я уже про себя. В Исламабаде и Карачи было куда больше, чем парочка пляшуших и празднующих групп.

Затем она повернулась к Колину и сказала:

– Приятно снова вас видеть, министр Пауэлл. Могу я спросить вас, присутствуете ли вы здесь в качестве министра обороны или в качестве вашей будущей роли генерального секретаря? – технически, в случае, если сам генеральный секретарь недоступен, то должен был присутствовать его заместитель. К несчастью, им был Скутер Либби, который был в оплачиваемом отпуске, пока с ним разбиралось министерство юстиции.

– Сегодня ночью, должен доложить, я выступаю в обеих ролях, – ответил Колин.

Она улыбнулась:

– Звучит зловеще.

Я жестом указал на кресло:

– Почему бы вам не присесть, доктор, чтобы мы могли это обсудить, – сказал я.

Мы дождались, когда она сядет, и затем оба сели в свои кресла.

– Я вся во внимание, мистер президент. Как я и Пакистан можем вам помочь?

– Позволить нашим самолетам пролететь над вашей страной.

– Вашим самолетам? О каких самолетах вы говорите? Откуда и куда? Когда вы хотите это сделать?

– Когда – это прямо сейчас, – ответил я. – В то время, пока мы говорим с вами, американские военные самолеты пролетают над юго-западной частью Пакистана, чтобы занять позиции для бомбардировки целей в Афганистане. К тому времени, как вы покинете Белый Дом и вернетесь в посольство, они уже будут на их территории и будут приближаться к своим целям. Наши разведывательные агентства выяснили, что те атаки, о которых вы говорили ранее, были проведены террористической группой, известной как Аль-Каида, которая пользуется активной поддержкой афганского правительства Талибан. И мы намерены уничтожить их.

– И вы делаете это прямо сейчас? Без возможности для моего правительства это обсудить? Это грубое нарушение воздушных границ пакистанцев! Это недопустимо! – ответила она.

Она уже не была дипломатом, она была оскорбленным представителем своего народа. Какая жалость.

– Мадам посол, место перелета находится вдали от центров сосредоточения населения и правительственного управления. Это над Белуджистаном, который, признайте, является частью Пакистара только номинально. И несмотря на это, для проведения операции это было необходимо, – добавил министр Пауэлл.

– Господин министр, как вам тоже известно, Балуджистан – не просто точка на карте. Ваши военные самолеты пролетают над Пакистаном, и вы это отлично знаете. Нет, мне придется настоять на том, чтобы эти бомбардировщики, или что там летит, развернулись обратно и покинули наше воздушное пространство, – ответила она.

– Мадам посол, такого не произойдет. Нашим вооруженным силам была дана миссия, которую необходимо выполнить. Я подтвердил и одобрил выполнение этой миссии. Она будет выполняться. Я просто информирую вас, чтобы вы могли связаться с президентом Мушаррафом и заверить его, что Пакистан не является целью наших атак, и у нас нет намерения начинать какие-либо акты агрессии в сторону пакистанских сил. Мы намерены просто перелететь через изолированные и оставленные части вашей страны по пути куда-либо. Затем самолеты развернутся и улетят туда же, откуда и прибыли, – сказал ей я.

– Нет, мистер президент, это непозволительно. Ни одна нация не имеет права вторгаться в воздушной пространство другой, независимо от их намерений или направлений, чтобы это не стало ужасным нарушением международных законов и актом войны. Вы очень многим рискуете, размахивая так шашкой наголо. Я вынуждена настаивать, чтобы вы отозвали свои войска и отправили их домой, – ответила она.

– Мадам посол, я очень сильно вас уважаю, и я понимаю ту позицию, в которой оказались вы и ваш народ. Это не ваша вина, что Пакистан оказался посреди всего этого. Но сейчас настало время поговорить начистоту и выдать всю правду, – ответил я. Она уже раскрыла рот, чтобы возразить, но я поднял ладонь. – Пожалуйста, выслушайте, – и она несколько угомонилась, и я продолжил: – Единственный способ попасть в Афганистан – это через воздушное пространство соседних стран. Мы уничтожим Афганистан в следующие пару дней или недель. Это факт. Это не обсуждается. Перелететь Балуджистан – это самый простой и чистый способ это сделать. Мне жаль, что Пакистану это не нравится, но мы это сделаем.

Итак, это ваша страна и ваше воздушное пространство. Со всем вниманием к международным законам, Пакистан будет вправе попытаться помешать нам нарушать свои воздушные границы. Но единственным для этого способом будет военная мощь, а я приказал своим военным оберегать наши самолеты всеми возможными способами. Позвольте мне выразиться еще более прямо. Если вы хотите попытаться нас остановить, это ваше право, но таким образом вы потеряете множество самолетов, кораблей и людей, и вы нас не остановите. Вы не солдат, но зато им был ваш президент. Я бы посоветовал вам обсудить это с ним.

В этот момент я поднялся, и вместе со мной встал и Колин Пауэлл, подчеркивая, что собрание закончено. Мы пожали друг другу руки, хоть и весьма в холодном тоне, но я еще не закончил. Я, не отпуская ее руки, добавил:

– Доктор Лодхи, ЦРУ и агентство по национальной безопасности также доложили нам о слухах, что на севере Афганистана находятся и зарубежные солдаты, не входящие в Аль-Каиду. Хоть сейчас я и не могу приказать Пентагону докладывать о подобных слухах без подтверждения, в будущем это может измениться. И если эти предполагаемые войска действительно там есть, им стоило бы для их же блага отправиться домой, – у пакистанцев была бригада пехоты в размере около десяти тысяч солдат, которые направлялись к Северному Альянсу. Доктор Лодхи ничего не ответила, и ее проводили на выход. После этого я сел с Колином. – Предполагаю, что все прошло именно так, как и ожидалось. Какими будут последствия?

– Паршивыми, но эти карты нам надо разыграть. Как минимум, они там ничего не сделают, кроме пачки жалоб в ООН. В худшем случае они попытаются остановить нашу атаку и мы потопим множество их кораблей и собьем множество их самолетов. В самом критичном случае, если они попробуют запустить ядерные боеголовки – Пакистан перестанет существовать, – ответил он.

– Не думаю, что до такого дойдет, но я могу и ошибаться. Хотя думаю, что ты прав насчет ООН. Просто поясни всем, что мы не хотим держать бомбардировщики рядом с какими-либо местами, которые важны пакистанцам, – сказал ему я. Затем мы еще немного пообщались, и я взглянул на часы. – Пойдем в командный пункт и взглянем, что происходит.

Это был первый раз, когда я воочию увидел знаменитый командный пункт, где предполагалось, что у нас есть все средства для того, чтобы развязывать войны по всему миру из защищенного места под западным крылом. До этого я здесь уже был во время инструктажа, но тогда я смог только немного осмотреться, прежде чем меня погнали куда-то еще. А теперь, когда я и в самом деле был там и предполагалось, что я что-то сделаю, и я был не слишком-то впечатлен. Помещение было не слишком-то и большим, даже с учетом количества работающих там (а люди там были в любое время суток). Стены были украшены деревянными панелями, как обычная семейная гостиная в подвале, а за панелями скрывались телевизионные и компьютерные экраны. Поскольку они все были старые (лучевые трубки), эти фальшивые стены были соответственно толще, отчего само помещение было уже. Компьютеры, которые я увидел, были старого поколения 80-х годов. Там же были и парочка факсовых аппаратов и один телеграф, стоящие в углу. Ковры были паршивого качества, а плитка потрескалась.

– Что это, пещера? – спросил я.

Старшему по смене хватило совести засмущаться.

– Мы собирались все обновить…

– Разрешаю. Начинайте уже завтра, – сказал я ему. Затем я нашел место за большим столом. – Ладно, итак, где мы сейчас?

– Сэр, приблизительно через пять минут будет девять часов местного времени, Час-Х, – и он нажал на кнопку на пульте, и загорелся один из экранов, на котором была карта Афганистана с несколькими выделенными городами, движущимися цветными стрелками и точками, – В-52 уже приближаются к целям. Они на высоте около четырнадцати километров, так что даже при дневном свете с земли их никто не увидит, и они невидимы для всех радаров, которые могут быть у афганцев в распоряжении. Через пару минут они сбросят однотонные бомбы прямого наведения на первичные цели. В их число входят все здания Талибана, военные части и штабы, которые мы нашли. В некоторых случаях на одну и ту же цель будет сброшено несколько бомб.

– Прямого наведения?

– Это новый вид бомб, сэр. Если кратко – то мы прикручиваем очень точную систему наведения на старые дешевые бомбы. Они наводятся по сигналу GРS, – объяснил он.

– А если кто-то начнет глушить GРS?

Он покачал головой:

– Они просто увешаны вспомогательными точками управления. Они невероятно точны. Это первый раз, когда мы действительно их используем. На тестах, которые мы проводили, можно было буквально выбрать окно, в которое хотите, чтобы влетела бомба.

– Угу, – все это звучало, как игровая симуляция, которую мы наблюдали во время «Бури в пустыне». Я задумался, а марал ли кто-нибудь из этих ребят руки или пачкал ботинки в настоящей армии.

– Скоро мы должны кое-что увидеть на экранах спутника, – и он указал на другой экран, где в черно-белых тонах мерцало изображение города, но без каких-либо пометок, так что я даже не знал, на что именно я смотрю. Таймер в углу картинки вел обратный отсчет, и дошел до нуля, а затем начал отсчитывать по возрастанию. Ничего не произошло. Я взглянул на него и улыбнулся, сказав: – Для падения бомбы с четырнадцати километров высоты и пятнадцати со стороны нужно еще какое-то время.

Ладно, смысл это имело. Я повернулся обратно к экрану и задумался, что и когда я должен был увидеть. Если бы я попытался, я бы мог посидеть и разобраться, но к тому времени все наверняка бы уже закончилось. А затем внезапно экран ярко вспыхнул, что было ничего не видно, и все в помещении дружно издали:

– О-о-о!

Через пятнадцать секунд видео снова начало проигрываться, и одно из зданий в центре экрана превратилось в гору развалин и пыли.

Я взглянул на Колина и сказал:

– Полагаю, эти штуковины все-таки работают.

– Мистер президент, если вы думали, что верхом технического прогресса была «Буря в пустыне», то вы ничего не видели. Через пару лет мы сможем вести прямую съемку до, во время, и после такого. А мы с вами? А мы с вами просто динозавры с такими штуками.

– Колин, не хотелось бы быть грубым, но полагаю, что ты говорил то же самое и до того, как отправился во Вьетнам, и ту войну мы проиграли. Давай только понадеемся, что для этих ребят это не станет такой же жесткой побудкой.

– Точно!

Я повернулся обратно к дежурному офицеру, он был полковником.

– Полковник, что это мы только что увидели там?

– Это был генеральный штаб их армии в Кабуле. У Талибана не слишком развиты технологии, и у них немного номинальных штабов и подобного, но это было самое к тому близкое, – и он указал на еще один экран. – В-2 также разнесли все радары, которые у них были, по большей части те, которые сканировали аэропорты и взлетные полосы. А Бэшки уже на подступах. Они битком набиты Мk 83 Snаkе Еуеs с фитильными смесями, – на другом экране было еще одно черно-белое изображение чего-то, как мне показалось, похожего на долину, отмеченную черными точками. И внезапно что-то промелькнуло на экране, пронесясь справа налево, и за этим чем-то поднялись огромные облака пыли. А затем раздалась еще одна волна криков и поздравлений от смотрящих.

Я посмотрел на это еще немного, и в это время поступило несколько отчетов из Пентагона. Где-то после часа ночи я потянулся и сказал:

– Я пойду спать, Колин, и тебе советую. Завтра вечером мне нужно будет выступить с речью, – и я в последний раз оглядел всех в помещении. – Эти ребята играют в видеоигры, и такое чувство, будто мы играем в Понг на черно-белом телевизоре в подвале у моей тети. Обновите здесь все, пока кто-нибудь не увидел и не лопнул от смеха.

Он рассмеялся на это:

– Я это передам. Доброй ночи, сэр.

– Доброй ночи, Колин. Спасибо, что был здесь сегодня ночью.

Я спал допоздна, и Джош с писаками составили для меня речь. В половину восьмого Ари собирался показать меня в эфире. Ари не был в цепочке тех-кто-в курсе, но он бы понял, и я не рассчитывал на долгую речь. Это было бы наполовину патриотичным бла-бла, и наполовину реальной информацией. На самом деле это не было бы честно ни для кого. Американцы были злы и напуганы, и до сих пор не казалось, что их правительство хоть что-нибудь делает насчет той катастрофы, в которой погибло три тысячи двести их сограждан. Они хотели, чтобы что-то было сделано, и лучше рано, чем поздно. Добротная речь и четкое действие помогли бы моим согражданам восстановиться.

Минди и штат знали, что я занял этот день для чего-то критичного, и что меня не стоит подписывать на множество всего. До сих пор мы держали операцию в строжайшем секрете. Джош знал, что происходит, но Ари было только сказано, что ему нужно достать для меня время в эфире. Я в шортах цвета хаки и в футболке был в своем кабинете в десять. Тогда же я и попросил Джоша, Ари и Мэтта Скалли прибыть в мой кабинет. Мэтт Герсон в это время был за городом на длинных выходных, которые он заслужил.

После того, как они вошли, я спросил:

– Джош, есть что-нибудь новое насчет операции?

Тогда Ари вмешался и спросил:

– Какой операции, мистер президент? – я удивленно на него взглянул, и он продолжил: – Недавно мне задали вопрос из Wаshingtоn Роst, что-то о необычных взрывах или чем-то происходящем в Афганистане. Все было не очень ясно, но там точно что-то произошло.

Я с легкой улыбкой спросил:

– И что ты им сказал?

– Что я не знал, о чем он говорит. Что происходит, мистер президент?

Я взглянул на Джоша:

– Ну, похоже, что безопасность здесь иногда работает.

Он фыркнул в ответ. Остальным же я сказал:

– Вот поэтому вы здесь, и вот почему мне нужно выступить сегодня вечером. Вчера около полуночи по нашему времени мы запустили парочку бомбардировщиков и подорвали парочку целей в Афганистане. Тамошняя террористическая группа, называемая Аль-Каидой, вместе с афганским правительством Талибан, стояла за атаками одиннадцатого сентября. Сегодня вечером мне нужно будет рассказать об этом стране.

Ари выглядел очень встревоженным.

– Мистер президент, как я могу составить подобающий ответ, если меня держат в неведении? У меня есть все доступы!

– Ари, да, у тебя есть доступы, и я тебе доверяю. Это вопрос военной безопасности. Если бы кто-нибудь кому-нибудь что-то рассказал и это утекло, могли бы быть жертвы. Я никогда не поставлю никого под угрозу, чтобы хорошо выглядеть. Уже неделями люди спрашивали тебя, когда мы что-нибудь уже сделаем. Ты же мне это и сказал. Что бы ты сделал иначе, если бы знал об этом?

– Я мог бы по крайней мере сказать, что мы работаем над ответной реакцией. Вместо этого все думают, что мы кучка идиотов, которые не знают, что делают, – ответил он.

Я кивнул.

– Ари, мы знали, кто это сделал, еще с первого вечера, когда я выступил перед страной, с того вечера, одиннадцатого сентября. Нам нужно было дождаться, когда все будет готово, и отправить людей, корабли и самолеты на их позиции. Если бы я посвятил тебя в детали, ты мог бы нечаянно что-то сказать, и они все пропали бы. Я могу себе позволить выглядеть глупо. Но я не могу позволить им уйти.

Он в шоке уставился на меня.

– Вы все это время знали?!

– Теперь ты знаешь, почему я избавился от кучи людей. Все это время они же говорили тебе, что это Ирак сеет зло? – и я покачал головой и закончил: – Ирак никакого отношения к этому не имеет, и Чейни и вся компания вокруг него это знали. С ними покончено. Нам нужно будет еще поговорить об этом, и это не такой уж и секрет, но ты пока не можешь выпускать это в свет, но столько всего еще происходит. Я обещаю тебе, поговори со мной отдельно как-нибудь позже на этой неделе. Забронируй большой кусок времени, чтобы сесть со мной, и я обещаю рассказать тебе все. Сегодня же все было ради безопасности. Я не стану держать тебя в неведении без чертовски серьезных на то причин.

– Да, сэр.

Я взглянул на Мэтта.

– Ари выбьет мне немного времени на телевидении сегодня вечером. Мне нужно рассказать всем о том, что мы выяснили, и как мы с этим поступили. Я достану тебе кого-нибудь из командного пункта, чтобы рассказали парочку деталей. Мой же акцент на том, что мы знали, что произошло, но нам нужно было отложить наш ответ, пока он не стал бы крупным, подавляющим и внезапным. Мне нужен позитивный тон обо всем, и в то же время предупреждение всем, кто много о себе возомнил. Улавливаешь мою мысль?

– Да, сэр.

Затем я взял телефон и попросил дежурного офицера из командного пункта подняться к нам. Он был у нас уже через пару минут, в этот раз это был полковник Воздушных Сил, в отличие от полковника армии, с которым я виделся ранее. Когда он вошел в Овальный Кабинет, он удивился присутствию остальных. Но несмотря на это он встал «смирно» и сказал:

– Полковник Оливер, сэр. Вы вызывали?

– Вольно, полковник. Да, благодарю вас. Это Ари Флейшер, мой пресс-секретарь, а это Мэтт Скалли, один из моих составителей речей. Сегодня вечером мне нужно обратиться к народу и рассказать им о том, что мы сделали. Прежде, чем они смогут этим заняться, им нужно знать, что вообще происходило. И вы поможете им, предоставив информацию.

– Есть, сэр. Мы можем что-нибудь решить. Э-э, сэр, вам нужно знать…

– Да, полковник?

У него было огорченное выражение лица.

– Мы потеряли один самолет, сэр.

Я выпрямился.

– Где? Как?

– Это еще не точно, но очень вероятно. Один из В-52 со второй атакующей волны. Судя по всему, миссия прошла, как и планировалось. Они доложили о полете над сушей, когда пролетели побережье Пакистана, подали сигнал, когда начали бомбардировку, и дали еще сигнал о полете над водой на обратном пути с побережья. Мы подтвердили поражение цели со спутника. На побережье они должны были перед вылетом в Диего-Гарсия сесть на танкер для дозаправки. На танкер они так и не сели.

– Есть мысли, что могло произойти? – спросил я.

– Нет, сэр. Они не подавали никаких сигналов, что они под огнем ни со стороны Афганистана, ни со стороны Пакистана. Вдобавок флот сообщил, что пакистанцы остались у себя. Они провели несколько разведывательных полетов, но в зоне поиска ничего не было найдено, и причастные самолеты не могли бы кого-либо атаковать. Он просто упал.

– Черт! – выругался я про себя.

– Сэр, я не хотел бы недооценивать ситуацию, но такое может случиться. Эти самолеты моего возраста или даже старше. Иногда они просто ломаются и падают.

– Полковник, пожалуйста, скажите мне, что мы уже ищем самолет. На самом деле мне плевать на сам самолет, я волнуюсь за выживших.

Он кивнул.

– Конечно, сэр. Флот вместе с Воздушными силами уже проводят поисковые и спасательные полеты.

– Это будет первым приоритетом, но нам также нужно удостовериться, что миссия выполнена. Каков статус Афганистана? – спросил я.

Полковник взглянул на остальных, и только потом ответил:

– По целям было проведено по несколько ударов, и ранние ОРБ указывают на высокую точность. Мы не получили еще всех сводок, но реакция из Кабула разрозненная и недоуменная. Что бы они там не имели в качестве правительства – сейчас оно серьезно подорвано.

Я взглянул на двоих гражданских.

– ОРБ означает Оценку Результатов Бомбардировки. Она сообщает нам, попали ли мы туда, куда целились. Мы проводили реально обширную атаку, и звучит так, будто бы это сработало.

– Мы убили лидера Аль-Каиды? – спросил Мэтт. – Это он же приказал провести атаку одиннадцатого сентября, так? – и я с любопытством взглянул на него, поскольку его мы не упоминали, – Эй, я просто слушал, что люди здесь говорили.

Я пожал плечами и взглянул на полковника. Он медленно ответил:

– Сэр, на настоящий момент мы еще не знаем. Мы разбомбили их тренировочные лагеря и подорвали все, на что указывало ЦРУ как на потенциальное убежище или перевалочные пункты. И все же, пытаться убить человека, который скрывается и в бегах… я просто не знаю.

На это я вздохнул и кивнул. Я вспомнил, что на первой жизни нам потребовалось десять лет, чтобы убить Усаму бен Ладена. Мы до этого пробовали это сделать несколько раз, но мы никогда точно не знали его местоположения. Мы бомбили или забрасывали Томагавками какое-нибудь место, и потом не знали, жив он или мертв, до тех пор, пока он не выпускал новое видео из какого-нибудь другого места.

– Я понимаю всю сложность, полковник. Правда понимаю. Пожалуйста, попытайтесь раздобыть для меня информацию на этот счет, – и я взглянул на Мэтта и Ари. – Я знаю, это будет сложно, но нам нельзя концентрироваться на одном человеке. Нам нужно делать упор на всю организацию и радикальную философию, которую они проповедуют. Это только начало новой и долгой войны. Это не будет, как во время Второй Мировой, где мы можем убить Гитлера или япошку, сказать о победе и отправиться домой.

Я снова взял телефон и попросил отследить кого-нибудь из Троих Товарищей, и перезвонить мне как можно скорее. Нам нужно было проработать все это и в тот вечер, и Ари с Мэттом тоже был бы нужен этот брифинг. Когда перезвонил Башам, парень из Секретной Службы, я попросил его зайти. Затем я посмотрел на Мэтта и Ари и улыбнулся им:

– Я не просто болтался за последний месяц. Будьте со мной и, может, мы сможем здесь чего-нибудь добиться!

Глава 144. Президент Бакмэн

Добрый вечер.

Почти четыре недели назад на нашу страну напали террористы. В одном скоординированном нападении было захвачено четыре самолета, и они направились к целям в Нью-Йорке и Вашингтоне. Два из них врезались в Международный торговый центр в Нью-Йорке, один был нацелен на Пентагон, здесь, в Вашингтоне, и четвертый разбился в Пенсильвании, когда пассажиры смогли одолеть напавших, но погибли в процессе. В тот день погиб президент Буш и более трех тысяч двухсот человек, и наша страна изменилась навсегда.

Тогда я пообещал вам, что мы выясним, кто совершил эти ужасные преступления, и что мы им ответим. Сегодня вечером я впервые могу заговорить о том, что тогда произошло, и что мы сделали.

Сразу же после атак я приказал объединенному расследованию членов Федерального бюро расследований, Центрального разведывательного управления и Секретной Службы Соединенных Штатов. Я приказал им выяснить, кто напал на нас, как это было сделано и могли ли мы как-то это предотвратить. Расследование все еще продолжается, но я уже могу предоставить часть информации. Во-первых, нет никаких наводок на то, что это была спланированная попытка убийства президента Буша. Все улики указывают на то, что атаки были запланированы еще до того, как президент Буш запланировал свою поездку в Нью-Йорк.

Сейчас я могу сказать, что наши службы разведки смогли выяснить, кто стоял за атаками, в течение нескольких часов. В тот вечер, когда я впервые выступил перед вами, чтобы рассказать о том, что произошло, мы уже знали, кто напал на нас. Мы уже могли им ответить, но наш ответ был бы преждевременным и неэффективным. Нам нужны были подтверждающие данные, так что мы ожидали, пока наши вооруженные силы станут готовы нанести действенный ответный удар! И этот удар был нанесен сегодня!

За атаками одиннадцатого сентября стояла террористическая группа, называемая Аль-Каидой, которая состоит из радикальных исламских фундаменталистов. Они располагаются в Афганистане, и пользуются поддержкой афганского правительства Талибан. В 12:30 ночи по нашему времени и в девять утра по местному была проведена операция "Несокрушимая свобода". Американские военные самолеты начали массивную и скоординированную атаку на Аль-Каиду и Талибан по всему Афганистану. Мы были нацелены на подготовительные лагеря, военные базы и широкий спектр правительственных зданий вместе с возможными убежищами террористов и объектами технического обеспечения. Завтра Пентагон опубликует более точную информацию, но она будет очень ограничена. Военные операции продолжаются даже сейчас, пока я говорю все это, и я не подвергну жизни наших солдат, моряков, пехотинцев и пилотов, преждевременно публикуя все.

Я могу с определенной долей уверенности сказать, что наша атака была весьма успешной, хотя нельзя еще сказать всего точно. К несчастью, нашим силам тоже пришлось заплатить свою цену. Томас Джефферсон однажды написал, что Древо Свободы должно время от времени окропляться кровью тиранов и патриотов. Хоть я и не могу сейчас раскрыть всех деталей операции "Несокрушимая свобода", но я могу сказать, что, хоть наши потери и были очень малы, но они все же были. Патриоты пролили свою кровь, чтобы защитить нас от тиранов. И я не могу обещать, что в будущем потерь не станет больше.

Одиннадцатое сентября навсегда изменило нашу жизнь, и изменило так, что потребуются годы, чтобы понять, насколькосильно. Многие из нас думали, что то, что случилось тогда – не случится никогда, или что это случится где-нибудь в другом месте, в другой стране, и с людьми, о которых мы никогда не слышали. Мы мирно спали, и получили довольно жесткую побудку. И теперь мы должны принять совсем иное будущее, нежели то, которого мы ожидали. Как я уже сказал ранее, нам нужно изменить подход к обработке разведданных и определить новые способы справляться с новыми угрозами. Наша нация столкнулась с новыми врагами, которые хотят уничтожить то мирное и свободное общество, которое у нас есть сейчас.

Но все же Америка сильна, и не назло своей свободе, а благодаря ей. Величайшей поправкой в нашей Конституции стала наша первая поправка. В ней говорится, что мы свободны и открыты в своей религии, своем слове и своем праве объединяться. В сущности, это право на свободу мысли. И мы не откажемся от этих прав. Когда я давал клятву президента, я поклялся беречь, хранить и защищать саму Конституцию, которая гласит, что мы будем свободными и открытыми людьми. Все, кто попытается изменить нас – потерпят поражение. Мы сильны как люди благодаря нашей вере, и сотрудничая, мы останемся сильными и как личности, и как нация. Нашей нации бросили вызов, и через него мы станем еще сильнее.

Спасибо вам, доброй ночи, и, Боже, благослови Америку.

Затем я молча продолжал смотреть в камеру, пока оператор не выключил все софиты и не начал говорить. Я взглянул на Ари Флейшера, который стоял в углу, держа в руках копию речи.

– Я что-нибудь напутал? – спросил я.

– Нет, сэр, думаю, что вы все правильно сказали, – ответил он.

– Хорошо, – затем я выждал, пока не уйдет несколько ребят из съемочной группы, и сказал: – Помнишь, я сказал, что я хотел бы сесть с тобой и пройтись по некоторым проблемам разведки? – он кивнул, и я продолжил: – Сегодня днем мне звонил Эшкрофт. Он вместе с одним из своих следователей приедет в конце недели за новостями. Я бы хотел, чтобы ты был с нами. Единственной причиной, почему я не подключил тебя раньше, было то, что я не хотел допускать ни малейшего шанса для утечки чего-либо, что могло повлиять на военную операцию. Это уже не так влияет на дело, и тебе нужно знать, что происходит. Я не скрываю ничего только потому, что хочу что-то скрыть.

– Да, сэр. Спасибо. Что происходит? К этому причастен и генеральный прокурор?!

Я кивнул:

– Помнишь, как летом все, что ты мог слышать от окружающих президента людей – это Ирак, Ирак, Ирак? – он снова кивнул, а я пожал плечами и покачал головой. – И знаешь, это был не Ирак, и некоторые из них это знали. Это еще не до конца ясно, но это будет бардак, и наверняка будут выдвинуты какие-то обвинения. Я готов поспорить, что на этот счет будут проводиться слушания, как и насчет всего остального, что связано с одиннадцатым сентября. Нельзя, чтобы кто-то увидел, что мы на этом строим политику, так что все объявления должны исходить от министерства юстиции, но тебе нужно будет знать, что происходит. Что же касается времени, то я понятия не имею, когда все это будет. Может быть, мы узнаем, когда Джон приедет сюда со своими людьми.

– Благодарю вас, мистер президент.

– Ари, я просто хочу, чтобы ты знал, что если мне и приходится вести себя, как мудак, то это не из-за мудаковатости. У меня есть на то причина. Мне здесь нужны талантливые люди, и ты один из них.

– Да, сэр. Благодарю вас, – затем он замолк на мгновение и переспросил: – Обвинения?!

– Ари, я видел, как это происходит на моих глазах, и все-таки даже я был удивлен. К твоему сведению, если обвинения будут, то я не буду выписывать помилования ни о чем, что связано с одиннадцатым сентября. Люди не выполнили свою работу, и в результате у нас три тысячи двести погибших американцев, мертвый президент, а я сам оказался на виду. Нет, я не дам никаких помилований, – и я поднялся из-за угла стола, на который я опирался. – Ладно, уже поздно. Езжай домой и дай мне тоже отсюда убраться.

– Да, сэр. Благодарю вас.

Следующий шаг был запланирован на следующее утро. В 9:45 ко мне прибыл министр Пауэлл, и первым, что он сказал, было:

– Вы точно уверены, что хотите это сделать?

– Колин, людям нужно научиться осознавать последствия своих действий. Когда ты был маленьким, если ты проказничал, твои мама или папа шлепали тебя по заднице и говорили, чтобы ты так больше не делал. Почему на уровне страны должно быть иначе?

Он скрестил руки и возразил:

– Это все хорошо и здорово, но не думайте, что не будет последствий и от ваших действий тоже.

– Я каждый день думаю о последствиях, Колин, каждый божий день.

Мы все еще обсуждали тему последствий, когда интерком на моем столе объявил, что прибывал наш гость. Колин ушел в приемную. Приглашенным был посол Саудовской Аравии принц Бандар бен Султан из дома Саудов, один из бесчисленных принцев Саудовской Аравии и, предположительно, из их умного десятка, и нельзя просто оставлять послов бродить в поисках двери, в которую нужно постучать.

И опять же, хоть он и не был в моем списке предпочтительных людей, мне не нужно было быть слишком агрессивным. В моих действиях в последующие пятнадцать минут было бы достаточно агрессии.

Один из агентов у двери постучал и открыл ее, приглашая внутрь посла Султана и министра обороны Пауэлла. Он подошел, протянул мне руку и я пожал ее.

– Благодарю вас за то, что вы пришли, господин посол.

– Мое почтение, мистер президент. Надеюсь, что у вас и вашей семьи все хорошо, – и за следующие десять минут мы пообщались почти обо всем на счете, поскольку переходить сразу к делу считается невежливым. Потом он перешел к делу. – Мне жаль, что я не смог встретиться с вами несколько недель назад после ухода из жизни президента Буша. Я могу понять, насколько вы были заняты, и, как понимаю, и сейчас тоже.

Я кивнул:

– Да, вчерашний день был довольно забитым. К несчастью, хоть я и надеюсь, что наша ответная реакция на нападение на мою страну удержит остальных от будущих нападений, все же я всерьез сомневаюсь, что это кого-либо разубедит. Фанатизм такого рода не верит в силу последствий своих действий.

– Действия сродни тем, что мы наблюдали одиннадцатого сентября, противны Аллаху и оскорбительны для ислама, исповедующего мир, – прокомментировал он.

– Приятно слышать такое от вас, господин посол, но кажется, что это противоречит действиям вашей страны. Это действительно беспокоит меня и моих сограждан, – ответил я.

– Я не понимаю. Что вы имеете в виду, сэр?

– Ну, очень скоро полностью опубликуются детали событий одиннадцатого сентября. Такие детали, как тот факт, что из девятнадцати захватчиков пятнадцать были гражданами Саудовской Аравии. Такие детали, как тот факт, что лидер Аль-Каиды – гражданин Саудовской Аравии. Такие детали, как то, что фонды и финансовые организации Саудовской Аравии предоставляют средства террористическим группам вроде Аль-Каиды и остальных. Детали вроде того факта, что такие экстремистские доктрины, которые поощряют такое поведение – обычное дело в культуре Саудовской Аравии, и что предполагается, что они поддерживаются правительством. Для среднестатистического американского гражданина невелика разница между личностью, которая это сделала, и страной, которая в действительности их отправила.

– Мистер президент, вы выставляете мою страну в слишком негативном свете. Группы вроде Аль-Каиды запрещены в Саудовской Аравии, и эти террористы сбежали от нас в другие места, чтобы прятаться от цивилизованного мира среди скал и пещер. Моя страна категорически отрицает свою причастность к таким омерзительным поступкам, и я удивлен, что вы считаете нас такими.

Колин Пауэлл просто сидел и наблюдал за нами, и думал о том, достаточно ли крепкую петлю я набрасываю себе на шею. А сказав "а", говори и "б". Я продолжил:

– К несчастью, господин посол, в моей стране есть пословица. Может быть, вы о ней слышали – поступки говорят громче любых слов. Ваша страна поступила совсем не как друг или союзник. Что мне думать, и что думать обычному американцу об этих поступках?

– Мистер президент, наши страны состоят в союзе уже много лет, и мы не позволяли мелким разногласиям отвлекать нас от нашей общей цели нести мир по всей стране. Вы явно же не можете сомневаться в решимости Саудовской Аравии поддерживать это благое стремление, – парировал он.

– Господин посол, я искренне надеюсь, что вы не расцениваете смерти трех тысяч двухста американцев и гибель американского президента как мелкое разногласие! Я дам вам кредит доверия и предположу, что это были просто неудачно подобранные слова! – вставил министр Пауэлл.

Бен Султан повернулся к Пауэллу и ответил:

– Не хотелось бы преуменьшать, министр Пауэлл, но это факт, что в прошлом у нас были разногласия и наверняка они будут появляться. Ваша продолжающаяся слепая поддержка Израиля несмотря на законные и подавляющие права народа Палестины беспокоит нас не меньше, чем вас беспокоят религиозные верования моей страны. И несмотря на это, в прошлом мы стояли вместе, и будем стоять так в будущем.

– Несмотря на это, мы наконец подходим к сути диалога. Как вам известно, у Соединенных Штатов в Королевстве нет посла с тех пор, как посол Фоулер покинул пост в мае. При отсутствии изменений в политике и поведения вашего Королевства, наша замена посла Фоулера будет находиться в состоянии временного отсутствия в ближайшем будущем. Ввиду того, что это кажется предубежденным положением вещей, мы просим вас, чтобы вы вернулись в Саудовскую Аравию, чтобы обсудить с вашим правительством, какими способами возможно вернуть доверие Америки, – сказал ему я.

Посол до этого сохранял спокойное выражение лица, но последнее застало его врасплох. – Вы объявляете меня персоной нон-грата?! – воскликнул он. Объявление персоной нон-грата, так же известным как ПНГ, было дипломатической формой фразы "вон из города", обычно в течение сорока восьми часов. После этого в теории отправленный терял свой статус дипломата и мог быть арестован.

– Нет, конечно же, нет. Я не хочу портить ситуацию больше необходимого. Но все же я думаю, и мои советники со мной согласны, что было бы лучше всего, если бы вы отправились домой и обсудили возможные методы переубедить нас в будущем, чтобы ваш преемник смог вернуться сюда и мы смогли забыть этот болезненный момент. Ваш преемник, поскольку вы не будете приемлемы. Может быть, какая-нибудь очень своевременная болезнь? – предложил я.

– Я весьма разочарован, мистер президент. Я уже многие годы наблюдал за вами, и за всю вашу историю вы всегда были голосом разума, пока все остальные били в барабаны и призывали к войне. Но вот уже вы объявляете войну исламу, бомбя страны, которые никакого отношения не имеют к тому, что произошло в вашей стране, и выставляя себя безумцем. От таких действий у людей в моей стране однозначно сложится такое впечатление. Они не захотят вести бизнес с людьми, которые не могут себя вести в соответствии с международными правилами, – сказал он. Бизнес – кодовое слово для повышения цен на нефть.

Я издал смешок:

– Господин посол, очевидно, что вы очень плохо обо мне думаете. Я бы посоветовал вам, как только вы вернетесь в Королевство, открыть глаза и увидеть, что ваша страна принесла в мир, и осознать, каковы последствия ваших действий. Мы с удовольствием пересмотрим все в будущем, но только в том случае, если будет причина поверить, что Королевство изменило свой подход.

Затем я встал, Колин поднялся вместе со мной, и затем, наконец, медленно встал и посол. Он взглянул на меня и спросил:

– Я не смогу убедить вас отклониться от того курса, которому вы, кажется, твердо намерены следовать?

– Это тот курс, к которому нас привели другие, и совсем не тот, который бы я выбрал по собственной воле, – затем я протянул руку и он с неохотой ее пожал. – Прощайте, господин посол. Желаю вам счастливого пути домой.

– Прощайте, мистер президент, – и он последовал за Колином на выход.

Колин вернулся через пару минут.

– Ну, должен сказать, что когда вы решаете кого-нибудь разозлить – вы делаете это с размахом. Как я уже говорил ранее, будут последствия, и лягут они прямиком на ваши плечи.

Я пожал плечами:

– Пусть будет так. Думаю, их возможно пережить. Они в бешенстве, но у них не так много оружия, которое они могут использовать против нас. Они, несомненно, снизят объемы выкачки нефти, и от этого цены возрастут. Для экономики это плохо, но по ней в любом случае сильно ударит. Авиалиниям потребуются годы, чтобы реабилитироваться, и не все справятся. Если цены на нефть возрастут, то станет куда актуально поднять планку стандартов эффективность расхода топлива на автомобилях и грузовиках. Вдобавок это стимулирует добычу нефти и газа здесь. Ты знаешь, сколько находят природного газа прямо под нашими ногами здесь, в Америке? Как только найдут способ, как безопасно бурить и добывать его, то мы сможем перевести работу электростанций с угля на природный газ. Зачем агентству по охране окружающей среды регулировать выхлопы, когда этим могут заниматься энергетические компании? Саудиты снизят закупки нашего оружия? Ладно! Кто вообще решил, что отдавать устройства стоимостью в миллиарды долларов этим погонщикам верблюдов – хорошая мысль? Они все равно не смогут нигде достать ничего лучше, а они хотят самые продвинутые технологии, чтобы обороняться от Ирана с Израилем. И никто из них не особенно-то и впечатлен этим.

– И что? – возразил он. – Все, что вы сейчас назвали, бьет по нашей экономике, и никак на их поведение не повлияет. Они и продолжат финансировать тех зверюг, несмотря ни на что. Это дешево и для них это хорошая позиция во внутренней политике.

– Весьма правдиво. Колин, проблемы с саудитами уходят своими корнями еще на век назад. Король Файзал продал свою душу Сатане. Он заключил сделку с единственной ветвью ислама, которая стала бы его терпеть – с поехавшими вакхабитами. Они поддержали его кандидатуру в короли, и выставляли его перед остальными принцами-бедуинами. Взамен он позволил им свободно разгуливать по мечетям и школам. С тех пор они стали еще более сумасшедшими. Но дьявол всегда возвращается за своим. Большая часть этих сумасшедших точно также ненавидит Дом Саудов, как и нас. Только подожди, и они начнут взрывать не где-нибудь, а в Саудовской Аравии. Саудитам стоит навести порядок в собственном доме, – объяснил я.

– В любом случае вам нужно обсудить это с Полом О'Нилом как можно скорее. Он не слишком обрадуется тому, что вы таким образом поднимете цены на газ.

– И то правда. Спасибо, чтобы были здесь, господин министр, – и Колин ушел, а я вернулся к работе.

Большая часть того, о чем мы говорили, происходила медленно на протяжении следующих нескольких недель. Принц бен Сультан к концу недели уже уехал, сославшись на ухудшение здоровья. Наши контакты из ЦРУ, которые там были, оповестили нас, что он быстро занял высокое положение в их министерстве внешней разведки. Также вместе с заявлениями, что Америка перегибала со своими политическими нападками на ислам, производство нефти в Королевстве упало на два миллиона баррелей в день, и цены возросли на четыре доллара за баррель, итого общая стоимость была около двадцати шести долларов за баррель.

До серьезной степени что-то из этих событий было в тени других происходящих сейчас. Боевые действия в Афганистане продолжались весь конец октября и первую неделю ноября. На севере Афганистана Талибан поддерживала целая бригада пехоты Пакистана. Мы знали об этом, и на прицел их не брали, но когда мы уничтожили их аэропорты и базы снабжения – они потеряли всю свою логистическую поддержку, и начали смещаться на север и восток. Мы их отпустили. Это был один из рискованных аспектов нашего плана операции. Если бы я дал достаточно предупреждений Мушарафу, чтобы он вывел свои войска, то тем самым я бы дал их и афганцам с Аль-Каидой. В конце концов, мы решили, что все потери пакистанцев мы спишем на несчастные случаи, а если они начнут давить, то спросим, что они там вообще делали. Их исчезновение серьезно деморализовало оставшиеся силы Талибана.

Больше мы не потеряли ни одного самолета. БЖУХи (неофициальное название В-52 – "Большой и Жирный Уродливый Хер", официальным названием была "Стратокрепость"), которые вылетели туда, не оставили там ничего, кроме масляного пятна и небольшой кучки развалин на севере Аравийского моря. Хотя в целом потерь у нас было больше. Отряды спецназа, команды "А", которых мы высадили на севере Афганистана, смогли встретиться с Северным альянсом для тренировочных миссий и поддержки. Оставшиеся же бойцы Талибана и Аль-Каиды, уже собравшиеся вместе, пользовались проверенной временем техникой противостояния атакам пехоты. Они скрывались на ближайшем холме или горе, и давали своим врагам напасть. Поскольку нападающие на них были нерегулярными отрядами и партизанами, они не могли позволить себе каких-то серьезных жертв, так что атаки со временем затихали. Здесь в дело вступают высокие технологии американских зеленых беретов. Бойцы, с которыми они собирались вместе, начинали наступление, талибанцы бежали в горы, затем нерегулярные окружали их и создавали много шума у подножия, и затем зеленые береты вызывали атаку с воздуха на вершину горы. Бомбы с улучшенной системой наведения были невероятно точными, и могли быть сброшены талибанцам прямо на коленки. Две-три таких бомбы могли с легкостью зачистить всю гору целиком.

С другой стороны – дерьмо случается. Было два случая дружеского огня, когда бомбардировщикам были переданы неточные координаты, и в обоих случаях зацепило команды "А". Я вспомнил, что на первой жизни было то же самое, и реакция была похожей. Погибали бойцы Северного альянса, но из-за того, что вместе с ними погибали и американцы, местные посчитали это всего лишь ценой общего дела, и это показало им нашу солидарность и поддержку.

Большая часть бомбардировок прошла в первый день, но когда разведка начала выявлять, кто еще выжил, добавлялись новые цели. На третий день мы сбросили пару тонновиков на мечеть, которую использовали в качестве армейского штаба. К тому моменту из Кабула и Кандагара начали прибывать и публиковать свои репортажи зарубежные журналисты и к выходу готовилось целое видео. По этому поводу Ари засыпали вопросами на следующий день во время утренней пресс-конференции, и, к моему веселью, начал грызться с прессой.

– Не хотите, чтобы мы бомбили церковь? Отлично! Тогда не размещайте под ней ваших солдат! И может, даже держитесь подальше и от школ с больницами тоже!

После этого, когда его спросили о жертвах среди гражданских, он дал тот же ответ, что и я:

– Президент сказал мне, что он не спрашивал. Так же, как и Аль-Каида не спрашивала нас о наших жертвах одиннадцатого сентября.

Это вызвало огромнейший фурор! Как же мы могли быть настолько бесчеловечными, чтобы бомбить церкви, школы и больницы!? Как я мог не думать о побочном ущербе? На этот счет говорящими головами велись долгие дискуссии, а не совершали ли мы военные преступления. В целом у меня сложилось впечатление, что Нобелевскую премию мира я за это не получу.

Некоторые возмущения затихли через два дня, хоть и не все. Талибанцы, будучи в какой-то дыре под названием Бамиан, решили воспользоваться местной больницей, как своим штабом, когда тамошние врачи и медсестры решили пожаловаться на это. Они все были немецкими и швейцарскими врачами и медсестрами, которые сотрудничали с «Врачами без границ». Талибанцы решили вопрос очень просто, выведя их наружу, поставив у стены и расстреляв, и затем опубликовав это как часть своего джихада. Это не слишком очаровало немцев, которые до этого возмущались американским империализмом.

Ари и Джош все это время также следили и за моим рейтингом популярности. В пятницу, когда я дал присягу президента, я был на высшей точке в 91 %, а затем мой рейтинг начал медленно падать. Когда мы начали бомбить Афганистан, он подскочил до 90 %. Ари и Джош обрадовались этому, как и весь мой штат сотрудников, но я только улыбнулся и покачал головой. Это бы долго не протянуло. Если бы я не разобрался с экономикой и всем остальным, то это военное помешательство не удержало бы меня там, где мне нужно было быть, чтобы чего-то добиться. Мне бы очень повезло, если ко времени выбором в 2004-м я остался хотя бы выше 50 %.

Я поговорил с Джоном Эшкрофтом, и он назвал мне двоих юристов. Он назначил одного из них, Патрика Фицджеральда, помощника федерального прокурора в Манхэттэне, который все, что было связано с атакой одиннадцатого сентября, на место главного прокурора и следователя по всему, что связано с атакой. Почему-то его имя показалось мне знакомым, но точно я вспомнить не смог. Это значило, что он также работал бы и по заварухе со Скутером Либби и проектом Аblе Dаngеr. Вторым был некто, о ком я слышал, но никогда не встречал, некий Роберт Мюллер, который был помощником федерального прокурора при Рейгане и Буше-старшем, а затем сменил множество мест в министерстве юстиции и частном секторе. Я знал, что он предполагался в качестве замены Фри, но тогда летом он проходил через операцию на рак предстательной железы, что задержало замену. Теперь же он был здоров, а Фри – уволен. Барнвэлл, помощник исполнительного директора, который был в составе Троих Товарищей, был хорошим человеком, и когда расследование по одиннадцатому сентября закончилось бы, он оказался бы либо на посту федерального прокурора, или даже судьи, но он был слишком зелен, чтобы возглавить ФБР. Заметитель Фри меня не впечатлил, и главой бы он не стал. Я попросил Джона, чтобы Мюллер со мной встретился. Если бы у меня сложилось хорошее впечатление о нем, то мы бы направили его имя в Сенат на подтверждение.

Подтверждения в Сенате шли в быстром темпе, что означало – медленно. Во время одного типового утвердительного слушания кандидат зачитывает своего рода заявление, с которого начинает свое выступление, и затем члены комитета начинают задавать ему вопросы. В некоторых комитетах могли быть десятки членов, и каждому из них доводилось задавать свои вопросы по кандидату. После этого они проводят по нему голосование, и если он проходит, то уже голосует весь Сенат. В лучшем случае все может пройти довольно быстро. Тогда же мы исходили из необходимости "поддержки" президента, одобряя его выбор. Одним из примеров был Колин Пауэлл. После его вступительного заявления, каждый из спрашивающих начинал свою маленькую речь с пяти минут хвалебных слов о Колине и пары раздутых вопросов. В общей сложности его утверждение по времени заняло целый день.

В худшем случае, или со спорным назначенцем все не так здорово. Вместо похвалы льется критика, и вопросы могут задавать несколько дней, и последние голосования проходят довольно строго. Если бы мне повезло, то я мог бы удержать партии от соперничества. С другой стороны, я имел дело с Конгрессом, так что разумные действия не гарантировались. В мою пользу шло то, что общим мнением в Сенате было, что президенту можно позволить работников, которых он выбрал сам, так что со временем утвердили бы даже самых спорных кандидатов. Тогда по всей стране проходил дух единства, и мне нужно было им грамотно воспользоваться, чтобы получить тех людей, которые были нам нужны.

Оно бы тоже долго не продержалось, это ощущение единства. Скоро у нас начался бы кризис, и как только люди начнут терять работу, все это сразу станет моей виной. Авиалинии снова работали, но они быстро теряли средства, особенно, когда поднялись цены на топливо. В это же время иски начали бы копиться пачками, и я знал, что нам нужно было как-то обезопасить авиакомпании, прежде чем их разорят иски выживших. Я сел вместе с замещающим главу управления гражданской авиации, и мы проработали начальные шаги нашего плана. Как я и подозревал, был целый список простых решений, которыми авиакомпании пренебрегали в целях экономии. Самое простое, что могло быть, а именно укрепление двери в кабину пилота, чтобы сделать ее пуленепробиваемой и хорошо защищенной, обошлось бы почти в пять тысяч долларов на установку. Как бы паршиво ни звучало, но даже если бы захватчики перебили всех пассажиров и проводников, но не смогли пробраться в кабину, то они не смогли бы разбить самолет. И все равно эти жадные ублюдки не стали тратить денег, и мы увидели, чем это закончилось.

Некоторые из других вариантов были затратнее, вроде военной противоракетной технологии на случай, если кто-нибудь решит пальнуть Stingеr или чем-то похожим по самолету. Это уже было в рамках миллиона. Моим планом, по крайней мере до тех пор, пока дело не доходило до Конгресса, было предложить какую-нибудь форму укрепления и финансовую помощь с необходимыми переделками, при условии, что авиакомпании согласились бы с требованиями управления гражданской авиации. Иными словами, если они установили то, что требовали федералы, и кто-нибудь все равно ухитрился бы проникнуть в кабину или сбить самолет, то авиакомпания не при делах. Конгресс бы либо отказался бы от этой идеи, либо принял бы решение выделить средства, либо дали слишком много, но если бы я смог поставить управление гражданской авиации контролировать все это – это уже стало бы большим шагом вперед.

У меня не было желания давать им слишком много денег. Большая часть авиакомпаний управлялась жадными кретинами, и не менее загребущими объединениями. Они могли и сами поднять цены, если цены на топливо выросли, как и все в Америке. Если они бы потеряли деньги, то им не повезло. Может быть, им стоило бы тогда изменить свой подход к ведению бизнеса. Опять же, я знал, что лоббисты бы времени не теряли, но если бы я протолкнул хотя бы часть этой идеи, пока они все еще в шоке и в нужде, то мне бы, может, и повезло.

Я знал, что нам придется подключиться к страхованию семей погибших, как было на моей первой жизни. Это было дерьмовым и устрашающим, но необходимым делом. Мы бы назначили специального работника для решения этого вопроса. Также были бы и займы на реконструкции, и подобное. Просто добавьте еще пару миллиардов к дефициту.

Вот уж чего я ни в коем случае не хотел – это основывать еще больше крупных чиновничеств! Госбезопасность оказалась той еще катастрофой. Администрация по безопасности транспорта оказалась еще хуже. Для государства уже проходили звоночки, что нужно что-то сделать, в данном же случае – создать единое агентство, нацеленное на защиту отчизны. По мне это звучало до ужаса похожим российскую "Родину", или немецкое " Отечество", и оба они звучали по-фашистски. Мы были небрежны, а плохим парням повезло, но не было причин становиться идиотами. Нам просто нужно было не быть небрежными!

С другой же стороны я однозначно одобрял огромную переработку национальной разведки. Я хотел видеть национальное агентство по борьбе с терроризмом, которое могло координировать эту самую борьбу. Таким образом, если в агентстве военной разведки команда Аblе Dаngеr выявила бы кротов, то они отправляли бы информацию в это новое агентство, которое может получить все данные по ним от ЦРУ, и затем поручить ФБР выследить этих мудаков. Это могло бы сработать, при том, что Госбезопасность быстро стала раздувшимся монстром, слишком впечатленным своей собственной важностью.

К концу октября я начал составлять список желаемых дел. Я обсудил их с главами кабинета министров и выбранным вице-президентом МакКейном. Он также проходил через процесс утверждения, и я сказал, что нам нужен новый вице-президент к первому ноября. Мне нужно было отправиться в поездку за границу, и я не мог уехать, не оставив заместителя. В остальном мой список терпел до января, когда я бы просто вывалил все это перед Америкой в послании президента. К тому моменту я хотел чего-то конкретного и связного, с несколькими основными пунктами, касающихся безопасность, обороны страны, бюджета и еще парочки весьма избирательных моментов. Если бы я все это свалил в одну кучу, то мы не достигли бы ничего. Если бы я сконцентрировался на ограниченном количестве пунктов, то чего-то я все-таки мог бы добиться. Нужно было просто смотреть, что получится.

Чейни метал в меня молнии со стороны с тех самых пор, как я его уволил. Было не очень понятно, чего именно он добивался, потому что он не мог сместить меня с поста. Из того, что он говорил, следовало, что он хотел, чтобы всех выбранных мной министров вышвырнули вон, и посадили на их места закоренелых консерваторов и ястребов-уклонистов. Я всерьез думал, что он пытался подготовиться к выборам на Республиканских праймериз в 2004-м. Если и так, то это вышло ему же боком. К ноябрю было объявлено о назначении специального прокурора для выяснения случаев провала разведки, вместе с фактом, что расследование было нацелено на выявление случаев использования служебного положения причастными. Фицджеральд собирался смещать их с должностей, и кабинет советника Белого Дома выяснял официальную позицию по "исполнительным привилегиям", которые применялись по отношению к тем, кто уже не состоит на государственной службе. Одной из моих проблем было то, что советником Белого Дома был Альберто Гонзалес, бывший федеральный судья, который был очень близким другом Джорджа Буша. У меня не было никаких сомнений, что все, что было сказано мной в кабинете советника, было передано напрямую Дику Чейни. У Гонзалеса не было ни капли верности мне, и я хотел избавиться от него сразу же, как это будет возможно. Наша публичная позиция была в том, что мы стремились сотрудничать со специальным прокурором, и нам просто нужно было определить лучший способ, как это сделать. Я решил, что это отличный вариант, как убрать Чейни с глаз долой. Даже если он и не отправился бы за решетку, он наверняка бы тогда вернулся в Вайоминг, что по моему мнению было почти тем же самым.

Единственным вопросом, который стоял в Белом Доме, было, сколько времени потребуется, прежде чем политическая карьера Чейни начнет катиться вниз. Были ставки на три к одному, что он протянет до середины ноября. К тому моменту мне было бы уже наплевать. В середине ноября мы с Мэрилин были бы где-нибудь за морями на нашей первой официальной поездке куда-нибудь.

Глава 145. Внешняя политика

Поездки за границу представляют собой смесь дыма, зеркал и немного публичности. А вот чего они обычно не представляют из себя – это чего-нибудь существенного. Никто не станет лететь через полпланеты, чтобы встретиться с великими и могучими, и чтобы никто не знал заранее, что случится дальше. Так зачем тогда вообще этим заниматься? Во-первых, как и в любом другом бизнесе, обычно очень помогает, когда встречаешься с тем парнем, с которым ведешь дела и можешь посмотреть ему в глаза. Как минимум можно лучше прочувствовать другого.

У нас были запланированы восемь дней в середине ноября, в них входили поездки в Лондон, Париж, Москву и Тель-Авив. Примерно по два дня в каждом городе, и перелеты ночью. Я чудес не ждал, но это могло быть интересно. Я был новеньким, еще не проверенным и не испробованным, таким парнем-миллиардером, который как-то ухитрился оказаться в нужное время в нужном месте, когда погиб настоящий президент. Ожидания были невысоки. Думаю, госдеп был бы счастлив, если бы я просто пользовался нужными вилками и ложками на различных государственных ужинах, на которые мы бы попали.

Я бы путешествовал вместе с генеральным секретарем, и он был довольно известной личностью на мировом уровне. Еще во время войны в Персидском заливе он стал широко известен, и с тех пор он за десять лет ухитрился ни разу не облажаться. В большинстве зарубежных столиц его знали намного больше, чем меня. Мы с Мэрилин отправлялись в поездку, а дети остались дома. Жена Колина Алма также поехала с нами.

Я в общих чертах был в курсе наших отношений с каждой из стран, включая и то, что планировалось во время руководства президента Буша. Это не означало, что я был согласен с его политикой. В частности я вообще не был в восторге от его враждебности и агрессивного тона по отношению к России. Была целая куча людей, которые скучали по старым добрым денькам Холодной войны, когда у нас был всего один враг, эти грязные коммуняки. Они были теми злодеями, на кого можно было указывать пальцами и называть таковыми. Поскольку многие закоренелые нео-консерваторы были на постах еще со времен Рейгана и Буша-старшего, когда «Империя Зла» получила свое прозвище, они все еще считали именно так. Было легко указывать на Россию; намного сложнее было указывать на радикальных исламистов-террористов.

Я спорил об этом и с Бушем, и с Чейни. Мы пятьдесят лет прожили с центральноевропейским взглядом на мир. Даже в армии, где я служил, все касалось войны с Советами. Русские собирались забить Фульдский коридор своими Т-72 и БМП, и 82-я Воздушная готовилась там высаживаться, чтобы их остановить. По крайней мере, в теории. В реальности же за последние пятьдесят лет русские ни на кого не нападали в Европе, да и 82-я часть тоже вылетала куда угодно, но только не в Европу! Но Вторая Мировая закончилась в 1945-м и даже пятьдесят шесть лет спустя у нас в сторону Восточной Европы все еще были направлены бронированные орудия, хотя Советский Союз распался двенадцатью годами ранее. И что хуже, никто не думал, что это странно! Русские уже не могли успешно влезть в собственный холодильник, не говоря уже о зарубежных странах. Их танки ржавели в полях, у них не было денег платить за топливо, чтобы пускать свои самолеты, и все их корабли и подлодки медленно распродавались другим странам, по крайней мере, те, которые еще не проржавели настолько, чтобы потонуть на пристанях.

Не помогало даже то, что Владимир Путин занимал более внешнеполитическую позицию, чем его предшественник. Борис Ельцин был почти полностью сконцентрирован на внутренней политике и вопросах Кремля. Путин жестче держал власть в стране, и мог делать акцент на внешние вопросы. Он хорошо понимал, что Россия находится под прицелом у куда большего количества врагов, чем просто парочки исламских радикалов, и им было намного легче попасть в Россию, чем в Америку. Они уже большую часть последнего десятилетия воевали в Чечне и Дагестане. В это время нео-консерваторы все лопотали о необходимости укреплять НАТО, принимая к себе бывшие страны Союза, и двигая анти-баллистические ракеты и войска ближе к российским границам. Как минимум мне нужно было прекратить весь этот бред. Мы могли бы начать с того, что хотя бы стали друг с другом намного вежливее.

Пауэлл не был со мной полностью согласен. Он сам все еще больше склонялся к европейскому подходу, хоть это и немного изменилось. При этом он также, как и я, не был сдвинут на всепоглощающем стремлении быть на ножах с русскими. У меня был намного более реальный взгляд на вещи. Мне приходилось жить в том мире, каким он был на самом деле, и у меня не было жаркого стремления заменить его чем-то другим, особенно чем-то, что не сработает. Я вспомнил, как на первой жизни банда Буша заключила союз с Грузией, и казалось, что они друг друга чуть ли ни наглаживают, когда в 2008-м году русские вторглись и быстро надрали всем зад. Весь мир знал, что мы не начнем ядерных противостояний из-за Грузии, но мы точно смогли выставить себя идиотами во время сего действия. Жестокая правда была в том, что большая часть восточной Европы и Кавказ были в российской сфере влияния, прямо как Западное полушарие было в нашей. И совсем не обязательно было выделываться по этому поводу.

Итак, нашим планом стало посетить Англию и Францию, чтобы поприветствовать власть там имущих, затем отправиться в Москву и немного сбавить напряжение с Путиным, и затем направиться в Израиль. К тому времени Шарон уже дважды пригласил меня к себе. Он был на передовых, так сказать, и разбирался с сумасшедшими на ежедневной основе. Я хотел расширить возможности нашей разведки, а он хотел денег на оружие и чтобы мы заткнулись насчет поселений и прочего дерьма. В общих чертах нам нужно было делать бизнес, а я уже несколько лет этим занимался. Мы смогли бы договориться.

Великобритания и Франция были нашими первыми остановками. В каком-то смысле они были самыми легкими и декоративными. Премьер-министром Британии был Тони Блэр, а я был уже третьим американским президентом, с которым он имел дело. Он был в составе Лейбористской партии, которая была ближе к Демократам, чем к Республиканцам, но они в любом случае держались парламентской системы. И что важнее всего, пока американцы совсем не обезумели и не отупели (а в некоторых случаях – даже если и так), то британцы бы нас поддержали.

С Францией все было бы иначе. Там были действительно непростые отношения, и они почти всегда все делали по-своему и еще и грубили на этот счет. Президентом был Жак Ширак, и я также был третьим американским президентом на его памяти. В каком-то смысле у меня не было необходимости ехать в Париж, но Мэрилин еще во время старшей школы сделала пару замечаний о том, чтобы съездить туда, и мы туда ни разу не попали. Может быть, мне бы удалось улучить пару минут и отвезти ее к Эйфелевой башне.

Это была наша первая поездка в относительно экзотичное место по политическим причинам. Мы с Мэрилин вместе летали по стране во время выборов и до этого, когда я еще был в бизнесе. В качестве вице-президента меня чаще всего отправляли в места помрачнее, как наказание за высказывания, и Мэрилин во время этих поездок оставалась дома. Я предложил ей остаться дома вместо того, чтобы встретиться с Королевой в Букингемском дворце, и она сразу же переспросила:

– Если я с тобой разведусь – Белый Дом останется мне?

Это услышали Фрэнк с Ари, и оба чуть ли ни по полу катались от хохота.

От Вашингтона до Лондона было семь часов лету, но в это же время идет и пересечение пяти часовых поясов, так что по факту это занимало двенадцать часов. Прежде, чем мы улетели, я повидался с Джоном МакКейном, уже официально присягнувшим вице-президентом, и попросил его не развязывать ядерных войн без меня. Он злорадно захихикал и отправил меня восвояси. Мы покинули Эндрюс в среду седьмого ноября в половину девятого вечера, и приземлились в Хитроу в половину девятого утра в четверг восьмого числа. Одним приятным моментом было то, что у президента и Первой Леди был свой отдельный номер в носовой части самолета. Колин и Алма могли обменяться парочкой подмигиваний в очень удобных сидениях первого класса, которые откидывались назад, но это все равно было не то, что кровать. Я поддразнил Мэрилин на этот счет. Мы уже давненько не резвились в самолете с тех пор, как я начал пользоваться услугами охраны, когда попал в Конгресс. Не думаю, что мы проспали больше пяти или шести часов, но это явно было лучше, чем сидение. Мы даже смогли принять душ и привести себя в порядок перед тем, как переодеться для посадки.

Было несколько странно покидать президентский самолет в Хитроу. Единственный раз, когда я на нем летал – было еще во время пребывания в качестве исполняющего обязанности президента, когда я полетел в Нью-Йорк после одиннадцатого сентября. Тогда не было никакой пышности и церемоний, и я летел в компании всего пары человек. Тогда у нас была экстренная ситуация, и к чертям все декорации. Мы прилетели, спустились по трапу и ушли.

А теперь это все было сплошными церемониями! Согласно справочному документу, который мне вручили, нас в аэропорту встретил бы принц Чарльз, который представлял бы свою мать-королеву. Мы бы торжественно прошлись и потом нас отвезли бы в отель Хайатт Ридженси в Лондоне, где мы бы ночевали. Мы бы перевели дух и освоились, и затем мы с Мэрилин бы разделились. Я бы поехал на встречу с министром Блэром, пока Мэрилин бы проводили тур по Лондону и провели бы в начальную школу. Кто-то выяснил, что у нее было педагогическое образование, хоть она ни одного дня в своей жизни не преподавала.

Я желал только того, чтобы тогда, когда мы прогнали британцев много лет назад, мы оставили практику отдельного главы государства. В Британии главой государства была королева, а премьер-министр был главой правительства. Это часто встречается в парламентской системе. У королевы неплохая зарплата и она должна разбираться со всеми церемониями. Премьер-министру же этим заниматься было не нужно. Меня же постоянно бросало из стороны в сторону между управлением страной и рукопожатиями. Не было ничего необычного в том, чтобы покинуть заседание, касающееся вопросов бюджета и начать поздравлять лучшего продавца печенья девочек-скаутов, который выиграл поездку в Вашингтон, затем вернуться на другое заседание, чтобы потом вырваться на встречу с принцессой-дояркой Висконсина, а затем уехать на встречу с комитетом начальников штабов.

Это огромный геморрой. Я знаю, это важно, но это действительно сбивает с толку, и занимает огромное количество времени. В Британии же это помогает что-то делать с принцами и принцессами, которые иначе были бы безработными.

Мэрилин взглянула на меня, когда мы изучали наш план поездки с самого момента, как мы покинем Вашингтон, и спросила:

– Что мне вообще делать в этой поездке?

Я пожал плечами и ответил:

– Думаю, что-нибудь в духе Первой Леди. Чего бы ты ни делала, постарайся не создавать мне проблем.

– Ты бесполезен!

Я был не слишком жалостливым.

– То есть ты не хотела на самом деле посетить Букингемский дворец и встретиться с королевой. В смысле, мы всегда можем отправить тебя домой…

– Да угомонишься ты уже?! Я такого не говорила!

Я только еще пожал плечами.

– Интересно, как там Чарли и девочки. Как думаешь, они могут во что-нибудь ввязаться?

– Мы наверняка попадем на еще одну войну 1812-го! Может, это и не было бы хорошо, – рассмеялась она.

– Итак, никого не зли. Просто улыбайся и говори, как все прекрасно. Вроде того, что мне приходилось делать во время кампании, – сказал ей я.

– Только если не будут подавать лютефиск. Твоя сестра мне об этом рассказывала. Даже Шторми не стала бы это есть!

Я только и мог, что рассмеяться:

– Ты можешь себе представить, как Шторми носится по Букингемскому дворцу? Боже, помоги тогда этим бедным маленьким корги, которых так любит королева! – Мэрилин тоже рассмеялась, представив это.

Итак, когда Мэрилин с остальными вышли через заднюю дверь, я вышел через переднюю, улыбаясь и махая всем рукой, пока спускался по трапу. Там меня встретил принц Чарльз, который пожал мне руку и провел к небольшому подиуму. За ним стояло два ряда довольно солидно выглядевших солдат, между ними была простелена красная ковровая дорожка, ведущая к лимузину. Где-то в стороне, не на виду у камер, стояла пара С-2 Gаlаху, которые были предоставлены для военных. Сперва принц дал краткую речь, в которой приветствовал меня в Соединенном Королевстве, а затем я ответил тем же, поблагодарив егои сказав, что с нетерпением жду момента, когда смогу узнать людей Британии получше. Я просто зачитал бумажку, которую доставал госдеп на каждую нашу поездку. Я говорил одно и то же в каждом месте, и менял только название страны на ту, которую в тот момент посещал.

Это очень было похоже на проведение кампании.

После этого я прошел вдоль отрядов, рядом со мной шел принц, и за нами следовал полковник. Ничего не было неуместным, хотя не сказать, что я ожидал чего-то такого, и я одобрительно высказался полковнику. Затем настало время ехать. Принц сел в свой Роллс-Ройс и поехал обратно во дворец, а Колин, Алма, Мэрилин и я сели в президентский кадиллак и отправились в Хайатт Риджендси. Там бы нас встретил посол вместе со своей женой, и он бы вместе со мной и Колином встретился бы с премьер-министром.

Мэрилин поддразнила меня:

– Ну, войска тебя достаточно впечатлили?

Я издал смешок:

– Лучше спроси об этом у Колина. Я дальше капитана не поднялся, а он был генералом армии, – на это Колин тоже усмехнулся и одобрительно кивнул. – И все же, кажется, что они хороши. Это церемониальные отряды. Они и должны выглядеть начищенными и блестящими. Никогда не узнаешь, насколько они хороши, пока не начнут палить из ружей.

Колин отметил:

– Весьма правдиво, но в этом деле британцы лучше многих. Я не эксперт по британским наградам, но парочка из этих людей побывали в бою. Я бы сказал, что это хорошие солдаты.

Я согласно кивнул. Повернувшись к своей жене, я сказал:

– Настоящая проверка идет тогда, когда они в полях. Если отряд весь грязный, но их ружья чисты – обычно это куда лучше, чем наоборот.

– Хуже всего, когда грязны и войска, и орудия! Если увидите такое – сматывайтесь прежде, чем кто-нибудь натворит дел! – добавил генеральный секретарь. Я снова согласно кивнул.

Мэрилин посмотрела на жену Колина и сказала:

– Он уже почти двадцать лет как уволен из армии, и все еще думает, что он десантник!

– Колин точно так же, – согласилась с ней Алма. Мы с Колином фыркнули, и она добавила: – Мальчики, вы уже в отставке. Можете уже перестать вести себя как мальчики, играющие в солдат.

Хайатт Ридженси был очень милым отелем, и, думаю, что мы снимали практически все номера в нем. Как минимум мы точно снимали несколько этажей целиком. По требованиям безопасности над нашим номером и под ним размещалась Секретная Служба. Добавьте еще чету Пауэллов, парня с чемоданчиком, Джоша Болтена, Ари Флейшера и выездных штатных работников, охрану и связных – итого у нас наверняка была свита из сотни человек, а то и больше того. Нам нужно было проделать то же самое еще три раза, прежде чем мы вернулись бы домой.

Посол Пэриш со своей женой поприветствовали нас и провели в наш номер. Он был Республиканским бизнесменом и помощником без опыта работы в государственном департаменте за плечами, но казалось, что он подходит для дела. Я предположил, что на самом деле у него есть работники в посольстве, которые делали всю связанную с этим работу. Я не смог вспомнить, встречался ли я с ним когда-либо, но он был техасским другом Джорджа и мы вращались в различных бизнес-кругах.

Я все еще собирал по крупицам какую-то связную стратегию по международным отношениям, и мои советчики разносили мои идеи в пух и прах. Вице-президент МакКейн не совсем был со мной согласен насчет того, в каком направлении я работал. Меня это устраивало, поскольку они все могли оказаться поумнее меня. Я точно уж на это надеялся! Может быть, я смог бы чему-нибудь у них научиться. Я же работал в сторону разработки сдерживания радикальных исламистов.

Основной формой внешней политики, которую сформировала Америка незадолго после конца Второй Мировой, когда стали очевидными истинное лицо коммунизма и советский экспансионизм, было сдерживание. Изначально эта идея была сформулирована Джорджем Кеннаном, и она представляла собой то, что западные государства во главе с Соединенными Штатами объединились бы в альянсы, которые бы ограничивали влияние Советского Союза, и не давало бы ему разрастаться. Это была Холодная война, которая длилась около пятидесяти лет до тех пор, пока Советский Союз не развалился. И это не было здорово. Это все на самом деле приводило к бардаку, и у Холодной войны была беспокоящая тенденция периодически снова вспыхивать, как в Корее или Вьетнаме. Но несмотря на это, мы смогли стабилизировать весь мир и удержать его от ядерной войны, и добиться в этом успеха.

Тогда уже главной угрозой для цивилизации был не коммунизм, а радикальный исламистский фундаментализм. Аль-Каида была не столько конкретной группой сумасшедших, сколько философией. Почему же мы на Западе придумать, как сдерживать этих безумцев? Мы года поддерживали местных правителей одного за другим, чтобы сохранить мир. Они же брали наши деньги и оружие, и затем либо развязывали войну, либо использовали на своем же народе, либо же против нас. Может, это было бы и хладнокровно, но зачем вообще заморачиваться, пытаясь удержать мир? До тех пор, пока они не лезли к нам, зачем нам нужно было вообще переживать, сколько своих они перебьют? Эффективнее было бы отрезать их от остального мира. Выкупить их нефть, не продавать им оружие, не поддерживать их средствами, и не давать спуску их фундаменталистам.

Конечно же, с действительной реализацией этого, и у каждой из стран и на Западе и в мусульманском мире были свои вопросы и возможные решения. Например, страна с наибольшим количеством мусульман, Индонезия, считала себя азиатской страной, а не арабской, и их общее мировоззрение отличалось от стран Ближнего Востока. Фундаменталисты же различались от страны к стране, и в некоторых странах их сдерживали лучше, чем в остальных.

У стран Западной Европы были и свои трудности. Во многих европейских странах популяция мусульман была намного выше, чем в Америке, и насчитывалось от пяти до десяти процентов в некоторых странах. Они в общем не очень хорошо ассимилировались с местной культурой, и в целом им были не рады. Во Франции были алжирцы, в Италии были ливийцы и тунисцы, в Германии были турецкие подданные, из них кто-то был там нелегально, кто-то был по рабочей визе, а кто-то уже и превысил ее срок. Все было очень сложно. Кроме того, было очень легко сказать, что нам не стоит продавать оружие мусульманским странам, но изготовление оружия было очень прибыльным делом и очень конкурентным. Франция собиралась продавать арабам самолеты и все остальное и дальше, несмотря на все свои публичные обещания.

С другой стороны какая-нибудь форма сдерживания имела свои плюсы в вопросах сбережения и жизней, и долларов. Местным, может, и не нравилось, что мы иногда их бомбили за то, что они много о себе думали, но они особенно не любили, когда мы оказывались у их порога. Забудьте о выборе стороны в местных гражданских войнах! Сунниты ненавидели шиитов, умеренные ненавидели радикалов, мусульмане ненавидели христиан и евреев, но все ненавидели внешних оккупантов! До тех пор, пока вы не переймете подход Чингисхана к решению проблемы с татарами, когда они восстали против него, и он выстроил их всех в линию и вспорол глотки всем, кто ростом был выше упряжки телеги, то вы никого не заставите к вам прислушаться.

Это было полной противоположностью боевым кличам нео-консерваторов. По их мнению, нам нужно было силой ворваться в эти страны, вышвырнуть диктаторов, вручить им Конституцию (с подходящим переводом, конечно же), установить свободные выборы и двухпартийную демократическую систему. И неважно, что никто в большинстве этих стран не понимал суть выборов. Неважно, что 40 % населения была неграмотной, и не могла бюллетень даже прочесть, не говоря уже о понимании. Неважно, что женщины все еще считались собственностью, и что в некоторых из этих мест у них все еще было рабство. Америка была огнем свободы, и даже если парочка из них была бы сожжена, то и ладно! Как только одна из этих стран повелась бы на такую быструю, славную и недорогую агитацию, то их соседи сразу же бы поняли все чудеса, которые мы им открыли, и свергли бы своих лидеров, чтобы тоже стать свободными.

Мы потратили десять лет, принесли десятки тысяч жертв и спустили миллиарды долларов в Ираке и Афганистане, и все, чего мы добились – взбесили половину мира. Мы явно не принесли демократию в те места. Обе страны оказались в состоянии гражданской войны. Что я думаю? Они уже нас ненавидят! И нам не нужно к ним вторгаться, чтобы их разозлить. Они нас уже терпеть не могут. Пускай эти ублюдки сгниют сами. Это дешевле.

Я знал, что это будет сложнее. Мы не могли ввести эмбарго на несколько стран. Нам бы все равно пришлось ввязаться в войны, как нам пришлось сделать в Афганистане, и что мы продолжали делать с Саддамом Хуссейном в Ираке. Мы все еще собирались держать войска по всему миру. Но состав войск и места их дислокации должны были быть другими. Наши войска задумывались как средство обороны против Советского Союза. Они были высокотехнологичными и безумно дорогими – слишком дорогими, чтобы использовать их против этих мудаков в тюрбанах. Нам нужны были не самолеты-невидимки и бомбардировщики, а танкеры и грузовые самолеты. Не дорогостоящие истребители, а патрульные корабли и фрегаты для морских конвоев и антипиратских патрулей. Не самонаводящиеся однокнопочные гаубицы, а спецназ и хорошо подготовленная пехота.

Местоположения войск тоже были сомнительны. Зачем нам оборонять границу с Германией, если Железный занавес уже проржавел и рухнул? Зачем мы в Боснии, когда она находилась прямо рядом с НАТО? Нам нужно было перебросить наши силы из Европы в Азию и с Атлантического океана в Тихий и Индийский. Нам нужно было создать новые альянсы, и переработать старые.

Это все было сложно и мутно, такой подход не годился для звучных речей и политической показухи. Даже хуже, хоть я и понимал цену поражения, уже видев это однажды, я знал, что остальные мне не поверят. К тому же, а что если я не прав? Неважно, каким бы умным я ни был, если террористы ухитрились бы провести еще одну зрелищную атаку, то поднялась бы вся страна, и я не смог бы это остановить. Нам нужно поступить умнее, чем когда-либо.

Я обсудил эти идеи и с Тони Блэром, а затем, через пару дней, и с Жаком Шираком в Париже. Результат был довольно предсказуемым. Британии понравилась моя идея. Во Франции решили подумать, но они же были умнее нас (и всех остальных тоже, впрочем). Никто не хотел никуда вторгаться, хотя у обеих стран были на то силы, по крайней мере, поблизости в Европе и Африке. И обе страны без зазрения совести соврали о сокращении продаж оружия.

В остальном поездки в Британию и Францию были довольно успешными. Ни я, ни Мэрилин никого не оскорбили и не пролили суп на королеву. Мы сказали много приятного о британцах и французах, и не совали свой нос во что-либо связанное со внутренней политикой. Мы поплавали на Темзе и Сене, и увидели Эйфелеву Башню. Было очень много соболезнований о событиях одиннадцатого сентября, и поскольку мы прекратили свои действия в Афганистане, то это уже не было проблемой. Франция особенно серьезно отнеслась к этому, поскольку они за годы проводили то же самое своим Французским иностранным легионом. Да, он действительно есть, и это такая сильная кучка сукиных сынов, каких только можно сыскать. Я видел парочку из них, пока служил в 82-й части, когда они проводили совместные учения. Лягушатники использовали их как пушечное мясо во всевозможных глубинках.

Итак, в целом с Лондоном и Парижем все прошло хорошо. Во многом это был просто шанс старым бывалым игрокам познакомиться с новеньким. Он отличался от предыдущего парня, который жил вон в том доме с противоположной стороны улицы, но казалось, что он здесь надолго. Хоть мы и не решили мировых вопросов, мне показалось, что чего-то мы все-таки достигли, и Колин Пауэлл намекнул мне, что я не облажался. И к тому же, если бы я начал думать, что жить в Белом Доме – это как в музее, мне только и нужно было, что вспомнить о той небольшой прогулке по Букингемскому дворцу. Там было множество занимательных вещей, которые не входят в обычную туристическую программу. Удивительное место!

Поездка в Россию оказалась куда интереснее. Владимир Путин был последним на тот момент главой в России, и хоть они номинально и приняли демократию, она была очень слабой. Все подготовительные брифинги указывали на то, что это страна контрастов. Они отказались от коммунизма, но предпочитали сильного правителя. Российская мафия конкурировала с олигархами-миллиардерами за власть над экономикой, так что там клептократия соперничала с плутократией. Часть страны была современной, другая часть в духе стран третьего мира, и единственная причина, почему их вообще кто-то боялся – это то, что у них есть ядерные ракеты. Я вспомнил, как на моей первой жизни мои родители съездили туда, а затем отец вернулся и рассказал мне о своей поездке. Что он сказал? «Почему мы вообще боялись их последние пятьдесят лет?! Они же нищие!»

Частью политического расчета Путина было использование внешней политики, чтобы отвести взгляд общественности от внутренних проблем, что являлось до удивительного обычной практикой по всему миру. В этом ему также помогало то, что российская экономика только начинала перестраиваться после обвала в девяностых. И он, и Россия в целом ощущали себя сильнее.

Буш в свое время разбрасывался идеями и говорил о необходимости в «связывании» России, но по сути ничего не сделал. Мы включили Польшу, Венгрию и Чехию в состав НАТО во времена Клинтона, но потом мы только лишь говорили о включении туда остатка Восточной Европы. Я знал, что стоит нам это сделать, как Россия снова начнет считать нас агрессорами, что только обострилось бы после установки нами противоракетных установок «Патриот» вблизи границ с Россией. Я же не видел ни одной причины злить их просто так.

У Колина была пара хороших идей на этот счет. В начале октября, после того, как мы определились с поездкой, мы провели совещание.

– Ладно, итак, вы планируете разобрать вопросы НАТО и противоракетных установок, – я уже было раскрыл рот, чтобы возразить, но он поднял ладонь, чтобы остановить меня. – Вот как это будет выглядеть. Чего вы хотите взамен? Нам нужны конкретные вопросы, которые мы будем задавать, и как минимум должны поддержать разговор. Чего вы хотите от русских?

Если поставить вопрос именно так, то он имеет смысл. Нам нужно было провести переговоры, и нам нужно было понять, что мы можем предложить друг другу.

– Для начала сотрудничество в борьбе с терроризмом, и не просто дать пару речей. Мы будем основывать своего рода аналитический центр по борьбе с терроризмом, и я хочу активно с ними сотрудничать. Мы отправляем запрос – они отвечают, и наоборот. Если они захотят отправить людей на помощь, то и мы должок вернем. Я хочу реального сотрудничества. Вот в чем будет проблема большей части следующего века.

Колин кивнул:

– Что еще?

Напористый ублюдок!

– Им нужно быть повежливее со своими соседями, по крайней мере, в европейской части. Мне плевать, что они будут делать где-нибудь в глубинках, но им нельзя настолько яро продвигать свою политику в странах Прибалтики и Украине. Я знаю, что это сложно, но если они ослабят свое давление – мы сделаем то же самое. Им также нужно будет оборвать все связи с Уго Чавесом. Они не лезут на нашу лужайку, и мы не полезем на их.

– Они скажут, что это вмешательство в их внутреннюю политику, – и Колин снова поднял ладонь, чтобы меня прервать. – Я знаю, что на самом деле нет, но такой будет их реакция. Ладно. Итак, нам нужно прояснить с ними несколько этих вопросов и определиться с деталями. Я ни разу не слышал, чтобы вы были хороши в покере… – на это я покачал головой, и он продолжил, – …но я знаю, что вы до этого заключали сделки. Нам нужно будет заключить такую и с ними, – и мы проработали этот момент незадолго до поездки.

График по России был таким, что мы поздно вечером вылетели бы из Парижа и прилетели рано утром в Москву. Это был полет всего на три с половиной часа, а в Москве всего на два часа больше, чем в Париже. Мы вылетели в десять вечера, прибыли в половину четвертого утра, и отправились прямиком в московский Ритц-Карлтон. Путешествия между странами начали нас потихоньку выматывать, и мы все немного поспали, прежде чем отправиться утром в Кремль. Формальный ужин был назначен на следующий вечер. Мы бы весь день провели в дискуссиях с Путиным и Касьяновым, затем вечером сходили бы на балет в Большой театр, потом на следующий день еще несколько совещаний, и только потом уже ужин.

Согласно моему брифингу от государственного департамента, Путин говорил на русском и владел немецким, что наверняка было причиной тому, что огромная часть его службы в КГБ проходила в Германии. Также предполагалось, что он брал уроки английского, но насколько он им владел – это под вопросом. Нам точно понадобились бы переводчики. Ну, пусть и так. Мой русский ограничивался фразами «dа», «nуеt», «sооkin sin» и «уоb tvоu mаt!». Это означало «да», «нет», «сукин сын» и «еб твою мать». Удивительно, как быстро запоминается всякий мусор. Я решил не пользоваться последними двумя фразами на публике, и я наверняка бы получил от Мэрилин, если бы я пользовался ими рядом с ней, особенно учитывая, что мне пришлось бы их для нее перевести.

Мы встретились в одиннадцать утра для небольшой фотосессии, за которой проследовал обед. После него мы бы уже приступили к работе. Во время фотосессии вы просто сидите рядом, улыбаетесь, и не говорите ничего существеннее фразы вроде «У вас тут много снега?». Ответом было «Просто дохера!» или что-нибудь в таком духе. Что бы вы ни делали, не говорите ничего существенного, пока рядом крутятся камеры и диктофоны. Более чем один американский президент прокалывался на этом, говоря что-то не для публики, и это уже тем же вечером оказывалось в новостях. Я продолжал расспрашивать о погоде, пока все не ушли, и мы не смогли перейти к делу.

Путин начал с того, что поручил своему премьер-министру Михаилу Касьянову зачитать список возражений о выступлениях Джорджа Буша и действиях, связанных с НАТО. Он выразил несогласие с включением в НАТО Польши, Венгрии и Чешской Республики (хоть это и было сделано Демократами еще во времена Клинтона), и особенно возражал против продолжения расширения в сторону Прибалтики и далее на восток. Мы с секретарем Пауэллом молчали и слушали. Эти возражения были не в новинку.

Колин ответил возражениями насчет жесткого вмешательства русских во внутреннюю политику балтийских стран – Литвы, Латвии и Эстонии. Ими управлял Советский Союз после окончания Второй Мировой, и было значительное количество русских, которые застряли там, когда Советский Союз распался. Экономически они были не на высшем уровне, но они активно развивались. На культурном же уровне они считали себя отдельными от России народами и в целом не очень жаловали русских.

Путин с Касьяновым сидели с каменными лицами, когда Колин зачитывал наши возражения. Они уже были готовы ответить, что не слишком бы помогло ситуации, когда я решил «вмешаться». Мы с генеральным секретарем продумали это заранее; это бы выставило меня прорывающимся через препятствия.

– Мистер президент, господин премьер-министр, позвольте мне дать пару комментариев, если это возможно, – попросил я прежде, чем они начали реагировать на наш ответ.

Переводчик тихо им это передал, и Путин с Касьяновым переглянулись, и затем Путин с грубым акцентом сказал по-английски:

– Прошу вас.

– Благодарю вас, – и я кивнул Колину и продолжил: – Мы с секретарем Пауэллом учли ваши интересы, как уже говорилось ранее, и мы хотели бы, чтобы вы рассмотрели другой вариант развития событий. Мы не можем изменить прошлое… – Ну, как я выяснил, можем, но эту тему лучше не поднимать, – …но мы можем изменить будущее. Может быть, если Соединенные Штаты сделают шаг назад в развитии Организации Североатлантического договора (НАТО), то может, ваша страна сможет смягчить свое отношение к беспокоящим вас гражданам, оставшимся на территории Прибалтики, – и вот, настала пора договариваться.

Путин с Касьяновым снова переглянулись, и теперь на их лицах начал проявляться интерес. Мы могли все два дня сидеть и спорить о том, кто за всю прошедшую историю был прав, а кто нет. И это было не важно. Надо решать чертову проблему. Если мы все отступим, и немного поможем друг другу сохранить лицо, то мы смогли бы сделать что-то намного более важное. Остаток дня мы провели, обсуждая различные возражения, касающиеся наших позиций, но это было бессмысленно. Например, Путин и Касьянов хотели, чтобы мы заткнулись насчет нарушения каких-либо гражданских прав людей Чечни и Дагестана. Я издал смешок и сказал прямо, что после событий одиннадцатого сентября они могли делать с этими ублюдками все, что хотят, и что у нас есть несколько предложений для встречи на следующий день, касающиеся наших общих проблем с радикалами и террористами.

У нас не было никаких соглашений, которые мы могли бы подписать. Все было подвешено в воздухе, и вступило бы в силу только после того, как мы бы вернулись домой. На следующем собрании НАТО мы бы объявили, что последующее расширение "было бы поспешным решением на настоящий момент", и добавили бы еще парочку скользких комментариев. Также мы бы и посмотрели, насколько воинственными были бы русские по поводу Прибалтики, и выяснили бы, отступились ли они. Шепнуть пару слов нашим послам в тех странах могло бы помочь сбавить напряжение. Нам бы не удалось заставить их полюбить друг друга, но может, нам бы удалось прекратить их крики.

Но день закончился большим удивлением. Вечером у нас по плану намечался поход в Большой театр на балет после ужина с Путиными, и это было известно еще до самой поездки. Но он с любопытством взглянул на меня и спросил:

– Как я понимаю, вы большой ценитель симфонического оркестра у себя дома. Это ведь так?

Я широко раскрыл глаза и кивнул.

– Да, все так. Я помогал поддерживать симфонический оркестр Балтимора уже многие годы. Балтимор – это город недалеко от Вашингтона, я вырос там и живу рядом, – объяснил я всем сидящим за столом.

– Ну, в таком случае уверен, что балет придется вам по душе, но как я понимаю, вы также и уважаете боевые искусства, – сказал он.

Я выпучил глаза на это.

– Это тоже правда. У меня есть черный пояс по айкидо и таэ-квон-до. Насколько мне известно, вы искусно владеете дзюдо, – это тоже было в брифинге, там же было и несколько фотографий, где Путин без верха бросает людей через бедро. Как я понял, он думал, что это хорошо играет на публику. К чему он вел? Я покосился на секретаря Пауэлла, и он выглядел таким же сконфуженным, как и я сам.

– Я просто подумал об этом вечере. Я знаю, что по плану у нас балет, но я член додзе в Москве. Я понимаю, что это все слишком резко, но я подумал, что может, вам было бы интересно немного изменить свое расписание. Если же нет – конечно же, я пойму.

Я откинулся в кресле и начал пристально изучать президента Путина. На его лице была легкая улыбка. Проще говоря, это был вызов, и шанс увидеть, каким оппонентом я бы мог ему стать. Согласно досье ЦРУ, он стоял довольно высоко. С другой стороны я сам не участвовал в какого-либо рода турнирах с тех пор, как ушел из армии, хоть я и продолжал тренироваться. Даже сейчас, будучи президентом, я периодически отрабатывал движения на утренней зарядке с агентами Секретной Службы. Они начали обучать меня израильскому стилю боя "Крав Мага", который, как мне показалось, хорошо подходил моей натуре. Это довольно агрессивный стиль "пленных не брать", и все реальные схватки, в которых я побывал, особенно та драка на Багамах, у меня проходили именно так. И все же это явно был личный вызов, и моя реакция была важна.

Сидящий рядом со мной секретарь Пауэлл заволновался и сказал:

– Это, кажется, довольно сомнительно, что у нас будет время на все сразу, и уверен, что дамы с удовольствием посмотрели бы балет.

Но Путин продолжал пристально смотреть на меня, а я, не моргая, смотрел на него в ответ. Затем я кивнул.

– Да! – а затем я указал пальцем на него, на себя, и затем помахал им – Вы, я, не драться. Нет!

Он расхохотался и широко улыбнулся. – Да! – и затем пробормотал что-то по русски, – Нет, просто разомнемся и проведем пару спаррингов, между собой драться не будем. Просто посмотрим, на что мы способны.

Я, ухмыляясь, кивнул: – Если мы будем драться и кто-либо проиграет – все закончится Третьей Мировой! Плохая была бы идея!

Он еще посмеялся, а я взглянул на Колина, который, казалось, был в ужасе, и затем я повернулся в сторону одного из агентов Секретной Службы, который стоял позади и выглядел еще хуже. Я показал им обоим большой палец, отчего Путин еще громче расхохотался.

На этой ноте мы и разошлись, отложив наши встречи на вечер, и мы ушли сказать нашим женам, что балет отменялся. Меня это устраивало, поскольку я не был большим поклонником балета. Хотя это лучше, чем опера. Как только мы вышли из здания и сели обратно в лимузин, Колин спросил: – Вы с ума сошли?

Я улыбнулся: – Думаю, что ты хотел спросить "Вы что, ебанулись?!". Колин, он проверяет меня. Это личное. Он хочет понять, сможет ли он меня продавить. Если я откажусь – я потеряю лицо.

– Вы потеряете лицо, если проиграете! И что тогда?

– Тогда мне лучше бы не проигрывать, – и я посмотрел на агента, который ехал с нами, – Думаешь, что я проиграю?

Большую часть времени эти ребята были на заднем плане, но вот я обратился к нему напрямую. Он на секунду задумался, и сказал: – Не знаю. Вам нужно будет именно дзюдо? Или можно пользоваться другими видами единоборств?

– Хороший вопрос. Я не знаю. Сегодня вечером и выясним.

Он пожал плечами и улыбнулся:

– Вы довольно неплохи, сэр. Не так хороши, как мы, но я бы поспорил, что на турнире вы бы заставили кого-нибудь попотеть.

– Оооо, споры! Тогда сегодня вечером определите шансы, и поставь против меня пятьсот баксов. Можешь больше, если найдешь лоха, – и я взглянул на Колина, – Некоторые споры лучше не проигрывать!

– Боже правый! – пробормотал он.

Комментарий Мэрилин, когда мы вернулись в гостиницу, был немного лаконичнее. – Ты идиот! – и большинство с ней, казалось, согласилось.

Я же просто улыбнулся и повторил, что это во многом касается репутации. С другой стороны я знал, что Мэрилин не понравится лицезреть турнир. Она не только находила их неприятными для себя, но еще ей не нравилось видеть жестокость в моем исполнении. Она казалась совсем не обрадованной. Я взглянул на одного из работников посольства и сказал: – Позвоните в Кремль и передайте, что у нас небольшая перестановка планов. Секретарь Пауэлл будет сопровождать обеих дам на балет. Я приду в зал один. Можете придумать еще каких-нибудь оправданий, если нужно. Можете сказать, что я не хочу проигрывать на глазах у своих близких и друзей, – затем я повернулся к остальным и ухмыльнулся, – Может, так будет больше шансов.

Мэрилин коротко вскрикнула и взглянула на меня. Колин же просто сказал: – Вам нужно победить, иначе будете им казаться залупой конской.

Я кивнул. Он был прав.

Мэрилин довольно быстро успокоилась, и после приятного ужина с Пауэллами и другими работниками в отдельном зале, мы разошлись по своим делам. Большая часть обсуждения велась о моей запланированной глупости, хотя никто и не посмел (кроме генерального секретаря и моей жены) назвать это именно так. Я получил еще немного информации о Путине от сотрудника ЦРУ, который был главой клуба дзюдо у себя дома в Санкт-Петербурге. Он считался довольно опытным, но участвовал ли он когда-либо в реальной драке, было под вопросом. В этом плане у меня было намного больше опыта.

Мы все ушли примерно в одно время. Алма с любопытством взглянула на меня, но ничего не сказала. Ее муж пожелал мне не облажаться. Мэрилин попросила никого не калечить. Я только рассмеялся и вышел вместе со своей охраной и Ари Флейшером, который хотел посмотреть на то, насколько все будет плохо, и как ему придется потом выкручиваться.

– Нервничаешь, Ари? – спросил я его.

– Правило простое, мистер президент. Никогда не делайте ничего, не зная, чем это обернется. Все, как и учат на юридическом. Никогда не задавайте вопроса, не зная ответа заранее.

– Нельзя ничего добиться, если не пробовать что-нибудь другое. В любом случае я могу обыграть это, чтобы добиться сотрудничества от Путина, – парировал я.

– Это не к нему.

Я пожал на это плечами, но он был прав. И мы оба знали, что это просочится наружу. На этой поездке с нами была огромная куча репортеров, и хоть часть из них отвели в Большой театр, какой-нибудь проныра догадался бы, что их водят за нос, и разузнал бы о моей небольшой вылазке. Если они сами не попадут на турнир, то они бы нашли кого-нибудь с видеокамерой.

Я уже почти двадцать лет не был в реальном клубе боевых искусств, но запах заставил меня вернуться в те времена. Можно было чувствовать запах пота за годы, что здесь тренировались, и запах химических средств, что пытались с ним бороться, и они распространялись везде, в абсолютно чистом помещении. Даже зная, что там чисто, узнавался этот запах. Меня провели в раздевалку в конце, где несколько человек уже переодевались из своей обычной одежды в форму. Некоторые с любопытством взглянули на меня, но было ли это потому, что я был американским президентом, или же просто потому что я был кем-то, кого они до этого не видели? Мне показали мой ящик, который был пуст, не считая лежащей там формы примерно моего размера, и я начал переодеваться. Я завязывал на себе черный пояс, когда ко мне вошли президент Путин с переводчиком.

– Я очень рад, что вы пришли. Как понимаю, секретарь Пауэлл и ваши жены прийти не смогли. Жаль это слышать, – сказал он.

– Мэрилин не слишком большой фанат единоборств. А мне нужно держать какой-никакой мир в семье, – признался я.

– Да! Это очень важно! – сказал он прямо.

Я улыбнулся и согласился. Мы вместе вышли из раздевалки, и когда мы предстали всем – поднялась громкая волна аплодисментов с целиком забитой трибуны и от других членов клуба. Это был настоящий клуб, и вокруг матов на полу было много учеников с разноцветными поясами. Начали сверкать вспышки камер, так что я понял, что вечерние торжества утекли к прессе. Было слишком поздно отступать.

Это на самом деле был очень приятный вечер. Я присоединился к отработке разминочных ката, хотя по ритму я и отставал в силу того, что не был знаком с их порядками. Затем началась общая тренировка, и это было очень интересно. В дополнение к дзюдо, Путин также мастерски владел дисциплиной под названием «самбо», которая была русской вариацией смеси дзюдо и борьбы. Он показал мне несколько приемов, и затем я попробовал их отработать на парочке участников клуба, а Путин в это время давал свои инструкции на своем ломаном английском с жутким акцентом.

Затем мы перешли к спаррингу с членами клуба, и мы с Путиным сели на окружавшие круг маты. Я сказал ему, что нам драться нельзя, но это лишь означало, что несколько других хотели бы попробовать побороться со мной. Было не очень ясно, как именно они подбирали противников, было ли это основано на какой-то системе баллов с предыдущих поединков, и где там мог находиться я. Владимир был весьма хорош, и с легкостью поборол своего первого противника. Затем я обнаружил, что стою против довольно крупного парня с монгольскими чертами, который был тяжелее меня где-то килограмм на десять и на двадцать лет моложе. Я видел на его лице презрительную усмешку. Остальные подбивали его показать этому бесстыжему американцу, как в России дела делаются. Великолепно! Этот парень сражался за святую Родину-мать!

Я взглянул на одного агента из своей охраны, и увидел, что он оттопырил на ладони одной руки три пальца, и один на другой. Я понял так, что он подразумевал, что шансы были три к одному против меня. Я показал ему всю пятерню, имея в виду все пятьсот баксов, он кивнул и вернулся обратно к кому-то из русских.

Я видел, что Путин нахмурился. Было очевидно, что ему не понравилось то, как все вышло. Если бы я пострадал, это бы вышло ему боком. Я же только улыбнулся ему и слегка покачал головой. Назвался груздем – полезай в кузов. Я встал на ноги, подошел к середине ринга, переигрывая со своей хромотой. Насмешливое выражение моего противника стало явным, и он сказал своему другу что-то по-русски, и уверен, что это было нечто грубое. Я взглянул на часы, подумав, сколько пройдет времени, прежде чем я получу на орехи. Мы поклонились судье, затем поклонились друг другу, после чего судья хлопнул в ладоши и бой начался.

И почти сразу же все закончилось. Мы где-то секунд пять двигались по кругу в левую сторону, затем он начал наступать. Он провел три удара кулаками, я их заблокировал, и мы еще покружили. Я сделал обманный удар своей больной правой ногой, и он повелся. Он еще пару раз помахал кулаками, и я его сделал. Я заблокировал два его удара, и затем обошел его справа. Затем я не слишком сильно ударил его тыльной стороной ладони по шее, оглушив, а затем своей "больной" ногой выбил его из равновесия. Затем я схватил его за перед его кимоно, с силой приложил к мату, и он с грохотом рухнул. Я замахнулся правой рукой, но не стал бить, потому что он уже был без сознания. Затем я снова взглянул на часы. Все заняло двадцать семь секунд.

Я оставил его лежать и поднялся. Судья вытаращился на нас, не веря своим глазам. Я прочистил горло, привлекая его внимание, и поклонился ему. Затем я вернулся на свое место рядом с Владимиром, и пара ребят вышли из круга, похлопали моего оппонента по щекам и подняли его. Затем ему помогли уйти в раздевалку.

В зале стояла тишина, и затем резко поднялась волна оваций. Путин похлопал меня по спине и, улыбаясь, сказал:

– Хорошо! Хорошо! Он некультурный! – я же только моргнул на это и кивнул.

Как я понял, это значило «бескультурный», «грубый», или «невоспитанный», и казалось, что это было правдой.

Это было наивысшей точкой того вечера. Мы с Владимиром провели еще по два боя, и оба победили во всех. Ни один из моих последующих боев не был настолько жестоким или быстрым, как первый, но мои противники уже вели себя уважительнее, и не позволяли себе вестись на обманки. От последнего противника я схлопотал пару ударов, но все равно победил по очкам. В конце я громко охнул и пожал ему руку; затем я снова застонал, когда мы все вернулись в раздевалку, чтобы принять душ и переодеться. Я точно получил пару синяков и шишек.

Затем в раздевалку вошел Владимир, широко улыбаясь, в его руках была ледяная бутылка водки и две рюмки. Я улыбнулся в ответ. Я не большой ценитель водки, но выпить было бы неплохо. Он наполнил рюмки, и передал одну мне.

– На здоровье!

– Будем здоровы! (Мud in уоur еуе!) – я осушил свою, и затем наблюдал за тем, как переводчик пытался это перевести.

Путин выглядел сконфуженным, но пожал плечами и снова наполнил рюмки: – Мад ин йо ай! – сказал он тост.

Я хихикнул и ответил:

– Настровья! – в этот раз мы выпили на брудершафт, как я это помнил из фильма "Паттон", который видел, наверное, миллион раз, и оператор сделал несколько снимков. После этого я сказал ему, что если он в будущем посетит США, то я позабочусь о том, чтобы сводить его на выступление оркестра, который я поддерживал, и таким образом наши жены останутся довольны. На это он рассмеялся.

По дороге обратно Ари казался невероятно облегченным.

– Теперь доволен, Ари? – поддразнил я.

– Вы даже не представляете, как, мистер президент!

Я хмыкнул.

– О, неверующий Ари, я занимаюсь боевыми искусствами с тринадцати лет. Я получил свой первый черный пояс еще до того, как поступил в армию. Я бы этого никогда не сделал, если бы не был уверен, что смогу за себя постоять. Нам же придется смириться с этой их глупостью, не так ли?

Агент, с которым мы ехали, передал мне пачку денег. Я ухмыльнулся ему и сказал:

– Ооо, божечки! Я теперь смогу купить подарки на Рождество! – на что послышался смешок. Я развернул купюры и увидел, что это не американские купюры. – Только не говори мне, что ставки делались в рублях.

– В евро, сэр.

Я передал их ему обратно.

– Хорошо. Тоже валюта. Когда будет возможность – найди банк, или здесь, или в Тель-Авиве и обменяй на доллары. Вам-то тоже перепало?

– Да, сэр.

– Превосходно!

Ари от всего этого, казалось, был в ужасе.

– Только не говорите мне, что вы делали ставки на деньги!

– Тогда, полагаю, не скажу.

Он издал стон.

– Вы меня в могилу сведете, мистер президент.

– Только подумай о том, какую классную книгу ты потом сможешь издать, когда покинешь Белый Дом! «Я пережил Карла Бакмэна» Ари Флейшера. Ты сколотишь целое состояние! – ответил я. Ари же только снова застонал в ответ.

Тем вечером не все было так светло и нежно. К тому моменту, как мы вернулись в гостиницу, меня ожидала проблема у себя дома. Объединенные авиалинии решили, что новые требования к гражданской авиации были слишком обременительны, и у них был юрист, который сказал им бороться. Они называли это «примерным планом гражданской авиации», а не «законом». Другими словами, они хотели оттягивать все и, в конце концов, чтобы Конгресс отправил все дело в долгий ящик или вообще не принял. Пара вложений в чью-нибудь избирательную кампанию обошлась бы дешевле, чем в самом деле предотвращать очередной кризис. Новый парень в управлении гражданской авиации быстренько передал все министерству транспорта.

В конце концов, я оказался на телефоне с министром транспорта Нормом Минета.

– Норм, что задумали эти ребята? Они решили, что если я от них за полмира, то они могут все остановить и просто поставить меня перед фактом, когда я вернусь?

– Если коротко, то да, мистер президент. Их теория состоит в том, что у управления гражданской авиации нет достаточных полномочий, чтобы отдать указания о таких изменениях, и они не примут их без принятия Конгрессом закона, который этого бы от них потребовал. А они могут откладывать это столько, сколько захотят, – ответил он.

– Но ведь это же нечто, на что они уже согласились, ведь так?

– Они бы согласились резать детей на Таймс-Сквер, если бы это помогло им снова летать после катастрофы одиннадцатого сентября, мистер президент. А теперь, когда они увидели счета, они отступили, – ответил он.

– Какие счета? Финансирования со стороны Конгресса потребуются за противоракетные установки. Единственное, что им нужно оплатить – это укрепление дверей в кабины, – сказал я.

– Но они не хотят платить даже за это, сэр.

Затем я сказал нечто, что не очень хорошо смотрелось бы в мемуарах президента.

– Объединенные Авиалинии здесь всего лишь фасад. Если они могут это сделать, то и остальные тоже. Мы говорим всего о паре миллионов долларов! Жадная кучка ублюдков. Ладно. Тогда посмотрим, как они сыграют в крупной партии. Перезвони Грегу Полсону в управление, и отзови все их сертификаты, каждый из них, на каждую пташку в их стае. Закрой этих уродов. Сейчас! Сегодня же! Скажи им, что Грег делает это из своих полномочий, и когда они начнут к тебе стучаться, поддержи его. Потом они могут пожаловаться уже мне, когда я вернусь. Посмотрим, во сколько этим идиотам обойдется полное закрытие. А когда я вернусь – я прикинусь дурачком, и затем поддержу тебя.

Я услышал, как он запнулся.

– Сэр, они могут этого не пережить. Будем честны. Сейчас нет ни одной авиалинии, которая не теряла бы деньги. Посреди одиннадцатого сентября, растущих цен на топливо и новых изменений, некоторые из них просто несут огромные убытки!

– Норм, или ты регулируешь их, или они регулируют тебя. Именно так мы и оказались посреди всего этого бардака. Закрой этих ублюдков к чертям. Как только мы вернемся, мы подготовим спасательный круг для авиалиний. У меня должно хватить голосов на то, чтобы это протолкнуть. Мы с тобой оба знаем, что это сольют, но нам нужно установить прецедент, что безопасность важнее того, чего они хотят, – сказал я ему. – В это же время собери своих работников и составьте короткий законопроект, чтобы им помочь. И еще поговори с главой комитета Палаты по транспорту. Мы сможем протолкнуть это, когда я вернусь.

– Да, сэр. Вас понял. Только вернитесь до того, как меня линчуют.

– Благодарю вас, господин министр. Я обещаю, что не помилую никого, если тебя линчуют. Лучше?

– Не очень, мистер президент. Доброй ночи, – ответил он.

Я, улыбаясь, повесил трубку. Некоторым индустриям в стране нужен был толчок к пробуждению.

Наша программа на следующий день прошла весьма неплохо. Не знаю, было ли это от того, что Путину я понравился, или же нет, но казалось, что он согласен с моими мыслями о том, что нам не нужно было конфликтовать между собой, и что за радикальными мусульманами нужно очень пристально наблюдать. Я обсудил с ним свои планы о создании агентства по борьбе с терроризмом, чтобы координировать все это, и предложил, что, когда это случится, я был бы заинтересован в участии и помощи со стороны России. Я делал упор на то, что это международная проблема, а не только проблема России или Америки. Он ответил предложением, что, когда мы создадим это агентство, мы могли бы обменяться агентами.

После этого мы провели совместную пресс-конференцию, где Путин и я стояли за двумя подиумами, стоявших в паре метров друг от друга. Мы подготовили вполне обычный пресс-релиз, где просто сообщили, что мы обсудили несколько вопросов, касающихся и наших взаимоотношений, и наших общих мыслей насчет международного радикального терроризма, и что наш диалог прошел дружелюбно и плодотворно. Ари тогда сухо отметил, что ничего из этого особенного значения не имело, потому что единственное, о чем бы спрашивали, это о соревнованиях по дзюдо минувшим вечером. Когда это перевели на русский, Владимир расхохотался и согласно кивнул.

Мы начали с того, что я зачитал свое заявление, а затем Владимир зачитал свое. Разговоры были дружелюбными и плодотворными, и мы собирались продолжать переговоры еще несколько месяцев. Стандартное "бла, бла, бла". Затем началась сессия вопросов и ответов. Как и ожидалось, девяносто процентов всех вопросов касалась нашего визита в клуб дзюдо минувшим вечером. Некоторые вопросы были откровенно глупыми. Кто был сильнее – я или Путин? Почему мы не стали бороться между собой? Почему не пришла моя жена? Значило ли это, что мы разводимся? Было ли это своего рода "встречей каратистов"?

Я не знал, было ли это смешно, или же раздражающе. Я заметил, что Путина все это начало злить, и не только со стороны американских репортеров. Он культивировал конкретный образ "борца России", сражаясь, катаясь верхом и охотясь, и все это с голым торсом. Теперь же его это же в каком-то смысле и кусало за задницу. Когда бы мы ни пыталисьвернуться к теме актуальных вещей, которые мы обсуждали, они все равно уводили разговор обратно. Наконец мы закончили пресс-конференцию и я уже вдали от глаз пособолезновал Владимиру. Обычно ему так нервы не трепали. Его пресса была послушнее, и Россия жестче относилась к журналистам. Они печатали то, что им было велено печатать, или же они могли оказаться где-нибудь в канаве. Следовательский журнализм не слишком одобрялся в матушке-России!

Израиль был до веселого разочаровывающим. Там была несколько менее формальная обстановка, и Ариэль Шарон позаботился о том, чтобы представить Колина и меня старшим в армии обороны Израиля и Моссаде, их разведывательной организации. Для Колина все это уже наверняка было привычно, но мне все было в новинку. Я старался не казаться слишком глупым и держал рот на замке. Плюсом было то, что у Израиля было одобрительное отношение к тому, как мы решали ситуацию с Афганистаном и Аль-Каидой. Они предпочитали весьма прямой подход к таким вопросам.

Я выяснил, что они искали всю возможную информацию по Аль-Каиде, которую только могли найти. Мы убили множество очевидцев, когда разнесли их убежища и городские постройки, но и казалось, что мы также уничтожили множество из их старших кадров. Никто еще не знал, убили ли мы уже Усаму бен Ладена, но я слабо припоминал, что на первой жизни это было так же. Мы так и не знали этого, пока он со временем не начал выпускать видеокассеты, где была показана его приверженность к насилию. И даже тогда мы не были уверены до тех пор, пока анализ этих видеокассет от ЦРУ не показал, что эти кассеты были новыми, а не просто переработанным материалом. Пока что не всплывало никаких кассет, но еще слишком рано было загадывать.

Также хорошо было и то, что были явные подтверждения тому, что мы нанесли Талибану смертельный удар, по крайней мере, его той инкарнации. Эти варвары-ублюдки потеряли почти всех людей уровня министров и выше, а так же и людей второго и третьего уровня. Мулла Омар, законный глава Талибана, официально был признан погибшим в Кабуле вместе с остатком городского совета Кабула. Талибанцы попытались перегруппироваться, но они в основе своей были частью пуштунского племени, и были самым крупным меньшинством в стране меньшинств. В остальном же они были детищем Пакистанской ИСИ, которая использовала исламских фундаменталистов и экстремистов, чтобы выступать против Индии в Кашмире и где-либо еще. Уже были данные о том, что Пакистан уже пытался их переформировать. Веселье, да и только!

Шарон в какой-то момент отметил, что это они придумали выражение "Враг моего врага – мой друг". Он также напомнил мне, что, имея дело с мусульманами, всегда важно помнить, что они также придумали идею "такийи", по которой для них было абсолютно законно и позволительно лгать "неверным", если, по их мнению, это поможет распространять ислам. Им было не сложно оправдать для себя любую ложь по любой причине.

Но все-таки нам нужно было получить любую помощь в разведке, которую мы только могли получить, даже помня о том, что Израиль вел очень серьезную игру, раскачивая свои интересы против интересов всех остальных, и всегда было две или три подоплеки в их стремлениях.

По пути домой я также упомянул для Колина и всех остальных, что нам также стоит скептически относиться к израильтянам. Они просто творили чудеса в использовании очень влиятельного американского про-израильского лобби, и очень любили нынешнюю ультраправую фундаменталистскую теорию христианства, называемую Христианским Зионизмом. Многие из этих фундаменталистом верили, что прежде, чем Иисус вернется для Второго Пришествия (и других различных форм Вознесения), необходимо, чтобы евреи одержали победу на Ближнем Востоке. Только тогда Иисус вернется Анти-Христ будет сброшен, а все неверующие сгинут в бездне. Конечно же, если бы до такого дошло, то евреи тоже бы отправились в бездну, поскольку они тоже были неверующими. Сами израильтяне не воспринимали это слишком всерьез. Им бы понравилось что угодно, что могло бы крепко удерживать американских безумцев на их стороне, а поскольку они не исповедовали христианство, то и Вознесение все равно не было реальным. Ари слегка улыбнулся и согласился с моим комментарием.

В Вашингтоне мы приземлились поздно вечером и все мы изрядно вымотались. Я сразу же объявил, что беру выходной, и мы с Мэрилин взяли Маrinе Оnе и улетели обратно в Хирфорд. Вице-президент мог позвонить мне домой на следующий день, чтобы выяснить, когда я собирался вернуться.

Глава 146. Специальное объявление

Понедельник, десятое декабря 2001-го года.

Мы прилетели обратно в четверг, так что я взял длинные выходные, чтобы снова узнать своих дочерей поближе. Чарли снова вышел в море, его назначили на форт МакГенри, что мне показалось очень поэтичным, поскольку форт МакГенри был в Балтиморе. Он была гатором типа "Уидби Айленд", что было сокращением от аллигатора, а именно – комбинированным кораблем, который мог перемещаться по воде до суши и обратно, только вышел из сухих доков после пополнения провизии, и пробыл бы в море целых шесть месяцев. Чарли отплыл прямо перед нашим вылетом в Англию, и мы бы не увидели его до самого конца весны.

Перед тем, как он ушел на корабль, мы еще с ним поговорили. Он уже около двух лет состоял на службе, но он все еще не знал, хочет ли он делать там карьеру. Это было интересно, и давало ощущение смысла, и это ему нравилось, но просто плавать на корабле с кучкой парней уже устаревало. Он также был достаточно умным, чтобы знать, что, будучи моим сыном, он будет ограничен в своих назначениях. Он все еще считал себя больше активным и вольным парнем, нежели студентом колледжа, и если бы он оставил войска, то он наверняка бы подался в гонки на байках. Он уже не был маленьким ребенком, и говорил как молодой, но взрослый. Я спросил его, каково это – отправляться с людьми, зная, кто его отец, и на это он лишь ухмыльнулся и пожал плечами.

– Что есть, то есть, пап. В смысле, люди знают, но не придают этому особого значения. По крайней мере, никто не пытается ко мне присосаться. Хотя я даже немного рад, что ты отправил меня под моим вторым именем. Как минимум тогда я не был таким известным.

– Ну, мы еще увидимся, когда ты вернешься. Постарайся звонить или писать своей матери! Она переживает за тебя…

– А ты нет? – подколол меня он.

Я пропустил это мимо ушей и продолжил:

– …и она скучает. Когда вернешься, если захочешь привести кого из друзей, то без проблем. Если не захочешь оставаться здесь, то можешь жить в доме на Тридцатой.

За день до того, как мы вернулись домой из Тель-Авива, я позвонил Норму Минета и Грегу Полсону и сменил гнев на милость по отношению к Объединенным Авиалиниям. Надеюсь, они свой урок усвоили. Просто взять и закрыть их было бы сродни броску молнии с Олимпа, и я четко сказал, что не буду принимать никаких обращений на их счет со стороны конгрессменов или сенаторов. Однако, вернувшись домой, я дал всем зеленый свет на разработку акта об авиационной охране и безопасности 2001-го, который бы предоставил некоторые кредитные гарантии и компенсации. Все ожидали двух моментов – того, что этот проект разбавят, и того, что его быстро пропустят. Я бы мог смириться с этим, пока управление гражданской авиации могло требовать проведения изменений в сфере безопасности. Если бы все так и осталось, то я бы смог принять и кучу другого дерьма, которое туда бы добавили конгрессмены.

На День Благодарения я взял небольшой отгул и провел длинные выходные дома. Девочки все еще были с нами, по крайней мере, в этом году, так что мы проделали стандартный ритуал с большой фаршированной индейкой и всеми закусками. Я отметил, что это может быть в последний раз, когда мы это делаем. В следующем году близняшки уже поступили бы в колледж, и могли бы не захотеть возвращаться домой. В это же время, как только они уехали бы из дома – Мэрилин переехала ко мне в Белый Дом, что было для меня очень предпочтительно. Мы были на грани того, чтобы стать пустым гнездом в самом большом доме в мире! (Ладно, это преувеличение, но это все еще было бы большим изменением)

Мы завершали 2001-й год, и казалось, что страна была все еще взволнована событиями трехмесячной давности. Конгресс наконец-то объявил, что слушания бы проводились после созыва в 2002-м, вероятно, где-нибудь в феврале. Это стало бы совместным слушанием Конгресса и Сената, которое проводил бы особый комитет по разведке. Я сообщил всем лидерам, что администрация будет сотрудничать, и что их первыми свидетелями будут Три Товарища. Им же я сказал, чтобы они позаботились о том, чтобы к тому времени их отчет был готов, и я ждал, что в будущем будут какие-нибудь предложения. Я также попросил Джона Эшкрофта выяснить, сможет ли он ввести в курс дела своего специального прокурора. Если Конгресс начнет опрашивать людей в то же время, что и Фицпатрик, может ли быть двойной риск? Если одна из сторон даст кому-либо неприкосновенность, будет ли это действовать по всем аспектам? Как же я рад, что я не стал юристом!

Я также сказал им, что если я должен давать – то об этом нужно дать знать советникам Белого Дома. Хоть я и был готов свидетельствовать под клятвой и отвечать на вопросы, но ни при каких обстоятельствах я не собирался дать им воспользоваться этой клятвой, чтобы копаться в моем прошлом. Прежде, чем я буду давать какие-либо показания – должны быть утверждены какие-нибудь основные правила.

В это же время, пока все это происходило, обанкротилась энергетическая корпорация Энрон. Я знал, что это случится, но не смог вспомнить точной даты. Я также знал, что это было только одно из нескольких крупных имен в бизнесе, которые потерпят крах вследствие никудышного регулирования и надзора. Я выступил в палате коммерции Соединенных Штатов, где возложил вину за банкротства на неконтролируемое попустительство со стороны слишком многих бизнесменов и политических лидеров.

– Американцы, также, как и вы, верят, что капитализм – это лучшая экономическая система для них и их семей. Они знают, что лучшая для них улучшить свои жизни и жизни своих детей и внуков возможность – это капитализм. Но все же еще важнее для них честность! Люди считают бизнес великолепной игрой, и они хотят в нее играть! И они также знают, что у игр есть правила! Если отбросить правила и убрать всех судей, то это будет уже не игра, в которую люди хотят играть, а афера, которую они будут избегать! Если вы хотите, чтобы ваши сограждане вас уважали, то что-то должно измениться. Если вы хотите продолжать зарабатывать деньги – то должны быть какие-то изменения!

Это было только частью выступления, и аплодисменты были жидковаты. Если им не понравилась моя речь, то они бы возненавидели саму идею о том, что я собирался увеличить финансирование комиссии по биржам и ценным бумагам и министерства юстиции. Я не был полностью уверен, что смогу победить в этой битве, но я точно знал, что эта борьба обойдется мне и Институту Возрождения Америки в кругленькую сумму!

И опять же, это был бы только первый залп из множества. Я уже сказал Алану Гринспану, что я хотел подтянуть банковскую систему. Федеральный резерв был довольно независим, но это не значило, что у меня не было толики влияния. Я сказал ему, что мне казалось, что нам нужно ужесточить основные требования по банковским резервам, а также провести пару "стресс-тестов" на некоторых из крупнейших банков. От этого председатель удивленно взглянул на меня, а я только напомнил ему его ремарку про "необъяснимое изобилие", которой он описал пузырь доткомов, и теперь же применялась к рынку недвижимости и финансовому сектору. Я бы позволил ему самому разбираться с рынками. Там его любили и уважали; я же был просто ебаным миллиардером, куда уж мне.

В понедельник, десятого декабря, у нас был весьма интересный день. Мэрилин с девочками приехали на выходные в Вашингтон, и мы разрешили девочкам не ходить один день в школу, и они остались с нами. Мы приближались к мистической точке сотого дня моего президентского срока, и было очень много запросов на проведение большого интервью в Белом Доме со мной и моей семьей. Не знаю, на чем основывался выбор Ари, но он остановился на варианте с Бобом Шиффером с СВS. Мы дали бы интервью в Белом Доме в понедельник десятого числа, и в эфир бы это пустили в специальном двухчасовом выпуске вечером в воскресенье шестнадцатого.

Большая часть причин была связана с тем, как именно я стал президентом. Американская избирательная система работала наперекосяк, и в ней черты характера, которые лучше всего подходили для победы на выборах обычно не были теми чертами, которые лучше всего подходят для занятия поста президента. Ни за что я бы не стал баллотироваться в президенты. Джордж Буш вытянул меня и мои двадцать миллионов долларов из полной неизвестности и зашвырнул меня на пост вице-президента. Если бы все пошло по его плану, то через четыре года он бы вернул меня обратно. А теперь я же я сам был президентом, и большая часть страны ни черта обо мне не знала.

После событий одиннадцатого сентября была целая лавина репортажей, но в них не было ничего обо мне самом. Я попал на национальную арену всего-то за четыре месяца до выборов, и кроме того, что я любил собак и убивал пленников, они ничего обо мне не знали. Обычный кандидат бы теперь агитировал не меньше двух лет к тому моменту, и он давал бы интервью утром, днем и вечером, чтобы держать свое имя на слуху. То же самое можно было сказать и о моей семье. Одной из задач Ари Флейшера было рассказать миру, кто я такой.

Интервью с СВS проводилось бы в зале картографии, который располагался на цокольном этаже Резиденции прямо рядом с главной приемной. Как я понял, его так назвали, потому что Франклин Рузвельт пользовался им, когда отслеживал прогресс Второй Мировой с помощью карт. С тех пор этот зал не использовался для карт и теперь же был просто одним из бессчетных тупичков в здании. В воскресенье днем я забрел туда и наткнулся на парочку техников СВS и Белого Дома, которые устанавливали софиты и зеркала на подмосты. Я только надеялся, что они не свалятся на нас, что когда-то действительно случилось с Биллом и Хиллари Клинтон. Они уже вынесли обычно стоящую там мебель, и принесли парочку кресел и похожий двухместный диван.

Мы бы уже были на съемке сразу с девяти утра, и пробыли бы там большую часть дня. Были бы отрывки только со мной, со мной и Мэрилин, и еще пара сегментов со всеми сразу. Каждые полчаса или около того мы брали бы перерыв, чтобы я мог возвращаться к своей работе по решению мировых проблем. Если проблема была большой, то снимали бы только Мэрилин и девочек. Нет нужды говорить, что все время там также на заднем фоне постоянно мелькал бы нервничающий Ари.

Я тогда надел легкий черный костюм, а Мэрилин облачилась в дизайнерские джинсы с подпоясанной блузкой. Прежде, чем нас начали снимать, я ей присвистнул, а она улыбнулась в ответ. Холли и Молли тоже были в джинсах, и в топах без рукавов. Они показались мне очень узкими, но мне сказали, что это стиль такой. К счастью, бретелек от их лифчиков не было видно. Как такое могло считаться стильным – мне было не понять.

Когда мы пришли, девочки решили, что Шторми тоже была частью семьи и могла смотреть. Я не был уверен, как именно это сработает; она была надрессирована, и уже привыкла находиться среди странных людей, но она ни разу не видела камеры, которая бы ей не понравилась. Она сразу же ушла в угол и свернулась, чтобы поспать. Затем мы быстро прошли через гримирование, и встретились и пообщались с Бобом Шиффером (я знал его уже несколько лет, и Мэрилин также виделась с ним на различных ужинах и вечерах, но для девочек это была первая встреча), и к нам прикрепили наши микрофоны. Затем мы уселись по своим местам, мы с Мэрилин разместились на двухместном диване, а девочки сели в кресла по левую руку от меня. Затем загорелись софиты, и Боб поблагодарил нас за интервью. Как только это случилось, Шторми навострила уши и начала озираться в поисках камер. Время выступлений! Ей это нравилось! Так и прошла открывающая часть передачи.

Боб: Мистер президент, я бы хотел поблагодарить вас и вашу семью за то то, что позволили нам взглянуть на внутреннюю сторону Белого Дома Бакмэна.

Я: Пожалуйста. Мне показалось, что это подходящее время, чтобы… (Шторми запрыгивает на диван между мной и Мэрилин) Погодите… ЧТО?! Шторми, ты что… О, Боже милостивый! Давай слезай отсюда!

Холли и Молли хохотали, пока мы с Мэрилин пытались столкнуть гигантскую зверюгу с наших коленок. Мы в этом не преуспели, и в конце концов Шторми сидела между нами, смотря в сторону камеры.

Я: Глупое животное! Кто-нибудь, принесите вареную кость! (и я снова взглянул на Боба) Эта животина прямо саморекламная гончая, во всех смыслах!

Нам пришлось подождать пару минут, пока кто-то бегал до кухни и затем вернулся с большой костью, которые для нас припасали работники кухни. Шторми завела себе множество друзей в Белом Доме, и для нее хранился целый запас. Этот некто вручил кость Холли, и Шторми резко навострилась и посмотрела на нее.

Холли: Шторми, иди сюда, возьми косточку.

Молли: Ну давай, девочка наша, иди возьми ее!

Я: Это вкусная свежая косточка, Шторми, из хорошего и сочного Демократа! (Мэрилин на это фыркнула, а Шторми спрыгнула, взяла кость и унесла ее за пределы съемки в угол зала)

Боб: Вы кормите свою собаку хорошими и сочными Демократами? (Смеясь)

Я: Только, когда у нас заканчиваются хорошие и сочные журналисты. (Мэрилин с девочками захихикали)

Боб: Кажется, вот я и попался, не так ли?

Я: Причем с широко открытыми глазами! (Еще смех)

Одна из камер немного повернулась, чтобы показать, как Шторми тихо грызла свою кость в углу. Затем мы вернулись к интервью.

