КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Волчье время [Рэйда Линн] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Волчье время

I

ПРОЛОГ

Над воротами трактира полоскался на ветру штандарт — черное поле с серой крысой, знак бейн-арилльской разведки. Эккерт чуть-чуть помедлил и направился туда. В просторном нижнем зале пели песни и орали. Сквозь ароматы чеснока и масла, плывшие из кухни, отчетливо пробивался запах мокрой псины, исходивший от сушившихся на распялках плащей разведчиков. Лориан Эккерт покривился. Ему был отвратителен и сам загаженный трактир, и веселившийся здесь сброд, но выбора у него не было.

Вышедший к новым посетителям трактирщик сразу опознал в Эккерте рыцаря, и лицо у него вытянулось. Знатные сеньоры редко снисходили до того, чтобы передохнуть в такой дыре, но если это все-таки случалось, то они обычно забывали заплатить.

— Какая честь, мессер!.. — неискренне сказал хозяин. — Я сейчас же прикажу подать вам лучшего вина.

— Не надо, — буркнул Эккерт. У него не было ни малейшего желания пить кислую бурду, которую здесь называли эшаретом. — Я пришел по делу. Меченый уже вернулся?..

Трактирщик вытер руки о передник.

— Он наверху... Вторая дверь по коридору. Вас проводить, месьер?

— Сам дойду. Ждите меня внизу, — сказал Эккерт сопровождающим его стрелкам. Лица у парней просветлели. Посидеть в тепле, выпить вина, а может быть, даже облапать подвернувшуюся под руку служанку — это, разумеется, куда приятнее, чем идти с Эккертом наверх.

Лориан пожалел, что он не может относиться к жизни так же просто.

Поднимаясь по рассохшимся ступенькам, Эккерт думал, что не дело знаменосцу Родерика из Лаэра самому тащиться в комнату к какому-то разведчику. Конечно, следовало бы послать за Меченым слугу. Но Лориану не хотелось говорить с Меченым при свидетелях. Даже не потому, что предмет их беседы составлял особенную тайну — просто тот, кого здесь называли Меченым, отличался слишком уж своеобразными манерами.

Стучаться в дверь и дожидаться приглашения сэр Лориан не стал. Рыцарь почти надеялся на то, что Меченый спит или тискает свою девку. Не то чтобы мессеру Эккерту так уж хотелось созерцать разведчика в одних подштанниках, с опухшим от долгого сна лицом, но, может быть, нелепый вид немного поубавит Меченому спеси...

Но надежды Эккерта не оправдались. Когда он вошел, разведчик сидел на грубом табурете, поставив ногу на каминную решетку, которую чистили никак не позже прошлого Эйслита, и наливал вино в облезлый деревянный кубок. Еще одна пыльная пузатая бутылка дожидалась своей очереди на краю стола. На закрепленной над огнем сковороде шипели и брызгались колбаски, от которых по всей комнате плыл соблазнительный аромат свежего мяса, масла и приправ, а на столе перед разведчиком лежала булка, кусок сыра и пара облупленных яиц. Меченый явно собирался ужинать.

Между их встречами Эккерт обычно успевал забыть, насколько молод раздражавший его человек, но факт оставался фактом. На вид Меченому было не больше двадцати, а на деле он мог оказаться ещё младше. Эккерт вспомнил слух о том, что с некоторых пор он всюду таскал за собой девку, липшую к разведчику, как банный лист. В принципе, Эккерта это известие не слишком удивило. Впечатлительным девицам разведчик должен был нравиться чрезвычайно — хотя бы этой своей наглостью и тем, что парень был весьма хорош собой, даже несмотря на шрам, тянувшийся через весь лоб и давший Меченому его прозвище. Но притащить очередную шлюшку в лагерь — это уже слишком. Если каждый станет делать что-то в этом роде, войско скоро превратится в подобие курятника.

Сэр Лориан пообещал себе, что обязательно поговорит с разведчиком о его девке, как только покончит с более насущными делами.

Увидев Эккерта, юноша отсалютовал ему поднятым кубком, словно собирался выпить за здоровье гостя.

— Мессер Лориан... Какая честь, — сказал он почти с той же интонацией, что и трактирщик. Прозвучало это не намного лучше, чем — «Какого лешего вы здесь забыли?».

Учитывая разницу в их возрасте и положении, Меченому вообще-то следовало встать, но он явно не собирался это делать. Юноша даже не счел необходимым снять ноги с решетки — так и продолжал сидеть в прежней вальяжной позе, покачивая носком заляпанного грязью сапога.

Сэр Эккерт решил сделать вид, что ничего не замечает. В редкие моменты, когда приходилось встречаться с Меченым лицом к лицу, Лориан чувствовал, что с трудом переносит этого самоуверенного сопляка. Но, к сожалению, мальчишка был им нужен. До сих пор он возвращался невредимым из тех мест, где сгинул бы любой другой разведчик из его отряда. Лориан не сомневался, что с таким характером и склонностью соваться в самые опасные места юноша рано или поздно свернет себе шею. Но пока этого не случилось, нужно было постараться извлечь из талантов Меченого все, что можно.

— Могу ли я надеяться, что вы приехали нарочно для того, чтобы увидеться со мной?.. — небрежно спросил юноша, отпив глоток вина. А Лориан уже в который раз подумал, что, хотя мальчишка выдает себя за простолюдина, он наверняка воспитывался не в деревне. Эккерт готов был поклясться, что он уже где-то слышал эти интонации, но вспомнить, кто из тех, с кем он встречался раньше, отличался такой раздражающей манерой разговора, Лориан никак не мог.

— Я ехал мимо и увидел над воротами ваш знак, — отрывисто сказал сэр Эккерт. Стоять посреди комнаты столбом было глупо, дожидаться приглашения присесть — еще глупее. Лориан смахнул пылинки с табурета и уселся. — Мои люди тут перехватили одного шпиона из Бейн-Арилля. Среди бумаг, которые он вез, было кое-что о тебе. Не хочешь посмотреть?..

Он вытащил из поясного кошеля листок и бросил его на стол. Меченый повертел листок в руках, а после этого с непроницаемым лицом протянул его Лориану.

— Прочтете мне, мессер?..

Эккерт бы с радостью высказал Рику все, что думает про этот глупый фарс. Но вместо этого он стиснул зубы, взял бумажку и прочел.

— Рост — около шести сэ, темные волосы, смуглая кожа. Энониец либо полукровка. Особые приметы — шрам через лоб, старый ожог на левой скуле. Светлые глаза. Двадцать ауреусов за тело или за другое убедительное доказательство, что ты убит. И восемьдесят ауреусов тому, кто сможет привезти тебя живым.

— Ну, это еще дешево, — осклабился разведчик. — Поглядим, что они станут писать через полгода.

Лориан поморщился. Мальчишка...

— Перестань паясничать и постарайся отнестись к моим словам серьезно. Ты уже превратился в настоящую кость в горле у мятежников, а Сервелльд Дарнторн — человек на редкость мстительный. Если решишь не обращать внимания на то, что я тебе сказал, то я, по крайней мере, буду знать, что меня это уже не касается.

— Значит, вы сделали такой крюк только затем, чтобы меня предупредить? Весьма признателен, — насмешливо ответил Меченый. Сэр Лориан подумал, что «крысиный» стяг как нельзя лучше подходит людям, которые под ним сражались. Этот Меченый был самой настоящей крысой: быстрой, наглой и определенно — с ядовитыми зубами.

— Нет, для тебя есть дело. Мессер Родерик хотел, чтобы ты съездил вверх по Шельде — хотя бы до ближайшей переправы — и взглянул, что там творится.

— Это те места, где пропадали наши фуражиры?..

— Да, те самые.

Меченый криво ухмыльнулся.

— Я, конечно же, не смею обсуждать решения лорда-командующего... но не разумнее ли было бы послать кого-то на разведку до того, как отправлять туда отряд?

Эккерт сурово посмотрел на него исподлобья.

— Что-то ты стал слишком много разговаривать. Считаешь себя самым умным человеком во всем войске?

Меченый не ответил — вместо этого он встал, прихватил со стола длинную двузубую вилку и начал снимать с огня шипящие колбаски. Эккерт еще несколько секунд помедлил, а потом хмуро сказал:

— Да были там наши разведчики... Дошли до Верхнего порога — и все было чисто. А теперь отряд пропал. Надеюсь, что тебе не нужно объяснять, что это может значить?..

— Кромешники, — уверенно ответил Меченый.

— Безликие, — поправил Лориан. Манера юноши вворачивать в свою речь крестьянские словечки была такой же нелепой, как и его утверждение, что он неграмотен. Принять Меченого за простолюдина можно было только спьяну. — Посмотришь, что там с черными, а после этого доедешь до Кир-Кайдэ.

— До Кир-Кайдэ? — повторил южанин, словно недослышав. А потом внезапно рассмеялся. — Вы неподражаемы, сэр Лориан! Сначала сообщаете, что люди Дарнторна начали за мной охоту, а потом посылаете меня прямиком к ним. Сразу видно, что вы очень щепетильный человек. Другой бы промолчал о той бумажке — а вы сразу показали ее мне. Чтобы потом, когда меня будут четвертовать в Бейн-Арилле, сказать себе, что вы меня предупреждали.

Лориан нахмурился. На этот раз — не из-за дерзости разведчика, а из-за смысла его слов. Неужели в глазах Меченого все его поступки в самом деле выглядят именно так?..

— Когда я должен выехать?.. — спросил разведчик, обрывая его размышления.

— Сэр Родерик рассчитывает, что ты покинешь лагерь до темноты.

Лицо мальчишки напряглось.

— До темноты?.. — повторил он.

— Таков приказ лорда-командующего.

— Ну разумеется... приказ, — процедил Меченый. Он зло прищурился, и странные зеленоватые глаза сверкнули, как два узких лезвия. — Я только что вернулся из объезда, мессер Лориан. Не стану утомлять вас описанием того, как я провел последние шесть дней — но теперь я намерен вымыться, поесть и хотя бы одну ночь поспать под крышей.

— Дело срочное, — нахмурился сэр Лориан.

— Тогда найдите для него кого-нибудь другого.

— Мессер Родерик считает, что с этой задачей лучше всего справишься именно ты.

— Можете передать лорду-командующему, что, если он ищет человека, который будет бросаться выполнять его приказы, не успев пожрать и просушить штаны — то это не ко мне.

Парень и раньше часто позволял себе высказывания, от которых Эккерт скрипел зубами. Но его последние слова были такой запредельной наглостью, что ответить на них можно было только одним способом — не поднимаясь с места, дать мальчишке в зубы — так, чтобы он кубарем слетел со своего табурета.

Впоследствии Эккерт часто спрашивал себя, почему он этого не сделал. Потому, что Меченый и вправду выглядел чудовищно уставшим — или все же потому, что Эккерту смертельно не хотелось связываться с этим полоумным?

Вероятно, истину нужно было искать где-то посередине.

— Ладно, — сухо сказал Эккерт. — Можешь отправляться завтра утром.

Он не уточнил, насколько рано, чтобы парень снова не полез в бутылку, и Меченый понемногу успокоился. Вернувшись к прерванному Лорианом ужину, он откусил кусок от своей булки, отхватил чуть ли не половину от наколотой на вилку жареной колбаски и опять поставил ногу на каминную решетку. Присутствие знаменосца Родерика из Лаэра его явно совершенно не смущало.

Понаблюдав за юношей пару минут, Эккерт спросил:

— До нас дошли слухи, что ты притащил сюда какую-то девицу. Это правда?

— Ну, допустим, — неохотно отозвался Меченый.

Сэр Лориан нахмурился.

— Мне кажется, даже ты должен понимать, что это уже слишком. Если тебе нужна женщина, можешь найти ее в любой деревне — шлюх, хвала Создателю, везде хватает. Неужели обязательно было обзаводиться своей собственной?..

— Она не шлюха, — мрачно сказал парень.

— Тьфу ты!.. Неужели правду говорят, что женат на этой девке?

Меченый зацепился сапогом за ножки табурета и качнулся взад-вперед.

— А вам-то что за дело, мессер Лориан? С чего вам вздумалось совать свой нос ко мне под одеяло?.. Может быть, я что-то пропустил, и вы вступили в орден Белых братьев, чтобы проповедовать безбрачие и воздержание?

Лориан тяжело поднялся на ноги.

— Ты забываешься, сопляк.

Теперь Меченый смотрел на рыцаря снизу вверх, но, к сожалению, ни следа замешательства или испуга в его взгляде не было.

— Сэр Лориан... С тех пор, как я вступил в разведку, мы виделись с вами трижды — не считая вашего сегодняшнего посещения, конечно. Все три раза вы давали мне какие-нибудь поручения. В первый раз я потерял коня и кошелек, второй — получил в бок стрелу, а в третий раз мне пришлось перебираться на тот берег Шельды вплавь — что было бы приятно в августе, но уж никак не в марте. Каждое ваше посещение приносит мне сплошные неприятности, сэр Лориан... но я, как видите, не жалуюсь. Однако, если вы начнете посещать меня затем, что читать подобные нотации, мы с вами очень скоро утомим друг друга.

— Как я должен это понимать?

— Да очень просто, сэр. Не лезьте в мою жизнь, как я не лезу в вашу. Думаю, что это будет только справедливо.

Дверь, ведущая в смежную комнату, внезапно приоткрылась, и в комнату заглянул какой-то человек.

— У тебя все в порядке, Рик?..

— Да, Лэн. У меня гость.

Вошедший бросил быстрый взгляд на сэра Лориана и, узнав в нем знаменосца сэра Родерика, вежливо поклонился.

— Монсеньор...

Лориан закусил губу. Ронять свое достоинство, выясняя отношения с простым разведчиком при посторонних, было невозможно, но Эккерт пообещал себе, что при следующей встрече Меченый ответит за все сразу.

— Мы с мессером Родериком будем ждать доклад о положении под Шельдой, — сухо бросил рыцарь, направляясь к выходу.

— Разумеется... счастливого пути, сэр Лориан.

Когда Эккерт ушел, Крикс потянулся за бутылкой и плеснул себе ещё вина.

— Скажи — ты что, не мог его не раздражать?.. — с укором спросил Лэн, который слышал их беседу с Эккертом с начала до конца.

— По правде говоря, он раздражал меня гораздо больше, — возразил на это Рикс. — Да фэйры с ним... ты слышал, что Безликие уже под Шельдой?

— Это просто слухи.

— В тот раз тоже были «просто слухи». Помнишь, чем все кончилось?

Лэн промолчал.

I

— Ну вот и добрались, — сообщил Крикс, ослабляя подпругу и жестом показав мальчишке с постоялого двора, что сам почистит своего коня.

Фэйро презрительно изогнул шею. Крикс вздохнул.

— Не сомневаюсь, ты бы предпочел хорошую конюшню в Глен-Гевере. Но у нас нет выбора, приятель. Слышал, что рассказывают на дорогах?..

Судя по тому, какого взгляда удостоил его Фэйро, конь считал «дан-Энрикса» непоправимым дураком. И где-то в глубине души южанин готов был с ним согласиться. Выехать из имперской столицы с твердым намерением ехать в Глен-Гевер, к любимой девушке, а в результате оказаться у дрянного постоялого двора, где разместился штаб имперской войсковой разведки — это и впрямь могло быть знаком невеликого ума.

Или, наоборот, предназначения. Той самой судьбы, которая, по утверждению аварца Ар-Занаха, держит за руку того, кто следует ей добровольно, и пинками подгоняет тех, кто пробует сопротивляться ее воле.

Крикс надеялся, что не ошибся в своем выборе.

Конюшенный мальчик не ушел, а устроился поодаль и время от времени косился на высокого южанина, который что-то говорил себе под нос. Но Крикса это не смущало. Он и раньше привык разговаривать с конем, как с настоящим собеседником, а за время путешествия эта привычка укрепилась еще больше — все равно, помимо Фэйро, говорить в дороге было не с кем.

— ...В лагерь нам, пожалуй, лучше не соваться, — говорил он черному коню, наполнив кожаный бурдюк водой и держа его так, чтобы Фэйро удобно было пить. — Наверняка наткнемся на кого-нибудь из тех, кто воевал в Каларии, и нас с тобой узнают. Или, на худой конец, засомневаются... и сообщат мессеру Ирему или еще кому-нибудь из Ордена. К стрелкам и щитоносцам тоже не пойдешь — им лошади без надобности. Вот и остаются только «крысы». Как ты думаешь, удастся нам попасть в Серую сотню?..

Конь, естественно, не отозвался.

— Вот и я не знаю, — согласился Крикс.

Сидевший на поленнице мальчишка потихоньку покрутил пальцем у виска. «Дан-Энрикс» сделал вид, что ничего не видел, и, похлопав черного коня по шее, решительно направился к крыльцу гостиницы. Ему сказали, что в Серую сотню можно записаться прямо здесь — у вербовщика, который постоянно сидит в нижнем зале.

Вербовщик «крысиного» подразделения и в самом деле походил на крысу. У него было худое узкое лицо, длинный и острый нос и глубоко посаженные темные глаза с припухшими не то от недосыпа, не то после долгой пьянки веками.

— Новенький? — безразлично спросил он, когда «дан-Энрикс» подошел к его столу. Крикс коротко кивнул. Он был готов к расспросам, может быть, даже к тому, что от него потребуют на деле доказать, что он заслуживает места в «Серой сотне». Но вербовщик просто придвинул к себе лист бумаги — верхний из трех или четырех лежащих на столе. Крикс обратил внимание, что на листе остался мокрый оттиск от кружки, которую кто-то поставил прямо на список. Кроме этого, бумагу украшали несколько масляных пятен, словно ее трогали не слишком чистыми руками.

— Имя?.. — так же равнодушно спросил вербовщик.

— Безымянный, — вызывающе ответил Крикс. Еще в дороге он решил, что не станет придумывать себе новое имя, а представится тем прозвищем, с которым прожил первые десять лет своей жизни. Оно как нельзя лучше подходило человеку, разом оборвавшему все прежние привязанности и начавшему новую жизнь в буквальном смысле с чистого листа.

Юноша посмотрел на Крысу, ожидая удивления или хотя бы вопросительного жеста. В Легелионе обычай не давать подкидышам и незаконнорожденным нормальных человеческих имен не прижился совершенно — Крикс до сих пор помнил выражение лица мессера Ирема, когда он назвался «Безымянным» в день их первой встречи. Но, похоже, в Гардаторне и Бейн-Арилле такие безымянные подкидыши были обычным делом. Вербовщик и не подумал удивиться — только мельком посмотрел на Крикса и устало потер пальцами слезящиеся красные глаза.

— Бастард, — констатировал он. — У нас уже есть двое... Хотя нет, теперь уже один. Но тебе все равно понадобится прозвище, чтобы не возникало путаницы.

Крикс передернул плечами. Ему было наплевать, как его станут звать все эти люди.

— Напиши что хочешь, — сказал он. Вербовщик ухмыльнулся, в первый раз за всю беседу проявив какие-то признаки эмоций.

— Зря ты так, — заметил он. — Могут ведь такое прозвище привесить — не обрадуешься.

«Дан-Энрикс» пристально взглянул на Крысу. Тот сморгнул — а потом полуодобрительно, полунасмешливо скривил тонкие губы.

— Ясно... Значит, будешь Меченым. Не возражаешь?

Крикс кивнул, глядя на то, как перо Крысы вывело какую-то кривую закорючку на бумаге. То ли вербовщик берег бумагу, то ли ему просто было лень писать нормально. Крикса это, по большому счету, не касалось. Прозвище, придуманное Крысой, юношу не вдохновляло, но при этом и не вызывало отвращения. Меченый так Меченый. Такийцы позаботились, чтобы при встрече с ним в глаза в первую очередь бросался его шрам.

Крыса опять потер глаза и покосился на него.

— Ну, чего встал? Свободен. Через несколько часов вернется командир — представишься ему вместе с другими. Или у тебя еще какое-нибудь дело?..

По тону вербовщика было ясно, что лучше всего ответить «нет». Но Крикс не собирался уходить, не разузнав интересующих его подробностей. По своей должности в отряде Крыс просто обязан был оказаться кладезем полезной информации, но для того, чтобы он пожелал ей поделиться, помятого вербовщика не помешало бы задобрить.

— Завтрак здесь подают? — осведомился Крикс.

— Как и везде — если есть деньги.

— Деньги есть... Что лучше взять, пива или вина?

На сей раз вербовщик взглянул на него с явным интересом.

— У здешнего хозяина есть недурное темное.

— Прекрасно, значит, пиво, — кивнул Крикс, садясь напротив Крысы.

— Гилберт Тойн. В этом отряде — просто Гил, — помедлив, представился тот, сдвигая в сторону бумаги и чернильницу.

Когда пару минут спустя заспанный слуга водрузил на стол две толстостенных кружки, энониец отсалютовал своему собеседнику, глотнул пива вперемешку с бурой пеной — и спросил:

— Значит, «Серая сотня» принимает всех?..

— Практически, — спокойно согласился Гилберт, с явным удовольствием отпив из своей кружки — У каждого рекрута должно быть не меньше трех пальцев на любой руке, по крайней мере один глаз и нужное количество... конечностей. Словом, калек мы не берем и хворых тоже. Не берем детей младше тринадцати, переодетых баб и стариков. Все остальные могут записаться. Кто доживет до конца месяца — получит жалование, семьдесят ассов. Тех, кто приходит без оружия, экипируем прямо здесь, но я бы не советовал. Хорошее оружие все на руках, из того, что можно выбрать — одна дрянь.

— А как вы узнаете, что новый рекрут в состоянии владеть этим оружием?

Тойн удивленно посмотрел на Крикса.

— А чем тут владеть?.. Тут ведь тебе не щитоносцы княжьей сотни и не рыцарская конница. Знаешь, с какой стороны взяться за меч — значит, сгодишься.

Энониец промолчал, поскольку попросту не знал, как реагировать на такое заявление, и хлебнул еще пива. Гилберт не солгал, оно было хорошим, с мягкой, едва ощутимой горечью, и Крикс уже почти решил заказать еще одну кружку, когда допьет первую. На кухне к тому времени наверняка успеют приготовить сому — популярное местное блюдо из мяса, яиц и сыра c травами.

— Меч у тебя хороший... даже слишком, — сказал Гил после недолгой паузы, искоса глядя на серебряную рукоять Эльбриста. — Где ты его взял?

Крикс еще в дороге приготовился к подобному вопросу, так что не задумался ни на минуту.

— Снял с одного мертвого рыцаря, пока доехал, — объяснил он Тойну. И, предупреждая следующий вопрос, добавил — Я и кошелек его забрал. Под Шельдой полно трупов — и чужих, и наших.

— Трупов-то полно, но большинство из них раздеты догола. А все оружие и ценности после любой стычки собирают в первую очередь.

— Значит, мне повезло. Моего мертвеца никто не обобрал. Наверное, он смог прорваться, когда их отряд попал в засаду. Я его нашел в овраге. То ли за ним вовсе не гнались, то ли гнались, но не смогли догнать. Конь у него хороший... просто птица, а не конь.

Гилберт прищурился.

— Ты и коня забрал?..

— А то, — спокойно сказал Крикс и отхлебнул из своей кружки.

— Понятно, — протянул Тойн. — А скажи, были на том рыцаре какие-то опознавательные знаки? Я хочу сказать — гербы, эмблемы и вся остальная мишура.

— Да, была вышивка на котте, слева. Треугольный щит, деленный надвое, верхнее поле голубое. И какая-то серебряная вышивка поверх. А что на ней — Хегг ее разберет, там все было в грязи и в засохшей крови.

— Складно, — кивнул Крыс. — Может, другие тебе и поверят.

— Но не ты?..

— Не я. У тебя есть отличный меч и деньги, и я видел, как ты пробежал глазами наши списки, когда сел за стол. Имей в виду, что здесь кроме меня нет грамотных людей, даже сам Ольджи просто притворяется, что знает буквы.

— Ольджи?

— Лео Ольджи, твой будущий командир. Если, конечно, ты еще не передумал поступать в разведку.

— А с чего я должен передумать?..

Тойн вздохнул.

— С того, что здесь нет ничего такого, ради чего тебе стоило бы поступать в Серую сотню. Славы ты здесь не получишь, денег тоже. Если ищешь приключений, то они у тебя будут... но недолго. И уж точно не такие, какие ты себе воображаешь. Одним словом, рыцарским сынкам — даже бастардам — тут не место.

Гилберт явно полагал, что перед ним побочный сын какого-нибудь мелкого провинциального сеньора, выкравший дорогой меч из оружейных своего отца и надеющийся сделать себе имя в «Серой сотне», благо здесь никто не станет интересоваться его происхождением.

— Ты ошибся, Тойн. Я совсем не тот, кем ты меня считаешь, — усмехнулся Крикс.

— Дело твое, — пожал плечами Гил. — Но вот что я тебе скажу — избавься-ка ты побыстрей от этого меча. Лео наверняка захочет взять его себе, когда увидит. У него страсть к хорошему оружию.

— А если я не соглашусь его отдать?

— Вот именно от этого я и хотел тебя предостеречь. Если ты все-таки решишь остаться, постарайся ладить с Ольджи. Когда ему кто-нибудь перечит, он звереет. В прошлый раз он в одиночку дрался с двумя латниками Эккерта, и одного из них отволокли на жальник, а другой, насколько мне известно, до сих пор ходит с рукой в лубках. Хотя кто-то, а уж сэр Лориан к себе абы кого не набирает, будь спокоен... Так что мой тебе совет — либо продай свою цацку, либо убери ее подальше, чтобы она не попалась Ольджи на глаза. Или прямо сейчас вставай и уходи.

— Спасибо, что предупредил. Буду иметь в виду, — серьезно сказал Крикс.

Им наконец-то принесли еду, и несколько минут Тойн и «дан-Энрикс» ели молча. Энониец — потому что был ужасно голоден после своего путешествия, а Тойн — поскольку радовался дармовщинке и старался съесть как можно больше.

Утолив первое чувство голода, Крикс поднял глаза от своей тарелки и наконец задал тот вопрос, ради которого он, собственно, и начал этот разговор.

— А скажи, Гил, не слышно ли тут что-то о... Безликих? Я пока сюда доехал, двадцать раз о них услышал. Но все только разговоры, а вживую их никто не видел. Может, врут?..

— Что еще за «безликие»? — не понял Тойн.

Крикс замялся. В самом деле, как прикажете описывать Безликих?.. Какие слова не подбери — получится дрянная детская страшилка вместо правды.

— Ну, ты знаешь... заколдованные рыцари... черные всадники без лиц.

— Кромешники, что ли?!

— Да. Они.

— Тьфу ты, — скривился Тойн и сделал быстрый жест от сглаза. — Неужели обязательно говорить за едой о такой пакости?..

Сердце у Крикса подскочило, пропустив удар. Гримаса Тойна лучше всяких слов свидетельствовала, что слухи о Безликих, которые вынудили Крикса повернуть в Бейн-Арилль, привели его как раз туда, куда и следовало. Это было совсем как в игре, в которую они недолго, но самозабвенно играли в первый год учебы в Академии. Тепло, еще теплее... горячо!

— Так что насчет этих... кромешников? Их в самом деле кто-то видел? — настойчиво спросил Крикс.

— Я — не видел, — сказал Тойн сердито. — А за чужую болтовню я не ответчик.

— Ну, конечно, нет, — успокоительно заметил Крикс. — Я просто хотел знать...

— Закажи еще пива, — неожиданно распорядился Тойн, перебив юношу на полуслове. — Не знаю, на кой ляд тебе все это нужно, но, если настаиваешь, я тебе кое-что расскажу.

Крикс готов был заказать Тойну целую бочку эшарета — лишь бы развязать разведчику язык. Окликнув протиравшего столы слугу, он знаком показал, чтобы им принесли еще две кружки.

— Кромешники появились пару месяцев назад. Говорят, что они служат магу, которого лорд Дарнторн принимает у себя в Бейн-Арилле.

— А как выглядит этот маг? — перебил Крикс, мгновенно вспомнивший Галахоса. — Седые волосы, смуглая кожа, черные глаза?..

— Ничего похожего, — отрезал Тойн. — Говорят, сам бледный, вроде как больной, а глаза светлые, как лед. И жуткие — почище чем у ворлока. А все кромешники будто бы ему служат...

Крикс одним глотком допил оставшееся в кружке пиво. Жуткие, бесцветные глаза... те самые глаза, которые он видел много лет назад в прорезях полотняной маски.

Олварг.

На ловца и зверь бежит?.. И если да — то кто из них ловец? Когда «дан-Энрикс» в первый раз услышал разговоры о Безликих и, запретив себе думать о Лейде, поспешил в мятежную провинцию, он чувствовал себя охотником, выслеживающим матерого зверя. Но при одной мысли об Олварге в душе шевельнулся давно забытый ужас, и «дан-Энрикс» ощутил, что место прежнего азарта занимает страх.

Он встряхнул головой, чтобы прогнать воспоминания о том, что видел много лет назад в Галарре, и нарочито небрежно уточнил:

— И что же этот маг?..

— Он обещал Сервелльду Дарнторну свою поддержку. А в ответ будто бы получил у него разрешение проделывать какие-то магические опыты на пленных из Кир-Кайдэ.

— Ясно, — глухо сказал Крикс, и как бы невзначай провел по лицу рукой, стирая выступившую на лбу испарину. В этот момент дверь хлопнула, и в помещение вошел еще один человек — высокий, плотно сбитый, в черном шерстяном плаще с застежкой в виде крысы. По этому знаку, а еще больше — по тому, как внезапно напрягся Гилберт, Крикс понял, что перед ним тот самый Лео Ольджи, с которым Тойн советовал не связываться. Криксу он слегка напомнил Валиора — такое же кирпично-красное лицо, глаза чуть-чуть навыкате и всклоченная борода, только не темная, а русая.

— Кто это? — спросил Ольджи у вербовщика, бесцеремонно указав на Рикса пальцем.

— Новый рекрут, — быстро сказал Тойн, пытаясь незаметно показать южанину, чтобы он встал. Крикс заметил жестикуляцию сотрапезника, но остался сидеть. Помня о том, что Тойн рассказывал о нраве Лео, Крикс готовился к тому, что Ольджи это может не понравиться, но тот не слишком интересовался Криксом, продолжая обращаться только к Гилберту.

— Лориан Эккерт здесь?

— Нет, Лео.

— Хм. А чей же тогда конь у коновязи?

— Конь?.. — растерялся Гилберт.

— Ну да, Хегг бы меня подрал! Роскошный вороной тарниец. Ты вообще сегодня выходил на улицу? Или торчишь тут с самого утра?..

— Конь мой, — вмешался Крикс.

Тойн покосился на южанина и сокрушенно покачал темноволосой головой.

А Лео наконец-то удостоил его взгляда.

— Твой, говоришь?

— Ну да.

Судя по лицу Лео, Ольджи напряженно размышлял.

— Как тебя звать? — спросил он наконец, внимательно разглядывая Крикса. Превосходный конь и крестовина дорогого меча говорили о своем хозяине одно, а его простая, хотя и добротная одежда, и желание вступить в разведку, слывшую в имперском войске настоящей выгребной ямой — нечто прямо противоположное. Крикс понял, что начальник Серой сотни хочет выяснить, с кем он имеет дело, чтобы не нажить себе ненужных неприятностей.

— Меченый, — сказал Крикс, с трудом припомнив прозвище, придуманное Тойном — слишком уж серьезный разговор произошел после того, как Гилберт внес его в свой список.

— А человеческое имя у тебя имеется? — осведомился Ольджи раздраженно.

— Меня обычно называли Безымянным. Я бастард.

Лео презрительно выпятил губу.

— Сынок какого-нибудь межевого рыцаря, наверное?

Тойн поймал взгляд «дан-Энрикса» и изобразил утвердительный кивок. Но Крикс не пожелал принять подсказку и ответил даже с некоторым вызовом:

— Нет, я простолюдин.

— Что ты мне голову морочишь! — нахмурился Лео. — Если ты простолюдин — откуда у тебя подобный конь?

Крикс коротко пересказал историю про рыцаря, убитого под Шельдой. Он почти не сомневался в том, как Ольджи отзовется на его рассказ — и не ошибся.

— Да, тебе повезло, — медленно сказал Лео, выслушав его рассказ. — По мне, так даже слишком повезло. Подобному коню нужен более опытный хозяин.

— Тогда забери его себе, — мирно сказал «дан-Энрикс».

Насупленное лицо Ольджи при этих словах разгладилось. Гилберт тоже повеселел, решив, что энониец наконец-то оценил его советы по достоинству. Крикс неожиданно засомневался — так ли хороша задуманная им шутка. Правда, он уже успел составить себе определенное — и крайне неблагоприятное — мнение об Ольджи. Лео явно был паршивым командиром и любителем тиранить всех, кто не способен был ему ответить, и Крикс прекрасно понимал, что выяснять с ним отношения придется все равно — если и не сегодня, то в ближайшие несколько дней уж точно. Но даже такой человек заслуживал предупреждения.

— Конь очень своенравный, — нехотя заметил Рикс. — Вполне возможно, что он заупрямится и не позволит на себя сесть.

— Это тебе он мог не дать на себя сесть, — самодовольно ухмыльнулся Лео — А я встречал и не таких строптивых лошадей... Не сомневайся, я заставлю его слушаться.

Ольджи покосился на входную дверь. Ему явно не терпелось ощутить себя полновластным хозяином тарнийца, стоимость которого исчислялась в десятках лун.

— Пойду посмотрю на вороного в деле, — сказал он. — А ты, Гилберт, выдай Меченому половину месячного жалованья. Он неглупый парень... думаю, мы с ним поладим.

Это вряд ли, — вздохнул энониец про себя, и стал ждать развязки, почти не прислушиваясь к трескотне Гилберта Тойна, хвалившего собеседника за неожиданное здравомыслие.

Прошло не больше десяти минут, когда дверь хлопнула опять.

— Эй ты, бастард! Ты меня обманул! — прорычал Лео.

Крикс поднял голову и скользнул взглядом по перепачканной одежде Ольджи и его разодранной щеке.

— Я ведь предупреждал, — заметил он, пожав плечами.

Для человека с характером Лео подобное замечание неизбежно должно было стать последней каплей.

Ольджи направился к нему - с таким лицом, что другой человек на месте Крикса предпочел бы поскорее выскочить в ближайшее окно. Вставая на ноги, южанин пожалел, что до прихода Лео успел выпить обе кружки пива. Пьяным он себя не чувствовал, но даже слабый хмель — уже помеха в драке. А с таким противником, как Лео, это может выйти ему боком.

Первый удар Ольджи канул в пустоту. Второй чуть было не сломал юноше челюсть. Но именно «чуть». Несколько лет назад Астер на практике продемонстрировал «дан-Энриксу», как можно уворачиваться от ударов, доводя противника до белого каления и, в то же время, не давая ему себе навредить. Только у Астера такие вещи получались так же просто и непринужденно, как ходьба или дыхание, а Крикс в подобные моменты чувствовал, что каждый его нерв звенит от напряжения, и предугадывал движения противника с большим трудом. И тем не менее, у Лео неминуемо должно было создаться ощущение, что он дерется с тенью или пытается таскать воду решетом.

— Изворотливый, гаденыш! — выругался он после очередной атаки. — Ну а по-мужски ты драться можешь?..

Энониец не ответил — вместо этого он разорвал дистанцию и ударил Лео в челюсть, так, что голова у Ольджи резко запрокинулась назад. Крикс ощутил, что Лео успел достать его в ответ — правый глаз как будто залило жидким огнем, а в голове противно зашумело. В ту же самую секунду Крикс нанес противнику еще один удар, на этот раз в висок.

Ольджи упал. Любой другой после пары таких ударов сразу же лишился бы сознания, но Гилберт не зря предупреждал, что с Лео не так просто справиться. Он извернулся на полу и пнул противника ногой, едва не повалив его на землю. Крикс решил, что больше ни за что не станет играть с Лео в поддавки. Дождавшись, когда Лео начнет подниматься на ноги, он снова опрокинул его навзничь ударом сапога по ребрам.

Можно было бы использовать тхаро-рэйн, но для таких людей, как Лео, куда убедительнее обычный мордобой. Пусть не считает, что победа досталась его противнику благодаря каким-то хитрым фокусам.

Лео опять попробовал подняться — и южанин пнул его еще раз. А потом еще. По бороде Ольджи уже текла кровь, движения стали замедленными и неуклюжими.

Но Криксу тоже было нелегко — он чувствовал, что его силы на исходе.

— Дернешься еще раз — я тебя убью, — хрипло предупредил он своего противника. Крикс не был до конца уверен, что в нынешнем состоянии Лео способен правильно расслышать сказанное, не говоря уже о том, чтобы его понять. Но он снова недооценил противника. Ольджи перевернулся на бок, сплюнул на пол темный сгусток крови — кажется, вместе с передним зубом — и все-таки прекратил бесплодные попытки встать.

— Конь останется у меня, — подвел итоги Крикс, глядя на Лео сверху вниз. А потом неторопливо отошел, в любой момент готовясь к нападению из-за спины. Но его не последовало.

Крикс на негнущихся ногах вышел во двор, где его встретил торжествующий Фуэро, воинственно раздувавший ноздри и явно ожидавший от хозяина заслуженного восхищения собой. Крикс с трудом улыбнулся и погладил теплую атласистую шкуру Фэйро. Правый глаз южанина почти не видел, а разбитые костяшки кулаков горели, как присыпанные солью. Крикс не помнил случая, когда он был бы в таком жалком состоянии после обычной драки — разве только в Академии, в первые месяцы учебы. Крикс подумал, что, несмотря на несомненную победу над своим противником, ему определенно не хотелось бы вторично драться с Лео.

Юноша не знал, сколько прошло времени, прежде чем к нему вышел Гилберт Тойн.

— Что с Лео? Жив? — поинтересовался Крикс. Не то чтобы он всерьез жалел о том, что сделал — с людьми вроде Ольджи по-другому и нельзя. Но что, если он все-таки перестарался?..

Гилберт как-то странно покосился на него.

— Блюет — стало быть, жив. Но в седло он ближайшие недели две не сядет. Ты едва не проломил ему башку.

— Всего лишь сотрясение, — возразил Крикс.

— Угу. И еще сломанная челюсть... — отозвался Тойн. И, помолчав, добавил с совершенно новой интонацией — А ты действительно совсем не тот, кем я тебя считал.

«Похоже, это общая беда, — подумал энониец с горечью. — Все люди почему-то постоянно заблуждаются на мой счет — будь это Лейда, мессер Ирем или Князь...».

— Ну что, о службе в Серой сотне я могу забыть?.. — уточнил Крикс. Гилберт пожал плечами.

— Фэйры его знают, у нас ничего такого раньше не было. Но я на твоем месте сел бы на коня и убрался отсюда, пока об этой истории не сообщили сэру Эккерту.

— А это еще кто такой?..

— Лориан Эккерт... знаменосец Родерика из Лаэра, нашего лорда-командующего. «Серая сотня» находится под его личным наблюдением.

— Понятно, — сказал Крикс. И, несмотря на уговоры Тойна, заплатил трактирщику за койку наверху. Гилберту хорошо советовать ему уехать, но куда?.. Если он собирается остаться в войске, места лучше «Серой сотни» ему не найти.

Первую ночь на новом месте Крикс провел почти без сна, держа под рукой нож и перевязь с мечом. Спать пришлось в общей комнате, но спертый воздух и дыхание лежавших на соседних лежаках людей тревожили его гораздо меньше, чем ожидание мести со стороны Ольджи или кого-нибудь из его приятелей. Но все было спокойно, и уже перед рассветом энониец наконец-то задремал. Днем он запрещал себе думать о Лейде, но ночами мысли о ней упорно возвращались, и сны «дан-Энрикса» с лихвой мстили ему за дневное безразличие. Открыв глаза и увидев над собой покатый потолок общего зала, энониец тихо застонал.

Спустившись вниз, «дан-Энрикс» обнаружил Тойна. Несмотря на ранний час, Гилберт сидел за тем же угловым столом, что и вчера, а рядом с ним стоял кувшин вина. Как всякий настоящий пьяница, Тойн принимался пить прямо с утра, чтобы не тратить понапрасну ни одной минуты. Крикс подошел и сел — точнее, рухнул на скамью.

— Можно?.. — коротко спросил он.

Тойн покосился на его опухшее лицо с огромным безобразным синяком под левым глазом и кивнул.

— Бери, не жалко.

Крикс налил себе вина и жадно выпил все до капли.

— Кошмары, да?.. — внезапно спросил Гил.

«Дан-Энрикс» попытался, по примеру лорда Аденора, насмешливо вскинуть бровь, но получилась странная, нисколько не изящная гримаса.

— Почему ты так решил?

Тойн пожал плечами.

— Парни говорят, ты проворочался всю ночь, а теперь первым делом тянешься к вину. Что тут еще можно подумать?

Крикс в деталях вспомнил свой недавний сон, и в груди у него тоскливо защемило. Гилберт ошибся лишь наполовину. Энониец предпочел бы что угодно этим снам, в которых он опять был рядом с Лейдой, и в которых не существовало ни войны, ни Олварга, ни «черной рвоты», потому что после таких снов сама реальность начинала казаться затянувшимся кошмаром.

— Хорошо, что ты поднялся сам, — заметил Тойн, поняв, что Крикс не хочет говорить о снах и всем, что с ними связано. — Эккерт как раз приехал в лагерь. Лучше тебе самому пойти к нему, чем дожидаться, пока за тобой пошлют.

— Уже иду, — со вздохом согласился Крикс.

II

Больше всего Крикс боялся, что сэр Эккерт воевал в Каларии и мог видеть его рядом с коадъютором. Поэтому он покопался в собственной седельной сумке, оторвал лоскут от наиболее поношенной рубашки и повязал голову на манер островных контрабандистов, скрыв слишком приметный шрам. Распухшая после вчерашней драки скула и досаждавший Риксу темный пух на щеках и над верхней губой сейчас тоже пришлись как нельзя кстати. Ни один человек не заподозрил бы в небритом оборванце с впалыми щеками и здоровым синяком под глазом бывшего оруженосца коадъютора.

На улицу Крикс вышел без плаща. Зима в Бейн-Арилле была совершенно не такой, как в Такии или Антаресе. Никаких пронзительных ветров, сбивавших с ног и в четверть часа превращающих лицо в застывшую, безжизненную маску, никаких сугробов по колено... здесь, напротив, было мало снега, много слякоти и целые компании мокрых нахохленных ворон на каждом голом дереве возле дороги.

Мессер Лориан занял единственный приличный дом в маленьком приграничном городке. Должно быть, раньше в этом доме жил кто-то из городских старшин или преуспевающих торговцев. Крикс задумался о том, где сейчас эти люди. Погибли, бежали из города или ютятся где-нибудь в каморке для прислуги, пока знаменосец Родерика из Лаэра и его эскорт не посчитают нужным вернуть им их собственность?.. Крикс помнил, что во время военной кампании в Каларии сэр Ирем и другие лорды действовали точно так же. Оставалось только удивляться, почему он никогда об этом не задумывался.

На крыльце дежурило несколько латников в белых плащах. По их заинтересованным взглядам энониец понял, что слухи о вчерашней истории уже дошли до сэра Лориана и его гвардейцев. В комнате на втором этаже, куда провели Меченого, жарко горел камин, а на полу лежал ковер. Крикс покосился на свои грязные сапоги, но останавливаться у двери было бы глупо — судя по темным отпечаткам на лиловом ворсе, остальные посетители мессера Лориана не задумывались о подобных мелочах. Сам Лориан сидел у стола, бросив свой белый плащ на спинку кресла, и объедал с кости жареное мясо. Крикс сглотнул, подумав, что ему тоже не помешало бы позавтракать.

Вошедший вместе с Криксом латник наклонился к уху Эккерта и что-то прошептал. Сэр Лориан быстро и цепко посмотрел на Меченого и небрежно промокнул лоснившиеся губы.

— Значит, это ты — тот самый Меченый?

— Да, монсеньор, — коротко поклонился Крикс.

— Мне доложили о вчерашнем происшествии, — сухо заметил рыцарь. — Что ты можешь сказать в свое оправдание?

Крикс вопросительно приподнял брови, удивленный тем, что от него требуют оправданий. Эккерт наверняка знал, как было дело — значит, должен был понимать, что винить в драке следует не Крикса, а его противника.

— Мессер, я просто защищался, — сказал Крикс. — Лео напал на меня первым.

— Мне здесь не нужны люди, создающие лишние проблемы. Я уже не говорю о том, что вся история с этим конем звучит довольно подозрительно.

Южанин постарался проглотить ответ, который дал бы Эккерту «дан-Энрикс» из имперской гвардии, и сказал то, что, поего разумению, мог бы сказать бастард по кличке Меченый.

— Вы думаете, что я конокрад, мессер?

Рыцарь приподнял бровь, как будто его удивил такой вопрос.

— К твоему счастью, меня это не интересует. Вешать конокрадов — не моя забота. Сейчас важно то, что ты вывел из строя опытного и полезного разведчика. Полагаю, что мне следует тебя арестовать, а твои деньги и имущество забрать в уплату штрафа.

Крикс впервые ощутил, какая пропасть отделяет безымянного бастарда от оруженосца лорда Ирема. Оказывается, расти в крестьянской хижине или бродяжничать с антарскими повстанцами — это одно, а общаться в качестве простолюдина с кем-то вроде лорда Эккерта — совсем другое. Эккерту не было дела до того, кто виноват в недавней ссоре. Соображения абстрактной справедливости явно не занимали сэра Лориана — справедливым было то, что представлялось ему более удобным и практичным.

Крикс постарался обуздать свое негодование — и, чего там скрывать, растущую тревогу — и взглянуть на дело беспристрастно. Знаменосец Родерика из Лаэра рассуждает о его аресте, но при этом он все-таки не послал своих людей на постоялый двор, а дождался, пока Крикс придет к нему. Это могло означать, что окончательного решения на его счет сэр Лориан еще не принял. Слабое утешение, но все-таки лучше, чем ничего.

— Мессер, позвольте мне на деле доказать, что я могу быть полезнее, чем Ольджи, — сказал Крикс.

Эккерт впервые с начала разговора удостоил его более внимательного взгляда.

— Очень самоуверен, да?.. Ну, хорошо. Я как раз собирался отправить кого-то из разведчиков в Солинки.

— Это заброшенная деревня?

На холеном лице Эккерта мелькнула озабоченность.

— Ты о ней слышал?..

Крикс пожал плечами.

— На дорогах это обсуждают все, кому не лень. Особенно после того, как там пропали ваши патрули.

Теперь «дан-Энрикс» начал понимать идею Эккерта. Отправить возмутителя спокойствия туда, где пропадали целые отряды, было выгодно при любом исходе дела. Если посланный в Солинки рекрут сгинет точно так же, как и остальные — что же, туда ему и дорога. Если же он, паче чаяния, возвратится из своей поездки, то наверняка сообщит что-то интересное.

А чтобы новобранец не вздумал отказываться, не мешает его хорошенько припугнуть. Скажем, пообещав арестовать и обобрать до нитки...

Крикс поймал себя на том, что усмехается, глядя на сэра Лориана без малейших признаков почтения. Эккерт истолковал это выражение лица по-своему и сдвинул брови.

— Только не воображай, что ты можешь прокатиться вниз по Шельде, а потом вернуться и наврать с три короба. Мне нужны факты, а не сказки о Безликих.

Крикс наклонил голову.

— Как скажете, мессер.

Рыцарь вернулся к трапезе, взяв с блюда еще один кусок мяса. Несколько секунд в комнате было тихо. Эккерт явно видел, что Крикс продолжает стоять у стола, но всем своим видом давал понять, что их разговор окончен. В конце концов Эккерт сообразил, что посетитель не намерен уходить, и, прожевав очередной кусок, все-таки соизволил «заметить» южанина.

— Ты еще здесь?.. — притворно удивился он.

— Нам нужно выяснить еще один вопрос, мессер. Чтобы выполнить ваше поручение, мне нужны деньги, — сказал Крикс, глядя на Эккерта в упор. У Крикса еще оставалась часть той суммы, которую ему собрала Элиссив, но Эккерту об этом знать было совсем не обязательно. К тому же, настоящий Меченый — искатель приключений, обобравший труп убитого под Шельдой — ни за что не упустил бы шанса выторговать плату за порученное ему дело. Значит, нет никаких причин, по которым этого не должен делать Крикс из Энмерри.

— Какие еще деньги? — спросил Лориан.

— Обычные, мессер. Перековать коня, купить еды в дорогу... и так далее.

— Разведчики из Серой сотни получают жалованье в конце месяца, — брезгливо сказал Эккерт. Но «дан-Энрикс» решил не уступать ни пяди.

— Тогда прикажите, чтобы мне выдали его вперед — иначе мне придется отправляться в Солинки на своих двоих, а времени это потребует немало.

Крикс ожидал, что Эккерт напишет записку Тойну, но он сунул руку в поясной кошель, вытащил оттуда пригоршню мелких серебряных монеток по пол асса и небрежно бросил их на стол. Несколько монет упали со столешницы и покатилась по ковру. Сэр Лориан прищурился, как будто бы прикидывал, полезет ли бастард под стол за упавшими на ковер деньгами. Крикс невозмутимо собрал те, которые остались на столе, и коротко сказал:

— Благодарю, мессер.

Эккерт нетерпеливо дернул подбородком, и южанин ушел.

Вернувшись на постоялый двор, Крикс принялся осматривать копыта Фэйро — про необходимость подковать коня он сказал просто так, чтобы заставить Лориана раскошелиться, но лишняя бдительность никогда не повредит.

Тойн подошел почти неслышно, но южанин все равно узнал его по запаху вина.

— Ну что? Сэр Лориан был очень недоволен?..

— Вовсе нет, — осклабился «дан-Энрикс». — Он оставил за мной место в Серой сотне и даже дал мне денег, чтобы я мог выполнить его задание — съездить в Солинки и на месте разузнать, что там творится.

Гилберт шумно выдохнул.

— И что ты теперь будешь делать?

— То есть как?.. Поеду на разведку, разумеется.

— В Солинки? Оттуда еще никто не возвращался.

— Я — вернусь, — пообещал «дан-Энрикс».

Гилберт еще несколько секунд стоял над ним, слегка покачиваясь после выпитого.

— Сколько тебе лет? — спросил он неожиданно, обдав Меченого винными парами. Вопрос застал южанина врасплох, и он ответил правду, хотя изначально собирался для надежности накинуть себе пару лет.

— Шестнадцать.

Гилберт горестно присвистнул.

— Даже меньше, чем я думал.

Энониец раздраженно сдвинул брови. Мало ему было Ирема, который временами обращался с энонийцем, как с мальчишкой, так теперь еще этот пропойца полагает, что он слишком молод! Криксу захотелось сгрести пьяного вербовщика за шиворот и посоветовать ему не лезть не в свое дело. Но, вспомнив, как Тойн пытался помочь ему советами, южанин поостыл.

— Надо ехать, Гил. Кто-нибудь должен выяснить, что означают все эти истории о появлении Безликих, — сказал он.

Гилберт сокрушенно покачал головой, но не спросил, какое ему дело до «кромешников». Должно быть, он уже смирился с тем, что новичок все время совершает странные поступки, понять которые нормальный человек не в состоянии.

Потратив несколько часов, южанин раздобыл себе потрепанную карту, за которую ему пришлось заплатить по меньшей мере вдвое больше ее настоящей стоимости. Если верить этой карте, то Солинки находились вовсе не так близко, как сначала полагал «дан-Энрикс». Лучше всего было ехать через Мирдвинскую пустошь — там, по крайней мере, не придется продираться сквозь овраги, буреломы и болотистые заводи, которые ждали его в притоках Шельды.

В первый день этой поездки Криксу еще попались люди, но на второй день они заехали в места, смотревшиеся так, как будто здесь давно не появлялось ни одной живой души. Крикс привык к густо заселенному побережью, так что чувствовал себя довольно странно посреди пустых заснеженных равнин, на которые, казалось, никогда не ступала нога человека. Звенящая тишина казалась абсолютной. Сперва энониец пробовал негромко напевать, чтобы не поддаваться меланхолии, но его приглушенный голос тонул в этом океане тишины, а орать во все горло было глупо — где-то рядом вполне могли быть «кромешники». Крикс бросил петь и поехал дальше молча, изредка негромко обращаясь к Фэйро и жалея, что тот не в состоянии ему ответить.

К вечеру того же дня Крикс снова почувствовал постороннее присутствие. Но не в той стороне, куда он направлялся, а, напротив, за своей спиной, как будто неизвестный человек преследовал их с Фэйро. Крикс остановил коня, чтобы подтянуть ослабшую подпругу, спешился и как бы невзначай посмотрел через плечо — но ничего особенного не увидел. Их преследователь, если только он не был плодом его разыгравшегося воображения, находился еще слишком далеко.

Фэйро сердито косил темным глазом на чахлые кусты, засыпанные снегом, и настороженно раздувал ноздри.

— Ты тоже заметил?.. — еле слышно спросил Крикс. — Ты прав, за нами кто-то тащится, причем уже не первый час. Что будем делать? Попробуем оторваться или выясним, кому это мы вдруг понадобились?.. Я, пожалуй, за второе. Глупо оставлять у себя за спиной возможного врага. Пошли.

Правильнее было бы сказать — «поехали», поскольку Крикс опять вскочил в седло и направил коня к перелеску, нимало не заботясь о том, что на снегу остаются четкие следы. Но, оказавшись за деревьями, Крикс придержал коня, заставив его перейти на шаг, и начал вертеть головой, пока не обнаружил нависающую над дорогой ветку. Направив Фэйро прямо к ней, южанин приподнялся на стременах, и в тот момент, когда они проезжали под облюбованным им деревом, встал на седло, ухватился за ветку и в мгновение ока оказался наверху. Оседлав толстый сук, «дан-Энрикс» свистнул, и остановившийся под деревом Фуэро, фыркнув, пошел дальше.

Ждать пришлось не слишком долго. Вскоре на тропинке появилась тонконогая гнедая лошадь, на которой сидел всадник в теплом шерстяном плаще с широким капюшоном. Когда неизвестный проезжал под деревом, Крикс спрыгнул с ветки, выбив его из седла, и они вместе рухнули в сырой и рыхлый снег. Прежде, чем враг успел прийти в себя, «дан-Энрикс» придавил его к земле коленом и приставил ему к горлу нож. Слетевший с головы всадника капюшон позволял видеть светлые, соломенного цвета волосы, расширенные от потрясения глаза и удивительно знакомое лицо. Наверное, от неожиданности рука у Крикса дрогнула, и он невольно уколол противника ножом, поскольку тот сердито — и опять-таки очень знакомо — возмутился:

— Ты совсем ополоумел, что ли?..

— Лэр?! — выдохнул Крикс, не веря собственным глазам.

В ту ночь, когда он решил бросить Орден и уехать из Адели, Крикс был твердо настроен разорвать все связи с прежней жизнью, но, выспавшись и несколько придя в себя, южанин образумился и понял, что его первоначальный план никуда не годился. Энониец попросил у Лисси бумагу и чернил и написал несколько писем. Первое предназначалось его секундантам — в них «дан-Энрикс» сообщал друзьям, что поединок с Льюбертом не состоялся, а сам дан-Энрикс жив и невредим. Второе было адресовано десятнику Браэну Ниру с просьбой передать приложенные к письму деньги Филе, а также по возможности убедить ее в том, что с ее сыном все в порядке. Третье письмо, предназначавшееся лорду Ирему, южанин в самую последнюю минуту разорвал на мелкие кусочки, устыдившись выплеснутой на бумагу смеси извинений и упреков, до которых коадъютору наверняка не было никакого дела.

Запечатав эти письма, энониец счел, что разрубил все нити, связывающие его с прошлым. Снова встретиться с Лэром здесь, в десятках стае от Адели, было так же странно, как увидеть призрак.

«Дан-Энрикс» наконец-то догадался отпустить его, и Лэр смог сесть. Крикс смотрел на него совершенно ошалевшим взглядом и молчал. Потом Крикс облизнул потрескавшиеся, обкусанные губы и спросил:

— Это правда ты?..

«Глупее ничего не мог придумать?» — мысленно осведомился Лэр. И подтвердил:

— Конечно, я.

— Как ты здесь оказался?

— Ну, а ты как думаешь? — фыркнул Юлиан, отряхиваясь и раздраженно поводя плечами. Он с неудовольствием отметил, что, пока они возились на земле, часть снега забилась ему под воротник и теперь быстро таяла. — Я получил твое письмо. Не беспокойся — Браэн сделал все, что ты просил. И остальные тоже... А потом я собрал вещи и отправился сюда. Расспрашивал о тебе на дорогах, доехал до самой Лорки, пока не узнал о Серой сотне... А теперь уже два дня тащусь по этой Хегговой равнине.

— Но зачем?! — почти с отчаянием спросил Крикс, сунув обратно в ножны свой кинжал.

Юлиан стянул перчатку и продемонстрировал южанину бледную, едва заметную полоску на ладони.

— Мы ведь побратались, помнишь? — напомнил он мягко, словно обращался к слабоумному или же к бестолковому ребенку. — Маркий, ты и я. Поэтому, когда я прочитал твое письмо, я сразу понял, как мне нужно поступить. А тут еще я встретил Нойе Альбатроса... мы разговорились, и он поддержал меня. Сказал, что нам во что бы то ни стало нужно ехать.

— «Нам»? — повторил Крикс почти с испугом. — Значит, Нойе тоже здесь?

Лэр отмахнулся.

— Нет, он в лагере. Мы разделились, чтобы кто-нибудь обязательно тебя нашел. И кстати, я уверен, что ты сделал бы для меня или Марка то же самое.

— А Марк?.. Он тоже решил ехать?

Юлиан вздохнул.

— Марк — нет. То есть сначала да, но потом я его отговорил. Да и потом, Элиссив бы его не отпустила. Это мы с тобой ни с кем не связаны и можем делать все, что нам захочется, а Марк — практически женатый человек.

Крикс помрачнел. Юлиан знал, о ком он думает в этот момент, но произносить имя Лейды вслух не собирался. Не стоит прикасаться к чужим ранам... особенно, если не знаешь их глубины и направления.

— Да, — подтвердил «дан-Энрикс» мрачно. — Мы ни с кем не связаны и можем поступать, как захотим.

Впрочем, мгновение спустя южанин встрепенулся.

— Погоди, а как же Академия? Что скажет твой отец?! Выходит, что ты отучился в Академии шесть лет, чтобы теперь все кончилось ничем?..

Юлиан покривился. Говорить — и даже думать — о своем отце и его отношении к поступку сына Лэру совершенно не хотелось. Ну и Крикс, конечно же, хорош. Он, видите ли, беспокоится, что побратим бросил учебу в Академии! Сначала на себя бы посмотрел.

— А что сказал сэр Ирем, когда ты ушел из Ордена?.. — спросил Лэр у «дан-Энрикса» вместо ответа. — Если уж решил читать другим нотации, то начинай с себя. Разве не ты устроил поединок с Дарнторном, а после этого ударился в бега?

Крикс тряхнул головой.

— Это разные вещи, Лэр! Я был разведчиком в отряде Астера. Мне ничего не стоит делать то же самое для Лориана Эккерта. К тому же мне, в отличие от вас двоих, и правда уже нечего терять.

На сердце Юлиана было тяжело, но он заставил себя усмехнуться.

— Не трусь, «дан-Энрикс»! Ни одна война не может продолжаться вечно. Думаю, все еще как-нибудь уладится. Но только не надейся, что ты от меня отвяжешься. Если ты решил дождаться взятия Бейн-Арилля, то я останусь здесь вместе с тобой.

— Ладно, — сказал южанин — видимо, поняв, что спорить с Лэром совершенно бесполезно. — Но тогда не зови меня «дан-Энриксом». Здесь меня называют Меченым.

— Значит, ты теперь выдаешь себя за простолюдина?

Крикс с раздражением взглянул на Лэра.

— Я и есть простолюдин — если ты вдруг забыл.

Лэр тяжело вздохнул.

— Можешь называть себя, как хочешь, только прекрати вести себя, как будто все против тебя сговорились. Я проехал через полстраны совсем не для того, чтобы с тобой поссориться.

К счастью, «дан-Энриксу» хватило совести смутиться.

— Я совсем не то хотел сказать... Прости.

— Ничего страшного. Я сам едва не одурел, таскаясь по этим заснеженным полям. В голову так и лезет всякая чушь. Так значит, теперь тебя зовут Меченым?

— Да. Они думают, что я бастард, воспитанный в рыцарском замке. Это даже хорошо. Чем вранье ближе к истине, тем лучше.

Слово «бастард» Крикс произнес с насмешливой улыбкой. Юлиан задумался, уж не успел ли он узнать что-нибудь о своем происхождении? И если да, то почему он ничего об этом не сказал? Впрочем, Лэр давно уже привык прощать своему побратиму его скрытность... точно так же, как и многое другое.

— Ладно, тогда я скажу, что меня зовут Лэн, и я был меченосцем в энмеррийской крепости. А вот теперь сбежал на настоящую войну.

Крикс посмотрел на него с изумлением.

— Ты что, действительно откажешься от родового имени? Ради меня?

— Не только, — беззаботно отозвался Юлиан — Мне совсем не улыбается, чтобы до моего отца дошло известие о том, что я заделался разведчиком.

— Южная Марка очень далеко отсюда.

— Не настолько, как ты думаешь, — возразил Юлиан. — А теперь, если ты не против, я бы все-таки чего-нибудь поел. У меня со вчерашнего дня крошки во рту не было.

Крикс накормил его обедом — очень скудным, потому что ту еду, которую он собирался растянуть на всю дорогу, теперь нужно было делить на двоих. На каждого пришлось только по паре сухарей и по полоске вяленого мяса. Ели медленно, чтобы успеть почувствовать себя насытившимися. Пока Лэр приканчивал свою порцию, Крикс подвесил над огнем маленький, словно игрушка, медный котелок и, растопив в нем снег, бросил туда щепотку сухих трав. Они по очереди пили горячий отвар, и оба обожгли себе язык и губы, но зато им стало чуточку теплее. Потом они расчистили площадку под деревьями, соорудили там нечто вроде тесного шалаша из еловых веток, заползли в него и улеглись спина к спине, стараясь сохранить тепло. В шалаше было тесно и темно, и пахло очень странно — хвоей и смолой, а еще мокрой шерстью их плащей и дымом от костра. Ощущать рядом присутствие живого человека было удивительно приятно — Юлиан только сейчас понял, что все это время, пока он искал «дан-Энрикса», его сильнее всего угнетала тишина, царившая в этих местах. Можно было только порадоваться, что «дан-Энриксу» больше не нужно будет путешествовать здесь одному.

— Как же я рад, что оказался здесь, — сказал Лэр вслух.

— Ты просто сумасшедший, — буркнул его собеседник в темноте. Лэр не ответил. Засыпая, он удовлетворенно улыбался. Интересно, с чего Крикс решил, что делать глупости — только его прерогатива?..

* * *

Ночевать под навесом из еловых веток было холодно и неудобно, но Юлиан все равно спал мертвым сном, наглядно демонстрируя природное превосходство северян над южными соседями. Проснувшись, Крикс не сразу разбудил своего спутника, а еще несколько минут лежал с ним рядом и раздумывал, что делать дальше. Теперь, когда их было уже двое, предстоявшая ему задача выглядела куда более опасной, чем вчера. Особенно если учесть, что Юлиан был совершенно не подготовлен к столкновению с Безликими, и, может быть, даже не слишком верил в их существование.

Южанин долго думал, как начать необходимый разговор, чтобы не задеть Лэра, но в конце концов решил, что сути дела не изменят никакие реверансы, так что говорить придется напрямик.

— Лэн, я хотел тебя кое о чем попросить, — неловко сказал Крикс, когда они снимали свой привал. — Конечно, мы с тобой друзья... но так уж получилось, что я уже был разведчиком, и куда лучше представляю, что нам надо делать. Поэтому давай договоримся, что до возвращения в имперский лагерь главный в нашей паре — я, а ты делаешь все, что я скажу. Иначе нам отсюда не вернуться.

Юлиан взгромоздил седло на спину своей лошади.

— Договорились, — сказал он, не оборачиваясь к собеседнику. — Какие будут приказания, мой командир?..

«Дан-Энрикс» тяжело вздохнул.

— Я так и знал, что ты обидишься. Но, Лэр...

— Не Лэр, а Лэн. Если ты не запомнишь, как меня теперь зовут, то потом обязательно оговоришься в лагере, — ответил тот. И, помолчав, добавил — Рик, прости, но ты болван. На что, по-твоему, я должен обижаться?.. Дураку понятно, что ты опытнее. Ты и с картой управляешься гораздо лучше, и про Солинки знаешь больше моего, и двигаться можешь почти бесшумно.

— Ну, не то чтобы бесшумно... — пробормотал Крикс, припомнив, как над ним когда-то потешались Лис и Шестипалый. Лучшие разведчики Лесного братства утверждали, что, идя по лесу, Рик сопит и пыхтит, точно кабан. И, вероятно, были правы, потому что ему ни разу не удалось подобраться к ним незамеченным, сколько бы он ни старался. Зато Лис играючи мог зайти ему за спину и приставить к горлу Крикса его же собственный нож, который Лис неуловимо быстро вынимал из ножен. Но при этом Крикс, бесспорно, знал гораздо больше Лэра. Знал, как наступать на землю, чтобы под ногами не хрустели ветки или не скрипел сырой февральский снег. Умел так закрепить доспех, чтобы кожаные и металлические части не терлись друг о друга и не производили ненужного шума. Мог беззвучно обнажить оружие или договориться со своим напарником одними знаками, не прибегая даже к шепоту. В Каларии его напарницей обычно была Ласка, и «дан-Энриксу» казалось, что ей вообще не нужно подавать никаких знаков — создавалось впечатление, что девушка читает его мысли. С Юлианом этот номер не пройдет.

— Так, значит, без обид? — уточнил Меченый.

— А в челюсть?.. — скучающим голосом осведомился Лэр.

Крикс глупо ухмыльнулся. Это так напоминало Академию, что на секунду он даже забыл, что время их учебы безвозвратно ушло в прошлое. «Как все-таки хорошо, что Лэр сумел меня найти» — подумал Крикс, но тут же устыдился этой мысли. Лучший друг впутался в очень скверную историю, а он знай себе радуется, что не придется больше быть одному. Паршивый эгоист.

Лэр будто бы подслушал его мысли.

— Знаешь, в чем твоя беда, «дан-Энрикс»? — сухо спросил он — Ты полагаешь, что другие люди не способны сами принимать какие-то решения, а даже если и способны — то ответственность за все происходящее все равно лежит персонально на тебе. Ты никогда не думал, что для окружающих такое отношение довольно... оскорбительно?

Крикс открыл было рот, чтобы ответить, но так ничего и не сказал, внезапно осознав, что Лэр не так уж и неправ. Если не брать в расчет Элиссив или Ласку, то у него никогда не было друзей — только побратимы и соратники. На первый взгляд разница не особенно большая — они постоянно проводили время вместе, выручали друг друга в трудных ситуациях... но при этом само собой выходило так, что подлинного равенства — а следовательно, и дружбы — не было.

Должно быть, Юлиану с Марком было очень тяжело это терпеть.

— Прости, — сказал «дан-Энрикс» вслух.

— Ладно, проехали, — коротко бросил Юлиан, садясь в седло.

— Нет, правда. Ты не представляешь, как я рад, что не придется ехать в эти драные Солинки одному.

Лэр хмуро усмехнулся. Но сердиться, кажется, и в самом деле перестал.

Меч со свистом рассек воздух, и Лейда тут же сменила стойку, уклоняясь от воображаемой атаки. Девушку не покидало ощущение, что она что-то делает неправильно, но рядом, как назло, не было никого, кто мог ее поправить. Или дело в ее мнительности, а на самом деле получается совсем не плохо?.. Поди знай!

— Леди Гефэйр, я не помешаю?.. — спросил Алавэр, остановившись рядом.

Лейде пришлось сделать над собой усилие, чтобы сохранить невозмутимость. Она и без того чувствовала себя достаточно нелепо, разминаясь с тренировочным мечом на внутреннем дворе. Продолжать заниматься этим делом под пристальным взглядом Алавэра, служившего капитаном стражи в Глен-Гевере — это вообще напоминало пытку.

Алавэр был первым, кого она встретила, вернувшись замок. Прежний капитан был стар уже тогда, когда Лейда уехала в столицу, так что ее не особо удивил тот факт, что теперь стражу возглавляет новый человек. Правда, сначала Алавэр ее не впечатлил. В первое время он казался Лейде удивительно бесцветным — сухопарый, с жесткими, выгоревшими на солнце волосами и худым лицом, резкие черты которого не сглаживала даже обрамлявшая его бородка. Говорил новый капитан мало и на первый взгляд казался самым скучным человеком на земле. Но вскоре обнаружилось, что у немолодого рыцаря имеются не только недостатки, но и важные достоинства. Невзрачный капитан поддерживал в своем отряде поразительную дисциплину, подобной которой Лей не видела даже в столичной гвардии. Кроме того, он был великолепным фехтовальщиком.

Возможно, именно поэтому ей совершенно не хотелось, чтобы он смотрел на ее упражнения с мечом. Под его взглядом она поневоле чувствовала себя неуклюжей и смешной. А главное, ей до сих пор было неясно, как Алавэр относится к ее неженственным занятиям — с обычным безобидным любопытством или с таким же решительным неодобрением, как и ее отец?

— Я уже не первый раз вижу вас здесь, — произнес капитан, когда она остановилась, чтобы перевести дыхание. — Вы тренируетесь каждое утро?

— Ну, не то чтобы каждое утро... — Лейда с отвращением почувствовала, что говорит так, словно пытается как-нибудь сгладить впечатление от своего «предосудительного» увлечения. Хотя было совершенно непонятно, почему она обязана оправдываться перед этим человеком. — Я немного училась фехтованию, пока жила в столице. Вот, пытаюсь вспомнить то, что знала.

— Понимаю, — лаконично отозвался Алавэр. И, помолчав, добавил — Месс Гефэйр, меня это совершенно не касается, но без настоящего противника вы все равно забудете все, что знали. Махать мечом в воздухе — пустая трата времени. Если хотите, я бы мог...

— Только не вы! — сорвалось с губ Лейды раньше, чем она успела прикусить себе язык. Алавэр удивленно сморгнул, и Лейда поспешила загладить возникшую неловкость:

— Я видела, как вы фехтуете, мессер. Альды свидетели, я пока не готова с вами драться. Может быть, кто-нибудь из ваших солдат?..

Впервые на ее памяти Алавэр позволил себе какое-то проявление эмоций. Лейда не поверила своим глазам, когда на губах капитана обозначилась улыбка. То ли рыцарю польстил ее простодушный отзыв о его способностях, то ли — что казалось более правдоподобным — Алавэра позабавило предположение, что кто-то из его солдат окажется равным противником для дочери их сюзерена. Впрочем, спорить он не стал.

— Лимкин, поди сюда, — окликнул он, повысив голос — Месс Гефэйр хочет попробовать свои силы.

Лимкин — рослый и широкоплечий парень, в очередь с другими молотивший установленную на дворе кинтану — глупо ухмыльнулся, подходя к своему капитану. Двигался он вразвалку, явно не воспринимая предстоящий поединок всерьез. Алавэр нахмурился и незаметно — как ему казалось — сделал подчиненному какой-то знак. Должно быть, призывал его быть осторожнее.

Пока капитан помогал ей надеть толстую защитную куртку из войлока и кожи, Лейда напряженно размышляла. Алавэр — хороший человек, на него можно положиться в трудную минуту... но ей не хотелось, чтобы ее опекали, точно маленькую девочку. Чтобы по-настоящему рассчитывать на капитана стражи, ей придется доказать ему, что ее нужно принимать всерьез. Она никогда не рассчитывала делать это с мечом в руках, да и не слишком верила в свои способности, но колебаться было уже поздно.

Лейда не стала мудрствовать и в точности воспроизвела любимую атаку Крикса — отвлекла внимание противника верхним финтом и тут же нанесла удар. Лимкин успел его парировать, но на широком, обветренном лице возникло озабоченное выражение. Лейде оно понравилось гораздо больше, чем недавняя ухмылка. Лимкин отступил на несколько шагов и несколько секунд держался очень осторожно, надеясь понять, на что еще она способна. Впрочем, дожидался он напрасно. Лейда не хотела раньше времени показывать все, чему она научилась у «дан-Энрикса», тем более, что набор сюрпризов, которые она была в состоянии преподнести сопернику на тренировочной площадке, был довольно ограничен.

В конце концов, Лимкину надоело выжидающе кружить вокруг нее, и он атаковал. Стремительно и даже грубо, полагаясь прежде всего на свой рост и силу, дававшие ему немалое преимущество. Будь у них в руках щиты, подобная атака оказалась бы беспроигрышной, но с одним полуторным мечом, да еще после ее тренировок с Криксом, эта тактика была заведомо провальной. В самую последню секунду Лейда уклонилась от удара, да еще и зацепила локоть своего противника. И мысленно порадовалась, что дралась не с Алавэром. Более опытный и хладнокровный капитан ни за что не позволил бы ей так легко себя достать.

Уже не боясь, что ее посчитают недостаточно выносливой, девушка знаком попросила дать ей передышку. Впервые с того дня, как она переступила порог Глен-Гевера, Лейде стало весело. Лимкин так таращил на нее глаза, что в других обстоятельствах это могло бы показаться просто оскорбительным. И даже во взгляде Алавэра читалось удивление.

— У вас был замечательный учитель, месс Гефэйр. Я никогда раньше не встречал подобного приема.

Лейда криво улыбнулась и кивнула. Крикс действительно был замечательным учителем. И каждый раз, когда она бралась за меч, она вспоминала о нем. Как сухие листья шуршали у них под ногами в парке, как сердце заколотилось от испуга, когда она в первый раз достала энонийца — это было так внезапно, что Лейда даже не придержала руку, и ударила в полную силу... а «дан-Энрикс» рассмеялся и заключил девушку в объятья, хотя ему, вероятно, было очень больно. А еще спустя неделю начались холодные осенние дожди, и они перенесли тренировки в Гобеленный зал, где Крикс когда-то обучался фехтованию у лорда Ирема. Им приходилось выбираться туда ночью, когда их не мог застать никто из слуг или придворных. Крикса уже захватило его странное безумие, он стал чужим, пугающим и непонятным. Целыми неделями пропадал неизвестно где, а к ней приходил редко, слишком редко... и обычно бывал слишком вымотанным для урока фехтования. Лейда помнила всего четыре ночных тренировки, но в эти недолгие часы ее тревоги и сомнения на время исчезали, и все снова становилось правильно и хорошо — совсем как в первые полгода их знакомства. Они сражались в зыбком свете факелов, и энониец улыбался... улыбался так, что она забывала обо всем на свете, даже о защите и об отвлекающих ударах.

При одном воспоминании об этом сердце сжалось от внезапной боли.

Раньше ей казалось, это наваждение пройдет, когда она вернется в Гверр, но вышло по-другому. Хотя недостатка в отвлекающих делах как будто не было.

Лейда поблагодарила Алавэра и его солдата, кое-как стащила с себя кожаный доспех и направилась к крыльцу. Необходимо было проследить, чтобы отец позавтракал, как следует, иначе он опять будет сидеть над полной миской, пока еда не остынет. В глазах слуг он оставался лордом, которого они знали раньше. Никто просто не осмелится настаивать на том, чтобы Гефэйр хоть чуть-чуть поел. А лорд Гефэйр, между прочим, едва в состоянии удержать ложку. И вдобавок, кажется, не очень твердо помнит, что с ней нужно делать.

Первые дни у Лейды просто сердце разрывалось, когда она видела беспомощного старика, в которого он превратился. Потом горе потускнело, сделавшись таким же привычным, как гулявшие по замку сквозняки, и сырость, и безвкусная еда. Лейда делала все, что следовало, и не позволяла себе хоть на миг задуматься о том, что будет дальше.

Какой-то частью себя она еще была в Адели, рядом с Лисси и "дан-Энриксом". Иногда ей очень хотелось знать, чем энониец занимается прямо сейчас. Фехтует с лордом Иремом, сидит над книгами, пьянствует с Нойе Альбатросом, или, может, добивается внимания какой-нибудь аристократки?.. Правда, Крикс неоднократно заявлял, что он всегда будет любить только ее, но за прошедший год Лейда успела убедиться, что слова «дан-Энрикса» не стоит принимать всерьез. Девушка тяжело вздохнула. В сущности, она сама была виновата в собственной наивности — нельзя влюбиться в мальчика пятнадцати лет, и ожидать, что он будет вести себя, как взрослый мужчина. Она потакала всем его фантазиям, воспринимала бесконечную мальчишескую похвальбу, как непреложный факт, и верила, что энониец в состоянии нести ответственность за них обоих, тогда как на самом деле он не в состоянии был отвечать даже за самого себя.

А ведь могло бы быть и хуже. Если бы ребенок... Как всегда, при этой мысли Лейда содрогнулась. Она никогда не принимала лунный чай. И даже не от легкомыслия — просто на тот момент она была так сильно влюблена, что перспектива забеременеть от Крикса ее совершенно не пугала. Даже, так сказать, совсем наоборот.

Определенно, еще неизвестно, кто из них двоих глупее!

По дороге к комнатам отца Лейда на всякий случай заглянула в спальню к Джори и застала братца сидящим с ногами на кровати и испуганно таращившим глаза на дверь, как будто бы через нее вот-вот мог просочиться призрак. Девушка остановилась и сложила руки на груди.

— Доброе утро, Джори. Почему ты не оделся к завтраку?

Джори почувствовал в ее словах упрек и тут же надул губы.

— Мальта еще не приходила.

— Ну и что?.. — сердито спросила Лейда.

Она старалась быть с братом поласковее, но порой он бесконечно раздражал ее своим нытьем. Однако, стоило ей чуть повысить голос, как на лице Джори тут же появилось хорошо знакомое обиженно-испуганное выражение, и Лейда поняла, что возмущаться бесполезно. Надо как-то по-другому.

— Значит, Мальта еще не пришла, — сказала она уже спокойнее. — Джори, тебе ведь уже семь лет! А следующим летом будет восемь. Потом девять. А всего через семь лет тебе уже будет пятнадцать, и тебя посвятят в рыцари. И знаешь, что тогда случится? Ты отправишься на рыцарский турнир, герольд объявит твое имя, а ты будешь сидеть в шатре полуголый, потому что Мальта не успела прийти вовремя, чтобы тебя одеть.

Джори неуверенно хихикнул.

— Вот, тебе же самому смешно... так что вставай и одевайся. Таз для умывания на табурете.

Джори неохотно вылез из кровати.

Мальту надо отослать, — в десятый раз сказала себе девушка, выйдя из спальни брата. И, как обычно, эта мысль заставила ее поморщиться. Мальта — крепкая, краснощекая гверрская крестьянка, казавшаяся вызывающе здоровой в охваченной эпидемией провинции, Лейде, скорее, нравилась. Но даже если бы Джори не вырос настолько, чтобы передать его на попечение наставнику-мужчине, Мальту все равно пришлось бы отослать домой. То, что молодая нянька потакает всем капризам Джори и делает за него все, что можно — это еще полбеды, но те сказки, которые она рассказывала ее брату — это уже слишком. Мальта знала тысячу причудливых и увлекательных историй, но в каждой второй из них непременно фигурировали волколаки, выжлецы и упыри, а в каждой третьей эта братия радостно кого-нибудь сжирала. Причем все эти деревенские страшилки Мальта пересказывала так талантливо, что даже Лейде делалось ее по себе. Неудивительно, что Джори вздрагивает от любого шороха.

Вот только кто станет заботиться о Джори, когда Мальта покинет замок? Алавэр? Так у него и без того забот хватает. А доверять маленького мальчика увальню вроде Лимкина Лейде не очень-то хотелось.

Она уже повернула в коридор, ведущий к комнатам ее отца, когда дорогу ей внезапно преградили три мужских фигуры. Девушка едва не вздрогнула от неожиданности. В полутемном коридоре ей не сразу удалось узнать людей, мешавших ей пройти, но потом Лейда поняла, что это два вассала их семьи — Бриан Бокар и Альто Лэнгдем — и впридачу Ульфин Хоббард, приехавший в Глен-Гевер по поручению лорда Дарнторна. Скверно, очень скверно... Хоббард прибыл пару дней назад, нисколько не боясь свирепствовавшей в Гверре эпидемии. Сначала говорил о выгодах, которые получит Гверр, если встанет на сторону Бейн-Арилля в грядущем столкновении с Легелионом, а потом стал напирать на неприятности, которые ждут гверрцев, если они не оценят предложения лорда Дарнторна по достоинству. А под конец позволил себе намекнуть на то, что «черная рвота», выкашивающая целые деревни, может запросто пойти на убыль, если гверрские аристократы проявят благоразумие и сделают правильный выбор.

При других условиях такое заявление сочли бы бредом сумасшедшего, но в сочетании с пугающими слухами о темном маге, поддержавшем лорда Сервелльда, эти слова приобретали новый, исключительно зловещий смысл. Больше всего советников лорда Гефэйра впечатлило то, что Хоббард совершенно не боялся «черной рвоты». Появиться в Глен-Гевере в качестве посла мог только человек, уверенный в собственной безопасности.

Лейда слушала Хоббарда, сидя по правую руку от отца, и чувствовала, как в ней поднимается тяжелая, удушливая злоба. Даже не столько на Хоббарда, сколько на поразительную тупость его слушателей, неспособных сложить два и два. По мнению вассалов ее отца, она, наверное, была кем-то вроде сиделки при беспомощном, ослепшем старике. Никто не принимал ее всерьез, и уж тем более никто не ожидал, что она возьмет слово на совете. Может быть, поэтому никто и не успел ей помешать. Не спуская глаз с Ульфина Хоббарда, Лейда потребовала, чтобы посол Бейн-Арилля высказался яснее. Действительно ли он имел в виду, что эпидемия, от которой погибают тысячи людей по всему Гверру — не случайная трагедия, а результат какой-то темной магии? И правильно ли она поняла его намеки, будто маг, наславший на их земли эту эпидемию, служит Бейн-Ариллю и лично лорду Дарнторну?..

Хоббард попытался увильнуть — мол, лорд Дарнторн никак не связан с поразившей Гверр болезнью, зато маг, который служит Дарнторну, действительно способен справиться с последствиями эпидемии. Но Лейда не дала ему договорить.

— Вы лжете, Хоббард, — бросила она, до боли стиснув подлокотники своего кресла. — Причем лжете крайне неумело. С эпидемией сейчас пытаются бороться лучшие магистры из Совета ста, и ни один из них не смог добиться хоть сколько-нибудь заметных результатов. Единственное, что им удалось установить наверняка — так это именно магическое происхождение «черной рвоты», которое до сих пор считалось недоказанным.

Лейда обвела взглядом собравшихся за столом мужчин и напрямик спросила

— Неужели никто, кроме меня, не потрудился прочитать доклад столичных магов?..

Ответом было общее молчание и ненавидящий взгляд Хоббарда. Но худшее произошло потом.

Советники просто проигнорировали ее слова, как будто бы никто из них ее не слышал. Вместо того, чтобы арестовать Ульфина Хоббарда и попытаться выяснить, какой такой магической защитой его снабдил неизвестный чародей, бароны сообщили, что должны обдумать послание лорда Дарнторна, и постановили собраться снова через два дня, а до тех пор предоставить Хоббарду гостеприимство в Глен-Гевере. Лейда впервые ощутила, что для собравшихся за столом мужчин она — пустое место. Ее возражения, негодование или протесты значили не больше, чем шум ветра за окном. А сидевший во главе стола отец только кивал головой, как глиняный игрушечный болванчик. Впрочем, может быть, и не кивал — в последнее время голова у сэра Годелвейна тряслась почти постоянно.

Увидев Хоббарда и его спутников, Лейда внезапно осознала, что поступила глупо. Нужно было поручить Алавэру приставить к Ульфину Хоббарду своих людей, чтобы гвардейцы не спускали с него глаз ни днем, ни ночью.

Впрочем, с чего она вообще взяла, что Алавэр стал бы выполнять ее приказы?..

— Вы меня напугали, господа, — сказала Лейда сухо, сделав шаг назад.

Вся троица, вне всякого сомнения, стремилась именно к этому, но доставлять им удовольствие своей растерянностью девушка не собиралась.

— Мы очень сожалеем, месс Гефэйр, — небрежно сказал Альто Лэнгдем. — Мы не отнимем у вас много времени. Нам нужно обсудить один вопрос.

— К сожалению, я спешу. Меня ждет отец.

— Мы знаем, вы заботливая дочь, леди Гефэйр. Но ваш отец совсем не так беспомощен, как вы, возможно, думаете. Разумеется, никто не помешает вам ухаживать за ним, но в некоторых случаях ваша забота делается... не вполне уместной.

— Например, на герцогском совете? — «угадала» Лейда.

— Совершенно верно. Уверяю вас, что ваш отец вполне способен обойтись без вашего присутствия те несколько часов, которые он посвящает государственным делам. Вы меня понимаете?.. — любезный тон мессера Лэнгдема был столь же холоден, как и его неподвижные глаза. Альто был очень похож на свою старшую сестру, которая когда-то была их наставницей. Вот только леди Лэнгдем, при всей своей строгости, никогда не пугала ее так, как этот человек.

— Я понимаю вас гораздо лучше, чем вы думаете. Вас более чем устраивает, что отец не слышит больше половины из того, что говорится на ваших советах.

Бокар сделал нетерпеливое движение.

— Альто, хватит разводить пустую болтовню! Я куда лучше объясню леди Гефэйр, что от нее требуется.

— Вы, кажется, намерены мне угрожать?..

Альто в очередной раз смерил ее своим рыбьим взглядом.

— Ну а даже если так? Женщины неприкосновенны, это факт. Но если женщина желает пользоваться привилегиями своего пола, то ей следует вести себя, как женщине, а не носить мужское платье и не путаться в дела, которые ее совершенно не касаются.

Лейда чувствовала себя в ловушке. Но поддаться или показать этим троим свой страх было бы так же безрассудно, как бежать от лающей собаки. Стоит им почувствовать, что она их боится — ей конец. Лейда скрестила руки на груди.

— Мужское платье еще никого не делает мужчиной — это видно прежде всего по вам троим. И вы напрасно надеетесь меня запугать. Пока мое слово здесь хоть что-то значит, я не позволю вам отдать Гверр на откуп Дарнторнам.

У Лейды не было опыта таких словесных пикировок, но сейчас она почувствовала, что слегка перестаралась. Во всяком случае, Бокар потерял последние остатки самообладания и сплюнул себе под ноги.

— Тьфу, вот ведь бешеная кошка! Это вы-то не позволите?.. Вы забываете, что вы — никто, всего лишь незамужняя дочь сэра Годелвейна. Да притом еще не просто «незамужняя», а малость засидевшаяся в девках. Ваш жених вас бросил, никто вас не хочет — вот вы и решили поиграть в мужчину.

Бокар, видимо, рассчитывал ее смутить, но, на его несчастье, Лейде уже доводилось слышать что-то в этом роде. Первый раз подобные слова шокировали ее своей запредельной грубостью, второй — изрядно разозлили, а на третий она не испытала ничего, кроме глубокого презрения к людям, способным рассуждать в таком ключе. Вместо того, чтобы смутиться или прийти в ярость, как рассчитывал Бокар, Лейда брезгливо покривилась.

— Вы только посмотрите на себя, Бриан!.. Носите рыцарскую перевязь, а сами лаетесь, как старая чесоточная шавка. Лучше бы вам пореже открывать свой рот — иначе не только я, а все кругом поймут, что вы собой представляете на самом деле.

Шея у Бокара нехорошо побагровела. Он грубо схватил ее за руку выше локтя, но больше ничего сделать не успел. Из-за поворота коридора появились несколько гвардейцев, которыми командовал сам Алавэр.

— Месс Гефэйр, эти люди вам мешают? — осведомился он с такими интонациями, что Бокар невольно отступил на шаг.

На одну краткую секунду Лейде захотелось подтвердить, что эти люди оскорбляли ее и угрожали ее жизни — и полюбоваться на то, что неминуемо последует за этим. Но потом она поняла, что схватка гвардии Гефэйра с представителями гверрской знати будет иметь далеко идущие последствия, всей тяжести которых сейчас невозможно даже предсказать. И Лейда как могла спокойнее сказала:

— Нет, капитан. Мы просто разговаривали. Думаю, нашу беседу уже можно считать оконченной. Пожалуйста, проводите меня в мои комнаты.

— Слушаюсь, месс Гефэйр, — коротко ответил Алавэр. По его лицу нельзя было понять,считает ли он ее поступок разумным или же жалеет, что не возникло повода для драки. Лейда подозревала, что Алавэр не любит Лэнгдема с Бокаром так же сильно, как она сама. Только терпеть ему приходится гораздо дольше.

Добравшись до своих комнат, Лейда вспомнила, что так и не проследила за тем, чтобы отец позавтракал. Но возвращаться сил уже не было. Ничего, за обедом она лично проследит, чтобы сэр Годелвейн съел все, что пришлют с кухни. Но сейчас ей нужно привести себя в порядок и чуть-чуть побыть одной.

Почему-то именно сейчас, когда опасность миновала, Лейду начало знобить, как в лихорадке. Она подошла к столу, налила себе вина и в несколько глотков опорожнила свой бокал. Вино оказалось кислым и совсем не вкусным, но сейчас ей было наплевать. Лейда опять наполнила бокал и опустилась в кресло у стола, поставив кубок на широкий подлокотник — так обычно поступал «дан-Энрикс», если оставался на ночь во дворце и приносил с собой вино.

В голове промелькнула мысль о том, что подумает замерший у двери Алавэр, но Лейда безразлично отмахнулась от нее. Пусть себе думает, что хочет... Считалось, что женщина может пить вино только за обеденным столом, и то — не больше одного бокала. Но Лейда в любом случае вела себя совсем не так, как полагалась знатной девушке по гверрскому обычаю, так что очередное прегрешение против традиций вряд ли могло что-то изменить.

— Садитесь, капитан, — сказала она рыцарю, указывая на второе кресло. Голос звучал хрипло — то ли от вина, то ли от пережитого волнения, так что просьба прозвучала сухо, как приказ. Девушке стало неудобно. Человек, который только что так кстати выручил ее из более чем затруднительного положения, заслуживал большей любезности. — Может быть, выпьете вина?..

— Благодарю, — кратко ответил Алавэр и протянул руку за вторым кубком.

Пока он наливал вино, Лейда смотрела в сторону — на украшавший стену гобелен с изображением Бесстрашной Беатрикс. Этот побитый молью гобелен когда-то висел в ее спальне, пока отец не приказал убрать его оттуда, посчитав неподходящим украшением для комнат юной леди. Вернувшись в Гверр, Лейда велела вытащить его из груды хлама, хранившегося на чердаке, и повесить в своих покоях.

Гобелен изображал Железную Волчицу в куртке из вареной кожи и в кольчуге, с развевающимися по ветру волосами. Глядя на знакомую с рождения картину, Лейда грустно усмехнулась. Няня обожала повторять, что королева была женственной, как наковальня. Только много лет спустя, когда Лейда увидела портреты, сделанные еще при жизни королевы, она осознала, что Железная Волчица была исключительно красивой женщиной.

— Это ведь королева Беатрикс? — полуутвердительно осведомился Алавэр, кивнув на гобелен. И неожиданно заметил — А вы с ней похожи.

— Вы, должно быть, шутите, — невольно улыбнулась Лейда. Лицо Беатрикс на старом гобелене было видно плохо, но у женщины с картины были светлые, развевающиеся по ветру волосы.

— Простите. Я, похоже, неудачно выразился. Я имел в виду не внешность, а, скорее, это ощущение напора, целеустремленности и не по-женски сильной воли, которое сразу возникает, когда смотришь не нее или на вас.

Лейда обернулась к капитану стражи и внимательно посмотрела на него.

— Вы, вероятно, хотели сказать мне что-нибудь приятное? Спасибо, капитан. Но если говорить о сильной воле, я не вижу смысла проводить различия между мужчинами и женщинами. И пример Бесстрашной Беатрикс — лучшее тому доказательство.

— А вы? — внезапно спросил Алавэр.

— Что «я»?

— Разве вы не хотели быть такой, как Беатрикс?

Лейда отпила еще вина и покривилась — экая же дрянь, не может быть, чтобы в погребе не хранилось что-нибудь получше...

— В детстве я читала про Железную Волчицу все, что можно было отыскать в Книгохранилище, - вздохнув, ответила она. - И, разумеется, время от времени мечтала, что моя судьба сложится так же, как ее. И все же я — не Беатрикс. Хотя бы потому, что мне бывает страшно. Даже очень страшно... Например, как полчаса назад. Я думаю, что королева Беатрикс любила воевать — тогда как у меня просто нет выбора. Но сути дела это не меняет, правда?

— Правда, — согласился Алавэр. — Леди Гефэйр... Гверру сейчас нужен мужественный человек, который сможет справиться с тем хаосом, в котором мы находимся. Раньше я был уверен в том, что никакой надежды уже нет. Но я ошибся. Полчаса назад, когда я слушал, как вы отвечаете этим троим болванам, я внезапно понял, что нашел такого человека.

Лейда была так поражена его словами, что никак не отреагировала на признание, что Алавэр, оказывается, мог прийти ей на помощь с самого начала — а вместо этого держался в стороне и хладнокровно наблюдал за тем, как она в одиночку противостоит Ульфину Хоббарду и Лэнгдему с Бокаром.

Алавэр посмотрел прямо ей в глаза.

— Я родом из Гардаторна, месс Гефэйр. У нас не считается зазорным приносить присягу женщине. Но даже если бы считалось, это ничего бы не меняло. Начиная с нынешнего дня, мой меч, моя жизнь, моя честь — ваши.

Алавэр внезапно опустился на одно колено и, взяв ее руку, почтительно прикоснулся к ней губами. А потом так же легко поднялся и опять уселся в свое кресло. Сердце у Лейды бешено стучало. Если бы она не чувствовала тыльной стороной ладони жесткое прикосновение мужских усов, она подумала бы, что произошедшее ей попросту привиделось.

III

— Ни души, — заметил Юлиан. — Впервые вижу, чтобы таким образом бросали крепкие, хорошие дома. Ты посмотри на окна, там же и внутри все цело!

Крикс кивнул. Похоже, жители деревни покидали ее в такой спешке, что не взяли с собой никаких пожитков.

— Как-то грустно здесь, да, Рик? — продолжил Лэр. — Хотя, может быть, все дело в этих мерзких зимних сумерках. Мне от такой погоды всегда удавиться хочется...

Юлиан криво усмехнулся, как бы извиняясь за свою сентиментальность, и добавил:

— Хорошо, что нас тут двое. Честное слово, я бы здорово струхнул, если бы оказался тут совсем один.

«Я бы тоже... Только сумерки тут совершенно ни при чем» — подумал Крикс. Он готов был поклясться, что в покинутой деревне не осталось даже крыс. Да что там, даже тараканов, хотя их никакой магией не изведешь.

— Привал? — с надеждой предложил Юлиан, глядя на крайний дом. Должно быть, калариец уже предвкушал ночлег под крышей.

— Нет. Только не здесь, — негромко сказал Крикс. Резко дергая за петли, он распустил шнуровку на воротнике дублета — хотя вокруг по-прежнему было холодно, воздух казался уплотнившимся и душным, как перед грозой.

— Да, неприятное местечко, — кивнул Юлиан. — Но, если честно, я ждал чего-нибудь похуже. А так — просто опустевшая деревня...

— Не в этом дело. Ты что — ничего не чувствуешь? Уверен, они где-то рядом...

— Кто, солдаты Дарнторна? Или «кромешники»?

Последнее слово калариец произнес с заметным скепсисом. Похоже, он, как и сэр Эккерт, не особо верил в реальность Безликих.

— Нет, не те и не другие. Я имел в виду Каменные столбы. Такие же, как у нас в Хоэле. Понимаешь, это как бы дверь между мирами... через нее Безликие могут попадать сюда и делать то, что им приказано. Но ты ведь мне не веришь, правда? — перебил он сам себя.

— Не то чтобы не верю... просто это как-то странно, не находишь? Если бы с помощью Каменных столбов и правда можно было попасть в другой мир, и Безликие ходили бы туда-сюда, никто не сомневался бы, что они существуют. А на деле их даже никто не видел.

— Я их видел, Лэр.

Юлиан подавился очередной фразой.

— Ты это серьезно? — спросил он.

— Абсолютно, — кивнул Крикс. — А теперь скажи честно: ты мне веришь — или, может, думаешь, что я сошел с ума?

Лэр в замешательстве почесал бровь.

— Я уже однажды не поверил в то, что фэйры в самом деле существуют. Думаю, ты помнишь, чем это закончилось. Так что я тебе верю. Расскажи об этих Каменных столбах.

Крикс задумался. Он вдруг сообразил, что знает о вратах не так уж много. Их сделали Альды — об этом обмолвился сам Олварг. Он же упомянул о том, что дверь между мирами пропускает далеко не всех... Ученые рассуждения о «мерцающих» магических порталах выглядели куда более солидно, но, по сути, ясности не добавляли.

— Хмм, Столбы... Саккронис говорил, что Темные истоки как бы разорвали мир на части, и единственной связью между этими частями остались двери, созданные Альдами. Но ими могут пользоваться только Альды или люди, для Безликих это просто бесполезное нагромождение камней.

— Подожди! Но ты ведь сам сказал...

— Я просто еще не закончил. Вратами можно пользоваться и без Тайной магии — только для этого необходимо убить человека.

— Откуда ты все это знаешь?

— Кое-что прочитал в книгах, остальное... остальное видел сам.

— Когда?! — вытаращил глаза Юлиан.

— Как-нибудь расскажу... но только не сейчас. Здесь и без этого довольно отвратительно.

Пару минут они ехали молча. Потом Лэр встрепенулся.

— Слушай, если здесь — все то же самое, что возле Каменных столбов, то почему тогда местные сервы бросили свою деревню?.. Из Хоэля же никто не бегает.

— Так там и не живет никто, — напомнил Крикс. — Ну и потом, аркой в Хоэле пользовались всего пару раз за десять лет. А здесь, судя по слухам, врата открывают постоянно. Это как незаживающая рана, понимаешь?..

— Если честно, нет, так что поверю тебе на слово. И кстати, Рик... ты правда знаешь, куда нужно ехать, или мне так только кажется?

— Да, знаю. Я их чувствую, — просто ответил Крикс.

Он в самом деле чувствовал эти проклятые Врата. Крикс помнил, как Саккронис ставил опыты с магнитом и железной стружкой, собранной в кузнечных мастерских... Сейчас он ощущал себя чем-нибудь вроде этой стружки. Притяжение, идущее от Каменных столбов, было почти материальным. Собственно, в Хоэле было то же самое. Его всегда тянуло подойти к Столбам, коснуться древних, как сама Адель, шершавых плит, пройти сквозь каменную арку... и одновременно хотелось развернуть коня и гнать его по бездорожью, пока Хоэль и развалины не останутся далеко позади. Но сейчас это чувство было в десять раз сильнее.

Лэр нахмурился, но ничего не сказал. «Дан-Энриксу» стало неловко. Оказаться неизвестно где, да еще обнаружить, что твой спутник толкует о каких-то непонятных вещах и вообще ведет себя довольно странно — да уж, Юлиану можно было только посочувствовать. Крикс пожалел, что столько времени скрывал от побратимов правду о Галарре. Правда, умолчать о чем-то важном — это еще не обман. Вот только иногда это гораздо хуже...

— Долго нам еще ехать? — спросил Юлиан примерно через полчаса. — Может, нам будет лучше осмотреть эти твои Врата не ночью, а хотя бы завтра утром?

Криксу показалось, что ему на голову внезапно вылили ушат воды. Он резко потянул на себя повод, и Фэйро, недовольно захрапев, остановился. По спине у Крикса прошел неприятный холодок. Ему вдруг показалось, что желание немедленно поехать к Каменным Столбам было чужим, искусственным, как будто бы навязанным ему извне... Теперь, когда внезапно наступило отрезвление, он осознал, что это было глупостью. Почти одновременно с этим у «дан-Энрикса» возникло ощущение, что чей-то взгляд следит за ним из темноты.

— Поехали назад, — сказал он.

— В деревню?..

— Нет! Быстрее, Лэр.

Юлиан ударил пятками свою кобылу, с места послав ее в галоп — впрочем, довольно вялый, потому что лошади не отдыхали толком с самого утра — и уже на скаку спросил «дан-Энрикса»:

— Что на тебя вдруг нашло?.. Лошади устали. Да и я, признаться, тоже...

— Теперь ясно, от чего мне было так не по себе в этой деревне! — процедил «дан-Энрикс», не слушая Юлиана и ежесекундно подгоняя Фэйро, который и так мчался вперед со всей возможной скоростью. Еловая ветка хлестнула Рикса по щеке, но сейчас ему было не до этого. — Надо было сразу догадаться, отчего мне кажется, что там нечем дышать... Там же повсюду магия! Скорее всего, что-то вроде ворлокства... А потом меня зацепило, понимаешь?!

— Нет! — прокричал Юлиан в ответ, пытаясь заставить свою кобылу бежать вровень с Фэйро. — Почему только тебя?..

Да потому, что я проделал весь путь до Бейн-Арилля именно для того, чтобы найти Безликих! — мысленно ответил Крикс. По-настоящему умелый ворлок никогда не прется напролом, точно кабан сквозь заросли... он играет на тайных страхах и желаниях самих людей, чтобы направить их туда, куда ему угодно.

Для Лэра, вероятно, тоже отыскалась бы какая-то зацепка — но зачем ее искать, если Лэр и без этого последует за своим спутником, когда тот сам потащится в расставленную Олваргом ловушку?!

Но объяснять все это на скаку было и бесполезно, и довольно неудобно.

— Там овраг, — предупредил Юлиан Лэр.

— Прекрасно, обогнем его, — прокричал он в ответ.

— Согласен. На той стороне будет спокойнее.

Крикс оскалился.

— Мне будет спокойнее, когда мы оба будем в лагере, не раньше.

Досказать он не успел.

— Рик, они там! Безликие!! — заорал Лэр.

С того момента, как «дан-Энрикс» осознал, что он стал жертвой ворлочьего зова, он ничуть не сомневался в том, что этим все и кончится. Ему казалось, что он успел приготовиться к подобному развитию событий, но, мельком взглянув через плечо и различив в сгущающейся темноте трех черных всадников, Крикс все равно ощутил пробежавшую по телу дрожь.

Безликие медленно, но уверенно нагоняли. Будь Фуэро помоложе, он, наверное, сумел бы оторваться от погони, но что толку, если лошадь Юлиана даже сейчас еле поспевала за тарнийцем?..

— Разделимся, — выкрикнул Юлиан, и резко повернул в другую сторону. Крикс заскрипел зубами. Калариец явно обратил внимание, что он придерживает Фэйро, чтобы его спутник не отстал, и сделал собственные выводы.

По счастью, лишь один из трех преследователей направил своего коня за Юлианом, тогда как два других «кромешника» даже не посмотрели ему вслед, продолжая преследовать Крикса.

— Давай, приятель, — прошептал «дан-Энрикс», пригибаясь к самой гриве черного коня. — Если не сможем оторваться, нам конец!

Фэйро как будто понял всадника — во всяком случае, он выгнул шею и помчался, как стрела. На один миг «дан-Энриксу» почудилось, что ему снова десять лет, и он впервые сел на самого прекрасного коня в Легелионе, который способен был без устали нести его хоть целый день.

Но, к сожалению, те времена давно прошли. Довольно скоро Фэйро начал выдыхаться. Крикс почувствовал, что еще несколько секунд — и первый из преследователей сможет ударить его в спину.

Развернув коня навстречу догоняющим его «кромешникам», южанин выхватил из ножен меч. Собственные движения казались ему странно неуклюжими и медленными... или дело было в поражающей воображение быстроте, с которой двигались Безликие? Крикс понял, что он просто не успеет отразить удар, но в тот момент, когда копье «кромешника» должно было пронзить южанина насквозь, Фэйро поднялся на дыбы, и не ожидавший ничего подобного «дан-Энрикс» соскользнул на землю. И услышал над головой тонкое, пронзительное ржание, больше похожее на визг.

Перекатившись по земле, Крикс вскочил на ноги. Снег несколько смягчил падение, но в голове после удара не осталось ни единой связной мысли. Словно в полусне, он видел, как Безликий развернул коня, направив его прямо на него. Сзади и сбоку был овраг, и можно было попытаться спастись там. Или, если ему не повезет, переломать все кости и несколько часов пролежать на холодной земле, пока Безликие не смогут его отыскать... все это было, в сущности, не важно. В ушах у него по-прежнему стоял жалобный, почти человеческий крик Фэйро. И Крикс точно знал, что никуда не побежит.

Он поудобнее перехватил свой меч, не сводя взгляда с приближавшегося всадника. Откуда-то из глубин памяти всплыло полузабытое воспоминание.

El-vi-en eeell! — закричал энониец во всю силу легких.

Безликий дрогнул, и граненое жало копья, мгновение назад нацеленное ему в грудь, скользнуло по наплечнику южанина. Рука мгновенно онемела, но «дан-Энрикс» все же ухитрился нанести удар, перерубив дубовое древко, а потом полоснул Безликого мечом. Тот свалился на землю уже за его спиной. Крикс не стал оборачиваться, чтобы посмотреть, убит он или нет. На это требовалась лишняя секунда, которой у него не было. Он поудобнее перехватил свой меч, готовясь встретить второго противника.

— Я иду! — выкрикнул Юлиан, внезапно налетая на Безликого из темноты.

Он ударил «кромешника» копьем, и Крикс спросил себя — откуда оно вообще взялось, ведь у них с Лэром не было никакого оружия, кроме мечей... Истошно заржала испуганная лошадь Юлиана. Удар копья был так силен, что вышиб из седла не только Безликого, но и самого Лэра, не успевшего вовремя выпустить треснувшее древко. "Кромешник" после этого так и остался на земле, а Лэр поднялся на ноги, перчаткой вытирая окровавленные губы. Крикс в прострации наблюдал за тем, как Лэр, пошатываясь, направляется к нему, и не мог до конца поверить в то, что бой действительно закончился.

— Где третий? — глупо спросил он.

Лэр молча ткнул большим пальцем в сторону темнеющего за его спиной оврага.

— Значит, ты столкнул Безликого в овраг, забрал его копье и бросился мне помогать?.. — Крикс смотрел на своего побратима так, как будто в первый раз его увидел.

Это же немыслимо... Победить в схватке одного Безликого — это подвиг, о котором помнят поколения спустя. Но убить двух за одну ночь?

— По крайней мере, теперь я не стану сомневаться в том, что эти твари в самом деле существуют, — голос Юлиана звучал скованно. Похоже, потрясенный вид «дан-Энрикса» смущал его сильнее, чем он готов был признать, и калариец постарался обратить все в шутку.

— Ты что, совсем их не боялся? — с болезненным любопытством спросил Крикс. Лэр криво ухмыльнулся.

— У меня не было времени. Я думал, что они тебя убьют.

Крикс только покачал головой. Он до сих пор не мог прийти в себя от изумления. Он открыл рот, намереваясь поблагодарить Лэра за помощь, но в эту минуту его словно бы толкнули в спину.

— Фэйро!.. — выкрикнул «дан-Энрикс».

После их безумной скачки через лес прошло не больше трех часов, но все произошедшее уже казалось Юлиану нереальным, как воспоминание о давнем страшном сне. Они сидели возле маленького костерка, разложенного — ради безопасности — на самом дне оврага. Крикс без выражения смотрел в огонь, а Юлиан с растущим беспокойством поглядывал на побратима.

— Что ты кричал? — спросил он наугад, надеясь вывести южанина из его странного оцепенения. — Мне показалось, это было Древнее наречие... или тарнийский.

— Разве я кричал? — переспросил Крикс, наморщив лоб, как человек, который без особого успеха силится собраться с мыслями.

— Ну да. Ты что, не помнишь? Что-то странное... кончается на «нэль». Мне показалось, что Безликих это напугало.

— А, — вспомнил Крикс. И безразлично пояснил — «Elvien ell». Это было в каком-то сочинении о Тайной магии.

Лэр озадаченно нахмурился.

— Но ты не Одаренный. Если это заклинание, то оно не должно было подействовать.

— Это не заклинание. В той книге было сказано, что это что-то вроде боевого клича Альдов.

Калариец хлопнул себя по колену.

— Ловко! Если бы не это, то твой черный бы не промахнулся.

— Да, наверное... а теперь извини, я пойду посмотрю, как Фэйро.

Юлиан отвел глаза. «Дан-Энрикс» накрыл коня попоной, а поверх нее — своим плащом, но Фэйро все равно оставался холодным. Изредка по телу черного коня пробегала дрожь, но в остальное время могло показаться, что он уже мертв. Глаза закатились, так что стало видно синеватые белки. Юлиан был уверен в том, что Крикс не хуже его самого понимает, что это значит.

— Рик... их оружие отравлено. А может, не отравлено, а заколдовано. Ты сам видишь, что творится с Фэйро. Эта рана не затянется.

— И что ты предлагаешь? — со злостью спросил Крикс.

— Не мучай его. Отпусти.

Глаза «дан-Энрикса» казались мертвыми.

— К чему жонглировать красивыми словами, Лэр?.. Ты ведь хотел сказать — «добей»? Ну, так и говори.

— Нет, я хотел сказать именно то, что сказал. Рик, ему сейчас очень плохо. И нам его не спасти. Не заставляй его напрасно мучиться.

— Ты не понимаешь, Лэр. Я не могу, — отрезал Крикс. По его тону стало ясно, что он уже думал над такой возможностью. И пришел к какому-то выводу.

Лэр чуть было не предложил сделать это вместо «дан-Энрикса», но в самую последнюю секунду прикусил себе язык. И произнес совсем другое:

— Если хочешь, я пойду с тобой.

С минуту Крикс молчал, и Лэр уже решил, что энониец вообще не станет отвечать, но потом он сказал:

— Пошли.

Уже поднявшись на ноги, Крикс неожиданно сказал:

— Он спас мне жизнь. Ты видел?..

Лэр ничего не видел, но сказать об этом Криксу было бы бессмысленной жестокостью.

— Да, — твердо ответил он.

Южанин на мгновение прикрыл глаза, как будто собираясь с силами.

— Дай мне свой нож. Он вроде был острее моего.

Юлиан молча вытащил кинжал из ножен, взял его за лезвие и протянул южанину.

Подниматься в темноте по крутому склону оврага оказалось труднее, чем ожидал Юлиан. Во всяком случае, когда они, наконец, оказались наверху, ноги у каларийца уже подгибались от усталости. «Дан-Энрикс» посмотрел на Фэйро, неподвижно лежащего на земле, и обернулся к Юлиану.

— Постой тут, пожалуйста. Дальше я сам.

Лэр прислонился к дереву и стал смотреть. Он с удовольствием отвернулся бы, но чувствовал, что сейчас это было бы предательством. Крикс опустился на колени рядом с Фэйро, осторожно прикоснулся к черной гриве. Несколько минут ничего не происходило. Энониец стоял на коленях, гладил шкуру черного коня и, кажется, что-то шептал, но с того расстояния, на котором стоял Юлиан, невозможно было разобрать ни слова. Потом в руке южанина сверкнул нож, конь захрипел, и Юлиан, не выдержав, отвел глаза и ткнулся лбом в холодную и жесткую кору. Он почему-то очень четко вспомнил ветреный осенний день в Эрхейме и «дан-Энрикса», летящего верхом на Фэйро вдоль опушки леса... Юлиан не плакал с того дня, как получил из Каларии известие о смерти брата. Не заплакал и теперь. Только внутри стало до странности безжизненно и пусто, словно что-то безвозвратно уходило от него в этой промозглой темноте.

— Пойдем, поможешь мне собрать веток для костра, — сказал «дан-Энрикс», незаметно подходя к нему. Голос южанина казался ломким, как сухие ветки у них под ногами.

— Но мы ведь уже развели огонь, ты что, не помнишь? Он наверняка еще не догорел.

— Для поминального костра, — яснее выразился Крикс. — Для Фэйро.

Юлиану стало неуютно.

— Рик, послушай...

— Ты мне поможешь или нет? — с оттенком нетерпения спросил «дан-Энрикс». Лэр прикусил губу, почувствовав, что побратим смертельно оскорбится, если он скажет, что для мертвого коня — даже такого, как Фуэро — нельзя складывать поминальный костер, как для человека. Нужно было отыскать какие-то другие аргументы.

— Рик, я думаю, что нам не стоит разводить еще один костер. Тем более... ну... на таком открытом месте. Безликие могут вернуться.

Но «дан-Энрикс» равнодушно качнул головой.

— Сегодня они уже не вернутся... Скоро утро, разве ты не чувствуешь? А эта падаль всегда нападает только в полной темноте.

Лэр собрал с земли снега и прижал его к пылающему лбу.

— Наверное, ты прав насчет утра, но я ничего такого не чувствую, — признался он, сдаваясь. А потом задумчиво добавил — Знаешь, у меня на родине эту часть ночи называют «волчье время». Самые темные часы перед рассветом, когда кажется, что солнце уже никогда не встанет... В детстве отец часто говорил, что тот, кто бодрствует в это время, дарит ночи следующий день.

Крикс коротко кивнул, то ли принимая слова Юлиана к сведению, то ли соглашаясь с мнением старшего Лэра.

Следующие полчаса они прочесывали край оврага, собирая ветки и обламывая еловые лапы, нависающие над обрывом. Обычай складывать поминальные костры и бросать в них лоскут своей одежды или прядь волос возник давно — примерно в то же время, как предки имперцев начали предавать своих мертвых земле вместо того, чтобы сжигать их на кострах. На поминальном огне не полагалось ничего готовить, рядом с ним не грелись — его разводили только для того, чтобы проститься с умершим, а потом сразу тушили. Юлиану поминальные обычаи южан казались исключительно зловещими. Он плохо понимал, зачем по доброй воле подходить вплотную к той черте, которая обычно отделяет жизнь от смерти. Еще неразумнее, по мысли каларийца, было заниматься этим на том самом месте, где совсем недавно побывали несколько «кромешников».

Но «дан-Энрикс» явно придерживался другого мнения.

Когда огонь разгорелся, Крикс распутал тесьму, связывающую его волосы, и срезал их почти у самого затылка. Тяжелые кольца темных волос полетели в огонь, и пламя затрещало, принимая поминальный дар «дан-Энрикса».

— Llex elvien donv mes val’e nor arre, — тихо, но отчетливо произнес энониец. Лэр уже не удивился. Крикс решил хоронить Фэйро так, как если бы погибший конь был человеком, а южанин всегда был последователен в своих решениях. Так что элвиенистская молитва выглядела здесь вполне уместно.

Лэр вырос в Каларии, где поклонялись Безымянному богу и — гораздо реже — старым северным богам. За время жизни в Академии Юлиан не так уж много узнал об обычаях элвиенистов, поэтому просто стоял рядом с побратимом и молча смотрел в огонь, не желая невольно нарушить смысл ритуала. «Дан-Энрикс» не ошибся — над Солинками занималось утро, и пора было подумать, как им возвращаться в лагерь, имея всего одну лошадь на двоих. Крикс неожиданно придвинулся к нему и стиснул его руку.

— Споешь со мной Волчью песнь?

Юлиан удивился, откуда «дан-Энрикс» мог узнать про Волчью песнь, но потом вспомнил, что южанин воевал в Каларии.

— Конечно, — хрипло согласился Лэр.

Юлиан закрыл глаза, как делали у них в Южной марке, но еще успел увидеть, как «дан-Энрикс» запрокинул голову к светлеющему небу и, стиснув зубы, выводит первые ноты Волчьей песни.

* * *

Обратно ехали на одной лошади, Юлиан спереди, а Крикс за ним, держась за его перевязь. Про себя энониец радовался, что Лэр не стал настаивать на том, чтобы ловить коней «кромешников», поскольку ехать на одной из этих лошадей пришлось бы именно ему. Крикс полагал, что связываться с темной магией ради сиюминутного удобства — непростительная глупость. Правда, им все же пришлось забрать с собой оружие Безликих, но Крикс рассчитывал избавиться от него сразу же после того, как их трофеи будут предъявлены мессеру Эккерту.

Последняя еда закончилась еще в Солинках, так что весь обратный путь пришлось проделать на пустой желудок. Постоянный голод заглушали тем, что жевали горькие хвоинки, а перед сном заваривали в котелке травяной чай. Кружка пустого кипятка на время вызывала ощущение мнимой сытости, и шутка заключалась в том, чтобы заснуть, прежде чем голод вновь заявит о себе. В результате, переступая порог захудалого трактира, служившего бейн-арилльской разведке чем-то вроде штаба, Крикс мог думать только о еде.

— А вот и Нойе, — сказал Лэр, глядя в тот угол, где обычно находился Гилберт Тойн.

Крикс обернулся — и действительно увидел Нойе Альбатроса, о котором он совсем забыл после гибели Фэйро. Нойе развалился за столом, откинувшись назад и вытянув в проход длинные ноги в грязных сапогах, и о чем-то оживленно толковал с тремя разведчиками «Серой сотни». Чужаков нигде не любят, но Альбатрос, похоже, совершенно не смущался тем, что вся его внешность — от непокорной золотисто-рыжей шевелюры, усмиренной кожаным шнурком, до причудливой татуировки, покрывавшей руки от запястья до плеча — прямо-таки кричала о его островном происхождении. В захудалой гостинице, располагавшейся за сотню стае от его родных мест, он явно чувствовал себя так же комфортно, как на палубе своего корабля. Крикс подозревал, что Нойе смог бы чувствовать себя на своем месте даже в угольной шахте. Меченый еще успел представить Альбатроса с лицом, почерневшим от мелкой угольной пыли, а потом островитянин обернулся и увидел Крикса.

— Дайни!.. — рявкнул он так громко, что его сосед от неожиданности пролил пиво себе на рубашку. Впрочем, Нойе не обратил на это ни малейшего внимания — он выбрался из-за стола, шагнул к «дан-Энриксу» и стиснул энонийца в объятьях, от которых ребра у южанина жалобно затрещали. Альбатрос с четырнадцати лет ворочал веслами на разных кораблях, и вполне способен был помериться силами с медведем-шатуном.

— Пусти... задушишь ведь, — наполовину в шутку, наполовину всерьез возмутился Крикc.

Тиски разжались. Криксу пришлось сделать над собой усилие, чтобы не поморщиться от резкой боли в выбитом «кромешником» плече.

— Ну и какой из тебя «Альбатрос»? — проворчал Крикс, не зная, хмурить брови или улыбаться. Снова видеть Нойе было удивительно приятно. — Скорее уж, «медведь» или «кабан»! Никогда больше не пытайся меня обнимать.

Но островитянин явно не настроен был поддерживать шутливый тон.

— Дайни, пожалуйста, не надо больше исчезать неведомо куда, — серьезно сказал он. — Думаешь, нам легко было тебя найти?

— Да я и не хотел, чтобы меня искали. Я затем и написал вам то письмо, чтобы вы поняли, что у меня все хорошо, и перестали беспокоиться.

— Какое там «перестали»! — фыркнул Нойе. — Правда, мы хотя бы поняли, что ты остался жив, но больше ничего полезного в этом письме не оказалось — сплошь одно вранье. Ну например, зачем ты написал, что поединок с Дарнторном не состоялся? Думаешь, мы ничего не поняли?

Крикс озадаченно посмотрел на Нойе с Юлианом, лица которых сделались торжественно-серьезными.

— А что вы поняли?..

Лэр тяжело вздохнул.

— Мы с князем возвращались в башню через парк и видели то место, где ты дрался с Дарнторном. Тебе бы стоило, по крайней мере, затоптать кровь на снегу. Представь, что началось бы, если бы ее увидел кто-нибудь из мастеров?.. Сначала мы ужасно переполошились — ведь неясно было, чем все кончилось. Орден искал вас обоих — тебя и Дарнторна, но вы как будто испарились. А потом мы получили то письмо. И поняли, что ты убил Дарнторна, а теперь скрываешься от доминантов. Но ты не подумай, мы тебя ни в чем не обвиняем! Я просто хочу сказать, что нам-то ты мог написать всю правду. Или ты боялся, что письмо может попасть в чужие руки?..

Крикс растерянно сморгнул. Он только сейчас понял, что со стороны его поступки в самом деле выглядели так, как будто он убил Дарнторна, а потом сбежал из города, спасая свою шкуру. Во всяком случае, его друзья в этом ничуть не сомневались.

Крикс переводил взгляд с Лэра на Альбатроса и обратно и не знал, как ему теперь быть. Друзья способны были простить ему все — как выясняется, даже убийство — но Крикс не был до конца уверен, что они обрадуются новости, что Крикс предал правителя и Орден для спасения Льюберта Дарнторна, которого и Лэр, и Нойе ненавидели. Лучше всего было вовсе не касаться этой щекотливой темы, но не мог же он и дальше делать вид, что убил Льюберта в том поединке! Тем более, что рано или поздно до друзей дойдет известие о том, что младший Дарнторн жив и невредим, да еще и сумел вернуться к своему отцу в Кир-Кайдэ.

Энониец отвел взгляд.

— Я, собственно...

В спину повеяло холодом от открытой двери, и Крикс услышал, как в трактир вошли несколько человек. Радуясь возможности отложить неприятное объяснение на потом, южанин обернулся.

— Кто из вас Меченый? — спросил высокий седой рыцарь, рядом с которым стоял Эккерт, выглядевший крайне недовольным.

— Это я, месьер, — откликнулся «дан-Энрикс», сделав шаг вперед. В темных глазах рыцаря мелькнуло удивление, и энониец успел испугаться, что тот уже видел его раньше и сейчас узнает в нем оруженосца лорда Ирема, но ничего подобного не произошло.

— Ты в самом деле только что вернулся из Солинок? — властным тоном спросил рыцарь.

— Да, месьер, — ответил Крикс, почтительно наклонив голову. По тому, как Эккерт недовольно переминался с ноги на ногу за плечом старика, но не решался встрять в беседу, Крикс начал догадываться, с кем имеет дело, и решил, что лишняя вежливость сейчас не повредит.

— Что ты можешь нам сказать по поводу тех слухов, которые связаны с Солинками?

— Все слухи подтвердились, монсеньор. Мы с Лэном видели «кромешников», сражались с ними и привезли с собой их оружие.

Когда Крикс указал на Юлиана, тот шагнул вперед и поклонился. Старый рыцарь озадаченно нахмурился и бросил взгляд на Эккерта.

— Это ваш человек?..

Лориан недовольно поджал губы.

— Нет, мессер. Я вообще не знаю, кто это такой и почему он оказался с Меченым в Солинках.

— Я ехал сюда затем, чтобы вступить в Серую сотню, монсеньор, — пояснил Юлиан. — А по дороге встретил Меченого. Мы вместе служили в Энмеррийской крепости, и я подумал, что...

— Разведке сейчас не нужны новые рекруты, — перебил Эккерт, глядя в сторону, как будто бы твердо решил не удостаивать Юлиана взглядом.

— Подожди, мессер. Это сейчас не главное, — перебил представительный старик, пытливо глядя на "дан-Энрикса".- Ты утверждаешь, что вы видели Безликих и сражались с ними?

— Мессер, вы просто еще не привыкли к здешним нравам. Не проходит и недели, чтобы кто-нибудь не заявил, что видел тут Безликих, фэйров, волколаков и Хегг знает, что еще, — заметил Эккерт с нескрываемым сарказмом. — Право слово, это было бы даже смешно, если бы не подрывало дисциплину и не превращало наших новых рекрутов в трусливых баб. Если хотите мое мнение, то за распространение всех этих слухов о Безликих давно пора вешать.

"Дан-Энрикс" усмехнулся углом рта. Сэр Лориан так откровенно порывался обесценить их свидетельство о виденном в Солинках, что несколько перестарался. Что ж, тем хуже для него.

— Лэн, покажи мессеру Эккерту наши трофеи.

Калариец молча достал сверток с наконечниками копий, развернул его и положил на стол. Сверху легли три меча в черных с серебром ножнах. Кто-то из разведчиков негромко ахнул.

Старый рыцарь взял один из мечей и до половины вытянул клинок из ножен.

— Никогда еще не видел такой стали, — задумчиво сказал он.

— Осторожнее, месьер, — предупредил «дан-Энрикс». — Думаю, на них наложено заклятие. Не стоит лишний раз до них дотрагиваться.

— Придержи язык, — мрачно сказал сэр Эккерт. — Мессер Родерик не нуждается в твоих советах.

Нойе выразительно нахмурился, но Крикс едва заметно покачал головой. Не хватало только разозлить лорда-командующего.

— Прошу прощения, месьер, — сказал он совершенно равнодушно.

Родерик поднял на него глаза.

— Только мечи? Больше ты ничего не взял?

— Нет, месьер.

— Напрасно, — попенял командующий. — Голова смотрелась бы гораздо убедительнее.

«Так поезжайте за ней сами» — чуть не ляпнул Крикс. Но вместо этого он взял себя в руки и спокойно разъяснил:

— Месьер, мертвый «кромешник» — это не то же самое, что мертвый человек. Их тела тут же разлагаются. Уверен, вы не захотели бы смотреть на то, что от них осталось.

Лэр сосредоточенно кивнул, подтверждая его правоту. Совершенно неожиданно на сторону «дан-Энрикса» встал Гилберт Тойн.

— Он правду говорит, мессер! Я тоже это слышал.

— «Слышал»! — повторил сэр Лориан с неописуемым презрением. Но по тому, как он косился на меч, который сэр Родерик держал в руках, Крикс понял — Эккерт только притворяется, что не поверил их рассказу.

Командующий сделал вид, что не расслышал замечания мессера Лориана, и по-прежнему смотрел только на Крикса с Лэром.

— Значит, Безликих было трое — против вас двоих... Это заслуживает удивления. Во всяком случае, я никогда не слышал ни о чем подобном.

Крикс с интересом ожидал, что рыцарь скажет дальше. По всем представлениям о справедливости, их полагалось наградить, и Криксу было очень интересно, что сэр Родерик предложит в качестве награды. Если бы троих Безликих победил оруженосец коадъютора и его друг Юлиан Лэр, их немедленно удостоили бы рыцарского Посвящения. Но сейчас, когда в глазах мессера Родерика и других военачальников они просто безродные разведчики, им, вероятно, выдадут по дюжине монет, а то и вовсе по две лишних порции еды. И на этом сочтут, что их заслуги должным образом отмечены.

Впрочем, от лишней порции еды Крикс бы сейчас не отказался.

— Касательно вашей награды. Ты, как там тебя... Лэн, да? Ты говорил, что хочешь поступить в "Серую сотню"? Хорошо, можешь считать себя зачисленным, — сказал лорд-командующий. Эккерт собирался что-то возразить, но сэр Родерик нетерпеливо дернул подбородком. — Нет, Лориан, это не обсуждается... если у вас сейчас достаточно людей, это не повод отказаться от хорошего разведчика. Тем более такого, который сумел убить Безликого. Заменишь этим парнем первого же выбывшего, вот и все дела. Итак, этот вопрос улажен. Как насчет чего-то более... весомого?

"Дан-Энрикс" понял, что этот вопрос адресовался уже им.

Судя по лицу Юлиана Лэра, калариец собирался возразить, что они действовали вовсе не ради награды, но Крикс вовремя наступил побратиму на ногу.

— Мессер, я потерял в Солинках кошелек, а один из Безликих убил подо мной коня. Теперь я должен где-то достать нового.

— Возьми, — сказал сэр Родерик, отцепив от пояса кошель и небрежно бросив его на столешницу. — Это тебе и твоему товарищу... Делитесь, как сочтете нужным. Эккерт!

— Да, мессер?

— Найди для Меченого лошадь, только непременно крепкую и молодую. Я хочу послать его в Кир-Кайдэ, а на полудохлой кляче там делать нечего. Эти мечи и наконечники я заберу с собой.

Крикс встрепенулся.

— Монсеньор, эти мечи нельзя использовать по назначению. Лучше всего их уничтожить. Или отослать в столицу, чтобы их исследовали маги из Совета ста.

Сэр Родерик посмотрел на него с таким изумлением, как будто Крикс заговорил с ним на чужом языке, а потом покосился на стоящего с ним рядом Эккерта, от взгляда которого, казалось, могло свернуться молоко.

— Я начинаю понимать, что ты имел в виду, — сказал сэр Родерик, как будто они с Лорианом были в комнате одни или как будто Крикс был лошадью или собакой, о достоинствах и недостатках которой они уже успели побеседовать до этого. По указанию лорда-командующего Эккерт собрал трофеи и проводил пожилого рыцаря до выхода. Крикс уже собирался потихоньку последовать за ними и послушать, о чем они станут разговаривать, но тут Юлиан Лэр толкнул его под локоть.

— Зачем ты это сделал? — спросил он сердито. Крикс поморщился.

— А что мне оставалось? Это ведь мы притащили в лагерь эти Хегговы мечи. И если из-за них случится что-нибудь плохое...

— Я не о мечах. Зачем ты взял у него деньги? Он же их тебе швырнул, как кость собаке...

Крикс заметил, что разведчики из «Серой сотни» удивленно косятся на Юлиана, и громко сказал:

— Я просто умираю с голода. Гилберт, не знаешь: у хозяина найдется что-нибудь такое, что можно подать прямо сейчас, не заставляя нас дожидаться?

Гилберт начал добросовестно перечислять:

— Солонина, ветчина, колбасы...

— Замечательно, пусть тащит все подряд. И не забудь про пиво. Угощаю всех...

Лица разведчиков заметно просветлели, а «дан-Энрикс» наклонился к Юлиану и негромко произнес:

— Потом поговорим, идет?

Побратим неохотно кивнул.

Пару часов спустя отяжелевший от еды и выпивки «дан-Энрикс» обессилено упал на войлочный тюфяк в маленькой комнате под самой крышей. Нойе оказался ушлым типом и не стал селиться в общей зале, а снял комнаты на верхнем этаже, причем за сущие гроши. Крикс успел забыть о том, что обещал Юлиану объясниться, но у побратима деньги сэра Родерика явно не желали выходить из головы. Лэр сел на край его топчана и тряхнул засыпающего энонийца за плечо.

— Так что с деньгами, Рик? — настойчиво спросил он.

— А что с деньгами? — вяло отозвался энониец.

— Зачем нужно было принимать его подачки?

Крикс вздохнул.

— Ты что, не слышал, что я говорил? Я потерял свой кошелек, пока мы удирали от Безликих.

— Но у меня есть немного денег. Мы могли бы...

— Честно есть сухие корки, пока Лориан не выплатит нам жалованье? А зачем? — Крикс подпер голову рукой, чтобы было удобнее смотреть на Юлиана. — Тому, кто поступил в разведку, не полагается гордо отказываться от награды, понимаешь?.. Если ты сказал бы, что нам ничего не нужно, остальные невзлюбили бы нас с первого же дня.

— И тебе не было противно, когда он швырнул на стол свой кошелек? — осведомился калариец недоверчиво.

Крикс хмыкнул.

— Да я ничего другого и не ожидал. Пойми: для лорда-командующего мы с тобой — обычные разведчики... помоечная шваль. Если ты хочешь жить спокойно, научись плевать на то, что думают о тебе люди типа сэра Лориана. И в особенности не старайся переубедить их на свой счет. Ты в их глазах — простолюдин, и они будут презирать тебя, даже если ты станешь вести себя, как император. А теперь, если не возражаешь, я чуть-чуть посплю. Глаза уже не открываются...

Юлиан встал и перебрался на свою постель. Крикс перевернулся на другой бок и подумал, что он так и не рассказал побратиму о Дарнторне. От этой мысли ему даже расхотелось спать. Несколько секунд он размышлял, не стоит ли окликнуть Лэра и вернуться к разговору о своем отъезде из Адели, но потом решил, что это дело терпит. Впервые за много дней они с Лэром были сыты и спали под крышей, а не под открытым небом, так что было просто глупо испортить себе все удовольствие упоминанием о Льюберте.

IV

Когда-то Льюберту казалось, что любое место будет лучше, чем имперская столица. Примерно в те же времена он верил, что, когда он снова встретит своего отца, все наконец-то встанет на свои места, и жизнь опять будет такой же правильной — а следовательно, счастливой — как до мятежа и поступления в Лакон. Действительность жестоко разочаровала Льюберта. Порой он даже спрашивал себя: действительно ли отец рад его приезду? Лорд Сервелльд держался с наследником так отчужденно, что в его присутствии Льюберт испытывал мучительную скованность, боясь случайно сделать или сказать что-нибудь не то. А знаменитая на весь Бейн-Арилль цитадель Кир-Кайдэ показалась Льюсу самым неуютным местом на земле. Мрачные люди, вечно куда-то спешившие и выглядевшие так, как будто бы они не спали уже много дней подряд, виселицы вдоль дорог, исступленное напряжение, которое буквально ощущалось в воздухе. А в довершение всего — вороны, слякоть и бесчисленное множество оттенков серого: серое небо, серый снег, серые камни старой крепости. В первую же неделю после своего приездаЛьюберт с удивлением почувствовал, что он почти скучает по Адели, хотя последние годы там никак нельзя было назвать спокойными или счастливыми. Льюс сказал себе, что просто не освоился. Но прошел месяц, а потом другой, а между тем «освоившимся» он себя по-прежнему не чувствовал.

Порой ему казалось, что такие вещи, как способность чувствовать себя на своем месте, вообще не связаны с внешними обстоятельствами, а приходят изнутри. Пастух, к примеру, умудрялся выглядеть уверенно и жизнерадостно практически везде, куда бы ни забросила его судьба, чем вызывал у Льюберта немалую досаду. Иногда Дарнторн спрашивал себя, что сталось с Криксом после их прощания, но до чего-нибудь определенного додуматься так и не смог. Сам Льюс на месте Пастуха скрыл бы произошедшее от Ордена и жил бы себе припеваючи, но с Крикса станется явиться к Ирему и выложить ему все так, как есть. Мессера Ирема в каком-то смысле было даже жаль — Пастух всегда был мастером по части создания проблем себе и окружающим.

Льюберт прожил последние несколько лет в уверенности, что он ненавидит Крикса, но сейчас он думал, что не отказался бы когда-нибудь опять увидеть Пастуха. В конце концов, в сравнении с людьми, которые окружали Льюберта в Кир-Кайдэ, ненормальность энонийца выглядела почти безобидной.

Новые соратники отца пугали Льюберта закоренелой ненавистью к Валлариксу и фанатичной убежденностью в величии Бейн-Арилля. Льюберту иногда казалось, что, если бы в разговоре с кем-нибудь из них он вздумал описать Валларикса таким, каким он его помнил по своим визитам во дворец — сдержанного и всегда усталого мужчину, не особенно похожего на короля, но уж, во всяком случае, и не являвшегося воплощением всех мыслимых пороков, каким его представляли заговорщики — то это привело бы слушателей в праведную ярость. Чего доброго, они решили бы, что он подослан Орденом, чтобы сеять раскол и смуту в их рядах.

Льюберт предпочитал не проверять свои предположения на практике. Наверное, это было его проклятием — молчать. С той только разницей, что большую часть жизни его заставляли скрывать свои истинные чувства от противников его отца, а теперь он скрывал их от его союзников.

Впрочем, существовал один человек, который знал, что Льюберт думает на самом деле — так, во всяком случае, казалось Дарнторну. Этот человек был ворлоком, или, по крайней мере, кем-то в том же роде. Его имя оставалось тайной для всех обитателей Кир-Кайдэ, хотя ворлок появлялся в крепости не так уж редко. Льюберт с первой же встречи почувствовал к нему глубокое отвращение, к которому примешивался страх. Глаза у мага были льдисто-голубыми, и когда он смотрел на другого человека — даже мельком — ощущение было таким, как будто ты до крови порезался чем-нибудь острым. Льюберт попытался выяснить, кем был этот человек, но слуги и гвардейцы ничего не знали, а отец дал Льюберту понять, что не желает касаться этой темы.

Тем не менее, один раз им все-таки пришлось поговорить о маге. Это произошло после того, как Льюберт как-то раз столкнулся с магом у ворот и не успел посторониться, так что какое-то мгновение тот смотрел прямо на него. Он был всего на пол-ладони выше Льюберта, но этого оказалось достаточно, чтобы ворлок мог смотреть на него сверху вниз. Но Льюберта вывело из себя вовсе не это. Когда их взгляды встретились, тонкие губы мага растянула неприятная улыбка, словно он обнаружил что-то крайне любопытное. Льюс готов был поклясться в том, что незнакомец применил к нему какие-нибудь ворлокские штучки, и увидел... что конкретно мог увидеть человек, который заглянул бы в его мысли, Льюберт предпочел не представлять. В первую минуту он так торопился поскорее разминуться с магом, что не придал этому особого значения, но впоследствии воспоминание о том, как Хеггов маг позволил себе походя забраться ему в душу, приводило Льюберта в такую ярость, что у него начинало шуметь в ушах.

Он рассказал о случившемся своему отцу, но, к его удивлению, лорд Сервелльд не только не возмутился, но и вообще не принял его слов всерьез.

— Тебе показалось, — сказал он. — Чтобы прочесть чужие мысли, ворлоку необходимо время и определенное усилие. Это нельзя проделать за одну секунду.

— Значит, можно, — упрямо ответил Льюберт. — Может быть, он очень сильный ворлок. Может быть, это какая-то особенная магия. Не знаю. Но я чувствовал, что он меня читает, понимаешь?..

— Тебе показалось, — повторил отец. На этот раз в его словах звучало нетерпение, и Льюберт понял, что он не желает продолжать этот разговор. Когда Льюс вспоминал эту беседу после, в тишине собственной спальни, ему показалось, что отец прекрасно понимал, что он говорит правду — просто не хотел придавать этому значения.

Похоже, этот странный маг был ему очень нужен. Каждый раз, когда он приезжал в Кир-Кайдэ, они с лордом Сервелльдом надолго запирались вместе, причем иногда Дарнторн заставлял ждать более важных посетителей ради того, чтобы принять этого малоприятного гостя. А еще иногда ворлок шел в Кир-Рован — башню, где держали пленников. И об этих его посещениях ползли такие слухи, что Льюс быстро приучил себя мгновенно глохнуть всякий раз, когда при нем в очередной раз обсуждали эту тему. Что бы ни происходило в Кир-Роване на самом деле, Льюберт совершенно точно не желал этого знать. И уж тем более не желал думать, что его отец имеет к этому какое-нибудь отношение.

Естественно, чем больше Льюберт запрещал себе думать о странном маге, тем чаще его мысли возвращались к этой теме.

В следующий раз ворлок явился всего через пару дней. Обычно он отсутствовал гораздо дольше, но на этот раз Кир-Кайдэ было взбаламучено прибытием послов от Родерика из Лаэра, и отец явно обрадовался возвращению своего гостя. Во всяком случае, гвардейцы уверяли, что он принял его чуть не с распростертыми объятиями. Сам-то Льюберт этого не видел, потому что примерно за час до этого оседлал Ласточку и отправился на свою ежедневную прогулку по предместью. Остальные думали, что он предпринимает эти выезды, чтобы не давать лошади застаиваться на конюшне, но на самом деле Льюберту просто хотелось побыть одному. Выбираться из удушливой атмосферы Кир-Кайдэ хотя бы на один час было на удивление приятно, но на сей раз Льюберт пожалел, что пропустил приезд мага. Оставив лошадь конюхам, он поспешил наверх, решив на этот раз во что бы то ни стало выяснить, для каких таких тайных совещаний отец уединяется с проклятым ворлоком.

По счастью, у двери не оказалось никакой охраны. Отец явно не желал, чтобы какой-то человек был случайным свидетелем его беседы с магом, даже если этот человек будет всего лишь часовым. Так что все охраняющие Дарнторна дозорные остались далеко внизу, отделенные от него несколькими пролетами холодной лестницы. Лорд Сервелльд не учел только того, что его сына стража беспрепятственно пропустит на вершину башни.

Когда Льюберт прижался к двери ухом, посетитель говорил:

— ...что же касается парламентеров Родерика из Лаэра, можете отправить их обратно или выставить их головы над главными воротами Кир-Кайдэ — как вам больше нравится. Я обещаю вам, что император не пошлет к Бейн-Ариллю обещанного войска ни весной, ни даже летом.

Льюберт различил за дверью звук шагов и сделал вывод, что отец расхаживает взад-вперед по комнате, как всегда в минуты сильного волнения. Надо признать, что сейчас повод для подобного волнения у лорда Сервелльда и в самом деле был.

— Почему вы так уверены, что император не поддержит сэра Родерика? — напряженно спросил он.

— Валлариксу сейчас не до того. Поверьте мне, «черная рвота» отвлечет кого угодно, — отозвался гость, и Льюсу почему-то показалось, что он неприятно улыбается — совсем как в прошлый раз, когда они столкнулись у ворот. От этого воспоминания по спине Льюберта прошел противный холодок.

Выдержав паузу, маг произнес уже гораздо отстраненнее.

— Должен сказать, что меня удивляет выражение вашего лица, мессер Дарнторн. Помнится, раньше вы охотно соглашались с тем, что эпидемия в Адели — в ваших интересах.

— Да... в теории... — хрипло сказал отец. За недовольством в его голосе Льюберту померещилось совсем другое чувство, подозрительно похожее на панику. Льюберт не мог судить его за это — ему самому сделалось не по себе от рассуждений незнакомца. Если этот маг не сумасшедший и не шарлатан, короче, если он говорит правду, то из этого следует, то гость Дарнторна только что обрек на гибель несколько тысяч человек, причем проделал это с таким хладнокровием, как будто бы они разыгрывали шахматную партию, и он всего лишь разменял пару фигур. При мысли о том, на что еще способен такой человек, у Льюберта похолодело в животе. Наверное, в этот момент его отец тоже задумался над тем, насколько опасным может быть такой союзник.

— Лорд Сервелльд, я отнюдь не теоретик, — сказал гость все так же холодно. — Вы знали это с самого начала. Так что не пытайтесь сделать вид, что вы не понимали, о чем идет речь.

Льюс никогда еще не слышал, чтобы кто-то позволял себе беседовать с его отцом в подобном тоне. Зная характер лорда Сревелльда, Льюс ожидал, что тот немедленно поставит наглеца на место, но отец почему-то промолчал. Не меньше минуты за дверью царила неуютная тишина, а потом лорд Дарнторн примирительно сказал:

— Оставим это... Мне, в сущности, безразлично, по какой причине император не сможет ввести войска в Бейн-Арилль. Главное, что он не станет нам мешать.

Льюберта снова покоробило. Что значит «нам»? Кто этот человек, в конце концов? Пусть даже он невероятно Одаренный чародей, это еще не основание видеть в нем полноправного союзника. Тем более, что союз с человеком, насылающим на целые провинции «черную рвоту», выглядит весьма сомнительно. Отец, конечно, говорил, что на войне любые средства хороши, и Льюберт всегда соглашался с ним, но если так подумать, то «любые средства» — это слишком растяжимое понятие.

В одном Льюберт был убежден наверняка — с тех пор, как появился этот маг, отец все время сам не свой. Как будто бы его действительно околдовали.

Льюс сказал себе, что должен наконец-то разобраться в том, что здесь творится, и решительно толкнул резную дверь. Первым, кого он увидел, войдя внутрь, оказался Хеггов маг. Гость лорда Сервелльда сидел в одном из кресел за столом и со скучающим видом вертел массивное квадратное кольцо, надетое на безымянный палец. Льюберту оно показалось странно знакомым, и он подумал, что, возможно, видел такое кольцо с печатью у кого-нибудь в Совете лордов. На скрип открываемой двери гость вообще не отреагировал, как будто с самого начала знал о том, что Льюс подслушивал их разговор, стоя под дверью.

Совсем иначе повел себя лорд Сервелльд. Когда Льюс вошел, отец развернулся в его сторону так резко, словно опасался нападения из-за спины. Когда он осознал, что перед ним всего лишь Льюберт, на лице у лорда Сервелльда попеременно отразились облегчение, неловкость и досада.

— Кто пропустил тебя наверх? — спросил он таким тоном, словно Льюберту было лет шесть. Льюберт почувствовал, как к лицу приливает краска.

— Ваши гвардейцы, монсеньор, — подчеркнуто официально отозвался он.

— Я с этим разберусь. А сейчас уходи, у меня важный разговор.

— Напротив, лорд Дарнторн, пускай ваш сын останется. Я все равно должен покинуть вас. Мне нужно закончить одно дело, — сказал гость, мельком взглянув на Льюберта. Даже такого скользящего взгляда хватило, чтобы Льюсу сделалось не по себе. Гость лорда Сервелльда уже утратил к нему всякий интерес, а Льюберт все еще чувствовал себя рыбой, пойманной на крючок, как будто между ним и посетителем была натянута невидимая леска. Про себя Льюс решил, что он был прав, и незнакомец — очень сильный ворлок, но свои способности он использует такими способами, которые никогда не одобрили бы в Совете Ста. Определенно, этот человек был исключительно опасен, и от него следовало держаться подальше. Но как высказать такую мысль отцу, и станет ли лорд Дарнторн его слушать?..

Льюберт был готов к тому, что отец отошлет его вниз, но тот как будто бы забыл о нем после ухода мага. Сейчас лорд Дарнторн стоял вполоборота к Льюберту, но тому все равно казалось, что отец его не видит.

— Я слышал ваш разговор, — признался Льюберт. — Я давно хотел узнать, зачем он приезжает, и поэтому пошел сюда и встал под дверью.

Он ожидал гневной вспышки, но отец только задумчиво кивнул, не отрывая взгляда от огня в камине. После ухода мага лицо у него смягчилось, и он стал гораздо больше похож на того человека, которого помнил Льюберт. Льюсу даже померещилось, что ледяное отчуждение, которое он чувствовал со дня своего возвращения, исчезло.

— Ты действительно считаешь, что эпидемия в столице будет нам на пользу? — прямо спросил он.

По скулам старшего Дарнторна прокатились желваки. От мимолетного спокойствия, с которым он рассматривал трещавшее в камине пламя, не осталось и следа.

— Да, разумеется. А что, ты думаешь иначе?..

— Но ведь дядя... то есть, я хотел сказать, ваш брат и остальные заговорщики — они же сейчас в Адельстане, — пробормотал Льюс, сбиваясь с «ты» на «вы». За месяц, прожитый в Кир-Кайдэ, он так и не понял, как же ему теперь следует держаться в разговорах со своим отцом. Лорду Дарнторну, безусловно, наплевать, если от «черной рвоты» умрет Грейд Декарр или наставник Хлорд, он ведь их никогда не знал, но не мог же лорд Сервелльд не подумать о судьбе родного брата? И потом, Фин-Флаэнны и Доварды — тоже их дальняя родня.

Отец нахмурился, как будто Льюберт задал ему не совсем обычную задачку, а потом резко сказал:

— Не будь ребенком. Их же все равно казнят.

«Почему тогда их не казнили до сих пор?» — мысленно спросил Льюберт. Но он понимал, что говорить об этом вслух не следует. Любой намек на милосердие к мятежникам напомнит лорду Сервелльду о том, как обошлись когда-то с ним самим, а всякое напоминание об этом неизменно приводило его в состояние ледяной ярости.

— Мы могли бы попытаться обменять их на кого-нибудь из наших пленных...

— Исключено, — отрезал лорд Дарнторн. — Ты думаешь, что все эти призывы — никаких уступок, никаких торгов с Легелионом! — это просто так, для красного словца?.. Нет, Льюс. Стоит мне хотя бы один раз нарушить этот принцип, как наши союзники тут же задумаются — не пора ли им тоже поторговаться с имперцами у меня за спиной. Такого допускать никак нельзя.

— А если бы мессеру Ирему все-таки удалось меня арестовать?.. — не удержался Льюберт.

На лицо лорда Дарнторна набежала тень.

— Это совсем другое, Льюс... Поверь, Бейнор отлично знал, на что идет. И остальные тоже. Ну а что касается наших семейных уз, я не могу сказать, что мы когда-нибудь испытывали друг к другу сильную привязанность. Мы с Бейном росли вместе, но никогда не были особенно близки. Альды свидетели: я никогда не осуждал его за то, как он повел себя во время моего судебного процесса. Тогда я не считал его предателем — Бейн поступил разумно, потому что в тот момент он все равно не мог бы мне помочь... Теперь мы поменялись с ним местами, только и всего. Но ты — совсем другое дело. Я бы сделал все, что от меня зависит, чтобы с тобой не случилось ничего дурного, понимаешь? Абсолютно все.

Льюc облизнул сухие губы и кивнул. Отца он как раз понимал, неясным оставалось кое-что другое — почему Валларикс ждал так долго, прежде чем решил использовать сына Дарнторна в качестве заложника. В действительности его должны были взять под стражу в тот же день, когда арестовали его дядю.

— Я рад, что ты вернулся, — сказал лорд Дарнторн, прервав тяжелое молчание, повисшее после его последней реплики.

— Я тоже рад, отец, — помедлив, отозвался Льюс.

Ирем проспал не больше трех часов, хотя даже такой короткий сон в создавшихся условиях выглядел настоящей роскошью. Рам Ашад, казалось, вообще не спал с тех пор, как прошел слух о первых заболевших. Создавалось впечатление, что он изобрел способ находиться в нескольких местах одновременно, но зато о таких низменных вещах, как сон или еда, благополучно позабыл.

Первые случаи болезни появились в Алой гавани, что вроде бы указывало на то, что заразу притащил в столицу кто-то из контрабандистов. Усомниться в том, что перед ними именно «черная рвота», не способен был даже самый оптимистичный человек. Но и представить себе полоумного торговца, вздумавшего отправиться за партией товара в Гверр, да еще и умудрившегося обойти все выставленные Орденом кордоны, коадъютор так и не сумел. И оказался прав. Не успели они перекрыть все входы в гавань, что из города, что с моря, как городской эшевен сообщил о еще нескольких заболевших — на сей раз у Северных ворот, на том же месте, где прошлой зимой стоял Шатровый город. Сообщая им об этом, представитель магистрата был бледен, как поганка, и без конца потирал друг о друга влажные ладони. В голове у Ирема даже сейчас звучал его срывающийся голос — «как вы полагаете, мессер, возможно как-то удержать эту заразу, чтобы она... ну... не пошла дальше?» Причины беспокойства эшевена были, в общем-то, понятны — его семья жила за две улицы от злополучного квартала. Но потерянный вид собеседника все равно вызвал у Ирема приступ глухого раздражения. Рыцарь уже не в первый раз мысленно пожалел, что имперские чиновники не приносили обетов безбрачия и нестяжательства, как члены Ордена или лаконские наставники. Любые личные заботы отвлекают человека от его обязанностей, причем именно тогда, когда от него требуется полная самоотдача.

В любом случае, после доклада эшевена стало окончательно понятно, что ни о каком случайном появлении в столице «черной рвоты» речи не идет. В течение следующих дней Орден и рекрутированные Иремом маги из Совета Ста прилагали все усилия, чтобы не дать болезни пойти дальше. В редкие минуты, когда ему удавалось подумать о чем-нибудь кроме насущных дел, сэр Ирем спрашивал себя, где сейчас Светлый и знает ли он о том, что происходит в городе? Помощь Седого с его Альдами сейчас была нужна, как никогда. Но Князь не появлялся.

На девятый день после начала эпидемии дело как будто бы пошло на лад - целые сутки в городе не появилось ни одного нового больного. Ирем отпраздновал это достижение тремя часами сна, чтобы не выглядеть совсем уж изможденным, когда будет сообщать Валлариксу об их успехах. Проснулся он с отяжелевшей головой и ржавым привкусом во рту, но все-таки заставил себя сесть в седло и отправиться во дворец. Приемная Валларикса была почти пустой. С тех пор, как прошел первый слух о «черной рвоте», большинство аристократов носа не показывали из своих особняков. Впрочем, в приемном зале все же находилось около десятка человек, и среди них — лорд Аденор в багряном с золотом плаще, вид которого сейчас вызывал не только привычное раздражение, но и резь в глазах. От продолжительного напряжения и слишком короткого сна под веки словно намело песка.

Лорд Ирем огляделся, чтобы вспомнить, куда ему следует идти. Дверь в аулариум правителя почему-то оказалось совсем не с той стороны, с которой рыцарь ожидал ее увидеть. Это было странно, потому что, в сущности, Ирем бывал здесь чаще, чем в своих апартаментах в Адельстане. Коадъютор медленно, с нажимом провел по лицу руками, словно умывался, только без воды. Стало полегче, но не намного.

Пока он, слегка покачиваясь, стоял посреди приемной, какой-то человек успел отделиться от стены и подойти к нему почти вплотную. Ирем покосился на придворного, увидел яркое багряное пятно и побыстрее отвел взгляд, от всей души желая, чтобы Хегг побрал мессера Аденора со всем его гардеробом. Аденор что-то быстро и встревожено говорил, но звуки его речи заглушал тяжелый, вязкий гул в ушах, мешавший Ирему сосредоточиться. Голова у рыцаря раскалывалась. Увидев на столе кувшин с вином, сэр Ирем тяжело шагнул вперед и наполнил стоявший на подносе кубок, пролив почти столько же на скатерть — руки почему-то начали дрожать, как будто бы он пьянствовал несколько дней подряд, и коадъютор подосадовал, что кто-то из придворных мог заметить эту дрожь. Впрочем, почти все они жались к стенам, как будто бы старались оказаться как можно дальше от него.

Лорд Аденор все никак не желал успокоиться, и обрывки его фраз, все-таки долетавшие до Ирема, казались ему молотками, колотившими по его черепу.

— ...не только в Нижнем городе... ваше теперешнее состояние... здоровье Императора... уйти прямо сейчас.

Ирем кивнул, чтобы только лорд Аденор быстрее отвязался, и потер горящее лицо. Он не мог вспомнить, когда еще чувствовал себя так же скверно, но для жалости к себе момент был слишком уж неподходящим. Дело ждать не будет, а о своем самочувствии можно будет подумать как-нибудь потом.

Он успел пройти всего несколько шагов в сторону кабинета, когда Ральгерд обогнал его и крепко ухватил за руку выше локтя. Ирем был настолько поражен его бесцеремонностью, что остановился, даже не пытаясь сбросить руку Аденора.

— Вы слышите меня, мессер?! Вам нельзя видеться с императором. Вам вообще нельзя здесь находиться! Вы больны.

На этот раз Ирем сумел понять, что он имел в виду. Слова Ральгерда Аденора, продолжавшиеся последние двое суток хлопоты по установлению карантинных заграждений на тех улицах, где появились заболевшие, и его нынешнее самочувствие сложились в общую картину. Ирему пришлось сделать над собой невероятное усилие, чтобы привести в порядок разбегающиеся мысли, но, когда рыцарь заговорил, слова звучали почти так же связно, как обычно:

— Вы думаете, что я заразился «черной рвотой»?

Лицо Аденора расплывалось у него перед глазами, но он все-таки отметил, что аристократ выглядел бледным и встревоженным. Ну, это-то как раз понятно... Подойти к больному «черной рвотой» — это верное самоубийство, и недаром все остальные так шарахались от Ирема.

— Я в этом уверен, — твердо сказал Аденор. — Все признаки налицо. Прошу вас... вы должны уйти. Пусть кто-нибудь из ваших рыцарей проводит вас обратно в Адельстан.

Ирем с удивлением подумал, что Аденору не откажешь в храбрости, если уж он не побоялся заразиться. Но еще больше его удивила мысль, что щеголеватый и самовлюбленный Аденор похоже, в самом деле беспокоился об императоре. До сих пор Ирем полагал, что «дружба» с Валлариксом нужна Аденору только для того, чтобы спокойно заниматься собственными махинациями за спиной у Ордена и насмехаться над имперскими законами. Из-за мессера Аденора у них с Валлариксом никогда не прекращались ссоры — коадъютор полагал, что Валларикса ослепляет его вечное стремление видеть в приятных ему людях только лучшее, а император, в свою очередь, считал, что в его лучшем друге говорит предубеждение. И, кажется, Валларикс снова оказался прав...

Валларикс, повторил сэр Ирем мысленно, пытаясь ухватиться за это имя и вернуть себе способность здраво рассуждать. Если Аденор прав, то нужно убраться из дворца раньше, чем Валларикс выйдет из своего аулариума в приемный зал. Нельзя подвергать императора лишнему риску.

Гвардейцы у дверей встревожено переглянулись, не зная, что теперь делать — то ли покинуть свой пост и провожать его, то ли ни во что не вмешиваться.

Рыцарь махнул рукой, показывая, чтобы они оставались на своих местах, и на лицах гвардейцев промелькнуло облегчение. Коадъютор не винил их за это — он бы тоже на их месте опасался заразиться «черной рвотой», тем более что это — почти гарантированная смерть. А то и что-нибудь похуже, типа полной слепоты или паралича...

Ирем не помнил, как пересек галерею Славы и дошел до мраморной широкой лестницы, ведущей в холл. Однако на верхних ступеньках рыцарь вынужден был ухватиться за перила, чтобы не упасть — ему вдруг показалось, что пол как-то странно пошатнулся под ногами. Впрочем, через несколько секунд Ирем оправился и начал медленно спускаться вниз, на всякий случай держа руку на спасительных перилах.

Какой-то человек догнал его — сейчас это было несложно — и остановился рядом.

— Почему вы не велели никому вас проводить? — с досадой спросил он.

По голосу лорд Ирем узнал Аденора. Лорд задумался, какого Хегга тот решил пойти за ним. В другое время он бы обязательно спросил об этом вслух, но сейчас у него не было сил на препирательства с Ральгердом Аденором, так что он ответил кратко:

— Нет необходимости. Я дойду сам.

— Сомневаюсь. Вы едва держитесь на ногах.

Ирем остановился — якобы для того, чтобы ответить Аденору, а на самом деле потому, что ему требовалась передышка.

— Мессер Аденор... я благодарен за вашу заботу, — сказал коадъютор, постаравшись вложить в эту фразу весь сарказм, на какой только был способен в создавшемся положении. — Но думаю, что вам лучше будет вернуться в зал. Повторяю, я вполне способен дойти до штаб-квартиры Ордена самостоятельно.

На это раз Аденор ничего не возразил, но, когда Ирем продолжил спускаться по лестнице, все-таки потащился следом. Это вызывало раздражение, но сил на споры не было, и рыцарь решил сделать вид, что ничего не замечает. Очень скоро ему в самом деле стало не до Аденора. Голова кружилась все сильнее, а вдобавок начало темнеть в глазах, и Ирем с содроганием припомнил, что побочным следствием «черной рвоты» часто становилась слепота. Этого только не хватало, в самом деле...

Впрочем, может, у него совсем не «рвота». У всех заболевших в Нижнем городе болезнь начиналась с сильных судорог, и они почти сразу теряли способность нормально говорить и двигаться, а всего лишь через несколько часов начинались приступы удушья и той самой рвоты, которая дала эпидемии свое название. Тогда как Ирем ощутил первые признаки недомогания еще вчера, однако до сих пор держался на ногах. Возможно, дело было в недосыпе, переутомлении или в подхваченной во время рейда лихорадке.

От холодного воздуха на улице в голове слегка прояснилось. Ирем чувствовал, что он сейчас не сможет сесть в седло, но, к счастью, идти было недалеко. Тяжелый орденский плащ давил на плечи, и сэр Ирем расстегнул серебряную фибулу у ворота, а потом сбросил плащ прямо на землю. Впрочем, краем глаза он успел увидеть, как идущий следом Аденор нагнулся и подобрал плащ, перебросив его через руку. Ирем в который раз спросил себя, с чего это ему вдруг вздумалось геройствовать, рискуя заразиться «черной рвотой». Поведение мессера Аденора выглядело тем более необъяснимым от того, что пару месяцев назад он снова занялся какими-то мутными торговыми делами, что закономерно привлекло внимание чиновников и Ордена и обострило их давнюю неприязнь — ну, словом, заподозрить Аденора в добрых чувствах к коадъютору было никак нельзя.

Теперь рыцарю оставалось только пересечь Имперскую площадь. Он успел пройти по меньшей мере полпути, прежде чем его поразил внезапный приступ судорог, прокатившийся по всему телу. «Значит, все же "рвота"» — успел подумать Ирем, стискивая зубы, чтобы не прокусить себе язык или щеку, как те люди, которых он видел в Нижнем городе. Глядя на заболевших «черной рвотой», Ирем пытался представить, что чувствует человек, когда его трясет в этих странных конвульсиях. Теперь он знал это наверняка. Ему казалось, что каждая мышца напряжена до такой степени, что может разорваться. Страх от этой мысли был даже сильнее боли, скручивавшей его тело в некое подобие жгута.

Когда все кончилось, сэр Ирем осознал, что самым неизящным образом стоит посреди площади на четвереньках. Хотя первый приступ миновал, руки у коадъютора по-прежнему дрожали мелкой дрожью. И вдобавок он не мог отделаться от унизительного ощущения, что у него не хватит сил, чтобы подняться на ноги.

Сделав неимоверное усилие, он все же встал — сначала на одно колено, а потом и на ноги. Правда, в последнюю минуту кто-то поддержал его под локоть. Ирему не требовалось оборачиваться, чтобы понять, кто это был.

— Не знал, что вы так рветесь на тот свет, — устало сказал он.

— Если я должен заразиться «черной рвотой», то я заразился еще во дворце. Так что терять мне уже нечего, — парировал лорд Аденор.

Подобный аргумент звучал весьма сомнительно, но у мессера Ирема по-прежнему болела голова, и рыцарь не нашелся, что ответить. Впрочем, некоторые суждения Ральгерда Аденора и раньше ставили мессера Ирема в тупик. Почти... ну да, почти как рассуждения «дан-Энрикса».

— Причем тут Крикс? — спросил лорд Аденор откуда-то издалека.

— Что?..

— Крикс. Вы только что упомянули вашего оруженосца, — осторожно разъяснил вельможа.

Коадъютор стиснул зубы, осознав, что начинает бредить. Ничего особенного в этом не было, каждый второй из заболевших «черной рвотой» переставал понимать, где находится, и начинал нести всякую чушь или беседовать с людьми, которых рядом не было. Однако знать, что это возможно — это одно, а оказаться в таком положении — совсем другое.

Да еще и Крикс... какого Хегга он заговорил именно о «дан-Энриксе»?

— Крикс больше не мой оруженосец, — сказал Ирем сухо, проигнорировав существо вопроса.

Аденор как будто бы хотел что-то сказать, но в самую последнюю секунду передумал. За это лорд Ирем в первый раз почувствовал к своему спутнику что-то вроде благодарности.

— Все, мессер, — сказал он Аденору у ворот Адельстана. — Благодарю за помощь. Дальше я как-нибудь справлюсь сам.

— Уверены? — спросил его попутчик.

Коадъютор уже собирался издевательски осведомиться, как далеко лорд Аденор готов зайти в своем внезапном человеколюбии, и не намерен ли он провожать его до самой спальни, но в последнюю секунду прикусил язык. Что бы он там ни думал о мессере Аденоре, но насмешничать над человеком, поступившим так, как Аденор сегодня — просто вопиющая неблагодарность.

— Хочется надеяться, что вы все же не заразитесь, Аденор, — сказал сэр Ирем, хотя пару дней назад мысль о возможной смерти Аденора показалась бы ему довольно соблазнительной. — Прощайте.

— До свиданья, — поправил Аденор. И, помолчав, добавил — Не беспокойтесь, я сейчас отправлюсь к себе в особняк и не поеду во дворец по крайней мере три-четыре дня. Если узнаю что-то новое об императоре, пошлю кого-нибудь вас известить.

Сэр Ирем удивленно хмыкнул и прошел через ворота.

Пока коадъютор добирался до своих покоев, ему показалось, что он превратился в василиска, обращающего людей в камень своим взглядом. Вероятно, Аденор был прав, и он действительно паршиво выглядел, если уж все с первого взгляда понимали, что он заразился «черной рвотой». Тех, кто все-таки пытался подойти к нему, сэр Ирем останавливал с использованием таких выражений, к каким он не прибегал со времени службы в Каларии. И, тем не менее, когда он наконец-то оказался в своей спальне, в дверях тут же возник Эрлано. Судя по решительному виду бывшего оруженосца, заставить его уйти не мог бы даже недвусмысленный приказ мессера Ирема. Впрочем, рыцарь не собирался его отсылать — ему все равно нужен был как минимум один помощник.

— Стой, где стоишь, — отрывисто распорядился он, жестом остановив Эрлано на пороге комнаты.

Лорд Ирем чувствовал приближение нового приступа судорог. При одной мысли о том, что его ждет, ему делалось дурно. Утешала его только мысль, что он благополучно добрался до своих комнат, и теперь, что бы с ним не случилось, этого не увидит никто, кроме Эрлано и врача.

Коадъютор глубоко вдохнул и постарался говорить как можно четче:

— Передай Галларну, что с этой минуты все мои обязанности переходят к ним с Ральконом.

— Да, мессер. Вы... вам что-нибудь нужно?

— Чистую одежду, — процедил сэр Ирем, стискивая руки, чтобы унять дрожь. — Растопи камин. Распорядись, чтобы немедленно протерли уксусом все поверхности, к которым я прикасался. С этой минуты никто, кроме тебя и лекаря, не должен входить в эту комнату, понятно?.. Прежде, чем войти сюда опять, сделаешь себе полотняную маску вроде той, которую носит Рам Ашад. И каждый раз, когда притронешься к чему-то в моей комнате, будешь заново протирать руки уксусом. И вот еще...

Лорд Ирем на мгновение умолк, пытаясь сосредоточиться и вспомнить, что хотел сказать.

— Ах да... Поставь сюда жаровню, разожги ее и положи туда немного твисса. Рам Ашад сказал... в общем, неважно. Просто сделай так, как я сказал.

Глаза Эрлано слегка округлились, и сэр Ирем поневоле посочувствовал ему. Богатые столичные бездельники жгли в своих комнатах люцер, чтобы вызывать яркие, приятные видения. Представить себе коадъютора, следующего их примеру, казалось совершенно невозможным, но в создавшихся условиях у Ирема просто не было другого выбора. Ашад обмолвился, что дым «аварских благовоний» защищает от заразы тех, кто входит в комнату больного. Если он не ошибался, то отказываться от такого способа было бы глупо. Нужно постараться уберечь от «черной рвоты» Лано и других гвардейцев, иначе столица погрузится в хаос.

Новый приступ помешал Ирему додумать эту мысль — он успел только порадоваться, что Эрлано успел исчезнуть за дверью и не видел, как его бывший сеньор скрипит зубами, добираясь до кровати.

Когда дверь открылась в следующий раз, лорд Ирем ожидал опять увидеть бывшего оруженосца, но вместо Эрлано в спальню вошел врач, казавшийся неузнаваемым из-за перчаток на руках и полотняной маски. Он присел на кровать, измерил пульс и задал несколько вопросов о развитии болезни. Коадъютор отвечал довольно равнодушно, потому что уже многократно слышал те же самые вопросы от Ашада — только задавались они не ему. Лорд Ирем наперед знал все, что порекомендует ему лекарь, а тот точно так же знал, что его пациент, скорее всего, обречен. Из всех врачей, которых знал лорд Ирем, только Рам Ашаду удавалось вести себя так, как будто от его поступков в самом деле что-нибудь зависело, и даже заражать этой уверенностью своих пациентов. Но лорд Ирем полагал, что не нуждается в фальшивых утешениях, так что ему, по сути, было все равно.

Вскоре после ухода лекаря в комнате появился высокий медный треножник, на котором была укреплена довольно странная конструкция, напоминающая бронзовую супницу под крышкой — с той лишь разницей, что в «крышке» тут и там были проделаны отверстия.

— Не совсем то, что нужно для люцера, но ничего другого не было, мессер, — заметил Лано извиняющимся тоном. Полотняная белая маска с прорезями для глаз делала молодого рыцаря похожим на явившегося с того света выжлеца — если предположить, что выжлецы способны переминаться с ноги на ногу и смотреть с таким же честным выражением «только-скажите-что-я-еще-могу-для-вас-сделать». — И еще... вы ничего подобного не говорили, но я все-таки послал Линара к Рам Ашаду. Он просил сказать, что придет сразу же, как только у него появится свободная минутка.

Несмотря на всю серьезность положения, Ирем едва не рассмеялся. Если вспомнить, как Ашад провел последние девять дней, освободится он еще не скоро. Впрочем, это и не важно. Рам Ашад делает все, что может, но лечить «черную рвоту» невозможно. Даже маги из Совета Ста, специализирующиеся на целительстве, признали свое полное бессилие.

Лано успел разжечь курительницу и тихонько выскользнул за дверь. Теперь дым плыл по комнате и завивался в странные узоры. Сладковатый аромат горящего люцера становился все сильнее. Ирем откинулся на подушки и подумал про обычай, широко распространенный на Томейне — когда какой-нибудь аристократ был слишком стар или неизлечимо болен, он приказывал поставить в своей спальне несколько курительниц и мало-помалу увеличивать количество люцера в дыме. В результате он сначала впадал в полузабытье, характерное для любителей дурмана, а в конце концов засыпал, чтобы больше не проснуться. Несмотря на все свое презрение к люцеру, Ирем полагал, что это далеко не худший способ расстаться с жизнью.

Разумеется, если предположить, что эта жизнь принадлежит только тебе...

Под действием внезапного порыва коадъютор встал, добрался до стола и, выдвинув один из ящиков, извлек на свет тяжелое железное кольцо. Сжимая его в кулаке, сэр Ирем вернулся назад и снова растянулся на кровати. Откинувшись на подушку, рыцарь поднес своей трофей к глазам, как будто бы хотел получше его рассмотреть, хотя на деле в этом не было никакой необходимости — он помнил этот перстень до мельчайших подробностей.

Кольцо казалось не особенно большим, поскольку было выковано королевским ювелиром не для взрослого мужчины, а для тринадцатилетнего подростка. Коадъютор и сейчас мог бы во всех подробностях припомнить, как впервые держал фамильное кольцо дан-Энриксов в руках. Это случилось на рассвете того дня, когда Валларикс должен был сесть на корабль, отплывающий в Адель. Война в Каларии закончилась, и Наорикс и его двор возвращались назад в столицу. А лорд Альто Кейр, назначенный наместником только что захваченной имперцами Иллирии, оставался в завоеванной провинции. Как и пятнадцатилетний Ирем, все еще считавшийся оруженосцем лорда Кейра.

В день отплытия наследника Ирем проснулся оттого, что Валларикс вломился к нему в комнату и хладнокровно запер дверь, с лязгом задвинув ржавую массивную щеколду. Ирем, ошарашено моргая, сел в постели, пытаясь одновременно нашарить лежащую рядом рубашку и попасть ногами в сапоги. При виде друга он мгновенно вспомнил все — и их вчерашнее прощание, и последнюю попытку Валларикса упросить отца взять Ирема в Адель, разбившуюся о слова о том, что Альто Кейр не желает отпускать оруженосца ко двору. Остаток вечера наследник злился на мессера Кейра, а Ирем молча слушал его возмущенные тирады и не знал, что теперь делать — то ли заступиться за сеньора, то ли позволить Вальдеру заблуждаться, чтобы правда не рассорила его с отцом. Сам Ирем знал, что его сюзерен тут ни при чем. В действительности Альто был бы только рад избавиться от «родственничка». Отношения оруженосца и его сеньора не заладились в первого дня, когда девятилетний Ирем прибыл ко двору троюродного дяди на лохматом горском пони. В день знакомства Альто смотрел на племянника, как гость за ужином — на неизвестное и отвратительное с виду блюдо, которое законы вежливости требуют во что бы то ни стало съесть и похвалить. И Ирем готов был побиться об заклад, что за прошедшие шесть лет лорд Кейр не стал относиться к нему лучше. Так что удерживать племянника в Каларии лорд Кейр в жизни бы не стал. Наоборот, он первым предложил правителю отправить Ирема в столицу вместе с принцем. Но Воитель отказался наотрез. «Пусть ваш оруженосец остается здесь как можно дольше, — сказал Наин, по своей привычке не стесняясь в выражениях. — Их дружба с принцем мне совсем не по душе. Валларикс младше Айрема и смотрит ему в рот. Для будущего короля это недопустимо».

После таких слов правителя Ирему стало совершенно ясно, что Вальдеру придется отправиться в столицу в одиночестве.

И тем не менее, хотя сквозь ставни уже пробивался блеклый серый свет, и его другу давно полагалось выехать в Эледу вместе со своим эскортом, принц стоял посреди его комнаты. Ирему захотелось протереть глаза.

— Ты разве не должен сейчас ехать в гавань?.. — спросил он. — Тебя же, наверное, все ищут.

Но Валларикс только отмахнулся.

— Ничего, пусть ищут. Я хотел с тобой попрощаться.

— Так мы вроде бы уже прощались, — удивился Ирем. Они провели весь предыдущий день вдвоем и разошлись по комнатам далеко за полночь, когда Вальдеру в сотый раз сказали, что пора ложиться спать.

— Это не то, — отрезал принц. — Ты разве не заметил, что за нами постоянно наблюдали? Кажется, они боялись, что я помогу тебе тайком пробраться на корабль и уплыть в Адель.

— Ты полагаешь?..

— Точно. Даже жаль, что мы и правда не устроили тебе побег... Только представь — корабль давно отошел от берега, ветер попутный, и тут выясняется, что ты все это время прятался где-нибудь в трюме! Они уже ничего не смогли бы с этим поделать.

Ирем сильно сомневался в правоте Валларикса. Он полагал, что Наорикс велел бы высадить его в первом попавшемся порту — конечно, если бы сумел сдержаться и не вышвырнуть докучливого каларийца за борт собственноручно.

В коридоре раздались тяжелые шаги. Сначала человек прошел вперед, но потом возвратился к двери Ирема и громко постучал. Лицо Вальдера вытянулось.

— Кажется, это за мной, — сказал он быстрым шепотом. — Слушай! Ты должен пообещать, что, когда твой сеньор тебя отпустит, ты сразу отправишься в Адель. Я буду тебя ждать. А пока возьми это... — он рванул с пальца тяжелое кольцо с гербом дан-Энриксов.

Ирем невольно отодвинулся от друга.

— Ты совсем с ума сошел?.. На нем же королевская печать! Думаешь, твой отец не заметит, что оно пропало?

В дверь забарабанили сильнее, но Валларикс даже бровью не повел.

— Сначала — не заметит, — сказал он с уверенностью человека, который уже обдумывал этот вопрос. — А когда меня спросят, я скажу, что потерял кольцо в Каларии. Ничего страшного, закажут новое, и все тут. И не спорь. Я все-таки твой будущий король! Ты должен делать то, что я скажу.

Ирем состроил насмешливую гримасу, которая должна была обозначать глубокое сомнение, но королевское кольцо все-таки взял.

— Припрячь его получше, — продолжал распоряжаться Валларикс. — С этим кольцом тебя пропустят во дворец в любое время дня и ночи.

— Откройте дверь, мой принц, — мрачно потребовали из коридора. — Если «Листопад» не отплывет в ближайшие полчаса, мы угодим в прилив. Правитель приказал, чтобы вас привели немедленно. Если вы не откроете, я буду вынужден выломать дверь.

— Вот принесла нелегкая... — пробормотал Вальдер, досадливо поморщившись. — Только его недоставало.

— А кто это такой?

— Лорд Хенрик Ховард, принцепс Ордена.

— Он что, серьезно собирается выломать дверь? — скептически ухмыльнулся Ирем. Но Вальдер не разделял его веселья.

— Этот правда выломает, с него станется. ...Не тратьте сил, мессер, я сейчас выйду! — крикнул он.

Пару секунд принц молча смотрел на Ирема — так, будто хотел сказать еще что-то важное, но не мог подыскать подходящие слова.

— Ну... до свидания, — неловко произнес он наконец. — И не забудь: я жду тебя в Адели.

Ирем кивнул. В пятнадцать лет все в жизни кажется до безобразия простым. Ирем не сомневался, что, как только он освободится от своих обязанностей, он немедленно отправится в столицу. То, что это может не понравиться правящему императору, его не волновало.

Грубое, почти квадратное кольцо с гербом дан-Энриксов, которое ему отдал Вальдер, Ирем надел на прочную цепочку и носил на шее, не снимая. Это доставляло массу неудобств — во-первых, от любого удара в грудь вокруг дурацкого кольца мгновенно расплывался багровый кровоподтек, а драки — что с оружием, что без него — в то время составляли основную прелесть его жизни. Во-вторых, всевремя находились любопытные, желавшие узнать, что за красавица оставила ему на память талисман, который он таскает на цепочке и при этом наотрез отказывается кому-либо показывать. Если подобные вопросы исходили от какой-нибудь кокетливой девицы, Ирем напускал на себя равнодушный вид и уклонялся от ответа, а в остальных случаях сразу слал любопытных ко всем фэйрам, что нередко приводило к новым потасовкам.

Ирем знал одно — такого друга, как Вальдер, у него уже не будет. Когда тот уехал, жизнь как будто бы лишилась половины красок. Ни охота, ни вино, ни местные девчонки, за которыми Ирем от скуки волочился — ничто не могло занять его по-настоящему.

Довольно скоро стало ясно, что Наин Воитель не забыл о его дружбе с принцем и намерен позаботиться о том, чтобы Ирем остался в Такии как можно дольше. Сразу же после рыцарского Посвящения его назначили командовать отрядом иллирийских всадников, и приграничные конфликты затянули его с головой. Впрочем, нельзя сказать, что это было так уж плохо. Император явно не стремился к тому, чтобы Ирем сложил голову в какой-то мелкой стычке на границе. Наин быстро оценил его таланты и решил извлечь из них как можно больше. Ирем начинал с командования отрядом из двадцати человек, но вскоре под его началом оказалось уже триста всадников. К девятнадцати годам он стал одним из самых молодых и популярных военачальников в Каларии. Мысли о возвращении в Адель, которые первое время не давали Ирему покоя, под конец почти забылись — или, правильнее было бы сказать, сэр Ирем запретил себе думать о чем-нибудь подобном. После их последней встречи с принцем прошло уже столько времени, что разумнее всего было считать, что Валларикс давно его забыл. Напоминать Вальдеру о своем существовании Ирему не хотелось. Слишком много нелестного можно сказать о человеке, который является в столицу с разговорами о старой дружбе после пятилетнего отсутствия. Многие сочтут, что такой человек просто надеется что-нибудь получить от принца, а обтрепанный костюм и каларийское происхождение «старого друга» сделают такие пересуды еще более правдоподобными. Пусть лучше все останется, как есть, решил сэр Ирем, и всецело посвятил себя заботам о своем отряде.

Этим бы дело и кончилось, если бы в последние месяцы своей жизни Наорикс Воитель не надумал посетить Каларию. В Раш-Лехте он дал Ирему короткую аудиенцию, во время которой намекнул, что он не прочь увидеть его в рядах имперской гвардии. Это была большая честь, о которой безземельный и не слишком знатный рыцарь вроде Ирема не мог даже мечтать, но калариец уклончиво ответил, что не может оставить гарнизон. По его мнению, это было самое меньшее, что он мог сделать в память об их дружбе с Валлариксом.

А всего через несколько недель после их разговора Наин неожиданно скончался.

Весть о его смерти всколыхнула весь Раш-Лехт — в особенности потому, что о ее причине никто ничего не знал наверняка. Многие утверждали, что правитель был отравлен айшеритами. Другие возражали, что он простудился на охоте — хотя, зная крепкое здоровье Наина, поверить в это было нелегко. Третьи говорили, будто он упал с коня, которого надеялся объездить, и расшибся — поначалу всем казалось, что не слишком-то серьезно, но врачи сказали, что после падения кровь прилила к голове, и перед смертью Император будто бы ужасно мучался.

Ирем прикидывал, за сколько времени известие о гибели его отца дойдет до Валларикса, и какими еще неизвестными подробностями оно обрастет за это время. Мысль, что его друг стал королем, не вызывала в Иреме никаких чувств, кроме болезненного удивления. Валлариксу было семнадцать лет. Случалось, что на трон вступали и в более юном возрасте, но все равно свалившаяся на Валларикса ответственность казалась каларийцу непосильной. Иногда он думал, что следует бросить все и поехать в Адель, чтобы рядом с Вальдером был хотя бы один человек, на которого тот мог бы положиться. Но при этом оставалось не вполне понятным, с какой стати Валлариксу полагаться на того, кто не сдержал своего слова и даже ни разу не давал о себе знать за эти годы.

В один из дней, последовавших за смертью Наина, сэр Ирем в одиночестве ужинал в своей комнате в Раш-Лехте, когда в его дверь негромко постучали. Заглянувший к нему человек носил значок «Золотой сотни» — элитного отряда, который повсюду сопровождал бывшего императора. Не полагаясь ни на рыцарей из своего эскорта, ни на Орден, Наорикс завел себе особенную стражу, набираемую из людей незнатного происхождения, каждый из которых отличился в том или ином бою.

Вошедший не стал тратить времени на долгие приветствия, а сразу же перешел к делу.

— Мессер Ирем, я пришел по просьбе нашего десятника. Он очень болен и хотел бы видеть вас.

— Я что, похож на лекаря?.. — приподнял брови Ирем.

— Я не знаю, сэр, — нетерпеливо отозвался его собеседник. — Но, как только он услышал, что вы здесь, он очень разволновался и сказал, что ему во что бы то ни стало нужно с вами переговорить. Я просто передаю вам его просьбу. Неужели трудно оказать услугу умирающему?

Ирем отметил, что посланник держится совсем не так, как полагается простолюдину, обратившемуся к рыцарю. Похоже, все истории о том, что император был на короткой ноге со своей гвардией, были абсолютной правдой.

— Хорошо, идемте, — согласился он, слегка пожав плечами.

Если простые стражники жили в большой общей казарме, то телохранителей Наорикса расселили по двое и по трое. А у человека, который зачем-то пожелал увидеть Ирема, и вовсе была своя собственная комната — возможно, потому, что он успел дослужиться до десятника.

Войдя туда, Ирем поморщился. В тяжелом, спертом воздухе смешались запахи лекарств и человеческого пота. Но каларийцем уже овладело любопытство, и он не особенно жалел о том, что его столь бесцеремонным способом оторвали от вечерней трапезы.

— Ваш подчиненный сообщил, что вы хотели меня видеть, — сказал Ирем, пристально разглядывая лежавшего на кровати человека. — Я пришел узнать, чем я могу быть вам полезен.

С виду незнакомец смахивал на иллирийца — такой же черноглазый и темноволосый, с короткой курчавой бородой. Ирем прикинул, что ему было лет тридцать или тридцать пять. Болезненную худобу и бледность, вероятно, следовало отнести на счет недомогания — судя по ширине плеч и по линии подбородка, прежде этот мужчина имел цветущий вид и был значительно полнее.

— Спасибо, монсеньор. Пожалуйста, садитесь, — предложил десятник.

Ирем собирался отказаться, но подумал, что больному будет неудобно постоянно говорить, повысив голос, и все-таки сел, придвинув стул к кровати.

— Мне кажется, что я вас где-то уже видел, — сказал он, чтобы заполнить паузу.

— Так и есть, мессер. Меня зовут Далланис Алькерони. Я давно служу в «Золотой сотне», так что часто видел вас рядом с наследником. Правда, вы с тех пор так сильно изменились, что при встрече я бы вас, пожалуй, не узнал. Но когда мне сказали, что в Раш-Лехте находится мессер Айрем Кейр со своим отрядом, я сразу вас вспомнил. Я ведь стоял на часах, когда король устроил вам с наследником разнос после сражения у брода.

— В самом деле? — поневоле заинтересовался Ирем.

— Да. Не помню, чтобы он еще когда-нибудь так злился. Особенно когда принц сказал, что ему очень жаль, что он нарушил слово не участвовать в сражении, а вы вмешались и сказали, что вам тоже очень жаль, но все-таки держать отборный отряд конницы в засаде — это слишком расточительно. Поэтому, мол, вы с наследником позволили себе воспользоваться им, чтобы отбросить айшеритов на тот берег Ины. Мы с товарищами думали, что Наина от вашей речи удар хватит.

«Ну и идиотом же я тогда был!» — вздохнул сэр Ирем про себя, а вслух спросил:

— Выходит, вы подслушивали?

— Вот уж нет. Покойник, не в обиду ему будет сказано, в подобном настроении всегда ревел, как буйвол. Да и вас было отлично слышно, стены-то в шатре холщовые... Сказать по правде, хотя Наорикс и разозлился, у меня осталось впечатление, что вы ему понравились. Я думаю, он был бы только рад, будь его сын похож на вас.

— Вот тут вы ошибаетесь, — хмыкнул сэр Ирем. — Наорикс меня терпеть не мог и воспользовался первой же возможностью, чтоб от меня избавиться.

Больной кивнул.

— Само собой. Для Наина дружба без соперничества означала, что один верховодит, а другой подчиняется. Так уж он был устроен. В данном случае казалось, что верховодите вы. Неудивительно, что он не захотел терпеть ваше присутствие рядом с наследником.

Сэр Ирем с удивлением взглянул на собеседника.

— Я вижу, вы неплохо знали Наина.

— Я поступил к нему на службу девять лет назад и находился рядом с королем до самой его смерти, — ответил больной почти торжественно. — На самом деле, именно об этом-то я и хотел с вами поговорить... Думаю, мне известно, кто убил правителя.

Ирем сцепил руки на коленях, чтобы скрыть свое волнение.

— Выходит, его в самом деле отравили?

— Нет, мессер... Наорикс умер вовсе не от яда. Все гораздо хуже.

— Хуже? Что может быть хуже яда?

— Магия, мессер.

Ирем до хруста стиснул зубы. Запоздалая досада была слишком сильной, чтобы выразить ее словами. Алькерони говорил таким серьезным тоном, что в какой-то момент Ирем почти готов был поверить, что он назовет ему имя убийцы. А теперь — пожалуйста. Как будто мало ему было иллирийцев, без конца осматривающихся в поисках какой-то новой чертовщины и отказывающихся идти в разведку оттого, что черная собака выла на луну!

— Какая еще магия? — спросил он с раздражением. — Что вы несете?

Алькерони не обиделся.

— Сэр Ирем, я прекрасно понимаю, что вы сейчас думаете. Но это правда. Я был рядом с Наином, когда он умирал. Он дал мне медальон, в котором лежал женский локон, и сказал, чтобы я сохранил его для его дочери. Той самой, которую ему родила дикарка из Энони.

— Почему он поручил такое дело вам, а не кому-нибудь из своего эскорта?

— Вероятно, потому, что нам он доверял гораздо больше, чем всем этим лордикам, — ответил Алькерони с ноткой вызова. Но тут же примирительно добавил — И потом, все эти знатные сеньоры презирали его дочь за то, что она незаконная. При них он никогда о ней не говорил, как будто ее вовсе не было... Разве он мог просить кого-нибудь из них передать ей последнее напоминание о нем? Наин еще поручил мне кое-что добавить на словах... но это сейчас к делу не относится. Я обещал, что найду способ тайно передать принцессе медальон, когда вернусь в столицу. А потом, когда я стал отбрасывать копыта, парни вызвали ко мне одну местную знахарку, и она сказала, что я взял себе вещь человека, который был проклят темным магом и погиб от этого проклятия. И не просто вещь, а такую, которой погибший очень дорожил и постоянно носил при себе, поэтому на ней осталась часть заклятья. Если я ее не выброшу, она меня убьет. Тогда я показал ей медальон. Колдунья унесла его с собой, а в следующий раз вернула мне кусочек золота. Сказала, что сам медальон пришлось расплавить, а волосы из него — сжечь, но золото я могу взять себе, поскольку оно больше не опасно. Вроде как очищено огнем. Сказала, что теперь есть шанс, что я поправлюсь.

— Я надеюсь, после этого вам сразу стало легче, — саркастически заметил Ирем. — Получается, эта знахарка убедила вас, что императора убили магией?..

— Нет. Так считал сам Наорикс. Он много говорил об этом перед смертью. Вы, должно быть, знаете историю о его старшем сыне?

— Том, который умер? — проявил осведомленность Ирем. Алькерони дернул подбородком.

— Он не умер. Наорикс сказал мне, что он сам распустил слух о его смерти. Очень уж ему хотелось раз и навсегда забыть эту историю и вычеркнуть наследника из своей жизни. Между нами говоря, принц был не очень-то приятным человеком... даже, так сказать, на редкость неприятным. Император терпел его выходки, сколько хватило сил, а потом вышвырнул его из города, сказав, что больше тот ему не сын. Сегодня почти все уже забыли, что у Наина когда-то был другой наследник. Многие даже не помнят его имени.

— Хм... и правда, не припоминаю, — признал Ирем, слегка удивившись этому открытию. — Так как же его звали?

— По-домашнему — принц Тар. А полностью — Интарикс. Хотя это не особо важно, потому что у него теперь другое имя. Он порвал с династией дан-Энриксов.

— И вы считаете, что это он убил правителя? — скептически спросил сэр Ирем.

— Да.

— С помощью магии?

— Именно так.

Сэр Ирем посмотрел на Алькерони с откровенной жалостью.

— Мой дорогой, вы просто бредите. Хотите, я найду для вас порядочного лекаря? Общение с местными шарлатанами вас доконает. Что за ерунда — проклятия, темные маги... Даже если вы не ошибаетесь, и старший брат Валларикса остался жив и до сих пор скрывается под чужим именем, ваша идея о наложенном на Императора заклятье не выдерживает критики. Кровь дан-Энриксов несовместима с магией — это общеизвестный факт. Сын императора никак не мог быть Одаренным.

Алькерони поджал губы.

— Принц действительно не Одаренный. Он — нечто совсем другое... Для того, во что он превратился, вообще не существует точного названия. Вы, вероятно, слышали про Темные Истоки?

— Только краем уха. Сказки вроде этой меня никогда особенно не привлекали. Я надеюсь, вы не собираетесь их повторять?..

Больной сердито посмотрел на рыцаря, но через несколько секунд, сдаваясь, тяжело вздохнул.

— Ладно, мессер Ирем, как угодно. Я ведь не настаиваю, чтобы вы мне верили. Будет вполне достаточно, если вы передадите императору все то, что я вам только что сказал. Сам я, как видите, при всем желании не могу добраться до столицы, а время уходит. Утром я совсем было решил заставить себя сесть в седло, но потерял сознание прямо в конюшне. Меня отнесли назад... Поэтому-то я так и обрадовался, когда услышал ваше имя. Я сказал себе — вот человек, который точно сможет получить аудиенцию у Императора. Скажите Валлариксу, что в свои последние часы его отец все время говорил о своем старшем сыне. Он боялся, что теперь его наследнику грозит опасность. Сами понимаете, если с Вальдером что-нибудь случится, то Интарикс сможет заявить свои права на трон.

Ирем почувствовал, как в душу заползает липкий и холодный страх. Что, если все это не бред, и изгнанный когда-то Наином наследник в самом деле вознамерился вернуть себе престол, попутно отомстив династии дан-Энриксов? Какая, к фэйрам, разница, верит сам Ирем в эту басню или нет! Если существует хоть малейший риск, что Валларикса собираются убить, медлить нельзя.

— Значит, я должен попасть на корабль, отплывающий в Адель.

— Да, сэр. Жаль, что вы отказались служить Наориксу... Будь у вас сейчас гвардейский плащ, вы бы могли добраться до столицы вчетверо быстрее. Вдоль Каларийского тракта подготовлены подставы, и люди короля в любой момент получают ночлег, еду и самых лучших лошадей.

— Думаю, у меня есть кое-что получше, — сказал Ирем, осененный неожиданной идеей. И сняв с шеи цепочку с кольцом, продемонстрировал его Далланису. — Как полагаете, это заменит мне орденский плащ?..

Далланис вытаращился на перстень так, как будто бы увидел привидение.

— Откуда у вас это?..

— Валларикс дал мне это кольцо, когда его отправили в Адель.

— И вы согласились его взять, мессер? — спросил Далланис с осуждением. — Это же королевская печать! Таких колец может быть только два, одно у Императора, второе — у его наследника. Вам не следовало хранить у себя такую вещь, а уж тем более — везде носить ее с собой.

— Сейчас это неважно, — с нетерпением сказал сэр Ирем, признавая в глубине души, что Алькерони совершенно прав. — Самое главное — смогу ли я добраться до Адели вовремя.

— С таким кольцом — наверняка.

Ирем поднялся на ноги.

— Раз так, я пойду собираться. Времени в обрез, а мне еще нужно решить, кто будет возглавлять моих людей в мое отсутствие... Увидимся в Адели, когда вы поправитесь.

Далланис посмотрел на него темными, бездонными глазами.

— Бросьте, мессер Ирем! Вы не хуже меня знаете, что я не поправлюсь. Жаль, конечно... Раньше я все время думал, что закончу службу, поселюсь где-нибудь в Пеллуэре и куплю там парусную лодку. Но, похоже, не судьба...

К своим девятнадцати годам Ирем уже успел понять, что он отнюдь не мастер утешать людей — если, конечно, речь не шла о плачущей девице.

— Купите целую канторну, если перестанете считать себя покойником и будете лечиться, а не жаловаться на судьбу, — сухо заметил он, толкнув дверь комнаты. — До встречи, сударь.

До Адели он добрался с такой скоростью, которая впоследствии казалась ему неправдоподобной. Ирем не взялся бы повторить свое путешествие за тот же срок, что бы ему ни предложили в качестве награды. В утро его приезда во дворце сбивались с ног, готовясь к коронации. Увидев королевское кольцо, гвардейцы, охранявшие дворец, без звука пропустили каларийца внутрь, хотя вид у рыцарей из Ордена был крайне озадаченный, и Ирем был уверен, что кто-то из них немедленно отправится к правителю — докладывать о человеке с королевским перстнем на руке. Рыцарь испытывал необъяснимое волнение. Услышав о кольце, Вальдер сразу поймет, что Ирем сдержал свое обещание и приехал в Адель.

«Валларикс, — напомнил себе сэр Ирем. — Не "Вальдер", а Валларикс. С этого дня он твой король, так что забудь о фамильярности».

В приемном зале собралось, наверное, несколько сотен человек, и все они с различной степенью неодобрения косились на его недорогую и покрытую дорожной пылью одежду. Ирем от души надеялся, что император не заставит долго себя ждать.

Валларикс вышел полчаса спустя. Ирем подумал, что в кипельно-белом, шитом золотом колете его старый друг и в самом деле выглядит по-королевски. На темных волосах Валларикса поблескивал тонкий золотой обруч. Будущий король смотрелся старше своих лет — скорее всего, потому, что держался с подчеркнутым достоинством.

Сэр Ирем склонил голову одновременно с остальными, но все же успел заметить, что сопровождавший императора гвардеец что-то прошептал Валлариксу. Выпрямившись, калариец обнаружил, что правитель смотрит прямо на него. Пришлось выйти вперед и поклониться еще раз.

— Невежа. Преклони колено перед королем, — буркнули у него над ухом. В любой другой момент сэр Ирем с удовольствием объяснил бы непрошенному советчику, что называть других невежами — признак дурного воспитания, а иногда и недостаточного чувства самосохранения, но, к сожалению, сейчас для этого было не время и не место. Ирем сделал шаг вперед, намереваясь опуститься на одно колено, но Валларикс оказался быстрее. Стремительно преодолев разделявшее их расстояние, принц заключил опешившего рыцаря в объятия.

— Сэр Ирем! Наконец-то, — громко сказал он. Ирем отметил, что голос у Вальдера — тьфу, Валларикса — стал по-мужски густым и низким, совершенно не таким, как в его воспоминаниях.

— Ну ты и скотина, — прошептал ему на ухо будущий король. — Пять лет!.. Хегг бы тебя подрал, я уже начал сомневаться, что ты вообще приедешь!

Ирем вздрогнул. Он мог бы сказать Валлариксу, что был уверен в том, что тот давно забыл о его обещании, но уже начал понимать, что это будет худшим, что он может сделать.

— Мне очень жаль, мой лорд, — пробормотал он, не придумав ничего другого.

— Надеюсь, — с неожиданной серьезностью ответил Валларикс. И отступил на шаг.

— Сеньоры, это Айрем Кейр, мой давний друг и замечательный военачальник, — сказал он своей свите. — Думаю, вы все о нем наслышаны. Не сомневайтесь, мессер Ирем, при дворе внимательно следили за вашими успехами в Каларии. Я рад, что вы успели к моей коронации. Вы будете меня сопровождать.

Тут только Ирем вспомнил, из-за чего так спешил в Адель.

— Вальдер, боюсь, что коронацию придется отложить, — сказал он на довольно скверном айшерите, искренне надеясь, что никто из собравшихся вельмож не понимает этого наречия. — Возможно, тебя собираются убить. Поэтому я и приехал.

Гости императора смотрели на Ирема с нескрываемым презрением. Ход их мыслей был довольно очевиден. Мало того, что старый друг наследника явился во дворец в самой простой одежде, так этот невежа еще и болтает на каком-то варварском наречье! Никакого представления о вежливости и придворном этикете.

Но Валларикс сразу понял всю серьезность положения.

— Я думаю, нам следует поговорить наедине, — спокойно сказал он. — Идите за мной, сэр Ирем.

По толпе придворных прокатился недовольный шепот. Больше всех разволновался худощавый, но осанистый старик с роскошной седой бородой и жгучими, угольно черными глазами. Его пышная пурпурная мантия указывала на высокий ранг в магическом Совете Ста.

— Мой принц, разумно ли откладывать начало коронации из-за простого разговора? — спросил он. — Народ уже собрался у дворца. Конечно, я не вправе вам указывать...

— И все-таки указываете, мэтр Галахос, — вполне мирно возразил Валларикс. Представительный старик побагровел. — Не беспокойтесь. Думаю, беседа с сэром Иремом не займет много времени... Распорядитесь, чтобы кортеж был готов начать движение. Идем, сэр рыцарь.

Ирем с готовностью последовал за ним. Ему было начхать и на негодование столичной знати, и на ярость пурпурного старика. Единственное, что его на самом деле волновало — это оговорка Валларикса, что их разговор «не займет много времени». Неужели даже после его предупреждения Валларикс не откажется от коронации?

Впоследствии Ирем бывал в аулариуме императора так часто, что уже не мог припомнить своих первых впечатлений. Но, кажется, в тот день покои Валларикса показались ему слишком светлыми, большими и пустыми. Вальдер выслушал его очень внимательно, но Ирема не покидало ощущение, что его собеседник впечатлен гораздо меньше, чем ему бы следовало при подобных обстоятельствах. Спокойствие Вальдера действовало Ирему на нервы. Когда человеку говорят, что на него готовят покушение, он должен реагировать как-то иначе. А принц просто помрачнел и сцепил руки за спиной.

— Выходит, Князь был прав, — тоскливо сказал он. — Надо было послушать его с самого начала. Но мне так хотелось думать, что он ошибается!..

Валларикс явно обращался не к нему, но Ирем сразу же насторожился.

— Значит, кто-то уже говорил о вашем брате?

Мессер Ирем был прагматиком. Пусть он и пересек большую часть империи из-за бредового рассказа о магических убийствах и оживших принцах, он так и не перестал искать какое-то логическое объяснение происходящему. И теперь, после слов Вальдера, заподозрил, что ссылками на погибшего наследника пытаются прикрыть какую-то придворную интригу. Ирем быстро перебрал в уме всех тех, кто носил титул «князь». Лейверк, Рейхан, Мевен... На первый взгляд никто из них не подходил на роль изменника, все эти люди славились собственной верностью дан-Энриксам, но заговорщику как раз и полагается выглядеть преданным короне.

— Пожалуйста, вспомните, кто говорил вам об Интариксе, — настойчиво повторил Ирем, видя, что Валларикс погрузился в свои размышления и перестал его слушать.

Валларикс обернулся. Ирем испугался выражению его лица — оно казалось отчужденным и сосредоточенным.

— Не об Интариксе, мессер. Об Олварге. По крайней мере, Светлый утверждает, что теперь он называет себя так.

На языке у Ирема уже вертелся новый вопрос, но Валларикс покачал головой.

— Ирем, у нас нет времени. Обещаю, я все тебе расскажу. Но только не сейчас. Я уже должен быть на коронации.

Сэр Ирем вспыхнул.

— Монсеньор, вы что, совсем не поняли, о чем я говорил?.. Вам нельзя покидать дворец. Это слишком рискованно.

Валларикс мог бы возразить, что Ирем уже выполнил свою задачу, сообщив ему свои известия, а принимать решения за будущего императора — отнюдь не его дело. Но принц только пожал плечами.

— Ты не хуже меня понимаешь, что я не могу без всякой видимой причины отложить начало коронации. Все уже готово. Если я скажусь больным или найду какой-нибудь другой предлог, чтобы отменить церемонию, это сочтут дурным предзнаменованием. Все, что нам остается — это выполнить свой долг и постараться быть как можно осторожнее.

— Но ты хотя бы понимаешь, чем рискуешь? Если ты погибнешь, род дан-Энриксов прервется.

— На самом деле, нет, — возразил принц. — У Лан-Дарена хранится завещание отца. Там сказано, что его брак с принцессой из Энони был заключен уже после смерти его первой королевы, в связи с чем он требует считать и само бракосочетание, и его дочь, родившуюся от второй жены — законными. Иначе говоря, пока у меня нет своих детей, после меня наследует моя сестра. А после нас обоих — наши дети, если они у нас будут.

— Можете назвать меня изменником, мой принц, но ваш отец просто рехнулся, — разозлился Ирем. — Всем известно, что он взял эту южанку уже после смерти королевы, но сам Наорикс не знал о том, что овдовел, до возвращения в Адель. Хорош «законный брак»! Любой разумный человек сообразит, как было дело, если сопоставит сроки. Я надеюсь, вы не собираетесь предать огласке это «завещание»? Оно же оскорбляет память вашей матери!

— Зато дает законные права моей сестре и еще одного наследника Династии. Я любил мать, сэр Ирем, ты это отлично знаешь. Но забота о живых важнее памяти о мертвых.

— Как вам будет угодно, — сухо сказал Ирем. А про себя подумал, что в характере его лучшего друга были некоторые черты, которые он никогда не будет в состоянии понять.

— Считай, что мне угодно так. А теперь надо ехать. Надеюсь, ты не откажешься меня сопровождать?.. Тогда возьми на кресле синий плащ. Ховард забыл его, когда беседовал со мной о коронации, а тебе нужно чем-нибудь прикрыть дорожную одежду. Кстати говоря, ты никогда не думал вступить в Орден?..

Ирем хмыкнул.

— Быть мальчиком на побегушках у твоего Ховарда? Сомнительное удовольствие. Да еще и обет безбрачия! Нет уж, мой принц. Гвардия — это не по мне.

— Только не повтори чего-нибудь подобного Хенрику Ховарду, если он станет звать тебя к себе, — предупредил Вальдер, вздохнув. — Поехали, мессер...

— Мессер! Мессер, вы меня слышите?..

В смутном силуэте, наклонившемся над ним, Ирем не без труда узнал Эрлано. И недовольно сдвинул брови, мысленно спросив себя, зачем тому потребовалось подходить так близко.

— Жить надоело? — хрипло спросил он, с трудом проталкивая воздух через сдавленное спазмом горло.

Эрлано отшатнулся.

— Извините, монсеньор... но вы не отвечали и даже не шевелились. Я подумал...

— Отойди от него и открой окно. А лучше оба. Надо впустить сюда немного воздуха, а то у меня самого уже в ушах звенит, — произнес еще один голос, тоже показавшийся мессеру Ирему знакомым.

Рядом с Лано появился еще один темный силуэт. Ирем определенно знал этого человека, но никак не мог припомнить его имя. Знакомый незнакомец смотрел на него сверху вниз и выглядел усталым и рассерженным одновременно.

— Ради Всеблагих, с чего это ты вдруг надумал стать люцерщиком? — осведомился он, и Ирем наконец-то вспомнил его имя. Рам Ашад.

— Но ты же сам сказал... — просипел он.

— Я говорил, что люцером можно окуривать помещения, где находились заболевшие. Пустые помещения, мессер! Мне в голову не приходило, что кто-то додумается надышаться дымом после моих слов, иначе я бы никогда такого не сказал... А, ладно. Как ты себя чувствуешь?

— Просто прекрасно, — огрызнулся коадъютор еле слышно.

Рам Ашад бесцеремонно сел на край кровати и зачем-то начал щупать ему шею, по обе стороны от кадыка. Сэр Ирем обратил внимание, что перчаток на руках у Рам Ашада нет. Мысль о перчатках снова вызвала воспоминание о первом покушении на жизнь Валларикса. Лорд Эверрет... корона Кметрикса... странное дело — Ирему казалось, что всего лишь несколько минут назад он поднял с кресла плащ, чтобы сопровождать Валларикса на коронацию. Неужели все это было только результатом действия люцера? Если так, любителей аварского дурмана трудно осуждать. Это действительно что-то невероятное.

Усилием воли Ирем попытался вернуться к настоящему моменту.

— Что ты делаешь?.. — спросил он Рам Ашада.

Лекарь криво усмехнулся.

— Я пришел к выводу, что обсуждать свои поступки с пациентами по меньшей мере неразумно... они делают из моих слов какие-то странные выводы. Одному больному с лихорадкой я как-то сказал, что при его болезни нужно больше пить, а родственники вставили ему в зубы воронку и влили в беднягу чуть ли не галлон воды. Ты представляешь?

— Идиоты, — согласился Ирем, устало прикрыв глаза.

Голос Ашада сделался насмешливым и вкрадчивым.

— Вполне возможно. Но они хотя бы не заставили его дышать люцером.

Ирем отстраненно понадеялся, что его бывший оруженосец успел выйти и не слышал эту часть беседы. Впрочем, пусть уж лучше Лано веселится, чем тревожится за его состояние и не находит себе места от волнения.

— ...а знаешь, у тебя и правда все прекрасно, — произнес Ашад пару минут спустя. Рыцаря все заметнее клонило в сон, и голос лекаря доносился до него как будто бы издалека. — ...из всех, кого я наблюдал за несколько последних дней, у тебя, очевидно, самая высокая сопротивляемость. Ты даже... Ирем?

Коадъютор не ответил, и целитель грубо выругался по-такийски — Ирем узнал несколько знакомых слов, хотя давно уже отвык от айшерита.

— Лано, угли! — рявнул Рам Ашад. — Мне кажется, ты мог бы догадаться, что жаровню надо вычистить в первую очередь...

Ирем отстраненно посочувствовал такийцу. В отличие от неуемного «дан-Энрикса», Эрлано чаще всего делал именно то, что ему говорили, не пытаясь вывернуть порученное ему дело наизнанку, но, к несчастью, часто упуская важные детали. Если бы каким-то чудом удалось соединить качества Лано с Криксом в одном человеке, получился бы, пожалуй, идеальный рыцарь Ордена.

Ирем еще успел почувствовать, как Рам Ашад поднес к самому его носу резко пахнущий флакон, напоминавший те, которыми обычно пользуются нервные и склонные к внезапным обморокам дамы, а потом погрузился в сон.

К тому моменту, когда они добрались до площади Трех колонн, где должна была проходить коронация, сэр Ирем начал сомневаться в том, что его подозрения оправданы. Нервы каларийца были напряжены до предела, и ему казалось, что он видит каждое лицо в собравшейся толпе, но пока рыцарь не заметил ничего особенного. Проезжая через Нижний город, они миновали пару неудобных для кортежа перекрестков, на которых, с точки зрения самого Ирема, можно было бы устроить первоклассную засаду. Количество башенок и крыш, где можно было поместить убийцу с арбалетом, вообще не поддавалось исчислению. И тем не менее, пока все шло вполне спокойно. Ирем так и не увидел признаков того, что на Валларикса действительно готовят покушение. В конце концов, единственной причиной, по которой он поверил в угрожавшую дан-Энриксу опасность, был рассказ Далланиса, а тот был явно не в себе. И тем не менее, Ирем пообещал себе, что он не успокоится, пока торжественная церемония не завершится, и Валларикс не вернется во дворец.

Валларикс успел объяснить ему, что, хотя во время придворных церемоний Император носит только легкий обруч, коронуют его древней и весьма уродливой короной, отлитой из красноватого лирского золота. Легенда утверждала, что эта корона была выполнена сотни лет назад для величайшего из королей — самого Кметрикса, который унаследовал престол от Энрикса из Леда. Скорее всего, это было правдой, потому что старую корону украшали крупные, хотя и плохо отшлифованные темные рубины — сейчас камни обрабатывали куда тщательнее, но уже давно не находили таких крупных и красивых.

Корону держал светловолосый, тонкий в кости мужчина, бывший лет на десять старше будущего короля. Двое юношей, стоявших чуть поодаль, были так похожи на него, что поневоле можно было заподозрить в них ближайших родственников. На вид оба выглядели на год или два младше Валларикса. В отличие от остальных аристократов, эти трое были одеты без особой пышности, зато они носили королевские цвета — белый и золотой, как солнце на гербе дан-Энриксов.

— Кто это? — тихо спросил Ирем.

— Миэльриксы, — эхом отозвался принц. — Лорд Эверетт и два его кузена...

— Этот человек будет тебя короновать?

— Они — наша ближайшая родня, — пояснил Валларикс, как будто извиняясь. — Эверетт все детство провел при дворе. Еще когда наследником был Тар.

Ирем немедленно насторожился.

— И что, этот лорд Эверетт был дружен с принцем?

— Нет... У Тара почти не было друзей. Мне кажется, что он вполне осознанно держался в стороне от нашей знати. Но на тех, кто плохо его знал, Тар производил довольно положительное впечатление. Ему хватало ловкости не показывать им, каков он на самом деле.

— Он и правда был настолько плох?

— Не знаю, Ирем. Я не слишком объективен. Тар старше меня на восемь лет, но это не мешало ему делать мне всякие гадости. Он отравил мою любимую собаку. Портил все, что, как ему казалось, должно быть мне дорого. Хотя, конечно, это еще ни о чем не говорит. Ему и самому тогда было четырнадцать-пятнадцать — слишком рано для того, чтобы судить о чьем-нибудь характере.

— Ты был младше, когда брал Олений брод, — хмуро заметил Ирем. Но Валларикс продолжал, даже не слушая. Должно быть, он так много лет не мог ни с кем поговорить о брате, что сейчас его буквально прорвало. Сэр Ирем понимал, что сейчас не время и не место для подобных откровений, но перебить спутника не мог.

— Отец оставил Тара управлять столицей, когда поехал в Ярнис. Тару тогда было восемнадцать лет. Совет напомнил ему о традиции освобождать тюрьмы от заключенных каждую весну. Обычно наименее виновных просто выпускают, остальных отправляют мостить дороги или добывать руду. Но Тар как будто ошалел. Он приказал поставить виселицы на всех площадях и заявил, что к осени в столице не останется ни одного карманника. А для тех, на ком висело что-нибудь потяжелее простой кражи, он придумывал другие наказания. Меня там не было, но мне сказали, что кое-кого он даже затравил собаками — и все это при большом скоплении народа, словно кукольное представление на майской ярмарке. Отец вернулся несколько недель спустя и совершенно вышел из себя. Тогда-то он и вышвырнул Интарикса из города.

— А ворья меньше все-таки не стало?.. — спросил Ирем. И, заметив потрясенный взгляд Валларикса, поморщился. — Прости. Это я неудачно пошутил. Лучше скажи, что дальше делал этот Эверетт, твой родственник? Как он отнесся к тому, что наследник теперь ты?

— Как все, — пожал плечами Валларикс. — Отец собрал всю знать и приказал мне присягнуть. И они присягнули. Думаю, что в таком состоянии, в каком он тогда был, никто бы просто не посмел с ним спорить. И потом, по нашему закону Император вправе назначать себе наследника. Правда, по тому же самому закону предпочтение следует отдавать тому дан-Энриксу, который прошел рыцарское Посвящение и доказал, что он способен защищать свою страну. Теперь ты понимаешь, почему отец уже через два года взял меня в Каларию?..

— Да. Теперь понимаю. Подожди, я подержу тебе коня.

— На самом деле, это должен делать Ховард, — вздохнул Валларикс. — Похоже, он ужасно оскорбился тем, что я позвал тебя с собой, как будто бы не доверяю рыцарям из гвардии.

— И правильно не доверяешь. Твоя гвардия никуда не годится. Будь я на месте человека, который решил тебя убить, я уже двадцать раз исполнил бы свое намерение.

— Но ты же видишь, что никто не собирается меня убивать. Ты ошибался, Ирем.

— Может быть. Но ты все-таки будь настороже.

Пока шел этот разговор, Валларикс спешился и медленно, с достоинством направился в сторону троих Миэльриксов. Мессер Эверетт держал массивную корону на весу, и плотные кожаные перчатки на его руках были такого же молочно-белого оттенка, как его колет.

Перчатки.

Несмотря на конец октября, день выдался солнечным и удивительно безветренным. Большая часть людей в толпе стояли с непокрытой головой и без плащей, и вовсе не из-за почтения к Валлариксу. Перчатки в данном случае казались совершенно лишней частью гардероба, еще более заметной от того, что ни у кого больше из стоявших у колонн вельмож их не было.

Ирем спросил себя, что это может значить.

— Дальше я должен идти один, — сказал Валларикс, жестом приказав ему остановиться. Ирем смотрел ему в спину и гадал, почему на душе у него так тревожно и так скверно.

А потом он вспомнил то, что слышал об аварских отравителях. Искусство тихого убийства у аварцев достигало небывалой высоты — они пропитывали ядами одежду или простыни, использовали надушенные письма и отравленные свечи, но особенно любили украшения, способные как будто бы случайно оцарапать кожу жертвы, так что через крошечную ранку в кровь попадал сильнейший яд.

— Стойте, милорд! — выкрикнул Ирем.

В торжественной тишине, повисшей над площадью в тот момент, когда Валларикс начал подниматься по ступеням, его голос показался резким, как удар хлыста. Ирему померещилось, что все столпившиеся у помоста горожане разом уставились на него. Впрочем, скорее всего, так оно и было.

Но раздумывать над этим было уже некогда — как, впрочем, и заботиться о соблюдении приличий. Оттолкнув с дороги попытавшегося ему помешать гвардейца, Ирем в несколько прыжков взлетел по лестнице наверх и, миновав ошеломленного Вальдера, оказался лицом к лицу с лордом Эвереттом.

— Снимите перчатки, монсеньор, — потребовал он.

— Что?.. — пробормотал тот. Это вполне можно было списать на потрясение, поскольку повод изумляться у мессера Эверетта, несомненно, был. Но в тот момент сэр Ирем был склонен рассматривать эту растерянность как лишнее свидетельство дурного умысла.

— Вы что, оглохли, монсеньор? — осведомился он, не обращая ни малейшего внимания на воцарившуюся вокруг тишину и напряжение, из-за которого сам воздух вокруг них казался сгустившимся и неподвижным, как перед большой грозой. Сэр Ирем понимал, что, если Эверетт ни в чем не виноват, даже старинной дружбы с Валлариксом будет недостаточно, чтобы исправить его вопиющее, скандальное вмешательство в ход коронации. Но рыцарь был готов поклясться в том, что не ошибся. — Я сказал — снимите с рук перчатки! Или есть какая-то причина, по которой вам не хочется брать эту корону голыми руками?..

— Да кто вы такой?! И по какому праву здесь командуете?.. — возмутился Эверетт. Однако Ирем обратил внимание, что скулы Миэльрикса побелели, сделавшись почти такого же оттенка, как и его праздничный колет. — Мой принц! Кто этот выскочка и почему он позволяет себе оскорблять ваших ближайших родичей?..

Лорд Ирем опасался, что Валларикс примет сторону своего родственника, но принц молчал, переводя взгляд с Ирема на Миэльрикса — и обратно.

— Объяснитесь, мессер Ирем, — произнес он, наконец. — В чем вы обвиняете моего дядю?

— В государственной измене. В Каларии многие считали, что ваш отец умер от яда. Я не вижу никакой причины, по которой монсеньор Миэльрикс не может взять эту корону в руки, если она не отравлена.

— Этот человек рехнулся! — громыхнул лорд Эверетт. — Вы что, верите в то, что он тут нес?

— Конечно, нет, — успокоительно заметил Валларикс. — Но, полагаю, это недоразумение будет очень легко уладить. Снимите перчатки. Как только мы убедимся, что в этой короне нет никакого вреда, сэр Ирем принесет вам положенные извинения.

— За такое одних извинений будет маловато! — процедил лорд Эверетт. Сэр Ирем обратил внимание, что дядя Валларикса беспокойно озирается, как будто бы ищет кого-нибудь в толпе. Он локтем прижал корону к груди и начал стягивать перчатки. Медленно. Ирем успел бы десять раз переодеться, пока Эверетт стянул одну перчатку и принялся за другую. Про себя рыцарь отметил, что ни один из стоявших сзади близнецов не сделал ни единого движения, чтобы помочь ему и подержать корону. Зато лица у обоих Миэльриксов стали белыми, как соль.

Взгляд лорда Эверетта, устремленный на толпу, выражал откровенное отчаяние. На что бы он ни надеялся, было похоже, что его надежда оказалась тщетной.

Вслед за левой он стянул и правую перчатку, мельком оглянулся на своих кузенов — а потом внезапно сделал судорожный вдох, схватил корону Кметрикса обеими руками и надел ее себе на голову.

Валларикс ахнул. А лорд Эверетт нелепо пошатнулся, рухнул на колени и, мотая головой, попробовал сорвать с себя корону. Проще было бы снять с топорища боевой топор — казалось, что тяжелый обруч намертво пристал к его голове. Изо рта Миэльрикса вырвался отчаянный, истошный крик. Или, точнее, вопль, от которого даже у сэра Ирема, не отличавшегося впечатлительностью, по спине прошел озноб.

Похоже, это все-таки не яд, — подумал он. — Это гораздо хуже... как и говорил Далланис.

Император бросился к упавшему, но Ирем вовремя заградил ему дорогу, не позволив подойти к корчившемуся на помосте Эверетту. Миэльрикс пиявкой извивался на камнях и выл так, как будто бы корона на его голове была сделана из раскаленного железа. Прямо возле возвышения пронзительно и тонко завизжала женщина.

— Стража, ко мне! — скомандовал сэр Ирем, напрочь позабыв, что он не в Такии, и рядом нет людей, которыми он вправе был распоряжаться. — Оцепить помост и арку Трех колонн. Не подпускать никого ближе, чем на пятьдесят шагов.

На удивление, не только городские стражники, но даже «синие плащи» не усомнились в его праве отдавать приказы, и пару минут спустя все возвышение было оцеплено орденскими гвардейцами. Единственным, кого сэр Ирем велел пропустить за оцепление, был магик из Совета Ста.

— Что c Эвереттом? — спросил Валларикс, как будто остальное не имело ни малейшего значения.

— Магия, — коротко ответил Ирем.

Магия, в которую я никогда не верил, уточнил он про себя. Охотнее всего Ирем не верил бы в нее даже теперь, но выбора у него не было.

Магистр из Совета Ста подошел к Эверетту, несколько секунд смотрел на него сверху вниз, а потом отошел, брезгливо подобрав свой плащ.

— Мэтр, вы можете предположить, кто это сделал? — спросил Ирем.

— Пока еще рано что-то утверждать наверняка... — начал магистр, но Валларикс перебил его.

— Мы можем ему чем-нибудь помочь?

Рыцарь не сразу понял, что он говорит об умирающем.

«А стоит ли?» — чуть было не спросил у будущего короля сэр Ирем. Но сдержался и ответил:

— Нет, мой лорд. Эта корона проклята. Ему конец.

Глаза Валларикса решительно сверкнули.

— Ладно. Тогда дай мне меч.

— Зачем, мой лорд?..

— Меч, Ирем!

На этот раз голос Вальдера звучал так, что Ирему осталось только вытащить из ножен меч и протянуть ему. Валларикс подошел к катавшемуся поземле мужчине и нанес один-единственный удар. Тело еще раз конвульсивно дернулось — и, наконец, застыло. Ирем пожалел о том, что он не догадался добить Эверетта еще раньше. Негоже будущему правителю пачкаться чужой кровью в день собственной коронации, тем более из-за такого выродка, как этот Миэльрикс, — подумал калариец про себя. Сам он на месте императора и пальцем бы не шевельнул, чтобы облегчить участь этого предателя. И все же он почти гордился Валлариксом.

На следующий день, когда воспоминания о злополучной коронации уже слегка поблекли, и Валларикс перестал страдальчески кривиться при любом упоминании о ней, сэр Ирем рискнул заговорить с ним о том, что произошло в Нижнем городе.

— Согласен, покушение на короля вещь не такая уж и редкая. Насколько мне известно, у аварцев это даже стало признанной традицией... Но почему тебя пытались устранить таким нелепым способом?

Вальдер поморщился.

— Он не такой уж и нелепый, Ирем. Есть поверье, что в тот день, когда короной Кметрикса попробует короноваться самозванец, он погибнет страшной смертью. Правда, что это за смерть, нигде не сказано, но, если бы я надел на себя корону Кметрикса, а потом начал бы кататься по земле и умер в страшных муках, многие сказали бы, что я был незаконным королем, который отобрал престол у своего родного брата.

— Не думаю, мой лорд. Интарикса давно забыли.

— Ненадолго. Многие придворные еще застали время, когда Интарикс был наследником. Достаточно какой-нибудь случайности, чтобы о нем опять заговорили как о принце. В завещании отца черным по белому написано, что его второй брак был настоящим браком, а моя сестра — законная дочь императора, которая должна наследовать престол в случае моей смерти. Но многие сочли бы это завещание подлогом. Началась бы крупная междоусобица, которая была бы только на руку нашим врагам... Вот интересно, Эверетт и правда верил в то, что Тар — законный император, или дело в чем-нибудь другом?

— В чем, например?..

— Возможно, ему угрожали, — вздохнул император.

— Скажи лучше — подкупили. В это я поверю, — усмехнулся Ирем. — Кстати, а что говорят твои кузены?

— Нильс и Оклерт? Я оставил их под стражей во дворце. Оба клянутся, что ничего не знали.

— В самом деле? Тогда почему на площади они таращились на эту Хеггову корону, как на ядовитую змею?.. — осведомился Ирем, скрестив руки на груди. — Не думаю, что их клятвам можно верить. Или вы считаете иначе, государь?

— Не знаю, Ирем... честно говоря, я уже ничего не знаю, — мрачно сказал Валларикс.

— Может, стоит допросить их с ворлоком?.. Так мы, во всяком случае, узнаем правду.

— Не уверен, что я хочу ее знать. Будь они старше — тогда, может быть... но сейчас это ничего не даст. Я подпишу приказ... Пусть убираются в свои владения и больше никогда не покидают Ярнис без моего разрешения, — сказал Валларикс. И сэр Ирем понял, что он уже знает правду о своих кузенах.

— Ты считаешь, что изгнание — достаточное наказание за покушение на короля? — спросил он хмуро.

— Я считаю, что мое правление и без того началось слишком драматически. Недостает только судебного процесса над двумя принцами крови. Нет, Ирем. Это совершенно лишнее.

Ирем понял, что ему не переубедить Валларикса, что бы он ему ни сказал. И криво усмехнулся, вспомнив, что Воитель полагал, будто наследник подчиняется своему старшему товарищу. Похоже, Наин очень плохо знал своего сына.

— Мэтр Ашад, тут на ковре какое-то кольцо. Наверное, сэр Ирем уронил его, пока вы разговаривали.

— Лано, я ведь, кажется, просил, чтобы ты ничего не трогал. Это может быть опасно, — устало напомнил Рам-Ашад.

Он знал Эрлано с того времени, когда тот поступил на службу к коадъютору, и хотя с тех пор Эрлано успел пройти рыцарское Посвящение и повзрослеть на десять лет, лекарь обычно разговаривал с ним так же, как тогда, когда оруженосцу лорда Ирема было всего четырнадцать. Обычно Лано ничем не выказывал своего недовольства, но на сей раз все-таки поморщился.

— Да прекратите, мэтр. Все эти предосторожности годятся только для самоуспокоения.

Ашад вздохнул. Уверенность людей, что «черной рвоты» невозможно избежать, ужасно осложняла лекарю работу. Рам Ашад считал, что это, в сущности, такая же болезнь, как и все остальные, и относиться к ней следует соответственно, но убедить в этом охваченных ужасом горожан было не проще, чем сдвинуть с места Братские скалы.

— Ого, тут герб дан-Энриксов! — пробормотал Эрлано, так и сяк вертя кольцо.

— Дай-ка взглянуть, — потребовал Ашад. — И будь любезен, протри руки уксусом. Если не хочешь заниматься «самоуспокоением», то подумай хотя бы о моем спокойствии. Или о том, каково Ирему будет услышать, что ты заразился потому, что помогал ухаживать за ним.

— Как... — Лано запнулся, словно у него внезапно запершило в горле. — Как вы думаете, он поправится?

Честнее всего было бы сказать «не знаю», но Ашад решил, что честность сейчас ни к чему. Он покосился на кольцо, которое держал в руке. В отличие от Лано, Рам Ашад был посвящен в его историю. И даже, в целом, представлял, почему оно оказалось в руке Ирема.

— Думаю, да, — твердо ответил он.

V

— Полей, — хрипло сказала Лейда. Жара стояла совершенно запредельная, и в горле пересохло от дорожной пыли. Никогда за всю свою прежнюю жизнь Лейда не чувствовала себя такой грязной и такой уставшей.

Незнакомый гвардеец наклонил ведро, холодная вода хлынула на землю, на притоптанную жухлую траву вокруг колодца, но самое главное — в подставленные ковшиком ладони. Лейда глухо замычала от удовольствия, плеснув этой водой себе в лицо. А потом снова. И еще, еще, еще... Потом она взяла у стражника ополовиненное на две трети деревянное ведро и стала пить — поспешно, жадно, прямо через край. Потом она сообразила, что собравшиеся вокруг люди терпеливо дожидаются, когда она закончит, чтобы дать воды лошадям и наполнить собственные фляжки. Стало стыдно. Лейда кивком поблагодарила своего помощника, отерла губы — по-крестьянски, тыльной стороной руки — и на негнущихся ногах вернулась к своей лошади.

— Наденьте шлем, — негромко сказал Алавэр.

Летний ветер шевелил ее волосы, холодил мокрое лицо. Мысль о том, чтобы опять надеть на голову тяжелый шлем с толстым, пропотевшим подшлемником, показалась нестерпимой. Лейда попыталась улыбнуться Алавэру.

— Позже. Жарко.

— Месс Гефэйр, мы не на прогулке.

Лейда почувствовала закипавшую внутри досаду.

— Хватит, капитан. На нас пока никто не нападает.

Алавэр смотрел куда-то над ее плечом.

— Сколько раз я это слышал... Я хотел бы, чтобы многие из тех, кто это говорил, остался жив и мог исправить собственную ошибку.

— Убедительно, — криво улыбнулась Лейда и надела шлем. Покосилась на капитана. — Не пойму, если ты так боишься, что меня убьют, зачем ты меня поддержал?..

Ей было нелегко привыкнуть говорить Алавэру «ты», все-таки он был гораздо старше, да и держался так, что смотреть на него сверху вниз не смог бы даже лорд Гефэйр. Но своим вассалам не говорят «вы», а Алавэр принес ей вассальную клятву — одни Альды знает, почему.

— Я поддержал вас, потому что вы были правы, — кратко сказал Алавэр.

«Вы были правы»... вот с чего он так решил? Во всяком случае, большая часть вассалов сэра Годелвена думали совсем иначе.

Уезжая из Глен-Гевера, Ульфин Хоббард дал понять, что Дарнторн будет крайне недоволен упрямством соседей. Недовольство это проявилось вполне определенным образом — фуражиры Дарнторна начали прочесывать гверрские деревни, поступая с их жителями, как обычные завоеватели. Свирепствующая в Гверре «рвота» ощутимо шла на убыль, но все-таки никакой нормальный человек не рискнул бы пересекать границу. Тем не менее, пришлось поверить, что слухи о грабежах и мародерстве были чистой правдой. Люди Сервелльда Дарнторна не боялись эпидемии, как и его парламентер.

Герцогский совет в Глен-Гевере в первый раз за долгое время собрался в полном составе — приехали даже те, кто в последние месяцы избегали покидать свои поместья. Лейда понимала, что ничем хорошим это кончиться не может, но того, что в самом деле началось на том совете, не могла предвидеть даже она.

Факел в солому бросил Альто Лэнгдем.

— С тех пор, как был построен Глен-Гевер, каждый лорд Гефэйр охраняет границу с Бейн-Ариллем — если потребуется, то с оружием в руках, — напомнил он, сохраняя уместно серьезное выражение лица — но Лейде все равно почудилось, что он готов зажмуриться, словно довольный кот. Девушка далеко не в первый раз задумалась: о чем они тогда договорились с Хоббардом?.. — Боюсь, что в настоящую минуту лорд Гефэйр неспособен выполнить подобную задачу. Более того! У сэра Годелвейна нет наследника, который мог бы сделать это за него. Два его сына умерли, один находится в имперском войске, третий еще слишком мал, чтобы занять место отца. Мы должны послать на границу вооруженный отряд, чтобы положить конец бесчинствам лорда Дарнторна, но кто будет вести такой отряд? Ни лорд Гефэйр, ни его последний сын этого сделать не способны — один по болезни и по старости, другой по малолетству. Полагаю, что нам остается только один выход — временно установить протекторат над Глен-Гевером, с тем, чтобы один из нас взял на себя все его полномочия до совершеннолетия его наследника.

«Которое никогда не наступит» — промелькнуло в голове у Лейды. На мгновение ей стало страшно — что должно было случиться, чтобы она начала вполне серьезно думать, что кто-нибудь из вассалов их семьи способен убить Джори, чтобы занять место гверрских герцогов? Но сейчас, когда она глядела в рыбьи глаза Альто Лэнгдема, это чудовищное предположение почему-то совершенно не казалось ей невероятным.

Голова сэра Годелвейна затряслась еще сильнее, чем обычно, но он все же повернулся к Лэнгдему.

— Устанавливать протекторат в Гверре — дело императора, а уж никак не ваше, Альто, — сказал он дрожащим, слабым голосом.

— Император далеко... — по-волчьи усмехнулся Лэнгдем, даже не пытаясь замаскировать свое пренебрежение к Валлариксу. — Впрочем, если мое предложение вас не устраивает, назовите человека, которому вы доверяете очистить Гверр от мародеров.

Лейда сжала зубы. Речь не о том, кому Гефэйр мог бы поручить возглавить свой отряд, а о том, кому можно доверить судьбу Джори, герцогство и... да, и саму Лейду тоже. Интересно, ей дадут вернуться назад в столицу, или новый лорд-протектор пожелает принудить ее к замужеству, чтобы иметь «законных» наследников герцогской короны? Взгляд отца блуждал по комнате, как будто бы не мог остановиться ни на одном лице.

— Я доверяю свое войско Алавэру, — слабым голосом сказал он в конце концов.

— Капитану вашей гвардии? — деланно изумился Лэнгдем. — Это невозможно, монсеньор. Он человек довольно низкого происхождения, к тому же чужеземец. Его родина — не Гверр, а Гардаторн. А Гардаторн сейчас в союзе с Дарнторнами.

— Это не дает вам основания подозревать, что Алавэр не верен моему отцу, мессер, — резко сказала Лейда.

Лорд Тайвасс примирительно поднял ладонь.

— Бесспорно, месс Гефэйр. Капитана никто ни в чем не обвиняет. Тем не менее, по сути мессер Альто прав. Отряд Гефэйра может возглавлять либо он сам, либо его наследник, либо лорд-протектор. Так гласят наши законы.

Выхода не оставалось. Разве что... от одной лишь мысли Лейда ощутила холодок под ложечкой.

— Значит, отряд отца поведу я, — сказала она четко.

У Тайвасса, что называется, глаза на лоб полезли.

— Месс Гефэйр, что вы такое говорите!..

— Вы просто еще не в курсе наших последний новостей, мессер, — насмешливо прохрюкал сэр Бриан. — Леди Гефэйр полагает, что она по ошибке родилась девицей.

Алавэр, стоявший у дверей и довольно безучастно слушавший эту беседу, посмотрел на Бокара в упор. «Что сейчас будет...» — пронеслось у Лейды в голове.

— Придержите-ка язык, мессер Бриан, или клянусь — я сам его укорочу, — произнес капитан скрипучим голосом.