Боб: Так что же за собака эта Шторми?

Я: Она просто обычная американская собака, огромная лохматая животина. Вы же знаете, как мы ее взяли, из того подвала в Спрингборо? Она в себе сочетает столько пород, что о большем и просить не приходится. Она чисто американская собака.

Боб: Что вы подразумеваете?

Я: Ну, похоже, что у каждой страны есть своя собственная порода собак. Есть английские бульдоги, французские пудели, немецкие овчарки, а что же тогда американская собака? Я бы сказал, что американская собака – это дворняга смешанной породы, потому что американцы именно такие.

Боб: Такой же "плавильный котел", только по отношению к собакам?

Я: Именно! В смысле, все, что мне нужно сделать – это просто взглянуть на мою собственную семью. Мы настолько смешанные, насколько это возможно. Мой отец и его семья были англичанами и лютеранами. Мать моей матери была потомком немцев и лютеранкой, но ее отец был англичанином, наполовину англиканцем, и наполовину евреем. Семья Мэрилин состоит из французских канадцев и римских католиков, но со стороны ее отца также вкрался и шотландец. В нашем же поколении все только хуже. Моя сестра вышла замуж за парня с норвежскими и шведскими корнями, и половина братьев и сестер Мэрилин поженились с американцами-поляками и американцами-итальянцами.

Молли: Не забывай про тетю Келли. Она американка-ирландка!

Я: (Кивая дочери и улыбаясь) Видите? Только небеса знают, кого в конце концов притащат домой наши дети! Взглянем правде в глаза, по всей стране есть семьи, как наша, с различными наследиями. Мы с этим справляемся, но нас уж точно нельзя назвать чистокровными. Мы нация смешанных пород.

Мэрилин: Карл, никто не хочет, чтобы его называли дворнягой!

Я: (с улыбкой отмахиваясь) У меня всю жизнь были смешанные породы. Хорошие собаки, крепкие, здоровые, долго живут, верные… Мне нравятся такие смеси. Это здорово.

Холли и Молли переглянулись и издали пару "Гав!", и мы все рассмеялись.

Я не знал точно, как это будет потом смонтировано. Будет ли это все сначала хохотушками, а затем серьезно, или все это будет как-то вперемешку? Нам пришлось бы ждать до воскресенья, чтобы это выяснить. Мне сказали, что рекламу этой передачи начнут показывать с этого вечера.

Пока Мэрилин с девочками все еще сидели там, Шиффер решил задать им пару вопросов.

Боб: Итак, как вы двое адаптируетесь к жизни в Белом Доме?

Холли: Да все еще нормально. В смысле, папа уже был в Вашингтоне, когда мы еще были в первом классе или около того, так что мы уже годами ездим туда-сюда в Вашингтон и обратно.

Молли: Это довольно классное место. Тут куча всяких разных комнат и залов. Это как будто бы живешь в музее. Хотя это и немного странно. Ну, кто же живет в музее?

Боб: Как много времени вы здесь проводите? Вы же на самом деле живете в Мэриленде, верно?

Молли: Да. Во время учебного года мы живем в Апперко, это рядом с Хирфордом, и там мы и ходим в школу. На самом деле мы сюда ездим через выходные или как-то так. Когда папа был в Конгрессе, чаще всего он по вечерам приезжал домой. А теперь он возвращается примерно раз в две-три недели.

Холли: Да, наш дом на самом деле в Апперко. Как только закончится школа, я знаю, что мама переедет сюда на постоянную основу. Мы обе все равно в следующем году будем в колледже.

Боб: (Глядя на Мэрилин) Таков план? Вы собираетесь переехать в Вашингтон на постоянное проживание, когда ваши дочери покинут дом?

Мэрилин: Да. Когда Карл был в Конгрессе, мы жили достаточно близко, чтобы он мог ездить с работы домой, вроде того. Карл мог приезжать домой через день и почти каждые выходные.

Боб: На вертолете.

Мэрилин: Это было несколько необычно, но мы справились. Нам нравится, где мы живем, и нравится, что наши дети ходят там в школу, и мы не хотели, чтобы для них все слишком сильно менялось. Все стало сложнее, когда он стал вице-президентом, но он все еще мог иногда приезжать домой. У нас всегда была мысль о том, что, когда девочки покинут отчий дом, то я смогу переехать туда на постоянную основу.

Боб: (обращаясь к близняшкам) Куда вы собираетесь поступать?

Холли: В Университет Мэриленда, в Колледж-парке.

Боб: Почему туда? Я думаю, что вы можете поступить в любой колледж в стране. Почему не в Гарвард?

Молли: Колледж-парк находится прямо рядом с Вашингтоном, и у него репутация в сфере инженерии и науки куда лучше, чем у Гарварда. Я хочу изучить инженерию.

Холли: А я физику.

Боб: Инженерия и физика! Почему эти сферы?

Молли: (Со слегка смущенным лицом) Точно не знаю, почему. Папа был математиком и мог запрограммировать компьютер, а Чарли постоянно разбирал свои мотоциклы, и мы смотрели, как он это делает. Не знаю, почему, но я всегда хотела понять, как именно что-то работает. Этим и занимаются инженеры.

Холли: То же самое, но немного другой момент, думаю. Мне нравится научная часть этого.

Боб: Почему-то я никогда не представлял вас, как я понимаю, так называемыми ботанами. Как-то это не подходит к образу чирлидерш, мне кажется. А кем вы себя видите?

Холли: Полагаю, да, нас можно называть ботанами. Почему это так плохо? Мистер Гейтс – ботан, и он основал Мiсrоsоft, и один из богатейших людей мира, ведь так? Папа – ботан, и в конце концов он стал президентом!

Молли: Если думаете, что можете жить без ботанов, то тогда просто выключите телевизор, компьютер, свет и отопление, потому что без нас, ботанов, вы все будете сидеть во тьме да холоде! Кто, как вы думаете, изобрел все это?

Боб: (обращаясь ко мне и Мэрилин) Ваши дочери истинные приверженки! Это вы их подтолкнули к науке своим прошлым?

Мэрилин: О, нет, абсолютно нет. На самом деле мне это совсем не интересно.

Я: Нет, на самом деле нет. Я рад, что им интересна наука и инженерия. Думаю, что это очень важные сферы, и я сам с ними неплохо справлялся, но это их жизнь, а не моя. Я только хочу, чтобы они выбрали для себя что-то, и хорошо с этим справлялись, что бы это ни было. Чарли вот, например, не хотел никак связываться с колледжем. Мы же просто хотели, чтобы он выбрал что-нибудь, угомонился и старался бы в этой области изо всех сил. Мы с Мэрилин не можем жить их жизнью за них.

Было несколько вопросов только для меня, и Мэрилин с близняшками ненадолго отошли, Шторми умчалась за ними.

Боб: Мы приближаемся к дате вашего сотого дня на посту. Для большинства президентов это момент, когда начинают оцениваться их действия. Будет ли это хорошим моментом, чтобы оценить президентство Бакмэна?

Я: Не сказал бы, что я об этом когда-либо задумывался. Хотя мне стоит сказать, что у большинства президентов, когда они дают клятву, уже есть своя программа и они уже распланировали свои законопроекты и переходы за более, чем два месяца. У них во время выборов есть почва под ногами. Когда присягу давал я, у меня не было ничего из этого. У меня был без вести пропавший президент, страна, на которую напали, горящий Пентагон и гигантская дыра посреди Манхэттена. Моей программой было просто снова восстановить все, и чтобы все это работало, как надо, и предотвратить повторение подобного. Есть ли у меня своя программа? Да, я бы сказал, что она есть, и я над ней работал. Я собираюсь поделиться ее частью в следующем месяце в послании президента. Может быть, вам стоит отсчитывать сотню дней с того дня.

Боб: И что же это за программа?

Я: (Улыбаясь) Спросите в январе.

Боб: Вы собираетесь участвовать в выборах в 2004-м?

Я: Спросите следующим летом.

На этом месте мы взяли перерыв, пока я отвечал на звонки. Когда я вернулся, Шиффер спросил, могу ли я взять его с камерой на небольшую экскурсию о том, как обычно проходит мой день. Это было ничем иным, как просто раздуванием, но Ари с удовольствием на это согласился.

Боб: Итак, как обычно начинается ваш день?

Я: Ну, обычно я встаю где-то около шести или половины седьмого утра. Не думаю, что вы хотите показывать фотографии, где я в банном халате чищу зубы. Не самое приятное зрелище.

Боб: (Смеясь) Думаю, можем это пропустить.

Я: Отличная мысль. Итак, в это время я обычно одеваю спортивную одежду и спускаюсь в подвал. (Мы прошли к лифту и спустились на нем в подвал, и я показал расположенный там тренировочный зал) Обычно я разминаюсь здесь через день, а между этим я практикую боевые искусства с агентами Секретной Службы.

Боб: Вы их когда-нибудь побеждаете?

Я: (Смеясь) Только когда они позволяют. Серьезно, я неплох, но эти ребята – крепкие орешки. Я бы не хотел наткнуться на них в темном переулке. (Я заметил пару улыбающихся на это агентов где-то в стороне) Иногда я выхожу наружу и пользуюсь бассейном, плаваю по несколько кругов. Это неплохое упражнение для моей ноги.

Боб: То есть вы занимаетесь каждый день? А что насчет Первой Леди?

Я: Я точно пытаюсь. Если я нахожусь в дороге, то это может быть довольно сложно. Мэрилин часто присоединяется ко мне, но она относится к этому не так серьезно, как я. Если она может улизнуть от этого – она это сделает. (Мы вышли и я привел его в Овальный Кабинет) После тренировки я поднимаюсь обратно наверх, бреюсь и одеваюсь. Извините, это тоже не снимаем. После этого я уже нахожусь здесь в кабинете, и мой график в основном состоит в том, что мне скажут в этот день делать министры и работники. Плюс еще что-нибудь над чем мне нужно работать. Кажется, что никогда не получается делать ровно все то, что указано в графике.

Боб: (Указывая на мой стол, где по центру стояла металлическая коробочка с большой красной кнопкой) Это кнопка для запуска? (Смеясь)

Я: (С невинным выражением) Нажмите и узнаете.

Боб: Серьезно?!

Я только стоял с невинным выражением лица и поманил его к ней. Он нажал на кнопку, и она внезапно загорелась, светясь ярко-красным светом, и откуда-то снизу послышался звук клаксона. Боб сразу отскочил назад! Я рассмеялся, потянулся и нажал на кнопку еще раз, и шум стих.

Я: Сразу после того, как я попал сюда, один мой друг, Марти Адрианополис, прислал мне это, чтобы немного разрядить обстановку. Когда я впервые показал ее Фрэнку Стуфферу, я сказал, что это прямой сигнал командованию ПВО, и у него чуть сердце не остановилось!

Боб: Вы жестокий человек, мистер президент. (Мы оба немного посмеялись) Итак, большую часть времени вы проводите, работая здесь?

Я: Очень много времени. Если у меня не назначено встречи за обедом, то я перехватываю сэндвич с кухни или из кафетерия. Я стараюсь видеться с главами Конгресса и его членами хотя бы по разу в неделю, но иногда это бывает очень сложно. Очень легко во всем запутаться. Я также могу встречаться и с членами кабинета министров или своими работниками. После обеда я работаю до самого ужина. Если Мэрилин с девочками здесь, то я заканчиваю в шесть или около того, но если я здесь один, что часто бывает, то я обычно возвращаюсь после ужина еще на час-два. После этого я поднимаюсь обратно в резиденцию.

Боб: Вы так говорите, как будто это довольно рутинная работа.

Я: Это что угодно, но не рутинная работа. Все может резко измениться. Всегда где-то есть проблема. К тому времени, когда оказываешься на такой работе, лучше бы уже уметь расставлять приоритеты и управлять своим временем.

Боб: Как вы думаете, к чему сложнее всего привыкать, будучи президентом?

Я: Хм-м… это интересный вопрос. Думаю, что это тот аспект, что я всегда у всех на виду. Все, что я сейчас делаю, не важно, насколько обыденное, теперь имеет своего рода политическую подоплеку, и у каждого есть свое мнение на этот счет, и чтобы я ни делал – я всегда неправ. Порой это очень странно.

Боб: Как же? Дайте какой-нибудь пример.

Я: Ну, возьмем, к примеру, Шторми. Ранее мы играли с собакой, и вы давали ей кость и всякую всячину. Вы засняли это, и хотя я сам и не журналист, я узнаю темы, которые интересуют общественность, когда их вижу. Вы же часть этого покажете в субботу вечером, так? Ну, могу вам гарантировать, что в понедельник к обеду телефоны будут трезвонить, и начнет поступать множество писем и телеграмм о том, что я неправильно обращаюсь с собакой. В понедельник вечером по новостям будут давать интервью на эту тему. Во вторник все станет еще хуже! Любители чистопородных собак будут жаловаться, что у президента собака смешанной породы, любители кошек захотят равного внимания, коалиции хомяков и морских свинок тоже будут жаловаться, а организация по защите прав животных начнет требовать прекратить межвидовое рабство или какую-нибудь похожую чепуху!

Боб: (Смеясь) Все не будет настолько плохо.

Я: Просто смотрите! К утру среды подключится еще и Nеw Yоrk Тimеs, назовет это скандалом, и даст ему какое-нибудь милое название вроде Щеногейта. К концу дня некоторые конгрессмены потребуют проведения слушаний, в четверг вызовут специального прокурора, а в пятницу проведут голосование за импичмент! (И я посмотрел в камеру) Ребят, отстаньте! Я же просто играю со своей собакой!

Боб: (Все еще смеясь) Я думаю, что вы слегка преувеличиваете, мистер президент.

Я: (Улыбаясь) Не слишком. Вы в этом городе уже несколько лет. Как-нибудь спросите у Ари. В один прекрасный день он возьмет пачку писем, которые сюда присылают, напишет книгу и заработает целое состояние!

Мы взяли перерыв на обед, и я сводил Боба в кафетерий. Он не слишком вычурен, но он доступен для работников, хоть им и нужно платить. На следующий сегмент к нам присоединилась Мэрилин, предполагалось, что после обеда мы будем вместе. Мы вернулись в зал картографии. К счастью, Шторми была с близняшками.

Боб: Прежде чем вы попали в политику, вы были очень успешным инвестором. Может ли такой успешный инвестор и банкир одобрить нынешнее состояние экономики?

Я: Я никогда не был ни инвестором, ни банкиром. Я был венчурным капиталистом.

Боб: В чем же разница?

Я: Банкиры дают деньги в долг, по определению. Мы никогда не давали займов. Мы использовали наши деньги для покупки акций и опционов.

Боб: Может ли такой венчурный капиталист одобрить нынешнее состояние экономики?

Я: (Улыбаясь) Он бы точно одобрил планы, разрабатываемые нынешней администрацией.

Боб: О которых мы узнаем во время послания президента.

Я: В точку.

Боб: Какой вам нужно было иметь уровень кредитоспособности, чтобы быть венчурным капиталистом?

Я: (С любопытством взглянув на Шиффера) Вы хотите спросить, каким был мой уровень кредитоспособности?

Боб: (Усмехнувшись) Один из наших продюсеров берет ипотеку и интересуется вопросом.

Я: (Рассмеялся) Ха! (Затем я взглянул на Мэрилин и пожал плечами) Знаете, на самом деле я понятия не имею. Наверное, он очень плох.

Боб: (Пораженный) У вас низкий уровень кредитоспособности? Как такое может быть?! Вы же миллиардер!

Я: Но это только одна из составляющих уровня кредитоспособности. Большая его часть – это оплата кредитов и процентов. У меня никогда не было кредитов, так что у меня нет кредитной истории, чтобы оценить, смог ли бы я его погасить.

Боб: Вы никогда не брали в долг? А что насчет кредитных карт или проката машин?

Я: Неа. Важно помнить, что я начинал инвестировать в рынок, когда мне было всего тринадцать лет. Несовершеннолетние не могут подписывать контракты, так что все было сделано на счете, где рядом с моим именем стояло имя моего отца. Все, что я делал, должно было оплачиваться наличными. К тому времени, как я стал достаточно взрослым, чтобы законно брать займы, у меня уже не было в этом нужды. У меня есть карта Аmеriсаn Ехрrеss, но ее нужно оплачивать каждый месяц. И это все.

Боб: Я бы хотел задать пару вопросов Первой Леди. Миссис Бакмэн, о чем вы думали утром одиннадцатого сентября? Где вы тогда были?

Мэрилин: Я была дома, у нас в Хирфорде. Это было утро вторника, и это был учебный день, так что я провожала девочек на школьный автобус…

Боб: Простите, на школьный автобус?!

Мэрилин: (Улыбаясь) Мы живем в провинции, и девочки ходят в государственную школу. Они ездят в школу на автобусе с тех пор, как только начали ходить в школу. Наверное, мне не стоит это говорить, но за ними просто ездят агенты Секретной Службы. Их друзья ездят на автобусе, и мы не хотели слишком больших изменений.

Боб: То есть вы были дома? Вы знали, что происходит?

Мэрилин: Не совсем. У меня тогда были включены новости, передача "Сегодня", пока я закладывала белье в стиральную машину, но не могу сказать, что очень внимательно слушала. И тут внезапно вылетает дверь, вламываются все эти агенты и вытаскивают меня из дома. Меня посадили в машину и мы понеслись в сторону школы, и оказались там, когда этот гигантский вертолет садился на поле для соккера. Мы направились к нему, и я только успела увидеть, как девочек выводят из школы. Потом нас отвезли в Форт Мид, и отвели там куда-то.

Боб: Кто-нибудь сказал вам, что происходило?

Мэрилин: Вроде того. Я услышала часть из этого, пока мы ехали к школе, и еще что-то, пока мы были в вертолете. Никто не рассказывал мне, что произошло с Карлом, и это меня на самом деле пугало. Мы от него ничего не слышали до тех самых пор, пока его не сделали действующим президентом, может, где-то после полудня.

Боб: То есть вы тогда дома занимались стиркой?

Мэрилин: Вещи сами себя не постирают, и Карл тут уж точно не помощник! Да и девочки, впрочем, тоже.

Я: Эй, я тогда был во Флориде. Знаешь, навряд ли бы я смог поспешить домой, чтобы помочь снять белье с сушилки.

Боб: Я просто удивлен тому, что у вас нет кого-то, кто занимается чем-то таким.

Я: (Переглянувшись с Мэрилин и пожав плечами) Ответишь на это?

Мэрилин: Давай ты.

Я: С самого начала мы решили, что хотим, чтобы у наших детей была настолько обычная жизнь, насколько мы могли это устроить. Да, я невероятно богат, и я мог нанять прислугу, чтобы она бегала и делала для них все, чего они захотят, но это плохой способ растить детей. У нас дома в Хирфорде мы просто пытаемся растить их как обычных детей из среднего класса, какими были и мы. У нас нет прислуги. Мы сами готовим себе еду. У всех детей есть свои дела по дому. Они ходят в школу так же, как и их друзья. Когда-нибудь им придется все это делать самостоятельно, так что им лучше привыкать уже сейчас. Мы знаем, что это не идеально. Дети у нас умные, и они знают, что у папы не самая обычная работа, но мы пытаемся.

Мэрилин: Я мама-домосед. Я хочу быть там, когда они уходят в школу, и хочу быть там, когда они после полудня выходят из автобуса. Последний год был немного странным. Когда Карл был в Конгрессе, я часто приходила в его офис в Вестминстере и работала интерном, но теперь Шерил стала конгрессвумен, и я не хочу совать туда свой нос. Я также иногда помогаю родительскому комитету и церкви Милосердной Богоматери, как-то так. Мы стараемся оставаться приземленными.

Боб: Не могу представить, как вы бегаете в магазин за продуктами.

Мэрилин: (Вздыхает) Нет, уже нет. Все было не так плохо, когда Карл был вице-президентом. Никто тогда особенного внимания не обращал, но теперь это очень сложно. Я почти заточена в доме. Я буду рада, когда девочки поступят в колледж и я смогу переехать к Карлу в Вашингтон.

Боб: И вы будете заставлять девочек делать работу по дому и здесь?

Я: Нет, думаю, это было бы слишком.

Затем мы еще немного поговорили об одиннадцатом сентября и роли Мэрилин. Она была более скромной Первой Леди, чем ее предшественницы. С другой стороны, после восьми лет "Шоу Билла и Хиллари", думаю, что страна будет рада тихой Первой Леди!

Боб: Вы – богатейший из людей, которые когда-либо были президентом. Вы ездили на работу на своем собственном вертолете, и вы владеете самолетом и домом на побережье на Багамах. Это не очень похоже на семью среднего класса.

Я: (Пожимая плечами) Я точно родился в среднем классе, может, чуть выше среднего, как и Мэрилин. Я никогда не ставил себе цели стать богатым. Я только знал, еще будучи ребенком, что мне придется обеспечивать себя самому, что я не буду получать никакой помощи от своей семьи. И вот так начинаешь думать, мол, мне всего-то нужно накопить достаточно, чтобы поступить в колледж. Затем понимаешь, мол, что мне все лишь нужно позаботиться о том, чтобы мои дети смогли поступить в колледж, и чтобы я мог позволить себе оплатить свадьбы своих дочерей. А затем все стало больше.

Боб: Насколько?

Я: Ну, я помню, как сразу после увольнения из армии у меня было состояние около сорока или пятидесяти миллионов долларов, и я взял Мэрилин на второй медовый месяц в милое тихое местечко на Багамах. И так место понравилось нам обоим, и я просто сказал, не особенно тогда задумываясь, что, если ей понравилось, то когда-нибудь я смогу купить ей что-нибудь подобное.

Мэрилин: Я это помню! Я тогда спросила, серьезно ли ты, и ты такой, ну да, но мне тогда нужно иметь состояние около ста миллионов долларов или около того.

Я: Точно. И так это стало моей следующей целью. После этого нужно было быть в состоянии купить самолет. Это стало причиной стать миллиардером. Это не о том, сколько имеешь. Это не просто счет. Это то, что можно на эти деньги сделать. Это всего лишь инструмент. Да, у меня есть пара игрушек, но я каждый год отдаю на благотворительность больше, чем мог бы потратить на самолеты, вертолеты и подобное.

Боб: Вы состоите в списке десяти самых богатых американцев журнала Fоrbеs. Вы однозначно самый богатый американец, который стал президентом.

Я: Знаете, я не совсем в этом уверен. Да, я согласен, что по количеству долларовых купюр это, несомненно, правда. И все же у нас были некоторые до ужаса богатые президенты. Вашингтон был невероятно богат, и какова была его доля в американской экономике того периода, если сравнить с моей долей в нынешней? Какой бы эффект произвела инфляция? Если взглянуть на гору Рашмор, то вы увидите там весьма богатых парней. Вашингтон, Джефферсон и Рузвельт все были довольно богатыми, и хоть Линкольн и родился в бревенчатом доме, он стал очень успешным судебным адвокатом и женился на дочери богатого человека. И он не страдал от этого. Это один из тех вопросов, для которых нам надо дождаться, когда его разберет какой-нибудь выпускник-экономист.

Боб: Вы сказали, что вы не ждали никакой помощи от вашей семьи. Почему так? Когда вы это поняли?

Я оглянулся и заметил, что в зал уже проскользнули Холли и Молли, так что они услышали бы все это. Я вздохнул. Они бы в любом случае увидели это по телевизору в воскресенье вечером.

Я: (Вздохнув) Будучи еще подростком, я выяснил, что для своей семьи я считаюсь большим разочарованием. Для них я был неудачником, и они бы не стали меня поддерживать. Если мне и нужно было как-то выстраивать свою дорогу в жизни, то это было бы без их участия.

Боб: (С большим удивлением) Как вы можете говорить, что вы были неудачником?! По всем меркам вы были одаренным в науке и математике. К четырнадцати годам ваши работы уже публиковали в научных журналах. В шестнадцать вы уже посещали колледж. Когда вам было восемнадцать – вы уже были миллионером. Это можно назвать как угодно, но только не неудачей!

Я: Для большинства нормальных семей – да. Мои родители… моя мать видела меня, подражающего своему отцу. Я должен был делать ровно то же, что и он, поступить в тот же колледж, стать инженером, как и он, затем устроиться в большую компанию, как и он, затем осесть, поселиться в пригороде, жениться на милой девушке и завести двоих-троих детей, все ровно как и у отца. К несчастью, я очень рано понял, что меня такая жизнь не интересует. И это сделало меня неудачником в глазах моей матери, и вследствие этого и в глазах отца тоже.

Боб: Они были настолько подавляющими?

Я: Весьма. Я помню, когда в четырнадцать лет я сказал, что собираюсь стать математиком, моя мать расстроилась настолько, что приказала отцу меня выпороть, будто бы думала, что таким образом она через него из меня дурь выбьет, или вроде того.

Боб: Можете дать пример?

Я: Одно из самых ранних воспоминаний, когда мне было пять или шесть, и мы делали валентинки в школе. Полагаю, это, наверное, было в детском саду или в первом классе. Итак, я неправильно написал одно слово на открытке. Когда я вручил ее своей матери, она зачитала мне лекцию по правописанию и потом отправила меня в мою комнату, чтобы я написал это слово двадцать раз. И я стал потом очень грамотным.

Боб: Звучит невероятно. Вас наказали за то, что вы подарили матери открытку на день Святого Валентина?

Я: Нет, меня наказали за плохое правописание. Открытка ей была не важна. Изначально ожидалось, что я подарю ей открытку, так что, когда я ее подарил, это ожидание оправдалось. Так же было и во время средней и старшей школы. Если я приходил домой со сплошными пятерками, это было ожидаемо, а когда кто-то делает то, чего от него ожидают – его за это не хвалят. Для похвалы требовалось что-то большее, чем сплошные пятерки; и я понятия не имею, что. Вместо этого, когда я был маленьким, мне приказывалось лучше стараться для каждого следующего табеля успеваемости, и затем отчитывали за то, что у меня не было сплошных пятерок.

Боб: Ваша сестра отзывалась, цитата, что родители над вами издевались. Это правда?

Я: (Ухмыляясь) Думаю, что это немного преувеличенно. Это не выглядело так, будто бы они пороли меня цепями в подвале. Все дело было просто в том, что уних было строго регламентированное видение того, какими должны быть наши жизни. Был только один путь стать порядочным взрослым Бакмэном. И мы с моим братом должны были следовать ему, без исключений. Они пользовались методом кнута и пряника, только без пряника. Это было своего рода логично, по какому-то странному соображению. Если ты вел себя лучше, чем ожидалось – тебя хвалили, а если хуже – то пороли дубовой палкой. Но поскольку ожидаемым поведением было идеальное, а лучше этого ты никак быть не мог, поэтому тебя никогда не хвалят, а только порят.

Боб: И вас пороли. Большой была палка-то?

Я: (Расставив руки где-то на расстоянии полуметра) Около того. Меня били почти каждый день. Когда мне исполнилось тринадцать, я сказал им прекратить, а не то уйду из дома. Папа прекратил, но мама никогда до конца с этим не соглашалась. Хотя к тому времени мне исполнилось четырнадцать и я уже был слишком большой для того, чтобы она меня била.

Боб: (Обращаясь к Мэрилин) Вы знали об этом?

Мэрилин: Не напрямую, но к тому времени, как я встретила Карла, мы уже прошли половину первого курса колледжа, или, скорее, моего первого курса – Карл тогда уже был на втором. И все-таки я знала, что он съехал из дома и с шестнадцати лет заботился о себе сам. Как-то раз я встретилась с его семьей во время визита к нему, и это было довольно ужасно. Больше я не возвращалась. Я разговаривала с его сестрой Сьюзи, и она по большей части подтвердила все то, что он когда-либо рассказывал мне, и то, что рассказал вам сейчас.

Боб: (Снова обращаясь ко мне) Ваш брат был шизофреником-параноиком, и у вашей матери диагностировали эпизодическую депрессию. (Я кивнул) Вы когда-нибудь страдали психическими расстройствами, или лечились от них?

Я: (Выпрямившись от неожиданности) А вот это очень интересный вопрос, не так ли? Не думаю, что меня когда-либо о таком спрашивали. Ответ – нет. Я никогда не стремился к лечению, и меня никогда не направляли на него, и у меня никогда не было никаких симптомов психических расстройств. Да, у моего брата и моей матери были проблемы, но у отца и сестры такого не наблюдалось, впрочем, как и у остальных членов моей семьи, насколько я знаю. Хотя я не могу сказать точно, потому что я ни с кем из них не виделся с тех пор, как мне исполнилось двадцать два года.

Боб: Итак, никакой депрессии.

Я: Ничего клинического. Был ли я когда-нибудь в депрессии? Если вы имеете в виду просто быть грустным, то я точно грустил в своей жизни, как и все мы. У меня было много грустных периодов в жизни. Но это не значит, что мне нужно лечение или консультации.

Боб: Что было самым депрессивным периодом в вашей жизни?

Я: (Быстро взглянув на Мэрилин) Хм-м. Увольняться из армии было тяжело. Я тогда уже решил для себя, что буду строить там карьеру, а вместо этого меня выставили вон, еще и болячку в подарок подкинули. По крайней мере, так тогда казалось. Через пару лет, когда за Мэрилин следил маньяк, и оказалось, что это был мой брат, и мне пришлось его застрелить – это было очень тяжелое время, почти полгода. (Мэрилин потянулась и взяла меня за руку, и довольно крепко ее сжала) Думаю, что хуже всего был момент, когда мы попали в ужасную аварию через несколько лет. Мэрилин была беременна и чуть не умерла, и мы потеряли ребенка, и больше она не может иметь детей. Это было очень тяжело для нас обоих. За рулем тогда был я, и я очень долго винил себя, но это не было в полной мере моей виной, просто тогда была плохая погода и дороги обледенели, это был просто несчастный случай. (Снова посмотрев на Мэрилин) Как для тебя? Это были худшие моменты?

Мэрилин: В большинстве своем. Я не слишком переживала, когда ты ушел из армии. Я знала, что ты вернешься. Когда меня преследовал твой брат, я не столько грустила, сколько была напугана. Но хуже всего точно было, когда мы потеряли ребенка.

Боб: Как вы это пережили? По мне звучит весьма депрессивно.

Я: (Качая головой) Мы прошли через наши трудности так же, как это делают все остальные. У нас есть мы, и у нас тогда были друзья. Если тебе грустно, это не значит, что нужно принимать таблетки. Мы были вместе. Не важно, что бы ни случилось, у нас есть мы. (И я поднес руку жены к губам и поцеловал)

В это время Холли и Молли подошли и заняли свои места. Думаю, что такое вернуло их в реальность. Затем все стало абсурднее. Боб решил немного повеселиться с девочками.

Боб: (Близняшкам) Кто лучше готовит – мама или папа?

Холли: О, это точно папа!

Молли: Да, он великолепен! (Мэрилин надулась на это)

Я: Я могу вам двоим напомнить, что Рождество не за горами, а за подарки отвечает мама.

Холли: (Резко взглянув на Молли) А, на самом деле мама куда лучше готовит!

Молли: Да, папа ужасно готовит!

Мэрилин: (Фыркнув и закатив глаза) Ну хватит уже!

Я: (Скрестив руки на груди) Могу еще напомнить, что хоть ваша мама и отвечает за выбор подарков, я же за них плачу!

Молли: Ну, они примерно одного уровня. (Холли только кивнула)

Я: Видите? И кто сказал, что нельзя добиться чего-то, что устроит обе партии в Вашингтоне?

Боб: (Смеясь) И с чем же сложнее справляться – с подростками-близняшками или с Конгрессом?

Я: Две дочери-близняшки или пятьсот тридцать пять конгрессменов и сенаторов… хмм… Давайте вернемся к этому позже. (Раздались еще смешки)

Мэрилин снова фыркнула и погрозила пальцем мне и близняшкам. Потом Шиффер сменил тему.

Боб: (Близняшкам) Ваши родители когда-нибудь рассказывали, как они познакомились? Я об этом слышал множество разнообразных историй.

Холли: (Просияв и ухмыльнувшись) Нет! Что вы слышали?!

Молли: Это будет интересно. (Мы с Мэрилин встревоженно переглянулись)

Боб: Я слышал несколько разных историй. Что они встретились в баре. Что была дуэль и драка в баре. Что ваш отец выиграл вашу мать в игре с выпивкой. Какая же была реальная история?

Молли: Дуэль?!

Холли: Мы должны это услышать!

Я начал смеяться и прикрыл лицо руками, пока Мэрилин доказывала свою невиновность. Спустя мгновение я поднял взгляд и покачал головой.

Я: Мы посмеем рассказать им правду? Думаешь, они уже достаточно взрослые, чтобы узнать, что на самом деле произошло, со всеми мерзкими подробностями?

Мэрилин: Угомонись уже!

Я: Ладно, вот, что на самом деле произошло, правда, только правда и ничего, кроме правды, так что, да поможет мне Господь! (На это моя жена забурчала) Мы познакомились в январе или в феврале на вечеринке в нашем общежитии в Ренсселере.

Боб: Какого рода это было общежитие?

Я: (Ухмыляясь) Вы смотрели "Зверинец"?

Боб: Да.

Я: Мы могли бы их кое-чему научить.

Мэрилин: Это не то, чем стоит гордиться! (Грозит мне пальцем)

Я: (Пожимая плечами) Так, ладно, я был одним из барменов…

Холли: Ты был барменом?! Круто!

Я: (Взглянув на Боба) Я президент Соединенных Штатов, а они думают, что круто то, что я наливал пиво в общаге! Ну и ну! (Повернувшись обратно к девочкам) Вот, это была первая вечеринка в весеннем семестре, насколько я помню, и тогда туда пришла ваша мать, подошла ко мне, и я сделал ей пунш. Затем я пригласил ее на танец.

Молли: Что было в том пунше?

Мэрилин: Вам это знать не надо!

Я: (Усмехнувшись) Пунш. Оставим это. Итак, уже позже кто-то из других парней начал подкатывать к вашей маме, а она хотела остаться со мной. Он уже начинал наглеть, а я не хотел драки, так что я довел его до того, что он вызвал меня на дуэль.

Боб: То есть дуэль и в самом деле была?

Я: Вроде того. Я не собирался с ним драться, так что, после того, как он бросил мне вызов, я должен был выбирать оружие, и я выбрал горящие шоты.

Мэрилин: (Недовольно вздохнув) Это было одной из самых глупых вещей, которые я видела в твоем исполнении!

Боб: (Смеясь) Что такое этот горящий шот?

Я: (Глядя в камеру) Дети, не повторяйте этого дома. Это только для профессионалов. (Снова повернувшись к Бобу) Я точно попаду из-за этого в неприятности. Ладно. Я поставил две рюмки, наполнил их до краев ликером "Южный Комфорт" и поджег. Первый, кто допьет до конца – победил. Он струсил, я выпил оба, и я выиграл девушку. Конец истории. С тех пор мы вместе.

Холли: Это так круто!

Боб: (Смеясь и обращаясь к Мэрилин) Это правда? Так все и произошло?

Мэрилин: Да, мне стыдно это признавать, но именно так все и было. Я только скажу, что я тогда была молода и наивна.

Я: Признай, ты была впечатлена!

Мэрилин: (Улыбаясь) Да нет же!

С другой стороны камер я видел, как хохотали Ари и Фрэнк. Здорово! Еще до воскресенья это облетит весь Белый Дом. Затем все стало еще хуже!

Боб: Что привлекло вас в Первой Леди?

Я: Ну, самым очевидным будет начать с того, что она была довольно аппетитной… (Я поднял руки, чтобы защититься от нее) Ты и сейчас такая, так что не бей! (Снова повернувшись к Бобу) Но на этом не все. После того, как я пообщался с ней, я понял, что она просто хороший человек с добрым сердцем, и это привлекло меня на самом деле. Мне не потребовалось много времени, и это правда, чтобы понять, что во мне чего-то недостает, что есть какая-то дыра в душе, о которой я даже не знал, и что та часть меня была у Мэрилин.

Холли: (Обращаясь к Молли) Кажется, мне сейчас станет дурно.

Мэрилин: Да замолчите вы уже?!

Боб: А что насчет вас, миссис Бакмэн? Что тогда привлекло вас в президенте?

Мэрилин: Ну, тогда он не был президентом! Карл был… это сложно описать словами. Он был крупным парнем, намного крупнее меня, и даже почти миленьким…

Я: Почти миленьким?!

Мэрилин: Угомонись. Ты сам сказал, что с твоим лицом только на радио выступать! Итак, у Карла была сила, харизма, и эта уверенность. Наверное, самое большое чувство, которое я о нем помню – это как он давал мне ощущение защищенности, будто бы ничто не могло добраться до меня, не пройдя сначала через него. Еще задолго до того, как он сказал мне, что он меня любит, он сказал, что будет защищать меня. Звучит не очень романтично, но было это именно так.

Боб: У президента была фраза-открывашка, которую он на вас использовал?

Мэрилин: (Смеясь) Да!

Я: Нет! У меня не было открывашки! Разве была?

Мэрилин: Была, и она была ужасна! Я спросила, кто ты, а ты ответил: "Ох, дорогуша, я самый худший кошмар твоего папочки!" Ох, это было так ужасно! (Смеется)

Холли: Папа! Это отвратительно!

Молли: Весьма подло, пап!

Я: (Смеясь) Я и вправду такое сказал? (Мэрилин кивнула) Эй, это было почти тридцать лет назад. Это же сработало, так? Вот что важно!

Боб: На этот счет дам вам кредит доверия, мистер президент. Не думаю, что это хуже чего-нибудь, чем пользовался я сам в том же возрасте.

Я: Спасибо.

Боб: Во время выборов вполне достаточно женщин сообщили, что они встречались с Карлом Бакмэном до того, как он встретил вас. Как вы к этому относитесь?

Мэрилин: (Улыбаясь) А, я о них знаю. Я даже на самом деле виделась с парочкой из них.

Боб: (Шокированно) Вы знали?

Мэрилин: О, да! Это было еще со старшей школы и даже раньше. Мы живем в получасе от его школы. Мы были на нескольких встречах выпускников. Мы собирались вместе и равнялись успехами. (Настал мой черед бурчать)

Боб: Правда? И им было, что сказать?

Прежде, чем у меня был шанс заткнуть свою жену, она все выпалила!

Мэрилин: Он был популярным парнем. Они называли это опытом Карла Бакмэна!

Я: (Побледнев) Поверить не могу, что ты это сказала!

Холли: Это так отвратно!

Молли: Кажется, меня сейчас вырвет!

Я: Кто-нибудь, пристрелите меня!

Мэрилин: Ох, угомонитесь вы уже все.

Про меня всю оставшуюся жизнь бы шутили на "Субботнем Вечере в прямом эфире"! Даже пришлось взять паузу на пару минут, пока все не отсмеялись. Ари и Фрэнк заливались так, что у них слезы наворачивались. Девочки продолжали повторять о том, как это все отвратительно, и Мэрилин лучше не сделала, спросив их, как они думали, откуда они сами такие взялись.

Я знал, что дальше будет хуже!

Глава 147. Послание президента

Конечно же, я был прав! Все стало только хуже, намного хуже! К вечеру воскресенья весь Белый Дом, и примерно половина Конгресса знали об «Опыте Карла Бакмэна». СВS всю неделю крутили фрагменты из интервью, и я знал, что этот маленький сегмент станет большой его частью.

Что удивительно, так это то, что Ари был куда спокойнее. Да, это было бы немного неловко («Немного? Думаешь?!»), но разве было ли так плохо быть отличным любовником? Я только простонал что-то в ответ. Мне это начали трепать нервы еще до самого показа, потому что кто-то из СВS связался с Марти Адрианополисом и спросил его о вечеринке, где мы познакомились с Мэрилин. Затем его спросили, слышал ли он что-нибудь об «Опыте Карла Бакмэна». Полагаю, что хорошего интервью не сложилось, потому что он слишком сильно смеялся, чтобы отвечать на вопросы. После этого он позвонил мне и много чего мне высказал обо всем этом.

В те выходные я поехал домой, чтобы посмотреть это интервью в воскресенье, оно шло с восьми до десяти, и еще до того, как оно закончилось, мой телефон просто разрывался от звонков. В один момент я разговаривал с Таскером по сотовому, с Сьюзи по домашнему и с Тессой по сотовому Мэрилин одновременно. В это же время девочки тоже были на своих телефонах. Мэрилин заливалась смехом, а девочки издавали рвотные звуки. Таскер сказал мне, что я это заслужил. Вот такой вот друг!

Пресс-брифинг в понедельник утром был долгим и смешным примером тщетности. Ари запретил мне под страхом ареста Секретной Службой даже находиться рядом с залом для прессы, и рядом стоящий ко мне агент чуть не лопнул от хохота. Ари завалили разнообразными вопросами, и кое-как мог сохранять спокойное выражение. Засыпали его вполне ожидаемыми вопросами о том, что включал в себя «Опыт» («Об этом лучше спрашивать у Первой Леди») вместе с вопросами о том, поступали ли в Белый Дом жалобы о том, как я играю с Шторми («Да»). Какой-то малый из Лос-Анджелеса по имени Цезарь Миллан, называвший себя «Переводчиком с собачьего», рассказывал всем, как плохо я ухаживал за собакой. Общество по защите прав животных попыталось организовать протест перед Белым Домом.

Список жалоб был бесконечен. Коренные американцы, анти-иммиграционные и про-иммиграционные группы начали спорить о смешении наций, и о том, был ли я расистом – кто-то воспринял фразу «Только небеса знают, кого, в конце концов, притащат домой наши дети!» как что-то нетактичное и расистское. Общество «Матери против пьяных водителей» возмущались о распитии несовершеннолетних («Это не было запрещено в 1974-м.» – это пропустили мимо ушей!) Дональд Уилмон, священник, который руководил группой «семейные ценности», возмутился моим похотливым и распутным поведением и описал братские общежития как дома, полные пьяных хулиганов! (Что ответил Ари? «Я спрашивал президента об этом, и он сказал мне, что именно поэтому он и вступил!») Фармацевтические компании возмущались, что из-за того, что я не был экспертом по психологии, и очевидно, не знал, какими чудесными были их таблетки. Выглядело все так, будто я провел целых два часа, оскорбляя всю страну.

В это же время комики вечерних шоу получили просто дар богов! На «Ежедневном Шоу» Джон Стюарт провел эксперимент и поджег шоты (Он и вправду выпил два горящих шота, как и я в свое время. Его решение? «Вот же *запикано*. А он крепкий *запикано* сын!») Другим вечером он нарядил Стивена Колберта в костюм собаки и назвал его их «Главным собачьим корреспондентом». Джей Лено вывел Санта-Клауса и парочку хорошеньких актрис в сексуальных костюмах эльфов; Санта внес меня в список плохих мальчиков, а эльфы – в список хороших. Дэвид Леттерман составил топ-10 «Опыта Бакмэна» прямо из своего офиса в Омахе, штат Небраска.

Все достигло своего апогея в субботу двадцать второго декабря. «Субботний вечер в прямом эфире» начался прямиком с «Опыта Карла Бакмэна». Забудьте про Санта-Клауса! У них был рождественский подарок прямиком от президента Соединенных Штатов! Даррелла Хаммонда поставили изображать Карла Бакмэна. Он до этого уже изображал Билла Клинтона, а Уилл Фаррелл – Джорджа Буша. Даррелл был больше всех на меня похож, как я думаю, если надевал бы своего рода парик с залысиной и редеющими волосами. Он пару раз меня подколол, но не слишком усердствовал, потому что одиннадцатое сентября было всего пару месяцев назад, и было слишком рано шутить надо мной, что в ответ я бомбил афганцев. Там была еще сценка, где я увольнял всех, кого вижу, ее сочинили вскоре после того, как я избавился от Дика Чейни.

Шоу началось в репродукции Овального Кабинета. Было уже поздно и «я» виделся с Тиной Фей. «Я» сидел за своим столом, а она – напротив, отыгрывая роль конгрессвумен. «Я» убеждал ее поддержать мою позицию, а она все отказывалась.

Даррелл: Что я могу сделать, чтобы убедить вас поддержать законопроект, госпожа конгрессвумен?

Тина: Мне жаль, мистер президент, но я просто не могу.

Даррелл: Совсем ничего? Вы уверены?

Тина: Я уже твердо решила, сэр.

Даррелл: Это критично, госпожа конгрессвумен!

Тина: Нет, мистер президент, я не изменю своего решения!

Даррелл: Тогда у меня нет другого выбора. Вам придется получить «Опыт Карла Бакмэна»!

С этими словами на столе магическим образом появилась большая красная кнопка. Он нажал на нее, и внезапно свет начал меркнуть. Опустились колонки и заиграла "Lоvе Is In Тhе Аir". С потолка спустился дискошар и начали мелькать цветные огоньки. Из стены откинулась шкаф-кровать. Даррелл поднялся из-за стола, и стало видно, что он сидел за столом в трусах-боксерах с сердечками.

Камера начала отдаляться, пройдя сквозь открытую дверь, которую закрыли двое "агентов Секретной Службы", стоящие на посту с каменным выражением. Из-за двери начали раздаваться громкие сладострастные звуки. Где-то через тридцать секунд дверь распахнулась и оттуда вышла Тина Фей с растрепанными волосами, размазанной губной помадой, полурасстегнутой блузкой и туфлями в руках. Она часто дышала, и со стоном произнесла:

– Вы получили мой голос, президент Бакмэн, но сперва… В ПРЯМОМ ЭФИРЕ, СУББОТНИЙ ВЕЧЕР!

Мэрилин чуть не лопнула от смеха, пока это показывали. Обычно мы это шоу не смотрели, но я знал, что что-то должно было случиться. На следующее утро по всем воскресным утренним ток-шоу только и трубили об этом. Джона Бейнера, которого пригласили под предлогом обсуждения безопасности авиалиний и акта о безопасности, и о котором знали, что он был моим другом, спросили, знал ли он об «Опыте», и была ли у меня когда-нибудь необходимость им воспользоваться. Он только расхохотался и сказал:

– Точно не со мной! Может, вам стоит спросить у кого-нибудь из женской половины Конгресса или Сената.

Барни Фрэнк, раскрывшийся гей-конгрессмен из Массачусетса, который выступал на другой передаче, говоря о финансовой реформе, доложил, что я все равно был не в его вкусе, и что стоит спросить у дам на Кэпитол-Хилл. И наконец Фрэнк Стуффер, который выступал по теме законопроекта по авиалиниям, когда его спросили у Тима Рассерта, признался, что когда мы с Мэрилин уедем в наш следующий отпуск, то Овальный Кабинет перестроят, чтобы повесить дискошар и шкаф-кровать.

Просто чудесно!

Хорошо было то, и, наверное, это был единственный плюс, который я смог найти, так это то, что репутация Мэрилин взмыла до небес! Она вызвала впечатление веселой, любящей и хорошей жены и матери. У большинства Первых Леди рейтинг популярности был выше, чем у их мужей (за исключением Хиллари), и Мэрилин не стала исключением. К тому времени, как мы уехали на рождественские праздники, СМИ чуть ли ни требовали взять интервью только у нее.

Рождественские праздники были полной катастрофой. Год назад я был простым конгрессменом, кандидатом на пост вице-президента. У нас были приставленные агенты Секретной Службы, но их было не слишком много, и мы брали мой G-IV, и сначала летели в Ютику, чтобы увидеться с семьей Мэрилин и оставить там девочек, а затем летели в Нассау. Всем было плевать. А теперь же, год спустя, я был президентом Соединенных Штатов, а они просто не уходят на отдых!

В воскресенье двадцать третьего декабря мы полетели на президентском самолете в аэропорт Гриффисс в Роме, штат Нью-Йорк. Это был старый штаб командования ВВС, который был закрыт, и рассматривался как замена аэропорту округа Онейда в Орискани. Они даже заранее отправили туда бригаду, чтобы реактивировать башню и посадочную полосу. Меня встретили губернатор Нью-Йорка и Мэр Рома, не меньше, хоть я и сказал, что мне не нужны формальности. Затем мы пересели в лимузин до гостиницы Радиссон в Ютике, где меня поприветствовал мэр Ютики. В обеих местах съемку вел канал WКТV. Наверное, мы сняли половину всей гостиницы. Мы подумали навестить семью Мэрилин у них дома в Парквэй, но это было бы безумием. В тот вечер мы поужинали в номере.

На следующее утро, в Сочельник, мы поехали к ним домой. Охраны было выше крыши! За ночь выпал снег, и некоторые из наших племянников решили покидаться снежаами в тетю Мэрилин и дядю Карла; один из агентов и в самом деле потянулся за пистолетом и вовремя остановился, чтобы не перестрелять наших родственников. Это было только началом. Передовая группа приказала всем покинуть улицу, и кто-то нажаловался Хэрриет, которая в свою очередь пожаловалась Мэрилин, которая уже пожаловалась мне. Полагаю, все шло по порядку. Я приказал Секретной Службе расслабиться. Их просто не готовили к тому, что большая семья будет носиться туда-сюда. У нас были агенты, которые патрулировали двор, по агенту у каждой двери, списки приглашенных… одна из племянниц решила привести своего парня, и его едва впустили.

Единственным относительно забавным моментом было то, что капитан-лейтенант с ядерным чемоданчиком сел в гостиной на первом этаже в доме, где его нашли несколько малышей. Они очаровались тем, что к его руке был пристегнут чемодан, и маленькие девочки сразу же решили устроить чаепитие с ним. Как-то я проходил мимо и застал его сидящим без пиджака и понарошку пьющим чай с парочкой четырехлетних детей. Я сказал ему, что он веселился больше, чем я сам.

Все зашло слишком далеко. Никто не развлекся, и в середине дня мы извинились и уехали обратно в гостиницу. Мы поели в ресторане, и на нас пялилась куча народа. К тому времени за нами также уже шнырял репортер "Оbsеrvеr Disраtсh". После ужина мы позвонили родителям Мэрилин и извинились за всю эту глупость. Мы не могли заставлять их проходить через это! Мы передали все на 89-ю, и сократили наш визит на день. Мы оставили дочерей с их прародителями вместе с приставленной к ней охраной (которой было намного меньше, чем нашей!) и полетели встречать Рождество на Багамы.

Это был первый раз, когда мы побывали там в качестве президента и Первой Леди. Я знал, что когда я стал вице-президентом, там усилили безопасность, и это должно было быть адекватно. Я не заметил каких-то очевидных изменений, хотя работники у нас стали более-менее постоянными. Также катер береговой охраны, который патрулировал водную зону, заменили на боевой корабль класса Арли Бёрк. В аэропорту нас встретил премьер-министр, но мы сказали ему возвращаться к своей семье, и перезвонить нам через пару дней. Он отказался и настоял, чтобы мы утром приехали в Дом Правительства и присоединились к нему на показе Джункануу, парада в честь дня подарков. У нас не было причин отказывать, так что мы согласились приехать и поучаствовать. За годы мы видели пару таких парадов, но мы впервые бы посмотрели его с таким важным гидом. Мы также согласились на небольшой ужин, и в ответ пригласили его в Хугомонт.

Я сказал Мэрилин, что в следующем году посидим дома. Это было слишком.

Мэрилин все еще подкалывала меня насчет «Опыта Карла Бакмэна», так что когда мы оказались в Хугомонте и остались наедине, я ее раздел и закинул одежду в шкаф. Все, что ей было разрешено носить – это длинную шелковую ночнушку. Она немного повозмущалась, но не сильно. На следующее утро она уже всерьез возражала, когда я заставил ее пойти на Джункану без белья, только в сарафане с бретелькой на шее.

Эта идея долго не протянула. Оказалось, что даже в отпуске я окружен советниками и людьми, которым срочно нужно меня видеть. Каждое утро ко мне приходил офицер национальной разведки с ежедневной сводкой, заместитель начальника штаба Фрэнк Стуффер, заместитель директора по связям с общественностью (Ари выбрал парня из института Като в качестве заместителя) Уилл Брюсис, агенты Секретной Службы, и так далее. В первый раз, когда кто-то вломился – Мэрилин попыталась спрятаться в спальне, но после этого она рассмеялась и оделась, пока я бурчал. Вот и вся романтика, или подобие ее.

На сам Новый Год мы прилетели в Вашингтон, и переночевали отдельно, и на следующий день прилетели близняшки на Аir Fоrсе С-20, Гольфстриме, который был почти как мой. Было чертовски здорово, что я богат. Правила таковы, что поскольку было бы нечестно, что налогоплательщики должны платить за отпуска и перелеты президента, он должен сам платить за свои полеты – на президентском самолете! Но при этом если он сможет состряпать какое-нибудь оправдание – например, выступить с речью, «укрепить международные отношения» или «проведение осмотра» – то не должен. И поэтому куда бы они ни отправились, президенты выступают с речами. В результате каждый раз, когда я прилетал домой в Хирфорд, или когда Мэрилин с девочками летали туда-сюда – мне предъявлялся счет. По крайней мере мне не нужно было платить за весь поддерживающий персонал и агентов Секретной Службы. Поскольку их присутствия требовал федеральный закон, то за них платили налогоплательщики. Я подозревал, что пребывание на президентском посту обойдется мне куда дороже, чем я получаю. А поскольку моя зарплата направлялась в Красный Крест, этот опыт дорого бы мне обошелся.

А потом снова началась работа. Моим следующим крупным проектом стало послание президента. Оно было запланировано на вторник двадцать девятого января еще Джорджем Бушем до его скоропостижной кончины. Я мог изменить эту дату, поскольку нет конкретно указанной в Конституции даты для послания. Теоретически я вообще мог просто отправить его письмом. В Конституции просто написано: «Президент периодически дает Конгрессу информацию о положении Союза и рекомендует к его рассмотрению такие меры, которые он сочтет необходимыми и целесообразными». От Джефферсона до Тафта президенты просто отправляли в Конгресс отчет, и посыльный просто его зачитывал. Вильсон возродил практику выступлений, и подозреваю, что если бы я попытался просто направить послание письмом, то мне наверняка провели бы импичмент.

На практике послание президента предполагает представление Конгрессу и общественности тематики законодательной деятельности президента на грядущий год. Посреди громких заявлений и грандиозной пышности нужно выделить некоторые цели, которых хочешь достигнуть в следующие двенадцать месяцев. Некоторые послания удавались лучше с годами. Некоторые президенты использовали это как солянку, вываливая все свои планы, ошеломляя всех своими раздутыми интересами, большинство из которых потом либо остается без внимания, или же срывается в тартарары. Во времена власти партии Клинтона и Обамы иногда случалось так, что половина Конгресса вставала и аплодировала в то время, как другая партия сидела в гробовой тишине или же рассыпалась в критике. По всем меркам лучшим вариантом послания мог стать тот, где выбирается три-четыре основные темы, которые и поднимаются.

Первая тема была простой, по крайней мере, в вопросе выбора. Со времен атаки одиннадцатого сентября прошло только четыре месяца. Люди хотели услышать, как я лично буду держать всех за руки и оберегать их от зла. Мне нужно было сформулировать план по усилению безопасности и улучшению разведки. В этом вопросе я выделил свои планы по новому центру по борьбе с терроризмом (он уже был в разработке по постановлению правительства), как и собирался упомянуть о почти готовом отчете Троих Товарищей. Нам бы также потребовалось увеличить расходы на подготовку и безопасность, и по меньшей мере изменить некоторые приоритеты. Конечно же, ничего из этого не повлияло бы на гражданские свободы, по крайней мере, так бы я сказал людям. На самом деле, возможно, небольшое влияние все же бы было. С другой стороны, я не хотел вслух высказывать свои мысли. Ведь для покрытия всего этого пришлось бы сократить расходы на некоторые программы по разработке кой-каких причудливых видов оружия. Конгрессу могло не нравиться одобрение новых программ разработки оружия, но и урезать их тоже не хотели, потому что изготовители бы распространили свои субподряды по стольким конгрессиональным округам, по скольким только могли, а никто не хотел, чтобы видели, что он сокращает рабочие места. Нам с Томом Риджем нужно было сесть и обсудить это.

Итак, что же осталось? Оборона была пунктом номер один в моем списке, но что стало бы номерами два, три и четыре? Все, что шло бы дальше – было бы просто самообманом и наверняка непродуктивно. Единственное, до чего я смог дойти это до того, что для крепкой обороны нужна крепкая экономика. Мы уже двигались к спаду, на что я еще месяцы назад указал Полу ОНилу. К несчастью, самое последнее, чего можно хотеть во время экономического спада – это привлекать Конгресс. Спады являются частью обычного экономического цикла подъема и упадка. С последней крупной коррекции прошло уже несколько лет, и мы были в долгах. Экономисты это знали, бизнесменам это не нравилось, а политики этого не понимали. Политики понимают только вливания в кампанию и голоса. А так же то, что, когда доноры кампании и голосующие жалуются – им нужно сделать что-нибудь, чтобы показать свою заинтересованность в решении проблемы

И, как правило, они почти всегда делают все неправильно. Спад – это природный сигнал о том, что экономика слишком развилась, и нужно взять передышку. Например, все идет здорово и в гору, но заработок растет слишком быстро и проценты растут слишком высоко. В какой-то момент экономика рушится, какие-то люди теряют работу и какие-то компании закрываются, потом все успокаивается, проценты и доходы падают до той точки, где они имеют экономический смысл, и люди находят новую работу и формируются новые компании. Это болезненно, но такое бывает, и в общем потом все становится лучше, чем раньше. Каждый раз, когда лопается пузырь – этому есть фундаментальная причина. В это же время есть и нюансы, которые смягчают проблему. Федеральный резерв может повлиять на процентную ставку, требования банков и денежную массу, и федералы довольно быстро реагируют на проблемы. Конгресс же, напротив, может быть каким угодно, кроме как скорым на реакцию, и обычно они довольно криворукие, когда дело доходит до них. Их типичная реакция на спад – все начинают без умолку болтать на протяжении полугода, прежде чем пропустить какой-нибудь стимулирующий законопроект. В девяти случаях из десяти он стимулирует не ту часть экономики, и к тому времени, как он пройдет, спад уже достигнет своего пика и вот мы уже стимулируем растущую экономику. Другой типичной реакцией от Конгресса может быть решение сократить расходы прямо тогда, как экономика начинает выравниваться, тем самым усиливая спад.

Теперь же мы приближались к спаду. Не было ни одной причины, чтобы он стал убийственным, но это всё равно было бы неприятно. Да и непременно раздались бы крики, требующие что-нибудь сделать. И если бы я с этим не разобрался, это сделал бы кто-нибудь в Конгрессе, и совсем не обязательно вышло бы это на пользу стране. Но все же, были как хорошие способы подтолкнуть экономику с помощью государственных расходов, так и плохие. Одним из плохих способов было бы просто снизить налоги или давать людям чеки; а деньги бы пошли либо на выплаты по кредитным картам (погашение долга), либо на закупку вещей (потребление). Погашение долга – дело хорошее, но в целом обычно временное. А большая часть потребления идет за границу в виде выплат за нефть или готовых продуктов – например, продает ли Уол-март что-нибудь в самом деле сделанное в Америке? Хорошие способы трат на экономику требуют дальновидности. Лучшими сферами для вложений стали бы инфраструктура и исследования. Заделать несколько ям на дорогах и вложиться некоторые проекты разработок. Таким образом деньги остаются в Америке, а вы получаете сильный бакс. Итак, чтобы бороться с экономическим спадом, стоило бы вкладываться в Америку, отправить в Конгресс такой законопроект и сделать это одним из пунктов своей речи.

О чем мне еще поговорить? Не знаю, кто это сказал первым, но к ситуации это очень подходило. Никогда не упускайте отличного кризиса! Кризис у нас был, и мне нужно было выдоить его по полной программе. У меня была отличная возможность сдуть пыль с некоторых идей Джорджа Буша, подправить их, чтобы они были не так запущены, и продвинуть их. Этим действием я бы привлек новейшую Республиканскую икону, Святого Джорджа из Бушей. Взять пару его идей, исправить их, завернуть в обертку сострадательного консерватизма, поставить над ними американский флаг и вуаля! И все, что мне нужно было делать дальше – это держать нос по ветру.

Это не было такой уж необычной идеей. Тогда я был очень популярен и пользовался доверием за уничтожение Талибана и Аль-Каиды. Это переводилось в политический капитал, который я мог пустить на различные голосования и проекты. То же самое было и с Джорджем Бушем на моей первой жизни. К несчастью, он свой шанс потратил на различные кошмарные попытки, основывая органы внутренней безопасности и администрацию транспортной безопасности, ничего из которых особенного одобрения не вызвало и втянуло страну в пару проигрышных войн. Во время урагана Катрина он вообще сам в себя загнал осиновый кол. К концу своего срока он не мог убедить Конгресс даже в том, что небо синее, не говоря уже о том, чтобы что-то получить.

Наглядным примером стала иммиграционная реформа. Джордж в 2001-м предложил свой проект "DRЕАМ", но затем оставил его болтаться в воздухе, пока он был сосредоточен на других вещах. Это была отличная идея, но он не уделил ей достаточно внимания, и она медленно и болезненно загнулась. И никто из последующих президентов к ней не возвращался. Надо было просто стряхнуть с нее пыль, с силой продвинуть и повторять: "Нам нужно сделать это ради президента Буша!" А затем вбросить мысль о том, что, контролируя наши границы, мы боремся с терроризмом, и все это нас обезопасит. Это нужно было сделать.

Что мне нужно было сделать в своей речи – так это канонизировать своего предшественника, и обернуть все, что необходимо сделать, в его мантию. Если бы я только смог найти способ, как вызвать его образ, который улыбается мне с небес, то я бы всего добился. И вот так у нас были контртерроризм и безопасность, инфраструктура, исследования и иммиграция. В этот момент уже нужно было начать скармливать это Мэтту и Майку, чтобы они начали писать. Мы собирались не просто навести лоск на все это дерьмо, мы собирались это еще и подать этого сукина сына на тарелочке из золота!

Большим вопросом этого выступления стало, кого я приглашу в качестве своих гостей. Конечно же, Мэрилин с девочками были бы там, и я знал, что Чарли был благодарен тому, что он был в открытом море, иначе бы ему тоже пришлось приехать. Мне пришлось сильно заранее предоставить своим работникам список из нескольких имен и предложений, даже за несколько недель до самой речи, чтобы их могли подробно изучить и проверить. Например, я хотел пригласить некоторых членов из семей пострадавших одиннадцатого сентября присутствовать в галерее, но если бы мы привели их, то до них бы моментально докопалась пресса. А что, если кто-то из них был бы преступником или насильником, или кто-то бы винил меня в событиях одиннадцатого сентября, или же тайный Демократ решил бы развернуть плакат против Бакмэна? Гостей бы проверили Ари Флейшер и его сотрудники. У меня было с десяток гостей, и при подходящем случае я бы о них упомянул, и их бы показали на камеру.

Не знаю, сколько черновиков мы написали, готовясь к выступлению. Я пообещал каждому, что, когда мы закончим, каждый из них получит по неделе в Хугомонте за мой счет. Несмотря на это, к двадцать девятому числу они уже изрядно устали и сидели со стеклянными глазами, а когда Фрэнк решил пошутить и сказал, что нужно пройтись по тексту еще раз, они начали швырять в него всем, что попадется под руку. Я же их пожалел и остановил все правки в то утро. – Парни, если нас за следующие двенадцать часов никто не атакует, то это подойдет. А теперь идите домой, поспите и смотрите вечером по телевизору, как я объебываюсь с текстом.

Мэтт издал стон, Майк чего-то взвизгнул, и они отправили все на принтеры и к Ари в Капитолий для телесуфлера. Еще копия из деликатности была отправлена и Демократам в Конгрессе, чтобы они смогли подготовить свой официальный ответ. Какого черта им вообще было позволено оспаривать послание президента, мне было совершенно не понятно. Это не было требованием Конституции, и мне всегда казалось, что это чертовски невежливо.

Несмотря на все это, наступил вторник двадцать девятого числа, и Мэрилин привезла близняшек сразу же, как только они вернулись из школы. Выступление бы началось в девять часов, но это было только началом, где я должен был прошествовать по проходу к подиуму. И потом я бы не начал вещать с важным видом еще пять или десять минут. До Капитолия мы добрались чуть позже восьми, и передохнули в кабинете организатора Джона Бейнера. У меня была копия речи и я ее перечитывал, хоть уже и знал ее наизусть, и она была бы на телесуфлере. Зная мою удачу, эта чертова штука сломалась бы, я бы забыл что-то сказать, и Демократы подняли бы целое восстание. Или хуже.

Близняшкам было откровенно скучно ждать. Они до этого уже бывали в офисе, когда он еще был моим, так что большую экскурсию им было уже не провести. Мы не обращали на них внимания. Мэрилин взглянула на меня и сказала:

– Ты слишком напряжен. Тебе нужно расслабиться. Все будет хорошо.

– Это лишь самая важная речь в моей политической жизни, всего-то! – театрально ответил я.

– Ты так говорил про каждую свою речь, которую ты когда-либо давал. Не могут они все сразу быть такими уж важными.

Я фыркнул и рассмеялся. Немного понизив голос, я сказал: – Я знаю один способ, как могу расслабиться.

Моя жена покраснела, и ее глаза заблестели. – И испортить мой макияж?! Забудь об этом!

– Хм-мф! Может, мне все-таки стоит нанять интерна.

Мэрилин улыбнулась и сказала: – Я всегда могу попросить Картера выручить.

На это я закашлялся, пока Мэрилин надо мной смеялась. Когда я наконец справился со своим дыханием, я ответил: – Картер мне нравится, но не до такой степени!

– Славно.

К счастью, в этот момент к нам зашел Фрэнк, а не Картер, постучав по часам и сказав: – Мистер президент, пора.

Если бы это был Картер, мы наверняка бы лопнули от смеха. Мы поднялись, Мэрилин чмокнула меня на удачу и я обнял своих дочерей. Затем Фрэнк проводил их из кабинета.

Во всем этом деле было очень много церемониального, чего общественность не видит на самом деле. Сначала должны занять места члены Конгресса, и затем уже в своего рода формальном порядке заместитель парламентского пристава запрашивает разрешение у вице-президента, Сената, судей, министров и других важных персон вроде начальников штабов, чтобы все вошли. Затем все входят и занимают места. Наконец, когда все на местах, конгрессмены собираются вокруг президента. Он единственный, кого уже показывают по телевизору. Парламентский пристав произносит мое имя и затем меня по проходу сопровождают один конгрессмен и один сенатор, выбранные спикером и вице-президентом (в своей роли как главы Сената). Сегодня со мной были Джон Бейнер и Дон Никлс, что меня устраивало. Я знал и хорошо общался с обоими и неоднократно с ними работал.

Мы стояли в углу от главного входа, и я взглянул на Дона и Джона. – Как, черт побери, я оказался впутан в этот бардак? – спросил я их.

Джон только рассмеялся. Дон ответил: – За порядочность?

– Мы знаем, что это не так! – отметил Джон.

У меня не было возможности ответить, когда внезапно дверь отворилась, и я услышал: – Господин спикер, президент Соединенных Штатов! – и я расправил плечи и замаршировал вперед, окруженный своими друзьями.

Шум аплодисментов стоял оглушительный. Почти сразу же конгрессмены и сенаторы с обеих сторон от прохода начали протягивать мне руки для рукопожатия. Циничная часть меня знала, что они просто хотели совместную со мной фотографию, и что они с радостью накинутся на меня, как голодные волки на раненого олененка, если им покажется, что это может им быть на пользу. Не такая циничная часть меня наслаждалась этим. Я знал, что долго так продолжаться не будет. Это было хорошее время для меня. Я все еще был популярен за ответ террористам, и спад в экономике еще не окончательно укрепился. В следующем году мой рейтинг будет намного ниже!

Дойти до подиума заняло у меня почти десять минут, пока я пожимал руки. У меня уже от рукопожатий болели обе руки. Дэнни и Джон тоже пожали мне руки со своих мест позади меня. Затем я повернулся к Конгрессу, и все затихли.

– Господин спикер, мистер вице-президент, уважаемые члены Конгресса, уважаемые гости и соотечественники. Я собираюсь взять на себя больше, чем несколько обязанностей. Одной обязанностью является исполнение требования Конституции сообщить о состоянии страны на текущий момент, и предложить на ваше рассмотрение некоторые меры, которые могут быть эффективны и необходимы. И я сообщаю вам, что наша страна СИЛЬНА!

Я сказал это с напором и гордостью, и затем зал взорвался в овациях, мне аплодировали стоя. Я выждал около тридцати секунд и затем поднял руки, чтобы все успокоились, и когда все притихли, я продолжил.

– И более того, я сообщаю вам, что наша страна и БУДЕТ ОСТАВАТЬСЯ сильной!

В этот раз овации продолжались более двух минут, и мои попытки всех угомонить пошли прахом. Я просто стоял и смиренно улыбался. Со временем овации прекратились.

– Эту честь должен был иметь президент Буш. Он пал, исполняя свой долг, вместе с тремя тысячами двумястами тринадцатью других людей одиннадцатого сентября. В последний раз я говорил с вами в этом зале четыре с половиной месяца назад, когда принял груз ответственности, который он нес. Тогда мы собрались вместе, чтобы помочь выжившим, залечить раны, защитить нашу нацию и добиться справедливого возмездия для тех, кто напал на нас.

Когда я говорил перед всей страной восьмого октября, мы начинали нашу ответную реакцию на атаки одиннадцатого сентября. Тогда мы начали скоординированную операцию наших сухопутных, морских и воздушных войск по уничтожению террористических элементов, которые объявили нам войну, и правительство Афганистана, которое их спонсировало. Как я и сообщил вам тем вечером, и как мы докладывали и потом, эта операция прошла чрезвычайно успешно.Военные руководители Кабула и террористы, которых они поддерживали, столкнулись с суровым возмездием и наказанием, и теперь в этой пораженной стране начинает формироваться более умеренное правительство.

Это было своего рода правдой, думал я, выжидая неотвратимых аплодисментов. Большая часть Талибана и Аль-Каиды была мертва. Никто не знал, погиб ли бен Ладен. Появилось несколько видео, но ЦРУ определило, что они были записаны еще до восьмого октября, и только потом были показаны. А что до нового умеренного правительства, то это было небольшой натяжкой. В Афганистане просто появились новые военные руководители, и мы надеялись, что они сконцентрируются на том, чтобы убивать своих людей, а не наших.

– Цена свободы всегда высока, и плата за нее в валюте, которой всегда недостаточно. Она требует жертв наших лучших и храбрейших людей, и совместных жертв тех, кого они любят. Сегодня вечером здесь в зале присутствуют несколько человек, которые принесли эти жертвы. Сегодня здесь присутствуют миссис Паулир Деверо и ее дети Памела и Чарльз, они представляют ее мужа, второго пилота Джастина Деверо, и семьи тех, кто был на бомбардировщике В-52 "Ржавое Ведро", который был потерян при проведении первых атак. Здесь также присутствуют и Роберт и Марин Уилсон, родители старшего сержанта армии Соединенных Штатов Патрика Уилсона, который пал за границей Кабула, и миссис Джанис Корнвит, жена главного помощника боцмана Карла Корнвита, бойца отряда морских котиков, который пал поблизости от Махмудраки. Это люди были среди тех, кто принес высшую жертву за страну, которую любили, и мы почитаем их семьи и семьи всех остальных героев.

Еще аплодисменты и снова стоя.

– С этими семьями присутствуют также и другие, те, кто участвовал в операции "Несокрушимая свобода". Ее частью было намного больше людей, чем мы смогли бы вместить здесь, так что мы можем почтить только небольшую их часть, но я с уважением представляю их вам вместе с их товарищами.

Тогда я зачитал еще с полдюжины имен солдат армии, флота и воздушных сил, пока камеры показывали некоторых людей в форме с медалями. Опять же, еще волна аплодисментов и еще волна оваций стоя. Ранее в тот день я встретился со всеми гостями за обедом. Это был смущающий опыт.

– Часть этой платы была отдана и здесь, дома. Будь то пожарный, который поспешил в Северную Башню, чтобы спасти жизни, но не выбравшийся оттуда сам, или же санитар в Пентагоне, который пострадал от ожогов первой степени, спасая других, или пассажир рейса номер девяносто три, чьими последними мыслями было предотвратить тот ужас, о котором он уже услышал, и решил, что "Эй, вперед!" было отличной идеей, список людей, которые стали героями и здесь, также слишком длинен, чтобы зачитать его полностью. У нас здесь также присутствуют и их представители.

Еще больше оваций. Служащие люди смутились от поддержки близких тех, кто погиб одиннадцатого сентября.

– А теперь же только мы сами можем предотвратить повторение подобного. Все мы до единого, кто собрался в этом зале, дали торжественное обещание, клятву защищать нашу страну и наших людей. Нельзя допустить повторения того, что произошло в тот ужасный день. Мы должны быть настороже, даже больше, чем когда-либо раньше.

Теперь же я хочу представить вам троих гостей – помощника исполнительного руководителя Федерального Бюро Расследований Коллинса Барнвэлла, помощника руководителя Секретной Службы Ральфа Башама, и заместителя директора по аналитике Центрального Разведывательного Управления Уинстона Кридмора. Спустя пару часов после проведенных атак, я приказал этим троим выяснить, что именно произошло и докладывать мне обо всем, о чем они только могли. С тех пор я встретился с ними двадцать три раза, и на этой неделе они будут проводить завершающую подготовку своего отчета. Я прошу вас с вниманием отнестись к их выводам. Их доклады заставляли собраться, и показали мне, что мы, как лидеры нашей страны, можем работать лучше.

Одиннадцатого сентября мы вступили в новую эру. За большую часть последнего столетия мы были сфокусированы – в военном плане, дипломатическом и разведывательном – на тоталитарные режимы, которые мы увидели в мире. Америка храбро приняла эти вызовы, и мы поднялись к тому, чтобы вести мир к новым свободам. С этим мы сталкивались до десятого сентября. Теперь же нам бросили новый вызов, и мы должны сменить наш фокус внимания и методы, чтобы принять его. И я скажу вам, что мы встанем и примем этот вызов!

Затем прошла еще одна волна одобрений и еще волна аплодисментов стоя. Я дождался, когда все угомонится, прежде чем продолжить.

– Одиннадцатого сентября мы пострадали из-за отказа нашей разведывательной системы. Это была система, которая была сконцентрирована на угрозах из прошлого, нежели будущего. Одной из основных рекомендаций на будущее станет национальный центр координации по вопросам терроризма, связанный с разведкой. В течение нескольких недель мы составим законодательный проект, чтобы создать национальный центр по борьбе с терроризмом, который будет стоять наравне с остальными разведывательными управлениями. Это будет совместная структура, чтобы в случае, если одно из них что-либо выяснит – то возможно будет предпринять какое-либо действие посредством этой структуры. К сожалению, в прошлом такого не было, и мы увидели, какую цену пришлось за это заплатить. Хватит этого! Мы можем стараться лучше, и мы должны стараться лучше!

Мы с моими советниками подготовим бюджет, чтобы подстроиться под эти новые реалии. Делая это, мы должны понимать, что одной из потерь для нас из-за атаки стала и экономическая. Наша национальная экономика замедляется, и это пройдет болезненно для всех нас. Это тоже то бремя, которое мы должны вынести, чтобы построить крепкое будущее. Мы не можем надеяться, что у нас будет крепкая оборона без сильной экономики, на которую она будет опираться. Таким образом мы должны сделать вложения в наше будущее, вложения, которые подкрепят все то, что делает Америку великой, и это усилит наше величие.

Послышались еще аплодисменты, но уже без оваций. Никто не любит слушать о плате, которая может на самом деле подразумевать какие-нибудь деньги. Уже не было лучшего времени, чтобы упомянуть Джорджа Буша и сказать им, что это были его идеи. Следующие десять минут я говорил о том, как инфраструктура и инновации станут долгосрочными вложениями, о рабочих местах, которые они создадут, и о долларах, которые они принесут трудолюбивым американцам. Я говорил о том, как прошлые трудности заставили нас проложить железные дороги и шоссе, которые пересекали всю страну, и как вложения в воздушное и космическое пространство и в технологии изменили жизнь каждого американца к лучшему. Не было нужды говорить, что все это было идеями, которые со мной часто обсуждал Джордж Буш, и я просто передавал предсмертное желание одного из наших величайших президентов. К тому времени, как я закончил, у всех глаза были на мокром месте.

Затем я перешел на тему иммиграционной реформы. Это на самом деле была одна из хороших идей Джорджа, и я собирался требовать того, чтобы его законопроект "DRЕАМ" пропустили. На моей первой жизни он упустил момент, и когда он наконец добрался до этого проекта, его имидж был настолько испорчен, что он не смог бы даже раздавать воду в пустыне. В это же время через пару лет под его не слишком вдохновляющим руководством, Республиканская Партия и Конгресс закостенели настолько, что единственной стратегией, которую они смогли придумать, было безжалостное отвержение всего, что хотели сделать Демократы – например, иммиграционной реформы. А тогда же у меня была редкая возможность протолкнуть что-нибудь вперед, и почти что угодно могло бы немного разобрать тот бардак, в котором мы пребывали. Даже лучше – я мог связать охрану границ с борьбой с иностранными террористами. Мы бы усилили охрану границ, но ценой этого стало бы требование привести в порядок остаток системы и сделать что-нибудь с миллионами нелегалов, которые уже у нас торчали.

И превыше всего остального была необходимость придумать что-нибудь звучное и ритмичное, тот ритм, который бы раскачал толпу. Это могло бы быть сухо и скучно, но если бы мы могли навести лоска на детали и сконцентрироваться на всех чудесах, которые от этого могли случиться, это бы сильно продвинуло план вперед. Важнее всего для меня была необходимость иметь возможность засыпать Конгресс несколькими законопроектами в течение следующего месяца. К концу февраля мне уже нужно было часть этого свалить на их плечи. Если бы я ждал того, что Конгресс сделает всю работу за меня, то это бы не сработало. Конгресс похож на упряжных собак, которые бесцельно лают и носятся, играя в снегу. Единственным способом заставить их шевелиться было бы упрячь их и щелкнуть кнутом. Еще в Белом Доме я поручил каждое крупное дело конкретному работнику, за которыми присматривал Картер, и собирался толкать их для решения проблемы. Я нещадно отчитывал Картера, когда он все контролировал.

Наконец настало время заканчивать, завернуться в американский флаг и пуститься в воодушевляющие разглагольствования и заговорить о старой доброй американской мечте.

– Это больше, чем просто предложения; это наследие великого американского президента! Мы все здесь знали о его планах и мечтах! Мы знаем, что он хотел сделать эту страну еще более величественной и сильной! Мы знаем, что он хотел, чтобы наши люди были в безопасности. Мы знаем все это потому, что это те же планы и мечты, что и у нас самих. Мы должны построить и защищать наследие президента Буша, не ради него, а ради нас самих! Это не я призываю Конгресс действовать. Это американский народ призывает Конгресс действовать!

Все снова поднялись, аплодируя и шумя. Нет ничего лучше, чем взывать к светлым чертам людей, у которых их, в общем-то, и нет. Мне стоило об этом знать. Я сам был таким.

– Большие тяготы дают большие возможности. Америка – страна, которая разивается от тягот. В нашей истории преграды стояли одна за другой, и каждый раз мы становились все сильнее, чем раньше! И сейчас ничего не изменилось! Это наш вызов! Это наша возможность! Это наше время! Мы не дрогнем! Мы не потерпим неудачи! Мы добьемся успеха!

Я уже выкрикивал это, и все стояли, одобрительно крича и аплодируя. Это было больше агитационной речью, чем политической, но, по моему мнению, стране тогда была нужна именно она. Наконец все успокоились и снова сели на свои места.

– Ранее я сказал, что наша страна сильна, и будет оставаться сильной. Я ошибся, сказав это. Мне стоило сказать, что наша страна станет еще сильнее. У нашей нации есть сила, о которой не ведают наши враги, и которой завидуют наши друзья. Мы заплатим цену свободы, насладимся силой свободы и воспользуемся ее мощью. А теперь, с Божьей помощью, мы будем двигаться вперед. Благодарю вас и да хранит вас Бог.

И на этом все закончилось. Все снова повскакивали и начали одобрительно кричать, и Дэнни с Джоном наклонились вперед, чтобы похлопать меня по спине и пожать мне руку. Мне было любопытно, что Демократы сделают в ответ, и я знал, что в Белом Доме был диктофон, который все записывал. Завтра бы мы прошлись по нему гребнем. В это же время я мог сделать первые выводы, глядя в зал. Мэрилин все еще была Демократом, и как я понимал, дочерей тоже воспитывала в этом зловещем кредо. Я поймал ее взгляд, и видел, как она улыбается, прижимая к себе дочерей, и у всех троих на глаза навернулись слезы. Может быть, все-таки это сработало.

Глава 148. Саммит в Комп Дэвид

Речь длилась в общей сложности около сорока минут, что считалось коротким выступлением. Билл Клинтон выступал в среднем намного больше часа! Думаю, что это было из-за того, что:

А) Я ограничился наиболее критичными пунктами, над которыми я хотел работать,

Б) Я не настолько же хорош в плане выступлений, как Билл Клинтон.

Я решил, что чем больше я болтаю, тем больше у меня шансов как-нибудь налажать. Я закончил свою речь чуть раньше десяти вечера, но из-за всех поздравлений и рукопожатий из Капитолия мы выбрались не раньше одиннадцати часов. Близняшки к тому времени уже изрядно утомились, особенно зная, что на рассвете им нужно было бы лететь домой, чтобы попасть в школу вовремя.

Я бы хотел еще сказать, что в своей огромной власти я также имел и плотское удовольствие со своей женой, победно пользуя ее на протяжении несколько часов. Но это было бы не совсем правдиво. Она устала так же, как и девочки. Они все отправились в резиденцию, когда мне в самый последний момент позвонили. К тому времени, как я вернулся в нашу спальню, Мэрилин уже сопела в кровати, рядом с ней растянулась Шторми. Я усмехнулся, снял свой костюм и залез в кровать рядом с Шторми.

Мы все поднялись рано утром, девочки бурчали и возмущались, когда Мэрилин выводила их наружу. Я поцеловал всех на прощание и вернулся к своему холостяцкому образу жизни. К восьми утра я был в своем кабинете, где Ари и Джош дали мне отзывы по вечернему выступлению. В общем отзывы были положительными. Ответ Демократов длился около пятнадцати минут, и единственные их жалобы были только на некоторые расходы, которые я предложил. Очевидно, они хотели больше бюджетных расходов. В остальном они делали упор на необходимость объединения как нации, и пообещали работать со мной в двухпартийном режиме, если бы я ответил тем же. Также руководство телеканалов и различные дикторы решили, что я хорошо справился, и особенно я преуспел в сплочении страны, все еще пребывающей в шоке.

У нас еще не было окончательных результатов голосований, но в общем и целом я держался на отметке популярности в 80 %. Мои средства, подобающе отмытые и прогнанные через Республиканский Национальный Комитет, могли обеспечить нам уровень проведения голосований, который могли себе позволить немногие администрации. К концу дня у нас уже были бы точные цифры, а у различных телеканалов к их вечерним выпускам были бы свои результаты.

С другой же стороны некоторые из "ястребов-уклонистов" возмущались, что я недостаточно прилагал усилий для обороны страны. Чейни предводил целым хором неоконсерваторов, которые жаждали более жесткого ответа угрозе исламского терроризма. Нам нужен был отдел на уровне кабинета министров, который отвечал бы за оборону отечества с явной миссией не впускать никого, кто мог бы нам навредить. Вдобавок к широко усиленной разведывательной сети они хотели добавить еще и то, что у нас уже было, а именно что-то вроде береговой охраны, миграционную службу, авиационную и морскую охраны, и так далее. В дополнение нам также нужно было бы с помощью наших вооруженных сил жесткими методами вытаскивать весь оставшийся мир в двадцать первый век, начав с мусульман.

По сути они хотели полные копии ЦРУ, ФБР, армии, флота и воздушных сил, чтобы построить целую стену вокруг нас, пока первая часть команды отправилась бы наружу покорять весь мир и делать его безопасным для Америки. Если кто-нибудь спрашивал, кто бы за все это платил, ответ был прост – все покроет прибыль с нефти от благодарных освобожденных стран. Все было бы просто и недорого!

В то же время те экономические решения, которые я принимал, были ошибочными и неподходящими. Единственное, что могло бы поставить страну на ноги – это мгновенное и огромное снижение налогов, как и предлагал Джордж Буш. Я затрагивал эту тему до этого, но только затем, чтобы сообщить, что предложенное Бушем снижение налогов нужно было бы отложить, чтобы мы смогли расплатиться за все вложения – как за внутреннюю инфраструктуру и науку, так и за перестройку наших военных. В следующем году мы наверняка оказались в дефиците после трех лет излишка бюджета. Я обыграл это, сказав, что Джордж Буш без необходимости не стал бы мириться с дефицитом; он был крепким сторонником сбалансированного бюджета, и его первый год на посту тому подтверждение! Свое личное мнение о том, что уровень налоговой нагрузки в обозримом будущем остался бы тем же, я оставил при себе; если бы мне и пришлось что-нибудь об этом говорить, то я бы рассказал о стремлении вернуться к состоянию излишка и выплате внешнего долга.

Чейни и его компания думали иначе. Крупное снижение налогов было бы настолько чудесным, что экономика бы просто бурлила активностью! Все дефициты бы просто растаяли. Если что-то и нужно сокращать, то нужно начинать обрубать то, что не связано с обороной, вроде образования, здравоохранения и социальных выплат. Если нам действительно нужно было бы снижать расходы, то мне стоило снижать пособия. О, и еще мне стоило лишить финансирования регулирующие организации, поскольку на самом деле успешно работал только неограниченный капитализм.

Когда Джош поднял эту тему, я уже дал свой комментарий. – А знаешь, они правы. Единственным способом действительно сократить затраты из бюджета будет сокращение пособий. Социальное страхование и расходы на здравоохранение нас когда-нибудь сломают.

– Но мы ведь даже не близки к этому, мистер президент! – возразил он.

– Не сейчас, Джош, но этот день настанет. И он настанет намного быстрее, если у нас не будет выручки, чтобы за это платить.

– Итак, вы собираетесь сокращать пособия?

Я покачал головой: – Думаю, я скорее себе глотку вспорю на национальном телевидение. Демократы на это никогда не пойдут, да и наша партия тоже. Суть проблемы в том, что всем нравятся эти программы, они просто не хотят за них платить. Есть причина, почему мы их держим. Нет, до тех пор, пока мы не в дефиците, я не настолько смел, чтобы это трогать.

Возражения от неоконсерваторов становились все громче, и в центре всего этого себя разместил Дик Чейни. Он и некоторые другие представляли контраргументы, которых так жаждали воскресные утренние ток-шоу и круглосуточные новостные передачи. Из выступавших критиков были не только Чейни и Вулфовиц. Уильям Кристол, Дональд Каган и Дэвид Хоровиц тоже частенько появлялись на виду. До этого их всегда слушал Джордж Буш, но я выпроводил их всех вон. Большая часть из них была академиками, либо же с опытом в аналитических центрах или же в администрации Рейгана или Буша-старшего.

Следующие две недели Чейни и его команда пытались зажарить меня живьем. Было ясно, что Чейни пытался пристроиться ко мне и собирался выступать на праймериз в 2004-м. Я мог только улыбнуться и сказать Ари и остальным не думать о нем, но Джона МакКейна тоже нельзя было списывать со счетов. Он попросил аудиенции со мной на этот счет. Если я не собирался баллотироваться, то это собирался сделать он, и ему нужно было проработать свои варианты. Ну, до этого я пообещал ему, что обсужу это с ним, и дам ответ ближе к лету, и, похоже, что в Вашингтоне лето наступает в феврале. (И вы не хотите быть в Вашингтоне таким летом – это жалкое зрелище!)

В понедельник одиннадцатого февраля я поручил Джону зайти утром в мой кабинет. Не считая обыденных утренних проблем, это было довольно спокойное утро. – Джон, ходить вокруг да около не буду. Ты хочешь знать, что я буду делать в 2004-м, и что я собираюсь делать с Диком Чейни, так?

Джон кивнул и ответил: – Да, Карл, хочу. Мне нужно понимать, как строить планы. Думаю, очевидно, что Дик Чейни не собирается тихо исчезать.

– Весьма правдиво. Ну, я не собирался давать никаких заявлений так рано, но, подозреваю, что это должно будет всплыть. Я буду баллотироваться на выборы в 2004-м. Я обсудил это на выходных с Мэрилин, и она меня поддерживает. И мне понадобится твоя помощь, потому что я никогда до этого не проводил такой общенациональной кампании. Тебе нужно будет помочь мне с планированием.

Он взглянул на меня и кивнул. Уверен, что он рассматривал это как реальную возможность все это время, но также и надеялся, что я решу не избираться. – Ну, нельзя сказать, что ты не предупреждал, что можешь. Если Чейни займет пост, то все станет паршиво.

На это я улыбнулся: – Не хотелось бы звучать слишком самоуверенно, но Дик Чейни будет самой малой из наших бед. Ты прав, он хочет этого так сильно, что аж зубы сводит, когда он проезжает мимо нас по улице. Значения это не имеет. Я собираюсь в него вогнать осиновый кол.

– Да, ты это сказал, но не уверен, что так просто куплюсь. Думаю, что хочу знать, что ты планируешь.

– Хорошо, но ты тогда должен поклясться мне, что ты никому ничего не расскажешь. Ни жене, ни подружке, ни священнику – никому! Если во сне болтаешь – начни спать отдельно, – ответил я.

Он улыбнулся: – Хорошо. Итак, о чем мне нельзя говорить?

– У тебя был шанс прочесть отчет от Трех Товарищей? Они представили его мне в прошлую пятницу, и в эту я собираюсь направить его в Конгресс, – переспросил я.

– Не могу сказать, что я его прочел. Я провел длинные выходные с Синди. Я знаю, что он есть у меня в полученных. Тебе нужно будет меня быстренько ввести в курс, – сказал он извиняющимся тоном.

– Тогда начну. Ты же в курсе, что перед событиями одиннадцатого сентября Чейни с Вулфовицем и Скутером Либби все болтали про войну с Ираком. Все, что они представляли, и я подразумеваю буквально все, указывало на то, что Аль-Каида была подконтрольна Саддаму Хуссейну, и что нам нужно было влезть и закончить работу. Мы с Ричардом Кларком не согласились. Кларка уволили, и они пытались найти способ вышвырнуть и меня.

– Да, это я помню. После атаки ЦРУ сообщили, что это была Аль-Каида, Афганистан, но с помощью Ирака. Мы обсуждали это, когда ты взял меня на борт. Это было тогда же, когда ты начал все зачищать, – с обвинительным тоном сказал он.

– Это правда. С тех пор правда вышла наружу. Ты же видел последние разведданные, Ирак никакого отношения к этому не имеет. Теперь эти же ребята стучат уже в другие барабаны, мол, у Ирака есть ядерное, химическое и биологическое оружие. Та же история. Они хотят войны с Ираком. О чем же ты не знаешь полностью, это о том, как они игрались с разведданными. Ты застал часть этого, но не все. Чего ты еще не знаешь – так это того, что ЦРУ знали имена некоторых из захватчиков еще до атаки.

У Джона отвисла челюсть, когда я это сказал, и он уставился на меня с выпученными глазами. Он запнулся на мгновение, и затем ахнул: – Мы знали?!

– Не полностью, но близко к тому. Разведывательное управление выяснило несколько имен и направило их в ЦРУ. ЦРУ это зарыло, и затем после атак попыталось закрыть программу управления. Ничего не должно было встать на пути в Ирак. Это все очень постыдно, но нельзя сказать, что незаконно.

– Они убили президента, и это не незаконно? Ты с ума сошел?! – выпалил он.

– Джон, успокойся! Оставь это для пресс-конференций, которые у нас еще будут! – улыбнулся я ему, – Нет, в самом деле есть небольшая вероятность, что никаких законов нарушено не было. Разведывательное управление просто нашло несколько подозрительных личностей и решило передать данные о них в ЦРУ для принятия мер. ЦРУ же решило по каким-то причинам этого не делать. У них могла быть веская, или даже выдуманная причина, но инструкции были формальными и конкретными, что отчет из управления отправляется в ЦРУ, а те, в свою очередь, делают с ними то, что посчитают нужным. Это очень тонкое различие, но этого достаточно, чтобы держать их на свободе.

– Никто не захочет слушать о тонких различиях, Карл, не в такой ситуации!

– Джон, именно поэтому я и говорю, что мы собираемся им кол в сердце вогнать! В этом деле я абсолютно чист. Мы с Ричардом Кларком можем можем встать и поклясться, что мы их предупреждали, и у нас будет масса свидетелей, записей и протоколов с собраний комитета по национальной безопасности, чтобы это подтвердить. Ты тогда был в Сенате, так что по факту они лгали и тебе тоже. Но вот что на них действительно осядет – это то, что они попытались все это скрыть. Чейни приказал Либби закрыть программу Разведывательного управления. Колин учуял это и отменил закрытие. Затем он передал дело Эшкрофту. Эшкрофт, может, и очень религиозный, но доля профессионализма у него есть. Он уже поручил это дело специальному прокурору.

Джон с любопытством посмотрел на меня. – Итак, если то, что они сделали – законно, то что же тогда делает прокурор?

– Технически у Либби не было законного права приказывать сворачивать программу Пентагона. По закону, госдеп должен был прийти ко мне и уже я бы отправился в министерство обороны. Настоящая проблема здесь в том, что Либби солгал следователю об этом. Это уже лжесвидетельство и препятствование расследованию. Этим его и прихлопнут, а не закрытием программы, – ответил я.

Я слышал, как в голове у МакКейна вращались шестеренки. – Скутер бы сам на такое не пошел.

– Итак, что будет, когда специальный прокурор направит Дику Чейни повестку в суд? Что будет, когда и специальный объединенный комитет по разведку направит Дику Чейни повестку в суд от Конгресса? Дик слишком умен, чтобы лгать, так что он либо воспользуется пятой поправкой, либо откажется отвечать и его процитируют. В любом случае его политической карьере конец. Джон Эшкрофт сказал мне, что у его человека есть достаточно доказательств, чтобы отправить Скутера в федеральную тюрьму. Если мы с тобой не сможем похоронить этим Дика Чейни, то мы не заслуживаем сидеть тут еще четыре года! – сказал ему я.

– Хм! – Джон какое-то время пребывал в изумлении, – И когда все всплывет, кстати?

– В конце февраля. После этого Дик Чейни не сможет даже школьным охранником устроиться! У нас будет встреча с Джоном Эшкрофтом, с представителями кабинета советников Белого Дома и еще парочкой человек. Тебе однозначно нужно быть в деле. Джон приказал мне не болтать, и поэтому я не слишком много рассказывал.

– То есть нам нужно просто пережить еще несколько недель.

– Может, даже меньше. Как я понимаю, специальный прокурор готовит повестки для Дика Чейни и Пола Вулфовица. Если они откажутся прийти, то он направит приказ о вызове свидетеля в суд и пройдется по ним в вечерних новостях. Они наверняка потребуют сохранения тайны переписки, и кабинет советника уже занимается этим. Это сработает намного лучше, если я подыграю, а я сейчас не ощущаю себя излишне щедрым.

– Дик Чейни в наручниках? Отличный постер для кампании получится, Карл!

– А разве нет? Как я вижу, специальный прокурор – амбициозный молодой человек, и он хотел бы увидеть свое имя в газетах. Я хочу, чтобы ты позвонил Джону Эшкрофту и попросил о встрече с ним – и посмотрим, могут ли тебя быстро ввести в курс дела. Только помни, тебе нельзя об этом рассказывать даже своей собаке, пока все это не выйдет наружу. С этим разбираться будет министерство юстиции, а не мы с тобой. Мы же – сама невинность во плоти.

– Да чтоб мне провалиться. Я бы тоже был не прочь увидеть этого нахального выскочку в наручниках, – Джон улыбнулся, встал и отправился обратно в свой кабинет, чтобы прочесть "Трехсторонний отчет о расследовании террористической атаки одиннадцатого сентября 2001-го года". Мы назвали его "Тройственным отчетом". Название "Три Товарища" было бы изменено как "неподобающее" – теперь же они были "Тройственной комиссией". Это было бы занимательным названием для тех, кого не стошнило еще от первого. Это был не звездный час Америки.

Объединенный комитет по разведке впервые официально собрался через два дня, в среду тринадцатого февраля. Председателем был Боб Грэхем, Демократ из Флориды, который также был и председателем особого комитета по разведке в Сенате. Его заместителем был его Республиканский коллега из постоянного состава особого комитета по разведке Палаты Портер Госс, тоже из Флориды. Они весь день давали присяги, выступали перед камерами и возились со всей процедурой, и затем ретировались, чтобы потом заново появиться перед камерами во время вечерних новостей. Были обещания о сотрудничестве между партиями, о прозрачности, а потом они взялись за руки на спели "Кumbауа"! Выглядело это чудесно.

Может быть, это было слишком цинично. Реальность была такова, что хоть весь Конгресс и был продажным и замкнутым на самом себе, более чем парочка конгрессменов и сенаторов были довольно честными и преданными, и просто застрявшими в системе. И иногда они могли собраться в общем возмущении и чего-нибудь добиться, и наверняка это был один из таких случаев. Если бы мы это хорошо обыграли, то мы смогли бы и подходящим образом ими управлять.

И все это началось утром в четверг. Как только начались заседания, Грэхем и Госс провели голосование о запросе у Белого Дома всей информации, которая у него была по атакам одиннадцатого сентября. Решение было единогласным. И как по заказу раздался стук в дверь, и вошли Три Товарища, каждый из них нес по копии "Тройственного отчета", а за ними лакей толкал перед собой тележку с дополнительными копиями. Отчет на самом деле был разделен на две части, где была общая сводка – единственное, что кто-либо вообще собирался читать, и куда большее дополнение размером с телефонную книгу Манхэттена. Три Товарища дали свою присягу, затем каждый из них зачитал по заявлению, которое было заранее совместно подготовлено, и затем сессия была распущена, чтобы все смогли изучить представленные материалы.

Результат был довольно предсказуемым. Мы составляли общую сводку с упором на телевидение, добавив туда парочку гипербол и звучных выражений. От Конгресса, несмотря на его обещания держать все в тайне, можно было ожидать, что он сольет все, как сито. К вечернему эфиру у каждого канала были копии отчета, и это стало обязательной вступительной частью передач. Фразочки в духе "неверное и запутывающее" и "халатность, запугивания и использования служебного положения" стали основными пунктами. Ари дал пару комментариев для проформы, мол, что мы не могли комментировать еще идущее расследование, и затем передали пару из заданных вопросов в министерство юстиции для обработки.

В пятницу поднялась огромная шумиха! Было изучено всё дополнение, и хоть некоторые имена и даты были изменены, там было полно доказательств. Министерство юстиции заявило, что не может давать никаких заявлений по еще проводящемуся расследованию, и затем добавило, что генеральный прокурор назначил специального прокурора, который работал с Тройственной комиссией, чтобы определить, были ли совершены нарушения, подпадающие под статью. К утру воскресенья пресса уже чуть ли ни выла на луну и всем, кто хоть как-то был упомянут в отчете, в хорошем ли смысле или в плохом, в лицо тыкали микрофоном и камерой.

Знаете, что было самым удивительным во всем этом? Это все было правдой! Наши разведывательные агентства действительно облажались по нескольким фронтам. Чейни и его команда действительно игрались с системой. Мы могли сидеть, выглядеть разозленными и возмущенными, тыкать пальцами и как-либо еще поднимать вой. До тех пор, пока никто – из нас! – не перегибал палку, мы были победителями.

Но все-таки и у всего этого был горьковатый привкус. Джон Бейнер спросил меня, неужели я наслаждался уничтожением этих людей. Было ли так необходимо рвать их на куски на национальном телевидении? Понимал ли я, что за этим последует ответная реакция, своего рода справедливое возмездие где-нибудь по пути? Ни одно хорошее дело не остается безнаказанным, и то, что я делал с неоконсерваторами, будет иметь свои последствия.

– Джон, поверь мне, я от этого удовольствия не получаю, но какими стали бы последствия, если бы мы солгали американской общественности и убили их детей в войне, которая нам не нужна? Вот чего хотят эти парни, и ты это знаешь. Джон, кругом полным-полно людей, которые думают, что война – это что-то вроде высокотехнологичной видеоигры, и что если нам не понравится что-то, что там происходит, то мы можем нажать кнопку перезапуска и начать сначала. Это не так! Такое мышление и привело нас во Вьетнам, мы провели там десять лет, потеряли пятьдесят тысяч людей и все наше поколение до сих пор разбирается с последствиями. Если для того, чтобы предотвратить подобное, мне нужно растоптать неоконсерваторов, тогда я заплачу ту цену, которую это потребует, – сказал ему я.

– Только помни, что цена есть, и ты ее заплатишь. Мы с тобой, может, и умеренные, но это нынче вымирающий вид в Вашингтоне, и хорошо бы тебе об этом помнить. Если произойдет еще нечто, похожее на одиннадцатое сентября, то про тебя забудут, и приведут кого-то, кто дышит огнем и ест младенцев на завтрак, и плевать на последствия! – предупредил он.

Неловкая правда заключалась в том, что он был прав. Я знал, что произошло на моей первой жизни, и горькая правда была в том, что Буш и его компания сохранили родину в безопасности. Они спустили триллионы долларов и тысячи жизней, распотрошили наши гражданские свободы и уничтожили национальную экономику, но второго одиннадцатого сентября у нас не случилось. Мог ли я справиться как-либо лучше? Я просто не знал.

Чейни и Вулфовиц прошли череду новостных передач, и по ним серьезно прошлись в процессе. Либби держал рот на замке. Я слышал, что он пытался заключить сделку со следствием, но министерство юстиции крепко прижало его за лжесвидетельствование и препятствование расследованию. Он хотел всего сразу – и невынесения приговора, и не стучать на своего покровителя, но это казалось маловероятным. Фитцджеральд знал некоторых из тех, кто погиб в Башнях-Близнецах и не собирался заключать сделок. Объединенный специальный комитет начал вызывать людей на дачу показаний, и Вулфовиц вместе с Чейни отказались, цитируя о тайне частной переписки. Совет Белого Дома не позволил мне вывести их на чистую воду, а вместо этого обошел вопрос и сообщил комитету, что лучше это оставить суду. Это было нашим самым слабым местом во всей этой заварушке, поскольку Гонзалес разбалтывал Чейни абсолютно все, что узнавал сам. Это было ценой, которую еще какое-то время мне нужно было платить. После того, как все это улеглось бы и все эти судебные препирательства бы закончились, я любой ценой бы избавился от Гонзалеса!

К апрелю Чейни был уже больше в оборонительной позиции. Под конвоем он еще не ходил, но Конгресс уже предъявил все повестки и обвинения в неуважении к власти, министерство юстиции сделало то же. Вулфовиц немного прогнулся и дал комитету показания, что:

А) нет, он не врал, но,

Б) можно было по-разному воспринять то, что было обнаружено.

В это же время Ричард Кларк провел внутреннюю ревизию в ЦРУ и выявил, что почти все доказательства того, что за атакой одиннадцатого сентября стоял Саддам Хуссейн и о его владении оружием массового поражения были, мягко говоря, подозрительны. Например, отчет о том, что Ирак купил концентрат урана, который был представлен президенту Бушу. На самом же деле этот отчет придумал какой-то бедный иракец, который хотел какой-нибудь выручки, и вся разведка мира смотрела на это и хохотала. Мы видели это везде, где можно. Очень часто экспатриированные иракцы придумывали историю и продавали нескольким спецслужбам, и затем, сверяясь между собой, составляли еще и несколько "подтверждающих" отчетов. Это можно было выявить, только присмотревшись.

И так потихоньку проходил 2002-й год. В марте я созвал "Саммит по национальной безопасности" в Кэмп Дэвид. По факту совет по национальной безопасности должен был разбить лагерь в дикой местности на пару дней и обсудить варианты, как сохранять страну в безопасности, жаря зефир на костре. Ну, может, не так дико. При всем том, что это зовется "лагерем" – Кэмп Дэвид на самом деле был офисом и комплексом домиков в лесу. Там были все удобства цивилизации, офисное пространство и залы для конференций, и многочисленные "домики" для проживания. Если хотите побродить по лесу – хорошо. Там есть около восьмидесяти гектаров местности, где можно ходить, которые были окружены колючей проволокой, заборами под напряжением и как минимум одна рота вооруженных морских пехотинцев.

Он располагался чуть дальше от дома, чем Белый Дом, да и мы там уже бывали однажды, чтобы выразить семье Буша наши соболезнования по поводу одиннадцатого сентября. Теперь же мы собирались пробыть там около недели. Мы с Мэрилин остановились в президентском домике, Аспен Лодж, а все остальные разместились в домиках поменьше. Кто-то оставался там на ночь, а кто-то ездил туда из Вашингтона. Мы с Мэрилин большую часть недели провели там без детей, пока кто-то ездил туда-сюда по необходимости. По вечерам мы проводили довольно милые ужины в Аспене с кем-нибудь, кто оставался.

Я ходил на собрания, и Мэрилин целовала меня на прощание. – Я вздремну и довяжу, – довольно сказала она мне.

– Свяжи мне решение о мире во всем мире, – ответил ей я.

– А как насчет новых тапочек?

Я мог только усмехнуться. – Приму то, что есть.

Повестка недели? Разработка какой-то стратегии, чтобы держать страну в безопасности, цены низкими, а плохих ребят – где-нибудь подальше. Все это звучит здорово, но как это сделать? С одного края есть идея "Fеstung Аmеriса" – Крепость "Америка", точка зрения неоконсерваторов. Вернуть войска домой, закрыть заморские базы, перестать играть в блюстителей порядка по всему миру, на границах поставить заборы и провести к ним электричество и закрыть всю иммиграцию. На банальном уровне это звучит до чудесного убедительно, но в реальности такое невозможно.

Взять иммиграцию, к примеру. У американцев не такая высокая рождаемость, чтобы популяция не снижалась. Если достаточным количеством являются два-три ребенка на семью, то у американцев в среднем было по одному, максимум по двое. Нам нужны иммигранты, хотя бы по миллиону были в год, легальных или нелегальных, чтобы численность и экономика росли. Все это усложняется тем, что большинство этих новых иммигрантов прибывает из мест, о которых нынешние жители не слишком хорошего мнения. Европейские иммигранты, которые основали страну и явили собой большую часть населения, теперь были в меньшинстве из-за иммигрантов из Африки, Южной и Центральной Америки и Азии. Нация через пару поколений будет иметь кожу потемнее. Даже больше, для всех тех людей, которые кричали о нелегалах, единственным способом от них избавиться стал бы тот же способ, с помощью которого нацисты избавлялись от евреев в Германии – концентрационные лагеря и обыски домов агрессивными служащими, чтобы их заполнить – ничего из этого американцы бы не одобрили.

С другой стороны, довольно многие придерживались точки зрения, которая могла бы стать подходом "Лидерство Америки". Нам нужно было стоять на виду, по всему миру, указывая всем путь! Миру нужен был стражник, и кто был лучше, чем мы? Не реагировать на мир, а быть проактивным. Лучше управлять обстоятельствами, чем прогибаться под них. В самой крайности такого подхода были те, кто считал, что если мир добровольно не принимал наши ценности, то было бы лучше, если бы мы убедили их это сделать. Как Америке, так и всему оставшемуся миру было бы лучше, если мы отправим отряды, заменим правительство и принесем мир и добро к местным. Это было одним из аргументов Чейни и его команды. Как ни странно, но мнения самих местных расходились насчет чудес такого подхода.

Буду честен. Я сам больше склонялся к неоизоляционистам. Зачем нам вообще были нужны размещенные войска в Германии, например. Разве мы не могли быть более благоразумными? Зачем нам беспокоиться о том, что местные в какой-нибудь дыре захотят переубивать друг друга? Зачем вообще пытаться их контролировать? Но я быстро и убедительно был избавлен от своих заблуждений. Даже частичный изоляционизм уже был невозможен.

Должна была быть какая-то золотая середина, где мы бы не разорились, не смотрели бы на войну как на легитимную внешнюю политику и все еще держали плохих ребят подальше от себя. Саммит оказался весьма обескураживающим. Некоторые аспекты были приняты, иногда без удовольствия, но и я тоже что-то почерпнул для себя. Китай начинал становиться более воинственным и напористым, и они в быстром темпе увеличивали и усиливали свою военную мощь. Нам бы все еще требовались развитые морские войска, и мы не могли бы заменить истребители "Аегис" фрегатами поменьше и подешевле. Мы бы смогли осуществить переброс войск из Европы в Азию, но это бы тоже имело бы свою цену. Нам нужно было бы реактивировать некоторые из своих азиатских военных баз, которые мы закрыли, и стоимость в целом бы возросла.

Генералам и адмиралам бы тоже пришлось столкнуться лицом к лицу с реальностью. Они много бурчали, но многое из того, чего они хотели, было просто непосильно. Самолеты-невидимки за сто миллионов за штуку? Подождите десять лет и делайте то же самое с помощью дронов за четвертак! Я знал, что в сфере искуственного интеллекта случится переворот и что компьютерная мощь могла принести воздушным силам, поскольку я видел это на первой жизни. Я проинформировал многих о том, что каждое отделение постигнут сокращения в будущих технических программах, и о том, что эти средства я собирался направить на подготовительные и вспомогательные программы. С другой стороны командир береговой охраны был в экстазе от того, что их бюджет был бы увеличен. Из всех служб на них было больше всего работы и меньше всего уважения и средств. С момента событий одиннадцатого сентября Конгресс и общественность наконец начали осознавать факт, что на передовых были именно они.

Я также сделал упор на то, что я ожидал ответственности! За программами по разработке оружия шло бы пристальное наблюдение, и если они думали, что я был жесток с гражданскими главами кабинета министров, то пусть дождутся, как я начну прорабатывать вопрос управления снабжением генералов и адмиралов! Лучшим вариантом остаться у меня на хорошем счету было бы вовремя и по средствам прорабатывать программы. Если им нужно было пересмотреть ведение дел, пусть будет так.

Я встретился с руководителем каждой службы и прошелся по их списку желаемого нового оружия. Для генералов и адмиралов это было не самым приятным опытом. Я сам был ветераном, и по их мнению, у меня было достаточно опыта, чтобы быть опасным для них. По сравнению с Бушем я не восхищался этими ребятами и не верил сразу всему тому, что они говорят. Лучше всего показала себя армия. То, что у них уже было – было довольно хорошими штуками, и они бы немного потеряли от отказа от системы непрямого нападения, например. Часть их финансирования была переброшена с тяжелой техники вроде М-1 и Брэдли на Страйкеры и иное. Часть их бригад и дивизий была бы перемещена из Европы в Азию.

Морская пехота использовала многое из того же, что и армия, но исключительным образом они имели водоходную технику. Они бы потеряли свой Продвинутый Водоходный Штурмовик, невероятно чудесную штуковину, которая сражалась как танк и ездила по волнам так быстро, что сзади можно было на водных лыжах кататься. Оно никогда не было особенно полезным, и в этот момент я мог довольно просто это свернуть. В последний раз, когдаморская пехота в самом деле проводила береговой штурм, это было в Инчоне – пятьдесят два года назад! Теперь же они использовали вертолеты и катеры на воздушной подушке. Хотя я позволил им оставить V-22 Оsрrеу. Рано или поздно они смогли бы заставить его работать, и было бы слишком сворачивать и эту идею.

Воздушные силы и флот были пробиты по всем фронтам! Их Унифицированны Ударный Истребитель F-35, как предполагалось, будет чудо-оружием принципа "все в одном". Это было больше похоже на слона, которого раздул государственный совет по разработке оружия. В последний раз, когда у нас был истребитель, который понравился и флоту, и воздушным силам – это был F-4 Рhаntоm II, что изначально был самолетом в распоряжении флота, но он был настолько хорош, что воздушные силы тоже его захотели. Авианосцы были настолько специализированными, потому что их посадка подразумевала собой управляемое столкновение, и в общем это не то, что могут делать самолеты. Все вариации F-35 были потрепанными, дорогими, и разработанными для сражений с Советским Союзом, которого больше не существовало. Я пообещал крупное увеличение бюджета для дронов, но в ответ услышал лишь кудахтанье. Никто не получает медали за управление дронами. В это же время, кстати, купите еще несколько F-18.

Флот потерял свой Береговой боевой корабль. В отличие от F-35, который был уже на стадии разработки, он все еще находился на стадии предложения. Предполагалось, что это будет небольшой и легко управляемый корабль для прибрежных операций, так что если бы плохие парни его и подбили, то это бы не стало бы большой потерей. Он бы мог переносить модули для ракет, так что он мог бы с легкостью превращаться из противовоздушного орудия в противоподводное или противоминное. В будущем бы это выросло бы в полумиллионного монстра с двумя возможными формами корпуса, поскольку никто не мог продумать лучшего способа их собирать и ни у кого не хватало духу уволить достаточное количество адмиралов, чтобы заставить их принять какое-то решение. Ни один из модулей для ракет не был построен в сроки, не был рабочим, и для управления требовалось больше людей, чем эти корабли могли вместить. Проблема, а не корабль. Я также свернул и класс DD(Х)/СG(Х) крейсеров и истребителей-невидимок, которые были разработаны во время Холодной Войны. По проекту они стоили в три или даже четыре раза дороже, чем вполне подходящий для дела Арли Бёрк.

Вместо этого я сказал им продолжать собирать Арли Бёрки, и продумать стандарт для фрегатов и корветов. Класс "Перри" уже годами не выпускался, но а почему бы им не придумать план по постройке новых и обновленных кораблей? Заодно и что могло быть не так с обновленной и американизированной версией Сааров-5 который "Ingаlls" собрали для израильтян в Миссисипи, или, может, собрать какие-нибудь версии каких-либо европейских моделей? Я также одобрил план на подводную версию ракетных бомбардировщиков класса "Огайо", где баллистические трубы для ракет были заменены на наборы из семи Томагавков. Это звучало довольно благоразумно и с учетом бюджета. Я бы также был рад и купить больше вездеходов и транспортных кораблей, и больше транспортных самолетов и самолетов-шпионов для обеих служб. Нам нужно было изменить подход к делу, и закупаться с умом.

Генералы с адмиралами не обрадовались такому исходу. Колин Пауэлл и Том Ридж потом отдельно сказали мне, что они просто кивали головой. Как только они вернутся в Вашингтон, они собирались встретиться со своими фаворитами-конгрессменами и сенаторами, как и с лоббистами, чтобы отменить мои отмены. Я мог только готовиться к борьбе. Это не было чем-то невиданным ранее. Картер свернул проект бомбардировщика В-1, который Воздушные силы и Роквелл придержали в тайне, пока к власти не пришел Рейган, где он был переработан в В-1В. Я ответил, что я все понял, но и что я не боялся увольнять людей, и если Конгресс начнет наглеть, то я с радостью примусь накладывать вето.

Что до внешней политики, и Колин, и Конди сказали мне угомониться и вести себя, как подобает взрослому по отношению к тюрбаноносцам. Мне совсем не нужно было их любить, но мне нужно было поддерживать с ними отношения, и быть учтивым. Меня также в довольно грубой форме проинформировали, что я был достаточно умен, чтобы понять, что у каждой страны были свои трудности, проблемы и культура, и что у Ирана, Ирака, Сирии и Турции, как пример, были свои собственные верования и интересы, и то, что все они были мусульманами, не означало, что они все одинаковы. Госдеп также сообщил мне, что мне нужно было помириться с саудитами. Еще было бы неплохо снизить стоимость нефти. Я немного побурчал и ответил, что угомонюсь, но саудитам тоже нужно будет показать какие-то успехи в успокоении своих безумцев. В конце концов мы бы дождались какого-нибудь благоприятного момента, чтобы прийти к согласию, и затем снова обменяться послами.

К концу лета у нас было положено начало какому-то конкретному плану по национальной безопасности и иммиграции. В это же время на протяжении всего марта мы готовили новые законопроекты, основанные на тех идеях, которые я предложил во время послания президента. Картер и Марти Адрианополис собрались вместе, чтобы наштамповать парочку коротких законопроектов, чтобы протолкнуть их в Конгрессе, пока я все еще импонировал людям. Картер был главой моего законодательного движения. Сам он бы оставался в тени, что было хорошей мыслью. Правое крыло было не слишком довольно тем, что у меня в Белом Доме работал пидор (они так сказали, а не я). Они бы предпочли, чтобы Картер был почетным гостем на ритуальном костре. Вместо этого же он был серым кардиналом, который вел надзор за законодательством.

Я за годы видел то, что рушило карьеры президентов, и одним из этих факторов была попытка протолкнуть гигантские законы "все в одном". Когда составляешь что-то подобное, это занимает целую вечность и никому это не нравится. Не важно, на какой ты стороне, всегда найдется что-то, к чему можно придраться и против чего проголосовать. Нет, нам нужна была пачка маленьких законопроектов, которые можно было быстро составить и протолкнуть, и сохранить низкую себестоимость. Лучше принять десять законов стоимостью в пятьдесят миллиардов долларов, чем один на пятьсот миллиардов. Марти передал Картеру несколько законопроектов, связанных с инфраструктурой и исследованиями. Мы могли заделать несколько дорожных ям, починить пару мостов, обновить водопроводные и канализационные системы, и так далее. Большую часть средств можно было взять из самих штатов, у которых уже была имеющаяся для этого структура. В одном из законопроектов помельче была незаметная приписка о сокращении времени на подтверждения, чтобы быстрее переходить к делу.

И затем мы проработали законопроекты по исследованиям и разработке. Довольно много прошло через Пентагон и DАRРА, Агентство по разработке перспективных проектов по использованию двойных технологий. Дроны, например, не годились для сброса бомб, но отлично подходили для вещей вроде наблюдения на границах и мониторинге за загрязнениями и дикой природой в национальных парках. Многое из того, чем пользовались военные, могло иметь и гражданское применение, и наоборот. То, что принес Уолмарт в торговлю с помощью компьютеров, сетей и складов, сделало возможным поддержку военных во время операций "Щит в пустыне" и "Буря в пустыне".

Остальные элементы финансирования включали в себя увеличенное финансирование Национальных институтов здравоохранения (базовые исследования, замаскированные под разработку оборонного биологического оружия), еще немного денег для НАСА (больше и лучше, спутники для прогнозирования погоды и климатологии, и слова "климат" никто не произносил вслух, все было скрыто под навесом наблюдения за границами), и так далее. Мы также позволили Департаменту энергетики получить еще финансирования для проектов по поиску и разработке альтернативных видов энергии, сформулированный как "энергетическая безопасность". Некоторые из этих проектов в будущем бы провалились, и многие другие бы заняли многие годы, прежде чем перерасти в новые технологии, но в дальнесрочной перспективе они бы стоили того.

Патриотический акт "Защитные инструменты Америки для ограничения, перехвата и противодействия терроризму" был наскоро принят еще в ноябре сразу же, как только закончилась операция по бомбардировке в Афганистане. Конгресс был в ужасе и быстренько ослабил ограничения на все сборы разведданных в Соединенных Штатах. У меня на этот счет было двойственное ощущение. Было очевидно, что общая раздробленность наших разведывательных служб тоже сделала свой вклад в катастрофу. С другой же стороны это противоречило некоторым статьям Билля о Правах, и как я помнил, большое число последующих администраций выходило далеко за рамки дозволенного этим актом. Я смог выделить пару моментов до того, как он оказался на голосовании Конгресса (Нам не нужно было сканировать списки для чтения людей в библиотеках! Во-первых, легче было найти информацию, которая нужна, чтобы стать террористом, в Интернете.). В остальном проект прошел почти без возражений и я подписал его, как действующий, через два дня. Это был первый законопроект, который я подписал.

Первый крупный законопроект был принят почти без голосования. В конце сентября я издал приказ (мой самый первый) создать национальный центр по борьбе с терроризмом, изначально спонсируемый ЦРУ, и запущенный в Лэнгли. Это была временная мера, и я сказал Кларку, что перемещу его в другое место сразу же, как только у меня будет несколько законов. В апреле мы протолкнули этот проект и поставили во главе Уинстона Кридмора, одного из Трех Товарищей. Уинстон знал о борьбе с терроризмом и проблемах с сотрудничеством между агентствами ровно столько же, сколько и любой другой. У меня состоялся долгий разговор с Уинстоном, где я пригрозил ему огромными и печальными последствиями, если произойдет еще что-нибудь в духе одиннадцатого сентября, а затем мы прошли в комнату для прессы и я с пышной похвалой представил его на камеру. К середине лета бы уже расчистили место для закрытого комплекса в МакЛине.

В июне я поблагодарил Альберто Гонзалеса за его отличную работу в составе Совета Белого Дома, и отправил его восвояси. Он был прямой линией из Белого Дома к Дику Чейни за последний год, и чем скорее он ушел бы, тем было бы лучше. Вместо него я назначил Джон Вайсенхольца, профессора конституционного права из Джорджтауна, о котором хорошо отозвались и Джон Эшкрофт, и Дэвид Бойес. Если эти двое, будучи такими непохожими и с разной точкой зрения, подумали, что Вайсенхольц был хорош, то этого для меня было достаточно!

Экономический спад, который мы переживали, был неприятным, но не разрушительным. Куда важнее были сниженные налоги и грядущий дефицит бюджета, с которым мы бы столкнулись. В 2001-м финансовом году у нас все еще была налоговая нагрузка времен Клинтона, и мы вышли в плюс на сто пятьдесят миллиардов долларов. В этом же году со сниженной ставкой и замедленной экономикой мы бы столкнулись с таким же дефицитом! Как только экономика выравняется, все бы вернулось обратно, но нам нужно было тратиться осторожнее. Хорошо было то, что мы не вторгались в Афганистан, и избежали крупных трат, которых бы это потребовало; это чрезвычайно помогло.

Этот 2002-й год также был и годом промежуточных выборов, так что все, что мы делали, мы делали с оглядкой на ноябрь. Если продвижение законопроектов было похоже на танец на минном поле, на границе сроков это было еще и с завязанными глазами. (Во время обычных выборов президента можно даже не пытаться. На четвертый год уже ничего нельзя достичь. Ну и система!) Несмотря на вышесказанное, все еще держалось ощущение национального единства и стремления чего-то добиться. Казалось, что я смогу продвинуть большинство из того, чего хотел.

Хотя у этого была и своя цена. На тот момент я был достаточно популярен, что многие кандидаты-Республиканцы хотели получить мою протекцию. С начала марта я обнаружил, что записан на агитационные поездки по стране через каждые пару недель. На типичной такой поездке я обычно оказывался на пути в Топеку, или в Бьютт, или в Лексингтор, где в аэропорту меня встречал местный конгрессмен или сенатор. Мы бы затем посещали какую-нибудь местную фабрику или общественный проект или колледж, с гордостью смотрели на то, что там делают, и оба выступали с речью. Не важно на чтобы мы ни смотрели, моя речь затрагивала две основные темы, что конгрессмен Чудотворец тот самый парень, которого нужно отправить обратно в Вашингтон, чтобы он продолжал выполнять свою важную ведущую роль, и как что-то из законов, которые мы на тот момент продвигали, было связано с тем, на что мы смотрели. Мы махали флагом и обнимались на этом празднике взаимной любви. Половину времени со мной путешествовала и Шторми, потому что эта глупая животина была популярнее меня самого!

После этого мы попадали на какой-нибудь сбор средств, и я встречался и общался со всеми, кому только можно было продать мою душу. Затем у нас был отличный агитационный ужин. Курица Топеки на вкус очень похожа на Курицу Бьютта и Курицу Лексингтона. Думаю, по некоторым вечерам даже Шторми питалась лучше. На следующий день мы летели куда-нибудь еще и повторяли процедуру. Проделать все это в течение двух-трех дней и затем вернуться в Вашингтон. Подождать три недели и повторить.

На личном же уровне, если вы непопулярный президент, то никто не хочет, чтобы его видели рядом с вами. Запросов о личной встрече резко становится меньше, как и шансов продвинуть какой-то законопроект. Как я и сказал, была своя цена.

Глава 149. Весна

Большая часть весны прошла, по крайней мере, у меня, в продвижении законопроектов и попытках как-то угомонить идиотов с обеих сторон, которые носились, как куры, которым только что отрубили головы. Дик Чейни продолжать сыпать проклятиями в мой адрес, но он уже казался куда более напуганным. Индейцы уже окружили дилижанс и подбирались все ближе и ближе. От этого он стал еще язвительнее, но это уже стало приобретать горький и оборонительный тон. Несмотря на это, я был занят этим всю весну, этим и агитированием за своих коллег-Республиканцев.

С другой стороны меня с ума сводили выходки Мэрилин и девочек. Близняшки не были так безумны, насколько это можно сказать о паре девочек семнадцати лет. В этом семестре они заканчивали старшую школу и между делом готовились к выпускному, собирались переехать на лето в Вашингтон и затем осенью уехать в колледж, и они сводили нас с Мэрилин с ума. И все же одно утро в начале апреля было особенно сумасшедшим. Это были весенние каникулы и Мэрилин с близняшками тогда были в Белом Доме. В понедельник в десять утра я был на совещании с Полом ОНилом из казначейства и Митчем Дэниелсом из службы управления и бюджета вместе с парой помощников, когда нас прервал голос из интеркома. – Мистер президент, прибыли ваши дочери и хотят вас видеть.

Я взглянул на телефон, затем перевел взгляд на остальных. Затем я пожал плечами и нажал на кнопку громкоговорителя. – Мы сейчас немножко заняты.

По телефону раздался визг Молли: – Папа! Это важно!

– Что?

– Папа!

Я закатил глаза и пробурчал: – Ну ладно, – затем я поднялся и подошел к двери. Вместо этого охранник у двери, вероятно, расценил это как разрешение, потому что дверь открылась еще до того, как я до нее дошел, и в кабинет ворвалась Шторми.

"Какого…?"

Затем вошли близняшки, и они вытаращили глаза, увидев, что я был не один. Молли нервно помахала, а Холли сказала: – Папа, нужно присмотреть за Шторми. Мы уходим.

– Простите? – я просто поверить в это не мог!

– Папа, нам нужно уйти с мамой! Нам надо купить платья для выпускного! Мы же тебе говорили, – надавила она.

Я взглянул на Шторми, которая уже сидела на диване рядом с Полом, который чесал ей загривок. – И? Как это связано с собакой? Оставьте ее наверху!

– Она не хочет там оставаться. Ей будет одиноко, – ответила Молли.

Я уставился на них на секунду. – Это Овальный Кабинет! Это Белый Дом! Я ПРЕЗИДЕНТ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ! А ЭТО НЕ "ПРИВЕДИ СОБАКУ К СЕБЕ НА РАБОТУ!" – проревел я.

За собой я услышал смешок. И громкое "Гав!"

Холли же просто начала канючить: – Ну, пап, ты должен это сделать!

Молли окончательно решила все, сказав: – Пока, Шторми. Веди себя с папой хорошо! – и затем она чмокнула меня в щеку и умчалась, за ней припустила ее сестра. Они закрыли за собой дверь, оставив меня с собакой.

Повернувшись, я увидел, как Пол и Митч пытались сдержать смех. Несколько помощников прикрыли рты рукой. – Первый, кто засмеется, получает прямую путевку в безработицу! Я давненько никого не увольнял, и я на грани! – предупредил я их. На этот все просто разразились смехом.

Я сел на диван рядом с собакой, и внезапно услышал щелчок и заметил вспышку. Я посмотрел в ту сторону и увидел Эрика Драпера, фотографа Белого Дома, который сделал фотографию. Большую часть времени забываешь о том, что вокруг бродят эти ребята. Они держат рот на замке и постоянно делают снимки, и умудряются запорхнуть и выпорхнуть во время особенно деликатных собраний. Должно быть, он вкрался вслед за девочками, и теперь он снимал, как Шторми сидит на диване между мной и главным казначеем. Я бросил на него шутливый взгляд, он улыбнулся и ушел.

Я особенно всерьез об этом не задумывался. Через пару минут я указал на угол, и Шторми спрыгнула, свернулась в углу и уснула. Во время обеда я выгулял ее и затем отвел наверх в резиденцию. Чего я не ожидал, так это того, что Ари Флейшер, в своей роли очеловечивания "Сильнейшего Человека в Свободном Мире" пропустил это фото в еженедельной фотосводке для журналистов. Это был милый снимок; и он его опубликовал.

В тот субботний вечер на "Прямом эфире" ведущим был Дрю Кэри. В первой трети передачи Даррелл показал сценку, где он играл президента – меня! – а Дрю Кэри был в костюме собаки. Они оба были в Овальном Кабинете, Хаммонд отдавал людям приказы, и потом офис опустел. В это время "я" спрашивал у "Шторми", что делать дальше! Кэри говорил "мне" что делать, а "я" потом задавал еще кучу реально глупых вопросов, за что собака "меня" отчитывала, и "я" следовал указаниям. Сценка длилась минут семь-восемь.

Я этого не видел, но на следующее утро я нашел запись, сделанную Уиллом Брюсисом, и мы с Мэрилин вместе ее посмотрели. Отрывки из передачи также крутили и во время рекламы по воскресным утренним новостям. Мэрилин это показалось забавным, а мне – не очень. Я до этого уже рассказал им, как девочки повесили на меня уход за собакой, и она пообещала немного побольше их сдерживать. Насколько мы оба могли это делать, было под вопросом. И все же Шторми, дающая мне указания, стала повторяющейся шуткой на "Субботнем вечере в прямом эфире".

На этом очеловечивающие усилия Ари заканчивались. Я отказался выступать на ток-шоу или встречаться с журналистами и комментаторами. С каких это пор президентство стало дневным ток-шоу? Я сказал Ари, Фрэнку и Минди, что пора бы уже им напомнить, что это было августейшей организацией, а не реалити-шоу. Уже было достаточно, когда Билл Клинтон играл на саксофоне в Арсенио-Холле и отвечал на вопрос "боксеры или плавки?" Это было только начало! За годы президенты бывали на ток-шоу у Опры, у Эллен, и у Лено и Леттермана, и кандидаты озвучивали свои планы на передаче Стюарта и Колберта. Извиняюсь, но я был президентом, а не ведущим игровой передачи!

Младшее поколение в Белом Доме со мной не согласилось, и разразился спор. Минди сказала: – Если вы хотите дотянуться до голосов молодых и взять их, то вам нужно быть на тех каналах, которые они смотрят. Можете расспросить об этом Ари и Брюса, но определенный процент населения узнает новости не из привычных новостных каналах, а из комедийных новостей и вечерних ток-шоу, и их количество растет.

Я взглянул на Ари, который пожал плечами и кивнул. – Это небольшое количество, но оно растет. Медиа разделяются, и это только часть всего.

– Дайте мне знать, когда соберетесь дать Джону Стюарту пресс-пропуск в Белый Дом, – ответил я.

– Мы до этого еще не дошли, мистер президент.

В этот момент вступился Фрэнк: – Никто не говорит вам идти на вечернее ток-шоу, босс. Что насчет Билла ОРейли или Опры? Они вполне нормальны.

Я покачал головой. – Одно дело проводить пресс-конференцию, даже небольшую, с настоящими репортерами, для настоящих газет и каналов. Там все-таки есть какой-то градус порядочности. А ОРейли и Опра – не журналисты, а комментаторы. Им не нужна информация, они рассчитывают на остроумие! Плевать, что за тема, на таком уровне они все будут серым пятном. Им не нужно умное, или комплексное и глубокомысленное, им нужны только громкие заявления. Извините, не буду.

Тему мы оставили, но я знал, что ее обязательно снова поднимут.

Близняшки уже достаточно освоились в Белом Доме, чтобы собраться с ночевкой со своими подругами из чирлидеров Хирфорда. К счастью, они это сделали на выходных. Если я думал, что двое визжащих и хихикающих девочек-подростков было выматывающе, тут же я был атакован сразу одиннадцатью! Они разбрелись по всей резиденции, и утро субботы было ужасным. Я вышел из спальни в шортах и поло, собираясь немного позавтракать и затем спуститься в Овальный Кабинет немного поработать, и наткнулся на целую стаю половозрелых подростков буквально в чем мать родила! Звучит очаровательно, но на самом деле нет! Меня в ту сторону не ведет, и я умчался оттуда и понесся вниз, и взял в кафетерии тост с плавленым сыром.

Мэрилин была довольно популярна, и в конце апреля она провела шоу с Опрой. Опра заправляла всем из Чикаго, но Мэрилин не хотела никуда ехать, так что в этом случае гора пришла к Мохаммеду. Чтобы урвать час или два с Первой Леди, Опра со своей командой вылетели в Вестминстер, и сняли все в нашей гостиной в Хирфорде. Ее команда прилетела на первый день и все установила и затем на второй день прилетела сама Опра уже на съемки. В отличие от некоторых Первых Леди, Мэрилин была большей домоседкой, и у нее не было целого штата работников, которые носились вокруг и выполняли ее прихоти. Если ей нужно было что-то сделать или кто-то хотел, чтобы она что-то сделала, она могла иногда взять кого-нибудь из моего штата на подработку. В данном случае там был кто-то из отдела по связям с общественностью, чтобы отвечать на вопросы. Мэрилин была в восторге, так это было занятно. Это же была Опра!

Они записали передачу на последней неделе апреля, и показали два выпуска на первой неделе мая. Меня тогда не было на съемках в Хирфорде, но Мэрилин, казалось, была этим довольна. Через неделю я наконец нашел время, чтобы посмотреть передачу. Что-то было весьма забавным, а что-то – весьма трогательным. К счастью, Шторми слушалась Мэрилин больше, чем меня, и всю передачу спала в углу.

Опра: Благодарю вас, что пригласили меня в ваш милый дом.

Мэрилин: О, мы только рады. Это, на самом деле, довольно интересно.

Опра: Правда?

Мэрилин: Да. Вы же Опра!

Они обе от души посмеялись над этим. Поскольку передача была о Мэрилин, то Опра расспросила ее о ее прошлом и воспитании, и Мэрилин достала несколько фотоальбомов и альбомов для вырезок из газет. У нее было несколько младенческих фотографий, и парочка из детства, когда она училась в католической школе имени Святой Марии в Ютике, в своем синем клетчатом свитере. Потом они постепенно дошли до ее подростковых лет и добрались до периода колледжа. Я был удивлен некоторым фотографиям, которые были в альбоме Мэрилин, и что она их показала. Там была одна фотография, где она красовалась в облегающем синем платье с длинным вырезом на одном бедре, которое я ей купил на один из вечеров в Вегасе, и парочка снимков, которые она мне присылала в качестве моральной поддержки, когда я был в подготовительном лагере. Это бы принесло Мэрилин очень неплохую позитивную известность среди гетеросексуальных мужчин-зрителей шоу, если такие были.

Опра: Ооо! Горячие штучки! Когда вы сделали эти снимки?

Мэрилин: О, это очень старые снимки! Карл купил мне фотоаппарат "Полароид" в подарок, когда мы учились в колледже, и попросил прислать ему несколько снимков в качестве "моральной поддержки", когда он ушел на начальную подготовку. Мы с одной моей подругой пофотографировали друг друга и мы отправили их своим парням.

Опра: Выглядят так, что точно смогут поднять солдату боевой дух, и наверняка еще и его кровяное давление!

Они обе на это рассмеялись.

Затем Мэрилин открыла другой фотоальбом и началась уже совсем другая тема.

Мэрилин: Уупс, это не мой. Это альбом Карла.

Опра: Ну, давайте взглянем, что же там.

Мэрилин: Ну, могу вам сказать, что там не будет никаких фотографий из его детства. Его сестра рассказала мне, что их мать уничтожила все его фотографии с тех времен, когда он жил дома. Хммм… давайте взглянем… вот это фотографии с поездки, на которую он отправился с парой друзей, когда они были в колледже. Они проехали через всю страну, до Калифорнии и обратно.

Затем по порядку показали несколько фотографий с поездки, на которую мы с Рикки и Марти отправились на первое лето учебы в Ренсселере. Это было мое последнее свободное лето перед тем, как я оказался в армии.

Мэрилин: Мне всегда нравилась вот эта. Мой идиот-парень, который ныне мой идиот-муж, решил попробовать оседлать механического быка! Это снимок того, как он летит вверх тормашками после того, как был сброшен! И он еще удивляется, почему наш сын адреналиновый торчок.

Опра: Кто эти остальные ребята?

Мэрилин: Ну, это, должно быть, Марти Адрианополис. Он наш очень близкий друг. Он стал кадровым начальником Карла, когда он был в Конгрессе, и теперь он лоббист в Вашингтоне. Другой парень… Я не уверена… Дикки, Рикки, что-то вроде того. Годами с ним не виделись. (Перелистывает на следующее фото) А это фотография, где он играет в блэкджек. Тогда я этого не знала, но он уже был мультимиллионером, и все же вот он сидел и играл в блэкджек по крупным ставкам, и выигрывал! Терпеть не могла, когда он играл! (Следующая фотография) О, Карлу это не понравится! Это когда их арестовали во Флориде.

Опра: Президент был арестован?!

Мэрилин: Они уснули на пляже, и казалось, что это чуть ли ни заслуживающее казни преступление, где бы они ни были. Они провели ночь в тюрьме, заплатили залог, и копы их сфотографировали. Не то чтобы закоренелые преступники. Как по мне – скорее, кучка кретинов!

Спасибо тебе, Мэрилин Бакмэн!

Мэрилин показала Опре, за которой следовал оператор, дом. Она не заходила в спальни, и он в целом не такой большой, по крайней мере, по сравнению с Белым Домом. Они вышли на задний двор, поснимали его, бассейн и домик у бассейна. К ним также присоединилась и Шторми, чтобы справиться со своими делами. Нет, для потомков это не засняли. Съемки остального экстерьера вроде посадочной площадки или охранных будок были запрещены Секретной Службой.

Опра: Итак, это тренировочный зал. (Камера показала мой тренажер, беговую дорожку Мэрилин и пенопластовый мат в стороне, где я периодически отрабатывал ката. Зал был слишком мал, чтобы практиковать полноценное айкидо или таэ-квон-до) Кажется, что вы в отличной форме. Какого рода тренировки вы проводите?

Мэрилин: Спасибо. По большей части я пользуюсь беговой дорожкой. Если Карл дома, то он иногда отправляет меня на тренажер, но это больше его вещь, чем моя. Я больше слежу за тем, сколько я ем. Еще помогает то, что у меня есть достаточно времени, чтобы оставаться в форме. Иначе это было бы тяжко. А еще Шторми любит долгие прогулки.

Опра: Президент ходит вместе с вами?

Мэрилин: (Качая головой) Он не может. Его колено не позволяет. Если он проходит больше километра, то оно начинает сильно болеть. Я знаю, что он как-то пытался один раз сыграть с Джоном Бейнером и другими конгрессменами в гольф, и он кое-как прошел первые пару лунок.

Это было правдой. Я частенько тренировался с остальными "качками" в спортзале Палаты, но гольф был для меня полностью недосягаем. Самое большее, что я мог предложить – это вести машинку для гольфа и заплатить на девятнадцатой лунке. Затем они вернулись в гостиную и снова начали съемку.

Опра: Ну, что бы вы ни делали, это работает. Вы выглядите отлично.

Мэрилин: Спасибо. Это приятно слышать. Мы с Карлом стараемся беречь здоровье, и мы пытались позаботиться о том, чтобы дети делали то же.

Опра: До этого было несколько комментаторов, которые сообщали, что вы поддерживаете свою фигуру при помощи пластической хирургии. Можете что-нибудь сказать на этот счет?

Мэрилин: Коротко и просто – это ложь. Мы следим за своей диетой и занимаемся собой. Просто намного легче не набирать вес, чем потом пытаться его сбросить. Вот и все.

Опра: То есть никаких операций не было.

Мэрилин: Не совсем. По крайней мере, не то, о чем вы говорите. Мне пришлось проводить восстановительные операции после несчастного случая в 89-м году. Я потеряла ребенка, и мне нужно было много операций, и у меня было множество шрамов. (Она рукой показала у своего живота) В то время Карл отправил меня к хирургу на реконструкцию, но это все.

Опра: То есть больше ничего.

Мэрилин: (Смеясь) Нет! Карл рассмеялся и предложил заплатить, чтобы доработали и верх… (Она приподняла руки до уровня груди)…но я сказала, что нет, и пихнула его.

Опра: Вы ударили президента?! Что он на это ответил?!

Мэрилин: (Смеясь) Ну, тогда он не был президентом. Он сказал мне две вещи: что я бью как девчонка – и на это я его еще раз пихнула – и что он был алкоголиком и имел проблемы! Я сказала ему "не повезло тебе", и чтобы он смирился с этим.

Они обе рассмеялись над этим, а я же застонал. Первая Леди Соединенных Штатов говорила о своих сиськах на национальном телевидении! Утром на Ари обрушится целый шквал вопросов! Мне, похоже, тоже придет куча вызовов от женщин-чемпионов по каратэ!

Опра: То есть больше ничего. Эти девочки у вас свои.

Мэрилин: Все детали оригинальные!

Опра: Говоря о пластической хирургии, как так вышло, что президент Бакмэн так и не поправил свой нос?

Мэрилин: Свой нос?

Опра: С тех пор, как сломал его.

Мэрилин: Карл никогда не ломал нос, по крайней мере, тогда, когда я уже была знакома с ним.

Опра: Мы нашли его фотографии времен старшей школы, и тогда у него был прямой нос.

Мэрилин: Это для меня новость. Нужно будет у него спросить.

Они взяли перерыв и Мэрилин нашла мой школьный фотоальбом, и фотографию показали. Он тогда явно был другой формы. Мэрилин, казалось, была озадачена.

Опра: Интересно. То есть он не ломал нос в армии?

Мэрилин: Нет. Я бы знала. И не в колледже. Может, это было на занятиях по айкидо или таэ-квон-до, когда он был моложе. Как-нибудь нужно будет у него спросить.

Опра: Или в какой-нибудь школьной драке?

Мэрилин: Может быть. Я знаю, что он участвовал в нескольких.

Опра: Почему же он так много дрался?

Мэрилин: Не думаю, что так было оттого, что он этого хотел. Он однажды рассказал мне, что до девятого класса он был одним из самых щуплых детей во всей школе, и к нему постоянно приставали. Он сказал, что ему оставалось либо драться, либо быть запертым в шкафчике раздевалки.

Опра: Я слышала, что он побывал во многих драках. Карл – агрессивный человек?

Мэрилин: Что?! В смысле, жестокий или что-то такое? Никогда! Боже мой, нет! Карл бы никогда не поднял руку на меня или на детей! Нет, но я говорила с ним о драках, в которых он побывал. В смысле, чтобы понять, за какого человека я вышла замуж, что-то такое. Если хотите спросить, злой ли Карл человек, то ответ – нет, совсем нет. Карл не жестокий человек, но он видел насилие, и не боится его. Я также общалась и с некоторыми из его школьных друзей, которые видели какие-то из тех драк. Однажды Карл сказал мне, и я ему верю, что он никогда в жизни не затевал драки, но и также добавил, что он всегда их заканчивал, и его противники никогда не оставались на ногах.

Опра: Вы же на самом деле видели это, не так ли?

Мэрилин: Да, один раз на Багамах, когда у меня украли кошелек, а Карл стоял на пути. Их было трое, у них были ножи, и они были убийцами. Это было ужасно! Я была так напугана, а он уложил всех троих за какие-то секунды. Меня как-то раз спросили, было ли романтичным то, что за меня дерется мужчина, и все, что я могу сказать, так это то, что это совершенно ужасающе!

Блестяще! Ари придется позадерживаться на работе, чтобы разобраться с этим!

Опра: Как я понимаю, у вас с президентом нет ничего общего, что это тот случай, когда противоположности притягиваются. Это так?

Мэрилин: (Смеясь) О, это так правдиво! У нас с ним нет ничего общего!

Опра: Совсем?

Мэрилин: (Все еще смеясь) О, совсем! Он лютеранец, а я католичка. Он Республиканец, а я Демократ. Он южанин, а я янки. Он городской, а я из деревни. Ох, этот список можно продолжать и продолжать!

Опра: Но вы смогли справиться.

Мэрилин: Очень даже смогли! Мы познакомились в 1974-м, а это значит, что мы знаем друг друга уже, хм, двадцать восемь лет.

Опра: У вас были разрывы, пока вы встречались?

Мэрилин: Ох, Карл меня за это будет ненавидеть! (Смеется) Да, еще когда мы были в колледже, он сказал что-то глупое и я его бросила. У него не слишком получается ухаживать, но я его заставила!

Опра: Что он сказал? Вы должны рассказать!

Мэрилин: (Все еще смеясь) Нет, я так не думаю, но это требовало больших ухаживаний, и еще и кольца для помолвки в придачу! (И она подняла левую руку и показала свое помолвочное кольцо)

Опра: (Теперь тоже смеясь) Ухаживания – это хорошо, но ухаживания вкупе с бриллиантами даже лучше!

Мэрилин: Это так правдиво!

Опра: Президент Бакмэн – романтичный человек?

Мэрилин: Хм-м, это не совсем его стиль. Он может быть очень милым и невероятно поддерживающим, но он не особенный знаток по части романтики в целом. И все же… было тут одно письмо… он не писал его, чтобы быть романтичным, но это было почти самым романтичным, что я когда-либо читала. (Она приподняла ладонь в останавливающем жесте и вышла за пределы камеры. Затем она вернулась со своим кошельком, открыла его и начала в нем копаться, пока не нашла заламинированное письмо на самом дне) Я всегда ношу его с собой. Это было прощальное письмо Карла.

Опра: Что вы имеете в виду?

Мэрилин: Карл был в армии, в боевом отряде, и многие там писали прощальные письма, ну, знаете, на случай, если они не вернутся домой. Карл спрятал его в тумбочке, и когда его сбросили в Никарагуа, никто не знал, что произошло. Армия ничего нам не сообщала почти целую неделю! Уже ходили всевозможные слухи, вроде того, что самолет разбился и они все погибли, и тогда я вскрыла его письмо. Вот, можете прочесть. Я всегда плачу, когда читаю это.

С этими словами она передала его Опре, которая зачитала его вслух, а Мэрилин схватилась за платок. Здорово! Это письмо было настолько жалостливым, насколько это вообще было возможно!

Опра: Да, это романтично, мило, и даже немного слезливо. И звучит довольно депрессивно.

Мэрилин: Карл иногда впадает в меланхолию. Думаю, когда он писал это письмо, он думал о своей семье. Кроме его сестры, не думаю, что кто-то из них бы сильно расстроился, если бы он погиб. Ужасно такое говорить, но все же не думаю, что они бы плакали, если бы он умер. Семья Карла была ужасна, за исключением его сестры Сьюзи. Она чудесный человек, и тоже смогла сбежать.

Опра: Они в самом деле отреклись от него и даже ему не сообщили? Как такое вообще возможно?

Мэрилин: Думаю, что они подали извещение в Тhе Ваltimоrе Sun, но тогда Карл был в армии в Форте Брагг, в Северной Каролине. Это единственное, что пришло нам на ум. И все же, какие родители могли так выбросить ребенка? Вот, что они сделали! Кто так поступает?

Опра: Судя по времени, они отреклись от него сразу же, как только вы поженились. В этом есть ваша вина?

Мэрилин: Не сказала бы. Думаю, что это все равно бы случилось рано или поздно. Я просто стала удобным поводом. Я никогда не нравилась его матери. На нашей свадьбе она сказала Карлу, когда я стояла рядом, а чуть поодаль стояли мои родители, что он мог бы постараться и получше. Какая же мать так поступает?

Опра: Да не может быть!

Мэрилин: (Кивая) Так и было. Правда.

Было и еще немного разговоров на эту тему, ничего из этого для меня не было новым или интересным, но я был уверен, что все это дерьмо заинтересует людей. Я не удивился, что это попало в эфир. Опра закончила больной темой.

Опра: Итак, вы должны нам рассказать. Вы женаты уже почти двадцать четыре года. Что же такое этот "Опыт Карла Бакмэна"?

Мэрилин: (Смеясь) Ох, увольте! Кто сказал, что это так необычно? Может, это как раз Карл был заинтересован в получении "Опыта Мэрилин Лефлер"! Никогда о таком не думали? О! Черт! Моя мама наверняка это смотрит! Мам, нет никакого "Опыта Мэрилин Лефлер"! (Смех со всех сторон!)

На следующий день ранним утром во время утреннего собрания начался полный идиотизм. Как и ожидалось, Ари спросил:

– Вы знаете, что это все равно всплывет, так что мне придется вас спросить. Как вы сломали нос?

– Ари, это не важно. Ты все равно никому не сможешь это объяснить.

– Мистер президент, такой вопрос будет. Нам нужен ответ.

– Ари, ты никогда не сможешь правильно это правильно подать. Поверь мне!

Он еще немного надавал:

– Ответ "без комментариев" не примут.

Я осмотрел сидящих в Овальном Кабинете. Помимо Ари я также встречался и с Джошем, Минди и миссис Хоуторн, старшим секретарем. Они все в ожидании глазели на меня.

– И не говорите потом, что я вас не предупреждал. Хотите знать, как я сломал нос? Ладно, была-не была! Летом после моего выпуска из старшей школы, одной ночью я был дома у своей девушки, и ее родители рано вернулись. На несколько часов! Представляете картинку? Есть идеи, как это подать, Ари?

Ари простонал:

– Не поступайте так со мной, мистер президент!

Минди и миссис Хоуторн заливались смехом, а Джош продолжил допытывать:

– Я думал, вы тогда уже имели черный пояс?

– Тогда я был несколько не в том положении, чтобы обороняться, Джош, – ответил я.

– Это в какой же такой позиции вы были, босс? – поддразнила Минди.

– Не вашего ума дело, молодая леди!

Ари только качал головой в очумелом разочаровании.

– И насколько все было плохо?

– Мама с папой не впечатлились, рано вернувшись домой. Ее папаша надирал мне зад, пока мамаша швырялась в меня посудой.

Джош спросил:

– И что же вы делали? Только не говорите, что вы вырубили ее отца!

– Господи, нет же! Я просто схватил свои штаны, выбежал из дома и доехал до больницы. Это был единственный бой, который я проиграл. Он из меня тогда все дерьмо выбил! – сказал я, смеясь.

– Великолепно! Сколько вам тогда было лет? – спросил Ари.

– Несовершеннолетний. Мне было семнадцать, а ей шестнадцать.

– Великолепно! Узаконенное изнасилование! Вас могли судить по статье за незаконные действия полового характера, – продолжил он.

– Ари, поверь мне. Единственные, кому не понравилось – это ее родители! – сказал я ему.

Минди и миссис Хоуторн уже хохотали во весь голос, вместе с ними смеялся и Джош. Ари улыбнулся и покачал головой:

– Это не сильно спасает, мистер президент! Вас могут назвать сексуальным хищником!

– Учитывая мое положение тогда, я бы поспорил, что хищником был не я! – ответил я.

Ари издал стон и улыбнулся:

– Явно не спасает!

– И именно поэтому я не буду отвечать на этот вопрос, Ари. Это будешь делать ты!

Миссис Хоуторн спросила:

– Это тоже часть "Опыта Карла Бакмэна"?

– Почему бы вам как-нибудь не спросить у миссис Бакмэн? Жду-не дождусь, чтобы услышать ответ.

– И последний вопрос, – добавил Ари. – Не хотите рассказать миру об "Опыте Мэрилин Лефлер"?

– ВОН! Все! – я указал на дверь, и все, хохоча, разошлись по своим кабинетам.

Но в плане полного безумия ничто не смогло обойти ужин с корреспондентами в Белом Дома, который я провел четвертого мая. Это был первый такой ужин, на который я попал. В прошлом году, в качестве наказания за несогласие с Диком Чейни и Карлом Роувом меня отправили в Бурунди, Руанду и Конго на неделю, чтобы полюбезничать и найти парочку новостей. Единственная новость, которую я тогда там нашел – это то, что я не хотел торчать посреди Африки. До этого же я был жалким конгрессменом, и не приглашался поужинать со старшими по званию. Есть определенные протоколы для проведения этого ужина. Он до ужаса формален, все в костюмах, и некоторые из корреспондентов (особенно это касалось печатных изданий) брали свои смокинги напрокат. По традиции приглашаются президент, вице-президент и их супруги. Обычно там также есть и определенная форма развлечения, обычно в виде популярного музыканта или певца, но это перешло к тому, что это был популярный комик, который проводил свой обычный стенд-ап с шутками про президента. Иногда получалось довольно неплохо. Иногда же, как в случае, когда Стивен Колберт прошелся по Джорджу Бушу, все несколько обострилось. Колберт провел почти двадцать минут, описывая Буша как идиота, а прессу как кучку подхалимов, что за вечер стало популярно среди всех, кроме Белого Дома и представителей прессы.

В этом году у нас был бы Джей Лено, который был смешным и вполне умеренным. Было сомнительно, что он будет высмеивать меня лично и в прямом эфире, но я был уверен, что я стану центром каких-нибудь шуточек. Я поручил Мэтту, Майку и всем остальным состряпать какого-нибудь материала, но хорошо ли это сработает – было сомнительно. Возможно, мне пришлось бы импровизировать, и бы гарантированно обернулось катастрофой.

Мне стоило догадаться, что проблемой станет то, что, когда Лено вышел, чтобы выступить со своей программой – за нами опустился огромный экран. Я сидел рядом с подиумом на подмосте (так еще лучше обливаться супом, чтобы все это увидели), рядом со мной сидела Мэрилин. С другой стороны сидели Джон и Синди, и по сторонам сидела еще парочка важных приглашенных. Свет приглушили, Лено встал на подиум, поблагодарил всех, и затем обратился ко мне.

Начал он довольно просто. – Я всегда хотел побывать на ужине с корреспондентами в Белом Доме. Я хотел встретиться с людьми, которых я вижу по телевизору, и которые говорят мне о том, что происходит в мире. Я хотел встретиться с людьми, лица которых я вижу каждый день, которые говорят мне, чем занимается самый сильный человек свободного мира. Я хотел встретиться с самым сильным человеком свободного мира. Хочу сказать, это же невероятная привилегия – жить в стране, где самый обычный человек может встретиться с тем, кто ведет свою великую нацию! Давайте поаплодируем этой великой стране!

Прошла послушная волна аплодисментов, а затем все пошло наперекосяк.

– Я пришел сюда, чтобы встретиться с президентом, и вот я стою здесь, у подиума, и хочу сказать вам всем, что человек, сидящий здесь… этоне президент! Этот человек – самозванец! Он обманом появился здесь, а настоящий президент в другом месте! Позвольте вам это доказать! – с этими словами он нажал кнопку на пульте, и на экране появилась фотография, та фотография со мной, Шторми и Полом О'Нилом, которую Ари признал безобидной. – Вот, вот настоящий лидер свободного мира! Вот настоящий президент! Вы можете здесь видеть, как он изучает документы, сидя между казначеем Полом О'Нилом и своим помощником, неким Карлом Бакмаусом, Бакхаузером, Бакмастером, что-то вроде того. Вот настоящий президент!

И на этом месте все с ума посходили! Лено целых восемь или девять минут демонстрировал всем череду отфотошопленных фотографий, где Шторми занимается различными важными делами – вот Шторми приветствует Королеву Англии, вот Шторми обращается к Конгрессу, вот Шторми прыгает с парашютом из С-130. Каждый следующий снимок был абсурднее предыдущего. Вместе с этим Лено описывал, каким чудесным и прекрасным президентом стала Шторми. Мэрилин от всей души хохотала над этим, и мне пришлось присоединиться. Я явно не ожидал такого.

Дальше стало еще хуже. Лено закончил словами: – А теперь я бы хотел представить вам настоящего президента! Сегодня вечером здесь к нам присоединится настоящий президент Соединенных Штатов Америки!

Прожектор повернулся к дальнему концу зала. Через открытую дверь вошел Дрю Кэри в костюме собаки с "Субботнего вечера в прямом эфире", только тут он курил сигару и потягивал коктейль из бокала. Зал взорвался от хохота. Он неторопливал прошел через весь зал, и, наверное, на нем была гарнитура, потому что он общался с людьми и травил шутки, пока шел между столами к подиуму. Он продолжал свою клоунаду до самого подиума, и затем начал рассказывать публике, как я испортил различные моменты, неточно выполняя его указания. – Хорошего помощника нынче сложно сыскать! – пожаловался он.

О, Господи! Мне нужно было этому подыгрывать? Иногда все это не стоит того, чтобы вылезать из кровати.

Глава 150. Выпускные

Июнь 2002-го года.

Чарли вернулся домой примерно через неделю после окончания его последней высадки. Подготовительная десантная группа Тарава, которая включала Тараву, Дулут и Форт МакГенри, корабль Чарли, вернулась в Норфолк. Капитан Миллер держал нас в курсе всех дат. У Чарли уже накопилось довольно много дней отпуска, и мы сказали ему, что ожидали того, что он хотя бы какую-то его часть проведет со своими древними и скрипучими родителями, прежде чем старость и дряхлость разлучат нас.

Итак, в среду восьмого мая мне перевели звонок.

– Алло? – сказал я в трубку, принимая звонок. Мне не сказали, кто это был, только то, что мне нужно было ответить.

– Это президент Соединенных Штатов? Правда? Вау! Должно быть, ты важная шишка! – прозвучал знакомый баритон.

– Умник! Здорово снова тебя слышать. Ты уже вернулся на земную твердь, где работают настоящие солдаты?

– Там одни рохли. Да, мы только пришвартовались этим утром. Я уеду отсюда через час. Мы будем на месте где-то после обеда, – сказал он мне.

– Мы? Кто еще приедет? – спросил я.

– Узнаешь, как увидишь.

– Даже не пытайся юлить. Я тебе могу в этом пару уроков преподать. Твой двоюродный брат Джек был на Тараве, так? Ты его привезешь?

– Да, такой план.

– Звучит неплохо. Тогда увидимся, – следом я позвонил Мэрилин, которая была дома с девочками. Она пообещала привезти их на ночь.

Когда Чарли и Джек сошли с корабля, Чарли позвонил по номеру, записку с которым носил в своем кошельке, и связался с Секретной Службой, тем самым подтвердив, что некоторые свиньи все-таки равнее. В течение часа за мальчиками прибыла неприметная машина и отвезла их в Белый Дом. Так наверняка было чертовски проще. У Чарли был мотоцикл в ангаре за Кэмп Леджен, и у Джека тоже была машина. Без подброса на машине им бы пришлось ехать вместе с сослуживцами до Джексонвилля, затем им нужно было бы добраться до своего транспорта и завести его, и только потом уже ехать. Таким образом мы могли сократить время пути на день-два.

Где-то около трех часов дня в Овальный Кабинет впустили капитана Миллера.

– Докладывает капитан Миллер с двумя сопровождающими, – с улыбкой объявил он. За ним внутрь вошли два пехотинца в футболках и джинсах.

Я поднялся из-за своего стола и обошел его.

– И более сомнительных сопровождающих просто не сыскать. Благодарю вас, капитан Миллер. Я признателен вам за это.

– Благодарю вас, сэр, – Миллер ушел и оставил меня с моими сыном и племянником. Джек Роттинген-младший был немного крупнее и плотнее Чарли, и явно пошел в отца. Оба мальчика были загорелыми, мускулистыми и полувыбритыми в лучших традициях морской пехоты.

Я пожал обоим руки. – Черт, выглядите отлично. Как вам заплыв?

– Рад, что наконец дома! – объявил мой сын.

– Поддерживаю, – согласился Джек.

– Ты уже смог дозвониться своим? – спросил я племянника. Затем я перевел взгляд на Чарли, – Твои мать и сестры приедут сразу же, как закончатся уроки. Мы чего-нибудь пожарим на гриле, если не против.

– Ага, конечно, – ответил он.

Джек сказал: – Я позвонил и оставил сообщение на автоответчике, но папа, должно быть, еще не вернулся домой, а мама наверняка еще в больнице. Мы попросили в сообщении перезвонить вам, если позволите.

– Конечно, без проблем, – и я проводил ребят до двери. Открыв ее, я увидел Минди, у которой в руках было мое расписание.

– Минди, с Чарли ты уже знакома. А это мой племянник, капрал Джек Роттинген. Мне нужно от тебя две вещи. Дай персоналу знать, что Джек сегодня переночует у нас и отмени все остальное на день.

– Добро пожаловать домой, Чарли. Рада снова тебя видеть. И рада знакомству, капрал.

Затем она повернулась ко мне и сказала:

– На первое – да, на второе – нет. Административно-бюджетное управление и Экономический совет только что прибыли, чтобы встретиться с вами.

Я обернулся к ребятам:

– Я иногда задумываюсь, кто на кого работает. Слушайте, я присоединюсь к вам, как только смогу. Чарли, покажи Джеку здание и разместитесь. Мы со всем разберемся, когда я закончу.

– УУУУ-РАА! – раздалось в ответ, и они осмотрелись и заметили кого-то, кто мог вывести их из Западного крыла. Я же ухватил пару вещиц и отправился на свое совещание.

Не могу сказать, что многое помню о том совещании. Я в общем просто проштамповал некоторые планы закрыть дефицит и уменьшить экономический спад. В этот раз военные расходы были под куда большим контролем. Что-то мы расширили, что-то сократили, и береговая охрана получила крупное рефинансирование. С другой стороны, хоть Саддам Хуссейн и все еще был горластым мудилой, я не собирался спускать целое состояние, чтобы держать его под контролем, и у меня не было планов вторгаться. Войны в Ираке и Афганистане обошлись нам в двести или триста миллиардов долларов в год, и ничего из этого не восполнялось. Вообще Буш бы понизил налоги, и по некоторым прогнозам это бы создало дефицит в половину триллиона долларов в год настолько надолго, насколько было возможно.

На самом деле большая часть моих мыслей была о двоих молодых людях, попивающих пиво на балконе Трумана. Джек уже снова поступил на службу, получив повышение с младшего капрала до капрала. Он, казалось, собрался служить всю жизнь. Чарли же был младшим капралом и, вероятно, получил бы такое же предложение в будущем. Он все еще не решил, хочет ли строить карьеру там или нет. И я собирался поговорить с ним на этот счет. Несмотря на мои же слова о невмешательстве, это было уже нереально. Было слишком опасно отправлять его на боевые действия, не ради него самого, а ради тех, кто был вокруг него! В Афганистане, например, если бы Талибан с Аль-Каидой знали, что где-то рядом сын президента Соединенных Штатов, они бы проводили масштабные атаки, что подвергнет весь его отряд огромной опасности. Хотел бы он узнать о том, что до конца моего срока ему никогда не позволили бы сражаться вместе со своими однополчанами, если их отправят в бой?

Посреди совещания меня отвлек звонок от моей сестры, так что я поставил ее на удержал и перевел звонок на резиденцию ("И если эти два обалдуя не возьмут трубку, перезвони мне и я надеру пару пехотинских задниц!"). Некоторое время спустя я наконец смог вырваться с этого совещания и отправиться в резиденцию.

Как я и подозревал, эти двое развалились в креслах на балконе, обрабатывая холодильник с пивом. Джеку по закону уже было можно, а Чарли – не очень. Ему бы исполнилось двадцать один не раньше октября, но я не собирался его за это отчитывать. Я ухватил одно пиво, затем отправился в спальню, чтобы переодеться, и присоединился к ним. Я собирался что-то сказать, когда все мы услышали визг турбин и шум роторов от приближающегося вертолета. Маrinе Оnе шел на посадку на южной лужайке с Мэрилин, близняшками и Шторми на борту, прямо перед нами. Технически, это не Маrinе Оnе, если я сам не на борту, но я понятия не имею, какой у него тогда позывной. У Морской вертолетной эскадрильи-1, эскадрильи, назначенной для моих путешествий, было два типа вертолетов. Они летали либо на Н-3 Sеа Кing, либо, как в этом случае, на Н-60 "Уайтхок", причудливый вариант стандартного "Блэкхока", который использовали в армии.

Все женщины высадились, и я видел пораженный взгляд моей жены, когда мы втроем поднялись и помахали им руками, держа пиво. Она указала девочкам на нас и сказала что-то, чего никто из нас не услышал, но, уверен, это было что-то сварливое. Затем они все вошли, и через минуту начался полный балаган. Ворвалась Шторми и чуть не перевернула холодильник, приветствуя нас.

– Боже правый! Эта штука действительно монстр! – отметил Джек, когда Шторми попыталась запрыгнуть к нему на коленки.

– Я тебе говорил, – ответи Чарли, – А ты все не верил.

– Начали без меня? – сказала Мэрилин, подбирая пустую бутылку из-под пива.

– Это был долгий день. Я это заслужил, – сказал я в ответ.

– Такая же история! – и она повернулась к Чарли и обняла его, – О! Как я по тебе скучала!

– Здорово вернуться, мам.

– И тебя тоже, Джек! – и она обняла и его, – Ты уже поговорил со своими?

– Мама недавно звонила. Она знает, что я здесь, – ответил он.

– Ну, поведай о своих планах и я ей перезвоню. Я все равно с ней не связывалась уже неделю или две.

Парни переглянулись, и Джек сказал:

– Нам обоим дали пару недель отпуска. Мы думали побыть здесь или где-нибудь в городе, и потом поехать на неделю в Рочестер. После этого мне нужно возвращаться в Джексонвилль. Как только отпуск закончится, я перевожусь в Твентинайн-Палмс, в первый батальон седьмого корпуса.

– Хм. Твентинайн-Палмс, это посреди пустыни Мохаве. Лучше возьми с собой свой крем для загара, – отметил я.

– УУУ-РА! Нам также сказали, что там сухо, но не знаю, верить этому или нет. Мама с папой сказали, что заедут, когда я освоюсь.

Я фыркнул.

– Скажи им сделать это зимой, – и я перевел взгляд на Мэрилин, – Можешь позвонить Сьюзи и сказать, что мальчики в порядке, но пытаюсь до дна выпить весь Вашингтон. Мы отправим их на G-IV, когда они захотят.

Она кивнула:

– Если они полетят в пятницу, то, может, я с девочками тоже слетаю на выходные. Я уже несколько месяцев не виделась с твоей сестрой.

– Меня устраивает. Вы вдвоем разберитесь и решите. Если поедете только вы с девочками, то все наверняка будет хорошо. Если поеду я – это будет зоопарк. Пригласи их как-нибудь сюда тоже. Можем разместить их в Голубом зале президента.

Мэрилин сухо на меня посмотрела.

– Очень смешно.

Затем она взяла свой телефон и попросила телефонистов соединить ее с моей сестрой.

Поездка к семье Мэрилин на Рождество обернулась полной катастрофой. Вся эта свита, которая меня окружала, и требуемая охрана – это было просто невероятно. Нужно такое увидеть, чтобы поверить. Это было слишком по сравнению с моими поездками, когда я был вице-президентом, и еще дальше от частной охраны, которой я пользовался, будучи конгрессменом и бизнесменом. Мэрилин и детям нужна была защита, но не такая, которая была со мной. Если сравнивать – то привезти всю семью Мэрилин на Рождество к нам обошлось бы в разы дешевле, чем лететь к ним самим. Это также касалось и всего остального. Я также уже не мог просто взять и приехать в Мотоциклы Таска, чтобы повидаться с друзьями. Не считая удара, который хватил бы Секретную Службу, если бы я решил посетить тусовку байкеров, это практически перекрыло бы всю работу, если бы я приехал.

У меня не было возможности поговорить с Чарли о его службе в морской пехоте до тех пор, пока он не вернулся из Рочестера. Я держал рот на замке, но искренне порадовался, когда он сказал, что он уйдет после своего срока.

– Мне нравится, и я не жалею, что поступил туда, но плавать на железном ушате месяцами не так весело, как можно подумать.

Я улыбнулся:

– Никогда так не считал. Не считая морской болезни, меня бы это с ума свело. По крайней мере, твоему деду приходилось выходить в плавание всего на пару дней за раз.

– О чем ты говоришь? О твоем отце?

Я снова кивнул.

– Да, мой отец был мичманом, и потом стал младшим лейтенантом во время войны. Кстати, это была Вторая Мировая, умник. И служил он на патрульных торпедных катерах в Карибском море. Они были не больше моторной яхты, с огромным движком и парой пушек и торпед. У них топлива хватало чуть больше, чем всего на день или два.

– Ты никогда не говоришь о своем отце, по крайней мере, не слишком много.

Я пожал плечами: – Что ты хочешь, чтобы я тебе о нем рассказал, Чарли? Он от меня отрекся, в конце концов!

– Не знаю. Каким он был? – спросил он.

Я вздохнул. Мы никогда особенно не разговаривали о моей семье. Он знал мою историю, как и практически любой американец, умеющий читать, но на этом все заканчивалось. Семья его матери была частью его жизни, как и семья его крестной. Мои же мать и отец – не слишком.

– Слушай, для всего мира он был отличным парнем. Он был таким человеком, которого хочется иметь соседом. Он подстригал свой газон, поддерживал свой дом, ходил в церковь, отправил своих детей в школу, никогда не изменял жене – ну, знаешь, обыденные скучные вещи. Для меня же он был редкостным ублюдком. Мама была сумасшедшей, Хэмилтон был еще хуже, а для моего отца я был всего лишь последствием. Я съехал, когда мне было шестнадцать, и желал, чтобы я сделал это раньше.

– Хм.

– Черт, Чарли, прочитай книгу какую-нибудь. Сейчас про меня, должно быть, написали уже с десяток биографий. Никто из этих авторов со мной никогда не общался, но они все эксперты, – и я опять пожал плечами, – Перейдем к более интересным темам, что ты думаешь делать, когда оставишь службу?

– Я собираюсь вернуться в мотокроссы, но, может, также попробую и гран-при, ну, знаешь, гонки на трассе. У меня был шанс попробовать прямо перед тем, как я ушел служить, и это было вправду сумасшедше. Я все еще был на связи с Баки, и он с его отцом все еще заинтересованы в том, чтобы меня спонсировать. По крайней мере, пока не увидят, могу ли я соревноваться с молодежью.

– Тебе будет двадцать один, а ты уже волнуешься из-за ребят помоложе? – недоверчиво спросил я.

– Пап, когда я вышел в профессиональную лигу, мне было шестнадцать.

Я пожал плечами на это. Двадцать один и уже все, старик? Нелепость! – Ладно. Это все равно должно быть намного интереснее, чем морская пехота.

– А?

– Чарли, если ты хотел остаться, то командование ограничит тебя по службе.

Он бросил на меня неодобрительный взгляд: – Ты обещал, что не будешь это делать!

– Я солгал, – и я приподнял руки, чтобы отбиться от любых атак, – Слушай, за тебя я не переживаю, но подумай, что произойдет, если плохие парни узнают, что рядом сын американского президента. Предположим, был бы ты в Афганистане? Там нет никого, кому я хотя бы дырявый пятак доверил. И обе стороны начали бы сражаться за тебя, и даже если ты сам останешься в безопасности, как много твоих друзей и однополчан бы погибло, защищая тебя? Я ответственен перед ними так же, как и ответственен перед тобой.

– Угу.

– Какие потери нам пришлось бы понести, чтобы уберечь тебя? Я не пойду на такой риск. До тех пор, пока я президент – тебя к боевым действиям и близко не подпустят, – сказал ему я.

Он повернулся лицом к окну и пробормотал тихое: – Черт!

Через пару минут он снова посмотрел на меня и кивнул. – Я хочу закончить свой курс с третьим батальоном второго корпуса. Хотя бы это я могу?

– Конечно. Я попытаюсь никуда не вторгаться всю следующую осень.

– Спасибо.

Мне было не слишком жаль, что ему не выпал шанс побыть героем. По моему опыту, единственными людьми, которых тянуло в бой, были те, кто в бою не бывал. Как только побываешь в какой-нибудь передряге, то не очень хочется туда возвращаться. Туда идешь потому, что подписался и сказал, что пойдешь, но делаешь это с ясными глазами и рассудком. Дети хотели переживаний. Взрослые могли обойтись и без него.

Что касается президентских вопросов, то я знал, что столкнусь с противниками сокращения оборонных программ, и также знал, что это будет серьезно. И все же знать это не было тем же, что и увидеть это в действии. За последние пару месяцев со времен саммита по национальной безопасности, который я созвал в Кэмп Дэвид, все начинало набирать обороты. Сокращения стали официальными четвертого апреля, когда помощники министров, ответственные за армию, флот и воздушные силы, объявили о некоторых сокращениях программ и других изменениях. Это, без сомнения, попало в вечерние новости, равно как и на утренние воскресные передачи. Тогда разозлились не только военные, но и ястребы-уклонисты и неоконсерваторы, и конгрессмены и сенаторы тех штатов и округов, где все это конструировали.

Армия оказалась в самом лучшем положении чисто благодаря стечению обстоятельств, просто потому, что у них не было запланировано каких-то гигантских затратных программ. Они инвестировали деньги в восьмидестых и девяностых, и их последним крупным приобретением был Страйкер, который я не тронул. И все же, поскольку сам я служил именно в армии, это было взято как "доказательство" того, что я был к армии благосклонен.

В некотором смысле флот пострадал не так сильно, как мог бы. Даже адмиралы знали, что DD(Х)/СG(Х) просто не были нужны и были слишком дорогими, чтобы действительно их собирать. По проекту они бы уже обошлись в половину авианосца на ядерном топливе, и стоимость бы росла и дальше. Прибрежный боевой корабль все еще не зашел дальше зарисованной схемы, и со стадией изготовления даже рядом не стоял. С другой же стороны я с радостью финансировал вещи, которые работают, вроде тех же Арли Берков, и новых видов транспорта и вспомогательной техники, и флот оставил себе Спрюэнсы и Кидды.

Адмиралы с генералами не были глупы, поскольку болванчики ни в одной системе не поднимаются на верха. Они знали, что не могут со мной спорить по поводу каждой оружейной программы. Это было одним из полезнейших правил войны – тот, кто атакует все сразу – не атакует ничего, и тот, кто защищает все – не защищает ничего. Нужно быть избирательным. Некоторые битвы выиграть не получится, так что будь придирчивым и сражайся там, где думаешь, что можешь победить. Они решили бороться за F-35 Lightning II, многофункциональный истребитель.

F-35 был самым последним и самым лучшим воздушным чудо-оружием, самолет-произведение искусства, который почти мог думать за пилота и защищать его от чего угодно, принося в то же время смерть и разрушения всем остальным. Ну, по крайней мере, так болтали на презентации. На бумаге это казалось великолепным. Мы бы взяли все, что почерпнули от невидимки F-22, и сделали бы многофункциональный истребитель-бомбардировщик, способный и атаковать другие самолеты, и перевозить бомбы и ракеты для наземных целей. Он был бы немного медленнее F-22, чтобы сделать его подешевле. И даже лучше – он бы выпускался в трех версиях. Одной бы владели Воздушные силы, и был бы стандартным самолетом, который бы взлетал с обычных взлетных полос. Другая версия, для флота, была бы точно такой же, но немного переделана, чтобы взлетать с транспортных суден, имела бы хвостовой крюк и дополнительные модификации, чтобы запускаться с катапульты. И наконец была бы версия только для морской пехоты, которая взяла бы этот чудесный бум-бах и переделала его в платформу, способную вертикально взлетать и садиться. От продажи этих трех самолетов военным можно было получить просто сказочный эффект масштаба.

В любом случае, так это было в теории, и "Локхид-Мартин" жестко продвигали эту идею. Самолет же существовал только в виде наброска с 1996-го года, и Пентагон проводил его тесты с конкурирующим Боингом. Прототипы и в самом деле были построены, и в начале октября 2001-го года, вскоре после того, как я стал президентом, Пентагон отдал предпочтение F-35 вместо Боинга F-32, и продвинули его на следующий этап системы, которым стала бы более подробная программа по дизайну и проектированию, которая в конце концов привела бы к заключению договора о постройке самолетов. А теперь же я мог взять и все отменить.

Благодаря своему знанию из прошлой жизни, я знал, что этот наворот стал бы монументальной бессмыслицей. Хоть я никогда в то время и не выискивал технических деталей, программа оказалась настолько провальной, что попала на заголовки во всевозможные национальные издания. Версия для флота так и не удалась; функции скрытности и общая форма самолета не позволяли установить туда хвостовой крюк, а к тому времени, когда это было исправлено – это уже была совершенно другая птичка по сравнению с версией Воздушных Сил. Версия с вертикальным подъемом для морской пехоты была еще опаснее, чем АV-8 Наrriеr, который она заменяла, и командование морской пехоты приказало не использовать эту функцию, что сделало самолет невероятно дорогим истребителем берегового базирования. Только версия для Воздушных сил в самом деле работала так, как и ожидалось, и все это было дороже на сотню с чем-то миллионов долларов тех полностью рабочих самолетов, которые они заменили. Зарубежные покупатели начали задавать весьма конкретные вопросы о доступности, а стоимость все еще не дошла даже до половины того, какой она стала в результате.

"Локхид-Мартин" боролись на нескольких фронтах. Для них это бы обернулось огромной выгодой, и могло бы стать последним пилотируемым человеком самолетом, прежде чем все будет передано роботам. Они наступали по двум фронтам, на общественном и политическом. С общественным все было очевидно. Стоимость была не такая уж и высокая, каждый самолет был эффективнее старых моделей в три-четыре раза, Америка должна оставаться номером один, и это был прямой путь к этом – и если бы Иисус собирался летать на истребителе – он бы сел именно в F-35! Было представлено много цифр, которые можно было обыграть и показать, что брать нужно именно F-35.

Политическая же атака была намного опаснее. Производители вооружения уже несколько декад понимали, что настоящим покупателем их товара является не Пентагон, а Конгресс. В результате они распределили субподряды и поставки запчастей по как можно большему количеству штатов и округов. F-35 могли бы собираться в Форт Уорте, штат Техас, но запчасти поступали отовсюду, от Мена до Калифорнии, и от Флориды до Северной Дакоты. В некоторых случаях они доходили до крайностей, покупая запчасти у производителя, который едва мог их выпускать, в штате где-нибудь подальше и за большие деньги, просто для того, чтобы перевести производство в другой конгрессиональный округ и привлечь того конгрессмена на свою сторону. Такое наблюдалось и в Девятом Округе Мэриленда. Мы на самом деле не изготавливали оружие в пригородном Мэриленде, но там собиралась электроника, часть которой затем устанавливалась в оружие.

Когда мы объявили о планах отменить выпуск F-35, реакция прошла незамедлительно. "Локхид-Мартин" отправили по представителю, обычно какого-нибудь военного в отставке, к каждому конгрессмену и сенатору, в штатах или округах которых было что-нибудь из их производства, даже если это были всего лишь шарикоподшипники. Им сообщалось, что F-35 был жизненно необходим Америке, и что без него разъяренные толпы бы наводнили наши границы и уничтожили наш жизненный уклад. И что хуже всего – это бы привело к закрытию завода и лишению работы тысяч человек!

"Кстати, господин конгрессмен, человек, с которым я пришел, представляет группу, лоббирующую интересы обороны нашей страны, и он хотел бы обсудить с вами вопросы вложений в кампанию."

Различные военные поставщики уже довели это искусство до высшего уровня, и частенько использовали друг друга в качестве субподрядчиков и поставщиков комплектующих, так что в результате мы столкнулись с целым объединением. За годы многие политики им уступили.

Я был готов к шквалу критики по этому вопросу, и наш ответ основывался на том, что мы могли справиться за куда меньшие деньги, например, продолжив покупать новые, улучшенные версии уже существующих проверенных самолетов. Все F-15, F-16 и F-18 были полностью рабочими, так что следовало бы улучшать их. Также в случаях, когда нужна абсолютная скрытность, или же просто нельзя рисковать пилотами, можно было использовать дронов, которые стоило всего ничего, и которые с каждым днем становились все мощнее и функциональнее. А помимо этого, господин конгрессмен, какие программы нужно сократить, чтобы расплатиться за это? Вы уже пообщались со стариками о закрытии вон той больницы, которая им нравится, чтобы эти средства можно было передать Пентагону? Нет? Ну, тогда уверен, что вы были рады повышению налогов, потому что президент Бакмэн не будет платить за всю эту дребедень, занимая деньги у китайцев!

Некоторые из таких разговоров проводились лично, а что-то из этого озвучивалось по воскресным новостям. Ценным союзником оказалась сама оборонная индустрия, поскольку одной из обещанных мной вещей было то, что мы не будем обязательно сокращать бюджет, но мы точно его перераспределим. "Локхид-Мартин" боролись за F-15, но Боинг хотели все эти деньги, чтобы построить F-15 и F-18, и также было несколько производителей дронов, которые тоже обещали что-то за небольшой кусок средств. Некоторая часть моего плана подразумевала сталкивание всех лбами. Их планом было увеличение военного бюджета, чтобы им тоже перепало. Они хотели, чтобы Пентагон закупал все эти самолеты И F-35!

Той же весной прошло также и несколько политических мероприятий, которые были нацелены на то, чтобы заставить меня отступить и восстановить программу по разработке F-35. Во-первых, в середине мая вышло неформальное решение Конгресса, который просил о пересмотре вопроса этой программы, которое получило обширную поддержку. Даже самые либеральные из Демократов могли проголосовать за решение продолжать изучение чего-то, особенно, если это было завернуто в финансирование кампании. Я проигнорировал это и не поддался.

Следующим шагом была серия поправок к другим расходующим законопроектам. Это просто волшебная и проверенная временем тактика, чтобы что-нибудь продвинуть, иногда к лучшему, а иногда – нет. Берется обычный законопроект, который нравится всем, например, проект шоссе, и затем лепится дополнение или поправка для чего-нибудь еще. Этим "чем-нибудь еще" может быть что угодно, хоть субсидия для изготовления сахарной ваты (проспонсированная изготовителями сахарной ваты). Иногда они безобидны. Но куда чаще эти поправки бывают спорными, например, как поправка по запрету федерального финансирования контроля рождаемости или требования о продвижении идеи воздержания. Это могло повлиять даже на внешнюю политику, составив дополнение к закону, который бы запретил экспорт презервативов (правые) или требовал от получателей зарубежной помощи не быть военными диктаторами (левые).

Важно было составить дополнение к к чему-нибудь, что должно быть принято, а не то! Если нужно было принять законопроект о бюджете, то его нужно подписывать вместе со всеми дополнениями и поправками. Я мог бы подписать что-либо с безобидным дополнением (та же поддержка сахарной ваты), но если я запрещал дополнение о F-35, то посмел бы наложить вето на закон о бюджете? Тут это уже была игра в "слабо" с национальной экономикой. И это могло всерьез выйти боком! По сути, так и было, когда Ньют закрыл правительство. Он шел с Клинтоном на равных, но в конце все-таки сдался Ньют. Вдобавок к этому можно было поручить своей стороне составить обратное дополнение, которое станет препятствием для противоположной стороны, чтобы никто не захотел, чтобы эту чертовщину приняли!

В девяти случаях из десяти подобное дерьмо никогда не выходит из комитета на уровень, где проводится голосование, или же, если оно все-таки проводится, оно сбрасывается, когда Сенат и Палата сверяют свои версии проекта. Чтобы попасть на стол к президенту, это должно быть что-то действительно особенное, например, когда председатель комитета получает хороший откат. В июне программа по разработке F-35 была снова добавлена в бюджет в качестве дополнения к законопроекту по увеличению расходов на безопасность портов и инфраструктуры, и она прошла через комитеты на уровень Палаты. Проект приняли в Палате, но он провалился на стадии сверки, так что ее снова попробовали вставить в законопроект покрупнее, связанный с общим бюджетом, и в этот раз его приняли.

Перчатка была брошена. Я поручил Мэтту написать для меня текст заявления, что основой крепкой обороны является крепкая экономика, а денег на все сразу не хватит. У меня не было ни единого намерения уходить в дефицит, чтобы финансировать программу, которая прямо обещала увести весь возможный военный бюджет в никуда, особенно при том, что у нас уже были превосходно работающие оборонные системы и оружие. Затем я сказал, что собираюсь наложить вето на этот законопроект. Я ответил на несколько вопросов, после чего вернулся в свой кабинет и наложил вето прежде, чем кто-нибудь смог бы меня отговорить. Конгресс прогнулся и снял это дополнение.

Акции "Локхид-Мартин" рухнули. Конгресс же на самом деле был рад, поскольку они попытались, и получили кучу вложений для своих кампаний, так что это была не их вина. У них не хватило голосов, чтобы перекрыть вето. Я победил, но я знал, что как-нибудь я столкнусь с какой-нибудь паршивой ответной реакцией.

В это же время, пока творилась вся эта кутерьма, происходило и множество другого. Май и июнь были выпускными месяцами, и я выступил на парочке из них. В пятницу двадцать четвертого мая выпускались старшие классы старшей школы Хирфорда, и близняшки заканчивали школу с отличием. Когда я получил свое повышение до президента, школьный директор начал заваливать меня просьбами выступить на выпускной церемонии. В обычном случае я бы не стал это делать. Во-первых, я хотел быть среди публики и оттуда смотреть на девочек. Этот парень поступил умнее. Он попросил не меня, он попросил Мэрилин! Она сказала ему, что попросит меня, и затем сказала мне, что я должен это сделать.

Что неудивительно – так это то, что весь этот зоопарк проходил в университете Тоусона, где должна была проходить церемония. Обычно всем плевать, кто выступает на школьном выпускном. Какому-нибудь местному политику доводится сказать что-нибудь, чего не слушает никто, в особенности дети. Они так рады сбежать оттуда, где их и так почти никто не контролирует! И никому из них, включая и моих дочерей, не было бы дела до того, что я скажу. Опять же, обычно камеры там бывают только у родителей. В этот же раз С-SРАN проводили бы прямой эфир. Это был бы ебаный зоопарк!

Мэтт Скалли и Майк Герсон взглянули на мою старую выпускную речь и сразу же слили ее в унитаз. Она была недостаточно президентской. Вместо этого они сочинили что-то невероятно скучное и стандартное вроде того, что сказал бы выпускникам помощник комиссара округа. Это слил уже я. Затем я посидел одну ночь, потягивая "Канадский Туман", и написал нечто совершенно иное.

– Поздравляю, выпускники! Вы все смогли пройти через двенадцать лет обучения в школе и стать выпускниками старшей школы. Кому-то из вас потребовалось больше, чем двенадцать лет, кому-то – меньше, но в любом случае – вы сделали это. Поздравляю! Давайте им поаплодируем!

Я знал, что дальше все бы послушно захлопали, и затем у меня была бы возможность продолжить. Они не ожидали того, что я собирался им сказать.

– Ну, с этим в любом случае разобрались. А теперь настало время мне сказать вам, каким чудесным станет будущее, и как вы все готовы смело в него шагать. Это же должно быть так, правда? Всю вашу жизнь люди говорили вам, какие вы все исключительные, так что вы все должны быть готовы выйти в мир и покорить его, так?

Угадайте, что? Не такие уж вы и особенные! Вот еще кое-что на раздумья. Кстати, никому до вас нет дела. Готов поспорить, что это звучит невероятно грубо и жестоко. Также уверен, что никто вам никогда не говорил ничего подобного. Позвольте объяснить, что я имею в виду.

Мир – это суровое и жестокое место. До сих пор к вам относились как к детям. Вас кормили, с вами нянчились, и учили чему-то в надежде, что это будет для вас полезно. Эти времена кончились! Вам или уже восемнадцать, или же скоро исполнится. Вы теперь взрослые, и лучше бы вам начать вести себя соответствующе. Я не пытаюсь быть грубым, или злым, или подлым, но это всего лишь правда.

Что я хочу этим сказать? Позвольте дать вам пару примеров. Часть из вас этой осенью поступит в колледж. Если вы думаете, что это будет тринадцатый класс, то вы глубоко заблуждаетесь! Если вы не придете на уроки, никто не будет звонить домой маме и папе, чтобы сообщить им. Если вы не сдадите свои домашние работы, или завалите свои тесты, никто не отправит вас к директору или к методисту. Угадайте, что – им все равно! Им уже заплатили! Они просто исключат вас и выставят за дверь!

Кто-то из вас пойдет на службу. Позвольте вам сказать, у сержантов и мелких офицеров терпения еще меньше, чем у преподавателей в колледже! Решите повалять дурака, повозмущаться и позаниматься ерундой – они выставят вас вон с такой скоростью, что голова будет кружиться! То же относится и к варианту, если вы решите работать в какой-нибудь компании в цивилизованном мире. Очень легко стать уволенным, если не действовать четко.

Если вы думаете, что мир вам что-то должен, подумайте еще раз. Мир вам ничем не обязан. Миру до вас нет никакого дела!

Просто то, что вам кто-то сказал, что вы исключительны, не делает вас такими. Но это не значит, что вы не можете такими стать. Вам просто нужно всегда помнить, что если вы хотите быть исключительными – то тогда вы должны стать исключительными! И угадайте, что?! У вас есть невероятная возможность стать исключительными. Вам просто нужно дорасти до этого. Вам никто ничего не даст. Вам нужно идти и брать все самим.

Я сам ходил в школу вот здесь, в этом самом городе.

Я знал, что на это будут бурчать или меня освистают. Старшие школы Тоусона и Хирфорда были давними соперниками.

– Да, это правда. Если вы не знали – я ходил в старшую школу Тоусона. Если вы думаете, что я был каким-то особенным или исключительным, подумайте еще раз. Я был горластым и проблемным ребенком, который был умнее, чем нужно, и у которого была склонность ввязываться в драки. Мои родители вышвырнули меня, когда мне было шестнадцать лет, и сказали мне, что теперь я сам по себе. Было бы очень легко продуть все свои деньги и провести остаток жизни за мытьем машин и полов, или спрашивая людей "Картошку фри добавить?". Вместо этого я потребовал от самого себя стать исключительным. Я закончил старшую школу, и затем прошел через колледж. Я пошел в армию, затем в бизнес, и затем уже в политику. Я не был исключительным, но я таким стал!

Мне никто ничего не давал, и вам тоже ничего не дадут просто так! У вас есть уникальные возможности уже сейчас. Теперь все зависит от вас самих! Если вы думаете, что можете плыть по течению, забудьте об этом! Мир не будет ждать тех, кто просто плывет за ним. Мир может пройти мимо вас, или же вы можете пройти мимо него, потащив его за собой! Все теперь в ваших руках! Мы за вас ничего не можем сделать! Не соглашайтесь на меньшее, чем стать исключительными! Спасибо.

Произвело ли это какой-нибудь эффект на детей? Понятия не имею. Я был президентом Соединенных Штатов, что было чертовски необычно, так что, может, кто-нибудь из них и слушал. Их родители не впечатлились, но мне было искренне плевать. Если я думал, что нянчились с поколением бэби-бумеров, то мы казались трудягами-исследователями по сравнению с этой кучкой! Я также знал, что комментаторы посвятят этому выступлению день, но об этом я тоже не переживал. Мои высказывания оказались бы в национальных новостях, и наверняка еще и на воскресных передачах. Может быть, это открыло бы кому-нибудь глаза, кто иначе не смог бы этого сделать сам.

В качестве подарка на выпускной мы отправили близняшек и нескольких их друзей (все были девушками) на неделю в Хугомонт на G-IV. Чарли коротко пожаловался, что у него такого не было на его выпускной, на что я ответил, что дом, в котором он со своей футбольной командой все заставил пивными банками, не осаждала пресса. По крайней мере, в Хугомонте девочкам бы удалось хоть как-то уединиться. Он рассмеялся на это.

В субботу первого июня настал день, когда Вест-Поинт выпускал новую группу младших лейтенантов, включая и некого Роско Бакминстера. Изначально планировалось, что выступать будет Джордж, но теперь же пост занимал я, а Джону МакКейну довелось выступить вместо меня в Военно-морском училище в Аннаполисе. В целом, все казалось правильным. Джон сам выпустился в Аннаполисе, а я был солдатом, так что я знал о Вест-Поинте, хоть и не учился там. В следующем году мы бы поменялись. Обычно президент, вице-президент, генеральный секретарь и министр обороны с советником по национальной безопасности бы чередовались в Аннаполисе, Вест-Поинте, Колорадо Спрингс, Кингс-Поинте и Нью-Лондоне. В прошлом году предполагалось, что я выступлю в академии Воздушных Сил в Колорадо-Спрингс, а затем меня отправили в Уругвай в самый последний момент. Вместо меня же выступил министр Воздушных сил.

Выступления в военных академиях попадали в категорию "политических" выступлений. Присутствовали серьезные люди, и нужно было говорить серьезно. Это отличалось от агитационных речей, где, к примеру, давались миллионы громких обещаний и ничего не говорилось по существу. Поскольку здесь же речь шла о военной мощи страны, в общем считалось, что это самое время, чтобы сказать что-то о внешней политике и военных подходах. Поскольку это был первый выпускной со времен событий одиннадцатого сентября, не было сомнений в том, чего ждали люди. Мне нужно было сказать что-нибудь о борьбе с терроризмом.

С другой стороны, хорошей мыслью было быть осторожным в высказываниях по теме внешней политики. Очень большим соблазном было перегнуть. Одним из моментов, который почти всегда выходил боком – это давать громкие имена для врагов. "Империя зла" и "ось зла" в перспективе не принесут ничего, кроме нервотрепки. Рано или поздно пришлось бы разбираться с этими мудаками. Обычно память у них хорошая, и они запоминают подобные комментарии. И почти всегда они воспользуются вашими словами, чтобы раскрутить общественные настроения и популярность у себя на родине, навесив на вас ярлык еще большего зла (вспоминается пример с "Великим Сатаной"). Еще хуже может стать то, что, когда требуется помириться с ними и начать вести дела, то ваши же сторонники, независимо от того, на какой стороне они находятся, начинают с вами спорить, используя ваши слова против вас самих.

Еще большим соблазном было бы начать чертить линии на песке. Если они сделают то, то мы сделаем это. Что-нибудь такое, что "непозволительно". Это выглядит как будто бы вы в третьем классе и вы подзуживаете на что-то ребенка, сидящего рядом с вами в автобусе. Конечно же они это сделают! Если вы скажете, что вы не позволите никому перешагнуть через "Черту Смерти", то кто-нибудь коснется ее пальцем, просто, чтобы вас проверить. Начнете ли вы полномасштабную войну? Или, может, проведете еще одну черту на пару сантиметров позади? Вы будете выглядеть либо как разжигатель, или как идиот. На моей первой жизни мы сообщили Северной Корее, что им нельзя производить ядерное оружие, затем сказали то же самое Ирану, сказали Сирии, что им нельзя пользоваться химическим оружием – список просто бесконечен. И в каждом случае плохие парни все равно делали то, что и собирались, мы отступали, и выглядели идиотами. Много раз мы уже заявляли о таком подходе, зная, что он плох просто потому, что люди на насиженных местах потребовали бы, чтобы мы что-то сделали, а у нас не хватило смелости сказать им сесть и заткнуться.

Я уже видел такое сразу после событий одиннадцатого сентября. Все под солнцем хотели, чтобы я незамедлительно, если не еще раньше нанес кому-нибудь, да кому угодно, ответный удар. Я же просто отказался, даже дойдя до того, что я лгал всем и выглядел как идиот до тех пор, пока у нас не появился рабочий план и необходимые для него ресурсы.

Итак, планом выступления было просто еще раз озвучить стратегию, над которой мы работали в совете по национальной безопасности. Подтянуть разведку и борьбу с терроризмом, сделать упор на дипломатию вместо войны (как однажды сказал Черчилль – лучше треп, чем война), разумно подойти к выбору вооружения, и начать перемещаться из Европы в сторону Азии. Я только надеялся, что поставил на ту лошадь. Дик Чейни был прав, сказав, что террористам нужно было все сделать правильно один раз; нам же нужно было делать все правильно каждый раз!

Майк Герсон дал нам простой шаблон для наших речей, так что мы отталкивались от одного и того же листа. Поздороваться и сказать "спасибо", сказать, как чудесно оказаться там, где бы мы ни оказались, затем перейти к политической сути, добавить что-нибудь милое и забавное о той академии, где мы бы выступали, снова поблагодарить и затем попрощаться. Было дозволено достаточно гибкости, чтобы мы не звучали, как клоны.

Это было по-своему любопытно, поскольку ни в одной из жизней, ни в предыдущей, ни в этой, я не бывал в Вест-Поинте. Я несколько раз был в Аннаполисе, просто потому что он был в часе езды по шоссе от тех мест, где я вырос, и он достаточно необычен, и к тому же находился у пристани, отчего это было отличным местом для вечернего свидания. Днем до самой церемонии мы с Мэрилин полетели на президентском самолете в международный аэропорт Стюарт в Ньюберге. Раньше он был военной базой воздушных сил, и это был ближайший к Вест-Поинту аэропорт, может, всего в двадцати минутах пути. Мы ухитрились не встретить никого из местных деятелей, и вместо этого нас официально поприветствовали в самом Вест-Поинте. Вест-Поинт походил на любой другой колледж втом плане, что выпускные празднования занимали все выходные. Тем вечером мы бы посетили прием и банкет, переночевали там и затем уже утром я бы выступил и поучаствовал в церемонии выпускного.

Мальчики (и девочки тоже – в армии теперь было намного больше женщин по сравнению с годами моей службы) были настолько чопорны и формальны, что это было забавно. У них всех была эта подтянутая серьезность "мне нельзя улыбаться, я же офицер!", которую в них вдалбливали последние четыре года. Даже Роско Бакминстер был таким же, и он на приеме формальным образом представил нам своих мать и брата. Мэрилин насмешливо фыркнула, а Анна Ли закатила глаза.

– Роско, я знаю тебя с твоих пеленок, так что не пытайся быть таким серьезным. Если ты не будешь улыбаться, то я найду твоих соседей по комнате и расскажу им такое, чего бы ты не хотел, чтобы они узнали! – сказал ему я, – Это выпускной! Ты должен быть радостным, а не топтаться здесь, как будто в тебя шомпол вогнали!

Он широко выпучил глаза на это, и вся его серьезность пропала. – Что?! Нет! В смысле, не надо!

Анна Ли и Мэрилин расхохотались, и один из генералов, с которыми мы были, тоже на это усмехнулся.

– Просто наблюдай за мной, юнец.

– Дядя Карл! Это не честно, – сказал он мне.

– Сейчас все еще делают выговоры за непримерное поведение? – спросил я.

– Да, сэр.

– Просто помни, что если бы мы с твоим стариком учились здесь, то мы бы поставили новый рекорд по выговорам и все равно бы выпустились. Повеселись, Роско.

Рядом с Анной Ли стоял Тайрон. Я протянул ему руку и мы обменялись рукопожатием. – Ты все еще хочешь сюда, Тайрон?

Он улыбнулся и немного выпрямился: – Да, сэр!

– Даже после того, что тебе брат рассказал об этом месте?

На это он засмеялся: – Да, сэр.

– Ну, если пройдешь, то можешь поговорить со мной, и посмотрим, что я смогу сделать. Только пообещай мне, что получишь на пару выговоров побольше, чем вот этот кадет Манерный.

– Ничего такого он не сделает! – возразила Анна Ли.

– Мы попозже поговорим еще, – со смехом сказал я. Они прошли дальше и настроение других присутствующих тоже немного приподнялось.

В силу обстоятельств мы с Мэрилин оставались трезвыми во время всего происходящего. Нам совсем не нужны были фотографии, на которых президент надирается вместе с Первой Леди. Мы не смогли ничего выпить до самого конца банкета. Но я смог пообщаться с генерал-лейтенантом Ленноксом, с которым я говорил по телефону в тот вечер, когда мы узнали о смерти Харлана. Мы оба посмеялись над тем, насколько серьезными были дети. Он тоже был выпускником Вест-Поинта. Пара недель с грубоватым сержантом старой закалки, или даже двумя, быстро выбили бы из них всю эту чопорность.

На следующее утро мы отправились на стадион Мичи для проведения церемонии выпускного. Меня удивило то, что они выпускались в этой своей нелепой серой форме. Я думал, что они бы выпускались в своей армейской парадной форме, как было у меня. Похоже, что нет. Наконец настало мое время выходить к подиуму.

– Огромное вам спасибо, генерал Леннокс, господин министр, губернатор Патаки, члены Конгресса Соединенных Штатов, работники и преподаватели академии Вест-Поинт, отдельные уважаемые гости, гордые члены семьи и выпускники. Я хотел бы поблагодарить вас за ваш прием. Мы с Мэрилин особенно почтены возможностью посетить это великолепное заведение в его двухсотлетнюю годовщину.

Некоторые из вас пошли по стопам лучшего выпускника Роберта Эдварда Ли, который за все четыре года не получил ни одного выговора. Кто-то из вас пошел по пути намного менее успешного выпускника Улисса Гранта, который получил множество выговоров, и сказал, что самым счастливым днем в его жизни стал день, когда он покинул стены Вест-Поинта. Если вы спросите Первую Леди, то она с удовольствием расскажет вам, по стопам какого из выпускников пошел бы я сам.

Вместе с тем, сначала стоит решить один небольшой вопрос. Вест-Поинт чтит свои традиции и я затрону одну из них, которая почитается превыше всего. Как главнокомандующий, я дарую помилование тем кадетам, которые находятся под арестом за небольшие проступки. Как когда-то сказал некто, стоящий чуть выше меня по званию, "Ступай и больше не греши!"

На этом моменте уже нужно было переходить к самой сути выступления. Когда я помиловал негодяев и пошутил про выговоры, раздавались ожидаемые одобрения и смех, равно как и подобающие аплодисменты в нужных местах. Затем настало время стать серьезным.

– Когда вы впервые оказались здесь четыре года назад, ваша страна жила в мире. Когда начался ваш последний год обучения, мы жили в мире. Но сейчас все не так. Такое ранее уже случалось с выпускниками, когда мир, который они знали при поступлении, изменился во время их пребывания здесь. Еще год назад некоторые из вас понятия не имели, где находится Афганистан. Могу гарантировать, что теперь же это не так. Одиннадцатого сентября мир изменился, и вам тоже нужно будет это сделать. С настоящего момента вы будете отчитываться в различных подготовительных базах по всей стране и проходить расширенную и боевую подготовку. Внимательно слушайте то, чему вас будут там учить. Скоро вы уже будете на передовой. Если появится необходимость, то я призову вас.

На этом месте я перешел к политике, как борьба с терроризмом стала той новой игрой, которую им нужно было освоить, как нам нужно было быть настороже и всегда "стремиться к миру, готовясь к войне". Им нужно было узнать и подготовиться к новым вызовам в жизни и бла-бла-бла. После этого было еще раз выделить, почему они были там, и заканчивать.

– Частью задачи, которая стоит перед нами, это расстановка приоритетов и определение того, куда лучше всего направлять наши средства и наших людей. Одной из частых целей является подготовка военных и военная академическая система. Не сомневаюсь, что многие из вас слышали аргумент, что на деньги, которые выделялись на обучение кадетов, мы могли бы просто нанять выпускников Гарвардской школы бизнеса и просто прогнать их через школу офицеров-кадетов. Это было бы отличной мыслью, если бы нам были нужны управляющие.

У меня нет намерений допустить такое. То, чему учитесь вы и ваши сверстники в других военных академиях – не управление, а предводительство. Сейчас управляющие – это самое последнее, что нам нужно. Те, кто сейчас так нужен армии и стране – это лидеры! Вот кого мы готовили из вас, и это те, как мы ожидаем, кем вы будете. Однажды вы столкнетесь с разницей между тем, чтобы быть управляющим, и тем, чтобы быть лидером, и это будет не слишком прелестно. То, в чем мы сейчас задействованы, может быть весьма паршивым делом. В какой-то момент вам придется убрать в карман чей-то жетон, застегнуть мешок для трупа, и затем встать и сказать "За мной!". Тогда вы и поймете, стали ли вы лидером.

"За мной" – это девиз пехотных войск. Среди публики было много поникших лиц. Я дал им время осознать это, и затем продолжил.

– Ну, готов поспорить, что это было шокирующей мыслью. Прямо сейчас ваши матери плачут, а вашим отцам становится плохо. А теперь позвольте мне рассказать вам о другой стороне этого равенства. Это лучшая работа в мире! Вам никогда не придется снова столкнуться с тем, с чем вы скоро столкнетесь. Когда офицеры собираются вместе и начинают вспоминать "былые деньки", они не говорят о тех отличных временах, когда они были майорами в штабе и отвечали за документацию и презентации в РоwеrРоint! Былые деньки для них – это когда у них были взводы и роты. Былые деньки для них – это когда они были лейтенантами, какими станете и вы.

Вы столкнетесь с самыми классными обязанностями. К тому времени, как мне исполнилось двадцать пять, я командовал ста двадцатью пятью солдатами, имел в управлении шесть орудий и оборудование стоимостью в миллионы долларов и достаточно огневой мощи, чтобы уничтожить небольшой городок. Могу гарантировать вам, что никто из моих сверстников с Ренсселера не исполнял такого рода обязанностей! К тому времени они были либо аспирантами или младшими бухгалтерами или менеджерами-стажерами где-нибудь. Я также могу гарантировать вам, что у вас будет намного больше того, что вы сможете рассказать на встречах выпускников ваших старших школ, чем у ваших одноклассников!

Настало время отпустить их со смехом. Большую часть высказанных мной шуточек я выписал из книги "Законы войны Мерфи", которую я где-то раздобыл, и я позаботился о том, чтобы после каждого "закона" сделать паузу, чтобы все посмеялись.

– Итак, перед тем, как я вас отпущу – вот последний совет от побитого старого командира батареи. Сделайте вашим капитанам одолжение и попробуйте меня послушать. Мы, в принципе, знаем, что вы не станете, но если послушаете – может быть, вы будете получать нагоняи не так часто.

Ладно, понеслась. Всегда помните о том, что все можно делать тремя способами. Есть верный способ, неверный, и армейский. Хотя бы иногда пользуйтесь армейским способом. Если ничего не добьетесь – то хотя бы капитана запутаете.

Вот еще одна важная вещь, которую нужно помнить – никогда не делите местом в одиночном окопе с кем-то, кто храбрее вас самих.

Если все идет просто великолепно – скорее всего, это засада.

Если с первого раза не получилось – вызывайте поддержку с воздуха.

Вот еще хороший совет – никогда не забывайте, что ваше оружие было изготовлено тем, кто предложил самую низкую стоимость!

И наконец, никогда не забывайте о законе войны – законе Мерфи. Если что-то может пойти не так – оно обязательно пойдет не так, и всегда помните о том, что Мерфи был оптимистом.

Так что поздравляю вас, и добро пожаловать в самое лучшее братство, в которое только можно вступить – в братство почетных офицеров. Спасибо вам, и да хранит вас Господь.

Глава 151. Адский розарий

Вторник, шестнадцатое июля 2002-го года.

Было неудивительным то, что несколько каналов СМИ прокрутили отрывки из моего выступления во время своих репортажей о выпускных церемониях. Казалось, что они показали в равной степени и последние шуточные высказывания, и часть про застегивание мешка для трупов. Комедия или драма – выбирайте сами. Джон МакКейн же вернулся в Аннаполис, как герой-захватчик. Он был награжденным военным летчиком, который семь лет провел в Ха Ное, он дал весьма жаркую речь и в конце приказал флоту обойти армию в декабре. В прошлом году победили мы, так что я бы поиздевался над Джоном, когда мы снова победим его команду.

Мэрилин тоже включилась в действо. Некоторые ранние пташки начали просить ее выступить в 2003-м. Университет Платтсбурга, ее альма-матер, добрался до нее первым, попросив ее выступить на их следующем выпускном, попутно и двадцатипятилетии ее собственного выпуска. Когда она спросила меня, что ей стоит делать, я посоветовал ей действовать. Она могла бы рассказать всем остальным выпускникам, каких высот они могли бы достичь, удачно выйдя замуж. Это стоило мне тычка локтем в бок, кучи жалоб и очень милого браслета с бриллиантами. Мне уже стоило бы научиться держать рот на замке. Как и сказала Опра – преклонение – это хорошо, но преклонение с бриллиантами еще лучше.

После всех выпускных все вернулись в Вашингтон. Мэрилин с девочками приехали в Белый Дом. Мы там отметили их восемнадцатилетие, и позвали нескольких из Лефлеров вместе с Роттингенами. Мы держали все в тайне, и не думаю, что медиа заметила, что у них под носом прошел день рождения.

Мне также пришлось подписать несколько законов. Это был год выборов, так что летний отдых был долгим, чтобы все могли съездить домой и заняться своей обычной подготовкой к участию. В июне у меня было около трех недель, и еще около трех недель в июле, чтобы либо заняться подписанием, либо попрощаться с этим навеки. Я кучу времени занимался вылизыванием задниц конгрессменов, чтобы вывести что-нибудь за пределы комитетов и провести голосования, чтобы я наконец смог это все подписать. К счастью, если запланировать церемонии подписания на утро, то можно сделать это в Роуз-Гарден, и будет не слишком жарко. Лето в Вашингтоне может быть чертовски жарким и влажным, а сильное потение не слишком фотогенично.

Во вторник утром, шестнадцатого числа я подписывал акт об охране морских территорий. Это была огромная рекапитализация береговой охраны. Они годами получали залупу вместо уважения от других военных служб и финансирования от Конгресса, а количество приказов от главнокомандующего только увеличивалось. Их корабли были настолько старыми, что состояли из ржавчины, которую удерживала краска, их самолеты были такой древностью, что держались на проволоке с жвачкой, и их моряки и офицеры были настолько же измотанными и перегруженными, как и их вооружение. И несмотря на все это они все еще ухитрялись блестяще справляться с бесконечной и разнообразной чередой заданий.

Никогда не позволяйте хорошему кризису пройти впустую. Во имя защиты наших морских границ от сумасшедших исламских фанатиков (что действительно нужно было сделать, это не цинизм), нам нужно было массивно рекапитализировать береговую охрану. Новые катера, вертолеты, дополнительный персонал, обновленные устройства и электроника, да даже новенький огромный ледокол стоимостью в полмиллиарда долларов – были выделены миллиарды.

Предполагалось, что будет тепло, около двадцать градусов тепла, и сухо, так что мы хотели все сделать до обеда. Оставшаяся неделя была еще жарче, было тридцать градусов или даже выше. Это была типичная церемония в Роуз-Гарден, где был подиум, за которым нужно было говорить, стол, за которым подписывался закон (простой деревянный стол с печатью президента на передней стороне), и полукруг важных персон позади меня, пока передо мной был полукруг из камер и репортеров.

Важными персонами были ожидаемые личности вроде начальника береговой охраны, адмирала Тома Коллинса, и министра транспорта Норма Минета. У них был явный интерес в увеличении финансирования, так что они были счастливы поспособствовать. Настоящей же движущей силой этого законопроекта был вице-президент. МакКейн, будучи еще сенатором, был председателем комитета Сената по торговле, науке и транспорту, прежде чем Демократы отбили Сенат, и он очень хорошо знал всех присутствующих, их сильные и слабые стороны, вплоть до того, где все они будут захоронены. Если бы было законно позволить Джону подписать закон, я бы ему это позволил. Но поскольку это было запрещено, то он стоял бы прямо позади меня, и получил бы первую церемониальную ручку.

Самой странной частью всех президентских церемоний было именно подписание. Мне нужно было подписать документ, но нигде не было уточнено, должен ли я его подписывать ручкой, или карандашом или вообще гусиным пером. Почти полтора века президенты довольствовались тем, что они просто подписывали закон и на этом все. Франклин Рузвельт же решил разнообразить процесс, используя больше одной ручки и раздав их сторонникам. Хуже всего был Линдон Джонсон, который при подписании закона о гражданских правах воспользовался более, чем семьюдесятью пятью ручками. Я никогда понять не мог, как он умудрился выкинуть такой трюк, поскольку, даже прописывая каждой ручкой по букве, ему бы потребовалось меньше семидесяти пяти. Я же был неспособен оставить свою подпись так, чтобы она была хотя бы как-то читаема, поэтому я придумал другой трюк. Я бы использовал одну ручку, чтобя написать свое имя, и убрать ее для своей личной коллекции, и затем бы проставил свои инициалы в нужных местах по всему документу (мои инициалы – КБ, обведенные в кружок). Эти ручки я бы раздал.

В одиннадцать я уже ждал своего часа, когда в дверб просунулась голова Уилла Брюсиса и сказала:

– Мистер президент, все готовы.

Я поднялся. – Спасибо, Уилл. А теперь смотри, как я выйду и споткнусь в дверном проеме на национальном телевидении.

– Только попытайтесь сделать это с грацией, мистер президент.

Я прошел через двери и повернул на выход из Западного крыла в сторону Роуз-Гарден. К счастью, в дверях я не споткнулся. Я прошел к подиуму, где все уже выстроились. На подиуме стоял микрофон, но я также видел и еще несколько длинных и дуговых микрофонов, которые висели над головами присутствующих и репортеров… – Меня все слышат? – спросил я. Пара техработников показали мне большой палец, и я кивнул им в ответ. Пора!

– Береговая охрана Соединенных Штатов берет свое начало еще со времен нашего первого президента Джорджа Вашингтона, и нашего первого министра финансов Александра Гамильтона. Тогда она была известна как служба сокращения доходов. С тех самых пор она разрослась, и теперь по праву считается лучшей спасательной и правоохранительной морской службой в мире. За это время они сформировали два девиза. Официальным девизом является "Sеmреr Раrаtus" – Всегда Готовы. Неофициальным же считается девиз "Нужно идти, но никто ничего не сказал о возвращении!". И оба девиза одинаково правдивы.

Сегодня для меня большой привилегией и честью будет подписать указ об охране морских территорий. Слишком долго моряки и пилоты береговой охраны трудились под гнетом заезженных кораблей и самолетов, и в нужде в улучшенных портовых баз. Теперь же мы можем дать им ту поддержку, которую они заслуживают тем, что защищают нас каждый день. Теперь мы можем… Какого черта?!

На этом и настал конец тщательно подготовленному выступлению. В обычном случае бы я дал еще пару минут чудесных увещеваний, и затем проследовал к столу. Я бы сел, и пока все кружили бы вокруг меня, отписал бы свою жизнь. Тогда у меня было при себе двадцать ручек, все они были фирмы "Паркер", на каждой из них красовалась печать президента и был серийный номер в подтверждение тому, что это были не просто подделки из магазина сувениров. После каждой подписи или проставки инициалов я бы убирал ручку обратно в футляр и принимался за следующую. После подписания я бы лично вручил каждую ручку ее получателю, пожал бы всем руки, улыбался на камеры и говорил что-нибудь приятное, теплое и личное. Политика 101, однако.

За исключением разве что того, что мои глаза привлекла суматоха в дальнем конце Роуз-Гарден, на лужайке позади всех камер и репортеров. Я прервался и неверии уставился на нарушителя. Шторми каким-то неведомым образом сорвалась с поводка и пронеслась к концу толпы в Роуз-Гарден, и играла в "догони меня" с парой агентов Секретной Службы, которые пытались ее угомонить. Через пару секунд уже никто не смотрел на меня – все уставились на нее! Все стало хуже, когда один из агентов попытался поймать ее, резко прыгнув вперед, а Шторми отскочила, оставив агента валяться на траве. Я решил проконтролировать свою собаку, так что я отошел от подиума и крикнул:

– Шторми! Хватит! Иди сюда, животина!

Затем я еще и присвистнул, и это привлекло ее внимание. Ее голова повернулась и она увидела еще кого-то, с кем можно поиграть, некого, кто любил с ней побороться, почесать ей брюхо, играть в "принеси" и брать на прогулки. Она перескочила через агента Секретной Службы и понеслась прямиком на меня.

Тогда заволновался уже я! У Шторми нет ни одной злобной клеточки во всем теле, умной, впрочем, тоже. Она очень крупная и очень мощная собака. Когда мы играли в перетягивание каната, или развлекались как-либо еще – она с легкостью могла сбить с ног взрослого человека. У нее была одна игра с девочками, где девочки садились на пол друг за другом, обхватив впереди сидящую сестру, и играли в перетягивание; собака могла протащить обеих через всю комнату. А теперь, с расстояния почти в пятьдесяь метров, она начала нестись на меня, и очень быстро перешла на галоп.

– Шторми! Нет, Шторми! Остановись! Нет… Остановись! Погоди… ШТОРМИ! АААААААААА!

Все это было записано на видеокамеры, которые вели запись нашей небольшой церемонии, и подхвачено дуговыми микрофонами. Шторми пронеслась через узкий проход между репортерами и запрыгнула на стол для подписания. Документ разлетелся во все стороны, и посыпались ручки. На этом она не остановилась, а затем еще и скакнула на своего лучшего друга. Я занял устойчивую позицию, когда она начала приближаться, но это было бесполезно. Последнее мое "АААААААААА" потонуло, когда она влетела в меня и повалила прямо на спину. Я не потерял сознание, и даже не оторопел, но я внезапно ощутил резкую боль в левом боку, и весь воздух резко из меня вышел. Все уставились на невероятную сцену, где я лежал на спине, когда огромная бурая собака сидела у меня на груди и вылизывала мне лицо!

– ШТОРМИ! ИДИОТКА! СЛЕЗЬ С МЕНЯ!

Я неловкими движениями спихнул ее с себя, и агент Секретной Службы с одной стороны и вице-президент с другой помогли мне подняться на ноги. Меня все еще снимали, когда мир услышал, как я сказал агенту:

– Я думал, что вы за меня пулю словите!

Он рассмеялся и ответил:

– Про то, чтобы ловить Шторми, никто ничего не говорил!

– Здорово! – и я потянулся и схватил животное за ошейник. Затем все стало еще абсурднее. Откуда-то из дальнего угла я услышал пару девчачьих голосов, которые кричали: – Шторми! Шторми! Иди сюда, Шторми! – и из-за угла выбежали близняшки, у одной из них в руке был поводок, и они оказались посреди адской церемонии подписания. В это время передо мной пара помощников пыталась поставить стол обратно и собрать все листы и ручки. Я сухо посмотрел на дочерей и погрозил им пальцем. Они подошли ближе, и сразу засмущались и застеснялись.

У них был отличный повод для смущения! Они обе надели обтягивающие шортики для бега и такие же топы с короткими рукавами. На Холли был светло-серый топ с огромным семилепестковым листом марихуаны, а на спине было написано "НОРМЛН". У Молли было еще хуже, на ней был черный топ с большой серебряной звездой спереди, а сзади красовалась надпись "Практикующаяся порнозвезда!". Просто умопомрачительно! Но это было еще небольшим их грехом! На головах у них были бейсболки с символикой "Янки Нью-Йорка"!

– Янки?! Вы что, издеваетесь? С каких это пор мы болеем за Янки? Мы фанаты Ориолс! – спросил я, может быть, слишком уж громко.

Холли заулыбалась и ответила: – Их дядя Марк прислал!

– Они милые! – добавила ее сестра.

– Мило, хм? Можете передать вашему дяде Марку, что он может ждать проверки от налоговой! – и я забрал у них поводок, пристегнул собаку и отдал им обратно. Выгибаясь назад, я снова почувствовал резкую боль в левом боку. У меня по меньшей мере треснуло одно или два ребра. Чудесно! – Вот! Идите! И не возвращайтесь еще пару лет! – сказал я.

– Пока, папочка! – раздалось от обеих, затем они чмокнули меня в щечку и умчались, впереди них бежала Шторми.

Я посмотрел на остальных и добавил: – Думаю, что остаток речи безнадежно испорчен.

Все присутствующие были на грани того, чтобы не сорваться на громогласный хохот. Я уже знал, что вечером будут показывать по телевизору. Если бы даже на Южной лужайке приземлились инопланетяне, которые писали бесплатным бензином, который на вкус был бы как шоколад и лечил рак, это все равно бы стало новостью номер два. Я подошел к столу и сел, почувствовав острую боль в процессе. Я взял в ручку, и она развалилась у меня в руке, залив мне пальцы чернилами. Что еще могло пойти не так?! Я на секунду уставился на ручку, затем перевел взгляд обратно на публику и камеры. – У вас когда-нибудь бывали такие деньки?

Это было крайней точкой. Публика разразилась хохотом.

Я все же ухитрился вытереть пальцы платком, в результате испортив и платок, и свой костюм, и все-таки подписал закон. Ладно, он был не в идеальном состоянии, но все-таки это был закон. Я вручил Джону ручку, которой поставил подпись и сказал, что сломанная отправится в президентскую коллекцию, и он расхохотался так, что у него слезы потекли. В это же время боль в моем боку усилилась.

Конец церемонии не был особенно блистательнее конца дня. Я пошевелился, чтобы встать, и мои ребра запротестовали. Теперь мне было уже действительно больно. Я тихо шепнул Джону и адмиралу, что мне нужна была небольшая помощь. Подняв меня, они помогли мне добраться до клиники. Я всегда думал, что врачом президента был врач с флота, но этот парень оказался полковником воздушных сил. Мое последнее обследование проходило еще при предыдущей администрации, когда главным врачом была женщина-капитан флота. Медицинское подразделение Белого Дома было своего рода небольшой больницей, где было почти с десяток врачей, медсестер и техников. В девяноста процентах случаев они занимались уходом за недомоганиями тех, кто там работал, плюс туристами, которые теряли сознание, стоя в очереди на экскурсию.

В своем же случае я обнаружил, что около двух минут лежал полуголым под рентгеном. Диагноз? Два треснутых ребра и одно сломанное с левой стороны! Пушечное ядро по имени Шторми хорошо меня обработало. Нужно было потом как-нибудь отблагодарить за это своих дочерей. Меня перевязали и отправили в резиденцию, где я выпил обезболивающее и просто выпил. Это достаточно подпортило остаток моего дня.

Тем вечером по новостям в первые пару минут показали меня вместе с проделками Шторми, и затем Уилл Брюсис дал комментарий прессе о том, что происходит, когда непреодолимая сила массой в шестьдесят килограмм сталкивается с девяностокилограммовым недвижимым объектом. Позже тем же вечером на "Ежедневном шоу" Джон Стюарт объявил: – Он подписал закон даже со сломанными ребрами! Я уже говорил это, и снова скажу – нравится вам это или нет, но этот парень тот еще крепкий *запикано" сын!

Также немного поворчали фанаты Янки, хотя казалось, что фанаты Метс меня поддержали, как и почти каждый житель Мэриленда (фанаты Ориолей). Ари сообщил мне, что мне придется посетить одну игру Янки как можно скорее. Ладно, может, эти подонки и проиграют! Затем мне начали трепать нервы правые, читая нотации о аморальном поведении моих дочерей – о топах с травкой и порнухой – и о том, каким плохим примером я был для молодежи в стране. На это мы просто сказали, что близняшкам уже было по восемнадцать лет, и что я был их отцом, а не их владельцем. Затем я сказал Мэрилин дать им нагоняй. Я все дождаться не мог, в какие проблемы они вляпаются осенью, когда поступят в колледж.

Самой худшей частью была Шторми. Думаю, что она знала, что была в немилости. Она попыталась забраться ко мне в кресло в тот вечер и мне пришлось ее оттолкнуть. Она бы меня изрядно потрепала, если бы я позволил ей залезть на меня. Она скулила до тех пор, пока я не пошел спать и дал ей улечься на моей правой стороне. Для такой огромной собаки она могла быть довольно жалким существом!

Глава 152. Изменения

2002–2003 годы.

Остаток лета я позволил своим ребрам восстановиться, что, несомненно, стало препятствием для моих тренировок Крав-Мага и занятиями. Док услышал, наверняка от кого-нибудь из штата в резиденции, что я запил обезболивающее пивом, сразу же дал мне нагоняй и прописал мне только ибупрофен без чего-либо другого из интересностей. Мэрилин, услышав это, бросила на меня свой недовольный взгляд свысока. Близняшки же больше волновались, что после прыжка на меня, и затем после приземления могла пострадать Шторми. О своем горячо любимом отце они так не переживали. Я на это только взглянул на Мэрилин и спросил:

– Когда они уже в колледж?

Она вздохнула и улыбнулась:

– Не очень скоро!

– Думаешь, нам будет одиноко? Только ты, я и сотни работников и прислужников?

Она только закатила глаза в ответ.

Дик Чейни умудрился полностью самоуничтожиться за лето. Он бы стал огромной занозой в заднице, если бы решил участвовать в праймериз 2004-го года, и довольно долго это озвучивалось так, что именно это он и собирался сделать. К августу же с ним было покончено. Специальный объединенный комитет направил повестки в суд почти всем, кто как-либо был связан с системой разведки перед событиями одиннадцатого сентября, и некоторые их них стали сотрудничать со следствием, а некоторые – нет. Радзивилл, лакей государственного департамента, которому было приказано закрыть програму Аblе Dаngеr, предоставил улики, чтобы не оказаться за решеткой, и указал на Скутера Либби. Скутер был пойман на том, что противоречил сам себе, и к концу лета он оказался на скамье подсудимых.

Также в суд вызвали и Дика Чейни, который отказался сотрудничать. Он считал себя выше лжи, так что он заткнулся и продолжать требовать соблюдения своего права конфиденциальности. Администрация ему в этом отказала, что ему не особенно понравилось, и он подал на меня в суд. Окружной Суд Соединенных Штатов штата Колумбия постановил, что у него не было права требовать конфиденциальности, и эта удивительно скорая аппеляция была отклонена. После этого он предстал перед Конгрессом, и после принятия присяги заявил:

– По совету юриста я отказываюсь давать показания и я призываю на свою сторону право Пятой Поправки не свидетельствовать против себя, – и затем он поднялся и покинул зал слушаний, пока остальные присутствующие поднимали шум и бросались обвинениями, а председатель бешено стучал своим молотком и требовал Чейни вернуться под угрозой предъявления обвинения в неуважении к Конгрессу.

Обвинение было единогласно принято внутри комитета, но у Чейни было достаточно друзей в Конгрессе, так что голосование Палаты единогласным не стало. Хотя результат от этого не изменился. Вокруг этого события развелось множество тягомотины, и Кабинет Советников держал меня в курсе, но в конечном итоге Чейни был признан виновным в неуважении, но ему не нужно было давать показания или в чём-либо признаваться. Чейни посчитал это оправданием, но всей остальной стране так не показалось. Брюстер МакРайли, мой давний консультант, сказал мне, что Чейни пытался пристроиться к Республиканским инвесторам, но ему это не очень удавалось.

Последней каплей стал август, когда Скутер признал вину по статьям “лжесвидетельствование” и “препятствование расследованию”, и был приговорен к восьми месяцам пребывания в Федеральной тюрьме и штрафу в сто тысяч долларов. Мне пришел обязательный запрос на помилование, который я отклонил. Затем Чейни пригласили на “На неделе”, чтобы услышать его мнение. Он заявил, что “бессердечный и циничный отказ президента Бакмэна помиловать почтенного слугу народа было сродни тому, как и оставить бойца на поле боя!”

В этот момент Флетчер Дональдсон, присутствующий в качестве гостя-журналиста на их сегменте “Круглый стол”, и занимавший пост заведующего бюро в Wаshingtоn Sun, и аккредитованный корреспондент Белого Дома, ответил:

– Господин секретарь, во время войны во Вьетнаме вы получили пять отсрочек от службы, а президент Бакмэна получил Бронзовую Звезду за то, что не бросил бойцов на поле боя. Вы уверены, что хотите привести именно такое сравнение?

В этот момент Дик сорвался, и наговорил Флетчеру и Сэму Дональдсонам и Коки Робертс, что я не должен был стать президентом, что Джордж Буш хотел, чтобы я уволился и ушел, и что он должен был стать президентом, потому что Буш ему это пообещал. Затем он обозвал меня предателем своей партии и своей страны. Ошеломлённых взглядов было не счесть.

На следующий день Ари вытащил меня на пресс-брифинг для опровержения всего сказанного Чейни, и я сказал правду, что таких разговоров никогда не было, никаких таких обещаний не давалось, и что никто не просил меня уйти. Нет, я никак не мог объяснить такое странное поведение мистера Чейни. Все, что мне нужно было делать – это выглядеть пораженным и не выдвигать никаких предположений, когда кто-нибудь спрашивал меня, не думал ли я, что Дик Чейни мог страдать от чего-нибудь, связанного со стрессом.

Это все, что нужно знать о современных неоконсерваторах.

Это не значило, что все мы могли расслабиться. Все, чего было достаточно – это одного инцидента, чтобы консерваторы потребовали моей замены кем-нибудь, кто “раз и навсегда решил бы проблему!”. У нас чуть не случилось такое из-за Ричарда Рейда, “Обувного террориста” в прошлом декабре, когда этот сумасшедший исламист попытался поджечь ботинок, набитый взрывчаткой, на международном рейсе, и не смог зажечь фитиль. Дик Кларк неплохо управлялся с ЦРУ, Уинстон Кридмор координировал разведданные, и Конгресс своими расследованиями вселил в парочку бюрократ страх перед Господом. Со времён одиннадцатого сентября мы смогли остановить или хотя бы поймать по меньшей мере десяток подрывников, из них кто-то был рождён за границей, а кто-то рос здесь. Крупно помогло ещё и то, что люди сами догадались, что было полностью позволено ввязываться толпой и оставить все законные разбирательства на потом. Спасибо за этот ценный урок, рейс 93.

Одной большой темой для обсуждения стало то, как много мы должны давать знать общественности. Если бы мы рассказали людям, что сорвали какой-нибудь план теракта, то плохие парни гарантированно выяснили бы детали того, как именно мы это сделали, и таким образом могли бы изменить свою тактику. Если бы мы ничего не сообщали людям, тогда они бы и понятия не имели об уровне опасности, и решили, что проблема исчерпана, и что нам не нужно было больше быть осторожными. Но что бы мы ни делали, мы пришли к общему мнению, что нельзя было ни черта говорить Конгрессу, иначе все уже было на телевидении ещё до того, как мы доберёмся домой. Конгрессмены, услышавшие об этом, расстроились и потребовали от администрации большей открытости, и заявили о том, какими надёжными они были. Это тоже попало в прессу, и было чудом, что кто-нибудь мог это прочитать, не расхохотавшись.

От бен Ладена ничего не было слышно, хотя его старые видео ещё гуляли по миру. Был ли он убит? Погиб ли он где-нибудь в руинах или обрушившейся пещере? Или же он скрывался? Никто не знал, а если и знал, то не говорил. Без тела никто из нас не смел утверждать, что он мертв; все знали, что уже через пять минут после этого объявления он может оказаться в прямом эфире.

Но кое-что очень быстро проявилось, и это было то, что имя Аль-Каиды потеряло свое отличие от других. Так же, как все копиры называют Ксероксами, теперь все террористические группировки называли себя Аль-Каидой. Толпы мудаков, которые никогда в жизни не слышали про бен Ладена до одиннадцатого сентября, теперь называли себя ответвлением Аль-Каиды. Они решили, что это было бы хорошей рекламой и способом привлечь рекрутов и средства. ЦРУ докладывали, что группы Аль-Каиды появлялись по всему миру, и большая их часть никогда не встречалась ни с кем из изначальной группы.

Афганистан прочно погряз в гражданской войне. Аль-Кайду и Талибан изрядно потрепало, и немногочисленные выжившие сбежали через горы в Пакистан, оставив страну в руках новых военных правителей из Северного альянса. Отдельные полководцы имели свои отряды и свои интересы, и быстренько начали воевать между собой, обычно за территории, где растет мак, и за каналы распространения героина. В это время Талибан снова собирался воедино в Пакистане с помощью межведомственной разведке, и они начали медленно двигаться обратно в Афганистан, убивая по пути. Я каждые пару недель получал отчёты от Кларка и Кридмора, и каждый раз это звучало как очередная гражданская война, что очень походило на то, что разрослось после того, как оттуда в 89-м, больше декады назад, ушли русские. Все наши работники были вывезены оттуда, хотя у Кларка всё ещё была парочка агентов, которые были с различными полководцами из Северного альянса. Мы поставляли им оружие, чтобы помочь в борьбе с Талибаном, но в остальном мы туда носа не совали.

Если бы Афганистана не существовало, то кто-нибудь наверняка придумал что-нибудь такое под кислотой. Почему кто-либо в здравом уме мог хотеть, чтобы мы там оказались, мне было невдомёк.

Ирак возмущался ровно так же, как и во время правления Клинтона и Буша. Каждые пару месяцев они бы издавали воинственные вопли, и вторгались в запрещённые для полетов зоны, или подбивали американский военный самолёт с помощью своих прицельных радиолокационных станций. Наша реакция была весьма предсказуемой. Мы сбивали залетевших незваных гостей или уничтожали их зенитные установки, и затем выпускали в них пару ракет. Это были вялотекущие боевые действия, достаточные для того, чтобы держать пилотов воздушных сил и флота наготове, держать людей в хорошей форме, и это обходилось нам в пару миллиардов в год, но зато мы не теряли людей. По сравнению со стоимостью что вторжения в страну, что позволения Саддаму Хуссейну творить, что ему вздумается, это было дешёвой перестраховкой.

У Ричарда Кларка было в Ираке несколько разведчиков, хоть их было и не очень много. Одна группа арабоговорящих была расположена в южной запрещённой для полетов зоне, где они шпионили за шиитами с суннитами. Нельзя сказать, что им это особенно удавалось. Сунниты поддерживали Хуссейна, а шииты поддерживали дружеские отношения с психами из Ирана.

Куда более успешными были агенты, которые были размещены в северной зоне, которая затрагивала и Курдистан. Курды в большинстве своем были суннитами, как и Хуссейн, но с немного другим уклоном. Куда важнее был тот факт, что курды не были потомками арабов, и не считали себя иракцами. Это был один из тех чудесных примеров власти западных колонистов, которые разбирались с трудностями, просто чертя линии на карте. Курдистан, исконная родина курдского народа, располагался на севере Ирана, востоке Турции и на северной верхушке Сирии. Они проводили небольшие партизанские войны в большинстве этих мест, и серьезно ненавидели иракцев, которые их травили газом больше, чем пару раз. Колин Пауэлл вместе с государственным департаментом настоятельно рекомендовали подружиться с этими ребятами и попытаться помирить их с Турцией, которая была союзником НАТО. Я пожал плечами и послушался. Я всё ещё не доверял этим тюрбанам, но мы платили Колину, чтобы у нас был трёп вместо войны. В конце августа мы взяли очередной семейный отпуск, вероятно, последний в полном составе, в Хугомонте. Чарли взял пару дней отпуска и присоединился к нам на выходные перед тем, как девочки, предположительно, пошли бы в колледж. Было жарко, но здорово. Мы теперь не так часто туда выбирались. Одним делом было, когда я был конгрессменом. Девятый округ Мэриленда был весьма небольшим, и большая часть жителей уже знала, что у меня есть дом на Багамах, когда я впервые избирался в Конгресс. И для меня было довольно просто потушить всех, кто как-то это комментировал.

Но не в качестве президента. Это был яркий пример того, что я был слишком богат, и не являлся одним из обыкновенных людей (как, например, были действительно бедные конгрессмены, которые скромно проводили свой отпуск). Даже хуже, я отдыхал где-то за границей, а не в старой доброй С.Ш.А.! Боже, да я практически был коммунякой! По меньшей мере полдюжины губернаторов с обеих сторон публично высказались о том, что в их штатах было множество чудесных мест, которые были бы даже лучше! (Северная Дакота? Серьезно? Должно быть, я упустил песчаные пляжи в турброшюре).

Мы скрыли это под покровом “деловой поездки”, назвав это Карибским саммитом и пригласив около полдюжины послов на милый ужин в Доме Правительства. Мы все улыбались, пожимали друг другу руки, давали речи и позировали для фотографий. А пока все камеры были устремлены на меня и Мэрилин, Чарли отвёз девочек на Райский Остров. Он оделся в штатское, напялили соломенную шляпу и солнцезащитные очки, да и немногие знали, как он выглядел. На виду больше были его сестры, когда я начал агитировать за Буша в 2000-м. Они-то достаточно времени провели, выбирая наряды.

Мы предупредили их не творить никаких глупостей, пока рядом снуют репортёры и камеры, и затем отпустили их с небольшим отрядом людей Секретной Службы сразу же после того, как мы с Мэрилин покинули дом в лимузине со свитой. Они же уехали в паре неприметных машин. Чарли сводил их в пару магазинов и затем они поехали в казино, где он дал им немного мелочи на автоматы и угостил их лишним. Они вернулись намного позже того, как вернулись мы с Мэрилин и легли спать.

Мы, проснувшись, услышали гомон в гостиной, я ухватил халат и направился по коридору, чтобы увидеть, что происходит. Я не ожидал неприятностей, поскольку дом был под круглосуточной охраной даже тогда, когда нас там не было. Чарли и один из агентов, поддерживая близняшек, затаскивали их в дом. Запах алкоголя я чувствовал даже с другого конца комнаты.

– Я разве не просил вас не слишком много пить? – сказал я.

Чарли положил Молли на диван и капитулирующе поднял руки:

– Эй, я тут трезвый. Я пытался сдерживать их, но они уже совершеннолетние, по крайней мере здесь.

Я перевел взгляд на агента, который решил просто положить Холли на плечо и отнести в спальню.

– Все правда, – сказал он. – Чарли впервые был ответственным.

– Впервые? – добавил мой сын.

– Не я это сказал.

Из коридора вышла Мэрилин с заспанными глазами.

– Что происходит?

– Твои дочки пытались выпить весь остров досуха, – прокомментировал ситуацию я.

– Не вини меня, мам! Я купил им по первому бокалу, но у них были и свои деньги. Если в чем-то был ром – они это пробовали, – сказал Чарли. Он поднял Молли и начал вести ее по коридору в ее спальню.

– О, боже. Ну, думаю, урок они усвоят, – сказала моя жена.

– Вас кто-нибудь видел? Это завтра попадет на первые страницы Nеw Yоrk Тimеs? – Ари пару дней наслаждался солнцем вместе с нами; стоило ли мне ему сообщать о случившемся?

Агент Секретной Службы покачал головой и сказал:

– Не могу сказать. Никто из нас не заметил, чтобы кто-нибудь уделял им особое внимание, – отряд охраны был одет в повседневную одежду, и хоть я и знал, что они все вооружены, я понятия не имел, где они прятали свое оружие.

– Если честно, они больше походили на пару девчонок, которые ухитрились удрать от своих родителей на ночь. Не сказать, что это было бы невиданным зрелищем на этом острове.

Я только забурчал на это. Это уже не стоило того, чтобы волноваться. Это не стало бы худшим скандалом, который случался в Белом Доме. Я коснулся локтя Мэрилин и сказал:

– Пойдем спать.

– С ними все будет в порядке?

– Уж надеюсь, что нет. Я надеюсь, что у них будет жестокий отходняк, и они будут знать, что не нужно больше заниматься такими глупостями.

– Ты не слишком-то любящий отец, – отметила она, когда мы шли в спальню.

– Просто я очень практичный.

Мы с Мэрилин отлично поспали, встали, как обычно и позавтракали на рассвете, купаясь в лучах восходящего солнца. Почти до полудня близняшек мы не видели, и выглядели они так, будто настала пора помирать. Они выли и стонали и хотели видеть врача. Мы же только фыркнули и дали доктору Таббу их осмотреть. Он сказал, что они в порядке, и страдают от обезвоживания и чрезмерного употребления алкоголя, и выписал им апельсиновый сок и аспирин. Другими словами, это былосильное похмелье. Девочки назвали его шарлатаном, а мы расхохотались, поблагодарили его и пригласили его и его команду поужинать с нами вечером. На ужин Холли и Молли не пришли, и весь остаток дня провели, воя и охая в своих комнатах.

Чарли тоже пропустил все, но не потому, что ему было плохо. Он сказал, что увидел парочку клубов, в которые он хотел заглянуть и прикинуть, повезет ли ему. Мэрилин высказала ему пару неодобрительных комментариев как мать, а я просто напомнил ему держать при себе какую-нибудь защиту. Он рассмеялся и ушел, а Мэрилин решила повысказываться уже мне. Я только кивал и соглашался со всем, что она мне говорила, а потом расхохотался: – Хочешь, расскажу им о нашей первой поездке в Оушен-Сити?

На это мне погрозили пальцем и я услышал фирменное:

– Угомонись!

Я только надеялся, что девочки немного подуспокоятся перед колледжем. Конечно, я в этом сомневался, но всё же я мог ещё надеяться. Это случилось через неделю, когда им нужно было прибыть в университет Мэриленда на инструктаж для новичков. И вот, как и все другие родители студентов, мы помогли детям собрать свои вещи и добраться до места. Мэрилин также свозила их в Хирфорд на пару дней, чтобы разобрать вещи и собрать все то, чего у них не было при себе в Вашингтоне, и затем они снова приехали и переночевали в Белом Доме. На следующее утро спозаранку мы зашвырнули их барахло в багажник “Военного фургона” и со скромной охраной поехали в Колледж-Парк. Это был неформальный день, так что я был в штанах и гавайской рубашке, в парусиновых туфлях без носков, а Мэрилин надела блузку в клетку, джинсы и балетки. После регистрации девочки получили свои ключи от общежития, и мы перешли к избавлению от наших детей.

Словом дня для агентов в тот день стало: – Уймитесь! Мне совсем не нужен был боевой строй охраны в черных костюмах, с наушниками и темными очками, которые бы тенью ходили за нами. Они могли бы одеться и более повседневно и слиться с обстановкой, а фургоны отогнать за угол. Университет был в курсе, что приезжают девочки, и необходимые дополнительные защитные меры были приняты. Впервые в жизни девочки жили не с нами, а с обычными колледжем соседями по комнате. Напротив каждой комнаты была комната, где было по молодой девушке-агенту, которые были назначены к каждой из девочек и у них были спецсредства для связи, они уже были на месте. Охраны было бы немного, но все же она бы была.

К счастью, тогда мои ребра уже зажили, по крайней мере, настолько, что я мог носить коробки. Хотя много нести мне не пришлось. Вскоре после переноса первой партии вещей, магическим образом появилось несколько молодых людей, которые предлагали свою помощь, абсолютно безвозмездно, любым симпатичным въезжающим девушкам. Какие чудесные примеры американской молодежи! Про нас с Мэрилин быстро позабыли. Не думаю, что они понимали, кому именно они помогают, пока они не подошли к фургону и не увидели, что ещё там было.

Мы с Мэрилин просто породили по территории корпуса. Она возила их на встречи в колледж, и она же помогла им с процессом регистрации. Этому также поспособствовал тот факт, что они были отличницами, и что мы платили наличными. И все же я считал, что она отлично справилась с тем, чтобы их подготовить и озвучил это.

Наш покой был нарушен молодой девушкой, которая примчалась к нам с блокнотом в одной руке и микрофоном в другой. Я заметил, что один из агентов двинулся, чтобы перехватить ее, но я махнул ему рукой, чтобы он успокоился. Она этого не заметила, и просто подошла к нам и приставила микрофон к моему лицу.

– Президент Бакмэн, как вы думаете, как присутствие Секретной Службы на территории кампуса повлияет на жизнь остальных студентов? Что насчёт негативного эффекта, который это произведет на свободу студенческой жизни?

Я взглянул на свою жену, которая, казалось, растерялась, и в удивлении перевел взгляд обратно на девушку. Я приподнял ладони, чтобы взять паузу.

– Вы кто?

– Зачем вам нужно это знать?

– Потому что мне обычно хочется знать, с кем я говорю. У вас разве не так?

На это девушка нахмурился брови. Она, казалось, замялась:

– Ох, – и она на секунду задумалась, размышляя, как я уверен, станет ли ее представление нарушением свободы прессы. Я же только стоял и ждал ответа. Спустя мгновение она сдалась и сказала: – Марси Бреннан, – и затем снова ткнула мне в лицо микрофоном.

Я улыбнулся Мэрилин и покачал головой. У Марси же я спросил:

– Это первое интервью, в котором вы принимаете участие? Для кого вы берете интервью?

– Я работаю с Diаmоndbасk. Почему вы не отвечаете на мои вопросы? Вы что-то скрываете?!

– Ох, боже, – вздохнул я, – Что такое Diаmоndbасk?

– Студенческая газета. Мы – независимая студенческая газета на страже свободы прессы! – ответила Марси, немного с вызовом.

– Для вас же лучше. Я тоже пытаюсь ее защищать, по-своему, – и я повернулся к Мэрилин. – Она точно должна быть Демократом!

– Не паясничай, – ответила моя жена.

– Да, дорогая, – и я повернулся обратно к микрофону, все ещё висящему у моего лица. – Марси, давайте упростим задачу. Вы хотите взять интервью, а я хочу присесть на немного. У меня все ещё побаливают ребра. Давайте присядем вон там, – и я указал на лавку у газона. Прежде, чем она успела возмутиться, я уже ушел вперёд к лавке и сел. До Марси начало доходить, что это не она ведёт интервью. Она поспешила за нами и встала передо мной. Я же только указал на лавку, и она села с другого конца. Садясь, она выронила свой блокнот, а я его подхватил. Прежде, чем она смогла забрать его обратно, я взглянул на список вопросов, которые у нее ко мне были. Я показал их Мэрилин и сказал: – Мне даже Wаshingtоn Роst столько вопросов не задаёт!

Затем я вернул Марси ее блокнот. Она начала казаться взволнованной.

– Ладно, давайте сделаем все как надо. Вы задаёте мне вопрос, вежливо, и я на него вежливо отвечаю. Вы спрашивали что-то о том, что мои дочери будут здесь учиться?

– Что вы думаете об угрозах, которые ваши дочери принесут сюда в кампус? – читая с блокнота, спросила она.

– Какие угрозы? Понятия не имею, о чем вы.

– Вооруженная охрана, которая окружает ваших дочерей, – настояла она.

– Вы видели моих дочерей? Мы оставили боевые отряды дома. Хоть здесь и будет их охрана, она будет едва заметна. На кампус это вообще никак не должно повлиять.

К тому времени уже несколько человек заметило, у кого берут интервью, и около десятка студентов и их родителей собрались вокруг нас. Я улыбнулся, помахал всем и сделал всё то, что обычно делают политики. Марси продолжала задавать мне вопросы, иногда нелепые. Я предполагал, что ее просто отправили со списком в надежде, что она наткнется на меня. Между ответами я пожимал руки и приветствовал окруживших нас людей.

– Кстати, здесь есть Республиканцы?

На это одна из матерей указала на своего мужа и улыбнулась:

– Вот он.

Ее муж удивлённо моргнул, оказавшись в центре внимания.

– О, славно! Я уж подумал, что вступил на вражескую территорию. А что насчёт вас?

– Я Независимая, – ответила она.

– Ну, для вас надежда ещё есть, – на это Мэрилин ткнула меня в бок с левой стороны, и я взвыл, – Аккуратнее! Я ещё восстанавливаюсь там.

– О-ох, прости! Я забыла! – сказала она.

– Не уймешься, то Марси ещё и расскажет о том, как тебя обезвредила Секретная Служба! – и я снова повернулся к репортерше и сказал, – Зуб даю, это бы попало на первые страницы, не так ли! А если бы ещё и камера была, то вы наверняка бы получили и Пулитцеровскую!

Она в ответ только выручила глаза. Я запустил руку в карман, достал оттуда визитницу и протянул ей визитку.

– Слушайте, нам нужно выяснить, что делают наши девочки и уехать. Если вы хотите ещё интервью – вы можете позвонить в мой офис и спросить Ари Флейшера. Слышали о нем? Славно. Спросите его и передайте, что я сказал, что вы новый корреспондент Белого Дома для Diаmоndbасk. Потом сможете приехать и получить хорошенькое формальное интервью, хорошо? – для таких ситуаций действительно существует протокол, и это не новость.

Марси широко выпученными глазами уставилась на меня, а мы с Мэрилин поднялись. Мы пожали ещё пару рук и отправились обратно в общежитие, окружённые нашей охраной. Девочки гадали, где же мы были, и я сказал, что вышел повыпрашивать ещё голосов. Затем мы поцеловали их на прощание и направились обратно в Белый Дом.

Ремарка про выпрашивание голосов не была слишком далека от истины. К тому времени уже не было секретом, что я собирался баллотироваться на переизбрание. Хоть я и уходил от вопросов и официально заявлял, что дам формальный ответ в 2003-м, молва уже ходила. Джон МакКейн не выдвигался, и он объявил об этом, а Дик Чейни, хоть и хотел, но этому бы обрадовались так же, как и ядерным отходам. Больше никто ничего подобного не говорил об участии, и если бы я объявил об этом в начале 2003-го, то таким образом я бы отбил у них всех инвесторов партии. Избираться в президенты было делом куда более крупным, чем избираться по Девятому округу Мэриленда. За десять лет, которые я провел в Конгрессе, я потратил около десяти миллионов долларов на кампанию, и моих денег в этой сумме было удивительно мало – меньше миллиона. Избираться в президенты в 21-м веке бы обошлось не меньше, чем с миллиарда долларов со старта, дальше – больше. И я не собирался тратить такие деньги из своего кармана.

Само объявление обернулось своего рода разочарованием. В отличие от обычных выборов, где я бы соперничал с целой дюжиной других кандидатов, в качестве действующего президента я был ожидаемым номинантом. Мне не нужно было особенно ничего делать, кроме как сказать “Да, я избираюсь”. После этого же это был всего лишь вопрос подписания бумаг, чтобы внести меня в бюллетени. Это было бы большим делом, потребовало большой организации и помощи. Хотя в качестве своего генерала я взял Брюстера (не Овальный Кабинет, поскольку это было бы агитацией во время срока, нельзя-нельзя) и спросил его, хотел ли бы он попробовать свои силы. Если вы политический работник, то ведение президентской предвыборной программы стало бы самой крупной игрой. Крупнее моего переизбрания стало бы только чьё-нибудь первое избрание. Если бы меня переизбрали, пока мою кампанию ведёт Брюстер, он бы автоматически попал бы в большую лигу, что связана с политикой. После этого он уже мог бы называть свою цену.

Мы решили отложить мои объявления до 2003-го. Никому из нас не было нужно портить выборы 2002-го, и в какой-то мере предположение, что я буду переизбираться, могло помочь. Я был достаточно популярным, что у меня было бессчётное количество возможностей агитировать за своих коллег-Республиканцев. Вдобавок, летом 2002-го, когда местные выборы уже стали неприглядным зрелищем, я мог давать выступления в поддержку каких-нибудь законопроектов. Мы все ещё делали упор на некоторые аспекты экономики и одиннадцатого сентября. Мы разобрались почти со всеми вопросами, связанными с национальной безопасностью, но большой закон об инфраструктуре, который я продвигал, проходил намного медленнее желаемого. Всем нравилась идея, вроде бы, но никто не хотел за нее платить, и Республиканская Партия настаивала на снижении налогов, обещанном Джорджем Бушем и его хозяевами. Проект уже вышел из комитета, голосование близилось, и мы планировали его провести в октябре, хоть я бы с радостью принял пустое голосование.

Ещё ближе было голосование по проекту “DRЕАМ”. Закон об иммиграции, который мы продвигали, в целом был тем же самым, который предложил Буш в 2001-м году. Сильно мы его не меняли. Это в общем позволяло детям, введённым в страну родителями, чаще всего ещё младенцами, но теперь уже незаконно пребывающим, получить статус резидента и подать заявку на гражданство. Точно так же мы добавили пару положений, так что, если они прослужили бы год в войсках, то они могли получить гражданство. Это не было всеобщей амнистией, и не применялось к родителям, которые их привезли, но это позволяло избежать депортации родителей, которые изъявили желание зарегистрировать своих детей. Это также не помогло разобрать весь остальной бардак с иммигрантами, но это сгладило пару углов. Это было хотя бы какое-то начало.

Насчёт всего этого было очень много вскриков. Республиканцам просто не понравилась идея того, что многие нелегалы-иммигранты получали награду за то, что успешно прокрались в страну, пока с экономикой было туго, но это были не только консервативные Республиканцы. Была и пара Демократов, которые тоже хотели получить что-нибудь, дав этому зелёный свет, или же они хотели больше того, что я предлагал. Я кучу времени провел, откармливая и отпаивая конгрессменов, и также размахивая флагом и упоминая о мечтах Джорджа. Я также потратил ебаную половину бюджета на подарки всяким мудакам, которые за свое согласие хотели что-то получить. Если бы на моей стороне были главы Палаты и Сената, то проект никогда бы не вышел за пределы комитета, уже не говоря о слушаниях. И даже тогда некоторые придиры ни за какие деньги не соглашались на это. Затем наконец проект был принят, с перевесом в один голос, но все же принят. В это время я потратил огромное количество добра, которое я скопил.