Глаза у Бриана забегали. Промолчать было невозможно, принять вызов Алавэра — тоже. Бокара воспитывали, как любого рыцаря, так что с оружием он обращаться любит и умеет, только вот за меч Бриан берется куда реже, чем за вилку и за винный кубок. Ему чуть за тридцать, а он выглядит отяжелевшим и неповоротливым. Алавэр старше, но он весь как будто бы отлит из легкой серебристой стали, и по три-четыре часа в день гоняет своих новобранцев во дворе. Бриан ему не противник, это точно.

— Капитан, вы забываетесь, — одернул Тайвасс. — Вы здесь чужак, и вы находитесь в этом зале только как слуга мессера Годелвейна. Вы не вправе говорить в подобном тоне с кем-то из участников Высокого совета.

— Хватит, — неожиданно сказал отец. — Пусть будет так, как предлагает моя дочь. Она возглавит мой отряд, а вы, мессер, — отец повернул голову в сторону Алавэра — будете ее сопровождать. Я подпишу указ сегодня же.

Невидящий взгляд лорда Гефэйра был устремлен куда-то вглубь себя, но голова у него больше не дрожала. Лейда вдруг подумала, что он впервые стал похож на самого себя — такого, каким она его помнила. Она смотрела на отца во все глаза, не понимая, чем продиктовано его внезапное решение.

Впрочем, на сэра Годелвейна в тот момент смотрели все. Кто с изумлением, а кто и с откровенной злостью. Альто Лэнгдем наклонился к уху своего соседа и что-то негромко, быстро говорил. Лорд Тайвасс, который, похоже, сегодня был обречен играть роль миротворца, осторожно выразил всеобщие сомнения.

— Монсеньор, подумайте еще раз. Неразумно доверять командование отрядом девушке. Это война, в конце концов, а на войне...

— Довольно, Тайвасс, — оборвал его Гефэйр почти прежним своим тоном. — Я знаю о войне достаточно, так что совсем необязательно объяснять мне, что это такое. Или вы решили, что я уже совершенно выжил из ума?

— Как можно, монсеньор! Я просто...

— Вы просто хотели убедиться, понимаю ли я то, что говорю? Не сомневайтесь, Тайвасс. Повторяю: стяги Глен-Гевера возглавит моя дочь, а помогать ей будет Алавэр. Это мое решение, и изменять его я не намерен. Наш совет окончен. Вы свободны, господа... а ты пока останься, Лейда.

Когда они остались наедине, незрячий взгляд мессера Годелвейна остановился на ней. Лейда занимала ближнее к нему кресло, и отец прекрасно знал, куда следует поворачиваться.

— Я надеюсь, что ты понимаешь — настоящий командир должен уметь сражаться и иметь военный опыт, — сипло сказал он. — У тебя ничего такого нет. Поэтому по-настоящему командовать отрядом будет Алавэр. Если хочешь выжить и сохранить войско — следуй всем его советам.

— Да, отец, — отозвалась она, с трудом отделываясь от ощущения нереальности происходящего. Отец разговаривал с ней так, как будто бы... ну да, как будто она была его сыном, который впервые отправлялся на войну. И это — тот же самый человек, который с негодованием отрекся от нее, просто увидев ее с тренировочным мечом?

Сэр Годелвейн сцепил лежавшие на столе руки, чтобы они не дрожали.

— Если вам будет сопутствовать удача, избегай соблазна отплатить Бейн-Ариллю той же монетой и ввести своих людей в их земли. Твоя главная задача — выбить мародеров на тот берег Шельды. Ничего другого мы сейчас не можем себе позволить. И еще... вернись обратно в Глен-Гевер так скоро, как только сможешь. Сама видишь, здесь творятся скверные дела. Если со мной что-то случиться, твой брат окажется в большой опасности.

Лейда подалась вперед и полуутвердительно спросила:

— Альто Лэнгдем?..

— Думаю, не только он. Но сейчас сложно что-то утверждать наверняка... Как бы там ни было, поторопись. Времени остается мало.

— Вы что, правда думаете, что вас попытаются убить? — спросила Лейда, холодея.

Лорд Гефэйр передернул плечами.

— Нет необходимости... Они отлично видят, что я и без этого долго не протяну.

Девушка резко помотала головой, как будто отгоняя призрак не случившихся пока несчастий.

— Нет, отец! Сегодня вам гораздо лучше, чем обычно. Я уверена, что скоро вы совсем поправитесь.

Годелвейн только покачал головой и повторил:

— Поторопись.

И они торопились. Марш-броски от деревни к деревне, короткие яростные схватки с мародерами, ночевки на земле — все это в сознании Лейды слилось в какой-то пестрый ком. Алавэр говорил, что умение сражаться пешим мало помогает в конной схватке, так что Лейде совершенно незачем участвовать в сражениях, но Лейда настояла на своем. Если она станет держаться в стороне, все будут знать, что дочь Гефэйра не имеет никакого отношения к одержанным победам. А погибнуть можно и без этого, попав в засаду или даже от шальной стрелы. На войне слишком заботиться о своей жизни так же глупо, как и вовсе не беречься. Лейда настояла на своем и в первом же крупном сражении послала своего коня вперед чуть ли не раньше Алавэра.

После рассказов Крикса почему-то казалось, что ее непременно ранят, и мысль о возможном увечье или долгой, нестерпимой боли пугала до тошноты. Лейда покрепче ухватила длинное древко копья, посылая Нельпе в безудержный, размашистый галоп, и вместе с остальными закричала «Гверр!», чтобы забыть о том, что сейчас ее, может быть, убьют.

И в этой, и в последующих схватках Алавэр все время находился где-то рядом. Лейда подозревала, что, помимо него самого, ее постоянно охраняют минимум пять человек из числа его гвардейцев. Если бы они не прикрывали ее в каждой схватке, то ее наверняка уже прикончил бы кто-нибудь из ее противников. Мало-помалу первый страх прошел и звук рожка, возвещающий об обнаруженном противнике, стал вызывать у Лейды чувство острого, пьянящего азарта, но ей было стыдно за него — легко быть храбрым, когда несколько человек вокруг тебя только и делают, что охраняют твою жизнь! А попытайся-ка участвовать в бою без такой помощи, и сразу выяснится, чего ты на самом деле стоишь... Впрочем, ей и без того приходилось несладко. Три последние недели казались отдельной жизнью, совершенно не похожей ни на что из того, что она знала раньше. Здесь были постоянная усталость, пыль во рту, яркое солнце, от которого шлем и кольчуга нагревались, словно угли, и преследующий ее днем и ночью запах крови и железа. Лейда заплетала волосы в тугую косу и порой задумывалась, что сказал бы Крикс, если бы мог увидеть ее такой, как сейчас — покрытой грязью и дорожной пылью, похудевшей, странно неуклюжей в куртке из вареной кожи и кольчуге. Вероятно, он даже не сразу смог бы ее узнать. И еще он, конечно, ужаснулся бы тому, что ей приходится убивать людей. Лейда отлично помнила, сколько мучений эта мысль когда-то доставляла самому «дан-Энриксу». Но сама она не чувствовала ничего подобного. Это был ее Гверр и ее люди — те, у кого фуражиры лорда Дарнторна отбирали последние уцелевшие пожитки. Лейду временами выворачивало наизнанку от того, что приходилось видеть или делать, но она не жалела. Ни о чем.

— Поехали, — сказала она Алавэру. К вечеру нужно было проехать Ступицу и соединиться с другой частью их отряда.

Капитан подобрал поводья, но вместо того, чтобы вернуться на дорогу, развернул коня в сторону перелеска, из которого они только что выехали.

— Кто-то едет, — сухо сказал он.

Лейда внутренне подобралась.

— Придется драться?..

— Это не враги. Они едут открыто. Слышите?..

В лесу и в самом деле протрубил рожок, довольно узнаваемо сыгравший первые три такта старой гверрской песенки «Трактирщица из Перелесья». На секунду губы Алавэра даже тронула улыбка, что случалась с капитаном далеко не часто.

— Да, определенно, это не Дарнторн... — произнес капитан, и Лейда удивленно покосилась на него. Он что же, пошутил? Обычно Алавэр казался человеком, не способным на такие человеческие жесты.

Всадники один за другим выезжали на дорогу. Они показались бы охотниками, если бы не кольчуги и сверкавшие на солнце шлемы. Лейда с изумлением смотрела на зеленые плащи с изображенной на них белой веточкой степного дрока. Люди лорда Тайвасса?..

Молодой человек, который только что трубил в рожок, по-прежнему держал его в руке и улыбался так, как будто бы попал на майский праздник. Отыскав глазами Лейду, он остановил коня и спешился, бросив поводья кому-то из своих спутников.

— Рад снова видеть вас, миледи. Хотя вы меня, наверное, не помните... Я Таннер Тайвасс, месс Гефэйр. Мы были представлены друг другу, помните?.. Мы приезжали в Глен-Гевер с отцом и Талльей. Ее тогда сватали за Элрика.

— Да, — неуверенно кивнула Лейда. — Я припоминаю...

Но на самом деле девушка была порядком озадачена.

Предводитель конного отряда — Таннер Тайвас?.. Но ведь Таннер — это толстый и неповоротливый мальчишка, который скакал с ней наперегонки и упал с лошади. Он прогостил в Глен-Гевере неделю и все время либо дулся, либо мямлил. Братья без конца дразнили Лейду тем, что младший Тайвасс — ее будущий жених. Кажется, им обоим тогда было лет по девять... или восемь? В любом случае, этот улыбчивый, высокий юноша нисколько не похож на Таннера.

— Вы тоже сильно изменились, месс Гефэйр, — беззастенчиво рассмеялся он, подметив ее замешательство.

Лейда попробовала представить, какой была в его воспоминаниях она сама. Нескладная девчонка, прятавшая на конюшне старую одежду своих братьев, чтобы тайком ездить с ними на прогулки? Бахрома из ниток на обрезанных штанинах, из которых торчат босые ноги, крестьянский загар... нет, она изменилась вовсе не так сильно, как сам Тайвасс. Вот если бы Таннер видел ее при дворе, тогда у него были бы все основания для таких заявлений. Там-то Лейда выглядела совершенно по-другому — шелковые платья, тщательно уложенные волосы, аварские духи. Сейчас странно даже вспомнить — неужели же это действительно была она?..

И, тем не менее, кое-что от придворной леди в ней еще осталось.

— Я тоже рада вас видеть, Таннер. Но как вы здесь оказались? Вас послал отец?..

Младший Тайвасс хмыкнул.

— Ну уж нет. Отец бы не одобрил моего решения. Но не могу же я отсиживаться в Пустоцвете, пока кто-то защищает мои земли от бейн-арилльских разбойников.

— Значит, вы теперь — хозяин Пустоцвета? — задумчиво спросила Лейда. Из всех замков лорда Тайвасса этот был самым захудалым, о чем говорило даже его название. Для своего второго сына Тайвасс мог бы выбрать что-то и получше. Или Таннер чем-то рассердил отца?

— Уже два года, как отец отдал мне замок вместе с гарнизоном — видимо, рассчитывал, что я остепенюсь, — ответил Таннер беззаботно.

— Вижу, что на вас это не слишком повлияло, — не сдержалась Лейда. Таннер был из тех людей, которых почему-то всегда хочется поддразнивать.

Таннер белозубо улыбнулся.

— Здесь со мной пятьдесят всадников. Нам пришлось немало потрудиться, чтобы вас нагнать. Такое ощущение, что ваши люди сделаны из лирской стали, и им не приходится ни есть, ни спать.

— Нет, как видите, иногда мы все-таки делаем привалы.

— Вы позволите к вам присоединиться, месс Гефэйр?..

— Да, конечно, — согласилась Лейда. Мысль о том, что кто-то из вассалов их семьи бросил свои дела, чтобы поспешить к ней на помощь, тронула ее до глубины души.

— Не торопитесь, мессер Тайвасс, — сказал Алавэр негромко — так, чтобы его услышал только Таннер, но не его спутники, часть из которых все еще сидела на конях, а другая спешилась и направилась к колодцу. — Если вы действительно хотите присоединиться к нам, то вы должны иметь в виду — и вы, и ваш отряд поступят в полное распоряжение леди Гефэйр и будут исполнять ее приказы.

Лейда покосилась на Алавэра — не слишком ли резко капитан держится с их первым (и пока единственным) союзником? Таннер производит впечатление добродушного и покладистого человека, но он все-таки сын лорда и привык к совсем другому обращению. Молодой Тайвасс чуть заметно сдвинул брови.

— Я не знаю кто вы, мессер, но ваши слова мне непонятны. Я приехал сюда по своей воле и, естественно, только я сам могу командовать своим отрядом.

— Ничего похожего. Вы, юноша — вассал семьи Гефэйров, и вы привели своих людей участвовать в войне, которую ведет ваш сюзерен.

Подобная трактовка, кажется, выбила Таннера из колеи.

— Но месс Гефэйр... Лейда...

— Месс Гефэйр поучаствовала в полудюжине сражений, чего, думаю, нельзя сказать про вас. Что же касается формальностей, то мессер Годелвен доверил войско своей дочери и подписал приказ, который наделяет ее всеми полномочиями лорда-протектора. Последние недели только подтверждают то, что лорд Гефэйр не ошибся в своем выборе. Так что, если вы ехали сюда, чтобы спасти благородную деву от превратностей войны, то вы ошиблись. Впрочем, вы в любой момент можете возвратиться в Пустоцвет. Поскольку месс Гефэйр не приказывала вам явиться, то такой поступок не будет считаться нарушением вассальной клятвы.

Таннер бросил быстрый взгляд на Лейду.

— Я останусь, — твердо сказал он.

— Благодарю вас, — улыбнулась Лейда, надеясь немного сгладить впечатление от резкости капитана. Тем не менее, в глубине души она была ему признательна. Кажется, Алавэр избавил их от множества проблем, связанных с Таннером и его всадниками.

В лесу было солнечно и тихо. Если лежать под деревьями и смотреть на просвечивающее сквозь листья солнце — то покажется, что в мире не существует никакой войны и уж подавно никаких Безликих. Крикс сорвал травинку и, перекатившись на бок, сунул ее в рот. Ему хотелось спать, но сон не шел. Все время что-то отвлекало — то острый сучок под боком, то дотошный муравей, то собственные мысли. Крикс жевал травинку и раздумывал о том, что к ночи, когда окончательно стемнеет, надо будет переплыть на противоположный берег Шельды и разведать, что солдаты Дарнторна затеяли в истоках Змеевицы. Поручение мессера Родерика он уже исполнил и послание доглядчикам в Кир-Кайдэ передал, так что теперь может позволить себе удовлетворить и свое собственное любопытство. Тем более, что сэр Родерик заплатит за любые сведения, как бывало уже много раз.

А все же хорошо, что Лэн остался в лагере. Он бы наверняка стал отговаривать «дан-Энрикса» от того, что он назвал бы его очередной самоубийственной затеей. Лэну постоянно кажется, что Крикс рискует без нужды, просто из глупого бахвальства, чтобы, возвратившись в лагерь, снова утереть нос сэру Лориану. Крикс лениво улыбнулся. У Эккерта от каждого его успеха вправду делается такой вид, как будто кто-то плюнул ему в кашу, и это, конечно, удивительно забавно, но все-таки Лэн напрасно думает, что он мог пойти на лишний риск ради такого мелочного удовольствия. На деле все гораздо проще. Меченый был абсолютно убежден, что в его плане нет какого-то особенного риска. Если на том берегу действительно находятся дозоры Дарнторна, они его просто не заметят. Они никогда и ничего не замечают...

Теперь Крикс гораздо лучше понимал самоуверенность, с которой вели себя Лис и Шестипалый, занимавшие в отряде Астера примерно то же положение, что сам «дан-Энрикс» — в Серой сотне. Когда начинаешь понимать, как просто тебе удается оставаться незамеченным — помимо воли тянет отнестись к своим противникам с этаким снисходительным пренебрежением. А уж если тебе постоянно поручают самые серьезные, почти невыполнимые дела, а после возвращения открыто восхищаются твой удачливостью и отменной ловкостью — впору поверить в то, что ты действительно бессмертен.

Крикс приподнялся на локте, прищурился и посмотрел в просвет между деревьев на сверкавшую на солнце реку. Шельда была широка, и течение на середине реки быстро сносило пловца вниз, но Крикса это не пугало. Если уж он сумел переплыть на тот берег в первых числах марта, когда вода была холодной и тяжелой, как свинец, а на поверхности плавали куски острого льда, то сейчас справится тем более.

Но плыть на противоположный берег можно только ночью, а вот чем занять себя до этого? Заснуть ему так и не удалось, так не проехаться ли вверх по течению? Судя по карте, там должна быть пара деревень.

Крикс отвязал лошадь и принялся оседлывать ее. Рыжая кобыла косила на хозяина блестящим темным глазом. Рука энонийца сама потянулась погладить медную, лоснящуюся шкуру, но «дан-Энрикс» удержался. Он не мог отделаться от ощущения, что ласкать какую-то другую лошадь, а тем более — беседовать с ней так же, как когда-то с Фэйро, было бы предательством. Нелепая идея, но ничего поделать с собой Крикс не мог. Когда Тойн привел его на конюшню и показал эту полукровку — остроухую и тонконогую, напоминавшую охотничью лошадь какого-то столичного аристократа — он по справедливости рассчитывал, что Меченый придет в восторг. Мало кто в Серой сотне мог похвастаться такой же лошадью. Но Крикс остался безучастен. Он даже не помнил кличку, которую назвал ему Гилберт. Это не имело ни малейшего значения. На свете существовал только Фэйро и «все остальные лошади». И рыжая была из этих, остальных.

Деревня, до которой Меченый добрался к полудню, оказалась больше, чем «дан-Энрикс» полагал в начале — наверное, дворов двадцать или даже тридцать. И в отличие от большинства таких же деревень в охваченной войной провинции, эта выглядела относительно благополучной. Если напрячь память, то в Заречье люди тоже как-то привыкали жить в условиях не прекращавшейся войны. Но Криксу совершенно не хотелось бы узнать, чего это им стоило.

Крикс остановил лошадь у крыльца корчмы, стоявшей на краю деревни. От запаха только что испеченного хлеба у него довольно громко забурчало в животе. Прежде, чем спешиться, Крикс огляделся. Улица была пуста, если не принимать в расчет возившихся в пыли мальчишек, еще одного парня, оседлавшего забор, и девушки в залатанном, не слишком чистом платье, которая шла навстречу Криксу. Что-то в ее облике показалось энонийцу странным, но, поскольку девушка явно не представляла никакой опасности, раздумывать об этом он не стал, а просто соскользнул с седла и стал привязывать кобылу у трактирной коновязи.

Сидевший на заборе парень внезапно громко засвистел, а потом запустил в оборванную девушку огрызком яблока, которое он только что жевал.

— Солдатская подстилка! — крикнул он.

По-видимому, это должно было послужить сигналом остальным. Во всяком случае, мальчишки, до этого шатавшиеся в сторонке, бросились к глубокой луже на краю дороги и стали бросаться жирной грязью в бегущую девушку. Их предводитель тоже соскочил с забора и метнулся к луже вместе с остальными, но, к своему несчастью, не заметил бросившегося ему наперерез «дан-Энрикса». Крикс без лишних церемоний пнул присевшего на корточки «метателя» под зад, и тот по-поросячьи ткнулся носом в лужу, неуклюже растянувшись на земле. Тройка его друзей правильно оценила положение и бросилась бежать. Когда их предводитель попытался встать, «дан-Энрикс» поймал его за ухо и резко потянул наверх, не дожидаясь, пока его пленник встанет сам. Он с удовольствием отметил, что охотничий азарт на лице мальчишки сменился испугом и злостью, а волосы, лоб и щеки густо вымазаны грязью.

То ли они и правда подняли какой-то шум, то ли дело было в безошибочном чутье на необычные события, однако из трактира тут же выглянула невысокая, полная женщина с полотенцем, перекинутым через плечо. Крикс подумал, что ее глазам, наверное, предстала довольно странная картина — убегающая девушка, улепетывающие в противоположном направлении мальчишки и, в довершение всего, он сам, стиснувший ухо перемазанного грязью пленника.

Явно не желая потерять лицо перед товарищами, остановившимися на безопасном расстоянии от энонийца, пойманный «дан-Энриксом» мальчишка извивался, как пиявка, и пытался лягнуть разведчика ногой. Меченый почувствовал, что с большим удовольствием искупал бы его в луже еще раз.

— Если не угомонишься, то я сейчас срежу палку и отлуплю тебя прямо на глазах у всех твоих дружков, — пообещал он мальчишке.

То ли тот совершенно выдохся, то ли — скорее — оценил угрозу по достоинству, однако отбиваться парень перестал. Крикс посмотрел в ту сторону, где исчезла девчонка.

— Какого Хегга вы кидались в нее грязью?

— Потому что она шлюха! — вякнул тот. — Она спала с солдатами, и с Вареком, и с Брамом, и даже с Лягухой...

Крикс прищурился. Если бы он в возрасте этого мальчишки выражался таким образом, Валиор бы его убил. Какая жалость, что отец этого парня, судя по всему, не видит в этом ничего особенного.

— Даже если это и так, это не ваше дело, — наставительно сказал «дан-Энрикс», выворачивая парню ухо. — Еще раз увижу, что ты в нее чем-нибудь швыряешься — получишь так, что месяц сесть не сможешь. Понял?..

— Понял, — еле слышно пробурчал мальчишка, безошибочно почувствовав, что пререкаться будет в высшей степени неумно.

Крикс отпустил его, и пленник отскочил от него, как ошпаренный. А потом, отбежав шагов на десять, яростно выкрикнул несколько угроз, сводившихся к тому, что оскорбитель еще очень, очень пожалеет о своем поступке. Выпалив эту тираду, он тут же пустился наутек, как будто Меченый и вправду собирался его догонять.

— Что это он там кричал? — презрительно спросил «дан-Энрикс».

Женщина, стоявшая в дверях трактира, рассмеялась.

— Так ведь это Рест, внук старосты. Воображает, что ему все можно...

— Ясно, — сказал Крикс, вспомнив о Катти. Тот тоже думал, что ему все можно, а чуть что — стремглав несся жаловаться папочке. Но полностью уйти в воспоминания «дан-Энриксу» не удалось. Дразнящий запах из дверей корчмы неудержимо отвлекал его внимание. — Скажите, у вас можно купить хлеба?

— Все, что пожелаете, мессер. Входите.

Крикс собирался уточнить, что он вовсе не рыцарь, но потом раздумал. Может, эта женщина и не считает его рыцарем, а просто, по привычке всех трактирщиков, пытается ему польстить. В столице содержатели трактиров тоже всякий раз «мессерили» недоучившихся лаконцев, чтобы те, раздувшись от сознания собственной важности, решили заказать что-нибудь подороже.

Корчма оказалась совсем маленькой — всего на три стола — но очень чистой и опрятной. Внутри витал теплый и сытный запах свежей сдобы.

Посмотрев, как энониец уплетает мягкий белый хлеб, хозяйка озабоченно спросила:

— Может, вам приготовить что-то посущественнее?

— Нет, спасибо, я не голоден. — «Просто устал от сухарей и прочей дряни», мысленно добавил он. — Лучше налейте мне оремиса, если он у вас есть.

— Оремиса нет, мессер. Но зато есть вино и сидр.

"Еще не хватало. По такой жаре мгновенно развезет" — вздохнул «дан-Энрикс» про себя. И улыбнулся женщине.

— Мне бы чего-нибудь попроще.

— Есть холодное молоко. Только сейчас из подпола. Хотите?..

Меченый представил себе пенистое, ледяное молоко, и у него, что называется, потекли слюнки. Он не мог припомнить, когда он в последний раз пил что-нибудь подобное.

— Давайте! — сказал Крикс, кладя на стол еще пару монет.

Когда хозяйка поставила перед ним большую глиняную кружку, Крикс спросил:

— А что это за девушка, в которую они кидались грязью?

— Вы про Бренн, мессер? — женщина покосилась на окно. — Какая она «девушка»!.. К ней полдеревни ходит. Впрочем, это не ее вина. Она, бедняжка, малахольная.

В голосе женщины звучало снисходительное пренебрежение, какое подобает хозяйке корчмы по отношению к кому-то вроде этой Бренн.

— А кто она такая?

— Сестра Римуша Кривого. Его задавило на пароме пару лет назад. Он упал в воду, а лошади продолжали тянуть дальше — вот он и не выплыл. Бренн всегда была не в себе, а тут еще за ней никто уже не мог присматривать. Мне кажется, она даже не очень поняла, что Римуш уже помер... Позаботиться о себе она совершенно не умеет, да и не умела никогда. Хвороста насобирает и оставит во дворе, тот мокнет под дождем. Печку не топит, поесть тоже забывает. Я ей иногда носила то, что посетители не доедят. Жалела ее все-таки... Хотя, пожалуй, ей бы даже лучше было, если бы она тогда тихонько померла.

— Почему «лучше»? — спросил Крикс, уже предчувствуя, что ничего хорошего он не услышит.

— Да как вам сказать, мессер... Зимой пришли солдаты Дарнторна. Один разъезд, всего шесть человек. Стояли здесь неделю или чуть подольше, никого не грабили, к девкам тоже особенно не лезли. Командир ихний запретил. А то станет кто-то заступаться и начнется свалка. Только Бренн-то ведь одна, родных у нее нет, за нее заступаться некому. Короче, после них она и вовсе спятила.

— Понятно... Заступиться, значит, было некому, — процедил Крикс. Будь перед ним мужчина, он, наверное, сказал бы что-нибудь еще. А может быть, и не сказал бы. Может, просто навернул бы разговорчивому собеседнику в зубы. Но сейчас все это было совершенно невозможно, и «дан-Энрикс» молча смотрел на хозяйку дома. Женщина, должно быть, все же что-нибудь почувствовала, потому что стала нервно протирать тряпкой чистую сухую миску. Надо полагать, в эту минуту она пожалела, что позвала чужака к себе.

Крикс отодвинул от себя запотевшую кружку с нетронутым молоком.

— Спасибо, — сказал он и встал. Пригнувшись перед дверью, вышел на залитый солнцем двор, отвязал рыжую от коновязи и зашагал прочь, ни разу не оглянувшись. Хотелось кого-нибудь убить. Или пойти и удавиться самому.

Струсили защитить несчастную девчонку от шестерых ублюдков в цветах лорда Сервелльда — ну ладно, пусть, не всем же быть героями... но неужели непременно нужно дойти до конца, до полного и окончательного скотства? «К ней тут полдеревни ходит»... А их детки, визжа от восторга, бросаются в Бренн комками грязи. Потому что шлюха. Он вот одному из этих малолеток ухо чуть не оторвал, а получается, что мелюзга не очень-то и виновата. Просто — яблочко от яблоньки...

Крикс спросил дорогу к дому Бренн у худенькой девчонки с острыми, выпирающими ключицами. Та ничуть не удивилась и даже немного проводила Крикса, пока в ряду домов не показалась полуобвалившаяся развалюха. «Тут» — сказала девочка, как будто бы теперь, при виде этого дома, еще могли оставаться какие-то сомнения по поводу того, кто именно в нем обитал. «Спасибо» — кивнул Крикс и пошел к дому через неопрятный и заросший травой двор. Дверь была открыта, хотя изнутри имелась ржавая щеколда. Войдя в дом, южанин с любопытством огляделся. Внутри все выглядело голым и неприбранным, как будто дом стоял пустым не меньше года. Изнутри дом был разделен на две неравных части — меньшая, за загородкой, вероятно, представляла собой спальню Бренн, а ее брат, пока был жив, спал в другой части — на топчане у окна.

Услышав, что в дом кто-то зашел, Бренн выглянула из-за загородки. Криксу показалось, что она испугана, но Бренн почти сразу же радостно улыбнулась.

— Римуш?.. Заходи скорее, я сейчас соберу на стол.

Крикс ощутил, как по спине ползет противный холодок. Все-таки одно дело — слышать, будто кто-то сумасшедший, и совсем другое — убедиться в этом самому.

— Я не твой брат, — сказал «дан-Энрикс», чувствуя себя довольно глупо. Что он, собственно, надеется ей объяснить? Она ведь не слепая...

Бренн, не слушая его, торопливо расставляла на столе щербатую посуду. Крикс готов был поспорить, что еды у нее нет — она просто привыкла накрывать на стол, когда брат приходил домой с этого своего парома.

Шаря взглядом по пустой комнате, Крикс обнаружил деревянный погребец. Внутри нашлась заплесневевшая лепешка и пара яиц. Должно быть, их оставил Бренн кто-нибудь из ее последних «посетителей»... при мысли о которых энониец снова разозлился так, что даже перестал пугаться сумасшествия хозяйки дома.

Бренн взяла две деревянные ложки, постояла несколько секунд, как будто бы задумавшись, что с ними делать, и неуверенно улыбнулась Криксу. Он вздохнул. На вид Бренн было лет семнадцать или даже меньше. Оставалось совершенно непонятным, что в ней находили эти Вареки с Лягухами — у самого-то Крикса ее внешность вызывала только жалость. Посчитать ее красивой было невозможно. Бледное одутловатое лицо с широким ртом и носом уточкой, нечесаные волосы, ветхое платье... единственной привлекательной чертой в облике Бренн были большие серые глаза, точнее — то доверчивое выражение, с которым Бренн смотрела на своего собеседника. Когда Крикс встретился с ней взглядом, ему сделалось не по себе. После всего, что с ней случилось, смотреть с таким выражением на чужого неприветливого парня в кожаном доспехе, неожиданно ввалившегося в ее дом — это еще надо суметь... Впрочем, на того мелкого гаденыша, который первым стал швыряться в нее грязью, «малахольная», наверное, смотрела точно так же.

— Римуш, я забегу к Ланке с Мариком? Или мне посидеть с тобой?.. — спросила Бренн, вертя в руках злополучные ложки. Рукав сполз до локтя, и Крикс увидел несколько багровых синяков, похожих на оттиски пальцев. Кто-то держал ее за руки, а она вырывалась. И солдаты Дарнторна тут явно ни при чем — они уехали еще зимой, а синяки — вчерашние...

— Да, лучше посиди пока что здесь... Но только я не Римуш. Меня зовут Рик, — возразил Меченый рассеянно, не очень понимая, что он говорит. Сейчас Крикс чувствовал почти такую же беспомощность, как и в тот день, когда сэр Ирем показал ему приказ о заключении Дарнторна в Адельстан. Как и тогда, «дан-Энрикс» не видел ни одного приемлемого выхода из положения. Оставить все, как есть, было немыслимо. Помимо всего прочего, еще и потому, что тогда еще долго будет передергивать от каждого воспоминания о приступе своего «благородного» негодования в корчме. Разогнать свору мелюзги и гордо хлопнуть дверью — это может каждый. Это почти так же просто, как высокомерно осуждать чужое свинство. А вот если нужно что-то сделать самому, то сразу возникают тысячи сомнений, оговорок и препятствий.

Если уж начистоту, то что он мог? Взять сумасшедшую с собой? Нелепая идея. Ну, до лагеря-то он ее, положим, довезет, но вот куда ее пристроить дальше?..

Правда, в лагере решать подобные вопросы будет все же проще. Там есть Нойе, Лэн и Гилберт Тойн, который, хоть и жуткий пьяница, все-таки надежный товарищ и, определенно, не дурак. Из минусов — там же остался Лео Ольджи, люто ненавидящий «дан-Энрикса». Он будет рад любой возможности устроить своему врагу какую-нибудь пакость.

— Бренн, у тебя есть другое платье, кроме этого?.. Или вообще какие-нибудь вещи? — спросил Крикс задумчиво.

Бренн непонимающе захлопала глазами. А на Меченого снова навалилось ощущение нелепости того, что он намеревался сделать. Энониец поднял руки к голове и помассировал виски.

— Не бери в голову, не так уж это важно... Хотя если честно, я и сам не знаю, что тут важно, а что нет. В балладах все ужасно просто — там герой просто сажает девушку на лошадь и увозит прочь, после чего все совершенно счастливы. Боюсь, на практике всебудет несколько сложнее. А если еще и окажется, что ты не хочешь уезжать из этой сточной ямы — тогда вообще конец... Не стану же я тебя похищать, на самом деле. Знаешь что?.. Пойдем со мной, я тебе кое-кого покажу.

Он взял девушку за руку, почему-то вспомнив Лейду — как когда-то торопил ее спуститься в Нижний город, чтобы успеть к Братским скалам до захода солнца — и потянул Бренн на двор. Ладонь у нее оказалась влажной и холодной. Про себя Крикс молился, чтобы не оказалось, что девчонка, кроме всего прочего, боится лошадей.

Увидев своего хозяина, рыжая по привычке потянула морду к Криксу. Он достал из седельной сумки сухарик, предложил его кобыле, и она аккуратно сняла угощение с ладони.

Южанин покосился на стоявшую поодаль Бренн.

— Хочешь ее угостить? — спросил он без особенной надежды.

Бренн помедлила, но потом все-таки кивнула. Крикс покопался на дне сумки достал еще один сухарь.

— А как ее зовут?.. — спросила девушка внезапно. Вопрос был самым обычным, удивительно нормальным — и как раз поэтому он несказанно удивил «дан-Энрикса», не ожидавшего от Бренн чего-нибудь подобного.

— Кажется, «Герба», — отозвался Крикс, внезапно вспомнив имя, которое Гилберт называл ему в конюшне.

— Герба... — тихо повторила Бренн и протянула лошади сухарик. А когда кобыла приняла предложенное угощение, девушка осторожно, почти не касаясь, погладила рыжую атласистую морду. Наблюдающий за этим Крикс поймал себя на том, что улыбается — хотя за полчаса до этого мог бы побиться об заклад, что разучился это делать.

VI

От "черной рвоты" умирают быстро, а вот выздоравливают - очень медленно. Прошел апрель и май, потом июнь, но улучшение никак не наступало. Слабость, свалившаяся на коадъютора, была поистине чудовищной. Первое время, поднимаясь на ноги, Ирем едва мог сделать несколько шагов по комнате, чтобы потом опять бессильно рухнуть на кровать. Порой, позволив слугам переменить себе постель или же съев тарелку супа, коадъютор чувствовал себя таким измотанным, как будто целый день провел в седле, а более серьезное усилие уже кончалось новыми приступами судорог или тяжелым, обморочным сном.

Еще одним тяжелым испытанием было постоянное безделье, доводившее рыцаря до приступов бессильной ярости. Зрение у него ухудшилось настолько, что после пары минут за чтением глаза начинали слезиться и болеть. Рам Ашад уверял, что это временно, но это было слабым утешением.

При каждом посещении лекарь твердил, что нужно не перетруждаться и спокойно ждать, пока силы мало-помалу восстановятся, но Ирем придерживался на этот счет другого мнения. Мысль об уходящем времени мучила коадъютора и днем, и ночью. Он решил бороться с истощением и слабостью по принципу "клин клином вышибают". Залпом выпив кубок красного вина, дававшего короткий и фальшивый прилив сил, Ирем поднимался на ноги и пытался заняться своими обычными делами. Скажем, сесть к столу и разобрать бумаги. Или даже заново примериться к мечу. Эйсат для этих тренировок приходилось привязывать к руке, так как иначе удержать его не получалось.

За последние недели он добился значительных успехов. Настолько, что решился сделать следующий шаг - спуститься вниз и попытаться сесть на лошадь.

Собираясь с силами перед тем, как сесть в седло, Ирем похлопал Кору по теплой шее. Ему показалось, что кобыла его не узнала. Впрочем, он и сам бы себя не узнал. С начала болезни Ирем ни разу не смотрелся в зеркало, но в прошлом ему пару раз случалось видеть тех, кто выжил после "черной рвоты", и он обоснованно подозревал, что выглядит не менее паршиво.

Теперь нужно было как-то сесть на лошадь... сейчас это было ненамного проще, чем залезть на Разделительную стену. С первой попытки рыцарю не удалось даже поставить ногу в стремя, хотя прежде он не утруждал себя подобными мелочами и взлетал в седло, едва коснувшись лошадиной шеи. Ирем саркастически подумал, что он действует с изяществом мастерового, вздумавшего сесть на лошадь после феерической попойки. Кора явно думала так же, потому что удивленно отшатнулась.

Краем глаза Ирем увидел идущего через двор Ральгерда Аденора, и мысленно выругался. Вот ведь принесла нелегкая...

- Что это вы делаете, монсеньор? - приподнял бровь незваный посетитель, останавливаясь в нескольких шагах от рыцаря.

Лорд Ирем выразительно поморщился. Аденор начал появляться в Адельстане, когда коадъютор пошел на поправку, и отпала главная опасность - заразиться от больного "черной рвотой". Первым к Ирему явился Валларикс, приезд которого вызвал у коадъютора сильнейшую досаду. Ирем полагал, что в такое время, как сейчас, правитель должен неотлучно находиться во дворце, а уж никак не подвергать себя лишнему риску, выезжая в город - что он без обиняков и высказал Валлариксу. Была и менее весомая, но все же важная причина - Ирем не желал, чтобы друг видел его в таком жалком состоянии. Он положил немало сил, чтобы заставить императора дать слово, что тот больше не станет его навещать. И все бы ничего, но через пару дней к нему явился Аденор - Ирем едва поверил собственным ушам, когда Эрлано назвал имя визитера. Аденор жизнерадостно заявил, что он пообещал докладывать правителю о состоянии больного, так что коадъютору придется - он так и сказал, "придется" - время от времени мириться с его обществом. Будь у Валларикса чуть-чуть другой характер, Ирем обязательно решил бы, что король отправил к нему Аденора в виде мелкой мести за ту отповедь, которой удостоился он сам. Но, к сожалению, не приходилось сомневаться в том, что Валлариксом двигали самые лучшие побуждения. А вот что двигало Ральгердом Аденором - это, как обычно, знал только сам Аденор.

Вельможа взял за правило, появляясь в Адельстане, обращаться к старому врагу преувеличенно почтительно, копируя при этом самые нелепые интонации Эрлано. В этом чувствовалась откровенная насмешка, но, во-первых, внешне гость держался безупречно, не давая ни малейших поводов для ссоры, а во-вторых - терпеть манеры Аденора стоило хотя бы для того, чтобы из первых рук узнать, что происходит при дворе.

Ирем проигнорировал вопрос своего гостя и сказал:

- Я буду вам очень признателен, если вы подниметесь наверх и подождете меня в моем кабинете. Я сейчас закончу.

- Рам Ашад сказал, что вы слишком торопите события, - заметил Аденор, бесцеремонность которого порой переходила всякие границы.

- Рам Ашад может говорить все, что ему угодно - это привилегия врача, - сказал лорд Ирем холодно, давая посетителю понять, что он-то такой привилегией отнюдь не обладает. - К сожалению, я не могу позволить себе валяться в постели столько, сколько посчитает нужным Рам Ашад. Мне необходимо как можно скорее приступить к своим обязанностям.

Раздражение на Аденора придало Ирему сил, и он даже сумел вскочить в седло. Правда, в глазах тут же потемнело, но сэр Ирем не поддался слабости. Он подобрал повод и заставил Кору рысью пройтись по двору.

Когда Ирем остановил лошадь, голова кружилась, а к горлу подкатывала тошнота, но он не мог отделаться от чувства, словно снова выиграл схватку за Олений брод.

- Я вижу, вам и правда уже лучше, - сказал Аденор.

Ирем с трудом сдержал довольную улыбку. Спешившись, он ласково погладил Кору по плечу и спросил Аденора:

- Вы пришли только затем, чтобы узнать о моем состоянии, или у вас была еще какая-то причина?

- Я хотел обсудить с вами одно дело.

Коадъютор насторожился. Прежде Аденор не изъявлял желания говорить с ним о делах.

- Скажите, монсеньор: вы знаете, что капитаном стражи Северной стены назначили некоего Браэна Ниру? - спросил Ральгерд. Тон Аденора выражал глубокое сомнение, что кто-нибудь в здравом уме и трезвой памяти может сделать Браэна Ниру капитаном. Ирем раздраженно покосился на своего собеседника. То, что Аденор имел своих доглядчиков повсюду, от дворца до Алой гавани, порой было полезно, но стремление Ральгерда совать нос не в свое дело поистине не имело никаких границ.

- Естественно. Я сам подписывал этот приказ.

- Напрасно, монсеньор. По моим сведениям, этот человек поддерживает связь с мятежниками из Бейн-Арилля.

- Какая чушь! - скривился Ирем. - Браэн Ниру - самый честный человек из всех, кого я знал.

- Однако этот честный человек уже второй раз получает деньги из Бейн-Арилля и посылает туда весьма объемистые письма... или донесения. Последний раз деньги и письмо пришли сегодня утром. Если ваши люди арестуют Ниру в ближайшие несколько часов, есть некоторая вероятность, что письмо будет еще при нем.

- Это донос?.. - спросил сэр Ирем скучным голосом.

- Нет, монсеньор, это предупреждение. Мне показалось, что вам стоит знать, что человек, от которого зависит безопасность в городе, может служить доглядчиком Сервелльда Дарнторна.

- Я разберусь, - коротко сказал Ирем.

Аденор всегда обладал замечательным чутьем, вот и сейчас он сразу понял, что пора откланиваться. Приглашать его наверх, а уж тем более предлагать гостю угощение, Ирем на этот раз не собирался. Оставшись один, рыцарь задумался о том, что делать дальше. Арестовывать Браэна Ниру он не стал бы, даже если бы поверил Аденору. Если письмо в самом деле из Кир-Кайдэ - то оно, конечно, уже уничтожено. Такие письма не хранят и уж тем более - не носят при себе.

Если бы речь шла не о Браэне, то коадъютор приказал бы установить за ним наблюдение и взять его с поличным в тот момент, когда он попытается послать в Бейн-Арилль хоть клочок бумаги. Но в случае с капитаном Ниру верить обвинениям Ральгерда Аденора было просто невозможно. Чтобы человек, известный своей неподкупностью, польстился на подачки Сервелльда Дарнторна?.. Чушь. Куда правдоподобнее выглядело предположение, что Браэн помешал каким-то махинациям самого лорда Аденора, и Ральгерд решил избавиться от слишком честного стражника руками Ордена.

Сбивало с толку, что вельможа действовал слишком прямолинейно, в лоб. Если бы Аденор просто высосал эту историю из пальца, он ни за что не стал бы подставляться сам. Скорее уж, продиктовал бы свой донос кому-то из подручных - хоть тому же Арно Диведу - а потом подсунул бы его гвардейцам через третьих лиц. А если Аденор заговорил об этом вслух, значит, он хотя бы отчасти верил в свои обвинения.

Ирем позвал Эрлано.

- Спустись к Северной стене и пригласи ко мне Браэна Ниру. Скажешь - мне необходимо с ним поговорить.

Ирем сделал ударение на слове "пригласи", показывая, что его желание встретиться с капитаном стражи исключительно неофициально, так что требовать у капитана тут же бросить все свои дела и мчаться в Адельстан не стоит. Но даже эта оговорка не могла улучшить ему настроения.

Браэн быстро шел в сторону Разделительной стены, гадая, зачем коадъютору потребовалось его видеть.

Полученный от Крикса кошелек Браэн положил за пазуху, и чувствовал себя так, как будто бы носил у тела неостывший уголь. Капитан не представлял, как сообщить "дан-Энриксу" последние известия.

Первое письмо Крикса Браэн получил вскоре после того, как тот исчез из города. Второе - в конце весны. К каждому посланию "дан-Энрикс" неизменно присоединял некую сумму денег, прося передать ее своей приемной матери. Браэн добросовестно передавал деньги по назначению, а в ответном письме сообщал Криксу, что у его родных все хорошо. Но Фила радовалась Браэну даже в том случае, когда он приходил без всяких новостей о среднем сыне. Надо полагать, десятник чем-то напоминал ей покойного мужа - тот тоже служил в городской страже. Браэн вскоре поймал себя на том, что стал бывать на Винной улице гораздо чаще, чем необходимо. Сперва он отнекивался, когда ему предлагали остаться пообедать, но потом привык. Пока десятник ел, Фила рассказывала ему о покойном Валиоре, о беспутном старшем сыне и - с законной гордостью - о Криксе. Браэна ее приветливость слегка смущала, и, прощаясь, он решал, что больше не станет злоупотреблять чужим гостеприимством, но несколько дней спустя, сам не заметив как, опять оказывался в доме Филы. Но потом его неожиданно назначили капитаном вместо старика Валька, и на Браэна свалилось столько забот, что он больше недели не бывал на Винной улице. Когда же он пришел опять, из всей семьи "дан-Энрикса" на месте оказались только Арри и Тирен. Арри был голоден и до прихода стражника, по-видимому, несколько часов ревел, поскольку выдохся настолько, что мог только всхлипывать и икать. Выглядевший немного лучше Тирен сообщил капитану следующее - четыре дня назад Филу забрали в "Дом милосердия" во Вдовьей доле, потому что она заразилась "Черной рвотой", два дня назад закончилась еда, а позапрошлой ночью пропал Тен, который пообещал достать денег и еды, но так и не вернулся. Браэн сказал Тирену, что отведет их с Арри к папаше Пенфу, а дом пока запрет, но Тирен долго упирался - он хотел во что бы то ни стало дождаться брата. Под конец Браэн все же сумел его уговорить, а сам пешком отправился во Вдовью долю. Дурацкий поступок, если так подумать - к госпиталю все равно не подпускали посторонних, а расспросы о судьбе темноволосой женщины лет тридцати семи-восьми, попавшей к ним четыре дня назад, конечно, ничего не дали. "Белым сестрам" приходилось ежедневно принимать десятки женщин и мужчин, и они не могли отвечать на вопросы относительно каждого заболевшего в отдельности.

По-видимому, деньги Крикса следовало пока что отдать папаше Пенфу. А потом... Браэн постарался отогнать от себя мысль, что из всех заболевших "Черной рвотой" выздоравливает в лучшем случае одна десятая.

Дойдя до Адельстана, капитан осведомился, может ли он видеть коадъютора, и услышал, что лорд Ирем час назад уехал во дворец.

- Уехал? - удивился Браэн. - Но я слышал, что он болен...

- Так и есть, - кратко ответил стражнику гвардеец.

- Выходит, во дворце случилось что-то важное?

- Не знаю, - так же лаконично отозвался рыцарь. Браэн понял, что он лжет, но допытываться не стал. В конце концов, он сам учил своих парней поменьше болтать о том, что довелось узнать на службе.

- Мессер Ирем вызывал меня к себе. Я подожду, пока он не вернется.

- Монсеньор не говорил, надолго ли он уезжает. Значит, может задержаться допоздна.

- Ничего страшного, я никуда не тороплюсь.

- Может быть, приказать, чтобы вам принесли вина? - спросил гвардеец более любезно.

Браэн с благодарностью кивнул. После такой жары промочить горло в самом деле было бы не лишним.

Капитан сидел в приемной, медленно пил золотистое, прохладное вино, и размышлял, куда мог деться Тен. По-видимому, он опять подался воровать - где бы еще он собирался раздобыть еды и денег, о которых говорил младшему брату. Но вот что произошло потом?..

И вот теперь необходимо написать "дан-Энриксу", что его мать больна, а один из Близнецов уже вторые сутки пропадает неизвестно где. Браэна просто передергивало от подобной перспективы.

Дверь распахнулась, и в приемную вошел сэр Ирем. Капитан поднялся на ноги и встал навытяжку, держа ладонь на рукояти своего меча.

- Вы за мной посылали, монсеньор?..

Он старался не слишком откровенно рассматривать коадъютора, но все равно не мог не поразиться перемене в облике мессера Ирема. Рыцарь и в самом деле походил на выжлеца. Худой, землисто-бледный, с черными кругами под глазами, Ирем прошел через комнату неровными, как будто рваными шагами, совершенно не похожими на его прежнюю летящую походку. Вдобавок ко всему в светлых волосах рыцаря появилась заметная седина.

Пару секунд Ирем смотрел на Браэна, как будто бы пытался вспомнить, кто это такой и что он здесь забыл. Потом кивнул.

- Садитесь, капитан.

Браэн послушно опустился в кресло, а Ирем налил себе вина из принесенного для Браэна кувшина и залпом осушил кубок. Посмотрел на капитана сверху вниз - и неожиданно спросил:

- Скажите, Браэн, у вас есть враги?

- Простите, монсеньор?..

- Я спрашиваю: можете ли вы назвать людей, которым вы недавно чем-то досадили, и которые теперь хотели бы вам отомстить?

- Не думаю, мессер. А почему вы спрашиваете?

- Сейчас поймете... а насчет того, что у вас будто бы нет врагов - вы ошибаетесь. Похоже, вы кому-то здорово мешаете. Только сегодня утром я получил на вас донос - будто бы вы состоите в переписке с мятежниками из Бейн-Арилля. Меня даже заверили, что вы якобы получили из Кир-Кайдэ кошелек с деньгами и письмо.

Ирем произнес это небрежно, словно предлагая собеседнику вместе с ним посмеяться над нелепым обвинением, но при этом пристально взглянул на капитана.

Браэн отвел взгляд.

- Все верно, я сегодня получил письмо и кошелек, - медленно сказал он. - Один мой друг... он сейчас в войске сэра Родерика из Лаэра... выслал эти деньги для своей семьи. Я должен был передать их по назначению.

- Понимаю, - кивнул рыцарь. - Письмо вашего друга все еще при вас?

- Да, - глухо ответил Браэн.

- Могу я взглянуть?..

В принципе Браэн мог бы возмутиться и сказать, что коадъютор не имеет никакого права совать нос в чужие письма, а уж если он намерен это сделать, то обязан действовать совсем иначе. Прежде всего следует арестовать самого Браэна, затем официально объявить, что он будет допрошен по обвинению в измене, вызвать орденского скрибу, и только потом забрать злосчастное письмо. Кто-кто, а коадъютор должен был детально знать предписанный порядок. Так что оставалось совершенно непонятным, почему он вдруг решил им пренебречь.

В дозоре капитана Ниру тоже постоянно находились умники, считавшие, что всякие формальности не так уж и важны, но Браэн полагал иначе. Если не следовать букве закона, городская стража быстро станет походить на "доильщиков" из Алой гавани, которые пытались брать с торговцев деньги за "защиту" от налетчиков и прочего ворья. "Доильщики" тоже считали, что они поддерживают в городе порядок, только представления насчет порядка у них были совершенно не такими, как у Браэна или того же сэра Ирема.

Будь письмо не от Крикса, а от кого-то другого, Браэн непременно встал бы в позу. Но сейчас - не мог. Ему казалось, что сэр Ирем потому и не стал давать делу законный ход, что знал - или, во всяком случае, подозревал - в чем дело. Браэн вытащил из кошелька измятую записку и протянул ее рыцарю.

Узнав почерк Крикса, Ирем вздрогнул так, что Браэн тут же понял - ни о чем он не догадывался.

Браэн перечитал письмо Крикса столько раз, что помнил его наизусть, так что сейчас ему казалось, что он читает его вместе с Иремом.

Ты спрашиваешь, не останусь ли я сам без денег, посылая их в Адель. Не бойся, не останусь. Я стал настоящим мародером - граблю мертвых без малейших угрызений совести, будь они хоть чужие, хоть свои. Сэр Родерик тоже неплохо платит за любые сведения о Дарнторне и его сброде. Так что за меня не беспокойся. Прилагаю к этому письму двести ассов - передай их Филе и скажи, что я прекрасно себя чувствую. Касательно другого твоего вопроса: слухи о Безликих - истинная правда, но об этом лучше никому не говори. Лэр с Нойе постоянно держатся поблизости - наверное, им кажется, что если на минуту отвернуться, то я тут же попаду в беду. На самом деле здесь не так опасно, как может показаться из Адели. Привет князю, Мирто, Лару и всем нашим!

Искренне твой,

Безымянный.

Ирем перечел письмо два раза, а потом поднял на Браэна тяжелый взгляд.

- Занятно, - деревянным голосом произнес он. - И как давно вы поддерживаете эту переписку, капитан?

Отмалчиваться было бесполезно.

- Первое письмо я получил в канун Эйслита.

- То есть - незадолго до того, как Лэр внезапно бросил Акадеимию и выехал из города?

- Да, монсеньор.

- Понятно... Полагаю, в том послании Рикс сообщал, что он узнал о появлении Безликих и отправился в Бейн-Арилль?

- Вы это знаете? Откуда? - поразился Браэн.

Коадъютор покривился.

- Ниоткуда. Просто ничего другого в том письме быть не могло. Дурак!..

- Кто, я? - глупо уточнил Ниру. Коадъютор процедил:

- Вы тоже. Да и я хорош... Кстати, я верно понял, что о местонахождении "дан-Энрикса", помимо вас, было известно еще минимум троим - князю Рейхану, Мирто Миэльвитту и моему стюарду, Лару?

Браэнн неохотно пояснил:

- Еще его приемной матери. И одному трактирщику со Штормовой улицы, папаше Пенфу.

- Трактирщику... - повторил Ирем, словно с трудом верил собственным ушам. - Скажите, капитан: вы знали, что Орден все эти месяцы разыскивает Рикса? И что за любые сведения о его местонахождении назначена награда?

- Да, мессер.

- Так почему вы не сочли возможным сообщить мне, что "дан-Энрикс" находится в войске Родерика из Лаэра?

- Он просил меня сохранить это в тайне. Я не мог предать его доверие.

Ирем налил себе вина и опустился в кресло. Браэн еще никогда не видел рыцаря таким уставшим. Ему стало почти жаль своего собеседника.

- Я знаю, что я должен был доложить об этих письмах в Орден, и готов подвергнуться любому наказанию, какое вы сочтете нужным, монсеньор, - сказал Браэн вслух, просто чтобы заполнить чем-нибудь мучительную паузу.

Ирем слегка повернул голову - ровно настолько, чтобы искоса взглянуть на капитана.

- Ничего вы не "знаете", болван. "Дан-Энриксу" нельзя находиться там, где он сейчас. Это слишком опасно.

Браэн закусил губу, не зная, как следует реагировать на слова коадъютора. То ли оскорбиться на "болвана", то ли принять грубость Ирема как закономерную расплату за свой легкомысленный поступок.

В конце концов, капитан все-таки остановился на втором и примирительно сказал:

- Но Крикс ведь уже воевал, мой лорд. Вряд ли в Бейн-Арилле опаснее, чем под Тронхеймом. А в Адели так и вовсе можно заразиться "черной рвотой". Так какая разница?..

- Разница в том, что, начиная с нынешнего дня, жизнь Рикса имеет совсем особую ценность для империи, - ответил коадъютор мертвым голосом. - Меня только что вызывали во дворец. Принцесса заболела "черной рвотой".

- Как?! - отшатнулся Браэн.

- Да точно так же, как все остальные, - зло ответил Ирем и одним глотком допил вино.

Браэн растерянно смотрел на коадъютора, не представляя, что теперь сказать.

- Мне очень жаль, мессер... - выдавил он, в конце концов. - Но я не понимаю - причем тут Крикс?

- Естественно, не понимаете. Но я вам сейчас объясню. Ваш друг, которому вы помогаете быстрее свернуть себе шею - внук Наорикса Воителя, племянник правящего императора... а в случае, если с Элиссив что-нибудь случится - еще и его единственный наследник.

- Монсеньор, вы шутите? - на последнем слове голос Браэна нелепо оборвался. Коадъютор открыл было рот, чтобы ответить - судя по всему, что-нибудь крайне резкое - но так ничего и не сказал. Только посмотрел на собеседника и убито покачал головой.

И тогда Браэн окончательно осознал, что все услышанное - правда.

* * *

За окном лил косой холодный дождь. Ехать верхом в подобную погоду, да еще и в ночь - не самое приятное занятие, но, говоря по правде, им нечасто доставалось делать что-нибудь по-настоящему приятное. С тех пор, как Нойе Альбатрос сменил убитого под Шельдой Ольджи на посту командира Серой сотни, стало чуть полегче, но не так уж и намного. Юлиан с удивлением обнаружил, что многое из того, что они с Криксом списывали на мстительность Лео, постоянно норовившего испортить жизнь "дан-Энриксу" и его побратимам, было просто буднями разведчиков из Серой сотни.

Без Ольджи их жизнь не слишком сильно изменилась. Нойе оказался исключительно хорошим командиром, умудрившимся завоевать всеобщее доверие, но он был слишком честен, чтобы посылать своих друзей только в самые легкие и безопасные разъезды. Да они бы и не согласились на такое.

Постоялый двор, попавшийся им на пути, был из числа самых паршивых - с наглыми рыжими тараканами и никудышной кухней - но остановиться все-таки пришлось. Люди способны обходиться без еды и сна довольно долго, а вот лошадей приходится щадить. Ожидая, пока Гербу с Томсом расседлают и напоят, Крикс расхаживал по комнате взад и вперед, как будто беспокойство не давало ему усидеть на месте. Язычок пламени стоящей на столе свечи все время колыхало ветром, поднятым плащом южанина. Тени зловеще танцевали на стенах.

- Ну что ты мечешься? - с досадой спросил Юлиан, у которого от этих мельтешений уже начало рябить в глазах.

- Я думаю, что дальше делать с Бренн, - откликнулся "дан-Энрикс" мрачно.

Лэр с трудом сдержал тяжелый вздох. Когда южанин возвратился в лагерь, везя за седлом босую крестьянскую девчонку с длинными, растрепанными волосами и неприлично задравшейся юбкой, открывающей голые ноги почти до колен, посыпались такие шуточки, что даже Юлиану, не имевшему прямого отношения к поступку побратима, захотелось сквозь землю провалиться. Но Крикс оказался к этому готов. Он отшучивался, сквернословил и держался так, как будто бы не сделал ничего особенного. В результате шум, поднявшийся вокруг этой истории, мало-помалу поулегся. А когда два дня спустя южанин сломал нос рябому Дирку, вздумавшему приставать к девчонке, сальные шуточки и вовсе прекратились. Вскоре к новой обитательнице постоялого двора привыкли точно так же, как к Гилберту Тойну или к бело-рыжим кошкам, расплодившимся в гостинице в невиданном количестве. Словом, можно было считать, что все не так уж плохо, но к началу осени живот у Бренн начал красноречиво округляться. А поскольку в той деревне, где "дан-Энрикс" ее раздобыл, несчастной дурочкой, по словам энонийца, пользовались все, кому не лень, установить отца младенца было невозможно.

- Слушай, может, мы с Нойе съездим в ту деревню - и спалим ее к таким-то фэйрам? - риторически спросил у побратима Лэр. Меченый отозвался так, как будто принял предложение всерьез:

- А толку-то? Бренн это уже не поможет. Вот ведь проваль!.. Только я скажу себе, что хуже уже быть не может, как все р-раз - и делается еще хуже! Пока Бренн была одна, еще куда ни шло, но если будет еще и ребенок... - Крикс потер лоб и не договорил. Да это и не требовалось.

Лэр зевнул, не разжимая губ. Он не спал уже вторую ночь, и стоило на мгновение расслабиться - как комната и Крикс мгновенно начинали уплывать куда-то далеко. Наверное, он все-таки заснул, поскольку через несколько секунд Юлиан обнаружил, что "дан-Энрикс" снова что-то говорит, а он кивает в такт, словно игрушечный болванчик.

- ...Вряд ли она сможет о нем позаботиться, за ней самой-то следует присматривать. Ну и потом, где ей рожать - в трактире, что ли? С Тойном в роли повитухи?..

В свете единственной свечи лицо южанина казалось значительно старше, чем обычно. Постоянно сдвинутые брови, напряженный взгляд, жесткая складка в углу рта - Юлиан поневоле сравнивал этого Крикса с тем, каким он был в Лаконе.

- Да не переживай ты так. Найдем какую-нибудь женщину, которая примет ребенка - вот и все дела.

- Все не так просто, - дернул подбородком энониец. - Рам Ашад терпеть не может повивальных бабок - он считает, что из-за несведущих и неумелых повитух каждый месяц гибнет куча женщин. Он говорил, что роженице должен помогать человек, смыслящий в медицине.

Юлиан только руками развел.

- И тем не менее, тысячи женщин как-то справляются без подобной помощи. Будем надеяться, что Бренн окажется из их числа - все равно ничего другого нам не остается. Это все, что тебя беспокоило?..

Меченый опять прошел по узкому проходу между двух столов, заставив Лэра поджать ноги. Казалось, что он вообще не слышал последний вопрос, но через несколько секунд южанин неожиданно сказал:

- Нет, не все. Ты слышал, что Валларикс посылает сюда войско?

- Разумеется. Не думаю, что в лагере остался хоть один человек, который этого не слышал.

- А кто его возглавит, ты подумал?

- Мессер Ирем, - прозревая, сказал Юлиан. И с беспокойством посмотрел на Крикса. - Ты считаешь, тебя еще ищут?..

Энониец искоса взглянул на собеседника.

- С чего бы?.. Ты же знаешь, я не убивал Дарнторна.

Юлиан недовольно поджал губы. Когда Крикс вывалил им с Нойе историю своего побега из Адели, Лэр долго не мог понять, разыгрывает их южанин или говорит серьезно. Тем не менее, пришлось смириться с мыслью, что все сказанное было правдой. Крикс действительно пожертвовал блестящей будущностью в гвардии ради того, чтобы помочь Дарнторну смыться. Не то чтобы Лэр вовсе не понимал, что двигало "дан-Энриксом" - все же принятое королем решение использовать Дарнторна в качестве заложника было отнюдь не безупречным. Но от подобной мысли до того, что сделал Крикс - дистанция огромного размера. Большинство людей резонно указали бы на то, что решать судьбу Льюберта - задача императора и коадъютора, а остальные должны действовать в согласии с законом и своей присягой. Только человек вроде "дан-Энрикса" мог нарушать свой долг, при этом сохраняя искреннюю убежденность, что он действует единственно возможным образом. Но как бы Юлиан не относился к этому поступку Крикса, бросать побратима не годилось.

- Тебя могут обвинить в пособничестве лорду Сервелльду, - сказал он озабоченно.

- Не думаю. Для лорда Ирема все это дело - прошлогодний снег, он не интересуется подобными вещами, - сказал Крикс.

Ну да, подумал Юлиан. А кроме этого, у сэра Ирема наверняка имеется более веская причина для того, чтобы замять эту историю.

- Выходит, обвинение в измене тебя не пугает? Почему тогда ты так не хочешь, чтобы Ирем приезжал сюда?

Крикс отвернулся от него.

- Тебе когда-нибудь приходилось смотреть в глаза человеку, которого ты предал?.. Если да - тогда представь, что этот человек вдобавок был тебе вместо отца, и ты ему кругом обязан. Нравится?..

Лэру нарисованная собеседником картинка совершенно не понравилась. Больше всего его обеспокоила мысль, что Крикс, оказывается, все это время изводился еще и на этот счет. До сих пор, когда речь заходила о его сомнительном поступке, создавалось впечатление, что энонийцу, как это обычно говорится, море по колено. Лэр бы в жизни не поверил в то, что встанет на позиции "дан-Энрикса", однако сейчас каларийцу оставалось только это.

- Надеюсь, ты-то не считаешь самого себя предателем? - осведомился он - Разве не ты недавно уверял нас с Нойе, что всего лишь не позволил своему сеньору совершить ошибку, о которой он бы непременно пожалел со временем?..

Угол рта южанина дернулся вниз.

- Не думаю, что он бы со мной согласился. Впрочем, это в самом деле глупость. Просто прошлогодний снег... Поехали, а то и правда проторчим тут до утра.

До лагеря они доехали даже быстрее, чем рассчитывали. До полудня оставалось еще часа два, когда впереди показался знакомый трактир. Юлиан никогда не думал, что будет так радоваться при виде этого неказистого, убогого строения. Когда-то, в прежней жизни, он наверняка побрезговал бы заходить в подобную дыру, а теперь жил здесь уже несколько месяцев и даже начинал испытывать к заплеванной гостинице те чувства, которые полагается испытывать к своему дому. Впрочем, сейчас Лэр готов был считать дворцом любое место, где его ждали тепло, еда и, что куда важнее - сон.

Однако, когда они вошли в трактир, стало понятно, что коротко отчитаться Альбатросу о своей поездке, а потом улечься спать у них не выйдет. Накануне в лагерь прибыли посланцы из Адели, так что в штабе Серой сотни было шумно и на редкость многолюдно - здесь болтали о столичных новостях. Нойе увидел побратимов через головы собравшихся и приветственно махнул рукой. Кричать в подобном гвалте было бесполезно.

- В столице правда "рвота"?.. - надрывался кто-то, перекрикивая остальных. Рассказчик обернулся. Судя по одежде, это был стюард какого-то рыцаря из числа самых бедных и незнатных - иначе он, пожалуй, не общался бы с разведчиками из Серой сотни. Собравшиеся обступили его со всех сторон, жадно ловя каждое его слово.

- Правда, правда. Люди мрут, как мухи. Говорят, что наших даже не пустили в город - задержали у ворот и вели все переговоры в Мирном. Это небольшой поселок в трех стае от города.

- Валларикс жив?..

- Он - да, - многозначительно кивнул рассказчик.

- Что значит "он"? А кто тогда...

- Принцесса. Наши, как доехали до города, увидели на башнях черные полотна вместо флагов. Все сразу подумали про императора - стяги ведь убирают, только если король умер. Про принцессу никто даже и не вспомнил... а потом узнали, что она, бедняжка, умерла чуть ли не накануне. Проболела восемь дней и умерла.

- Не повезло, - посетовал Гилберт Тойн. - Я слышал, что у каждого больного "черной рвотой" день на третий, на четвертый наступает перелом, и те, кто выживает, чаще всего поправляются. А она умерла.

- Выходит, что наследников у Валларикса больше нет. А если он еще и заболеет!...

- Он - не заболеет. Говорят, он даже возле кровати дочери сидел, никого из врачей не слушал - все равно зараза к нему не пристала. Так-то вот.

- Ну и хвала Создателю. Король ведь еще молодой. Женится снова, будут новые наследники.

Юлиан с ужасом смотрел на Крикса. Лицо у того уже стало белее мела, и все равно каким-то непостижимым образом продолжало бледнеть. При этом он вслепую шарил по застежке своего плаща, пытаясь ее расстегнуть, но только бестолково теребил тяжелые, мокрые складки.

- Девчонку жалко, - сказал один из разведчиков. Рассказчик согласно кивнул.

- И не говори! Я слышал, что какой-то парень прямо в день похорон взял да и бросился вниз головой с одной из башен. Говорят, что он был кем-то вроде секретаря при императоре.

- И что, спасли?

- Какое там... Разбился. А потом - знаете что?..

- Ну что?

- Валларикс приказал похоронить их вместе. Этого, разбившегося, и принцессу.

- Хеггов рог! Я думал, что ее хотели выдать за Аттала.

- То-то и оно.

Крикс наконец-то сбросил мокрый плащ на табурет и стал проталкиваться к выходу.

- Что это с ним?.. - спросил кто-то у Юлиана, но Лэру сейчас было не до объяснений. Он довольно грубо оттолкнул доброжелателя с дороги и начал проталкиваться к двери вслед за Криксом. Но опоздал. Когда он вышел, то "дан-Энрикса" уже и след простыл. Наверное, он пошел в лагерь, чтобы выяснить подробности из первых рук. Хотя какой это теперь имеет смысл?..

Марку и Элиссив уже не помочь.

- Нет, - пробормотал Юлиан, заставив оказавшегося на пути конюшенного мальчика испуганно шарахнуться от полоумного разведчика. - Нет, нет, нетнетнетнет...

Не может быть. Когда война закончится, и они вновь окажутся в Адели, непременно выяснится, что произошла ошибка. Что Элиссив вовсе не болела "черный рвотой", а Марк не решил, что после ее смерти ему незачем больше жить. Все было по-другому, потому что их история не могла кончиться так трагично и бессмысленно. И не могло случиться так, чтобы они с "дан-Энриксом" узнали о случившемся несчастье из чужого, почти равнодушного рассказа. Первое изумление мало-помалу вытесняла нарастающая боль. Юлиан стремглав бежал по слякоти и по глубоким лужам, обдавая грязью попадающихся на пути прохожих, и не мог отделаться от ощущения, что он пытается сбежать от всего - от правды, от войны, а главное - от самого себя.

"Дан-Энрикса" он так и не нашел. Но какая-то польза от блужданий по предместью все-таки была. Скопившаяся за последние шесть дней усталость перешла в ту стадию, когда уставший человек перестает что-либо чувствовать. Он попросту тупеет, и происходящее вокруг кажется совершенно не реальным. Лэр вернулся в трактир, выпил стакан вина и уснул, не успев даже стащить с себя сапоги или надеть сухую чистую рубашку.

Проснулся он оттого, что в комнату ввалился Крикс. "Вернулся!" - радостно подумал Лэр. Это было почему-то важно, но почему - Юлиан вспомнить так и не сумел. По темноте за маленьким окном Лэр определил, что он проспал около шести часов. Не так уж мало, но для человека, не слезавшего с лошади больше суток, явно недостаточно. В голове не осталось ни единой связной мысли. Лэр с трудом продрал глаза, сел на скрипучем лежаке и стал яростно тереть лицо руками, чтобы побыстрей проснуться. Подбородок покрывала пятидневная щетина, а через лицо, как настоящий шрам, тянулся рубец от шва на грубой наволочке. Отняв ладони от лица, Юлиан снова посмотрел на Крикса - и невольно вздрогнул. Побратим выглядел ужасно. Мертвый взгляд, застывшая ухмылка и насквозь промокшая одежда. В довершение всего, пальцы южанина были разбиты в кровь, а костяшки кулаков чудовищно распухли. Поймав взгляд Юлиана, Крикс поморщился и сел, бережно держа окровавленные руки на весу.

- Сколько их было?.. - хрипло спросил Юлиан.

Меченый коротко и резко рассмеялся.

- Я ни с кем не дрался, Лэр.

Лэр вопросительно смотрел на Крикса, ожидая объяснений, но тот, видимо, считал вопрос исчерпанным.

В дверях остановился Нойе Альбатрос. Несколько секунд он переводил взгляд с "дан-Энрикса" на Лэра, будто бы подыскивал какие-нибудь подходящие слова, и, наконец, сказал:

- Дайни, Лэн... мне очень жаль.

От этих слов Лэр тут же вспомнил про Элиссив с Марком, и сердце сжалось от внезапно-острой боли.

- Теперь они всегда будут вместе, - сказал Юлиан. И сам почувствовал, что говорит с таким нажимом, словно ему нужно было переспорить Нойе.

Альбатрос только вздохнул.

- Надеюсь. Дайни, тебя требует лорд Родерик.

Лэр с раздражением взглянул на командира.

- Что, прямо сейчас? Рик третьи сутки на ногах.

Нойе развел руками, словно извиняясь, хотя было совершенно очевидно, что его вины тут нет. Лэр вопросительно взглянул на Крикса.

- Ты пойдешь?..

- Само собой. Если лорд Родерик желает меня видеть - не следует лишать его такой возможности, - сказал Меченый, вставая на ноги.

Тон энонийца Юлиану совершенно не понравился.

- Держи себя в руках, - предостерег он Крикса. Тот пожал плечами и, подвинув Альбатроса, вышел в коридор. Оставшись вдвоем, Юлиан с Нойе выразительно переглянулись.

- Что у него с руками, ты не знаешь? - без особенной надежды спросил Юлиан.

- Нет. Но думаю, что этот вызов к Родерику - не к добру. Если бы он хотел узнать подробности вашей поездки, вызвали бы вас обоих. Но про тебя стюард мессера Родерика слова не сказал. Я думаю, что здесь одно из двух - либо Крикса снова собираются отправить к Хеггу на рога, либо он что-то натворил, пока бродил по лагерю. Я лично ставлю на второе.

Юлиан мрачно кивнул.

- Чего от меня хотят?.. - спросил "дан-Энрикс" у своего провожатого, в котором опознал одного из стюардов лорда Родерика. Тот искоса посмотрел на Меченого, будто бы раздумывая, стоит ли говорить правду.

- Там какой-то парень уверяет, будто ты его ограбил, - буркнул он, в конце концов. И выжидающе умолк, как будто ожидал, что энониец станет отпираться.

Если это и в самом деле было так, его постигло разочарование.

- Понятно, - лаконично отозвался Меченый, прищурившись. А он-то был уверен, что мальчишка все-таки удержится от искушения пожаловаться на "обидчика".

Тогда, утром, энониец шел, куда глаза глядят, поскольку оставаться на одном месте было слишком мучительно. Хотелось устать до полного изнеможения, а еще лучше - затеять с кем-нибудь ссору. Но в этот день даже гвардейцы сэра Лориана отводили взгляд, едва завидев Крикса. Вероятно, их смущало выражение его лица. Неизвестно, чем бы кончились его блуждания по лагерю, если бы под конец "дан-Энрикс" не зашел в "Алмазную подкову", а там не наткнулся бы на Лакетта с его дружками.

С Лакеттом по прозвищу Девятка Крикс встречался только один раз - когда Гилберт повел его играть в пинтар. Тойн был страстным игроком, притом довольно невезучим, и в тот вечер просадил остаток жалования. А когда ему стало нечего ставить на кон, начал подбивать своего спутника сыграть - пусть даже на какую-нибудь мелочь. Тойну так хотелось поучаствовать в партии хотя бы в качестве советчика, что под конец Крикс сдался и решил поставить пару ассов. Но тот человек, с которым играл Гилберт, уже собирался уходить, и на его место, лучезарно улыбаясь, сел высокий ясноглазый человек.

- Сыграем?.. - дружелюбно спросил он у энонийца.

Гилберт наклонился к его уху и, дыша на Крикса винными парами, зашептал:

- Не вздумай соглашаться, это Лакетт. Он отменный шулер.

- Хорошо, сыграем, - наперекор Гилу согласился Крикс. Ниру рассказывал ему о случаях, когда городской страже приходилось заниматься шулерами, так что Крикс примерно представлял, чего следует ожидать.

Первую партию южанин выиграл - Лакетт давал рыбе хорошенько заглотить наживку. Шулер огорчился, но не сильно. Впрочем, ставки были не особо высоки.

- Может быть, позовем кого-нибудь еще? - невинно предложил Девятка после второй партии, которую выиграл уже он - правда, по-прежнему с маленькой ставкой. - Вдвоем - это же не пинтар, а так, баловство...

Крикс заметил шатавшихся неподалеку людей, явно ожидавших приглашения этого самого Лакетта, и улыбнулся своему сопернику через игральный столик.

- Я предпочитаю парную игру.

Лакетт был далеко не глуп, так что настаивать не стал.

На третьем круге он купил семнадцать фишек, девять сдал, а под конец выложил "колесницу". Если бы Тойн не следил за партией, как ястреб, это бы осталось незамеченным, а так - Меченый самым что ни на есть любезным тоном указал партнеру на его ошибку. Лакетт так же вежливо извинился и предложил переиграть кон с начала до конца. Изящно сведя партию к ничьей, Лакетт сослался на важные дела и попрощался с Криксом. Энониец понял, что он оценил партнера и решил не рисковать. После второй "ошибки" извинениями уже не отделаешься. Правда, существовал и такой сценарий, когда незадачливого игрока нарочно втягивали в ссору, но "дан-Энрикс" для подобной роли не годился, и Девятка предпочел отстать.

Тому парню, который сидел напротив Лакетта сейчас, едва ли было больше четырнадцати. Судя по его одежде, он служил чьим-то оруженосцем. Меченый не отказался бы узнать, давно ли Лакетт осмелел настолько, что втягивает в свои шуточки рыцарских сыновей. Если мальчишка скажет своему сеньору, кто обчистил его кошелек, то Лакетту не поздоровиться, хотя... с тем, кто мог бы признаться в проигрыше, Лакетт вряд ли сел бы за игральный стол.

Крикс подошел поближе, игнорируя неприязненные взгляды игроков.

- Сколько на кону?.. - спросил он, ни к кому в отдельности не обращаясь.

- Три динэра. Присоединишься?

Меченый посмотрел на паренька, сидевшего напротив Лакетта. Откуда у него такие деньги?

- Много, - вслух заметил он.

Кто-то из подпевал Девятки не сдержался:

- Кому как. Не всем же жаться из-за каждой медьки.

- Я плохой игрок, - мрачно сказал южанин, улыбнувшись собеседнику, как будто бы хотел добавить "но зато очень хороший фехтовальщик". Правильно истолковав его недобрую улыбку, друг Девятки предпочел перенести все свое внимание на фишки.

- Кто бросает?..

- Мейер Элрик.

- Я удваиваю.

- Эй,полегче! Это уже сотня ассов. Кто поддержит?

- Я, - хрипло сказал сопляк. От волнения лицо у него покраснело, но не сплошь, а пятнами. Крикс никогда не был азартным человеком, но сейчас он ясно видел, что мальчишка не уйдет, пока не проиграет все, что можно, и впридачу то, чего нельзя.

- Не стоит, - Лакетт улыбнулся с деланным сочувствием. - Вам, мейер Элрик, что-то не везет последние три круга.

Парень закусил удила.

- Я поддерживаю, - упрямо повторил он.

- Как вам будет угодно, - согласился Лакетт мягко. Если все-таки дойдет до разбирательства, все скажут, что Девятка отговаривал мальчишку продолжать. - Что поставите? Все ваши деньги уже на кону.

- У меня есть это, - Элрик торопливо расстегнул золотую цепочку на шее. Снял с нее какой-то амулет, сунул его в карман, а саму цепь бросил на стол. Вот интересно, сколько времени пройдет, прежде чем золотая безделушка тоже станет ставкой, а потом перекочует в руки Лакетта?

Крикс посчитал, что следует вмешаться.

- На твоем месте, я не повышал бы ставки, пока не сумею отыграть хотя бы часть того, что успел просадить.

Тот, кого называли Элриком, удивленно покосился на него. Потом нетерпеливо дернул головой.

- Не ваше дело.

- Не мое, - помедлив, согласился Крикс. Если этот сопляк во что бы то ни стало хочет, чтобы его тут раздели до подштанников - пусть себе забавляется.

Крикс уже направлялся к выходу, когда подручный Лакетта, который, видимо, считал себя задетым его вызывающей манерой поведения, бросил вдогонку уходящему разведчику:

- Иди-иди. Гефэйр как-нибудь сам разберется, сколько ему ставить.

Услышав это имя, Крикс остановился и даже шагнул назад, к столу.

- Кто здесь Гефэйр?..

Недоросток гордо выпятил тощую грудь.

- Я. Мейер Элрик Годелвен Гефэйр.

Сын мессера Годелвейна. Младший брат Лейды Гефэйр. Так-так-так.

- Это меняет дело, - вслух сказал "дан-Энрикс". И пинком перевернул игральный столик. Фишки посыпались на пол, а несколько человек одновременно заорали от досады.

Лакетт вскочил на ноги.

- Ты за это ответишь, - пообещал он, бледнея от досады. Но, хотя Крикс был здесь один, а с Лакеттом сидело пять товарищей, в голосе Девятки чувствовалась неуверенность. Крикс знал, что пользуется в войске дурной славой, и, по настроению, то возмущался, то смеялся, слушая рассказы о приписываемых ему "подвигах". Но сейчас энониец в самом деле был способен кого-нибудь убить, и Лакетт опасался не напрасно.

- Ну, давай, - негромко сказал Крикс, и почти воочию увидел, как всех тех, кто собирался вскочить следом за Девяткой, приморозило к их табуретам. Было совершенно очевидно, что первая вспышка ярости прошла, и ни один из них уже не хочет драться.

Тут Гефэйр снова подал голос - его сверстники вообще очень редко понимают, когда лучше помолчать.

- Да кто ты вообще такой?.. И по какому праву лезешь не в свое дело?

Крикс покосился на него.

- Ах да, Гефэйр... Я о тебе чуть не позабыл. Вставай. Пойдешь со мной.

- Еще чего, - процедил Элрик. - Я останусь здесь, а ты катись на все четыре стороны.

Крикс кивнул. Он, в общем-то, и не рассчитывал ни на какой другой ответ. И очень ясно представлял, что делать дальше. Сделав шаг к сидевшему на табурете Элрику, "дан-Энрикс" заломил Гефэйру руку за спину - мальчишка изумленно охнул - и потащил братца Лейды за собой. Табурет с грохотом перевернулся, но никто из друзей Лакетта даже не шевельнулся, чтобы помешать южанину. Должно быть, они шестым чувством опытных и тертых шулеров почувствовали то, что Лакетт понял уже после первой встречи с энонийцем - лучше сделать вид, что все в порядке, и не связываться. И особенно сейчас, когда Меченый пребывал в каком-то непонятном настроении.

Вытащив Элрика на двор, Крикс прошел еще несколько шагов, а потом выпустил своего пленника, с трудом подавив искушение напоследок пнуть его под зад. Он был готов остановить мальчишку, если тот попробует вернуться в дом, но Элрик оказался настроен куда более воинственно. Едва освободившись, он схватился за кинжал - весьма добротный, надо полагать, его он тоже проиграл бы к концу вечера - и бросился на энонийца с такой яростью, что стало ясно: он еще никогда и ни от кого не получал взбучек наподобие сегодняшней, и сейчас полагал себя смертельно оскорбленным.

Крикс, потративший последний час на безуспешные попытки втянуть кого-нибудь в ссору, оскалился в приглашающей улыбке и без труда увернулся от первой атаки Элрика. Сначала Меченый подумал, что мальчишка совершенно не похож на Лейду, но теперь он видел, что на самом деле у них много общего - к примеру, форма носа или подбородка, или темные, прямые брови. Но глаза у Элрика были не серо-синими, а карими, а волосы - темно-русыми и прямыми, как сосульки, в отличие от непокорных темных завитков на голове его сестры.

Обращаться со своим кинжалом парень совершенно не умел, но на "дан-Энрикса" он нападал с редкостным пылом. Крикс даже подумал, что, будь Астер жив и окажись он здесь - он бы, наверное, повеселился от души. В особенности его позабавило бы то, что сын Гефэйра, совершенно не знакомый с тхаро рэйн, сумел-таки зацепить Крикса. Меченый заметил это далеко не сразу - только когда почувствовал боль в руке и, скосив глаза, увидел на предплечье длинную царапину. Хотя, возможно, дело было и не в Элрике. Может, он просто зацепился за какой-то гвоздь, торчавший из стены, пока тащил на двор шипевшего, как разъяренный кот, Гефэйра.

С дурацким развлечением пора было завязывать. Крикс отобрал у Элрика кинжал и сунул его себе за голенище. Парня это не образумило - он продолжал яростно наскакивать на энонийца уже без оружия. По-хорошему, стоило все же надавать ему по шее, но теперь, когда он обнаружил сходство между ним и Лейдой, это стало совершенно не возможным. Отступая, Крикс дошел до стены вокруг двора. На лице Гефэйра промелькнуло торжество - он явно верил в то, что загнал его в угол. Что ж, тем хуже для него. В тот момент, когда его спина прижалась к каменной стене, Гефэйр нанес удар, и глухо вскрикнул, попав по холодному, мокрому камню. От неожиданной и резкой боли он даже схватился за запястье.

Крикс, успевший оказаться сбоку от противника, коротко рассмеялся.

- Ты не умеешь бить, - сообщил он. - Надо вот так...

Он резко, со всего размаха ударил по каменной стене. Гефэйр вздрогнул.

- Лучше всего бить с двух рук, - ощерившись, пояснил Крикс. - Только быстрее и без пауз.

Он ударил еще дважды.

- Что ты делаешь?.. - не выдержал Гефэйр, позабыв о драке.

- Если держать кисть, как ты, то непременно что-нибудь сломаешь. - Удар, удар, удар... На разбитых костяшках проступила кровь, и теперь после каждого удара на стене оставались отпечатки. - Когда бьешь, не следует сгибать запястье.

- Прекрати! Ты сумасшедший! - крикнул Элрик, попытавшись ухватить его за руку. Ему это, разумеется, не удалось.

"Твоя сестра тоже так думала" - мысленно согласился Крикс.

- Вот как? - осведомился он. Удар. - Я сумасшедший? Почему же?

- Ты причиняешь себе вред. Так поступают только сумасшедшие.

- Если ты про эти ссадины, то они заживут через неделю, - усмехнулся Крикс. Удар, удар, удар!

Парень заметно растерялся.

- Но ведь это больно.

- Это?.. - Крикс едва не рассмеялся в голос. Даже если он будет лупить по этой стенке до утра, это не будет даже слабым призраком той боли, которую приносила мысль о Марке и Элиссив. - Нет. Это еще не боль.

Гефэйр с ужасом смотрел на его руки. Крикс скосил глаза и тоже посмотрел на них. Выглядели они и впрямь достаточно плачевно. Надо думать, завтра пальцы перестанут разгибаться, и в ближайшие несколько дней будет не так-то просто справиться с обычными делами. Но какая теперь разница?..

Крикс собирался спросить Элрика, кому он служит, но тот попросту сбежал. Вылетел за ворота, как ошпаренный, забыв даже про то, что его нож все еще оставался у "дан-Энрикса".

А потом, видимо, пожаловался своему хозяину на "обобравшего" его разведчика. Наверняка тактично позабыв упомянуть про Лакетта, игру в пинтар и то, как сам наскакивал на энонийца со своей железкой. Стоило явиться к сэру Родерику хотя бы затем, чтобы послушать, как будет выглядеть эта история по версии Гефэйра.

Лорд-командующий и его люди занимали просторное здание бывшего городского капитула. Когда императорское войско захватило Лорку, мародеры еще не успели толком похозяйничать внутри, и обстановка дома пострадала меньше, чем могла бы. Криксу уже доводилось приходить сюда и раньше, но никогда прежде - в такой поздний час. Сэр Родерик сидел у жарко полыхавшего камина, а в соседнем кресле разместился незнакомый Криксу человек, должно быть, сюзерен злосчастного Гефэйра.

Родерик встретил разведчика гораздо неприветливее, чем обычно.

- А-а, явился, наконец. Ты, видимо, считаешь себя достаточно важной птицей, чтобы вынуждать нас дожидаться тебя целый час?..

- Я не знал, что я вам нужен, - напомнил "дан-Энрикс" сухо. Рассыпаться в извинениях он не собирался.

Лицо сэра Родерика потемнело. Лорд-командующий не привык, чтобы простой разведчик разговаривал с ним в таком тоне. Раньше Крикс всегда старался сдерживаться и не слишком выходить из роли, но сейчас его терпение было на исходе.

- Лорд Фин-Флаэнн обвиняет тебя в том, что ты оскорбил его оруженосца и отнял у него дорогой нож. Что ты на это скажешь? - резко спросил старый рыцарь.

Энониец удивленно сдвинул брови, пытаясь сообразить, причем тут старый Филомер. Если предположить, что заговорщиков все-таки не казнили, тогда лорд Фин-Флаэнн сейчас должен находиться в Адельстане, где он оказался не без помощи "дан-Энрикса". И как же, спрашивается, он мог попасть сюда, да еще в чем-то его обвинять?..

Молодой рыцарь, до сих пор молча сидевший у камина, неожиданно вмешался в разговор:

- Рик, ты?!.. - хрипло спросил он у разведчика. Помимо изумления, в голосе рыцаря слышалась неуверенность, как будто бы мужчина опасался обознаться.

Вздрогнув от неожиданности, Меченый во все глаза уставился на незнакомца. Очаг горел у того прямо за спиной, позволяя рассмотреть только широкие плечи и каштановые волосы, позолоченные огнем. Тем не менее, этой детали хватило, чтобы Крикс сообразил, с кем его угораздило столкнуться. Альверин Фин-Флаэнн! Ну конечно же, теперь, когда его отец и оба старших брата арестованы по обвинению в измене, титул лорда перешел к нему... можно было бы догадаться раньше.

- Что ты здесь делаешь? - продолжал Альверин.

- А разве ваш оруженосец вам не рассказал?.. Я служу в "Серой сотне", лорд Фин-Флаэнн. Выполняю поручения мессера Родерика, привожу ему известия о людях Дарнторна, а на досуге занимаюсь тем, что граблю всяких сопляков. Во всяком случае, так мне сегодня сообщили, - процедил южанин, окончательно махнув на все рукой. В конце концов, терять ему было уже нечего. Сейчас Фин-Флаэнн выдаст его с потрохами, и одни Альды ведают, что после этого начнется.

"Все-таки мир слишком тесен" - зло подумал юноша. Всего несколько часов назад он встретил брата Лейды Гвен Гефэйр, а теперь смотрел на ее неудавшегося жениха. Какие фэйры принесли Фин-Флаэнна сюда? Ему следует быть в Каларии, за сотню стае от Бейн-Арилля.

Сэр Родерик нахмурился.

- Опять дерзишь?.. Мне это надоело. Полагаю, Лориан был совершенно прав - несколько дней в колодках тебя образумят. Разумеется, если сэр Альверин не будет настаивать на том, чтобы повесить тебя за грабеж.

- Монсеньор, прошу вас... это недоразумение, - внезапно встрял Фин-Флаэнн. - Я снимаю свою жалобу. Дело в том, что я отлично знаю этого человека.

- Знаете? Откуда?..

На лице Фин-Флаэна мелькнула странная растерянность, как будто он внезапно усомнился, стоит ли рассказывать о своих прежних встречах с энонийцем. Он вопросительно взглянул на юношу, и Крикс внезапно понял, что у него еще есть шанс выкрутиться - разумеется, если он возьмет дело в свои руки и будет вести себя достаточно решительно.

- Я служил в Энмеррийской крепости, а мессер Альверин как-то приехал к нам из столицы. Помните, месьер?.. - спросил он у Фин-Флаэнна, пристально глядя рыцарю в глаза.

- Да... помню, - подтвердил Фин-Флаэнн после паузы. Потом повернулся к лорду-командующему и ровным голосом сказал - Монсеньор, я подтверждаю, что встречался с Риком в Энмеррийской крепости. И теперь я уверен, что произошла ошибка. Рик никак не мог сделать того, в чем его обвиняет мой оруженосец.

- Значит, "Рик"?.. - повторил лорд-командующий довольно зловещим тоном. - Любопытно. Нам он сообщил, что он бастард и у него нет имени. Его вписали в списки Серой сотни под прозвищем "Меченый". - Рыцарь перевел на разведчика колючий взгляд. - Не объяснишь, зачем тебе понадобилось скрывать правду?..

Вспомнив Вали, Крикс объяснил:

- Месьер, я дезертировал из энмеррийской крепости. Там сейчас мир... - он замолчал, давая собеседнику додумать остальное. Родерик воюет с двенадцати лет, ему должно быть понятно нетерпение, охватывающее некоторых рекрутов, когда приходится отсиживаться в мирной крепости и постоянно слышать, что в соседней области идет война.

"Дан-Энрикс" не пытался разыграть смятение - это вышло само собой, от одной только мысли, что произойдет, если Фин-Флаэн все же передумает и решит рассказать собеседнику всю правду. Мессер Родерик разочарованно поморщился.

- Болван. Надо же было додуматься - проехать через полстраны, и после этого еще скрываться, словно кто-нибудь будет поднимать шум из-за каждого вшивого дезертира.

Потом лорд Родерик перевел взгляд на Альверина.

- Значит, вы уверены, что произошло недоразумение?..

- Совершенно уверен, монсеньор, - твердо ответил тот. - У меня нет никаких претензий к Ри... к этому человеку.

Энониец мысленно спросил себя, с чего это сэр Альверин так старательно его выгораживает. Неужели он по-прежнему считает Крикса своим другом - даже несмотря на то, что тот отбил его невесту?..

- Что ж, тогда вопрос исчерпан, - старый рыцарь мельком посмотрел на Меченого. И сердито фыркнул. - Дезертир, ну надо же!.. Благодари свою счастливую звезду, что Альверин снимает свои обвинения. Можешь идти.

Судя по тону рыцаря, сэр Родерик хотел сказать "проваливай", но в самую последнюю минуту посчитал, что это будет слишком несолидно. Крикс коротко поклонился и направился к дверям, с удовольствием отметив, что с его одежды и сапог на полу натекла приличная грязная лужа. Ни о каких извинениях за то, что его вызвали сюда, не дав переодеться, а тем более поспать после нескольких дней в седле, конечно, не могло идти и речи.

- Могу я поговорить с вашим разведчиком наедине?.. - раздался за его спиной голос мессера Альверина.

"Нет, не можешь, - огрызнулся энониец мысленно. - Беседуй, сколько хочешь, с этим старым индюком, а я устал хуже любой собаки, и мне надо хоть чуть-чуть поспать"

- Пожалуйста, - ответил Родерик с едва заметным удивлением.

Крикс заскрипел зубами, но все же замедлил шаг. Сэр Альверин вышел на лестницу одновременно с ним, и сразу схватил Крикса за плечо, как будто бы боялся, что южанин улизнет. Криксу захотелось сбросить его руку, а лучше - сразу выкрутить мессеру Альверину локоть, как совсем недавно Элрику Гефэйру. Юноша прищурился, пытаясь оценить мессера Альверина как возможного противника. Со времени войны в Каларии они практически сравнялись в росте. Плечи у Фин-Флаэнна все еще были шире, а в фигуре чувствовалась зрелая, мужская кряжистость, вот только в тхаро-рэйн физическая сила значила не так уж много. Крикс не сомневался, что управился бы с Альверином без особого труда.

"Не сходи с ума" - одернул себя Меченый.

- Что ты здесь делаешь? - спросил Фин-Флаэнн, почему-то шепотом.

"Ты что-то повторяешься" - мрачно подумал Крикс, а вслух сказал:

- У вас плохая память, мессер Альверин. Я ведь уже сказал, что служу в Серой сотне.

- Да, это я слышал. Я имел в виду другое. Тебя прислал сюда сэр Ирем?..

Ах, вот оно что!.. Фин-Флаэнн полагает, что он находится здесь по поручению мессера Ирема, поэтому он и не выдал его лорду Родерику. Крикс сдавленно вздохнул. Как и у всех обычных рыцарей, у сэра Альверина были чересчур экстравагантные представления об Ордене. У коадъютора действительно имелись тайные доглядчики, кое-кто из которых вполне мог в эту минуту находиться в войске Родерика из Лаэра, но до того, чтобы использовать в подобном качестве своих гвардейцев, мессер Ирем пока не дошел.

На секунду Криксом овладело искушение многозначительно промолчать, укрепив Альверина в его заблуждении - хотя бы потому, что тогда рыцарь от него наверняка отстал бы. Но почему-то он не смог этого сделать. Может быть, из-за того, что Альверин Фин-Флаэнн всегда вел себя по отношению к "дан-Энриксу", как честный человек - чего нельзя было сказать о нем самом.

- Нет, - неохотно сказал Крикс. - Ирем не знает, что я здесь.

Он спохватился, что назвал главу имперской гвардии просто по имени, но было уже поздно что-то исправлять. Тем более, что после его разговора с сэром Родериком Альверин наверняка успел заметить, что характер Крикса изменился не в лучшую сторону, и теперь энониец не особо утруждает себя соблюдением приличий.

Крикс ожидал, что Альверин начнет расспрашивать, как вышло, что он бросил гвардию и стал простым разведчиком, но рыцарь спросил совершенно о другом.

- А как... она? По-прежнему в столице?

Криксу потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что Альверин имеет в виду Лейду.

Еще какое-то время понадобилось для того, чтобы собраться с силами и сказать правду. Удивляться и разыгрывать непонимание было бессмысленно - судя по тону Альверина, он отлично знал, какие отношения связывают Крикса с дочерью Гефэйра.

- Нет. Она сказала, что не хочет меня больше видеть, и уехала обратно в Гверр прямо в разгаре эпидемии.

Сэр Альверин провел ладонью по глазам. Крикс мрачно смотрел на него - и думал, что жизнь все-таки странная штука. Вот стоит человек, который по-настоящему любил Лейду Гефэйр и мог дать ей все, что оказался неспособен дать "дан-Энрикс". Надо полагать, с Фин-Флаэнном она и впрямь могла бы быть куда счастливее, чем с ним. Но Лейда почему-то выбрала оруженосца коадъютора.

Альверин поднял глаза на Крикса и кивнул.

- Теперь я понимаю, почему ты здесь.

Южанин покривился, но спорить, конечно же, не стал. Даже не потому, что заблуждение Фин-Флаэнна было ему на руку, а потому, что понял из слов Альверина больше, чем ему хотелось бы. Теперь "дан-Энрикс" уже не был удивлен, что Альверин, уехавший в Каларию, внезапно оказался в войске Родерика из Лаэра. В Каларии сейчас затишье, а Фин-Флаэнну нужна только война. И чем она опаснее и безнадежнее, тем лучше.

Вот ведь проваль, почему все так несправедливо...

- Я не знал, что Элрик - твой оруженосец, - сказал энониец, чтобы как-нибудь нарушить неуютное молчание.

Фин-Флаэнн качнул головой.

- Не мой... он был оруженосцем сэра Алистана, но потом старика убили, а Элрик остался тут совсем один. Я подумал, что я все-таки кое-чем связан с их семейством, и будет нехорошо, если я ничего не сделаю для брата Лейды.

- Понятно, - сказал Крикс насмешливо. - Значит, молодой Гефэйр болтался в лагере, как дерьмо в проруби, а ты решил ему помочь.

Сэр Альверин нахмурился.

- Может, ты скажешь, что вы с ним не поделили? Элрик, когда вернулся, был буквально вне себя, ты, я смотрю, тоже готов плеваться желчью... Что у вас произошло?

- Так, ничего особенного. Твой оруженосец попытался ткнуть меня ножом за то, что я мешал ему играть в пинтар, - осклабился южанин. - Кстати говоря, ты знал, что он игрок?

- Я... - Альверин замялся. - В общем, да. Но он пообещал...

- Пообещал, что больше не станет играть на деньги?.. Хегг тебя возьми, Фин-Флаэнн, ты действительно дурак! Чем полагаться на такие обещания, ты лучше отобрал бы у него кошелек и не позволял ему шляться по городу.

- Пожалуй, - печально согласился Альверин.

Крикс наклонился, вытащил из сапога "трофейный" нож, и, взяв его за лезвие, протянул рукоять Фин-Флаэнну.

- Оставь его себе, иначе твой Гефэйр его тоже проиграет, - сказал он не без едкости.

Фин-Флаэнн молча взял оружие. Только когда "дан-Энрикс" коротко кивнул и стал спускаться вниз, сэр Альверин окликнул его снова.

- Подожди, пожалуйста.

"Ну что еще?.." - мысленно застонал "дан-Энрикс", чувствуя непреодолимое желание лечь прямо на пол и заснуть.

Он вопросительно взглянул на Альверина, не желая подниматься вверх даже на несколько ступенек. Рыцарь понял это и спустился к нему сам.

- Я не сказал мессеру Родерику, кто ты, - негромко произнес он.

- Намекаешь, что я так и не сказал тебе "спасибо"? - криво усмехнулся Крикс. Сэр Альверин стоически терпел его манеры, хотя энониец видел, что они изрядно досаждают собеседнику.

- Нет, просто я хочу предупредить: я никому здесь не скажу, кто ты такой на самом деле, но сегодня же напишу сэру Ирему. Даже если ты решил оставить службу в гвардии, он вправе знать, где ты находишься.

Крикс выразительно приподнял брови.

- Вот как?.. Мне кажется, что ты неверно представляешь себе ситуацию, Фин-Флаэнн. Если лорду Ирему не наплевать на то, где я сейчас нахожусь и что делаю - то только потому, что коадъютор на меня чертовски зол.

- А мне вот кажется, что это ты неверно представляешь себе ситуацию. Или же притворяешься, будто неверно ее представляешь, - отозвался рыцарь, глядя прямо на него. Юноше сделалось не по себе. Неужто до Фин-Флаэнна дошли какие-нибудь слухи о его происхождении?.. Не может быть, сэр Альверин уехал из столицы раньше, чем об этом начали шептаться. И, однако, вид у Альверина был таким, как будто бы он собирался уличить "дан-Энрикса" во лжи. Меченый отвел взгляд, а Альверин спокойно продолжал - В Каларии, когда все думали, что ты погиб, а ты сражался под началом Астера, Ирем отнюдь не выглядел, как человек, которому "наплевать". И я уверен, что с тех пор ничего не изменилось.

Это было настолько непохоже на то, что энониец ожидал услышать, что "дан-Энрикс" нервно рассмеялся.

- Думаешь, это смешно?.. - спросил Фин-Флаэнн ровным голосом. Южанин яростно оскалился.

- Я думаю, что я смертельно хочу спать. Бывай, Фин-Флаэнн... И не мучай себя всякой ерундой. Мне нет никакого дела до того, что ты напишешь сэру Ирему.

По счастью, на сей раз Фин-Флаэнн промолчал, и Крикс благополучно выбрался из дома на холодный ночной воздух.

VII

Юлиан с Нойе фехтовали на заднем дворе трактира, подолгу кружа на одном месте, прежде чем атаковать противника - оба были порядком вымотаны и не бросали свое занятие только из упрямства - когда выглянувший из кухни трактирщик заговорщическим шепотом поведал, что приехал мессер Лориан в сопровождении шести гвардейцев, и с порога заявил, что ему нужен Меченый. Юлиан с Нойе выразительно переглянулись. То, что Лориан разыскивает Крикса, оптимизма не внушало.

- Там, наверху, смежная комнатка свободна, - со значением сказал трактирщик. - Не желаете ли?..

- Еще как желаем, - тут же сориентировался Нойе.

Предложение было внезапным, но, в конце концов, вполне понятным. Пожилой трактирщик не рассчитывал ни на какие выгоды от появления мессера Эккерта, а вот разведчики из Серой сотни еще в первый день после приезда доказали, что могут сорить деньгами лучше многих рыцарей из войска. Большинство из них беззаботно растрачивали свое жалование, нисколько не заботясь о завтрашнем дне, поскольку точно знали, что до завтра доживут не все. Трактирщика такое положение вещей вполне устраивало, и он обращался с презираемыми в войске "крысами", как с благородными сеньорами - а главное, мгновенно сообщал Нойе и Гилберту любые новости, которые могли их интересовать.

Еще недавно Лэр почувствовал бы себя оскорбленным, если бы ему сказали, что он согласится подслушивать чужой разговор из пустой смежной комнаты, слишком уж это был нерыцарский поступок. Но сейчас речь шла о Криксе, так что колебаться было глупо. Они с Нойе поспешили на второй этаж, распорядившись принести туда чего-нибудь съестного и вина, чтобы со стороны казалось, что они просто решили поужинать вдали от шумного нижнего зала.

Меченый примерно час назад вернулся из разъезда, оказавшегося крайне неудачным, и потребовал, чтобы его оставили в покое - он желает ужинать в одиночестве, и точка. Лэн по собственному опыту знал, что в таком состоянии Крикса и впрямь лучше оставить одного. Приезд мессера Лориана был как нельзя более некстати. С Крикса станется срывать свое дурное настроение на Эккерте. Они и раньше были в скверных отношениях, и южанин почти не давал себе труда скрывать, что презирает рыцаря. Дипломат из Крикса всегда был паршивый, а после смерти Марка и Элиссив Меченый стал попросту невыносим. С Бренн и друзьями в Серой сотне он держался более-менее пристойно, разве что был молчаливее, чем раньше, зато с остальными разговаривал так, как будто только и мечтал ввязаться в ссору.

Оказавшись наверху, Лэн с Альбатросом остановились возле тонкой двери, отделявшей тесную каморку от комнаты Крикса с Юлианом. Голос Лориана за перегородкой звучал глухо, но был вполне узнаваемым.

- ...кое-что и о тебе. Не хочешь посмотреть?

- О чем он? - едва шевеля губами, спросил Нойе. Калариец только отмахнулся - не мешай!

- Прочтете мне, мессер? - спросил "дан-Энрикс".

Лориан за дверью недовольно хмыкнул.

- ...рост - около шести сэ, темные волосы, смуглая кожа. Энониец либо полукровка. Особые приметы - шрам через лоб, старый ожог на левой скуле. Светлые глаза. Двадцать ауреусов за тело или за другое убедительное доказательство, что ты убит. И восемьдесят ауреусов тому, кто сможет привезти тебя живым.

Лэр с Нойе выразительно переглянулись. Так... Похоже, люди Дарнторна всерьез настроены изловить Меченого еще до Эйслита. Хуже не придумаешь. Нойе поморщился и жестом показал, что хочет выпить. Юлиан кивнул, и они отошли к столу, не переставая, впрочем, настороженно прислушиваться к звукам из соседней комнаты. Налив себе вина, оба вернулись на исходную позицию. Разговор в комнате никак нельзя было назвать мирным. Каждый из участников беседы словно бы пытался показать, что делает другому большое одолжение, снисходя до беседы с ним. Но Криксу это удавалось куда лучше - вероятно, потому, что Лориан считал его отнюдь не тем, кем энониец был на самом деле, и это позволяло Меченому втайне насмехаться над высокопоставленным посетителем. Впрочем, слово "втайне" было тут не вполне уместно... Несколько раз Лэр готов был поклясться, что сэр Лориан сейчас взорвется, и скажет "дан-Энриксу" что-нибудь оскорбительное. Или вообще попробует его ударить - что наверняка ничем хорошим не закончится.

Но ничего подобного в действительности не происходило, так что Юлиан мало помалу начал верить в то, что в этот раз все как-то обойдется, как это уже бывало раньше. И, естественно, ошибся. За стеной жалобно скрипнул табурет, как будто бы сидевший на нем человек резко поднялся на ноги.

- Ты забываешься, - с отчетливой угрозой сказал он.

Лэр приготовился распахнуть дверь, но задержался, услышав, что "дан-Энрикс" снова что-то говорит - причем вполне спокойным голосом.

- ...С тех пор, как я вступил в разведку, мы виделись с вами трижды - не считая вашего сегодняшнего посещения, конечно. Все три раза вы давали мне какие-нибудь поручения. В первый раз я потерял коня и кошелек, второй - получил в бок стрелу, а в третий раз мне пришлось перебраться на тот берег Шельды вплавь - что было бы приятно в августе, но уж никак не в марте. Каждое ваше посещение приносит мне сплошные неприятности, сэр Лориан... но я, как видите, не жалуюсь. Однако, если вы начнете посещать меня затем, что читать подобные нотации, мы с вами очень скоро утомим друг друга.

Альбатрос прислушивался к этой речи так же напряженно, как и Лэр, а потом негромко хмыкнул. Лэр вздохнул, в который раз подумав, что "дан-Энриксу" не следовало поступать в оруженосцы с лорду Ирему. У коадъютора был исключительный талант бесить своих противников и наживать себе врагов. Точнее, превращать холодную, расчетливую неприязнь к мешавшему аристократам Ордену в пылкую ненависть лично к себе. Пока одна половина столичной аристократии восхищалась лордом Иремом и видела в нем главную опору трона, оставшаяся половина грезила о том, что наглый каларийский выскочка сломает себе шею, причем большая часть его противников не пожалела бы десяти лет собственной жизни за возможность лично поприсутствовать при этом замечательном событии.

Сам Юлиан видел мессера Ирема не так уж часто, но запомнил его очень хорошо, и, разумеется, давно уже подметил сходство между Криксом и его сеньором. С годами это сходство становилось только более отчетливым. Вот и сейчас, если не слишком вслушиваться, можно было посчитать, что с Эккертом беседует сам коадъютор - интонации, во всяком случае, были очень похожими. Лэр мысленно спросил себя, случалось ли мессеру Лориану видеть главу Ордена, и если да - то почему он до сих пор не обратил внимания на эту странность?..

- Как я должен это понимать? - мрачно осведомился Лориан.

- Да очень просто, сэр. Не лезьте в мою жизнь, как я не лезу в вашу.

Юлиан понял, что пора вмешаться, и толкнул хлипкую дверь.

- У тебя все в порядке, Рик? - осведомился он. И, сделав вид, что только что заметил сэра Лориана, довольно правдоподобно изумился - Монсеньор?..

Эккерт раздраженно прикусил губу.

- Мы с сэром Родериком будем ждать доклад о положении под Шельдой, - сухо сказал он, стараясь сохранить лицо. И, резко развернувшись, направился к выходу.

Крикс перестал бы быть собой, если бы промолчал хотя бы тут.

- Ну разумеется... счастливого пути, сэр Лориан.

Юлиан с упреком посмотрел на Крикса, хладнокровно наливавшего себе вино.

- Скажи, ты что, не мог его не раздражать?.. - спросил он укоризненно.

Южанин даже бровью не повел.

- По правде говоря, он раздражал меня гораздо больше. Ладно, фэйры с ним... ты слышал, что Безликие уже под Шельдой?

- Это просто слухи.

- В тот раз тоже были "просто слухи". Помнишь, чем все кончилось?

Юлиан промолчал. Тут спорить с Криксом было сложно.

- Дайни, оставь "кромешников" в покое, - очень серьезно сказал Нойе, прислонившись к косяку двери, поскольку оба табурета были уже заняты. - Не дело это - самому гоняться за Безликими. Один раз тебе уже повезло, так что не искушай судьбу по новой - это плохо кончится. И знаешь, что?.. На твоем месте я не ездил бы в Кир-Кайдэ. Особенно после этого, - Альбатрос с отвращением указал на смятый лист бумаги, забытый мессером Лорианом на столе.

Южанин выразительно повел плечом.

- Ты что, не слышал? У меня приказ от лорда Родерика.

- Лорд Родерик, по-видимому, думает, что ты бессмертный, - буркнул Альбатрос.

Южанин насмешливо улыбнулся.

- Может быть... Хотя сначала я, признаться, заподозрил, что он просто хочет от меня избавиться.

Юлиан взорвался.

- Ну так оставайся здесь! А еще лучше - садись на коня и поезжай навстречу войску Ирема.

- Представляю себе эту сцену, - протянул "дан-Энрикс" издевательски. - "Монсеньор, какая встреча..."

Лэр демонстративно закатил глаза.

- Выходит, ты рискнешь сунуться в Кир-Кайдэ, только чтобы не встречаться с сэром Иремом?

Крикс на насмешку побратима не отреагировал.

- Мне все равно нужно было попасть в Кир-Кайдэ, - сказал он. - Этот приказ от лорда Родерика подвернулся очень кстати.

- Кстати для чего? - скептически осведомился Альбатрос, а Юлиан выразил ту же мысль более грубо:

- Что ты несешь?! Какого Хегга ты забыл в этом Кир-Кайдэ?

- Там находится человек, которого я обещал убить.

- Лорд Сервелльд?.. - полуутвердительно спросил у Крикса Альбатрос. Лэр раздосадованно прикусил губу. Этого только не хватало. Крикс и впрямь талантливый разведчик, но до Сервелльда Дарнторна не добраться никому, и попытаться это сделать - настоящее самоубийство. Но еще раньше, чем Лэр успел сказать это вслух, Меченый покачал головой.

- Нет, не он.

В голове Юлиана промелькнула уже совершенно сумасшедшая идея относительно Льюберта Дарнторна, но это, конечно, была ерунда.

- А кто тогда?.. - спросил он у "дан-Энрикса".

- Тот маг, который служит Дарнторну.

Лицо Нойе потемнело.

- К Морскому змею, дайни! Это даже хуже, чем гоняться за "кромешниками"! Ты же слышал, что о нем болтают?..

- Мне это не нужно. Я и так отлично знаю, на что он способен, - хмуро сказал Крикс. Юлиан вдруг подумал, что он еще никогда не видел у "дан-Энрикса" такого странного, почти пугающего выражения лица - как будто Крикс видел не их двоих, а что-то совершенно постороннее. И недоступное чужому пониманию. Южанин помолчал, а потом скупо пояснил - Этот человек - мой враг. Я и отправился-то на эту проклятую войну только затем, чтобы его убить. Но до сих пор никак не подворачивался подходящий случай. Или нет... наверное, мне просто не хватало безрассудства, чтобы просто так, без веской побудительной причины, сунуться в самую пасть Дарнторну.

- А теперь у тебя появилась "веская причина"? В виде приказания от лорда Родерика? - намеренно язвительно и зло осведомился Юлиан.

Южанин усмехнулся.

- Вообще-то, я имел в виду не лорда-командующего, а Бренн. Я тут недавно выяснил, что в предместье Кир-Кайдэ есть "дом милосердия", такой же, как у нас во Вдовьей доле. Это очень кстати. Белые сестры смыслят в медицине, так что смогут принять роды. И, как бы там ни было, у них Бренн будет в большей безопасности, чем здесь. Кроме того, со стороны все будет выглядеть достаточно правдоподобно. Паромщик Римуш везет свою слабоумную сестру в "дом милосердия", чтобы доверить ее попечению сестер. Чем плохо?..

- Из тебя паромщик, как из Тойна - император, - тоскливо возразил Юлиан. Нойе кивнул.

- Опасная затея, дайни.

Крикс пожал плечами.

- А то я не знаю. Но, в конечном счете, это лучшее, что можно сделать.

- Лучшее, что можно сделать - это оставить Бренн здесь и найти для нее какую-нибудь бабку. Если хочешь, я этим займусь.

Южанин покачал головой.

- Прости, но ты не понимаешь, о чем говоришь. Ты видел Бренн?.. С ее телосложением ей вообще не следовало бы рожать - слишком узкие бедра. Да еще первый ребенок. Девять против одного, что повитуха тут не справится. Лич говорил, что Рам Ашад в подобных случаях накладывал щипцы. А в "Золотом роднике" написано о случаях, когда роженице приходилось разрезать живот...

Нойе болезненно поморщился.

- Давай-ка обойдемся без подробностей, идет?.. - попросил он.

- Да уж... заткнись, ради Пресветлых Альдов, - поддержал своего командира Юлиан. Он до сих пор не понимал, как энониец мог читать такую пакость. С другой стороны, познания "дан-Энрикса" внушали смутную тревогу. Что, если энониец прав, и Бренн действительно умрет во время родов? Это не такое уж и редкое явление. Мать Юлиана тоже умерла, когда рожала его младшую сестру. Может быть, будь в Южной марке лекарь вроде Рам Ашада - все бы получилось по-другому?..

- Ладно уж, вези девчонку к Белым сестрам, в лагере ей и правда делать нечего... - со вздохом согласился Юлиан. И тут же пожалел о собственных словах. Кто знает, что с "дан-Энриксом" пройзойдет в Кир-Кайдэ? Правда, побратим и раньше возвращался невредимым из самых опасных мест, но тогда лорд Сервелльд еще не назначил вознаграждения за его голову... Сердце Лэра сжалось от недоброго предчувствия.

* * *

"Дом милосердия" "дан-Энриксу" понравился. Когда речь заходила об обителях Белых сестер, южанин всегда представлял себе унылые и темные строения, в которых, словно тени, скользят по таким же темным коридорам несколько десятков молчаливых женщин, думающих только о собственном долге перед ближним и Создателем. Но это оказалось очень далеко от истины. Сестры имели мало общего с мрачными отшельницами, нарисованными его воображением, да и сам Дом - большая старая постройка, окруженная обширным садом и теплицами - производил самое приятное впечатление. Маленькая комната, где сестры поместили Бренн, оказалась очень уютной - может быть, из-за своих размеров и плавно скругленного потолка. Криксу она слегка напоминала спальни в Академии, хотя даже их "ласточкины гнезда" были значительно больше этой комнатки. В каждой лаконской спальне жили от трех до шести учеников, тогда как здесь помещалась только узкая кровать с толстым шерстяным одеялом и табурет, на котором стояла масляная лампа. Сейчас ее свет окрашивал оштукатуренные стены в теплый оранжевый цвет.

Крикс сидел на краю кровати и задумчиво поглаживал руку Бренн, лежавшую поверх одеяла. Рука была мягкой и безвольной, и "дан-Энриксу" все время чудилось, что косточка на запястье вот-вот прорвет тонкую кожу. Бренн выглядела измученной и нездоровой. Даже в золотистом свете лампы ее лицо казалось бледным и осунувшимся. Юношу это пугало, но сестра, которая осматривала Бренн, заверила мнимого Римуша, что с девушкой все будет хорошо. Еще больше юношу обрадовало ее утверждение, что ребенок у Бренн наверняка будет самым обычным, ничем не отличающимся от других детей. Только тогда "дан-Энрикс" понял, как его тревожила возможность, что этот чужой и в общем-то нисколько не интересующий его ребенок родится таким же несчастным дурачком, как сама Бренн. Ведь это означало, что он никогда не сможет поступить в ученики, не будет понимать, когда над ним смеются или затевают против него что-нибудь недоброе, а самое страшное - на всю оставшуюся жизнь окажется заложником чужой жалости или чужой жестокости. Правда, на это можно было посмотреть и с противоположной точки зрения. Гилберт, к примеру, иногда ворчал, что Бренн с ее недугом счастливее их всех, вместе взятых, но Криксу делалось не по себе при мысли о подобном "счастье".

- Римуш... - негромко позвала Бренн. Оказывается, она не спала, хоть и лежала с полуприкрытыми глазами. - Как ты думаешь, как мне его назвать?

- Кого? - рассеяно спросил южанин. Бренн открыла глаза удивленно посмотрела на него - должно быть, поражалась его непонятливости.

- Моего сына.

- Почему ты думаешь, что будет сын? - невольно заинтересовался энониец. - Тебе так сказал кто-нибудь из сестер?

Бренн счастливо улыбнулась.

- Нет! Я просто знаю. Только я никак не могу придумать, как его назвать.

Крикс неловко отвел взгляд. Какое право он имел сидеть здесь с этой женщиной и держать ее за руку, как будто в самом деле был ей братом или мужем?.. Завтра он уедет, и, скорее всего, они больше никогда не встретятся. А сейчас она смотрит на него и спрашивает, как ей назвать своего сына.

Крикс уже не в первый раз задал себе вопрос: может быть, дело вовсе и не в том, что он боялся за здоровье Бренн? Что, если на самом деле он просто хотел сбагрить ее куда подальше, чтобы она не висела у него на шее? А для очистки совести убедил себя в том, что для нее так будет лучше? Тогда это подлость. Впрочем, через несколько недель девушка уже вряд ли вспомнит о его существовании. И все-таки необходимо было как-то объяснить ей свой отъезд.

- Послушай, Бренн... тебе здесь нравится?

- Да, очень.

- Это хорошо... Мне нужно будет кое-куда съездить, ну а ты останешься здесь, с сестрами. Возможно, я вернусь... не слишком скоро.

Стоило ему начать, как он уже не смог остановиться. Бренн едва ли понимала большую часть слов, которые ей говорили, но она умела превосходно слушать, неотрывно и очень внимательно глядя на собеседника большими серыми глазами.

- Знаешь, Бренн, перед нашим отъездом я продал Эльбрист. Все равно для обычного разведчика подобный меч - слишком большая роскошь... да и взять его в Кир-Кайдэ было бы нельзя. Мне дали за него гораздо меньше, чем он стоит, но все равно, у меня теперь есть две тысячи имперских ассов. Это очень много. Полторы из них я отдал Белым сестрам, чтобы им не пришлось держать вас из милости... и чтобы когда-нибудь потом они могли бы заплатить за ученический контракт твоего сына. - Мысль о потере меча до сих пор отзывалась в нем саднящей болью, хотя Крикс раз пятьдесят сказал себе, что поступил единственно возможным образом. На душе у энонийца было тяжело, но он все же заставил себя улыбнуться Бренн. - Надеюсь, ты не ошибаешься, и это в самом деле будет мальчик, потому что на приданое для девочки надо было дать больше...

Больше всего он опасался, что Бренн испугается или попросит его никуда не уезжать. Но лицо Бренн осталось безмятежным.

- А куда ты едешь?..

- Далеко... в Кир-Кайдэ, - отозвался он. По правде говоря, Кир-Кайдэ было совсем недалеко, но Бренн все равно не поймет, о чем он говорит. С тем же успехом Крикс мог бы сказать "в Адель", или "в Каларию".

- Понятно, - удивительно серьезно откликнулась Бренн. И, помолчав, вернулась к старой теме. - Ну так как его назвать?..

Крикс тяжело вздохнул. А он-то понадеялся, что ему удалось ее отвлечь... Саккронис говорил, что с именами связана какая-то особенная магия, способная влиять на судьбу человека, защищать его от несчастий и недобрых чар. Выбирать имя для младенца должны либо отец с матерью, либо ближайший родственник, или, на самый крайний случай, опекун. Не дело, чтобы имя мальчику давал случайный, совершенно посторонний человек.

Но Бренн по-прежнему смотрела на него, и энониец сдался. Все равно она забудет этот разговор уже через два дня.

- Назови его Астером, - предложил он. И вполголоса пробормотал себе под нос - Может быть, ему это было бы приятно.

- Астер, - повторила Бренн, как будто бы пробуя это имя на вкус. - Красиво...

В комнату заглянула одна из сестер.

- Господин Римуш, наша настоятельница просит уделить ей несколько минут.

- Зачем? - не понял Крикс.

Девушка пожала плечами. Видимо, она сама не знала ответа на этот вопрос.

- Хорошо, я сейчас приду, - кивнул южанин.

- Я провожу вас.

Крикс задумался. В чем дело? Неужели настоятельница не желала, чтобы он сидел здесь наедине с Бренн? Но почему?

- Идемте, - согласился он, вставая на ноги.

Сестра Элена ждала их на продуваемой всеми ветрами галерее, опоясывающей дом с наружной стороны. За те два дня, которые "дан-Энрикс" провел в Доме милосердия, он видел настоятельницу всего дважды, да и то мельком - оба раза она куда-то спешила. Сейчас энонийцу предоставилась возможность рассмотреть ее получше. На ней было такое же платье из грубой серой шерсти и такая же белая шаль, как на остальных сестрах Дома, только на груди имелся вышитый черными нитками знак Семилистника. Крикс был не мастер определять женский возраст, но решил, что сестре Элене должно быть где-то между тридцатью пятью и сорока. Гладко зачесанные волосы были светлыми, пепельного оттенка, а спокойное лицо и удивительно прямая осанка придавали ейсходство с королевой, находящейся в изгнании. "Дан-Энриксу" внезапно стало неудобно за свой внешний вид. Небритый, с головой, обвязанной куском не слишком чистой ткани, чтобы скрыть приметный шрам, "дан-Энрикс" походил не то на обедневшего наемника, не то и вовсе не разбойника с большой дороги. До сих пор Крикс был вполне доволен своим внешним видом, полагая, что узнать в нем Меченого не так просто, но под взглядом настоятельницы он почувствовал себя ужасно глупо.

- Спасибо, Морлин, - сказала сестра Элена неожиданно красивым грудным голосом. - Ты можешь возвращаться к своим делам. Мы с господином Римушем чуть-чуть пройдемся.

Крикс с трудом удержался, чтобы не предложить ей руку, словно они были во дворце, но, к счастью, своевременно подавил это неуместное желание.

Первые десять шагов они прошли в молчании. Потом настоятельница заговорила.

- Мне сказали, вы паромщик.

- Уже нет. Я продал свое место вместе с домом, - отозвался Крикс. Перед поездкой в Кир-Кайдэ они вместе с Юлианом сочиняли биографию мнимого "Римуша". А после этого Крикс всю дорогу шлифовал свою историю, так что в конце концов уже и сам в какой-то степени поверил, что он именно тот, за кого себя выдает. - Хочу попытать счастья у Дарнторна. Говорят, в Кир-Кайдэ набирают новых рекрутов.

- Вам уже приходилось воевать?

- Совсем недолго, против Лорда-Попрошайки.

- А до этого всю жизнь прожили здесь?

- Именно так, сестра.

- А между тем, если судить по выговору, вы южанин.

Криксу показалось, что ему на голову внезапно вылили бадейку ледяной воды. Тем не менее, он все еще пытался играть свою роль.

- Чего-чего?.. - спросил он, притворяясь озадаченным.

Сестра Элена остановилась и спокойно посмотрела на него.

- Я говорю, что вы южанин. Более того - когда вы не следите за собой, то демонстрируете превосходное столичное произношение.

- Вы... вы с ума сошли, - пробормотал "дан-Энрикс". Женщина едва заметно покачала головой.

- Не думаю. Я прожила в Адели двадцать лет.

Крикс сунул пальцы рук за пояс.

- Хорошо, - процедил он. - Чего вы от меня хотите?..

Если бы женщина собиралась выдать его людям Дарнторна, то его уже двадцать раз взяли бы в плен. Если бы она сочувствовала имперцам и заметила, что "Римуш" - не тот, за кого себя выдает, то сделала бы вид, что ничего не замечает. А она зачем-то привела его сюда и сообщила о своей догадке; значит, ей что-нибудь нужно от него. Во всяком случае, ничего другого ему в голову не приходило.

- Я хочу услышать правду. Девушка, которую вы привезли сюда, вам вовсе не сестра. А кто тогда?

- Никто, - признался Крикс, помедлив. Настоятельница пристально смотрела на него.

- Это вы - отец ее ребенка?

- Нет! - с негодованием отверг эту идею Крикс.

- И тем не менее, вы оставили для него очень большую сумму денег. Почему?

Крикс устало потер лоб. Шрам под повязкой зудел невыносимо, но ходить с непокрытой головой в трех стае от Кир-Кайдэ было бы безумием.

- Даже если я все вам расскажу, вы все равно мне не поверите, - с досадой сказал Крикс. Даже не поднимая глаз на женщину, юноша знал, что она по-прежнему смотрит на него.

- С чего вы взяли?.. Попытайтесь.

По большому счету, можно было этого не делать. Крикс уже успел понять, что, если он сейчас спустится вниз, заберет свои вещи и уйдет, никто не станет его останавливать. И уж подавно не поспешит сообщить о нем солдатам Дарнторна. Но тогда настоятельница, вероятно, так и будет думать, что он воспользовался беспомощностью Бренн, а потом избавился от нее, как от сломанной игрушки. И никакие деньги, оставленные Криксом для ее ребенка, сути дела не исправят.

Не вдаваясь в лишние подробности, Крикс рассказал о том, как ехал по деревне и увидел нескольких мальчишек, бросавших в Бренн комками грязи, как забрал ее с собой, а потом обнаружил, что она беременна. Упоминать о Серой сотне он, естественно, не стал.

- Я побоялся, что она умрет во время родов... да и вообще, у вас ей будет куда лучше, чем со мной, - закончил Меченый. И даже удивился - почему ему хотелось в чем-то убедить эту чужую женщину, которую он видел в первый и, наверное, последний раз? - А деньги - это ерунда. В такое время, как сейчас, трястись над лишними деньгами просто глупо. Если мне повезет, я смогу за полгода скопить столько же, сколько оставил здесь. А если не повезет, то никакие деньги будут уже не нужны - разве не так?..

Какое-то время настоятельница молчала.

- Создатель учит, что не следует судить о ком-нибудь поспешно, и что люди куда лучше, чем мы думаем, не зная их, - сказала она, наконец. - К несчастью, это правило очень легко забыть.

- К тому же, люди в массе своей еще хуже, чем мы о них думаем, - пробормотал "дан-Энрикс". Ему почти хотелось, чтобы настоятельница возмутилась, но она только задумчиво взглянула на него.

- Вы в самом деле так считаете?..

Меченый криво улыбнулся.

- Нет, не считаю.

Они медленно продолжили свой путь по галерее. Крикс очень хотел возобновить угасший разговор, но плохо представлял, как это сделать, так что первой снова заговорила настоятельница.

- Не желаете спуститься в сад?..

- Идемте. Кстати, я давно хотел спросил - что это за башенка возле стены?

- Это Зеленая часовня. Мы собираемся там дважды в день, чтобы преклонить колени перед милосердием Создателя.

Крикс посмотрел на старую часовню и задумчиво сказал:

- Я понимаю, зачем преклонять колени перед сюзереном или королем - все люди, в общем-то, равны между собой, и между ними этот жест имеет смысл. Но что толку преклонять колени перед богом?.. - юноша осекся. - Извините. Я не хотел вас обидеть.

Настоятельница улыбнулась - чуть заметно, только уголками губ.

- Не беспокойтесь... Вы элвиенист?

- Да, госпожа Элена.

- Здесь вы в полной безопасности, но за пределами этого дома вам стоит быть очень осторожным. В том числе и в выражении собственных мыслей. Люди Дарнторна сначала убивают человека, и только потом задумываются, действительно ли это враг. А вы южанин и притом элвиенист... Сейчас в Бейн-Арилле все чаще говорят о том, что южане хотят насадить здесь свою веру.

- Что за чушь?.. Разве можно указывать кому-то, во что ему верить? Мы не в Аварисе, - возмутился Крикс.

- И тем не менее, многие верят этим слухам.

- Неудивительно, - желчно заметил Крикс. - Дарнторн придумает любую ложь, лишь бы согнать побольше идиотов на свою проклятую войну.

- Господин Римуш... прошу вас, не будем обсуждать политику. Для нас нет разницы между солдатами Дарнторна и сторонниками императора. Мы служим только Вечно Сущему, посильно помогая всем его созданиям. Сейчас мы лечим раненных солдат Дарнторна, но не потому, что это люди лорда Сервелльда, а просто потому, что это - люди. Можете не сомневаться, когда к нашим сестрам попадает кто-то из ваших, мы выхаживаем его точно так же, как солдат Бейн-Арилля.

- И лорд Дарнторн это позволяет?..

- Лорд Дарнторн нами недоволен, но он знает, что не в его власти запретить нам выполнять наш долг.

Крикс с удивлением взглянул на настоятельницу. Неужели она не понимает, что заявлять о своем нейтралитете иногда гораздо более опасно, чем сражаться за одну из двух сторон? Лечить имперских раненных в окрестностях Кир-Кайдэ - это значило открыто бросить вызов лорду Дарнторну... На какое-то мгновение их взгляды встретились, и энониец понял, что ни о каком непонимании здесь речь ни шла. Сестра Элена и две дюжины ее соратниц очень ясно понимали, чем рискуют - но спокойно продолжали делать то, что полагали правильным.

Меченый опустился на одно колено, взял Элену за руку и почтительно прикоснулся к ней губами.

- Я был неправ. Мне в самом деле следовало преклонить колени перед милосердием Создателя, воплощенном в вас и ваших сестрах.

- Встаньте, пожалуйста, - мягко, но настойчиво попросила настоятельница. - Ваше замечание - это почти кощунство, но я извиняю вас, поскольку вы элвиенист и плохо разбираетесь в нашем учении.

Крикс встал. Смущенным он себя отнюдь не чувствовал, но от улыбки все же постарался воздержаться. Женщина задумчиво смотрела на него.

- Позвольте дать вам небольшой совет. С какой бы целью вы не ехали в Кир-Кайдэ, несколько ближайших дней вам будет лучше провести у нас. Люди Дарнторна прочесывают предместья, но сюда они не придут.

Южанин склонил голову.

- Спасибо, госпожа Элена. Я останусь.

VIII

Римуш находился в Доме милосердия уже четвертый день. Владения сестер, если считать и дом, и присоединенный к нему госпиталь, и старый, частично заросший сад, были достаточно обширны, чтобы два человека не сталкивались друг с другом за пределами общей трапезной. Поэтому оставалась только изумляться тому, как часто сестре Элене приходилось видеть энонийца. Впору было заподозрить здесь какую-нибудь магию - куда бы она не пошла, оказывалось, что южанин уже там, или, по крайней мере, был там пять минут назад.

Что представляет собой этот Римуш (который был, конечно, никакой не Римуш) настоятельница понять так и не смогла, хотя обычно превосходно разбиралась в людях. Несмотря на юношески резкие манеры, необычный гость ей нравился, но вместе с тем любая встреча с энонийцем вызывала у Элены ощущение смутной тревоги. В каждой интонации и жесте энонийца, даже в том, как он ходил по коридорам - легкой и стремительной походкой человека, не привыкшего кому-то уступать дорогу - настоятельнице постоянно чудилось что-то на удивление знакомое. Сестра Элена не могла отделаться от ощущения, что уже видела нечто похожее когда-то в прошлом, и порой мучительно пыталась вспомнить, с чем это может быть связано. Но пока что у нее ничего не получалось.

То ли Римушу было не по себе из-за задержки, нарушавшей его планы, то ли энониец просто не привык сидеть без дела, но он постоянно порывался чем-нибудь себя занять. Наколоть дров для кухни, помочь сестрам в лазарете, даже вычистить все окна в Свечном зале вместо Морлин. Причем предварительным походом за хранившейся в чуланчике стремянкой Римуш себя утруждать не стал. Когда Элена случайно увидела, как энониец, с обезьяньей ловкостью забравшись на высокое стрельчатое окно, орудует тряпкой и при этом еще успевает развлекать стоящую внизу сестру какой-то несерьезной болтовней, она всерьез забеспокоилась. И даже не из-за того, что Римуш вполне мог бы навернуться вниз, а потому, что выражение лица стоявшей внизу Морлин настоятельнице категорически не понравилось. Девушка во все глаза смотрела на южанина и чересчур охотно смеялась над его шутками. Элена терпеливо дождалась, пока сестра уйдет, а после этого подошла к окну.

- Пожалуйста, спускайтесь, - попросила она юношу.

Она ожидала, что он слезет точно так же, как и забирался, держась за витражную решетку на окне. Но энониец грациозно спрыгнул вниз, в очередной раз вызвав у Элены сосущее ощущение под ложечкой. Как будто все это уже происходило раньше, только она не могла вспомнить, где и с кем... Элена напряженно сдвинула брови, в очередной раз борясь с неподатливой памятью - и вспомнила. Чувство было таким, как будто в темной комнате зажгли свечу.

Теперь казалось странным, что она не поняла, в чем дело, еще пару дней назад. Конечно, внешне они были совершенно не похожи, и это мешало, но если смотреть не на черты лица, а на другое - на жестикуляцию, улыбку, на сквозящую в каждом движении самоуверенность - то сходство становилось совершенно очевидным, прямо-таки резавшим глаза. Так почему же она не заметила этого сразу?..

Впрочем, восемнадцать лет - довольно долгий срок, за это время можно позабыть все что угодно... В груди у Элены защемило.

Тем не менее, когда женщина снова обратилась к Римушу, ее голос звучал так же спокойно, как обычно.

- Я очень признательна вам за то, что вы стараетесь помочь в нашей работе, но прошу вас не делать этого в дальнейшем. Ваше присутствие, похоже, слишком сильно действует на некоторых из моих сестер.

Южанин озадаченно нахмурился. Похоже, до сих пор он красовался перед Морлин не вполне осознанно, просто из-за того, что ее восхищенное внимание было ему приятно. Это не могло не радовать.

Потом до энонийца все-таки дошел смысл ее слов, и он почти сердито посмотрел на настоятельницу.

- Значит, вашим сестрам запрещается беседовать с мужчинами?..

Элена тяжело вздохнула. Большинство людей, знавших о Белых сестрах только понаслышке, имело тьму самых нелепых представлений об их ордене.

- Конечно, нет. Сестры могут беседовать, с кем пожелают, и каждая из них вольна в любой момент оставить Дом - как для замужества, так и по какой-нибудь другой причине. Это место - не тюрьма, здесь никого не держат против воли. Обе основательницы нашего ордена прекрасно понимали, что делу милосердия нельзя служить от безысходности или из-под палки. Кроме того, мы верим, что Создатель благословляет всякую любовь между двумя людьми. Но пока сестры живут здесь, я отвечаю за благополучие каждой из этих девушек. И я не думаю, что влюбленность в случайного проезжего, который через пару дней оставит нас и навсегда забудет это место, сделает кого-нибудь из них счастливее. Или вы полагаете иначе?..

Энониец растерянно посмотрел на сестру Элену, потом покачал головой.

- Простите... я об этом не подумал. Обещаю, я больше не стану мешать вашим сестрам.

Настоятельница грустно улыбнулась. Может быть, не так уж они и похожи. Тот, другой, тоже принял бы ее слова к сведению, но скорее удавился бы, чем вслух признать свою неправоту.

- Благодарю вас.

- Не за что... хотя теперь мне, видимо, придется умереть со скуки.

Элена на мгновение задумалась.

- Может быть, вы умеете читать?.. У нас тут есть библиотека. Не очень большая, но до ужина это могло бы вас развлечь.

Южанин посмотрел на женщину в упор, и настоятельница спокойно встретила этот взгляд. Если он полагает, что она пытается проверить свои догадки о его происхождении и положении, то этот мальчик себе льстит. Ей нет необходимости вести с южанином такие игры - он и без этого выдал себя по меньшей мере десять раз. Нельзя же опускаться на одно колено и целовать руку собеседнице, а потом делать вид, что вырос на конюшне.

- Да, госпожа Элена. Читать я умею, - медленно ответил он. - И с удовольствием бы посмотрел на здешнюю библиотеку.

Кто бы сомневался...

- В таком случае, прошу за мной.

Она отвела его на верхушку Круглой башни, где в двух больших, холодных комнатах, располагавшихся одна над другой, хранились все имевшиеся в Доме книги. Большей частью - подаренные ордену кем-то из местных меценатов или присланные из консистории в Арселе, но попадались и тома, скопированные переписчиками из столичного Книгохранилища и присланные из самой Адели. Подбор книг был пестрым. Много философских и духовных книг, богато иллюстрированный Травник Этельрада, "Золотой родник", рядом с которым почему-то красовался присланный магнусом Бейн-Арилля свод бейн-арилльских законов - толстый том, оправленный в телячью кожу и украшенный безвкусным золотым тиснением - и небольшое количество чисто светских сочинений. Элена показала Римушу, где стоит масло для настольной лампы, на тот случай, если юноше покажется, что в комнате слишком темно для чтения, но про себя она была почти уверена, что лампа энонийцу не понадобится. Девять против одного, что Римуш прочитает страниц двадцать из Аэдда Энберрийского, перелистает "Старые и новые сказания" с прекрасными гравюрами Алмани, а потом заскучает и спустится вниз.

Ирем тоже не мог долго сидеть над книгами - во всяком случае, если не искал что-нибудь определенное...

Оставив энонийца одного, Элена по черной лестнице спустилась в сад. Там было холодно, а с неба летел мелкий и колючий снег, но холод ее сейчас не волновал - ей хотелось побыть одной. Элена медленно шла по тропинке, запахнув на груди шаль, чтобы было теплее.

- Будь добр, убирайся, - говорит она сердито. Уже далеко не в первый раз за эти полчаса. - Скоро проснутся слуги, и тогда тебя точно кто-нибудь заметит.

- Твои братья до сих пор настроены меня убить?.. - голос звучит лениво. Калариец получил все, что хотел, и теперь наслаждается покоем. В комнате уже достаточно светло, чтобы Элена могла разглядеть лежащего на спине любовника его во всех подробностях. Старый розовый шрам на ребрах, обаятельно-надменную улыбку, мускулистую руку, которую Ирем закинул себе за голову. Иногда ей кажется, что на всем свете не было другого человека красивее... и несноснее, чем этот калариец. Пару месяцев назад он получил гвардейский плащ и титул императорского коадъютора, а вместе с ним - Семиконечную звезду. И в те же дни впервые оказался в ее постели.

Положение достаточно серьезное, но в ответ на вопрос Ирема она не может удержаться от улыбки.

- Более, чем когда либо.

- Какая пошлость, - покривился Ирем. - Мешать счастью собственной сестры из-за дурацких предрассудков...

- Видишь ли, они считают, что ты должен на мне жениться.

- Это, разумеется, достойная причина, чтобы пытаться меня прикончить. Этим твоим олухам не приходило в голову, что, если они меня убьют, я уже не смогу жениться ни на ком?.. Хотя я часто замечал, что у людей бывают очень странные понятия о логике.

Элене хочется запустить в рыцаря подушкой.

- Ты можешь хоть иногда побыть серьезным?.. Это ведь не шутки. Почему бы тебе в самом деле не попросить у отца моей руки?

- Потому что рыцари из Ордена не женятся, - взгляд серых глаз становится серьезным. - Элена, я ведь тебя предупреждал...

- Да, я помню. Но ведь Валларикс - твой лучший друг. Ты только что спас ему жизнь. Уверена, он сделает для тебя все, что хочешь. Вот и попроси его освободить тебя от этого дурацкого безбрачия.

- Меня? Или всю гвардию?.. - теперь он снова улыбается - но не так весело, как в начале разговора.

- Можно и всю гвардию. Никто особо не расстроится.

- Да, я не сомневаюсь, девушки будут в восторге... Но такое правило необходимо. Человек, которого отвлекают заботы о своей семье, никогда не сможет полностью посвятить себя службе.

- Тогда почему ты не хочешь попросить хотя бы за себя? Или боишься, что тоже не сможешь "полностью посвятить себя службе"?

- Разумеется, боюсь. Кроме того, я собираюсь в скором времени возглавить Орден, а командир, не должен нарушать те правила, которые он заставляет выполнять своих людей. Это дурной тон.

- И как ты собираешься возглавить гвардию?.. Убить Хенрика Ховарда и сам стать принцепсом?.. - насмешливо спрашивает она.

- Нет. Просто скоро Орден соберется на совет и примет новый устав, дающий коадъютору особые полномочия. Хенрику Ховарду придется потесниться.

Ирем, как всегда, уверен в том, что говорит. Если бы другой человек сказал, что он собирается возглавить Орден при живом Хенрике Ховарде, да еще и прослужив в имперской гвардии всего несколько месяцев - то его можно было бы считать либо безумцем, либо хвастуном. Но в устах Ирема это звучит как-то на удивление естественно. В комнате между тем становится совсем светло. Из-за покатой крыши соседнего особняка брызжут лучи встающего над Аделью солнца.

- Мне надоело обсуждать твой Орден.

- Да, мне тоже, - охотно соглашается он, но вместо того, чтобы встать, притягивает ее к себе.

Вот сумасшедший, в доме уже встали!.. Но руки у каларийца сильные и нежные, и готовность возмутиться и вытолкать Ирема вон тает с каждой секундой. Как это уже было раньше, ей быстро становится на все плевать.

Впрочем, через пару минут до слуха Элены долетает звук, от которого недавняя беспечность слетает с нее, как сон. Кто-то быстро и решительно идет по коридору, а мгновение спустя дергает ручку двери. Обнаружив, что она закрыта, человек стучит по створке кулаком.

- Элен, открой немедленно! - требует он.

- Открой, или мы выломаем дверь! - подхватывает второй голос. Элена слушает эти угрозы в каком-то странном оцепенении. Чтобы найти какой-то выход из сложившегося положения, нужна нечеловеческая предприимчивость, а в голове - ни одной связной мысли.

- Что это они там разорались?.. - пренебрежительно спрашивает Ирем. Это заставляет Элену прийти в себя.

- Оденься! - коротко приказывает она рыцарю. Обычно Ирем никогда не делает того, что ему говорят, но сейчас у нее, наверное, такое жуткое лицо, что калариец неохотно тянется за брошенными на ковер вещами.

За дверью продолжают бушевать.

- Да открывай же ты!!

- Мы знаем, что он там! Все равно никуда теперь не денется!

Но, видимо, братья все же отчасти сомневаются в своем последнем утверждении, потому что кто-то из них просовывает в щель между притолокой и створкой кончик своего кинжала и пытается поддеть щеколду, на которую закрыта дверь.

- Они мне надоели. Я сейчас открою, - заявляет Ирем, застегивая на поясе перевязь с мечом.

- Только посмей, - шипит она.

- А что ты предлагаешь?

- Убирайся!

Калариец невыносимо иронично улыбается, приподняв брови.

- Может, ты пояснишь, как именно мне следует убраться?..

- Да как хочешь! Прыгай в окно, просачивайся через стенку - что угодно, но чтобы через минуту тебя здесь уже не было, - в сердцах заявляет Элена, и, только сейчас сообразив, что она полностью раздета, торопливо драпируется в тонкую батистовую простыню, сорвав ее с кровати. Ее одежда должна быть где-то здесь, но поди упомни, где... вчера ей было не до этого.

Ирем беззвучно усмехается и залезает на широкий подоконник. Когда ставни распахиваются, в спальню врывается поток холодного воздуха. Элена вспоминает, что внизу три этажа, а потолки в столичном доме Эренсов достаточно высокие. Ей хочется крикнуть "Стой!", но калариец уже прыгает - так просто и непринужденно, словно занимается этим по десять раз на дню.

Элена бросается к окну и со смесью ужаса, досады и восторга убеждается, что с каларийцем все в порядке. Он уже перебирается через чугунные ворота в виде переплетенных виноградных лоз, а с противоположной стороны ограды собираются зеваки, изумленно глазеющие на выпрыгнувшего из окна мужчину и на кутающуюся в простыню девушку в окне особняка. По всем законам ярмарочных представлений Элене полагалось бы немедля упасть в обморок от чудовищной скандальности своего положения, но вместо этого ее душит хохот. Продолжая запахиваться в простыню, она доходит до двери и двигает щеколду. Ворвавшиеся в комнату братья, мигом оценив сложившуюся ситуацию, бросаются к окну - и, вероятно, еще успевают увидеть Ирема, спокойно удаляющегося по улице.

Элена сидит на краю кровати и смеется. Она знает, что цепляться к ней Эйнар и Ренаром не посмеют. Один раз они уже попробовали обвинить сестру в "распутном" поведении и пригрозили, что расскажут все отцу, но она быстро поставила их на место, перечислив братьям их грешки... о большей части которых отец, кстати, тоже ничего не знал. После такого сообщения двойняшки сразу же раздумали наушничать, а все свое внимание перенесли на "оскорбителя". С которым, слава Всеблагим, им пока что не довелось столкнуться лично. "Энни и Ренни", как она дразнила их в далеком детстве, были исключительно высокого мнения о своих воинских талантах, но сэр Ирем не оставил бы от них мокрого места. Разве что учел бы то, что оба дурака приходятся ей братьями.

Как же все это было давно... Обычно ей казалось, что она почти ничего не помнит о том времени. Их встречи с каларийцем продолжались больше года - до тех пор, пока она не поняла, что это путь, ведущий в никуда. Ирем на ней не женится. Самое большее, на что она может рассчитывать - это на то, чтобы быть любовницей коадъютора, пока однажды эта связь ему не надоест или его внимание не привлечет какая-то другая женщина. Нет, разумеется, когда он говорил ей о любви, то утверждал, что будет ей верен. Наверное, он даже в это верил. Но Элена слышала десятки подобных историй и не собиралась обольщаться. Она уехала в замок отца, в Бейн-Арилль, твердо решив позабыть про каларийца, полюбить достойного мужчину и быть счастливой. Но по сравнению с Аделью в провинции было нестерпимо скучно. Ища для себя какое-то занятие, она стала помогать Белым сестрам. Их семья всегда принадлежала к унитариям, но до того лета Элена очень мало интересовалась вопросами религии. Однако то, что делали Белые сестры, поразило ее воображение. Женщины, о которых во внешнем мире обычно говорили с оттенком снисходительной жалости, как о бедняжках, не сумевших найти мужа и устроить свою жизнь, на деле оказались совершенно не такими, какими она их представляла. Никогда раньше Элена не видела столь же решительных, деятельных и - как ни удивительно - свободных женщин. Им не было дела до того, что о них думают другие, они заботились о каждом человеке, который нуждался в их помощи, а главное - они производили впечатление очень счастливых и самодостаточных людей. В окрестностях их замка было целых две общины Милосердия, и вскоре у Элены появилось множество подруг среди сестер. А еще год спустя Элена огорошила свою семью внезапным заявлением, что хочет вступить в орден. Родственники не могли прийти в себя от такой новости. Первая красавица Адели, девушка, руки которой добивались самые завидные женихи в столице, неожиданно решила присоединиться к Белым сестрам! Тут же, конечно, пошли слухи, что всему виной несчастная любовь... Элена только улыбалась, когда кто-то осторожно намекал, что все еще может уладиться. Если бы сам Ирем, вопреки всякой вероятности, внезапно прискакал в Бейн-Арилль и предложил ей руку и сердце, она бы и то не согласилась. Иногда она очень скучала по нему, но по сравнению с той жизнью, которую вели ее новые подруги, не зависящие ни от кого и ни от чего, перспектива жить и умирать в зависимости от того, как будет вести себя непредсказуемый калариец, выглядела, мягко говоря, сомнительной. Но Ирем, разумеется, не прискакал - и это, кстати, лишний раз доказывало правильность ее решения.

Элена ни разу не пожалела о сделанном выборе. Сперва она жила в одной общине, потом обустраивала другую, потом стала настоятельницей в третьей... В ордене было не так уж много сестер, которые получили бы такое же хорошее образование, как дочь мессера Эренса, поэтому переговоры с местными властями очень часто выпадали именно на ее долю. Приходилось много путешествовать, учиться и работать - в юности она бы в жизни не поверила, что ей придется работать руками, как жене обыкновенного мастерового, но в общинах Милосердия белоручек не было. За всеми этими трудами у нее было не так уж много времени, чтобы думать о сэре Иреме, которого Валларикс успел сделать лордом - новости об этом, а также о грандиозной перестройке Ордена, дошли даже до Внутриморья и Бейн-Арилля, и Элена поняла, что Ирем все-таки осуществил свой давний план.

Со временем воспоминания о каларийце окончательно поблекли, и порой она не вспоминала о нем месяцами - пока кто-то не упоминал о коадъюторе в случайном разговоре, или пока не случалось что-нибудь еще. Вроде приезда странного южанина... Создатель, как же этот юноша похож на каларийца! Не на того, каким сэр Ирем, вероятно, стал сейчас - все-таки, надо думать, к тридцати восьми годам он несколько остепенился - а на того Ирема, каким он был во время их недолгого романа.

На мгновение отвлекшись от своих размышлений, Элена заметила, что начало смеркаться. Это означало, что она бродит по саду уже больше двух часов. А казалось, будто только что спустилась вниз по лестнице. Интересно, сколько сестер искало настоятельницу, чтобы попросить совета или помощи, пока она бродила по заснеженному саду, думая о том, о чем давным-давно пора забыть? Определенно, все эти воспоминания - штука весьма опасная... Вот так утонешь в них - и позабудешь про настоящую жизнь.

Пора было идти на ужин. Настоятельница пошла к дому и увидела, что в окне Круглой башни горит свет. Значит, южанин все еще сидел в библиотеке. Вот интересно, что такого любопытного он нашел среди старых книг?.. Надо бы позвать его в трапезную, а то он наверняка пропустит ужин. Перед трапезой всегда звонили в небольшой медный гонг, но на вершине Круглой башни этот звук был едва слышен.

Крикс перевернул еще одну страницу и опять запустил пальцы в волосы, из-за чего налобная повязка съехала на сторону. В конце концов он снял ее и положил на стол, чтобы надеть потом, перед возвращением в нижние комнаты. Эта привычка взъерошивать себе волосы, когда какое-нибудь место в книге поражало или озадачивало его, появилось у южанина давным-давно, еще когда он ходил к Саккронису в первый год учебы в Академии. Архивариус шутливо утверждал, что по виду энонийца всегда можно с уверенностью сказать, читал ли он что-нибудь интересное - если это было так, то непослушные черные волосы стояли дыбом. За последнюю пару часов он повторял этот жест десятки раз. Когда сестра Элена оставила его в библиотеке, Крикс вспомнил ее упрек о том, что он, элвиенист, ничего не смыслит в их учении, и осознал, что это правда - все его познания об унитариях ограничивались тем, что мог бы рассказать любой ребенок. Унитарии и элвиенисты когда-то считались одной религией, но потом разошлись из-за вопроса о природе зла; унитарии осуждают своих оппонентов за излишнее, с их точки зрения, увлечение разнообразной мистикой и за рассуждения о Тайной магии, и, наконец, унитарии не почитают Всеблагих, утверждая, что Альды - такие же творения Создателя, как сами люди, так что поклоняться им кощунственно. Негусто. Крикс решил, что, раз уж он находится в общине унитариев, будет не лишним получше узнать об их обычаях. Сложив на стол тяжелую и толстую "Книгу Надежды", устав ордена Белых сестер в мышасто-сером переплете и "Историю Великого раскола" Хильперика из Равены, Меченый придвинул к себе первую из книг и наугад раскрыл ее посередине. Поначалу текст казался ему чересчур сухим, но потом в книге встретилось упоминание об Эвеллире. Энонинец изумленно выдохнул, запустил пальцы в волосы и стал читать очень внимательно. Оказывается, у унитариев тоже существовали легенды об Эвеллире - только здесь его считали не наследником Альдов, а человеком, который будет послан в мир самим Создателем, чтобы избавить людей от зла. Про его связь с династией дан-Энриксов не было сказано ни слова, но зато тон рассуждений об Эвеллире в этих книгах был гораздо более торжественным. Хотя его и называли человеком, создавалось впечатление, что в глазах автора "Книги Надежды" Эвеллир был чем-то большим, чем обычный человек. Вот интересно, что сказал бы Князь об этом тексте?.. В нем, между прочим, утверждалось, что Эвеллир появится только тогда, когда мир окажется на краю гибели. Но вот - их мир не то что на краю, а, кажется, уже за краем гибели, а Эвеллира так и не нашлось. И, может, вовсе не найдется.

Крикс почувствовал, что не может читать дальше, и закрыл "Книгу Надежды", которую его так и подмывало назвать "Книгой Самообольщения". Нечего травить душу старыми легендами и ждать, пока Создатель, или Альды, или кто-нибудь еще пошлет им своего наследника. Надо добраться до Кир-Кайдэ и прикончить Олварга. И точка. А пока он лучше разберется в различиях между унитариями и элвиенизмом - это может ему пригодиться, если нужно будет выдавать себя за иноверца. Крикс решительно открыл монументальную "Историю раскола" и погрузился в чтение. Это было гораздо увлекательнее "Книги Надежды", потому что здесь описывались - и почти дословно приводились - те жаркие споры, которые сопровождали разделение элвиенистов и унитариев. В подобных спорах чаще всего участвовали прекрасно образованные и одаренные немалым красноречием представители от каждой стороны, так что читать об этом было интересно.

Он так увлекся рассуждениями Береса о свободе индивидуальной воли, что не сразу заметил, что в комнату на вершине башни поднялась сестра Элена. Обычно к нему не так-то просто было подобраться незамеченным, но в Доме милосердия вечная настороженность разведчика порядком притупилась - здесь и правда было сложно постоянно ожидать чего-нибудь дурного. Крикс заметил настоятельницу только в тот момент, когда густая тень от ее головы упала на страницу книги.

- Что вы читаете? - спросила она вежливо. Крикс поднял взгляд от книги и, все еще мысленно присутствуя при знаменитом споре, коротко сказал:

- Главу о Мельском диспуте.

Во взгляде женщины мелькнуло изумление.

- Не думала, что вас могут интересовать такие вещи. Философские дебаты о добре и зле - это не совсем то, что занимает молодых людей в такие беспокойные времена, как наше.

- Напротив, я давно не читал ничего настолько увлекательного.

- Вот как?.. И вы, конечно, разделяете точку зрения Итлина, а не Береса?

"Да, разумеется" - хотел ответить Крикс. Но с удивлением почувствовал, что это было бы неправдой. То есть - не всей правдой.

- Мне кажется, что тут случилось недоразумение, - медленно сказал он. - Если я все правильно понял, то ваш Берес утверждает, что любой, кто говорит о борьбе добра и зла, тем самым умаляет величие Создателя. Создатель всемогущ, ему не нужно бороться со злом, так как ничто на свете не может существовать помимо Его воли. Значит, Создатель для чего-то терпит зло, а люди просто слишком неразумны и слабы, чтобы понять Его конечный замысел. Поэтому выходит, что элвиенисты, которые говорят, что люди созданы Всевышним для того, чтобы вернуть мир к совершенству, впадают в грех гордыни, думая, будто Создатель неспособен справиться своими силами. Ведь так?..

Элена выглядела так, как будто бы усиленно старается сдержать улыбку. Надо полагать, его небритая разбойничья рожа и шрам на лбу и правда составляли забавный контраст с беседами на богословские темы.

- В целом, да, - преувеличенно серьезно согласилась настоятельница.

- Тогда я не вижу здесь никаких противоречий с нашей философией, - победно улыбнулся Крикс. - Если Создатель так велик, а зло, которое ваш Берес называет абсолютной пустотой, так исключительно ничтожно, то из этого как раз и следует, что уничтожить зло способны только люди. Просто потому, что мы, по своей человеческой природе, тоже сопричастны злу и можем напрямую сталкиваться с ним, а Тот, Кто совершенен, этого не может - они просто находятся в разных измерениях.

Элена удивленно посмотрела на него, а потом улыбнулась - то ли укоризненно, то ли поощрительно.

- Признаться, я ещё не слышала такого аргумента. Но все же, прошу вас, будьте осторожнее - и, если можете, скромнее. При такой манере рассуждать у вас имеются все шансы заслужить и среди нас, и среди ваших собственных единоверцев репутацию еретика. Я понимаю, в вашем возрасте люди еще не успевают до конца утратить склонности к парадоксальному мышлению, поэтому их постоянно тянет к смелым обобщениям, но в таких скользких вопросах, как те, о которых вы здесь рассуждали, слишком легко вызвать чье-то недовольство и нажить себе врагов.

Южанин выразительно пожал плечами. Врагов у него так много, что еще два или три ничего не изменят. Надо думать, эта мысль достаточно явственно читалась на его лице, поскольку настоятельница криво усмехнулась. А потом вдруг спросила:

- Кем вы были раньше, Римуш?

- Почему вы спрашиваете? - тут же насторожился Крикс.

- Наверное, это смешно, но вы до странности напоминаете мне... одного человека. Может быть, вы даже его знали. Вы ведь жили в столице, так что могли сталкиваться с ним.

- Кажется, мы слишком заболтались. Слышите, звонят на ужин? - быстро сказал Крикс, которого эти слова заставили похолодеть. Не далее, как этим утром Морлин с гордостью поведала ему, что их настоятельница была знатного происхождения, и в юности жила в Адели, при дворе. Но он никак не ожидал, что женщина заметит сходство между ним и Валлариксом. Да и сколько там было того сходства?..

- Я просто умираю с голоду, - заявил Меченый, резко отодвигая стул и поднимаясь на ноги. И лишь потом заметил, что внизу продолжают колотить в злосчастный гонг. Даже приглушенный двумя каменными перекрытиями, этот звук казался удивительно тревожным. На лбу настоятельницы появилась глубокая складка.

- Там что-то случилось. К ужину звонят иначе.

- Оставайтесь здесь, - быстро сказал "дан-Энрикс" и метнулся к двери. Но женщина ухватила его за плечо и крепко сжала. Рука у Элены оказалась неожиданно сильной.

- Нет уж, это вы останьтесь здесь. И никуда не выходите. Это может быть опасно.

Крикс удивленно посмотрел на настоятельницу, пытаясь понять - неужто она вправду думает, что он будет прятаться наверху, если в Доме действительно происходит что-нибудь опасное - но Элена не дала ему и рта открыть. Отстранив юношу с дороги, она стремительным шагом вышла на лестницу. Крикс вспомнил про повязку, быстро - и косо - повязал ей лоб и сбежал вниз по черной лестнице, ведущей в сад. Мысль о пожаре, ограблении или тому подобных неурядицах южанина даже не посетила - он был убежден, что ситуация значительно сложнее. Больше всего Меченый жалел о том, что в Доме милосердия не позволялось иметь при себе оружия, поэтому его ножны и походный меч остались в караулке у ворот. Что за нелепость, в самом деле?.. Человек с недобрыми намерениями все равно не станет соблюдать такое правило, зато тому, кто мог бы защитить сестер, придется делать это с пустыми руками. Сейчас "дан-Энрикс" отдал бы полжизни за Эльбрист. Да что там за Эльбрист - даже за ту железку, которую он купил себе перед отъездом, хотя его новый меч был сделан из довольно скверной стали и вдобавок плохо сбалансирован. Все лучше, чем встречать опасность вовсе без оружия!

Но выбирать "дан-Энриксу" никто не предлагал.

Спустившись в холл, Элена увидела бледных, перепуганных сестер, и нескольких мужчин в цветах Дарнторна. Вороненые кольчуги тускло поблескивали под черно-белыми накидками с единорогом. То, что эти шестеро ввалились в Дом все вместе, да еще не сняв оружия, достаточно ясно говорило об их намерениях. Сестры растеряны и напуганы, значит, придется полагаться только на себя.

Элена остановилась перед посетителями и скрестила руки на груди.

- Это святое место. Вы оскорбляете Создателя, входя сюда с оружием.

- О Создателе можете говорить с вашими сестрами, - грубо ответил капитан гвардейцев. - А я делаю то, что мне приказано.

- И что же вам приказано?.. - именно таким тоном - вежливо и чуточку презрительно - беседовала бы с этим мужланом прежняя Элена Эренс, дочь мессера Эдвина. Такие люди, как этот громила, привыкли к тому, что их противники пасуют перед их силой и грубостью, но против безоружной женщины его обычные приемы не годятся, и капитан понимает это так же хорошо, как и она сама. Пусть почувствует себя не в своей тарелке, это будет ей на руку.

- Арестовать имперского преступника, известного как Меченый. Мы знаем, что вы укрываете его в своей обители.

Элена тут же вспомнила про длинный шрам на лбу у Римуша. Скорое всего, люди Дарнторна разыскивают именно его. Но как они узнали?.. Судя по уверенному тону капитана, он не сомневался в том, что говорил. Это может значить только одно - кто-то из их сестер оповещает Дарнторна о том, что происходит в Доме милосердия. Создатель, как же глупо...

- Я не знаю никакого Меченого, - сказала Элена мертвенно спокойным голосом. - В нашем Доме, кроме вас, нет ни одного вооруженного мужчины.

- Лжете!

- Перед лицом Создателя клянусь, что это так. - Еще бы, Римуш честно оставил свое оружие у входа, когда доставил к сестрам Бренн.

- Так, значит, вы - не только изменница, но и клятвопреступница, - процедил капитан. - Я точно знаю, что Меченый находится у вас. Либо вы выдадите его нам, либо мы найдем его самостоятельно. Но я очень советую вам оказать нам помощь. Это ваш последний шанс, сестра. Лорд Дарнторн не станет терпеть рядом с собой гнездо изменников. Выдайте Меченого, или от вашего Дома останутся одни головешки.

Элена холодно смотрела на своего собеседника. Ей очень хотелось бросить ему в лицо что-нибудь вроде "Это от Кир-Кайдэ останутся одни головешки, если лорд Дарнторн посмеет причинить нам зло". Но увы, и она сама, и грубый капитан прекрасно знали, что на деле это далеко не так... Лорд Дарнторн очень долго не решался тронуть орден, потому что понимал, что это может вызвать бурю недовольства у окрестных жителей. Но если Сервелльд сможет доказать, что сестры помогали имперцам, то погром в обители действительно может сойти Дарнторну с рук.

Элена ощущала полное бессилие. Меченый, или Римуш, сейчас наверху. Из Круглой башни можно напрямую выйти в сад, но он наверняка оцеплен людьми Дарнторна. С первого взгляда было ясно, что за этим Меченым охотятся всерьез. Наверняка он успел очень сильно досадить лорду Сервелльду. А она-то, наивная дура, полагала, что на каждую из девушек и женщин в их общине можно положиться, словно на саму себя!.. По правде говоря, она даже сейчас не представляла, кто из них мог быть шпионкой Дарнторна.

При мысли, что она сама заманила юношу в ловушку, Элене чуть не сделалось дурно. Создатель, помоги ему, не допусти, чтобы южанин погиб из-за ее глупости!..

- Вас плохо информировали, капитан. Здесь нет преступников. Кроме того, каждый человек, переступивший порог Дома милосердия и оставивший свое оружие за дверью, вправе просить у нас убежища. Все люди, раненые и здоровые, которых мы сочли возможным приютить у нас, неприкосновенны для земных властей. Это право ордена признано магнусом Бейн-Арилля.

- В Кир-Кайдэ правит лорд Дарнторн. Если вы думали, что он станет терпеть ваше двурушничество вечно, то вы очень ошибались. Я уполномочен сообщить вам, что до окончания войны все привилегии вашей общины упраздняются. Отныне вы и ваши сестры будут делать только то, что вам прикажут.

Элена покачала головой.

- Мы будем делать то, что нам велит Создатель.

Капитан побагровел.

- Где Меченый?! - почти проорал он.

Ответом ему послужил шум снаружи. Элена различила звон оружия и чей-то яростный, гортанный крик. Высокий капитан и его сопровождающие бросились к дверям. Позабыв обо всем, Элена выбежала на крыльцо почти одновременно с ними.

Меченый успел завладеть чьим-то мечом, и в одиночку отбивался от нескольких нападающих. Насколько смогла рассмотреть Элена, двое из гвардейцев Дарнторна уже лежали на земле. Картина была фантасмагорической - плюющиеся искрами факелы, густо летящий снег и обезумевшие люди, всей толпой насевшие на одного.

Меченый отступал, вертелся, как волчок - но оставался на ногах, хотя это казалось невозможным.

- Сдавайся! - крикнул капитан, не делая, впрочем, попыток присоединиться к драке.

Услышал ли его Меченый, так и осталось неизвестным, но сдаваться он явно не собирался. Еще один из его противников упал на снег и сжался на земле. Этот, пожалуй, не убит, а только ранен. Но ранен серьезно,сестрам в госпитале будет тяжело...

Капитан обернулся - и Элену поразило выражение его лица. Холодное, задумчивое, совершенно не такое, как пару минут назад.

- Взять ее, - коротко распорядился он.

Элена ощутила, как ее схватили, и один из солдат капитана грубо заломил ей руку за спину. Она стиснула зубы, чтобы не вскрикнуть. Этим делу не поможешь, а собравшиеся в дверях сестры не должны видеть, что она напугана.

- Бросай оружие, или она умрет! - крикнул Меченому капитан. - Лорд Сервелльд не расстроится, если одной изменницей станет меньше.

"Они не посмеют" - пронеслось у Элены в голове. Но она уже знала, что это не так. Может быть, на следующий день эти мужчины ужаснутся сделанному, но сейчас - сейчас они посмеют все.

На этот раз не приходилось сомневаться в том, что Меченый услышал капитана - потому что энониец крикнул:

- Стойте! Я сдаюсь.

Что же ты делаешь, они сейчас тебя убьют...

Но людям Дарнторна, должно быть, приказали взять "опасного преступника" живым, поскольку в тот момент, когда Меченый отступил еще на шаг, бросив свое оружие под ноги нападающим, никто не рубанул его мечом. Однако ярость гвардейцев, потерявших нескольких товарищей, требовала выхода, так что спустя секунду Меченого уже сбили с ног и принялись с остервенением пинать. Капитан брезгливо наблюдал за происходящим с крыльца.

- Да остановите же их, - не выдержала Элена. Заступаться за кого-то в ее положении было верхом нелепости, но промолчать она все-таки не могла.

Капитан яростно покосился на нее, но ничего не сказал. А несколько секунд спустя распорядился:

- Хватит. - И, поскольку его никто не услышал, капитан повысил голос - Хватит, я сказал! Поднимайте и вяжите.

Пленника быстро связали, скрутив ему локти за спиной, а потом попытались поставить на ноги. Это оказалось не так-то просто - Меченый не шевелился, безвольно обвиснув в руках своего конвоя. Сперва настоятельнице показалось, что он без сознания, но, судя по тому, как злились и сквернословили солдаты Дарнторна, Римуш был вполне в состоянии держаться на ногах, просто не собирается облегчать жизнь своим противникам. И новые удары, сыпавшиеся на него со всех сторон, не могли переломить его упрямства. В результате, когда капитан спустился по широкой лестнице, пленник так и висел на плечах своего конвоя, дерзко улыбаясь своему противнику разбитыми губами.

Капитан что-то сказал ему - Элена не расслышала, что именно. Пленник так же негромко ответил. Вероятно, он сказал совсем не то, что капитан рассчитывал услышать, потому что гвардеец Дарнторна сильно, без замаха, ударил Римуша по лицу - голова юноши мотнулась назад.

- Посмотрим, что ты запоешь в Кир-Роване, - выплюнул он. И приказал - Посадите его на лошадь Вальха, все равно она ему больше не понадобится.

- А с ней что делать, капитан?.. - спросил тот самый гвардеец, что выкручивал ей руку. Его командир чуть-чуть помедлил.

- Отпустите. Лорд Дарнторн решит, как с ними быть.

Лорд Дарнторн, конечно же, решит... скорее всего, ничего хорошего их Дом не ждет. Но их, по крайней мере, не пошлют в Кир-Рован. А вот Меченому уже не спастись, если только Создатель не захочет сотворить для юноши какое-нибудь чудо. Гвардеец выпустил ее, но онемевшее плечо по-прежнему сильно болело, и Элене пришлось сделать над собой серьезное усилие, чтобы держаться так же прямо, как обычно. Но еще больнее было сознавать, что она уже ничего не может сделать. Просто потому, что всякая война отдает милосердие и разум в плен захлестнувшего людей безумия.

Меченый поймал ее взгляд - и раздвинул окровавленные губы в ободряющей улыбке, словно она больше его самого нуждалась в утешении. Эта картина причинила ей почти физическую боль. Неужели ему не страшно? Да конечно, страшно, тут же одернула себя она. Просто он никогда этого не покажет.

Во имя Вечно Сущего, пусть все это когда-нибудь закончиться... И пусть этот южанин, кем бы он там ни был, останется жив.

IX

Настроение у Льюса было - гаже некуда. Известия о войске лорда Ирема оказали на обитателей Кир-Кайдэ неожиданное действие. Люди, которые еще недавно совершенно искренне кричали о своей ненависти к имперцам и клялись, что вышвырнут их из Бейн-Арилля уже к весне, теперь как будто протрезвели и начали говорить о затянувшейся войне неодобрительно. На смену прежним бравурным песням пришла "Песня дезертира", в которой вчерашний рекрут заявлял, что войну ведут лорд Дарнторн с магнусом, а умирают бедняки, и что он сыт этой войной по горло. Он, мол, возвращается домой и призывает остальных последовать его примеру. Текст был очень простым и хорошо запоминающимся, но его, вне всякого сомнения, сочинял не полуграмотный крестьянин - здесь чувствовался очень талантливый поэт. Причем такой, который писал в стиле знаменитого Алэйна Отта, пренебрегая классической метрической формой и с легкостью обращаясь к просторечным выражениям.

Льюберт никогда особенно не интересовался стихами, но эту манеру письма знал даже слишком хорошо. Подобные стихи частенько декламировал в Лаконе Кэлринн Отт. Льюс Отта не любил - за его близость к Риксу и за то, что Кэлрин дружил с самыми отъявленными сорвиголовами в Академии, но постоянно притворялся этаким тихоней. Достаточно вспомнить, как он лицемерно отводил глаза, если какой-нибудь наивный - или льстивый - слушатель его стихов спрашивал имя автора. Льюс готов был поклясться, что и "Песню дезертира" тоже сочинил никто иной, как Отт. Неясно только, было ли это прямым поручением от Ордена, или же Кэлрин написал свою балладу по велению души, а уже потом лорд Ирем позаботился о том, чтобы ее начали распевать в Бейн-Арилле. Как бы там ни было, но "Песня дезертира" пришлась слушателям по душе. Отец был просто вне себя. Он распорядился вешать "за публичные призывы к дезертирству", к которым было отнесено и прилюдное исполнение баллады Отта. Кое-кого действительно повесили, но песню продолжали петь. Впрочем, гораздо чаще запоминающийся мотив насвистывали или напевали без слов, и это было еще хуже, потому что каждый знал, что именно имеется в виду. А если кто-нибудь не знал, то его очень быстро просвещали остальные почитатели таланта Отта.

В небольшом трактире, куда Льюс заехал этим вечером, балладу пели вслух. Причем певец добавил к песне еще два куплета, в которых гвардейцы Дарнторна охотятся за дезертиром, но не могут его поймать. По уровню эти стихи были значительно слабее, чем оригинал, но слушателям они все равно пришлись по вкусу. Песню повторяли для каждой новой компании, ввалившейся в трактир, а кто-нибудь из посетителей торчал в дверях - следил, чтобы поблизости не оказался кто-то из гвардейцев Дарнторна. На Льюберта, сидевшего в углу, никто не обращал внимания - во время своих вылазок из крепости он всякий раз снимал серебряную фибулу с гербом Дарнторна и выбирал самую дешевую и неприметную одежду. В этом трактире он бывал уже не в первый раз, и гости, жившие на двух соседних улицах и давно знавшие друг друга, привыкли, что чужак заказывает сому с пивом и не лезет к другим посетителям. Сперва на него посматривали неприязненно, потом привыкли, а теперь и вовсе перестали его замечать. Прослушивая "Песню дезертира" в пятый раз за вечер, Льюберт мрачно думал, что ему, как сыну лорда Дарнторна, следовало бы позвать гвардейцев, а не слушать, как собравшийся в трактире плебс смеется над приказами его отца. Но потом он представлял, как кого-нибудь из собравшихся тащат во двор и вешают на воротах, и понимал, что никого не позовет. Льюберт пил пиво и в который раз за эти месяцы чувствовал себя в ловушке. Потом он расплатился и в понятном раздражении поехал назад в крепость. Было уже темно, узкая улица, ведущая к Кир-Кайдэ, поднималась в гору, и Дарнторну постоянно казалось, что лошадь вот-вот оступится. Он даже решил, что с поездками в город пора завязывать, но сразу же сообразил, что эта мысль вызвана вовсе не плохой дорогой. Настроение испортилось еще сильнее.

Льюберт был уверен, что в такое время он не встретит у ворот никого, кроме дозорных, охраняющих ворота, но у внешней стены замка было необычно людно. Льюберт спешился, небрежно бросил повод подбежавшему стюарду и пошел взглянуть, что происходит.

- Отец у себя? - спросил он у оказавшегося рядом гвардейца.

- Да, мейер Дарнторн. Вы сейчас к нему?.. Скажите монсеньору, что мы взяли Меченого.

- Того самого?.. - невольно заинтересовался Льюберт. О разведчике из Серой сотни говорили много. Даже слишком много для того, чтобы все сказанное было правдой.

- Да, господин.

- Я хочу посмотреть.

- Тенеро, посвети мейеру Дарнторну, - распорядился капитан. Гвардеец ткнул факелом чуть не в лицо связанному пленнику. Тот откинул голову назад - хорошо знакомым Льюберту движением, которое он сотню раз видел в Лаконе. Сколько Дарнторн его помнил, Крикс вечно встряхивал головой, словно норовистая лошадь.

Крикс?!

На одну краткую секунду Льюс почти поверил в то, что он сошел с ума. В последнее время в крепости все время говорили об имперском войске и о лорде Иреме, и Льюберт очень часто вспоминал "дан-Энрикса". Наверное, и впрямь немудрено было начать видеть южанина повсюду. Даже в связанном избитом пленнике с разбитой бровью и засохшей кровью на щеке. Но потом Дарнторн понял, что он не ошибся. Это в самом деле был "дан-Энрикс".

Льюберт с ужасом смотрел на старого врага. Это было как продолжение кошмара, снившегося ему несколько раз после побега из Адели. В том кошмаре они с Криксом снова затевали поединок, и он снова бил южанина ножом - предательски, исподтишка, когда "дан-Энрикс" отказался воспользоваться своей победой. Только наяву южанин выжил и даже отделался сравнительно легко, а в его снах он умирал на окровавленном снегу, сливаясь с образом убитых из Каларии. А Льюберт просыпался в холодном поту и долго уговаривал себя, что это просто сон. Сам поединок Льюберт помнил крайне смутно, но те несколько секунд, когда он думал, что убил "дан-Энрикса", врезались ему в память очень хорошо - до смерти не забудешь. И это чувство снова возвращалось к нему в снах.

Пленник смотрел на Льюберта в упор. Не приходилось сомневаться в том, что он узнал Дарнторна и знал, что тот узнал его. Взгляд Пастуха казался Льюберту оценивающим, как будто Крикс хотел сказать - да, это я. Ну и что ты теперь намерен делать?

- Капитан Кеннет! - хрипло сказал Льюберт.

- Что, мейер Дарнторн?.. - с готовностью откликнулся гвардеец.

А в самом деле, что? Кеннет просто доставил пленника в Кир-Кайдэ, остальное капитана уже не касается. Льюберт вяло махнул рукой.

- Забудьте. Я передам отцу, что вы привезли Меченого, - пообещал он.

Он шел по двору и чувствовал, что пленник смотрит ему вслед. Льюберт очень хотел бы знать, о чем он сейчас думает.

Крикс проводил Льюберта взглядом. Вот и все. Жизнь, как всегда, решала сложные вопросы без его участия, не слишком-то интересуясь тем, что думает об этом сам южанин. Пока "дан-Энрикса" везли в Кир-Кайдэ, энониец напряженно размышлял, как вести себя дальше. Притворяться Меченым, простолюдином и бывшим дезертиром, или рассказать, кто он такой на самом деле?.. В первом случае его участь будет крайне незавидной. Рядовых разведчиков из Серой сотни вешали довольно быстро, но не приходилось сомневаться в том, что из его казни Дарнторн постарается устроить представление для жителей Кир-Кайдэ и его окрестностей. Спешите видеть: Меченый, столько месяцев досаждавший лорду Сервелльду, болтается в петле! Но это, так сказать, конечный пункт программы. Перед этим будут еще пытки и Кир-Рован. И, конечно, Олварг. Мысль о нем пугала даже больше, чем все остальное. Энониец очень долго добивался новой встречи с Олваргом, но никогда не думал, что опять окажется в роли беспомощного пленника. Скорее всего, у него не будет ни малейших шансов убить мага. А если так, значит, все было зря.

С другой стороны, можно было признаться в том, что он - бывший оруженосец коадъютора. Лорд Бейнор был уверен в том, что Крикс из Энмерри - бастард Валларикса, и он не мог не сообщить об этом своему старшему брату. Сына Валларикса не казнят и уж тем более не отдадут на растерзание свихнувшемуся магу, такой пленник слишком ценен для мятежников. Во всяком случае, пока король не женится вторично... да и потом, пока новая королева не родит. В лагере Родерика из Лаэра поговаривали, что Аттал не оставляет надежды породниться с "дан-Энриксами" - только раньше он сам сватался к Элиссив, а теперь хочет выдать за императора свою сестру. Девчонке чуть ли не пятнадцать лет, но Валларикс, в конце концов, тоже не стар... и вообще, кого волнуют подобные мелочи!

Крикс знал, что император согласится. Должен согласиться. В такое время, как сейчас, король не вправе оставаться без наследника. Особенно если его единственный побочный сын находится в руках у главаря мятежников... как будто мало Валлариксу других бед!

Крикс чувствовал, что он готов возненавидеть самого себя. Выходит, год назад он бросил Орден и Валларикса, вообразив, что следует велению судьбы, ради которой можно пренебречь всякими "мелочами" наподобие вассальной клятвы, а теперь, когда его поступки привели его в Кир-Рован, собирается прикрыться именем дан-Энриксов? Трусливый и предательский поступок. Раз уж он решил порвать с династией и жить, как Меченый, то надо быть последовательным и умереть, как Меченый. В конце концов, его друзьям из Серой сотни вообще не приходилось выбирать, а чем он лучше их?..

Но в своих размышлениях он совершенно упустил из виду Льюберта Дарнторна. И лишь теперь, увидев в свете факелов его перекошенное от изумления лицо, сообразил, что никакого "выбора" на самом деле нет. Льюберт расскажет своему отцу, кто он такой. А уж лорд Дарнторн позаботится о том, чтобы разыграть эту карту с максимальной пользой. Впрочем, слишком полагаться на свою удачу Дарнторну не стоит. Если посмотреть на это дело беспристрастно, то заложник из "дан-Энрикса" не самый лучший. Несмотря на все слухи, признанным бастардом Валларикса он так и не стал. Раньше Крикса это уязвляло, но сейчас он понимал, что это был мудрый поступок. Благодаря этому претензии Дарнторна ничего не будут значить - император всегда сможет пожать плечами и сказать, что так называемый "дан-Энрикс" - просто безродный сирота, подобранный мессером Иремом из прихоти. И крыть Дарнторну будет нечем.

О том, каково Валлариксу, недавно потерявшему единственную дочь, будет терять еще и сына - пусть даже и незаконного и навсегда оставшегося относительно чужим для императора - Меченый предпочел не думать.

Лорд Сервелльд осклабился, словно довольный волк.

- А я-то был уверен, что Хоббард совсем свихнулся! - сказал он. - Когда я назначал вознаграждение за Меченого, Ульфин прочитал его приметы и начал на всех углах орать, что это Рикс. Я ему тогда сказал, чтоб он пошел проспаться и не нес всякую чушь. Мало ли на свете энонийцев со шрамами на лице. А получается, Хоббард был прав! Но ты уверен в том, что ты не обознался?..

- Уверен, - мрачно сказал Льюберт, вертя в руках тяжелый серебряный кубок. Лорд Дарнторн пил вино, но Льюберт еще не успел полностью протрезветь после купленного в трактире пива, так что предпочел оремис. - Что ты собираешься с ним делать?..

Уточнять, что речь идет о Криксе, было глупо. И вдобавок Льюберт испытывал странное нежелание произносить это имя вслух.

- Прежде всего, мы выясним, что ему известно о войске мессера Ирема.

- Скорее всего, ничего, - чуть-чуть подумав, сказал Льюберт. И, встретившись взглядом с лордом Сервелльдом, пояснил свою мысль - То есть не больше, чем всем остальным. Меченого ловят еще с лета - значит, он все это время находился здесь. Я даже думаю... - Дарнторн запнулся, но потом все же решился и закончил - Думаю, что он уехал из Адели в то же время, что и я. Ведь он же все-таки пошел против Валларикса и лорда Ирема. Если бы он остался в городе, его бы посадили в Адельстан.

Льюберт надеялся, что эти слова направят мысли лорда Сервелльда в нужное русло, но отец услышал только то, что его интересовало.

- Да, я об этом как-то не подумал... Жаль. Останься Рикс оруженосцем коадъютора, он был бы нам куда полезнее. Ну ладно, пусть расскажет нам о Серой сотне и о планах Родерика из Лаэра.

- Хочешь сказать, его будут допрашивать... как остальных? - у Льюберта не повернулся язык выговорить "под пытками".

- Ну разумеется, не так. Я скажу Музыканту, чтобы он уделил ему особое внимание. И сам схожу на это посмотреть. Говорят, что этот парень - пащенок Валларикса. Не знаю, так ли это, но, если есть на свете хоть какая-нибудь справедливость - эти слухи обязаны оказаться правдой. Я очень надеюсь, что он на него похож.

- Кто на кого?..

- Меченый - на Вальдера, разумеется.

Льюс чуть не поперхнулся.

- Но ведь он ни в чем не виноват!.. Я говорю о Меченом, - быстро добавил он, увидев в глазах лорда Сервелльда недобрый огонек. По правде говоря, король перед отцом тоже ни в чем не виноват, но тут лучше не спорить. С ненавистью, накопившейся за восемь лет, никакой логикой не справишься.

- С чего ты взял, что он "ни в чем не виноват"?.. - жестко спросил отец - Этот твой Меченый поубивал больше наших людей, чем кто-либо еще из Серой сотни.

Льюс растерянно сморгнул. Да, это так. Даже если Меченому приписали кучу чужих дел, своих он тоже натворил немало.

- Я понимаю, но... но он ведь спас мне жизнь. Ты мог бы...

- Нет, не мог бы, - оборвал лорд Сервелльд. - Чем он лучше остальных убийц и мародеров?

"А чем он хуже тех убийц и мародеров, которых ты одел в свои цвета?.." - чуть было не спросил Льюс. Но, к счастью, вовремя прикусил себе язык. Надо держать себя в руках. Если отец разозлится, помочь Криксу станет совершенно невозможно. Льюберт постарался отогнать от себя мысль, что помочь энонийцу не удастся в любом случае.

- Если все эти слухи о его родстве с Валлариксом - не байки, то он может пригодиться как заложник.

Лицо лорда Сервелльда ожесточилось.

- Кажется, я уже сказал тебе, что я не намерен торговаться с Риксами. И не позволю, чтобы этим занимался кто-нибудь другой. Меченый скажет все, что знает, а потом я пошлю Валлариксу его голову.

- Но если...

- Этот разговор мне надоел. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Куда ты ездил?

Льюберт молчал, не зная, что ответить. "Песня дезертиров", связанный "дан-Энрикс", предстоящий Пастуху допрос - все это смешалось в его голове в какую-то чудовищную кашу.

Лорд Дарнторн взял чистый кубок, до краев наполнил его вином и пододвинул Льюсу.

- Пей. Станет легче, - сказал он почти сочувственно.

Льюберт помотал головой. Если бы ему хватило смелости, он бы сказал, что его давно уже тошнит от этой легкости. Очень легко молчать и позволять другим шептаться, что Семиконечная звезда досталась Криксу не по праву. Слишком легко - принять непрошенную помощь от своего старого врага, и еще легче - не думать о том, что с этим врагом будет дальше. Головокружительно легко жить в лагере мятежников и постоянно видеть вещи, которых не стерпит ни один приличный человек - но делать вид, что ничего не замечаешь.

Но с какого-то момента делается очень тяжело осознавать, во что ты превращаешься. Если только уже не превратился.

- Пей, - повторил мужчина твердо. - И прекрати изводиться из-за всякой ерунды. Я понимаю - Рикс тебе помог, ты чувствуешь себя ему обязанным... Но это не имеет никакого отношения к тому, что он творил в Бейн-Арилле под видом Меченого. Я ведь знаю, ты не слишком интересовался тем, что происходит в дельте Шельды. Расспроси об этим на досуге. Или просто поболтай с парнями Кеннета. Тогда ты будешь лучше понимать, о чем я говорю.

Льюс взял кубок и выпил - залпом, чуть не подавившись дорогим вином, которое вообще-то полагалось пить совсем не так. Но отец одобрительно кивнул. Должно быть, он решил, что Льюберт согласился с его аргументами.

- Я буду присутствовать на завтрашнем допросе Меченого. И позову туда Хоббардов, Фессельдов и Декарров. Если не захочешь присоединиться, я пойму. Придумаем тебе какое-нибудь поручение, из-за которого ты не можешь ехать в Кир-Рован.

Еще один легкий путь. Не ездить. Не смотреть. Просто не знать, что происходит.

- Я поеду с вами.

Отец удовлетворенно улыбнулся. Альды, да когда же они перестали понимать друг друга?..

- Хорошо.

Вернувшись к себе, Льюберт не меньше часа проворочался без сна, думая о завтрашнем допросе Крикса. Но потом его посетила утешительная мысль. Конечно, отец ненавидит императора и всю династию, но он все же разумный человек и не позволит этой ненависти совершенно ослепить себя. За ночь лорд Сервелльд поостынет и поймет, что Меченый полезнее в качестве живого пленника, чем в виде трупа. И особенно теперь, когда войска мессера Ирема уже находятся под Шельдой.

Льюберт пообещал себе, что утром выберет момент, чтобы поговорить с отцом, и снова заведет речь о "дан-Энриксе". Конечно, отменить допрос в Кир-Роване нельзя - о нем уже объявлено, как и о том, что лорд Дарнторн собирается отправиться туда в сопровождении своих вассалов. Но никто не мешает Дарнторну объявить о помиловании Меченого уже в Кир-Роване. Почему нет? В конце концов, великодушие к побежденному врагу с давних пор считается хорошим тоном.

Пока слуга помогал ему одеться, Льюберт мысленно повторял те аргументы, которые он собирался привести отцу. Больше всего Льюс беспокоился о том, как бы "дан-Энрикс" не испортил дело. С него станется с первых же слов восстановить против себя и лорда Сервелльда, и его спутников. Что-то, а доводить людей до белого каления Крикс умел очень хорошо. Не то чтобы у энонийца вообще отсутствовало чувство самосохранения, но, если Крикс решит, что ему все равно конец, он вряд ли станет себя сдерживать. А лорд Дарнторн долготерпением не отличается.

Если бы только можно было побеседовать с "дан-Энриксом" заранее и дать ему понять, как следует себя вести! Но о таком не приходилось и мечтать.

Поднявшись в комнаты к отцу (официально - чтобы сообщить ему о своей готовности идти в Кир-Рован, а на деле - для того, чтобы продолжить их вчерашний разговор) Льюс обнаружил, что лорд Сервелльд встал еще раньше его самого, и уже был полностью одет, как будто ему не терпелось посмотреть на Меченого. Хуже всего было то, что в комнате Дарнторна торчал Фрейн Фессельд, одетый в изумрудный бархат и благоухающий, как целая парфюмерная лавка. Льюберт чуть не заскрипел зубами, когда Фрейн пожелал ему доброго утра. Заступаться за "дан-Энрикса" в присутствии Фессельда было невозможно. Если Льюберт станет спорить с отцом на глазах у их вассала, то лорд Сервелльд только разозлится. Совершенно очевидно, что тогда южанину придется еще хуже.

Те надежды, с которыми Льюберт шел к отцу, исчезли, как роса на солнце. Было непохоже, что лорд Сервелльд изменил свое решение по поводу "дан-Энрикса".

Пока они спускались во внутренний двор, отец, сумрачно улыбаясь, обсуждал с Томсом Довардом искусство Музыканта, выполнявшего в Кир-Роване роль палача. Этого Музыканта Льюберт видел не так часто, но испытывал к нему глубокое отвращение. Все в этом человеке казалось Льюберту отталкивающим - и черный дублет с засаленными рукавами, и бесцветное лицо, и ерническое прозвище. За Музыкантом постоянно следовал его помощник, которого звали Понсом - здоровенная дубина с толстогубым ртом, слишком румяными щеками и лицом законченного олуха. Льюберт подумал, что всего через каких-то полчаса Криксу придется иметь дело с этой парочкой, и ему стало жутко. Надо было не торчать у себя наверху, а действовать, - подумал Льюс со злостью, но сейчас же понял всю нелепость этой мысли. Что он мог? Устроить для "дан-Энрикса" побег из крепости? Льюс не питал никаких иллюзий относительно своих возможностей. Даже если бы он сумел выпустить пленника из его камеры, то их остановили бы в первом же коридоре. А не в первом, так во втором.

Хотя Льюберт прожил в Кир-Кайдэ почти целый год, он еще никогда не посещал Кир-Рован. Эта башня примыкала к крепости вплотную, но при этом обитателеи Кир-Кайдэ всячески старались ее не замечать. Кир-Рован даже получил отдельное название, как будто жители Кир-Кайдэ старались подчеркнуть, что эта башня не является частью замка. На внутреннем дворе Кир-Рована стояла виселица и казнили заключенных, но дурная репутация башни была связана не с этим, а с пыточными камерами, находившимися на нижних этажах, и с "опытами" ворлока, которого лорд Сервелльд взял к себе на службу. Идя по двору, Льюберт порадовался, что проклятый маг в отъезде, и мысленно пожелал ему отсутствовать как можно дольше. Если Меченого отдадут ему, песенка Крикса будет спета. Магу отдавали только пленников, приговоренных к смерти. Некоторых потом потихоньку хоронили в общих ямах, другие бесследно исчезали, но лорд Сервелльд делал вид, что ничего особенного в Кир-Роване не происходит. Будь Льюс на его месте, он бы ни за что не захотел переступить порог Кир-Рована, который по его вине стал притчей во языцех. Но лорд Сервелльд ничего подобного не чувствовал - или, во всяком случае, очень умело скрывал собственные чувства.

Сверля глазами спину отца и силясь угадать, о чем он сейчас думает, Льюберт вошел в большое, сумрачное помещение с маленькими окошками-бойницами под потолком и несколькими горящими жаровнями. Судя по виду, пыточной камерой зал стал только при Дарнторне, а раньше эту комнату использовали как оружейную или как склад. Для лорда Сервелльда принесли кресло, остальные встали за его спиной. Зал располагался в полуподвальном этаже и был холодным, как могила, так что Льюберт с тоской вспомнил об оставшемся наверху теплом плаще. А потом рассердился на себя за то, что может думать о подобной ерунде в такой момент.

- Где Меченый? - спросил отец.

Все-таки "Меченый". Не "Рикс". Льюберт отметил, что отец не хочет лишний раз подчеркивать происхождение своего пленника. Боится, как бы кто-то из его союзников не захотел использовать "дан-Энрикса" в своей игре?..

- За дверью, монсеньор. Ввести?

- Конечно, - нетерпеливо сказал лорд Дарнторн.

Льюберт уставился на пленника во все глаза. Все лицо Меченого покрывали кровоподтеки и синяки, в волосах застрял какой-то сор, а рубашка выглядела непотребно грязной даже с того расстояния, на котором стоял Льюберт. Несмотря на это, спину Крикс держал так прямо, словно проглотил копье, а на мессера Дарнторна и его свиту посмотрел с давно знакомым Льюберту высокомерием. Примерно так же он расхаживал и по Лакону - еще в те времена, когда Дарнторн считал его безродным выскочкой.

На орудия пыток, разложенные с таким расчетом, чтобы произвести на пленника наибольшее впечатление, Крикс даже не взглянул, как будто их здесь вовсе не было, зато Дарнторна он нашел глазами почти сразу. На лбу Льюса выступил холодный пот. Он только сейчас осознал, в какое положение себя поставил. Крикс наверняка решит, что он поддерживает своего отца и пришел посмотреть на пытку совершенно добровольно. Льюберт отвел глаза, почувствовав, что это выше его сил - смотреть на энонийца и пытаться угадать, какое чувство выражает его взгляд - негодование, презрение или такое же непонимание, с которым он смотрел на Льюберта в Каларии?

"Ты же не трус, Дарнторн"...

Отец откинулся на спинку кресла - вероятно, так ему было удобнее смотреть на пленника. Льюс ожидал, что он заговорит о войске Родерика из Лаэра, но первый вопрос отца был совершенно о другом.

- Как давно Белые сестры стали помогать имперцам?

Пленник встрепенулся.

- В Доме милосердия не знали, кто я.

- Лжешь, - отрезал Дарнторн. - На твоем месте я бы не испытывал мое терпение. Кого еще из ваших они укрывали у себя?..

Льюс знал, что отец терпеть не может орден, и невольно испытал тревогу за сестер. Похоже, после эпизода с Меченым лорд Дарнторн окончательно решил, что с Домом милосердия пора покончить. А для этого - предъявить Белым сестрам обвинение в измене.

Крикс покачал головой.

- Сестры не знали, кто я. Они считают войны настоящим бедствием, потому не стали бы поддерживать ни нас, ни вас.

Льюс был почти уверен в том, что энониец лжет - до него уже доходили слухи, будто сестры укрывают и выхаживают раненых из войска Родерика из Лаэра, так что их симпатии к имперцам казались ему довольно очевидными. Но Крикс, естественно, не мог ответить ничего другого.

- Да, такие рассуждения я уже слышал, - усмехнулся Дарнторн. - К слову, твой арест лучше всего продемонстрировал, чего они на самом деле стоят. Измену легче всего прикрывать бабскими причитаниями о жестокости войны и сострадании к противнику. Так что не будем тратить время на беседы о Создателе и деле милосердия - ими я сыт по горло после этой курицы, Элены Эренс. Если не желаешь говорить по доброй воле - будешь отвечать по принуждению.

На сей раз энониец промолчал. Лорд Дарнторн обернулся к Музыканту.

- Мэтр, приступайте.

Понс вытряхнул энонийца из рубашки, разорвав ее от ворота до подола. Южанин усмехнулся, поведя плечами.

- Не тяните, Дарнторн. Здесь прохладно.

Стоявший рядом с Меченым гвардеец вопросительно взглянул на лорда Сервелльда, как будто спрашивая, не пора ли утихомирить энонийца, но Дарнторн едва заметно качнул головой. Льюберт неплохо представлял себе ход его рассуждений. Пусть Меченый дерзит, пока может - все равно запала ему хватит ненадолго.

- С чего начать, мессер? - спокойно спросил Музыкант. Для него подобные допросы были делом совершенно заурядным, а "дан-Энрикс" ничем не отличался от любого другого узника. Лорд Дарнторн сделал неопределенный жест.

- С чего-нибудь попроще...

Музыкант наклонил голову и показал помощникам на дыбу. Льюберту очень хотелось отвернуться или, на худой конец, смотреть себе под ноги, но он приказал себе не отводить глаза. Понс перекинул через перекладину веревку, связывавшую руки южанина, и, закрепив ее на вороте, начал вращать ручку, словно человек, который поднимает из колодца ведро воды. Мышцы на плечах энонийца напряглись. Томс Довард наклонился к Хоббарду и что-то прошептал ему на ухо. Оба засмеялись. Льюберт с ненавистью покосился на своих соседей - и пропустил момент, когда ноги "дан-Энрикса" оторвались от пола. Тело энонийца выгнулось, по грязному виску скатилась капля пота.

Лучше бы он закричал, - тупо подумал Льюс. И тут же задумался - а почему, собственно, лучше?..

Ему смутно вспомнилось, что всего пару лет назад он люто ненавидел Крикса. Ненавидел так, что не мог смотреть на него спокойно, без того, чтобы не почувствовать приступ злости. Кажется, он даже согласился бы на то, чтобы южанин умер - только бы наверняка избавиться от его присутствия. Но даже в самых мстительных мечтах он никогда не хотел видеть Пастуха подвешенным на дыбу. "Это уже слишком, слишком, слишком..." - думал Льюберт, прикусив губу.

Понс подтянул пленника к самой перекладине и деловито закрепил веревку. Лицо у "дан-Энрикса" побагровело, но он продолжал удерживать свой вес на вздернутых назад руках. Музыкант что-то прикинул и указал Понсу на один из грузов, сложенных у ворота.

Меченый оскалил зубы, и Дарнторну показалось, что он все-таки кричит - только беззвучно, за той гранью, за которой человеческое ухо уже не способно что-то воспринять.

Фессельд придвинулся поближе. Вероятно, хотел лучше видеть все происходящее. В руке Фрейн держал надушенный платок, который время от времени изящно подносил к лицу. Теперь их локти почти соприкасались, и Дарнторну мучительно захотелось развернуться и выбить Фрейну пару зубов. "Отойди от меня, падаль, - выругался Льюберт про себя. - Обливаешься духами, чтобы никто не заметил, что от тебя несет тухлятиной". К несчастью, Фрейн не обладал талантом ворлока и читать мысли не умел, поэтому с места не сдвинулся.

- Ну что?.. Надумал что-то рассказать о Белых сестрах? - спросил лорд Дарнторн.

Крикс не отозвался. Льюберт понимал, в чем дело - если тратишь все силы на то, чтобы не заорать, будет уже не до того, чтобы дерзить своим противникам.

- Продолжайте, - приказал отец. Льюберту показалось, что он различил в голосе лорда Сервелльда мрачное удовлетворение. Льюс вспомнил их вчерашний разговор - и обругал себя за глупость. Лорд Сревелльд с самого начала дал понять, что он воспринимает предстоящий допрос Меченого как возможность отомстить Валлариксу. А Льюс еще надеялся на то, что отец передумает! Надо же быть подобным дураком!!

Понс подвесил к ногам энонийца второй груз. Результат был мгновенным и совсем не зрелищным, на что бы ни надеялся Фессельд. На сей раз плечи Крикса вылетели из суставов, и пленник повис, как тряпочная кукла, уронив голову на грудь. Спутанные темные пряди почти закрыли смуглое лицо.

Льюс потихоньку вытер влажные ладони о штаны. Молча. Он выдержал все это молча... фэйры знают как, но выдержал.

- Опускай, - приказал Понсу Музыкант.

Когда "дан-Энрикс" оказался на полу, палач взглянул на пленника задумчивым, холодным взглядом, и снова обернулся к креслу Дарнторна.

- Боюсь, с ним будет трудно, монсеньор.

- Вы хотите сказать, что не способны выполнять свою работу? - голос лорда Дарнторна не предвещал ничего хорошего. Но Музыканта это не смутило.

- Нет, монсеньор. Я хочу сказать, что вам лучше оставить его мне на пару дней - а уже после этого продолжить.

- Делайте свое дело, мэтр, - перебил Дарнторн. - Когда мне понадобится ваш совет, я его попрошу.

Он побарабанил пальцами по подлокотнику своего кресла и окликнул пленника.

- Эй, Меченый!..

"Дан-Энрикс", которому Понс только что без лишних сантиментов вправил вывихнутое плечо, вскинул на лорда Сервелльда мутный от боли взгляд.

- С тех пор, как я узнал, кто ты такой, я искренне надеялся, что ты не трус. Если бы ты сказал все, что следует, на первом же допросе, это было бы удобно, но очень досадно. Есть такие долги, которые лучше платить в рассрочку. Так что сделай одолжение - молчи как можно дольше...

Понс вправил пленнику второй сустав. "Дан-Энрикс" конвульсивно дернулся и заскрипел зубами. Вряд ли в подобном состоянии южанин был способен понимать, о чем с ним говорят, но лорд Дарнторн, нисколько не смущаясь этим, продолжал:

- Могу себе представить, что ты сейчас думаешь... В свои семнадцать лет я был таким же идиотом, как и ты, и тоже верил в то, что ничего на свете не боюсь. В семнадцать лет все поголовно идиоты, и чуть ли не каждый третий не боится умереть - особенно если надеется, что о его смерти будут сочинять баллады. Но я не стану тебя убивать. Раньше хотел, но теперь точно знаю, что не стану. Я прикажу выколоть тебе глаза, отрезать уши и язык, сломать все пальцы на руках и сделать евнухом. А потом отошлю тебя к мессеру Ирему. И будь уверен, что об этом никаких баллад не сложат. Слишком это мрачно для застольных песен, и к тому же песни сочиняют о героях, а не евнухах.

Льюберт похолодел.

- О вашем подвиге в балладах тоже не споют, - хрипло ответил энониец. - Впрочем, поступайте, как сочтете нужным...

Льюберт подумал, что "плевать я на вас всех хотел" звучало бы немногим хуже.

"Может быть, у него был с собой люцер, и он успел проглотить пару зерен перед пыткой?" - промелькнуло в голове у Льюса. Но на дыбе энониец корчился на редкость убедительно - не приходилось сомневаться, что ему и в самом деле было больно.

И все-таки что-то с "дан-Энриксом" было не так. Внешне южанин не особо изменился, но это был не тот человек, с которым Льюберт дрался всего год назад. Дарнторн не отказался бы узнать, что с ним случилось.

- Чего ты хорохоришься, дурак? Лучше не зли мессера Дарнторна, а отвечай, что спрашивают, - буркнул Понс.

- Сомкнув уста, не наломаешь дров.

В пылу ли битвы, в холоде оков

Ценнейший среди всех моих даров -

Молчание, - насмешливо откликнулся южанин. Понс вытаращился на пленника.

- Чего?.. Что это за галиматья?!

- Ну почему "галиматья"? - Крикс явно вознамерился пожать плечами, но не смог и лишь болезненно поморщился. - Это стихи Алэйна Отта. Его ранняя баллада, "Три подарка Девы Озера".

На шее лорда Сервелльда вздулась толстая жила.

- Продолжайте, - резко приказал он Музыканту.

- Если лорду угодно, мы попробуем железо, - предложил палач, приняв у Понса толстые кожаные рукавицы.

"Не знаю, как там лорду, а мне угодно, чтоб ты сдох" - в бессильной ярости подумал Льюберт. Щипцы, железный прут и еще какие-то инструменты Музыканта давно нагревались на решетке, установленной в самой большой жаровне, и запах раскаленного металла доносился до Дарнторна так отчетливо, что впору было попросить у Фессельда его надушенный платок. Льюс обещал себе, что не станет отводить глаза и увидит все, что сделают с "дан-Энриксом", но это оказалось выше его сил. Когда отец кивнул, и Музыкант натянул свои рукавицы, Льюберт торопливо отвел взгляд. Он чувствовал, что даже под угрозой немедленной смерти не станет смотреть на то, что будет дальше. Вместо этого он с тупым удивлением уставился на руку лорда Дарнторна, лежавшую на подлокотнике резного кресла. Смуглая рука казалась расслабленной, как будто Дарнторн находился не в Кир-Роване, а в своей башне.

Льюберт ждал, когда "дан-Энрикс" закричит, но Меченый, по-видимому, твердо решил не издать ни звука... за что и поплатился. Когда Фрейн Фессельд противно захихикал прямо у него над ухом, Льюберт вскинул взгляд на пленника - и обнаружил, что южанин стоит на коленях, согнувшись в три погибели. "Дан-Энрикса" рвало.

- Жалкое зрелище, - презрительно сказал лорд Сервелльд. - Мэтр, прикажите, чтобы здесь убрали...

Энониец выпрямился. Он был очень бледен, мокрые от пота волосы липли ко лбу, губы казались синими.

- Может быть, хочешь что-нибудь сказать?.. - вкрадчиво спросил Музыкант.

- Хочу. Только не вам, - Меченый обернулся к Фрейну (Льюберт вздрогнул - ему показалось, что "дан-Энрикс" смотрит прямо на него). - Будь добр, отойди к стене, Фессельд. Видишь, меня тошнит от запаха твоих духов.

Фессельд издал нелепый звук - как будто подавился собственным хихиканьем. Лорд Дарнторн подался вперед.

- Шутишь, значит?.. Хорошо. Посмотрим, как ты посмеешься дальше. Продолжайте, мэтр.

- Хватит!.. - вырвалось у Льюберта.

Лорд Сервелльд обернулся в его сторону. Льюберту сделалось не по себе - он никогда еще не видел у него такого выражения лица. Но отступать, пожалуй, было уже поздно. Да и сколько можно отступать?..

- Отец, пожалуйста, достаточно. Может быть, это правда.

- Что?

- Что сестры ничего не знали.

Сервелльд Дарнторн неприятно рассмеялся.

- Они знали, Льюс. Но я смотрю, ты непременно хочешь, чтобы я дал Меченому шанс... Хорошо, будь по-твоему.

Лорд Сервелльд обернулся к Меченому

- Оставим старых дур в покое. Если я буду доволен твоими ответами, станем считать, что они в самом деле ничего не знали. Скажи нам - какие деревни вниз по Шельде поставляют провиант отрядам Родерика из Лаэра?..

Меченый посмотрел на Дарнторна исподлобья. И, конечно, промолчал.

Лорд Дарнторн снова рассмеялся.

- Видишь?.. Дело тут не в сестрах. Просто твой дружок пока не понимает, где он оказался и что его ждет. Ну ничего, мы ему объясним.

Льюберт почувствовал - еще немного, и он возненавидит родного отца.

- Разрешите мне уйти, монсеньор, - чужим от злости голосом произнес он.

- Иди, - помедлив, согласился Дарнторн.

Гвардейцы распахнули перед ним тяжелую дверь. Льюс не решился обернуться, чтобы напоследок посмотреть на Меченого. Крикс опять решит, что он сбежал. И будет почти прав. Почти.

"Я не могу устроить для тебя побег, - думал Дарнторн, шагая через двор. - Прости, но это выше моих сил. Но кое-что я все же сделаю..."

X

Сердце у Льюса колотилось так, как будто он действительно пришел в тюрьму Кир-Рована затем, чтобы устроить Меченому побег. Льюберт не мог определиться, что пугает его больше - мысль, что отец узнает о его визите к заключенному, или предстоящий разговор с "дан-Энриксом". Наверняка - очень тяжелый разговор.

- Откройте дверь, - приказал Льюберт. - Я хочу взглянуть на пленника.

- Лорду Дарнторну известно о вашем намерении? - уточнил капитан Кеннет.

- Разумеется, - грубо ответил Льюберт. - Хотите подняться и проверить?..

- Мне вполне достаточно вашего слова, - поклонился капитан. И, помолчав, добавил - Только разрешите мне сопровождать вас, мейер Дарнторн.

Льюс нахмурился. С его отцом никто и никогда не спорил. В манерах лорда Сервелльда было нечто такое, что никому не приходило в голову с ним вольничать. А Льюберта никто не принимал всерьез, и списывать это на возраст было невозможно. Восемнадцать лет - это уже не детство, к восемнадцати годам Валларикс уже стал правителем Империи. Меченый - и тот был на год младше, чем Дарнторн.

- Я что, неясно выразился? - резко спросил Льюс. - Мне не нужен никакой сопровождающий. Просто откройте дверь и дайте факел, чтобы я не сломал себе шею в этой темноте.

- Меченый исключительно опасен. Когда мы застигли его в Доме милосердия, у него даже не было меча. И тем не менее, он убил Вальха и еще троих из наших.

- Не знаю, что там было в Доме милосердия, но сейчас Меченый связан. И вдобавок над ним потрудился Музыкант. Так что, по-вашему, мне может угрожать?.. - надменно спросил Льюберт - Делайте, что вам приказано. А о себе я позабочусь сам.

Заскрежетал несмазанный замок в двери. Льюс глубоко вдохнул, взял факел и вошел. Колеблющийся свет выхватил силуэт человека, сидевшего на полу.

Приход Дарнторна застал пленника врасплох. Когда камера неожиданно осветилась, энониец резко вскинул голову и посмотрел на входящего человека с выражением такого ужаса, как будто ожидал, что его снова потащат на допрос. Льюберт не мог даже представить такого затравленного выражения на лице Крикса, и ему внезапно стало тошно от собственной глупости. Во время пытки Меченый держался так, как будто бы ему все было нипочем, и Льюс поверил в то, что так оно и есть. А вот теперь - увидел правду, совершенно не предназначавшуюся для его глаз.

Впрочем, южанин почти сразу овладел собой.

- Льюс, ты?.. - вслух удивился он, глядя на Дарнторна почти нормальным взглядом.

- Да, это я, - язык едва ворочался у Льюберта во рту. До чего трудно разговаривать с человеком, которого твой собственный отец держит в цепях и собирается убить. - Тебе что-нибудь нужно?

- Ключ от кандалов.

Ну разумеется.

- У меня его нет.

Пленник внезапно усмехнулся.

- Да, это я уже понял. Так зачем ты все-таки пришел?..

Льюберт вдел факел в скобу на стене, и, подойдяпоближе к пленнику, вытащил из кармана небольшой мешочек.

- Вот, - сказал он извиняющимся тоном. - Это твисс. Действует хуже, чем люцер, но это все, что можно было добыть в лазарете. Трать его поаккуратнее, я вряд ли смогу принести тебе еще... Вотри щепотку в десны - это лучше, чем разжевывать.

Крикс затолкал мешочек с твиссом в охапку гнилой соломы, на которой он сидел, и снова поднял взгляд на Льюберта.

- Спасибо. Завтра эта штука будет очень кстати.

Льюс сглотнул.

- Ты очень хорошо держался. Я даже подумал, что у тебя был люцер. Да нет, я знал, что его не было... Просто до вчерашнего дня я никогда бы не поверил, что такое можно вытерпеть без звука.

Крикс задумчиво посмотрел на Дарнторна.

- Знаешь, что я делал в Доме милосердия? - внезапно спросил он.

- Не надо! - торопливо сказал Льюберт. Если он узнает что-нибудь о связи Дома милосердия и Серой сотни, у него не будет выбора. Либо предать "дан-Энрикса" и рассказать все своему отцу, либо предать отца и промолчать. А Льюберту уже смертельно надоело быть предателем.

Крикс качнул головой.

- Никакой тайны в этом нет, не беспокойся... я приехал к Белым сестрам для того, чтобы оставить им беременную девушку. Она сошла с ума после того, как ее изнасиловали шестеро солдат мессера Сервелльда. А потом все ее соседи пользовалась тем, что она принимает каждого мужчину за своего утонувшего брата-паромщика и никогда не запирает двери в дом. - Лицо энонийца потемнело, возле губ возникла злая складка. - Они приносили ей заплесневевшие лепешки и подпорченные овощи, а их детишки называли ее "шлюхой" и швырялись в нее грязью. И при этом все в деревне искренне считали, что оказывают ей благодеяние - ведь без их подачек она точно умерла бы с голода.

Дарнторн нахмурился. Зачем "дан-Энрикс" решил рассказать ему эту историю? Он что, намерен обвинить Дарнторнов во всех ужасах войны?.. Конечно, с Меченым лорд Сервелльд обошелся неоправданно жестоко. Но нельзя винить Дарнторна за все, что делают его солдаты в дельте Шельды. И потом, имперцы в этом отношении ничуть не лучше.

- Что ты, собственно, пытаешься сказать?.. - спросил Льюс настороженно.

- Просто отвечаю на твой вопрос. В мире есть вещи, от которых хочется кричать. Но это не искусство Музыканта с Понсом. Главная задача палача состоит в том, чтобы причинять другим страдания, но иногда мне кажется, что о страдании все эти понсы знают так же мало, как и о стихах Алэйна Отта.

- А ты, значит, знаешь что-нибудь похуже Понса с Музыкантом?.. - не сдержался Льюберт.

Энониец смерил его долгим, непонятным взглядом.

- Может быть.

Дарнторну стало жутко. Да что же такое с ним случилось?..

- Я тебе не верю, - резко сказал он. - Тебе всегда хотелось выглядеть особенным, Пастух. Вот ты и напридумывал себе Хегг знает что.

"Дан-Энрикс" не ответил. Льюс почувствовал, что к щекам жарко приливает кровь. Вот уж, действительно, додумался - пикироваться с человеком, только что выдержавшим пытку и готовящимся к повторению допроса завтра утром!

Пауза затягивалась. Льюберт судорожно думал, что еще сказать. Предупредить южанина о маге, который служит Дарнторну? Нет, едва ли стоит взваливать на пленника еще и этот груз. Выразить Криксу соболезнования из-за смерти Элиссив? Они с энонийцем были близкими друзьями... но Льюс знал, что не осмелиться произнести имя принцессы вслух. Если бы не отец и не его помощник-маг, Элиссив бы сейчас была жива. А вместе с ней - сотни и даже тысячи других людей.

"Пора идти" - подумал Дарнторн. Он уже пробыл в подземелье куда больше, чем необходимо сыну лорда Сервелльда, чтобы увидеть, что пленник его отца надежно охраняется и не предпримет никаких попыток к бегству.

Но заставить себя просто развернуться и уйти Дарнторн не мог. Он переминался с ноги на ногу, не зная, что бы еще сделать, и, в конце концов, сказал:

- Тут у меня во фляге есть еще чуть-чуть вина. Не хочешь выпить?

Энониец принял флягу скованными руками и осторожно наклонил ее. Он пил сосредоточенно и медленно, стараясь не пролить не капли.

- Жаль, у тебя не было воды, - заметил он, вернув Дарнторну его фляжку.

- Тебе не дают воды?! - от неожиданности Льюс повысил голос. Шаги сторожей за дверью стихли - Кеннет и его дозорные прислушивались, не зовет ли он на помощь.

- Не ори, Дарнторн, - поморщился южанин. - Голова и без тебя раскалывается... Насчет воды не беспокойся. Рано или поздно им придется меня напоить, иначе я умру, и всем прекрасным планам твоего отца придет конец. Кстати, спасибо за вино. Никогда не думал, что скажу нечто подобное, но оно даже лучше "Пурпурного сердца".

- Вино как раз паршивое, просто ты голоден и хочешь пить. Завтра я принесу тебе воды. И что-нибудь поесть, - пообещал Дарнторн, ругая самого себя за недогадливость. И, отвернувшись от "дан-Энрикса", несколько раз ударил по дубовой створке сапогом, чтобы привлечь внимание гвардейцев.

- Мне сказали, ты спустился в подземелье, приказал открыть камеру Меченого и проговорил с ним почти полчаса, - глаза мессера Сервелльда смотрели холодно и испытующе. - Я запретил кого-либо впускать туда, но ты воспользовался своим именем, чтобы заставить стражника исполнить твой приказ. Так?

От тона лорда Сервельда Льюберту сделалось не по себе.

- Да, но...

Договорить он не успел. Молниеносное движение руки, затянутой в черную кожу - и его голова мотнулась назад от пощечины. Льюберт прижал руку к носу, а потом, отняв ладонь, увидел на пальцах кровь.

В ушах у Льюберта звенело. Сильнее боли было изумление. Отец никогда его не бил. Ни разу, сколько Льюберт себя помнил...

- Я не потерплю, чтобы мой сын шел против моей воли и спускался в камеры, чтобы беседовать с моим врагом, - процедил лорд. - Ты меня понял?

Темные глаза мессера Сервельда мрачно смотрели на него, и Льюберту внезапно показалось, что они напоминают черные колодцы с ледяной и неподвижной, застоявшейся водой.

- Я понял... монсеньор.

Второй удар был еще сильнее и внезапнее, чем первый. Льюберт пошатнулся. На покрывавший пол ковер упала капля крови.

- За что?.. - выкрикнул Дарнторн.

- Мои люди обыскали камеру пленника и нашли там вот это, - лорд Дарнторн небрежно бросил на стол кожаный мешочек. - Может быть, ты знаешь, что это такое?

- Это твисс, - ответил Льюберт, опустив глаза. Он не хотел, чтобы отец мог видеть выражение его лица.

- Да, это твисс, который ты украл, чтобы отдать Меченому. Я не хочу, чтобы между нами были какие-нибудь недомолвки. Ты мой сын, но если ты еще раз попытаешься у меня за спиной помочь моим врагам, я прикажу тебя запереть и поставлю у двери солдат. Это понятно?

- Да, отец, - еще раз повторил Дарнторн.

Мрачный огонь во взгляде лорда Сервелльда потух.

- Будем считать, что ты усвоил свой сегодняшний урок. А теперь я хочу знать, о чем вы говорили.

Кровь прихлынула к лицу Дарнторна. Отец разговаривал с ним так, как будто бы ему все еще было девять лет, не отмеряя ему даже и того сомнительного уважения, которым пользовался Крикс.

- Спроси об этом Меченого, - сорвалось с его губ прежде, чем Дарнторн успел спросить себя, разумно ли еще сильнее раздражать отца теперь, когда его глупая затея с твиссом выплыла наружу. - Я уверен, он ответит на этот вопрос так же охотно, как и на все остальные.

Льюберт был готов к тому, что за такую дерзость отец влепит ему новую пощечину, но ничего такого не произошло. Пару секунд лорд Сервелльд молча смотрел на него, потом поморщился и отвел взгляд, как будто ему было неприятно видеть Льюберта.

- Мой брат писал, что ты растешь достойным наследником нашего имени. Я вижу, в этом он солгал мне точно так же, как и во всем остальном, - негромко сказал он.

"Так что же получается - заразить "черной рвотой" целую провинцию - это достойно имени Дарнторнов?.." - чуть не выкрикнул Дарнторн. Но возражения уже в который раз застряли в горле.

Человек, которого он знал всю свою жизнь, не мог так поступить. Отца околдовали. Это все его проклятый маг. До встречи с ним лорд Сервелльд был совсем другим.

Льюс постарался отогнать как можно дальше мысль о том, что он мог ошибаться с самого начала. В год первого мятежа он был совсем ребенком. А потом лорд Сервелльд много лет скрывался за пределами Империи, и Льюберт ничего о нем не знал.

- Отец...

- Уйди, - сухо сказал Дарнторн. - Я не желаю тебя видеть.

Льюберт резко развернулся и вышел из комнаты отца, не озаботившись даже стереть бежавшую по подбородку кровь. Слуга, несущий в чью-то комнату чистые полотенца, чуть не налетел на Льюберта - и отшатнулся, разглядев его получше. Льюс подумал, что еще до вечера все обитатели Кир-Кайдэ будут знать, что мейер Дарнторн вышел из покоев своего отца с разбитым носом. Но Дарнторну было наплевать. Последние слова отца все еще отдавались у него в ушах.

"Уйди, я не желаю тебя видеть" - сказал лорд Дарнторн. Большую часть жизни Льюберт старался вести себя так, чтобы быть достойным своего отца. И вот теперь, когда лорд Ирем стягивает свое войско к Шельде, когда часть союзников колеблется, и многие готовы спасти собственные шкуры, выдав главарей восстания Валлариксу - короче, именно тогда, когда лорду Дарнторну нужен хотя бы один человек, на которого он мог бы положиться, Льюберт тоже предает его.

Следующая неделя показалась Льюсу бесконечной. Дарнторн ежедневно ездил в город, читал старый, рассыпавшийся от ветхости трактат о соколиной охоте - чуть ли не единственная книга, которая нашлась в Кир-Кайдэ - или просто шлялся по двору, ловя обрывки слухов о допросах Меченого. Ничего толкового Льюберт узнать так и не смог, только однажды услышал, как пожилой дозорный говорил другому: "А мальчишка молодцом. Уел нашего лорда, да и Музыканта заодно". Потом кто-то из слушателей шикнул, заметив Дарнторна, и беседа прервалась. Единственное, что Льюберт успел понять из сказанного - это что "дан-Энрикс" до сих пор не отвечает на вопросы.

А на следующий день к Льюберту обратился Кеннет. Капитан заговорил с ним в тот момент, когда продрогший и уставший Льюберт поднимался в свою башню.

- У вас найдется для меня пара минут, мейер Дарнторн?

- Чтобы вы сейчас же побежали сообщать о нашем разговоре моему отцу? Увольте, - огрызнулся Льюберт.

Капитан нимало не смутился.

- Вы все еще злитесь на меня за то, что я донес о вашем посещении тюрьмы? Напрасно. Я всего лишь выполнял свой долг.

- Вот и выполняйте его дальше - где-нибудь подальше от меня.

- Боюсь, что это невозможно. Ваш отец отправил меня к вам. Он сожалеет о вашей недавней ссоре.

- Сожалеет?.. - недоверчиво повторил Льюберт. Сожалеть о чем-то, да еще и посвящать в это своих людей - даже таких проверенных и преданных, как Кеннет - это было совершенно не в характере мессера Сервелльда.

- Да. Поэтому он поручил мне рассказать вам то, что нам известно о службе Меченого в Серой сотне. Ваш отец надеется, что тогда вы поймете, что все меры, применяемые к Меченому, полностью оправданы.

Льюберт остановился - на пару ступенек выше Кеннета - и яростно посмотрел на капитана сверху вниз.

- Да пропади он пропадом, ваш Меченый! Пусть его порежут на куски, удавят... запекут на вертеле и подадут на стол, если отцу так хочется! Я больше пальцем не пошевелю, чтобы вмешаться в это дело.

Кеннет одобрительно кивнул.

- Вот это правильно. Я всегда говорил, что каждый должен твердо знать, на чьей он стороне.

- Это все, что вы хотели мне сказать?..

- Нет. Ваш отец просит вас через полчаса быть на внутреннем дворе Кир-Рована.

Льюберт похолодел. Внутренний двор Кир-Рована использовался исключительно для казней. Неужели Крикса собираются казнить прямо сейчас? Только не это!... Ради Всеблагих, пускай окажется, что дело в чем-нибудь другом!!

Льюберт с трудом сдержался, чтобы напрямую не спросить у капитана Кеннета, не связано ли это с Меченым. Нельзя показывать, что это может его беспокоить.

- Хорошо, сейчас спущусь, - спокойно сказал он. - Только переоденусь и накину плащ.

Наверное, подобным самообладанием мог бы гордиться даже Валерик Этайн, считавшийся непревзойденным дипломатом. Ноги у Льюберта подкашивались, но он как ни в чем ни бывало продолжал подниматься в свою комнату и замедлил шаг только тогда, когда удостоверился, что капитан уже не может его видеть. За целый день Льюс почти ничего не ел, но сейчас ему все равно казалось, что его желудок вот-вот вывернется наизнанку. Войдя в свою комнату, он дрожащими руками налил себе вина, разлив по меньшей мере половину, и опорожнил бокал за два глотка. Плеснул еще.

Что ему делать, если Крикса собираются казнить? Хвататься за оружие, устраивать дешевый балаган, который все равно никого не спасет?.. Если бы еще две недели. Ну хотя бы две. Армия лорда Ирема уже соединилась с войском Родерика из Лаэра...

Льюберт надел плащ, попробовал застегнуть фибулу с единорогом. Пальцы дрожали и не слушались, Дарнторн загнал иглу себе под ноготь и со злостью отшвырнул тяжелый плащ. Плевать. Надо идти.

На внутреннем дворе Кир-Рована было немноголюдно - никого из тех, кто ранее присутствовал при допросе Меченого. Только лорд Дарнторн - и дюжина его гвардейцев, в том числе капитан Кеннет. Лорд Дарнторн, прищурившись, смотрел на бледное зимнее солнце и чему-то улыбался. Всю последнюю неделю было очень хмуро, и только сегодня, как в насмешку, слегка прояснилось. Небо было белым, но кружившийся в воздухе снег красиво серебрился в лучах пробивавшегося через тучи солнца.

Сделав еще несколько шагов, Льюберт заметил, что рядом с потемневшей от дождей и снега виселицей возвышалась деревянная колода с белым, свежим спилом. Кажется, Крикса собирались обезглавить - Дарнторн принял во внимание высокое происхождение своего пленника.

"Будь оно все проклято!" - подумал Льюберт, стискивая кулаки. Ладони были совершенно мокрыми. Наверное, он бы чувствовал себя немногим хуже, если бы казнить собирались его самого.

А потом он увидел Крикса. В пыточную камеру южанин вошел сам, а теперь почти висел на плечах у сопровождающих его гвардейцев, едва шевеля ногами. Вместо сапог на Меченом были какие-то обмотки. Кажется, южанин не мог наступать на полную ступню. Что же с ним делали? Ставили ноги на жаровню, надевали "гверрский сапожок", сжимавший кости?..

На одну секунду Льюберту почудилось, что энониец поседел, но потом он сообразил, что то, что ему показалось сединой, было всего лишь снегом, падавшим на волосы "дан-Энрикса".

Южанина поставили на колени посреди двора - так, чтобы ему было видно и недавно построенную плаху, и мессера Дарнторна. На лорда Сервелльда и его стражу Крикс не посмотрел вовсе, на колоде задержался взглядом чуть подольше. Льюберту казалось, что в пленнике что-то надломилось. Раньше энониец ни за что не стал бы стоять перед кем-то на коленях, даже не пытаясь встать.

А ведь все это уже было, - вспомнил Льюберт. Площадь Четырех дворцов. Рыцари Ордена, выстроившиеся в каре у эшафота. Только плахи на том эшафоте не было - Валларикс пощадил своих врагов.

А вот отцу на это не хватило милосердия...

Лорд Дарнторн склонил голову к плечу, глядя на Крикса.

- Приготовился умирать, не так ли?.. Зря. Я ведь сказал, что не намерен тебя убивать.

Сердце у Льюберта едва не выскочило из груди. Выходит, Крикса все же не казнят?! Но эта плаха... и конвой, стоящий по периметру двора... Должно быть, Меченый думал о том же самом. С полминуты он молчал, а потом разлепил сухие губы и довольно неразборчиво спросил:

- Тогда к чему весь этот фарс?

Лорд Сервелльд улыбнулся так, что по спине у Льюберта прошел озноб.

- Да так... просто воспоминание об одной скверной шутке, которую со мной разыграли десять лет назад. В тот раз Вальдер решил, что с меня хватит одного позора. Я последую его примеру. Тем более, что своим прозвищем ты подсказал мне исключительно удачную идею. Покажи ему, Понс.

Помощник Музыканта, глупо улыбаясь, показал южанину какой-то металлический предмет. Льюберт вытянул шею, пытаясь понять, что это может быть, и запоздало опознал тавро - точную копию того, каким клеймили лошадей и племенных быков в Торнхэле. Впрочем, это же тавро обыкновенно ставили приговоренным к каторжным работам. "Собственность лорда Дарнторна". Как правило, клеймо ставилось на лоб или на щеку, чтобы беглого можно было узнать издалека.

Льюберт подумал, что он умер бы на месте, если бы услышал, что ему собираются поставить на лице подобное клеймо. Жутко было представить, каково сейчас должно быть гордому "дан-Энриксу".

- Что, нравится?.. - насмешливо спросил южанина его отец. - Готовь жаровню, Понс. Да поживее.

Пленник поднял на Сервелльда тусклый взгляд.

- Ну и убогая же у вас все-таки фантазия, Дарнторн...

- Неужто? А вот я всегда считал, что для людей твоего склада даже пытки лучше, чем позор. Вот и посмотрим, так ли я был прав.

Во взгляде Крикса промелькнула странная искра.

- Чем затевать очередной мятеж, вы лучше бы читали "Монологи" Эйта из Гоэдды. Там, между прочим, говорится, что позорить человека может только то, что делает он сам, а уж никак не то, что делает с ним кто-нибудь другой.

Лорд Сервелльд усмехнулся - хотя Льюберт готов был поклясться в том, что отец в ярости. На Меченого он смотрел, как на смертельного врага.

- Посмотрим, как тебе поможет эта трепотня, когда Музыкант с тобой закончит. Кстати, долго еще ждать? - спросил он, обернувшись к Понсу с Музыкантом.

- Пару минут, мессер, - откликнулся палач.

- Прекрасно. Мне уже не терпится взглянуть на результат.

* * *

Темно-багровая боль прижимала к камням, не отступала даже в беспамятстве. Боль гнездилась в вывернутых суставах, боль вгрызалась в покалеченные ступни, нестерпимо-жаркими углями полыхала под повязкой у него на лбу. Меченому хотелось сорвать эту повязку и прижаться лбом к холодным и сырым камням, чтобы хоть ненадолго унять боль, но он не мог заставить самого себя пошевелиться. Больше всего пленника пугала мысль, что через несколько часов его опять потащат на допрос, а он не сможет больше этого терпеть и сдастся, предав тех, кого обязан защищать.

У Крикса больше не было сил молчать и огрызаться. У него вообще ни на что больше не было сил. Южанин давно перестал понимать, что с ним произошло в реальности, а что привиделось ему уже потом, когда он трясся в лихорадке на гнилой соломе. Строй безучастных ко всему гвардейцев, Понс с тавром, паскудная ухмылка лорда Дарнторна - это наверняка происходило наяву. И перекошенное лицо Льюберта, казавшееся чуть ли не бледнее, чем снег на его воротнике - это, пожалуй, тоже было наяву. А вот те люди, которые заходили в его камеру, спорили и громко что-то обсуждали, не давая Криксу соскользнуть в спасительное забытье, скорее всего, были бредом. Просто потому, что большинства этих людей в Кир-Роване быть не могло. Ни лорда Ирема, ни Лейды Гвенн Гефэйр, ни, тем более, Седого. Но от мысли, что они - всего лишь плод его воображения, легче "дан-Энриксу" не становилось. Их голоса казались резкими, как крики чаек, они ввинчивались в его мозг, и каждый из входящих что-то требовал - вспомнить о своем долге перед троном, или же признаться, что он был не прав, или снова попытаться завладеть наследством Альдов... А он был истерзан болью, трясся от озноба и не мог исполнить ничего из того, что обещал себе или другим. Но они не желали это видеть.

Потом дверь со скрежетом открылась, и "дан-Энрикс" вжался в стену. Сердце подскочило вверх и заколотилось где-то возле горла. Это что, за ним?.. Создатель, почему так скоро?! Щурясь от яркого света, энониец различил в дверях пару гвардейцев Дарнторна и еще незнакомого темноволосого мужчину, одетого в неприметную дорожную одежду. Музыканта или Понса с ними не было.

- Вам что-нибудь нужно... мэтр? - странно напряженным голосом спросил один из солдат Дарнторна. Их спутник резко дернул подбородком.

- Нет. Оставьте факел и проваливайте.

Пока стражник вставлял факел в скобу на стене, темноволосый подошел к "дан-Энриксу" и посмотрел на него сверху вниз. Глаза у незнакомца были очень светлыми, похожими на острые осколки бледно-голубого льда.

Еще мгновение назад Крикс был уверен, что ничто на свете не может быть хуже нового допроса, но сейчас он понял, что ошибся. Энониец дернулся, пытаясь встать. Ножная цепь противно загремела. Гвардеец рванулся было к нему, но Олварг даже бровью не повел.

- Я, кажется, сказал - проваливайте, - равнодушно сказал он. - Если вы мне понадобитесь, я вас позову.

Мгновение спустя дверь камеры закрылась - приказы мага здесь явно старались выполнять со всей возможной быстротой. Крикс оперся о холодный пол сперва ладонью, а затем коленом, и, держась за стену, медленно поднялся на ноги. Он был готов к тому, что Олварг собьет его с ног, но тот не двигался, следя за ним с заметным интересом. Впрочем, в ту давнюю ночь в Галарре Олварг тоже не спешил разделаться со своей жертвой. Ему нравилось играть на чужом страхе и отчаянии.

Ладонь "дан-Энрикса" неловко соскользнула по осклизлому от сырости камню, и Меченый едва не упал обратно на солому.

Олварг склонил голову к плечу, как будто наблюдал за балаганным представлением.

- Не надо так спешить, - недобро улыбнулся он. - Времени у нас сколько угодно, так что торопиться некуда.

"Дан-Энрикс" семь последних лет гадал, как должен выглядеть этот человек, и сейчас неожиданно подумал, что все это время он подспудно ожидал чего-то более внушительного. Лицо Олварга было смуглым от природы, но казалось нездорово бледным, как у человека, почти не бывающего под открытым небом. Надменный рот с узкими тонкими губами казался скошенным, а под глазами красовались темные мешки. В прошлом маг, скорее всего, был по-своему красив, но сейчас он выглядел, как человек, измученный долгой болезнью или пристрастившийся к люцеру.

Тем не менее, его лицо казалось Меченому удивительно знакомым. Потребовалось всего несколько секунд, чтобы понять, кого ему напоминает маг. Ни нездоровый цвет лица, ни жесткие, напоминавшие голубоватый лед глаза, ни более тяжелый подбородок не скрывали сходства между Олваргом и императором. Это напоминало дурной сон, в котором хорошо знакомые предметы видятся нелепо искаженными и оттого пугающими.

Юноше смутно вспомнилось, как он однажды попытался заговорить с лордом Иремом об Олварге, и рыцарь обронил, что их противник хочет отомстить династии дан-Энриксов. Это было чуть ли не единственное, что его сеньор когда-либо сказал об Олварге - возможно, именно поэтому те слова Ирема и врезались в память южанина так крепко. Тем более, что он так и не понял, чем конкретно представители династии могут быть виноваты перед магом.

Теперь Криксу показалось, что он начинает понимать, в чем дело.

- Ты - бастард Воителя? - спросил он вслух. Слова имели ржавый и соленый привкус крови.

Олварг выразительно прищурился.

- Бастард?.. Совсем наоборот. Я его старший сын. Его наследник.

Энониец вздрогнул. Старший сын?!.. Саккронис как-то рассказал "дан-Энриксу" о старшем брате императора, погибшем в тот же год, когда Наин впервые взял младшего принца на войну. Старшего сына Наина Воителя звали Интариксом, он пользовался популярностью среди столичной знати, но в частной жизни, кажется, был не особенно приятным человеком. Если верить Саккронису, в детстве Валларикс постоянно пропадал в Книгохранилище, поскольку во дворце наследник не давал ему прохода. Крикс сначала посчитал, что речь идет о ссорах и подначках вроде тех, которые случались у них с Вали, но довольно быстро осознал, что между сыновьями Наина Воителя существовала настоящая вражда. Во всяком случае, со стороны Интарикса. Саккронис дал понять, что старший брат терпеть не мог Вальдера и всячески донимал его, хотя разница в возрасте между ними составляла почти восемь лет. Если младший принц не успевал дочитать заинтересовавшую его историю в Книгохранилище и забирал понравившуюся книгу во дворец, то можно было не сомневаться, что на следующий день она окажется изорванной или же залитой чернилами. Валларикс уверял, что он тут ни при чем, и архивариус был склонен ему верить. Если младший принц привязывался к какому-нибудь животному, будь то сокол, лошадь или гончая, с этим животным обязательно случалось что-то нехорошее - соколу выдирали маховые перья, в сено лошади по недосмотру попадал болиголов, собаку кто-нибудь ошпаривал ушатом кипятка. Виновных в этих пакостях найти не удалось ни разу. Валларикс не сомневался в том, что это - дело рук Интарикса, но наотрез отказывался пойти со своими подозрениями к отцу. Наорикс откровенно недолюбливал старшего сына, и Вальдер считал, что подливать масла в огонь своими жалобами было бы нечестно.

Крикс попробовал узнать еще какие-то подробности, но архивариус, как будто спохватившись, перевел беседу на другой предмет, и с того дня ни разу больше не вернулся к этой теме.

- Значит, ты - Интарикс?..

- Я смотрю, они решили ничего тебе не говорить. Что ж, это вполне понятно... Дураков проще всего использовать вслепую.

- Никто меня не использовал, - устало сказал Крикс.

- Неужто?.. - оскалился маг. - Сивому с его Тайной магией нужен болван, в котором течет кровь дан-Энриксов. Вальдеру нужен запасной наследник. Ирему просто нужно перед кем-то рисоваться - у него такой характер. Беда только в том, что лично ты ни одному из них не нужен. Сивый интересовался каждым новым кандидатом на Наследство Альдов точно так же, как тобой - а после этого отбрасывал его, как грязную салфетку. Вальдер забудет о тебе, как только его новая жена родит ему хотя бы двух детей. А коадъютор найдет себе нового оруженосца, который не усомнится в том, что мессер Ирем - воплощение рыцарских добродетелей. Всем будет хорошо, и только ты один сгниешь в этой вонючей яме. Грустно, правда?..

Крикс смотрел на Олварга, а вспоминал совсем другое - то, как маг когда-то предлагал своему пленнику в Галарре спасти свою жизнь, присоединившись к "кромешникам". И что случилось дальше. "Неужели он забыл, что я все это видел? - раздраженно думал энониец. - Олварг должен понимать, что я прекрасно знаю, кто он и на что он вообще способен. Как он может думать, что после такого я поверю хотя бы одному его слову?.."

- Ты действительно дурак, - презрительно заметил Олварг. - Думаешь, что я с тобой играю, пытаешься угадать, чего я от тебя хочу... хотя на деле все как раз наоборот. С тобой играли всю твою сознательную жизнь. А мне это как раз совсем не нужно. Я и так могу сделать с тобой все, что пожелаю. И поверь, мои возможности намного превышают все, на что способны палачи Дарнторна.

Олварг неожиданно шагнул вперед и сорвал повязку с головы "дан-Энрикса". Ко лбу как будто снова приложили раскаленное клеймо. Крикс зашипел от боли - и только потом сообразил, что только что имел возможность ударить оказавшегося слишком близко мага цепью. Но теперь момент был упущен. Олварг успел бросить окровавленную тряпку на пол и остановиться на том же самом месте, где стоял до этого, вне досягаемости от прикованного к стене пленника.

- Похоже, я недооценивал Дарнторна... - сказал маг после короткой паузы. - Вот что делает с людьми старая ненависть. На этот раз лорд Сервелльд явно превзошел самого себя. Тебе, конечно, говорили, что ты удивительно похож на Наина Воителя?.. Когда я смотрю на тебя, мне кажется, что он воскрес из мертвых - специально для того, чтобы я мог полюбоваться на тавро Дарнторнов у него на лбу.

- Ты что, настолько его ненавидел?.. - через силу спросил Крикс, не очень понимая, зачем ему это знать. Смотреть на мага становилось все сложнее. От боли и усталости мутилось в голове. Ноги дрожали. Не хватало только сползти на пол по стене или - еще того не лучше - упасть на колени прямо перед ненавистным магом.

- Ненавидел?.. Да, пожалуй. Жаль, что его можно было убить только один раз. Все получилось как-то слишком быстро... и довольно бестолково.

- Что он тебе сделал? - с удивившим его самого упрямством спросил Крикс.

Сэр Ирем говорил: понять врага - значит наполовину победить... а может, это говорил не Ирем, а какой-то знаменитый полководец древности, а коадъютор просто повторял его слова. Неважно.

Маг оскалился.

- Честное слово, люди никогда не перестанут меня поражать. Чего стоит хотя бы эта способность к любопытству в полушаге от могилы... "Что он сделал"... А что ты, собственно, успел узнать о Наине, бастард? То, что он сражался в Ярнисе и присоединил Антарес и Иллирию?..

Крикс промолчал. Живя в Адели и вдобавок появляясь во дворце, где часть придворных еще помнила старого императора, он много слышал о Воителе, о его привычках, о его любовных похождениях, о его вспыльчивом характере... Но Олварг, сам того не зная, оказался очень близок к истине. Все представления "дан-Энрикса" о Наине Воителе так и остались исключительно поверхностными.

- Понятно, - мрачно ухмыльнулся маг. - О Наине ты знаешь только то, что вдалбливают первогодкам в Академии. Ну что ж, устрою для тебя небольшой экскурс в нашу семейную историю, раз уж Вальдер не удосужился этого сделать за семнадцать лет. Всю эту кашу заварила эта глупая старая сука, моя бабка...

Энониец вздрогнул, осознав, что он говорит о королеве Олетте. А маг так же невозмутимо продолжал:

- Узнав, что ее будущий наследник постоянно ездит к шлюхам из Веселого квартала, она пришла к выводу, что принца следует женить. Блестящая идея, ничего не скажешь. Только вот невесту она выбрала сама, по собственному вкусу. Наорикс жену так и не полюбил, но свой супружеский долг выполнил как положено. Во всяком случае, я родился в первый год после их свадьбы. Тут-то все и началось. Ты, вероятно, знаешь, что способность к ворлокству передается по наследству? В роду моей матери ворлоки рождались почти в каждом поколении... Очень устойчивая магическая линия, усиленная несколькими родственными браками. Я тоже должен был родиться ворлоком. И очень Одаренным ворлоком, судя по тому, на что были способны мои дяди с материнской стороны. Но кровь дан-Энриксов не совместима с магией. И она оказалась сильнее, чем кровь моей матери. Так что я родился с ворлочьими белыми глазами, но без малейшей искры Дара. Уже это могло бы свидетельствовать, что я истинный дан-Энрикс, но Наина это обстоятельство не убедило. Он как раз в то время, на свою беду, нашел у маменьки любовное письмо, которое она писала своему кузену... Она, понимаешь ли, его любила - но пойти против семьи и отказаться от брака с принцем и наследником престола не решилась. А теперь представь - воитель узнает, что его благоверная по уши влюблена в другого, а потом ему приносят сына с самыми что ни на есть ворлочьими глазами. Каково?.. Наин и так-то сдержанностью никогда не отличался, а тут с ним и вовсе сделался припадок. Он кричал, что королева ему изменила, что он отошлет и "ведьму", и нагулянного ей ублюдка к ее родичам из Халкивара... и так далее, и все тому подобное. И весь дворец, от лордов до последней поломойки, слышал, как он поливает грязью мою мать. Правда, Наин тогда так ничего и не предпринял, а просто закрылся у себя и целую неделю пил, как вербовщик из Алой гавани. Потом явился Сивый и каким-то чудом смог вправить ему мозги. Во всяком случае, вопрос о том, что я не настоящий сын правителя, больше никогда не поднимался. К матери Наин стал заходить только в сопровождении кого-то из придворных. Что ж, это хотя бы избавляло ее от необходимости с ним спать... Со мной Наин старался обращаться, как с наследником, но я все равно знал, что он терпеть меня не может. Никогда смотреть на меня не мог без содрогания. А потом я впервые познакомился с моими дядями из Халкивара. Я увидел силу, которую дает людям магия, и она привела меня в восторг. Примерно в то же время наш дворцовый маг, Галахос, объяснил мне, почему я не стал ворлоком. В тот день я понял, что меня ограбили. Дан-Энриксы лишили меня магии, которая предназначалась мне с рождения, а моя собственная мать трусливо предала меня и эту Силу ради человека, вытиравшего об нее ноги.

Крикс растерянно смотрел на мага, пытаясь понять, как следует воспринимать его рассказ - как ложь, которой тот надеялся добиться каких-то собственных целей, или же как правду?.. Если допустить, что Олварг не солгал, то его ненависть к Династии делалась куда более понятной. Вся эта история и правда выглядела крайне мерзко.

- Что ты на меня уставился, бастард? - процедил маг, заметив взгляд "дан-Энрикса".

- Я пытаюсь понять. Меня ты ненавидишь потому, что я похож на Наина, а Наина - за то, как он поступил с твоей матерью. Но Валларикс - твой брат... и он не виноват в поступках вашего отца.

- Валларикс?.. Ах, Валларикс... - жутковато усмехнулся маг. - Рассказать тебе о твоем обожаемом Валлариксе? Когда мне было семь, Наин собрался ехать в Вальяхад. Перед этим он допоздна пил со своими приближенными в Зале тысячи колонн. А к ночи устал от застольных разговоров и решил, что ему нужна женщина. Ни одной шлюхи рядом почему-то не случилось, и он пошел к королеве. Странно, что он не забыл дорогу в ее спальню - он ведь не был там со дня моего рождения... Но в ту ночь он пришел именно туда, куда хотел. Он был пьян, она - слишком шокирована и напугана, чтобы позвать на помощь. Он взял ее силой - слышишь, ты, ублюдок?... А потом, уже в Энони, короля догнал гонец с известием о том, что королева понесла. Путь от Адели и до Вальяхада долгий, так что эта новость слегка запоздала. К этому моменту мать уже успела доносить и даже умереть при родах. А отец тем временем спокойно развлекался с девкой из Энони.

Крикс пошатнулся.

- Лжешь! - выдохнул он.

Олварг расхохотался.

- Нет необходимости! Все было так, как я тебе сказал... Ты что, действительно считал, что все дан-Энриксы - святые?.. Нет, бастард. Если мой брат похож на платяную моль, это еще не значит, что и Наин был таким же. Наорикс Воитель не стеснялся протянуть руку и взять, что ему хочется... провинцию, крепость, понравившуюся женщину... И в этом он был совершенно прав, во всяком случае, мне такой образ действий представляется гораздо более разумным, чем дурацкие моральные терзания Вальдера. Впрочем, я еще не досказал тебе эту историю... когда Наин взглянул на своего второго сына и увидел, что Вальдер родился с самыми обычными, а не белесыми глазами, он пришел в телячий восторг. Кроме того, он, кажется, чувствовал что-то вроде вины перед королевой... Не было такой нелепой прихоти, которая не разрешалась бы Вальдеру. Все готовы были ползать перед ним на брюхе. Принц залез в отцовский кабинет и залил чернилами бумаги государственной важности? Какая мелочь, он ведь всего-навсего ребенок. Принц желает спать с грязной собакой на кровати - разумеется, пусть делает что хочет. Принц впервые сел на лошадь и вылетел из седла чуть ли не в самую первую секунду? Но зато какое мужество, ни слез, ни жалоб! Сразу видно - истинный наследник своего отца... Было не очень-то приятно наблюдать за этим и все время сравнивать увиденное с тем, к чему привык я сам. Ну а потом отец и вовсе нашел повод от меня избавиться и сделать своего любимчика своим единственным наследником. Он объявил о моей смерти, но Вальдер отлично знал, что это ложь, и что на самом деле я все еще жив. К тому моменту человеческое лицемерие меня уже не слишком удивляло, но даже я был впечатлен той легкостью, с которой Валларикс решился поддержать отца и занять мое место. Недаром в народе говорится - яблочко от яблоньки... что можно ожидать от сына такого похотливого козла, как Наорикс, и слабовольной дуры, согласившейся быть племенной кобылой для дан-Энриксов?..

Меченый до хруста стиснул зубы, чувствуя себя опутанным густой и липкой паутиной лжи, в которой крупицы правды служили скрепляющим раствором для вымысла и хитро сочиненной клеветы.

Если бы в свое время он внимательнее слушал разговоры во дворце!

Если бы он сумел разговорить Саккрониса...

Если бы он...

- Мы, кажется, немного отвлеклись, - обманчиво мягким тоном произнес Олварг. - Я надеюсь, ты не успел заскучать во время моего рассказа. Все эти семейные истории довольно утомительны... Поговорим-ка лучше о тебе. Я, как и Сивый, верил в то, что ты и есть наследник Энрикса из Леда. Но теперь я даже рад, что не убил тебя, когда ты еще был ребенком. С того дня, как стало ясно, что ты не способен вытащить меч Альдов из огня, я получаю искреннее удовольствие, наблюдая за твоими бестолковыми метаниями. Первое время я надеялся, что ты сойдешь с ума - признайся, ты ведь был к этому близок. Но ты удивил меня вторично! Ты вбил себе в голову, что станешь Эвеллиром безо всякой Тайной магии - только за счет своего непомерного упрямства. Другой на твоем месте постарался бы держаться от меня как можно дальше, а ты делал все, чтобы приблизить нашу встречу. Ты действительно считал, что у тебя получится меня убить?..

Крикс подумал, что сейчас он не способен убить даже комара. И все же, будь у него хоть малейшая возможность, он бы попытался сделать то, ради чего пришел в Кир-Кайдэ. Олварг должен знать это не хуже его самого.

- Ты идиот, дан-Энрикс, - скривил бледные тонкие губы маг. - Подобный план мог зародиться только в твоей воспаленной голове - никто другой бы до такого просто не додумался. Маги, конечно, не бессмертны, тут ты абсолютно прав... порой даже бывали случаи, когда хороший фехтовальщик побеждал какого-нибудь слабенького мага или ведуна. Но если бы ты проверил свою теорию на ком-то из Совета Ста - ты сразу понял бы всю глупость своих планов. А ведь я куда сильнее, чем любой из ваших магов! Даже если я сейчас освобожу тебя и дам тебе свой меч, ты все равно не сможешь причинить мне ни малейшего вреда. Ни ты, ни любой другой человек, даже если он будет лучшим фехтовальщиком в Империи. Меня хранит вся сила Темного истока. Хочешь убедиться?..

Крикс уставился на Олварга. Он что, серьезно?..

Олварг ухмыльнулся и внезапно бросил ему под ноги какой-то металлический предмет. Тот упал, не звякнув - угодил на жалкую постель "дан-Энрикса".

Меченый наклонился - медленно, словно старик - и нащупал в соломе ключ от кандалов. Думать о том, что это может значить, было некогда. Крикс схватил ключ и начал торопливо открывать замок, висящий на ушке ножной цепи. Пальцы не слушались его, перед глазами вспыхивали белые зарницы, но остановиться он уже не мог. Олварг играет с ним в какую-то опасную игру, которая не может кончиться для пленника ничем хорошим. Еще полчаса назад Крикс был уверен, что у него хватит самообладания не идти на поводу у мага, что бы тот ни замышлял. Но Олварг был прекрасным игроком. Он смог найти такую ставку, отказаться от которой энонийец был не в силах.

- Не спеши, - насмешливо повторил маг, следя за тем, как он пытается освободиться. - Я обещал дать тебе меч.

На поясе у Олварга и в самом деле висел меч, и после того, как он дал Криксу ключ от кандалов, было бы не особо удивительно, если бы он действительно отдал противнику свое оружие. Похоже, маг был совершенно убежден в своей неуязвимости. Поэтому Крикс и не собирался делать то, чего от него ожидают.

Олварг не учился тхаро-рэйн, он вряд ли представляет, как оно работает. Опереться коленом о пол, как будто для того, чтобы было удобнее провернуть ключ в замке. На самом деле кандалы уже открыты, нужно только выбрать наиболее удачную позицию для нападения. И надеяться, что у него достанет сил вскочить одним слитным движением, каким он поднимался на ноги в Каларии, во время тренировок с Астером.

Рывок вперед и в сторону, летящая прямо в лицо мага цепь...

Олварг почти лениво уклонился и ударил сам. Криксу показалось, что соленая волна сбивает его с ног и тащит за собой, как на берегу Неспящего залива, когда они с Лэром и Этайном лезли в воду в начинающийся шторм. Рот моментально наполнился кровью.

Когда Крикс пришел в себя, он лежал на полу, а маг стоял над ним. Факел светил Олваргу в спину, так что энониец не мог видеть выражения его лица.

- Какая незадача, - сказал Олварг. - Я хотел продемонстрировать тебе, на что способна магия, а оказалось, что она мне даже не понадобилась. Ну, почти... Видишь ли, Рикс - когда какой-то маг достаточно силен, то он практически неуязвим. Магия обостряет интуицию. Хороший ворлок знает о намерениях своего противника чуть ли не раньше, чем тот сам поймет, что хочет сделать. Магия делает своего хозяина быстрее и выносливее. Наконец, она способна причинить тебе такую боль, которую Дарнторн и все его подручные не в состоянии даже представить...

За последнюю неделю Крикс испытал все, что только можно - раскаленное железо, плети, дыбу, ледяную воду... но сейчас это и вправду могло показаться пустяком. Меченый закричал - и продолжал кричать, пока у него в легких еще оставался воздух, а потом просто хрипел, корчась на каменном полу. Олварг не лгал - другой подобной боли в мире не существовало. Эта боль была повсюду, она давно вырвалась за пределы его тела и заполнила собой все Кир-Кайдэ - а потом сквозь затопившую весь город тьму блеснула ослепительная вспышка озарения. И мир исчез.

Придя в себя, Крикс понял, что по-прежнему лежит на каменном полу ничком. Первой вернулась разъедающая боль во лбу. Она уже успела стать привычной и почти неотделимой от него, хотя сейчас Крикс не мог вспомнить, откуда она взялась.

Холодная, прилипшая к спине рубашка и грязная лужа на камнях указывали, что в конце допроса его снова окатили из ведра, чтобы он побыстрей пришел в себя.

Пару секунд спустя "дан-Энрикс" осознал, что он находится не в пыточной, а в своей камере. Судя по нескольким парам сапог, маячившим у него перед глазами, Олварг позвал солдат, чтобы они привели Крикса в чувство.

Теперь энониец помнил все, что с ним призошло. Олварг пришел к нему, рассказывал о Наориксе и Вальдере, а потом дал ему ключ от кандалов.

Когда-то Олварг считал Крикса будущим Эвеллиром - а потом узнал, что тот не смог достать меч Альдов из огня... Теперь он наслаждается сознанием того, что энониец ему больше не опасен.

Если бы он понял то, что понял Крикс - он бы убил его прямо сейчас. Но энониец уже знал, что этого не будет. Для такого Олваргу потребовалось бы понять самую сущность Тайной магии, а он на это не способен.

Впрочем, как и сам "дан-Энрикс" несколько минут тому назад.

Олварг поддел подбородок пленника носком сапога и развернул лицо южанина к себе. Меченый еще успел заметить мрачную улыбку, растянувшую тонкие губы мага, а потом закрыл глаза. Крикс совершенно точно знал, что Олварг не способен осознать того, что только что произошло, но осторожность оказалась выше логики, и он поспешно опустил ресницы, чтобы взгляд не выдал его мыслей.

Если бы кто-то заранее сказал "дан-Энриксу", что его ждет... нет, даже если бы какой-то маг позволил ему посмотреть на самого себя - в этой загаженной вонючей камере, с клеймом на лбу и пятнами засохшей крови нарубашке - энониец согласился бы, не колеблясь ни минуты. Потому что теперь он и в самом деле знал, что будет дальше.

Знал, что, вопреки всем планам Олварга и лорда Дарнторна, останется в живых. Казавшаяся безнадежной битва вовсе не была проиграна. Это не поражение, а просто Волчье время - самый темный час перед рассветом. Знак того, что совсем скоро Смерть и Солнце доиграют свой тысячелетний танец до конца.

Но главное - теперь он знал, как вытащить меч Альдов из огня.

XI

Настойка твисса была теплой, с вяжущим лекарственным привкусом. Меченый сделал несколько глотков и понял, что ему больше не хочется. Так и сидел, бездумно глядя в стену, пока зазевавшийся стюард не вспомнил о своих обязанностях.

- Может быть, вина?.. - спросил слуга, поняв, что Крикс не хочет больше пить, и осторожно забирая из рук энонийца полупустой кубок.

Надо же - "вина"! Всего несколько дней назад ему давали одну кружку воды в день, и выпивать ее волей-неволей приходилось сразу, потому что в противоположном случае она довольно скоро превращалась в лед, намертво примерзая к кружке. Одну такую кружку Меченый разбил, чтобы добраться до воды, а потом получил за это дополнительную порцию плетей. Кто бы тогда сказал ему, что в том же самом Кир-Кайдэ, пусть даже несколькими этажами выше, кто-то станет интересоваться, не желает ли он выпить вина - и даже безо всякого сарказма.

В комнату заглянул один из охранявших вход гвардейцев. Увидев, что Крикс бодрствует, откинувшись на подложенные под спину подушки, стражник просветлел лицом.

- Очень удачно, что вы не спите, мейер Рикс. Магнус Бейн-Ариля, Лорио Бонаветури, хотел сказать вам пару слов.

Согласия южанина, естественно, никто не спрашивал. Мгновение спустя в спальню вошел высокий, полнотелый человек в темном камзоле, поверх которого поблескивала золотая цепь с сапфирами. Комнату мужчина пересек стремительным и легким шагом, плохо сочетавшимся с его крупной, исполненной достоинства фигурой, и остановился прямо у постели Меченого. Вошедший следом за ним Льюберт Дарнторн, наоборот, замешкался возле дверей, как будто не решаясь войти внутрь.

- Я рад, что вы пришли в себя, - сказал дородный обладатель золотой цепи, глядя на энонийца сверху вниз. - Вы помните, что с вами было?..

"Смутно" - мысленно ответил юноша. Он помнил скрежет отпираемой снаружи камеры, спорящие друг с другом голоса и чьи-то пальцы, ищущие пульс на его шее, но что случилось ДО и ПОСЛЕ этого, память пленника уже не сохранила.

Монсеньор, он жив. Но я бы рекомендовал немедленно дать ему белобородки и люцера.

Ну так дайте. Я распоряжусь, чтобы для вас достали все, что нужно. Хоть люцер, хоть жабье молоко. Мне нужно, чтобы этот человек остался жив. Во что бы то ни стало. Слышите, мэтр?..

...Монсеньор, носилки не проходят в дверь. Что делать?

Выносите на руках. Поосторожнее, Этери. Представь себе, что несешь в дом невесту.

Хороша невеста, ххе!

Щас тебе будет "хе!". Сказал же - аккуратнее, болван! Тебе только коней ковать...

Мессер, вы совершаете ошибку. Я не знаю, что наплел мой сын, но этот человек - опасный преступник... Я не потерплю...

Вы, кажется, совсем ополоумели, Дарнторн. Даже вашему сыну хватило ума понять, что в нашем положении такой заложник - это просто дар судьбы! А вы готовы пустить все псу под хвост, только бы расквитаться с Валлариксом за свои заплесневелые обиды. Пока речь идет о вашей голове, мне, в общем, все равно, но в данном случае это касается уже не только вас.

Я не желаю слушать ваши оскорбления, мессер.

Ну так не слушайте... Этери, Марко! Долго вы еще намерены возиться?..

Кажется, были и другие голоса, но кому именно они принадлежали, Крикс уже не разобрал. Но главное он помнил, и в ответ на вопрос магнуса слегка кивнул.

- Вы, вероятно, недоумеваете, что именно заставило меня пойти на ссору с лордом Сервелльдом и вытащить вас из тюрьмы?.. Это и впрямь довольно любопытная история, - приятным мягким баритоном сказал магнус - Я собирался отправиться в Кир-Кайдэ для переговоров с Родериком из Лаэра только в следующем месяце, но получил на редкость любопытное письмо. Льюберт Дарнторн писал мне, что так называемый "Меченый", о поимке которого сообщил лорд Дарнторн, на самом деле - Крикс из Энмерри, бывший оруженосец лорда Ирема. Льюберт напоминал о мнении своего дяди, лорда Бейнора Аракса Дарнторна, который считал вас внебрачным сыном императора. Молодой Дарнторн дал понять, что эти обстоятельства известны лорду Сервелльду, но он так ослеплен собственной ненавистью к династии дан-Энриксов, что не намерен оставлять вам жизнь. В конце письма Льюберт просил меня вмешаться. Мне пришлось ускорить мой отъезд как минимум на месяц, но я об этом не жалею. Я пришел сказать, что теперь вашей жизни ничего не угрожает. Лорд Дарнторн был просто вне себя, но я сказал ему, что у него полные тюрьмы мародеров и воров, и если ему непременно нужно отводить на ком-то душу, пусть займется кем-нибудь из них. А вас ему больше не получить. И кстати. С того дня, как я приехал в крепость, меня буквально преследуют истории о том, как вы сражались с людьми Сервелльда Дарнторна в Серой сотне, и о том, как вы держались на допросах. Разрешите выразить вам свое восхищение... если хотя бы половина этих слухов соответствует истине, то вы - редкий храбрец.

- А вы - подлец, - сказал "дан-Энрикс". Пока он лежал неподвижно, пленнику казалось, что он чувствует себя не так уж плохо, но стоило энонийцу приподняться или с кем-нибудь заговорить - то сразу становилось ясно, что сил у него не больше, чем у полудохлой кошки.

Магнус наклонился к изголовью, пытаясь разобрать, что сказал пленник.

- Вы подлец, мессер, - повторил энониец громче и отчетливее, с досадой отметив, что голос все равно звучит еле слышно. - Вы все знали: и про казни без суда, и про Кир-Рован, и про Олв... про этого свихнувшегося ворлока. Но вам было плевать. Так что не ждите благодарности за то, что вы избавили меня от Музыканта с Понсом... Альды мне свидетели: я ничем вам не обязан. Будь я просто Меченым, вы бы палец о палец не ударили, чтобы меня спасти. В Кир-Роване замучили несколько сотен человек, но ни один из них не был внебрачным сыном Валларикса - так зачем вам было вмешиваться, верно?.. - Крикс смотрел на Лорио недобрым взглядом.

Пленнику очень хотелось, чтобы этот человек, с его густым и сочным голосом и раздражающе-холеным видом, почувствовал себя оскорбленным, но увы - на лице Лорио не дрогнул ни единый мускул.

- Я вижу, что вы еще не вполне оправились после того, что вам пришлось перенести в плену у лорда Сервелльда, - сказал он мягко. - Мне сказали, что вам стало лучше, но теперь я вижу, что не следовало беспокоить вас так рано. Вам нужен покой... покой и отдых. Мы поговорим потом. Я ухожу.

"Катитесь ко всем фэйрам" - согласился энониец про себя.

- Разрешите мне остаться с Риксом, монсеньор, - встрепенулся Льюберт, до этой минуты молча переминавшийся с ноги на ногу у двери комнаты.

Лорио нахмурился и покосился на Дарнторна, словно только сейчас вспомнил о его присутствии.

- Мейер Рикс неважно себя чувствует. Впрочем, если ваше общество не будет ему в тягость...

Магнус вопросительно взглянул на пленника.

- Не будет, - без особенной охоты сказал Крикс.

Если верить магнусу - а никаких причин не верить ему в этом отношении у Крикса не было - Дарнторн спас ему жизнь. Если Льюберту почему-то хочется остаться здесь - то это его право. Хотя ничего особо интересного он не увидит. Крикс не сомневался в том, что полчаса спустя он уже будет крепко спать. Настойка твисса - превосходное снотворное. Раньше южанину была бы неприятна мысль, что кто-то посторонний может находиться в комнате после того, как он заснул, но теперь все изменилось. После заточения в Кир-Роване присутствие других людей действовало на Крикса успокаивающе, мешая ему возвращаться мыслями к событиям последних двух недель.

Словно сообразуясь с его пожеланиями, в комнате пленника все время кто-то был - лекарь, сиделка или же стюард из свиты магнуса, приставленный присматривать за Меченым. Считалось, что он должен выполнять всякие мелкие желания больного - принести воды, проветрить комнату, помочь добраться до поганого ведра и все такое прочее. Но Крикс был убежден, что на самом деле этому парню с пепельными волосами и сонным невыразительным лицом поручено за ним шпионить. Криксу самому случалось выполнять для лорда Аденора поручения подобного характера, поэтому он не сомневался, что и сам белоголовый, и сменявшая его сиделка бегают отчитываться к магнусу. Вот только пересказывать им было нечего. Наблюдение за человеком, который едва способен сесть в постели, дело скучное, и большую часть времени сиделка вышивала, а пепельноволосый зевал с закрытым ртом и чистил ногти острой щепочкой.

А теперь Дарнторн сел на его место и, не спрашивая, налил Криксу подогретого вина. Руки у Льюберта слегка дрожали.

Меченый выразительно приподнял брови, но вино все-таки взял. Оно было разбавлено оремисом и пахло яблоками, имбирем и летом.

- Как ты? - спросил Дарнторн, не поднимая глаз.

- Уже гораздо лучше, - совершенно честно сказал энониец. От вина по телу разлилось приятное тепло. - Спасибо, Льюс. Если бы не твое письмо...

- Не надо, - перебил Дарнторн с какой-то непонятной яростью.

Меченый пристально взглянул на Льюберта, и понял, что допустил грубую промашку. В прошлый раз Льюберт видел его, когда лорд Сервелльд устроил на дворе свой идиотский балаган с клеймом. До этого - в пыточной камере. Нет никакого смысла разговаривать с ним так, как будто бы они только вчера сидели за столом в скриптории и по заданию Наставника срисовывали карту или делали тарнийский перевод. Прошедший год не зачеркнуть ничем, а Льюберта не убедить, что он не может и не должен отвечать за своего отца. Конечно, рано или поздно Льюберт это обязательно поймет. Но еще не сейчас. И не со слов "дан-Энрикса".

Лучше поговорить о чем-нибудь другом.

- Я правильно расслышал?.. Этот жирный боров, магнус Лорио, решил-таки начать переговоры с лордом Родериком? - спросил Крикс.

Льюберт расслабился, как будто обмякая в кресле.

- Ну, на самом деле, у него просто не оставалось выбора. Лорд Ирем с ходу вышиб армию отца из Лорки, и за эти две недели продвинулся дальше, чем отряды Родерика из Лаэра - за прошедший год... а гверрские войска форсировали Шельду и фактически обрезали все пути сообщения между Бейн-Ариллем и Гардаторном... Говорят, что гверрцами командует Лейда Гефэйр. Представляешь? Лорд-протектор Гверра - женщина! - Дарнторн все еще избегал смотреть на Крикса, поэтому не заметил выражения его лица. Казалось, Льюберт испытывает лихорадочную потребность говорить о чем угодно, только бы не допустить, чтобы в беседе наступила пауза. - Магнус сказал, что лорд Гефэйр перед смертью помешался, но я этому не верю. Я Лейду Гефэйр помню еще по Адели. Такая сдержанная, вежливая, ну просто уменьшенная копия леди Лэнгдем. А глаза - как грозовые тучи. Посмотришь - и сразу хочется куда-то спрятаться, пока не грохнуло. От нее вполне можно было ожидать чего-нибудь подобного...

Крикс стиснул край толстого войлочного одеяла. Его так и подмывало выяснить, что Дарнторну известно о гверрских отрядах и о Лейде Гвенн Гефэйр, но он опасался, что Льюберт о чем-то догадается, поэтому предпочел сменить тему.

- Что сказал лорд Дарнторн, когда узнал, что ты написал магнусу? - поинтересовался он. Чувства лорда Сервелльда нисколько не интересовали Крикса, но он хотел быть уверен в том, что с Льюбертом все будет хорошо. Может быть, лорд Дарнторн и не настолько обезумел, чтобы мстить собственному сыну, но на месте Льюберта Крикс все равно держался бы от повредившегося головой родителя как можно дальше.

Лицо Дарнторна окаменело.

- Ничего. Мы с ним не разговариваем... я хочу сказать, наедине. Теперь мы видимся с отцом только в присутствии Бонаветури. Отец не может обвинять меня в предательстве прямо при магнусе, но ведет себя так, как будто я ему чужой.

- Значит, теперь ты служишь магнусу?

- Я никому больше не служу, - отрезал Дарнторн.

"Как и я" - подумал Крикс, впервые ощутив странное чувство общности с Дарнторном. Детство для них обоих кончилось в Каларии, а юность - здесь, в Бейн-Арилле. Это связало их друг с другом крепче и сильнее, чем любая дружба, хоть они и не были друзьями.

* * *

- У меня мало времени, - нетерпеливо сказал коадъютор, глядя на Кэлрина Отта с видом человека, которого отвлекают от серьезных дел ради какой-то ерунды. До Отта доходили слухи, что сэр Ирем всего пару месяцев назад оправился от "черной рвоты", и, похоже, долгая болезнь не лучшим образом сказалась на его характере. Рыцарь даже не посчитал необходимым остановиться, разговаривая с Оттом прямо на ходу. Да и еще - апофеоз невежливости - с ходу ограничил собеседника во времени. - У вас есть пять минут. Чего вы от меня хотите?

Кэлрин честно постарался подавить досаду и ответить вежливо и кратко.

- Я узнал, что на рассвете вы выезжаете в Кир-Кайдэ для переговоров с главарями мятежа. Я бы хотел поехать с вами.

Калариец приостановился, недовольно сдвинув брови.

- Мы должны успеть соединиться с войском Родерика из Лаэра раньше, чем мятежники поймут, что я намерен принимать участие в переговорах. Сами понимаете, что марш-бросок от Лорки до Кир-Кайдэ надо будет сделать со всей возможной скоростью. Лишние люди в таком деле не нужны. А теперь прошу меня извинить, я тороплюсь.

- Уделите мне еще одну минуту, монсеньор. Прошу вас прочитать эту бумагу.

Когда Кэлрин присоединился к войску, он предъявил лорду Ирему дорожный лист за подписью Саккрониса. Там было сказано, что Кэлрин Отт является хронистом из столичного Книгохранилища, и на него возложена задача лично наблюдать военную кампанию в Бейн-Арилле, а после возвращения составить непредвзятое и честное свидетельство обо всем увиденном. Но, кроме этого, у Кэлрина имелась еще одна верительная грамота, где рукой самого Валларикса было написано: "оказывать всемерное содействие". Готовясь к разговору с коадъютором, Кэлрин достал ее со дна седельной сумки и переложил в карман, предвидя, что она ему еще понадобится. Благодаря этому он чувствовал себя, как опытный игрок в пинтар, который придержал несколько фишек и заранее уверен в том, что на последнем круге сбросит "семилистник".

Казалось бы, бумага с росчерком Валларикса должна была поставить в споре точку. Но сэр Ирем то ли не умел проигрывать, то ли именно в тот день был исключительно не в духе и хотел на ком-нибудь сорвать свое дурное настроение.

- Ну что ж, если вы так настаиваете - езжайте, - холодно ответил коадъютор, даже не пытаясь скрыть, что смотрит на его пустой рукав, заправленный за пояс. - Но на всякий случай повторю еще раз: мы спешим. А это значит, что никто не будет приноравливаться к вашим возможностям. Надеюсь, вы это учтете.

Кэлрин терпеть не мог, когда ему напоминали про его увечье. Неприязненно взглянув на коадъютора, он сообщил, что сэру Ирему не нужно беспокоиться - он не намерен быть обузой.

Очень скоро Кэлрин понял, что поторопился с выводами. И насчет обузы, и насчет своей выносливости. Коадъютор не жалел ни самого себя, ни своих спутников, ни лошадей. Но лошадей они хотя бы меняли по дороге, а вот людям оставалось только стиснуть зубы и терпеть. Если бы Отту пришлось самому расседлывать и заново седлать коня, а заодно возиться с притороченными к седлу сумками, он бы наверняка отстал от спутников уже на первой остановке. Но Линар без всяких просьб делал эту работу за себя и за него, пока сэр Ирем - так же молча - занимался своей лошадью. Кэлрин подозревал, что про себя лорд Ирем посылает навязавшего ему на шею "летописца" ко всем фэйрам, но внешне калариец держался безупречно, и в каком-то смысле это было еще унизительнее. Единственным, что хоть чуть-чуть поддерживало Отта, была мысль о кожаном непромокаемом чехле на самом дне его седельной сумки. В нем хранились первые наброски его рукописи о "дан-Энриксе". Кипой этих листов Отт дорожил гораздо больше, чем всем остальным своим имуществом, но, кроме Лара, о ее существовании не знал никто. Перед отъездом из Адели Отт чуть было не поддался искушению показать свои черновики Саккронису, но все-таки решил, что с этим лучше обождать.

Когда вокруг потянулись предместья Кир-Кайдэ, занятые войском Родерика из Лаэра, Отт едва поверил собственным глазам. Он уже начал думать, что скачка будет продолжаться вечно - ну, по крайней мере, до тех пор, пока он не ослепнет от унылой белизны заснеженных полей или не свалится без сил в какую-нибудь придорожную канаву.

Бледно-зеленый от усталости Линар кое-как сполз с седла и принял у мессера Ирема поводья Коры. Кэлринн и сам чувствовал себя не намного лучше, но все равно подмигнул стюарду. Ничего, доехали... Теперь бы еще чем-нибудь перекусить и выпить теплого вина, - размечтался он. Не зря же Ирем придержал коня не где-нибудь, а прямо у дверей трактира? Правда, намалеванное над воротами изображение не вдохновляло. Ладно еще рисовать на вывеске гуся или свинью, но крыса?.. Или что, подобной вывеской местный хозяин заранее предупреждает всех, чем собирается кормить своих гостей?

- Ну и дыра, - озвучил мысли Кэлрина один из спутников мессера Ирема, скептически рассматривая вывеску. - Снимите груз с моей души - мы ведь не собираемся остановиться здесь, мессер?..

Кэлрин впервые слышал, чтобы кто-то разговаривал с мессером Иремом в подобном тоне, и с любопытством посмотрел на незнакомца. Судя по внешнему виду, тот был человеком не военным. Мягкая светлая бородка модным клинышком и аристократичные манеры говорили об одном, но острый взгляд и наглухо застегнутый серый колет как будто намекали, что не все так просто. "Наверное, все-таки дипломат" - подумал Отт. Праздного франта коадъютор бы не потерпел.

Ирем насмешливо прищурился.

- Не сомневаюсь, вы бы предпочли свой особняк. Но раз уж вы в Кир-Кайдэ, то придется вам до возвращения в столицу обходиться без своего камердинера, перин и розовой воды... или к чему вы там привыкли дома? И заметьте - я, со своей стороны, советовал вам остаться в Адели. Это вы настаивали, что отправиться сюда - ваш долг перед страной и лично императором.

- Да так оно и есть. Но причем здесь трактир? - поморщился вельможа. - Никогда не понимал, почему люди вроде вас во что бы то ни стало хотят выполнять свой долг в максимально отвратительных условиях.

Это переходило всякие границы, но сэр Ирем только усмехнулся.

- Слезайте с лошади, Ральгерд. Я собираюсь пообедать и готов вас угостить - если вы обещаете не утомлять меня своей оценкой местной кухни.

* * *

Магнус Бейн-Арилля был умным человеком, поэтому после их первого разговора больше не досаждал "дан-Энриксу" своими посещениями. Тем больше было оснований удивляться, когда Лорио пришел опять. Сидевший у камина энониец вопросительно взглянул на гостя, будучи уверен, что этот визит - отнюдь не дань пустой любезности.

- Как вы себя чувствуете? - вежливо спросил Бонаветури.

- Лучше, - коротко ответил Меченый. Обсуждать свое состояние с Бонаветури ему не хотелось. Говоря по правде, ему вообще ни с кем бы не хотелось это обсуждать. Сервелльду Дарнторну не удалось его убить, однако силы возвращались к Криксу слишком медленно, и в глубине души он начал опасаться, что процесс выздоровления затянется на много месяцев.

- Я очень рад, - заверил Лорио - Как вам наверняка известно, к нам недавно прибыли послы Валларикса. Лорд Ирем изъявил желание лично встретиться с вами, чтобы убедиться в том, что вашей жизни ничего не угрожает. Я объяснил ему, что то... ммм... печальное состояние, в котором вы находитесь, целиком и полностью лежит на совести Дарнторна.

Вероятно, магнус ожидал какой-то реакции, но Меченый молчал. Он сам не знал, какое чувство вызывает в нем мысль о встрече с бывшим сюзереном.

Лорио выдержал паузу и продолжал.

- Сэр Ирем пожелал, чтобы я предоставил вам возможность побеседовать наедине, а эта комната как нельзя лучше подходит для такого разговора. Здесь вам никто не помешает.

Энониец мрачно посмотрел на Лорио. Теперь, во всяком случае, понятно, зачем тому вздумалось явиться в его комнату - магнус решил удостовериться, что пленник выглядит достаточно прилично, чтобы предъявить его послам.

- Я прикажу, чтобы мессера Ирема провели к вам, - подвел итог Бонаветури, рассудив, что продолжать эту одностороннюю беседу делается не вполне удобно.

Меченый вздохнул. По правде говоря, он с куда бОльшим удовольствием увиделся бы с Иремом при магнусе. Или при ком-то из послов. Пустой и ни к чему не обязывающий светский разговор - это предел того, что он сейчас способен выдержать. Но выбирать ему не приходилось.

Коадъютор вошел несколько минут спустя. В первый момент он показался Криксу почти незнакомым - вероятно, из-за исхудавшего лица и седых прядей надо лбом. Прежними оставались только пристальные светло-серые глаза - но даже они сделались как будто холоднее и прозрачнее.

Меченый обнаружил, что весьма невежливо таращится на бывшего сеньора, и поспешно отвел взгляд. С тех пор, как стало ясно, что Валларикс все-таки пришлет обещанную помощь Родерику из Лаэра, энониец часто представлял себе новую встречу с лордом Иремом, но так и не сумел придумать, что ему сказать. Да и что тут скажешь, в самом деле?..

Мессер Ирем между тем прошел через всю комнату и плавно опустился на одно колено в нескольких шагах от его кресла. На памяти Меченого он приветствовал так исключительно Валларикса.

- Я рад, что вы остались живы, принц, - произнес он, не поднимая головы.

Крикс судорожно стиснул подлокотники своего кресла.

- Мон... мессер Ирем... встаньте, ради Всеблагих!

Валларикс, кажется, пока не объявлял его своим наследником. А если бы даже и объявил... Бывший сеньор, стоящий перед его креслом на коленях - это уже слишком. Крикс готовился к чему угодно, но не к этому. В конце концов, они же здесь совсем одни, так что сэр Ирем вполне мог бы сказать ему все, что думает. Или теперь, когда пленника магнуса признали представителем династии дан-Энриксов, рыцарь считает себя связанным придворным этикетом даже здесь, в этой закрытой комнате, где их никто не слышит?..

Ирем встал - легким, пружинистым движением, которое никак не сочеталось с его бледностью и сединой, мелькавшей в волосах и бороде. А потом сказал то, что его собеседник ну никак не ожидал услышать.

- Прости меня.

- За что? - растерянно спросил "дан-Энрикс".

- За все. Но главным образом за то, что я уговорил Валларикса подписать эту проклятую бумагу об аресте Льюберта Дарнторна. Если бы не это, ты бы никогда не оказался здесь.

- Вы ошибаетесь, - смутился Меченый. - Льюберт тут совершенно ни при чем. Когда мы с ним... ну, словом, когда мне пришлось уехать из Адели, я хотел поехать в Гверр, к Лейде Гефэйр. А в Кир-Кайдэ я свернул совсем не из-за Льюберта, а из-за слухов о Безликих.

Ирем покачал головой.

- Неважно. Каждое решение имеет свою цену. Когда я составил тот приказ, а Император согласился его подписать, мы думали, что знаем эту цену и готовы ее заплатить. А вышло, что платить по всем счетам пришлось тебе.

Меченый на мгновение прикрыл глаза. За этот год он много раз мечтал о новой встрече с коадъютором, и каждый раз - из песни слов не выкинешь - надеялся, что коадъютор вслух признает, что он был неправ. Крикс знал, что, пока между ними будет стоять воспоминание об их последнем разговоре, он не сможет разговаривать с бывшим сеньором так, как раньше. Снова открыв глаза, он постарался улыбнуться.

- Ерунда, мессер. Я жив - значит, и говорить тут больше не о чем.

- Кстати сказать, если уж мы заговорили о поступках и об их цене... ты знаешь, что Сервелльд Дарнторн убит? - спросил сэр Ирем, сев в пустующее кресло у камина.

Энониец вздрогнул.

- То есть как "убит"?..

- Если ты спрашиваешь о подробностях, то я их не знаю. Пока что все сходятся на том, что в день собственной смерти Дарнторн принимал у себя мага, которого взял к себе на службу, и что после этого никто уже не видел лорда Сервелльда живым. На месте Дарнторна я бы поостерегся принимать Олварга в одиночестве, оставив всех своих охранников внизу. Хотя в случае чего гвардейцы бы его не защитили, это правда... Насколько я понял, Олварг приходил и уходил, когда хотел, поэтому и в день убийства никто не подумал его останавливать. Охрана стала беспокоиться только тогда, когда сообразили, что Дарнторн слишком долго остается наверху совсем один. Их капитан поднялся в башню и нашел Дарнторна уже мертвым. Вот и вся история.

В первый момент Крикс удивился, откуда мессеру Ирему известно про Олварга, но потом он понял, что особой тайны в этом не было. Вокруг давно уже болтали о "кромешниках", а подозрительного ворлока на службе Дарнторна мог описать любой из слуг в Кир-Кайдэ. Коадъютору осталось только сложить два и два, что он и сделал.

- Но зачем Олваргу нужно было убивать Дарнторна?

Калариец с легким раздражением пожал плечами.

- Откуда мне знать?.. Может быть, это была месть - ведь, с точки зрения Олварга, Дарнторн его подвел. А может, Олварг успел поделиться с Дарнторном какими-то своими планами и не хотел, чтобы лорд Сервелльд ненароком выдал эти планы орденскому ворлоку... Как бы там ни было, Дарнторн убит, и это избавляет нас от целой кучи хлопот. Хотя, по чести говоря, я предпочел бы видеть лорда Сервелльда живым.

- Я тоже, - сказал Крикс.

Ирем прищурился.

- Боюсь спросить, зачем. С тебя бы сталось его вызвать.

Энониец промолчал, и коадъютор неприятно усмехнулся.

- Таких, как он, не вызывают, Рикс. Их вешают. Кстати сказать, местного палача и его помощника Бонаветури приказал повесить завтра утром.

- Только их? - прищурился дан-Энрикс. - Вам это не кажется нелепым?.. Надо было или начинать с Фин-Флаэна и Довардов, или вообще не браться за такое дело.

Ирем выразительно приподнял брови.

- То есть ты бы предпочел, чтобы мы этого Понса, или как там его звали, не казнили, а отправили мостить дороги?

- Если рядом с Понсом не повесят Хоббарда, то - да! К фэйрам такую "справедливость".

- Смотря что мы считаем справедливостью. Думаю, те, кого замучили в Кир-Роване, не захотели бы, чтобы мы отпустили этих двух ублюдков.

- А вам не кажется, что мне это лучше знать?.. - безжалостно осведомился Меченый.

Сэр Ирем вздрогнул так, как будто Крикс его ударил. И провел ладонью по лицу.

- Да, - глухо сказал он. - Да, разумеется.

"Дан-Энрикс" чуть не задохнулся от стыда.

- Простите, монсеньор. Честное слово, я хотел сказать совсем не то.

Ирем вздохнул.

- Забудь. А что касается этих двоих... Я посмотрю, что можно будет сделать.

Крикс закусил губу, не зная - то ли извиняться дальше, то ли сделать вид, что ничего особенного не произошло. Повисшая в воздухе неловкость казалась такой материальной, что ее почти можно было потрогать. Крикс решил, что пора сменить тему.

- Льюберт сказал мне, что гверрцами командует Лейда Гефэйр. Это правда? - спросил он.

Складка на лбу мессера Ирема разгладилась.

- Представь себе. Я думаю, вы с ней скоро увидитесь. Она наверняка примет участие в переговорах, как представитель Гверра.

- Как вы думаете, я смогу ее вернуть? - вопрос сорвался с губ "дан-Энрикса" быстрее, чем южанин успел прикусить себе язык.

Ирем задумчиво взглянул на бывшего оруженосца.

- Ну, для начала я спросил бы самого себя, что ее не устраивало в прошлом, когда вы расстались. А потом - что изменилось к настоящему моменту. Можешь ли ты быть уверен, что теперь ты сможешь быть таким, каким она желала тебя видеть?

Меченый уже был сам не рад, что задал свой вопрос.

- Нет, не могу, - признался он.

- Тогда чего ты, собственно, от нее хочешь?.. Чтобы она приняла тебя назад и примирилась с настоящим положением вещей?

Меченый промолчал. То, чего он хотел, никак не вписывалось в рамки логики. А коадъютор рассуждал об этом так, как будто бы все было очень просто. И от этой простоты хотелось выть.

Рыцарь поднялся на ноги.

- Думаю, тебе пора отдохнуть. Я и так задержался дольше, чем рассчитывал.

- Нет, подождите, - встрепенулся Крикс, внезапно вспомнив, о чем размышлял до появления Бонаветури. - Вы не знаете, мессер - откуда взялось правило "кудель да не наследует Меча"?

Мужчина обернулся.

- Странный вопрос. Меч Альдов, как и всякий другой меч, довольно бесполезен в руках человека, не умеющего им владеть.

- Но девушки в роду дан-Энриксов всегда учились обращению с оружием. А Беатрикс - та вообще сражалась наравне с мужчинами.

- И тем не менее, когда Энрикс из Леда принял Меч, он настоял на том, чтобы наследство Альдов передавалось исключительно по мужской линии. Должно быть, он считал войну не женским делом.

"Скорее уж, Энрикс из Леда понял кое-что про этот Меч" - мысленно возразил "дан-Энрикс", а вслух сказал:

- Спасибо, монсеньор.

- Не представляю, зачем тебе это нужно, но - пожалуйста, - пожал плечами доминант.

Когда сэр Ирем вышел, Меченый вздохнул, поправив плотную повязку на лбу. Если его догадка соответствовала истине, родоначальнику Династии не позавидуешь. Это примерно то же самое, как если бы Валларикс с самого начала знал про все, что случится в Кир-Кайдэ, и при этом все равно должен был отпустить "дан-Энрикса" сюда.

Тому, кто смотрит исключительно со стороны, Тайная магия должна казаться неоправданно жестокой - или, по крайней мере, безразличной к человеческим страданиям. Поэтому первый император не хотел, чтобы она коснулась его дочерей, и по той же причине мессер Ирем так настойчиво просил у Светлого дать Криксу год отсрочки. Впрочем, коадъютор, кажется, вообще подозревал, что Князь ведет какую-то свою игру, ставкой в которой были безопасность и благополучие "дан-Энрикса"...

Южанин улыбнулся собственным воспоминаниям.

Просто невероятно, в каких неожиданных вещах могут сойтись непримиримые враги. Олварг вот тоже полагал, что Князь его использует. Олваргу просто не дано понять, что Истинная магия никогда никого принуждает, она только предлагает человеку выбор - идти за своим Предназначением, каким бы трудным и мучительным это не оказалось, или предпочесть спокойную, ничем не омрачаемую жизнь.

С тех пор, как Меченого охраняли люди коадъютора и магнуса Бонаветури, жизни Крикса больше ничего не угрожало. То есть - никаких причин навещать старого врага у Льюберта как будто не было. Дарнторн и сам не очень понимал, зачем идет наверх, но все равно упорно поднимался по крутым, отполированным сотнями ног ступеням. Охраняющие коридор гвардейцы смотрели на его лиловый траурный колет с приличествующим их положению бесстрастием, но во взглядах той части охраны, которая была приставлена к дан-Энриксу мессером Иремом, Дарнторну все равно почудилось злорадство.

К счастью, в крепости знали, что он написал Бонаветури знаменитое письмо, вызволившее Крикса из Кир-Рована. Благодаря этой сомнительной известности Льюберту не пришлось доказывать охранникам, что он не питает в отношении дан-Энрикса каких-либо дурных намерений. Гвардейцы просто расступились и позволили ему войти. Должно быть, рассудили, что скучавший в одиночестве южанин будет рад любому обществу.

Льюберт переступил порог, пытаясь придумать, как бы объяснить дан-Энриксу свой неожиданный визит.

Меченый лежал на застеленной кровати, подложив под спину несколько подушек и пристроив на коленях древнюю, растрепанную книгу. Льюберт узнал охотничий трактат, который он читал месяц назад - в то время он не знал, чем бы еще себя занять, пока его письмо дойдет до магнуса Бейн-Арилля. По правде говоря, Льюс предпочел бы больше никогда не видеть этот засаленный фолиант - слишком остро вспоминалось ощущение, с которым он смотрел на легкомысленные завитушки на заглавных буквах или на какую-нибудь потускневшую от времени гравюру, а сам в это время пытался представить, что делают с Меченым в Кир-Роване.

При виде Льюса лицо Крикса осветилось, словно он был очень рад увидеть старого врага. Заранее продуманная Льюсом речь пропала зря, поскольку Меченый бросил трактат на одеяло и сказал загадочную фразу:

- Ты на редкость вовремя, Дарнторн! Я уже полчаса сидел и думал, кто в этом проклятом замке может мне помочь - и тут заходишь ты. Это определенно перст судьбы.

- А что случилось?.. - растерялся Льюберт.

- Ничего особенного - если не считать того, что со мной обращаются, как с умирающим. Ирем заходит ко мне каждый день, но ненадолго, и на все вопросы о переговорах отвечает очень скупо. А чуть что, мгновенно заявляет, что мне нужно отдохнуть, поэтому он придет в следующий раз. Не знаю, как насчет других вопросов, а по поводу меня у них с Бонаветури наметилось полное взаимопонимание. Оба уверены, что я должен лежать в постели и ни во что не вмешиваться. Мне это не нравится.

- Но... - "ты ведь и правда очень нездоров" хотел сказать Дарнторн, но вовремя сообразил, что подобное замечание не вызовет у Меченого ничего, кроме досады. Льюберт примирительно сказал - Может быть, я не прав, но я не понимаю, почему тебе не предоставить все переговоры Ирему. Я полагал, ты ему доверяешь.

- Доверяю, - подтвердил дан-Энрикс. - Но это не значит, что я готов валяться в этой комнате и считать трещины на потолке, пока другие будут обсуждать условия мирного договора. Ирем вчера проговорился, что в Кир-Кайдэ уже прибыли представители Двенадцати домов. Они наверняка решат, что я настолько плох, что не способен сойти вниз. Еще чуть-чуть - и кто-нибудь из них притащится сюда, закатывать глаза и выражать мне свои соболезнования. Я не ручаюсь, что не запущу в него чем-нибудь тяжелым.

- Ну и запусти. Ты ведь дан-Энрикс, тебе можно, - слабо улыбнулся Льюберт. Пожалуй, отвратительное настроение южанина можно было считать хорошим признаком. Все, кто выздоравливает после продолжительной болезни, в какой-то момент становятся сверх меры раздражительными. Сил еще слишком мало, чтобы возвращаться к полноценной жизни, но уже достаточно, чтобы безделье сделалось невыносимым.

- В гверрских представителей ты тоже предлагаешь чем-нибудь швыряться? Они приезжают со дня на день.

- Ну и чт... - Дарнторн осекся и мысленно обругал себя за тупость. Надо же быть таким дураком! Любой другой на его месте догадался бы еще сто лет назад. Тем более, что до него и раньше доходили слухи о связи дан-Энрикса с Лейдой Гефэйр. - Лейда? Вы с ней...?

- Мы с ней, - мрачно подтвердил энониец. - Но не в этом дело. Я не думаю, что она будет рада меня видеть.

Не думает - и все же собирается, вопреки здравому смыслу и предписанию врачей, спуститься вниз и встретить гверрцев лично. Впору радоваться, что сам Льюберт еще никогда не был влюблен. Или не радоваться, а, наоборот, завидовать?.. Хегг его разберет.

- Чего ты от меня-то хочешь? - мрачно спросил Льюберт, уже понимая, что дан-Энрикс от своей идеи не откажется. А вся ответственность за безрассудство Меченого ляжет на Дарнторна, которого энониец непонятно с какой стати выбрал в конфиденты.

- Мы с тобой почти одного роста. Если ты ссудишь меня штанами, сапогами и колетом, я буду тебе очень признателен. Побриться-то они мне дали, а вот из одежды у меня есть только то, что сейчас на мне. Но не могу же я сойти вниз в одной сорочке и подштанниках! Да еще в этих жутких войлочных туфлях. Мне-то, положим, все равно, а вот послы со стульев упадут, бедняги. Да и с престижем Династии выйдет как-то не очень...

Меченый произносил эти слова небрежно, словно все это казалось ему шуткой, но взгляд оставался напряженным. Льюс вздохнул, подумав про себя, что проще всего притвориться, что достанет все необходимое, а потом ничего не делать. Никуда дан-Энрикс в таком виде не пойдет. Нет, вообще-то с него сталось бы... Плевал он на послов и даже на престиж Династии, но вот предстать перед Лейдой Гефэйр в подобной одежде энониец точно не рискнет.

Одна беда - Льюс точно знал, что после недавних событий сделает для Крикса все, что тот захочет, даже если это будет абсолютной глупостью.

Вечером он долго рылся в своем гардеробе, выбирая вещи, которые подойдут дан-Энриксу. В конце концов Льюберт остановился на темно-зеленом бархатном колете и разношенной рубашке. Поднимаясь по знакомой лестнице, Льюс сам не знал, чего ему хочется больше: чтобы стражники, приставленные к спальне Крикса, заинтересовались, что за узел он несет наверх, и отобрали "контрабандную" одежду - или чтобы Меченый все-таки получил то, о чем просил. Наверное, первое все же было предпочтительнее. Тем не менее, явная радость, с которой дан-Энрикс встретил его появление, доставила Льюсу неожиданное удовольствие.

- Принес? - азартно спросил Крикс.

Дарнторн вздохнул.

- Да, я же обещал... И все равно, это дурацкая затея. Если ты уже способен пройти от кровати до умывальника, это еще не значит, что пора слезать с постели и начинать что-то делать. Ты на себя в зеркало давно смотрел?..

- Мне его не давали, - возразил дан-Энрикс.

- И правильно делали, - буркнул Дарнторн. Он имел в виду ввалившиеся щеки, серый цвет лица и тени под глазами, но его замечание направило мысли южанина в другую сторону. Меченый дотронулся до бинтовой повязки вокруг лба.

- Знаешь, а я ведь до сих пор его толком не видел. То есть в самый первый день Музыкант нарочно ткнул зеркало мне под нос, чтоб я полюбовался, но тогда мне было так паршиво, что я ничего не разглядел. Да и не очень-то хотел, сказать по правде. Потом лекарь накладывал какую-то жирную мазь. Сказал, что так оно быстрее побледнеет и вообще станет не таким заметным. Но клеймо - оно и есть клеймо. Довольно мерзко выглядит, наверное.

Льюберт опустил взгляд.

- А что, много об этом говорят? - спросил дан-Энрикс. И быстро добавил - Только честно.

- Много, - нехотя признал Дарнторн - И еще тебя часто называют Меченым. Только теперь это звучит не так, как раньше. Понимаешь?..

Меченый нехорошо прищурился.

- Да уж чего тут не понять! Раньше это означало "тот, со шрамом", а теперь "тот, с тавром на лбу". Разница ощутимая.

Секунду Крикс просидел неподвижно - а потом начал решительно разматывать бинты.

- Ты что творишь? - дернулся Льюберт.

- Я не стану больше носить эту повязку, - отрезал дан-Энрикс. - Не хочу, чтобы у меня за спиной до конца жизни бормотали "меченый!". Так что не стоит давать людям повод думать, будто я чего-нибудь стыжусь.

Крикс швырнул смятый бинт на прикроватный столик.

Клеймо выглядело отвратительно - вспухшее, багровое, как будто перечеркнутое старым шрамом. Льюберт сглотнул и отвел взгляд. Отец уже погиб, но от поставленной им метки "дан-Энриксу" не избавиться никогда.

Льюберт даже не сразу понял, что дан-Энрикс продолжает что-то говорить. Тот повторил:

- Я вижу тут штаны, рубашку и колет. А как же сапоги?

- Прости, но сапоги тебе придется поискать где-то еще, - пожал плечами Льюс. - Мои тебе не подойдут.

Крикс посмотрел на него так, как будто хотел предложить ему разуться и проверить. Но потом вздохнул, смирившись с очевидным.

- Ладно, придется придумать что-нибудь другое... В любом случае - спасибо. Не представляю, что бы я без тебя делал.

- Счастлив быть полезным вашему высочеству, - буркнул Дарнторн, отворачиваясь, чтобы не мешать дан-Энриксу переодеваться.

- Ну, не злись, - сказал южанин за его спиной. - Ты даже сам не представляешь, как я тебе благодарен. Еще пара дней подобного безделья - и я бы просто свихнулся. Раньше здесь с утра до вечера торчал слуга из свиты магнуса, но под конец я его выставил. Мне, знаешь ли, не слишком нравится, когда кто-то следит за каждым моим шагом, да еще и бегает докладываться Лорио. Ирем мог бы приставить ко мне кого-нибудь из своих людей, но это не понравится уже Бонаветури. Он наверняка решит, что коадъютор что-то замышляет... Так что я целыми днями сидел здесь, как сыч в дупле, совсем один. А ты?.. Что ты все это время делал?

- Я?.. - с горечью спросил Льюберт. - Ничего. Я совершенно ничего не делал. Ты вот давеча пожаловался, что к тебе относятся, как к умирающему. Ну так вот, ко мне относятся, как будто бы я уже умер. Куда не войду - у всех сразу же делаются такие постные рожи, словно в комнате покойник. Иногда я даже начинаю сомневаться, по кому я ношу траур - по отцу или по самому себе.

Меченый негромко выругался.

- Слушай, Льюс, какая же я все-таки свинья!.. Ты в трауре, а я болтаю о какой-то ерунде.

Льюс резко обернулся и посмотрел на дан-Энрикса почти со злостью.

- Ну, а что ты должен сделать? Посочувствовать моей утрате?.. Думаю, что даже ты не сможешь притвориться, что расстроен смертью моего отца.

- Нет, не расстроен, - признал Крикс, сражаясь с мелкими крючочками, служившими застежками колета. - Но это не значит, что я не могу тебе сочувствовать. Кем бы он ни был, но он твой отец. Ну и потом, я до сих пор не понимаю, зачем этот маг его убил. Как думаешь, что у них там произошло?

Дарнторн сглотнул. Именно из-за мыслей об отце Льюберт не находил себе места две последние недели. Из-за них, в конечном счете, он и потащился к Криксу - словно Меченый способен был чем-то ему помочь.

- Я ничего не "думаю". Я просто знаю, - сказал он. - Отец как-то сказал, что если надо будет выбирать между смертью или поражением - то он выберет смерть. Вот он и выбрал... когда уже стало ясно, что Бонаветури хочет выдать его лорду Ирему. Отец же не мог не понимать, что если он попадет в руки Ордена, его отконвоируют в Адель и там казнят.

Меченый сдвинул брови.

- Ты хочешь сказать, он сам просил этого мага?..

- Сам или не сам - какая теперь разница? Я говорю, что он заранее знал, что маг его убьет. И ничего не сделал для того, чтобы спастись - даже наоборот. Когда Бонаветури приказал забрать тебя из Кир-Рована, этот Хеггов ворлок очень разозлился. Он спросил у отца, как тот мог это допустить. Отец в тот вечер был не очень-то... - Льюберт поморщился. - Ну, словом, он был пьян. На все упреки мага отвечал только одно - "а что я мог поделать?". А потом вообще перестал что либо отвечать и уронил голову на руки. Маг сидел и смотрел на него с таким видом, словно кто-то наблевал прямо на стол. Потом скомкал салфетку, бросил ее на пол и сказал - "Ну, значит вы, Дарнторн, мне больше не нужны". И вышел. Я тогда решил, что отец слишком многовыпил и не слышал, что тот говорил - так-то он в жизни не позволил бы кому-то разговаривать с собой в подобном тоне. А теперь я думаю, что он все слышал. Даже... ну, вроде как провоцировал его.

Меченый прикусил губу.

- Может быть, ты и прав. Хотя лорду Дарнторну очень повезло. Для человека, который связался с этим магом, он еще легко отделался.

- Я знаю, - мрачно сказал Льюберт. Энониец удивленно посмотрел на собеседника, но ни о чем спрашивать не стал, и Льюберт был ему за это благодарен. Вместо этого дан-Энрикс сказал совсем другое.

- Я готов. Пошли?.. Прежде всего добудем сапоги.

Льюберт не очень понимал, как Крикс намерен это сделать, но южанин попросту разул одного из охранявших двери орденских гвардейцев, пользуясь почтением к "особе королевской крови" и всеобщим замешательством при виде полностью одетого больного, вышедшего в коридор.

Появление Меченого на переговорах произвело фурор. Бонаветури вытаращил глаза так, как будто бы увидел вставшего из гроба мертвеца. Сэр Родерик и его знаменосец, Эккерт из Томейна, напротив, уставились на покрывавшую стол скатерть, словно золотистая парча внезапно вызвала у них обоих страшный интерес. А мессер Ирем раздраженно сдвинул брови, но все-таки отодвинул кресло и демонстративно встал, как много лет вставал при появлении Валларикса. Вслед за коадъютором поспешно поднялись и остальные - даже Лорио Бонаветури, хотя именно он вполне мог этого не делать, так как Меченый был его пленником. Представители Двенадцати домов вытягивали шеи, пытаясь получше рассмотреть "дан-Энрикса". И только Аденор беззаботно улыбался, словно он - единственный из всех - ничуть не удивился неожиданному появлению дан-Энрикса.

- Кресло для принца, - коротко распорядился Ирем, бросив на дан-Энрикса сердитый взгляд, мало вязавшийся с его почтительным поведением. Кто-то из орденских рыцарей поспешно принес кресло. Крикс прошествовал через весь зал, невозмутимо занял предназначенное ему место и кивнул собравшимся.

- Садитесь, господа.

Дарнторн покачал головой, удивляясь этой новой, неизвестной ему прежде стороне дан-Энрикса. Меченый держался так, как будто он давно привык к тому, что его появление встречают общим вставанием. Впрочем, энониец в свое время посетил десятки государственных советов, и сейчас наверняка копировал Валларикса.

Когда первое оживление прошло, и обсуждение вернулось в свою колею, Льюберт всерьез задумался о том, нельзя ли потихоньку улизнуть, пользуясь тем, что на него никто не смотрит. В Академии ученикам рассказывали, что Гардаторн представляет из себя торговую республику, где правят представители двенадцати преуспевающих купеческих родов, но истинный смысл слова "республика" Льюберт понял только теперь. Несмотря на то, что Лорио Бонаветури носил титул магнуса, другие внутриморцы не доверяли ему говорить от имени всех остальных. Каждый из них считал необходимым лично высказаться по любому обсуждаемому на собрании вопросу. Притулившись в самом конце длинного стола, Льюс мрачно думал, что теперь ему, по крайней мере, ясно, почему затеянные коадъютором переговоры продвигаются вперед так медленно.

В зале стояла духота. Крикс то и дело вытирал со лба испарину. "Дурак, - мысленно выругался Льюберт. - Лучше бы слушался врача и не вставал с кровати". Впрочем, несмотря на нездоровый вид, дан-Энрикс, судя по всему, не собирался падать в обморок. Льюберту вскоре надоело выжидать, когда тот свалится под стол, и он переключил внимание на внутриморцев. Больше остальных его заинтересовала женщина лет тридцати пяти, которую звали Галатеей Ресс - во-первых, потому, что она была единственной женщиной среди собравшихся, а во-вторых, потому что остальные представители Двенадцати домов держались с ней едва ли не почтительнее, чем с самим Бонаветури. Очень скоро Льюберт должен был признать, что леди Ресс очень умна - она была способна ухватить самую суть проблемы и в нескольких фразах сформулировать мысль, которую тщетно пытался выразить какой-нибудь другой оратор.

Около часа дня, когда лорд Ирем предложил собравшимся прерваться, чтобы отдохнуть и пообедать, Галатея Ресс внезапно поднялась со своего места и направилась к тому концу стола, где сидел Крикс. Остановившись рядом с ним, она что-то сказала Меченому. Тот ответил. Галатея наклонила голову к плечу, как будто темные, густые волосы, уложенные вокруг ее головы в подобие короны, были слишком тяжелы, чтобы держать голову прямо. Льюберт пожалел о том, что сидит слишком далеко и не может услышать, о чем они беседуют.

Дождавшись, пока леди Ресс уйдет, он сам направился к дан-Энриксу.

- Ты как, поднимешься наверх, к себе? - осведомился он. - Или прикажешь, чтобы тебе принесли обед прямо сюда?

- Лучше наверх, - подумав, сказал Крикс. - А то еще решат, что я не могу лишний раз пройтись вверх-вниз по лестнице.

Про себя Льюберт полагал, что лишний раз ходить по лестницам южанину действительно не стоит, но он предпочел оставить эти мысли при себе. Сэр Ирем жестом подозвал двоих гвардейцев.

- Проводите принца в его комнаты.

Судя по тяжелому взгляду, которого удостоился Дарнторн, лорд Ирем уже понял, кто снабдил дан-Энрикса одеждой. Льюберт сделал вид, что ничего не замечает, и вышел из зала вслед за Криксом.

Когда они повернули в коридор, ведущий к башне, Льюс спросил:

- Ну, как тебе переговоры? Не жалеешь, что ввязался в это дело?.. На твоем месте я бы только радовался, что мне не приходится целыми днями сидеть в этой духоте и слушать, как они стараются заговорить друг друга до смерти. Особенно если учесть, что некоторые из них двух слов связать не могут, а другие битый час талдычат об одном и том же. Честное слово, когда кто-то начинал в десятый раз по новой пережевывать одну и ту же мысль, я был готов завыть.

- Да брось, не так все плохо, - слабо усмехнулся Крикс. - Некоторые из них очень хорошие ораторы. Например, Анно Валлони или Галатея Ресс.

- А что толку, если слушать все равно приходится всех до единого?.. - сварливо возразил Дарнторн, заходя в комнату дан-Энрикса. - Кстати о Галатее. Что она тебе сказала?

Меченый пинком захлопнул дверь и обессилено упал в ближайшее кресло.

- Она пожелала мне скорейшего выздоровления, - с досадой сказал он. - А еще она сказала, что когда-то знала мою мать... и что я очень на нее похож.

Льюс замер, не дойдя до кресла.

- Правда, что ли? - глупо спросил он.

Теперь становилось ясно, почему после беседы с леди Ресс Крикс выглядел таким пришибленным. Последние несколько лет Льюберт считал южанина внебрачным сыном императора, и он был не единственным, кто придерживался этой версии. Только когда Лорио Бонаветури потребовал официально подтвердить родство его пленника с дан-Энриксами, выяснилось, что Крикс был незаконным сыном вовсе не Вальдера, а его сестры, рожденной в Вальяхаде от второго брака Наина Воителя.

Глядя на хмурое лицо дан-Энрикса, Льюберт впервые задался вопросом, что тот думает о всей этой истории. Как будто бы подслушав его мысли, Меченый сказал:

- Сэр Ирем рассказал про мою мать, когда пришел ко мне во второй раз. И знаешь, что?.. Он счел необходимым извиниться! Объяснил, что я слишком устал во время нашей первой встречи, так что он решил отложить разговор о моей матери до другого раза. До сих пор не могу поверить, что он извинялся за отсрочку в один день, притом что они с императором не потрудились рассказать мне правду за семнадцать лет!

- Ты на них злишься? - спросил Льюберт. И тут же скривился. Молодец, нашел, о чем спросить... как будто бы и так не ясно! Меченый нахмурился.

- Не знаю. Раньше мне казалось, что я понимаю, почему Валларикс избегает говорить на эту тему. А теперь выходит, что ему в этой истории стыдиться нечего. Зачем же нужно было столько времени молчать и давать людям повод думать, будто я - его бастард? Тогда, в Адели, я совсем было привык считать, что знаю своего отца. Не просто имя или титул, а живого человека. Понимаешь?

- Понимаю, - осторожно согласился Льюс. Ему казалось, что дан-Энрикс вот-вот должен опомниться и осознать, что говорит не с Юлианом Лэром, а с Дарнторном, и прервать их разговор на полуслове. Может быть, Льюберту следовало бы сделать это самому, иначе энониец никогда не простит ему того, что он позволил ему так разоткровенничаться. Но Льюберт положительно не знал, как это сделать. А дан-Энрикс, судя по всему, не видел в этой ситуации ничего странного.

- Пообедаешь со мной? - как ни в чем ни бывало спросил он.

XII

Когда Таннер Тайвасс прибыл в Лорку и стал спрашивать об Элрике, он ожидал услышать что угодно - но не то, что брата Лейды следует искать в трактире под названием "Алмазная подкова", где по вечерам шла крупная игра в пинтар. Таннер искренне недоумевал, почему сюзерен Гефэйра позволяет ему посещать подобные места, но дело быстро прояснилось. Оказалось, что сэр Алистан, заботившийся о Гефэйре несколько последних лет, погиб еще зимой, а Альверин Фин-Флаэнн, взявшийся присматривать за парнем после смерти Алистана, был в отъезде. Тяжело вздохнув, Тайвасс отправился на поиски своего будущего герцога.

Никакого впечатления Элрик на Тайвасса не произвел - просто мальчишка с тощей шеей и грязными сосульками русых волос, казавшихся мышасто-тусклыми даже при ярко-желтом свете нескольких масляных ламп. Если не знать, кто он такой - пройдешь и не заметишь. Будущий правитель Гверра торчал у игрального стола, вытягивая шею, чтобы лучше видеть фишки, и кусал губы от волнения, хотя, казалось бы, его исход игры ни в коей мере не касался. "И вот этот вот, прости меня Создатель, щипаный куренок будет править Гверром!" - с горечью подумал Таннер, безо всякого почтения разглядывая будущего сюзерена.

Отправляя Таннера в Кир-Кайдэ на переговоры, Лейда поручила ему разыскать и привезти домой ее младшего брата. Таннер помнил этот разговор так ясно, словно он произошел вчера. Голос Лейды, сорванный во время предыдущего сражения, звучал сипло, через щеку и подбородок тянулась длинная воспаленная царапина. Таннер смотрел на девушку, лежавшую в постели - но перед глазами у него стоял момент, когда она в последний раз возглавила конную атаку. Альто Лэнгдем и его союзники выставили против них такое войско, что разумнее было бы не вступать в открытое сражение, которое навязывал им Лэнгдем. Но продолжить начатое от границы отступление было нельзя - это открыло бы отрядам Альто путь на Глен-Гевер. После тяжелых споров на совете было решено дать бой. Таннер был в числе первых, кто увидел, как Лейда упала с лошади, и на секунду ему показалось, что она убита.

Этот момент, как впоследствии понял Таннер, и решил исход сражения. Кто-то бросился вытаскивать девушку из-под копыт беснующихся лошадей, другие - те, кто оказался слишком далеко от Лейды - громко призывали к мести за Стальную Розу Глен-Гевера. Все вокруг пришло в движение и погрузилось в такой темный и кровавый хаос, по сравнению с которым прежние сражения могли бы показаться рыцарским турниром. Таннер мог бы присягнуть, что они все сошли с ума, сделались кем-то вроде войнов-дайни, басни о которых так любили сочинять островитяне. Таннер никогда еще не дрался с такой яростью, и сильно сомневался, что будет сражаться так когда-нибудь еще.

В тот день он понял, чем успела стать для них - и персонально для него - Лейда Гефэйр.

Когда она поручила ему привезти из Лорки Элрика, Таннер с минуту молча и сосредоточенно рассматривал мыски своих сапог.

- Леди Гефэйр... я прошу меня простить... но зачем Гверру Элрик? - тихо спросил он в конце концов. Произнести эти крамольные слова было не так-то просто, но, когда он это сделал, то почувствовал большое облегчение. Как ни крути, но кто-то должен был заговорить об этом первым. Почему бы и не он?.. - Можете называть меня изменником, но я просто хочу быть справедливым. Что сделал для нас ваш брат - и что сделали вы?.. Вы - героиня нескольких сражений, вы - Стальная Роза Глен-Гевера. Если кто-то и достоин герцогского титула, то уж никак не Элрик и не Джори. Все, кто бился рядом с вами, с радостью провозгласят вас герцогиней, стоит вам этого пожелать. Вы это знаете.

Лейда внимательно посмотрела на него. Зрачки, расширенные после обезболивающей настойки твисса и люцера, делали ее глаза почти бездонными, и в них плясали огоньки свечей.

- Да, знаю, - наконец, ответила она. - А еще я знаю вот что - если я последую вашим советам, то со временем найдутся люди, которые придут к Элрику и скажут: "Твоя старшая сестра лишила тебя титула, который по закону должен был принадлежать тебе. Доверься нам, и мы вернем твое наследство". И что мне тогда делать - воевать с собственным братом?.. Нет, сэр Тайвасс. Гверру не нужна новая смута. А мне не нужна такая "справедливость".

Таннер покосился на присутствующего при их беседе Алавэра. Тот слегка пожал плечами, давая понять, что полностью согласен с Тайвассом, но не считает себя вправе вмешиваться в разговор. Таннер почувствовал мимолетную симпатию к своему вечному сопернику - как будто они с капитаном стали заговорщиками, стремящимися к одной и той же цели.

Тонкие пальцы Лейды с неожиданной силой сжали руку Тайвасса.

- Поезжайте, Таннер! Привезите Элрика. Нравится вам это или нет, но он ваш будущий герцог. Его место в Глен-Гевере, а не в Лорке... И, как бы ни повернулось дело, никому не говорите, что я ранена. Боюсь, для Рисвелла и некоторых других лордов это может оказаться слишком сильным искушением.

Таннер кивал, но думал совершенно о другом. У девушки наверняка был жар - рука была очень горячей. Тайвасс наклонился и поцеловал тыльную сторону ее ладони, там, где кожа не успела огрубеть от поводьев и меча.

- Я привезу вашего брата, месс Гефэйр, - сказал он таким тоном, каким он сказал бы "Я люблю вас". Лейда кивнула, сделав вид, что не заметила его особой интонации. Да и с какой стати она стала бы придавать этому какое-то значение?.. Таких, как Тайвасс, в гверрском лагере были десятки, даже сотни. Таннер не был ни настолько глуп, ни настолько самонадеян, чтобы полагать, что Лейда чувствует к нему что-то помимо дружеского расположения.

Таннер смотрел на туго обтянутые кожей скулы, лихорадочно блестящие глаза, обметанные лихорадкой губы - и в очередной раз удивлялся, почему ситуации, которые обезобразили бы любую другую женщину, лишь придавали Лейде новое, щемящее очарование. Он видел ее в мужской одежде, с неровно обрезанными волосами, с копотью на щеке и раскрасневшимся лицом, а вот теперь видел прикованной к постели. Их последнее совместное сражение впервые лицом к лицу столкнуло его с мыслью, что она может погибнуть - раньше он был так беспечен, что не допускал такой возможности. А теперь эта мысль засела в голове, словно заноза. Таннер постарался убедить себя, что думает прежде всего о Гверре. Кто у них останется, если не станет Лейды? Элрик, не бывавший дома уже много лет, и бестолковый восьмилетка, который пугается собственной тени?..

Алавэр протянул ему кожаную сумку вроде тех, в которых королевские гонцы возят доверенные им бумаги. Лейда пояснила:

- Здесь лежат ваши верительные грамоты, сэр Тайвасс, и еще несколько писем. Отвезите их в Кир-Кайдэ. Или нет, постойте... - перебила себя Лейда, почему-то покраснев. - Мне кажется, одно из этих писем посылать не стоит.

Девушка перебрала бумаги в сумке, вытащила свернутое в трубочку послание и, к изумлению Таннера Тайвасса, разорвала его и бросила клочки письма на плоскую жаровню, стоявшую возле ее изголовья и одновременно заменявшую светильник и камин. Вощеная бумага загорелась далеко не сразу, но потом по ней поползли юркие оранжевые змейки, и обрывки, как живые, зашевелились и закорчились в огне. Серые пепельные хлопья полетели на подушку Лейды и на сапоги Таннера Тайваса.

- Ну, вот и все... - сказала Лейда вслух, но относилось это к его миссии, к письму или к чему-нибудь другому, Таннер разобрать так и не смог. Тайвассу стало любопытно, кому было адресовано сгоревшее послание, но он сказал себе, что то доверие, которое ему оказывает Лейда - еще не причина совать нос в ее дела. Его забота - это Элрик и переговоры.

До встречи с Элриком он затруднился бы сказать, какая часть его задачи кажется ему более неприятной. Но теперь, глядя на своего будущего герцога, Таннер решил, что братец Лейды раздражает его даже больше, чем необходимость изображать из себя дипломата.

Протиснувшись к Элрику, не отрывающему взгляда от игорного стола, Тайвасс тихонько тронул его за плечо. Но мальчик бы так сильно увлечен игрой, что Таннеру пришлось изменить тактику и резко потрясти его, прежде чем Элрик обернулся. Карие глаза казались отрешенными, как будто мысли Элрика до сих пор поглощала незаконченная партия.

- Мейер Элрик, я приехал по поручению вашей сестры, леди Гефэйр, - сказал Таннер тихо, но внушительно. - Не могли бы мы выйти на улицу, чтобы не разговаривать в этой толпе?..

Элрик с сожалением покосился на игральный стол, но все-таки последовал за рыцарем. На улице Таннер представился ему и объяснил, что Лейда поручила привезти его домой.

- Вы, вероятно, уже знаете, что ваш отец погиб. Вы - будущий герцог Гверра. Ваше место в Глен-Гевере, а не здесь, - закончил он.

Бледные щеки Элрика порозовели. Таннер понял, что он уже оценивает открывающиеся перед ним перспективы. Тайвасс счел необходимым внести окончательную ясность:

- Вы считаетесь наследником мессера Годелвейна, но, естественно, до вашего совершеннолетия управлять Гверром будет лорд-протектор.

Элрик посмотрел на него исподлобья.

- Мне сказали, что отец сделал протектором мою сестру, - заметил он.

- Да, это так.

Элрик насупился.

- Это неправильно! Лейда не может править Гверром. Она женщина.

"Ах, вот как ты заговорил!" - мысленно возмутился Тайвасс. И скрестил руки на груди, глядя на Элрика сверху вниз.

- А защищать границы Гверра она может?.. Не желаете ли сделать это за нее? - недобро усмехнулся он. И тут же рассердился на себя за то, что препирается с этим мальчишкой. Его дело - доставить Элрика в Глен-Гевер, желательно - живым и невредимым. А все остальное его совершенно не касается.

* * *

На побережье весна наступает стремительно - бледное солнце накаляется, ветер с Залива делается ласковым и теплым, и не успеваешь оглянуться, как в садах Верхнего города уже цветут магнолии и вишни, а вокруг домов попроще пышно распускается сирень.

В Бейн-Арилле все было по-другому. Здесь о приближении весны свидетельствовали только появившиеся в небе синие прорехи, мокрая земля и ощущение, будто на улицу спокойно можно выйти без плаща. Однако, проторчав около часа у ворот Кир-Кайдэ, Меченый на собственной шкуре осознал всю глубину такого заблуждения.

Утром в крепость примчался орденский гвардеец на взмыленной лошади, который сообщил, что делегаты Гверра добрались до переправы и готовятся воспользоваться конным паромом, чтобы перебраться на тот берег Шельды. Чтобы не пропустить их приезд, Крикс занял наблюдательный пост возле ворот, и, разумеется, не собирался покидать его, чтобы добраться до плаща. Он только скрестил руки на груди и ссутулил плечи, чтобы сохранить тепло.

Крикс пробовал представить, как пройдет их первая за полтора года встреча с Лейдой, и кусал губы от волнения. Минутами ему казалось, что они сумеют вычеркнуть из памяти и месяцы взаимных упреков, ссор и примирений, и прожитый по отдельности последний год - и все опять пойдет по-старому. Но потом энониец говорил себе, что он пытается вернуть прошлогодний снег, что времени прошло уже немало, так что чувства Лейды могли полностью перемениться. И тогда дан-Энрикс приходил в отчаяние и мучительно жалел о том, что, как дурак, держал данное Ирему слово и ни с кем не говорил об Олварге. Если бы Лейда знала о наследстве Альдов, она бы, по крайней мере, не решила, что он просто легкомысленный мальчишка, заигравшийся в какую-то дурацкую игру и не желающий нести ответственность за свои чувства и поступки.

Крикс почувствовал, что кто-то подошел к нему из-за спины. Он резко обернулся и увидел Галатею Ресс, а на шаг позади нее - кинтаро Алантэна, сухопарого мужчину лет пятидесяти, возглавляющего один из Двенадцати домов. Встретившись взглядом с Криксом, леди Ресс изящно наклонила голову.

- Доброе утро, принц. Вы не могли бы уделить нам несколько минут?..

Больше всего Криксу хотелось возразить, что он рассчитывал побыть один, но он преодолел этот соблазн. Если уж представители Двенадцати домов пришли во двор, чтобы поговорить с ним без свидетелей, то они точно сделали это не ради светской болтовни. Несколько дней назад Кир-Кайдэ потрясла ошеломляющая новость, что тан Аггертейл дает в приданое за своей сестрой золото и корабли, и что объединенный флот империи и Островов готовится заблокировать Нефритовый пролив и запереть все корабли Бейн Арилля в пределах Внутреннего моря. Накануне Крикс с Дарнторном до глубокой ночи обсуждали эту новость, и решили, что теперь представителям Двенадцати Домов придется заключить мир на тех условиях, которые им предложат, и наверняка - существенно пересмотреть Статут о Вольных городах.

- Я слушаю, - кивнул дан-Энрикс, силясь отогнать от себя мысль о Лейде Гвен Гефэйр, скачущей к Кир-Кайдэ во главе отряда всадников.

- Мы только что узнали, что Бонаветури заключил тайное соглашение с мессером Иремом, - сказала Галатея Ресс. - Бейн-Арилль станет рядовой провинцией вроде Лейверка или Халкивара - с гарнизоном имперских войск и претором из Ордена. Бонаветури раньше остальных сообразил, что наше положение безвыходно, и решил поддержать мессера Ирема - с условием, что магнус и его ближайшая родня сохранят право торговать в имперских городах на тех же условиях, что до войны.

- Это еще не все, - вмешался Алантэн. - Магнус дошел до полного бесстыдства - они с коадъютором условились, что возмещение ущерба, нанесенного войсками лорда Сервелльда, будет разделено между Двенадцати домами поровну, безотносительно того, кто и насколько виноват в случившемся. Лорио наплевать, что это он втянул нас в эту фэйрову войну.

Голос торговца клокотал от ярости.

"Надо было смотреть, с кем связываетесь" - мысленно прокомментировал дан-Энрикс. Но злорадство вышло вялым. Он уже успел понять, что среди внутриморцев с самого начала не было единодушия по поводу войны с Легелионом. Три семейства, в том числе дом Ресс, вообще упорно возражали против объявления войны. А из оставшихся самыми главными сторонниками отделения были как раз Бонаветури, лирские аристократы Арриконе и старинный род Эспада. Если предположить, что Галатея с Алантэном не ошиблись, то платить за все разбитые горшки придется наименее виновным.

Энониец осторожно возразил:

- Мне кажется, вас ввели в заблуждение. Лорд Ирем не стал бы вести закулисные переговоры с магнусом, да еще на таких сомнительных условиях.

Только произнеся эти слова, Крикс понял, до какой нелепости он докатился. Почему это "не стал бы"?.. Заключив подобный договор, сэр Ирем разом обеспечит полную лояльность двух самых влиятельных торговых кланов - Арриконе и Бонаветури - и посеет рознь среди местной аристократии. А назначение в Бейн-Арилль орденского претора окончательно упрочит власть Валларикса во Внутриморье. Правда, вся эта интрига не очень-то отвечала духу рыцарского Кодекса, но разве сэр Ирем в свое время не сказал, что глава Ордена должен прежде всего думать не о своих рыцарских обетах, а о благе государства?..

Галатея Ресс качнула головой.

- Насколько мне известно, тайные переговоры с магнусом - идея лорда Аденора. По чистой случайности, Анно Валлони слышал их беседу с магнусом Бонаветури. Аденор торговался с ним насчет того, какую сумму нужно будет заплатить лично ему за помощь в примирении с Легелионом.

Сомневаться в словах Галатеи было невозможно - эта шутка была совершенно в духе лорда Аденора. Какие-то представления о чести у Ральгерда, несомненно, были, но весьма своеобразные - во всяком случае, дан-Энрикса поступки Аденора неизменно ставили в тупик. Меченый обещал себе, что сегодня же скажет коадъютору, что Аденор намерен хорошенько нагреть руки на переговорах с внутриморцами. А потом сумрачно подумал, что мессеру Ирему это наверняка известно. Просто Аденор ему полезен, так что Ирем не пытается ему мешать.

- Боюсь, я не сумею повлиять на коадъютора, - признался Крикс. - В вопросах мира и войны лорд Ирем подчиняется только Валлариксу.

- Мы вовсе не рассчитывали, что вы переубедите сэра Ирема, - возразил Алантэн. - Наше предложение касается не коадъютора, а лично вас... Многие представители Двенадцати домов оскорблены планами Лорио Бонаветури и его сторонников. Мы хотим надежного и прочного мира с династией дан-Энриксов, поэтому и просим вас о помощи.

- Это я уже понял, - вздохнул Крикс. - Но в чем конкретно должна заключаться эта помощь?

- Мы обсудили создавшееся положение с теми, кто должен сильнее прочих пострадать от договора коадъютора и магнуса, - сказала Галатея Ресс. - Главы семи Домов готовы принести вам вассальную присягу - с условием, что вы пообещаете оградить нас от наглых посягательств Аденора и Бонаветури. Думаю, подобное решение пойдет на пользу и империи, и Внутриморью, и вам лично.

Крикс изумленно посмотрел на женщину.

- Вассальную присягу? Мне?.. - повторил он, не будучи вполне уверен в том, что не ослышался. - А как же ваше самоуправление? А Статут о Вольных городах?

Женщина покачала головой.

- Статут о Вольных городах - закон того Бейн-Ариля, которого больше не существует, принц, - ответила она. - И дело тут не только в поражении в войне... Наши семьи богатели медленно, за три или четыре поколения. Бонаветури и Дарнторн сказали, что любой из нас сможет за пять-семь лет удвоить свое состояние, если решится вместо кожи и зерна перевозить люцер, драконью кость или рабов. Именно из-за этого главы Двенадцати домов проголосовали за отделение от Легелиона. Кто-нибудь скажет, что с Бейн-Ариллем покончил брак Валларикса с Алирой Аггертейл, но для меня Бейн-Арилль кончился в тот день, когда я смотрела на сборище помешавшихся от жадности людей, готовых без малейших колебаний отказаться от всех прежних обязательств - хотя всякий уважающий себя торговец должен соблюдать данное слово. Если бы эта война закончилась нашей победой, мы бы очень быстро превратились из республики в рабовладельческое королевство. Так что, может быть, нам следует порадоваться, что мы проиграли... Как ни больно это говорить, старый Бейн-Арилль умер навсегда. Но это не значит, что мне безразлично то, что теперь станет с моей родиной. Или что я готова без борьбы отдать ее на откуп всяким аденорам. Именно поэтому я и надеюсь, что вы нам поможете.

- А вы согласны с леди Ресс, кинтаро?.. - спросил дан-Энрикс, обернувшись к Алантэну.

- Госпожа Ресс сгущает краски, - сухо сказал Алантэн. - Отнюдь не все из нас мечтали наживаться на работорговле. Многие из тех, кто поддержал Бонаветури, были истинными патриотами.

- Скажите лучше - идиотами, - пробормотала женщина. Кинтаро Алантэн побагровел.

- Вы слишком нетерпимы, Тея. Каждый человек имеет право ошибаться.

- Но не всякая ошибка стоит жизни тысячам людей, - отрезала женщина. И снова обернулась к Меченому. - Я понимаю, вам должно казаться странным, что мы начали столь важный разговор в таком неподходящем месте, но нам не оставили другого выбора. Прибыв в Кир-Кайдэ, Аденор сейчас же обзавелся целым выводком шпионов из прислуги, конюхов и поваров, так что теперь его доглядчики сразу доносят ему обо всем, что происходит в крепости. А все, что знает Аденор, тут же становится известно коадъютору... Лорд Ирем приложил немало сил, чтобы превратить Внутриморье в доминантный сеньораж, которым управляет ставленник от Ордена. Он не захочет отказаться от этого плана. Если коадъютор узнает о нашем предложении, он наверняка скажет вам, что усмирять мятежную провинцию - дело имперской гвардии, а не наследника престола.

"Безусловно, - вздохнул Крикс. Именно это он и скажет... и будет не так уж и не прав".

В эту минуту с башни крикнули "открыть ворота!", и наружная решетка начала медленно подниматься. Мысли о переговорах, Лорио Бонаветури и коварстве Аденора тут же вылетели у дан-Энрикса из головы, а сердце бешено заколотилось в ребра.

Меченый шагнул вперед, едва не наступив на длинный плащ кинтаро Алантэна, и уставился на всадников, въезжающих на двор. Сердце рухнуло куда-то вниз, когда он осознал, что Лейды среди них не было. Во главе отряда ехал молодой мужчина в бархатном берете, залихватски сдвинутом на одно ухо. Рядом с ним, на крупной пегой лошади, трясся в седле надутый, чем-то недовольный парень лет четырнадцати, в котором Крикс с опозданием узнал младшего брата Лейды, Элрика.

Мужчина в бархатном берете спешился первым - просто соскользнул с седла, как человек, который проводит верхом не меньше времени, чем на земле. Он оглядел широкий двор, и его взгляд остановился на дан-Энриксе. Помедлив, глава гверской делегации направился к нему.

Про себя Тайвасс полагал, что быть счастливым проще, чем обычно принято считать. Надо всего лишь делать то, что у тебя выходит лучше, чем у остальных, и не замахиваться ни на что другое. Таннер знал, что он прекрасно дрессирует соколов, отлично управляется с копьем и может перепить практически любого за обеденным столом - и полагал, что никаких других талантов человеку в его положении не стоит и желать. Однако для ведения переговоров этих дарований было маловато.

К сожалению, у месс Гефэйр было не так много людей, на которых Лейда могла положиться безо всяких оговорок, так что пришлось обходиться тем, что есть. В роли парламентера Таннер чувствовал себя довольно неуютно, и, как всякий гордый человек в подобной ситуации, старался держаться как можно независимее. С той минуты, как их маленький отряд добрался до окрестностей Кир-Кайдэ, Таннер непрерывно улыбался, так что к настоящему моменту у него уже сводило скулы. Таннер начал понимать, почему все дипломаты, которых он знал - от лорда Рисвелла до знаменитого Этайна - всегда улыбались только уголками губ.

Первым, кого он увидел в крепости - конечно, если не считать дозорных, открывавших им ворота - оказался молодой южанин в черном с серебром колете, зачем-то торчавший посреди двора. На лбу у энонийца красовалось вспухшее багровое клеймо, а через него, как веревка, протянулся старый, уже посветлевший шрам. "Меченый!" - догадался Таннер.

Рядом с дан-Энриксом стояли двое - пожилой мужчина и женщина средних лет. На Таннера они смотрели так, как будто мысленно желали ему провалиться ко всем фэйрам. Очевидно, до его появления здесь происходил какой-то важный разговор.

Рыцарь подошел к Криксу и двум его собеседникам и поклонился, приложив раскрытую ладонь к груди.

- Прошу простить, если я ненароком помешал вашей беседе. Мое имя Таннер Тайвасс. Месс Гефэйр поручила мне представлять ее на переговорах.

Дан-Энрикс вздрогнул, словно пробуждаясь ото сна.

- А сама месс Гефэйр - не приедет?.. - хрипло спросил он.

- На границе с Гардаторном сейчас неспокойно, монсеньор. Леди Гефэйр не сочла возможным надолго оставить войско.

Меченый скривился, словно у него внезапно разболелись зубы.

- Скажите, сэр Тайвасс... Не просила ли вас месс Гефэйр передать какие-нибудь письма?

- Да, мессер. У меня при себе письмо для лорда Ирема. Может быть, вы подскажете, где мне его найти?

- Пройдите через двор и спросите о коадъюторе любого человека в орденском плаще. Вас сразу же проводят к сэру Ирему, - отрывисто ответил Меченый - Я с удовольствием сделал бы это сам, но, к сожалению, у меня очень важный разговор с этими господами, - Крикс кивнул на женщину и сухопарого мужчину, хмуро дожидавшихся, пока Тайвасс уйдет.

На лицах внутриморцев промелькнуло торжество. Таннер подумал, что они напрасно радуются. Если бы собеседники дан-Энрикса заметили, с каким пустым и ничего не выражавшим взглядом энониец помянул про этот "важный разговор", они бы поняли, что Меченому наплевать на них с высокой колокольни. Мысли Крикса явно витали где-то очень далеко.

"Странный он какой-то, этот Меченый, - подумал Таннер, возвращаясь к своему отряду. - Я бы побился об заклад, что он немного не в себе. Хотя... после того, что с ним случилось, это было бы не удивительно".

Таннер сочувственно вздохнул, но вскоре позабыл о Меченом, поскольку, когда он вернулся к своей лошади, в него сейчас же вперился горящий от негодования взгляд Элрика.

- Думаете, я не слышал, что вы им сказали? - склочным тоном спросил он. Сэр Тайвасс удивленно вскинул брови.

- А что я не так сказал?..

- Вы объявили, что вы представляете мою сестру и Гверр. А про меня вы даже не упомянули. Как будто меня здесь нет!..

Таннер смутился. Их отношения с братом Лейды Гефэйр не заладились с первой минуты, и Тайвасс считал, что виноват в этом был исключительно сам Элрик, но на этот раз Таннер не мог не согласиться с тем, что допустил серьезную промашку.

- Извините, мейер Элрик, - сказал он как можно более миролюбивым тоном. - Это вышло не нарочно. Если хотите, я немедленно представлю вас лорду дан-Энриксу.

К его удивлению, Элрик не только не обрадовался его извинению, но и, напротив, взвился так, как будто Таннер залепил ему пощечину.

- Какой он "лорд дан-Энрикс"! - прошипел он. - Все знают, что он всего-навсего бастард. Если бы у Валларикса были свои дети, Меченого никогда бы не признали принцем.

Тайвасс стиснул зубы, борясь с искушением немедленно съездить Элрику в ухо. Они, конечно, были слишком далеко от Крикса и от его собеседников, что бы те могли услышать замечание Гефэйра, но если Элрик и дальше будет позволять себе подобные высказывания, у гверрского посольства обязательно возникнут крупные проблемы.

Вот же наказание с этим мальчишкой... С того дня, как он увидел Элрика впервые, тот как будто проверял его на прочность. Он не упускал ни одного случая выказать свое пренебрежительное отношение к Лейде Гефэйр, по-мальчишески задирал самого Таннера и вообще вел себя так, как будто твердо вознамерился довести Тайвасса до белого каления. Но то, что он сказал о Меченом - это и в самом деле было уже слишком.

Таннер подошел вплотную к Элрику, буквально нависая над нескладным братцем Лейды. Тот помимо воли отступил назад - и, разумеется, тут же уперся в лошадиный бок. Хороший воин всегда знает, что у него за спиной, но Элрику до настоящего бойца пока что было очень далеко.

В глазах у Элрика читалось замешательство - должно быть, Таннер выглядел довольно-таки грозно. Еще сгрести бы сопляка за шиворот и слегка потянуть наверх, - мечтательно подумал рыцарь. Жаль, что люди смотрят. Ну да ничего, и так сойдет.

- Мейер Элрик. Я не знаю, чем вам так не угодил лорд дан-Энрикс, но я сильно сомневаюсь, что вы бы рискнули подойти к нему и повторить ваши последние слова ему в лицо, - негромко сказал он. - А знаете, как называют человека, который способен оскорблять кого-то только за глаза?.. Паршивым трусом. Хотя ваша репутация - не мое дело. Хотите заслужить себе такую славу - на здоровье, продолжайте в том же духе. Но только не здесь. Если вы еще раз позволите себе невежливо отозваться о любом участнике переговоров, даю слово, что запру вас в вашей комнате до самого отъезда из Кир-Кайдэ. И ваша сестра меня одобрит.

Элрик мрачно сверкнул на него глазами, но ничего отвечать не стал.

- Что с вами, принц? Вам дурно?.. - голос леди Ресс достиг сознания дан-Энрикса отнюдь не сразу.

- Извините... я отвлекся, - пробормотал он, стирая липкую испарину со лба. Такие приступы внезапной слабости теперь случались с ним довольно часто - лекарь говорил, что их причина заключалась в том, что энониец слишком рано встал с постели, не дав себе до конца оправиться от пережитого в Кир-Роване. А тут еще и разговор с Таннером Тайвассом, окончательно выбивший его из колеи...

- Вы очень побледнели, - озабоченно сказала Галатея. - Может быть, вам лучше было бы вернуться в крепость? Мы можем продолжить нашу беседу там.

- Не стоит, - сказал Крикс, мысленно приказав себе забыть о словах Тайвасса и полностью сосредоточиться на настоящем. Тоже мне, трагедия - несчастная любовь... в конце концов, в мире есть вещи поважнее. - Со мной все в порядке. Пожалуйста, продолжайте, господа.

- Я говорил о том, что вы не прогадаете, если примете наше предложение, - сказал кинтаро Алантэн. - Сейчас вас называют принцем, но у вас нет ни вассалов, ни земель. Приняв нашу присягу, вы получите как первое, так и второе... Кроме всего прочего, город будет выплачивать денежное содержание и вам, и вашей свите. Вы сможете привезти с собой сто человек личной охраны, не считая слуг. Мы долго совещались и решили, что Дворец Правосудия прекрасно подойдет для резиденции наместника. Это огромный дом с окнами на канал. Вы сами убедитесь, он ничем не уступает дому магнуса Бонаветури.

- Подождите, Алантэн, - остановил его дан-Энрикс, невесело улыбнувшись. - Окна на канал - это, конечно, очень соблазнительно, но я вряд ли смогу воспользоваться вашей щедростью.

Лицо Алантэна вытянулось.

- Вы отказываетесь?

- Нет, почему... если хотите, я приму вашу присягу - но только от имени Валларикса, как его родственник и полномочный представитель. Это даст мне право выступить против Бонаветури на завтрашних переговорах. Правда, окончательное решение вопроса о порядке управления Бейн-Ариллем останется на усмотрение Валларикса, но я, по крайней мере, прослежу за тем, чтобы долги Дарнторна отдавали те, кто оказывал ему наиболее серьезную поддержку. И еще - я обещаю вам, что любой представитель присягнувших императору Домов будет иметь, как минимум, такие же привилегии, как те, которые Бонаветури выторговал для себя и для своей семьи. Решайте сами, согласны ли вы на такие условия.

- Согласны, - кивнула Галатея Ресс. - Это не совсем то, о чем мы думали, но это лучшее, что мы сейчас способны предпринять.

- Осталось устранить последнее препятствие. Я не могу принять вашу присягу, не имея рыцарского звания. Естественно, я не могу просить о посвящении мессера Ирема, так что придется импровизировать. Идемте!

Внутриморцы озабоченно переглянулись, но без возражений пошли с ним. Меченый двинулся к конюшне, думая перехватить мессера Тайвасса, когда тот будет выходить, но первым из дверей конюшни вышел юноша в горчично-желтой котте, на которой была вышита красная бычья голова - знак сэра Родерика. С виду он был даже младше самого дан-Энрикса, однако его одежда и висевший на поясе меч не оставляли никаких сомнений в том, что он имеет рыцарское звание. Меченый смутно помнил, что несколько раз видел его в свите Родерика из Лаэра.

Крикс загородил ему дорогу, вынудив юного рыцаря остановиться.

- Если не ошибаюсь, мы с вами уже встречались - в лагере под Шельдой, помните? - спросил он юношу. - Простите, я запамятовал ваше имя...

- Бертан Столли, монсеньор, - с готовностью подсказал тот.

- Рад нашему знакомству, мессер Столли. Мое имя - Крикс дан-Энрикс.

- Да, мой принц. Я знаю.

- Согласитесь ли вы оказать мне честь и посвятить меня в рыцари, мессер?

Глаза Столли изумленно округлились, отчего он начал выглядеть еще моложе.

- Почему вы просите об этом именно меня?!

- Я дал обет, что попрошу о Посвящении первого рыцаря, который спустится во двор, - ответил Крикс, почти не покривив душой. - Если, конечно, вы считаете, что я достоин этой чести.

- Что такое вы говорите, монсеньор! - растерянно наморщив лоб, ответил Столли. - Уж скорее, я не думаю, что мне пристало посвящать вас в рыцари. Но если вы об этом просите - пусть будет так...

"А он не так уж плох" - подумал энониец одобрительно, когда посерьезневший Столли вытащил из ножен меч.

- Преклоните колена, принц, - достаточно уверенно распорядился он.

Крикс опустился на одно колено.

- Рыцарь клянется в храбрости. Он выбирает путь преодоления собственных слабостей и страхов, - медленно и торжественно начал Бертан Столли. Меченый закрыл глаза, мысленно повторяя за Бертаном слова древней клятвы - Рыцарь служит милосердию. Его душа открыта состраданию, для него нет чужих людей и чужих бед...

Знакомые слова накладывались на воспоминания о том, как Крикс десятки раз повторял эту клятву, вслух и про себя - на Братских скалах на восходе солнца и посреди заснеженного леса под Тронхеймом, над могилой Астера и перед памятником Энриксу из Леда на имперской площади.

"Рыцарь защищает беззащитных... его сила существует для того, чтобы оберегать чужую слабость. Рыцарь посвящен своему долгу... он не думает о выгоде и риске и слушает только голос своей совести..."

Давным-давно, когда дан-Энрикс рисовал в своем воображении день собственного Посвящения, он думал, что, когда это случится, он почувствует какую-то решающую перемену, разом совершившуюся в мире и в его душе. Но когда меч Столли опустился ему на плечо, и Крикс поднялся на ноги, он чувствовал себя так, как будто он был рыцарем все эти годы.

Таннер изумленно наблюдал за церемонией, застыв в дверях конюшни. Меченый кивнул ему, вставая на ноги.

XIII

Таннер сидел, как на иголках. Обсуждение ущерба, который войска Дарнторна нанесли Лейверку, подошло к концу, и Таннер знал, что следующим будет он. Тайвасс не волновался так даже перед решающим сражением с восками Рисвелла и Лэнгдема. Там его, конечно, могли покалечить или вообще убить, но он, по крайней мере, оставался частью своего отряда, и ответственность за исход схватки не зависела от него одного.

Сэр Ирем выжидающе посмотрел на Тайвасса, не понимая, почему тот медлит.

Таннер облизнул сухие губы и поднялся на ноги. Готовясь к своей речи, он раз десять прочитал инструкции Лейды Гефэйр и большую часть прочитанного помнил наизусть. Имперцы одобрительно кивали головами. Требование о компенсации за разоренные деревни в дельте Шельды - приняли без разговоров, кажется, даже не очень-то прислушиваясь к его доводам. Таннер, успевший настроиться на бурное сопротивление со стороны Бонаветури, несколько приободрился. Кажется, Бонаветури так и не пришел в себя после того, как Крикс поднялся на ноги и объявил, что представители семи Домов принесли императору вассальную присягу, а Меченый эту присягу принял - и теперь, на правах родственника и наследника Валларикса, хочет внести пару поправок в уже утвержденный мирный договор.

Судя по выражению лица, с которым магнус смотрел на дан-Энрикса, он с удовольствием бы придушил Меченого собственноручно. Неудивительно, что он никак не мог сосредоточиться на том, что говорилось в зале. Так,по крайней мере, продолжалось до того момента, когда Таннер перешел к итоговому пункту из письма Лейды Гефэйр.

- Ну и последнее... Мы требуем от Бейн-Арилля возмещения ущерба, нанесенного Гверру магом, находившимся на службе Сервелльда Дарнторна. У нас есть основания считать, что вспышка "черной рвоты", случившаяся в прошлом году - его вина. Леди Гефэйр утверждает, что это было сделано, чтобы заставить гверрцев поддержать Бейн-Арилль в войне против Легелиона.

Для Бонаветури, с трудом сдерживающего свою ярость весь последний час, эти слова стали последней каплей.

- Это неслыханно!.. - взорвался он. - Вы что, пытаетесь сказать, что мы должны нести ответственность за то, что в Гверре началась "черная рвота"?! Как можно о чем-либо договариваться с людьми, которые способны выдвигать подобные ни с чем не сообразные претензии?..

Крикс вскинул руку, призывая к тишине.

- Давайте не будем кричать и оскорблять друг друга, - веско сказал он. - Скажите, мессер Тайвасс, почему леди Гефэйр думает, что Дарнторн был причастен к эпидемии?..

- Леди Гефэйр поняла это со слов Ульфина Хоббарда. Он прибыл в Глен-Гевер в качестве посла и заявил, что эпидемия закончится, если мы согласимся оказать военную поддержку Сервелльду Дарнторну. Кроме того, Хоббард и его спутники совершенно не боялись заразиться "черной рвотой". Они выбрали самый короткий путь до Глен-Гевера, даже не стараясь объезжать места, где началась болезнь.

- Это доказывает, что маг Сервелльда Дарнторна мог бороться с "черной рвотой", но из этого никак не следует, что это он наслал болезнь на Гверр, - вежливо возразил лорд Аденор. - Согласен, лорду Сервелльду не следовало шантажировать своих соседей по такому поводу, но это все-таки не основание винить его в начале эпидемии.

Таннер растерянно сморгнул. Формально Аденор был прав, но Таннер знал, что Лейда не простит ему, если он сдастся без борьбы. Он чувствовал себя нелепым деревенским увальнем. Будь Лейда здесь, она бы знала, что сказать, тогда как он... зачем он только согласился быть послом?

- Мы требуем, чтобы Хоббарда допросили с ворлоком, - с мрачной решимостью произнес Тайвасс.

- Пожалуйста! Сколько угодно, - с нескрываемым злорадством отозвался Лорио Бонаветури. Таннер не считал себя хоть сколько-нибудь опытным политиком, но все же понял подоплеку этого злорадства. Лорио отлично знал, что Дарнторн никогда не станет посвящать какого-то там Хоббарда в свои дела. А в Гверре Ульфин просто повторял слова, которые ему велели повторить. Так что допрос у ведуна ничего не даст.

Таннер заметил, что, пока он препирался с Аденором и Бонаветури, Крикс внимательно смотрел куда-то на другой конец стола. Проследив за его взглядом, Таннер увидел молодого человека, который сидел, странно скособочившись в массивном деревянном кресле, и грыз ноготь, отвернувшись в сторону окна.

- Думаю, мы обойдемся и без Хоббарда, - сказал дан-Энрикс неожиданно. - Мейер Дарнторн... вам что-нибудь о связи вашего отца с эпидемии в Гверре?

Юноша в лиловом траурном колете вздрогнул, словно Меченый направил на него взведенный арбалет.

- Да... известно, - замогильным голосом ответил он. Участники совета изумленно замолчали, оборачиваясь в сторону Дарнторна. Тот сглотнул и произнес уже гораздо тверже - Леди Гефэйр права. Я слышал разговор отца с тем самым магом... Он действительно наслал "черную рвоту" и на Гверр, и на Адель. Отец сперва был против эпидемии в столице, но потом он согласился с тем, что это - самый лучший способ, чтобы помешать Валлариксу послать войска в Бейн-Арилль. Если нужно, вызовите орденского ворлока. Он подтвердит, что я не вру.

В зале повисла гробовая тишина. Первым от общего оцепенения очнулся Лорио Бонаветури.

- Я об этом ничего не знал! - выпалил он. - Если лорд Сервелльд в самом деле совершил это чудовищное злодеяние, то остается только пожалеть, что он уже не в состоянии предстать перед судом... Мы, разумеется, предпримем все усилия, чтобы разыскать ворлока, служившего Дарнторну. Тем не менее, это не повод утверждать, что кто-то из присутствующих в этом зале должен отвечать за преступления этого мага или Сервелльда Дарнторна.

Крикс подался вперед.

- Кто из присутствующих в этом зале знал о ритуалах, которые маг Дарнторна проводил в Кир-Роване? - осведомился он. Вопрос произвел неожиданный эффект - в зале разом сгустилось душное, предгрозовое напряжение. Даже на бесстрастное лицо мессера Ирема на одну краткую секунду набежала тень, а Лорио так резко дернул за свою сапфировую цепь, как будто собирался удавиться.

- Какое отношение это имеет к теме разговора? - спросил он.

- Полагаю, самое прямое, - неожиданно вмешалась леди Ресс. - То, что мы обнаружили в Кир-Роване, прибыв сюда - поистине чудовищно. Не нужно быть магистром из Совета ста, чтобы сказать, что подобные ритуалы требуются для серьезной темной магии.

- Да, но все это мы увидели только теперь, когда приехали в Кир-Кайдэ на переговоры. Тогда как до этого мы ничего не знали.

- Если вы замените "не знали" на "не хотели знать", то вы окажетесь гораздо ближе к истине, - парировала Галатея Ресс. - К примеру, я услышала об этих ритуалах еще прошлой осенью. В то время как раз начали ползти первые слухи о Кир-Роване, и я отлично помню, как многие из присутствующих обсуждали их между собой и крайне нелицеприятно отзывались о Дарнторне. Который при этом - или, если вам угодно, несмотря на это - оставался нашим гостем и союзником. А теперь мы трусливо притворяемся, что ничего не знали. Но давайте уже скажем правду: союз с Дарнторном был выгоден, нам лично со стороны его мага ничего не угрожало - поэтому мы предпочли сначала всласть повозмущаться, а потом выбросить происходящее в Кир-Роване из головы. Вы говорите - "почему мы должны отвечать за то, что делал покойный Сервелльд Дарнторн, а тем более какой-то маг? Это несправедливо!". И вы совершенно правы! Если мы должны платить - то не за то, что делал лорд Дарнторн или кто-то другой, а за свое бездействие и невмешательство.

Бонаветури прямо-таки почернел от злости.

- Не могу понять - на чьей вы стороне, в конце концов?.. - прошипел он. - Может, я что-то пропустил, и вы успели вступить в сговор с гверрцами, а они обещали поделиться с вами тем, что смогут из нас выжать? Честно говоря, я бы не слишком удивился!

- Разумеется, вы бы не слишком удивились. Люди вроде вас готовы ради своей выгоды договориться с кем угодно - поэтому вы и от других все время ожидаете чего-нибудь подобного, - презрительно сказала Галатея Ресс. - Я не думаю, что мы должны выплатить Гверру сумму, которую они требуют как компенсацию за эпидемию. Но я считаю, что мы все же должны взять на себя часть ответственности за случившееся. И мне кажется, я знаю выход, который может устроить обе стороны... Несколько дней назад я разговаривала с сестрой Эренс, настоятельницей здешнего Дома милосердия. Она рассказывала мне о том, как эпидемия сказалась на их Ордене. Многие сестры умерли, ухаживая за больными. Для того, чтобы заново обучить такое же количество целительниц, понадобится минимум несколько лет. После войны осталось множество сирот, калек или людей, ослепших или вообще парализованных из-за "черной рвоты". Забота об этих людях тоже легла на Белых сестер. Я думаю, если мы выделим какую-то часть средств на восстановление гверрской общины Милосердия, а заодно отправим наших лекарей для обучения новых целительниц, это позволит нам хотя бы в малой степени загладить тот ущерб, который нанес Гверру Сервелльд Дарнторн. Кроме того, это послужило бы наглядным подтверждением того, что мы желаем дружественных и добрососедских отношений, а не продолжения старой вражды. Как вы считаете, сэр Тайвасс - месс Гефэйр согласится с таким предложением?..

- Думаю, да, - помедлив, кивнул Таннер.

- Разумеется, она согласится... это же не ей придется нам платить, - сказал Бонаветури ядовито. - Все это, конечно, очень благородно, леди Ресс, но я по-прежнему не понимаю, с какой стати нам брать на себя такие обязательства. Вы думаете, гверрцы, окажись они на нашем месте, рассуждали бы, как вы сейчас?.. Да ничего похожего - они бы думали об интересах своей собственной страны. Поймите, Тея: никакие жесты доброй воли не изменят факт - в политике все тянут одеяло только на себя. А тот, кто недостаточно умен или силен, чтобы последовать этому правилу, всегда проигрывает - вот и все!

Эти слова подействовали на сторонников Бонаветури, как красная тряпка на быка. По залу прокатилось оживление, которое за считанные секунды переросло в настоящий гвалт.

- Бонаветури прав! Пусть орден Милосердия восстанавливает госпитали из собственных средств.

- ...А гверрцам мы и без того уже переплатили!

- У Сервелльда Дарнторна остался сын. Пусть он и возмещает все убытки!

Галатея гневно выпрямилась в своем кресле.

- Общины Милосердия разорены войной, которую начали мы. А состояния Дарнторна сейчас хватит разве что на то, чтобы восстановить разрушенный курятник у себя в Торнхэлле!

- А мы, выходит, не разорены?! - возопил Лидо Арриконе, наливаясь краской.

- Дела Льюберта Дарнторна нас не касаются. У нас от их семейки и без этого было уже достаточно проблем!

Таннеру на секунду показалось, что за столом, того и гляди, начнется драка, но в этот момент лорд Ирем поднял голову и обвел всех присутствующих взглядом, от которого самые яростные спорщики мгновенно замолчали, как будто на них внезапно вылили ушат колодезной воды.

- Достаточно, - негромко сказал он. - Раз представители Бейн-Арилля не в состоянии принять какое-то решение - значит, этот вопрос будет рассматривать совет Валларикса и маги из Совета Ста. А сейчас предлагаю сделать перерыв.

Рыцарь спокойно отодвинул кресло и поднялся на ноги.

- Скажите слугам - пусть откроют окна, - бросил он своим гвардейцам. - Здесь нечем дышать.

Сторонники Бонаветури пришибленно переглядывались. Таннер должен был признать, что коадъютор выбрал безошибочный прием, чтобы пресечь начавшуюся ссору. Не приходилось сомневаться в том, что после окончания объявленного каларийцем перерыва Лорио Бонаветури и его сторонники выразят пылкую готовность принять предложение леди Ресс и договориться с Гверром полюбовно. Перспектива обратиться за имперским правосудием магнуса явно не прельщала. В столице и до этого-то были сильно предубеждены против Бейн-Арилля, а уж теперь, когда советники Валларикса узнают, что их близкие, умершие от "черной рвоты", погибли по вине Сервелльда Дарнторна...

Занятый этими мыслями, сэр Тайвасс упустил момент, когда Меченый вышел из зала. Спохватившись, что он собирался побеседовать с дан-Энриксом, Таннер опрометью бросился следом, не задумываясь даже о своем достоинстве посла.

- Монсеньор! - окликнул Крикса Таннер. - Я хотел поговорить с вами о маге, который служил Дарнторну.

Меченый остановился и пытливо посмотрел на собеседника.

- Я слушаю.

- Лорд Ирем говорит, что мага ищут его лучшие разведчики. Но до сих пор никто не знает, куда он пропал. Я тут подумал... а что если Лорио Бонаветури просто прячет его и от Ордена, и от своих союзников? Принял же он к себе на службу Хоббарда с Фессельдом. Значит, мог принять и ворлока, который служил Дарнторну.

- Это еще кто кому служил, - пробормотал дан-Энрикс. А потом вздохнул. - Не беспокойтесь, Тайвасс. Ваши опасения вполне разумны, но вы все же ошибаетесь. Этого мага нет ни в Кир-Кайдэ, ни в Бейн-Арилле.

Таннер наморщил лоб, озадаченный уверенным тоном Крикса.

- Вы говорите так, как будто точно знаете, куда он делся.

Его собеседник сделал неопределенный жест, который Таннер перевел как "да, знаю, но не собираюсь это обсуждать".

- Насколько мне известно, поиски этого ворлока сейчас ведутся в самых разных направлениях, - заметил Таннер осторожно. - Если бы кто-нибудь мог сказать, где его следует искать...

Крикс усмехнулся.

- Мессер Тайвасс... даже если бы я точно знал, что этот маг сейчас сидит в соседней комнате, я бы отправил вас куда угодно, только не к нему. Вы не считаете, что Ирем напрасно рискует жизнями своих людей, посылая их разыскивать темного мага, который способен наслать эпидемию на целую провинцию?.. Насколько я могу судить, арестовать этого человека не смоги бы даже лучшие магистры из Совета Ста. Так что я очень рад, что там, где этот маг находится сейчас, люди мессера Ирема ему никоим образом не угрожают. Точнее, он ничем не угрожает им.

Таннер сердито сдвинул брови. Чушь какая-то... охотиться за сильным магом, разумеется, очень рискованное дело, но все-таки не настолько, как это пытается изобразить дан-Энрикс. Для того, чтобы устроить эпидемию, подручному Дарнторна пришлось провести сложные магические ритуалы, да еще и перебить пару десятков пленников. Любому дураку понятно, что сейчас, когда он сам находится в бегах, он вряд ли сможет сделать что-нибудь подобное. А вот если не поймать его теперь - тогда со временем действительно можно дождаться чего-то похуже "черной рвоты". И при этом Меченый не хочет помогать в поисках мага, хотя, по-видимому, знает, где тот скрывается! Бред, да и только...

А может быть, и правда бред, - подумал Таннер, остывая. В самом деле, Меченый все это время был в Кир-Кайдэ, причем в первые недели даже не вставал с кровати. Ну откуда ему знать, куда исчез этот проклятый маг?.. Похоже, Крикс и впрямь немного не в себе. Таннеру говорили, что среди немногих пленников Кир-Рована, оставшихся в живых, большая часть сошла с ума. Они даже не поняли, что их освободили. Очевидцы утверждали, что пленники никого не узнавали, пугались собственной тени, а при попытке с ними поговорить все время повторяли ответы на вопросы, которые им задавали палачи Дарнторна. Стоило ли придавать значение тому, что Меченый порой высказывал какие-то нелепые идеи? Уж скорее, следовало удивляться, что все остальное время энониец рассуждал, как исключительно разумный человек. Таннер мысленно обругал себя за толстокожесть. Глупо было заговаривать с южанином о маге, который - по слухам - лично пытал Меченого в Кир-Роване.

Таннер сказал себе, что побеседует о своих опасениях с мессером Иремом, и, успокоившись, направился обратно в зал.

* * *

Подходя к покоям коадъютора, Крикс различил обрывок какой-то фразы Аденора - и ответный смех мессера Ирема. Меченый неожиданно подумал, что давно уже не слышал, чтобы его бывший сюзерен смеялся с такой юношеской беззаботностью. Войдя и обнаружив на столе кувшин и пару кубков, энониец окончательно перестал понимать, что происходит. Слишком хорошо "дан-Энрикс" помнил время, когда коадъютор называл Ральгерда Аденора лицемером и отпетым негодяем.

- Не вставайте, - сказал Крикс, увидев, что мужчины собираются подняться. Эти церемонии давно уже набили юноше оскомину. Меченый сел в пустующее кресло у стола и сам налил себе вина.

Лорд Аденор лукаво улыбнулся и поднял свой кубок, как бы салютуя Криксу.

- Разрешите вас поздравить. Вы были великолепны, принц!.. Жаль, вы ни разу за все время своей речи не посмотрели на Бонаветури. Надо было видеть выражение его лица, когда до магнуса дошло, что он остался в дураках.

- Вас это забавляет? - сухо спросил Меченый. - По-моему, вам следовало бы вернуть Бонаветури и его сторонникам те деньги, которые вы от них получили.

- Но помилуйте, мессер... Я обещал Бонаветури и его родне, что они сохранят возможность торговать с Аделью и получат некоторые из своих прежних привилегий. Разве я хоть в чем-нибудь нарушил свое слово?.. Нет! А то, что вы от имени Валларикса даруете такие же права другим Домам - это определенно не имеет ко мне никакого отношения. Разве не так?

В голове Меченого при этих словах забрезжила внезапная догадка. Крикс поставил кубок и посмотрел на собеседника в упор. Как ни блестяще Аденор владел собой, под конец этой паузы его улыбка стала несколько натянутой.

- Как же я сразу не додумался... - медленно сказал Меченый. - Вы с самого начала собирались обмануть всех разом - сперва Лорио Бонаветури, потом его противников, а под конец - меня. Готов поспорить, что вы сами позаботились о том, чтобы о ваших "тайных" соглашениях с Бонаветури загодя узнали все, кого они касаются.

Ирем нахмурился.

- Послушай, Рикс...

- Одну минуту, я еще не кончил. Вам было необходимо, чтобы представители бейн-арилльской аристократии считали Лорио предателем. Было не так уж сложно просчитать, что за защитой они обратятся именно ко мне - здесь больше не осталось никого, кто мог бы отстоять их интересы. Вся эта затея совершенно в духе лорда Аденора... да и в вашем тоже, монсеньор.

Ирем пожал плечами.

- А что нам было делать, Рикс?.. - устало спросил он. - Воспользоваться кораблями Аггертейла, перекрыть Нефритовый пролив и навязать Бейн-Ариллю наместника из Ордена?.. Это было бы просто продолжением войны другими средствами. Местные жители смотрели бы на нас, как на завоевателей, а от такого ощущения всегда недалеко до бунтов. И потом. Из-за того, что Бейн-Арилль с самого начала своего существования пытался обогнать Адель, у них тут развилось какое-то болезненное самолюбие. С тех пор, как я сюда попал - только и слышу о величии Бейн-Арилля, традициях Бейн-Арилля, особом положении Бейн-Арилля... Нельзя было допустить, чтобы они считали, будто подчинились грубой силе. Мы хотели, чтобы они присягнули добровольно, и лорд Аденор нашел единственно возможный способ этого добиться. Вот и все. Если ты осуждаешь Аденора - то, пожалуйста, скажи, как бы ты поступил на нашем месте?..

Аденор потер свою мягкую клиновидную бородку.

- Не слушайте его, принц. Вы идеальны в своей роли странствующего рыцаря, всегда готового прийти на помощь обездоленным, тогда как я - и даже ваш сеньор, - в подобном амплуа смотрелись бы смешно... Но, разумеется, и вам на нашем месте тоже делать нечего. Сэр Ирем говорит, что ваши представления о жизни непригодны для большой политики, но я с ним не согласен. Если бы вы не были самим собой, все эти внутриморцы никогда бы к вам не обратились. Вообще, по моим подсчетам, присягнуть дан-Энриксам должны были три дома из двенадцати. В самом удачном случае - четыре или пять, если учесть характер Галатеи Ресс. Но семь!.. Это просто уму непостижимо. А ведь следует еще учесть, что все эти торговцы - унитарии, то есть дан-Энриксы должны внушать им двойную неприязнь - как победители в войне и как извечные религиозные противники. И, несмотря на это, местная община Милосердия решительно поддержала Галатею. В жизни не подумал бы, что Белые сестры поддержат идею присягнуть элвиенисту!

Крикс вспомнил заметенный снегом двор и женщину в грубом сером платье, бесстрашно вышедшую навстречу стражникам Дарнторна.

- Я знаком с их настоятельницей, - сказал он.

Лорд Аденор поморщился.

- Досадно! Если бы я знал это заранее, я бы слегка подкорректировал свой план. Белые сестры пользуются среди внутриморцев исключительным авторитетом, а Элена Эренс занимает в Ордене одно из первых мест. При такой поддержке можно было бы перетянуть на нашу сторону и прочие Дома. Но мне сказали, что Элена Эренс не интересуется политикой... Определенно, принц - у вас талант располагать к себе людей!

- Это как раз неудивительно, - желчно заметил коадъютор. - Леди Эренс должна была обнаружить в Риксе родственную душу. Они оба постоянно думают о частном и отбрасывают все соображения более высокого порядка.

Крикс вздохнул. То облегчение, которое он испытал, когда лорд Ирем попросил прощения за приказ об аресте Льюберта, теперь казалось ему глупым и фальшивым. Ирем просил прощения за то, чем это обернулось для дан-Энрикса. Только и исключительно за это. В этом он раскаивался абсолютно искренне, причем так сильно, что готов был опуститься перед Криксом на колени - жест, в буквальном смысле невообразимый в его исполнении. Но, если бы он смог предвидеть и предотвратить подобный поворот событий, он по-прежнему считал бы, что поступил правильно. И Крикс это на самом деле всегда знал - просто он так надеялся, что Ирем разделит его точку зрения, что не смог устоять перед искушением принять желаемое за действительное.

- Знаете, что больше всего раздражало Сервелльда Дарнторна в сестрах из общины Милосердия?.. - спросил он хмуро. - То, что они продолжали лечить раненных имперцев, игнорируя его запреты. Люди вроде сестры Эренс полагают, что соображений "более высокого порядка", чем понятия о человечности и справедливости, не только нет, но и не может быть. А заклинания о "высших интересах" или "государственной необходимости" как раз нужны именно тем, кто собирается поставить чей-то частный интерес выше понятий о добре и зле и обозвать это "политикой".

Меченый встал и, покосившись на стоявшую в углу клепсидру, ужаснулся опустившемуся уровню воды. В Адели в такое время уже дали бы сигнал к тушению огней. Но отложить беседу с Галатеей Ресс на утро было невозможно - завтра на рассвете он рассчитывал уехать из Кир-Кайдэ.

Идя к леди Ресс, Крикс мысленно твердил себе, что совершает непростительную глупость. Очень может быть, что Галатея уже спит. А даже если нет, являться к женщине в такое время - попросту невежливо. В последний раз назвав себя болваном, Меченый решительно постучал в дверь.

Спустя минуту створка приоткрылась. К облегчению "дан-Энрикса", сразу же стало ясно, что Галатея еще не ложилась. Судя по простому платью и блестящим темным волосам, густой волной рассыпавшимся по плечам, женщина ожидала камеристку, которая должна была принести воды для умывания и причесать свою хозяйку.

Меченому неожиданно подумалось, что Галатея Ресс очень похожа на Элену Эренс. Правда, на первый взгляд они казались полной противоположностью друг другу - настоятельница одевалась в холст и шерсть, а леди Ресс любила бархатные платья цвета старого вина и драгоценности с такими же тревожно-красными камнями, да и в внешность у них тоже была очень разной. Сестра Эренс с ее светлым цветом кожи и пепельными волосами больше напоминала северянку, тогда как Галатея Ресс была истинной жительницей Внутриморья - с оливковой кожей, темными, густыми волосами и до странности большими черными глазами. Но при этом обе женщины были аристократками до кончиков ногтей, и от обеих исходило ощущение внутренней силы, которая поневоле заставляла окружающих считаться с ними.

- Что вам угодно, монсеньор? - вежливый тон Галатеи не скрывал удивления.

- Я понимаю, сейчас слишком поздно для визитов, - извиняющимся тоном сказал Крикс. - Но мне необходимо с вами побеседовать. Вы не могли бы уделить мне несколько минут?

Женшина отступила внутрь комнаты.

- Зачем вы обижаете меня подобными вопросами, принц? Вы ведь прекрасно знаете, как я признательна вам за сегодняшнюю помощь.

Меченый отвел глаза.

- Как раз об этой благодарности и я хотел поговорить. Я только что от лорда Ирема. Кроме меня, у коадъютора был Аденор...

Пока он пересказывал свою беседу с Иремом и Аденором, Галатея задумчиво перебирала пряди переброшенных через плечо волос.

- Вы ведь могли бы ничего мне не рассказывать, - сказала она, наконец.

- Мог бы, наверное, - признался Крикс. - Но я хотел, чтобы вы знали. А теперь я, наверное, пойду... Спокойной ночи, леди Ресс.

- Нет, подождите, - неожиданно сказала Галатея. - Раз уж вы здесь, я бы тоже хотела поговорить с вами об одном важном деле. Помните, в день нашего знакомства я сказала вам, что знала вашу мать?

- Конечно. Я не раз жалел, что не расспросил вас о подробностях.

- Может быть, и хорошо, что не спросили... В тот момент я еще не была уверена, что вправе рассказать вам то, что знаю. Видите ли, Амариллис не любила откровенничать с людьми. Даже в дружбе она как бы проводила между собой и другим человеком некую черту, переступить через которую казалось невозможным. Но при дворе знали, что мы были близкими подругами. Когда поползли слухи о том, что ваша мать беременна, Валларикс с лордом Иремом устроили мне форменный допрос. Я притворялась, что не понимаю, о чем речь, но на Вальдера это не подействовало. "Не считайте меня глупее, чем я есть, - сказал он мне. - Я знаю, что именно вы сопровождали Амариллис в ее вылазках в Хоэль - что бы они не значили. Поэтому, пока вы не расскажете мне все, что знаете, вы никуда не выйдете из этой комнаты". Мне было восемнадцать лет, и мне казалось, что меня вот-вот отправят в Адельстан. И все-таки я ничего им не сказала, потому что обещала Амариллис никому ее не выдавать. Но, думаю, теперь молчать о той истории будет неправильно. Сын Амариллис вправе что-то знать о собственном отце.

- Вы знали, кем был мой отец?! - воскликнул Крикс.

- Да, монсеньор.

- И вы все это время сомневались, стоит ли об этом говорить?.. - с укором спросил Меченый. - Как его звали?

- Тэрин.

- Просто "Тэрин"? - повторил "дан-Энрикс", словно пробуя это имя на вкус. - Он был простолюдином?..

- Этого я не знаю, принц. Учтите, что сама я никогда его не видела, а все, что мне о нем известно, я узнала от Маллис. В семнадцать лет люди способны верить любым вымыслам, но в ту историю, которая мне рассказала Амариллис, верить было сложно. Поначалу мне казалось, что ее возлюбленный - просто какой-нибудь бродяга, который наврал Маллис с три короба, чтобы произвести на нее впечатление. Но со временем я стала в этом сомневаться. Амариллис утверждала, что он говорил на очень странном языке. Вроде похоже на тарнийский, но при этом половина слов - совсем другая. Этот Тэрин утверждал, что он из Эсселвиля. И что они воюют с Дель-Гвиниром и Дакарисом.

- Вы надо мной смеетесь, - недоверчиво заметил Крикс. - Таких стран не существует.

- Я всего лишь повторяю то, что мне рассказывала Амариллис, - возразила Галатея.

- Да, действительно... А моя мать рассказывала вам о том, как они встретились?

- Да, монсеньор. Но это очень странная история. Боюсь, вы решите, что я вас мистифицирую. Однажды на охоте Маллис вылетела из седла и потянула связку на ноге. Она не очень испугалась, потому что понимала, что ее скоро найдут. Когда она увидела за деревьями человека, то окликнула его, ничуть не сомневаясь в том, что это егерь или кто-нибудь из слуг. Но это оказался совершенно незнакомый юноша. Малисс попробовала с ним заговорить, но он отвечал на языке, который она едва могла понять. Оба были сильно озадачены. В конце концов, им удалось кое-как объясниться. Юноша назвался Тэрином и объяснил, что он спасался от преследователей, которых он называл гвиннами. По его словам, он спрятался среди развалин, которые ваша мать по описанию приняла за Хоэль, а потом долго шел по лесу, пока не увидел Амариллис. Она пыталась выяснить, кто он и откуда, но Тэрин не мог вразумительно ответить ни на один вопрос и называл места, о которых Маллис никогда раньше не слышала. А кроме этого, он постоянно толковал о гвиннах и уверял, что Амариллис подвергается большой опасности, оставаясь в лесу в полном одиночестве. Амариллис возразила, что она вовсе не одна, и что за ней вот-вот должны вернуться, но все ее слова об орденских гвардейцах, императоре и лорде Иреме вызывали у собеседника только недоумение. Впору было предположить, что этот Тэрин, кем бы он там ни был, просто не в себе, но он был не особенно похож на сумасшедшего. Тогда Маллис предположила, что Тэрин прошел сквозь арку Каменных столбов и оказался в чужом мире, как герои старых сказок. Вы, наверное, не понимаете, о чем я говорю?..

- Представьте себе, понимаю, - усмехнулся Крикс. - Что было дальше?..

- Начался сильный дождь, и им обоим пришлось спрятаться под деревом. Маллис пыталась объяснить своему новому знакомому, что ему нужно сделать, чтобы снова оказаться дома. Но он не понимал ее. Кажется, в его мире вообще нет магии... Когда дождь кончился, она услышала, что в стороне от них трубят в рожок, и что несколько человек зовут ее по имени. Но она не стала откликаться, потому что ей хотелось помочь Тэрину. Он привел ее лошадь и помог ей сесть в седло, а сам сел сзади, и они поехали в Хоэль. Довольно скоро начало темнеть, так что они решили, что поедут к Каменным столбам с утра, а ночь проведут в лесу. Они сидели у костра, и он рассказывал про свою родину и про то, что оба его старших брата сражаются с Дакарисом и Дель-Гвиниром. Амариллис тоже рассказала ему о себе. Когда они все-таки добрались до Каменных столбов, Тэрин сказал, что хотел бы когда-нибудь увидеть ее снова. Маллис возразила, что они наверняка никогда больше не увидятся, поскольку даже маги не способны объяснить, как действуют порталы вроде Каменных столбов, но если он так хочет, то через неделю она будет ждать его в Хоэле - на тот случай, если ему все-таки удастся еще раз попасть в наш мир. Маллис подарила ему прядь своих волос - ей пришло в голову, что это может создать какую-то связь между двумя людьми, и эта связь сыграет свою роль, когда он снова попытается пройти через Врата. Тогда же этот Тэрин в первый раз ее поцеловал. Когда она рассказывала мне об этом, она не призналась, что она в него влюбилась, но это было довольно очевидно.

- И... что случилось дальше?

- Несколько недель я помогала Маллис ездить в Хоэль так, чтобы не привлекать ненужного внимания. Они встречались с Тэрином пять или, может быть, шесть раз. В последнюю их встречу он сказал, что гвинны захватили какую-то крепость в Эсселвиле, так что его вылазки к Вратам становятся все более опасными. Он предложил вашей матери уйти с ним в Эсселвилль и стать его женой. Маллис сказала, что ей нужно время, чтобы все обдумать... Больше они никогда не виделись. Маллис все время ездила в Хоэль, но Тэрин больше никогда не появлялся. И сколько бы Маллис не проходила через арку Каменных столбов - портал не открывался. Ваша мать была в отчаянии. Она обвиняла себя в том, что не ушла с Тэрином раньше, и боялась, что с ним что-нибудь случилось.

- Совсем не обязательно, - не удержался Крикс. - "Мерцающий" портал - штука весьма капризная. Даже если он пропускает человека много раз подряд, это отнюдь не значит, что так будет продолжаться вечно.

- Совершенно верно. Я приносила Маллис все книги, в которых хоть что-то говорилось о Вратах Альдов. Но ее это не утешало. Даже когда стало ясно, что она беременна, она все время ездила в Хоэль. Я опасалась, что из-за этих поездок у нее случится выкидыш. Но убедить ее остаться дома было совершенно невозможно... Разумеется, поползли слухи. Император предложил Маллис поехать в Озерный замок. Сейчас я думаю, что он действовал из лучших побуждений - видел, как она изводится, и думал, что ей лучше быть подальше от придворных сплетников. Но Амариллис от такой заботы чуть не стало дурно. Тогда Валларикс решил, что вытрясет всю правду из меня. Он был очень сердит... должно быть, он подозревал, что я свела его сестру с каким-то негодяем, который сначала соблазнил ее, а потом испугался и сбежал. В общем, когда стало ясно, что от меня толку не добьешься, император приказал мне немедленно выехать в Бейн-Арилль, не дав даже времени на сборы и прощания. Я собирала вещи под присмотром рыцаря из Ордена, словно какая-то преступница... А еще через полгода до Бейн-Арилля добрался слух, что Маллис погибла. Кто-то говорил, что она умерла от родовой горячки, родив мертвого ребенка, а другие называли это грязной сплетней и клялись, что сестра императора упала с лошади. В те дни мне часто снилось, что Маллис решила еще раз поехать к Каменным столбам, а лошадь понесла и сбросила ее. Я редко плачу, монсеньор, но после этих снов я плакала... А еще мне казалось, что Вальдер был прав, и всё случившееся с Амариллис - исключительно моя вина. Только теперь, когда Валларикс обнародовал правду о вашем происхождении, я поняла, что версией о падении с лошади пытались прикрыть сплетню о ребенке.

Крикс нахмурился.

- Валлариксу бы следовало написать вам.

- Наверное. Но не забывайте, что в то время он считал, что это я втравила Амариллис в эту историю.

Крикс на мгновение закрыл глаза и прижал пальцы к вискам, пытаясь собрать в кучу разбегавшиеся мысли, но это не слишком помогло. Снова открыв глаза, он обнаружил, что Галатея смотрит на него с сочувствием.

- Я вас расстроила, мессер?

Меченый потер лоб.

- Даже не знаю... Может быть, мне следует порадоваться, что моим отцом не оказался какой-то придворный хлыщ, который смылся бы на Острова, едва поняв, что он наделал. Кем бы ни был этот Тэрин-Из-Другого-Мира, но он явно лучше, чем подобный трус, - ответил он.

XIV

Когда Меченый увидел над воротами трактира знак имперской войсковой разведки, утреннее небо только-только начинало золотиться на востоке. Заходя в гостиницу, Крикс испытал внезапный приступ ностальгии. Время, когда он сражался под крысиным стягом, не было ни легким, ни приятным, но сейчас южанин ощутил, что мысль о Серой сотне отзывается внутри каким-то теплым, почти нежным чувством. Может быть, причина была в том, что пережитое в Кир-Роване подвело под его прежней жизнью жирную черту, и на той стороне осталось все сразу - и имперская разведка, и война в Каларии, и детство в Приозерном, и Адель с Лаконской Академией.

Из Кир-Кайдэ Меченый уехал почти тайно, сообщив о цели своего путешествия только Льюберту и Галатее Ресс. Дарнторн с сарказмом попросил передать от него привет Юлиану Лэру, а леди Ресс посоветовала Криксу соблюдать инкогнито и не снимать налобную повязку. В старом выцветшем дублете Льюберта Дарнторна и с повязкой вокруг лба Меченый походил не то на обедневшего наемника, не то и вовсе на авантюриста без определенного рода занятий, которых во время перемирия развелось видимо-невидимо.

Первым, кого Крикс увидел, войдя в зал трактира, был Кэлрин Отт, перед которым стояла чернильница и громоздилась кипа исписанных листов. С ним рядом примостился Гилберт Тойн, который крепко спал, уронив голову на скрещенные руки. Крикс знал, что Отт приехал в Кир-Кайдэ вместе с лордом Иремом, но Меченый на тот момент еще не выходил из своей комнаты, так что увидеть Кэлринна ему не удалось. Льюберт сказал, что Кэлрин пробыл в крепости всего несколько дней, после чего уехал в Лорку - собирать подробности о недавней кампании из первых рук. Эти рассказы представлялись ему более важными, чем переговоры, каждую реплику в которых добросовестно записывали сразу несколько секретарей.

Когда Меченый вошел в зал, Отт поднял голову и вздрогнул, узнав Крикса. Меченый глазами показал на подметавшую полы служанку, и Кэлринн, умница, прекрасно понял, что от него требуется.

- Доброе утро, Рик, - сказал он таким тоном, будто только накануне видел Меченого в лагере. Этого Отту показалось мало, и он заразительно зевнул.

- Ты уже встал - или до сих пор не ложился? - спросил Меченый, подсаживаясь за тот же стол.

- Я не ложился. Гилберт вызвался рассказать мне о Серой сотне, если я пообещаю ставить ему выпивку, чтобы у него не пересохло в горле. И уж можешь мне поверить - в горле у него пересыхало очень часто... Ты не представляешь, сколько он смог выпить, прежде чем заснул. Я видел толстяков, которые падали под стол от половины такой порции... К тому моменту, как он отрубился, столы уже сдвинули, а я остался один во всем зале. Никто мне не мешал, так что я набросал еще одну главу.

Отт улыбнулся. Крикс не понимал, как могут несколько исписанных листов привести человека в такое благостное расположение духа, но факт оставался фактом - Кэлринн выглядел довольным, словно кот, нажравшийся сметаны. Это пробуждало любопытство.

- Можно мне прочесть?.. - спросил Меченый, протягивая руку к верхнему листу. В Лаконе Отт всегда с готовностью читал приятелям свои стихи и остроумные заметки о наставниках, и Крикс ничуть не сомневался, что он будет рад похвастаться плодом своих трудов.

Но вместо этого Кэлрин прикрыл листы рукой.

- Я еще не закончил! - быстро сказал он.

Меченый примирительно поднял ладони.

- Разумеется, как скажешь... А где Нойе с Юлианом? Спят?

- Иди наверх. Они не будут на тебя в претензии, если ты их разбудишь. А я пока закажу нам завтрак...

Кэлрин оказался прав. Нойе и Лэн не только "не были в претензии" за то, что Меченый не дал им выспаться, но и едва не задушили его в объятиях. Если учесть, какие слухи доходили до них из Кир-Рована, это было совсем не удивительно. Правда, и Юлиан, и Нойе знали, что Крикс выжил и даже участвует в переговорах, но услышать эти новости из третьих рук - это одно, а проснуться и воочию увидеть человека, которого несколько недель считал погибшим - это, как-никак, совсем другое.

Полчаса спустя, когда они спустились вниз и приступили к завтраку, Лэр почти весело рассказывал о том, как мессер Ирем вызвал их к себе и чуть не оторвал обоим головы за то, что они помогали Криксу скрываться среди разведчиков из Серой сотни, тогда как их долг - по утверждению мессера Ирема - состоял в том, чтобы немедля сообщить о местонахождении "дан-Энрикса" рыцарям Ордена.

- Он что, действительно так сильно на вас взъелся?.. - виновато спросил Крикс.

- Честное слово, дайни, я всерьез готовился к тому, что он меня повесит, - ухмыльнулся Альбатрос. - Лэр умолял его взять нас собой в Кир-Кайдэ, чтобы мы могли удостовериться, что с тобой все в порядке, но твой Ирем заявил, что раз у сына Лэра хватило ума вступить в разведку, значит, здесь он и останется. Он сказал, что, если мы попробуем покинуть Лорку без его распоряжений, нас будут судить как дезертиров.

- Он бы этого не сделал, - не вполне уверенно заметил Крикс. Нойе выразительно прищурился.

- А ты рискнул бы проверять? На нашем месте?

- Нет, - честно признался Меченый.

- Ну, вот и мы не стали. Хотя Лэн тогда на стену лез. Ему казалось, что Ирем просто хотел нас проучить. Как будто мы действительно могли пойти и выдать тебя Ордену!.. Потом-то выяснилось, что у коадъютора на нас были другие планы. Он отправил нас выслеживать Белоглазого.

- Кого?.. - не понял Крикс.

- Ну, того ворлока, который помогал Дарнторну. Надо же нам было как-то называть его между собой?.. Лорд Ирем приказал узнать, куда он исчез после того, как убил Сервелльда Дарнторна. Мы потратили на это почти две недели и обшарили всю Лорку и ее окрестности, но под конец все же узнали, куда делся этот Хеггов маг!

- В Солинки, полагаю, - сказал Меченый, пожав плечами.

Лицо Нойе вытянулось.

- Верно. Именно в Солинки, - согласился он после недолгой паузы. Криксу стало неудобно. Ну что ему стоило дослушать Нойе до конца и притвориться удивленным?..

- Знаешь, кажется, эти твои ворота в другой мир и в самом деле существуют, - сказал Юлиан, нагнувшись к Криксу через стол. - Мы не могли вернуться в Лорку, не узнав, куда исчез Белоглазый, так что нам пришлось рискнуть и доехать до самой арки. Ты был прав - она точь-в-точь такая же, как и в Хоэле... Нойе на всякий случай даже прошел сквозь нее несколько раз, но ничего не вышло. Думаю, это из-за того, что он не Одаренный. Так что мы не знаем, куда Белоглазый мог отправиться через портал.

- Я думаю, что он отправился в Галарру. Помнишь, Кэлрин, ты когда-то рассказал нам сказку о человеке, который пожелал стать магом, не будучи Одаренным, и решил прибегнуть к силам Темного Истока?.. Так вот Белоглазый - это, собственно, и есть тот самый маг.

- Час от часу не легче, - вздохнул Юлиан. - Сначала фэйры, теперь Олварг и "кромешники"...

- Фэйры - всего лишь духи леса и воды, - поправил Крикс. - Они - не порождения Истока и не меньше нас страдают от его существования.

- Тогда зачем они все время нам вредят? Крадут детей, заманивают путешественников на болото, всем морочат головы...

- Указывают клады, помогают найти верный путь, спасают утопающих... - в тон Лэру продолжил "дан-Энрикс".

- Прямо милашки, - раздраженно буркнул Юлиан. - А это помнишь?.. - он продемонстрировал Меченому почти незаметный след от старого ожога на руке.

- Да, разумеется, они пытались тебя заманить. Но ты же не станешь утверждать, что люди - зло, только из-за того, что кто-нибудь из них сделал тебе какую-нибудь пакость?.. Фэйры в этом отношении ничем не отличаются от нас. Потом - учти еще, что мы для них - чужие и довольно непонятные создания. Ты же не жалеешь зайца, на которого охотишься, или того лосося, которого сейчас ешь?..

- Ладно, убедил. Фэйры - ни то, ни се, как люди. Только "кромешники" - зло безо всякой примеси.

- Как знать... Один из них когда-то спас мне жизнь, - задумчиво сказал "дан-Энрикс". - И потом, "кромешники" - не совсем люди. Они околдованы и почти лишены свободной воли. Если верить сказке Кэлрина, каждый из них пошел на это добровольно или почти добровольно. Но что там произошло на самом деле, мы не знаем. Думаю, к тому, что можно назвать "злом без всякой примеси", ближе всего подошел сам Олварг, но и в нем еще осталось очень много человеческого.

- Почему ты так решил?.. - осведомился Отт. Он весь подался навстречу "дан-Энриксу", сидя на самом краешке своего табурета, и имел вид гончей, учуявшей след. Если бы Меченый не был так занят собственными мыслями, он бы, наверное, насторожился, но сейчас он просто честно пояснил:

- Олварг приходил ко мне, когда я был в Кир-Роване. Можно сказать, что он увлекся и сказал гораздо больше, чем ему хотелось. Во всяком случае, я понял, что значительную часть его поступков определяет личная обида на дан-Энриксов. Он утратил всякую способность испытывать жалость к другим людям, но себя по-прежнему жалеет - значит, остается человеком.

- Тоже мне, достоинство - умение жалеть себя! - сердито фыркнул Лэр.

- Ну, как тебе сказать... Если бы сила Темного Истока совершенно поглотила Олварга, он бы уже не мог жалеть себя, поскольку просто перестал бы быть самим собой. Я думаю, что это его еще ждет... Ну а пока он все-таки способен сохранять какие то свои желания, обиды и надежды - он еще сопротивляется Истоку. В Кир-Роване я осознал, что зло - это сила, разъединяющая мир. Сначала Темные Истоки разорвали мир в самом буквальном смысле слова, разделив его на части. Но этот раскол идет гораздо глубже. Он затрагивает время и пространство, а еще - всякую связь между людьми. Мне кажется, Альды хотят связать мир заново - не только Вратами, но и памятью о прошлом, и самой способностью людей любить друг друга. Но теперь - спасибо Олваргу, - Исток усилился настолько, что Альдам его не удержать.

- И чем, по твоему, все это кончится?.. - поинтересовался Юлиан.

- На Островах считают, что все кончится Последней битвой, - сказал Нойе. - Когда брат пойдет на брата, вода в море станет мертвой, а Морской Змей проснется и проглотит солнце.

Юлиан скривился.

- Вы там что, действительно считаете, что солнце маленькое и висит на небе, как гранат?.. Саккронис говорил, что солнце - огромная раскаленная звезда. Так что все эти россказни про Змея - просто сказка.

- Не совсем. Это метафора, - поправил Кэлрин.

- Пожалуйста, неспорьте, - попросил "дан-Энрикс". - Я просто хотел сказать, что наше положение достаточно тяжелое. Если призвать людей объединиться против Олварга, то одни станут говорить, что Темные Истоки - просто вымысел, а другие скажут, что, если даже они и существуют, то бороться с ними человеческими силами нельзя. Так что придется полагаться только на самих себя. Поэтому я отправляюсь в Солинки, а затем в Адель.

- Ты собираешься воспользоваться аркой Каменных столбов, чтобы перенестись в Хоэль? - догадался Юлиан. - Но ты не Одаренный!

- Этого и не нужно. Вратами, созданными Альдами, управляет Истинная магия. Уверен, что она позволит мне пройти. Лучше поговорим о вас... Что вы намерены делать теперь, когда война закончилась?

- Я дождусь сэра Ирема, и вместе с ним вернусь в Адель, - ответил Кэлринн Отт. - Саккронис очень стар, и сильно сдал в последние годы, так что ему все труднее оставаться без помощника. А я, признаться, сильно привязался к старику. Меня восхищает то, что никакие слабости или болезни не способны задушить в нем любопытства. Он по-прежнему бросается на каждую новую книгу, словно коршун, и готов часами говорить о книгах, музыке и Альдах, если подвернется кто-нибудь, кто станет его слушать. Когда он начал возиться с разноцветными стекляшками, я испугался, что старик впадает в детство, а он написал трактат о цветовом спектре и природе света. Мне не терпится узнать, чем он был занят, пока я находился здесь.

- А вы?.. - Крикс посмотрел на Нойе с Юлианом.

- Я даже не знаю, - вздохнул Лэр. - Сэр Ирем объявил, что тот, кто привезет какие-нибудь новости о Белоглазом, получит все, что пожелает - даже место в Ордене. Я совсем было решил надеть синий плащ... А Нойе размышлял о том, что лучше - вернуться домой, на Острова, или же поступить на один из кораблей, которые Аттал дает Валлариксу. Но после твоих слов я думаю, что нам лучше отправиться в Адель вместе с тобой. Пусть меня фэйры заберут, если я понимаю, как ты собираешься бороться с Олваргом, но одного тебя бросать уж точно не годится.

- Это точно, - кивнул Нойе.

Крикс был тронут, но все же покачал головой.

- Нет, этого не нужно... если бы у меня был какой-то план, я бы обязательно сказал, что собираюсь делать. Но я не могу даже приблизительно сказать, что меня ждет. Может быть, когда мы встретимся в следующий раз, я в самом деле вынужден буду попросить вас о помощи... ну а пока давайте выпьем за то, чтобы Лэр стал принцепсом Ордена, а Нойе - самым знаменитым кеннингом на Островах. Или, по крайней мере, капитаном нашего нового флагмана. Кэлринн, скажи хозяйке, чтобы принесла кувшин вина... самого лучшего, какое у нее найдется.

- Вино?.. - прохрипел Гилберт Тойн, внезапно поднимая голову. На переносице виднелся темно-красный след от сна в неудобной позе. Мятая, несвежая рубашка болталась на худых плечах вербовщика, словно на вешалке, и энониец с жалостью подумал, что Гил сильно сдал - или все дело было в том, что Крикс успел отвыкнуть от того, как Тойн обычно выглядел с утра пораньше?.. Опухшие и сильно покрасневшие глаза вербовщика медленно обозрели стол и, наконец, уперлись в Меченого. Тойн заметно подобрался и уже открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но Крикс опередил его.

- Не болтай лишнего и зови меня "Риком", ясно, Тойн?..

- Конечно.

- Молодчина. Кэлрин, попроси кувшин вина и пару темного для Гилберта. Он, кажется, предпочитает пиво.

* * *

Над Аделью бушевала летняя гроза. Морская куртка из вареной кожи, позаимствованная у Нойе Альбатроса, не пропускала влагу, но весь остальной костюм "дан-Энрикса" давно промок до нитки. Мокрые штаны противно облепили ноги, волосы холодными скользкими змеями лезли юноше за шиворот, в глаза и в рот.

Когда Меченый доехал до Северной стены, то обнаружил, что ворота наглухо закрыты. Стража из дозора Браэнна явно решила, что в такую скверную погоду ни один нормальный человек не попытается попасть в Адель, и закрыла въезд за час до традиционного сигнала к тушению огней.

Герба грустно прядала мокрыми ушами, давая понять, что темнота и сырость ей совсем не по душе.

- Потерпи немного, девочка, - сказал "дан-Энрикс" извиняющимся тоном. - Мы уже на месте.

Энониец спешился, откинул мокрые волосы со лба и постучал в ворота. Подождал какой-нибудь реакции. Постучал снова... Как и в первый раз, безрезультатно. Дождь хлестал, как из ведра, и стражник, которому полагалось находиться у бойницы, явно предпочитал сидеть с друзьями в теплой караулке.

- Вы там что, уснули, что ли?!.. - громко возмутился Крикс.

Он смутно вспомнил, как когда-то - много лет назад - он точно так же колотил в эти ворота, чтобы сообщить о нападении Безликих. Сейчас промедление было не так опасно, как тогда, но мысль об этом почему-то не улучшила Меченому настроения.

- ....... ........ ...... вперегреб! - от души высказался энониец, имея в виду всех дозорных Северной стены - во-первых, и всю городскую стражу - во-вторых.

Как будто бы в ответ на это заклинание, свет из бойницы заслонила чья-то тень.

- В чем дело? - настороженно спросили сверху.

- Открывай ворота! - потребовал Крикс. - У меня срочное дело к капитану Ниру.

Выглядел Меченый, должно быть, не особенно внушительно, но его интонация заставила дозорного задуматься.

- Ваше имя?..

- Крикс дан-Энрикс.

- Кто-о?! - переспросил дозорный с изумлением. - Ну тогда я - Владыка Ар-Шиннор!

Меченый тяжело вздохнул. Спорить с подобным остроумцем у дан-Энрикса не было ни малейшего желания.

- Капитана Ниру позови, дубина, - почти ласково попросил он дозорного.

Тень наверху исчезла. То ли стражник в самом деле отправился на поиски Браэна Ниру, то ли попросту решил не тратить времени на разговоры с сумасшедшим, называющим себя наследником престола.

Крикс поежился от холода и малодушно пожалел, что не пошел через Подземный город. Он бы так и сделал, если бы не Герба, которую в этом случае пришлось бы бросить посреди ночного леса...

- Эй, ты! - окликнул сверху мрачный голос, выведя дан-Энрикса из состояния задумчивости. - Что еще за шутки?

Крикс шагнул вперед, чтобы на него падала хотя бы часть рассеянного света из бойницы.

- Браэнн, если это ты, то вели своим олухам меня впустить, - попросил он.

- Альды Всеблагие, Рикс!.. - ахнули наверху. - Сию секунду, монсеньор.

Браэнн не врал - ворота в самом деле открыли очень быстро. Меченый вошел под арку, держа повод Гербы и щурясь от слишком яркого - как ему показалось - света нескольких чадящих факелов. Несмотря на этот яркий свет, он заметил быстрый вороватый взгляд, который Браэнн бросил на его клеймо.

- Как видишь, я не слишком-то похож на принца, - усмехнулся Крикс.

- Простите, монсеньор, но как так вышло, что вы оказались здесь совсем один, да еще на ночь глядя?..

- Это долгая история, - махнул рукой "дан-Энрикс". Браэнн тактично сменил тему.

- Может, выпьете немного грога?.. Я распоряжусь, чтобы вам принесли из караулки.

Должно быть, в глазах Крикса промелькнул невольный интерес, поскольку Браэнн тут же сделал знак одному из своих дозорных, и через минуту уже передал "дан-Энриксу" дымящуюся кружку. От напитка растекался умопомрачительный запах рома, яблок и гвоздики.

- Дозорные теперь распивают грог прямо в присутствии своего капитана?.. Браэнн, ты меня пугаешь, - хмыкнул Меченый, устраиваясь в сухой нише у стены. - Раньше такое могло случиться только в годовщину коронации.

- Можно сказать, что сейчас тоже что-то вроде годовщины коронации... В Адели всю неделю празднуют конец недавней эпидемии и свадьбу императора с Алирой Аггертейл. Я решил, что не будет особенной беды, если ребята тоже чуть-чуть выпьют, - сказал Ниру, прислонившись плечом к камню. Теперь, когда их разговор не слышали другие стражники, Браэнн отбросил "монсеньора" и официальный тон и заговорил с Меченым почти так же, как и до его отъезда из Адели. - Люди радуются, что остались живы. Ты не представляешь, что это такое - каждый день гадать, не заразится ли сегодня кто-нибудь из твоих близких... Кажется, людей в Адели стало вполовину меньше, чем до эпидемии. Весь город провонял уксусным запахом и гарью.

- Гарью?..

- А, ты ведь не знаешь. Все, чего касались заболевшие, сразу же сваливали в одну кучу и сжигали. Приказ городского капитула... Даже когда стало ясно, что новых больных уже не появляется, люди ходили мрачные и настороженные. Все боялись верить в то, что мор закончился. Но теперь все! Ни одного больного за последние два месяца... Гильдия Травников и маги из Совета Ста публично объявили, что "черная рвота" полностью побеждена. Для тех, кто выжил, свадьба императора стала знаком, что жизнь продолжается - несмотря ни на что. К тому же, тэнна Аггертейл принесла нам мир. Многие верят, что теперь все будет хорошо.

- Ты уже видел королеву? - спросил Крикс с невольным любопытством.

Капитан кивнул.

- Во время свадебной процессии. Такая же красивая, как ее брат. Конечно, очень молода... но точно не ребенок, как о ней шептались. Теперь вся столица ждет, когда она подарит императору наслед... - Браэнн осекся. Его темные глаза слегка расширились. - Ох, ради Всеблагих, простите, монсеньор!

- Брось, капитан. Я вовсе не рассчитываю унаследовать Крылатый трон, - пожал плечами Крикс.

Примерно с минуту оба молчали. Крикс потягивал из кружки грог, а Браэнн собирался с силами, чтобы начать какой-то важный разговор.

- Скажи, лорд Ирем говорил тебе что-нибудь о судьбе твоих родных?.. - спросил он, наконец, неловко отводя глаза.

Крикс ощутил невероятную усталость.

- Если ты имеешь в виду то, что Фила умерла от "черной рвоты", то я это знаю, - сказал он.

Ирем заговорил о смерти Филы далеко не сразу - вероятно, он считал, что нужно дать "дан-Энриксу" оправиться от пережитого в Кир-Роване. Когда он все-таки сказал об этом, Крикс сидел у себя в комнате и пил вино. Сознание чудовищной необратимости случившегося обрушилось на "дан-Энрикса" слишком внезапно. Почему-то больше всего его поразила мысль, что Фила умерла уже давно, а он даже не знал об этом. Меченый не сразу осознал, что мотает головой из стороны в сторону, как будто хочет сказать "нет", а Ирем крепко держит его за плечо и смотрит на него с немым сочувствием. Почему-то это выражение показалось Меченому совершенно нестерпимым. Ему захотелось сбросить руку Ирема, швырнуть бокал с вином о стену, а потом найти какое-нибудь место, где он сможет остаться один на один со своим горем. Но этот яростный порыв прошел так же внезапно, как и появился. Меченый закрыл лицо руками. Ему не хватило сил даже на то, чтобы попросить коадъютора оставить его одного, и Ирем провел с ним остаток вечера. Только значительно позднее Меченый ощутил нечто вроде признательности к Ирему за его молчаливое присутствие, так сильно раздражавшее его в тот самый день.

Заметив, что Ниру готовится сказать что-то еще, Крикс качнул головой.

- Не надо, Браэнн. Я сейчас не в состоянии об этом говорить.

- Конечно, - торопливо согласился капитан. - Я только хотел сказать тебе, что Близнецы и Арри живы и здоровы.

- Значит, Тен нашелся?.. - слегка оживился Меченый. - Сэр Ирем говорил, что он пропал.

Браэнн смутился.

- Ну, не то чтобы нашелся... Давай-ка я лучше расскажу все по порядку. Когда Фила заболела, ее отнесли в Дом милосердия, а Близнецы и Арри остались одни. Еда и деньги скоро кончились, и Тен сказал, что он добудет им провизию, после чего ушел из дома и пропал. Я еле-еле убедил Тирена, что он может дожидаться брата у папаши Пенфа, и отвел их с Арри в "Золотую Яблоню". А дня через четыре после этого туда явился Тен. И с таким, знаешь ли, самодовольным видом вывалил на стол целую кучу серебра. Он думал, что им будут восхищаться, а Тирен был очень зол из-за того, что Тен пропал на столько дней. В итоге они страшно поругались. Тирен обвинил Тена в том, что тот паршивый вор, а Тен назвал Тирена трусом, потому что тот готов горбатиться на кухне у папаши Пенфа за несколько медяков, вместо того, чтобы рискнуть и сразу получить гораздо больше. И так далее, и все тому подобное. Обычное бахвальство мелкого карманника. Я на подобных "смельчаков" налюбовался, когда только пришел в стражу. Все до одного считают себя настоящими героями, пока не попадутся. А как только попадутся - тут же принимаются скулить и размазывать по роже сопли. Ну да не об этом сейчас речь... У Близнецов дело дошло до драки. Больше Тен в гостиницу не приходил - наверное, узнал, что я иногда захожу к Тирену с Арри, и решил не рисковать.

- Спасибо, Браэнн. Я не вправе был рассчитывать, что ты возьмешься за ними присматривать, - сказал "дан-Энрикс". Капитан неловко отмахнулся.

- Большое дело - заглянуть в трактир и посмотреть, как обстоят дела... Это не говоря уже о том, что мэтр Пенф взял моду угощать меня бесплатным ужином. А Тен, по-моему, обосновался в Алой гавани. У него, как говорят у "сумеречников", счастливая рука. Чуть ли не каждую неделю слышу новости о том, что он опять кого-нибудь обворовал, но его самого поймать никак не могут. А Тирен недавно приходил ко мне - проситься в городскую стражу. Ему, видите ли, надоело подметать полы и мыть тарелки. Хочет заниматься настоящим мужским делом, - Браэнн мрачно фыркнул. - Видимо, Тен со своей похвальбой его все-таки здорово допек.

- И что ты ему сказал? - заинтересовался Меченый.

- А что я мог ему сказать? - пожал плечами капитан. - Сказал - приходи года через два, тогда посмотрим. В сущности, не вижу никаких препятствий для того, чтобы зачислить его в наш дозор. Если, конечно, ты не станешь возражать.

- Я?.. - удивился Крикс. - С чего это я стал бы возражать? Пусть делает, что ему хочется. Если ему и Арри будет нужна моя помощь - они всегда могут на меня рассчитывать, так им и передай... А теперь мне пора. Скажи своим ребятам, что грог у них отменный.

- Счастливого пути, мессер, - официальным тоном сказал Браэнн.

Меченый снова залез в седло, ударил Гербу пятками, и лошадь без особенной охоты взяла с места мелкой рысью. Выехав из-под арки, энониец обнаружил, что дождь заметно ослабел, превратившись в мелкую сырую морось. Освещенный факелами островок тепла и сухости остался за спиной, а впереди лежали темные улицы Нижнего города, дворец и зал с мечом, который Альды подарили Энриксу из Леда.

* * *

Алира сидела у большого зеркала и нарочито медленно расчесывала волосы. Тяжелые, темно-золотые пряди рассыпались по плечам, тускло поблескивая в отсветах огня. Раньше Алире нравилось разглядывать собственное отражение, но сейчас она смотрела на него чуть ли не с ненавистью. Если она действительно так красива, как все говорят, то почему ее собственный муж относится к ней так спокойно, а если сказать правдивее и злее, просто равнодушно?.. За все время их стремительного сватовства, закончившегося ее отплытием в Адель, Алира думала только о том, сумеет ли она полюбить императора, который по возрасту годился ей в отцы. Это казалось ей ужасно трудным, почти невозможным. Тем не менее, она скорее умерла бы, чем решилась подвести Аттала, отказавшись от этого брака, от которого зависело благополучие двух стран. Она гордилась тем, что приносит свою молодость и красоту в жертву политической необходимости - это делало ее похожей на героинь древних сказаний, готовых пожертвовать собой ради процветания родной страны.

Сейчас мысли об этом вызывали только горькую улыбку. Ее замужество оказалось совершенно не таким, как представлялось дома, на Томейне.

Легелион встречал свою будущую королеву с немыслимой торжественностью. Здесь чувствовалась и признательность за то, что она принесла Империи союз с островитянами, и радость, что Валларикс женится после двенадцатилетнего вдовства. Чествование его невесты началось задолго до того, как Алира прибыла в Адель. Когда корабль, на котором она направлялась к жениху, огибал остров Рэн, в форте Дракарис выпустили в небо разноцветные фейерверки. От неожиданности она даже засмеялась и захлопала в ладоши, хотя тут же устыдилась этого порыва. Брат предупреждал ее, что она должна вести себя, как будущая королева. "Тебе уже шестнадцать лет. Пора вести себя, как женщина, а не как маленькая девочка. Тем более, что ты теперь обручена" - сердился он. Алира считала эти нотации пустым занудством и пропускала их мимо ушей, однако после случая с салютом дала себе слово, что в Адели будет тщательно следить за тем, что говорит и делает. Понятно, что Валларикс не раздумает на ней жениться, даже если она выкинет какую-нибудь глупость. Для него, как и для нее самой, это прежде всего вопрос политики. Зато легко представить, что он будет думать о своей невесте.

В последний день перед прибытием в Адель на их пути попались четыре корабля, имевшие довольно грозный вид и быстро продвигавшиеся им навстречу. Глейт, идущий впереди, имел змеиный черный корпус и багряные паруса. Увидев, как заволновались окружающие ее моряки, Алира со смесью ужаса и восторга поняла, что видит легендарный флагман Королевы Алой гавани, "Бурую чайку". Девушке приходилось слышать, что Береговое братство заключило договор с династией дан-Энриксов и действует против аварцев, но, судя по беспокойству экипажа, в прочный союз с пиратами никто особенно не верил. Как довольно скоро выяснилось - зря. Увидев на их корабле штандарты Аггертейла и дан-Энриксов, на "Бурой чайке" подняли выкрашенный белой краской щит, и все четыре судна слаженно, словно носившиеся над волнами птицы, повернули в сторону Дракариса. Через пару часов тревожный темно-красный парус снова стал похож на точку на горизонте. Но до самой ночи на их корабле только и говорили, что о Бурой чайке и о Королеве Алой гавани.

В Адель они прибыли к полудню следующего дня. Накануне было облачно, но утром, когда Алира вышла из своей каюты, небо было чистым, как будто облитым ярко-голубой эмалью, только далеко, на горизонте, было видно несколько полупрозрачных облаков. Погода как будто подстраивалась к торжественности момента. Адель по случаю приезда будущей королевы выглядела празднично - повсюду трепетали яркие штандарты, а стоявшие на рейде в гавани суда были украшены гирляндами цветов - живых или искусственных, издалека было не разобрать. Увидев на причале толпу людей, Алира испытала острое волнение и загадала - если ей удастся отыскать Валларикса среди придворных, то ее замужество окажется счастливым.

Прошлая зима была такой тяжелой для Легелиона, что Валлариксу было совершенно некогда позировать перед художниками для парадного портрета. Поэтому ей пришлось расспрашивать о внешности своего будущего мужа всех подряд - Аттала, его приближенных и даже имперских дипломатов, хотя от этих последних трудно было ожидать какой-то откровенности. Ярче всего в память Алиры врезались чьи-то слова о том, что император рано поседел и выглядит старше своих лет. Это притом, что ему было почти сорок! Ужас, ужас...

Она долго искала императора глазами, но заметила его почти случайно. Солнце неожиданно сверкнуло на золотом обруче, который заменял Валлариксу корону, и эта бело-золотая вспышка притянула ее взгляд. Если бы не этот обруч, то Алира точно не узнала бы Валларикса среди вельмож, стоявших рядом с ним - по случаю приезда императорской невесты все они оделись с такой роскошью, что любой человек в этой разряженной толпе мог бы с равным успехом оказаться ее будущим мужем. Император был ничуть не выше большинства мужчин, стоявших рядом с ним, зато по-юношески строен. В темных волнистых волосах действительно мелькала седина, но в целом император вовсе не выглядел таким стариком, каким она воображала его по чужим рассказам. Когда с их корабля спустили сходни, Валларикс поднялся на борт, чтобы предложить ей руку, и Алира наконец-то смогла рассмотреть его вблизи.

Валларикса нельзя было назвать красивым в том смысле, в каком это слово применялось к ней или к Атталу, но его лицо сразу притягивало взгляд. В нем была какая-то печальная значительность. Это выражение усиливалось из-за чуть нахмуренных бровей и горькой складки возле губ. Но куда большее впечатление на Алиру произвели задумчивые темно-синие глаза, красиво очерченный рот и мягкая, неуловимо грустная улыбка императора. Валларикс поприветствовал свою невесту и поцеловал ей руку, едва прикоснувшись теплыми губами к тыльной стороне ее ладони. Поцелуй был мимолетным и каким-то безразличным - тогда она объяснила это тем, что в тот момент на них с Валлариксом глазело несколько сотен человек. Когда они - под руку - сошли на берег, ликование на пристани достигло наивысшей точки. Люди кричали, обнимались, над толпой взлетали горсти разноцветных конфетти. Гвардейцы выстроились в коридор, расчистив путь для императора и его спутницы, и Валларикс повел ее к портшезу, поминутно улыбаясь и кивая кому-то в толпе. Вслед за ними потянулись и сопровождавшие Валларикса придворные. Алира отвечала на приветствия заученными фразами, от волнения чуть не сбиваясь на островной диалект, и пыталась представить, как станет вести себя Валларикс, когда они, наконец, останутся одни.

В последующие дни она получила исчерпывающий ответ на свой вопрос. Валларикс был с ней ласков и предупредителен. Он видел, что его придворные стараются ее развлечь, и сам старался принимать участие в этих увеселениях. В первую брачную ночь Вальдер был нежен и предельно осторожен. Словом, можно было бы сказать, что все идет как нельзя лучше, но вместо удовлетворения Алира ощущала нараставшую тревогу. В глазах Валларикса она ни разу не увидела того выражения, которое часто мелькало во взглядах других мужчин, не смевших напрямую сказать сестре Аттала Аггертейла, что она красива и желанна. До прибытия в Адель она боялась, что ей будет нелегко терпеть страсть нелюбимого супруга, но чем больше проходило времени, тем чаще ей казалось, что Валларикс вовсе не испытывает к ней никакой страсти. Эта мысль ранила так, что Алира с удивлением спрашивала себя - уж не влюбилась ли она в Валларикса?

Обычно он приходил в их общую спальню вскоре после ужина, нередко еще до того, как она отпускала камеристку и служанок. Но сейчас время было позднее, а Валларикс задерживался, и Алира уже больше получаса просидела возле зеркала с гребнем, не решаясь лечь в постель и задуть лампу. Однажды такое уже было. Она заснула до его прихода, и Вальдер не стал ее будить. Утром, когда она проснулась, постель рядом была смята, но Вальдера в спальне уже не было - он каждый день вставал гораздо раньше и неслышно уходил в свой аулариум, читать и отвечать на письма, принимать доклад от принцепса или присутствовать на Малом государственном совете. При мысли о том, что это повторится и сегодня, Алира почувствовала себя ограбленной.

Поддавшись внезапному приступу решимости, Алира поднялась и вдела ноги в домашние туфли, красиво расшитые золотой нитью. Хватит! Если он засиделся над бумагами настолько, что забыл о молодой жене (всего через неделю после свадьбы!), то она пойдет к нему сама. Алира на мгновение задумалась, не будет ли он раздосадован ее приходом, но сразу же с горечью подумала, что с куда большей вероятностью, Валларикс встретит ее так же ласково и безразлично, как всегда.

За дверью спальни должен был стоять гвардеец, но его не оказалось на месте. Наверное, офицеры из Ордена сочли бы это серьезным упущением, но сама Алира была только рада. Она вышла в коридор в ночной рубашке и наброшенной на плечи шали, с кое-как подвязанными лентой волосами, и ей хотелось, чтобы на ее пути встретилось как можно меньше охранников и слуг.

К ее удивлению, аулариум правителя был пуст, причем, судя по аккуратно сложенным на столе бумагам, Валларикс ушел из этой комнаты уже достаточно давно. На одну краткую секунду Алира даже испугалась, что с ним что-нибудь случилось, но потом увидела полоску света, пробивавшуюся из-под двери личной императорской библиотеки, и поняла, где следует его искать. Она тихонько отворила дверь и заглянула внутрь. В коридор сразу же потянуло холодом - ближайшее к двери окно было открыто. Горело несколько светильников, а возле одного из стеллажей спиной к Алире стоял человек, просматривающий какую-то толстую книгу.

Девушка испытала жгучую досаду. Ну конечно. Ее муж гораздо лучше чувствует себя в этой пустой, холодной комнате, чем в ее спальне! Она шагнула вперед, намереваясь тронуть его за плечо, но поскользнулась на лужице масла, вытекшей из лампы, и только в последнюю секунду успела схватиться за край полки. Сверху посыпались книги и листы бумаги. Стоявший у стеллажа мужчина с недоступной глазу быстротой подхватил падающие тома. Теперь, когда он обернулся, Алира увидела, что это не Вальдер. Помимо всего прочего, он был значительно моложе императора. Судя по его одежде, этот человек не мог быть ни слугой, ни рыцарем из Ордена, а значит, не принадлежал ни к одной категории людей, имевших право находиться ночью во дворце. Зато на лбу у него красовалось совсем свежее клеймо, напоминающее те, которыми на Островах клеймили склонных к мятежам рабов и беглых каторжников. Королеве стало страшно.

- Кто вы такой и что тут делаете?.. - спросила она, отступив на несколько шагов к дверям и почувствовав себя несколько увереннее. Теперь, если незнакомец попытается приблизиться, она успеет если не выбежать за дверь, то уж, во всяком случае, позвать на помощь. Может быть, следовало сразу кликнуть стражу, но Алира опасалась оказаться в глупом положении. В конце концов, никакой вор или убийца не стал бы зажигать свет в библиотеке и как ни в чем ни бывало листать книги.

- Меня зовут Крикс дан-Энрикс, но в последнее время меня чаще называли "Меченым", - представился мужчина. - Ну а вы, должно быть, наша королева?.. Вы очень похожи на вашего брата, тана Аггертейла.

Королева вспомнила, что Криксом звали ближайшего родственника императора, считавшегося его наследником. Ходили слухи, будто Сервелльд Дарнторн, державший "дан-Энрикса" в плену, приказал его заклеймить. Теперь Алира видела, что эти слухи соответствовали истине.

- Я думала, что вы сейчас в Кир-Кайдэ, на переговорах, - сказала она растерянно.

- Я только что вернулся. Извините, если напугал вас. Просто я никак не ожидал кого-то здесь застать... в такое время суток, - почти виновато сказал Крикс. Алира отметила, что голос у ее собеседника был низким и на удивление приятным.

Девушка смотрела на него, и пережитое волнение мало-помалу проходило, вытесняемое удивлением. Этот человек находился там, где ему вовсе не полагалось быть, и говорил совсем не так, как следовало разговаривать с женой Валларикса, но, кажется, это выходило у него без всякой задней мысли. Судя по неуловимо быстрому движению, которым он подхватил падающие книги, он был ловок и, наверное, опасен, но она больше не чувствовала страха.

- Вам не за что извиняться, - вежливо ответила она. - Валларикс будет очень рад узнать, что вы уже вернулись из Бейн-Арилля. Он часто говорил о вас. Я рада, что наконец встретилась с вами вживую.

К своему удивлению, она почувствовала, что нисколько не кривит душой, произнося эти слова. Хотя до сих пор, когда Алира представляла себе встречу с этим человеком, который однажды должен был встать между ее детьми и троном, она думала, что это обстоятельство сделает их отношения друг к другу если не враждебными, то уж, во всяком случае, натянутыми.

В ответ на ее слова Меченый поклонился, приложив ладонь к груди, а потом вежливо спросил:

- Вы искали здесь какую-нибудь книгу?.. Я довольно хорошо знаком с этой библиотекой. Если вы хотите, я могу помочь ее найти.

"Я искала здесь своего мужа" - подумала девушка и покраснела.

- Нет, спасибо... я зашла сюда случайно. А что искали вы? - спросила она торопливо, чтобы сменить тему.

- Воспоминания Эймунда Сухорукого - "Странствие к Краю мира", - удивительно серьезно пояснил "дан-Энрикс".

При упоминании о кеннинге, не побоявшемся нарушить вековой запрет и отправиться к зловещим ледяным морям на крайнем севере, Алира ощутила странное тепло в груди - как будто она снова оказалась дома.

- Я очень любила эту книгу в детстве, - вспомнила она. - Но как-то раз Аттал увидел ее у меня и отобрал, сказав, что мне не стоит тратить время на такую чушь. Он говорил, что Эймунд просто помешался от того, что загубил большую часть дружины ради своего тщеславия.

Ее собеседник улыбнулся обаятельной, почти мальчишеской улыбкой, странно контрастирующей с его шрамом и клеймом на лбу.

- Помнится, сэр Ирем в свое время говорил мне ровно то же самое, - сказал он доверительно. - Однако я не думаю, что он был прав. Заметки Сухорукого доказывают, что он был в полном рассудке. Посмотрите - вот, к примеру, карта Дальних остров, составленная с его слов. Все более подробные и современные карты совпадают с тем, что Эймунд начертил сто лет назад. А ведь он даже не учился землеописанию! Если подобный человек клянется, что корабль с его спутниками не разбился и не утонул, а именно исчез - то ему стоит верить. И потом... взгляните вот сюда, - Крикс указал на раскрытый том, лежавший на столе. - В одной из наших книг записана точно такая же история. Когда тарнийские мятежники во главе с леди Серелин и Ано Кайдом скрывались от своих преследователей, с их кораблем случилось то же самое, что и со спутниками Сухорукого. В официальной хронике написано, что корабль повстанцев налетел на скалы и затонул, но моряки, участвовавшие в погоне, быстро разнесли по берегу историю о том, что судно с беглецами растворилось в воздухе прямо на их глазах. Автор этого сочинения отправился в Эстарн и разыскал там одного из очевидцев этого события, который к тому времени успел стать дряхлым стариком. Этого старика тоже считали сумасшедшим. Но я думаю, он был не более безумен, чем Сухорукий. Просто рассказывал о вещах, которые казались окружающим слишком невероятными.

- Вы полагаете, что это была магия?.. - спросила Алира, удивившись, с чего это Криксу вздумалось заниматься подобными изысканиями среди ночи, но помимо воли поддаваясь убежденности, звучавшей в его голосе.

- Думаю, да, - кивнул южанин. - Но я, кажется, отвлек вас?.. Вы сказали, что зашли сюда случайно.

- Я искала императора, - вырвалось у Алиры неожиданно для нее самой. - Я зашла в его аулариум, но там никого не было. А потом я увидела за этой дверью свет и подумала, что он может быть здесь.

Алира отстраненно ужаснулась собственным словам. Что она делает? Как можно признаваться человеку, с которым она знакома пять минут, что ей приходится разыскивать своего мужа по всему дворцу? Что он подумает о ней после подобного признания? И что он будет думать о Валлариксе? Все эти мысли вихрем проносились у нее в голове, но остановиться Алира уже не могла. С губ сорвались какие-то немыслимые, испугавшие ее саму слова:

- Мы поженились всего восемь дней назад, а он относится ко мне так, как будто я уже успела ему надоесть. Иногда мне хочется прямо спросить его - любит ли он меня хоть немного?!

"Дан-Энрикс" внимательно смотрел на нее. К большому облегчению Алиры, в его взгляде не было ни удивления, ни унизительного для нее сочувствия.

- Валларикс недавно перенес тяжелую утрату, - сказал он негромко.

- Да, я знаю... его дочь... - пробормотала Алира. Ей почему-то стало холодно, и она крепче стянула на груди концы своей шали. Конечно, она помнила, что дочь Вальдера умерла от "черной рвоты" как раз накануне их помолвки. Но только сейчас Алира вдруг представила, каково ему было непрерывно улыбаться, изображать перед всей столицей счастливого жениха и развлекать ее, ничем не выдавая своей боли. Она посмотрела на "дан-Энрикса". - Я бы хотела как-нибудь ему помочь. Но я не знаю, как... Он никогда не говорит со мной об этом.

Меченый задумчиво кивнул.

- Мне кажется, он не считает себя вправе вас обременять. Если позволите, я буду говорить начистоту. Валларикс понимает, что ваш брак был заключен по политическим соображениям, и теперь чувствует себя обязанным приложить все усилия, чтобы сделать вас счастливой. Но в его положении это требует от него почти нечеловеческих усилий.

- Да не хочу я, чтобы меня "делали счастливой", особенно через силу! Я бы предпочла, чтобы он сам был счастлив, - возразила девушка с досадой.

- Я бы хотел, чтобы он мог вас слышать, - отозвался Меченый. И тут же сдвинул брови. - Вы дрожите. Я совсем забыл закрыть это дурацкое окно...

Он быстро снял с себя куртку из вощеной бычьей кожи, придававшую ему сходство с островным контрабандистом, и набросил эту куртку ей на плечи, а потом шагнул к окну и плотно закрыл его. Алира слегка опешила от фамильярности "дан-Энрикса" и от самой идеи натянуть на нее тяжелую и грубую мужскую куртку, под которой могли уместиться двое таких, как она. Но в Меченом было нечто такое, что внушало безотчетную симпатию, так что, придя в себя от изумления, Алира против воли улыбнулась.

- Спасибо. Я, наверное, пойду к себе. Если вы все-таки увидите Валларикса, скажите ему, что я его жду.

- Не беспокойтесь, моя королева. Он скоро придет, - до странности уверенно сказал "дан-Энрикс". У Алиры не было никаких оснований верить его обещанию, однако из библиотеки она вышла успокоенной и чувствующей странный прилив сил. После беседы с Меченым она почувствовала острую, почти болезненную жалость к Валлариксу, но к этой жалости примешивалась куда более глубокая, чем раньше, нежность к мужу. До сих пор она либо пыталась добиться внимания Вальдера, либо мучилась от мысли, что он ей пренебрегает. Но теперь она увидела события последних дней с совершенно новой стороны, и в первый раз за свою жизнь почувствовала себя не девочкой, а взрослой женщиной, которой предстояло исцелить другого человека от терзавшего его отчаяния.

XV

Крикс вошел в семейную усыпальницу дан-Энриксов и осторожно притворил за собой дверь. Потолок зала был таким высоким, что свет ламп не достигал его, из-за чего вошедшему казалось, что над его головой - не каменные своды, а беззвездное ночное небо. До сегодняшнего дня дан-Энрикс был здесь лишь однажды, и тогда ему, конечно, даже в голову не приходило, что тринадцать поколений королей и королев, похороненных в этой роскошной усыпальнице, являются его предками. Меченый шел между двух рядов колонн, и звук его шагов терялся в тишине, как будто под ногами были не обтесанные до зеркальной гладкости каменные плиты, а толстый войлочный ковер. Отблески Очистительного огня выхватывали из сумрака светлые мраморные статуи, изображавшие давным-давно почивших Риксов. В другой день Меченый с удовольствием остановился бы, чтобы разглядеть их получше, но сегодня он пришел сюда не за этим. Прежде, чем идти за наследством Энрикса из Леда, следовало побеседовать с Валлариксом, а заодно и сдержать слово, данное Алире.

Как он и рассчитывал, Валларикс обнаружился возле надгробия Элиссив. Он сидел на каменной скамейке в нише у стены и был так глубоко погружен в свои мысли, что заметил Крикса, только когда тот подошел почти вплотную. Увидев Меченого, император удивился, но значительно слабее, чем можно было ожидать, учитывая обстоятельства их встречи.

- Ты стал похож на Светлого. Являешься и исчезаешь без предупреждения, - сказал Валларикс, чуть заметно улыбнувшись. Пораженный этим неожиданным сравнением, Меченый даже не нашелся, что ответить, а король тем временем поднялся на ноги - с усилием, как человек, который долго просидел на одном месте в недостаточно удобной позе - и протянул ему руку. Меченый отметил, что Валларикс выглядит гораздо лучше, чем в ту зиму, когда они виделись в последний раз. Исчезли траурные тени под глазами и болезненная худоба, а изжелта-бледное, как будто бы обтянутое выцветшим пергаментом лицо опять стало матово-смуглым. Но при всем при том сейчас Валларикс куда больше походил на призрак, чем тот исхудавший и всегда усталый человек, каким его помнил Меченый. Спокойствие, с которым император встретил его неожиданное появление, и его прозрачный, самоуглубленный взгляд сказали Криксу больше, чем любые жалобы Алиры. Валларикс смотрел на племянника с приветливой улыбкой, а ладонь у императора была живой и теплой, но дан-Энрикс все равно не мог отделаться от ощущения, что мысли его собеседника поглощены чем-то совсем другим, страшно далеким и от этой комнаты, и от самого Крикса. Меченый сглотнул стоявший в горле ком.

Впрочем, мгновение спустя взгляд императора остановился на его клейме, и отстраненности в его лице заметно поубавилось. Взгляд Валларикса потемнел.

- Я до последнего надеялся, что это - просто домыслы досужих болтунов, - сказал он с горечью.

- По мне, оно не хуже и не лучше всякого другого шрама, - возразил на это Меченый, почти не покривив душой. За несколько последних месяцев он успел свыкнуться с клеймом и прийти к выводу, что дешево отделался. Если бы Сервелльд Дарнторн не придавал этой безделице такого большого значения, то он, пожалуй, приказал бы выколоть пленнику глаза, как обещал во время первого допроса. Или выдумал бы что-нибудь еще похуже. - Может, раньше я бы и расстроился из-за такого "украшения", но за последние полтора года я имел возможность убедиться в том, что в жизни существуют вещи пострашнее.

- Да, - глухо ответил император. Он не оглянулся, но дан-Энрикс знал, что собеседник думает о мраморном надгробии, белевшем за его спиной.

Крикс дорого бы дал за то, чтобы не начинать подобный разговор, но выбора у него не было.

- Идя сюда, я встретил королеву, - сказал он, пристально глядя на Валларикса.

- Королеву?.. - вздрогнул тот.

- Да, монсеньор. Она искала вас, - Меченый решил, что будет говорить без всяких дипломатических уверток. - Ее беспокойство мне вполне понятно - время уже очень позднее, а вы даже не сообщили ей, из-за чего задерживаетесь.

Вальдер нахмурился, так что между бровей возникла резкая, глубокая морщина.

- Да, действительно... я должен был сказать, чтобы она ложилась спать и не ждала меня.

- Вы собираетесь провести здесь всю ночь? - осведомился Крикс, стараясь сохранить спокойствие.

На губах императора промелькнула непередаваемая улыбка, заставившая Меченого покраснеть. Одно дело - заподозрить, что человек помешался с горя, и совсем другое - обнаружить, что твой собеседник прекрасно понимает, о чем ты думаешь.

- Я просто позабыл о времени... мне следовало бы понять, что так и будет.

Все прежние опасения вернулись к Меченому с новой силой. Чтобы пунктуальный император, никогда и ни о чем не забывавший и способный без усилий выполнять несколько дел одновременно, позабыл о времени и несколько часов подряд просидел на одном месте, полностью уйдя в себя?..

- И... что вы делали все это время, государь? - спросил он осторожно. - Просто размышляли?

- Не совсем. Послушай, Крикс, хватит ходить вокруг да около. Ты уже четверть часа смотришь на меня с таким выражением, за которое любой уважающий себя человек сразу же захотел бы вызвать тебя на поединок. Полагаю, мне следует объясниться. Сядь.

- Монсеньор, вы вовсе не обязаны передо мной оправдываться, - пробормотал Крикс. Теперь, когда Валларикс заговорил своим обычным тоном, Меченый и сам не понимал, как ему могло прийти в голову, что император не в себе.

- Ну, тогда считай, что это мой каприз, - парировал Валларикс и подтолкнул Меченого к скамейке, заставляя его сесть. - Ты, безусловно, знаешь, что Адель была построена при помощи Истинной магии?

- Да, государь.

- А ты когда-нибудь задумывался о том, что это значит? - спросил Валларикс, глядя на Меченого сверху вниз и скрестив руки на груди, словно какой-то ментор в Академии. Крикс быстро перебрал в уме все, что помнил о вещах, созданных Альдами. Все, что создано руками Альдов, неподвластно времени и разрушению, поэтому Адель и называют Вечным городом. Ее границы непреодолимы для фэйров и для любой другой нечисти, хотя Безликим уже дважды удавалось преодолевать эту защиту. Все это Меченый и повторил для императора. Вальдер кивнул.

- Именно так. Но, кроме этого, все вещи, созданные Альдами, имеют память. Не такую память, как у Альдов и людей - ведь сама вещь не может мыслить или чувствовать - а как бы отпечаток, слепок чужой памяти.

- Поющий зал?.. - мгновенно догадался Крикс.

Лицо Вальдера просветлело. Было видно, что он успел приготовиться к долгим и подробным объяснениям и был приятно удивлен, что собеседник понял его с полуслова.

- Да-да, прежде всего Поющий зал. В Адели эта магия присутствует повсюду, но в других местах она как будто дремлет. В жилых комнатах дворца или на улицах Верхнего города она спрятана очень глубоко, так что ее почти нельзя заметить в повседневном шуме. Я специально побеседовал со многими магистрами из Совета Ста, и обнаружил, что лишь самые Одаренные из наших магов чувствуют, что город весь пронизан магией. Но они закрывают на нее глаза, поскольку эта магия такого рода, что ее нельзя ни удержать, ни подчинить себе. Как будто она есть - и в то же время ее нет. Здесь, в усыпальнице, или в Подземном городе заметить ее куда легче. А в Поющем зале она сама прорывается наружу, и мы слышим песни, которые были спеты сотни лет тому назад. После смерти Лисси с Марком я часто бывал в Поющем зале. Если бы я мог, я проводил бы там целые дни. Когда слушаешь песни Альдов, в тебе что-то изменяется. Не то чтобы я забывал о том, что моя дочь погибла. Мое горе никуда не уходило, но его тональность делалась совсем другой, это уже была печаль, а не отчаяние. А потом, мало помалу, я стал ощущать и многое другое из того, что помнят эти камни. Говорят, что кровь дан-Энриксов несовместима с магией, но к Тайной магии это определенно не относится. Я слушал память Города всякий раз, как только выдавалась свободная минута - и при этом чувствовал себя, как ворлок, который способен проникать в сознание других людей. Хотя, пожалуй, это не совсем удачное сравнение. Ворлокам ведь приходится все время преодолевать сопротивление людей, оберегающих свое сознание от постороннего проникновения, а здесь чужая память раскрывается спокойно и легко, как книга... или как цветок. Порой я думаю, что эта память - часть того Наследства Альдов, которое они завещали Энриксу из Леда и его потомкам.

- И... что же вы слышали? - спросил взволнованный дан-Энрикс.

Император улыбнулся.

- Спроси лучше, чего я не слышал! Первое время я выискивал среди тысяч голосов и лиц те лица, которые мне хотелось видеть больше всех других. Элиссив, Элику, Маллис и даже свою мать, которую я никогда не знал. В самом начале мне казалось, что я никогда не смогу оторваться от этих воспоминаний - так и буду возвращаться к ним и представлять, что все, кого я потерял, до сих пор живы и находятся рядом со мной. Но через несколько недель этопрошло. Как будто пустота в душе заполнилась, и стало можно, наконец, смотреть по сторонам, не отвлекаясь поминутно на ее существование. Мне кажется, что это не моя заслуга - просто так устроена магия Альдов. Иначе она могла бы стать ловушкой, подменяющей подлинную жизнь погоней за воспоминаниями. А Альды по определению не могли создать что-нибудь настолько вредное и опасное. С тех пор, как я перестал целенаправленно выискивать что-то, связанное с моими близкими, я успел соприкоснуться с памятью десятков, даже сотен совершенно посторонних для меня людей - впрочем, я очень скоро перестал воспринимать их как "посторонних". Но сегодня я, похоже, несколько увлекся... Бедная Алира!

- Думаю, что она вас простит, - уверенно сказал дан-Энрикс.

Валларикс шутливо сдвинул брови, но, при всем при том, вид у него был слегка обеспокоенным.

- Погоди, ты что же - обсуждал меня с моей женой?.. Час от часу не легче! Говоришь, вы встретились, когда ты шел сюда?..

- Не совсем так, мой лорд. Мы встретились в вашей библиотеке. Королева случайно увидела под дверью свет и, разумеется, подумала, что это вы.

Король устало потер лоб.

- Крикс, я не спрашиваю, как так вышло, что ты возвратился из Кир-Кайдэ раньше, чем все остальные члены нашего посольства... Но какие фэйры тебя понесли в мою библиотеку?!

- Я хотел перечитать историю о тарнийском моряке, которого считали сумасшедшим, потому что он рассказывал об исчезнувшем корабле. Якобы судно, которое им было приказано догнать, просто растворилось в воздухе под самым носом у преследователей.

- Да, я припоминаю эту книгу. Но зачем она тебе понадобилась?

- Я предположил, что автор книги прав, и что тарнийский корабль не мог просто исчезнуть без следа, а оказался где-то в другом месте - пользуясь выражением Эймунда Сухорукого, "за краем мира". Это объясняло бы, почему человек, который двести лет спустя попал в окрестности Адели через арку Каменных столбов, мог говорить на языке, напоминающем тарнийский.

Произнося последние слова, Меченый не сводил с Валларикса внимательного взгляда. Если император удивится и переспросит, о чем речь - то, значит, Галатея Ресс была права, предположив, что император так и не сумел узнать, кем бы его отец. Если же Валларикс отведет глаза или каким-то другим способом продемонстрирует смущение - значит, он знал правду с самого начала, но скрывал ее от Крикса точно так же, как и сведения о его матери.

Но Валларикс и не смутился, и не удивился. Вместо этого он с прорвавшейся досадой стукнул по ладони кулаком, заставив Меченого подскочить от неожиданности.

- Я так и знал, что Галатея была в курсе всей этой истории! - запальчиво произнес он. - Хегг бы побрал эту двуличную девицу!.. Жаль, что я не отослал ее в Бейн-Арилль с самого начала, еще до того, как она познакомилась с Маллис!

Крикс удивленно посмотрел на императора. Он никогда не видел, чтобы сдержанный и рассудительный Валларикс поддавался таким вспышкам гнева. Крикс, считавший Галатею своим другом, ощутил, что должен заступиться за нее.

- Государь, леди Ресс сказала мне, что вы вызвали ее к себе и спрашивали о моем отце. Но она обещала моей матери никому не рассказывать об этом, и сдержала свое слово. Разве это преступление?.. Возможно, это было неразумно. Но ведь ей было всего семнадцать или восемнадцать лет! По-моему, вы поступили с ней слишком жестоко. Выслали из города, не дав даже проститься с моей матерью, словно какую-то преступницу.

- Проститься? - мрачно усмехнулся Валларикс. - Я, знаешь ли, тоже не отказался бы проститься с твоей матерью, но из-за Галатеи был лишен такой возможности! Маллис просто исчезла, и я больше никогда ее не видел. А потом явился Светлый и принес тебя. Сказал, что Маллис умерла от родовой горячки, и ее похоронили в их проклятом Эсселвиле.

- Как это? - опешил Крикс. - А как же показания Белых сестер, что они принимали роды у моей матери?

- Подделка, - отмахнулся император. - Я надеюсь, мне не нужно объяснять, что для того, чтобы официально объявить тебя наследником, нужны были надежные документальные свидетельства? А где их взять, если Маллис рожала в Эсселвиле, да еще - прости за откровенность - в какой-то забытой Всеблагими хижине, едва ли не в сарае?..

- Подождите, монсеньор... Выходит, моя мать пропала в тот же день, когда вы допрашивали Галатею Ресс?!

Валларикс с крайним раздражением пожал плечами.

- Скорее, накануне ночью. Когда мы обнаружили, что ее нет, а вместе с ней пропала часть ее вещей, я сразу же решил, что она убежала с тем мужчиной, от которого была беременна. Но тогда я полагал, что это кто-нибудь из внутриморцев. Я не сомневался в том, что Галатея сперва познакомила Маллис с кем-нибудь из своих дружков-торговцев, а потом организовала им побег. Когда она стала притворяться, будто ничего не знает, Ирем посоветовал мне отослать ее из города и приставить к ней людей из Ордена - он был уверен в том, что Галатея сразу же направится туда, где прячется сбежавшая парочка. Откуда же нам было знать, что Маллис могла оказаться в другом мире! Если бы мы не тратили времени на эти бессмысленные поиски, а с самого начала знали, что принцесса в Эсселвиле, мы, возможно, смогли бы ей чем-нибудь помочь.

"Нет, не смогли бы" - возразил дан-Энрикс мысленно. Но Вальдер, наверное, понимал это не хуже его самого - просто не хотел отказаться от иллюзии, что мог бы что-то сделать для своей сестры.

- Может, ты прав, и Галатея Ресс действительно ни в чем не виновата, - неожиданно сказал Валларикс. - Это все я. Если бы я сказал, что Маллис пропала, Галатея, вероятно, рассказала бы мне то, что знает. Но на тот момент мы с Иремом не допускали даже мысли, что она может быть непричастна к этому побегу... Как же глупо!

- Перестаньте, монсеньор. Это бы ничего не изменило, - твердо сказал Крикс. - Моя мать сама решила, что ей делать. Думаю, она отправилась бы в Эсселвиль даже в том случае, если бы знала, что ее там ждет.

- Все может быть... - задумчиво ответил император, и опять надолго замолчал.

- Знаете что, мой лорд? Вместо того, чтобы обсуждать здесь дела двадцатилетней давности, вам следовало бы вернуться к королеве, - мягко, но настойчиво сказал дан-Энрикс, поднимаясь на ноги, чтобы, если потребуется, проводить Валларикса наверх. Конечно, не дело разговаривать с правителем, словно с ребенком, которому взрослые напоминают, что пора ложиться спать, но вид у Валларикса в самом деле был усталым и каким-то удивительно потерянным.

Валларикс поднял голову.

- А ты?..

- А я, если позволите, пока останусь здесь. Вдруг мне удастся почувствовать ту самую магию, о которой вы сегодня говорили?

- Попытайся, - согласился император. - Сам я до сих пор не понимаю, как именно она действует, поэтому не могу дать никаких советов. Но если это вышло у меня, то у тебя получится тем более. Ты ведь наследник Энрикса из Леда.

- Как и вы.

- Не в этом смысле. Я - потомок Энрикса, но я - не Эвеллир, - очень спокойно возразил Валларикс. Встретившись с ним взглядом, Меченый внезапно понял, почему король практически не задавал ему вопросов - в этом просто не было необходимости.

- Значит, вы знаете, что я вернулся за Мечом? - уточнил он. Король впервые улыбнулся.

- Я понял это в ту же самую минуту, когда ты вошел... Общение со Светлым приучило меня к мысли, что с людьми вроде него или тебя нужно прощаться каждый раз, когда выходишь в соседнюю комнату, поскольку разговор, отложенный наутро, может состояться через пять или шесть лет. Поэтому - прощай! Удачи, Рикс.

- И вам, мой лорд, - ответил Меченый. И еще несколько минут стоял лицом к дверям, даже когда Валларикс уже вышел из подземной усыпальницы.

* * *

- Брось его. И тот, зеленый, тоже брось, - нетерпеливо сказал Льюберт своему стюарду, вытащившему из сундука с одеждой выцветший дублет. - Укладывай только самое необходимое. Я не хочу никаких проволочек, так что поедем налегке.

В дверь его комнаты небрежно постучали. Льюберт едва не заскрипел зубами. Потревожить его в такой поздний час могли всего несколько человек, и никого из них он совершенно точно не хотел бы сейчас видеть. Льюс махнул рукой слуге, и тот открыл позднему гостю дверь. Снаружи оказался мессер Ирем.

- Могу я войти? - осведомился он.

- А вам не кажется, что сейчас уже слишком поздно для визитов? - неласково спросил Дарнторн. Если лорд Ирем думает, что звание главы имперской гвардии дает ему право вламываться к людям среди ночи, то он очень ошибается.

Сэр Ирем сделал вид, что не заметил его резкости, и вежливо ответил:

- Я охотно отложил бы этот разговор на утро, если бы не думал, что сегодня ночью вы покинете Кир-Кайдэ. Судя по тому, что ваш слуга укладывает ваши вещи, я был прав.

"То есть это доглядчики мессера Аденора были правы" - мысленно поправил Льюберт, но, смирившись с неизбежным, все-таки позволил лорду Ирему войти и отослал слугу, велев ему вернуться через час. О чем бы коадъютор ни рассчитывал с ним говорить, эта беседа вряд ли предназначалась для чужих ушей.

- Может быть, налить вам вина?.. - осведомился Дарнторн кисло. Едва ли можно было представить себе что-то глупее, чем изображать радушного хозяина в подобной ситуации, но ничего другого на ум Льюберту сейчас не приходило.

- Не беспокойтесь, я сам, - жестом остановил его сэр Ирем, подойдя к столу. С ловкостью завзятого трактирщика откупорив бутылку эшарета, рыцарь бросил быстрый взгляд на Льюберта. - Надеюсь, вы составите мне компанию?..

Дарнторн кивнул, и Ирем разлил эшарет по бокалам. Льюберт наблюдал за коадъютором с усталым удивлением. Рыцарь был на двадцать с лишним лет старше его, но, когда Льюберт смотрел на отточенные лаконичные движения мессера Ирема, на его оживленное лицо, казалось - дела обстоят как раз наоборот. За несколько последних лет лорд Ирем выиграл две войны, разделался с мятежниками, угрожавшими власти Валларикса, и чудом выжил после "черной рвоты" - но сейчас он выглядел как человек, искренне наслаждавшийся самим процессом жизни. "Он как будто совершенно не устал от всего этого", - с горечью думал Льюберт, пристально разглядывая коадъютора. В светлых волосах каларийца появилась седина, но Ирем явно не чувствовал себя постаревшим. А вот Льюберт - чувствовал, как это ни смешно в неполных девятнадцать лет.

"Интересно, ему правда нравится такая жизнь? - размышлял Льюберт, принимая у мессера Ирема бокал с вином. - Что он на самом деле любит - риск, азарт? Да ну, ему ведь не тринадцать лет... Себя?.. Пожалуй. Никогда не видел человека, который бы так откровенно наслаждался своим превосходством над окружающими. Но все равно - не может быть, чтобы все дело было только в этом. Просто у него есть вещи, которые для него по-настоящему важны - династия дан-Энриксов, благополучие империи и этот его Орден. А у меня ничего такого больше нет".

Крикс, правда, тоже выглядел и вел себя совсем не так, как полагалось человеку, пережившему заключение в Кир-Роване, но Меченый - это особый случай...

Льюберт отхлебнул вина, не ощущая его вкуса. Как же хорошо, что он не позволил себе поддаться на уговоры Крикса!.. Льюберт знал, что, если он воспользуется предложенным ему помилованием, то половину времени будет терзаться от необходимости бывать на людях и делать какие-то дела, а остальную половину времени ходить за Меченым, как тень. Его тянуло к Криксу так же, как замерзшего человека тянет к огню. И дело было не в том, что он вдруг проникся симпатией к своему старому врагу. Сказать, что они сделались друзьями, было бы изрядным преувеличением. Просто в присутствии дан-Энрикса владевшее Дарнторном ощущение тоски, усталости и безнадежности ослабевало, отходило куда-то на задний план. Будь энониец ворлоком, Льюберт подумал бы, что дан-Энрикс применяет к нему свою магию, но Меченый не имел даже слабой искры Дара, значит, дело было в нем самом.

После Кир-Рована с дан-Энриксом явно что-то произошло - хоть и совсем не то, на что рассчитывал лорд Сервелльд. В присутствии Крикса Льюберт начинал чувствовать себя так, как будто бы события последних лет можно было каким-то таинственным образом исправить. Как будто бы достаточно очень сильно захотеть - и две последние войны, и его разочарование в отце, и пропитавшая стены Кир-Кайдэ ненависть - все это развеется, как дурной сон, и окажется, что на самом деле ничего этого не было. А было только детство, и цветущие сады в Торнхэлле, и отец, вышедший посмотреть, как Льюберт учится брать первое препятствие на только что подаренном ему коне. В то утро Льюберт верил в то, что вся его будущая жизнь будет так же прекрасна, как этот июньский день - а рядом с Меченым он начинал чувствовать себя так, как будто этот день можно было вернуть. Расставшись с Криксом, Льюберт всякий раз винил себя за то, что поддавался этому бессмысленному самообольщению, которое в его конкретном случае весьма напоминало малодушие, но потом ему снова становилось слишком тяжело, и он, не зная, как, опять оказывался в комнате южанина. Пил с ним вино, беседовал о дипломатии, о Доме милосердия, об Академии (впрочем, воспоминаний, одинаково приятных для обоих, у бывших врагов было не так уж много, так что ностальгическое "А ты помнишь?.." слишком часто обрывалось продолжительной неловкой паузой), и, наконец, даже о нелюбимой Льюсом философии - лишь бы иметь достойный повод задержаться в обществе дан-Энрикса подольше. По большому счету, ему было все равно, о чем беседовать. Если бы Крикс любил играть в пинтар, Льюс бы, наверное, начал таскать в кармане фишки и игральный кубик.

Если бы несколько месяцев назад кто-то сказал ему, что он будет нуждаться в энонийце, Льюс наверняка почувствовал бы себя униженным, но сейчас ему было все равно. Последние несколько лет - пожалуй, с того дня, как "Гороностаи" разорили и сожгли походный лазарет - Льюберт не чувствовал особенной любви к себе, но раньше он цеплялся за свою гордость, заменявшую ему все остальное. А теперь у него не осталось даже этого.

Наверное, дан-Энрикс догадывался о его состоянии - недаром он с такой настойчивостью уговаривал Дарнторна вернуться в Адель. Пастух не говорил об этом прямо, но было довольно очевидно, что он хочет помочь Льюберту. Причем - даже не в благодарность за письмо, которое Дарнторн послал Бонаветури, а просто потому, что Льюсу было плохо. Пастуха вообще постоянно переполняло желание помочь, и не кому-то одному, а непременно каждому, кто попадется в его поле зрения. Трезвая мысль, что это невозможно, почему-то никогда не приходила энонийцу в голову.

Впрочем, так даже лучше. Во всяком случае, можно не сомневаться в том, что Криксу очень скоро станет не до Льюберта.

- Итак, вы едете в Торнхэлл? - спросил сэр Ирем, задумчиво поворачивая в руке свой бокал.

Не ожидавший такого вопроса Льюберт посмотрел на каларийца с удивлением.

- Кажется, это вы вручили мне приказ отправиться в фамильный замок и не покидать его вплоть до особого разрешения от императора, - насмешливо заметил он.

- Да, разумеется. Но мы оба знаем, что вы легко могли добиться отмены этого приказа. Следовательно, вы едете в Торнхэлл по доброй воле.

Несмотря на владевшую им апатию, Льюберт все же почувствовал слабую вспышку раздражения.

- Вы полагаете, я должен был принять помилование от человека, которому мой отец поставил на лоб тавро?.. - огрызнулся он, жалея, что не может даже рассердиться на мессера Ирема по-настоящему. - Согласен, в моем положении говорить о чести несколько смешно, но я все же еще немного уважаю сам себя.

- Я полагаю, вы вполне могли бы отказаться от помилования по тем соображениям, которые вы только что упомянули, - спокойно согласился коадъютор. - Но я убежден, что в данном случае причина вашего отказа все-таки не в этом.

"Что-то в последнее время все вообразили себя душеведами, - мрачно подумал Льюс. - Спасибо и на том, что Ирем совершенно не похож на Крикса - никогда не пытается спасать людей от них самих"

- Вам непременно нужно узнать настоящую причину?.. - напряженно спросил он. - Ну хорошо. Я до смерти устал, мессер. Я видеть не могу других людей, за исключением нескольких человек, но главное - я совершенно не способен заниматься никаким серьезным делом. Я не стану спрашивать, откуда вам стало известно о моем отъезде... Было бы даже странно, если бы вы о нем не знали, потому что люди Аденора кишат в этом замке, словно черви в тухлом мясе, и здесь скоро станет невозможно сходить в нужник так, чтобы об этом сразу же не донесли мессеру Аденору или вам. Что же до вашего вопроса, то все очень просто. Крикс вбил себе в голову, что я должен вернуться к "полноценной жизни", но такая жизнь - это последнее, чего мне сейчас хочется. Мне в высшей степени плевать на дипломатию, войну и судьбы мира. Если бы вместо ссылки в Торнхэлл меня бы посадили в Адельстан, я бы и то, наверное, не возражал - по крайней мере, там я был бы предоставлен сам себе и мог бы ни о чем больше не беспокоиться, поскольку от меня бы не зависела даже моя собственная жизнь. Судя по вашему взгляду, мои слова кажутся вам проявлением какой-то недостойной слабости. Но вы ведь, кажется, хотели слышать правду?.. Если бы та правда, которую люди могут сказать о себе, звучала бы достойно и красиво, никому бы не потребовалось врать.

Ирем покачал головой.

- Вы ошибаетесь. Я думал совершенно о другом.

- О чем же?.. - спросил Льюс скептически.

- О том предложении, которое вам сделал Крикс. С чего вы, собственно, решили, что он предлагал вам свою помощь исключительно из жалости?

Льюберт слегка опешил от подобного вопроса.

- То есть как?..

- Да так. Ладно, я выражусь точнее - почему вы думаете, что он делал это ради вас, а не потому, что он мог в вас нуждаться?..

- Он - во мне?! Какая чушь! - фыркнул Дарнторн. - Да он даже не вспомнил обо мне, когда помчался к своим драгоценным побратимам.

Ирем бросил на него быстрый взгляд.

- Выходит, Крикс поехал в ставку Серой сотни?..

Льюс почувствовал себя неловко. Он вовсе не собирался выдавать планы дан-Энрикса мессеру Ирему. Но брать свои слова обратно было уже поздно.

- Кажется, он говорил что-то подобное перед отъездом, - неохотно сказал он.

- Это подтверждает мою мысль о том, что он вам доверяет. Кстати, вам бы следовало объяснить ему, что, когда наследник престола хочет кого-нибудь видеть, он посылает за этим человеком или, в самом крайнем случае, берет с собой эскорт. Но точно не садится на лошадь и не скачет в Лорку, вырядившись мародером.

Льюберт поморщился. Прекрасно, теперь Ирем обвиняет его в том, что он не объяснил дан-Энриксу, как следует себя вести! Заметив эту мимолетную гримасу, коадъютор тяжело вздохнул.

- Боюсь, что мы с Вальдером в свое время как-то не учли, что умение приказывать и принимать решения на государственных советах - это еще далеко не все. Правитель - это человек, который себе не принадлежит. Сын короля понимает, что не может пойти туда, куда ему захочется, примерно в то же время, когда вообще научится ходить. Но Крикс - совсем другое дело. Он всю жизнь только и делал, что нарушал любые правила и поступал, как ему заблагорассудится, и, кажется, даже сейчас не видит разницы между разведчиком из "Серой сотни" и наследником престола. Впрочем, извините, я отвлекся... Я хотел сказать, что сейчас Криксу больше, чем когда-либо еще, нужны люди, на которых он мог бы положиться.

Льюберт в раздражении пожал плечами.

- Звучит так, будто мы с Меченым успели стать друзьями.

- А разве нет?.. - очень спокойно спросил Ирем.

Льюс с такой силой опустил бокал на стол, что расплескал вино, к которому он так и не притронулся.

- Да говорю же вам - я больше не могу! Может быть, вы и правы... Может, Крикс действительно относится ко мне, как к другу. И, возможно, ему даже нужна моя помощь. Но сейчас это ничего не меняет. Я просто не в состоянии ему помочь. Да пропади оно все пропадом!.. Я и себе-то не могу помочь, не говоря уже о ком-нибудь другом! Вы зря пришли сюда с подобным разговором, монсеньор. Я допускаю, что вы желаете мне добра, и я ничуть не сомневаюсь в том, что вы желаете добра дан-Энриксу. Но сейчас это ни к чему не приведет. Я еду в Торнхэлл.

- Ну что ж, пусть будет так, - сказал сэр Ирем, осторожно поставив на стол пустой бокал и поднимаясь на ноги. Льюберт подумал, что у него, наверное, и правда очень жалкий вид, если сэр Ирем смотрит на него с этим несвойственным ему обычно выражением сочувствия. - Мне остается только пожелать вам счастливого пути. Надеюсь, со временем вам в самом деле станет легче.

- Спасибо, - эхом отозвался Льюберт.

- Если это все-таки случится - обещайте, что подумаете над нашим сегодняшним разговором, - сказал рыцарь, на секунду задержавшись у двери. Дождавшись кивка, сэр Ирем вышел. А Льюберт подумал - с чего коадъютор вообще решил, что время может чем-нибудь помочь?..

XVI

Оставшись в одиночестве, Меченый подошел к надгробию Наина Воителя и несколько секунд задумчиво смотрел на мраморного короля. Наин покоился рядом со своей первой женой, матерью Валларикса и Олварга. По-видимому, скульптор, ваявший памятник Воителю, не обладал искусством Альдов, благодаря которым каменные лица казались переменчивыми и живыми. Или, может быть, создатель памятника никогда не знал Наина лично, а лицо памятной статуи ваял уже с посмертной маски. Во всяком случае, мраморный Наин выглядел спокойным, отрешенным и задумчивым, что в корне противоречило всему, что Меченый о нем знал.

Крикс в сотый раз сказал себе, что судить о Наориксе по рассказу Олварга в Кир-Роване несправедливо. И даже не потому, что Олварг ненавидел своего отца, а, прежде всего, потому, что Олварг использовал все - и вымысел, и факты, и даже свои действительные чувства - для создания одной глобальной лжи, поскольку эта ложь оправдывала его в собственных глазах и придавала всем его поступкам некий высший смысл.

Крикс думал об этом много раз, но тягостный осадок от беседы с Олваргом не исчезал. Отдельные слова его врага сидели в памяти, словно занозы, постоянно причиняя беспокойство и выводя Крикса из себя. Меченый дорого дал бы за возможность все-таки узнать, что из того рассказа было правдой.

Если правда, что у города, построенного Альдами, есть своя собственная память, и любое чувство, мысль или поступок оставляют в этой памяти свой четкий оттиск, то город знал о Наине всю правду целиком, без искажений или недомолвок. Услышь Крикс что-то подобное несколько месяцев назад, он бы наверняка встревожился, решив, что эта магия делает человека слишком уязвимым. Ворлокству хотя бы можно противостоять, насколько хватит выдержки и воли, а магии Альдов противостоять бессмысленно. В конце зимы, целыми днями лежа в своей комнате в Кир-Кайдэ, Крикс много размышлял об этом, и в конце концов решил, что Истинная магия напоминает приглашение на танец. Можно решать, танцевать или нет, но если скажешь "да", придется двигаться именно так, как этого требует музыка и движения твоего партнера.

Меченый сделал еще шаг вперед и прикоснулся к гладкому, отполированному камню. Ощутив под пальцами шелковистый холод мрамора, Крикс понял, что он чувствует себя довольно глупо. Валлариксу память города открылась безо всяких дополнительных усилий. Но король провел здесь много времени, в бездействии и тишине, наедине со своим горем, а у Крикса была только одна ночь - и та успела перевалить за середину. Император говорил, что город весь пропитан магией, но Крикс не ощущал ее присутствия. Он может простоять здесь до утра, но камень под его руками так и останется просто камнем. Требовать отклика от Тайной магии так же нелепо, как и требовать чьей-то любви.

Крикс запретил себе думать о том, что все его усилия заранее обречены на неудачу, и сосредоточился на принципах Истинной магии.

Неоднозначная, Непредсказуемая, Неслучайная... ну, это самые азы. Ученикам Совета ста вбивают в голову эту триаду, чтобы они получили самое общее представление о Тайной магии и не путали бы ее проявления с действием Дара. Но ему это сейчас не нужно.

Что еще? Тайная магия не может быть опасной для людей. Пожалуй, это ему тоже не поможет.

Истинная магия парадоксальна. Это может означать, что, если ему нужно что-нибудь услышать, то он должен не прислушиваться, а рассказывать. Валларикс пришел сюда со своим горем - и Адель отозвалась. А он? Он пришел к Наину с историей о том, что слышал от Интарикса в Кир-Роване.

Меченый прикрыл глаза, стараясь вспомнить все, вплоть до самых мелких деталей. Боль и лихорадочный озноб, запахи нечистот, гнилой соломы и сырого камня, свои собственные ужас и беспомощность перед приходом Олварга - а потом страшное, нечеловеческое напряжение всех сил во время их беседы. Кажется, он первым спросил Олварга, чем того оскорбил его отец, слишком уж явно проступала в словах мага ненависть к Воителю. Олварг мог ничего не отвечать - все преимущества в их разговоре были на его стороне. Однако он заговорил, и говорил как человек, который не в состоянии остановиться. Казалось, он уже много лет хотел кому-то рассказать эту историю, изложив ее исключительно со своей точки зрения, чтобы каждое слово подтверждало его правоту.

"Всю эту кашу заварила эта глупая старая сука, моя бабка..."

"Я родился в первый же год после их свадьбы... Наорикс кричал, что королева ему изменила, и он отошлет и "ведьму", и нагулянного ей ублюдка к своим родичам из Халкивара"

"Дан-Энриксы лишили меня магии, которая предназначалась мне с рождения, а моя собственная мать трусливо предала меня и эту Силу ради человека, вытиравшего об нее ноги"

"Ни одной шлюхи рядом почему-то не случилось, и он пошел к королеве. Он был пьян, она - слишком шокирована и напугана, чтобы позвать на помощь. Он взял ее силой - слышишь, ты, ублюдок?.. А потом, уже в Энони, короля догнал гонец с известием о том, что королева понесла. Мать умерла при родах, а отец тем временем спокойно развлекался с девкой из Энони".

Хотя прошло уже много месяцев, Меченый помнил каждую фразу, сказанную Олваргом, и даже интонацию, с которой она была произнесена. Нравится ему это или нет, но они с Олваргом накрепко связаны друг с другом. Оба по уши увязли в противостоянии двух Изначальных сил, с той только разницей, что Меченый пошел на это добровольно, а Интарикс, вероятнее всего, даже сейчас не понимает, во что именно ввязался. Но, как бы там ни было, все, что касалось Олварга, касалось и его. Он должен до конца понять Интарикса, а значит - узнать правду о событиях, связанных с его рождением и детством, и понять, в чем Олварг следует реальным фактам, а в чем отклоняется от них и начинает толковать их в свою пользу.

Камень под его рукой согрелся. В ушах уже начало звенеть от тишины, царившей в усыпальнице дан-Энриксов.

Ответь мне, попросил дан-Энрикс мысленно, не очень понимая, к кому обращается - ведь Наорикс давно был мертв, а Тайной магии не требуется слов. С тех пор, как я узнал об Олварге, я думал, что он настоящий выродок, чудовище, в котором не осталось ничего от человека. А потом увидел, что это не так, хотя и очень близко к этому. Я должен знать, каков он на самом деле. Помоги мне. Отзовись.

Крикс еще не успел открыть глаза, когда мир вокруг него непостижимым образом расширился. Валларикс говорил, что соприкосновение с памятью города нисколько не похоже на ворлочью магию и происходит безо всякого сопротивления, но Меченый все равно подсознательно готовился к знакомым ощущениям - как будто бы твое сознание натягивают на чужую память, словно не разношенную узкую перчатку на руку. Даже если это происходит с обоюдного согласия, в этом всегда есть что-то от насилия. Сейчас ощущение было совсем другим - как в детстве, когда он читал какую-нибудь увлекательную книгу и погружался в нее так, что забывал себя.

Наорикс залпом допил эшарет и сделал знак оруженосцу, чтобы тот наполнил его кубок снова. Родерик из Лаэра только что закончил какую-то историю, и Наин рассмеялся вместе с остальными. На самом деле он почти не слушал Родерика и не понял суть его остроты, потому что все его внимание было поглощено другим. Но почему не посмеяться, если от тебя ждут именно этого?.. Прощальный ужин продолжался уже больше часа, и король успел порядком захмелеть, так что смеяться ему было очень просто. Даже несмотря на то, что он отнюдь не чувствовал веселости.

Воитель снова - уже далеко не в первый раз за вечер - посмотрел на двери зала. Он не посылал за королевой, потому что знал, что она примет его приглашение как приказ. И будет сидеть рядом, пока ужин не закончится - очень прямая, очень сдержанная и предельно отстраненная. Словом, такая, какой Дженвер оставалась три последних года.

Наорикса на мгновение взяла досада. Неужели ей не кажется, что "любящей жене" не помешало бы проститься с "обожаемым супругом" перед тем, как он уедет из столицы на полгода?.. Хотя бы для того, чтобы не породить очередную волну слухов о семейной жизни императора. Хотя - куда уж дальше-то. Селена Довард, Роксолана, потом еще эта маленькая фрейлина с кудряшками и ямочкой на подбородке... Как же ее звали? Альтия?.. Или Аталия?.. Наин пытался вспомнить ее лицо, но перед глазами стоял изящный профиль королевы, словно высеченный изо льда. Супругу Наорикса многие жалели. Думали - она страдает от его неверности, и, почти не скрываясь, восхищались ее самообладанием. Ну что же, с самообладанием у королевы Дженвер все было в порядке. Хотя все его интрижки с фрейлинами и чужими вдовами этому самообладанию никоим образом не угрожали.

"Неужели ей так трудно было сделать вид, что она хоть чуть-чуть огорчена моим отъездом?.." - с раздражением подумал Наорикс. И осознал, что пьян. Если уж начались мысленные упреки в адрес королевы - значит, он действительно "готов", как говорят мастеровые в Нижнем городе.

В конце концов, если бы даже Дженвер позаботилась о мнении придворных и пришла, его бы это не устроило. Он ведь хотел совсем не соблюдения приличий. Он хотел, чтобы она спустилась в зал по своей воле - просто потому, что завтра утром он уедет, и они, скорее всего, не увидятся до самого Эйслита. Он надеялся, что она, может быть, захочет еще раз увидеть его перед долгим расставанием.

Надежда была исключительно дурацкой - впрочем, как и все его надежды, связанные с Дженвер. Если допустить, что королеве есть какое-нибудь дело до его отъезда, то она сейчас должна радоваться - как никак, теперь она избавится от его общества на много месяцев.

Королева третий год носила траур. Разумеется, надеть лиловый траурный наряд без объяснения причины жена Наорикса не могла, зато она заказывала у придворных мастеров нарочито-простые платья серых и темно-зеленых оттенков, гладко зачесывала волосы и вовсе не носила драгоценностей. Дженвер и раньше-то нельзя было назвать особо жизнерадостной, а после смерти своего кузена она вовсе сделалась похожей на призрак, беззвучно скользящий по дворцу. Глаза всегда опущены, между бровей - едва заметная сосредоточенная ямочка, как будто мысли королевы витают где-то очень далеко от этих коридоров и парадных залов. С Наориксом она виделась только тогда, когда по церемониалу королю и королеве полагалось появляться на людях вдвоем. В такие дни ее ладонь лежала на его руке - прохладная, узкая женская ладонь, казавшаяся странно-хрупкой по сравнению с его рукой. Если Наорикс смотрел на нее, он видел четкий, словно высеченный на монете профиль, мягко закругленный подбородок и корону из тяжелых кос, обернутых вокруг головы. А больше - ничего.

Простонародье обожало, когда они где-то появлялись вместе. Матери повыше поднимали детей, чтобы те могли увидеть королевскую чету. Наверное, это действительно было красиво... Наорикс - высокий, смуглый, очень много унаследовавший от отца-южанина, и Дженвер - строгая, очень прямая, с темным золотом волос над бледным, удивительно высоким лбом. Наорикс помнил, как он потрясенно замер, в первый раз увидев Дженвер среди свиты ее родичей из Халкивара. У нее были потрясающие глаза, такого же оттенка, как лесные ирисы. Сватовство, торжественное обручение, первые месяцы супружества и известие о беременности королевы - все это случилось так стремительно, что Наорикс едва успел узнать свою жену. А вскоре после этого у королевы едва не случился выкидыш, и королевский врач, качая головой при виде осунувшегося лица и слишком узких бедер будущей роженицы, предписал ей не покидать ее покои.

Потом Дженвер проводила целые дни в своих комнатах - с опущенными занавесками, вышитыми подушечками и компанией из нескольких придворных дам. Наин сначала порывался ее навещать, но его в один голос уверяли, что ей вредно волноваться, а потом ему просто стало не до этого. Королева-мать, страдавшая от легочной болезни несколько последних лет, слегла в постель и вскоре умерла, и Наин чувствовал себя раздавленным этой потерей. После ее смерти обнаружилось, что даже два последних года, уже совершенно отойдя от дел, Олетта как-то умудрялась выполнять за сына множество обязанностей, касающихся рутинного управления страной. Мать часто говорила, что наследник - вылитая копия своего беспокойного южанина-отца. Их страстью были дипломатия и войны, а к тому, чтобы вникать в десятки мелких повседневных дел, из которых, по большому счету, и складывается управление государством, оба - отец и сын - были практически неприспособлены. Вот только кронпринц Дигеро был всего лишь мужем правящей императрицы и вполне мог позволить себе такую роскошь, тогда как Наориксу предстояло править самому. И рядом не осталось никого, кто мог ему помочь.

В те дни голова у Наина шла кругом. Ему был остро необходим человек, с которым он мог поговорить начистоту, но как раз этого-то то новоиспеченный император и не мог. Одно дело - запросто войти в какую-нибудь лавку в Нижнем городе и побеседовать с ее хозяином о ценах на шерсть и кожу, или распить несколько бутылок эшарета с кем-то из своих гвардейцев, и совсем другое - обсуждать с кем-нибудь свои потери. Наин с детства умел обращаться с первым встречным так, как будто тот был его старым другом, и знал за собой способность обаять практически любого человека, будь он знатным лордом, послом неприятельской державы или же простым суконщиком, но он никогда не пользовался этим качеством, чтобы завязать с кем-то дружбу. Наин не имел друзей в обычном смысле слова, и считал такое положение вещей естественным. Ведь если ты король, то всякий человек - либо твой подданный, либо твой враг или союзник. В любом случае, позволить ему видеть твои слабости - непозволительная роскошь.