В то время мы также и готовились в выборам 2004-го года. Со стороны Демократов носилась целая уйма потенциальных кандидатов, ездивших в Айову и Нью-Хэмпшир, выступая с речами, пожимая руки, и, что важнее всего, выстраивая местных политических главарей и инвесторов. По факту это было то же, чем я сам занимался в Балтиморе и округах Кэрролла, только по всей стране. Мне нужно было делать то же самое, хотя у меня и было несколько преимуществ и ограничений одновременно. Крупнейшим преимуществом был статус действующего. Я уже был президентом, и мы не видели никого, кто бы против меня баллотировался. Я склонил на свою сторону своего сильнейшего соперника, МакКейна, и уничтожил единственного крупного противника, Чейни. Больше местных и инвесторам выбирать было не из кого.

Крупнейшим ограничением же было то, что у меня уже была работа по управлению страной, которая занимала целый день. Все ещё нужно пожимать руки, любезничать, и делать это так, чтобы не дискредитировать Кабинет. Если мне нужно было отправиться в поездку, то нам нужно было по пути распланировать встречи с важными людьми. Другое ограничение, которое у меня было, было больше фундаментальным. Я просто был более умеренным, чем то, чем становилась Республиканская Партия. Когда я купил свой пост вице-президента, Буш дал знать консерваторам, что я был подачкой для умеренных, и что я не был в самом деле одним из них, и он не обращал на меня никакого внимания. Ну, догадаетесь теперь – вот он я, во всей своей красе и в качестве президента Соединённых Штатов, и они застряли вместе со мной. Хоть я и снял нескольких неоконсерваторов с постов, финансовые круги мной не впечатлились. Они хотели низких налогов и меньшего регулирования, как им обещали Буш, Чейни и Роув, и за которые они заплатили! Когда им было сказано, что Демократы с ещё меньшей вероятностью к ним прислушаются, их это тоже не слишком обрадовало. Некоторые спонсоры урезали свои вложения, а некоторые просто вообще убрали свои кошельки. Парочка из них в любом случае вкладывалась в обе стороны, и Демократический Национальный Комитет получал неожиданные пожертвования. Я не знал, чем это обернется.

Между поступлением девочек в колледж и последним туром кампании 2002-го года, у нас была годовщина событий одиннадцатого сентября. Не считая неминуемых речей и дани событию, нас всерьез забеспокоило то, что какие-нибудь безумцы попробуют что-нибудь выкинуть. Отделения полиции по всей стране были в режиме повышенной готовности, и хоть мы никогда и не вводили эту глупую цветовую схему для уровней опасности, все знали, что, в потенциале, Аль-Каида или их друзья могли тоже что-нибудь сделать либо в поддержку первой бомбежки, либо в качестве мести за наш ответный удар. Я постоянно был на связи с Уинстоном Кридмором, и новым руководителем ФБР Робертом Мюллером. Если бы что-нибудь произошло, то это разрушило бы все, что я пытался построить. Ничего не случилось, но я все сутки был на нервах.

Выборы 2002-го года немногое изменили в Конгрессе. Республиканцы потеряли парочку мест, но у нас все ещё было небольшое численное превосходство. В Сенате было поинтереснее. Мы взяли ещё одно место, нарушив равенство, и взяв небольшое, но реальное большинство. Трент Лотт вернулся на пост лидера большинства, а Том Дэшл, соответственно, меньшинства. Гарри Рейд снова вернулся на пост организатора меньшинства. Что любопытно, Дон Никлс не был переизбран организатором Республиканцев, а выбрали Митча МакКоннелла. Но это было уже после выборов. В ночь выборов я был занят со списком имён, кому нужно было позвонить, по обеим сторонам, чтобы поздравить их с победой. Круг замкнулся. Ещё десять лет назад меня самого поздравлял Джордж Буш.

В декабре Чарли снова ушел в море. Он решил, что это будет его последний заплыв, и что в конце он оставит службу. На нем было бы слишком много ограничений по службе морским пехотинцем, как на сыне президента. Это порадовало его мать, и, если честно, то и меня тоже, но нас не порадовал его план вернуться к мотокроссам. Погибнуть от рук плохих парней или погибнуть в аварии на мотоцикле. Ну и выбор! В это время он мог плавать на Форте МакГенри и заниматься тем, чем занимаются морские пехотинцы, когда они в плавании. Мы бы снова увидели его в июне или июле, когда они снова вернутся домой.

В феврале над Техасом во время спуска развалился космический шаттл “Колумбия”. Я знал, что это случится, но не знал, когда именно, и я мало что мог сделать, чтобы это предотвратить. Программа по разработке космических шаттлов была просто паршивым, слишком запутанным и ненадежным способом возить людей на околоземную орбиту и обратно. Однажды мы бы придумали для этого способ получше. Я знал, что после завершения расследования я бы просто закрыл эту программу, как сделал и Джордж Буш на моей первой жизни.

Девочки умудрились пройти через первый год в колледже, не вызвав скандала. Уверен, что они пытались, но если бы Секретная Служба не была секретной, она бы так не называлась. Они не рассказывали даже мне, чем занимались мои дочери! Мне озвучили теорию о том, что если бы они начали рассказывать кому-то, чем занимается их подопечный, то тогда у подопечного возник бы соблазн начать обходить свою охрану, тем самым увеличивая риски. Я побурчал на это, и затем рассказал об этом жене. Она подала плечами и спросила меня, а хотел ли я на самом деле знать, чем они занимаются и с кем. Было бы лучше оставаться в своих иллюзиях. Иногда девочки привозили с собой своих соседей по комнате или других студенток на выходные в Белый Дом. Они не привозили с собой мальчиков, так что я не очень знал, как у них с этим обстоит дело. Я даже не знал, были ли они все ещё девственницами! Некоторые вещи я просто не хотел знать.

Тем летом мы с Мэрилин отпраздновали свою двадцать пятую годовщину свадьбы. Наши дочери были на неделю отправлены в Ютику. Я бы хотел сказать, что мы с Мэрилин уехали в наше Карибское убежище и целую неделю играли в игру под названием “спрячь колбаску” на природе. Но не сложилось. Мы взяли неделю и поехали домой в Хирфорд, где приняли некое количество гостей из Вашингтона. Шел дождь. Я смог приготовить пару обедов, но в укладе Белого Дома не слишком много романтики. Забудьте о походах с женой на ужин и в кино. Репортёры и фотографы бы толпой обступили ваш столик, а темный кинотеатр слишком опасен. Просто спросите Эйба Линкольна!

К среде мы вернулись в Вашингтон. В пятницу было четвертое июля, так что мне пришлось поучаствовать в нескольких патриотических мероприятиях, и все с огромным количеством охраны. Слушать о том, кого поймали или остановили ФБР и ЦРУ, было просто страшно. Если они ловили кого-то внутри страны, то все было довольно прямолинейно; их арестовывали, выносили приговор в федеральном суде и затем отправляли в федеральную тюрьму. За рубежом все становилось сложнее. Во-первых, я не разрешал держать в американских тюрьмах никого из-за рубежа. Никакого больше Гуантанамо! Выжать из них всю возможную информацию, и затем избавиться. В некоторых случаях это означало передачу их под стражу в их родных странах. Некоторых из них вполне устраивало отправлять нарушителей в свои собственные тюрьмы. В ином случае, может быть, есть смысл передать их в страну, которой они все равно не нравились. Если это было невозможно, то я с радостью бы отвернул голову и не заметил, если бы какого-нибудь террориста отвезли в пустыню, из которой он не вернулся. То, чего я не знал, навредить мне не могло, а если и могло, то не слишком. Я не собирался давать врагам из других стран американские гражданские права.

Плюсом было то, что международные отношения были относительно спокойными. Мы помирились с саудитами после того, как у них в Эр-Рияде их версия Аль-Каиды провела бомбёжку; мы обменялись послами и цена на нефть упала на два доллара за баррель. В остальном же, всякие мудаки в общем решили остаться у себя дома и убивать своих людей, а не наших.

Экономика выравнялась, как я и предполагал. Компании снова трудоустраивают людей, рынок окреп, дефицит снизился со ста пятидесяти миллиардов долларов до восьми миллиардов, и стремился к плюсу до конца года. Все выглядело так, будто бы мы могли объявить, что я официально буду избираться, по графику это произошло бы двадцатого июля в Спрингборо, штат Оклахома, в том месте, которое я сделал знаменитым три года назад.

Да, все выглядело замечательно. Что означало, что все собирается скатиться в полное дерьмо.

Глава 153. Из залов Монтесумы

Среда, девятое июля 2003-го года.

В субботу, пятого июля, я занимался своей обычной субботней утренней рутиной в Овальном Кабинете, что включало в себя обработку ещё каких-нибудь бумаг и чтения справочной документации. Это была суббота, так что официально у меня ничего запланировано не было и я сидел и работал по факту в шортах и футболке. Я уже помышлял о том, чтобы пойти на обед с Мэрилин, когда мне позвонили из командного пункта. Я взял трубку и сказал:

– Алло?

– Мистер президент, это полковник Уитерс. Я ответственный офицер командного пункта. Сейчас мы наблюдаем за ситуацией в Либерии, о которой вам стоит узнать.

Вот тебе и пообедал.

– Вы можете ввести меня в курс дела здесь, или мне нужно спуститься к вам?

– Будет легче обсудить это здесь, сэр.

Я кивнул про себя.

– Внизу в пять.

Затем я поднялся, надел свои тапочки и воспользовался своей уборной. Когда я покинул Овальный Кабинет, я остановился у поста своей секретарши и ввел ее в курс своего графика на субботу.

– Я отправляюсь в командный пункт. Дайте Первой Леди знать, что меня может не быть на обеде, пожалуйста. Спасибо.

Она приняла мою просьбу, и я вышел, за мной последовал агент. Не думаю, что они настолько сильно волнуются насчёт каких-либо угроз внутри здания, но они скорее всегда хотят, чтобы был кто-нибудь, кто точно знает, где я нахожусь каждую секунду.

Я спустился в командный пункт и одобрительно осмотрел там всё. За 2002-й и 2003-й помещение было крупно переработано, и теперь оно уже больше походило на что-то из двадцать первого века. Джош Болтен, напротив, вообще был этому не рад, поскольку командный пункт располагался прямо под его кабинетом, и вибрации были настолько сильными, что чашки с кофе прямо гуляли у него по столу. Я позволил ему разрезать ленту, когда командный пункт был заново открыт, и позаботился о том, чтобы он получил эту фотографию, что его совсем немного смягчило.

Я вошёл внутрь и увидел постоянных работников, смотрящих в мониторы. Один из них подошёл ко мне и выпрямился. На его форме Воздушных сил были орлы.

– Полковник Уитерс?

– Спасибо, что пришли, мистер президент.

Я протянул ему руку и мы обменялись рукопожатием.

– Приятно познакомиться с вами, полковник. Не думаю, что до этого имел такую честь.

– Только мимо проходили, сэр.

– Вы сказали что-то о Либерии?

Он провел меня к стулу во главе стола для переговоров, с которого было видно настенный экран с картой Западной Африки.

– Да, сэр. Э-э-э, мистер президент, я не знаю точно, как много вам известно о Либерии, но у них уже пару лет как идёт гражданская война, и в последнее время обстановка накалилась. За последние несколько дней там всё стало довольно паршиво.

– Вам нужно будет немного ввести меня в курс дела, полковник. Я никогда там не бывал, но я знаю историю из школьной программы. Небольшая страна на западном побережье Африки, мы основали ее, отправив туда несколько освобождённых рабов, идея не была особенно удачной, и теперь там примерно такое же отсталое государство, как и остаток континента, – сказал ему я.

– В целом это довольно точно. Ещё с восьмидесятых страна была в состоянии постоянной войны, и одна группа повстанцев за другой пытается свергнуть правительство и наложить руки на ресурсы. В плане самих ресурсов там немного всего, но, если контролировать государство, то можно растащить всю копилку средств, которые им поступают в помощь от других стран, как и контролировать экспорт незаконного сырья вроде кровавых алмазов и древесины, – объяснил он.

– Звучит правдоподобно. Не поймите меня неправильно, полковник, но вы только что описали около трёх четвертей всех клоповников на юге Сахары. И почему же именно Либерия сегодня важна для меня? – спросил я.

Он кивнул:

– Сэр, как я и сказал, там есть постоянный поток повстанцев, которые нацелены на свержение правительства. В основе это подразумевает захват контроля в столице, Монровии, где находится как наше посольство, так и все остальные тоже. И прямо сейчас повстанцы почти захватили Монровию, и все идёт к худшему. К тому же Либерия считается входящей в американскую сферу влияния.

– Что означает, что нам нужно отправлять туда морскую пехоту, – закончил за него я.

– Такое уже происходило в прошлом. Мы уже какое-то время наблюдаем за ситуацией, но последние депеши из посольства указывают на куда высший уровень угрозы, чем обычно. Вас нужно ввести в курс последних событий. Мы можем сделать это здесь и сейчас, или же предоставить более формальный отчёт позже, – ответил полковник Уитерс.

Я посмотрел на свои наручные часы. Обед уже был упущен, и наверняка и мой день тоже.

– Пока что неплохо справляетесь, полковник. Кто у вас здесь? Генеральный секретарь? ЦРУ? Можете дать мне отчёт?

– Да, сэр, – и он повернулся к кому-то, – Джерри, давай начнем с карты Либерии и перейдем к карте Монровии и ее окружающей местности.

Карта на экране сменилась другой, и я надел очки, чтобы получше ее разглядеть. К нам также подошла ещё пара аналитиков, чтобы тоже включиться, и меня представили им.

Общей сутью было то, что нынешнее правительство было под контролем пожизненного президента Чарльза Тейлора, маньяка-убийцы, если можно было бы так выразиться. Там было два повстанческих течения, одно располагалось на севере, а другое – на юге, и каждая из них хотела заменить Тейлора и забрать все камушки себе. Как я слышал, они были такими же безжалостными, как и Тейлор. Америка старалась не выбирать там сторон потому, что помимо нарушений положений прав человека в позволении головорезам разгуливать там, где вздумается, нам было просто плевать. Основным правилом было просто позволять им убивать друг друга до тех пор, пока они не трогали людей в посольстве. Когда они начали бы буйствовать в сторону иностранцев, то тогда мы бы направили к ним морскую пехоту, спасли иностранцев и оставили бы их просто вырезать друг друга. Со временем бы все улеглось, и мы бы позволили иностранцам вернуться туда или уехать домой.

Я всё это послушал, и когда стало слишком много подробностей, я прервал все.

– Что по этому поводу слышно от генерального секретаря? Он в курсе? Вообще должен быть.

– Да, сэр. Мы получили от него сведения, что могут быть необходимы военные действия.

Я кивнул на это. И тогда кто-то ещё сказал:

– Подождите минутку, он здесь, – и этот кто-то взглянул на полковника и на меня, и добавил, – Секретарь Пауэлл на связи и ищет вас, мистер президент.

Я кивнул полковнику Уитерсу:

– Лёгок на помине, – и затем я жестом указал тому офицеру, и тот нажал на кнопку на телефоне, и звонок перешёл на телефон, стоящий передо мной. – Колин?

– Карл, я слышал очень тревожные новости из Монровии, – заявил мне генеральный секретарь.

– Ты позвонил мне как раз во время отчёта. Если бы ты не позвонил мне, то я сам собирался с тобой связаться.

– Думаю, что нам нужно обсудить некоторые возможные экстренные меры, – сказал он мне.

Я про себя кивнул.

– Я как раз к этому вел. Первым делом нужно собрать совет на национальной безопасности в понедельник утром. Я передам всем. В это же время оставайся в курсе всего, и я сделаю то же самое.

– Согласен. Я уже думал, что тебе об этом известно, но убедиться не помешает.

– Тоже согласен. Ещё свяжемся, – мы повесили трубку и я повернулся обратно к полковнику Уитерсу. – Ладно, итак, что вы хотите, чтобы я с этим сделал? Уже время отправлять морскую пехоту? Кстати, кто у нас сейчас доступен?

Он повернулся к кому-то.

– Джерри, включи большую карту, – на экране появилась огромная карта Африки и Южной Атлантики. – У нас есть пара вариантов, мистер президент, – на карте появилось несколько иконок, показывающих корабли, – Ближайшая амфибийная-десантная группа – это Тарава, вот здесь, у берегов Анголы. Они проводят совместные учения с анголийцами, но мы можем их вытащить оттуда и уже этим вечером отправить в Либерию. Они к завтрашней ночи уже будут на месте.

– Ладно, давайте так и сделаем. К утру понедельника я хочу формальную презентацию для всего совета по национальной безопасности. Нужны актуальные данные и варианты, – приказал я, – И дайте знать нужным людям. Также передайте членам совета о собрании.

Он улыбнулся и кивнул. – Есть, сэр, мы это сделаем.

Вокруг него все тоже закивали.

– Благодарю вас, господа, дамы. Как понимаю, вопрос исчерпан. Это все, я могу идти

– Это все, мистер президент. Спасибо вам, что пришли.

Я ушел и вернулся в резиденцию. Мне не обязательно было говорить Мэрилин о том, что мир рушился на части, так что я просто немного посмотрел телевизор и поиграл с собакой, пока она трудилась над своим вязанием. Я даже не особенно об этом задумывался в воскресенье. В девяти случаях из десяти такие вещи решаются сами собой, и хоть Чарли и был с командой на Тараве, шанс того, что он будет в это втянут, были крайне малы.

В понедельник в девять часов утра совет по национальной безопасности собрался в командном пункте. Со мной был Джош, мы ухватили Ари и на всякий случай притащили его с собой. В отличие от неформальной атмосферы, которая царила утром в субботу, сегодня все были в форме класса А. В этот раз брифинг проводил генерал-майор Смит из армии, хотя я видел, как где-то на заднем плане маячил полковник Уитерс. Я начал собрание, сказав:

– Полагаю, что все знают, почему мы все здесь. У всех была возможность ознакомиться с делом?

Большая часть кивнула и сказала “да”. Колин Пауэлл, генеральный секретарь, сказал:

– Да. Со времени нашего с вами разговора в субботу утром немногое изменилось, но общий настрой, который я слышу из Монровии, таков, что все становится хуже.

Вице-президент МакКейн сказал:

– Мы с Синди были на выходные в Фениксе. Я узнал обо всем только вчера из ежедневного отчёта для президента, но в детали меня посвятил мой офицер разведки.

– Славно, – на таком уровне нельзя что-то решать, не подготовившись. Я взглянул на генерала, – Ну, новости хорошие или не очень?

Генерал Смит ответил: –

Если бы новости были хорошими, сэр, то мы бы вам сообщили, чтобы вам не пришлось идти сюда. Нет, все плохо и становится только хуже, – и он начал брифинг, который был более гладким и формальным, чем тот, который мне провел Уитерс, хотя в целом он рассказал все то же самое. Со временем он перешёл к деталям, которые были волнующими.

– Итак, у нас есть две группы повстанцев, каждая из которых финансируется соседней стране, что рассчитывают ухватить себе немного территории или влияния. На юго-востоке мы имеем движение за Демократию в Либерии, которое спонсируется Кот-ДИвуаром. На северо-западе же есть Объединенные Либерийцы за Примирение и Демократию, или ЛУРД, которых поддерживает Гвинея. Напомню вам, что никто из этих ребят вообще не заинтересован в демократии или примирении. Это больше похоже на стаю гиен, которые дерутся за старую кость.

Я скорчил гримасу и кивнул. Смит продолжил:

– Настоящие мерзавцы находятся на северо-западе, это ЛУРД. Они уже давно этим всем занимаются, и они творят такие же зверства, как и Тейлор со своей шайкой. Проблема в том, что Тейлор и то, что считается правительством – разваливается. Обе повстанческие группы окружают Монровию и рвутся внутрь. Никому и дела нет до гражданских или нестроевиков, они просто убивают всех, кого видят. Хуже всего – это ЛУРД. Они начали обстреливать и бомбить город, сперва беспорядочно, но затем они начали целиться в части города подконтрольные белым и иностранцами, включая и зону посольств.

– Мы получили какие-нибудь подтверждения формальной риторики против иностранцев или призывов к геноциду от этих групп? – спросила Конди Райс.

– Да, мэм, – и Смит показал на кого-то, и на экране показался слайд, где на карте Монровии появилось несколько красных точек. – Мы улавливаем некоторый радио-трафик с направлениями отрядов повстанцев в сторону жилых районов с иностранцами, французские журналисты сообщили об обстрелах и артиллерийских атаках здесь и здесь, и бельгийский монастырь-госпиталь сегодня утром подвергся нападению, и рождённые за рубежом монашки были изучены и убиты. Я также хотел бы уточнить, что пострадали только белые монашки и медсестры. Африканцы – черные африканцы – просто были избиты и изгнаны. Многие из убитых белых тоже были африканцами, но их окрестили колониалистами и иностранцами.

Ни Конди Райс, ни Колин Пауэлл не дали на это никаких комментариев. Они были самыми старшими по званию афроамериканцами, но в обоих случаях больший упор был на американскую часть.

Я взглянул на Колина и спросил:

– Что вы слышали от посла?

– Посла зовут Бисмарк Майрик. Я проверил его историю и общался с ним пару раз. Он уже несколько лет является кадровым дипломатом. До этого он служил в армии и повидал множество боевых действий во Вьетнаме. Он получил Пурпурное Сердце, четыре Бронзовые Звёзды и одну Серебряную Звезду. Я упоминаю это просто для того, чтобы показать, что он бывал в бою и его не так-то просто взволновать. Он сказал мне, что там все настолько плохо, насколько это только возможно, и он под пиджаком носит пистолет. На территориях посольств регулярно проводятся обстрелы со всех сторон, и город медленно погружается в анархию.

Том Ридж присвистнул и сказал:

– Он прошел через все это и в конце концов оказался в этой чертовой дыре? О, боже!

– Вот дерьмо! – пробурчал себе под нос я, и в отвращении покачал головой. Затем я взглянул на Смита. – Ладно, давайте оттуда их вытаскивать. Та группа амфибий уже прибыла на позицию?

– Элементы уже на своих позициях, сэр?

– Что это значит? – переспросил я. На экране снова появилась карта Западной Африки. – Группа “Тарава” состоит из Таравы, вертолета-носителя с Харриерами, вертолетами и около двух тысяч морских пехотинцев; Дулута, десантного транспортного корабля, на котором больше вертолетов и ещё около девятисот пехотинцев или около того; и Форт МакГенри, корабля поменьше, на котором около четырехсот пехотинцев. В качестве защиты этих кораблей с ними также курсируют крейсеры и эсминецы, и у них всегда есть система наблюдения, состоящая из нескольких Р-3 Орионов, а в данном случае – подводная лодка класса “Лос-Анджелес”.

На карте появилось несколько синих точек. Одна уже была около берегов Либерии, но остальные две всё ещё находились рядом с Анголой.

– Когда вы отдали приказ, “Дулут” все ещё был в порту Луанды, и им пришлось отозвать своих моряков и пехотинцев с учений. “Тараве” и “МакГенри” был отдан приказ плыть вперёд “Дулута”, но у “Таравы” случился технический отказ, и её отправление было отложено. Вперёд ушел “МакГенри” в сопровождении “Коула”, эсминца класса “Арли Берк”. “Тарава” смогла передать значительную часть вертолетов “Форту МакГенри” прежде, чем он ушел. Она вместе с “Дулутом”, как ожидается, будет на месте этим вечером.

– Ээм, простите меня, если покажусь глупым, но что такое “технический отказ”? Кто-то пострадал? – спросил я.

Генерал Майерс, председатель Генштаба, ответил:

– Нет, сэр, это означает, что у флота сломался корабль. Такое случается, вероятно, отказала турбина или ходовая часть. Как я понимаю, ремонт уже ведётся, и они уже двигаются, но куда более медленными темпами. Они будут на месте сегодня вечером.

– А если нам нужно будет что-нибудь сделать до этого времени?

– Тогда пойдут морские пехотинцы с “Форта МакГенри”. У них есть судна на воздушной подушке и вертолеты для перевозки, и несколько вертолетов оборудуют орудиями для поддержки с воздуха. У “Коула” тоже есть орудия и вертолеты. Мы также будем преследовать только ограниченые цели. До тех пор, пока не отдадите другой приказ, нашей целью будет оборонять посольство и спасти его работников. Для этого у нас есть готовые ресурсы, сэр.

Я осмотрел всех.

– Какие цели? Спасти сотрудников посольства и дать местным перебить друг друга? Или кто-нибудь хочет, чтобы мы сделали что-то ещё, – спросил я.

– А что насчёт других посольств в городе? Французов? Бельгийцев? Кого-нибудь ещё? – спросила Конди.

– Нам нужно рассмотреть такую возможность, мистер президент, – добавил Колин, – Как минимум это хорошо повлияет на отношения с нашими союзниками. Ни у кого из них нет возможности добраться туда до середины недели.

Я увидел, как на это кивнули Майерс и Смит. Джон и остальные также согласно поддакнули.

Я уже собирался было что-то сказать, когда в другом конце помещения поднялась какая-то суета. Майор армии с гарнитурой начал говорить:

– Повторите! …Это подтверждено? …Подождите одну… – и он взглянул на нас и сказал, – Мы только что получили сведения от посольства, об арт обстреле по територии посольства… Подождите, что… – последнее он сказал уже в гарнитуру, когда его глаза устремились в монитор, – Огонь пока что прекратился, но сообщают об увечьях… мертвых нет… повторите… два лёгких увечья… подождите, пожалуйста…

– С кем ты говоришь, сынок? – спросил я.

– На связи посол Майрик, сэр!

Колин Пауэлл выпрямился, услышав это. Обычно посол докладывал ему, так что было похоже, что все действительно летит к чертям.

– Дайте мне с ним поговорить, майор.

– Пожалуйста, оставайтесь на линии, и мы соединим вас с президентом, – сказал майор. Он нажал на кнопку и сразу же зазвонил стоящий передо мной телефон.

Я взял трубку:

– Господин посол?

– Мистер президент, это Бисмарк Майрик, посол.

– Посол Майрик, как понимаю, у вас там все бурно. Насколько все плохо? – спросил я.

– Да, сэр. Нас только что обстреляли из 82-калибра, как мне кажется. В нас попало около полдюжины залпов. Никто не погиб, но пара людей пострадала от осколков, – доложил он.

Он звучал намного спокойнее, чем я сам, окажись я на его месте.

– Господин посол, разрешаю вам предпринять любые и все возможные меры. Вскройте арсенал и убедитесь, что все подготовлены. Это все слишком затянулось. Вскоре я направлю к вам морскую пехоту. Пусть все будут готовы уходить. Это понятно?

– Да, сэр. Пока что мы не сталкивались с агрессивными отрядами, но мы начеку. Мы также подбираем к себе и других иностранцев, по большей части европейцев. Я разрешил охране на входе впускать их, – доложил он.

Ну, это помогло мне определиться с решением по спасению остальных. Я не мог их оставить, будто фотографии последних вертолетов, покидающих Сайгон.

– Позаботьтесь о них, посол Майрик. Помощь уже в пути.

– Благодарю вас, сэр, – на этом связь оборвалась.

Я положил трубку.

– Ну, вы все это слышали. Не думаю, что нам нужно обсуждать нашу ответную реакцию, – и я взглянул на Майерса. – Заставьте их пошевелиться, генерал. О, и пока мы здесь, генерал, генерал… – обратился я к двоим генералам. – Я только хотел сказать, что присутствующий здесь полковник Уитерс дал мне превосходный брифинг в субботу. Правда, весь персонал проделал отличную работу. Я только хотел увериться, что я поблагодарил вас, и передайте это всем, – и я поднялся. Со своей стороны я больше ничего не мог сделать, а брать все под личный контроль за тысячи километров от места действия было бы ужасной идеей. – Думаю, что на текущий момент мы закончили. Колин, держи меня в курсе состояния посла и его работников, и обо всех наших союзниках. И, генерал, вы не могли бы уделить мне минутку вашего времени, пожалуйста?

Остальные начали уходить, и я отвел генерала Майерса в уголок. Я понизил голос, чтобы никто не слышал, и затем сказал:

– Генерал, я не хотел бы откладывать вашу деятельность. Не уверен, что вы знаете, но мой сын сейчас находится на “Форте МакГенри” в качестве морского пехотинца. Я не столько переживаю за него, но вполне ясно, что если враг узнает о том, что где-то рядом сын президента Соединённых Штатов, то они предпримут усиленные попытки убить его или захватить в плен, и, вероятно, подвергнут этим опасности жизни окружающих его людей.

– Да, сэр, это весьма правдиво, вынужден сказать.

– И Чарли после этого заплыва покидает службу, и я уже объяснял это ему. Он не особенно этим доволен, но он понимает. Не уверен, что это понимает кто-либо другой. Если пойдет молва, что его удерживает его отец, то это для него будет опустошением. Для меня это тоже не хорошо, но я большой мальчик, и могу принять критику, если это необходимо. Обвинения в трусости или фаворитизме преследовали бы Чарли всю оставшуюся жизнь, – продолжил я.

– Я понимаю, сэр. Мистер президент, это не станет такой большой проблемой. Завтра к этому времени там на берегу будет три тысячи наших пехотинцев. А сегодня мы просто отправим пару взводов защитить посольство. Если до завтра нам удастся оттеснить повстанцев, то нам может и не понадобиться “Форт МакГенри” и его пехотинцы, – ответил он.

– Нельзя никому позволить узнать об этом. Это его уничтожит, – повторил я.

– Понял, сэр. Я с этим разберусь.

– Спасибо вам, генерал, – и на этом я отправился в свой кабинет, чтобы разобраться со всем тем, что привалило за выходные.

Весь оставшийся день я не особенно думал оЛиберии, поскольку я погряз в собраниях экономистов и планах на следующий финансовый год. За обедом мне тихо сообщили, что посольство взяли под охрану. Я только кивнул и продолжил заниматься своими делами. Чарли был в безопасности на корабле, пехотинцы высадились, посольство под охраной. К вечеру по новостям сообщили, что Либерия безопасна для американцев, или ещё какая там была чушь. Ари сообщил мне, что ни у кого из СМИ не было своих офисов в Либерии, но у них был доступ к нештатным работникам со съемочным оборудованием. Мы были уверены, что морскую пехоту покажут по телевизору, либо как героев-освободителей, либо как агрессивных отморозков, в зависимости от пристрастий канала. Европейцы, в особенности французы, давали весьма неприятную оценку “американскому вмешательству”.

На протяжении дня ситуация ухудшалась. Либерийцы вели трёхстороннюю войну друг с другом, и упаси Боже тех, кто окажется между ними. Мы начали получать сведения, не от посла Майрика, а из других источников, что за иностранцами охотятся и их убивают. Майрик же приводил в посольство всех, кого только мог найти, и затем отправлял их на вертолетах пехоты на “Форт МакГенри”. Само посольство было укреплено, хоть и периодически обстреливались, и он дал командиру пехоты указание отправить патрули в другие посольства и привести весь персонал, который хотел эвакуироваться.

Где-то после полудня я поговорил с Колином Пауэллом. Я сказал ему, что я считал, что Майрик делает правое дело, но я задумался, а было ли у него законное право отдавать приказы морской пехоте. Ответ, который я получил, поразил меня. Как уполномоченный посол Бисмарк Майрик был представителем президента, и имел его положение. До этого уже были серьезные прецеденты для принятия командования вооруженными войсками, иногда к лучшему, а иногда нет. По крайней мере, наш парень знал, с какой стороны пистолета вылетают пули.

Ко времени вечерних новостей Либерия стала самой обсуждаемой темой на большинстве каналов, и местный корреспондент IТN, независимой английской телесети, сообщал о том, что американские морские пехотинцы высаживались и брали контроль над большинством зарубежных посольств, эвакуируя гражданских и членов их семей, как и любых других белых, каких только могли спасти.

На следующее утро снова сообщили и в ежедневном отчёте, и по новостям, что морская пехота взяла под охрану большую часть иностранных посольств и эвакуировала сотни людей на корабли в море. Видео репортажа было волнующим, особенно за завтраком, где показали несколько мертвых тел, лежащих на улице, пару кратеров, дымящихся сгоревшив машин и фасадов магазинов. В дополнение к работникам посольств также сообщалось о спасённых монастырях, нескольких групп из Красного Креста и пары французских журналистов. Я сказал тогда Мэрилин, что лягушатники, несомненно, найдут способ обвинить во всем нас. Она показала мне язык, поскольку я частенько поддразнивать ее насчёт ее наследственности.

Я также дал похожий комментарий и Ари Флейшера на утреннем собрании. Ему бы точно задавали вопросы на утренней пресс-конференции, и я знал, что Пентагон тоже будет проводить свою большую пресс-конференцию. Вот зачем я и притащил его с собой на собрание совета по национальной безопасности в понедельник утром. Это был первый случай моего приказа воспользоваться войсками со времён атаки на Афганистан и Аль-Каиду в 2001-м.

Ари со мной не согласился. – Я уже поручил Уиллу и ещё паре сотрудников просмотреть некоторые из европейских трансляций, ВВС, французские СМИ, немецкие, и так далее. Мы выходим не такими уж и плохими. Решение посла Майрика отправить спасательные отряды за всеми остальными окупилось. Есть сведения, что американские пехотинцы оказались в перестрелках с повстанцами, эвакуируя гражданских. Бельгийская съёмочная группа, например, была в клинике, где работали несколько французских докторов и медсестер, и у них даже есть репортаж, где пехотинцы спасают их и доставляют в безопасное место. Плохо это не отыграют, мистер президент.

– Правда? Здорово! Думаю, что я захочу наградить этих ребят, когда они вернутся домой. Всех, кто хорошо там справился, стоит наградить. Важно почитать их, и не только ради хорошего имиджа, – ответил я. – Свяжись и с государственным департаментом тоже. Этот их посол, Майрик, похоже, он знает, что делает. Его и его людей тоже нужно почтить, хоть это сделает госдеп, хоть я сам.

– Хороший имидж никогда не помешает. Я свяжусь с Пентагоном попозже. И с госдепом тоже, и буду следить за новостями.

Весь оставшийся день все оставалось довольно тихо. После полудня я получил предупреждение от Колина Пауэлла, и затем принял звонок от президента Ширака из Франции, который поблагодарил меня за спасение его граждан. Мне также позвонила парочка других послов, и меня заверили, что из руководители тоже позвонят мне на следующий день или около того.

Тем утром Монровия снова стала главной темой дня, и уже стало доступно больше видеозаписей. Том Брокау открыл передачу, и затем сразу же перешёл к репортажу от корреспондента IТN. Я не услышал там ничего нового, но, полагаю, звучало это более официально и с британским акцентом. Вместе со мной передачу смотрели и Мэрилин с девочками, которые вернулись домой на лето. Они пережили свой первый год обучения, а университет Мэриленда пережил их.

Следующий сегмент передачи описали как "волнующий и красочный, и он может подходить не для всех зрителей", что только гарантировало, что все захотят это увидеть. Видео было представлено как репортаж об американских морских пехотинцах, спасающих французских медсестер из клиники, на которую повстанцы совершили налет. Съёмка была проведена бельгийской съёмочной группой, которая была там во время спасения. Видео было отрывистым, и его быстро смонтировали для телевидения, и озвучка была на французском, на которую был наложен перевод с английским акцентом.

– Вот дерьмо! – воскликнула Холли.

– Ни фига себе! – добавила Молли.

– Выражения! – проворчала их мать.

Это был затягивающий репортаж. Было несколько обрывочных кадров, как камера двигалась по улице в сопровождении женщин и детей разной национальности и тяжело вооруженных морских пехотинцев, которые периодически оборачивались и отстреливались. Это объяснили тем, что они покидали клинику, на которую совершили налет, и направлялись в центральный пункт сбора с остальными пехотинцами. Затем камера выделила угол, где пара пехотинцев устанавливала то, в чем я узнал местный временный опорный пункт. Они лежали за небольшой бетонной стеной, прикрывали идущих и направляли их за стену. Когда за стеной стало чуть больше пехотинцев, они добавили и своего ответного огня. Как только оператор оказался за этой стеной, видео перестало трястись и камера смогла сконцентрироваться на происходящем.

Проблемы начались с последней группой пехотинцев и беженцев. Двое крупных пехотинцев шли позади, отстреливаясь и подгоняя вперёд своих подопечных, женщину со светлыми волосами и двоих детей. Оба пехотинца были грязными, потными, они хромали и были явно ранены, но они все ещё продолжали выполнять свой долг. И внезапно посреди улицы раздался взрыв, заставивший эту небольшую группу уйти на противоположную сторону от остальных и укрыться за разбитой машиной. Один из пехотинцев, сидящих за машиной, отстрелялся в ответ и затем передал свою винтовку другому, и взял двоих детей. Затем он резко побежал на другую сторону улицы в сторону опорного пункта, и было видно, что он был ранен. Он один раз пошатнулся, но продолжил бежать, и передал детей. Затем он развернулся и рванулся обратно к машине.

В этот момент один пехотинец из другой группы перескочил через стену, чтобы присоединиться к нему. Он добежал до середины дороги и упал, из-за чего первый обернулся, схватил его за бронежилет и потащил его обратно к своим. Диктор сообщил, что затем он сказал всем оставаться на своих местах, и что никто больше, кроме него, умирать не должен. Затем он побежал обратно к машине, подобрал женщину и направился обратно к опорному пункту, когда пехотинец за машиной прикрывал его огнем. По бегущему снова открыли огонь, и взрыв, очень похожий на взрыв от гранатомёта, едва не задел его.

Этот сумасшедший оставил женщину и затем уже в третий раз побежал под градом пуль обратно к пехотинцу за машиной. Они ещё поотстреливались, и затем поднялись, чтобы уйти к опорному пункту. Второго пехотинца ранили, и первый схватил его и положил к себе на плечо. Он двигался не очень быстро, но все-таки он двигался, и он уже прошел полпути, когда их обоих отбросило на землю раздавшимся за ним взрывом. И все же этот пехотинец умудрился подняться и донести своего товарища в безопасное место, прежде, чем рухнуть. На этом видео закончилось, и закадровый голос объяснил, что потом их спасли другие морские пехотинцы. У меня было паршивое предчувствие, что мне придется позвонить одной матери и поблагодарить ее за жертву, которую принес ее сын.

После эфира я отправился в свой кабинет и позвонил командующему морской пехотой генералу Джиму Джонсу. – Генерал, я только хотел сказать вам, что видел вечерние новости и репортажи о некоторых ваших ребятах. Не знаю, видели ли вы это, но это просто поразительно.

– Благодарю вас, мистер президент. Да, я видел некоторые из репортажей, сэр. Эти детки действительно хороши.

– Насколько велики потери, генерал? Из того, что я увидел, не поверю, что серьезных потерь нет.

– На самом деле потери незначительны. Убитых нет, по крайней мере, пока что, и есть всего пара раненых.

– И всё-таки мне трудно в это поверить после того, что я увидел.

– Понял вас, мистер президент. Я с вами ещё свяжусь на этот счёт.

– Благодарю вас, генерал. Сейчас я вас отпускаю. Я ценю то, что они сделали, так что передайте им это, – сказал я им.

После этого я вернулся в гостиную и сказал Мэрилин, что я поблагодарил командующего морской пехотой, и сказал ему, что морские пехотинцы были почти такими же крепкими, как и десантники. Она громко расхохоталась и сказала мне, что передаст это Чарли, когда он вернётся домой.

В среду в восемь часов наше утреннее собрание было прервано. Раздался стук в дверь, и в проёме показалась голова секретарши. – Мистер президент, прибыл командующий морской пехотой и хотел бы, чтобы вы уделили ему пару минут.

Должно быть, он притащил мне счёт за резню в Монровии. – Давайте сразу после собрания.

Дверь закрылась, но меньше, чем через минуту снова раздался стук и дверь снова открылась. – Мистер президент, командующему срочно нужно с вами встретиться.

Я пожал плечами, глядя на всех остальных, поднялся и вышел. В коридоре стоял генерал Джонс, с ним также был морской офицер, капитан с азиатской внешностью. – Генерал, я не ожидал, что вы достанете мне списки пострадавших уже на это утро. Это могло бы и подождать, или же вы могли отправить мне сообщение.

– Ээ, сэр, вот зачем я здесь… Господи, я не знаю, как это сказать…

– Генерал, в чем дело?

– Мистер президент, в понедельник вечером ваш сын, младший капрал Чарльз Роберт Бакмэн был ранен во время боевых действий в Монровии.

Глава 154. Летний круиз

У меня перед глазами все завертелось и я оперся на стену. Генерал с капитаном схватили меня за плечи, но я не упал и не потерял сознание. Моим худшим кошмаром было то, что Чарли мог погибнуть на службе. Мэрилин могла бы понять, что я служил, и даже позволила Чарли уйти на службу, но это бы ее просто убило. Она бы никогда мне этого не простила.

– Как… Как это произошло?

Капитан ответил:

– Мистер президент! Мистер президент! Он не погиб, он был ранен. Он не погиб!

Я уставился на него:

– Кто вы?

– Я капитан Хмон. Я врач из Бетесды. Я поговорил с врачами на "Форте МакГенри". Ваш сын был ранен, но с ним все будет в порядке. Он не погиб! Он был именно ранен. С ним все будет в порядке!

Я осмотрелся вокруг и увидел, что в коридоре стояло полно людей, которые уставились на меня. Из-за угла быстро выбежали Джон МакКейн и Кондолиза Райс. Меня завели обратно в Овальный Кабинет и усадили в кресло, а утренние работники разошлись. Джон и Конди зашли вместе со мной.

Я снова взглянул на командующего и на врача.

– Он не мертв? Он просто ранен?

– Да, сэр. Он будет в порядке. Я связался с кораблем, – повторил доктор Хмон.

– Что произошло? Он не должен был даже сходить с корабля!

Генерал Джонс вздохнул:

– Случился обрыв связи, сэр. Морская пехота была в курсе, а посольство – нет.

– Чего? – для меня это было бессмыслицей.

– Им были нужны все, сэр. Каждый раз, когда вертолет возвращался на борт с беженцами на борту, на него садились пехотинцы и вертолет увозил их в Монровию. Сэр, в Монровии миллион человек, а у нас было всего четыреста пехотинцев. Ваш сын был отправлен с последним отрядом, и предполагалось, что он будет в охране американского посольства. Вместо этого посол решил, что нужно установить ещё один пункт сбора и перенаправил вертолет в самый последний момент, – объяснил он.

– Господи Иисусе! – воскликнул я, – И что же с ним произошло?

– Сэр, вы видели запись со спасением медсестер? Ее показывали вчера по телевидению.

– Я смотрел новости по NВС. Там был сегмент с репортажем, где пара ребят металась через улицу и подставлялась под пули. Один из них бегал туда-сюда, пока не погиб. Он был весь в крови. Поверить не могу, что такое показали, – сказал я.

– Он не погиб! Это и был ваш сын! Это он бегал туда и обратно, выводя людей!

– Нет. Я видел это, он не мог… да не мог тот парень выкарабкаться! – возмутился я.

Врач ответил:

– Его полностью обстреляли, но это по большей части осколки и поверхностные раны. Он потерял много крови, но он уже снова на корабле. Он выкарабкается. С ним все будет в порядке.

Командующий добавил:

– Его командир рекомендовал его на Военно-морской крест.

– Военно-морской крест? – в морской пехоте выше него была только медаль за отвагу.

– Да, сэр, – он пожал плечами, – На самом деле это не совсем тянет на Военно-морской крест, так что награду снизят до Серебряной Звёзды, которую он и в самом деле заслужил. Вы сами были на службе, сэр, так что вы знаете правила.

Я знал правила. Чтобы обеспечить своим людям признание, которого они заслуживают, их в общем нужно переоценить, чтобы они выглядели лучше по сравнению с каким-нибудь офисным бойцом, не получившим боевой травмы серьезнее раны от скобы и пары порезов бумагой. То же происходило и во время повышений, когда какому-нибудь неряхе, но отличному боевому командиру, приходилось сравниваться с каким-нибудь выхоленным бойцом РоwеrРоint.

На самом деле Серебряная Звезда считалась выше, чем моя Бронзовая, и могла быть получена только в бою. Хуже всего для меня было осознание того, что чем выше ценность медали, тем выше шанс получить ее именно посмертно. Чтобы получить Военно-морской крест, ему наверняка пришлось бы умереть…

Внезапно у меня скрутило желудок. Я кое-как добрался до смежной уборной и едва успел добраться до унитаза, прежде чем из меня вышел мой завтрак. Меня рвало до тех пор, пока в желудке не стало пусто, и только тогда я заметил, что за мной последовал мой врач. Он помог мне подняться на ноги, и я умылся у раковины. В тот момент передо мной прошел каждый день моей столетней жизни. На меня из зеркала впалыми глазами смотрел опустошенных человек.

– Это просто нервы, мистер президент. С вами все будет в порядке. И с сыном вашим тоже. Наверняка вы сможете с ним созвониться.

Он проводил меня обратно в Овальный Кабинет, который к тому моменту уже был плотно забит людьми. Доктор Тубб, терапевт Белого Дома, вызвал к нам медсестру, когда прошла новость о том, что меня вырвало. Также в дополнение к обычному составу утреннего брифинга из Ари, Джоша и Минди, к нам также подвязались Фрэнк, Картер и Уилл вместе с парой агентов Секретной Службы. Кабинет был битком заполнен. В это время Джон приказывал Джошу и Ари, в вежливой форме, молчать о произошедшем до тех пор, пока я сам не захочу это опубликовать.

Я взял себя в руки. Я знал, что нужно сделать в первую очередь.

– Где сейчас Первая Леди? – спросил я.

Уилл ответил:

– Она здесь, наверху, полагаю, собирается. У неё сегодня обед с Дочерьми Американской Революции.

Я насмешливо фыркнул на это.

– Дочери Американской Революции? Господи! Моя семья пережила войну, а Мэрилин в то время была в Канаде! – и я покачал головой, – Мне нужно увидеть ее прямо сейчас. Где девочки?

Один из агентов ответил:

– Они с Шторми в торговом центре. Подождите одну… – он пробормотал что-то в скрытый микрофон, выждал мгновение, и затем добавил, – Шторми только что запрыгнула в Отражающий Бассейн!

– Боже милостивый! Ладно, вызовите их сюда. Это мое дело. Это я должен им сообщить, – и агент снова начал бормотать в свой микрофон. Агенты из охраны близняшек приехали бы на своем фургоне и загнали бы их внутрь. Они бы оказались здесь меньше, чем через пять минут. Остальным же я сказал: – Чтобы там ни было по моему графику на сегодня, это только что отменилось. Мы ничего не говорим об этом до тех пор, пока я не скажу. Я сообщу вам все сразу же, как только сам что-нибудь разузнаю. А сейчас мне нужно сообщить матери Чарли о том, что ее сына подстрелили. Думаю, что я бы предпочел сообщить ей об этом самом, – в кабинете начались бурные обсуждения, но я не обратил на это внимания. Генералу с капитаном я сказал, – Господа, за мной, – и вывел их из кабинета.

Мы пришли к лифту и поднялись в резиденцию, но дальше вестибюля я идти не стал. Девочки ещё не вернулись, но я ожидал их с минуты на минуту. Я понизил голос и сказал: – Мы подождем, пока они не вернутся. Я не смогу сделать это дважды.

Они только понимающе кивнули.

Где-то через две минуты на лифте поднялись девочки с собакой, все изрядно вымокшие. Молли, увидев меня, стоявшего в коридоре, спросила:

– Пап, что стряслось?! Шторми запрыгнула в Отражающий Бассейн, и, когда мы ее потащили оттуда – она нас всех затащила туда! – будто бы в подтверждение, Шторми снова отряхнулась прямиком на близняшек.

Холли была куда лаконичнее, особенно, увидев со мной двоих офицеров.

– Что стряслось?

– Нам нужно зайти внутрь и поговорить с вашей матерью, – сказал я.

– Что случилось? – добавила Молли.

– Это Чарли? Что произошло?!

– С Чарли все в порядке. Пойдем, увидимся с мамой, – и я начал подгонять их в гостиную, где мы застали Мэрилин, которая перечитывала короткую речь, которую она должна была дать о чудесах материнства и пирогах с яблоком и ещё о какой-то чуши.

Она подняла глаза и спросила:

– Что вы здесь делаете так рано? И почему наши дочки выглядят как вымокшие крысы? Что они теперь натворили?

– Мам! – взвизгнули обе. Если это и смутило Мэрилин, то она не подала виду.

Затем она поднялась, увидев посетителей.

– Здравствуйте.

– Мэрилин, пожалуйста, сядь. Девочки, вы тоже, – сказал я. Затем я подошёл к жене и провел ее к дивану.

Должно быть, она узнала форму морской пехоты.

– В чем дело, Карл? Что-то с Чарли? Кажется, ты говорил, что с ним все будет в порядке!

– Милая, давай присядем, – и я подтолкнул ее на диванную подушку и сел рядом. У обеих наших дочерей был напуганный вид. Как только она села, я, все ещё держа ее за руки, сказал, – Чарли был ранен, но он жив, и с ним все будет хорошо, – девочки сразу зашумели, а Мэрилин побледнела, как полотно. Я же только продолжил, – Это генерал Джонс и капитан Хмон. Этот капитан – врач, и он поговорил с врачами на корабле Чарли. Чарли будет в порядке.

Мэрилин бросила ледяной взгляд на двоих мужчин.

– Что произошло?!

Генерал повторил свой отчёт о том, что произошло, а капитан Хмон доложил, что он поговорил с хирургами, которые осматривали Чарли, и что наш мальчик будет в порядке. Когда он упомянул о звонке на корабль, Мэрилин подскочила. Я указал генералу Джонсу, где в моем кабинете находится телефон и велел ему оформить звонок. В Монровии было на пять часов больше нашего, так что по местному времени там было уже немного после полудня. Через пару минут он вернулся и сказал, что нужно ещё пару минут, и, когда связь будет установлена – нам перезвонят.

Мэрилин смерила его взглядом и сказала:

– Я никуда не тороплюсь. А вы? – и я вживую увидел, как бледнеет генерал морской пехоты.

Через десять минут зазвонил телефон, и мы все столпились в моем кабинете. Я включил на телефоне громкую связь и сказал:

– Говорит президент. Кто это?

– Привет, пап, как дела? – голос был слабым, и связь была паршивой, но это был, наверное, лучший звук, который я слышал.

Девочки начали визжать, Мэрилин начала говорить с Чарли, а я просто опустился в свое крутящееся кресло. Спустя немного времени я тоже вставил свои два цента, а Чарли только продолжал повторять, что он в порядке, и чтобы мы за него не переживали. Через пять минут телефон взял доктор Хмон и попросил переговорить с одним из докторов, и следующие пять минут они обменивались друг с другом медицинскими терминами. После этого Чарли ещё с нами поговорил, пока его врач не сказал, что ему нужен покой. После этого связь оборвалась.

– Миссис Бакмэн, младший капрал Бакмэн будет в порядке, но ему нужно немного отдохнуть и окрепнуть. Он потерял много крови, но ее уже перелили, и у него много шрамов и швов в необычных местах, и пока что в болезненном состоянии, так что его пока держат на таблетках и антибиотиках, но прогнозы отличные. Через неделю-две он будет чувствовать себя как новенький, а через пару месяцев он таковым и станет, – сказал доктор Хмон.

– Что вы имеете в виду под необычными местами? – опередив меня, спросила Холли.

Доктор немного скривился и ответил:

– У него была проникающая травма в левой большой ягодичной мышце.

Девочки казались озадаченными, Мэрилин была не лучше, так что я перевел это для них: – Вашего брата подстрелили в задницу.

– Карл! – возмутилась Мэрилин, пока девочки хихикали.

Врач пожал плечами и кивнул. – Больше похоже на осколок от гранаты или рикошет, но в целом верно.

– Когда я смогу увидеть Чарли? – спросила Мэрилин.

– Ну, сейчас он прикован у постели на "Тараве". Он пробудет там ещё пару дней, и затем он сможет вернуться домой. Вообще по плану у группы "Таравы" дальше возвращение в Норфолк, когда они закончат в Монровии, так что, может, это ещё неделя. Может быть легче везти легкораненых домой таким способом, – сказал капитан Хмон.

Настал мой черед встретиться с убийственным взглядом Мэрилин. – Я хочу видеть Чарли сейчас же!

– Мэрилин, его ещё нельзя перевозить! – возразил я. – Он в больнице! На корабле!

– СЕГОДНЯ!

– Мэрилин!

– У тебя все ещё есть самолёт? Хочешь поспорить, что я не могу позвонить и вызвать его?!

– А, да, конечно, – я решил отступить и повернулся к командующему, – Генерал?

– Дайте мне пару минут, и мы это решим. Думаю, что могу все оформить из командного пункта, – ответил он.

Я поднялся.

– Ладно, возьмите и меня. Может, я смогу помочь, – и мы умчались из гостиной.

Как только мы вышли, я спросил:

– Когда это произошло? Я думал, что спасательная операция проводилась в понедельник. Как так вышло, что я не узнал об этом до сегодняшнего дня?

Генерал Джонс, казалось, смутился.

– Сэр, своего рода, это ваша вина. В смысле, все здесь знают, что ваш сын – морской пехотинец, и всем на "Форте МакГенри" это известно, но в компьютерной базе он все ещё числится как Роберт Бакмэн из Вашингтона. Когда был подан сигнал через Пентагон, они подняли его официальный адрес и отправили туда посланников прошлым вечером. Тогда-то Секретная Служба и сообщила им, куда им на самом деле нужно отправляться, так что они развернулись и вернулись в Пентагон, чтобы выяснить как быть.

Я забурчал на это. Мы спустились в командный пункт, где генерал занялся своими делами, а я просто сидел там и пялился на свой пупок. Одно дело вызвать G-IV и поручить им лететь куда-то, но как добраться до корабля, который стоит посреди океана? С этим пришлось бы постараться, но тогда же группа с кораблем класса "Абрахам Линкольн" уже спешила сменить группу "Таравы" и посветить флагом. Если бы мы смогли доставить Мэрилин на военно-морской аэродром "Океана", прямо за Вирджиния-Бич, то она могла бы долететь на грузовом самолёте прямиком до "Линкольна". С "Линкольна" ее бы довезли на "Таравы" на вертолете. Она бы добралась туда за сутки.

Мы оставили капитана в приемной, когда сами вместе с генералом направились обратно в логово дракона. Мэрилин только кивнула и спросила:

– Когда выезжать?

В какой-то момент мне нужно было вернуть всю эту сумятицу под контроль.

– Мэрилин, наверное, мы можем сделать все сегодня, но тебе будет нужно для меня кое-что сделать.

– Что же?

– Из-за этого на меня обрушится шквал критики, мол, я пользуюсь своей властью, чтобы отправить жену за полмира за счёт налогоплательщиков. Как же получается, что она может так сделать, когда все остальные матери – нет? И все такое. Теперь же, я оплачу счёт, приму удар на себя, но если мы это все делаем, то тебе нужно будет немного полюбезничать, пока ты там. Попадаешь на корабль, тебе проводут экскурсию, и ты пож-имаешь руки, улыбаешься и позируешь на камеру, ладно?

– О, думаю, это я смогу, – вполне добродушно сказала она. Внезапно мне подумалось, что я смогу выйти из этого, не развалив свой брак.

Затем я схватился за телефон. – Пожалуйста, пришлите Ари и врача в резиденцию. Спасибо.

– А что насчёт нас? Мы поедем? – спросила Молли.

– Нет, и Шторми тоже не поедет. Вот чего уж флоту сейчас не хватало бы, так это вас, носящихся по военному кораблю! Мы так наверняка ввяжемся в войну!

– Ну пап! – запротестовала ее сестра.

– Нет!

Когда появились Ари и врач из Бетесды, мы кратко ввели его в курс всего происходящего. Я просто подумал, что он бы захотел выпустить пресс-релиз и сказать что-нибудь на пресс-конференции. Но это оказалось совсем не тем, о чем думал Ари. – Мистер президент, давайте будем честными. Ваш сын – раненый в бою признанный герой, которого показали по национальному телевидению! Первая Леди собралась облететь полмира, чтобы его увидеть, в то время, как ни одна другая мать такого сделать не может. Вот это новости! Нужно будет грамотно это обыграть, – и он повернулся к генералу Джонсу, – Генерал, мы можем отправить на эту пирушку репортера или даже двух? – и он снова перевел глаза на меня и приподнял ладонь, – Как бы то ни было, именно так это назовут СМИ.

– Да, возможно даже несколько человек. Мы также предоставим Первой Леди сопровождение из морских пехотинцев, чтобы ей все показать, – ответил он. Для меня это стало новостью, но, полагаю, что это было разумно.

Ари кивнул: – Отправьте мужчину и женщину, и я подберу пару репортёров. Хоть и ничего масштабного.

– Кого ты собираешься направить, Ари? – спросил я.

– Зависит от того, кто мне приглянется, когда я спущусь. Генерал, мы это опубликуем завтра утром. Пусть ваши корреспонденты свяжутся с нами, чтобы мы скоординировали наш ответ. Доктор, вам нужно будет ввести меня в курс ранений Чарли. Миссис Бакмэн, передавайте наши наилучшие пожелания! – затем он поднялся и добавил, – Мне нужно это обработать, мистер президент.

– Ступай, Ари. Я с тобой ещё свяжусь.

Мой день был окончательно испорчен, и Мэрилин тоже отменила свой обед. Я остался с Мэрилин и девочками, пока они суетились и собирали вещи. Где-то через час меня спасли морские пехотинцы в форме сержантов морской артиллерии, и один из них был женщиной! Наверное, это было для меня самым большим удивлением, и только в очередной раз доказало, что я уже безнадежно устарел.

Ари вызвал меня в свой кабинет, прежде чем все было сделано. Вместе с ним там была Дженнифер Ловен из "Ассошиэйтед Пресс" и Грег Келли из "FОХ Ньюс". Все встали, когда я входил в кабинет, и затем Ари обошел меня и закрыл дверь. – Мистер президент, я нашел вам пару добровольцев.

Дженнифер посмотрела на Ари и спросила: – Так вот, кто мы? Добровольцы? И на что же я дала добро?

– Я был в морской пехоте, Ари. Я помню, что раньше меня записывали в "добровольцы". Что происходит? – добавил Грег.

Ари Флейшер передал слово мне. – Мистер президент?

– Мистер Келли, у вас есть оператор, который может сам справиться с удаленной трансляцией? – спросил я.

Ари кивнул, а Грег ответил: – Да. А что?

– Я предлагаю вам взять кота в мешке. Я объясню вам, что происходит, только если вы оба согласитесь прямо сейчас, и никому, даже вашим начальникам, не расскажете никаких подробностей, по крайней мере, до завтра. Это будет целиком эксклюзивная история, но ей нужно остаться в тайне ещё на один день. Если вы откажетесь, то мы вас заменим до того, как уйдем в детали. Это также связано с поездкой.

Грег выдал: – Какого черта?! Кхм, прошу прощения, мистер президент, простите за это, – и он взглянул на Дженнифер.

Она только кивнула и сказала: – Ладно, я клюну. Я в деле. Что происходит?

Я перевел взгляд на Грега. Он всплеснул руками и сказал: – Хорошо, почему бы и нет?

Я кивнул и взглянул на Ари, который пожал плечами и тоже кивнул. – Ладно, вот краткая версия. Недавно моего сына подстрелили в Монровии. Первая Леди собирается вылететь, чтобы повидаться с ним. Мы не хотим объявлять об этом до завтра, но сегодня вечером она уже вылетает. Вы двое и твой оператор, Грег, поедете с ней. Это будет вашим эксклюзивом. И это будет не сама обычная поездка. Мы все подготовили, чтобы отправить ее на корабль, и вы будете вести репортаж посреди океана.

– О, Госпо… Да, сэр, я в деле! – воскликнул он.

– Как сейчас ваш сын, мистер президент? – спросила Дженнифер.

– Весьма потрепан, но он выкарабкается. Кто-нибудь из вас видел репортаж о пехотинце, который бежал под вражеским огнем, чтобы спасти людей? – они оба кивнули, – Вот это был он.

– Я думала, что этот парень погиб! – сказала она.

– Нет, но его ранили. В принципе, я думал то же самое. Мы сами только что об этом узнали. А теперь же, вы оба смолчите и все сделаете? – спросил я, – Зуб даю, что вы получите отличный репортаж. Вы уедете на неделю, а может, и побольше.

– Мы можем сообщить руководству? – спросил Грег.

Я взглянул на Ари, который ответил: – Скажите им, что вы выезжаете в командировку, и что эту информацию запрещено разглашать, и что я могу это подтвердить, если они мне позвонят. И уже завтра на пресс-конференции, когда все раскроется, уже объяснят, что с миссис Бакмэн отправились двое репортёров.

Они оба согласились, и тогда я сказал: – Ладно. Тогда давайте приступим. Вы оба, следуйте за мной.

Мы поднялись в резиденцию и увидели самое поразительное зрелище. Там стояла Мэрилин в полевой форме морской пехоты, ее кудри слегка прикрывала шапочка, что они называют защитой, на ней также был разгрузочный жилет и рюкзак. Когда я вошёл, она ухмылялась во всю ширь. – Боже правый! – воскликнул я, – Они набирают карликов!

– А кто сказал, что десантники такие крутые? – ответила она. Затем она покружилась со своим рюкзаком.

– Ну, теперь я могу умереть счастливым, потому что, кажется, теперь я точно видел все, – ответил я.

Дженнифер Ловен начала шарить по своей сумке и достала небольшую цифровую камеру. – Мне точно нужен снимок этого!

– Что происходит? – спросила Мэрилин.

– Это твои авторы-невидимки. Они будут помогать тебе писать твою книгу "Что я делала на этих летних каникулах", – Грег фыркнул на это, а Дженнифер расхохоталась и продолжила снимать, – Это репортеры. Если я и отправляю тебя посмотреть на военных, то они отправятся вместе с тобой.

– Отличная мысль, мистер президент, – откуда-то со стороны раздался голос лейтенанта флота.

– А вы кто?

– Лейтенант Патрик Свенсон, начальник отдела общественной информации. Я буду сопровождать Первую Леди и ее команду.

Я с любопытством его осмотрел. Ему шел конец третьего десятка, а лейтенант флота был на одном уровне с капитаном армии, ранг О-3. – О, хорошо. Каков план? Что дальше? Думаю, что этим двоим нужно найти оператора и достать одежду и оборудование.

– Позвольте мне этим заняться. Мы вылетаем отсюда в 19:00. Дайте мне немного поговорить с этими господами, и потом мы оставим вас в покое.

Я оставил его заниматься своим делом, и подошёл к жене.

– Из всех самых нелепых прикидов, в которых я тебя видел – этот просто вишенка на торте!

– Подержи-ка, он тяжёлый, – сказала она, пытаясь стряхнуть с себя рюкзак.

Я взял его в руки и она высвободилась.

– Не впечатлён. Десантники носят парашюты и тяжелее, и вместе с ним ещё и боевую выкладку, она у них потяжелее.

– Когда мы вылетим и прибудем туда?

Я поставил рюкзак на стул и сел с ней на диван. Затем я обхватил ее рукой за плечи. – Ты вылетаешь в семь, или около того. Тебя довезут до "Океаны", затем пересадят на самолёт и вы летите дальше. Понятия не имею, сколько занимает сам перелет, но, думаю, что ты приземлишься на "Линкольн" ранним утром. После этого – вообще не в курсе. Я не знаю, будете ли вы там достаточно близко, чтобы лететь оттуда, или же вам понадобится подплыть поближе. Вероятно, завтра к вечеру.

– Я думала, что ты знаешь все это.

– Дорогая, флот и морская пехота не такие пунктуальные, как армия.

– Я передам твоему сыну, что ты так сказал!

– И что? Он в лазарете. Я наверняка смогу его одолеть, – ответил я. Она рассмеялась, и я добавил, – А теперь серьезно. Я знаю, что первым делом ты захочешь увидеться с Чарли, но ты не только мать, ты ещё и Первая Леди. Я хочу, чтобы ты посетила корабли, пообщалась с моряками, попозировала для фотографий, и все такое. Сможешь для меня это сделать? Это важно.

– Конечно! Это должно быть, весело!

Подумав об этом, я про себя улыбнулся. Я видел фотографии, где С-2 СОD садится на палубе авианосца; это выглядело, как управляемое столкновение. Это точно не казалось весёлым! Но все же я позволил ей болтать дальше, частично из-за нервов. После того, как тот парень из отдела общественной информации вывел журналистов, у нас был лёгкий обед, затем к нам присоединилась пара сержантов и рассказала нам о дальнейшем плане. Они оба бывали на морской службе и, казалось, знали, что делают. После обеда я спустился обратно вниз и ещё немного позанимался документами и их изучением.

Они улетели около восьми часов. Когда С-2 поднялся в воздух, мне позвонили, и затем я отправился спать. Утром я получил ещё один звонок о том, что они приземлились на "Линкольне", и после полудня уже перебираются на "Тараву". А между этими событиями у меня было бы свое развлечение в виде совместной пресс-конференции с Пентагоном.

Мы со всем нашим зоопарком отправились в Пентагон, и мы с Ари встретились с их начальником по общественной информации. Он был занялся начальным брифингом для прессы и уже потом объявил, что Чарли был ранен, и что Первая Леди вылетела туда, чтобы встретиться с ранеными и беженцами. Прямо перед брифингом поступили хорошие новости от Колина Пауэлла по телефону. Чарльз Тейлор, пожизненный президент, унес ноги и скрылся где-то в Нигерии. В это же время посол Майрик вел с группами повстанцев переговоры о прекращении огня и пытался привнести хоть немного порядка в весь тот хаос, который из себя представляла Монровия. Казалось, что Колин думает, что тот справится, и я сказал Колину, что, когда все это закончится, то я хотел бы с ним встретиться и поблагодарить; нам нужна была умная голова, и он подходил под это требование. Я был слишком циничен, чтобы верить в то, что мир там сохранится, но, может, следующий раз, когда там что-нибудь разгорится – это будет на сроке кого-нибудь другого. В зависимости от того, насколько успешными стали бы переговоры, Колин мог бы провести свою пресс-конференцию через день или около того.

От новостей, что я буду присутствовать, зал для пресс-конференций в Пентагоне был битком заполнен. Первичный брифинг был дан полковником морской пехоты вместе с председателем объединенных штабов, командующим морской пехоты, министром обороны и мной, стоящими в стороне. Брифинг начался с хроники по операции "Грин Дельта", которая была названа так в честь плана операции, по которому в результате все и прошло (план "Грин", версия "Дельта"). Мы так торопились состряпать все это, что у нас просто не было времени на какие-то вычурные названия. Для самого же брифинга они смогли нарезать неплохую презентацию на видео и в РоwеrРоint.

– Благодарю всех вас, что вы пришли. Я – полковник Росс Дювалье, и я буду проводить сегодняшний брифинг. В течение брифинга будет время для вопросов и ответов. И я хотел бы вас попросить до этого времени не задавать никаких вопросов, и также, чтобы вы отключили свои сотовые телефоны и пейджеры. В конце брифинга всем также будут выданы печатные копии, – и полковник Дювалье дождался неизбежного жужжания и шевеления, когда несколько человек выключали свои телефоны, – А теперь позвольте мне начать с небольшой хроники.

С этими словами он показал на экране краткую хронику с событий, когда посольство начало подавать свои сигналы тревоги и уведомило нас с генеральным секретарем Пауэллом, и я решил направить туда флот и морскую пехоту, заканчивая настоящим моментом. Я подумал, что Колин и ещё пара человек смотрели это в прямом эфире, чтобы они знали, на что им придется отвечать с дипломатической точки зрения. В тот день это стало бы главной историей, хоть и через пару дней это бы уже считалось древностью. Дювалье закончил словами: –…и последние отчёты, все ещё не подтвержденные, указывают на то, что либерийский президент Чарльз Тейлор сбежал из Монровии в Нигерию. Это нужно будет уточнить у государственного департамента.

Затем он продолжил: – На настоящий же момент между различными фракциями Монровии действует договоренность о прекращении огня, хотя там всё ещё имеются отдельные случаи применения насилия. Такого наверняка следовало ожидать. В любом случае, обстрелы нашего и иностранных посольств были прекращены, и негосударственные организации, такие, как Красный Крест и "Врачи Без Границ" более не подвергаются нападениям. Я также рад сообщить о том, что потери со стороны морской пехоты в целом были минимальными, и никто, повторяю, никто из американских солдат не погиб. Имеются несколько раненых морских пехотинцев, кто-то из них довольно серьезно пострадал, но они уже находятся под присмотром, и ожидается, что выживут все из них. Самые серьезные ранения были получены во время перестрелки во время спасения и эвакуации французской и швейцарской медицинской клиники на окраине Монровии. В той ситуации для эвакуации клиники был направлен отряд морских пехотинцев, и эвакуация была проведена успешно, но их транспорт в процессе был уничтожен вражеским огнем. Тогда они эвакуировались в пешем порядке, попав под шквальный огонь противника и понеся потери.

– Когда патруль эвакуировал персонал клиники, там также укрывалась и команда бельгийских журналистов, и они записали большую часть спасательной операции и побега, и многое из этого было показано по национальному телевидению. Меня попросили показать это и прокомментировать ситуацию, – и он нажал на кнопку, и на экране начало воспроизводиться видео с отрядом Чарли, и Дювалье периодически комментировал происходящую там суматоху. Я был поражен, также, как и тем вечером, когда мы увидели это по NВС, какой это был бардак, и не мог поверить, что все эти детишки выжили.

Когда видео подошло к концу, полковник Дювалье остановил видео и сообщил, что тот пехотинец, который выскочил, чтобы помочь Чарли, и которого подстрелили, когда он бежал через улицу, был рядовым первого класса по имени Тайрелл Бёрд, родом из Детройта, штат Мичиган, и его состояние было серьезным, но стабильным, и ожидалось его полное восстановление. Затем полковник вывел на другой экран фотографию рядового Бёрда в парадной форме. Затем он снова запустил видео, и в этот раз дал комментарий о пехотинце, который прикрывал Чарли, и которого тому в конце концов пришлось тащить на себе. Это был сержант Гарольд Блэкхок из Кукамонга, штат Калифорния, и он пострадал от множества осколочных ранений, но тоже должен был полностью восстановиться. Затем Дювалье показал фотографию сержанта Блэкхока в парадной форме. Наконец он дошел и до Чарли.

– Пехотинец, который доставил и рядового Бёрда, и сержанта Блэкхока вместе с последними беженцами в безопасное место, также был серьезно ранен, – и Дювалье нажал на кнопку, и на экране показалось лицо Чарли, все в крови и саже, с того момента, когда он мчался по дороге, чтобы подобрать своего товарища, и затем снова нажал на кнопку, и появилась фотография Чарли в парадной форме. – Это младший капрал Чарльз Роберт Бакмэн из Хирфорда, штат Мэриленд. Младший капрал Бакмэн пострадал от нескольких внутренних ранений, включая осколки, рикошетные ранения и две пули.

Никто уже ни черта не слушал после того, как с губ Дювалье сошло слово "Бакмэн". Достаточное количество человек знало, что так звали моего сына, и все резко начали выкрикивать свои вопросы, но не полковнику, а мне. Мы все знали, что так и будет, и когда так и случилось, полковник взглянул на меня, и я просто кивнул ему. Он отступил и отошёл от подиума, а я выступил вперёд. Я поднял ладони и дал всем знак, чтобы все успокоились. Настал мой черед.

– Благодарю вас, спасибо, а теперь я дам короткое заявление и отвечу на некоторые вопросы, – зал затих, и я смог продолжить, – Да, к вопросу о том, является ли младший капрал Бакмэн моим сыном – да, это он. Как и большинство из вас, я видел это видео, которое нам только что показали, в отредактиванном виде, по новостям в понедельник вечером, и так же, как и вы, я поверить не мог в храбрость этих славных молодых людей. Мы с Мэрилин узнали о том, что Чарли принимал участие в операции и был ранен, только вчера утром, когда к нам прибыл командующий, чтобы сообщить нам об этом. Ранения Чарли серьезны, но ожидается, что он полностью поправится. Мы смогли вчера с ним связаться. А теперь, пожалуйста, по очереди.

В воздух мгновенно поднялся лес рук. Я выбрал кого-то, тыкнув пальцем наобум.

– Мистер президент, когда вы увидели этот репортаж, вы поняли, что это был ваш сын?

Я покачал головой: – Нет, я и понятия не имел. Все, что мы видели – это кучку невероятно храбрых парней в броне, которые казались грязными и побитыми. Когда я увидел этот репортаж, я подумал, что мне нужно будет позвонить куда-то его матери, чтобы выразить свои соболезнования!

Следующий голос спросил: – Мистер президент, когда вас проинформировали?

– Командующий и флотский врач уведомили нас вчера утром. Мы прямые родители Чарли.

Прозвучало ещё несколько вопросов по этой же теме, и затем меня спросили: – Вы будете награждать вашего сынамедалью?

Я вздохнул. Я знал, что этот вопрос обязательно зададут! – В то время, когда командующий проинформировал нас о том, что Чарли ранили, он также сообщил нам, что командующий офицер Чарли приставил его к награде. Уверен, что Чарли будет не единственным награжденным морским пехотинцем. Я не имею никакого отношения к критериям по назначению к наградам и выдаче медалей, и не буду в этом участвовать. И как президент, и как отец Чарли, я должен признать, что если мой сын будет приставлен к награде, то я буду очень гордиться тем, что смогу вручить ее ему.

В этот момент полковник Дювалье подошёл ко мне и занял мое место у подиума. Он дал краткое описание способа, которым пользовалась морская пехота для определения заслуженности награды и вытекающих процедур. Факт же был в том, что ничего из того, что он сказал – не возымело никакого эффекта. Все равно были бы люди, которые бы просто отказались верить в то, что вручение медали Чарли не было политическим ходом с моей стороны. Если бы Чарли погиб, то они же начали бы утверждать, что я послал его на верную смерть, чтобы получить симпатии и победить на переизбрании.

Я вернулся к подиуму и взял быка за рога.

– Мне прекрасно известно, что если моего сына приставят к награде, то будет достаточно людей, кто подумает, что он получил ее из-за того, кто я такой, а не из-за того, что он сделал. Позвольте мне поставить вопрос по-другому. Если младший капрал Бакмэн поступил как герой, то разве его нельзя награждать из-за того, кто я такой? Должен сказать вам, когда мы с Мэрилин и девочками впервые увидели тот репортаж в понедельник вечером, я всерьез подумал, что я буду награждать кого-то посмертно. Мы не могли поверить в то, что тот пехотинец, кем бы он ни был, не был убит спасая тех людей.

– Какова была реакция Первой Леди?

Я улыбнулся: – Думаю, можно сказать, что она сильно расстроилась, впрочем, как и я сам. Это была ее первая реакция. Ее второй реакцией, уже после того, как мы узнали, что Чарли поправится, было требование увидеть его еще вчера, – и я взглянул на командующего и улыбнулся ему, – Не думаю, что я когда-либо прежде видел настолько испуганного генерала морской пехоты, как тогда, когда мы сообщили новость Мэрилин. Думаю, он предпочел бы, чтобы им выстрелили из пушки, и я бы полетел следующим! – генерал Джонс расхохотался и кивнул, – Мы пошли на уступку. Я отправил Первую Леди на экскурсию к морской группе "Тарава". Она вместе с парой ваших коллег-репортеров должна прибыть туда сегодня немного позднее. И, хоть я и уверен, что первым делом она собирается повидаться с Чарли, она также встретится с моряками и пехотинцами всей морской десантной группы, чтобы поблагодарить их и поздравить с отлично проделанной работой.

На это поднялась следующая волна воплей! Как я мог отправить свою жену, когда никто из остальных матерей не мог туда отправиться? (– У нас не было времени это организовать. Мы бы распланировали график, чтобы убедиться, что все раненые смогли позвонить домой, если они уже этого не сделали.) Почему она не взяла никого с собой? (– У нас не было времени это организовать. Мы уже ответили на этот вопрос, – они все равно продолжали спрашивать.)

Почему американская общественность должна платить за такое использование бюджета в личных целях? Ответить на этот последний вопрос было легче всего. Его задал Джим Микласзьюски из "NВС Ньюс", и я сходу ему ответил: – Мик, это отличный вопрос. Ответ таков – американская общественность не будет за это платить. Я ожидаю, что мне придет счёт от морского ведомства, и мне нужно будет его оплатить.

– Вы оплатите его сами? Отправить миссис Бакмэн и команду репортеров на середину океана обойдется в миллионы! – воскликнул он.

– Скорее всего. Так что теперь у меня к вам есть поручение! По окончанию этой пресс-конференции вас сопроводят куда-нибудь здесь в Пентагоне, и кто-нибудь подсчитает, сколько эта поездка будет стоить. Затем вы сообщите об этой цифре, и приведете съёмочную группу в Белый Дом, где вы сможете заснять, как я выписываю чек. Это станет отличным сюжетом для пары минут в прайм-тайм, так ведь? – и он растерянно остался стоять с раскрытым ртом. На самом деле морскому ведомству пришлось бы потрудиться, чтобы с этим разобраться, но таким образом он бы слез с моей лысеющей головы.

"Спасательная операция в Монровии" занимала довольно много времени в новостях на протяжении всех выходных. На следующий день Грег Келли начал вести репортаж с "Линкольна" и "Таравы" об экскурсии Первой Леди, и предоставил несколько стандартных фотографий патрульных F-18, которые летали над Монровией. Патрули начали проводиться сразу же, как только "Линкольн" подплыл достаточно близко для того, чтобы их запустить и обеспечивать им достаточную поддержку, и они оказались весьма эффективными в успокоении местных. К четвергу все каналы уже отправили в Монровию свои съёмочные группы, и Бисмарк Майрик устроил интересное зрелище, появившись в штанах цвета хаки, футболке с короткими рукавами и военных сапогах, надев поверх бронежилет времён войны во Вьетнаме (отчего он был бесполезным, но он здорово смотрелся на камеру), и заткнул за свой ремень пистолет. В один из спорных моментов на переговорах он отдал приказ для самолётов пролететь ниже с заведенными на всю катушку двигателями, отчего побилось несколько окон, но снова все успокоило. Мне всегда нравилось высказывание Тедди Рузвельта, что можно многого добиться кулаком и добрым словом, но было хорошей мыслью иногда этот самый кулак показывать!

Аэропорт Монровии снова открылся за день до того, как корабли отплыли. Когда это случилось, множество беженцев были перевезены туда, и из Парижа и Женевы отправились спасательные рейсы, чтобы забрать людей, которые хотели уехать в Европу. Не все улетели. Множество людей отправились обратно в свои посольства, или где они там были изначально. В любом случае, они покинули корабли, потому что тем нужно было плыть на протяжении нескольких дней.

Мэрилин очень тепло приняли на флоте и в морской пехоте! У нее даже в самые худшие времена был позитивный настрой, и она отлично ладила с людьми и небольшими группами. Как только моряки увидели ее, облаченную в эту нелепую полевую форму, они раздобыли ей имеющийся в запасе комбинезон, и она закатала на нем рукава и штанины. Мэрилин отлично выглядит, и то, что она сотворила на переду этого комбинезона, было довольно любопытно! Как и ожидалось, как только она попала на "Тараву", она отправилась прямиком к Чарли, и они позвонили мне из лазарета (или как там это зовётся на корабле – эти кальмары абсолютно все делают по-другому!). Однако, после этого она ухитрилась побывать на каждом из кораблей в этой небольшой группе, пока они плыли обратно в Норфолк. Крейсеры, истребители, гейторы – ее даже посадили на вертолет и покатали на внешней привязке для груза, после чего ее спустили на "Александрию", улучшенную подводную лодку класса "Лос-Анджелес", которая потом ушла под воду, и где ей показали подводные операции. Если кто-то с ней не встретился – сам виноват, поскольку казалось, что она побывала абсолютно везде. Казалось, что она отлично провела время на флоте!

В воскресенье утром все новостные передачи сконцентрировались на спасательной операции в Монровии. Том Ридж, Конди Райс и Колин Пауэлл дали по несколько интервью. Это был первый "кризис международных отношений администрации Бакмэна" (забудьте о той мелочи, которую мы провернули, уничтожив Талибан и Аль-Каиду), и мы были в трудном положении. Несмотря на то, что наш рейтинг после нашего ответного удара был выше восьмидесяти процентов, было много критиков, убежденных в том, что, будь их воля, то мы бы справились лучше, или без участия морских пехотинцев, или сделали все быстрее. Раздавалась ещё парочка голосов, которые требовали знать, зачем мы вообще что-то делали; просто дали бы тому месту отправиться ко всем чертям, вытащили только своих людей и дали европейцам самостоятельно спасти своих людей. О, и не важно, чтобы мы ни делали, мы не проявили достаточного "лидерства" в этом кризисе. Как легко критиковать, находясь в стороне.

Одним из куда более интересных сегментов было, когда Микласзьюски обнаружил, что его провожают в Пентагон пара морских лейтенантов, которые рассчитали стоимость переправки Мэрилин и остальных до "Линкольна", затем до "Таравы", и их недельное питание. Ему предоставили копию счета, и ещё одну копию по другим каналам направили мне. Позднее, когда Ари расспрашивали об этом на пресс-брифинге, ему пришлось объяснить правила того, за что платит правительство, и за что плачу я сам, и затем напомнил всем, что вся моя государственная зарплата направлялась в Красный Крест, так что все это было мне в убыток.

Случился один из жалких эпизодов, когда один комментатор на СNN объявил, что на самом деле тем раненым пехотинцем был не Чарли, и что Пентагон подстроил все дело так, чтобы я выглядел лучше и получил больше средств. Он говорил об этом, основываясь на неких тайных и засекреченных отчётах, которые нельзя было распространять, и показаниях неких моряков, которые не раскрывали своих имён из-за боязни расправы. Затем АВС и Wаshingtоn Роst провели исследование, использовав программу для распознавания лиц, которая проанализировала записи с репортажа о той стычке и сравнила их с фотографиями Чарли, и доказали, что это всё-таки был он. СNN перестали продвигать эту теорию, но не отказались от своих слов.

В следующую пятницу, когда "Тарава" по графику должна была уже пришвартоваться в Норфолке, Мэрилин решила остаться на борту до самого конца пути домой, и я пообещал ей, что мы с девочками приедем, чтобы их встретить. По плану они должны были прибыть около девяти утра, и вскоре после этого снова отплыть. Ари дал знать об этом СМИ, и это включили в мое расписание на день.

С нами полетел и Том Ридж. Я с нетерпением выглядывал из окон вертолета, когда мы пролетали над огромной военно-морской базой. Первыми корабль заметили девочки со своей стороны вертолета, и я извернулся, чтобы взглянуть на то, на что они показывали. "Тарава" казалась огромной, но я знал, что по сравнению с "Линкольном" и другими боевыми кораблями она была очень маленькой. Когда мы приблизились и начали идти на посадку, я увидел, что у них была установлена своего рода платформа и подиум с одного конца корабля, и что палуба была забита сотнями моряков и пехотинцев. Я был одет относительно повседневно, на мне были брюки, футболка со спортивной курткой, и на мне не было галстука. Близняшки хотели надеть юбки, но я сказал им, что они будут находиться на палубе на высоте пятнадцати метров, будет сильный ветер, и они будут стоять перед тысячей парней. Может, они бы передумали? Молли ответила: – Да! – Холли же ответила, – Нет! – и я в приказном тоне велел надеть джинсы и скромный верх.

Мы сели на "Тараву", приземлившись на небольшой круг рядом с кормой, и после того, как двигатели Сикорски начали затихать, некто в огромных теплых наушниках и своего рода комбинезоне вышел, и дверь вертолета открылась. Я отстегнулся и вышел из вертолета, где меня поприветствовал кто-то из мелких офицеров. Я ответил на приветствие, и он, пытаясь перекричать шум, объявил: – Добро пожаловать на "Тараву", сэр!

– Благодарю вас! – заорал в ответ я. Потом я выждал пару секунд, чтобы девочки вылезли из птички, и затем мы последовали за этим офицером от вертолета в сторону носа корабля. Посреди толпы был расчищен проход, я помахал толпе, которая шумно нас встречала.

Я попросил, чтобы было поменьше всяких формальных почестей. Если бы мы могли выбирать, то мне бы понадобилась группа, которая играла бы "Наil tо thе Сhiеf", парочку трубящих "Рюши и Расцветы" по сторонам, помощника боцмана, который бы дудел что-нибудь, пока я ступаю на борт, и Бог знает, чего еще. В большинстве своем это было до невозможного нелепо, особенно для неформального визита, чтобы навестить раненых пехотинцев. Во время большинства моих поездок к отрядам и на корабли я просил не устраивать это все. Мы прошли вперёд, и, когда мы добрались туда, где была платформа, я увидел, что там была натянута веревка, чтобы держать всех на расстоянии пары метров. На платформе стояло несколько морских офицеров и офицеров флота, и, наверное, самый низкий и самый широкий морской пехотинец. Там же стояла и Мэрилин в этом глупом наряде. С одной стороны было установлено несколько кресел-каталок и сидений, там был и Чарли, но он стоял, хоть и немного неловко, со всеми остальными, и некоторые из них поддерживали друг друга.

Почему-то меня разозлило то, что эти раненые должны были стоять по стойке "смирно". Я подошёл к ним, обнял Чарли и пожал им руки, но добавил: – Вам стоит сидеть!

Наверное, я сказал это резче, чем мне стоило, потому что Чарли ответил: – Пап, если бы ты был на нашем месте, стал бы ты сидеть в присутствии президента?

Это сбило с меня немного спеси. Я вытаращился на него, и ответил: – Нет, конечно же, нет. Господа, я не хотел выказать неуважения. Прошу, ради меня, присядьте. Через пару минут я к вам вернусь, – и я кивнул сыну, после чего поднялся на платформу, где близняшки уже обнимали свою мать.

Я крепко обнял Мэрилин, приподняв ее с платформы, отчего со стороны толпы послышались одобрение и смех. – Я скучал по тебе!

– Я тоже!

Я поставил ее обратно. Затем я пожал руки всем там стоящим, и мы быстро представились. К счастью, до вылета мне предоставили список важных имён, и у них всех были жетоны. Затем меня проводили до подиума.

– Моряки и морские пехотинцы экспедиционной ударной группы "Тарава", я хотел бы поздравить вас с возвращением домой, и сказать всем и каждому из вас – Браво Зулу! – "Браво Зулу" было двухбуквенным кодом, которым пользовались морские войска, чтобы сказать "Отличная работа!" – Ваша страна благодарит вас, и благодарю и я!

Толпа просто взорвалась бурными овациями. Я улыбнулся и выждал немного, и потом, когда все немного затихло, я приподнял ладони, чтобы все успокоились. – Ладно, я не хочу вас всех долго тут держать. Я знаю, что у многих из вас есть семьи, которые вас ждут, и не хочу разделять вас, – и потом я похвалил их ещё немного, прокомментировав все тысячи километров, которые они проплыли, все их успехи во время той высадки, и поблагодарил их за все жизни, которые они спасли в Либерии. Закончил я словами: – Вы заставили вашу страну гордиться вами, горжусь вами и я! Спасибо вам!

Ещё волна одобрительных криков. Я уже собирался на этом закончить, но никто из офицеров не сдвинулся с места, и я приметил множество подозрительных ухмылок. Даже больше, несколько пехотинцев и моряков заговорили и начали подбивать на что-то мою жену! – Давайте, миссис Би, вы сможете! – услышал я, и несколько человек указывало на подиум. Я стоял, сгорая от любопытства, особенно, когда один довольно молодо выглядящий пехотинец подскочил к подиуму, присел и что-то сделал с какими-то проводами, после чего поднялся и что-то передал моей жене. Он указал на подиум и, кивая, сказал, – Давайте, скажите это, как мы и отработали! – и он вручил ей нечто, похожее на…

…на дистанционный детонатор! Она осторожно взяла его в руки, и затем подошла ко мне, стоящему у подиума. Ей пришлось подняться на цыпочки, но она прокричала: – Сейчас рванет! – и затем она взглянула на этого парня. Он кивнул и указал пальцем, и она нажала на кнопку.

Внезапно позади меня я услышал череду громких залпов! Я обернулся и увидел клубы дыма в стороне от мостика, где стояла огромная стальная панель. Я думал, что это было частью корабля, но эта панель была слегка наклонена вперёд и в нижней ее части были небольшие крепления. Она с грохотом отвалилась на палубу, и там взорвалась цепочка фейерверков. Там, в стороне от мостика, белков надпись:

ЭЙ, ПАП!

МОРСКИЕ ПЕЗОТИНЦЫ

КРУЧЕ ВОЗДУШНЫХ ДЕСАНТНИКОВ!

Я только стоял там, не веря собственным глазам, с отвисшей челюстью и совершенно ошеломлённый! Вокруг меня весь корабль дрожал от хохота, и Мэрилин была во главе. За собой же я услышал довольный возглас моего сына: – ЕСТЬ!

У меня в голове проскользнула мысль о том, что это все равно было лучше, чем Джордж Буш и его плакат "Миссия Выполнена", но серьезно! Я только обезоруживающе покачал головой. Это бы оказалось во всех новостях, и Мэрилин подошла ко мне и обняла, хоть она и продолжала смеяться. – Чарли сказал, что хотел сделать это уже целых четыре года! – сказала она.

– Вы с Чарли вылетите из дома! – ответил я.

Затем я вернулся обратно к подиуму, и ухмыльнулся, когда все снова затихли. Я взглянул на ухмыляющегося капитана и спросил: – На флоте все ещё порют? – все снова начали смеяться, и капитан ответил отрицательно, хотя его никто и не услышал.

– Нет? Все в порядке, энсин Боулинг. Уверен, что мы найдем способ наградить вас за вашу службу.

На это раздалась ещё волна смешков, особенно от капитана Боулинга, командующего офицера. Я выждал ещё немного и продолжил.

– Ну, есть только это способ это решить! Мы сделаем все старым-добрым американским способом, этой осенью, на соревнованиях между армией и флотом! Звучит здорово, да? – ещё одна волна одобрений, и потом я закончил, – Но мы добавим ещё немного забав! Победители будут приглашены на изысканный ужин из пяти блюд в Белый Дом, за мой счёт. Проигравшие, однако, будут жевать холодный паек на нашей новой базе, "Форт Фростбайт", расположенной где-то на Северном Полюсе! Как вам такое? – ещё одобрения! – И пусть победит сильнейшая армия! – ещё смешки и парочка свистков.

Ну, после этого мне было больше нечего сказать. Да и что я мог сказать? Мои жена и дети сбили с меня спесь! Затем я передал слово капитану, он тоже сказал пару слов, и затем команду и пехотинцев отпустили. Дежурные по лазарета увезли раненых вниз, и Мэрилин с девочками и другими чинами последовали за ними. Мне нужно было поблагодарить их всех. Мэрилин представила меня всем им, включая рядового Бёрда, который отметил, что "ноющая грудь – это такой природный способ сказать "отдыхай". Весьма правдиво! Его зацепило больше всех, и ему нужно было больше времени на восстановление. Остальным же бы провели заключительное обследование и затем отпустили к их семьям. Чарли собирался лететь домой с нами. Пока это обсуждалось, мы с Томом поговорили с капитаном Боулингом об операции. Я был уверен, что ему предстояла поездка в Пентагон, и нам нужно было убедиться, что он и командующий морской пехотой получили бы достаточно почестей, равно как и их люди и корабли.

После того, как Чарли выписали, мы вернулись в Маrinе Оnе и полетели обратно в Белый Дом. Мне показалось, что половина всего персонала ждала нас, и когда Чарли вылез из вертолета, ему бурно поаплодировали. Нас также ждала команда врачей и Шторми. Она ринулась вперёд и попыталась зализать Чарли до смерти, но не смогла повалить его на задницу. Доктор Тубб и одна из медсестер схватили Чарли и утащили в медпункт, чтобы провести предварительный осмотр. Чарли нужно было отдыхать и поправляться, а также ежедневно посещать медпункт, пока он не восстановится полностью.

Глава 155. Пробираясь дальше

Предполагалось, что Чарли пробудет с нами ещё три недели прежде, чем отправится обратно в Кэмп Леджен. Один раз я посмотрел на него, когда он плавал в бассейне, когда на нем были только плавки, и у него все тело было в ранах и шрамах. Я все ещё не мог взять в толк, как он не погиб. Он отметил, что это было порядочностью, на что я сказал ему, что это был явно кто-то другой, поскольку он не знал истинного значения этих слов.

В большинстве своем Чарли остался тем же самым Чарли, которого я всегда знал, но Монровия всё-таки оставила на нем свой след. Каждые пару ночей он становился хмурым, и Мэрилин рассказала мне, что наш сын пристрастился к пиву. Через пару недель после того, как он вернулся в Белый Дом, меня отправили поговорить с ним, и не жена, а Главный Ашер. Некоторые из работников переживали за него. Я застал его сидящим в одном из садов на шезлонге, он потягивал Джим Бим из бутылки и смотрел куда-то отсутствующим взглядом. Я взял такой же шезлонг, поставил его слева от Чарли и взял у него бутылку. Чарли бросил на меня недовольный взгляд, но я отпил из бутылки сам, затем закрыл бутылку пробкой и вернул ему.

– Как оно, Чарли? Ещё болит?

Он фыркнул, открыл бутылку и отхлебнул.

– Это помогает.

– Нет, не совсем. Что случилось, Чарли? Никогда не видел тебя таким потрепанном. Ты тогда не сидел на таблетках и не пил, – сказал я.

– Тогда я ещё жил дома. Тогда я был ещё ребенком.

Я пожал плечами:

– Может и так.

Затем я взял бутылку и отпил ещё немного, но в этот раз оставил ее у себя в руках. Это был тот самый кислый вкус бурбона, который не слишком мне нравился, но я не собирался отправлять за другой бутылкой.

– Я волнуюсь, когда вижу тебя таким.

– Боишься, что кто-нибудь увидит меня?

– Это не честно, Чарли. Может, я и президент, но я все ещё твой отец. И даже не пытайся говорить мне, что мне не стоит волноваться о своих детях.

– Ага, – он перевел взгляд на бутылку, которую я держал, но не стал требовать ее назад, – Я знаю.

– Это же не только боль, так ведь? Она уже должна была более-менее отступить. Что стряслось? – спросил я.

– Я не знаю. В смысле, я не знаю, что делать дальше. Через пару месяцев мне нужно увольняться, и я не хотел этого, но теперь я не хочу там оставаться. Я не знаю, что я хочу делать.

Теперь он потянулся, взял бутылку назад и сделал ещё глоток. В этот раз он закупорил бутылку и просто уставился в никуда.

– Почему ты не хочешь оставаться? – спросил я.

– Я не знаю. Мне это нравилось, и все такое, но, когда мы высадились… – и он посидел так ещё пару минут, и затем тихо, почти шёпотом, сказал, – Я убивал людей.

Я забрал бутылку из его рук и отпил ещё.

– Я знаю, Чарли, я знаю, – и он пустым взглядом посмотрел на меня, – Я читал отчёты. Я знаю, что от этого не легче, но тебе пришлось это сделать.

В этот раз он не стал тянуться за бутылкой, а только отвернулся и снова посмотрел в пустоту. Через пару минут он сказал:

– Мы тренировались, тренировались, тренировались, но это все просто слова. И потом мне пришлось действительно поразить свою цель, и это был просто ребенок, и он стрелял в нас, и я поразил свою цель. И потом другую цель рядом, и потом ещё одну. А это были не цели. Это были люди, ребята моего возраста.

– Я знаю, Чарли. Так всегда бывает. Мне тоже никогда это не нравилось.

– Я слышал, как кто-то отшучивался на этот счёт, говорил о разгроме тех парней, и я тоже смеялся, но они – не просто цели! – он продолжал смотреть в пустоту, и затем добавил: – Я не хочу поражать цель, а теперь мне за поражение цели дают медаль.

– Нет, Чарли, тебе дают медаль за спасение жизней, а не за уничтожение. Всем было бы плевать, если бы ты просто расстрелял кучку придурков. Им не все равно, потому что ты привел свой отряд домой. И это тебе стоит помнить всегда. Ты привел своих парней домой.

Он взглянул на меня.

– Это то, что ты сделал, так ведь. Ты привел своих парней домой, в смысле, из Никарагуа, – я кивнул, и он добавил: – Нет, в смысле, все из этого. Ты ведь в самом деле убил тех ребят, так ведь?

Настал мой черед открыть бутылку и сделать мощный глоток. Что хорошего в выпивке, которую не особенно любишь? Это то, что, когда выпил уже достаточно, не думаешь о том, что она тебе не очень-то и нравится! Хорошо, что мне не нужно было тем вечером куда-то ехать. Или, если подумать, вести себя как-то по-президентски.

– Да, Чарли, все из этого.

– Как ты с этим живёшь? Как справляешься? – он не обвинял меня, он просто хотел узнать.

– Как я тебе и сказал. Я привел своих парней домой. Это была моя работа, моя миссия. И я не мог никому позволить вмешиваться в это. Я все ещё иногда вижу этих людей, когда остаюсь один, но я так же вижу и лица других парней, тех, кого я посадил на вертолет и которые улетели домой.

– Мама знает об этом?

Я кивнул:

– Знает. Она не в курсе всех деталей, но она знает. Она знала ещё с тех пор, как ты был младенцем. Твоя мать – это то, как я справляюсь с собственным безумием, Чарли.

Он вытянул руку и взял у меня бутылку.

– У меня никого такого нет, – тихо сказал он.

– У тебя есть мы. У тебя есть я и твоя мать. У тебя есть сестры, хотя они наверняка не поймут. Хотя они все равно тебя любят, – и я на секунду задумался, – Чарли, завтра я хочу, чтобы ты вместе со мной навестил доктора Тубба. Я знаю, что ты его и так посещаешь, но тебе нужно с ним поговорить. Я не знаю, может, это пост-травматический стресс, или что-то ещё, но мы можем получить какую-то помощь. Ты не один. Я был там же, где и ты, – сказал я ему.

– Я не сумасшедший!

– Никогда так и не думал. Хочешь сумасшедшего – дам тебе адрес моей матери. Думай, как хочешь, но по шкале сумасшествия это почти ничего. Я видел сумасшедших, и ты не в их большой лиге. На самом деле ты до низшей лиги-то едва дотягиваешь! – он улыбнулся на это, и впервые за несколько недель я увидел, как он улыбается.

Тем же вечером я поговорил с доктором Туббом отдельно от Чарли, и объяснил ему, что происходит. Он сказал мне, что это были симптомы не совсем пост-травматического стрессорного расстройства, а, скорее, своего рода чувства вины и депрессии в смеси с осознанием того, что тогда произошло. Поскольку Чарли через пару месяцев все равно бы увольнялся из морской пехоты, никто особенно не переживал, что лечение могло бы отразиться в его личном деле. Он добился перевода Чарли в военный округ Вашингтона, и записал его в программу амбулаторных консультаций в Бетесде. Казалось, что это очень помогло.

К концу августа мы провели довольно милую церемонию на Южной лужайке, где наградили героев операции "Грин Дельта". Присутствовал оркестр морской пехоты, и мы привели туда всех, кого нужно было наградить, вместе с их семьями и гостями. К тому времени Чарли уже справился с самой худшей частью его депрессии, и он награждался последним. Морская пехота получила ещё одну полоску на свой боевой флаг, и также ее получила и группа "Тарава". Там было несколько Пурпурных Сердец, пара Бронзовых Звёзд, пара Крестов Лётных Заслуг и одна Серебряная Звезда. Я лично приколол ее на его грудь, пока Мэрилин плакала и улыбалась ему. Не меньше был впечатлён и появившийся там французский посол, который приколол ему их Военный Крест и расцеловал в обе щеки. Чарли же всю церемонию стоял в своей парадной форме с мужественным лицом.

После церемонии я расспросил его о том инциденте на спасательной операции.

– Что это было насчёт того, что ты был единственным, кто должен погибнуть? С каких это пор ты стал таким самоотверженным?

Чарли странно на меня покосился:

– О чем ты говоришь?

– Когда ты был в Монровии, и твоего товарища подстрелили, ты сказал остальным, что, кроме тебя, больше никто умереть не должен.

– Ээ?!

Настал мой черед выходить из себя.

– Чарли, я не придумываю. Мы видели это на записи. Сразу после того, как ты спас тех двоих детей и направлялся обратно, тот другой пехотинец попытался побежать за тобой и был ранен. И тогда ты потащил его обратно и сказал всем остальным оставаться на местах. Что погибнуть должен только ты. Я слышал об этом от кучи людей! Это было на видео!

Он вытаращился на меня и стоял так около минуты, и потом закатил глаза:

– О, да ты издеваешься!

– А?

– Я не это имел в виду! Господи! Я не настолько ещё свихнулся! Я говорил о Бёрди, Тайрелле Бёрде! Я подумал, что он кони двинул! И я не хотел, чтобы кто-то ещё погиб, как и он!

Я помолчал с секунду и затем расхохотался:

– Ну, я не расскажу, если и ты тоже. Я бы не хотел портить твою репутацию.

И младший капрал Бакмэн показал президенту Бакмэну средний палец. Это запечатлел фотограф Белого Дома, но это не выпустили в прессу, а отдали Чарли и мне. Через месяц он был уволен из морской пехоты, думаю, уже будучи старше и мудрее.

Когда наш сын снова приходил в себя, он поехал с нами домой в Хирфорд на пару выходных. Кажется, это тоже помогло. Он встретился с парой старых приятелей из старшей школы вместе с Баки Таском. Баки уже закончил Уортон и работал на Таскера и Тессу, которые собирались открыть третью и четвертую точку продаж. Чарли заглянул в "Мотоциклы Таска", и какое-то время повозился с мотоциклами вместе с Баки, и затем немного покатался. Баки приехал домой вместе с ним, и мы радушно его приняли. С тех пор, как я в последний раз видел своего тёзку, прошло несколько лет.

Когда они въехали на въездную дорожку, мы вышли и поприветствовали их. Близняшки, наверное, не видели Баки уже несколько лет.

– Эй, девочки, как у вас дела? – и он на секунду снова завел мотор и добавил: – Покататься не хотите?

Холли рассмеялась и сказала:

– Нет! Как у тебя дела, Баки? Давненько не виделись!

– Да, знаю. Молли, а ты как?

Молли удивила меня, сказав:

– Конечно!

Чарли передал ей свой шлем, и наша младшенькая забралась на мотоцикл позади Баки, и они отъехали с дорожки, за ними последовал фургон. Мы пошли к бассейну, и где-то через десять минут рев Харлея возвестил об их возвращении. Я услышал:

– Спасибо, Баки! – затем снова раздался рев двигателя, и Баки уехал.

– Жаль, что он уехал. Я зажигаю грильницу, и буду жарить котлеты для бургеров, – сказал я Мэрилин.

– Он может вернуться. Приедут Таскер и Тесса. Я достала на всех, – ответила она.

Затем Баки вернулся со своими родителями, и он довольно долго разговаривал с Чарли. После ужина они оба вернулись к нам и объявили, что Чарли снова попробует себя в гонках, а Баки будет разбираться с остальными деталями и будет в составе команды, своего рода. Они собирались стать настоящей гоночной командой, как в большой лиге. Мы с Таскером переглянулись.

– Почему это звучит так до боли знакомо? – спросил он меня.

– Помнишь, что я тебе всегда говорил?

– Да, и ты все ещё продолжаешь, – и затем он взглянул на мальчиков и сказал: – Мы не говорим ни "да", ни "нет", но мы хотим увидеть бизнес-план. Я не для того платил за твоё обучение в Уортоне, чтобы ты был не в состоянии составить бизнес-план. Хотите нашего одобрения и поддержки? Мы требуем бизнес-плана!

Они посмотрели на меня, и я только указал на Таскера:

– Как он сказал.

Чарли взглянул на Баки, который только сказал:

– Хорошо.

– И продолжай работать, пока все продумываешь! – приказал Таскер. – Это не значит, что ты можешь приходить сюда и зависать весь день у бассейна! – Тесса и Мэрилин хихикнули на это.

Я улыбнулся своему старому другу.

– Воу, где я уже это слышал?

– Я бы кинул в тебя бутылкой из-под пива, но если я это сделаю, то Секретная Служба наверняка меня пристрелит.

– Надеюсь, пустой бутылкой, – ответил я.

– Я уж точно на это полную тратить не буду!

– А ты умнее, чем кажешься.

К тому времени, как Чарли ушел из морской пехоты, они вдвоем набросали план, который, казалось, может сработать. Они поставили себе срок в два года, чтобы к чему-то прийти. Они собирались вернуться в гонки на небольших региональных заездах и снова попасть в привычное русло, снова начать побеждать и затем найти крупного спонсора. Оттуда они уже смогли бы подниматься в большую лигу, так сказать, гоняя в серии чемпионатов АМА Рrо. Если Чарли за два года не выйдет в верха, то он никогда туда не попадет. Единственным способом, каким Чарли смог бы зарабатывать себе на жизнь, было получить крутого спонсора, который платил бы ему, и затем получить несколько сертификатов. Изначальным спонсором стали бы "Мотоциклы Таска", как и тогда, когда Чарли был ещё подростком. Баки, выпускник Уортонской школы бизнеса, и имеющий почти пожизненный опыт в мотобизнесе, открыв третью точку продаж в Лауреле, работал ещё дольше, рекламируя и выступая от лица всей компании. Что от этого получали "Мотоциклы Таска"? Горы дешёвой рекламы с участием местного героя Чарли Бакмэна!

Они подсчитали затраты и бюджет за два года, и проработали структуру вложений. Мы с Таскером рассмотрели их проект, пару раз отправили его обратно на доработку, затем обсудили его с нашими адвокатами, и уже потом достали свои чековые книжки. (Технически это было сделано через мой слепой траст. Я ничего не мог сказать об этом. Кстати, у меня там есть мост в Бруклине, если вам интересно, по вполне разумной цене.)

Ощущалось это все здорово, как в старые-добрые времена. Теперь же нам только и оставалось, что подождать и увидеть, поставили ли мы на ту лошадь, или, вернее, мотоцикл. Чарли просто не был "колледжным" парнем. Если бы он не пытался свернуть себе шею в морской пехоте, то он бы попытался сделать это где-нибудь ещё. В это же время он жил бы дома в Хирфорде, так бы ему не пришлось искать себе жилье.

В октябре меня впервые попытались убить. Полагаю, это своего рода важный момент. Он был у большей части президентов, и почти у каждого после Гувера. Насколько я слышал, не нацеливались только на Эйзенхауэра и Джонсона. Большая часть этих попыток была невероятным дилетантством, которое проворачивал какой-нибудь полоумный, но им часто везло и они по кому-нибудь попадали, хоть это мог быть и не президент. Секретная Служба просто с ума сходила из-за политиков, а защищать политиков нелегко. Нас нельзя держать взаперти круглыми сутками, а наш основной инстинкт – встречи, приемы и рукопожатия.

На самом деле, самая первая попытка убийства произошла вскоре после того, как я занял пост, в январе 2002-го, когда некоторые полученные мной письма с угрозами проанализировали и выявили закономерность. Вне закона даже угрозы президенту. По этому кретину из Техаса было проведено расследование, и после того, как был получен ордер на обыск и его дом обыскали, его отправили под стражу. Обыск выявил множество пластичной взрывчатки Sеmtех, несколько незарегистрированных автоматов и кучку карт местности Вашингтона. Полагаю, я не был его единственной целью, но он так и не дошел до момента, где он смог бы кому-то навредить.

В этот раз все-таки дошло до разборок. Мартин Л. Смуски из Эльмиры, штат Нью-Йорк, решил перестать принимать свои таблетки, купил пистолет и доехал до Вашингтона на автобусе. От автобусной остановки он взял такси и доехал до Белого Дома. На нем была бейсболка с подкладкой из алюминиевой фольги. Вместо того, чтобы дождаться своей очереди на обычную экскурсию, он решил, что голоса в его голове хотели, чтобы я умер прямо сейчас, так что он просто подошёл к железному забору вокруг Белого Дома, просунул туда короткоствольный револьвер 38-го калибра, и выпустил все пять пуль в сторону Белого Дома. Это было полным идиотизмом, поскольку я не был уверен, что короткоствол 38-го калибра смог бы вообще попасть в здание с того расстояния, с которого он стрелял!

Все это произошло в середине утра. Он оттянул револьвер назад и начал вынимать простреленные патроны, чтобы зарядить его снова из карманов, полных амуниции, когда его поймали Дюранды, семья туристов из Бангора, штат Мэн. Папа кинулся на него, а потом мама сидела на нем до тех пор, пока через пару секунд не появились полиция и Секретная Служба. В это время их дети, трое подростков, которым в Вашингтоне было откровенно скучно, начали все это фотографировать и снимать на видео. Вашингтон внезапно оказался интересным!

Все закончилось почти сразу же, как и началось. Секретная Служба ворвалась на мое утреннее собрание, будучи в состоянии готовности отбиваться от толп, которые снесут ворота, но до этого не дошло. Это ни в коем случае не принижает их, поскольку все, что они знали – это то, что кто-то стреляет. Через пару минут они поняли, что веселье окончено и вернулись к своей обычной работе. И мистера Смуски, и семью Дюрандов провели внутрь, чтобы допросить, но Дюрандов быстро отпустили. Секретная Служба рассказала мне о них, и я попросил привести их в Овальный Кабинет, где я поблагодарил их и сфотографировался вместе с ними. Они были приятно впечатлены.

Мистера Смуски же так просто не отпустили. Его отправили с госпиталь Святой Елизаветы, психиатрическую больницу Вашингтона, ожидая любых законных действий. Я предсказывал ему долгий отдых, и отдых не по его вкусу. В тот же вечер это оказалось в новостях, но затем все затихло. Дюранды же стали на пару дней стали знамениты, особенно после того, как оказалось, что один из немецких туристов снял все произошедшее на видео и потом продал это немецкому телеканалу. Дюранды даже попали на передачу "Сегодня"!

Пока проходила осень и наступила зима, Конгресс двигался своим медленным чередом. На моем столе оказывались различные законопроекты, обычно консервативной сущности в их финансовом и военном смыслах. Я старался обходить стороной жаркие социальные темы Демократов. Я не стал запрещать изучение стволовых клеток или влезать в вопросы абортов, например, и держался подальше от закона "Не спрашивай, не говори". Я считал это неправильным, но я мог сосчитать своих сторонников, и прошли бы годы, прежде чем Конгресс накинулся на меня за баловство с политикой. Я также активно предлагал министерству юстиции и управлению по борьбе с наркотиками перестать бороться с марихуаной. У нас были способы вести эту войну получше, чем гонять курильщиков. Это не улучшило моих отношений с Эшкрофтом, который в основе не обращал на меня внимания и не стал менять своих убеждений. Я же не ощущал себя достаточно сильным, чтобы противостоять ему. Может, разве что, когда я его заменил бы.

Я получил не совсем то, чего хотел, поскольку Конгрессу нужно доебаться абсолютно до всего. Как говорится, пока у повара не появился шанс пописать, это ещё не суп. В случае с Конгрессом там есть пятьсот тридцать пять поваров, так что мочи в этом супе очень много.

Также мне удалось продвинуть проект бюджета, это был бы первый бюджет, названный именем Бакмэна; опять же, в большинстве своем я получал то, чего хотел. Конечно, раз или два мне приходилось громко возмущаться, но он прошел через систему и был принят в обеих палатах. Это в целом был стандартный бюджет Бакмэна. Не баловаться с налогами, никаких новых программ, и финансировать уже имеющиеся. Одной из программ, по которой я укрепил финансирование – было преследование финансовых мошенников Комиссией по ценным бумагам и биржам и министерством юстиции. Может, Конгресс и был куплен биржевыми и финансовыми индустриями, но я – нет. Я громко и для всех объявил, что финансовые мошенники будут преследоваться администрацией Бакмэна.

Холли и Молли обнаружили, что слава – не всегда хорошо. "Рlауbоу" сфотографировали их для своей статьи "Девушки из АСС", когда они шли по кампусу. К счастью, они были полностью одеты, и они сказали Мэрилин, что они даже не знали, что их снимают, и что их не спрашивали об этом, и то они бы не стали. Мэрилин бы их прибила! В это же время "Реnthоusе" выдвинуло предложение заплатить по пятьсот тысяч долларов каждой из них, если они снимутся на развороте. Близняшки спросили, сумел бы я предложить столько же за то, чтобы они это НЕ делали; их мать уже встала, чтобы их выпороть, но девочки рассмеялась и умчались.

Той осенью Ари Флейшер принес мне новую проблему. "Субботний вечер в прямом эфире" пригласил близняшек в качестве гостей в ноябре! Хуже всего то, что обе девочки были в курсе этого приглашения, так что мы не могли просто умолчать об этом и удобным способом "забыть" рассказать им.

– Полагаю, что они не решили же облегчить нам жизнь и сказать, что они не хотят? – спросил я его.

– У меня сложилось общее впечатление, что они захотели узнать, как скоро они могут туда отправиться, – ответил он.

– Великолепно! К тому времени, как они закончат в Нью-Йорке, мы окажемся ещё в одной гражданской войне!

– Не будьте таким пессимистом, мистер президент. Уверен, что мы сможем скостить ущерб до вашего отречения или импичмента.

– Ари, ты так моей благосклонности не добьешься!

Я попытался воспользоваться несколькими рычагами давления, когда мы в тот вечер позвонили девочкам в колледж. Сперва я предложил, чтобы Мэрилин поехала с ними, но это идея с треском провалилась. Им было уже по девятнадцать лет, и им не нужно было постоянно держать свою мать за руку! Затем я воспользовался аргументом "У вас учеба", но они покрыли его, ответив, что все будет сделано вне уроков на День Благодарения. Тогда мы попытались пристыдить их (День Благодарения же!), но они и на это не повелись. И мы признали поражение.

Мэрилин взглянула на меня, и я просто вскинул руки, сдавшись.

– Да что же плохого может случиться? – спросила она.

– Я не знаю. Их могут арестовать? Я могу проиграть выборы? Нью-Йорк выйдет из состава? Каждая из них достаточно проблемна, но вдвоем они просто опасны!

Мэрилин расхохоталась:

– Просто скажи им, что их охранный отряд Секретной Службы получил разрешение стрелять на поражение, и что ты пообещал им всем помилования. Признай, Карл, твои маленькие девочки выросли.

– Вот лажа! Если они выросли, то что тогда с нами?! – ответом было то, что мы состарились.

– Дождись, когда пресса выяснит, что они зарегистрированы как Демократы, как и их мать, – поддразнила она.

У меня чуть глаза на это не вылезли!

– Нет! Они не могли! Предатели! – и Мэрилин расхохоталась ещё громче.

Я не знал, правда ли это; было вполне в ее духе так соврать, чтобы меня поддразнить. Это бы стало семейной шуткой!

В субботу двадцать девятого ноября мы с Мэрилин сели смотреть "Субботний вечер в прямом эфире", чтобы увидеть, во что ввязались наши дочери. Лучше бы я пошел спать. Ари Флейшер бы просто прибил нас в понедельник утром, если до этого он не лопнул со смеху. Открывающий скетч был вариацией идеи "приведи собаку на работу", которую наложили на меня, только "Шторми" сорвалась, пронеслась по Овальному Кабинету, справила нужду на китайского посла и нажала на красную кнопку на моем столе, запустив ядерные ракеты,

– В ПРЯМОМ ЭФИРЕ ИЗ НЬЮ-ЙОРКА, СУББОТНИЙ ВЕЧЕР!

Затем близняшки выступили с монологом о том, каково жить в Белом Доме, и позднее поучаствовали в скетче, где они пошли на двойное свидание, и за ними следовали их охранники Секретной Службы, только они были настолько близко, что они тёрлись плечами и оставались между девочками и их парнями все время, даже, когда они танцевали.

После передачи мы позвонили им и немного пообщались. Они были в восторге, и собирались на вечеринку с некоторыми из состава. Мы с их матерью только закатили глаза и помолились, чтобы они не оказались на первой странице "Nеw Yоrk Роst". Не то что бы я все равно победил в Нью-Йорке, но лишняя нервотрёпка мне была ни к чему.

Через неделю после того, как девочки побывали на "Субботнем вечере", я снова оказался в новостях. В субботу шестого декабря прошли военные игры между армией и флотом. Мэрилин уклонилась от этого, но мы с Чарли полетели на вертолете в Филадельфию на игры. У меня был свободный вход на игры, и в 2002-м я там побывал. В этом же году это было не вариантом на выбор;я сделал ставку и должен был прийти! Нас с Чарли проводили на центр поля и бросили монетку для начала игр. Чтобы подчеркнуть мою нейтральную позицию в качестве главнокомандующего, первую половину игр я провел на стороне флота, и затем во время второй половины я пересел на сторону армии. Чарли же, крыса, все время просидел с флотскими! И что хуже всего – флотские надрали задницу армейцам, выиграв со счётом 34-6! Вот позорище!

Две недели спустя я сдержал свое обещание. В пятницу вечером семья Бакмэнов пригласила в Белый Дом команду флота, игроков и тренеров и остальных. Мы угощали всех курицей в вине, которая была добавлена в официальный перечень блюд Белого Дома. Я заставил Чарли надеть миниатюрную ленточку от Серебряной Звёзды на пиджак. Он уже не выглядел как закоренелый пехотинец, поскольку он отрастил усы в стиле Фу Манчу, и его волосы уже были длинными и волнистыми. Эти парни были того же возраста, что и Чарли, но, увидев его Серебряную Звезду, старались рядом с ним держаться ровнее. Девочкам это тоже понравилось, поскольку молодым симпатичным девушкам нравится находиться среди кучки крупных и накачанных парней в форме.

На следующий день я вылетел в Вест-Поинт, где работники установили столовую под тентом на стадионе Мичи. Это был не "Форт Фростбайт", но было достаточно холодно. Я приказал, чтобы все почести опустили, так что футбольная команда не знала, что я еду. Парни с юмором восприняли мое появление в полевой форме и прыжковых сапогах, закамуфлированными погонами капитана, шевроном 82-й Воздушной части и соответствующими квалификационными и наградными шевронами. Может, они и жевали сухой паек, но главнокомандующий ел его с ними, и мы втайне устроили очень неплохой десерт (вишневый юбилей, политый жгучим Киршвассером поверх мороженого) в Вашингтон-Холле. Я сел с кадетами и они показали мне, как есть их сухой паек. Я честно сказал им, что не важно, как они были плохи, они все ещё были намного лучше, чем то, чем в свое время в армии питался я сам.

За десертом у меня случился один интересный разговор с парой кадетов. Кадет-лейтенант Миллер, взглянув на мои капитанские лычки, спросил меня:

– Сэр, а какие отличительные знаки у главнокомандующего?

Я улыбнулся:

– Понятия не имею, мистер Миллер. Пять звёзд – это генерал армии, но я думаю, что Брэдли был последним из них. Не думаю, что потом у нас такие были.

Другой кадет включился в разговор и сказал:

– Технически, есть звание выше – генерал армий, которое дали Першингу, Вашингтону и МакАртуру, что теоретически представляет собой шесть звёзд, хотя никто им погон не выдавал.

– Вот как? Ну, полагаю, главнокомандующий все равно выше по званию, тогда сколько же у меня звёзд? Семь? Восемь? По мне, звучит нелепо.

Миллер спросил меня:

– Вы же были капитаном, так?

Я кивнул:

– Угум. Позвольте мне сказать вам кое-что, ребята. Мне многие говорили, что мои деньги принесли мне множество всего. Что я купил место в Конгрессе, место вице-президента, президентское кресло, – тут я ухмыльнулся и добавил: –…красивую жену… что ни назовите, – и затем я приподнял руку и похлопал по погонам на плече, – Говорите, что хотите. Это я заслужил. Когда я приколол эти погоны, это было одним из лучших дней моей жизни. Мои деньги не имели к этому никакого отношения, – и затем я похлопал по своим шевронам. – Здесь то же самое. Пули не знают, сколько у тебя денег. Не важно, сколько у меня будет денег, или сколько дерьма мне придется выслушать от людей, я могу встать перед зеркалом и честно сказать "Я это заслужил". Это что-то, что я всегда смогу сказать.

Затем я ухмыльнулся и добавил:

– Красивую жену я тоже заслужил, но это совсем другая история!

На это раздалось множество смешков, но я видел, что парни задумались о том, что я сказал. Затем я рассказал им о времени, когда финансист из Нью-Йорка пытался захватить Бакмэн Групп в ранние годы, и когда мы вежливо ему отказали, он пригрозил нас обанкротить. Я же сухо сказал ему, что я прыгал из самолётов посреди ночи и убивал людей, так что чтобы заставить меня занервничать – нужно нечто большее, чем просто чудак в туфлях.

Во время зимних каникул мы дали официальное объявление, что я собирался баллотироваться на переизбрание. Мы всем составом, включая меня с Мэрилин, близняшек, Чарли и даже Шторми, вылетели в Оклахома-Сити. Фрэнк Китинг уже покинул свой пост, и я встретился с губернатором-Демократос Брэдом Генри. После этого, однако, его отправили восвояси, поскольку он бы ни в коем случае не захотел бы отправляться со мной в Спрингборо. Я давал свое объявление там же, откуда и попал на политическую карту страны, так что мы на своем правительственном кортеже доехали до Спрингборо, и выступили в школьном спортзале, в том самом, где во время моей речи раздалась сирена о торнадо.

Это случилось три года назад, и в Спрингборо меня запомнили. Не вредило и то, что Мэрилин и девочки были симпатичными, или то, что Чарли был награжденным героем, или то, что Шторми была огромной глупой собакой из Спрингборо. Я дал зажигательную речь о решительном духе "Оклахома – сила!", и как я собирался взять этот дух с собой, катаясь по стране и говоря с великими американцами, как они. Больше эмоций, меньше деталей. Политика 101. Семья Торквистов тоже была там, в середине первого ряда, и мы поприветствовали их и представили Чарли. Том Торквист тоже был морским пехотинцем, так что он вполне смог убедить американский легион дать мне клятву в верности. После этого мы приехали в их новый дом и осмотрелись. У Мэгги был новый выводок щенят; в этот раз я отказался!

После этого я поехал в Шони и сделал ещё одну агитационную остановку в больнице и поговорил о тех чудесах, которые они творят, и затем мы отправились в Оклахома-Сити, устроили ужин со сбором пожертвований, дали речь и переночевали там. Когда мы вернулись на самолет, летевший домой в Вашингтон, Чарли сразу же попросился соскочить с агитационных поездок.

– Как ты с этим справляешься? – спросил он.

– Помогает, если много пьешь, – сказал я ему, на что Мэрилин ударила меня по руке. Затем я подлил масла в огонь, сказав: – Помогает ещё больше, если можешь летать с милой девушкой-интерном Белого Дома.

Девочки завизжали на это, а Чарли только рассмеялся.

– Твой отец думает, что он смешной, – сказала моя жена.

– Эй, у Билла Клинтона это сработало.

– Продолжай в том же духе, и к тому времени, как мы прилетим, у тебя все руки будут отбиты!

– Я не переживаю. Вы все равно все бьете как девчонки, – на это они втроём начали по мне барабанить, так что я сбежал, пройдя по проходу и вернулся в секцию для прессы в самолёте. Большая часть вопросов была о предстоящих выборах и о том, кто будет баллотироваться против меня.

Со стороны Демократов там было около десятка кандидатов. Главный из них, казалось, был Джон Керри, который вместе с Элом Гором баллотировался против меня на пост вице-президента, но не сыграл особой роли в выборах. В прошлый раз гонка была между Джорджем и Элом, и мной против Билла Клинтона. На Джона никто тогда не обращал внимания. Также участие принимал и Джо Либерман, один из сенаторов из Коннектикута, сенатор Джон Эдвардс из Северной Каролины, бывший губернатор Вермонта Говард Дин, и даже Дик Гепхардт, бывший конгрессмен и постоянный любимчик Среднего Запада. Было озвучено и ещё полдюжины имён, но никто даже не подумал, что у них вообще есть шансы.

Это было интересной сферой, и мое вхождение в историю наверняка изменило все расчеты. Керри был награжденным героем, и одним из немногих Демократов с опытом службы. Историческое восприятие было таково, что Демократы были слабы в обороне, и Керри это опроверг. Он также выглядел лучше меня, и имел хорошую родословную. Джо Либерман также имел опыт внешней политики и был очень консервативным, но выглядел и говорил как пес Друпи. Джон Эдвардс, напротив, был невероятно привлекательным красноречивым южным парнем с четкими либеральными характеристиками и крупной поддержкой союзов. Даже Говард Дин вышел неплохо со своим юношеским обаянием и новизной. И кто же из них подорвался бы первым?

Я не позволил себе клюнуть на удочки и говорить то, чего не следовало. Вместо этого я парировал пару вопросов об использовании своих личных средств для финансирования своего переизбрания. – Все куда сложнее. Это не просто деньги. Когда люди вкладывают деньги в кампанию, они не просто дают свои деньги, они вкладывают в это свое время и свой интерес. Дело не только в том, сколько денег можно получить; так же можно услышать и то, что они хотят сказать, и они могут сказать то, что кажется им важным. Я не стану вам врать и говорить, что деньги не важны, потому что мы все знаем, что это не так, но куда важнее убедить вкладчика захотеть работать на тебя. Важнее их денег их время!

– И вы думаете, что вы это сможете.

Я пожал плечами и улыбнулся:

– Думаю, что да. Девятый Округ Мэриленда так считал, а они не слишком отличаются от людей где-либо ещё. У них есть свои внутренние вопросы, но они любят эту страну ровно так же, как и все остальные. Нет никаких причин, чтобы не передать посыл о том, что мы вместе, и что я буду тем парнем, что поведет их.