Но еще существовала Дженвер. Она не была ни его подданной, ни подданной другой державы. В клятве новобрачных, которую они принесли в день обручения, были слова о том, что "твоя боль отныне - моя боль, а твое счастье - мое счастье". И Наорикс отправился за утешением в покои королевы. Когда он вошел, она читала только что полученное письмо из дома, и, увидев Наорикса, побледнела так, как будто увидела призрак. Но тогда он не придал этому значения, а только вспомнил слова лекаря о том, что королеве нельзя волноваться, иначе последствия могут быть самыми плачевными, и, встревожившись за ее самочувствие, повел себя ничуть не лучше старой кумушки, хлопочущей вокруг беременной соседки. Если бы Дженвер могла оценить комичность этой сцены, она, вероятно, вызвала бы у нее улыбку. Наорикс, не находящий себе места и хватающийся то за веер, то за кубок и кувшин с оремисом, то за колокольчик, предназначенный для вызова прислуги, наверняка выглядел очень забавно. "Дорогая моя, вы в порядке?.. Как вы себя чувствуете? Может, вызвать лекаря? Или кого-нибудь из ваших дам?..". Словом - Хегг знает, что такое.

Именно в тот день, вернувшись в свои комнаты, Наин внезапно понял, что влюблен. Нет, он и раньше был неравнодушен к красоте своей жены, но полагал, что это то же самое, что он испытывал к любой красивой девушке из тех, которых он узнал еще до свадьбы. Теперь Наин начал понимать, что его чувство к королеве было чем-то несравненно бОльшим.

Император помнил день, когда она рожала его сына. Это было долго, очень долго. Толпа лекарей, магистр из Совета Ста, бледные, сбившиеся с ног служанки... окровавленные полотенца, сладковатый запах твисса, приглушенные закрытой дверью стоны. Наин ждал новостей в гостиной королевы - точнее, метался по ней, как одержимый. Совершая очередной круг по комнате, он нечаянно смахнул на пол шкатулку с небольшого письменного стола из розового дерева. На пол ворохом посыпались листы бумаги, восковые палочки и незаконченные письма.

Наин поднял отлетевшую на несколько шагов шкатулку и внезапно обнаружил, что она с секретом - расколовшаяся при падении крышка позволяла видеть сжатую пружину, открывавшую второе отделение. Воитель поддел ее кончиком кинжала и достал оттуда еще три письма.

Впоследствии он сам уже не помнил, почему он начал их читать. Дурацкий, совершенно не достойный императора поступок. Два письма были королеве от ее двоюродного брата из Халкивара, и одно, не отправленное, от Дженвер - ему. Это письмо кричало о любви, тоске и страхе. "...Иногда, когда я лежу в своей комнате - в полной темноте, с задернутыми шторами - мне кажется, что я умру. Женщины ведь довольно часто умирают в родах. Но ты написал, что постараешься приехать к осени. Значит, я должна жить - хотя бы для того, чтобы опять увидеться с тобой. Как я хочу опять увидеться с тобой!.. Лекарь сказал, что теперь уже скоро. Если бы я знала, что ты рядом - я уверена, мне было бы совсем не страшно. Но я здесь одна, всегда одна".

Эти слова стояли у него перед глазами еще несколько минут после того, как он сложил письмо. Оно было закончено - внизу стояла подпись королевы. Если это можно было считать королевской подписью. "...Твоя Дженни". Наин отшвырнул письмо, как будто оно было ядовитым. Королева, видимо, хотела отослать письмо домой с доверенным лицом, но человек, который доставлял ей новости из Халкивара, задержался, а роды начались раньше, чем рассчитывали лекари.

Потом Наин прочел оба письма от королевского кузена. В первом из этих писем Дэмиан на трех страницах сокрушался о безжалостной судьбе, навеки разлучившей их с любимой, а заканчивал патетическим обещанием исчезнуть из ее жизни навсегда. Однако, судя по содержащемуся во втором письме совету уничтожить оба предыдущих, сдержать это обещание избранник королевы оказался не способен. Наин заскрипел зубами. Интересно, что же было в тех двух письмах, если они показались бы компрометирующими даже в сравнении с теми, которые он успел прочесть?!

Воитель смутно помнил, что он даже видел брата королевы в свадебном кортеже, провожавшем его будущую жену в Адель. Правда, черты "кузена Дэмиана" никак не хотели сложиться в его памяти в какой-то цельный образ. В прошлом Наину не приходило в голову присматриваться к родственникам королевы - он был слишком увлечен своей невестой. Кажется, этот кузен, как и многие мужчины в семье королевы, имел склонность к ворлокству и даже почитался весьма Одаренным магом.

Наорикс перечитал письма Дэмиана по второму разу, все сильнее разъяряясь. Что это за мужчина, который сначала позволяет заморочить голову любимой девушке, которую его семья мечтает видеть королевой, после этого сам провожает бывшую возлюбленную под венец с ненужным ей мужчиной, а потом внезапно начинает разливаться о своих высоких чувствах в многословных письмах?.. Да еще и обещает, что приедет ко двору, чтобы еще раз повторить все это вслух.

Наорикс попытался убедить себя, что этот Дэмиан просто приворожил его жену с помощью своих ворлочьих способностей. Но в глубине души Наорикс знал, что дело тут не в Даре и не в магии. Дженвер действительно любила своего двоюродного брата. Все события последних месяцев предстали перед Наориксом с совершенно новой стороны. Странная скованность и немногословность молодой королевы, которые он раньше объяснял девической застенчивостью, на самом деле означали равнодушие и неловкость женщины, вынужденной играть роль любящей супруги перед совершенно безразличным, и, возможно, даже неприятным ей мужчиной. В том единственном письме, которая попало ему в руки, он увидел совсем другую Дженвер - искреннюю, страстную, тоскующую по любви и пониманию...

Наин не помнил, сколько времени он простоял посреди комнаты, сжимая в руках эти письма. А потом служанка вынесла из комнаты младенца.

Император тупо посмотрел на девушку. Она, должно быть, приняла этот пристальный взгляд за молчаливый вопрос о ребенке - и с преувеличенной радостью ответила:

- Мальчик, государь!

Наин чувствовал, что должен что-нибудь сказать, но не мог придумать ничего подходящего случаю.

- Как королева?.. - мертвым голосом осведомился он.

- С ее величеством все хорошо, - заверила служанка. - Лекарь сказал, все прошло лучше, чем они рассчитывали.

Если несколько часов надрывных стонов - это "лучше", то впору коленопреклоненно поблагодарить Пресветлых Альдов, что он не родился женщиной...

- Я зайду к ней... когда она немного отдохнет, - пообещал Воитель и шагнул к двери. Лицо служанки растерянно вытянулось.

- Разве государь не хочет посмотреть на принца?..

- Посмотреть?.. Ах, да, - Наин опомнился и даже ощутил какое-то подобие интереса, хотя еще несколько минут назад ему казалось, что захлестнувшее его мрачное безразличие раз и навсегда похоронило под собой все остальные чувства. - Мальчик, ты говоришь?.. Знаешь, я предпочел бы девочку. Такую же безумную, как моя бабка Беатрикс. Да ладно, ладно, я шучу... незачем строить мне такие укоризненные рожи. Неси его сюда. Э, нет, мне его отдавать не нужно... в жизни не держал младенцев, не хотелось бы начать с того, чтобы уронить на пол собственного сына. Хм... какой он маленький и сморщенный. И кожа совсем темная.

- Это пройдет, - заверила служанка.

Младенец открыл глаза и заорал. Но Наин вздрогнул вовсе не от крика. Глаза у принца оказались очень светлыми, как будто бы затянутыми голубоватой пленкой, словно у слепых котят. Наину стало жутко.

- Что у него с глазами? Он слепой?! - в ужасе спросил он.

- Конечно, нет, милорд! - обиделась служанка. - Господин маг сказал - это из-за того, что у миледи в роду были ворлоки. У них у всех белесые глаза.

Наверное, она хотела его успокоить, но эффект от ее слов был совершенно противоположным. Наин стиснул кулаки.

- Ворлоки, значит... - глухо сказал он.

Служанка отшатнулась. Это какое же у него было выражение лица, что даже эта недалекая девица так перепугалась?..

Наин резко развернулся и вышел из гостиной раньше, чем служанка задала ему еще какой-нибудь несвоевременный вопрос. Наорикс чувствовал, что должен убраться как можно дальше отмладенца и от этой комнаты - иначе он ворвется в спальню королевы и с порога заорет, что ему все известно. И про письма, и про Дэмиана... и про этого ребенка, будь он проклят.

Следующие несколько дней Воитель беспробудно пил. Наин и раньше был способен перепить любого из своих гвардейцев и твердо держался на ногах даже тогда, когда другие его собутыльники едва способны были встать из-за стола. В дни, последовавшие за рождением наследника, эта способность сослужила ему исключительно дурную службу. Наин смутно помнил, что, напившись до такого состояния, в котором другой человек заснул бы мертвым сном, он вышел из своих покоев и во всеуслышание объявил, что отсылает королеву в Халкивар вместе с ребенком, который - как ему доподлинно известно - не является его законным сыном. Кажется, он говорил что-то про "порченную кровь" и про ворлочью магию, которая противна человеческому естеству. По городу поползли чудовищные слухи, той же ночью толпа осадила дом магистра из Совета Ста, который возглавлял столичных ведунов. Собравшиеся угрожали поджечь дом и призывали вышвырнуть из города всех "белоглазых" до единого. Принцепс столичной гвардии не знал, как поступить, и безуспешно требовал аудиенции у императора. Словом, столицу охватило какое-то безумие. Хегг знает, чем бы это кончилось, если бы в критический момент не появился Князь. Должно быть, в этот день глазам Седого предстала не самая приятная картина. Наин представлял, как должен выглядеть человек, который пьет четвертый день подряд - опухшее лицо, налитые кровью глаза и совершенно мутный, ничего не выражавший взгляд.

Ни до, ни после Наин никогда не видел Князя в таком раздражении. Он объявил, что Наорикс глупец, который не способен видеть дальше собственного носа. Расхаживая взад-вперед по кабинету императора, у которого от этих мельтешений быстро начало рябить в глазах, Седой отчитывал его, словно какого-то мальчишку. Послушать его, так Наин был законченным болваном уже просто потому, что он не дал себе труда поговорить ни с кем из магов, наблюдающих за королевой. Удовлетворился тем, что королевский врач сказал ему про хрупкое телосложение роженицы, и упустил из виду главную проблему - то, что кровь нескольких поколений Одаренных смешалась с кровью Энрикса из Леда, которая, как известно, категорически несовместима с магией. Глаза их сына ясно говорят о том, что мальчик должен был родиться ворлоком. Однако он - не Одаренный! Как после такого можно сомневаться в том, что в его жилах течет кровь дан-Энриксов?.. Ни разу - ни тогда, ни после, Князь не разговаривал с Наориксом в столь резком тоне. Да что там! Наин готов был биться об заклад, никто из его предшественников, начиная с Энрикса из Леда, тоже никогда не слышал ничего подобного. В ответ на слабую попытку Наорикса возразить Седому и сказать, что письма королевы с неопровержимостью свидетельствуют о том, что Дженвер любит не его, а своего кузена, Князь напомнил, что король - не какой-нибудь лавочник или мастеровой, который вправе ревновать свою жену и выставляться на посмешище соседям. Честь королевы безупречна, пока не доказано обратное. А иногда - даже тогда, когда обратное доказано. Если Воитель не заметил, что его невеста влюблена в другого, значит, он был недостаточно внимателен, и должен винить в этом только самого себя. И, в любом случае, теперь, когда у них есть общий сын, ни о каком разрыве с Дженвер не может идти и речи.

Всегда спокойный Князь говорил так, как будто бы хлестал его наотмашь по щекам. И кончил тем, что, хотя Наин называет себя императором, для Князя он - только наместник Альдов, подлинных властителей Адели. И что этим миром правят силы, по сравнению с которыми любые короли значат ничуть не больше, чем самый последний из их подданных.

Наину пришлось встать и, несмотря на жуткое похмелье, от которого у императора раскалывалась голова, начать расхлебывать ту кашу, которую он сам же заварил несколько дней назад. Посетить все еще не встававшую с постели королеву, назначить день представления наследника двору, дать принцу династическое имя, а сразу же после этого - вызвать к себе Ховарда и объявить о внеочередном собрании Совета Ста, причем послать каждому из магистров именное приглашение. Этого оказалось достаточно, чтобы предотвратить дальнейшие волнения в столице, но, конечно, недостаточно, чтобы восстановить гармонию в семейной жизни императора. Седой пробыл в Адели три или четыре дня, и, кажется, за все это время ни разу не улыбнулся и даже не перестал печально хмуриться, а на прощание сказал, что своей безрассудной вспышкой император обеспечил и себе, и Князю головную боль на всю оставшуюся жизнь. Наорикс понимал, что Светлый прав. Нравится это ему или нет, но Дженвер - его королева, и теперь у них есть сын, который должен будет унаследовать его престол. А Наин сам во всеуслышание объявил его бастардом! Можно сколько хочешь делать вид, что эти слова не были произнесены, но их все равно не забудут - ни теперь, ни даже много лет спустя.

Наорикс понимал, что нужно уделять больше внимания своему сыну, но перебороть своё предубеждение так и не смог. По счастью, мальчик почти постоянно находился с матерью, а Наорикс бывал в столице очень редко, постоянно уезжая в осажденный Ярнис, Гардаторн или Каларию. С Дженвер он почти никогда не виделся наедине. Правда, после рождения наследника и разговора с Князем Наорикс решил, что попытается начать все с чистого листа, и даже тешил себя мыслью, что со временем заставит Дженвер позабыть ее кузена. Сначала эта мысль вдохнула в него новую надежду. До сих пор ни одна женщина из тех, кем он был увлечен до свадьбы, не осталась к нему равнодушной, а иные даже досаждали молодому императору своим вниманием. Так почему бы ему не суметь понравиться своей жене?.. Но очень скоро оказалось, что Дженвер воздвигла между ними стену, которую ему не преодолеть. Чтобы примириться с человеком, надо, чтобы он, по крайней мере, признавал, что в ваших отношениях что-то неладно. А Дженвер этого не признавала. Она безукоризненно играла роль покладистой и преданной супруги, и всегда была готова выполнить любую его просьбу, за исключением одной-единственной - хотя бы на минуту стать самой собой. В ответ на все, что бы он ни сказал, она бесстрастно улыбалась, наклоняла голову и говорила "Да, милорд" и "Нет, милорд", как если бы была не королевой, а какой-то фрейлиной, и никогда, ни при каких обстоятельствах, не проявляла своих настоящих чувств. В присутствии придворных и послов такое поведение стесняло не так сильно, но, если Наорикс оставался со своей женой наедине, то уже через пять минут подобного "общения" ему хотелось оказаться как можно дальше от покоев королевы.

Император находил себе любовниц - во дворце, в своих походах, в Верхнем городе... со временем многие начали жалеть покинутую королеву, только что родившую правителю наследника. Это сочувствие стало особо заметным после смерти Дэмиана. Никто при дворе не знал о том, что перемена в облике и поведении Дженвер связана с гибелью ее кузена, поэтому ее скорбный вид тоже приписывали равнодушию ее супруга.

Наин полагал, что давно разлюбил жену - во всяком случае, он никогда бы не признал обратного, пока был трезв. Но с каждым выпитым за ужином бокалом император все отчаяннее начинал надеялся на то, что королева все-таки захочет еще раз увидеться с ним до его отъезда в Вальяхад.

На одно только путешествие в Энони требовалась пара месяцев, а сколько времени займут переговоры с местными князьками - это вообще нельзя было предугадать заранее. Наорикс с удовольствием отправил бы на растерзание энонийской аристократии кого-нибудь другого, но южане уважали только право крови. Энонийцам было наплевать на то, что Наорикс - потомок Энрикса из Леда, владеющий землями от моря и до моря, но им было важно, что отцом нынешнего императора был их соплеменник. Много лет назад Беатрикс взяла из Вальяхада нескольких заложников, одним из которых был будущий кронпринц Дигеро. При дворе не понимали, почему императрица позволила своей наследнице выйти замуж за какого-то заложника из чужого, непонятного для аэлитов государства, но Наин всегда считал, что его бабка поступила очень мудро. Сам он никогда не видел Беатрикс, но еще в детстве осознал, что Железная Волчица была во всех отношениях выдающейся женщиной - во всяком случае, ее решения продолжали определять имперскую политику даже теперь, спустя много лет после смерти императрицы.

Как бы там ни было, доверить переговоры с Вальяхадом кому-то из своих лордов или дипломатов было совершенно невозможно, так что приходилось ехать самому. Все его приближенные, за исключением тех, кто должен был сопровождать Воителя в Энони, присутствовали на прощальном ужине. Только Дженвер осталась у себя.

Ужин закончился, все поднялись из-за столов, и Наин дошел до дверей, сопровождаемый толпой придворных, каждый из которых старался оказаться поближе к императору и обменяться с ним хотя бы парой фраз. Когда он, наконец, отделался от этой беспокойной свиты, Наорикс сначала вздохнул с облегчением, но уже в следующую секунду на плечи как будто навалилась удивительная тяжесть. Мысль о том, чтобы пойти к себе, изобразить, будто ложишься спать, а потом несколько часов бездарно проворочаться в постели, показалась императору невыносимой. Завтра, когда он уедет из Адели, станет легче, император знал это по опыту, но ведь сегодняшнюю ночь тоже необходимо было как-то пережить. Если бы можно было не откладывать отъезд на утро, Наин с радостью сел бы в седло прямо сейчас. Одна беда - даже король не может просто так, без всяких объяснений, поднять своих спутников с постелей и объявить им, что они должны выехать немедленно, хотя до этого он сам же объявил, что они покидают город на восходе солнца.

Чуть помедлив, Наорикс направился к покоям королевы. Он понимал, что делает большую глупость, но при этом был уже достаточно пьян, чтобы такая мысль его не остановила. К счастью, королева еще не ложилась спать. Даже наследник, которому полагалось давно быть в кровати, находился в ее комнате и сонно наблюдал за тем, как королева что-то вышивает на большом станке. Когда Наин вошел, женщина резко обернулась. Наориксу показалось, что она испугана. Впрочем, неудивительно - в такое время она явно не ждала никаких посетителей.

- Я зашел попрощаться с вами, - сказал Наорикс, остановившись у дверей. Он чувствовал ту же странную скованность, которую испытывал почти всегда в присутствии своей жены. - Я уезжаю завтра утром и вернусь не раньше зимних праздников.

- Да, государь. Я знаю, - согласилась Дженвер, не глядя на него.

Наорикс помолчал.

- Не слишком ли темно для вышивания?.. Может быть, приказать подать еще свечей?

- Благодарю, мой лорд. Не стоит. Мне удобно.

Интарикс сердито засопел.

- Что было дальше, мам?.. - спросил он так, как будто Наина в комнате не было.

Воитель вопросительно посмотрел на королеву.

- Я рассказывала Тару про Слепого ворлока, - ответила она в ответ на его невысказанный вопрос. - Эту сказку очень любят у меня на родине.

Наин нахмурился. Сказать по правде, воспитанием Интарикса он интересовался очень мало. Когда ему намекнули, что наследнику пора учиться верховой езде, он приказал, чтобы для принца подобрали подходящую лошадку, а заодно распорядился, чтобы его начали учить владению мечом. Несколько месяцев спустя Наин случайно стал свидетелем того, как его сын с заметным удовольствием выдирал перья у одной из певчих птиц в оранжерее, хотя та металась по всей клетке, вереща от боли. Наин лично надрал принцу уши, но в целом не придал этому особого значения. Дети иногда бывают удивительно жестокими, но не от злости, а просто по недомыслию.

Словом, своего сына Наин видел редко, а о том, чем заняты мысли Интарикса, не имел даже отдаленного понятия. Впрочем, правитель искренне считал, что мысли шестилетнего ребенка по определению не могут представлять собой ничего интересного.

Известие о том, что его сын и будущий наследник слушает сказки про каких-то ворлоков, неприятно поразило императора.

- Не слишком ли поздний час для сказок? - спросил он довольно сухо.

- Разумеется, мой лорд, - спокойно согласилась королева. - Тар, иди к себе. Завтра я доскажу тебе, чем все закончилось.

- Нет. Я хочу сейчас! - принц обхватил колени руками, показывая, что не намерен вылезать из кресла. Наорикс нахмурился.

- Ты что, не слышал, что сказала твоя мама? Иди спать. Нам с королевой надо побеседовать наедине.

- Она не хочет с тобой разговаривать! - выпалил Тар, сверкнув глазами.

- Что? - удивленно спросил император. Даже Дженвер, изменив своей привычной невозмутимости, укоризненно воскликнула:

- Интарикс!.. Что ты говоришь!

На этот раз принц промолчал, но продолжал мрачно глядя на Наорикса исподлобья. В этом взгляде чувствовалась неприкрытая враждебность. Раздраженный Наорикс шагнул вперед, вытащил мальчика из кресла и поставил его на ноги, с трудом сдержавшись, чтобы не встряхнуть наследника за шиворот. Интарикс выразительно наморщил нос, и Наин покраснел, сообразив, что от него должно довольно сильно пахнуть дымом и вином. Осознавать, что вызываешь у собственного сына брезгливую гримасу, было крайне неприятно. Даже если сыну всего-навсего шесть лет.

Но колебаться было поздно. Наорикс довел наследника до двери и выставил его наружу со словами:

- Ступай в свою комнату и ложись спать. И не суди о том, чего не понимаешь.

Плотно закрыв дверь, он обернулся к Дженвер и с минуту молча и задумчиво смотрел на королеву. А потом спросил:

- Скажите, дорогая, как давно наш сын увлекся сказками о ворлоках? И что заставило его считать, что вы не рады меня видеть?..

Впервые на памяти дан-Энрикса Дженвер слегка нахмурилась.

- Можете не сомневаться - я не говорила Тару ничего подобного. Но он уже не младенец и не может с утра до ночи сидеть при мне. Чем старше он становится, тем больше понимает из того, о чем болтают при дворе.

- А что теперь болтают при дворе?..

- Я думаю, вы сами это знаете, мой лорд, - холодно возразила Дженвер. - Извините, я очень устала. Если вы позволите, я лягу спать.

- Не беспокойтесь, завтра я уеду, и вы сможете спать столько, сколько вам будет угодно. А сегодня я хочу поговорить о нашем сыне... И об этих слухах, о которых вы сейчас упомянули, как о чем-то само собой разумеющемся. К сожалению, последние несколько лет я очень мало времени бывал в столице, так что не имею о них никакого представления. Так что же о нас говорят в Адели, дорогая?..

Дженвер побледнела - то ли от волнения, то ли, что казалось Наину гораздо более правдоподобным, от негодования.

- Говорят, что вы меняете любовниц, как перчатки. Что предпочитаете любую девку из Веселого квартала своей собственной жене.

Наорикс мрачно улыбнулся.

- Видите ли, дорогая, мне всегда казалось, что такое положение вещей полностью отвечает вашим собственным желаниям. Но если, против всяких ожиданий, я ошибся - то скажите мне об этом сразу. Я готов немедленно загладить свою вину.

Королева отшатнулась.

- Вы пьяны! Я требую, чтобы вы немедленно ушли к себе.

- Не беспокойтесь, я сейчас уйду. Только ответьте - неужели вам еще не надоело притворяться жертвой моего непостоянства?.. Ладно бы еще, если бы вы меня любили. Но устраивать подобные спектакли ради человека, который вам совершенно безразличен - это как-то слишком.

- Я не понимаю вас.

- Не понимаете?.. А между тем, это довольно просто. Я не вмешивался в вашу жизнь, поскольку полагал, что вы по-прежнему страдаете из-за своей утраты. Но теперь мне кажется, что дело тут не только в вашем горе, но и некоем расчете. Ни один из тех, кто видит вас, не усомнится в том, как вы несчастны. Правда, я тоже не чувствую себя счастливым человеком, но, в отличие от вас, не выставляю это напоказ. Поэтому все склонны думать, что я совершенно счастлив. Результат довольно предсказуем. Чем больше сочувствия вы вызываете у окружающих, тем больше они склонны осуждать мою "бесчувственность". И знаете, у меня создается впечатление, что в глубине души вас это полностью устраивает. Неужели вы никак не можете простить мне ту проклятую шкатулку?.. Признаю, я очень виноват, что прочитал ваши бумаги. Но и ваше поведение было отнюдь не безупречным. Разве нет?

Взгляд королевы потемнел.

- Да как вы смеете?.. - Дженвер пару секунд молчала, гневно глядя на него, а потом неожиданно язвительно и резко рассмеялась. - Нет, это просто уму непостижимо! Быть до такой степени уверенным, что все на свете вертится вокруг вашей персоны!.. Прежде, чем озвучивать свои блестящие догадки, вам не помешало бы подумать, как прошли последние шесть лет для вас и для меня. Если хотите, я вам помогу... С первого дня нашего брака вы могли позволить себе делать все, что вам угодно. Когда вам хотелось - жили во дворце, когда столица вам надоедала - уезжали из Адели. Никто не мешал вам спать с любой девицей или женщиной, с которой вам хотелось. И сегодня вы пришли сюда, чтобы пожаловаться мне на то, что вы "не чувствуете себя счастливым человеком". Очень может быть, что вы и впрямь не счастливы, мой лорд. Но если ваша жизнь - такое уж несчастье, то как следует назвать мою?.. Я должна постоянно жить в столице, не давать никаких поводов для сплетен и изо дня в день терпеть сочувственные взгляды ваших приближенных. За прошедшие шесть лет я потеряла почти все, чем дорожила в жизни - сперва родину, потом любимого, а под конец и самоуважение... однако вы, по-видимому, искренне считаете, что у меня нет никаких других забот, кроме как портить вашу репутацию! Альды свидетели - ваше бесстыдство переходит всякие границы. Убирайтесь вон. Немедленно. Честное слово, если вы задержитесь еще хотя бы на минуту, то я позову охрану!

Дженвер говорила, постоянно повышая голос, так что под конец она действительно почти кричала. Так что Наорикс не слишком удивился, когда дверь в гостиную открылась, и в проеме мелькнул синий плащ дежурного гвардейца. Куда больше Наорикса поразило бледное, перепуганное лицо Тара, судорожно уцепившегося за дверной косяк. До императора только сейчас дошло, что он так и не передал наследника охране у дверей покоев королевы, а всего лишь выставил его из спальни. Видимо, все это время Тар стоял под дверью и подслушивал их разговор. Этого только не хватало...

- Заберите принца, - отрывисто приказал гвардейцу Наорикс. - Немедленно!

- Отпусти! - закричал, точнее, завизжал Интарикс, когда рыцарь взял его за плечи. - Мама!..

Поскольку рыцарь, растерявшись, продолжал держать наследника, Интарикс извернулся и вцепился зубами в его руку. Гвардеец вздрогнул и довольно громко выругался.

Дженвер стремительно прошла мимо Наина, обдав Воителя потоком воздуха и еле ощутимым запахом аварских благовоний. Гулко хлопнула входная дверь в гостиную - и Наорикс остался в комнате один. Примерно с полминуты он не двигался, потом дошел до кресла, в котором еще недавно сидел Тар, сел в него и закрыл лицо руками. Если бы кто-нибудь мог увидеть его в этот момент, он ни за что бы не узнал в этом сгорбленном мужчине знаменитого Воителя.

Ему казалось, что прошла целая вечность перед тем, как Дженвер, наконец, вернулась в спальню.

- Все в порядке, государь. Я успокоила Интарикса и уложила его спать, - сказала она так спокойно, словно, кроме выходки наследника, в тот вечер не случилось ровным счетом ничего особенного. - Думаю, вам тоже следует пойти к себе. В конце концов, вам ведь придется встать довольно рано.

- Я все равно не усну. Может быть, выпьете со мной вина?..

Дженвер задумчиво посмотрела на него.

- А вам не кажется, что для сегодняшнего вечера вы выпили уже вполне достаточно?

- Не кажется, - безжизненно ответил Наорикс. Во взгляде королевы промелькнуло нечто, подозрительно напоминавшее сочувствие.

- Понятно... Ладно, я сейчас распоряжусь.

Пару минут спустя им принесли бутылку "Пурпурного сердца" и два кубка.

Наорикс разлил вино и протянул один из кубков королеве.

Первое время они пили молча. Потом Наин, не поднимая глаз, спросил:

- Скажите, Дженвер, почему вы согласились выйти за меня? Ведь вы могли бы просто убежать с вашим кузеном. Или вы так сильно не хотели огорчать своих родных?

Королева покачала головой.

- Не в этом дело, государь.

- А в чем тогда?..

- Самая выдающаяся прорицательница в Халкиваре предсказала мне, что мой сын будет великим Темным магом, по вине которого погибнут тысячи людей. Дэмиан был в отчаянии... но мы оба знали, что после такого предсказания о нашей свадьбе не может идти и речи. Ведь наш сын, вне всякого сомнения, родился бы на редкость Одаренным ворлоком.

- Не понимаю, - буркнул Наоркс. - Как можно отказаться от любимой женщины из-за такого суеверия?

- Вовсе не суеверия, милорд. Эта провидица предсказывала будущее еще моей матери, не говоря уже о сотнях других женщин. Она никогда не ошибается.

- Вы сами видите, что в вашем случае она ошиблась. Ведь наш сын - не Одаренный.

- Да... Иногда людям удается обмануть свою судьбу. После такого предсказания я думала, что никогда не выйду замуж. Но когда королева-мать увидела меня и предложила моему отцу просватать меня за наследника... то есть за вас... все поняли, что это самый лучший выход. Кровь дан-Энриксов несовместима с магией, так что все мои сыновья будут обычными людьми. Отец дал свое согласие на эту свадьбу. Дэмиан сначала был буквально убит этой новостью, но потом тоже посоветовал мне согласиться. Он сказал, что со временем я, возможно, полюблю своего жениха и буду счастлива.

- А для того, чтобы вам было проще это сделать, ваш кузен решил почаще вам писать?.. - мрачно осведомился Наорикс.

Дженвер протянула кубок, чтобы он налил ей еще вина.

- Вы правы, это было глупо, - согласилась она грустно. - Но не забывайте, что мы оба были еще очень молоды. Дэмиан был всего на год старше меня.

- Скажите, Дженвер - вы все еще любите его? - спросил Воитель после паузы. Королева криво улыбнулась.

- Вам не кажется, что наш разговор становится довольно странным?..

- Может быть. Но все-таки ответьте. Только честно.

Дженвер отвернулась.

- Пусть Всеблагие сохранят вас от того, чтобы вам пришлось "честно" отвечать кому-то на такой вопрос через три года после смерти человека, которого вы любили больше жизни. Если вы ответите "Да, я люблю его по-прежнему" - то вы почувствуете, что эти слова имеют вкус и запах пепла. Но если вы произнесете вслух - "Нет, я больше его не люблю", то ваше сердце обольется кровью, так, как если бы вы потеряли его снова.

Наорикс поднялся на ноги.

- Простите, - хрипло сказал он. - Вы правы - я не должен был об этом спрашивать. И вообще не должен был начинать этот разговор. Даю вам слово, что больше не стану возвращаться к этой теме.

Дженвер внимательно смотрела на него, слегка откинув голову назад.

- Так что, вы собираетесь пойти к себе?..

- Мне показалось, что вы этого хотите, - сказал Наорикс растерянно, но королева только покачала головой.

- Нет, вовсе не хочу. Останьтесь здесь.

Наорикс вопросительно смотрел на королеву, пытаясь понять, какой именно смысл она вкладывала в эту просьбу.

- Может быть, приказать подать еще вина?..

- Не притворяйтесь, будто ничего не поняли. С таким количеством любовниц, как у вас, это выглядит очень глупо... Завтра вы уедете, и у нас будет масса времени на то, чтобы про все забыть, но эту ночь я не могу и не хочу проводить в одиночестве. Ступайте в малую гостиную, заприте дверь и возвращайтесь. Я буду вас ждать.

Крикс отпустил чужую память и открыл глаза. Теперь мраморное лицо Воителя больше не казалось ему равнодушным и спокойным - если присмотреться, то в нем было много тайной грусти. Кто бы мог подумать, что Наорикс, при всех своих победах, авантюрах и всеобщем восхищении, был таким несчастливым человеком?.. Интересно, удалось ли ему все-таки почувствовать себя обычным мужчиной, связанным с кем-нибудь, кого он по-настоящему любил, и кто бы отвечал ему взаимностью? Хотелось верить, что полночная беседа с Дженвер освободила его от многолетней, безысходной любви к королеве, сердце которой было отдано другому, и он смог по-настоящему полюбить девушку, встреченную в Вальяхаде. Но об этом Меченый уже не вправе был узнать, эта часть правды касалась только самого Наина и женщины, родившей ему дочь.

Зато теперь он точно знал, как выглядела эта история для Тара. Наин действительно пришел в опочивальню его матери перед отъездом в Вальяхад, и он действительно был пьян. Между ним и Дженвер произошла ссора. А Интарикс ненавидел своего отца и, несомненно, знал, что его мать отнюдь не влюблена в своего мужа. Неудивительно, что он легко поверил в то, что Наин совершил насилие над королевой. Помимо всего прочего, такая версия отлично обосновывала его ненависть к Валлариксу, которого любили куда больше, чем его. Сейчас, когда Меченый думал об Интариксе не как об Олварге, а как о мальчике в комнате Дженвер, его было почти жаль. Не факт, что Наин смог бы что-нибудь поправить в отношениях со старшим сыном, но ему все же не следовало отдавать такое явное предпочтение младшему принцу.

И все-таки Олварг, без сомнения, лукавит сам с собой. Он говорит "Наин Воитель хотел сделать королем Валларикса, поэтому изгнал меня из города", и это звучит убедительно, поскольку Наорикс действительно хотел видеть своим наследником младшего сына. Интересно, что бы ответил Олварг, если бы его спросили, почему Наин не изгнал его задолго до истории с устроенными Таром массовыми казнями?.. Наверное, сказал бы, что Наорикс выжидал, искал удобный повод и так далее. Странное дело - Олварг явно знает про Седого, вероятнее всего, даже общался с ним в то время, когда был наследником. Но, несмотря на это, он так и не понял, что дан-Энриксы не столько правят, сколько отвечают за наследство Альдов, частью которого является сам Вечный город, и за соблюдение законов, восходящих к тем же Альдам. Олварг хотел унаследовать Крылатый трон, поскольку для него быть королем - значит, иметь возможность делать все, что пожелаешь. Он презирает Валларикса за его "слабость" и "безволие", которые не позволяют его брату пользоваться властью, хотя на самом деле Валларикса можно считать воплощением того, каким должен быть истинный король.

Крикс тяжело вздохнул. В сущности, Олварг - пленник собственных иллюзий. Он мечтает о магии, мечтает о власти, мечтает о возмездии дан-Энриксам, но магия и власть - совсем не то, что он под этим понимает, а те поступки, за которые он хочет отомстить, существуют только в его собственном воображении. Не будь Интарикс так опасен, ему можно было бы разве что посочувствовать.

Крикс бросил последний взгляд на Наина Воителя и вышел из семейной усыпальницы. По его ощущению, было около четырех часов утра.

Когда дан-Энрикс вошел в зал, в котором он когда-то столько раз пытался завладеть наследством Энрикса из Леда, наверху, должно быть, уже рассвело. Но здесь, в Подземном городе, дня и ночи как бы не существовало. Здесь в любое время суток горел Очистительный огонь и сохранялось ощущение торжественного и чуть-чуть печального безвременья. Крикс помнил, как он целыми часами просиживал на полу в нескольких метрах от кольца огня, которым Альды защитили Меч, и смотрел на мерцающий в огне клинок, мысленно убеждая самого себя, что в этот раз у него все получится. Он, наверное, сумел бы отказаться от этих бессмысленных попыток, если бы не ощущение, что ему не хватает какой-то доли секунды, чтобы вынуть меч из пламени. Крикс успевал коснуться рукояти, даже сжать ее в руке, но дальше требовалось приложить определенное усилие, чтобы снять Меч с подставки, и тут боль всякий раз оказывалась сильнее.

В те дни мысли об этом доводили оруженосца коадъютора до исступления.

Крикс точно знал, что он умеет терпеть боль. В конце концов, он выдержал, когда из него доставали каларийскую стрелу. А еще раньше, когда ему было лет двенадцать и у него воспалилась рана на руке, Ирем прижег ее железом, и у южанина хватило выдержки не закричать. Но эту боль он победить не мог. Это была та правда, на которую нельзя было закрыть глаза, и никакие слова Князя о Предназначении этого не меняли. Для Крикса его неспособность достать Меч была лишь мерой его слабости и недостатка воли.

Князь сказал, что он должен оставить мысль о Мече Альдов - если бы он в самом деле был наследником Энрикса из Леда, у него бы получилось сразу. Крикс не мог не понимать, как странно и самонадеянно было считать, что величайший маг, который лично помнил Энрикса, ошибся, а на самом деле прав был он - со своими тогдашними пятнадцатью годами и нечеловеческим упрямством.

И, однако, так оно и было.

Другое дело, что тогда у него в самом деле не было никаких шансов достать Меч. Для этого с ним должно было случиться то, что случилось за последние два года. Разрыв с Лейдой, гибель Марка и Эллисив, плен в Кир-Роване...

Все дело в том, что Эвеллир - это не титул, который предназначался кому-нибудь из дан-Энриксов со дня его рождения. Взять этот меч мог бы любой из них, если бы он желал этого так же страстно, как и Крикс - и если бы с ним произошло то же, что и с Криксом. Чтобы стать Эвеллиром, ему нужно было дойти до последней крайности, перенести такое, что он раньше не способен был даже вообразить - и в самую тяжелую минуту осознать, что и физическая боль, и страх, и даже сама смерть бессильны перед Тайной магией.

Крикс дошел до границы огороженного Очистительного огнем круга, но ни на секунду не замедлил шаг. Он не стал протягивать руку к огороженной огнем подставке для меча, как делал это раньше, а просто шагнул в огненный круг. В Кир-Роване он перенес такую боль, в сравнении с которой все, что он когда-то испытал в этом подземном зале, могло показаться сущим пустяком. Воспоминания о пережитых в крепости страданиях не стерлись и не потускнели - они просто больше не имели над ним власти.

Как и Олварг.

Или сила Темного истока.

Или даже его собственные слабости.

Мерцающий вокруг огонь погас, а пламя в освещавших зал светильниках, наоборот, внезапно разгорелось с небывалой яркостью, и на одну короткую секунду Меченый почувствовал себя ослепшим.

Но все это уже не имело ни малейшего значения. Меч Энрикса из Леда отделился от подставки и лежал в его руках.

Крикс засмеялся, стискивая рукоять так сильно, что заныли сломанные Музыкантом пальцы - а спустя пару мгновений осознал, что уже не смеется, а, скорее, плачет, хотя и без слез. Никогда в жизни он не чувствовал такой невероятной смеси счастья, облегчения и пронзительной грусти.

Крикс повернул клинок плашмя и взвесил его на ладонях, наслаждаясь ощущением этой чужой и в то же время удивительно знакомой тяжести. Как долго он мечтал о том, чтобы ощутить эту тяжесть у себя в руках, сомкнуть ладонь на рукояти, рассечь воздух узким серебристым лезвием! Когда-то он считал, что ему никогда не встретится клинок, который показался бы ему удобнее Эльбриста, но Меч Альдов был сбалансирован еще лучше, хотя его и не подгоняли по руке дан-Энрикса. Меченому казалось, будто меч дрожит от нетерпения - ни дать ни взять, норовистая лошадь под седлом - но через несколько секунд он понял, что дело не в этом. Скорее, сам воздух в подземелье уплотнился и вибрировал от магии. Пожалуй, все магистры из Совета ста проснулись и уже с минуту не находят себе места, тщетно пытаясь понять, что за Сила затопила Верхний город. Крикс еще раз посмотрел на клинок в своих руках и подумал, что теперь мечу необходимо имя, Истинное имя, которое свяжет их друг с другом.

Разумеется, для этого меча годится только Древнее наречие.

- Ривален, - негромко сказал Крикс. "Возвращенный". Может быть, кто-нибудь вроде Кэлрина придумал бы что-то получше, но Крикс полагал, что выбранное им имя вполне подходит для меча, который ждал своего часа четыреста с лишним лет.

Клинок как будто потеплел в его руке, и Эвеллир решил, что имя было принято.

Треснувшая после давнего землетрясения печать, в центре которой стоял Меченый, нельзя было назвать порталом в настоящем смысле слова, но сейчас вокруг Эвеллира бушевал такой вихрь магии, что все границы истончились и на время потеряли прежнее значение. Крикс чувствовал, что сейчас он мог бы попасть в любую точку времени или пространства, в которой пожелал бы оказаться. Даже собственное тело казалось Меченому не вполне материальным.

Он закрыл глаза, сосредоточившись на мысли, что ему необходимо попасть в Галарру. Мгновение спустя воздух вокруг Меченого стал холодным, мертвым и каким-то затхлым. Крикс открыл глаза, приготовившись увидеть красноватую луну, пустырь и жертвенник, воспоминание о котором до сих пор вызывало у него приступ тошноты - словом, все то, что видел прошлый раз, когда попал в Галлару по вине Галахоса. Но вместо этого Меченый оказался в подземном зале - точной копии того, в котором находился Меч, с той только разницей, что вместо Очистительного огня в центре этого зала находились такие же Врата, как в Хоэле или же в Солинках. Крикс впервые видел арку Каменных столбов, которая бы находилась не под открытым небом, а в каком-то помещении. Он вдруг подумал, что Галарру, cудя по всему, тоже строили Альды, и от этой мысли ему почему-то стало грустно. Но мгновение спустя Меченый напомнил самому себе, что у него нет времени на отвлеченные размышления. Он должен найти Олварга и сделать то, что надлежит.

Крикс был готов в любой момент столкнуться с кем-то из Безликих, но коридоры, по которым он шел, были пусты. Пару раз ему попадались горящие факелы, закрепленные в скобах на стене, но большую часть времени ему приходилось идти в полной темноте. Под сапогами хлюпала вода, точь-в-точь как в самых старых и заброшенных галереях Подземного города. Если бы Крикс не чувствовал присутствие Истока, он, пожалуй, усомнился бы, что попал именно в Галарру, а не в какое-то другое место. Но Исток был где-то рядом, и его присутствие казалось почти материальным, как бывает только с самой мощной магией. Наверное, если ночью открыть окно и встать на подоконник, спиной к темному провалу, ощущение будет точно таким же, как сейчас. Сосущий холод в животе и ясное сознание того, что одного неловкого движения будет достаточно, чтобы упасть в пустую ледяную черноту. Ни служба в Серой сотне, ни самые рискованные вылазки в отряде Астера не шли ни в какое сравнение с той задачей, которая стояла перед ним сейчас. Все чувства Крикса были напряжены до предела.

Царившую в коридоре тишину нарушил скрип несмазанных петель. Обитую железом дверь, мимо которой только что прошел дан-Энрикс, отрывали изнутри. Меченый бесшумно развернулся, приготовившись к возможной схватке. Его предполагаемый противник оказался не Безликим, а обычным человеком, причем, судя по всему, уже не молодым - связанные в косицу волосы были совсем седыми. Длиннополая мантия и отсутствие оружия указывали на то, что по роду своей деятельности этот мужчина отнюдь не был воином. Крикс опознал Галахоса - и ощутил, как его губы растягивает недобрая улыбка.

Маг закрепил у двери факел, который держал в руке, и начал запирать замок. Он до такой степени не ожидал увидеть здесь кого-то постороннего, что с нескольких шагов не разглядел дан-Энрикса, замершего посреди коридора. Ключ скрежетал в замке, а Крикс смотрел на освещенный факелом профиль Галахоса и пытался сопоставить то, что видел, со своими давними воспоминаниями. Получалось плохо. Человек, похитивший его из "Золотой яблони", был далеко не молод, но отнюдь не выглядел развалиной. А потом, когда Лар видел его на Томейне, маг вообще имел вполне цветущий вид. Не приходилось сомневаться в том, что он поддерживает свои жизненные силы с помощью Дара, как делали все магистры его уровня, благодаря чему они и жили гораздо дольше, чем простые люди.

Трудно было ожидать, что маг заметно постареет за несколько лет, прошедших со дня их последней встречи. Тем не менее, выглядел он неважно. Даже в теплом свете факела кожа Галахоса казался нездорово бледной, словно начинавшей плесневеть. Вдобавок он сильно сутулил плечи, чего раньше не было.

Галахос сунул связку ключей в карман и, наконец, заметил Крикса. Лицо мага дико исказилось. Он явно узнал дан-Энрикса и понял, чем должна закончиться для него эта встреча. Он попробовал бежать, но запнулся о полу своей мантии и, придушенно вскрикнув, растянулся на камнях.

Крикс подумал, что у мага, чего доброго, есть при себе какой-нибудь магический пульсар, с помощью которого он сможет поднять тревогу. Меченый быстро шагнул вперед, намереваясь прикончить мага до того, как он придет в себя и сможет вызвать подкрепление. Но Галахос смог его удивить. Вместо того, чтобы пытаться пустить в ход свой Дар, он с быстротой ужа перевернулся на спину и выставил вперед худую руку, словно собирался заслониться от меча.

- Не надо! Пощадите! - вскрикнул он.

Голос мага звучал так отчаянно, что Крикс остановился. И этот жест, и само восклицание были естественными не для мага, имевшего доступ к силе Темного Истока, а для обычного безоружного человека, которого собираются убить. И это придавало всей этой сцене какую-то отвратительную окраску.

- Можно подумать, люди, которых вы с Олваргом убивали в Галарре, не просили о пощаде, - процедил дан-Энрикс, глядя на мага сверху вниз. - Если мне не изменяет память, вас такие просьбы только забавляли.

- Никогда! Олварга - да, но не меня!.. - выкрикнул чародей, пытаясь отползти от него по полу. От страха он даже не замечал, что уперся спиной в стену и теперь без толку скребет по камню сапогами. Острие Ривалена по-прежнему находилось на уровне его глаз, и казалось, что маг не способен отвести от него взгляд. - У меня просто не было другого выхода! Вы ведь не хуже меня знаете, на что способен Олварг. Неужели вы считаете, что я мог противостоять ему?.. Или вы думаете, что я помогал ему ради какой-нибудь награды?.. Ради денег, власти или титулов?.. Тогда скажите - что из этого у меня есть?! Олварг всегда умел заставить человека делать то, что ему нужно - и при этом ничего не дать ему взамен.

Крикс выразительно поморщился. Все-таки надо было зарубить Галахоса сразу же. Вступать в беседу с человеком, которого собираешься казнить - непоправимая оплошность.

- И что теперь? Я должен тебе посочувствовать?.. - осведомился он, чтобы остановить эту лавину истерических жалоб и оправданий.

- Пощадите! - хрипло повторил Галахос, будто это слово было заклинанием. Впрочем, в каком-то смысле так оно и было. Маг не мог не чувствовать, как эти просьбы - и в особенности его откровенный ужас - действуют на его собеседника. - Я расскажу все, что знаю - о Седом, об Олварге, об Истоке... обо всем, о чем хотите!

Крикс задумался. Вне всякого сомнения, Галахос знал много полезного. Но что из его знаний могло пригодиться Эвеллиру перед решающей схваткой с Олваргом, было совершенно непонятно. Меченый просто не знал, о чем следует спрашивать. Впрочем, Галахос все же мог принести ему пользу. Поиски Интарикса могли продлиться очень долго, а каждая минута, проведенная в Галарре, увеличивала риск, что его кто-нибудь заметит. Галахос мог бы указать, где следует искать его принципала.

- Где Олварг? - сухо спросил Крикс у мага.

- В Эсселвиле, - торопливо отозвался тот.

Этот ответ произвел на Меченого такое же действие, как если бы кто-нибудь вылил ушат ледяной воды ему на голову.

- Что он там делает? - глупо спросил дан-Энрикс. Сквозь страх, написанный на лице мага, пробилось что-то вроде удивления.

- Разве Седой не рассказал вам?..

И сам вопрос, и тон, которым он был задан, Меченому совершенно не понравились.

- Я не видел Князя уже пару лет. Что именно он должен был мне рассказать?

- Что Олварг правит Дель-Гвиниром и Дакарисом, а теперь и почти всем Эсселвилем.

- Нет, он об этом не упоминал, - процедил Крикс.

Он почувствовал странную беспомощность. Если бы у него имелась хоть малейшая надежда, что Галахос лжет, чтобы спасти своего принципала, он бы, вероятно, ухватился за нее, как утопающий - за пресловутую соломинку. Но, к сожалению, подобные поступки были совершенно не в характере Галахоса. И голос, и весь вид волшебника свидетельствовали о его полной искренности. Маг отвечал на все его вопросы с лихорадочной готовностью. Еще бы, он ведь думал, что спасает свою жизнь... но пощадить Галахоса можно было бы при условии, что поединок с Олваргом произойдет прямо сейчас. Тогда жизнь или смерть одного конкретного предателя уже не будет значить ровным счетом ничего. Но как оставить магу жизнь, зная, что он успеет причинить еще немало зла?..

Это - с одной стороны. А с другой, хотя они с Галахосом не заключали никакого договора, он своим вопросом, обращенным к магу, дал понять, что готов сохранить ему жизнь в обмен на откровенность. Отступаться от этого негласного обещания было уже поздно. Да и Ривален... у меча, который создан Альдами, есть своя собственная память. Пока что это память о руке, которая вытащила его из Очистительного огня. Со временем она, конечно, станет памятью о крови, боли и убийствах, потому что даже Совершенный меч - всего лишь меч. Но все-таки Ривален нельзя использовать, как орудие палача.

Галахос смотрел на него, нервно облизывая тонкие бледные губы. Он уже успел слегка прийти в себя, и мог бы даже попытаться использовать свою Силу. Если бы чародей атаковал его, Крикс без зазрения совести прикончил бы его, но, к сожалению, Галахос был слишком умен, чтобы напасть на Эвеллира, защищенного Истинной магией.

Пауза затягивалась.

Судя по глазам Галахоса, он понял, в какой ловушке оказался Крикс. Эвеллир подумал, что люди этого типа всегда отличались поразительной способностью делать себе щит из своей слабости. На одну краткую секунду Меченому даже показалось, что Галахос втайне насмехается над ним.

А потом Крикс внезапно понял, что случится с магом дальше. Не "представил", не "подумал", а увидел - так, как, вероятно, видят Одаренные, которые могут предсказывать грядущие события. Наверное, он посмотрел на пленника с каким-то странным выражением - во всяком случае, тот беспокойно завозился на земле. Но Крикс не собирался посвящать Галахоса в то, что ему удалось понять.

- Что это за дверь? - осведомился он, кивнув в сторону комнаты, которую закрыл Галахос.

Маг неожиданно замялся.

- Камера... одного пленника.

- Отлично. Доставай ключи и отпирай, - скомандовал дан-Энрикс. Пусть он не сможет убить Олварга, но его появление в Галарре все-таки не будет совершенно бесполезным.

Чародей неловко встал и зазвенел ключами.

- Он один? Или тут есть еще какие-нибудь пленники? - спросил Крикс, глядя, как он возится с замком.

- Нет. Только этот.

- А где Одаренные, у которых вы с Олваргом крадете Силу?

Галахос вздрогнул. Он явно не ожидал, что Криксу что-нибудь известно о его "научных изысканиях".

- Я тут ни при чем, - поспешно сказал он. - Это была идея Олварга. Сам я в жизни не пользовался чужой Силой!

- Даже если это и так, то это ты покупал Одаренных, словно скот, и доставлял сюда, прекрасно зная, что их ждет, - процедил Крикс, у которого оправдания Галахоса вызывали ощущение гадливости. - Так где они?

- Если вы знаете, что с ними делал Олварг, то зачем вы спрашиваете? - пробормотал Галахос, отступив на шаг от двери, которую только что открыл. - Он брал их Силу. Всю. Не только Дар, но и саму Искру. Они мертвы.

Крикс промолчал. Если бы он не знал, что чародею так и так конец, было бы крайне трудно удержаться от соблазна прикончить Галахоса прямо сейчас. Взяв себя в руки, Меченый распорядился:

- Возьми факел и входи. Посветишь мне.

Галахосу явно не хотелось исполнять это распоряжение, но в то же время он не представлял, как можно отказаться.

Они вдвоем зашли в холодную - даже в сравнении с подземным коридором - камеру. Лежащий на полу - не на соломе или тростнике, а прямо на камнях - мужчина быстро сжался в комок и прикрыл голову локтями - то ли испугался возвращения Галахоса, то ли пытался уберечь глаза от света. У Меченого заныли суставы - все это до боли напоминало обстановку в Кир-Роване. Только дан-Энрикс во время своего заточения все-таки был одет, тогда как на этом пленнике были только какие-то истлевшие лохмотья, сквозь которые виднелось грязное, немыслимо худое тело. Подойдя поближе, Крикс отметил странную деталь. От человека, который провел в таких условиях хотя бы несколько недель, должно было вонять, как от протухшей рыбы. Но в подземной камере не пахло ничем, как будто комната была пуста.

- У тебя есть ключ от кандалов? - осипшим голосом спросил дан-Энрикс. Он был готов услышать отрицательный ответ - в конце концов, цепи на пленнике выглядели так, как будто бы их не снимали уже много лет. Но чародей внезапно ответил "Да", и через несколько секунд Меченый уже держал в руках искомый ключ.

- Встань у стены, чтобы я тебя видел, - приказал он магу. - Если шевельнешься, я тебя убью.

Крикс опустился на колени возле пленника. Странное дело, он почти не удивился, когда до него дошло, что пленник не был человеком, словно подсознательно он знал об этом с того самого момента, когда вошел в камеру. Впрочем, обычный человек в таких условиях просто не выжил бы.

- И часто Олварг держит кого-то из своих Безликих в кандалах?.. - спросил дан-Энрикс замершего у стены Галахоса.

- Нет. Только этого.

- За что?..

- За нарушение приказа и предательство.

- Предательство?.. - задумчиво повторил Крикс. - Давно он здесь?

- Лет семь.

Семь лет... Примерно столько же прошло после его побега из Галарры. Как же его звали, того Безликого, который помог ему бежать?.. Крикс долго помнил его имя. Но в конце концов забыл.

Крикс посмотрел на мага так, что тот невольно вжался в стену.

- Как его зовут?

- Шоррэй.

Да, разумеется, Шоррэй...

- Не вздумай шевелиться, - еще раз предупредил дан-Энрикс, прежде чем отвлечься от Галахоса и наклониться над Безликим.

Ножные кандалы он открыл сразу, но когда добрался до ручных, пришлось повозиться. Пленник слабо, но отчетливо сопротивлялся попыткам его освободить. Крикс не мог видеть его лица, но ему все равно казалось, что Безликий смотрит прямо на него.

- Убей меня, - внезапно сказал он. И, помедлив, добавил нечто совершенно невообразимое - Пожалуйста.

Крикс не ответил и поднялся на ноги.

- Я его забираю, - сказал он, заметив напряженный взгляд Галахоса.

- А я? - с тревогой спросил маг. Дан-Энрикс покривился.

- А что "ты"? Тебя я запру здесь, чтобы ты не позвал на помощь всех Безликих, сколько есть в Галарре, и не помешал мне спокойно уйти. Поступим так. Сейчас ты снимешь мантию, чтобы я убедился, что под ней не спрятан какой-нибудь магический пульсар. Положишь ее на пол. Потом снимешь все свои цепочки, кольца и все остальные вещи, которые могут иметь магическое назначение, и сложишь их туда же. Действуй.

Галахос со страхом смотрел на него.

- Но вы же меня не убьете, верно?

- Не убью.

- Поклянитесь!

"А ведь тут дело не только в том, что он меня боится, - неожиданно подумал Меченый. - Галахос применяет ворлокство и чувствует, что здесь что-то неладно. Правда, я действительно не собираюсь его убивать, но в то же время я точно знаю, что, если оставить его здесь, то он умрет. А значит, в некотором роде действительно обрекаю его на смерть. Но спасать я его не буду, это точно. Так далеко наше соглашение не простирается".

- Если бы я хотел тебя убить, я мог бы сделать это уже двадцать раз. По-моему, это самая лучшая гарантия, - пожал плечами Крикс.

Галахос помедлил и начал стягивать мантию, под которой оказалась какая-то затрапезная рубашка с пятнами у ворота и бахромой на рукавах и узкие штаны. Крикс подумал, что надо будет надеть мантию мага на Шоррэя - не тащить же его по коридорам прямо в этом рубище.

Потом Галахос сложил на мантию свои кольца, медальоны и цепочки. Крикс тщательно обыскал его, чтобы удостовериться, что маг не спрятал в рукаве какой-нибудь пульсар, но не нашел ничего подозрительного. Сложнее всего было с одеванием Шоррэя. Неизвестно, понимал ли он, что именно с ним делают, или же, как и большинство людей, годами находившиеся в одиночных камерах, давно сошел с ума, но пленник совершенно не казался человеком, который рад неожиданному избавлению.

- Не надо, - сипло сказал он, когда дан-Энрикс попытался натянуть на него мантию. - Просто убей меня. Слышишь?.. Убей меня.

Крикс пропустил его слова мимо ушей и кое-как все-таки облачил вяло сопротивляющегося Безликого в одежду мага. Нести Шоррэя на руках, как барышню, было бы слишком неудобно - прежде всего, потому, что Криксу нужно было, чтобы хотя бы одна рука была свободной для меча. Пришлось закинуть пленника на плечо, проигнорировав хриплое "Отпусти" и пару неразборчивых ругательств. Безликий, несмотря на свою ужасающую худобу, был тяжелее, чем ожидал Меченый, но Крикс все-таки вышел из камеры и, повозившись, запер дверь. А потом двинулся назад по тем же коридорам, по которым проходил перед встречей с Галахосом. Теперь идти было значительно сложнее, а к прежнему напряжению прибавилась тревога из-за только что спасенного пленника.

- Что ты будешь делать, если здесь появятся Безликие?.. - хрипло спросил Шоррэй, как будто почувствовал его настроение.

- Сражаться, - лаконично отозвался Крикс.

- С такой ношей?.. Не смеши меня. Ты мог бы...

- Хватит. Я не собираюсь тебя убивать.

- Ты, вероятно, думаешь, что я сошел с ума и сам не понимаю, о чем говорю? Это не так, - настойчиво сказал Шоррэй. - Я не более сумасшедший, чем ты сам. Можешь спросить меня о чем-нибудь.

- Не возражаешь, если мы сначала выберемся из Галарры?.. - огрызнулся Меченый. Его силы еще не успели полностью восстановиться после заключения в Кир-Роване, и сейчас дыхание у энонийца пресекалось от ходьбы с тяжелой и довольно беспокойной ношей.

Безликий издал какой-то странный звук, напоминавший кашель.

- Врата Альдов не пропускают таких, как я - ты что, забыл?..

- Об этом не волнуйся, - сказал Крикс, несколько успокоившись. Если Шоррэй считал, что он не сможет выбраться отсюда, то неудивительно, что он просил его убить. Все лучше, чем провести в этом мертвом мире весь остаток своей жизни. - Я проведу тебя. Поверь, я могу это сделать.

- Но зачем? - нетерпеливо спросил пленник. - Я Безликий. Где бы я ни находился, я буду принадлежать Истоку. Ты не понимаешь, что это такое! Олварг потому и не убил меня тогда, что моя жизнь страшнее самой долгой смерти. С этим ничего нельзя поделать, понимаешь? Если ты и в самом деле хочешь мне помочь - убей меня.

- Не знаю, чего ты пытаешься добиться, но лучше бы ты меня не отвлекал, - устало сказал Крикс. - Если мы не сможем выбраться отсюда, то тебя засунут в ту же камеру, где ты провел последние семь лет, и тебе точно никто больше не поможет. Если ты не хочешь снова оказаться в таком положении, то не мешай мне делать то, что я считаю нужным.

То ли на пленника подействовали его аргументы, то ли у него просто кончились силы, но, во всяком случае, Безликий замолчал. Крикс с облегчением узнал знакомый коридор, ведущий к нужной арке. Подходя к Каменным столбам, Меченый с удивлением почувствовал, что, хотя его визит в Галарру и закончился совсем не так, как он рассчитывал, он почему-то не испытывал ни капли разочарования, как будто все случившееся здесь полностью отвечало его планам.

XVII

Рядом с кроватью стояло несколько жаровен с неостывшими углями, но на то, чтобы согреть всю спальню - мрачную, слишком большую для своего назначения комнату с толстыми каменными стенами и сводчатым потолком - их скудного тепла, конечно, не хватало. Олварг кутался в длинный халат, обшитый мехом, и расхаживал по спальне взад-вперед, чтобы согреться.

Он хотел бы верить, что причина бившего его озноба - в самом деле ночной холод, а не что-нибудь другое.

С той минуты, когда его разбудила вспышка магии, от которой, как ему казалось, содрогнулись стены Марахэна, Олварг оставался на ногах, держа на видном месте перевязь с мечом. В его покоях было тихо, но Олваргу все равно казалось, что он слышит звук шагов, как будто кто-то шел по коридору, прямо к его спальне - и от этого воображаемого звука на лбу проступал холодный пот. Перед глазами стоял Крикс в Кир-Роване, Крикс, поднимающийся на ноги, хотя по всем законам ему полагалось бы лежать пластом. Олварг скрипел зубами, проклиная собственное недомыслие. Он полагал, что давно научился разбираться в людях. Как же можно было не понять, что человека вроде Меченого надо было убить сразу, едва переступив порог его камеры?..

Но он считал, что Крикс уже не представляет никакой угрозы.

А теперь эту ошибку уже не исправишь. Магия, которую сейчас, должно быть, ощущали Одаренные во всех мирах - теперь уже слабее, чем в самом начале, но все же достаточно отчетливо, чтобы каждый волосок на теле вставал дыбом - могла означать только одно: Крикс завладел наследством Энрикса из Леда. Хегг знает, как это могло случиться, если даже Сивый сдался и поставил на Меченом крест, но сам факт не вызывал никаких сомнений.

Весь последний час Олварг отчаянно сопротивлялся искушению поднять тревогу. Это было бы так просто - кликнуть стражу, приказать удвоить караулы, вызвать в замок всех Безликих, находившихся в окрестностях Марахэна... но поступить так - значило, показать, что он кого-то опасается. А это подорвет уверенность в его неуязвимости.

Олварг посмотрел на пробивавшийся сквозь окна серый свет, стянул у горла полы теплого халата и приказал себе успокоиться.

Да, Меченый стал Эвеллиром, это правда. Тем не менее, он просто человек. В каком-нибудь задрипанном Бейн-Арилле Крикс мог считаться опытным разведчиком, но для того, чтобы проникнуть в Марахэн, надо быть кем-нибудь вроде аварских Призраков, которых с ранних лет готовили для тайных политических убийств. А Крикс наверняка даже не знает, что его противник в Дель-Гвинире. Скорее всего, он отправится в Галарру - и, конечно, никого там не найдет.

Дышать стало чуть-чуть полегче.

Его страх безоснователен. В конце концов, пусть даже им придется встретиться лицом к лицу - что из того? Сила Истока защитит его от любой опасности и поможет одержать победу. Эта магия сильнее, чем любое фехтовальное искусство. Меченому с ней не справиться.

"Но и тебе не справиться" - напомнил Олварг самому себе, почувствовав знакомый холод в животе.

Он сам не помнил, когда в первый раз почувствовал этот сосущий страх. В начале-то он пользовался Силой совершенно бесконтрольно, наслаждаясь ощущением, что этой магии доступно все. Ну, может быть, не все, но точно - все, чего он мог бы пожелать.

Нередко он использовал магию не по реальной необходимости, а просто ради удовольствия ее использовать - как новички, овладевающие Даром, левитируют упавшую с тарелки вилку. Потом он привык к ощущению собственного могущества и начал относиться к нему более спокойно, или, может, более практично. Используя магию для мести какому-то человеку, заслужившему его неудовольствие, он больше не испытывал прежней жестокой радости, а временами даже чувствовал нечто похожее на скуку. А потом... Потом, в какой-то момент, он вдруг осознал, что не только он владеет силой Темного Истока, но и эта Сила проросла в него, пустила корни и мало-помалу пожирает то, что было им самим. Она была как паразит, пытающийся слепить себе подлинную жизнь из его крови, памяти и ощущений, потому что своих собственных у нее не было.

Сначала Олварг убеждал себя, что это - просто плод его воображения, но перемены проявлялись все отчетливее, и не обращать на них внимания стало уже немыслимо. Теперь он ясно чувствовал, что всякий раз, когда он позволяет себе прикоснуться к темной магии, она как будто бы вгрызается в него - глотает жадно, словно чайки, рвущие свою добычу друг у друга, но не насыщается, а чувствует все больший голод. Когда он впервые понял, чем это должно закончиться, то ощутил такой панический и темный ужас, что готов был сломя голову бежать как можно дальше от Истока и Галарры, и больше никогда, ни при каких условиях, не обращаться к помощи этой проклятой магии.

Остановили его два соображения.

Во-первых, он зашел уже слишком далеко, чтобы ему позволили просто выйти из игры. Его найдут и уничтожат - если не Безликие, власть над которыми он потеряет, отказавшись от магии Темного Истока, так Седой и его Альды.

Во-вторых - и это значило для него даже больше - ему показалось совершенно нестерпимым отказаться от всех своих планов, от возмездия дан-Энриксам и абсолютной власти, и провести весь остаток жизни в страхе.

Олварг постарался убедить себя, что сможет победить. Магия Темного Истока - не единственная магия на свете. Он будет использовать ее как можно аккуратнее, расходовать только на то, чтобы поддерживать контроль над своей гвардией, а для всего остального станет пользоваться силой других Одаренных, как те маги, о которых он читал когда-то в детстве. Император запрещал давать своим наследникам такие книги, но Галахос, преподававший им с Валлариксом теоретические основы магии, приносил старшему из принцев все, что тот хотел прочесть, и всячески выказывал ему свое расположение. Должно быть, спал и видел себя будущим советником при молодом правителе, старый дурак...

Идея с Одаренными оказалась поистине блестящей. Правда, теперь магию пришлось расходовать гораздо экономнее, но не бывает худа без добра. Его прежняя техника была простой и примитивной, опирающейся исключительно на огромные резервы Силы. За последние несколько лет он овладел куда более сложными разновидностями магии, которые когда-то презирал, как фокусничанье, придуманное теми, кому не хватает Одаренности.

Но неурожай в окрестностях Адели или эпидемия "черной рвоты" - это одно, а поединок с Меченым - совсем другое. Олварг помнил свою схватку с Сивым, случившуюся семь лет назад в Подземном городе. При одном воспоминании об этом по коже до сих пор пробегал озноб. А Сивый даже не был Эвеллиром... Для сражения с дан-Энриксом придется пользоваться силой Темного Истока, причем пользоваться совершенно безоглядно и бездумно - иначе ему не уцелеть.

И одни фэйры знают, чем все это кончится...

На этот раз скрип двери явно не был плодом его воображения. Олварг стремительно развернулся к дверям, почти не сомневаясь, что увидит смуглого, темноволосого мужчину со шрамом и клеймом на лбу. Встретившись с Олваргом взглядом, первый из входящих в спальню слуг заметно вздрогнул и едва не выронил вязанку дров, которую держал в руках.

Олварг вспомнил, что сейчас уже утро, и что слуги пришли выгрести золу и растопить камин, пока он еще спит.

- Все вон отсюда, - хрипло сказал он. - Рыжебородого ко мне.

Слуга поспешно поклонился и исчез за дверью, спиной вытолкнув туда же остальных. Через минуту в спальню вошел Рыжебородый. Он же Нэйд, он же Мясник из Брэгге, он же - капитан гвардейцев Марахэна.

Вид у Рыжебородого вполне соответствовал обоим его прозвищам. Широкое лицо, холодный, равнодушно-жесткий взгляд и рыжая бородка, почти не скрывавшая тяжелый подбородок. Он был почти на голову ниже своего короля, но при этом - вдвое шире Олварга в плечах. От этого фигура Нэйда казалась почти квадратной, особенно когда он входил куда-нибудь в кольчуге и плаще.

Остановившись у двери, Нэйд молча поклонился. Олварг не позволял никому из слуг или своих гвардейцев приближаться к нему без отдельного приглашения или открывать рот раньше, чем он сам о чем-то спросит. Это слишком походило бы на отвратительное панибратство, которого удостаивал своих людей его отец.

- Твои дозорные заметили что-нибудь необычное сегодня ночью?

- Нет, милорд, - ответил Нэйд бесстрастно.

Олварг поскреб ногтями бороду.

- Спускайся вниз и прикажи, чтобы мне оседлали лошадь, - отрывисто сказал он. - И отбери в казармах двадцать человек, которые будут меня сопровождать.

- Будет исполнено, милорд.

Олварг махнул рукой, показывая, что Рыжебородый может быть свободен. Через несколько минут ему доставили одежду и воды для умывания, и в спальне началась обычная утренняя суета. На Олварга она подействовала успокоительно. Сейчас недавний ужас представлялся ему чем-то не вполне реальным, вроде ночного кошмара, все подробности которого мгновенно забываются по пробуждении. Конечно, можно сидеть в Марахэне и гадать, чем сейчас занят новоявленный наследник Энрикса из Леда, но это ни к чему не приведет. Прятаться и предаваться страху бесполезно, нужно действовать. Прежде всего - добраться до ближайшей арки Каменных столбов и самому наведаться в Галарру.

Щенок вылетел из конюшни вслед за ним и продолжал вертеться под ногами, пока Олрис придерживал стремя Дакрису.

- Фу, Локко! Пошел вон!.. - прошипел Олрис в сотый раз, но Локко продолжал наскакивать на его сапоги, явно считая все происходящее игрой. Какой-нибудь другой гвардеец пнул бы Локко сапогом, а потом закатил бы оплеуху Олрису - чтобы быстрее поворачивался и не отвлекался из-за всякой ерунды. Но Дакрис, к счастью, не отличался вспыльчивостью. Он никак не выказал неудовольствия, хотя Олрис замешкался, выводя его кобылу из конюшни, и молча вскочил в седло, знаком показав мальчику, чтобы тот подобрал повыше стремя. Олрис принялся возиться с ремешками, шепотом ругая Локко, припадавшего к земле в притворной ярости и скалящего острые, но пока не особенно внушительные зубы. Когда мальчик закончил со стременами и потянулся проверить подпругу, ему показалось, что Дакрис чуть заметно усмехнулся, наблюдая за щенком.

Олрису уже не раз приходило в голову, что Дакрис лучше остальных гвардейцев. А еще он часто замечал, какими глазами Дакрис смотрит на его мать, когда она несет через задний двор корзины с выжатым бельем. Может быть, если бы не Нэйд, Дакрис бы проявил свой интерес более откровенно?.. С ним матери было бы лучше, чем с Мясником. Дакрис, конечно, не красавец, но любой другой мужчина лучше, чем Мясник из Брэгге. Олрису казалось, что мать вздрагивает от отвращения, когда он к ней прикасается, как будто бы ей приходилось трогать паука или змею. Нэйд в самом деле похож на какую-нибудь гадину, причем - преядовитую. У него и глаза - точь-в-точь как у змеи, которая разнежилась и греется на камне.

Олрис осторожно обернулся и отыскал Мясника глазами. Как и следовало ожидать, Нэйд был уже в седле, справа от короля, которому он держал стремя всего несколько секунд назад. Мясник ударил свою лошадь пятками, и все вокруг пришло в движение - гвардейцы пришпорили лошадей, выстаиваясь привычным порядком, и на дворе взметнулись целые клубы сухой серо-желтой пыли. Конь Дакриса, которому Олрис как раз заканчивал подтягивать подпругу, рванулся вслед за остальными, так что мальчик еле успел шарахнуться в сторону. Олрис посмотрел, как за кавалькадой закрываются тяжелые ворота Марахэна, и припомнил кухонные сплетни слуг, что айзелвиты из Лисьего Лога осмелели настолько, что устраивают засады на дорогах даже вблизи Марахэна.

Хорошо бы выехавший из крепости отряд тоже попал в засаду. Айзелвитов слишком мало, чтобы вступить в бой лицом к лицу, так что они наверняка начнут стрелять из-за деревьев. Может, даже попадут в Рыжебородого... Олрис представил, как Мясник падает с лошади и остается лежать на земле, уставившись в небо неподвижными остекленевшими глазами. Картина казалась такой яркой, будто он увидел ее наяву.

Олрис воровато оглянулся, будто кто-то из дозорных или слуг мог догадаться, о чем он задумался. Опыт подсказывал ему, что надо поскорее смыться, пока его не заметили и не надумали припрячь к какой-нибудь работе. Олрис с самого рассвета выполнял чужие поручения и полагал, что теперь вправе позаботиться и о самом себе. Он свистнул Локко и двинулся в сторону конюшни, служб и кузницы, на ходу вынимая из-за пазухи припрятанную с вечера лепешку. Для сохранности лепешку пришлось завернуть в не слишком чистую салфетку - Олрис заворачивал в нее самую разную еду, от украденных на кухне сладких пирожков до куска курицы или обрезков ветчины. Локко задергал носом, но, поняв, что ничего особо аппетитного ему не предложат, потерял к Олрису всякий интерес и отстал, разнюхивая что-то на земле.

Олрис вздохнул. Еще пару минут назад он с удовольствием бы огрел Локко хворостиной, лишь бы от него отделаться, но сейчас общество щенка было бы кстати. Без него мальчик почувствовал себя одиноким - то есть еще больше, чем обычно.

Если повезет, Нэйд будет отсутствовать пару дней, но рано или поздно он вернется - разумеется, если его и правда не подстрелят айзелвиты. Лучше всего было бы прикончить Нэйда самому. Вот только шансов убить Нэйда у него не больше, чем у Локко - справиться с матерым волкодавом. Даже будь Олрис на пять-шесть лет старше, Нэйд бы только посмеялся над таким противником. А сейчас и подавно. Иногда, когда Рыжебородый напивался или был особенно не в духе, так что обходился с его матерью еще грубее, чем обычно, Олрис отворачивался к стене, затыкал пальцами уши и почти всерьез раздумывал о том, чтобы дождаться, пока Нэйд заснет, и перерезать ему горло. Своего ножа у него не было, но, вздумай он покончить с Мясником, можно было бы утащить нож с кухни и припрятать его у себя под тюфяком, чтобы он постоянно находился под рукой. Но Олрис слишком ясно понимал, что это далеко не главная проблема. Даже будь у него подходящий нож, он не решился бы осуществить задуманное.

Когда он раздумывал об этих планах, в животе у него становилось холодно и пусто, и все волоски на теле поднимались дыбом. Олрис, не задумавшись, подбил бы глаз любому из мальчишек в Марахэне, который посмел бы обвинить его в слюнтяйстве или нерешительности, но после визитов Нэйда и мучительных полночных размышлений он все время ощущал себя последним трусом.

Жуя на ходу, мальчик неторопливо обошел конюшню и заметил Ролана, устроившегося с кружкой на коленях в самом темном углу двора, возле поленницы. Потом Олрис заметил с ним рядом Ингритт - ее почти не было видно, потому что она устроилась прямо на земле и опиралась о нижние бревна, как о спинку кресла.

Олрис прищурился. С Ингритт все ясно, эта мерзкая девчонка вечно сует нос во все углы, но Ролан-то что здесь забыл? Его место в кузнице, а у конюшен ему делать нечего.

Ролан держал кружку большими костистыми ладонями и что-то тихо говорил своей соседке, а Ингритт слушала с таким вниманием, что Олрис удивленно сдвинул брови. Будь на месте Ролана его младший подмастерье, шестнадцатилетний Фрейн - тогда другое дело, но зачем Ингритт понадобилось прятаться по углам с хромым увечным стариком и ловить каждое его слово чуть ли не с открытым ртом - этого Олрис, сколько ни раздумывал, уразуметь не мог.

Конечно, можно было пойти прямо к ним и помешать их разговору. Олрис едва не поддался искушению поступить именно так - это бы явно досадило Ингритт, а ему уже давно хотелось как-нибудь сбить спесь с этой девчонки, обращавшейся с ним так, как будто бы ему лет семь.

Его остановила мысль, что, если Ролан с Ингритт заметят его, он потеряет шанс узнать, о чем у них шла речь. А это вполне могло оказаться чем-то любопытным. Люди вряд ли станут прятаться от посторонних глаз, чтобы обсудить что-нибудь такое, о чем можно говорить на кухне или в прачечных. Чуть-чуть подумав, Олрис юркнул за поленницу, протиснулся в узкую щель между стеной и бревнами и начал осторожно продвигаться к Ролану и Ингритт. Старик говорил совсем негромко, так что Олрису пришлось напрячься, чтобы разобрать отдельные слова.

Он говорил:

- ...И тогда государь наш Тэрин сказал тем, кто оставался в Лисьем логе - обещайте, что будете охранять моего сына. Если я погибну, как и мои братья, то когда-нибудь он станет вашим королем.

Олрис в своем укрытии весь превратился в слух.

- Гвинны хотят, чтобы все думали, будто они убили маленького принца, когда вошли в Лисий лог, но это ложь, - продолжал Ролан так спокойно, будто сообщал общеизвестный факт, а не повторял крамольнейшие слухи, за которые вполне можно было поплатиться головой. - На самом деле, когда они жгли Древесный город, сына Тэрина там уже не было.

- Да-да, я знаю... Айзелвиты говорят, что сына Тэрина забрал с собой великий чародей, который обещал, что ваш король вернется в Эсселвиль и восстановит справедливость, - Ингритт тихо, но сердито фыркнула. - Я даже слышала, что этот чародей унес наследника в волшебный замок Лейривалль, где живут Вальды... или Альды?.. Да неважно! В любом случае, этот ваш маг - такой же вымысел, как и король, которого вы ждете.

- Нет, Ингритт, это отнюдь не вымысел. Сын Тэрина действительно вернется в Эсселвиль и станет нашим королем.

- Ты правда в это веришь? - с досадой спросила Ингритт, забывая приглушать свой голос. - Тогда объясни - почему этот ваш наследник не вернулся до сих пор, хотя прошло уже по меньшей мере двадцать лет?

- Всего лишь восемнадцать, - ничуть не обидевшись, поправил Ролан. - Даже чуть поменьше...

- Хорошо, пусть будет восемнадцать, сути дела это не меняет. Что это за король, который позволяет врагам править его королевством и распоряжаться жизнью его подданных?!.. Вот ты... Тебе сломали ногу, тебя держат здесь, словно собаку на цепи, но сыну Тэрина - где бы он сейчас ни был - нет до этого никакого дела. Знаешь, что я думаю?.. Что айзелвиты никогда не смогут возвратить себе свободу, пока будут возлагать надежды на каких-то магов или королей. Вы просто выдумали себе утешительную сказку, чтобы не сойти с ума от полной безнадежности, но теперь эта сказка обернулась против вас. Если бы айзелвиты перестали ждать неведомо чего, они бы давно взбунтовались против Дель-Гвинира.

"Она что, с ума сошла?!" - с негодованием подумал Олрис, с трудом сдерживаясь, чтобы не выдать свое присутствие.

- Ингритт, ты ошибаешься, - серьезно сказал Ролан.

- Да? - независимо спросила девушка. - И в чем же?..

- Строго говоря - во всем. Во-первых, мы вовсе не "ждем неведомо чего". С того самого дня, как гвинны захватили Эсселвиль, они ни одного дня не прожили в покое - спроси хоть у своего отца. Во-вторых, история про сына Тэрина и чародея, который забрал его с собой, чтобы спасти наследника от гибели - вовсе не вымысел. Я был при этом.

- Ты?!

- Да, я. Я попал в плен к вашему королю, когда вы захватили и сожгли Древесный город. Но до этого я ковал мечи для айзелвитов, защищавших Лисий лог, и своими глазами видел мага, которого ты считаешь вымыслом. Если, конечно, ты не думаешь, что я тебя обманываю.

- Нет, я так не думаю, - помедлив, ответила Ингритт. - Но, даже если все было так, как ты рассказываешь, это ничего не значит. Может, ваш король давно погиб, а может быть - просто забыл про вас. Иначе он бы уже двадцать раз вернулся.

- Ну, почем нам знать?.. Может быть, он и впрямь вернулся. Может быть, он сейчас в Лисьем логе. Или на пути туда.

- Ну ты даешь... - пробормотала Ингритт. Олрис словно наяву увидел, как она покусывает кончик своей темной косы - так она делала всегда, когда бывала чем-то озадачена. - Ладно. Я постараюсь достать то, что ты просил. Но для этого понадобится время.

- Ничего, я подожду. Спасибо, Ингритт.

- Не за что, - судя по звуку, Ингритт встала на ноги и отряхнула приставший к штанинам сор. - Мне пора идти. До встречи, Ролан.

Олрис в своем укрытии презрительно выпятил нижнюю губу. Ингритт часто говорила такими короткими, отрывистыми фразами. Наверное, ей казалось, что так она выглядит взрослее и солиднее.

Противная девчонка... Вечно корчит из себя черт знает что.

Он с мрачным удовлетворением подумал, что Ингритт вела бы себя с ним повежливее, если бы могла представить, что однажды от него будет зависеть ее жизнь. Стоит ему кому-то рассказать о разговоре, который он слышал - Ингритт с этим старым колченогим айзелвитом вздернут на одном и том же дереве. И поделом было бы этой дуре! Но, на ее счастье, он не какой-нибудь доносчик, и не станет мстить за прошлые обиды.

А вот айзелвит - совсем другое дело. Ролан явно что-то замышляет, да еще и Ингритт втягивает в свои пакостные замыслы. Этому нужно помешать.

Дождавшись, пока Ингритт уберется со двора, Олрис рывком протиснулся сквозь щель - рубаха затрещала и, кажется, порвалась у ворота, но сейчас подобные мелочи не могли отвлечь его внимания. Олрис остановился перед Роланом и хмуро посмотрел на него сверху вниз.

- Я все слышал! - грубо сказал он. На всякий случай он остановился на таком расстоянии от Ролана, чтобы старик не мог схватить его, даже если бы ему каким-то чудом удалось быстро подняться на ноги. Ролан, правда, калека, но руки у него сильные. А дело, о котором идет речь, достаточно серьезно, чтобы оружейник потихоньку придушил его и бросил тело за поленницей.

Но Ролан не походил на человека, который собирается кого-нибудь душить. Он смотрел на Олриса, и по его лицу никак нельзя было понять, о чем он думает. Это необъяснимое спокойствие ставило мальчика в тупик.

- Что ты просил у Ингритт? - резко спросил он.

- Чтобы она достала у отца мазь для моей больной ноги, - спокойно отозвался Ролан, кивая на свою вывернутую ступню.

Олрис растерянно сморгнул. Но почти сразу разозлился.

- Врешь! Я что, по-твоему, совсем дурак?..

- Думай, что хочешь, но я в самом деле просил только мазь, - возразил айзелвит, пожав плечами.

Олрис почувствовал неуверенность. Кто знает, может, Ролан и не лгал. Судя по тому, как выглядит его нога, она должна доставлять ему массу неудобств. Тогда получится, что "заговор", который он раскрыл - всего лишь несколько неосторожных слов, которые выживший из ума старик сказал этой воображале Ингритт. Причем, если подумать, самые рискованные мысли высказывал вовсе не Ролан.

- Мазь или не мазь - это не главное, - сердито сказал Олрис. - Когда я расскажу о том, что ты здесь говорил - тебе не поздоровится.

- Определенно, - согласился Ролан, глядя прямо не него. Глаза у него были карими, как и у Ингритт, но у той они напоминали цветом палую листву, а у старого оружейника были значительно темнее. - Ну так что, побежишь доносить на меня прямо сейчас? Или все-таки подождешь, пока вернется Нэйд?..

Имя Рыжебородого подействовало на Олриса, как удар хлыста. На одну краткую секунду он представил себе Нэйда - с его холодным неподвижным взглядом и квадратной челюстью - и против воли выпалил:

- Если ты сделаешь мне нож - я никому ничего не скажу.

Во взгляде Ролана мелькнуло удивление.

- Нож, говоришь?.. Зачем тебе?

- Не твое дело, - грубо сказал Олрис. И, подумав, торопливо уточнил - Но только это должен быть настоящий боевой нож, а не какая-то игрушка. Понимаешь?

- Понимаю, - согласился Ролан.

- Значит, сделаешь?..

Старик задумчиво взглянул на Олриса.

- Ну нет, этого я не говорил.

- Как это "нет"? - Олрис до такой степени не ожидал подобного ответа, что позабыл даже разозлиться.

Ролан поскреб пальцами бороду.

- Пырнуть Рыжебородого - дело нехитрое, но что с тобой сделают дальше - ты подумал? А что будет с твоей матерью?..

Олрис невольно отступил на шаг назад.

- Причем тут Нэйд? Я о нем ничего не говорил.

- А тут и говорить не надо. Тебя аж перекосило, когда я упомянул Рыжебородого. Но лучше бы тебе выкинуть эту мысль из головы - по крайней мере, на ближайшие несколько лет. Ни до чего хорошего она тебя не доведет.

- Я что, просил твоих советов? - вызверился Олрис. - Ты - просто вонючий старый айзелвит с хромой ногой. Я бы прямо сейчас пошел к гвардейцам - но ты слишком жалок даже для того, чтобы на тебя доносить!

Ролан внезапно улыбнулся.

- Может быть... А может быть, ты слишком честен для того, чтобы быть доносчиком. Одно из двух.

Если знакомство с Ингритт научило Олриса чему-нибудь полезному, так это правилу: если не знаешь, что сказать, не следует судорожно придумывать какой-нибудь ответ и выставляться на посмешище, - гораздо лучше состроить брезгливую гримасу, развернуться и уйти. Вот и сейчас он смерил айзелвита презрительным взглядом, развернулся и направился к конюшне, приказав себе не оборачиваться.

* * *

Алвинну нравилось слышать человеческую речь. После мертвой тишины в проклятом подземелье она представлялась почти чудом. Крикс явно заметил это, потому что говорил практически все время - вспоминал разные мелочи об императорском дворце, рассказывал что-нибудь о войне или же принимался сравнивать архитектурный стиль Адели и Кир-Кайдэ. Алвинн почти не вслушивался в смысл его слов, поскольку для него был важен прежде всего звук живого голоса.

Время от времени ему казалось, что сам Меченый тоже отлично это понимал.

Еще больше Безликому нравилось смотреть на то, как энониец ворошит угли в камине или полирует новый меч оселком, сидя у стола. Это было так похоже на взаправдашнюю жизнь, что временами Алвинн почти забывал о темном подземелье и случавшихся время от времени визитах Олварга или кого-нибудь из его гвардии. Эти визиты снились бы ему в кошмарах, если бы Безликие способны были видеть сны. Иногда Алвинну делалось страшно, что наваждение вот-вот рассеется, и обнаружится, что он по-прежнему сидит на цепи в своей подземной камере, а с потолка размеренно и гулко капает вода. В момент одного из таких приступов ужаса он судорожно вцепился в руку Крикса, подошедшего к его постели. "Все в порядке, это я" - успокоительно заметил Меченый. Он, вероятно, думал, что Безликий задремал и принял его за кого-то из своих тюремщиков. Алвинн не стал его разубеждать.

Единственным, что не нравилось Алвинну, была его беспомощность, из-за которой Криксу приходилось помогать ему в простейших бытовых делах. Вот и сейчас Меченый вышел в коридор, забрал у слуги поднос с обедом и сам занес его в комнату, тщательно притворив за собой дверь. Валларикс выделил племяннику и спасенному им Безликому целую анфиладу комнат в пустующем крыле дворца, чтобы никто не знал, какого рода гостя принимает Меченый.

- Скажи... тебе и в самом деле не противно ко мне прикасаться? - напряженно спросил Алвинн, когда Крикс подошел к его постели и поставил поднос на одеяло.

Меченый покосился на повязки, которые сам же поменял пару часов назад, и усмехнулся.

- Ну что ты. Я привык. Я тебе говорил, что вправлять сломанные кости меня учил Рам Ашад?.. На самом деле, ему совершенно не хотелось тратить свое время на подобные занятия. Мне пришлось потрудиться, чтобы убедить его учить меня основам лекарского дела. Первый месяц я вообще ничем не занимался, кроме стирки и скатывания грязных бинтов, ухода за лежачими больными и тому подобных дел. Не самые приятные воспоминания, но можешь мне поверить - от брезгливости подобный опыт исцеляет сразу.

Алвинн удивленно посмотрел на собеседника. Может ли быть, что Крикс до такой степени не сознает, с кем он имеет дело? Или просто притворяется, что не осознает?..

- На самом деле, я имел в виду совсем другое, - резко сказал Алвинн.

Меченый поморщился.

- Начинается... опять ты за свое.

Алвинн смешался. Это самое "опять" напоминало о беседе, состоявшейся два дня назад, когда дан-Энрикс дотащил его до этой комнаты и занялся осмотром. Трудно сказать, много ли энониец смыслил в медицине, но с перевязкой ожогов и ран он управлялся, как с привычным делом, а в самом начале почти силой напоил Безликого какой-то дрянью, от которой по телу растеклось пугающе приятное тепло.

На тот момент Безликому казалось, что он даже Олварга не ненавидел так, как Меченого. Олварг всего-навсего не давал ему умереть, тогда как Крикс хотел, чтобы он жил. Желания самого Алвинна ни первый, ни второй в расчет не принимали.

- Что за отраву ты мне дал? - процедил он, прекратив отплевываться.

- Просто твисс, - ответил Меченый. - Хотя, возможно, лучше было бы достать обычного люцера. Подождем. Действие наступит примерно через четверть часа, и тогда я смогу вправить тебе вывих. Не могу понять, вроде это была не дыба, но сустав...

- Ты вообще, по-моему, не отличаешься особенной понятливостью! - яростно оскалился Безликий. - Я уже сто раз сказал, что не нуждаюсь в твоей помощи. Убей меня, проклятый полудурок, или ты об этом очень пожалеешь. Я тебя прикончу, как только сумею встать.

Меченый выразительно пожал плечами.

- Ты сначала встань.

Алвинн собрал остатки сил и попытался отпихнуть его руку, промокающую рану над ключицей, но Крикс этого даже не заметил.

- Будь ты проклят, - процедил Безликий. - Чтобы тебя заживо сожгли, а прах развеяли по ветру... Нет, чтобы тебе и всем твоим близким помереть от "черной рвоты". Чтоб тебе лицо собаки обглодали вместе с этим омерзительным клеймом. Чтобы тебя...

Крикс хмыкнул.

- Может, хватит для одного раза?..

Алвинн пропустил эти слова мимо ушей и продолжал в том же духе, делая перерывы только для того, чтобы набрать в легкие новую порцию воздуха. Язык у него работал как бы сам собой. Алвинн подозревал, что приступ неожиданного красноречия был как-то связан с действием люцера - даром, что ли, эту дрянь использовали при допросах с ворлоком?.. Когда все ужасы, которые он мог измыслить для дан-Энрикса, закончились, он перешел на обычную брань, следя только за тем, чтобы не слишком явно повторяться. Крикс сперва посмеивался, но потом поток непрерывных оскорблений начал его раздражать. Он ничего не говорил, но Алвинн, как и все Безликие, прекрасно чувствовал любые негативные эмоции. Он уже предвкушал, как энониец будет злиться все сильнее, и в конце концов взорвется, но вместо этого тот внезапно успокоился.

- Будь другом, помолчи минуту, а?.. - сказал он вполне мирно. - Эту рану нужно зашивать, а ты мешаешь мне сосредоточиться.

...Алвинн задумался, помнит ли Меченый хотя бы часть того, что он наговорил в ту ночь.

Судя по его виду - вряд ли. Меченый забрал с подноса несколько тарелок и поставил их на стол, за которым обедал сам. Что приготовили для Меченого, Алвинн не рассмотрел, но перед ним самим осталась жидкая овсянка, чашка с мясным бульоном и несколько белых сухарей. На кухне, вероятно, думают, что у таинственного гостя императора больной желудок.

Меченый как будто угадал, о чем он думает.

- Еще несколько дней - и сможешь попросить, чего захочешь, - сказал он.

Алвинн подавил тяжелый вздох. Он издевается? Или на самом деле думает, что слуги Олварга способны получать удовольствие от еды, или мягкой постели, или от других вещей, которые бывают так приятны или неприятны людям?

Может, если бы Меченый понял, что такое - постоянно ощущать внутри чувство незаполнимой пустоты, он бы позволил ему умереть?.. Вот только Алвинн сильно сомневался, что дан-Энрикс в состоянии это представить. Они были, как два человека, говорящие на разных языках. Меченый как-то спросил его, почему Алвинн не убил себя сам, если ему так сильно не хотелось жить. Услышав это, Алвинн осознал, что между ними лежит пропасть, которую ему не преодолеть. Любые объяснения были бессильны. Крикс никогда не поймет, насколько жизнь Безликого принадлежит Истоку - для такого ему самому пришлось бы побывать на месте Алвинна.

Так что не оставалось никакой надежды убедить дан-Энрикса, что ему нужно умереть.

Дойдя до этой мысли, Алвинн неожиданно поймал себя на том, что в этот раз она не всколыхнула в нем прежней бессильной ярости.

Пока он размышлял, что это может значить, Меченый уселся в кресло, положив Ривален на колени. Алвинн знал, что Крикс встречался с оружейником, чтобы заказать для меча Альдов перевязь и ножны, но заказ еще не принесли, и энониец почти не выпускал Меч из рук. Выходя из комнаты, он брал его с собой, укладываясь спать, пристраивал у изголовья, и не расставался с ним даже за обеденным столом. "Таскает его с собой, словно любимую игрушку" - подумал Безликий - а пару секунд спустя безмерно удивился собственной реакции. Он затруднился бы сказать, когда у него в последний раз появлялись какие-то шутливые мысли. Но это определенно было до того, как Алвинн стал Шоррэем.

- Что ты намерен делать дальше? - спросил он, глядя, как Меченый задумчиво ощипывает лежащий на блюде виноград.

- Отправлюсь в Эсселвиль, - ответил Крикс, как будто давно ждал подобного вопроса.

- Потому, что Олварг сейчас там?.. - сумрачно усмехнулся Алвинн. - Мне это знакомо... Исключительно паршиво постоянно понимать, что все твои дела и планы так или иначе вертятся вокруг человека, которого ты ненавидишь.

- Это не совсем то, что я чувствую, - покачав головой, ответил Крикс. - Раньше, в Кир-Кайдэ - да, но не теперь. Видишь ли, раньше я считал Интарикса главным виновником всех наших бед, и сильнее всего хотел, чтобы его не стало. Или, еще лучше, чтобы он вообще не рождался. Но теперь я почти рад тому, что Олварг существует.

Алвинн прекратил есть и посмотрел на Эвеллира, как на ненормального.

- Ты рад?..

- Ну да, - пожал плечами Крикс. - Открытая война хороша тем, что она создает определенность. Когда на тебя напал реальный враг, то тебе остается только победить или погибнуть, третьего здесь просто не дано. Ну а теперь представь, что Олварга бы не было. Ведь Смерть и Солнце появились не вчера... На самом деле люди умирали, убивали, ненавидели друг друга и творили фэйры знают что задолго до того, как Олварг сдуру впутался в борьбу двух Изначальных сил. Не будь Интарикса, нам бы сейчас пришлось иметь дело не с ним, а с самой силой Темного Истока, а ведь эта Сила сродни Тайной магии - она есть, и в то же время ее нет. Против одной из Изначальных Сил нельзя бороться напрямую, даже с помощью вот этого меча, -дан-Энрикс ласково дотронулся до лезвия Ривалена. - Поэтому-то я и предпочитаю Олварга.

- Кажется, я понимаю твою мысль, - задумчиво сказал Безликий. - В самом деле, жутковатая картина - Эвеллир без Олварга. Ты думаешь, такое в принципе возможно?

- Мессер Ирем любит говорить, что жизнь не терпит сослагательного наклонения. Но вообще-то... думаю, что да.

* * *

Заметив Ролана, вошедшего в конюшню, Олрис отвернулся и начал с утроенным усердием чистить теплый пегий бок Придиры. На самом деле, шерсть кобылы была уже совершенно чистой, но, если бы он перешел в соседнее стойло, Ролан обязательно увидел бы его распухшее от синяков лицо - а это в планы Олриса определенно не входило. Поэтому он продолжал заниматься своим делом, всем своим видом показывая, что он слишком занят, чтобы вступать в посторонние разговоры.

И чего этому айзелвиту не сидится в кузнице?.. Меньше, чем Ролана, Олрис хотел бы видеть только Ингритт. Но она, конечно, сюда не придет. Плевать она хотела, как он себя чувствует...

Пожалуй, если бы не Ингритт, ничего бы не случилось.

С того дня, как он услышал их беседу с Роланом, Олрис думал об Ингритт даже чаще, чем обычно. Он почти поверил в то, что Ролан не просил у Ингритт ничего крамольного, но тревога и сомнения остались. Следить за Роланом было невозможно - тот проводил почти все свое время в кузнице, а Олрис, разумеется, не мог торчать там безо всяких объяснений. Так что он решил понаблюдать хотя бы за Ингритт.

К его разочарованию, он быстро убедился, что она больше не делает ничего подозрительного. Днем Ингритт обычно помогала отцу в лазарете, вечерами иногда болтала с остальными женщинами в кухне или у колодца, а все остальное время проводила с Фрейном, которого явно находила крайне привлекательным. Олрис считал это лишним доказательством того, что в жизни не поймет, как мыслит Ингритт и все прочие девчонки. Фрейн выглядел старше своих шестнадцати лет и строил из себя взрослого мужчину, но, за исключением смазливой рожи и широких плеч, ничего заслуживающего внимания в нем не было. Фрейн всегда был непрочь поколотить кого-нибудь, кто был слабее его самого, и Олрис искренне не понимал, как Ингритт могла до сих пор не разглядеть, с кем ее угораздило связаться.

В другое время Олрис счел бы ниже своего достоинства подглядывать за их тайными встречами у западной стены, но теперь он сказал себе, что Фрейн был подмастерьем Ролана, а значит - мог быть посвящен в секреты айзелвита и передавать Ингритт какие-нибудь его поручения, и это веская причина не спускать с них глаз.

Это звучало почти убедительно, и Олрис с чистой совестью решил понаблюдать за следующей встречей Ингритт с Фрейном. Тем более, что в глубине души ему давно мучительно хотелось знать, чем именно они там занимаются.

Как скоро выяснилось - ничем интересным. Сперва эти двое битых полчаса болтали обо всякой ерунде, никак не связанной ни с Эсселвилем, ни с таинственными королями, а потом нашли такое место, где их невозможно было увидеть с дозорной башни или со стены, присели на каменный парапет и стали целоваться.

Олрис, затаившийся в своем укрытии, скорчил брезгливую гримасу и решил, что ни за что не станет тратить следующий вечер на такие глупости. Но отвернуться почему-то не сумел.

Наверное, в тот вечер он все-таки делал что-то нехорошее, поскольку все, случившееся дальше, слишком походило на расплату за какой-то исключительно дурной поступок.

Небо над замком совершенно потемнело, и стоять возле стены в одной рубашке стало холодно. Олрис почувствоал большое облегчение, когда понял, что у парочки на парапете дело тоже движется к концу.

- Кажется, мне пора идти, - сказала Ингритт вслух, пытаясь встать. Но Фрейн удержал ее, схватив за талию и притянув к себе.

- Ну куда ты все время так торопишься?.. - пробормотал он странным, как бы полусонным голосом, нисколько не напоминавшим тот, каким он говорил обычно. Потом Фрейн добавил что-то еще, но вышло настолько неразборчиво, что Олрис не сумел расслышать окончания сказанной фразы.

- Фрейн, мне это не нравится. Пусти меня, - с нажимом повторила девушка. Голос Ингритт звучал так же твердо, как обычно, но Олрису почему-то показалось, что она испугана. Что и не мудрено. Последнюю пару минут Фрейн вел себя, как человек, который слышит только самого себя. Олрис задумался, не пьян ли подмастерье оружейника, и если да, то где он смог стащить вино, чтобы надраться до такого состояния.

Рука Фрейна скользнула с плеча соседки вниз, к вырезу рубашки Ингритт. Девушка отшатнулась от него, а в следующую секунду Олрис услышал резкий хлопок, и догадался, что она влепила подмастерью Ролана пощечину. Надо отдать ей должное - чего-чего, а смелости Ингритт хватало за глаза. Иногда Олрису казалось, что ее даже слишком много - Ингритт не боялась никого, включая типов наподобие Рыжебородого. Да что там! Она не боялась даже короля с его адхарами, которых остальные люди поминали, выразительно понизив голос... Олрис всегда полагал, что рано или поздно это качество сослужит ей дурную службу - и было похоже, что такой момент настал. Вместо того, чтобы угомониться, Фрейн перехватил запястье Ингритт, бывшее вдвое тоньше его собственных, и всем своим весом прижал девушку к стене. Теперь он больше не говорил прежним мурлыкающим голосом, а почти шипел. Олрис расслышал что-то про "два месяца" и "водить за нос".

Сердце у Олриса стучало так, как будто собиралось выпрыгнуть наружу. Он смотрел на подмастерье оружейника, а видел Нэйда, пришедшего к матери после очередной попойки. Фрейн вел себя почти так же, как Рыжебородый. Но существовали и отличия. Мать никогда не сопротивлялась Мяснику, а Ингритт отбивалась яростно. Вот только силы были слишком неравны.

Олрис огляделся в поисках какого-нибудь предмета, который мог бы сойти за оружие, и, к своей радости, заметил валявшуюся не земле палку. Когда он подхватил ее с земли, то испытал секундное разочарование - палка была совсем сухой и легкой, и едва ли могла быть полезной в качестве дубинки. Но искать что-то другое было некогда, и Олрис, крепко стиснув свое никудышное оружие, прыгнул на Фрейна сзади и, широко размахнувшись, огрел подмастерья оружейника по голове, а потом, без всякого перерыва - по плечам.

Как и следовало ожидать, палка сломалась после второго же удара, но главная цель была достигнута - Фрейн заорал от неожиданности и обернулся к нападавшему, забыв об Ингритт.

Олрис швырнул в противника оставшийся в руке обломок палки и попятился назад, держась на безопасном расстоянии от Фрейна. Разумнее всего было бы сразу же пуститься наутек - бегал он быстро, так что вряд ли Фрейн сумел бы его поймать. Но что, если Фрейн не погонится за ним?.. Дураку понятно, что тогда он сорвет злость на Ингритт, и получится, что Олрис сделал только хуже.

- Тронешь ее еще раз - я тебя убью, - сказал он Фрейну те самые слова, которые по меньшей мере сотню раз мысленно говорил Рыжебородому. И с удивлением почувствовал, что почему-то не испытывает страха. А ведь всего пару дней назад он, как и большинство мальчишек в Марахэне, полагал благоразумным потихоньку свернуть в сторону, чтобы лишний раз не столкнуться с Фрейном во дворе, и не считал такое поведение признаком трусости. Ему уже случалось получить от подмастерья Ролана по шее, и наживать себе лишние проблемы из пустого самолюбия, конечно, было бы непроходимой глупостью.

Фрейн смотрел на него, нелепо выкатив глаза - то ли он до сих пор не мог прочухаться после удара по затылку, то ли до сих пор не мог поверить в то, что на него набросился мальчишка на четыре года младше. Наглая угроза Олриса привела его в чувство.

- Что?.. - презрительно протянул он. И шагнул к Олрису. - Ну все, крысеныш. Я тебя сейчас...

- Оставь его, - вмешалась Ингритт, схватив Фрейна за рукав. - Олис, уйди отсюда. Тебя это совершенно не касается, так что не лезь не в свое дело...

- Никуда он не пойдет, - отрезал Фрейн, без всякого усилия оторвав от себя пальцы Ингритт. Олрис думал, что успеет отскочить, когда Фрейн бросится на него, но он определенно недооценил противника. Несмотря на свою плотно сбитую фигуру, Фрейн был способен двигаться быстро, как змея. Он ударил Олриса сразу двумя руками, сперва в скулу, а потом, долей секунды после - в нос. Олрис упал на землю, инстинктивно прижимая ладони к разбитому лицу, а когда отнял руки и открыл глаза - увидел на ладонях, на песке и на своих штанах темные брызги крови. Но осознать, что это значит, Олрис не успел. Фрейн оказался совсем рядом с ним и пнул его в живот. Олрис скорчился на земле, мыча от боли и пытаясь прикрыть голову руками.

Безошибочный инстинкт подсказывал ему, что за первым пинком обязательно последует второй, но Фрейн почему-то замешкался с ударом. Приподняв голову, Олрис увидел, что он пытается стряхнуть с себя вцепившуюся в него Ингритт. Она не разжимала рук, и Фрейн, совершенно выйдя из себя, принялся бить в полную силу, уже не задумываясь, что имеет дело с девушкой.

То, что происходило дальше, Олрис вспоминал только урывками. Кажется, он увидел на песке обломок палки, который швырнул в противника перед началом драки. То, как он подхватил ее с земли и встал, забылось напрочь - Олрис помнил только тот момент, когда прыгнул на Фрейна со спины, схватив его за шею, и наугад ткнул противника в лицо зажатым в кулаке обломком. Следующая минута была самой жуткой в его жизни. Олрису казалось, что он оседлал взбесившуюся лошадь. Фрейн пытался сбросить Олриса не землю, но делал он это как-то странно - беспорядочно метался из стороны в сторону и рычал, или, правильнее было бы сказать, ревел от боли. По пальцам Олриса текло что-то горячее и липкое. В какой-то момент мальчик разжал руки и почувствовал, что падает - а дальше наступила темнота.

В себя Олриса привела все та же Ингритт. Впоследствии он понял, что его обморок продлился достаточно долго, но в тот момент он был уверен, что потерял сознание всего на несколько секунд. Поэтому, придя в себя, он первым делом стал искать глазами Фрейна. Ингритт объяснила, что дозорные со стены заметили их драку, и несколько человек даже спустилось вниз, чтобы вмешаться - но к тому моменту драка уже кончилась сама собой. Им осталось только увести в лазарет Фрейна, который продолжал выть на одной ноте и прижимал ладони к окровавленной глазнице. Выглядело это достаточно жутко, чтобы об Олрисе все на время позабыли. Ингритт заставила его встать и довела до конюшни. Она же достала где-то чистую влажную тряпку и отерла кровь с его лица, а напоследок раз пятнадцать посоветовала ему затаиться и не попадаться никому на глаза, пока шумиха вокруг Фрейна не уляжется. Олрис почти не вникал в смысл ее слов. Ему хотелось только одного - чтобы его оставили в покое.

Весь следующий день он провел на конюшне, не показывая нос наружу. В каморку, которую он обычно делил с матерью, Олрис не заходил. Мама давно привыкла, что он иногда ночует на конюшне, а он совершенно не хотел показываться ей на глаза в подобном виде. Левая сторона лица распухла, как подушка, а глаз превратился в узенькую щелку. Жевать было больно, так что он обедал только хлебом, тщательно размоченным в воде.

На третий день отек немного спал, но все же визит Ролана был исключительно некстати. Олрис понимал, что, несмотря на все его старания, Ролан отлично видит, что у него с лицом - и это заставляло его чувствовать себя униженным.

- Я вижу, здорово тебе досталось, - сказал старый оружейник то ли уважительно, то ли насмешливо. - Защищал свою подружку, так?..

- Она мне не подружка, - огрызнулся Олрис, пытаясь сосредоточиться на своем деле. Но не замечать старого оружейника, когда Ролан желал поддерживать беседу, было не так просто.

- Это да. Я слышал, что она предпочитает Фрейна. Но теперь-то она, вероятно, передумает. Какая девушка захочет иметь дело с одноглазым?.. - ухмыльнулся оружейник. Олрис чувствовал, что айзелвитту нравится его подразнивать.

"Ну причем тут его глаза? - мрачно подумал мальчик. - Кто вообще захочет иметь дело с такой сволочью, как Фрейн? Разве что дура вроде Ингритт"

С другой стороны, откуда Ингритт было знать, каким был Фрейн на самом деле?.. С ней-то он наверняка держал себя совсем не так, как с Олрисом и прочими мальчишками с конюшни. Ну, по крайней мере, поначалу.

Стоявший в дверях мужчина продолжал насмешливо смотреть на Олриса.

- Думаю, у тебя есть шанс. Самое главное - не показывайся ей на глаза, пока не сойдут эти синяки, а то она перепугается или начнет тебя жалеть. - Ролан поскреб пальцами бороду. - Ну, вообще, конечно, девушки часто влюбляются в того, кого они жалеют, но это не та любовь, которой стоит добиваться. Как по мне, гораздо лучше, если девушка тобой восхищается.

- Да не нужна она мне! - почти взвыл Олрис. - Она меня ни капли не интересует! И я вовсе не хочу, чтобы она в меня влюблялась.

- Ну и дурак, - пожал плечами Ролан, все так же небрежно привалившись к косяку.

Олрис покосился на мужчину, впервые задумавшись, какого черта тот торчит в конюшне и тратит свое время на подобный беспредметный разговор. Ролан как будто понял смысл его взгляда.

- Ваша драка с Фрейном наделала много шума. С одной стороны, по твоей вине пострадал человек, который работает на королевской кузнице. То есть, в каком-то смысле, ты нанес ущерб имуществу самого короля...

Олрис похолодел. Странное дело, до сих пор он не рассматривал проблему с этой точки зрения, хотя это было вполне естественно.

- А с другой стороны - парень, который так лихо управился с Фрейном, тоже может быть полезен королю, по крайней мере, когда вырастет, - так же размеренно продолжал Ролан. Создавалось впечатление, что он нарочно изводил своего собеседника этой нарочитой неторопливостью. - Словом, мнения разделились. Одни полагали, что тебе следует всыпать пятьдесят плетей, и, если выдержишь, вернуть тебя на черную работу. А другие утверждали, что от Фрейна всегда было больше беспорядков, чем реальной пользы, а вот из тебя может однажды выйти воин. Дело решил Нэйд.

- Что он сказал? - спросил Олрис помертвевшими губами. От Мясника из Брэгге было трудно ждать чего-нибудь хорошего. Разве что мать каким-то способом умаслила Рыжебородого...

- Сказал, что ты будешь носить меч за Дакрисом - если, конечно, тот не против. Тот, на твое счастье, не возражал. Так что ты с чистой совестью можешь пойти и положить скребок на место. С завтрашнего дня ты будешь чистить только лошадь своего хозяина, а о возне с навозом можешь вообще забыть. Ну что?.. Ты рад?

Олрис почувствовал, что руки у него слегка дрожат - и поскорее опустил скребок, чтобы Ролан не заметил и не стал над ним смеяться. Это в самом деле было несколько смешно - пугаться именно тогда, когда опасность уже миновала...

- Ну конечно, рад, - ответил он. - Только я все равно не понимаю, с чего вдруг Рыжебородый так расщедрился.

Ролан негромко рассмеялся.

- А я понимаю... Дель-Гвиниру в самом скором времени понадобятся новые гвардейцы. Видишь ли, пока ты тут залечиваешь свои синяки и ковыряешься в навозе, весь остальной замок на ушах стоит. Слухи расходятся так быстро, что даже Мясник больше не может делать вид, что ничего особенного не произошло. Рыжебородый, разумеется, молчит как пень, но он все знает.

- Знает что?

Ролан, хромая, подошел к нему, нагнулся к его уху и почти неслышно прошептал:

- Что наш король вернулся.

Олрис отшатнулся.

- Что ты врешь, дурак!..

Старик оскалился, словно довольный волк.

- На твоем месте, я бы не спешил с такими выводами. Сперва я зашел бы в кухню, потолкался в караулках и послушал бы, о чем там говорят... Учти, что поминать про эти слухи, даже просто намекать на них, строго запрещено - поэтому их повторяют все, кому не лень.

- И что же говорят о вашем короле?.. - шепотом спросил Олрис, поневоле поддаваясь настроению своего собеседника. Конечно, по-хорошему ему бы следовало сказать Ролану, что его не интересуют подобные вещи, и пресечь крамольную беседу на корню, но любопытство оказалось сильнее.

- Говорят, он собирает свое войско у Арденнского утеса и зовет к себе всех тех, кто хочет драться за Свободный Эсселвиль. Говорят, что его сенешалем стал Атрейн, который все последние семнадцать лет был предводителем повстанцев в Лисьем Логе. А еще я слышал, что новый король один в один похож на государя Тэрина - такие же каштановые волосы, зеленые глаза, похожие черты лица... Что даже странно, если хорошенько поразмыслить...

- Почему? - не понял Олрис.

- Потому что принц, каким я его помню, был больше похож на мать, - ответил Ролан. Но потом он посмотрел на Олриса и покривился, будто бы только что вспомнил, с кем он говорит. - Впрочем, это все ерунда... По сути, все младенцы одинаковы, по ним не угадаешь, каким будет человек семнадцать лет спустя. Что же касается тебя... Конечно, носить меч за Дакрисом куда приятнее, чем чистить стойла и седлать коней. Но я бы все-таки подумал - стоит ли в такое время, как теперь, служить гвардейцам Марахэна.

- Ты мне угрожаешь, что ли?.. - нахмурился Олрис.

Оружейник тяжело вздохнул.

- Да нет же, дурачок. На самом деле, если среди гвиннов и есть люди, которым я не желаю ничего плохо, то вы с Ингритт или твоя мать - именно из таких. Но рано или поздно ты все-таки вырастешь... и если ты станешь гвардейцем Марахэна, для тебя это ничем хорошим не закончится. Либо тебя убьют в каком-нибудь бою, либо ты мало-помалу станешь в точности таким же, как Рыжебородый, Унно или Дакрис - одним словом, как вся эта шваль.

- Ты что же, Нэйда с Дакрисом равняешь?.. - раздраженно фыркнул Олрис.

- Я не спорю, кто-то из них лучше, кто-то хуже... Но при этом все они - одно, и в некотором смысле все друг друга стоят, - мрачно сказал Ролан. Но потом махнул рукой. - Ладно, забудь. Не надо было мне к тебе цепляться... тебя ведь не спрашивают, чего тебе больше хочется - остаться здесь или прислуживать этому Дакрису.

- Ты думаешь, что если бы меня спросили - я бы захотел остаться здесь? - вскинулся Олрис. - Ну уж нет!

- Я знаю, - вздохнул Ролан - и, хромая, пошел к выходу. Олрис провожал его взглядом, пока старик не исчез за дверью, и на душе у него было как-то неспокойно.

* * *

Готовясь к первому визиту в Эсселвиль, Крикс долго размышлял, что может понадобиться ему в незнакомом мире. Но чем больше он об этом думал, тем сильнее разрастался список вещей, без которых ему ни в коем случае не обойтись, так что в конце концов южанин в голос рассмеялся, представив, как пробирается сквозь арку Каменных столбов, нагруженный, словно какой-нибудь ишак. А брать с собой Гербу или любую другую лошадь было неразумно, так как Меченый не знал, что ожидает его по ту сторону Врат Альдов. Хорошо, если проезжий тракт или хотя бы лес, но с равной вероятностью он может оказаться и в горах, и посреди болотистой низины, по которой можно путешествовать только пешком. В итоге Меченый решил последовать завету, упомянутому в большинстве трактатов, посвященных Тайной магии. То есть не брать с собой "ни хлеба, ни плаща, ни самострела для охоты", а всецело положиться на судьбу и волю Изначальных Сил. И его личный опыт, и примеры, о которых толковали авторы трактатов, подтверждали, что такая тактика порой приносит самые невероятные плоды.

"Вероятно, потому, что те, для кого дело оборачивалось неудачно, никаких трактатов уже не писали" - цинично заметил Алвинн, с которым Крикс решил поделиться собственными мыслями. Впрочем, Безликий в тот день вообще был раздражительнее, чем обычно. Крикс как раз получил от оружейника ножны для своего меча, а заодно и свой второй заказ - тонкую маску, выкованную из серебра и проложенную изнутри плотной шелковистой тканью. Эту маску он положил на одеяло Алвинна.

- Примерь, - предложил он. - Если ты будешь в этом, то никто не догадается, кто ты такой. Я видел такую же маску на одном ньоте из аварского посольства - он изготовлял какой-то хитрый яд, а колба лопнула и обварила ему руки и лицо. Не знаю, как он выглядел без своей маски, но, наверное, весьма отвратно, потому что он носил ее, не снимая.

- И что, мне тоже выдавать себя за отравителя?..

- Зачем? Ты мог обжечь лицо во время пожара. Или, если хочешь, мы придумаем что-то другое.

Алвинн мрачно хмыкнул.

- Только такой идиот... или, если тебе это приятнее - только такой идеалист, как ты, может считать, что, если на Безликого надеть этот серебряный намордник - то он запросто сойдет за человека.

- Я, во всяком случае, особой разницы не вижу, - парировал Крикс. - Ты злишься, возмущаешься или страдаешь, как обычный человек. Ты даже шутишь, как обычный человек. А в книге Эйта из Гоэдды утверждается, что среди всех живых существ смеяться могут только люди, что доказывает...

- Что старик не верил в Альдов, - перебил Безликий. - Ладно. Если ты настаиваешь, я попробую. В конце концов, я твой должник.

Крикс полагал, что дела обстоят как раз наоборот. Хоть они с Алвинном оба спасли друг другу жизнь, но Алвинн за свою услугу Криксу поплатился так, что это делало их жертвы несоизмеримыми. Но спорить Меченый не стал.

Теперь, когда Безликий чувствовал себя гораздо лучше, и в придачу обзавелся маской, позволявшей ему самому беседовать со слугами, Крикс с чистой совестью отправился в Хоэль.

Подходя к арке Каменных столбов, он испытывал непривычное волнение. Странно было думать, что он возвращается в страну, где он родился и провел самые первые полгода своей жизни. Меченый исподволь готовился к чему-то невероятному, но на самом деле переход случился мягко и был почти незаметным, словно переход от бодрствования ко сну. По ту сторону Ворот было светлее и прохладнее, и не так сильно пахло листьями и влажной от дождя землей. Арка здесь выглядела несколько иначе, чем в Хоэле, но не настолько, чтобы это вызывало любопытство или удивление. Меченый огляделся и увидел огромные сосны, поднимавшиеся, как ему казалось, прямо к небу.

"Я в лесу" - сказал он сам себе.

Помимо шелеста ветвей над его головой, дан-Энрикс услышал и другой звук, похожий на журчание ручья, и, двигаясь на этот звук, довольно скоро вышел к узкому оврагу, на дне которого поблескивала светлая вода. Это открытие порадовало Крикса. Неизвестно, сколько времени ему придется проблуждать в этом лесу, так что возможность не страдать от жажды была очень кстати.

Поскольку он не имел даже приблизительного представления о том, в какую сторону лучше идти, заботиться о направлении не приходилось, и дан-Энрикс решил двигаться вдоль этого ручья.

Так он шел примерно полчаса, следя только за тем, чтобы не слишком удаляться от оврага. Сперва Крикс размышлял о том, что ожидает его в Эсселвиле, потом мысли переключились на Светлого. Меченый уже далеко не в первый раз спросил себя, знает ли Князь, что ему удалось достать Меч Альдов из огня? Если верить Валлариксу, Седой обычно был в курсе всего, происходившего в Адели или за ее пределами. Но если это так, то почему он до сих пор не дал о себе знать?..

От этих мыслей Крикса отвлекло внезапное и острое чувство тревоги. Ощущение было почти таким же, как если бы кто-то крикнул: "Берегись!".

Меченый отшатнулся в сторону, а тонкая стрела с широким наконечником ударила в ствол дерева, возле которого он только что стоял. Древко стрелы мелко дрожало, как будто она была живой и злилась на свой промах. Криксу показалось, что у него в голове еще звучит осиное жужжание, с которым стрела просвистела мимо его уха. Меченый сорвался с места, бросившись в ту сторону, где прятался невидимый стрелок.

По виду стрелы было ясно, что выпустили ее из самострела - не особо мощного и дальнобойного, скорее подходящего для охоты, чем для настоящего сражения. Скорее всего, нападавший был один, иначе кто-то из его товарищей стрелял бы вместе с ним, и вторая стрела наверняка попала бы в дан-Энрикса. Если дать врагу время скрыться и спокойно перезарядить свой самострел, он непременно повторит свою попытку - и, возможно, на второй раз ему повезет. Он, несомненно, местный, то есть знает этот лес гораздо лучше, чем дан-Энрикс, так что при желании ему будет нетрудно снова подобраться к своей жертве незамеченным.

Все эти мысли проносились в голове дан-Энрикса, как вихрь, пока он петлял между деревьями. По счастью, стрелок переоценил свои способности - а может быть, наоборот, слишком боялся промахнуться, так что он подобрался к Меченому ближе, чем следовало, и стрелял примерно с сорока шагов. Крикс видел, как он быстро перезаряжает самострел и вскидывает его на уровень груди...

Дан-Энрикс еще раз шарахнулся в сторону. "Промажет!" - промелькнуло в голове. Меченый оказался прав - вторая стрела тоже пролетела мимо. Нападавший бросил самострел и побежал. Бегал он явно лучше, чем стрелял - во всяком случае, до оврага, вдоль которого Меченый шел от самых Каменных столбов, он добежал раньше дан-Энрикса. И дикими, неровными скачками бросился по склону вниз.

Перед глазами Крикса на мгновение мелькнуло лицо Астера.

- Нет, Астер. Это уже слишком. Я сломаю себе шею.

- Не сломаешь. Эта техника действительно сложнее тех, которыми мы занимались раньше, но я бы не предлагал тебе этого сделать, если бы не знал, что ты готов. Все, что тебя удерживает - это просто страх. Забудь о нем и действуй.

- Астер!..

- Ты хотел учиться или нет? Я не намерен тебя уговаривать.

- Ладно! Сейчас... Надеюсь, если я умру, то ты признаешь, что ты был не прав.

...

- Поверить не могу. У меня получилось. Астер?!

- Это было отвратительно. Ты сделал все ошибки, о которых я предупреждал. Так в самом деле можно сломать шею.

- Но ведь получилось же! Как называется этот прием?..

- Neeri labe litten. "Сокол соблазняет ласточку". Повтори.

- Neeri labe litten.

- Прекрасно. Но я вообще-то имел в виду не название, а саму технику.

...Меченый сбил противника с ног и придавил его к земле всем своим весом, успев отметить, что стрелявший в него человек довольно молод. Осознав, что он не в состоянии пошевелиться, пленник даже не подумал успокоиться, а прошипел какое-то ругательство и плюнул Меченому в лицо. Плевок не долетел и попал на рубашку, а Крикс рывком перевернул юношу на живот и заломил ему руку за спину, с трудом сдержав порыв нажать на локоть посильнее и услышать, как его несостоявшийся убийца замычит от боли. Но нападавший его деликатности не оценил и разразился приглушенной бранью. Собственно, отдельных слов своего пленника Крикс не понимал, но ошибиться в их общем смысле было невозможно.

Меченый нахмурился. В Лаконе он неплохо понимал тарнийский, но, рассчитывая на свои познания, он упустил из виду, что в обычной жизни люди говорят по меньшей мере вдвое быстрее и неразборчивее, чем их ментор на занятиях. А пленник, ко всему прочему, яростно отбивался и пыхтел, так что его слова казались Меченому смесью клекота и шипения. Единственное слово, которое дан-Энриксу все-таки удалось понять, было "del"gviniren" - очевидно, нападавший на него юноша был айзелвитом и считал его своим врагом.

- Nei del"gviniren. Sono aelitten, - механически ответил Крикс, как отвечал бы на вопрос наставника в Лаконе. И пробормотал себе под нос - Вот проваль, что же теперь делать?..

Пленник почему-то перестал брыкаться.

- Аэлит? - довольно четко выговорил он после того, как несколько секунд отплевывался от попавшей в рот земли. - Легелион?..

Меченый вздрогнул. Слышать свой родной язык в чужом мире было так странно, что на одну краткую секунду Крикс почти поверил в то, что он ошибся и попал не в Эсселвиль, а в какую-то незнакомую часть Легелиона. Но такого, разумеется, не могло быть. Тайная магия не ошибается.

- Да, аэлит, - подтвердил он. - Ты говоришь по-нашему?

На этот раз пленник долго молчал, прежде чем отозваться. Крикс даже успел подумать, что первый ответ ему просто послышался.

- Довольно плохо, - отозвался юноша в конце концов. - Атрейн и остальные лучше... Но ты правда аэлит?

Он говорил с чудовищным акцентом и, похоже, был способен составлять только простые фразы, но дан-Энрикса это даже порадовало, потому что придавало невозможной ситуации хотя бы капельку реалистичности. Столичного произношения он бы, наверное, не выдержал.

- Я правда аэлит, - заверил он, выпустив локоть пленника. Конечно, с того сталось бы опять попробовать удрать, но Крикс решил рискнуть. Тем более, что этот парень уже должен был понять, что убежать от Меченого не так просто. Юноша сел и принялся ожесточенно растирать помятый Криксом локоть. Выглядел он не особо грозным. Вместо бороды щеки и подбородок айзелвита покрывала редкая щетина, светло-каштановые волосы были подрезаны неровно, явно с помощью ножа, а к лоснящейся от старости одежде тут и там пристала хвоя и какой-то сор. Если не присматриваться к странностям костюма, юношу действительно можно было принять за незадачливого браконьера, промышляющего где-нибудь в окрестностях Хоэля. Особенно когда парень говорил на аэлинге.

- Кто научил тебя нашему языку? - не удержался Крикс.

- В лагере много ваших.

- Аэлитов?!

- Да.

Крикс потер лоб. Ему казалось, что он спит - или, возможно, бредит.

- А кто такой Атрейн?

- Он наш... Emm, qe"sa? Notro erling.

- Предводитель?

- Да.

- Он тоже аэлит?

- Он - нет! - как будто даже возмутился его собеседник. - Sei esselvillen. Но он говорит по-вашему.

- А сколько всего аэлитов в вашем лагере? - спросил дан-Энрикс.

Юноша посмотрел на него исподлобья и ничего не сказал. Крикс понял, что пленник по-прежнему ему не доверяет. Что ж, это было вполне естественно.

- Ты можешь проводить меня к своим?.. - спросил дан-Энрикс юношу. - Ты же не думаешь, что я могу представлять какую-то опасность для целого отряда? Я один, а из оружия у меня только этот меч.

- I mei balesta, - сумрачно напомнил айзелвит.

Меченый покачал головой.

- Ne"lya. У меня его нет. Твой самострел остался там же, где ты его бросил. Можешь пойти и забрать его.

Юноша встал и пошел подбирать брошенный арбалет. Крикс тоже неспеша поднялся на ноги и отряхнул со штанин приставший сор. Чувствовал он себя довольно неуютно. Айзелвит мог не вернуться, а сбежать. Или, что еще хуже, перезарядить свой арбалет и снова попытаться подстрелить предполагаемого "дель-гвинирца". Но с оружием его противник будет чувствовать себя гораздо более уверенно, и, вероятнее всего, проводит его в пресловутый лагерь, к другим аэлитам, кем бы они ни были.

По счастью, опасения дан-Энрикса не подтвердились. Айзелвит вернулся, неся разряженный самострел в руках.

- Пошли, - коротко сказал он.

Айзелвит оказался исключительно немногословным собеседником. Большую часть вопросов он попросту пропускал мимо ушей, хотя Крикс ничуть не сомневался в том, что он их понимает. Если же он все же отвечал, то односложно и порой весьма невразумительно. К примеру, когда Меченый представился айзелвиту и спросил, как ему следует звать своего попутчика, тот коротко ответил - "Эвро", но, поскольку слово "hevro" по-тарнийски значило просто "олень", дан-Энриксу осталось ломать голову над тем, назвал ли собеседник свое истинное имя, отделался прозвищем или же вообще проигнорировал его вопрос, заметив настоящего оленя.

Они шли по лесу уже несколько часов, а айзелвит не демонстрировал никаких признаков усталости, хотя на вид казался не особенно выносливым. Наконец, Эвро перевел его через ручей, где вода поднималась чуть повыше щиколоток, и попутчик Крикса сделал знак остановиться.

- Дальше не пойдем. Sei fronte. Эммм... граница. Надо ждать. Нас встретят.

- А если кто-нибудь не знает про границу? Или, скажем, не захочет ждать? - заинтересовался Меченый.

Юноша выразительно пожал плечами и коснулся арбалета, который он еще несколько часов назад повесил за плечо.

- Значит, те, кто охраняет этот берег, подстрелят любого, кто пересечет вашу границу... как же это... sine rotta?

- Да. Без приглашения, - с видимым удовольствием подтвердил айзелвит. И, помолчав, многозначительно добавил - Ни один гвинн еще не уходил из этих мест живым.

Произнеся эту фразу, он бросил быстрый взгляд на Крикса. Видимо, он до сих пор подозревал его в обмане.

Меченый пожал плечами и уселся прямо на траву. Сорвал травинку, пожевал ее, глядя на прыгающую по гальке воду. Эвеллир готов был биться об заклад, что его спутник тоже устал от долгой ходьбы и не прочь сесть на землю рядом с ним, но хочет выдержать характер.

Потом Крикс услышал, что к ним приближаются несколько человек, и медленно поднялся на ноги - так, чтобы его движение нельзя было счесть угрожающим. Получить промеж глаз стрелу из арбалета ему совершенно не улыбалось.

Он оказался прав - у двух из пяти человек, вышедших к ним из леса, были самострелы, и каждый носил на поясе короткий меч. А в остальном они казались почти одинаковыми - худые лица с выступающими скулами наполовину закрывали бороды, а взгляды были цепкими и жесткими, как у людей, привыкших постоянно жить в опасности и не иметь возможности расслабиться.

Между дозорными и Эвро завязался оживленный разговор, в котором Крикс опять не сумел разобрать почти ничего, хотя и понял, что Эвро рассказывает остальным о неудачном нападении на Меченого и о своих подозрениях на его счет. Когда юноша назвал его имя, один из дозорных резко обернулся к Меченому. Криксу показалось, что глаза дозорного вот-вот прожгут на нем дыру. С особым интересом айзелвит рассматривал клеймо на лбу.

- Как, ты сказал, его зовут?.. - медленно спросил он у Эвро. Меченый подумал, что, когда местные жители перестают глотать слова, то понимать их речь сравнительно нетрудно.

- Крикс, - послушно повторил его сопровождающий.

- Ну и дела! - пробормотал дозорный на чистейшем аэлинге. - Олми, посмотри сюда... Мне кажется, или это действительно оруженосец коадъютора?! Ну, тот, который получил Семиконечную звезду?

Крикс был уверен, что он уже ничему не удивится, но последний возглас его доконал. Меченый вздрогнул и во все глаза уставился на человека, только что представившего его остальным, но лицо мужчины было ему совершенно не знакомо. Крикс всерьез задумался, уж не сошел ли он с ума.

- Все правильно, несколько лет назад я был оруженосцем коадъютора, - подтвердил он. - Но я не представляю, откуда вам это знать. Я готов поручиться, что никогда раньше вас не видел.

- Получается, он в самом деле ваш? - вклинился Эвро.

- Наш, наш, - небрежно отмахнулся тот же человек, который поминал Семиконечную звезду. И обернулся к Меченому. - Это правда, мейер Рикс, мы с вами не были знакомы лично. Но это не значит, что я вас не знаю. Я раз двести видел вас во время путешествия в Каларию, а потом в лагере под Тровеном, во время подготовки к штурму. И потом, когда ваш сюзерен был ранен, а вы появлялись в гаванях с девушкой из Лесного братства. Меня зовут Рейнар Лювинь, но чаще называют Рельни. Вы навряд ли это помните, но я был кормчим на "Зеленом рыцаре".

- Я помню, - медленно ответил Крикс. Рейнара он, по правде говоря, не помнил, но зато неплохо помнил другого человека с таким именем. - Если не ошибаюсь, ваш отец был капитаном на "Бесстрашной Беатрикс"?.. Но как вы оказались здесь?

Рейнар поскреб курчавую темную бороду.

- А фэйры его знают... Был ужасный шторм, наш крогг несло на скалы, молнии сверкали так, что я чуть было не ослеп... а потом рраз - и нас каким-то образом перенесло сюда. Кто-то из наших даже утверждал, что мы погибли и очнулись уже на том свете. Верно, Олми?.. Но довольно быстро стало ясно, что мы еще живы. А скажите, мейер Рикс... или теперь следует говорить "мессер"?

- Да бросьте вы все эти церемонии. Вы ведь хотите спросить о вашем отце?.. Мне очень жаль, Лювинь, но он погиб.

- Я так и думал, - мрачно сказал тот. - "Беатрикс" была обречена. Альды свидетели, в том шторме было что-то противоестественное! Я почти не сомневался в том, что остальные корабли нашего флота утонули. Но вы живы - значит, "Зимородок" все же уцелел. Как вы сюда попали?..

Один из айзелвитов тронул Рельни за плечо и что-то коротко сказал. Лювинь кивнул и снова посмотрел на Крикса.

- Мой друг говорит, что здесь не место для подобных разговоров, - сказал он. - Мы с Эвро и Олметом проводим вас в лагерь.

Олмет впервые открыл рот.

- Пусть сдаст оружие, - недружелюбно сказал он.

- Кто, Рикс?..

- Таков порядок. С какой стати делать для кого-то исключения?

- Я вам не враг, - заметил Крикс. - К тому же, я вернул вашему человеку его нож и самострел, хотя он первым на меня напал.

- Hei dan, - признался Эвро. Но Олмета это не поколебало.

- Все равно. Чужак не может войти в Лисий лог с оружием. Атрейну это не понравится.

- Хватит, - отрубил Лювинь. - Старший в дозоре - я, и будет так, как я сказал. А перед сенешалем я как-нибудь оправдаюсь сам. Если понадобится.

Они снова шли через лес, и Крикс присматривался, пытаясь заметить какие-нибудь знаки того, что они приближались к лагерю. Судя по словам айзелвитов, где-то здесь, поблизости, было полно людей. Но, тем не менее, лес выглядел необитаемым. Олмет мрачно косился на дан-Энрикса и что-то тихо, но настойчиво втолковывал Рейнару, пользуясь при этом местным языком. Меченый понимал только отдельные куски - "четыре года", "дель-гвинирцы", и упорно повторяемое слово "подозрительно". Но этого было достаточно, чтобы дан-Энрикс догадался насчет остального.

- Твой человек считает, что я оказался здесь одновременно с вами и провел последние четыре года в Дель-Гвинире, верно? - спросил Меченый у Рельни. Олмет злобно покосился на него. - Это не так. Я попал в Эсселвиль только сегодня утром.

- Лжешь, - процедил Олмет. - Окажись ты здесь сегодня утром - ты не выглядел бы так спокойно. Я первое время без конца колол себя булавкой, чтобы убедиться, что не сплю. Мы все ходили, как лунатики, и спрашивали друг у друга - может ли такое быть, или мы все одновременно помешались. Да и ты наверняка вел себя точно так же, когда оказался здесь впервые! И, если на то пошло, почему ты называешь это место Эсселвилем? Разве Эвро говорил тебе, как называется эта страна? Hevro, ditero itta?

- Nei.

- Вот именно, - с яростным удовлетворением подтвердил Олмет. - Поэтому я думаю, что ты лазутчик, которого гвинны подослали к нам. Они считали, что, раз ты владеешь нашим языком, то у тебя получится втереться к нам в доверие.

- Хочешь сказать, что они выжидали все эти четыре года, прежде чем осуществить подобный план? - парировал дан-Энрикс. - Я бы на их месте не стал ждать так долго.

- Откуда мне знать, что происходит в головах у гвиннов и у их шпионов?.. - огрызнулся Олмет.

- Олми, а ведь ты не прав, - вздохнул Лювинь. - Хочешь сказать, что это гвинны заклеймили Рикса знаком дома Дарнторнов?.. Мне это клеймо сразу же показалось знакомым, а потом я вспомнил, где я его видел - когда как-то раз перегонял на баржу лошадей Бейнора Дарнторна. У каждого коня в той партии было точно такое же тавро. "Собственность лорда Дарнторна", вот что оно значит. И поставили его недавно. Так что Рикс никак не мог бы провести здесь несколько последних лет. Хотя в твоих словах тоже есть доля правды... - Рельни обернулся к Меченому. - Если ты попал сюда только сегодня, то откуда тебе знать, как называется эта страна?

Дан-Энрикс пожал плечами плечами.

- Видишь ли, даже в Адели существуют люди, которым известно кое-что об Эсселвиле и о Дель-Гвинире. Вы, конечно, вправе мне не верить, но ваш экипаж - не первые аэлиты, оказавшиеся в этом мире.

- Да, мы это знаем, - неожиданно серьезно подтвердил Лювинь. - Мать нашего нынешнего короля тоже попала сюда из Легелиона. Они со старым королем встретились в нашем мире, а потом она пришла к нему через Ворота Альдов. Но после нее такое больше никому не удавалось. Теперь через эти арки ходят разве что адхары Олварга.

Слова Лювиня заставили Крикса вздрогнуть. "Мать нашего нынешнего короля"... Значит, Седой солгал Валлариксу, сказав, что Амариллис умерла? Ведь для того, чтобы ее сын смог править Эсселвилем, она должна была родить второго сына. Теперь их с Тэрином наследник - кстати, его родной брат! - стал королем, а Светлый даже не сказал ему об этом! Почему?..

Крикс еле удержался, чтобы не начать немедленно расспрашивать о короле. Сначала следовало выяснить, что Рельни говорил об Олварге.

- Адхары Олварга?.. - повторил Меченый. Это уже не тарнийский, а, скорее, Древнее наречие. Кажется, в переводе это означало - "смертоносные". - Кто это? Я впервые о них слышу.

- Дома их зовут "Безликими". Или еще "кромешниками". Но сами себя они называют так, как я сказал.

- И вы с ними воюете?..

- Именно так. Стой, мы пришли.

- Куда? Я вижу только лес.

- Так и задумано, - заверил Рельни. Он достал плоскую деревянную свистульку и издал несколько резких и коротких звуков. Откуда-то сверху с шелестом упала тонкая веревочная лестница, конец которой задел Меченого по плечу. От неожиданности энониец вздрогнул, а Лювинь впервые за все время улыбнулся.

- Добро пожаловать в Древесный город, - сказал он.

XVIII

Древесный город оказался самым необычным поселением, которое случалось видеть Криксу. "Дозорные башни", из которых айзелвиты наблюдали за границей, находились на верхушках самых старых и высоких сосен и напоминали бочки вроде тех, в которых перевозят масло и вино. Чуть ниже, там, где ветви были толще и прочнее, имелись постройки, похожие на обычные дома - по крайней мере, в них имелся ровный пол, где спящий человек мог вытянуться во весь рост. Для спуска и подъема здесь использовали тонкие веревочные лестницы, казавшиеся ненадежными, как паутина, но легко выдерживавшие вес взрослого мужчины, а между соседними деревьями в любой момент натягивали шаткие мостки из трех веревок - одной нижней и двух верхних, заменяющих перила. Обитатели Лисьего лога наводили эти ненадежные мосты с такой же поражающей воображение быстротой, с какой передвигались по ним взад-вперед.

Рельни деловито пояснил, что в сердце Древесного города имеются по-настоящему удобные постройки, в том числе такие, которые стоят на земле, но здесь, вблизи границы, приходится принимать усиленные меры безопасности. Для жителей Лисьего лога эта часть Древесного города - что-то вроде линии защитных крепостей. Здесь живут только те, кто охраняет лес от гвиннов и адхаров.

Каждый дом на дереве был тщательно замаскирован хвойными ветками и выкрашен пятнами серой и охряной краски, но Крикс был уверен, что наверняка заметил бы что-нибудь подозрительное, если бы не кроны росших рядом лиственных деревьев.

- Как же вы обходитесь зимой?.. - вслух подумал он.

- Как раз зимой все не так плохо, - отозвался Рельни. - Здесь обычно выпадает очень много снега, все деревья одинаково похожи насугробы, так что разглядеть что-нибудь наверху становится еще труднее, чем сейчас. Сложнее всего поздней осенью или весной... Но к следующей осени гвиннам, скорее всего, будет уже не до нас. Ты слышал, что король с Атрейном собирают армию, чтобы вышвырнуть гвиннов вон? По слухам, у Арденнского утеса собралось уже несколько тысяч человек.

- А почему войско собирается только теперь? - спросил дан-Энрикс - Я-то думал, вы воюете уже несколько лет.

По лицу Рельни скользнула загадочная улыбка.

- Ты вообще что-нибудь знаешь про нашего короля?..

Меченый качнул головой.

- Понятно. Тогда слушай... Незадолго до того, как гвины вторглись в Лисий лог, за сыном Тэрина явился маг из замка Леривалль. Он обещал, что спрячет принца в безопасном месте, там, где гвинны точно до него не доберутся. А еще он обещал, что придет день, когда король вернется, чтобы править Эсселвилем. Честно говоря, когда-то я cчитал, что это просто местная легенда. Судя по рассказам стариков, в Древесном городе - не в том, где мы сейчас стоим, а в самом первом, где короновали Тэрина - была такая жуткая резня, что никто не сумел бы уцелеть. Я думал, что кто-нибудь выдумал историю про мага, который забрал оттуда принца, чтобы у людей осталась хоть какая-то надежда. Да и вообще, будь этот маг таким могущественным, как о нем рассказывают - он бы спас весь Лисий лог, вместо того, чтобы спасать оттуда принца. Значит, либо этот человек был не таким уж Одаренным магом, либо он был себе на уме и мало интересовался судьбами людей, которых бросил погибать в Древесном городе. Но вероятнее всего, что его просто не было, а все рассказы о спасении наследника - чистейший вымысел. Примерно так я рассуждал, когда услышал эту историю впервые. Но потом, когда я поближе познакомился с Атрейном, то узнал, что маг существовал на самом деле. Ну а пару месяцев назад... ты меня слушаешь?

Дан-Энрикс вздрогнул. Он действительно перестал слушать собеседника, задетый походя брошенным Рельни утверждением, что Светлый должен был спасти Древесный город. Люди, не связанные с Тайной магией, всегда судят об этой связи так, как будто бы она дает всезнание и всемогущество. Скажи дан-Энрикс Рельни, что Князь был самым обычным человеком, который предпринимал те меры, которые диктовала ему осторожность, и при этом действовал практически вслепую - Лювинь бы ему, скорее всего, не поверил. Для него это никак не сочеталось с жизнью в Леривалле, дружбой с Альдами и даром путешествовать между мирами. И сам Крикс, наверное, судил бы точно так же - если бы не помнил замешательство, усталость и отчаяние в глазах Князя, обнаружившего, что он не способен вытащить меч Альдов из огня...

- Извини, я задумался, - признался он. - О чем ты говорил?

- О том, что пару месяцев назад король вернулся - в точности, как и было обещано. Но, кажется, легенда все же кое-что преувеличила - на самом деле, маг не спрятал принца в Леривалле, а нашел ему приемную семью, где тот и вырос, ничего не зная о своем происхождении.

- Что-что?! - вздрогнул дан-Энрикс. Но Рейнар был слишком увлечен, чтобы обратить внимание на чувства собеседника.

- Я слышал, его вырастил какой-то браконьер, практически бродяга. А потом король явился в Лисий лог, и все открылось. Говорят, что он - точная копия отца. Атрейн сразу признал в нем сына Тэрина.

- Вот оно как, - медленно сказал Меченый, делая над собой усилие, чтобы сохранить хотя бы внешнее спокойствие. Выходит, у Тэрина и Маллис не было младших сыновей, способных унаследовать престол. Тот человек, которого здесь называют королем - либо обыкновенный самозванец, либо - что гораздо хуже - пешка в руках Олварга. Но, в любом случае, он не один, за ним кто-то стоит. Чтобы ровесник Крикса вообще додумался использовать в корыстных целях свое сходство с прежним королем, кто-то сначала должен был сказать ему об этом сходстве - сам-то он был слишком молод, чтобы помнить Тэрина. - Ты уже видел короля?

- Несколько раз.

- И что ты о нем думаешь?

Рельни озадаченно нахмурился.

- О нем?.. - повторил он, как будто слова Меченого совершенно сбили его с толку. - Он... он, хмм... Нет, будь ты одним из нас, ты бы не задавал подобные вопросы. Он - Король! Король, которого мы ждали столько лет!

- Что, и ты тоже?..

- Разумеется, - твердо ответил Рельни. - Эсселвиль велик, но нам с товарищами нашлось место только с Лисьем логе. Если есть на свете место, где никого не волнует, кто ты и откуда родом - то оно находится здесь. В Древесном городе готовы принять каждого, кто может держать меч и драться с гвиннами. Когда мы оказались в Эсселвиле, нас было сто двадцать человек, считая и латников, и моряков. А сейчас нас осталось двадцать восемь. Конечно, местных тоже постоянно убивают. Но до того момента, как король вернулся, большинство людей предпочитали жить обычной жизнью, как и до войны. Сажали хлеб, мирились с непомерными налогами и с бесчинствами гвинской солдатни, короче говоря - старались как-то выжить.

- Вполне объяснимое желание, - заметил Крикс.

- Да, разумеется. Но на деле это выглядело так: соседскую жену и дочку изнасиловали, а самого соседа вздернули за то, что он вел возмутительные разговоры?.. Очень жаль, конечно, но что я могу поделать? Да и вообще, если бы он вел себя осторожнее - то ничего бы не случилось. Надо тише, надо никуда не лезть, и тогда все будет в порядке. А если начать вступаться, возмущаться, или даже просто вытащить соседа из петли, чтобы похоронить - так меня самого повесят, а у меня, между прочим, дети... Приходим в деревню - полусгнивший труп болтается перед воротами. Снимаем сами и хороним - местные толпятся в стороне и смотрят. Молча, понимаешь?.. Меня просто злость брала - мы здесь сражаемся за их свободу, пухнем с голоду, хороним собственных друзей, а у них там одна забота - как бы сделать вид, что ничего не происходит. Якобы их вообще никто не завоевывал... а мы здесь так, горстка буйнопомешанных, которые сами придумали себе эту войну и лезут на рожон. А кто-кто вообще винил нас во всех бедах. Например, кому-нибудь из молодежи надоест, что гвинны могут творить с ними все, что захотят, и не считают айзелвитов за людей - и он сбегает в Лисий лог, а гвиннские солдаты устраивают карательный рейд в его деревне. И, конечно, те, кто уцелеет, кроют нас последними словами. По большому счету, гвинны только потому и удержали власть над Эсселвилем, что сумели внушить людям, что сопротивление бессмысленно. Что бы с тобой ни делали - утирайся и молчи, не мути воду, а то будет хуже. Но в последнее время что-то изменилось. Люди почувствовали надежду...

"Как бы эта надежда не завела всех в беду" - подумал Крикс. А вслух спросил:

- А могу я увидеть короля?

- Это решать не мне. И, в любом случае, сначала тебе нужно встретиться с Атрейном. К счастью, он давно планировал наведаться сюда. Я расскажу ему о том, кто ты такой, и он решит, как с тобой поступить. А до тех пор ты должен оставаться здесь, в Древесном городе.

- Хочешь сказать, что я в плену? - приподнял брови Крикс.

- Не то чтобы "в плену"... - уклончиво ответил Рельни. - Попытайся нас понять. Мы должны быть предельно осторожными. Я поручился за тебя, поэтому тебе оставили твое оружие и позволили беспрепятственно ходить по лагерю. Но это все, что я могу для тебя сделать. Будь ты просто парнем из деревни, который сказал бы, что он хочет драться с гвиннами - тебя бы проверяли так же, как всех остальных. Но ты...

- А как вы проверяете всех остальных? - заинтересовался Крикс.

- Мы не пропускаем их через границу, пока они не докажут, что способны приносить какую-нибудь пользу. Чаще всего мы даем им поручение в ближайших деревнях. Иногда поручений может быть и два, и даже три - пока мы не удостоверимся, что это не какой-нибудь подсыл, который хочет выведать наши секреты.

- А если ваш доброволец попадется - то его повесят, - вставил Крикс.

- Да, разумеется. Я понимаю, со стороны это звучит жестоко, но у нас нет выбора. К нам иногда приходят сущие дети - лет двенадцати-тринадцати. Приходят молодые девушки, и женщины, и даже старики. Некоторые из них действительно хотят сражаться с гвиннами, а некоторые - просто найти убежище, в котором гвинны не имели бы над ними власти. Но мы не община Милосердия и не странноприимный дом. Даже если бы нам не приходилось постоянно опасаться шпионов Олварга, мы все равно бы не смогли принимать к себе любого, кому больше некуда податься. Все, что мы можем - это постараться давать каждому такое поручение, с которым он - хотя бы теоретически - способен справиться.

- Понятно. Значит, остается только ждать Атрейна. Когда он приедет?

- Я не знаю. Может быть, через неделю. Или через две...

Крикс чуть не застонал. Если Олварг и правда подослал к повстанцам самозванца, катастрофа может разразиться в любую минуту. Кроме того, Крикса смущала мысль об Алвинне, оставшемся в Адели. Валларикс едва ли представляет, как быть с гостем, которого так "любезно" навязал ему племянник. Меченый чувствовал себя так, как будто его разрывают на куски. А магия, которая порой так откровенно управляла его жизнью, на сей раз никак себя не проявляла - несколько последних дней дан-Энрикс вообще не ощущал ее присутствия, хотя и понимал, что она никуда не делась, а просто дремала, притаившись, словно искры под остывшими углями. Приходилось примириться с мыслью, что магия привела его в Древесный город и сочла, что этого довольно. Со всем прочим ему предстояло разбираться самому.

* * *

Спали в Древесном городе посменно, причем мало кому удавалось урвать хотя бы по пять часов сна за одну ночь. Меченый вызвался ходить в дозоры вместе с Рельни и его товарищами, так что уставал не меньше, чем все остальные. Но сегодня он без всякой видимой причины проснулся среди ночи и никак не мог заснуть опять. Сколько бы Крикс ни говорил себе, что все вопросы можно будет обдумать позже, а сейчас куда важнее отдохнуть, мысли сновали в голове, как муравьи в горящем муравейнике.

Основной лейтмотив этих тревожных размышлений звучал так: "мне нужно найти самозванца и обманщика, который выдает себя за сына Тэрина - а я торчу здесь уже пятый день, и могу проторчать еще неделю".

Крикс беспокойно перевернулся на спину, слепо уставился на обмазанный глиной потолок "осиного гнезда". Лежавший рядом Рельни что-то промычал, но, к счастью, не проснулся.

"...Ну, а если даже я найду этого "Истинного короля" - что дальше? - размышлял дан-Энрикс, ощущая такой зуд во лбу, как будто снова оказался на допросе с ворлоком. - Они же все приходят в экстатический восторг, стоит только заговорить о нем. Меня на клочья разорвут, как только я попробую сказать, что он совсем не тот, кем кажется!.. И, наконец, если даже представить, что случилось чудо, и все айзелвиты разом поняли, что я и есть наследник Тэрина, то что мне с этим делать дальше?.."

Крикс болезненно поморщился. По правде говоря, быть королем ему хотелось так же мало, как и стать наместником в Бейн-Арилле. Возможно, для кого-то вроде Бейнора Дарнторна трон выглядит соблазнительно, но Валлариксу его королевский титул не принес ничего, кроме бесчисленных забот и ранней седины. Присутствуя на государственных советах и беседуя с Элиссив, Крикс проникся убеждением, что быть королем - значит все время наступать себе на горло ради государственной необходимости. Даже не будь Меченый связан с Тайной магией, он бы не пожелал себе такой судьбы.

- Катись оно все к Хеггу в задницу!.. - пробормотал дан-Энрикс, осторожно отодвинувшись от Рельни. Тот предостерегал его, что ночью без дела ходить по лагерю не следует - если дозорные решат, что перед ними враг, то вряд ли станут тратить время на предупреждения. Но оставаться в душном, пропахшим смолой "гнезде", где невозможно лишний раз пошевелиться, не задев соседей, стало уже совершенно нестерпимо, так что Меченый решил рискнуть.

Он осторожно размотал тонкую лестницу и стал спускаться вниз. Теперь он мог проделать это значительно быстрее, чем в начале, но в сравнению с местными жителями все равно казался медлительным и неуклюжим. Рукава рубашки то и дело прилипали к смолистому стволу сосны. Спрыгнув в мягкую лесную хвою, Крикс небрежно отряхнул саднившие ладони, обернулся - и увидел человека, стоявшего под соседним деревом. Ни одеждой, ни осанкой этот человек не походил на кого-нибудь из дозорных Рельни.

Меч дан-Энрикса остался наверху, но рукоять ножа, который он носил за голенищем сапога, и сейчас же оказалась у него в ладони.

Чужак не шелохнулся.

- Ein dan-Enrix, - сказал он. Старинное приветствие звучало серьезно, как ему и полагается, но по голосу незнакомца все равно казалось, что он улыбается. Меченый сделал шаг вперед, пытаясь рассмотреть его лицо - и чуть не уронил свой нож на лесной мох.

- Седой?! - выпалил он. - Как ты сюда попал?

- Пришел поговорить с тобой. Должен сказать, что твоей выдержке можно только позавидовать. Я уже битый час пытаюсь выманить тебя наружу при помощи простенького заклинания, которое обычно называется "тревожный сон", но ты сопротивлялся с потрясающим упорством.

Крикс нервно хмыкнул. Больше всего ему хотелось уточнить "Это и правда ты?..", но это бы звучало слишком глупо. Он с ожесточением потер глаза, чтобы привыкнуть к темноте - а заодно удостовериться, что Светлый ему не привиделся.

- Как же ты узнал, что я в Древесном городе?.. - осведомился он.

- Боюсь, это не так уж сложно, - вздохнул Князь. - Пока меч Альдов у тебя, любой хоть сколько-нибудь сильный маг будет все время ощущать твое присутствие.

- Выходит, Олварг тоже знает, где я нахожусь? - спросил дан-Энрикс, неприятно пораженный этой новостью. Седой кивнул.

- Скорее всего, да.

- Почему тогда он не отправил сюда всех своих Безликих и не приказал меня прикончить?..

Князь пожал плечами, словно Меченый спросил о чем-то самоочевидном.

- Прежде всего, потому, что он тебя боится. Он не представляет, на что ты теперь способен.

Крикс чуть-чуть подумал над словами Князя и сказал:

- Понятно... Он считает, что благодаря Мечу я стал кем-нибудь вроде Одаренного невероятной силы. Получается, как только он поймет, как обстоят дела - он тут же попытается меня убить.

Седой нетерпеливо отмахнулся.

- Не так!.. Ни ты, ни он пока не представляете себе, "как обстоят дела". Вам с Олваргом придется выяснять это на практике. И хотя Олварг ничего не смыслит в Тайной магии, он все-таки прекрасно знает, что в конечном счете вам придется встретиться лицом к лицу. Правда, он обязательно будет пытаться сделать вид, что этого возможно избежать. Как только он слегка оправится от потрясения, которое он пережил, когда ты завладел наследством Энрикса из Леда, он будет пытаться избавиться от тебя чужими руками, в том числе и посылать к тебе Безликих. Но при этом где-то в глубине души он всегда будет понимать, что под конец вы все равно останетесь вдвоем. И будет до последнего пытаться оттянуть этот момент, поскольку он не чувствует себя к нему готовым.

- Я тоже не чувствую себя готовым, - проворчал дан-Энрикс. - Всякий раз, когда мне кажется, что я в чем-нибудь разобрался - тут же выясняется, что все было совсем не так, как я успел вообразить. То выясняется, что Олварг - старший брат Валларикса и мой ближайший родственник по материнской линии. То я внезапно узнаю об Эсселвиле... честно говоря, я до сих пор не понимаю, почему Валларикс так упорно скрывал правду о моем отце. Может быть, он боялся, что я пройду через арку Каменных столбов - а потом не вернусь назад, как моя мать?..

- Возможно, - вздохнул Князь. - Валларикс всегда переживал из-за того, что не сумел помочь своей сестре. Но есть как минимум еще одна причина. Много лет назад я запретил ему рассказывать тебе какие-то подробности, касавшиеся твоего происхождения. И Валларикс, и Ирем знали только маленькую часть этой истории, а я бы не хотел, чтобы ты сам додумывал недостающие куски и приходил к неверным выводам... Я был уверен, что, когда ты станешь Эвеллиром, у меня будет достаточно времени, чтобы самому рассказать тебе всю правду, и заодно научить тебя тому, что должен знать наследник Энрикса из Леда. Но когда ты не смог достать меч Альдов, все мои надежды рухнули. По крайней мере, так я думал... Я сказал себе: Тайная магия не ошибается, значит, надежда на обещанного Альдами Наследника не может оказаться ложной. Следовательно, я ошибался только в том, что это будешь ты. Должны быть и другие варианты, которые я случайно проглядел. Если поторопиться, я еще успею их найти.

- Звучит неплохо, - улыбнулся Крикс.

- Звучит, может быть, и неплохо, но на деле положение было достаточно безрадостным. Законных наследников у Энрикса из Леда не осталось, где искать побочных - тоже было не вполне понятно... Честно говоря, на тот момент я был буквально уничтожен. Мне казалось, что моя недальновидность погубила дело, которому я служил всю свою жизнь. Ты, вероятно, помнишь, что я даже не пошел к Валлариксу, а попрощался с тобой в галерее Славы?

- Помню. Ты очень спешил.

Седой поморщился.

- Конечно, я спешил. Но не настолько, чтобы не уделить вам еще полчаса. Просто я не хотел, чтобы Вальдер видел меня в такой растерянности.

- Кажется, я тебя понимаю, - задумчиво кивнул Меченый. - Валларикс очень спокойно выслушал известие о том, что ты отправился в очередное путешествие. Он сказал - 'ну что ж, пусть Князь выполняет свою задачу, а мы постараемся выполнить свою'. Или как-то иначе, но с таким же смыслом. Он ничуть не сомневался в том, что у тебя есть запасной план действий.

- ...Которого у меня и близко не было. По крайней мере, в тот момент, - закончил за него Седой. - Однако хорошо, что он так думал. Я знаю Валларикса едва ли не со дня его рождения. Твой дядя вечно чувствует себя ответственным за вещи, за которые он не способен отвечать, и взваливает на себя гораздо больше, чем способен выдержать обыкновенный человек. В этом вы с ним похожи... Единственный способ оградить его от этого - заставить Валларикса верить в то, что кто-нибудь настолько безупречен, что ему можно довериться с закрытыми глазами и без всяких оговорок. Думаю, твой бывший сюзерен тоже это заметил, - мимолетно улыбнулся Князь. - Но, как бы там ни было, с Вальдером я не попрощался, и свое распоряжение насчет тебя не отменил. Признаться, это просто вылетело у меня из головы. Прости меня.

Крикс смущенно махнул рукой.

- Да ерунда... не так уж это важно. Все равно я узнал то, что должен был узнать. А тебе удалось найти других потомков Энрикса из Леда?

- Да. Но можешь мне поверить - это было нелегко. Через полгода своих поисков я искренне жалел о том, что твои предки не вступали в Орден Белых братьев и не соблюдали целибат. Побочные сыновья побочных сыновей, истории времен Воителя и даже Беатрикс... семейные предания, которые в большинстве случаев оказывались вымыслом... В конечном счете я нашел шесть человек, в жилах которых совершенно точно текла кровь дан-Энриксов. Я попытался убедить себя, что продвигаюсь в верном направлении, но у меня не получалось. Чем внимательнее я присматривался к каждому из претендентов на наследство Энрикса из Леда, тем сильнее проникался мыслью, что напрасно трачу время.

Крикс вопросительно приподнял брови.

- Они что, действительно были так плохи?..

- Вовсе нет; по меньшей мере четверо из них были прекрасными людьми. Просто "хороший человек" - это одно, а Эвеллир - совсем другое. Хорошие люди живут своей жизнью и довольны этим. Они никогда не покушаются на то, чтобы менять основы мира - в их глазах мир попросту "такой, как есть". И если они отвлекаются от своих повседневных дел, чтобы кому-нибудь помочь, то потом с облегчением возвращаются к своей обычной жизни. Эвеллир - совсем другое дело, у него этой "обычной жизни" просто нет. Сэр Ирем кое-что об этом знал - поэтому и возражал против того, чтобы мы слишком рано подвергали тебя испытаниям. Но твой сеньор не понимал, что Эвеллир ничем не "жертвует" - Тайная магия не просит и не принимает ничьих жертв. Наследником Альдов мог стать только тот, чьи устремления и цели совпадают с целями создателей Меча. Поэтому-то я и сомневался в том, что сумею найти кого-нибудь, кто подходил бы на роль Эвеллира так же, как и ты... Забавно то, что на второй год своих поисков я все-таки нашел потомка Энрикса из Леда, который способен был со временем стать Эвеллиром. Причем нашел я его совсем не там, где ожидал найти - не в Ярнисе и не в Легелионе, а сравнительно недалеко отсюда - на границе Эсселвиля с Дель-Гвиниром, в замке Марахэн.

- Не понимаю, - безнадежно пробормотал Крикс. Лорд Ирем как-то раз сказал, что разговоры с Князем вызывают у нормальных людей приступы мигрени, и сейчас дан-Энрикс был почти готов с ним согласиться.

- Это потому, что люди вообще часто не замечают самых очевидных объяснений. Скажем, я разыскивал бастардов Наина Воителя, копался в древних сплетнях - и совсем забыл об Олварге, который, как-никак, тоже дан-Энрикс.

Крикс вскинул взгляд на собеседника.

- Но ведь не мог же Олварг сам...?

Князь коротко и резко рассмеялся.

- О, безусловно. Олварг не такой дурак, чтобы не понимать, что еще один "Рикс" ему уж точно ни к чему. Поэтому он тщательно следил за тем, чтобы никто из его женщин ненароком не родил ему наследника. Во имя Всеблагих, не делай такое изумленное лицо! Конечно, сейчас нашему противнику на женщин наплевать... какие уж тут женщины, когда тебя жрут заживо, и ты об этом знаешь... Но тринадцать лет назад, когда произошла эта история, он еще был другим, и женщин у него было не так уж мало. После очередного пира со своими приближенным Интарикс был настолько пьян, что утром он даже не вспомнил, как накануне затащил в кровать служанку. Про кровать я фигурально... вероятнее всего, это произошло не в королевской спальне, а где-нибудь в коридоре, иначе кто-нибудь из охраны сообщил бы Олваргу, что он приводил женщину, и все бы так или иначе выплыло на свет. А так эта служанка родила ему бастарда, о чем Олварг, к счастью, не имеет ни малейшего понятия. Иначе, полагаю, он бы тут же от него избавился. По крайней мере, если бы узнал об этом до того, как ты стал Эвеллиром.

- Получается, теперь ему больше ничего не угрожает?..

- Со стороны Олварга - скорее всего, нет. А в остальном... - Седой поморщился. - Ты уже слышал что-нибудь о замке Марахэн?.. Гвинны провозгласили его королевской резиденцией, но в действительности он больше похож на приграничный форт где-нибудь в Такии. Суровые порядки и не самые приятные люди. Куча слуг, больше напоминающих рабов - по большей части, пленные из Эсселвиля, - потом королевские гвардейцы, которые держат в страхе всю округу, и адхары, которых даже гвардейцы Олварга боятся, как чумы. Выжить в подобной обстановке не так просто. Откровенно говоря, сейчас мальчишка был бы в бОльшей безопасности, если бы Олварг узнал правду.

- Ты бы мог это устроить?

- Мог бы, но не стану. Сейчас это просто двенадцатилетний мальчик. Не слишком осторожный, и, пожалуй, чересчур самонадеянный, но зато с крайне интересными задатками. Немного смахивает на тебя в таком же возрасте. И то, что жизнь в Марахэне его пока не испортила, само по себе о многом говорит. Но если наш враг захочет воспитать из него своего наследника, то я боюсь даже представить, что из него выйдет. И к тому же, я не исключаю, что Интарикс уже окончательно сбесился, и убьет мальчишку в любом случае, хоть тот и не наследник Энрикса из Леда. Одним словом, я хотел бы попросить тебя, чтобы ты присмотрел за мальчиком.

- Я?! - с досадой повторил дан-Энрикс. - Князь, во имя Всеблагих!.. Я оказался неспособен позаботиться даже о своей собственной семье. Мой младший брат стал вором, а двое других живут в трактире, потому что Тену не под силу в одиночку справиться с хозяйством - но вместо того, чтобы остаться в городе и попытаться самому устроить их судьбу, я предоставил это Браэнну и Пенфу... потому что у меня, видите ли, имеются задачи поважнее! Недавно меня осенила мысль, что всякий раз, когда я вмешивался в жизнь других людей, я очень быстро перекладывал ответственность на кого-нибудь другого. Тена с Арри я буквально навязал на шею капитину Ниру, Бренн оставил Белым сестрам, а заботиться о Ларе предоставил сэру Ирему... я брал на себя столько разных обязательств, что потом не знал, что с ними делать. Неужели ты действительно считаешь, что я - именно тот человек, который может "присмотреть" за этим парнем?!

- Успокойся, - хладнокровно сказал Князь. - Прежде всего, ты заблуждаешься в оценке собственных поступков. Скажи - можно ли утверждать, что жизнь людей, которым ты пытался помогать, действительно менялась к лучшему?..

Крикс нахмурился.

- Да, но...

- Никаких "но", пожалуйста. На самом деле, если бы ты начал задавать себе вопросы - а могу ли я действительно чем-то помочь этому человеку? Хватит ли у меня времени, возможностей и сил? Готов ли я взять на себя подобную ответственность?.. - ты бы, вероятно, сразу же признал свое бессилие и просто прошел мимо. Как и большинство других людей, которые стремятся действовать разумно, а в итоге - вообще не действуют. Нет, Крикс; на деле от нас требуется только твердость, чтобы в каждую конкретную минуту делать то, что нужно - а все остальное следует доверить Тайной магии. Поэтому давай закончим с этой ерундой насчет "твоей" ответственности и вернемся к изначальной теме... Я вовсе не прошу тебя бросить все свои дела и мчаться в Марахэн. Но я хотел бы, чтобы ты не забывал о том, что этот мальчик, как-никак, дан-Энрикс и твой брат. Его зовут Олрисом. Недавно он начал носить меч за одним из гвардейцев короля. И мне бы не хотелось, чтобы дело дошло до того, что вы с ним встретились на поле боя.

- Понимаю. Значит, "Олрис"... - задумчиво повторил дан-Энрикс. - Ладно, я запомню. Но ведь ты тоже будешь присматривать за ним?..

- Конечно, - подтвердил Седой. - Но мне будет спокойнее, если я буду знать, что этим делом занимаюсь не я один.

- Ну, хорошо, - нетерпеливо кивнул Меченый. - Лучше скажи: что это за король, которого здесь называют сыном Тэрина?

Князь озадачено нахмурился, как будто бы не понимал, о ком шла речь - а потом усмехнулся.

- Ах, этот... Не волнуйся, к Олваргу он не имеет никакого отношения.

Крикс даже не стал спрашивать, как собеседник догадался о терзавших его подозрениях. Ход его мыслей был бы очевиден для любого человека, даже не наделенного такой же проницательностью, как Седой.

- Так что, это обычный самозванец?.. - уточнил дан-Энрикс.

- Ну, обычный или нет - судить тебе. Я думаю, ты с ним еще увидишься. А я, по правде говоря, не слишком интересовался этим юношей - хватало и других забот. Наверняка можно сказать только две вещи - он не служит Олваргу, и в его жилах нет ни капли крови Энрикса из Леда. Несмотря на это его сходство с прежним королем, я сильно сомневаюсь, что он может оказаться родственником Тэрина. Происхождение здесь вообще не главное. В такой стране, как Эсселвиль, где половина местных жителей годами ожидает возвращения чудесно спасшегося короля, какой-нибудь король однажды обязательно появится.

- Не понимаю, как ты можешь говорить об этом так спокойно, - сказал Крикс. - Разве не ты когда-то обещал им, что сын Тэрина однажды вернется сюда и восстановит справедливость?

Князь покачал головой.

- Нет, Крикс. Я обещал только спасти наследника - то есть тебя. Как видишь, это обещание я выполнил. Ну а все остальное - просто воплощение их собственных желаний и надежд. Именно так люди обычно и творят свою историю. Как бы там ни было, давай закончим разговор об айзелвитах и их короле, и возвратимся к нашим собственным делам. Ты понял то, что я сказал тебе в самом начале нашей встречи?..

- Что мы с Олваргом должны будем сразиться друг с другом? Ну, об этом я догадывался с самого начала.

Лицо Князя на секунду стало жестким.

- Догадываться тут мало, Крикс. Ты должен верить, что так будет - что бы ни случилось. Даже если тебе вдруг покажется, что ты попал в ловушку, из которой невозможно выбраться, и никакой надежды уже нет - не позволяй себе забыть о том, что эта история не может кончиться, пока вы с Олваргом не встретитесь лицом к лицу. Я не могу заранее сказать, что тебя ждет. Но даже если в какой-то момент ты потеряешь память и забудешь все, что знал - это ты должен помнить до конца.

Меченый подумал, что сэр Ирем - если бы он мог присутствовать при этом разговоре - в этом месте ни за что не удержался бы от шпильки в духе "Раз ты говоришь, что по-другому быть не может, то какая разница, во что он будет верить?..". Крикс невольно улыбнулся. Все же монсеньор, при всех своих достоинствах, ни бельмеса не смыслил в Тайной магии.

- Я не забуду, Князь, - пообещал он Светлому.

- Тогда прощай, - кивнул Седой. - И разбуди ваших дозорных. Я на время усыпил их магией, чтобы они не подняли переполох и не мешали нам спокойно разговаривать.

- Хорошо, Князь, - ответил Меченый. Ему хотелось задержать Седого хоть чуть-чуть подольше, но он не мог придумать, что сказать. В конце концов, они виделись всего дважды, причем оба раза они говорили исключительно об Олварге и Тайной магии. Глядя на высокую, сухопарую фигуру мага, постепенно таявшую в предрассветной мгле, Меченый вдруг попробовал представить, каково было бы спросить Светлого о том, кого он считал своим лучшим другом или кто, по его мнению, талантливее как поэт - Хэн Мордвуд или Алэйн Отт?.. В какую-то секунду он почти решился задать Светлому такой вопрос, но Князь был уже слишком далеко, чтобы окликать его ради подобной глупости.

...Меченый проснулся от того, что чей-то острый локоть впился ему в ребра. Он открыл глаза - и увидел Лювиня, который пытался выглянуть наружу сквозь отдушину в стене.

Через неё "осиное гнездо" проникал ярко-белый свет.

- Доброе утро, - сказал Крикс, надеясь, что Лювинь сообразит, что совершенно незачем продавливать ему грудную клетку, даже если Рельни вдруг понадобилось срочно выглянуть наружу.

Рельни пробормотал в ответ какое-то ругательство, но, к счастью, догадался отодвинуться. Помимо них двоих, в "осином гнезде" не было ни одного разведчика.

- Мы что, проспали?.. - мрачно спросил Рельни у соседа.

Крикс пожал плечами, хотя было совершенно очевидно, что проспали они просто капитально. Судя по всему, сейчас было не меньше девяти часов утра. Похоже, их товарищи по доброте душевной решили дать своему командиру выспаться, а спавшего возле стены дан-Энрикса было просто невозможно растолкать, не потревожив Рельни.

Крикс подумал, что Лювиню в самом деле давно следовало хоть немного отдохнуть - многонедельный недосып привел к тому, что Рельни щеголял такими синяками в пол-лица, как будто бы ему сломали нос.

Одобрив, таким образом, решение своих соседей, Меченый задумался о том, была ли их ночная встреча с Князем просто сном, или же все это происходило с ним на самом деле.

Если предположить, что все случившееся ночью ему попросту приснилось, то надо признать, что это был на удивление подробный сон. К тому же, сны обыкновенно забываются, как только ты проснешься, а Меченый помнил все - не только каждую фразу Князя, но даже ту интонацию, с который Светлый ее произнес. Как и предсказывал Седой, Крикс вскоре нашел трех дозорных, которые сладко спали, сидя прямо на земле, причем один из них, счастливо улыбаясь, прижался щекой прямо к сочащейся смолой коре старой сосны, а другой использовал вместо подушки деревянное ложе собственного абралета. Меченый, разумеется, не стал подходить слишком близко, ограничившись тем, что бросил в одного из айзелвитов подобранной с земли шишкой - это позволило ему скрыться прежде, чем проснувшиеся часовые подняли переполох. Все это здорово напоминало их проделки в Академии, так что в "осиное гнездо" Меченый забрался в прекрасном настроении. И, втиснувшись на свое место между Рельни и обмазанной глиной стеной, тут же заснул.

- Ты собираешься торчать здесь до обеда? - недовольно спросил Рельни. - Нет? Тогда подвинься.

Крикс вздохнул и отодвинулся, позволив Рельни сбросить вниз веревочную лестницу, а потом выбрался наружу вслед за ним. Было похоже, что Лювинь не оценил заботы их соседей по достоинству.

До сих пор Меченый никогда не видел, чтобы жители Древесного города собирались где-нибудь большими группами, но в это утро все, по-видимому, шло наперекосяк. Под деревьями собралась толпа, состоявшая из пары дюжин человек, и она продолжала увеличиваться.

- Эвро говорит - в лесу полным-полно адхаров, - расслышал дан-Энрикс, когда они с Рельни подошли поближе. Лица у дозорных были такими же хмурыми и сосредоточенными, как обычно, но по некоторым мелочам все равно чувствовалось, что защитники Лисьего лога встревожены не на шутку. Разговор велся на местном языке, но Меченый этого даже не заметил - видимо, успел приноровиться к речи айзелвиттов. Стоявший среди дозорных Олметт недовольно покосился на него, но вслух ничего не сказал - должно быть, рассудил, что Меченый тоже имеет право знать об угрожавшей лагерю опасности.

Первый из айзелвитов тем временем продолжал:

- Эвро сказал, арка Каменных столбов оцеплена Безликими. Он не решился подобраться к ним поближе, так что не сумел их сосчитать. Но он уверен в том, что их было не меньше дюжины.

- Дюжины?! Я в жизни не видал больше пяти одновременно!

- Если не перестанешь так орать - скоро увидишь... Пока Эвро возвращался в лагерь, он наткнулся еще на троих. Похоже, они разделились и прочесывают лес. Но Эвро они не заметили.

- Почему они разъезжают средь бела дня?.. Такого раньше не бывало. Они всегда нападали только ночью!

- Это очевидно, - сухо сказал Рельни. - Судя по всему, они кого-то ищут.

"Кажется, я даже знаю, кого именно" - подумал Крикс, почувствовав сосущий холод в животе. Сейчас он был бы рад, если бы их ночная встреча с Князем оказалась сном, но разговор дозорных не оставлял никакой лазейки для сомнений.

Меченый приказал себе успокоиться и рассуждать логически. Князь приходил перед рассветом, и погони за ним не было - Седой бы ее обязательно заметил. Значит, его выследили позже, когда Светлый возвращался к Каменным столбам. По-видимому, ему все-таки удалось оторваться от погони, но "кромешникам" известно, что он где-то здесь. Крикс похолодел, поняв, что теперь Князю некуда деваться - в лесу его рано или поздно обнаружат, а добираться до ближайших деревень или вернуться в Лисий лог он не захочет сам, чтобы не привести Безликих за собой.

И зачем только Князь пошел на такой риск, чтобы встретиться с ним и полчаса поговорить об Олварге?.. Стоил ли их полночный разговор того, чтобы заплатить за него собственной жизнью?

Крикс прикусил губу, ломая голову над тем, что теперь делать. Остаться в лагере, покинув Светлого на произвол судьбы, было немыслимо. Но и о том, чтобы очертя голову бросаться Светлому на помощь, не могло идти и речи - Меченый не имел даже малейшего понятия о том, где маг находится в данный момент, а наугад бродить по лесу, в котором полно Безликих, мог бы только сумасшедший. Седой, несомненно, был бы в бешенстве, сделай дан-Энрикс что-нибудь подобное.

"Хотя, возможно, дело и не в Князе, - неожиданно подумал Крикс. - Может быть, они хотят найти меня".

- Они придут сюда? - спросил один из самых молодых дозорных. Голос у него едва заметно дрогнул.

- Спроси что-нибудь полегче, парень! - хмыкнул первый айзелвит. - Зависит от того, что они ищут.

- Надо подготовиться! Пусть видят, что нас голыми руками не возьмешь! - предложил Олметт. Но его сосед только пожал плечами.

- Все, что можно, мы на этот случай уже сделали.

Крикс знал, о чем он говорит. Лес, по которому его провели в Лисий лог, был не так безобиден, как казалось поначалу. Если бы дан-Энрикс не встретился с Эвро, а забрел в Древесный город в одиночку, то наверняка попался бы в какую-нибудь из расставленных айзелвитами ловушек. Здесь повсюду были хитро спрятанные под травой и дерном волчьи ямы с кольями на дне, из-за которых въехать в этот лес на лошади решился бы только самоубийца. Но, помимо них, имелись и гораздо более серьезные приспособления - вроде нескольких связанных между собой бревен, которые падали прямо на голову тому, кто ненароком задевал натянутую между деревьями веревку, или петли, слегка напоминавшие кроличий силок - попавшийся в нее чужак оказывался подвешен на сосне вниз головой. Кое-какие из этих ловушек Криксу показал Рейнар - прежде всего, затем, чтобы он по неосторожности не угодил в одну из них, бродя по лагерю - но Меченый не сомневался в том, что были и другие, о которых ему не сочли необходимым говорить. Для того, чтобы гвинны не подожгли лес, пытаясь выкурить противников из их укрытия, повсюду были вырыты глубокие траншеи, которые в случае чего помешали бы огню распространяться, и теперь эти траншеи тоже должны были на время задержать нападавших.

Поразмыслив, Меченый решил, что все не так уж плохо. В открытом бою у людей мало шансов выстоять против "кромешников", но волчья яма - это всегда волчья яма, даже если в нее свалится Безликий. Если бы не это обстоятельство, то Олварг уже много лет назад покончил бы с засевшими в Древесном городе повстанцами.

- А где сам Эвро?.. - спросил Рельни, обрывая размышления дан-Энрикса.

На лице рассказчика промелькнуло замешательство. Он бросил быстрый взгляд через плечо, как будто бы рассчитывал, что Эвро вот-вот выйдет на поляну.

- Я не знаю. Он вроде бы шел за мной... Потом сказал, что он слишком устал, чтобы идти так быстро, так что мне не стоит его ждать. Видимо, еще не дошел...

- За это время он бы двадцать раз дошел, если бы даже останавливался отдыхать под каждым деревом, - отрезал Рельни. - Он даже не собирался за тобой идти. Вы встретили его на нашей стороне ручья?

- Да.

- А потом?..

- Он рассказал нам то, о чем я говорил. Тогда я сказал Альпину с Хьюэлом, чтобы они остались на посту, а я пойду сюда, предупрежу насчет Безликих.

- Это все? Больше вы ни о чем не говорили?

- Н-ну... В самом начале Альпин стал кричать, что Эвро сволочь, потому что бросил Хагена...

- А ты?!

- Велел ему заткнуться.

Лицо Рельни потемнело.

- И ты хочешь сказать, что ты не понял, что произошло?.. - процедил он. Взгляд у Лювиня стал таким, как будто он примеривался, с какой стороны свернуть своему собеседнику челюсть. Крикс почувствовал, что следует вмешаться.

- Кто такой Хаген? - спросил он.

Рельни обернулся с таким видом, как будто раздумывал - не съездить ли по физиономии еще и Меченому.

- Напарник Эвро, - отрывисто сказал он. - Они вместе отвечают за участок леса, прилегающий к Каменным столбам. Люди из одного дозора должны возвращаться вместе, но даже такой баран, как Альпин, мог сообразить, что здесь особый случай!.. Если бы Эвро дожидался Хагена, Безликие бы его обязательно заметили... А ты - ты с самого начала знал, что он решил вернуться! - рявкнул он, переводя взгляд на дозорного. - Скажешь, ты не догадывался, зачем он отстал?..

Айзелвит на мгновение отвел глаза - и Крикс подумал, что, по-видимому, он все же кое о чем догадывался. Но не счел необходимым вмешиваться - видимо, в глубине души он разделял позицию Альпина, полагавшего, что Эвро не следовало бросать напарника в лесу.

Рельни махнул рукой.

- Все, хватит. Не желаю даже знать, о чем ты думал... Я пошел за Эвро.

- Я с тобой, - вызвался Олметт, на долю секунды опередив Меченого.

- И я тоже, - сказал Крикс.

Рельни на мгновение задумался, а потом сказал:

- Пойдем мы с Риксом. Ты останешься за командира. Все!

Олметт недовольно поджал губы, но возражать не стал. Крикс давно уже заметил эту любопытную особенность. Будь то в дозоре Браэна, в Лаконе или в Ордене - люди каким-то шестым чувством понимали, когда с отданным приказом можно спорить, а когда благоразумнее промолчать.

Рейнар двигался через лес так быстро, что даже дан-Энриксу приходилось прилагать определенные усилия, чтобы не отставать. Впрочем, Лювиня в данном случае явно подстегивала злость.

Они перебрались на ту сторону ручья, за которым начинался "ничей" лес, и, не сбавляя темпа, двинулись в сторону Каменных столбов.

- Ты слышишь?.. - спросил Рельни несколько минут спустя. Крикс коротко кивнул.

- Всадники. Двое или трое. Едут быстро.

- Плохо дело... Возвращаемся назад.

- Нет, подожди.

- Рикс, стой! Там впереди прогалина. Тебя заметят, - сказал Рельни, схватив Меченого за рукав.

И в ту же самую секунду до них долетел истошный крик. Так мог кричать разве что человек, буквально обезумевший от ужаса. Крик раздался как раз со стороны прогалины, и Меченому даже показалось, что он узнал голос Эвро.

Рейнар и Крикс переглянулись - и, не сговариваясь, бросились в ту сторону.

Выбежав из леса, Крикс увидел человека, из последних сил бежавшего к спасительным деревьям, и преследующих его всадников - темные вороненые доспехи из прекрасной лирской стали и лоснящиеся вороные кони делали их похожими на столичных рыцарей, съехавшихся на какой-нибудь турнир. Двое были еще довольно далеко, но третий уже подобрался совсем близко к своей жертве. Меченому даже показалось, что он придерживает своего коня нарочно для того, чтобы растянуть удовольствие от погони. Тем не менее, расстояние между Безликим и разведчиком быстро сокращалось. Эвро, несомненно, тоже чувствовал, что ему не уйти - поэтому и закричал.

Крикс ощутил внезапный приступ дикой злобы. Эти три "кромешника" просто играли с Эвро, словно кошка с мышью. Они прямо-таки упивались его страхом - поэтому и не замечали больше ничего вокруг.

То ли при свете дня кромешники выглядели не так пугающе, как ночью, то ли Крикс был слишком зол - однако на сейчас раз он не почувствовал того леденящего ужаса, который пережил в Солинках.

- Опоздали! - выкрикнул Лювинь, с первого взгляда оценив положение Эвро. - Ему уже не помочь! Уходим, Рикс... Уходим!

Но Крикс, не слушая его, рванул вперед, на ходу вытаскивая из ножен меч. Обмотанная кожей рукоять Ривалена казалась теплой, как будто бы меч уже успел нагреться от его ладони.

Опередивший своих товарищей Безликий наклонился с седла и рубанул бегущего мечом. Эвро заметил нависающую над ним тень и успел отшатнуться в сторону, но, судя по всему, Безликий все-таки достал его - юноша дико закричал и покатился по траве. Безликий развернул коня, чтобы добить упавшего - и, наконец, заметил Крикса.

Меченый перешел на шаг, поскольку слишком глупо сломя голову бежать на конного противника, и теперь скользящими шагами двигался ему навстречу, держа меч прямо перед собой - в том положении, из которого с одинаковой легкостью можно перейти к защите или нападению. Все нервы у него звенели, словно перетянутые струны.

Но до схватки дело так и не дошло.

Безликий резко дернул на себя уздечку, и его лошадь, возмущенно дернув головой, попятилась назад. "Кромешник" крепко сжимал меч, готовясь отразить любоенападение дан-Энрикса, но сам, похоже, не особо рвался в бой. Двое других Безликих, выехавших на прогалину следом за ним, остановились почти сразу же, едва заметили дан-Энрикса, и сейчас находились шагах в тридцати от своего товарища.

Меченый сделал еще шаг вперед - и тут над лесом неожиданно раздался низкий и гнусавый звук охотничьего рога. Криксу часто приходилось слышать, как трубят рога, но этот рог, судя по звуку, был гораздо больше и мощнее остальных. Нельзя сказать, чтобы от этого его звук сделался приятнее. Даже после того, как рог умолк, Меченому казалось, что у него вибрируют все внутренности.

Ближайший к нему Безликий развернул коня - как показалось Криксу, с некоторым облегчением - и пришпорил его, заставив с места взять в галоп, так что из-под копыт полетели комья сухой земли. Два других адхара последовали его примеру, и исчезли за деревьями на несколько секунд раньше, чем их товарищ.

Провожая их глазами, Крикс почувствовал себя таким опустошенным, как будто он в самом деле схватился с тремя противниками разом. Но потом он вспомнил об Эвро - и обернулся.

Раненый пытался опереться на руки, как будто собирался встать - но получалось очень плохо. Когда ему все же удалось немного приподняться, его тут же вырвало на смятую копытами траву. Меченый вспомнил, что случилось с Фэйро, которого ранили оружием "кромешников", и по коже у него прошел мороз.

Крикс сунул Ривален в ножны, подошел к разведчику и присел рядом с ним на корточки. На первый взгляд полученная Эвро рана выглядела не особенно серьезной - рассечены мышцы шеи и спины, но сухожилия и кости целы. Будь это обычный меч - достаточно было бы наложить швы, перевязать и провести неделю в полном покое. Но сейчас не приходилось сомневаться в том, что дела обстоят значительно серьезнее. Меченый осторожно перевернул трясущегося, словно от озноба, айзелвита на спину - и тихо выругался, увидев мутные глаза, закаменевшие от напряжения мышцы вокруг рта и судорожно подергивающееся лицо.

Крикс вдруг подумал, что у него была масса времени на то, чтобы узнать, не существует ли каких-то способов бороться с магией Безликих. Он мог бы спросить об этом Алвинна, пока выхаживал его от ран. А мог задать этот вопрос Седому, когда разговаривал с ним этой ночью...

Почему он этого не сделал?! Неужели ему было мало смерти Фэйро?!

Услышав позади чьи-то осторожные шаги, Крикс обернулся - и увидел Рельни, бледного, как полотно.

- Кто ты такой?.. - негромко спросил он. - Ты маг?

Крикс покачал головой.

- Нет, Рельни. Я не маг.

"А жаль. Маг бы, по крайней мере, знал, что теперь делать с Эвро".

- Так кто же ты?.. И что ты сделал с этими Безликими?

- А что я с ними сделал? - спросил Крикс, пожав плечами. - Я отвлек того, который собирался добить Эвро. Потом они услышали звук рога - и вернулись к своим. Я думаю, что это был сигнал, после которого все находившиеся в лесу отряды должны были съехаться в условленное место.

- Они тебя испугались. Я же видел, - настойчиво сказал Рельни.

Меченый сделал вид, что ничего не слышал, и снова повернулся к Эвро.

- Ты можешь ему помочь? - спросил Лювинь, поняв, что ответа на другой вопрос он так и не дождется.

- Я не знаю, - глухо сказал Крикс.

- Надо что-то решать. Безликие могут в любой момент вернуться с подкреплением. Мы должны либо забрать его с собой, либо добить.

- Добить?.. - повторил Меченый, вспомнив про Фэйро.

Рельни тяжело вздохнул.

- Я понимаю, странно убивать кого-нибудь из-за такой царапины. Но ты же видишь - это не простая рана. Те, кого ранят "кромешники", не выживают, Рикс. А умирают они несколько часов, а то и дней подряд, и выглядит это на редкость омерзительно. Поэтому мы всегда их добиваем. Это лучшее, что можно для них сделать. Я просто подумал - вдруг ты знаешь какой-нибудь способ...

"Я не знаю никакого способа" - подумал Крикс, чувствуя, как сердце бешено колотится о ребра. Может, Рельни прав, и милосерднее всего было бы добить Эвро сразу?

- Помоги мне его поднять, - сказал он вслух, стараясь, чтобы его голос прозвучал достаточно решительно.

- И все-таки ты маг, - заметил Рельни удовлетворенно.

- Да хоть сам император, - огрызнулся Меченый. - Если тебе нравится так думать, я тебе мешать не буду. Бери его за ноги, только поосторожнее. Вот так... Теперь пошли.

XIX

В сгущавшихся над лесом сумерках горевший под деревьями огонь создавал непередаваемое ощущение тепла и защищенности, но подошедший к Меченому Рельни покосился на него с неодобрением. Здесь, на границе Древесного города, огня не разводили вовсе - даже пищу охранявшие границу айзелвиты не готовили на месте, а получали от живущих в глубине Лисьего лога.

Впрочем, сейчас Рельни явно занимали вещи поважнее, чем какой-то там костер.

- Мне только что сказали, что Атрейн уже в Древесном городе. Его отряд приехал всего час назад, но ему уже сообщили об утреннем происшествии с Безликими. Сенешаль хочет видеть нас обоих.

- Не сейчас, - ответил Меченый, не отрывая глаз от Эвро. - Я не могу оставить его здесь. Иди один.

- Что я скажу Атрейну?.. - тоскливо спросил Рейнар.

- Скажи, что я сожалею, - с ноткой нетерпения ответил Крикс. - И попроси кого-нибудь, чтобы принесли еще веток для костра. Он того и гляди потухнет.

- Не потухнет. Лучше бы ты не бросал туда так много веток сразу... этот твой костер и так слишком большой, - с заметной ноткой недовольства отозвался Рельни. Впрочем, потом он примирительно сказал - Я понимаю, ты заботишься об Эвро. Но мы должны думать и об остальных. Граница слишком близко, ты же понимаешь. В этой части леса вообще нельзя разводить огонь - это может выдать гвиннам наше местонахождение.

Крикс промолчал - и Рельни, сдавленно вздохнув, ушел, а оставшийся в одиночестве "дан-Энрикс" подбросил в костер еще несколько веток. К вечеру в лесу похолодало - воздух стал промозглым и сырым, а от оврага расползались клочья серебристо-белого тумана. Крикс никак не мог отделаться от странного, ничем не обоснованного ощущения, что из промозглой темноты за ним следит чей-то недобрый взгляд - и этот кто-то терпеливо дожидается, пока "дан-Энрикс" не уйдет.

Поэтому южанин и не собирался уходить.

Все тело Меченого затекло от долгого сидения на коленях. Учивший его мастерству Неэри Астер мог просиживать в подобной позе целые часы, а в случае необходимости вскакивал на ноги бесшумным и почти неуловимым для глаз наблюдателя движением. Для Крикса до сих пор осталось тайной, как Астеру это удавалось. Сам он чувствовал себя так, как будто бы его отколотили палкой. Кости ныли, а затекшие мышцы отзывались на любое движение тупой болью.

Меченый потрогал руку Эвро. Ему показалось, что кожа раненого уже не была такой ледяной, как несколько часов назад. Пульс тоже выровнялся, и "дан-Энриксу" хотелось верить в то, что это добрый знак. Пока они несли разведчика до лагеря, по телу Эвро то и дело пробегали судороги, словно у больного "черной рвотой", но потом он перестал шевелиться, а все его тело начало мало-помалу коченеть, как будто Эвро уже умер - хотя слабый пульс доказывал, что парень еще жив. "Что нужно делать?" - спросил Рельни, явно ожидавший от "дан-Энрикса" каких-то четких указаний. Этот тон заставил Меченого ощутить очередной прилив беспомощности. Сюда бы сейчас магистра из Совета Ста... или хотя бы Рам Ашада... Хотя оба, вероятнее всего, сразу сказали бы, что тут уже ничем нельзя помочь. Меченый наклонился и оттянул раненому веко. Белки глаз казались посиневшими, а неподвижные зрачки расширились настолько, что стало почти не видно светлую, орехового цвета радужку. Крикс только мельком посмотрел разведчику в глаза, но ему все равно почудилось, что его самого засасывает в черный ледяной колодец.

"Нужно развести огонь", сказал он Рельни. Тот, по счастью, не стал колебаться и ссылаться на имевшийся на этот счет запрет, а просто послал своих разведчиков за хворостом.

Лесную нечисть вроде фэйров отгоняют факелами - вероятно, потому, что всякое пламя отчасти напоминает Очистительный огонь, зажженный Альдами в Начале всех времен. К несчастью, "кромешникам" простой огонь не страшен. Но у Крикса был Ривален, который имел свою собственную память - значит, должен был сохранить и воспоминания об Очистительном огне. Эти воспоминания необходимо было только разбудить... Крикс подошел к огню и поднял меч над пламенем, глядя на то, как на широком серебристом лезвии пляшут оранжевые сполохи. Если в мече, созданном Альдами, действительно жила Тайная магия, то она должна быть сильнее магии Безликих.

У Крикса не было уверенности в том, что найденный им способ хоть чего-то стоит, но он решил, что, если Истинная магия и впрямь парадоксальна, то это вполне бы соответствовало ее духу - создать меч, который может послужить не для убийства, а для исцеления.

Меченый промыл рану на спине разведчика, приложил к ней лезвие меча и закрепил его повязкой, как шину на сломанной руке. Столпившиеся вокруг Эвро айзелвиты выглядели несколько разочарованными. Лагерь уже облетела новость, что "дан-Энрикс" оказался магом, способным прогнать троих адхаров разом, и теперь все явно ожидали, что он станет произносить какие-то заклинания или чертить узоры на земле.

- Это все? Или тебе еще что-нибудь нужно?.. - спросил Олметт, выражая всеобщее настроение.

Несмотря на всю серьезность положения, "дан-Энрикс" чуть не улыбнулся, на мгновение вообразив, как вытянется лицо Олми, если он потребует принести ему волосы утопленника или высушенное крыло летучей мыши. Хотя, может быть, присутствующие восприняли бы это пожелание как должное. Простые иллирийцы вроде Олми всегда отличались богатым воображением, а уж в такой стране, как Эсселвиль, где вовсе не существовало Одаренных, непременно должна была расплодиться куча всяких диких суеверий, касавшихся магии.

- Мне нужно два... а лучше даже три теплых плаща, - ответил Меченый, чуть-чуть подумав. - Эвро должен лежать в тепле. Еще мне нужно столько хвороста, чтобы можно было поддерживать огонь, пока он не придет в себя.

С тех пор хворост ему приносили постоянно - вероятно, в этой части леса уже не осталось ни одной валявшейся на земле ветки. Некоторые из добровольных помощников даже предлагали сменить Крикса и посидеть рядом с Эвро за него, но Меченый отказывался. Это он призвал на помощь Истинную магию - а значит, он должен остаться здесь до самого конца.

Крикс не знал, сколько времени прошло после ухода Рельни. Может, два часа, а может, целых три. Темнота за деревьями сгустилась окончательно, а собственное тело начало казаться Меченому одеревеневшим и чужим. Крикс сел на пятки и покрутил головой, разминая затекшую шею. Потом потянулся - сильно, до хруста в позвонках... и пропустил момент, когда ресницы Эвро слабо дрогнули. Когда он снова посмотрел на раненого, то увидел, что глаза разведчика открыты. Эвро щурился на яркий свет огня, пытаясь разглядеть "дан-Энрикса".

- Рикс?.. - неуверенно окликнул он. - Мне снился очень странный сон... как будто бы за мной гнались Безликие.

Крикс чуть не подскочил от радости. Эвро тем временем попытался приподняться - и на его лице мелькнуло удивление.

- Больно, - пожаловался он.

- Это потому, что ты был ранен. Лежи тихо и не двигайся, - сказал "дан-Энрикс", старательно подбирая тарнийские слова. Может быть, на местном языке это должно было звучать как-то иначе, но разведчик его понял.

- Значит, это был не сон?.. Я почти ничего не помню. Где мы?

- В лагере, - ответил Крикс. Раненый беспокойно шевельнулся.

- Ты что, развел костер прямо в Древесном городе?! Сейчас же потуши его! Хочешь выдать нас гвиннам?..

- Тихо! - перебил "дан-Энрикс", выпрямившись и прислушиваясь к звукам, доносившимся из леса. - Кто-то идет.

Через лес шли по меньшей мере двое, и один из них двигался, как человек, который одет в латы и кольчугу. Это настораживало. Местные разведчики носили только кожаные куртки, в лучшем случае с железными пластинками, вшитыми между двумя слоями кожи - эти легкие доспехи почти не стесняли движений. Крикс потянулся к арбалету, который оставил ему кто-то из дозорных, и бесшумно зарядил его, глядя в ту сторону, откуда доносился шум. Плохо было то, что из-за костра царившая вокруг ночная темнота казалась непроглядной, тогда как они с Эвро, наоборот, были видны, как на ладони.

- Эй, Меченый! - окликнули его из-за деревьев голосом Лювиня. - Опусти самострел. Свои.

Через несколько секунд Рельни и его спутник выбрались на свет. Крикс обнаружил, что он не ошибся - на втором из двух мужчин действительно была кольчуга и стальной нагрудник, в котором ярко отражалось пламя от костра. Крикс догадался, кем он должен быть, хотя и представлял его несколько старше. На вид спутнику Рельни можно было дать лет сорок. В подвязанных кожаным шнурком волосах цвета палой листвы еще даже не появилась седина. Внимательные темные глаза остановились на лице "дан-Энрикса".

- Рейнар сказал, что ты отказался идти с ним в Древесный город, и я решил прийти к тебе сам, - сказал мужчина, пристально глядя на Меченого. На аэлинге он изъяснялся чисто, почти без акцента. Впрочем, плох тот вождь, который не умеет говорить на языке своих людей. - Меня зовут Атрейн.

Эвро едва не свернул себе шею, попытавшись посмотреть на человека, которого в Лисьем логе поминали даже чаще, чем самого короля.

Когда раненый зашевелился, на лице Атрейна промелькнуло изумление.

- Я вижу, ты и впрямь великий маг, Крикс-из-Легелиона. Мне сказали, что ты обратил адхаров в бегство, даже не вступая с ними в схватку. Это правда?..

Больше всего Криксу хотелось ответить что-то вроде - "Я не понимаю, о чем речь". Но в манерах его собеседника было нечто такое, что "дан-Энрикс" понял, что с ним стоит быть предельно откровенным.

- Дело не столько во мне самом, сколько в моем мече, - ответил он, кивнув на рукоять Ривалена, выглядывавшую из-за плеча у Эвро.

В темных глазах Атрейна отражались отблески костра. Он прямо-таки впился в меч глазами, словно никогда еще не видел ничего подобного.

- Волшебный меч?..

- Можно сказать и так, - помедлив, отозвался Крикс. Он положительно не знал, как объяснить природу Тайной магии тому, кто никогда не видел даже Одаренных.

Атрейн перевел взгляд с меча на Крикса, и с минуту молча и внимательно разглядывал его. Лицо мужчины оставалось невозмутимым, как и полагалось человеку, привыкшему хранить свои мысли при себе, но Меченый был уверен в том, что сенешаль заинтригован.

- Я хотел поговорить с тобой, - сказал он, наконец. - Если не возражаешь, то Рейнар займется раненым, а мы с тобой пройдемся до ручья и побеседуем.

Несмотря на вежливую форму, в которую сенешаль облек свою просьбу, было совершенно очевидно, что он не рассчитывает на отказ.

Меченый медленно поднялся на ноги, чувствуя, как в икры и ступни как будто бы разом вонзились тысячи мелких иголок.

- Следую за вами, монсеньор, - ответил он.

* * *

Олварг с порога вперился глазами в сухопарого, высокого мужчину, прикованного к сырой каменной стене. Пленника только что доставили адхары, и сейчас он был похож на серую ночную бабочку, пришпиленную к бумажному листу булавкой.

Привлеченный скрежетом засовов пленник тоже посмотрел на Олварга - но не его лице не отразилось ни одного из тех чувств, которых ждал Интарикс. Ни бессильной ярости, ни страха, ни даже смятения. Взгляд серебристых глаз казался отстраненным, словно этому не имевшему человеческого возраста мужчине с длинными седыми волосами приход Олварга казался чем-то незначительным.

Интарикс в несколько шагов преодолел разделяющее их расстояние и, повинуясь непреодолимому порыву, ударил стоявшего у стены человека кулаком в лицо.

Голова пленника мотнулась, словно у тряпичной куклы, и Олварг только теперь по-настоящему поверил в то, что все происходящее - реально. Это не было ни разыгравшимся воображением, ни сном.

Они действительно поймали Сивого!

- Ты совершенно обезумел, - глухо сказал Князь, выплюнув на пол сгусток крови. - Вся твоя теперешняя ярость - просто способ убежать от собственного страха. Ты как сумасшедший, который мечется в разные стороны, пытаясь поразить воображаемых врагов, а попадает исключительно по самому себе.

- По самому себе? Неужто?..

Олварг размахнулся и нанес еще один удар, почувствовав на своих пальцах что-то теплое и липкое. Ну, а теперь под дых!... Еще?! На, получи еще!! Скосив глаза, Интарикс увидел неправдоподобно-алые брызги на полу и на своей одежде. Он чувствовал резкую боль в костяшках кулаков, но это было сущей мелочью в сравнении с пьянящим ощущением освобождения. Подобного он не испытывал уже давно - и пленники, и их беспомощность давно уже ему приелись, а однообразие подобных сцен вгоняло в скуку. Но нынешний случай был особым. Перед ним стоял не просто пленник... и даже не его личный враг, которому он собирался отомстить, а Сивый.

Сивый!!

Пленник пошатнулся, но цепи, тянувшиеся от его наручников к скобам в стене, не дали ему упасть.

- Зря ты убил Галахоса, - выдохнул Сивый через несколько секунд, сумев восстановить дыхание. - Он был тебе необходим.

Олварг до такой степени не ожидал, что Сивый вспомнит о его помощнике, что на секунду даже растерялся. В памяти всплыло перекошенное от бессмысленного ужаса лицо Галахоса с трясущейся нижней губой и лезущими из орбит глазами - и Олварг опять почувствовал тяжелый, безысходный гнев. Он не помнил, когда он испытывал такую же всепоглощающую ярость, как тогда, когда наведался в Галарру и узнал, что Эвеллир был там - и смог уйти живым, еще и прихватив с собой Шоррэя.

- Необходим?.. - повторил он - Этот маг всю жизнь был бесполезным, жалким трусом. Он упустил Эвеллира, хотя мог его убить.

Князь пристально взглянул на Олварга. Бесцветные, как легкий серый пепел, волосы падали ему на лицо и липли к окровавленному лбу.

- Уверен, ты не хуже меня знаешь, что твой маг ни при каких условиях не смог бы убить Крикса. Думаю, тебе непросто будет обходиться без Галахоса. Все эти годы он служил для тебя ширмой, за которой ты пытался прятаться от силы Темного Истока. А теперь, когда Галахоса не стало, она будет пожирать тебя еще быстрее.

Олварг ощутил знакомый ужас и до хруста стиснул зубы. Откуда он знает?!

- За меня не беспокойся, - с ненавистью сказал он. - Лучше уж подумай о себе. Мне всегда было интересно - люди наподобие тебя когда-нибудь задумываются о самом худшем свойстве вашей Тайной магии?.. Она всегда предает вас как раз тогда, когда вы больше всего в ней нуждаетесь. Вы ждете ее помощи, надеетесь на нее, а в ответ - ничего! Полная тишина!.. А хуже всего то, что вы даже не знаете, в какой момент останетесь одни, лицом к лицу со всей своей беспомощностью... Ну совсем как ты сейчас. Жалкое зрелище, не правда ли?!

К досаде Олварга, его тирада не произвела на пленника особенного впечатления - он продолжал смотреть на него с тем же раздражающе спокойным выражением лица. Хотя, пожалуй, этот самоуглубленный взгляд плохо вязался с густеющей кровью на губах и рассеченном лбу Седого.

- Тайная магия не всесильна, это для меня не новость. Когда дети по твоей милости умирали от "черной рвоты", их родители всегда надеялись на чудо... ждали его с такой страстной силой, которую ты едва ли в состоянии представить... и при этом очень часто никакого чуда не было! Так неужели ты действительно считаешь, что я должен чувствовать себя обманутым из-за того, что Истинная магия позволила мне оказаться здесь, вместо того, чтобы в одиночку перебить всех твоих адхаров?.. Ошибаешься. Я на такое вовсе не рассчитывал.

- Ну, значит, ты еще глупее, чем я думал! Зачем служить магии, которая слишком слаба, чтобы тебя спасти? - осведомился Олварг, презрительно скривив губы.

Князь поморщился.

- Ты не поймешь. Все твои представления о магии основаны на том, что ты узнал, имея дело с Даром или с силой Темного Истока. Но Тайная магия - не господин и не слуга... она, скорее, друг или союзник. С ней не нужно торговаться - она и без этого сделает все, что в ее силах, ничего не требуя взамен. Но надо понимать, что в мире были, есть и будут вещи, которые Истинная магия способна сделать только с нашей помощью. А пока Смерть и Солнце обладают равной силой, в мире будет существовать то, с чем мы не сможем справиться даже совместными усилиями. И так будет продолжаться до тех пор, пока мы не сумеем уничтожить Темные Истоки.

- Ну и кто же сможет уничтожить Темные Истоки? - насмешливо спросил Олварг, с трудом сдерживая клокотавшее в нем бешенство. - Ты уже мертв, старик... Тайная магия, как мы только что выяснили, совершенно бесполезна... а ваш Эвеллир ничуть не подготовлен к своей миссии. Могу представить, каково тебе об этом думать! У тебя ведь было столько лет, чтобы все ему объяснить, но ты решил, что он - совсем не тот, кто тебе нужен. То-то ты, наверное, кусаешь локти, вспоминая про упущенное время!

Князь внезапно усмехнулся.

- Судишь по себе, не так ли, Тар?.. У тебя было столько случаев, чтобы его убить - а ты вообразил, что он не тот, кого тебе следует опасаться. Да, ты прав, мы с тобой совершили одну и ту же ошибку. Но боюсь, что тебе она обойдется несколько дороже.

Олварг медленно вдохнул и выдохнул, пытаясь овладеть собой. Продолжать этот разговор было бессмысленно. Пожалуй, с Сивым у него выходило даже хуже, чем с "дан-Энриксом" в Кир-Роване... Интарикс потянулся к перевязи и медленно вытащил из ножен длинный обоюдоострый нож. Лезвие составляло почти две мужских ладони, а витая рукоять была украшена мордами фантастического зверя с двумя головами. Олварг усилием воли растянул губы в улыбку.

- Посмотри сюда, старик. У меня в Марахэне служит некий Ролан... айзелвит... кует ножи не хуже лирских оружейников. Вот этот я даже забрал себе. Но у меня пока не было случая опробовать его на практике.

Он медленно провел острием по щеке пленника. В первую секунду казалось, что прикосновение железа к коже было таким легким, что не оставило после себя следа. Но через несколько секунд на лице Сивого стал быстро наливаться кровью тонкий алый порез. Улыбка Олварга сделалась шире.

- Рыжебородый говорит, что это двухголовое чудовище на рукояти - какой-то древний гвиннский оберег, который должен охранять хозяина от порчи. Забавно, да?.. Я правлю идиотами и дикарями, а Адель с ее книгохранилищами и Лаконской академией по-прежнему принадлежит моему братцу.

- Каждому свое, - откликнулся Седой. - Жаль только, что от Истока тебя никакие обереги не спасут.

- И все же на них иногда бывает любопытно посмотреть... Во всяком случае, я бы на твоем месте не отказывался от такой возможности. Через пару минут, когда я выколю тебе глаза, ты ничего такого больше не увидишь.

Поляна с разведенным Меченым костром давно осталась позади, и теперь Крикс с Атрейном шли по лесу в полной темноте. Меченый мимолетно удивился, как уверенно его попутчик выбирает направление, нисколько не боясь ловушек и волчьих ям - а потом вспомнил, что Атрейн почти семнадцать лет был предводителем повстанцев в Лисьем логе, прежде чем сделаться сенешалем Истинного короля.

Крикс пожалел, что он не может в лоб задать попутку какой-нибудь вопрос о "сыне" Тэрина, не вызвав у Атрейна лишних подозрений. Поэтому он молчал, гадая, о чем собирается беседовать его попутчик.

- Рельни говорил, что в вашем мире ты сражался под началом человека, который мог превращаться в сокола. Ты тоже так умеешь?.. - отрывисто спросил сенешаль, нарушив затянувшуюся паузу.

Крикс покачал головой.

- Тот человек, о котором говорил Рельни, был Неэри, Снежным Соколом. Они только наполовину люди. Научиться этому нельзя.

- Жаль!.. Еще Рельни говорил, что ты убил человека, которого называли Бешеным принцем, а потом взял неприступный замок под названием Тронхейм.

- Правильнее было бы сказать, что я участвовал во взятии Тронхейма. А Бешеного принца я случайно подстрелил из арбалета.

Сенешаль угрюмо покосился на него, как будто бы подозревал, что Меченый просто морочит ему голову.

- Ну хорошо, пусть так. И все же - в тебе, видимо, есть нечто, отличающее тебя от других людей. Скажи - зачем ты прибыл в Эсселвиль?

- Я уже говорил об этом Рельни. Человек, который называет себя Олваргом - мой враг. Я должен отыскать его, чтобы убить.

Атрейн остановился и внимательно посмотрел на Меченого.

- Это все?.. Значит, других причин, чтобы отправиться сюда, у тебя не было?

- Да, это все, - ответил Крикс, не совсем понимая смысл этого вопроса. - К сожалению, я быстро понял, что добраться до Олварга будет не так-то просто. Он ведь правит большей частью Эсселвиля.

- Не считая Дель-Гвинира и Дакариса, - добавил сенешаль. - Но теперь это уже ненадолго. Ты, конечно, знаешь, что возле Арденского утеса стоит войско Истинного короля?.. Сейчас в наших руках только Арденны и полуразрушенная крепость Эдельвейс. Но к концу месяца мы собираемся занять Авариттэн и выбить гвинов из предгорья. Судя по тому, что о тебе рассказывал Рейнар, твоя помощь может оказаться исключительно полезной. Если ты отправишься со мной к Арденнскому утесу, я представлю тебя королю. Согласен?..

Крикс сделал для себя мысленную заметку, что Рейнар, похоже, был так увлечен рассказами о его "подвигах", что не упомянул о необычном интересе, который Крикс уже дважды проявлял к особе Истинного короля. Иначе сенешаль бы точно заподозрил, что "дан-Энрикс" в сговоре с адхарами - поэтому те и не тронули их с Рельни этим утром.

- Я поеду с вами, монсеньор, - ответил он.

* * *

Алвинн в первый раз за много лет держал в руках книгу, но не мог сосредоточиться на чтении. Бездумно глядя на гравюру Дель-Герада, он уже минут пятнадцать не переворачивал страницу.

Маска, изготовленная по заказу Крикса, позволяла Алвинну свободно перемещаться по дворцу и даже выходить на улицу. В первый раз, когда он рискнул выйти в город, суета и яркость красок буквально оглушили его. Вместо удовольствия, которого он ожидал, Алвинн почувствовал растущую тревогу и странное чувство беззащитности. Пришлось признать, что приучаться к новым впечатлениям придется постепенно - сперва резиденция Валларикса, потом прилегающий к ней парк и площадь Четырех дворцов, потом - столичное Книгохранилище... Нельзя сказать, что гость Валларикса совсем не привлекал к себе внимания - и слуги, и придворные буквально пожирали Алвинна глазами, и он готов был биться об заклад, что за его спиной все эти люди с наслаждением чесали языками, обсуждая, кто же он такой. Но до скандального предположения, что гость правителя - Безликий, ни один из сплетников пока что не додумался. А это значило, что Меченый был прав, и Алвинн мало отличался от других людей - настолько мало, что они даже готовы были принимать его за своего. Это открытие шокировало Алвинна. Последние несколько дней он размышлял о том, не был ли энониец прав и в остальных своих предположениях.

И тем не менее, и во дворце, и за его пределами Безликий продолжал держаться крайне настороженно.

Какой-то человек, идущий по проходу между книжных стеллажей, неловко поскользнулся и cхватился за ребро его стола рукой. Единственной рукой, так как другой у него не было - рукав светлой рубашки был обрезан и зашит у самого плеча. Стол сильно пошатнулся.

- Ох, простите, ради Всеблагих! - произнес незнакомец, выпрямляясь. Голос у него был звучным и приятным, с нотками какого-то неуловимого веселья. - Я не хотел вам помешать.

- Ничего страшного, - отрывисто ответил Алвинн, ощутив такую же неловкость, как всегда, когда кто-то пытался с ним заговорить. С тем пор, как Крикс отправился в Хоэль, Алвинн ни разу не произнес больше шести слов подряд. Короткие распоряжения прислуге и пятиминутная аудиенция у императора, сказавшего, что Алвинн может оставаться во дворце до возвращения лорда дан-Энрикса - вот, собственно, и все. Безликий полагал, что этого вполне достаточно - и точно не стремился заводить какие-то знакомства.

Алвинн вспомнил, что буквально накануне видел однорукого на утреннем приеме во дворце - он прибыл из Кир-Кайдэ вместе с лордом Иремом и остальными членами имперского посольства. Только тогда на этом мужчине был зеленый бархатный колет с золотым знаком Семилистника, свидетельствующим о научных занятиях, а сейчас эмблема с семилистником была вышита простой нитью на его рубашке.

- Это, кажется, "практическая магия" Итлина Иорвета?.. - спросил однорукий, глядя на монументальный том, лежавший перед Алвинном. Безликий даже не сразу понял, о чем речь, но потом вспомнил, что та книга, которую он снял с полки, зацепившись взглядом за знакомое название, действительно была ничем иным, как "Опытами практической магии" - фундаментальным сочинением времен Великого Раскола.

- Да, - с ноткой удивления ответил Алвинн. Это прозвучало так, как будто бы он сам не очень понимал, как эта книга оказалась на его столе.

- Никогда не мог заставить себя дочитать ее до конца, - внезапно улыбнулся незнакомец. - Слишком уж сухое изложение. Но иллюстрации просто прекрасные.

Пораженный этим замечанием, Алвинн ничего не ответил однорукому - а сам попробовал представить, как бы среагировал этот ученый, если бы узнал, к кому он обращается. Светловолосый расценил его молчание, как желание остаться в одиночестве, слегка кивнул ему и отошел. Безликий удивленно проводил его глазами. Большинство людей, казалось, инстинктивно чувствовали, что от него следует держаться в стороне. Но обладатель вышитого на рубашке семилистника оказался исключением.

Алвинн попробовал сосредоточиться на чтении, и это ему даже удалось, но, тем не менее, время от времени он отвлекался и бросал косые взгляды в сторону стола, за которым работал однорукий. В отличие от большинства посетителей Книгохранилища, тот не читал и даже не делал какие-то выписки. Перед ним лежала кипа разрозненных листов, и однорукий что-то быстро и убористо писал на самом верхнем, с головой уйдя в это занятие. Когда Алвинн взглянул на него полчаса спустя, светловолосый уже не писал, а перечитывал написанное, то вычеркивая целые абзацы, то сосредоточенно покусывая кончик своего пера.

В последующие дни Безликий часто видел необычного ученого в Книгохранилище. Если сам Алвинн приходил и уходил, когда ему заблагорассудится, то однорукий проводил в библиотеке целые часы, все время занимаясь своей писаниной. Это заставляло думать, что это занятие было для него не развлечением и отдыхом от дел, а собственно работой, которую приходилось выполнять по плану.

Прошла целая неделя, прежде чем между Алвинном и незнакомцем состоялся новый разговор. На правах гостя императора, Алвинн ходил в Книгохранилище в любое время, тогда как для обычных посетителей библиотека закрывалась в восемь пополудни, или, как сказали бы в столице, к двенадцатой страже. Таким - пустым и темным, без шатавшихся по залам посетителей - Книгохранилище нравилось Алвинну гораздо больше. Можно было зажечь масляную лампу и читать, но Алвинн предпочитал оставаться в темноте - ходить по залам, прикасаясь к теплым корешкам старинных книг, или смотреть на надписи, змеившиеся по камню поверх книжных полок. Альды вырезали буквы прямо на камнях, а потом заливали эти углубления блестящей краской - черной, алой или золотой. В один из таких вечеров Алвинн наткнулся на однорукого ученого, который с неожиданной для своего увечья ловкостью снимал с полок очередную книгу, просматривал ее оглавление, прижав тяжелый фолиант к груди, а потом возвращал его на место. Светильник, который однорукий принес с собой, стоял на краю ближайшего стола, разбрасывая вокруг себя колеблющийся круг оранжевого света. Собственно, именно этот мерцающий свет и привлек Алвинна, заставив его свернуть в нужный зал.

Ученый, видимо, почувствовал чье-то безмолвное присутствие и обернулся. Алвинн ожидал, что однорукий вздрогнет, увидев в темноте неясную высокую фигуру и тускло блестевшую при свете лампы маску. Но ученый снова удивил его.

- Ах, это вы, - сказал он таким тоном, будто не могло быть ничего естественнее, чем столкнуться в темном и пустом Книгохранилища с таким зловещим гостем. Несмотря на то, что час был поздним, и в библиотеке наверняка не осталось ни одной живой души, помимо них двоих, было не очень-то похоже, что светловолосый ощутил тревогу или же какую-то неловкость. Поставив на место книгу, которую он просматривал до этого, мужчина обернулся к Алвинну всем корпусом. - Я часто видел вас в Книгохранилище. Но первый раз, мы, кажется, встретились в императорском дворце. Вы - гость Валларикса?

- Скорее уж, его племянника, - ответил Алвинн, удивленный непринужденными манерами своего собеседника. Он что же, в самом деле не чувствует никакой опасности?..

- Значит, вы знаете лорда дан-Энрикса?

- Уже лет восемь как, - сумрачно усмехнулся Алвинн. Однорукий посмотрел на него с каким-то новым интересом.

- В самом деле?.. Удивительно, что я никогда раньше вас не видел.

- А вы что, знаете всех, кто как-то связан с Меченым? - не удержался от сарказма Алвинн.

Молодой ученый не обиделся.

- Вплоть до сегодняшнего дня я полагал, что всех, - c улыбкой сказал он. - Я, если можно так сказать, его биограф.

- Кто?.. - переспросил Безликий, все сильнее изумляясь.

Улыбка его собеседника сделалась еще шире.

- Извините, я ведь даже не представился... Меня зовут Кэлрин Отт. Я императорский хронист и помощник мэтра Саккрониса, здешнего архивариуса. Днем я обычно занимаюсь тем, что помогаю ему в составлении "Новой истории Легелиона", посвященной двум последним войнам. А по вечерам я пишу книгу о "дан-Энриксе". Хотите посмотреть?

Алвинн как будто бы со стороны услышал собственный приглушенный маской голос, произносящий "да".

- Тогда пойдемте, - сказал Отт. - Сдается мне, я все равно не найду здесь того, что искал.

Безликий ясно чувствовал, что в его собеседнике нет даже самой слабой искры Дара, но не мог отделаться от ощущения, что этот Кэлрин Отт - какой-то маг. Во всяком случае, та легкость, с которой он втянул Алвинна в беседу, была в чем-то сродни волшебству.

Впрочем, эта загадка могла разрешаться куда проще. Меченый наверняка сказал бы, что все это время Алвинну мучительно хотелось с кем-нибудь поговорить - просто он не позволял себе даже подумать ни о чем подобном, считая такие человеческие чувства совершенно недоступными Безликому. Алвинн еле сдержался, чтобы не помотать головой - до того ярко встал перед его глазами образ Рикса, улыбавшегося своей раздражающей улыбкой, означавшей "я же тебе говорил".

- Пожалуйста, входите, - пригласил ученый, когда они подошли к малозаметной двери возле выхода из зала. Комната оказалась небольшим отдельным кабинетом с письменным столом, книжным шкафом и парой кресел.

- Личный кабинет Саккрониса, - пояснил Кэлрин, входя в комнату вслед за Безликим. - Господин архивариус любезно предоставил мне возможность пользоваться им в свое отсутствие... а вот, собственно, книга, о которой я вам говорил.

Указание было излишним - Алвинн уже обратил внимание на стопку исписанных листов, лежащих на столе. Безликий подошел поближе, осторожно поднял верхний лист и прочитал:

- Estel" inn Glaenn... "Сталь и Золото". - Он несколько секунд поколебался, прежде чем спросить - Вы разрешите мне прочесть?.. Или она нужна вам для работы?

Кэлрин Отт лукаво улыбнулся.

- В принципе - нужна. Но раз вы знаете лорда дан-Энрикса столько же лет, сколько я сам, вы, вероятно, сможете помочь мне устранить какие-то неточности или ошибки в тексте. Следовательно, позволить вам ее прочесть - в моих же интересах. Я возьму только последние листы.

Алвинн отметил, что Кэлрин по-прежнему "не замечает" того факта, что его собеседник до сих пор не назвал свое имя и даже не намекнул на род своих занятий. После нескольких минут беседы с Оттом трудно было считать это проявлением какого-то особенного легкомыслия. Помощник архивариуса, при всей необычности своих манер, был далеко не глуп.

- Спасибо, - сказал Алвинн, опускаясь в кресло.

Кэлрин подкрутил фитиль масляной лампы, уселся на противоположный край стола и пододвинул к себе письменный прибор. Несколько следующих часов в комнате было тихо. Еле слышный шелест, с которым перо Кэлрина скользило по бумаге, Алвинн перестал замечать в первые несколько минут. Впрочем, чтение оказалось увлекательнее, чем он мог предположить. Алвинн сам не заметил, как перевернул последнюю страницу. Повествование оборвалось на том, как Меченый помог Льюберту Дарнторну бежать из города. Кэлрин почти дословно записал рассказ Линара о его попытках вывести Фуэро с орденской конюшни и последовавшей за этим встрече с Риксом на опушке леса - но о том, что было дальше, в рукописи не было ни слова. Алвинну стало немного жаль, что Отт не дописал свою историю.

Увидев, что он отодвинул от себя листы, Кэлрин отвлекся от работы и поднял глаза на собеседника.

- Что, надоело?.. - спросил он шутливым тоном, но Безликий ощутил, что Отт обеспокоен. Совсем как поэт, который только что прочел кому-то новую балладу и с тревогой ждет оценки слушателей. Алвинну внезапно вспомнилось, что в свое время он тоже писал рондели и сонеты и мучительно страдал, если их не оценивали по достоинству.

Это воспоминание его изрядно удивило.

- Нет, не надоело, - честно сказал Алвинн. - Просто я закончил.

В серых глазах однорукого мелькнуло изумление.

- Так быстро?.. Поразительно. И что, нашли какие-то неточности?

Алвинн заколебался. Правильнее всего было бы ответить "нет", а потом вежливо проститься с Кэлрином. Весь этот вечер и без этого можно было считать одним из самых странных в его жизни.

- Тот кусок, где вы рассказываете о беспорядках в городе... - поражаясь самому себе, произнес Алвинн. - Когда в Лаконе ударили в набат, а Крикс сломал бедро... не знаю, как насчет других подробностей, но началась эта история совсем не так, как вы описываете. По-вашему выходит, что "дан-Энрикс" просто выскочил на улицу, услышав колокол, и пострадал во время общей свалки. Но я точно знаю, что все было совершенно по-другому.

- Как? - тут же спросил Кэлрин.

Алвинн задумчиво смотрел на лепесток оранжевого пламени, метавшийся в стеклянной лампе на столе.

- А вы уверены, что вы действительно хотите это знать?..

- Конечно, - кивнул Отт.

- Ну что ж... Тогда вам следует иметь в виду, что Крикс провел ту ночь в Галарре. Я знаю об этом потому, что сам был там - и даже помогал ему сбежать, - Алвинн поднял руку к своей маске, щелкнул рычажком маленького замка, скреплявшего две половины маски, и счел необходимым предупредить собеседника - Только не вздумайте орать. Тем более, что вас все равно никто не услышит...

Алвинн был практически уверен в том, что, несмотря на его предостережение, ученый все же закричит, увидев его без маски. Однако Кэлрин не издал ни звука - только лицо у него вытянулось и заметно побледнело, а зрачки расширились настолько, что серые глаза стали черными, как два колодца.

- Что, не нравится?.. - со злостью спросил Алвинн. Хотя, если подумать, злиться в такой ситуации следовало только на самого себя. При мысли о собственной дурости Безликий ощутил физическую тошноту. Привык к тому, что Меченый смотрел на него так, как будто бы не видел ничего особенного, потом встретил человека, который тоже не выглядел напуганным - и сразу возомнил, что чудо может повториться? Вот и получай свое!

В лице Кэлрина Отта что-то дрогнуло.

- Прошу прощения. Я не хотел вас оскорбить. Просто это было слишком... неожиданно.

Алвинну показалось, что он ослышался.

- Вы извиняетесь? Передо мной?

- Конечно. Мое поведение было чудовищно невежливым.

- Так что, вас не смущает то, что я - Безликий?..

Отт вздохнул.

- По правде говоря, я ожидал... чего-то в этом роде. В день нашей последней встречи с Криксом он упомянул какого-то Безликого, который спас ему жизнь. Я сразу вспомнил этот разговор, когда увидел вас. Учитывая обстоятельства этого дела, я сказал себе, что это ничего не значит. Но все равно оказался совершенно не готов к тому, чтобы увидеть вас без маски.

- Омерзительное зрелище, не так ли? - резко спросил Алвинн.

- Н-не совсем. Скорее, неожиданное. Понимаете, в старинных хрониках Безликих всегда изображают в шлемах или в капюшонах, за которыми - сплошная чернота. Я почему-то думал, что это должно быть похоже на что-нибудь вроде густой вуали. А на самом деле тут совсем другое... когда я пытаюсь смотреть вам в лицо, у меня появляется такое ощущение, как будто я ослеп. Или как будто на глазу бельмо... хотя все остальное я при этом вижу так же хорошо, как раньше.

- Вы меня боитесь? - требовательно спросил Безликий.

- Хмм... пожалуй, да. Все-таки да. Хотя, конечно, это глупо. Раз вы гость дан-Энрикса - то, значит, с вами все в порядке.

Алвинн даже не нашелся, что ответить, и только слегка развел руками.

В кабинете воцарилась продолжительная тишина. Потом Безликий сделал над собой усилие и произнес:

- Вы, кажется, хотели, чтобы я рассказал вам о Криксе?..

- Разумеется, - тут же ответил Отт. - Но мне хотелось бы сперва понять, кто вы такой.

Алвинн ощерился.

- А что здесь непонятного?

Кэлрин вздохнул.

- Ну, посудите сами... О Безликих говорят, что они не имеют ни собственной воли, не воспоминаний, а просто являются безвольным инструментом человека, подчинившего себе магию Темного Истока. Это почти все, что нам о них известно - не считая утверждения, что из доступных человеку чувств Безликие способны исключительно к жестокости. Я сам считал, что дела обстоят именно так - пока "дан-Энрикс" не упомянул, что вы спасли его от смерти. Если бы вы могли делать только то, что нужно Олваргу, такого никогда бы не произошло... А значит, все рассказы о Безликих либо лживы, либо просто неверны.

Алвинн поморщился.

- Они правдивы и вполне верны. Просто любое правило имеет свои исключения.

- И вы - пример такого исключения?..

- Может быть, да, а может быть, и нет. В конце концов, я был одним из первых, на ком Олварг пробовал свое искусство. Не исключено, что ему просто не хватило опыта.

Кэлринн выжидающе смотрел на Алвинна.

- Хотите, чтобы я рассказал всю историю - с начала до конца? - насмешливо спросил Безликий. Его собеседник то ли не заметил, то ли не счел нужным замечать его иронию.

- Очень хотел бы. Если только вам не будет слишком неприятно.

- Скорее, это будет неприятно вам, - пожал плечами Алвинн. - Для меня ежедневный сон - не самая необходимая на свете вещь, а вот вы, того и гляди, начнете клевать носом. Не могу сказать, который теперь час, но, вероятно, уже третья стража.

- Да, вы правы, - не ломаясь, согласился Кэлрин. - Значит,завтра?.. Мы могли бы снова встретиться в Книгохранилище.

Безликому очень хотелось уточнить, с чего "биограф" Крикса вообще решил, что Алвинн станет ему что-нибудь рассказывать. Но потом он представил себе долгий вечер во дворце, бестактный интерес в глазах прислуги, убиравшей его комнату и приносившей гостю Валларикса ужин - и решился.

- Ладно, завтра.

В Арденны Крикс и его спутники приехали уже к ночи. В сгущающейся темноте военный лагерь айзелвитов выглядел довольно живописно - десятки пылающих костров возле подножия утеса и темные развалины старинной крепости наверху, на фоне стремительно темнеющей полоски неба. К Эдельвейсу пришлось подниматься по крутой тропинке, серпантином обвивающей утес.

Несмотря на поздний час, обитатели крепости бодрствовали, собравшись в одном из залов южного крыла. То, что увидел Меченый, когда вошел туда, живо напомнило ему лагерь беженцев в Шатровом городе. В той части зала, где потолок обвалился, открывая темное от туч ночное небо, прямо на камнях разложили костер, и несколько человек сгрудились вокруг него, жаря на вертеле какое-то мясо - издалека "дан-Энрикс" посчитал ободранную тушку зайцем. В другом конце зала в это время совещалась группа мрачных, чем-то озабоченных мужчин. Одеты они были чуть получше остальных, и Меченый решил, что это - приближенные Истинного короля. При виде Атрейна на всех лицах отразилось облегчение - настолько явное, что сразу становилось ясно: эти люди безуспешно пытались решить какую-то серьезную проблему, а теперь надеются, что сенешаль сумеет найти выход.

Атрейн тоже ощутил общее настроение.

- Судя по вашему виду, я попал не на совет, а на поминки, - усмехнулся он. Но, оглядевшись, спросил совершенно другим тоном - Где король?..

- Он в своей комнате, - ответил один из мужчин. - С ним Алинард.

- У нас беда, Атрейн, - вмешался в разговор его сосед. - Король то ли чем-то отравился, то ли заболел, причем ему становится все хуже. Алинард пытается ему помочь, но он так и не смог понять, в чем дело. Создается впечатление, что это - не обычная болезнь, а кое-что похуже...

Крикс обнаружил, что понимает сказанное без особенных усилий. Во время путешествия он попросил Атрейна говорить с ним исключительно на местном языке, и это принесло свои плоды - особых затруднений в разговоре с айзелвитами он больше не испытывал. В дороге он беседовал не только с сенешалем, но и с его спутниками, знавшими всего по паре слов на его родном языке, и, к удивлению "дан-Энрикса", те понимали почти все, что он им говорил. Это казалось чудом, потому что Крикс вынужден был объясняться на поистине чудовищном наречии, представлявшем собой смесь тарнийского, местного диалекта, аэлинга и, в конце концов, даже жестикуляции, как бы нанизывавшей все эти разноязычные слова и фразы на общую нить.

- Что это за болезнь? В чем она проявляется? - довольно громко спросил Крикс, махнув рукой на то, что его даже не представили присутствующим. Известие о болезни самозванца не особенно расстроило "дан-Энрикса", но повисший в воздухе намек, что эта самая болезнь могла быть вызвана какими-то не вполне естественными причинами, заставил Меченого ощутить знакомый холод в животе. Если у короля "черная рвота", то весь лагерь айзелвитов очень скоро превратится в лазарет. А то и в братскую могилу.

Все взгляды обратились в его сторону. Казалось, собравшиеся только что заметили, что сенешаль был не один.

Никто не торопился отвечать на его вопрос, но тут на помощь Криксу пришел сам Атрейн.

- Да говорите же, что вы застыли! - недовольно сказал он. - Или эта болезнь такая необычная, что ее даже нельзя описать?..

- Больше всего она похоже на желудочную колику. Но обычные лекарства от нее не помогают.

"Все-таки не "рвота"!" - с облегчением подумал Крикс. Кто-то из айзелвитов удивленно посмотрел на его просветлевшее лицо, и Меченый принял подобающий случаю серьезный вид.

- Что вы подозреваете? - спросил Атрейн. - Яд или... что-нибудь другое?

- Король ел то же самое, что и другие - но они по-прежнему здоровы, - неопределенно отозвался тот же самый айзелвит. Все остальные промолчали. Создавалось впечатление, что они опасаются произнести слово "магия", как будто бы достаточно было сказать об этом вслух, чтобы это самым зловещим образом сказалось на судьбе больного короля.

- В лагере, как я понимаю, ничего не знают о случившемся?.. - спросил Атрейн.

- Пока не знают. Ты был в отъезде, мы не знали, как нам поступить, поэтому решили пока никому не сообщать. Но, разумеется, если до завтра королю не станет лучше, то придется сказать правду.

- Ему станет лучше, - твердо сказал сенешаль. И, обернувшись к Меченому, жестом предложил ему приблизиться. - Позвольте вам представить моего спутника, Крикса-из-Легелиона. Я встретился с ним в Древесном городе. Он воин, маг и лекарь. На моих глазах он спас разведчика, раненного адхарами, а потом вылечил еще одного дозорного. Уверен, что он легко справится с болезнью короля. Не так ли, Крикс?..