– Ваша семья будет агитировать за вас? – спросил кто-то.

– Может быть. Мэрилин будет помогать, это я уже знаю, и это хорошо. Даже есть люди, которые не любят меня, но они любят Мэрилин! – на что послышалась пара смешков, – Девочки учатся, так что они до самого лета помогать не смогут. Нужно будет у них спросить. Хотя насчёт Чарли я не уверен. Он пропустил последнюю кампанию, и не слишком увлечен этой идеей. К тому же у него теперь своя жизнь.

– Чем он занимается? Он покинул морскую пехоту?

– Да, он теперь снова гражданский. Он вместе со своим другом собирают гоночную мотокоманду. Чарли, будучи подростком, был гонщиком мотокроссов национального уровня, и хочет попробоваться в профессиональной лиге, – и последовало несколько вопросов, связанных с этим, на что я ответил: – Вам придется спросить об этом у самого Чарли. Мы с его матерью даже не знаем, что хуже – что его подстрелят на службе в морской пехоте, или то, что он гоняет на мотоциклах!

После этого я сел и сказал своему сыну:

– Не удивляйся, если какие-нибудь репортеры будут задавать тебе вопросы о возвращении к мотокроссам. Кто-то задал вопрос и я сказал, что ты собираешься возвращаться в профессиональную лигу.

– Сойдёт. Баки надеялся собрать нескольких спонсоров. Может быть, кто-нибудь прочтет о нас, – затем он на секунду задумался и спросил. – То, что я ходил на консультации, всплывёт?

Я, вздыхая, кивнул.

– Да, со временем. Это будет не из-за меня, но рано или поздно какой-нибудь репортер найдет того, кому можно заплатить, и все это выйдет наружу. Поверь мне на этот счёт, но если у тебя есть ещё какие-нибудь темные и глубоко зарытые тайны, то в тайне они надолго не останутся.

– Это как-нибудь тебе повредит? В смысле, на выборах?

Я пожал плечами и улыбнулся:

– Не парься. Я уже большой мальчик. Если самая большая семейная тайна, которая всплывёт – это то, что мой сын не любит убивать людей, то я легко с этим справлюсь. Самое худшее достанется тебе.

– В смысле?

– Дождись, когда твоя фотография в смирительной рубашке окажется на обложке "Тhе Nаtiоnаl Еnquirеr" с заголовком "Проклятие семьи Бакмэн атакует следующее поколение!"

– Господи Иисусе! – воскликнул он.

– Добро пожаловать в мою жизнь, Чарли! – рассмеялся я, – Думаешь, плохо, когда тебя называют сумасшедшим? Твою мать и сестер называют шлюхами и шалавами! – он изумлённо на меня посмотрел, так что, должно быть, он не слышал о некоторых моментах, которые уже случились, – Просто сделай мне одолжение, не ввязывался в слишком большие неприятности во время тура. Не напивайся на публике и, когда будешь цеплять девушку, держи свой боек обернутым. Хотя бы это ты сможешь?

Он рассмеялся в ответ и сказал:

– Смогу.

Вы не сможете оказаться ни на одной из позиций в Белом Доме, если вы не политический фанатик. Наблюдать за кривлянием Демократов, известным как праймериз, было для нас огромным развлечением, и я остался бесконечно рад тому, что мне не пришлось через это проходить самому! Мы остались в стороне от этого, выжидая и собирая средства. За исключением только Джо Либермана, все баллотировавшиеся Демократы были намного более либеральны, чем я. Одним из моих главных преимуществ, которые у меня были, было то, что мне не нужно было потакать Республиканской основе, поскольку у меня не было первичных выборов, а для основы все эти Демократы были слишком либеральны. Движения Чаепития не происходило, и если я сделал бы все правильно, то и не произошло бы.

Это было всего лишь моим предположением. Я полагал, что Движение Чаепития в конечном счёте было мнением об экономике. Когда случился большой экономический спад, пострадало огромное количество людей. Пока что ничего такого не происходило, и на самом деле экономика казалась вполне крепкой. Спад 2001-2002-х годов был болезненным, но он уже прошел, и рабочие места и зарплаты росли. В стране было также множество и организационных проблем, таких, как утечка кадров за границу и общий спад производства, но в тот момент крепкая экономика сглаживала эти нюансы. Во время кризиса, который был намного серьезнее и дольше чего-либо со времён Великой Депрессии, эти разъярённые и оставшиеся ни с чем люди выместили свою злость на избранных политиках и отправили в Вашингтон новую партию людей. До этого мы ещё не дошли.

А могли бы мы до такого дойти? Я не знал этого наверняка. Это было делом, похожим на катание на тигре. Просто держишься изо всех сил и надеешься, что не съедят. Да и в самом деле направить тигра туда, куда хочешь, чтобы он шел – это вообще вишенка на торте!

Текущее положение дел было неплохим, но рынки недвижимости и финансовые рынки были пузырями, которые раздувались все больше и больше. И нам нужно было лопнуть эти шары. Мой план, который не пришелся по душе никому, был в том, чтобы увеличить финансовое регулирование. Я помнил свою работу в сфере жилья с Домами Лефлеров на первой жизни. Я мог предвидеть эти займы, где не нужно было никаких наличных, и даже не нужно было платить основную сумму, а только проценты, а затем всплывал остаточный платеж, чтобы покрыть основную сумму, когда продаешь собственность. Я помню, как общался на этот счёт с парой банкиров в то время и спрашивал, кому в здравом уме такие займы могут показаться хорошей идеей! Это были катастрофы, ждущие своего часа, и именно так все и обернулось.

И я видел, что такое могло произойти снова. Проблема же была в том, что множество людей устраивало то, что было. Финансовым компаниям, покупателям домов, застройщикам и Уолл Стрит это нравилось. Когда же через пару лет все слетело с катушек, то это не нравилось уже никому, и все указывали друг на друга.

Мое решение проблемы, которое я уже довольно долго продвигал, состояло из двух частей. Во-первых, никаких новых законов и регулирований. Я всю свою жизнь слышал, как люди возмущались, если что-то шло не так: – Насчёт этого должен быть закон!

Ну, была хорошая вероятность, что такой закон уже был, но никто его не соблюдал. Никаких новых законов, у нас их написано уже достаточно. Вторая часть была ещё проще! Нужно на самом деле финансировать контролирующие органы! Конгресс уже много раз пропускал закон, чтобы сбавить градус возмущений, и предписывал какую-нибудь новую программу или орган, чтобы что-то решить, но на этом все заканчивалось. Они не стали бы в самом деле финансировать эту программу или орган, так что в этом агентстве могло просто не быть никаких работников.

Заплатите за нескольких инспекторов в управлении по надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов, и за парочку аналитиков и следователей в комиссии по ценным бумагам и биржам. Отстегните немного денег генеральному хирургу и заплатите за некоторые из общественных программ, уже основанные по закону. Почти каждая из этих программ и норм имела положительный эффект в плане средств, во многих случаях экономя по три-четыре-пять долларов за каждый потраченный доллар. С другой стороны, государство Соединённых Штатов такое обширное, что там почти постоянно что-то ломается, из-за чего что-нибудь происходит. Устройте подобающее возмущение и заставьте Конгресс предоставить агентствам какое-то финансирование. Никогда не упускайте хорошего кризиса!

Я почти никогда не добивался всего, чего хотел, но обычно было хотя бы что-то, и затем я просто говорил своим людям не прекращать попытки и требовать большего в следующий раз. Эта битва бесконечна. Я растерял почти весь свой политический вес, проталкивая проект "DRЕАМ", и почти все оставшееся от него, закрывая программы по разработке оружия Пентагона. Я прогнал эти проекты через Конгресс, конечно же, подобающе разбавленные, но все же прогнал, хоть и пришлось достаточно повозмущаться. Я также потерял часть своего рейтинга, отказавшись снижать налоги ещё больше, и продолжая сохранять небольшой излишек средств в бюджете. Насчёт налогов – мне бы рано или поздно это аукнулось, и скорее всего, рано. С другой стороны, случай в Монровии снова поднял мой политический вес и рейтинг, показав наше "лидерство во время кризиса", и я был достаточно циничным, чтобы принять ранение своего сына как часть этого.

Всю зиму и начало весны Демократы вздориои между собой, как свора враждующих котов. Я бы безмерно этим насладился, если бы не тот факт, что я заболел! Все началось в обычный вечер в резиденции президента в середине февраля. Мы с Мэрилин пошли спать, и в кои-то веки я умудрился лечь с ней в одно время. Обычно она засыпала в своем кресле вместе с Шторми, и я усмехался, когда она кое-как поднималась и отправлялась в нашу спальню. Я же обычно смотрел поздние телепередачи, но по какой-то причине в тот вечер она решила пойти спать позже и пошла в спальню примерно в то же время, что и я. Я чувствовал себя не очень хорошо, и у меня был спазм где-то в верху спины.

Мэрилин подобралась ко мне, и отогнала Шторми, лежавшую между нами. Она начала водить рукой по моей груди, и я приподнял руку, чтобы она могла положить голову мне на плечо. Удобнее мне от этого не стало, так что я подвигал плечами и попытался лечь поудобнее.

– В чем дело? – спросила она.

– Не знаю. Спина что-то немного побаливает, – я размял мышцы и пожал плечами, чтобы выяснить, поможет ли это. Не помогло.

– Плохо себя чувствуешь?

– Я буду в порядке. Может, нужно просто хорошенько поспать.

– Хорошо, – и Мэрилин чмокнула меня и отвернулась, уперевшись в меня задницей.

Я на мгновение задумался о том, что упускаю шанс снова опробовать ласки своей жены. Спустя столько лет мне все ещё нравилось заниматься с ней любовью, и у меня никогда не возникало желания сходить налево. И все же мы уже достаточно давно были вместе, и мы знали, что если кто-то из нас плохо себя чувствовал, то это не время торопить события. Как бы то ни было, пока Мэрилин около минуты или двух засыпала, я все никак не мог удобно устроиться. Я крутился и переворачивался с одного бока на другой, и продолжал шевелиться. Боль в спине только усилилась. Она была в верхней части спины, между лопатками, и я чувствовал себя отвратительно и сильно потел. Что-то было не так.

Я со стоном перевернулся и поднялся. Это не слишком-то помогло. Я сидел так на краю кровати, и затем резко скорчился, а боль продолжала усиливаться. Проснулась и Мэрилин, наверное из-за того, что я продолжал ёрзать, и она включила ночник, разбудив этим Шторми.

– Карл, что стряслось?

– Чувствую себя не очень, – сказал я ей.

– Может, хочешь вызвать врача? – спросила она.

И внезапно на меня нахлынули воспоминания. Да, мне нужно было увидеть врача. Ко мне резко вернулись воспоминания о прошлой жизни.

– Думаю, что да. Кажется, у меня начинается сердечный приступ, – сказал я ей.

Мэрилин вскрикнула и выскочила из кровати, схватила свой халат и выбежала из спальни. Когда это случилось в первый раз, нам пришлось вызывать скорую и ждать, когда они приедут. Теперь же у меня был штатный врач в резиденции, и отряд скорой помощи внизу, который мог в одно мгновение меня увезти. Мне были доступны всевозможные удивительные услуги по здравоохранению, и наверняка мне могли сразу же провести пересадку сердца.

Я знал, что это был не сердечный приступ.

У меня была желчнокаменная болезнь. Я проходил через приступ забития желчного пузыря камнями. Это очень болезненно и неприятно, но не смертельно. Мне шел пятый десяток лет, когда со мной это случилось впервые. Желчный пузырь – это небольшой орган с правой стороны живота, который участвует в пищеварительных процессах, и выделяет желчь в кишечник. Периодически что-то идёт не так, и желчный пузырь скапливает соли, которые формируются потом в небольшие камни, что-то вроде камней в почках. Когда камни проходят через желчный проток, это может быть довольно сложным и болезненным процессом. В девяти случаях из десяти боль ощущается с правой стороны брюшной полости, где-то рядом с самим желчным пузырем. У вас начинает болеть, врач быстро это обнаруживает, затем желчный пузырь вырезают, и вы снова на ногах. Ладно, все немного сложнее, но общая мысль понятна.

Я же – тот самый единственный из десяти пациентов. Боль у меня не в самом желчном пузыре. У меня боль отдается между лопатками. Я провел шесть месяцев с тремя врачами, которые меня обследовали, посещая две разные клиники, и Бог знает, сколько анализов я сдал, выявляя причину. Каждый ебаный доктор, осматривавший меня, говорил, что похоже на камни в желчном пузыре, но не в том месте, и отправлял сдавать ещё больше анализов. Наконец я посетил хирурга, который сказал мне перестать дурью маяться. Я мог бы жить и без желчного пузыря, так что он бы его удалил, и если бы боль прекратилась, то мы бы поняли, что я вылечился. Это звучало дико, но это сработало.

Теперь же мне снова предстояло пройти через всю эту чертовщину. Ой-ой.

Мое здоровье на этой жизни было намного, намного лучше, чем на первой. За годы я проскочил мимо нескольких болезней, которые были у меня на первой жизни (например, тогда я подхватил пневмонию в четырнадцать лет, но в этот раз такого не произошло, не знаю, почему), и получил парочку таких, каких не было тогда (в этот раз это была агональная инфекция в той гондурасский камере). Я не курил и следил за своим весом. Когда я курил, у меня были сезонные простуды по четыре раза в год (зимняя простуда, весенняя простуда и так далее…) вместе с частыми инфекциями пазух, и мой вес провоцировал множество других болезней. Теперь же я простужался раз в пару лет, и самая большая проблема со здоровьем у меня была из-за того, что я ел много жареной пищи во время кампании и разъездов по ярмаркам штатов. Я южный парень и обожаю жареную еду! Это может убить, но это отличная смерть! Что касается всего остального, то у меня был высокий холестерин, и я уже десять лет сидел на Липиторе. Кроме того, что у меня было прострелено правое колено, и с ним все становилось только хуже, в целом я был намного здоровее, чем во время первой жизни.

Все это всплыло в моем тогда жалком сознании, пока я, скорчившись в агонии, сидел там. Боль усиливалась, даже пока Мэрилин вбегала в спальню вместе с парой агентов Секретной Службы. Я знал, что эти ребята проходили разного рода обучения и курсы по оказанию первой помощи, они осмотрели меня и затем один из них начал что-то бормотать в микрофон на рукаве. Через полминуты к нам примчались дежурный врач и медсестра с каталкой и всем необходимым, чтобы меня оживить.

Доктор Роудс спросил:

– Как вы себя чувствуете, мистер президент?

– Бывало и получше, – ответил я.

Что я мог ему сказать, что я уже знаю свой диагноз?

– Что случилось?

– Спина сильно болит, между лопаток, и у меня жар, сильно потею и тошнит. В смысле, как и все эти первичные симптомы, ну, знаете, как учат бойскаутов, – промычал я.

Я знал, что будет дальше. Такое уже случалось, а эти ребята не халтурят со здоровьем президента.

– Довольно разумно, мистер президент. Давайте взглянем. Снимите майку.

Я неловко стянул с себя майку и улегся на кровать. Мэрилин стояла в стороне, держа Шторми за ошейник, а агенты суетились надо мной. Затем в спальню вошли ещё несколько агентов с носилками. В это время доктор Роудс и медсестра подключили меня к портативному устройству для ЭКГ, и пару минут его изучали. Боль только продолжала усиливаться.

– Ну, отличные новости – с вашим сердцем все в порядке. Что бы ни являлось причиной – это не сердце, – сказал он мне.

– Ну, тогда можете дать мне что-нибудь от боли?

– Скоро. Думаю, сперва нам нужно будет взять пару анализов.

Ох, дерьмо. От этого было не отвертеться, да и я не хотел даже пытаться.

– Например?

– Может быть, МРТ, УЗИ, такие вещи, которые не можем сделать здесь. Думаю, отвезем вас в госпиталь при университете имени Джорджа Вашингтона. Может быть, сможем что-нибудь сделать с болью там, – и он жестом поманил остальным, и уже через полминуты меня положили на носилки, надели больничную пижаму и накрыли простыней, и вывезли из спальни.

Один из агентов придерживал Шторми, пока Мэрилин, все ещё в своей пижаме, бежала вместе с нами.

Я взглянул на свою жену и сказал ей:

– Я буду в порядке. Вернусь утром. Иди обратно спать.

– Ты с ума сошел?! Я одеваюсь и еду с тобой!

– Мэм, нам нужно ехать уже сейчас. Вам стоит одеться и уже приехать потом с одним из агентов, – вставил Роудс.

– Ладно, – и Мэрилин наклонила и поцеловала меня, и вот я уже спускался в лифте вниз.

Ну, поездка была веселой. Мы не ехали с визжащими сиренами посреди ночи, но на всем этом блядском караване горели мигалки, и где-то через пять минут меня завезли в смотровой кабинет. Самой лучшей частью было то, что в Белом Доме у каждого из возможных выходов круглосуточно стояли репортеры с камерами. Весь этот эпизод наверняка уже транслировался по новостным каналам в прямом эфире. А утром фондовый рынок бы рухнул!

Мэрилин, уже одетая и в сопровождении пары агентов Секретной Службы появилась минут через десять.

– Как ты себя ощущаешь? – спросила она.

– Дерьмово, если интересно. Насколько все плохо с репортерами? – переспросил я.

– Я никого не видела. А что?

Я фыркнул, и это тоже было больно.

– Мы только что с ревом выехали из Белого Дома, было все, кроме сирен. Просто наблюдай. К утру меня уже объявят мертвым. А Джон МакКейн уже наверняка разминается в своей кабинке!

– Все будет не так плохо, мистер президент, пойдемте, давайте сделаем МРТ, – сказал доктор Роудс.

И мы ушли сперва к машине для МРТ, а потом на УЗИ. Все сначала посмотрели на мое сердце, а я сказал всем сделать фотографии; моя семья, большая часть Конгресса и около половины избирателей придерживались мнения, что у меня его не было. На это я услышал пару послушных смешков. Наконец все решили, что можно уже дать мне что-нибудь от боли, и в уже введённую мне в вену капельницу добавили гиподермик, после чего давление волшебным образом начало падать.

Мой же мозг в это время вспоминал мою прошлую историю. Я знал, что частью улучшения моего состояния было просто то, что камень проходил дальше, и приступ заканчивался. Приступ бы длился от двух с половиной до трёх часов, совершенно невыносимо и в конце концов я был бы изнеможен и измучен. В один особенно паршивый вечер у меня проходило сразу два камня подряд, и я проходил через это целых шесть часов. Тогда лучшее, на что я мог надеяться – это пара таблеток старого-доброго тайленола с кодеином из чьей-нибудь аптечки, а от опиатов в большинстве своем мне становилось ещё хуже.

Если у вас когда-нибудь появится возможность воспользоваться медицинскими услугами, доступными президенту, пользуйтесь этим. С другой стороны, если вы – президент, то у вас нет других вариантов. – Мистер президент, что бы ни произошло, кажется, что сейчас все проходит. У нас все ещё нет точного понимания, что именно произошло, так что мы хотели бы взять ещё пару анализов утром. Вам придется остаться здесь на ночь.

Я со вздохом кивнул. – Ладно. Думаю, что кто-нибудь сообщит вице-президенту об этом до того, как он увидит это утром в новостях.

Доктор Роудс улыбнулся и взглянул на агента, стоявшего в углу. Тот сказал: – Вице-президенту уже сообщили, сэр.

– Так и думал, – и я взглянул на Мэрилин, – Тебе бы лучше связаться с детьми, чтобы они таким же путем не узнали об этом.

Мэрилин взглянула на агента, и тот кивнул. Она сказала: – Не волнуйся. Давай отведем тебя в палату.

Я был слишком уставшим, чтобы спорить. Я проспал до четырех утра, после чего меня разбудили, чтобы измерить температуру и кровяное давление, и потом я снова провалился в сон ещё на четыре часа. Когда я проснулся во второй раз, рядом со мной сидела Мэрилин. – Как себя чувствуешь? – спросила она.

– Великолепно! Я же в больнице!

– Угомонись уже! Ты меня прошлой ночью изрядно испугал!

Я скорчил гримасу и пожал плечами: – Прости. Ты знала, что это не сердце. Ты же мне частенько говорила, что у меня его нет.

– Это не смешно, когда ты в больнице! – возмутилась она, – Звонили девочки, когда им сообщили их агенты. Чарли тоже звонил.

– Ты им сказала, что с наследством придется ещё немного подождать? – спросил я.

– Ну, Чарли спросил про твое откидное кресло, но я сказала, что ему придется ждать.

– Мелкий гаденыш! Я ещё не помер! – возмутился я.

– Они попозже приедут, – с улыбкой ответила она, – Они и правда волновались и переживали. Они хорошие дети, – и она кивнула в сторону двери, – Там ещё есть кое-кто, кто хочет с тобой увидеться. Я сказала, что тебе нужен отдых.

– Как и ожидалось. Впусти их. И сделай мне одолжение и позвони Сьюзи. Она тоже наверняка уже об этом слышала.

– Она может прилететь из клиники Майо, чтобы сказать тебе, что не так.

Я фыркнул и рассмеялся: – Вот, что происходит, когда есть сестра-медсестра.

Затем Мэрилин поднялась, чмокнула меня и открыла дверь, чтобы впустить Джоша Болтера и Ари Флейшера. И никак я не мог отвертеться от работы. Так что я помахал им и сказал: – Привет, парни!

– Насколько все плохо, мистер президент? – спросил Джош.

– Я переживу, парни. Скажите вице-президенту, что он может возвращаться обратно в свою кабинку, я выкарабкаюсь, – с улыбкой ответил я.

– Что произошло?

Я вкратце рассказал им о произошедшем, но тогда ещё никто ничего не знал. По плану в тот день у меня были ещё тесты.

– Мне нужно будет сделать заявление, сэр. По каналам крутят репортаж, как вы покидаете Белый Дом, и кто-то ухитрился подтвердить, что вы здесь, – сказал Ари.

Я, вздохнув, кивнул. – Ага. Слушай, соберитесь с кем-нибудь из врачей и состряпайте что-нибудь. С сердцем у меня все в порядке. Президент отдыхает с комфортом и проходит через дальнейшие анализы. Моя семья в курсе, что происходит. И бла, бла, бла. Черт, да скажи, что Демократы правы, и у меня действительно нет сердца!

Мэрилин рассмеялась: – Скажите, что мы с детьми уже спорим над завещанием!

На это я снова рассмеялся. И все же Ари нужно было сделать какое-то заявление. Был хороший шанс, что фондовые рынки рухнут сразу же, как только откроются. До этого действительно были случаи, когда распространители слухов умудрялись стряпать правдиво звучащие истории и таким образом они наваривались на продажах акций. Я отправил Ари поговорить с врачами, и сказал Джошу, что мне придется ещё немного пробыть в больнице, пока будут брать ещё анализы.

Эти анализы были назначены на следующее утро. Опять же, если вы – президент, то вы не ждёте в коридоре, надеясь кое-как уложиться в график. Как и прошлой ночью меня окружали разнообразные врачи, в этот раз произошло ровно то же самое. Это был не просто какой-то старый работник; меня осматривал лучший работник больницы под присмотром главного терапевта и терапевта Белого Дома! Я снова прошел МРТ, ещё одно УЗИ, и теперь уже кое-что новенькое – радионуклидную остеосцинтиграфию своего желчного пузыря.

Может быть, до этого основной проблемой было то, что я тогда заболел в небольшом городке на север от Нью-Йорка. Что-либо серьезное, что там происходило, направлялось в Олбани, Сиракьюс или Рочестер. Страховка также не смогла бы покрыть перевоз моей несчастной задницы так далеко. Вдобавок к этому также существует и разница в лечении, которое можно получить в больнице небольшого городка у помощника терапевта, и крупной больницы в столице страны. У этих ребят было подозрение насчёт моего желчного пузыря ещё до того, как я прошлой ночью лег спать!

Я не мог есть до конца всех анализов, что заняло все утро, и уже после этого я получил средненький завтрак. Ранним днём я встретился с врачами вместе с Мэрилин. Диагноз? Сдал мой желчный пузырь. Там уже было достаточно мелких камешков, но пара из них была достаточно крупными, чтобы являться проблемой. Способ лечения был довольно простым, а именно – удаление моего желчного пузыря хирургическим путем посредством лапароскопии.

Ничего из этого не стало для меня новостью. Я уже однажды проходил через это. Действительно хорошей новостью было то, что эти ребята дошли до этого намного быстрее, чем получилось на моей первой жизни. Мне бы не пришлось проходить через месяцы игры в угадайку с попутными страданиями. Операция была назначена на следующее утро. Мой обед был бы последним до самой операции. Здорово!

Я отправил Мэрилин обратно в Белый Дом, чтобы она просто оставила меня в покое. Она пообещала потом привезти детей. Хотя особенно отдохнуть мне не довелось. Ко мне приехали Джош с Джоном МакКейном. – Как ты себя ощущаешь, Карл? – спросил меня вице-президент.

Я взглянул на Джоша и улыбнулся: – Он напоминает мне вице-президента в моем братстве в колледже, чьим лозунгом было "Всего на волосок!"

На это они оба посмеялись, и я сказал Джону: – Уже намного лучше. Слышал последние новости?

Он покачал головой: – Только то, что сказал Ари на утреннем пресс-брифинге. Что тебе уже лучше, провел ночь с комфортом, и что с сердцем у тебя все в порядке.

– Это не точная цитата, – добавил мой начальник штаба, – Он сказал, что причиной тому, что все поняли, что с сердцем проблем нет, благодаря врачам, у которых было абсолютное медицинское подтверждение тому, что Демократы были правы, и что вы действительно бессердечны.

Я расхохотался: – Да ладно!

Он покачал головой: – Конечно же, нет. Хотя это бы сделало отличный пресс-брифинг, не так ли? Нет, он дал вполне обычную сводку. Ваше сердце в порядке, вы сейчас отдыхаете, и назначены дальнейшие анализы.

– Бла, бла, бла, – сказал ему я.

– Само собой. Ему пришлось повеселиться, объясняя "FОХ Ньюс" то, что вы ещё живы.

– А?

МакКейн фыркнул и ответил: – "FОХ Ньюс" сообщили ранним утром, что у вас случился сердечный приступ, и что вы в коме и подключены к аппарату жизнеобеспечения.

– Они соболезновали или аплодировали? – спросил я. Джон вяло покрутил ладонью.

– Умопомрачительно! – сказал я.

– Итак, какой наш план, мистер президент? – спросил Джош.

Я фыркнул. – Мой желчный пузырь отправится на выход. Операция назначена на завтрашнее утро. Полагаю, что это будет слишком прямолинейно, но я пробуду здесь ещё пару дней, и потом засяду в Белом Доме на неделю или около того. Вам нужно будет убедит Ари провести своего рода пресс-конференцию, и, наверное, привлечь врача или двоих. Побольше картинок, поменьше слов.

– Как Мэрилин это пережила? – спросил Джон.

Я улыбнулся: – Прошлой ночью была вся на нервах, но она успокоилась, когда ей сказали, что это желчный пузырь. Я отправил ее домой, потому что она меня с ума сводила. Где-то вечером она приедет с детьми.

Мы ещё немного поболтали о всякой всячине, ничего важного. После этого они ушли, а я посмотрел новости и потом проспал до ужина. Самого ужина я не получил. Чарли, умник, рассказал мне о великолепном обеде, который он ел, и как он потом собирался отвести девочек на ужин. Затем он спросил, конечно же, просто мимоходом, не то, чтобы он переживал, какие у меня были планы на мое кресло в Хирфорде. Мэрилин с девочками подобающе его заткнули. После этого он повел девочек на ужин, а Мэрилин осталась со мной до окончания приемных часов, и потом она сказала мне, что увидится со мной утром. Спать я лег голодным.

На следующее утро врачи дождались, когда появится Мэрилин. Она сказала мне, что, пока я буду на операции, вице-президент будет выступать в качестве действующего президента, а я просто ответил, что ему не стоит слишком уже привыкать к моему вращающемуся креслу. Двадцать лет назад им бы пришлось вскрыть меня и оставить с огромным рубцом. Теперь же при имеющихся технологиях лапароскопии во мне бы проделали пару дыр, и через них пропустили бы пару механических рук. Я бы уже в тот же день смог бы ходить. Если подумать, то это было просто уму непостижимо. Я подписал пачку отказов от претензий, и потом меня начали накачивать каким-то весёленьким средством. Мне сказали считать в обратном порядке со ста; – Сто… Девяносто девять… – Хрррррр! Я вырубился как миленький!

Я остался там до следующего дня, и смог оттуда выбраться только тогда, когда пообещал, что буду оставаться в резиденции и не буду выбираться в кабинет. В реальном мире отправляют домой на следующее утро, или даже раньше, если получится. На моей первой жизни, когда Мэрилин вырезали ее желчный пузырь через пару лет после того, как через это прошел я, ее отправили домой в тот же день, и она чуть не рухнула почти сразу после возвращения домой. Отвратительная система! Когда я покинул больницу, там, должно быть, была сотня репортеров и фотографов, стоявших на морозе, которые так и ждали, что я отдам концы на камеру. Я же просто вышел, пожал пару рук, помахал и уехал. Мы уже выпустили заявление, где я нахваливал всех, кого только можно в больнице. Поскольку осложнение с желчным пузырем произошло в понедельник, а выписали меня не раньше четверга, я в общем взял отдых на остаток недели и на все выходные. Штат резиденции Белого Дома, а также сотрудники Западного крыла вышли и поприветствовали меня, когда я вернулся, и я позаботился о том, чтобы поблагодарить их всех. Затем я поднялся в резиденцию, чтобы я смог уже чего-нибудь поесть.

Дети уже ждали меня дома. Девочки начали порхать туда-сюда, предлагая помощь, подушки, холодный чай и все остальное. Это продлилось всего пять минут, после они меня чмокнули и уехали обратно в Колледж-Парк. Не уверен, что Чарли продержался так же долго. Он рассказал мне о своих планах по мотокроссам, и затем ушел. Я же направился в спальню, где я бы смог действительно отдохнуть на настоящей кровати без каких-либо торчащих из меня трубок. Шторми запрыгнула ко мне на кровать и попыталась меня потолкать, что было довольно болезненно, но я спихнул ее с себя. Мэрилин сделала мне поздний обед из сэндвича с ветчиной и сыром, что было весьма кстати. Затем она спросила: – Как себя чувствуешь? Тебе ещё чего-нибудь принести?

Я улыбнулся и в этот момент мою голову посетила порочная мысль. – Ну, раз уж ты спросила… Помнишь ночь понедельника, когда все это началось, чего ты тогда хотела?

– Что? Понятия не имею… КАРЛ! Грязный ты старикашка!

Я расхохотался, когда она раскраснелась. – Нет, я грязный мужчина среднего возраста. Большая, знаешь ли, разница.

– Забудь! Ты на постельном режиме, не забыл? К тому же, врачи сказали мне, что тебе нельзя сейчас много двигаться, и это точно отпадает!

Я погрозил ей пальцем: – А вот это ложь, и я могу это доказать!

– Как же?

– Потому что если бы ты действительно разговаривала о подобном с врачом, то ты бы так покраснела, что тебя бы тоже положили в больницу!

Мэрилин покраснела как рак, и затем она фыркнула: – Думаешь, такой умник?

Я же только откинулся на кровати и пошевелил бровями, глядя на нее. Моя жена закатила глаза, но затем улыбнулась и села на кровать. – Шторми, исчезни! – она спихнула собаку с кровати, и Шторми поплелась на выход, – Если у тебя разойдутся швы и начнется кровотечение, расскажешь об этом доктору Туббу сам! – и она начала расстегивать мои штаны.

– Я просто расскажу ему, какая ты была ненасытная, требовательная и приставучая.

– И кто тут ещё лжец! – и Мэрилин стянула мои штаны, следом пошли трусы, и она начала дрочить мой член до полной эрекции, – Ты в этом уверен?

– Теперь – да! Неплохо бы начать с минета, а дальше посмотрим.

Она насмешливо фыркнула, но затем улыбнулась и наклонилась. Я запустил руки в волосы Мэрилин, когда она меня сосала, и она неплохо постаралась. Я держал ее голову, и когда мои бедра начали подниматься ближе к ее рту, я решил, что хочу кончить именно так. Я шептал ей, чтобы она продолжала, и она сосала сильнее, пока я не извергся.

После этого я довольно вздохнул. Мэрилин усмехнулась и спросила: – Это то, о чем ты помышлял?

– Дорогая, ты же знаешь, что позитивный настрой очень важен для восстановления пациента!

– Ты все такой же говнюк! – Мэрилин бросила мне мои штаны, я натянул их и заснул. Следующие пару дней ей пришлось быть всегда сверху, но должен признать, мой настрой оставался позитивным.

Глава 156. Подрыв репутации

Утром в понедельник я сказал сам себе, что я уже достаточно восстановился, чтобы вернуться к работе. Мне все ещё было больно, и поверх швов у меня всё ещё были бинты, но я восстанавливался куда быстрее, чем если бы меня просто зашили. Тогда же я и появился на утреннем пресс-брифинге. Это стало хорошей разминкой в идиотизме.

Во-первых, различные теоретики-конспираторы и веб-сайты той же тематики сообщали, что я уже был мертв вследствие аневризма, и что ЦРУ удалось меня клонировать, и теперь они управляли мной. В это же время несколько кабельных телеканалов показали фильм "Дэйв", где Кевин Клайн играл и безжалостного и продажного президента, и его двойника, кроткого владельца агентства по временному трудоустройству, который подрабатывал в качестве двойника в местной рекламе и на телеканалах, и которого нанял начальник штаба, чтобы тот подменил президента, когда у того случился инсульт. Это привело к бурному веселью и драме, и Дэйв Кович, двойник, в конце концов сходится с Сигурни Уивер, что, если задуматься, не так уж и плохо.

Я же просто вышел к подиуму, поблагодарил всех за переживания и молитвы, и процитировал слова Марка Твена, что "слухи о моей смерти несколько преувеличены". Я также сказал им, что меня на самом деле зовут Карл Бакмэн, а не Дэйв Кович, и что меня не клонировали, и обе фразы вызвали волну смеха. Была пара вопросов о моем общем состоянии, но я уже до этого поручил нескольким врачам сообщить о том, что мое общее состояние было отличным, и, кроме моего хромого колена, для своего возраста я был в превосходном здравии. Через пару недель я бы смог снова начатьзаниматься, и ещё через пару недель я смог бы вернуться к боевым искусствам. Что до моего рабочего графика, то я бы пару дней не слишком напрягался, но ожидалось, что я вернусь к своему обычному режиму уже к концу недели.

В то время, пока я восстанавливался, большая часть Демократов, которые баллотировались на пост президента, уже сдалась к концу февраля, когда стало до больного очевидным, что против Демократической партии у них ещё меньше шансов, чем у меня! В теории, это то время, когда население узнает о кандидатах и как они реагируют на стресс и давление критических ситуаций. В реальности же просто смотришь на это и понимаешь, что все-таки должен быть какой-то способ получше! За очень короткий срок все их количество сократилось до нескольких имеющих хоть какой-то шанс кандидатов. Джон Керри был главным фаворитом, у него было больше всего денег и поддержки. На втором месте был Джон Эдвардс, который хорошо выглядел, у него была обворожительная улыбка, и жена, которая храбро боролась с раком, но все же оставалась на его стороне. За свою прошлую жизнь я не мог вспомнить точно, когда у него будут проблемы с его ширинкой – в 2004-м, или же в 2008-м, где он полностью самоуничтожится в процессе гонки. Джо Либерман никуда не прошел бы, но пока ещё он болтался вместе со всеми. Говард Дин был ещё одним сильным соперником, у него было несколько интересных идей, огромная поддержка со стороны молодежи и активность в Интернете.

Интернет же на самом деле был одной из наших сильных сторон. Я годами продвигал идеи о компьютеризации и технологических улучшениях Республиканской партии. У нас были огромные базы данных с именами жертвователей и возможность беспрестанно надоедать им своими просьбами вложиться. Изменилось лишь то, что Интернет набирал все больше и больше влияния. Некоторые из наших старикашек в партии не могли этого понять (черт, да в половине случаев я и сам этого не понимал, а предполагалось, что я-то все это знаю!), и думали, что это просто мимоходная мода или течение. Я же организовал параллельную группу по сбору пожертвований в Остине, которая состояла из кучки молодых и технически подкованных Республиканцев, кто-то из которых ещё был в колледже, и немного финансировалась через Институт Возрождения Америки и Марти Адрианополиса. Их задача была проста – понять, как воспользоваться Интернетом и идеей социальных контактов (все ещё на стадии мечты), чтобы привлечь людей вкладывать свое время и средства. Мы с Марти, будучи парочкой старых выпускников Ренсселера, собирались показать остальным старикам, как будет выглядеть будущее, и Остин стал бы нашей наглядной презентацией.

Мы уже видели, как Джон Керри, Джон Эдвардс и Говард Дин поделили голоса на январском собрании в Айове, где они стали первым, вторым и третьим. Затем второй поменялся с третьим местами позже в том же месяце в Нью-Хэмпшире. В феврале была полная неразбериха, где в течение месяца все, кроме них, соскочили с гонки, и каждый из них где-то побеждал, а где-то проигрывал. Сильнейшим среди них был Керри, а Эдвардс и Дин были намного дальше от него, где-то в ничьей.

После Великого вторника второго марта уже закончилось все, кроме конвенции. Джон Керри ухитрился победить на всех праймериз, кроме одного голосования, а Джон Эдвардс победил в Джорджии. Говард Дин не победил нигде. И Дин, и Эдвардс сняли свои кандидатуры на следующий же день, хотя Эдвардс по-всякому намекал на то, что попытает счастья в гонке за место вице-президента.

До конца весны оставалось ещё несколько праймериз, но учитывая, что выбыли почти все остальные, Джону Керри нужно было только потратить достаточно денег на то, чтобы держаться на слуху и победить в последней паре штатов. Он копил деньги, и все деньги, которые он тратил, уходили на агитацию против меня, а не кого-либо из Демократов. Он рано начал свою общую предвыборную кампанию, хоть он и не особенно тратился. Это бы случилось потом.

Хотя такое не всегда работает. Президентские счисления, как я хорошо знал, имеют под собой странную математическую основу. Керри был северовосточным либералом, и имел определенный дух патрицианства. Эдвардс был южанином с сильной поддержкой рабочих и профсоюзов и бессвязной личной историей. Либерман же был настолько консервативен, что половину всех голосований он поддерживал Республиканцев, и был одним из крепчайших Демократов в плане национальной безопасности и обороне. Его изъян? Он был евреем, да ещё и ортодоксальным. Была ли нация готова к такому? Дин тоже был молодым, с бессвязной историей, и весьма либеральным. И Дин, и Либерман были с северо-востока, что не слишком-то годилось для расширения влияния на голосующих. В Белом Доме и штабе кампании (расположенном в здании рядом с Республиканским национальным комитетом на Первой улице в Вашингтоне) это стало забавной игрой в угадайку. Я не думал, что мы бы узнали ответ до самой конвенции.

Пятого июня умер президент Рейган, и вся политика затихла на несколько дней, пока мы его хоронили. Обычно рядом водится не слишком-то много бывших президентов, поскольку пост мы обычно занимаем на шестом, а то и седьмом десятке лет. Это было четким отклонением в этом смысле. Пришли все, кто был жив, конечно же. Самым старым среди нас был Джерри Форд, также были и Джимми Картер, Буш-старший и Билл Клинтон. В целом это была та же компания, что и на государственных похоронах Буша-младшего, и эти похороны были даже обширнее. Я выступил с подобающей речью, как и все остальные. Но после этого, однако, все вернулось обратно к тому кровавому спорту, что назывался выборами 2004-го.

Конвенция Демократов была где-то на месяц раньше нашей, в конце июля в Бостоне. Это отлично сработало для Керри, поскольку его основа располагалась в Массачусетсе. Из всего того, что они кричали и говорили друг другу, их основной повесткой было то, что они явно могли справиться лучше. Мы были бы в большей безопасности, у нас было бы меньше войн, больше рабочих мест, меньше загрязнений, больше накоплений, и бла, бла, бла! В каждом горшке было бы по-цыпленку, ещё и по крупному, да ещё и по два!

Смогли бы они это провернуть? Это было большим вопросом. Вот почему они и проводили выборы – чтобы узнать, кто победит. В словах по делу, на этих выборах я должен был проиграть. Экономика была относительно крепкой и безработица была на низком уровне. По всем историческим меркам это было огромным плюсом для правящей партии во время президентских выборов. У меня все ещё была отличная возможность облажаться. Со времени одиннадцатого сентября у нас не было крупных терактов, но все ещё была кучка судаков в тюрбанах, которые хотели "Смерти Америке!" Все, что от нас бы для этого потребовалось – это разок все запороть и отвести внимание от происходящего. Одна катастрофа могла бы спустить годы восстановления в унитаз. Крупный скандал нам бы навредил, а в таком огромном механизме, как федеральное правительство, всегда было что-то, что можно назвать скандалом. Резкий разворот в экономике стал бы очень сложной для нас проблемой, даже если бы он начался где-нибудь за рубежом и уже потом подбился к нашим берегам.

Уилл Роджерс однажды сказал, что он не был членом ни одной организованной политической партии, но он был Демократом. Это смогли в очередной раз подтвердить на конвенции в Бостоне. Они совершенно поехали с катушек в плане безопасности, даже дошло до того, что они создали отдельную огороженную зону "Свободы Слова" для неизбежно появляющихся протестующих – которым больше никуда было нельзя! Американский союз защиты гражданских свобод за это подал на них иск и проиграл дело. В это время в Бостоне появилось множество долбанутых, чтобы повозмущаться, включая местный союз полицейских, которые возмущались по поводу своих обязанностей! Они даже пригрозили отказаться выполнять обязанности по охране делегатов! Внутри Флит-Центр все прошло ощутимо лучше. Демократы пообещали держать Америку сильной, бороться с терроризмом, усилить военную мощь, сделать нас независимыми от зарубежной нефти и ещё по-всякому слепо копируя высказывания Республиканцев.

А настоящий посыл аудитории же был совсем иным! "Если вы не белый мужчина – мы любим вас!". Ключевой фигурой был новый выступающий, межрасовый младший сенатор из Чикаго с разведёнными родителями, которые жили за рубежом, и носящий арабское имя. Да, на той неделе Америке представили Барака Хуссейна Обаму, и он дал поразительное выступление. В остальном казалось, что единственными белыми выступающими мужчинами будут только Джон Керри и его выбранный кандидат на пост вице-президента Джон Эдвардс. Остальные были либо женщинами, или же другого цвета кожи, или геем/лесбиянкой/что-нибудь ещё более странное. Они пытались придерживаться стратегии, которая могла сработать! Оставьте Республиканцам голоса белых мужчин, и заберите себе все остальное, и так можно надрать им зад.

Я достаточно долго смотрел на это одним вечером с Брюстером, Эдом Гиллеспи, председателем Института Возрождения Америки и Марти Адрианополисом, которые пришли ко мне в резиденцию. Первое, что я сделал – это пояснил им этот момент, и довольно ясно выражался! – Хотите знать, зачем нам нужен был проект "DRЕАМ"? Вот зачем! Если они получат всех женщин, черных, иммигрантов и геев, как думаете, что будет?! Они победят!

Марти понял меня, Брюстеру во многих смыслах было плевать (настоящий наемник), но Эд на это не купился. Он видел, как Республиканцы побеждали на множестве выборов, когда они аппелировали основе партии – белые, мужчины, христиане, сельские жители и южане. – Я не это не куплюсь! Продолжай настаивать на этих группах, и партия потеряет свой стержень.

– И куда они отправятся, Эд? Создадут третью партию? Это только окончательно нас потопит! У нас со времён основания Республиканской партии не создавалось третьей партии, которая была бы конкурентоспособной! Они могут возмущаться, сколько им угодно но если мы хотим удержать нашу партию конкурентоспособной в будущем, то нам нужно привлекать кого-то помимо белых крекеров, и я говорю это, зная о том, что большая часть людей именно им меня и считает!

– Они разделят партию и мы все равно проиграем.

– Тогда партия будет не у дел ещё одно поколение, пока не отомрут крекеры. Мы можем быть региональной партией, и даже можем быть партией, портящей все, но мы не станем национальной партией с шансом выиграть президентство или Сенат. Нам нужно программа поддержки иммигрантов. Вы взгляните на список их выступающих! Черных мы уже не вернём, но это не повод терять ещё и иммигрантов!

В этот момент подключился Брюстер: – Эд, мне тоже это не нравится, но цифры не врут. Очень легко проводить праймериз, опираясь чисто на основу партии, но дальше это уже так не сработает. Хочешь победить с основой – просто раскрути Лимбо, Хэннити и остальную кучку и дай им волю, но с любым, чей уровень интеллекта выше, чем комнатная температура, это не прокатит. Если нация двигается в этом направлении, а цифры не врут, то нам нужно быть впереди, иначе мы никогда их не нагоним.

– Мы просто вспорем сами себе глотки.

– Эд, прямо сейчас Техас является крепким Республиканским штатом, но если испаноговорящие проголосуют за Демократов, то в течение десяти лет Техас будет полем боя, а через двадцать лет он полностью станет Демократическим штатом. То же и с Аризоной. То же и с Нью-Мексико. А потом просто жди, когда такими же станут и Колорадо, Флорида или Канзас. Это уже происходит, Эд, – ответил я, – С другой стороны, если мы выкажем немного уважения и поддержки, то у нас появится шанс. Латиносы – это не просто блок избирателей. У нас шансов ровно столько же, сколько и у соседа рядом.

Мы швырялись аргументами, и я не знал, победим ли мы в этом споре или нет. В конце концов я принял окончательное решение. Брюстеру было поручено распространить агитационные материалы на испанских наречиях во всех штатах с высокой популяцией испаноговорящих – даже в местах вроде Калифорнии, где мы вообще не смогли бы победить! Кампания Керри должна была сравняться с нами в своем ответном ходе, а у них средств было куда меньше, чем у нас. Помимо этого, важным пунктом агитации было выяснение того, что действительно важно для латиносов, а не просто наложить испанскую озвучку на нашу обычную рекламу.

Нам с Джоном нужно было просто продолжать выкладываться. Весь 2004-ый мы составляли график поездок по стране. Раз в одну-две недели кто-нибудь из нас куда-нибудь вылетал и посещал фабрику или объект инфраструктуры, встречался с работниками, давал речь и проводил мероприятие по сбору средств с местными политическими шишками. Мы всегда бы делали упор на то, что нам удалось протолкнуть. Это могло бы оборонное предприятие, конструирующее корабли или самолёты, это могла быть плотина, которую перестраивали в Миссисипи, или шоссе в Миннесоте, которое прокладывали заново. Мы также позаботились о том, чтобы посетить парочку гражданских мероприятий, особенно, если там были меньшинства, которые мы могли бы завлечь в Республиканскую колонну. Мы четко нацелились на латиносов, независимо от того, что думала основа партии. Нам нужно было удерживать их на стороне Республиканцев и не дать Демократам схватиться за них. Мэрилин посчитала это циничным, я же считал это реалистичным. Думаю, это было одним из различий в наших мировоззрениях.

Многое из этого было базовой политикой 101 в проведении кампании, то есть тем же самым, чем я годами занимался и в северном Балтиморе и в Кэрролле, только теперь это было по всей стране. Слава Богу, Джон занимался этим раньше, поскольку он действительно знал, что он делает. Я мог дать отличную речь, но после каждой поездки он давал мне оценку и критику. Это было не слишком приятно, но это было нужно, и только таким способом я мог бы этому научиться. К лету я уже смог критиковать его и сам.

Тем летом политика обернулась очень паршивым моментом. Как говорилось в старой пословице, "защити меня от моих друзей, с врагами я и сам разберусь". Четырнадцатого августа по телевидению показали рекламу от группы, называющей себя "Ветераны катеров за Правду", где утверждалось, что Джон Керри был бесчестным человеком и лгал о своей службе во флоте, и не подходил для того, чтобы командовать "катером" – одной из небольших патрульных моторных лодок во Вьетнаме, и так же не годился в президенты. Ее показали в Огайо, Пенсильвании и во Флориде – во всех штатах, где голоса были примерно равны. Эта группа утверждала, что они служили вместе с Керри на катере и в бою, и что он не заслужил полученных им медалей.

На следующий день Джон МакКейн заглянул ко мне в кабинет и спросил: – Ты видел эту рекламу?

Ему не нужно было уточнять, какую именно. В тот день весь Вашингтон говорил только о ней.

Я скорчил гримасу. Я вспомнил об этих спорах ещё с прошлой жизни. – Ари предоставил мне ее этим утром. Технически это не является чем-то, с чем должен что-то делать президент, поскольку это относится к кампании, но он подумал, что на этот счёт будут вопросы.

– И что ты велел ему сказать?

– А ты как думаешь, Джон? Ты служил во флоте, хоть ты и вылетал с кораблей, а не наворачивал на них круги.

Он шлепнулся в кресло напротив меня. – Я думаю, что это отвратительно. Кучка диванных адмиралов, из которых никто наверняка даже рядом не был с полем боя, говорит нам о том, как нужно было воевать. А ты что думаешь?

Я кивнул. – Я просто рад тому, что я был слишком мал и пропустил все это. Я не могу сказать ничего плохого о вас, о тех, кто служил, но это была та ещё чертовщина, и вы сами это знаете.

– Так что ты повелел Ари? – снова спросил он.

– Я сказал ему передать, что хоть я и не знал ни об этой рекламе, ни о той группе, которая за это заплатила, я верил офицерам, которые командовали лейтенантом Джоном Форбсом Керри и приставили его к его наградам. Мне показалось, что это будет звучать достаточно нейтрально и в то же время представительно.

– На этом все не кончится, Карл. Это будет продолжаться и дальше, и затем уже Керри начнет раскапывать наши с тобой данные о прохождении службы, зуб за зуб. Я не для того семь лет отслужил в Ханое, чтобы это облили грязью в антирекламе. Да и у тебя тоже есть свои скелеты, которые ты хотел бы упрятать подальше.

Я, фыркнув, согласился. – Сделай мне одолжение. Позвони Эду Гиллеспи и и выясни, что это за "катерная" кучка, и что они собираются делать дальше.

Он поднялся и сказал: – А вы думайте, что будете делать, если они продолжат в том же духе.

Я согласно кивнул.

Тем же вечером Брюстер сообщил мне, что эти "ветераны катеров" были группой 527, названные так в честь закону о налогообложении, который позволял политическим организациям считаться освобожденными от уплаты налогов, собирая средства до тех пор, пока они не агитируют за кого-то конкретного и тратили деньги на вопросы образования. Пока они не говорили "голосуйте за Бакмэна", они могли нести абсолютно любую чертовщину о Керри и утверждать, что это все законные и не облагаемые налогом свободные высказывания.

Джон был прав в том плане, что если бы я не перекрыл все это, то это аукнулось бы уже нам. О службе Джона до его ранения тоже легенды не ходили. Он был непослушным сыном и внуком адмиралов и закончил Военно-морскую академию, будучи на восемьсот девяносто четвертом месте из восьмиста девяноста девяти. Что до меня, то я уже вдоволь насладился тем, как пресса шарилась по моему приключению в Никарагуа, и я не собирался переживать это заново. Я попросил Брю и Эда прикрыть это дело как можно скорее.

На следующий день мне сообщили, что "ветераны катеров" не собирались останавливаться. Они считали то, чем они занимаются, отличной мыслью и уже распланировали ещё несколько выступлений, включая издание книг и интервью. Эд выяснил их планы у кого-то из глав этой группы, и когда он сказал, что это может выйти нам боком, снова подняв вопросы обо мне, им было плевать. Они считали, что ущерб Керри будет больше, чем то, что может попутно задеть и меня, так что я должен был терпеть. Брюстер также пообщался с несколькими членами. Большинство из них не знало лично о действиях сенатора Керри во время войны, но считали, что его последующие поступки, такие, как дача показаний о войне перед Конгрессом и подобное, были ужасны.

Выпуск второго рекламного ролика был назначен на пятницу двадцатого августа, хотя по законным причинам сама группа не могла прямо раскрыть содержания этой рекламы. Брюстер же избрал другую тактику. Если сама группа 527 не хотела говорить с нами, то, может, это бы сделала производственная компания, которая подготовила эту рекламу. Брюстер отследил их и выяснил, что в этой рекламе были бы довольно сомнительные "истинные высказывания" от предполагаемых членов отряда Керри. Проверка фактов явно не входила в обязанности этой компании. Замечательно!

У Джона МакКейна все это вызывало ровно такое же отвращение, как и у меня самого, и неформальный опрос, который я провел среди различных ветеранов на других уровнях кабинетов, показал, что они по большей части были со мной согласны. Что касалось самих предвыборных кампаний, то у всех были довольно ожидаемые реакции. Кампания Керри возмущалась о том, как кампания Бакмэна недобросовестно оперировала фактами, и что это неподобающе для президента или для награжденного ветерана. В это же время кампания Бакмэна отвечала, что не имеет никакого отношения к этим "ветеранам катеров", и что те не могли никак влиять на то, что говорили заслуженные ветераны.

Я решил, что лучше зарубить эту ситуацию на корню, прежде чем все разрастется. Я взял телефон и попросил соединить меня с Джоном Керри. АТС Белого Дома не слишком поразилась такой просьбе, но принимающая сторона была несказанно удивлена. До сенатора я не дозвонился, но мне сообщили, что он был на совещании и спросили, может ли он потом перезвонить. Я попросил о личном звонке на тот же вечер. И он перезвонил мне вскоре после восьми вечера.

– Благодарю вас, что позвонили мне, сенатор Керри. Я ценю это.

– Честь для меня, мистер президент. Чем я могу вам помочь?

– Во-первых, позвольте мне сказать, что я лично очень огорчён из-за рекламы о вашей морской службе. Хочу вас заверить, что эти заявления расстраивают меня ровно так же, как и вас, и что я не имею к ним никакого отношения. Приношу извинения за все проблемы, которые они могут доставлять вам или вашей семье.

Керри ответил: – Благодарю вас, мистер президент. Я признателен за это, но думаю, что лучшим извинением будет их прекращение. Может быть, вы и не заказывали их лично, но похоже, что сейчас вам это играет на руку.

Я вздохнул: – Боюсь, что это действительно так, хотя, к несчастью, я не в том положении, чтобы просто приказать отозвать все эти объявления. Как вам наверняка уже известно, у меня нет никакой связи с подобными группами, и я могу только передать им запрос через посредника. Я уже подал этот запрос, но очень похоже на то, что эти объявления будут продолжать выходить.

– Мистер президент, я признателен вам за ваше личное извинение, но это мало чем может помочь.

– Согласен с вами, сэр. Насколько мне известно, вы завтра выступаете в Филадельфии.

Казалось, это его удивило: – Да, на региональном собрании ветеранов зарубежных войн США.

– Джон, с вашего позволения, я бы хотел завтра к вам присоединиться. Я дам заявление, опровергающее и отрицающее все эти объявления. И я был бы признателен, если бы вы были в этот момент со мной. После этого я уйду, а вы сможете продолжить ваше собрание. Думаю, это единственный способ оставить всю эту ситуацию позади нас, – сказал ему я.

Я мог представить себе его выражение лица, когда он это услышал, и я почти слышал, как в его голове завертелись шестерёнки. Выступая перед этой группой ветеранов, он хотел сделать упор на свои военные достижения и опыт внешней политики в группе, которая на протяжении всей истории голосовала за Республиканцев. Позволил бы он мне выступить и таким образом потенциально обратить их против него, или же отказать и подвергнуть себя риску непочтительного поведения с действующим президентом перед недружелюбной аудиторией? Помолчав с минуту, он ответил: – Конечно, мистер президент, если вы считаете, что это может помочь.

– Думаю, что мне нужно это сделать, сенатор. Я также попрошу вас никому не говорить об этом. Я встречусь с вами до вашего выступления и покажу вам текст заявления, которое собираюсь дать, но мне не нужна нервотрёпка, которая может быть в промежутке между настоящим и тем моментом. Я знаю, я многого прошу, но думаю, что предпочту ваше личное подтверждение любому из наших политических помощников.

Джон промедлил с ответом, но в конце концов он согласился. Он собирался выступать на арене Спектрум в Южной Филадельфии. Если бы получилось, то он бы попал в новости с цитированием одной или двух фразочек. Я подозревал, что с таким моим вмешательством он бы получил такой охват в СМИ, который ему и не снился!

Было сложно сделать все это по-тихому. Филадельфия была настолько близко, что я мог долететь туда на вертолете. Я рассказал об этом Брюстеру, Ари и Джошу – и больше никому. Я заставил их поклясться молчать. Никто из них не проникся. Было бы намного проще остаться в стороне, дать "ветеранам катеров" сделать свое дело, и затем уже принять то, что перепадет нам. Я шел на большой риск, а профессиональные политики не любят рисковать. Джош просто покачал головой и отправил охранные фургоны в Филадельфию на ночь. Брюстер бы поехал с ними; а Ари, Джош и мы с Мэрилин бы вылетели утром.

Когда я рассказывал об этом, Мэрилин молчала. После этого она подошла ко мне и села ко мне на коленки. – Они ошибаются. Я понимаю, почему ты это делаешь, и думаю, что ты прав.

Я обхватил ее руками. – Понимаешь, да. Так почему же я это делаю? Даже я не очень понимаю, зачем мне стоит это делать.

– Ты делаешь это, потому что ты порядочный человек и тебе стыдно за то, что происходит. Я горжусь тобой.

Я фыркнул на это и рассмеялся: – Мэрилин, я много какой, но "порядочный" – это сильно ниже по списку.

– Ты всегда так строг к самому себе.

– А ты всегда такая идеалистка, – я обнял ее и добавил, – А может, я просто пытаюсь оправдать твои ожидания.

– Ну, я все равно тобой горжусь, – и она поцеловала меня так, что мне подумалось, что ночь может быть интересной.

Мы вылетели утром, немного раньше, чем начинается обычный утренний пресс-брифинг. Уилл Брюсис, заместитель Ари, провел брифинг, и ему только сообщили, что если кто-нибудь будет спрашивать, куда мы улетели, чтобы он просто отвечал, что на мероприятие кампании. Ни при каких обстоятельствах он не мог сказать ничего больше, чем "мероприятие кампании", а поскольку он не знал, что я собрался делать, он и не мог особенно выкрутиться. Честно говоря, никто бы и не узнал до самых вечерних новостей, так что если бы кто-нибудь из репортеров и выяснил, то уже было бы поздно об этом болтать.

Это была очень тихая и незаметная поездка, так что, когда мы приземлились в аэропорту Филадельфии, меня не встречали никакие политики с оркестрами. Мы приземлились, к вертолету подъехал лимузин и мы пересели в него. Через пятнадцать минут мы уже крались через задний вход. Было легко выяснить, куда нужно было идти, поскольку сенатор Керри, как и я сам, пользовался защитой Секретной Службы. Один из его агентов встретил нас и провел внутрь.

Выражения лиц некоторых помощников сенатора были бесценны. Это выглядело так, будто бы они увидели, как прибыл Дарт Вейдер, чтобы поговорить с Люком Скайуокером. Я шепнул Мэрилин, что, казалось, что некоторые из них подняли кресты, будто бы пытаясь прогнать зло. Моя жена захихикал и сказала мне угомониться. Брюстер уже был там, и можно было видеть, как на него пялятся в страхе, что он может прижаться к кому-нибудь и через кожу высосать их мысли и планы. Он подошёл к нам, чтобы поприветствовать, и сказал следовать за ним, чтобы встретиться с сенатором.

Джон использовал служебное помещение в качестве переговорной для своих людей, но он был там один. Я знал Керри ещё с тех времён, как попал в Конгресс, и со времён своего первого законопроекта по синдрому войны в Персидском заливе. Он был одним из спонсоров этого проекта, как и почти каждый ветеран Палаты и Сената.

– Добрый день, мистер президент, – сказал он мне.

– Благодарю вас, что разрешили мне приехать, сенатор.

Керри взглянул на своего работника и сказал: – Тим, на несколько минут ты мне не понадобишься. Я бы хотел немного поговорить с президентом Бакмэном.

– Сенатор, вы… – взгляд работника перескакивал с меня на него и обратно, когда он запнулся, – Ваше выступление начнется через полчаса.

– Я буду готов к тому времени, – и он вежливо указал молодому человеку на дверь и закрыл ее за ним. Затем он жестом указал мне в сторону стульев, – Прошу вас, присаживайтесь.

– Благодарю вас, Джон. Надеюсь, это не собьёт вашего графика. Наверное, мне стоило добраться сюда пораньше.

– Не думаю, что это станет проблемой. Вы сказали, что собираетесь дать заявление. Это все?

Я кивнул: – У меня нет никакого намерения перехватывать на себя ваше выступление. Я просто хочу выйти туда вместе с вами, сказать то, что должен, и затем уйти. Никаких вопросов-ответов, – сказал я.

– Я могу увидеть текст заявления? – на это я кивнул и передал ему распечатку. Он несколько раз перечитал ее и затем задумчиво уставился куда-то сквозь меня. Возвращая ее обратно, он сказал, – Благодарю вас. Думаю, что это объяснит все.

– Хорошо. Как я и сказал вам, я не хотел ничего подобного, и похоже, что этих чудаков иным способом не заткнуть.

Затем мы немного пообщались о наших семьях, пока не раздался стук в дверь. Джон сказал стучавшему войти, и вошёл Тим и сказал: – Сэр, пора.

Мы оба поднялись, и Джон сказал: – Мы выйдем на сцену вместе. Я подойду к подиуму, представлю вас и затем отойду назад. Так пойдет?

– Звучит неплохо.

На выходе из комнаты вместе со всеми подошла Мэрилин, пожала руку сенатору и затем поцеловала меня. – Я тобой очень горжусь, – тихо сказала она.

– Да? Так почему ты тогда регулярно голосуешь за Демократов? – поддразнил я в ответ. На это Джон рассмеялся. Я вернул жену к остальным. Она бы смотрела на это со стороны. Я же пошел за Керри, которого вели на сцену.

Когда мы подходили к сцене, я увидел множество ошарашенных и удивлённых лиц больших шишек сообщества ветеранов. Хотя мне стоило отдать должное Керри. Не важно, есть у них медали или нет, для него это была сложная публика.

Глава сообщества уже стоял у подиума, и, вероятно, он уже был в курсе предстоящего торжества. Мы подождали за кулисами, и он сказал: – Дамы и господа, я бы хотел представить вам сенатора Джона Керри, кандидата в президенты со стороны Демократов, и президента Бакмэна, Республиканского кандидата.

Затем я последовал за сенатором на сцену. Публика была в ступоре, хотя и было много аплодирующих. Когда сначала было названо имя Джона, я услышал, как кто-то начал улюлюкать, но все быстро прекратилось, когда упомянули меня. Джон сразу же подошёл к подиуму и сказал: – Спасибо. Всегда здорово оказаться в Филадельфии, одной из настоящих колыбелей Америки. Но прежде чем я скажу что-либо ещё, для меня будет честью представить вам президента Соединённых Штатов Карла Бакмэна.

Затем Керри отступил от подиума и там встал я. Поднялась довольно громкая волна аплодисментов, но было и не меньше волнения. Я достал из кармана своего пиджака копию своей речи и положил на подиум. Мы не стали заморачиваться с телесуфлером, хотя мы и могли обеспечить себе один такой, и вместо этого просто распечатали речь крупным текстом с двойным междустрочным интервалом. Я выждал минуту, чтобы все успокоились, и затем начал.

– Я бы хотел поблагодарить сенатора Керри за то, что он любезно позволил мне сегодня выступить перед всеми вами, а через вас – и перед всей страной. Здесь особенно подходящее место, поскольку вы, как и сам сенатор – ветераны зарубежной войны.

Несколько дней назад группа, называющая себя "Ветеранами катеров за Правду", начала выпускать по телевидению объявление о том, что честная служба сенатора Керри во флоте в период войны во Вьетнаме была какой угодно, но только не честной. Эта группа утверждает, что сенатор Керри не заслужил своих медалей, и никогда не служил в те времена в тех местах, о которых он заявляет. Я же говорю вам сейчас, что эти утверждения ложны и недостоверны. Джон Керри действительно храбро служил, находясь под вражеским огнем, несколько раз был ранен, и заслужил свои Бронзовую и Серебряную Звёзды, которыми был награждён за боевые заслуги.

Как все присутствующие здесь знают, боевые действия никогда не легки и приятны. На самом деле это все довольно грязно. Ничто не делится на чёрное и белое, а зачастую все сливается в отвратительный оттенок серого. Я доверяю офицерам, которые командовали сенатором в то время и которые приставили его к наградам. Я тоже в свое время столкнулся с оскорбительными обвинениями о моей службе. Это не то, чего я бы хотел пожелать другому. Нападая на честную службу сенатора Керри, они также нападают и на меня, и, обвиняя храбрость, честь и жертвы сенатора Керри, они также обвиняют и меня.

Я знаю, что многие из вас видели эти объявления, и уверен, что эти утверждения вас тоже сбили с толку. Группа, которая создала все это, верит, что то, что они делают, поможет мне в моей избирательной кампании. Я попросил их прекратить это делать, но они не сочли нужным этого сделать. И я приношу извинения сенатору Керри за все трудности, которые эти обвинения принесли ему и его семье, и я опровергаю все эти обвинения и саму группу, которая их выдвинула. Я могу понять, почему кто-то может подумать, что такие нападки могут помочь в политическом плане, но это неправильно.

Позвольте мне прояснить ситуацию. У нас с сенатором Керри есть серьезные разногласия в том, как мы считаем, в каком направлении нужно двигаться стране, и как мы собираемся вести нашу страну в следующие четыре года. Но несмотря на все эти разногласия, я точно уверен, что сенатор Керри – порядочный человек, что чтит интересы Америки. Кто-то из вас будет голосовать за меня, а кто-то – за сенатора Керри. Позаботьтесь о том, чтобы основой для вашего голоса являлась правда, а не подлая ложь, созданная моими предполагаемыми союзниками. И наконец, я бы хотел поблагодарить вас за ваше время, и сенатора Керри за то, что он позволил мне здесь сегодня выступить.

После этого я отошел от подиума, и все аплодировали мне стоя. Я пожал руку сенатору, после чего помахал публике и ушел со сцены. За сценой меня обняла Мэрилин, и мы с Ари и Джошем покинули "Спектрум".

– Ну, должен признать, вы смогли перетянуть все внимание на себя, – отметил Джош, – Теперь Джон Керри может там хоть у шеста танцевать, и он все равно будет вторым по счету в вечерних новостях.

– Конечно, вы также наверняка потеряли голоса тех "катерных", – добавил Ари.

На это я со смехом фыркнул и добавил, изображая Джона Уэйна (не слишком здорово, но сгодится): – Надо – значит надо.

Мэрилин только забурчала: – Хватит вам уже. Давайте возвращаться в Вашингтон. Я хочу ещё посмотреть новости вечером.

Эффект был любопытным. "Ветераны катеров" дали заявление, в котором говорилось, что, хоть они и полностью не согласны с той характеристикой, которую я дал их группе, они всё-таки пойдут на уступку моему неверному пониманию и перестанут давать эти объявления. Все СМИ также снова раскопали мою историю в Никарагуа, и ещё пару дней несли всю эту чушь, и некоторые проверяющие агентства начали проверять утверждения "катерных". В это время меня же хвалили за политическую храбрость и поведение, подобающее государственному лицу. Я сказал Джону МакКейну и ещё паре других, что если иногда делать что-то хорошее, то можно оказаться в позитивном свете, поскольку никто все равно не ожидает ничего подобного! За неделю, прямо перед конвенцией, об этом уже забыли.

Республиканская конвенция прошла в конце августа в Нью-Йорке. Я не уделял ей особого внимания, но приглядывал за тем, что там происходит. Нашим общим планом было провести сугубо профессиональную конвенцию. Ни Республиканский национальный, ни избирательный комитеты не хотели никаких неожиданностей! Неоконсерваторов вообще не приглашали, даже на утренние собрания. Может, я и не был настолько же консервативен, как хотели некоторые мои сопартийцы, но в целом экономика была в хорошем состоянии, и мы ни с кем не воевали. Образ, который мы внушали, был таков, что мы были профессионалами, взрослыми, многое повидали и знали, что делаем. Зачем портить хорошее?

Наша конвенция прошедшая в Нью-Йорке была настолько гладкой и ровной, что даже скучно. У Майка Блумберга были свои сумасшедшие в городе, но они были под строгим надзором. Мэдисон-сквер-гарден был тихим. В большей части выступлений указывалось на проекты, которые мы продвинули, на крепкую экономику страны и на международное уважение, которое мы поддерживали. Нашей мантрой были "Ещё четыре года!", и мы повторяли ее с усердием скандирующего мистика.

После завершения конвенции мы изучили результаты. Большую часть лет партия после конвенции наслаждается подъемом своей популярности на несколько пунктов по результатам опросов. Этот год не стал исключением. Демократы поднялись на 4 % и затем спустились обратно, а мы поднялись на 3 % после нашей. Следующим этапом стали бы дебаты в конце сентября-начале октября. Мы с Джоном Керри встретились бы в Хьюстоне во вторник двадцать восьмого сентября, а Джон МакКейн бы столкнулся с Джоном Эдвардсом через неделю, пятого октября, в Спокане.

Вскоре после конвенции я умудрился вляпаться в неприятности. Джимми Картер, бывший президент, за годы стал Демократом-смутьяном. Он порой мог быть тем ещё лицемерным мудилой, говоря людям о том, что Республиканская партия была кучкой бессердечных подонков. Он также считал себя блистательным международным переговорщиком. В начале сентября кучка чеченских террористов захватила в заложники больше тысячи российских взрослых и детей в Беслане, в Северной Осетии. К тому времени, когда русские взяли ситуацию под контроль, сотни жертв уже погибли вместе с самими чеченцами. Джимми Картер умудрился ляпнуть на камеру, что русские неверно подошли ко всей ситуации, и что им стоило начать переговоры и решить все спокойно и мирно.

Нет нужды говорить, что русским это не понравилось. Мне позвонил Владимир Путин и высказался о ремарках бывшего президента. Путин не слишком-то был доволен Америкой. Все могло быть уже не так тепло, как в то время, когда мы провели встречу с соревнованиями по каратэ, но мы все ещё разговаривали. Самой большой проблемой было просто то, что Россия считала себя куда важнее, чем была на самом деле. Они уже получали достаточно средств за счёт экспорта нефти и газа, чтобы начать реформирование своей армии и воздушных сил. Это всё ещё была до невероятного неэффективная система, но теперь у них были какие-то деньги и они хотели больше влияния. К несчастью для русских, у них все ещё была в лучшем случае экономика уровня страны второго или третьего мира. Их единственными экспортными товарами были нефть, газ и дешёвое, но дерьмовое оружие.

Я посочувствовал Владимиру, ничего не обещая. Я принял его звонок, будучи на агитационной поездке в Теннесси, и потом рассказал об этом Джошу Болтену. К несчастью, нас подслушивал местный репортёр с тарелочным микрофоном, когда я сказал: – Кто-нибудь, скажите мистеру Арахису, чтобы он захлопнул свою пасть и пошел построил дом! Все равно это единственное, на что он годен!

Это попало в новости в тот же вечер, и мне пришлось поручить Ари издать извинение на следующее утро. Тогда же процитировали мистера Арахиса, где он сказал, что президенту Соединённых Штатов стоит говорить и вести себя, как подобает президенту Соединённых Штатов, а не как президенту братства пьянчуг. В тот же момент некоторые СМИ выяснили тот факт, что я действительно был президентом братства пьянчуг. (Всем и так было хорошо известно, что я состоял в братстве колледжа, но никто не знал, что я был его президентом.)

Как я и сказал, тот ещё лицемерный мудак.

Самой большой нашей заботой во время кампании были дебаты. В какой-то момент политической жизни Америки дебаты считались высшим искусством и возможностью действительно отстоять свою точку зрения перед соперником на глазах народа. Об этом бы писали в газетах, и затем это бы распространялось по стране. В наши же дни это было ничем большим, как просто возможностью побросаться громкими словами и короткими фразочками. Как и со всем остальным, у нас были советники по части дебатов, которые учили нас тому, что можно говорить и о чем спорить. Действительный ум спорящего считался не имеющим значения, да и мог вообще быть осложнением. Если они были действительно умны, то они могли бы действительно попытаться ответить на вопрос вместо того, чтобы по наставлению советника начать бросаться заученными фразочками. Было бы ещё хуже, если они были глупыми и все же пытались ответить на вопрос! Как однажды сказал Эйб Линкольн: "Лучше молчать и показаться дураком, чем открыть рот и развеять все сомнения."

Были ли важны дебаты? Мнения экспертов на этот счёт расходятся. Это считалось универсальной политической мудростью, которая помогла добить Ричарда Никсона в 1960-м году. Он был широколицым мужчиной, только отходивших от гриппа. На чёрно-белых телевизорах того периода он казался бледным и некрасивым по сравнению с молодым и пышущим здоровьем Кеннеди. Люди, которые слушали дебаты по радио или читали об этом в газетах, думали, что Никсон победил, но по телевизору Кеннеди его просто прикончил. Точно так же и Рональд Рейган, отличный лидер, но решительно не блиставший умом, выучил свои строчки как профессиональный актер, коим он был уже множество лет, и вынес и Джимми Картера, и Уолтера Мондэйла разом.

На то, чтобы решить, как организовывать и проводить дебаты, уходило огромное количество времени и сил. Сколько встреч проводить? В каком формате? Будут ли у нас традиционные дебаты, где двое стоят за стойками и отвечают на вопросы ведущего? Или же мы бы сидели за столом лицом друг к другу? Или же мы бы проводили встречу в городском формате, сидели бы на барных стульях в окружении и могли бы вставать и ходить? Кто был бы ведущим? Он бы просто задавал вопрос, или же он мог бы подбрасывать готовые фразочки и требовать, чтобы кандидаты давали ответ? Последнее, чего кто-нибудь мог бы хотеть – так это ведущего, который отошёл бы от сценария и сказал кому-нибудь из кандидатов, что он лживый мешок с дерьмом, кем и было большинство из нас!

Дебаты этого года вызвали много волнений. Нигде в Конституции не сказано, что они должны проводиться в обязательном порядке. Обычно проводят две-три встречи между кандидатами в президенты, и одну встречу между кандидатами в вице-президенты. В чем проблема? Да в том, что я никогда не участвовал в дебатах! Было бы необычно проводить дебаты для кандидатов в конгрессмены, а дебаты за пост вице-президента были сорваны прошлым разбором моего отдыха в Никарагуа. Джон Керри, напротив, ещё баллотируясь в Сенат, участвовал в нескольких сессиях. Меня же воспринимали как мальчика для битья, не слишком хорошую позицию для действующего президента, и все ожидали, что я выйду, споткнусь о собственные шнурки, и затем описаюсь в штаны. Была одна теория, выдвинутая одним из непредвзятых парней в команде, что Джон МакКейн сможет собрать все воедино через неделю после моего провала. Вот и пытайся соответствовать высоким ожиданиям.

Я считал дебаты чушью собачьей, и что у меня есть дела поважнее (например, государством управлять), чем целыми днями упражняться в звучных фразочках в липовых дебатах. Мы сократили количество встреч для кандидатов в президенты и вице-президенты до одной для всех. Это были большой ошибкой! Это сочли признаком моей слабости и страха, что я не справлюсь. К черту! Может, я не облажаюсь на телевидении и буду признан победителем!

Наверное, этот настрой проявился во время подготовительных дебатов, поскольку Брюстер знатно меня отчитал, и не важно, был ли я самым влиятельным человеком в свободном мире или нет! Мне повелели прогнать свою дурь, быть рядом, не отлынивать и выучить свои строчки, иначе я стал бы односрочным президентом! Также не помогло и то, что в этом деле ещё и Джон казался ебаным перфекционистом. Я только напомнил Брюстеру, что я мог законно выписать самому себе помилование, если я его вырублю. На него это не произвело впечатления.

По крайней мере, такова была идея. Но у мира всегда найдется способ испортить все великие планы. Во вторник, четырнадцатого сентября, ко мне в кабинет зашёл Ари и попросил меня уделить ему пару минут. Я отбросил свою ручку, откинулсяназад и кивнул ему в сторону кресла перед моим столом. – Прошу! Присаживайся. Пожалуйста, спаси меня от этого бюджета!

– Мистер президент, мне только что позвонили насчёт одной истории, опубликованной в "Тhе Nаtiоnаl Еnquirеr".

– Элвис все ещё мертв, и в Розуэлле нет никаких инопланетян, – сказал ему я.

Ари не впечатлился. – Это серьезно, мистер президент. Мне только что звонили из "Таймс" по поводу главной истории издания "Еnquirеr" этой недели.

– "Таймс"? "Нью-Йорк Таймс"?! В смысле, не "Дулут Таймс" и не "Бойс Таймс"? Кто-то в "Серой Даме" читает "Еnquirеr"? Что происходит, Ари? – с любопытством взглянув на него, спросил я.

– Я уже послал человека за копией, но "Таймс" запрашивает комментарии по сведениям, что у вас есть внебрачный ребенок, – ответил он.

– И? У нас уже годами идут эти песни и пляски. Чего здесь-то нового? – и это тоже было правдой. Все публичные фигуры притягивают такое, и обычно все рассыпается при разборе.

– Здесь совсем другое, сэр. У них есть свидетельство о рождении и дневник матери 1974-го года.

– 1974-го года! Я тогда был подростком! О чем ты говоришь, Ари?

– Вы когда-нибудь слышали о Майкле Петрелли?

– Нет.

– А что насчёт Джены Колосимо?

Глава 157. Отцовство

Вторник, четырнадцатое сентября 2004-го года.

Я с отвисшей челюстью уставился на Ари Флейшера, не веря своим ушам. Внезапно его выражение стало тревожным.

– Мистер президент?

Я глубоко вздохнул и сказал:

– Ари, ты не хочешь это повторить?

– Согласно статье, Майкл Петрелли является вашим сыном и Джены Колосимо. Как сообщалось, свидетельство о рождении было выдано больницей Эльмхерст в Квинсе, штат Нью-Йорк, двадцать девятого марта 1974-го года. Вы были знакомы с этой Дженой Колосимо? – он читал из блокнота в его руках.

Я про себя улыбнулся и покачал головой:

– Боже правый! Джена Колосимо? Я уже тридцать лет не слышал этого имени.

– Мистер президент? Вы были знакомы с этой женщиной?

Я пожал плечами:

– Может быть, Ари. Я знал одну Джену Колосимо в старшей школе, даже больше – она пару лет была моей девушкой. Это было в Тоусоне, штат Мэриленд, а не в Квинсе. Есть какие-нибудь доказательства? Откуда взялась фамилия Петрелли?

– Понятия не имею, мистер президент. Может ли это быть ещё один вымогатель? – мы уже один раз столкнулись с такой ложью, когда какая-то ненормальная утверждала, что я заделал ей ребенка. За десять минут было выяснено, что она была проституткой в Сан-Франциско, и залетела она в тот момент, когда я был на саммите Большой Восьмерки во Франции.

Я пожал плечами:

– Понятия не имею. Может быть. Такое точно уже случалось раньше. Как думаешь, что нам с этим делать?

– Сперва расскажите о той девушке, с которой вы встречались. У вас были серьезные отношения? – спросил он.

Я кивнул:

– Это было ещё до того, как я встретил Мэрилин, конечно же. С ней я познакомился в колледже. А это была старшая школа. В любом случае, да, у нас все было довольно серьезно. Дай-ка подумать, мы познакомились в начале моего третьего года старшей школы, так что мне тогда было… – мне пришлось немного посчитать в уме, – Скорее всего, мне тогда только исполнилось шестнадцать. Мы встречались до лета, когда я закончил школу, где-то около двух лет.

– И вы были сексуально активными?

Я снова улыбнулся:

– Весьма!

– И как же так получилось, что она до этого ни разу не упоминалась? – спросил он.

– Хороший вопрос, – я на секунду задумался, и затем щёлкнул пальцами. – Точно! Джена была на год младше! Когда я был на третьем году, она была на втором, и когда я был на последнем – она была на третьем! И даже больше, тогда построили новую старшую школу. Старшая школа Тоусона была битком забита учениками, так что была построена школа Лох-Рэйвен. В начале моего выпускного года были изменения в школьных правилах. Все, кто был на втором или третьем году, по новым правилам ходили в Лох-Рэйвен. Все старшие ученики остались в Тоусоне. Скорее всего, она была выпускницей Лох-Рэйвена! Вот почему никто из журналистов, которые когда-либо проводили расследования обо мне, ее не нашел! Она не была учащейся старшей школы Тоусона! Они нашли всех моих одноклассников, но она была на год младше и училась в другой школе. Тогда неудивительно, что ей никто не тыкал в лицо микрофоном!

– Я уже отправил человека за копией "Еnquirеr". Может быть, там есть ее фотография, на которую вы сможете взглянуть и сказать, она это или нет. Почему вы расстались?

– Ну, как я уже сказал, я был на год ее старше. Я уже собирался в колледж, а ей ещё нужно было закончить свой последний год в школе. И кстати, помнишь, когда ты меня как-то спросил, как я сломал свой нос?

Ему понадобилась секунда, чтобы вспомнить тот разговор, и он резко выпучил глаза:

– НЕТ! Только не говорите!..

– Бинго! Ее старик потом весь остаток лета носился вокруг нее с оружием. Больше я от нее ничего не слышал.

– Не думаю, что захочу кому-нибудь рассказывать эту историю! – ответил он. – Ладно, давайте удивим их правдой. Если кто-нибудь спросит насчёт этой истории, я просто скажу, что мы ничего не знаем об этом Майкле Петрелли. Если в этом и есть что-то, то они довольно скоро для нас это выяснят. Если это и мошенники, то лучше, если об этом узнает пресса, а не мы.

– Хорошо.

– А что, если это не обман? – затем спросил он.

– О чем ты?

Ари взглянул на меня и ответил:

– А что, если это правда? Что, если это та самая Джена Колосимо, с которой вы встречались, и этот парень – действительно ваш сын? Что тогда будем делать?

Настал мой черед пожимать плечами.

– Без понятия, Ари. Как по мне, звучит притянутым за уши. Посреди президентской кампании объявляется некий тридцатилетний мужик, и утверждает, что он – мой ребенок? Скорее всего, он просто ищет денег.

Он кивнул:

– Наверное. Я сообщу вам.

Затем Ари ушел, а я ещё пару минут посидел, предаваясь воспоминаниям о своей растраченной молодости. Джена Колосимо! Я годами про нее не вспоминал! В какой-то момент жизни она была любовью моей жизни, но даже тогда я всегда знал, что она была всего лишь подменой до тех пор, пока я не попаду в Ренсселер и не ухитрюсь познакомиться с Мэрилин. Хотя я и представить не мог, что Джена забеременеет. Она была на противозачаточных. Я никогда не чувствовал себя таким идиотом!

После обеда Ари принес мне копию "Еnquirеr". На обложке была моя фотография вместе со снимком невзрачного мужчины третьего десятка или начала четвертого десятка лет, и там же была размещена и фотография его матери. Она казалась мне слегка знакомой, но если это была Джена, то возраст не пошел ей на пользу. Джена, которую я знал, была сногсшибательна. На фотографии же была изображена довольно полная женщина средних лет. Я только пожал плечами и сказал Ари, что не узнаю ее.

Вечером за ужином я рассказал об этом Мэрилин.

– Дорогой, как дела на работе?

– Хорошо, милая. Мне прилетел ещё один иск по отцовству!

В последний раз, когда такое случилось, Мэрилин была в ярости и хотела, чтобы ту проститутку отправили в тюрьму. Она не была довольна, но она поняла.

– Это может быть правдой? – спросила она.

– Понятия не имею. Я встречался с девушкой по имени Джена Колосимо, это факт. Эта женщина – она? Этот мужчина – ее сын? Понятия не имею. Это все было тридцать лет назад. Я вообще не знаю, что происходило у Джены после того, как я поступил в колледж.

– Это та девушка, о которой ты рассказывал, та, с которой ты дольше всех встречался в старшей школе, так ведь?

– Полагаю, что да. Ты никогда не встречалась с ней, потому что она была на год младше, и она оказалась в Лох-Рэйвене.

Она на мгновение задумалась, и потом тихо спросила:

– Ты любил ее?

Я поднялся из-за стола и, обойдя его, подошёл к ней. Я поднял ее и крепко обнял.

– Это было задолго до того, как я встретил тебя. Ладно, да, я любил ее. Я также уже говорил тебе, что была не первой женщиной, которую я любил, но ты была последней. С тех пор ничего не изменилось, ничего.

Мэрилин крепко обняла меня в ответ. Я отпустил ее, чтобы она села обратно, и вернулся на свое место. Затем она, хихикнув, спросила:

– Это Джена тоже получила "Опыт Карла Бакмэна"?

У меня от этого вино пошло носом, что вызвало в Мэрилин приступ хохота. Она хохотала над моей реакцией, и я указал на нее пальцем:

– Ты испытываешь судьбу!

От этого она ещё громче рассмеялась.

Как и ожидалось, на следующем утреннем пресс-брифинге у Ари спросили об этой статье в "Еnquirеr". Я наблюдал за этим по кабельному телевидению.

Вопрос: – Что вы можете сказать о статье в "Тhе Nаtiоnаl Еnquirеr", где говорится, что у президента Бакмэна есть внебрачный сын?

Ответ: – Ну, могу только сказать вам, что, когда я упомянул слова "Nаtiоnаl" и "Еnquirеr" – первое, что сказал мне президент – это что Элвис все ещё мертв и что в Розуэлле нет никаких инопланетян. Думаю, что это довольно полно описывает мысли президента на этот счёт.

Вопрос: – То есть президент утверждает, что Майкл Петрелли – не его сын?

Ответ: – Президент утверждает, что он никогда не видел и не слышал ни о каком Майкле Петрелли. Я же думаю, что весьма подозрительно, что этот Петрелли объявился посреди горячо обсуждаемых и тесных выборов.

Вопрос: – А что, если он действительно как-то связан с президентом Бакмэном?

Ответ: – Я не стану играть в "а если". А что, если на Южной лужайке приземлятся инопланетяне? Спросите тогда, когда они приземлятся.

Я про себя улыбнулся. Мне понравилась цитата про инопланетян. Это попало в вечерние новости. В это же время у меня были заботы поважнее, например, дебаты с Джоном Керри и, о да, управление страной.

Впрочем, на этом история не закончилась. К концу недели и "Нью-Йорк Таймс", и "Нью-Йорк Пост" сообщили, что Джена Колосимо из Квинса действительно была той же Дженой Колосимо, которую я знал в старшей школе Тоусона. Семья Колосимо переехала из Нью-Йорка в Балтимор в 1971-м году, когда я и познакомился с ней, и у них всё ещё оставались родные в Квинсе. (Мистер и миссис Колосимо умерли несколько лет назад) Затем в 1973-м году чета Колосимо отправила Джену обратно в Нью-Йорк жить к нескольким очень строгим тетям и учиться в женской приходской школе Квинса. Это не слишком хорошо сработало, поскольку к середине семестра она явно была "в положении". Монашки исключили ее из школы, за дурное влияние, и Джена получила аттестат о среднем образовании примерно тогда же, когда и родила сына. Она назвала его Майклом в честь своего отца, чтобы попытаться снова добиться его расположения, но это не увенчалось успехом, и ещё пару месяцев она жила с тетями. Отчаянно желая вырваться от них (они были из Старого Света и едва говорили по-английски, и большую часть времени читали ей нотации на итальянском), и она сошлась с первым попавшимся парнем по имени Марио Петрелли. Их брак не продержался и года, но к тому моменту она смогла уйти из дома и начать получать парочку учебных кредитов из общественного колледжа. К тому времени она уже называла малыша Майклом Петрелли, но было не ясно, усыновил ли его Марио. Джена провела следующие тридцать лет в Квинсе, работая секретаршей в различных компаниях, и в июне она погибла в автокатастрофе.

В это же время велось расследование и по самому Майклу Петрелли. Он вырос в Квинсе, и его самым заметным достижением было абсолютное отсутствие оных. Он закончил старшую школу в лучшем случае со средними баллами, и не поступал в колледж. За годы он получил небольшую практику в качестве автомеханика, и последние десять лет работал механиком, иногда работал, а иногда пьянствовал. Он постоянно метался между проживанием в съемной квартире и в квартире Джены. Он впервые узнал обо мне, когда просматривал вещи матери после ее похорон, и нашел ее дневники. В его свидетельстве о рождении имя отца указано не было.

Пресса Нью-Йорка смогла найти несколько родственников Джены, которые сообщили им, что Джену "обрюхатил какой-то парень из Балтимора", но они не знали имени. Они также сказали, что Джена всегда вела дневник, куда записывала все. От всего этого у меня начало появляться дурное предчувствие. Одна из кузин Джены сообщила, что она сама забеременела, будучи подростком, и что Джена знала об этом, и ей это показалось очень романтичным, по крайней мере до тех пор, пока ей не пришлось начать заботиться о собственном ребенке. И вот это сподвигло Джену отказаться от контрацепции – желание подражать своей кузине?

Также нашли и Марио Петрелли. Он оказался страховым агентом в Хэмпстеде. Он женился на Джене, но у них не срослось и все почти сразу же закончилось. Нет, он не усыновляли Майкла, и нет, он понятия не имел, что тот носил его фамилию. Он больше двадцати лет не общался с Дженой, и даже не знал, что она погибла.

Самым большим вопросом для меня было то, почему Джена не сообщила об этом мне. Ладно, она была в Квинсе, а я уже несколько лет как покинул Балтимор, но меня было не так сложно найти, что в Ренсселере, что в армии. Мои юристы сообщили мне, что она могла подать иск против меня, чтобы получать алименты до тех пор, пока Майклу бы не исполнилось восемнадцать, а может, и даже дольше, в зависимости от обстоятельств. Может быть, она думала, что у меня нет никаких денег, но к середине восьмидесятых годов я уже был довольно известным бизнесменом, так что она должна была обо мне слышать. И всё-таки я не получил от нее ни одной весточки. Стыд? Гордость? Теперь я бы никогда не узнал.

К утру воскресенья уже было достаточно дыма, чтобы можно было смело заявить, что есть и огонь. Уилла Брюсиса, появившийся на "Встрече с Прессой", прямо спросили о собирающихся доказательствах того, что у меня есть внебрачный ребенок.

– Какие доказательства? Все, что мы пока что слышали – это то, что у президента Бакмэна были отношения с девушкой, когда он был ещё подростком, который мог быть отцом этого человека, а, может, и нет. Он не связывался с президентом, и не запрашивал никаких тестов ДНК или на отцовство. Все, что мы точно знаем – это то, что он продал эту историю таблоиду, который даже нельзя назвать полноценной газетой.

"Тhе Wаshingtоn Роst" назвала всю эту историю "Бэбигейт"[6]. Как мило!

Комментарии Уилла в дали делу толчок, но не совсем в нужном направлении. Майкл Петрелли подключил юриста, а именно одну из тех акул, которых называют адвокатами-стервятниками. Мне сообщили о неком Анджело ДеСантосе, человеке, чьи объявления висели почти рядом с каждым полицейским участком и тюремными корпусами, и другими опасными перекрестками, которые он только мог найти. Может быть, Майкл и был идиотом, но у Анджело был отличный нюх на наживу. Майкл уже продал свою историю "Еnquirеr", довольно дёшево, чтобы покрыть расходы на собственное содержание. Анджело же собирался поднять планку намного выше, и отправиться прямиком за мной. Согласно планируемому к изданию списку четырехсот богатейших людей в журнале "Форбс", я был десятым по счету с состоянием чуть меньше, чем четырнадцать миллиардов сто миллионов долларов. К концу недели Анджело ДеСантос подал иск на половину моего состояния, то есть на семь миллиардов, вкупе с деньгами на поддержку ребенка на протяжении тридцати лет со всеми пенями и другими расходами, что в сумме составило ещё один миллиард. Как по-итальянски будет "нахальство"?

Дальше стало только лучше. Петрелли пообещал "Еnquirеr", что он разрешит им выпустить дневники Джены в печать. ДеСантос прочёл их и забраковал всю эту сделку. Он собирался выпустить дневники в виде мемуаров – "Тайны любовницы Президента", или как там было. Должно быть, Джена была очень впечатлена, что не очень сложно было сделать с девушкой-подростком. Ее дневники были весьма откровенны, намного откровеннее того, что можно было напечатать в газете, хотя в качестве анонсов были опубликованы некоторые отредактированные отрывки. Было выпущено достаточно, чтобы я всерьез задумался, что это могло оказаться правдой.

Брюстер МакРайли и Эд Гиллеспи были вне себя из-за этого. Наш аккуратно составленный образ тех, кто знал, что делает, медленно рассыпался. Старшие работники кампании подумали, что это было самым невероятным "политическим сюрпризом", но никто не стал бы убивать женщину средних лет в Квинсе в июне, чтобы сорвать мне переизбрание. Нет, Майкл Петрелли этот жадный ублюдок, ухитрился сделать все сам. Джон Керри держал рот на замке и выглядел по-президентски с этим своим печальным и угрюмым выражением. Вместо этого он позволил своему назначенному шуту Джону Эдвардсу отпускать всевозможные остроты на этот счёт до тех пор, пока я не позвонил Керри и не напомнил ему об услуге, которую я оказал ему с "ветеранами катеров". После этого он заткнул Эдвардса.

Во вторник двадцать восьмого числа у нас состоялись дебаты в Хьюстоне, том же самом городе, где Джордж Буш объявил всей стране о том, что я стал его кандидатом на пост вице-президента. Это был город убежденных Республиканцев, и меня тепло там встретили. И все же над всем нависала тень "Бэбигейта". Во время дебатов на этот счёт не задавалось никаких вопросов, и Джон Керри ни словом не обмолвился об этом. Джон Эдвардс же, чертов распутник, собрал команду составителей шуток, которой бы гордился сам Мэл Брукс, и снова высказывал остроты в мой адрес, когда ему выпадала возможность. Лучшее, что мы могли ему ответить – это то, что такое поведение не подобало вице-президенту, только если он не избирался в братство пьянчуг. Джон МакКейн пообещал дать ему хорошую взбучку.

Мое выступление на дебатах было не слишком оригинальным, как мне самом показалось. Половину всего времени мы обсуждали внутреннюю политику, а вторую половину – внешнюю. Никто из нас на самом деле никого не победил. Несмотря на это, поскольку это были мои самые первые дебаты, и ожидания насчёт меня были невероятно низкими, тот факт, что я вышел, не потеряв свои брюки, пошел мне в плюс. Комментаторы объявили ничью, и поздравили меня с хорошим выступлением, несмотря на личные проблемы. Ну и ну!

Весь этот маразм продолжался весь октябрь. Анджело ДеСантос настроил против меня весь Нью-Йорк. Он подал заявление на запрет Секретной Службе преследовать его клиента, что было просто безумием, поскольку Секретная Служба с ним даже не говорила. Затем он подал на меня иск по установлению отцовства, подал иски против Мэрилин и детей, чтобы я не мог переписать свое имущество на них, запрос на залог моего дома в Хирфорде и моего самолёта, зачем-то подал иск и против Сьюзи и ее семьи, и вдогонку подал ещё полдюжины различных исков против меня за притеснения и нарушения гражданских прав. Я бы спустил свое состояние только на судебные разбирательства.

Я взял один выходной и встретился со своими юристами вместе с советником Белого Дома Джоном Вайзенхольцом. Кабинет советника не стал бы отстаивать мою личную позицию, но они отстаивали бы позицию президента. Их общим вердиктом было, что все это было просто напусканием тумана. Ничего из этого не вышло бы на рассмотрение, и было бы отброшено ещё на раннем этапе. Я мог бы удерживать это дело в суде до тех пор, пока мы все не умерли бы от старости. Требование половины моего имущества основывалось на нелепой теории о том, что Джена Колосимо и Майкл Петрелли сформировали "вторую семью", и таким образом также претендовали на половину моего имущества, равно как и Мэрилин с Чарли и близняшками, которым бы досталась вторая половина. Я никак не мог быть должен покрывать тридцать лет алиментов на ребенка, которых его мать не требовала.

С другой стороны – это Америка. Кто угодно мог засудить кого угодно за что угодно. Я мог отстаивать свое доброе имя и потратить остаток своего состояния на разбирательства с этим мудаком, или же я мог его купить. Может, закон и был на моей стороне, но Петрелли смог оставить определенный отпечаток на общественном настроении, и у него были весьма непристойные дневники, раскрытие которых мне было совершенно не нужно.

Мы выждали ещё около недели до выборов и затем взяли ДеСантоса на освидетельствование снятия моей пробы для проведения ДНК-теста. Это было поручено парочке агентов Секретной Службы, которые затем проводили ДеСантоса за территорию и отвезли обратно в Нью-Йорк. Он возмущался, что ему не было позволено общаться с прессой ни в зале для пресс-конференций, ни на Южной лужайке! Уже в Нью-Йорке агенты вместе с ДеСантосом и Петрелли посетили лабораторию, где сняли пробу уже с Петрелли, и затем передали мою пробу. Результаты должны были быть в среду четвертого ноября.

Все это довольно хорошо отыгрывалось в прессе. Моя "открытость" в проведении теста на отцовство обнадеживала. Чушь! Я просто хотел, чтобы это все закончилось. Я был уверен в одном – если это окажется затянувшимся мошенничеством, или результаты теста были бы отрицательными, то я бы уничтожил ДеСантоса! К тому моменту, как я бы с ним разделался – ему бы очень повезло, если бы он потом смог работать адвокатом хотя бы на Кубе!

Что бы я делал, если результаты оказались положительными? Я не знал.

Выборы состоялись во вторник третьего ноября, и впервые я не волновался о результатах в "Бест Вестерн" в Вестминстере. Нет, в этот раз мы расположились в "Хайятт Редженси" в Вашингтоне, который располагался в паре кварталов от Капитолия. После того, как девочки закончили с учебой, мы с ними и Мэрилин полетели домой в Хирфорд, захватив по пути из дома Чарли и всем нашим кортежем поехали в наше обычное место для голосования в старшей школе. Мы проголосовали и поехали обратно домой. Когда мы летели обратно в Белый Дом, Чарли присоединился к нам. Он оставался в стороне от кампании настолько, насколько мог. Его мнение? – Пап, я понятия не имею, как ты с этим всем справляешься!

Хороший дождь!

Несмотря на это второстепенное событие, экономика держалась на плаву, и в мире было относительно спокойно. К концу вечера уже стало очевидно, что я победил на своем переизбрании, или же на выборах на пост президента. По популярности я был впереди на пять процентов, имея шестьдесят три с половиной миллионов голосов против пятидесяти семи миллионов у Керри. Ещё больший отрыв у меня в коллегии выборщиков – триста тридцать четыре против двухсот трёх. Единственные штаты, где победил Керри – это в трех штатах на Западном побережье (Вашингтон, Орегон и Калифорния), в Иллинойсе (Чикаго, крепкий бастион Демократов), в Миннесоте на Среднем Западе, на Северо-западе (Майн, Массачусетс, Нью-Хэмпшир, Вермонт и Коннектикут) и в части среднеатлантических штатов (Нью-Йорк, Нью-Джерси, Делавар и Мэриленд). Я же победил на Юге, в Рокки-Маунтинс, почти везде посередине страны и в огромной части промышленного пояса. Я проиграл в Мэриленде, но, любимый сынок или нет, я все равно не особенно ожидал победить там.

К десяти часам, когда в Рокки-Маунтинс начали объявлять результаты, прогнозы склонялись в мою пользу. Окончательный результат отказывались озвучивать до тех пор, пока не закончились голосования на Западном побережье, но уже к тому моменту математически все было закреплено. Где-то в пятнадцать минут двенадцатого мне позвонил Джон Керри, всего лишь через пару минут после того, как СМИ объявили о моей победе. Он поздравил меня с победой, а я поблагодарил его за тяжёлую и честную кампанию. Мы полюбезничали по телефону и пообещали сотрудничать друг с другом и творить политическую любовь на постели, усыпанной лепестками роз. Бла, бла, бла! Керри вел относительно честную кампанию, как и я; а если бы я ещё раз увидел Джона Эдвардса – я бы зашвырнул его в засаленный мусорный контейнер и захлопнул бы крышку!

Некоторые комментаторы называли это ожидаемым, но это скользкая дорожка для любого политика. Самое опасное для политика – это доверять своему собственному обзору прессы.

Мое облегчение длилось недолго. На следующее утро я получил результаты ДНК-теста. Спустя тридцать лет я снова стал отцом. Я показал результаты Мэрилин, и мы оба в отвращении и неверии покачали головами. Я ума не мог приложить, как объяснить это ее родителям!

Результаты выборов почти потонули в том шуме, который по национальному телевидению развел Анджело ДеСантос по поводу результатов ДНК-теста. Тогда он давил на сострадание, утверждая, как я, уклоняющийся от своих обязанностей отец, оставил своего сына без какой-либо поддержки и направления, необходимых для его успеха в жизни. Это несколько затихло после того, как полиция Нью-Йорка взяла Майкла Петрелли с кучкой его дружков, которые разгромили бар, празднуя его скорые миллиарды. Петрелли был дебилом.

Я встретился со своими юристами и решил оставить все это позади. Я бы сделал этому клоуну предложение, чтобы откупиться от всех его обвинений и окончательно его заткнуть. Нет нужды говорить, что ДеСантос опубликовал это как знак моей "уступки". Вот мудак! Я согласился встретиться с ним в понедельник перед Днем Благодарения в Вашингтоне. ДеСантос хотел, чтобы все было проведено в Нью-Йорке, и было показано на телевидении. Мы рассмеялись на это и сказали, что если он хочет увидеть расчет, пока ещё достаточно молод, чтобы насладиться этим, то он должен был быть двадцать второго ноября в Хэй-Адамсе в десять утра, и чтобы его клиент был с ним, иначе никакой сделки не будет.

В то утро я быстро встретился со своими работниками, чтобы убедиться, что мир за ночь не полетел ко всем чертям. Без пятнадцати минут десять я покинул Белый Дом и вместе со всем зоопарком отправился в Хэй-Адамс, где мы уже забронировали конференц-зале. Без пяти минут десять мы вошли в зал и узнали, что ДеСантос вместе с Петрелли ещё ехали; они хотели прибыть последними. Я только посмотрел на остальных и закатил глаза.

Анджело ДеСантос вошёл первым, он выглядел зализанным и заискивающим. Он чем-то напомнил мне торговца подержанными автомобилями. Он выглядел как адвокат, который гоняется за скорыми в поисках клиентов, отмазывает подражателям бандитов, и заключает дурные сделки со страховыми компаниями. На нем был надет блестящий костюм, на его пальцах были какие-то вырвиглазные аксессуары, а его волосы были обмазаны гелем и зализаны назад.

Следом за ДеСантосом вошёл Майкл Петрелли. Он тоже был в костюме, вероятно, единственном, который у него был, и у него было абсолютно пустое выражение. Если бы он прошел на улице мимо вас, вы бы даже не заметили его. Это был парень, которому повезло попасть на крупный расчет, о котором он только мог мечтать, в остальном же он был полным лопухом.

Со мной же было трое юристов – Такер Потсдам, мой давний главный адвокат и налоговый юрист, Джон Вайзенхольц, советник Белого Дома, и Дэвид Бойес, которого я снова нанял, чтобы разобраться с этим ужасом, если дело начнет доходить до суда. Я уже пользовался его услугами до этого, и он был одним из лучших юристов Америки, будь то в здании суда или снаружи. Также у меня была пара агентов Секретной Службы, которые стояли на страже в конференц-зале.

Такер указал ДеСантосу и Петрелли на места напротив за столом для переговоров. ДеСантос попытался обойти стол, чтобы пожать мне руку, но Такер перекрыл ему путь и снова указал обратно на его место за столом. ДеСантос взглянул на меня и сказал:

– Мы просто пытаемся быть культурными, мистер Бакмэн.

Я взглянул ему в глаза и сказал:

– Сядьте, мистер ДеСантос.

Когда он сел, я добавил:

– Мы все знаем, зачем мы здесь. У вас есть десять минут. Чего вы хотите?

– Незачем быть таким враждебным!

– Время идёт, мистер ДеСантос. Девять минут пятьдесят секунд, – ответил я.

Он на мгновение вспыхнул, но мое лёгкое постукивание по моему "Ролексу" и "Тик-так!" в моем исполнении вернуло его обратно в колею. Он говорил дольше десяти минут, но это было не важно. Он хотел получить громадную выплату в размере нескольких миллиардов долларов. Петрелли молча сидел рядом с ним, но на его глупом лице читалось нетерпение, и он поддакивающе кивал, будто бы ДеСантос обещал ему нечто подобное, и сейчас это должно было произойти. Санта Клаус и в самом деле существовал, и он пришел бы к нему в ноябре!

ДеСантос продолжал болтать, пока я не поднял ладонь и не сказал:

– Стоп. Время вышло.

Он хотел было продолжить, но я просто сказал ему:

– У вас уже была возможность высказаться, мистер ДеСантос. Теперь моя очередь.

Я посмотрел на остальных, кто сидел с моей стороны, и на их лицах читалось недоверие. Я, пожав плечами и бросив быстрый взгляд на Бойеса, покачал головой. Затем, прежде чем ДеСантос снова смог встать, я посмотрел на Петрелли и сказал:

– Я понятия не имею, что тебе пообещал этот жулик, но позволь рассказать, что произойдет на самом деле.

ДеСантос, подскочил с места, и начал возмущаться на то, что я назвал его жуликом. Я же взглянул на него и рявкнул:

– СЯДЬТЕ НА МЕСТО И ЗАМОЛЧИТЕ, НЕ ТО СЛЕДУЮЩЕЕ, ЧТО ВЫ УВИДИТЕ – ЭТО ДВОИХ АГЕНТОВ СЕКРЕТНОЙ СЛУЖБЫ, КОТОРЫЕ ВЫВОДЯТ ВАС ОТСЮДА В НАРУЧНИКАХ!

– Вы не можете…

Я жестом поманил агентов и они встали позади него. ДеСантос резко заткнулся. Я поднял ладонь, и они отступили. Затем я снова заговорил.

– Это мистер Дэвид Бойес. Он – один из лучших судебных юристов в стране. Он оспаривает дела перед Верховным Судом. А присутствующему здесь мистеру ДеСантосу не место даже на ступеньках на вход в здание суда! Я дам слово мистеру Бойесу.

Бойес, услышав это, подскочил. Он открыл свой дипломат и достал пачку юридических документов. Затем он передал один из них Петрелли.

– Это федеральный запрет на подачу иска к президенту до тех пор, пока он пребывает на своем посту. Начиная с третьего ноября, это будет по двадцатое января 2009-го года.

Лично мне Бойес и Вайзенхольц сказали, что это было липой. В деле Джонс против Клинтона было постановлено, что частные лица могли подавать на президента в суд за действия, совершенные до вступления на пост. Нам было плевать; это все равно было только первым залпом.

Затем он передал ему ещё один документ.

– Это – федеральный приказ о прекращении, запрещающий вам и вашему адвокату обсуждать это дело с прессой. Скажете одно слово – и можете дальше вести разбирательства из-за решетки.

Ещё документ.

– Это – федеральный ордер на изъятие всех записей и документов Джены Колосимо и их передачу в федеральный суд до тех пор, пока не будет проверена их подлинность. До этого времени их нельзя будет продать или опубликовать. Это означает, что вы передаёте дневники вашей матери федеральному приставу. Один из них ожидает внизу, и он вместе с вами отправится в Нью-Йорк и заберёт все дневники такого рода.

Затем перед лицом Петрелли и ДеСантоса было выложено ещё несколько запретов и ордеров. Бойес сказал мне, что это были всего лишь затычки, и в некоторых случаях – очень слабые. Большая часть из них была услугами от различных федеральных судей, о которых запросила моя команда юристов, поскольку почти ничего из этого не было под федеральной юрисдикцией на самом деле. Если бы Петрелли и хотел это оспаривать, он бы в конечном счёте победил бы в суде, хотя, скорее всего, его команду юристов вел бы уже не ДеСантос. Казалось, что Бойес так же презрительно относился к ДеСантосу, как и я сам. На этом моменте он снова передал слово мне.

– А теперь насчёт твоих требований к моему имуществу. У тебя нет никакого права ничего требовать! Сама правовая теория о том, что вы с твоей матерью образовали вторую семью и таким образом имеете право на половину моего состояния нелепа сама по себе. Ещё ни один суд не находил подобное реалистичным. То же относится и ко всем требованиям по возмещению алиментов. Право что-либо у меня требовать было у твоей матери, а не у тебя, но по какой бы то ни было причине она никогда не обращалась ко мне за поддержкой. Если бы она это сделала, то, может быть, я бы и согласился на что-то. Но она этого не сделала. А у тебя же, с другой стороны, нет никакого законного права на что-либо претендовать.

Затем я указал на Такера:

– Это мой адвокат по недвижимости. Мой главный адвокат по недвижимости. Он возглавляет команду юристов по недвижимости и налоговых юристов крупнее, чем вся фирма ДеСантоса. Это тот парень, который составил мое завещание. Так вот, раз уж мы уже выяснили, что через суд ты не можешь получить от меня никаких денег, давай посмотрим, что ты сможешь с меня взять. Такер?

Такер снял очки и положил их на стол.

– Согласно положениям нынешнего завещания мистера Бакмэна, все его дети получат по десять миллионов долларов после его смерти. Миссис Бакмэн получит больше, но поскольку вы не имеете к ней никакого отношения, то вы не имеете право чего-либо с нее требовать. Основная часть состояния мистера Бакмэна будет передана в фонд Бакмэна, благотворительной организации мистера Бакмэна. Опять же, вы не вправе что-либо здесь требовать. На настоящий момент мистеру Бакмэну сорок восемь лет, и ожидаемая продолжительность его жизни составляет ещё тридцать лет. Вам исполнится шестьдесят лет, прежде чем вы увидите что-нибудь, кроме счетов на юристов. Вдобавок к этому, пока мы сейчас говорим, завещание мистера Бакмэна переписывается таким образом, чтобы исключить оттуда всех детей, не являющихся детьми мистера Бакмэна и миссис Бакмэн. Чтобы получить что-нибудь, вам сперва понадобится добиться признания нового завещания мистера Бакмэна недействительным, чего вы не сможете даже начать делать до его смерти, на стадии первичного рассмотрения, опять же, через тридцать лет.

Петрелли выглядел так, будто бы перед взорвалась бомба! На его лице читался ужас, и его голову повернулась в сторону ДеСантоса:

– Вы сказали… – и затем эти двое начали спорить между собой, ощерившись, как пара шумных итальянских котов.

Я бросил на свою команду взгляд, полный отвращения, и дал им погрызться между собой ещё мгновение-два. Наконец я устал от их пререканий, и рявкнул:

– ХВАТИТ УЖЕ! ЗАТКНИТЕСЬ!

Агенты подошли к этим пререкающимся мудакам, и они заткнулись. Они угомонились и повернулись ко мне.

– Итак, теперь ты не можешь отсудить у меня никаких денег, и прежде чем я умру и ты сможешь получить хоть что-нибудь, ты уже будешь стариком. Вот мое предложение. Это единовременное предложение, и никаких встречных предложений приниматься не будет. Соглашаешься или уходишь.

Эти двое переглянулись, и затем снова посмотрели на меня. Я продолжил:

– Во-первых, я заплачу тебе десять миллионов. Ты будешь прямом вычеркнут из моего завещания. Ты получишь ту же выплату, что и мои дети, только тебе не придется ждать, когда я умру.

Осознав, что его лёгкие миллиарды испарились, Петрелли, казалось, был в ужасе. ДеСантос же сидел с таким видом, будто бы думал, что он все ещё умнее меня. Я продолжил:

– Это будет выплата только за то, что ты был получателем моей ДНК. Твоя мать тебе тоже кое-что оставила. Очевидно, что это был не ее ум, не ее смекалка или очарование, потому что у тебя нет ничего из этого. Но она оставила тебе свои дневники. И я хочу выкупить у тебя эти дневники ещё за десять миллионов. Ты отдашь все эти дневники. И они будут уничтожены, не будучи опубликованными.

Петрелли, казалось, снова начал на что-то надеяться. Я же ещё не закончил.

– И наконец, в качестве компенсации за утрату матери и ужасную боль за то, что ты рос без отца, будет выплачена ещё сумма в пять миллионов, чтобы смягчить твои страдания. Итого выходит двадцать пять миллионов, которые будут выплачены по четвертям, по шесть с четвертью миллиона в год. После этого я уже не буду президентом, так что любая цена трудностей, которая ты думаешь, что есть, станет нулевой. И ты также соглашаешься никогда не обсуждать это соглашение или его условия. Если ты откажешься передать все дневники или нарушишь условия данного соглашения, то оно становится недействительным, и ты будешь должен возместить все уже уплаченные суммы плюс проценты.

Я кивнул Дэвиду Бойесу, и он достал ещё один документ и подтолкнул по столу.

– Вот условия, – сказал он. – Они не обсуждаются.

Я возражал против выкупа этого подонка – во всех смыслах этого слова! Может, я ещё и мог бы стерпеть выплату наследства в десять миллионов, поскольку это было той же суммой, которую бы получили и мои другие дети. Остальные же пятнадцать миллионов были шантажом и ничего больше. Я бы скорее потратил сумму вдвое больше на то, чтобы его похоронить.

Вместо этого я столкнулся с плотной стеной из своих юристов и старших работников, все из которых хотели скорее закопать это дело поглубже. Я отдельно встретился с Дэвидом Бойесом, и он прямо сказал мне: – Карл, повзрослей! Этот парень может тянуть все это годами. Ты можешь сделать это дороже для него, но ты не можешь это остановить. Он может бороться вечно, подавая иск за иском, и когда-нибудь он выиграет дело. Все приостановки истекут, приказы будут пересмотрены и дневники будут вскрыты. В какой-то момент суд постановит, что дневники можно опубликовать, и вы уже начнете выяснять, кто будет получать с них доход. Ты хочешь, чтобы твои жена и дети прочли о твоих потных играх и забавах на заднем сидении машины твоего отца?

– Мы никогда не делали этого в машине моего отца!

– О, заткнись! Всем плевать! Ты всерьез хочешь провести следующие четыре года своего президентского срока в качестве вечерней шутки? Кого бы ты хотел, чтобы он сыграл тебя в фильме?

– Черт! – пробормотал я.

– И вот ещё кое-что для раздумий. Чем больше ты с этим борешься, тем ценнее становятся дневники. Чем дольше ты борешься, тем больше человек захочет узнать, из-за чего ты борешься. Пара моих людей уже посмотрела приблизительную цену этих дневников. По скромным подсчётам она составляет тридцать миллионов, и может поднять до пятидесяти. Как я уже сказал – повзрослей. Соверши эту чёртову сделку!

Так что я совершил эту чёртову сделку. Я предложил двадцать пять миллионов парню, который думал, что хорошо получать двадцать пять тысяч в год. Бумаги ещё мгновение просто лежали на столе, и затем Петрелли потянулся к ним. Но затем вытянувшаяся рука ДеСантоса схватила их первой. Он начал изучать их.

– Нам нужно некоторое время, чтобы рассмотреть это.

Бойес взглянул на меня. Я кивнул. Он ответил:

– Двадцать четыре часа. В это время ожидающий внизу федеральный пристав сопроводит вас до Нью-Йорка, где вы передадите дневники. Они будут находиться в федеральном владении до тех пор, пока данная ситуация не разрешится.

ДеСантос едва заметно кивнул. Настала пора заканчивать. Я поднялся:

– Я потратил слишком много времени на эти глупости. Мистер Петрелли, я понятия не имею, почему ваша мать никогда не сообщала нам о своем материнстве. Это было ее решение, а не ваше и не мое. Что разочаровывает меня больше всего – так это то, как кто-то с половиной моих генов может вести себя так, как вы. Может быть, вы и мой потомок, но вы точно не мой сын. Я надеюсь никогда больше о вас не слышать, – и я, оставив юристов в конференц-зале, ушел вместе с агентами. Довольно всего этого!

Глава 158. Затишье перед бурей

Я не удивился, когда ДеСантос согласился на выдвинутые условия, и заставил Петрелли подписать бумаги уже на следующий день. Пристав вернулся в Вашингтон с подписанными бумагами и дневниками. Пока завершались последние шаги в обработке бумаг, дневники были переданы в федеральный суд. Затем, наконец, дневники были переданы мне. В те же выходные я поехал домой в Хирфорд, оставив Мэрилин в Вашингтоне. Я не стал их читать. Я только взял коробок спичек, отправился на посадочную площадку и закинул дневники в старые картонные коробки. После этого я полил их жидкостью для розжига и поджёг. Было прохладно, но мне было плевать. Я только стоял там и смотрел на это, периодически подталкивая не загоревшиеся страницы обратно в огонь до тех пор, пока ничего не осталось. Я не думаю, что я когда-нибудь бы понял, почему Джена никогда не выходила на контакт, но я и не хотел читать ее дневники, чтобы попытаться это выяснить. Это казалось мне слишком тайным и личным. Это было так давно, и так горько.

Пресса же не хотела упускать отличного скандала. Джон Эдвардс в большинстве своем заткнулся, когда стало очевидно, что он остаётся в Сенате, и ни Петрелли, ни ДеСантос, ни я ничего не говорили. Однако, природа не терпит пустоты, так что репортеры начали сообщать о том, что сообщать было нечего. Все это дошло до точки на первой неделе декабря. Брайан Уильям перенял на себя "Ночные новости NВС" от Тома Брокау, и умудрился добыть себе интервью один-на-один с президентом, как большое и яркое вступление. Да, все было большим и ярким, но, наверное, не совсем так, как он это себе представлял.

Мы сели в зале картографии, как и на некоторых предыдущих интервью, но в этот раз здесь были только я и Уильямс, без Мэрилин или ещё кого-либо из членов семьи. Предполагалось, что это будет обсуждением моих планов на второй срок администрации Бакмэна в плане сотрудников и будущих законопроектов.

Уильямс: Мистер президент, для начала – поздравляю вас с победой на выборах. Вам приятно думать, что вам больше не придется баллотироваться на пост?

Я (усмехнувшись): Брайан, думаю, это несколько преждевременно. Может быть, я и не буду баллотироваться на пост, но точно будет достаточно ещё выборов, где меня могут задействовать для влияния. Если я все сделаю правильно, то, может быть, я смогу потом помочь парочке своих коллег-Республиканцев.

Уильямс: А если что-то пойдет не так?

Я (улыбаясь): Тогда, может быть, мои коллеги-Республиканцы не захотят моей помощи. Поживём – увидим, не так ли?

Уильямс: Вы считаете скандал с Петрелли одной из тех вещей, которые могут пойти не так?

Воу! А это откуда взялось?! Уверен, что это отразилось на моем лице, потому что я перестал улыбаться или смеяться и пристально взглянул на Уильямса.

Я: Это совсем не то, что я собираюсь обсуждать, Брайан.

Уильямс: Мистер президент, вы должны признать, что на некоторых избирателей этот скандал все же повлиял.

Я: Я бы не согласился с этим, и я думаю, что окончательные результаты голосований говорят сами за себя.

Уильямс: Вы до настоящего момента отказывались обсуждать этот скандал. Почему так?

Я: У меня нет никакого желания обсуждать что-либо подобное, Брайан. Я здесь для того, чтобы обсудить изменения, грядущие в ближайшие четыре года.

Уильямс: Мистер президент, почему вы не обсудили то, что произошло, и не объяснили все это американцам? Разве не было бы нереалистичным ожидать, что это останется в тайне спустя столько лет?

Я: Тогда позвольте мне закрыть эту тему. Я думаю, что до больного очевидно, что американская общественность способна отделить мои действия в качестве президента Соединённых Штатов от того, что бы ни произошло с парой подростков тридцать лет назад. Это не было чем-то большим, чем личным делом для причастных к этому людей. Никакие законы не были нарушены. Не было никакого скандала и сокрытия. С тех пор этот вопрос былразрешен и мы оставили это позади и живём своими жизнями дальше. Больше, чем это, никакого обсуждения не будет.

Уильямс: Что же насчёт дневников? Была ли за них какая-то выплата?

Я: Давайте дальше, мистер Уильямс. Эта тема начинает надоедать.

Ари Флейшер с первого января оставлял свой пост, и его место должен был занять Уилл Брюсис. Когда нас не снимали, я сказал Ари, что в качестве рождественского подарка NВС на неопределенный срок лишались своих пресс-привилегий в Белом Доме. Он забеспокоился и начал возражать против этого, но мне было все равно. Уильямс сознательно нарушил нашу договоренность перед интервью.

– Репортёр NВС солгал президенту Соединённых Штатов! Действия имеют свои последствия, Ари, и не только для меня. Может, настало время и репортерам это понять.

Я победил на переизбрании (или избрании, в зависимости от того, как на это посмотреть), но некоторые вещи менялись. Несколько высокопоставленных человек сказали мне, что если я выиграю, то они уйдут где-нибудь в 2005-м. Я был немного обескуражен этим, но работа такого уровня невероятно изнурительна. Забудьте о семье или жизни вне Белого Дома. Вы на связи круглые сутки, каждый день, и можете сегодня быть здесь, а завтра – на другом конце света. И Ари всего лишь был первым, кто объявил о своем уходе.

Колин Пауэлл сказал мне, что он пробудет на посту до лета, но он бы ушел после праздника четвертого июля. Он подумал, что Конди Райс стала бы отличным кандидатом, и я подумал так же. Она не была слишком известна, и несмотря на то, что она была большой фанаткой Джорджа Буша, она была относительно умна и умеренна во взглядах. Она согласилась продвинуться, и сказала, что подумает о новом советнике по национальной безопасности.

Майк Герсон тоже собирался оставить место моего составителя речей. Технически, он был составителем речей Джорджа в то время, как Мэтт Скалли был моим. Мэтт оставался на месте, а Майк собирался уходить. Он предложил себе замену по имени Марк Тиссен, который был помощником и писателем для сенатора Джесси Хелмса из Северной Каролины. Это заставило меня всерьез задуматься. Майк был намного консервативнее меня, и он оставался со мной только из верности Бушу. Когда он упомянул про Хелмса, я мгновенно занервничал. Джесси Хелмсу было около миллиарда лет, и он был настолько консервативен, что считал, что Эйб Линкольн слегка поторопился освобождать рабов, что СПИД был божественным наказанием для гомиков и педиков, и что быть Демократом сродни атеизму. Я сказал Майку, что встречусь с Тиссеном, но что и собираюсь посмотреть ещё и на других кандидатов. Да и опять же, связь с консервативной частью партии могла быть и неплохой мыслью. Мне нужно было об этом поразмыслить.

Одна из самых тяжелых работ в Белом Доме – это у начальника штаба. Он повсюду ездит с президентом, работает до нелепого долго, и у него нет никакой личной жизни. Когда одиннадцатого сентября погиб Энди Кард, на эту позицию вступил Джош Болтен. Он сказал мне, что уйдет сразу после инаугурации. Он также посоветовал повысить Фрэнка Стуффера с позиции помощника. Фрэнк был со мной со времён кампании 2000-го года, и ему было всего тридцать лет, он был невероятно молод для такой высокой позиции, но он смог впечатлить Джоша. Меня такой выбор устраивал. Для парня, который начинал, как мой личный помощник, это был невероятный карьерный рост всего за пять лет. К тому моменту, как он покинул бы Белый Дом, Фрэнку бы светило место в Республиканской партии, на Кей Стрит или в частном секторе.

В этот раз я внёс крупное изменение в программу инаугурации. Я сказал всем, что мне плевать, сколько бы там ни было инаугурационных балов, мы с Мэрилин посетили бы только один! Я сказал Джону, что если он с Синди хотел обойти их, то они свободно могли это сделать, но восемь балов за один вечер, как в прошлый раз, было бы просто нелепо. Я был бы счастлив выступить на каждом балу по кабельному телевидению, но кататься с одного до другого было бы просто безумием. Джон же, напротив, сказал мне, что он бы воспользовался этим, как ещё одним шансом попожимать руки и набрать поддержку на 2008-й год. Вполне резонно. Если бы мы смогли реализовать идею с выступлением на кабельном, то я бы однозначно упомянул бы о том, как он мне помогал, и как он объезжал все.

Как и обычно, мы пригласили мою семью (ту, которая у меня была) и семью Мэрилин (стольких, сколько захотело приехать) вкупе с моими друзьями из дома. Приехали Таскер и Тесса, вместе с ними был и Баки, который сопровождал обеих девочек. Чарли привел с собой некую блондинку-модель, с которой он познакомился на гонке. Джейк Эйзенштейн-младший приехал со своей женой. Мы с Мэрилин посетили совместный национальный бал в Мэриленде, и там была Шерил Дедрик со своим мужем, гордо представляющую Девятый округ. Она уже дважды выиграла свое переизбрание, и оставалась верным сторонником. Может, Мэриленд и проголосовал за Керри, но Девятый округ с огромным отрывом голосовал за Бакмэна!

Оказалось, что Мэрилин была королевой бала в больше, чем одном смысле. Она выбрала себе отличное красное платье от Версаче с боковым вырезом до середины бедра, и поверх этого на ней был пиджак-болеро. Особенно интересной частью было, когда мы приехали на бал и она сняла свой пиджак – под ним было красное бюстье с открытой спиной и без бретелек! Должно быть, она загорала без лифчика, и она выглядела прекрасно! Я присвистнул ей, также заметила ещё пара человек, и Мэрилин покраснела и поправила прическу, покружившись, чтобы показать все мне и остальным. Позже я узнал, что она надела чулки, а не колготки. Во время нашего первого танца она шепнула мне, что она хотела, чтобы моя инаугурация была запоминающейся. И она стала такой! Она также попала на обложки большинства таблоидов и женских журналов моды, а ее платье стало самым популярным вечерним платьем в том сезоне. В конце концов Версаче выпустили его в полдюжине цветов, как и в черном, и версия этого платья "чёрное, чуть выше колена" стала тем самым "маленьким черным платьем" того года!