Меченый стиснул зубы, борясь с искушением сейчас же высказать Атрейну все, что думает о его речи. За то время, которое сенешаль провел в Древесном городе, а потом вместе с Криксом добирался до Арденнского утеса, он имел прекрасную возможность убедиться в том, что Меченый - самый обыкновенный человек. Крикс даже рассказал попутчику свою историю, чтобы загладить впечатление от искаженных и преувеличенных рассказов Рельни. Так что нынешнее заявление Атрейна нельзя было называть ничем, кроме осознанного и хладнокровного обмана.

Крикс обернулся к сенешалю, надеясь выразить свое негодование хотя бы взглядом - и сейчас же пожалел об этом. Меченый не помнил случая, чтобы в глазах человека, сохраняющего внешнее спокойствие, читалась такая же тревога и такая откровенная мольба.

Другие айзелвиты напряженно ожидали, что чужак ответит на вопрос их предводителя, и Меченый сказал единственное, что позволила ему совесть:

- Для начала я хотел бы посмотреть на короля. Тогда, по крайней мере, будет ясно, могу ли я чем-нибудь ему помочь.

- Я провожу тебя к Его величеству, - сказал Атрейн - как показалось Криксу, с облегчением. Он взял у одного из айзелвитов длинный факел, зажег его от костра и направился к боковому выходу из зала. Меченый последовал за ним, чувствуя, как взгляды всех присутствующих сверлят ему спину. Не приходилось сомневаться в том, что, как только они с Атрейном выдут в коридор, все айзелвиты, как один, начнут обсуждать таинственного гостя.

Впрочем, Крикс тоже с нетерпением ожидал, пока они удалятся от зала настолько, чтобы их никто не слышал. Как только это случилось, он остановился и весьма бесцеремонно удержал Атрейна за рукав.

- Минуту. Прежде, чем мы пойдем дальше, я хочу кое-что прояснить, - процедил он. - Надеюсь, ты не думаешь, что я войду к вашему королю, разведу над ним руками - и он сразу же поправится?

- С тех пор, как я увидел тебя в лагере, я уже сам не знаю, что мне думать, - сказал сенешаль, безропотно стерпев бестактный жест "дан-Энрикса". - Лучше скажи: если болезнь короля связана с темной магией - ты сможешь вылечить его, как того парня в приграничье?..

Меченый в раздражении пожал плечами.

- Откуда вообще взялась эта идея насчет темной магии? - с досадой спросил он. - Я пока не услышал ничего, что бы оправдывало эту версию. Может, ваш врач просто не в состоянии определить, что это за болезнь?

- Все может быть. Поэтому я и надеюсь на тебя. Что бы ты там ни говорил, но ты все-таки лекарь. Я же видел, как ты лечил парня, который сорвался с подвесных мостков.

- Альпин просто сломал себе ключицу, - сердито сказал Меченый. - "Лечить" там было нечего: просто отвести назад плечи, чтобы кость встала на место, и связать руки за спиной. С такой задачей справится любой аптекарский помощник. А вашему королю, что бы с ним ни случилось, нужен настоящий врач. Кстати сказать, кто его лечит?..

- Алинард. Он служил лекарем на корабле Лювиня.

От этой новости "дан-Энрикс" чуть не взвыл.

- Имперский врач?.. Прекрасно, нечего сказать! Чего ты от меня-то хочешь?!

Атрейн вопросительно посмотрел на него, но Меченый только безнадежно отмахнулся. Что толку объяснять, что любой врач из Легелиона значительно превосходит его опытом и знаниями, а уж к экипажам боевого корабля приписывают только лекарей, которые сумели доказать отличные познания в "обеих медицинах", то есть - и в лекарственных растениях, и в хирургии? Если такой человек не может разобраться, как лечить больного короля - значит, с самозванцем в самом деле что-то сложное.

- Ладно, пошли, - вздохнул "дан-Энрикс", уже сожалея, что не отказался от идеи сенешаля сразу же. Единственным положительным моментом всей этой истории можно было считать то, что теперь ему уже не придется ломать голову, как получить аудиенцию у Истинного короля. Следуя за Атрейном, Меченый старательно вспоминал те месяцы, на протяжении которых он помогал Рам Ашаду в его госпитале и читал разные медицинские трактаты вроде "Золотого родника". Такиец заставлял его заучивать бесчисленное множество приемов, применяющихся при осмотре пациентов, и такое же количество различных жалоб, характерных для определенного заболевания. Меченый был уверен в том, что за время войны и службы в Серой сотне напрочь позабыл эти премудрости, но теперь с некоторым изумлением отметил, что нужные правила всплывают в памяти как бы сами собой, без всякого усилия.

Спальня короля находилась в одной из немногих избежавших разрушения комнат в южном крыле крепости. Возле перекосившейся двери дежурили три человека, но, благодаря Атрейну, миновать охрану оказалось очень просто. Крикс вошел и сразу же увидел самозванца - тот лежал на деревянном топчане, застеленном одеялами из волчьих шкур, и держался рукой за правый бок. Он повернул голову и скосил глаза в сторону заходивших в комнату людей, но сесть или хотя бы приподняться на локте не попытался, что доказывало, что ему действительно паршиво.

При виде Атрейна его губы растянула слабая улыбка, сделавшая короля еще моложе, чем он был на самом деле.

- Наконец-то ты вернулся, - сказал он. - Я уже начал беспокоиться... А кто это с тобой?

- Крикс-из-Легелиона, государь, - почтительно сказал Атрейн, наклонив голову. - Он может вам помочь.

Король перевел взгляд на Крикса. Меченый заметил, что лоб "пациента" покрывает мелкая испарина - должно быть, самозванцу было очень больно. То, как он старался держать себя в руках, невольно вызывало уважение.

- Вы врач? - вежливо спросил самозванец.

- Да, государь, - ответил Меченый, решив, что сейчас не самое подходящее время для более откровенных объяснений. - Вы позволите вас осмотреть?

- Ваше величество, я не уверен, что это разумно, - вмешался в беседу еще один человек, который все это время находился в комнате. С тех пор, как сенешаль представил Меченого королю, этот мужчина неотрывно наблюдал за Криксом, и его взгляд никак нельзя было назвать доброжелательным. "Дан-Энрикс" уже понял, что это и есть тот самый Алинард, служивший лекарем на "Зеленом рыцаре".

Атрейн резко обернулся к Алинарду.

- Ну а что, по-вашему, разумно - ждать, пока Его величеству не станет еще хуже?.. Государь, пожалуйста, позвольте Криксу-из-Легелиона сделать то, что он считает нужным. Если вы считаете, что в этом нет необходимости, считайте это моей личной просьбой.

- Хорошо, - кивнул король, бросив на лекаря извиняющийся взгляд. Было похоже, что он так же спокойно согласился бы на любое предложение Атрейна.

Крикс подошел к кровати и присел на краешек топчана, не в силах отделаться от ощущения, что в точности копирует манеры Рам Ашада.

- Поднимите рубашку, государь, - попросил он. - Где именно у вас болит?..

- Вот тут, - ответил самозванец, вполне предсказуемо дотрагиваясь до того же места, которое он совсем недавно зажимал обеими руками. Правый бок, примерно на ладонь ниже последнего ребра... Меченый начал осторожно ощупывать живот, мало-помалу приближаясь к тому месту, на которое указал самозванец. Тот, скосив глаза, следил за его действиями.

- В жизни бы не подумал, что вы врач, - внезапно сказал он. На одну краткую секунду Меченый поверил в то, что он разоблачен, но потом понял, что король имеет в виду его руки - жесткие и покрытые мозолями от меча. - Я бы сказал, что вы больше похожи на гребца или на... ох!!

- Здесь больно? - уточнил Крикс, хотя ответ был совершенно очевиден.

- Да, - выдохнул "пациент". Меченый коротко кивнул, и попросил больного глубоко вдохнуть. Потом - втянуть живот. Он почти не удивился, когда и первое, и второе вызвали вполне ожидаемое усиление болевых ощущений.

- Когда вы в первый раз почувствовали боль? - спросил "дан-Энрикс".

- Где-то через час после обеда.

- В том же самом месте?

- Нет, сначала выше, здесь и еще здесь, - откликнулся король. - Все сильно переполошились - думали, что это может быть какая-то отрава. Алинард заставил меня выпить рвотное... ну и так далее.

- "Так далее" - это, насколько я понимаю, промывание желудка? - бесстрастно уточнил Меченый, игнорируя смущение своего собеседника. - Понятно. Что было потом?..

- Алинард дал мне выпить обезболивающий отвар, и я проспал пару часов, но когда проснулся, болеть начало еще сильнее, как будто всю боль стянуло в одну точку.

Крикс прикоснулся ко лбу короля. Если у короля и был небольшой жар, установить это не представлялось никакой возможности - в спальне было слишком сильно натоплено. Должно быть, Алинард относился к числу тех лекарей, которые считают, что больной всегда должен лежать в тепле.

Меченый на мгновение прикрыл глаза, вспомнив про совсем другой день.

Это был жаркий день в самом конце июля или, может быть, начале августа - словом, в то время, когда вся Адель как будто засыпает, и людей на улицах непостижимым образом становится чуть ли не вдвое меньше, чем обычно. Помощник Рам Ашада, Лич, принимал роды в Нижнем городе. В больнице на улице Менял остались только сам Ашад и Крикс, которого тогда еще не называли Меченым. Мессеру Ирему Крикс сообщил, что он поедет с побратимами в Эрхейм, друзьям сказал, что он не может уехать из Адели из-за кучи поручений в Ордене, и, таким образом, получил редкую возможность неотлучно находиться в госпитале, о чем теперь втихомолку сожалел. Надежды на то, что Рам Ашад откроет ему удивительные тайны лекарского дела, не сбылись - по большей части, он занимался той же грязной, утомительной работой, связанной с уборкой и уходом за больными, что и во время испытательного срока. Редкие моменты, когда Рам Ашад все-таки уделял "ученику" внимание и объяснял ему что-нибудь новое, казались Риксу слишком жалкой компенсацией за многочасовой однообразный труд.

Когда внизу зазвонил колокольчик, означавший, что пришел какой-то посетитель, Крикс бросился открывать дверь так быстро, что едва не опрокинул столик, на котором смешивал лекарства. Появление больного означало осмотр, а осмотры Крикс любил - именно в это время Рам Ашад обычно обращал внимание на своего ученика и снисходил до объяснений - или, если случай был достаточно типичным, проверял, помнит ли энониец его предыдущие уроки.

Вошедший оказался подсобным рабочим из пекарни на соседней улице. Парень стоял, странно искособочившись, и зажимал ладонью правый бок. Жалобы были исключительно простые - заболел живот, первые несколько часов он пытался не обращать на боль внимания и продолжать работать, но потом не выдержал и все-таки пришел сюда. Все знают, что господин доктор может сделать такой порошок, что любую боль как рукой снимет. Нельзя ли ему что-нибудь в этом роде?..

- Можно, - кивнул Рам Ашад. - Но перед этим я должен вас осмотреть.

Во взгляде пекаря мелькнуло изумление. Он искренне не понимал, что тут осматривать. Живот - это ведь не порез и синяк, снаружи все равно не видно, что болит. Хотя, конечно, если мэтр Рам Ашад считает нужным...

- Еще как считает, - твердо сказал Рам Ашад, за локоть подводя посетителя к стоявшей у стены скамье и заставляя его лечь. При этом он жестом велел Криксу подойти поближе. С такими простыми вещами, как боль в животе, к Ашаду обычно не обращались, и "дан-Энрикс" был уверен в том, что Рам Ашад намерен осмотреть больного просто для очистки совести. Но вместо этого осмотр растянулся чуть ли не на полчаса. Длинные, тонкие пальцы такийца с коротко обрезанными ногтями осторожно ощупывали правый бок больного, и при этом Рам Ашад едва заметно хмурил брови, хотя никаких причин для такой озабоченности Крикс не находил. А Рам Ашад тем временем расспрашивал недоумевающего пекаря о том, как давно он впервые почувствовал боль, заставлял его переворачиваться с боку на бок и допытывался - "Не болит? Не тянет? А теперь?.."

Закончив с этим, Рам Ашад взял смоченную в уксусе салфетку и тщательно вытер руки.

- Приготовь люцер и хирургические инструменты, - приказал он Риксу по-такийски. Крикс уже привык к тому, что Рам Ашад частенько обращается к нему на этом языке, если считает, что его слова могут встревожить или шокировать больного.

- Инструменты?.. - повторил "дан-Энрикс", чтобы убедиться в том, что не ослышался.

Такиец наконец-то удостоил его взглядом.

- Да, - серьезно сказал он. - Нам очень повезло, что этот человек решил прийти сюда, а не пытался подождать, пока все не пройдет само. Видишь ли, от его болезни умирают.

Вероятно, вид у Крикса был достаточно ошалевшим, потому что Рам Ашад все-таки снизошел до объяснений.

- Помнишь, как ты научился вскрывать гнойные нарывы?

Крикс кивнул. Такое не забудешь даже при желании... этот полезный навык он освоил в первую неделю "ученичества", а потом два дня не мог нормально есть.

- Тогда скажи - зачем мы это делаем? - продолжил Рам Ашад. - Почему бы не дождаться, пока нарыв лопнет сам?

- Может начаться заражение, - бодро ответил Крикс.

- Вот именно. Но там опасность не особо велика - нарыв все-таки прорывается наружу. А у этого молодчика такой нарыв в кишках. Ты заметил, как тщательно я его осматривал?.. Боль в животе в принципе может означать все что угодно. Отравление, несварение желудка, колики - да мало ли! Но есть приемы, позволяющие отличить одни болезни от других, так что сейчас я совершенно уверен в том, что говорю. В правой подвздошной ямке есть такой отросток, и сейчас он воспалился - оттого-то и возникла эта боль. Если ничего не сделать, то отросток нагноится, потом лопнет, и больной умрет. К несчастью, наши врачи стали бы лечить его совсем другими методами - промывание желудка, рвотное, кровопускание... считается, что хирургия существует только для открытых ран. Именно из-за этого... впрочем, это сейчас неважно.

- Так вы дадите мне лекарство, мэтр?.. - встрял в беседу парень, утомившись слушать, как целитель и его помощник разговаривают на каком-то незнакомом языке. - Меня в пекарне ждут. Панфаль мне разрешил уйти только на полчаса. Мне, говорит, тошно смотреть, как ты одной рукой катаешь тесто, а другой хватаешься за свое брюхо, так что ступай к мэтру Ашаду, только поживее - одна нога здесь, другая там. А если вздумаешь меня надуть и завернуть в какой-нибудь трактир - останешься без жалованья. Старая ишачья задница...

- Кто задница, Панфаль?.. - задумчиво переспросил Ашад. - Впрочем, неважно. Лекарство я вам сейчас дам. Выпьете порошок, подышите немного паром над жаровней - и все как рукой снимет. - Он обернулся к "дан-Энриксу" и негромко сказал - Толченую белобородку, люцер и жаровню. Живо!

Крикс выскользнул из комнаты в подсобку, не зная, то ли восхищаться неожиданно открывшейся решительной стороной своего наставника, то ли считать его помешанным. Было совершенно очевидно, что после белобородки и люцера пекарь заснет мертвым сном, и Рам Ашад сумеет провести задуманную операцию, в чем бы она ни состояла. Но что скажет этот парень, когда, наконец, придет в себя?..

Впрочем, если бы Рам Ашад рискнул и попытался объяснить больному, что он собирается с ним делать, пекарь бы наверняка сбежал - только бы его и видели. А этого такиец допустить не мог. В ушах "дан-Энрикса" по-прежнему звучало - "От его болезни умирают". Сердце у дан-Энрикса заколотилось, когда он сообразил, что Лич по-прежнему у роженицы, а значит, помогать Ашаду в операции придется ему самому.

До сих пор Крикс только делал перевязки тем, кого Ашад прооперировал несколько дней назад, и всякий раз жалел, что лекарь игнорирует его намеки и по-прежнему не доверяет ему ничего серьезнее заноз и промывания порезов. Но сейчас мысль о том, что ему предстояло сделать, вовсе не казалась энонийцу соблазнительной - скорее, она вызывала ужас и сжимающее горло чувство тошноты. Вот только отступать, похоже, было уже некуда.

Крикс вынырнул из своих воспоминаний и открыл глаза.

- Благодарю вас, государь... можете пока опустить рубашку, - сказал он и удивился, до чего спокойно звучит его голос. Хотя именно сейчас, пожалуй, был самый подходящий момент, чтобы впасть в панику. Смешно сказать, но тогда, пару лет назад, он в самом деле донельзя гордился тем, что помогал такийцу в этой операции, хотя вся его помощь заключалась только в точном исполнении несложных поручений Рам Ашада, а вся проявленная им отвага ограничивалась тем, что его не стошнило прямо на пол. Интересно, что бы он сказал, если бы кто-нибудь предупредил его, что однажды ему придется сделать то же самое без Рам Ашада?!

Сенешаль, все это время напряженно наблюдавший за каждым движением "дан-Энрикса", не выдержал.

- Ты знаешь, что это за болезнь?

- Как ни странно, да, - устало сказал Крикс. По мере того, как укреплялась его первая догадка, Меченый все больше сожалел о том, что вообще отправился в этот треклятый Эсселвиль. От решающей схватки с Олваргом он сейчас бы так же далек, как и в Бейн-Арилле, зато на него свалилась непосильная ответственность за жизнь этого парня. Будь "наследник" Тэрина хоть двадцать раз лжецом и самозванцем, в настоящую минуту он был прежде всего человеком, истерзанным многочасовой болью. И думать о нем, как о враге, у Крикса, хоть убей, не получалось.

- Король поправится? - спросил Атрейн, явно обеспокоенный странными интонациями Крикса. Меченый не сразу осознал, что сенешаль задал этот вопрос на аэлинге, действуя, по сути, точно так же, как и Рам Ашад - а значит, уже признавая то, что положение достаточно серьезное.

- Если ему помочь - скорее всего, да, - ответил Крикс. - Но сперва мне необходимо побеседовать с мэтром Алинардом. И лучше всего - наедине.

- Я подожду снаружи, - кивнул сенешаль.

Лицо Алинарда при этих словах заметно вытянулось. Уже не заботясь о том, что Меченый может услышать их разговор, он обратился напрямик к Атрейну.

- Монсеньор, вы совершаете ошибку, - сказал он. - Этот человек - не тот, за кого себя выдает. Хоть он и умудрился где-то подсмотреть несколько лекарских приемов, он, вне всякого сомнения, не лекарь. Следовательно, все его обещания вылечить короля - пустое шарлатанство. Я уже не говорю о его каторжном клейме... Не знаю, что он вам наговорил, но в Легелионе он служил оруженосцем одного знатного рыцаря, а потом дезертировал из войска, чтобы присоединиться к мародерам... его люди грабили антарские деревни и даже имперские обозы... потом, правда, им позволили присоединиться к армии, но только потому, что командир имперских войск благоволил ему и готов был смотреть сквозь пальцы на его "художества". - Алинард обвиняющее ткнул пальцем в Крикса. - Альды мне свидетели, я всегда знал, что этот парень рано или поздно угодит на каторгу. И, судя по всему, был совершенно прав!

Атрейн перевел взгляд с лекаря на "дан-Энрикса" и вопросительно приподнял бровь. Меченый уже далеко не в первый раз порадовался, что еще во время путешествия к Арденнскому утесу рассказал Атрейну всю историю Лесного братства, а заодно - и некоторые подробности про плен в Кир-Роване.

- Занятно, - хмыкнул сенешаль. - Рельни считал тебя героем, а выходит, ты гораздо более разносторонний человек... Ну ладно, разбирайтесь с вашими имперскими делами сами. Только не забудьте, что самое главное сейчас - здоровье короля.

- Вне всякого сомнения, - подтвердил Меченый. Во взгляде Алинарда, увидевшего, что сенешаль, как ни в чем ни бывало, направляется к двери, промелькнул настоящий ужас. Но, по счастью, лекарь оказался достаточно гордым человеком, чтобы не пытаться выскользнуть из комнаты вслед за Атрейном. Вместо этого он обернулся к собеседнику и непреклонно скрестил руки на груди, как будто говоря, что не изменит свое мнение о Меченом, что бы тот ни сказал или не сделал.

"А вот это это мы сейчас посмотрим" - мысленно пообещал ему "дан-Энрикс". И почтительно спросил:

- Скажите, мэтр - вам знакомо имя Рам Ашада?..

* * *

На лице Алинарда отражалось колебание.

- Может, все-таки стоит подождать? Если к утру Его величеству не станет лучше...

- Мэтр, у нас очень мало времени, - в десятый, или, может, уже в сотый раз повторил Меченый, чувствуя нараставшее отчаяние. Хуже всего было то, что их беседа проходила прямо у постели короля, и Крикс не мог даже повысить голос - следовало сохранять спокойствие, чтобы не напугать больного. - Если верить Рам Ашаду - а я ему верю - ждать нельзя. Если ничего не сделать, то король умрет. Вы говорили, что у вас есть инструменты?..

- Все, что полагается военному врачу. Во время шторма часть моих вещей смыло за борт, но сумка с хирургическими инструментами, по счастью, уцелела.

- А люцер? - внезапно спохватился Меченый. - Люцер у вас, надеюсь, тоже есть?..

Лекарь покачал головой.

- Когда мы оказались здесь, у меня был с собой мешочек зерен - но они давно закончились. У айзелвитов есть кое-какие болеутоляющие, но толку от них мало. Когда нужно кого-то оперировать, то его чаще всего просто поят вином, пока он не потеряет сознание. Но в данном случае об этом способе не может быть и речи... - Алинард потер ладонью подбородок, задумчиво глядя на лежавшего в постели короля. Меченый прекрасно знал, о чем он думает. Если во время операции что-то пойдет не так, то их обоих обвинят в убийстве - и почти наверняка казнят.

- Значит, ты уверен в том, что другого выхода нет?

- Нет, - подтвердил "дан-Энрикс".

- Нет, - отчетливо произнес Меченый. Открыв глаза, Крикс понял, что во сне он продолжал беседу с Алинардом.

Меченый с ожесточением потер ладонями лицо. Последние два или три часа он спал урывками, всего по несколько минут, и оттого ему казалось, что ночь длится бесконечно долго. Крикс устроился на жестком табурете у постели короля, и теперь у него страшно болела шея и спина. Но куда хуже было то, что, хотя глаза у Меченого закрывались сами собой, сознание все равно продолжало бодрствовать.

Большую часть времени "дан-Энриксу" казалось, что они никак не могут приступить к лечению короля. Странное дело - наяву убедить Алинарда оказалось не так сложно, но во сне эта беседа превратилась в подлинный кошмар. И, как всегда бывает в таких снах, в видениях "дан-Энрикса" присутствовали темные, переплетавшиеся коридоры, из которых не существовало выхода, идущие по кругу разговоры и томительное ощущение, что, хотя времени осталось совсем мало, эти самые последние минуты растянулись на часы и никогда не кончатся.

Южанин просыпался, порываясь что-то делать, куда-то идти, кого-то убеждать... потом смотрел на лицо спящего короля, которое даже при желтом свете догоравшей на столе свечи казалось бледным и измученным - и с облегчением осознавал, что все уже закончилось.

Только под утро Криксу, наконец, все-таки удалось заснуть по-настоящему, и в этот раз ему - довольно предсказуемо - приснился дом на улице Менял. Подробностей южанин не запомнил, но сон был настолько ярким, что, проснувшись, Меченый не сразу смог понять, где он сейчас находится. Он готов был поклясться в том, что они только что закончили возиться с пекарем, пришедшим к Рам Ашаду с жалобой на боли в животе.

Меченый вспомнил, что в тот раз, когда все кончилось, усталый и как будто даже похудевший Рам Ашад искоса посмотрел на своего помощника, мывшего руки над стоявшим в углу умывальником, и неожиданно спросил:

- Ты как?..

- Нормально, - отозвался Крикс.

- Н-да... вижу, - задумчиво сказал лекарь. И, забрав у Крикса полотенце, властно взял юношу за плечо. - Ну-ка пошли.

Ашад отвел "дан-Энрикса" наверх, в светлую угловую комнату с окнами на площадь Трех колонн, которая нисколько не напоминала остальные комнаты больницы, но при этом показалась Криксу удивительно знакомой. Несколько секунд спустя южанин понял, почему - именно здесь он лежал много лет назад, когда попал в дом Рам Ашада после беспорядков в Нижнем городе.

- Садись, - распорядился лекарь, указав на стул, стоявший у стола. А сам достал откуда-то пузатую бутылку и два небольших стаканчика, которые он до краев наполнил маслянистой темной жидкостью. - Пей, - велел он, поставив один из стаканчиков перед "дан-Энриксом". Южанин сделал большой глоток - и едва не закашлялся. Дыхание перехватило, а по пищеводу словно прокатилась волна жидкого огня - но охватившее его внизу оцепенение прошло. "Дан-Энрикс" вскинул взгляд на Рам Ашада.

- Мэтр... это, разумеется, не мое дело, но... вы не боитесь, что, когда этот помощник пекаря придет в себя, он не поймет, что у вас не было другого выхода, и пойдет жаловаться в магистрат?

Лекарь смотрел куда-то мимо Рикса, словно он был в комнате один.

- Да как тебе сказать... и да, и нет, - ответил он. И проглотил все содержимое своего стакана одним махом, словно подмастерье, который куражится перед дружками. Крикс широко открыл глаза, а Рам Ашад болезненно поморщился и, не обращая ни малейшего внимания на изумленный взгляд ученика, наполнил стакан заново. - Конечно, я, как и любой нормальный человек, не хочу лишних неприятностей, а если он решит пожаловаться городскому капитулу - неприятностей у меня будет много. Но если ты хотел узнать, не сожалею ли я о своем решении, то - нет, ничуть не сожалею. Врач не может рисковать жизнью больного ради своего спокойствия.

- Значит, вы думаете, городские власти не одобрят вашего решения?

- Не знаю, Рикс. В столице найдется с десяток именитых лекарей, которые способны под присягой подтвердить, что этого парня нужно было лечить совсем другими методами. - Рам Ашад нахмурился, как человек, коснувшийся какой-то раздражавшей его темы. - Большинство наших врачей до сих пор представляют себе внутреннее устройство человека по изображениям, сделанным авторами древних сочинений вроде "Золотого родника". Вне всякого сомнения, аварцы были выдающимися медиками... для своего времени. Но все же очень глупо верить в то, что нет таких болезней, о которых они ничего не знали. Я всегда считал, что лекарь должен больше полагаться на свои глаза, чем на любые книги, и в особенности - если эти книги сочиняли за сто лет до нас. Иначе получается, что полуграмотный армейский костоправ нередко знает человеческое тело лучше, чем ученый лекарь из столичной магистерии.

Длинные пальцы Рам Ашада задумчиво вращали пустой стаканчик, но мысли целителя явно витали где-то далеко от собеседника и этой комнаты.

- Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?.. - спросил "дан-Энрикс", уже размышляющий над тем, что можно будет сделать, когда он покинет госпиталь на улице Менял. Самым разумным - и самым простым - решением было бы рассказать об этом неприятном деле лорду Ирему. В конце концов, Ашад - придворный врач Валларикса, и коадъютор всегда относился к нему с большой симпатией. Если сэр Ирем побеседует с магистрами из городского капитула, они наверняка оставят Рам Ашада в покое.

Судя по глазам такийца, тот отлично понял, что имеет в виду Крикс.

- Ни в коем случае, - отрезал он. И, видя, что его резкий ответ задел "дан-Энрикса", добавил уже мягче - Спасибо, Рикс, но этого не нужно. Мои оппоненты, может, и не правы, что доказывают свою точку зрения ссылками на Ар-Ассиза и Эльсибера, но это куда лучше, чем ссылаться на знакомство с императором. А теперь допивай - и пошли вниз. У нас еще полно работы.

Крикс подумал, что, если бы не та давняя беседа с Рам Ашадом, он навряд ли смог бы убедить в собственной правоте не только Алинарда, но и сенешаля. Такийцу была присуща какая-то совершенно особенная разновидность мужества, отличавшаяся от того, что называли храбростью ученики Лакона или рыцари имперской гвардии, но, несомненно, вызывающая восхищение.

В спальне короля стало совсем светло, и Меченый, дотянувшись до огарка свечи, пальцами погасил бессильный бледный огонек. Боль от ожога отрезвила Крикса, окончательно прогнав висевший в голове туман.

Крикс осторожно прикоснулся ко лбу самозванца и с облегчением отметил, что жара у него не было. Это можно было считать хорошим знаком. Ночью король, правда, потерял сознание от боли, но сейчас пульс у него был ровным, а кожа - теплой и сухой. Ни лихорадки, ни болезненной испарины... Окажись здесь Рам Ашад, он бы, наверное, остался бы доволен.

В спальню короля неслышно вошел Алинард. Судя по помятому лицу, спал он немногим лучше, чем "дан-Энрикс".

- Как Его величество?.. - шепотом спросил он.

- По-моему, неплохо.

- Может, хочешь отдохнуть? Я тебя подменю.

Крикс уже собирался отказаться - после недавних мучений мысль о сне внушала отвращение - но неожиданно почувствовал, что ему страстно хочется выйти на воздух. Да и вообще - почувствовать, что, кроме этой комнаты и темных лабиринтов из его сумбурных снов на свете есть что-то еще.

- Спасибо, - сказал Меченый, вставая на ноги.

Утро было не по-летнему холодным и туманным. Накануне, когда они поднимались в гору, сенешаль сказал, что с вершины Арденнского утеса видно выброшенный на песок корабль Рельни - то есть то, что от него осталось - но сейчас Меченый с трудом видел даже стены древней крепости. Он нашел ровную площадку, дважды повторил Малый канон, но собственное тело все равно казалось непослушным, будто одеревеневшим. Бросив бесполезные попытки, Крикс вложил меч в ножны и стал неспеша прогуливаться вдоль стены.

- Осматриваешься? - спросил Атрейн, выныривая из молочно-белой дымки. Он подошел к Меченому и остановился рядом. - Алинард сказал, ты пошел спать, а ты, оказывается, решил взглянуть на замок. Ну и как?.. Удалось что-то разглядеть в этом тумане?

- Думаю, в тумане Эдельвейс даже красивее, чем в ясный день, - пожал плечами Меченый.- Когда все видно, сразу же становится понятно, что это обычные развалины. А когда из тумана выплывает эта старая разрушенная башня... или, например, вон тот пролом в стене... то так и хочется поверить в то, что этот замок штурмовали великаны.

- Да ты поэт, - хмыкнул Атрейн то ли насмешливо, то ли, напротив, одобрительно. - На самом деле Эдельвейс разрушился из-за землетрясения. Гвины пытались его перестроить, но довольно быстро отказались от этой идеи.

- Почему?..

- Думаю, из-за местных кровососов. Из-за них у Эдельвейса отвратительная репутация.

Меченый удивленно посмотрел на сенешаля, задумавшись, все ли он верно понял. В тарнийском слово "кровосос" было синонимом для "упыря" или "вампира", то есть выжлеца, который пьет чужую кровь. Но любой взрослый человек, за исключением совсем уж суеверных сельских жителей, прекрасно знал, что упыри - такой же вымысел, как кэльпи или волколаки. Тогда как Атрейн, похоже, толковал о них всерьез.

- А кто такие эти "кровососы"? - осторожно спросил Меченый, боясь, что на него сейчас сорвется настоящая лавина местных суеверий.

Сенешаль едва заметно усмехнулся в рыжеватые усы.

- Что-то вроде нетопырей, только малость побольше. Мы их называем птицеедами, хотя на самом деле они ловят все, что ползает или летает - крыс, мышей, жуков, не слишком крупных птиц... Крестьяне из долины говорят, что птицееды забираются в хлева и сосут кровь у лошадей, коров или овец. При свете эти твари не страшны, но, если кто-то сдуру засыпает в полной темноте, то птицеед прокусывает шею и пьет кровь. А зубы у них острые, как иглы, и кусаются они до того ловко, что обычно человек даже не просыпается. Ну а теперь представь, что с утра ты весь измазан кровью, а не шее у тебя - следы зубов... Гвины вообразили, что здесь обитают духи, которые сосут кровь живых людей. По правде говоря, король тоже считает птицеедов исключительно зловредными уродами, но в этом я с ним не согласен. У меня своеобразный вкус - я люблю все, что раздражает дель-гвинирских выродков.

- Я думал, король должен ненавидеть гвиннов так же сильно, как и ты. Они ведь, как никак, убили всю его семью, - сказал "дан-Энрикс" осторожно. Ему давно хотелось узнать, что Атрейн думает о самозванце как о человеке - только повода заговорить не эту тему как-то не предоставлялось.

Сенешаль пожал плечами.

- Король слишком молод, в его годы люди еще не умеют ненавидеть. Возьмем хоть тебя... ты говоришь, что ненавидишь Олварга, но я почти уверен в том, что для тебя это не более чем слово. - Сенешаль скользнул глазами по его лицу, задержавшись взглядом на клейме. - Хотя, по правде говоря, насчет тебя я не уверен. А насчет нашего короля - вполне.

- Давно хотел спросить - как его вообще зовут?.. Все постоянно говорят просто "король", как будто у него нет имени.

Атрейн поморщился, как будто ему наступили на любимую мозоль.

- Тот человек, который вырастил наследника, звал его просто "Литтом" - парня ведь необходимо было выдать за крестьянского ребенка. Как ты понимаешь, это имя недостаточно внушительно для Короля. Когда мы выбьем гвиннов из предгорья и устроим коронацию, король сам выберет себе то имя, под которым будет править Эсселвилем. А до того времени зови его "Ваше величество"... Кстати сказать, когда король пришел в себя, он сразу начал задавать вопросы о тебе. А когда я на них ответил, он сказал, что хочет тебя видеть.

- Если ты повторил ему то же самое, что сказал вчера в зале - то я не особо удивлен. Ты так меня расписывал, что я просто извелся бы от любопытства, если бы речь шла о ком-нибудь другом, - едко заметил Меченый. - Скажи - ты не боишься, что действительность его разочарует?..

- Вот уж нет, - невозмутимо сказал сенешаль. - Пошли. Не стоит заставлять короля ждать.

...Вчера "дан-Энрикс" видел в самозванце только человека, которому была необходима помощь, и поэтому почти не обратил внимания на его внешность. Но сейчас, когда он вошел в спальню короля, он неожиданно подумал, что, учитывая слухи о невероятном сходстве самозванца с Тэрином, так - или примерно так - должен был выглядеть его отец, когда впервые прошел через арку Каменных столбов.

Это заставило его взглянуть на самозванца совершенно новыми глазами.

Внешность у "Его величества" была вполне располагающей. Приятное, открытое лицо с довольно твердым подбородком, зеленые глаза, кудрявые каштановые волосы... Меченый со странной смесью удовлетворения и раздражения признал, что его мать не зря сочла иномирянина красивым человеком. Правда, Тэрин, в отличие от своей "копии", не был обманщиком, надумавшим присвоить чужой титул.

- Ваше имя - Крикс дан-Энрикс, верно?.. - спросил Литт, старательно выговаривая непривычные слова чужого языка.

- Да, государь, - коротко поклонился Меченый.

Король кивнул.

- Отлично, значит, я все правильно запомнил. До последнего боялся переврать.

Крикс удивленно поднял брови. А самозванец между тем как ни в чем ни бывало продолжал:

- Вы сможете говорить по-нашему без толмача?

- С Атрейном я беседовал без переводчика.

Короля эта новость, судя по всему, обрадовала.

- Очень хорошо... Атрейн, оставьте нас.

Пока Крикс размышлял, зачем самозванцу понадобилось оставаться с ним наедине, сенешаль вышел и прикрыл за собой дверь.

- Почему вы стоите? - спросил самозванец, покосившись на стоявший рядом с Криксом табурет.

Меченый посмотрел на Литта с таким выражением, что ему, вероятно, позавидовал бы сам лорд Ирем.

- Потому что вы пока не предлагали мне сесть, Ваше величество.

Король растерянно сморгнул.

- Ах да... прошу прощения. Садитесь, - сказал он, залившись краской. Меченый снова ощутил, что странные манеры "узурпатора" сбивают его с толку. - Я просто не думал, что... ладно, это неважно. Атрейн говорит, что вы - не только лекарь, но и маг?

- Смотря что понимать под этим словом, государь, - уклончиво ответил Крикс, не желая ни поддерживать интригу сенешаля, ни открыто уличать его во лжи.

- Вы можете предвидеть будущее?

- И да, и нет. Я видел будущее всего дважды.

Глаза короля загорелись.

- И что вы видели?..

- Один раз я был в плену и думал, что погибну - но потом увидел, что останусь жив. А в другой раз я видел смерть одного человека, бывшего подручным Олварга. Когда мы расставались, он был еще жив - но я точно знал, что всего через несколько часов Олварг его убьет.

- А если я попрошу вас предсказать мое будущее - вы сможете это сделать?

- Нет, ваше величество, - честно ответил Крикс.

Король вздохнул.

- Жаль... очень жаль! А правду говорят, что вы - великий полководец?

Крикс представил себе, какую гримасу скорчил бы лорд Ирем, окажись он здесь - и чуть не рассмеялся.

- Нет. В моей стране меня считали хорошим фехтовальщиком и неплохим разведчиком, но никто никогда не утверждал, что я талантливый стратег.

- И тем не менее, вы взяли замок, который считался неприступным... Трэвен, верно?

- Тровен, государь, - поправил Крикс. - Но я бы не сказал, что захват Тровена - это действительно моя заслуга.

- Сенешаль предупреждал о том, что вы скажете что-то в этом роде... Знаете, мы сейчас в крайне сложном положении. Вы, вероятно, уже слышали, что мы хотим вернуть себе Авариттэн? Это приморский город к северу отсюда. Атрейн говорит, что мы не можем позволить себе вести осаду - наш единственный шанс на победу заключается в том, чтобы взять Авариттэн штурмом, сразу же, когда мы спустимся в долину. Атрейн считает, что ваш опыт будет очень кстати.

- Хммм... А что это за город? Вы когда-нибудь бывали там?

- Я?.. - переспросил король, внезапно заливаясь краской. - Нет. Я никогда там не был.

- Извините. Кажется, мой вопрос был неуместен.

- Вы тут ни при чем, - нахмурился король. - Проблема исключительно во мне. Атрейн на моем месте знал бы, что ответить. Иногда мне кажется, что он может подробно рассказать о любом городе и замке от Дакариса до Марахэна. А я ничего не знаю даже о том городе, который мы будем штурмовать. Я в жизни не бывал нигде, кроме Лисьего лога... и еще одного места, ардах в сорока южнее Эдельвейса. Все, что я знаю, хорошо для браконьера, но не короля.

- Для браконьера?.. - повторил "дан-Энрикс".

Литт пожал плечами.

- Человек, который меня вырастил, был браконьером. Год назад гвины повесили его. Я понял,что, если продолжу заниматься его ремеслом, со мной случиться то же самое. Ну и потом, я думал, что должен как-нибудь отомстить за Бранта. Я, конечно, знал, что он мне не отец, но он все-таки вырастил меня, как собственного сына, а других родных у меня не было. Брант говорил, что мои настоящие родители погибли от болотной лихорадки - он, наверное, считал, что мне слишком опасно знать всю правду. А потом он умер, так и не сказав мне про Древесный город и... все остальное. Ну так вот: когда его убили, я решил, что должен расквитаться с гвинами, и подался в Лисий лог. Тут-то все и выяснилось...

- Что выяснилось? - спросил Крикс, уже примерно представляя, что сейчас услышит.

- Атрейн выслушал мою историю, а потом объяснил, что я - сын Тэрина... что мне на самом деле не шестнадцать, а семнадцать лет, и что это маг из Леривалля отдал меня Бранту и велел скрывать от меня правду о моем происхождении. Потом Атрейн сказал, что пришло время, которого айзелвиты ждали уже столько лет, и что мы должны отвоевать у гвиннов наши земли, чтобы в Эсселвиле снова воцарился мир.

- Так значит, это был Атрейн... - пробормотал "дан-Энрикс". Даже удивительно, почему эта мысль не посещала его раньше. Это же так просто! Мальчик был удивительно похож на покойного короля, не помнил никого из своих родственников... Атрейн сразу же сообразил, как можно воспользоваться этим обстоятельством. Провозгласить мальчишку сыном Тэрина было, конечно, дерзким, но при этом - совершенно безошибочным решением. Из горстки обессиленных мятежников, сражающихся против власти Дель-Гвинира, его люди разом превратились в гвардию нового короля. Нетрудно было просчитать, что остальные айзелвиты, столько лет мечтавшие о возвращении наследника, охотно встанут под его знамена.

Крикс почувствовал, что он не может осудить сенешаля за его поступок. Для Атрейна этот парень был последним шансом возвратить свободу собственной стране.

Меченый вспомнил о своих недобрых мыслях по поводу "самозванца" - и ему стало неловко. Он участливо спросил:

- А почему вы хотите, чтобы кто-то предсказал вам будущее? Вы не верите в свою победу?..

Литт помотал головой.

- Не в этом дело. Просто иногда мне кажется, что я... ну... не особенно гожусь на то, чтобы стать королем.

Крикс прикусил губу. Ему очень хотелось сказать какую-нибудь подобающую случаю банальность, но Меченый инстинктивно чувствовал, что сейчас правильнее промолчать.

- Вы первый человек, с которым я об этом говорю, - вздохнув, продолжил Литт. - Но вы ведь маг... и потом, у меня такое ощущение, что вам спокойно можно доверять. Проблема в том, что я все время принимаю посетителей и отдаю какие-то распоряжения... хотя на самом деле просто повторяю то, что мне советует Атрейн. Вы понимаете? Все эти люди верят в то, что я на самом деле знаю, что следует делать. И когда я вижу это, мне становится попросту жутко. У меня такое чувство, будто бы я притворяюсь кем-то, кем я не способен быть. Может, вы мне поможете?..

- Как именно?

- Ну, должно же быть какое-нибудь волшебство, чтобы человек всегда знал, как ему нужно поступать, и ни о чем не беспокоился? - предположил король.

- Да, есть такое волшебство, - признал "дан-Энрикс". - У столичных магов эти чары называют "поводок". Это когда какой-нибудь сильный маг берется управлять сознанием другого человека. Пока такой человек находится на "поводке", он почти ни о чем не думает и никогда не сомневается, что поступает правильно.

Глаза короля округлились.

- Ну и гадость! - возмутился он. Меченый улыбнулся.

- Полностью с вами согласен. Эта разновидность магии давно запрещена Советом Ста - это совет самых влиятельных и сильных магов в нашем мире.

- Значит, никакого другого пути нет?.. - упавшим голосом спросил король. - Пожалуйста, подумайте еще. Если нельзя ни в чем не сомневаться, то я бы хотел, по крайней мере, знать, что мне следует делать, чтобы быть хорошим королем. Вы меня понимаете?..

- Думаю, да, - кивнул "дан-Энрикс". - Возможно, тут я мог бы вам помочь. Не хочу показаться чересчур самонадеянным, но, кажется, я знаю, что такое "быть хорошим королем". Видите ли, милорд... прежде, чем оказаться здесь, я служил королю по имени Валларикс. Возможно, вы уже немного слышали о нем от Алинарда или от кого-нибудь другого. Наша страна переживала не лучшие времена, почти как Эсселвиль сейчас. Сначала две войны, потом неурожай... к зиме в столицу хлынули целые толпы беженцев. И всех их следовало куда-то селить и содержать. А если бы разнесся слух, что беженцы в столице благоденствуют, то их количество мгновенно возросло бы в пять, а то и в десять раз, и такого потока город бы не выдержал. Валларикс был достаточно разумен, чтобы не поддаться безрассудной жалости, поэтому дрова и еду беженцам выдавали понемногу - ровно столько, чтобы не позволить этим людям умереть от холода и голода. Но в то же время король полагал, что он не вправе есть досыта и спать в тепле, пока простые люди, пострадавшие из-за войны, недоедают и живут практически на улице. Валларикс запретил отапливать свои покои во дворце и перешел на тот же рацион, который выдавали беженцам в Шатровом городе. Те, кто об этом знал, считали, что король просто рехнулся. Но, по-моему, такое поведение как раз и означает, что он был действительно хорошим королем. Король не вправе поддаваться человеческим порывам и не думать о том, к каким последствиям его поступки приведут в дальнейшем - это правда. Но по-настоящему хорошим королем можно назвать только того, кто готов разделить с другими все последствия своих решений.

Меченый замолчал. Литт напряженно смотрел на него, как будто ожидая продолжения.

- И это все?.. - спросил король после секундной паузы.

- Наверняка не все, - сознался Крикс. - Но думаю, что это главное.

XX

Вернувшись в гостевую спальню во дворце, Алвинн попробовал лечь спать, но сон не шел. И дело тут было даже не в том, что Алвинну, как из любому из "кромешников", не требовался ежедневный сон. Безликий пробовал размышлять о "дан-Энриксе" - где тот находится, чем занят, скоро ли вернется, - но мысли упорно возвращались к разговору с Кэлрином.

Отт захотел, чтобы Безликий рассказал ему свою историю. Как выразился сам ученый, "если вам это не будет слишком неприятно". Слишком неприятно! Феерическая глупость, злился Алвинн. Неужели этот мальчик в самом деле думает, что рассказать о чем-нибудь может быть неприятнее, чем пережить эти события в реальности? И какой вообще смысл в таких рассказах?.. Чтобы правильно понять его историю, Кэлринну пришлось бы самому оказаться в его шкуре - одними словами тут не обойдешься. Слова, по большей части, вообще пусты и только маскируют глубину всеобщего непонимания. Людям нравится воображать, будто слова объединяют их и позволяют им понять, что думает и чувствует кто-то другой, хотя на самом деле каждый существует в своем мире, куда нет дороги никому из окружающих.

К утру Алвинн успел решить, что не пойдет в Книгохранилище. Вчерашняя беседа с Кэлрином была большой ошибкой, но повторять ее он не станет. Приняв это решение, Безликий сразу успокоился, и большую часть дня не вспоминал о молодом ученом. Вместо этого он вдоволь побродил по окружающему дворец парку, посидел в Беседке королевы, возвратился в свою комнату... а ближе к вечеру, сам не поняв, как это получилось, вышел из дворца и направился в сторону библиотеки. Закатное солнце бросало на белый мрамор стен оранжевые отблески, так что казалось, что Книгохранилище охвачено огнем. Войдя с улицы в просторный гулкий холл, Алвинн как будто вырвался из пламени в прохладную и сумрачную тишину. Пока он размышлял о том, что лучше всего будет развернуться и уйти обратно во дворец, ноги сами несли Безликого через заставленные книжными шкафами залы к кабинету архивариуса, где по вечерам работал Кэлринн Отт.

Алвинн не сомневался, что тот снова будет занят своей писаниной, но, когда он вошел в кабинет, Отт разливал оремис. Запахи сушеных яблок и гвоздики смешивались с запахами старого пергамента и пыли, которую в Книгохранилище не удавалось вывести даже при помощи десятка слуг. Услышав, как открылась дверь, Отт поднял голову и улыбнулся Алвинну, как старому знакомому.

- Я так и думал, что сегодня вы придете пораньше, - сказал он. - Надеюсь, вы не откажетесь выпить со мной оремиса?.. Простите, вчера я забыл спросить, любите ли вы оремис.

Алвинн чуть не закатил глаза. Любит ли он оремис! Отт, по-видимому, ничем не отличался от "дан-Энрикса", воображавшего, что у Безликого могут быть какие-то предпочтения в еде. Они просто не представляют себе жизнь без таких мелких предпочтений. Для людей естественно любить оремис, или жаренные каштаны, или запах свежескошенной травы. Они все так привыкли к этому, что эти предпочтения кажутся им неотделимыми от них самих... еще одна причина, по которой ни "дан-Энрикс", ни его "биограф" в жизни не поймут, как чувствуют себя "кромешники".

- Ничего не имею против, - сказал Алвинн. Замечательная фраза: означает то же самое, что "мне плевать", но звучит не настолько грубо, и поэтому не привлекает лишнего внимания. Отт заглотил наживку, не поморщившись.

- Прекрасно. Тогда я сейчас закрою дверь, и вы сможете снять вашу маску.

- Вы действительно этого хотите? - скептически спросил Алвинн. - В прошлый раз мне показалось, что вам не особенно приятно было видеть меня без нее.

- Это вопрос привычки, - отмахнулся Отт. - Когда я в первый раз увидел боевую раскраску "Небесных всадников" в Старой Каларии, мне поначалу тоже сделалось не по себе. Они раскрашивают лица известью, засохшей кровью и углем.

- Не думаю, что это можно сравнивать. Но, впрочем, как угодно, - сказал Алвинн, и, присев к столу, избавился от надоевшего ему "намордника". Надо отдать Кэлрину должное, на этот раз в его лице не дрогнул ни единый мускул, но в этом спокойствии, конечно, чувствовалась некая искусственность. Алвинн подумал, что пора закачивать со светской болтовней, и довольно резко спросил - Кажется, вы хотели знать, как именно я стал Безликим?.. Это происходит не настолько драматично, как вы, вероятно, представляете. Мне приходилось слышать, что слуги Олварга похищают своих жертв, подвергают их страшным мучениям и даже вырывают у них сердце, после чего те становятся новыми Безликими. На самом деле все не так. Убийства Олваргу необходимы для различных видов темной магии, а также для того, чтобы открывать созданные Альдами порталы - а Безликими как раз становятся по доброй воле.

- Я об этом слышал, - кивнул Отт. - Поэтому-то и хотел узнать, как можно согласиться на... такое.

- Проще, чем вы думаете. В моем конкретном случае все началось с визита ворлока, который предложил мне свои услуги. У меня не было никаких причин брать к себе на службу собственного мага, тем более ворлока - я не занимался политикой, не интересовался магией как таковой и вел довольно упорядоченную жизнь... Улаживал конфликты своих арендаторов, писал сонеты и баллады, устраивал псовую охоту и ездил в соседнее поместье, где жила моя невеста, с которой я собирался обвенчаться на Эйслит. Но ворлоку, просившему моего покровительства, я не отказал. Он выглядел, как человек, которому больше некуда податься, а я был доволен жизнью, мечтал о скорой свадьбе и испытывал дурацкое желание кого-нибудь облагодетельствовать. Это было несложно - у меня была усадьба и виноградники в Лейверке, я привык считать себя богатым человеком, и один лишний нахлебник за столом меня нисколько не обременял. Через пару недель после его приезда я поранил руку. Тоже, кстати, на охоте. Мне сначала показалось - мелочь, пустяковая царапина. Такую даже перевязывать не нужно - заживет сама. А она все никак не заживала. Рука распухла и горела, как обваренная. Когда спохватились и вызвали лекаря, у меня уже началась горячка. То есть лихорадка, бред, озноб и остальные прелести. Лекарь сказал - ничего нельзя сделать, общее заражение крови. Может быть, какой-нибудь целитель из Совета Ста и мог бы мне помочь, а медицина здесь уже бессильна. Мой управляющий сразу послал в ближайший город за целителем, но было очевидно, что, даже если случится чудо, и в Лейверке проездом окажется кто-нибудь из магистров, до его приезда я уже не продержусь. От этого не то что выть - на стенку лезть хотелось. Представьте - вам двадцать три года, у вас есть все, что только можно пожелать - любимая девушка, прекрасный дом, всякие... хммм... честолюбивые надежды, и тут вы внезапно понимаете, что должны умереть из-за какой-то сволочной царапины. Это несправедливо, думал я. Ладно еще, если бы я поехал на войну, и там погиб... я никогда не воевал и, честно говоря, вовсе не рвался умереть в бою, но в тот момент такая мысль казалась почти соблазнительной. Погибнуть за кого-то или, на худой конец, за что-то - это все-таки имеет хоть какой-то смысл. Но чтобы подохнуть из-за собственного легкомыслия?!.. В общем, можете представить, в каком настроении я тогда находился. И вот тогда-то ко мне пришел ворлок, которому я позволил поселиться у себя, и предложил мне свою помощь. Я сперва не понял, чем он может мне помочь. Даже мне, при всем моем невежестве, было известно, что ворлоки могут воздействовать только на мысли человека. Тогда мой гость признался мне, что он не только ворлок. Пока он рассказывал свою историю, мне казалось, что у меня опять начался бред. Мой собеседник заявил, что он брат правящего императора, и что отец лишил его законных прав и выгнал из столицы, так что он вынужден жить под чужим именем и держаться в стороне от крупных городов. Историю о старшем сыне Наина Воителя я слышал и до этого, но был уверен в том, что тот давно погиб. К тому же, покойный принц, как и все "Риксы", не был магом. Я попытался задать ворлоку несколько каверзных вопросов, чтобы уличить его в обмане, но мысли у меня все время путались из-за горячки, да и мой собеседник совершенно не смущался тем, что я ему не верю. Он сказал, что хочет мне помочь. По его утверждению, после того, как отец вышвырнул его из города без средств к существованию, он бы пропал, если бы ему не помог придворный маг, Галахос, который предоставил ему временное убежище. В этом убежище он читал книги, посвященные различным видам магии, и нашел способ, с помощью которого обычный человек способен стать на одну доску c Одаренными - для этого необходимо обратиться к силам Темного истока. Проделав описанные в книгах ритуалы, принц стал магом, и вдобавок выбрал себе Истинное имя, отказавшись от родства с дан-Энриксами, которые, по его собственному выражению, его предали.

- И вы не поняли, что говорите с Олваргом?..

Алвинн ощерился.

- Вы забываете, что это было много лет тому назад. Слухи об Олварге поползли позже... думаю, во многом - благодаря разговорам, которые он вел с теми, кого собирался обмануть. Должно быть, кто-то не попался на крючок и смог рассказать то, что слышал... причем этот человек узнал отнюдь не все. Например, он не знал, что Олварг и Интарикс - один и тот же человек, так как о прошлом Олварга ваши легенды говорят крайне туманно.

- Да, вы правы, - пробормотал Кэлринн. - Продолжайте.

- На чем я остановился?.. А, ну да. Я спросил мага, зачем он мне все это рассказывает - и он объяснил, что может исцелить меня - для Темного истока нет ничего невозможного. Но есть одно условие... После тех сказок, которые мне рассказывала моя нянька, я готовился к тому, что он попросит меня расписаться кровью или дать ему какое-нибудь маловразумительное обещание (что-нибудь вроде "отдай то, что у тебя уже есть, но о чем ты пока не знаешь"). Оказалось - ничего похожего. Я, видите ли, должен знать, какой именно магией он пользуется, и добровольно согласиться принять его помощь - только и всего. Мне это показалось какой-то бессмыслицей. Зачем спрашивать у умирающего человека, хочет ли он выжить?.. Правда, я слышал, что так называемая "темная" магия всегда оборачивается против того, кто пытается ей воспользоваться, но чем это могло угрожать конкретно мне? Я, того и гляди, умру - а значит, хуже мне уже не будет. В чем тут можно сомневаться?.. Я ответил, что согласен. "Хорошо, - ответил ворлок, - Я сделаю так, что ты поправишься. Это именно то, чего ты хочешь?" Разумеется, ответил я, чего же я еще могу хотеть?! Он приготовил для меня какое-то лекарство, провел несколько довольно странных ритуалов - хотя, может быть, часть этих ритуалов мне просто привиделись, поскольку жар у меня был такой, что я почти не сознавал, что происходит... потом он заставил меня выпить свое снадобье, и я заснул, как убитый. Позже мне сказали, что я спал чуть ли не двое суток. А когда проснулся, лихорадка у меня прошла, и, хотя я чувствовал ужасающую слабость во всем теле, мне было не так уж плохо. Во всяком случае, физически. Была в моем самочувствии какая-то странность, которую я тогда не смог определить, и поначалу просто выкинул ее из головы. Я захотел узнать, где ворлок, который меня лечил - и мне сказали, что он потихоньку собрал свои вещи и уехал еще до того, как я пришел в себя. Я подумал, что он, видимо, боялся, что я выдам его тайну. Почему-то мысль о его отъезде вызывала облегчение. Я никогда не считал себя неблагодарным человеком, но в тот момент я чувствовал, что, хотя этот маг только что спас мне жизнь, мне почему-то ужасно не хочется снова его видеть. Мне сообщили, что вчера в усадьбу приехала моя невеста вместе со своей матерью, и они всю ночь дежурили возле моей постели, и только перед рассветом мать заставила ее немного отдохнуть. Мне, вероятно, следовало умилиться, но я не почувствовал ничего - ну то есть ровным счетом ни-че-го. Как и потом, когда она пришла ко мне вместе со своей матушкой. Я только обратил внимание, что лицо у нее бледное, а глаза красные от недосыпа, и лицо от этого становится каким-то кроличьим. Несколько следующих дней она не отходила от моей постели, и чем больше времени она проводила рядом со мной - тем меньше я понимал, почему меня так тянуло к ней раньше. Все, что она говорила, казалось мне глупым или просто пошлым, ее постоянная забота меня только раздражала, а ее болтливая мамаша досаждала мне так, что я часами размышлял, как бы мне половчее выставить обеих из своего дома. Когда они, наконец, уехали - взяв с меня обещание, что, как только я смогу сесть в седло, то сразу же приеду в гости - я вздохнул с огромным облечением. Но радовался я недолго. Стоило мне, наконец, остаться одному, как я почувствовал... даже не знаю, как описать это состояние. Это одновременно скука, пустота и отвращение. И от этого чувства было некуда деваться. Я пытался заниматься тем же, чем обычно занимался до болезни, но теперь эти занятия не приносили мне ни капли удовлетворения. Находиться в одиночестве, наедине с самим собой, мне было тошно, так что я искал себе какую-то компанию или какое-нибудь дело - но когда вокруг были другие люди, мне хотелось как можно скорее от них избавиться. Это ощущение не появилось сразу - оно нарастало постепенно, исподволь, на протяжении недель и даже месяцев. Я почти перестал ездить к своей невесте - отчасти из-за того, что совершенно не хотел проводить время в ее обществе, а отчасти из-за того, что я никак не мог решиться разорвать нашу помолвку, так что приходилось делать вид, что все идет по-старому, а это, разумеется, было достаточно мучительным. Конечно, я пытался разобраться в том, что со мной происходит, и довольно быстро связал эти перемены с "помощью", оказанной мне ворлоком. Заодно я спросил себя - не он ли сам подстроил ту историю с моей болезнью, чтобы иметь повод предложить мне эту помощь? Правда, оставалось непонятным, для чего ему это понадобилось - он ведь не просил, чтобы я заплатил ему за исцеление. Я не знал, что делать дальше. Больше всего мне хотелось убежать от самого себя, но это было невозможно - так что я ограничился тем, что убежал от тех людей, среди которых привык жить. Однажды, в начале ноября, я просто сел на лошадь и уехал из поместья, оставив у себя в кабинете записку, в которой говорилось, что я отправляюсь путешествовать, и перечислялись распоряжения для управляющего. Никаких распоряжений относительно своей невесты я не оставлял, хотя до нашей свадьбы оставалось меньше двух месяцев. Конечно, следовало бы хотя бы тут сказать, что я считаю себя и ее свободными от наших обязательств, но одна мысль о ней вызывала у меня такую усталость и такое раздражение, что я предпочел вообще о ней не думать. Когда я отправился путешествовать, у меня не было никакого определенного плана. Но мало-помалу у меня возникла мысль о том, что нужно сделать. Я решил, что должен найти ворлока, который так успешно меня "вылечил", и заставить его вернуть все на свои места. Или, по крайней мере, свернуть ему шею. Со дня моего "выздоровления" это была первая мысль, которая вызывала во мне некое подобие энтузиазма, поэтому я ухватился за нее, как утопающий, и даже стал намеренно накручивать себя. Я представлял себе новую встречу с этим магом и придумывал разные варианты мести. Как бы это описать, чтобы вы поняли?.. Все мои мысли были серыми, и чувства - серыми, и только картины, в которых этот проклятый ворлок умирал или, по крайней мере, мучался, как мучался я сам, представляли собой яркое пятно.

- И вы его нашли?.. - напряженно поинтересовался Отт.

- Да, я его нашел, хоть и не сразу. Сейчас-то я точно знаю, что мы встретились именно потому, что он решил, что нам уже пора встретиться снова - но тогда это показалось мне чистой случайностью. К тому моменту мои поиски длились уже два года. Я успел побывать в дюжине имперских городов, даже в Адели - которую я нашел такой же омерзительной, как все, что видел в своих путешествиях. Время от времени я получал из дома деньги, позволявшие мне комфортно устроиться где угодно, но я никогда не оставался на одном месте дольше двух недель - всегда срывался и мчался куда-то, как ошпаренный, хотя неоднократно убеждался в том, что перемена места мне не помогает.

- Все-таки вы мужественный человек, - задумчиво заметил Отт. - Другой, наверное, просто покончил бы с собой.

Алвинн пожал плечами.

- Я находился в очень странном состоянии. Мне совершенно не хотелось жить, но умирать мне тоже не хотелось. Для того, чтобы убить себя, необходимо верить, что если не жизнь, так хоть самоубийство имеет какой-то смысл. Ну а для меня смерть не имела смысла точно так же, как и жизнь. Впрочем, все это лирика... лучше вернемся к ворлоку. После двухлетних бесполезных поисков я случайно столкнулся с ним на набережной в одном приморском городке. Я был так ошеломлен этой внезапной встречей, что все мои планы разом вылетели у меня из головы. Все, на что меня хватило - это проследить за тем, куда он направляется. Далеко идти не пришлось - он скоро завернул в трактир, заказал кружку пива и забился в самый угол. Я пошел за ним и сел за тот же столик. Мне казалось, что он испугается или хотя бы удивится, но он сохранил полнейшее спокойствие - как будто мы заранее условились встретиться с ним в этой харчевне. Я спросил - "Ты помнишь, кто я?". Он сказал, что помнит, как помог мне пару лет тому назад. Признаться, я слегка опешил от его хладнокровия и наглости. "Ты меня обманул" - напомнил я. Но этот ворлок даже бровью не повел. "И в чем я тебя обманул?.. - поинтересовался он. - Я обещал, что ты поправишься и встанешь на ноги - и сдержал свое слово. Если бы не я, тебя давно бы не было в живых". "Смотря что считать жизнью, - разозлился я. - Твоя Хеггова магия сохранила мне способность двигаться и разговаривать, но забрала у меня все, ради чего, собственно, стоит жить. Причем ты с самого начала знал, что так и будет. Не зря ты так настойчиво просил меня сказать, чего я от тебя хочу". К тому моменту я уже прочел Итлина Иорвета и успел узнать, что принцип "темной" магии - не в том, чтобы обманывать кого-то напрямую, а в том, чтобы расставлять людям ловушки из их собственных желаний или слов. Ворлок без особого интереса уточнил, что именно я "потерял". Признаться, я был не готов к такому повороту дела, поэтому ответ вышел довольно сбивчивым. Маг выслушал меня, пожал плечами и сказал: "Это называется - сваливать все свои проблемы на того, кто подвернется под руку. А ты не думал о том, что близость смерти - это очень сильное переживание, которое заставляет человека посмотреть на свою жизнь другими глазами? Вспомни - когда ты лихорадочно цеплялся за жизнь, все вещи, которые ты мог потерять, казались тебе втрое, даже вдесятеро привлекательнее и важнее, чем они являются на самом деле. Вполне закономерно, что, когда опасность миновала, ты в них разочаровался. Перемена, о которой ты здесь говоришь, произошла в тебе самом, но ты приписываешь ее моей магии. Я этому не удивлен. Если бы ты честно сказал себе, что твоя распрекрасная невеста на поверку оказалась глупой и пустой девицей, а твои занятия - полнейшей чушью, то винить пришлось бы только самого себя".

Отт грязно выругался. Алвинн мрачно усмехнулся.

- Надо отдать ему должное, Олварг всегда был мастером подобных споров. У меня было такое ощущение, как будто бы меня ударили по голове. А он смотрел на меня и усмехался. "Скажи честно - ты ведь сам не веришь в то, что эта жизнь, от которой ты сбежал, имела подлинную ценность" - сказал он. Тут я наконец-то почувствовал что-то вроде почвы под ногами. "Да, сейчас я так не думаю, - ответил я. - Но одно совершенно точно - до встречи с тобой я верил в то, что это так". "Аа, понимаю, - зевнул он, - Ты бы хотел вернуть свои иллюзии. Очень понятное желание... Только боюсь, что моя магия здесь совершенно бесполезна. Я не могу вернуть тебе то, что ты называешь "смыслом", "радостью" или "надеждой", потому что все эти понятия - такие же иллюзии, как твоя вера в то, что твоя бывшая невеста - самая красивая девушка на земле. Пока ты влюблен, или молод, или просто глуп - ты можешь верить в то, что этот мир таков, каким ты выдумал его у себя в детской, но тому, кто понял правду жизни, обратной дороги уже нет". Меня покоробило. "Это какое-то безумие, - заметил я. - Кому нужна такая "правда"?". Но этот сукин сын и глазом не моргнул. "По мне, гораздо худшее безумие - считать, что правда должна быть такой, какой нам "нужно" или же "приятно"", - сказал он. К этому моменту он уже выпил свое пиво и даже успел подняться на ноги. Я понял, что сейчас он просто-напросто уйдет, и схватил его за рукав. "Что же мне теперь делать?" - спросил я - и мысленно пообещал себе, что, если он сейчас не даст мне внятного ответа - я его убью. Маг посмотрел на меня сверху вниз и сказал - "Опять пытаешься переложить свои проблемы на других?.. А ты не спрашивал себя, почему я вообще должен тебе что-то предлагать? Однажды я тебе уже помог - и получил в ответ ворох нелепых обвинений. Ты даже сейчас готов убить меня за то, что я якобы "обманул" тебя. Кстати, прикончить мага моего уровня очень непросто, но, если мы на мгновение представим, что у тебя это получилось - тебе все равно придется провести остаток жизни наедине с самим собой, то есть это убийство было бы бессмысленным. Как бы там ни было, у меня нет ни малейшего желания снова тратить свое время на твои дела. Прощай". Я встал. "Ты должен знать какой-то способ все исправить, - сказал я. - Если не хочешь делать это даром - назови любую цену. Я заплачу, даже если придется отдать тебе все мое имущество". Но это предложение его не впечатлило. "Деньги меня не интересуют" - сказал он. Но я, конечно же, не собирался отступать. "Но что-то ведь тебя интересует?.. Только попроси. Я готов сделать все, что ты захочешь".

Кэлрин Отт откинулся на спинку стула.

- И тогда он предложил вам стать Безликим?!

- Ну, конечно, нет, - пожал плечами Алвинн. - За кого вы его принимаете?.. Тогда он просто сел обратно - с видом человека, который делает мне большое одолжение. "Я по-прежнему не понимаю, чего ты от меня хочешь, - сказал он. - Я уже объяснил тебе - ни один Одаренный на земле не сможет сделать твою жизнь "такой, как раньше". Единственное, что я могу - это устроить так, чтобы ты раз и навсегда забыл про свое отвращение от жизни". Я не сразу понял, о чем речь. "Ты хочешь сделать так, чтобы я забыл два последних года?" - спросил я. - Маг из Совета Ста, с которым я беседовал в Адели, говорил, что это невозможно". "Почему? - пожал плечами он. - Это возможно; просто бесполезно. Память - это не какая-то кладовка в твоей голове, откуда можно вынести все лишнее. Чтобы забыть про то, что тебя мучает, тебе придется забыть самого себя. Если подобный способ тебя не устраивает - можешь поискать что-то другое. Но, конечно, уже без меня". Я чувствовал, что он опять поймал меня в какую-то ловушку - но отказаться от его помощи в очередной раз оказалось выше моих сил. Для меня "забыть себя" значило только одно - больше не чувствовать ту пустоту и отвращение, которые преследовали меня два последних года, и я согласился, не раздумывая... Маг сказал, что собирается сесть на корабль, который плывет в Бейн-Арилль, и предложил мне последовать за ним - он заявил, что ему требуется помощник и слуга. Вот, собственно, и все... Из Бейн-Арилля мы с ним отправились в Солинки, а оттуда - прямиком в Галарру, но, если не возражаете, об этом я рассказывать не буду. Все эти детали мало что добавят к моему рассказу. А потом я стал Безликим. Первое время - может, год, а может, десять лет, Безликие лишены чувства времени - я полностью подчинялся Олваргу. Собственно, тогда меня, в определенном смысле, не существовало. У меня остались отдельные воспоминания об этом времени... на редкость жуткие воспоминания, по правде говоря... но я даже сейчас не ощущаю их вполне своими. Впрочем, в отношении меня Олварг все-таки допустил какую-то ошибку, потому что, начиная с какого-то момента, я мало-помалу снова начал сознавать, кто я такой. И вот тогда-то оказалось, что все мои предыдущие мучения - сущая ерунда в сравнении с тем, что я испытывал теперь. Представьте, что у вас два разума и две воли - одна ваша, а другая - Олварга. И именно эта вторая воля управляет вашими поступками. Конечно, не за счет его собственной силы, а за счет магии Темного Истока. Вот когда мне в самом деле захотелось умереть!.. Даже не просто "захотелось" - в это время я мечтал о смерти так, как какой-нибудь осужденный перед казнью мечтает о помиловании. Но теперь это уже не зависело от моего желания - каждый Безликий принадлежит Темному Истоку, и умереть я мог либо в каком-нибудь сражении, либо по желанию самого Олварга. Вспомнив, кто я такой, я начал втайне сопротивляться его воле. Чем больше я этим занимался, тем чаще мне удавалось поступить по-своему, иногда - прямо вопреки тому, что приказал мне Олварг. Я вел себя не совсем так, как остальные рыцари из его гвардии, но Олварг ничего не замечал. Он всегда был слишком самоуверен, и вдобавок полагал, что все Безликие находятся в его полной власти. С того момента, как я понял, что Олварг планирует вторжение в Адель, я размышлял, нельзя ли как-то ему помешать. Должен признаться, что судьба Валларикса и горожан заботила меня гораздо меньше, чем сознание того, как важен этот план для Олварга. Ну а потом Галахос притащил в Галарру Крикса, Олварг поручил мне его охранять - и я внезапно понял, что это и есть тот самый шанс, которого я ждал. Что было дальше - вы, в общем-то, уже знаете.

- Я знаю, что случилось с Криксом, - возразил на это Кэлрин. - А что было с вами?

"Ну а вы как думаете?" - чуть не спросил Алвинн - но в последнюю секунду удержался. Отт смотрел на него с тем же самым выражением, что и "дан-Энрикс", то есть - с нескрываемым сочувствием. В принципе, Алвинн считал, что мало что на свете раздражает больше, чем подобные сочувственные взгляды. Но на сей раз огрызаться почему-то не хотелось.

- Давайте уже, наконец, поговорим о чем-нибудь другом?.. - угрюмо спросил он.

* * *

Затупленный меч в руке Олриса был рассчитан на взрослого мужчину, а никак не на мальчика двенадцати лет, и руки от него болели так, как будто собирались оторваться, но Дакрис считал, что подбирать для Олриса более легкое оружие - пустое баловство.

Олрис воровато оглянулся, и, удостоверившись, что на него никто не смотрит, сбросил тяжелый деревянный щит на землю и перехватил длинную рукоять второй рукой. По слухам, маг, который присоединился к войску Истинного короля и в числе первых оказался на стене Авариттэна, якобы носил волшебный меч, который был длиннее тех, которые ковали в Эсселвиле или в Дель-Гвинире. Этот меч можно было держать обеими руками, поэтому чужак сражался без щита.

Олрис нанес несколько ударов по столбу, который использовался в крепости для одиночных тренировок. Без привычной тяжести щита, прикрывавшего его от плеча до колена, Олрис чувствовал себя раздетым - даже несмотря на старую кольчугу, которая была ему безобразно велика. Интересно, неужели магу Истинного короля не страшно, что его убьют?.. Хотя его, скорее всего, защищает его магия.

Олрис вздохнул, подобрал с земли щит и вдел левую руку в петли. Подурачились - и хватит! Хотя Дакрис считал ниже своего достоинства лично следить за тем, что происходит на дворе, он почему-то всегда знал о том, что его ученик пытался смухлевать. Подобные попытки награждались подзатыльниками и распоряжением вернуться и продолжить тренировку.

В первые же дни после того, как Олрис поступил к нему на службу, Дакрис привел его на двор и показал вкопанный в землю столб, покрытый сотнями светлых зарубок. После этого он объяснил, как нужно наносить удары, чтобы хорошенько набить руку. Верхний, нижний, боковой, с финтом и без финта... Ничего сложного, но, если нужно нанести каждый удар по меньшей мере двести раз, то это очень скоро начинает казаться каторжной работой. Дакрис чуть-чуть понаблюдал за тем, как Олрис повторяет показанные ему удары - то подряд, то вразнобой - а потом коротко кивнул и обронил: "Вот так и продолжай". Через несколько дней, успев возненавидеть жаркий август, пыльный задний двор и чертов столб, который начал видеться ему даже во сне, Олрис набрался наглости спросить, будет ли Дакрис обучать его тому, как защищаться от ударов настоящего противника. Гвардеец достал меч, одним сильным ударом выбил из рук Олриса его оружие и кратко пояснил, что остальные тренировки он отложит до того момента, пока Олрис не научится крепко держать свой меч в руках.

Чтобы как-то разнообразить свои тренировки, Олрис начал размышлять о том, отправит ли король Рыжебородого сражаться с людьми Истинного короля. По вечерам, когда гвардейцы собирались в общем зале, разговоры то и дело возвращались к только что захваченному айзелвитами Авариттэну.

В такие моменты Нэйд обычно сквернословил, пил и бился об заклад, что он доставит в Марахэн три головы - того молокососа, которого айзелвиты называют своим королем, его первого рыцаря, Атрейна, и, конечно, проклятого мага, которого звали Криксом-из-Легелиона. Но в браваде Мясника слышалась затаенная тревога. Олрис полагал, что знает, в чем ее причина. Войску Истинного короля в жизни не удалось бы захватить Авариттэн своими силами, но гвинны слишком поздно поняли, что план повстанцев состоял не в том, чтобы взять укрепленный город штурмом. Верные Атрейну люди давно уже находились в городе и призывали горожан выступить против гвиннов. Когда люди Истинного короля приблизились к стенам Авариттэна, их сторонники попытались открыть мятежникам ворота. Это им не удалось, но зато в городе начался настоящий хаос. Айзелвиты, много лет безропотно платившие налоги гвиннскому наместнику, на этот раз как будто озверели. Бои шли на каждой улице, а наступательным оружием служило все подряд - от топоров и кухонных ножей до табуретов и обломков мебели. Расчет на то, что попытка захватить Авариттэн покончит с жалким войском Истинного короля, не оправдалась - город был захвачен меньше чем за сутки. Это могло внушить айзелвитам из соседних городов опасные идеи, а мятежники явно не собирались останавливаться на достигнутом.

Все это заставляло Олриса раздумывать о том, что скоро он, возможно, попадет на настоящую войну. Пока что мысли о войне были скорее фантазиями, чем реальностью, поэтому его не особенно пугала мысль, что он так и не научился ничему полезному, кроме того, как нужно бить по неподвижному столбу. Куда приятнее было воображать, как он совершит что-то выдающееся, что мгновенно сделает его героем в глазах остальных гвардейцев. Например, убьет Атрейна... Или, еще лучше - Крикса-из-Легелиона. Интересно, мага вообще можно убить простым оружием?..

Олрис на мгновение прикрыл глаза и представил себе Авариттэн, охваченный огнем. Он никогда не видел штурма, но однажды был свидетелем пожара, и теперь не мог вообразить себе сражения без пламени. Итак, Авариттэн горит, мятежники уже на городской стене, и защитники готовы сдаться. Айзелвитами руководит высокий человек, похожий на Рыжебородого. Но этот человек заметно выше Мясника из Брэгге, и к тому же у него на лбу клеймо. Защитники Авариттэна сразу узнают в нем Крикса-из-Легелиона, и даже самых отважных воинов охватывает паника - все понимают, что сражаться с магом бесполезно. Только один человек рискует бросить ему вызов...

Олрис улыбнулся и, парировав щитом невидимый удар, набросился на столб, словно на настоящего противника.

- Развлекаешься?.. - уничижительно спросила Ингритт, незаметно подошедшая к нему.

Застигнутый врасплох, Олрис почувствовал, как к щекам приливает жаркая волна - и внутренне порадовался, что Ингритт не может знать, о чем он сейчас думал. А потом мгновенно ощетинился, расслышав в ее голосе знакомые пренебрежительные интонации.

- Чего тебе? - грубо осведомился он.

Девушка смотрела на него в упор.

- Ты знаешь, что случилось с Роланом?

Олрис вздрогнул. Разумеется, он знал про Ролана - хотя это было последней темой, которую он хотел бы обсуждать. Когда пронесся слух о том, что Авариттэн захвачен людьми Истинного короля, а в большинстве приморских городов стало настолько неспокойно, что их жители могут в любой момент восстать вслед за соседями, Ролан попытался сбежать из Марахэна. Олрис до сих пор не понимал, на что он вообще надеялся - с его-то покалеченной ногой! - но кончилась эта история именно так, как следовало ожидать: его поймами, привезли назад и здорово избили. Любого другого на его месте могли бы и убить, но в Ролане пока нуждались. Олрис утешался тем, что люди короля не станут жертвовать лучшим оружейником, особенно в преддверии большой войны. Но Ролан рассудил иначе. Едва оклемавшись от побоев, этот сумасшедший заявил, что он больше не собирается ковать оружие для гвиннов. К вечеру известие об этом обошло весь Марахэн, а заодно обросло множеством вымышленных подробностей. Те, кто рассказывал об этом, утверждали, будто Ролан обложил площадной бранью Олварга, Рыжебородого и всех адхаров, и приписывали кузнецу слова о том, что войско Истинного короля вышвырнет гвиннов с завоеванных земель еще до первых настоящих холодов. Кое-кто даже осмелился окольно намекнуть на связи Ролана с повстанцами.

Олрис не знал, что думают об этом случае король и его приближенные, но Нэйд при одном лишь упоминании о Ролане мгновенно делался мрачнее тучи, да и большинство гвардейцев из его отряда выглядели ненамного лучше. Создавалось впечатление, что после взятия повстанцами Авариттэна до них неожиданно дошло, что в Марахэне слишком много пленных айзелвитов. Было очевидно, что, если прямо сейчас казнить хромого кузнеца, то в глазах большинства жителей крепости он будет выглядеть героем, который погиб за Истинного короля. Лишить Ролана ореола мученика и героя можно было только одним способом - заставить его сдаться и вернуться к исполнению своих обязанностей.

Несколько последних дней Ролан содержался под стражей. В кухне перешептывались, что Мясник из Брэгге отдал Ролана своим гвардейцам. Это было правдой - Нэйд пообещал награду первому, кто сумеет сломать упрямство Ролана, и некоторые гвардейцы отнеслись к этому поручению с азартом. Олрис слышал, как в казармах заключались довольно серьезные пари на то, кто сможет выбить из хромого кузнеца согласие работать. К счастью, Дакрис не выказывал никакого желания принять участие в этих "забавах".

Интгритт продолжала смотреть на него горячечно сверкавшими глазами, и Олрис нехотя ответил:

- Допустим, знаю. Ну и что?..

- В каком смысле "что"? Тебя это совсем не трогает?.. Будешь и дальше таскаться за Дакрисом, размахивать своей железкой и гордиться тем, что через пару-тройку лет станешь таким же, как эти убийцы?

Олрис вздрогнул.

- Тихо! Ты совсем рехнулась, что ли?! Тебя кто-нибудь услышит!

- Пусть услышат, - отрезала Ингритт. - Издеваться над несчастным стариком - это позор. Даже не знаю, что может быть гаже этого... Хотя, если подумать, поступать, как ты, и делать вид, что ничего не происходит, когда совсем рядом убивают человека - это еще хуже.

Олрису показалось, что она его ударила.

- Вот как?! А что сделаешь ты? - выпалил он, не забывая, в то же время, понижать голос до шепота. - Будешь ходить по крепости и верещать, пока тебя не обвинят в сообщничестве с Роланом и не повесят? Думаешь, это ему поможет?!

На одну секунду он увидел в глазах Ингритт выражение растерянности и с мрачным удовлетворением почувствовал, что ему удалось задеть ее по меньшей мере так же сильно, как она задела его самого.

Губы у Ингритт шевельнулись, словно она безуспешно пробовала найти подходящие слова.

- Дело совсем не в этом, - возразила она наконец. - Дело в тебе. Сколько я тебя помню, ты терпеть не мог Рыжебородого и остальных гвардейцев. А теперь ты носишь меч за Дакрисом и чистишь его сапоги, как будто так и надо. И тебе это, похоже, нравится! Ты, вообще-то, отдаешь себе отчет, что выглядишь до отвращения самодовольным? Не могу сказать, о чем ты думал в тот момент, когда я к тебе подошла, но я готова спорить на что хочешь, что уж точно не о Ролане. Не понимаю, как ты можешь заниматься всякой ерундой, пока... пока он там. Он ведь был твоим другом!

Олрис ощутил бессильную досаду. Прежде всего, Ролан вовсе не был его другом, хоть и выделял его среди других мальчишек, ошивающихся на конюшнях. Но Олрис не мог сказать об этом Ингритт, потому что в создавшемся положении это бы выглядело, как предательство.

Ингритт со своей прямолинейностью и ворохом дурацких принципов всегда умела загонять людей в угол. Олрису внезапно захотелось, чтобы они больше никогда не разговаривали.

- Никак не пойму - чего ты вообще от меня хочешь?.. - спросил он со злостью. - Предлагаешь мне устроить для него побег? Или достаточно будет ходить повсюду с постной миной и осуждать других за то, что они ничего не могут сделать - точно так же, как и ты?..

Глаза Ингритт потемнели.

- Какой же ты идиот, - выпалила она и, развернувшись, пошла прочь.

- Нечего возразить - так и скажи! - выкрикнул он ей вслед, но тут же пожалел об этом. Куда лучше было бы вернуться к прерванному делу, чтобы Ингритт, заворачивая за угол, увидела бы, что он уже и думать о ней забыл.

Олрисснова обернулся к покрытому зарубками столбу, но недавнее вдохновение прошло. Сколько он ни старался, он не мог заставить себя думать об Авариттэне и о Криксе. Он пытался вызвать в памяти картины, которыми упивался всего несколько минут назад, но мысли то и дело возвращались к разговору с Ингритт.

Нет, в самом деле, что она к нему пристала?! Разве это он виноват в том, что случилось с Роланом? В конце концов, этот кузнец отлично знал, на что идет. Значит, он выбрал это добровольно. Единственное, что здесь можно было сделать - это как-то убедить его вернуться к своей работе, но Олрис не сомневался в том, что Ролан его не послушает.

Впрочем, он уже начал смутно понимать, что Ингритт говорила вовсе не о том, чем они могут помочь Ролану. Каждая ее фраза была адресована только ему. Эта мысль внушала странную тревогу, а еще - какую-то тоску. Если послушать Ингритт, получалось так, что служба Дакрису каким-то образом делала Олриса ответственным за то, что происходит с Роланом. Но это же не так! Дакрис тут совершенно ни при чем, а Олрис и подавно. Не может быть, чтобы Игритт на самом деле ожидала от него, что он откажется от всех своих надежд, вернется на конюшню и будет до конца жизни выгребать навоз, лишь бы не оказаться заодно с гвардейцами, которых она назвала убийцами?!

Чем дольше Олрис размышлял об этом, тем сильнее раздражался. Что ни говори, у Ролана всегда были проблемы с головой. Он что, на самом деле думает, что победа или поражение повстанцев зависят от того, откажется ли он ковать оружие для гвинов?.. А если нет - то чего ради так бездарно жертвовать собой?

"Он мог бы этого не делать, - сказал Олрис сам себе. - Почему я, или кто-то еще, должен нести ответственность за его идиотское упрямство?!"

Он атаковал злосчастный столб целой серией стремительных ударов. Что бы ни воображала Ингритт, они ничего не могут сделать. Ни-че-го. А если даже попытаются - то только навредят самим себе, нисколько не облегчив участь Ролана. Самое лучшее, что можно сделать в таком положении - это перестать мучить самого себя и выбросить эту историю из головы.

Последние удары по столбу вышли такими сильными, что теперь запястье отзывалось острой болью на каждое новое движение, но Олрису почему-то не хотелось останавливаться. Он оскалил зубы и ударил по столбу еще сильнее. Воображаемое лицо "дан-Энрикса" мелькнуло перед его глазами, а потом сменилось на лицо Рыжебородого. Олрис удвоил усилия. Теперь рука болела целиком, от кончиков пальцев до плеча, но Олрис чувствовал, что, если он хотя бы на секунду остановится - то его просто разорвет от горя и бессильной ярости. Он продолжал изо всех сил молотить по столбу, и ему чудилось, что после каждого удара ненавистное лицо Рыжебородого как будто рассыпается на тысячи осколков.

Через несколько минут Олрис влетел в полутемную конюшню - к счастью для себя, не встретив по дороге никого из слуг - забрался в первый же пустой денник и, бросив меч на грязную солому, сполз по стенке и ткнулся лицом в колени. Он как будто раздвоился - одна его часть сидела на полу, давясь от слез, в то время как другая обмирала от стыда при мысли, что кто-нибудь может заглянуть сюда и обнаружить, что оруженосец Дакриса и будущий гвардеец короля ревет, словно сопливый шестилетка.

XXI

Рыжебородый сидел за столом, положив больную ногу на особую скамеечку, и медленно, как будто неохотно двигал челюстями, пережевывая жареное мясо. Олрис не видел его уже много месяцев, так что почти успел поверить в то, что его прежний ужас перед Нэйдом был обычным детским страхом, чем-то вроде страха темноты. Однако, посмотрев на Мясника из Брэгге снова, Олрис сразу осознал свою ошибку. В этом человеке в самом деле было что-то жуткое.

Cейчас, заросший неухоженной косматой бородой, с обрюзгшим и как будто бы расплывшимся лицом и мрачным выражением налитых кровью глаз, Мясник из Брэгге выглядел даже страшнее, чем обычно. Олрис посочувствовал слуге, который подошел налить Рыжебородому вина. Заметив сбоку от себя какое-то движение, Нэйд покосился на стюарда с таким видом, будто бы подозревал, что тот намерен его отравить. Олрис подумал, что на месте этого слуги он бы убрался от Рыжебородого как можно дальше. Судя по выражению оплывшего лица, с Нэйдом в любой момент мог случиться один из тех припадков бешенства, которыми он был известен в Марахэне, и Олрис даже врагу не пожелал бы оказаться тем, на ком Рыжебородый сорвет скопившуюся злость.

Ни один из гвардейцев, вернувшихся из похода вместе с Нэйдом, не распространялся о подробностях кампании, но откуда-то все в замке уже знали, что мятежники нанесли войску Нэйда сокрушительное поражение. Жившие в Марахэне айзелвиты ликовали. Война, начавшаяся с неожиданного выступления мятежников из Эдельвейса и захвата двух приморских городов, до сих пор была исключительно удачной для войск Истинного короля. В кухне шептались, что повстанцы уже захватили почти весь равнинный Эсселвиль, и следующим летом вполне могли оказаться под стенами Марахэна.

Олрис дорого бы дал, чтобы понять, много ли правды в этих слухах. Как и большинство мальчишек, находившихся на службе у гвардейцев короля, Олрис больше всего мечтал попасть на настоящую войну. Но, к его огорчению, когда Рыжебородый отбирал людей, которых он намеревался взять с собой в поход, Дакрису выпало остаться в королевской резиденции и охранять ее на случай бунта айзелвитов, взбудораженных успехами мятежников. Весь этот год Олрис буквально изводился мыслью, что Истинного короля и его войско уничтожат раньше, чем он сможет поучаствовать в войне. Единственным, что хоть немного утешало его в эти месяцы, была надежда, что Рыжебородого убьют, и они с матерью избавятся от него раз и навсегда. Однако Нэйд остался жив, хоть и вернулся в замок с искалеченной ногой - и, судя по всему, в крайне паршивом настроении.

В пиршественном зале было душно, спертый воздух пропитался запахами жареного мяса и едким дымом от огромного камина. Ужин продолжался уже больше двух часов, и большинство сидевших за столом мужчин успели перепиться так, что едва сознавали, что происходит вокруг.

Олрис улучил момент, когда на него никто не смотрел, и, потихоньку подобравшись к крайнему столу с заранее прихваченным мешком, сунул туда сначала мех с вином, потом несколько кусков пирога, и, наконец, почти нетронутую жареную утку. Утка помедлила, как будто колеблясь, но потом все-таки соскользнула с наклоненного Олрисом блюда и с жирным звуком плюхнулась в мешок. Олрис поспешно затянул завязки и попятился назад, радуясь, что его манипуляций никто не заметил. Попадись он кому-нибудь из гвардейцев, его неминуемо поколотили бы за воровство. А потом, вероятно, растрезвонили бы о случившемся еще и Дакрису, после чего ему влетело бы вторично - уже от наставника.

Выскользнув на улицу с мешком, оттягивавшим ему руку, Олрис пересек широкий двор и оказался возле узкой и крутой каменной лесенки, почти отвесно поднимавшейся на стену. Сперва мальчику казалось, что вокруг царит кромешный мрак, единственным светлым пятном в котором были огоньки нескольких факелов, горевших на стене, но потом глаза Олриса привыкли к темноте, и он стал различать не только замковые укрепления на фоне темного ночного неба, но даже фигуры двух дозорных на площадке. Поднявшись по лестнице, Олрис тихонько свистнул.

- Бакко! Инги!.. Я принес, - сообщил он.

Подошедший к Олрису мужчина забрал у него мешок, а потом сделал шаг назад, чтобы Олрис сумел подняться на площадку. Следом подтянулся и второй дозорный, захвативший с собой факел. Утка и в особенности мех с вином вызвали у дозорных радостные восклицания, но, завершив осмотр, Бакко все же счел необходимым выразительно скривиться.

- А чего так мало?..

- Иди достань больше, если хочешь! - огрызнулся Олрис.

Инги рассмеялся.

- Ладно, ладно... Может быть, хлебнешь вина? - предложил он и первым сделал несколько больших глотков из бурдюка.

- Не надо. Вы пообещали рассказать про сражение, - нетерпеливо сказал Олрис. - Это правда, что Крикс вызвал Мясника на поединок?

Бакко ухмыльнулся в свои жесткие, почти бесцветные усы.

- Ты бы с этим поосторожнее, малыш. Рыжебородому не нравится, когда его называют Мясником.

Олрис, скривившись, проглотил и "малыша", и снисходительный тон Бакко.

- Так это правда - или...?

- Нет, неправда, - сказал Инги. И, выдержав паузу, добавил - На самом деле, это наш Рыжебородый его вызвал.

Олрис окончательно уверился, что, если он и дальше будет задавать какие-то вопросы и выказывать свою заинтересованность, то эта парочка будет дразнить его до самого утра, поэтому он сделал вид, что потерял всякий интерес к беседе, и отвернулся от гвардейцев, глядя на темные башни замка. Как и следовало ожидать, Инги сейчас же перестал ломаться и подчеркивать, какая пропасть отделяет королевского гвардейца от мальчишки вроде Олриса, и почти нормальным голосом сказал:

- Рыжебородый вышел перед войском и начал орать, что айзелвиты выбрали себе в вожди молокососа, который и минуты не продержится против приличного бойца. А если он действительно считает, что достоин вести своих людей в бой - пусть выйдет и покажет всем, чего он стоит. Само собой, мальчишка-айзелвит на вызов не ответил - он же не самоубийца. Тогда Нэйд закричал, что, раз король мятежников боится с ним сразиться, то его вполне устроит сенешаль или колдун по кличке Меченый. Вот Меченый и вышел...

- И?! - выдохнул Олрис, напрочь позабыв, что собирался притворяться равнодушным.

- А что "и"? - внезапно разозлился Инги - Ты Нэйда видел? Или, может быть, ты думаешь, он там победу празднует?!

- Значит, он проиграл?..

- Не просто проиграл, - сумрачно сказал Бакко. - Если бы не этот проклятый поединок, мы бы разбили айзелвитов в том сражении. Нас было больше... про количество обученных людей я вообще не говорю. Но этот Меченый... я никогда не видел, чтобы человек владел мечом, как он. Обычно, когда сходятся два опытных бойца, довольно сложно сразу разобраться, кто сильнее. Но честное слово - на сей раз все было совершенно очевидно. Даже для того тупого быдла, из которого наполовину состоит войско мятежников. А когда Нэйд упал на землю и уже не мог сражаться, этот Крикс просто развернулся и пошел назад, к своим. Как же они орали!.. Я чуть было не оглох. Все наши поначалу думали, что Крикс убил Рыжебородого - а потом стало видно, что он только ранен. Не вздумай где-то повторять мои слова, но, если уж на то пошло, для Нэйда было бы в каком-то смысле лучше, если бы колдун его добил. Вряд ли Рыжебородый еще сможет сесть в седло с этой негнущейся ногой. Скорее всего, он и сам это отлично понимает... В любом случае, после того сражения его еще никто не видел трезвым.

Олрис нахмурился. Должно быть, этот Меченый действительно великий маг, если он так легко управился с Рыжебородым. Олрис знал, что Нэйд владел мечом лучше любого из своих гвардейцев, и вдобавок был чудовищно силен. Несмотря на свой невысокий рост, он мог разогнуть подкову или свернуть шею взрослому быку.

- Но почему все-таки Меченый его не убил? - осведомился Олрис у дозорных.

Бакко зашвырнул куда-то в темноту обглоданную косточку и утер губы, блестевшие от жира.

- Не знаю... кое-кто считает, что все дело в магии. Наши говорят, что Крикс не может убивать, иначе его меч утратит свою силу.

- Чушь, - резко сказал Инги. - Меченый участвовал в сражении. Думаешь, в такой свалке можно разбираться, убивать тебе или не убивать?.. Все эти маги и волшебные мечи - пустая трепотня. Меченый сделал то, что захотел - унизил Нэйда и показал всем, что он его ни в грош не ставит. Меченый прекрасно понимает, что, если сегодня айзелвиты перестанут нас бояться - завтра нам придется защищать от них уже не Руденбрук, а Марахэн.

Бакко сердито посмотрел на своего напарника и выразительно покосился на Олриса. Кажется, он был недоволен тем, что Инги так разоткровенничался перед посторонним человеком. Но Олрису было уже не до этого. Выходит, айзелвиты правы! Инги с Бакко тоже думают, что люди Истинного короля могут дойти до Марахэна. От мысли об этом становилось весело и в то же время страшно. Олрис быстро попрощался с Инги и его напарником и, вприпрыжку сбежав по лестнице - сейчас его ничуть не волновало, что он может оступиться и переломать себе все кости - пробрался на задний двор, где пировали слуги. После каждой перемены блюд туда выносили все, что оставалось недоеденным на блюдах и тарелках, и сидевшие возле костров люди набрасывались на это угощенье, спотыкаясь о собак, грызущих кости и дерущихся за требуху. Желая уверить всех жителей замка в том, что гвины празднуют свою победу, Нэйд велел выкатить во двор несколько бочек кислого дешевого вина и пива. Если бы Рыжебородый пожелал выйти во двор и посмотреть, как выполняются его распоряжения, он понял бы, что допустил ошибку - хотя люди, поднимая кружки, и орали "За победу!..", было совершенно очевидно, что на самом деле айзелвиты празднуют победу Истинного короля.

Олрис сразу почувствовал, что ему здесь не рады - оттого, что он был гвином, и в особенности оттого, что он носил меч за одним из гвардейцев короля. Наверное, благоразумнее было уйти, но Олрису показалось обидным обращать внимание на недовольство каких-то там айзелвитов, которые в другое время кланялись гвардейцам чуть не до земли. Он сделал вид, что ничего не замечает, нацедил себе большую кружку пива и начал высматривать, где бы ему присесть - но в эту самую минуту кто-то неожиданно толкнул его под локоть, так что половина пива выплеснулась ему на рубашку.

Олрис резко обернулся и увидел перед собой какого-то кудрявого, словно баран, мальчишку, бывшего примерно на год старше его самого. Олрис довольно часто видел его раньше, но не помнил, как его звали.

- Поосторожнее, - процедил он, хотя отлично понимал, что айзелвит толкнул его нарочно.

Кучерявый выразительно прищурился.

- Простите, господин. Может, мне постирать вашу рубашку?..

Олрис задумался, не следует ли выплеснуть оставшееся в кружке пиво в лицо кучерявому, но тут в их ссору вмешалась сидевшая неподалеку Ингритт.

- Нэш, прекрати, не лезь в бутылку... Олрис, возьми свою кружку и иди сюда.

Тон Ингритт звучал повелительно, как будто бы она ничуть не сомневалась в том, что они оба должны делать то, что она скажет.

Олрис перевел взгляд со своего противника на Ингритт и отметил, что она была в своем лучшем платье, а темные волосы заплела в две толстые косы. Олрису было неудобно слушаться девчонку, но это было разумнее, чем ввязываться в ссору. И к тому же - хотя он и не хотел признаться в этом самому себе - он был ужасно рад, что Ингритт, в первый раз за много месяцев, заговорила с ним. С тех пор, как Олрис поступил на службу Дакрису, Ингритт упорно делала вид, как будто бы его не существует. А сейчас вдруг обратилась к нему так свободно, словно они никогда не ссорились.

Желая сохранить достоинство, Олрис подошел к Ингритт медленно и будто нехотя - и так же неохотно опустился рядом с ней на грубую скамью из доски, уложенной на два бревна и наскоро прибитой к ним гвоздями. К его удивлению, Ингритт заговорила с ним так дружелюбно, словно не было всех этих месяцев, на протяжении которых она вообще не удостаивала его замечать. Казалось, что она она пытается загладить ту невежливость, с которой обращалась с ним все это время. Когда Олрис похвастался успехами на тренировочной площадке, Ингритт сказала, что он-то наверняка успел узнать о последней войне что-нибудь надежнее кухонных слухов. Допивая третью кружку пива и чувствуя себя польщенным тем, что айзелвиты слушают его рассказы, затаив дыхание, Олрис быстро выболтал все, что успел выведать от Бакко с Инги.

Олрис смутно сознавал, что еще никогда в жизни не был так пьян, как в этот вечер. Ему было весело, хотя причину этого веселья он и сам до конца не понимал. Все представлялось ему исключительно забавным и каким-то нереальным. Он помнил, как после четвертой кружки с пьяным упорством твердил Ингритт, что она очень красивая, и пытался ее поцеловать. А после пятой кружки кто-то рядом с ним упомянул о Меченом, и Олрис встал и громко сообщил, что он когда-нибудь убьет этого колдуна. А потом айзелвиты что-то говорили и смеялись, а он сам направился к отхожей яме - но еще не успел добраться до нее, когда почувствовал, что его желудок выворачивается наизнанку.

Больше всего на свете Олрису хотелось, чтобы его унижения никто не видел, но, когда он распрямился, то увидел, что Ингритт стоит с ним рядом, терпеливо дожидаясь, пока он придет в себя.

- Думаю, пить тебе больше не стоит, - сообщила она Олрису тем самым тоном, из-за которого он так часто ссорился с ней в прошлом. Услышав эти насмешливые интонации, Олрис внезапно осознал, что там, возле костра, девушка время просто притворялась, будто восхищается его умом и ловит каждое сказанное им слово. Правда, сейчас Олрис был не в состоянии понять, для чего ей это понадобилось, но это не мешало ему чувствовать себя обманутым. Он отвернулся от нее и побрел в темноту, желая только одного - никогда больше не встречаться с Ингритт и не вспоминать об этой сцене. Но она окликнула его.

- Куда это ты собрался?..

- Спать, - ворчливо отозвался он. И, чуть подумав, припечатал - А вообще - не твое д-дело.

- Разумеется, - спокойно согласилась Ингритт. - Только учти: твой Дакрис тебя вздует, если ты придешь в казарму в таком виде.

Олрису потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить ее последние слова, но потом он остановился. Ингритт была совершенно права. Если он попадется на глаза Дакрису после такой попойки, порка ему обеспечена. Олрис уже успел удостовериться, что Дакрис не любитель читать оруженосцу длинные нотации, а свою точку зрения предпочитает объяснять при помощи ремня или же хворостины.

- Как же мне теперь быть? - жалобно спросил он у Ингритт. Она ухмыльнулась, с интересом глядя на него.

- Но ведь это, кажется, не мое дело?..

- Ингритт!..

- Ладно, - рассмеялась Ингритт - Отведу тебя к себе. Проспишься, протрезвеешь, а наутро что-нибудь наврешь.

- Спасибо... Все-таки ты - лучшая девушка на свете, - убежденно сказал Олрис. Ингритт фыркнула, однако насмехаться над ним в этот раз не стала.

Олрис не запомнил, как они дошли до маленькой комнатки Ингритт, примыкавший к лазарету. В его памяти осталось только то, как он, не раздеваясь, рухнул на ее постель. О том, где ляжет сама Ингритт, он в этот момент не думал, потому что вообще не в состоянии был думать ни о чем. Ему казалось, что он очень хочет спать, но, стоило ему закрыть глаза, кровать под ним начала плавно колыхаться, и Олрис ощутил, как к горлу подкатила тошнота. Он испугался, что его опять стошнит, как во дворе, но этой мысли оказалась недостаточно, чтобы стряхнуть с себя сонное оцепенение.

Может быть, он успел проспать всего лишь несколько минут, а может - целый час, когда Ингритт растолкала его и заставила проглотить какую-то теплую жидкость с исключительно противным вкусом. Сидя на кровати и глотая эту дрянь, Олрис никак не мог отделаться от ощущения, что он забыл о чем-то очень важном. Только отдавая девушке пустую кружку, он наконец, вспомнил, что конкретно его беспокоило.

- Ингритт... а это ничего, что я тут... у тебя? - Олрис наморщил лоб, пытаясь вспомнить слово, которое говорили в таких случаях в казарме. - Я тебя не скопыр... скорпометирую?

Ингритт насмешливо улыбнулась.

- Не "скопырметируешь", и не мечтай. Я лягу в лазарете. Доброй ночи.

- Доброй ночи, - пробормотал Олрис, падая обратно на подушку. - Все-таки ты самая... - он не договорил, заснув на полуслове. И уже сквозь сон почувствовал, как Ингритт укрывает его одеялом.

* * *

Олрис никогда бы не поверил в то, что после возвращения Нэйда в Марахэн он будет чувствовать себя гораздо лучше, чем в долгие месяцы его отсутствия - однако, так оно и было. С тех пор, как он напился допьяна на празднике в честь возвращения Рыжебородого, а Ингритт уложила его в лазарете, их пошатнувшаяся было дружба снова укрепилась. Казалось, они заключили молчаливый уговор - не вспоминать о месяцах, на протяжении которых они не перемолвились друг с другом ни единым словом, и не говорить о Ролане, из-за которого они поссорились.

Олрис не мог проводить с Ингритт много времени, так как у каждого из них имелась куча своих дел. И, тем не менее, не проходило дня, чтобы они не поболтали хотя бы несколько минут. Олрис только сейчас начал понимать, каким унылым и пустым казался Марахэн без Ингритт. И это было не единственной переменой к лучшему. После возвращения из Руденбрука Нэйд, казалось, потерял весь прежний интерес к его матери. За целый месяц он пришел к ней лишь однажды, и остался совсем ненадолго. Вероятнее всего, виной тому была мучительная боль в незаживающем колене, но это не мешало Олрису мечтать о том, что Нэйд совсем лишился мужской силы. Это было бы вполне заслуженным возмездием за все страдания, которых натерпелась его мать - да и многие другие женщины, если на то пошло.

В общем, все складывалось как нельзя лучше, и Олрис не помнил, чтобы он когда-нибудь чувствовал себя таким счастливым - разве что в далеком детстве, когда он жил с матерью, а Нэйда еще и в помине не было.

Так прошел почти целый месяц, а в последних числах сентября, когда Олрис только-только начал засыпать, лежа на своем жестком тюфяке в казарме, Дакрис неожиданно потряс оруженосца за плечо.

- Вставай и одевайся. Только тихо, - приглушенным голосом распорядился он. В другое время Олрис бы наверняка отметил необычную интонацию наставника, но в тот момент он просто встал, и, бестолково тараща слипающиеся глаза, начал одеваться, не особо вдумываясь, зачем это нужно. Дакрис давно приучил его беспрекословно выполнять свои приказы. Краем глаза Олрис видел, как в темноте так же бесшумно одевались еще несколько мужчин, но это зрелище его не удивило. В казарму постоянно кто-нибудь входил и выходил. Сменялись караулы, возвращались из деревни те, кто, подкупив дозорных, бегал к местным девкам...

Дакрис запахнулся в длинный темный плащ из плотной шерсти и знаком показал Олрису, чтобы тот тоже взял свой плащ. "Значит, мы идем на улицу?" - подумал тот. Сонливость развеялась, и Олрис с любопытством вскинул взгляд на Дакриса. Он уже собирался спросить, что они будут делать, но наставник молча показал ему кулак, а потом прижал палец к губам. После такого Олрис предпочел воздержаться от вопросов, но его любопытство разгорелось еще сильнее. Когда они вышли из казармы, Олрис машинально посмотрел на небо. Оно было затянуто мрачными, предгрозовыми тучами, и только один небольшой клочок на западе остался чистым. В этом небольшом просвете можно было, приглядевшись, различить тусклые пятнышки нескольких звезд. Олрис внезапно осознал, что во двор вышли не только они с Дакрисом, но и, по меньшей мере, еще два десятка человек, одетых в одинаковые темные плащи, и людей постоянно прибывало. Из конюшен им навстречу выводили оседланных лошадей. Олрис застыл от удивления, когда безликий в темноте слуга подвел к нему его кобылу - до сих пор он всегда сам седлал лошадей и себе, и Дакрису, и не привык, чтобы кто-нибудь делал это за него.

- Быстрее, что ты там копаешься?.. - процедил Дакрис откуда-то сверху. Олрис вскочил в седло, чувствуя, что голова у него идет кругом.

- Открыть ворота, - не повышая голоса, произнес всадник рядом с Олрисом, обращаясь к стоявшему рядом с ним Рыжебородому. Мясник почтительно кивнул и замахал рукой дозорным.

Олрис во все глаза уставился на закутанную в темный плащ фигуру всадника, внезапно осознав, что видит короля - только одетого в точно такой же плащ, как у других гвардейцев, и надвинувшего на лицо широкий капюшон. Но задуматься о том, что это может значить, Олрис не успел - вся кавалькада всадников пришла в движение, и несколько минут спустя они уже неслись сквозь ночь, оставив замок позади. Вскоре они свернули в лес, и темнота вокруг сделалась совершенно непроглядной, но никто из всадников и не подумал ехать медленнее. Олрис боялся, что его лошадь, того и гляди, споткнется и сломает себе ногу, и никак не мог понять, почему никто из всадников не зажег факел, чтобы освещать дорогу. Мальчику казалось, что эта безумная ночная скачка через лес будет тянуться бесконечно, но потом темнота расступилась, и гвардейцы выехали на пологий берег Линда. Увидев перед собой реку, Олрис приподнялся в стременах. "Да я же знаю, где мы! - радостно подумал он. - Марахэн должен быть выше по течению... а вон - Драконий остров".

Глаза Олриса уже привыкли к темноте, так что он без труда различил лодки, вытащенные на берег, и фигуры нескольких мужчин, стоявших чуть поодаль. При виде этих людей Олрис почувствовал внезапный беспричинный страх - мгновенный и ошеломляющий, словно удар под дых. Хотя на первый взгляд стоявшие на берегу ничем не отличались от гвардейцев и были одеты в такие же темные плащи, Олрис с первого взгляда осознал, что эти люди - не из Марахэна. Сердце мальчика неистово забилось.

"Адхары!" - в панике подумал он. Адхаров - воинов, которые являлись из другого мира и служили королю, Олрис видел нечасто, и всегда издалека. Являясь в Марахэн, они не причиняли его жителям вреда, и вообще держались так, как будто бы не видят и не слышат ничего, что не касается отданных им приказов. То есть никаких поводов бояться их у Олриса как будто не было. А между тем, при виде их ему обычно делалось так жутко, что хотелось убежать как можно дальше или, на худой конец, зажмуриться - совсем как в раннем детстве, когда его что-нибудь пугало.

Дакрис дернул его за рукав.

- Ты что, заснул?.. Привяжи лошадь и садись в одну из лодок.

"Если они тоже плывут с нами, то я лучше утоплюсь!" - подумал Олрис мрачно. Но, похоже, его мнения никто не спрашивал. По счастью, лодок было больше, чем адхаров, и в ту, где оказались Олрис и его наставник, не попал никто из них.

Когда они отчалили от берега, Дакрис внезапно наклонился к его уху и сказал:

- Ты слышал что-нибудь про то, что происходит на Драконьем острове?

Олрис помотал головой.

- Неудивительно. Об этом знают только те, кто ездит сюда вместе с королем - и ни один из них даже под страхом смерти не станет рассказывать о том, что видел. - Олрис дернул головой, словно взволнованная лошадь, и Дакрис успокоительно стиснул его плечо - Не беспокойся, тебе не придется делать ничего особенного - ты просто останешься на берегу и будешь стеречь лодки. Но это неважно. Если ты кому-то проболтаешься о том, что видел или слышал в эту ночь, тебя убьют. Это очень серьезно, Олрис! Не думай, что ты можешь рассказать о чем-нибудь своей подружке и попросить ее держать это в секрете - рано или поздно правда все равно раскроется, и тогда пострадать можешь не только ты, но и она.

Олрис похолодел.

- Я никому ничего не скажу. Клянусь! - заверил он.

Дакрис кивнул. Больше они не разговаривали. Даже когда нос их лодки мягко ткнулся в землю, и гвардейцы начали выпрыгивать из лодок и вытаскивать их на песчаный берег, Дакрис не сказал ему ни слова. Между собой гвардейцы тоже не разговаривали - миновав длинную песчаную косу, смутно белеющую в темноте, они уже у самой кромки леса поджигали свои факелы и исчезали за деревьями.

В своих просторных шерстяных накидках все мужчины выглядели одинаково, и Дакрис скоро потерялся среди остальных одетых в черное фигур. Олрис следил за ним, пока мог его видеть, но он не был до конца уверен в том, что провожает взглядом своего наставника, а не какого-нибудь постороннего гвардейца.

Судя по мелькающим между темных стволов отблескам света, ведущая на Холм тропа была достаточно крутой. Олрис задумался о том, что же такое спрятано в этом лесу, что ради этого король и несколько десятков его приближенных посещает этот небольшой, безлюдный остров, принимая столько поразительных предосторожностей, чтобы никто не знал об их ночной поездке.

Олрис опасался, что его оставят стеречь лодки одного, но скоро выяснилось, что с ним остается Бакко. Когда последние гвардейцы скрылись за деревьями, тот подошел к нему. В темноте узкое, скуластое лицо казалось незнакомым - можно было разглядеть только поблескивающие белки глаз и зубы. Бакко улыбался.

- И ты здесь, малыш? - то ли насмешливо, то ли сочувственно осведомился он. - Вот уж не думал, что тебя возьмут сюда еще, по меньшей мере, год, а то и два. Сколько тебе сейчас, четырнадцать?.. - "Почти четырнадцать", подумал Олрис, но поправлять гвардейца, разумеется, не стал. Мужчина сдавленно вздохнул. - Когда я первый раз попал сюда, мне было лет семнадцать. Но с тех пор, как началась эта возня с повстанцами, все постоянно куда-то спешат, как угорелые.

Олрис не был уверен, можно ли по-прежнему именовать "повстанцами" людей, которые владели уже почти всем равнинным Эсселвилем, но вступаться за мятежников было бы глупо. Вместо этого Олрис спросил:

- А почему эти поездки держат в такой строгой тайне?

Бакко уселся на песок, поджав под себя ногу, и похлопал по земле рукой, приглашая Олриса сесть рядом с ним. Когда тот опустился на песок, Бакко сказал:

- Положим, ты владеешь каким-то приемом, который позволяет тебе побеждать своих противников. Станешь ли ты рассказывать кому-нибудь, как именно работает этот прием?..

- Конечно, нет!

- Ну, вот и наш король не хочет, чтобы кто-нибудь узнал о том, что должно обеспечить нам победу. Дакрис наверняка предупредил тебя о том, что будет, если ты кому-нибудь обмолвишься о том, что видел или слышал этой ночью. Хотя к настоящим тайнам тебя не допустят еще очень долго. Их имеют право знать только те, кто уже выдержал все Испытания.

- Какие ещё испытания?..

- О, их довольно много, и чаще всего они растягиваются на много месяцев. Есть Испытание Безумием - это когда тебе в еду или в пиво подмешивают особый порошок, после которого люди теряют власть над собственным рассудком. Бывает, что человек выбалтывает свои самые сокровенные мысли и желания, или впадает в буйство, или убегает в лес, как дикий зверь. Обычно приступ продолжается от нескольких часов до двух-трех дней. Рассказывают, что какие-то люди кончали с собой, когда приходили в себя и начинали сознавать, что делали и говорили накануне - но сам я такого никогда не видел. Зато видел, как один парнишка сломал позвоночник, спрыгнув с замковой стены. Есть еще Испытание Болью - там тебе придется доказать, что ты способен терпеть боль. Есть Испытание Мечом - от него иногда освобождают тех, кто успел проявить себя в бою. О некоторых Испытаниях упоминать запрещено - когда ты их пройдешь, то обещаешь никому и никогда не говорить о том, что с тобой было. Обычно Испытания проходят вразнобой, так что ты никогда не будешь знать наверняка, что ожидает тебя в следующий раз.

- А можно ли отказаться проходить все эти Испытания?

Бакко выразительно пожал плечами.

- Можно. Но тогда ты никогда не станешь воином, и будешь до конца своей жизни оттирать котлы и убирать навоз, поскольку ни на что другое ты не годен.

Олрис почувствовал, что краснеет.

- Я вовсе не имел в виду себя! - сердито сказал он. - И вообще, ты очень ярко расписал, какие ужасы приходится переживать во время этих Испытаний, но так и не объяснил, ради чего все это нужно... Те, кто выдержит все Испытания, становятся адхарами?

Бакко внезапно рассмеялся.

- Ах, вот чего ты испугался! Ну ты и болван... да в Марахэне полным-полно людей, которые уже прошли все Испытания. Твой Дакрис, кстати говоря, один из них. А ты, похоже, не в восторге от адхаров?..

- Я их ненавижу! - вырвалось у Олриса.

Гвардеец хмыкнул.

- Ну, приятного в адхарах, безусловно, мало, но они бесценные союзники. Убить адхара почти невозможно, а в бою он стоит пятерых. Любая рана, нанесенная адхарами, смертельна. Король был бы круглым дураком, если бы отказался от таких вассалов только потому, что рядом с ними, видите ли, жутковато. Но не бойся - в эту ночь ты их больше не увидишь. Думаю, они уже отправились в свой мир... И кстати, раз уж ты спросил. Тот, кто сумеет выдержать все Испытания, может участвовать в магических обрядах и ходить между мирами, как адхары... или как дан-Энрикс, - сказал Бакко. Лицо у него смягчилось, взгляд внезапно сделался мечтательным. - Когда я прошел посвящение, мне показали город, который называется "Адель". Когда ты входишь в этот город, то идешь по улицам, сплошь вымощенным камнем - и все эти камни гладкие, одной и той же формы и размера, а вокруг домов растут цветущие деревья. И воздух пахнет чем-то сладким, как медовое пирожное... Земля в окрестностях этого города такая плодородная, что может давать урожай три раза в год. Там есть дворцы, в сравнении с которыми наш Марахэн - просто сарай. Мой провожатый показал мне гавани, где стоят корабли со всех концов их мира, и торговые ряды, где продают оружие, вино, меха и самые немыслимые пряности и фрукты. А если бы ты мог увидеть их мечи!.. Я думаю, что даже Ролан не сумел бы сделать ничего подобного. Король пообещал, что этот город совсем скоро будет нашим. И тогда мы уничтожим магию, которой пользуется Меченый, и сможем заново отвоевать весь Эсселвиль - если, конечно, захотим. Но если бы ты мог увидеть то, что видел я, ты бы сказал, что Эсселвиль можно оставить "Истинному королю" - пускай подавится!

Олрис уставился на Бакко. Он не мог понять - то ли гвардеец в очередной раз пытается разыграть его, а потом посмеяться над его доверчивостью, как это уже бывало раньше, то ли Бакко говорит серьезно.

- А когда ты ходил по тому городу... это был во сне или по настоящему? - уточнил он.

- По-настоящему, болван! Я же сказал - прошедший посвящение может ходить между мирами. И я видел этот город так же ясно, как сейчас тебя...

С Холма донесся приглушенный крик. Бакко умолк на полуслове, глядя в сторону тропинки, по которой удалились королевские гвардейцы. Олрис потянулся к своему мечу, валявшемуся на песке.

- Может, на них напали?.. - предположил он, успев во всех подробностях вообразить засаду, которую повстанцы могли бы устроить на Драконьем острове.

Гвардеец наградил его тяжелым взглядом.

- Замолчи, - негромко рыкнул он, продолжая напряженно вслушиваться в тишину. Лицо мужчины приняло сосредоточенное выражение. Олрису очень хотелось знать, о чем он думает, но было очевидно, что у Бакко прошла всякая охота разговаривать. Заметив, что Олрис тоже прислушивается, пытаясь угадать, что происходит на холме, Бакко вздохнул и неожиданно отвесил ему легкий подзатыльник.

- Перестань, - сварливо сказал он. - Со временем узнаешь все, что нужно, а пока - не суй свой нос, куда не следует. Или ты думаешь, на Холм случайно допускают только тех, кто уже выдержал все испытания?..

Олрис сердито посмотрел на Бакко. Он готов был терпеть подзатыльники от Дакриса, но не от человека, который все время подбивает его воровать на кухне выпивку для себя и для своих дружков.

"Только попробуй попросить меня о чем-нибудь еще - увидишь, что тогда будет!" - с негодованием подумал он.

Прерванный разговор так и не возобновился. Они сидели, кутаясь в плащи, и перебрасываясь ничего не значащими фразами. В конце концов, Бакко повел плечами и протяжно, заразительно зевнул.

- Глаза так и слипаются... Я бы сейчас вздремнул - если бы только был уверен, что ты не помчишься прямиком на Холм, если тебя оставить без присмотра. Обещаешь, что не будешь делать глупостей?

Олрис состроил презрительную гримасу и пожал плечами.

- Обещаю, - сказал он. - Могу даже поклясться, если хочешь.

- Обойдусь... В конце концов, если решишь нарушить свое слово - то тебе же будет хуже. Разбуди меня, когда поймешь, что они возвращаются.

Гвардеец растянулся на песке, пристроив голову на локоть и завернувшись в плащ, как гусеница в кокон. Не то чтобы Олрис вообще не помышлял о том, чтобы нарушить свое обещание и попытаться хоть одним глазком взглянуть на то, что происходит на Холме, но под конец он все-таки решил, что это глупо. Он не знает обходных путей наверх - значит, придется идти по тропинке, по которой будут возвращаться король и его гвардейцы. Чего доброго, они наткнуться на него на полпути... Олрис не представлял, чем это может кончиться, но не хотел бы выяснять это на личном опыте.

С другой стороны, сидеть на прежнем месте тоже было невозможно - теперь, когда ему не с кем было разговаривать, он, того и гляди, уснет. Олрис скинул плащ, чтобы холод помог перебороть сонливость, и начал прохаживаться взад-вперед по песчаной косе вдоль берега. От темноты, осеннего тумана и тяжелой, давящей на уши тишины, ему мало помалу сделалось не по себе. Олрису чудилось, что он совсем один - не только на этом берегу, но и на всем Драконьем острове. Чтобы развеяться, он начал подбирать речную гальку, швырять ее в воду и пытаться по звуку определить, как далеко улетел очередной снаряд.

За время, пока Олрис дожидался возвращения гвардейцев, темнота вокруг как будто выцвела и посерела, так что с того места, где прохаживался Олрис, стало можно разглядеть в туманной дымке противоположный берег Линда. Когда мужчины начали спускаться с Холма, их факелы уже были потушены, поэтому Олрис заметил их только тогда, когда первые из них вышли из-за деревьев. Расталкивать Бакко было уже поздно, так что Олрис просто запустил в него последним из своих камешков и торопливо вытер руки о штаны, внезапно устыдившись собственных дурацких развлечений. Его взяли на Драконий остров, а он ведет себя, словно младенец...

- Эй, ты! Поди сюда, - окликнул Олриса высокий человек в темной накидке, вышедший из леса раньше остальных.

Еще не рассвело, и в поднимающемся от воды тумане разглядеть чье-то лицо было не так-то просто. Только подойдя к незнакомцу вплотную, Олрис, наконец, узнал в нем короля.

- Полей мне на руки, - отрывисто скомандовал мужчина, протянув ему большую кожаную флягу. Олрис никогда еще не видел короля так близко, и тем более не мог представить себе ситуацию, в которой тот бы обратился к нему напрямую - для подобного оруженосец Дакриса был слишком незначительной персоной.

В предрассветных сумерках матово смуглое лицо со скошенными тонкими губами казалось бледным и как будто утомленным, на щеке виднелись присохшие брызги грязи. От одежды короля пахло железом, дымом от костра и прелыми листьями. Неудивительно, что, выбравшись на берег острова, он первым делом пожелал умыться... Олрис торопливо вытащил из фляги пробку и наклонил ее, так что на землю потекла тонкая струя воды. Король подставил под эту струю ладони, покрытые, как показалось Олрису, то ли грязью, то ли ржавчиной. На землю потекла мутная красноватая вода. Полы накидки распахнулась, и взгляд Олриса упал на тонкий серповидный нож, прицепленный к поясу короля. Лезвие было чистым, мокрым и блестящим - так бывает, если нож тщательно вытереть пучком травы.

Олрису вспомнился далекий, приглушенный крик, который он услышал ночью. Его взгляд остановился на темных подсохших брызгах на щеке у короля, и мальчика внезапно замутило. "Да ведь это же не грязь, а кровь! - подумал Олрис, холодея. - И на руках у него тоже кровь. Так вот почему Бакко говорил, что мне нельзя туда ходить... Если бы меня кто-нибудь заметил, то они убили бы и меня тоже"

В ушах Олриса противно зазвенело. Он прикусил губу, чтобы сдержаться и не отодвинуться от короля, который сейчас вызывал у него только страх и омерзение. Олрису вспомнилось, как много лет назад он наступил босой ногой на жившую в черничнике гадюку. Он был слишком мал, чтобы запомнить, был ли рядом кто-нибудь из сверстников или он пошел в лес совсем один - однако Олрис до сих пор отлично помнил ту секунду, когда под его ногой пружинисто свернулось гибкое, холодное чешуйчатое тело, источавшее смертельную угрозу. Сейчас Олрис испытывал что-то похожее, но выдать свои чувства было нельзя. Если король поймет, о чем он думает - ему конец.

Казалось, хуже, чем теперь, ему уже не будет, но следующая догадка поразила его еще больше первой. Дакрис бы не взял его на этот остров, если бы его не собирались рано или поздно удостоить Посвящения и допустить к участию в этих обрядах. Ну, конечно!.. Бакко ведь сказал ему об этом - только он был слишком занят мыслями об Испытаниях и о волшебных городах, чтобы понять истинный смысл его слов.

Король закончил отмывать с рук кровь и отошел, не удостоив Олриса ни одним словом. Но, пока мальчику не велели забираться в лодку, чтобы возвращаться в Марахэн, он продолжал стоять на том же месте, тупо глядя на песок у себя под ногами. Ему казалось, что внутри у него все заледенело - но теперь он точно знал, что это не от холода.

* * *

Женщина страдальчески смотрела на дан-Энрикса. Ее полное, отечное лицо покраснело от боли и мучительного напряжения.

- Опять, - одними губами выговорила она.

Меченый коротко кивнул.

- Когда вы почувствовали боль?

- Сегодня ночью. Кажется, сразу после полуночи.

- И вы терпели до утра, чтобы послать за мной?.. - спросил дан-Энрикс, едва удержавшись, чтобы не покачать головой.

- Я думала, вы спали, - извиняющимся тоном сказала она.

Крикс тяжело вздохнул.

- Ну разумеется, я спал. А вот вы, похоже, нет.

Меченый подошел к окну и закрыл ставни. В комнате сразу стало темнее, но зато несущийся со двора лязг походных кузниц словно отдалился, сделавшись гораздо тише. С того дня, как войско Истинного короля разместилось в Руденбруке, замок бывшего наместника этих земель напоминал военный лагерь. Его заполняли люди, которые без конца куда-то спешили, чистили оружие, чинили упряжь и держались так, как будто собирались не сегодня-завтра выступить в поход на Марахэн. Единственными комнатами, которых не коснулись никакие изменения, были несколько спален на втором и третьем этаже, которые оставили наместнику, его жене и дочери за то, что Уриенс открыл ворота Истинному королю и присягнул ему на верность.

Несколько дней спустя, когда жена наместника слегла в постель, король предложил Уриенсу помощь королевского врача, но тот вежливо отказался. Однако к вечеру его жене стало настолько плохо, что Уриенсу пришлось изменить свое решение. Алинард был занят в госпитале, так что к леди Адалане пошел Меченый. Осмотр хозяйки Руденбрука превратился в тягостное испытание для них обоих. Крикс никак не мог отделаться от ощущения, что даже камни в почках беспокоят леди Адалану меньше, чем чужой мужчина в ее спальне. Но за два последних дня она привыкла к его обществу и даже перестала обращать внимание на то, чтобы с ней рядом постоянно находилось несколько служанок для обеспечения благопристойности.

Меченый подошел к кровати и пощупал ей лоб - кожа была прохладная и липкая от пота - а потом присел на табурет у изголовья, рядом с низким столиком, и начал смешивать для женщинылекарство, которое должно было хоть чуть-чуть ослабить боль. Ни одна из тех трав, которые они испытывали с Алинардом, не обладала даже приблизительно таким эффектом, как те обезболивающие, которые использовались в таких случаях имперскими врачами, но приходилось обходиться тем, что есть.

- Вы пьете тот отвар, который я принес позавчера? - осведомился Меченый - больше затем, чтобы занять ее внимание, чем для того, чтобы действительно узнать ответ. Он знал, что леди Адалана пьет лекарство постоянно - кувшин, стоявший на прикроватном столике, был почти пуст.

- Да, я все время пью... вчера мне было легче. Я подумала, что все уже прошло, а теперь опять... мне кажется, я не спала всю ночь. Так больно... Почему так больно?! - влажные от пота пальцы с неожиданной для женщины силой сжались на его запястье. Серо-синие глаза хозяйки Руденбрука казались почти черными от страха.

Меченый осторожно разжал ее пальцы и на несколько секунд задержал ладонь женщины в своей.

- Не надо так бояться. Боль сейчас пройдет, - заверил он, протягивая ей стакан. - Если хотите, я побуду здесь, пока вы не заснете.

Интересно, если бы Рам Ашад мог видеть своего бывшего ученика, он бы одобрил этот небольшой обман, или, наоборот, сказал бы, что врачу не следует давать больным несбыточные обещания? Пожалуй, боль у леди Адаланы могла бы пройти только в том случае, если бы она приняла люцер, которого у них впомине не было.

Однако какая-то польза в его блефе все-таки была - из лица женщины мало-помалу уходило напряжение.

- Да... да, пожалуйста, не уходите, - сказала она, закрыв глаза. Но через несколько секунд снова открыла их и посмотрела на дан-Энрикса.

- Как вы считаете, король действительно простил моего мужа?..

Не ожидавший от нее подобного вопроса Меченый нахмурился. Уриенс был айзелвитом, сохранившим титул и влияние после поражения. В этом не было ничего необычного - многие айзелвиты, обладающие состоянием и титулом, переметнулись на сторону победителей и сохранили свою власть даже при гвиннах. Необычность состояла в том, что таких "подлипал" другие айзелвиты чаще всего ненавидели даже сильнее, чем завоевателей - а Уриенса в Руденбруке если не любили, то, по крайней мере, уважали. И, когда в эти земли пришли люди Истинного короля, внезапно оказалось, что никто из местных жителей не жаждет смерти бывшего наместника.

Атрейн считал, что это ничего не значит, и что с Уриенсом следует поступить так же, как с любым другим предателем, но Меченый придерживался на этот счет другого мнения, и на этот раз король прислушался не к сенешалю, а к нему.

- Что заставляет вас думать, что король имеет что-нибудь против вашего мужа, леди Адалана? - прямо спросил Крикс. - Мне кажется, король отнесся к нему настолько хорошо, насколько это вообще возможно в данных обстоятельствах.

- Он - да. Но лорд Атрейн...

- Атрейн никогда не нарушит волю короля, - твердо ответил Меченый. - Вашему мужу ничего не угрожает. Спите.

Лицо женщины разгладилось, и, к удивлению дан-Энрикса, она действительно вскоре заснула. Во сне она дышала глубоко и ровно - совсем не так, как человек, который даже в забытьи продолжает бороться с болью. Меченый подумал, что, возможно, следует еще раз тщательно проверить действие всех трав, которые они использовали для приготовления лекарства.

Потом в дверь тихонько постучали. Крикс был уверен в том, что это кто-то из служанок леди Адаланы, но мгновение спустя из-за двери послышался преувелительно почтительный голос Лювиня.

- Прошу простить, госпожа Адалана. Лорд дан-Энрикc не у вас?..

Крикс тяжело вздохнул и начал заворачивать в кулек остатки порошка, который он использовал для разведения лекарства.

- Сейчас выйду. Подожди за дверью, - сказал он, не повышая голоса. Меченый знал, что Рельни, привыкший прислушиваться к самым незначительным шорохам в лесу, его услышит.

В дверях Меченый чуть не столкнулся с дочерью наместника, Таирой, заходившей в спальню матери. Дан-Энрикс вежливо наклонил голову и смотрел в пол, пока девушка не прошла мимо. Даже не поднимая глаз, он чувствовал, что она смотрит на него и нарочно медлит у двери, надеясь, что он с ней заговорит. Крикс ничуть не сомневался в ее любви к матери, но все равно не мог отделаться от мысли, что она пришла сюда не столько ради нее, сколько в надежде повидаться с ним. На душе Крикса было неспокойно. В обществе Таиры он все время чувствовал неловкость и вину.

Когда он в первый раз увидел эту девушку, время как будто бы застыло, и дан-Энрикс на секунду перестал осознавать, где он находится. У нее были темные, густые волосы, немного бледное лицо и темно-синие глаза, похожие на штормовое море. Крикс чуть не бросился к ней, поскольку ему показалось, что он видит Лейду Гвенн Гефэйр. Но потом мираж рассеялся, и стало ясно, что девушка, показавшаяся ему точной копией Лейды, была не так уж похожа на нее. Совсем другое выражение лица и взгляд, другой рисунок губ и слишком мягкая, по-детски неопределенная линия скул и подбородка. В довершение всего, Таира была на несколько лет моложе Лейды. Перепутать их друг с другом было невозможно - и, однако, в первые дни жизни в Руденбруке Крикс часто ловил себя на том, что озирается по сторонам, ища Таиру взглядом, словно наваждение каким-то чудом могло повториться.

Когда дан-Энрикс спохватился, осознав, к чему способны привести все эти взгляды, было уже поздно. Девушка заметила его внимание - и истолковала его единственно возможным образом. Не зная, как поправить положение, Меченый напустил на себя безразличие - но этим только окончательно испортил дело. Вероятно, Нойе Альбатрос был прав, когда твердил, что "дайни" совершенно не умеет обращаться с женщинами.

Теперь девушка постоянно оказывалась там, где можно было невзначай столкнуться с Криксом, и взгляды, которые она бросала на него, делались все отчаяннее, а дан-Энрикс чувствовал себя последним негодяем.

Рельни, ожидающий его снаружи, выразительно скривился.

- Тебя не поймешь, дан-Энрикс! - сказал он, как только дверь за девушкой закрылась. - То ты смотришь на нее, как умирающий от жажды - на кувшин воды, то притворяешься, что вообще ее не замечаешь.

В голосе Лювиня слышалась досада. В первую секунду Меченый решил, что дочь наместника нравится ему самому, и Рельни сердится на то, что друг не ценит собственного счастья, но потом он вспомнил, что в последние несколько дней Лювинь вообще все время находился в дурном настроении и был сверх всякой меры раздражителен. Меченый посмотрел на Рельни более внимательно. В целом тот выглядел вполне обычно - разве что чуть припухла левая щека.

- Что у тебя с лицом? - осведомился Крикс, отчасти уже догадавшись об ответе.

Рельни отмахнулся.

- Ерунда... всего лишь больной зуб, - ответил он, хотя по его тону было ясно, что эта "ерунда" его уже порядком допекла.

- Сходил бы к Алинарду, - предложил дан-Энрикс.

Лицо Рельни помрачнело еще больше.

- Я сходил. Попросил дать мне что-нибудь от зубной боли. А он заявил, что порошками делу не поможешь, и что зуб придется вырвать. Я пообещал подумать и ушел. Ненавижу зубодеров, и особенно их барахло - все эти щипчики, крючочки, иглы и тому подобное. Может быть, оно как-нибудь само пройдет.

- Но до сих пор ведь не прошло?

- Нет, - мрачно сказал Рельни. - Только хуже стало. Жрать не могу, даже обычный хлеб приходится размачивать в воде. Проснулся среди ночи - ощущение, как будто бы болит вся челюсть сразу, и особенно - этот проклятый зуб. Я всего-то тронул его языком, а в десну как будто раскаленную иглу воткнули. Сижу, как дурак, слюна течет, как у собаки... Так и не заснул потом.

Крикс потер лоб. Если уж после такой ночки Рельни не помчался в лазарет бегом - значит, никакие увещевания не заставят его изменить свое решение, разве что кто-нибудь заставит его силой. Надо сказать, что Меченый отлично его понимал. У самого Крикса зубы не болели лет с семи, но он все равно помнил день, когда, кривясь и обливаясь потом, расшатал и вырвал из десны измучивший его молочный зуб. Инструментарий зубодера, который он часто видел среди прочих инструментов Рам Ашада, вызывал у него те же чувства, что и у Лювиня. Особенно потому, что большинство врачей в столице почему-то полагали, что расходовать бесценный твисс из-за больного зуба - неоправданная блажь.

Крикс вспомнил покрытое испариной лицо Адаланы и вздохнул. Так больше продолжаться не могло. Он должен либо раздобыть люцер, либо найти, чем его можно заменить.

- Ты хочешь, чтобы я тебе помог? - спросил он Рельни.

Тот отвел глаза.

- Я думал, твоя магия...

Дан-Энрикс нервно хмыкнул. "Его" магия!.. Он открыл рот, чтобы в очередной раз сказать то, что повторял уже тысячу раз - что он не Одаренный, не владеет никакими чарами и не способен сделать больше, чем любой обычный человек. Здесь, в Эсселвиле, ему приходилось говорить эти слова так часто, что теперь они слетали с языка сами собой. Но, посмотрев в измученное лицо Лювиня, Крикс впервые не нашел в себе решимости произнести эту фразу. Вместо этого он положил руку Рельни на плечо и слегка сжал.

- Все будет хорошо. Я обещаю, - сказал Крикс со всей доступной ему убежденностью. Хотя в душе все-таки шевельнулся червячок сомнения - сможет ли он отправиться в Адель, достать необходимое количество люцера и вернуться раньше, чем щеку у Рельни разнесет настолько, что этого станет невозможно не заметить? Впрочем, можно будет дать Лювиню тот же противовоспалительный отвар, который они с Алинардом делали для Адаланы, и сказать, чтобы он полоскал им рот как можно чаще.

Лицо Рельни просветлело, словно Крикс пообещал ему немедленное исцеление.

- На самом деле, я пришел не только из-за этого, - заметил он гораздо более непринужденным тоном. - Тебя хочет видеть Истинный король.

- Что-нибудь важное?

- Скорее всего, нет, иначе он бы велел мне поторопиться. Думаю, он просто чувствует себя спокойнее, когда с ним рядом ты или Атрейн.

- А что, Атрейн сейчас не с королем?.. - нахмурился дан-Энрикс. - Пойду посмотрю, как там наместник. Не хватало только, чтобы они с Атрейном столкнулись где-нибудь лицом к лицу.

Лювинь хмыкнул.

- Это точно... Уриенс - бесстрашный человек. Если бы лорд Атрейн смотрел бы на меня так, как на него, я бы, пожалуй, никуда не выходил из своей спальни без охраны.

Меченый кивнул. Крикс относился к Уриенсу двойственно. С одной стороны, он не привел своих людей сражаться в Лисий лог, а присягнул захватчикам. Наместник не устраивал облавы на повстанцев, но, если отряды гвиннов доставляли пленных мятежников в Руденбрук, то Уриенс недрогнувшей рукой подписывал приказ о казни. С другой стороны, большинство айзелвитов в Руденбруке жили не в пример благополучнее, чем в тех местах, где правили наместники из Дель-Гвинира. Нужно было иметь поистине незаурядный ум и выдержку, чтобы ни разу не навлечь на себя подозрений в нелояльности, и в то же время продолжать заботиться об интересах своего народа. У каждого, кто дал бы себе труд внимательнее посмотреть на Уриенса - на его лоб с высокими залысинами, проседь в темных волосах и горькую складку в угле губ - закрадывалось подозрение, что эти двадцать с чем-то лет были для него ненамного легче, чем для повстанцев в Лисьем логе. Но даже если это было так, Атрейн определенно не желал этого знать. То обстоятельство, что они с Уриенсом были хорошо знакомы до войны, не только не заставило Атрейна относиться к Уриенсу мягче, а, наоборот, усугубило положение. Сенешаль ненавидел Уриенса больше, чем всех гвиннов, вместе взятых, и нимало не стеснялся демонстрировать это при всяком подходящем и неподходящем случае.

Король в знак своего расположения обедал за одним столом с наместником и его домочадцами, так что Атрейну и дан-Энриксу волей-неволей приходилось трапезничать там же. Сенешаль ни разу не притронулся ни к одному блюду из тех, что подавали за общим столом, и говорил только тогда, когда к нему кто-нибудь обращался - да и то, по большей части, ограничивался односложными ответами. Все остальное время Атрейн сидел с каменным лицом, пока не наступал момент, когда можно подняться и уйти к себе. Присутствие этой безмолвной, источающей презрение и ненависть фигуры, стесняло не только Уриенса и его семью, но и всех остальных, но король явно не решался подступиться к сенешалю с разговором о наместнике. Меченый мог бы побеседовать с Атрейном сам, но полагал, что это дело следует оставить королю - юноша должен научиться относиться к сенешалю (да и к самому дан-Энриксу) как к своим подданным, а не руководителям и наставникам, которым он не вправе был перечить.

- Передай его величеству, что я сейчас приду, - сказал дан-Энрикс Рельни.

- Хорошо, - кивнул Лювинь, шагнув в сторону лестницы. Но почти сразу замер и с безмерным удивлением дотронулся до своей щеки. Сначала прикоснулся осторожно, кончиками пальцев, а потом, заметно осмелев, нажал сильнее. Недоверчивое выражение лица сменилось на восторженное. - Слушай, а ведь боль действительно прошла! Не понимаю, как ты это делаешь?..

Крикс собирался возразить, что он тут совершенно ни при чем, но в самую последнюю секунду усомнился в том, что это было правдой. И тогда, у Адаланы, и сейчас он в самом деле ничего не делал - просто от души желал хоть как-то облегчить их страдания. Но что, если для Тайной магии было вполне достаточно его желания?.. Крикс посмотрел на щеку Рельни. Отек, разумеется, не спал, но, судя по тому, как тот решительно ощупывал больную щеку, боли он действительно не чувствовал.

- Знаешь, Крикс, иногда я тебя боюсь, - задумчиво сказал Лювинь. - Ты бы хоть руками поводил или прочел какое-нибудь заклинание - ну, просто для приличия.

Меченый пропустил его слова мимо ушей - он напряженно размышлял. Устранить болевые ощущения - это простейшее воздействие на грани магии и самого обычного внушения. Такое может сделать даже деревенский знахарь. Главная проблема в том, что убрать боль - еще не значит вылечить болезнь.

- На твоем месте, я все же зашел бы к Алинарду, - сказал Крикс, но замолчал, поняв, что Рельни его уже не слышит. Посмотрев на него, Меченый заподозрил, что эта история облетит замок еще до обеда - и отныне все солдаты из охраны Истинного короля, а может, и крестьяне из ближайших деревень станут идти за помощью не в госпиталь, а прямиком к нему.

Определенно, следовало побыстрее раздобыть люцер и собственные хирургические инструменты.

Оставив Рельни наслаждаться избавлением от боли, Меченый отправился к наместнику. Его покои находились этажом ниже, чем комнаты его жены.

Услышав раздававшийся из-за двери голос сенешаля, Меченый ускорил шаг.

- ...сплошное лицемерие, - услышал он еще из коридора. Атрейн явно не пытался приглушать свой голос. - Вот только посмей опять сказать, что все это время, пока ты ел с гвиннами с одной тарелки и казнил моих парней, ты делал это для того, чтобы спасти как можно больше айзелвитов!.. Если тебя что-то и заботило, так это твое личное благополучие и безопасность твоих близких. Признай, что предал Тэрина, чтобы не рисковать собой и обеспечить своей дочери и жене благополучное существование. Ради того, чтобы они обедали на серебре и спали на перинах, не жаль кого-нибудь повесить, правда?..

Крикс резко дернул створку на себя и с облегчением отметил, что Атрейна с Уриенсом разделяет расстояние почти в полкомнаты. Значит, сенешаль, по крайней мере, не намеревался ткнуть противника кинжалом или свернуть ему шею.

- Ты можешь и дальше говорить обо мне все, что хочешь, но оставь мою жену и дочь в покое, - сказал Уриенс с твердостью, которой он наверняка не ощущал. - Они ни в чем перед тобой не виноваты.

- В самом деле? Если я не ошибаюсь, твоя дочка родилась в тот самый год, когда мой первенец умер в Лисьем логе. Это была страшная, голодная зима... у его матери пропало молоко. Я думал, что у нас будут другие дети - но на следующий год ее убили гвинны. Я приложил все усилия, чтобы узнать, кто это был, но ничего не вышло. Кстати говоря! Никто из тех, с кем ты садился пировать за этот стол, как-нибудь мимоходом не упоминал о том, как надругался над моей женой?..

Уриенс провел ладонью по лицу, то ли стирая проступившую испарину, то ли пытаясь хоть на миг отгородиться от пылающего яростью взгляда напротив.

- Не понимаю, чего ты пытаешься добиться?.. - глухо и как будто через силу спросил он. - Если ты так сильно меня ненавидишь, то иди и посоветуй королю меня казнить. Может быть, он тебя послушает.

- Казнить тебя? - эхом откликнулся Атрейн. - А толку-то?.. Я бы хотел, чтобы предатели вроде тебя на своей шкуре испытали все, что пережили мы. Но для такого мне пришлось бы пойти к твоей дочке и поступить с ней так же, как те гвиннские ублюдки поступили с моей Тальей.

Уриенс резко вскинул голову.

- Ты этого не сделаешь! - должно быть, он хотел, чтобы это звучало угрожающе, но Крикс услышал только страх измученного, загнанного в угол человека. Уриенс, должно быть, понимал, что в войске Истинного короля у Атрейна найдется множество единомышленников, готовых воплотить угрозы сенешаля в реальность.

- Не сделаю, - признал Атрейн бесцветным голосом. - Мне бы хотелось думать, что я не могу поступить с тобой так, как ты заслуживаешь, потому что мне бы помешали люди короля или дан-Энрикс... - сенешаль махнул рукой на Меченого, замершего на пороге, - Но проблема в том, что я бы в любом случае не смог. Сам по себе. А значит, справедливости не существует.

Он развернулся и стремительно вышел в коридор, едва не налетев на Крикса. Долю секунды энониец колебался - войти в зал и попытаться как-то успокоить Уриенса или идти за Атрейном, но потом все-таки выбрал сенешаля. В конце концов, Уриенсу наверняка будет спокойнее, если будет знать, что за Атрейном кто-то приглядит.

- Король послал тебя удостовериться, что я не придушил этого выродка?.. - хрипло спросил Атрейн, не глядя на дан-Энрикса. - Можешь не беспокоиться. Я уже сказал ему, что такие, как он, не заслуживают легкой смерти.

- Я слышал, - кивнул Крикс. И, помолчав, добавил - Ты никогда не рассказывал о том, что у тебя была жена и сын.

Атрейн пожал плечами.

- Это было очень давно, - с заметной неохотой сказал он. - Зачем теперь об этом вспоминать?..

Крикс подавил тяжелый вздох. Он давно убедился, что "не говорить о чем-то" и "не вспоминать об этом" - вещи совершенно разные. Дан-Энрикс готов был побиться об заклад, что сенешаль не вспоминает про свою погибшую жену примерно так же, как он сам "не вспоминает" Лейду Гвенн Гефэйр. Бешеная ненависть Атрейна к гвинам была тому лучшим подтверждением.

Крикс мог бы попытаться побеседовать с Атрейном о наместнике, но знал, что это ни к чему не приведет. Немного обнадеживало то, что разговор, который до сих пор предотвращало присутствие посторонних, все-таки состоялся - и в итоге ни Атрейн, ни Уриенс не пострадали. Криксу хотелось верить в то, что кризис миновал, и дальше отношения двоих мужчин будут мало помалу становиться лучше. А пока что оставалось только ждать.

Меченый приобнял Атрейна за плечо.

- Как думаешь, Его Величество не будет против, если я решу отправиться в Адель?.. - спросил он.

XXII

В дни, последовавшие за поездкой на Драконий остров, Олрис чувствовал себя так, как будто между ним и окружавшими его людьми возникла невидимая стена. В мыслях он постоянно возвращался к этой ночи, но ни с кем не мог о ней поговорить. Это было как заноза, которую невозможно вытащить.

Иногда Олрис пробовал представить, как бы Ингритт отнеслась к тому, что происходит на Холме, и ему делалось не по себе. Правда, потом Олриса всегда захлестывало раздражение. С какой стати его вообще должно заботить то, что скажет Ингритт? Она - женщина, что она может понимать в таких вещах?.. Та магия, которая творится на Драконьем острове, не предназначена для женщин. Даром, что ли, к ритуалам на Холме допускают только тех, кто выдержал рискованные и болезненные Испытания и доказал свое мужество на деле?

Ему было стыдно за тот страх и отвращение, которое он испытал на острове. Воин не должен бояться смерти - ни чужой, ни своей собственной. Если бы Дакрис или еще кто-то из прошедших посвящение узнал, о чем он думает, они решили бы, что у Олриса кишка тонка для настоящего мужского дела. Больше всего мальчика пугала мысль, что это может оказаться правдой. Перед другими он, положим, еще сможет притворяться - но от самого себя не убежишь. Олриса раздирало два прямо противоположных желания: приложить все усилия, чтобы доказать Дакрису и остальным, что он достоин занять место на Холме, и - забыть про все, что связано с Драконьим островом.

Первые дни после ночной поездки Олрис инстинктивно избегал тех мест, где можно было встретить Ингритт, но довольно быстро заскучал без их обычной пикировки. Он с удивлением отметил, что, если последние несколько дней он не особо рвался видеться с подругой, то и она почти не появлялась на людях, целыми днями пропадая в лазарете. В Олрисе проснулось любопытство, и однажды вечером он отправился проведать Ингритт сам.

Он был так занят мыслями о том, что ей сказать, что толкнул дверь, даже не постучав. К своему удивлению, он обнаружил, что дверь чем-то подперли изнутри. Створка открылась далеко не сразу. Сперва по полу проехало что-то тяжелое - похоже, это был сундук, в котором Ингритт хранила свою одежду и другие вещи - а потом на пол с грохотом упала деревянная скамейка.

Олрис протиснулся в образовавшуюся щель и с интересом заглянул внутрь комнаты. Даже при тусклом свете единственной свечи было заметно, что в комнате царит жуткий беспорядок. Плетеный ящик для хранения лекарств, стоявший у стены, был открыт, на узком застеленном топчане были в беспорядке свалены самые разные предметы, а стоявшая возле постели Ингритт пыталась засунуть в старый вещевой мешок свой теплый плащ. Услышав грохот опрокинутой скамейки, она резко обернулась. Огонек свечи задрожал, и тень Ингритт заметалась по стене, как пойманная в клетку птица.

Узнав его, девушка явственно расслабилась, и Олрис сделал вывод, что баррикады у двери предназначались не для него. Ингритт скрестила руки на груди.

- Прости, но мне сейчас не до гостей. Я занята.

- Я вижу, - согласился Олрис, глядя то на брошенный на кровать плащ, то на холщовый вещевой мешок в руках у девушки. - Куда это ты собираешься?..

- У нас закончились пырей, валериана и еще кое-какие травы. Без них отец не может смешивать лекарства, так что завтра я пойду искать то, чего у нас недостает.

- Какие еще травы! Уже осень, - сказал Олрис, возмущенный тем, что она делает из него дурачка. Но девушка ни капли не смутилась.

- Многие травы нужно собирать именно осенью. Ты удивился бы, если бы знал, как много ценного сейчас можно найти в лесу.

- И все равно, ты врешь... будь это просто поход в лес за травами, ты бы не стала подпирать входную дверь и подскакивать от любого шороха. Может, расскажешь, что случилось?

Несколько секунд Ингритт молча смотрела на него. Потом сунула руку в свою торбу, вытащила из нее какой-то небольшой предмет и протянула его Олрису. Тот машинально подставил ладонь, и на нее легла небольшая, но на удивление тяжелая подвеска в виде меленького обоюдоострого топорика. Подвеска была сделана из золота и крепилась к витой золотой цепочке.

- Вот. Это мне подарил Рыжебородый.

Олриc видел у двоих или троих гвардейцев такие же обереги - только сделанные из обычной меди и гораздо менее изящные. Считалось, что подобный талисман приносит обладателю удачу и оберегает от беды.

- Зачем Рыжебородому дарить тебе подарки?.. - спросил он. И тут же осознал, как глупо задавать такой вопрос. Но Ингритт все равно ответила.

- Пару недель назад отец сказал Рыжебородому, что, если правильно массировать и растирать его больную ногу, а потом накладывать компрессы, то со временем колено начнет гнуться. Нэйд, конечно, тут же ухватился за эту идею - он ведь понимает, что, если он останется калекой, то король, скорее всего, от него избавится. Но терпеть эти растирания ужасно тяжело. Нэйд всякий раз ругал отца последними словами и твердил, что он убьет его, если от этого лечения не будет толка. А однажды он его ударил... причем очень сильно, у отца тогда распухло пол-лица, и он почти ослеп на левый глаз. Тогда я поняла, что дальше так идти не может. Если Мяснику нужно кого-то бить - пусть лучше бьет меня. Я не стала обсуждать это с отцом, поскольку он бы ни за что не согласился меня отпустить; я просто взяла все, что нужно, и пошла к Рыжебородому сама. Когда я пришла к нему в первый раз, Мясник валялся на своей кровати - еще более пьяный, чем обычно. Пока я растирала его ногу, мне все время казалось, что он меня придушит или размозжит мне голову, но он так и не сделал ничего подобного.

- А ты не боялась, что Рыжебородый может... - Олрис запнулся.

- Изнасиловать меня? - договорила Ингритт удивительно спокойным тоном. - Ну, конечно, я об этом думала.

Она бросила свою торбу на топчан и быстрым, почти незаметным для глаза движением вытащила из-под подушки длинный, тонкий нож.

- Я каждый раз брала его с собой, когда шла к Мяснику. Я решила: если он меня ударит - ничего, переживу. В конце концов, от пары синяков еще никто не умирал. Но если эта пьяная свинья захочет затащить меня в свою постель, то я его убью.

Голос Ингритт по-прежнему звучал спокойно, но по тому, как побелели ее скулы и как потемнели карие глаза, Олрис почувствовал, что одна мысль о такой ситуации приводит ее в бешеную ярость.

В животе у Олриса похолодело. Он внезапно понял, что Ингритт не шутит - она в самом деле ткнула бы Рыжебородого ножом, то есть сделала то, на что у него самого так никогда и не хватило храбрости. О том, что с Ингритт стало бы потом, Олрису не хотелось даже думать.

- Я так понимаю, он тебя не тронул, - пробормотал он, не зная, что еще сказать. Ингритт слегка расслабилась.

- Нет, он меня не тронул. Да и вообще... когда я начала ходить к нему вместо отца, он стал вести себя гораздо тише. Во всяком случае, когда я пришла в третий раз, то он был трезв и даже почти не сквернословил - только скрипел зубами и рычал, как будто его режут по живому.

- Надеюсь, ему было очень больно, - мстительно заметил Олрис.

- Ты даже не представляешь, как, - кивнула Ингритт. - Знаешь, я ведь ненавижу Мясника не меньше твоего. Но когда я смотрела, как он мучается, мне все равно было его немного жаль. Думаю, этот воспалившийся сустав должен болеть просто чудовищно.

- Вот и прекрасно, - мрачно сказал Олрис. - Пусть помучается! Думаешь, он хоть раз кого-нибудь жалел?

Но девушка его уже не слушала.

- ...Недели через две я стала замечать, что Нэйд слишком часто оказывается в тех местах, где ему вроде бы незачем быть, и не спускает с меня глаз. Я не трусиха, но когда я видела, что он следит за мной, мне становилось страшно. Я до последнего надеялась, что мне просто мерещится. Но нет. Сегодня днем он подошел ко мне, когда я была во дворе. Сказал, что нога у него теперь болит гораздо меньше, чем раньше, и поэтому он хочет сделать мне подарок. А потом он дал мне этот оберег. Точнее, подошел ко мне вплотную и сам застегнул цепочку у меня на шее, - Ингритт с явным отвращением кивнула на подвеску, которую Олрис продолжал сжимать в руке.

Олрис напрягся. Нэйд иногда делал его матери какие-то подарки - правда, не в пример более скромные, чем тот, который он преподнес Ингритт. Чаще всего в качестве подарка выступал отрез материи на платье или мелочь вроде ленты, бус или наперстка. Но одно Олрис усвоил совершенно точно - в понимании Рыжебородого, любой подобный дар необходимо было отработать.

- А потом?.. - спросил он девушку.

- А потом он ушел, - сухо сказала Ингритт. - Мне кажется, для него почему-то важно, чтобы я пришла к нему сама. И он, видимо, думает, что, если он будет вести себя чуть менее по-скотски, чем обычно, и дарить мне безделушки вроде этой, то так и произойдет. И если я не уберусь отсюда прямо сейчас, пока он еще тешится подобными надеждами - то мне конец.

- Ингритт, это безумие! - страдальчески заметил Олрис. - Думаешь, ты первая, кто пробует сбежать из Марахэна? Вспомни Ролана! Они прочешут лес и все ближайшие деревни, выследят тебя с собаками и привезут назад... В конце концов, отправят за тобой адхаров! Ничего из этого не выйдет.

Ингритт посмотрела на него в упор.

- Хочешь сказать, ты бы остался? Окажись ты в моем положении?..

Это было настолько неожиданно, что Олрис совершенно растерялся.

- Я не знаю... - пробормотал он. - Как я могу быть в твоем положении? Я же не девушка.

- То есть поставить себя на мое место ты не можешь, но при этом не стесняешься давать советы? - криво усмехнулась Ингритт.

Олрис опустил глаза. Ответить было нечего.

И почему только дан-Энрикс не прикончил Мясника, когда у него был такой отличный шанс?! Если бы он довел дело до конца, Ингритт бы не пришлось теперь бежать из Марахэна. Да и вообще, убить Рыжебородого - это услуга человечеству.

- Я просто не понимаю, на что ты надеешься, - признался Олрис, наконец. - Куда ты собираешься бежать?

Ингритт посмотрела на него, как будто он сморозил какую-то глупость.

- А ты как думаешь - куда можно бежать из Марахэна? Только в Руденбрук. Отец сначала долго спорил, но потом признал, что выхода у меня нет.

- Но Руденбрук ведь очень далеко! Ты никогда туда не доберешься. Если только... - Олрис замолчал, ошеломленный дерзкой мыслью, неожиданно пришедшей ему в голову. - Если бы ты могла уплыть на лодке, это было бы гораздо лучше, чем идти пешком. Я знаю одно место, ниже по течению - там в камыше спрятано несколько хороших, прочных лодок. Ты могла бы взять одну из них.

- А что это за лодки? - удивилась Ингритт.

- Не все ли тебе равно? - с досадой спросил Олрис. Теперь, когда он рассказал о лодках, ему стало страшно уже не за Ингритт, а за самого себя. Даже если случится чудо, и Ингритт не перехватят прямо на реке, то рано или поздно король снова отправится на Драконий остров, и пропажу лодки непременно обнаружат. Если кто-то сопоставит этот факт с побегом Ингритт, то, конечно, сразу же поймет, кто мог сообщить ей этот секрет.

- Ну... в данных обстоятельствах, пожалуй, все равно, - вздохнув, признала Ингритт. - Хотя мне бы все равно не хотелось красть лодку у какого-нибудь бедолаги, у которого ничего больше нет.

- Не беспокойся, - мрачно сказал Олрис. - Это не рыбацкие лодки. Все! Ни о чем больше меня не расспрашивай.

- Но должна же я узнать, где они спрятаны, - резонно возразила Ингритт.

Олрис вспомнил о дикой скачке в темноте и покачал головой.

- Боюсь, что на словах я этого не объясню. Будет гораздо лучше, если я пойду с тобой и покажу, где их искать. Когда ты собираешься идти?

- Завтра, с утра пораньше.

- Думаешь, дозорные поверят твоей сказке про лекарства? - с сомнением спросил Олрис. Ингритт улыбнулась - в первый раз за весь разговор.

- Отец проводит меня до ворот. Мы уже все продумали. Я буду делать вид, что не хочу идти, а он будет настаивать. Упомянет о том, что без "метельника болотного" нельзя будет готовить новые компрессы для Рыжебородого... поверят, никуда не денутся. В конце концов, они ведь сами ходят в лазарет то за одним, то за другим.

- Ага... тогда, по крайней мере, не бери с собой лишних вещей - это выглядит слишком подозрительно. А мне, наверное, стоит сбежать в трактир прямо сейчас. Наплету Инги, что иду к какой-нибудь девчонке, а в деревне постараюсь, чтобы все запомнили, что я много пил, поссорился с кем-то из местных, а потом пошел спать на сеновал. Тогда никто не удивится, если завтра я вернусь к полудню или даже позже.

Ингритт пристально посмотрела на него.

- Ты правда это сделаешь? Ради меня?.. Дакрис тебя убьет.

Олрис вздохнул. Может, раньше перспектива получить от Дакриса очередную взбучку и могла бы его испугать, но сейчас Олрис был бы только рад, если бы кто-нибудь пообещал ему, что его всего-навсего отлупят за мнимую попойку, и на этом дело кончится. Ну, всыплет ему Дакрис дюжину "горячих" - велика беда!.. Вот если кто-нибудь узнает, что он провел Ингритт той дорогой, которой гвардейцы ездят на Драконий остров, и показал ей спрятанные лодки - тогда ему действительно не поздоровится. Он вспомнил Ролана, и по спине у него пополз противный холодок.

Ингритт даже не представляет, чем он для нее рискует.

- Плевал я на Дакриса, - небрежно сказал Олрис. Это было почти правдой - если дело обернется плохо, Дакрис будет наименьшей из его проблем. - Встретимся утром на опушке леса, ладно?..

Ингритт кивнула - а потом вдруг сделала пару шагов вперед и обняла его. Олрис застыл, почувствовав, как она прикоснулась губами к его щеке.

- Спасибо, Олрис. Ты всегда был настоящим другом... Хочется надеяться, что завтра у нас все получится.

- Получится, - заверил он с напускной бодростью. - Ладно, я побежал. Еще немного - и ворота окончательно закроют.

Только оказавшись по ту сторону двери, парень сообразил, что, если все пойдет по плану, он никогда больше не увидит Ингритт.

* * *

До холодов было еще далеко, но Аденор всегда любил комфорт, так что в его особняке топили даже летом. Положенные между дров ветки яблони и вишни давали приятный запах, наполняя спальню теплым ароматным воздухом, отблески света падали на деревянные панели, закрывающие стены. Окна были наглухо закрыты тяжелыми коричнево-золотыми шторами. Аденор улегся на кровать, не выпуская из рук книгу, принесенную из кабинета. На титульном листе было красной киноварью выведено название книги - "Сталь и Золото", но этот яркий, бросающийся в глаза заголовок был единственным украшением всего манускрипта. Ни красочных заставок, ни миниатюр в нем не было, и более того - со стороны было заметно, что над переписыванием текста, сменяя друг друга, работали несколько переписчиков, и все они трудились в сильной спешке. В другое время Аденор, питавший слабость к красивым и тщательно сделанным вещам, поморщился бы от такой халтуры, но сейчас он радовался, что вообще сумел достать эту книгу.

Про сочинение Кэлринна Отта впервые заговорили несколько месяцев назад, после того, как столичная община Милосердия выразила протест против его содержания. Это сразу привлекло к книге Отта общее внимание и породило целую лавину споров. У переписчиков, изготовлявших книги, выстроилась многомесячная очередь на "Сталь и Золото" - все, кто был достаточно богат, чтобы иметь свою библиотеку, желали пополнить ее модным сочинением. Некоторые делали это потому, что действительно заинтересовались Оттом и его историей, но большинство, конечно, просто собирались хвастаться своим приобретением перед менее расторопными друзьями. Аденору, как раз в эти месяцы назначенному главой государственного казначейства, некогда было рассиживаться по гостям, однако он знал, что те, кому удалось достать книгу раньше остальных, устраивали в своем доме сборища, где вместо гармы или арфы слушали чтеца, читающего "Сталь и Золото", а после угощения гости могли вдоволь наговориться об услышанном. О Криксе, которого Кэлринн сделал основным героем своей повести, теперь вспоминали чаще, чем после войны в Каларии. Если в приемной Валларикса Аденор случайно оказывался рядом с компанией, где обсуждали книгу Отта, его сразу же хватали за рукав и добивались от него ответа - как он полагает, можно ли считать рассказы Отта о дан-Энриксе правдивыми, или это обыкновенный вымысел? Причем, что бы он ни ответил таким спорщикам, они мгновенно забывали о его существовании и продолжали с жаром излагать друг другу свою точку зрения.

Заинтригованный таким ажиотажем, Аденор приложил силы к тому, чтобы достать редкую книгу, и последние два вечера засиживался допоздна, читая сочинение Кэлринна Отта. Было похоже, что сегодня он все-таки дочитает "Сталь и Золото" до конца.

Слуга, вошедший в спальню вслед за Аденором, поставил на прикроватный столик блюдо с фруктами, кувшин с дымящимся оремисом и золоченый кубок с крышкой, потом с помощью щипцов поправил фитили обеих ламп и тихо выскользнул за дверь. В те вечера, когда лорд Аденор имел возможность посидеть у себя дома с книгой, он всегда читал не торопясь, ощипывая виноград или обмакивая в мед овсяные лепешки, и прихлебывая терпкое тарнийское вино или оремис. Но на этот раз оремис и закуски, принесенные слугой, остались нетронутыми. Аденор читал, пока не перевернул последнюю страницу - и только тогда почувствовал, что глаза у него болят от напряжения.

Откинувшись на взбитые подушки, Аденор прикрыл глаза, пытаясь сформулировать общее впечатление от книги Отта.

Несомненно, Отт был исключительно талантлив. Никто другой бы не додумался переплести друг с другом древние легенды, мистику элвиенистов и реальные события последних лет, а если бы додумался - то вряд ли справился бы с этим делом с таким мастерством. Книга рассказывала о вещах, которые для Аденора, как для очевидца, были лишены всякого ореола тайны - две последние войны, беспорядки в столице, эпидемия "черной рвоты" и тому подобное - но в сочинении Кэлринна Отта они представали в совершенно новом свете и казались частью страшной, но чарующей легенды.

Аденор считал себя не слишком впечатлительным, но сейчас чувствовал, что он не может полностью стряхнуть с себя настрой, навеянный "Сталью и Золотом". Саккронис не преувеличивал, расхваливая своего помощника на все лады - у Отта в самом деле был прекрасный слог и редкий дар захватывать воображение своих читателей. Но все же Аденор не мог отделаться от ощущения, что Кэлрин зашел слишком далеко. И в том, что сделал персонажем своей книги всем известное лицо, и в том, что так прозрачно намекал на вещи, одинаково священные и для элвиенистов, и для унитариев, чуть ли не напрямую заявляя, что дан-Энрикс - и есть тот самый человек, которого в древних легендах и в Книге Надежды называют Эвеллиром.

Аденор не слишком интересовался философскими или религиозными проблемами, но зато всегда интересовался мыслями и поведением людей, и чувствовал, что книга Отта может привести к непредсказуемым последствиям. Наследник Альдов, Эвеллир - это мечта, которая несколько сотен лет служила людям, помогая как-то примириться с горем и несправедливостью реальной жизни. В самые тяжелые, невыносимые моменты люди - что элвиенисты, что унитарии - находили утешение в идее, что когда-нибудь (естественно, очень нескоро), появится Эвеллир, который раз и навсегда избавит мир от зла, и все, что раньше представлялось страшным и непоправимым, будет каким-то неизвестным образом исправлено. Аденор никогда не задавал себе вопрос, возможно это или нет, но, если бы его хоть сколько-нибудь интересовала эта тема, он бы, наверное, поддержал Эйта из Гоэдды и его последователей, считавших, что реально существует только материальный мир, к которому относится и бытовое колдовство, а все идеи о Создателе, Альдах и Тайной магии - ничто иное, как надежды, страхи и иллюзии самих людей. Но с этими надеждами и страхами нужно считаться - и уж, во всяком случае, не подливать масла в огонь, как это делал Кэлринн Отт. Одно дело, когда о рождении Эвеллира говорят, как о легенде или о далеком, неопределенном будущем, и совсем другое - когда Эвеллиром называют настоящего, живого человека, пропавшего всего пару лет тому назад.

Лорд Аденор поймал себя на мысли, что на месте сэра Ирема он постарался бы не допустить выхода книги Отта в свет. Впрочем, подумав еще несколько минут, Аденор вынужден был признать, что Орден оказался в крайне сложном положении. Саккронис был в таком восторге от сочинения своего помощника, что еще до окончания работы стал показывать своим знакомым части рукописи и даже давать ее копировать. К тому моменту, когда в городе начали говорить о книге Отта, существовало уже слишком много таких копий, и попытка изъять рукопись могла бы привести к обратному эффекту - запрещенную книгу принялись бы переписывать и покупать в десять раз больше. Ирем учел подобную возможность и решил не вмешиваться. Если бы Ордену Милосердия, в свою очередь, хватило бы ума и такта промолчать, все бы, пожалуй, как-то обошлось. Но унитарии выразили протест, раздув тем самым занимавшийся пожар.

В комнату осторожно постучали, а мгновение спустя в дверях возник домоправитель Аденора, Таргелл.

- Господин, к вам посетитель, - сообщил он приподнятым тоном человека, сообщающего радостную новость. - Я только что проводил его в приемную.

Аденор удивленно поднял голову. Он никого не ждал. И вообще, явиться к нему в дом в столь поздний час способен был разве что кто-нибудь из Ордена. Блюстителям порядка всегда было наплевать и на чужой комфорт, и на элементарные приличия.

- Доминант?.. - кисло предположил лорд Аденор, не понимая, с какой стати Таргелл выглядит таким довольным.

- Нет, - решительно ответил тот. - Он не из Ордена.

- Так кто же он тогда?

Лицо домоправителя приняло задумчивое выражение, как будто он только сейчас задумался о том, кем может оказаться поздний посетитель. Наконец, он неуверенно сказал:

- Он не назвался. Но, если судить по виду, он наемник или что-то вроде этого. Мне кажется, он приехал откуда-то издалека. Во всяком случае, одет он не по-нашему.

Брови у Аденора поползли на лоб.

- Ты что, впустил в мой дом какого-то бродягу и головореза, которого никогда раньше не видел?

Растерянность на лице домоправителя стала еще заметнее.

- Честное слово, монсеньор... - он замолчал, и Аденор так и не понял, в чем именно его хотел заверить слуга.

- Это становится занятным, - холодно сказал лорд Аденор. - Вплоть до сегодняшнего дня я был уверен, что на тебя можно положиться. Что произошло? Если ты пьян, или, допустим, нездоров, так и скажи - я найду человека, который будет выполнить твои обязанности за тебя. Это будет гораздо лучше, чем впускать в мой дом опасных незнакомцев.

Таргелл издал какое-то протестующее восклицание, но Аденор его уже не слушал - он прикидывал, как теперь поступить. Остаться в своей спальне и послать кого-нибудь из слуг за доминантами, чтобы они выпроводили подозрительного "наемника" - или сначала посмотреть на гостя самому. В конечном счете, любопытство победило. В жизни Аденора уже много лет не происходило ничего по-настоящему неожиданного. Он привык устраивать сюрпризы другим людям, а не сталкиваться с ними сам.

- Подай халат, - сухо распорядился Аденор, все еще сохраняя на лице гримасу недовольства. Если его домоправитель оказался жертвой ворлокства, то тут уж ничего не сделаешь, но если поздний посетитель не был магом - тогда надо будет завтра же подумать о том, кого назначить на место Таргелла.

Аденор небрежно повернулся, чтобы слуга смог набросить бархатный халат ему на плечи, и, не глядя, сунул ноги в мягкие домашние туфли. Вид, конечно, былне слишком презентабельный, но Аденор не собирался показываться гостю на глаза. Приемная в особняке была устроена таким образом, что резные деревянные панели, украшающие стену, имели незаметные со стороны отверстия, через которые хозяин дома мог свободно наблюдать за тем, что происходит в комнате для посетителей.

Лорд Аденор спустился на второй этаж, прошел в свой кабинет и, отодвинув полку с книгами, приник глазами к смотровым отверстиям. Таргелл топтался за его спиной, держа в руке прихваченную из спальни лорда лампу.

Несмотря на то, что в приемной стояла обитая бархатом скамейка и несколько стульев, посетитель предпочел остаться на ногах. По-видимому, ему не сиделось на месте, так что он прохаживался взад-вперед по комнате. В тот момент, когда Аденор заглянул в смотровую щель, он как раз дошел до конца комнаты и развернулся.

Увидев его лицо, Аденор тихо ахнул и отпрянул от отверстия в стене, но уже в следующую секунду снова прильнул к теплому дереву, чтобы удостовериться, что он не обознался.

Ошибки быть не могло - в приемной находился Меченый. Их сходство с Наином Воителем, усиливавшееся с каждым годом, наконец, достигло полного расцвета - к двадцати годам Крикс стал точной копией того мужчины, на изображение которого лорд Аденор привык смотреть во время Малого совета. Если бы не налобная повязка, прикрывающая знаменитое клеймо, лорд Аденор решил бы, что к нему явился дух покойного Воителя. В каком-то смысле, это было бы не более невероятно, чем внезапное возвращение Меченого, исчезнувшего более двух лет тому назад. Лорд Аденор был любопытен и привык к тому, что может без особого труда узнать любой интересующий его секрет, но в случае с дан-Энриксом ни деньги, ни доклады многочисленных доглядчиков не принесли желаемого результата. Оставалось утешаться тем, что большинство придворных - за исключением, может быть, только Ирема и императора - знают не больше его самого.

Люди сентиментальные, особенно девицы и матроны, утверждали, что после окончания войны Меченый уехал в Гверр, к Лейде Гефэйр, и скрывается там чуть ли не под видом конюха. Поклонники Кэлринна Отта свято верили в ту версию, которой он закончил "Сталь и Золото" - что, обретя наследство Энрикса из Леда, Меченый прошел через арку Каменных столбов и отправился в Леривалль, к пресветлым Альдам, но опять вернется в тот момент, когда страна окажется в опасности. Наконец, наиболее пессимистичные люди считали, что финал "Стали и Золота" следует понимать аллегорически, а Крикс просто скончался от полученных в Кир-Кайдэ ран.

"Ну что ж, теперь, по крайней мере, ясно, что он жив" - подумал Аденор.

То ли гость слышал, как он ахнул от изумления, то ли каким-то иным образом почувствовал, что за ним наблюдают, однако Крикс вскинул голову и безошибочно нашел глазами деревянную панель, из-за которой за ним наблюдал лорд Аденор. Вельможа точно знал, что гость не может его видеть, но у него все равно возникло ощущение, что Меченый смотрит прямо на него. Аденор вздрогнул. Ощущение было странным - будто его обдало волной тепла, а после этого бросило в холод.

Он поспешно отвернулся - и сказал Таргеллу:

- Иди в приемную, попроси у него прощения за ожидание и пригласи его сюда. Потом пришли кого-нибудь зажечь светильники и бегом на кухню - чтобы через пять минут здесь было вино, оремис и закуски, а через полчаса - ужин на две персоны.

Таргелл страдальчески поморщился, и Аденор ответил ему понимающей усмешкой. Повар, которого Аденор нанял несколько месяцев назад, не имел себе равных в мастерстве, но отличался неуживчивым характером и понимал свое искусство, как священнодействие, в которое никто не вправе вмешиваться с дурацкими указаниями относительно того, как именно готовить то или иное блюдо и как много времени это потребует.

- Я сказал - через полчаса, - повторил Аденор. - А если мэтр Йордан снова вздумает что-то бубнить про мои прихоти, скажи, что я плачу ему в два раза больше, чем Валларикс - королевским поварам, именно для того, чтобы он выполнял все мои прихоти в любое время дня и ночи. И пусть поторопится. У меня важный гость.

Какой-нибудь дурак на месте Таргелла обязательно напомнил бы, что он впустил "важного гостя" в дом, а не оставил его дожидаться за воротами, но управляющий дураком не был, поэтому исчез за дверью, не сказав ни слова. Аденор остался в комнате один - но ненадолго. Меньше чем через минуту на пороге кабинета появился Крикс дан-Энрикс.

- Добрый вечер, монсеньор, - с улыбкой сказал он, и Аденору на секунду показалось, что они расстались всего пару дней тому назад. - Простите, что побеспокоил вас в такое время. Хочется надеяться, что я, по крайней мере, вас не разбудил.

До Аденора с запозданием дошло, что он стоит посреди комнаты в халате, в распахнутом вороте которого белеет воротник ночной сорочки. Теперь он мало помалу начал понимать, как вышло, что Таргелл провел дан-Энрикса в приемную, даже не поинтересовавшись его именем. Присутствие южанина и впрямь оказывало какое-то странное воздействие. Это напоминало состояние, которое обычно наступает после двух бокалов эшарета: опьянение еще не ощущается, но краски делаются ярче, люди вокруг - симпатичнее, а в мыслях появляется какая-то особенная легкость.

- Нет, вы меня не разбудили... когда мне доложили о вашем приезде, я читал, - ответил Аденор, впервые обратив внимание на костюм своего гостя. На дан-Энриксе был плащ из темной шерсти, слишком теплый для летних месяцев, штаны и куртка совершенно несуразного покроя, и сапоги, выглядевшие так, как будто их сшил подмастерье деревенского сапожника. Дополняли этот колоритный образ волосы, отросшие ниже плеч и стянутые сзади в хвост, и недельная щетина.

Аденор поднял бровь. "Не знаю, как насчет Пресветлых Альдов, но конюхов в Глен-Гевере должны одевать приличнее" - подумал он, а вслух сказал:

- Я вижу, вы приехали издалека. Садитесь, принц. Сейчас нам принесут оремис и вино, а ужин будет чуть попозже.

Дан-Энрикс улыбнулся так, как будто мысли Аденора о его внешнем виде не составляли для него никакой тайны. Прежде, чем сесть, он сбросил плащ на спинку кресла и тыльной стороной ладони смахнул пот со лба.

- Спасибо. Если можно, попросите ваших слуг открыть окно... там, откуда я приехал, было значительно холоднее, а я не успел переодеться. Кстати, Аденор, какое сейчас число? Я что-то совершенно сбился со счета, пока был в пути.

- Двенадцатое августа. Если вы хотели успеть ко дню рождения наследника, то, к сожалению, вы опоздали, - сказал Аденор.

- День рождения наследника? - повторил энониец удивленно. - Значит, у Валларикса родился сын?

Лорд Аденор уставился на собеседника во все глаза. Даже если предположить, что Меченый провел последние два года на окраине империи, или даже в соседнем государстве, вещи вроде этой он не мог не знать. Если, конечно, не принимать во внимание дурацкую идею Отта, что дан-Энрикс находился где-то за пределами этого мира.

- Принц Кеннерикс, - осторожно напомнил Аденор. - Ему вчера исполнился год.

- Как это "год"?.. - эхом откликнулся дан-Энрикс. Между его бровями появилась резкая морщина. - Как давно мы с вами виделись последний раз?

- В Кир-Кайдэ, на переговорах, - отозвался совершенно сбитый с толку Аденор. - Два года и два... нет, три месяца тому назад.

Меченый откинулся на спинку кресла и потер ладонями глаза.

- Два года и три месяца, - повторил он, как будто бы пытаясь привыкнуть к тому, как это звучит. - С ума сойти... А я-то еще думал - почему здесь так тепло, и листья до сих пор не пожелтели!

Аденор молчал. Ему внезапно вспомнились легенды о том, как какой-то человек, случайно заблудившийся в туманах, попадал в Туманный лог - а потом возвращался через много лет ни постаревшим ни на один день и утверждал, что провел эти годы в замке Леривалль, среди пресветлых Альдов. Разумеется, сам Аденор всегда считал, что это просто сказки, в которые верят только маленькие дети.

Проще всего было бы предположить, что человек, который не способен уследить за временем и изумляется самым банальным фактам, просто не в себе. Но Аденор внезапно осознал, что он поверит во что угодно - даже в Леривалль, Тайную магию и прочие побасенки Кэлринна Отта, - но только не в сумасшествие дан-Энрикса.

- Не стану спрашивать, где вы провели это время, принц - в конце концов, это не мое дело, - сказал Аденор. - Но, очевидно, вы не в курсе наших новостей. Если хотите, то за ужином я вкратце расскажу о том, что произошло здесь за время вашего отсутствия. А после этого вы объясните мне, чем я могу быть вам полезен.

...Всю ночь лорд Аденор ворочался, как на иголках. Этажом ниже, в одной из гостевых спален, спал Меченый. Он-то наверняка не мучался бессонницей - хотя Крикс воздал должное отлично приготовленному ужину и проявил заметный интерес к рассказам Аденора о столичных новостях, к концу их разговора стало очевидно, что еще чуть-чуть - и гость заснет прямо на кресле в кабинете. Меченый поминутно зевал, не открывая рта, и совсем по-мальчишески тер ладонями глаза. Поэтому, хотя лорд Аденор буквально изнывал от любопытства и готов был разговаривать с дан-Энриксом всю ночь, пришлось отправить гостя спать, пообещав себе наверстать все упущенное утром. И теперь Аденор ворочался в своей постели, безуспешно пытаясь заснуть, но вместо этого все время возвращаясь мыслями то к книге Отта, то к внезапному возвращению дан-Энрикса, то к их ночному разговору. Заснуть Аденому удалось только на рассвете.

Как ни странно, но проснулся он при этом раньше, чем обычно - не к полудню, а около девяти часов утра, с радостным ощущением, что его ожидает что-то необычное и исключительно приятное. Взглянув на книгу Отта, все еще лежавшую у изголовья, Аденор засомневался - не приснились ли ему вчерашние события после того, как он пол-ночи читал "Сталь и Золото"?.. Но вызванный им управляющий развеял эти подозрения, доложив Аденору, что его гость проснулся полчаса назад и попросил воды для умывания и бритвенный прибор. "Ага, он все-таки решил привести себя в порядок" - с удовлетворением подумал Аденор, которому не давал покоя странный костюм Меченого. Он распорядился:

- Подберите ему что-то из одежды. И спросите, могу ли я сейчас зайти к нему, или мне лучше подождать, пока он выйдет к завтраку.

К удовольствию Аденора, Меченый изъявил желание увидеться с ним немедленно.

Аденор бросился в комнату гостя в том же настроении, в каком солдаты, надо полагать, бросаются на штурм. Меченый, одетый в один из халатов Аденора, сидел в кресле у открытого окна, а вокруг него хлопотал цирюльник, всегда бривший Аденора по утрам. С мыльной пеной, покрывавшей пол-лица, дан-Энрикс выглядел почти неузнаваемым. Лучшего момента для начала разговора подобрать было нельзя. "Партия начинается!" - подумал Аденор, едва не облизнувшись в предвкушении.

- Доброе утро, монсеньор, - с хищной улыбкой сказал он. - Надеюсь, вы хорошо спали?..

- Лучше, чем когда-либо за последний год, - ответил Меченый. - У вас в особняке до неприличия удобные кровати.

- Никогда не понимал, что "неприличного" в заботе о своем комфорте. Кстати говоря, как долго вы намерены пробыть в Адели?

- Не слишком долго. Только пока не получится достать все необходимое - помните, я вам говорил?..

- Да-да, - кивнул лорд Аденор, делая вид, что только что припомнил эту часть их разговора. - Вчера вы упомянули, что вам нужно раздобыть кое-какие медикаменты... и еще люцер.

Произнося последние слова, лорд Аденор впился глазами в лицо гостя. Не всякому понравится, что ему напоминают о желании купить люцер в присутствии какого-нибудь постороннего лица - пускай даже такого незначительного, как цирюльник. Употребление люцера, в отличие от его контрабандной перевозки и продажи, не преследовалось по закону, но пристрастие к аварскому дурману считалось постыдной слабостью, которую большинство люцерщиков пытались скрыть.

Но Меченый отреагировал на вопрос Аденора так, как будто бы просил купить ему засахаренной клюквы.

- Да. Я воспользовался бумагой, которую нашел в комнате, чтобы составить примерный список нужных мне вещей, - Меченый махнул рукой на лист, лежавший на столе. Аденор подхватил листок и жадно пробежал его глазами, надеясь, что он прольет свет на то, где дан-Энрикс пропадал последние два года. Но увы. Список не только ничего не прояснил, но даже сделал ситуацию более непонятной. Выглядел он так, как будто Меченый решил открыть лекарственную лавку.

- Лисья мята, змеевик, белобородка... хорошо, - кивнул лорд Аденор, старательно скрывая свое замешательство. - Большинство этих веществ, насколько мне известно, не внесены в Индекс запрещенных средств, так что купить их будет не так сложно. Единственную проблему, как вы понимаете, составляет люцер. Кстати сказать, здесь не написано, сколько люцера вам необходимо.

- Столько, сколько вы сумеете достать, - ответил Меченый, все так же глядя в потолок. - Думаю, я не вправе ставить вам какие-то условия. Прежде всего, я даже не знаю, сколько сейчас стоит унция люцера.

- Двенадцать ауреусов, - просветил гостя Аденор. Обычно он не стремился выказывать такую осведомленность, но перед дан-Энриксом изображать невинность было глупо. - Ну, может, десять - если покупатель умеет торговаться и берет большую партию.

Меченый обернулся к собеседнику, забыв о бритве, скользившей по его горлу.

- Так много?.. - спросил он упавшим голосом.

Цирюльник вздрогнул.

- Монсеньор, пожалуйста, не двигайтесь! - укоризненно воскликнул он. - Я же могу случайно вас порезать.

- Да-да, конечно... извините, мэтр, - пробормотал Крикс, явно продолжая думать о другом. И снова обратился к Аденору. - Когда найдете человека, который готов продать люцер, узнайте у него, сколько он хочет за всю партию. Я постараюсь раздобыть нужную сумму. Думаю, Валларикс не откажет мне, если я попрошу у него денег.

Аденор страдальчески поморщился. После ареста Финн-Флаэнов и Дарнторна он стал одним из самых состоятельных людей в столице. Одни только переговоры в Бейн-Арилле принесли ему около десяти тысяч лун. А для Меченого, который обеспечил успех тех переговоров, двенадцать ауреусов - большая сумма!.. Нет, определенно - люди вроде Крикса в жизни не научатся извлекать из происходящего какую-нибудь пользу для себя.

Все это, по большому счету, совершенно не касалось Аденора и не должно было его волновать. Но почему-то волновало.

- Не стоит, - суховато сказал Аденор. - Я не стану брать с вас денег. Нет, - повысил голос он, видя, что Меченый намерен возразить. - Это не обсуждается, мессер. Лучше поговорим о чем-нибудь другом. Ну, например: вы знаете, что Лейда Гвенн Гефэйр больше не протектор Гверра?..

Аденор рассчитывал только на то, что вопрос о Лейде отвлечет собеседника от разговора о деньгах, но определенно недооценил его воздействия. Лицо дан-Энрикса окаменело.

- Неужели?.. - коротко спросил он тоном "да-с-чего-вы-взяли-что-мне-это-интересно".

"Ага, на этот раз, кажется, "в яблочко"!.." - с искренним восхищением подумал Аденор.

- Ну да, - как ни в чем ни бывало, отозвался он. - Теперь у Гверра новый герцог - ее брат. Но, говорят, она по-прежнему участвует в совете. Кстати, вы помните Таннера Тайвасса? Он представлял Гверр в Кир-Кайдэ, на переговорах. Пару месяцев назад он сделал Лейде предложение.

- Что?!.. - Меченый резко обернулся к Аденору. Бритва соскользнула, на щеке у энонийца появилась длинная царапина. Цирюльник ахнул.

- Вы сказали - Таннер Тайвасс? - повторил дан-Энрикс, не обращая ни малейшего внимания на ручейком сбегавшую по шее кровь и на попытки причитавшего цирюльника промокнуть ее салфеткой. - И что же, она согласилась?..

В голосе Меченого звучало такое напряжение и нескрываемая боль, что Аденор внезапно устыдился той игры, которую он вел с дан-Энриксом.

- Нет, она отказалась, - почти виновато сказал он.

Вздох облегчения, вырвавшийся у дан-Энрикса, был слышан даже с середины комнаты.

Цирюльник обернулся к Аденору и, с трудом скрывая раздражение, спросил:

- Может быть, вы подождете снаружи, монсеньор?.. Или вам непременно нужно, чтобы я случайно перерезал вашему гостю горло?

Аденор кивнул и уже собирался выйти в коридор, но за него внезапно заступился повеселевший Меченый.

- Нет, мэтр, это исключительно моя вина. Мне следовало бы побриться самому - я совершенно не привык, чтобы меня брил посторонний человек. Если хотите, я закончу сам.

Аденор стиснул зубы, чтобы сохранить серьезное выражение лица. Цирюльник растерянно посмотрел на Меченого, пожевал губами, явно не зная, что ответить на такое заявление, и, наконец, сказал:

- Я, в сущности, почти закончил. Дайте мне еще минуту. И перестаньте уже разговаривать - я умоляю вас.

Он взял дан-Энрикса за подбородок и вернул его голову в прежнее положение. Аденор рассудил, что для первого разговора он узнал вполне достаточно, и вышел в коридор, чтобы распорядиться насчет завтрака.

* * *

К тому моменту, когда Олрис увидел закутанную в плащ фигуру Ингритт, он успел продрогнуть и засомневаться в том, что девушка сумеет выбраться из Марахэна. Ночь, проведенная на сеновале, сказалась на нем не лучшим образом - к одежде тут и там пристали соломинки, коловшиеся даже сквозь одежду, но отряхиваться было неразумно - когда он вернется в крепость, его вид убедит всех, что накануне он напился и продрых до самого полудня. Если ему повезет, никто не свяжет этот факт с побегом Ингритт.

Когда они, наконец, заметили друг друга, то оба были так сильно поглощены собственными тревогами, что обменялись всего парой фраз, а потом полчаса шли в совершенной тишине, все больше удаляясь от Марахэна. Олрис избегал пустопорожних разговоров еще и потому, что все его мысли были сосредоточены на поиске дороги. Иногда ему казалось, что он ведет Ингритт правильным путем, а иногда - что они отклонились в сторону и движутся куда-то не туда. В конце концов попутчица тоже почувствовала его неуверенность.

- Ты точно знаешь, куда мы идем?.. - спросила она Олриса.

- Твои вопросы мне уж точно не помогут, так что лучше помолчи и дай сосредоточиться, - сердито огрызнулся он, стуча зубами от холода и проклиная про себя промозглый утренний туман, делавший лес неузнаваемым. Олрис не сомневался в том, что в ясную погоду сразу же нашел бы нужную дорогу, хотя проезжал здесь всего один раз, и почти ничего не видел в темноте. Конечно, можно было утешаться тем, что рано или поздно они все равно сумеют выбраться на берег Линда - промахнуться мимо реки просто невозможно. Hо Олрис отлично понимал, что, если он не сумеет вывести Ингритт точно к тому месту, где спрятаны лодки, поиски могут занять и час, и даже два, а этого времени не было ни у Ингритт, ни у него самого. Чем раньше он вернется в крепость, тем больше шансов, что его ни в чем не заподозрят.

Олрис наконец-то обнаружил сбегающую по склону лесистого оврага тропку, по которой могла пройти лошадь, и припомнил этот спуск - во время ночной скачки он едва не выпал из седла, когда его лошадь, следуя за кобылой Дакриса, неровными скачками пошла вниз, и Олрис больно прикусил себе язык, лязгнув от неожиданности зубами. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь вид этого оврага вызовет у него такую радость!..

- Нам сюда, - уверенно сказал он Ингритт.

Девушка посмотрела на него с каким-то странным выражением, однако без споров пошла за ним.

- Ты знаешь, что никто из айзелвитов никогда не ходит в этот лес? - спросила Ингритт несколько минут спустя, когда они уже шагали по тропинке - такой узкой и неровной, что их локти то и дело соприкасались. Это обыденное, по большому счету, ощущение странно волновало Олриса.

- И что с того? Ты что, боишься местных суеверий? - отмахнулся он. Ингритт качнула головой.

- Это не просто суеверия. Здесь постоянно пропадают люди. И Драконий остров где-то рядом...

- Причем тут Драконий остров? - напрягся Олрис.

- Это дурное место. Говорят, гвинны используют его для посвящения новых гвардейцев. Но об этом тебе лучше ничего не знать.

Олрис резко крутанулся на носке, взрыхлив осеннюю сырую землю.

- Мне лучше не знать?! - выпалил он - Да ты сама-то откуда могла узнать про Посвящение?..

Голос Олриса звенел от возмущения. Он чувствовал себя так, как будто его обокрали. Хотя знание о том, что происходит на Драконьем острове, все это время мучило его и временами не давало ему спать, он все-таки гордился тем, что побывал на острове и приобщился к тайнам воинского братства, существующего в Марахэне. А теперь выяснялось, что какая-то девчонка знает то же, что он сам.

Ингритт встревожено смотрела на него.

- А ты как думаешь - откуда я могла это узнать?.. Это ведь мы с отцом должны были готовить снадобья, которые нужны для подготовки к посвящению. Мы делали отвар из спорыньи, после которого у человека возникают странные видения. После него люди впадают в буйство, иногда могут забыть, как их зовут и кто они такие. Гвинны называют это "испытание Безумием". Мы каждый год выхаживаем тех, кто пострадал во время Испытаний. Слушаем, что эти люди говорят в бреду... Было бы странно, если бы мы совсем ничего не знали, правда?.. Меня куда больше удивляет, что об этом знаешь ты.

- А почему это я ничего не должен знать? - надменно спросил Олрис.

- Ты ничего не понимаешь, - неподдельная тревога, написанная на лице Ингритт, оказалась заразительной. Олрис почувствовал, что его снова начало знобить. - Если кто-то рассказывал тебе об Испытаниях... или показывал что-то такое, что не положено видеть непосвященным, значит, все уже началось.

- Что началось?..

- Первое Испытание. О нем тебе наверняка не говорили. Его называют "испытание Молчанием".

Олрис опешил. До сих пор он размышлял об испытаниях, как о чем-то, что может произойти с ним много лет спустя. Но сейчас он начал понимать, что то, что он считал далеким и довольно неопределенным будущим, происходило с ним прямо сейчас. Он облизнул сухие губы.

- И... сколько у меня осталось времени? До следующего Испытания?

- Точно не знаю. Но наверняка не очень много. От нескольких дней до пары месяцев, - Ингритт смотрела на него, и ее лицо было бледным и серьезным. - Олрис, послушай... ты не должен оставаться в Марахэне. Это не игрушки. Во время Испытаний погибают даже взрослые мужчины.

Олрис ощутил внезапный приступ гнева.

- А я, по-твоему, кто - ребенок?.. - резко спросил он. - Мне надоело, что ты думаешь, будто я ни на что не годен.

- Ты ошибаешься, я вовсе так не думаю, - негромко возразила Ингритт. - Но я не хочу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое. Не хочу, чтобы ты умер или покалечился. И не хочу, чтобы ты выдержал все Испытания и стал убийцей.

Олрис несколько секунд подумал над ее словами.

- Значит, мне придется убить человека?.. - это прозвучало скорее как утверждение, чем как вопрос - Олрис не сомневался в том, какой ответ услышит.

- Да. Адхары похищают людей в окрестных деревнях. Никто не знает точно, что с ними случается потом, но, думаю, что многие из них были убиты на Драконьем острове.

Это известие не поразило Олриса - он знал об этом с той минуты, как увидел на поясе у короля блестящий серповидный нож и осознал, что тот истошный крик, который они с Бакко слышали на берегу, был криком умирающего человека. Но сейчас, попробовав представить, как он сам участвует в обряде на Холме, Олрис вновь ощутил тоскливый ужас и глубинное, почти болезненное отвращение, которое пронзило его в тот момент, когда он находился рядом с королем. Сейчас, когда он видел сострадание на лице Ингритт, эти чувства сделались еще острее.

Продолжать обманывать себя было бессмысленно. Сколько ни притворяйся, но он никогда не сможет стать таким, как Бакко или Дакрис. Олрис вспомнил, как ревел в конюшне из-за Ролана, и его перекосило от отвращения к себе. Весь этот год, на протяжении которого он корчил из себя будущего воина, был чистым лицемерием. От самого себя не убежишь...

Ингритт внимательно следила за его лицом. Заметив исказившую его гримасу, она настойчиво повторила:

- Ты не должен оставаться здесь. Пожалуйста, пойдем со мной. Другого шанса у тебя наверняка не будет.

Перед глазами Олриса мелькнуло лицо матери. За этот месяц он зашел к ней только пару раз, и пробыл в ее комнате совсем недолго. Ему постоянно было недосуг, и мысль о том, что они не виделись неделю или даже две, ничуть не волновала Олриса - вся ее жизнь была достаточно однообразна, так что иногда ему казалось, что, когда мать одна, с ней вообще ничего не происходит. Но сейчас он вдруг почувствовал, что он не может уйти из Марахэна, не сказав, куда он направляется и почему решил бежать. Даже простая мысль об этом вызвала щемящую пустоту в груди.

- Я не могу, - сказал он вслух. - Ты-то хотя бы попрощалась с собственным отцом! А я...

Ингритт отвела взгляд.

- Я понимаю. Но, если ты не сбежишь сейчас - то потом может оказаться слишком поздно. Думаю, твоя мать не хотела бы, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое. И потом, вдвоем нам будет проще добраться до Руденбрука.

Олрис вскинул на нее глаза.

- Так вот в чем дело! Ты не хочешь плыть одна?.. - впервые за все время их беседы улыбнулся он. Мысль, что Ингритт может бояться предстоящего ей путешествия и нуждаться в его помощи, приятно грела его самолюбие. Но Ингритт тут же испортила ему настроение, ответив:

- Прежде всего, я не хочу, чтобы ты стал убийцей. Может быть, убить врага, вооруженного мечом, не так уж страшно, я не знаю... там, по крайней мере, всегда можно утешаться тем, что у тебя не оставалось выхода - либо убьют его, либо тебя. Но убить того, кто ничего тебе не сделал и не может защищаться - это страшно. Ты никогда не сможешь этого забыть.

- Откуда тебе знать? - сердито спросил Олрис. - Ты-то ведь никого не убивала.

Губы Ингритт побелели - совсем как тогда, когда она сказала, что пырнет Рыжебородого ножом.

- Вообще-то, убивала, - коротко ответила она.

Олрис чуть не подскочил.

- Кого?!

- Ролана. Я убила Ролана.

Олрис вообразил, что понимает, что она пытается сказать, и сочувственно сжал руку Ингритт выше локтя.

- Перестань... Ты не должна винить себя за то, что стало с Роланом. Даже если он решил сбежать из Марахэна после ваших разговоров - это ничего не значит. Он прекрасно знал, что будет, если его все-таки поймают. Ты тут ни причем.

Ингритт покачала головой.

- Очень даже причем... Помнишь, гвардейцы собирались мучить его до тех пор, пока он не сломается и не пообещает, что опять будет ковать для них мечи? Я думала, что он не выдержит и сдастся. Я даже надеялась на это, потому что мне хотелось, чтобы он остался жив. Но время шло, а он по-прежнему не соглашался делать то, чего они хотели. И в какой-то момент я поняла, что если он уступит им - то это-то как раз и будет для него самое страшное, страшнее всяких пыток. А потом ты упрекнул меня за то, что я только виню других за их бездействие, а сама тоже ничего не делаю... - Олрис открыл рот, чтобы сказать, что он повел себя как полный идиот, но Ингритт покачала головой. - Я сейчас не про нашу ссору, это дело прошлое. Просто после того разговора я всерьез задумалась о том, чем я могла бы помочь Ролану. Еду и воду ему относили айзелвиты. Я договорилась с ними, а потом украла в лазарете один яд и подмешала его Ролану в еду. Как сейчас помню, там была какая-то невыносимо отвратительная каша-размазня. Мало того, что она пригорела, так это еще и выглядело так, как будто бы кого-нибудь стошнило прямо в миску. Яд, который я взяла... он, в общем, не из тех веществ, которые нельзя почувствовать в еде или в вине. Но в этой мерзости его вполне возможно было не заметить. Понимаешь?.. Я-то до последнего надеялась, что Ролан обратит внимание на странный вкус и догадается, в чем дело - а потом уж сам решит, как ему быть. Но когда я увидела это вонючее, клейкое месиво, то поняла, что он, скорее всего, просто не заметит, что в еде отрава. Так что я действительно его убила. Это был мой выбор - не его.

Олрис ошеломленно смотрел на нее. Он всегда считал Ингритт очень храброй девушкой. Но все же - девушкой, а значит, существом по определению более слабым, чем мужчины. Но в последние два дня он начал понимать, что он недооценивал ее. Мало кто из мужчин, живущих в Марахэне, был способен на поступки, которые так решительно и просто совершала Ингритт.

Только через несколько секунд Олрис сообразил, что Ингритт ожидает от него какого-то ответа на свое признание.

- Ролан отлично знал, что, отказываясь работать для короля, он выбирает смерть, - твердо ответил он. - Так что не так уж важно, догадался он о той отраве или нет... Уверен, если бы он знал о ней, он бы сказал тебе "спасибо". Да и вообще, любой из тех, кто беспокоился о нем, сделал бы тоже, что и ты, - если бы хоть кому-нибудь хватило храбрости. Но ты права, теперь я лучше понимаю то, что ты пыталась мне сказать... Похоже, мне действительно не стоит возвращаться в Марахэн.

XXIII

Над Аделью разливался золотистый утренний свет. Сэр Ирем соскочил с коня и ласково потрепал его по шее, как бы извиняясь перед ним за собственную спешку.

Обратная дорога показалось Ирему значительно короче путешествия в Торнхэлл - должно быть, потому, что он избавился от общества Бейнора Дарнторна, которого сопровождал в фамильное поместье. Отослать опального главу совета под надзор его племянника и орденского претора в Лейверке было идеей императора, которую лорд Ирем считал возмутительной. Он до последнего настаивал на том, что, раз уж Бейнора Дарнторна не казнили за измену, его следует, по крайней мере, держать в Адельстане. Но Вальдер был непоколебим. Он задал коадъютору прямой вопрос: считает ли лорд Ирем, что в Торнхэлле, под присмотром доминантов, Бейнор будет представлять какую-то угрозу для дан-Энриксов? Подумав, Ирем вынужден был скрепя сердце дать Вальдеру отрицательный ответ. "Тогда не вижу смысла тратиться на его содержание в тюрьме" - отреагировал на это император. Ирем был ужасно зол и выразил протест единственным возможным способом - заявил, что он не может поручить конвоирование государственного преступника такого ранга никому другому и намерен лично отвезти Дарнторна в Торнхэлл. Вальдер явно был огорчен, что его лучший друг уедет из столицы как раз в тот момент, когда весь двор готовится к первому дню рождения наследника, но мстительное удовлетворение, которое лорд Ирем получил от своего демарша, оказалось не способно перевесить двухнедельное общение с Бейнором Дарнторном. Всю дорогу пленник засыпал мессера Ирема претензиями, просьбами и жалобами, вызывавшими у него сперва раздражение, потом усталость, а в конце концов - брезгливое недоумение. Другой бы радовался, что не угодил на эшафот, а этот еще ноет!..

После этого обратная дорога в обществе Линара и нескольких орденских гвардейцев показалась Ирему увеселительной прогулкой.

Скучавший у ворот Адельстана офицер мгновенно подтянулся, узнав коадъютора. Сэр Ирем обратился к молодому человеку тем приветливым, чуть фамильярным тоном, которым обычно разговаривал только с близкими ему людьми.

- Лэр. Вас-то мне и нужно... Что нового в городе?

- Ничего необычного, мессер, - почтительно ответил Юлиан. - Община унитариев по-прежнему настаивает, что Орден должен изъять книгу Кэлринна Отта. В Нижнем городе произошло несколько потасовок из-за бесплатного вина, которое раздавали в день рождения наследника. Но это все мелочи.

- С общиной Милосердия, боюсь, не мелочи, - кисло сказал сэр Ирем. - Хегг бы побрал этого Отта! Он ведь, кажется, историк - вот и писал бы свои хроники... а не совал свой нос, куда его не просят.

Лэр наверняка придерживался на этот счет совсем другого мнения, однако он дипломатично промолчал и спросил совсем о другом:

- А как дела в Торнхэлле, монсеньор?

Лорд Ирема мрачно усмехнулся, вспомнив, что первым, что поразило его в день приезда в Торнхэлл, была протекающая крыша. Над Лейверком бушевала летняя гроза, и Льюберт героически сражался с протекающими потолками - собственными силами, поскольку большая часть слуг, оставшихся в фамильном замке Дарнторнов, были слишком старыми и слабыми, чтобы забраться на стремянку. Все, кто мог самостоятельно устроить свою жизнь, давным-давно покинули Торнхэлл и разбрелись по окрестным деревням, а оставшиеся были скорее обузой, чем подспорьем для владельца замка.

- Съездите и посмотрите сами, - посоветовал сэр Ирем Юлиану. - На словах это не передать.

- Там все настолько плохо?..

Коадъютор на мгновение задумался.

- Смотря что вы имеете в виду, - пожав плечами, сказал он. - Для Торнхэлла все, безусловно, плохо. Но для Льюберта Дарнторна, может быть, и нет.

Сейчас Ирем с трудом мог поверить в то, что он действительно сидел напротив Льюса за обшарпанным столом и терпеливо слушал, как осунувшийся и обросший бородой Дарнторн с несвойственной ему иронией рассказывал о неурядицах в своем поместье. И, однако, так оно и было. И сидел, и слушал, и даже сочувственно поддакивал. А потом, уже поднявшись в гостевую спальню и задув тусклую сальную свечу, долго ворочался на отсыревших простынях и обещал себе, что обяжет местного претора прислать в Торнхэлл бригаду плотников и каменщиков. Что бы Льюберт не успел натворить в свое время, все-таки не дело, что последний представитель рода Дарнторнов собственноручно затыкает щели в потолке.

Но, с другой стороны, Ирему показалось, что заботы о восстановлении Торнхэлла вывели Дарнторна из той апатии, в которой он пребывал в Кир-Кайдэ. Во всяком случае, Дарнторн, с которым он расстался несколько недель назад, уже не выглядел как человек, который до смерти устал и которому все на свете надоело. Ирем очень надеялся на то, через год-другой Дарнторн все же созреет до того, чтобы написать императору прошение о помиловании. Ну а пока - Хегг с ним, пусть возится в своем поместье, раз ему так нравится.

- За Льюберта не беспокойтесь, - сказал Ирем вслух. - Если он не спятит от тоски, общаясь с Бейнором Дарнторном, с ним все будет хорошо.

Юлиан Лэр задумчиво кивнул. Примерно с полминуты они простояли молча, а потом младший рыцарь, словно спохватившись, предложил мессеру Ирему:

- Может быть, вы хотите посмотреть на новых кандидатов, монсеньор? Они сейчас фехтуют на внутреннем дворе.

- А что, там есть хоть что-то, на что стоит посмотреть?.. - лениво поинтересовался коадъютор. Большинство провинциалов, прибывающих Адель, чтобы получить место в Ордене, особыми талантами по части фехтования не отличались.

Но Юлиан и бровью не повел.

- Мне кажется, вам будет интересно.

Ирем насмешливо взглянул на молодого человека и протянул:

- Вы меня интригуете. Ну что ж, пошли.

На просторном дворе Адельстана фехтовали восемь незнакомых каларийцу кандидатов, поступивших в Орден уже после его отъезда коадъютора. До сих пор они атаковали друг друга без особого азарта, но, увидев во дворе двух офицеров в синих орденских плащах, заметно оживились и удвоили усилия. Взгляд сэра Ирема невольно задержался на одном из новичков - светловолосом и довольно хрупком юноше среднего роста, с волосами, постриженными "в кружок". С мечом он обращался очень хорошо, хотя и действовал слишком уж напролом - невыгодная тактика при его росте и сложении. Ирем прищурился, следя за парнем, оттеснявшим своего противника в угол двора. Юлиан Лэр был прав - зрелище в самом деле оказалось любопытным.

- Кто это?.. - спросил он у Юлиана, не потрудившись даже указать на юношу - он знал, что Лэр и так поймет, кем заинтересовался коадъютор.

- Эйт Ландор по кличке Белоручка.

Коадъютор усмехнулся.

- Почему же "Белоручка"?..

- Думаю, из-за перчаток. Он их почти не снимает. Остальные шутят, что Ландор боится запачкать руки.

- Странная привычка. Сколько ему лет?

- Когда он поступал, сказал, что девятнадцать. Думаю, прибавил пару-тройку лет.

- Скорее, тройку, - хмыкнул Ирем, продолжая наблюдать за кандидатом. - Почему его не выставили?

- Но вы же видите, мессер. Этот Ландор - прекрасный кандидат.

Ирем пожал плечами.

- Если он наврал вам насчет возраста, значит, мог наврать и насчет всего остального. Вы хоть проверили - может быть, он единственный сын в семье? Мы его примем в Орден, а потом окажется, что у этих Ландоров нет других наследников.

- Прикажете послать запрос в Бейн-Арилль?..

- Делать вам нечего, Лэр, - с жалостью сказал Ирем. - Посылать запросы, потом еще месяц ждать ответа... Если будете так поступать, то всю оставшуюся жизнь провозитесь со всякими бумажками. Лучше скажите этому Ландору, чтобы через четверть часа поднялся ко мне. Я сам узнаю все, что нужно.

Как и следовало ожидать, узнав, что его вызывает коадъютор, Эйт Ландор не утерпел и пришел раньше, чем ему было назначено. Ирем, едва успевший умыться с дороги, бросил полотенце рядом с умывальником и сам распахнул дверь, смерив стоявшего в коридоре кандидата оценивающим взглядом.

- Заходите, - коротко распорядился он. Судя по лицу Ландора, тот довольно сильно нервничал, но это само себе еще не значило, что он что-то скрывает - вызов кандидата к главе Ордена был вполне уважительной причиной для волнения.

Лорд Ирем отошел к столу, стоявшему возле окна и сел, поставив подбородок на сцепленные руки. С минуту он молча разглядывал стоявшего посреди кабинета кандидата, пытаясь понять, что же все-таки во внешности этого юноши - практически подростка - цепляет взгляд и вызывает странное, тревожащее ощущение неправильности.

Белоручка быстро провел рукой по лбу, как будто заправляя за ухо несуществующую прядь. Может быть, он постригся "под горшок" совсем недавно, а до этого завязывал волосы в хвост, как это делают юноши из купеческих семей в Бейн-Арилле?..

Ирем вгляделся в кандидата более внимательно - и чуть не выругался в голос. Юлиан не говорил ему, давно ли Эйт Ландор прибыл в Адель, но было совершенно очевидно, что он числится кандидатом Ордена уже не первый день. И ни один из его рыцарей до сих пор ничего не понял!

Это был скандал. Если эта история каким-то образом выйдет на свет, то над имперской гвардией - и лично коадъютором - будут смеяться все, кому не лень.

- Как вас зовут? - спросил сэр Ирем, с трудом сдерживаясь, чтобы не повысить голос. Возмущаться и орать было не только глупо, но и слишком поздно.

- Эйт Ландор, мессер, - ответил юноша немного хрипловатым, но отнюдь не низким голосом. Ирем устало потер лоб. Приемщика пора повесить. Да и принцепса с ним заодно...

- Не делайте из меня идиота, месс Ландор, - попросил Ирем. - Ваше настоящее имя, пожалуйста.

Серые глаза девушки расширились. Можно себе представить, сколько раз она должна была воображать себе такую ситуацию. Наверняка что-нибудь в этом роде снилось ей в кошмарах с того дня, когда она приехала в Адель.

- Сейлес, - сглотнув, ответила она.

Ирем некстати вспомнил, что сидит перед стоящей дамой, и поморщился.

- Садитесь, месс Ландор... Теперь скажите, кому в Ордене было известно, что вы женщина?

Сейчас остановилась, не успев дойти до кресла.

- Никому!

Лорд Ирем хлопнул по столу рукой.

- Я же сказал - не делайте из меня идиота. С кем вас поселили?

- С Витто Арриконе.

- Так. И вы хотите убедить меня, что этот Арриконе ничего не знает?..

Еще одна долгая, томительная пауза.

- Мы с Витто жили по соседству и приехали в Адель вдвоем. Он обещал меня не выдавать.

- Прелестно, - с каменным лицом сказал сэр Ирем. - Ну и для чего вы все это устроили?.. Вы что, действительно считали, что никто не обнаружит вашего обмана?

В глазах Сейлес промелькнуло выражение упрямства.

- Монсеньор, я фехтую лучше, чем любой из ваших кандидатов. Могу провести в седле несколько суток. Знаю три имперских языка. Я...

- Вы покинете Адель сегодня вечером, - перебил Ирем жестко. - Я надеюсь, Витто Арриконе не откажется еще раз доказать вам свою дружбу и проводит вас домой.

- Но почему?!

- Что "почему"?.. Вы что, действительно считали, что я разрешу вам вступить в Орден? Извините, месс Ландор, но это абсолютно невозможно. Если вам так нравится носить оружие - носите. В конце концов, воительниц, наемниц, да и просто женщин, хорошо владеющих мечом, в Империи хватает. Но в число моих гвардейцев вы не попадете. Женщина не может служить в Ордене.

Сейлес стиснула спинку кресла так, что побелели пальцы.

- Монсеньор, я прочитала устав Ордена, наверное, раз десять. И ни разу не нашла упоминания о том, что в Орден принимают исключительно мужчин.

Выпад был настолько неожиданным, что Ирем на секунду растерялся. Мысленно пробежавшись по параграфам Устава, коадъютор обнаружил, что Сейлес права. Впрочем, большая часть Устава была создана задолго до Железной Беатрикс. В те времена никто не мог даже подумать, что какая-нибудь женщина станет претендовать на место в гвардии. Даже семнадцать лет назад, когда Ирем собственноручно редактировал устав, подобная возможность показалась бы нелепой. Но с какого-то момента то, что еще относительно недавно представлялось невозможным, стало реальностью. Если Лейда Гефэйр возглавляет войско своего отца и правит Гверром даже после совершеннолетия своего брата, то стоит ли удивляться, что девице из Ландора пришла в голову идея вступить в Орден?

- Ну что ж, вы правы, месс Ландор, - признал сэр Ирем после долгого молчания. - А теперь сядьте и послушайте меня. Раз уж вы так внимательно читали наш Устав, то вам наверняка известно, какую роль в приеме новых рыцарей играет коадъютор. Мне приносят список кандидатов, которых другие офицеры сочли достойными места в Ордене, я ставлю свою подпись, и несколько человек становятся гвардейцами. Как правило, это обычная формальность. Но не в вашем случае... Вы можете провести здесь еще три месяца, до конца испытательного срока, но потом я откажусь принять вас в Орден, и вам все равно придется вернуться домой. Я мог бы сделать это безо всяких объяснений, но мне кажется, честнее будет объясниться с вами сразу. Я не приму вас в число моих солдат. Наш Орден требует от своих членов полного самоотречения. Отказ от личного имущества, безбрачие, готовность выполнять любой приказ... и, что немаловажно, невозможность отказаться от своих обетов в случае войны. Короче, Орден может выполнять свои задачи только тогда, когда в нем царит безупречная дисциплина и верность своему долгу.

- Вы считаете, что женщины на это неспособны? - ощетинившись, спросила Сейлес.

Ирем сдавленно вздохнул.

- Нет, месс Ландор. Но я считаю, что на это неспособно большинство мужчин, когда среди этих мужчин есть женщина. Боюсь, что вы в своем эгоистическом стремлении добиться своей цели вряд ли представляете себе, к каким проблемам это должно привести.

- Но до сихпор никто даже не заподозрил, что я женщина, - уже гораздо неувереннее возразила Сейлес.

- Спору нет, вам очень повезло. И сколько вы еще планировали притворяться? Месяц? Год? Может быть, всю оставшуюся жизнь?..

Девушка быстро отвела глаза, и Ирема внезапно осенило. Он негромко рассмеялся.

- А-а, я понял. Вы надеялись дождаться, пока вас зачислят в гвардию, раскрыть свое инкогнито, а после этого сослаться на Устав. Прекрасный план!.. Действительно прекрасный. К сожалению, вы проиграли. И прошу вас - не пытайтесь повторить ваш трюк в каком-нибудь другом имперском городе. Не стоит превращать все в фарс, не так ли?.. - Ирем встал, показывая, что аудиенция окончена. - Я вас не задерживаю, месс Ландор. Придумайте какой-нибудь предлог для своего отъезда, соберите вещи и уезжайте. Витто Арриконе... фэйры с ним, пусть пока остается.

Сейлес встала и медленно подошла к двери.

- Еще одну минуту, месс Ландор, - окликнул ее Ирем. - Я надеюсь, что вы понимаете, что всю эту историю не стоит предавать огласке. Это не только не в моих, но и не в ваших интересах.

Сейлес коротко, по-военному поклонилась и, не говоря ни слова, вышла в коридор.

"Одной проблемой меньше" - с мрачным удовлетворением подумал Ирем. Теперь можно было с чистой совестью выбросить неприятную историю из головы и отправиться на прием к Валлариксу.

Только сейчас рыцарь по-настоящему почувствовал, что провел ночь и несколько последних дней в седле. Тело настойчиво просило отдыха, а в голове было как-то мутно, словно накануне вечером он много пил.

"Стареешь" - издевательски прокомментировал внутренний голос.

- Линар! - резко окликнул Ирем своего стюарда. - Принеси еще воды. Только похолоднее...

Умывшись второй раз за утро, он с ожесточением растер лицо и шею жестким полотенцем и распорядился оседлать ему коня.

Явившись во дворец, лорд Ирем обнаружил, что его опередили. Аденор, которого Валларикс сделал главной государственного казначейства, никогда не появлялся во дворце раньше одиннадцати, но сегодня, как назло, приехал к девяти часам утра, и в данную минуту находился в королевской спальне.

Став женатым человеком, император не отказался от привычки разбирать бумаги по утрам, но начал делать это не своем в полупустом холодном кабинете, а в покоях королевы. Для этой цели в углу спальни, поближе к высокому витражному окну, был установлен стол, и по утрам Валларикс, надев темно-синий бархатный халат, подсаживался к этому столу и отвечал на письма, обсуждая их с Алирой. Заходя к Вальдеру с докладом, коадъютор часто заставал Алиру уже на ногах - она сидела за столом напротив мужа и сосредоточенно писала, а распущенные волосы блестящей шелковой волной лежали на ее плечах, окутывая королеву, как сияющая золотая шаль. Она не перестала подниматься вместе с императором даже тогда, когда ждала наследника, хотя в те дни ее лицо часто бывало бледным и осунувшимся, будто королева не смыкала глаз всю ночь. Алира тяжело переносила первую беременность, но Валларикс, к досаде Ирема, не запрещал жене перетруждать себя, а вместо этого в своей обычной мягкой, обходительной манере уговаривал ее прислушаться к советам лекарей и больше отдыхать. Валларикс не скрывал, что он гордится поведением своей жены, а при дворе их близость с королевой находили трогательной. Лорды Малого совета шутили, что им нечем больше заняться, потому что юная супруга заменила Валлариксу государственный совет и личного секретаря.

Единственным, кто не разделял всеобщего восторга по поводу брака императора, был Ирем. Хотя он по-прежнему пунктуально являлся во дворец с докладами каждое утро, с некоторых пор рыцарь старался отыскать предлог, чтобы дождаться выхода Валларикса в приемной. Коадъютор говорил себе, что не желает смущать друга и его жену, но, если быть до конца честным с самим собой, он просто не стремился наблюдать эту семейную идиллию.

Как и большинство старших офицеров Ордена, Ирем был убежден, что настоящей семьей мужчины должны быть его друзья, а все остальное только отвлекает человека от служения своему делу. Так, по крайней мере, он ответил бы любому, кто спросил бы его о натянутости, появившейся в их отношениях с Валлариксом. Но был еще один момент, в котором коадъютор мог признаться только самому себе.

Ирем уже не помнил времени, когда он не служил династии дан-Энриксов. Если на свете и существовал когда-то человек по имени Айрем Кейр, у которого была какая-то своя, отдельная от императора судьба, то Ирем уже много лет назад забыл о нем и думал о себе только как о коадъюторе Вальдера. Все, что было важным для правителя, как бы само собой, без всякого усилия, делалось важным и для Ирема. Благополучие империи, реформа Ордена, Седой со своей Тайной магией, Элиссив и, конечно, Крикс - Ирем охотно занимался всем, что совершенно не касалось его самого, но зато волновало его друга и сеньора. Ему нравилось сознание того, что император доверяет ему больше, чем кому-либо другому, и он никогда не думал, что однажды это положение изменится. Но с появлением Алиры в жизни Валларикса появилось часть, которая касалась только их двоих, и больше никого. Рыцарь не мог отделаться от ощущения, что эта часть все время разрастается, мало помалу вытесняя остальное. И, хотя Ирем оставался лучшим другом императора, он, несомненно, перестал быть для Валларикса единственным доверенным лицом. Ирем никак не ожидал, что будет чувствовать себя задетым - но, однако, так оно и было.

Конечно, глупо было сожалеть о временах, когда Валларикс был вдовцом. В конце концов, даже слепой заметил бы, что император был несчастлив. Но, сколько бы Ирем ни твердил себе, что должен радоваться за своего друга, в глубине души он чувствовал досаду. И сейчас, услышав, что правитель принимает у себя Ральгерда Аденора, Ирем почти с облегчением отступил от дверей в покои королевы и тихо сказал дежурному гвардейцу, что он подождет правителя у него в кабинете.

Рыцарь пересек приемную и тяжело вздохнул, берясь за медное кольцо в двери - но в самую последнюю секунду замер, различив за дверью еле слышный шелест перевернутой страницы. В кабинете явно кто-то был.

"Вальдер?!" - подумал он, но тут же понял всю нелепость этой мысли. А мгновение спустя он осознал, кто должен находиться в аулариуме императора. Раз гвардеец не предупредил его о госте, значит, тот проник в покои императора без ведома охраны. На такое был способен только один человек.

- Доброе утро, Князь, - нарочито невозмутимо сказал Ирем, распахнув дверь.

Сидевший за столом мужчина поднял голову от книги, которую только что читал, и отбросил со лба мешавшую темную прядь, открыв немного побледневшее клеймо с вензелем Сервелльда Дарнторна. Встретившись взглядом с коадъютором, он улыбнулся, до боли напомнив каларийцу молодого императора.

- Доброе утро... монсеньор.

Лорд Ирем вздрогнул.

- Ты?.. - выдохнул он, и запоздало прикусил язык, досадуя на собственное удивление. Казалось бы, за столько лет общения с Седым можно было бы и привыкнуть... Коадъютор всегда знал, что рано или поздно Крикс опять появится в Адели - без предупреждения и в самый неожиданный момент. Но когда это произошло на самом деле, Ирем оказался слишком изумлен, чтобы держать себя в руках.

- Я принял тебя за Седого, - сказал рыцарь, внимательно разглядывая Крикса. Пару лет назад, когда они виделись в последний раз, Меченый еще выглядел как юноша - а может, это Ирем по привычке видел в нем черты того мальчишки, которого много лет назад забрал из Академии. Теперь дан-Энрикс, несомненно, стал мужчиной. Видеть эту перемену было странно. Может быть, что-то в этом роде чувствуют другие люди, когда видят своих повзрослевших сыновей?..

От этой мысли губы каларийца изогнулись в саркастической улыбке. "Кажется, я становлюсь сентиментальным" - насмешливо подумал он.

- Надеюсь, ты вернулся насовсем? - небрежно спросил Ирем. Меченый едва заметно улыбнулся - так, как будто истинные мысли Ирема были написаны у коадъютора на лбу. От этой понимающей улыбки Ирема бросило в жар. Крикс и раньше временами поразительно напоминал Седого, но сейчас он стал казаться его точной копией.

- Боюсь, что нет, - ответил он. - Я ведь отправился в Эсселвиль только потому, что Олварг находился там. И мое возвращение в Адель тоже будет зависеть не от меня, а от него. Мы с Олваргом сейчас, в каком-то смысле, неразлучны - куда он, туда и я.

Так, значит, Крикс провел все это время в Эсселвиле... Ирему пришлось напомнить самому себе, что он решил ничему не удивляться. Рыцарь сел за стол, откинулся на спинку кресла и демонстративно скрестил руки на груди - как и всегда, когда был с чем-то не согласен.

- Валларикс тоже постоянно говорит об Олварге, - заметил он. - Если тебя интересует мое мнение, то вы с Вальдером уделяете ему больше внимания, чем он того заслуживает. Чего, в сущности, добился Олварг со всей своей магией?.. Да ничего! Последние два года прошли очень мирно - особенно по сравнению с тем бардаком, который здесь творился раньше. Думаю, что Олварг уже показал нам все, на что способен. Две войны, неурожай, разруха, эпидемия - а что в итоге? Мятеж Сервелльда Дарнторна провалился, эпидемия закончилась, а Олварг до сих пор остался там же, где и был. Нравится ему это или нет, но его ставка бита.

Крикс поднял взгляд на Ирема.

- Не думаю, - негромко сказал он. - Когда я оказался здесь, мне сообщили, что со времени переговоров в Кир-Кайдэ прошло два года и три месяца. А в Эсселвиле за это же время прошел всего один год.

- И что с того? - не понял Ирем. - Я читал, что время по разные стороны от арки Каменных столбов течет по-разному. Откуда бы иначе взялись все эти истории про то, как человек, попавший в Леривалль, вернулся много лет спустя таким же молодым, каким и был?..

- Это совсем другое, - отмахнулся Крикс. - Альды и все, что с ними связано, находятся вне времени - поэтому они и не стареют. Думаю, что люди, оказавшиеся в их владениях, тоже не могут постареть, пока находятся в Туманном логе. Но во всех других частях нашего мира время раньше шло с одной и той же скоростью - иначе моя мать бы просто не смогла встречаться с Тэрином у Каменных столбов. А теперь что-то начало меняться. Когда я пытался пройти через арку Каменных столбов, чтобы попасть сюда, это оказалось тяжелее, чем обычно. Первые несколько раз у меня вообще ничего не получилось. В тот момент я думал, что мне просто не хватило концентрации, но теперь я уверен в том, что это как-то связано с Истоком. У меня такое ощущение, как будто части мира стали отдаляться друг от друга все быстрее и быстрее... - Крикс нахмурился, глядя куда-то мимо Ирема. "И впрямь, совсем как Князь" - подумал Ирем с застарелым раздражением. Седой тоже все время говорил загадками и беспокоился из-за вещей, понятных только ему одному.

Как будто бы подслушав его мысли, Меченый неожиданно спросил:

- Скажи, за те два года, пока я был в Эсселвиле, Князь не появлялся здесь?..

- Нет. Я не видел его с того дня, как он показывал тебе меч Энрикса из Леда, - отозвался Ирем, ощутив знакомый холод в животе. Меченый коротко кивнул, как будто бы не ожидал услышать ничего другого.

- Ты думаешь, что с ним случилось что-нибудь плохое? - спросил коадъютор резче, чем ему хотелось бы.

Дан-Энрикс помедлил. Потер лоб, как будто бы его клеймо внезапно начало зудеть.

- Я думаю, что он убит, - признался он. - Когда я видел Светлого в последний раз, он был в довольно сложном положении. Безликие сумели выследить его и шли за ним буквально по пятам. И знаешь... иногда, когда я вспоминаю наш последний разговор, мне кажется, что Князь уже тогда предвидел то, что с ним произойдет потом.

Ирем закинул ногу на ногу.

- Не понимаю, с чего ты решил, что знаешь, что произошло потом. Положим, за Седым действительно гнались Безликие. Это еще не основание считать, что он убит, - парировал он, пытаясь усилием воли задавить холодный, скользкий страх, ворочавшийся где-то в животе. Что же это такое... сперва император, а теперь еще и Крикс!

Во взгляде Меченого, словно вспышка, промелькнуло понимание.

- Валларикс тоже что-нибудь почувствовал?.. Что это было - магия? Или просто дурные сны?

Лорд Ирем закусил губу. Он не представлял, откуда Крикс мог знать такие вещи. Пару лет назад Ирема разбудили среди ночи и сказали, что правитель срочно вызывает его во дворец. Валларикс, которому полагалось спать в своей постели рядом с королевой, второй час расхаживал по галерее Славы, ежась от холодного ночного ветра, и пил тарнийское вино прямо из горлышка бутылки. Императору приснилось, что Седой погиб, и всегда рассудительный Валларикс ни в какую не желал поверить в то, что это просто сон.

Боль из прикушенной губы немного отрезвила коадъютора, позволив ему сохранить спокойствие и проглотить вертевшийся на языке ответ, что про сны Валларикса лучше спросить у королевы - ей виднее. В глазах сэра Ирема любой, кто верил в сны и поддавался глупым суевериям, был безнадежным дураком. Но для дан-Энриксов, связанных с Тайной магией, Ирему приходилось, скрепя сердце, сделать исключение.

- Ты прав, - сдаваясь, признал он. - Может быть, тебе стоит обсудить свои предчувствия с орденским магом?..

Во взгляде Крикса промелькнула искра интереса.

- Ну конечно!.. - пробормотал он. Казалось, Крикса целиком захватила какая-то мысль, не связанная с темой их беседы, но необычайно ценная для энонийца. - Монсеньор, вы гений!

Ирем усмехнулся углом рта.

- Стараюсь, как могу.

* * *

Маг вошел в комнату уверенным и быстрым шагом человека, который бывает в Адельстане каждую неделю, но при виде Крикса темно-серые глаза мэтра Викара слегка округлились.

- Когда мессер Ирем пригласил меня сюда, я думал, что я нужен для допроса какого-нибудь арестанта, - сказал он. - Чем я могу быть вам полезен, принц?

- Пожалуйста, садитесь, мэтр. Я надеялся, что вы поможете мне разобраться в одном деле, - отозвался Крикс, чувствуя неловкость от того, что маг, которого он знал еще подростком, стоит перед его креслом чуть ли не навытяжку.

Ворлок обошел овальный стол и сел в предложенное кресло.

- Я слушаю вас, принц, - повторил он, глядя на собеседника в упор.

Меченный на мгновение прикрыл глаза, пытаясь отделаться от неприятных ощущений, вызванных этим внимательным, как будто проникающим в его мысли взглядом. Дан-Энрикс не имел ничего против мэтра Викара, даже наоборот - в те времена, когда они вместе плыли в Каларию на "Бесстрашной Беатрикс", он относился к ворлоку с большой симпатией. Но даже это не могло избавить его от старой неприязни к ворлокам и ворлокству.

- Прежде всего, я бы хотел спросить: может ли человек, не наделенный Даром, избавить кого-нибудь от боли с помощью обычного внушения? - поинтересовался он.

Ворлок поставил подбородок на сцепленные в замок руки.

- На вашем месте, принц, я бы поосторожнее использовал слова вроде "внушение". Представьте... хм... ну, скажем, заболевшего ребенка. Его мать сидит с ним рядом, успокаивает, гладит... через полчаса ребенок засыпает, потому что боль становится слабее. Это что, "внушение"?.. Едва ли. Существуют вещи, которые одинаково далеки и от магии, и от медицины. В терминах науки или магии мы никогда не объясним, как именно сочувствие и нежность матери влияют на ее ребенка. Но это не значит, что подобного влияния не существует, или что его не стоит принимать в расчет.

- А если речь о совершенно постороннем человеке? И боль при этом не "становится слабее", а исчезает полностью?

- Тогда это, определенно, ворлокство.

- А если после этого человека перестают беспокоить больные почки или сам собой рассасывается уже созревший флюс? - напряженно спросил Крикс. Когда он уезжал из Руденбрука, щека Рельни выглядела почти нормальной - отек спал, и за столом разведчик с аппетитом ел любую пищу, словно вознаграждая себя за несколько дней на хлебе и воде. А Алинард серьезно рассуждал о том, не совершили ли они с дан-Энриксом ошибку, приняв за камни в почках то, что он теперь уверенно считал "обычной невралгией".

Ворлок пожал плечами, как человек, которому приходится давать ответы на банальные вопросы.

- Я бы сказал, что маг, работавший с подобным человеком, обладает Даром в области как целительства, так и ворлокства. Целители лечат болезни, но не убирают боль. А ворлоки - наоборот. Небезызвестный вам Галахос, например, имел способности одновременно и к предметной магии, и к ворлокству. Но, как вы понимаете, подобные таланты даже среди Одаренных представляют из себя скорее исключение, чем правило.

- Я понимаю, - кивнул Меченый. - А если исцеление произошло вообще без применения какой-то магии?

Ворлок пожал плечами.

- Тогда это либо случайность, либо чудо. Причем в данном случае это почти одно и то же. Не хочу показаться невежливым, принц, но все ваши вопросы чересчур абстрактны. Может быть, вы все-таки расскажете, что беспокоит вас на самом деле?..

Крикс глубоко вздохнул.

- Ну что ж... возможно, так действительно будет лучше всего. В последнее время я довольно много занимался медициной. Больше по необходимости - в том месте, где я жил, был только один врач, и множество людей, которые нуждались в помощи. Я просто вынужден был применять те знания, которые когда-то получил от Рам Ашада.

- Вы что, пытаетесь передо мной оправдываться?.. В этом нет необходимости. Я не намерен вас осуждать.

Меченый прямо посмотрел на ворлока.

- По правде говоря, я осуждаю себя сам. Бывали моменты, когда я спрашивал себя - как я вообще осмеливаюсь браться за лечение людей, с моими-то мизерными познаниями в медицине? Рам Ашад, по крайней мере, точно знал, какое дело можно мне доверить. Он бы никогда не допустил, чтобы я навредил кому-нибудь из его пациентов. А тот врач, с которым я работаю сейчас... он искренне считает, что я маг, который может все. Вы представляете, каково мне приходится?..

- Думаю, да, - негромко согласился ворлок. Несколько секунд они молчали, глядя друг на друга.

Крикс почувствовал, что его ладонь медленно разжимается - и с опозданием сообразил, что с самого начала их беседы с ворлоком сжимал широкий подлокотник кресла тем же безотчетным жестом, каким в минуты опасности тянулся к рукояти своего меча.

Ворлок вздохнул.

- Мне жаль, что вы так настороженно относитесь к... лицам моей профессии. Боюсь, что дело здесь не только в вашей наследственной несовместимости с магией, но и в том, что кто-то из моих коллег когда-то допустил в работе с вами грубую и неприятную ошибку. Думаю, всего этого вполне можно было избежать... Итак, вы занимались медициной - в том числе задачами, которые были для вас слишком сложны. Что было дальше?

- Дальше... дальше как раз начались те вещи, которые казались мне необъяснимыми, - сказал дан-Энрикс. А затем подробно, обстоятельно рассказал магу про леди Адалану и про Рельни. Ворлок слушал не перебивая, внимательно глядя на собеседника. Впрочем, примерно к середине рассказа Крикса он отвел глаза, привычным жестом стряхнул с запястья браслет из черных агатов и начал задумчиво перебирать шлифованные каменные бусины.

- И как вы сами объясняете произошедшее?.. - спросил он Крикса, когда тот закончил свой рассказ.

- Я думаю, это была Тайная магия.

Ворлок молчал.

- ...Вы полагаете, что я слишком самонадеян? - спросил Крикс, поняв, что маг не собирается нарушать паузу. Меченый не помнил, когда он краснел в последний раз, но сейчас он почувствовал, как кровь приливает к лицу, теплой волной ползет со лба на щеки. - Собственно, поэтому я и надеялся, что вы поможете мне разобраться в этом деле. Я хотел понять, не упустил ли я какое-нибудь объяснение. Тайная магия непредсказуема и непостижима для людей. Так что считать, что она выполняет твои пожелания - это, действительно...

Ворлок вскинул глаза на Крикса.

- Нет, мессер. Я не считаю вас "слишком самонадеянным", - перебил он. Бусины в руках мага замелькали с удвоенной скоростью. Эти быстрые движения пальцев, да еще слегка нахмуренные брови - вот и все, что выдавало беспокойство ворлока. - Признаться, я действительно не понимаю... Вы читали книгу Отта?

Крикс удивленно поднял брови. Вопрос совершенно не вязался с темой их беседы и казался откровенно странным, но при этом маг смотрел на него так, как будто бы ответ дан-Энрикса имел огромный смысл.

- Книгу Отта?.. Вы имеете в виду его историю последних войн?

- Нет, я имею в виду "Сталь и Золото", - ответил ворлок, и устало потер лоб. - Впрочем, не важно. Можете не отвечать - я вижу, вы даже не слышали это название. Что же до ваших слов... я никогда не сталкивался с Тайной магией лицом к лицу, и не могу с уверенностью утверждать, что именно она исцелила этих людей. Но я могу сказать, что с того самого момента, как я вошел сюда, я чувствую Силу - не ту Силу, которую мы видим в Одаренных, а совсем иную, для которой я, признаться, затрудняюсь подобрать какое-то название. Это тем более поразительно, что я могу ручаться - в прошлом я не ощущал в вас ничего похожего. - Крикс не был ворлоком, но сейчас он чувствовал смятение Викара так отчетливо, как если бы действительно "читал" его. - Словом, я верю вам. По-прежнему не представляю, что это за Сила и на что она способна, но не сомневаюсь, что события, которые вы описали, были связаны именно с ней.

Сердце у Крикса застучало чаще. Ворлок был отнюдь не первым, кто почувствовал в нем эту магию. На самом деле, ее чувствовали и Атрейн, и пациенты в лазарете, и привратник лорда Аденора. Разница состояла в том, что Истинному королю и айзелвитам эта Сила была крайне необходима, и дан-Энрикс полагал, что они видят то, что хотят видеть. А вот мэтру Викару его магия была не просто "не нужна" - она не вписывалась в его представления о мире, так что он едва ли не стыдился говорить о ней. Но именно поэтому дан-Энрикс поверил ему безоговорочно.

Счастье звенело в нем, словно натянутая тетива. Хотелось вскочить с кресла и пройтись по комнате, или же громко, в голос рассмеяться. Но он сдерживал себя из опасения обидеть мага.

Мэтр Викар искоса посмотрел на собеседника.

- Я ворлок, принц, - напомнил он. - Я могу отличить, когда люди смеются от радости, а когда они смеются надо мной. Даже не читая мыслей собеседника, я чувствую его эмоции, а ваш... восторг сейчас бушует в этой комнате, как ветер на Халаррском перевале.

Меченый рассмеялся.

- Я забыл. Пожалуй, иногда общаться с ворлоками удивительно удобно... Но у меня есть еще один вопрос.

- Я слушаю.

- Действительно ли сильный маг, знающий имя человека и определенным образом настроивший свое сознание, может узнать, что происходит с этим человеком, где бы тот ни находился?

Ворлок прищурился.

- В принципе да. Однако тут есть масса всяких "но". Во-первых, это действительно должен быть очень сильный маг, скорее всего - ворлок или человек с задатками к нескольким видам магии, то есть, по сути, совершенный уникум. Желания и помыслы этого мага должны быть полностью сосредоточенны на его цели. Для того, чтобы достичь подобного эффекта, магу нужно жить в уединении, с утра до ночи размышляя исключительно о человеке, которого нужно отыскать. Причем желательно иметь "маяк", какой-нибудь предмет, который тесно связан с разыскиваемым человеком. Прядь его волос, старую одежду, написанное им письмо... помню, как я однажды искал по заданию Ордена похищенную девочку, используя в качестве "маяка" ее любимые игрушки. Чем удачнее маг подберет "маяк", тем больше шансов на успех.

- А маяк нужен обязательно? Если я просто назову какому-нибудь магу имя человека, которого нужно разыскать...

- То этот маг прежде всего пожалуется на вас властям, - вздохнул мэтр Викар. - Давать такие поручения имеет право только Орден или члены городского капитула. Если какой-то маг начнет использовать такие виды магии по собственному усмотрению, он очень скоро наживет себе проблем с Советом Ста. Это необходимо, чтобы магия не превратилась в инструмент для шпионажа и тому подобных неприглядных дел.

Крикс потер лоб.

- Да. Верно. Я об этом не подумал. Кажется, придется просить помощи у Ирема.

Маг с интересом посмотрел на Крикса.

- Я вижу, для вас это очень важно?

- Очень, - честно сказал Крикс.

- Может быть, расскажете, в чем дело?.. Если, конечно, это не какой-нибудь секрет.

- Нет, это не секрет... по крайней мере, не от вас, - пожал плечами Крикс. - Примерно год назад я обещал своему другу позаботиться об одном человеке. Но я положительно не знаю, как исполнить это обещание. Все, что я знаю об этом мальчишке - это что его зовут Олрис, ему сейчас должно быть тринадцать лет, и он мой родственник по материнской линии.

Мэтр Викар заметно оживился.

- Кровное родство - довольно мощное подспорье в магии. Послушайте, мессер! Мы уже обнаружили, что вы располагаете... определенными возможностями. Почему бы не попробовать пустить их в ход? Я мог бы объяснить вам, как маг очищает свои мысли для того, чтобы потом сосредоточить их на объекте поиска. А если ничего не выйдет, вы всегда сможете получить от лорда Ирема бумагу, которая позволит вам обратиться к любому магистру из Совета ста.

- Я не уверен, что это хорошая идея, - вздохнул Меченый. - Вам хочется узнать, на что способна эта Сила, о которой вы сегодня говорили. Устроить испытание и посмотреть, что из этого выйдет. А я чувствую, что Истинную магию нельзя испытывать подобным образом. Маги владеют своим Даром так, как я - своим мечом или конем. Но Тайной магией нельзя "владеть" - ей можно только доверять.

Ворлок обескураженно пожал плечами.

- Не могу сказать, что я вас понимаю, принц... но, может быть, вы правы. Делайте, как посчитаете нужным - а я с удовольствием займусь поисками вашего Олриса, как только получу распоряжение Совета ста.

- Спасибо, мэтр! А теперь, если позволите, я пригласил бы вас в "Черный дрозд". Сейчас, конечно, уже вечер, но, надеюсь, там найдется хоть один свободный столик.

Олрис проснулся от холода, от которого у него мучительно сводило мышцы. Небо успело посветлеть, но солнце еще не взошло. С одной стороны в плечо Олрису упиралось весло, с другой - ноги Ингритт, спавшей головой к корме. Олрис схватился за борт и сел, чувствуя, как тело ноет от вчерашней гребли, холода и сна на жестких досках. Особенно сильно у него сейчас болели руки и спина.

Перегнувшись через борт лодки, Олрис зачерпнул воды и поплескал себе в лицо, стараясь отогнать остатки сна. По-видимому, он проспал не больше трех часов. Когда он бросил весло и растянулся на дне лодки, была уже глубокая ночь. На тот момент он так устал, что даже страх погони не мог больше пересиливать усталость. Последней связной мыслью, промелькнувшей в его голове перед тем, как Олрис погрузился в сон, было "Я больше не могу. Надо причалить к берегу и остановиться на ночлег". Мысль была совершенно правильной, но воплотить ее в действительность Олрис уже не смог.

Как и когда заснула Ингритт, он тем более не знал.

За два последних дня, прошедшие со времени их бегства, Ингритт не произнесла ни слова жалобы. Когда на ее ладонях начали лопаться мозоли от весла, она просто оторвала подол рубашки, обмотала им ладони и продолжила грести с прежним остервенением. Последнее, что Олрис помнил о прошедшей ночи - это как Ингритт говорила ему что-то очень важное, кажется, про дан-Энрикса и Руденбрук, а он никак не мог сосредоточиться и вникнуть в смысл ее слов, кивая и мыча в ответ что-то нечленораздельное.

Олрис обхватил себя руками, чтобы хоть чуть-чуть согреться, и завертел головой, пытаясь угадать, какое расстояние лодка прошла, пока они благополучно спали. Клочья тумана висели над водой, а лесистые берега казались совершенно незнакомыми. Олрису хотелось надеяться, что их преследователи сейчас прочесывают окрестности Марахэна и разыскивают беглецов в ближайших деревнях.

Словно в ответ на его мысли на левом берегу заржала лошадь. Ей тут же ответила другая. Олрис чуть не подскочил от ужаса.

- Ингритт! - выпалил он, соскальзывая со скамейки на дно лодки и вцепляясь девушке в плечо. - Ингритт, погоня!! Нас нашли!

Ресницы Ингритт дрогнули, как будто бы она пыталась, но не могла проснуться. Олрис потряс ее сильнее, и тогда она открыла красные, мутные от усталости глаза и резко села, стукнувшись о скамейку лбом.

- А?.. Где погоня? - хриплым голосом спросила она.

Но отвечать Олрису не пришлось. На белую песчаную косу, тянувшуюся между лесом и рекой, уже вылетел первый всадник. А сразу за ним - второй и третий. Всего маленький отряд насчитывал семь человек.

Один из всадников неторопливо поднял самострел, и толстая, короткая стрела гулко ударила в борт лодки, в какой-нибудь ладони от головы Олриса. Он ахнул - больше от неожиданности, чем от настоящего испуга. Только через несколько секунд он осознал, что их преследователь вовсе не намеревался его подстрелить - просто показывал, что жизнь обоих беглецов в его руках.

- Эй, в лодке! Правьте к берегу! - крикнул один из всадников.

Олрис медленно, как во сне, вытащил тяжелые весла со дна лодки и вставил их в уключины. Сердце стучало в ребра так, как будто бы пыталось выпрыгнуть наружу.

Ингритт они, конечно, не убьют. Рыжебородый заинтересован в том, чтобы ее привезли в Марахэн живой. А вот его наверняка повесят прямо тут, на берегу.

- Что ты делаешь? - беззвучно прошептала Ингритт. Олрис невидящим взглядом уставился на нее.

- Я правлю к берегу, как они и велели. Ты же видела, им ничего не стоит нас убить.

Ингритт скривила губы.

- По мне, так лучше умереть, чем возвращаться в Марахэн. Слезай отсюда, я сама! - она столкнула его со скамьи и в несколько сильных гребков развернула лодку к противоположному берегу. - Ляг на дно лодки, идиот! В меня они стрелять не будут.

Олрис сжался на дне лодки, от души надеясь, что Ингритт не ошибается, считая, что гвардейцы не начнут в нее стрелять.

Прятаться за бортами лодки и не знать, что происходит на том берегу, было невыносимо.

- Они спускаются к воде, - сказала Ингритт Олрису, как будто бы подслушав его мысли. И то ли со злостью, то ли с горечью пробормотала - Боже, зачем только лошади умеют плавать!

Олрис закрыл глаза. Может быть, Ингритт зря пытается бороться с неизбежностью? Своим упорством они только разозлят преследователей еще сильнее.

Нос лодки мягко ткнулся в песчаный берег.

- Бежим! - крикнула Ингритт, перепрыгивая через борт.

Олрис выбрался из лодки и, с трудом передвигая ноги, бросился вслед за ней. Тело, отяжелевшее после сна, сопротивлялось быстрым движениям, так что бежали они медленно.

- Может, залезть на дерево?.. - предложил Олрис, спотыкаясь от усталости.

- Ты видишь здесь хотя бы одно дерево, на котором нас не будет видно? - с досадой откликнулась Ингритт. Олрис вынужден был признать, что его спутница права. В другое время этот лес понравился бы ему гораздо больше, чем угрюмая опушка рядом с Марахэном, но сейчас Олрис готов был его возненавидеть. Никаких непролазных зарослей, в которых можно было бы надежно спрятаться от всадников, никаких вывороченных из земли корней, о которые могла бы споткнуться лошадь. В лесу, примыкающему к Марахэну, кроны деревьев переплетались между собой, так что внизу почти всегда царил зеленоватый полумрак, как под водой, а здесь каждое дерево стояло наособицу. Наверное, ближе к полудню, когда солнце поднимется над лесом, здесь станет так светло, что на земле можно будет найти упавшую монетку.

Несколько минут спустя Олрис услышал лошадиный топот. Силы окончательно покинули его - вместе с надеждой на спасение.

- Ингритт, это бесполезно!.. Они нас уже поймали. Стой, - выкрикнул он.

Девушка не ответила.

Впрочем, сдаваться тоже было поздно. Меньше, чем через секунду после своего отчаянного выкрика, Олрис почувствовал обжигающий удар и мгновенную, раздирающую боль. Земля вывернулась из-под ног, и он едва успел подставить ладони, чтобы смягчить падение. "Я умираю" - промелькнуло в голове. - "Он зарубил меня мечом"

Олрис сжался на земле, надеясь, что это конец, и хуже, чем сейчас, ему уже не будет. Но мгновение спустя, услышав крик Ингритт, осознал, что худшее еще даже не начиналось. Гвардеец, который ударил его на скаку - как теперь становилось ясно, вовсе не мечом, а плетью - осадил коня и спешился. Олрис увидел приближающегося к нему мужчину и едва успел прикрыть голову руками, прежде чем преследователь пнул его сапогом. А потом еще раз. И еще. Отводя душу за ночь в седле и за устроенное им холодное купание, он еще пару раз вытянул Олриса плеткой, а потом скомандовал:

- Вставай.

Олрис боялся, что, как только он попробует подняться, перестав прикрываться от ударов руками и подтянутыми к животу коленями, гвардеец пнет его опять, но делать было нечего, и он поднялся на ноги, стараясь не смотреть на возвышающегося над ним мужчину. Олрис прекрасно понимал, что всякое неверное движение или случайный взгляд, который можно было бы истолковать как проявление протеста или неповиновения, приведет к тому, что его снова будут избивать, и эта мысль лишала его воли.

Гвардеец связал ему руки, грубо и намеренно болезненно затягивая прочные узлы на мокрой, измочаленной веревке. Олрису удалось скосить глаза и посмотреть на Ингритт. Один из гвардейцев держал девушку за локти, а второй, немолодой мужчина, которого Олрис поначалу чуть не принял за Дакриса, стоял напротив Ингритт, глядя на их добычу сверху вниз. Олрис не сомневался, что гвардеец сейчас заговорит и прикажет связать пленницу, и вздрогнул, когда вместо этого заговорила Ингритт.

- Нисар... не надо, - неожиданно отчетливо произнесла она. - Зачем вам это?.. Мы ведь не враги друг другу. Помнишь, как ты строил для меня качели? А тот раз, когда отец учил меня накладывать повязки? Ты тогда не дал ему все переделать и сказал - отличная работа.

- Хватит! - рявкнул Нисар. Лицо у него на секунду исказилось, но уже мгновение спустя он овладел собой и, сунув пальцы рук за пояс, медленно качнулся с пятки на носок. - Полегче, девка, не дави на жалость... Во-первых, я делаю то, что мне приказано, и бабские истерики мне не помеха - стало быть, ты только понапрасну тратишь время. Во-вторых, я, может быть, сейчас скажу тебе такое, что ты сама захочешь вернуться в Марахэн.

- Например, что? Может, Рыжебородый умер?

Пожилой гвардеец крякнул, явно пораженный ненавистью, с которой Ингритт произнесла прозвище Нэйда.

- Да нет, он жив. Но приказал, когда найдем тебя, сказать: он сожалеет, если напугал тебя. Он в мыслях не имел чинить тебе какую-то обиду. Совсем даже наоборот... Короче говоря, Нэйд приказал готовить пиво и вино для свадебного пира.

Олрис вздрогнул. Нэйд собирается жениться? Честь по чести, с пиром, "утренним даром" и свадебным венком? Такое просто не укладывалось в голове.

- Для свадебного пира, значит, - повторила Ингритт. Ее голос звенел от напряжения. - А он не говорил, с чего это он взял, что я соглашусь за него выйти?

Нисар, оторопев, смотрел на пленницу. Девушка зло скривила губы.

- Ты что, считаешь, я должна быть страшно благодарна, что Рыжебородый решил соблюсти приличия? - От интонации Ингритт по спине у Олриса прошел озноб. - Я должна чувствовать себя польщенной, что других он просто зажимал в углу или тащил на сеновал, а меня удостаивает свадебного пира? Нет, Нисар! Насилие - это насилие, как ты его не назови. А мое нежелание иметь с ним дело для Рыжеборого - как и для вас! - всего лишь "бабские истерики", на которые не стоит обращать внимания.

- Тьфу, вот ведь дура полоумная... - пробормотал Нисар, но было видно, что от вспышки Ингритт ему стало здорово не по себе. Во всяком случае, на девушку он больше не смотрел, как будто бы боялся лишний раз встретиться с ней взглядом. - Свяжи ее, только поаккуратнее. Чтобы без синяков, - приказал он тому гвардейцу, который держал Ингритт за локти.

- Что будет с Олрисом? - спросила Ингритт.

Нисар повернул голову и смерил мальчика зловещим взглядом, от которого Олрису чуть не стало дурно.

- Это решать не мне, - сухо ответил он.

Гвардеец, только что связавший Олриса, довольно ощутимо пнул его под зад коленом.

- Что стоишь, шагай вперед!.. Нисар, тут рядом должна быть одна деревня, то ли Заовражье, то ли что-то вроде этого. Может, доедем до нее? Этих-то мы уже поймали, никуда теперь не денутся. Я бы поел чего-нибудь горячего. И просушил штаны, чтобы не мерзнуть в этих мокрых тряпках.

Остальным гвардейцам эта мысль явно пришлась по вкусу. Даже Нисар колебался недолго - было очевидно, что перспектива ехать в мокрых, липнущих к ногам штанах не улыбалась ему самому.

- Ладно, поехали в деревню, - согласился он. - Мальчишку посади к себе в седло. И смотри, чтобы он ничего не выкинул.

- Да пусть попробует, не жалко! - процедил гвардеец, выразительно помахав плетью. - Но сажать его на лошадь я не буду. Я из-за этого щенка всю ночь протирал задницу в седле и вымок до подмышек. Пускай теперь пробежится до деревни.

* * *

В свою комнату в Адельстане Крикс вернулся удивительно расслабленным и совершенно неспособным стереть с лица глупую ухмылку. Тарнийское, ландорское и эшарет были гораздо крепче любых вин, которые встречались в Эсселвиле, а у Меченного за последний год ни разу не было возможности напиться - в войске Истинного короля к дан-Энриксу способны были обратиться в любое время дня и ночи, и он, сам того не замечая, постоянно находился в напряжении. Только сейчас Меченый понял, до чего приятно знать, что в случае какого-нибудь затруднения все прекрасно обойдутся без него. По орденским делам будут будить мессера Ирема, в случае, если кому-нибудь срочно нужен лекарь, обратятся к Белым сестрам, Рам Ашаду или к гильдии Травников, за магической помощью пойдут к магистрам из Совета ста... а не к нему.

Узнав, что Крикс позвал мэтра Викара в "Черный дрозд", сэр Ирем изъявил желание составить им компанию. Меченый посчитал, что это исключительно удачная идея. С той минуты, как лорд Ирем вошел в кабинет Вальдера и увидел там дан-Энрикса, между ними постоянно ощущалась некая натянутость. Так иногда бывает между людьми, которые когда-то видели друг друга каждый день, а потом расстались на несколько лет. В подобных случаях бывает трудно сразу же подобрать верный тон - все время балансируешь на грани между близостью и отчуждением. Неловкость усугубляло то, что возврат к прошлому для них был невозможен в принципе - их прежние отношения, сколько бы дружеской привязанности и скрытого от посторонних глаз соперничества в них не было, все же были отношениями однозначно и недвусмысленно неравными. По крайней мере, до бейн-арилльской кампании, пока дан-Энрикс еще был оруженосцем Ирема и относился к нему как к приемному отцу. Ну а потом... потом была война, Серая сотня, заточение в Кир-Роване - и неожиданно свалившийся на Меченого титул. И теперь уже лорд Ирем называл его "мой принц" и поднимался на ноги, когда дан-Энрикс входил в комнату.

Со временем они, наверное, нашли бы какую-нибудь золотую середину, но на это у них просто не хватило времени. Так что теперь дан-Энрикс был ужасно рад возможности побеседовать с Иремом где-нибудь кроме Адельстана или королевского дворца.

Мэтр Викар тоже не имел ничего против, так что в "Черный дрозд" они отправились втроем.

Сразу же оказалось, что компания мессера Ирема дает еще одно большое преимущество - рыцарь был завсегдатаем и почетным гостем "Черного дрозда", и хозяин заведения буквально лез из кожи вон, чтобы угодить каларийцу. В прошлом Крикс бывал в "Дрозде" с друзьями по Лаконской академии или с кем-нибудь из орденских кандидатов, но до сегодняшнего дня он даже не подозревал, насколько быстро здесь способны накрывать на стол - если, конечно, зададутся такой целью. Лорду Ирему и его спутникам отдали лучший кабинет из тех, которые располагались на втором этаже, над общим залом. Вино возникло на столе, как будто бы по волшебству, и, не успели они выпить по бокалу "Пурпурного сердца", как стол так же незаметно оказался заставлен всевозможными подносами и блюдами. На самом большом блюде исходило паром жареное мясо, рядом в пряном масле плавали маринованные ушки, мидии и всевозможные моллюски из Неспящего залива, на тарелках, выложенных зеленью, красовались различные паштеты, а из кухни посылали выяснить, чего еще желают дорогие гости.

Крикс, откровенно говоря, не представлял, чего тут еще можно пожелать, и честно сообщил об этом вслух, но коадъютор только рассмеялся и назвал слуге несколько неизвестных Меченому блюд, а кроме этого - не меньше полдюжины сортов вина, которые они немедленно желают видеть на столе. Некоторые из этих вин дан-Энрикс знал только по названиям, а о других вообще никогда не слышал, но он решил не задавать вопросов и положиться на бывшего сюзерена.

И оказался совершенно прав.

Все выбранные каларийцем вина были превосходными.

Первым пал орденский этикет, затем рассеялась недавняя неловкость между Меченым и сэром Иремом, а под конец исчезло даже настороженное отношение Крикса к ворлокам. Надо признать, что этим изменениям способствовало не только большое количество тарнийского и острые закуски, возбуждающие жажду, но и невероятная тактичность орденского мага.

Занятые беседой, Крикс и его спутники далеко не сразу заметили то, что в нижнем зале стало слишком шумно. Но, когда слуга в очередной раз вошел к ним, чтобы унести грязные тарелки, через открытую дверь донесся хор нестройных голосов, горланящих "Орденскую-дорожную". Выбор репертуара говорил о том, что внизу веселятся кандидаты или кто-нибудь из младших рыцарей. Пение сопровождалось довольно немелодичными, но зато громкими звуками, как будто кто-то из певцов аккомпанировал себе, колотя по медному подносу, как по барабану.

Ирем выразительно нахмурился.

- Чего это они там разорались?.. - сухо спросил он.

Слуга развел руками.

- Они вроде бы что-то празднуют, мессер. Прикажете передать им, чтобы вели себя потише?

Стук в поднос не прекращался.

- Нет, - прищурившись, сказал сэр Ирем. - Я хочу взглянуть на этот "праздник". Господа, вы подождете здесь, или желаете пойти со мной?

Крикс встал. Ворлок чуть-чуть помедлил, но потом пожал плечами и тоже поднялся на ноги.

Когда они спустились в общий зал, их взглядам открылась примерно такая картина, которую ожидал увидеть Меченый - сдвинутые вместе столы, заставленные глиняными кружками, в которых в "Дрозде" обычно подавалось пиво (чтобы не жалеть, когда напившиеся гости раскокают их о стол), нехитрая закуска и огромная компания людей, часть которых сидела за столами, не снимая синих орденских плащей. Меченый с трудом удержался от улыбки. В такой теплый летний вечер плащ не нужен был даже на улице, не то что в помещении. Но молодые рыцари,совсем недавно заслужившие право на гвардейский плащ, готовы были на любые неудобства ради того почтения, которое - как им казалось - должна вызывать у наблюдателя эта деталь костюма.

А потом Крикс увидел нечто такое, от чего брови у него поползли наверх. В центре стола сидела девушка со светлыми волосами, аккуратно подстриженными "в кружок". Ее можно было бы принять за юношу, если бы не белая, тонкая рубашка, обрисовывающая небольшую грудь. Девушка смотрела на своего соседа, колотившего по подносу рукояткой ножа, и весело смеялась.

Удивительнее всего было не это, что эта девушка сидела среди кандидатов, а то, что вся ее одежда, не считая, разумеется, батистовой сорочки, несомненно была орденской. Наброшенный на плечи девушки колет украшала вышивка, которую носили только члены Ордена - солнце, встающее над башней.

Меченый успел подумать, что за время его вынужденного отсутствия в имперской гвардии, похоже, произошли большие изменения, и теперь в число кандидатов принимают женщин. Он даже успел подумать, что Элиссив или Лейде это бы наверняка понравилось - а потом стоявший рядом Ирем бесцветным голосом сказал:

- На два слова, месс Ландор.

Говорил он негромко, но каким-то образом его услышали все, кто находился в нижнем зале. Сразу стало очень тихо.

Девушка подняла на каларийца взгляд - и ее разрумянившееся от вина лицо как будто бы закаменело. А дан-Энрикс понял, что ошибся. Он по-прежнему не знал, почему эта стриженная девушка носит одежду орденского кандидата, но зато теперь готов был поручиться, что это произошло без ведома и одобрения мессера Ирема.

Девушка встала на ноги - так резко, что табурет, на котором она сидела, перевернулся. Кто-нибудь другой наверняка решил бы, что она просто слегка перебрала, но Крикс почувствовал, что дело тут совсем не в этом. Напряженная решимость, исходящая от девушки, казалась чем-то почти материальным. Она подошла к мессеру Ирему и остановилась точно напротив него.

- Месс Ландор. Мы, кажется, условились, что вы покинете Адель, - негромко сказал коадъютор. Рыцарь говорил спокойным тоном, но дан-Энрикс чувствовал, что калариец зол, как никогда.

Девушка смотрела на него, не опуская глаз.

- Да, монсеньор. А потом я подумала - а с какой стати, вообще-то говоря?..

- Что? - о голос Ирема можно было порезаться, как о наточенную бритву. От подобных интонаций стало бы не по себе кому угодно, но девушка только выше вскинула подбородок.

- Я не совершила никакой провинности, из-за которой меня можно отослать до конца испытательного срока. О том, что в орденском Уставе ничего не сказано про то, что женщина не может вступить в число кандидатов, мы сегодня уже говорили. Так что я решила, что вполне могу остаться.

Ирем улыбнулся - только уголками губ. Дан-Энрикс много раз видел подобную улыбку в прошлом и отлично знал, что она не имеет ничего общего с веселостью.

- А зачем вам оставаться, если места в Ордене вы не получите? - поинтересовался он.

- Сегодня утром вы сказали, что не примете меня в Орден потому, что присутствие хотя бы одной женщины среди других гвардейцев нарушит существующую дисциплину. Теперь все знают, что я не мужчина, - девушка, не глядя, махнула в сторону сидящих за столом. - И если вдруг окажется, что это знание нисколько не мешает дисциплине, то вы примете меня в Орден.

- А если нет?

- А если нет, то, значит, вы отказывали мне вовсе не из-за беспокойства насчет дисциплины, а из-за чего-нибудь совсем другого.

Стоявший за плечом у Крикса ворлок не сдержал негромкого смешка.

- Не в бровь, а в глаз, не правда ли?.. - почти неслышно прошептал он на ухо дан-Энриксу. Но Меченому было не до смеха. Он знал кодъютора гораздо лучше, чем Викар, и сейчас беспокоился за девушку. Сэр Ирем, вообще-то говоря, был человеком справедливым. Но на брошенный ему вызов коадъютор всегда реагировал совершенно однозначно. Калариец не любил и не умел проигрывать.

Меченый ожидал от Ирема какой-нибудь насмешливой, жестокой реплики вроде тех, на которые коадъютор когда-то не скупился в разговорах с ним самим. Но Ирем молчал, глядя на девушку в упор. Через несколько секунд он перевел взгляд на безмолвствующих кандидатов и приказным голосом сказал:

- Прекратить ор и шум. И чтобы завтра на разводе я не видел ни одной похмельной рожи... - Коадъютор повернулся к Меченому и Викару. - Пойдемте, господа.

Крикс тихо выдохнул сквозь стиснутые зубы.

Уже оказавшись наверху, Ирем налил себе полный стакан тарнийского вина и выпил его залпом.

- Идиотка, - мрачно сказал он.

Ни Крикс, не ворлок никак не прокомментировали это заявление, поэтому сэр Ирем счел необходимым пояснить:

- Эта девица. Она бы хоть понимала, куда лезет.

Крикс не выдержал.

- Мне показалось, она все прекрасно понимает.

- Разумеется, тебе так показалось, - ядовито сказал Ирем. - Ты-то как раз никогда не понимал, что это вообще такое - Орден.

Меченый прикусил щеку и мысленно приказал себе - "Молчи. Ты же отлично знал, что, если с ним заговорить, он на тебе же и сорвется. Вот и получил. И потом... вообще-то говоря, он прав. Я никогда по-настоящему не мыслил так, как должен мыслить рыцарь Ордена. Нормальный рыцарь Ордена уж точно не помог бы Льюсу смыться из Адели".

Примерно с полминуты в комнате царило неуютное молчание. Потом сэр Ирем посмотрел на Крикса и вздохнул.

- Прости. Я неудачно выразился. На самом деле, кто-то недостаточно хорош для Ордена, а кое-кто... наоборот... слишком хорош. Вальдера, например, я тоже с трудом представляю в Ордене. И эта девушка... она же до сих пор воображает, будто этот мир устроен честно. Ты ведь ее слышал. "Я не совершила ничего плохого, вы не можете меня прогнать". А я могу, Рик. Мне достаточно сказать, что она солгала нам, назвавшись вымышленным именем - и все. Это будет подло, потому что мы же сами и принудили ее к подобному обману - но какая разница, если мне просто нужно от нее избавиться?..

Крикс посмотрел на каларийца с совершенно новым удивлением. Если уж Ирем не привел девчонке этот аргумент - хотя бы в виде мелкой мести - значит, эта месс Ландор его и в самом деле чем-то впечатлила.

Ирем покривился и налил себе еще вина.

- Ну, что вы на меня уставились? Давайте пить. Хочу надраться, как сапожник, и забыть про эту... бестолочь внизу.

- И чтобы ни одной похмельной рожи на разводе?.. - пробормотал Крикс.

Но Ирем, кажется, уже успел немного отойти и только рассмеялся.

- Наплевать. Я командир, мне можно.

Остаток вечера прошел на удивление спокойно. В общем зале больше не голосили не колотили по подносам, а когда дан-Энрикс с его спутниками выходили из трактира, в нижнем зале уже было пусто. Месс Ландор и ее спутники вернулись в Адельстан.

XXIV

Меченый поворошил угли в жаровне, отчего по комнате пошла волна приятного тепла. На столе стоял кувшин с оремисом и лежал узенький конверт с печатью лорда Аденора. Дан-Энрикс сел и надорвал письмо, игнорируя лежавший рядом нож для разрезания бумаги. Голова у Меченого все еще кружилась после выпитого за столом тарнийского, так что разумнее всего было бы отложить дела на утро, но он все-таки нетерпеливо пробежал письмо глазами, с трудом разбирая мелкий угловатый почерк Аденора.

"Достал все, что вы просили. Завтра в полдень буду ждать вас у себя. Если не сможете прийти - пошлите кого-нибудь меня предупредить.

Вы интересовались судьбой человека в маске, которого вы зовете Алвинном. Я навел справки, но, к сожалению, ничего толком не узнал. Помимо вас, никто не называл его по имени - по правде говоря, никто не знает, кто он и откуда. Думаю, что в данном случае вы осведомлены гораздо лучше остальных. Поэтому сообщу только то, чего вы можете не знать. В последние два года его часто видели в Книгохранилище. Он имел доступ в личный кабинет Саккрониса и помогал ему в его ученых изысканиях. Те, кто встречал его в Книгохранилище, уверены, что он ученый или маг, изуродовавший себе лицо во время какого-то рискованного опыта. Когда Кэлринн Отт уехал в Халкиварр, собирать информацию о местных ведунах, интересующий вас человек поехал с ним. Было это два месяца назад, а возвратиться Отт рассчитывал не раньше зимних праздников"

Меченый усмехнулся. О судьбе Алвинна он уже знал от лорда Ирема, однако его впечатлила быстрота, с которой Аденор выяснил интересовавшие его подробности.

Приятно было обнаружить, что Безликий, судя по всему, больше не собирался умирать и даже отыскал себе какое-то занятие. Крикс плохо представлял, что именно в работе императорских историков могло привлечь бывшего кромешника, но ведь, в конце концов, он вообще довольно мало знал об Алвинне.

"Где бы он ни был, хочется надеяться, что у него все хорошо" - подумал Крикс, глядя на пляшущие огоньки свечей. Пожалуй, теперь нужно было встать из-за стола и лечь в постель, но Крикс никак не мог заставить себя подняться на ноги. Во всем теле ощущалась сонная, приятная расслабленность. "Еще пару минут... не больше..." - мысленно пообещал себе дан-Энрикс и закрыл глаза. Ему казалось, что даже через опущенные веки он продолжает видеть золотистый свет горевших на столе свечей. Как и всегда у засыпающего человека, перед глазами Крикса замелькали вереницы смутных образов, мало-помалу оформлявшихся в отчетливые сцены.

Кэлринн Отт сидит за столом и торопливо пишет. Пальцы у него измазаны чернилами. Когда-то Отт учился каллиграфии в Лаконе, но в то время он писал другой рукой. Оставшись без руки, он научился писать так же быстро, как раньше - но, к несчастью, далеко не так изящно. И вдобавок, левая рука, в отличие от правой, постоянно елозила по написанному, смазывая не успевшие просохнуть строчки.

Тонкое гусиное перо скрипит и брызжется чернилами. "Ведуньи, - шепчет Отт, привыкший бормотать себе под нос каждое слово, которое собирается писать, - встречаются гораздо реже ворлоков-мужчин. Зато их Дар значительно мощнее. Многие маги из Совета ста считают прорицательство всего лишь шарлатанством, но, однако, в Халкиварре даже дети знают, что ведуньи обладают даром прорицания. Полученные нами сведения безошибочно указывают на то, что именно ведунья предсказала королеве Дженвер, что ее наследник станет величайшим темным магом. Можно было бы сказать, что именно ведунья помешала браку Дженвер и ее кузена, что в конечном счете привело к тому, что Дженвер выдали за Наина Воителя. Но, хотя этот брак принес неисчислимые несчастья..."

Отт прервался и нетерпеливо помахал рукой, чтобы дать отдых напряженным пальцам. Не хватало ему только "писчей судороги", возникающей у переписчиков от долгой утомительной работы.

Сидящий рядом с Оттом человек довольно громко хмыкнул. Кто-нибудь другой на его месте мог бы недовольно скривить губы, но у соседа Кэлринна такой возможности не было - его лицо полностью закрывала металлическая маска, придающая ему довольно жуткий вид.

- Этак ты до утра не кончишь, - хмуро сказал замаскированный. Не дожидаясь позволения, он просто вытащил перо из его онемевших пальцев и придвинул к себе лист. - Давай, диктуй... "неисчислимые несчастья"?

- Ммм... да. Хотя этот брак принес неисчислимые несчастья... все-таки неправы те, кто говорит, что предсказание будущего - разновидность темной магии, поэтому ведуний якобы необходимо всячески преследовать. Подобными людьми, бесспорно, движет страх и ненависть, а эти чувства, как известно, не способствуют разумному мышлению.

- "Разумному мышлению..." - с явной насмешкой повторил Безликий, обмакнув перо в чернильницу. - Я позабыл - это научный труд или трактат по этике?..

- Наука существует для людей - а не наоборот. Так говорит Саккронис, - пожал плечами Кэлринн. Алвинн что-то пробурчал себе под нос, но возражать не стал.

- Что дальше? - спросил он.

- Дальше... хм... Мы далеки от мысли, что простое сообщение каких-то фактов, связанных с ведуньями, сможет избавить всех людей от предрассудков на их счет. Однако мы надеемся, что, когда читатели узнают о халаррских прорицательницах больше, то они, по крайней мере, смогут сами составлять свое суждение о них, а не основываться на словах невежественных болтунов и подстрекателей.

- Полная чушь, - отрезал Алвинн. - То, что болтают по трактирам, всегда будет значить для людей гораздо больше, чем все ваши ученые трактаты, вместе взятые.

- Именно поэтому, - с улыбкой сказал Кэлринн - Я и не намерен останавливаться на трактатах.

Алвинн отложил перо.

- У тебя уже есть какие-то идеи?

- Есть. Вчера мне рассказали о ведунье, которая предсказала прошлую эпидемию "черной рвоты". Ее поставили к позорному столбу на главной площади - боялись, что она своим предсказанием накликает беду, и кто-то подал мысль, что, если "ведьму" казнить, то предсказание не сбудется. Дело было зимой. Она стояла там несколько дней, пока не умерла, а они поливали ее ледяной водой. Но за то время, пока они над ней измывались, умные люди перекрыли гавань и послали за магистрами из Совета ста и за целителями. Эпидемия продлилась одиннадцать дней. Сорок три жертвы. Самая короткая эпидемия "черной рвоты" за всю историю. И знаешь, что?

- Ну, что? - невольно поддаваясь его настроению, Алвинн заговорил серьезнее и тише.

- Эта женщина была ведуньей. Она знала, что с ней будет. Но это не помешало ей пойти и рассказать об эпидемии... Я собираюсь написать о ней балладу. Потому что, как ты правильно заметил, то, что говорят - или поют - в трактирах, значит для людей гораздо больше, чем трактаты из Книгохранилища.

Меченый на секунду приоткрыл глаза, и сразу же закрыл их вновь - чтобы увидеть, как Лейда Гефэйр взвинчено расхаживает по большой, холодной комнате, придерживая расшнурованный ворот сорочки возле горла. Жест выглядел так, как будто бы ей не хватало воздуха. Сидящий на краю огромной герцогской кровати человек, немолодой мужчина с узким и достаточно невыразительным лицом, с минуту молча наблюдал за Лейдой, чуть заметно хмуря брови, а потом спросил:

- Может быть, мне лучше уйти?

Лейда Гефэйр резко обернулась. Ее лицо показалось Криксу незнакомым - оно стало старше, во взгляде и в рисунке губ появилась жесткость, которой раньше не было. Только человек, который знал Лейду так же хорошо, как Крикс, заметил бы ее смятение. Она подошла к мужчине, села рядом с ним, взяла его руки в свои - привычным жестом, говорящем о доверии и близости гораздо больше, чем десятки слов. Если бы все это происходило наяву, то этот жест наверняка отозвался бы в Меченом острой болью. Но сейчас он просто наблюдал за этой сценой, так, как будто его вообще не существовало.

- Прости, - сказала Лейда тихо, с непонятным Криксу напряжением. Она низко опустила голову, так что волна темных волос закрыла от дан-Энрикса ее лицо. - Прости... честное слово, ты тут ни при чем. Это все я. Сама не понимаю, что со мной творится. Может быть, я просто слишком много времени была одна. Надо привыкнуть заново.

Мужчина несколько секунд молчал, глядя на Лейду и тихонечко поглаживая ее руки жесткими большими пальцами. Судя по мозолям на его руках, он был опытным фехтовальщиком.

- Мне кажется, я знаю, в чем причина, - произнес он, наконец. - Ты все еще любишь того юношу, дан-Энрикса.

- Нет! - яростно перебила Лейда, вскинув голову.

- И все-таки ты его любишь.

- Алавэр!.. - в голосе Лейды ясно слышалось предупреждение.

- Прости. Я говорю это не для того, чтобы тебя позлить. Я просто не хочу, чтобы ты совершила ошибку, о которой непременно пожалеешь.

- Значит, ты не веришь в то, что я люблю тебя?

Губы мужчины тронула печальная улыбка.

- Верю, Лей. Ты меня любишь. Просто те чувства, которые ты испытываешь к Риксу, намного сильнее тех, которые у тебя есть ко мне.

Лейда скрестила руки на груди.

- Сейчас я вообще не испытываю к Риксу никаких чувств. А то, что было раньше, не имеет значения. Такие вещи даже нельзя сравнивать. В семнадцать лет влюбляются не так, как в двадцать три. В семнадцать ты просто придумываешь себе вымышленный образ и навешиваешь его на того, кто подвернется под руку. А потом тебя начинает лихорадить от собственных выдумок... Я никогда не знала Рикса. Я хочу сказать - по-настоящему. Я видела его таким, каким он бы хотел казаться. Или, может быть, таким, каким бы мне хотелось его видеть. Но уж точно не таким, каким он был. С дан-Энриксом у меня все время было ощущение, как будто бы я прыгаю с обрыва - разом ужас, удовольствие и предчувствие, что ты через секунду разобьешься. Если это действительно любовь, значит, любовь - это какое-то безумие. Совсем другое дело - ты. Ты постоянно рядом. И ты совершенно не пытаешься казаться лучше, чем ты есть. Поэтому и мои чувства к тебе - более спокойные и нежные. Но разве это плохо?..

- Нет. Это совсем не плохо, Лей. Думаю, будь на твоем месте какая-то другая девушка, все получилось бы, и мы были бы счастливы. Но ты... ты слишком цельный человек. Дело не в том, что ты меня не хочешь - вероятно, хочешь, раз уж я оказался здесь. Но эти чувства к Риксу все равно сидят в тебе, как наконечник от стрелы. Я верю, что ты разочаровалась в нем. Но где-то в глубине души ты все равно не хочешь быть ни с кем, кроме него. И рассуждениями это не поправить.

Лейда бессильно откинулась на кровать, невидящим взглядом уставившись на потолок - точнее, на натянутый над герцогской кроватью балдахин. Темные волосы облаком разметались по подушке.

Алавэр молча смотрел на нее, не пытаясь что-нибудь добавить к уже сказанному.

- Ты прав, - глухо сказала Лейда несколько секунд спустя.

Мужчина коротко кивнул и, подняв брошенную у кровати светлую рубашку, быстро и привычно натянул ее на худощавый торс. Он уже собирался встать с постели, когда Лейда удержала его за рукав.

- Пожалуйста, не уходи... Побудь со мной. Совсем чуть-чуть.

Лицо Алавэра на секунду исказилось, как от боли. Но он быстро овладел собой. Наклонившись к Лейде, он поцеловал девушку в щеку - осторожно, словно спящего ребенка.

- Как вам угодно, леди. Я останусь здесь, пока вы не уснете.

Меченый бессильно заскрипел зубами. Скудно освещенная камином спальня растворилась, а вместо нее перед глазами Меченого возник двор бедного деревенского трактира. Во двор как раз ввалились несколько мужчин, одежда которых позволяла распознать в них гвардейцев из Марахэна. С ними была хрупкая, темноволосая девушка с измученным лицом и темными кругами под глазами, и мальчишка лет тринадцати-четырнадцати, который кашлял, согнувшись в три погибели, и все никак не мог перевести дыхание. Из носа у мальчишки текла кровь.

- Понравилась пробежка?.. - ухмыльнулся один из гвардейцев, дернув за веревку, стягивавшую руки пленника. - Привыкай. Тебе еще подобным образом бежать до Марахэна.

Парень закашлялся еще сильнее. Связанная девушка вскинула на гвардейцев горевшие сухим огнем глаза.

- Дайте ему воды. Пожалуйста. Он же умрет.

Гвардеец с длинным шрамом через щеку отвратительно заржал.

- На его месте, я бы лучше умер до того, как попаду обратно в Марахэн!

По скулам у девчонки заходили желваки.

- Вы что, не можете... хотя бы для разнообразия... побыть людьми? - спросила она хрипло.

Пожилой гвардеец что-то пробурчал себе под нос и показал на бочку для дождевой воды, стоявшую в углу двора.

- Пои его сама, если уж так приспичило. Только быстро. А потом пойдем внутрь.

Девушка подошла к дождевой бочке, неловко ухватила связанными руками ковш и зачерпнула воды. Сопровождающий ее гвардеец шел за ней лениво и вразвалку, явно поглощенный мыслями о том, что заказать, когда они войдут в трактир. Отсутствие бдительности стоило ему жизни. Если бы он вовремя услышал короткий и резкий свист и понял бы, что может означать подобный звук, то, может быть, еще успел бы уклониться или прыгнуть в сторону - а так стрела вонзилась ему прямо в горло, и гвардеец, пошатнувшись, упал на бок, ухватившись за древко рукой. Намотанную на кулак веревку, которой была связана пленница, он при этом не выпустил, и девушка, вскрикнув от неожиданности, повалилась прямо на него. А в следующий момент из-за ограды хлынул целый дождь из стрел.

- Нееееет...! Олрис!! - закричала девушка, приподнимаясь на руках.

Меченый видел, как мальчишка, скорчившись на земле, пытался прикрыть голову связанными руками. Он был цел - но девушка, привязанная к мертвому гвардейцу, этого видеть не могла.

Несколько секунд спустя ворота, за которыми гвардейцы привязали лошадей, открылись, и во двор вошел высокий, удивительно костлявый человек с длинными волосами цвета палой листвы. Один из лежавших на земле гвардейцев приподнялся на локте и метнул в него нож, но тот безобидно отскочил от металлической пластины, прикрывающей кольчугу на груди рыжеволосого. Мужчина так же неторопливо подошел к раненому, придавил сапогом его ладонь, тянущуюся к мечу, и обернулся в сторону своих товарищей, стоявших по ту сторону ограды.

- Плохо стреляете. Тут у нас есть живые гвинны. Чья это стрела?..

От интонации, с которой рыжеволосый произнес "живые гвинны" даже самому отважному на свете человеку - будь он гвинном - сделалось бы дурно.

- Моя, Атрейн, - виновато отозвался один из стрелков, входя во двор. - Вертлявый оказался, гад.

- Добить, - коротко приказал Атрейн.

- Сейчас, - с готовностью кивнул стрелок.

- Не надо! - выкрикнула девушка, приподнимаясь настолько, насколько ей позволила веревка. - Он же ранен. Он вам уже ничего не сделает.

Атрейн обернулся к ней и смерил ее долгим взглядом.

- Если не ошибаюсь, эти гвинны только что таскали тебя на веревке, как козу, - холодно сказал он. Но девушка не успокоилась.

- Я думала, что люди Истинного короля не добивают раненых!

Стрелок, успевший подойти к Атрейну и достать из ножен меч, замешкался и вопросительно взглянул на командира.

- Дан-Энриксу бы это не понравилось, - пробормотал он как бы про себя. Глаза Атрейна сумрачно сверкнули.

- Дан-Энрикса здесь нет. Если ты вдруг забыл.

Стрелок поспешно опустил глаза.

- Да я что? Я ничего... Как скажешь, командир.

Атрейн еще мгновение смотрел на раненого сверху вниз. Гвинн все еще был жив - он изредка моргал, облизывал бескровные, сухие губы, но молчал. То ли был слишком горд, чтобы просить пощады, то ли слишком ослабел от раны то ли просто не надеялся на то, что айзелвит подарит ему жизнь.

В конце концов Атрейн брезгливо покривился.

- К черту эту падаль.

Стрелок удивленно перевел дыхание. На его месте Меченый бы удивился так же сильно. Те, кто знал Атрейна, не могли припомнить случая, чтобы он оставил кому-нибудь из гвиннов жизнь. Те случаи, когда он делал это по приказу Истинного короля или по настоянию самого Крикса, в счет не шли.

Атрейн задумчиво переводил взгляд с Ингритт на Олриса - а потом обратно.

- Уж не за вами ли, - произнес он, немного помолчав, - охотились те гвиннские разъезды, которые встретились нам утром?

О судьбе этих разъездов он упоминать не стал.

- Думаю, что да. Мы с Олрисом пытались убежать из Марахэна по реке... но нас поймали, а потом мы оказались здесь, - ответила на это девушка.

Атрейн недобро усмехнулся.

- Гвинны, видимо, совсем рехнулись. Столько суматохи, чтобы изловить двоих детей... если, конечно, вы не врете.

- Нэйд хотел взять Ингритт в жены! - встрял в беседу спутник Ингритт, неуклюже поднимаясь на ноги.

- У-гу, - невнятно промычал Атрейн, задумчиво глядя на девушку. - И куда вы думали сбежать? Я полагаю, в Руденбрук?

Пленники коротко переглянулись - и ожесточенно закивали головами. Жест выглядел настолько похожим, что более легкомысленный человек на месте Атрейна не сумел бы удержаться от улыбки. Но рыжеволосый айзелвит только прищурил темные глаза.

- Ну что ж, считайте, что вам повезло... В седле удержитесь? Хотя это неважно. Все равно другого выхода у вас не будет. Тьяви! Развяжи их.

Крикс зашевелился в кресле, постепенно приходя в себя. В самое первое мгновение он удивился, почему вокруг внезапно стало так темно, но потом понял, что все свечи уже догорели, и малиновые угли в догорающей жаровне были единственным источником света в комнате.

Алвинн. Лейда. Олрис. Тайная магия поочередно показала ему всех, о ком он беспокоился. Показала совершенно беспощадно, не интересуясь тем, каких подробностей дан-Энрикс предпочел бы никогда не видеть.

Спина и плечи у дан-Энрикса болели. Отодвинув кресло, энониец перебрался на постель и несколько минут лежал, бездумно глядя в потолок.

"После такого не уснешь" - подумал он, прикрыв глаза.

Открыв их снова, он увидел брызжущее через ставни солнце.

* * *

Обычно по утрам сэр Ирем пребывал в хорошем настроении, но в этот раз он чувствовал странное раздражение и дольше обыкновенного стоял над умывальником, плеская в лицо холодной водой, а потом растирая его жестким полотенцем. Вчерашний вечер в "Черном дрозде" не прошел для него даром. В горле пересохло, а мысли казались мутными, как вода в обмелевшей и заросшей тиной речке. Выпив всю воду, какая нашлась в кувшине на столе, и неопределенно отмахнувшись, когда Лар спросил, желает ли он завтракать, рыцарь спустился вниз.

Меланхолично наблюдая за утренним построением, лорд Ирем размышлял о том, что о попойках со своими офицерами пора забыть. Нравится ему это или нет, но молодость закончилась. Он привык думать, что способен перепить любого собутыльника, а утром встать с кристально ясной головой, но эти времена явно остались в прошлом.

Ирем так погрузился в эти невеселые размышления, что не заметил, как к нему подошел Юлиан Лэр.

- Доброе утро, монсеньор, - вежливо сказал он. В руках у Юлиана были два затупленных меча. Ирем сморгнул от неожиданности, хотя удивляться было нечему - в последние два года они с Лэром часто фехтовали по утрам. Юлиан был достаточно непредсказуемым противником и вместе с тем старательным учеником - два качества, которые довольно редко сочетаются в одном человеке. А главное, Лэр был неглуп и обладал врожденным тактом. Хотя остальные, наблюдая за их утренними поединками, называли Юлиана любимчиком коадъютора, сам Лэр никогда не пытался обратиться к главе Ордена в более фамильярном тоне, чем обычно. Ирем это ценил.

Он машинально взял из рук противника затупленный турнирный меч, и лишь потом почувствовал, что на сей раз ему совсем не хочется сражаться. Поначалу он подумал, что все дело в его состоянии, из-за которого сама мысль о фехтовании - и вообще каких-либо физических усилиях - казалась отвратительной. Но уже в следующий момент, глядя на то, как Лэр легкой, пружинистой походкой идет к центру площадки, огороженной для поединков, Ирем понял, что дело не только в плохом самочувствии. Просто он в первый раз за много лет почувствовал, что может проиграть.

Ирему показалось, что ему на голову внезапно опрокинули ушат воды. Сознание того, что он может бояться поражения, казалось нестерпимо оскорбительным. Примерно к девятнадцати годам сэр Ирем заслужил славу первого меча Империи, и с тех пор все - не исключая его самого - воспринимали его первенство как что-то само собой разумеющееся.

Конечно, кое-что менялось. Когда тебе за сорок, состязаться в быстроте и ловкости с двадцатилетними становится не так-то просто. Коадъютор начал замечать, что его силы постепенно убывают, но решил, что сможет компенсировать это техникой и опытом. А также дисциплиной. Он, который раньше считал ежедневные тренировки уделом бесталанных фехтовальщиков, теперь по два, а то и по три часа в день не выпускал из рук меча. А ведь вдобавок нужно было вникать в дела Ордена, не упуская даже мелочей, и появляться при дворе, где ему приходилось играть роль блестящего и остроумного придворного. А еще следовало, наконец, иметь успех у дам... Ирем не спрашивал себя, стоит ли поддержание собственной репутации таких усилий. Ответ был очевиден. Коадъютор любил свою жизнь такой, как есть, и совершенно не желал, чтобы она менялась.

Но сегодняшнее чувство страха ясно показало, что его усилий недостаточно, чтобы избежать неумолимо наступавших перемен.

Сэр Ирем стиснул зубы, быстро пересек площадку и решительно взмахнул мечом, одновременно салютуя своему противнику и приглашая его начинать. Рыцарь был очень зол. За следующую минуту Юлиан пропустил больше ударов, чем за все их прежние совместные тренировки, и, в конце концов, окончательно смешавшись, позволил Ирему выбить свой меч сравнительно простым приемом.

Кандидаты на площадке разразились громкими приветственными криками. Более чистый и высокий голос Сейлес ясно выделялся среди остальных. Теперь, когда девчонка перестала притворяться юношей и постоянно следить за собой, казалось невозможным, что чиновники из Ордена сразу же не заметили ее обман.

Юлиан сделал такое движение, как будто собирался подобрать свое упавшее оружие, но, встретившись глазами с Иремом, остался на месте.

- Спасибо, монсеньор. Прекрасный бой, - только и сказал он.

Ирем видел растерянность в его глазах, и ему было стыдно.

Он незаметно перевел дыхание, опустив руку с тренировочным мечом. Во время поединка в голове немного прояснилось, но сейчас, когда все было кончено, ноги и руки сделались как будто ватными, и рыцарь чувствовал, как по спине, под безрукавкой и рубашкой, змейками стекают капли пота. Причем летняя жара тут была совершенно ни при чем - сегодняшнее утро выдалось прохладным, с солнцем, тонущем в туманной дымке, и прохладным ветром с моря. Надо было признать, что схватка с Лэром стоила ему небывалого напряжения всех сил.

Как бы там ни было, он снова победил.

Он оставался лучшим. Первый меч имперской гвардии... Сэр Ирем скривил губы, грустно усмехаясь этой мысли. Мечтать о том, что будешь лучшим, хорошо в пятнадцать лет, когда ты думаешь, что твои силы безграничны. Неплохо также оставаться лучшим в тридцать пять, когда ты наслаждаешься сознанием, что превосходишь большинство других людей, и веришь в то, что так будет всегда, поскольку по-другому просто быть не может. Но в сорок пять ты понимаешь, что момент, когда ты все-таки потерпишь поражение, становится только вопросом времени.

Юлиан принял хмурую усмешку каларийца на свой счет. Он виновато улыбнулся и развел руками.

- Вам нужно найти более подходящего противника, мессер... Что скажете насчет дан-Энрикса?

Лорд Ирем вздрогнул. Он полагал, что энониец еще спит в своей комнате наверху, но, проследив за взглядом Юлиана, убедился, что южанин успел встать, одеться и спуститься вниз. На удивление не вовремя... Меченый был последним человеком, с которым Ирем хотел бы сражаться в таком состоянии, как сейчас. В особенности - на глазах у половины Ордена.

Застигнутый врасплох дан-Энрикс промычал что-то нечленораздельное. Он выглядел почти смущенным, и лорд Ирем с опозданием сообразил, что Крикс - не в пример Юлиану и столпившимся в углу площадки кандидатам - ясно видел, чего каларийцу стоила его победа.

Быстро овладев собой, южанин вскинул взгляд на Ирема - и подкупающе открыто улыбнулся.

- В другой раз... Боюсь, вчера я слишком много выпил.

- Скажите лучше, что боитесь проиграть, мессер! - звонко сказала Сейлес. Стоявший рядом с ней молокосос что-то поддакнул. На дан-Энрикса и его фехтовальные таланты парню явно было наплевать с Лаконской колокольни - он просто хотел понравиться своей соседке.

Ирем заскрипел зубами, уже далеко не в первый раз за эти дни почувствовав, что с удовольствием бы придушил Сейлес Ландор собственноручно. Он обернулся к ней, намереваясь резко отчитать девчонку за ее нахальство и покончить с этим балаганом, но в последнюю минуту замер, встретившись глазами с Сейлес. Подобные женские взгляды - сияющие, полные неприкрытого восхищения - сэр Ирем видел уже много раз. Обычно они доставляли ему удовольствие. Но в этот раз рыцарь почувствовал только растерянность.

Высшие, только этого недоставало... Девчонка всю сознательную жизнь мечтала стать воином и вступить в Орден. А сейчас она понимает, что ни в своей провинции, ни здесь, в Адели, она никогда не видела того, кто бы сравнился с Иремом на тренировочной площадке. Да, пока она всего лишь восхищается его талантом в обращении с мечом, но Ирем знал, что от такого восхищения - всего один шаг до того, чтобы наделить его особу всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами и влюбиться в собственные вымыслы. Лорд Ирем понимал, как это происходит. Большинство его подчиненных были в той или иной степени очарованы главой ордена, смотрели ему в рот и сломя голову бросались выполнять любой его приказ. И его это полностью устраивало. Но влюбленная девица - это совсем не то же самое, что какой-нибудь мальчишка из провинции, который спит и видит, как бы отличиться перед коадъютором. Если у Сейлес появятся какие-то иллюзии на его счет, то плохо будет им обоим - и девчонке, которая будет мучиться от собственных фантазий, и самому Ирему, поскольку ему будет очень трудно убедить себя, что он тут совершенно ни при чем.

А значит, такой поворот событий следует предотвратить во что бы то ни стало.

Альды Всеблагие, ну за что ему такая головная боль?..

Сэр Ирем повернулся к Меченому и сказал:

- Простите моих остолопов, принц. Они просто не понимают, о чем говорят. Прошу вас, окажите мне любезность... - рыцарь выразительно кивнул на меч, по-прежнему валяющийся на земле в паре шагов от Юлиана.

Меченый удивленно вскинул брови. Он явно не понимал, с какой стати Ирем, вымотанный предыдущим поединком, настаивает на продолжении. Крикс еще чуть-чуть помедлил, но, однако, все же вышел на площадку и, нагнувшись, подобрал упавший меч.

- Если вы настаиваете, мессер. Но только одну схватку, - сказал он.

"Сейчас тебе будет "непобедимый фехтовальщик"!.." - злорадно подумал Ирем в адрес Сейлес. А потом все мысли вылетели у него из головы. Даже тогда, когда дан-Энриксу было пятнадцать лет, и он был всего-навсего оруженосцем Ирема, поединки с ним требовали от каларийца полной концентрации внимания. Меченый, как и он сам, был прирожденным фехтовальщиком, как будто созданным нарочно для того, чтобы одерживать победы. И в другое время Ирему было бы даже интересно посмотреть, чего дан-Энрикс смог достичь за несколько последних лет.

Крикс сходу удивил его тем, что не стал "прощупывать" противника, а напал сразу, резко и стремительно, заставляя коадъютора кружиться по площадке и навязывая ему совершенно сумасшедший темп. До такой степени был уверен в своих силах, или...? Что именно "или", Ирем додумать не успел - все силы и внимание уходили на то, чтобы крутиться, отбивать удары и атаковать в ответ. Со стороны это, наверное, выглядело удивительно красиво. Удары наносились и парировались в два раза быстрее, чем тогда, когда они сражались с Юлианом. Но при этом Ирем почему-то не чувствовал такой усталости, как в том бою. Ни напряжения, ни натянутых до предела нервов... просто быстрое движение, как будто бы он танцевал "грассенду" в императорском дворце. Отбив очередной удар, Ирем внезапно понял, почему сражаться с Криксом было проще, чем с Лэром несколько минут назад. "Он не дерется. Он... танцует, - промелькнуло в голове у коадъютора. - Это просто спектакль... представление для кандидатов".

Ирем заскрипел зубами, понимая, что никто, кроме него, в упор не замечает, что творится на площадке. Кандидаты, которые вначале замерли, в оцепенении следя за небывалым зрелищем, теперь, придя в себя, хлопали и вопили от восторга, как зрители на скачках или на турнире. Фехтовальщики... мать вашу...

Ирему захотелось прямо посреди очередной серии стремительных атак опустить меч и рявкнуть: "Хватит!".

Казалось, Меченый услышал его мысли. Или, может, сам решил, что они с Иремом уже достаточно повеселили публику. Под удар Меченый подставился красиво - так, что в другое время коадъютор мог бы сам поверить в то, что все произошло случайно. Ирем едва задел камизу своего противника скругленным острием меча. В разгаре боя этого касания, конечно, можно было не заметить. Но, поскольку никакого "боя" не было, южанин сразу же остановился. Улыбнулся, чуть развел руками.

- Победа ваша, монсеньор.

Зрители прямо-таки выли от восторга.

- Нам нужно поговорить, - деревянным голосом сказал лорд Ирем. Альды свидетели, если дан-Энрикс полагает, что его противник ничего не понял, как те олухи, которые до вечера будут рассказывать друг другу о "великолепном поединке", то он очень ошибается. А если он считает, что Ирем все понял, но при этом примет его выходку как должное - то это просто оскорбительно.

Пока они шли через двор, Ирем молчал. Заговорил только тогда, когда они вошли в прохладный, светлый холл Адельстана, и коадъютор убедился, что рядом нет лишних ушей.

- Что это было, Рикс? - холодно спросил он, глядя на собеседника в упор. "Только попробуй притвориться, что не понимаешь, о чем я говорю. Получишь по шее, будь ты хоть трижды Эвеллир".

Но Ирем недооценил дан-Энрикса. Он по привычке относился к нему как к тому мальчишке, который был его оруженосцем. Тот дан-Энрикс в самом деле притворился бы непонимающим. А может, начал бы оправдываться. Этот - спокойно выдержал взгляд рыцаря.

- Я думал, что это и так понятно, - негромко сказал он.

Лорд Ирем скрестил руки на груди.

- Ты полагаешь, я нуждаюсь в твоих одолжениях, чтобы поддерживать свой авторитет?.. Я что-то не припоминаю, чтобы я когда-нибудь просил тебя о подобных услугах. А навязываться людям со своей помощью, когда они об этом не просили - крайне дурной тон. Когда надумаешь в следующий раз сделать для меня нечто подобное - попробуй для начала выяснить, что я об этом думаю.

В лице дан-Энрикса не дрогнул ни единый мускул.

- А почему ты так уверен, что я сделал это для тебя?

- А для кого?

- Для них, - сказал дан-Энрикс, мотнув головой в сторону лестницы, ведущей на жилой этаж. - Им было важно, чтобы ты победил. Уж я-то знаю. Потому что мне бы тоже было важно.

Раздражение Ирема куда-то схлынуло. Он тяжело вздохнул.

- В этом-то и беда. Ты видел эту... Сейлес? Видел, как она на меня смотрела?.. Альды Всеблагие! Я надеялся, что она хоть немного поостынет, когда обнаружит, что я тоже могу проиграть. А ты мне все испортил! Надо было наплевать на справедливость и отослать ее домой. - Рыцарь ожесточенно потер лоб. - А теперь, видимо, придется принять ее в гвардию. Она ведь превосходит большинство наших кандидатов, если отказать, то скажут, что отбор был предвзятым. И будут правы... Но, положим, она станет рыцарем. А дальше что? Куда ее девать? Не мне тебе рассказывать - смысл существования орденских эмиссаров в том, что они представляют власть Валларикса. Их должны слушаться беспрекословно. Но большинству мужчин амбиции не позволят беспрекословно подчиняться женщине. Значит, Ландор должна будет добиться этого своими силами. Честно сказать, я не хотел бы быть на ее месте. Это все равно, что выбросить человека из лодки на середине реки - хочешь плыви, хочешь тони, дело твое...

Дан-Энрикс на мгновение задумался.

- Можно послать ее в Гверр, к Лейде Гефэйр. Или в Бейн-Арилль, к Галатее Ресс. Уж там-то никто не посмеет смотреть на нее косо. В конце концов, можно назначить Сейлес в личную охрану королевы. Очень удобно: она сможет постоянно находиться рядом с королевой, и никто даже не заикнется насчет нарушения приличий.

Лорд Ирем сразу оценил все преимущества предложенного Криксом плана, и невольно подосадовал, что не додумался до подобного решения самостоятельно. В отличие от Валларикса, не придававшего значения тому, кто будет охранять его жену, сэр Ирем полагал, что люди - всегда просто люди. Если рядом с королевой постоянно будут находиться одни и те же рыцари, она может рано или поздно незаметно для себя увлечься кем-нибудь из них. Поэтому охрана королевы состояла из постоянно сменяющих друг друга гвардейцев, и все они получали самые точные инструкции относительно того, как следует себя вести. Сейлес - совсем другое дело. Она могла бы стать личным телохранителем королевы и, возможно, несменяемым главой ее охраны - разумеется, после соответствующей подготовки.

- Стража королевы - это очень интересно, - сказал Ирем вслух. - Чему ты улыбаешься?..

- Да так.

- А все-таки?

Меченый откровенно рассмеялся.

- Ты только что сетовал, что ты не представляешь, как бы от нее избавиться, однако сходу отмел варианты с Гверром и Бейн-Ариллем, и собираешься отправить ее во дворец, где будешь сталкиваться с этой Сейлес каждый день.

Лорд Ирем усмехнулся.

- Каждому из нас приходится идти на жертвы. В интересах трона и Династии.

- Ну разумеется.

* * *

Олрис всегда считал, что Руденбрук должен быть замком вроде Марахэна, но на деле оказалось, что он больше похож на небольшой, хорошо укрепленный город, окруженный фермами и деревнями. В этом городе кипела жизнь - даже такой неопытный человек, как Олрис, сразу понял, что здесь шла подготовка к весеннему наступлению на Марахэн. Обитатели Руденбрука были слишком заняты, чтобы обращать внимание на привезенного Атрейном гвинна. Может быть, они бы проявили к нему больше интереса, если бы узнали, что он был оруженосцем Дакриса, но Олрис с Ингритт сговорились умолчать об этом обстоятельстве и выдать его за обычного конюшенного мальчика - благо большую часть сознательной жизни он действительно ходил в лошадьми. В результате Олрис оказался на конюшнях лорда Уриенса, и все пересуды, вызванные его появлением, довольно быстро стихли. Его просто перестали замечать. Когда он появлялся на огромной кухне Уриенса, где в любое время суток торчали солдаты Истинного короля, то ему без вопросов наливали миску супа, поручений, подзатыльников и окриков он получал не больше и не меньше, чем подростки-айзелвиты, постоянно ошивавшиеся на конюшнях, а в остальном ему позволили устраиваться так, как он считает нужным.

Олрис поселился с парнем, которого звали Янос. Они вместе ночевали в пустом стойле, на охапке сена, поверх которой валялись старые попоны. Эта постель выглядела довольно жалко, зато спать на ней было удобно и тепло. По ночам, завернувшись в плащ и вдыхая запах лошадей, сухой травы и старой кожи, Олрис вспоминал о Марахэне - не о Дакрисе и остальных гвардейцах, а о крепости, в которой он вырос. В последние годы в Марахэне он почти не вспоминал о своей матери, но теперь думал о ней почти каждую ночь. По утрам Олрис стыдился этих мыслей. Ладно бы он тревожился из-за того, что теперь будет с матерью и не захочет ли Рыжебородый сорвать на ней злость на Ингритт - в этом не было бы ничего особенного, но он просто сожалел о том, что не успел проститься с ней перед побегом и не может ее увидеть. Это было унизительно. Мужчина может беспокоиться за своих близких, но уж точно не скучать, какмаленький, и не предаваться жалости к себе. Все это только подтверждало то, что Олрис понял еще на Драконьем острове: воина и мужчины из него не выйдет. Он имел возможность оказаться в королевской гвардии, а вместо этого вернулся к тому, с чего начал - к чистке лошадей и выгребанию навоза. Ни на что другое он, по-видимому, не годен.

В ту ночь, когда Меченый вернулся в Руденбрук, Олрис лежал рядом со спящим Яносом и думал обо всем подряд - о Ролане, Драконьем острове и своей матери, о войске Истинного короля и, наконец, о том, что сейчас должна делать Ингритт. Может, она ужинает в общем зале или спит, но вероятнее всего - до сих пор помогает в госпитале надменному, прямому, как сухая палка, старику, которого здесь звали Алинардом.

Внезапно дверца денника открылась, и Олрис зажмурился от света фонаря, который с непривычки показался ему ослепительным. Невыспавшийся Янос заворочался и застонал, пытаясь прикрыть глаза рукой. Приподнявшись на локте, Олрис увидел молодого айзелвита в куртке из вареной кожи.

- Поднимайся, гвинн, - распорядился тот, глядя на него сверху вниз. - Тебя хочет видеть Меченый.

Олрис почувствовал, что во рту у него мгновенно пересохло. Он знал, что Меченый уехал несколько недель назад и должен был вот-вот вернуться. Предполагаемое время его возвращения постоянно обсуждалось в караулке и на кухне. После десяти дней жизни в Руденбруке Олрису вообще начало казаться, что айзелвиты не способны разговаривать о чем-нибудь, по меньшей мере двадцать раз не помянув дан-Энрикса. Меченый то, Меченый се, а помните, что Меченый сказал тогда-то и тогда-то?.. Олрис не понимал, с какой стати эти люди без конца болтают о Меченом, и его это раздражало. Ингритт разделяла его чувства. "Такое ощущение, что они в него влюблены, все до единого! - сердито сказала она Олрису в одну из их последних встреч. - Если бы я верила во всю эту болтовню о магии, я бы сказала, что он их околдовал". Упоминание о магии заставило Олриса вздрогнуть. Ему вспомнилось то чувство, которое он испытывал, когда видел адхаров Олварга. Вспомнил самого короля - его холодные, белесые глаза, которые почти всегда смотрели сквозь тебя, так, как иные люди смотрят на собаку или насекомое. Но если уж Олваргу все-таки случалось обратить на кого-нибудь свое внимание, то его взгляд пронзал тебя насквозь, как ледяной кинжал. В подобные моменты становилось ясно, что он видит все твои слабости, сомнения и страхи. Олрис никогда ни с кем не говорил об этом, но в глубине души он всегда знал, что это магия. Знал с того дня, когда впервые подержал стремя королю - за много лет до того, как увидел Драконий остров, засохшую кровь на лице Олварга и капельки воды на серповидном лезвии, совсем недавно оборвавшем чью-то жизнь.

Нравилось это Ингритт или нет, но магия действительно существовала. Находясь рядом с Олваргом или с его адхарами, нельзя было не ощущать ее присутствия. Бакко считал, что только дурак не станет пользоваться силой, которая принесет тебе победу. Уж кто-то, а Бакко не был трусом и слюнтяем, неспособным убить человека. Он по праву заслужил свое место на Холме. Возможно, то чувство, которое Олрису внушали адхары и король, было очередным доказательством его никчемности и слабости - но сути дела это не меняло. Олрис ненавидел адхаров и ненавидел магию. И если Меченый действительно был магом, Олрис знал, что предпочтет держаться от него как можно дальше.

Известие о том, что Меченый вернулся в крепость и зачем-то требует его к себе, показалось ему пугающим.

- Зачем я ему нужен?.. - спросил Олрис айзелвита, все еще стоявшего в дверях.

- Спроси у него самого, - отрезал тот. - Давай, гвинн, шевелись! Я не намерен торчать здесь всю ночь.

Олрис поднялся, нервно оглядел свою помятую одежду и стряхнул приставшие к штанам травинки. Потом подумал, что его отросшие и всклоченные волосы должны напоминать свалявшуюся овечью шкуру, и попытался пригладить их ладонью. Айзелвит пренебрежительно фыркнул.

- Хватит прихорашиваться, вряд ли Меченого интересует твой внешний вид. Пошли.

- Удачи, - сказал Янос ему в спину. В его голосе явственно слышалась зависть. Он наверняка хотел бы оказаться на месте Олриса, а потом похваляться тем, что говорил с дан-Энриксом с глазу на глаз. Но Янос никогда не видел Олварга и не был на Драконьем острове...

Айзелвит нетерпеливо махнул фонарем.

- Живее, гвинн. Никто тебя не съест. По-моему, Меченый просто хочет расспросить тебя о Марахэне.

Олрис подумал, что он, вероятно, выглядел довольно жалко, если даже этот грубоватый парень попытался как-то подбодрить его. Он постарался напустить на себя безразличный вид и вышел из конюшни вслед за айзелвитом. Снаружи было холодно и ветрено, а в воздухе кружились белые мушки снега, казавшиеся золотистыми при свете фонаря. Первый снег выпал еще тогда, когда отряд Атрейна возвращался в Руденбрук, но он растаял уже через несколько часов. Сейчас снег покрывал весь двор. Олриса, только что выбравшегося из теплой постели, быстро начало знобить. Он спрятал руки в рукава, от всей души желая, чтобы Меченый никогда не возвращался в Руденбрук.

Олрис не спрашивал у своего провожатого, куда они идут. Прожив в крепости десять дней, он уже знал, что Меченый занимал примыкающую к госпиталю угловую башню, выпирающую из стен замка, как нарост на дереве, и буквально нависавшую над берегом реки. Со стороны она казалась холодной и угрюмой, как и большая часть местных построек. Айзелвиты называли эту башню Ландес Баэлинд, Скала-над-Линдом. Нижние этажи башни использовались как складские помещения, а комнаты дан-Энрикса располагались на самом верху. Олрис никогда бы не подумал, что ему когда-нибудь удастся побывать внутри. Возможно, в других обстоятельствах он даже ощутил бы любопытство, но сейчас ему было не до того.

Пока они с сопровождающим поднимались на вершину башни, сердце Олриса колотилось все сильнее, и отнюдь не потому, что лестница была слишком крутой. Перед глазами Олриса стоял король - такой, каким он был в то утро на Драконьем острове. С жестоким и одновременно безразличным взглядом, окутанный своей жуткой магией, как темным облаком. Но для короля Олрис был пустым местом, просто безымянным мальчиком-слугой, способным выполнить простой приказ - например, полить ему на руки воды из бурдюка. Он не посылал за Олрисом своих людей и не собирался с ним беседовать. В отличие от Крикса. "Ну почему этот Меченый не мог просто оставить меня в покое? - думал Олрис, чувствуя сосущий холодок под ложечкой. - На кой я ему сдался?!"

Дверь наверху никем не охранялась и вдобавок к этому была не заперта. Но Олрис не успел удивиться этому обстоятельству, так как сопровождавший его айзелвит распахнул створку и буквально втолкнул его внутрь, словно Олрис собирался убежать. В первую секунду Олрис разглядел только огромный стол, заваленный самыми разными предметами, и темный силуэт мужчины, стоявшего спиной к двери и ворошившего дрова в камине длинной кочергой. Когда они вошли, мужчина обернулся. Огонь из камина давал слишком мало света, но все равно было видно, что он озадаченно нахмурился.

- Это еще что?.. - спросил Меченый вслух.

- Я привел гвинна, Крикс, - доложил его провожатый после небольшой заминки. - Ты ведь сам сказал, что хочешь его видеть.

Олрис почувствовал надежду, что произошла какая-то ошибка, и сейчас его просто отошлют назад. Меченый устало потер лоб - Олрису показалось, что он различает в полумраке знаменитое клеймо.

- Я сказал, "надо будет с ним поговорить". Я не имел в виду, что следует сейчас же вытащить парня из постели и вести его сюда. Ладно, не важно... Раз уж ты его привел, пусть остается здесь. А ты иди.

- Может быть, мне сходить на кухню и сказать, чтобы тебе принесли поесть? - в голосе дозорного слышалось искреннее беспокойство. Олрис не мог представить, чтобы кто-то из гвардейцев в Марахэне беспокоился из-за того, поужинал ли Рыжебородый.

Меченый качнул головой.

- Спасибо, я не голоден. Иди.

Когда дозорный вышел, Меченый перевел взгляд на Олриса, не сделавшего ни одного шага внутрь комнаты.

- Здесь не топили со дня моего отъезда, - отрывисто сказал он. - Ты замерзнешь насмерть, если будешь торчать у двери. Иди сюда и сядь за стол.

Чувствуя себя совершенно сбитым с толку, Олрис выполнил приказ и занял кресло, находившееся поближе к очагу. Дрова в камине постепенно разгорались, и Олрису показалось, что ему на плечи набросили меховое одеяло. Крикс поочередно зажег свечи в нескольких подсвечниках, стоявших на столе. Стало значительно светлее. Теперь Олрис мог бы, при желании, рассмотреть жилище Меченого, но сейчас его куда больше занимал хозяин комнаты.

Мужчина не спешил садиться и смотрел на него сверху вниз, задумчиво барабаня пальцами по столешнице. Теперь Олрис смог разглядеть его гораздо лучше. Лицо с широким лбом, запавшими щеками и четко очерченными скулами казалось усталым. Кожа у Меченого была смуглой и обветренной, как у крестьянина, который целый день работает в поле под палящим солнцем, а волосы были темнее, чем у любого из людей, которых Олрис встречал раньше. Определить его возраст было сложно - Криксу с равной вероятностью могло быть и двадцать пять, и тридцать лет. Олрис впервые видел, чтобы взрослый мужчина не носил усов и бороды - вместо них верхнюю губу и подбородок Меченого покрывала темная щетина. Но сильнее всего Олриса поразили светлые, каре-зеленые глаза, в которых отражались отблески огня. "Может, он оборотень или еще что-нибудь похуже" - промелькнуло в голове у Олриса.

Меченый чуть заметно улыбнулся и, придвинув себе кресло, сел напротив гостя.

- Тебя зовут Олрис, верно?.. - спросил он.

Парень кивнул.

- Кем ты был в Марахэне, Олрис?

- Конюхом, - ответил он. В зеленоватых глазах Меченого танцевали отблески свечей. Олрису показалось, что мужчина понимает, что он лжет, поэтому он поспешил переключиться на ту часть своей истории, в которой был уверен. - Я сбежал из Марахэна вместе с Ингритт. Нэйд влюбился в нее, когда она лечила ему ногу. Он сказал...

Меченый жестом остановил его.

- Об этом я спрошу у Ингритт. Лучше расскажи мне о себе. Вы с Ингритт были близкими друзьями?

- Да, - ответил Олрис, и опять почувствовал себя неловко, вспомнив, как Ингритт целый год не разговаривала с ним после гибели Ролана. - То есть, на самом деле, мы с ней часто ссорились. Но это... это все не очень интересно.

- Нет, совсем наоборот. Я бы хотел послушать, - голос Меченого звучал твердо - не приказ, но очень близко к этому. Олрис удивленно заморгал. Было предельно очевидно, что дан-Энрикс просит его рассказать о дружбе с Ингритт не из вежливости - с какой стати человеку вроде Меченого попусту расшаркиваться перед мальчиком с конюшни?.. Но тогда - зачем?

- Ну... хммм... мы с Ингритт знали друг друга с детства. Она старше меня почти на два года. Раньше ей часто нравилось меня дразнить, - неловко начал Олрис, тщательно обдумывая каждое слово и боясь случайно ляпнуть что-нибудь не то.

Идя в Ландес Баэлинд, он ожидал, что Меченый будет расспрашивать его о том, хорошо ли укреплен Марахэн и сколько там солдат, много ли в крепости запасов пищи и воды, и все тому подобное. Но оказалось, Меченого это совершенно не интересует. Зато он внимательно слушает о том, как Ролан просил Ингритт раздобыть лекарство для его больной ноги и пересказывал ей слухи о возвращении Истинного короля. Олрис обнаружил, что дан-Энрикс обладает удивительным талантом слушать и задавать вопросы. Он не успел оглянуться, как рассказал собеседнику о том, что в качестве награды за молчание попросил Ролана выковать ему нож, а это потянуло за собой историю о том, что он хотел убить Рыжебородого. Олрис никогда не говорил о Мяснике и своей матери ни с Роланом, ни с Ингритт, ни с кем-нибудь другим - отчасти потому, что большинство жителей Марахэна знали все и без его рассказов, но прежде всего, конечно, потому, что до сегодняшнего дня он посчитал бы позорным обсуждать такие вещи вслух. Но сейчас он с удивлением обнаружил, что доверяет свои самые тайные мысли человеку, которого видит впервые в жизни, и при всем при том практически не чувствует неловкости.

Еще немного - и он бы признался в том, что после драки с Фрейном его сделали оруженосцем Дакриса, и он пробыл им последние полтора года. Пожалуй, он бы рассказал дан-Энриксу даже про поездку на Драконий остров, но в этот момент у Олриса довольно громко забурчало в животе.

- Ты голоден?.. – осведомился Меченый.

Олрис покачал головой, пытаясь притвориться безразличным, но его взгляд, вспыхнувший при упоминании о еде, выдавал истинное положение вещей.

На самом деле, Олрис не был голоден – по крайней мере, не в том смысле, в котором это слово употребляли в Марахэне. Всего несколько часов назад он поужинал луковой похлебкой с сухарями и целой миской тушеного мяса и бобов, запив эту еду разбавленным вином и закусив большой краюхой хлеба. Но в последнее время есть ему хотелось постоянно. Наступающее после каждой трапезы чувство сытости и внутреннего удовлетворения теперь длилось не больше часа, а потом Олрис снова ощущал, что он не прочь перекусить. Ингритт считала, что это нормально, потому что он растет, но Олрис все равно стеснялся собственной прожорливости.

Меченый встал и потянулся к сваленным на край стола седельным сумкам.

– Подожди. Думаю, у меня найдётся кое-что для тебя.

Олрис следил за ним с растущим интересом, не решаясь до конца поверить в то, что Меченый действительно намерен его чем-то угощать, как будто Олрис был здесь гостем, а не мальчиком с конюшни, вызванным, чтобы ответить на вопросы Крикса.

Меченый достал из сумки флягу, а затем выложил на стол кусок пирога, завернутый в полотняную салфетку.

- Не самый плотный ужин, но боюсь, что это все, что у меня осталось от того, что я взял с собой в дорогу, - улыбнулся Меченый. – Угощайся.

От лежащего на салфетке пирога шел умопомрачительный запах мёда и каких-то незнакомых специй. Рот Олриса тут же наполнился слюной.

- А вы? – все-таки поинтересовался он.

- Я съел по крайней мере втрое больше, чем привёз с собой, - усмехнулся Крикс. – Кроме того, я не настолько люблю сладкое... Так что он твой.

Олрис не заставил себя упрашивать и тут же откусил большой кусок. Он сразу понял, что никогда в жизни не пробовал ничего подобного. Тесто, щедро пропитанное медом, прямо-таки таяло во рту, замешанных в пирог орехов и изюма могло бы хватить на три таких куска, как тот, который он держал в руке, а пряная острота добавленных в тесто специй навевала смутные образы каких-то дальних, фантастических, совершенно небывалых стран. Олрис даже зажмурился, смакуя небывалые ощущения.

- Вот это да!.. – выдохнул он, совсем забыв о том, где он находится.

Но Меченый, похоже, не считал, что он ведёт себя неподобающе.

- У Аденора превосходный повар, - согласился он. Олрис чуть было не спросил, кто такой Аденор, но потом посчитал, что это будет уже слишком.

Меченый встряхнул флягу, проверяя, сколько в ней осталось вина, и, взяв два пустых кубка, разлил остаток на две части. Один из кубков он поставил перед Олрисом, а из другого отпил сам.

Олрис попробовал представить, как будет рассказывать об этом Яносу и Ингритт, но сейчас же понял, что никто из них никогда в жизни ему не поверит. Он бы тоже не поверил, вздумай тот же Янос заявить, что пил вино с самим дан-Энриксом.

Когда он взял свой кубок, Олрис вдруг подумал, что это вино было привезено не просто откуда-то издалека, а из совсем другого мира, и у него на мгновение перехватило дух.

Вино другого мира оказалось терпким и густым. Если бы не медовая коврижка, которую он ел до этого, это вино, скорее всего, показалось бы ему еще и сладким. Олрис с сожалением отметил, что вина дан-Энрикс налил ему совсем немного, вылив большую часть остававшегося во фляге в свой бокал. Мысль о том, что Меченый считает его ребенком, слегка подпортила торжественность момента. Впрочем, Олрис быстро обнаружил, что вино из фляжки Крикса было крепче тех, к которым он привык в Руденбруке или в Марахэне. От первых же глотков по телу растеклось уютное, почти домашнее тепло. Ощущение было таким приятным, что Олрис испугался, что вот-вот заснёт прямо на кресле у камина.

Меченый взглянул на него сверху вниз и сказал :

- Уже поздно. Об остальном поговорим когда-нибудь потом. Допивай и иди к себе. Дойдёшь без факела?..

- Конечно! – сказал Олрис, проглотив последний кусочек пирога и едва удержавшись, чтобы не собрать оставшиеся на салфетки крошки.

Меченый кивнул.

- Отлично. Что ж, спасибо, что ответил на мои вопросы.

Олрис понял намёк и встал. Самым разумным, безусловно, было поблагодарить дан-Энрикса за угощение и оставить хозяина комнаты одного, но любопытство пересилило – недаром Ингритт говорила, что Олрис не умеет держать язык за зубами.

- Я все-таки не понимаю, господин, - сказал он вслух. – Зачем вам было тратить столько времени на то, чтобы выслушивать всю эту... ерунду? Это же не имеет никакого отношения ни к Марахэну, ни к войне, ни к Истинному королю.

- Считай, что у меня были личные причины интересоваться всеми этими вещами, - сказал Крикс. Голос дан-Энрикса звучал доброжелательно, но недвусмысленно показывал, что углубляться в эту тему Меченый не собирается. – Спокойной ночи, Олрис.

"Что еще за "личные причины"?.. - думал Олрис, выходя из башни. - Неужели он хотел сказать, что он интересуется не тем, что я могу сказать о Марахэне или Олварге, а лично мной? Не может быть. Он меня вообще впервые видит! Или...?!"

Олрису внезапно вспомнилось, как в детстве он не отставал от матери, пытаясь выяснить, кем был его отец. Но, сколько он ни донимал ее вопросами, он так и не дождался даже самого туманного ответа. Олрис привык вглядываться в каждого мужчину в крепости или в деревне и гадать, уж не ему ли он обязан своим появлением на свет. Сейчас он впервые подумал - а с чего он вообще решил, что его отцом был кто-нибудь из гвиннов? Может, мать потому и опасалась говорить о нем, что он был айзелвитом. Или даже...

"Глупо! - сказал себе Олрис, рассердившись на себя за эту детскую идею. - Даже если Меченому тридцать лет, он слишком молод, чтобы быть моим отцом".

Но сердце у него все равно билось чаще, чем обычно. Добравшись до конюшни и устроившись под рваным одеялом рядом с Яносом, Олрис мгновенно провалился в сон.

Проснувшись на следующее утро, он сразу же вспомнил о вчерашнем разговоре с Криксом. Янос жаждал вытянуть из него все подробности, но Олрис притворился, что ему надо бежать, и ускользнул от его надоедливых расспросов. По непонятной ему самому причине ему совершенно не хотелось с кем-то обсуждать вчерашний вечер. Вплоть до самого вечера ему благополучно удавалось не вступать ни с кем в беседы, бегая по разным поручениям или седлая лошадей, но в ту минуту, когда он столкнулся в кухне с Ингритт, избежать беседы стало невозможно.

- Ты его уже видел? Крикса?.. - голос Ингритт показался Олрису взволнованным.

- Может, сначала возьмем что-нибудь поесть, а уж потом поговорим о Меченом? - проворчал Олрис, чувствуя, как живот бурчит от соблазнительного аромата теплого хлеба и мясной похлебки.

- Возьми себе, я не хочу, - нетерпеливо сказала Ингритт. - Сегодня он приходил в госпиталь.

Вопреки всякой логике, Олрис почувствовал укол разочарования. Он думал, Ингритт, как и Янос, хочет послушать о его встрече с Меченым, а оказалось, ей, напротив, не терпелось рассказать что-то свое.

- ...Он пришел с самого утра. Прямо с порога спросил Алинарда, как дела, и они вместе пошли к тому парню, которому обожгло лицо и кисть. Помнишь, я говорила?

- Подмастерье кузнеца? - довольно кислым тоном спросил Олрис.

- Да, - кивнула Ингритт. В последнюю встречу она прожужжала Олрису все уши разговорами об этом Мареке, и Олрис, хотя и сочувствовал его беде, начал испытывать странное раздражение при мысли, что Ингритт так много возится с каким-то подмастерьем. - Мы, разумеется, давали ему болеутоляющие, но он все равно стонал часами напролет. А потом, уже ночью, в госпиталь пришел айзелвит, который заявил, что Меченый вернулся, и передал Алинарду коробочку с серым порошком, который он назвал люцером. Он сказал, что Меченый просил спокойно тратить порошок - он привез столько, что должно хватить на год вперед. Алинард велел Мареку открыть рот и втер щепотку порошка ему в десну. Тот почти сразу перестал стонать, а Алинард так обрадовался, что чуть не пустился в пляс. Сказал, что он уже забыл, насколько легче жить, когда под рукой есть люцер. Я спросила, что это такое, и Алинард сказал, что это очень сильное болеутоляющее, которое можно достать только в их мире, и что недавно Меченый отправился за ним, а теперь вот вернулся и привез люцер с собой. Ты представляешь? Он действительно может ходить между мирами!

- И не только он, - пробормотал Олрис, думая о Бакко и адхарах.

- Что?..

- Неважно. Говоришь, дан-Энрикс пришел в госпиталь?.. - спросил Олрис, надеясь ее отвлечь.

- Ну да. К тому моменту действие люцера уже почти кончилось, и Марек умолял Алинарда дать ему вторую дозу. Алинард спорил, говорил, что люцер нельзя принимать так часто, но, кажется, на самом деле он не знал, что ему делать. Это действительно очень трудно - видеть, как кто-нибудь мучается так, как Марек, и при этом знать, что нужно только дать ему щепотку порошка, чтобы он тут же перестал страдать от боли. А потом пришел дан-Энрикс. Он захотел снять повязку и посмотреть, как заживают ожоги. Алинард послал меня за чистыми бинтами. Когда я их принесла, Меченый посмотрел на меня, улыбнулся и сказал - "Ты, должно быть, Ингритт? Сегодня ночью я говорил с твоим другом, Олрисом. Он много о тебе рассказывал". А что, ты правда много обо мне рассказывал?

- Я только отвечал на его вопросы.

- Понятно. В общем, Марек понял, что мы собираемся менять повязку, и опять начал канючить, чтобы мы дали ему люцер. Алинард посмотрел на Крикса и спросил о чем-то на их языке. Я думаю, он сказал он что-то вроде - "может быть, дадим ему еще чуть-чуть? Наверняка ему это не повредит". Хорошо, что меня никто не спрашивал, что делать. Когда мы меняли повязки, парень так жутко кричал, что мне всегда хотелось оказаться где-нибудь подальше. А дан-Энрикс посмотрел на него и сказал - "Люцер тебе пока не нужен. Обещаю, в этот раз тебе будет не так больно, как обычно". А потом они с Алинардом поменяли ему повязку. В полной тишине. Потом дан-Энрикс еще немного побыл в госпитале и поговорил со всеми нашими больными. Знаешь... я почти готова поверить в то, что он и правда маг. Они просили его посидеть рядом, брали его за руку - я до сих пор не понимаю, почему он позволял им это делать. Но самое главное, что после этого многим из них и в самом деле стало лучше.

Олрис почесал нос. Нельзя сказать, что он не слушал Ингритт или же не придавал ее словам значения - но при этом он все время думал о своем.

- А ты не знаешь, сколько ему лет?.. - спросил он девушку. Странное дело, но она ничуть не удивилась этому вопросу.

- Около двадцати. Я спрашивала Алинарда - он знал дан-Энрикса еще подростком.

- Около двадцати?! - повторил Олрис. Разочарование было так велико, что Олрис не сумел его скрыть. - Я думал, он гораздо старше.

Девушка кивнула.

- Думаю, это из-за шрама и клейма. Алинард говорит, Меченый оказался на войне, когда ему было меньше четырнадцати лет. - Ингритт тряхнула головой. - Хотела бы я знать, кто он на самом деле, этот Крикс!

- Я тоже, - согласился Олрис.

"И я собираюсь это выяснить" - добавил он мысленно. Оказалось, магия имеет странную особенность - если она не пугает тебя до смерти и не внушает желания бежать как можно дальше, то притягивает, как магнит.

XXV

Несмотря на твердое решение узнать о Меченом и его магии как можно больше, в те несколько дней, которые последовали за приездом Крикса в Руденбрук, Олрис узнал о нем не так уж много.

Меченый почти каждый день бывает в лазарете.

Меченый обедает в покоях Истинного короля.

Меченый любит подниматься засветло, седлать свою кобылу и предпринимать одинокие верховые прогулки по окрестностям Руденбрука. Иногда он управлялся с лошадью самостоятельно, а иногда будил спавших в конюшне Олриса и Яноса. В такие дни они вставали, и, зевая во весь рот, седлали лошадь Крикса - тонконогую гнедую шестилетку - а потом ложились досыпать и поднимались снова, только когда лорд дан-Энрикс возвращался со своей прогулки.

Янос чаще всего дрых так, что его можно было добудиться только на пожар, но Олрис спал довольно чутко. Как-то раз, уже после отъезда Меченого, он проснулся с четким ощущением, что на конюшне кто-то есть. Сначала ему показалось, что дан-Энрикс возвратился раньше, чем обычно, но потом он понял, что ошибся. Человек, вошедший на конюшню, двигался совсем не так, как Меченый, и, судя по всему, старался производить как можно меньше шума.

Олрис тихо встал и выглянул наружу через стенку денника. При свете фонаря, который он наполнил маслом и зажег каких-то полчаса назад, Олрис увидел тонкую и гибкую фигуру, закутанную в черный, опушенный мехом плащ. И этот плащ, и движения незнакомки не оставляли никаких сомнений в том, что это женщина.

Олрис пнул Яноса ногой. Тот попытался отодвинуться к стене и поплотнее завернуться в плащ, но Олрис пнул его опять.

- Вставай! - прошипел он. - Хватит храпеть! Мне нужна твоя помощь.

Янос открыл глаза и встал, моргая, как сова.

- Что там еще?.. - простонал он.

- Иди сюда. Тут какая-то женщина. Я никогда раньше ее не видел. Может быть, она воровка?

Янос подошел к нему и заглянул ему через плечо.

- Разуй глаза, - угрюмо сказал он. - Какая же она воровка? Это леди. Посмотри на ее накидку... один мех стоит дороже, чем любая из здешних лошадей. Надо пойти, спросить ее, не нужно ли ей чем-нибудь помочь.

Но ни один из них так и не двинулся со своего места, потому что незнакомка нервным жестом откинула свой обшитый мехом капюшон, и стало видно бледное, как будто бы полупрозрачное лицо и темную растрепанную косу из пары десятков прядей. Олрису показалось, что она не старше Ингритт. Но, пожалуй, эта девушка была гораздо красивее Ингритт... тонкие черты лица, огромные глаза под темными, вразлет, бровями, и высокий белый лоб - Олрис бы в жизни не поверил, что такие девушки встречаются на самом деле, а не только в песнях, которые исполняют на пирах. Пару секунд он с изумлением таращил на нее глаза. Потом ему подумалось, что бы сказала Ингритт, если бы могла увидеть, как он стоит тут и пялится на незнакомую девицу, как баран, только из-за того, что у нее длинная шея и пушистые ресницы. "Я не лучше Нэйда!.." - с отвращением подумал он.

- Это Таира! Дочка лорда Уриенса. Ой-ей-ей, что теперь будет!.. - пробормотал топчущийся рядом Янос то ли с ужасом, то ли с восторгом.

- Что она здесь делает в такую рань? - недоуменно спросил Олрис. Янос придвинулся так близко, что почти прижал губы к его уху, и зашептал, щекоча щеку Олриса своим дыханием:

- Уриенс мечтает выдать дочь за Истинного короля, но говорят, что ей больше по вкусу Меченый. Шани, ее горничная, рассказала Нэнье, что леди Таира только о дан-Энриксе и думает. Пока он не уехал, их места за столом лорда Уриенса были рядом... Шани говорит, что Меченый очень учтивый кавалер - всегда вставал, когда Таира или ее мать входили в комнату... а еще он не сводил с Таиры глаз, когда ему казалось, что она не видит. Говорят, Таира все ждала, что он попросит у отца ее руки, а он уехал, не сказав ей ни словечка. Спорим, что она пришла сюда нарочно для того, чтобы застать его одного и объясниться с ним начистоту!

Олрис оттолкнул Яноса локтем.

- Хватит на меня пыхтеть! Вечно ты сплетничаешь, как... - Олрис хотел добавить "как девчонка", но потом представил, как бы Ингритт отнеслась к подобному сравнению, и прикусил язык. - Не понимаю, для чего Таире пробираться на конюшню, если она в любой момент может увидеться с Меченым в замке? - спросил он, не удержавшись, хотя было совершенно очевидно, что из Яноса сейчас извергнется очередной фонтан сплетен. Так и вышло.

- Кто же ее знает! Может быть, она не хочет, чтобы кто-нибудь подслушал их беседу. Или же напротив, хочет. Если их застанут здесь одних, все скажут, что дан-Энрикс ее соблазнил. Король наверняка не пожелает ссориться с Уриенсом и прикажет Меченому на ней жениться.

Олрис двинул Яноса в плечо.

- Дурак! Дан-Энрикс - маг. Маги не могут ни на ком жениться! Если маг полюбит женщину, он тут же потеряет свою Силу. Это всем известно!

Янос уставился на Олриса, приоткрыв рот, как будто бы услышал страшную, но увлекательную сказку.

- Правда, что ли?!

- В Дель-Гвинире это даже дети знают, - важно сказал Олрис. Олварг был совсем не стар, однако же никто и никогда не видел его с женщинами. - Можешь мне поверить - Истинный король ни за что не допустит, чтобы Крикс лишился своей магии из-за какой-то там девчонки!

"Надо бы его предупредить" - подумал он. А в самом деле, что может быть проще?.. Выйти из конюшни, подождать, пока дан-Энрикс не вернется со своей прогулки, а потом все ему рассказать. Пусть сам решает, как следует поступить в подобной ситуации. Пожалуй, лорд дан-Энрикс будет благодарен за подобную услугу.

Идея была хороша, но посетила его слишком поздно. Не успел Олрис сделать даже шага в сторону дверей, как створки распахнулись, и в конюшню вошел Меченый, ведя свою гнедую в поводу. Волосы у Крикса растрепались и покрылись изморозью, как и темная щетина на лице. Казалось, что дан-Энрикс поседел - но, несмотря на это, он все равно выглядел моложе, чем в ту ночь, когда Олрис увидел его в первый раз. Возможно, потому, что сейчас дан-Энрикс улыбался и казался удивительно счастливым. Олрису представилось, как Меченый размашистым галопом скачет вдоль реки, и из-под копыт его коня взлетают вихри снега и колотого льда.

Вместо того, чтобы окликнуть Крикса или как-нибудь еще привлечь его внимание, девушка тихо отступила в тень. Олрис удивился такому странному поведению, но потом подумал, что этой Таире, вероятно, очень страшно. Она ведь дочь лорда. Вероятно, это первый сумасбродный поступок за всю ее жизнь. Кажется, она в самом деле не на шутку влюблена в дан-Энрикса, сочувственно подумал он.

Только когда Меченый остановился посреди широкого прохода между денниками и начал расседлывать свою кобылу, девушка набралась храбрости и сделала несколько шагов вперед.

- Лорд дан-Энрикс! - ломким голосом окликнула она.

Меченый обернулся - да так и застыл с седлом в руках. Олрис не мог видеть его лица, но оказалось, поза человека тоже может выражать полнейшую растерянность.

- Миледи?..

- Лорд дан-Энрикс... я услышала, что вы вернулись, и пришла сюда... пришла, чтобы с вами поговорить.

- Но почему в конюшне, а не в замке?

- Потому что мой отец следит за каждым моим шагом и не хочет, чтобы я беседовала с вами хоть о чем-нибудь, кроме погоды или качества подливки к ужину.

Дан-Энрикс отложил седло.

- Миледи... - начал он. Но девушка как будто бы не слышала его. На скулах Таиры выступил лихорадочный румянец, глаза у нее сверкали.

- Мой отец с утра до ночи убеждает меня в том, что мне следует выйти за Его Величество. Он говорит, что Истинному королю нужна супруга, а страна нуждается в наследнике. Он говорит, король бы уже сделал мне предложение, если бы кто-то не сболтнул ему, что вы... что вы ко мне неравнодушны. И что я неравнодушна к вам. Отец велел мне ненароком дать Его Величеству понять, что это все - пустые слухи. Но я отказалась. И теперь отец очень сердит. Он никогда не повышал на меня голос, но вчера, когда он зашел пожелать мне доброй ночи, он опять заговорил о короле, а потом стал кричать, что только глупая девчонка может отказаться от короны из-за пары взглядов и беспочвенных фантазий. Я спросила - неужели он бы стал мешать моему счастью, если бы я захотела выйти замуж не за Истинного короля, а за кого-нибудь другого?.. А отец сказал - "Если бы лорд дан-Энрикс сделал тебе предложение, то я не стал бы возражать. Проблема в том, что этого не будет. Если мужчина за несколько месяцев не нашел случая сказать о своих чувствах - значит, он не собирается этого делать". Если бы отец узнал, что я пришла сюда, он был бы в бешенстве. Но я должна узнать - действительно ли вы...

Меченый поднял ладонь, как будто бы пытался остановить этот сумбурный поток слов.

- Таира! Альды мне свидетели - я очень перед вами виноват. Будь я немного поумнее, я поговорил бы с вами еще до своего отъезда. Я не могу жениться - ни на вас, ни на ком-нибудь другом.

Олрис горделиво посмотрел на Яноса, как будто спрашивая - что я тебе говорил?

- Но почему? - спросила девушка бесцветным, словно помертвевшим голосом.

- А вы уверены, что вы действительно хотите это знать? - вздохнул дан-Энрикс.

Таира кивнула, не спуская с него глаз.

- В том мире, где я раньше жил, осталась женщина, которой я поклялся в верности.

Янос ткнул Олриса под ребра и издал губами тихий непристойный звук.

- И кто теперь дурак?.. - спросил он шепотом.

- Заткнись, - прошипел Олрис. - Дай послушать.

Ингритт будет интересно знать, чем все закончилось. Она, похоже, интересовалась Криксом почти так же, как он сам.

- Ну хорошо... я поняла. Вы любите другую женщину, - сказала Таира. Теперь ее голос звучал удивительно спокойно, что никак не сочеталось с ее бледностью и выражением лица. - Но почему тогда вы так смотрели на меня - с того самого дня, как отец приказал открыть ворота Истинному королю? Только не говорите, что мне просто показалось!

Меченый отвернулся.

- Вам не показалось. Я действительно смотрел на вас, и это... это, безусловно, было очень скверно.

Таира сделала еще шаг вперед и оказалась совсем рядом с Меченым. Она коснулась его рукава, заставив его снова развернуться к ней.

- И что же в этом скверного? То, что вы живой человек, и вам могла понравиться другая женщина?.. Может быть, вы испугались, что забудете о той, которая осталась в вашем мире?

- Вот уж нет, - грустно ответил Крикс. - Я видел ее каждый раз, когда смотрел на вас. Вы очень на нее похожи.

"Сейчас она его ударит" - понял Олрис. И, действительно, мгновение спустя услышал хлесткий звук пощечины.

Меченый, очевидно, тоже ожидал удара - он даже не вздрогнул, в отличие от Яноса, который чуть не подскочил от громкого хлопка.

- Если позволите, я провожу вас в замок, - сказал Крикс спокойно, словно ничего особенного не произошло.

Судя по потемневшим, словно грозовое небо, глазам девушки, она раздумывала, не стоит ли закатить дан-Энриксу еще одну пощечину.

- Как-нибудь обойдусь, - ответила она. И, обойдя дан-Энрикса - по широкой дуге, чтобы не задеть его даже краем своего плаща - вышла на улицу, тонкая и прямая, как копье. Дан-Энрикс несколько секунд смотрел ей вслед, а потом развернулся и направился к тому деннику, где обитали Олрис с Яносом.

- Ложись! - прошипел Олрис, сразу же поняв, куда он направляется.

Они попадали на свой соломенный тюфяк, накрылись старыми попонами и постарались сделать вид, что крепко спят. Сердце у Олриса стучало так, как будто собиралось выскочить из ребер. Меченый толкнул дверцу денника и посмотрел на "спящих" сверху вниз.

- Вы, оба. Перестаньте притворяться и послушайте меня. Никто не должен знать о том, что вы тут видели и слышали. Пока о нашем разговоре знаем только я, Таира и вы двое. Если по замку поползут какие-нибудь слухи, я буду знать, кто в этом виноват. Вы меня поняли?

- Да, господин, - поспешно отозвался Олрис, чувствуя, что уши у него горят. Прекрасно, теперь Меченый считает его болтуном и сплетником, любителем подслушивать чужие разговоры, а потом рассказывать о них кому не попадя!

"Но ты ведь действительно подслушивал их разговор, да еще собирался рассказать об этом Ингритт!" - напомнил ему внутренний голос.

- А что сразу мы?.. - заскулил Янос. - Скорее уж леди Таира обо всем расскажет своим горничным! Она всегда выбалтывает все свои секреты Шани, а та обо всем рассказывает кукольнице Нэн, и Паку, и еще десятку человек!

- Значит, я поговорю еще и с Шани, - сказал Меченый серьезно. - Но вы двое - никому ни слова. Я могу на вас рассчитывать?

- Да, - ответили они - на сей раз хором.

- Хорошо. Теперь вставайте. Ты, - дан-Энрикс указал на Яноса. - Почисти мою лошадь, а когда она остынет, дашь ей напиться и насыплешь овса. А ты, - короткий взгляд в сторону Олриса - пойдешь со мной.

- Зачем?.. - вопрос слетел с языка раньше, чем Олрис опомнился и прикусил язык.

Дан-Энрикс усмехнулся.

- Сбегаешь на кухню и велишь согреть воды. Потом найдешь мне бритву, полотенце и какую-нибудь медную посудину, которая сойдет за зеркало. А после этого распорядишься насчет завтрака. Еще вопросы?..

Олрис энергично замотал головой из стороны в сторону.

- Прекрасно. Тогда приступай.

* * *

- Я бы хотел поговорить с тобой об этом гвинне... Олрисе, - заметил Рельни, заглянувший в Ландес Баэлинд в дни Зимних праздников. Несмотря на поздний час, Меченый не ложился спать - в момент, когда вошел Лювинь, он низко наклонился над столом и перечерчивал большую карту Эсселвиля, Дель-Гвинира и Дакариса, то и дело сверяясь с лежавшим рядом образцом. Образец был старым, прямо-таки рассыпавшимся от ветхости, а Крикс желал иметь такую карту, которую можно сунуть в кожаный чехол и повсюду возить с собой. Он с головой ушел в работу и не сразу смог понять, о чем толкует Рельни. А поняв, удивленно обернулся, едва не размазав свежие чернила по окрестностям Арденнского утеса.

- А что с ним не так?

- Я думаю, что он лазутчик Олварга, - бухнул Лювинь.

Брови у Крикса поползли на лоб.

- Ему всего четырнадцать, - напомнил он.

- И что с того?.. Тебе было четырнадцать, когда ты брал Тронхейм. А многие из тех, кого мы принимали в Лисий лог и посылали наблюдать за гвиннами, были еще моложе.

- Он бежал из Марахэна вместе с Ингритт, - отложив перо, напомнил Крикс. - Может, ты думаешь, что она тоже гвиннская шпионка? Или ты считаешь, что Рыжебородый разыграл комедию, изобразив, что собирается на ней жениться?

- Девушку я ни в чем не обвиняю, - хмуро возразил Лювинь. - За нее поручился Алинард, к тому же она выходила кучу наших раненных. Я думаю, она могла не знать, что этот Олрис присоединился к ней нарочно для того, чтобы проникнуть в Руденбрук, не вызывая подозрений. А Рыжебородому не так уж сложно было бы изобразить внезапно вспыхнувшую страсть. Вот только он немного перегнул. Если бы ты знал о Рыжебородом столько, сколько знаю я, ты в жизни не поверил бы, что человек вроде него решит жениться. Ингритт милая девушка, но писанной красавицей ее не назовешь. Единственное, что о ней можно сказать наверняка - так это то, что она в жизни не пошла бы за Рыжебородого. Характер-то у нее есть... вот они и воспользовались этим, чтобы их лазутчик смог проникнуть в войско Истинного короля.

"Складно" - оценил дан-Энрикс про себя. Было похоже, что Лювинь обдумывал свою идею уже далеко не первый день.

- Не знаю, можно ли назвать Ингритт красавицей, но, если бы ты узнал ее чуть-чуть получше, ты бы никогда не усомнился в том, что Нэйд способен был влюбиться в нее так, чтобы совсем потерять голову, - сухо заметил Крикс. - Твоя теория никуда не годится, Рельни. Ты, возможно, этого не знаешь, но Рыжебородый посылал за Ингритт с Олрисом погоню. Когда отряд Атрейна отбил их у гвиннов, те намеревались отвезти обоих пленников обратно в Марахэн.

Лювинь скривился.

- Так сказал тебе твой Олрис?

- Нет.

- А кто тогда?.. - насторожился Рельни. Очевидно, вопреки своим недавним словам, Ингритт он тоже держал на подозрении. Крикс с удовольствием сказал бы, что услышал это от Атрейна, но увы - Атрейн покинул Руденбрук по меньшей мере за неделю до того, как Крикс вернулся из Адели. Официально утверждалось, что он и его люди будут жечь амбары и всячески беспокоить гвиннов, чтобы помешать им подготовиться к войне, но Крикс подозревал, что главная причина заключалась в том, что лорд Атрейн не желал жить под одной крышей с Уриенсом и его семейством, и поэтому при первой же возможности увел своих людей в леса.

Крикс тяжело вздохнул.

- Я видел это в пламени, Лювинь.

Казалось, на мгновение решимость Рельни пошатнулась. Но потом он подозрительно прищурился.

- Но ты же говорил, что ты не Одаренный и не можешь колдовать, - напомнил он.

"Альды Всеблагие!" - взвыл дан-Энрикс про себя. Что же это такое?.. Когда ты пытаешься уверить окружающих, что ты не маг, они упорно ожидают от тебя чудес, а когда ты, в кои-то веки, рассказываешь им о самой настоящей магии, они скептически кривятся и припоминают тебе твои прежние слова. С ума сойти.

- По-твоему, я вру?.. - уточнил он.

- Нет. Я только хотел сказать - откуда тебе знать, что то твоё видение не было делом рук того же Олварга? Ты сам говорил, что он очень могущественный маг.

Меченный на мгновение закрыл глаза и потер лоб рукой. Надо подойти к вопросу с какого-то другого конца. Спора о Тайной магии он сейчас попросту не выдержит.

- Ну хорошо. Давай представим, что ты прав, и Олриса действительно послали сюда в качестве лазутчика. Что он, по-твоему, сумел бы выведать? План крепости? - спросил дан-Энрикс, вымученно улыбнувшись. Рельни должен был понять, что все это звучит, как минимум, абсурдно. Гвинны владели Руденбруком почти восемнадцать лет, ничего нового о его укреплениях им не расскажет никакой лазутчик.

- Я думаю, его прислали следить лично за тобой, - твердо сказал Лювинь. - Посуди сам! Этот мальчишка ходит за тобой, словно привязанный, выспрашивает остальных про то, что его совершенно не касается - словом, буквально не спускает с тебя глаз. А ты, вместо того, чтобы держать его подальше от себя, спокойно позволяешь ему приходить сюда и совать нос во все углы! Кругом болтают, что ты взял его в стюарды...

- Так оно и есть, - кивнул дан-Энрикс. - А что до остального... ты не думаешь, что это "подозрительное" поведение - ничто иное, как обычное мальчишеское любопытство? Вспомни самого себя в тринадцать лет!

- Я помню, кем я был в тринадцать лет. Поэтому и думаю, что этот гвинн не тот, за кого себя выдает.

- Я знаю, кто он, Рельни, - с нетерпением сказал дан-Энрикс, чувствуя, что этот разговор успел ему ужасно надоесть. - Послушай, если ты хоть сколько-то мне доверяешь, оставь Олриса в покое. Этот мальчик нам не враг.

Неизвестно, принял ли Лювинь его слова на веру, но продолжать спорить он не стал. После его ухода Крикс почувствовал себя настолько вымотанным, что оставил незаконченную карту на столе и лег в постель - а потом еще с полчаса ворочался без сна, думая то о Рельни, то об Олрисе.

Последние несколько дней гвинн постоянно выглядел расстроенным и чем-тоозабоченным. Сначала Меченый хотел спросить, в чем дело, но потом решил, что лучше до поры до времени оставить Олриса в покое - сам расскажет, если посчитает нужным. Оставалось непонятным, мог ли гвинн заметить, что Лювинь и его люди не спускают с него глаз, и догадаться, в чем тут дело, или же причина его беспокойства заключалась в чем-нибудь другом.

На следующий день, когда Олрис явился в Ландес Баэлинд, дан-Энрикс уже встал, оделся и полировал свой меч, присев на край кровати. Олрис тенью проскользнул мимо него, выставив перед собой принесенный с кухни поднос с завтраком, как щит.

- Спасибо, - сказал Крикс. Олрис кивнул, не поднимая головы, и попытался выскользнуть за дверь, хотя обычно, принося дан-Энриксу поднос с едой, старался под любым предлогом задержаться наверху как можно дольше. Меченый внимательнее присмотрелся к Олрису и отложил Ривален в сторону. - Постой. Что у тебя с лицом?

- Ничего, - поспешно отозвался Олрис. Меченый недовольно сдвинул брови. Судя по характерному произношению, "ничего" было подозрительно похоже на разбитую губу.

- Поди сюда, - распорядился он, подбавив в голос металла.

Олрис с явной неохотой сделал несколько шагов назад, по-прежнему стараясь стоять к Меченому боком. Крикс поморщился. За дурачка он его держит, что ли?..

- Ближе... ближе, говорю! - прикрикнул он на Олриса. - А теперь повернись на свет.

Поворачиваться к свету парню явно не хотелось, но дан-Энрикс взял его за подбородок и развернул лицо Олриса к единственному в комнате окну. Как и следовало ожидать, под правым глазом обнаружился огромный пурпурный синяк, да и под носом гвинна, присмотревшись, можно было разглядеть запекшуюся кровь.

- Кто тебя бил? - мрачно осведомился Крикс. Олрис упрямо скривил губы.

- Никто. Я сам.

Обычно гвинн буквально пожирал дан-Энрикса глазами, будто бы надеялся, что Меченый вот-вот взмахнет руками и сотворит какое-нибудь чудо. Но сейчас он явно не желал встречаться с Криксом взглядом и смотрел куда-то вниз и вбок.

- Упал?.. - предположил дан-Энрикс обреченно. Именно так он сам обычно отвечал своим наставникам и сэру Ирему. Знал бы он тогда, как глупо это выглядит со стороны!..

Щеки и лоб мальчишки быстро заливала краска - как и все люди с тонкой светлой кожей, гвинн краснел на удивление легко. Хотя, если на то пошло, краснеть бы следовало исключительно дан-Энриксу.

"Я должен был понять, что так и будет, - с усталым раздражением подумал он. - На гвинна, который с утра до ночи чистит лошадей и спит в конюшне, всем плевать. Но гвинн, который постоянно ходит в Ландес Баэлинд - это уже совсем другое дело. Можно было предвидеть, что к нему начнут цепляться!"

Для большинства жителей Руденбрука Олрис - враг, который смог каким-то образом втереться в доверие к дан-Энриксу. Возможно, не один только Лювинь подозревает парня в том, что он рассчитывает выведать секреты айзелвитов, а потом вернуться в Марахэн. Но даже если нет, стремительное превращение Олриса из незаметного конюшенного мальчика в стюарда Крикса должно было многих раздражать...

Додумать эту мысль Меченый не успел. На лестнице послышались шаги, а несколько секунд спустя в дверь забарабанили так, как будто Ландес Баэлинд штурмовали гвинны.

- Лорд дан-Энрикс! - приглушенный дверью голос звучал гулко, как из бочки. - Вас просят немедленно спуститься вниз!

Взвинченная интонация в голосе говорящего Меченому не понравилась - как и слово "немедленно".

- В чем дело? - хмуро спросил он, распахивая дверь.

- Лорд Атрейн... вернулся, - выпалил стоявший на пороге айзелвит. - Его отряд стоит у Северных ворот, а он пошел искать короля... и по дороге встретил Уриенса и его гвардейцев. Умоляю вас, поторопитесь!

Крикс оттолкнул айзелвита плечом и выскочил за дверь, но в самую последнюю минуту вспомнил об оставшемся в комнате Олрисе.

- Оставайся здесь, - приказал он стюарду. - Ешь, что хочешь, но из башни - ни ногой. Я запрещаю тебе выходить.

Последние слова он договаривал уже на лестнице. Сбегая вниз по стершимся и скользким каменным ступеням, Крикс еще успел подумать, что он сам наверняка не подчинился бы подобному приказу и воспользовался первой же возможностью, чтобы спуститься вниз и выяснить, что там стряслось. Оставалось только надеяться, что Олрис хоть немного более разумен, чем дан-Энрикс в его возрасте.

Оказавшись снаружи, Меченый на мгновение прищурился. Накануне было холодно и ясно, а сейчас в воздухе висел туман, необъяснимый для второго месяца зимы. Но, несмотря на это, Меченый почти сразу же увидел то, что искал - группу собравшихся посреди двора людей, которые из-за тумана походили на совещающихся призраков. Подойдя ближе, Меченый смог опознать наместника, нескольких человек из его личной стражи и Атрейна. В отличие от Уриенса, Атрейн был один, и от этого выглядел попавшим в западню. Длинный плащ из серой шерсти, надетый поверх доспеха, придавал Атрейну сходство с волком, окруженным кольцом загонщиков. В тяжелом, мрачном взгляде сенешаля тоже чувствовалось что-то волчье.

Должно быть, весть о возвращении Атрейна и его отряда достигла Уриенса раньше, чем дан-Энрикса, и он направился встречать вернувшийся отряд, а по дороге напоролся на Атрейна. Сенешаль, похоже, торопился - иначе не оставил бы своих людей возле ворот и не отправился бы в Руденбрук один. Из-за тумана оба не заметили друг друга и столкнулись здесь нос к носу, и можно было не сомневаться, что эта встреча не доставила удовольствия ни тому, ни другому. Меченый досадливо подумал, с чего это Уриенсу вообще потребовалось принимать на себя роль гостеприимного хозяина и идти встречать Атрейна, если все, от Истинного короля и до последнего поваренка с кухни, знали, что эти двое ненавидят друг друга всеми фибрами души. Судя напряжению, которое читалось в позах всех присутствующих, предотвращать очередную ссору было уже поздно - оставалось только постараться, чтобы эта ссора не закончилась бедой.

Меченый растолкал охранников наместника и пробился вперед, успев отметить, что гвардейцы Уриенса отнеслись к его самоуправству с явным облегчением. Похоже, несмотря на численное преимущество, никто из них не горел желанием сражаться с сенешалем, и сейчас они надеялись, что появление дан-Энрикса избавит их от такой необходимости. Каждый, кто знал о репутации Атрейна, вряд ли смог бы их за это осудить.

- ...выходит, если Истинный король захочет знать, почему вы приехали назад, не кончив начатого дела, я должен буду сообщить, что ты решил вернуться в Руденбрук из-за тумана? - спросил Уриенс, сделав отчетливое ударение на последнем слове.

Лицо Атрейна потемнело.

- Если Истинный король захочет что-нибудь узнать, ему достаточно задать вопрос. А отвечать тебе я не намерен. Отойди с дороги.

- Не могу, - мягко, как будто даже с сожалением ответил Уриенс. - Король послал меня сюда, чтобы встретить вас и проследить, чтобы вы получили все, что вам необходимо.

- Мне необходимо видеть короля.

- Король занят. Он поручил мне передать, что примет тебя ближе к вечеру.

По скулам сенешаля прокатились желваки.

- И чем же он так сильно занят?..

Губы Уриенса тронула едва заметная улыбка. Похоже, сенешаль сказал именно то, что он давно хотел услышать.

- Он король, - ответил Уриенс все тем же тоном вежливого сожаления. - Разве он должен перед тобой отчитываться?

- Понятно, - процедил Атрейн. - Тяжело оставаться без хозяина, да, Уриенс? Гвинны ушли, некому стало лизать сапоги, и ты решил переключить свое внимание на короля? Лизание сапог - это, похоже, твой единственный талант. Не пропадать же ему даром!..

Крикс ожидал, что Уриенс оскорбится, но тот только криво усмехнулся.

- Да, у каждого из нас свои таланты. Одни люди следуют за королем, чтобы служить ему, другие хотят сделать короля своим слугой.

На секунду лицо Атрейна исказилось от ярости, и Крикс шагнул вперед, готовясь встать между Атрейном и его противником, но в следующий момент сенешаль овладел собой и обернулся к Меченому сам.

- Мне надоело слушать это тявканье, - с притворным равнодушием заметил он. - Не могли бы мы отойти и побеседовать?..

- Конечно, - тут же согласился Крикс, почувствовав, что с его плеч свалился камень размером с Ландес Баэлинд. Он опасался, что гордость не позволит сенешалю уйти первым, и сейчас был готов последовать за ним куда угодно - лишь бы в результате Атрейн с Уриенсом оказались как можно дальше друг от друга.

Дождавшись, пока Крикс поравняется с ним, сенешаль круто развернулся и зашагал в сторону ворот.

- Ты понимаешь, что сейчас произошло? - мрачно спросил Атрейн, как только они отошли достаточно, чтобы никто из людей Уриенса не мог расслышать его слов.

- Боюсь, что нет, - ответил Меченый. - Не думаю, что Уриенс солгал. Но, если он говорит правду, и король действительно отправил его вас встречать... - Крикс поморщился, не зная, как закончить свою мысль, не уронив авторитета Истинного короля. - Это было не самое разумное его решение.

Атрейн довольно громко хмыкнул. А потом остановился, развернулся к собеседнику всем корпусом и требовательно спросил:

- Ты часто видел короля, пока нас не было? И вообще - давно вы с ним беседовали по душам в последний раз?

Дан-Энрикс честно попытался вспомнить. Сначала он уехал из Руденбрука больше чем на месяц, чтобы раздобыть люцер, потом практически не вылезал из лазарета, помогая Алинарду... С королем они обычно виделись только за трапезой, и разговаривали, по большей части, о каких-то несущественных вещах.

- Мне кажется, что за последние недели я проводил с ним немногим больше времени, чем ты, - признался он.

- А Уриенс все это время был с ним рядом. И уж можешь мне поверить - он потратил это время с пользой, - голос Атрейна прямо-таки вибрировал от ярости. - Я знаю Уриенса. Он ходил вокруг да около, начинал свою мысль и не заканчивал ее, а потом снова возвращался к ней - на следующий день или через неделю. Он говорил, что я указываю королю, что ему делать, что я (а может быть, мы оба) входим к королю в любое время дня и ночи, и что такое отношение не подобает его титулу. Можешь не сомневаться - когда он опять увидит короля, он скажет: "Как я и предупреждал, как только вы сказали, что вы заняты, Атрейн сейчас же вышел из себя и начал оскорблять меня, как будто бы ему было отказано в его законном праве! В следующий раз он пожелает, чтобы вы сами шли встречать его к воротам".

- Ну, не преувеличивай... - сказал дан-Энрикс, хотя в глубине души не мог не согласиться с тем, что рассуждения Атрейна звучат до отвращения правдоподобно.

- Я не преувеличиваю. Хорошо, если он скажет только это, а не добавит "он сравнил вас с гвиннами".

- Пусть говорит, что хочет. Король знает, что Уриенс не любит тебя так же сильно, как и ты - его. Он не настолько глуп, чтобы принять его слова за чистую монету.

- Да неужели? - сенешаль по волчьи усмехнулся. - Почему тогда он отказался меня принимать?

Крикс тяжело вздохнул.

- Я попытаюсь с ним поговорить, - заверил он. Он помнил дни, когда Атрейн буквально ходил по пятам за королем и неустанно повторял ему, что союз с Уриенсом - оскорбление для всех, кто воевал с захватчиками в Лисьем логе. Король сначала защищал наместника, но под давлением Атрейна начал сомневаться в своей правоте, и лишь вмешательство дан-Энрикса положило этим колебаниям конец.

Крикс ощутил внезапную усталость, осознав, каким он был наивным, когда посчитал, что, раз король простил Уриенса и даже приблизил его к себе, то инцидент исчерпан. Сенешаль открыто угрожал наместнику и его домочадцам - стоило ли удивляться, что теперь тот хочет отомстить?..

А может, дело было и не в мести, а в обыкновенном страхе. Уриенс не мог чувствовать себя в безопасности, пока человек вроде Атрейна оставался близким другом короля.

- Поговорить? - переспросил Атрейн. И раздраженно усмехнулся, словно Меченый предложил что-то несуразное. - Ну что же, можешь попытаться. Но имей в виду, что, если раньше Уриенс и не старался очернить тебя перед Истинным королем, то после сегодняшнего он об этом позаботится. Ты мог остаться там и поддержать его, но вместо этого ушел со мной. В его глазах ты встал на мою сторону - а значит, стал его врагом.

- Это какая-то бессмыслица. Я не встаю ни на чью сторону, и вообще считаю, что вам обоим стоит перестать изображать друг друга в самом черном свете, и попробовать хоть раз поговорить начистоту, без оскорблений и без всякой скрытой цели, - с легким раздражением сказал дан-Энрикс. - В любом случае, я не желаю больше говорить об этой ситуации. Лучше скажи, что это Уриенс сказал насчет тумана? Вы действительно вернулись в Руденбрук из-за плохой погоды?

- "Плохой погоды" - это не совсем то слово, - возразил Атрейн. - Я все расскажу тебе - вот только прослежу за тем, как разместят моих людей... встретимся в моей комнате через полчаса, идет?

- А Истинный король не будет недоволен тем, что ты сперва докладываешь обстановку мне, а не ему?

- Ну, он ведь слишком занят, чтобы меня выслушать, - желчно сказал Атрейн.

Крикс отмахнулся.

- Ладно, ладно... Возвращайся, как закончишь. Я пока распоряжусь, чтобы для тебя приготовили все необходимое.

Атрейна в крепости любили, так что его комнаты успели привести в порядок даже раньше, чем истекли полчаса. Он заявил, что промерз до костей и желает принять ванну, так что Меченому пришлось поставить свое кресло рядом с огромной дубовой бадьей, установленной прямо посреди комнаты. В Легелионе вести разговор с человеком, принимавшим ванну, наверняка посчитали бы неприличным, но в Эсселвиле сохранялись куда более простые нравы, так что здесь в подобном разговоре не видели ничего особенного. В непротопленных покоях было холодно, и пар завивался над водой в причудливые белые спирали. Сенешаль откинулся на бортик ванны и прикрыл глаза. Крикс прекрасно понимал, что должен чувствовать человек, который провел несколько последних дней в седле, ночуя под открытым небом, а теперь лежит в горячей ванне, поэтому не торопил своего собеседника.

- Я обещал рассказать про туман, - сказал Атрейн примерно через полминуты. - Впервые мы увидели его дня два назад. Мы тогда были примерно на шестнадцать лэ... как же это по-вашему?.. примерно на три стае выше по течению. Видимость становилась хуже с каждым часом. В конце концов я приказал остановиться. Мы толком не видели даже друг друга. Представь: подносишь руку к носу - видишь ее хорошо. Начинаешь понемногу отводить назад - она как будто тонет в молоке. Выглядит жутковато само по себе, даже если не думать, что где-то поблизости могут торчать адхары. Но дальше было еще хуже. Через несколько часов ребята стали слышать голоса. Одни клялись, что совсем рядом с нами разговаривает чуть ли не десяток человек, другие утверждали, будто слышат пение, а третьи не слышали вообще ничего. Многие стали говорить, что это место проклято, и что мы все сойдем с ума, и требовать, чтобы я срочно вывел их оттуда.

- А ты что-нибудь слышал? - спросил Крикс.

- Нет. Но я заметил, что больше других паниковали те, кто голосов не слышал, а вот тем, кто слышал их, они не показались такими уж страшными. Так что я рассудил, что вряд ли стоит видеть в этих голосах угрозу. И потом - все знают, что адхары никогда ни с кем не разговаривают... и уж подавно не поют. Должен признаться, я предпочитаю голоса, которые поют, чем стрелы, вылетающие прямо из тумана.

- С этим не поспоришь. А что было дальше?..

- Дальше... - Атрейн ненадолго замолчал, глядя куда-то сквозь дан-Энрикса. Меченый осознал, что никогда еще не видел у него такого выражения лица. - Боюсь, что ты мне не поверишь. Впрочем, ты-то, может, и поверишь - ты ведь маг... Короче говоря, я поразмыслил и решил, что, если впереди такой же плотный туман, как и в том месте, где мы оказались - значит, парни правы, и нам нужно возвращаться. Но, если это не туман, а результат какой-то магии, то, может статься, впереди все чисто. Так что я заставил главных паникеров замолчать, приказал никому не трогаться с места до моего возвращения, и отправился на разведку.

- В одиночку?..

- А ты предлагаешь взяться за руки, чтобы не потеряться, и биться лбом о все деревья по дороге? - покривился сенешаль. - Один человек движется быстрее, чем два или три, даже если приходится идти практически вслепую. Я пошел... Оставлял метки на деревьях, хоть и не был до конца уверен, что потом сумею их найти. Голосов я так и не услышал. А потом... потом туман внезапно поредел, и я увидел мост, то ли из камня, то ли из какого-то металла. Он был очень длинным, и шел не над рекой, а над какой-то пропастью, заполненной туманом - или, может, облаками? А на противоположной стороне моста был замок, но не Марахэн и не Руденбрук. Он был... - Атрейн осекся, сделав пальцами такое движение, как будто бы пытался сотворить необходимые слова из воздуха. - Даже не знаю, как сказать. Ты когда-нибудь видел замки в облаках? Он бы таким же, только настоящим. И кажется, я даже знаю, что это за замок... Маг, который приходил за сыном Тэрина, говорил мне о нем. Мать принца к тому времени была уже мертва, так что заботы о младенце взяла на себя моя жена. Я захотел узнать, куда маг собирается забрать наследника - и тогда он рассказал нам о Туманном логе и о замке Эйринваль.

- Леривалль, - автоматически поправил Меченый.

Атрейн вскинул на него взгляд - такой настойчивый и острый, словно он хотел одним усилием воли проникнуть в мысли собеседника.

- Ты знаешь этот замок?.. - спросил он.

Это был далеко не первый раз, когда Атрейн смотрел на Крикса этим вопрошающим, пытливым взглядом. Меченый спросил себя - как давно у сенешаля появились подозрения на его счет? В момент их первой встречи? Или позже?..

- Я о нем слышал, - сказал он как мог бесстрастно. - Это очень известная легенда - в нашем мире. В наших хрониках записаны истории о людях, которые заблудились в тумане, а потом внезапно набрели на Леривалль - совсем как ты. Ты не пошел туда?..

- Нет, я подумал о своих товарищах и повернул назад, - сказал Атрейн, явно думая о другом. - Мне показалось, что тебе и королю не помешало бы узнать об этом замке. Как ты думаешь, если отправиться на то же место - он все еще будет там?..

- Навряд ли. Леривалль - как сон. Нельзя проснуться, а потом вернуться в то же сновидение.

- Ну что ж, может, оно и к лучшему, - вздохнул Атрейн. Некоторое время он молчал, глядя на Крикса. Сердце дан-Энрикса заколотилось чаще, как у человека, неспособного предотвратить грозящую ему опасность и вынужденного столкнуться с ней лицом к лицу. 'Сейчас, - подумал он. - Это произойдет сейчас'. И не ошибся. Сенешаль спросил - медленно и раздельно, словно желал подчеркнуть каждое сказанное слово - Это ведь был ты?..

Крикс постарался, чтобы его лицо не выражало ничего, помимо вежливого удивления - как и положено человеку, который не понимает, о чем его спрашивают. Но на Атрейна это не произвело желаемого впечатления.

- Перестань, - нетерпеливо сказал он. - Я знаю, что ты меня понял. Я думал об этом сотни раз, когда смотрел на то, как ты командуешь людьми, чертишь свои карты или возишься с больными в лазарете. В народе всегда верили, что рано или поздно ты вернешься и освободишь эту страну от гвиннов. Мне бы тоже следовало в это верить. Но я устал от бесконечных поражений и разочаровался во всем на свете. Если бы не я, ты сейчас был бы нашим Королем.

Лицо Атрейна раскраснелось, глаза лихорадочно сверкали. Чувствовалось, что виной тому не только горячая ванна, но и исключительное, непривычное волнение.

Меченый ощутил растерянность. Если он будет продолжать делать вид, что ничего не понимает, то и Атрейн, и он сам будут понимать, что это просто глупый фарс. Но если он признает правоту своего собеседника, то это прозвучит, как обвинение. Как будто бы он сердится на то, что сенешаль лишил его законных прав.

- Как бы там ни было, сейчас у Эсселвиля есть король, - как можно мягче сказал он.

Атрейн покачал головой.

- Если бы все было так просто... Было время, когда я сказал себе - если для того, чтобы вспомнить о гордости и драться с Дель-Гвиниром, людям нужен Истинный король, то я его создам! Но я ошибся, думая, что Истинный король - это всего лишь символ, который должен сплотить людей. Король - это прежде всего человек. Тот человек, который ведет людей в бой и принимает важные решения. А Литт не может быть подобным человеком. Мы отступились от него, как взрослые, которые перестают водить ребенка на помочах, чтобы он научился ходить сам. Но вместо этого он почувствовал неуверенность и стал искать, к кому прислушаться теперь. Разница только в том, что раньше он еще не чувствовал себя настоящим Королем и позволял другим открыто диктовать ему свои решения. А теперь ему нравится думать, что он правит сам, поэтому он будет слушать тех, кто сможет лучше остальных изобразить, что подчиняется его приказам. Понятно, что 'приказывать' он будет только то, чего захочется его советникам, но это он поймет еще нескоро - если вообще когда-нибудь поймет.

- Хочется думать, что ты ошибаешься на его счет, - ответил Крикс. Атрейн поморщился.

- Я знаю Литта лучше, чем любой из вас, и я вполне уверен в том, что говорю. Кого я никак не мог понять, так это тебя. С тех пор, как я начал догадываться, кто ты, я все время задавал себе вопрос - чего он добивается?.. - но так и не сумел найти ответа. Будь на твоем месте кто-нибудь другой, я бы не сомневался в том, что после окончательной победы этот человек намерен заявить свои права на трон. Армия боготворит тебя. Я думаю, если бы дело дошло до спора между тобой и Литтом, большая часть людей встала бы на твою сторону. Но при всем при том ты очень мало думаешь о своей популярности и постоянно занят посторонними вещами, вроде изучения своего болеутоляющего порошка. Словом, ты не похож на человека, который рассчитывает когда-нибудь в будущем надеть корону. Это кажется мне поразительным. Правда, ты самый бескорыстный человек из всех, кого я знал за свою жизнь, но даже самый бескорыстный человек задумается, если ему предложат удовольствоваться ролью полководца Истинного короля - в то время как он сам имеет куда больше прав на этот титул. Может, маги в самом деле отличаются от остальных людей, и у них не бывает наших слабостей или желаний?..

Меченый рассмеялся.

- Ошибаешься, у меня тоже есть желания.

- Какие же?..

- Больше всего на свете я хочу покончить с Олваргом и тем, что в нашем мире называют Темными истоками. И можешь мне поверить - если мне это удастся, то все наши разговоры о коронах и наследстве Тэрина не будут иметь ровно никакого смысла.

Сенешаль нахмурился, явно готовясь задать собеседнику очередной вопрос, но через несколько секунд пожал плечами, как бы признавая право Меченого на какие-то особенные, недоступные для окружающих мотивы.

- Что ж. Тогда дождемся наступления весны и выступим на Марахэн, - сказал он, потянувшись за лежавшим возле ванны полотенцем.

XXVI

Оставшись в одиночестве, Олрис сначала попытался выглянуть в окно, встав на один из табуретов, но не увидел ничего, кроме молочно-белого тумана. Хотелось спуститься вниз, но Меченый велел ему остаться здесь, и Олрис точно знал, что не решится поступить по-своему. На первый взгляд, Меченый был гораздо мягче Дакриса, но было в нем нечто такое, отчего хотелось лишний раз его не раздражать.

Разочарованный дурацким видом из окна, Олрис спустился с табурета - и только сейчас сообразил, что он впервые оказался в этой комнате совсем один. До сих пор он всегда поднимался в башню только в те часы, когда дан-Энрикс находился у себя.

Сердце у Олриса забилось чаще. Перевязь с мечом дан-Энрикс прихватил с собой, но в комнате наверняка осталось еще множество предметов, обладающих магическими свойствами.

Забыв об остывавшем завтраке, Олрис направился к столу, где Меченый работал вечерами. При этом он настороженно прислушивался, чтобы сразу же вернуться в безопасную часть комнаты, если на лестнице послышатся шаги. Меченый не успел сказать, чтобы он ничего не трогал, но Олрис был уверен, что дан-Энрикс будет не в восторге от того, что кто-то роется в его вещах. Остановившись возле верстака, Олрис почувствовал почти такое же смущение, как если бы забрался в эту комнату без ведома хозяина.

К его большому разочарованию, ни одного предмета, наводящего на мысль о магии, он не увидел. На столе лежала незаконченная карта, небольшие медные весы, вместительная глиняная плошка с серым, комковатым порошком, каминные щипцы, длинный и тонкий нож, которым Меченый чинил перья и снимал свечной нагар, и, наконец, целая кипа желтовато-кремовых листов, исписанных настолько плотно и убористо, что у Олриса начало рябить в глазах. Он храбро отодвинул верхние листы и неожиданно заметил среди текстов и каких-то непонятных крючковатых знаков нарисованный пером портрет. Олрису далеко не сразу удалось понять, что это женщина - черты ее лица, изображенные размашистыми, резкими штрихами, были хоть и тонкими, но начисто лишенными обычной женской мягкости. Брови неизвестной леди были чуть заметно сдвинуты над переносицей, и темные глаза смотрели требовательно и строго, но в насмешливом изгибе рта застыла горечь.

Лет в шестнадцать эта женщина, наверное, была очень похожа на Таиру. Но, парадоксальным образом, еще сильнее она напоминала Ингритт - не отдельными чертами, а, скорее, выражением лица. С таким лицом Ингритт когда-то заявила Олрису, что никогда и ни за что не выйдет замуж за Рыжебородого.

С минуту Олрис с изумлением разглядывал случайно обнаруженный рисунок. Ему в голову закралась мысль, что, когда Меченый нарисовал этот портрет, он должен был чувствовать себя очень несчастным. Олрису внезапно показалось, что он совершает что-то непристойное - не лучше, чем подслушивание под дверью, и он торопливо сунул лист с рисунком в кучу остальных бумаг. Увы, при этом он задел стоявшую под рукой миску с серым порошком, и мерзкая посудина, жалобно тренькнув, соскользнула на пол. Олрис чуть не заорал от ужаса, но, опустившись на колени, обнаружил, что ему невероятно повезло - миска упала не на камни, а на покрывавший пол тростник, и не разбилась, а только перевернулась, так что ее содержимое высыпалось на пол.

Впрочем, это обстоятельство не сильно меняло дело. Если этот неприглядный серый порошок и есть люцер, который можно доставить только из другого мира, то теперь дан-Энрикс точно спустит с него шкуру. В животе у Олриса похолодело. Надо было что-то предпринять - причем немедленно. Олрис подхватил миску и начал сгребать туда просыпанный люцер. Проклятый порошок перемешался с пылью, мелкими травинками и прочим мусором, но в конце концов Олрису все же удалось собрать две трети порошка обратно в миску. Теперь осталось только выбросить остатки порошка, настолько перемешавшиеся с мусором, что спасти их не представлялось никакой возможности. Олрис высыпал их в камин, отряхнул посеревшие от пыли руки и наконец-то перевел дыхание. Сейчас, когда самое худшее осталось позади, Олрис внезапно осознал, что даже больше порки за испорченный люцер его пугала мысль, что Меченый выставит его вон и никогда больше не поручит ему никакого дела. С некоторых пор Олрис не представлял собственной жизни в Руденбруке без визитов в Ландес Баэлинд.

По комнате поплыл противный сладковатый запах - вероятно, его издавал сгорающий люцер. Олрис немного постоял возле камина, глядя на огонь и понемногу успокаиваясь. Ничего, сказал он сам себе. Если Атрейн действительно вернулся в крепость, у дан-Энрикса наверняка будет достаточно забот, чтобы присматриваться к миске с порошком. Скорее всего, он и не заметит, что люцера стало меньше.

Настроение у Олриса стремительно улучшалось. Он снова подошел к столу, повертел в пальцах удивительно прозрачный пузырек с густыми алыми чернилами, и, повинуясь безотчетному порыву, снова вытянул из-под других листов спрятанный среди них портрет. Ему больше не казалось, что он совершает что-то недостойное. Наоборот, Олрис почти жалел, что он не может вынести этот листок из Ландес Баэлинда и показать Ингритт. Просто удивительно, что Ингритт так похожа на возлюбленную Меченого... вот интересно, замечал ли это сам дан-Энрикс?

В мыслях Олриса царила изумительная легкость, зато голова кружилась все сильнее. Выпустив из рук рисунок, Олрис упал в кресло, на котором обычно сидел Меченый, и закрыл глаза. Под веками кружился яркий разноцветный вихрь. Олрису казалось, будто кресло вот-вот выскочит из-под него или провалится прямо сквозь пол. Ощущение напоминало то, которое испытывает очень сильно опьяневший человек, с той только разницей, что Олриса ни капли не мутило. Даже совсем наоборот: несмотря на шатающийся пол и ускользающее кресло, ему было хорошо и удивительно спокойно. Потом ему показалось, будто дверь открылась, и на пороге комнаты появилась женщина с портрета. Олрис видел ее даже сквозь опущенные веки и очень обрадовался, что она пришла. Теперь-то, надо полагать, дан-Энрикс будет счастлив. Олрис слабо улыбнулся, и женщина улыбнулась ему в ответ - только не так, как на рисунке Крикса, а совсем иначе, искренне и ласково. Она направилась к нему через всю комнату, и по дороге превратилась в Ингритт, а потом неторопливо наклонилась и поцеловала его в губы. Олрис хотел объяснить, что Меченый все время думает о ней, и рассказать о том, как он беседовал с Таирой на конюшне, но потом сообразил, что в этом нет необходимости - она и так все знает.

Губы незнакомки были мягкими и теплыми. Это было последнее, что запомнил Олрис, перед тем, как провалиться в темноту.

В себя Олрис пришел от ощущения, что по его лицу и шее струйками течет холодная вода. Он недовольно замычал и попытался открыть глаза, но отяжелевшие веки ни в какую не желали подниматься.

- Там еще что-нибудь осталось? - спросил чей-то голос у него над головой. - Давай еще. А то он совершенно одурел.

На голову Олриса снова полилась вода. На этот раз он все же смог открыть глаза и даже попытался закрыть голову руками, но почувствовал, что у него едва хватает сил, чтобы оторвать руку от подлокотника кресла.

- Ну что, гвинн, пришел в себя?.. - спросил стоявший рядом человек. Он смотрел на Олриса сверху вниз, и взгляд у него был крайне неприветливым. Олрису показалось, что он уже видел этого мужчину раньше, но сейчас он не способен был сообразить, где именно. В мыслях царила полная сумятица. Олрис напрягся и сумел припомнить, что последним, что он видел, прежде чем заснуть, была загадочная женщина с рисунка, нарисованного Криксом. Беспокойно оглядевшись, он отметил, что теперь ее в комнате не было.

- А где та женщина? Она ушла?.. - спросил он у троих мужчин, стоявших у стола. Они мрачно переглянулись.

- Вода закончилась, - сказал один, вертя в руках пустую кружку.

- Ничего, сейчас я помогу ему прийти в себя, - зловеще пообещал второй и, сделав шаг вперед, отвесил Олрису пощечину. Парень чуть не оглох от громкого хлопка, однако в голове действительно немного прояснилось. Во всяком случае, он осознал, что все еще находится в комнате Крикса в Ландес Баэлинде, и вспомнил имена троих мужчин, которые стояли у стола. Того, который спрашивал насчет воды, звали Рейнар Лювинь, или же просто Рельни. Стоявшего рядом айзелвита звали Эвро, а того, который только что ударил его по лицу - Олметт. Всех троих Олрис часто видел в обществе дан-Энрикса, и точно знал, что они не в восторге от того, что Меченый приблизил к себе гвинна. Осознав, что, кроме них троих, в комнате на вершине башни никого больше не было, Олрис почувствовал испуг. От этой троицы ему не приходилось ждать ничего хорошего.

Олметт, похоже, вознамерился влепить ему еще одну затрещину, но Рельни удержал его.

- Не надо. Он уже очухался. Я прав?..

Голова у Олриса по-прежнему шла кругом, но, встретившись взглядом с Рельни, парень счел за лучшее кивнуть.

- Прекрасно. Тогда объясни-ка нам, как ты здесь оказался.

- Я относил Меченому завтрак... - начал Олрис. Олметт сердито посмотрел на него сверху вниз.

- Кому?.. Какой он тебе "Меченый", щенок?!

Рельни махнул рукой.

- Оставь. Это сейчас не важно. Ты сказал, что принес завтрак. Дальше?..

- Потом лорд дан-Энрикс пошел вниз, встречать Атрейна, а мне приказал остаться здесь и ждать его.

Троица выразительно переглянулась.

- Меченый приказал тебе остаться здесь в его отсутствие? - раздельно, будто бы подчеркивая голосом каждое сказанное слово, повторил Лювинь.

"Ага, вам, значит, можно называть его Меченым!" - подумал Олрис.

- Да, - ответил он.

- Мы уже послали за дан-Энриксом. Если ты врешь, мы это скоро выясним, - угрюмо сказал Рельни.

- Я не вру.

- Да что ты с ним миндальничаешь, Рельни? - возмутился Эвро. - Может быть, рыться в бумагах ему тоже приказал сам Крикс?..

- В самом деле, - Рельни пристально смотрел на Олриса. - Что ты искал в вещах лорда дан-Энрикса?

Олрис похолодел, впервые начиная понимать, в какое положение он сам себя поставил. К счастью, в эту самую минуту дверь открылась, и в комнату вошел сам Меченый. Сердце у Олриса едва не выпрыгнуло из груди - на этот раз от радостного облечения. А Крикс принюхался и удивленно поднял брови.

- Кто додумался жечь люцер?

Рельни неприязненно посмотрел в сторону Олриса.

- По-моему, этот болван просто не знал, что будет, если бросить порошок в огонь. Нам пришлось постараться, чтобы привести его в чувство.

- Понятно... - Меченый подошел к столу и замер. Проследив за его взглядом, Олрис обнаружил, что портрет, который Меченый хранил среди других бумаг, валяется на самом видном месте. Олрис заметил, как по скулам Крикса прокатились желваки. Олрис испуганно сжался в своем кресле, но Меченый, не удостоив его даже взглядом, снова повернулся к Рельни.

- Значит, ты вызвал меня потому, что мой стюард додумался высыпать в камин люцер и надышался дымом?

Рельни скрестил руки на груди.

- Я вызвал тебя потому, что твой так называемый "стюард" подослан сюда Олваргом. Ты еще не забыл про наш вчерашний разговор?.. Вот тебе доказательство того, что я был прав. Разве тебе не интересно, для чего этот мальчишка роется в твоих вещах?

Крикс тяжело вздохнул.

- Рельни, это смешно, - устало сказал он. - Согласен, Олрису не следовало трогать мои вещи. Но не всякий человек, который роется в чужих вещах - лазутчик Олварга. С чего ты взял, что он шпион?..

Лювинь прищурился.

- Гвинн говорит, что в Марахэне он был просто конюхом. Но такие вот мозоли, - Рельни схватил руку Олриса и развернул ее ладонью вверх так резко, что запястье Олриса иглой пронзила боль, - не остаются ни от вил, ни от лопаты. Это мозоли от меча! Я с самого начала был уверен в том, что этот гвинн - не тот, кем кажется. Но когда ты стал его защищать, я понял - просто рассказать тебе о том, что я заметил, будет недостаточно. Ты слишком веришь людям. Так что мы решили подождать, пока этот поганец выдаст себя с головой.

Заметив испуг Олриса, стоявший рядом с Рельни Олметт мрачно улыбнулся. Это была его первая улыбка с той минуты, как Олрис пришел в себя.

- Ну что, гвинн? Может, теперь расскажешь, кто в твоей конюшне обучал тебя владению мечом?

Олрис почувствовал, как внутренности у него сворачиваются в тугой, холодный ком. Похоже, на сей раз ему действительно конец. Меченый воин, он сразу поймет, что Рельни прав.

Олрис почувствовал, что сейчас просто разревется от бессилия и жалости к себе.

Но тут дан-Энрикс неожиданно сказал:

- Я давно знал, что Олрис был оруженосцем у одного из гвардейцев Олварга. Он рассказал об этом еще в первый день, когда я пригласил его сюда. Или, по-вашему, мне следует винить его за то, что он не стал болтать об этом обстоятельстве налево и направо?.. Думаю, любой из вас троих на его месте поступил бы точно так же.

Олрис осознал, что смотрит на Меченого, изумленно открыв рот. Мало того, что Крикс откуда-то знал то, о чем он никогда ему не говорил, так Меченый еще и лгал, чтобы защитить Олриса от Рельни и его друзей!.. Последнее обстоятельство потрясло Олриса даже сильнее, чем все остальное.

Лювинь отпустил руку Олриса - и смущенно поскреб заросший темной щетиной подбородок.

- Может, ты и прав, - с видимой неохотой признал он в конце концов. - Мы были так уверены, что гвинн тебя обманывает, что не допускали никаких других возможностей. Но я все равно не понимаю, для чего тебе потребовалось брать этого олуха к себе. Люцера, который он выбросил в камин, хватило бы на целый лазарет. Готов поспорить, эта вонь не выветрится еще пару дней, даже если держать оба окна открытыми нараспашку.

Крикс покосился на сидевшего на кресле Олриса. Тот быстро опустил глаза, не зная, то ли радоваться, что ему каким-то чудом удалось избавиться от обвинений Рельни, то ли паниковать из-за ожидавших его объяснений с Меченым. Пока он размышлял об этом, дверь в очередной раз распахнулась, и на пороге появились несколько гвардейцев в темно-красных коттах, которые носили люди из личной охраны лорда Уриенса. Вслед за ними вошел высокий, худощавый мужчина с длинными залысинами надо лбом, в котором Олрис с изумлением узнал самого Уриенса, наместника Руденбрука. До сих пор он видел его всего пару раз и не представлял, что человек такого ранга станет лично подниматься в Ландес Баэлинд вместо того, чтобы позвать дан-Энрикса к себе.

Похоже, Уриенс не ожидал застать здесь Рельни и его друзей - во всяком случае, при виде этой троицы его лицо заметно вытянулось. В свою очередь, все четверо находившихся в Ландес Баэлинде мужчин повернулись к наместнику, забыв об Олрисе, и он еще успел порадоваться, что разговор о люцере, скорее всего, откладывается на потом. А потом Уриенс сказал:

- Именем Истинного короля, Крикс-из-Легелиона арестован мной по обвинению в измене. Отдайте ваш меч, мессер, и никто не пострадает.

Олрис громко охнул, но никто даже не обернулся в его сторону.

Рельни мрачно спросил.

- Что вы такое говорите, господин наместник? Где Атрейн?

- Атрейн находится под стражей по приказу Истинного короля, - судя по голосу наместника, Уриенс нервничал, однако старался сохранить лицо.

Олметт побагровел.

- А доказательства? Где доказательства, что это воля Истинного короля? Может быть, это ты - изменник!

Гвардейцы в темно-красных коттах схватились за мечи. Олметт, Эвро и Лювинь отступили к окнам и последовали их примеру. Только Меченый остался стоять на прежнем месте и не только не схватился за оружие, а, наоборот, демонстративно скрестил руки на груди. Олрису показалось, что он побледнел, но лицо Крикса оставалось спокойным.

- Надеюсь, вы не собираетесь здесь драться?.. - спросил он. - Если король желает, чтобы я отдал оружие, я так и поступлю. Уверен, это просто недоразумение.

- А я уверен, что внизу полно его гвардейцев, - процедил сквозь зубы Рельни. - По мне, этот 'арест' - обыкновенное убийство!

- Ерунда, - хладнокровно сказал Крикс, отстегивая перевязь. - Возьмите меч, мессер. Я следую за вами.

- Разумное решение, милорд, - произнес Уриенс. Выглядел он, как человек, испытывающий большое облегчение, но в то же время ожидающий какого-то подвоха. Меченый бросил на него короткий взгляд.

- Атрейн, конечно же, не отдал вам оружия?.. - осведомился он.

Сперва казалось, что наместник не ответит, но в конце концов он все же качнул головой.

- И сколько?

- Трое.

- А он сам?..

- Ранен, - ответил Уриенс все так же лаконично.

Олрис настороженно прислушивался к этому разговору. Поначалу он не понял, о чем речь, но несколько секунд спустя сообразил - Атрейн убил троих людей наместника, когда за ним пришли. Он прожигал глазами Крикса, думая - сделай хоть что-нибудь! Если не хочешь драться, воспользуйся своей магией!

Но Меченый только задумчиво смотрел на свой конвой.

- Понятно... Что ж, идемте.

Олметт, Эвро и Лювинь переглянулись.

- Нам пойти с тобой? - предложил Эвро.

- Не нужно, - отозвался Крикс уже в дверях.

* * *

Элена Эренс привыкла к тому, что поздняя осень - самое скучное время года. Сбор урожая и осенние ярмарки уже закончены, до зимних праздников все еще очень далеко, темнеет рано, да и дни становятся такими хмурыми, что впору удавиться от тоски. У послушниц, которые проходят обучение в Общине милосердия, в эти недели пропадает всякое желание учиться, а у их наставниц - преподавать. В общине расцветают сплетни и беспочвенные ссоры. Именно в это время настоятельнице требуется особенное искусство, чтобы поддерживать в сестрах бодрость духа и не позволить им впасть в уныние или переругаться от безделья. Но на этот раз Элене Эренс не пришлось придумывать, чем бы занять сестер. Мирная жизнь общины Милосердия была нарушена самым вопиющим образом - сначала появлением у их ворот вооруженного отряда, а затем - шокирующей просьбой предоставить гостеприимство Лейде Гвен-Гефэйр, женщине, которую многие называли герцогиней Гверра, несмотря на то, что номинально Гверром правил ее брат. Первой мыслью сестры Эренс было, что леди Гефэйр направляется в Бейн-Арилль, к Галатее Ресс. Поэтому, выйдя навстречу гверрцам, она посоветовала им проехать вперед еще немного и остановиться в ближайшем предместье, извинившись тем, что сестрам из общины Милосердия не подобает принимать в обители одновременно дюжину мужчин - если, конечно, это не больные в лазарете. Сестра Элена кожей чувствовала разочарование сестер, слушавших этот разговор из-за ее спины. К их удовольствию, леди Гефэйр ответила, что она приехала нарочно для того, чтобы поговорить с Эленой Эренс, поэтому просит позволения остановиться в Доме милосердия. А люди из ее эскорта могут подождать в предместье, чтобы не обременять сестер. Элена Эренс очень удивилась, но ответила, что месс Гефэйр может оставаться в Доме милосердия, сколько захочет. Неожиданный и выглядевший совершенно беспричинным приезд леди Гефэйр внушал смутную тревогу, но, конечно, отказать в гостеприимстве было верхом неприличия, даже если бы Орден милосердия не был кругом обязан Лейде, приложившей массу сил к восстановлению гверрских общин после войны. Сестра Элена лично проводила Лейду в ее комнату, а затем в трапезную, потому что наступало время ужина.

Устав общины запрещал любые разговоры за едой. Кто-нибудь из сестер должен был читать вслух, а остальные - слушать. Но сегодня голос чтицы был почти неслышен из-за постоянных перешептываний. Воображение сестер, многие из которых не видели в жизни ничего, кроме своей родной деревни и общины Милосердия, будоражило все сразу - и мужской костюм приезжей, и ее распущенные, вопреки традициям, темные волосы, и то, как она с аристократической небрежностью орудует двузубой вилкой и ножом. Элене было неудобно за ребячливое поведение своих помощниц,хотя сама гостья игнорировала это любопытство с хладнокровием человека, давным-давно привыкшего к подобному вниманию. Скорее всего, ей и правда не было дела до каких-то перешептываний - женщину, которую прозвали Стальной Розой Глен-Гевера, едва ли могли волновать такие мелочи.

После ужина Лейда Гефэйр пожелала говорить с настоятельницей наедине, и сестра Эренс предложила ей пойти в библиотеку - аскетическая обстановка спален в Доме милосердия не была рассчитана на то, чтобы принимать гостей.

- Простите, что приехала в ваш Дом без приглашения, - сказала Лейда, едва они опустились в кресла. - Следовало предупредить вас письмом, но я подумала, что письмо от меня могло бы вас скомпрометировать. Насколько мне известно, моя репутация среди ваших единоверцев оставляет желать лучшего.

Сестра Эренс собиралась возразить, но ее собеседница сумрачно улыбнулась, будто говоря "Да-да, я знаю все, что вы хотите мне сказать, не будем тратить времени".

- ...Я проделала этот путь, чтобы поговорить о "Братстве истины". У меня сложилось впечатление, что вас, как и меня, волнует то, что члены Братства провоцируют вражду между элвиенистами и унитариями.

Сестра Элена нахмурилась. В последнее время трудно было выбрать более сомнительный предмет для обсуждения, чем тот, которого коснулась Лейда Гвен-Гефэйр. Так называемое "Братство истины" возникло среди лавочников, подмастерьев и поденщиков в Адели, и борьбу за истинную веру эти люди понимали отнюдь не как ученый диспут со своими оппонентами. Разгромить книжную лавку, в которой продавали сочинения Кэлринна Отта, забросать гнилыми овощами элвиенистского проповедника или устроить драку в городском трактире, потому что выступавший в зале менестрель пел для гостей баллады о дан-Энриксе - таков был далеко не полный перечень их "подвигов" во славу веры и Создателя. Когда "истинники" вымазали дверь столичного Книгохранилища дерьмом, Элена Эренс в приступе неистового раздражения публично назвала их "полоумными фанатиками, которым не помешала бы хорошая порция плетей". Увы, многие поняли ее высказывание, как одобрение идей Кэлрина Отта, и даже ссылались на нее, распространяя эту ересь среди унитариев. С тех пор сестра Элена обещала себе держаться как можно дальше от всех этих дел. Когда два враждующих лагеря ослеплены своей враждой, они используют в своей борьбе любые средства. Умный человек не станет подливать масла в огонь, и лучше будет держать свои мысли при себе, чем позволять сторонникам враждующих идей подхватывать свои слова, переиначивать их на свой лад и использовать в собственных целях. Но Лейда Гефэйр еще очень молода, и, вероятно, жизнь должна казаться ей гораздо проще, чем Элене Эренс. Настоятельница помнила, что двадцать лет назад большинство тех противоречий, которые сегодня ставили ее в тупик, не только не казались ей неразрешимыми, но вообще не попадали в поле ее зрения.

- А вы уверены, что эту вражду провоцируют именно "истинники"?.. - сдержанно поинтересовалась леди Эренс. - В конце концов, Братство возникло не само собой, а как ответ на рукопись Кэлрина Отта. Вы не хуже меня знаете, что в этой книге содержатся кощунственные с точки зрения большинства унитариев идеи.

Лейда криво улыбнулась.

- Кэлрин Отт, по-моему, пытался написать что-нибудь вроде новой "Повести о Бальдриане". Думаю, ему и в голову не приходило, что кто-нибудь отнесется к его сочинению, как к богословскому трактату.

- Может быть. Но, тем не менее, в написанной им книге напрямую утверждается, что Крикс дан-Энрикс связан с Тайной магией. Огромное количество людей, читавших "Сталь и Золото", уверены, что Крикс - и в самом деле Тот, кого в Книге Надежды называют Эвеллиром. С точки зрения моих единоверцев такое утверждение - немыслимое святотатство.

Ее собеседница нетерпеливо повела плечом.

- Насколько мне известно, Кэлрин Отт - не первый человек, которого ваши единоверцы обвиняют в ереси. Вспомнить хотя бы Эйта из Гоэдды. Когда он написал свои "Монологи", капитул публично объявил его идеи несовместимыми с Книгой Надежды. Но сам Эйт при этом продолжал спокойно жить в общине Белых братьев, и, кажется, был в прекрасных отношениях со всеми ее жителями вплоть до настоятеля. Никто не приходил в неистовство из-за того, что "Монологи" Эйта продают в столичных книжных лавках и даже изучают в Академии. Капитул обозначил свое несогласие с его идеями, но не пытался помешать ему их высказывать. Почему бы не отнестись так же и к сочинению Кэлринна Отта?..

Элена Эренс ответила без запинки - ей уже случалось размышлять на эту тему.

- Потому, что Эйт из Гоэдды был прежде всего ученым, а не проповедником. Если немного поскрести его идею "чистых философских принципов", то под ней обнаружится самый обыкновенный материализм. А материализм не обладает наиболее опасным свойством ереси - способностью будоражить человеческое воображение и пробуждать стремление к чему-нибудь заведомо несбыточному... И самое главное: идеи Эйта из Гоэдды не рассчитаны на то, чтобы воодушевлять толпу. Охотники сводить Создателя к "чистому принципу" и продираться через сложную систему умозрений, выстроенных Эйтом в его "Монологах", могут найтись только среди таких людей, как и он сам - привыкших проводить большую часть своего времени над книгами и способных наслаждаться тонкостями философских диспутов. А книга Отта исключительно проста. Мне приходилось видеть, как ее читали вслух на рынках и у городских ворот.

Лейда поджала губы.

- Мне кажется, что унитарии ставят себя в смешное положение, устраивая вокруг книги Отта такой шум. Это же просто вымысел!..

- Если бы автор книги подавал ее как вымысел - никто бы и слова не сказал, - парировала сестра Эренс. - Беда в том, что Кэлрин Отт уверен в том, что говорит своим читателям чистую правду. А то, что он включает в свою повесть большое количество бесспорных фактов и свидетельств очевидцев, придает его книге убедительность. К тому же, Отт дает понять, что все, что он узнал об Олварге и Меченом - не его собственные домыслы, а слова самого же Крикса. Вы, наверное, читали последние главы его книги - там, где Отт описывает свою встречу с Криксом в ставке Серой сотни?..

- Разумеется.

- Значит, вы понимаете, о чем я говорю. Либо Отт выдумал весь этот разговор с начала до конца, а потом выдал его за реальное событие, либо он действительно записал то, что говорил ему дан-Энрикс. Честно говоря, я больше верю во второе. Отт, насколько я могу судить по его книге - человек увлекающийся, он вполне способен что-то приукрасить... но не до такой же степени! Поэтому я думаю, что лорд дан-Энрикс в самом деле говорил хотя бы часть того, что Отт описал в той главе. Вы не согласны?..

Лейда мрачно усмехнулась.

- Полностью согласна. Даже более того - вы полагаете, что Крикс сказал "хотя бы часть" того, что описал в своем последнем свитке Кэлрин Отт, а я уверена, что Кэлрин вовсе ничего не приукрашивал.

Сестра Элена посмотрела на собеседницу почти с испугом.

- Но... Вы же ведь не думаете, что дан-Энрикс - в самом деле Эвеллир?..

- Не думаю, - кивнула Лейда.

- Тогда для чего ему понадобилось рассказывать своим друзьям такие байки?!

- Очевидно, потому, что сам он не считал их байками, - сказала месс Гефэйр очень сухо.

- Но ведь это же безумие, - растерянно сказала сестра Эренс.

Лейда Гефэйр вскинула глаза на настоятельницу. От ее взгляда настоятельнице на секунду сделалось не по себе.

- Да, - медленно сказала Лейда. - Думаю, это действительно безумие.

- Вы что, действительно считаете, что он... - Элена осеклась.

- Сэр Таннер Тайвас, видевший дан-Энрикса на переговорах, убежден, что Меченый был не в себе. Я склонна ему верить. А вы никогда не думали, что от того, что с Криксом делали в Кир-Роване, немудрено было сойти с ума?.. Не мне вам говорить, что многие из тех, кем занимались лорд Дарнторн и его ворлок, до сих пор живут в общинах Милосердия.

Сестра Элена прижала ладонь к губам. "Словно какая-нибудь перепуганная птичница" - подумала она. Впрочем, она действительно не помнила, когда что-нибудь потрясло и огорчило ее так, как эта новость.

- Да... вы правы, - произнесла она вслух. - Но, как бы глупо это ни звучало, эта мысль действительно ни разу не пришла мне в голову. Я думала - это тщеславие... или какая-то глупая шутка... Боже мой! Да, если Крикс сошел с ума в Кир-Роване, то это вполне объясняет то, что он наговорил Кэлрину Отту. Перед тем, как Меченого взяли в плен, он находился здесь и читал наши книги, в том числе Книгу Надежды. Это могло как-то повлиять на его мысли.

Лейда покачала головой.

- Едва ли, леди Эренс. Думаю, все началось гораздо раньше.

- Раньше?..

- Да. Мы познакомились с дан-Энриксом, когда он еще был оруженосцем коадъютора. Тогда как раз была война с Каларией. Потом - голодная зима, потоки беженцев, хлебные бунты... Крикс без конца повторял, что должен быть какой-то способ положить этому конец. Со временем я поняла, что он имеет в виду даже не войну, а то, что людям в принципе приходится страдать. Тогда мне стало страшно за него. В конце концов, нам всем приходится смириться с тем, что смерть, страдание и несправедливость - неотъемлемая часть нашего мира. Но Крикс слишком упрямый... Я видела, как он сводит себя с ума, пытаясь решить задачу, у которой не было решения. Но точку в этом деле все-таки поставил ворлок из Кир-Рована. Не знаю, что они с Дарнторном делали с дан-Энриксом, но в результате он вообразил, что этот маг - и есть тот самый человек, которого в крестьянских сказах называют Олваргом. Крикс верит в то, что, если он сразится с этим магом - то сумеет уничтожить Темные Истоки. И тогда наш мир каким-то непостижимым образом освободится от страдания и зла. Это безумие - прямое и продолжение идей, которые не давали Криксу покоя всю его сознательную жизнь. Ну а все остальное - это, вероятно, образы, навеянные старыми элвиенистскими трактатами, которых он начитался в Академии.

Элена провела ладонью по лицу.

- Я этого не знала... Видит бог, все это исключительно печально! Безумие лорда дан-Энрикса - это уже не личная трагедия, а катастрофа для целой страны. Не удивлюсь, если Валларикс потихоньку отослал его на Острова... или куда-нибудь еще.

С губ Лейды слетел короткий и резкий смешок.

- Вы говорите, что знакомы с Криксом - но, похоже, вы не представляете, что он за человек. Будь он на Островах - об этом стало бы известно не через шесть лет, а через шесть недель. Крикс обладает поразительным талантом привлекать к себе всеобщее внимание. Не знаю, где он сейчас может быть - но уж никак не ближе Авариса.

Сестра Эренс вздрогнула. С тех пор, как Лейда сделалась протектором Гверра и возглавила войско своего отца, каждый ее поступок - даже совершенный много лет назад - служил в Бейн-Арилле и Гверре поводом для сплетен. Даже сестры из общины леди Эренс с удовольствием чесали о леди Гефэйр языками, когда собирались в кухне, чтобы перебрать крупу, или подрубали полотенца и пододеяльники для лазарета. Сестре Эренс эта болтовня казалась глупой и, в конечном счете, просто неприличной, но ни мягкие увещевания, ни даже явное недовольство настоятельницы не могло пресечь дурацких кривотолков. Обрывки подобных разговоров временами долетали и до самой сестры Эренс, так что она поневоле знала о Лейде Гефэйр больше, чем ей бы хотелось знать. К примеру, она знала, что именно из-за Меченого некогда разладилась помолвка Лейды, и что их связь с Криксом продолжалась больше года - до тех пор, пока леди Гефэйр не вернулась в Гверр в связи с болезнью своего отца. Правда, с тех пор прошло семь с лишним лет. О нынешних отношениях Лейды Гефэйр ходило много сплетен - одни говорили, что она была любовницей Таннера Тайваса, другие утверждали, будто она тайно обвенчалась с капитаном своей гвардии, безродным чужаком по имени Алавер. Кое-кто из сплетников доходил до утверждения, что месс Гефэйр предпочитает девушек - наверное, подобные предположения порождал ее мужской костюм и резкие манеры. Но сейчас, когда она заговорила о дан-Энриксе, все эти слухи показались сестре Эренс полной чушью.

- Вы его любите?.. - спросила она прежде, чем успела прикусить себе язык. И тут же покривилась. Боже, да она не лучше тех болтушек, которые обсуждали Лейду в трапезной... - Простите, месс Гефэйр. Меня это совершенно не касается.

Другая женщина на месте Лейды, надо полагать, смутилась бы из-за ее вопроса. Но леди Гефэйр только посмотрела на нее - задумчивым и долгим взглядом, от которого настоятельнице сделалось не по себе.

"Определенно, эта женщина умеет держать паузу" - подумала Элена Эренс.

- Вы правы, леди Эренс, - произнесла Лейда несколько секунд спустя, когда Элена уже совершенно убедилась в том, что эта тишина продлится вечно. - Вас это совершенно не касается... Оставим сантименты. Лучше побеседуем о том, что делать с Братством Истины.

* * *

Олрис выскользнул из Ландес Баэлинда вслед за Рельни и его друзьями. Он надеялся, что они объяснят ему, что делать дальше, но было похоже, что после ареста Крикса эти трое начисто забыли о его существовании. Выйдя на улицу, они быстро направились в сторону крепости, не удостоив гвинна даже взглядом. На ходу они ожесточенно спорили, понизив голоса до неразборчивого шепота, и Олрис не решился следовать за ними. В результате он остался посреди двора совсем один.

Таким беспомощным и одиноким он не чувствовал себя с тех пор, как убежал из Марахэна. В растерянности он чуть было не отправился в свою каморку на конюшне, но потом сообразил, что там его никто не ждет. С тех пор, как Олрис стал стюардом Меченого, Янос сделался неразговорчивым и хмурым, хотя раньше с удовольствием показывал ему все закоулки крепости и без конца болтал о всякой ерунде. В начале Олрис был слишком поглощен своими новыми обязанностями, чтобы обращать внимание на поведение соседа, но в конце концов недружелюбие Яноса сделалось настолько очевидным, что его стало невозможно не заметить. Олрис подступил к товарищу с расспросами. Долгое время от Яноса нельзя было добиться ничего, кроме короткого "Я занят", если разговор случался днем, или "Отстань, я хочу спать", если беседа начиналась вечером. Олрис совсем было решил оставить Яноса в покое - если он не хочет объяснять, в чем дело, то пусть себе дуется, сколько угодно, - но несколько дней назад Яноса прорвало. Он обвинил Олриса в том, что тот целыми днями пропадает в Ландес Баэлинде, пока Янос вынужден делать за него всю грязную работу на конюшне, а еще - что Олрис будто бы считает себя лучше остальных только из-за того, что он нашел какой-то способ подлизаться к Меченому. Олрис так опешил, что сначала даже не почувствовал себя задетым - просто попытался объяснить, что он работает ничуть не меньше Яноса. Даже начал, загибая пальцы, перечислять свои обязанности - но в ответ услышал только ворох новых колкостей. Довольно скоро стало ясно, что на самом деле Янос злится не на то, что Олрис отдыхает, пока он работает, а на то, что Меченый приблизил к себе Олриса, а не его. К тому моменту Янос наговорил столько гадостей, что Олрис совершенно вышел из себя и сообщил, что некоторые просто не годятся ни для чего, кроме того, как разгребать навоз.

На следующий день Олрис вернулся поздно и обнаружил, что масляный фонарь, всегда висевший у двери, на этот раз потух, и конюшне царит глухая темнота. Не придав этому особого значения, Олрис наощупь двинулся вперед, ничуть не сомневаясь в том, что доберется до своего денника даже без света. Но не успел он сделать и пяти шагов, как в темноте кто-то внезапно прыгнул ему на плечи, обхватив его руками так, чтобы притиснуть локти Олриса к бокам. Еще два человека подскочили спереди и принялись изо всех сил молотить его кулаками. Олрис пнул кого-то из нападающих ногой и, кажется, попал, но силы были слишком неравны. Услышав их возню, кто-то из лошадей в ближайшем деннике тревожно заржал, и ему ответили несколько других лошадей. Снаружи громко и отчаянно залаяла собака. Тогда нападающие бросили его и выскочили за дверь, оставив Олриса стоять на четвереньках посреди конюшни. Олрис поднялся на ноги и ощупью добрался до своей постели. Денник был пуст - исчез не только Янос, но и все его пожитки. Лежа в темноте, Олрис скрипел зубами - больше от досады, чем от боли. Нападающие были не особенно умелы в драке; они так старались нанести ему как можно больше ударов, что больше мешали друг другу, чем помогали. По сравнению с той дракой, в которой Олрис когда-то выколол глаз Фрейну, нынешняя стычка была сущим пустяком - но именно поэтому Олрис и чувствовал себя гораздо хуже, чем тогда. Схватка с Фрейном была страшной, тогда как сегодняшняя драка была просто унизительной. Олрис полночи проворочался без сна, строя бесчисленные планы мести бывшему соседу и его приятелям.

В любом случае, о Яносе можно было забыть. Даже если бы они по-прежнему оставались друзьями, Янос все равно бы не сумел ничем помочь.

Тогда Олрис подумал об Ингритт. В последние недели они почти не виделись, но сейчас, когда дан-Энрикса арестовали, Ингритт была единственным человеком во всей крепости, к которому он мог прийти за помощью. Она знакома с Алинардом, а тот, в свою очередь, имеет доступ к Истинному королю. Быть может, Ингритт убедит врача вмешаться в это дело и вступиться за дан-Энрикса. А если нет, так хоть узнать, за что его арестовали...

В голове у Олриса все безнадежно перепуталось. Лорд Уриенс сказал, что Меченый обвиняется в измене, Рельни с Олметтом считали, что наместник хочет убить Крикса, а сам Меченый сказал, что это ерунда, и отдал людям Уриенса меч. Зачем он это сделал? Почему позволил увести себя, даже не попытавшись защищаться?

На глазах Олриса вскипали злые слезы.

Комната Ингритт находилась над большим кухонным залом, по соседству с комнатами поварих и судомоек. Но, в отличие от прочих спален, выходивших на общую галерею, спальня Ингритт имела отдельный вход - туда вела крутая каменная лесенка, которая казалась узкой даже Олрису. Через единственное тусклое окошко, находившееся наверху и почти всегда затянутое паутиной, проникало совсем мало света, так что, поднимаясь в свою комнату, Ингритт всегда брала на кухне толстую свечу. Захваченный своими мыслями, Олрис совсем забыл об этом, и поэтому, поднимаясь к Ингритт, то и дело задевал головой толстые балки, выступающие из стены в самых неожиданных местах. Но хуже всего было то, что, добравшись, наконец, до верхней площадки с узкой дверью, почти примыкавшей к пыльному окну, он обнаружил, что комната Ингритт заперта.

Олрис только теперь сообразил, что в это время дня Ингритт должна быть в лазарете. Поколебавшись, он решил остаться наверху и подождать. По собственному опыту он уже знал, что добиться встречи с Ингритт в лазарете будет не так просто - помощники Алинарда, двое крепких молодых парней, выделенных королем для помощи госпиталю, встретят его у дверей станут спрашивать, чем именно он болен. Если он честно признается, что он здоров и пришел к Ингритт, его просто выставят за дверь, а если наплести что-нибудь о больных зубах или о резях в животе, посадят дожидаться своей очереди среди остальных больных. И если Алинард окажется где-то поблизости, то он наверняка разоблачит его притворство и с позором выгонит его из лазарета. Олрис очень смутно представлял себе, как Ингритт с Алинардом разбирались в путаных и часто противоречивых жалобах пришедших в госпиталь крестьян, но ему казалось, что старому лекарю достаточно будет взглянуть на него, чтобы тут же понять, что он ничем не болен.

Олрис сел на верхнюю ступеньку лестницы и прислонился плечом к стене. От камня шло приятное тепло - другая сторона стены смыкалась с рядом каменных кухонных плит, на которых целый день готовились какие-нибудь кушанья - тушили мясо, жарили угрей, варили сырный суп... Представив себе миску супа и большой ломоть белого хлеба с золотистой корочкой, присыпанной мукой, Олрис сглотнул слюну и вспомнил, что он так и не позавтракал - если не брать в расчет единственного пирожка, который он сжевал, пока просматривал бумаги Крикса. Но суетные заботы об обеде были тут же вытеснена новой жуткой мыслью: если раньше Уриенс служил гвиннам, то, возможно, он решил опять переметнуться на их сторону и выдать Олваргу дан-Энрикса и Истинного короля.

Эта догадка показалась Олрису настолько страшной и одновременно - очевидной, что казалось странным, почему дан-Энрикс не додумался до этого самостоятельно. Олрису показалось, что волосы шевелятся у него на затылке.

Всего пару месяцев назад он был уверен в том, что магия делает своего обладателя неуязвимым, но теперь он знал, что маги очень мало отличаются от остальных людей.

В один из первых дней после того, как Крикс сделал его своим стюардом, Олрис застал дан-Энрикса за умыванием. Меченый только что поднялся и стоял над умывальником в одних штанах, пригоршнями зачерпывая из него холодную воду. Олрис замер на пороге и едва не уронил на пол сверток с одеждой Крикса, только что полученный от прачки. К виду побледневшего клейма на лбу дан-Энрикса Олрис уже привык, но темные рубцы наслаивающихся друг на друга шрамов на спине, предплечьях и боках мужчины стали для него полной неожиданностью. Как и широкие, затянутые лоснящейся стертой кожей следы от кандалов, которые обычно прикрывали рукава. Обернувшийся на шум дан-Энрикс, несомненно, заметил потрясение на лице Олриса, и, дотянувшись до рубашки, как ни в чем ни бывало натянул ее. Олрис, перед глазами которого все еще стояли жуткие отметины на теле Меченого, чуть было не выпалил - "Кто это сделал?.." - но в последнюю секунду прикусил себе язык. Недоставало только, чтобы Меченый решил, что он не в меру впечатлителен, или решил, что Олрис никогда раньше не видел шрамов.

Впрочем, выбросить увиденное из головы Олрис так и не смог.

Если мага можно держать в плену, пытать, поставить ему на лоб клеймо - то, несомненно, его можно и убить.

Олрис отчаянно замотал головой.

"Заткнись, - сказал он сам себе. - Чего ты раскаркался, словно ворона? Кто сказал, что они собираются его убить?.. Но Рельни говорил... заткнись, заткнись, заткнись!.."

В отчаянии Олрис обернулся к стене и несколько раз ударился об нее лбом. Под кожей начала вспухать болезненная шишка, но зато ему стало немного легче.

Поскольку прошлую ночь он почти не спал, а делать было совершенно нечего, через какое-то время Олрис почувствовал, что его начинает смаривать. Он опустил голову на колени, и мало-помалу задремал - точнее, погрузился в беспокойный, мутный сон, в котором Дакрис говорил ему, что Бакко сейчас принесет клеймо, которое они поставят Олрису на лоб, поскольку он должен пройти через Испытание Болью. Олрис попытался вырваться, но Дакрис вцепился ему в плечо и заявил, что, если Олрис не пройдет все Испытания, его отправят на Драконий остров. Уже просыпаясь, Олрис почувствовал, что на его плече действительно лежит чья-то рука, и рванулся вперед, едва не ударив нагнувшуюся к нему Ингритт головой в лицо.

Когда он понял, что и Дакрис, и угроза про Драконий остров были просто сном, он с облегчением вздохнул. Впрочем, мгновение спустя он вспомнил, для чего он дожидался Ингритт, и вскочил.

- Ты знаешь, что дан-Энрикса арестовали?! И Атрейна тоже!

Глаза Ингритт на мгновение расширились. Олрис был готов к тому, что она ему не поверит, но, похоже, эта новость не была для девушки совсем уж неожиданной.

- А я-то все думала, в чем дело... Во дворе полно солдат, все бегают туда-сюда и ведут себя так, как будто начался поход на Марахэн, - отозвалась она. - Но это же безумие! Кто мог арестовать Атрейна с Криксом?

- Говорят, что приказ отдал сам король. Якобы их подозревают в государственной измене. Но я этому не верю... Уриенс привел своих гвардейцев в Ландес Баэлинд и сказал Меченому, что он должен пойти с ними. А Атрейна к этому моменту уже взяли под стражу. Он убил троих гвардейцев Уриенса, прежде чем его смогли арестовать, хотя в итоге его тоже ранили. А с Криксом были Рельни, Эвро и Олметт, но он все равно отдал свой меч, даже не попытавшись защищаться. До сих пор не понимаю, почему он это сделал!

- А по-моему, это как раз понятно, - возразила Ингритт. - Как ты думаешь, что было бы, если бы он не захотел отдать оружие?

- Ну, их ведь было четверо. Они могли бы забаррикадироваться в башне...

- ...а гвардейцы Уриенса стали бы ломиться внутрь. Через пять минут туда сбежались бы сторонники дан-Энрикса и те, кто воевал с Атрейном в Лисьем логе, и все бы передрались между собой. Неудивительно, что дан-Энрикс этого не захотел.

- А если Уриенс - изменник, который задумал выдать Меченого Олваргу?!

Ингритт нахмурилась, как будто что-то взвешивая про себя.

- Да нет, не думаю... - ответила она в конце концов. - Уриенс очень хитрый человек - иначе он не смог бы править здесь при гвиннах. Если бы он действовал по собственному побуждению, он бы нашел десяток способов проделать это тоньше и не подвергать опасности своих людей.

- Каких же, например?..

- Не знаю. Отравил бы Крикса с сенешалем за обеденным столом и отослал бы Олваргу их головы... Да мало ли! Но точно не пришел бы в Ландес Баэлинд средь бела дня и не сказал бы Криксу, что он арестован. А вот если Истинный король и правда приказал ему арестовать Атрейна и дан-Энрикса, то ему просто ничего не оставалось, кроме как пойти и выполнить этот приказ.

Олрис был вынужден признать, что все это звучит вполне разумно.

- Ну ладно. Ты, наверное, права. Но что нам теперь делать?

Ингритт дернула плечом.

- Полагаю, ждать. Когда я шла сюда из лазарета, внизу уже было очень неспокойно. Думаю, что очень скоро новость разлетится по всей крепости, и люди примутся шуметь и требовать, чтобы им объяснили, почему Атрейн с дан-Энриксом находятся под стражей. Тогда мы, во всяком случае, узнаем, в чем их обвиняют.

Олрису эта идея не понравилась.

- Может, лучше ты попросишь помощи у Алинарда? Он ведь мог бы пойти к Истинному королю...

- И что бы он сказал? "Я не имею ни малейшего понятия о том, за что был арестован Меченый, но я уверен, что это какая-то ошибка"?.. Если уж король решился на арест Атрейна и дан-Энрикса, подобные слова его не убедят. Надо хотя бы попытаться выяснить, что там произошло на самом деле... - несколько секунд Ингритт молчала, задумчиво потирая подбородок. - Ты сказал, что сенешаля ранили?

Олрис кивнул.

- Тогда спускайся вниз и постарайся разузнать, где его держат. Я пойду к себе, переоденусь и возьму все необходимое. Если рана достаточно серьезная, то к нему, возможно, пустят лекаря... Король не может не понять, что сохранить Атрейну жизнь - по крайней мере, до суда - в его же интересах. Если сенешаль умрет, его сторонники никогда не поверят ни в какие обвинения и будут называть этот арест убийством. А тут еще и дан-Энрикс... Нужно окончательно сойти с ума, чтобы восстановить против себя большую часть собственной армии.

Олрис поднялся на ноги, чувствуя, как в затекшие от долгого сидения ступни разом вонзаются тысячи крошечных иголок. За время жизни в Руденбруке он успел отвыкнуть от того, как стремительно Ингритт принимает решения и с какой энергией берется за их воплощение в действительность. Теперь он чувствовал себя довольно глупо - получалось, что он не сумел предложить ничего дельного, да и весь риск задуманного Ингритт предприятия касался исключительно ее самой, в то время как ему, похоже, предстояло дожидаться ее в безопасном месте и надеяться, что все закончится благополучно.

- Я даже не знаю, как тебя благодарить, - неловко сказал он. Девушка повела плечом.

- Пока что меня не за что благодарить. Посмотрим, что из этого получится.

XXVII

Вернувшись со своей разведки, Олрис сообщил, что сенешаль содержится в Кошачьей башне, тогда как Меченого отвели в башню Лотаря, которую при гвиннах называли Королевской. Ингритт поняла, что это сделано намеренно - надумай кто-то напасть на охрану и освободить обоих арестантов, им пришлось бы разделиться на две группы.

Сейчас, когда настало время действовать, Ингритт почувствовала страх, но колебаться было поздно. Если сенешаль и вправду ранен, то помочь ему - ее обязанность. Гвардейцы Уриенса, вероятно, перепуганы беспокойной обстановкой в Руденбруке, и не станут ее даже слушать, но она должна, по крайней мере, попытаться осмотреть Атрейна.

Ингритт вспомнилось, как Меченый рассказывал о человеке, обучавшем его лекарскому делу. Крикс вспоминал эти истории нарочно для того, чтобы поднять ей настроение или помочь отвлечься, поэтому старался выбирать какие-то забавные моменты - например, рассказывал о том, как он вернулся из военного похода и пытался убедить столичного врача, что он всерьез намерен заниматься медициной, или о том, как Рам Ашад учил его вправлять переломы на сломанной деревяшке, обернутой толстым одеялом, и как Крикс при первой же попытке сломал эту деревяшку еще в двух местах. Но среди воспоминаний Крикса о своем учителе встречались и совсем другие - то серьезные, то грустные, то страшные. Дан-Энрикс явно относился к своему наставнику с огромным уважением, и, слушая его рассказы, Ингритт постепенно проникалась тем же чувством. Девушка не сомневалась, что, если бы Рам Ашад узнал о том, что нуждающийся в его помощи человек находится в тюрьме, он бы не колебался ни минуты.

Ингритт взяла туго набитую кожаную сумку, с которой ходила к роженицам или к пациентам, которые не в состоянии были дойти до лазарета, и отправилась к Кошачьей башне, размышляя, что сказать гвардейцам, охранявшим арестанта. Ей казалось, что она не волновалась так даже в те дни, когда она взялась лечить Рыжебородого вместо отца.

Вход в башню охраняли несколько гвардейцев во главе с сержантом. Его бородатое, квадратное лицо показалось Ингритт знакомым, а мгновение спустя ей вспомнилось, как пару месяцев назад он оказался в лазарете с рыбьей костью, застрявшей в горле. Гвардеец угрюмо наблюдал за приближающейся девушкой, а Ингритт вспоминала, как он выглядел тогда - багрово-красный, обливающийся потом, с выкаченными от ужаса глазами... Успокоить его было очень сложно - он хрипел, давился кашлем и слюной, но под конец дан-Энрикс все-таки сумел подцепить кость тонким металлическим крючком и вытащить ее наружу.

Наверное, если бы к башне подошел мужчина, то гвардейцы уже приказали бы ему остановиться, но вид Ингритт не казался им достаточно опасным. Сержант просто сделал несколько шагов навстречу, загораживая Ингритт путь.

- Сюда нельзя, - сказал он грубовато. - Возвращайся к себе в лазарет.

- Я слышала, что лорд Атрейн был ранен при аресте. Если это так, то кто-то должен осмотреть и перевязать его, - ответила она.

Стражник смотрел на нее сверху вниз. Его лицо казалось девушке бесстрастным, как у статуи. Зато другой гвардеец, подбоченясь, заявил:

- Малышка, тут тебе не госпиталь. Ты думаешь, мы стоим тут, чтобы пускать к Атрейну всех, кто этого захочет?..

Ингритт чуть не фыркнула. Так, значит, она теперь "малышка". Большинство этих гвардейцев хлебом не корми, дай только повыделываться друг перед другом. А поодиночке, в лазарете, те же самые мужчины, все до одного, вели себя почтительно и смирно.

- Я понимаю, - согласилась Ингритт, игнорируя нахальный тон гвардейца. - Просто доложите о моем приходе вашим командирам. Может быть, они позволят мне пройти.

Лицо сержанта осталось таким же равнодушным.

- Я не могу оставить пост, - ответил он. - Вечером будет смена караула, капитан придет сюда - тогда и доложу. Уверен, это дело может подождать.

Ингритт скрестила руки на груди, борясь с негодованием.

- А что, если, пока мы будем дожидаться смены караула, сенешаль умрет?

- Да пропади он пропадом, твой сенешаль, - угрюмо огрызнулся сержант. - Когда его пришли арестовать, он зарубил троих наших парней. С чего король должен заботиться о тех, кто убивает его слуг?..

"С того, что, если сенешаль умрет, то завтра в Руденбруке будет некем править!" - чуть было не сорвалось у Ингритт с языка. Но она вовремя сдержалась. Было совершенно очевидно, что гвардейцы в жизни не допустят мысли, что женщина может что-то понимать в таких вещах.

- Пускай король, по крайней мере, сам решит, как поступить. А я всего лишь выполняю долг врача. Когда ты оказался в лазарете, я не спрашивала у тебя, сколько человек ты убил.

- Я ведь уже сказал, что не могу оставить пост, - с досадой повторил сержант, но Ингритт показалось, что ее слова поколебали его уверенность. К несчастью, тут в беседу встрял еще один охранник.

- Они там все одна компания, - сказал он неприязненно. - Чего ты ее слушаешь? Вся крепость знает, что эта девчонка - главная помощница дан-Энрикса. А теперь пропустите ее к сенешалю, чтобы он через нее передал остальным изменникам, что делать. Хорошо придумано!..

- Пускай проваливает, - поддержал соседа тот, что раньше называл ее "малышкой".

"Все пропало" - промелькнуло в голове у Ингритт, ощутившей свою полную беспомощность. Но сержант внезапно просветлел лицом.

- Раз вы считаете, что она их сообщница - тогда другое дело, - сказал он с видом человека, обнаружившего выход из сомнительной и неприятной ситуации. - Смотрите, чтобы она никуда отсюда не ушла, а я пойду за капитаном.

Ингритт оставалось только поражаться такой логике. Выходит, стражникам нельзя покинуть пост ради того, чтобы сказать, что раненому человеку нужен врач, но доложить о "заговоре" - это, разумеется, совсем другое дело.

Сержант отсутствовал довольно долго. Ингритт заподозрила, что он нашел своего капитана, повторил ему весь разговор с начала до конца, а капитан отправился докладывать о ней кому-нибудь еще. Чего она действительно не ожидала, так это того, что полчаса спустя к Кошачьей башне явится сам Уриенс в сопровождении охраны. Ингритт видела наместника нечасто, но его вид всегда производил на нее тягостное впечатление. Уриенс был сутул, тонок в кости и, вероятно, не особенно силен, но, несмотря на это, он казался ей гораздо более опасным человеком, чем Атрейн. Когда наместник посмотрел на нее сверху вниз, едва заметно кривя губы, Ингритт внезапно осознала, что ее затея куда более опасна, чем казалось поначалу.

- Откуда ты узнала об аресте сенешаля? - спросил Уриенс, сверля ее темными, холодными глазами.

- Мне сказал Олрис. Он был в Ландес Баэлинде, когда вы пришли за Меченым.

- Ты обсуждала это с Алинардом?

- Нет, я сразу же пришла сюда.

- Даже не посоветовавшись со своим наставником? - казалось, Уриенс был удивлен подобным обстоятельством.

- Нет, лорд.

- И ты ни с кем не разговаривала по дороге?

- Нет, лорд, - еще раз повторила Ингритт. Ей казалось, что она тупеет.

- Значит, ты сама, по собственному побуждению, решила заняться раной сенешаля? Почему? Какое тебе дело до Атрейна?..

- Ну, он ведь спас нас с Олрисом, когда нас поймали после нашего побега. Если бы не лорд Атрейн, нас бы вернули в Марахэн. Я думаю, это заслуживает благодарности.

Еще пару секунд Уриенс молча смотрел на нее, но, видимо, не обнаружил ничего хоть сколько-нибудь подозрительного.

- Истинный король желает, чтобы обвиняемый оправился от ран и мог предстать перед судом, - произнес он, в конце концов. - Однако мы не можем допустить, чтобы он получил возможность что-то передать своим сообщникам. Раз уж ты вызвалась лечить Атрейна, ты останешься в Кошачьей башне до суда и будешь ухаживать за ним. Не беспокойся, у тебя будет еда, одежда и все необходимое. Если понадобится достать какие-то лекарства, мои люди принесут их сами. Проходи.

Ингритт подумала об Олрисе, который будет дожидаться ее возвращения, но колебаться было поздно. Даже если бы она внезапно передумала, это бы уже ничего не изменило. Уриенсу было наплевать на то, согласна ли она остаться в этой башне до суда - он просто сообщал о том, что ее ждет.

Ингритт решительно вошла в Кошачью башню, и сопровождающий ее сержант захлопнул за ней дверь.

Камера сенешаля оказалась круглым помещением на самом верху башни. Поднимаясь по винтовой лестнице, Ингритт заметила еще несколько комнат, занятых гвардейцами - они обедали, играли в кости или просто спали, свесив голову на грудь. Ингритт решила, что охранников, по меньшей мере, двадцать человек. Казалось странным, что такие меры безопасности предпринимают ради одного-единственного человека, который, вдобавок ко всему, не мог не только встать, а даже сесть в постели. Когда дверь его камеры открыли, чтобы впустить Ингритт, сенешаль ограничился тем, что повернул голову и скосил на неё глаза. Рубашка на его груди и на боку казалась темной от засохшей крови.

- Что с Криксом? - первым делом спросил он.

- Он тоже арестован.

Сенешаль издал короткий, лающий смешок - похоже, рана не давала ему рассмеяться в полный голос.

- Проклятье... я надеялся, что хоть его они не тронут.

- Дайте-ка я взгляну на вашу рану, - сказала Ингритт, придвигая к узкой койке сенешаля табурет и осторожно поднимая заскорузлый от крови подол рубашки. Ткань успела намертво присохнуть к ране, так что Ингритт, обнаружив на полу у койки кружку, стала терпеливо смачивать ее водой.

- Вы знаете, за что вас обвинили в государственной измене?

- За то, что я болван. Я не учел, что человек, подобный Уриенсу, не способен спать спокойно, пока не будет знать все, что делают его враги. С кем они видятся, о чем беседуют, насколько долго сидят в нужнике... Готов поспорить, этот замок нашпигован тайными ходами и слуховыми отдушинами, как пирог - изюмом. Мне следовало бы понять, что этот негодяй за мной шпионит... что он ждет любой возможности, чтобы изобразить меня изменником. Уверен, он обгадился от счастья, когда подслушал наш последний разговор с дан-Энриксом... тут же помчался доносить, что мы готовим государственный переворот. Даже не верится, что после этого они еще прислали мне врача.

Ингритт нахмурилась. Голос сенешаля звучал бодро и насмешливо, но мучившая его одышка и поверхностное, частое дыхание ей совершенно не понравились - как и тот факт, что от такого незначительного усилия, как поддержание беседы, лицо сенешаля побледнело, а на лбу проступил пот. Как и следовало ожидать, пульс у Атрейна оказался слабым и прерывистым.

- Дышать больно?.. - уточнила Ингритт, уже догадываясь об ответе.

- Только если делаю глубокий вдох... Но к этому легко приноровиться. У меня бывали раны и похуже этой.

"Это вряд ли" - возразила Ингритт про себя. Сейчас она жалела, что с таким упорством добивалась права осмотреть Атрейна. Лучше бы подобной раной занялся кто-нибудь вроде Алинарда. Тогда у Атрейна было бы гораздо больше шансов уцелеть.

Сенешаль встретился с ней взглядом и внезапно усмехнулся.

- Да не делай ты такое скорбное лицо... Если ты размышляешь, как сказать, что мне проткнули легкое, то не волнуйся - я и сам об этом знаю.

- У меня не очень много опыта в лечении подобных ран, - призналась Ингритт. - Но я сделаю все, что будет в моих силах.

Сенешаль беззвучно рассмеялся.

- Брось... Сколько людей с подобной раной выживают? Например, из десяти?..

Ингритт отвела взгляд.

- Примерно трое.

- Звучит лучше, чем "один". Надеюсь, если я умру, мои ребята сбросят Уриенса с крыши этой самой башни.

Дан-Энрикса разбудил скрежет отпираемой двери. Крикс далеко не сразу вспомнил, что находится не в Ландес-Баэлинде, а в тюрьме. Правда, камера, в которой его заперли, была холодной, а постель - жесткой, но по сути она мало отличалась от большинства помещений в Руденбруке. Меченый уже не помнил, когда он в последний раз раздевался перед сном, а на сей раз он вообще улегся прямо в сапогах - все равно тонкий войлочный матрас, служивший заключенному постелью, не выглядел особенно чистым. В спину тянуло леденящим холодом от каменной стены, а плащ, наброшенный на плечи вместо одеяла, оказался слишком тонким, но это не помешало Криксу сразу же заснуть - за день он прошагал, должно быть, полных десять стае, нарезая бесконечные круги по своей камере.

Открыв глаза, дан-Энрикс обнаружил на пороге Уриенса в темной меховой накидке и маячившего рядом с ним огромного гвардейца. Меченый отбросил плащ и спустил ноги с лежака.

- Добрый вечер, - сказал он, даже не пытаясь скрыть своего удивления.

- Сейчас два часа ночи, - сухо отозвался Уриенс. - К сожалению, вопрос, с которым я пришел, не терпит отлагательства.

Он посторонился, позволяя двум гвардейцам внести в камеру приземистое кресло, которое те установили посередине комнаты. Наместник сел, а его люди вышли, оставив рядом с Уриенсом только его охранника.

- Вы не боитесь посвящать в наш разговор кого-то постороннего? - спросил дан-Энрикс, покосившись на гвардейца. Уриенс даже не потрудился обернуться.

- Он глухонемой.

- Понятно. В таком случае, вы, вероятно, не откажетесь ответить на один вопрос.

- Какой?

- Вы в самом деле верите, что мы с Атрейном замышляли государственный переворот?

- Вы, может быть, и нет, но сенешаль - определенно да. До того, как он покинул Руденбрук, он без конца расспрашивал людей, нарочно посылал за теми, кто когда-то воевал в Древесном городе. Он искал тех, кто помнил жену Тэрина и мог бы подтвердить, что она была смуглой, темноглазой и темноволосой. Это послужило бы ему на руку, если бы он вздумал объявить, что Истинный король - на самом деле вы.

- Расспрашивать людей - это не преступление. Я полагаю, что Атрейн просто хотел найти какие-нибудь подтверждения или опровержения своей догадке.

- Слово "догадка" подразумевает, что вы - действительно наследник Тэрина. Обсуждать вопрос в таком ключе - уже значило бы совершить измену. Для меня Истинный король - тот человек, которому я присягал на верность.

- Как и для меня, - заметил Крикс. Уриенс недоверчиво взглянул на Меченого, облизнул сухие губы и сказал:

- Тем лучше... Тогда вы наверняка поймете мою мысль. Если Атрейн умрет, его сторонники наверняка поднимут бунт. Если он выживет, то будет суд. Главный вопрос состоит в том, что Атрейн скажет на суде.

Меченый начал постепенно понимать, к чему клонил наместник. Если Атрейн объявит, что он выдал за наследника престола безымянного мальчишку, подходившего по внешности и возрасту, в стране начнется хаос. Еще пару дней назад дан-Энрикс поручился бы за то, что Атрейн никогда не сделает подобного - в конце концов, это бы значило своими руками разрушить все, чего они добились за последние два года. Но сейчас, когда сенешаль был ожесточен несправедливостью ареста и страдал от раны, это уже не казалось невозможным.

Больше всего Меченому хотелось сгрести Уриенса за опушенный беличьим мехом воротник и посоветовать ему самостоятельно расхлебывать ту кашу, которую он умудрился заварить.

- И что, по-вашему, онскажет?.. - спросил он, добавив про себя "после всего, что вы наделали". Уриенс сделал вид, что не понял истинного смысла его слов.

- Вы подразумеваете - кого он ненавидит больше, гвиннов или все-таки меня?.. По правде говоря, не знаю. Но я думаю, что вы способны повлиять на его выбор. Пусть Атрейн признается, что его раздражало то, что Истинный король больше не слушает его советов, и поэтому он попытался убедить вас в том, что после окончания войны вы бы могли воспользоваться поддержкой армии и сами сесть на трон. Вы подтвердите, что не согласились на подобный план, но в то же время не ответили решительным отказом. Вот и все. Признание Атрейна успокоит армию, а сам он получит возможность сохранить себе жизнь.

- Вы полагаете, Атрейн боится смерти? - спросил Меченый. Наместник отмахнулся.

- Умереть боятся все, однако существуют страсти, которые могут перевесить этот страх. Для сенешаля это - его ненависть. Собственно, именно поэтому я обращаюсь к вам, а не к нему. Король уполномочил меня передать свои условия: если вы сделаете так, как я сказал, Атрейн останется в тюрьме, а вам будет позволено покинуть Эсселвиль - с условием, что вы никогда больше не вернетесь в эти земли.

Дан-Энрикс выразительно поморщился.

- Выходит, вы затеяли все это, чтобы отомстить Атрейну? Вы рисковали жизнями своих людей и подорвали в войске веру в Истинного короля - всего лишь потому, что вы терпеть не можете друг друга?

Уриенс прищурился.

- Мне жаль, что вы упорно сводите вопрос к моей вражде с Атрейном. Настоящая причина в том, что человек вроде Атрейна вообще не должен находиться рядом с троном. У него одна забота - как бы перебить побольше гвиннов. Эсселвиль, король, поход на Марахэн - все это для Атрейна исключительно предлог, чтобы вернуться к своему любимому занятию, то есть к резне. Вы помните, что сделал сенешаль, когда настало время для решения реальных государственных проблем?.. Увел людей в леса, чтобы продолжить свою партизанскую войну, поскольку ни к чему другому он не приспособлен. Вы похожи на него, но вы, во всяком случае, не притворяетесь, будто сражаетесь за Эсселвиль. Вы присоединились к нам только из-за того, что мы воюем с Олваргом, и занимаетесь сиюминутными делами вроде чьей-то сломанной ключицы, совершенно не заботясь о более значимых вещах. Да, кстати: вот вам доказательство того, что моя неприязнь к Атрейну в этом деле значит очень мало... Вы, в отличие от сенешаля, мне, скорее, симпатичны - тем не менее, вы здесь. Страна ослаблена войной, монета не чеканится, дороги в скверном состоянии. В этом году мы не собрали даже половины тех налогов, которые поступали в Руденбрук при гвиннах. Но вам нет дела до подобных мелочей - вы же готовите поход на Марахэн! Я просто должен был вмешаться. Из того, что вы сумели взять пару прибрежных городов и один раз разбить Рыжебородого в сражении, не следует, что вам удастся захватить одну из самых неприступных крепостей в стране. Если бы вы судили здраво, вы бы поняли, что, выступив на Марахэн, мы потеряем все, чего смогли добиться за последние два года. Но люди верят в вашу магию и думают, что она обеспечит нам победу - и это опаснее всего. Как действует магия Олварга, я видел много раз, и выглядело это устрашающе. А о вашей магии я знаю только с чужих слов, и все эти истории звучат как минимум двусмысленно. Единственное, что действительно напоминает магию - это ваше влияние на окружающих людей. Я знал, что не сумею отговорить Истинного короля от этого безумного похода, пока им руководите вы с Атрейном.

Крикс слушал эту речь сначала с удивлением, а под конец - со страдальческой гримасой.

- Вы что, действительно считаете, что, если отменить поход на Марахэн, то можно будет спокойно заняться восстановлением страны? - переспросил он. - А Олварг в это время будет сидеть сложа руки и ждать, пока вы соберете все налоги и построите дороги?.. Уриенс, послушайте меня. Вы правы, Олварг - настоящий маг. Но самая опасная из разновидностей магии - не та, которая позволяет убивать людей и причинять им боль, а та, которая порабощает человеческую волю. В моем мире ее называют "Темными истоками".

- Вы полагаете, что я стал жертвой этой магии? - надменно спросил Уриенс. - Любой нормальный человек на моем месте рассуждал бы точно так же. Аргумент, что Олварг может сам напасть на Руденбрук, я не считаю веским возражением. Обороняться всегда проще, чем атаковать.

- Возможно, но подумайте - почему вы не попытались поделиться этой мыслью с королем или со мной? Ваша идея кажется вам очевидной и бесспорной, но при этом вы уверены, что никакой другой человек не согласится с вами, если не заставить его силой или хитростью. Разве это не странно?.. Пока вы уверены, что правда исключительно за вами, а все остальные заблуждаются, вы всегда будете считать, что ваш священный долг - добиться своего любой ценой. Один раз вы уже сочли, что у вас нет другого выхода, кроме как настроить короля против Атрейна и меня. Признайте, что ни к чему хорошему это не привело. Теперь вы предлагаете оклеветать Атрейна, чтобы он провел остаток дней в тюрьме - и тоже потому, что из сложившегося положения якобы нет другого выхода. Но вы ведь даже не пытаетесь его найти. Позвольте мне поговорить с Истинным королем.

Уриенс, слушавший рассуждения дан-Энрикса в каком-то оцепенении, внезапно встрепенулся.

- Надеетесь опять прибрать его к рукам?.. - спросил он зло. - Ну нет! Не знаю, как там ваши Темные истоки, но вот вы действительно умеете порабощать чужую волю. Не думайте, что вам удастся с моей помощью добиться встречи с королем и снова подчинить его себе. Довольно пустословия. Я должен знать, согласны ли вы на те условия, которые предлагает Истинный король.

- Предать Атрейна в обмен на свою свободу? Нет.

Наместник посмотрел на собеседника в упор.

- Рассчитываете на то, что в Руденбруке вспыхнет бунт, и вас освободят?.. Вы, видимо, не понимаете серьезности вашего положения. Сегодня днем к Атрейну пришла девушка, которая помогала вам в лазарете. Она просила у охраны сенешаля разрешения заняться его раной. Я впустил ее, потому что у меня возникла мысль о том, как мы могли бы выйти из создавшегося положения. Вы обвиняете меня в предвзятости, а сами не способны допустить, что я действительно пытаюсь вам помочь. Я предлагаю вам свободу, а Атрейну - жизнь. Вам не приходит в голову, что в случае отказа я могу пойти другим путем? Представьте, что Атрейн внезапно умер, а потом открылось, что ваша сообщница дала ему отраву, чтобы он не смог вас обличить. Вы думаете, это сложно было бы устроить? Вам действительно не страшно искушать судьбу?..

Меченый медленно покачал головой.

- Вы этого не сделаете, Уриенс, - ответил он со всей доступной ему убежденностью. Наместник удивленно вскинул бровь.

- Атрейн был прав, вы очень странный человек. У вас клеймо на лбу и шрам на пол-лица, а вы ведете себя так, как будто люди не способны сделать ничего дурного... Иногда мне кажется, что эта ваша магия и в самом деле существует. Ну а если я сумел бы убедить короля в том, что безопаснее всего - не оставлять Атрейна в заключении, а избавиться от него раз и навсегда, изгнав его из Эсселвиля вместе с вами? На такое вы бы согласились?.. Это будет нелегко, но я попробую это устроить. При условии, что вы пообещаете исполнить все, что от вас требуется.

- Хорошо. Поговорите с королем и сообщите мне, что он решит, - сказал дан-Энрикс.

Уриенс дернул своего телохранителя за край плаща и указал на дверь. Глухой гвардеец поддержал наместника под локоть, пока тот вставал, а потом постучал в окованную медью створку. Меченый задумчиво смотрел на то, как Уриенс идет к двери, и думал, что, хотя Атрейн с наместником были людьми примерно одного возраста, Уриенс временами выглядел лет на пятнадцать, если не на двадцать старше своего врага.

* * *

Из Рудебрука они выехали тихо, безо всякой помпы. Им даже не стали открывать ворота, выпустив их маленький отряд через потерну в замковой стене. Должно быть, Истинный король боялся новых беспорядков. Всего лишь полчаса назад ночная темнота казалась непроглядной, а потом воздух разом посветлел. Когда они доехали до леса, Олрис обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на Руденбрук, но не увидел ничего - только деревья, исчезавшие в тумане.

Меченый выглядел печальным и задумчивым. Он ехал шагом, положив руки на луку седла и опустив голову, как будто бы дремал в седле. Но Олрис был уверен в том, что Крикс не спит. Скорее, после сцены на суде Меченый просто не испытывал желания с кем-нибудь разговаривать. Должно быть, это было унизительно - стоять посреди огромной залы под охраной двух гвардейцев Уриенса и рассказывать о том, как Атрейн пытался втянуть его в свою вражду с наместником, а потом вообще стал уговаривать его выдать себя за сына Тэрина. По словам Крикса выходило, что Атрейн был недоволен возвышением своего старого врага, и поначалу просто пытался очернить Уриенса в глазах Истинного короля, а когда ничего не вышло, стал подумывать о государственной измене.

Слушая это, Олрис чувствовал, что воздух перестает проходить в его легкие. Хотя, возможно, дело было в том, что его окружала плотная и беспокойная толпа, и эти люди, напиравшие со всех сторон в надежде рассмотреть обоих подсудимых, не очень-то заботились о том, что сдавливают ему ребра. Поскольку Истинный король провозгласил, что суд над Меченым будет открытым, и любой желающий сможет увидеть и услышать все с начала до конца, в большую залу Руденбрука набились люди со всей крепости. И уж никак не меньше зрителей осталось за дверьми, так и не сумев пробиться в залу.

Те, кому все-таки посчастливилось прорваться внутрь, пересказывали все происходящее своим товарищам снаружи. Судя по глухому ропоту собравшихся, слова дан-Энрикса были совсем не тем, на что они надеялись. Олрис отлично понимал этих людей. Он приложил огромные усилия, чтобы попасть на этот суд, надеясь хоть издалека увидеть Крикса и узнать, в чем его обвиняют. Обвинения, зачитанные Уриенсом несколько минут назад, сводились к тому, что Меченый с Атрейном замышляли государственный переворот. Обстановка в зале была неспокойной с самого начала, но после слов наместника она накалилась до предела. Олрис кожей чувствовал, что многие из зрителей настроены весьма решительно. Он помнил лица Олмета и Рельни, замеченные им в толпе, и понимал, что суд наверняка закончится всеобщей свалкой. Должно быть, охраняющие зал гвардейцы Уриенса тоже это понимали - во всяком случае, вид у них был крайне озабоченным. Слова дан-Энрикса произвели эффект ушата ледяной воды, внезапно выплеснутого в огонь. Пока он говорил, общее замешательство делалось все отчетливее, а недовольный гул в задних рядах - все громче.

"Трус!" - выкрикнул кто-то из собравшихся. Выкрик никто не поддержал, но Олрис все равно почувствовал себя так, как будто бы его прилюдно отхлестали по лицу.

Вплоть до сегодняшнего дня он был уверен в том, что Крикс с Атрейном - близкие друзья. Даже если все, что говорил дан-Энрикс, было правдой, оставалось совершенно непонятным, с какой стати Меченый решил признаться в этом на суде. У Олриса мелькнула мысль, что признание может быть вырвано силой, но, привстав на цыпочки, он убедился, что дан-Энрикс не особенно похож на человека, приведенного на суд прямо из пыточной. Меченый выглядел усталым и каким-то странно безучастным, но не более того. Ни на кого из присутствующих в зале он не смотрел, а все свои разоблачительные речи произносил спокойным, монотонным голосом, нисколько не напоминающим его обычную манеру говорить. Олрис услышал, как Рельни, стоявший неподалеку в окружении своих друзей, с недоумением и злостью произнес - "Что он несет?!"

Однако, когда вслед за Меченым перед судом предстал Атрейн, недавний шум сменился абсолютной тишиной. Сенешаль все ещё не мог ходить, поэтому в зал его внесли на носилках. Атрейн, по сути, повторил все сказанное Криксом. Да, ему было нестерпимо видеть рядом с королем человека, который еще недавно служил гвиннам. Да, он ненавидит Уриенса уже много лет, и эта ненависть в конце концов толкнула его на измену. Он действительно хотел воспользоваться популярностью дан-Энрикса и возвести его на трон. Атрейн произносил слова отрывисто, как будто бы бросая свои признания в лицо собравшимся - хотя, возможно, дело было в том, что раненное легкое по-прежнему не позволяло ему глубоко вдохнуть. "Верно ли то, что вы намеревались выдать Крикса по прозвищу "Меченый" за сына Тэрина?" - осведомился Уриенс, глядя на сенешаля с возвышения. Да, отвечал Атрейн, я рассчитывал воспользоваться его сходством с королевой Амариллис.

"Какие действия вы предпринимали для того, чтобы привести вашу идею в исполнение?"

"Я разговаривал с людьми, которые сражались вместе с Тэрином в Древесном городе. Я задавал им разные вопросы о покойной королеве и пропавшем принце с целью заронить сомнения в том, что правящий король - действительно наследник Тэрина"

"Значит, вы утверждаете, что вы не сделали ничего больше?"

"Нет. Я не мог предпринимать какие-то дальнейшие шаги, не обсудив этот вопрос с самим дан-Энриксом. Я решил объясниться с ним начистоту. Но наш разговор подслушали, после чего меня арестовали".

Уриенс обернулся к Истинному королю.

"Желает ли ваше величество узнать еще какие-то подробности?.." - почтительно осведомился он при гробовом молчании собравшихся.

"Нет. Думаю, что мне уже все ясно, - отозвался Истинный король, глядя на подсудимых с явным отвращением. Он тяжело поднялся на ноги и, выпрямившись, оглядел собравшихся. - Я обещал вам честный и открытый суд. Если кто-нибудь из собравшихся может сказать об этом деле что-то важное - пусть говорит".

Олрис почувствовал, что в горле у него внезапно пересохло. Он очень хотел бы что-нибудь сказать, но после обращения Истинного короля в голове не осталось ни единой связной мысли.

Олрис был уверен, что никто не отзовется на призыв Его Величества - но он ошибся.

Откуда-то из недр зала появился щуплый и невзрачный человек, лица которого Олрис не разглядел. Он рассказал, как Атрейн оскорблял Его Величество и говорил: "раньше он не чувствовал себя настоящим королем и позволял другим диктовать ему, что делать. А теперь ему нравится думать, что он правит сам. Поэтому он будет слушать тех, кто сможет лучше остальных изобразить, что подчиняется его приказам".

"С тобой он, что ли, это обсуждал, кусок дерьма?.." - выкрикнули из зала.

Однако неприметный человек нимало не смутился. Он сказал, что его господин - он слегка поклонился в сторону наместника - приказал своим людям наблюдать за сенешалем после того, как получил первые доказательства того, что лорд Атрейн готовит государственный переворот. Вслед за ним выступили еще несколько человек. Некоторые из них, вслед за первым свидетелем, говорили о том, как Атрейн или дан-Энрикс пытались диктовать Истинному королю свою волю или проявляли по отношению к нему недопустимую развязность, явно считая себя настоящими правителями Эсселвиля. Другие, вроде Алинарда, начинали с выражения негодования по поводу измены подсудимых, но заканчивали тем, что обращались с Истинному королю с просьбой о милосердии и сдержанно напоминали о заслугах сенешаля и дан-Энрикса перед страной. Олрис чувствовал, что голова у него идет кругом. Все шло как-то уж слишком ровно, слишком... гладко, что ли. И от этого казалось, что он спит и видит плохой сон.

После того, как выступило около десятка человек, в зале опять настала тишина. Король, который уже с полчаса сидел, поставив подбородок на руку и, как казалось, погрузившись в мрачные раздумья, выпрямился в своем кресле.

- Ну что ж... - произнес он - и сразу же умолк, как будто подавившись. Соседи Олриса взволнованно зашевелились на своих местах, пытаясь разглядеть, что происходит возле возвышения. Олрис привстал на цыпочки - и только тут увидел девушку, решительно пересекающую зал. Сердце у Олриса оборвалось - он узнал Ингритт. Девушка остановилась у помоста, там же, где стояли выступавшие до нее свидетели, но, вместо того, чтобы обращаться к Истинному королю, она обернулась лицом к залу и решительно тряхнула головой, так что одна из двух тяжелых темных кос, перелетев через плечо, упала ей на грудь.

- Вы все сошли с ума? Или, может быть, вас околдовали?.. - спросила она громко. Олрис видел, что Ингритт очень бледна, но на ее лице была написана уже знакомая ему решимость. Меченый вскинул голову и смотрел на нее, страдальчески нахмурил лоб.

- Ингритт, пожалуйста... - произнес он. Но, судя по сквозившей в его тоне безнадежности, он уже понимал, что это бесполезно. Ингритт даже не посмотрела на него.

- Тут до меня стояло десять человек. И все они твердили "измена, измена". Но где она, эта измена? Только начинаешь разбираться - сразу выясняется, что вся "измена" - это пара разговоров. Да и то - каких-то странных. Лорд Атрейн сказал, что он пытался "заронить в людей сомнения". Есть здесь хоть один человек, которому бы он сказал, что Крикс дан-Энрикс - Истинный король?! Если такие люди есть, то почему они не выступили на суде? А если их не существует - где же тут измена?.. Нам говорят, что эти люди собирались совершить переворот, но не успели. Но зато мы знаем, что они успели. Сенешалю было некогда устраивать мятеж, потому что он всю зиму дрался с гвиннами. А лорд дан-Энрикс вообще был слишком занят два последних года. Он спас королю жизнь... освободил Авариттэн... Победил Мясника из Брэгге и вылечил пару сотен наших раненных. И правда, где уж тут успеешь совершить измену?! - голос девушки сорвался. Она обвела собравшихся глазами. Ее взгляд казался слишком ярким, и Олрис внезапно осознал, что глаза Ингритт полны слез. - Скажите, неужели это не безумие - сломать свой меч прямо перед решающим сражением?..

Последние слова она произнесла уже гораздо тише. Некоторые из зрителей откликнулись на эту фразу одобрительными криками. А Ингритт, которая казалась совершенно вымотанной своей речью, медленно пошла назад, к собравшимся на другой половине зала зрителям.

На лице Истинного короля была написана растерянность пополам с раздражением, а Уриенс, хотя и сохранял бесстрастное выражение лица, провожал девушку холодным, мрачным взглядом, не сулившим Ингритт ничего хорошего. Но это Олриса не удивляло - куда более необъяснимой ему казалась реакция обоих подсудимых. Дан-Энрикс был печален, как человек, не видящий возможности хоть что-то изменить, и оттого смирившийся с судьбой, а на губах Атрейна, едва различимого за спинами собравшихся, блуждала ядовитая улыбка.

- Ну что ж, мы выслушали всех, кто пожелал что-то сказать, - выйдя из замешательства, сказал король. Это "ну что ж" странно кольнуло Олриса, заставив его вспомнить, что король, по-видимому, собирался произнести те же самые слова, когда ему внезапно помешала Ингритт. Олрис заподозрил, что какие-то моменты этого суда были продуманы задолго до его начала. - Поскольку оба подсудимых признают свою вину, мне остается лишь решить, какого наказания они заслуживают. Лорд дан-Энрикс!

Меченый поднял голову.

- Да, мой король? - печально отозвался он.

Олрису показалось, что король едва заметно вздрогнул.

- Вы присягнули мне на верность - а сами вели изменнические речи с моим сенешалем, обсуждая планы по захвату власти. Тем не менее, мне не хотелось бы поступать слишком сурово с человеком, который однажды спас мне жизнь. И, хотя ваш поступок заслуживает куда более серьезной кары, я приговариваю вас всего лишь к изгнанию. Отряд моих людей проводит вас до Каменных столбов и проследит, чтобы вы нигде не задержались по дороге. Вы отправитесь к себе на родину и больше никогда не попытаетесь вернуться в Эсселвиль. Если вы когда-нибудь вернетесь в эти земли, вы умрете.

Еще несколько секунд король продолжал смотреть на Меченого, как будто бы не мог заставить себя отвести глаза. Но потом он повернулся ко второму подсудимому, и на его лицо как будто набежала тень.

- Лорд Атрейн, я наблюдал за вами на протяжении всего суда, и у меня сложилось впечатление, что вы находите происходящее забавным, - произнес король сквозь зубы. - Откровенно говоря, мне очень хочется отправить вас на плаху - просто для того, чтобы стереть с вашего лица эту бесстыдную ухмылку. В вашем положении куда уместнее было бы раскаяние. Эта девочка, которая лечила вас от раны и которая так пылко защищала вас, сказала, что вы так и не успели совершить предательства. Но я думаю, она судила бы иначе, знай она вас так, как знаю я. Я доверял вам больше, чем кому бы то ни было - но вы предали мое доверие. Вы насмехались надо мной и моей властью за моей спиной, вы без конца пытались навязать мне свою волю... а в конце концов, когда вы поняли, что у вас не получится править моим именем, вы вознамерились лишить меня короны. Я не вижу ни объяснений, ни оправданий вашим поступкам. Но в память о тех двадцати годах, на протяжении которых вы сражались с гвиннами, я дам вам право выбора. Можете убираться из Эсселвиля вместе с Меченым, которого вы собирались посадить на трон, или остаться здесь и провести остаток дней в тюрьме.

- Вы ошибаетесь, считая, что я "нахожу происходящее забавным", - с нескрываемым презрением ответил сенешаль, приподнимаясь на своих подушках. - Наоборот, трудно представить зрелище печальнее того, которое я здесь увидел... государь. Я предпочту покинуть Эсселвиль.

Не скулах Истинного короля выступили красные пятна.

- Прекрасно, - отрывисто сказал он. - Вы с лордом дан-Энриксом уедете из Руденбрука завтра утром. Я распоряжусь, чтобы вам приготовили носилки. Суд окончен! Что еще?.. - спросил король с заметным раздражением.

Олрис опять привстал на цыпочки - но сразу понял, что на сей раз в этом нет необходимости. Рельни, который протолкался между зрителей и оцепивших зал гвардейцев, был достаточно высок.

- Еще одну минуту, государь. Вы знаете, что я и несколько моих товарищей родом из той же страны, что и дан-Энрикс. Когда мы попали в Эсселвиль, нас была сотня с лишним человек, а сейчас нас осталось меньше двадцати. Вот уже семь лет, как мы сражаемся за Эсселвиль, и вот уже два года, как мы служим вашему величеству.

- Все это мне известно, - сказал король с ноткой нетерпения. - Что дальше?

- А дальше то, что теперь, когда вы изгоняете лорда Атрейна и дан-Энрикса, мы больше не желаем оставаться здесь, - ответил Рельни вызывающе. - Прошу ваше величество позволить нам последовать за Меченым.

Олрис готов был биться об заклад, что про себя Рельни добавил что-то вроде "а нет, так мы прекрасно обойдемся и без позволения". Похоже, Истинный король тоже прекрасно это понял. Он растерянно взглянул на Уриенса.

- Что же, их желание вернуться на родину вполне понятно, - кисло сказал тот, хотя каждому человеку в зале было очевидно, что желание попасть на родину тут совершенно ни при чем. Тем не менее, попытка Уриенса как-то сгладить ситуацию сработала. Король взял себя в руки и сказал.

- Благодарю вас всех за преданную службу. Вы можете располагать собой, как посчитаете нужным.

Когда толпа повалила к выходу, Олрис отчаянно заработал локтями, стараясь не потерять Рельни из виду. К счастью для него, тот тоже задержался в зале, озираясь с видом человека, который пытается высмотреть кого-то в толпе. Когда в зале осталось только несколько десятков зрителей, не способных протолкаться к выходу и вынужденных дожидаться, пока выйдут остальные, Рельни, наконец, нашел того, кого искал, и бросился вперед, едва не сшибив с ног оказавшегося у него на дороге Олриса. Тот изумленно обернулся, пытаясь понять, куда тот так торопился, и обнаружил Рельни рядом с Ингритт.

- Тебе нельзя здесь оставаться, - сказал он, бесцеремонно ухватив девушку за рукав. - Пошли со мной. Мы с ребятами найдем тебе мужской костюм и плащ. Завтра, когда мы будем выезжать из крепости, людям наместника будет не до того, чтобы кого-то пересчитывать.

- Но я же не могу оставить лазарет, - растерянно сказала Ингритт. Рельни покривился.

- Лазарет?! Ты что, не понимаешь, что они с тобой сделают после того, что ты наговорила?.. Кстати говоря, спасибо... Если бы не ты, я не решился бы сказать нашему Истинному королю того, что думаю. Но Уриенс тебе этого не простит, уж можешь мне поверить. Ну что, идешь?

- Иду, - сказала Ингритт, быстро что-то взвесив про себя. Несмотря на то, что Олрис находился всего в нескольких шагах от них, она была до такой степени поглощена своими мыслями, что, кажется, в упор его не видела. Он выбежал из зала вслед за ними.

- Рельни!.. - крикнул он.

Мужчина обернулся - и, увидев гвинна, хмуро сдвинул брови.

- Снова ты?.. Чего тебе?

- Пожалуйста, позвольте мне поехать с вами! - сказал Олрис. Рельни криво ухмыльнулся.

- С какой стати?

- Он стюард дан-Энрикса, - вмешалась Ингритт.

- Думаю, что Крикс как-нибудь обойдется без его услуг, - отрезал тот.

- Пожалуйста, - повторил Олрис, почти потеряв надежду. В тот момент он сделал бы все, что угодно, лишь бы Рельни согласился. Даже встал бы перед противным аэлитом на колени - если бы только надеялся на то, что это поможет разжалобить Лювиня.

- Из-за нее?.. - внезапно спросил Рельни, коротко кивнув на Ингритт.

Олрис так опешил, что не смог найти какой-нибудь ответ. Но Рельни, кажется, уже пришел к какому-то выводу.

- Лучше бы Меченый тебя убил за тот люцер, - заметил он. - Ладно, пошли.

XXVIII

Мягкая поступь лошади, идущей шагом, совершенно не мешала Криксу предаваться размышлениям. Закрыв глаза и полностью отгородившись от окружающего мира, Меченый заново проживал события последних дней. Арест заставил его осознать, что и Атрейн, и Уриенс, и даже Истинный король отравлены дыханием Истока, так что теперь все - и старые обиды, и внезапно зародившиеся подозрения, и надежды, связанные с будущим, играет на руку лишь Олваргу, толкая айзелвитов к катастрофе. Но теперь дан-Энрикс спрашивал себя, с чего он взял, что сам он не поддался этой магии? Только лишь потому, что он не испытывал ненависти к какой-либо из конфликтующих сторон, и полагал, что в состоянии понять их всех? В конечном счете, это чувство завело его в такую же ловушку, как других - их подозрения. Когда он ощутил, что любое его решение неминуемо приведет к чудовищным последствиям и будет стоит жизни множеству людей, им овладело странное безволие. Крикс не обманывал себя - он знал, что только чувство безысходности заставило его принять участие в постыдном фарсе, изображавшем суд. А значит, он позволил себе поверить в то, что у него нет другого выхода... Разве не в том же самом он недавно обвинял наместника?

Дойдя до этой мысли, Крикс поморщился. Нет, так нельзя. Седой наверняка сказал бы, что он слишком много на себя берет. Проблема Уриенса в том, что он излишне верит в собственную правоту - но это еще не причина для того, чтобы впадать в другую крайность и винить себя за то, что он не смог распутать узел, завязавшийся чуть ли не двадцать лет тому назад. Если взглянуть на дело беспристрастно, что он вообще мог сделать в этой ситуации? Отвергнуть сделку, которую предлагал ему наместник, и настаивать на встрече с королем? Но Уриенс слишком боялся, что дан-Энрикс сможет повлиять на Литта... да и сам король, похоже, совершенно не стремился видеть Меченого.

Вероятно, в глубине души он сразу же поверил в то, что Крикс - действительно наследник Тэрина. Можно себе представить, как его пугала мысль об откровенном разговоре с Меченым. Одно дело - выслать из страны амбициозного военачальника, который покушался на твой трон, и совсем другое - оказаться в роли самозванца, который хочет устранить законного претендента на корону. Меченый вздохнул. Нужно иметь большой жизненный опыт и достаточный запас цинизма, чтобы научиться объяснять свои поступки так, как это делал Уриенс. А Истинному королю не приходилось управлять страной при гвиннах, каждый день ища баланс между заботами об интересах своего народа и собственной безопасностью, и для него подобная задача оказалась непосильной. Неудивительно, что он предпочел спрятаться за свое праведное возмущение и за презрение к "предателям".

Нет, вряд ли он бы согласился встретиться с дан-Энриксом... Настаивая на своем, Меченый добился бы только того, что Уриенс предпринял бы какие-то решительные меры - вроде тех, на которые он намекал, когда грозился отравить Атрейна и свалить вину на Ингритт. И, в любом случае, порядок в Руденбруке рухнул бы окончательно. Меченый знал, что обещание открытого суда, на время приглушившее бушующие страсти, оказалось крайне своевременным. К тому моменту кто-то из людей Атрейна уже попытался подстрелить наместника, но в результате убил не самого Уриенса, а одного из охраняющих его гвардейцев. А люди Уриенса в отместку подожгли Ландес Баэлинд. Дым этого пожара, к терпкой горечи которого примешивался сладковатый аромат горящего люцера, долетал даже до окон его тюрьмы.

После такого надо бы не мучаться от бесполезных сожалений, а признать, что обстоятельства сложились относительно благополучно. Но дан-Энрикс ничего не мог поделать с чувством беспокойства и тоски, саднящим, как незатянувшийся порез.

- Лорд дан-Энрикс!.. - окликнул ломкий мальчишеский голос. Меченый открыл глаза и обернулся, чтобы увидеть Олриса, который догнал его и теперь шагал вровень с его лошадью. Тропа была бы слишком узкой для двух всадников, но для одного пешего места хватало. - Лорд дан Энрикс, я хотел узнать, не нужно ли вам что-нибудь?

Судя по его лицу, Олрис проделал свой маневр вовсе не затем, чтобы предложить ему свои услуги, а чтобы удостовериться, что с Криксом все в порядке. Взгляд гвинна выражал самое искреннее беспокойство. Что ж, если он видел Крикса на суде, а после этого все утро наблюдал за ним из хвоста колонны, в голову Олриса могли закрасться самые чудовищные подозрения - о пытках или травяных настоях, подавлявших волю. Меченый пообещал себе, что больше не станет ехать с таким отрешенным видом.

- Ничего не нужно, Олрис, я в порядке, - сказал он, успокоительно кивнув мальчишке.

Ближний к Меченому конвоир натянул повод, так что его лошадь развернулась, перегородив дорогу.

- Вернись на свое место! - резко приказал он Олрису.

- Это мой стюард, сержант, - сказал дан-Энрикс таким тоном, каким стал бы разговаривать с рычащей на него собакой.