Было намного спокойнее посетить только один бал, даже при том, что мне приходилось отходить каждые пару минут в съёмочный зал, чтобы выступить по телевизору на одном из других балов. По крайней мере, в этот раз никто не снял бы то, как Мэрилин храпит с открытым ртом, пуская слюни мне на плечо. Мы и в самом деле смогли потанцевать, и я смог пропустить стакан-другой. К несчастью, парень с чемоданчиком не разрешил мне взорвать родной город Джона Эдвардса. Он все ещё бесил меня со своими репликами о Майкле Петрелли в конце предвыборной кампании. Майкл же был ещё одним мудаком, которого я был бы не прочь подорвать. (Если бы он смог связаться со мной после смерти Джены, и цивилизованным образом представиться, то, может, у нас сложились бы совсем другие отношения. А продавать эту историю в "Nаtiоnаl Еnquirеr" и затем подавать на меня иски, требуя миллиарды явно было не цивилизованным подходом!)

Вскоре после инаугурации я ухитрился подколоть Мэрилин на национальном телевидении. Одной из привилегий президента была возможность принимать музыкальные группы в Белый Доме. Иногда это означало надеть смокинг и отправиться в Кеннеди-Центр на вечер классической музыки (здорово) или оперы (ужасно). Иногда это означало, что можно одеться по-обычному, пока Брюс Спрингстин и группа "Е Strееt Ваnd" качали в Восточном зале – это было классно! Конечно же, когда такое происходит, это транслируется в государственную службу вещания, и, что тоже хорошо, по какому-нибудь телеканалу. Я помню, когда я представлял Брюса Спрингстина, что я тогда отметил в эфире: – Президенту порой бывает сложновато куда-то выбраться, но одним из преимуществ этой работы является возможность вызвать Брюса Спрингстина и попросить его приехать и сыграть сет или два.

В середине февраля у нас был вечер блюграсса и кантри, где выступали Элисон Краусс и Брэд Пэйсли. Мы с Мэрилин точно с нетерпением ожидали этого; мнения детей мы не спрашивали, и им было велено приехать и улыбаться. Моим делом в этом было выступать в роли ведущего, представить исполнителей, обменяться с ними шуткой-другой и затем сесть и слушать. Довольно прямолинейно и просто. Первой выступала Элисон Краусс со своей группой "Uniоn Stаtiоn", и это было довольно круто. Я не слишком увлекаюсь блюграссом, но я и не переключу, если он заиграет по радио.

Все веселье началось, когда миссис Краусс закончила свое выступление, и настал черед Брэда появиться на сцене. Он играл в более современном стиле кантри. Я поднялся на подмост и дал быстрое вступление, но затем, прежде чем сесть обратно, я решил немного повеселиться.

– Брэд, прежде чем я дам тебе выступить, мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал. Ты не мог бы всего минутку мне помочь?

Пэйсли выглядел слегка удивленным и замешкавшимся, но он был актером.

– Конечно, сэр. Что я могу сделать?

Я повернулся к своей жене и сказал:

– Мэрилин, ты не могла бы подняться сюда ко мне?

Мэрилин была озадачена, но она решилась. Она присоединилась к нам на сцене и сказала в микрофон:

– Понятия не имею, что он задумал, – на что раздалась пара смешков.

Я ответил:

– Брэд, мы с Первой Леди уже годами спорим об одной вещи, и ты подходишь для того, чтобы разрешить наш спор.

Он взглянул на Мэрилин, на лице которой читалось любопытство, но он уже зашёл слишком далеко.

– Сделаю, что смогу, сэр.

– Хорошо, – продолжил я. – Поправь меня, если я ошибаюсь, но ты начал петь и играть на гитаре в старшей школе, так? Когда ты ещё был подростком, верно?

– Да, сэр.

Я взглянул на его группу подыгрывающих:

– А что насчёт вас, парни? В смысле, именно парни, не девушки, разве вы тогда не были тоже в группах? – я услышал согласные голоса и несколько парней из группы показали большие пальцы, хоть я и сомневаюсь, что это достигло микрофона. – Ладно, вот и сам вопрос. Вы поймёте, почему я не мог спросить этого у Элисон. Мы с Мэрилин уже годами об этом спорим. Она говорит, что исполнители вроде вас собираются в группы и музыкальные коллективы, потому что любят музыку и выступать, а я говорю, что парни-подростки присоединяются к группам, чтобы знакомиться с девчонками.

Пэйсли громко на это расхохотался, и его группа тоже. Даже группа подпевки, все женщины, хохотала так, что чуть живот не сорвали. Публика тоже смеялась, как и Мэрилин.

– Ну ты и гад! – сказала она мне.

Пэйсли ухмылялся, когда сказал в микрофон:

– Отличная идея была меня подставить, мистер президент! Кого же я разозлю – главную даму страны, или же парня, который может приказать налоговой службе мной заинтересоваться?

Я на это только улыбнулся.

– Мне все же придется сказать – музыка и выступления. Простите, сэр, но моя мать никогда бы меня не простила, если бы я разозлил даму!

– Ха! – добавила Мэрилин и бросила на меня надменный взгляд.

Я же ещё не закончил. Я оглянулся на группу:

– Парни? Музыка или девчонки?!

– Девчонки! – проревела группа.

Брэд снова смеялся, а Мэрилин слегка толкнула меня локтем в бок.

– Брэд, думаю, что тебя обошли по голосам! Думаю, теперь отпущу тебя играть.

– Отличная мысль, сэр, а я отпущу вас разводиться!

Мэрилин засмеялась и обняла меня, затем она подошла к нему и поцеловала его в щеку, после чего мы сели обратно. Казалось, что даже детям после этого вечер понравился, и на следующий день по большинству комедийных и новостных передач показывали отрывки того бала.

Я надеялся, что я в этом году смогу что-нибудь сделать в Вашингтоне. Последний год, год выборов, был совершенно безнадежным. Каждый четвертый год в Вашингтоне не делается ничего. Теперь же я хотел предотвратить раздутие пузыря, даже если бы это привело к спаду. В спаде нет ничего необычного, и он часто был следствием лопнувшего пузыря. Фокус был в том, чтобы не дать пузырю слишком вырасти. Великий экономический спад произошел из-за того, что пузырь искусственно раздули до невероятных размеров, после чего внезапно лопнули. Я хотел как-то усилить регулирование банков и дать нагоняя федеральной национальной ипотечной ассоциации и федеральной ипотечной корпорации, чтобы люди реалистичнее смотрели на них. Если бы у нас произошел небольшой спад в 2006-м, что было через пять лет после предыдущего, то ко времени выборов в 2008-м мы бы снова двигались вверх, что всегда хорошо для действующей партии. Это был холодный, но реалистичный расчет. И все же с этим было менее болезненно работать, чем заставлять всех пахать до тех пор, пока все не полетит к чертям, и у нас не произойдет худший спад со времён Великой Депрессии!

О, и также мне нужно было выравнивать бюджет перед лицом довольно серьезного противостояния между Демократами и Республиканцами! Республиканцы всерьез настаивали на снижении налогов. Я три года откладывал этот процесс, держа излишки бюджета и выплачивая госдолг. Демократы же хотели оставить налоги так, как они были, и увеличить пособия. Все хотели, чтобы паровоз с наживой продолжал ехать на своих бисквитный колесах, особенно с таким безрассудным рынком недвижимости. Я знал, что произойдет, и отчаянно хотел удержать все под контролем.

Хуже всего для меня было то, что у нас снова был разделенный Конгресс. Палата представителей все ещё была у Республиканцев, но Демократы ухитрились отбить себе Сенат, где было пятьдесят Демократов и Берни Сандерс в качестве Независимого против сорока девяти Республиканцев. Худшая часть? Гарри Рейд был новым лидером большинства Сената, и Гарри я не нравился. Мы не особенно любезничали. Он был куда либеральнее меня, и мы не сходились во мнениях по многим вопросам. Даже там, где я занимал либеральную позицию, такую как, например, "за выбор", он оказался про-лайфером! Я уже мог ощущать тот участок между своими лопатками, куда я знал, что будут вонзать нож!

Одно агентство, которое я очень хотел увидеть улучшенным – это федеральное агентство по чрезвычайным ситуациям. Последние пару лет я пытался его укрепить. Может, на верхушке это и было свалкой политических деятелей, нуждающихся в работе, но множество людей на уровнях ниже были действительно преданны делу. Я с 2001-го года настаивал на проведении крупномасштабных учений и подготовке к возможным катастрофам. Я помнил ещё с первой жизни, как агентство было волей-неволей втянуто в Национальную Безопасность, и там оно справлялось не очень. Единственное, что делала Национальная Безопасность – это пропитывала все, чего она касалась, антитерроризмом. Они уже не проводили учений для частых явлений вроде торнадо, потопов или землетрясений. Все стало катастрофами, связанными с терроризмом, вроде учений на случай ядерного удара, химических атак, биологических атак и подобным, не обращая внимания на то, что ничего из этого не происходило, а стихийные бедствия у нас происходили на постоянной основе. Агентство по чрезвычайным ситуациям об этом не волновалось.

Ну, в этот раз у нас не было отдела по Национальной Безопасности. Основным направлением агенства по чрезвычайным ситуациям все ещё были стихийные бедствия, и я растоптал и Джо Оллбо, и Майкла Брауна, руководителей агентства. Оллбо ушел после инаугурации, его место занял Браун, и я сделал упор на необходимости проактивно разбираться с бедствиями. Для этого было действительно веская причина. Через семь месяцев крупнейшее в истории Соединённых Штатов стихийное бедствие пронеслось бы прямиком в Новый Орлеан. Приближался ураган Катрина, и это было бы не здорово.

Хотя в апреле моя жизнь перевернулась. Это был вечер пятницы, с нами были близняшки, которые приехали из Колледж-Парка. Чарли отдыхал между гонками, так что он был дома в Хирфорде.

Девочки уже были на третьем курсе, и выбрали свои профильные направления. Молли сказала нам, что хотела в инженерию, и остановилась на машиностроении, что было сферой моего отца. Холли какое-то время болталась по наукам, сперва занимаясь физикой, потом перейдя к химии (как и я в другой жизни), и затем вернувшись обратно к физике. Молли собиралась остаться в Колледж-Парке на пятый год и получить степень магистра, а Холли поступила бы куда-то в другое место, чтобы получить докторскую. Мы с Мэрилин оба очень гордились ими. Они уже не были круглыми отличницами, но имели достаточный средний балл, чтобы оказаться в списке декана, и который наверняка позволил бы им закончить со своего рода отличием.

И все же, в резиденции зазвонил телефон, и агент Секретной Службы объявил, что к нам прибыл гость, Бакмэн Таск.

– Пропустите его наверх! – сказал ему я. Баки и Таски были в списке разрешенных "в любое время" гостей. Мэрилин, сидящей рядом со мной в своем шезлонге, я сказал: – Приехал Баки. Интересно, что он задумал.

Она же только с любопытством посмотрела на меня.

Спустя мгновение раздался стук в дверь, и я поднялся и открыл дверь. Я увидел одного агента, стоявшего на посту, в дверях стоял Баки, и я впустил его.

– Ну, посмотрите, кто к нам пожаловал! Как твои дела, Баки?

Баки был одет в кожаную куртку и держал в руках шлем, так что, должно быть, он приехал сюда на мотоцикле.

– Хорошо, дядя Карл, вправду хорошо. Как вы и тетя Мэрилин?

– Я неплохо. Заходи. Можешь спросить у Мэрилин сам, – и я указал ему в сторону гостиной.

– Привет, Баки, заходи, – позвала его моя жена.

Она помахала ему из своего шезлонга.

Шторм забралась на двухместный шезлонг, на котором она лежала рядом с Мэрилин, и потянулась. Затем она поднялась на задние лапы, и Баки терпел, когда она закинула передние лапы ему на плечи и начала лизать его лицо. Чертова огромная собака! Через мгновение он опустил ее.

– Слезай, животина! Ты и вправду монстр! – рассмеялся он.

Шторми довольно гавкнула, упёрлась ему в ноги и затем пошла обратно и запрыгнула в мое кресло.

– Что стряслось, Баки? Чарли сейчас дома в Хирфорде. Если ты приехал сюда к нему, то вы разминулись, – сказал я ему.

– Нет, я здесь, чтобы увидеться с Молли, – со странным выражением ответил он.

Холли, только что забредшая в гостиную, сказала:

– Привет, Баки! Я пойду передам, что ты здесь.

Я пожал плечами:

– Я думал, что она собиралась вечером на свидание.

Баки странно посмотрел на меня.

– Я знаю. Поэтому я и здесь.

Я на мгновение застыл.

– Ты?

– Мы встречаемся, дядя Карл. Разве вы не знали?

– А-а-а?! – я только стоял и по-дурацки уставился на него.

Мэрилин добавила:

– Карлинг, закрой рот, пока мух не налетело.

– Ты знала об этом? – спросил я ее.

– Карл, все об этом знают, – закатив глаза, ответила она.

Затем из своей комнаты вышла Молли, и она была в кожаной куртке и несла свой шлем. Она сказала:

– Привет, Баки! – и затем поднялась на цыпочки и поцеловала Баки! В губы! Я стоял там и только беззвучно открывал и закрывал рот. После поцелуя моя младшая дочь сказала: – Не ждите нас, мы наверняка будем поздно.

Холли с ухмылкой смотрела на меня со стороны.

– Не забывайте про защиту! – крикнула она им вслед, когда они уходили.

От этого я очнулся!

– Холли!

– Ну, пап, мы же не хотим повторения прошлой семейной истории, – поддразнила она.

– ХОЛЛИ!

Она села в мой шезлонг, где уже была Шторми.

– Папа разозлился. Ты же защитишь меня, да, Шторми?

В ответ она услышала громкое "ГАВ" от собаки, и она почесала ей брюхо.

Я повернулся к жене:

– Как давно все это уже идёт?

– Что именно, дорогой?

– Это! Молли! И Баки?! – потребовал я.

– Не знаю. С прошлого года? – спросила она у Холли.

Наша старшая дочь ответила:

– С того момента, как она с Чарли и Баки поехала на тот гоночный тур в августе.

– Я думал, что это было бесплатное волонтерство.

Холли ухмыльнулась:

– Может, с Молли рассчитались иначе.

– ХОЛЛИ! – проревел я.

Холли только рассмеялась, а Мэрилин добавила:

– Холли, от этого не легче.

– Пап, разве ты не помнишь, как она сидела у него на коленях на нашей рождественской вечеринке? А на инаугурации?

– Они сказали, что мест не хватило, – промямлил я.

Неужели они и вправду уже почти год встречались без моего ведома?

– Пап, для человека, который почти так же умён, как я и Молли, ты невероятно глуп, – ответила она.

– Итак, а ты встречаешься с кем-то, о ком мне стоит знать? – спросил ее я.

– Нет, я просто сплю со всеми

– ХОЛЛИ!

– Пап, может, я смогу помочь с вопросом геев и лесбиянок, если начну встречаться ещё и с девушками.

– ВОН!

Мэрилин расхохоталась и указала на дверь из гостиной:

– От этого совсем не легче!

Холли тоже рассмеялась и соскочила со своего места, вокруг нее возилась Шторми. Затем они ушли в комнату Холли. Я повернулся к жене:

– Ты знала?

– Все знают! Где ты был?

– Не знаю. Вел вперёд свободный мир? – ответил я.

Мэрилин фыркнула:

– Думаю, что Холли права! Ты порой такой глупый.

– Мэрилин! Это неправильно! Он нам как второй сын. Это же как… как… как инцест!

– О, хватит!

– Ну, он явно слишком уже староват! Он на шесть лет старше неё! – возразил я.

Из комнаты Холли раздалось:

– Я уже говорила ей, что он уже вышел из своего сексуального расцвета!

Мэрилин засмеялась, а я крикнул:

– ХОЛЛИ!

Затем я снова осел в своем шезлонге.

– Черт! Когда это началось?

– В прошлом году, когда они сформировали свою гоночную команду. Баки не виделся с девочками уже пару лет. И угадай, что – они выросли! Они уже не были теми маленькими девочками, которые доставали его и Чарли, – объяснила она.

– И она с Баки… ну, ты знаешь!

– Мистер президент, слышали когда-нибудь фразу "Меньше знаешь – крепче спишь"?

Я только забурчал и всплеснул руками.

– Ааааааааггххх! Дочери! – и затем я посмотрел на Мэрилин и ткнул пальцем в ее сторону. – Это все ты виновата!

– Я виновата?!

– Я хотел сыновей, но ты сказала: "Нет, давай заведем близняшек!" Все ты виновата!

– Ну конеееееееечно! Насколько я помню, это мужчина предоставляет Х или Y-хромосомы, так что меня не вини! – был ответ Мэрилин.

– Да? Мне вспоминается Генрих Восьмой, и то, что он сделал с парой своих жен, когда они не выдали ему пару сыновей! По тонкому льду ходите, ваше высочество!

Мэрилин только фыркнула и проигнорировала меня.

К счастью, СМИ никогда не лезли в дела любовные моих дочерей, или же им просто было плевать. Когда пришло лето и девочки были ни каникулах, Молли пошла на практику в "Харлей-Дэвидсон", которую ей обеспечил Таскер, а Холли провела лето, валяя дурака и встречаясь с друзьями. Если же недалеко от нас оказывался Чарли, мы старались освободиться днём и посмотреть на гонки, но поездки были весьма проблемными, так что по большей части наблюдали мы за этим по ЕSРN.

За этим всё ещё было ужасно наблюдать, но я знал достаточно о том, чем он занимался, чтобы видеть, что он действительно хорош. Мальчики построили свой бизнес-план, основываясь на цели оказаться в первой десятке за два года, и казалось, что Чарли был там и даже раньше. Чарли начал гонять в конце 2003-го года, и очень быстро показал, что он все ещё мог обогнать почти всех на небольших региональных гонках. В 2004-м он продолжил, и к середине лета его подобрала пара крупных спонсоров. Первым был "Rеd Вull", богомерзкий энергетический напиток, который по вкусу напоминал керосин, и даже хуже. Высокая энергия, Чарли, все дела!

Что удивительно, вторым крупным спонсором была морская пехота, и это не имело ко мне никакого отношения! У военных часто были свои команды NАSСАR, и присутствие заслуженного героя морской пехоты на первых местах мотокроссов было явно нацелено на их общественную аудиторию. Они и в самом деле развернули кампании по набору новобранцев вокруг Чарли, с плакатами и рекламой, где он был изображен стоящим в своей военной форме, и рядом был он же в своем гоночном обмундировании. "Редкий, Гордый, и Безнадежно Сумасшедший!"

В любом случае все начинало выглядеть так, будто бы Чарли смог выехать на этом. Он собирался участвовать в заездах чемпионата АМА Рrо, и уже получал реальные чеки от своих спонсоров. И если бы он продолжил в таком духе, то к следующему году у него появился бы шанс попасть в национальные лидеры. Он как-то рассказал мне, сколько получали некоторые из лучших гонщиков, и суммы были в миллионах. Кто же знал?! Хотя это в какой-то степени уничтожило команду Чарли и Баки, но оба мальчика объяснили, что это все равно было краткосрочным планом. Баки бы вернулся к работе в Мотоциклах Таска, а "Rеd Вull" бы предоставил профессиональных кураторов, которые бы разбирались с гонками и транспортировкой. И тогда Баки договорился с агентом из агентства талантов и спорта, чтобы разбираться с одобрениями и появлениями.

Что же до меня, то я старался оставаться на тигре, а не в его желудке. В мае мы провели небольшую войну, о которой никто за пределами администрации даже не знал!

ЦРУ уже несколько лет втихомолку поддерживало Северный Альянс в Афганистане против Талибана. Обстановка там слегка накалилась, так что мы отправили туда парочку особых отрядов с командой А в помощь и запустили патрулирование на самолётах В-2. В ответ Талибан пожаловался своим начальникам в Пакистане, и те решили, что им требуется более активная роль. В начале мая ЦРУ доложило, что в Пакистане пехотную бригаду медленно готовили к действиям, как это было и до одиннадцатого сентября.

Мы очень не хотели победы Талибана, так что я пригласил к себе нового посла Пакистана Джехангир Карамат. Карамат какое-то время был генералом армии Пакистана, так что я надеялся, что он бы смог уговорить своих руководителей о том, что тыкать палкой в тигра через прутья клетки было глупо. Я встретился с Караматом вместе с государственным секретарем и министром обороны, и сказал ему, что я был в курсе о запланированном "вторжении". Конечно же, он все отрицал, чего мы и ожидали, и затем он позвонил домой. Через два дня мотострелковый батальон пересёк границу. Мы дождались, когда они разместятся на ночь, и затем их лагерь бомбардировали пара В-2.

Мы не стали сообщать об этом всему миру, надеясь, что Пакистан поймет наш намек и вернётся домой. На самом деле Пакистан был армией, у которой была страна, а не наоборот. Остатки их батальона начали возвращаться обратно, но тогда их воздушные силы и флот решили наломать дров. Из Масрура, что рядом с Карачи, вылетело несколько "Миражей" французской сборки и F-16 американской, и они устроили вылазку на группу авианосца "Труман" в Бенгальском заливе. Они попытались пролететь незамеченными и полностью облажались. Их почти сразу же засек наш бортовой радар и им дали предупреждение. Около половины тогда развернулось назад, а остальные развернулись только тогда, когда по ним начали вести обстрел преследовавшие их F-18. Разумный ход.

Не таким разумным был капитан пакистанской подводной лодки "Халид", подводной лодки французской сборки, которая следовала за группой "Трумана". Она пыталась выйти на позицию для атаки, хоть это и не сработало, поскольку "Скрантон", улучшенная подводная лодка класса "Лос-Анджелес", в это время следовала за "Халидом"! "Труман" выпустил противолодочный вертолет "Sеа Кing", который расположился прямо над "Халидом", и затем прошлись по ней сонаром, чтобы дать знать, что мы знаем, где они. К несчастью, это только раздразнило командира "Халида", который тут же запустил пару ракет "Экзосе" в сторону ближайшего американского миноносца "Кидда". "Экзосе" так и не приблизились к миноносца, а "Sеа Кing" сбросил пару наводящихся торпед и потопил "Халид".

Мы молчали обо всем, чтобы позволить пакистанцам сохранить лицо. Они отступили, хотя дипломатические отношения очень охладели. Мы никого не потеряли, и только потратили немного денег на боеприпасы и топливо. Позже я узнал, что президент Пакистана Первез Мушшараф был на тонком льду со своей правящей хунтой генералов, и очень много пил. Посла Карамата тоже сняли и заменили.

Это была относительно простая проблема. В остальном всё становилось сложнее. Конди Райс была хороша, но у нее не было авторитета и уважения, которые были у Колина Пауэлла. И все же я не собирался от нее избавляться. Они с Колином стали весьма недурной командой, и это она указала мне на нарастающие проблемы в Ираке. С тех пор, как Буш-старший надрал зад Саддаму Хуссейну, прошло четырнадцать лет, и Хуссейн снова начинал вздорить. Провокации становились все более частыми, а высказывания все более резкими. Конди подумала, что нам нужно было проявить там активность.

Со времен Билла Клинтона мы ввели над южной, шиитской частью страны и северной курдской частью страны закрытую для полетов зону. Саддам Хуссейн периодически становился агрессивным, подсвечивал один из наших самолётов своей системой наведения и периодически запускал в него ракеты. Наш ответ был предсказуемым в том, что мы уничтожали их ракетные установки и радары. Я же немного поднял планку, добавив к этому одну-две атаки с "Томагавка" по одному из бесчисленных дворцов Хуссейна, обращая их в кучу развалин. Это не было международной попыткой убить его, но если бы он погиб, хуже спать я бы не стал.

В это время курды на севере были заняты выработкой своего национального самосознания. Курдистан был областью на карте, которая занимала север Ирака, восток Турции, северо-запад Ирана и северо-восток Сирии. Его центр был в Ираке. И они в основе все ещё были угнетаемым меньшинством. Теперь же, будучи под защитой Америки с воздуха, они начали основывать автономную нацию, и центральное правительство в Багдаде громко возмущалось. Мы сказали Хуссейну (конечно же, дипломатично): "Да пошёл ты!", и отправили пару команд инструкторов спецназа, и Бисмарка Майрика в качестве специального посланника.

После того, как обстановка в Монровии устаканилась осенью 2003-го года, мы вызвали Бисмарка Майрика обратно из Либерии, чтобы оказать ему прием, как герою. Колин Пауэлл вручил ему высшую награду ГосДепа – награду Государственного департамента за выдающиеся заслуги, и устроил для него отличный торжественный ужин. Мы с Мэрилин также посетили этот ужин, и я позаботился о том, чтобы сказать пару приятных слов.

– Посол Майрик, как вы, несомненно, узнали и в армии, и на дипломатической службе, наградой за отлично проделанную работу обычно является работа крупнее и сложнее. Мы ещё не до конца выяснили, что это за работа, но ваша страна с вами ещё не закончила. Надеюсь, что вы наслаждаетесь вашим временем здесь дома, но я могу пообещать вам, что, когда настанет время, мы с секретарем Пауэллом снова позовём вас.

В начале 2004-го года я отправил его на Ближний Восток в качестве специального посланника к туркам и курдам с единственным приказом – "Добейтесь мира!"

В это время мы расширили закрытую для полетов зону, также запретив полеты на вертолетах. Одной из ошибок Буша-старшего после войны в Персидском заливе было запретом летать только для самолётов. Он позволил летать вертолетам для предоставления гуманитарной помощи. У Саддама Хуссейна во всем теле не было ни одной гуманной кости, так что он просто посылал боевые вертолеты и десантную технику, чтобы убивать всех, кто ему не нравится. Мы запретили полеты над севером (он мог перебить всех шиитов, если хотел, и подавиться иранцами!), и поддержали это, подбив три боевых вертолета, которые обстреливали отряды "Пешмерга" на севере Киркука. Это снова их угомонило. В то же время Майрик начал челночную дипломатию между курдами и Турцией. Турки и курды ненавидели друг друга, Турция была союзником НАТО, и у них были проблемы с курдскими экстремистами. Обязанностью Майрика было успокоить обе стороны и достаточно скооперировать из между собой, чтобы начать строительство нефтепровода, который бы пустил курдскую нефть через Турцию. Турки отчаянно нуждались в нефти и рабочих местах, и, казалось, были готовы ослабить свои запреты по отношению к курдскому меньшинству, чтобы получить нефть. Нам оставалось только ждать.

Глава 159. Катрина

Двадцать третье августа 2005-го года.

Сезон ураганов официально начинается с первого июня и длится до конца ноября. Периоды большей активности приходятся на август и сентябрь, но эта опасность от ураганов не была чем-то необычным. Агнес, прошедший в июне 1972-го года, был ужасным, и Сэнди 2012-го года в конце октября был тоже очень скверным. Я знал, что на нас надвигается, поэтому и не радовался этому.

Если подумать, то это было очень давно, когда я стал свидетелем урагана Катрина, и хоть детали происходящего были слегка смутными, последствия же – нет. Говоря проще – огромный ураган собрался в Мексиканском заливе и двинулся прямиком в Новый Орлеан. Несмотря на значительное время на подготовку, которая была не на высоте, все равно погибло около двух тысяч человек. Поднялась волна обвинений, включая и в адрес Джорджа Буша, который только за пару дней до катастрофы публично похвалил своего главу агентства по чрезвычайным ситуациям, однако через пару дней его уволил. Вместе с двумя катастрофами, а также двумя войнами: в Ираке и Афганистане, ураган Катрина похоронил все надежды, что период правления Джорджа Буша будут вспоминать добрым словом. Это было хорошим примером того, как не нужно делать при катастрофах.

Последние пару лет я давил на Оллбо и Брауна, учил их чтобы улучшить работу управления по чрезвычайным ситуациям. Хоть государство и было слишком большим, поэтому я и не лично следить за ходом каждой мелкой операции, я только мог требовать подотчетности и запрашивать периодичные сводки о происшествиях. Я сделал акцент на постоянных, приближенных к реалистичности учениях. Необходимо было иногда собраться вместе в Калифорнии, в Лос-Анджелесе и отработать то, чего стоило бы делать во время землетрясения. Посетить центр прогнозирования в Нормане, штат Оклахома, выбрать город, где провести учения на случай торнадо и отработать. Необходимо было найти город у Миссисипи и отработать то, что будут делать, если прорвет плотину и начнется потоп.

Такие вещи происходят все время, и хоть никогда не предсказать, что подобное произойдет где-то в конкретном месте, всегда можно быть уверенным, что это случится по обычному графику. Потоп в Дабеке будет отличаться от потопа в Дулуте, но потоп есть потоп, и то, что узнается в одном месте, может быть полезно в другом. То же самое и относится и к торнадо, землетрясениям, ураганам, лесным пожарам, и так далее. Более того, если правильно это подать, то периоды учений также могут принести много положительной публичности.

В рамках этого, управление подготовило список из десяти городов, которые различались по бедствиям. По потопам в большинстве случаев были города на Мисиссипи, по ураганам – города вдоль Атлантического и Мексиканского заливов, по землетрясениям вообще отдельный список, и так далее. И каждому городу был выделен грант, чтобы они определили лучший способ эвакуировать город при необходимости, и на основе этих списков были запланированы различные мероприятия.

Новый Орлеан оказался в двух списках – по ураганам и потопам. Для настоящего учения в Новом Орлеане решили сыграть в «Надуй федерала». Мы бы выделяли им грант, чтобы они изучили проблему, затем половина денег бы исчезла. Тогда б с предыдущих исследований стряхивалась пыль, и они ее перепечатывали, и затем докладывали, что им нужно больше денег на ещё одно исследование. Настоящая подготовка была бы в лучшем случае посредственной.

Меня тревожило то, что ураган Катрина собирался ворваться в, наверное, самый неподготовленный город страны. Если бы Нового Орлеана не существовало, то нам пришлось бы его основать! Его с лёгкостью можно было бы назвать самым коррумпированным городом нации! В расчете на душу населения там был самый высокий процент убийств. Полиция Нового Орлеана имела народную репутацию взяточников и коррупционеров. При это больше, чем пара убийств совершалась наемными копами. Остальные преступления не слишком отставали по ужасам последствий.

Физически город располагался намного ниже уровня моря, и защищён системой плотин и насосов. Поскольку контрактами по большей части этих сооружений занималось невероятно коррумпированное городское и штатное правительство, было волнительно, что все это нормально бы функционировало даже в спокойные времена. Что до правительства, то в Новом Орлеане был чернокожий мэр, а в Луизиане был белый губернатор, они не особенно-то переживали друг за друга, и оба были Демократами, и никому из них я не нравился.

В спокойные времена у этого города была определенная репутация веселого городка. Девизом его было «Lаissеz lеs bоns tеmрs rоulеr!» – что означало «И да начнутся лучшие времена!» Карнавал был всего лишь оправданием огромного праздника, и казалось, что он там каждый день. Это было отличным местом для туристов.

В плохие времена в этом месте начинается треш!

Когда я получаю свои ежедневные отчеты, то информирование о погоде занимает около минуты по утрам. Большую часть времени все довольно тихо и нормально. В стране, размерами, как Америка, всегда где-то идёт дождь, где-то жарко и солнечно, а где-то идёт снег. Меня информируют, когда погода портится, но всегда можно догадаться, если она движется в каком-то определенном направлении. Есть определенные условия, которые должны были быть соблюдены, чтобы объявить какую-то зону местом бедствия. Тогда можно рассчитывать на то, что необходимый конгрессмен или сенатор позвонит мне с просьбой о помощи. Как правило, эти запросы о помощи обычно сразу же одобряются. Как ни крути, а разбираться с бедствиями – это работа любого правительства. Обычно в таком не отказывают.

Катрина была объявлена штормом официально во вторник 23 августа, хотя в это время это было всего лишь тропическим штормом на Багамах. Катриной его назвали на следующий день. К тому времени уже было очевидно, что это был бушующий шторм, который ударит куда-то по Соединённым Штатам. При этом не отклоняясь от курса, он направится в середину Атлантики. Тем утром мне сообщили, что у нас в ближайшем будущем может быть что-то типа урагана, названное тропическим штормом Катрина. Как только я услышал это имя, я знал, что мне придется срочно включиться в дело.

Вскоре после ежедневного отчёта и моего утреннего собрания я позвонил Майклу Брауну.

– Майкл, это Карл Бакмэн. Как у вас дела этим утром?

– Все хорошо, мистер президент. Чем могу помочь вам сейчас?

– Ну, вы следили за новостями погоды?

– В определенной степени, сэр. Это большая страна. У вас явно что-то на уме. Что стряслось? – спросил он.

Ладно, он прав. Это большая страна, а эта штука ещё даже не ушла с Карибских островов. – Намечается совершенно необычный тропический шторм, и он нацелен прямиком на Флориду.

– Нам не нужен ещё один ураган Эндрю, – сказал ему я, напоминая об урагане, который несколько лет назад разнес юг Флориды.

– Нет, сэр, это было бы плохо. Я изучу дело с отделом синоптиков.

– Это все, о чем я могу сейчас попросить, Майкл. Эй, может, вы сможете воспользоваться этой ситуацией, как пожарными учениями.

– Я подумаю об этом, сэр. Благодарю вас, мистер президент.

Мы повесили трубки. Я мог ожидать от него ответа к концу того дня. Президенты не звонят, чтобы просто сказать: «Привет!» Если я позвонил – я ожидал положительной реакции.

Браун связался со мной вечером двадцать третьего числа, и, как я и предложил, они собирались воспользоваться этим как поводом для крупных учений. Я сказал ему, что мне это показалось хорошей мыслью, и что если ему будет нужно, чтобы я отдал соответствующий приказ, то чтобы он дал мне знать. Следующие пару дней я приглядывал за всеми делами. Двадцать четвертого числа ураган продолжал усиливаться, и казалось, что он пройдет по южной части Флориды и направится к Мексиканскому заливу. Двадцать пятого числа так и случилось.

Подготовка управления по чрезвычайным ситуациям прошла хорошо, никто не погиб, но часть частного имущества все же пострадала. Все с облегчением вздохнули, когда ураган дошел до залива и ослаб до уровня тропического шторма. Я поддержал их, но знал, как все будет. Я просто велел Брауну продолжать проводить учения, поскольку крупный шторм вроде этого, все ещё мог привести к прибрежному потопу. Я также поднял эту тему на своем утреннем собрании.

В пятницу двадцать шестого числа все дружно глубоко вдохнули воздуха и громко выдохнули.

Однако этот вздох облегчения был преждевременным! Весь день ураган Катрина продолжал усиливаться. Затем он снова разросся до урагана, и направился в сторону побережья. По прогнозам синоптиков, считалось, что Луизиана будет разрушена. Национальный центр ураганов официально прогнозировал удар по побережью Луизианы. В ответ на это я приказал в тот день провести телефонную конференцию со всеми, кому можно было только дозвониться из высокопоставленных лиц. Я знал, что надвигается, и предполагал – что местные думали, что это просто очередной крупный шторм, который Новый Орлеан мог пережить без проблем.

Конференция была крупной, там были губернаторы Алабамы, Миссисипи и Луизианы, мэры Нового Орлеана и Мобила, глава инженерных войск, а также руководитель национального центра ураганов и председатель объединённого штаба. В моем кабинете на телефоне были Джон МакКейн, Фрэнк Стуффер, Уилл Брюсом и Майкл Браун из управления по чрезвычайным ситуациям.

Можно недолюбливать правительство, но, Господи, какая же у нас была система коммуникаций! Мы начали с отчёта Макса Мэйфилда – главы национального центра ураганов, о том, что творил шторм, и чего можно было от него ожидать. Это было нехорошо, ведь шторм усиливался, возвращаясь к мощи урагана, и с каждой минутой становился все сильнее. По текущим понятиям он поднялся с первой категории на третью уже к двадцать седьмому числу, и наверняка становился все сильнее, когда достиг бы берега. Он двигался прямиком на Новый Орлеан.

Согласно отчёту главы инженерных войск – генералу-лейтенанту Карла Строка, плотины были абсолютно безопасны на случай урагана третьей категории, но он никаких дальнейших заверений не давал. Новый Орлеан бы не пострадал.

– Вы говорите весьма оптимистично, генерал. Что будет, если одна из плотин не выдержит? – спросил я.

– В таком случае можно ожидать каких-то отдельных трудностей, но до тех пор пока шторм не усилится до четвертой или пятой категории, то все будет в порядке, – услышал я в ответ.

– Генерал, я не буду учить вас вашему же делу, но я бы хотел убедиться в том, что вы планируете сценарий на какие-либо оперативные и крупные восстановления, если что-то пойдет не так, – предупредил я его.

– Мы уже приняли это во внимание, сэр.

Это было не то, что я хотел услышать.

– Генерал, я не убежден. Исходя из того, что сообщает нам доктор Мэйфилд, третья категория – это минимум этого шторма. Что-либо другое сильно размажет Новый Орлеан до состояния болота, которым онбыл изначально. Мистер Браун, ваше управление провело некоторые оценки. Это верное утверждение?

Майк Браун кивнул, хоть никто и не мог этого увидеть, и сказал:

– Да, сэр. Все, что мы видели, говорит о том, что пройдут обширные разрушения по югу Луизианы, Миссисипи и Алабамы, и даже по востоку Техаса. Если плотины в Новом Орлеане не выдержат, то больше часть города окажется под водой.

Губернатор Луизианы Бланко сразу же запросила объявления о чрезвычайной ситуации, и ее поддержал Хейли Барбур из Миссисипи. Я согласился с этим и пообещал оказать всю необходимую помощь, которую мы только сможем оказать. Тогда же все стало намного сложнее. Рэй Нагин – мэр Нового Орлеана, отказался проводить обязательное оповещение об эвакуации и только хотел провести эвакуацию добровольцев. Вместо этого он хотел установить временные центры помощи на возвышенной местности и по мере необходимости поставлять туда продовольствие и воду.

– Мэр Нагин, позвольте уточнить или я правильно вас понимаю. Все хотят перекрыть эту территорию и вывести людей оттуда, а вы – нет? Я правильно понимаю? – спросил я.

– Мистер президент, это нельзя назвать моей позицией, – и его понесло. Общей сутью стало то, что если бы он отдал приказ об эвакуации, то посеял бы этим панику среди жителей, которые не смогли бы эвакуироваться, ведь на способ закрытия города накладывалась большая ответственность. Если читать между строк – то он переживал за то, что его могут засудить в случае, если шторм рассеялся или обошел город стороной! Думаю, что он знал, насколько этот город был не готов к такой катастрофе, и поэтому просто надеялся, что этого не произойдет. А если и произойдет – то это не его вина!

Я немного его послушал, после чего взглянул на Джона МакКейна, который выглядел таким же раздраженным, как и я сам. Наконец мне всё надоело, и я просто его перебил:

– Ладно, я услышал то, что мне нужно было услышать. Давайте перейдем к сути дела. Согласно акту Стаффорда, я имею полномочия, чтобы при необходимости объявить чрезвычайную ситуацию. В этом и необходимость есть. Губернаторы Бланко, Барбур и Райли, давайте просто проведем горизонтальную линию в середине ваших штатов. Все округа или районы ниже этой линии – это место чрезвычайных ситуаций. Вызовите национальную гвардию, всех и каждого из них, если вы этого ещё не сделали. Отдайте приказы об обязательной и немедленной эвакуации всех, кто живёт рядом с местом предстоящего бедствия. Мне все равно, даже если это окажется пруд с утками; заставьте их выйти на сушу и уйти подальше оттуда. Мэры Доу и Нагин, отдайте приказ об эвакуации.

– Мистер президент, вы не обладаете такими полномочиями, – ответил Нагин.

– Мэр Нагин, мы с вами никогда не встречались, так что вы меня не знаете. Поэтому я выскажусь максимально просто. Когда доходит до чрезвычайного дела, не говорите мне, что делать. Если потребуется, то я объявлю там военное положение, отправлю вас за решетку и сброшу 82-ю Воздушную дивизию, чтобы они взяли город под контроль. Все ясно, или же нужно это доказать? – ответил ему я.

Нагин замолк, и через мгновение со мной связались с АТС Белого Дома и сообщили, что соединение с ним оборвалось. Я на секунду уставился на остальных. Я был уверен, что он мог сказать, что произошел сбой связи, но на самом деле этот подонок повесил трубку перед президентом Соединённых Штатов! Просто невероятно!

На мгновение в комнате воцарилось молчание, и затем я услышал в трубке голос Хейли Барбура, губернатора Миссисипи:

– Ээ, мистер президент, вы сейчас серьезно говорили о военном положении?

Я ухмыльнулся остальным в моем кабинете, большинство из которых тоже казались ошарашенными:

– Хейли, я не хочу, чтобы до этого дошло, но я думаю, что шторм будет только усиливаться, а не слабеть. И думаю, что это побудит всех причастных всерьез задуматься о предосторожности. Губернатор Бланко, Новый Орлеан – это ваш город. Я бы посоветовал вам поговорить с мэром Нагином и четко и доступно все ему объяснить. Если он будет спорить со мной по этому поводу, то он останется в проигрыше. Я жду приказов об обязательной эвакуации из зоны шторма к вечерним новостям. Это понятно, мадам?

Я слышал, как она нервно сглотнула.

– Да, сэр.

– Благодарю вас. Генерал Майерс, вам разрешается подготовиться к этому событию так, как посчитаете необходимым. Я пару раз бывал в Форт-Поке, но это было двадцать с чем-то лет тому назад, служил в качестве ещё лейтенанта. У вас там есть вертолеты?

– Да, сэр, и мы уже начали убирать их подальше от зоны шторма, – быстро ответил он.

– Подальше?! Зачем вы отгоняете их оттуда?!

– Мистер президент, если ураган подойдет к нам, то эти птички будут уничтожены ещё на земле. Это стандартная процедура – вывезти их из зоны бедствия и затем вернуть сразу же, как только позволит погода. Я бы также ещё добавил, что мы начинаем ввозить туда больше оборудования со всего юга.

В этот момент МакКейн ответил:

– Карл, он прав. Вертолеты и самолёты очень хрупкие для сильных ветров. Мы потеряли множество самолётов в Хоумстэде во Флориде во время Эндрю.

– Ой, ладно. Полагаю, смысл в этом есть. Я был в воздушной артиллерии, так что я не особенно много узнал о таких операциях. Когда они смогут начать спасательные операции и поставку продовольствия после урагана? – спросил я.

– Нам нужно будет все прекратить по меньшей мере за день до урагана, и мы не сможем снова их завести, пока не пройдет от тридцати шести до сорока восьми часов после урагана, в зависимости от погодных условий и силы ветра. То же относится и к вылетам самолётов, – сказал он мне.

– Хм! – вот тебе и мысли о воздушных миссиях прямо перед ураганом и сразу после него.

– Тогда решено. Нам нужно начать выводить оттуда людей уже сейчас! Нагин хочет рискнуть и надеется, что ему повезет. Я же не могу себе такого позволить. Сегодня вечером я выйду в эфир и сообщу людям. Всем все понятно?

Я услышал хор из «Да, сэр!», и отпустил всех восвояси. Затем я повернулся к сидящим гостям в моем кабинете.

Первым заговорил Джон МакКейн:

– Если это ураган рассосется, то ты будешь выглядеть очень смешно и нелепо!

Я сухо кивнул ему:

– Джон, я в любом случае буду выглядеть мудаком. Меня при любом раскладе лично обвинят в том, что я не остановил ураган. Ну и ладно. Вот почему я и получаю большие деньги. Разница лишь в том, буду ли я выглядеть задницей, если погибнет пара сотен человек, или же пара тысяч. Просто дождись, когда прорвутся плотины и телеканалы начнут показывать репортажи о плавающих на улицах трупах!

– Господи! – тихо пробормотал Фрэнк.

– Да! Нам не нужно, чтобы такое произошло! У нас есть два варианта – один плохой, а второй невероятно хуже! – и я перевел взгляд на Уилла, который был довольно притихшим.

– Договорись о времени выступления на телеканалах, на всех, и достань мне Мэтта и Марка, чтобы помогли мне составить речь.

– Понял!

Затем я повернулся к Джону и Майку Брауну:

– Я хочу, чтобы вы двое туда отправились. Мы не можем управляться с этим бедствием на дальнем расстоянии. Джон, если мне нужно объявить военное положение, или что-нибудь такое же кардинальное, дайте мне знать. Я полностью тебя поддержу, а вину возьму на себя. Хейли и Боб не доставят нам проблем, но Бланко слишком легкомысленная, и Нагину я бы тоже не доверился.

– Давайте надеяться, что до такого не дойдет! – ответил Джон.

– Мне нужно собрать пару вещей, но я буду готов сразу же, когда и господин вице-президент, сэр, – ответил Браун.

– Мы разберемся, Майк. Карл, мне тоже нужно собраться, – добавил Джон.

Я отпустил всех восвояси и сделал пару заметок для речи. Пару минут спустя ко мне пришли Мэтт и Марк. Пока мы работали над составлением речи, мне пришлось принять звонок от Джеба Буша – губернатора Флориды. Мы добавили северо-запад Флориды в зону катастрофы.

Главной нашей проблемой в моей предыдущей жизни было то, что в большинстве экстренных ситуаций помощь запрашивалась на местном уровне, и затем запрос постепенно поднимали выше. Если шторм сносил какой-нибудь город, мэр ожидал помощи от штата, и если такое происходило достаточно часто, то помощь просили уже у федералов. В этот же раз я их чуть не умолял о помощи, и не все были благодарны за это.

Уилл очень постарался, и добыл мне эфирное время на вечер в семь часов. К тому времени Джон и Майк уже были на пути в Шривпорт. До их отъезда я поговорил с Джоном наедине.

– Присматривай за Майком. Он частенько мыслит, как политик, так что позаботься, чтобы он всегда придерживался нашей цели. Иначе можешь говорить с ним от моего имени. Если тебе нужно будет что-либо сделать, я полностью тебя поддержу, и всю критику возьму на себя.

Мы подали друг другу руки, и он ушел, чтобы уехать вместе с Брауном в Эндрюс.

В семь вечера я выступал из Овального Кабинета с максимально печальным и серьезным лицом, которое только мог изобразить.

– Мои дорогие американцы, спасибо вам за то, что дали мне этот шанс поговорить с вами о вопросе государственной важности. Сейчас вам всем уже должно быть известно, что в Мексиканском заливе бушует ураган Катрина, и через несколько дней он пойдет на наши берега. Потенциальная опасность этого шторма настолько велика, что будет необходимо предпринять экстраординарные меры, чтобы с ним справиться. Ранее сегодня я говорил с губернаторами Луизианы, Миссисипи, Алабамы и Флориды, с мэрами Нового Орлеана и Мобила, а также с главой национального центра ураганов и многими другими высокопоставленными лицами.

Сегодня днём я объявил о чрезвычайной ситуации в южной половине Луизианы, Миссисипи и Алабамы, а также в западной части Флориды. В округах и городах этих частей был отдан приказ об обязательной эвакуации всех граждан. Это не добровольно. Если вы не покинете эти места по собственной воле, то вас вывезут в безопасные зоны. Пока мы говорим с вами, солдаты национальной гвардии и армии уже спешат в ту местность, чтобы оказать помощь в поддержании порядка и помочь местным властям с эвакуацией.

Это крупный шторм. Я знаю, что многие из вас, кто проживает в тех местах, по которым ударит шторм, уже пережили несколько ураганов ранее, и считаете, что он ничем не отличается от других, и что сможете просто его переждать. Но этот шторм намного крупнее чего-либо из того, что вы уже переживали в прошлом! Он затронет зону от северо-запада до самого Техаса. Если вы и сможете пережить шторм, то дороги и мосты могут быть сметены на последующие дни и недели. Вам нужно срочно эвакуироваться, и сделать это уже сейчас! К тому времени, как ураган придет, будет уже слишком поздно. Я настоятельно прошу всех в указанной зоне поражения стихийного бедствия незамедлительно подготовить аварийные комплекты и покинуть эту зону.

Я также дал им несколько рекомендаций на случай чрезвычайной ситуации от национального центра ураганов и управления по чрезвычайным ситуациям, а затем повторил об необходимости покинуть те места. Я также сказал людям, которые не имели своего транспорта, чтобы они незамедлительно добрались до центров беженцев, а грузовики и автобусы начали бы выводить их в безопасное место. Затем я обратился к той части страны, которая находилась вне зоны поражения шторма.

– Многие из вас, кто это смотрит, возможно, даже большинство из вас, задаются вопросом, почему я прерываю ваш ужин или обычный график просмотра телевидения из-за чего-то, что вас не касается. Американцы, проживающие в Майне, или в Миннесоте, или в Калифорнии, наверняка задумываются, почему я сделал это национальным обращением. Это их ведь не касается. Но правда состоит в том, что это касается всех и каждого из вас. Это не проблема Мексиканского залива, это проблема Америки.

Люди этого прибрежного региона – граждане Америки, как и все мы. Мы объединяемся вместе в тяжёлые времена, и этот случай не является исключением. Когда на Среднем Западе проходит торнадо, или же Рокки-Маунтинс засыпает снегом, или же в Калифорнии случается землетрясение, мы, как люди, объединяемся, чтобы помочь людям, которых мы никогда до этого не встречали и, может, никогда больше не встретим. Это часть того, что делает Америку великой нацией, какая она есть. Теперь же такое время снова наступает. Мы должны все собраться вместе, чтобы помочь тем, кого задело это происшествие, и я знаю, глубоко в своем сердце, что мы, американцы, так и сделаем.

Так что сейчас я вас отпущу, пока наши группы подготовки к чрезвычайным ситуациям собираются оказать помощь в Мексиканском заливе. Я желаю им всего наилучшего, и в своих молитвах я с ними и с теми людьми, что стоят на пути этого урагана. И я знаю, что и вы тоже. Спасибо вам и да благословит вас Бог.

Я сидел там, глядя в камеру до тех пор, пока рабочие не начали возиться с осветительной техникой и двигаться по кабинету. Марк Тиссен кивнул мне и показал большой палец, а Мэтт Скалли сказал:

– Отлично сработано, мистер президент.

– Спасибо. Я только надеюсь, что у нас есть достаточно времени, чтобы вывезти оттуда людей. Все будет достаточно плохо, и без репортажей с телами на улицах и криками в центрах для беженцев, – сказал ему я.

– Вы действительно считаете, что будет настолько серьезно?

Я кивнул:

– Точно узнаем завтра. К тому времени шторм уже определится с тем, где именно он выйдет на берег и какие зоны будут уничтожены. Проблема на самом деле не в ветрах, а в воде. Новый Орлеан в большинстве своем расположен ниже уровня моря, как и Холланд в Мичигане. Если плотины сдадут, то город смоет в море.

– Вот дерьмо! – пробормотал он.

– Именно!

– Если такое произойдет, то в ход пойдут вертолеты, чтобы забирать людей с крыш, или откуда-то ещё, где они будут стоять.

Я снова кивнул:

– Наверное, все имеющиеся средства будут использоваться для оказания помощи, и этого все равно не хватит.

Марк выглядел задумчивым, и он отметил:

– Знаете, не все имеющиеся вертолеты находятся в распоряжении правительства.

Я пожал плечами и с любопытством взглянул на него. К чему он вел?

– Просто, однажды я побывал на одной коктейльной вечеринке, и друг одного друга сказал, что крупнейшими воздушными силами на самом деле являются вертолеты, которыми владеют нефтяные компании. Они обслуживают нефтяные и газодобывающие платформы на Мексиканском заливе. Теперь же я уверен, что прямо сейчас они отзывают их с этих мест, но что насчет периода после шторма? Может, они могли бы помочь в спасательных операциях?

Я взглянул на Мэтта, и он с таким же изумлением и любопытством посмотрел на меня в ответ.

– Серьезно? – переспросил он.

– Может быть, это стоит проверить.

– Ладно, – сказал я.

– Марк, позвони тому, кто сейчас ответственный в управлении по чрезвычайным ситуациям, раз Браун отправился в Луизиану. Может быть, они уже подумали об этом, но давай все равно выясним. Нефтяные компании могут не захотеть этого делать, но, может, они захотят заслужить немного расположения на случай, если произойдет утечка нефти или что-то подобное.

– Звучит как план, – поднимаясь, согласился он.

Я отправил этих двоих восвояси с указаниями следить за погодой в Мексиканском заливе и при необходимости запланировать ещё парочку речей. Я же собирался отправиться туда на «поиск фактов», что будут после шторма. Я полностью рассчитывал на то, что Новый Орлеан будет целиком и полностью развален вместе со всей зоной вокруг него. После этого я поднялся наверх и присел с Мэрилин, провел весь вечер с ней.

В субботу двадцать седьмого числа я снова провел телефонную конференцию с Джоном МакКейном, Майком Брауном и Максом Мэйфилд из центра ураганов. Прогноз не был позитивным. За ночь шторм усилился с первой категории, и стал уже третьей, это было куда более сильным штормом. Он гарантированно бы ударил по отрезку берегов от северо-запада Флориды и по всему берегу на запад до Хьюстона. Он все ещё был нацелен прямиком на центр Нового Орлеана. Джон и Майк ввели нас в курс последних новостей, и Майк сказал мне, что он услышал от своих людей в Вашингтоне об идее с вертолетами.

Проблема была в том, что у компаний, обслуживающие вертолеты, были долгосрочные контракты с нефтяными и другими организациями. Ведь у них были сотни морских буровых установок и десятки перерабатывающих заводов на берегах, это гигантская индустрия. Я решил оборвать его посреди его нытья:

– Майк, позволь мне сделать один звонок и выяснить, что я могу сделать. И приготовься помочь.

Я повесил трубку и запросил у АТС найти мне Ли Рэймонда, председателя совета «ЕххоnМоbil», крупнейшей нефтяной компании Америки. Меня всегда забавляло восхищение в голосе людей, когда оператор сообщал им: «Пожалуйста, оставайтесь на линии для связи с президентом Соединённых Штатов». Я был уверен, что тот день не будет исключением, и он им стал.

Я уже несколько лет знал Ли, хоть и не мог сказать, что мы были друзьями, скорее, знакомыми. Мы несколько раз встречались, он был Республиканцем и большим сторонником корпоративной гражданственности.

– Алло?

– Ли, это Карл Бакмэн. Как у вас дела, сэр?

– Вполне неплохо, мистер президент. Чем могу вам помочь?

– Ли, мне нужна ваша помощь. Я знаю, что вы в курсе, насколько ужасным будет этот шторм, названный ураганом Катрина. Один из моих людей вчера сообщил мне, что нефтегазовая индустрия имеет в своем распоряжении крупнейший парк вертолетов в мире. Я ищу помощи, которая мне понадобится после шторма.

– Эм, да, сэр. В целом индустрия располагает множеством вертолетов, но могу заверить вас, что они все сейчас заняты. Я могу гарантировать, что они забирают людей с буровых станций, пока их закрывают, и уходят с траектории шторма. Было бы слишком опасно оставаться на буровой станции в такую погоду, – ответил он.

– Уверен, что это так. Нет, я говорю именно о периоде после шторма. Я обращаюсь к вам не только как к главе «ЕххоnМоbil», но и как к главе нефтяной индустрии. Я знаю, что потом вы будете доставлять людей обратно на станции, чтобы снова их запустить. Я знаю – это ваше важное дело в бизнесе. И все же я хочу сказать, что в ваших операциях должен быть какой-то перерыв, своего рода дополнительный потенциал. Вы слишком умны, чтобы заранее не подготовиться к подобному, и вы знаете всех в вашей отрасли лучше кого-либо в Вашингтоне. То, о чем сейчас я прошу – это чтобы вы после урагана, смогли направить часть своего потенциала на помощь в спасательных операциях, – сказал я.

– Да, сэр. Я понимаю, о чем вы просите. Посмотрим, что я смогу сделать.

– Можете свободно говорить от моего лица. Позвоните туда, куда вам будет нужно. Наша страна нуждается в вашей помощи, и об этой все будут помнить.

Конечно же, это была ситуация «баш на баш». У него бы в будущем появилась крупная возможность попросить о чем-либо, и мне пришлось бы уступить, чем бы это ни было.

– Конечно, мистер президент. Сразу этим и займусь.

– Благодарю вас, мистер Рэймонд. После того, как все это закончится, мы можем встретиться с вами у меня, и вы расскажете, как проделали ту огромную работу, которую, я знаю, вы сможете осуществить.

– Благодарю вас, сэр.

Мы попрощались и повесили трубки, после чего я про себя улыбнулся. Я знал, что произойдет три важные вещи: после шторма часть запасных вертолетов была бы предложена правительству в помощь, и появились бы чудесные и сердечные объявления о том, как они нам помогли, и что прежде, чем я покинул бы пост, Ли Рэймонд бы постучался в мою дверь за чем-нибудь важным для него – стоимостью в миллиарды долларов, и мне пришлось бы уступить.

Позже утром я поговорил с генералом Майерсом, и был несколько груб по отношению к нему. Он хотел получить разрешение на отправку части людей и запасов из гражданских оттуда, где был объявлен шторм, в точки предварительного позиционирования. Я сказал ему не спрашивать об этом в будущем, а брать и делать. У нас были деньги и люди, но не было времени! Поэтому к этому вопросу мы подошли с большой ответственностью, затем составили письма всем губернаторам штатов, и запросили о помощи во время кризиса.

Они должны были понимать, если поступал запрос о помощи от национальной гвардии их штата, при этом даже если они находились не в зоне шторма, и их это не коснулось, то этот запрос поступал от моего имени и ожидалась предоставленная оперативная помощь. Я внёс несколько правок, и позаботился о том, чтобы мы убрали оттуда все принудительное, и воспользовались другими выражениями, вроде «просьбы», «помощи», «поддержки» и «чрезвычайного положения в стране». В тот же день эти письма были разосланы всем губернаторам, и переданы в руки их местными военными руководителями. Эти манипуляции также освещались прессой.

В общем результаты были положительными. Трое губернаторов среднезападных штатов сразу же мобилизовали свои отряды национальной гвардии и приказали им приготовиться ко всем возможным мерам оказания помощи, и позаботились о том, чтобы это было сделано при освещении прессой.

Ещё один губернатор отказался, и через своего представителя в прессе заявил, что закон штата запрещает подобные действия, если ситуация случилась не в его штате. По закону это могло быть правильно, но в политическом смысле это было катастрофой! Через шесть часов тот же самый представитель уже отбивал чечетку на камеры, и заявлял, что на самом деле он хотел сказать, что, конечно же, губернатор собирался помочь, но по собственной воле, а не потому что это требовалось от него. Я от души над этим посмеялся.

В это время Нагин все ещё продолжал вести себя как мудак, а Бланко вела себя явно легкомысленной. Она одобрила план по использованию школьных, а также других автобусов для вывоза людей с территорий, но отказалась подписать приказ, позволяющий не наемным или некоммерческим лицензированным водителям их водить! Джон сразу же аннулировал этот отказ и сообщил об этом.

Если можете возить тяжёлые грузы – загружайтесь беженцами и направляйтесь на север. Распределить их можно было уже по прибытию на любую территорию. Некоторые парни даже перевозили их на грузовиках без бортов. Дороги были забиты до отказа, и все двигались будто улитки, но они все же двигались, и чем дальше они уезжали, тем в большей безопасности они оказывались.

Воскресенье в Белом Доме обычно было тихим, как и везде. Помимо моего ежедневного утреннего брифинга, в большинстве случаев я могу расслабиться, посмотреть телевизор, почитать книгу, или просто провести пару часов в своем кабинете – что-нибудь изучая. Мэрилин могла отправиться в церковь, может и с детьми, если они бы были у нас (я почти никогда не ходил с ней, поскольку не был католиком, а если я появлялся где-то, то должен делать это вместе со всем зоопарком. Невероятно утомительное дельце!). В остальном мы просто занимались обыденными делами. Но не в это воскресенье – двадцать восьмого числа.

Утром я проснулся и узнал, что наши самые худшие ожидания уже сбывались. Я знал, что будет, но за всю свою жизнь не мог и предположить, каким ужасом это бы все обернулось. За одну ночь шторм усилился, и поднялся до пятой категории. Новости были напичканы ужасающими предупреждениями и прогнозами, а канал "Погода" постоянно сообщал о нестабильной ситуации.

Мой приказ о принудительной эвакуации, а также другие профилактические меры стали главной темой в воскресных новостях. Казалось, что мнения разделились ровно пополам, и одна часть журналистов считала, что я делал недостаточно для разрешения данной ситуации. Вторая же половина отвечала им, что я свихнулся и все обойдется. Хотя я и не заметил, чтобы кто-нибудь из них вызывался поехать на юг и докладывать о ситуации прямо с места событий.

Я дал Джону, Майку и генералу Майерсу карт-бланш на все необходимые действия. Было очевидно, что любая стратегия просто переждать была безнадежной. Рэй Нагин наконец начинал понимать, что это было и его проблемой, и завывал о незамедлительной помощи. Он хотел, чтобы целые парки вертолетов вывезли всех. Мы же не обращали на него внимания.

Даже в такое время, когда катастрофа уже виднелась из-за горизонта, некоторые мэры небольших городков, а также туристических бюро хотели, чтобы люди оставались там. Они бы потеряли много денег из-за отмен отпусков, и контракты были бы расторгнуты, а также другие последствия. Они не особенно могли понять того, что бронирование чего-либо было бессмысленно, если мотель уже был почти под водой!

Однако я уже тут не мог ничего больше сделать. Я договорился о таком количестве подмоги на территории, о которой только мог. И я теперь оставался таким же наблюдателем, как и все остальные. Я смотрел новости и пытался расслабиться, однако это было безуспешно. Все уже было не в моей власти. По всем меркам понедельник стал бы очень трудным и длинным днём.

Понедельник действительно им стал! Шторм достиг побережья ещё до того, как я проснулся, но поскольку Новый Орлеан располагался выше по реке ещё примерно на сотню километров, то шторм не ударил до завтрака. В половину девятого я позвонил в командный пункт Шривпорта и позвал Майка Брауна. Он казался уставшим, но ещё работоспособным.

– Майк, что происходит?

– Шторм пришел к берегу на юге от Нового Орлеана. Слава Богу, что прежде, чем выйти на сушу, он ослаб до третьей категории! Мы предполагаем, что он к обеду ударит по Новому Орлеану. Все уже затихли. Спасательные операции и эвакуация прекращены. Если кто-то оттуда не выбрался, то уже и не выберется.

– Насколько все это будет плохо?

– Сэр, я не знаю, Рэй Нагин отправлял тысячи своих людей в центры для беженцев, и мы большую их часть погрузили в автобусы и грузовики, но все уже закончено. Они ездили ночью, но сейчас это уже слишком опасно. В настоящее время наверняка осталось ещё около пяти тысяч человек в "Супердоме", и я не знаю, сколько ещё в городе. Наши солдаты выбивали двери, вытаскивали людей наружу и запихивали их в автобусы, а они все ещё хотели отсидеться.

– Боже! – ответил я.

– Все ещё хуже, сэр. Был случай, когда несколько солдат выбили дверь в одном доме, и внутри в них стреляли. Они выбрались, но через минуту дом взорвался. Оказалось, что это была лаборатория, где производили амфетамин. В других случаях были и кражи. Даже местные копы расхищают имущество.

– О, черт! Где Джон?

– Он сейчас спит на раскладушке в другой комнате. Мы с ним работаем по сменам.

Звучало так, будто они знали, что делают, и они были на своем месте.

– Скорее всего мы не многое можем теперь сделать, пока ураган не пройдет. Передай Джону, чтобы он позвонил мне, когда проснется, но пока на этом все. И сам тоже отдохни.

– Есть, сэр.

Я повесил трубку и все ещё был президентом всей страны, а не только Мексиканского залива, так что я не мог просто сидеть и слушать новости. У меня было несколько собраний по вопросам бюджета, брифинг в Пентагоне, обед с Конгрессменами и три фотосессии. Я следил за событиями так, как только мог. Вскоре после обеда во время собрания в дверь просунул голову Фрэнк и шепнул мне:

– Плотины начали рушиться.

Я не был удивлен этому совсем.

– Фрэнк, вспомни того парня из инженерных войск, который клялся, что плотины выдержат удар шторма третьей категории.

– Да, сэр.

– Сделай мне одолжение. Позвони ему и спроси, почему его заявление об отставке до сих пор не лежит на моем столе, и спроси, кто является его заместителем. Головы точно полетят, и пора бы уже начинать это делать.

– Есть, сэр. – Фрэнк понятливо кивнул. Он уже знал, что у меня была исключительно низкая терпимость к подобному, и он также знал, что временами он должен был выступать в роли моего молота, как начальник штаба. Я требовал ответственности.

Весь день проходили сводки о масштабных разрушениях, и из официальных докладов и из новостей. Катрина бы попала в книги по истории. Сделал ли я достаточно? Я сомневался в этом. Я подозревал, что к тому времени, когда все закончится будет много жертв. Какой ущерб? Скорее всего свыше всего того, что когда-либо видела эта страна! Я сказал Фрэнку, что мы вылетим туда сразу же, как только позволит погода.

За вторник стало известно о масштабах разрушений. Южная половина трёх штатов была полностью разгромлена. У нас было около пяти тысяч беженцев и солдат, застрявших в Супердоме, и ещё столько же в других убежищах. Плотины были повреждены в десятках мест, и большая часть Нового Орлеана оказалась затоплена. Все окружающие районы и округа были уничтожены. Не было света, телефонных линий, телевидения, воды в водопроводе, систем канализации, дорог – там уже не было ничего! Я сказал Мэрилин, что если бы там были мы, то сидели бы на крыше нашего дома и точили ножи, прикидывая, кто первым отрежет кусочек от другого.

Погода наконец позволила нам отправиться туда, это было ранним утром в среду. Забавным было то, что мой обычный самолёт 747 был слишком большим, чтобы приземлиться в аэропорту Шривпорта. Самолётом Джона, как вице-президента был 757-й, и он был гораздо меньше, и мог приземлиться там. Я мог либо поддерживать свой статус и полететь на 747-м в другой аэропорт и отправиться в Шривпорт уже на чем-то поменьше, либо же долететь прямиком на запасном 757-м. Тогда мне сообщили, что база воздушных сил Барксдейл была прямо через реку от Шривпорта, и любая взлетная полоса, с которой мог взлететь В-52, могла вместить президентский самолёт, так что мы полетели на моем обычном 747-м, а затем пересели на вертолет до Шривпорта.

Мы вылетели задолго до рассвета, и добрались до Шривпорта к шести часам утра по местному времени. В аэропорту меня встретили Джон и Майк, и затем мы отправились в штаб чрезвычайного контроля. Там уже встретились с профессионалами из управления по чрезвычайным ситуациям, военными и политиками. Там же были и губернатор Бланко со своей свитой, которые были в меньшинстве, но все же пытались что-то сделать. А также присутствовал Нагин со своей свитой, жаловавшийся, что мы не отправили весь парк вертолетов в город, и громко возмущавшийся, что это была вина кого угодно, но только не его. Также там была и кучка репортёров, чтобы они смогли сделать фотоотчёт.

По плану в это день стояло две задачи – необходимо начать спасать людей и выяснить, насколько обширным был ущерб. Но сперва мне пришлось разобраться с Нагином, который выставлял себя полным мудаком, и который больше мешал, чем помогал. Для парня, который во время шторма отсыпался на кровати в гостинице Шривпорта, он всерьез беспокоился о своих избирателях, которые остались на крышах своих домов.

Наконец я не выдержал:

– Господин мэр, будьте добры, заткнитесь! У меня и без вас полно проблем, – воскликнул я.

– Как вы смеете со мной говорить в таком тоне?! – он начал визжать и жаловаться ещё больше.

Я осмотрелся и увидел в стороне стоящего капитана национальной гвардии, который говорил с несколькими гвардейцами. Я помахал ему и крикнул:

– Капитан! Пожалуйста, подойдите!

Нагин начал вопить, я же не обращал на него никакого внимания. Капитан гвардии подошёл и встал по стойке "смирно":

– Сэр!

Я повернулся к Нагину:

– Заткнитесь уже, черт побери. Если вы не помогаете, то мешаете, – после чего я повернулся к капитану и указал на Нагина.

– Меня уже достал этот идиот. Выведите его отсюда и посадите на первый рейс до Супердома. Он может помогать на передовой.

В помещении на мгновение воцарилась гробовая тишина, за исключением щелчков камер. Должно быть, капитан оторопел, но он признал мой авторитет и жестом подозвал к себе двоих гвардейцев из угла. Ухмыляясь, они взяли Нагина за руки и потащили его из помещения, а он начал орать и вопить:

– ПОШЕЛ ТЫ, БАКМЭН! К ЧЕРТУ ТЕБЯ!

Большая часть присутствующих была в шоке от того, что только что произошло, но не все. Джон, Майк и Фрэнк стояли с лукавыми улыбками, потому что они знали, что может произойти, если меня кто-нибудь выводил из себя.

Я повернулся к остальным и просто сказал:

– Если вы не помогаете, то сильно мешаете! Мне сейчас не нужно ещё больше проблем! Это всем ясно?

Мы покинули здание вовремя, заодно увидели, как мои новые друзья сажали Рэя Нагина в "Черного ястреба", который уже заводился и готовился к полету на юг. Капитан увидел меня и отсалютовал, и я ответил ему тем же. Я оставил Джона с Фрэнком, и мы с Майком забрались в другой вертолет вместе с несколькими агентами и парой репортеров. Они хотели начать задавать нам глупые вопросы, так что мы с Майком просто надели предложенные нам наушники и проигнорировали их. Через несколько минут поднялись в воздух и направились в сторону Форт-Пока, который располагался на полпути к Новому Орлеану.

Пока мы были в воздухе, я услышал, как пилот, старший прапорщик по фамилии Гастингс, сказал: – Докладывает президентский вертолет, мы поднялись!

Он говорил, как восторженный подросток, хоть ему уже и шел пятый десяток. Я не мог не улыбнуться этому.

Я пообщался с ним через гарнитуру:

– Давненько я не бывал на армейском вертолете, мистер Гастингс. В последний раз, когда я там был, это был "Хьюи". Полагаю, никто из экипажа не такой старый, чтобы кто-нибудь летал на нем! – признался я.

– Не обольщайтесь, мистер президент. – раздался в ответ металлический голос.

– У меня есть лицензия на это, и есть ещё парочка пилотов и членов экипажа, которые на них летали.

– Ого! Каждые день что-нибудь новенькое! Должен признать, эта птичка намного лучше, чем "Хьюи".

– Это точно, сэр!

К тому времени было очевидно, что ущерб был весьма серьезным. Перед нами уже виднелись поваленные деревья, а также линии электропередач, затопленные участки. Форт-Пок был ульем с бурной активностью. Меня поприветствовал бригадный генерал, чьего имени я так и не запомнил, но, оказалось, что он был там самым главным. Я услышал и хорошие, и плохие новости. Хорошей новостью было то, что погода нормализовалась и он был готов в любой момент отправить практически все доступные вертолеты на спасательные операции и миссии по их обеспечению.

Он уже связался с адмиралом береговой охраны, парнем по имени Тад Аллен, и они уже распределяли грузы. Все вертолеты береговой охраны были оснащены лебедками для поиска людей и их спасения. Они сфокусировались на этом. Национальная гвардия и армия могла отправиться туда, где они смогли бы приземлиться, и таких мест было более чем достаточно. Плохая новость была проста – разрушения были просто ошеломляющими!

С этими объяснениями он вывел нас к внедорожнику, и мы направились к взлетной полосе. Мы снова поднялись в воздух и отправились в Новый Орлеан. Когда мы приближались к Новому Орлеану, разруха становилась все более явно выраженной. Нужно было приложить все усилия, чтобы не глазеть на это, как деревенщина. Прошлой ночью, прежде чем достигнуть земли, Катрина ослабла до шторма третьей категории, и это уже выглядело так, будто бы ничего не осталось. Если бы шторм все ещё остался на пятой категории, то это выглядело бы, будто бы там прошел божественный бульдозер, и обратил территорию обратно в болото.

Дороги и мосты были разрушены, тут и там валялись деревья, дома и гаражи были попросту сметены – они были под водой, либо их снесло течением. У меня не было слов, чтобы это достоверно описать. На всем оставшемся, покрытом водой, отражался яркий солнечный свет, вода же в большей части мест была коричневатой и представляла собой плотные индустриальные выбросы. Миссисипи не просто так называют "Большим Болотом", теперь же мы добавили туда миллионы тонн ещё Бог знает, чего еще. Под нами на крышах домов или на чем-нибудь, что подходило, как высотное место, я видел людей, которые отчаянно махали, чтобы привлечь внимание и их спасли. Я слышал, как второй пилот передавал координаты в командный пункт для последующих спасательных операций. Это было работа для других групп.

Когда мы добрались до города, то степень разрушений была просто удручающей. Я не знал, как это можно было описать словами. Репортёры и операторы позади меня были просто в шоке, хотя и можно было кое-как услышать, как они говорили между собой и указывали пальцами. Боковые двери были открыты, они делали фотографии и снимали все это на видео. Наконец мы нашли Супердом, который выглядел изрядно разбитым, но он все ещё держался.

Ранее нам докладывали, что крыша была пробита и протекала, но в остальном здание держалось. Мы не стали приземляться, а вместо этого повернули на восток и полетели дальше. Я был рад, что мне не придется снова терпеть Рэя Нагина в Супердоме, это было единственным моим положительным моментом на тот момент. Через пару часов смотреть на все эти разрушения мне просто стало скучно. Это была ужасная катастрофа, масштабнее чего-либо, чего эта страна когда-либо видела.

Мы приземлились в центре экстренной помощи беженцам за Мобилом, там армия организовала заправочный пункт передового района, используемый на военных зонах для дозаправки вертолетов. Они заправили "ястребов", и мы отправились в обустроенную там столовую, после чего вернулись обратно. После вкуснейшего обеда из сухого пайка и воды из бутылки, когда я вернулся обратно в Шривпорт, я был страшно уставшим.

Всю дорогу до Вашингтона я проспал. При этом все ещё был уставшим, особенно когда сходил с самолёта, затем уснул в президентском вертолете, который вылетел в Белый Дом из Эндрюса. Я ушел спать, оставив инструкции о том, чтобы мне дали поспать и Уилл на следующий вечер организовал мне выступление в национальном эфире. А Мэтту и Марку нужно было составить речь. Я собирался доложить американскому народу о том, насколько все было плохо, и о том, что нам нужно было делать.

Глава 160. Последствия Катрины, начало Курдистана

Не знаю, что стало более значимой новостью в тот вечер – первое видео Нового Орлеана после Катрины, или видео, где уводят проклинающего меня Нагина. Одним из лучших моментов мне показался тот, где съёмочная группа АВС засняла, как Нагина сажают на вертолет, и он пытался приказать двоим солдатам его отпустить. Один из них, чернокожий рядовой, сказал:

– Заткнись, *запикано*, и сажай свою задницу в вертолет!

Другой же солдат, белый капрал, рассмеялся и добавил:

– Да, все на халяву отправитесь в "Биг Изи"!

Все стало намного лучше, когда Чарли Гибсон сообщил, что Нагин отказался назначать эвакуацию, и когда я отменил его решение, он оборвал связь с Президентом Соединённых Штатов. Хоть он и отказался называть свой источник, он также предоставил множество подтверждений этой истории. Я не удивился, ведь во время первой телефонной конференции у нас на связи были десятки людей, и только Богу известно, сколько ещё слушали нас рядом. Все это превратилось в впечатляющие и смешные комментарии под вечерними карикатурами. Для имиджа Нагина это было очень плохо.

Следующие несколько недель, до самого конца сентября единственной новостью был ураган Катрина – Катрина, Катрина. Масштаб разрушений был просто поразительным. Хоть фотографии Нового Орлеана, который на двадцать метров ушел под воду, были захватывающими, всему же побережью от Флориды до Техаса было нанесено намного больше ущерба. В большинстве городов и пригородов абсолютно все, что было возведено человеком – было уничтожено! Около девяноста с лишним процентов домов было развалено, а оставшиеся заброшены.

То же самое и с предприятиями, со всеми церквями, школами, больницами, клиниками, полицейскими и пожарными участками, и так далее. Каждый мост был снесён, все дороги были развалены, и все линии телефонной связи и электропередач оборваны. Все дороги были перекрыты сотнями поваленных деревьев. Не было света, телефонной связи или сотовой сети, а все трансформаторы и подстанции были разрушены. Радио и телестанции, как и вышка, были повергнуты.

Мы могли привезти туда все запасное оборудование со всей страны, и этого все ещё было бы недостаточно. Миллионы беженцев остались без жилья, больше, чем во время "Пыльного Котла" Великой Депрессии. Если бы Джон Стейнбек был ещё жив и писал бы новые "Гроздья Гнева", то Джоуды бы жили в Пасс Крисчен, штат Миссисипи, и переезжали бы в трейлерный парк в Бомонте, штат Техас, за день до того, как ударил ураган Рита.

Ураган Рита только усугубил ситуацию. Примерно через месяц после Катрины, ураган Рита ударил по северовосточному побережью Техаса. До Катрины она была бы невообразимой катастрофой в своем плане. Но по сравнению с Катриной Рита была мелкой сошкой, и она не получила такого освещения в прессе, которого заслуживала. Многие отремонтированные объекты в Луизиане были уничтожены, и, что хуже всего, множество беженцев были перевезены в восточную часть Техаса, и теперь они снова прошли через весь этот ужас.

Тысячи людей пострадали от посттравматического стресса, так бывает у некоторых солдат после боевых действий. Майк Браун вернулся в Вашингтон через несколько недель пребывания в Луизиане; когда объявили о Рите – он просто без каких-либо побуждений запрыгнул в самолёт и вылетел в Техас. Он полностью отработал свою зарплату той осенью!

Хорошей новостью стало то, что благодаря тому, что мы были очень активны с самого начала и нашей ранней организованной принудительной эвакуацией мы смогли минимизировать человеческие потери. Вместо потери двух тысяч человек, о которых предполагал до этого, мы потеряли чуть меньше двухсот пятидесяти человек.

Однако это все ещё было чертовски много, но множество людей выжило, и спасательные операции были куда скоординированное и быстрее, чем могли бы быть изначально. Например, мне не пришлось увольнять Майкла Брауна, и он вместе с Джоном МакКейном получил лестные отзывы от прессы, как они со всем справлялись. Меня же это устраивало, поскольку Джону бы понадобилась помощь, когда он объявит, что намеревается избираться на мое место.

По моему мнению, началась очень странная активность. Я знал, как лучше мы с этой ситуацией справились, чем в прошлый раз, но все же это была катастрофа большого масштаба. Пока губернаторы Миссисипи, Алабамы, Флориды и Техаса восхваляли Майка Брауна и Джона МакКейна за работу, которую они проделали, и за дилерскую позицию, которую они продемонстрировали, то поскольку все они были Республиканцами, все это воспринималось как политика партии.

В это же время Кэтлин Бланко, губернатор Луизианы, и Рэй Нагин, мэр Нового Орлеана, выдавали громкие заявления о том, как мы все сделали только хуже, и как они могли бы лучше нас с этим справиться. Губернатор Бланко все ещё жаловалась на то, как мы отклонили с полдюжины различных предложенных ею мер (например, она отказалась приказывать управлению штата по охоте и рыбному хозяйству спасать людей; их руководитель сделал это сам, таким образом отклонив ее позицию), также хотела вернуть себе контроль над национальной гвардией и избавитьсяот всех остальных – просто отправьте ей деньги, и она решит проблему!

В это время арестованный и отправленный в Супердом Рэй Нагин, вернулся назад и говорил всем жителям города, что я лично повлиял на плотину и таким образом затопил город. Он начал проводить шествие по городам в различные зоны для беженцев, рассказывая им, как я специально замедлял восстановление города (отправляйте деньги ему, а не губернатору!), и что из Нового Орлеана снова будет сделан "Шоколадный город", добавляя этим межрасовые противоречия. Затем всплыло то, что в 2004-м году во время учебного экстренного собрания, чтобы симулировать нашествие урагана на город, ни губернатор, ни мэр не потрудились присутствовать при этом. Пообещали провести слушания в Конгрессе, все это странно, однако!

В это время поднялась волна огромной критики в мой адрес со стороны правых из моей же собственной партии. Как минимум полдюжины ведущих на телевидении начали утверждать, что причиной тому, что 2005-й год был полон ураганов, было то, что американский лидер (то есть я!) вызвал гнев Божий. Я не был достаточно консервативен или полностью Республиканцем, христианином, чтобы как следует вести Америку обратно на правый путь. Среди множества моих грехов были и моя терпимость к геям, иммигрантам, евреям, папистам (мне пришлось сказать Мэрилин, что для отпущения конкретно этого греха мне пришлось бы с ней развестись; она была не в восторге!), и кому-либо ещё, кого различные проповедники считали с неподобающим поведением.

Особенно забавным было то, когда Пэт Робертсон объявил, что, когда я вылетел в Новый Орлеан и Мобил – то проводил разведку для Сатаны. Когда Уилла Брюсиса на следующем пресс-брифинге спросили, что он думает на этот счёт, он ответил, что он просто не способен понять такой ход мысли. Правые не обрадовались, когда в интервью после шторма меня спросили, не считал ли я виновным в этом антропогенное глобальное потепление.

– Думаю, что связь с изменением климата все же есть, хоть я и не знаю точно, до какой степени. Вы не можете взять и сказать, что семь с лишним миллиардов человек на планете не влияют каким-либо образом! Это будет неправдой.

– То есть вы говорите, что вы верите в глобальное потепление? – недоверчиво переспросил меня репортёр. Который явно выступал против Республиканской партии и консервативной платформы.

Я кивнул:

– Да, должен сказать, что верю. Мы можем спорить о степени потепления и причинах, но это уже научный факт, и я говорю это как учёный и математик. Доказательства есть и достаточно явные, и они сильно перевешивают все догадки. Это не означает, что мы уже в курсе, как решить эту проблему, или же какими станут долгосрочные перспективы, но наука в этом уже разбирается.

Это конечно не укрепило мой авторитет в Республиканской партии, который упал ещё ниже, когда Эл Гор залез на трибуну и громко объявил о том, как наконец-то лидер Республиканцев присоединился к борьбе с глобальным потеплением. Чудесно, теперь его имя было ругательным словом для Республиканской партии, и этот мудила связывал себя со мной. Просто чудесно! Брюстер МакРайли прямо сказал мне, что это теперь уменьшит вливания в борьбу с потеплением от энергетических компаний всех отраслей в 2006-м и 2008-м. Просто великолепно!

В остальном у нас были как хорошие, так и плохие новости. Плохая новость была довольно простой – разрушения превосходили по всем допустимым расчетам. Ранние подсчёты ущерба были в диапазоне от тридцати до сорока миллиардов, и с каждым днём эта цифра росла. О некоторым подсчетам ущерб выходил за сто миллиардов. Добавляя к этому разрушения от урагана Рита, которые были пару недель спустя, что пришлись по восточному Техасу и подпортили восстановительные работы в Луизиане, то мы уже сильно перескочили за отметку в сто двадцать пять миллиардов.

Нам бы потребовалось годы, чтобы расчистить все и отстроить плотины, а в некоторых местах ведь не осталось ничего, что можно было бы восстановить. Господь забрал себе все, что стояло на пути у этих штормов! В результате пострадала национальная экономика. Цены на строительные материалы взлетели, как и на топливо. Почти четверть перерабатывающих заводов страны были закрыты из-за штормов, цены на газ подскочили, и мы снова увидели газопроводы, впервые с семидесятых. Если я хотел, чтобы этот спад повлиял на экономику – то я уже получил это сполна.

Какие есть в этом плюсы? Поскольку налоги я не снижал, были шансы того, что мы смогли бы оплатить большую часть восстановительных работ. Мы были не в дефиците, и не пытались платить за две войны в обход доходов. Это имело большое влияние, особенно важно оно, когда сталкиваешься с катастрофой при деньгах. Не важно, физическое или юридическое лицо, семья или страна – принцип всегда один и тот же. Наша кредитоспособность все ещё была выдающейся, если нам и понадобилось бы занять денег, то уход в дефицит (на самом деле вполне вероятный) был бы решен, и мы бы рассчитались за год или два с должниками.

И вот опять мне нужно было решить, как не допустить масштабного кризиса. Необходимо действовать чрезвычайно хладнокровно, именно так нужно играть в эту игру на высоком уровне. Может, мы смогли бы сделать что-нибудь с национальной программой по страхованию от потопов, проблемами с экологией и подобным. Хотя я не был уверен, что смогу это провернуть. Мой рейтинг популярности продолжал падать, и теперь держался где-то на отметке сорока процентов.

Серьезный плюс? Мой посыл о том, что все мы американцы, и что нам нужно держаться вместе, пробудил реальный эффект. Миллионы людей покинули свои дома из-за штормов, кто-то на недели, а кто-то, казалось, на месяцы, если не дольше. Американцы по всей стране принимали у себя потерпевших, предоставляя временный кров, еду и поддержку. По всей стране разъезжали составы с едой, водой, одеждой, игрушками и стройматериалами.

Бригады ремонтников съезжались со всей Америки. И что удивительно – самые молодые американцы восприняли это близко к сердцу. Студенты колледжей во время своих перерывов и каникул отправлялись на юг, чтобы помогать всем с разбором завалов. Мы с Мэрилин узнали об этом из первых уст, когда Холли и Молли объявили, что они с некоторыми друзьями из колледжа собираются на рождественские праздники поехать в Новый Орлеан, чтобы помогать потерпевшим.

Мы только кивнули, и Мэрилин дала им свою банковскую карточку на эту поездку. Я знал, что близняшки будут брать больше, чем просто необходимое. Проверка счета бы наверняка показала растрату тысяч долларов, потраченных на экстренные товары, на которые я бы закрыл глаза. Мы все-таки вырастили хороших детей.

Следующее время мы прошли без каких-либо крупных происшествий. Но это не значит, что мы так просто отделались. В середине ноября я был на очередной пресс-конференции, где обсуждал планы на бюджет и предлагал провести слушания в Конгрессе на тему Катрины, когда из ниоткуда мне задали вопрос:

– Мистер президент, как вы относитесь к тому, что в Канзасе требуют преподавать креационизм в школах?

Я удивился, каждый день где-нибудь в Америке кто-нибудь пытался прекратить преподавать теорию эволюции и вместо этого начать преподавать основы креационизма. Последним случаем было тогда, когда в совет по образованию Канзаса избрали пару фундаменталистов, и они сразу же начали проводить липовые слушания, чтобы обсудить эти "споры". И всего неделю назад они продвинули свои новые законы. В общем я избегал подобных вещей. Учёные и судьи рано или поздно бы победили, и я все равно не смог убедить бы ни одного из фундаменталистов.

А теперь кто-то спросил у меня об этом в упор. Мне это было нужно ровно так же, как и лишние дырки в голове. Секунду спустя я ответил:

– Ну, я думаю, что граждане Канзаса имеют право обучать своих детей, как считают необходимым. Если это означает, что они хотят прекратить преподавать науку и начать преподавать Библию, то, полагаю, что это нормально. С другой стороны, любая комиссия в Канзасе также имеет право лишать аккредитации любую школу, которая преподает креационизм, также каждый колледж имеет право отказать в приеме студентам, которых не обучили наукам как следует.

Это и выпустило лису в курятник! Наказывать детей за ошибки их родителей? Как я посмел предложить такую бесчеловечную идею! Более чем парочка редакций со мной согласилась, но не все. Несколько газет, по большей части из сельских районов, сильно возмущались о том, как Вашингтон влезал в вопросы местного образования, и насколько лучше было бы обучаться детям ценностям их родителей и общества, и как образование традиционно было местным вопросом, и как я переступил свои границы, озвучив свою позицию. Я пытался не лезть в это, поскольку считал, что дело со временем само собой рассосётся. Рано или поздно умные граждане Канзаса пришли бы в чувство и избавились от этой религиозной чуши.

Ко мне пришли Уилл с Фрэнком, и они спросили, хотел бы я высказаться об этом на каком-нибудь общественном форуме. Я с ошеломлённый взглядом ответил:

– Да ни за что в жизни! Вы хотите, чтобы я оказался в неловкой ситуации?!

Уилл ответил:

– Многие религиозные группы хотели бы спросить вашего мнения об этом вопросе.

– И именно поэтому я не хочу им отвечать! Когда-нибудь слышали, что даже небольшая религия идёт по долгому, очень долгому пути? Уилл, мы не хотим сражаться в этой битве.

– Как же так, мистер президент? – спросил Фрэнк.

– Потому что религия не имеет смысла. Нельзя смешивать религию с наукой и математикой. Религиозные люди хотят, чтобы я был истинным верующим, а я не такой уж и истинный. Если я скажу, что права эволюция, то тем самым я скажу им, что Библия неверна. Есть огромное число людей, которые верят, что Иисус лично написал Библию на английском языке семнадцатого века. А он этого не делал, и вы про это знаете. Вообще вполне вероятно, что он даже не умел читать и писать, а если и умел, то на арамейском! Вы думаете, что я действительно захочу разбираться в этом вопросе по национальному телевидению?

– И как же вы связываете факты? – переспросил он.

– Мне просто любопытно, вот и все.

Я улыбнулся на это:

– Тем же способом, как и большинство из нас – выбирая и отбрасывая то, что не понимаю. Христианин ли я? Да, но не настолько ярый. Говорят, что в окопах не бывает атеистов, а я был в окопе, и это правда. Мы, приверженцы науки, верим в Большой Взрыв, с которого все началось. Великолепно, но кто-то должен был зажечь этот фитиль, так? На этом давайте вопрос оставим.

Я отказался втягивать себя ещё больше в это дело. Религиозному праву я был не особо друг, и они это знали. Они поняли всё в период моего первого срока, когда я отказался менять законодательство, вводить какие-либо запреты на изучение стволовых клеток. Джордж собирался запретить эти исследования, а я отправил эту идею в мусорную корзину, и примерно в то же время вычистил группу религиозных инициатив.

Я также старательно держался в стороне от разбирательства дела Терри Шайво, отказываясь позволять министерству юстиции влезать в этот бардак, и советуя Джебу Бушу оставить дело в покое. Так же все обстояло и с моей позицией по правам геев. Я был единственным Республиканцем, который проголосовал против закона о защите брака, когда он был принят в 1996-м году. Это было даже было не столько о вопросе прав геев (я придерживался не позиции "Меньше знаешь – крепче спишь", а "Не лезь"), сколько о том, что сам закон противоречил Конституции. Это были политические сражения, в которых я никогда бы не победил.

В это время Джон активизировал свою предвыборную кампанию, и начал регулярно вылетать в Айову и Нью-Хэмпшир. Я посоветовал ему относительно свободно вести себя без меня на публике, хоть я и был уверен, что это аукнется нам обоим. Например, во время своей предыдущей кампании я избежал поддержки использования этанола в качестве топлива, поскольку мне не пришлось проводить кампанию в Айове для праймериза. Лично я считал, что использовать кукурузу как топливо вместо еды было идиотской затеей! Джон бы не имел такой роскоши. Ему пришлось бы проводить агитацию, даже в Айове тоже, и кто-нибудь бы его об этом спросил.

Конечно же, он был не единственным участником предвыборной гонки. Без вопросов, он был лидером и явным фаворитом, но было и несколько других. Все единство партии разваливалось на куски. Майк Хакаби был бывшим губернатором Арканзаса (на той же позиции когда-то был Билл Клинтон), и он был в авангарде религиозного права. Рон Пол, конгрессмен из Техаса, продвигал свою либеральную программу, а Мити Помни, бывший губернатор Массачусетса, продвигал свои бизнес-преимущества. Руди Джулиани, бывший мэр Нью-Йорка, давил на свою лидерскую позицию во время одиннадцатого сентября в надежде попасть в большую лигу. Ещё были и другие, не имевшие никакой надежды, но искавшие поддержки участники. Никто официально ещё не объявлял об участии в выборах, но все уже организовывали исследовательские комитеты, нацеленные на поиск средств и поддержки среди местных партий.

В обычной ситуации стоило бы разведывать обстановку весь 2006-й год, прежде чем давать официальное объявление об участии в выборах где-нибудь в конце 2006-го или начале 2007-го. После этого в январе 2008-го начался бы праймериз, это длилось бы около трёх-четырёх месяцев, и завершились бы задолго до собраний.

Тогда все носились вокруг Нью-Хэмпшира и Айовы, пытаясь найти одобрение у начальников участков и местных избирателей, выступая с речами и ходя от дверей к дверям. Я бы ни за что такое не вытерпел! Некоторые из этих ребят практически жили в этих штатах. Теория была в том, что у них было совсем немного денег, так что они бы сосредоточились на самых ранних штатах-участниках. Если они хорошо справляются, то они могли бы воспользоваться этим, чтобы силой открыть кошельки спонсоров и получить достаточно денег, чтобы выступать в следующих нескольких штатах, и так далее. Это были кандидаты с небольшими шансами, но это было объяснением, почему они этим и занимались. В конце концов, так делал и Картер.

Со стороны Демократов возможным фаворитом была Хиллари Клинтон, которая политически отделилась от своего бесполезного мужа-развратника, и теперь она была младшим сенатором из Нью-Йорка. После нее была только шайка подражателей, во главе которых шел Джон Эдвардс, номинант в вице-президенты прошлых выборов, это тот парень, который наседал мне на хвост из-за моего сына-ублюдка.

Кандидатом-темной лошадкой (вот же каламбур!) был Барак Обама, который выдал зажигательную речь на прошлом собрании Демократов, и был младшим сенатором из Иллинойса. Наблюдалась очень опасная тенденция. Женщинам нравилась Хиллари, и большая часть женщин голосовала за Демократов. Чернокожие болели за Обаму, первого серьезного чернокожего кандидата в этой стране, который всерьез мог заполучить и голоса белых. Кто-нибудь из них победил бы в своей номинации и затем столкнулся бы лицом к лицу с Джоном МакКейном.

Когда это происходило в моей первой жизни, страна уже семь лет пребывала в состоянии перерасхода средств и тогда уже раздулся пузырь рынка недвижимости, это и обрушило экономику в конце лета 2008-го года. До тех пор МакКейн был впереди. Вдобавок к этому на нем висело бремя президента с небольшой популярностью. Я же был не так непопулярен, как мог бы быть Джордж к этому времени. У МакКейна был отличный шанс победить что Клинтон, что Обаму, если бы только в 2008-м все не ушло коту под хвост. И моим делом было проследить, чтобы этого не случилось.

Но не всегда было так легко. В начале 2006-го года Гарри Рейд решил вставить мне палки в колеса, поскольку на него обрушился шквал критики от губернатора Бланко из Луизианы. Он решил начать задерживать все последующие назначения, которые я хотел провести. Весь последний год он строил из себя некоторую помеху, поскольку Демократы владели Сенатом, и начинал ощущать себя, будто бы он был главным.

Утверждения моих назначений занимали много времени, порой с массой шумихи, в результате все равно несколько федеральных постов так и оставались пустующими. Потом же он сообщил нам, что ничего не будет одобрено до тех пор, пока не состоятся слушания по федеральной реакции на ураган Катрина. Он хотел получить голову Майкла Брауна на тарелочке, чтобы преподнести ее Бланко.

Услышав об этом, я скривился и вызвал Брауна в Белый Дом. Я сказал ему, что не имею абсолютно никаких намерений его увольнять, и что его эффективная работа во время ураганов была на высшем уровне. Моим вопросом было – какими были его намерения, почему он оставался в управлении?

– Я собирался уходить в конце этого года, сэр, если это возможно. Я получил несколько интересных предложений от нескольких контор на Кей Стрит, если вы понимаете, о чем я.

Я кивнул:

– Уверен, что вы их действительно получили. Полагаю, вы также будете работать со сбором средств на политические кампании для нескольких человек.

Он улыбнулся и кивнул:

– Вице-президент уже дал пару комментариев на этот счёт.

– Это только потому, что Джон МакКейн – умный малый, и точно победит! Ладно, итак, вы собираетесь уходить в конце 2006-го, но не прямо сейчас. Меня это устраивает, и я вас поддержу, но не удивляйтесь, если Гарри Рейд в это время будет выставлять себя полным идиотом. Он однозначно будет проводить слушания по Катрине, и вы, и ваше управление будете давать показания. Я не смогу это предотвратить, даже если очень попытаюсь, и для меня бороться с этим безнадежное дело.

– И что же вы будете делать с этими задержаниями по назначениям? – спросил меня Браун.

– Не знаю, по крайней мере, пока что ничего. – снова скривишись, ответил я.

– Слушайте, насчёт вас и управления по чрезвычайным ситуациям – вы уйдете. Теперь же, не поймите меня неправильно, но вы политик, казначей и мастер на все руки. Вот почему Джордж и посадил вас и Оллбо на эти места. Я не хочу сказать, что вы оба плохо справились, но я хочу, чтобы следующий человек был профессионалом, вы же понимаете.

– Понимаю вас, мистер президент. Вы правы, именно так мы и оказались там. – согласился он.

– Поэтому, как я и сказал, вы оба отлично справились, но мне будет нужно, чтобы на ваше место встал кто-нибудь из давних работников. Подберите для меня несколько человек. Никому из нас не нужен дилетант на таком посту. Если метеорологи правы, то проблем будет больше, а не наоборот!

– Вот дерьмо! – тихо выругался он. Затем он понимающе кивнул и на этом я его отпустил. Хотя я не мог не улыбнуться про себя. Майк Браун в какой-то момент покинул бы свой пост, но не с позором. Предполагая, что если бы он хорошо справился бы в качестве лоббиста и сборщика пожертвований в ближайшие пару лет, то он стал бы главным кандидатом на пост кабинета министров в администрации МакКейна. Торговля или транспорт были бы его стихией.

Я поразмыслил над этим, а затем позвонил и вызвал к себе Фрэнка Китинга.

Джон Эшкрофт покинул пост генерального прокурора в феврале 2005-го года после того, как он перенес тяжёлый период борьбы с панкреатитом весной 2004-го. Он был куда консервативнее меня, и намного более религиозен, но он также добросовестно и рьяно защищал Конституцию. На протяжении оставшегося времени в 2004-м мы с ним часто общались, и он сказал мне, что уйдет в отставку сразу после инаугурации.

Ему понравилась моя мысль назначить Фрэнка Китинга в качестве его преемника, и между собой мы взяли Фрэнка на борт. Фрэнк с начала 2003-го года не занимал никакой государственной должности, и поработал на паре стульев в различных компаниях. Он принял мое предложение, и мы смогли утвердить его в качестве нового генерального прокурора в 2005-м году.

Нельзя сказать, что это было легко. Это вызвало бурю злобы в Сенате, и они больше месяца откладывали его утверждение. Не то, чтобы Китинг был какой-то спорной личностью, или что он был плохим губернатором Оклахомы. Дело было в том, что таким способом Гарри Рейд мог мне сильно напакостить, даже не используя слишком много своего влияния. Утвердить его стоило мне куда большего, чем ему стоило затянуть процесс. Гарри также затормозил назначение на несколько федеральных постов, снова, за небольшую цену. Хуже всего было то, что в результате у нас пустовало две позиции в Верховном Суде. Сандра Дэй О'Коннор отошла от дел, Уильям Ренквист умер, а юридический комитет Сената держал моих номинантов (одного мужчину и одну женщину, оба из умеренных) на удержании.

К 2006-му году меня такая ситуация особенно вывела из себя, так что я просто решил сказать Сенату: "К черту!". В понедельник двадцатого февраля Сенат был на неделю распущен. Утром в четверг, двадцать третьего числа, во время ежедневного брифинга я прошел в комнату для прессы и дал заявление. Одним отрывком из него было следующее:

– Работа в стране не останавливается, когда Сенат находится в распущенном состоянии. Преступления все ещё совершаются, пока Сенат распущен. Полиция все ещё ловит преступников, пока Сенат распущен. Суды все ещё действуют, пока Сенат распущен. Если Сенат решил задержать все назначения на федеральные посты министерства юстиции, то это их право. Я предложил имена подходящих для этого мужчин и женщин, чтобы заполнить пустующие места в министерстве юстиции, а Сенат поставил их на удержание, в некоторых случаях – на многие месяцы. Мы не можем больше ждать и надеяться, что преступления сократятся в этот период. Позже этим днём я намерен принять присягу у моих людей, пока длится роспуск…

Далее я назначил нового помощника генерального прокурора, заместителя генерального стряпчего, двоих федеральных прокуроров и десятерых федеральных судей. (Назначение верховного судьи во время роспуска Сената могло противоречить Конституции; Сенат официально выразил свое недовольство этим после того, как Эйзенхауэр сделал это трижды; так что я не стал рисковать!)

Я предупредил всех заранее, и они разместились в гостиницах Вашингтона, ожидая этого момента. Сенат никак бы не успел собраться вовремя, чтобы остановить этот процесс. Но все же я предупредил каждого из причастных, что Сенат может отказаться их утверждать, и о том, что кто-то из них, если не все сразу, могут в том же году потерять работу. Хоть большинство из них и были Республиканцами, в качестве двухпартийного жеста я также назначил и троих федеральных судей из Демократов, и все они, ухмыльнувшись, сказали, что они были самыми надёжными.

Нет ничего лучше того, как закидать бомбами толпу, чтобы вызвать всплеск адреналина! Демократы в составе Сената, с пеной у рта осуждали мое бесцеремонное отрицание их конституционной обязанности советовать и одобрять. Да как я посмел так идти против закона! Это заслуживало импичмента!

Несмотря на роспуск, Гарри Рейд и Арден Спектр, председатель законодательного комитета Сената, у которых застревали все номинанты, всё-таки ухитрились попасть в тот вечер на телевидение. В отличие от Гарри, мы с Арденом вполне нормально ладили, но у него был приказ от Гарри задержать это дело. Они оба были обижены до глубины души, и потребовали, чтобы я отменил эти противозаконные и необдуманные назначения, и пообещали после роспуска Сената устроить мне разнос в суде.

На самом деле они могли быть правы. Ведь идея о назначениях брала свои истоки из восемнадцатого века, когда Сенат чаще был распущен, чем действительно действовал, а президент не мог позволить себе месячное ожидание, чтобы кого-нибудь назначить. В теории он мог назначать кого-либо по необходимости, и назначенные тогда оставались бы на посту до конца текущей на тот момент сессии конгресса. После чего их должен был утвердить Сенат, чтобы они остались на своем месте.

Это довольно неплохо работало до двадцатого столетия, когда скорость коммуникаций поднялась до такого уровня, что Сенат мог действительно на больший срок оставаться в городе. Теоретически Сенат считался распущенным, если их не было на месте более трёх дней, почему я и выждал до четверга, чтобы сделать свое дело. С другой стороны, ещё с тех пор, когда президентом был Клинтон, Сенат устраивал фиктивные сессии. Они расходились, и каждый третий день кто-нибудь из сенаторов, который был в городе, появлялся и стучал молоточком, говорил, что Сенат действует, затем снова возникал и уходил обратно. Это была липа.

К черту это, я ответил им тем же. Я заявил, что эти фиктивные сессии были этой самой липой, и вызвал их ответить за них. Чтобы прогнать номинантов – потребовались бы судебные прения. Им нужно перестать так часто расходиться, и на самом деле периодически реально что-то делать. Они могли вопить, сколько их душе угодно, но в это же самое время министерство юстиции было в полном составе. Когда Демократы начали возмущаться на воскресных утренних новостных передачах, нашим ответом всегда было то, что эти люди были полностью квалифицированными кадрами, у большинства из которых за плечами уже был опыт работы в федеральных судебных органах, и что эти задержки были ничем иным, как просто политическими играми со стороны Демократической партии.

На самом деле, что же было настоящей проблемой? То, что мои кандидаты не подходили, или же то, что я требовал прекращения их маленькой игры под названием фиктивные сессии? В то же самое время президент придавал этой ситуации заслуженное объяснение. Он собирался продолжать служить людям Соединённых Штатов, даже если Сенат и отказывался это делать.

Конечно же, поднялась шумиха. Не всем Республиканцам понравился мой трюк, поскольку однажды им пришлось бы уступить правление президенту-Демократу, и к тому же это как бы говорило, что они тоже были не такими и важными. Я принес им извинения, но остался тверд в своей позиции, и после чего предложил, чтобы они по этому поводу насели на Демократов. А также продвигали двухпартийную сущность того, что я пытался сделать. Давили на то, что нам нужен Верховный суд в полном составе и что судебные задержки вставали американским налогоплательщикам в копеечку. Обернуть эти назначения в американский флаг и начать размахивать этой чертовщиной!

В марте Рейд уступил, и мы позволили отказать в утверждении одному символичному судье-Демократу и такому же Республиканцу, предварительно поговорив с ними (они оба нашли доходные места в частном секторе). Также утвердили всех остальных, и запланировали слушания для номинантов в Верховном суде. Мы с Гарри Рейдом поругались и помирились на телевидении, устроив чудесное шоу о двух-партийности. Стоя рядом с ним, я подумал, а не стоило ли мне заранее надеть бронежилет.

В марте мы провели слушания по Катрине, Рите и по федеральной программе, разработанной на подобные случаи. Майк Браун почти всю неделю был в центре внимания, когда каждый Демократ его поносил, а каждый Республиканец превозносил до небес. Никому из них вообще не было интересно, что произошло, но все они хотели для себя время в эфире и звучных фраз, чтобы воспользоваться ими в предстоящих агитациях.

Что неудивительно – формальный отчёт по графику должен был быть издан после выборов, и всё указывало на то, что, несмотря на всю риторику слушаний Конгресса, в большей части проблем вина легла бы прямиком на Рэя Нагина и Кэтлин Бланко. Майк Браун уволился сразу же после праздника четвертого июля, и мы совместно представили его замену на пресс-конференции, после чего я с торжеством и публичными благодарностями его отпустил. Черт бы побрал Гарри Рейда!

Конечно же, это было всего лишь частью того, что произошло в период между осенью 2005-го и весной 2006-го. Катрина была лишь одной из проблем, с которыми мне пришлось столкнуться. Тогда я продолжал работать в своем неторопливом, но стабильном темпе, как я всегда и говорил. При этом я не снижал налоги. Казалось, что у нас были хорошие предпосылки для экономического роста и умеренного избытка. Излишек бюджета оплачивал старые долги и стал нам подушкой безопасности на случай катаклизмов вроде Катрины.

Как и всегда – лучше сталкиваться с катастрофой при наличии денег, чем потом занимать. В это же время мы отменили достаточное число военных программ в духе "журавля в небе", чтобы освободить средства для наращивания военной подготовки и начала перемещения своих сил от Европы в сторону Азии. Проект F-35 был еще мертв, равно как и проект морского крейсера-истребителя нового поколения, так что я приказал составить проект нового фрегата вместо этого нелепого "Прибрежного Боевого Судна", которое продвигал флот.

Вспомогательные средства были серьезно усилены, и мы расширили и усилили наши базы на Гуамском и окружающих его островах. Что интересно – некоторые из наших местных союзников, казалось, обрадовались этому. Они уже представляли, как китайцы вкладывают огромные суммы в свои войска и начинают нервничать. Филиппины, например, ранее прогнали нас, а теперь же совершали жесты, открывающие нам доступ к военной-морской базе в заливе Субик и военно-воздушным базам Кларк. А в это время мы сворачивали наши базе в Европе.

За рубежом мы также продолжали действовать втайне, ни к кому не вторгаясь. Я назначил несколько небольших групп спецназа к Курдам. Северную Корею я целенаправленно игнорировал. Действующая администрация Южной Кореи подавала активные сигналы своим северным собратьям, которые размахивали ядерным знаменем и требовали денег. Я сказал южным корейцам, что они могут делать, что хотят, но Штаты не стали бы давать ни цента, и никаких уступок с нашей стороны тоже не будет.

Иран мы держали в узде с помощью мощных санкций, и периодически совали нос к ним и в Ирак. Афганистан устроил небольшую гражданскую войну, и мы предоставили небольшую поддержку Северному Альянсу. Вдобавок мы также начинали подступать к Индии, чтобы попытаться отдалить их от России, и держать пакистанцев под контролем.

Вся эта отлично продуманная стратегия начала лететь ко всем чертям в феврале 2006-го. Турция объявила о том, что она строит нефтепровод, тянущийся до границы Курдистана с Ираком, и что они хотят заключить сделку по поводу курдской нефти с полуавтономным правительством в Эрбиле.

В этот момент Саддам Хуссейн начал хамить на международной арене. Курды были не больше, чем кучкой повстанцев (что было правдой), а нефть была собственностью иракского народа (читайте – его собственностью). Мрак требовал, чтобы турки прекратили свой незаконный захват курдской территории и собственности народа. Также сами курды должны были вести себя так, как надо, и выстроиться в линию, чтобы ему было легче их всех перебить.

Премьер-министр Турции Эрдоган буквально донес Хуссейну, куда тому следовало пойти. Турки имели репутацию крепких бойцов, и они получали неплохое вооружение через НАТО и современную торговлю. Их национальная экономика также была намного крепче иракской. Курды также сказали Хуссейну проваливать куда подальше. Зона нашего воздействия была самым суровым образом расширена, и я не был заинтересован в ее ослаблении.

Разведывательные полеты, снимки с помощью спутников и перехваты сигналов начали наводить на мысль о том, что Хуссейн рассматривал что-то в плане наземных действий, но ещё было не ясно, что происходит. В середине февраля Ричард Кларк оповестил совет по национальной безопасности, что Республиканская Гвардия Ирака перемещала войска и механизированные части в зону с ограничением полетов по направлению к курдским границам. Крупные скопления располагались на юге от Киркука, одной из местностей, которую "арабизировал" Хуссейн, когда привез множество суннитов для работы в нефтяной промышленности, предварительно выгнав множество курдов.

Часть сводки, которую предоставил Ричард, была старой историей вражды Хуссейна с курдами. Откровенно говоря, он был маньяком, стремящимся к их геноциду. В зависимости от временного периода и некоторых деталей, он за годы правления убил от пятидесяти до двухсот пятидесяти тысяч курдов, и несколько раз использовал химическое оружие. Теперь же это напоминало то, что он собирался снова на них напасть. Если бы мы это ему позволили, то результат был бы предсказуемым.

Курды бы начали убегать через границы в Турцию, Сирию и Иран, и это потенциально бы расшатало все три страны, что было бы Хуссейну только на руку. При стабильных условиях они на самом деле двигались все в Ирак. Турция же получила выгоду от сотрудничества с Курдами по нефтепроводу. Это успокоило войска Рабочей партии Курдистана в восточных провинциях, которые были склонны к диверсиям против Турции.

Самым лучшим докладом разведки было, что Хуссейн либо готовился к атаке на Курдистан, либо просто пытался спровоцировать нас на нечто глупое, чтобы потом прикинуться невинной овечкой перед всем арабским миром.

– Это все, что у тебя есть, Ричард? Что он либо нападет, либо не нападет? – с сарказмом спросил я.

– Мистер президент, это большее, что мы сейчас можем сказать. Наши приготовления идут в том же темпе. Сейчас он может даже не знать, что делать будет дальше. Он может просто хотеть припугнуть людей, а определиться уже потом. – добавил Ричард.

Он не стушевывался, и не пытался дать мне ответ, который меня устроит. С этим я бы смог жить. Тогда я пожал плечами и кивнул:

– Давайте взглянем на эту проблему с двух сторон. Что мы будем делать, чтобы попытаться удержать этого ублюдка, и что будем делать, если он все же нападет?

Послышались одобрительные шепотки. Я снова взглянул на Кларка:

– Когда их приготовления будут закончены? Если они нападут на Курдистан, то каков их график и что станет их целями?

Встреча проводилась в командном пункте, и Ричард привел одного из аналитиков. Командир флота вывела на экран карту границ региона и выделила несколько точек.

– Эти изображения показывают, что они все ещё перемещают свои нападающие и оборонные отряды в сторону границы. Сейчас ещё февраль, поэтому в Курдистане очень холодно, но через месяц-два там потеплеет. Летом будет ужасная жара. Их кампания развернется к концу марта, а может, и раньше, и то если погода улучшится, и будет длиться до конца ноября. Такими темпами, если они захотят напасть в марте, то у них все будет по такому графику.

Затем она переключила экран на другую карту:

– Основной целью нападающих отрядов сейчас является Тикрит, это крепость суннитов на юге Киркука. Оттуда они могут быстро направиться к границе, где первый скачок будет к самой границе, а второй уже непосредственно в сам Курдистан. В зависимости от их цели, мы либо ожидаем атаки на востоке Киркука, либо это будет между Эрбилем и Киркуком, или даже по обоим пунктам сразу. Это будет необходимо им, чтобы попытаться изолировать и окружить Киркук. После захвата Киркука они бы перегруппировались, чтобы двинуться к Эрбилю, а затем к Мосулу. Все зависит от их ресурсов, которые придется использовать.

– И сколько же их у них сейчас? – настоял я.

– Мы не знаем точно, сэр. Думаю, достаточно, чтобы захватить Киркук и порядком его развалить. Передвижение к Эрбилю наверняка потребует какого-то укрепления и пополнений припасов. – ответила она.

В ответ я простонал и оглянулся вокруг.

– Итак, что нам с этим делать? Отступать или же поддержать курдов? Предположив, что иракцы на самом деле что-то сделают.

– Мы должны поддержать курдов! Мы не можем уступить Хуссейну. – ответил Джон МакКейн.

– Вот так просто? Воевать? Не меньше?

– Да, сэр. Вот так просто. Мы уже поддерживаем этих людей, и наши отряды их тренируют. Если атака состоится, то мы потеряем и эти отряды. – ответил он.

– Тогда отзовем их? Попробуем ослабить ситуацию? – возразил я.

– Это не сработает, мистер президент. – ответила генеральный секретарь Кондолиза Райс.

– Отступление будет воспринято как проявление слабости, а не попыткой успокоить ситуацию. Хуссейн воспримет это как слабость, равно как и курды, а также Эрдоган.

Я забурчал в ответ.

– Турция – член НАТО. Какие шансы, что мы можем подключить НАТО?

– Малые. Они обязаны вступить только в случае, если нападают на другого члена НАТО. Если Хуссейн пойдет на Турцию, то, может, только тогда. – сказала она.

– Если мы заступимся, то нам понадобятся ресурсы Турции. Как минимум нам понадобится воспользоваться Инджирликом, чтобы оттуда вылетали боевые патрули. Согласятся ли они на это? – спросил я.

Конди взглянула на Тома Риджа, министра обороны, он одобрительно кивнул ей в ответ. Затем она повернулась обратно ко мне и сказала:

– Все, что мне сообщают – это то, что они готовы к сотрудничеству. Скорее всего войска они не направят, но разрешат перелеты и дадут некоторую поддержку на границах. Эрдоган весьма заинтересован в том, чтобы успокоить курдов в восточной части страны.

– Есть какие-нибудь шансы, что нам удастся заставить Хуссейна отступить? Он понимает, что таким образом провоцирует вторую войну в Персидском заливе? – не обращаясь ни к кому конкретно, задался вопросом я.

– Не думаю, что это будет большой разницей, мистер президент.

Я повернулся к говорящему, это был Эрик Шинсеки, советник по национальной безопасности. После инцидента с "Аblе Dаngеr", я официально взял его на борт в качестве заместителя советника по национальной безопасности под руководством Кондолизы Райс. Теперь же, когда она стала генеральным секретарем, он занял место своего бывшего руководителя.

– Внешняя политика Ирака – это любая безумная идея, с которой сегодня проснется Саддам Хуссейн. Это человек – психопат в классическом понимании, и я не шучу. Единственное, о чем он беспокоится – это как остаться у власти. Если ему потребуется убить всех в стране, кроме себя самого – пока это касается его, то это устроит. По нынешним меркам Хуссейн оказался под мощным внутренним давлением из-за падающей экономики, и ему нужна внешняя угроза, чтобы отвлечь общественность. И эта ситуация подходит. Среднестатистический житель Ирака не любит курдов. Хуссейн последние пятнадцать лет провел, реформируя свою армию. И он думает, что настала время ею воспользоваться.

– Вот дерьмо! – пробормотал я под нос. К несчастью, смысл был в этом.

– Кто-нибудь из присутствующих не согласен с Эриком? Есть ли какой-нибудь шанс, что мы сможем выкрутиться из такой ситуации?

На меня уставилось множество молчаливых лиц. Вице-президент сказал:

– Карл, ты знаешь, что мы должны делать.

– Это не значит, что мне это должно нравиться, Джон, – на что он фыркнул и усмехнулся. Он тоже был прав. Я знал, что нужно было сделать. Я пожал плечами и сказал:

– Ладно, тогда давайте сделаем это.

Затем я окинул взглядом всех сидящих вокруг стола.

– Нам нужно попытаться свернуть все это дело. Если не сможем – тогда нужно подготовиться. Конди, вы с Томом будете дипломатами. Я хочу, чтобы завтра вы сели в президентский самолёт, первой остановкой у вас будет Анкара. Обсудите всю эту ситуацию с Эрдоганом. Если он сможет вынудить Хуссейна отступить, славно, но если нам нужно будет вступиться за курдов, то возьмите его с собой. После этого встретитесь со всеми высокопоставленными лицами, с кем потребуется. Том, вам с комитетом начальников штабов нужно начать собирать ресурсы. Я не хочу сейчас же направлять войска, но нам нужны будут какие-то варианты. Добудьте мне эти варианты.

Затем я повернулся к Эрику:

– Эрик, я хочу, чтобы ты поговорил с НАТО. Попробуй выбить какую-нибудь поддержку, обрисуй это как помощь Турции, члену НАТО. Британцы наверняка помогут, но попробуй узнать, что можно сделать и с остальными тоже.

– Да, сэр. – сказал Том. Конди и Эрик согласно кивнули.

– Конди, подготовь все необходимое для звонка Путину. Ирак сотрудничает с Россией. Может, у него есть какие-то рычаги. – она кивнула.

– Ричард, собери все данные. – после чего я взглянул на Уинстона Кридмора, который был принят в совет по национальной безопасности.

– У отдела по борьбе с терроризмом есть что-нибудь на этот счёт?

– Нет, но я отдам приказ об проверке на высшем уровне. Может, у русских есть что-нибудь, что мы можем получить. – ответил он.

Я кивнул:

– Благодарю вас. Не похоже, что все начнется в течение месяца или двух, так что мы можем провести собрание на следующей неделе. Фрэнк что-нибудь спланирует, когда Конди, Том и Эрик что-нибудь найдут. – я осмотрелся и увидел, как люди кивали и делали себе пометки.

– Спасибо, Джон. Мне нужно поговорить с тобой наедине.

Мы с Джоном поднялись в Овальный Кабинет, где уселись в кресла.

– У меня есть очень плохое предчувствие, что нам придется что-то делать с этим мудаком. – сказал я ему.

– С кем, с Саддамом Хуссейном? – переспросил он. Я мрачно кивнул, затем он добавил:

– Жалеешь, что не помог своему предшественнику от него избавиться?

Я скорчил гримасу в ответ:

– Нет, не совсем. Там было другое. Джордж и его компания хотели ворваться в Ирак и сделать из нее Америку-младшую. Они не планировали оттуда уходить, и на самом деле, даже не хотели. Я не настолько убежденный, какими были они. Меня вполне устроит просто надрать ему зад и отправиться домой.

– И думаешь, мы это сможем? Думаю, что в этот раз нужно его окончательно вывести из игры.

Я вздохнул:

– Вот чего я и боюсь. Одно дело отправить туда пару команд "А" и начать вести воздушное патрулирование из Инджирлика. А сложившаяся ситуация уже начинает походить на крупную кампанию. Я не хочу поругаться с половиной мира, пытаясь вторгнуться в Ирак!

– Карл, может, у тебя и нет выбора, кроме как бросить курдов на произвол судьбы, но нам придется вмешаться. – сказал он мне.

Я, вздохнув, кивнул:

– Я знаю. Только потому, что мне это не нравится, это не значит, что я не буду этого делать.

Интересн тот факт, что если бы я развязал войну в Ираке, убив Джорджа Буша только затем, чтобы избежать этой самой войны в Ираке! Было ли для меня возможно что-нибудь изменить? Или большее, что я мог сделать – это просто оттянуть неизбежное? Смог ли я улучшить что-то за последние пять лет?

Я следил за движениями Тома Риджа и Конди Райс, пока они проводили встречи на Среднем Востоке. Они постоянно встречались с кем-либо, с кем только могли, чтобы разрядить обстановку, я ежедневно получал сведения об этом. Эрдоган был не рад Хуссейну, и дал согласие на проведение воздушного патрулирования из Инджирлика, равно как и на материальную поддержку из-за рубежа. Мы могли даже перенаправлять войска и снаряжение по железнодорожным путям, если необходимо.

Кувейт также присоединился к компании, поскольку у них все ещё оставались печальные воспоминания о том, что Хуссейн сделал с ними в 1991-м. Большинство же соседей были не такими сговорчивыми. Иран бы с удовольствием посмотрел на то, как мы завязли в войне с Ираком, ведь они по традиции были врагами, но они также ненавидели и нас.

Война бы ослабила обе страны, и оставила их в выигрышнойпозиции. Им бы не пришлось снова ждать, когда перемирие рухнет. То же было и с Сирией, Иордания хотела мира, но была относительно беззащитна против иракцев, как и Саудовская Аравия. Конди сообщила нам, что она просила иорданцев и саудитов попытаться создать небольшое дипломатическое давление и заставить Хуссейна отступить. По их словам, Хуссейн просто ответил, что это были учения, и что им стоит заниматься своим делом. То же мы услышали и от нейтральных шведов и швейцарцев.

Особенно болезненной точкой был Израиль. Они с тревогой наблюдали за развитием событий, и у них была на то веская причина. Хоть они и не являлись целью ни для одной атаки, Саддам Хуссейн наверняка нацеливался на них своими ракетами. Во время войны в Персидском заливе, они просто отсиделись, поскольку присутствие израильтян бы уничтожило всю коалицию, и Хуссейн бы выстрелил в них ракетами, просто надеясь на какую-нибудь реакцию. Если бы он сделал то же самое, то израильтяне ответили бы тем же, это бы разрушило все надежды на решение арабского конфликта. Я хотел, чтобы все это прошло как можно тише.

Я даже позвонил Владимиру Путину в Россию, чтобы выяснить, мог ли он как-то надавить на иракцев, чтобы те отступили. Это было в лучшем случае маловероятно. Ирак был давним покупателем российского оружия, и у Путина не было огромного интереса не продавать им ещё больше, пока иракцы клали деньги на бочку. Они годами пользовались своей программой "нефть в обмен на продовольствие", и вливали средства в покупку российского оружия. Я просто сказал Владимиру, что если он не может нам помочь, то чтобы не мешал, поскольку если нам придется выступить, то Ирак недолго бы ещё будет их покупателем.

Эрик прошёлся по НАТО, и получил множество сочувствия, но не слишком много помощи. Британия согласилась помочь, и решила мобилизовать часть войск, но большая часть остальных просто сказала, что они посмотрят, как пойдет. Я вздохнул, но не мог его винить, это была не их битва. Я сказал Эрику просто возвращаться домой, и мы все разберём, если нам нужно.

Когда Том и Конди вернулись, я встретился с ними вместе, и затем мы провели полное собрание совета по национальной безопасности. Наши дипломатические попытки договориться не совсем оправдались. Хуссейн продолжал медленно переправлять войска и бронированную технику на юг Киркука, и начал проводить военные учения. Он отправлял свои войска в наступление, а затем останавливался и отзывал их обратно. Объяснялось это обычными военными учениями, и вообще это было не наше дело! Курдское правительство начинало волноваться и попросило нас отправить им наши войска. К несчастью, это было далеко и сделать это не так просто, как можно было подумать. И это было большим вопросом на нашем собрании, который следовало бы решить.

Америка располагала огромной и мощной армией, но было непросто куда-либо быстро их переправить. Если бы запахло жареным, то было немного вещей, которые мы могли бы сделать быстро. Мы могли переправить самолёты воздушных сил в Инджирлик за пару дней. Инджирлик был достаточно далеко от Ирака, что не давало иракцам напасть, но та же самая ситуация действовала и в обратную сторону.

Боевые вылеты в Ирак потребовали бы поддержки танкеров. Мы могли отправить туда морскую пехоту, но ближайшее побережье было на юге Ирака, рядом с Басрой. Пехоте бы пришлось пробиваться на север через Ирак, чтобы встретиться с курдами на севере Ирака. Это было просто безумием. Теоретически мы могли провезти их через Босфор в Чёрное море и высадить на северо-востоке Турции, но там нужна была куча договоров, которые имели цель предотвращать подобное, и ни в коем случае России бы не понравилась наша отправка флота в Чёрное море.

Флот мог отправить авианосец или два в Персидский залив, и проводить боевые патрулирования, равно как и запускать "Томагавки" с нескольких сторон, но на этом мы упускали один из основных принципов боя. Страну можно бомбить, обстреливать, летать над ней, плавать вокруг нее, черт, да можно даже ядерной ракетой по ней выстрелить, но нельзя ею управлять, пока не приставишь пушку к голове. Нам нужно было разместить войска. Это нелегко, и я мог приказать 82-й Воздушной дивизии занять свои позиции, и они бы разместились в течение суток. После этого все становится рискованно. 82-я часть в основе своей – это пехота, хотя, если бы у них были грузовики, то у них и была какая-нибудь мобильность. Во время войны в Персидском заливе мы отправили их первыми, но только тот факт, что Хуссейн удержался от нападения на американские войска, спас их от того, что они не стали просто кочкой на дороге.

Для того, чтобы всерьез проучить Республиканскую гвардию, требовалось присутствие тяжёлой техники. Ближайшая американская бронированная техника, которая по масштабу была как организованная бригада, была в Германии, где было около сотни танков М-1 Абрамс и такое же число М-2 Брэдли и других единиц. Их можно было погрузить на поезда и по железной дороге отправить из места пребывания на восток Турции. При большой удаче это заняло бы две недели. Мы также могли бы собрать примерно ещё одну бригаду, использовав все имеющуюся технику в Европе, и попросив о помощи британцев.

В качестве надежных помощников я мог видеть только их. Опять же, они бы появились только, спустя две-три недели. Если нам нужно было вводить тяжёлую дивизию, единственным местом, где мы могли бы достать одну-две таких групп, были Штаты. Это потребовало бы перемещения дивизии в ближайший порт, загрузки ее на подходящее для этого судно, и переправку через Атлантику и Средиземное море в Турцию. Там они бы высадились и были доставлены по железной дороге на восток Турции.

Даже на максимальной скорости это бы заняло по меньшей мере месяц, или даже больше. Ещё одним вариантом была 101-я воздушно-штурмовая дивизия – "Кричащие Орлы". Можно было ввести их, но они бы отправились следом за 82-й воздушной, а поскольку до сих пор никто не разработал вертолета, который мог бы пересечь Атлантический океан, их снаряжение тоже нужно было переправлять.

Проблемой еще было то, что наше планирование по Ираку основывалось на повторении войны в Персидском заливе. У нас в Диего-Гарсии в Индийском океане было несколько загруженных кораблей, которые хранили снаряжения на несколько дивизий. Они могли бы мигом добраться до Кувейта – но мы нападали не из Кувейта! Чтобы сделать хоть что-нибудь полезное в Курдистане, нам бы понадобилось отправить их через Красное море в Средиземное, и затем вверх к Турции. Этот процесс наверняка занял бы почти столько же времени, сколько и переброс дивизии из Штатов.

На собрании генерал Питер Пэйс, заменявший Ричарда Майерса в качестве председателя комитета начальников штабов со стороны морской пехоты, дал нам сводку по тому, какие войска могли по необходимости быть отправлены в Ирак. Ещё со времён войны в Персидском заливе, большая часть военного дислоцирования была сосредоточена на Кувейте и Саудовской Аравии на юге от Ирака. На северной части было не так много возможностей, и это было заметно. У нас не было большого количества вариантов. В конце этого выступления все глаза устремились на меня.

– Ладно, полагаю, за это мне и платят большие деньги. – с кривой улыбкой сказал я.

– Во-первых, если иракцы двинутся на курдскую территорию, то мы поддержим курдов. Кто-нибудь не согласен с этим? – я осмотрелся, и в большинстве показалось, что остальные кивают.

– Курды – наши официальные союзники. Конди, начни думать, как нам поступить, чтобы формально признать курдов, как нацию. Кому-то надо очертить их границы, и тому подобные вещи. Поговори с британцами, выясни, можем ли мы подключить и их, и ещё кого-нибудь.

– Да, сэр. Дайте мне пару дней, и я смогу доложить об этой ситуации. – ответила она.

Я повернулся к генералу Пэйсу:

– Генерал, от вас потребуется начать подготовку отрядов к переводу. По времени у нас есть где-то около месяца, прежде чем иракцы сделают свой решающий ход. Начните выстраивать войска и готовиться к отбытию. Расположите свои самолёты и поддержку в таком духе.

– Вас понял, мистер президент. Какие-нибудь предпочтения?

Я покачал головой:

– Я не дослужился выше командующего батареей, генерал. Вам знать лучше, чем мне. Если запахнет жареным, скорее всего, я сразу же вызову 82-ю воздушную дивизию и затем отправлю кого угодно, кого мы сможем подтянуть из Европы. Давайте встретимся через неделю, и вы сможете доложить, чего и когда ожидать.

– Есть, сэр!

Я улыбнулся на это. Это был ответ типичного полного сил морпеха.

– Вы говорите так же, как и мой сын, генерал. – затем я окинул всех взглядом.

– Я не хотел, чтобы до такого дошло, но если так, то хочу, чтобы все было масштабно и убойно. Американская общественность захочет узнать, почему мы не разобрались с этим чудаком раньше, так что сейчас лучше бы это сделать! Ричард, возьмись за все сведения, которые сможешь предоставить, и свяжись со всеми, кто сейчас там с курдами. Конди, вы с Эриком попробуйте найти кого-то, кто имеет хоть какое-нибудь влияние на Хуссейна, чтобы заставить его угомониться. И всем вам говорю, если нужно что-то сделать, и я могу это – дайте мне знать. Что я могу сделать, чтобы помочь?

Я взглянул на Пола О'Нила, который все ещё был казначеем.

– Пол, это обойдется нам в целое состояние! Сколько на это все потребуется и каков будет эффект? Собери своих кудесников и выясни это, пожалуйста.

– Будет сделано! – принял он.

Необходимо было обосновать сложившуюся проблему публичным выступлением. Понятно, что врагам о своих действиях не сообщают, информация об перемещениях войск и снаряжения точно должна не разглашаться. С другой же стороны, наличие огромной военной мощи позволяет использовать ее как средство устрашения, и, как правило, никто не будет бояться, если не знает, что вы что-то задумали. Хотя, напугало бы это Хуссейна? У нас не было никаких гарантий, что это получится, поскольку, как уже было сказано, его политикой была любая мысль, с которой он проснется утром. Если бы я сразу передвинул войска, пока международное законодательство все ещё воспринимало курдские территории как часть Ирака, то мы были бы виновны во вторжении в мирную страну! И что хуже, если не среагировать, то он мог и ускорить наступление, чтобы попытаться нас опередить.

В следующие пару дней все становилось только хуже. В начале марта я подписал приказ о начале перемещений войск и самолётов. 82-я воздушная была переведена в состояние усиленной готовности, все отпуска были отменены, и транспорт начал выстраиваться на взлетных полосах. Грузовые вагоны были перестроены в особые составы и казармы в Германии были освобождены и погружены на безбортовые грузовики.

Они бы двинулись в сторону Турции по необходимости для "плановых учений". 4-й истребительный отряд из самолётов F-15 и F-16 в Северной Каролине тоже получили приказ перебираться в Инджирлик, также на плановые учения. Воздушные силы начали прогревать свои бомбардировщики и продвигать свои танкеры и поддержку на позиции. Флот начал перемещать парочку своих авианосцев в южную часть Персидского залива, и их сопровождали несколько кораблей и подводных лодок, вооруженных "Томагавками".

Все это было недешево, чтобы вот так перемещаться, нужно было потратить сотни миллионов долларов, и ничего из этих средств не было предусмотрено в бюджете. Казначейство уже сообщило мне, что нам придется пройтись через резервные фонды, которые держал Пентагон на подобные экстренные случаи.

Мы рассчитывали на пару месяцев, чтобы подготовиться и расставить все пешки по своим местам для атаки. Но у нас не оказалось и двух недель.

Глава 161. Молот и наковальня

Вторник, 14 марта 2006-го года.

Было три часа ночи, когда меня пришла будить Секретная Служба. Я очнулся, у нашей кровати стоял агент, он легонько тормошил мое правое плечо. Я прижимался к своей жене сзади, на которой ничего не было (в тот вечер все было очень страстно!). К счастью, она накрылась одеялом по самые плечи. Мне потребовалась пара секунд, чтобы понять, что происходит, и затем я вяло осмотрелся по сторонам. Свет в спальне был включен, и рядом со мной стоял агент, который был обычно на посту снаружи.

– Какого черта? – спросил я.

– Прошу прощения, сэр, но есть проблема, – ответил он.

– А? Что? – я перевернулся и взглянул на него.

Мэрилин что-то пробубнила и затем тоже перевернулась. Увидев, что включен свет, она открыла глаза и спросила:

– Карл, что… ВЫ КТО?! – и она зарылась ещё глубже в одеяло.

– Мистер президент, вам нужно пройти с нами. Есть проблема. Поступил вызов из Пентагона, – повторил агент, который начал помогать мне подниматься с кровати.

Я поднялся в кровати и потёр глаза.

– Вы не могли позвонить?

– Вы спали и не слышали, сэр.

– Черт побери. Ладно, дайте мне несколько минут, – и я снова потер глаза и затем поднялся с кровати.

– Мэрилин, ложись обратно спать. Я с этим разберусь.

Я встал и направился в ванную. По крайней мере, на мне были надеты трусы. Я сделал свои дела и взял пару штанов цвета хаки и банный халат. Когда я вышел, агент уже ретировался в гостиную.

– Что происходит? – потребовал я ответа.

– Вы нужны в командном пункте, сэр. Зачем – не сказали, но вас хотят видеть, как можно скорее! – ответил он.

– Лучше бы новостям быть хорошими! – пробурчал я, мгновенно поняв, что несмотря на причину, что явно хорошего мне не ждать. Это означало, что где-то в мире что-то всерьез пошло не так.

Агент вместе со мной спустился на лифте и последовал в командный пункт. Мне вспомнилось, как я слышал, что Джонсон спускался туда в пижаме ночью, чтобы начать войну во Вьетнаме. И я надеялся, что это не было прецедентом к этой ситуации, хотя и предполагал такое. Обычно в командном пункте слышались разговоры и всяка болтовня, но тогда атмосфера была холодной и напряжённой. На ночной смене дежурил подполковник.

– Я вам зачем-то нужен? – спросил я.

Он сделал глубокий вдох.

– Да, сэр. Ирак. Они сделали свой ход, была бомбардировка на западе и востоке Киркука.

Я буркнул и кивнул. Последние две недели иракцы двигались туда-обратно, инсценируя атаки, и затем отступая. Классическая стратегия – заставить врага привыкнуть к вашим оперативным тактикам, и затем, когда они привыкают, в следующий раз уже не отступать, а двигаться вперёд.

– Сэр, они используют химическое оружие.

Я застыл и уставился на подполковника, после чего осмотрел всех в помещении. Остальные мрачно кивали.

– Серьезно? Они используют газ? Это подтверждено?

Из-за угла появился майор.

– Да, сэр, мы получили подтверждение с дронов в воздухе рядом с Киркуком, и все даже ещё хуже.

– Расскажите мне об этом, майор.

– Пострадали по меньшей мере две команды "А", которые сотрудничали с "Пешмергой". У нас есть подтверждения от связного, который был в одной из команд, и затем они обе пропали из эфира. Иракцы используют горчичный газ, и все довольно болезненно, – продолжил он.

Я медленно выдохнул.

– Вот это дерьмо!

Все взгляды сосредоточились на мне.

– Ладно, дайте мне пятнадцать минут, чтобы быстро принять душ и одеться. Когда я вернусь, мне нужны все сведения. Начните всех вызывать, и передайте комитету начальников штабов, что мы вскоре начнем операции. Передайте им, чтобы готовились, потому что мы сейчас пойдем вразнос.

Казалось, что все выпрямились, когда я это сказал. Я вернулся обратно наверх, и застал там взволнованную Мэрилин в халате.

– Что стряслось? – спросила она.

– Не волнуйся. Это Ирак, тебе стоит лечь обратно спать.

– И все? Что ты делаешь? – настояла она.

Я остановился у дверей в ванную и повернулся к ней, пытаясь улыбнуться:

– Мне нужно принять душ и одеться. Я просто буду внизу, не волнуйся. С нами и детьми все хорошо. Мне просто нужно немного времени побыть президентом, – я развернулся обратно и снял свой халат и штаны. Мне нужно было, чтобы моя жена не переживала о том, что я ввязывал нашу страну в войну, где люди использовали оружие массового поражения.

Конечно, именно так это и было. Горчичный газ был химическим оружием, частью нечистой троицы из ядерного, химического и биологического оружия. Наша страна годами проводила программы по всем из этих трёх сфер, но мы уже довольно давно отказались от химического и биологического оружия. Лично меня, имевшего опыт работы химиком в прошлой жизни, нервнопаралитический и другие газы до смерти пугали. Одной щепотки марина было достаточно, чтобы уничтожить население небольшого городка, а у нас и русских были не щепотки, а целые склады с этими штуками, разбросанные по миру! Соединённые Штаты, как и Россия, уничтожали их, но какое-то количество всё ещё оставалось.

Горчичный газ был отравляющим веществом кожно-нарывного действия, и его история уходила ещё во времена Первой Мировой войны. Это было паршивой чертовщиной, и использование ему могло вызвать гнойные и болезненные нарывы на подверженной области кожи. Он также ослеплял, и мог полностью уничтожить лёгкие. И даже лучше – если это не убьет, то может вызвать рак.

Единственный положительный момент горчичного газа был в том, что он не был невероятно летальным, он наносил вред при вздохе. По большей части он обезвреживает противника и загружает всю медицинскую службу противника, которой тот располагает. Этот газ очень плотный, так что после распространения в области поражения нельзя появляться днями или даже неделями. Граждане, особенно дети и старики, намного более восприимчивы к горчичному газу. Жертв было бы очень, очень много.

Что важнее – когда Соединённые Штаты запретили использование химического или биологического оружия, частью наречения этого злом было то, что мы отнесли их в ту же категорию, что и ядерное оружие, и объявили их одинаковым злом. Если им воспользоваться, то мы бы отвечали уже ядерными ракетами. Это был первый случай использования химического оружия против американских войск со времён Первой Мировой войны. И также гарантированно, как смерть и налоги, меня бы просили о том, чтобы нанести ядерный удар по Багдаду.

Прежде, чем я вышел из ванной, уже было ближе к двадцати минутам, и пока я брился, на мне уже были штаны цвета хаки, футболка и тапочки. Мэрилин все ещё не спала, и налила стакан сока. Меня соблазняла мысль сказать ей, что я выпью чего-нибудь внизу, но она была слишком взволнована. Я улыбнулся, выпил свой сок и затем крепко ее обнял.

– Все будет хорошо. Тебе стоит снова лечь спать. Поговорим позже, – после этих слов я снова отправился вниз.

Я вернулся обратно в командный пункт и всё ещё был единственным присутствующим членом совета по национальной безопасности, но это было только из-за того, что я жил рядом. Мне сразу же сообщили, что со всеми связались, и они были либо уже в пути, либо недоступны. Эрик Шинсеки был в Тель-Авиве, он встречался с Эхудом Ольмертом, новым премьер-министром. У Ариэля Шарона в январе случился почти смертельный инсульт, и он уже был похож на овощ.

Я сел в конце стола лицом к большому экрану.

– Есть какие-нибудь изменения? Мы уверены, что они применяют химическое оружие? – спросил я.

Подполковник Паркер все ещё был там, он раскрывал карту северной части Ирака.

– Да, сэр. Нет никаких сомнения. Мы смогли связаться с одной из команд "А", и командир подтвердил это. Они попали под обстрел разрывными и химическими снарядами, и он подтвердил наличие горчичного газа. Большая часть пострадала от разрывных, но для горчичного газа может потребоваться до двадцати четырех часов, чтобы симптомы проявились. И все же он подтвердил, что газовые снаряды попали, был характерный запах и наличие образования волдырей на коже.

Я кивнул, затем взял телефон и позвонил на АТС:

– Мне нужно поговорить с премьер-министром Израиля как можно скорее. Если он на совещании, попросите кого-нибудь вмешаться. Если не сработает, то заставьте посла или генерала Шинсеки снести там дверь. Спасибо.

Я положил трубку. Было сомнительно, что премьер-министр не ответит на мой вызов, но он мог быть занят, или ещё что-нибудь подобное.

Вице-президент МакКейн прибыл первым, за ним следом приехал Фрэнк Стуффер.

– Что происходит, Карл? Это Ирак?

Я ответил:

– Да, и они воспользовались горчичным газом, – ответил им я.

На это глаза Джона широко выпучились, хотя Фрэнк не особенно отреагировал. Может, он просто не знал, насколько ужасной была эта штука, и насколько паршивой была ситуация. Прежде чем у Джона появилась возможность спросить что-либо ещё, вошла Конди Райс, одетая так же неформально, как и все остальные.

– Мистер президент? – начала она, когда зазвонил лежавший передо мной телефон.

Я посмотрел на подполковника:

– Подполковник, проведите их и расскажите то, что рассказали мне. Мне нужно принять этот звонок.

Подполковник жестом пригласил остальных отойти в другой конец помещения, и я взял телефон. Я заткнул левым указательным пальцем свое левое ухо, чтобы заглушить весь шум вокруг меня и прижал трубку к правому:

– Алло?

– Мистер президент, говорит Эхуд Ольмерт. Вы хотели поговорить со мной?

– Благодарю вас, что ответили на вызов, мистер премьер-министр. Я приношу свои извинения, правда, но это очень важно.

– Конечно. Чем Израиль может помочь вам, сэр?

– Мистер премьер-министр, – начал я. – Уверен, что генерал Шинсеки проинформировал вас о том, что Соединённые Штаты намереваются помочь курдам обороняться против иракской атаки. Эта атака недавно началась, и мы намерены им ответить. Ответный удар состоится в течение нескольких часов. В последний раз, когда международное сообщество воевало с Ираком в 1991-м, Хуссейн ответил, выстрелив ракетами в вашу страну. Мы очень беспокоимся о том, что в этот раз он может сделать то же самое, и должен вам сообщить, сэр, что он уже применил ядовитый газ против курдских и американских военных и граждан.

Я мог слышать, как он резко вздохнул на это. Израиль – небольшая страна размерами примерно с Нью-Джерси, но населения там даже меньше. К несчастью для них, абсолютно все на Среднем Востоке их ненавидели и хотели полностью уничтожить, и у всех было какое-нибудь оружие, которое могло их достать. Их врагов от этого удерживал только тот факт, что у них было оружейное преимущество плюс ядерные ракеты. Когда Хуссейн пустил в них свои ракеты "Скад" в 1991-м году, то его намерением было вовлечь их в войну и таким образом развалить коалицию. Если он пустил бы в израильтян ракеты с газом, то были бы очень хорошие шансы, что Багдад бы исчез под ядерным грибом.

Через секунду он ответил:

– Это очень серьезное утверждение, мистер президент. Вы уверены в этом?

– У нас уже есть сведения с поля боя, сэр. Уверен, что с вашими обширными источниками разведданных вы сможете в кратчайший срок это подтвердить.

– Если это правда, мистер президент, то это очень серьезное и мрачное дело, – медленно проговорил он.

На дипломатическом языке, в выражениях, которые используются дипломатами, слово "мрачный" используется только при самых серьезных и опасных обстоятельствах. Если одна страна говорит другой, что у какого-то действия будут мрачные последствия, это означает, что начнется война.

– Поэтому я и звоню вам. Моя страна понимает, что вы находитесь близко к Ираку, и что может быть осуществлена попытка втянуть вас в войну. Мы очень надеемся, что вы воздержитесь от подобных ответных реакций, – сказал ему я.

– Каково же ваше нынешнее намерение, сэр?

– Скоро, скорее всего, возможно, к концу дня, мы дадим им вооруженный ответ. Мы намерены воспользоваться всей мощью наших войск, чтобы защитить союзника, как бы мы поступили и с любым другим союзником на этой территории, – не сказанным осталось "Как бы мы поступили и с вами".

– И, если Хуссейн решит повторить ту историю, выстрелив в Израиль, – надавил Ольмерт.

– Хоть мы и действительно могли бы понять стремление Израиля ответить, я должен быть честным и сказать, что это может быть нецелесообразно. В предыдущих случаях вы воздерживались от ответной реакции, и это стало лучше для всех.

– Это будет зависеть от действий Саддама Хуссейна, и от типа атаки, которую он совершит, если вообще совершит. Теперь же честно скажу я, мистер президент. Если по моей стране будет нанесен удар химическим оружием, то мы дадим ответ, и он будет сокрушительным и подобающим.

Я в глубине души улыбнулся.

– Я ценю вашу прямоту, сэр. Давайте надеяться, что такого не произойдет. Уверен, что в ближайшем будущем мы с вами будем часто общаться. Я сожалею, что не смог приехать и встретиться с вами ранее, до этой ситуации. Советник по национальной безопасности Шинсеки сейчас находится в вашей стране, и я бы хотел, чтобы он оставался там в качестве моего личного представителя, помимо посла. Это вас устроит? – спросил я.

– Конечно.

Мы закончили наш разговор парой коротких любезностей, и положили трубки. Я знал, что Ольмерт за считанные секунды приведет в полную готовность весь оборонный потенциал Израиля. Если повезёт, то в какой-то момент я бы смог связаться с Шинсеки.

К тому времени к нам также присоединился Пол О'Нил, мой скоро покидающий пост министр финансов, и Том Ридж, министр обороны. Генерал Пэйс был в Европе на конференции НАТО, и был на громкой связи, как и Эрик Шинсеки. Ричард Кларк прибыл одним из последних. Я осмотрел всех.

– Все ухватили суть того, что произошло? Эрик, у тебя уже была возможность поговорить с премьер-министром?

– Он следующий по списку после того, как мы закончим. Израильтяне не обрадуются. – послышалось из динамика.

– Когда я говорил с ним, он, в общем, намекнул, что если иракцы ударят по ним химическим оружием, то они ядерными ракетами обратят Багдад в пепел. – ответил я. Вокруг меня послышались тихие вздохи, но их было немного. Это не было неожиданной реакцией.

– Это также прозвучит и в их публичных заявлениях, сэр. Думаю, что такое вполне вероятно. – ответил Эрик.

– Эрик, постарайся их успокоить. Если они это сделают, то все быстро выйдет из-под контроля.

– Вас понял, сэр, – послышался шум, и затем он продолжил.

– Мистер президент, я только что получил согласие на встречу с премьер-министром.

– Ладно, Эрик. Повидайся с ним, и потом перезвони. Спасибо.

Раздался щелчок и после этого, с соответствующим звуком от АТС, связь оборвалась.

Я взглянул на остальных, которые уже собрались вокруг стола.

– Подполковник, думаете, сможете уложиться в десять минут?

Он утвердительно кивнул:

– Да, сэр!

И затем он показал на экране карту северной части Ирака, сконцентрировавшись на Киркуке и границе между арабами и курдами. Это была не прямая и не ярко выраженная линия, а больше нечеткая местность, где обе нации могли жить бок о бок, не важно, в гармонии или же нет. На протяжении следующих десяти минут он показал, где расположены отряды "Пешмерги" курдов, где были американские советники, и в каком месте атаковала Республиканская Гвардия Ирака. Это больше походило на двойной охват, рассчитанный на то, чтобы окружить и изолировать Киркук, и убить любых солдат, а также гражданских в охваченной зоне. Он также указал на карте места, которые уже точно или предполагаемо подверглись химической атаке.

Обычно химические вещества не используются в местностях, через которые планируется пройти позже. Для подготовленных и тренированных отрядов химическая война вполне переносима, но не очень приятна. Скорость проведения боевых действий снижается до скорости улитки, поскольку все перемещаются в костюмах химической защиты и противогазах, и всему этому требуется дезинфекция с помощью воды и других химикатов. Большую часть химического оружия используют в качестве преграды на местности, чтобы удержать другую сторону от движений по ней. Также это очень эффективно, если планируется истребление врага по форме геноцида. Похоже, что в данном случае были актуальны оба пункта. Если бы иракцам удалось окружить Киркук, то они могли бы с лёгкостью войти туда и поубивать курдов. В результате потери были бы огромными и односторонними. Оттуда они могли бы двигаться дальше вглубь Курдистана, наверняка в сторону Эрбиля, и повторить процедуру снова.

Я осмотрел сидящих за столом. Все их глаза были устремлены на меня.

– У кого-нибудь есть причина для нас не проводить ответную атака? Прежде, чем я отдам приказ, скажите мне сразу, если я сейчас собираюсь полностью все испортить. Я знаю, что мы обсуждали это, но химическое оружие добавит серьезных проблем. Если они зацепят им Израиль, то Ирак исчезнет в ядерном грибе, и тогда будет настоящая катастрофа!

Я осмотрел всех за столом. Джон МакКейн сказал:

– В бой!

Сидевший напротив него самый молодой из членов совета начальник моего штаба Фрэнк Стуффер просто кивнул и показал мне большой палец. Ричард Кларк также кивнул и дал свое одобрение, как и Том Ридж и Пол О'Нил.

Конди Райс добавила:

– Прежде чем мы это сделаем, сэр, нам нужно подвязать к делу Турцию. Я знаю, что мы уже обсуждали это с ними, и они сказали, что окажут поддержку, но нам нужно отправить формальный запрос и сообщить о химическом оружии.

Я пожал плечами:

– Ладно, хороший аргумент. Вот что мы сделаем: Конди, свяжись с Эрдоганом и сообщи ему последние новости – скажи ему, что мы все равно собираемся атаковать с юга, но нам очень нужна поддержка с севера. Если нужно – пообещай ему хоть своего первенца мужского пола, но получи его согласие.

То же относится и к Эрику и Израилю, чтобы они удержали страну от участия. Позвони им и введи посла в курс дела. Я собираюсь наверх, чтобы одеться и чего-нибудь поесть. К тому моменту, как я закончу, у меня уже будут какие-то ответы – и я поеду в Пентагон. Сделайте несколько звонков и скажите всем, чтобы приготовились к атаке. Также созовите экстренное собрание НАТО, или кого вы там сможете, и сообщите им. Я бы очень обрадовался поддержке НАТО. Конди, то же относится и к ООН. А сейчас я приказываю 82-й воздушной группе выступить. Сообщите флоту и воздушным силам приготовиться к незамедлительному исполнению приказу.

Фрэнк, соберите днем в моем кабинете глав Конгресса и Сената. Также поручите Уиллу подготовить трансляцию по национальному телевидению на вечер. Мне придется сообщить стране, что я только что развязал войну, и передайте Мэтту и Марку, чтобы они встретились со мной насчёт моей речи. Джон, я хочу, чтобы ты на некоторое время уехал из Вашингтона, просто на случай, если эти идиоты попробуют устроить что-нибудь здесь. Я хочу, чтобы ты был цел.

Вокруг стола раздалось дружное:

– "Есть, сэр!"

За обновлениями вы можете следить в нашей группе ВК – ССЫЛКА

Я поднялся – встреча была закончена. Я дотронулся до руки вице-президента и сказал:

– Может, я слишком остро реагирую на эти события, но на всякий случай возьми самолёт вице-президента и улети куда-нибудь. Прежде, чем все это закончится, думаю, что буду использовать тебя в качестве своего личного посла. В любом случае ты будешь в курсе всего. – разделять президента и вице-президента во время кризиса было стандартной процедурой. Я участвовал в этом во время событий одиннадцатого сентября.

Он кивнул:

– Может, мне это и не по душе, но я понимаю вас. Куда мне отправиться сначала? Форт Брэгг, чтобы проводить 82-ю воздушную?

На это я рассмеялся:

– О, Боже, нет! Я через это уже прошел. Это будет самой большой задницей, в которой ты когда-либо побываешь! Полный хаос! Попробуй какую-нибудь из наших баз воздушных сил.

Он кивнул:

– Я совершу тур, поговорю с семьями, их поддержкой, с кем угодно. А ты просто будь со мной на связи.

– Обещаю!

МакКейн отправился восвояси, а я направился наверх, чтобы одеться, как подобает президенту, и найти что-нибудь поесть. Обычно завтрак у меня лёгкий, но в этот раз я уже несколько часов был на ногах, и был сильно голоден.

К середине утра я был в Пентагоне, меня сопровождали Том Ридж и Фрэнк Стуффер. Все остальные были на телефонах и разбирали этот бардак. В командном пункте Пентагона я по телефону внутренней связи отдал генералу Пэйсу официальный приказ "к исполнению". Мы начали войну.

Первым наступательным действием была бы скоординированная атака ракетами и бомбами. Сотни томагавков были бы запущены всеми присутствующими подлодками и кораблями в той местности, и все они были бы нацелены на воздушные базы Ирака, портовые объекты, военные базы и системы воздушной обороны. За всем этим последовали бы бомбардировки с В-2, В-1 и В-52, их бы поддержали боевые самолёты с севера из Инджирлика и Кувейта, и авианосцев в Персидском заливе.

Ирак бы разбомбили до уровня каменного века. Как и раньше в атаке на Афганистан, мы не ограничивались только военными объектами. Мы также нацелились на правительственные здания, гражданскую инфраструктуру и промышленные зоны. Багдад бы стал очень темным и изолированным, поскольку все мосты и электростанции были бы сметены, и все химические заводы сравнялись с землёй. Для изготовления химического оружия не нужно было особого завода – подходил любой химический, фармацевтический или удобрительный завод – но Ирак потерял бы их все!

Некоторые силы 82-й воздушной группы уже вылетели, направляясь сперва в Инджирлик, и затем в Эрбиль. Все эксперты решили, что это было достаточно далеко от зоны боевых действий, чтобы исполнять роль в качестве передовой базы, и как показывал мой личный опыт взаимодействия с 82-й частью, что действительно предпочтительнее приземлиться, и уже идти в бой отрядом, чем сразу высаживаться на месте. До следующего дня они бы не были на земле.

В это время полностью загруженные поезда техникой выдвигались из Германии, и направлялись в сторону Стамбула, а затем на восток Турции к курдской границе. У нас были заранее размещенные корабли со снаряжением для бронированной дивизии в Диего-Гарсии посреди Индийского океана, и они уже двигались конвоем через Индийский океан, Красное море, Суэцкий канал и затем через Средиземное море в Турцию. Но это бы заняло в лучшем случае недели, как и любые высланные подкрепления из Штатов.

Итак, на тот момент мы предполагали ответный удар, опираясь на пехоту. В дополнение к 82-й воздушной группе (как только бы был подготовлен транспорт), туда направилась бы большая часть "Рейнджеров" и других видов спецназа из Форта Брэгг. Даже больше, мы бы отправили туда 173-ю воздушную бригаду из Италии. К счастью, мы увеличили расходы на транспортные авианосцы, особенно на С-130 и С-17. Может, они были не такими современными, как истребители-невидимки и бомбардировщики, но, черт побери, они были необходимы – и обходились дешевле! И все же сперва мы собирались наступать с помощью пехоты с бронированной техникой, и позже к ним постепенно бы подтянулась 101-я часть.

Примерно это я сообщил тем днём главам Конгресса и Сената. Я встретился с ними в конференц-зале Белого Дома, и это было очень долгое собрание. Из Сената я увиделся с Биллом Фристом, Митчем МакКоннеллом, Гарри Рейдом и Диком Дурбином. Из Палаты же были Дэнни Хастерт, Джон Бейнер, Нэнси Пелоси и Стенки Хойером. Организатором большинства Палаты был Рой Блант, но он был не в городе.

– Джентльмены, и вы, Нэнси, тоже – у меня есть тревожные новости для всех вас. Во-первых, позвольте мне спросить, всем ли вам или хоть кому-то известно о том, что происходило на протяжении последних несколько лет в Курдистане?

На это я увидел несколько пустых взглядов и такое же количество "Да, конечно!" от людей, которые не смогли бы найти Курдистан даже с GРS и собакой-поводырем. Это меня ни капли не удивило. Мы – люди почти без каких-либо знаний, что твориться за границами.

– Ну, позвольте просто объяснить, что Курдистан расположен в северной зоне Ирака, где запрещены полеты. Как вы можете себе представить, там собрались курды, а не арабы. Итак, Саддам Хуссейн и иракцы ненавидят курдов, и это взаимно. Единственное, что удерживает иракцев от убийства курдов – это наша зона, где запрещены полеты

– У нас же там тоже есть войска, так? – спросил Дэнни.

– Да, и поэтому я созвал вас всех сюда. За последние пару лет у нас там присутствуют небольшие группы спецназа, которые работали вместе с курдами, тренируя их и знакомя с нами и тому подобное. Мы укрепили там и нашу зону с ограничением полетов, чтобы Хуссейн не смог отправиться за ними на своих боевых вертолетах. По всем стремлениям – курды независимы от Багдада, и они работали с различными сделками с Турцией. Во-первых – у них есть много нефти, и турки прокладывают нефтепровод в северную часть Ирака, чтобы покупать ее у них. У нас также есть некоторое число американских нефтяных компаний, которые заключают там сделки.

– То есть у нас есть интерес к Курдистану, но что же пошло не так? – спросил мой старый друг Джон Бейнер.

– Уже несколько недель мы следили за ростом активности иракских военных, которые могут быть расценены как приготовления к нападению на Курдистан. Мы уже говорили с нашими союзниками там, и пытались донести до Хуссейна нашу мысль об отступлении. Это не сработало. Утром иракцы совершили нападение с использованием тяжёлой бронированной техники. Они также применили химическое оружие. Среди высаженных там войск уже есть жертвы среди американцев.

Как только прозвучали слова "химическое оружие", все начали голосить! Вопросы варьировались от "Какого типа?!" до "Сколько погибших?" и постоянно включали в себя "Как вы такое допустили?!" и "Почему нам не сообщили?!". Я на пару минут дал им выпустить пар и затем поднял ладони. Они начали успокаиваться.

– Благодарю вас. Можете все начать тыкать пальцем позже. Мы пытались это решить без перехода к боевым действиям, но Саддаму Хуссейну было все равно. Мы не знали о химическом оружии. Сейчас это уже не важно. Ранее этим утром у нас было собрание совета по национальной безопасности. Мы уже несколько недель готовились к такой вероятности развития событий. Сегодня, ранее, я отдал к исполнению, чтобы дать вооруженный ответ. Я приказал нашим вооруженным силам начать атаковать различные цели в Ираке, и где-то завтра в Курдистане уже будут наши отряды. Сегодня вечером я выйду в эфир и сообщу об этом американскому народу.

Некоторые сидели с изумленными лицами, кто-то был зол. Гарри Рейд был лидером большинства в Сенате, и он потребовал:

– Почему нам раньше об этом не сообщили?

– Сообщили о чем? Атака случилась вчера посреди ночи. Как вы думаете, что я сейчас делаю? Я сообщаю вам! – ответил я.

– Вы готовились к войне?! Вы не думали, что американская общественность имеет право об этом знать?! – давил он.

– Нет, не совсем. Армия, флот, воздушные силы и морская пехота все свое время готовятся к войне – это их работа. Как они это делают – мы оставляем в тайне.

– Мистер президент, на вас возложена обязанность сообщать Конгрессу и американцам, о ситуации, когда вы собираетесь подвергнуть американские войска опасности!

– Может, и так, сенатор, но я также имею обязательства и перед этими войсками, их женами и мужьями, отцами и матерями, сыновьями и дочерями, и эти обязательства для меня куда важнее – чем ваши обязательства перед господами в Лас-Вегасе. Мне намного легче держать рот на замке, чем некоторым из ваших коллег, так что я могу спать спокойно, если не сообщу Конгрессу о том, что мы сделаем! – ответил я.

На это было множество яростных взглядов в мой адрес! Да как я посмел сказать, что конгрессмены и сенаторы не могут держать чего-то в тайне?! Как оскорбительно! Конечно же, если бы я рассказал им что-нибудь, это бы попало в вечерние новости в тот же день, но, уверен, только из самых лучших побуждений.

Дэнни Хастерт решил взять на себя роль миротворца.

– Ладно, Карл, это к делу не относится. Какое ты дал указание и каков план?

Я благодарно кивнул и дал им более подробное описание того, что должно было случиться, и примерный график действий. Я также предупредил их – чтобы держали рот на замке в течение следующих суток. Нэнси Пелоси ответила:

– Это действительно возможно, мистер президент? Сейчас вы отдали срочный приказ половине наших войск, и, пока мы говорим, что отряды вылетают из Форт Брэгга!

Я открыл уже рот, чтобы ответить ей, но потом закрыл. Она была права!

– Нэнси, это очень хороший довод. Это наверняка уже оказалось на СNN, не так ли? – затем я улыбнулся и покачал головой.

– Ну, сегодня я обращусь к нации и официально это подтвержу.

– Как долго все это будет длиться, и какого результата вы хотите? – спросил Билл Фрист. Он был кардиохирургом, который оказался в Сенате, примерно – как и математик, который стал конгрессменом.

– Как долго? Не знаю. В лучшем случае, пару месяцев, но это примерно. Наверняка по меньшей мере до конца лета. Результат? Мы хотим увидеть независимость курдов и разобраться с дурами Саддама Хуссейна раз и навсегда! – пожимая плечами, сказал я.

Некоторые переглянулись. Джон сказал:

– По меньшей мере тебе понадобится резолюция о войне от Сената.

Я взглянул на присутствовавших в зале сенаторов.

– Скорее всего. Буду честен – я понятия не имею, как это сделать. Билл, Гарри, мне понадобится ваша помощь в этом. Я поручу Картеру Брэкстону поговорить с вашими сотрудниками и разобраться – как это сделать. В этом он будет куда получше меня. В то же время поговорите с кем-нибудь из комитетов по вооруженным силам и разведке, и завтра мы проведем брифинг в Пентагоне.

На эту ситуацию некоторые кивнули, и затем Джон задал мне интересный вопрос:

– Жалеешь, что заткнул тех, кто хотел вторгнуться в Ирак в 2001-м?

– С чего бы, только из-за того, что нам в любом случае нужно это сделать? – парировал я. Он кивнул, и несколько человек слегка усмехнулись. Я покачал головой: – Нет, не особенно. Это одна из вещей, которым мы учились на службе. Если бы мы напали на Ирак пять лет назад, основываясь на поддельных уликах и стремлении захватить страну, это была бы наступательная война, весь мир воспринял бы как акт агрессии. Нам бы пришлось делать все это в одиночку без какой-либо международной поддержки. А это оборонительная война, где мы защищаем людей от оружия массового поражения, и у нас уже есть несколько стран, которые пообещали помочь. Отличие от той и нынешней ситуации огромное. В этом деле мы у нас есть огромное нравственное превосходство! – я на секунду задумался, и добавил.

– Поговорите с Линдси Грэхемом. Это перспективный военный адвокат. Он может зачитать главы и пункты законов о войне и понятие "справедливой" войны. Это дело берет свои истоки ещё со средних веков.

После этого я услышал пару недоверчивых высказываний, но кто-то из группы и задумался. В этот момент раздался стук в дверь и в проёме показалась голова Уилла Брюсиса. Я жестомпригласил его войти:

– Уилл, я только что сообщил присутствующему здесь руководству о курдской операции. Что стряслось?

– Все стало публичным. – сказал он.

– Курдская операция?

– Да, сэр. СNN сообщает, что 82-я воздушная часть получила приказ об отправлении на войну и экстренно созывает всех, отменив все увольнения. Я также получил не меньше трёх звонков с запросом о комментировании ситуации.

Я взглянул на Нэнси Пелоси:

– Нэнси, похоже, что ты умнее меня. Молодец! – после чего я повернулся обратно к Уиллу.

– Сообщи всем, что этим вечером я выступлю перед страной и начните подготавливать пресс-конференцию. Мне нужно поговорить с Мэттом и Марком, но я сегодня вечером расскажу об этом всем. Также сообщи Пентагону, чтобы там они приготовились завтра отвечать на вопросы.

– Понял! – и Уилл исчез, а я повернулся обратно к руководству.

– А теперь не хотелось бы прозвучать грубо, но мне нужно подготовиться к сегодняшнему вечеру. Когда я выясню больше, я дам вам знать. Благодарю вас! – с этими словами я встал и раздался хор из "Спасибо, мистер президент."

Тем вечером в половину восьмого я выступил перед нацией из Овального Кабинета. Главной темой национальных новостей была мобилизация войск вместе со сводками о боевых действиях в Ираке. Общественность ещё не знала ни о химическом оружии, ни о жертвах среди американцев. В семь часов все телеканалы дали специальные репортажи о происходившем, и высказывали свои предположения о том, что я скажу тем вечером. Что они предполагали? Что я буду говорить о мобилизации войск! Цикличная логика во всей красе.

В половину восьмого я обнаружил себя смотрящим в камеру, где горел красный индикатор, и одним глазом подглядывал на телесуфлер. Продюсер начал отсчёт, и когда мы дошли до пяти секунд, он замолчал и начал вести его на пальцах. На нуле он помахал и указал на меня. Время действия!

– Мои дорогие соотечественники, благодарю вас за то, что позволили мне высказаться перед вами в этот вечер. К этому времени вы уже наверняка слышали о том, что наши войска мобилизуются, и что некоторые уже были отправлены в это опасное место. Сегодня вечером я хочу объяснить вам, что произошло, и почему такая реакция была необходима.

В 1991-м году во время войны в Персидском заливе президент Буш установил две бесполетные зоны над Ираком. Южная зона предназначалась для того, чтобы защитить арабов на шиитской земле от иракцев-суннитов, а северная – для защиты курдского народа от похожих атак. На протяжении пятнадцати лет, несмотря на безостановочные провокации, Америка защищала эти меньшинства от нападений со стороны Саддама Хуссейна и его армии.

Курдский народ на севере Ирака с нашей защитой сформировал независимую страну – Республику Курдистан. Курды – это древний народ со своим языком и культурой. За некоторое время под нашей защитой они сформировали демократическое государство, провели выборы, и установили мирные взаимоотношения и торговлю с соседствующими государствами. На протяжении нескольких лет американские войска специального назначения сотрудничали с курдскими войсками, тренируя их и также учась у них.

До 1991-го года иракцы несколько раз уже пытались уничтожить курдов, и некоторые из атак сопровождались применением химического оружия. После войны в Персидском заливе и установления бесполетных зон, агрессия Ирака приостановилась. Но в течение последнего месяца Саддам Хуссейн начал перемещать свои вооруженные силы в сторону границы Курдистана, и давал множество угрожающих заявлений. Когда намерения Саддама Хуссейна стали очевидны, мы незамедлительно воспользовались дипломатическим влиянием в том регионе, чтобы заставить иракцев отступить. Мы также начали скрытную мобилизацию войск и стали подготавливаться к удару.

Моей печальной обязанностью является сообщить вам, что наши попытки дипломатически сдержать агрессию Ирака потерпели неудачу. Вчера поздно ночью иракские войска начали свою вооруженную атаку в регионах на границе курдской границы. Курдские войска, "Пешмерга", доблестно сражались, но они проигрывали по количеству и вооружению. И что ещё хуже – в дополнение к обычному оружию Саддам Хуссейн приказал применить химическое оружие на безоружных гражданах. Я вынужден сообщить, что среди жертв из наших курдских союзников были и американцы. Химическое оружие – один из самых ненавистных и ужасных видов доступного оружия, и их применение не может быть позволительно и допустимо ни одной страной.

Сразу же, как только меня оповестили об этой беспричинной атаке на мирного союзника, я незамедлительно собрал совет по национальной безопасности. Мы все были едины во мнении, что необходима мгновенная ответная реакция. И как я уже сообщил ранее, хоть мы и надеялись на то, что дипломатия поможет снизить напряжения в регионе. Мы также готовились на случай, если это не поможет. Этим утром я отдал приказ начать операцию "Курдский Рассвет" – военную оборону Курдистана. Эта операция уже проводится на протяжении нескольких часов. Мы начали с масштабной бомбардировки "Томагавками" военных и правительственных целей в Ираке с кораблей и подводных лодок, за чем последовали воздушные вылеты с американских авианосцев в Персидском заливе, как и с размещенных на земле истребителей и бомбардировщиков в Кувейте и Турции. Бомбардировки будут продолжаться, и стратегические бомбардировщики также нацелены на базы Ирака и отсюда – из Америки, и с других баз.

Этого не будет достаточно для свержения режима. Ранее сегодня я приказал 82-й части воздушных сил отправиться в Курдистан вместе с американскими рейнджерами и отрядами специального назначения. 4-е истребительное крыло уже было направлено в Турцию, и отсюда и из Европы также перенаправляется бронированная и воздушная техника. В дополнение к этому я также получил заверения от нескольких наших европейских и дальневосточных союзников, что они также направят свои войска в поддержку обороны и свободы курдов.

Эта агрессия будет отбита. Курдистан будет защищён, и союзник в этом регионе будет укреплён. Предыдущий президент однажды сказал: "Пусть каждая страна, желает ли она нам добра или зла, знает, что мы заплатим любую цену, вынесем любое бремя, пройдем через любое испытание, поддержим любого друга, воспрепятствуем любому врагу, утверждая жизнь и достижение свободы". Свобода – это право, данное при рождении всем людям, и, защищая курдскую нацию, мы тем самым защищаем и свою собственную. Защита свободы никогда не легка, и ее цена включает в себя больше, чем просто цифры. И несмотря на это, мы – нация, и люди, которые готовы заплатить такую цену.

Благодарю вас за ваше время, и да благословит Господь нашу страну, наших солдат, моряков, пехотинцев, и десантников. Спасибо!

Глава 162. Идя на войну

Очень соблазнительно погрузиться в одно какое-то дело, когда оказываешься в Белом Доме. Все то, что оказывается на вашем столе, действительно важно, и во многих случаях – вопросы жизни и смерти, и вы также можете проводить все время своего бодрствования, выверяя все детали работы. Очевидно, что война – важнейшая из вещей, и очень интересно посвятить этому все свое время.

Не все президенты могут от этого удержаться. Рузвельт развесил в одной из комнат внизу – карты, дав ей все ещё действующее название "Зала картографии", и каждый день часами там отслеживал движения войск и изменения на фронте. По крайней мере, он смог победить в своей войне. Джонсон каждую ночь часами бродил по коридорам в своей пижаме и халате, и постоянно заглядывал в командный пункт. Хуже всего было то, что телекоммуникации развились до такого уровня, что теперь можно и в самом деле взять телефон и связаться с командиром взвода на Меконге на миссии "найти и уничтожить". А затем начать давать тактические советы и приказы. Он так делал несколько раз.

То, что, как казалось, знал о тактике пехотных войск этот тыловой капитан-лейтенант флота в запасе, в лучшем случае было не тем что нужно. Джонсон и МакНамара думали, что они были умнее всех окружавших их генералов и адмиралов, и не стеснялись их увольнять. Но после этого Пентагон все же вступился за них. Было решено удержать президента от проведения тактического контроля армии, и поколение после Вьетнама не было выше того, чтобы повелеть нам угомониться. Это поколение уже в целом прошло, но этот урок мы усвоили.

Теперь же проблема была в том, что множество современных военных руководителей пришли из эпохи "Бури в пустыне", и думали, что война – это видеоигра. Я не знал, чем все обернется, но мой малый опыт подсказывал, что все было куда более грязным делом.

После четырнадцатого числа произошло не так много всего иного, когда мы начали выстраивать наши силы и готовиться к ответному удару. В это время (вскоре после того, как я обратился к нации), флот запустил больше четырехсот "Томагавков" по целям в Ираке с кораблей и подводных лодок. Первичными целями были базы воздушных сил, военные базы, и все, что предположительно могло иметь запасы химического оружия.

Другими целями было большинство объектов инфраструктуры страны, включая мосты, электростанции, химические заводы, шлюзы каналов и дамбы. Вскоре после этого мы начали проводить боевые воздушные патрули и осуществлять вылеты с F-15 и F-16 из Инджирлика и Кувейта, а также с F-18, которые делали то же самое с авианосцев в Персидском заливе. Затем появилась тяжелая техника – В-1, В-2 и В-52, чтобы уничтожать все, что могли пропустить крылатые ракеты.

Ещё в 1920-х годах один итальянский генерал по имени Джулио Дуэ придумал теорию о том, что массовыми бомбардировками можно победить в войне, не имея войск. По его теории, которая была переработана в концепцию стратегического бомбардирования, если бомбить врага, особенно цели в глубоком тылу – города и инфраструктуру, можно нанести огромный урон и ослабить их боевой дух. Это действительно звучало как отличная идея, и большую часть двадцатого века именно это мы и пытались сделать все время.

Это не сработало на Германии или Японии, это не сработало в Корее, Вьетнаме или Сербии, и в первый раз это не сработало в Ираке. В каждом случае необходимо было отправлять войска. К счастью, к тому моменту, как мы дошли до "Бури в пустыне", уже все знали, что это будет необходимо. Бомбардировки могли быть чрезвычайно полезными, но сами по себе они бы не помогли курдам.

Днём в среду мы начали понимать, что происходило, и какой была стратегия Ирака. У Саддама Хуссейна было два подразделения бронированных и механизированных отрядов Республиканской Гвардии. Это означало примерно шесть дивизий, хоть они и были значительно меньше, чем соответствующая американская дивизия. И все же там было около семидесяти пяти тысяч бойцов, тысяча танков Т-72, и множество других более старых танков, бронетранспортеров и грузовиков.

Они были разделены на две группы и таким образом пытались зажать Киркук в тиски, будто бы хотели его окружить. Химическое оружие применялось в изолированных курдских городах, но не в тех зонах, через которые планировала проходить их Гвардия. Это было стандартной российской доктриной, поскольку большую часть снаряжения и навыков они получили именно оттуда.

Утром шестнадцатого числа часть настоящего ужаса начала становиться известной остальному миру, когда иракцы начали появляться после побега из зон, по которым пустили горчичный газ. Химические ожоги и волдыри выглядели настолько пугающе, что большинство СМИ отказывались показывать их.

Конечно, не все – часть таблоидов украсили так первые страницы в полном цвете, чего было достаточно для того, чтобы затошнило. После этого остальные тоже начали это показывать. Мы также начали получать сводки об американских жертвах, которые вместе с отрядами "Пешмерги" пострадали от газа, и выяснили, что среди погибших был и Бисмарк Майрик, наш специальный представитель. Об этом мне сообщила Конди Райс, и я пообещал ей, что мы сделаем все возможное для его семьи.

Потребовался целый день на то, чтобы переправить главные единицы 82-й воздушной в Инджирлик на С-17, где они пересели на более компактные и удобные С-130 для полета в Эрбиль. Эрбиль был достаточно далеко от фронта, чтобы у него не было опасности мгновенного налета. Они высадились там, и затем продолжили перемещение на любом транспорте, которое они могли выпросить, занять или угнать, чтобы прибыть на фронт.

"Пешмерга" сражалась с доблестью, но автоматы Калашникова и гранатомёты не справились бы против Т-72, и они отступали. Планом битвы было то, что пехота, которую мы отправили первой, смогла бы стабилизировать линию фронта на достаточное время, чтобы наша прибывающая из Европы бронированная и воздушная техника могла бы разбить иракцев до конца.

В любом случае, так было в теории. Как хорошо это бы сработало – никто не знал наверняка. 82-я воздушная часть известна тем, что может в течение суток оказаться в любой точке мира, но все намного сложнее. Да, главные единицы, например, первая пара батальонов, могла бы это сделать, но после этого все становится настоящим хаосом и суматохой.

Ещё неделя понадобилась бы на дорогу для оставшихся отрядов 82-й группы и Рейнджеров, и прошла бы по меньшей мере ещё неделя, прежде чем бы появилась 173-я воздушная бригада из Италии, чтобы помочь, и, вероятно, ещё неделя после того, чтобы на место прибыла бронированная техника из Германии. Даже это было бы лёгкой броней, поскольку у нас была доступна только одна тяжело бронированная бригада, 1-я танковая дивизия с танками М-1 Абрамс, и вторая, 2-й кавалерийский полк, который использовал лёгкие пехотные боевые машины.

Кавалеристы не могли сражаться с танками, по крайней мере, с большой лёгкостью. Британцы тоже направили свою тяжело бронированную бригаду, 7-ю танковую дивизию, размещённую в Германии, она бы прибыла примерно в то же время, что и наша. В это время возвращавшийся в Штаты транспорт мог бы подобрать доступные им боевые корабли из 101-й дивизии, пока транспортные вертолеты оставались там. В большинстве случаев главной проблемой было небольшое количество доступного воздушного транспорта. Даже с раздутыми расходами на него у нас не было достаточно самолётов, чтобы перевести сразу всех.

Воздушные силы были в куда лучшем состоянии. Ракетные удары и бомбардировки первого дня осадили воздушные силы Ирака, и последующие атаки полностью их уничтожили. Мне сообщили, что в первые два дня боевых действий американские пилоты подбили девятнадцать самолётов без каких-либо потерь с нашей стороны, и больше потом вылетать никто не посмел. Как только 82-я часть оказалась на месте, они смогли бы вызывать точечную поддержку с воздуха.

Первый контакт между американскими и иракскими сухопутными войсками состоялся в пятницу семнадцатого числа в небольшой долине где-то на северо-востоке от города Зоя. Это в общем было на юге от Эрбиля и на западе от Киркука, и западные тиски наступали, чтобы попытаться зажать Киркук. Они серьезно давили на "Пешмерга", и, хоть Воздушные Силы и пытались осуществлять поддержку с воздуха, у курдов не было раций, чтобы с ними связаться.

В целом они были лёгкой пехотой, храброй и подобающе подготовленной, но без необходимого им снаряжения. Они отступали вверх по долине, когда небольшой батальон десантников, словно кавалерия, появились на вершине холма, прибыв на потрёпанных и побитых гражданских грузовиках. С ними была батарея 105-й дивизии, которые ехали на Хамви.

Десантники смогли выстроить цепочку по всей долине, за ними обратным скатом выстроилась 105-я дивизия, и они мощно стояли на месте, когда иракцы наступали вперёд. "Пешмерга" собралась вокруг них, как обычно намерзал лёд в стакане замерзающей воды. В это время десантники начали вызывать точечную поддержку с воздуха. Это было обычной тактикой пехоты при столкновении с более сильным механизированным отрядом, и это сработало.

Республиканская Гвардия застыла на месте и начала отступать, чтобы зализать свои раны. Но чего обычно не показывают в песочнице, так это цену, которую приходится за это заплатить. Этот небольшой батальон по количеству человек уступал втрое, столкнувшись с большей частью первой бригады, 6-й механизированной дивизией "Навуходоносор", и вот так счёт жертв у нас был таков: более двадцати погибших и более пятидесяти раненых, и мы ожидали, что будет ещё хуже.

Три ночи подряд я проводил по паре часов после ужина в командном пункте. Курдистан был впереди нас на семь часов, так что к ужину по нашему времени события дня там бы уже закончились. Хоть у американских войск и были приборы ночного видения, у "Пешмерги" же их не было, и у нас всё ещё сильно недоставало мощи, чтобы начать проводить какие-либо ночные атаки.

Это всё ещё было одной из самых крупных проблем в этой войне. Хуссейн сильно поумнел. Он не дал нам полгода подготовиться и затем атаковать его по нашему усмотрению. В этот раз хозяйничал он, и даже при том, что мы давили на него с воздуха, у него было достаточно боевой мощи, чтобы вредить нам и курдам.

В пятницу семнадцатого числа, получив последние сведения с командного пункта и услышав о Зое, я вернулся в резиденцию. Моими первыми мыслями было забраться в президентский самолёт и отправиться туда, но я знал, что это было просто глупо. Я уже был устаревшим командиром батареи; пытаться взять контроль в свои руки было бы так же глупо, как и Джонсону было звонить какому-то парню из Дельты. Мэрилин поняла мое настроение и просто села читать в кресло рядом со мной. Шторми дремала рядом со мной в моем кресле. В 8:15 зазвонил телефон, и я взял его с кофейного столика, стоящего рядом:

– Алло?

Раздался приятный альт:

– Мистер президент, говорит полковник Диллард из командного пункта. Мы бы хотели, чтобы вы зашли, сэр. Ирак запустил ракеты.

Я тихо выругался, и Мэрилин подняла на меня взгляд.

– Буду через пару минут, полковник! – и я положил трубку.

– Проблемы? – спросила Мэрилин.

Я улыбнулся и пожал плечами, пока вставал:

– Как и обычно. Знаешь, конец всему миру и западной цивилизации, которую мы знаем.

– Скажи мне, если нужно заволноваться.

Я наклонился и поцеловал жену, после чего сунул ноги в тапочки и направился вниз. В командном пункте я сел на свое обычное место во главе стола и взглянул на остальных. На меня смотрела женщина в форме морской пехоты с орлами на погонах.

– Полагаю, полковник Диллард?

– Да, сэр, благодарим вас, что пришли, – и она включила на большом экране карту Среднего Востока.

– Приблизительно пятнадцать минут назад с территории Ирака было произведено одиннадцать запусков ракет, либо Скад, либо аль-Хуссейн. Две было направлено в Кувейт, три в Турцию и шесть – в Израиль.

На карте красными звёздами было отмечено то, что, как я предполагал, было местами удара.

– Мы перехватили хоть какие-нибудь из них? – спросил я. Я вспомнил, как во время войны в Персидском заливе противоракетные комплексы "Патриот" сбивали с неба ракеты направо и налево. За время, которое прошло до этой войны, мне безжалостно сообщили, что результативность противоракетных систем была сильно переоценена.

– Несколько, сэр, – и несколько красных звёзд стали синими.

– Одну из них сбила противоракетная система "Патриот" над Кувейтом, а оставшаяся упала в пустыне. Никаких следов химии обнаружено не было. Три ракеты были нацелены на Инджирлик. Опять же, одна была сбита, одна упала на заброшенной территории базы воздушных сил, и еще одна упала в центре Аданы через пару километров оттуда. Опять же, никаких следов химии не обнаружено. На Израиль было нацелено шесть ракет, и израильтяне смогли сбить две из них. Оставшие четыре упали в незаселенных местах недалеко от Иерусалима, Тель-Авива и Хайфы.

– Четыре?! И это все? Четыре?

– Это намного лучше, чем мы смогли в первый раз в 91-м, сэр, – ответила она в свою защиту.

– Господи Иисусе! – и сколько денег мы вбухали в это?

– Итак, каковы результаты? Прошу, ради всего святого, скажите мне, что израильтяне не запустили ядерную ракету в Багдад!

На это все улыбнулись.

– Нет, сэр, по крайней мере, пока что.

Карта сменилась на карту Кувейта в масштабе.

– Зона поражения в Кувейте была нежилой, и там не было никаких жертв, – карта переключилась на Инджирлик.

– Одна ракета попала на стоянку такси и взорвалась. Не было никаких жертв или ущерба, но дыру им наверняка придется заделывать. Второй удар был намного хуже. Ракета оказалась в центре и попала в здание больницы. Мы все ещё получаем сведения, но, похоже, что там множество жертв среди гражданских.

– Ох, черт! А Израиль? – они были реально непредсказуемым фактором во всём деле. Если бы они ответили, то игра перешла бы в дополнительный период, и никто не мог знать, что бы произошло далее.

– Исходя из того, что мы можем видеть со спутника, ничего из крупных объектов не пострадало, по крайней мере, на израильских территориях. Одна из ракет упала рядом с жилым комплексом в палестинском районе. Израильтяне не считают это большой проблемой, они не любят палестинцев, – доложила она.

Я почесал затылок:

– Но никаких химических боевых частей?

На это вступился майор воздушных сил:

– Нет, сэр, – сказал он.

– Мы не наблюдаем никаких следов химии, и все данные и оценки результатов боевого воздействия указывают на то, что это обычные взрывные ракеты.

Я повернулся к нему:

– Почему нет? Не подумайте, я не жалуюсь, но у них есть химическое оружие, и Хуссейн несколько раз уже доказал, что он не прочь ими воспользоваться.

– Не думаю, что он может, сэр. Я побывал на Абердинском испытательном полигоне и немного разузнал о них. Химические реагенты – весьма паршивая штука. Они ядовиты, ржавеющие, нестабильны – с ними связываться не хочется. Лучший способ их использовать – это самолёты. Загружать их на них, как на огромный опылитель, как мы это сделали с Агент Оранж во Вьетнаме.

Ее назвали "Операцией Rаnсh Наnd". Но самолёты легко подбить, и это не так скрытно. Другой легчайший способ – это загрузить их в артиллерийские снаряды, как они и делали. Сложнее всего заполнить ими ракеты. Достаточно сложно стрелять ракетами, и также сложно решить, как распылить химикаты, когда они достигнут точки назначения. Пользы от этого немного. Единственный выгодный и стоящий химикат, как мне сообщили, это нервнопаралитический газ, и у них его либо нет, либо они его не применяют.

– Хм. Звучит разумно, полагаю? – я никогда не вникал слишком глубоко в подобные детали. Да, у нас была подготовка в школе артиллеристов, но там ничего особенно, кроме вступления, не было, – Паршивая хрень! Вице-президент все ещё в Анкаре? Мне нужно будет с ним поговорить, – вчера я отправил Джона МакКейна в Анкару, чтобы он поговорил с Эрдоганом и держал его за руку. Теперь это казалось весьма дальновидным.

– Да, сэр. В Анкаре сейчас три часа сорок минут.

Я взял телефон и запросил связать с вице-президентом, после чего положил трубку. Его бы нашли даже за полмира отсюда.

– Как они это делают? – спросил я.

– Подвижные пусковые установки. Во время войны в Персидском заливе у них были шахты для запуска ракет, но нам было слишком легко на них нацеливаться. Вывозят их по ночам. Они прячут их в бараках, затем просто вывозят наружу, устанавливают и запускают. После этого они отправляются обратно в барак на перезарядку.

Я утвердительно буркнул. Тогда зазвонил телефон, и я взял трубку:

– Алло?

– Карл, это Джон МакКейн. Ты слышал о ракетном ударе?

– Поэтому я и звоню. Насколько все плохо? – спросил его я.

– Ужасно! Одна ракета попала прямиком в здание больницы в центре Аданы. Что не уничтожилось взрывом – теперь горит. Там будут сотни погибших! – сообщил он.

– Ох, черт! Джон, тебе нужно поговорить с Эрдоганом. Скажи ему, что мы сожалеем и пообещай, что мы поможем с восстановлением больницы. Если понадобится – пообещай ему свою жизнь! Если он нас выставит – то игре конец!

– Карл, я прямо сейчас на встрече с премьер-министром. Он разозлен на иракцев! Он хочет поговорить с тобой, – ответил МакКейн.

Мои брови поползли вверх.

– Соединяй.

Когда я это сказал, вошли Конди Райс и Том Ридж. Должно быть, их тоже вызвали. Я указал им на полковника и показал, что брифинг им проведет она. Затем я снова перевел свое внимание на телефон.

– Карл, я передаю трубку переводчику.

Я кивнул. Это не было обычным способом разговора, где у нас было по переводчику с каждой стороны, и так далее. После секунды шума с другого конца телефона меня поприветствовали:

– Президент Бакмэн?

– Премьер-министр Эрдоган, благодарю вас, что говорите со мной. Я только что узнал об атаке на больницу, сэр. Я и вся моя страна сочувствует вам. Это ужасное дело. Я обещаю помочь вам перестроить ее, сэр, и сделать даже лучше, чем было до этого.

– Благодарю вас, президент Бакмэн, но я попросил о разговоре не поэтому. Я поговорил с господином вице-президентом и хочу предложить вам помощь. Саддам Хуссейн, он, – и на фоне прозвучала гневная тирада, которой я не мог разобрать. Похоже, что турецкий был отличным языком, чтобы на нем браниться. Спустя мгновение переводчик продолжил.

– Саддам Хуссейн – бешеный пёс и монстр, которого нужно остановить!

– Ваша помощь будет неоценима, сэр. Я недостаточно компетентен, чтобы сказать вам, что должно быть сделано, но я поручу своим генералам поговорить с вашими, и мы все решим. Это приемлемо?

– Да-да, конечно! Мы убьем это животное! То, что он делает – омерзительно Аллаху! Вся моя страна возмущена этой атакой!

– Не могу еще более согласиться, сэр. После того, как все это закончится, я надеюсь нанести вам визит. Я бы хотел встретиться с вами, и однозначно помочь с восстановлением больницы. Надеюсь, что это будет возможно.

– Да, конечно же! – на другом конце снова раздался шум, и я снова услышал Джона МакКейна.

– Карл, это снова я. Эрдоган просто в ярости из-за этого.

– Джон, здесь у меня Конди и Том, и думаю, что они пытаются вызвонить Пэйса. Побудь пока там. Не знаю, как все случится, но это огромная помощь. Мы ещё с тобой свяжемся, и скорее рано, чем поздно.

– Понял!

Мы положили трубки, и я взглянул на генерального секретаря и министра обороны.

– Ладно, теперь вы знаете столько же, сколько и я. Я только что говорил с Джоном МакКейном и премьер-министром Эрдоганом. Эрдоган изрядно разъярен на иракцев и предложил начать помогать. В боевых действиях, а не только позволять нам пользоваться воздушной базой в Инджирлике!

Том тихо присвистнул и улыбнулся, а Конди сказала:

– Отличная работа, мистер президент!

– Благодари не меня, а Джона. Когда я позвонил ему, он уже был на встрече с Эрдоганом. В любом случае, вам нужно дать знать разным послам, и поговорить с Эриком в Тель-Авиве. Том, тебе нужно встретиться с Пэйсом и разобраться. Что могут добавить к делу турки?

В этот момент зазвонил телефон, и кто-то сообщил, что это премьер-министр Ольмерт из Израиля. Это не стало сюрпризом. Когда остальные наблюдали и слушали, я взял трубку:

– Премьер-министр Ольмерт, это Карл Бакмэн. Благодарю вас, что позвонили. Если бы не позвонили вы, то я бы точно сделал это сам.

– Мистер президент, полагаю, что вы уже слышали, что Саддам Хуссейн решил напасть на мирную страну Израиль.

Вот и дружеский разговор.

– Да, господин премьер-министр, я уже осведомлен об этом. Я только что говорил с нашими общими друзьями в Анкаре. Они также стали целью, и им был нанесен серьезный ущерб.

– Мы тоже об этом слышали, и вы можете передать им наши соболезнования, но звоню я не поэтому. Я знаю, что ваш посол и ваш генерал Шинсеки просили, чтобы Израиль не реагировал на эту провокацию, но уверяю вас, что наше терпение не вечно. Вам нужно с этим что-то сделать, не то это сделаем мы!

– Я понимаю ваши переживания, и могу обещать, что мы удвоим наши усилия, чтобы остановить эти атаки, – сказал я.

– Должен сказать вам, сэр, что я обсудил это со своими советниками, и мы сошлись на том, что если этот бешеный пёс применит химическое оружие против Израиля, то мы будем вынуждены ответить, и это точно будет весьма серьезно.

Ну, это было весьма честно!

– Я понимаю ваше волнение, и я обговорю это со своими советниками. Пожалуйста, позвольте нам сначала посмотреть, что мы можем сделать, чтобы покончить с этой угрозой.

– Доброго дня, мистер президент.

Ольмерт положил трубку, и я вздрогнул.

– Звучало не очень здорово, – прокомментировал Том Ридж.

Я скорчил гримасу:

– Нет, совсем нет. Он довольно ясно сказал, что если по ним ударят химическим оружием, то Ирак превратится в радиоактивную дыру в земле.

Остальным такая перспектива тоже не показалась радужной. Прежде чем я смог перейти к дальнейшим обсуждениям, объявили, что генерал Пэйс был на связи.

– Генерал, спасибо, что позвонили. Прежде, чем мы углубимся в детали, позвольте у вас кое-что спросить. Хуссейн ночью запустил несколько ракет в Израиль, как и во время войны в Персидском заливе. Мы можем их остановить? Что мы можем сделать? Израильтяне от этого не в восторге!

– Это очень сложно, мистер президент. Ирак – большой, примерно с две трети Техаса, а эти ракеты могли быть запущены с чего-то размерами с тракторный прицеп, – его голос был четким, но это слышалось так, будто бы он говорил, находясь в машине или лимузине.

– Во время войны в Персидском заливе мы отправили около 40-ка процентов нашей разведки в поисках этих ракет и ничего не нашли.

– Великолепно! Ну, нам придется с ними что-то сделать, потому что они разозлили израильтян и турков.

– Да, сэр. Я только что поручил своему водителю развернуться и скоро буду в Пентагоне. Я буду на связи.

– Позвоните мне, когда что-нибудь решите.

Я нажал на кнопку и окончил вызов.

– Ну, вы все слышали. У нас есть как реальная проблема, так и реальная помощь. Я хочу задействовать турков настолько, насколько это возможно. Таким образом вступается еще один член НАТО, и мы можем рассчитывать на содействие и от кого-то ещё. Кувейт в деле, и саудиты тоже любезны. Том, нам нужно найти способ нейтрализовать "Скады", и мне не особенно важно, как мы это сделаем. Отправьте больше "Патриотов" к Израилю. Начните проводить ночные поиски ракет. Чего бы это ни стоило! Конди, соберитесь с нашими послами, и с Эриком и Джоном, и убедитесь, что мы все говорим об одном.

Том Ридж спросил:

– Разве китайский иероглиф "кризис" не состоит из символов "опасность" и "возможность", связанных вместе?

Я пожал плечами и пустым взглядом посмотрел на него.

– Понятия не имею, если это и так, у нас уже есть настоящий кризис. Давайте попробуем выжать максимум из той части про возможности. Я позволю всем остальным работать с этим. Вам лучше знать, как выполнять свою работу, чем мне.

Затем я взглянул на людей в командном пункте:

– Полковник, майор, благодарю вас за информацию. Вы и вся ваша команда были очень полезны, – и я отправился обратно наверх, чтобы рассказать Мэрилин о том, что мир ещё проживет один день.

Я и в самом деле больше ничего не мог сделать, так что я поднялся наверх и провел остаток вечера с Мэрилин и близняшками. Утром в субботу я встретился с генералом Пэйсом и принял пару звонков по телефону, но в остальном я отдыхал. Следующие пару ночей Ирак продолжал запускать от шести до десяти ракет в сторону своих соседей. Кувейтцам, казалось, было все равно, поскольку ни одна из ракет не зацепила никого, кроме пары верблюдов в пустыне.

Турки же всерьез разозлились от всего этого, особенно, когда второй удар прошел по жилому зданию на окраине Аданы. Израильтяне продолжали кипеть, но сдерживали свой огонь. Даже саудитам досталась одна ракета, которая упала в их пустыне неподалеку от Эр-Рияда, хотя никто и не мог понять, почему на них вообще нацелились.

Первый бой в долине Зоя пока что был не худшим из всех. Мы начинали слышать слова "Курдская коалиция" в медиа, и это не было введённым нами словом. На арену из Европы начали стекаться боевые вертолеты, хоть необходимая поддержка и сильно отставала. Аэродром в Эрбиле был до опасного переполнен, и курды начали пользоваться расположенными рядом дорогами и ровной местностью, как дополнительными взлетно-посадочными полосами. Турки ограничили свое участие истребителями и поддержкой с воздуха.

Хоть курды и были подобающе признательны, все же случилось слишком много дурного в их истории, чтобы позволить турецким войскам войти в Курдистан. 82-я воздушная дивизия сформировала линию обороны, а Республиканская Гвардия, казалось, собиралась в наступление, но с выстроенными американскими войсками и поддержкой с воздуха, иракцы каждый раз получали по носу, когда становились очень уж неугомонными. Но даже так пехота сдавала и была не слишком эффективной.

Военное положение было нейтральным. В то же самое время остальной Ирак систематически разносился в пух и прах флотом и воздушными силами. Когда эта война закончится, любой, кто бы остался в живых, провел бы следующее поколение восстановливаясь.

Если у меня и было недовольство Бушем-старшим во время войны в Персидском заливе, то оно было в том, что он позволил общественному мнению повлиять на исход войны. После четырех дней практически своевольного буйства среди укреплённых иракских формирований, через сто часов он взял передышку. Тот факт, что ужас общественности от резни, которую они увидели на "Шоссе смерти" по телевидению, был серьезным фактором в этой передышке, и то, что это позволило больше семидесяти тысячам иракских военных с их снаряжением, включая крупные фигуры Республиканской Гвардии, сбежать на юг Ирака.

Ещё один день, и он мог бы уничтожить все оставшиеся отряды их гвардии и создать огромную помеху в личном влиянии Хуссейна. Республиканская Гвардия была отделена от основной армии, у нее была другая цепочка руководителей и лучшее снаряжение, зарплата, и привилегии. После окончания войны в Персидском заливе они собрали формирование, с помощью которого он восстановил свою власть. Когда настанет время, я хотел окончательно развалить Республиканскую Гвардию.

Было бы это мне позволено – под вопросом. До этого общественное мнение было почти единогласным и симпатизирующим. Применение химического оружия и ужасающие потери, которые всплыли наружу, укрепили американское и международное отвращение к Саддаму Хуссейну. Американские потери во время атаки газом, и наша последовавшая ответная реакция подняла мой личный рейтинг обратно на отметку восьмидесяти – наивысшую со времён одиннадцатого сентября. Я бы согласился на то, чтобы обменять часть народного одобрения на полное свержение режима Хуссейна.

Народ меня поддерживал из-за того, что почти через неделю после начала войны только появилась пресса. В отличие от войны в Персидском заливе, когда Пентагон утвердил формальные процедуры для внедрения репортёров в войска во время полугодовой подготовки к войне, этот бардак наступил слишком быстро.

У нас не было времени заранее промыть мозги репортёрам. Теперь же они появлялись там по своей воле, летая частными рейсами в Адану, Алеппо и Тебриз, после чего своим ходом перебираясь через границу в Курдистан. Некоторые даже ухитрились попасть в Эрбиль на частных самолётах, забронированных на грузовые поставки продовольствия для отрядов.

Это не всегда заканчивалось хорошо для самих репортёров. МSNВС умудрились отправить съёмочную группу в город на севере от Киркука, который был обстрелян горчичным газом. Они получили отличную съёмку мертвых тел на земле, но в процессе заразились и сами. Поскольку горчичный газ – маслянистый и устойчивый химикат и не проявляется никакими симптомами почти до 24-х часов после контакта, они успели вернуться в Эрбиль, прежде чем покрылись гнойными волдырями, которые вызвали агонию, слепоту и требовали немедленной госпитализации. Ой!

Думаю, что мой самый серьезный момент слабости во время войны случился вечером в понедельник двадцатого числа. Прошло чуть меньше недели с начала конфликта, и всего пара дней после боя в долине Зоя. Тем вечером в эфире был Ричард Энгель, известный военный корреспондент NВС, после того, как он оказался в зоне боевых действий.

Должно быть, ему жить надоело, подумалось мне, раз он зарабатывал тем, что приезжал в места, из которых всем остальным хотелось убраться! И все же Брайан Уильямс объявил, что это эксклюзивный репортаж, Энгель докладывал с места событий, где американский десант впервые контактировал с Республиканской Гвардией. Мы с Мэрилин тогда закончили ужинать и сидели там с собакой, выпивая.

– Когда в аэропорт Эрбиля начали прибывать первые члены 82-й Воздушной части, местные курдские бойцы "Пешмерга" были настроены слегка скептически. Они стояли на границе с Ираком уже многие годы, и эта граница никогда не была спокойным местом. Что это за пестрые новые солдаты, и что они собирались делать в Курдистане – такими вопросами задавались все из них. И в качестве способа представиться курдам один из офицеров 82-й части показал им фотографию президента Бакмэна с тех времён, когда он сам был в составе 82-й Воздушной части и получил свою Бронзовую Звезду.

На экране появилась фотография с моей подписью, которую сделала тогда Мэрилин. Когда я был в Конгрессе, я всего пару раз воспользовался ею в своей первой предвыборной кампании против Энди Стюарта, но во время выборов в вице-президенты ее постоянно использовали в национальной кампании. Когда она появилась в кадре, я скорчил гримасу.

– Эта фотография просто должна была показать курдам, что президент Бакмэн морально был с ними, но, или из-за трудностей перевода, или же распалившейся надежды курдов, которые столкнулись с врагом, который хотел их геноцида, это стало гораздо большим! Буквально за считанные дни по войскам "Пешмерги" распространился миф об американском президенте, который отправил в Курдистан свою личную армию десантников, солдат, которые никогда не отступали и не проигрывали. Оказавшиеся в трудном положении курды не говорили ни о чем другом.

Здесь, в долине Зоя, солдатам 82-й Воздушной части пришлось оправдывать свою репутацию, которая была за гранью всего. Меня попросили не сообщать имён этих солдат, их отряда или их обозначений, но это был батальон десантников, которые были отправлены в эту долину, чтобы попытаться сдержать наступление бронетехники, пока высаживались оставшиеся члены дивизии и они смогли бы собраться. Их отправили только для того, чтобы они выиграли время, и затем ожидалось, что они, отбиваясь, отступят.

Когда туда прибыл этот батальон солдат, они смогли выстроить линию обороны, и затем подверглись атаке со стороны Республиканской Гвардии. Проигрывая в количестве втрое, и стоя против танков и бронетранспортеров, они сражались в этой отчаянной битве при поддержке курдских "Пешмерга". Один капитан, осознав, что они не смогут отступить, сказал своим солдатам, что они должны "Стоять насмерть", а сержант выразил это более поэтично. Он сказал своим войскам, что их ранг в аду зависел от того, сколько врагов они забрали туда с собой, так что им нужно было забрать как можно больше. К сожалению, и этот капитан, и этот сержант – теперь в числе потерь. Цена, которую заплатили эти люди, была высока. Один из четырёх прибывших сюда солдат либо погиб, либо ранен, но они удержали свои позиции и Республиканской Гвардии пришлось отступить.

На курдском языке "Пешмерга" означает "воин, стоящий лицом к лицу со смертью". Я спросил у группы солдат "Пешмерга", что они думали об американских десантниках. Они переглянулись, после чего улыбнулись и кивнули. Один из них ответил: "Они – Пешмерга. Это воины, стоящие лицом к лицу со смертью".

Ричард Энгель, из долины Зоя в Республике Курдистан для "NВС-Ньюс".

Мэрилин воскликнула:

– Вау! Ты об этом знал? – после чего она посмотрела на меня.

– Дорогой! Что стряслось?

Я сидел в своем кресле-качалке, и по моему лицу текли слезы, когда я в ужасе слушал этот репортаж. Я ничего не смог изменить?! Я убил Джорджа Буша и три тысячи двести невинных людей, чтобы стать президентом и привнести немного мира и здравомыслия в Белый Дом, и тем самым заглушить беспрестанный гул барабанов войны. Это все было бессмысленно!

Вот я, всего лишь отодвинувший неотвратимое, оказавшись в войне, которой никогда не хотел. Теперь же мои люди умирали из-за того, что они были моей "личной армией десантников, которые никогда не отступали и не проигрывали!" На какой круг Ада я уже опустился? И знаете, что было самым нелепым и ужасающим? Эта новая "слава" побудила бы подростков выстраиваться в очередь на пунктах приема новобранцев по всей стране, который горячо бы желали заменить десантников, которых я убил.

– Карл, что стряслось?

Я издал нечленораздельный стон и швырнул свой бокал через всю комнату, он ударился о книжную полку и, не разбившись, упал на ковер. Я поднялся и подошёл к бару, где стояла бутылка "Саnаdiаn Мist", и налил себе крепкую дозу виски. Я залпом выпил все это, но легче не стало, и я смел все в сторону. Ко мне подошла Мэрилин и, вцепившись, обхватила меня руками:

– Карл, что не так? Что стряслось?!

Я хотел оттолкнуть ее, но она крепко в меня вцепилась.

– Я не хотел этого! Никогда не хотел ничего подобного! Я не хочу, чтобы из-за меня погибали люди! Почему же вышло, что я стольких убил?! – я высвободился из ее рук, схватил ещё один стакан и наполнил его виски. Затем я немного отпил и попытался вспомнить какую-нибудь хорошую цитату о выпивке, но на ум ничего не приходило.

Мэрилин, севшая рядом со мной, была напугана, но она не пыталась меня остановить. Я никогда не бил жену. Я никогда не бил женщин вообще. Но если бы она попыталась заставить меня перестать пить, я бы, наверное, ее ударил. Я так и сидел у бара и выпивал эту бутылку виски.

Я просто хотел прекратить эти убийства. Скольких американцев я уже убил? Сколько тысяч американцев погибло из-за того, что я решил, что они должны умереть? Сколько американских семей я разрушил? Мне было плевать на другие страны. У них были свои лидеры, которые могли о них думать. Я только заботился об американцах, которых я убил за эти годы. Сколько их было? Сколько отцов, матерей, сыновей или дочерей?

На следующее утро я проснулся поздно в кресле-качалке в гостиной, рядом со мной сидела Мэрилин. Моя голова слегка побаливала, но хуже было ощущение, будто в моем рту промаркирована целая армия. Мои язык и зубы казались отекшими и мягкими. Я не смог припомнить последнего раза, когда допивался до похмелья, но это наверняка было в колледже. С годами похмелье лучше не становится. Я взглянул на Мэрилин, и она с любопытством посмотрела на меня.

– Поговорить хочешь? – спросила она.

– Хочу душ принять, –ответил я.

– Без выпивки сможешь?

Я попытался бросить на нее презрительный взгляд, но не думаю, что у меня получилось.

– Никогда не понимал этой идеи с опохмелкой, – и я попытался выбраться из кресла, для чего мне понадобилось пару раз покачнуться в нем, чтобы набрать нужный качающий момент.

– Я становлюсь чертовски стар для этого дерьма.

– Будет лучше, если не спать в кресле, – ответила она.

Я снова взглянул на нее и затем направился в сторону ванной.

– Который час?

– Я позвонила вниз и сказала, что тебе нехорошо, но что ты наверняка будешь к обеду.

– Ага.

В ванной, пока я чистил зубы и проглотил почти полбутылки таблеток от головной боли, я взглянул на себя в зеркало. Я надеялся, что у меня на тот день не назначено никаких фотосъёмок, потому что мои глаза были настолько красными, что потребовалась бы коррекция. Затем я принял долгий душ, побрился, оделся, и выпил ещё пару таблеток. К тому времени, как я оделся, я уже почти чувствовал себя человеком, по крайней мере, не считая красных глаз.

Мэрилин ждала меня в гостиной.

– Лучше?

– Ага.

– Я больше никогда не хочу тебя таким видеть, Карл. Меня пугает видеть тебя таким.

Я кивнул:

– Я знаю. Прости за это. Иногда… – я не смог закончить фразы. Я продолжал думать о всех людях, которые погибли за меня.

– Карл, ты не убивал этих людей. Это Саддам Хуссейн убил их, а не ты! – сказала она мне.

– Ты не понимаешь. Это я отправил их туда, мою непобедимую личную армию.

– Чушь собачья! Это такой бред, и ты это знаешь! Они умирали не за тебя! Они умирали друг за друга! Ты же сказал мне это однажды, помнишь? Когда ты был в армии, я спросила тебя, погиб бы ты во имя флага, и ты сказал, что никто не умирал во имя флага. Все умирали за друзей рядом с ними. Так что не неси бред!

– Ты не…

– Не понимаю? Я понимаю достаточно! Я знаю тебя, Карл Бакмэн! Я знаю тебя лучше, чем ты сам! Если бы ты сам был на поле боя, то все эти вещи говорил и делал бы ты сам. Это тебя не касается! Не отнимай этого у этих людей! – яростно выпалила она.

Я пожал плечами. После этого я обнял ее и пробубнил какое-то извинение, после чего спустился вниз в свой кабинет. Несколько человек спросило меня, стало ли мне лучше, а если кто и заметил мои красные глаза, то они промолчали об этом.

В тот день я целенаправленно уходил от разговоров о курдской войне с кем-либо, и в тот вечер держался подальше от командного пункта. Мне не нужно было злить Мэрилин ещё больше. Я отодвинул все это на второй план на пару дней, пока на фронт прибывало все больше отрядов, и иракцам наносилось все больше ущерба.

К концу второй недели иракцы начали отправлять посланников в Швейцарию и оттуда в Саудовскую Аравию. Хуссейн мог остановиться, если бы мы покинули земли Ирака и дали ему поговорить с курдами. Когда Конди Райс сообщила об этом, в кабинете было несколько человек, и все дружно почесали затылки. Джон МакКейн уже вернулся в страну и сказал пару слов.

– Давайте скажу прямо. Они хотят, чтобы мы ушли, и они могли объявить о своей победе?

Она бросила послание на стол и ответила:

– Именно.

– Он сумасшедший!

Конди взглянула на меня, и я просто добавил:

– Как он и сказал.

Она криво усмехнулась и пожала плечами:

– Если бы я это не передала, то бы не выполнила свою работу.

– Почему бы нам не ответить, что мы отправимся домой, если иракцы желают принести нам голову Саддама Хуссейна в коробке? – с этими словами я взглянул на генерала Пэйса.

– Мы можем разбросать листовки над Ираком?

Он улыбнулся:

– Да. Мы можем также просто сообщить об этом по радио и телевидению.

– Ладно, все равно. Почему бы нам так и не сделать? Если мы этого уже не сделали, то давайте назначим за его голову награду. Мы прекратим сразу же, как только ее нам направят. Остальное они могут оставить себе.

– Вы же в самом деле не хотите получить его голову, так ведь, мистер президент? – спросила Конди.

В ответ я ухмыльнулся:

– Конечно, почему бы и нет? Мы можем насадить ее на пику перед главными воротами, и провести рядом дипломатов. Может быть, они поймут посыл, – она ужаснулась от этой мысли.

– Нет? Ладно, может, это немного слишком. Может, мы сможем повесить ее над воротами Форт Брэгг? – военные и все, у кого было военное прошлое, прыснули от этой идеи.

– Но если серьёзно, то нам нужно позаботиться о том, что мы передадим посыл, что лучшим способом покончить с этим – это избавиться от этого чудака в Багдаде. Мне плевать, кто встанет у руля, но я не заинтересован в прекращении до тех пор, пока проблема с Хуссейном не будет решена раз и навсегда.

Я оказался на интервью с Дэвидом Бруксом и Марком Шилдсом на "Часе Новостей РВS". Как и множество интервью, которые я давал, у этого была парочка неожиданных побочных эффектов, но они в целом оказались положительными. Мы говорили из зала картографии, и обсуждение касалось войны в Курдистане. Шилдс был либералом и журналистом "Wаshingtоn Роst", а Брукс был журналистом-консерватором, писавшим для "Nеw Yоrk Тimеs".

Обычно они спорили в пятничном выпуске "Часа новостей", но записывалось это во вторник. Большинство журналистов такого уровня – довольно умные ребята, но периодически кто-нибудь возвращался к своим истокам, когда они начинали задавать идиотские вопросы в духе "Как вы себя ощущаете?" матери, которая только что переехала своего ребенка на машине.

Шилдс:

– Какое послание вы хотите передать всеми миру этой войной?

Я: (ненадолго на него уставился)

– Послание?! Я не передаю никакого послания! Мы уже несколько месяцев давали им знать, что сможем это сделать! Если бы я хотел передать послание, то я бы позвонил в ООН! Нет, время посланий окончено! Теперь я посылаю на них смерть и разрушение! Хотите знать, какое послание я передаю?! Как вам такое? Если они будут убивать моих граждан, солдат и дипломатов, то я "ниспошлю на них божественные молнии"! Как вам такое послание?

Это было во вторник, и Уилл Брюсис, казалось, пришел от моих слов в полнейшее замешательство, равно как и Брукс с Шилдсом. Президенты так не говорят! Я же просто сказал: "К черту!" и мы закончили интервью. Хотя к пятнице этот сегмент был смонтирован и был готов для обычных дебатов, в этот раз в качестве посредника была Маргарет Уорнер. Часть с интервью была совсем немного проредактирована, больше всего для точности и своевременности. Конечно же, отрезок послания попал полностью. Но затем они отошли от темы.

Шилдс:

– Мне было любопытно узнать, что действующие войска в подчинении главнокомандующего думают на этот счёт, так что я посетил несколько армейских баз и поговорил с ними. Я общался с рядовыми, а не с их офицерами и уж тем более не со специалистами по связям с общественнотью, с которыми обычно нас сажают. Президент Бакмэн невероятно популярен среди солдат. Им нравится называться "молниями". Их лица все просияли, когда я показал им это интервью.

Брукс:

– Не все наши президенты были широко почитаемы их солдатами. В частности, Билла Клинтона больше терпели, чем уважали. Карл Бакмэн, напротив, у них на хорошем счету. Со времён войны во Вьетнаме он был самым молодым командиром батареи в 82-й Воздушной части, и он заслужил Бронзовую Звезду за спасение своих солдат, будучи раненым и находясь в тылу врага. Это много значит для этих ребят.

Шилдс:

– Вы видели, как он заключил пари с флотом пару лет назад о том, кто победит в соревнованиях между армией и флотом. Победитель получил бы роскошный ужин в Белом Доме, а проигравшие – холодные сухие пайки. Когда армия проиграла и их вывели на мороз зимой в Нью-Йорке, чтобы их съесть, он появился в форме капитана и ел вместе с ними. Такого рода уважение солдаты понимают и ценят, и это много для них значит. Такого ни разу не случалось, когда я был в морской пехоте, позвольте вам сказать!

Мне нужно было немного об этом поразмыслить. Тогда мне это не казалось таким уж значительным. Это была просто стандартная техника менеджмента номер 101, уважение к вышестоящим, и нижестоящим. С другой стороны, за годы своей деятельности я видел хренову тучу менеджеров, которые считали, что из-за того, что они были боссами, их дерьмо автоматически переставало вонять.

На той неделе на курдском фронте не произошло ничего значимого, но домашний фронт несколько накалился. Картер смог получить резолюцию о начале войны. В теории, только Конгресс имел право вводить страну в состояние войны, но от президента требуется защищать нацию. Все это было прописано в Конституции в то время, когда высокими технологиями были мушкеты и пушки, а на коммуникацию требовались месяцы. На самом деле у нас было всего пять случаев, когда Конгресс объявлял войну.

После поражения во Вьетнаме, Конгресс решил ограничить президента с законом в полномочиях. Если убрать все лишнее, то если Конгресс отклонял предложение в течение шестидесяти дней, то они могли перестать спонсировать дело и потребовать от вас убраться оттуда, куда вы забрались. Не было ни одного президента, который не посчитал бы это противоречием Конституции, но мы обычно были очень осторожны с этой темой.

Ответом была "резолюция о начале войны". Больше войны не объявлялись, поскольку они требовали побед. Было куда вероятнее, что сражались за восстановление статуса-кво какой-нибудь богом забытой дыры, чтобы поддерживать торговлю нефтью, чтобы прекратить геноцид, или просто сделать что-нибудь в стране, дабы показать ей, что нам не все равно. В этом случае мы сражались, чтобы защитить курдов, а не чтобы покорить и победить иракцев. Кондолиза Райс попыталась, но не смогла получить резолюцию против Ирака от ООН.

Русские сопротивлялись этому, утверждая, что у нас нет никаких доказательств, и когда резолюция прошла, они наложили на нее Вето. Я позвонил Путину и сказал, что мы все равно войдём туда, и что я надеялся на то, что последние поставки оружия были оплачены, поскольку мы собирались его уничтожить. Война с применением химического оружия стала козырем во всем этом деле, и все неоконсерваторы лаяли и выли на луну о том, как я должен был сделать это ещё в 2001-м.

Поскольку неоконсерваторы также ненавидели Путина, я воспользовался этим, чтобы продвинуть резолюцию вперёд, сделав ее бельмом на глазу Путина. Я получил необходимую для спонсирования резолюцию, и дал юристам поспорить между собой о законах войны на воскресных утренних ток-шоу. Боже, я просто ненавидел весь этот бардак!

Глава 162. Бонус

Я? Да – я был там, и да, это действительно случилось, именно так, как вы и слышали. Поверьте мне, та ночь ни для кого из нас не была чем-то хорошим.

Почему? Ну, как ни крути, мы проиграли, и проиграли флоту, не меньше. Вы действительно хотите, чтобы я рассказал об этом?

Ну ладно. Видите ли, проиграть флоту было даже не самой худшей частью. И таковой не был даже проигрыш со счётом 34-6. Нет, худшей частью для нас был вызов, который был нам дан сверху не абы кем, а нашим главнокомандующим, и мы облажались прямо у него на глазах.

В тот вечер мы должны были смириться с последствиями – холодным сухим пайком в палатках, поставленных посреди нашего футбольного поля, и это посреди ночи в снег. И видеть то, как наши товарищи усердно пытались нам соболезновать последние пару дней, было довольно сложно. Джош Грэди, наш защитник, пробормотал мне как-то:

– Холодные пайки? Марти, да я лучше ворону съем – и это правда!

Пока мы шли в сторону стадиона из крытого манежа, кто-то проворчал:

– Это что же за человек нас на это подписал?

Игон, наш капитан, не стал спускать этого.

– Приткнись! Это часть солдатской доли. Политики делают ставки, попутно подставляя наши задницы, и нам приходится расплачиваться. На военной службе такое постоянно происходит, так что привыкай!

Кто-то ещё сказал:

– Эй, Барни! Ты как-то был в одной казарме с Роско Бакминстером, а его отец был близким другом президента, он когда-нибудь рассказывал о нем?

«Барни» Барнс на минуту задумался, и затем ответил:

– Да, было дело. Это было довольно забавно, никто и не подозревал, что Роско был знаком с президентом до событий одиннадцатого сентября, когда его отец погиб в Пентагоне. Уже следующей весной во время посиделок он немного рассказал о нем.

Он сказал, что в каком-то смысле он следовал примеру президента Бакмэна в том, что не стоило говорить о вещах, которые могут не так истолковать. Он сказал, что у президента уже было около пятидесяти миллионов долларов к тому моменту, как он оставил службу в звании капитана, и никто, даже его жена, не думали, что у него есть ещё что-то, кроме зарплаты капитана, на которую он мог жить.

Он сказал, что «дядя Карл» был обычным человеком. Он пил пиво с отцом Роско (который, кстати, был черным, как туз пик), играл с детьми, отпускал шуточки, но также и здорово помогал, когда они приезжали. Но ещё Роско рассказывал, что его отец говорил, что президент был не только пугающе умён, как самый сообразительный из всех, кого он когда-либо встречал прежде, но он также был и самым скромным и прямолинейным человеком, которого он когда-либо знал.

Его отец сказал ему, что президент был умён не в теоретическом плане, но он также был и по-человечески умён, а также ситуативным гением, и когда было нужно – был твёрже камня. И даже больше – Роско сказал, что его отец рассказал ему это задолго до того, как тот стал президентом!

Остальные только что-то забурчали, но мы продолжали идти. Эти мысли, были только отвлечением от того, с чем мы должны были столкнуться, продлились недолго. Перед нами возвышалась палатка. Один из нас держал ее полог, пока все остальные по очереди входили внутрь.

Внутри палатки весь мрак ранней темноты был кое-как разбавлен светом фонарей, закреплённых на опорах палатки. С одной стороны стоял длинный стол (у которого была пара сержантов), на нем лежали порции сухого пайка, а в конце стола стояли пакеты холодного молока. Хоть внутри и было немного теплее, воздух на выдохе все равно превращался в пар. Да, тогда было ненамного холоднее, чем сегодня, но я в целом подумал, что это было довольно паршиво.

Очередь начала продвигаться вдоль стола, чтобы можно было взять по порции, но все шло медленно и довольно тихо. Не думаю, что кто-либо из нас был очень голодным. Когда я подошёл к столу, я услышал голос с лёгким южным акцентом, доносившийся снаружи палатки, и он сказал:

– Нет, генерал, я бы хотел сделать это сам. Я сам подписал их на это, и приму последствия.

Я в недоумении поднял взгляд, как и Билл Таннер, стоявший рядом со мной, когда человек в форме с отличительными знаками капитана встал за ним в очередь, спросив:

– Вы не против, если я присоединюсь?

Глаза Билла широко раскрылись, он мгновенно встал по стойке «смирно», крикнув:

– Смиррррно! В палатке главнокомандующий!

Лучше бы вам поверить в то, как мы все подскочили! Но как только мы это сделали, он повысил голос и сказал:

– Вольно, вольно, парни! Я здесь всего лишь затем, чтобы вместе с вами отработать свое наказание.

Затем он с гримасой взглянул на паек в его руках, и сказал, больше обращаясь к самому себе:

– Они же должны быть лучше, чем пайки в семидесятых, так ведь?

Нет нужды говорить, что за столами было весьма шумно, и все немного притихли только тогда, когда он сел посередине стола вместе с нами, вскрыл свой паек и начал его есть. С набитым ртом он взглянул на меня и сказал:

– Привет, сынок, как тебя зовут?

Я, запинаясь, представился, и он расспросил всех за столом, как их звали, и в конце концов с кривой улыбкой сказал:

– Вы знаете, что я не запомню все ваши имена, но постараюсь.

Он быстро расправился со своим пайком, задавая вопросы, которые, как я думаю, задавал бы любой политик, вроде того, где мы жили, какие у нас звания, и все такое. Затем он немного повысил голос и сказал:

– Все сидящие за другими столами – когда закончите, подходите сюда. Если не видно – садитесь на столы, мне все равно. Это будет самой лучшей возможностью поговорить, и мы можем поговорить обо всем, о чем захотите.

Так мы и поступили! Около девяноста парней собралось вокруг обеденного стола в палатке, которую освещали фонари, разговаривая с этим сидящим человеком в форме капитана с шевроном 82-й Воздушной части на плече и бейджем "БАКМЭН" над правым карманом. Все ещё было холодно, наше дыхание сопровождалось паром, но почему-то нам было уже все равно. И мы разговаривали с ним обо всем. Я не могу вспомнить всего того, о чем мы говорили, хотя я сидел прямо напротив него. Но были некоторые вещи, которые я даже сейчас помню очень ясно.

Во-первых, он извинился перед нами за свое «бестолковое принятие решений», потому что в результате его действий мы ели паек в холодной палатке. Он несколько печально улыбнулся и сказал:

– Когда я увидел эту чёртову вывеску, что морские пехотинцы круче десанта, я никак не мог спустить им этого с рук, и первое, что пришло мне на ум – это соревнования между армией и флотом! Бывают времена, когда командиру действительно приходится ставить на кон задницы своих людей – и я только надеюсь, что они заранее продумывают свои действия лучше, чем это сделал я.

И тогда, когда кто-то спросил, почему он был с нами, он улыбнулся и сказал:

– Не мог же я ставить на кон ваши задницы, не поставив свою собственную, так ведь?

На это поднялась волна хохота, отвечаю! Той ночью мы много о чем поговорили, долго и по-товарищески. Затем он поднял взгляд на сигнальное устройство и сказал:

– За мной, парни!

Затем мы двинулись холодной ночью прямиком в обеденный зал, где была накрыты скатерти на столах и разложены приборы, которые использовались только на самых формальных ужинах. Он встал у стула посередине зала и сказал нам занять места. После чего он объявил:

– На ужин был холодный сухой паек, но десерт – за мой счёт!

Мы все оживились и сели за столы, чтобы попробовать нечто, чего, как сам думаю, никто из нас никогда не пробовал, как и я сам – вишневый юбилей, политый ликером. Тогда он, улыбаясь, громко сказал всем нам:

– Ешьте сразу, как подали.

Мы все рассмеялись и набросились на угощение. И после того, как он тоже немного съел, он поднялся из-за стола, где мы ели, и обратился ко всем нам.

– Парни! – сказал он. – Я горжусь вами. Думаю, вы все смогли понять некоторые вещи. Вы не сможете всегда побеждать в каждом конфликте или достигать успеха в каждом деле. В службе нашей стране вы сами, и люди, за которых вы ответственны, не всегда смогут проходить через все живыми и невредимыми. Но если вы примете это и будете придерживаться хороших принципов и стандартов, постараетесь делать все изо всех сил, и что важнее всего – если будете стремиться на благо своих людей, прежде чем подумаете о себе, то вы уже достигнете чего-то очень стоящего – чего-то, чем вы сможете гордиться, и вы пронесете это чувство с собой всю оставшуюся жизнь.

– Две недели назад вы не смогли победить флот, но вы приложили все усилия, какие только могли, и уже этим вы почтили себя, свою службу и меня. По моим меркам, вы отлично послужили своему главнокомандующему. Вы с честью и гордостью поддержали традицию вашей службы.

Затем, подняв взгляд, он добавил:

– Командиры, у вас здесь отличные молодые парни, каких я только встречал. Надеюсь, вы также гордитесь ими, как и я.

После этого, осмотрев всех нас, он сказал:

– И, джентльмены, это была редкая честь и привилегия быть с вами здесь сегодня ночью. Эту ночь я никогда не забуду.

И потом он улыбнулся, отсалютовал нам, после чего развернулся и вышел через ближайшую дверь, да так быстро, что мы даже не успели среагировать, как он уже ушел.

И вот мы сидели в хвосте нашего чудного грузовика и ели наши питательные холодные сухие пайки, хм? Если задуматься, то тот холодный сухой паек был самым лучшим чертовым угощением, которое я ел когда-либо в своей жизни.

(Краткие заметки старшего лейтенанта первого взвода компании Альфа второго батальона 504-го полка десантной пехоты, первой боевой бригады 82-й Воздушной части Мартина Стивенса, сделанные в хвосте грузовика по пути из города Эрбиля республики Курдистан, в долину Зоя республики Курдистан ранним утром семнадцатого марта 2006-го года, тайно записанные рядовым первого класса Хесусом Тоскано. Позднее в тот же день лейтенант Стивенс был убит во время боевых действий, получивших название "Битвы за долину Зоя". За его командование и действия во время этой битвы лейтенант Стивенс получил Медаль за Отвагу (посмертно). Выдержка из книги "Испытание решениями: Устные истории из Курдистана" Харпера Коллинса, 2007-й год)

Глава 163. Выживание

Все воскресные утренние новостные передачи показывали отрывки из интервью Бруксу и Шилдсу, и все болтуны разглагольствовали о том, что это значило. Либералы были очень недовольны моим варварским видением мира, а консерваторы не могли понять, почему я не напал на Ирак в 2001-м, когда у меня был первый шанс. Единственным, кто, как оказалось, понимал, или хотя бы мог это убедительно изложить, был Боб Шиффер на "Fасе thе Nаtiоn". Он посвятил этому целое эссе.

– Заявление президента Бакмэна о ниспослании божественных молний стало одним из самых обсуждаемых публичных заявлений за все время его пребывания на посту, которое поочередно – то восхвалялось, то высмеивалось. Более агрессивно настроенным нашим землякам оно понравилось, но многим в Вашингтоне оно показалось неразумным и разжигающим войну. Как посмел президент дать такое заявление? Должно быть, это признак глупого и бескультурного варвара, и они задаются вопросом, почему его пресс-секретарь не бегает и не извиняется за него.

Я знаком с Карлом Бакмэном уже почти двадцать лет с тех пор, как он стал конгрессменом, и задолго до того, как он стал президентом. Хоть мы и не сходимся во мнениях по многим вопросам, он не глупый и не бескультурный варвар. Он добрый, умный, опытный и цивилизованный человек. Он абсолютно точно не разжигатель войны. Он до неприличия щедр, и исключительно снисходителен. Он верен своим подчинённым, возможно, даже слишком, и они верны ему в ответ. Он восхищается своей женой, души не чает в своих детях, и даже в своей большой и глуповатой собаке, которую он постоянно таскает с собой.

Он также и один из самых беспощадных людей, которых я когда-либо знал, и говорю это в хорошем смысле. Вы можете увидеть это в его личной жизни. Когда в школе на него нападали хулиганы, он не отвечал им оком за око. Он уничтожал своих обидчиков, ломая их полностью. И он распространяет свою защиту и на тех, кто его окружает. Когда на его жену напали на Багамах, и когда в закусочной его родного города напали на будущую мать, эти обидчики были госпитализированы и арестованы. На него можно напасть один раз, но второго раза не будет. Нельзя связаться с Карлом Бакмэном и потом легко от этого отделаться.

Если вы хотите знать, какова доктрина Бакмэна, то вот какова ее суть. Он очень серьезно относится к своим обязанностям. Когда он взял на себя ответственность за страну, он стал также беспощаден, он знает, как справляться с угрозами в стране. Так что если он говорит – на тех, кто будет убивать американских граждан, солдат и дипломатов, ниспадут божественные молнии, он именно это и подразумевает. Как член так называемой элиты Вашингтона, я в ужасе; как гражданин Америки, я считаю, что это очень хорошо.

Уилл Брюсис поднял эту тему на утреннем собрании штаба, и я рассмеялся и сказал, что уже подумал, что Боб меня раскрыл, но у меня не было никакой особенной "доктрины". Когда Уилла спросили об этом позже на ежедневном пресс-брифинге, он только улыбнулся и сказал:

– У нас никогда не было обсуждения какого-либо рода "доктрины Бакмэна", так что я не очень могу правильно на это ответить. Я могу сказать, что президент не согласен с описанием Шторми – как большой и глуповатой. Он считает Шторми большой и очаровательной. Мы уже начали принимать голоса и предложения на этот счёт.

После этого на нас обрушился поток писем, в том числе и на электронную почту, где предлагали другие, в целом положительные, описания собаки.

Вечерние комики тоже повеселились от этой темы. Джон Стюарт обсудил это, и затем нацарапал заметку – "Заметка Ирану и Северной Корее: Не злите Карла Бакмэна!". Затем Стивен Колберт десять минут нахваливал "доктрину Бакмэна", и перешёл к своей "Угрожающей" части, где угроза номер один (медведи) была предупреждена, чтобы держались подальше от моего квартала. О, боже!

Когда прошло около месяца, то в начале второй недели апреля меня вызвали в Пентагон на показушную презентацию. 1-я бронированная дивизия из Форт Блисс штата Техас, руководящий отряд 1-й бригады, присланной из Германии, погрузила свое снаряжение на транспорт и отплыла в Турцию, и скоро корабли должны были прибыть в Измир. Затем отряды должны были пересесть на забронированные частные авиалинии. Потребовалось бы ещё две недели для разгрузки снаряжения, его сортировки, погрузки на поезда и отправку в Курдистан, и затем ещё пара недель на подготовку и тренировку. Эта дивизия была намного мощнее, чем все то, чем располагала Республиканская Гвардия Ирака, чтобы их остановить, не важно, как бы они ни комбинировались, но настоящие боевые действия не начались бы до мая. Пентагон хотел показать мне другой план.

По сложившейся ситуации мы находились в ничейной позиции на фронте. Отряды Республиканской Гвардии стояли на курдской земле, где их два фланга были размещены так, чтобы обхватить Киркук с двух сторон. Иракцы все ещё бомбили линии фронта и Киркук, но были вынуждены действовать по ночам. Никто не наступал вперёд – Гвардия не наступала, потому что у них не было достаточной боевой мощи, а американцы и курды не наступали – потому что у них не было мобильности.

Отряды из Европы строились позади курдов вместе с "Кричащими Орлами"[7], которые тоже формировали строй. Прежде, чем все замедлилось, иракцы ухитрились достать подкрепления для Гвардии, так что они действовали почти с той же мощью, как и до атаки. В это же время прекратились и ночные атаки "Скадами". Самым вероятным предположением было то, что хоть иракцы и располагали почти сотней ракет в начале войны, из них сработала только половина (ракеты довольно хрупки и сложны для запуска), и у них закончились ракеты.

К счастью, газовые атаки тоже прекратились, вероятно из-за того, что бомбардировки отдаленных частей региона уничтожили склады с химикатами и производящие их структуры, или же из-за того, что это значительно замедлило их транспортировку. Пентагон модифицировал несколько дронов, чтобы они могли находить следы химикатов.

Хоть они изначально и использовались, чтобы выделить заражённые места, которых стоило избегать, разведка внутри Ирака выявила места с тремя крупнейшими разливами горчичного газа – одно было на армейской базе, где предполагалось, что газ хранился и помещался в снаряды, ещё одно на уничтоженном заводе по производству удобрений, и одно на дороге, которую как-то разбомбили одной ночью. Казалось, что иракцы избегали всех этих зон, и направляли транспорт вокруг них и как можно дальше.

План Пентагона предполагал бронированный охват охвата, так сказать. Как обстояла ситуация – у британцев была 7-я бронетанковая дивизия, бригада танков "Челленджер-2" и боевой бронированный транспорт "Воин" на правой части зажима. Мы также задействовали и 1-ю бригаду танков "М-1 Абрамс" с "М-2 Брэдли", и 2-ю кавалерийский полк – бригаду "Страйкеров", которых я никогда до этого не видел, на более укреплённой западной части. 101-я часть также была готова идти в бой. Эти отряды стали бы атакующей силой, необходимой для уничтожения Республиканской Гвардии.

В первой фазе, которая должна была быть проведена глубокой ночью, 101-ч часть бы поднялась в воздух на блокирующие позиции южнее от отрядов Республиканской Гвардии, смотря в сторону курдов и американцев. Они бы стали той наковальней, на которую бы обрушился молот бронированных отрядов. Затем на рассвете началась бы вторая фаза.

Британцы собирались сдвинуться на восток, и наступить на иракцев с их правого фланга. Американцы собирались бы напасть прямиком на Республиканскую Гвардию, начиная с запада, двигаясь на восток и затем добить их с левого фланга иракцев. Если бы иракцы попытались бежать, то они бы наткнулись либо на 101-ю дивизию на юге, либо на британцев на востоке, либо же на американцев и курдскую пехоту на севере.

Я уставился на компьютерную симуляцию Пентагона. Я знал, что наше снаряжение было наилучшим, и что во время войны в Персидском заливе мы прорвались через иракцев налегке, это было круто! Во время войны в Персидском заливе мы наслаждались нашим убийственным боевым преимуществом. Вся резня была бы проведена бронированными формированиями. Как все обстояло на тот момент, мы собирались напасть на шесть бронированных и механизированных дивизий высоко мотивированных войск с помощью двух тяжёлых бригад и одной лёгкой. Такое нельзя было назвать просто нахальством!

– Вы собираетесь столкнуться с ними лоб в лоб? – спросил я. Я взглянул на армейского начальника штаба и на полковника армии, который выступил с этой презентацией. Я видел по форме полковника Буфорда, что он сам был офицером бронированных подразделений, вероятно, из Форт Нокса, места постоянной дислокации бронированных войск.

– Я знаю, что я всего лишь состарившийся командир батареи, но я всегда думал, что вы хотели идти в атаку, когда расклад будет в вашу пользу, а не наоборот!

Полковник долго не думая ответил:

– Да, сэр, я знаю. Если честно, то меня готовили так же. Разница только в том, какое мы сейчас имеем вооружение. Те штуки, которые у нас есть – это просто фантастика какая-то! Во время войны в Персидском заливе у меня был взвод из М-1, и когда мы ударили по иракцам в 73 Истинге, то мы не знали, что они там, пока не наткнулись на них. Мы просто были лучше их, с лучшим вооружением и подготовкой. Теперь же… сэр, наша подготовка и вооружение стали ещё лучше, и мы знаем, где они все! По всему фронту у нас есть дроны-разведчики с камерами, лазерными десигнаторами и GРS. Сэр, прежде чем я получил это назначение, у меня был подготовительный батальон в Форт Ноксе, где мы разработали эти принципы ведения войны и тактики. С тех пор мы распространяли этот метод. Когда мы пересечем гребень и войдём на территорию Республиканской Гвардии, они не узнают, что мы пришли, но мы будем знать, где находится каждая из их единиц! Мы сможем смести их ещё до того, как они узнают, что мы наступаем на них! Мы можем это, и можем это уже сейчас!

Я взглянул на остальных офицеров, и они все согласно кивнули. Мне же внезапно на ум пришло сухое замечание.

– Знаете, полковник, что говорят о военной разведке? Мы ставим на кон вашу жизнь?

Он вспыхнул от этого намека.

– Успокойтесь, полковник. Ничего личного. С моей точки зрения, вы хотите, чтобы я поставил на кон их жизни. И что мы будем делать, если это не сработает, хм? Что произойдет, если Республиканская Гвардия не станет просто сидеть и изображать из себя мишень?

Полковник нажал на кнопку на своем компьютере и показал две различные вариации плана операции, чтобы допустить отвод войск и их сближение, чтобы удержать Республиканскую Гвардию в мясорубке (его слова, не мои), и либо же медленно их сметать, либо же держаться достаточно долго, чтобы прибыли подкрепления. Моим главным переживанием была 101-я часть, которая таким образом зажималась между Республиканской Гвардией на севере и регулярной армией Ирака на юге. Что, если их атакуют с обеих сторон?

– Сэр, это не станет Арденнской операцией, где 101-я часть застряла в Бастоне и была окружена. Иракцы просто не располагают такой огневой мощью, и их раздавит поддержка с воздуха. Вдобавок к этому у нас нет никаких данных о том, что отряды регулярной армии причастны к этому. Они даже не двигаются, услышал я. Я связался с генералом 101-й части, и он согласился с этим планом. Вот зачем они там – для глубокого внедрения и стратегического управления.

– Когда вы будете готовы начать? – спросил Фрэнк Стуффер. – Когда президенту нужно будет определиться с решением?

Я кивнул Фрэнку. Это был хороший вопрос, и я повернулся к офицерам.

– Отряды могут быть на месте для начала атаки в 22:00 по местному времени во вторник одиннадцатого апреля. Нам нужен ответ "да/нет" как можно скорее, если возможно – сегодня, чтобы убедиться, что все подготовлено. Если мы затянем, то рано или поздно Саддам Хуссейн осознает ситуацию, в которой он оказался, и попытается уйти. Как только это случится, мы потеряем все шансы на их полное уничтожение. – сказал начальник штаба.

Я взглянул на Фрэнка, который слегка пожал плечами в ответ. Затем я снова посмотрел на офицеров и сказал:

– Дайте мне пару минут, пожалуйста.

Все вышли, оставив меня сидеть там и смотреть на экраны. Экраны отвечали мне тем же. Я знал, каким будет мой ответ, ещё до того, как все ушли, но он пугал меня. Мне вспомнился фильм "Паттон", где Паттон в исполнении Джорджа Кэмпбелла Скотта, спорил с Омаром Брэдли, которого играл Карл Молден. Паттон настаивал на ускорении захвата Сицилии, толкая своих людей вперёд до самой грани и дальше, и аргументируя, что чем быстрее они двигались, тем было лучше. Они бы понесли большие потери, но война скорее бы закончилась, и в конечном счёте суммарно было бы намного меньше потерь. Это было душераздирающим расчетом, но это также было и абсолютно правдиво.

Могло быть вполне вероятно, что в какой-то момент Саддам Хуссейн бы проснулся и осознал, что он засунул свой член в мясорубку, и что было бы хорошей мыслью перестать крутить ручку и вынуть все обратно. Это бы вернуло нас к тому, с чего мы начали, без какого-либо решения и множеством погибших американцев, за которых мне нужно было бы как-то отомстить. Это было неприемлемо. Я хотел уничтожить Саддама Хуссейна, и чтобы это сделать, сперва нам нужно было уничтожить Республиканскую Гвардию.

Я позвал всех обратно. Я не стал садиться, это стало бы очень коротким разговором.

– Операцию одобряю, все по плану. Генерал, передайте от меня парням – "Доброй охоты!". Кстати, как ее назвали?

– Мы называем ее "Курдский Дракон", сэр.

"Курдский Дракон"? Как, черт побери, они додумываются до таких названий? Я кивнул и уехал.

Вторник был под завязку забит фотосессиями, и я держался от вопросов по военной части подальше. Мне просто сообщили, что приготовления были номинальными, чтобы это ни означало, и что запланированная атака все ещё была в силе. Я не мог уже засиживаться допоздна и лезть в дело из командного пункта, и Мэрилин не собиралась позволять мне выпить чего-либо крепче чая со льдом, так что я просто посмотрел Стюарта и Колберта, и затем лег спать.

На следующее утро, во время моего брифинга перед обычным собранием штата мне сообщили, что атака была "номинальной", и шла по плану. Я решил, что это хорошо, и просто попросил быстро ввести меня в курс дела позже днём. Мне сообщили, что в четыре часа дня в командном пункте собирались проводить брифинг, и было бы хорошей мыслью привести туда всех, кому нужно было знать о том, что происходит. Я не очень понимал, как это воспринимать, но поблагодарил всех в ответ и пообещал прийти.

В четыре часа я спустился в командным пункт, компанию мне составляли Джон МакКейн, Фрэнк Стуффер и Уилл Брюсис. Том Ридж уже был там и ждал нас, и я точно мог сказать, что он уже пообщался с офицером, проводившим брифинг, которым, как я заметил, был тот же полковник Буфорд. Он два дня назад представил нам этот план.

– Полковник Буфорд, с тех пор, как вы показали нам свой план, прошло два дня, и ещё почти день. Как сейчас обстоят дела? – спросил я.

– Мистер президент, благодарю вас, что вы пришли. Первая фаза операции "Курдский Дракон" прошла прошлой ночью. Потерь не было, хоть мы и столкнулись с парой неполадок по механической части. 101-я часть вылетела на свои места, и заняла дороги на юге от Курдистана. Сейчас они в укрепленном положении со стабильным снабжением.

Вторая фаза, атакующая, началась этим утром в шесть часов по местному времени, или же в десять часов по времени в Вашингтоне. Сейчас в Курдистане полночь, и операции были заморожены на это время. Начиная с этого утра, британская 7-я бронетанковая дивизия начала с того, что покинула свои позиции и двинулась на юг с запада от Сулеймании. Они встали на востоке от Республиканской Гвардии, и теперь перешли в позицию, где они могут начать двигаться на запад, атакуя иракцев с правого фланга. Во время этого маневра они уничтожили около половины седьмой пехотной бригады Аднана, по большей части отряды прикрытия. – когда он сказал это, на большом экране высветилось компьютерная карта Курдистана, и синяя стрелка на ней начала вытягиваться и двигаться на правую сторону карты, проделывая огромную дугу вокруг иракских отрядов, отмеченных красным.

– Частью нашего плана было поручить британцам двинуться первыми, это бы это привлекло внимание иракцев, и возможно, заставило бы их сконцентрироваться на направлении, противоположном от нашей атаки. Это случилось через два часа, когда 1-я бригада и 2-й полк атаковал, вот здесь, западнее от Зоя, – вторая синяя стрелка на карте начала вытягиваться на юг к западу от Киркука, только она направилась прямиком к западным частям Гвардии, а не пыталась их обойти.

– Как все прошло, полковник? – спросил я.

– Довольно хорошо, сэр. 1-я бригада нацелилась напрямую на 1-ю бронетанковую дивизию "Хаммурапи", воспользовавшись 2-м полком в качестве резерва. К концу дня дивизия "Хаммурапи" была полностью уничтожена, а 1-я бригада пополнила запасы и приготовилась к атаке на 6-ю механизированную дивизию "Навуходоносор". – ответил он.

Я, скорчив гримасу, кивнул.

– Насколько серьезными были наши потери, полковник? Мы сможем справиться с "Навуходоносором"?

– Никаких данных на это нет, сэр.

– Ну, когда вы сможете выяснить детали о потерях? Как мы можем быть уверены, что они могут выступить, если вы не знаете о потерях?

Полковник Буфорд странно на меня покосился.

– Вы меня не поняли, мистер президент. У нас не было никаких потерь. 1-я бригада и 2-й полк уничтожили дивизию "Хаммурапи", не понеся потерь среди американцев.

Я уставился на полковника, не веря своим ушам! Моя челюсть отвисла, и я не мог вымолвить ни слова, хоть Джон МакКейн и Том Ридж возбуждённо засыпали его вопросами, а Фрэнк и Уилл пытались это понять. Спустя мгновение я жестом попросил тишины и спросил:

– Вы серьезно? Одна тяжёлая и одна лёгкая бригады атаковали вражескую дивизию, ворвавшись к ним и уничтожили ее без каких-либо потерь?! Это ведь невозможно!

Группа наблюдателей в командном пункте широко улыбалась, и полковник Буфорд просто кивнул и сказал:

– Я говорил вам в прошлый раз, сэр. То, что мы делаем – похоже на фантастику!

– Но, как?!

Прежде чем полковник успел на это ответить, Уилл Брюсис вставил:

– Прошу прощения, но ни Фрэнк, ни я не служили. Я просто не понимаю, что это за отряды. В чем разница между бригадой и дивизией? Мне нужно знать, если я должен буду рассказать прессе о том, что происходит.

Я кивнул.

– Полковник, не желаете дать гражданским краткий ответ?

Он улыбнулся и кивнул:

– Хорошо. – затем он повернулся к стороне, где сидели Фрэнк и Уилл и ответил.

– Армия собирается все вместе из небольших отрядов. На самом базовом уровне у вас есть танковые роты, где по большей части танки, и роты пехотинцев, которые состоят по большей части из солдатов, плюс несколько транспортных средств для их перевозки. В танковой роте может быть от десятка до полутора десятка танков, а в роте пехотинцев может быть от ста до двухсот солдат. Пока что понимаете?

Оба кивнули.

Полковник Буфорд продолжил:

– Дальше все становится масштабнее и обширнее. Танковый батальон обычно содержит в себе две или три танковые роты вместе с отрядами пехотинцев, а пехотный батальон содержит две-три роты пехотинцев – плюс танковую роту. Бригада собирается из нескольких батальонов, а дивизия – из нескольких бригад. На самой верхушке есть нечто, что называют корпусом, который состоит из нескольких дивизий. До сегодняшнего утра Республиканская Гвардия Ирака имела два корпуса по три дивизии в каждом.

Фрэнк повернулся ко мне и спросил:

– Где в этой схеме были вы? – и он начал прикидывать, водя рукой вверх-вниз.

Я указал вниз.

– У меня была артиллерийская батарея, что было чем-то вроде артиллерийской роты, войска того же уровня организации то, о чем и говорит полковник.

– То есть эта дивизия "Хаммурапи" была крупнее атаковавшей ее бригады? – спросил Уилл.

Я ответил:

– Уилл, когда я был в армии, молод и глуп, стандартным общим правилом было то, что если планируешь провести успешную атаку, то нужно иметь шанс хотя бы в три к одному, чтобы все сделать. Другими словами, чтобы уничтожить дивизию, нам нужно было атаковать тремя дивизиями. Понимаешь меня?

Уилл кивнул.

– Так вот, мы только что проделали полностью обратное! Мы атаковали с чем-то, равным дивизии из полутора бригады дивизию в три бригады! Это невозможно!

Затем я взглянул на полковника Буфорда, но в этот момент в разговор включился один из наблюдавших офицеров:

– Это больше похоже на атаку на четыре бригады. У Республиканской Гвардии первый приоритет на снаряжение и людей. Например, бронетанковая бригада регулярной армии Ирака имеет три танковых батальона по три роты в каждом, когда Республиканская Гвардия имеет три батальона по четыре роты в каждой. То же и относится к механизированным бригадам. По сути они по меньшей мере на четверть сильнее равному отряду регулярной армии. – и полковник Буфорд согласно кивнул.

– Итак, как они это сделали? – спросил Фрэнк.

Отличный вопрос! Полковник Буфорд поколдовал с клавиатурой и на экране появилась приближенная тактическая карта.

– Это всего лишь пример из того, что мы отрабатывали. Это не с сегодняшних событий. Все же, вот здесь расположен вражеский батальон, расставленный в оборонительной позиции. – он воспользовался лазерной указкой, чтобы показать точки на карте.

– А здесь позиции американских танковых рот с несколькими М-1 и "Брэдли". Важным пунктом здесь является то, что ещё до того, как начнется бой, мы запускаем дронов над всей местностью, и выявляем все вражеские позиции. Более того, эти позиции дальше загружаются на компьютеры каждого американского транспортного средства. Когда они атакуют, они уже будут знать, где расположился враг. Когда они ворвутся в бой, их орудия уже будут нацелены на врага! Им всего лишь нужно навести на них прицел и нажать на курок, и затем перейти к следующему выстрелу.

– И это то, что они и сделали? – спросил Фрэнк.

– Сколько танков они уничтожили?

– Бронетанковая дивизия Республиканской Гвардии может иметь, по крайней мере, на бумаге, около четырехсот танков Т-72, и около двухсот пятидесяти БМП, или же других бронетранспортёров. У них также около двенадцати или тринадцати тысяч солдат. В реальности у них нет так много Т-72, так что у них наверняка есть половина этого количества, и остальное они заполняют более старыми Т-55 и Т-62. Для всех практических целей эти старые танки нечто большее, чем просто движущиеся мишени, но они все ещё довольно опасны против легкой пехоты. Из того, что мы видим, дивизия "Хаммурапи" больше не имеет ни одного танка, и у них теперь всего пара десятков единиц пехотного транспорта.

– Скольких солдат мы атаковали?

– Отнюдь не так много. В американской бронетанковой бригаде есть примерно около сотни танков максимум и, может, около пяти тысяч солдат. Поверьте мне, это они были в невыгодном положении! – сказал полковник.

– Что насчёт солдат? Они разве не могут дальше сражаться?

На это ответил Джон МакКейн:

– Фрэнк, это не так работает. Боевые действия на самом деле весьма специализированы. Танкисты без танка – на самом деле просто очень плохая пехота. То же можно сказать и про артиллеристов без их орудий. – на это я согласно кивнул, поскольку знал, насколько он прав.

– Что же касается пехоты – большая часть их вооружения находится на транспорте, а сейчас у них нет даже еды и воды. Они могут сразу сесть и сдаться.

– 1-я бригада построилась в один длинный ряд, и прямо за ними в качестве резерва стоит 2-й полк. М-1 и "Брэдли" разнесли Т-72, БМП, и продолжили двигаться, прорываясь прямо через ряды, и кавалеристы прошлись по задницам иракцев, разнося все оставшееся, вроде БМП и грузовиков. В это время дроны доносили о том, что было впереди них, и самолеты "Апач" обстреливали все и следили за флангами. Следующим ходом будет развернуться на восток и раздавить следующую дивизию, "Навуходоносор". Хуже быть не должно, поскольку они серьезно пострадали, атаковав 82-ю часть в долине Зоя пару недель назад.

– И никто не пострадал? Мы никого не потеряли? – надавил я.

– Мы потеряли около полдесятка танков и "Брэдли" из-за проблем с механикой, соскочивших гусениц и подобного, и наверняка пара десятков ребят пострадала, болтаясь внутри них. Такое всегда происходит. – ответил он. Затем он, ещё мгновение поколебавшись, добавил:

– Мистер президент, эти парни действительно в исступлении. 1-я бригада начала называть себя "Громовая бригада", а 2-й полк вступил в бой вместе с парой батальонов курдских "Пешмерга", и называют себя "Группа "Молния". Они даже переименовали свою передовую оперативную базу в Эрбиле в "Передовая оперативная база "Молния". Когда вы на телевидении назвали из божественными молниями, им это понравилось! Эти парни готовы ворваться в Багдад и продолжать дальше!

– Вот черт! – пробормотал я. Затем я взглянул на Тома Риджа и Джона МакКейна, ветеранов Вьетнама.

– Вы в это верите?

Том вскинул руки:

– Ну, я получаю доклады об этом, я был на базах, виделся с солдатами и все такое, но это. Я имею в виду, мне сообщали обо всем этом, но такому просто не веришь.

– Поддерживаю. – признался вице-президент.

Я взглянул на Уилла Брюсиса.