- Простите, у меня приказ. Никто не должен разговаривать с арестантами, - по интонациям гвардейца было ясно, что он не намерен отступать от этого приказа ни на йоту. Он бросил недовольный взгляд на двух гвардейцев, ехавших за Меченым. - Вас это тоже касается. Надо было остановить мальчишку, а не спать в седле. А ты - пошел отсюда!..

Олрис неохотно отступил, но Крикс успел заметить, что в неприязненном взгляде, устремленном на сержанта, промелькнуло выражение упрямства. Можно было не сомневаться, что на первом же привале парень повторит попытку с ним поговорить. И хотя Меченый охотно запретил бы Олрису сердить охрану и нарываться на неприятности из-за подобной ерунды, настроение у него все равно необъяснимо поднялось. Он даже поймал себя на том, что улыбается.

Отряд двигался медленно, приноравливаясь к скорости носилок, на которых путешествовал Атрейн. В первый день, пока они всё еще находились в окрестностях Руденбрука, правило о строгой изоляции обоих арестантов соблюдалось неукоснительно. Но со временем, как и следовало ожидать, дисциплина в отряде изрядно разболталась. Хотя Рельни и его друзья, отпущенные Истинным королем на родину, и не могли подойти к Меченому и Атрейну даже на привалах, они то и дело бросали арестантам какие-то ободряющие или шутливые реплики, не требующие ответа. Окрики конвоиров они просто игнорировали, так что гвардейцы Уриенса вскоре перестали их одергивать, поняв, что это бесполезно, и решив, что повод слишком незначителен для настоящей ссоры. Несмотря на то, что с Рельни из Руденбрука уехало всего одиннадцать его товарищей, а гвардейцев Уриенса было двадцать человек, драки никто не хотел. А Рельни, как подозревал дан-Энрикс, очень точно понимал, до какого момента можно продолжать испытывать терпение охраны, а где следует остановиться, постепенно добиваясь от конвоя незаметных послаблений. В немалой степени его успеху способствовало и то, что гвардейцы Уриенса питались вяленой говядиной, твердым сыром и сухими пресными галетами, а у Лювиня и его товарищей, привыкших жить в лесу на протяжении недель, а то и месяцев, каждый день было свежее мясо. Два вечера подряд они терзали своих менее удачливых попутчиков запахом жарившейся дичи, а потом внезапно предложили им на время позабыть о прежних разногласиях и присоединиться к трапезе. Гвардейцы не сумели устоять, а, согласившись, уже не могли изображать прежнюю непреклонность. На третий день пути Ингритт позволили ехать на носилках вместе с сенешалем, а еще день спустя дан-Энрикс наконец-то получил возможность сам поговорить с Атрейном. Поздно вечером, когда Ингритт в очередной раз осмотрела сенешаля, Крикс решил рискнуть. Поднявшись на ноги и отряхнув с одежды крошки хлеба, он нарочито медленно направился к носилкам, будто приглашал охранников остановить его. Меченый был готов к тому, что через несколько шагов его окликнут и напомнят о запрете разговаривать с Атрейном, но, к его большому облегчению, охрана предпочла сделать вид, что ничего особенного не происходит.

Вблизи стало видно, что Атрейн переносил дорогу тяжелее, чем надеялся дан-Энрикс. Лицо сенешаля осунулось, на лбу не разглаживались страдальческие морщины, но взгляд оставался ярким и пронзительным.

- Смотрю я на тебя и думаю - не совершил ли я ошибку? - ухмыльнулся он вместо приветствия. - Мы направляемся к тебе на родину, но ты что-то не выглядишь особенно довольным. Думаешь, нас ждет дурной прием?..

Крикс предпочел бы побеседовать о чем-нибудь другом - хотя бы потому, что у него и правда было множество сомнений, связанных с их возвращением. В голову лезли неприятные воспоминания о том, с каким трудом он открывал Врата в последний раз. А ведь с тех пор Темный Исток значительно усилился. Что они будут делать, если выяснится, что арка Каменных Столбов превратилась в бесполезную груду камней, лишившихся своей волшебной силы? И это было не единственной причиной для тревоги. Крикс знал, что после гибели Седого время стало расползаться, словно старая гнилая ткань. Что, если за те месяцы, пока он находился в Эсселвиле, в его мире минуло пятнадцать или даже двадцать лет? Ирем с Валлариксом запросто могли превратиться в дряхлых стариков и даже умереть, а Лейда... нет, всего этого никак нельзя было бы объяснить Атрейну. И к тому же Крикс считал, что он не должен беспокоить раненого.

- Напротив, я уверен, что нас будут принимать по-королевски, - сказал он.

Пару секунд Атрейн молчал, закинув руку за голову и задумчиво глядя на Крикса. На его лице плясали отблески костра.

- Надеюсь, ты не мучаешь себя бессмысленными мыслями о том, что было на суде? - поинтересовался он.

- Нет, суд меня не беспокоит, - вполне искренне ответил Крикс. В сравнении со всеми прочими его заботами, недавний суд казался мелочью. Атрейн нахмурился.

- Тогда о чем ты постоянно размышляешь с таким траурным выражением лица?..

Передать это на словах было довольно сложно, но дан-Энрикс вдруг почувствовал, что должен с кем-то поделиться осаждающими его мыслями.

- Когда гвардейцы Уриенса объявили мне, что я арестован по обвинению в измене, у меня возникло ощущение, что я попал в ловушку, - признался он. - Любое мое действие... или бездействие... не могло кончиться ничем хорошим, я должен был выбирать только между "плохим" и "еще более плохим". И это ощущение не покидает меня до сих пор.

- А разве раньше тебе никогда не приходилось выбирать из двух зол?

- В том-то и дело! Каждый раз, когда казалось, что я должен выбрать из двух зол, я напрягал все свои силы - и в итоге находил какой-то третий выход. Иногда он выглядел безумным, но он всегда был. И именно он в конце концов оказывался самым правильным. Возможно, его можно было отыскать и в этот раз, но у меня не вышло. Я все время размышляю, почему. То ли люди и сам мир вокруг меня стали другими... то ли главная причина - во мне самом. Найти этот парадоксальный третий выход - это все равно, что перепрыгнуть через стену выше своей головы. И иногда мне кажется, что я слишком устал и больше не способен на подобное усилие.

- Возможно, ты действительно устал, - пожав плечами, отозвался сенешаль. - Допустим, тебе часто удавалось найти выход из какой-нибудь неразрешимой ситуации. Но почему ты думаешь, что это должно продолжаться бесконечно?.. Хоть ты и маг, но ты такой же человек, как и любой из нас. Значит, ты тоже можешь уставать, впадать в отчаяние или поддаваться слабости. Довольно странно обвинять себя за то, что это так. Это не более разумно, чем сердиться на себя за то, что тебе нужно есть и спать.

Крикс задумчиво кивнул. В глубине души он далеко не был уверен в том, что Атрейн прав. Конечно, люди могут уставать, терять надежду или поддаваться ощущению бессилия. Но Крикс не сомневался в том, что умение бороться с этой частью своей человеческой природы и не признавать саму идею "невозможного" - важная часть того, что делает его Эвеллиром. Князь, должно быть, знал, как сохранять эту способность - год за годом, через все ошибки, разочарования и поражения - но он не успел рассказать об этом дан-Энриксу. Он вообще почти ничего не успел ему рассказать...

Крикс посмотрел на обступающие их деревья - и на одну кратную секунду ему показалось, что Седой вот-вот появится из окружавшей лагерь темноты, повергнув его в полную растерянность своим внезапным появлением. В конце концов, Князь славился своей способностью приходить именно тогда, когда его никто не ждал, а значит, было бы вполне естественно, если бы он явился и теперь, когда его считали мертвым.

Но, разумеется, никто так и не вышел из ночного леса.

Тяжело вздохнув и пожелав Атрейну доброй ночи, Меченый отправился устраиваться на ночлег.

...В первый момент ему почудилось, что он попал в Адель. Во всяком случае, галерея из белого камня, на которой он стоял, напоминала императорский дворец, а возвышающаяся напротив башня очень мало отличалась от строений в Верхнем городе. Это была хорошо знакомая ему архитектура, сочетавшая, казалось бы, несочетаемые вещи - строгий и величественный вид и почти воздушную легкость, создающая иллюзию, что эти стены дышат и тянутся к солнцу, как деревья и цветы. Однако, сделав несколько шагов вперед, Крикс осознал, что это место - вовсе не Адель. Он ожидал увидеть внизу город, но вместо этого увидел бесконечные, как море, облака, пронизанные восходящим солнцем. Подножие башни, которую он заметил с галереи, тонуло в этих облаках, словно в сверкающем сугробе.

Меченый внезапно вспомнил, что всего пару минут назад он был в ночном лесу и старался уснуть, ворочаясь на своем жестком ложе.

"Значит, это сон" - подумал он. Все сразу встало на свои места - на галерее было ветрено, но Меченый не чувствовал, как его волосы шевелятся от ветра, и, делая шаг, не ощущал твердости камня под ногами. Даже заливающее все вокруг солнце, при всей своей яркости, не резало ему глаза, когда он смотрел прямо на него. И все же сон был исключительно правдоподобным - куда более детальным, красочным и ярким, чем все остальные его сны. Дан-Энрикс обернулся и внезапно обнаружил, что он не один. Неподалеку от него стояли еще два человека, показавшиеся Криксу неожиданно знакомыми. Он быстро вспомнил, что и правда уже видел их - на старых фресках в Академии, изображающих строителей Адели. В отличие от тех изображений, лица настоящих Альдов не светились - или, может быть, это свечение казалось незаметным в том потоке солнечного света, который заполнял всю галерею. Крикс, как завороженный, смотрел на тонкие черты лица ближнего к нему Альда. Кожа на его лице казалась тонкой и прозрачной, словно лепесток цветка. Было довольно странно сознавать, что, несмотря на это, Альды вовсе не казались хрупкими - от них веяло Силой. Меченый внезапно осознал, что те отзвуки Тайной магии, которые он ощущал, держа в руках какую-нибудь вещь, созданную Альдами, не шли в сравнение с той магией, которая окутывала их самих.

Ни один из Альдов не смотрел на Меченого. Судя по всему, они не видели его и даже не способны были ощутить его присутствие.

Если бы в этом видении у Крикса было сердце, его точно защемило бы от разъедающей досады. Он мечтал увидеть Альдов с того дня, как оказался в Академии и познакомился с Саккронисом. Правда, большую часть жизни Меченый считал, что это просто детская мечта, которой никогда не суждено осуществиться, но время от времени она охватывала его с новой силой - например, когда Атрейн рассказывал о том, как он едва не оказался в Леривалле. Осознание того, что эта невозможная мечта исполнилась - но он, словно в насмешку, оказался здесь не более чем призраком, показалось Меченому нестерпимым. Не имея возможности ни окликнуть Альдов, ни привлечь их внимание каким-то другим способом, Крикс попытался прикоснуться к ним хотя бы разумом, как будто он был ворлоком, умеющим читать чужие мысли.

Это было, как внезапно осознал дан-Энрикс, крайне опрометчивым поступком - он почувствовал себя, как человек, который собирался осторожно попробовать воду в незнакомом месте, но внезапно погрузился в воду с головой. Чувства Альдов оказались и сильнее, и значительно сложнее, чем он мог представить. Для большинства из них он не сумел бы подыскать названия, однако даже того, что Крикс сумел соотнести с привычными ему эмоциями, было достаточно, чтобы понять, что Альды ощущали смесь из самых противоречивых - с точки зрения людей - вещей, которые никак нельзя было даже представить вместе. Это было, как волна, которая с грохотом накрывает тебя с головой, заставляя забыть о том, кто ты такой.

Дан-Энрикс разорвал связавшую их с Альдом нить, боясь случайно захлебнуться в этом ослепительном водовороте чужих мыслей, однако в его голове продолжал кружиться настоящий вихрь чувств и представлений, не принадлежавших ему. Он знал, что место, где они сейчас стоят, и вправду Леривалль, что эту галерею называют "Солнечная гавань", и что оба Альда думают о нем, хоть и не знают, что он совсем рядом. Но самое главное - он знал, что они ожидают нападения, и что царившая на галерее тишина, которая сначала показалась ему воплощением гармонии, на самом деле - напряженная минута перед боем.

Олварг не стал дожидаться, пока его враги закончат все приготовления и двинутся на Марахэн. Он добился того, что Меченого выслали из города, послал своих людей за ним, а сам возглавил армию и двинулся на Руденбрук. Тот Альд, к мыслям которого неосторожно прикоснулся Меченый,был преисполнен сожаления, что Леривалля и всей его магии оказалось недостаточно, чтобы защитить живших в Руденбруке айзелвитов от ловушек Темного истока. Но при этом он осознавал, что все случившееся было неизбежно. Альды вправе только защищать людей, но не решать за них. Они даже не вправе были помешать изгнать дан-Энрикса из Эсселвиля...

Все, что они могли - это встать преградой на пути у Олварга и его армии.

Меченый-Альд испытывал одновременно воодушевление, и скорбь, и радостную легкость, посещающую только наиболее отважных из людей и только в самые опасные минуты, когда ты отчетливо осознаешь, что можешь умереть, но в то же время чувствуешь, что это не настолько важно, как ты привык думать в остальное время.

Альды готовились к сражению.

...Открыв глаза, Меченый вскочил на ноги. Его движение было настолько резким, что гвардеец Уриенса, спавший рядом с ним и охранявший пленника, кубарем откатился в сторону, хватаясь за оружие, как будто полагал, что арестант решил его убить. При этом он разворошил догорающий костер, который выплюнул в ночное небо рой багряно-алых искр.

- В чем дело? - рявкнул заспанный сержант, приподнимаясь на локте и щурясь на огонь.

- Вставайте! - резко сказал Крикс, чувствуя себя голым оттого, что под рукой не было перевязи с мечом, и с трудом сдерживая злость при мысли о потраченном напрасно времени. - Олварг ведет своих людей на Руденбрук.

Олрис проснулся от того, что в спину сильно дуло. На том месте, где обычно спали Рельни и одетая в мужское платье Ингритт, было пусто. Олрис слышал раздраженные мужские голоса, но стены выстроенного на ночь укрытия из лапника мешали ему рассмотреть, что происходит. Олрис выбрался из-под елового навеса и, ежась от холода, выпрямился во весь рост.

Картина, представшая его глазам, была настолько необычной, что на секунду ему показалось, что он все еще спит. Казалось, люди на поляне позабыли, кто здесь член конвоя, а кто - бывший партизан, и самозабвенно орали друг на друга.

- ...То есть ему приснился сон, что кто-то собирается напасть на Руденбрук, и теперь мы должны нарушить наш приказ и повернуть назад? Мы что, по-вашему, сошли с ума?! - надрывался кто-то из гвардейцев.

- Это не сон, ослиная башка! - орал в ответ Лювинь, успевший сгрести своего противника за шиворот. - Дан-Энрикс - маг! Это предупреждение всем нам...

- Ах, значит, маг?! А чем он может это доказать? Может он приказать костру погаснуть? Или повалить вот эту ель?.. Что это вообще за магия, если в итоге нужно доверять дурацким снам?

- Заткнись! - внезапно заступился за дан-Энрикса другой гвардеец. - Его магия спасла мне жизнь, когда я умирал от лихорадки!

- Ах, так это теперь магия?! Может быть, рвотный лист или лекарство от запора - это тоже волшебство?..

Олрис спросил себя, что здесь произошло, но смог понять лишь то, что главной причиной спора был дан-Энрикс и что перебранка началась уже достаточно давно. Казалось, что еще чуть-чуть - и спорщики набросятся друг на друга с кулаками. Олрис завертел головой, пытаясь отыскать глазами Крикса. Получилось это далеко не сразу. Несмотря на то, что Меченый стоял в кольце разбушевавшихся людей, сам он хранил молчание и оставался неподвижным. Казалось, что его внимание поглощено чем-то совсем другим.

- Тихо!.. - внезапно рявкнул он. Олрису еще не приходилось слышать, чтобы Меченый отдавал приказания подобным тоном, и сейчас он вздрогнул, осознав, как резко может звучать голос Крикса, если он этого пожелает. Гвинн ничуть не удивился, когда люди на поляне удивленно замолчали. В наступившей тишине слова дан-Энрикса прозвучали особенно зловеще. - Лошади волнуются. Я думаю, Безликие где-то поблизости.

Все, словно по команде, обернулись в ту же сторону, куда смотрел дан-Энрикс. Стреноженные лошади и в самом деле волновались. Ближайшая к Олрису кобыла нервно раздувала ноздри, била по земле копытом и косила темным глазом. Точно так же вели себя животные в Марахэне, когда в замке появлялся кто-то из адхаров. Олрис почувствовал, как в животе мгновенно стало холодно и пусто.

Краем глаза он увидел, как стоявшие возле костра мужчины беспокойно переглядываются.

- Может, это обычный хищник?.. - без особенной надежды предположил кто-то вслух.

Раскрасневшийся во время спора Рельни отмахнулся от этой идеи, как от явной несуразицы.

- Любой нормальный зверь почуял бы большой отряд издалека и обошел его. Крикс прав, это наверняка адхары.

Сержант обернулся к Меченому - с таким видом, будто это он был виноват в случившемся.

- И что теперь? - сердито спросил он.

- Прежде всего, отдайте мне мой меч, - сказал дан-Энрикс. - Насколько я помню карту, никакого подходящего укрытия поблизости нет. Так что разумнее всего будет остаться здесь. Надеюсь, у нас еще есть немного времени. Зажгите вокруг лагеря костры.

- Костры?.. - эхом откликнулся сержант. - Это же адхары, а не волки! Думаете, они испугаются обыкновенного огня?

- Я знаю об адхарах больше, чем любой из вас, - отрезал Меченый. - Если хотите уцелеть - кончайте пререкаться и делайте то, что я сказал.

Несмотря на то, что несколько минут назад гвардейцы Уриенса громогласно заявляли, что они не верят ни в какую магию, за сооружение костров они принялись с таким же пылом, как Рельни и его товарищи. В дело пошли все запасенные дрова, еловые ветки, срубленные для устройства шалашей, и даже деревянные носилки, на которых путешествовал Атрейн. Таская ветки для костра, Олрис подумал, что, должно быть, каждый из собравшихся втайне надеется на чудо. Всем хотелось, чтобы Меченый сумел каким-то одному ему известным способом прогнать адхаров, не позволив им напасть на их отряд.

В работе не участвовал только Атрейн, который все еще не мог твердо держаться на ногах, сам Меченый и возглавляющий конвой сержант. Между двумя последними все еще продолжался спор.

- Я не могу вернуть вам меч, - услышал Олрис, тащивший мимо них разрубленные на бруски опоры от носилок. - По приказу короля, ваше оружие должно оставаться у меня, пока мы не доедем до Каменных столбов.

Олрис замедлил шаг.

- Сейчас не время думать о приказах, - с раздражением сказал дан-Энрикс. - Если вы не отдадите мне Ривален, то мы все погибнем еще до рассвета.

- На твоем месте, я уже сломал бы ему челюсть и забрал свой меч, - встрял в разговор сидевший на земле Атрейн.

Судя по лицу сержанта, в нем происходила трудная борьба.

- Вы должны дать мне слово, что вернете меч, когда сражение закончится, - сказал он в конце концов.

- Верну, верну! - нетерпеливо отозвался Крикс.

Заметив, что Атрейн повернул голову и смотрит прямо на него, Олрис поспешно отвернулся и потащил свою добычу дальше.

Когда работа была закончена, центр поляны окружало настоящее кольцо огня. Те, кто еще не успел вооружиться, торопливо надевали на себя кольчуги, продевали руки в ремешки щитов и как бы невзначай чертили пальцем разделенный круг - общий для айзелвитов и для гвиннов знак от сглаза и от темных сил. Дан-Энрикс, наконец-то получивший перевязь с Риваленом, вытащил меч из ножен и теперь медленно шел вдоль огненной границы, держа клинок над пламенем - так низко, что его лизали огненные языки. Меченый не произносил никаких заклинаний, не чертил магических знаков, но собравшиеся в центре круга люди наблюдали за его действиями в благоговейном молчании.

- Ты думаешь, это поможет?.. - тихо спросил Рельни, пока Меченый закончил свой обход.

- Это не то же самое, что настоящий Очистительный огонь. Но, думаю, он сможет ненадолго задержать Безликих.

- Надеюсь, что ты прав. Что дальше?..

Меченый слегка пожал плечами.

- Будем ждать. Думаю, они уже близко.

Сердце Олриса тоскливо сжалось. Пока они были заняты заботами об обороне лагеря, мысли о цели их трудов на время отошли на задний план, но сейчас он понял, что сражения не избежать. Олрис не понимал, как Меченый и Рельни могут сохранять такое хладнокровие.

"По крайней мере, у них есть оружие" - подумал он. У него самого не было ничего, помимо тонкого, почти игрушечного ножика, висевшего в чехле на поясе.

Олрис не знал, как много времени он простоял на одном месте. Жар от нескольких костров бил ему в лицо, так что губы у него потрескались, а кожа на скулах неприятно натянулась, но при этом ступни и ладони оставались ледяными - скорее от страха, чем от холода.

Потом огонь внезапно затрещал, сделавшись необыкновенно ярким - и при этом свете Олрис различил за ближними деревьями темные силуэты всадников, в которых он узнал адхаров. Кто-то из гвардейцев Уриенса тихо ахнул. Безликие медленно кружили вокруг поляны, избегая выезжать на освещенное пространство.

"Прямо стая падальщиков над добычей" - неожиданно подумал Олрис.

Один из адхаров выехал вперед. Его лоснящийся, до странности красивый черный конь сделал всего несколько шагов за линию деревьев, когда Безликий натянул уздечку, вынудив его остановиться. Несмотря на тошнотворный страх, Олрис подумал, что преграда из огня, похоже, в самом деле неприятна для Безликого.

Щит стоявшего перед ним мужчины почти закрывал ему обзор, но Олрису все равно мерещилось, что всадник смотрит прямо на него - хотя, возможно, каждый из людей, сбившихся в кучу, чувствовал то же самое. А потом случилось самое невероятное - Безликий заговорил.

- Мы не хотим сражаться с вами. Нам нужен только Меченый. Выдайте его нам, и мы уйдем.

Олрис почувствовал, как по его спине ползет озноб. Давным-давно, увидев Безликих в первый раз, Олрис вообразил, что эти существа должны быть кем-то вроде призраков, и, следовательно, они не могут разговаривать с людьми. Но Ролан быстро развенчал эту идею, сообщив, что "призраки" вполне способны разговаривать, хотя и делают это не чаще, чем необходимо. Обычно адхары пользовались речью для того, чтобы отдать какое-нибудь приказание - перековать коня, починить упряжь, залатать порвавшийся плащ... Но до сегодняшнего дня Олрис не мог представить, чтобы Безликие вступили с кем-нибудь в переговоры. Олрис попробовал уверить себя в том, что это добрый знак - если Безликие пытаются поторговаться, значит, они не уверены в своей победе, - но вызванное этой мыслью облегчение было коротким и фальшивым. Олрис чувствовал, что происходящее все больше начинает походить на затянувшийся кошмар, когда ужасная развязка все никак не наступает, и мучительное осознание неотвратимой гибели растягивается на целые часы.

Олрис заметил, что некоторые из столпившихся вокруг людей воровато переглядываются между собой. Похоже, многих посетила мысль, не следует ли согласиться с предложением Безликого, и те, кому эта идея показалась наилучшим выходом, оглядывались на своих товарищей, надеясь по глазам понять, кто еще думает о том же самом. Олрису хотелось крикнуть, что Безликие никогда не станут соблюдать свои условия, но легкие как будто бы перехватил железный обруч, и, когда он попытался заговорить, из горла вырвался какой-то жалкий, тонкий звук, напоминавший писк попавшего в капкан животного.

Безликий повторил:

- Отдайте нам дан-Энрикса, и вы останетесь в живых.

- Пошел ты на...., - буркнул прикрывавший Олриса щитом мужчина - незнакомый ему аэлит с курчавой рыжеватой бородой.

- Идите и возьмите, - "перевел" стоявший рядом Рельни. А мгновение спустя раздался странный, булькающий звук, как будто бы Лювинь внезапно подавился. Олрис обернулся и увидел, что разведчик судорожно прижимает руку к горлу. В отблесках костра ладонь казалась красной, масляной от крови. Олрис не успел понять, что это значит, когда ему на голову внезапно обрушился мощный удар. На несколько секунд мир перестал существовать, сузившись до размеров его раскалывавшейся от боли головы. Колени подломились, как у деревянной куклы на шарнирах, и Олрис осел на землю, прижимая руки к голове и сдавленно мыча. Сверху на него рухнуло что-то тяжелое. Сначала это показалось ему новым нападением, но, вывернувшись из-под навалившегося на него тела, Олрис узнал Лювиня. Глаза Рельни были широко открыты, кровь из перерезанного горла залила самого Рельни, Олриса и прошлогоднюю листву вокруг. Шум и хаос, окружавшие его, внезапно обрели смысл - Олрис осознал, что вокруг кипит самое настоящее сражение.

Какой-то аэлит споткнулся о труп Рельни и упал. Его противник, яростно оскалившись, попробовал добить упавшего мечом, но тот со змеиной гибкостью увернулся от удара и рубанул нападающего по ноге, прямо над сапогом. Олрис успел зажмуриться, но все равно услышал жуткий крик - такой истошный и пронзительный, что его внутренности чуть не вывернулись наизнанку.

Открыв глаза, Олрис увидел валявшийся на земле меч Рельни. "Возьми его!" - скомандовал какой-то голос в его голове. Но Олрис не потянулся за мечом. Вместо этого он вскочил на ноги и бросился бежать.

Он оказался не единственным, кто попытался спастись бегством. Какой-то человек, сорвав с себя мешавший ему плащ, перемахнул через один из заградительных костров буквально в двух шагах от Олриса. Они одновременно добежали до деревьев, а потом мужчина закричал, заметив впереди почти неразличимых в темноте адхаров.

Если бы Олрис на мгновение задумался о своих шансах уцелеть, он бы наверняка остановился, парализованный ужасом, но страх напрочь отбил у него способность о чем-то думать. Он не спрашивал себя, куда он собирается бежать, и вообще едва ли понимал, кто он такой.

Деревья мелькали вокруг с невероятной быстротой. Сейчас, когда животный ужас гнал его вперед, Олрис открыл в себе запасы сил, о которых даже не подозревал до этой ночи. Он мчался вперед, пока резкая боль в правом боку не вынудила его перейти на шаг. Тогда Олрис почувствовал, что во рту страшно пересохло, а солоноватая, тягучая слюна не столько смачивает горло, сколько вызывает чувство тошноты. Ему хотелось жадно хватать воздух ртом, но Олрис вынудил себя дышать медленно и ровно, чтобы хоть чуть-чуть унять сердцебиение, а заодно попробовал обдумать то, что с ним произошло.

Вокруг был только темный ночной лес. Сколько он ни прислушивался, тишину не нарушал ни конский топот, ни шум продолжаюшегося сражения. Он понял, что Безликие остались где-то позади. Никто из них не стал преследовать его. По-видимому, он не представлял для них особенного интереса.

Пару секунд Олрис буквально упивался осознанием того, что он остался жив, но вслед за краткой вспышкой радости его накрыло сокрушительной волной тревоги и вины. Мысль о том, что Ингритт и дан-Энрикса наверняка убили, показалась ему совершенно нестерпимой. Олрис снова вспомнил меч, лежавший на земле, и закусил губу. Он мог бы попытаться спасти Ингритт, вместо того, чтобы сбежать, словно последний трус... Умом он понимал, что из такой попытки не вышло бы ничего хорошего. Он ведь ни разу не держал в руках оружия, за исключением утяжеленного меча для тренировок. Любой из гвардейцев Уриенса зарубил бы его в первую секунду. Но сейчас это нисколько не мешало ему ненавидеть самого себя.

Олрису вспомнилось, как он мечтал стать воином и победить дан-Энрикса, и его отвращение к себе достигло наивысшей точки.

"Я ничтожество" - подумал он.

Потом он вспомнил Рельни - его перерезанное горло и остекленевший взгляд - и сердце у него тоскливо сжалось. Готовясь к сражению с Безликими, Рельни едва ли мог предположить, что не успеет нанести ни одного удара, и будет убит со спины, исподтишка. Он не заслуживал подобной смерти. "Кто же мог его убить?.." - подумал Олрис. Внутренний голос с издевательской готовностью ответил - "Надо полагать, такой же трус, как ты".

Глаза у Олриса расширились. Только сейчас он начал сознавать, что именно с ними произошло. Должно быть, слабым людям свойственно сходить с ума от близости адхаров. Надо полагать, гвардейцы Уриенса чувствовали тот же страх и ту же дурноту, что и он сам, и точно так же перестали что-либо соображать, когда настал решающий момент. Разница заключалась только в том, что он в итоге обратился в бегство, а другие стали убивать своих соратников в надежде - кто бы мог подумать! - на пощаду от Безликих.

Если посмотреть на дело с этой точки зрения, он был ничем не лучше тех, кто перерезал горло Рельни. В точности такой же бесполезный, жалкий трус.

На одну короткую секунду Олрис пожалел, что не погиб. Потом он все-таки заставил себя отлепиться от холодного ствола, к которому он прислонился, чтобы отдохнуть, и медленно побрел вперед. Тело расплачивалось за недавнее усилие, так что при каждом шаге икры обеих ног пронзала боль. Мысли менялись в ритм шагов - дан-Энрикс, Рельни, Ингритт. И опять - дан-Энрикс, Ингритт, Рельни... Олрис мысленно спросил себя, был ли в его жизни хоть один день, когда он был так же несчастен, как теперь, и не сумел найти ответа.

* * *

Кэлрин сидел в одной из верхних комнат в "Золотой яблоне" и медленными глотками пил подогретую смесь вина, сырых яиц, меда и молока. Накануне Кэлрина продуло, и горячий напиток должен был смягчить голосовые связки и убрать из голоса едва заметную хрипотцу. Кэлрину предстояло петь весь вечер, и ему совершенно не хотелось, чтобы под конец его голос звучал, как скрип ножа по кухонной доске. Дверь приоткрылась, и заглянувший внутрь мэтр Пенф окинул взглядом комнату, чуть дольше задержавшись взглядом на золотистом затылке Эстри, низко наклонившейся над своим гаэтаном и пытавшейся настроить верхние лады.

- Народу много?.. - спросил Отт, отставив теплое питье.

- Полный зал, - с тяжелым вздохом отозвался мэтр Пенф. Кэлрин удивленно посмотрел на собеседника.

- А почему так мрачно?

- Думаю, что все придется отменить. Внизу Килларо и его молодчики.

Сердце у Кэлрина довольно сильно екнуло. Но внешне он остался спокоен, только выразительно приподнял бровь.

- Что они делают?

- Пока что ничего особенного. Ведут себя тихо, никого не трогают. Но ты же понимаешь, что, как только ты начнешь, они немедленно устроят свару.

Кэлрин пожалел о том, что Алвинн снова пропадал в Книгохранище. Хотя Безликий никогда не вмешивался ни в какие споры, его молчаливого присутствия было достаточно, чтобы удерживать других людей от проявления враждебности. В его присутствии Килларо и другие "истинники" ни за что не полезли бы на рожон. Но, к сожалению, Алвинн отпугивал и прочих посетителей трактира, так что в "Золотую Яблоню" Кэлрин всегда ходил один.

Услышав о Килларо, Эстри бросила настраивать свой гаэтан. Ее синие глаза как-то особенно ярко сверкнули в тусклом свете лампы, когда она подняла голову и посмотрела на Кэлрина через стол.

- Что будем делать?.. - её тонкий, почти детский голосок, благодаря которому сентиментальные баллады в исполнении Эстри неизменно пользовались бешеным успехом, мог ввести в заблуждение кого угодно, но только не Кэлрина. Он знал, что его хрупкая и миловидная помощница - завзятая авантюристка. Эстри выглядела совсем юной девушкой, тогда как на самом деле ей было уже двадцать шесть. Она исколесила всю страну, с успехом выступала при дворе Аттала Аггертейла, пользовалась дружбой Галатеи Ресс, и, по отдельным слухам, даже выполняла ее политические поручения. Кэлрин познакомился с ней в Халкиваре, составляя свою книгу о ведуньях. Эстри оказалась правнучкой той женщины, которая когда-то предсказала королеве Дженвер ее печальную судьбу. Мать и обе тетки Эстри тоже были Одаренными, пускай и не в той мере, как ее великая прабабка. Хотя сама Эстри никогда не проявляла никаких магических талантов, из ее рассказов о своей семье Кэлрин почерпнул больше ценных сведений, чем смог собрать за месяц жизни в Халкиваре.

В Адель они вернулись вместе. Оставшись без руки, Кэлринн, естественно, не мог играть на гаэтане, так что для того, чтобы исполнять свои баллады, ему приходилось нанимать второго музыканта. Стремительно ворвавшись в его жизнь, Эстри взяла эту задачу на себя, а также переделала большую часть написанных им песен так, чтобы их можно было исполнять на два голоса. До их знакомства Эстри всегда выступала в одиночку, так что поначалу Кэлрин чувствовал себя польщенным тем, что знаменитая и пользующаяся всеобщим обожанием певица отложила прочие дела ради того, чтобы аккомпанировать ему. Но со временем он начал понимать, что дело тут не столько в ее интересе к его творчеству или - увы! - к его мужскому обаянию, сколько в том, что Эстри обожала приключения. При мысли об опасности ее глаза мгновенно разгорались, и она была готова впутаться в любую авантюру, лишь бы та была достаточно пикантной и рискованной. Скандал, разгоравшийся вокруг Кэлринна Отта, и вражда элвиенистов с "Братством Истины" притягивали ее, как магнит. Эстри влюбилась в его книгу о дан-Энриксе, и временами Кэлрин даже ревновал свою подругу к Криксу, даром что тот пока оставался для нее только литературным персонажем.

Разумеется, ударить перед Эстри в грязь лицом Кэлрин не мог.

- Будем делать то же, что и собирались, - отозвался он. И обернулся к Пенфу. - Скажи гостям, что мы начнем через полчаса. И пошли за Браэнном на Северную стену. Пускай приведет своих ребят.

Трактирщик нервно потер руки.

- Кэлрин, я не думаю, что это мудрое решение. Ты что, хочешь устроить здесь побоище?

Кэлрин закинул ногу на ногу.

- Люди пришли сюда, чтобы послушать о дан-Энриксе. Ты сам прекрасно знаешь, твоя "Яблоня" - прекрасное заведение, но далеко не самое популярное. До тех пор, пока мы с Эстри не пели тут по вечерам, у тебя ужинали только твои постояльцы и, самое большее, несколько подмастерьев из соседних мастерских. Если не будет песен, люди просто разойдутся. Так что скажи - ты в самом деле хочешь, чтобы эти полудурки из "Братства Истины" лишали тебя прибыли?

- Если в трактире будет драка, то убытки будут еще выше. Перебьют посуду, поломают стулья, кто-нибудь сбежит и не заплатит за еду...

Кэлринн вздохнул.

- Я понимаю, Пенф. Честное слово, понимаю! Но попробуй посмотреть на это дело с другой точки зрения. По какому праву эти люди приходят в твой трактир, пугают посетителей, пытаются указывать тебе, что ты имеешь право делать - у себя же дома! - а что нет?.. Ты же свободный человек! Килларо и его друзья считают, что никто не смеет петь баллады о дан-Энриксе. С тех пор, как появилось Братство Истины, они только и делают, что угрожают нам и пытаются указывать другим, как жить. Они хотят, чтобы мы их боялись, чтобы делали не то, что мы хотим, а то, что они нам позволят! Неужели тебе не противно слушаться каких-то полоумных?

Пенф покривился.

- Так-то оно так... Но, может, лучше просто подождать, пока они уйдут?

- Так они не уйдут! - нетерпеливо сказал Кэлрин. Эстри щипцами поправляла фитилек масляной лампы, и, казалось, была полностью поглощена своим занятием, но Кэлрин чувствовал, что она одобряет его речь. - Стоит им понять, что, достаточно им прийти куда-то всей толпой, и мы тут же уступим, поджав хвост - и мы больше никогда не будем чувствовать себя спокойно. Хочешь сказать, что каждый раз, когда мы захотим что-то сказать... или, к примеру, спеть... мы должны для начала оглядеться, не торчит ли где-нибудь поблизости Килларо?

- Н-нда. Боюсь, что тут ты прав - к тому все и идет, - угрюмо отозвался Пенф. - Ну хорошо, пойду, пошлю за Браэнном.

Отт с облегчением кивнул. Пенф собирался закрыть дверь, но в самую последнюю секунду обернулся.

- Как ты думаешь, где сейчас Крикс?..

Кэлрин уже привык к тому, что люди задают ему подобные вопросы. Где дан-Энрикс, скоро ли он возвратится, точно ли он еще жив, - как будто они думали, что Кэлрин одному ему известным способом поддерживает связь со своим старым другом.

- Не знаю, - честно сказал Отт. - Но, где бы он ни был, ему сейчас наверняка проще, чем нам.

Дверь за трактирщиком закрылась. Кэлрин одним махом проглотил все, что еще оставалось у него в стакане. Смесь остыла, и на вкус стала гораздо менее приятной. Кэлрин покосился на свою помощницу, надеясь, что она оценит его аргументы в споре с Пенфом, но, казалось, Эстри начисто забыла о его существовании. Девушка завороженно смотрела на маленький огонек, мерцающий за стеклом лампы, и взгляд у нее был пустым, словно у человека, который спит с открытыми глазами.

За время их знакомства Кэлрин успел привыкнуть к тому, что иногда его подруга на секунду замирает с таким вот отсутствующим выражением лица, а если после этого спросить ее, о чем она думала, всегда теряется и не может дать хоть сколько-нибудь внятного ответа. Поначалу это озадачивало, но потом Отт рассудил, что эти состояния нужно считать остаточными проявлениями магии, которой обладали ее родственницы по материнской линии. Эти отголоски ведовского Дара были совершенно бесполезны, но вреда не причиняли - Отт не замечал, чтобы они как-то отражались на характере и самочувствии его подруги. Но сейчас Эстри выглядела еще более далекой, чем обычно.

- Эстри?.. - беспокойно спросил Кэлрин, но девушка даже не шевельнулась. Отту стало страшно - до сих пор ему всегда было достаточно окликнуть Эстри, чтобы она сразу же пришла в себя.

Кэлрин так резко перегнулся через стол, что смахнул со столешницы пустой бокал. Сжав хрупкое, как у ребенка, плечо Эсти, он встряхнул ее, заглядывая ей в лицо.

Девушка тихо вскрикнула. Ее отсутствующий взгляд внезапно сфокусировался на его лице, и Эстри стиснула его запястье с такой силой, какой Кэлрин никогда не мог бы в ней предположить.

- Я его видела. Я видела дан-Энрикса! - выпалила она.

Сначала Отт шарахнулся назад, испуганный ее внезапным пробуждением, но, когда до него дошел смысл ее слов, он с жадным любопытством посмотрел на Эстри.

- У тебя было видение?..

На лице девушки мелькнуло замешательство.

- Не знаю. У меня не может быть видений, я не Одаренная. Может, я просто задремала и увидела сон.

- И что ты видела? - нетерпеливо спросил Отт.

Между красивыми бровями Эстри - золотистыми, коричневатого оттенка - пролегла страдальческая складка.

- Я... не знаю, - помолчав, ответила она. - Только что все было так отчетливо, а теперь я ничего не могу вспомнить. Что-то темное... огонь... да, кажется, там был огонь. Но, может, это потому, что я сама смотрела на огонь?

Кэлрину очень хотелось немедленно вытянуть из Эстри все подробности, но он по собственному опыту знал, что нет более верного способа забыть такие вещи, как видения и сны, чем попытаться силой вырвать нужные воспоминания у своей памяти. Поэтому он произнес совсем другое:

- Думаю, лучше всего забыть об этом. Если повезет, ты вспомнишь все детали позже. Ну а если нет, значит, это было неважно.

Кэлрин чувствовал, что скулы у него свело от этого вранья, как от неспелой сливы. Ничто на свете не казалось ему столь же важным, как то, сможет ли Эстри вспомнить хоть какие-то подробности. Но его лицемерие дало свои плоды - Эстри заметно успокоилась.

- Ты прав, это не важно. Я же не ведунья... Знаешь, в детстве мне однажды показалось, что у меня было видение - вот как сегодня. Мне привиделось, будто мой младший брат тонул в реке. Я очень испугалась, потому что думала, что вижу будущее. Но на самом деле с моим братом ничего плохого не случилось. Он давно уже женат, и знать не знает о том, что якобы должен был утонуть. Что бы я там ни увидела, дан-Энриксу ничто не угрожает.

- Значит, в твоем сне ему грозила какая-то опасность? - небрежно спросил Кэлрин, стискивая руки, чтобы унять дрожь.

- Кажется, да. Я помню, ты сказал "где бы он ни был, ему сейчас проще, чем нам", а когда я пришла в себя, мне хотелось сказать тебе, что ты ошибся. Он... - глаза у Эсти неожиданно расширились, она взволнованно прикрыла рот рукой. - Я вспомнила! Сражение в лесу. Повсюду был огонь...

- Пожар?

- Не знаю. И Безликие. Кэлрин, я видела Безликих!

Отт стиснул зубы.

- Но дан-Энрикс жив?..

- Да. Он сражался с одним Безликим, а второй напал на него сзади. И еще... там была девушка, она ударила Безликого горящей веткой, как мечом, - Эстри внезапно всхлипнула, и по ее щекам потекли слезы. Кэлрин еще никогда не видел ее плачущей. Ему хотелось обогнуть широкий стол и обнять девушку за плечи, но он так и не решился на столь фамильярный жест, и ограничился лишь тем, что осторожно тронул ее за рукав.

- Прости, - сказал он, сам не зная, почему.

Эстри вытерла щеки и посмотрела на свои мокрые пальцы, словно удивляясь, как такое вообще могло произойти.

- Что за глупость... Но ты знаешь, мне вдруг стало так тоскливо, словно все это произошло по-настоящему. Хотя, когда мне померещилось, что Эдмар тонет, я тоже расплакалась, когда пришла в себя. Думаю, Крикс в такой же безопасности, как и мой брат.

Кэлрин задумчиво потер ладонью подбородок.

- А где был твой брат, когда с тобой случилось то видение?

- Не знаю. Где-нибудь носился, как обычно.

- Ну а мог он, например, пойти на реку?..

Эстри вскинула на него напряженный взгляд.

- Ты что, пытаешься сказать, что он и правда чуть не утонул? Когда я рассказала ему о своем видении, он только посмеялся надо мной. У меня никогда не замечали даже слабых проявлений Дара.

Кэлрин сдавленно вздохнул.

- Я плохо разбираюсь в магии. Об этом лучше спрашивать Саккрониса. Но я не исключаю, что твой брат соврал, поскольку не хотел тебя пугать... или, напротив, потому, что слишком сильно испугался сам. Скажи, ты сможешь петь? Выглядишь ты неважно. Если хочешь, я пойду и извинюсь перед гостями.

- То есть перед Рованом Килларо и его дружками? - усмехнулась Эстри, заправляя золотистый локон за ухо. - Ну уж нет... Само собой, я буду петь. Кстати, я думаю, что полчаса уже прошли.

- Но Браэна все еще нет, - напомнил Отт. - Папаша Пенф предупредил бы нас.

- И что с того? Начнем с чего-нибудь попроще. Споем для разогрева несколько обычных песен, дождемся Браэна, а потом будем петь баллады о дан-Энриксе.

Кэлрин чуть-чуть подумал и кивнул.

- Ты права, не стоит заставлять их ждать. Пошли.

XXIX

Снова различив в тумане низко накренившееся дерево, как будто бы тянувшееся к всадникам своими узловатыми ветвями, Олварг окончательно уверился, что они уже проезжали это место несколько часов назад. Объяснить, как его войско снова оказалось здесь, если они все это время продолжали двигаться вперед, не отклоняясь от кратчайшего пути на Руденбрук, было нельзя. Ехавший вровень с королем Рыжебородый сохранял холодную невозмутимость, но по лицам остальных было понятно, что они тоже заметили корявый ствол - и сделали соответствующие выводы. Продолжать делать вид, что ничего не происходит, было невозможно.

Олварг придержал коня и махнул рукой в перчатке, приказывая колонне остановиться.

- Привал, - коротко бросил он.

Для королевского шатра мгновенно отыскали самое сухое место. Внутри установили раскладную жаровню, и вскоре шатер наполнился теплым светом, позволяющим не думать о промозглой сырости снаружи. Олварг сбросил плащ - и приказал позвать Рыжебородого. Мясник вошел, едва заметно припадая на больную ногу. На его усах и бороде поблескивали капельки воды.

- Повесишь нашего проводника за то, что он сбился с пути из-за тумана, а потом пошлешь вперед разведчиков, - распорядился Олварг. - Остальным скажи, что они могут отдыхать до завтра. Пускай пьют, если им хочется, не вмешивайся - только проследи, чтобы никто не сеял панику. Ты меня понял? Пусть твои ребята затыкают глотку каждому, кто вздумает болтать, что это не простой туман, или что завтра мы не сможем отыскать дорогу.

- Да, милорд, - наклонив голову, сказал Рыжебородый. И, не добавив ни одного лишнего слова, вышел из шатра. Олварг впервые в жизни пожалел, что он не может знать, какие мысли Нэйд скрывает за этим бесстрастным выражением лица. Будучи моложе, чем теперь, и надеясь придать своему королевскому титулу хоть немного блеска, он выучил Рыжебородого держаться в соответствии с имперскими понятиями о субординации, но, откровенно говоря, в исполнении Мясника из Брэгге принятые в гвардии манеры выглядели так же странно, как гарцующий тяжеловоз.

В глубине души Олварг считал всех гвиннов сборищем невежественных, вороватых дикарей. Они провозгласили его королем, поскольку убедились в силе его магии, но он не заблуждался относительно их верности. Пока они испытывают страх перед адхарами и верят в то, что он сумеет дать им славу и богаство, они будут подчиняться его приказаниям. Но они никогда не станут следовать за ним с такой восторженной готовностью, как воины его отца, которые, казалось, были влюблены в Наорикса, как в женщину. Если гвинны решат, что они стали жертвами злых чар, с которыми король бессилен справиться, восстановить их боевой дух будет непросто - и особенно теперь, когда люди подавлены из-за присутствия адхаров. Впрочем, Олварг вправе был гордиться уже тем, что он сумел составить из людей типа Рыжебородого подобие нормальной армии.

Когда он оказался в этом мире в первый раз, его будущие подданные представляли из себя разрозненный, разбитый на враждующие кланы сброд, без конца менявший племенных вождей и промышляющий набегами на процветающих соседей - Эсселвиль и Дакарис. О том, чтобы завоевать и удержать чужие земли, гвинны в тот момент даже не помышляли. Война в их понимании были подобием разбойничьих набегов, в которых важнее всего было захватить врага врасплох, награбить столько, сколько повезет, а потом убраться раньше, чем тебе окажут сколько-нибудь серьезное сопротивление. Помимо остальной добычи, гвинны захватывали и рабов, которых содержали в своих поселениях и заставляли выполнять за победителей всю черную работу. У сына Наина Воителя такой подход к войне мог вызвать исключительно презрение. Тем не менее, каждый мужчина-гвинн с рождения гордился тем, что он принадлежит к народу воинов, не утруждавших себя низменным трудом, а забиравших то, что хочется, по праву сильного. Олварг довольно быстро обнаружил, что местные обычаи как нельзя лучше отвечают его планам - гвинны поклонялись силе во всех ее проявлениях, а магия в их понимании была точно такой же силой. На тот момент у Олварга было всего несколько Безликих, но и этого оказалось вполне достаточно. Объединив враждующие кланы под своим началом и применив на практике те знания, которые он получил, как будущий наследник Наина Воителя, Олварг вскоре стал именоваться королем Дель-Гвинира, а позднее - Эсселвиля и Дакариса. Особой радости это ему не принесло - эта маленькая, полунищая страна не шла ни в какое сравнение с тем, что незаконно получил Вальдер, и его титул короля казался Олваргу насмешкой. Но зато он смог использовать полученную власть, чтобы мало-помалу приступить к осуществлению своего плана. Добавив пару новых Испытаний к издавна существовавшим среди гвиннов ритуалам воинского посвящения и чуточку подправив старые предания, Олварг начал создавать войско, которое рано или поздно должно было помочь ему восстановить нарушенную справедливость.

Олварг никуда не торопился - он умел терпеть и ждать. По правде говоря, вся его жизнь состояла из ожидания. Сперва он ждал, пока умрет отец. С тех пор, как он стал достаточно взрослым, чтобы научиться скрывать свои истинные чувства, они с Наином как будто бы играли в сложную игру, в которой каждый притворялся тем, кем совершенно не являлся. Наорикс изображал отца, который заинтересован в нем, как в сыне и наследнике, а Олварг делал вид, что верит в этот спектакль, и, в свою очередь, изображал почтительного сына. Временами Олварг спрашивал себя, сколько этого лицемерия он еще сможет проглотить, и ему вспоминалась слышанная в детстве сказка о болване, который поклялся выпить море. И все же он бы продержался до конца - а вот у Наорикса, как обычно, не хватило выдержки. Желание отдать престол Валлариксу в обход законного наследника в конечном счете перевесило все прочие соображения, и Наин, закатив для вида гневную истерику из-за пары сотен висельников, с которыми Олварг поступил единственно разумным образом, изгнал наследника из города, бросив ему в лицо, что больше не считает его своим сыном.

Смешно сказать, но поначалу Олварг в глубине души надеялся на то, что Сивый вмешается и заставит Наина изменить свое решение - хотя старик не проявлял к нему особенной симпатии, предпочитая Олваргу его слюнявого младшего братца, Сивый часто защищал его перед отцом, руководствуясь при этом (как и в остальных своих поступках) какими-то мутными и недоступными нормальным людям соображениями. Но в данном случае Сивый не счел необходимым вмешиваться, лишний раз доказав, что его разглагольствования о том, что император прежде всего должен охранять оставленные Альдами законы, были просто пустословием. "Законность" волновала Сивого ничуть не больше, чем отца - в противном случае он никогда не допустил бы, чтобы титул императора достался его брату.

Когда Наорикс приказал объявить, что его старший сын скоропостижно скончался, Олварг понял, что ждать придется дольше, чем он поначалу думал. Он подозревал, что Наин не настолько глуп, чтобы на самом деле потерять его из виду, и довольно скоро убедился в том, что это так. За ним продолжали наблюдать. Ему даже передавали деньги - Наин, видимо, решил, что посылать ему подачки лучше, чем дождаться, пока оставшийся без средств к существованию наследник совершит какой-нибудь отчаянный поступок. Но вступать в контакт со старшим сыном император не желал. Он не написал ему ни одного письма и ни разу не поручил посыльным, отдававшим деньги, передать что-нибудь на словах. Впрочем, в этом не было необходимости - Олварг и так отлично знал, что бы сказал ему отец: "Я знаю, где ты. Знаю, чем ты занимаешься. Если попробуешь связаться с кем-нибудь из тех, кто тебя знает, и опровергнуть слухи о твоей кончине - я позабочусь, чтобы эти слухи стали правдой".

Известия о том, что происходит в императорской столице, доходили до него с изрядным опознанием. Он был, наверное, последним, кто узнал, что ко двору доставили чумазую девчонку, которую отец зачал от энонийской шлюхи. Наорикс не постеснялся поселить девчонку во дворце, хотя все знали, что его повторный "брак" произошел еще при жизни королевы. Наорикс тем временем увез своего нового наследника в Каларию - и скоро вся страна с восторгом обсуждала, как блестяще юный принц проявил себя в сражении за Олений брод. Но, хотя все эти новости причиняли Олваргу почти физическую боль, он ни разу не дал воли своей ярости - он ждал. И ждал, как выяснилось, не напрасно. Пока император пропадал в Каларии, наслаждаясь тем, что составляло его жизнь - то есть походом, войсковыми шлюхами и обожанием своих военачальников, Олварга разыскал Галахос. Надо отдать ему должное - Галахос раньше остальных сообразил, что человек вроде Вальдера никогда не станет стоящим правителем, и сделал ставку на старшего принца. К сожалению, Галахос ничего не знал о Сивом, так что полагал, что нужно просто отыскать аристократов, недовольных Наином Воителем, и сообщить им, что Интарикс жив, после чего позволить лордам подготовить заговор и поднести ему корону, так сказать, на блюдечке. Но Олварг куда лучше представлял себе, с чем именно им предстоит столкнуться, и отлично понимал, что главная проблема - не вельможи и не рыцарство, которые поддержат императора, а Леривалль, Тайная магия и Сивый. Привести к победе в этом деле могла только магия.

Олварг мечтал о магии с тех пор, как мать впервые рассказала ему историю их рода. Несмотря на свое отвращение к учебе, в детстве он проводил бесконечные часы над книгами, пытаясь пробудить в себе наследный дар - но ничего, конечно, не достиг. Однако в разговоре с ним Галахос как-то раз обмолвился о древней Силе, находившейся в Галарре, и эти слова запали ему в душу. Олварг воспринял появление Галахоса, как дар судьбы - не потому, что тот мог стать ценным союзником в грядущем заговоре, а потому, что Олварг считал его знания ключом к Галарре. Впоследствии, когда Галахос окончательно превратился в запуганного, боящегося собственной тени человека, готового беспрекословно выполнить любой его приказ, было особенно забавно вспоминать, каким осведомленным и могущественным он казался ему в прошлом - до того, как Олварг овладел силами Темного Истока.

Идея с коронацией Валларикса была отличной, но увы - затея провалилась. К этому моменту Олварг уже начал понимать, что он не сможет получить свое наследство с помощью одной лишь магии. Ему была необходима армия. К этому моменту в распоряжении Олварга было пять Безликих, и со временем он надеялся увеличить их количество до нескольких десятков, но составить войско из одних Безликих было невозможно - как ни велики были теперь его возможности, Олварг все же осознавал, что поддержание контроля над подобной армией убило бы его на месте. Основное преимущество Безликих - то, что они практически не имели своей воли, следуя только его приказам - было в то же время и их главным недостатком. Мало было создать Безликих, нужно было ими управлять. Меньше всего на свете Олваргу хотелось проверять, что будет, если они выйдут у него из подчинения. Тогда-то Олварг и решил, что создаст свою армию самостоятельно, причем займется этим где-нибудь подальше от Адели и от Сивого.

Даже сейчас Олварг довольно смутно представлял, что собой представляет Тайная магия, о которой так любил поразглагольствовать Седой, но то, что эта враждебная всем его планам Сила в самом деле существует, никаким сомнениям не подлежало - как иначе объяснить, что его незаконнорожденная сестра встретилась с айзелвитом Тэрином, а потом еще и родила от него сына?.. Галахос толковал про королевское происхождение и про наследство Энрикса из Леда, но, по правде говоря, Олварг возненавидел бы "племянника" без всяких дополнительных причин - за то, что маленький ублюдок тоже был потомком Наина и энонийской шлюхи, за то, что Сивый и Вальдер, казалось, не жалели ничего не свете, чтобы сохранить бастарду жизнь, но главное - за то, что этот выродок родился с помощью проклятой Тайной магии, внушавшей ему безотчетный страх. Даже сейчас Олварг не мог простить себе, что оба раза, когда Крикс оказывался в его власти, он каким-то чудом ухитрялся уцелеть.

Впрочем, всему на свете рано или поздно настает конец, и Меченому, столько лет мешавшемуся у него под ногами, тоже оставалось недолго - если, разумеется, предположить, что он был еще жив. От своих осведомителей, находившихся в Руденбруке, Олварг знал, что Крикса и Атрейна выслали из крепости, и сейчас они едут к Каменным столбам. Олварг послал наперехват своих Безликих, приказав доставить ему голову дан-Энрикса и его меч. Отдав этот приказ, он внутренне поежился от осознания того, что до сих пор испытывает страх. Сивого он убил медленно, смакуя каждую деталь, пусть даже старый негодяй сильно подпортил ему удовольствие, но мысль о том, чтобы еще раз встретиться с дан-Энриксом, пусть даже ради мести, совершенно не казалась емусоблазнительной. Олварг должен был признаться самому себе, что он ни в коем случае не хочет видеть своего врага живым, не хочет слышать его голос или встречаться с ним взглядом. Он хотел лишь одного - удостовериться, что Меченый убит, и что он больше никогда его не потревожит.

Оставался еще Истинный король. До него самого, как, впрочем, и до Эсселвиля, Олваргу не было никакого дела, но он не хотел, чтобы какая-то случайность помешала планам, над которыми он трудился двадцать с лишним лет. Пока что Истинный король как будто бы раздумал выступать на Марахэн, но при его характере ни в чем нельзя быть до конца уверенным. Олваргу не хотелось, чтобы из-за этого щенка ему пришлось отвлечься в самую неподходящую минуту.

Когда их войско покидало Марахэн, его солдаты, для которых Руденбрук имел гораздо бОльшее значение, чем для их предводителя, казались очень воодушевленными. Еще бы - до сих пор эта война была лишь чередой постыдных поражений, но теперь, когда их возглавляет сам король, все должно было перемениться раз и навсегда. И вот, вместо стремительного марш-броска к вражеской крепости, они вторые сутки кружат по болотам, так что даже самым недалеким становится ясно, что творится что-то непонятное, и даже его лучшие гвардейцы пялятся в туман, как будто ожидают, что из этой белой пелены на них вот-вот набросится какое-то чудовище.

Олварг в бессильной злобе заскрипел зубами. Он считал, что после смерти Сивого Туманный лог можно спокойно сбросить со счетов. По мере того, как сила Темного истока возрастала, мир вокруг менялся - Олварг чувствовал это предельно ясно, хотя и не смог бы объяснить суть этих перемен. Но одно не вызывало никаких сомнений - в этом новом мире Альдам места не было. Они должны были погибнуть, как бабочка, дожившая до первых холодов. Кто мог подумать, что даже теперь, когда Исток не позволяет им и носа высунуть из своего зачарованного замка, Альды снова будут путаться у него под ногами!..

Проклятый Леривалль, ни зги не разглядишь в этом тумане. Еще один такой день - и им наверняка придется повернуть назад.

При одной мысли о подобном унижении кровь бросилась ему в лицо. С тех пор, как Олварг осознал, что он не может черпать силу Темного Истока, словно из какого-то бездонного колодца, а берет каждую каплю магии взаймы, он пользовался этой Силой очень осторожно, словно скряга, который спит на сундуке, набитом золотом, но в кошельке держит только засаленные медные монетки. Но сейчас Олварг решил, что у него не остается выбора. Сколько бы Силы ему не пришлось потратить, и какой бы ни была ее цена, но Леривалль необходимо уничтожить раз и навсегда.

Первое ощущение Кэлрина Отта, когда он начал приходить в себя, оказалось очень приятным - кто-то прикладывал к его гудящей голове что-то холодное и влажное. Отт даже замычал от удовольствия.

Хотелось ни о чем не думать и не двигаться, но любопытство подтолкнуло Кэлрина открыть глаза. Увидев освещенный золотистым светом лампы деревянный потолок, он сделал вывод, что по-прежнему находится в трактире. Скосив глаза (о том, чтобы ворочать головой, ему и думать не хотелось), Отт увидел странную, хоть и довольно мирную картину - на табурете рядом с ним стоял блестящий медный таз, а Браэнн выжимал второе полотенце. За его плечом, скрестив руки на груди, стоял сам коадъютор.

- Кто это был? - осведомился Кэлрин, радуясь тому, что потолок мало-помалу перестал раскачиваться.

- Пока я знаю только то, что о твою дурную голову разбили запечатанный кувшин с вином. Кто это сделал, мне не сообщили, - холодно ответил Ирем.

- Да какая теперь разница, кто это сделал, - пробормотал Браэнн, но под взглядом коадъютора смешался и умолк. Отт попытался вспомнить, что произошло. Сначала они с Эстри спели несколько легкомысленных песен, которые должны были повеселить публику, а заодно позволить выиграть время до прихода Браэна. Собравшиеся в зале хлопали и отбивали такт пивными кружками, но просьбы спеть о Криксе становились все настойчивее. Многие враждебно косились на Рованна Килларо и его товарищей, занявших самый дальний угол. Всем было понятно, что именно их присутствие удерживает музыкантов от того, чтобы исполнить эту просьбу. Тем не менее, в ответ на каждый выкрик с места Кэлрин успокоительно кивал - "Не беспокойтесь, скоро мы дойдем и до дан-Энрикса. Но для начала нам хотелось бы исполнить пару песен, привезенных Эстри из Бейн-Арилля".

Когда входная дверь открылась, и в трактир вошел Браэнн Ниру, за которым следовало еще шестеро мужчин, Кэлрин одарил слушателей ослепительной улыбкой. "Ну а теперь, я думаю, настало время спеть о Меченом!" - объявил он. Многие рассмеялись, наконец поняв его идею. "Истинников" было то ли восемь, то ли девять человек. Кэлрин надеялся на то, что теперь, после прихода стражи, они не осмелятся устраивать скандал, ради которого явились в "Золотую яблоню". А лучше всего - вообще тихонько уберутся из трактира. Кэлрин знал, что он не будет чувствовать себя спокойно, пока эти типы во главе с Килларо остаются здесь. Про себя он решил, что, если они просидят в трактире до закрытия, он плюнет на гордость и попросит Браэнна, чтобы тот проводил его домой. Меньше всего ему хотелось, чтобы "истинники" подстерегли его на выходе из "Яблони".

Но оказалось, что он недооценил Килларо. Пока они с Эстри пели его старые баллады, посвященные тому, как Крикс - тогда еще совсем мальчишка - воевал в Каларии, а затем в Серой сотне, "истинники" напряженно совещались, наклонившись над столом. Когда же Кэлрин перешел к балладе, повествующей о том, как Меченый столкнулся с Олваргом и понял, что меч Альдов предназначен именно ему, Рован Килларо неожиданно поднялся на ноги. Руководитель Братства Истины был бледен, но его темные глаза сверкали фанатичным блеском. "Это святотатство! - крикнул он. - Мы не допустим..." Остаток фразы потонул в поднявшемся гвалте. Шумели посетители трактира, хором советовавшие Килларо либо заткнуть пасть, либо проваливать, а также остальные "истинники", на разные голоса вопившие о лжесвидетельстве и оскорблении Создателя. К несчастью, эти крики заглушили не только слова Килларо, но и песню Отта, так что Кэлрину пришлось остановиться. Некое подобие порядка восстановилось лишь тогда, когда на середину зала вышел Браэнн, и громовым голосом пообещал арестовать любого, кто немедленно не прекратит буянить. После этого стало немного тише. Килларо выступил навстречу Браэнну. "Мы не нарушаем никаких законов, капитан. Просто хотим, чтобы этот человек перестал оскорблять Создателя и всех собравшихся здесь унитариев" - сказал он увещевающим тоном. "Тебя сюда вообще никто не звал, Килларо! Вольно тебе было приходить сюда и оскорбляться" - не сдержавшись, вставил Кэлрин. Его оппонент метнул на него злобный взгляд. "Я обращаюсь не к тебе, а к представителю закона. С тобой мне говорить не о чем" - отрезал он. "Замолчите оба! - рявкнул Браэнн. - Ты, Отт, если хочешь выяснять с кем-нибудь отношения, сделаешь это после. И без моего участия. А ты, Килларо, выбирай одно из двух - либо вы с товарищами сидите здесь так же тихо, как все остальные гости, и пьете свое пиво, либо вы сейчас встаете и катитесь отсюда ко всем фэйрам. Если вам не нравится местная кухня или музыка, можете больше никогда сюда не приходить". Килларо вздернул подбородок. "Вы элвиенист?.." - осведомился он. Браэнн побагровел. "Я капитан дозорных Северной стены. Сядь на свое место, умник, или проповедовать свои идеи будешь в Адельстане!". Рован еще несколько секунд смотрел на Браэнна, но потом все же сел. Хотя в висках у Кэлрина по-прежнему стучала кровь, как будто он не просто поругался с "истинниками", а поучаствовал в настоящем сражении, Отт улыбнулся Эстри и сделал ей знак продолжить исполнение баллады с того места, на котором их прервали. Но увы - допеть злосчастную балладу до конца не удалось. Не успел Отт расслабиться, один из "истинников" вытащил неведомо откуда перезревшую хурму и запустил ей в Кэлрина. Он, вероятно, целился в лицо, но снаряд пролетел мимо, впечатавшись в стену за его спиной. Разлетевшиеся во все стороны брызги мякоти испачкали его колет и платье Эстри. А потом в трактире началось то самое побоище, которого так опасался мэтр Пенф.

- Что с Эстри? - спросил Кэлрин, проведя по губам шершавым языком и нащупав все еще кровоточившую царапину.

- Я ее арестовал, - холодно отозвался Ирем. - Как я понял, в ходе драки один из "истинников" попытался разбить ее гаэтан, а она воткнула вилку ему в щеку. Сейчас она в Адельстане.

- Но за что?! - вскинулся Отт, приподнимаясь с кровати, на которую его перенесли. - Она же просто защищалась!

Лорд Ирем смотрел на него с уничтожающим презрением.

- Хотя бы один раз за свою жизнь попробуй не орать, а вместо этого подумать головой. Один из "истинников" едва не лишился глаза. Если бы я арестовал только Килларо и его людей, они бы стали говорить, что с ними обошлись несправедливо. Обещаю - как только мы докажем, что тот парень первым на нее напал, я сразу отпущу твою подружку. Хотя Альды мне свидетели - если бы на ее месте оказался ты, то я бы с удовольствием упрятал бы тебя в тюрьму по меньшей мере на полгода. В городе бы сразу стало тише. А ты, Ниру, - рыцарь резко обернулся к Браэну, - меня буквально поражаешь. Вплоть до сегодняшнего вечера я думал, что могу на тебя положиться.

Браэн сменил полотенце на лбу Отта. Вид у него был смущенным.

- При всем уважении, мессер, я не знаю, что тут можно было сделать по-другому.

Ирем вскинул брови.

- Что?.. Твоя задача - охранять порядок. После того, как "истинники" подняли шум, ты должен был либо заставить их покинуть "Яблоню", прежде чем Отт продолжит выступать, либо потребовать у Отта прекратить концерт. А не сидеть и дожидаться, пока дело кончится погромом!

- Но, мессер, формально у меня не было никакого права их арестовать. А уж тем более - чего-то требовать у Кэлрина.

- И в результате мы имеем сломанную руку, две разбитых головы и одну пропоротую щеку, - подытожил Ирем.

Кэлрин почувствовал, как в нем вскипает гнев.

- Долго еще вы собираетесь выговаривать нам с Браэнном, как будто это мы несем ответственность за драку?.. Вы даже не представляете, как я устал от вашего высокомерия. Если кто-то и виноват в том, что здесь произошло, то исключительно Килларо и его молодчики. И если вы и весь ваш Орден не способны сделать так, чтобы эти болваны перестали донимать нормальных горожан, займитесь тем, что накажите истинных виновников. А если мне понадобится, чтобы мне прочли нотацию, я съезжу домой, к отцу.

Лорд Ирем скрестил руки на груди.

- Вот интересно, ты хоть на минуту вообще задумался о том, почему я здесь? - спросил он вкрадчиво. - Конечно, нет, когда ты вообще о чем-нибудь задумывался... Но я тебе скажу. С тех пор, как ты приехал в этот город, Орден обеспечивает твою безопасность. Вместо того, чтобы заняться более насущными делами, я вынужден беспокоиться о том, чтобы тебя тихонько не прирезали в какой-то подворотне. Если бы мои люди, о которых ты тут отзываешься с таким презрением, не бросили все прочие дела и не примчались бы сюда, ты вряд ли бы отделался ушибом головы и этой ссадиной. Да и у Браэнна с его людьми могли бы быть серьезные проблемы. Но ты, очевидно, недоволен нашими успехами. Ты считаешь, что нам следовало бы раз и навсегда избавить тебя от хлопот с Килларо. Интересно было бы послушать, как ты предлагаешь это сделать. Арестовать всех "истинников" разом? Или обезглавить самого Килларо? Я-то, в сущности, не против, но, как совершенно правильно отметил Браэнн, существуют некие формальности. Я не могу упрятать Рована Килларо в Адельстан по той же самой причине, по которой не могу посадить туда тебя. Уверен, когда мы начнем расследовать сегодняшнее происшествие, окажется, что Килларо не бросался овощами и никого не бил. И нам придется его отпустить. Уверен, что вы с ним скоро увидитесь. Так вот, когда ты в следующий раз будешь дразнить Килларо и бравировать перед ним своей храбростью, подумай, что ты сделал, чтобы облегчить нашу задачу.

Кэлрин возмущенно посмотрел на Ирема.

- Если жить нормальной жизнью теперь называется "дразнить Килларо" и "бравировать собственной храбростью", значит, с порядком в этом городе что-то не то, - сердито сказал он.

Коадъютор хмуро усмехнулся.

- Тут с тобой нельзя не согласиться.

Обезоруженный этой уступкой, Кэлрин замолчал. В комнату вошел очень молодой стражник, на лице которого виднелись длинные, глубокие царапины.

- Мы опросили всех, кто был здесь во время драки, - почтительно доложил он Браэну. - Тех, кто находился далеко от свалки, распустили по домам, а остальные ждут внизу. Мы сообщили, что кого-то из них, возможно, допросят с ворлоком.

- Хорошо, я сейчас спущусь, - ответил капитан. - Можешь идти.

- Не так быстро, - сказал коадъютор. Отт заметил, что в глазах у каларийца появился жесткий блеск - верный признак, что сэр Ирем злится. - Щеку тебе тоже разодрали в зале?.. Помнишь того, кто это сделал?

Парень густо покраснел, а Кэлрину стало не по себе от мысли, уж не Эстри ли снабдила молодого стражника подобным "украшением". Она наверняка считала, что никто не вправе арестовывать ее за то, что она не позволила сломать свой инструмент.

- Они старые, монсеньор, - пробормотал дозорный.

- Как бы не так. Я пока что могу отличить свежие царапины от старых, - Кэлрин еще никогда не слышал, чтобы голос каларийца звучал так зловеще.

- Он хотел сказать, что это произошло не здесь, - вступился за подчиненного Браэнн. - Я видел, как это случилось, это было прямо перед тем, как мы пошли сюда. - Ниру махнул рукой. - Иди, Тиренн...

Юноша выскочил за дверь, явно жалея, что он вообще сюда зашел. Лорд Ирем повернулся к Браэнну.

- Я что-то не пойму. Хочешь сказать, твоему парню расцарапали лицо, пока он был в дозоре?

Браэнн страдальчески поморщился.

- Тут такое дело... Это Тиренн, сын Филы, помните?

- Брат Крикса? - догадался Кэлрин. Теперь он понял, почему лицо дозорного показалось ему смутно знакомым - лет пять тому назад, когда Тиренн был кем-то вроде мальчика на побегушках у папаши Пенфа, Отт встречался с ним, чтобы поговорить о детстве Меченого.

- Да, - ответил Браэнн, продолжая смотреть исключительно на Ирема. - Я вам докладывал, что его брат вор. Так вот, сегодня вечером ко мне пришла торговка шерстью, у которой он недавно на глазах у всей базарной площади сорвал кошелек с пятнадцатью динэрами. Я уже пару раз обещал ей, что мы приложим все усилия, чтобы его поймать, а тут она с порога начала кричать, что, если мы не арестуем его до конца месяца, она найдет на нас управу в Ордене. А тут как раз зашел Тиренн. Она его увидела и завизжала, что теперь ей ясно, почему на Винной улице всегда такой бардак, раз воры сами служат в страже... ну и вцепилась ему в лицо. Тиренн, понятно, растерялся, ну и вообще - не бить же ее, в самом деле. Еле оттащили.

Представив себе эту картину, Кэлрин захихикал, но на лице коадъютора не появилось даже слабого намека на улыбку.

- Действительно, бардак, - холодно сказал он. - Но это, в сущности, неважно. Я уже несколько недель хочу сказать тебе, что я намерен заменить тебя кем-нибудь из твоих ребят, а тебя самого перевести поближе к Разделительной стене. Возьмешь пару десятков наиболее надежных парней из своего дозора, которые пойдут вместе с тобой и будут служить под твоим началом. Думаю, что тебе стоит захватить Тиренна, пока кто-нибудь опять не спутал его с его братцем.

Лицо Браэнна застыло.

- Вы думаете, что я не справляюсь со своими нынешними обязанностями, мессер? - спросил он.

- Нет. Я думаю, что люди, отвечающие за порядок в этой части города, отобраны не мной, а магистратом. А здесь, на улицах от ратуши до Разделительной стены, больше всего сторонников Килларо. Раньше это меня не особенно заботило, но сейчас, как совершенно правильно заметил Отт, с порядком в городе что-то не то. И я хочу, чтобы за этим крысиным гнездом присмотрел кто-то, на которого я смогу рассчитывать.

Туман и подступающие сумерки не позволяли видеть дальше, чем на несколько шагов вперед, и темные деревья постоянно представлялись его воспаленному воображению то силуэтом человека, запахнувшегося в плащ, то затаившимся возле тропинки зверем. Раньше Олрис полагал, что темноты боятся только маленькие дети, но сейчас он осознал, что темнота бывает очень разной. Одно дело не бояться темноты в каком-нибудь знакомом месте, и совсем другое - оказаться совершенно одному в ночном лесу. Он говорил себе, что он провел в этом лесу уже, по меньшей мере, сутки, и с ним пока не случилось ничего плохого, но это не помогало преодолеть подступающую панику. Ему казалось, что огромные деревья, как живые, с мрачным удовлетворением следят за маленьким и жалким человеком, который бредет сквозь древний лес в зловещих зимних сумерках.

Олрис оставался на ногах так долго, что его шатало от усталости, но он понимал, что, если он рискнет остановиться на ночлег, то неминуемо замерзнет насмерть. Единственным способом согреться было продолжать идти вперед, не глядя на усталость и на нарастающую боль в разбитой голове. При этом Олрис слабо представлял, куда он, собственно, идет. Он никогда не видел карты этих мест и мог только надеяться на то, что рано или поздно этот лес закончится. Вполне возможно, что он вообще все это время двигался по кругу - но об этом лучше было не задумываться, как и о том, что с ним случится, когда силы кончатся, и он будет не в состоянии держаться на ногах. Но хуже всего было то, что он не представлял, где сейчас могут быть Безликие, и мысль о них заставляла его леденеть от ужаса.

Когда ему в который раз почудилось, будто он слышит за спиной неясный шорох, Олрис резко обернулся. Нервы у него звенели, как натянутая тетива, но сил на то, чтобы бежать или сражаться, уже не осталось. Если бы он в самом деле обнаружил за спиной какого-то врага, он бы, скорее всего, просто заорал от ужаса - он чувствовал, как этот крик буквально распирает ему легкие, желая наконец-то вырваться наружу.

Он опять не обнаружил никакой опасности, но ощущение, что рядом кто-то есть, было таким таким отчетливым, что кожа Олриса покрылась крупными мурашками. Он потихоньку вытащил из ножен длинный, тонкий нож, висевший у него на поясе, и сжал его обратным хватом, прижимая рукоять к обтрепанному рукаву, хотя идея защищаться от Безликих с помощью этого игрушечного ножика была настолько же отчаянной, насколько и нелепой.

"Меченый не сдался бы без боя" - сказал себе Олрис.

Думать о дан-Энриксе было ошибкой. Олрис отвлекся всего на какую-то долю секунды, но этого оказалось достаточно - кто-то внезапно обхватил его за плечи, крепко зажимая ему рот. Рука, в которой Олрис держал нож, оказалась прижата к его боку, так что он едва мог шевельнуть запястьем. Он рванулся изо всех сил, пытаясь ударить нападавшего ногой, и даже, кажется, попал, но на державшего его человека это не произвело особенного впечатления.

- Тише, - произнес он прямо у него над ухом. - Тише, Олрис, это я.

Голос казался удивительно знакомым.

"Крикс?!" - подумал Олрис, начиная сомневаться в том, что он не спит.

- Ни звука, ясно?.. - предупредил Меченый все так же тихо. И, дождавшись, пока прекративший вырываться Олрис закивает головой, осторожно отпустил его. Олрис поспешно обернулся, заработав новый приступ головокружения. Разглядеть что-то в такой темноте было не так-то просто, но Меченый стоял так близко, что Олрис узнал знакомый, вытертый от старости дублет.

- Прости, что напугал тебя, - сказал дан-Энрикс. - Я боялся, что ты закричишь и привлечешь сюда Безликих.

Слова Меченого долетали до него откуда-то издалека. Олрис не очень вдумывался в их смысл. Облегчение, испытанное им, было настолько велико, что по щекам сами собой потекли слезы. Прежде, чем он успел задуматься о том, что делает, Олрис вцепился в Меченного обеими руками, уткнувшись лицом в жесткую ткань его дублета. Сейчас ему было наплевать на то, что он самым постыдным образом ревет, вцепившись в Крикса, как испуганный ребенок. Неизвестно, что об этом думал сам дан-Энрикс, но он обнял гвинна, терпеливо дожидаясь, пока Олрис успокоится.

- Как вы меня нашли?.. - спросил Олрис, наконец-то отодвинувшись от рыцаря и уже начиная чувствовать неловкость за свое немужественное поведение. Меченый усмехнулся.

- Проще, чем ты думаешь.

Олрис напомнил самому себе, что в Лисьем логе Меченый считался талантливым разведчиком. Странное дело, сейчас Крикс гораздо больше походил на самого себя, чем в те несколько дней, когда они ехали к Каменным столбам, а их отряд еще не подвергся нападению Безликих. Сейчас Меченом не ощущалось ни печали, ни апатии - напротив, он, казалось, излучал энергию. Казалось совершенно не понятным, как это возможно после всех недавних ужасов. Однако была в облике дан-Энрикса какая-то тревожная деталь, которую Олрис не сразу смог определить. Лишь присмотревшись к Меченому более внимательно, он, наконец, сумел понять, что показалось ему таким странным. Меченый был безоружен - так, как будто он все еще оставался под арестом.

- Где ваш меч? - с тревогой спросил Олрис, глядя на то место, где должна была бы находиться перевязь. Казалось невозможным, чтобы легендарный меч, в котором, по слухам, находился источник магических способностей дан-Энрикса, достался бы адхарам.

- Все в порядке, он у Ингритт, - отозвался Крикс.

- Она жива?!

- Сказал же: не кричи, - поморщился дан-Энрикс. - Да, жива... Видимо, будет лучше рассказать все сразу. Ты, конечно, помнишь, что тогда творилось в лагере - одни сражаются друг с другом, а другие ничего не понимают и пытаются сбежать. Когда кто-то затоптал пару костров, граница перестала сдерживать адхаров, и они проникли внутрь круга. Ингритт, кажется, была единственной, кто догадался, что огонь - такое же оружие, как и железо. На самом деле, даже лучше. Мы убили одного Безликого, забрали его лошадь и смогли прорваться, но, думаю, только потому, что там царила полная неразбериха. Когда мы скрылись от погони, мне пришлось отдать ей меч. Пока он остается у меня, Безликим слишком просто нас найти. Лошадь того Безликого мы сразу отпустили. Я не знаю, как адхары добиваются того, что их кони не боятся своих всадников, но допускаю, что на этих лошадей наложено какое-то заклятие, а может быть, и не одно... разумнее всего не связываться с тем, чего не понимаешь. Ну а дальше я приложил все усилия, чтобы сбить Безликих со следа. Думаю, что часть из них все еще крутится поблизости, но основная часть отряда двинулась на юг, чтобы перехватить нас по дороге к Каменным столбам. Ингритт сказала мне, что видела тебе в самом начале схватки, и что ты пытался убежать. Она хотела знать, что с тобой стало. Я оставил ее в безопасном месте, а сам вернулся в лагерь. Мне бы не хотелось, чтобы она видела то, что от него осталось, хотя это было не особенно опасно - думаю, что ни один Безликий не додумался бы искать нас там. Я не нашел тебя среди убитых и пришел к выводу, что ты, скорее всего, жив. Вот, собственно, и все.

Олрис задумался. Судя по словам Крикса, он был не единственным, кто уцелел во время схватки. Но дан-Энрикс все равно разыскивал именно его. Олрис не отказался бы узнать, в чем тут причина. Только в просьбах Ингритт - или в чем-нибудь еще?..

- Пошли, - сказал дан-Энрикс. - Прежде, чем отправляться за тобой, я сказал Ингритт, куда я иду, но вряд ли ей приятно оставаться там одной. Я еще никогда не видел лес, который выглядел бы так же неприветливо, как этот. Думаю, это из-за присутствия адхаров.

Олрис промолчал, хотя и думал, что использованное Криксом слово "неприветливый" было неслыханным преуменьшением. Лес прямо-таки дышал враждебностью. Пока не появился Меченый, сумевший одному ему известным способом развеять это наваждение, Олрису казалось, что он сойдет с ума, если пробудет здесь еще хотя бы несколько минут. Но в главном Крикс был прав - им следовало побыстрей вернуться к Ингритт.

Идти оказалось тяжело. Беседуя с дан-Энриксом, Олрис забыл, как у него болят натруженные ноги, и даже перестал чувствовать головокружение и тошноту. Но уже через несколько шагов они вернулись с новой силой. Меченый двигался так быстро и бесшумно, что походил не на человека, а, скорее, на бесплотный призрак. Олрис быстро понял, что он безнадежно отстает от своего попутчика. Крикс тоже это понял - и остановился.

- Что случилось? - спросил он.

- Простите... я устал, - пробормотал Олрис, злясь на себя за то, как жалко это должно звучать. Произнося эти слова, он неожиданно почувствовал очередной неудержимый приступ тошноты. Схватившись за ствол ближайшего дерева, он наклонился над землей, кашляя и сгибаясь от мучительных позывов. Но, поскольку Олриса тошнило уже далеко не первый раз, а он все это время ничего не ел, во рту не было ничего, кроме слюны и желчи. Через несколько секунд желудок наконец-то перестал пытаться вывернуться наизнанку, и Олрис замер в том же положении, опустив голову и тяжело дыша.

- Тебя ударили по голове? - предположил дан-Энрикс утвердительно.

Пришлось кивнуть.

- Иногда все почти нормально, а потом опять... - Олрис прижал ладонь к губам, чувствуя подступающую дурноту.

До него долетел тяжелый, долгий вздох.

- А раньше ты сказать не мог?.. - поинтересовался Меченый, остановившись совсем рядом с ним. - Подними голову.

- Я не могу... Меня сейчас стошнит, - выдавил гвинн.

- Ничего с тобой не случится, - возразил дан-Энрикс. - Просто сделай так, как я сказал.

Олрис напомнил самому себе, что Меченый не только лекарь, но и маг. Он выполнил его распоряжение и ощутил, как пальцы Меченого прикасаются к его вискам.

- Расслабься. Тошнота сейчас пройдет, - сказал дан-Энрикс непривычно мягко. Олрис сам не заметил, как закрыл глаза. Ему казалось, что по телу разливается приятное тепло. Первой исчезла головная боль, потом усталость, от которой собственное тело казалось ему неуклюжим и тяжелым, а последней отступила ноющая боль в натруженных ступнях. Дан-Энрикс еще чуть-чуть помедлил, а потом убрал руки.

- Лучше?.. - спросил он.

Олрис непроизвольно потянулся к своему виску и с изумлением дотронулся до кожи, еще сохраняющей тепло чужих прикосновений. Из затылка словно вытащили раскаленный гвоздь, и голова казалась непривычно легкой. За последние часы боль сделалась настолько неотвязной, что Олрис совсем забыл, какое это упоительное ощущение - чувствовать себя здоровым.

- Да, гораздо лучше! - с жаром отозвался он. Теперь он наконец-то начал понимать рассказы Ингритт о больных из лазарета и дан-Энриксе. Почувствовав его восторг, тот покачал головой.

- Твое сотрясение никуда не делось, я всего лишь сделал так, чтобы ты смог идти. Об остальном подумаем потом.

Они дошли до русла пересохшей речки, и, спустившись вниз, пошли по дну оврага. Крикс сказал, что в прошлом эта речка была одним из многочисленных притоков Линда, протянувшихся через здешние леса до самых границ Лисьего лога. Рыцарь говорил что-то еще, но Олрис не мог сосредоточиться на разговоре, потому что постоянно думал о Безликих. В конце концов, его спутник тоже это понял.

- Успокойся, их здесь нет. Я бы почувствовал, - заметил он. И, искоса взглянув на Олриса, вздохнул. - Боюсь, у нас нет выхода... Если дойдет до дела, в одиночку тебе от Безликих не спастись, но, пока ты со мной, они будут крутиться где-нибудь поблизости. Не знаю, правильно ли я поступил, отправившись тебя искать. Возможно, тебе было бы безопаснее оставаться одному.

Олрис с ужасом посмотрел на рыцаря.

- Я не хочу! - выпалил он.

- Да, разумеется, - мягко ответил Крикс. - Прости. Мне следовало бы учесть, как ты напуган.

Олрис почувствовал, что краснеет. Крикс, конечно, не привык иметь дела с такими трусами...

- Перестань, - неожиданно заметил Меченый. - Сколько я тебе знаю, ты только и делаешь, что обвиняешь самого себя - то за одно, то за другое. Никогда еще не видел человека, который был бы настолько же несправедлив к себе. И кстати, страх перед адхарами не имеет ничего общего с обычной трусостью. Я бы назвал это, скорее, восприимчивостью к темной магии.

- Ингритт вела себя куда достойнее, - возразил Олрис вяло, хотя в глубине души почувствовал большое облегчение при мысли, что Крикс не считает его трусом.

- Ну, Ингритт - это вообще отдельный разговор. Признаться, человека более отважного я не встречал за всю свою жизнь... Мне стоило большого труда убедить ее, что ей не следует идти со мной. По-моему, она очень переживает за тебя.

"И очень зря. Я этого не стою" - отозвался Олрис про себя.

Меченый покосился на него, как будто точно знал, о чем он думает, но ничего не сказал.

Хотя дан-Энрикс и пообещал, что они доберутся до убежища часа за три, Олрис не сомневался, что они идут уже гораздо дольше. Силы, которые подарила ему магия дан-Энрикса, давно закончились, и Олрис снова чувствовал себя уставшим. Радовало только то, что головная боль пока что не спешила возвращаться. Олрис плелся вслед за Меченым, не сомневаясь, что, когда они достигнут своей цели, он сейчас же упадет на землю и уснет, уже не думая о холоде - авось дан-Энрикс с Ингритт не дадут ему замерзнуть насмерть.

Темнеющие впереди развалины моста Олрис сначала даже не заметил. Только когда они подошли почти вплотную к переправе, Олрис понял, что камни, которые он видит - не просто нагромождение замшелых валунов, а обвалившаяся часть моста. Самая низкая из арок, примыкавшая вплотную к берегу и наполовину скрытая кустарником, была цела, хотя и выглядела исключительно непрезентабельно. Пригнувшись, Олрис проскользнул под арку вслед за Меченым - и увидел красноватый свет маленького костра, а в этом свете - опустившуюся на колени Ингритт, очень бледную, с царапинами на лице, но, вне всякого сомнения, живую. Олрис бросился вперед, рухнул на землю рядом с девушкой и сжал ее в объятьях. Они оба смеялись и одновременно говорили какую-то ерунду, не слушая ни друг друга, ни самих себя. В глазах Ингритт стояли слезы. Олрис втихаря порадовался, что, идя сюда, он был уверен в том, что девушка жива - иначе он бы, чего доброго, тоже расплакался от облечения, а плакать перед Ингритт почему-то казалось куда более позорным, чем перед дан-Энриксом.

Под основанием моста было так мало места, что здесь можно было находиться, только сев на землю или стоя на коленях. Со всех сторон укрытие было тщательно замаскировано жердями и уложенными между них еловым лапником. Костер был совсем маленьким, и горел на дне вырытой у опоры моста ямы - Крикс и Ингритт позаботились о том, чтобы огонь давал как можно меньше дыма. Колеблющегося красного света едва хватало, чтобы осветить их тесное укрытие. Кусочки мяса, нанизанного на обструганную ветку, запекались над углями. Рот Олриса немедленно наполнился слюной, но странный вид жаркого вызывал в нем замешательство.

- Это... крыса? - спросил он. Меченный усмехнулся.

- Нет, всего лишь белка. Молодые белки любопытные и глупые, их достаточно легко убить.

- Я думаю, мясо готово, - сказала Ингритт, взяв одну из палочек с печеным мясом и протягивая ее Олрису. - Только не пробуй сразу, очень горячо...

Олрис только сейчас заметил, что ладони Ингритт перемотаны не слишком чистыми бинтами, в которых, присмотревшись, можно было узнать полосы, оторванные от рубашки Меченого. Он застыл, не донеся кусок до рта.

- Что у тебя с руками?!

Ингритт поспешно опустила руки.

- Ничего. Я просто обожглась.

- Когда ударила Безликого горящей головней, - невозмутимо пояснил дан-Энрикс. Олрис мало-помалу начал понимать, что он имел в виду, когда сказал ему, что не встречал людей храбрее Ингритт. Он отвел глаза - и проглотил стоявший в горле ком. Меченый тем временем сказал:

- Переночуем здесь. После такого сотрясения, как у тебя, необходимо выспаться.

К этому моменту Олрис успел основательно забыть о том, что у него болела голова.

- Вы ведь уже все сделали. Я ничего не чувствую! - возразил он. Но Крикс покачал головой.

- "Сделать так, чтобы ты ничего не чувствовал" и "сделать, чтобы ты поправился" - это не одно и то же. Для выздоровления необходимо иметь хоть немного сил - своих, а на таких, которые кто-нибудь даст тебе взаймы.

- А как же быть с Безликими?..

- Придется рискнуть.

Олрис прикусил губу. Меченый с Ингритт не должны подвергать себя опасности ради того, чтобы возиться с ним. Это неправильно. Он был так рад, когда оказалось, что они остались живы... нельзя допустить, чтобы они опять подвергли свою жизнь опасности - ради него. Олрис похолодел, поняв, какое решение неизбежно вытекает из подобной мысли. Жуя крошечную порцию беличьего мяса и изо всех сил стараясь не спешить, чтобы успеть почувствовать хотя бы призрачное насыщение, Олрис собирался с духом, чтобы произнести вслух необратимое.

- Адхары ищут вас, а не меня, - сказал он, утирая губы рукавом. - Будет гораздо лучше, если я останусь здесь, а вы с Ингритт отправитесь вперед.

- Это очень самоотверженное предложение, - серьезно сказал Меченый. - Но, думаю, в нем нет особенного смысла. До ближайших Каменных столбов - несколько дней пути. Пройти такое расстояние без остановок невозможно, так что нам еще не раз придется останавливаться на привал. Так что самым разумным будет задержаться здесь и постараться хорошенько выспаться. Первая вахта - моя, вторая - Ингритт, третья - твоя, Олрис. Все.

XXX

Меченого разбудил дятел, долбивший дерево так громко, что дан-Энриксу казалось, будто стук раздается прямо у него над ухом. Этот назойливый и монотонный стук показался Меченому самым прекрасным из всего, что он слышал в своей жизни. Ни одно живое существо не станет шуметь, когда поблизости Безликие. Значит, кромешники ушли, притом уже достаточно давно. Открыв глаза, Меченый сел, резким движением отбросив загородку из еловых веток. Под мост ворвался освежающий холодный воздух и поток дневного света. Перевернувшись на бок, Крикс увидел Ингритт, спящую возле потухшего костра. Ночью "дан-Энрикс" сторожил своих попутчиков, пока усталость, наконец, не сделалась невыносимой. Мысли то и дело обрывались, соскальзывая в причудливые лабиринты сновидений, и Меченый чувствовал, что еще несколько секунд - и он заснет прямо с открытыми глазами. Снаружи уже начало светать, когда он потряс Ингритт за плечо и попросил ее посторожить вместо него. Девушка, в свою очередь, должна была разбудить себе на смену Олриса, но, судя по всему, ее сморило раньше, чем она успела это сделать. Впрочем, это уже не имело ни малейшего значения. Безликие поехали вперед, значит, пока что им никто не угрожает.

Меченый вздохнул. Нетрудно было угадать, куда отправились кромешники. Они поехали на юг, чтобы устроить им засаду на дороге к Каменным столбам. А значит, рано или поздно беглецам придется столкнуться с ними. Ситуация до ужаса напоминала ту, когда адхары точно так же загоняли Седого в подготовленную для него ловушку. А ведь у Седого тогда не было двоих неопытных и не особенно выносливых попутчиков... Крикс посмотрел на грязные разводы на щеках у Ингритт, на ее припухшие глаза, и понял, что ночью она снова плакала. Крикс постарался сделать так, чтобы она не видела останки их товарищей, убитых в лагере, но это мало помогло. Меченый помнил, что в последний раз, когда глаза Ингритт внезапно наполнились слезами, девушка сказала что-то вроде "Он почти совсем поправился...", и Крикс сообразил, что она говорит о сенешале. Думая о чувствах Ингритт, Меченый стискивал зубы, раздираемый желанием помочь - и пониманием, что это невозможно. Хотя Крикс никогда не был настоящим лекарем, он все же знал, что значит вытащить кого-нибудь буквально с того света, а потом в течении недель с волнением следить за тем, как к человеку постепенно возвращается здоровье, и поэтому способен был представить потрясение от того, что эту драгоценную, с таким трудом сохраненную жизнь безжалостно и грубо обрывают прямо на твоих глазах. Меченый полагал, что всякое убийство омерзительно, но, если это вообще возможно, то подобное убийство было еще омерзительнее прочих.

Прикинув, что Олрис и Ингритт слишком измотаны, чтобы проснуться и встревожиться из-за его отсутствия, дан-Энрикс решил сходить к ближайшему ручью. Чистая родниковая вода привлекала его больше, чем выпавший за ночь снег, который пришлось бы соскребать прямо с земли. Однако умыться Меченому так и не пришлось. Едва выбравшись из-под моста, он обнаружил человека, который сидел на одной из обвалившихся опор, и, держа в руке длинную рябиновую ветку, рисовал на тонком слое выпавшего снега какой-то причудливый узор. Одежда человека поначалу показалась Криксу белой с золотом, как праздничный колет Валларикса, но мгновение спустя он осознал, что дело тут не в цвете - просто фигуру незнакомца окутывало слабое сияние. Еще одну секунду Меченый потратил на дурацкую попытку разобраться, считать обладателя сияющей одежды юношей или девушкой. Потом тот поднял голову, и Крикс сообразил, что он ошибся дважды. Потому что незнакомец не был человеком.

Увидев онемевшего от изумления "дан-Энрикса", Альд легко поднялся на ноги. Теперь, когда они стояли лицом к лицу, Меченый сразу же узнал его - именно его он видел в своем сне, и именно к его мыслям так неосторожно попытался прикоснуться с помощью ворлочьей магии.

- Рад тебя видеть, Эвеллир, - сказал Альд тоном человека, встретившегося со старым другом. Ситуация была настолько невообразимой, что дан-Энрикс не сумел найти какой-нибудь ответ - только развел руками, даже не пытаясь скрыть свою полнейшую растерянность. Казалось глупым уверять Альда в том, что он тоже рад их встрече. Тем более, что никакой радости дан-Энрикс не испытывал. Он так долго тешился мечтой о том, что встретит Альдов, в то же время полагая, что этой мечте не суждено осуществиться, что сейчас совсем не чувствовал себя обрадованным - скорее, оглушенным. Альд, должно быть, понял его состояние, поскольку счел необходимым пояснить - Меня отправили сюда, чтобы помочь тебе.

- Но почему сейчас?.. - этот вопрос сорвался с губ дан-Энрикса быстрее, чем он успел осознать, что в данных обстоятельствах это звучало, как упрек. Как будто он сказал "мне столько раз была необходима помощь, но до сих пор вы не вмешивались". Крикс поморщился, не зная, как избавиться от послевкусия того, что только что сказал, и с чувством неожиданной усталости провел ладонью по глазам. - Прости. Я несу чушь. Вы помогали мне гораздо больше, чем кому-нибудь другому. И, конечно, я не вправе был рассчитывать, что Леривалль пошлет кого-нибудь сюда теперь, когда... - "когда вам нужен каждый человек", хотел сказать "дан-Энрикс", но в последнюю секунду усомнился, подойдет ли такой оборот для Альдов. - ...когда у вас полно своих забот, - закончил он.

- Тебе не нужно беспокоиться о нас, - ответил Альд. - Но, если ты попробуешь прорваться к Каменным столбам, тебя наверняка убьют. Олварг отправил за тобой большую часть своих Безликих. Я помогу тебе и твоим спутникам попасть в Адель, избежав встречи с ними.

"Что скажут Олрис с Ингритт, когда увидят его? Они ведь никогда не слышали об Альдах, - промелькнуло в голове у Крикса. - Надо будет как-то объяснить..."

Альд покачал головой.

- Они меня не увидят. Для них меня здесь нет.

- Но... мне же не мерещится? Ты в самом деле здесь? - Меченый инстинктивно протянул руку. Альд с готовностью подал ему свою.

- Разумеется, и ты, и я, мы оба здесь, но мы находимся в разных мирах. Иногда эта преграда ничего не значит, как сейчас. А иногда она бывает непреодолимой. Понимаешь?..

Крикс посмотрел на их соединенные ладони. Он чувствовал тепло чужой руки. Его собственная ладонь как будто бы светилась изнутри - как в детстве, когда Безымянный ловил на болоте светлячков и держал их в кулаке, рассматривая свою добычу в щелку между пальцами. А больше ничего особенного в рукопожатии с Альдом не было. Если закрыть глаза, рука, сжимавшая его ладонь, казалась совсем человеческой.

- Любой нормальный человек сказал бы, что я просто-напросто сошел с ума, - заметил он. - Но, кажется, я в самом деле понимаю. Я читал о том, что Альды больше не способны появляться в нашем мире. И сам видел доказательства того, что миры расходятся все дальше. Время Тайной магии кончается.

Альд улыбнулся.

- Время Тайной магии еще не началось, - поправил он.

- Но ты уверен, что вы сможете отбить атаку Олварга без посторонней помощи?.. - уточнил Крикс, вспомнив свое видение.

- Нет. Насколько я могу судить, сегодня ночью Олварг уничтожит Леривалль.

Крикс нахмурился и инстинктивно попытался положить ладонь на рукоять Ривалена, совсем забыв, что его меч по-прежнему находится у Ингритт.

- Тогда я пойду с тобой, - решительно сказал он. - Нельзя позволить, чтобы Олварг захватил Туманный лог.

- Не стоит, - мягко отказался Альд. - Тот Леривалль, который может уничтожить Олварг - это только форпост между мирами. Рано или поздно все, принадлежащее прежнему миру, должно подойти к концу, и Леривалль - не исключение. Тот мир, который ты на самом деле должен защитить - наш общий мир, не разделенный временем или границами, Мир Былого и Грядущего. Поэтому сосредоточимся на том, чтобы его достичь. Для этого ты должен уничтожить Темные истоки.

- Но если дело в том, чтобы сразиться с Олваргом, то почему нам не сразиться в Леривалле?

Альд совсем по-человечески пожал плечами.

- Я не знаю, Крикс. Но чувствую, что это было бы ошибкой. Может статься, Олварг войдет в Леривалль только тогда, когда все уже будет кончено. Он зашел слишком далеко и чувствует себя в ловушке. Мы все время ощущаем его страх. Я не удивлюсь, если он постарается вести себя как можно осторожнее, и не оставит тебе ни одной возможности сразиться с ним. У него есть, кого послать вперед себя... Я думаю, что для тебя оборонять Туманный лог настолько же рискованно, как идти к Каменным столбам, а ты сейчас не вправе понапрасну рисковать собой. - Заметив выражение его лица, Альд улыбнулся. - Не огорчайся, Крикс. Это совсем не то, чем кажется на первый взгляд. Энрикс из Леда умер триста двадцать лет назад, твой друг Атрейн - вчера, а я наверняка умру сегодня ночью. Но на самом деле все это не важно. Смерти нет. Тебе ли этого не знать?

Крикс вспомнил, как лежал на мокром каменном полу в Кир-Роване, прошедший через все стадии испуга, безнадежности и боли - и оставивший их где-то позади. С тех пор он много раз жалел, что то пронзительное чувство совершенной ясности успело потускнеть и раствориться в его памяти. Но все-таки дан-Энрикс знал, что имел ввиду Альд.

- Пойду разбужу Олриса и Ингритт, - сказал он.

- Если не возражаешь, я пойду с тобой, - ответил Альд.

- Подъем! - бодро сказал дан-Энрикс, возвращаясь к своим спутникам и заглядывая под мост. - Вставайте. У меня для вас замечательные новости.Мы сегодня же будем Адели.

- Как это "сегодня же"? - не понял Олрис, открыв глаза и щурясь от яркого света. - А как же Каменные столбы?..

Ингритт ничего не сказала, но она тоже вопросительно смотрела на него.

- Столбы нам больше не нужны. Я был в лесу, и обнаружил... хм... источник более сильной магии, - ответил Меченый. То ли все дело было в разговоре с Альдом, то ли в озадаченных, заспанных лицах Олриса и Ингритт, явно задававшихся вопросом, не сошел ли Меченый с ума, но на душе у Крикса было удивительно легко.

Им не пришлось тратить много времени на сборы - не считая той одежды, которая была на них, у беглецов не оставалось никаких других вещей. Ингритт ограничилась тем, что заново перевязала растрепавшиеся за ночь волосы. Олрис стащил сапог и аккуратно обернул натертые до крови ноги куском ткани, наскоро откромсанным от подола рубашки. На этом, собственно, приготовления к предстоявшему путешествию были завершены.

- Мне кажется, здесь кто-то есть, - сказала Ингритт, выбравшись из их укрытия. Олрис нервно оглянулся.

- Кто? Безликие?..

- Нет, точно не они, - решительно ответила Ингритт, не переставая, судя по всему, прислушиваться к своим ощущениям. - Наверное, это просто мое воображение.

"Определенно, нет" - мысленно отозвался Меченый, но вслух, конечно, ничего не произнес. Альд улыбнулся и махнул рукой, приглашая Крикса следовать за ним. Пока они шагали через лес, дан-Энрикс развлекался тем, что пытался угадать, куда они идут. Примерно через полчаса Альд вывел их к маленькому, но глубокому лесному озеру, в которое впадал замеченный дан-Энриксом ручей. Часть берега когда-то обвалилась и ушла под воду, так что теперь Меченый и его спутники стояли на краю отвесного, хотя и не особенно высокого обрыва.

- В легендах гвиннов часто попадаются волшебные озера, - сказал Альд. - Чаще всего они исцеляют раны или возвращают молодость. Но могут оказаться и порталом в другой мир, ведь так?..

Несколько секунд полюбовавшись на тонкий прозрачный лед, в который вмерзло несколько черно-бурых листьев, Меченый с упреком посмотрел на Альда.

"Сейчас ведь зима. Неужели обязательно лезть в ледяную воду?" - мысленно осведомился он.

Альд с явным сожалением развел руками.

- Именно тебе - не обязательно. Я могу сделать так, что ты прямо сейчас окажешься Адели, или даже прямо в императорском дворце. Но с твоими спутниками все куда сложнее. Не мне тебе рассказывать, что Тайная магия не совершается без человеческого соучастия. А людям непременно нужно, чтобы все происходящее имело хоть какое-нибудь объяснение, пусть даже самое парадоксальное. Для вас, людей, законы вашего мышления превыше самой реальности - вы так устроены. Если сказать человеку, что он перенесется в другой мир, не сходя с места, на котором он стоит, то он будет уверен в том, что это невозможно. Но если сообщить ему, что нужно будет прыгнуть в ледяное озеро, которое глубже его роста, он позволит себе хотя бы допустить, что из этого что-то может получиться... а потом Тайная магия доделает все остальное.

Меченый вздохнул - и обернулся к Олрису с Ингритт, собираясь объяснить, что именно им предстоит.

Олрис с благоговением смотрел на озеро.

- Это и есть источник магии, который вы нашли?.. - спросил он тоном человека, приготовившегося услышать что-нибудь невероятное. - Он в этом озере?

Меченый на мгновение задумался. Тайная магия не терпит лжи, но в то же время предостерегает от того, чтобы называть "правдой" самую простую мысль, которая приходит тебе в голову.

- Не совсем так, - ответил он. - Источник магии находится в каждом из нас. Но чтобы ее пробудить, нужны особые... условия. В конечном счете, Каменные столбы - это всего лишь арка из камней. Но она позволяет людям путешествовать между мирами. Как и это озеро. Вам нужно будет просто прыгнуть вниз - магия позаботится обо всем остальном.

- Я первая, - решительно сказала Ингритт.

- Это может быть опасно! - запротестовал Олрис. - Я должен пойти вперед.

- С чего бы это? - прищурилась Ингритт. Меченый не сомневался в том, что Олрис подразумевал, что Ингритт - девушка, и заинтересованно прислушался, пытаясь угадать, как он будет оправдывать свою идею перед Ингритт.

- С того, что я единственный, кто пока что не сделал ничего полезного, - выкрутился Олрис.

- Это не опасно, - оборвал их спор дан-Энрикс. Он не сомневался в том, что Олрис с Ингритт даже не подхватят насморк - Альд никогда не предложил бы ничего такого, что могло бы причинить им вред, хотя приятным прыжок в ледяную воду, разумеется, не назовешь. - Можете прыгнуть вместе, если вам так хочется.

Еще пару секунд Олрис и Ингритт сверлили друг друга выразительными взглядами, но потом они все же подошли к краю обрыва и почти одновременно оттолкнулись от земли. Дан-Энрикс услышал, как хрустнул лед - а в следующую секунду оба его спутника исчезли. На том месте, где они пробили лед, осталась две больших, неровных полыньи. Меченый посмотрел на Альда и заставил себя улыбнуться.

- Я, пожалуй, последую их примеру. Было бы нечестно заставить других людей прыгать в замерзшее озеро, а потом присоединиться к ним без всяких затруднений.

Когда он договорил, в голосе Крикса уже не осталось ни следа от его показной веселости. Было странно сознавать, что всего через несколько часов их проводник будет убит.

- Прощай, - сказал дан-Энрикс, не способный справиться с печалью.

В глазах Альда промелькнуло выражение той же тоски, которую испытывал он сам, но потом он лукаво улыбнулся.

- Не забывай, что мы скоро увидимся. Точнее, я увижусь с тобой уже сегодня ночью, а вот тебе придется подождать. Не слишком честно, правда?.. С твоей точки зрения, ты еще не победил, а мы тем временем уже пожнем плоды твоей победы.

Сообразив, что он опять пытается подходить к ситуации со своей старой, совершенно не пригодной к делу меркой, Крикс рассмеялся.

- Ну, в конце концов, вы начали это сражение задолго до меня. Думаю, будет только справедливо, если и победой вы насладитесь раньше, чем я сам.

- Спасибо тебе, Эвеллир, - серьезно отозвался Альд.

- До скорой встречи! - сказал Меченый, делая шаг вперед. Только шагнув, он осознал, что так и не поинтересовался именем их спутника.

Полет занял не более секунды. Меченый почувствовал, как погрузился в воду, и инстинктивно зажмурился. Открыв глаза, он осознал, что вода была вовсе не такой холодной, как он ожидал. Вдобавок, она больше не казалась черной, как тогда, когда он смотрел на озеро. Наоборот, она была зеленой, пронизанной косыми потоками солнечного света. Оттолкнувшись от покрытого камнями дна, дан-Энрикс вынырнул на поверхность. Он увидел небо, покрытое кучевыми облаками, позолоченными заходящим солнцем, лес и возвышающиеся неподалеку стены города, в котором он с замиранием сердца узнал Адель. Примерно в двадцати шагах от того места, где дан-Энрикс упал в воду, протянулась длинная песчаная коса. На ней спиной друг к другу стояли Олрис и Ингритт, выжимавшие свои рубашки. Крикс в несколько размашистых гребков доплыл туда, где его ноги доставали дна, и, поскальзываясь на камнях, побрел в сторону берега, еще не до конца поверив в то, что наконец-то оказался дома.

Выбравшись из воды, Крикс первым делом сбросил сапоги и вылил из них воду на песок. Увидев Меченого, Ингритт торопливо натянула влажную рубашку.

- Мы уже начали беспокоиться, - сказала она. Крикс удивился, но потом подумал, что, с поправкой на разницу во времени, он должен был попасть сюда примерно через пять минут после своих попутчиков.

- Это и есть ваш город?.. - спросил Олрис, зачарованно глядя на видневшуюся вдалеке Адель.

- Да, - кивнул Меченый. Он посмотрел на солнце, почти касающееся воды, бросил взгляд на стертые до крови ступни Олриса, переминавшегося с ноги на ногу на остывающем песке, и пришел к выводу, что за те полчаса, которые остались до закрытия ворот, им нипочем не добраться до города. Придется, видимо, попасть в Адель другим путем. Хорошо еще, что вечер выдался безветренным, и закатное солнце еще способно было дать немножечко тепла, иначе идти куда-то после недавнего купания было гораздо неприятнее.

- Здесь так тепло... хотя и осень, - с удивлением отметила Ингритт, глядя на желтые и оранжевые листья на деревьях.

- Я думал, здесь будет конец зимы, как и у нас, - поддержал ее Олрис.

- По-моему, сейчас примерно середина октября, - ответил Меченый, мельком взглянув на лес. - В это время погода без конца меняется. То тепло, как летом, то внезапно налетают зимние шторма. Считайте, что нам повезло. Но все равно, если мы будем продолжать эту беседу в мокрой одежде, то замерзнем и простудимся. - Он обернулся к Ингритт. - Мы встанем к тебе спиной и будем смотреть только на залив, а ты не будешь торопиться и выжмешь свою одежду досуха. Когда ты скажешь, что закончила, мы поменяемся.

Олрис встал рядом с ним, с преувеличенной серьезностью уставившись на горящую под лучами солнца полосу воды на горизонте.

- Он такой огромный, да?.. И постоянно движется, как будто дышит, - сказал он, когда набежавшая волна лизнула ему ноги, оставляя за собой ошметки белой пены. Крикс напомнил самому себе, что Олрис еще никогда не видел море. - Когда мы упали в воду, мне сначала показалось, что она сама пытается выкинуть нас на берег.

- Это называется "прибой", - ответил Меченый, невольно улыбнувшись.

Как же хорошо было опять попасть домой...

Когда они закончили с одеждой, Олрис потянулся к валявшимся на песке ножнам с Риваленом.

- Я понесу ваш меч, - выпалил он. Было понятно, что ему уже давно хотелось сменить Ингритт.

- Нет! - резко сказал дан-Энрикс, удержав стюарда за плечо.

Олрис посмотрел на рыцаря с обидой и недоумением. Судя по виду Ингритт, она тоже была удивлена таким решительным отказом. Меченый и сам не очень понимал, почему он остановил мальчишку. До сих пор у него не было никаких оснований думать, что их враг сможет почувствовать Ривален, если меч возьмет не Крикс, а какой-то другой потомок Энрикса из Леда. Но Меченый полагал, что, имея дело с магией, лучше поменьше рассуждать и больше доверять собственным ощущениям.

- Меч возьмет Ингритт, - сказал Крикс, давая своим спутникам понять, что не намерен обсуждать этот вопрос. Олрис с оскорбленным видом отступил в сторону и избегал даже смотреть на Ингритт, пока та надевала перевязь. Меченый, в свою очередь, смотрел на Олриса и думал - как бы он среагировал, вздумай дан-Энрикс объяснить причину своего решения?.. Меченый помнил, с каким выражением лица его стюард обычно говорил об Олварге. Сознавал это Олрис или нет, но король гвиннов внушал ему отвращение и страх, слегка замаскированный привитым ему в Марахэне уважением к тому, кто утверждает свою власть с помощью силы и жестокости - то есть всего того, что гвинны называли "мужеством". Навряд ли Олриса обрадовало бы известие, что их король - его отец. По счастью, такая мысль явно не приходила ему в голову.

Пожалуй, если бы не Князь, Меченый тоже никогда не заподозрил бы мальчишке Рикса. Все потомки Наина Воителя были похожи друг на друга - смуглые, высокие темноволосые мужчины с выступающими скулами и матовым оттенком кожи. А вот Олрис выглядел, как самый настоящий гвинн - вздернутый нос, большие, широко расставленные серые глаза и светлые волосы, которые сейчас напоминали грязные сосульки. Вероятно, это его и спасло. Если бы среди малышни, вертевшейся на конюшнях Марахэна, объявился смуглый и темноволосый паренек, отца которого никто не знал, Олварг наверняка заинтересовался бы его происхождением.

- Идем?.. - спросила Ингритт, затянув последний ремешок. Меченый коротко кивнул.

Олварг стоял спиной к кострам, горевшим на прогалине, так что вначале Бакко и его товарищи видели только его темный силуэт. Но постепенно их глаза привыкли к темноте, и Бакко разглядел и лицо короля, и темные фигуры дюжины адхаров, занявших позиции в тени, подальше от пылающих костров.

Дождавшись, когда тишина сделалась абсолютной, король заговорил.

- Я собрал вас, чтобы поговорить о неожиданном препятствии, которое задержало наше продвижение вперед.

Он говорил, не повышая голоса, но Бакко слышал его так отчетливо, как если бы тот стоял прямо перед ним. Бакко догадывался, что это было магией, и что стоявшие в задних рядах солдаты слышат Олварга не хуже, чем он сам.

- Кое-кто говорил, что это колдовство, и что нам лучше всего повернуть назад, - Олварг неторопливо обвел взглядом строй стоящих у костра людей. Бакко почудилось, будто глаза их предводителя впиваются в него, как два ножа. Он постарался успокоить себя тем, что остальные, вероятно, ощущают то же самое. Король умел внушать почтение и страх. Выдержав долгую, томительную паузу, Олварг сказал - Вы были правы. Это в самом деле колдовство. Однако вы напрасно полагаете, что голоса, которые вы слышали в тумане - это какие-то бесплотные, могущественные существа, равные если не богам, то уж, по крайней мере, духам леса и озер. Вы скоро убедитесь в том, что эти маги смертны, как и остальные люди. Нет ничего глупее, чем бояться врага, который сам боится вас. А эти маги нас боятся. Вы же видите - им не хватает смелости даже на то, чтобы сразиться с нами. Они прячутся в своем волшебном замке и воображают, что сумеют обратить вас в бегство с помощью одной лишь магии. Решайте сами, кто вы - взрослые мужчины или перетрусившие дети, которых можно напугать туманом. Мне известно, что среди вас есть те, кто рассуждает так - "Я бы вернулся в Марахэн, вот только кто позволит мне уйти?.. Я не хочу, чтобы за мной отправили адхаров, потому и остаюсь".

Бакко похолодел. Вчера, когда они сидели у костра, он в самом деле шепотом поделился с Инги этой мыслью. Но он был уверен в том, что его слышал только его друг. Бакко отлично помнил, как он осмотрелся, чтобы быть уверенным, что рядом не торчит никто из офицеров. Неужели Олваргу действительно было известно все, что думает и говорит каждый из них?.. Все те, кто хоть однажды удостоился беседы с королем, потом клялись, что он способен угадать любые мысли собеседника и чувствует все его страхи. Но вплоть до сегодняшнего дня Бакко не сомневался в том, что ему лично проницательность их предводителя никак не угрожает - просто потому, что люди вроде него или того же Инги слишком незначительны, чтобы король заинтересовался, о чем они думают.

"Уймись, - приказал Бакко сам себе. - Может, он говорил совсем не о тебе... Мало ли, кто еще в лагере болтал о том же самом!.. Да, но это же те самые слова, которые я говорил вчера. Не просто та же мысль, а те же самые слова!"

Пока смущенного и перепуганного Бакко бросало то в жар, то в холод, король продолжал:

- Я собрал вас, чтобы сказать - пусть каждый, кто не хочет следовать за мной, проваливает в Марахэн или на все четыре стороны. Я не намерен вам мешать. Мне нужны мужчины, а не трусы, которые будут драться из-под палки, так что перестаньте ныть и убирайтесь. Те, кто оказался недостоин воинского Посвящения, заслуживают смерти, но сегодня, в виде исключения, я отменяю это правило. Считайте, что король позволил вам уйти. Ступайте тискать своих жен, растить пшеницу и командовать прислугой. Я не стану посылать за вами адхаров и не вспомню ваши имена, когда вернусь с победой в Марахэн. Мне попросту нет дела до таких, как вы, - Олварг махнул рукой, как человек, который прогоняет увязавшуюся за ним собаку. Выдержав паузу, он продолжал. - Те, кто останется со мной, еще сегодня до рассвета будут в Леривалле. Вы найдете там сокровища, в сравнении с которыми все ценности, которые хранятся в Руденбруке, стоят меньше, чем гнилая репа. Вы знаете - я всегда даю то, что обещал. Так вот: сегодня я отдам вам Леривалль. Вы убедитесь в том, что его обитатели, которые казались такими опасными, пока вы их не видели - просто несколько десятков слабосильных выродков, больше похожих на женщин, чем на мужчин. До сих пор я не видел смысла тратить свою магию на то, чтобы покончить с ними, потому что и их магия, и они сами и без этого находятся на последнем издыхании, так что со временем я бы избавился от них без дополнительных хлопот. Но раз они решили лезть в мои дела - пускай пеняют на себя. Вы перебьете их, а потом мы напомним Истинному королю, кто победил его отца в Древесном городе. Ну а теперь скажите - вы готовы захватить Туманный лог?..

Все заорали хором. Бакко вопил так же громко, как и остальные. Его недавний страх переродился в какое-то совсем иное чувство. Ему хотелось драться, и притом немедленно. Хотелось раз и навсегда очистить себя от позорных обвинений в трусости, но главное - хотелось, как и раньше, ощущать себя неотделимой частью воинского братства, а не отщепенцем, оказавшимся недостойным принесенных им обетов.

- Хорошо, - сказал король, когда крики утихли. - Леривалль находится за пределами нашего мира. Попасть туда можно только с помощью магии. Это - моя забота. В моем распоряжении находятся такие силы, о которых наши противники не смеют и мечтать. Я разрушу древнюю защиту, которая ограждает Леривалль, и тогда мы войдем в Туманный лог. Но сперва нужно позаботиться о том, чтобы маги из Леривалля не околдовали вас и не подчинили вашу волю с помощью какой-нибудь уловки вроде тех, которые они используют обычно. Я знаю, многие из вас задумывались, чем я был занят весь последний день, и почему мы оставались в этом лагере вместо того, чтобы продолжить свой поход. Отвечу - я готовил средство, которое обеспечит нам победу. В тех котлах, которые вы видите, находится напиток, который сделает вас неуязвимыми для магии наших противников... Назад! - сердито рявкнул Олварг, когда несколько наиболее нетерпеливых слушателей из первого ряда попытались сделать шаг вперед, к котлам. - Всем оставаться на своих местах и выходить вперед только по команде ваших офицеров, иначе мы не закончим до утра.

Те, кто надеялся опередить своих товарищей, поспешно возвратились в строй. Бакко увидел, что король действительно продумал все. Под руководством Нэйда и его помощников солдаты Олварга выстраивались в очереди, а гвардейцы, получившие напиток в числе первых, так же быстро отходили в сторону, чтобы не мешать другим.

Судя по виду тех, кто выпил зелье первым, ничего неприятного в магическом напитке не было. Напротив, отходившие от котла люди выглядели ошарашенными, но довольными. Бакко не терпелось испытать магическое средство, приготовленное самим королем. Сердце у него билось все быстрее. Ему чудилось, что этот напиток раз и навсегда изменит его жизнь - совсем как воинское Посвящение. Но, когда наконец настала его очередь, Бакко даже не успел проникнуться значимостью момента. Гвардеец ткнул ему под нос мокрый черпак с какой-то темно-бурой жидкостью, и Бакко, подчиняясь общей спешке, одним махом проглотил содержимое этого черпака, не успев даже распробовать его на вкус.

Сначала он почувствовал себя разочарованным, поскольку все произошло как-то уж слишком быстро и довольно бестолково - особенно если вспоминать его недавнее волнение и ожидание невероятных перемен. Но прежде, чем он успел возвратить черпак, в ушах у Бакко зашумело, сердце застучало так, как будто собиралось разорваться, и по телу разлилось приятное тепло. Шагнув - или, точнее, отшатнувшись в сторону, чтобы уступить место Инги, Бакко осознал, что пьян, но только как-то странно. В голове царил такой сумбур, какой бывает за минуту до того, как опьяневший человек роняет голову на стол и засыпает мертвым сном. Но тело совершенно не казалось неуклюжим - наоборот, Бакко не чувствовал подобной легкости и распирающей энергии с тех пор, как ему было лет пятнадцать.

Когда Бакко возвращался в строй, он по случайности заметил короля, который молча наблюдал за тем, как движутся очереди к котлам. В прошлом король часто казался Бакко изможденным, но такого бледного и перекошенного лица, как сегодня, Бакко еще никогда не видел ни у Олварга, ни у кого-нибудь еще. Пьяному от магического зелья Бакко это показалось исключительно забавным. Интересно, Олварг опасался, что напитка может не хватить на всех, или тревожился из-за сражения?.. Бакко попытался вспомнить, с кем они намерены сражаться, но в конце концов решил, что это не имеет ни малейшего значения. Ничто не свете не заслуживало того, чтобы раздумывать об этом больше двух секунд - особенно сейчас, когда любые мысли вызывали головокружение и ноющую боль в висках.

- Кто-то... поет? - спросила Ингритт тоном человека, который не верит собственным ушам.

С тех пор, как беглецы вошли в Подземный город, Крикс мысленно проклинал здешние коридоры и собственную самонадеянность, заставившую его возомнить, что он сумеет обойтись без факела. Впрочем, выбора у них не было - разве что ночевать в лесу, или, на свой страх и риск, попробовать представиться дозорным. Здраво оценив свой внешний вид, а также вид своих попутчиков, Меченый должен был признать, что, если стража и откроет им ворота, то только затем, чтобы арестовать их троих, как нарушителей спокойствия. К тому же, не особенно разумно называть кому-то свое имя, не имея ни малейшего понятия о том, как долго он отсутствовал. Если здесь минуло двадцать лет, ему резонно возразят, что Меченый, пропавший после взятия Кир-Кайдэ, должен быть мужчиной лет сорока, а не молодым человеком вроде него самого.

Ссылаться на знакомство с Иремом или на покровительство Валларикса, не зная об их настоящем ровным счетом ничего, тоже было бессмысленно. Оставалось только повести своих спутников в Подземный город и идти по памяти - держаться у стены, считать шаги и повороты и надеяться, что в темноте случайно не ошибся коридором. Олрис шел следом, крепко держась за рукав дан-Энрикса, а замыкала эту странную процессию Ингритт, державшая за руку Олриса. Не приходилось удивляться, что они двигались даже медленнее, чем тогда, когда Крикс выводил Дарнторна из Адели, завязав ему глаза. Когда шершавая стена, служившая дан-Энриксу ориентиром, стала глаже и ровнее, а сам коридор раздался вширь, и впереди наконец-то замаячил бледный свет созданных Альдами светильников, Меченый с облегчением вздохнул. Он обнаружил, что несколько отклонился от кратчайшего маршрута к центру города, но это уже не имело особого значения. Следовало радоваться уже тому, что ему удалось провести своих спутников через переплетение подземных галерей, напоминающих гигантский муравейник.

Теперь Меченый, наконец, мог вздохнуть свободно. С того места, на котором они оказались, до фамильной усыпальницы дан-Энриксов и выхода во дворец было рукой подать.

Олрис тоже услышал музыку, и настороженно оглядывался по сторонам.

- Я никого не вижу, - сказал он. И Ингритт, и Олрис были настолько вымотаны, что, казалось, даже не заметили великолепия подземных галерей. Единственным, что вырвало их из усталого оцепенения, были звучащие из ниоткуда голоса.

- Это Поющий зал, - пояснил Меченый. - Вам кажется, что вокруг вас поет и разговаривает множество людей, но на самом деле здесь никого нет. Так действует здешняя магия.

- Я слышала об этом, - неожиданно сказала Ингритт. - Атрейн говорил про магию, из-за которой часть его разведчиков начала слышать голоса и пение, хотя вокруг никого не было - только туман. Но я не думала, что это так красиво. Можно нам остановиться и послушать? Ну, хотя бы на минуту?..

Меченый покачал головой.

- Не стоит. Мы и так идем не слишком быстро, а сейчас, наверное, уже перевалило за полночь.

Больше они нигде не останавливались - даже когда Олрис с Ингритт едва не свернули себе шеи, проходя через семейный склеп дан-Энриксов и с удивлением разглядывая каменные статуи, мимо которых они проходили. Меченный напомнил самому себе, что за все время пребывания в Эсселвиле он не видел ни одной скульптуры, так что Олрис с Ингритт, вероятнее всего, даже не представляли, что из камня можно сделать что-нибудь подобное. Крикс успел довести своих спутников до лестницы, ведущей из фамильной усыпальницы наверх, когда в глаза ему ударил неправдоподобно-яркий белый свет. От неожиданности Олрис налетел на Меченого, а сам дан-Энрикс заслонил глаза рукой, но было уже поздно - под веками пульсировала боль, как будто свет обжег ему глаза.

- Не двигайтесь, - скомандовал знакомый мужской голос. Говоривший не присовокупил к своему приказу никаких угроз, но это было и не нужно - было совершенно очевидно, что последствия неподчинения будут самыми печальными. Несмотря на боль и резь в глазах, Меченый все же сумел различить наверху лестницы фигуры нескольких мужчин. Стоявший впереди, вне всякого сомнения, был тем самым человеком, который приказал ему остановиться.

Меченный расслабился и даже разрешил себе прикрыть слезившиеся, воспаленные глаза.

- Все в порядке, Ирем, это я, - устало сказал он. Судя по наступившей тишине, его слова привели слушателей в замешательство. Открыв глаза, Крикс обнаружил, что сэр Ирем, жестом приказав всем оставаться на своих местах, легко сбегает вниз по каменным ступеням.

- Простите, принц, - произнес он, остановившись в трех шагах от собеседника. - Произошло досадное недоразумение. Магический пульсар оповестил нас о том, что во дворец проникли посторонние. Мы не могли предположить, что это вы.

Услышав про магический пульсар, Меченый с интересом посмотрел на Ирема. Он помнил, каких усилий тому стоило добиться использования пульсаров в прошлом. Но тогда была война, и маги скрепя сердце примирились с необходимостью растрачивать свой Дар на поддержание магической защиты. Меченый пообещал себе, что скоро выяснит, чем объясняются усиленные меры безопасности на этот раз, и протянул Ирему руку. Коадъютор крепко сжал ее и очень тихо произнес:

- Ну наконец-то! Мы уже начали думать, что с тобой произошло какое-то несчастье.

- А как долго меня не было?.. - спросил Меченый так же тихо. С точки зрения дан-Энрикса, лорд Ирем не особо постарел со времени его последнего визита. Но ему хотелось знать наверняка.

- Уже четыре года. Но об этом - лучше без свидетелей, - ответил Ирем, и дан-Энрикс должен был признать, что рыцарь прав.

Стоявший на вершине лестницы мужчина в светлых одеждах, ярко выделявшихся на фоне синих орденских плащей, спросил:

- Лорд Ирем, вы уверены, что вам не требуется моя помощь?..

Коадъютор покосился на него через плечо.

- Благодарю, магистр, все в порядке. Я надеюсь, что, учитывая обстоятельства этого дела, вы простите меня за то, что я потратил ваше время. Вы можете быть свободны.

Меченый удивленно поднял бровь. "Магистр"?.. Судя по всему, обладатель сливочно-белого плаща был магом из Совета Ста. Судя по его виду, маг был крайне недоволен тем, что коадъютор так бесцеремонно указал ему на дверь, однако, бросив на дан-Энрикса последний любопытный взгляд, протиснулся мимо орденских гвардейцев и ушел.

- А это кто такие?.. - спросил Ирем, кивнув на Олриса и Ингритт. Оба выглядели до смерти уставшими и испуганно жались поближе друг к другу.

- Мальчик - мой стюард, а девушка - его подруга.

Коадъютор хмыкнул, явно не считая объяснение дан-Энрикса достаточным, но углубляться в тему он не стал.

- Мне разбудить Вальдера, или это дело терпит до утра? - осведомился он. - Если это возможно, я попросил бы тебя подождать. Наследнику в последнюю неделю нездоровится, и Их Величества совсем измучились.

- Пусть спят, - кивнул дан-Энрикс. - А вот с тобой, если не возражаешь, я бы побеседовал уже сейчас.

- Изволь. Только сперва устрой куда-то своих замарашек, а то они, по-моему, уже на ногах не держатся, - Ирем смотрел на Олриса и Ингритт с хорошо знакомой Криксу смесью жалости и нескрываемой иронии. - Должен признать, когда я пытался представить твое возвращение в Адель, я ожидал чего угодно, только не того, что ты приведешь с собой двоих детей.

Крикс хмыкнул.

- Эти "дети" за последние несколько дней прошли через такое, что большинству взрослых и во сне не снилось. Давай так. Я отведу их в комнату, в которой я ухаживал за Алвинном, а потом мы пойдем к тебе и побеседуем без посторонних глаз, идет?

- Идет. Я прикажу, чтобы им принесли чего-нибудь поесть, и подожду тебя на Галерее Славы.

В аулариуме императора было темно и тихо. На пороге Ирему внезапно показалось, что он спит и видит сон. Утром он, как всегда, проснется в Адельстане, и окажется, что ничего этого не было - ни разбудившего его вскоре после полуночи сигнала, ни безумной, хотя и короткой скачки до дворца, ни ошалевших взглядов магов из Совета Ста, которые, похоже, до последнего считали применение магических пульсаров очередной блажью коадъютора и не могли поверить в то, что им действительно придется отражать чье-либо нападение.

- Вина?.. - предложил Ирем, поджигая угли в жаровнях факелом, который он держал в руке.

- Да. И чего-нибудь поесть. Я умираю с голода, - ответил Меченый.

Ирем кивнул и, отойдя к дверям, отдал необходимые распоряжения. Когда он вернулся, Крикс уже успел устроиться в массивном кресле, которое обычно занимал Вальдер.

- Почему твой гвардеец встал передо мной на колени? - с усталым любопытством спросил он.

Ирем поморщился. Благодаря магической защите, вовремя предупредивший коадъютора о чужаках в Подземном городе, известие о возвращении дан-Энрикса мгновенно облетело весь дворец. Большая часть гвардейцев, к счастью, ограничивалась тем, что пожирала Меченого глазами, но один из них, по-видимому, принадлежал к числу тех элвиенистов, которые приняли идеи Отта слишком близко к сердцу.

- Многое здесь изменилось, пока ты отсутствовал, - довольно неопределенно отозвался Ирем. Не то чтобы он не хотел отвечать на вопрос дан-Энрикса - просто впервые в жизни коадъютор плохо представлял, с чего начать. Меченый вопросительно смотрел на рыцаря.

- Пока мы шли сюда, я видел четырех магистров из Совета Ста в сопровождении учеников - и это если не считать твоих людей. Вас с императором что-то встревожило?

- Прежде всего, нас встревожило твое необъяснимо долгое отсутствие. Если ты помнишь, в прошлый раз ты сообщил, что Князь убит, и сразу после этого исчез. Четыре года никаких известий... Раньше мы могли рассчитывать на то, что, если городу будет грозить по-настоящему серьезная опасность, то Седой предупредит о ней. Когда Седой погиб, а ты пропал, мы поняли, что теперь нам придется полагаться только на себя. Естественно, мы не могли сказать Совету Ста об Олварге, поэтому для них усиленные меры безопасности - это предосторожность на случай политического покушения. Это звучит довольно убедительно - империя сейчас ведет весьма решительную внешнюю политику. - Ирем отпил глоток вина. Вкус "Пурпурного сердца" оставался в точности таким же, как и двадцать лет назад. Эта деталь внезапно вызвала чувство щемящей ностальгии. Или, может быть, все дело было в том, что Крикс, сидевший за столом Валларикса, был удивительно похож на молодого императора?.. - По правде говоря, мне самому приятнее было бы верить в то, что Орден действует в расчете на аварцев или внутриморцев, а не на безумных темных магов из другого мира. Согласись, это даже звучит бредово!.. Но проблема в том, что с некоторых пор я постоянно чувствую тревогу, не имеющую никаких разумных оснований. Ничего особенного, вроде бы, не происходит, но меня не покидает ощущение, что мы вот-вот окажемся в большой беде. И даже более того - как будто бы эта беда уже пришла, но никто этого не замечает.

Ирем внезапно осознал, что, поддаваясь чувству облегчения, вызванного возвращением дан-Энрикса, он слишком много - и слишком откровенно - говорит, и, надо думать, выглядит не лучшим образом. Он усмехнулся, как бы призывая собеседника не относиться к его речи чересчур серьезно.

- Возможно, я просто состарился и стал не в меру мнительным, - небрежно сказал он. - Не обращай внимания... Я рад, что ты вернулся.

Крикс посмотрел на него через стол. То ли все дело было в пламени жаровни, отражавшемся в глазах южанина, то ли глаза дан-Энрикса светились сами по себе, как у Седого.

- Ирем, это не мнительность. Это Исток. Я только что имел возможность наблюдать, как Олварг, буквально палец о палец не ударив, расстроил наш поход на Марахэн. Я был уверен в том, что мы покончим с ним, самое большее, через полгода, а в итоге ему даже не пришлось сражаться с нами. Мы сами сделали все, чтобы расчистить ему путь к победе. Это выглядело так, как будто бы все люди, которых я знал, разом сошли с ума.

Рыцарь прищурился.

- Тогда ты вряд ли что-то выиграл, отправившись сюда. Здесь происходит то же самое.

- То есть?.. - резко выпрямляясь в своем кресле, спросил Меченный. Ирем повел плечом, даже не пытаясь скрыть свое раздражение.

- Я говорю, что, если люди в Эсселвиле, с твоей точки зрения, вели себя, как сумасшедшие, Адель едва ли тебя чем-нибудь порадует. Во-первых, в городе орудует шайка буйнопомешанных, которые называют себя Братством Истины. Затем - целая куча дураков, и прежде всего твой любимый Кэлрин Отт, с утра до ночи раздражает этих буйных и любуется на их припадки, очевидно, думая, что это весело... Я лично прописал бы буйным строгую диету и покой - все это можно обеспечить в Адельстане. Но помешанных из Братства Истины поддерживают слабоумные кретины из городского магистрата, а Вальдер, который вообще-то не особенно похож на сумасшедшего, внезапно совершил по-настоящему безумный шаг - дал идиотам в магистрате дополнительные привилегии, чтобы им было, куда развернуться в собственном идиотизме. Валларикс, видишь ли, уверен, что, раз Князя больше нет, то императорская власть однажды превратит дан-Энриксов в кого-то вроде Ар-Шиннора. - Коадъютор недовольно поджал губы. - Я не знаю, как насчет угрозы тирании, но делиться властью со старшинами из магистрата, и, в конечном счете, с Братством Истины - это уж точно безрассудная идея. Иногда мне кажется, что из нормальных людей в городе остались только Аденор и леди Эренс.

Их беседу оборвал приход слуги, который принес холодное жаркое и вчерашний хлеб. Дан-Энрикс набросился на еду с такой жадностью, как будто бы не ел уже несколько дней. Ирем готов был подождать, пока он утолит свой голод, но дан-Энрикс явно не намерен был стеснять себя дворцовым этикетом. Едва дождавшись, пока слуга выйдет, он проглотил очередной кусок жаркого и спросил:

- Ты говоришь, сестра Эренс здесь?..

- Она приехала в столицу пару лет назад, и с тех пор ведет активную борьбу против Килларо и его сторонников. - Поймав непонимающий взгляд Крикса, Ирем тяжело вздохнул. - Боюсь, что ты сейчас единственный человек в Адели, кто еще не знает, кто такой Килларо. Это лидер "Братства Истины". Рован Килларо... Редкостный тупица и фанатик, но, к несчастью, пользующийся большим авторитетом у определенной части унитариев - той самой, что поддерживает Братство. Думаю, ты с ними еще познакомишься. Или, точнее, они сами познакомятся с тобой. Видишь ли, в Братстве собрались люди самых разных возрастов, занятий и сословий. И единственное, что их всех объединяет - это ненависть к тебе.

- Не понимаю.

- Это очень просто. Кэлрин Отт, с его огромным поэтическим талантом и куриными мозгами...

Его собеседник выразительно скривился.

- Ирем! Кэлрин Отт - мой друг. Если ты хочешь его оскорблять, найди себе другого собеседника.

- У меня даже в мыслях не было кого-то оскорблять. То обстоятельство, что Кэлрин меня раздражает, не может умалить его таланта. А то, что ты к нему неравнодушен, не мешает ему быть болваном, который втравил всех нас в большие неприятности... Ты давеча спросил, почему одному из моих гвардейцев вздумалось падать перед тобой на колени. Можешь поблагодарить своего друга Отта. Он написал роман, в котором утверждается, что ты - посланник Альдов и наследник Энрикса из Леда, то есть Эвеллир.

- Кто-кто, но ты-то должен знать, что это правда.

- Да. Но я, в отличие от Кэлрина, додумался, что о таких вещах не следует орать на площадях, - ответил Ирем хладнокровно. - А твой Кэлрин, как любой поэт или писатель, не способен хранить в тайне то, что видел или слышал - ему срочно нужно написать об этом роман, моралите, балладу или, на худой конец, трактат. Он написал свою историю, которая, к несчастью, оказалась интересной и мгновенно привлекла к себе всеобщее внимание. Как только его книга стала популярной, появились люди, которые говорили, что он оскорбил Создателя, что называть простого человека Эвеллиром - это святотатство. Орден Милосердия призвал всех унитариев объединиться и единым фронтом выступить против богохульных сочинений Отта. Тут бы Кэлрину не помешало проявить хотя бы капельку ума и поддержать тех, кто говорил, что его книга - всего-навсего литературное произведение, и что нелепо начинать серьезный философский спор вокруг подобного романа. Но твой друг встал в позу. Он сказал, что написал чистую правду, и не видит в этом никакого святотатства. И что, по его мнению, оскорблением Создателя является такая ситуация, в которой человека принуждают лгать или кривить душой. Короче говоря, вместо того, чтобы уклониться от рискованного спора, он открыто заявил, что будет до конца отстаивать свою позицию. Поднял перчатку, так сказать... Его сторонники, понятно, прямо-таки взвыли от восторга, и с тех пор не проходит ни одной недели, чтобы почитатели Кэлринна Отта не сцепились с унитариями - если не в столице, то в каком-то из имперских городов.

- А леди Эренс, значит, выступает против "Братства Истины"?

- Именно так. По моим данным, она делает это по поручению Лейды Гефэйр, - При упоминании этого имени Меченый бросил на собеседника быстрый взгляд. Поняв, о чем он думает, Ирем покачал головой. - Прости, подробности мне неизвестны.

Крикс откинулся на спинку кресла и потер ладонями лицо. Стало заметно, что, несмотря на бодрый голос, он чудовищно устал. Лорд Ирем покосился на светлеющее небо за окном.

- Вальдер проснется часа через три. Может быть, все-таки поспишь? - сочувственно осведомился он. Меченый потряс головой.

- Если я сейчас лягу, то просплю не меньше десяти часов. Скажи, у тебя в Ордене есть люди, которые хорошо знают тарнийский?

- Сколько угодно. Сейлес, Ларн, Викар...

- Отлично, вызови Викара, - велел Крикс.

Ирем поднялся и направился к дверям, гадая про себя, заметил ли сам Меченый, что отдает ему приказы, как Вальдер или Седой. Коадъютору потребовалась четверть часа, чтобы выяснить, где находился орденский видун, и послать за ним своих людей. Вернувшись в аулариум правителя, сэр Ирем обнаружил, что дан-Энрикс крепко спит, уронив голову на скрещенные руки. Коадъютор несколько секунд смотрел на бывшего ученика, а потом опустился в кресло, рассудив, что лучше всего будет разбудить южанина после того, как ворлока доставят во дворец.

* * *

Товарищи Бакко рассыпались по Лериваллю в поисках трофеев. Бакко то и дело слышал радостные крики, означавшие, что нападающим попалось что-нибудь особо ценное. Бакко хотел последовать за остальными, но отвлекся на журчание воды, стекавшей в каменную чашу посреди двора. Этот звук заставил Бакко ощутить, что он устал и очень хочет пить. Пару секунд он колебался, опасаясь, что, пока он остается здесь, все лучшее достанется другим, но успокоил себя тем, что, если замок так богат, как утверждал король, то ценностей должно хватить на всех. Решительно направившись к фонтану, Бакко перегнулся через гладкий парапет и начал жадно пить, не пользуясь руками, чтобы не запачкать воду кровью, покрывающей его ладони. Свежий и прохладный вкус воды сейчас казался Бакко лучше вин, которые он пробовал в Адели. Удовольствие было настолько острым, что он даже замычал от наслаждения.

Вволю напившись и умыв лицо, Бакко почувствовал, что в голове заметно прояснилось. Действие волшебного напитка, который он выпил перед боем, окончательно рассеялось, оставив после себя чувство странной оглушенности. Он вытер губы тыльной стороной ладони, размышляя, куда следует направиться теперь, и его взгляд остановился на одном из колдунов, который, разметавшись на камнях, лежал посреди двора. Этот колдун погиб в числе последних, когда большинство защитников замка уже были перебиты. Бакко с Дакрисом одновременно проткнули его мечами, когда их противник, вынужденный отбиваться от десятка человек одновременно, повернулся к ним спиной. Все так спешили убедиться в том, что внутренние помещения действительно полны тех удивительных сокровищ, которые им пообещал король, что ни один из нападавших не остановился, чтобы обыскать убитого.

Охваченный азартом, Бакко, словно коршун, бросился к мертвому колдуну. Перевернув его на спину, он обшарил тело взглядом. Пара простых серебряных колец не стоила того, чтобы брать на себя труд снимать их с пальцев мертвеца. Наплечники и наручи с серебряной насечкой представляли несколько большую ценность, но подобного добра наверняка навалом в оружейной замка. Возясь с тугими ремешками, Бакко с раздражением подумал, что к концу этого дня среди солдат их войска не останется ни одного, кто бы не мог похвастаться подобными трофеями. Это было несправедливо. Бакко был уверен в том, что сделал больше, чем другие. На его счету было, по меньшей мере, двое мертвых колдунов - вот этот и еще один, который встретил нападавших на мосту. Несомненно, оба раза Бакко очень повезло, но все же он заслуживал более впечатляющей награды, чем те, кто прятался за спинами товарищей, а после, когда дело было уже сделано, быстрее всех помчался мародерствовать и грабить.

Белый, выпачканный кровью плащ убитого был закреплен серебряной застежкой с синим камнем. Понадеявшись, что это сапфир, Бакко сорвал застежку и засунул ее в поясной кошель. В этот момент развешанные тут и там светильники, бросавшие оранжевые блики на мощеный двор, сами собой погасли, и Бакко внезапно осознал, что ночь уже закончилась. В прозрачном, бледном свете наступающего дня он вдруг почувствовал себя потерянным, как будто бы он был один на целом свете. Может быть, все дело было в том, что голоса его товарищей давно уже затихли в отдалении, и он остался на дворе совсем один, если, конечно, не считать мертвого колдуна.

Бакко сказал себе, что надо поскорее присоединиться к остальным, но эта мысль не воскресила в нем недавнего энтузиазма, а, парадоксальным образом, только усилила его тоску. "Да что это со мной?.." - подумал он. Взгляд Бакко задержался на фонтане. В старых сказках люди, попадающие в заколдованное царство фей и духов, не должны были ничего пить и есть - в противном случае они теряли память и лишались воли, оставаясь пленниками заколдованного царства навсегда. Но те, кто пересказывал эти истории, наверняка никогда не бывали в Леривалле. И потом, король пообещал отдать им замок вместе со всем, что в нем есть. Он не сказал им "будьте осторожны, ничего не пейте и не ешьте", он сказал - "идите и возьмите!". Значит, магия этого места не должна была им как-топовредить. Наверное, теперь, когда все колдуны убиты, все наложенные ими чары потеряли свою силу. Да и вообще, Олварг был прав, подумал Бакко, глядя на распростертое перед ним тело. Вблизи маги из замка Леривалль оказались не так страшны, как можно было бы подумать... Если не считать самих же колдунов, сегодня ночью Бакко не видел ни одного раненного и убитого.

Дойдя до этой мысли, Бакко озадаченно нахмурился. Олварг пообещал, что маги не сумеют оказать достойного сопротивления, но это оказалось правдой лишь наполовину. Как и обещал король, они захватили Леривалль, не понеся при этом никаких потерь. Но их противники - по крайней мере, те, кого успел увидеть Бакко, определенно не производили впечатления беспомощных людей, не знавших, как держаться за оружие. Взять хотя бы последнюю схватку... Бакко никогда еще не видел, чтобы один человек так долго и успешно отбивался от целой толпы врагов. Бакко не сомневался в том, что, окажись он сам на месте колдуна, он бы не продержался даже десяти секунд, тогда как маг заставил их изрядно потрудиться. Неужели такой человек не мог убить хотя бы одного из них?..

Бакко впервые посмотрел на колдуна по-настоящему внимательно. Он был очень красив, этот убитый маг. Светлая кожа, чистый и высокий лоб, темно-золотые волосы, выбивающиеся из-под шлема... После смерти человеческие лица чаще всего выглядят отталкивающе, но лицо мага оставалось удивительно живым. Даже неподвижный взгляд прозрачно-серых глаз не выглядел остекленевшим - создавалось впечатление, что маг просто заметил в небе что-то интересное и засмотрелся на него, не замечая Бакко. Если бы не кровь, запекшаяся в углу рта, и не багрово-красные пятна на его плаще, Бакко поверил бы, что маг не умер, а просто о чем-то замечтался, лежа на земле.

Воздух делался все прозрачнее и наливался золотистым светом, предвещающим восход, но Бакко слишком погрузился в свои размышления, чтобы заметить это, и потоки солнечных лучей, внезапно хлынувших на двор, стали для него полной неожиданностью. Бакко вздрогнул и зажмурился. Когда он вновь открыл глаза и посмотрел на залитый утренним светом двор и весело искрящийся фонтан, его печальное оцепенение сменила нестерпимая тоска. Она была настолько сильной, что Бакко ощутил глухую боль в груди.

- Зачем, - пробормотал он вслух, сам до конца не понимая, что он говорит. - Зачем, зачем, зачем...

- В чем дело? - холодно осведомился кто-то за его спиной. Бакко едва не подскочил от неожиданности. Резко обернувшись, он увидел Олварга, который стоял в нескольких шагах от Бакко и смотрел на него сверху вниз. Бакко стало жутко. Олварг подобрался к нему так бесшумно, что Бакко не мог сказать, как долго король молча наблюдал за ним, пока он неподвижно сидел на земле над телом мага. Хуже всего было то, что Бакко вообще не мог понять, что Олваргу понадобилось в этой части замка. Неизвестность делала его приход особенно пугающим.

Бакко поспешно встал.

Утренний свет обычно придает людям более свежий и румяный вид, но к Олваргу это не относилось - он по-прежнему выглядел бледным и измученным.

- В чем дело, Бакко? - повторил король. - Почему ты стоишь тут на коленях и бормочешь, словно сумасшедший?

- Я не знаю, - сказал Бакко после паузы.

Пару секунд Олварг смотрел на него тем тяжелым, неподвижным взглядом, от которого Бакко всегда казалось, что он падает в глубокий ледяной колодец. Однако Олварг вскоре перестал сверлить его глазами и, подойдя к лежавшему на земле магу, остановился в каком-нибудь шаге от него.

- Они очень красивы, правда?.. - неожиданно осведомился он. Бакко не отвечал - он только сейчас понял, что его ладонь лежит на рукояти меча, и задумался, когда он успел схватиться за оружие - неужто в тот момент, когда увидел Олварга? Это предположение заставило его похолодеть. Если король успел заметить этот жест, ему конец.

Олварг тем временем коснулся щеки мага носком сапога, как будто хотел убедиться в том, что тот действительно убит, и покосился на него через плечо.

- Бакко, ты что, оглох? Или ослеп?.. Хотя, по-моему, даже слепой заметил бы, что Альды исключительно красивы.

- Альды? - повторил Бакко, надеясь отвлечь Олварга. Король задумчиво кивнул.

- Да, они называли себя Альдами. На редкость... впечатляющие существа. На моей родине их почитают, как богов. Но я хочу предостеречь тебя: их красота обманчива. Даже сейчас, когда они погибли, этот замок остается средоточием их магии, которая лишает человека воли. Кто-то защищен от нее лучше, чем другие, кто-то - хуже, но никто не может быть свободен от ее влияния - по крайней мере, пока человек не стал Безликим. Стоит тебе на мгновение утратить бдительность, как ты окажешься в ее сетях - и не успеешь оглянуться, как вся твоя жизнь, все твои мысли и желания, будут направлены на то, что нужно ей, а не тебе. Любая магия, в конечном счете, хочет, чтобы ты принадлежал ей без остатка, но Тайная магия ужасна тем, что ей этого мало: она хочет, чтобы ты отдал ей все, искренне веря в то, что действуешь по доброй воле. Я знавал людей, которые способны были умереть за эту магию, не прекращая прославлять ее и пускать слюни от восторга. Последнего из них я убил сам, вот этим вот ножом, - Олварг дотронулся до рукояти своего ножа, украшенной изображением двухголового зверя. - Когда я увидел то, как ты сидишь здесь в одиночестве, пока все остальные празднуют победу, я понял, что ты тоже оказался жертвой этой магии. Не поддавайся ей, если не хочешь весь остаток жизни чувствовать себя так же ужасно, как до моего прихода. Ты ведь чувствовал себя очень несчастным, правда?..

- Да, - глухо ответил Бакко.

- Ну, вот видишь, - необычно мягко сказал Олварг. И внезапно положил ладонь на плечо Бакко. - Думаю, я знаю, как тебе помочь. Пойдем, выпьем вина... Увидишь, оно куда лучше, чем вода из этого фонтана.

- Да, государь, - наклонив голову, пробормотал гвардеец, чувствуя, что ноги у него по-прежнему дрожат от напряжения, а на лбу выступила мелкая испарина. Бакко не помнил, когда их король в последний раз беседовал с кем-нибудь так, как с ним - вполне возможно, что никто из остальных гвардейцев вовсе никогда не удостаивался такой чести. Но, хотя Бакко предпочел бы, чтобы Олварг никогда не приглашал бы его выпить с ним, а в идеале - вообще не помнил его имени, он все же ощутил неописуемое облегчение, поняв, что на сей раз король настроен вполне мирно.

"Только бы мне выбраться отсюда, а потом я что-нибудь придумаю", мелькнуло в голове у Бакко. Олварг улыбнулся. Его рука на плече Бакко сжалась, а мгновением спустя гвардеец ощутил резкую боль в груди, заставившую его пошатнуться. Скосив глаза, он увидел двухголовое чудовище, венчающее рукоятку королевского ножа. Олварг потянул за рукоять, вытаскивая нож из раны, и нанес еще один удар.

Ужас при мысли, что его сейчас убьют, придал гвардейцу сил. Хотя в глазах у него уже начало темнеть, он удержался на ногах и отступил на шаг, пытаясь защититься от удара и хватая воздух ртом. Он даже потянулся к ножнам, но так и не смог нащупать рукоять меча, а потом ощутил, что падает. Какое-то мгновение он видел залитое солнцем небо, а потом боль между ребер стала совершенно нестерпимой, и все поглотила темнота.

XXXI

Сделавшись главой государственного казначейства, Аденор вынужден был бывать во дворце чуть ли не каждый день, так что сейчас наметанный взгляд Аденора сразу отмечал все необычные детали - взвинченность прислуги, неправдоподобную бесстрастность охраняющих дворец гвардейцев и пустые коридоры. Проходя через приемную, где к девяти часам утра обычно собиралось уже несколько десятков посетителей, лорд Аденор не встретил ни одной живой души, и заподозрил, что он был единственным, кого гвардейцы пропустили во дворец. Похоже, ночью произошло что-то из ряда вон выходящее. Все это подогрело любопытство Аденора и заставило его ускорить шаг. Гвардеец распахнул перед ним дверь приемной императора, и в лицо Аденору повеяло холодным ветром из раскрытых настежь окон. Во главе стола, на месте, которое обычно занимал Валларикс, сидел Меченый, который, по подсчетам Аденора, не появлялся в городе уже четыре с лишним года. Император и лорд Ирем разместились справа и слева от него. Географические карты, письма и бумаги, которые Валларикс обычно содержал в идеальном порядке, громоздились на краю стола, а освободившееся место занимал кувшин с оремисом и остатки завтрака.

"Теперь, по крайней мере, ясно, что случилось, - промелькнуло в голове у Аденора. - Дан-Энрикс, кто бы мог подумать!.. Если он вернулся ночью, то понятно, почему дворец стоит на ушах. Готов поспорить, эта новость разнесется по столице еще до полудня, и тогда... могу себе представить, что тогда начнется!"

Аденор почувствовал приятное волнение. Странное дело, он никогда не рвался навстречу опасностям и, пережив две крупные войны, успешно избежал участия в военных действиях. Из всех вещей на свете он больше всего ценил свой особняк, прекрасную библиотеку, лучшего в столице повара и, конечно же, свой собственный изобретательный и гибкий ум, обеспечивший ему всю эту роскошь. Но, по-видимому, в нем все-таки оставалось что-то от его неугомонных предков, проводивших свою жизнь в боях, поскольку при одной лишь мысли о грядущей заварушке кровь мгновенно забурлила, как перебродивший эшарет.

В свое оправдание лорд Аденор подумал, что любая заварушка - это не только беспокойство и опасности, но и возможности, которых не бывает в мирной жизни. Умный человек всегда найдет, как обернуть любую неожиданность на пользу самому себе.

При виде Аденора коадъютор поднял голову и поприветствовал его кивком.

- Вы что-то рано, Аденор, - заметил он с той фамильярностью, которая обычно заменяла им обоим проявление дружеских чувств. - Я только что рассказывал лорду дан-Энриксу, что вы никогда не встаете раньше десяти часов - и тут нам сообщают, что вы уже здесь и просите аудиенции. Видимо, ваши неустанные заботы о казне дан-Энриксов мешали вам уснуть?..

Лорд Аденор охотно подхватил шутливый тон мессера Ирема - он позволял благополучно избежать неловкости, которую нередко вызывала в нем серьезность и прямолинейность императора и Крикса. Что Меченый, что Валларикс имели неприятную привычку говорить именно то, что думают, а Аденор считал такую искренность крайне стеснительной.

- Уснуть мне в самом деле не давали, только не казна дан-Энриксов, а Килларо и его молодчики, - небрежно сказал Аденор - и с удовольствием отметил, что между бровей мессера Ирема возникла глубокая складка. "Истинники" явно раздражали Ирема гораздо больше, чем он был готов признать. - Вы знаете, что окна моего особняка выходят прямо на площадь Четырех дворцов?.. Так вот, примерно час назад Килларо и его товарищи собрались возле памятника Энриксу из Леда. Члены Братства прикатили из "Черного дрозда" пустую пивную бочку, и сейчас Килларо проповедует, забравшись прямо на нее, а остальные "истинники" трутся рядом и подтявкивают, кто во что горазд.

Лицо Ирема закаменело, Валларикс страдальчески поморщился, а вот Меченый выслушал Аденора с выражением доброжелательного интереса, но, однако, не спросил, о каком Братстве идет речь. Судя по его реакции, Меченый уже что-то знал об "истинниках", но еще не успел дойти до такого состояния, когда одно только упоминание о Роване Килларо и его сторонниках мгновенно вызывало бы мучительное раздражение. Ну, это дело наживное... Аденор готов был биться об заклад, что не пройдет и пары месяцев, как Меченый пополнит сонм людей, мечтающих собственноручно придушить Килларо и каждого из его молодчиков.

- Сколько их было? - резко спросил Ирем.

- Хм... сначала, думаю, человек десять. Не считая любопытных из числа прохожих. Но за полчаса собралось не меньше сотни человек. Вы сами знаете, в столице любят, когда происходит что-то необычное. А тут такое представление, не хуже балаганов на осенней ярмарке. Я выглянул в окно - Килларо стоит на бочке и машет руками так, как будто хочет улететь. Я даже пожалел, что ветер относит слова в сторону, так что не слышно ничего, кроме отдельных выкриков. Но выглядело это впечатляюще. Он орал, грозил кому-то кулаком, а "истинники" едва не подпрыгивали от восторга. Я подумал, что, раз уж весь этот шум все равно не дает мне спать, то следует пойти послушать, в чем там дело. Приказал подать одеться, взял с собой двух слуг и вышел на площадь. Там, кстати сказать, были ваши гвардейцы, монсеньор, - заметил он, бросив короткий взгляд на Ирема. - Они стояли рядом и следили за порядком, но не мешали Килларо.

Рыцарь досадливо поморщился.

- А с какой стати им ему мешать?.. Шуметь на улицах запрещено после тушения огней и до того момента, как в Лаконе прозвонят подъем. А "истинники", как я понял, пришли к памятнику Энрикса из Леда уже после этого. Влезать на бочку и произносить оттуда речи тоже не запрещено. Я уже объяснял Кэлрину Отту, что я не могу арестовать Килларо и его людей просто за то, что они мне не нравятся. Лучше скажите, что все-таки говорил Килларо. Снова что-нибудь про книгу Отта?..

- Да, про книгу тоже. Но не только. Знаете, Килларо - куда более разносторонний человек, чем принято считать... Пока я слушал его речь, он успел коснуться самых разных тем. Во-первых, энонийцы: нечего этим южанам делать на столичных рынках, они только занимают тут чужое место и сбивают цены. Во-вторых, женщины - оказывается, все беды оттого, что женщины забыли о своем предназначении, и вместо того, чтобы рожать детей, занялись магией, политикой и даже... службой в гвардии, - Аденор бросил выразительный взгляд на Ирема. - Послушать Рована Килларо, так у нас давно настал бы золотой век, если бы не Лейда Гефэйр, Галатея Ресс и им подобные. И, наконец, островитяне. Дескать, Создатель покарает Аттала Аггертейла за то, что он спит с мужчинами.

- Болван, - свинцовым голосом заметил Ирем. И обернулся к Криксу. - Собственно, как раз об этом я и говорил. Одно неверное движение, и город полыхнет, как факел. Орден и сестра Элена Эренс приложили массу сил к тому, чтобы Килларо и его сторонников воспринимали, как кучку сумасшедших, на слова которых глупо обращать внимание. То, что ты предлагаешь сделать, выведет конфликт между элвиенистами и унитариями на новый уровень. В моих глазах и, думаю, в глазах Элены Эренс это будет катастрофой. Но решать, конечно же, тебе.

Аденор отметил странную почтительность, с которой Ирем обращался к бывшему ученику. На его памяти надменный коадъютор разговаривал подобным тоном только с императором, да и то не всегда. Лорд Аденор взглянул на Крикса, стараясь угадать, о чем трое мужчин беседовали до его прихода. В голове у Аденора вертелось множество вопросов. Где был Крикс последние четыре года? Почему вернулся именно сейчас? И почему, в конце концов, лорд Ирем и Валларикс ведут себя так, как будто именно дан-Энрикс был главным в этой комнате?.. Крикс посмотрел на Аденора, и их взгляды на секунду встретились. У Аденора закружилась голова. Ему показалось, что он стоит на пороге какого-то глобального открытия, и вот-вот поймет, в чем дело, но в этот момент в дверь аулариума громко постучали.

Император вопросительно взглянул на Ирема. Стучаться в кабинет Валларикса мог только кто-нибудь из орденских гвардейцев, а такое нарушение субординации, вне всякого сомнения, должно было иметь чрезвычайные причины. Коадъютор резко отодвинул свое кресло и, поднявшись на ноги, направился к дверям.

- В чем дело? - спросил он, приоткрыв дверь.

- Убийство, монсеньор, - приглушенно ответили из-за двери. - Четверть часа назад Кэлрина Отта ударили ножом, когда он проходил мимо памятника Энриксу из Леда. Мы послали за врачом, но Кэлрин почти сразу умер. Мне показалось, что вам нужно это знать.

Меченый встал.

- Убийца арестован?.. - отрывисто спросил Ирем.

- Мы арестовали нескольких членов Братства Истины по подозрению в убийстве. И Килларо - как организатора и подстрекателя. Но пока ничего не ясно.

- Где покойник?

- Мы оставили его на том же месте - на тот случай, если вы пожелаете лично осмотреть место преступления.

- Хорошо. Я сейчас приду, - лорд Ирем обернулся. - Государь...

- Иди, - кивнул Валларикс, бледный и печальный, но, пожалуй, сохранивший самообладание лучше всех остальных. Ирем, если Аденор хоть сколько-нибудь его знал, был в настоящем бешенстве, Меченый казался напряженным, как струна, а сам лорд Аденор, хотя он никогда не был ни другом, ни даже знакомым Отта, чувствовал, что сердце у него колотится где-то на уровне желудка, а к горлу подкатывает тошнота. Казалось невозможным, что веселого и обходительного молодого человека, постоянно попадавшегося Аденору на глаза, когда он заходил в Книгохранилище, убили всего несколько минут назад, пока он разговаривал о Роване Килларо.

- Я пойду с тобой, - сказал дан-Энрикс, сдернув с подлокотника кресла плащ мессера Ирема и перебросив его коадъютору.

Когда сэр Ирем с Криксом вышли в коридор, лорд Аденор еще несколько секунд молча смотрел на дверь. Из оцепенения его вывел голос императора.

- Лорд Аденор, я вовсе не нуждаюсь в том, чтобы вы оставались здесь, чтобы составить мне компанию, - заметил он. Лорд Аденор растерянно уставился на императора. Валларикс грустно улыбнулся. - Идите, Аденор. Если бы я мог, я бы пошел вместе с вами.

- Благодарю вас, государь, - пробормотал лорд Аденор, не очень понимая, что он говорит. С тех пор, как отыскавший Ирема гвардеец доложил, что Кэлрин Отт убит, он начисто утратил прежнюю способность мыслить связно. Кажется, в последний раз он чувствовал нечто подобное давным-давно, когда рассвирепевшая толпа чуть не прикончила его во время хлебных бунтов.

Только догнав Ирема и Крикса, Аденор впервые задал самому себе вопрос, что он намерен делать на месте преступления. Увидев Аденора, Ирем бросил на него сердитый взгляд, напомнивший Аденору времена, когда они были врагами и соперничали за доверие Валларикса.

- Вы напрасно не остались с императором, - мрачно заметил коадъютор. - Если вам этого непременно хочется, идите с нами, но не путайтесь под ногами у моих людей и ничего не трогайте, иначе я распоряжусь, чтобы вас отвели в ваш особняк и поместили под домашний арест.

Аденор счел за лучшее не отвечать. Меченый искоса посмотрел на него.

- Вы знали Кэлрина?.. - спросил он утвердительно.

- Практически нет. Но я читал все его сочинения. Он был очень талантлив, - отозвался Аденор.

По лицу Меченого пробежала судорога. Надо полагать, ему невыносимо было слышать, как о Кэлрине говорят в прошедшем времени. Похоже, Отт не врал, когда писал о своей дружбе с Криксом.

До места преступления они дошли быстро - залитое кровью тело Отта все еще лежало прямо посреди Имперской площади, шагах в пятидесяти от памятника Энриксу из Леда. Несколько гвардейцев охраняли место происшествия, не позволяя никому подходить к убитому. Сэр Ирем знаком подозвал одного из них.

- Как именно было совершено убийство? - спросил он.

- Отт шел через толпу на площади. Воспользовавшись давкой, кто-то ударил его в бок ножом. Это простой кухонный нож, убийца сразу выбросил его, надеясь, что это поможет ему скрыться.

- Кто и на что надеялся, пусть судят ворлоки. Меня интересуют только факты, - сухо сказал Ирем.

- Извините, монсеньор. Лекарь, который засвидетельствовал смерть Отта, сообщил, что удар пришелся в печень. Помочь Отту было невозможно, подобное ранение безусловно смертельно.

- Я не вижу лекаря.

- Мы проводили его в Адельстан, чтобы он мог составить письменное заключение об этом случае. Ворлок заверит его показания. На том ноже, который мы нашли, осталась кровь. Мы вызвали мага, чтобы он подтвердил, что это кровь Кэлрина Отта. Не считая Рована Килларо, мы арестовали шестерых членов Братства Истины. Скорее всего, убийство совершено кем-то из них. Думаю, это все, что я могу сказать.

- Хорошо. Проследите, чтобы допрос Рована Килларо отложили до моего возвращения. Я хочу поприсутствовать при этом, - сказал коадъютор таким тоном, что в любой другой момент Аденор посочувствовал бы главе Братства Истины. Но сейчас он только пожалел о том, что Ирем не занялся Рованом Килларо раньше.

Меченый тем временем повел себя довольно необычно. Не дослушав разговора Ирема с гвардейцем, он направился прямиком к телу Отта, опустился на колени и поднял рубашку Отта, чтобы посмотреть на рану. Аденор напомнил самому себе, что Меченый когда-то занимался медициной. Пользуясь тем, что гвардейцы не решились остановить спутников мессера Ирема, Аденор тоже подошел поближе и остановился за плечом у Крикса. Бледное, бескровное лицо Кэлрина Отта даже после смерти оставалось перекошенным от боли. Интересно, успел ли Отт разглядеть человека, который ударил его в бок ножом?.. Жаль, у него теперь не спросишь.

Ирем подошел поближе, внимательно осмотрел тело Отта и успевшие подсохнуть брызги крови на камнях и коротко сказал:

- Снимайте оцепление. Пусть принесут носилки. Нужно перенести тело в Адельстан.

- Llex elvien donv mes val'-et-nor-arre, - тихо сказал Меченый. Лорд Аденор почувствовал себя неловко. С одной стороны, ему хотелось как-то поддержать дан-Энрикса, который был единственным из всех собравшихся, кто видел в смерти Отта личную трагедию, а с другой стороны, лорд Аденор всегда считал религиозные обряды просто суевериями и не мог, не покривив душой, повторить вслед за Меченым элвиенистскую молитву. С его точки зрения, это было такой же дикостью, как каларийская привычка петь для мертвых Волчью Песнь.

- Мне очень жаль, мессер, - вздохнул лорд Аденор. - Я думаю, что Кэлрин был бы рад узнать, что вы вернулись. Знаете, мне кажется, он в самом деле верил в то, что вы - наследник Альдов. Хотя, конечно, менестрели и писатели - особая статья. Они всегда как будто грезят наяву.

- Прошу вас, замолчите, - хрипло сказал Крикс, медленно поднимаясь на ноги. - Кэлрин не должен был погибнуть. Его смерть - это моя вина.

Аденор хотел спросить, как именно дан-Энрикс может быть виновен в смерти Кэлрина, убитого сторонниками Рована Килларо, но в этот момент мимо них с Криксом вихрем пронеслась хрупкая девушка, которая, как и дан-Энрикс несколько минут назад, упала на колени рядом с Оттом - только она сделала это так резко, словно у нее внезапно подкосились ноги. Она обхватила лицо Кэлрина ладонями, как будто бы надеялась, что он вот-вот очнется и придет в себя. Аденор почувствовал противный, предболезненный озноб. Он никогда не думал, что у Отта есть невеста, и уж точно предпочел бы не присутствовать при этой сцене.

Тонкие пальцы незнакомки прикоснулись к ране на боку Кэлрина Отта - а потом ее рука сжались в кулак.

- Я убью их, - вибрирующим от ярости голосом сказала девушка. - И Килларо, и всех остальных. Будь они прокляты!..

- Рован Килларо уже арестован, - обманчиво спокойным голосом ответил Ирем, подойдя поближе. - Как только мы найдем убийцу, он будет казнен. Пойдемте, господа. Тут больше ничего не сделаешь.

Девушка посмотрела на Аденора с Меченым так, как будто бы только сейчас заметила, что они стоят рядом. Когда ее взгляд упал на Крикса, глаза девушки расширились.

- Вы лорд дан-Энрикс, правда?.. - медленно произнесла она. Если Меченный и удивился, что его узнали, то никак не выдал своих чувств.

- Да, это я, - ответил он.

- Вы можете ему помочь?.. - спросила девушка с отчаянной надеждой. Меченый, по-видимому, собирался возразить, но она замотала головой. - Не говорите "нет". Я знаю, что вы можете! Ведь вы же Эвеллир. Сделайте что-нибудь! Пожалуйста!

Лорд Аденор поморщился от жалости.

- Прошу вас, успокойтесь, - сказал Ирем. - Кэлрин Отт убит. Это ужасно. Но это нельзя исправить.

Девушка схватила Крикса за запястье.

- Пожалуйста, - повторила она снова. - Я видела, как вы сражаетесь с Безликими в кольце огня... Если вы правда Эвеллир, вы сможете его спасти.

- Да будьте же благоразумны, - резко сказал Ирем. - Магия не может воскрешать умерших. То, о чем вы просите - это абсурд.

- Но вы же можете попробовать, - настаивала девушка, глядя на Меченого так, как будто Ирема здесь не было. - Только попробовать, и все... Я умоляю вас!

- Мне кажется, что нам лучше уйти, - шепотом предложил лорд Аденор, дотронувшись до рукава дан-Энрикса. - Девушка не в себе от горя. Вам не стоит ее волновать.

Меченый покачал головой.

- Нет, Аденор. Она права. Я должен попытаться.

Аденор вздрогнул.

- В каком смысле "попытаться"?.. - растерянно спросил он, чувствуя неприятный холодок под ложечкой. - Он же не без сознания. Он умер!

Меченый махнул рукой.

- Отойдите. И ты тоже, Ирем.

Переглянувшись с Иремом, Аденор сделал несколько шагов назад.

- Как думаете, он сошел с ума? - негромко спросил он у коадъютора, глядя на то, как Меченый подходит к телу Отта и опускается на землю рядом с девушкой.

- Сейчас увидим, - отозвался тот.

Меченый пристально смотрел на мертвое лицо Кэлринна Отта, прижимая руку к липкой ране на его боку. Он пытался представить, как Отт внезапно шевельнется и откроет глаза, но вместо этого заново переживал моменты, когда чувствовал безысходное отчаяние из-за чьей-то смерти. Астер. Дар и Мэлтин. Маркий и Эллиссив. Фэйро. Рельни. Фила... Ему казалось, что каждая из этих смертей падает на него тысячетонной каменной плитой, лишая сил и воли. Достаточно один раз испытать всю глубину собственного бессилия перед лицом утраты - и ты больше никогда не сможешь по-настоящему поверить в то, что смерти нет. Хорошо девушке, сидящей рядом с ним. Это почти несложно - верить в то, что другой человек способен сделать невозможное... Но для того, чтобы подумать что-нибудь подобное про самого себя - надо, действительно, сойти с ума.

"Если вы правда Эвеллир, вы сможете его спасти..."

Он привык думать о себе, как об Эвеллире. Но верит ли он в то, что он на самом деле Эвеллир?..

Гораздо проще верить в то, что спасешь целый мир когда-нибудь потом, чем в то, что ты спасешь одну единственную жизнь - прямо сейчас. Заставить себя верить в это тяжелее, чем выдержать все, что он когда-то перенес в Кир-Роване. Когда он выдержал то испытание, то смог достать меч Альдов из огня. Но лишь теперь он понимал, что обладать Мечом - еще не значило быть Эвеллиром.

Тишина... какая тишина. Сидящая с ним рядом девушка рыдает - он должен был бы слышать ее плач. Или шаги и голоса людей на площади. Или свое дыхание. Но он не слышит ничего. Может быть, он сам уже не совсем "здесь"?..

Эвеллир действует именем Тайной магии - а эта магия находится по ту сторону пространства, времени и смерти. Следовательно, она превыше всех законов, по которым существует этот мир.

Если он правда собирается перевернуть основы мироздания, он должен спасти Кэлрина. Другого пути нет.

- Вернись, - сказал дан-Энрикс вслух.

Мертвые никогда не оживают. Магия целителя способна затянуть чужую рану, но не может снова вдохнуть в тело жизнь, поскольку смерть - такая же неотъемлемая часть этого мира, как страдание и зло. Их невозможно отменить.

Их нужно отменить.

- Вернись!

Криксу почудилось, что губы Отта шевельнулись. Поначалу ему показалось, что это только игра его воображения, но в следующую секунду Отт издал протяжный, хоть и совсем тихий стон.

Девушка рядом с Криксом ахнула, с силой сжимая руку Меченого. В это же время Кэлрин потянулся к ране на боку, но, вместо того, чтобы коснуться раны, нащупал ладонь Крикса. Все еще затуманенный от боли взгляд остановился на лице дан-Энрикса. Ресницы Отта изумленно дрогнули.

- Что ты здесь делаешь?.. - чуть слышно спросил он. - Где Алвинн?..

Крикс не нашелся, что ответить.

Кэлрин между тем скосил глаза, явно пытаясь рассмотреть свой бок.

- Рана серьезная?..

Крикс осторожно убрал руку с бока Кэлрина и посмотрел на небольшой розовый шрам, смотревшийся особенно нелепо на фоне лужи крови на камнях и перепачканной в крови рубашки Отта.

- Нет, не очень, - сказал Крикс. И, осознав нелепость ситуации, расхохотался. Он сидел на мостовой, прижимая ладонь к глазам, и смеялся, пока на глазах не выступили слезы. Девушка, имени которой Меченый все еще не узнал, наклонилась к Кэлрину и с жаром поцеловала его в губы - судя по шокированному лицу Кэлрина, до его смерти она этого не делала.

Только взглянув на лица Ирема и Аденора, Крикс внезапно осознал, что дело уже не только в Кэлрине. То, что случилось с Кэлрином, меняло все.

На самом деле, все.

Им всем придется приучиться к жизни в мире, где больше не существует невозможного.

Проснувшись, Олрис с удивлением почувствовал, что совершенно выспался. Впрочем, судя по яркому солнечному свету, заполнявшему всю комнату, на этот раз он спал чуть ли не до полудня.

Его постель казалась мягкой, словно облако. Олрис только сейчас сообразил, что уснул, лежа поперек кровати - но она была достаточно широкой, чтобы не заметить этого, а он к тому моменту уже мало что соображал. Олрису вспомнился подземный город, вспышка ослепительного света и подобие живого коридора, состоявшего из двух рядов вооруженных до зубов людей, которые встретили их наверху. Должно быть, если видишь слишком много поразительных вещей подряд, перестаешь чему-то удивляться, потому что Олрис помнил, что смотрел на все происходящее с каким-то отупелым равнодушием, хотя в глазах у него рябило от синих плащей, стальных нагрудников и бесконечной вереницы факелов. При приближении дан-Энрикса встречавшие их латники почтительно склоняли головы, но ни один из них не произнес ни слова. Если бы не их блестевшие при свете факелов глаза, могло бы показаться, что это не люди, а одетые в доспехи статуи. Порядок был нарушен лишь однажды, когда один из мужчин внезапно опустился перед Криксом на колени, пробормотав что-то на местном языке. Дан-Энрикс сбился с шага, но сопровождавший Меченого человек - стремительный в движениях мужчина с проседью в светлых волосах и бороде - досадливо поморщился и, сказав Криксу пару слов, увлек его вперед. Олрису даже показалось, что он взял дан-Энрикса под локоть, чтобы помешать ему остановиться.

Олрис сел в постели, спустив ноги вниз, и ощутил, как ступни погружаются в лежащий на полу ковер. Он посмотрел на покрывающие стены драпировки, на раздвинутые шторы винного оттенка, пропускающие в спальню яркий дневной свет, и изумленно прикусил губу. Да эта комната наверняка роскошнее, чем королевские покои в Марахэне или Руденбруке!.. Даже странно, что сегодня ночью он не обратил на это ни малейшего внимания. Когда дан-Энрикс распахнул перед своими спутниками двери этой комнаты, на Олриса повеяло теплым и ароматным воздухом от нескольких жаровен, согревавших помещение, но все, что занимало его мысли в тот момент - это возможность наконец-то отдохнуть. Дальнейшее смешалось в его памяти - слуги, снующие туда-сюда через порог и приносившие то таз с водой, то свернутое одеяло, то большой серебряный поднос, бледное лицо Ингритт, языки пламени, отражавшиеся в боках серебряного кубка... Они с Ингритт ни о чем не говорили, потому что были слишком вымотаны для того, чтобы делиться впечатлениями. Меченый сказал, что здесь им ничего не угрожает, а за несколько последних месяцев Олрис привык всецело доверять ему. Его знобило от усталости, пока он пил бульон и жевал мягкий белый хлеб. Он успел сделать всего несколько глотков горячего и очень сладкого вина, которое было налито в его кубок, прежде чем силы окончательно покинули его, и он растянулся на постели, на краю которой только что сидел. Заснул Олрис почти мгновенно, но еще успел услышать, как Ингритт устраивается на ночлег в соседней, смежной спальне, отделенной от его комнаты только занавеской. Он порадовался, что между их комнатами нет двери или стены. Сейчас, когда Ингритт была единственным - помимо Крикса - человеком, которого он знал в этом мире, Олрису меньше всего хотелось потерять ее из виду.

Подумав об Ингритт, Олрис внезапно осознал, что из соседней спальни раздаются голоса. Они звучали приглушенно - там явно старались говорить потише, чтобы не разбудить Олриса. Однако голос Ингритт все равно звучал более громко и казался звонче, чем у ее собеседника. Когда Олрис заглянул в комнату, Ингритт сидела за столом с немолодым мужчиной в темной и непритязательной одежде. Как и Меченый, этот мужчина не носил усов и бороды, а его длинные седеющие волосы были связаны в хвост. Олрис бы в жизни не подумал, что подобный человек может быть интересен Ингритт, но его подруга выглядела оживленной и счастливой. В тот момент, когда Олрис отдернул занавеску, она весело смеялась, зажимая рот ладонью, чтобы не шуметь.

Олрис отметил, что они не только говорили, но и ели. Он увидел на столе масло, хлеб, поджаренный бекон, и несколько тарелок с незнакомыми, но аппетитными вещами.

Мужчина обернулся.

- Доброе утро, Олрис, - сказал он. Олрис кивнул - и только потом понял, что не должен был понять ни слова из того, что говорит иномирянин. Да и Ингритт тоже не должна была бы понимать его язык. Олрис уставился на незнакомца, говорившего, как айзелвит - хотя он совершенно точно не был айзелвитом. "Может быть, я просто сплю?.." подумал он.

- Это мэтр Викар, - сказала Ингритт так, как будто это что-то объясняло. Она выглядела так, как будто оказалась в новом мире не вчера, а несколько недель назад. Олрис давно уже не видел Ингритт в таком беззаботном настроении, как в это утро - кажется, с тех самых пор, как Ролан попытался убежать из Марахэна. Оставалось непонятным, с какой стати Ингритт так свободно разговаривает и смеется с человеком, которого встретила впервые в жизни. Незнакомец пояснил:

- Лорд дан-Энрикс попросил меня позаботиться о вас с Ингритт, потому что я говорю по-тарнийски, а ваш язык, по словам Крикса, очень на него похож.

Произношение у него было необычным, и часть слов звучала совсем не так, как в Эсселвиле, но все-таки Олрис понял все, что говорил мужчина. Возможно, потому, что незнакомец, которого Ингритт назвала Викаром, говорил медленно, тщательно выговаривая все слова.

- А где он сам?.. - спросил Олрис, думая о Меченом.

- Лорд дан-Энрикс беседует с Их Величествами. Он рассудил, что вы наверняка проснетесь раньше, чем он закончит, поэтому попросил меня прийти сюда и показать вам город. - Незнакомец покосился на накрытый стол, давно уже притягивающий к себе взгляд Олриса. - Но, думаю, ты предпочтешь сперва позавтракать?

Вид стоявшей на столе еды действительно возбуждал в Олрисе волчий аппетит. Он сел к столу, пару секунд поколебался, следует ли взять лежавшую на блюде вилку, но решил, что будет глупо выглядеть, если попробует изобразить хорошие манеры - все равно сидевшему напротив незнакомцу сразу станет ясно, что он никогда не пользовался этой штукой до сегодняшнего дня. Так что он взял ломтик поджаренной ветчины руками, быстро сунул его в рот и слизнул с пальцев каплю жира.

- А лорд дан-Энрикс не сказал, что с нами будет дальше?.. - спросил он с набитым ртом.

Мэтр Викар покачал головой.

- Боюсь, он сейчас слишком занят, чтобы у него хватило времени на вас двоих. Думаю, прежде всего надо будет найти человека, который займется с вами аэлингом. В этом городе есть люди, которые говорят по-тарнийски и сумеют вас понять, но их не так уж много.

Олрис обдумал его слова. Конечно, невозможно жить в стране, где почти никто не понимает, что ты говоришь. Но, если вспомнить нападение адхаров, да и вообще события последних месяцев, владение мечом наверняка понадобится ему больше, чем любые языки.

- А этот разговор... дан-Энрикса и вашего правителя... это ведь что-то наподобие военного совета, правда? - спросил он, обмакивая хлеб в растопленное масло.

Мэтр Викар улыбнулся, как человек, который не хочет показаться грубым, но твердо намерен ничего не отвечать на заданный ему вопрос.

- Меня туда не приглашали, - сказал он.

Олрис подумал, что этот Викар чем-то похож на Крикса. Та же мягкая манера поведения, из-за которой собеседник поневоле кажется уступчивым - и то же ощущение, что ты наткнулся на обтянутое бархатом железо. Впрочем, если Крикс обратился к нему с просьбой показать им город, значит, этот человек был его другом. Так что вряд ли можно было удивляться, что они похожи.

Олрис покосился на свою соседку. Она-то наверняка успела кое-что узнать и о самом Викаре, и о его отношениях с дан-Энриксом. Жаль, у нее не спросишь, о чем они тут беседовали, пока Олрис еще спал. Даже если они будут говорить по-гвиннски, все равно получится невежливо.

- Пойду попрошу, чтобы вам подобрали что-то из одежды, - сказал мужчина, выходя из-за стола. Олрису показалось, что он просто подыскал предлог, чтобы оставить их одних. Едва Викар исчез за дверью, Олрис тут же повернулся к Ингритт.

- Кто такой этот Викар? Он лекарь?.. - спросил он.

- Не совсем... Он ворлок. Если я все верно поняла, то ворлоки - это такие маги, которые не умеют колдовать, зато читают мысли остальных людей. Но не всегда, - быстро сказала Ингритт, видимо, заметив выражение его лица. - Обычно они просто разговаривают, как и остальные люди. Мэтр Викар сказал, что многие боятся ворлоков - никто не хочет, чтобы собеседник знал, о чем ты думаешь. Но сам мэтр Викар почти не пользуется магией, когда беседует с людьми. Он сказал, что лучший ворлок - это тот, кто научился понимать другого человека безо всякой магии... Мне кажется, что он очень хороший человек, - добавила она после короткой паузы. - А еще он похож на Крикса, ты заметил?

- Да, - ответил Олрис. Несколько минут назад его посетила та же мысль, но сейчас она обрела новый и тревожный смысл. Олрису вспомнилось, как Меченый каким-то образом узнал о том, что он служил оруженосцем Дакриса. - Как думаешь, дан-Энрикс - тоже ворлок? Он читает мысли?.. - с беспокойством спросил он у Ингритт.

- Нет, - сказала Ингритт, почему-то покраснев. - Уверена, что нет.

Олрис не отказался бы узнать, на чем основана ее уверенность. Но он решил пока не задавать такой вопрос, и спросил совсем другое.

- Долго ты беседовала с ним, когда я спал?..

- Часа два, - подумав, сообщила Ингритт.

- Ого! О чем же вы все это время говорили?

- Сначала - об Атрейне и о Ролане. А после этого - об этом мире.

Олрис удивленно поднял брови. Ясно, почему Викар рассказывал про родину дан-Энрикса - им нужно многое узнать об этом мире, раз уж они собираются здесь жить. Но Ролан и Атрейн?.. Какое магу дело до людей, которых он никогда не видел, и которые уже погибли?

- Представляешь, время здесь течет совсем не так, как в Эсселвиле, - продолжала Ингритт, не подозревая, о чем думал ее собеседник. - Помнишь, пару месяцев назад дан-Энрикс привез в Руденбрук люцер? А здесь прошло уже четыре года.

Сердце Олриса подскочило от немыслимой догадки.

- А как ты думаешь, могло бы быть наоборот?! Ну, например, что в этом мире прошел только год, а там, у нас, двенадцать лет?..

Ингритт удивленно посмотрела на него.

- Даже странно, что ты об этом подумал. Мэтр Викар говорил о том же самом. Дело в том, что в прошлый раз дан-Энрикс пробыл в Эсселвиле год, а здесь за это время прошло два. Можно предположить одно из двух: либо когда-то время в том и этом мире шло с одной и той же скоростью, а потом почему-то стало ускоряться... либо это как качели: когда одна сторона летит наверх, другая опускается. А потом все наоборот. Тогда какое-то время назад время у нас действительно должно было идти быстрее, чем у них. Мэтр Викар считает, что это звучит правдоподобнее, поскольку большинство вещей в природе существуют по законам равновесия. Если бы время всегда двигалось с одной и той же скоростью, а потом почему-то стало ускоряться, это было бы слишком странно. Но я никогда не думала, что тебя могут интересовать такие вещи.

Олрис чуть не возразил, что время и природные законы как раз занимают его очень мало, но вовремя прикусил себе язык. Скажи он что-то в этом роде, Ингритт непременно пожелала бы узнать, почему тогда он выглядел таким взволнованным, а Олрис совершенно не хотел ни с кем делиться мыслью, посетившей его несколько секунд назад.

Он выбрался из-за стола и подошел к окну, делая вид, что хочет посмотреть на город - но на самом деле ему просто хотелось побыть наедине с самим собой. Олрис невидящим взглядом смотрел сквозь удивительно прозрачное стекло на покрытый золотым осенним лесом холм, пронзительную синеву октябрьского неба и белые каменные башни, но видел совсем другие вещи: пыльный двор перед конюшней в Марахэне и толпу мальчишек - он уже не помнил, были это сыновья гвардейцев или дети пленных айзелвитов - которые в то засушливое и жаркое лето без конца дразнили его "бледной молью". Это воспоминание было настолько старым, что Олрис даже не мог сказать, сколько же ему тогда было лет. Одно он знал наверняка - в то лето его волосы, ставшие с возрастом соломенного цвета, были совсем белыми. Его друзьям это служило поводом для нескончаемых насмешек. Сам же Олрис втайне радовался, что родился с волосами такого странного оттенка. Ни в крепости, ни в трех ближайших деревнях он не встречал ни одного мужчины с такой белой головой. Волосы большинства гвиннов были светлыми и рыжими. У некоторых, как у его матери - золотисто-коричневыми, как кожица спелого каштана. И совсем редко - черными, как косы Ингритт. Но уж никак не белыми, как тополиный пух. Олрис часто мечтал о том, как в пиршественный зал, где пьют гвардейцы короля, однажды войдет сильный и высокий человек с длинным мечом в узорчатых, богатых ножнах. Он откинет капюшон, и волосы у него будут белыми - точь-в-точь такими же, как и у Олриса. А потом он заберет их с матерью к себе, и даже сам Мясник из Брэгге не посмеет возразить, поскольку отец Олриса будет куда сильнее, чем Рыжебородый. Олрис упивался этими мечтами до тех пор, пока однажды сдуру не спросил у матери, похож ли он на своего отца. Он помнил, что сидел на шатком табурете, только что выбравшись из бадьи, которая использовалась для мытья, и она вытирала ему волосы. Когда он задал свой вопрос, мать на секунду замерла. Он ничего не видел из-под полотенца, закрывавшего ему глаза. "Нет, - ровным голосом ответила она. - Ты не него совершенно не похож". Олрис очень расстроился. "А как же мои волосы?.. - с досадой спросил он. - Раз они не похожи на твои, значит, они должны быть такими же, как у него!". Но мать сказала, что когда-то в детстве ее волосы тоже казались белыми - а потом они начали темнеть. И тогда Олрис понял, что ошибся. Это был едва ли не единственный раз, когда мать ответила что-то определенное на все его расспросы об отце. Обычно она наотрез отказывалась обсуждать этот вопрос. Это всегда казалось ему странным. В том, как она обходила эту тему, чувствовалась какая-то тайна. Подслушивая разговоры старших, Олрис убедился, что другие знают о его отце ничуть не больше, чем он сам. Когда он размышлял об этом, у него всегда бывалочувство, словно его разрывает на две части. С одной стороны, ему хотелось верить, что у него был отец, которым он бы мог гордиться, и что рано или поздно мать откроет ему эту тайну. Может быть, она не хочет говорить с ним об отце из-за того, что он был пленным айзелвитом. Или вообще лазутчиком Атрейна. В то же время Олрис почти ненавидел самого себя за то, что позволяет себе тешиться подобными фантазиями, и твердил себе, что мать не хочет вспоминать его отца из-за того, что он был кем-то вроде Мясника из Брэгге.

Когда он в первый раз увидел Меченого, и тот стал с необъяснимым интересом расспрашивать о его детстве, о причинах его ненависти к Нэйду и о множестве других вещей, которые не представляли никакого интереса для чужого человека, Олрис едва не поверил в то, что Меченый - его отец. Потом он обнаружил, что дан-Энрикс слишком молод. Но если "качели времени" действительно существовали, его первая догадка вполне могла оказаться правдой. Да что уж там, она просто обязана была быть правдой. Сердце у Олриса колотилось так, как будто бы он пробежал несколько лэ.

Почему Меченый забрал его к себе? До этого момента он прекрасно обходился без стюарда. Почему он без колебаний соврал Рельни, чтобы выгородить Олриса? И наконец, почему Крикс потратил целый день на то, чтобы найти его в лесу, хотя за ним самим охотились адхары?..

Нет, все это не могло быть просто совпадением.

- Невероятный город, правда?.. - спросила Ингритт, тоже подходя к окну.

- Чего?.. А. Да, - ответил Олрис, наконец-то посмотрев на вид, который открывался из окна. В самую первую секунду его мысли все еще витали слишком далеко, но через несколько секунд он осознал, что выбранное Ингритт слово было самым подходящим для такого случая. Вид, открывавшийся с холма, было бы оскорбительно назвать просто "красивым". Он и в самом деле был "невероятным". Существуют вещи, про которые можно сказать "Вот это да!", и вещи, про которые можно сказать только одно - "Не может быть". Раскинувшийся внизу город относился именно к последней категории. Олрис услышал свой собственный восхищенный вздох и прижался лбом к холодному стеклу, как будто бы хотел пройти через него и оказаться там, снаружи. Теперь он понимал, почему Бакко был в таком восторге, побывав на родине дан-Энрикса.

Вспомнив о Бакко, Олрис вздрогнул. Он ведь так и не сказал дан-Энриксу ни про Драконий остров, ни про то, что Олварг обещал своим гвардейцам, что подарит им Адель. Сначала он молчал, боясь признаться в том, что был оруженосцем Дакриса. Потом дан-Энрикса арестовали, и все покатилось под откос. Открытый суд, дорога через лес, ночное нападение адхаров, зачарованное озеро... У него просто не осталось ни минуты для того, чтобы поговорить с дан-Энриксом начистоту. Хотя, возможно, дело было не в нехватке времени, а в том, что ему страшно не хотелось начинать подобный разговор и признаваться в том, что он врал Меченому с самой первой встречи.

Олрис прикусил губу. Можно представить, что подумает дан-Энрикс, когда он расскажет ему правду.

В комнату вошел мэтр Викар, а сразу же за ним - слуга, несущий целый ворох разноцветной ткани.

- Подберите себе подходящую одежду, - сказал ворлок. - И оденьтесь потеплее. Лорд дан-Энрикс будет недоволен, если вы простудитесь.

Олрис заколебался. Можно было бы сказать, что ему нужно срочно видеть Крикса - но тогда придется объяснять, из-за чего такая спешка. Лучше подождать. "Может, мы встретим Крикса, когда выйдем в город" - успокоил себя Олрис, вытащив из стопки принесенной ворлоком одежды мягкую, горчично-желтую рубашку и коричневую безрукавку на шнуровке. Шансы встретиться с дан-Энриксом в огромном городе были, по правде говоря, невелики, но эта мысль давала повод отложить тяжелый разговор еще на несколько часов, и Олрис облегченно ухватился за нее, ныряя головой в расшитый ворот.

Стоя на верхнем этаже Книгохранилища, Безликий мрачно размышлял, что он здесь делает. Когда Отт уговаривал его довериться Саккронису и побеседовать со стариком без маски, Алвинн упирался до последнего. Он был уверен в том, что Отт сошел с ума, и ничего хорошего из этого не выйдет - в лучшем случае Саккронис просто запретит кромешнику переступать порог Книгохранилища, а в худшем - в городе начнется паника, и к вечеру императорский дворец будет осаждать озлобленная, возбужденная толпа, требуя выдать "монстра" на расправу. Но Кэлрин уверял, что Алвинн заблуждается, и тот в конце концов махнул на все рукой и согласился на безумную идею Отта.

Кэлрин оказался прав. Узнав его тайну, архивариус не выказал ни страха, ни брезгливости. Однако, проведя несколько дней в обсерватории Саккрониса, в которой тот не только наблюдал за звездами, но и проделывал огромное количество разнообразных опытов, Алвинн начал жалеть о том, что архивариус не впал в истерику и не попытался натравить на него всю Адель. По крайней мере, это бы не вызывало никаких вопросов. А вот то, что он, по милости Саккрониса, торчит на захламленном чердаке, среди стеклянных призм и полок с минералами, и позволяет чокнутому старику на пару с Кэлрином удовлетворять свое извращенное любопытство, именуемое для приличия "научным интересом" - это было совершенно не понятно.

Саккронис вознамерился составить полное описание кромешников, подобного которому на свете пока не существовало (да и не могло существовать), и теперь добросовестно записывал, что кожа у Безликого сухая и холодная, сердцебиение значительно замедленно, а вот реакция, наоборот, в несколько раз быстрее человеческой. Кэлрин обычно принимал в происходящем самое активное участие и обсуждал с Саккронисом идеи новых опытов, ничуть не сомневаясь в том, что жертва их нелепых наблюдений - то есть Алвинн - будет только рад помочь им в этом деле. Эта искренняя и счастливая уверенность двоих ученых в его доброй воле всякий раз мешала Алвинну послать обоих "наблюдателей" туда, куда им, без сомнения, давно пора было отправиться.

Впрочем, сегодня Кэлрин припозднился. По подсчетам Алвинна, Отт должен был прийти в Книгохранилище, по меньшей мере, час назад. Должно быть, этой ночью они с Эстри, как обычно, сочиняли новую балладу и - опять же, как обычно - засиделись над этим занятием до самого рассвета, так что Кэлрин просто-напросто проспал условленное время.

Саккронис оптимистично заявил, что, раз Отт задержался, можно посвятить первую половину дня тем измерениям, которые не требуют присутствия помощника, и для начала попросил Безликого ходить взад-вперед по чердаку, таская каменное мельничное колесо. Саккронис отмерял время по песочным часам и каждый раз, когда песок пересыпался до конца, считал его пульс. Через некоторое время архивариус торжественно отметил ускорение сердцебиения - те тяжести, которые они заготовили для опыта в прошлый раз, оказались неспособны утомить Безликого. Исписав цифрами пару листов, Саккронис попросил у Алвинна позволить завязать ему глаза и проверить точность его ощущений, для того чтобы сравнить их с человеческими. От повязки Алвинн отказался наотрез, однако же закрыл глаза и позволил Саккронису проделывать над ним свои манипуляции, мысленно обещая самому себе, что завтра же положит этому конец. Впрочем, такие же обещания он давал себе вчера и позавчера.

Магия отвлекла его в ту самую минуту, когда Саккронис положил на его раскрытые ладони две монетки и попросил определить, какая из них тяжелее.

"Никакая, они одинаковые" - собирался буркнуть Алвинн - но не произнес ни слова, потому что почувствовал ее. Ощущение было таким, как будто в душном помещении внезапно настежь распахнули окна. Магия ворвалась в обсерваторию Саккрониса, как яростный весенний ветер. В ней было что-то властное, призывное, и вместе с тем прозрачное, как звук серебряной трубы.

Безликий пошатнулся и открыл глаза. Две полустертые от долгого хождения монетки по пол-медьки соскользнули на пол.

- Все в порядке?.. - озабоченно спросил Саккронис, взяв его под локоть так, как будто немощный старик вроде него мог помешать Безликому упасть.

Алвинн едва расслышал, что он говорит. Он готов был поклясться, что сейчас его сердцебиение, так поражавшее Саккрониса своей неторопливостью, сравнялось с человеческим и почти попадает в такт звучавшей вокруг магии - Безликому казалось, что внутри него растет что-то огромное, не помещавшееся в грудной клетке, и это ощущение было мучительно-приятным. Алвинн далеко не сразу осознал, что он испытывает счастье - ощущение, утраченное (как ему казалось, безвозвратно) уже очень много лет назад.

Алвинн знал эту магию - это была магия Седого и дан-Энрикса, неразличимая обычным слухом музыка, живущая в камнях Адели и в любом предмете, созданном руками Альдов. Люди считали эту магию непостижимой и невидимой, поэтому назвали ее "тайной" магией. Безликие, наоборот, воспринимали эту магию в самом прямом, пугающе конкретном смысле - как тепло и холод, звук и свет. Во время своей службы Олваргу Алвинн ненавидел эту магию, позднее, в заключении, воспоминания о ней вызывали чувство отвращения и удесятеренную тоску. Смешно сказать, в первую ночь после освобождения поступки Крикса представлялись Алвинну, как изощренное палачество - только такой благонамеренный кретин, как новый Эвеллир, способен был не только притащить спасенного Безликого в Адель, но еще и постоянно находиться рядом с ним, мучая пленника своим присутствием. Но, оказалось, к Тайной магии можно привыкнуть - точно так же, как к горевшей в его комнате жаровне с ароматными дровами, вдумчиво и тщательно приготовленной еде и тысяче других вещей, придуманных нарочно для того, чтобы доставлять людям удовольствие, а значит, начисто лишенных смысла для Безликого, но, в то же время, не способных ему повредить. По сути, Истинная магия была довольно ненавязчивой. Прожив в Адели пару месяцев, Алвинн с внезапным удивлением отметил, что перестал обращать на нее внимание. Но сейчас этот тихий аккомпанемент, сопровождавший его жизнь в Адели, внезапно превратился в настоящий ураган ликующих аккордов. Алвинн помнил день, когда дан-Энрикс завладел наследством Альдов, но даже тогда мелодия Истинной магии не была такой громкой, торжествующей и внятной, как сегодня. Музыка твердила, что случилось что-то небывалое. Алвинн не представлял себе, что именно должно было произойти, чтобы заставить магию звучать подобным образом, но зато твердо знал, с кем это связано.

- Дан-Энрикс в городе, - сказал он вслух, и с удивлением услышал радость в своем голосе.

Не может быть, подумал он. Этого просто-напросто не может быть.

Вплоть до сегодняшнего дня Алвинн не сомневался, что Саккронис, со своей наивной целью изучить Безликих, просто глуп. Нельзя понять, что значит быть Безликим, изучив его сердцебиение, температуру кожи или быстроту реакции. Все это мелочи; реальное значение имеет только то, что ты при этом чувствуешь... и чего ты уже не можешь чувствовать.

То, что происходило с Алвинном сейчас, было немыслимо, как теплый снег или квадратный круг.

- Дан-Энрикс?.. - повторил Саккронис. Судя по его лицу, странное поведение Безликого повергло его в полную растерянность.

- Да, - коротко ответил Алвинн. - Он вернулся. Я уверен в этом.

- Это было видение? Как и у Эстри? - уточнил Саккронис. Алвинн испытал соблазн ответить "да" и положить конец бессмысленным расспросам, но ощутил мгновенный внутренний запрет - и пожалел, что вообще ввязался в этот разговор. Недаром авторы любимых книг Саккрониса так настоятельно советуют не заводить бесед о Тайной магии, подумал он с досадой. Исключительно опасно обсуждать предмет, который в принципе не поддается описанию, зато мгновенно отзывается гнетущим чувством на любую, даже крошечную фальшь.

- Нет, не видение, - нехотя отозвался он. - Я просто чувствую его присутствие. Точнее, не его, а вашей Тайной магии. Она... поет о нем.

"Если он пожелает знать, как это вообще возможно, я его убью" - мрачно пообещал себе Безликий.

- Я должен идти, - сказал он вслух. Просторное помещение, в котором он стоял, внезапно показалось ему маленьким и тесным. Алвинна переполняло нетерпение.

- Искать дан-Энрикса? - угадывал Саккронис, озадаченно наморщив лоб. - Но как вы будете определять, куда идти?

Алвинн безнадежно отмахнулся. Но, сделав несколько шагов к двери, все-таки не сдержался и коротко буркнул:

- По звуку.

Утро было солнечным и ярким. Едва выйдя из дверей Книгохранилища, Алвинн заметил возле памятника Энриксу из Леда возбужденную толпу, и, уловив идущие оттуда волны магии, решительно направился туда. Протиснувшись через толпу, в которой тут и там мелькали синие гвардейские плащи, Алвинн увидел Крикса - тот стоял за оцеплением гвардейцев, не дававших любопытным подойти поближе. Алвинн лишь теперь задумался о том, что здесь произошло. Вокруг болтали о каком-то покушении, он видел подсыхающую лужу крови под ногами у гвардейцев, но все это совершенно не вязалось с торжествующей мелодией вокруг него. Магия грохотала, словно водопад, и Алвинну казалось, будто сердце вот-вот выскочит из ребер. Он не мог отделаться от ощущения, что, если он попробует окликнуть Меченого, то не услышит даже звуков собственного голоса. Впрочем, дан-Энрикс уже сам заметил Алвинна и махнул рукой ближайшему гвардейцу.

- Пропустите, - велел он, кивая на Безликого. Алвинн отметил, что гвардейцы, подчинявшиеся только коадъютору, безропотно исполнили чужой приказ. Пройдя за оцепление, Алвинн увидел Отта, который сидел на мокрых от крови камнях и, игнорируя протянутую ему руку сэра Ирема, задумчиво рассматривал свою ладонь, просунутую им в широкую прореху на рубашке. Алвинн вздрогнул, обнаружив, что рубашка Отта тоже пропиталась кровью. Впрочем, несмотря на это, Отт отнюдь не выглядел, как умирающий. Его расслабленная поза и румянец на щеках определенно не вязались с окровавленной одеждой. Предлагавший ему руку Ирем нетерпеливо постукивал по земле носком сапога и выглядел скорее раздраженным, чем исполненным сочувствия.

- Хватит ребячиться, вставай, - с досадой сказал он, тряхнув Кэлрина за плечо.

- Что здесь случилось? - облизнув сухие губы, спросил Алвинн. Кэлрин обернулся. Его серые глаза сияли.

- Здесь случилось чудо, - весело ответил он, ничуть не удивившись появлению Безликого. - Смотри, сюда меня ударили ножом... - Отт выразительно пошевелил испачканными кровью пальцами, просунутыми сквозь дыру в рубашке. - Эти лужи на земле - вот здесь, и здесь, и еще там - это все моя кровь... Килларо занял площадь и кривлялся тут на радость прочим дуракам, а я опаздывал в Книгохранилище, поэтому решил не обходить это стадо баранов стороной и пошел напрямик. И кто-то из них ткнул меня ножом.

- Он тебя ранил?

- Нет, убил! - в голосе Кэлрина звенело торжество. - Спроси у кого хочешь - еще пять минут назад я был бесповоротно мертв! А потом Эстри стала умолять дан-Энрикса, чтобы он сделал что-нибудь. И я ожил.

"Вот оно что..." - подумал Алвинн, чувствуя, как его кожа покрывается мурашками. Ему хотелось оглянуться и еще раз посмотреть на Крикса, но он почему-то не решался это сделать.

- Ну все, с меня довольно, - резко сказал Ирем. Наклонившись, он взял Кэлрина подмышки и рывком поставил его на ноги. - Раз ты не умер, возвращайся в мир живых и прояви хоть сколько-нибудь уважения к нашим законам... В Адельстане несколько задержанных по обвинению в убийстве, так что ты немедленно отправишься туда и постараешься припомнить все детали покушения. А сочинять баллады о своем чудесном воскрешении будешь потом!

- Но я же вам сказал, что я не разглядел убийцу, - возмутился Кэлрин.

- Ты даже не представляешь, сколько всего можно вспомнить с помощью талантливого ворлока, - парировал лорд Ирем, положив раскрытую ладонь между лопаток Кэлрина и бесцеремонно подталкивая его вперед.

Дан-Энрикс подошел поближе. Алвинн ощутил его присутствие, даже не оборачиваясь - его словно обдало волной тепла.

- Я рад, что ты пришел, - негромко сказал Крикс. - Если на Кэлрина действительно напало "Братство Истины", то следующей жертвой может оказаться кто-то из его друзей. Я бы хотел, чтобы ты присмотрел за Эстри. Уведи ее отсюда и не оставляй одну. С тобой она, по крайней мере, будет в безопасности.

- Как пожелаешь, Эвеллир, - пробормотал Безликий, избегая встречаться с Криксом взглядом. Меченый положил руку ему на плечо и крепко сжал.

- Спасибо. Пойду скажу Эстри, что прошу ее побыть с тобой, пока мы с Иремом не выясним, кто совершил это убийство. Алвинн мысленно одобрил этот план. Зная характер Эстри, он не сомневался в том, что она предпочла бы оставаться в гуще событий, невзирая на опасность. Любому, кроме Меченого, Эстри бы наверняка ответила, что она будет дожидаться Кэлрина на выходе из Адельстана, а если ей встретится кто-то из "истинников", то тем хуже для него. Теперь же Эстри безропотно позволила Алвинну взять ее под руку и вывести из толпы, и только поминутно оборачивалась, чтобы посмотреть, что происходит у них за спиной. Алвинн и сам не удержался от соблазна оглянуться, и ещё успел увидеть, как сомкнувшийся вокруг дан-Энрикса и Отта строй гвардейцев движется в сторону Адельстана, а за ними пестрым шлейфом тянется толпа зевак.

XXXII

Кэлрина Отта отослали на допрос, а Аденора с Меченым лорд Ирем пригласил в свой кабинет, заметив, что им всем не помешает выпить.

- Закройте дверь, - сказал он Аденору, шедшему последним. - Все, что угодно, отдал бы за то, чтобы меня сейчас оставили в покое, но готов поспорить, этого не будет.

Ирем оказался прав. Они едва успели пригубить ландорское, как в дверь негромко постучали, и заглянувший в кабинет гвардеец сообщил, что собравшаяся у ворот толпа становится все больше. Постоянно косясь на дан-Энрикса, гвардеец уточнил, какие будут приказания.

- Обычные, - меланхолично сказал Ирем. - Наблюдать и обеспечивать порядок. И скажите остальным, что следующий, кто придет сюда с каким-нибудь надуманным предлогом, чтобы поглазеть на Эвеллира, вылетит из Ордена быстрее, чем успеет что-то рассмотреть.

Крикс пригубил вино, чтобы скрыть улыбку, но тут же отставил свой бокал, поскольку в кабинет мессера Ирема вошел мужчина в темно-сером бархатном колете, с такой уверенностью отстранивший от двери оторопевшего гвардейца, что тот не решился его останавливать и только вопросительно взглянул на коадьютора. Лорд Ирем покривился, но кивнул, знаком показывая молодому человеку закрыть дверь.

Меченый уже много лет не видел, чтобы кто-нибудь входил к мессеру Ирему подобным образом, и теперь с удивлением смотрел на невоспитанного гостя.

Вошедший был сутул и не особенно высок, короткие седые волосы и борода стального, сизого оттенка контрастировали со смуглостью крючконосого, отечного лица. Из-за кругов под глазами и набрякших век взгляд незнакомца наводил на мысли о сове-сипухе. Когда этот совиный взгляд уперся в Крикса, тот почувствовал себя довольно странно. Он готов был биться об заклад, что видит этого седого, хмурого мужчину в первый раз, однако тот смотрел на него с выражением холодной и уверенной враждебности, как смотрят исключительно на тех людей, которых ненавидят крепко и давно.

- Эйвард Римкин, советник городского капитула, - шепнул Криксу Аденор, должно быть, уловивший замешательство дан-Энрикса инстинктом многоопытного интригана. Впрочем, имя и должность этого человека никак не прояснили ситуацию. Имя "Эйвард Римкин", как и внешность посетителя, не вызывали у Крикса даже самых смутных ассоциаций.

Мужчина между тем остановился в точности посередине комнаты, прямой и напряженный, как струна.

- Мне сообщили об аресте Рована Килларо и еще пятерых членов его Братства. По какой причине арестованы все эти люди, монсеньор?

Ирем прищурился. Было похоже, что он не особо жалует Эйварда Римкина.

- Разве тот, кто сообщил вам эти сведения, не упомянул, что они арестованы по обвинению в убийстве? Кажется, об этом уже знает вся Адель.

- Вы говорите об убийстве Отта?.. - уточнил мужчина неприязненно. - Готов поклясться, что я видел Кэлрина на лестнице, пока шел к вам. Он выглядел живым и невредимым. Можно ли судить кого-то за убийство человека, который все еще жив?

Лорд Ирем подошел к столу и взял из стопки документов самый верхний лист.

- Вот заверенное ворлоком свидетельство о смерти Отта, наступившей от удара, нанесенного ему ножом. Свидетельство составил мэтр Дален из гильдии Травников, никак не подотчетной Ордену. Прочтите, если вам угодно.

- Я вам говорю о фактах, а вы даете мне какую-то бумагу. Я должен доверять вашим бумагам больше, чем своим глазам? - спросил советник мрачно. - Будем говорить начистоту. Сегодняшний арест Килларо - четвертый по счету. Предыдущие три раза Орден не сумел доказать предъявленных ему обвинений. На сей раз вы обвиняете его в убийстве, совершенно не смущаясь тем, что жертва этого "убийства" все еще жива. А вот другие факты: люди, называющие себя Братством Истины, активно критикуют вас, ваш Орден, высшую аристократию и в особенности лорда дан-Энрикса, который, в свою очередь, является вашим ближайшим другом. И вот в день возвращения дан-Энрикса в столицу Рована Килларо арестовывают за убийство. Вам не кажется, что это выглядит довольно... странно?

Ирем скрестил руки на груди.

- Я бы подобрал другое слово, господин советник. Если вам угодно вспоминать про предыдущие аресты Рована Килларо, то я с удовольствием напомню вам, с чем они были связаны. Сперва Килларо оказался здесь после побоища на Рыбном рынке. Нам пришлось его освободить - хотя он был явным вдохновителем погрома, сам он в этот день не опрокинул ни одной палатки и не ударил ни одного торговца. Второй раз он попал сюда после того, как "истинники" вымазали дверь Книгохранилища дерьмом. За день до этого он произнес обличительную речь по адресу Саккрониса и сравнивал Книгохранилище с "выгребной ямой, полной всякой мерзости". Но он никого не посылал разбрасывать дерьмо - до этого его сторонники додумались самостоятельно. Килларо заявил, что его речь была простой метафорой. Формально он был прав, и мы освободили его-из под стражи. И так - из раза в раз. Мы арестовываем членов "Братства Истины" за драки, беспорядки или надписи на стенах - но Килларо всякий раз выходит на свободу, и все начинается по-новой. На мой взгляд, это не "странно", это возмутительно. Но вы пришли сюда, чтобы поговорить о фактах... Факты таковы: когда кого-нибудь ударили ножом, закон предписывает нам арестовать и допросить подозреваемых. Именно этим мы сейчас и занимаемся. Если допрос у ворлока покажет, что Килларо и его товарищи виновны, мы будем судить их за убийство. Если выяснится, что они здесь ни при чем, мы их освободим. Если вы полагаете, что наши действия идут вразрез с законом, можете пожаловаться императору.

Римкин выслушал речь коадъютора с каменным выражением лица, а когда Ирем замолчал, решительно сказал:

- Как вам известно, полномочия, данные мне Валлариксом, направлены на защиту горожан из третьего сословия. Как их законный представитель, я хочу немедленно увидеть Рована Килларо.

- Как угодно, - холодно сказал сэр Ирем. Дернув за витой шнурок звонка, он приказал дежурному гвардейцу. - Приведите Рована Килларо.

После рассказов Аденора с Иремом дан-Энрикс представлял Килларо худым, косматым человеком, одетым в рубище и заросшим бородой до самых глаз. Но его ожидало разочарование. Сопровождаемый конвоем из двоих рослых гвардейцев арестант выглядел совершенно заурядно. Неприметная одежда, бледное лицо и черная бородка - во внешности человека, перебаламутившего целый город, не было ничего примечательного, не считая, разве что, излишне пристального и навязчивого взгляда темных глаз. Крикс вежливо наклонил голову, приветствуя вошедшего. Тот удивленно хмыкнул, но все же кивнул в ответ.

- У вас есть какие-нибудь жалобы? - осведомился Римкин, внимательно оглядев арестанта.

- Только одна - меня и моих братьев обвиняют в преступлении, которого никто из нас не совершал, - быстро ответил тот.

- Вы находитесь под защитой городского магистрата. У нас есть свидетели, которые способны доказать, что на момент предполагаемого покушения вы находились далеко от Кэлрина Отта и не могли ударить его в бок ножом. Это дает вам право отказаться от допроса с ворлоком.

Ирем нахмурился.

- Килларо обвиняется не в совершении убийства, а в его организации и подстрекательстве.

Римкин вскинул голову.

- Насколько мне известно, чтобы обвинить кого-нибудь в организации убийства, нужно, чтобы тот, кто совершил это убийство, указал на человека, как на подстрекателя. А в данном случае у Ордена нет ничего, помимо ваших подозрений, вытекающих из личной неприязни к обвиняемому.

Ирем собирался возразить, но Крикс опередил его.

- Советник Римкин прав, - заметил он. - Если я еще не забыл Энор Фирем, Килларо в самом деле вправе отказаться от допроса с ворлоком.

Эйвард Римкин впился в Меченого взглядом, словно ожидал какого-то подвоха и пытался угадать, что тот задумал. А вот сам Килларо, видимо, вообразил, что хорошо одетый человек, сидевший в кресле в кабинете лорда Ирема - какой-то знатный унитарий, и теперь смотрел на Меченного с явным одобрением. Дан-Энрикс даже потер лоб, поддавшись глупому желанию проверить, не пропало ли его клеймо. "Он что, не видит, кто я?.." - с удивлением подумал он. Впрочем, судя по тому, как Рован щурился, пытаясь разглядеть какой-нибудь предмет, глава Братства Истины был близорук.

- Единственный виновник смерти Кэлринна - это он сам, - сказал Килларо с глубочайшей убежденностью. - Я много раз предупреждал его, что каждый святотатец рано или поздно навлекает на себя возмездие Создателя, но он не слушал никого, кроме себя. Терпение Создателя иссякло, и он покарал его за ложь и богохульство.

- Ножом под ребра?.. - изумился Крикс. Килларо выпрямился и прищурил свои близорукие глаза.

- Создатель милосерден, он всегда дает грешникам время, чтобы одуматься. У Отта тоже было время, чтобы осознать свою вину и заслужить прощение, но он упорствовал во зле. Он увлекал во тьму других людей и оскорблял Создателя. Врачам давно известно, что порой приходится отсечь гниющий орган, чтобы заражение не пошло дальше.

- И в чем же тогда всемогущество Создателя? - язвительно осведомился Аденор. - Хирурги отрубают людям руки, потому что не способны сделать ничего другого.

- Замолчите, Аденор, - перебил Ирем. - Если вам хочется вести с Килларо богословские дебаты, можете как-нибудь пригласить его в свой особняк... Я обращаюсь к вам, советник Римкин, потому что думаю, что, несмотря на вашу неприязнь ко мне и к Ордену, вы все-таки разумный человек. Как вы считаете, разве все эти рассуждения об "отсечении гниющих органов" не нацелены на то, чтобы возбудить ненависть к Кэлрину Отту и убедить людей, будто убийство в данном случае - не преступление, а справедливый и оправданный поступок?.. Случай с Книгохранилищем наглядно показал, что некоторые "метафоры" легко приводят к преступлениям. Но осквернение Книгохранилища - сущая мелочь по сравнению с убийством человека.

Римкин скрестил руки на груди.

- У вас нет доказательств, что на Кэлрина напали члены Братства. Его могли пырнуть ножом из ревности к его подружке или же в отместку за украденную рифму. Среди менестрелей это частый повод для конфликтов. Так что, даже если мы считаем, что убийство, о котором идет речь, действительно произошло, Братство может быть совершенно ни при чем.

- Вы уже не в первый раз пытаетесь сказать, что вы считаете меня и остальных присутствующих соучастниками какой-то провокации. Если вы думаете, что я буду до бесконечности терпеть подобные намеки, то вы очень ошибаетесь, - негромко сказал Ирем.

Меченый почувствовал, что следует вмешаться в разговор, пока не стало слишком поздно.

- Давайте все-таки не будем уклоняться в сторону от темы, - сказал он. - Я думаю, нам следует освободить Килларо. Если потребуется, его всегда можно будет снова вызвать на допрос - он ведь не собирается скрываться.

Коадъютор на мгновение задумался. Когда же он ответил, голос Ирема звучал на удивление покладисто.

- Как пожелаете, мой принц, - спокойно сказал он.

Услышав это обращение, Килларо вздрогнул так, как будто бы увидел ядовитую змею. Кровь бросилась ему в лицо, как будто он считал присутствие дан-Энрикса намеренным и грубым оскорблением. Меченый подавил тяжелый вздох и отвернулся. Что ж, теперь, по крайней мере, в комнате установилась некая гармония, поскольку ледяная ненависть во взгляде Римкина уравновесилась кипящей яростью его соседа.

- Итак, к чему же мы пришли? - нетерпеливо спросил Римкин. - Орден освободит Килларо?

- Да, - кивнул сэр Ирем. - Кстати, вы ведь прибыли сюда в носилках, как обычно?..

- Не пойму, какое отношение это имеет к теме разговора.

- А такое, - холодно сказал Ирем, - что вам стоит посадить Килларо в ваши крытые носилки, поплотней задернуть занавески и не открывать их до тех пор, пока вы не отъедете подальше от Имперской площади. Килларо нажил себе множество врагов, забрасывая девушек хурмой и нападая на торговцев. В той толпе, которую вы видели внизу, вполне могут найтись желающие поквитаться с ним за старые обиды. Будет лучше, если он не попадется этим людям на глаза.

Килларо побледнел.

- Я не желаю подвергать опасности советника, - сказал он, облизнув тонкие губы. - Я останусь здесь.

Ирем бесстрастно посмотрел на него сверху вниз.

- Нет, не останетесь. Это тюрьма, а не гостиница.

- А если я скажу, что я согласен выступить свидетелем по делу об убийстве Отта и пройти допрос у ворлока?..

Советник Римкин от досады сжал ладонь в кулак.

- Подумайте, Килларо! В этом нет необходимости. Он просто-напросто запугивает вас.

- Запугиваю?.. - повторил сэр Ирем, вскинув брови. - Вы ко мне несправедливы, господин советник. Я, напротив, обеспечиваю вашу безопасность. Если пожелаете, я даже выделю вам нескольких гвардейцев для сопровождения ваших носилок... Ну так что, Килларо, вы поедете с советником, или предпочитаете остаться здесь?

- Мне нечего скрывать, - помедлив, сказал тот.

Когда рассерженный советник вышел в коридор, а Рована Килларо увели дежурные гвардейцы, Ирем с Аденором и дан-Энриксом переглянулись.

- Похоже, он не лжет насчет того, что ничего не знает об убийстве Отта, - сказал Крикс.

Ирем вздохнул.

- Одно из двух - либо здесь повторяется история с Книгохранилищем, а Отта заколол какой-нибудь фанатик... либо наш убийца в самом деле не из Братства Истины. И это очень плохо, потому что тогда мы совсем не знаем, где его искать.

Крикс озабоченно нахмурился. У него было чувство, словно он забыл о чем-то важном.

- Может быть, кто-нибудь из вас в курсе, за что этот Римкин меня ненавидит? - вспомнил он пару секунд спустя. Лорд Ирем отмахнулся.

- Эйвард Римкин ненавидит всех аристократов. Среди тех, кто теперь заседает в городском совете, это далеко не редкость. Иногда я спрашиваю самого себя, стоило ли избавляться от Дарнторнов и Фин-Флаэннов, чтобы в итоге получить вот это, мать его, народовластие из Юлиуса Хорна, Эйварда Римкина и им подобных...

Крикс против воли улыбнулся, хотя про себя он был уверен в том, что коадъютор ошибается. Вполне возможно, что советник Римкин в самом деле ненавидел всех аристократов скопом, но дан-Энрикса он, несомненно, выделял в отдельную графу.

* * *

Несмотря на поздний час, людей на улицах толпилось столько, что, как говорится, яблоку некуда было упасть. Трактир напротив ратуши был переполнен посетителями, как на годовщину коронации. Счастливчики, сумевшие пробиться внутрь, пристраивались со стаканами или пивными кружками даже на подоконниках второго этажа. Через распахнутые настежь окна лился свет и доносились звуки скрипок, но смотревший на трактир с балкона ратуши Юлиус Хорн сильно сомневался, что в подобной давке можно танцевать.

- Хозяин! Эй, хозяин! Позовите мне трактирщика! - кричал высокий, хорошо одетый человек, торжественно воздев над головой туго набитый кошелек. Пару минут спустя трактирщик в самом деле показался на пороге. - Прикажи вынести вина!.. Плачу за всех, кто пьет за Эвеллира!

Толпа ответила на это заявление аплодисментами и хохотом.

- Выкатывайте бочки!

- Ein dan-Enrix!

Юлиус прикрыл глаза. Картины, всплывавшие в памяти советника, не имели ничего общего с праздничным возбуждением людей, собравшихся внизу.

Дан-Энрикс...

"Распрягайте лошадей!". Зеленые глаза в прорези маски. Хмельной, веселый, дерзкий взгляд - взгляд человека, убежденного в собственной безнаказанности и привыкшего считать, что ему все позволено.

- Вы только посмотрите на этих людей, - в голосе опирающегося на балюстраду Римкина звучало нескрываемое отвращение. - Готов поспорить, они все уже забыли, кто элвиенист, кто унитарий. Теперь у них один бог - дан-Энрикс.

Юлиус повел плечом.

- Что вы хотите, - сухо сказал он. - Толпа обожает все блестящее и необычное. Сегодня он ее герой. Что может поразить воображение людей сильнее, чем история о воскрешении из мертвых?.. Само собой, они будут ходить за ним, разинув рот, и ожидать других чудес. По крайней мере, поначалу.

Римкин стиснул зубы.

- Вся эта история с "убийством" Кэлрина - что-то неслыханное. Я всегда считал, что Ирем - исключительно амбициозный и опасный человек. Ему плевать на справедливость и закон, он служит исключительно себе и собственному самолюбию. Но, Альды мне свидетели, такого я не ожидал даже от него.

- Лорд Ирем - практик. Думаю, он полагает, что любые средства хороши, чтобы восстановить авторитет Династии. Признайте, что провозгласить Крикса Эвеллиром - это сильный ход. Хотя, конечно, чересчур рискованный.

- С такими дураками?.. - Римкин дернул подбородком в сторону людей, столпившихся у винных бочек и передававших из рук в руки мокрые стаканы. - В чем тут риск?

Хорн усмехнулся.

- С чудесами - как с люцером. Стоит людям один раз поверить в то, что чудеса возможны, и они уже не смогут обойтись без них. Если дан-Энрикс собирается и дальше оставаться "Эвеллиром", то ему придется каждый день оправдывать их ожидания. А если вспомнить, чего именно от него ждут, подобная задача начинает выглядеть невыполнимой. Честно говоря, мне даже интересно, понимает ли он сам, во что ввязался? Если да, то он - отчаянный игрок. - Хорн помолчал. - Вы говорите, что он был сегодня в Адельстане?.. Что вы о нем скажете?

- Клеймо ему к лицу... в отличие от вежливых манер.

Юлиус вскинул бровь. По правде говоря, непримиримость Римкина время от времени выглядела почти пугающе.

- Я вижу, он вам не понравился, - сдержанно сказал Хорн.

- Он выглядит, как волк, который вздумал бы ходить на задних лапах и есть мясо вилкой и ножом.

Сердце у Юлиуса неприятно сжалось.

- Любопытно, - сказал он. - Когда я встретил Крикса в первый раз, мне тоже пришло в голову, что он похож на волка. Наверное, в таком сравнении и правда что-то есть.

Римкин удивленно покосился на него.

- Не знал, что вы уже встречались с Меченым.

- Только однажды. Но тогда он еще не был "Меченым", а я не знал, кто он такой и как его зовут. Они с друзьями напали на мои носилки в Волчью ночь. Связали слуг, распрягли лошадей, украли погребец с вином - короче говоря, повеселились от души. Все остальные были в масках, но дан-Энрикс свою снял - наверное, хотел мне доказать, что ему все нипочем. Когда они решили бросить моего слугу в фонтан, я сказал Криксу, что он сумасшедший. Это его сильно разозлило. Он потребовал, чтобы я снял с себя одежду. "Что может быть забавнее, чем член Большого Капитула, который расхаживает по столице нагишом?.." - сказал он мне. Я отказался. Он пригрозил, что меня разденут силой. Но потом они, должно быть, испугались, что нарвутся на дозор, и бросили меня, забрав с собой вино. Думаю, Меченый давно забыл про этот случай.

В темных, совиных глазах Римкина загорелись злые огоньки.

- Само собой... Такие, как дан-Энрикс, никогда не помнят тех, кому когда-то причинили зло. Они считают, что другие люди существуют исключительно для их забавы. Но скажите, разве вы не попытались наказать виновника?

- Пытался, - согласился Хорн. - В городской страже мне сказали, что подобные истории случаются каждую Волчью ночь, и что, судя по возрасту и по манере поведения, виновников надо искать в Лаконской Академии. На следующий день я встретился с главой Лакона и подробно описал того, кто на меня напал. Выслушав мой рассказ, Вардос сказал, что это был оруженосец коадъютора. Я пошел в Адельстан и еще двое суток добивался встречи с Иремом. Должен признаться, что к тому моменту, когда мне все-таки удалось с ним встретиться, я уже совершенно потерял терпение.

- Еще бы!..

- В общем, я сказал, что я пришел, чтобы поговорить с его оруженосцем, и настаиваю, чтобы этот разговор происходил в присутствии самого Ирема. Тот посмотрел на меня своим неприятным взглядом и спросил, что мне за дело до его оруженосца. Я рассказал о нападении и кончил тем, что не желаю тратить ни одной минуты больше не пустые разговоры, а хочу немедленно увидеть Крикса. Тогда Ирем заявил, что это невозможно, потому что Крикс пропал два дня назад, и до сих пор никто не знает, где он может быть. На мой вопрос, считает ли сэр Ирем, что его оруженосец поучаствовал в том нападении, он отвечал, что разобраться в этом деле без дан-Энрикса нельзя, но, раз я обвиняю Крикса, он заплатит за ущерб. Я, разумеется, сказал, что обойдусь без его денег, и ушел.

- Обычная история! Он просто покрывал дан-Энрикса!.. - со злостью сказал Римкин, стукнув по широкому каменному парапету кулаком.

- Да, тогда я тоже так подумал. Но потом я пришел к выводу, что Ирем сказал правду. Как-никак, примерно в то же время Крикс сбежал в Бейн-Арилль, чтобы поступить в Серую сотню. Думаю, после того, как он вернулся из Каларии, мирная жизнь казалась ему слишком пресной. То, что он устроил в Волчью ночь - поступок человека, который не уважает никого, кроме себя, и бесится от скуки и переизбытка сил. Не знаю, где он пропадал последние шесть лет, но думаю, что Меченому очень скоро надоест носить ту маску, которую на него совместными усилиями нацепили Отт и Ирем... Этот волк еще покажет нам свои клыки.

* * *

Ночной туман почти рассеялся, но еще завивался над водой в причудливые белые узоры. Из-за морского ветра серые октябрьские сумерки казались особенно промозглыми. Теперь, когда они спустились в гавань, Меченый порадовался, что они надели теплые плащи, казавшиеся лишними на улицах Нижнего города.

- Письма у тебя? - спросил дан-Энрикс, поравнявшись с Кэлринном.

Отт закатил глаза и выразительно похлопал по кожаной сумке на боку.

- По-твоему, я мог бы их забыть?..

Идущий первым Ирем покосился на него через плечо.

- По мне, так ты забыл бы даже собственную голову, если бы она не крепилась к шее... Будь так добр, ускорь шаг. Чем быстрее вы подниметесь на борт, тем меньше шансов, что нас кто-нибудь увидит.

Кэлрин пробурчал что-то крайне нелестное по адресу Ордена и его коадъютора, но все-таки прибавил шаг, демонстративно отвернувшись от дан-Энрикса.

- Не обижайтесь на него, - тихо сказала Меченому Эстри. - Он так долго ждал вашего возвращения... кому угодно было бы обидно уезжать как раз тогда, когда здесь начинается самое интересное.

Дан-Энрикс подавил тяжелый вздох, в очередной раз подумав, что никогда не научится смотреть на мир глазами менестрелей. Сам он, хоть убей, не понимал, что "интересного" может быть в том, что город третий день гудит, как растревоженный пчелиный улей.

Вчерашний вечер прошел крайне напряженно. В совете, проходившем в императорском дворце, участвовали сам дан-Энрикс, Алвинн, Эстри, Отт и мессер Ирем. Рассказ Меченого о том, как он провел последние несколько лет, выслушали с напряженным интересом. Кэлрин даже примостился на краю накрытого для ужина стола и быстро делал на листе какие-то пометки, игнорируя брезгливую гримасу коадъютора. Но, стоило дан-Энриксу упомянуть, что Кэлрину надо уехать из столицы, потому что здесь он подвергается большой опасности, как Отт мгновенно бросил свою писанину и упрямо вскинул голову.

- Чего мне бояться?.. - возмутился он. - Я воскрес из мертвых. Какой идиот захочет меня убивать, если ты можешь запросто вернуть меня назад?

- Я ничего не обещаю, - сказал Меченый. Ирем откинулся на спинку кресла и язвительно, обидно рассмеялся. - Я хочу сказать, что я не знаю, удастся ли такое в следующий раз, - поправился дан-Энрикс, укоризненно взглянув на коадъютора. - Кроме того, чтобы понять, возможно ли второе покушение, необходимо знать, кто и зачем устроил первое. А мы этого не знаем. Ворлок подтвердил, что ни Килларо, ни другие арестованные "истинники" не участвовали в подготовке твоего убийства.

Отт повел плечом.

- И что с того?.. На площади мог быть какой-нибудь фанатик, действовавший в одиночку.

- Может быть, - признал дан-Энрикс. - Но нас с мессером Иремом смущают некоторые детали. Твой убийца пользовался кухонным ножом, но сам удар был очень точным. Нападавший умудрился скрыться, и ни ты, ни остальные люди его не запомнили. Даже опрос у ворлока не очень-то помог. Согласись, пока больше похоже на наемного убийцу, чем на лавочника, который впервые в жизни совершает преступление.

Отт несколько секунд молчал, обдумывая только что услышанное и все сильнее хмуря лоб.

- Но если это не Килларо, значит...

- Значит, кто-то в этом городе очень хотел, чтобы элвиенисты сцепились с унитариями, - заметила Эстри, вплоть до этого момента не участвовавшая в беседе. Она даже расположилась в стороне от остальных, не в кресле, а на кушетке у стены, скинув туфли и поджав под себя ноги. Коадъютор покосился на нее и уважительно кивнул.

- Мы с принцем рассудили так же. Убить Отта - лучший способ вызвать беспорядки в городе. Но дальше наши мнения об этом деле разделились. Я считаю, что в любых сомнительных вопросах правильнее всего выбирать простые объяснения. Братство покрывает магистрат. Если бы не поддержка городского капитула, Рована Килларо давно выслали бы из Адели под надзор какого-нибудь претора. Но Рован и его фанатики необходимы капитулу, чтобы через них оказывать давление на горожан и добиваться новых привилегий. Логично было бы предположить, что за убийством тоже стоит кто-нибудь из магистрата, скажем, тот же Римкин. Лорд дан-Энрикс, к сожалению, не хочет принимать такую версию в расчет.

Меченый сдавленно вздохнул.