– Мы хотим, чтобы все это было действительно незаметно. Я вижу несколько возможных вариантов исхода. Во-первых, завтра все это может рухнуть, и иракцы надерут нам задницы! – Джон насмешливо фыркнул, но все же кивнул.

– Помимо этого, даже если такого не произойдет, все может сработать не так гладко, и мы все ещё можем в этом завязнуть. И наконец, я хочу уничтожить Республиканскую Гвардию, а не просто победить. Если мы начнем хвастаться, то люди подумают, что нам стоит остановиться, как и в 91-м. В этот раз никто не соскочит! – и я на секунду задумался.

– Какое отношение прессы ко всему этому? Что чаще всего от них слышно?

Уилл бросил на меня косой взгляд:

– Наверное, чаще всего то, что мы сделали все это, не пригласив их на вечеринку!

– Прошу прощения?

– Они половину времени сравнивают эту войну с войной в Персидском заливе в 91-м. В тот раз Саддам Хуссейн был достаточно вежлив, чтобы дать нам шесть месяцев на подготовку, и каждый журналист мира появился там и официально был привязан к какому-нибудь отряду и получал время в эфире. А что в этот раз? Мы проявили абсолютную грубость, устроив войну и не пригласив прессу! Никто из них никогда до этого и не слышал о Курдистане, и не смог бы найти его на карте даже с лазерной указкой и GРS. Для большинства из них всё идёт слишком быстро, и мы никогда не готовились к общественным выступлениям. Теперь все выглядит так, что мы собираемся одолеть иракцев ещё до того, как корреспонденты успеют распаковать свои чемоданы. И кто-то из них в ужасе от этого!

Я на мгновение уставился на Уилла, и затем расхохотался:

– Невероятно! Они жалуются потому, что мы выигрываем, не давая им шанса сказать нам, как это сделать? – затем я взглянул на МакКейна.

– И ты хочешь быть президентом? Ты совсем с ума сошел?

Джон рассмеялся в ответ:

– Не больше, чем ты.

Я покачал головой:

– Когда-то я был простым мальчиком, жил в пригороде Балтимора. Как я вообще здесь оказался? – затем я повернулся к военным и встал.

– Джентльмены, леди, я благодарю вас за информацию. Ничего из сказанного вами сегодня не заставляет меня захотеть измерить план. Полковник, дайте командованию знать, что я хочу продолжать давление! Усильте пыл! Раздавите их!

– Есть, сэр. План таков, что завтра к этому времени британцы начнут смещаться на запад, и они собираются ударить по 7-й пехотной дивизии "Аднан" и добить их. Таким образом они будут окружены. И ещё – что насчёт пленных, сэр? Мы пробились через 1-ю дивизию "Хаммурапи" и оставили множество застрявших там иракцев. Нам стоит их захватить?

Я фыркнул:

– Какие пленные? Нет, я не буду настолько кровожадным. Обезоружьте их и укажите на юг. Они могут идти. 101-я может их прикрыть, пока они не вернутся домой. Если им не нравится такой расклад, они могут попытаться пойти на север и встретиться с курдами. Я хочу, чтобы они окончательно выбыли из этой войны.

Он резво кивнул:

– Понял, сэр!

На этом брифинг был окончен, следующий был запланирован через день или два. Когда я поднимался наверх вместе с Джоном, я отметил:

– Этот полковник, думаю, что этот план операции – его идея. Если он сработает, то долго он полковником не пробудет, и мне ничего с этим не придется делать. Он получит хороший подъем по карьерной лестнице.

Джон фыркнул и улыбнулся:

– А если не сработает – то он тоже долго полковником не пробудет. – и он с клокочущим звуком провел пальцем у шеи.

– Со щитом или на нем, Джон. Со щитом или на нем.

Следующий наш крупный брифинг состоялся через пять дней, в Пентагоне тогда собрался весь совет по Национальной Безопасности. Наш прогресс был просто ошеломляющим. Через шесть дней 1-я бронетанковая дивизия и 2-й кавалерийский полк смогли уничтожить три дивизии Республиканской Гвардии, среди них были как бронетанковые, так и механизированные дивизии. 7-я дивизия британцев решила подключиться к веселью, и хоть они не имели хороших разведданных от дронов, они уже умудрились изрядно потрепать крупные части двух дивизий в восточном корпусе.

5-я механизированная дивизия "Багдад" была единственной среди иракцев, кто проявил какую-то агрессию. Две их бригады атаковали 7-ю бронетанковую дивизию на востоке, и ещё две напали на 101-ю часть на юге. Обе атаки были отбиты. Дальше стало ещё лучше. 173-я воздушная часть умудрилась обзавестись автотранспортом с помощью батальонов, предоставленных Германией и Норвегией. Они были членами НАТО, поэтому могли предоставлять транспорт. Немцы, как и норвежцы, предложили помощь с обезвреживанием химического оружия. Республиканская Гвардия была загнана в угол и уничтожена, и все, что от них потом осталось – это множество босоногих солдат, маршировавших домой без оружия.

Но эти солдаты не могли вернуться обратно в Ирак. Путь им преграждала 101-я часть. Они выставили дорожные преграды, и когда отряды иракцев приближались к ним, любой их транспорт останавливали снайперы. Снайперские винтовки "Ваrrеt М-82" могли за километр пробить двигатель, так что иракские грузовики и прочий транспорт никуда бы не смог проехать. Что до пехоты, то выстроившиеся в ряд вдоль дороги Хамви, с установленными пулемётами Браунинга были убедительным аргументом. Со временем иракцы бы отправили кого-нибудь с белым флагом, кто мог говорить по-английски, но 101-я часть объясняла бы им, как устроена жизнь.

Мы бы доставили воду, еду и медикаменты в обговоренные зоны разгрузки, но, чтобы добраться туда, иракцам пришлось бы идти пешком без какого-либо оружия. К тому времени бесконечный поток из С-130 поставлял припасы посредством системы выброски грузов на парашюте с малых высот – выбрасывался поддон с грузом, привязанный к парашюту, после чего самолёт отклонялся на пару метров от траектории и давал парашюту вытянуть груз из хвостовой части самолёта. Поэтому 101-я дивизия сидела сытой и довольной. Ее солдаты с лёгкостью отбили несколько пробных атак от отрядов регулярной армии на юге, солдаты 101-й почти не понесли потерь, а побитые нападавшие отступили.

К тому времени у нас уже были потери. Ни один из М-1 не подбили, но Гвардия смогла взорвать десяток "Брэдли" и "Страйкеров", и один "Апач" случайно выстрелил в пару "Брэдли". В дополнение к потерям в Зоя, у нас была ещё сотня убитых и раненых, включая пилота того "Врача", который, осознав, что произошло, сел за штурвал вертолета и застрелился. Потери были самые разнообразные. Я поручил начальнику штаба передать больнице имени Уолтера Рида и штатным психологам приготовиться к приему солдат.

В тот момент поднялся интересный вопрос.

– Мистер президент, 1-я бронетанковая дивизия из Форт Блисс высаживается на востоке Турции. Им нужно будет собраться, после этого разгрузиться и двинуться на фронт.

– Нам действительно нужно это делать? Звучит так, что мы почти закончили со всем этим делом. Мы можем отправить их домой? – спросил я.

На это я увидел несколько безрадостных взглядов служащих.

– Можем, но разве мы действительно этого хотим? Эти отряды нам понадобятся, чтобы войти в Ирак, и, наверное, понадобится даже больше, чем мы думаем. – сказал генерал Пэйс.

– И почему мы хотим войти в Ирак? – я осмотрел лица остальных. – Это серьезный вопрос. Я не пытаюсь быть легкомысленным или грубым. Какая выгода Соединённым Штатам от вторжения в Ирак? Что мы можем от этого получить, и во сколько нам это обойдется? Зачем нам это делать? Вопрос открыт для дискуссии.

Несколько человек хотели одновременно ответить на это, так что я поднял ладонь, указал на генерала Пэйса, и сказал, что мы будем говорить по очереди по часовой стрелке, у каждого будет возможности высказаться. Дискуссия развивалась в нескольких направлениях, и ни одно из них не стало чем-то совершенно неожиданным. У нас было несколько разных точек зрения:

1: Прогнать Республиканскую Гвардию на юг, чтобы они поджали хвосты и оставить все как есть. Не вторгаться в Ирак. Мы сказали, что делаем это для обороны курдов. Некоторые из членов коалиции бы настояли на боевых действиях.

2: Вторгнуться в Ирак, чтобы достать Саддама Хуссейна. Если коротко – войти и покорить страну, убить Хуссейна и затем уйти.

3: Вторгнуться в Ирак, чтобы принудительно сменить их режим. Захватить власть и ввести демократию.

С каждым из вариантов были значительные трудности. Вариант номер один оставлял Хуссейна у власти, и он бы объявил остальным арабам о своей победе. Были хорошие шансы, что он следующие десять или двадцать лет провел бы восстановление своей армии и доставил бы много проблем, пока не состарится и не умрет, или не вторгнется куда-нибудь ещё. Нужно было признать – Саддам Хуссейн был мудилой. Он уже давно был таким, ему нравилось быть им, и у него это отлично получалось. Шансы того, что он перестанет быть мудилой, были весьма малы. Таким образом это возвращает нас к началу всей этой жалкой попытки угомонить этого мудилу.

И как же нам избавиться от Саддама Хуссейна? Он обходился нам в целое состояние! По самым скромным подсчетам мы платили от одного до двух миллиардов в год за поддержание бесполетных зон, и мы это делали уже пятнадцать лет. Теперь же у нас была перспектива в необходимости поддержания войск в Курдистане и Кувейте, и это увеличивало наши затраты по меньшей мере вдвое. Это звучало намного дешевле, чем стоимость войны, но умножьте это более, чем на десятилетие, и настоящая война была бы дешевле! Проблема со вторым вариантом была в том, что он почти гарантированно бы провалился. Ирак был довольно обширным местом, и кому-нибудь в бегах было бы довольно легко найти укрытие. Мы не смогли бы просто ворваться и убить или взять его в плен, иначе бы мы уже давно это сделали.

И так, если захват не был реалистичным вариантом, а мы очень хотели бы взять Хуссейна, то нам понадобилось бы полномасштабное вторжение. Это было бы очень проблематично. Мы бы сразу же потеряли около трёх четвертей сил коалиции. Может, Турция и была разозлена на Ирак и желала защитить курдов, но они не собирались отправлять войска в Ирак. То же можно сказать и об остальных членах НАТО, кроме, наверное, британцев. А также, хоть иракцы, и ненавидели своего диктатора, они сильнее ненавидели не-иракцев! Хуссейн смог бы начать повторять всю муть о крестоносцев, колониализме и неверных посягателях.

Двух-трёх американских дивизий вполне бы хватило на вторжение в страну и ее захват, но что дальше? Американской военной мощи с лихвой хватало на то, чтобы что-то защитить, или чтобы разнести на кусочки, и все это мы уже продемонстрировали. Ее бы не хватило на то, чтобы контролировать население, о чем я знал из опыта с Афганистаном и Ираком с первой жизни.

Если бы мы смогли согласиться на второй вариант, то без труда перешли б к третьему варианту, и наверняка бы захватили страну и сделали из нее мини-Америку. Это было ничем иным, как рецептом к гражданской войне, где бы мы оказались в самой гуще. Но было ясно одно – если мы собирались входить в Ирак, то нам бы понадобилась мощь тяжело бронированной дивизии вроде 1-й бронетанковой. Мы также могли бы привести их на этот спектакль. Если не вторгаться, то мы могли бы отправить их домой. По крайне мере, с этим я согласился.

Интересной информацией располагал Ричард Кларк из ЦРУ. Вместо того, чтобы предложить свое мнение о том, что нам стоит делать, он объявил:

– Этим утром мы получили любопытный отчёт из Багдада. Спутником было зафиксировано несколько крупных взрывов на армейской базе на востоке города. Там располагались отряды особой Республиканской Гвардии, охранные войска Хуссейна. Мы не уверены в том, что это означает, но мы смогли перехватить некоторые сигналы, которые указали на то, что Хуссейн приказывает отрядам регулярной армии двигаться на север из Багдада в сторону Курдистана. И некоторые из отрядов сопротивляются Республиканской Гвардии. Пока что я не готов сказать, что это правда, но по меньшей мере пара моих аналитиков считает, что это первая трещина в режиме.

Я осмотрелся на лица остальных. Только Бог знает, но мы все бы предпочли, чтобы иракцы сами разобрались со своим бардаком.

– Хм. Ну, я не хочу полагаться на что-либо, пока у нас не будет конкретной информации на этот счёт. Держите меня в курсе.

Мы покинули собрание без каких-либо четких планов. Операция "Курдский Дракон" продолжалась, как и было запланировано, но после этого перед тем, как мы могли бы вторгнуться, был бы долгий период передышки и восстановления. Ничего бы не случилось до позднего лета.

Через четыре дня мне поступил звонок от Ричарда Кларка, который попросил о встрече со мной как можно скорее.

– Ирак?

– Да, сэр. Нам нужно поговорить.

– Придите сейчас.

Мы повесили трубки, и я задумался, что же происходило. За последние четыре дня "Курдский Дракон" закончил разносить Республиканскую Гвардию. За последние пару дней, как только иракцы слышали раздававшийся издалека гул танковых моторов, они без боя начинали покидать свой транспорт и бежали на юг. Дроны даже фотографировали, как они, подняв руки, смотрели на них. Наши танки проезжали вперед и либо захватывали, либо взрывали брошенное вооружение и двигались дальше. По крайней мере у этих войск был бы шанс раздобыть немного еды и воды, прежде чем они зашагали бы обратно в Ирак.

Мы продолжали нести какие-то потери, но на очень низком уровне. Мы задавали новый стандарт для боевых действий бронированной техники. "Курдский Дракон" смог эффективно уничтожить полдюжины бронетанковых дивизий ценой около двух батальонов американских и британских войск. Это было незначительно для наших войск. В каком-то плане наши войска стали сильнее, как и уже хорошо подготовленные, так и зелёные бойцы, которые уже понесли потери, и испытали себя. Они уже знали, что с подходящим снаряжением они могли сойтись в бою с кем угодно во всем мире.

Я хотел обсудить с Ричардом, было бы это необходимо, как обстояла ситуация в этом плане. 1-я бронетанковая была на пункте сбора на востоке Турции, где солдаты готовились, прежде чем двинуться в Курдистан. Мы намеревались пару недель готовить их в Турции, и затем перебросить в Курдистан.

Ричарда провели ко мне, у него был большой дипломат. Я усадил его у кофейного столика, и он сел с левого края дивана.

– Вот, сэр. Сядьте рядом. Некоторые вещи будет проще показать.

– Конечно! – я сел справа от него, и он открыл свой дипломат и вынул оттуда несколько папок. Затем он вытащил несколько фотографий.

– Что происходит?

– Мистер президент, мы не можем быть до конца уверены, но похоже, что есть хороший шанс того, что армия Ирака, регулярная, находится в состоянии мятежа против Саддама Хуссейна.

– Правда? Это было бы хорошей новостью.

– Да, сэр! – и он указал на несколько фотографий.

– Эти снимки были сделаны с разведывательного спутника и во время полетов на U-2. Видите, вот здесь и здесь, урон нанесен не американскими самолётами. Такой урон характерен для артиллерии – вот это – кратер от гаубицы, здесь и здесь – вот этот танк горит. Это снимки с двух армейских баз непосредственно в Багдаде, а вот эта база известна, как основная, для бронированной бригады из особой Республиканской Гвардии.

На это я хмыкнул, и Ричард продолжил.

– Есть ещё кое-что. Из перехваченных переговоров по их каналам связи мы знаем, что Хуссейн приказал отрядам регулярной армии направиться на север. Это в дополнение к тем отрядам, которым он уже приказал атаковать 101-ую часть. Он приказал по меньшей мере одному бронетанковому и одному механизированному отрядам в центре Ирака отправиться на север в сторону Курдистана, и мы перехватили множество разговоров об этом по радио и сотовой связи. Вот на этой базе – он постучал пальцем по одной из фотографий, где были запечатлены разрушения, – основная база 34-й механизированной пехотной части, и там явно были какие-то схватки, которых мы не затевали!

– И? О чем это говорит вашим аналитикам? – спросил я.

У него восторженно горели глаза.

– Ладно, мы не можем быть уверены на все сто процентов, но это может быть первой трещиной в их системе. Мы выясним больше в течение суток-двух, но мы можем наблюдать начало вооруженного сопротивления Саддаму Хуссейну.

– Что? Вы хотите сказать, что регулярная армия может сражаться против Республиканской Гвардии?

– Да. Может быть. Мы узнаем точно это через день или два.

– Подождите секундочку. – я взял телефон и связался с секретарем снаружи, попросив ее найти Джона МакКейна и Фрэнка Стуффера, если они были доступны. Я знал, что Фрэнк был дальше по коридору, и не думал, что Джон мог уехать, но они оба могли быть на совещаниях.

Они не были заняты. Через минуту они пришли, Джон пришел сразу после Фрэнка.

– Что стряслось? Мне пришлось отменить разговор с Кеном Мелмэном. – Кен был председателем Республиканского национального комитета.

Я жестом велел им занять мое место на диване рядом с Кларком.

– Ричард, покажите им то, что показали мне.

Следующие десять минут директор Центрального Разведывательного Управления повторял последние разведданные ЦРУ вице-президенту и моему начальнику штаба. Я воспользовался этим, как полезным отзывом. Когда Ричард закончил, Фрэнк взглянул на меня и спросил:

– То есть их армия воюет между собой?

– Это даже несколько большее. Если все это – правда, то означает возможную гражданскую войну. Фрэнк, нужно помнить о том, что в большинстве диктатур – а надо признать, именно с ней мы здесь и столкнулись, есть две отдельные армии. Есть регулярная армия, и есть личная армия диктатора. Во время Второй мировой Войны, например, была регулярна немецкая армия – Вермахт, и были SS, у которых была своя собственная армия, присягнувшая лично Гитлеру. Другие генералы, другая вертикаль управления. В Советском Союзе было нечто похожее в том, что КГБ обладало армией, отделенной от регулярных войск. В Ираке есть Республиканская Гвардия, личные войска Хуссейна, – сказал я ему.

– Даже больше, – сказал Ричард.

– В 1991-м году, когда президент Буш отдал приказ прекратить огонь, это позволило по меньшей мере половине Республиканской Гвардии с их снаряжением сбежать обратно в Ирак. Саддам воспользовался этими войсками, чтобы поддерживать контроль над страной. А теперь? "Курдский Дракон" попросту уничтожил Республиканскую Гвардию! Сомневаюсь, что у него осталась хотя бы дивизия Гвардии, да и они разбросаны по всей стране. Если он начнет приказывать регулярной армии начать самоубийственную атаку на севере, и они откажутся, то у него не будет войск, чтобы принудить их выполнять приказ. Вот, о чем я говорил про разговоры по радио и электронной почте. Мы видим признаки того, что они обсуждают это между собой.

– Как они это делают? – спросил я. – Я думал, что мы уничтожили все их электростанции и радиостанции.

Ричард вместе с Джоном пожали плечами в ответ.

– Поверь этому, Карл, я летал на бомбардировщиках над Вьетнамом. Всего полностью никогда не уничтожить. К тому же они всегда могут пользоваться переносными генераторами и радиостанциями. – ответил мне МакКейн.

– Хм, – я перевел взгляд на Ричарда.

– И вы думаете, что завтра мы все выясним?

– Да, сэр. Все либо разрастется, либо быстро замнется. Узнаем все за день. Максимум – за два!

– Хм, – я взглянул на остальных двоих.

– Я очень не хочу, чтобы нам пришлось входить в Ирак, чтобы достать этого мудака. В смысле, очень, очень-очень не хочу! Если иракцы хотят отдать нам его голову, то я буду более, чем рад объявить перемирие и отстать от них.

– Начните усиливать давление. Передвиньте 173-ю ближе к границе, и начните перестраивать 1-ю и 2-ю бригады. Затяните узел. Начните распространять информацию, что остатки 1-й бронетанковой дивизии в Турции готовятся к вторжению. Испугайте иракцев достаточно, чтобы они что-нибудь сделали насчёт Хуссейна, – возразил Джон.

Я бросил на Ричарда задумчивый взгляд.

– Думаете, что это может сработать? Мы можем заставить это сделать? У нас ещё есть план психологической войны?

– Позвольте нам заняться этим вопросом ночью. После того, как я получу утреннюю сводку, я поговорю с парой человек в Пентагоне. Я не хотел бы напугать их настолько, чтобы они решили сплотиться перед лицом крестоносцев, – ответил он.

Я пожал плечами. Один черт, что так, что эдак.

– Ладно, держите нас в курсе. Может, ещё и слишком рано, но это может быть очень хорошими новостями.

Эта новость долго в тайне не продержалась. На следующее утро во время моего обычного собрания штата Уилл Брюсис спросил меня:

– Босс, этим утром мне поступил вопрос от канала "Аль-Джазира", они просили прокомментировать то, что происходит в Багдаде. Они сообщают, что там идёт открытое противостояние регулярной армии со сторонниками Саддама Хуссейна и Республиканской Гвардией.

Я откинулся в своем кресле:

– Серьезно? Это интересно. Что они сообщили?

Аль-Джазира была международным новостным агентством, базировавшиеся в Катаре, и до поразительного довольно независимым и точным. В отличие от обычного новостного канала на Среднем Востоке, они не были рупором правительства, и также не выкрикивали бездумной конспирационной чуши. У них была обширная мусульманская аудитория, и они были одним из немногих независимых новостных агентств, которые могли отправлять репортёров по обе стороны баррикад. Американское правое крыло их ненавидело, но было ли это из-за того, что они были мусульманами, или арабами, или занимали про-израильскую позицию, не ясно.

– Согласно тому, что мне прислали, их местный корреспондент в Багдаде сообщил, что Саддам Хуссейн вчера приказал трем дивизиям армии Ирака отправиться на север к Курдистану, и две из них отказались выполнять приказ. Тогда он приказал ещё двум, и одна из них отправилась на север, но оставшаяся покинула базу и направилась в сторону Багдада. Теперь там идут сражения между некоторыми отрядами армии Ирака и частью войск, верных Хуссейну, – объяснил Уилл.

– Это действительно очень интересно, – сказал я ему. Затем секунду подумал и добавил:

– Сейчас все, что мы хотим сказать это то, что нам известно об предоставленных сводках, и мы вникаем в их суть, но в остальном мы не располагаем информацией об этих событиях.

– И ещё то, что мы надеемся, что новое правительство Багдада пожелает покончить с жертвами, – добавил Фрэнк Стуффер.

– Новое правительство? – переспросил я.

– Почему бы и нет? Аль-Джазира сообщает о новостях по всему арабскому миру. Давайте взглянем, как они это обыграют.

Я взглянул на Уилла, который в ответ пожал плечами.

– Будьте слегка сдержанны, но провоцируйте их. Почему бы и нет? Они все равно не верят ни единому нашему слову, так что давайте отдадим эту грязную работу кому-нибудь другому.

Я, фыркнув, рассмеялся, и одобрил такой план.

Уилл дал соответствующий ответ и комментарии на утреннем пресс-брифинге, впервые назвав происходившее "восстанием". От Багдада не поступило ответа, наверняка потому, что у них были дела поважнее, например, восстание! Я продолжал получать информацию от ЦРУ о том, что происходило, и мы приказали полностью остановить деятельность всех войск, атаковавших Ирак. Иракцам не нужна была помощь разрывать страну на куски, они с этим и сами неплохо справлялись.

Первого мая Аль-Джазира сообщила о том, что Багдад был в состоянии гражданской войны, и что Саддам Хуссейн был вместе с бронированным отрядом особой Республиканской Гвардии. Репортёр также сообщил, что его двое сыновей – Удэй и Кусей скрывались. Утром второго мая Аль-Джазира сообщила, что их репортёра нашли в реке Тигр. Журналистика на Среднем Востоке была непредсказуемой и опасной работой.

Ричард Кларк созвал совет по национальной безопасности в среду третьего мая, чтобы обсудить весь происходивший там бардак. Наша 1-я бронетанковая дивизия все ещё готовилась в Турции, но уже смогла укрепиться и пополнить припасы. Все наши отряды в Курдистане, и мы также смогли пригнать достаточно "Страйкеров" и "Брэдли", чтобы восстановить 2-й кавалерийский полк и 1-ю бронетанковую бригаду. 101-я часть хотела узнать, когда они смогут перестать быть тюремщиками и они смогут расслабиться и повеселиться. Даже 82-я часть начинала перестраиваться и реорганизовываться после своих долгих неудач. Кларк открыл собрание с интересной мысли – сообщалось, что Кусей Хуссейн был найден мертвым.

– Это какой сын? – спросил я. – Я знаю, что у Саддама двое сыновей.

Ричард кивнул:

– Сейчас небольшие итоги. Саддам – жестокий и склонный к убийствам человек с манией величия, который знает, как управлять армией и страной; и знает, как понравиться основным массам. У него есть два сына, которые попросту такие же жестокие и склонные к убийствам люди с манией величия без каких-либо иных располагающих качеств. Удэй – старший. Ему сорок один год, и он бесконтролен в своих действиях. Он разъезжает по городу в бронированном лимузине, и когда он видит красивую женщину, он приказывает затащить ее в машину, после чего увозит ее домой, чтобы изнасиловать.

Если ей повезет, то утром ее отпустят, в ином случае он выбрасывает ее тело в Тигр. Это одна из его более позитивных черт личности. Абсолютно все остальная информация о нем ещё хуже. Часто сообщалось, что он пытал олимпийских атлетов, если они не выигрывали медали и турниры. Годами он был очевидным наследником, но вышел из-под контроля даже для своего папочки, который шесть лет назад назвал следующим по очереди его младшего брата Кусея.

– Кусею тридцать девять лет, хоть он и не такой кровожадный, как его старший брат, но такой же варвар и имеет склонности к геноциду. Саддам поставил его во главе Республиканской Гвардии и специальной организации безопасности – их тайной полиции. Он также помазанный наследник Хуссейна. С этого утра он уже вне игры. Мы получили подтвержденные отчёты, что он погиб в битве с бронетанковой бригадой регулярной армии, напавшими на штаб Гвардии. В это время мы также получали сведения, что Удэй пытался найти убежище в Эр-Рияде.

– Крысы бегут с тонущего корабля, – отметил Эрик Шинсеки. Несколько из остальных согласно кивнули.

– Предложения? – спросил я.

У нас был обширный список предложений, из последнего нашего обсуждения они оказались в тех же категориях. Мы могли оставить их в покое, или же могли вторгнуться. Часть людей была сторонниками войны, в их числе Джон МакКейн и большая часть Пентагона. Кондолиза Райс же была лицом лагеря за мир, вместе с Фрэнком и Полом О'Нилом. После некоторых препирательств я поднял ладонь и предложил тайм-аут.

– Ладно, думаю, я услышал всех. Джон, Питер, я действительно ценю ваши мысли на этот счёт. Я считаю, что вы совершенно правы, когда говорите, что мы можем войти и разорвать их за пару недель. Я также считаю, что мировое сообщество было бы против, как уже сказали Конди и ещё несколько человек. Несмотря на это, мы сейчас можем это сделать, и без особых трудностей. Мой вопрос в том – что делать со страной потом? Может, они и ненавидят Хуссейна, но они точно не любят и нас.

Шииты могут ненавидеть суннитов, а сунниты могут ненавидеть их в ответ, а некоторые из них могут ненавидеть иранцев, турков, курдов, кувейтцев или саудитов, но те, кого ненавидят они все – это мы! Я гарантирую, что если мы вторгнется, то будем сражаться в этой войне долго после того, как я покину пост, и даже дольше, чем после того, как Джон покинет пост президента. Думаю, мы просто отсидимся ещё следующую неделю или две и посмотрим, что случится. Если мы выяснит точную позицию Хуссейна, то можем сбросить на него миленькую здоровенную управляемую бомбу, но в остальном пускай они сами друг друга уничтожают, – сказал я.

Я увидел пару довольных лиц, некоторые из них сидели с задумчивым видом. Мы решили выждать неделю, чтобы увидеть, что произойдет, и оставить 1-ю бронетанковую дивизию тренироваться с турками. Это обходилось нам в целое состояние, но вторжение было бы ещё дороже. И казначейство, и управление по административным вопросам и бюджету указывали на то, что это было бы невероятно разрушительно для бюджета. Мы однозначно бы оказались в дефиците.

Конец наступил через три дня, когда армия Ирака смогла убить Саддама сама. Удэй все ещё был в игре, но никому не было до него дела. Не считая его склонностей к геноциду, в политике он имел малый вес. Он бы не продержался и недели. В воскресенье, седьмого мая Революционный Совет Ирака объявил, что они стали во главе страны и хотели обсудить вопрос о прекращении огня. Этот Совет оказался кучкой полковников и генералов второго звена, что позже законно выдвинули гражданского. Я отдал приказ о прекращении огня. Курдская война была окончена.

Глава 164. Курдские последствия

В понедельник утром 8-го числа я созвал заседание Национального совета безопасности. Впервые за много месяцев на лицах, собравшихся за столом были улыбки, в том числе и на моём. Я хотел покончить с этой проклятой заварухой и преуспел до того, как она определила моё президентство в худшем свете, как некогда определила президентство Джорджа Буша.

Начали с быстрого брифинга, на котором Ричард Кларк доложил обо всех новостях. За ночь ничего не изменилось. Саддам и Кусей признаны погибшими, Удей в бегах, несмотря на всю свою браваду. Власть перешла к Революционному совету, а Совет должен сосредоточиться на происходящем. Оставались некоторые противоречия, но необходима фокусная точка, вокруг которой можно объединиться, а Удей Хусейн слишком похож на бешеного пса, они не станут его терпеть. Без центральной фигуры, вокруг которой можно сплотиться, они будут окружены и либо уничтожены, либо вынуждены объединиться.

С другой стороны, нужно стереть этого сосунка с лица Земли и быстро. Пентагон продолжал действовать, я распорядился направить 1-ю танковую обратно в Техас. По утверждению нескольких человек, чтобы собрать их и отправить домой, потребуется не больше времени, чем на переброску в Ирак. Так что, если в ближайшие недели иракцы решат сделать глупость, численное превосходство останется за нами. На это я лишь скривился – это правда, однако. Если Иракский Революционный совет распадётся, мы сможем изменить ситуацию, по крайне мере ненадолго.

Конди Райс досталась самая большая работа, у неё приказ при необходимости призвать остальных без лишних противоречий! Задача номер один – заключить хоть какое-то мирное соглашение с иракцами. Технически это должен быть договор между иракцами и курдами, утверждающий новые границы, и остальной коалицией, которая подпишет его как защитники курдов. Здесь нам предстоит довольно большая работа, но задача номер два – создать новое государство, Республику Курдистан, которая вступит в ООН и заключит мирные договоры с соседями.

Как член дипломатического наступления я направлялся на Ближний Восток с остановками в Турции, Израиле, Кувейте, Саудовской Аравии, Иордании и Курдистане. Нужно было поговорить с главами причастных ко всей ситуации государств и разработать планы на будущее. Критически важны Турция, Израиль и Курдистан. Остальные три визита скорее формальность – поблагодарить за текущую поддержку и обсудить, как мы можем посодействовать в установлении мира на Ближнем Востоке.

Израиль всё ещё недоволен ситуацией со "Скадами". По всеобщему мнению, он хочет, чтобы планы Ирака по созданию оружия массового поражения были уничтожены и преданы забвению, а любые сохранившиеся "Скады" – ликвидированы. Ах, и не будем ли мы так любезны сохранить запрет на вооружение относительно Ирака, наряду с остальными санкциями? Об этом не может быть и речи. В конце концов, большая их часть была принята против Саддама Хусейна, а его больше нет, у нас нет причин сохранять санкции.

Я сказал Конди, чтобы она даже не пыталась это обсуждать. Страна практически уничтожена, уйдут десятилетия на то, чтобы её восстановить. Мы не станем платить за восстановление (я не собираюсь учреждать "арабский план Маршалла"!), но если они смогут получить деньги от саудитов – пожалуйста, пусть попробуют. Уйдёт несколько лет на то, чтобы выяснить, кто собирается занять верховную позицию в Совете и ещё больше, прежде чем они станут достаточно сильны, чтобы снова действовать.

Ожидается, что с Турцией иметь дело будет гораздо легче. Всё-таки хорошие парни победили, а Турция была на их стороне. Я могу полететь в Анкару, встретиться с Эрдоганом, посетить Инджирлик и Адану, внести пожертвование на восстановление больницы, поблагодарить их военно-воздушные силы и так далее. Не было предпосылок, что мы смогли бы получить миленький договор между турцией и курдами.

Похоже с Курдистаном будет так же. В конце концов, мы разгребали жар за них, и им это хорошо известно. Подписать мирный договор, посетить места боевых действий, осудить применение химического оружия и привести курдов и турок к официальному подписанию мирного договора. Тем временем, возможно, я смогу представить курдского президента главе "ЭксонМобил", пока буду там. У них столько хорошей нефти, которая только и ждёт, что к ней подведут турецкий трубопровод. Вероятно, британцы займутся тем же со своей БП[8]. Всё по-честному – у курдов много нефти, и теперь она по закону в их полном распоряжении.

Я приказал Конди тщательно подготовиться: ей предстоит куча дел. Через пару недель нужно спланировать мою поездку, остальное займёт столько времени, сколько потребуется. Если ей придётся сыграть роль челночного дипломата, при необходимости она может взять любой самолёт воздушного флота. Может это её звёздный час, и я позволю ей обрести столько влияния, сколько она захочет. В частном порядке я сказал ей попробовать показать помощь Джона Маккейна, всё-таки ему это поможет в кампании 2008 года.

Компания продемонстрировала бы его "внешнеполитическое влияние", то чего мне так не хватало, когда я баллотировался на пост вице-президента. (Так вышло, когда после высадки в Никарагуа, нам пришлось бежать в Гондурас, выбивая взлётно-посадочную полосу у наркотических дилеров, и этот случай у масс-медиа не был засчитан как внешнеполитический опыт, а поместье на Багамах стоимостью во много миллионов долларов совсем не тот сигнал, который мы хотели бы донести).

Плюс в том, что на сегодняшний день Джон накопил огромный внешнеполитический опыт. Во время курдской войны я использовал его как нерезидентного агента в нескольких странах региона, в разные годы он посетил не одно государство. Вообще, внешняя политика – одна из немногих областей, в которых президент может как-то влиять на развитие событий, к лучшему или худшему. Внутри страны президентов зачастую сдерживает огромное количество особых интересов, что ограничивает их деятельность. Денежная политика контролируется полунезависимым Федеральным Резервом, а фискальная и бюджетная политика подчинена Конгрессу, который слишком часто покупается и продаётся на К Стрит*.

(п.к: К Стрит – в Вашингтоне часть улиц именуется буквами английского алфавита, так упомянутая К Стрит известна как место сосредочения многих групп лобби и адвокатов-в-политике.)

На самом деле только во внешней политике у президента есть пространство для манёвра. Он может втянуть страну в войну или избежать её. Может встречаться с иностранными сановниками, вести переговоры, совершать государственные визиты и олицетворять собой нечто большее, чем он есть. На родине Конгресс может не соглашаться с ним, так всегда и бывает. У них есть система согласований и противовесов, поэтому они могут прекращать его войны, отказывать в ратификации договоров, требовать слушаний и сотрудничества. В противном случае они могут сделать жизнь президента невыносимой. Тем не менее, все его действия за границей можно подытожить одним общим высказыванием: "Лучше просить прощения, чем разрешения".

Если сработает, сможет выглядеть "хм, вполне "по-президентски"! Ты лидер, выступающий на мировой сцене! Ты можешь казаться твёрдым и решительным и стать гордостью страны. Облажаешься и ты превратишься в чёртова придурка, и об этом узнает весь мир. Не все наши президенты смогли с этим справиться. Ужасно так говорить о человеке, но это основная причина, почему я заманил его в Международный торговый центр 11 сентября. Во внешней политике Джордж В. Буш был совершенно беспомощен. Он позволил людям, у которых были собственные планы, провести себя и ввязался в две катастрофические войны. Не менее ужасной и даже более опасной оказались его внутренняя и финансово-бюджетная политики, включавшие ошеломительные займы у китайских и других иностранных кредиторов, которые внезапно почувствовали, что могут сказать об этом мире больше, чем заслужили.

Нам удалось избежать затяжной войны в Афганистане, а курдская война сможет обойтись примерно в 120 миллиардов долларов. Это большие деньги, признаю, но по сути, это единовременная трата. В первый раз участие в двух войнах одновременно обходилось нам примерно в 300 миллиардов долларов в год, и так на протяжении более десяти лет. Более того, он резко снизил налоги и с самого начала правления оказался в состоянии дефицита бюджета.

Я сохранил налоги на том уровне, на котором он их оставил после принятия первого бюджета, то есть на 5 процентов ниже, чем во времена Клинтона. Мы испытывали дефицит в 2002 (9 сентября), 2006 (ураган Катрина) и снова испытаем его в 2007 году (курдская война). С другой стороны, мы показали значительный рост в 2001, 2003, 2004 и 2005, этого более чем достаточно, чтобы покрыть дефициты и продолжить снижение государственного долга.

Конгресс возненавидел меня за это. Республиканцы хотели снизить налоги и проклятый дефицит, а демократы хотели увеличить траты и проклятый дефицит. Это уму не постижимо, но возможно только в самых самонадеянных измышлениях. Увеличив траты или снизив налоги, они всё равно стали бы героями в глазах своих избирателей и добились бы переизбрания. Заметьте, под избирателями я имел в виду не простых избирателей. Обычный вашингтонский политикан ничуть не беспокоится о простых избирателях.

Их вообще считают безмозглыми овцами. Нет, они должны произвести впечатление на влиятельных людей, это и есть лоббисты, представляющие их основные интересы. Это крупнейшие представители табачной и фармацевтической промышленности, крупные банки: Большой ТАБАК, Большие ЛЕКАРСТВА, Большие ДЕНЬГИ, БОЛЬШИЕ – "подставить-нужное" – именно они дают взносы на предвыборную кампанию, необходимые для оплаты телевизионной рекламы для избирательных овец.

Это невероятно коррумпированная система. Она была довольно ужасной в 1990, когда я впервые пришёл в политику. Только тот факт, что мне хватало денег, чтобы игнорировать лоббистов, позволил мне остаться достаточно честным с простыми избирателями. С тех пор стало в разы хуже. Обратите внимание, лоббисты, парни с деньгами, думают, что система работает прекрасно, для них так оно и есть. Даже я приложил к этому руку. Я ежегодно вливал 25 миллионов долларов собственных средств в Инициативу американского возрождения и это позволило мне подкупить достаточно политиков, чтобы заполучить поддержку. И я смог стать одним из крупнейших лоббистов в Вашингтоне!

Моральность всего этого, мягко говоря, сомнительна. Легальность – значительно меньшая проблема. Если это нелегально, я всегда могу потратить больше денег на лоббистов, чтобы оно стало легальным. И этого будет достаточно, чтобы даже у иезуитского логика заболела голова.

Тем временем, мы уже договорились о визите на ближний восток в конце мая. Раньше сделать это неполучится по одной простой причине: 21 мая у Холли выпускной. Наши малышки вырастают и уходят в самостоятельную жизнь. Холли с отличием окончила университет, получив степень бакалавра физики. Молли тоже прекрасно справляется, но заканчивает только четвёртый курс из пяти, по завершению его получит комбинированную степень бакалавра/магистра машиностроения.

Я отказался произносить речь на выпускном. Я хочу быть просто папой, пришедшим на выпускной к своему ребёнку. Холли уже принята на аспирантскую программу в Принстоне, возможно, на одну из лучших программ по физике в стране, а остальные члены нашей семьи собираются быть обычной семьёй. Если допустить, что обычные семьи могут быть окружены агентами секретных служб.

В следующие выходные начнётся мой ближневосточный тур, но мы не уедем до воскресенья 28-го. В субботу 27-го у меня запланирована речь перед выпускниками Вест-Пойнта. С моего первого выступления в этом месте прошло четыре года. Это был первый выпуск после 11-го сентября – выпуск Роско Бакминстера. Сколько мальчишек, выпущенных в тот день, я с тех пор убил? Теперь я снова возвращаюсь туда, чтобы нести патриотическую чушь перед мальчишками и девчонками после окончания последней войны.

Звучит в высшей степени удручающе, но я знаю, что это не совсем так. Я был капитаном, командиром батареи. Если бы я мог это предотвратить. Я уже был назначен командиром батареи в Силл, потом меня направляли в Командно-штабной колледж в Ливенворте. После Колледжа был бы период штабной службы ещё где-нибудь, а потом я принял бы командование батальоном в звании подполковника. Важно помнить, что к тому времени, как я дослужился бы до командира батальона, мне пришлось бы принимать различне потери личного состава, как издержки бизнеса, иначе не удалось бы сохранить рассудок.

Сейчас всё то же самое, но в гораздо больших масштабах. Во всяком случае, курдская война где-то далеко, это самая односторонняя война в истории, даже с учётом первых потерь во время иракской атаки. О "Курдском Драконе" ходили легенды и рассказы, достойные книг истории. Армия доказала, что война в Заливе не разовое предприятие. Республиканская Гвардия не разбита, она уничтожена. Соотношение вовлечённых в сражение сил и потерь одно из рекордных! Битву за Долину Азвия и уничтожение дивизии "Хаммурапи" будут поколениями изучать на песчаных моделях. С объективной точки зрения, потери были очень низкими, но это ничего не значит для родителей погибших мальчишек.

Я говорил об этом с Мэрилин, и рассказал обе стороны победы. Она всё поняла и дала простой ответ. Заткнись, улыбайся и притворяйся! Мэрилин без своей практичности – не Мэрилин. Я просто улыбнулся и согласился с ней, а потом начал писать. И получилось так:

«Четыре года назад я уже выступал здесь. Я проводил выпускников в мир, изменившийся после 11 сентября. Я сказал им, что мы ввязались в грязное дело, чёрт побери. Скорее всего, те молодые мужчины и женщины сейчас уже первые лейтенанты, может среди них есть и капитаны. Их жалование не самое достойное, а жизни не хватит, чтобы переделать все дела, которые хочется. Они пропускают праздники и дни рождения, стоя на страже, исполняя свой долг. У кого-то родились дети, пока они были там, где разворачивались войска. Кто-то лежал в госпиталях, восстанавливаясь после ранений и увечий, полученных при исполнении. К прискорбию, кто-то заплатил высшую цену за службу своей стране.

Я говорил тем выпускникам, что есть работа, которая заслуживает ее выполнения, и, быть может, это лучшая в мире работа. Я бы ни за что на свете не отказался от неё! Каждое сказанное в тот день слово было правдой, несколько человек написали мне, они рассказывали, как я был прав. Сейчас наш мир снова изменился. Несколько месяцев назад я должен был использовать тех молодых мужчин и женщин, порой мне приходится их использовать. Я могу дать вам единственное обещание: "Я буду призывать вас, но никогда понапрасну". То, что вы отдаёте армии, своей нации, слишком ценно, чтобы разбрасываться этим. Поэтому я говорю вам, как говорил им: "Это лучшая в мире работа".

Сейчас мы отправляем вас в армию. Вы получили своё вознаграждение, свой "королевский шиллинг", а теперь идите и вступите в королевскую битву. Так же, как поколения до вас, будьте со своими войсками, со своими товарищами и со своей честью. В своё время вы не раз слышали девиз: "Долг, Честь, Родина". Теперь вы узнаете, что это значит на самом деле. Те, кто был до вас, прошли это испытание. Настала ваша очередь. Я с нетерпением этого жду, как те, кто придёт после вас, будут равняться на вас, когда придёт время им пройти своё испытание. Спасибо, и да хранит вас Господь».

Похоже, это стало хитом и цитировалось во всех вечерних СМИ, даже когда я гадал, сколько из этих молодых ребят и девчат будут впоследствие проклинать меня, перед тем, как закончится их жизнь. На ночь мы улетели в Вашингтон, чтобы подготовиться к заграничному туру.

На то, чтобы увидеть всех, встретиться с каждым, могла уйти пара недель. Я взял с собой Мэрилин, а из старших сотрудников – Фрэнка Стаффера и Эрика Шинсеки. Джон Маккейн остался в Вашингтоне. Участники тура свяжутся с Конди Райс, когда мы приземлимся на Ближнем Востоке.

Мы рассчитывали провести по одному дню в Саудовской Аравии, Иордании и Кувейте, два дня в Израиле, и, хотя бы трое суток – в Турции и Курдистане. Участие Мэрилин в Курдской части дипломатической поездки всё ещё под вопросом, просто, несмотря на всю практическую пользу, это всё ещё зона боевых действий. Я не надеялся найти пятизвёздочный отель в Эрбиле, а некоторые места, которые планировалось посетить – весьма суровые поля сражений. Я должен был высказать и эту мысль тоже.

Наш первый визит был в Израиль. Израильтяне не удивились, что на них напали иракцы, и очень расстроились, узнав о вероятности газового отравления. Конди и я встретились с Эхудом Ольмертом и несколькими его высокопоставленными людьми и подтвердили, что Америка поддерживает Государство Израиль. В целом я выбрал политику невмешательства в дела страны.

Разумом я понимал, что многие их действия касательно нового урегулирования не способствуют мирному процессу. Однако с этим ничего не поделать. Нет ни одного чудодейственного средства, применив которое, я бы мог заставить их полностью изменить свою политику. Хуже того, в Америке есть яростное про израильское лобби, и если я попытаюсь давить на них, то ничего не добьюсь, а на родине меня прикончат.

Чтобы улучшить положение, я сообщил им, что встречусь с представителями Революционного совета и постараюсь всё уладить. В рамках урегулирования, почти все экономические санкции, наложенные на страну за время правления Саддама Хусейна, будут сняты. Некоторые из них международные, некоторые американские, некоторые более локальны, но им будет положен конец.

Санкции были введены только для того, чтобы утихомирить Саддама; теперь, когда его нет, они излишни. Думаю, иракцы пойдут на поклон к саудитам, чтобы просить помощи в восстановлении, и я собираюсь поговорить об этом с саудитами. Плюс в том, что иракская экономика полностью разрушена. Чтобы восстановиться, всей стране понадобится целое поколение. Они больше никому не угрожают, и не смогут угрожать ещё много лет.

Израильтяне хотели, чтобы санкции сохранились, это предотвратило бы перевооружение Ирака. Они аргументировали свою позицию тем, что любые деньги, которые получат генералы в Багдаде, тут же пойдут на покупку нового оружия вместо уничтоженного. Этого хотят все генералы. Ольмерт и его люди совершенно правы. Так и будет, и мы не можем этого предотвратить. Но такова политическая действительность: санкции будут сняты, а деньги потрачены.

Если Хусейн мог обойти санкции и использовать нефтяные деньги на пропитание и покупку вооружений у русских, сейчас, в мирное время, мы не сможем их остановить. Единственное, что мне оставалось, сказать: "Мы обсудим сохранение санкций по крайней мере до тех пор, пока Удей не будет схвачен и убит". Он всё ещё на свободе, но кольцо сжимается, ожидается, что он или попадётся, или будет просить убежища за пределами страны.

Если честно, израильтяне не могут обвинить меня в антиизраильских настроениях. Во время войны по меньшей мере треть вылетов истребителей-бомбардировщиков военно-воздушных сил различных стран приходилась на охоту за "Скадами". Им даже удалось заполучить один, когда иракцы смогли запустить "Скад" прямо на виду у беспилотника. Беспилотник отследил пусковую установку до самого ангара, и пусть мы не смогли остановить ракету, мы смогли накрыть ангар, в котором прятали установку. Тогда поступило несколько сообщений о крупных взрывах, указывающих на хранилище ракет.

Также, израильтяне не могут обвинить меня в том, что их огорчает моя внутренняя политика, в конце концов, я никогда их не упоминаю. Ещё я пообещал им значительную иностранную поддержку (например, "возмещение ущерба, нанесённого войной" – полная чушь, потому что основной ущерб понесли палестинские территории, которые не будут затронуты при восстановлении) и свободу действий в приобретении новых вооружений.

Мы провели там двое суток и полетели в Саудовскую Аравию. Этот визит продлился дольше, чем я ожидал. Я хотел обсудить иракские санкции с их Министерством внутренних дел и закончить визит беседой с принцем Бандаром ибн Султаном, бывшим послом в США, которого я вышвырнул из страны. Неудобно вышло! Каково же было моё удивление, когда он представил мне полковника Рафика Тавазика из Революционного совета Ирака. Тавазик стал новым министром иностранных дел и приехал в Саудовскую Аравию, чтобы уладить дела.

Он сказал, что дни Саддама Хусейна остались в прошлом, Ирак желает восстановиться, присоединиться к семье объёдинённых наций и снова стать друзьями. Ох, ох! Я мог верить в это ровно настолько, насколько хотел. Мы снова говорили о санкциях и важности восстановления страны, но не её вооружённых сил. У меня сложилось чёткое впечатление, что саудиты намерены одолжить иракцам деньги.

Не уверен, к чему всё это может привести, но в любом случае это нам неподвластно. Положительная сторона сложившейся ситуации заключается в том, что, когда началась война, цены на нефть взлетели до небес. Теперь, когда война закончилась, цены упадут, и саудитам придётся выкачивать больше нефти, чтобы покрыть потери иракского производства. Я задался вопросом, как ими будет воспринято будущее увеличение производства курдской нефти.

Встреча в Кувейте была лёгкой и приятной. Иракцы не смогли ничего им сделать, только взорвали несколько песчаных дюн. Они кивали, понимая будущее санкций, цен на нефть и курдской независимости. Пока иракцы не засматриваются на юг в поисках 19-й провинции, они относительно спокойны. Я посетил авиабазы, с которых летали истребители американских военно-воздушных сил, и встретился с несколькими кувейтскими пилотами, летавшими на САР и выполнявшими задачи по изоляции районов боевых действий.

Визит в Иорданию тоже был кратким. Они полностью остались в стороне от войны, но это не значит, что война совсем их не затронула. Иордания граничит с Ираком, и во время боёв более 100 000 иракцев бежали из Ирака и теперь находились в лагерях беженцев в Иордании. Экономика Иордании в плачевном состоянии, она политически нестабильна из-за присутствия на её территории огромного числа палестинцев и беженцев. Мы мало можем сделать для них, разве что выделить немного денег на восстановление.

Наконец, мы вылетели в Турцию. Нам предстояло большое путешествие, за три дня нужно посетить несколько мест. В первую очередь мы прилетели в Анкару и встретились с премьер-министром Эрдоганом. Предполагалась крупная сделка, мы встретились с ним и его министрами на официальном государственном приёме. После двух дней в Анкаре мы полетели в Инджирлик, в коротком перелёте к нам присоединился премьер-министр.

В Инджирлике я поучаствовал в смотре войск и встретился с несколькими генералами. Также мне удалось встретиться с представителем курдского президента Масудом Барзани и одним из его племянников. Он должен был отправиться с нами в Республику Курдистан. Это один из тех, кто был вовлечён в довоенный проект трубопровода Курдистан-Турция. Умный парень, он свободно говорит на турецком и английском.

В Инджирлике мы посетили окрестности Аданы и оценили ущерб от атак "Скадов". Удар по многоквартирному дому был довольно силён, но повреждения заметны только на одной стороне, что-то его сдержало. Удар по больнице пришёлся в самый центр, и всё, что не было уничтожено взрывом, сгорело дотла. 11 сентября были тысячи жертв и груда обломков. На камеру я символически помог сгрести мусор, а потом, вместе с обещанием американского содействия, презентовал директору больницы чек на миллион долларов от Фонда Бакмана. Потом посмотрел прямо в камеры и попросил каждого, кто меня слышал, перевести деньги в Фонд Бакмана, отметив, что это для госпиталя, а я позабочусь о вкладах. Теперь каждый проклятый турок в стране расцелует меня в обе щёки!

Из Турции я летел в Курдистан, вот где будет интересно. Во-первых, Эрбиль – единственное место, куда мы могли долететь. В Киркуке тоже был аэропорт, но он полностью уничтожен иракцами. Как бы то ни было, мы должны прибыть в Эрбиль, ведь он служит нашей воздушной базой в регионе и является передовой базой армейских операций. К сожалению, в плане оснащенности Эрбиль несколько отстаёт.

Мы не могли лететь в Эрбиль на Белом ките военно-воздушных сил – Боинге 747! Вместо этого курды отмыли С-130 и приспособили его для перевозки людей, установив чёртову прорву сидений. В былые времена мне уже приходилось иметь с ними дело – не слишком удобно, но полёт занимает всего около часа. Ни один пилот С-130 в регулярной армии не в курсе происходящего, поэтому я буду окружён командирами авиационного крыла: полковником, майором в качестве второго пилота, и моим личным пилотом, дающим некоторые советы с места штурмана.

За всю поездку единственный спор между мной и Мэрилин произошёл тогда, когда я сказал, что она должна остаться в Турции, пока я отправлюсь в Курдистан.

̶– Я вернусь через несколько дней. Постарайся не ввязываться в неприятности, пока меня не будет, – я рассчитывал, что она поучаствует в нескольких фотосессиях, занимаясь гуманитарной работой.

̶– Извини? С каких это пор ты ездишь без меня? – спросила она. ̶– Я тоже еду!

Потом настал мой черёд изображать ужас:

̶̶– Нет, не едешь! Это зона боевых действий!

̶– Боевые действия прекращены, помнишь? Война окончена. Я еду!

Я оглянулся на остальных, ища поддержки, но все присутствующие смотрели куда-то в сторону. Трусы!

̶– Мэрилин! – раздражённо повторил я.

̶– Я справлюсь! – ответила она.

̶– А-а-а! Тогда пусть так и будет! Не говори, что я тебя не предупреждал! – Я вскинул руки, отвратительно сдаваясь. Мы отложим фотосессию, и Мэрилин поедет со мной.

В день, когда мы должны были вылететь в Инджирлик, дресс-код предусматривал стиль, который я называю "военное сафари кэжуал". Для меня это хаки – джинсовая рубашка, форменная куртка от пустынного камуфляжа с соответствующими нашивками и военные парашютные ботинки. Это удобно и практично. В С-130 никогда не бывает чисто и аккуратно, поэтому костюм и обувь были бы испорчены. Мэрилин надела длинную джинсовую юбку, льняную блузу и жакет цвета хаки с не самой подходящей для похода обувью. Во всех мусульманских странах, которые мы посещали, она ещё носила головной платок. Не стоит раздражать местных. А я надел старую удобную фетровую шляпу с широкими полями.

На всех репортёрах были куртки в стиле сафари с кучей карманов и декоративными погонами, похоже, большая часть этих курток была совсем новой, с ещё накрахмаленными карманами. Им не хватало только пробковых шлемов и хлыстов.

На самом деле все головные платки Мэрилин были подарками от местных. Президенты всегда получают огромное количество подарков от иностранных лидеров, и я здесь не исключение. Важно помнить, что их делают именно президенту, кто бы его ни занимал. По правилам я не мог оставлять их себе.

Однако и не мог отказаться, так как это оскорбило бы того, кто преподнёс мне подарок, в результате практически всё оседало в государственном архиве. Но я мог брать небольшие сувениры, как правило, не дороже нескольких сотен долларов, но они должны быть описаны и считаются доходом, подлежащим налогообложению, и я обязан выплатить налог с их стоимости.

То есть, если я посещаю Уганду и получаю в подарок маску вождя племени и их копьё, необходимо установить их стоимость. Если она меньше 350 долларов, я могу оставить подарок себе (но не стану, потому что для меня маски и копья совершенно бесполезны). Более того, они отправляются в государственный архив, если я не хочу платить за них из своего кармана. Платки, которые получает Мэрилин, в большинстве своём довольно красивы, шёлковые, сотканные и окрашенные вручную. В некоторых случаях Мэрилин тем же вечером надевает подарок на официальный ужин, устраиваемый хозяевами. Это, безусловно, служит неким жестом доброй воли.

Заканчивалось всё в комнате ожидания вместе со всеми, кто направлялся в Эрбиль. Геркулес мог увезти около 90 пассажиров, и я задавался вопросом, справиться ли с этим один единственный С-130. Примерно половина самолёта мои сотрудники и спутники, остальные – репортёры. Меня заверили, что часть уже высажена в Эрбиле, чтобы заснять моё прибытие. Наверняка, каждый ожидающий молился, чтобы мой самолёт сбили на подлёте иракцы, а они смогли красиво запечатлеть происшествие. Тем временем, я просто болтал с репортёрами без камер и записи пока мы ждали. Я заметил, что около двадцати лет назад летал на "Неrki Вird" и теперь думаю, как дела у них обстоят с удобствами.

И тут кто-то спросил:

̶– Миссис Бэкман, вы когда-нибудь прыгали с парашюта, как Ваш супруг?

Я фыркнул и рассмеялся, а Маэрилин ответила:

̶– Нет, я не настолько сумасшедшая! Не как мой супруг. На мой взгляд это слишком опасно!

Я снова рассмеялся.

Флетчер Дональдсон, который тоже летел с нами, спросил:

̶– Мистер президент, это действительно настолько опасно? Что-нибудь случалось, когда Вы прыгали с парашютом?

Превосходная возможность задеть Флетчера. Я медленно кивнул и ответил:

̶– Что ж, на самом деле мы никогда не говорим о подобных вещах, но, да, случалось. Как-то у меня был действительно ужасный прыжок, это факт.

Он начал что-то яростно записывать в блокнот:

̶– Что произошло?

̶– Итак. Сначала, когда только я выпрыгнул, у меня порвалась вытяжная стропа, поэтому мой парашют не раскрылся. Мы были в нескольких тысячах футов над землёй, а вытяжная стропа вытягивает парашют из ранца, мне пришлось вытаскивать его вручную! Только это не сработало; парашют весь запутался и не раскрылся бы как надо, мне пришлось его отрезать. В тот момент я был едва ли в нескольких тысячах футов над землёй, поэтому пришлось вытянуть запасной парашют, и он раскрылся, но, посмотрев вверх, я увидел, что он порван. Прямо в центре! Мне оставалось около пятисот футов, и это было ужасно.

Я выдержал паузу, прежде чем он спросил:

̶– И? Что вы сделали потом?

Я улыбнулся и насмешливо посмотрел на него:

̶– Всё очень просто, Флетчер. Я умер! Как вы думаете, что происходит, когда вы выпрыгиваете из самолёта с неисправным парашютом?

По залу прошёл долгий нарастающий гул, но большинство военных ухмылялось. Все они раньше или позже слыхали эту историю в той или иной вариации, как и Мэрилин.

̶– Ничего личного, мистер президент, но не стоит дразнить тех, чья компания закупает чернила бочками! – заметил он.

Я рассмеялся:

̶– Я буду иметь это в виду, Флетчер. Буду иметь в виду!

И тут мы получили сигнал выходить к самолёту. Я помог жене подняться по трапу и направился прямиком к первому ряду сидений. В самолёте было слишком шумно, чтобы разговаривать, поэтому я просто откинулся на спинку, прикрыл глаза и расслабился. Я проснулся примерно через час, когда Мэрилин слегка толкнула меня локтем, сообщая, что мы заходим на посадку. Она наклонилась ко мне и прокричала в ухо:

̶– Как ты можешь тут спать?

Я улыбнулся ей в ответ и прокричал:

̶– Как в былые деньки! Но мне хотя бы не нужно тащить на себе 125 фунтов снаряжения!

̶– Ты сумасшедший!

Я засмеялся, кивнул и сжал её руку.

С хорошим пилотом С-130 это довольно быстрое и маневренное воздушное судно, мы немного покружили над полосой перед снижением. Думаю, пилот решил покрасоваться и выполнить боевую посадку, хоть мы и не были под огнём, а иракцы никогда не приближались к Эрбилю. Мы пикировали, Мэрилин казалась несчастной, а некоторые репортёры слегка позеленели, когда самолёт сел. Что до меня, я чувствовал себя почти дома.

После посадки самолёт проехал ещё немного. У С-130 нет иллюминаторов для пассажиров, но я знал, что он направляется к участку за терминалом с камерами и установленным подиумом. Огромное отличие от обычной процедуры заключалось в том, что из-за всех этих репортёров на борту, нехватки отсеков с посадочными местами и выходов, мы выйдем из самолёта вместе. Мэрилин и я пойдём первыми, а через несколько минут смогут выйти и остальные.

Мы с Мэрилин спустились по трапу, ища группу сановников. По пути я помахал всем рукой и направился к толпе. Здесь был установлен подиум и несколько камер. Командир 18-го воздушно-десантного корпуса приветствовал меня на передовой оперативной базы Молния (Тhundеrbоlt), а президент Барзани – в Республике Курдистан. В действительности это была довольно стандартная речь, полностью лишённая всего, что могло хотя бы отдалённо напоминать "содержание". Это не имеет значения. Единственное, что имеет значение – съёмка американского президента в Курдистане, где американская армия выиграла войну. Всё, что я скажу, будет урезано до пяти секунд или, в лучшем случае, до десяти. Потом масс-медиа будут рассказывать стране, что я сказал. Чёртова система!

Первый день был наполнен показушными мероприятиями. Я позировал почти с каждым, меня фотографировали, как я улыбаюсь и пожимаю руки всем, по всей стране! После чего я смог встретиться с военными из 1-й танковой и сделать с ними несколько снимков на фоне М-1. Я также встретился с ребятами из 101-й, но большая их часть всё ещё находилась на линии между военнопленными из Республиканской гвардии и Ираком. (Их медленно репатриировали).

Потом нас сопроводили во временное здание, которое приспособили под штаб. Теперь мы могли перейти к делу. В кои то веки Мэрилин присутствовала там, где всё для меня уже стало привычной рутиной, и несколько раз пришлось шёпотом объяснять ей, о чём мы говорили. Я слушал и американцев, и нескольких курдов, которые командовали военными формированиями Пешмерга.

Я заметил интересную штуку: несколько армейских частей активно вербовали и присоединяли к своим структурам части Пешмерга. Лучше всего они были представлены в пехоте, в основном в 82-й и в Рейнджерах, поскольку Пешмерга – лёгкая пехота с ограниченной мобильностью, они могли хорошо проявить себя в защите.

Тем не менее, 2-й ударный кавалерийский полк тоже принял несколько частей Пешмерга. Мимо нас вместе с ударной кавалерией проезжали пехотинцы. Похоже, курдским лидерам нравилась такая организация, а я одобрял то, что явно работает. Я заметил, что должен на это посмотреть – хотя бы ради удовлетворения собственного любопытства. Мне пообещали, что завтра я смогу встретиться с частями и выехать в поле.

Тем же вечером нас принимала семья Барзани на официальном ужине. Как и многие другие страны мира, Курдистан управляется несколькими влиятельными семьями. Семья Барзани – самая богатая и многочисленная в Курдистане, но есть и другие. В этом районе у Барзани несколько домов, и мы остановились в одном из них. Мы привезли с собой хорошую одежду, как раз для такого случая.

На следующий день была запланирована встреча с военными с посещением мест боевых действий. Как профессионал я с нетерпением ждал этой встречи. Как человек – страшился её. Через день я должен был посетить несколько полевых госпиталей. Раненные, которых я туда отправил, а также мёртвые, которых я положил в мешки для трупов. Чтобы ни говорила Мэрилин, я знал, всё это моя вина. Наверное, я недостаточно твёрд, чтобы быть генералом.

Первая остановка была в долине Азвья, где 2-й батальон 504-го парашютно-десантного пехотного полка осуществил свой вариант последней битвы Кастера в противостоянии с 6-й механизированной дивизией "Навуходоносор". Их полковник и новые командиры рот собрались здесь, чтобы показать нам окрестности. Все командиры рот, участвовавшие в кампании, проходили лечение или подготавливались к эвакуации в госпиталь. Кроме того, присутствовали несколько лидеров Пешмерга, все они расцеловали меня в щёки. Я не понимал ни слова из того, что они говорили, но, судя по всему, они довольны 82-й воздушно-десантной дивизией!

Я стоял и, улыбаясь, осматривал всё, на что мне показывали, но через некоторое время отошёл, присел на камень и просто смотрел на поле боя. Теперь там было тихо и пусто. Мёртвые похоронены, раненных забрали на лечение, выжившие ушли. Лишь обгоревшие остовы иракских танков и бронетранспортёров напоминали о прошедшей битве. Сейчас всё казалось пустым и бесполезным, хотя разумом я понимал, что это далеко не так.

Через несколько минут Мэрилин тихо подошла сзади и положила руку мне на плечо:

̶– Как ты? – спросила она.

Я тронул её за руку и встал:

̶– Всё будет в порядке. Господи, я никогда не хотел этого. Никогда не хотел ничего такого.

̶– Ты в порядке?

̶– Всё будет хорошо. – я обнял её за плечи, и мы пошли обратно к остальным.

̶– Наверное, я не очень хороший генерал.

̶– Всё хорошо. У нас их много. Нам нужен лишь хороший президент. Думаю, он у нас есть.

̶– Слишком низкая планка, чтобы к ней тянуться – отозвался я. Нас окружили фотографы, снимая, как мы идём. Интересно, кто из них получит Пулитцеровскую премию за снимок, на котором я занимаюсь самоанализом на поле боя.

В долину Азвья мы прилетели на Чёрных ястребах. И теперь снова погрузились на вертолеты, отправляясь на запад, к стартовой линии "Курдского дракона". Это был короткий перелёт, когда мы прибыли на место, я знал, там всё будет практически так же. Из этой точки 1-я танковая и 2-й ударный кавалерийский бросились вперёд, разгромив 1-ю танковую "Хаммурапи".

Всё это время на нас с Мэрилин были наушники, и по пути полковник рассказывал нам о ходе сражения. Под нами виднелись выжженные земли со сваленными в кучу обломками танков и БТР. Американские вооружённые силы комбайном прошлись по Республиканской гвардии и обмолотили её, как спелую пшеницу – осталась лишь шелуха.

Мы приземлились на широкой расчищенной площадке рядом с многочисленной бронетехникой и грузовиками, где с одной стороны собралось много людей в форме. Мы выбрались из Чёрных ястребов и разделились, нас с женой проводили к людям и бронетехнике. Полковник, ведший экскурсию, заметил, что это одна из лучших рот 2-го кавалерийского полка, она участвовала во всех операциях "Курдского дракона".

Подойдя ближе, я увидел, что среди всей представленной техники около дюжины машин принадлежит Страйкерам из 2-го полка, но некоторые были довольно странными. В личном составе перемешались американские солдаты в пустынном камуфляже и те, кто скорее походил на пёструю толпу из Пешмерга. Мы подошли вплотную, и сержант отдал роте команду "смирно", американские солдаты подчинились приказу. Курды реагировали немного медленнее, но кто-то что-то выкрикнул, и они тоже вытянулись по стойке смирно.

Полковник Джеффрис, который был нашим гидом в поездке, подвёл нас к людям, и мы остановились перед высоким чернокожим офицером.

̶– Мистер президент, это капитан.

Больше я не слышал ни единого его слова. Я рассматривал капитана и увидел, что тот едва заметно улыбается, а его взгляд перескакивает от меня к Мэрилин. Прошло несколько секунд, и я полностью перестал слышать полковника.

̶– Не, этого не…

Чёрное лицо передо мной расплылось в знакомой широкой улыбке.

̶– Боже мой! Роско?!! Какого чёрта ты. Мэрилин!

̶– Роско!!! – счастливо взвизгнула Мэрилин и, обогнув меня, заключила капитана Роско Бакминстера в крепкие объятия.

Роско засмеялся и обнял её в ответ.

̶– Чёрт побери, как я рад тебя видеть, тётя Мэрилин! И тебя, дядя Карл!

Он протянул мне руку для рукопожатия, но я тоже обнял его.

̶– Проклятье, мальчик! Что ты здесь делаешь?

Глава 165. Выживание

Из Эрбиля мы вылетели обратно в Инджирлик, где я ещё раз встретился с Эрдоганом и провёл последнюю ночь в Турции. Мы пересели на 747, и я узнал, что обещание выделить средства на восстановление больницы разошлось по всему миру! Буквально за несколько дней фонд Бакмэна собрал для неё более 12 миллионов!

Со временем это станет золотой жилой. Мэрилин сказала, что теперь я богат и пора с этим покончить. Что ж, она права, я был богат, поэтому смог попасть на телевидение и пообещал выделить средства из частных пожертвований на постройку школ и клиник в Курдистане. Раз уж взялся, то надо выполнять.

Вообще, мы планировали из Турции улететь домой, но решили сделать ещё одну остановку. Из Инджирлика мы отправились на авиабазу Рамштайн в Германии. В этой сторонней поездке было две выгоды. Во-первых, я посетил госпиталь Ландштуль всего в нескольких милях от базы, именно сюда доставляли всех серьёзно раненых из Курдистана. Здесь лечили и курдских Пешмерга, и гражданских. И это было по-настоящему мучительно.

Перед тобой отличные ребята, много, особенно участвовавших в битве за долину Азвья, где они потеряли руки и ноги, которые хотят, чтобы их подлечили, и они могли вернуться к своим товарищам. Я понимал это, но видеть их в таком состоянии было тяжело. Однако была здесь и позитивная сторона: невеста Роско смогла туда добраться, мы сказали ей, что с ним всё в порядке, он в безопасности. Оказалась очень милая девушка.

Во-вторых, Конди и Том Ридж смогли собрать саммит НАТО в Рамштайне. Это должна была быть очень короткая встреча, примерно длиной в день или около того, я собирался поблагодарить членов НАТО, входивших в Курдскую коалицию. Наибольшую помощь оказали британцы, пославшие 7-ю бронетанковую дивизию и эскадрон бомбардировщиков Торнадо. Также помогли Германия и Норвегия, пославшие команду химической дезактивации, медицинские части и транспортные батальоны.

Но прежде всего помогла, конечно, Турция, без которой мы бы вообще не смогли ничего сделать. Я встретился с разными представителями стран НАТО. Тони Блэр прилетел из Лондона, так что я мог быть уверен, что встречусь с ним и Ангелой Меркель (канцлером Германии). Страны, которые не оказали помощи или поддержки? Им мало улыбались и пожимали руки, так что очередная встреча НАТО на высшем уровне могла показаться им несколько прохладной.

Оттуда мы отправлялись домой и это был длинный день, мы забрались на Аir Fоrсе Оnе, и я собирался вздремнуть. Нам предстоял девятичасовой перелёт, но учитывая смену временных поясов, прибудем в Округ Колумбия примерно через три часа после взлёта. Все это очень странно. Большую часть ночи мы будем спать в самолёте, а приземлимся около полуночи, и потом у меня ещё будет немного времени.

Мы с Мэрилин садились в самолёт последними, поэтому просто заняли два места впереди. Думаю, первым классом или даже лучше. В любом случае, только мы взошли на борт и сели, пошло всего несколько минут, как двигатели загудели и начался разгон. Когда ты президент, ожиданию нет места. Первый приоритет за нами. Мы выруливали на старт, когда Мэрилин вдруг сказала мне:

– Тебе надо позвонить дочери, когда мы взлетим.

– Которой?

– Молли.

Я пожал плечами, моей малышке уже 22, и ей остался всего год до окончания магистратуры. Она всё ещё встречалась с Баки и проводила лето, работая на стажировке в Харли-Дэвидсон, куда её устроил Таскер. Он крупный дилер компании и пользуется некоторым влиянием в главном офисе в Милуоки. Холли уедет осенью, когда отправится в Принстон на докторскую программу.

Она ещё не остановила свой выбор ни на одном парне, но, судя по всему, так же гетеросексуальна, как её братья и сёстры. Холли говорит, что у неё нет на это времени. То же самое с Чарли, кажется, он предпочитает стройных блондинок-моделей, хотя встречался с девушками самых разных рас. Блондинок он называет "зайки на байках".

Когда мы набрали высоту, я взял с консоли пред собой трубку и, попросив соединить меня с Молли, сразу же повесил трубку, зная, что военно-воздушные силы США, агентство национальной безопасности и центр связи Белого Дома смогут отследить студентку колледжа под наблюдением. Которая на самом деле даже и не думает ни от кого прятаться. Спустя несколько минут телефон снова зазвонил, и я ответил. Мэрилин удовлетворённо посмотрела на меня, так что я заподозрил, что меня подставили. Чего же хочет моя дочь прямо сейчас?

– Алло?

– Папочка?! Я так рада, что ты позвонил! Мама говорит, я должна поговорить с тобой. Вообще-то, это Баки должен с тобой поговорить. Не вешай трубку!

– Баки? – в ответ мёртвая тишина. Я посмотрел на жену:

– Ты знаешь, что происходит?

Он засмеялась и не ответила. Примерно через шесть секунд я услышал в трубке какие-то скрипы, потом Баки Таск вышел на связь:

– Уф, мистер президент. То есть, дядя Карл.

У меня было странное предчувствие относительно того, что будет дальше.

– Я слушаю, Баки. В чём дело?

– Уф, м-да, мы с Молли, мы. М-м-м, я прошу руки вашей дочери, сэр.

Я закатил глаза и посмотрел на Мэрилин. Потом прикрыл трубку рукой и спросил:

– Ты это знала, верно?

Она рассмеялась:

– Молли звонила мне днём, пока ты был занят. Скорее соглашайся, пока они не испугались.

Я фыркнул и убрал руку:

– Хорошо, Баки, не то, чтобы мы с тобой никогда не встречались. Добро пожаловать в семью Бакмэн.

Я услышал радостный визг Молли, должно быть, она бросилась ему на шею:

– А теперь дай мне поговорить с дочерью.

– Ой, папочка, спасибо, спасибо огромное! – она щебетала ещё с минуту или около того.

– Спокойно, юная леди. Позволь задать тебе вопрос. Когда должна быть свадьба?

– Что ты имеешь в виду?

Я скривился и покачал головой:

– Это же срочная свадьба? Мы должны выдать тебя замуж немедленно?

– А?

– До того, как пройдёт девять месяцев?

– Эй, я должен был спросить, – Мэрилин улыбнулась и стукнула меня по плечу.

– Хорошо, слушай, мы должны как можно быстрее сообщить о помолвке. Если ты сказала об этом своей матери, скорее всего, она разболтала уже куче людей, – за это я снова получил по плечу! – Поэтому тебе лучше официально объявить о помолвке завтра или послезавтра.

– Да, хорошо.

– Тут твоя мама, – я протянул трубку Мэрилин. Она взяла трубку и сказала мне:

– Ты крыса! – потом уже в трубку: – Молли? Я только что назвала твоего отца крысой!

Они начали перемывать мне кости, а я просто подозвал стюарда, тот ухмылялся. Должно быть, что-то слышал или, скорее всего, Мэрилин что-то сказала.

– Думаю, нам понадобится бутылочка шампанского, пожалуйста.

– Да, сэр. Поздравляю!

– Да? А ты знаешь сколько стоит свадьба? Было бы дешевле, если бы они просто сбежали!

Он рассмеялся и пошёл на кухню. Команда вокруг нас тоже улыбалась. Мэрилин наверняка что-то сказала! Когда стюард вернулся, она уже повесила трубку:

– Ты точно крыса, ещё и жадная крыса!

– Я тоже тебя люблю, дорогая.

Стюард хлопнул пробкой и налил нам шампанского, мы выпили за помолвку. Потом я обратился к нему:

– Окажите мне услугу. Ничего ему не говорите, но сходите назад, найдите Флетчера Дональдсона и притащите его ленивую задницу сюда, пожалуйста. Спасибо.

– Да, сэр.

Он опустил бутылку в кулер и пошёл в хвост самолёта. Спустя несколько минут Флетчер Дональдсон пришёл к нам. Он огляделся, увидел, что тут только мы с Мэрилин, стюард и агент:

– Отмечаете, Карл? А что?

Наверное, Флетчер был рядом со мной дольше всех репортёров, ещё когда я избирался в Конгресс, а потом и в Бакмэн Груп. С тех пор он звал меня по имени, в том числе с того момента, как я попал в Конгресс. Сейчас, хотя он был почтительнее, чем остальные, мы были просто самими собой, и когда он обратился ко мне по имени, я не стал его поправлять.

То же относилось к нескольким людям из верхушки и близким друзьям. Разумеется, моя семья и друзья не звали меня "мистер президент", мой вице-президент звал меня просто "Карл", как и большинство людей в овальном кабинете и, конечно же, Большая четвёрка: государство, казна, безопасность и правосудие. Флетчер был одним из немногих репортёров, кого это тоже касалось, наряду с Тимом Расселом и Джорджем Уиллом, которых я знал почти столько же.

Будучи на своем месте мне приходилось балансировать между "имперским президентством" и чем-то гораздо менее формальным. И Никсон, и Рейган, наверное, были самыми "имперскими" президентами, презиравшими Конгресс, любившими привилегии своего положения и неограниченную власть над "придворными", которые частенько нарушали закон.

С другой стороны, у нас был и Джимми Картер, который всегда сам таскал багаж и носил свитера, пока в Белом доме отключали отопление. Он выглядел не просто не по-имперски, он выглядел дёшево! Похоже, мне удалось найти некую середину. Нет, я не таскал свои сумки, но работал с Конгрессом и, хоть и полагался на своих подчинённых, всегда был готов призвать их к ответу за их же действия.

– Присядь, Флетчер. Шампанского? – я указал ему на сиденье сразу за нами с Мэрилин и подозвал стюарда.

– Ещё один бокал, пожалуйста.

– Да, сэр.

Он вернулся через несколько секунд и ловко наполнил бокал шампанским. Я запротестовал:

– Эй, подождите, оно слишком хорошо! Он всего лишь репортёр. И вряд ли отличит шампанское от пойла.

Флетчер забрал бокал прежде, чем стюард успел воспринять меня всерьёз:

– Не обращайте внимания. Он возвращается в Америку, где люди едва ли любят его так же, как курды.

Мэрилин рассмеялась:

– Это было жестоко, Флетчер! – прокомментировала она.

– Но правдиво, очень правдиво. В чём дело? – осведомился Флетчер.

– Флетчер, я решил сжалиться над тобой после шутки с прыжком из самолёта. И хочу осчастливить тебя некоторым эксклюзивом!

Мэрилин одарила меня пытливым взглядом, но Флетчер навострил уши и стал похож на пойнтера, нацелившегося на дичь:

– Эксклюзив?

– Дай мне день, может два, прежде чем оповестить остальной мир об одном из самых знаменательных событий президентства Бакмэна!

Он посмотрел на мою жену и спросил:

– Почему у меня странное чувство, будто меня во что-то втягивают?

– Потому что ты умён? – ответила она.

– К чёрту вас обоих! Окей, Флетчер, на самом деле это будет не так полезно для тебя, но твой редактор и издатель, возможно, оценят, – сказал я.

Он отпил половину своего шампанского:

– О? Может это и приятно для обычного репортёра, но я больше не живу в Балтиморе. Я переехал в Округ Колумбия несколько лет назад, поэтому мне не нужно часто с ними видеться. Что же заставит их оценить меня?

– Может ты понравишься редактору общественной странички Sun! – пожал я плечами. – Во всяком случае, Sun – наша местная газета, и я подумал, что вы, ребята, могли о ней слышать. Молли только что обручилась. Мы узнали только сегодня.

Флетчер усмехнулся:

– Поздравляю! И кто счастливчик? Кто-то кого я знаю или слышал о нём?

Я подлил Мэрилин и себе ещё немного шампанского и весело посмотрел на неё:

– Знаешь, а между прочим, он может его знать.

И снова повернулся к Флетчеру:

– Вообще, думаю, ты и правда знаешь его или хотя бы его семью. Это Баки Таск, сын Таскера и Тессы. Я знаю, вы встречались.

– А-а-а, твой бизнес-партнёр, с длинными рыжими волосами? Он?

Я кивнул:

– Сейчас в них много седины. Это папа Баки, и на самом деле мы не были партнёрами. Я просто инвестировал в его магазин мотоциклов. Мы знаем Баки с пелёнок.

– Баки и Чарли были бизнес-партнёрами в гоночной команде, – добавила Мэрилин.

– О. И как это было?

– Довольно хорошо, полагаю. Он снова выступает на национальном чемпионате. Мы собирались как-нибудь пойти посмотреть несколько его заездов. Один будет в Нью-Йорке, в Унадилле, там можно посмотреть гонки и заодно увидеться с родными Мэрилин, – сказал я.

– И когда свадьба?

Я понятия не имел, поэтому только пожал плечами и взглянул на Мэрилин:

– Ничего определённого, но в мае следующего года она заканчивает университет, так что, возможно, это будет следующим летом! – ответила Мэрилин.

– Вы собираетесь делать большую свадьбу в Белом доме? – спросил Флетчер, подливая себе шампанского.

Бутылка закончилась, и стюард принёс ещё одну. Я поблагодарил его и продолжил разговор:

– Понятия не имею. Когда была последняя? Не тогда ли, когда одна из дочерей Никсона выходила замуж в Белом доме? Или это был просто приём?

– Мои дочери будут выходить замуж в церкви! – заявила будущая мать невесты.

Я бросил взгляд на Флетчера:

– Полагаю, это уже решено! Слушай, мы официально объявим о помолвке, когда вернёмся домой и поговорим с детьми и Тасками. Не стесняйся, заглядывай со своими людьми. Мы сделаем официальное заявление через день или два, на высшем уровне.

Я зевнул, и Флетчер сразу понял намёк. Он встал и снова наполнил свой бокал:

– Думаю, я заберу это с собой и заставлю всех представителей прессы мне позавидовать.

Я рассмеялся, а после того, как он ушёл, мы с Мэрилин отправились в свой салон впереди, взяв бокалы и оставшуюся бутылку. Теперь время для клуба десятитысячников.

В течение следующих нескольких дней мне надо было уточнить расписание. Сейчас середина лета, нам предстоит выиграть промежуточные выборы. Победа в войне даёт некоторые преимущества. Мой рейтинг за время "Курдского рассвета" и "Курдского дракона" стремительно вырос. Теперь он составлял около 85 %, такого не было с тех пор, как "Несокрушимая победа" уничтожила Аль-Каиду и Талибан. Расписание было заполнено предвыборными выступлениями по всей стране и помощью всевозможным кандидатам в Конгресс и Сенат удержать места или потерять их, если речь о докучливых демократах. Это должно было затянуться на всё лето и плавно перейти в осень.

Но в первую очередь нужно дать совместное интервью нескольким изданиям вооружённых сил. Аrmу Тimеs, Труды военно-морского института США, Аir-Fоrсе Маgаzinе, Соаst Guаrd Маgаzinе, Lеаthеrnесk – все хотели поговорить со мной о курдской войне и моих усилиях поддержать товарищей-ветеранов. Мы договорились встретиться в одном из конференц-залов. У изданий вооружённых сил интересная читательская аудитория.

Будучи военнослужащим, ты мог сталкиваться с ними,возможно, у тебя даже есть подписка, в противном случае, ты никогда о них не услышишь. Разумеется, если ты служишь давно, и ветеран в звании сержанта или офицер, ты будешь знаком с изданиями своих же служб. Кроме того, писатели и журналисты в них зачастую бывшие военные, а если гражданские, то с хорошими знакомствами и связями. Мне не придётся объяснять разницу между танком и бронетранспортёром, например.

Думаю, большая часть вопросов будет посвящена тому, как Аль Джазире удалось записать мою встречу с курдским солдатом в госпитале в Эрбиле. Её транслировали по всему мусульманскому миру, переводили на местные языки, а оригинальная англоязычная запись попала в американские СМИ. Комментаторы заметили, что это было похоже на мои давние усилия расширить возможности трудоустройства и образования для американских ветеранов. Теперь репортёры хотели узнать моё мнение на этот счёт. У каждого был собственный список вопросов, но я подозревал, что интервью будет опубликовано во всех изданиях почти слово в слово и старался давать продуманные ответы.

В: Вы знали, что разговор с курдским солдатом станет известен всему миру?

О: Вообще-то, нет. О, я осознаю, что почти всё, что я скажу или сделаю, может попасть в запись, и я знал, что там будут репортёры, но тем не менее не придавал этому большого значения. Я просто пытался подбодрить раненого, как бывший солдат другого солдата.

В: И что вы почувствовали, узнав о таком широком отклике, как на родине, так и по всему миру? Его показывали почти во всех военных госпиталях страны.

О: Всё, что я сказал ему, применимо к любому раненому и покалеченному солдату в любой стране. Мы недееспособны ровно на столько – на сколько сами считаем. Жизнь не заканчивается, когда мы оставляем службу. Только служба принимает иную форму.

В: Вы часто говорите ветеранам и другим людям, оставляющим службу, идти в политику. Почему?

О: Интересный вопрос. Думаю, это доказано исторически, если вернуться к основам того, что мы называем Западной цивилизацией, и здесь я имею в виду афинскую демократию и Римскую республику. Тогда военная служба была практически обязательным требованием для политика. Не нужно было становиться генералом, но ожидалось, что вы знаете с какого конца браться за копьё и какой стороной втыкать его в кого-то другого. То же самое было в Америке, по крайней мере, до последнего времени. Думаю, во время корейской войны в Конгрессе процент отслуживших в армии составлял 80–90. Всё изменилось после Вьетнама. Сейчас это около 10–20 процентов. Полагаю, этой стране пошло бы на пользу, если бы процент военных снова вырос.

В: Как это?

О: Я постоянно слышу призывы тех, кого называю "ястребами", отправиться куда-нибудь на войну. Они никогда не служили, и их дети никогда не служили, но, Господи, как они рады указывать мне и моим детям что делать! По своему опыту знаю, что на самом деле последние, кто захочет развязать войну это те, кто на ней уже побывал. Я может и не герой войны, но в армии повидал достаточно, чтобы знать, чем это может обернуться.

Мы также обсудили некоторые социальные проблемы, затрагивающие военнослужащих.

В: Вы сторонник защиты прав геев. Вы планируете отменить закон "не спрашивай, не говори"?

О: Не знаю, думаю, я скорее сторонник того, чтобы не судить кого-то по тому, с кем они спят. Это не столько "не спрашивай, не говори", сколько "не спрашивай, не обращай внимания".

В: Но вы не планируете отменить текущий закон?

О: Нет. Думаю, это будет слишком поспешно. Однако, полагаю, время придёт и раньше, чем вы думаете. Считаю, что с нынешним постановлением о гомосексуалистах в силовых структурах будет покончено в течение десяти лет или менее. Это дело поколения. Принятия постановления хотели люди моего возраста и старше, но не младшие поколения. Они его не понимают или не согласны с ним. Всякий раз, когда проводятся опросы по этой теме, ответы представителей старшего поколения резко отличаются от ответов молодёжи. Через десять лет "не спрашивай, не говори" уйдёт в историю. Через двадцать лет молодёжь даже не поймёт, почему нас это так волновало.

В: Некоторые утверждают, что присутствие геев в силовых структурах вызовет разобщение в силовых частях и снизит их эффективность.

Больше глав на сайте https://dark-novels.ru/

О: Кажется, я припоминаю, что те же аргументы высказывались против чёрных в силовых структурах и женщин. Похоже, мы справились с этими двумя кризисами. Добавлю, я просто обожаю тех людей, кто утверждает, что делить окоп с товарищем-геем будет проблематично. Это лишь показывает, что они не знают, о чём говорят! Я бывал в окопах, и единственное, что меня тогда волновало относительно парня, сидевшего рядом со мной, хватит ли у него боеприпасов и не сделает ли он чего-то, что убьёт нас обоих. Никогда не был в окопах с кем-то храбрее!

В: Вы собираетесь уменьшить ограничения касательно женщин в бою?

О: Я этого не одобряю, но буду честен. Во мне достаточно всего от динозавра, чтобы считать, что сражения – мужское дело, не женское. Не все со мной согласятся, конечно, а закон допускает работу женщин в большинстве военных областей, и я не собираюсь это менять. Единственное, что меня волнует, достаточно ли она будет компетентна. Мужчины и женщины отличаются. В среднем мужчины крупнее, выше и физически сильнее. Я отлично понимаю, что сейчас некоторое количество женщин вполне может дать мне под зад, но в среднем, нагрузка, которую мы можем нести, больше той, с которой справляются женщины. Чтобы обойти этот факт, были введены гендерные нормативы, и я считаю это серьёзной проблемой. Если бы я собирался в бой, то хотел бы, чтобы люди рядом со мной смогли справиться с нагрузкой, включая меня самого. На это моя жена и дочери говорят, что я просто сварливый старик, не думаю, что могу что-то противопоставить этому доводу.

Мои ответы о женщинах и геях стали основной темой воскресных утренних шоу уже через неделю после публикации интервью. Как обычно, религиозное право сочло мои ремарки предвестниками конца времён и падения цивилизации, а либералы решили, что я ограниченный ретроград. Иногда просто невозможно победить.

В начале сентября меня ждало одно мероприятие, на котором я должен был стать хозяином, оно было неполитическое. Балтиморский симфонический оркестр начинал осенний сезон в Мейерхоффе. Как одному из крупнейших патронов и почётному члену фондового комитета (забавно, как всё сложилось!) мне принадлежала честь открывать сезон. Будучи президентом, я пропустил несколько лет из-за несовпадения расписаний, но в этом году я был свободен.

Это мероприятие предписывало Вlасk Тiе, настоящее гала представление, и я должен был принимать гостей и пожимать руки властям Мэриленда. Там будет Боб Эрлих, губернатор штата, вместе с Мартином О'Мэлли, мэром Балтимора, и ещё несколькими политиками штата и самого города, несколько конгрессменов, хотя бы один сенатор и огромное множество других больших шишек. Это будет вечер Вагнера, сопровождаемый очень приятной (и дорогой!) коктейльной вечеринкой, а это уже моя забота.

Мэрилин и я прибыли к главному входу на Кафедрал Стрит. Из Округа Колумбия мы приехали на лимузине, что заняло не больше времени, чем перелёт от Южной лужайки до любой точки в Балтиморе, где мы и взяли лимузин. Уверен, там бы нашлось место или парк, где можно было бы приземлиться, но довольно невежливо сажать вертолёт в общественном парке. Подъехав к парадному входу, мы дождались, пока агенты проверят оцепление, потом дверь открылась, и я вышел из машины, затем подал руку Мэрилин.

Начались вспышки фотокамер, я махал толпе по ту сторону оцепления, в основном репортёрам и фотографам. Это гарантированно попадёт на первую полосу раздела "Общество" следующего номера Ваltimоrе Sun. Оттуда мы вошли внутрь, где проходил приём исключительно по приглашениям. Без приглашения никто даже не войдёт в здание, при этом входящие должны пройти через продуманную систему магнитометров. Я знал, что агенты службы безопасности находятся снаружи, в толпе. Возможно, некоторые дежурят на ближайших крышах, а прямо внутри оцепления выстроились офицеры полиции Балтимора.

Мэрилин на пару секунд ускользнула, чтобы поздороваться с Шерил Дедрик. Я помахал ей, а потом заметил Боба Эрлиха, который размахивал руками, чтобы привлечь моё внимание. Я двинулся к нему.

̶ Пистолет!

Я не успел даже оглянуться. Раздалось несколько приглушённых хлопков, но меня уже затащили обратно в лимузин и бросили на заднее сиденье. Завизжали покрышки, засверкали сирены, через несколько секунд мы уже были далеко.

– Что случилось?! – dыдавил я.

– Где Мэрилин?!

Я огляделся, но её в лимузине не было. Я почувствовал привкус крови, должно быть, прикусил язык, когда меня схватили.

– Пистолет, сэр! Миссис Бакмэн в другой машине! – сообщили мне.

Я смутно подумал, куда мы направляемся, но вам никогда этого не скажут. У них план, и лицам, находящимся под защитой, не нужно знать подробности. Кроме того, я в этот момент чувствовал себя неважно, возможно, из-за нервного напряжения. Я был уверен, что прикусил язык, крови во рту было много, а дыхание слегка затруднено.

– Где? – выговорил я и почувствовал, как кровь потекла изо рта на рубашку. В резиденции, наверное, обмочатся. Это уже не отстирать.

«ЧЁРТ! ПРЫГУН СБИТ, ПОВТОРЯЮ, ПРЫГУН СБИТ! НАПРАВЛЯЕМСЯ В ШОК-ТРАВМУ!»

Должно быть, кого-то чем-то ударило. Я смутно подумал кого, и почему меня куда-то тащат и срывают рубашку. Больше я ничего не помнил. Следующее, что я осознал: что проснулся в помещении, очень похожему на больничную палату, но это бессмыслица. Я не был ранен или болен, так почему я в больнице? Я попробовал повернуться, но всё тело затекло, а из обеих рук торчало множество трубок, что-то обвивало голову. Но это всё бессмыслица, я попытался сесть – тоже не получилось. Я снова лёг, силясь понять.

Во второй раз я очнулся в том же помещении, но в голове было яснее. Я смог открыть глаза, потолок надо мной, где бы я ни находился, был облицован плиткой. С него свисали какие-то провода, вешалки, меня окружало что-то похожее на медицинское оборудование.

Я слегка повернул голову вправо и снова увидел медицинское оборудование, было слышно размеренное: «бип-бип-бип», – прямо как в каком-нибудь медицинском телесериале. Доносились приглушённые голоса, может, они тоже из того медицинского сериала. Я попытался заговорить, но во рту пересохло. Затем я хотел повернуться налево, но так и не смог.

Третий раз был немного приятнее. Я чувствовал себя бодрым, а также в полном сознании. Я повернул голову и увидел, что действительно подключён к монитору, показывающему мой пульс, дыхание и давление, очевидно, я лежал на больничной койке. Медсестра уже закончила и теперь говорила с кем-то по телефону. Тут же была и моя жена. Мэрилин сидела на стуле, смотрела на меня и плакала. Что случилось? Я мёртв и теперь переживаю внетелесный опыт, паря вокруг своего тела и наблюдая за людьми?

«Что случилось?» ̶ я попробовал произнести это вслух, но получился только хрип. Медсестра подошла с чашкой воды и гибкой трубкой, она её поднесла к моим губам. Мэрилин теперь стояла с другой стороны, стиснув мою руку мёртвой хваткой. Медсестра дала мне попить, я облизнул рот, чтобы смочить его. Потом сделал ещё глоток и смог еле различимо спросить:

– Что случилось? Где я?

– О, Боже, Карл, тебя подстрелили! – воскликнула Мэрилин.

Я насмешливо посмотрел на неё:

– Нет, меня не подстрелили! Где я?

В этот момент вошли двое, очень похожие на врачей:

– Доброе утро, мистер президент! – сказал первый.

– Да, Вас чуть не застрелили. Вы в Шок-травматологическом центре в Балтиморе.

Оба начали осматривать меня, ощупывать, тыкать и светить, куда только можно.

– Эй, если бы меня подстрелили, разве я бы не почувствовал?

Второй фыркнул:

– Поверьте мне, сэр, вы это почувствуете довольно скоро.

– Кто вы?

Второй представился:

– Я доктор Хоули. Это доктор Ренфрю. Он хирург, а я инфекционист.

– Инфекционист??? Что здесь происходит, чёрт побери? – я требовал ответа.

– В прошлую пятницу вас ранили, в Симфоническом, сэр. Вас привезли сюда, и мы извлекли пулю, но потом вы подхватили инфекцию, и это оказалось гораздо хуже, чем ранение, – ответил Ренфрю, первый врач.

Я посмотрел на жену:

– В прошлую пятницу?! Какой сегодня день?

– Среда. Ты был без сознания целых четыре дня! – Мэрилин сжала мою руку.

– Четыре – я недоверчиво покачал головой.

– Что произошло?

Никто не ответил. Затем я оглядел палату и заметил в углу агента безопасности, одного из моих людей, он кивнул:

– С возвращением, мистер президент. Начальник управления Бэшем вам всё объяснит. Он уже едет сюда.

– Кто сейчас управляет страной?

– Джона выбрали исполняющим обязанности президента, – ответила моя жена.

Эта фраза открыла мне глаза!

– Я уже видел этот фильм! Будем надеяться, что закончится всё иначе.

После этого Мэрилин не выдержала. Она склонилась надо мной и, крепко обняв, разрыдалась. Моя правая рука была относительно свободна, поэтому я поднял её, чтобы погладить супругу по спине, и почувствовал ожидаемую боль в груди. Это заставило меня застонать, тогда я посмотрел на Ренфрю:

– Куда меня ранили? Что произошло?

Агент кивнул ему, и доктор Ренфрю начал рассказывать:

– Пуля попала вам в грудь справа вверху. Выстрел был не очень мощный, но пуля прошла через ребро и пробила лёгкое. Вас привезли сюда, и мы её вытащили довольно быстро, но вы подхватили инфекцию, или во время выстрела, или уже здесь, в больнице. С тех пор мы занимались ей.

Доктор Хоули добавил:

– Инфекция довольно серьёзная. Нам пришлось несколько дней продержать вас без сознания на сильных антибиотиках и обезболивающих. Вчера вы пошли на поправку, поэтому седативные отменили, и вот вы с нами, снова в сознании.

– Ох. Четыре дня. После такого мне кажется, что я не так уж и важен на своей должности, – я задумчиво улыбнулся.

– Значит, я буду жить?

– Возможно, ещё хотя бы лет тридцать-сорок, сэр! – улыбнулся мне в ответ Хоули.

Я фыркнул и заулыбался ещё больше, когда Мэрилин погладила меня по голове:

– Двадцать-двадцать пять, максимум, док. Альцгеймер, паралич и деменция преследуют мою семью. Сомневаюсь, что смогу протянуть больше 70 и ещё нормально функционировать.

– Карл! Твоя мама ещё жива, ей 77!

– Она держится достаточно долго, чтобы вбить кол мне в сердце, – засмеялся я, это тоже было больно.

– Когда я смогу отсюда уйти?

– Вы ещё не совсем в форме, сэр. Не ранее, чем через несколько дней.

Я только кивнул, и два врача продолжили свои ощупывания и тыканья. Потом вмешался агент:

– Начальник управления Бэшем здесь.

Я посмотрел на врачей:

– Если только вы больше не собираетесь меня вскрывать, мне нужно поговорить с людьми. Окей?

– Мы скоро вернёмся, сэр. Вместе с вашим постоянным врачом.

Они вышли за дверь, после них вошёл Ральф Бэшем. Он был одним из "трёх амигос", а когда Брайан Стаффорд, предыдущий начальник управления, ушёл в отставку, вместо него я назначил Бэшема. Я смог помахать ему рукой:

– Привет, Ральф. Доброе утро или уже добрый день?

– Добрый день, мистер президент! – ответил он официальным тоном. – Я здесь, чтобы извиниться за происшествие, и подать прошение об отставке.

Он сунул руку в карман куртки и вытащил конверт:

– Мои люди снаружи, они ждут ваших распоряжений.

– Боже правый, – пробормотал я.

– Ральф, почему ты не говоришь мне, что случилось и заставляешь решать, нужно ли тебе уходить в отставку? Насколько мне известно, кто-то в меня стрелял. Что случилось?

Он подошёл ближе и положил конверт передо мной на кровать, но я его проигнорировал:

– Да, сэр. Мы схватили стрелявшего и уже всё выяснили. Вы когда-нибудь слышали о Роберте Мурадяне?

– О ком?

– О Роберте Мурадяне.

Я порылся в памяти, но ничего не вспомнил:

– А должен был?

– Нет, сэр. Но мы всё равно должны были спросить. Это 25-летний продавец ковров из Восточного Патчога, Лонг Айленд. Не знаю, как лучше выразиться, но он не совсем в своём уме. Я кивнул, и жестом попросил Бэшема продолжать.

– Армянский продавец ковров в третьем поколении. Его дед приехал в страну незадолго до Второй Мировой войны и постоянно рассказывал своим детям и внукам о геноциде армян турками-османами во время Первой Мировой. Большая часть его семьи была убита, он бежал и в конце концов осел в Нью-Йорке.

– Окей, похоже, я уже слышал об этом, но при чём тут я? – спросил я.

– Что ж, как я уже сказал, у этого парня, внука, не все дома. Дедуля хорошо нажаловался на турок всем своим детям и внукам, но в основном они считают себя американцами и просто терпят старого сварливого дедушку, когда он опять заводит свои проповеди. Этот внук, Роберт, решил, что, когда вы ездили в Турцию и помогали им атаковать Ирак, вы всё равно что атаковали Армению.

– Это безумие! – возразил я.

– Вполне возможно, это и есть окончательный диагноз, мистер президент! – согласился Ральф.

– И как же ему удалось подобраться достаточно близко, чтобы выстрелить в меня?

– По правде говоря, он подобрался к оцеплению. Похоже, он отслеживал все ваши перемещения с тех пор, как вы вернулись домой из Европы, но ему не удавалось придумать, как попасть на одну из встреч. Потом он узнал о ежегодном посещении Симфонического и бросился туда, надеясь на удачу. Он украл пистолет у дяди, отставного полицейского, живущего в Квинсе. Вам повезло, это был сорокалетний короткоствольник 38 калибра, а патронам было ещё больше, от времени он вышел из строя. Парень сделал три выстрела, а потом пистолет дал осечку.

– Он выстрелил трижды?

Бэшем пожал плечами:

– Первая пуля попала вам в грудь. После чего вас прикрыли, а балтиморский полицейский смог схватить этого парня. Его скрутили, он продолжал стрелять, но Мурадяна удалось удержать и разоружить. С тех пор он постоянно болтает, даже когда его адвокат говорит ему заткнуться!

«Чёрт!»

– А что с полицейским? – перебил я.

– С ним всё в порядке. На нём был бронежилет, а пистолет оказался действительно паршивый. Он получил несколько синяков, ушиб рёбер и отличную историю, которую когда-нибудь будет рассказывать внукам. У него всё будет отлично и его отправили в принудительный отпуск, будет несколько дней ловить рыбу в заливе вместе с одним из моих ребят, который за ним присмотрит.

– Я хочу с ним встретиться, поблагодарить.

Ральф кивнул:

– Да, сэр, но вы должны принять это. Всё случилось на моём дежурстве.

– Ральф, заткнись. Я не собираюсь тебя увольнять и не позволю сбежать. Выкинь это из головы, немедля. Сейчас, полагаю, ты ведёшь расследование. Можешь не отвечать, я знаю, что так и есть. Если расследование покажет, что ты облажался, или это сделал кто-то из твоих людей, мы сможем повесить виновных. Ты знаешь, у меня с этим делом проблем не бывает. Поэтому отдохни, пусть работа продолжается, посмотрим, что они выяснят.

После чего заговорила Мэрилин:

– Мистер Бэшем, я видела кровь у одного из ваших агентов. Он тоже ранен?

– Да, мэм. Пуля, попавшая в президента, сначала задела одного из агентов в руку.

– Тогда ваши люди сделали свою работу, не так ли?

Он не ответил. Поэтому я повернулся к жене и сказал:

– Иди и найди этого подставившегося под пулю.

Мэрилин улыбнулась мне и пошла к двери. Она открыла её и сказала что-то, чего я не расслышал, Бэшем просто покачал головой. Она привела в палату ещё одного человека.

– Вы спрашивали обо мне, мистер президент?

– Кто вы?

– Я Брайан Нагель, заместитель начальника управления секретной службы, сэр. Начальник управления Бэшем приказал мне явиться! – отрапортовал он.

– Не думаете, что мне следует его уволить?

– Нет, сэр!

– Рад за вас. Подойдите и заберите это конверт в офис и уничтожьте. Вы по-прежнему заместитель начальника управления.

Я повернулся к Бэшему:

– Если возникнет необходимость тебя уволить, я сообщу об этом. А пока ты всё ещё начальник управления.

Кажется, Нагель вздохнул с облегчением, а Бэшем был смущён.

– Подождите, минутку… Если Маккейн исполняющий обязанности президента, я же могу это сделать?

Ральф Бэшем впервые улыбнулся:

– Вы всё ещё президент, сэр. Мистер Маккейн уже направляется сюда, чтобы увидеться с вами.

Я улыбнулся:

– Хорошо! Такое может сбить с толку, не так ли?

– Да, сэр.

– Слушайте, возвращайтесь уже к работе. Мы ещё поговорим.

Я повернулся к Мэрилин:

– Когда ланч? Я умираю с голоду!

Когда Бэшем и Нагель ушли, вошли Хоули, Ренфрю и штатный врач Белого дома Табб.

– Джентльмены! Есть шанс, что мне удастся поесть? Хороший стейк и пиво были бы неплохи.

Они с улыбками переглянулись:

– Мы примем это к сведению, мистер президент, – ответил Табб и присоединился к ощупываниям и тыканьям. Они попросили медсестру вытащить из меня несколько трубок. Потом мне дали тарелку бульона и какое-то красное желе.

Я как раз ворчал по этому поводу, когда показался Джон Маккейн.

– Здравствуй, Джон. Не желаешь немного вкусного бульона и желе? – попытался узнать я.

Он улыбнулся:

– Не хочу мешать твоему выздоровлению. Рад тебя видеть, Карл! Как себя чувствуешь? Привет, Мэрилин.

– Привет, Джон! – Отозвалась она.

Я ответил:

– Немного побаливает. Это ужасно, но кажется чем-то нереальным. Я не помню, как в меня стреляли, но просыпаюсь спустя четыре дня. Что тут было? Мне сказали, ты теперь исполняющий обязанности президента.

Маккейн кивнул:

– Это произошло на следующее утро, когда стало очевидно, что ты пока не в состоянии что либо делать. Мы использовали статью четвёртую 25-й поправки, как и ты, но никто особо не волновался. Не то, чтобы совсем не переживали, но мы, по крайней мере, знали где ты.

Теперь была моя очередь понимающе кивать.

– Теперь когда ты очнулся, если врачи тебя отпустят, сможешь вернуться к работе. Думаю, совет Белого дома сейчас занят бумажной работой.

– Звучит неплохо. Что происходило в мире, пока я был без сознания?

– Обычный бардак и хаос. Все высказывали слова сочувствия. Уверен, некоторые были даже искренни.

Мэрилин фыркнула и закатила глаза.

– Ты всё ещё хочешь такую работу? – спросил я, с улыбкой качая головой.

Он засмеялся:

– Когда выписываешься?

Я посмотрел на жену, она казалась озадаченной, поэтому мы позвали доктора Табба. Мне предстояло ещё подлечиться в больнице, а потом начинать восстанавливать силы, пройти реабилитацию и физиотерапию. На текущий момент предполагалось, что я проведу ещё одну ночь в шок-травме, а потом меня переведут в Бетесду на несколько дней, пока я не буду в состоянии вернуться в Белый дом.

Я не удивился, ведь вообще-то, шок-травма – это Шок-травматологический центр, часть Медицинского центра университета Мэриленда и одно из лучших отделений экстренной медицинской помощи в стране. Они занимаются только экстренными случаями и травмами, например, пациентами с огнестрельными ранениями. Я даже не уверен, есть ли у них койки не в блоках интенсивной терапии. Это определённо не центр долговременной медицинской помощи или реабилитации.

– Наверное, мне нужно сделать заявление, но я, должно быть, ужасно выгляжу. Полагаю, внизу репортёры только и ждут, когда меня объявят мёртвым?

Все трое засмеялись и закивали.

– Вы должны пойти и сделать заявление, что поскольку только лучшие умирают молодыми, я ещё долго тут пробуду. Во всяком случае, что-то в этом роде.

– Вам нужно отдохнуть, мистер президент! – объявил доктор.

Я вдруг почувствовал, что устал:

– Может и так.

Мэрилин поцеловала меня, и они удалились.

Я задремал на несколько часов и проснулся, когда вошла медсестра, чтобы опять меня ощупать и потыкать. Я узнал вечерние новости и совсем не удивился, что являюсь их основной темой. Сообщили, что я в сознании и реагирую нормально, а моё состояние значительно улучшилось. Потом зачитали выдержки из встречи журналистов с Мэрилин, Джоном Маккейном и доктором Таббом.

Они сообщили всё то же самое (очнулся, реагирует, состояние улучшается), а также поблагодарили агентов секретной службы, офицеров полиции Балтимора, врачей и медсестёр Шок-травматологического центра. Я буду госпитализирован ещё несколько дней и смогу скоро сделать заявление.

На мой взгляд, лучший момент был, когда кто-то спросил у Мэрилин, вернусь ли я в норму. На что она ответила:

– Ну, Карл попросил стейк и пива и ворчал, когда ему вместо этого подали бульон и желе. Это вполне нормально, не думаете?

Мне стало смешно. Потом я снова ел бульон и желе на ужин.

Вечером Мэрилин привела ко мне Чарли и девочек. Тот прилетел с гонки, а Молли и Холли приехали с учёбы. Приятно было с ними увидеться, а потом мы отпустили их обратно разбираться в личной жизни. Чарли пропустил гонку в минувшие выходные, а девочки начинали осенний семестр в Принстоне и Мэриленде. Они все и правда выросли.

На следующее утро, после очередного ощупывания и тыканья, а также бульона с желе с соком и чаем, меня перевели в военно-морской госпиталь в Бетесде. Для этого пригнали военный вертолёт для перевозки раненых, погрузили в него и полетели в Бетесду.

Меня ещё раз осмотрели, убрали оставшиеся трубки, катетер и попросили немного пройтись. Я чувствовал слабость и немного пошатывался, но, кажется, все решили, что прогресс на лицо. Ещё мне сказали, что я могу есть и более существенную пищу. Я попросил стейк, но мне предложили овощной гамбургер.

– Как только я отсюда выйду, мы поедем в ближайший Макдональдс! – заявил я всем. Мэрилин при этом умирала со смеху.

Мне удалось встретиться со своими людьми. Джон Вейсенхольц из совета Белого дома прислал письмо на подпись мне и доктору Таббу, в котором говорилось, что я жив, здоров и готов вернуться к своим обязанностям президента. Этого требовала процедура возвращения Джона Маккейна на его обычный пост.

Пришёл Фрэнк Стауфер, и мы рассмотрели всё, что я пропустил за это время, а с Уиллом Брюсисом обсудили вечернюю пресс-конференцию. Её можно провести здесь, в Бетесде, Фрэнк обещал прислать кого-нибудь, кто принесёт мне одежду, что-то попроще. На ланча у меня был бульон и зелёный салат без заправки. После ланча я немного прогулялся, и физиотерапевт пришёл меня помучить. Нужно выбираться из этой больницы!

Пресс-конференция намечалась короткая, может на минут двадцать-тридцать максимум. Уилл ограничил доступ СМИ: допущено было только несколько основных изданий и печатных репортёров. Она будет проходить в зале совещаний, здесь, в Бетесде. Уилл настоял на этом, а Мэрилин и физиотерапевт помогли мне принять душ, помыться и побриться. Единственной моей повязкой был огромный бинт, закрывающий правую верхнюю часть груди. Уилл заставил меня надеть брюки и толстовку на молнии. Доковыляв до пресс-конференции, я выглядел уже почти по-человечески. Именно доковылял, на самом деле это было слишком близко к правде. Правое колено начинало меня по-настоящему беспокоить. Обычно я опирался на трость, но теперь, когда справа в груди у меня была дыра, это стало намного труднее.

Всё-таки, я предпочёл бы встретиться с журналистами, твёрдо стоя на своих двоих. Последним президентом, который мог встречаться с прессой в инвалидном кресле, был ФДР[9]. Горько признавать, но в современную эпоху телевидения, это стало бы началом конца. Поэтому перед входом в зал совещаний, я остановился за дверью, сделал глубокий вдох, выпрямился и передал трость одному из агентов. Я с улыбкой оглянулся на Мэрилин.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Будто меня подстрелили, я пролежал без сознания четыре дня и провёл неделю в больнице.

– Всё будет хорошо.

Я зафиксировал улыбку на лице, сделал шаг вперёд, и неважно как в этот момент взвыло моё тело. Огни камер ярко сияли, на мне не было ни капли грима, но я нагло это отрицал. Я шёл вперёд и махал всем и каждому, доктор Табб подставил мне кресло. Мэрилин прошла за мной и села рядом, так что я оказался между Таббом и Мэрилин. Передо мной стоял стол, и перед всеми троими людьми – микрофоны.

– Здравствуйте. Спасибо, что пришли. Пользуясь случаем, я лишь хотел сообщить всем, что слухи о моей кончине сильно преувеличены. Я сделаю краткое заявление и отвечу на несколько вопросов. – Я подождал, пока остальные устроятся и приготовятся, а теперь шоу. Передо мной на столе лежал текст заявления.

Я: Здравствуйте, спасибо, что пришли. Моё сегодняшнее выступление частично продиктовано необходимостью подтвердить, что я действительно выжил после покушения и уведомить, что я жив. С другой стороны – это главное, я хочу публично поблагодарить всех причастных к моей защите и спасению моей жизни. Первая леди и я хотели бы поблагодарить агентов секретной службы и офицеров полиции Балтимора, которые рисковали своими жизнями, защищая меня и остальных в прошлую пятницу вечером.

Мы также хотели бы выразить свою благодарность врачам, медсёстрам и остальному персоналу Шок-травматологического центра Балтимора и Военно-морского госпиталя здесь, в Бетесде. И миллионам людей, которые думали о нас и молились последние несколько дней. Мы вам очень признательны. Наконец, я хочу лично поблагодарить Джона Маккейна, занявшего моё место, пока я был не в состоянии исполнять свои обязанности. Уверен, сейчас у вас много вопросов, давайте начнём.

Так началась довольно продолжительная сессия вопросов и ответов. Я понимал, что уже относительно поздно, а редакторы будут яростно пытаться исправить всё и урезать для вещания, но меня это не волновало. Прямо сейчас важнее всего показать нации, что я жив, со мной всё хорошо и выгляжу я вполне "по-президентски". Я не замечал, кто задаёт вопрос, просто пытался дать возможность каждому.

В: Как Вы себя чувствуете, мистер президент?

Я: (Улыбаясь). Первая леди спрашивала меня об этом прямо перед тем, как мы вошли. Я сказал ей, что чувствую себя так, будто меня подстрелили, я пролежал без сознания четыре дня и провёл неделю в больнице! (Смех в зале). А если серьёзно, рана болит, слабость, но с каждым днём мне всё лучше, я буду в норме через несколько недель. До той поры я собираюсь сбавить обороты и следовать "приказам" своего врача. (Я посмотрел на доктора Табба). Правильно?

Табб: Состояние президента Бакмэна значительно улучшилось за прошедшие выходные. Ответственно заявляю, что президент в превосходной физической форме для пятидесятилетнего мужчины или даже того, кто на десять-пятнадцать лет моложе. Это ему очень помогает в процессе выздоровления. Ожидается, что он сможет вернуться в Белый дом буквально через несколько дней, однако полное восстановление и физиотерапия потребуют больше времени.

В: Что за терапия?

Я: Ну, у меня вот здесь, в груди, дырка от пули. (Я показал на свою грудь справа). Мышцы повреждены. Сейчас там довольно сильно болит, и я чувствую слабость. Мне нужно восстановить силы и дать ране зажить, чтобы я мог вернуть привычную свободу движений. Это очень утомительно, но должно быть сделано.

Табб: Президент… (он выдал пару минут медицинской латыни, я знал, что это полностью вырежут).

В: Правда ли будто первое, что попросили, были стейк и пиво?

Я: (Смеясь, Мэрилин засмеялась следом за мной). Абсолютная правда! Всё лучше, чем бульон и желе! Первое, что произойдёт, как только мы выйдем отсюда – весь кортеж поедет куда-нибудь! (На этот раз смеялся весь зал).

В: Сообщалось, что покушение организовано армянскими террористами. Это так?

Я: Я не в праве отвечать на этот вопрос. Могу лишь сказать, что, по-видимому, тут нет террористического акта или другой внешней связи. Более того, я просто сообщу, что подозреваемый арестован, и расследование продолжается.

В: Вы действительно уволили начальника управления секретной службы?

Я: Нет, это не так. Позвольте затронуть обе темы. В настоящее время ведутся два расследования. Первое расследует само покушение: кто был причастен, как это произошло и так далее; второе связано с первым, но это внутренняя процедура секретной службы. Первое ещё продолжается, и я уже ответил на вопросы секретной службы касательно происшествия. Скажу только, что я не намерен комментировать информацию о задержанном. Я твёрдо верю в презумпцию невиновности, пока вина не доказана, фигурант заслуживает судебного слушания. Что касается самой секретной службы, я определённо не планирую увольнять людей, пока мы не знаем, что произошло, даже если и было нарушение.

Мэрилин: Один из агентов секретной службы и офицер полиции Балтимора получили ранения, спасая моего мужа. Думаю, мы оба больше беспокоимся об их выздоровлении, чем о том, чтобы начать охоту на ведьм! (Я кивнул).

В: Вы уже с ними встречались?

Я: Нет, но я намерен это сделать.

В: Это заставит Вас пересмотреть оружейный контроль?

Что ж, так и знал, что до этого дойдёт. Моё имя связывали со спонсированием и продвижением Второй поправки к закону о самозащите в пользу оружия. Я тайно надеялся, что кто-то спросит мнение Мэрилин по этому поводу. Может она и демократ и более либеральна, чем я, но мы говорили об оружии, и её не беспокоила Вторая поправка. В нашем первом путешествии у нас не было оружия, тогда как у Паркера оно было. Тогда нас это тоже не беспокоило.

О: Я не против законов о контроле за вооружением. Я против именно глупых законов о контроле за ним. Я не могу погружаться во все детали, но, как я понимаю, человек, стрелявший в меня, украл пистолет у человека, который владел им легально, оружие было зарегистрировано и хранилось должным образом. Никакой закон об оружейном контроле, кроме полной конфискации всего оружия у населения, не смог бы помешать ему заполучить этот пистолет, и мы не станем этого делать!

В: Миссис Бакмэн, Вы сторонница законов о контроле за вооружением?

Мэрилин: То, что я демократ, не значит, что я ненавижу оружие в принципе. Карл владеет оружием ещё со времён службы в армии, и меня не беспокоит, что оно находится в нашем доме. Оружие – не игрушка, вы обязаны хранить его и ухаживать за ним как следует, и как Карл, так и Чарли этому обучены. Если с оружием обращаются должным образом, меня не беспокоит тот факт, что у кого-то оно есть.

Я заметил, как несколько человек странно переглянулись. Этот вопрос ни к чему не привёл.

В: На данный момент вы официально президент? То есть, вице-президент ведь был назначен исполняющим обязанности президента, пока вы были без сознания.

Я: (Кивая и улыбаясь). Это так. Сегодня утром я подписал письмо, заверенное доктором Таббом, в котором постановляется, что я достаточно здоров, чтобы вернуться к своим обязанностям как президента. Это письмо было отослано временному председателю Сената, сенатору Стивенсу, и спикеру Дома, конгрессмену Дилэй. В соответствии с 25-й поправкой я уже обсудил это с вице-президентом Маккейном. Как бы то ни было, я скоро стану настоящим экспертом по 25-й поправке, потому что именно так я сам стал президентом. А вообще, я хочу поблагодарить Джона за его поступок. Он говорит, что я выбрал правильного человека.

В: Вы поддерживали вице-президента в том, что он занял Ваш кабинет?

Я: Я не знал, что Джон Маккейн официально выдвинул свою кандидатуру. А до тех пор я не мог его поддержать. Могу лишь утверждать, что он стал бы превосходным президентом, по моему мнению. И если он официально заявит о своём участии в выборах, я с энтузиазмом его поддержу. Но до этого ещё два года. Давайте подумаем об этом позже, хорошо?

В: Вы помните, что происходило, когда Вас ранили?

Я: (Хмурясь и качая головой). На самом деле, нет. Всё произошло так быстро, я даже не понял откуда было нападение. Я лишь помню, как меня схватили и втащили в машину, а пока я спрашивал агентов, что произошло, они заметили, что я истекаю кровью. После чего всё смешалось, а потом я очнулся в больнице спустя несколько дней. Мы с Мэрилин решили, что это как в песне Билли Джоэла: только лучшие умирают молодыми, – поэтому я пробуду здесь ещё долго, очень долго. (Тут Мэрилин засмеялась и взяла меня за руку).

В: Миссис Бакмэн, что Вы почувствовали, когда узнали, что Ваш супруг ранен? (Проклятье, что за идиотский вопрос!)

Мэрилин: Я была напугана, но знала, что Карл крепкий. Какое-то время я обзванивала детям и другим членам семьи, к тому моменту, когда всё было сделано, пулю уже вытащили, а Карла подлатали. Настоящей проблемой оказалась подхваченная им инфекция. Она была намного серьёзнее. А сейчас я просто хочу забрать его домой, чтобы он мог поправиться.

Я: (Смеясь). Это сработает, если доктор Табб скажет Мэрилин, будто я не уделяю достаточно времени физиотерапии, а потом натравит её на меня, чтобы она замучила меня до смерти. Очень неприятно! (Доктор Табб засмеялся, а Мэрилин возмущённо пихнула меня в левую руку).

На этом пресс-конференция завершилась. Я немного устал, но держался при этом молодцом. Затем мы вышли в коридор, там меня посадили в коляску, и мы убрались подальше от камер. Следующие несколько дней я поправлялся. Мне начали давать нормальную пищу, отменили обезболивающие и назначили посещать физиотерапию дважды в день. В воскресенье Чарли, Молли и Холли навестили меня, и мы смогли поболтать. Позвонила Сьюзи, а также несколько друзей, я поговорил с матерью Мэрилин, которая пообещала, что расскажет всем родственникам как я.

На протяжении всех выходных Фрэнк и другие старшие сотрудники совершали утреннее паломничество в зал совещаний в Бетесде, где организовали для меня мини-офис. К счастью, в мире было всё спокойно. Я должен был ответить на звонки от всевозможных глав штатов и американских политиков, а также благодарить их за добрые слова и помыслы или хотя бы дать им знать, что я жив и всё ещё остаюсь занозой в их задницах. А порой и то, и другое!

В понедельник врачи посчитали возможным выписать меня из больницы, хотя мне ещё требовалось лечение. Меня посадили в лимузин и привезли в Белый дом. Я огляделся вокруг и спросил сопровождающего агента, отмыли ли лимузин от крови. Он покраснел и начал сбивчиво извиняться, но я лишь посмеялся и отпустил его.

Может это и не смешная шутка. В Белом доме мне показалось, что весь персонал Западного крыла и Резиденции пришёл поприветствовать меня аплодисментами, когда я выходил из машины. Я поблагодарил всех и сказал, как ценю их жест. Я уже мог нормально передвигаться, не выдыхаясь, и мне больше не нужна была коляска. Я не стану инвалидом, ведь я ненавижу это!

Примечания

1

Хитрый Дикки – прозвище президента США Ричарда Никсона

(обратно)

2

Сессия «хромых уток» – сессия последнего старого состава Конгресса после выборов перед созывом нового.

(обратно)

3

Исполнения для оценки – (“Discharge to assess” или сокращённо “ D2A”

(обратно)

4

Оди Мёрфи (англ. Audie Leon Murphy; 20 июня 1925 – 28 мая 1971) – американский военный и киноактёр, участник Второй мировой войны, американский военнослужащий, удостоенный наибольшего количества наград за личное мужество.

(обратно)

5

https://goo.gl/4tJdiA одна из самых известных перестрелок в истории Дикого Запада.

(обратно)

6

"Бэбигейт" – отсылка к "Уотергейту", скандалу, в котором был замешан президент Билл Клинтон

(обратно)

7

«Кричащие Орлы» – 101-я воздушно-десантная дивизия.

(обратно)

8

БП – ВР – Вritish Реtrоlеum.

(обратно)

9

ФДР – Франклин Делано Рузвельт.

(обратно)

Оглавление

  • Глава 100. Гонка началась
  • Глава 101. Ситуация накаляется
  • Глава 102. Вестминстерский ужин
  • Глава 103. Женские голоса
  • Глава 104. Импульс
  • Глава 105. Отпуск
  • Глава 106. Политический инструктаж
  • Глава 107. Мистер Бакмэн отправляется в Вашингтон
  • Глава 108. Заселение
  • Глава 109. Руководитель аппарата
  • Глава 110. 1991-й в столице нашей страны
  • Глава 111. Собачьи бои и Законодательство
  • Глава 112. 1992
  • Глава 113. Старый друг
  • Глава 114. Новая коалиция
  • Глава 115. Самый храбрый из людей, которых я когда-либо встречал
  • Глава 116. 1994
  • Глава 117. Смена караула
  • Глава 118. Вооружённые силы
  • Глава 119. Контратака
  • Глава 120. Мистер Совершенство
  • Глава 121. Дети всех сортов
  • Глава 122. Импичмент
  • Глава 123. Мыльное Восстание
  • Глава 124. Новая работа
  • Глава 125. Проверка
  • Глава 126. Подбор
  • Глава 127. Новая кампания
  • Глава 128. Шторм
  • Глава 129. Дом! Родной дом!
  • Глава 130. Житейская мудрость
  • Глава 131. Агитация
  • Глава 132. Октябрьский сюрприз
  • Глава 133. Кризис Бакмэна
  • Глава 134. Сторожевой пёс
  • Глава 135. Инаугурация
  • Глава 136. Ожидание
  • Глава 137. Государственная измена
  • Глава 138. Последствия
  • Глава 139. Восстановление
  • Глава 140. Присяга
  • Глава 141. Похороны
  • Глава 142. Разведка
  • Глава 143. Война
  • Глава 144. Президент Бакмэн
  • Глава 145. Внешняя политика
  • Глава 146. Специальное объявление
  • Глава 147. Послание президента
  • Глава 148. Саммит в Комп Дэвид
  • Глава 149. Весна
  • Глава 150. Выпускные
  • Глава 151. Адский розарий
  • Глава 152. Изменения
  • Глава 153. Из залов Монтесумы
  • Глава 154. Летний круиз
  • Глава 155. Пробираясь дальше
  • Глава 156. Подрыв репутации
  • Глава 157. Отцовство
  • Глава 158. Затишье перед бурей
  • Глава 159. Катрина
  • Глава 160. Последствия Катрины, начало Курдистана
  • Глава 161. Молот и наковальня
  • Глава 162. Идя на войну
  • Глава 162. Бонус
  • Глава 163. Выживание
  • Глава 164. Курдскиепоследствия
  • Глава 165. Выживание
  • *** Примечания ***