- Я только что рассказывал о том, что было в Эсселвиле. Если мы начнем подозревать друг друга в заговорах и лелеять старые обиды, мы собственными руками расчистим Олваргу путь кпобеде. Я не знаю Римкина так хорошо, как его знаешь ты, но я уверен, что он не убийца. Когда он явился в Адельстан и обвинил тебя в предвзятости, он, несомненно, верил в то, что говорил. Признай, по крайней мере, что советник Римкин - смелый человек.

- Допустим.

- И порядочный.

Лорд Ирем покривился.

- Да я вообще не знаю, в каком смысле ты употребляешь это слово. Я - порядочный?.. А бы ли ты уверен в том, что я порядочный, когда я собирался посадить в тюрьму Дарнторна? А когда мы с Аденором вынудили внутриморцев принести тебе присягу? Или погоди, я не рассказывал тебе о том, как я пытал Галахоса, чтобы узнать о планах Олварга?.. Поверь, я справился не хуже, чем твой Музыкант в Кир-Роване. Так я "порядочный" или все-таки нет?

- Это было давно, - опешив, сказал Крикс. Ирем нехорошо прищурился.

- Желаешь что-то посвежее?.. Ладно. Пару месяцев назад мы с Аденором обсуждали, не устроить ли нам для Килларо несчастный случай, но условились дождаться, пока он не даст нам повод. Ты тут рассуждаешь о какой-то там порядочности, но на самом деле люди всегда поступают так, как им кажется правильным. И если кто-то верит в то, что совершить убийство будет правильно, то так он и поступит. А все остальное - просто сказки для детей.

Безликий одобрительно кивнул.

- По-моему, ты сам себе противоречишь, - сухо сказал Крикс. - Вы с Аденором, несомненно, верили, что устранить Килларо будет правильно. Но вы не стали его убивать - хотя и Ордену, и Аденору, у которого на службе половина "сумеречников" столицы, это было бы совсем нетрудно. Вы решили подождать именно потому, что для убийства человека, даже Рована Килларо, вам была нужна по-настоящему серьезная причина. Почему же мы должны считать, что Римкин мог спокойно согласиться на убийство Кэлрина, который вообще не сделал ему ничего плохого?

- В самом деле. Я совсем забыл, что люди никогда не убивают тех, кто не сделал им ничего плохого, - процедил сэр Ирем и отвернулся, давая понять, что не намерен спорить дальше. Меченый вздохнул.

- Ладно, оставим это... Мой оруженосец утверждает, что Олварг пообещал своим сторонникам Адель. Столицу невозможно захватить при помощи одних адхаров, но теперь мы знаем, что у Олварга есть армия, которая способна удержать Адель. В прошлом Олварг заключил союз с Дарнторном, а через него - с торговцами Бейн-Арилля. Вполне возможно, что и в этот раз у него есть союзники, готовые помочь ему в решающий момент. Сегодня утром я беседовал с Валлариксом. Мы с ним сошлись на том, что продолжать хранить наши семейные секреты от других людей - непозволительная роскошь. На сей раз мы должны сказать все, что нам известно, и открыто обратиться за поддержкой. Кое-что, по счастью, уже сделано без нашего участия... - Меченый обернулся к Кэлрину. - Должен сказать, что превращать свои воспоминания в роман, ни словом не обмолвившись о своих планах с тем, о ком ты пишешь - мягко говоря, сомнительный поступок. Я уже не говорю про способ изложения... Я каждый раз вздрагивал, когда читал все эти "он подумал" или "он почувствовал". Тебе не кажется, что рассуждать о чужих мыслях или чувствах несколько нескромно?..

- Значит, ты уже прочел? - с жадностью спросил Отт, пропустив вопрос собеседника мимо ушей.

Крикс рассмеялся.

- Одолжил у Аденора пару дней назад... Должен признаться, это было увлекательно. Но мы, кажется, говорили не об этом.

Кэлринну хватило совести покраснеть.

- Я собирался подождать, пока ты не вернешься, а до этого показать книгу только одному Саккронису.

- ...А когда тот пришел в восторг, не удержался и позволил ему сделать копию, - подсказал Крикс. - Как бы там ни было, я вынужден сказать тебе "спасибо". Благодаря тебе и твоей книге люди знают правду. Не представляю, как бы я выкручивался, если бы понадобилось объяснять все с самого начала. Сейчас мне будет гораздо проще. Собственно, мне остается только подтвердить, что все, написанное в твоей книге - правда, и призвать людей объединиться против Олварга.

- И как ты собираешься это осуществить?

- Все переписчики Книгохранилища сейчас заняты тем, что переписывают письма, которые мы пошлем наместникам провинций. Но, помимо этого, я написал несколько писем тем, кого я знаю лично. Моим товарищам по Академии, таким, как Рэнси Эренс или князь Рейхан. Затем - Галатее Ресс, Дарнторну, Нойе Альбатросу...

- Лейде?.. - тихо спросил Кэлрин.

- Да. Ей тоже. Но тебя я хочу попросить отправиться сначала на Томейн, к Атталу Аггертейлу, а затем в Серую крепость, к Нойе. В прошлый раз, когда мы воевали против северян, а потом лорда Дарнторна, флот Авариса действовал на стороне наших врагов. Если аварский флот поддержит Олварга, нам будет нужен каждый корабль. Ты согласен взяться за такое поручение?.. Тан Аггертейл тебя уважает, с Нойе вы знакомы по Кир-Кайдэ. Я надеюсь, что они тебя послушают.

Отт выразительно скривился.

- Брось... Ты мог отправить на Томейн и в форт Эбер кого угодно, а меня ты выбрал только потому, что вы с мессером Иремом решили отослать меня подальше от столицы. Ты, конечно, понимаешь, что я вовсе не хочу куда-то уезжать. Но все мы знаем, что я буду делать то, что ты прикажешь - как и любой человек в этой комнате. Так что нет необходимости мне льстить и уверять меня в моей незаменимости. Я не ребенок.

Меченый повел плечом.

- Как скажешь. Но я правда думаю, что никто не убедит Аттала с Альбатросом лучше, чем сумеешь ты. Эстри отправится с тобой, поскольку она тоже знает тана Аггертейла, а Алвинн будет вас сопровождать и обеспечит вашу безопасность.

Отт сердито фыркнул, явно полагая, что все опасения за его жизнь - пустая блажь. Его настроение осталось мрачным и на следующее утро, когда Ирем с Криксом провожали трех парламентеров в гавань. Когда они наконец достигли нужного причала, силуэт стоявшего на рейде глейта показался Криксу удивительно знакомым.

- Зимородок!.. - догадался он пару секунд спустя.

- Не думал, что ты вспомнишь, - хмыкнул Ирем.

- Может быть, не стоило так откровенно нажимать на Альбатроса? - спросил Меченый скептически. - Как будто Нойе будет мало одного письма.

Рыцарь пожал плечами.

- Ты просил найти для Кэлрина быстрое судно, которое сможет отплыть в форт Эбер немедленно. В имперском флоте не так много маленьких и быстрых кораблей, а посылать в Серую крепость крогг было бы слишком расточительно. Поднимемся на борт?

Крикс коротко кивнул. Несмотря на объяснения мессера Ирема, он был уверен в том, что "Зимородок" коадъютор выбрал не случайно. Нойе Альбатрос ходил на этом корабле с четырнадцати лет, и здесь же познакомился с дан-Энриксом, которому позднее присягнул на верность, как военному вождю. Вне всякого сомнения, Ирем рассчитывал, что вид "Зимородка" всколыхнет в Альбатросе воспоминания о своей юности, и - главное - о данной Меченому клятве. Крикс не знал, подействует ли вид старого корабля на Нойе, но у него самого при виде "Зимородка" защемило сердце.

Меченый легко взбежал по сходням, на мгновение почувствовав себя так, как будто бы вернулся в прошлое. Ветер, хлопавший в сложенных парусах, плеск моря далеко внизу, запах смолы и дерева, упругое качание палубных досок под ногами - все это сливалось в общее дразнящее и многообещающее ощущение свободы и движения вперед. Дан-Энрикс на секунду пожалел, что не плывет в Серую крепость вместе с Кэлрином.

Капитаном "Зимородка" по-прежнему был Датис, только более седой и коренастый, чем запомнилось дан-Энриксу. Он кивнул своим гостям, но не стал тратить времени на долгие приветствия.

- Я приготовил девушке отдельную каюту, - сказал он, окинув взглядом своих пассажиров. - Но вам двоим придется поселиться вместе. Хм... Вы сможете забраться в подвесную койку со своей рукой?

- Я ходил с таном Аггертейлом на "Бурерожденном", - отозвался Кэлрин с ослепительной улыбкой. Толстые, как гусеницы, брови капитана удивленно шевельнулись.

- Что ж, тем лучше, - буркнул Датис. - Мы готовы отплывать, месьер. Прощайтесь с вашими друзьями.

Крикс перешагнул через моток каната, свернувшегося под ногами, словно спящая змея, и крепко обнял Отта, пожелав ему удачи в предстоящем путешествии. Близкое расставание смягчило Отта, и он ответил на объятие, похлопав Меченого по спине единственной рукой.

Пару минут спустя все было кончено. Стоя на причале, Ирем с Криксом наблюдали, как на "Зимородке" разворачивают паруса, и полоса воды между причалом и кормой становится все шире.

- Что ж, одной проблемой меньше, - подытожил несентиментальный коадъютор.

Меченый только вздохнул.

* * *

Первым заволновался Молчаливый. Оправдывая свое имя, пес не издал ни звука, но напрягся, как струна и подошел поближе к Льюберту. Дарнторн положил руку ему на загривок и почувствовал, как под густой темно-серой шерстью кобеля твердеют мускулы. Казалось, в груди Молчаливого рождается беззвучный рык, но Льюберт знал, что пес не зарычит. В прошлом году, когда на этой же дороге на них с Льюбертом напали трое браконьеров, Молчаливый дрался молча. И потом, когда Льюберт пытался обработать его раны, пес не скулил и не огрызался - только тяжело, совсем по-человечески вздыхал. Подумав о браконьерах, Льюберт потихоньку высвободил из петли на поясе окованную железом дубинку и напряженно прислушался. Впрочем, мгновение спустя он понял, что человек, которого услышал Молчаливый, был не из деревни. "Всадник, - с удивлением подумал Льюберт, слыша приближающийся стук копыт - Едет со стороны Бейн-Арилля. Зачем?.. Кто-то из Ордена?..". Как обычно в напряженные моменты, мысли стали чересчур обрывочными. Льюберт сунул бесполезную дубинку в предназначенную ей петлю на поясе и отступил подальше на обочину дороги, потянув за собой Молчаливого. И сделал это очень вовремя. Появившийся на тракте всадник мчался, как безумный. Полы синего плаща хлопали по ветру, как боевое знамя или крылья исполинской птицы, из-под копыт холеной, сильной лошади летела мерзлая земля. "Ну и чешет" - совершенно по-крестьянски восхитился Льюберт, глядя на летящего ему навстречу всадника с каким-то бескорыстным восхищением. Наверное, что-то подобное испытывают старики, глядя на то, как молодежь танцует на весеннем празднике. Льюберт уже не помнил, когда он в последний раз сидел на лошади. За несколько последних лет он так привык ходить пешком, что почти позабыл, что чувствуешь, когда вот так несешься через утренний осенний лес.

Льюс был уверен в том, что торопившийся в Торнхэлл наездник промахнет мимо него, не обратив внимания на человека на обочине дороги, но вышло по-другому. Поравнявшись с Льюбертом, мужчина резко осадил коня и, если Льюберту не показалось, изумленно выругался.

Льюс покрепче ухватился за ошейник Молчаливого, чтобы тому не вздумалось вообразить, что незнакомец может представлять угрозу, и поэтому разумнее всего напасть на него первым, и вопросительно взглянул на рыцаря.

- Вы едете в Торнхэлл, мессер? - спросил он утвердительно.

Гвардеец посмотрел на него сверху вниз. Глаза у него были серо-голубыми, кожа на лице шершавой и обветренной. Льюберт подумал, что лицо этого человека кажется ему на удивление знакомым. Пока он пытался вспомнить, не встречались ли они в Бейн-Арилле или в Кир-Кайдэ, незнакомец хриплым, севшим от скачки по холоду голосом ответил:

- Я привез тебе письмо от Крикса. Ты действительно меня не узнаешь?..

- Юлиан Лэр! - выпалил Льюберт, прозревая. И, не удержавшись, выразился куда энергичнее, чем Лэр пару минут назад. От удивления он даже позабыл, что ему надо держать пса, но Молчаливый, к счастью, угадал, что происходит что-то совершенно необычное, и, получив свободу, сел у его ног, подняв острые уши и внимательно следя за всадником. - Значит, ты теперь в Ордене? - неловко спросил Льюс, стараясь сгладить впечатление от своей предыдущей реплики.

- А ты не знал?

- Кажется, Ирем говорил об этом, когда был в Торнхэлле, - вспомнил Льюберт, чувствуя себя последним дураком. Юлиан Лэр, должно быть, думает, что его бывший недруг совершенно выжил из ума. - Ты говоришь, письмо от Крикса?..

- Да, - Лэр порылся в сумке и достал оттуда две бумаги. - Это, собственно, письмо, а это - императорское помилование. Крикс хочет, чтобы ты отправился в Адель. В Торнхэлле есть свежие лошади?

- В Торнхэлле? Лошади?.. - Льюс даже рассмеялся. - Нет, конечно. Ты же видишь, лошади мне сейчас без надобности.

Юлиан нахмурился.

- Значит, возьмем коней в деревне, - сказал он - не столько Льюберту, сколько самому себе, как будто размышляя вслух. - У меня приказ от лорда Ирема - мы едем по орденскому делу, нам обязаны предоставлять ночлег, лошадей и все необходимое... Доедем на деревенских лошадях до первой станции на королевском тракте, а уж дальше сможем путешествовать с нормальной скоростью.

- Это все замечательно, но я пока даже не понял, что от меня нужно Криксу, - рассудительно заметил Льюберт.

- Да, прости, - смутился Лэр, и, спешившись, вручил ему бумаги. Свиток с гербовой печатью Льюс не взял - и так было понятно, что там написано. Что-нибудь про деятельное раскаяние и неоценимые услуги, оказанные Династии в последней войне... все это не имело ни малейшего значения. К своей нынешней жизни Льюс приговорил себя самостоятельно, и полагал, что сделал верный выбор. А вот письмо Крикса он развернул с жадностью. На протяжении последних лет до Льюса постоянно доходили слухи о дан-Энриксе - то какой-нибудь музыкант исполнял баллады Кэлрина Отта на весенней ярмарке, то путешественник, остановившийся в Торнхэлле на ночлег, до самого утра выспрашивал у Льюберта, правдив ли тот или иной кусок из книги Отта, то, наконец, унитарии Бейн-Арилля громили дома и склады столичных конкурентов, требуя изгнать из города всех элвиенистов до единого. Но главное, в изгнании у Льюса появилась масса времени на то, чтобы обдумать то, что он узнал не по чужим рассказам, а на своем личном опыте. В споре между противниками и сторонниками Отта Льюс уверенно вставал на сторону последних. Утверждения Кэлрина Отта хорошо согласовались с тем, что Льюберт слышал от дан-Энрикса, и с тем, что он имел возможность наблюдать в Кир-Роване. Порой Дарнторн с досадой размышлял о том, почему Крикс так и не объяснился с ним начистоту. Меченый, безусловно, знал, с кем заключил союз его отец, однако предпочел не говорить об этом Льюберту. Впрочем, наверное, дан-Энрикс тогда промолчал из жалости - это было бы вполне в его духе. Льюберт помнил, что в те месяцы чувствовал себя полностью раздавленным, и даже не пытался прятать свое состояние от окружающих. Даже теперь, спустя шесть с лишним лет, было стыдно вспоминать, что он наговорил мессеру Ирему, когда отказывался от помилования. Неудивительно, что Крикс не захотел его обременять.

"...В Кир-Кайдэ я сказал тебе, что я намерен разыскать и уничтожить ворлока, который поступил на службу к твоему отцу, - писал дан-Энрикс. - Сейчас ты, вероятно, уже знаешь, кем был этот маг - благодаря Кэлрину Отту, его имя, как и его связь с династией дан-Энриксов, известны всем, так что не буду повторяться.

Я вернулся в город, потому что у меня появились доказательства того, что Олварг готовится напасть на Адель. Сейчас мы с императором и сэром Иремом предпринимаем меры, чтобы защитить столицу от вторжения. Одну из наиболее серьезных проблем для нас представляет конфликт между элвиенистами и унитариями - полагаю, что этот конфликт подогревается искусственно. Тебе наверняка известно, что на протяжении последних лет Династия не вмешивалась в спор об Эвеллире, но теперь, когда мы вынуждены говорить об Олварге открыто, это дает всем противникам дан-Энриксов удобный повод обвинить во лжи уже не Кэлрина и даже не меня, а императора и Орден. Ты - один из немногих людей, кто лично сталкивался с Олваргом и был очевидцем многих событий, описанных в книге Отта. Я надеюсь, что ты согласишься покинуть Торнхэл и приехать в столицу, чтобы засвидетельствовать то, что знаешь, и помочь нам поддержать порядок в городе.

Если ты примешь мое приглашение, следуй всем мерам безопасности, которые тебе предложит Юлиан. На Кэлрина Отта совершено покушение, виновник которого не только не пойман, но даже до сих пор не установлен. В случае твоего приезда в столицу твоя жизнь, несомненно, будет подвергаться не меньшей опасности, поэтому будь осторожен и береги себя. Об остальном поговорим при встрече, если ты решишь приехать. Если нет - желаю тебе долгой и счастливой жизни и хочу еще раз поблагодарить за то, что спас меня в Кир-Кайдэ.

К.д.-Э."

Льюберт сложил письмо, чувствуя, что сердце бьется вдвое чаще, чем обычно. С ума сойти, а утром он не сомневался в том, что этот день пройдет так же размеренно и скучно, как любой другой...

Он положил ладонь на теплый меховой загривок Молчаливого. Пес покосился на него - как показалось Льюберту, с глубоким пониманием. Но сейчас Льюберту хотелось поделиться собственными мыслями с кем-то еще.

- На, почитай, - сказал он Лэру, возвратив ему письмо - Там ничего секретного.

Тот быстро пробежал письмо глазами, хмыкнул, задержавшись на последних строчках.

- Дочитал до "долгой и счастливой жизни"?.. - не сдержался Льюберт. Юлиан вздохнул.

- Не бери в голову. Я думаю, он знал, что ты поедешь. Просто... хмм... пытался показать, что не считает, будто ты обязан это сделать потому, что он дан-Энрикс или Эвеллир.

- Ты тоже полагаешь, что я не обязан ехать? - спросил Льюберт, мысленно отметив, что Лэр безо всякого стеснения или заминки называет Крикса Эвеллиром. Калариец усмехнулся.

- Я - другое дело. Для меня он Эвеллир и лорд. Конечно, я считаю, что любой, кто присягал дан-Энриксам, обязан делать все, что он прикажет. Но для самого себя-то он по-прежнему обычный человек. Я думаю, ему было очень неловко - вы не виделись уже шесть лет, а теперь он внезапно предлагает тебе бросить дом и все свои дела, отправиться в столицу и рискнуть собой ради того, чтобы ему помочь.

Льюс свистнул Молчаливому, и пес пружинистым движением поднялся на ноги.

- Ладно, пошли. Надо собраться в путь. Заодно и позавтракаем - если ты, конечно, не побрезгуешь яичницей.

- С чего бы? - хмыкнул Лэр, взяв лошадь под уздцы и следуя за Льюбертом. - Ты сам всегда твердил, что каларийская аристократия живет не лучше, чем крестьяне.

Льюс поморщился.

- Даже не верится, каким я был самодовольным говнюком.

- Ну что ты... я же просто пошутил, - опешил Лэр. - И вообще-то это правда. Если хочешь знать, я в первый раз увидел простыню, когда попал в Лакон. И очень удивился, когда Марк сказал, что вилкой нельзя ковырять в зубах. Удобно же!

- Удобно, - усмехнувшись, согласился Льюберт.

Молчаливый окончательно поверил в то, что новый человек и его лошадь не представляют никакой угрозы, и, умчавшись далеко вперед, вынюхивал что-то в покрытой инеем траве. В голове у Дарнторна уже начинали тесниться мелочные бытовые мысли - что собрать в дорогу, как объяснить Лэру, что он должен взять в столицу Молчаливого, и на кого оставить Бейнора Дарнторна, даже в изгнании сохранившего поистине аристократическую неспособность позаботиться о собственных потребностях. Последней мыслью Льюберт поделился с Юлианом Лэром. Тот небрежно отмахнулся.

- За него не беспокойся. До твоего возвращения поступит под надзор наместника в Бейн-Арилле, и все дела. Будет жить даже лучше, чем в Торнхэле.

"Это уж наверняка" - мысленно согласился Льюс. За время его добровольного заточения любящий дядюшка едва не уморил его упреками - мол, если бы Льюберту не вздумалось из идиотского каприза жить в полуразрушенной усадьбе, их обоих поселили бы в доме наместника, где они пользовались бы заслуженным комфортом. Так продолжалось до тех пор, пока выведенный из себя Льюс не заявил, что заслуженный уровень комфорта дядя может получить разве что в Адельстане, и, раз лорд Бейнор не желает оставаться в Торнхэле, он с удовольствием напишет Ирему, чтобы тот выделил ему другое помещение. После этого жалобы прекратились, зато Бейнор начал периодически разражаться длинными туманными тирадами о человеческой неблагодарности. По счастью, неопределенность этих рассуждений избавляла Льюса от необходимости что-либо отвечать.

Мысль о том, что завтра в то же время он уже избавится от дяди, неожиданно вызвала у Льюса острую, мальчишескую радость - как в Лаконе, когда кто-то из наставников заболевал слишком внезапно, чтобы ему успевали подыскать замену, и ученики, ликуя, расходились по своим делам. Наверное, такие легкомысленные ассоциации в нем вызывал идущий рядом Лэр. Как бы там ни было, настроение у Льюса продолжало беспричинно подниматься, и, когда они выбрались на опушку леса, он с особой нежностью взглянул на темный силуэт полуразрушенного замка.

Юлиан замедлил шаг, с вежливым изумлением разглядывая то, что войско Наина Воителя оставило от замка Дарнторнов. Льюс делал вид, что он не замечает настроения своего спутника, но в глубине души он должен был признать, что простодушное удивление Лэра греет его самолюбие.

- Добро пожаловать в Торнхэл, - с усмешкой сказал он.

XXXIII

Вызывая Рована Килларо в магистрат, Юлиус не был до конца уверен в том, что тот придет. Обладающий, как и все трусы, обостренным чувством приближающихся неприятностей, Килларо вполне мог почувствовать, что беспричинный вызов в ратушу не обещает ему ничего хорошего, и под каким-нибудь предлогом уклониться от опасного визита, а возможности советников - и даже главы городского капитула - не простиралась настолько далеко, чтобы приказать доставить нужного человека силой. Но все сомнения Юлиуса Хорна оказались напрасными. Килларо не только пришел в магистрат, но даже, для разнообразия, додумался оставить своих спутников - полдюжины громил из Братства Истины - в трактире через улицу, чтобы те не мозолили людям глаза, торча у входа в ратушу.

- Я пригласил вас к себе, чтобы посоветовать вам покинуть город, - Юлиус смотрел в лицо своему гостю, и поэтому заметил, как злобно сузились его глаза. Но это продолжалось лишь одну секунду, а потом Килларо мастерски состроил изумленную гримасу.

- Почему? Разве я сделал что-нибудь дурное? - притворяясь сбитым с толку, спросил он.

"Тебе лучше знать", подумал Юлиус. За несколько последних лет он привык считать Килларо лицемером, который разыгрывает одержимость ради тех немалых выгод, которые приносила эта роль. Но иногда у Юлиуса все-таки мелькала мысль - а что, если Килларо в самом деле думает именно то, что говорит?.. Хорн не считал себя особо впечатлительным, но от таких предположений его всегда пробирал озноб.

Своим сторонникам Килларо говорил, что до приезда в Адель он служил в Доме милосердия в Бейн-Арилле и помогал выхаживать больных, но мессер Ирем позаботился о том, чтобы его настоящая биография выплыла на свет, и следует признать, что эта биография была довольно-таки жалкой. Рован начинал, как и десятки его сверстников - сначала ученический контракт, потом звание подмастерья. А вот дальше пошло хуже. Будущий лидер "Братства Истины" работал спустя рукава, и его мастер выставил его за дверь. Он поступил в другую мастерскую, но и новый патрон был им не слишком-то доволен. Осознание того, что в мастерской его не уважают, вероятно, сильно грызло его самолюбие, так как свободное время Рован начал проводить в одном из тех трактиров, где по вечерам собирались местные любители люцера. Правда, называть "люцером" то, что содержатели подобных заведений сыпали в жаровни, было бы большим преувеличением - на щепоть аварского дурмана там приходилась целая горсть других трав и просто мусора. Но эта смесь способна была вызывать галлюцинации и затуманивать сознание, а большего ценителям этой отравы и не требовалось. Заплатив хозяину, они плотным кружком сидели возле маленькой жаровни и вдыхали дым, а потом спали прямо на полу. За постоянные прогулы и за то, что он все время спал с открытыми глазами, Рована Килларо вышибли из мастерской, но он еще по меньшей мере восемь месяцев таскался по трактирам и вдыхал люцер. За это время он распродал все, что у него осталось от родителей. Во всяком случае, когда он оказался в Доме милосердия - отнюдь не как помощник Белых братьев, а как человек, нуждавшийся в их попечении - у Рована Килларо не осталось никакого личного имущества, кроме рубашки и штанов.

У Белых братьев Рован провел почти год. Должно быть, они слишком много говорили с ним о вере, потому что из их Дома Рован, никогда не проявлявший интереса к философии или религии, вышел, горя желанием служить Создателю, и быстро сколотил вокруг себя кружок сторонников. Юлиус Хорн не сомневался в том, что именно последнее обстоятельство сыграло в судьбу Рована решающую роль и навсегда определило его новую стезю.

Килларо был из тех, кто постоянно и ревниво требует от окружающих внимания и уважения. Еще не сделав ровным счетом ничего, чтобы завоевать признание, люди такого типа уже ждут, чтобы все остальные, затаив дыхание, внимали каждому их слову и мгновенно признавали их главенство над собой. Разумеется, реальность в большинстве случаев не отвечает их желаниям и заставляет их испытывать мучительное раздражение. Юлиус Хорн подозревал, что та исступленная ненависть, которую в Килларо вызывал дан-Энрикс, объяснялась вовсе не "кощунством" книги Отта - просто Ровану была невыносима сама мысль, что другой человек может приковывать к себе столько внимания и занимать в сердцах своих сторонников такое положение, как Меченый. Положим, Юлиуса это тоже раздражало, но по совсем другой причине - он-то знал истинную цену Криксу, и вдобавок его всегда огорчала человеческая склонность отыскать себе героя, наделить его всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами, и, обмирая от восторга, преклониться перед ним, чтобы потом, поняв свою ошибку, с дикой яростью втоптать вчерашнего кумира в грязь. Тогда как Рован - Хорн не сомневался в этом не минуты - страстно жаждал быть таким кумиром и бесился, главным образом, от зависти.

До появления книги Отта Рован, как было доподлинно известно, посвящал большую часть своих публичных выступлений выпадам против женщин, отрицающих волю Создателя, который предназначил их для материнства и заботы о семье. Килларо слушали охотно - многие в Бейн-Арилле считали оскорбительным, что Галатея Ресс с Лейдой Гефэйр, действуя в полном согласии и оказывая друг другу постоянную поддержку, осуществляют реальную власть в Бейн-Арилле и Гверре и диктуют свою волю магнусу и герцогу. Килларо, как любому неудачнику, чужой успех всегда казался оскорбительным, а то, что в данном случае влияние и власть достались женщинам, еще сильнее било по его мужскому самолюбию. Не приходилось сомневаться, что до появления Килларо очень многие ругательски ругали "двух проклятых баб" в пивных, но Рован оказался первым, кто додумался, что, если избегать имен и списывать свое негодование на благочестие, то можно беспрепятственно высказывать свои идеи на базарах и не площадях. Немалую роль в успехе Килларо играла и его способность воспламеняться от собственных слов и накалять свою аудиторию. Но все же эта ситуация так и осталась бы проблемой городских чиновников в Бейн-Арилле, если бы в тот момент не вышла книга Кэлрина, и Рован, уязвленный славословиями в адрес Меченого, не сделал его основной мишенью для своих нападок. Это тут же сделало его самым известным человеком в городе. Вчерашнего мастерового лично принял магнус Лорио Бонаветури, который выразил свое удовольствие по поводу того, что в городе еще остались истинные унитарии. Именно после этой встречи Рован вместе с дюжиной сторонников отправился в Адель, и там, на месте, стал сколачивать вокруг себя основу лиги, которая вскоре стала называться "Братством Истины". Не приходилось сомневаться в том, что деньги на подобную затею Ровану дал магнус, постоянно озабоченный идеями о том, как бы прибрать к рукам столичных унитариев.

- Я не намерен обсуждать, делаете ли вы лично что-нибудь дурное, - сказал Юлиус, нетерпеливо барабаня пальцами по гладкой полированной столешнице.

В городе было слишком неспокойно. Кое-кто до сих пор ходил пьяный от восторга и считал, что вместе с Меченым в Адель должен прийти Золотой век. Часть унитариев, еще вчера плевавшихся на книгу Отта, теперь уверовала в то, что Крикс - посланник самого Создателя, а другая часть кипела от негодования на "ренегатов" и мечтала доказать единоверцам, что они жестоко заблуждаются. Кроме того, в Адель стекалось много пришлых, потому что прошел слух, что все больные исцеляются, едва пройдя через ворота города. Серьезных беспорядков, к счастью, пока не было, но мелкие стычки происходили ежедневно, и Хорн чувствовал, что ни совет, ни городская стража не способны контролировать ситуацию. Килларо становился неудобен, как горящий уголь в стоге сена.

Когда Юлиус попытался побеседовать о напряженной обстановке в городе с мессером Иремом, рыцарь прищурил свои светло-серые глаза, как будто собирался улыбнуться, но в последнюю минуту передумал. "Я три последних года слушал ваши заявления о том, что Орден превышает свои полномочия. Вы требовали, чтобы поддержанием порядка в городе занимались не мы, а ваш совет и главы городских цехов, поскольку эту привилегию вам даровал Валларикс. Приятно видеть, что вы наконец-то поняли, что поддержание порядка в городе - это не привилегия, а головная боль, - небрежно сказал он. - Надеюсь, вы не думаете, что теперь, когда вы снизошли до просьб о помощи, я все исправлю, как по волшебству?.." От этого разговора у Юлиуса остался неприятный осадок. Несколько последних лет совет боролся с Орденом и смог довольно сильно пошатнуть его позиции. Юлиус помнил, как он радовался каждому свидетельству того, что доминанты больше не имеют прежней власти в городе. Даже сейчас он не готов был упрекать себя за то, что разрушал построенную Иремом систему, потому что действовать иначе он не мог. Но в одном Ирем оказался прав - винить во всем аристократию и Орден оказалось куда проще, чем самим нести ответственность за ситуацию. А главное, попытка взять на себя пресловутую ответственность внезапно сблизила их с тем же Иремом - иначе с какой стати Юлиус сейчас пытался выставить Килларо из Адели?..

- В прошлом у вас часто возникали неприятности с законом, - сказал Хорн, глядя на Рована Килларо отработано-бесстрастным взглядом настоящего чиновника. - Надеюсь, вы осознаете, что остались на свободе исключительно благодаря поддержке городского капитула?.. Ну так вот - вы причиняете нам слишком много беспокойства. Я предупреждаю вас: если вы опять окажетесь замешаны в каком-нибудь конфликте между унитариями и элвиенистами, и Орден снова арестует вас, даже по самому надуманному обвинению, совет не станет вмешиваться в это дело. Помолчите! - сухо сказал он, заметив, что Килларо открыл рот. - Мы выручали вас четыре раза, после четырех арестов. Думаю, что этого довольно. Либо Ирем прав, и вы на самом деле подстрекатель, либо вы дурак, который постоянно наступает на одни и те же грабли, но в обоих случаях вы не заслуживаете того, чтобы мы каждый раз вытаскивали вас из неприятностей. Если вы собираетесь остаться в городе, то впредь рассчитывайте только на себя.

Килларо побледнел от злости. Почему-то это зрелище доставило Юлиусу удовольствие и подзадорило его рискнуть.

- Только не думайте, что ради вас Бонаветури станет ссориться с дан-Энриксами, - припечатал он. Судя по промелькнувшему во взгляде Рована смятению, пущенная наугад стрела попала точно в цель. И все же, когда Рован вышел, мимолетное злорадство Хорна уступило место смутным угрызениям. Странное дело, принимаешь каждое отдельное решение, ничуть не сомневаясь в том, что поступаешь правильно, а под конец нередко возникает ощущение, что выпачкался в чем-то липком и вонючем. Глава капитула всегда относился к Ровану Килларо с ледяным презрением, но в борьбе с Орденом поддерживать Килларо было целесообразно. А теперь выходило, что они использовали Рована и его Братство, как оружие против аристократии и Ордена, а под конец, когда Килларо стал помехой, просто избавились от него. И еще неизвестно, что было постыднее - измена бывшему союзнику или сам факт подобного союза. Ведь не зря же говорят, "скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты"...

Одолеваемый этими мыслями, Юлиус тяжело, с усилием поднялся на ноги и подошел к окну. Он собирался просто посмотреть на город и отвлечься от своих малоприятных размышлений, но его внимание внезапно привлекли два человека, разговаривавшие на крыльце ратуши. Одним из них был только что покинувший его Килларо, а вторым - советник Римкин. Они говорили слишком тихо, чтобы разобрать отдельные слова, но поза Римкина, положившего ладонь на плечо Килларо, свидетельствовала, что он успокаивает собеседника и обещает ему помощь и защиту. Глава капитула закусил губу, бессильно злясь при мысли, что его усилия пошли насмарку, и что Римкин ни за то не пожалеет о содеянном, сколько бы Юлиус его не попрекал.

Последнее бесило Хорна даже больше, чем все остальное. Эйвард Римкин был не хуже его самого осведомлен о том, что представляют из себя Килларо и его приятели. И, уж конечно, Римкин был достаточно умен, чтобы осознавать, что любая стычка унитариев с элвиенистами сейчас способна перерасти в крупные беспорядки, которые захлестнут весь город. Но, похоже, это не пугало Эйварда и не побуждало его призадуматься. Иногда Юлиус не мог отделаться от мысли, что советник Римкин с радостью спалил бы всю Адель, если бы только был уверен в том, что Крикс и Ирем обязательно окажутся в числе погибших.

* * *

Дом, где его дожидался белоглазый, охраняли ненавязчиво, но тщательно. Шасс успел заметить четырех охранников, но был уверен в том, что их, по крайней мере, втрое больше. С точки зрения самого Шасса, было бы намного проще встретиться в Адели - поездки в Мирный отнимали слишком много времени, - но приходилось выполнять желания заказчика. Поднявшись на второй этаж, он постучал в обшарпанную дверь и подождал, пока его не пригласят войти.

В комнате было холодно - рассохшиеся ставни были приоткрыты, пропуская в комнату потоки ледяного воздуха, а пыльный пол, нетопленый камин и паутина на каминной полке довершали ощущение заброшенности. Комната выглядела просторной, но пустой - вся ее обстановка состояла из стоявшего прямо напротив двери кресла. Сидевший в кресле человек кутался в плащ из черных соболей, так что не должен был страдать от холода, но его смуглое, бескровно-бледное лицо казалось неживым, как лицо трупа. Когда Шасс смотрел в эти льдисто-голубые глаза, казавшиеся еще светлее из-за набрякших век и черных от бессонницы подглазий, ему всякий раз казалось, что заказчик смотрит на него из темного колодца.

Впервые Шасс увидел этого человека на внутреннем дворе Айн-Рэма. Сам Владыка Ар-Шиннор, перед которым ньоты простирались ниц, чтобы поцеловать носок его расшитой жемчугом туфли, показывал своему гостю Цитадель, что позволяло считать незнакомца птицей исключительно высокого полета. Шасс, который к своим тридцати пяти годам сменил одежду рядового Призрака на алый балахон наставника, следил за тем, как мальчики десяти-одиннадцати лет тренировались со змеей. На большом вращавшемся столе, похожем на гончарный круг, стояло несколько высоких глиняных кувшинов, в один из которых положили серую песчаную змею. Затем стол раскручивали так, что даже человек, который положил змею в кувшин, уже не мог сказать, где именно она находится. Будущий Призрак подходил к столу, прислушивался к своим ощущениям и опускал руку в кувшин. Песчаная змея довольно ядовитая, однако от ее укуса редко умирали. Рану вычищали, прижигали, пострадавший три-четыре дня отлеживался в лазарете, после чего возвращался в строй. Те, кто ошибался слишком часто, рано или поздно признавались непригодными для обучения и исчезали - так же тихо и бесследно, как и те, кто нарушал предписанные правила и же получал слишком серьезное увечье. Среди учеников Айн-Рэма бытовало убеждение, что можно обмануть наставников, если не колебаться слишком долго, но и не совать руку в первый же попавшийся кувшин, что могло быть расценено, как жест отчаяния и надежда на удачу. Те, кто обучался вместе с Шассом, тоже пускались на различные уловки, чтобы уберечься от беды - но, как бы убедительно они не исполняли свою роль, Шасс всегда мог сказать, кто из них просто притворяется, а кто на самом деле знает, где находится змея.

Сам он не ошибался никогда.

Носилки, в которых сидели Ар-Шинор и его гость, остановились посреди двора. Прозрачные, как лед, глаза сидевшего возле Владыки человека на секунду задержались на лице очередного мальчика, который только что по самое плечо засунул руку в горлышко кувшина, вытащил оттуда серый камешек, служивший доказательством того, что он действительно достал до дна, и, не изменившись в лице, вернулся в строй.

- Так тренируют Внутреннее зрение, - сказал Владыка, наклонившись к гостю, словно по-другому тот бы его не услышал.

- Любопытная система, - равнодушно согласился белоглазый. По-аварски он говорил очень чисто - редкость для легелионира, каким он, без сомнения, являлся. - Но причем здесь Внутреннее зрение?.. Простой математический расчет подсказывает мне, что у ваших учеников семь шансов из восьми на то, что выбранный кувшин окажется пустым. Готов поспорить, эти мелкие паршивцы просто притворяются, что знают, где находится змея, а сами полагаются на случай.

Ар-Шиннор усмехнулся.

- Разумеется... Этим мальчишкам пока далеко до настоящих Призраков. Вам стоит посмотреть, на что способен человек, прошедший обучение, - Владыка показал на Шасса и дважды хлопнул в ладоши, вызывая слуг. - На этот раз мы сделаем наоборот - змей будет семь, а пустой кувшин - только один.

Змей принесли и разложили по кувшинам. Пока за его спиной раскручивали стол, Шасс смотрел на Ар-Шиннора с его гостем и успел заметить, как во взгляде белоглазого вспыхнули искры интереса.

- Этот человек не с Авариса, верно?.. - спросил он, оценивающе разглядывая Шасса. - С виду он легко сошел бы за легелионира.

Владыка Ар-Шиннор зевнул, прикрыв ладонью рот.

- Вполне возможно... Половина будущих Призраков попадает в Айн-Рэм с торгов на Филисе и на Томейне. В Цитадели обучают всех. Что толку в Призраках, если они не смогут оставаться незаметными?.. Так что у нас есть и такийцы, и имперцы, и южане. - Ар-Шиннор впервые удостоил Шасса взглядом и нетерпеливо дернул подбородком. Шасс направился к столу. Он обошел его вокруг, ведя рукой над горлышком кувшинов, точно так же, как он делал в прошлом, когда был не старше своих нынешних учеников. Над первым из кувшинов он почувствовал тревожный холодок. Змея. Второй кувшин. Опять змея. Третий, четвертый, пятый... Дойдя до шестого, Шасс не ощутил ничего необычного, и хладнокровно вытащил оттуда камень. Оглянувшись, Шасс увидел, что тонкие губы гостя приоткрылись, выражение брезгливой скуки, с которой он наблюдал за тренировкой мальчиков, исчезло без следа, а его матово-смуглое, бескровное лицо едва заметно разрумянилось. Для себя Шасс определил, что гость Владыки увлечен рискованным спектаклем, но одновременно несколько разочарован тем, что все закончилось благополучно - то есть, в понимании людей такого типа, "скучно".

- Еще раз?.. - вкрадчиво предложил Ар-Шиннор.

Гость коротко кивнул. Стол раскрутили снова, и, конечно, Шасс легко определил пустой кувшин. Потом носилки Ар-Шиннора удалились, слуги поместили лишних змей обратно в предназначенный для них плетеный короб, и тренировка во дворе продолжилась своим чередом.

Этой же ночью Шасс узнал, что получил очередной заказ, и вскоре уже выехал в Адель.

Прикончить Отта оказалось очень просто, даже несмотря на то, что для правдоподобия пришлось использовать мясницкий нож. Одно движение рукой - и дело было сделано. Переполох, как и всегда в подобных случаях, начался не сразу, и у Шасса оставалось время, равное примерно четырем ударам сердца, чтобы оказаться в нескольких шагах от своей жертвы, проскользнуть за спины ничего не понимающих мастеровых и обронить свой нож.

Выбраться из толпы, не привлекая к себе ничьего внимания, тоже было совсем не трудно. Шасс проделывал нечто подобное десятки раз и знал, что в тот момент, когда случается что-нибудь экстраординарное, вроде внезапного убийства, толпу всегда охватывает лихорадочное возбуждение, которое лишает даже самых сдержанных людей обычной наблюдательности. И если изредка среди свидетелей убийства все-таки окажется представитель того редкого типа людей, которые в опасные моменты сохраняют ясность мысли, то царящий вокруг хаос все равно сведет это достоинство на нет. Призракам приписывалось множество почти сверхчеловеческих способностей, но мало кто догадывался, что их основное преимущество - помимо обостренной интуиции - состоит в том, что человек, прошедший обучение в Айн-Рэме, никогда не теряет хладнокровия. Шасс выбрался из толпы и спокойно, не быстро и не медленно, пересек ту часть площади, которая отделяла памятник Энриксу из Леда от стоявшего на углу улицы трактира "Черный дрозд". Этот момент был для него гораздо более опасен, чем само убийство. Но, пока он преодолевал это пространство в двести - или около того - шагов, где его было видно, будто на ладони, и любой из орденских гвардейцев мог его заметить и задать себе вопрос, почему этот человек, в отличие от остальных, не проявляет никакого интереса к только что произошедшему убийству, сердце Шасса билось так же ровно, как всегда. Свернув на ближайшую улицу, он сделал крюк, обогнув площадь по большой дуге, и через четверть часа вышел к памятнику Энрикса из Леда с противоположной стороны, спокойно присоединившись к группе городских зевак, которые глазели на лежащее за оцеплением тело и блестевшие от крови камни и вполголоса судачили о преступлении, держась на благоразумном отдалении от хмурых, взвинченных гвардейцев.

Как и следовало ожидать, убийство Кэлрина приписывали Ровану Килларо. Версии собравшихся разнились - кто-то говорил, что люди Ирема арестовали восемь "истинников", не считая самого Килларо, кто-то - что арестовали десять человек. Упомянули про подругу Отта. "Она, бедная, еще не знает, что произошло!". Кто-то сказал, что пойдет в Черный дрозд, разыщет "менестрельшу", и расскажет ей о том, как "истинники" закололи Отта. Сочувствие, с которым эти люди поминали Эстри, придало мыслям Призрака новое направление. Если, против всяких чаяний, убийство Отта не сработает, и обозленные элвиенисты не решат покончить с Братством раз и навсегда, надо будет заняться этой девушкой. На памяти Шасса это был первый случай, когда заказчика гораздо больше интересовало не само убийство,то есть не физическое устранение намеченного человека, а его последствия, и Шасса привлекала новизна и необычность поставленной перед ним задачи.

Как и следовало ожидать, вскоре на место преступления явился коадъютор в сопровождении двоих мужчин - высокого смуглого энонийца и холеного мужчины средних лет, без конца теребившего свою остроконечную бородку. Гвардейцы оттеснили любопытных горожан к самому краю площади, но это не мешало Шассу пристально следить за всем, что происходит внутри оцепления. Когда из "Черного дрозда" явилась Эстри, он подумал, что, пожалуй, убивать девчонку ему не придется. По лицу Эстри было видно, что она охотно растерзала бы Килларо и его товарищей собственноручно. Шасс нечасто видел на чьем-то лице такую же исступленную ненависть, и понимал, что рассуждения о соблюдении законности подругу Отта не удержат. Это было как раз то, что нужно. Помнится, он даже улыбнулся - что бы ни сказал сэр Ирем, эта девушка приложит все усилия, чтобы расшевелить элвиенистов и покончить с Братством раз и навсегда.

Шасс считал себя на редкость хладнокровным человеком - но все же не мог без разъедающей досады вспоминать о том, что произошло дальше. Как нелепо он, должно быть, выглядел, когда, застыв, как столб, таращился на Отта, на живого Отта, которого он убил двадцать минут назад!.. А потом сидевший рядом с Оттом энониец поднял голову, обводя площадь взглядом неожиданно пронзительных зеленоватых глаз, и Шасс бесшумно отступил, смешавшись с постоянно прибывающей толпой зевак. Инстинкт, который безошибочно подсказывал ему, в каком кувшине прячется змея и в какой коридор ни в коем случае нельзя сворачивать во время испытаний в лабиринте, прямо-таки кричал, что нужно убираться, не теряя ни минуты.

После этого заказчик в первый раз назначил Шассу встречу в Мирном. Это тоже было ново - ни один из Призраков никогда не встречался с заказчиком лицом к лицу, без участия посредников. Но по сравнению с воскресшей жертвой покушения такая встреча уже не казалась чем-то необычным.

Тогда Шасс увидел белоглазого второй раз в жизни. С их первой встречи прошла всего пара месяцев, но во внешности заказчика произошли разительные перемены - он выглядел так, как будто бы все это время мучился бессонницей, а его блеклые глаза сверкали лихорадочным огнем. Не тратя слов на долгие вступления, заказчик объявил, что Шасс должен немедленно покончить с Меченым. Казалось, белоглазый прямо-таки вне себя от ярости - поэтому Шасс не стал обсуждать с ним все препятствия, тут же пришедшие ему на ум, а сказал только, что ему потребуется время. И, услышав лихорадочное "Сколько?", тяжело вздохнул, еще раз убедившись в том, что его собеседник не в себе.

Считалось, будто Призраки способны проникать в любое помещение, как бы тщательно оно ни охранялось, но на самом деле каждая такая вылазка требовала долгой подготовки и - что самое обидное - из-за любой случайности могла закончиться провалом. Легче всего было бы убить дан-Энрикса тогда, когда он будет находился в городе. Охрана из десятка орденских гвардейцев, с недавних пор сопровождающих дан-Энрикса везде, куда бы он ни шел, серьезно осложняла дело, но найти какой-то способ обойти охрану было все же проще, чем пытаться самому проникнуть во дворец.

Но больше всего Шасса беспокоил сам дан-Энрикс. Шасс не чувствовал подобной неуверенности с того дня, как ему было лет тринадцать, и его, вместе с другими проходившими обучение в Айн-Рэме новобранцами, среди ночи вытащили из постели и, не дав опомниться, загнали в находившийся в подвалах цитадели лабиринт. За следующие четыре года ежемесячные испытания в лабиринте стали для него такой же привычной частью жизни, как побои или изнурительные тренировки, но тот, первый раз, запомнился ему на всю оставшуюся жизнь. В последние недели ему иногда казалось, что он снова оказался в этом лабиринте - вокруг только мрак и холод, босые ноги ноют от стояния на ледяном полу, а он все никак не может выбрать нужный коридор, и его лучшая в Айн-Рэме интуиция, из-за которой его ненавидели менее одаренные ученики, впервые в жизни не способна выручить и подсказать хорошее решение - все его чувства сводятся к тому, что в этот раз, куда бы он не двинулся, его не ожидает ничего хорошего.

Заказчик встретил Призрака неласково.

- Когда? - отрывисто осведомился он. Судя по интонации, с которой он произнес это единственное слово, Меченый и впрямь сидел у белоглазого в печенках. Шасс с трудом сдержался, чтобы не поморщиться. Каждый раз, когда очередной заказчик ставил перед ним по-настоящему нетривиальную и сложную задачу, он давал себе возможность тщательно, неспешно изучить намеченную жертву. Собственно, именно поэтому ему и удалось дожить до тридцати пяти - немыслимое для Айн-Рэма долгожительство. В принципе, Шасс давно уже привык к тому, что люди, не имеющие никакого представления о том, как делаются подобные дела, и привыкшие только покрикивать и требовать немедленного результата, давят на посредника и угрожают разорвать контракт - со всеми вытекающими в таких случаях последствиями. На подобные угрозы Шассу было абсолютно наплевать, но злобное презрение во взгляде белоглазого ранило его гордость - он никак не мог отделаться от ощущения, что этот человек каким-то непонятным образом видит его насквозь и чувствует, что он колеблется.

- Мне нужно время, - сухо сказал Призрак. - У дан-Энрикса прекрасная охрана. Каждый раз, как он выходит в город, его окружает дюжина гвардейцев. У меня всего одна попытка, так что нужно действовать наверняка. Кроме того, дан-Энрикс - очень сильный маг, а значит, он наверняка почувствует опасность раньше, чем окажется в пределах досягаемости.

Лицо белоглазого набухло, словно грозовая туча.

- Меченый не маг, - проскрежетал он глухо. - У него нет не капли Дара. Ты болтаешь, будто наблюдал за ним весь этот месяц - неужели тебе не хватило времени, чтобы заметить у него на лбу огромное клеймо? Или ты слишком глуп, чтобы спросить себя, как человек, который может загодя почувствовать опасность, получил такое украшение?..

Шасс промолчал, поскольку в словах собеседника, пожалуй, был определенный смысл. Белоглазый выразительно скривился.

- Ар-Шиннор утверждал, что ты - один из лучших в Цитадели. Каковы же тогда остальные?.. Я устал от отговорок. Ты должен покончить с ним к концу недели.

Говорить больше было не о чем. Шасс поклонился и ушел, а вечером того же дня, закрывшись на засов в своей каморке в "Черном шершне", разжевал несколько зерен спрятанного в поясе люцера. Большая часть Призраков хватались за люцер по поводу и без, и к двадцати годам уже не отличали настоящий мир от вызванных дурманом радужных видений. Шасс, напротив, прибегал к этому средству только в самых крайних случаях, когда был ранен или вынужден был оставаться на ногах много ночей подряд. Но сейчас в его распоряжении было всего пять дней, и времени на обстоятельные и неторопливые раздумья больше не было. Необходимо было как-то подстегнуть свой ум.

Шасс плотно закрыл ставни и зажег огарок восковой свечи, которую хозяин выдал постояльцу, чтобы тот не расшиб себе лоб на лестнице. По правде говоря, Шасс мог пройти по всей гостинице с закрытыми глазами, и не разу не наткнулся бы на стену или балку, выступавшую из потолка, но жалкую свечу он принял с благодарностью. Размышляя над какой-нибудь проблемой, Шасс любил смотреть на пламя. Это помогало ему сосредоточиться.

Под действием люцера маленький блестящий огонек казался ослепительным, как зарево пожара. Призрак в который уже раз перебирал места, в которых Меченый бывал за этот месяц - укрепления на Северной стене, Дом милосердия, Книгохранилище, Лакон... - и напряженно размышлял, как сделать так, чтобы дан-Энрикс оказался без охраны, и его внимание было поглощено чем-то другим.

Идея осенила Шасса в тот момент, когда от маленькой свечи осталась только лужица желтого воска, а плавающий в ней фитиль последний раз блеснул из темноты крошечной алой точкой, выпустил чахлую струйку дыма и потух.

* * *

На столе перед дан-Энриксом лежал теплый, только что испеченный хлеб, зажаренный до золотистой корочки цыпленок и нафаршированные чесноком и пряностями колбаски, но дан-Энрикс едва притронулся к своему ужину. Он медленно прихлебывал вино, глядя на пляшущие в камине языки огня, и чувствовал, как по телу растекается приятное тепло. За дверью раздались шаги, негромко лязгнуло оружие, и чей-то голос приглушенно произнес пароль. Гвардейцы Ирема сменялись ровно в полночь.

Меченый расслабленно откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

Большая белая луна светила в маленькое тусклое оконце, как будто бы пыталась побыстрее выманить его на улицу, но сытому и разморившемуся Льюберту хотелось еще немного посидеть в тепле.

Улучив момент, когда хозяева будут смотреть в другую сторону, он потихоньку взял последний кусок мяса и быстрым вороватым жестом опустил его под стол. Зубы у Молчаливого были такими, что он без особого труда перегрызал говяжьи мослы, но вот угощение он всегда брал очень аккуратно - не выдергивал из рук, как жадная дворняга, и не норовил облизать тебе руку до локтя, как избалованные псы, которые когда-то жили в дома лорда Бейнора, а принимал любую пищу вежливо и деликатно, не касаясь пальцев. Вот и сейчас кусок крольчатины исчез, как будто бы по волшебству. Льюберт смущенно улыбнулся, встретив недоумевающий взгляд Юлиана Лэра, и слегка пожал плечами, извиняясь за свое ребячливое поведение. Конечно, Молчаливому и так досталась целая тарелка потрохов, но за те годы, которые они провели вдвоем, Льюберт привык делиться с другом всем, что он ел сам. Льюсу казалось, что для Молчаливого этот ежевечерний ритуал значил не меньше, чем для него самого. Во всяком случае, когда охота и рыбалка одинаково не ладились, и Льюс совал под стол кусочки хлеба, смазанные маслом, или вообще кусок вареного яйца, Молчаливый тяжело вздыхал, но ел, даже если за время их блужданий по лесу успевал придушить и съесть достаточно полевок.

С другой стороны, Юлиан Лэр, по воле случая и Крикса оказавшийся его проводником, не имеет к этому никакого отношения и вправе недоумевать, с чего он должен делить еду не только с Льюбертом, но и с его собакой. К счастью, Юлиана больше интересовало продолжение их путешествия. Он предоставил Льюсу скармливать остатки ужина своему псу, а сам вернулся к прерванному разговору.

- Говорите, до парома два часа пути?..

- Да на что вам туда ехать на ночь глядя? Все равно в такое время вас никто не повезет, - сказал хозяин, заразительно зевнув. - Хотите - оставайтесь на ночлег. Устроим вас в амбаре. Там тепло.

- Оставь людей в покое. Едут - значит, надо. Лучше вымой сковородку, - осадила его жена, качающая на колене спящего ребенка.

- Спасибо за предложение, но мы все же поедем, - усмехнулся Юлиан.

- Дорогу разберете?

- Там светло. Луна сегодня полная, и облаков почти не видно, - отозвался Лэр. И неожиданно выкинул штуку - вставая на ноги, призывно свистнул Молчаливому. Пес поднял уши и недоуменно посмотрел на Льюберта, как будто бы хотел спросить - твой друг сошел с ума или действительно считает, что я побегу на свист?.. Дарнторн пожал плечами. Молчаливый фыркнул, выбрался из-под стола и соизволил сделать два шажка к двери - достаточно, чтобы не оскорбить попутчика с его внезапным дружелюбием, но и не уронить свое достоинство.

- ...Тебе нужно хоть чуть-чуть поспать, - голос мессера Ирема вернул дан-Энрикса к реальности. - Нельзя все ночи напролет просиживать перед камином. Днем, когда мы ехали от Разделительной стены, мне показалось, что ты сейчас свалишься с седла.

Меченый улыбнулся. Мало того, что Ирем приставил к нему охрану и следит за каждым его шагом, он, по-видимому, думает, что Эвеллиру нужна нянька - вот, даже не поленился заглянуть к нему после ежевечернего доклада Их Величествам, чтобы напомнить Меченому, что пора ложиться спать.

- Помнишь, ты рассказывал, что вы с Вальдером не могли понять, откуда Светлый узнает о том, что происходит на другом конце страны?.. - спросил он, пропустив замечание мессера Ирема мимо ушей.

- И что?

- Дарнторн и Юлиан сидят в крестьянском доме. Хозяин уговаривает их остаться на ночлег, но они собираются продолжить свое путешествие. Рядом с Льюбертом была большая серая собака, он втихаря кормил ее кусками мяса со своей тарелки.

Коадъютор несколько секунд обдумывал его слова.

- И часто у тебя случаются подобные видения? - поинтересовался он.

- С тех пор, как я вернулся в город и спас Кэлрина - довольно часто, - кивнул Крикс.

Во взгляде Ирема зажегся интерес.

- А Олварга? Ты можешь видеть Олварга?

- Не думаю, - помедлив, отозвался Меченый. - Эти видения похожи на обычный сон - ты никогда не знаешь, что увидишь в следующий раз. Но, с другой стороны, однажды я просил у Тайной магии ответа на один вопрос... о Наине Воителе... и получил его. Так что, возможно, если бы я очень захотел увидеть Олварга, то у меня бы получилось. Я не знаю.

- Ты что, ни разу не пытался это сделать? - изумился Ирем. - Почему?.. Если ты сможешь наблюдать за Олваргом, мы всегда будем в курсе его планов и не дадим застать себя врасплох.

Крикс неопределенно повел плечом, жалея, что ввязался этот разговор. Он слабо представлял, как объяснить рациональному и трезвомыслящему каларийцу беспричинное, но вместе с тем отчетливое отторжение, которое в нем вызывала эта мысль. А Ирем выглядел, как человек, не понимающий, о чем тут можно размышлять.

- Насколько мне известно, Светлый никогда не пробовал следить за Олваргом с помощью магии, - заметил Крикс в конце концов.

Судя по взгляду коадъютора, у Ирема на языке вертелся подходящий контраргумент, но в самую последнюю секунду рыцарь передумал спорить и предпринял неожиданный маневр - наклонившись к его креслу, он заглянул бывшему ученику в глаза:

- Но ты же видишь, мы напрасно распыляем наши силы, оттого что нам приходится бороться с призрачной опасностью и ждать беды сразу со всех сторон, - проникновенно сказал он. - Не думаю, что Князь когда-нибудь оказывался в таком сложном положении. Пожалуйста, дан-Энрикс. Я прошу тебя.

- Ну ладно, ладно, я попробую, - растерянно ответил Меченый, желая побыстрее положить конец неловкой ситуации. В исполнении мессера Ирема "пожалуйста" всегда имело смысл ничего не значащей любезности - "пожалуйста, возьми коня" или "пожалуйста, подай солонку". Крикс вдруг подумал, что ему еще не приходилось слышать, чтобы его бывший сюзерен просил о чем-нибудь по-настоящему. Жизнь приучила Крикса к постоянным спорам с каларийцем, но сейчас он чувствовал себя обезоруженным. В конце концов, сэр Ирем впутался в борьбу двух Изначальных Сил отнюдь не для себя - самому Ирему на эту метафизику всегда было плевать с высокой колокольни...

Когда Крикс ответил "да", на лице каларийца появилось выражение такого облегчения, как будто бы с плеч Ирема свалилась целая гора.

- Тебя оставить одного? - осведомился он своим обычным тоном.

- Не обязательно. Просто не отвлекай меня.

Ирем послушно замолчал, а Меченый перевел взгляд на пляшущие на каминной полке тени. Присутствие в гостиной коадъютора его не отвлекало - за последние недели Меченый ни на минуту не оставался без охраны, и давно привык не обращать внимания на то, что рядом постоянно находился кто-то посторонний. Куда тяжелее было вынудить себя сосредоточиться на Олварге. При одной мысли о том, чтобы по доброй воле протянуть магическую связь между собой и Олваргом, к горлу подкатывала тошнота. Но нужно попытаться сделать то, о чем просил сэр Ирем, даже если самого дан-Энрикса с души воротит от такой идеи...

На сей раз ему пришлось смотреть в огонь так долго, что у него начало рябить в глазах. Тайная магия не торопилась откликаться на его призыв. Устав стоять, лорд Ирем потихоньку сбросил плащ и сел, а Меченый все еще продолжал смотреть в огонь, во всех деталях вспоминая свой последний разговор с Интариксом, и чувствуя себя, как человек, который бьется о глухую стену. "Еще несколько минут - и я увижу саламандру" - с мрачным юмором подумал он.

Мэтр Викар как-то сказал ему, что кровное родство - могучее подспорье в магии. Олварг был братом его матери... Нравится им это или нет, но в них течет одна и та же кровь - кровь Наина Воителя.

Именем Наорикса и одиннадцати поколений королей, он, Эвеллир, желает знать, чем сейчас занят его враг.

Небо над Руденбруком было совершенно белым - таким белым, что от его вида неприятно резало глаза. В холодном воздухе кружились мелкие снежинки. Олварг стоял наверху Кошачьей башни, где еще недавно развевалось знамя Истинного короля, смотрел на копошащихся внизу людей, и не мог отделаться от чувства нереальности происходящего. И эти маленькие человечки далеко внизу, и жирный черный дым, валивший от горевших за рекой домов, и редкие, колючие снежинки - все это существовало где-то в другом мире, к которому он уже не принадлежал. Олваргу вдруг почудилось, что, если он закричит, то ни один из тех людей внизу не обернется, потому что не услышит его голоса. Все они были там, а он был здесь - один во всей Вселенной, загнанный в ловушку, из которой не существовало выхода. В отдельные моменты он казался себе нереальнее, чем сон, приснившийся во сне.

Порыв холодного, пронзительного ветра вырвал Интарикса из охватившего его оцепенения. Спустившись вниз на один лестничный пролет, он знаком приказал охране открыть комнату, в которой содержали Истинного короля.

Главарь мятежников был очень бледен. Всю его одежду составляла нижняя рубашка и короткие холщовые штаны, но Олварг знал, что пленник дрожал не столько от холода, сколько от предчувствия того, что его ждет. Он ощущал идущий от мальчишки страх. Ничего серьезного с пленником ещё не делали - пока что за плечами Истинного короля была одна-единственная ночь в холодной камере, но в глубине зеленых глаз уже успело появиться хорошо знакомое Интариксу затравленное выражение. Так смотрят люди, понимающие, что впереди их не ожидает ничего хорошего, и что они не могут ни избежать, ни даже оттянуть того, что с ними сделают.

Правильно, мысленно одобрил Олварг. Привыкай к тому, что твоя жизнь и смерть больше не в твоей власти, потому что так оно и есть.

- Здравствуйте, ваше величество, - сказал Интарикс, опустившись на поспешно поданный гвардейцем табурет. - Вы, возможно, не поверите, но я давно мечтал о том, чтобы с вами поговорить.

- О чем нам говорить?.. - голос мальчишки звучал вызывающе. Играем благородного мятежника? Ну-ну.

- О вас, - любезно сказал Олварг. Не поворачивая головы, он приказал. - Оставьте нас. Я хочу побеседовать с его величеством наедине... Честно говоря, я вами восхищаюсь, - сказал он, как только дверь за стражником захлопнулась.

Ресницы парня изумленно дрогнули. Олварг давным-давно освоил этот прием - сбить с толку, ошарашить неожиданным, парадоксальным замечанием, добиться, чтобы разум собеседника не поспевал за поворотами беседы - тогда будет легче выбрать самые незащищенные места. Растерянный человек гораздо уязвимее, чем тот, кто знает, чего ждать.

- В какой момент вы поняли, что истинный наследник Тэрина - не вы, а Крикс?.. - как ни в чем ни бывало, спросил Олварг.

По тому, как расширились зрачки мальчишки, сразу стало ясно - выстрел попал в цель.

- Это ложь! - яростно выпалил мятежник. Олварг растянул губы в снисходительной улыбке.

- Ваше величество, нас же здесь только двое. Перед кем вы притворяетесь? Передо мной или перед самим собой?.. Как бы там ни было, это пустая трата времени. Я маг. Я чувствую, что вы не верите своим словам.

- Неправда, - повторил король, как заклинание.

- Ну конечно, правда. Вы же помните легенду. Истинный король вернется и спасет страну. Он и вернулся, но, по забавному стечению обстоятельств, на троне к этому моменту уже находились вы... Я только хотел бы знать, в какой момент вы это поняли - когда наместник доложил про "заговор", или все-таки раньше?..

Пленник молчал.

- Я в вас разочарован, - скривил губы Олварг. - Когда я узнал о том, как вы избавились от Меченого, я подумал - вот поступок человека, не страдающего от дурацких сантиментов. А оказывается, что вы - обыкновенный трус, который даже не решается признаться в том, что сделал. Чего доброго, еще окажется, что вы раскаиваетесь...

Глаза пленника сверкнули.

- В чем?! Они с Атрейном присягнули мне - а сами собирались подождать конца войны, а потом совершить переворот.

Олварг рассмеялся.

- Ну уж нет. Что бы ни говорил вам Уриенс, Криксу ужасно не хотелось становиться королем. Уверен, он был очень рад, что удалось перевалить эту ответственность на первые попавшиеся плечи. Королю пришлось бы умирать за Эсселвиль, а Меченый, в отличие от Истинного короля, мог просто-напросто сбежать в Адель... Готов поспорить, он прекрасно знал, что будет с теми, кто остался в Руденбруке. Просто ему было наплевать.

- У него не было другого выбора, - внезапно возразил король. - Я приказал доставить его к Каменным столбам и обещал казнить, если он попытается вернуться.

- Бросьте... Фраза про отсутствие другого выбора - последнее прибежище слюнтяев и тупиц. Он мог бы отказаться от участия в суде, мог добиваться встречи с вами, мог попробовать поднять мятеж, захватить власть и самому возглавить оборону Руденбрука... Но он предпочел не делать ничего и бросить Эсселвиль на произвол судьбы. Это и значит "сделать выбор".

"Да ведь он прекрасно понимает, что я здесь! - внезапно понял Крикс. - Он говорит все это не для Истинного короля, а для меня"

В какой момент Олварг почувствовал его присутствие? Во время разговора с пленником - или еще тогда, когда стоял на башне? Может быть, не будь дан-Энрикса, он не спустился бы сюда? Самому Олваргу это не нужно, ему уже ничего не нужно...

Меченого окатило ужасом, какой бывает, когда сон внезапно превращается в кошмар. После Кир-Рована он слишком ясно представлял себе эту манеру Олварга и знал, что дело не закончится на разговорах... Оставалась лишь одна надежда - может быть, лишившись шанса навредить дан-Энриксу, Олварг оставит Истинного короля в покое.

Меченый попытался выскользнуть в реальность, но внезапно обнаружил, что видение больше не подчинялось его воле. Пока он, не ожидая ничего дурного, наблюдал за мрачным представлением, устроенным Интариксом, чужая воля незаметно оплела его сознание густой и липкой паутиной. Он совсем забыл, что Олварг - очень сильный маг, а сила Темного Истока вполне может потягаться с Тайной магией.

Меченый приказал себе расслабиться, пытаясь отрешиться от сознания того, что он в ловушке. Меня здесь нет, подумал он со всей доступной ему убежденностью. Я очень далеко отсюда, в кресле у горящего камина...

"Не спеши, - чужая мысль пронзила его мозг, как ядовитое паучье жало. Будь у дан-Энрикса подобная возможность, он бы закричал. Фантомная, магическая боль внезапно оказалась ужасающе реальной - резкой и внезапной, как удар обычного ножа. Олварг смотрел в пустоту перед собой - смотрел осмысленно и зло, как будто в самом деле видел своего противника. - Разве тебе не хочется узнать, что будет с вашим королем?.."

Когда южанин стиснул подлокотники резного кресла и негромко, хрипло застонал, лорд Ирем приподнялся с места и тревожно заглянул дан-Энриксу в лицо, пытаясь угадать, что сейчас видит Меченый. Судя по страдальчески нахмуренным бровям и резкой складке возле губ, навряд ли это было что-нибудь хорошее...

Ирем окликнул Меченого и потряс его за плечи. Никакой реакции. Рыцарь потратил еще несколько секунд, пытаясь разбудить южанина, даже облил его водой из стоявшего на столе кувшина, но довольно скоро убедился в бесполезности подобных методов. Ирему стало страшно. Когда Меченый следил за Лэром и Дарнторном, он выглядел, как человек, который то ли слишком глубоко задумался, то ли уснул, но, в любом случае, достаточно было заговорить с дан-Энриксом, чтобы он сразу же пришел в себя - а сейчас разум Меченого, без сомнения, был очень далеко от этой комнаты.

Лорд Ирем бросился к дверям.

- Зови сюда Викара. Быстро!.. - рявкнул коадъютор на дежурного гвардейца. К счастью, маг по-прежнему приглядывал за подопечными дан-Энрикса и в связи с этим временно переселился во дворец. Гвардеец в самом деле обернулся быстро - на то, чтобы поднять ворлока с постели и привести его в комнату Крикса, ему потребовалось около пяти минут, но Ирему эти минуты показались вечностью. Меченый выглядел ужасно - его лицо побагровело, жилы вздулись, как у человека, который пытается поднять слишком большую тяжесть. Волосы и ресницы слиплись от воды, которую лорд Ирем вылил бывшему ученику на голову, стараясь привести его в себя. В остальном ничего не изменилось - как и раньше, Крикс отчаянно вцеплялся в подлокотники своего кресла, бормотал какие-то неразборчивые фразы, и попеременно то стонал, то яростно скрипел зубами.

- Что с ним такое? - спросил маг, быстро входя в гостиную дан-Энрикса.

- Он отправился следить за Олваргом.

Никаких дальнейших объяснений не потребовалось. Ворлок прошептал какое-то ругательство и положил ладонь дан-Энриксу на лоб.

- Я постараюсь вытащить его оттуда. Но у него непереносимость к магии... есть риск, что ему станет только хуже.

- Куда уж "хуже"?.. - не сдержался Ирем.

- Например, он может умереть от перенапряжения, - безжалостно ответил маг. - Как вы могли позволить ему рисковать собой?.. Вам следовало бы его остановить.

- Это была моя идея, - глухо сказал Ирем. Его собеседник выразительно поморщился.

- Великолепно... Сядьте. Вы мешаете сосредоточиться, когда вот так стоите над душой.

Лорд Ирем молча опустился в кресло, отстраненно наблюдая за манипуляциями мага и старательно отгоняя от себя мысли о том, что тот сказал про Крикса. Меченый не может умереть. Во всяком случае, сейчас точно не время думать о такой возможности.

Минуты текли ужасающе медлительно. Долгое время в комнате не было слышно ничего, кроме потрескивания огня в камине, а потом Меченый согнулся в кресле и закашлялся.

- Велите принести ведро, - не оборачиваясь, сказал маг.

- Принести что?..

- Ведро. Его сейчас стошнит.

Ирем поспешно встал и пошел звать слугу. Только вернувшись, он позволил себе посмотреть на Крикса. Теперь Меченый был бледен, взгляд налитых кровью глаз казался мутным, как у человека, который страдает от жестокого похмелья. Но он, вне всякого сомнения, пришел в себя. Ирем неслышно перевел дыхание.

- Так мне и надо, - пробормотал Крикс, согнувшись над ведром. Мужчины удивленно посмотрели на него, и Меченый, пытаясь отдышаться, пояснил - Тайная магия - не лошадь, чтобы гнать ее туда, куда тебе захочется...

Встретившись взглядом с Иремом, Крикс покачал головой.

- Я не увидел ничего полезного. Он с самого начала знал, что за ним наблюдают, и воспользовался этим в своих целях.

Заметив, что Викар намеревается задать дан-Энриксу вопрос, лорд Ирем дернул мага за рукав, надеясь, что тот догадается заткнуться, но Викар небрежно высвободил руку и спросил:

- Что именно вы видели?

Между бровей дан-Энрикса возникла резкая, страдальческая складка.

- Он пытал одного пленника.

- Я бы хотел, чтобы вы рассказали поподробнее, - негромко сказал маг.

Ирем метнул на ворлока испепеляющий взгляд, но тот выдержал его с редким самообладанием. "Я знаю, что я делаю, - читалось на его лице. - Вы свою роль уже сыграли, когда заварили эту кашу, так что теперь просто постарайтесь не мешать". Впрочем, последние слова наверняка принадлежали не Викару, а самому Ирему - деликатный ворлок выразился бы как-то иначе.

Крикс смотрел мимо Викара тусклым взглядом и молчал. Лорд Ирем сильно сомневался в том, что Меченый захочет говорить о том, что видел - если бы самому коадъютору пришлось смотреть на то, как Олварг мучает другого человека, он бы послал Викара с его просьбой о подробностях к Хегговой матери. Если бы ворлок не затеял этот разговор, лорд Ирем приказал бы слугам принести побольше белого ландорского и "Пурпурного сердца" и помог бы бывшему ученику напиться в дым, беседуя о чем угодно, кроме Олварга и его пленника.

Но, к его удивлению, спустя почти минуту давящей, тяжелой тишины Меченый нехотя заговорил:

- Когда я оказался там, Олварг стоял на башне...

Ирем озадаченно сморгнул. Неужто Меченый действительно собрался пересказывать увиденное?.. Ворлок посмотрел на коадьютора, а потом выразительно перевёл взгляд на дверь. Лорд Ирем понял, что маг хочет, чтобы их с дан-Энриксом оставили наедине. Коадъютор покривился, но все-таки подобрал валявшийся на кресле плащ и вышел в коридор.

Возможно, ворлок в самом деле знал, что делает.

XXXIV

Шасс наблюдал за Домом милосердия с крыши большого склада, расположенного по соседству с госпиталем. И старая каменная ограда, окружающая Дом, и большинство внутренних строений были не особенно высокими, так что с облюбованного Шассом места открывался замечательный обзор на все, что происходит в парке. Меченый в сопровождении своей охраны медленно прохаживался взад-вперед по узенькой тропинке, вьющейся между теплиц с лекарственными травами - должно быть, дожидался, когда к нему выйдет настоятельница. Не считая Крикса, в парке находилась только одна из сестер, которая, присев на корточки, старательно выкладывала вокруг небольшой цветочной клумбы ограду из камней. Призрак сперва не понял, зачем это нужно, но потом сообразил - сейчас, когда от высаженных сестрами цветов остались только неприглядные сухие палки, торчащие из-под слоя первого ноябрьского снега, гулявший по парку человек мог просто не заметить клумбу, растоптав останки розовых кустов.

Сестра Элена вышла из часовни, находившейся в глубине сада, и направилась к дан-Энриксу. Шасс наблюдал за ней, пока его внимание не привлекло какое-то движение на крыше госпиталя. Он обернулся и увидел, как чердачное окно открылось, и оттуда показалась чья-то голова. Призрак едва поверил собственным глазам, когда увидел, как высунувшийся из окна мальчишка перелезает через подоконник и карабкается вверх по мокрой, скользкой черепице. Одетый в серое сукно и шерсть, такие же, как у сестер из Дома милосердия, он казался совсем маленьким и щуплым - с виду ему можно было дать не больше лет семи-восьми. Мальчик замешкался, чтобы закрыть окно, а потом отпустил последнюю опору и пошел по коньку крыши, широко раскинув руки. Шасс прищурился. Маленькая фигурка на фоне бледного ноябрьского неба ужаснула бы кого угодно, но на самом деле шансы парня в большей степени зависели не от того, насколько хорошо он умеет держать равновесие, а от того, заметит ли он Призрака, укрывшегося на соседней крыше. Если мальчишка обернется, то придется от него избавиться.

Но мальчик не смотрел по сторонам. Огибая попадавшиеся на его пути препятствия в виде каминных труб, он продвигался к краю крыши - туда, откуда было лучше всего видно Крикса и его гвардейцев.

Сообразив, что парень выбрался на крышу, чтобы посмотреть на Меченого, Шасс беззвучно ухмыльнулся. У них с мальчишкой оказалось много общего. Вот только этот мальчик по какой-то странной прихоти природы совершенно не боялся высоты, а Шасса в его возрасте она пугала до головокружения и неприятных спазмов в животе. Сейчас-то он уже почти не помнил, почему вид разверзающейся под ногами пропасти когда-то вызывал в его душе такое острое смятение - в Айн-Рэме выживают только те, кто сможет победить свой страх быстрее, чем этот страх тебя убьет - но ясно видел, что воспитаннику Дома милосердия не приходилось перебарывать себя или прикладывать усилия, чтобы решиться сделать следующий шаг. Этот ребенок шел по узкой, мокрой балке так же просто и уверенно, как остальные люди ходят по земле.

Сестра Элена с ее спутником неспешно обогнули старую теплицу и направились в сторону лазарета. Мальчик попятился назад к трубе, должно быть, опасаясь, что его заметят. В груди Шасса шевельнулось нехорошее предчувствие - его отточенная интуиция предупреждала, что сейчас произойдет несчастье. Будь это Айн-Рэм и кто-то из его учеников, которых ему пришлось бросить ради Белоглазого, в эту самую секунду Шасс остановил бы тренировку. Крыша была мокрой от растаявшего снега, и нога мальчишки соскользнула. Он упал и покатился вниз по скользкой черепице, отчаянно пытаясь ухватиться за какую-то опору, обдирая пальцы и захлебываясь криком. Меченый, который чинно шел по узкой парковой дорожке, держа под руку сестру Элену, удивленно вскинул голову - и тут же, расшвыряв своих гвардейцев, бросился вперед.

Достигнув края крыши, мальчик зацепился за него руками и повис, вопя от ужаса. Шасс ясно видел, что у мальчика не хватит сил, чтобы подтянуться и залезть обратно. По большому счету, даже то, что он все еще не свалился вниз, держась, считай, одними пальцами, можно было считать чудом...

Меченый промчался через припорошенную снегом клумбу, походя снеся заботливо поставленную сестрами ограду. "А может, и успеет" - промелькнуло в голове у Шасса. Собственно, его все это совершенно не касалось, но ему почти хотелось, чтобы Меченый успел. Словно в ответ на эти мысли левая рука у мальчишки соскользнула - а еще мгновение спустя он рухнул вниз.

Все-таки опоздал, - подумал Шасс. Умением двигаться стремительно и быстротой реакции Шасс выделялся даже среди Призраков, но сейчас подхватить мальчишку не успел бы даже он. Его слегка кольнуло сожаление. Маленький верхолаз был удивительно бесстрашен, жаль, что такое редкое качество пропадает так глупо и бессмысленно.

Дан-Энрикс пролетел оставшееся расстояние одним нечеловеческим прыжком и оказался под стеной в ту самую секунду, когда парень должен был удариться о землю.

Инерция падения все-таки сбила Меченого с ног, и он перекатился по земле, прижав к себе мальчишку - грязь и мелкий гравий полетели во все стороны. Призрак в своем укрытии пошевелился в первый раз за эти два часа и изумленно выдохнул. Нет, Белоглазый был не прав - магия это или нет, но Меченый очень опасен, и покончить с ним будет непросто.

Крикс ощутил сильный толчок, отбросивший его назад и вбок. Он выставил вперед плечо, чтобы смягчить падение, и сразу же перекатился на спину. Придя в себя, он осознал, что лежит на земле, прижав к себе упавшего - мальчишку лет семи. По-видимому, целого и почти невредимого... чего нельзя было сказать про самого дан-Энрикса. Болело ушибленное при падении плечо, по левому виску стекало что-то липкое, а острые осколки черепицы впивались в ногу даже сквозь штаны.

Крикс медленно перевернулся, стряхивая с себя только что спасенного ребенка, и потрогал бровь - под пальцами мгновенно запылала боль. Края у раны разошлись, как кожица на перезрелой сливе. Зажмурившийся в момент падения мальчишка неуверенно открыл глаза. По разумению дан-Энрикса, ему бы следовало закричать или заплакать, но он молчал - должно быть, еще не успел оправиться от потрясения. Повернув голову, дан-Энрикс обнаружил рядом леди Эренс - бледную, с закушенной губой. Крикс мысленно спросил себя, не был ли этот мальчик родственником настоятельницы.

- Все хорошо, сестра Элена. Думаю, он цел, - сказал дан-Энрикс, поднимаясь на ноги.

- Хвала Создателю, - тусклым от пережитого испуга голосом отозвалась Элена Эренс. Она крепко прижала мальчика к себе, дрожащими руками гладя его по кудрявым темным волосам. В отличие от сестры Эренс, Меченый уже достаточно пришел в себя, чтобы почувствовать желание надрать паршивцу уши. Какие фэйры его понесли на крышу? И какой болван - Хегг бы его побрал! - забыл закрыть чердачное окно?!

- Поблагодари монсеньора, Астер, - сказала сестра Элена мальчику. - Лорд дан-Энрикс только что спас тебе жизнь.

- Спасибо, - отозвался тот, искоса посмотрев на Меченого из-под локтя настоятельницы.

- Молодец, - отозвалась Элена машинально. Кажется, она не очень вслушивалась в то, что говорит. - Дай-ка я взгляну, что у тебя с руками... это нужно будет обработать. И колено тоже. Как ты мог залезть на эту крышу?! - видимо, первое потрясение прошло, и сестра Эренс начала сердиться. К бледному, как будто восковому лицу женщины мало-помалу приливала кровь. - Ты же пообещал!..

Астер смутился.

- Я забыл.

- Ничего подобного! - сердито перебила леди Эренс. - Ничего ты не забыл; просто соскучился и захотел попробовать еще раз. Ну и как? Это было достаточно приятно, чтобы ради этого разбиться насмерть?

- Я думал, что не упаду. Я никогда не падал!

- Я надеюсь, что теперь ты понял, что такое может произойти в любой момент и независимо от твоего желания?..

Астер кивнул, хотя, судя по выражению его лица, сам он по-прежнему придерживался другого мнения. "Надо сказать сестре Элене, чтобы они запирали окна" - подумал Меченый. Элена посмотрела на него.

- У вас разбита бровь. Пойдемте в лазарет, я наложу вам швы.

Меченый собирался возразить, что этой мелочью он в состоянии заняться сам, но потом посмотрел на свои руки - пальцы все еще дрожали - и кивнул. Пожалуй, так и в самом деле будет лучше. Следуя за настоятельницей, он вошел в большое каменное здание, с крыши которого упал мальчишка, и поднялся на второй этаж.

- Не возражаете, если я начну с Астера?.. - спросила настоятельница, открывая перед ними дверь просторной, светлой комнаты с рядами пустых коек вдоль стены. Меченый кивнул и устало присел на ближнюю к двери постель, прямо поверх шерстяного одеяла. Усадив Астера на табурет, сестра Элена аккуратно обработала ссадины на его ладонях и наложила повязку на разбитое колено. В голове у Меченого промелькнуло, что, если в роли лекаря сестра Элена была безупречна, то с задачами воспитательницы она управлялась куда хуже. Занимаясь своим делом, женщина пыталась выговаривать мальчишке за неосторожность, едва не стоившую ему жизни, но Астер, похоже, уже напрочь позабыл про эту ситуацию. Он ныл, вертелся, с любопытством косился на Меченого и, похоже, пропускал увещевания сестры Элены мимо ушей. У воспитанника леди Эренс были серые глаза, казавшиеся совсем круглыми, и целая копна темных кудрей.

- Глаза у него в точности такие, как у его матери, - заметил Крикс, как только Астер получил свободу, и, ликуя, выскочил за дверь.

Сестра Элена удивленно посмотрела на него.

- Откуда вы узнали, что это сын Бренн?

- Она спросила у меня, как ей назвать ребенка. Я назвал первое имя, которое пришло мне в голову. Я был уверен, что она забудет то, что я сказал... А часто Астер лазает по крышам?

- Он все время где-то лазает. В начале он ходил во сне. Иногда просыпался в таком месте, что никто не мог понять, как он туда забрался. А потом он начал забираться в те же самые места и наяву. Я пробовала объяснить, что это глупо и опасно, но он говорил - но я же не упал, когда я спал! Однажды я увидела, как он спрыгнул на клумбу из окна второго этажа, и побежал куда-то, даже не остановившись - так, как будто вышел через дверь. Он ведет себя так, как будто бы он птица.

Меченый спросил себя, было ли это просто совпадением, или так получается всегда, когда ребенка называют в честь Нэери?

- С ним вообще бывает сложно, - задумчиво сказала сестра Эренс. - Он слишком умен для своих лет, поэтому со сверстниками ему скучно. А те, кто старше, не берут его к себе. Он все время один, либо читает, либо помогает сестрам.

- Читает?.. - удивился Крикс. В Лаконе он привык к тому, что мальчики гораздо старше Астера едва-едва владеют грамотой, а уж заставить их сидеть над книгой могло только присутствие Наставника, стоящего у них над душой.

- Кажется, ему было года три, когда он начал разбирать слова. Ну а к пяти он уже прочитал все "Старые и новые сказания".

- Ну надо же... А как дела у Бренн? - еще произнося этот вопрос, Крикс уже понял, каким будет ответ. Раз Астер здесь, с Эленой Эренс, значит...

- Да, - кивнула настоятельница, встретив его взгляд. - Бренн умерла. Мне очень жаль.

- При родах? - спросил Крикс, вспомнив неотступный страх, преследовавший его на протяжении тех месяцев, когда Бренн находилась в ставке Серой сотни.

На лице Элены Эренс промелькнуло удивление, но потом она поняла, что он имел ввиду и покачала головой.

- Нет-нет. Тогда все прошло хорошо... Бренн умерла прошлой зимой, от опухоли в горле. Сестры сообщили мне об этом и спросили, что им делать дальше. Обычно мы отправляем всех сирот в приют, поскольку монастырский госпиталь - не самое подходящее место для детей. Но Астер жил в нашем Доме с самого рождения, и сестры не решались с ним расстаться. Я попросила их отправить Астера ко мне. Я много занималась им, пока жила в Бейн-Арилле. Вы, вероятно, помните, что было с Бренн. Она была к нему привязана, но она не справлялась с ролью матери. С того момента, когда Астер начал говорить, он был в гораздо большей степени моим ребенком, чем ребенком Бренн. Так что, когда ее не стало, я подумала, что я могу взять Астера к себе. Теперь он мой приемный сын.

- Спасибо вам, - с усилием произнес Меченый, чувствуя глухую боль в груди - как будто бы из его сердца с кровью вырвали кусок, в котором он хранил воспоминания о Бренн, и заменили его словом "умерла", холодным и тяжелым, как могильный камень. Сестра Эренс пристально взглянула на него.

- Вы говорите так, как будто это ваш ребенок, - поведя плечом, заметила она. - Вам не за что меня благодарить. К тому же, я заботилась о нем не только потому, что он остался сиротой... Я люблю Астера не меньше, чем если бы он был моим.

- Да, я заметил, - согласился Крикс.

Пока Элена обрабатывала рассечение, присев на край его кровати, Меченый скосил глаза, оглядывая залитый солнечным светом лазарет. Пустые, аккуратно застеленные койки, чисто подметенный пол и косые потоки солнечных лучей из окон придавали помещению праздничный вид.

- Я смотрю, больных у вас немного?.. - спросил он.

- У нас есть еще несколько палат на третьем этаже. Но да, больных немного... Раньше нам едва хватало коек, а теперь - вы сами видите. Люди уверены, что это магия. Они связывают это с вашим возвращением в Адель.

- А-а, - лаконично отозвался Крикс.

Между бровей сестры Элены появилась складка.

- "А", и все? Больше вы ничего не можете сказать? Вас не смущает то, как люди истолковывают это... совпадение?

Меченый подавил тяжелый вздох. Ему совершенно не хотелось начинать подобный разговор, но настоятельница задала прямой вопрос, а врать дан-Энрикс не умел и не любил.

- Не думаю, что это совпадение, - ответил он.

Элена Эренс прекратила вычищать песок из его раны.

- Значит, вы в самом деле верите, что вы - наследник Альдов?.. Но ведь это невозможно!

- Почему?

- Вы же обычный человек! - сказала настоятельница, глядя нанего с тем же укоризненным сочувствием, с которым полчаса назад смотрела на разбившего коленку Астера. Меченный невольно улыбнулся.

- То есть Эвеллир, по-вашему, не человек?

- Я думаю, вы понимаете, о чем я говорю, - ответила сестра Элена. - Вам не кажется, что Эвеллир должен был быть каким-то другим человеком? Например, не убивать людей и не носить оружия?.. Не понимаю, как вам удается верить в то, что вы способны положить конец страданиям и злу, если вы сами причиняете другим страдания, и совершаете ошибки, да и вообще ничем не отличаетесь от остальных людей.

Меченый стиснул зубы. Может, у него что-то не так с лицом или с манерой говорить?.. Иначе почему сестра Элена думает, что он излишне, неоправданно самоуверен, когда сам он постоянно чувствует себя, как человек, идущий по канату над бездонной пропастью? Крикс постарался отогнать воспоминания о виденном в Кошачьей башне, но воспоминания, немного потускневшие после беседы с ворлоком, сейчас опять казались свежими, болезненно реальными. "Он мог бы отказаться от участия в суде, мог добиваться встречи с вами, мог попробовать поднять мятеж и самому возглавить оборону Руденбрука..." Может быть, Интарикс прав, и он на самом деле бросил Эсселвиль на произвол судьбы? Нет, Олварг всегда был мастером перетолковывать реальные события, сплетая из доступных фактов паутину лжи. Мэтр Викар сказал, Олварг хотел, чтобы он чувствовал вину, считал случившееся в Руденбруке следствием своей ошибки. Крикс, в общем-то, и сам прекрасно знал эту манеру Олварга, но почему-то очень важно было слышать, как эту же мысль озвучивал кто-то другой. Беда в том, что, если он всерьез задумается о последствиях своих ошибок, то больше не сделает ни одного движения - его просто парализует от бессилия и ужаса. Сестра Элена вряд ли представляет, что это такое...

Как же мне все это надоело, с раздражением подумал Крикс. Когда им что-то нужно, люди почему-то не стесняются прийти и попросить о том, чтобы я сделал для них невозможное. Если им нужен Эвеллир, я должен выбросить из головы, что я "обычный человек, способный совершать ошибки", и каким-то чудом сделать то, чего от меня ждут. А в остальное время нужно - ради моего же блага! - всячески спускать меня с небес на землю, утверждая, что я слишком много на себя беру.

- Я понимаю. Вы надеялись, что Эвеллир будет прекрасным, идеальным человеком, никому и никогда не причинявшим зла. Мне очень жаль, что я не оправдал ваших ожиданий. - сказал дан-Энрикс сухо.

Судя по лицу Элены Эренс, она видела, как глубоко ее слова задели собеседника.

- Простите... Я не могу признать вас Эвеллиром - это было противоречило всем моим убеждениям - но я, вне всякого сомнения, не вправе вас судить.

- Вы просто говорили то, что думали, - пожав плечами, сказал Крикс. И отвернулся, чтобы дать Элене наложить оставшиеся швы. Пару минут в комнате было очень тихо. Меченый прикрыл глаза и, чтобы хоть чуть-чуть отвлечься - и от мыслей о ночном видении, и от неизбежной, несмотря на все искусство леди Эренс, боли - попытался представить, что сейчас делает Олрис. Солнце уже поднялось довольно высоко, скорее всего, его утренняя тренировка в Академии уже закончилась, и он отправился к Саккронису, который занимался с ним и Ингритт аэлингом.

- Вот и все, - сказала леди Эренс, отложив иглу. - Хотите посмотреться в зеркало?

"Зачем? Проверить, гармонируют ли швы с клеймом?.." - хотел съязвить дан-Энрикс, но в последнюю секунду передумал. Голос женщины звучал расстроенно - видимо, Элена Эренс до сих пор переживала, что ее "бестактность" погрузила гостя в мрачное молчание. Его раздражение, по правде говоря, было направлено совсем не на нее, но настоятельница этого не знает...

- Было бы неплохо, - кивнул Меченый. В том, что швы наложены настолько хорошо, насколько это в принципе возможно, он и так не сомневался, но сестра Элена будет рада, если он проявит интерес к ее работе.

Но посмотреть на себя в зеркало ему не довелось. В дверь лазарета постучали, и в комнату заглянули сразу двое - женщина, которая работала в саду, и капитан его охраны, Витто Арриконе. Оба выглядели чем-то встревоженными, и заговорили хором, слишком торопясь, чтобы дать спутнику возможность высказаться первым.

- ...Госпожа Элена, в парке люди Рована Килларо и он сам. Я подумала, что вы должны об этом знать.

- ...Мессер, я только что послал гвардейца к Западной стене за подкреплением. Я думаю, вам стоит оставаться наверху.

- Что они делают? - спросила леди Эренс.

- Пока что ничего. Они расположились возле трапезной, мешают сестрам выйти и говорят о том, что наш Дом позорит Орден милосердия, принимая самозванца и еретика.

- Я разберусь, - пообещала настоятельница, поднимаясь на ноги. Меченый тоже встал.

- Простите, леди Эренс, но я не могу оставить вас одну. Килларо трус, но его люди могут быть опасны.

Арриконе беспокойно шевельнулся.

- Мой принц, если позволите...

- Не позволяю, - перебил дан-Энрикс. Дураку понятно, что Килларо притащился в Дом милосердия из-за него, надеясь, что удастся спровоцировать скандал - и, разумеется, разумнее всего было бы не давать ему такой возможности. Но, даже если бы Килларо заявился в госпиталь не ради ссоры с Меченым, все равно было бы нечестно предоставить сестрам в одиночку разбираться с группой неуравновешенных фанатиков. Саму настоятельницу Ровану с его друзьями ни за что не запугать, а вот помощницы Элены Эренс будут чувствовать себя спокойнее в присутствии гвардейцев.

- Вам следовало бы послушать вашего телохранителя, - заметила сестра Элена, быстро спускаясь по лестнице. - Там, где женщина решит вопрос словами, конфликт между мужчинами почти всегда приводит к драке.

Меченый пожал плечами.

- Может быть. И все-таки, когда имеешь дело с невоспитанной и злой собакой, лучше иметь под рукой камень или палку.

День Олриса не задался с самого начала. Во-первых, он проспал, так что пришлось забыть о завтраке. Во-вторых, Олрис пробежал весь путь до Академии и заработал себе колотье в боку, но это оказалось совершенно бесполезной жертвой - когда он, задыхаясь, выбежал на Малую турнирную площадку, оказалось, что наставник Вардос уже там. Причем, судя по выражению его лица, он находился там достаточно давно.

- Вы опоздали, - холодно заметил мастер. Эта привычка называть его на "вы" сильно обескураживала Олриса в первые дни, но за прошедшие недели он привык. Тем более, что уважением тут даже и не пахло.

- Извините, мастер... - пробормотал Олрис, тяжело дыша.

- Берите меч.

Олрис хотел сказать, что ему нужно хоть немного отдышаться, но, посмотрев на Вардоса, подумал, что с тем же успехом можно было бы просить о передышке мраморную статую. Он подхватил тяжелый меч, надеясь, что, видя его старательность, наставник хоть чуть-чуть смягчится. Но не тут-то было.

- Плохо. Очень плохо, - недовольно сказал Вардос, без труда парировав первую серию ударов и без всякой жалости заехав Олрису по пальцам. - Вы не выспались?..

Вопрос наставника звучал достаточно нейтрально, но Олрису показалось, что Вардос догадывается о том, как он провел вчерашний вечер. Кровь мгновенно прилила к лицу, и Олрис пожалел, что у него не такая смуглая кожа, как у Меченого - было бы не так заметно, когда он краснеет. Накануне Ингритт пригласила его погулять по городу, и они набрели на заведение, где выступал тарнийский менестрель. Помимо всего прочего, он исполнял баллады о дан-Энриксе. Хотя час был уже довольно поздний, и им следовало возвращаться во дворец, Ингритт легко уговорила Олриса остаться и послушать - благо, Меченый выдал им кошелек, набитый серебром и медью, и сказал, что они могут тратить эти деньги, как угодно. За прошедшую неделю они так и не истратили ни одной медьки - Олрис стеснялся что-то покупать, боясь, что его не поймут или станут смеяться над его произношением. Но хозяин заведения, в которое они зашли, сам был тарнийцем и держал свою таверну, главным образом, для земляков. Он так красочно расписывал, что есть на кухне, что Олрису страстно захотелось заказать все эти замечательные вещи и вознаградить себя за все упущенные удовольствия. За следующую пару часов они успели перепробовать самую разную еду - липкие, сладкие медовые шары, окутанные головокружительным цветочным запахом, мясо на шпажке, устрицы, горячее вино со специями, горький темный эль... Все было таким вкусным, что Олрису совершенно не хотелось думать обо всяких глупостях - вроде того, что пиво не мешают с эшаретом. В результате из трактира они вышли уже за полночь, болтая обо всякой ерунде, смеясь, как сумасшедшие, и хлопая друг друга по плечам. Ингритт все-таки вела себя немного осторожнее и пила меньше, чем он сам - во всяком случае, пока его тошнило над канавой, девушка стояла рядом, терпеливо дожидаясь, пока он придет в себя.

Нет, Вардосу определенно не стоило знать, как он провел вчерашний вечер.

- Я поздно лег. Саккронис завалил меня работой, - дуя на ушибленные пальцы, сказал Олрис.

- Вы должны говорить на аэлинге, а не на тарнийском, - холодно напомнил Вардос. Олрис растерялся. "Поздно лег" - это перевести несложно, но как будет - "завалить работой"? Надо как-нибудь попроще. Поручил... как будет "поручил"?!

- Я смотрю, с Саккронисом вы занимаетесь так же успешно, как со мной, - заметил мастер, поджимая губы. - Вы, вообще-то, понимаете, что любой первогодок из Лакона трудится гораздо больше вас?.. Я согласился заниматься с вами исключительно из уважения к дан-Энриксу. Но, если вы намерены опаздывать, спать на ходу или не выполнять мои задания, то я не стану тратить на вас свое время.

Олрис закусил губу. Ему очень хотелось возразить, что он тоже не рвался обучаться фехтованию у Вардоса, да и дан-Энрикс, если уж на то пошло, не просил у главы Лакона тратить его драгоценные свободные часы на своего оруженосца. Когда Олрис намекнул, что он хотел бы научиться бою на мечах, втайне надеясь, что дан-Энрикс сам займется его обучением, тот несколько секунд обдумывал его слова, после чего сказал - "Что ж, я схожу в Лакон и выясню, сможет ли кто-нибудь из мастеров заняться с тобой фехтованием. Надеюсь, это будет Хлорд. Он был моим Наставником, когда я сам учился в Академии. Уверен, он тебе понравится". Вернувшись из Лакона, Меченый выглядел обескураженным. "Хлорд снова обучает первогодков, так что у него нет времени на дополнительные тренировки, - сказал он. - Вардос сказал, что из всех мастеров только у него нет своего отряда, так что он займется этим сам. Ты должен быть на Малой турнирной площадке завтра в семь утра". "А кто он, этот Вардос?.." - спросил Олрис с любопытством. Меченый смущенно отвел взгляд. "Наставник Вардос - не особенно приятный человек, - ответил он после недолгой паузы, как будто извиняясь перед Олрисом. - Но он, вне всякого сомнения, прекрасный фехтовальщик... Когда я учился в Академии, мы с ним не ладили - но, если бы он вызвался заняться со мной фехтованием, я бы не отказался. Он очень хорош. Настолько же хорош, как Ирем. Так что постарайся примириться с его поведением".

Олрис тогда самонадеянно решил, что вряд ли этот Вардос может быть хуже, чем Дакрис, постоянно колотивший его за ошибки или недостаточное, с его точки зрения, усердие. Меченый говорил, что мастера в Лаконе никогда не бьют своих учеников, то есть самое худшее, что может сделать ему этот Вардос - это браниться и орать, а чью-то ругань вряд ли стоит принимать всерьез. Но очень скоро Олрису пришлось признать, что он ошибся по всем пунктам. Во-первых, мастер Вардос не кричал - он всегда говорил, не повышая голоса. А во-вторых, после нескольких первых тренировок с ним Олрис начал скучать по Дакрису. Заметив его ошалевший вид, дан-Энрикс сжалился над Олрисом и рассказал ему о своих собственных конфликтах с Вардосом. Даже сейчас воспоминание об этом разговоре помогло ему приободриться. Если мастер Вардос не солгал, говоря об уважении к дан-Энриксу, то, вероятно, он зауважал дан-Энрикса уже после его ухода из Лакона.

Подумав об этом, Олрис улыбнулся - и, встретив леденящий взгляд наставника, сообразил, что допустил ужасную ошибку.

- Кажется, я вас переоценил, - заметил Вардос. - Вы ведете себя, как ребенок. Может быть, вы сможете сосредоточиться, если будете заниматься с кем-нибудь, кто ближе к вам по возрасту. Пойдемте.

Олрис не рискнул спросить, куда они идут, и молча последовал за мастером. Они прошли через парк и вышли на площадку, где уже находилась пара дюжин мальчиков в серых лаконских куртках. Олрис споткнулся, потому что группа, занимавшая площадку, состояла из ребят гораздо младше его самого.

- Мастер Талгвир, если не ошибаюсь, у вас нечетное число учеников? - спросил наставник Вардос, обращаясь к бледному, светловолосому наставнику. - Поставьте кого-нибудь в пару с этим юношей.

Олрис яростно посмотрел на мастера.

- Вы шутите?.. Они же мелкие!

Он был готов к тому, что Вардос снова скажет, что он должен говорить на аэлинге, но наставник хмыкнул.

- Второй год обучения, - уточнил он. - Поверьте, это максимум, на что потянут ваши фехтовальные таланты.

- Я не хочу тренироваться с этой мелюзгой.

- Дело ваше, - равнодушно согласился Вардос. - Вы найдете выход сами, или мне велеть кому-нибудь из этой мелюзги вас проводить?..

Олрис представил, как он возвращается и сообщает Криксу, что он отказался от учебы, потому что Вардос над ним посмеялся, и, сжав зубы, изъявил готовность заниматься с тем, с кем скажет мастер. Веснушчатый кареглазый парень, выбранный Талгвиром, был на целую голову ниже его, и на Олриса он поначалу смотрел настороженно. Но с тренировочным мечом он обращался очень ловко, и приемы, которые им показывал наставник, у него получались значительно лучше, чем у Олриса. Примерно к середине тренировки лаконец расслабился настолько, что начал обидно ухмыляться над ошибками противника. Олрис чувствовал себя очень глупо, злился и от этого ошибался еще чаще. Ему казалось, что ученики из других пар тоже оглядываются на них и хихикают за его спиной. Потеряв терпение, Олрис с особой силой отразил очередной удар противника и оттолкнул его так, что парень полетел на землю. Сбить мальчишку с ног оказалось неожиданно легко - Олрис успел забыть, что он гораздо тяжелее своего противника. Рядом тут же оказался мастер, которого Вардос называл Талгвиром.

- Спокойнее, - сухо заметил он.

- Я не хотел, - пробормотал Олрис. - Это вышло случайно.

- Нет, не случайно, - тихо сказал мастер. - Ты был зол и сделал то, что тебе подсказала злость. Тебе следует лучше себя контролировать.

Олрис кивнул, стараясь не смотреть на мастера. Талгвир, в отличие от Вардоса, ему понравился, и ему совершенно не хотелось выглядеть, как человек, который не в состоянии держать себя в руках. Его противник между тем поднялся на ноги, сердито глядя на него исподлобья.

- "Йа не ха-тел" - вполголоса передразнил он Олриса, когда наставник отошел. Олрис спросил себя, действительно ли его аэлинг звучит настолько отвратительно.

- Заткнись, - отрезал он.

- "Саткни-ись".

Олрис сообразил, что зря отреагировал так резко - если бы он пропустил эти слова мимо ушей, веснушчатый бы быстро успокоился. Но теперь, когда он понял, что насмешки над его произношением задевают Олриса, он будет изводить его, что бы тот ни сказал. Можно подумать, этот парень выглядел бы менее смешно, если бы ему пришлось говорить на чужом языке!.. Олрис тоскливо покосился на ползущее по небу солнце. В двенадцать тренировка кончится, и все ученики пойдут обедать, а он сможет выбраться отсюда и пойти в Книгохранилище, к Саккронису. Обычно Олрис вовсе не стремился поскорее приступить к занятиям с Саккронисом - пытаться разбирать слова по книге, да еще и на едва знакомом языке, было даже сложнее, чем учиться фехтованию, а главное, Олрис не понимал, зачем вообще тратить свое время на подобные дела. Но в том, что касалось чтения, Меченый проявлял непостижимую настойчивость, и ради него Олрис готов был терпеть это бессмысленное издевательство, хотя похожие на муравьев значки рябили у него перед глазами и, с некоторых пор, мерещились ему даже во сне. Но, в сущности, Саккронис был очень приятным человеком, и, когда он видел, что Олрис устал, он всегда позволял ему отвлечься и рассказывал что-нибудь интересное. Кроме того, прежде, чем приступить к уроку, они обязательно обедали, а это значило - по меньшей мере полчаса не заниматься чтением, а сидеть за столом, есть то, что архивариусу принесут из "Черного дрозда", и болтать обо всем подряд. Раньше Олрис ни за что бы не подумал, что ему может быть интересно с таким дряхлым стариком, как архивариус, который был стар уже тогда, когда дан-Энрикс еще был ребенком, но, парадоксальным образом, с Саккронисом часто бывало так же весело, как с Ингритт. Олрис подумал, что он с удовольствием бы оказался в обществе Саккрониса вместо того, чтобы терпеть злорадство и насмешки мелкого поганца. Но, судя по солнцу, до конца лаконской тренировки оставался еще целый час.

* * *

После того, как Меченый вошел в здание лазарета вслед за леди Эренс, Призрак с величайшей осторожностью отполз от края крыши, убедился, что убрался достаточно далеко, чтобы охрана Меченого не заметила ничего подозрительного, и, пригнувшись, добежал до торца дома. Там он вытащил из внутреннего кармана маленькое зеркальце и, поймав на него бледный луч ноябрьского солнца, несколько раз повернул зеркальце туда-сюда. Через несколько секунд с покатой крыши склада, расположенного на соседней улице, ответили такой же ярко-белой вспышкой, а спустя еще примерно полминуты солнечные зайчики забегали по крышам трех соседних мастерских. Убедившись, что люди Белоглазого на месте и ждут его сигнала, Шасс припрятал зеркальце и вернулся на свой наблюдательный пост, чтобы не пропустить момент, когда дан-Энрикс соберется уезжать.

Добиться, чтобы Белоглазый послал с Шассом часть своих людей, которые обычно охраняли его в Мирном, было не так просто. Когда Шасс сказал, что для того, чтобы наверняка покончить с Меченым, ему понадобится несколько помощников, его принципал презрительно скривил тонкие губы и изрек: "Я слышал, когда ваш Владыка выезжает в город, то на крышах стоят лучники, которые могут за сто шагов попасть в серебряный динэр. Чем посылать сюда тебя, лучше бы Ар-Шиннор дал мне парочку таких ребят. Они давно бы пристрелили Меченого вместо того, чтобы без толку любоваться на него!". Шасс понял, что заказчик намекал на его предыдущие доклады, в которых он рассказывал о выездах дан-Энрикса и об организации его охраны. Призрак промолчал, в очередной раз удивляясь глупости клиентов, рассуждавших о вещах, о которых они не имели ни малейшего понятия. Слабенькие городские самострелы, которыми пользовались горожане или "сумеречники", не годились для стрельбы с большого расстояния, здесь нужен был хороший арбалет или лук, а их не спрячешь под плащом. Положим, лучники Владыки в самом деле славились способностью мгновенно пристрелить любого подозрительного человека в толпе, но ведь охране Ар-Шиннора ни к чему скрываться от посторонних глаз - напротив, подданным всегда полезно видеть, как тщательно охраняют государя. А Призраку нельзя ходить по городу с оружием, да и на крыше тоже нужно оставаться незаметным - охранники дан-Энрикса не дураки, все время озираются по сторонам и моментально среагируют на любое подозрительное движение. Хорош убийца, который встает на крыше во весь рост, чтобы стрелять из лука, или наводит на цель громоздкий арбалет...

Нет, то, что хорошо для штурма, совершенно не годится для убийства, и недаром Шасс не мог припомнить ни одной истории о том, как Призрак устранял намеченную жертву выстрелом из арбалета. Чего стоит одна подготовка к выстрелу - встать во весь рост, наступить на стремя, зацепить тетиву взводным крюком... определенно, Белоглазому стоило попытаться это сделать самому, прежде чем раздавать дурацкие советы!

Шасс полагал, что его план куда надежнее, не говоря уже о том, что этот план оставлял исполнителю вполне приемлемые шансы на спасение. В Айн-Рэме им внушали, что они должны в любой момент расстаться с жизнью, чтобы выполнить приказ Владыки, и, по правде говоря, большинство Призраков так мало дорожило этой жизнью, что, не задумываясь, жертвовали ей на первом же задании. Шасс не боялся смерти, но он был честолюбив; там, где обычный человек прежде всего подумал бы о том, чтобы обезопасить самого себя, и где обычный Призрак разменял бы свою жизнь, как мелкую монету, Шасс испытывал соблазн еще раз доказать, что он способен сделать невозможное - выполнить порученное ему дело и вернуться в Цитадель живым.

Увидев в парке "истинников", Призрак заскрипел зубами. Только этого недоставало! Теперь люди Меченого позаботятся о том, чтобы тот оставался в здании, пока на помощь не прибудет стража, которая вышвырнет Килларо вон. И, в любом случае, из Дома милосердия Меченый выйдет под усиленной охраной. "Надо было все-таки прикончить Рована Килларо, чтобы не мешался под ногами!" - зло подумал Шасс, глядя на то, как Рован и его молодчики толпятся возле монастырской трапезной.

Разумнее всего было бы отложить намеченное покушение до более удобного момента, но Шасс знал, что Белоглазый не захочет слушать его объяснений про вмешательство Килларо. С его точки зрения, Призрак и без того "подвел" его, заставив слишком долго ждать, да еще вынудив послать в Адель своих людей вместо того, чтобы покончить с Меченым своими силами. Выбора не было, он должен либо сделать то, что ему приказали, и убить дан-Энрикса сегодня же, либо погибнуть самому.

Шасс не поверил собственным глазам, когда дан-Энрикс появился на крыльце вместе с Эленой Эренс, и они решительно направились в сторону трапезной в плотном кольце гвардейцев из эскорта Крикса. Призрак в своем укрытии слегка приподнял брови, втайне посочувствовав орденским рыцарям, которым приходилось охранять настолько беспокойную особу. По разумению убийцы, Меченому следовало оставаться в безопасном месте, а не спешить навстречу неприятностям.

"Истинников" Меченый и сестра Элена увидели издалека - у трапезной их собралось никак не меньше трех десятков.

- Собрал дураков со всей Адели... - выругался Крикс. - Куда только смотрит Ирем?

Вопрос был риторическим, но Витто Арриконе, возглавляющий охрану Крикса, счел необходимым заступиться за своего командира.

- За Килларо постоянно наблюдают, монсеньор, - заверил он. - Но "истинники" тоже не такие дураки, чтобы идти целой толпой через весь город. Я уверен, они добирались сюда по отдельности и встретились буквально перед тем, как войти в парк. Но им это не особенно поможет - вот увидите, через пару минут тут будет городская стража.

Меченый поморщился. В глубине души он и сам понимал, что ни один человек не может уследить за всем, что происходит в городе. К тому же Ирему пришлось немало потрудиться, чтобы выделить для Крикса постоянную охрану. Меченый досадливо подумал, что, пожалуй, мало кто - помимо разве что Валларикса - "обходится" столичной гвардии так дорого, как он; Ирем приставил к принцу две дюжины своих людей, сменяющих друг друга днем и ночью, чтобы обеспечить его безопасность. По сведениям Крикса, ради этого мессеру Ирему пришлось вызвать в Адель орденских эмиссаров из близлежащих городов и даже возложить кое-какие наименее серьезные обязанности в Ордене на кандидатов - к бурной радости последних, справедливо рассудивших, что теперь их шансы попасть в Орден после испытательного срока многократно возрастают.

Когда они дошли до трапезной, сестра Элена отстранила Витто Арриконе, неспеша направилась к группе "истинников" и остановилась в точности напротив Рована Килларо. Мастеровые, только что с заметным удовольствием наседавшие на перепуганных сестер, примолкли, насторожено поглядывая на застывших в стороне гвардейцев.

- Что вам нужно? - сдержанно спросила сестра Эренс у Килларо.

- От элвиенистов и их прихвостней нам ничего не нужно, - выпятив вперед свою бородку, заявил Килларо. - Мы пришли поговорить с вашими сестрами и объяснить им, что они совершают страшную ошибку, принимая в своем Доме святотатца.

Ловко, оценил дан-Энрикс. Внутренние распри унитариев - не дело Ордена, а попытайся "истинники" сделать или же сказать что-то такое, что можно будет истолковать как угрозу принцу крови - Ирем их в бараний рог согнет, и ни один советник городского капитула не рискнет сказать ни слова в их защиту.

- Вы мешаете нам заниматься нашими обычными делами и пугаете больных. Я прошу вас немедленно покинуть этот Дом.

- С чего бы это? Этот Дом принадлежит Создателю. С чего вы взяли, что вы можете приглашать сюда своих друзей-элвиенистов, и при этом выгонять отсюда унитариев?.. Почему эти люди, - Рован дернул подбородком в сторону гвардейцев, - вопреки всем правилам вашего Ордена, вошли сюда с оружием?

Другие унитарии согласно загалдели. Настоятельница ответила, слегка повысив голос, чтобы перекрыть начавшийся шум:

- Вам это, вероятно, неизвестно, но, когда наш Орден основал в столице этот Дом, мы согласились соблюдать все местные законы и традиции. И, в любом случае, вопрос о соблюдении Устава - это внутреннее дело Ордена, которое вас совершенно не касается. Вам так не кажется?

На лице Рована Килларо выступили красные пятна. Выражение "трястись от ярости" всегда казалось Криксу сильным преувеличением, но сейчас, глядя на Килларо, он увидел, что тот действительно дрожит. Меченый удивленно поднял брови, но почти сразу же сообразил, почему безобидные слова Элены Эренс оказали на ее противника такое сильное воздействие. Когда по городу распространился слух о том, что Рован, вопреки его рассказам, никогда не состоял в общине Белых Братьев, а попал туда из-за пристрастия к люцеру, это сделало Килларо посмешищем даже среди столичных унитариев, и теперь он, как и всякий болезненно-самолюбивый человек, решил, что сестра Эренс тоже намекает на его обман.

- Не кажется! Зато мне кажется, что Орден совершил серьезную ошибку, поставив во главе общины женщину, которая была подстилкой лорда Ирема, - прошипел он.

От ярости у Меченого зашумело в голове. Но прежде, чем он успел что-нибудь сказать, сестра Элена в один шаг преодолела разделяющее их с Килларо расстояние, и Меченый услышал хлесткий звук пощечины.

Килларо пошатнулся от внезапного удара. На одну короткую секунду Крикс увидел сестру Эренс такой, какой, какой она была двадцать с лишним лет назад - аристократку из старого рыцарского рода, а не настоятельницу Дома милосердия.

Оправившись от потрясения, Килларо зашипел, как разозленный кот, и плюнул женщине в лицо. Крикс ощутил, как несколько гвардейцев из его охраны буквально повисли на его плечах, а еще двое рыцарей внезапно оказались прямо на его пути, и Меченый, которого тянули назад в четыре пары рук, едва не выбил себе зубы о чей-то стальной наплечник.

- С дороги!.. - задыхаясь от бессильной злобы, рявкнул Меченый гвардейцам. - Я сейчас прикончу эту мразь!

Вся ярость, которую он носил в себе после вчерашней ночи, вырвалась наружу, и теперь ему хотелось только одного - добраться до Килларо и превратить его бледное, самодовольное лицо в кровавую лепешку, чтобы глава Братства ползал по земле и выл от боли.

Рован попятился, его глаза испугано забегали по сторонам. Наверное, он начал понимать, что, если "синие плащи" послушают дан-Энрикса, то ни один из членов Братства Истины не сможет защитить его от неминуемой расправы.

- Прошу вас, принц... не надо... успокойтесь... - тяжело дыша, упрашивал побагровевший от напряжения Витто Арриконе, изо всех сил стараясь удержать дан-Энрикса на месте. - Слава Всеблагим, ну вот и стажа! - выдохнул он с несказанным облегчением, слегка ослабив хватку на плече дан-Энрикса. - Все, монсеньор... все кончилось. Они уходят.

Правильнее было бы сказать "они убегают", потому что при виде отряда стражников "истинники" бросились врассыпную, верно рассчитав, что так у них будет гораздо больше шансов затеряться в парке и выбраться на какую-нибудь из соседних улиц.

Сестра Эренс подошла к дан-Энриксу, на ходу стирая рукавом плевок Килларо.

- Простите, монсеньор. Я намекала, что мужчины не способны удержаться от насилия, а вместо этого сама...

- По-моему, вы поступили совершенно правильно, - ответил Крикс. - Подонок!.. Если у него есть хоть капелька ума, теперь он уберется из Адели. Клянусь Всеблагими Альдами, после сегодняшнего ему лучше не попадаться на глаза ни мне, ни... лорду Ирему.

Сестра Элена покачала головой.

- Я думаю, что сэру Ирему совсем не обязательно рассказывать подробности этой истории. Если подумать, ничего достойного упоминания и не произошло. В конце концов, мы ведь стремимся, по возможности, предотвращать конфликты между унитариями и элвиенистами, а не подливать масла в огонь?

- Вы правы, - неохотно согласился Меченый, почувствовав, что его сжатые, словно пружина, мышцы постепенно расслабляются. - До свидания, сестра Элена... Я возвращаюсь во дворец.

Стражники с Западной стены явно гордились тем, что провожают самого дан-Энрикса, и шествовали впереди и позади отряда всадников с таким серьезным видом, словно они двигались по вражескому лагерю, а не по самой тихой и безлюдной части города.

Когда они свернули на широкую и относительно прямую улицу, ведущую от Вдовьей доли в Верхний город, Меченый почувствовал, что его верхняя губа болезненно саднит, и стер несколько капель крови тыльной стороной ладони. Посмотрев на руку, он поморщился.

- Напомните, кого вы охраняете, меня или Килларо? - сухо спросил он у Витто Арриконе. Рыцарь опустил глаза.

- Простите, принц. У нас приказ...

- Выкручивать мне руки? - хмыкнул Меченый. Судя по лицу гвардейца, Арриконе был скандализован таким описанием их действий.

- Мессер Ирем приказал любыми методами обеспечить вашу безопасность, - растерявшись, отозвался он.

Меченый против воли рассмеялся.

- Да, это похоже на мессера Ирема... А кстати, он не приказал докладывать ему, где я бываю и что делаю?

Гвардеец в явном затруднении молчал. Дан-Энрикс поднял брови, ощутив режущую боль в месте наложенных Эленой швов.

- Ну вот что, капитан: давайте-ка определимся раз и навсегда. Вы состоите в Ордене, но вы - моя охрана, так что подчиняться вы будете только мне. В частности, я бы хотел, чтобы лорд Ирем ничего не знал про стычку между леди Эренс и Килларо.

Гвардеец молча поклонился. Крикс подумал, что на его месте он бы чувствовал себя довольно неуютно. Когда глава Ордена требует одного, а принц - совсем другого, начинаешь понимать, что, как бы ты ни поступил, ничем хорошим это не закончится.

Какой-то мастеровой, с нежностью прижимающий к груди вместительный кувшин с вином, вышел из переулка и оторопело замер, обнаружив на своем пути дан-Энрикса и его свиту. Стражники сердито замахали на него руками, чтобы он отошел и дал дорогу. Тот не сразу понял, чего от него хотят, но после пары окриков попятился обратно в переулок. Меченый видел эту сцену только краем глаза, но все же болезненно скривился. Вот, пожалуйста, человек шел куда-то по своим делам, а тут целая прорва стражи и гвардейцев на конях - уйди с дороги, принц изволит возвращаться во дворец!

Вот интересно, сможет ли он хоть когда-нибудь ходить по Адели так свободно, как в те дни, когда он был оруженосцем коадъютора?..

- Насчет мессера Ирема не беспокойтесь, я поговорю с ним сам, - сказал дан-Энрикс Витто Арриконе, возвращаясь к прерванной беседе. Рыцарь открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент мастеровой внезапно размахнулся и швырнул кувшин прямо под ноги стражникам. Кувшин со страшным грохотом разбился о мостовую, и перед глазами Меченого полыхнула такая вспышка, которую можно было видеть разве что во время фейерверка в годовщину коронации.

XXXV

Когда Килларо убедился, что все стражники остались с Криксом, и никто не гонится за ним, он сбавил шаг и привалился к первому попавшемуся дереву, пытаясь отдышаться и держась за правый бок. Все остальные истинники разбежались, кто куда, и он стоял один среди заснеженного парка.

Первым чувством Рована Килларо было облегчение. Он вспомнил искаженное от ярости лицо дан-Энрикса, и его замутило при одной лишь мысли, что бы тот с ним сделал в случае его ареста. На уме у Меченого явно была кровь, и Рован понимал, что человеку вроде Крикса не потребуется много времени, чтобы исколотить его до полусмерти. "Или вообще убить" - подумал он, припомнив выкрики дан-Энрикса. Килларо подобрал с земли немного снега, растопил его в ладонях и умылся. Руки у него по-прежнему слегка дрожали.

Выбора не оставалось, нужно было убираться из Адели. Ирем с Криксом не оставят это дело просто так, а глава магистрата ясно дал понять, что больше не намерен защищать Килларо против Ордена. Не говоря уже о том, что на сей раз лорд Ирем мог пойти другим путем - не арестовывать его, а поручить кому-то свернуть ему шею в темной подворотне или натянуть ему на голову в мешок и утопить в Заливе. Рован стиснул зубы. Рядовые члены Братства всегда восхищались тем, как он бесстрашно выступает против Ордена и лорда Ирема, и сам Килларо часто повторял, что наперед предвидит день, когда его убьют за его ревностную службу делу Истины, но до сих пор он никогда не верил в то, что на него действительно могут устроить покушение. А вот сейчас, представив дикие глаза дан-Энрикса, Килларо понял, что оставаться в городе нельзя. И лучше всего было бы убраться раньше, чем дан-Энрикс передаст мессеру Ирему его слова о леди Эренс.

При воспоминании о настоятельнице в душе Рована Килларо снова загорелась злость. Она смеялась ему в лицо, пользуясь тем, что за ее спиной торчат дан-Энрикс и его гвардейцы, а потом и вовсе дошла до того, что посмела ударить его по лицу! Мысль о полученной пощечине жгла Рована Килларо, словно раскаленное железо. "Сука, - думал он, скрипя зубами. - Нацепила на себя монашеское платье - а в душе осталась той же шлюхой, как в то время, когда она ублажала лорда Ирема!"

Когда первая вспышка ярости прошла, Килларо призадумался. Как ни крути, ему теперь придется спешно уезжать и города и прятаться от Ордена. Одной проблемой больше, одной меньше - роли уже не играет, следовательно, бояться ему нечего. Он вполне может затаиться в парке, подождать, пока дан-Энрикс и его эскорт не уберутся из Дома милосердия, а потом вернуться в ухоженную часть сада и отплатить Элене Эренс по заслугам. Рован прожил в Доме милосердия целый год, и был уверен в том, что здесь, как и в Бейн-Арилле, большая часть дверей не запирались на замок, а закрывались на засов или щеколду, чтобы их не открывало ветром. Он не сомневался, что сумеет отпереть сарай, взять лом или багор и разнести теплицу, над которой так тряслась Элена Эренс. Можно будет переколотить там все горшки с лекарственными травами и выбросить остатки в выгребную яму. Это послужило бы Элене Эренс подобающим уроком.

От этой мысли сердце Рована забилось чаще и быстрее. С одной стороны, план выглядел довольно безопасным - даже если кто-то из сестер заметит что-нибудь неладное и прибежит на шум, он все равно успеет убежать. С другой - даже самый надежный план всегда может сорваться из-за какой-нибудь случайности. Если бы он мог остаться в городе, Килларо предпочел бы отложить возмездие и поручить его кому-нибудь другому. Но подобный путь потребовал бы времени и сил. Другие члены Братства искренне считали, что столичная община Милосердия священна, даже если Домом заправляет еретичка и распутница. Ему потребовалась бы немало потрудиться, чтобы убедить их в том, что сестры заслужили кару за вероотступничество и поддержку псевдо-Эвеллира. А убраться из Адели, как побитая собака, предоставив Ирему с его любовницей смеяться ему вслед, Рован не мог - это было бы выше его сил. Оставалось рискнуть и сделать все своими силами.

Поколебавшись еще несколько минут, Килларо повернул назад.

* * *

Ослепшему от яркой вспышки Криксу показалось, что эхо взрыва громом отдается у него в ушах, но в следующую секунду его лошадь встала на дыбы, едва не сбросив своего наездника, и Меченый сообразил, что эхо ни при чем - боковым зрением он увидел еще одну слепящую белую вспышку, а третий кувшин упал в каком-то метре от него. "С крыши соседней мастерской" - успел подумать Крикс. Резко запахло серой, дико заржала испуганная лошадь Арриконе.

- Что за...?! - выпалил Меченый, но задохнулся, не договорив. Расползающийся повсюду дым добрался до его лица, и Крикс зажмурился, почувствовав болезненную резь в глазах. Кобыла Меченого, очевидно, тоже ощутила действие неведомой отравы - она бешено кидалась из стороны в сторону и била задом, и лишившемуся зрения дан-Энриксу оставалось только как можно крепче стискивать коленями ее бока, чтобы не оказаться под копытами беснующейся лошади. Крикс ощутил, что кто-то врезался в него, его нога оказалась зажата между боками двух лошадей. Он попытался приоткрыть глаза, но сквозь висевший в воздухе дым и пелену слез не было видно ничего, кроме неясных темных пятен и оранжевых отблесков огня.

- Принц?! Принц, вы живы?.. - напряженный голос Арриконе оборвал надрывный, резкий кашель.

- Молчите. Не... вдыхайте... эту дрянь, закройте чем-нибудь лицо, - прохрипел Меченый, зажав ладонью рот и нос.

Он ощущал, что его легкие как будто бы сдавил железный обруч. Меченый задыхался; главный человеческий инстинкт приказывал ему вдыхать как можно глубже, хватать воздух ртом, как рыба, вытащенная из воды. Приходилось делать над собой отчаянные усилия, чтобы, наоборот, вдыхать как можно меньше яда. В ушах у дан-Энрикса звенело все сильнее, голова отчаянно кружилась. Он почувствовал, что, еще несколько секунд - и он не сможет удержаться на спине у лошади, и соскользнул с седла.

Если накануне, представляя, как все будет, Призрак все-таки испытывал волнение, то сейчас, когда настал решающий момент, Шасс делал свое дело так же методично и спокойно, как всегда. Он даже сумел усилием воли подавить неистовую эйфорию, порожденную дюжиной зерен первоклассного люцера. Радоваться было слишком рано, хотя люди Белоглазого, конечно, справились с порученной задачей лучше, чем он мог надеяться. Несколько стрел, выпущенных из-за угла ближайших мастерских, не нанесут врагу серьезного урона, но зато убедят ослепших и ошеломленных нападением людей, что их отряд попал в серьезную засаду, а обезумевшие лошади не дадут им ни двинуться вперед, ни отступить.

На верхней площадке узкой деревянной лестницы, ведущей с чердака на двор, Шасс ненадолго задержался. Оттянув веки, смазал приготовленным противоядием глаза, потом щедро плеснул прозрачной жидкости на шерстяной лоскут и плотно обвязал им низ лица. На те полминуты, которые ему понадобятся, эта маска сохранит его от яда. Шасс легко сбежал по лестнице и вышел в дым и хаос. Удушливый запах серы, огненного масла и белобородки ощущался, как удар в лицо. Несмотря на предпринятые меры безопасности, глаза мгновенно защипало. Можно было не сомневаться, что все остальные сейчас видят только отблески огня и смутные расплывчатые тени. А вот Шасс отлично видел свою жертву. Отделившись от стены, он бросился вперед, перекатился под копытами беснующейся лошади, пригнувшись, увернулся от другой... Сейчас это было совсем не трудно, Призраку казалось, будто мир вокруг него замедлился, и само время стало вязким и тягучим, словно мед. Он знал, что дело тут в убийственном количестве люцера, который он разжевал за несколько минут до этого, и понимал, что, если он переживет сегодняшнее покушение, то его сердце, вероятнее всего, откажет через пару лет. Каждый живущий в Цитадели с детства знал, как это выглядит - устройство человеческого тела им показывали на любом доступном материале, не исключая и останки их наставников, и Шасс прекрасно помнил жилы, рвавшиеся, как гнилые нитки. Собственно, поэтому-то он всегда старался обойтись своими силами, а не использовать люцер. Но сейчас ставки были слишком высоки.

От Меченого, соскользнувшего с седла на мостовую, Шасса отделяло меньше десяти шагов. Один из охраняющих дан-Энрикса гвардейцев все-таки что-то заметил, или, может быть, просто почувствовал опасность - во всяком случае, он сделал такое движение, как будто собирался ему помешать. Призрак метнул короткий нож, и молодой гвардеец рухнул животом на гриву своего коня, схватившись за противовес ножа, торчащий из его глазницы. Должно быть, парень умер прежде, чем успел сообразить, что с ним произошло.

А вот дан-Энрикс смог в очередной раз поразить убийцу. Призрак был готов к тому, что Меченый, уже продемонстрировавший поразительную быстроту реакции сегодня днем, когда он спас мальчишку в Доме милосердия, успеет оказать какое-то сопротивление, но Меченый повел себя совсем не так, как ожидал от него Шасс. Он быстро, как змея, скользнул под брюхо своей лошади, перекатился по земле, как и сам Шасс буквально несколько секунд назад, и на мгновение пропал из виду.

Призрак бросился за ним, но Меченый двигался, как заколдованный. Казалось, река времени лениво течет мимо них, неся с собой людей и лошадей, и только они двое продолжают жить и действовать в обычном темпе. Хотя дан-Энрикс, по прикидкам Шасса, почти ничего не видел и дышал так тяжело, как будто кто-то раздувал кузнечные мехи, препятствия он обходил почти как человек, использующий Внутреннее зрение, и расстояние между ним и Призраком не сокращалось. Азарт этой неожиданной погони на секунду заслонил от Призрака нелепость ситуации, но потом дурман в его крови все-таки сделало свое дело - Шасс почувствовал, что его губы раздвигает идиотская ухмылка. Лучший воин Цитадели с первым рыцарем Легелиона играют в кошки-мышки среди дыма и огня...

А потом Меченый исчез; словно сквозь землю провалился. В сердце Шасса шевельнулась ярость - бешеная ярость хищника, который упустил свою добычу, но Призрак заставил себя обуздать дурацкое, порожденное люцером бешенство, как раньше обуздал дурацкое веселье. Очистить свои мысли было в десять раз труднее, чем обычно, но, проделав это, Шасс почувствовал присутствие дан-Энрикса так же четко, как он чувствовал змею в кувшине и ловушки в Лабиринте.

Меченый находился в парке Дома милосердия. Шасс предпочел пока не думать, как Криксу, в его нынешнем состоянии, удалось оторваться от погони, да еще и перебраться через каменную стену, ограждающую монастырь. Это сейчас было неважно. А вот то, что Крикс находится по ту сторону стены один, без своей надоедливой охраны, сильно упрощало дело. Шасс добрался до стены, подпрыгнул, зацепившись за ее верхушку кончиками пальцев, подтянулся, чтобы оказаться наверху... Меченый был чуть-чуть повыше своего убийцы, но в том-то идело, что "чуть-чуть". Должно быть, пальцы у него, как и у Призрака, были железными. Мягким, кошачьим прыжком перемахнув на противоположную сторону, Шасс с удовлетворением заметил на шершавом сером камне несколько блестящих, ярко-алых капель крови. Значит, Меченый перелезал именно здесь, и, что еще важнее, ядовитый дым на него все-таки подействовал. Раз пошла кровь носом, значит, вероятнее всего, будут и судороги. Далеко дан-Энрикс не уйдет.

Рухнув на заиндевевшую траву, Меченый несколько мгновений оставался неподвижным. Слезы по-прежнему текли из обожженных глаз, мир выглядел разбитой, перепутанной мозаикой из темных и светлых пятен, в легких полыхала боль. Но расслабляться было некогда; Меченый чувствовал, что оставаться у стены нельзя. Засада - ерунда, дан-Энрикс готов был поклясться, что все это было просто отвлекающим маневром. Значение имело только одно - та смертоносная, расплывчатая тень, которая бросилась на него среди огня и хаоса, беззвучно и стремительно, как хищная ночная птица. Кто бы он ни был - человек, Нэери или просто очень сильный маг, Меченый знал, что он по-прежнему опасен. Ему удалось немного оторваться от погони, но убийца обязательно последует за ним. Сделав над собой страшное усилие, дан-Энрикс заставил себя встать и, шатаясь, побежал вперед. Мелькнула мысль повернуть к госпиталю, чтобы поискать убежище внутри, но он, поколебавшись, все же повернул в другую сторону. Кто бы ни следовал за ним, привести это к сестрам было бы преступно. И к тому же, стены Дома милосердия его не защитят, это не Адельстан и не дворец Валларикса...

Дворец... Крикс хрипло, тяжело закашлялся. Казалось, легкие пытались вывернуться наизнанку, чтобы освободиться от попавшего в них яда. Голова кружилась так, что Меченому пришлось ухватиться за смутно темневшее перед ним дерево. К горлу подкатывала тошнота. Нет, до дворца ему в подобном состоянии не добраться.

Ощущение нарастающей опасности было настолько сильным, что кожа дан-Энрикса покрылась крупными мурашками.

"Он уже за стеной" - подумал Крикс. От этой мысли сердце снова сорвалось в какой-то бешеный, безумный ритм, придавший ему сил справиться со слабостью и тошнотой и, оттолкнувшись от шершавого ствола, рвануть вперед, не тратя времени на размышления о своих шансах уцелеть.

Кто же он был - Безликий? Или все-таки какой-нибудь колдун?.. В одном дан-Энрикс был уверен - он находится на службе Олварга. Может быть, это он убил Кэлрина Отта. Ведь, в конце концов, узнать что-нибудь об убийце не сумели даже орденские маги, проводившие опрос свидетелей...

Крикс ощутил во рту знакомый вкус - соль и железо, выплюнул кровавую слюну себе под ноги и в очередной раз спросил себя, какой же мерзостью их отравили. Во время обучения в Лаконе Меченый часто слышал, как Саккронис рассуждает о горючих и о ядовитых веществах, но он был практически уверен, что старик ни разу не упоминал ни о чем подобном. Впрочем, архивариус и не скрывал, что в Легелионе всегда плохо разбирались в ядах; то ли дело Аварис, где отравление соперников и неугодных претендентов на престол считалось самым заурядным делом.

"Аварис. Конечно же!" - подумал Крикс. Теперь казалось странным, как он сразу не сообразил, что встретился с одним из воинов Владыки Ар-Шиннора. Он ведь не так уж мало знал о Цитадели... да что там, лет в одиннадцать он даже бегал по Лакону, завязав глаза шарфом и представляя себя Призраком! Теперь было понятно, почему убийце не мешал тот самый дым, который ослепил дан-Энрикса и рыцарей из его стражи - он использует Внутреннее зрение...

От Призрака не спрячешься, просто заставив его потерять себя из виду. Внутреннее зрение - редкий и странный дар, на самой грани интуиции и магии, и именно поэтому считается, что от убийц из Цитадели нет спасения. По мере того, как мысли Меченого неслись все быстрее и быстрее, сам он двигался все медленнее. Несмотря на боль в груди, он сделал над собой усилие, стараясь дышать глубоко и ровно и унять неистовое, сумасшедшее сердцебиение.

Хороший ворлок, несомненно, смог бы посоперничать с убийцей, обладающим Внутренним зрением... Меченый не был настоящим ворлоком, но кое-что он все-таки умел. Он выровнял дыхание, закрыл глаза, чтобы расплывчатые контуры и слишком яркий белый свет не мешали сосредоточиться, и "отпустил" свое сознание - в точности так, как делал это по ночам, сидя в глубоком кресле у камина и бездумно глядя на огонь.

Шасс ощущал звеневший в воздухе след Меченого - его страха, ярости, отчаяния. Вероятно, что-то в этом роде ощущает волк, когда бежит по следу раненого зверя. Призраку претило это ощущение звериного азарта, подогретое бушующим в крови люцером. Убийца, который преследует намеченную жертву - это так же глупо, как мясник, который вместо того, чтобы забить бычка или барана, начал бы отпиливать им голову тупой пилой. Только дураки восхищаются байками про Призрака Синана, который сначала перерезал дюжину охранников, потом заколол клиента, а потом скончался от разрыва сердца. Настоящий Призрак убивает быстро, незаметно и без лишней грязи. Просто Меченый, себе на горе, оказался чересчур шустер...

Шасс неожиданно почувствовал удар между лопаток, и промерзшая земля с белой от инея травой стремительно бросилась к нему навстречу. В обычной ситуации он бы перекатился по земле, но навалившаяся сверху тяжесть не дала ему возможности для этого маневра. Меченый каким-то чудом сумел обмануть его, расставить на охотника ловушку, обратив его способности против него же самого...

"Ублюдок, - выругался Призрак в адрес Белоглазого, ударившись о землю и почувствовав под лопаткой острое, болезненное жжение. По-видимому, ослабевший и почти ослепший враг предпочел использовать не меч, а нож. - Я же говорил тебе, поносник, что он маг!.."

На протяжении нескольких секунд, показавшихся Шассу вечностью, они боролись на земле, надсадно, тяжело дыша. У Меченого явно не хватало сил, чтобы одновременно удержать противника, не дав ему подняться или вырваться из своего захвата, и при этом нанести еще один удар, но и у Шасса не хватало сил, чтобы стряхнуть с себя дан-Энрикса. А потом Шасс почувствовал, как Меченый ударил его своей магией. Призраку чудилось, словно чужие пальцы раздирают его мозг, он видел страшные, бессмысленные вещи, никогда не происходившие с ним наяву.

...Какой-то темный и сырой подвал, сапоги Белоглазого перед его лицом... чудовищная боль - во лбу, в ступнях, во всем его растерзанном, голодном и окоченевшем теле.

...Налитое оранжевым огнем клеймо, которое какой-то человек подносит к его лбу - неторопливо, чтобы он успел представить ожидающую его боль во всех подробностях. Ноздри щекочет запах раскаленного железа. Призрака мутит от отвращения и ужаса.

Нельзя пытаться отодвинуться. Нельзя кричать. Во что бы то ни стало, надо продолжать держать глаза открытыми. Если он даст понять, что ему страшно, то они промучают его еще по крайней мере полчаса.

...И снова Белоглазый, шепчет ему на ухо: "Помнишь, в Кир-Роване я объяснял тебе, на что способна магия? На самом деле, ты тогда попробовал совсем чуть-чуть... Но не беда, все остальное я продемонстрирую на вашем короле". Шасса захлестывает ощущение полнейшего бессилия. У него не осталось ничего, чтобы дать выход своему отчаянию, бешенству и раздирающему чувству собственной вины. Ни тела, чтобы броситься на помощь пленнику, ни даже легких, чтобы закричать...

Призрак давно забыл, кто он такой, забыл, что он здесь делает. Единственное, что имело смысл - это оказаться как можно дальше от дан-Энрикса с его проклятой магией. Шасс чувствовал, что, если это ощущение чужого разума, вторгающегося в его сознание, продлится еще хоть одно мгновение - то он сойдет с ума. Страх придал ему сил, позволив сбросить навалившегося на него противника на землю. Когда нож вышел из раны, боль под лопаткой стала резче и сильнее, но сейчас все это не имело ни малейшего значения. Перекатившись по траве, он кое-как поднялся на ноги. Мир вокруг утратил привычную реальность. Не из-за раны под лопаткой, под действием люцера можно было встать и после более серьезного ранения... То, что с ним сделал Меченый, было гораздо хуже, чем удар ножом. Деревья проплывали мимо, как во сне. Едва справляясь с этим чужим телом, с этим жутким ощущением собственной нереальности, Шасс пытался бежать с нормальной скоростью, но все, что он мог сделать - это продвигаться вперед резкими, неровными прыжками, как подраненный олень.

Шум за спиной подсказывал ему, что Меченый тоже поднялся на ноги и пытается его преследовать. Шасс глухо, хрипло застонал. Он бы, пожалуй, дал себя добить, если бы был уверен в том, что Меченый не пустит в дело свою магию, а обойдется исключительно ножом или мечом.

Килларо Шасс заметил почти случайно - "истинник" стоял под деревом, застыв от изумления, и пялился на двух шатающихся, обессилевших мужчин с таким испугом, словно думал, что они явились сюда исключительно ради того, чтобы его убить. Не приходилось сомневаться, что он так и будет прижиматься к дереву, оцепенев от страха, пока они не окажутся как можно дальше. Шасс уже собирался просто пробежать мимо Килларо, когда его озарила новая идея. Поравнявшись с "истинником", он схватил его за куртку, резко дернул на себя и отшвырнул Килларо прямо на дан-Энрикса, с которым их разделяло всего несколько шагов. Краем глаза он увидел, что Килларо, громко завопив от неожиданности и испуга, врезался в дан-Энрикса, едва не сшибив его с ног. Шасс стиснул зубы и напряг все силы, чтобы оторваться от замешкавшегося преследователя. Он был уверен, что его маневр не особенно задержит Меченного, но надеялся все-таки выиграть немного времени, и, может быть, спастись.

* * *

"Какой чудовищный кошмар" - подумал Крикс, придя в себя и осознав себя лежащим на своей кровати во дворце. Несмотря на то, что спал он долго, и по всем законам должен был отлично выспаться, Меченый чувствовал себя усталым и разбитым. Крикс не помнил, когда он в последний раз видел настолько отвратительные сны. Погоня за собственным убийцей, слепота, Килларо... Крикс сказал себе, что надо побыстрее встать, чтобы все эти дикие, сумбурные картины потускнели и забылись, как любое сновидение. Он резко сел в постели и попробовал открыть глаза, но обнаружил, что их закрывает плотная повязка. Выругавшись, он сорвал ее с лица, запачкав руку жирной мазью, и увидел яркие, бесформенные пятна света.

Сидевший у его постели человек перехватил его запястье.

- Тихо, успокойся... что ты делаешь? - спросил он у дан-Энрикса. Голос говорящего звучал так мягко, что дан-Энрикс далеко не сразу осознал, что это Ирем.

- Я ослеп?! - спросил дан-Энрикс, яростно пытаясь протереть глаза, но с ужасом убеждаясь в том, что размытые контуры никак не обретают четкость.

- Мы пока не знаем, - почти виновато сказал Ирем. - Пятеро стражников и двое моих рыцарей полностью потеряли зрение... Мы подносили им к лицу горящий факел, но они не видели огня. Все остальные видят очень плохо, но Рам Ашад считает, что у тех, кто может видеть свет, зрение постепенно восстановится. Будем надеяться, что он прав.

- Так значит, это был не сон, - медленно сказал Крикс. Ирем вздохнул.

- Боюсь, что нет. Ты помнишь, что произошло?

Меченый глубоко задумался. Хоть Ирем и сказал, что все произошедшее случилось наяву, дан-Энрикс затруднился бы сказать, что из его воспоминаний было правдой, а что - мороком, галлюцинацией, привидевшейся ему под действием аварского дурмана.

- Знаешь, это все не так уж важно, - спохватился Ирем. - Рам Ашад сказал, что тебе нужно больше отдыхать.

Меченый посмотрел на светлое пятно на месте окон своей спальни и спросил.

- Который теперь час?

- Полдень, - ответил Ирем, явно радуясь, что Меченый больше не говорит о нападении. - Я обещал дождаться, пока ты придешь в себя, чтобы сейчас же доложить Валлариксу. У Рам Ашада этой ночью было очень много дел, так что сейчас он спит, но, если хочешь, я пришлю к тебе кого-то из его помощников.

Меченый покачал головой. Он опустился на подушки и прикрыл глаза, делая вид, что хочет отдохнуть - это было нетрудно, потому что он чувствовал себя совершенно обессиленным этим коротким разговором. Но в действительности Меченый хотел остаться в одиночестве не для того, чтобы заснуть, а для того, чтобы никто не отвлекал его и не мешал собраться с мыслями. Ирем тихонько вышел, чтобы сообщить Валлариксу, что Крикс пришел в себя, а Меченый прикрыл глаза и погрузился в зыбкие, сумбурные воспоминания о том, что с ним происходило накануне. Судя по всему, его стремительное бегство от убийцы из Айн-Рэма и попытка скрыться от погони в парке Дома милосердия все-таки были явью, а не сном. Но дальше - дальше начиналось что-то исключительно невероятное.

Они боролись на земле - это он помнил хорошо... Меченый чувствовал, что он стремительно теряет силы. Человек, которого он пытался удержать, был очень сильным, и при этом гибким, как змея. Не приходилось сомневаться, что любую слабость с его стороны Призрак использует не для защиты или бегства, а для нападения.

Сознание того, что через несколько секунд он, может быть, умрет, и тогда все окажется напрасным - все, что ему пришлось перенести с тех пор, как он узнал об Олварге, и многолетние труды Седого, и даже Туманный лог, погибший исключительно ради его спасения - вызвало в Меченом неистовую ярость. А живущая в нем Сила превратила его мысли в страшное оружие, гораздо более опасное, чем меч или стрела. Разве Олварг не показал ему, на что способна магия в руках того, кто не стесняется использовать ее против своих врагов?..

На лбу у Меченого выступила липкая испарина. Он вспомнил все. Он сделал со своим убийцей то же самое, что Олварг делал с ним. Он обратил всю свою ярость против Олварга на своего убийцу и впечатал эту ярость ему в мозг, как раскаленное клеймо... Неудивительно, что после этого его противник обратился в бегство. То, что с ним случилось, было в тысячу раз хуже, чем насильственный допрос у ворлока.

Потом на Меченого налетел Килларо. Альды Всеблагие, что он вообще там делал?.. Меченый, преследовавший Призрака, так и не понял, что произошло. Сколько дан-Энрикс ни напрягал свою память, мысли об этом моменте оставались смутными, как сон. Кажется, он успел увидеть темную, метнувшуюся к нему тень, вообразил, что это сам убийца или кто-то из его помощников, нанес удар - не слишком точный, потому что руки ослабели и дрожали после схватки с Призраком - и осознал свою ошибку лишь тогда, когда услышал хриплый, полный ужаса и боли вопль, который испустил столкнувшийся с ним человек. Меченый схватил его за локти, но не удержал - ноги Килларо подломились, и он мешком осел на землю. Несколько ругательств, вырвавшихся у раненого в перерывах между стонами, наконец-то объяснили Меченому, с кем он имеет дело. Не узнать Килларо и его манеру выражаться было невозможно.

Крикс застыл на месте. Его яростный порыв догнать убийцу исчез так же внезапно, как и появился. Страха тоже не было - Меченый плохо понимал, что именно он сделал со своим несостоявшимся убийцей, но при этом почему-то был уверен в том, что Призрак не вернется и не попытается его добить. Стоны и причитания скорчившегося на земле Килларо вызывали в нем только тупое и бессмысленное удивление. Пару секунд дан-Энрикс просто-напросто стоял над раненым, чувствуя себя совершенно оглушенным, но потом, мало-помалу приходя в себя, все-таки опустился на колени рядом с Рованом и попытался выяснить, куда пришелся нанесенный им удар.

- Не тронь меня!.. - взвизгнул Килларо, извиваясь, словно угорь, и отталкивая его руку.

- Успокойся, - прошипел дан-Энрикс, раздосадованный глупым поведением Килларо, но при этом смутно сознававший, что сердиться бесполезно - Рован ошалел от боли и вдобавок до смерти напуган. - Я хочу помочь.

- Как-нибудь обойдусь без твоей помощи, убийца! - выплюнул Килларо.

Меченый в конце концов нащупал рану и почувствовал, как по спине пополз противный холодок. Похоже, от испуга он ударил "истинника" со всей силы - нож вошел в живот Килларо очень глубоко. Если бы удар пришелся чуть повыше, лезвие бы рассекло аорту, и Килларо был бы уже мертв - ну а сейчас у него оставалось еще немного времени, пока его не прикончит кровотечение из брюшной артерии.

- Не обойдешься. Если ничего не сделать, ты умрешь минуты через полторы, - сказал дан-Энрикс таким тоном, что Килларо наконец-то проняло - он замолчал и предоставил Меченому делать все, что тот считает нужным. Слушая его прерывистое, хриплое дыхание, дан-Энрикс прижал руку к ране и закрыл глаза, стараясь ощутить присутствие Тайной магии. Но, сколько бы усилий он ни прилагал, он ощущал только чудовищную пустоту. Ему казалось, словно он с разбега налетел на стену. "Ну давай... давай же!.." - бормотал дан-Энрикс, сам не зная, к кому обращается - к Килларо, к Тайной магии или к себе. Но все было напрасно. Он не ощущал в себе и мире даже самой слабой искры магии. Исчезла даже тихая, почти неразличимая мелодия, живущая в камнях Адели и дающая понять, что древний город дышит и живет своей особой, тайной жизнью. Сейчас эта музыка умолкла, и дан-Энрикс слышал только оглушающую тишину.

По телу Рована Килларо пробежала дрожь, а потом он затих - должно быть, потерял сознание. Еще с минуту Меченый сидел над ним, пытаясь ощутить хотя бы проблеск Силы - пока, наконец, не осознал, что это бесполезно. К этому моменту еле слышное сердцебиение Килларо прекратилось. Глава Братства Истины был мертв.

...Когда в его спальню снова заглянул сэр Ирем, Крикс встретил его, сидя на кровати.

- Я убил Килларо, верно? - спросил он, не глядя на вошедшего.

- Это вопрос или утверждение? - осведомился Ирем после паузы.

- Скорее, утверждение.

- Печально. Я надеялся, что ты расскажешь что-нибудь другое, - сказал рыцарь. Он прошел через всю комнату и сел на край его кровати. - Я не знаю, кто убил Килларо, Рик. Но большинство людей в Адели думают, что это сделал ты.

* * *

Лорд Аденор слушал, как собравшаяся у дворца толпа уже в который раз горланит свое "Кровь-за-кровь!", и страстно сожалел о том, что не уехал в Лейверк, пока у него еще была подобная возможность. Аденор поймал себя на том, что начал безотчетно постукивать пальцами по подлокотнику в такт крикам за окном, и раздраженно сжал кулак.

Любой разумный человек сбежал бы из Адели без оглядки в тот же самый день, когда увидел, как дан-Энрикс вернул к жизни Отта. Если невозможные, не поддающиеся логике события начали происходить не во сне, а наяву, стоит задуматься о том, не придет ли вслед за чудесами очередь ночных кошмаров. Но Ральгерд сказал себе, что в его возрасте и положении смешно бояться темных магов из другого мира, и, поддавшись приступу нелепого авантюризма, разрешил себе остаться в городе и посмотреть, что будет дальше. Непростительный идиотизм! Перед глазами Аденора снова промелькнуло соблазнительное видение родового замка - сумрачный главный зал, ощерившие пасть кабаньи головы на стенах, зажаренная целиком оленья туша на столе, накрытом на двоих, и нудные, как сама смерть, воспоминания отца о Наине Воителе и о турнирах пятидесятилетней давности. Неважно, что отец уже четыре года как в могиле - в памяти Ральгерда Аденора он оставался такой же неотделимой частью замка, как развешанное по стенам оружие, обильная, но грубая еда и закопченный потолок.

"Будь у меня хоть капля здравомыслия, я бы сейчас был там" - с чувством подумал Аденор.

- Глава городского капитула, мейстер Юлиус Хорн, советник магистрата Эйвард Римкин и их эскорт, - доложил приоткрывший дверь гвардеец.

- Пропустите, - кивнул император.

Аденор предполагал, что посетители не станут тратить времени на долгие приветствия, но та решительность, с которой Хорн заговорил о главном, едва распрямившись после первого поклона, выглядела откровенно вызывающей.

- Мы пришли требовать правосудия, мой лорд, - без всяких предисловий сказал он. - Два дня назад в парке Дома милосердия было совершено убийство, и в этом убийстве обвиняют представителя вашего дома.

Если Валларикс и чувствовал себя задетым тоном посетителя, то он никак не выказал своего недовольства. Он смотрел на Юлиуса Хорна так спокойно, словно гул собравшейся на площади толпы не был слышен даже через запертые ставни.

- Потрудитесь объясниться, мейстер Хорн. Насколько мне известно, в моем окружении нет убийц.

- За час до гибели Килларо ваш племянник, лорд дан-Энрикс, во всеуслышание обещал "прикончить эту мразь". Прошу прощения... Одна из сестер Дома милосердия сообщила нам, что лорд дан-Энрикс вернулся в Дом один, без своей охраны. Он был в очень плохом состоянии, попросил вызвать лорда Ирема и потерял сознание. Тело Килларо нашли в парке. Он умер от ножевого ранения в живот. Сестра Ордена милосердия, о которой я говорю, передала нам нож лорда дан-Энрикса.

Присутствующие отнеслись к этому заявлению по-разному. Сэр Ирем мрачно усмехнулся, Меченый нахмурился, а королева выразительно вскинула брови и спросила:

- То есть эта женщина украла нож, пока хозяин находился без сознания?..

- Исключительные обстоятельства оправдывают исключительные меры, моя королева, - слегка поклонившись, возразил советник. - Речь идет о совершении убийства. Лорд дан-Энрикс вытер лезвие, но кровь Килларо осталась на гарде и на рукояти. То, что эта кровь принадлежит Килларо, подтвердил магистр из Совета ста. - Сэр Ирем собирался перебить советника, но Хорн не дал ему этого сделать и ответил на незаданный вопрос. - Да, монсеньор, мы получили сообщение лорда дан-Энрикса, в котором утверждалось, что смерть Рована Килларо - не убийство, а несчастный случай. Но мы, естественно, не можем удовлетвориться этим объяснением и посчитать вопрос закрытым. Лорд дан-Энрикс должен пойти с нами и пройти допрос у ворлока, а после этого предстать перед судом.

Даже не глядя на мессера Ирема, Ральгерд почувствовал, что он напрягся, как взведенный лук. Даже на спокойное лицо Валларикса набежала тень. Все понимали, что положение критическое. Либо Меченный заявит, что он невиновен, и откажется подчиниться городскому магистрату, и тогда конфликта между горожанами и Орденом не избежать, либо он последует за Хорном - и тогда последствия могут быть непредсказуемыми. То, что собравшаяся у Дворца толпа настроена весьма воинственно, понял бы даже полный идиот.

Меченый поднял голову.

- Я готов сделать все, что требует закон в подобных случаях, но я прошу дать мне отсрочку, - хрипло сказал он. - Вам наверняка известно, что я и еще несколько людей из моей охраны пострадали во время нападения. Мой лекарь, мэтр Рам Ашад, считает, что я должен оставаться на месте и соблюдать покой.

Стоявший рядом с его креслом Рам Ашад кивнул.

- Я готов присягнуть, что любое чрезмерное напряжение, тем более допрос у ворлока, может прикончить человека в таком состоянии, как лорд дан-Энрикс. Как врач, который отвечает за его здоровье, я категорически против того, чтобы он следовал за вами. Даже на носилках.

Пару секунд Юлиус Хорн сверлил Меченого недоверчивым и мрачным взглядом. К счастью, вид дан-Энрикса как нельзя больше соответствовал словам Ашада. Каждый, кто увидел бы это зеленовато-бледное лицо с испариной на лбу и страшными, багровыми синяками вокруг глаз, не усомнился бы, что Меченый не в состоянии куда-нибудь идти.

Аденор закусил губу, молясь, чтобы советник согласился. За несколько последних лет Ральгерд успел неплохо изучить характер Хорна и не сомневался в том, что в глубине души уравновешенный и сдержанный советник тоже не желает обострения конфликта. Люди вроде Юлиуса Хорна могут действовать довольно жестко, если их к этому вынудить, но по сути хаос и насилие - не их стихия. Слова Меченого давали советнику возможность разрядить предгрозовую атмосферу в городе, не поступаясь справедливостью, и Аденор надеялся, что Хорн не преминет воспользоваться этим шансом.

- В случае, если обвиняемый тяжело болен и не в состоянии ответить на предъявленные обвинения, закон предписывает отложить дознание, - помедлив, согласился Хорн. Стоявший рядом Римкин прямо-таки почернел от злости, видя, как победа уплывает у него из рук. Юлиус, впрочем, не заметил бешенства своего спутника, поскольку продолжал смотреть только на Крикса. - Для жителей Адели Рам Ашад - человек с безупречной репутацией; но, поскольку он известен, как ваш друг, мы пришлем во дворец другого лекаря, чтобы он подтвердил слова Ашада. Вы согласны?

- Да.

- Тогда мы предоставим вам отсрочку, о которой вы нас просите.

- Может быть, мы сэкономим время, если лорд дан-Энрикс исцелит себя с помощью магии?.. Для человека, воскрешающего мертвых, это вряд ли будет слишком сложно, - ядовито сказал Римкин, с ненавистью глядя на дан-Энрикса.

- Успокойтесь, Римкин, - холодно одернул его Хорн. - Нам нужно обсудить гораздо более серьезные вопросы. Государь, мы настаиваем на том, чтобы лорда дан-Энрикса судили члены городского магистрата.

Аденор, успевший понадеяться, что дело оборачивается не так уж плохо, ощутил, что сердце у него оборвалось. Доверить судьбу Крикса Римкину?.. С тем же успехом можно было бы прикончить Меченого прямо здесь - так выйдет и быстрее, и гораздо милосерднее.

- Вы сошли с ума, советник, - возмутился Аденор. - Назначать судей, которые судят обвиняемых такого ранга, может только император!

- Сказано немного резко, но, по сути, глава казначейства прав, - куда более прохладным тоном, чем обычно, подтвердил Валларикс.

- Нам это известно, государь, - почтительно наклонив голову, сказал Юлиус Хорн. - Но, ввиду того, что обвиняемый - ваш близкий родственник, мы просим, в виде исключения, изменить существующий порядок. Люди, возмущенные убийством Рована Килларо, жаждут справедливости. Не нужно досконально знать законы, чтобы понимать, что никто не может быть судьей в собственном деле. Мы сами сформируем суд, подберем ворлоков и дознавателей и вынесем свое решение.

Лорд Ирем стиснул зубы так, что по скулам заходили желваки. Даже Валларикс, кажется, утратил свою обычную невозмутимость. Лицо императора закаменело.

- Ну а если я не соглашусь исполнить вашу... просьбу? - спросил он негромко.

- Тогда мы будем вынуждены отказать подобному суду в доверии, - твердо ответил Хорн.

"Приплыли... лавочники угрожают императору! - злобно подумал Аденор. - Ирем был тысячу раз прав. Как можно было добровольно посадить себе на шею этих римкинов и хорнов?!"

В комнате повисло напряженное, гнетущее молчание. С улицы, словно отдаленный шум прибоя, доносился гулкий рокот, в котором, прислушавшись, можно было разобрать все тот же лозунг "кровь-за-кровь". "Сколько же их там собралось?.. - подумал Аденор. - Судя по звуку - тысяч пять..." Прислушиваясь к этим звукам, королева безотчетно положила узкую ладонь на свой заметно округлившийся живот, как будто бы оберегая еще не рожденного ребенка от бушующей снаружи злобы. Ирем, стоявший ближе всех к окну, поглядывал на улицу, и озабоченное выражение его лица пугало Аденора даже больше, чем все остальное.

Меченый обернулся к императору.

- Мой лорд, я думаю, нам стоит согласиться с предложением советника, - произнес он.

"Ты что?! - едва не заорал лорд Аденор. - Не смей!.."

- Я возражаю, - выпалил Ральгерд, рванув душивший его воротник колета с такой силой, что скреплявший ворот золотой крючок со звоном отлетел на стол. В аулариуме императора было совсем не жарко, но Аденор чувствовал, как под колетом и рубашкой по спине течет противный, липкий пот. - Прошу вас, государь, позвольте мне поговорить с лордом дан-Энриксом наедине. Не больше двух минут!

- Не понимаю, с какой стати главе городского казначейства вмешиваться в дело, которое его совершенно не касается, - угрюмо сказал Римкин. На сей раз Юлиус Хорн не стал одергивать своего спутника, а предпочел его поддержать.

- Советник Римкин прав, не будем понапрасну тратить время. Лорд дан-Энрикс, вы согласны с тем, что судьи, выбранные вашим дядей, не годятся для такого дела, и что вам приличнее предстать перед независимым судом?

Дан-Энрикс чуть заметно усмехнулся.

- Я согласен с вами, мейстер Хорн.

- А вы уверены, что судьи, выбранные магистратом, не окажутся людьми, имеющими поводы для личной ненависти или мести?.. - громко спросил лорд Аденор, сверля глазами Римкина. К его большому разочарованию, в лице Эйварда Римкина не дрогнул ни единый мускул - зато Юлиус изрядно озадачил Аденора тем, что в ответ на его намек нахмурил лоб и прикусил губу. Он повернулся к Меченому и сказал:

- Большинство членов магистрата никогда не встречались с вами за пределами Дворца и Адельстана. Что касается меня, то я, действительно, имею личные причины относиться к вам с предубеждением, и готов отказаться от участия в суде.

"А ты-то почему?" - опешив от такого заявления, подумал Аденор. На лице Меченого тоже промелькнуло замешательство.

- Вы?.. Извините, я как-то не ожидал. Но что я вам... Хотя это не важно. В любом случае, вы кажетесь мне справедливым человеком, и я не имею ничего против вашего участия.

- Это очень любезно с вашей стороны - тем более, что речь идет о вашей жизни, - раздраженно сказал Хорн. - Ну так что, я могу выйти и сказать собравшимся снаружи людям, что вы предстанете перед судом городского магистрата?

Аденор изо всех сил замотал головой и даже, наплевав на этикет, провел ребром руки по горлу. Но дан-Энрикс то ли не заметил этой пантомимы, то ли предпочел проигнорировать ее и коротко ответил - "да".

- Прекрасно. В таком случае, желаю вам скорейшего выздоровления.

Юлиус перекинул через локоть край плаща, учтиво поклонился королю и королеве и сделал знак своей охране. Через полминуты в аулариуме императора не осталось никого из посторонних.

Некоторое время все подавленно молчали и прислушивались к крикам за окном. Потом успевший сделаться привычным шум внезапно стих и наступила оглушительная тишина, тянувшаяся, как показалось Ральгерду Аденору, целую вечность. А потом с улицы донесся торжествующий, многоголосый рев - похоже, Юлиус и его спутники успели сообщить собравшейся толпе, что Меченый вынужден был принять поставленные ему условия. Сэр Ирем отвернулся от окна.

- На самом деле, все не так уж плохо, - сказал он, как будто переубеждая всех собравшихся, а заодно и самого себя. - Мы смогли выиграть время, а это сейчас главное. Призрака ищут лучшие гвардейцы, маги и доглядчики. Как только мы его найдем, мы сможем снять с дан-Энрикса все обвинения.

- А если не найдем?.. - спросил лорд Аденор так резко, что стоявшая за креслом королевы девушка в синем орденском плаще вздрогнула от неожиданности. Мессер Ирем выразительно нахмурился.

- Слушайте, Аденор, да что с вами такое?.. Вы сегодня непохожи сами на себя. Краснеете, бледнеете, рвете на себе воротник... Если вам нездоровится, идите и лечитесь.

- Я в порядке, - буркнул Аденор, метнув на рыцаря свирепый взгляд. Однако он успел заметить, как стоявший рядом с креслом Крикса Рам Ашад переглянулся с императором, едва заметно качнул головой и взглядом указал на королеву.

- Знаете что, Ральгерд? Я думаю, сэр Ирем прав, - мягко сказал Вальдер. - Выглядите вы и впрямь неважно. Вам необходимо отдохнуть. Молчите, Аденор, это не обсуждается... считайте, что я вам приказываю лечь в постель. Ступайте.

Ральгерд со скрипом отодвинул кресло, поклонился императору и Криксу и на деревянных, плохо гнущихся ногах вышел из аулариума в коридор. Кровь бешено стучала у него в висках. Неудивительно, что Ирем с Рам Ашадом заподозрили, что у него лихорадка. Жаль только, что лежанием в постели делу не поможешь. Разве что... Лорд Аденор остановился. Вообще-то это был не самый худший выход из сложившегося положения. Сослаться на болезнь, попросить императора освободить его от должности, и завтра же - домой, в Лейверк. В конце концов, оставшись здесь, он никому этим не поможет, только навредит себе. Ну и какой, скажите на милость, в этом смысл?..

Гвардейцы, охраняющие аулариум правителя, с недоумением смотрели, как Ральгерд расхаживает по пустой приемной взад-вперед. Походив так пару минут и тихо выругавшись, Аденор направился в гостиную дан-Энрикса. Там он уселся в кресло и стал ждать. Прошло, должно быть, полчаса, прежде чем двери комнаты открылись, и дан-Энрикс, отпустив сопровождавшего его слугу, вошел в гостиную, переставляя ноги медленно и аккуратно, как столетний дед. Успевшего расслабиться за время ожидания вельможу замутило от волнения - но вместе с тем он ощутил большое облегчение, увидев, что дан-Энрикс был один, без Ирема и даже Рам Ашада.

Меченый успел сделать несколько шагов вглубь комнаты, прежде чем понял, что в гостиной кто-то есть.

- Кто здесь? - спросил он резко, глядя на вельможу напряженным взглядом. Сердце у Аденора сжалось. Ирем говорил, что Крикс все еще плохо видит после нападения, но не узнать его за несколько шагов, при ярком дневном свете?..

- Это я, мой принц, - кашлянув, сказал он.

- Вы, Аденор?.. - лицо дан-Энрикса расслабилось, он даже улыбнулся. - Мне казалось, вы сейчас должны быть у себя. А как же императорский приказ?

- Простите, монсеньор, мне сейчас не до шуток. Положение очень серьезное. Нужно добиться, чтобы Римкина отстранили от участия в суде.

- Да, было бы неплохо, - продолжая улыбаться, согласился Меченый. - Да сядьте вы... что бы там ни говорил Ашад, но я пока что могу дойти до кресла без посторонней помощи. Что же до Римкина, то здесь ничего не поделаешь. Конечно, не особенно приятно, когда тебя судит человек, который явно хочет придушить тебя собственноручно. Но у нас нет оснований требовать, чтобы он не участвовал в процессе. Мы впервые встретились в тот день, когда убили Отта. У него нет никаких причин мне мстить.

- Вы ошибаетесь, мессер. Помните, вы просили разузнать, почему он относится к вам так... враждебно? Я навел кое-какие справки, и мне кажется, что я нашел ответ на ваш вопрос. Племянник Римкина погиб примерно девять лет назад, во время беспорядков в Шатровом городе. Среди людей, повешенных мессером Иремом за грабежи и мародерство, его не было - значит, он был убит во время уличных боев. Подробности мне неизвестны, но... возможно... кто-то из его товарищей, участвовавших вместе с ним в погроме, указал на вас как на его убийцу. Это исключительно мое предположение, но это объяснило бы, почему Римкин вас так сильно ненавидит, - Аденор старался не смотреть на собеседника, но взгляд, как будто намагниченный, упорно возвращался к неподвижной, сгорбленной фигуре на соседнем кресле.

- И давно вы это выяснили?.. - спросил Меченый после тяжелой, вязкой паузы.

- Несколько недель тому назад, - мысленно проклиная самого себя за этот никому не нужный приступ правдолюбия, ответил Аденор. Ну ладно информация о Римкине, там промолчать было нельзя, но здесь-то, спрашивается, кто его тянет за язык?.. Он внутренне напрягся, ожидая, что дан-Энрикс спросит, почему же он молчал все это время, но, как оказалось, собеседник думал о другом.

- Как его звали? - спросил он. Лорд Аденор даже не сразу понял, о чем речь, а когда понял, то страдальчески скривился. Что за извращенная привычка - интересоваться именами тех, кого тебе пришлось убить!

- Лансель Берру, - нехотя сказал он.

- Что вы еще узнали?

- Почти ничего. Сестра Эйварда Римкина вышла замуж за помощника капитана с канторны "Золотая цапля". Корабль пропал без вести во время плавания к Внешним островам, все команда считается погибшей. Римкин взял на себя все заботы о вдове и ее сыне. Это все, что я сумел установить.

Меченый хрипло рассмеялся - и внезапно со всего размаха саданул по подлокотнику своего кресла кулаком, заставив Аденора подскочить.

- Я начинаю понимать, что подразумевала леди Эренс, - сказал он, и Аденору сделалось не по себе от ярости, звучавшей в его голосе. - Действительно, забавный из меня выходит Эвеллир!..

Лорд Аденор подавленно молчал. На душе у него было исключительно паршиво. Ему очень хотелось сказать Криксу, что эта злосчастная история случилась не вчера, а девять с лишним лет назад, и, если уж на то пошло, парень погиб по своей собственной вине. Не силой же его поволокли в Шатровый город!.. Но язык у вельможи не ворочался во рту.

- Послушайте, мессер... - выдавил он в конце концов. Меченый резко дернул головой.

- Не надо, Аденор. Я знаю, что вы собираетесь сказать. Что эти люди первыми напали на Шатровый город, и у меня не оставалось выбора - либо смотреть на то, что они делают, либо найти какой-то способ их остановить. Но я...

- Хватит, - с досадой перебил лорд Аденор. - Если вам обязательно нужно кого-то обвинить, то обвиняйте не себя, а тех, кто подстрекал людей к погрому. Вы, конечно, помните, что лорд Дарнторн тогда готовил государственный переворот?.. Мы с ним совместно думали над тем, как подогреть общее недовольство, но при этом сделать так, чтобы оно не обернулось против нас самих. Я посоветовал сделать акцент на том, что император тратит деньги из казны на беженцев, пока столице угрожает голод. Было совершенно очевидно, что идея содержать каких-то чужаков в ущерб себе и своим детям быстро доведет людей до бешенства - особенно если почаще говорить о том, что беженцы приносят в город грязь, болезни и преступность. Так что смерть этого мальчика - это не ваша, а моя вина.

Вспышка, заставившая Аденора выпалить эту тираду, миновала, оставив после себя только опустошенность и холодный, липкий страх. "Это безумие, - с тоской подумал Аденор. - Он же меня убьет - и будет прав".

Дан-Энрикс с непонятным выражением смотрел на него через стол.

- Зачем вы мне все это рассказали, Аденор? - спросил он спустя несколько томительных секунд. - Только не пытайтесь нести чушь про запоздалое раскаяние. Даю вам слово, если вы посмеете сказать, будто вам жаль этого парня, я сверну вам шею.

Аденор поморщился.

- Вы правы, мне его не жаль... Но мне жаль вас. И, как ни странно, Римкина. Хотя это не главное.

- А что же главное? - сурово спросил Крикс.

- Помните, вы рассказывали, что происходило в этом вашем... Эсселвиле? Я тогда не придал этому значения. Не то чтобы я не поверил вам, но, честно говоря, я полагал, что все ваши слова про Темные Истоки - просто философская метафора. Но с тех пор, как я узнал про Римкина, у меня появилось чувство, словно мы давно и незаметно для себя запутались в какой-то жуткой паутине, и теперь, когда мы делаем попытки вырваться, все наши действия только усугубляют ситуацию.

- Понятно. Значит, вы поверили в Исток - и до смерти перепугались? - хмуро усмехнулся Меченый. Лорд Аденор помедлил и кивнул. - Ну что ж, по крайней мере, честно. Что вы собирались делать дальше - поджать хвост и убежать в Лейверк?.. - поинтересовался Меченый, заставив Аденора покраснеть. - Тогда езжайте. Я не стану вас задерживать.

- Спасибо, но я предпочту остаться здесь, - угрюмо огрызнулся Аденор. Странное дело, после того, как Крикс заставил его высказать мучавшие его мысли вслух, он ощутил такое облегчение, как будто бы самое худшее осталось позади, хотя с рациональной точки зрения это и было страшной глупостью. - Скажите лучше, что вы думаете делать с Римкином?

Лицо дан-Энрикса застыло.

- Я попробую поговорить об этом с Юлиусом Хорном, но не думаю, что это нам поможет. К сожалению, все ваши рассуждения недоказуемы. В ту ночь в Шатровом городе погибло больше сотни человек, и то, что я тоже был на улице в ту ночь, не дает оснований отстранить от участия в суде второго - после Хорна - человека в магистрате. А сам Римкин своей заинтересованности в этом деле не признает.

- Значит, обвините его в злоупотреблении законом и потребуйте допроса с ворлоком!

- Нет, Аденор. Этого я не сделаю, - покачав головой, ответил Меченый. - Вы не хуже меня знаете эдикт о злоупотреблении законом. Может быть, Римкин и хочет свести со мной счеты, но я сводить с ним счеты не хочу. В особенности после вашего рассказа... Ну, не вздыхайте так мрачно. Одного Римкина на десять судей вполне можно пережить. Тем более, что суд наверняка возглавит Хорн, а он не выглядит, как человек, который ставит свои чувства выше справедливости.

- Юлиус Хорн - очень достойный человек. Вы правы, что не попросили его отказаться от участия в суде, - ворчливо согласился Аденор. - Но все же интересно, что у него там за поводы для "личного предубеждения"?..

Дан-Энрикс скорчил странную гримасу - поднял брови и при этом дернул углом губ.

- Да так... на редкость глупая история. Я, честно говоря, даже не сразу вспомнил, чем я мог его обидеть - а потом было уже неловко снова поднимать этот вопрос. Мне, конечно, стоило бы извиниться, но, боюсь, в сложившихся обстоятельствах он бы неверно меня понял, - эту мысль дан-Энрикс договаривал себе под нос, и Аденор разочарованно вздохнул, поняв, что продолжения не будет.

XXXVI

Олрису не спалось. Он уже битых полчаса ворочался в постели, но никак не мог найти удобное положение. Возможно, дело было в том, что после нападения на Крикса и ему, и Ингритт запретили покидать дворец, и теперь Олрис уставал гораздо меньше, чем обычно.

Поначалу он даже обрадовался, что избавился от Вардоса, ранних подъемов и подначек от соперников по тренировочной площадке, но довольно быстро заскучал. Все были заняты каким-то делом, и на них с Ингритт никто не обращал внимания. Олрис слонялся по дворцу, разглядывая гобелены и развешанное по стенам оружие, и мучительно завидовал спокойствию и собранности Ингритт, которая проводила время в личной императорской библиотеке и с непостижимым - на взгляд Олриса - упорством продолжала заниматься аэлингом, выстроив вокруг себя целые баррикады из тяжелых книг в тисненых переплетах из телячьей кожи.

Олрис попытался было присоединиться к ней, но обнаружил, что не может ни на чем сосредоточиться. Потрескивание огня в камине, пыль, кружившаяся в потоке света из окна, приход секретаря, зашедшего в библиотеку за какими-то бумагами - любая мелочь возвращала его к размышлениям о том, сумеют ли гвардейцы Ирема найти убийцу и поправится ли Крикс. Поймав себя на том, что он опять сидит над книгой, глядя в пустоту, Олрис старался встряхнуться и сосредоточиться на ровных черно-красных строчках, но довольно быстро раздражался и, захлопнув книгу, уходил бродить по замку, кожей чувствуя, как Ингритт с укоризной смотрит ему вслед.

Сейчас он чувствовал примерно то же самое - привязчивое, как репей, желание куда-нибудь идти, что-нибудь делать, пусть даже что-нибудь глупое и бесполезное, лишь бы не оставаться на месте. Неподвижное лежание в кровати становилось нестерпимым, словно пытка. Олрис встал и натянул рубашку из мягкой зеленой шерсти. Изсоседней комнаты слышалось ровное дыхание спящей Ингритт. Олрису захотелось "случайно" уронить какую-нибудь вещь, чтобы Ингритт проснулась, и они смогли поговорить, но он преодолел этот соблазн. Кто знает, чего Ингритт стоило ее спокойствие?.. Пусть спит.

Натягивая сапоги, Олрис сказал себе, что самым лучшим будет пойти к Криксу и удостовериться, что у него все хорошо. "Что он все еще жив" - уточнил голос в его голове. Олрис поморщился. Умом он понимал, что эти мысли - форменный идиотизм; если бы Меченый на самом деле умер или находился при смерти, то весь дворец стоял бы на ушах. Но неотвязный страх, сидевший где-то глубоко внутри, не поддавался никаким разумным аргументам. Олрис знал, что успокоится не раньше, чем дан-Энрикс снова сможет без проблем передвигаться по дворцу и перестанет выглядеть, как умирающий.

Поколебавшись, Олрис отказался от идеи идти к Меченому честь по чести, через коридор. Хотя в такое время Крикс обыкновенно еще не ложился спать, гвардейцы Ирема, скорее всего, не пропустят к нему посетителя. К тому же, Олрис все еще стеснялся разговаривать на аэлинге и старался, по возможности, не попадать в такие ситуации, когда ему пришлось бы что-то объяснять. Уж лучше он пойдет через балкон и постучит дан-Энриксу в окно.

На галерею, протянувшуюся вдоль фасада здания и соединявшую их с Ингритт спальни с комнатами принца, Олрис вышел без колета и плаща, в одной рубашке. Ночи в преддверии Эйслита были ясными, морозными, с безоблачным и очень темным небом. Воздух пах морозной свежестью и дымом от топившихся каминов. Олриса мгновенно обдало пронзительным и резким холодом, но сейчас это ощущение было даже приятным. По его расчетам, ему предстояло пройти не больше дюжины шагов, а потом снова оказаться в теплой комнате.

Как он и ожидал, из окон Меченого лился свет - дан-Энрикс бодрствовал, несмотря на поздний час. К восторгу Олриса, одно из окон было приоткрыто, чтобы впустить в спальню свежий воздух. Олрис радостно улыбнулся и ускорил шаг.

Он уже собирался постучать по ставню, когда услышал доносившийся из спальни голос лорда Ирема и мысленно спросил себя, с чего он взял, что Меченый будет один. Попятившись, Олрис прижался к ледяной стене, чтобы его силуэт, мелькнувший за окном, случайно не привлек к себе внимания.

- Закрой это проклятое окно, - предложил Ирем. - Здесь и так уже ледник.

Он сделал шаг к окну, но Крикс остановил его.

- Не надо. У меня в последнее время постоянно такое чувство, как будто мне не хватает воздуха.

- Это из-за яда? - озабоченно нахмурившись, уточнил коадъютор. Меченый невольно улыбнулся. Он совсем забыл, что его бывший сюзерен относится к таким вопросам исключительно практично.

- Нет. Я не имел ввиду какие-нибудь приступы удушья. Просто... я всегда любил этот дворец, но сейчас у меня такое ощущение, как будто я в ловушке, и все эти стены давят на меня.

- С чего бы вдруг, - мрачно пробормотал сэр Ирем. Дан-Энрикс окончательно уверился, что рыцарь заглянул к нему совсем не для того, чтобы выпить бокал вина.

- Ты ведь пришел не просто так? - осведомился он. - Плохие новости?..

- Почему именно плохие?

- Были бы они хорошими, ты бы не стал тянуть, - пожав плечами, сказал Крикс.

- Ты прав, - сознался Ирем. - Новости действительно плохие... Мои люди нашли Призрака. Он мертв.

Меченый ощутил, как внутри стало холодно и пусто. Их последняя надежда рухнула. Призрак умер, значит, допросить его по делу Рована Килларо невозможно. Впрочем, разве он не знал, что так и будет?.. Даже коадъютор, вероятно, уже чувствует, что они угодили в западню. Надеяться, что люди Ирема найдут убийцу, и вопрос решится сам собой, было не просто легкомысленно - это было безумно. Но он все равно надеялся.

- Значит, я все-таки его убил? - бесцветным голосом спросил дан-Энрикс. - Мне показалось, что для умирающего он двигался слишком быстро...

- Ты его не убивал. Он сделал это сам. Когда какой-то Призрак не справляется с порученным ему заданием, случается одно из двух - либо заказчик требует закончить начатое дело, либо разрывает договор. Если контракт разорван, Призрак должен умереть - это мне объяснил Саккронис. Он очень хотел участвовать в осмотре тела. Он сказал, что ритуальное самоубийство Призрака - редчайший случай, что известно всего два подобных эпизода. Чаще всего Призрак либо погибает при попытке выполнить задание, либо все-таки добивается успеха - иногда с шестой или седьмой попытки. Возможно, несмотря на наши... затруднения из-за Килларо, стоит радоваться, что он мертв. Если бы он остался жив, он бы сосредоточился на том, чтобы попробовать тебя прикончить. А сейчас это не слишком сложно.

Меченый покачал головой. Навряд ли Призрак бы продолжил на него охотиться. После того, что с ним случилось в прошлый раз, заставить самого себя приблизиться к дан-Энриксу для него было бы не проще, чем сознательно взять в руки раскаленное железо - Меченый знал это лучше, чем кто бы то ни было другой. Но говорить об этом Ирему дан-Энрикс, разумеется, не стал. Если рыцарь видит в смерти Призрака какие-нибудь положительные стороны, тем лучше для него.

- И что, ты разрешил Саккронису взглянуть на тело?.. - без особенного любопытства спросил он.

- Да, разрешил. Хотя на его месте я не рвался бы рассматривать такую мерзость. Перед смертью он не только сжег все свои вещи, но еще и вымазался ядовитой мазью, которая разъела все его лицо чуть ли не до костей. Я предупредил Саккрониса, что зрелище весьма неаппетитное, но он сказал, что читал описание такого случая у... в общем, уже не помню, у кого, и что он знает, что там будет. Надо отдать ему должное, у старика стальные нервы. Меня самого едва не вывернуло наизнанку, когда я увидел этого молодчика, а Саккронису хоть бы что.

Ирем умолк, и наступила долгая, томительная пауза. Крикс понимал, что нужно спросить что-нибудь еще, поддержать разговор о смерти Призрака, но чувствовал, что он не в силах выдумать ни одной подходящей фразы. Этот разговор был абсолютно бесполезным - просто способом заполнить раздражающую тишину. На самом деле и ему, и даже Ирему понятно, что все это уже не имеет ни малейшего значения.

Ирем первым нарушил наступившее молчание.

- Послушай, Крикс... Помнишь, когда Хорн и Римкин приходили вызывать тебя на суд, Римкин спросил, почему ты не можешь исцелить себя с помощью магии. А в самом деле, почему?..

Меченый пожалел, что несколько секунд назад не поддержал пустопорожний разговор о теле Призрака. Вопрос, который поднял Ирем, был гораздо щекотливее. Меченый постарался, чтобы его голос звучал так же ровно, как обычно, когда он ответил:

- Ну а как ты думаешь?.. Ты же не удивляешься, что я не могу сесть на лошадь или фехтовать. Чтобы кого-то исцелить, нужно потратить силы - а для этого нужно сначала их иметь.

- Да перестань, - нетерпеливо сказал Ирем. - Я же вижу, что с тобой что-то не так, и это "что-то" - не болезнь и не усталость. И усталым, и больным я тебя видел много раз. Это не то. Что с тобой все-таки случилось?.. Это как-то связано с тем вечером, когда я убедил тебя воспользоваться магией и проследить за Олваргом?

Меченому очень хотелось сказать "нет", но эта утешительная ложь буквально застревала в горле.

- Трудно сказать, - ответил он в конце концов. Он понимал, что лжет, и чувствовал, что Ирем понимает это так же хорошо, как и он сам. - Не знаю, что со мной произошло, но я больше не чувствую Тайную магию. Ни в чем, даже в своем мече. Как будто я оглох. Валларикс ощущает Истинную магию в Ривалене и в Очистительном огне, но признает, что он уже не слышит музыку Адели - она ушла куда-то очень глубоко, в самую толщу стен, и когда он что-нибудь чувствует, то сам не может разобраться до конца, реальность это или всего-навсего обман воображения. Может быть, это я каким-то образом заставил ее замолчать. А может быть, все дело в том, что Леривалль погиб, и Истинная магия мало-помалу умирает вслед за ним.

- Так что же, ты теперь не Эвеллир? - лорд Ирем не принадлежал к числу людей, которые способны обойти важный вопрос молчанием из опасения кого-нибудь задеть. Но все-таки его прямолинейность покоробила дан-Энрикса.

- Если ты имеешь ввиду человека, который способен исцелить кого-то магией, или, допустим, воскресить Кэлринна Отта - то, определенно, нет, - ответил Меченый, не удержавшись от сарказма. В том, что касается политики и государственных проблем, сэр Ирем проявлял себя, как человек глубокого и гибкого ума, но его представления о Тайной магии всегда казались Меченому примитивными, как рассуждения какого-нибудь лавочника. Но сейчас Ирем был слишком поглощен своими мыслями, чтобы почувствовать в словах дан-Энрикса насмешку.

- Это моя вина, - угрюмо сказал он. - Ты с самого начала говорил, что это неудачная идея. Мне бы следовало понять, что ты разбираешься в этом гораздо лучше. И мэтр Викар тоже сказал, что это настоящее безумие.

Меченый вздохнул.

- Какая теперь разница?.. Да, план был чересчур рискованным. Теперь, когда мы знаем, к чему это привело, можно до бесконечности терзать себя вопросами о том, как можно было совершить такую глупость. Но если бы нам все-таки удалось узнать, что замышляет Олварг - мы бы посчитали, что это отличная идея. Разве нет?

Коадъютор нехотя кивнул - а в следующую секунду они оба вздрогнули от неожиданности, услышав тихий, но настойчивый стук в дверь. Лорд Ирем приглушенно выругался.

- Хегг бы их подрал!.. С этими Призраками, "истинниками" и всей прочей швалью я скоро начну подскакивать из-за любого шороха. ...Ну, что еще? - сердито спросил он, распахивая дверь.

- Срочное сообщение, мессер, - ответили из коридора. - Отряд вооруженных всадников на Королевском тракте. Около семидесяти гверрцев под началом Лейды Гвенн Гефэйр. Только что проехали последнюю заставу, будут в городе примерно через два часа. Прикажете открыть ворота?.. - говоривший хрипло, сдавленно закашлялся. Меченый, сердце которого после упоминания о гверрцах подскочило и сейчас стучало где-то возле горла, явственно представил, как он гнал коня во весь опор, чтобы опередить Лейду Гэфейр и ее отряд. Дан-Энрикс не завидовал ему. Во время службы в Серой Сотне они отправлялись на разъезды, натянув шарфы до самых глаз, но даже это помогало не всегда, и после долгой скачки по морозу в груди ощущалась неприятная, глухая боль, а на щеках нередко появлялись белые отмороженные пятна.

- Открывайте, - разрешил лорд Ирем. - Отправляйтесь к капитану Северной стены и сообщите, чтобы подготовил встречу. А потом...

- Потом идите греться, - перебил дан-Энрикс, пока Ирем не заставил парня возвращаться и докладывать о выполнении приказа.

Ирем хмыкнул.

- Ладно, Финнрек. Лорд дан-Энрикс, кажется, доволен вашим сообщением. Пошлите к Северной Стене кого-то из дозора и идите отдыхать, - сжалился он. И, отмахнувшись от ответа Финнрека, захлопнул дверь. - Ну что, ты рад?.. - спросил он, возвращаясь к Криксу.

- Я не знаю, - отозвался Крикс, помедлив. - Не уверен, что у меня есть причины радоваться. Честно говоря, я не хотел бы это обсуждать. Выпьешь со мной?

- Пожалуй, но тогда спустись с небес на землю. У тебя такое выражение лица, как будто бы ты умираешь от желания вскочить на лошадь и помчаться к городским воротам. Это раздражает.

Меченый поморщился, сообразив, что коадъютор был не так уж и не прав - все мышцы у него и в самом деле напряглись, как будто бы он был готов немедленно сорваться с места.

- Хватит болтать вздор, - устало сказал он. - Лучше распорядись, чтобы нам принесли бутылку эшарета.

Олрис бесшумно отделился от стены и бросился обратно в свою спальню. Конечно, любопытно было бы послушать, о чем Меченый и Ирем станут разговаривать за эшаретом, но он чувствовал, что, если он еще чуть-чуть пробудет на балконе, то начнет стучать зубами так, что его будет слышно даже в комнатах дан-Энрикса. Его трясло от холода, и он никак не мог отделаться от ощущения, что его внутренности смерзлись в один липкий и холодный ком. Ввалившись в свою комнату, он первым делом бросился к камину и придвинулся к огню настолько близко, насколько это возможно было сделать, не спалив штаны и сапоги.

Из подслушанной беседы Олрис разобрал примерно половину - на большее его познаний в аэлинге не хватило. Но он был уверен в том, что главное он понял правильно, и Меченый действительно лишился своей магии.

"Проклятый Призрак! - думал он, скрипя зубами от досады и от холода. - Как жаль, что он успел себя убить. Его бы следовало обезглавить. Нет, четвертовать!.. И я бы с удовольствием на это посмотрел!"

Бедный дан-Энрикс. Мало того, что ему сейчас едва хватает сил, чтобы пройти по комнате, так он, в придачу к этому, еще лишился и своих магических способностей! Для мага это, вероятно, так же тяжело, как стать калекой.

"Я бы сам убил этого Призрака, если бы мог!" - подумал Олрис злобно.

Постояв возле камина еще несколько минут и согревшись достаточно, чтобы его перестало корчить от озноба, он добрался до своей кровати и залез под одеяло. Устроив для себя что-то вроде шерстяного кокона из одеял и, наконец, почувствовав себя достаточно уютно, Олрис мысленно спросил себя, кто сможет защитить Адель от Олварга теперь, когда дан-Энрикс полностью лишился своей Силы - но не смог найти ответа.

"Интересно, что об этом скажет Ингритт" - промелькнуло в голове у Олриса, но в следующую секунду он со всей отчетливостью осознал, что он не вправе никому рассказывать о том, что слышал этой ночью. Узнать чужой секрет, подслушивая чей-то разговор - уже довольно некрасиво, ну а выболтать такой секрет кому-нибудь еще - это уже самое настоящее предательство.

"Завтра я пойду к дан-Энриксу и расскажу ему, что я все слышал" - обещал он сам себе, чтобы немного успокоить свою совесть. Если повезет, дан-Энрикс будет слишком рад из-за приезда этой женщины - как там ее зовут?.. - чтобы рассердиться на него всерьез.

- Наверное, это и есть та женщина с портрета, - пробормотал он сонно. Его разморило от тепла, и он с трудом мог открыть глаза - зато лицо, которое он видел на рисунке в Ландес Баэлинде, становилось все отчетливее по мере того, как Олрис погружался в сон. Вспоминать о возлюбленной дан-Энрикса было неловко - главным образом, из-за привидевшегося ему под действием люцера поцелуя - но он все-таки попробовал представить себе, как она скачет по тракту во главе отряда всадников, и волосы у нее развеваются от ветра. Правда, потом Олрис мысленно напомнил сам себе, что это глупо, и в такой собачий холод она ни за что не станет путешествовать без теплой шапки или капюшона.

Интересно, что же все-таки случилось между ней и Меченым? Когда дан-Энрикс обнаружил, что Олрис нашел среди его бумаг ее портрет, он не выглядел особенно счастливым. И сегодня, когда Ирем говорил о ней, в голосе Меченого тоже слышалось скорее напряжение, чем радость.

"Надо будет встать как можно раньше, чтобы ничего не пропустить" - подумал Олрис, окончательно проваливаясь в сон.

* * *

Последняя застава на пути к столице выглядела не особенно внушительно. В неярком кругу света, который отбрасывал на снег висевший над воротами фонарь, ежились два замерзших стражника. Их шлемы и плащи были покрыты изморозью, как пирог - глазурью. Чувствуя ноющую боль в спине, ногах и шее, Лейда спешилась, взяла гнедого под уздцы и повела его во двор. Конь был высокий, нервный, постоянно рвущийся в галоп. Вручив поводья подбежавшему мальчишке, Лейда на всякий случай предупредила:

- Оботри насухо, но не пои. Нам скоро выезжать.

Кивнув своим ребятам, заводившим лошадей в конюшню, Лейда зашагала к постоялому двору. Казалось, что дрожащий в окнах свет бросает вызов холоду и мраку, навевая мысли о тепле, натопленном камине и горячей пище. Зайдя в трактир, она стянула меховую шапку с укрепленным на ней беличьим хвостом. Освобожденные из плена волосы рассыпались по плечам. Сидевшие в трактире стражники с заставы и какой-то остроносый тип, напоминавший сборщика налогов, словно по команде, повернулись в ее сторону, разглядывая Лейду с жадным любопытством. Судя по всему, им было очень скучно. Быстро разобравшись, кто есть кто, Лейда шагнула к остроносому, подбросив на ладони кошелек.

- Сколько у вас свободных лошадей?

- Пятнадцать, - не задумываясь, отозвался он. - Но по закону на заставе всегда должны быть по меньшей мере три свежие лошади для орденских гонцов, поэтому...

- Поэтому я заплачу прогонные в двойном размере, - предложила Лейда без обиняков. Обычно она не испытывала склонности к подкупу должностных лиц, но сейчас она чудовищно устала и промерзла до костей, и все, чего ей хотелось - это, наконец, добраться до Адели и покончить с этим двухнедельным путешествием. Остроносый с явным сожалением поморщился.

- Простите, леди, не могу. Не приведи Создатель, явится кто-нибудь сразу после вас, потребует коня - что я ему скажу?..

Лейда облокотилась о столешницу, придвинувшись поближе к собеседнику.

- А вы скажите, что я показала вам письмо лорда дан-Энрикса, и вы не решились отказать, - предложила она тихо и многозначительно. Она достала из-за отворота своего колета сложенный в несколько раз листок и положила его на стол так, чтобы было видно остатки алой восковой печати и размашистую подпись "К д.-Э.". Мужчина посмотрел на росчерк Крикса, а потом взглянул на Лейду - так, как будто бы впервые разглядел ее по-настоящему.

- Лошади будут готовы через четверть часа, месс Гефэйр, - сказал он, понизив голос с видом человека, разгадавшего невесть какую тайну и теперь гордящегося своей прозорливостью. Лейда улыбнулась и поощрительно кивнула, втайне потешаясь над серьезной миной остроносого. В действительности разве что дурак не догадался бы, что женщина в мужской одежде и с мечом на поясе, которая торопится в столицу во главе отряда всадников под гверрским стягом - Лейда Гвенн Гефэйр. Ее собеседник покосился на ее туго набитый кошелек и предложил:

- Может быть, выпьете горячего оремиса?..

- Несите лучше грог - сразу на всех, - распорядилась Лейда. Ее люди постепенно заполняли общий зал, который сразу стал казаться маленьким и тесным. При слове "грог" раздался радостный нестройный гул, и Лейда ощутила, как на сердце у нее становится тепло - странное дело, вплоть до этого момента она не отдавала себе отчета в том, как сильно ей хотелось сделать этим людям что-нибудь приятное, хоть как-то выразить им свою благодарность за решение последовать за ней в Адель. Каждый из них пошел на это совершенно добровольно, точно зная, что гораздо выгоднее - и уж всяко безопаснее! - будет остаться в Гверре. Каждый ясно понимал, что булькавший от злости Элрик примет их решение поехать с ней, как оскорбление и личное предательство. И все-таки они оставили свою привычную, налаженную жизнь, чтобы отправиться навстречу неизвестности... всего лишь потому, что она попросила их об этом.

Должно быть, под влиянием подобных мыслей выражение лица у нее стало непривычно мягким - Лейда заметила, что Остри, новый командир ее охраны, смотрит на нее, буквально затаив дыхание, как человек, увидевший порхающую над сугробом бабочку. Такие взгляды в планы Лейды совершенно не входили. Она быстро натянула на себя привычную личину и с обычной жесткой, чуточку насмешливой улыбкой обратилась к капитану:

- Ну, не хмурься. Парни столько дней мозолят задницы в седле, что заслужили право хоть чуть-чуть расслабиться...

Остри вздрогнул, словно пробуждаясь ото сна. И энергично закивал.

- Ну да. Само собой.

Стражники за угловым столом мало-помалу потеряли всякий интерес к приезжим и вернулись к партии в пинтар. Обычный путешественник наверняка не придал бы значения, когда один из них поднялся на ноги и вышел за порог - ну мало ли, понадобилось человеку отлучиться по нужде... Но Лейда была далеко не новичком в таких делах, поэтому тихонько хмыкнула себе под нос. Доглядчик лорда Ирема. Помчался в город с донесением, что гверрцы уже на заставе.

Когда несколько минут спустя дверь снова распахнулась, впустив в зал холодный зимний воздух, Лейда удивленно оглянулась. Неужели она все-таки ошиблась, и предполагаемый доглядчик оказался просто парнем, перебравшим пива?.. Но вместо исчезнувшего стражника в трактир вошли - точнее было бы сказать, ввалились - два мужчины сразу. Вслед за ними в зал вошла большая серая собака, от которой в теплой комнате тут же запахло мокрой псиной.

- Лошадей! - хрипло велел хозяину заставы путешественник, который был пониже ростом и носил орденский синий плащ. - И побыстрее, мы спешим.

Остроносый открыл рот. Потом закрыл его. А потом посмотрел на Лейду, словно умоляя о поддержке.

- "Побыстрее" не получится, - сказала Лейда, глядя на приезжего с насмешкой. - Мы только что забрали всех свободных лошадей.

Гвардеец раздраженно обернулся. Выглядел он плохо - скулы и подбородок покрывала светлая щетина, тени вокруг глаз и осунувшееся от усталости лицо свидетельствовали, что он провел в дороге уже много дней и не щадил ни лошадь, ни себя. Судя по колючему, неласковому взгляду, рыцарь собирался сказать ей какую-нибудь резкость, но в последнюю секунду передумал.

- Месс Гефэйр?.. - спросил он с сомнением, как будто бы не мог поверить собственным глазам. Услышав свое имя, Лейда наклонила голову к плечу, глядя на незнакомца с любопытством. Ей давно уже не приходилось иметь дело с рыцарями Ордена. И, в любом случае, лицо этого северянина не вызывало никаких ассоциаций.

- Мы знакомы? - спросила она, приподнимая бровь. Пусть калариец сам решает, как следует понимать ее вопрос - как вежливое удивление или же как намек, что она не привыкла тратить время на беседы с незнакомцами.

- Нет. То есть, в каком-то смысле, да... Крикс всегда много говорил о вас. Меня зовут Юлиан Лэр. А это...

- Рад вас видеть, месс Гефэйр, - подал голос его спутник, поклонившись со сноровкой, совершенно не вязавшейся с его потрепанной одеждой.

- Льюберт?! - изумилась Лейда, присмотревшись к нему более внимательно. Если Лэра она представляла только по рассказам Крикса, то Льюберта Дарнторна она когда-то знала очень хорошо. Но сейчас ей с трудом удалось узнать в этом обросшем темной бородой мужчине прежнего высокомерного подростка. - Извините, я не сразу вас узнала. Вы так сильно изменились...

- Хочется надеяться, - сказал он, криво улыбнувшись. Стоявший рядом с Льюсом остроухий пес с пепельно-серой шерстью подошел поближе, вежливо коснулся ее пальцев теплым носом, а потом слегка махнул хвостом туда-сюда. Лейда подумала, что этот длинный и прямой, напоминавший палку хвост делает пса Дарнторна похожим на волка.

- Это Молчаливый, - сказал Льюберт. - Кажется, вы ему понравились... я еще никогда не видел, чтобы он вилял хвостом.

"А ведь ему, наверное, было ужасно одиноко жить в Торнхэлле" - промелькнуло в голове у Лейды. Она подвинулась на лавке, жестом приглашая двух мужчин присесть за стол. Не приходилось сомневаться, что и Льюс, и Юлиан промерзли до костей и будут рады выпить по глотку чего-нибудь горячего, прежде чем снова выбраться на тракт. Лейда не стала спрашивать, зачем они торопятся в столицу - это было очевидно и без слов. Льюберт, казалось, полностью ушел в себя и с задумчивым выражением лица почесывал свою собаку за ухом, так что вести светскую беседу выпало на долю Лейды с Юлианом. Они дружно обругали холода и скверные дороги, а потом повеселились, представляя, чем бы мог закончиться дурацкий спор о лошадях.

- Давайте выпьем за дан-Энрикса и за его удачу! - предложил Юлиан торжественно, когда из кухни принесли еще две кружки грога.

- Да уж, толика удачи бы ему теперь не помешала, - буркнул стражник, притулившийся в углу. - Бедняга! Никому не пожелал бы оказаться в его шкуре...

Лейда с Юлианом обменялись быстрыми встревоженными взглядами.

- Что ты там болтаешь про дан-Энрикса?.. - угрюмо спросил Лэр. - С чего тебе вдруг вздумалось его жалеть?

- Так Меченый же под судом, - вмешался в разговор хозяин станции. Он явно не желал, чтобы такую сногсшибательную новость сообщил кто-то другой. - Все говорят, что он прирезал Рована Килларо. Его бы посадили в Адельстан, но он все еще не встает с постели после покушения. Я слышал, он практически ослеп.

- Какое еще покушение? - резко спросила Лейда, чувствуя противный холод в животе.

- А фэйры его знают... В городе болтают, кто во что горазд. Договорились даже до того, что к Меченому подослали Призрака. Но с какой стати Ар-Шиннору убивать дан-Энрикса?

- Возможно, с той, что Ар-Шиннор - союзник Олварга?.. - впервые подал голос Льюберт, бросив гладить и чесать своего пса и резко поднимая голову. Все остальные посетители трактира быстро отвели глаза, как будто бы им сделалось неловко за Дарнторна. Видимо, доверие к истории, изложенной Кэлрином Оттом, рухнуло одновременно с репутацией дан-Энрикса, и теперь люди всячески старались сделать вид, что они никогда не принимали россказни об Олварге всерьез. Лейда отставила почти нетронутую кружку.

- Думаю, что наши лошади уже готовы... Едем, господа! - сказала она своим спутникам. Мужчины дружно поднялись следом за ней.

После короткой передышки резкий зимний ветер показался еще более пронзительным, и Лейду сразу начало знобить. Но сейчас ей не было дела ни до холода, ни до усталости, ни до пульсирующей боли в перенапряженных мышцах. Не дожидаясь, пока ее спутники окажутся в седле, она ударила гнедого пятками и в вихре снежной пыли вылетела на безлюдный, заметенный снегом тракт. Густая, как чернила, темнота рванулась ей навстречу, ветер зло и торжествующе завыл в ушах. На одну краткую секунду Лейде показалось, что она ослепла - как отец, который после "черной рвоты" стал беспомощным, как маленький ребенок, и ходил по замку, спотыкаясь и испуганно вцепившись в ее руку. Как дан-Энрикс...

Жестокие слова, услышанные на заставе, оказались слишком страшными, чтобы сознание сразу вместило смысл сказанного. Там, в трактире, она поняла только одно - что Меченный в беде, и нужно поспешить, тогда как отдельные детали - обвинение в убийстве, неспособность встать с постели, слепота - едва царапнули ее сознание. Так в разгаре боя далеко не сразу понимаешь, насколько опасна только что полученная рана.

Лейда яростно оскалилась и закричала, подгоняя лошадь.

Хотя ее имя постоянно связывали с Криксом, сплетники и авторы слезливых песен были бы, пожалуй, глубоко разочарованы, сумей они проникнуть в мысли Лейды. Разумеется, когда-то она в самом деле тосковала по дан-Энриксу. Был и такой период, когда ей казалось, что ее любовь к нему, перегорев, сменилась совершенно противоположным чувством. Но в конце концов он стал для Лейды просто частью ее прошлого, так же мало связанного с ее повседневными заботами и интересами, как детские воспоминания о первых уроках верховой езды или любимых куклах. Изредка вторгавшиеся в ее жизнь воспоминания и сны Лейда воспринимала со стоическим спокойствием, так же как редкие, но из-за этого не менее мучительные приступы тоски по Лисси или по покойному отцу.

Время излечивает все - и пылкую влюбленность, и самые жгучие обиды. Лейда прочитала письмо Крикса с тем же чувством, с каким прочитала бы письмо Элиссив, если бы она была жива и попросила бы о помощи. Каждая строчка этого короткого письма дышала напряжением, как будто бы дан-Энрикс сомневался в своем праве обращаться к ней с какими-либо просьбами, но самой Лейде решение отправиться в Адель казалось чем-то само собой разумеющимся. Меченый, конечно, не был воплощением всех мыслимых достоинств, каким он представлялся ей в семнадцать лет, но одного у Крикса было не отнять - он никогда и никого не бросил бы в беде. Правда, эта готовность броситься на помощь первому же встречному, забыв про все и вся, делала дан-Энрикса плохим товарищем и отвратительным возлюбленным, но подобный человек, во всяком случае, заслуживал, чтобы в решающий момент другие люди тоже, для разнообразия, откликнулись бы на его призыв. Лейда с презрительной улыбкой слушала, как Элрик топает ногами и вопит, что она оставляет Гверр на произвол судьбы ради того, чтобы поехать к своему любовнику. Конечно, когда братец обнаглел настолько, что назвал ее гулящей девкой, она врезала "сиятельному герцогу" по роже (до сих пор приятно вспомнить, как он вытаращил на нее глаза, схватившись за ушибленную щеку), но в целом все это было слишком глупо, чтобы обращать на это хоть какое-то внимание.

Братец, к несчастью, относился к категории людей, которые не слышат никого, кроме себя - иначе Лейда, может быть, и попыталась поделиться с ним собственным опытом, сказать ему, что жизнь обтесывает человеческие чувства так же, как морские волны стесывают гальку. Исчезает боль, и страсть, и гнев - но, если повезет, то остается уважение друг к другу и немного дружеской, спокойной нежности...

Спокойной нежности, которая кончается безумной скачкой сквозь ночную темноту, поддела себя Лейда, ощерившись в язвительной улыбке. Шапка еще несколько минут назад сползла ей на затылок, и она рывком стянула ее с головы. Потоки ледяного воздуха приятно охлаждали ее взмокший лоб. По краю тракта, почти вровень с ее лошадью, бесшумными скачками двигалась серая тень - пес Льюберта Дартнорна, Молчаливый.

* * *

Лейда была уверена, что Меченый не сможет выйти ей навстречу, но она ошиблась. Она вошла во дворец в сопровождении Дарнторна с Лэром - остальных ее спутников временно разместили по соседству с Адельстаном, в помещениях для орденских гвардейцев, прибывающих в столицу из провинции. Жилые комнаты при штаб-квартире Ордена, в сущности, не были рассчитаны на то, чтобы принять такое количество гостей за раз, но Ирем справедливо рассудил, что для людей, проехавших десятки стае, чистая постель и свежая, горячая еда важнее неизбежной тесноты. Лейда была спокойна за своих людей. Завтра она найдет хороший постоялый двор где-нибудь в Нижнем городе, ну а пока сойдет любая крыша, под которой можно отогреться и поспать.

Лорд Ирем встретил их у входа во дворец. Галантно поклонившись, он поцеловал протянутую ему руку, несмотря на то, что после долгой скачки по морозу она сделалась похожа на заледеневшую клешню.

- Леди Гефэйр... счастлив снова видеть вас в столице, - сказал он, вложив в эту дежурную любезность куда больше искреннего чувства, чем обычно. Лейде это не понравилось. Лорд Ирем, безусловно, хорошо владел собой, но все-таки сейчас он выглядел, как человек, который видит в ней счастливое спасение. Тяжелое предчувствие, не покидающее ее после разговора на заставе, сделалось еще острее.

- Как он? - спросила она каларийца почти резко. - На заставе говорили, что он был опасно ранен и... почти ослеп.

- Ему уже гораздо лучше, - сказал Ирем.

- В самом деле?.. - недоверчиво спросила Лейда.

- Да, благодарю вас. Мне действительно гораздо лучше, - отозвался незнакомый мужской голос. Лейда вскинула глаза на верхнюю площадку лестницы - и запоздало поняла, что видит Крикса. Он медленно спускался вниз по мраморным ступеням. Если бы она не знала, что ему приходится идти вслепую, то этот размеренный, неспешный шаг, пожалуй, мог бы показаться ей торжественным. Спустившись вниз, Меченый по очереди заключил в объятия сначала Льюберта, а потом Лэра.

- Я так и подумал, что все это просто трепотня!.. - радостно сказал Юлиан, хлопая Меченого по спине.

Мгновение спустя Меченый оказался перед Лейдой. Обнимать ее он, разумеется, не стал. Целовать руку, как придворный, тоже. Просто поклонился, приложив ладонь к груди.

- Леди Гефэйр... разрешите предложить вам руку?

Наплевав на этикет, Лейда ответила кивком. Теперь, когда она стояла совсем близко, безобразное клеймо и багровеющие под глазами Меченого синяки стали еще заметнее. Но даже и таким он был по-прежнему красив, красивее любого из мужчин, которых она знала - хотя он и стал совсем другим. Лейда внезапно осознала, что все это время вспоминала его юношей, почти подростком, а теперь перед ней стоял мужчина. Удивительно знакомый и при том - совсем чужой.

Пока он вел ее под руку, Лейда вспоминала фокус, который дан-Энрикс много раз показывал ей в прошлом. Он завязывал шарфом глаза, давал ей меч - и почти без ошибок уворачивался от ее ударов. Энониец объяснил, что научиться этому ему помог наставник Хлорд, когда дан-Энрикс помешался на историях о Призраках и захотел во что бы то ни стало выработать в себе Внутреннее зрение. В конце концов он должен был признать, что почти сверхъестественных способностей, присущих Призракам, у него никогда не будет, но кое-каким трюкам он все-таки научился. Как-то раз из-за этой его способности едва не вышла ссора - Элиссив убедила Лейду, Тилле и дан-Энрикса сыграть с ней в жмурки, а потом ни в какую не желала верить, что дан-Энрикс не подглядывал. Впрочем, собственноручно завязав ему глаза и убедившись в том, что Крикс не жульничал, Лисси пришла в восторг и весь остаток дня устраивала "Внутреннему зрению" дан-Энрикса все более абсурдные проверки, под конец которых он едва не утонул, свалившись в пруд.

Остановившись на площадке лестницы, дан-Энрикс попросил мессера Ирема проводить Лэра и Дарнторна в гостевые спальни, расположенные на четвертом, и последнем, этаже. Когда они ушли, оставив их на галерее Славы, Меченый повернулся к ней:

- Королева отвела тебе те комнаты, которые ты занимала раньше. Мы подумали, что тебе было бы приятно...

- Мне приятно. Но сначала, если ты не возражаешь, я хотела бы зайти к тебе, - ответила она. По счастью, Меченый не стал напоминать ей о дворцовых сплетниках. Лейда ничуть не сомневалась в том, что все вокруг начнут болтать, что они спят друг с другом, даже если они станут видеться только при свете дня в присутствии как минимум пяти свидетелей. Должно быть, Крикс тоже отлично это понимал, поэтому даже не попытался спорить.

Когда несколько минут спустя они вошли в гостиную дан-Энрикса, Лейда, наконец, позволила себе отбросить церемонии. Плотно закрыв за собой дверь, она остановилась в нескольких шагах от Крикса и скрестила руки на груди.

- Ты можешь меня видеть?..

- Только силуэт, - сказал дан-Энрикс, словно извиняясь.

- А вот так?.. - она подошла почти вплотную, так, что между ними оставалось расстояние меньше протянутой руки.

- Гораздо лучше, - неожиданно охрипшим голосом ответил он. Лейда выдохнула с облегчением. Пои крайней мере, он все еще что-то видит. Это было лучше, чем она боялась... но, конечно, хуже, чем вообразили Юлиан и Льюберт.

- Может быть, вина?.. - предложил Крикс.

- Пожалуй, да. А почему ты не сказал Дарнторну с Лэром правду? Неужели ты считаешь, что они бы отвернулись от тебя из-за того, что ты стал хуже видеть?

- "Хуже видеть"?.. - Меченый отрывисто и резко рассмеялся, протягивая ей бутылку и бокал. - Боюсь, из-за того, что я стал хуже видеть, тебе лучше будет наливать себе самой. Проблема в том, что я практически ослеп. Что же до твоего вопроса - нет, конечно же, я ничего такого не считаю. Просто они замерзли и устали. Я хотел, чтобы они подумали, что все не так уж плохо, и немного отдохнули, пока можно. У них еще будет время, чтобы беспокоиться.

Что-то в его тоне ей категорически не нравилось. Лейда отпила вина, пытаясь разобраться в своих чувствах.

- Откровенно говоря, мне кажется, что это ты устал, - заметила она в конце концов. - Причем настолько сильно, что никак не можешь отдохнуть.

Меченый удивленно вскинул брови, будто бы не ожидал от нее таких слов.

- Пожалуй, ты права, - признал он после паузы. - Это как с голодом - с какого-то момента становится уже не важно, что ты ешь. Тело просто не принимает пищу. Я действительно устал - внутри. Когда-то мне казалось, что борьба со злом - это что-то вроде сражения; короткое, жестокое усилие ради победы. Но на деле оказалось, все совсем не так. Борьба со злом - это усилия и поражения, усилия и поражения, пока ты не почувствуешь, что у тебя не остается ни энергии, ни веры в лучшее, ни сил - а дальше нужно стиснуть зубы и продолжать делать то же самое, как будто силы еще есть.

- И... сколько времени, по-твоему, так может продолжаться?

Меченый пожал плечами.

- До того момента, пока Олварг не решит напасть на город. Как ни странно, мы сейчас в одном и том же положении. Мы оба, хотя и по-разному, страдаем из-за усиления Истока. Вопрос в том, кто из нас сможет продержаться дольше...

"Идиоты, - мысленно выругалась Лейда в адрес Ирема с Валлариксом. - Неужели за все время, которое он провел в Адели, никто не заметил, что с ним происходит?.."

Лейда взяла с подноса на столе оранжерейный персик и уселась на ковер возле камина, игнорируя стоящие перед камином кресла. Так они устраивались много лет назад, когда дан-Энрикс приходил к ней во дворец. Лейда не была до конца уверена, что поступает правильно, но Меченый, помедлив, опустился на пол рядом с ней. Лейда отрезала и протянула ему половинку персика - по пальцам потек сладкий липкий сок.

- Ты когда-нибудь думал, как могла сложиться твоя жизнь, не будь ты Эвеллиром?.. - спросила она.

Крикс откинул голову назад, пристроив ее на сиденье кресла, словно на подушке - и, казалось, глубоко задумался.

- Мне кажется, я стал бы мастером в Лаконе. В виде исключения - женатым. Это не положено, но я наверняка сумел бы получить особенное разрешение у Императора. Мы могли бы поселиться в Верхнем городе... У нас были бы дети... А по вечерам я иногда сидел бы с Иремом в "Черном Дрозде" - думаю, что со временем он бы простил меня за то, что я ушел из Ордена.

Лейда изумленно посмотрела на него. Вот интересно, он осознает, что говорит не только о своем, а об их общем вымышленном будущем? Неужели он действительно не представлял себе обычной мирной жизни без нее? Или эти слова - не более, чем дань текущему моменту, ностальгии по давно прошедшим временам, когда они вот так же коротали ночи во дворце?.. Вполне возможно, что ответить на подобные вопросы не сумел бы даже сам дан-Энрикс. Но ей нужно было что-нибудь сказать, и Лейда улыбнулась.

- Должность мастера в Лаконе?.. Ты не слишком-то амбициозен. Но мне нравится твой план.

Меченый развернулся в ее сторону и подложил ладонь под голову.

- А ты?.. Что бы ты стала делать, если бы не Олварг?

Лейда на мгновение задумалась.

- Я бы осталась здесь, в Адели, чтобы помогать Элиссив. У нее всегда были большие планы... думаю, однажды она стала бы по-настоящему великой королевой. Когда мы сдружились с Галатеей Ресс, я рассказала ей о некоторых замыслах Элиссив, и мы вместе воплотили их в действительность. Ну например, мы позаботились о том, чтобы открыть побольше школ для девочек в общинах Милосердия. Элена Эренс очень помогла нам в этом деле, убедив верхушку Ордена принять положение о том, что никакая девушка или же девочка, пришедшая в общину добровольно, не может быть возвращена домой по требованию родителей. В прошлом община Милосердия старалась избегать конфликтов с семьями послушниц, так что в Ордене могли остаться только девушки, успевшие достигнуть совершеннолетия, и мы столкнулись с серьезным противодействием нашим идеям. Кое-кто из Белых братьев вообще считал, что подрывать родительскую власть над своими детьми было бы противоестественно и нечестиво. Но, поскольку конгрегация зависела от наших денег, им пришлось принять наши условия. - Меченый слушал с интересом, но Лейда не была уверена, что он понимает истинный смысл ее слов. Она сочла необходимым пояснить - Наши законы запрещают принуждать кого-то к браку. Но мало кто задумывается, что принуждение - это не только нож у горла или явные угрозы. Очень часто принуждение - это просто зависимость и осознание того, что тебе некуда пойти. И если на прямое принуждение или побои можно жаловаться в магистрат, то кому жаловаться на дурное обращение, на постоянные попреки, на угрозы в стиле "либо ты поступишь так, как тебе велено, либо мы не желаем тебя знать, ступай на улицу и выживай, как хочешь"?.. К счастью, за последние несколько лет порядки сильно изменились. Можешь мне поверить, когда люди понимают, что их власть на другим человеком... например, их дочерью... отнюдь не абсолютна, и что этот человек в любой момент сможет покинуть их, если захочет - они ведут себя совсем иначе. Я думаю, если бы Лисси могла видеть наши достижения, она была бы довольна. Ее всегда занимал этот вопрос.

- Элиссив никогда не говорила мне об этом, - сказал Крикс, и Лейда различила в его тоне нотку ревности.

- Не очень-то приятно обнаружить, что твой близкий друг, оказывается, не доверял тебе каких-то важных мыслей?.. - вскинув бровь, спросила Лейда. Резкие слова слетели с губ почти помимо ее воли. На лицо Меченого набежала тень.

- Ты права, - сознался он. - Кто-кто, но я уж точно не имею права возмущаться тем, что кто-то не оказывал мне полного доверия.

Лейда почувствовала, что ее досада улеглась так же внезапно, как и появилась. Какой смысл заставлять кого-то каяться в ошибках, совершенных девять лет назад?.. Встреться они в каких-то других обстоятельствах, это еще могло бы иметь смысл, но сейчас дан-Энриксу необходима ее дружба, а не обвинения.

- Извини. Мне бы не следовало начинать подобный разговор. Давай не будем больше говорить об этом, - предложила Лейда. Меченый со скрипом отодвинул кресло и сел прямо.

- Нет. Давай попробуем хотя бы раз поговорить без недомолвок. Расставаясь с Иремом, Айя сказала мне, что мы, мужчины, слишком часто верим в то, что и наша собственная жизнь, и жизнь любимой женщины должна вращаться вокруг нас и наших интересов, и что никакая уважающая себя женщина не станет этого терпеть. Но мне потребовались годы, чтобы правильно понять ее слова. Я вел себя, как настоящий эгоист. Если я ничего не знал о том, что занимает вас с Элиссив - то не из-за вашей скрытности, а просто потому, что я был слишком поглощен самим собой. Что толку постоянно говорить кому-то о любви и верности, если каждый из нас живет своей отдельной жизнью, уделяя из нее другому только незначительную часть?.. Но паршивее всего, что я всегда показывал тебе, что на моих плечах лежит тяжелый груз, но не желал при этом объяснить, что именно меня гнетет. Я шел к тебе за утешением, но никогда не спрашивал себя, легко ли утешать кого-нибудь в беде, которую не понимаешь.

Лейда несколько опешила от горечи, звучавшей в его голосе.

- Насколько я поняла из книги Отта, император и лорд Ирем запретили тебе говорить об Олварге, - заметила она. Меченый мрачно усмехнулся.

- Вряд ли стоит все валить на Ирема. Он запрещал мне тысячу разных вещей, но большую часть времени я поступал по-своему. Если бы я считал, что мои близкие друзья должны знать правду - никакой запрет меня бы не остановил... но я вбил себе в голову, что я обязан разобраться со всем этим сам. И, кажется, я пользовался этой тайной, как стеной, чтобы отгородиться ею от других людей.

Лейда задумчивовзглянула на дан-Энрикса. А он и правда сильно изменился - и не только внешне...

- Может, ты и прав. Я помню, что из кожи лезла вон, стараясь разобраться в том, о чем ты думаешь и что тебя тревожит, но все мои старания не приводили ни к чему. Я долго мучилась, ломая голову, что именно я делаю не так, а потом поняла, что дело не во мне, а в том, что ты упорно избегаешь настоящей близости. Но, в конце концов, тебе было всего пятнадцать лет. Я думаю, что ты был со мной честен - как умел.

- И что нам теперь делать? - спросил Меченый. Лейда могла бы притвориться, что не поняла вопроса, но ей не хотелось затевать с дан-Энриксом подобную игру.

- Думаю, ничего, - сказала она честно. - Прошлое есть прошлое. Как бы мы ни старались, нам не вычеркнуть из своей памяти последние несколько лет. Глупо даже пытаться сделать что-нибудь подобное. Наверное, на пару дней... или даже недель... такой самообман сделал бы нас счастливыми - но к концу первого же месяца он превратился бы в кошмар. Друзья могут простить друг другу старые обиды, одиночество и боль, но в очень близких отношениях все это виснет камнем у тебя на шее. Думаю, нам стоит принять наше настоящее таким, как оно есть, и не пытаться переигрывать проигранную партию на новый лад.

- Звучит разумно, - сказал Крикс, прикрыв глаза. Сейчас он выглядел таким усталым, что ей на секунду стало его жаль. - Как бы там ни было, я очень рад, что ты приехала.

- Я тоже, - согласилась Лейда. Наступившая за этими словами тишина была совсем не той, что раньше. Волшебство, причудливо сплетенное из темноты, огня и умиротворенного безвременья рассеялось, как дым. Пол у камина показался Лейде жестким, несмотря на покрывающий его ковер, собственная поза - неудобной, а ночь - законченной, несмотря на темноту за окнами. Ей вспомнилось, что сейчас уже около пяти часов утра.

- Пойду-ка я к себе. Думаю, нам обоим стоит отдохнуть, - сказала Лейда вслух и оперлась ладонью о ковер, чтобы подняться на ноги. Все это время она просидела, скрестив ноги, как резные статуи Двуликого, и сейчас в ступни разом вонзились тысячи иголок. Лейда тихо выругалась, ухватившись за спинку подвернувшегося кресла. Меченый мгновенно оказался рядом, обхватив ее за плечи так, как будто бы она действительно могла упасть.

- Обопрись на меня, - предложил он. Лейда хотела было отказаться, но потом подумала - а почему, собственно, нет?.. Дан-Энрикс относился к редкой разновидности мужчин, чья помощь в таких ситуациях была совершенно бескорыстной. Он не считал, что всякое прикосновение мужчины к женщине является прелюдией к чему-то большему. Лейда расслабилась, позволив Меченому поддержать себя. От Крикса исходило ровное тепло и ощущение надежности.

- Ну как?.. - заботливо спросил он несколько секунд спустя.

- Спасибо, уже лучше. Ну и мерзость!..

- Астер заставлял меня просиживать по часу, поджав ноги. Говорил, что это помогает концентрации. Но, честно говоря, довольно трудно сконцентрироваться, когда думаешь о том, что тебя ждет, когда ты встанешь, - хмыкнул Меченый. Лейда не сумела удержаться от улыбки.

- Да уж... Ничего, теперь я как-нибудь дойду. Спокойной ночи, Рикс! - и, повинуясь неожиданному порыву, она удержала Крикса за плечо и крепко обняла.

- Задушишь, - произнес дан-Энрикс поверх ее головы - не разберешь, то ли насмешливо, то ли печально. Лейда осознала, что действительно стиснула его ребра сильно, даже слишком сильно, и разжала руки.

Выйдя в коридор, она еще немного постояла у стены, обдумывая все свои сегодняшние впечатления. Гвардейцы Ирема, и без того ушедшие дежурить в дальний конец галереи, дружно обернулись к лестнице, делая вид, как будто бы не видят Лейду. Неуклюжая деликатность подчиненных Ирема вызвала у нее улыбку. Дозорные, по-видимому, не испытывали никаких сомнений относительно того, что происходило в комнатах дан-Энрикса - вон, даже позаботились отойти в самый дальний конец коридора, чтобы ненароком не услышать что-нибудь не предназначенное для чужих ушей. Лейда подумала, что этот разговор с дан-Энриксом сблизил их больше, чем если бы они в самом деле занялись любовью. Она вспомнила задумчивое выражение лица, с которым Крикс рассказывал ей о своих мечтах. Конечно, никаким наставников в Лаконе он бы никогда не стал... Фантазии о тихой жизни в Верхнем городе - не более, чем следствие его чудовищной усталости и перенапряжения. В первый же год подобной жизни Меченый бы перебаламутил всю столицу, притащил к ним домой дюжину малолетних беспризорников и взрослых побирушек, согласился бы "помочь" мессеру Ирему с каким-нибудь орденским делом и в итоге впутался бы в гущу политических интриг... Но все-таки было приятно, что он мог нарисовать в своем воображении подобную картину.

Улыбаясь своим мыслям, Лейда миновала замерших, как ледяные статуи, гвардейцев и направилась в сторону отведенных ей покоев.

XXXVII

Стук в дверь заставил мэтра Викара оторваться от заваривания травяного чая. Большинство ворлоков глотали всевозможные отвары и настойки просто по необходимости - ворлочья магия быстро сжигала человека изнутри, и без успокоительных все ведуны обычно начинали чувствовать себя разбитыми и мучиться бессонницей. Викар отлично помнил, как его учитель приучал его готовить тонизирующие или, наоборот, снотворные отвары и чаи, пугая тем, что легкомысленное отношение к своему Дару может довести до затяжных мигреней или даже до припадков падучей болезни, и не сомневался в том, что остальным ученикам и подмастерьям ведунов рассказывали то же самое. Впрочем, Викару повезло - в отличие от большинства своих коллег, он искренне любил и вкус, и запах травяных чаев, и получал большое удовольствие от утреннего ритуала их приготовления. Конечно, если чей-нибудь приход не отвлекал его от этого занятия...

Стоявшему за дверью человеку явно не терпелось - он еще раз постучал костяшками по створке, вроде бы учтиво и негромко, но при этом, на взгляд ворлока, весьма назойливо. И исключительно невовремя - от чайника только-только начал расходиться ароматный пар с запахом лисьей мяты и ромашки. Ворлок тяжело вздохнул, накрыл маленький глиняный чайник полотенцем - авось, не остынет к тому времени, когда незваный гость уйдет - и пошел открывать. Увидев на пороге Римкина, Викар почти не удивился. Ворлоки не способны видеть будущее, но последние несколько дней мэтр Викар все время ожидал чего-то в этом роде. Маг посторонился, открывая дверь пошире.

- Проходите, господин советник, - сказал он, вздыхая про себя. Мечта о тихом отдыхе за чашкой чая катилась ко всем фэйрам. Внешне Римкин выглядел спокойным и исполненным достоинства, но ворлок сразу же почувствовал и взвинченность, и недовольство посетителя. Они заполнили прихожую, как холод с улицы или как резкий, неприятный запах. Другой ведун на его месте, вероятнее всего, помог бы Римкину расслабиться - несколько фраз, сказанных с особой интонацией, пристальный взгляд, капелька магии, и неприятное, царапающее чувствительную магию Викара состояние советника сменилось бы на умиротворенное, немного сонное спокойствие. Но ворлок взял себе за правило никогда не навязываться с помощью, пока его о ней не попросили.

- Чашку чая?.. - спросил маг, пытаясь примириться с мыслью, что придется завтракать в компании советника.

- Благодарю. У вас здесь очень... мило, - исключительно неискренне заметил Римкин, поглядев на белые, оштукатуренные стены и на разномастные предметы мебели. Сев за стол, покрытый лоскутной скатертью, советник, вежливости ради, отхлебнул из чашки и заговорил о деле - Мэтр Викар, вас называют самым Одаренным ворлоком в Совете Ста. Я думаю, что вы догадываетесь, почему я здесь. Пытаясь допросить дан-Энрикса, отобранные нами маги столкнулись с непредвиденными затруднениями. Я пришел к вам за советом.

Хотя по смыслу своей речи Эйвард Римкин выступал просителем, на мага он смотрел так пристально и настороженно, как будто бы тот был его противником. Эта затаенная, но несомненная враждебность побудила мага сделать то, чего он не позволял себе уже очень давно - когда их взгляды встретились, он потянулся к мыслям собеседника, позволив себе краем глаза заглянуть в те образы, которые клубились в голове у Римкина.

Перед глазами ворлока мелькнули сводчатые потолки старинной ратуши, потом пристегнутый к массивному резному креслу Меченый - стиснувший зубы и зажмуривший глаза, с мокрым от слез лицом. Присутствующие при допросе секретарь и стражники, забыв об арестанте, суетились вокруг ворлока из магистрата. Молодой ведун был иззелена-бледен и покрыт испариной, из носа у него бежала кровь, а на лице застыло выражение бессмысленного ужаса.

Викару пришлось сделать над собой усилие, чтобы подсмотренное в мыслях Римкина никак не отразилось на его лице. Брови у ворлока заныли от желания тревожно сдвинуться над переносицей.

Как скверно... Дела обстояли даже хуже, чем предполагал Викар.

Советник расценил его молчание, как приглашение продолжить свою мысль.

- Мы ожидали трудностей, поскольку все дан-Энриксы, как нам известно, плохо переносят магию. Отобранные нами ворлоки были готовы к тому, что им придется преодолевать серьезное сопротивление. Но, судя по их отзывам, Меченый не сопротивляется, скорее... нападает. Так, как если бы они пытались допросить другого ворлока... с более мощным Даром, чем у них самих, - договорил советник неохотно.

- Представляю, - подтвердил Викар, откинувшись на спинку плетеного кресла и перебирая бусины своих любимых четок с черными агатами. Похоже, неудачная попытка проследить за Олваргом, лишившая дан-Энрикса контакта с Тайной магией, дала ему взамен только одно - способность превращать свое сознание в оружие, которое можно использовать против других людей. В отличии от ворлоков, которых много лет учили ювелирно пользоваться силой собственного разума, дан-Энрикс действовал вслепую, нанося свои удары наугад, зато с ошеломительной силой и яростью. Навряд ли Меченый атаковал своих противников сознательно, скорее, свою роль играл его природный ужас перед ворлокством, но ведунам из магистрата можно было только посочувствовать. - Я понимаю ваше беспокойство, мэтр Римкин. Дело в самом деле сложное и далеко не безопасное для ваших магов. При всем уважении, лучше бы вы прислали их сюда вместо того, чтобы посещать меня лично. Мне будет трудно дать какие-нибудь дельные советы человеку, слабо разбирающемся в нашем ремесле.

Римкин, казалось, пропустил его слова мимо ушей.

- Ворлоки, пострадавшие от Крикса, требуют, чтобы его допрашивали так, как это принято для сильных магов. Не стану врать, я тоже думаю, что самым правильным было бы допросить Меченого на Железном столе. Но Хорн и остальные члены магистрата против. На допросах он и так ведет себя, как сумасшедший, и они уверены, что на Железном столе он окончательно сойдет с ума, а этого Валларикс не простит ни при каких условиях.

- Ведет себя, как сумасшедший?.. - повторил Викар, нахмурившись. Римкин раздраженно отмахнулся.

- Обычные истерики! Я думал, у этого человека, при всех его недостатках, есть хотя бы гордость... Ничего подобного. Он заливается слезами и все время клянчит, как младенец - "перестаньте" и "не надо", и еще все время повторяет "я этого не хотел, я не хотел". А иногда, напротив, начинает хохотать, как полоумный. Впрочем, может быть, он просто притворяется. Ведь выдержал же он допросы у Дарнторна... Может быть, эти его истерики - просто спектакль, чтобы мы боялись, что он тронется рассудком, и быстрее отказались от допросов с ворлоком.

Викар задумчиво отпил чаю из любимой щербатой чашки. Римкин, безусловно, ненавидел Крикса - для того, чтобы это почувствовать, даже не требовалось ворлочьих способностей. Викар спросил себя, есть ли у него хоть малейший шанс ослабить эту ненависть или поколебать предубеждение советника, и пришел к выводу, что это крайне маловероятно. Но пробовать все-таки стоило.

- Не думаю, что он притворяется, - сдержанно сказал маг. - Что же до гордости... я давно убедился в том, что у любого человека есть что-то такое, чего он категорически не может вынести. Есть люди, которые очень плохо переносят боль, другие, хоть убей, не могут вытерпеть морскую качку, а дан-Энрикс совершенно не выносит магии. Вы помянули Сервелльда Дарнторна... мне, конечно, не хотелось бы проводить оскорбительных сравнений, но мне кажется, что Трибуналу стоит быть как можно осторожнее. В определенных случаях магический допрос может быть очень близок к пыткам.

Римкин поджал губы и кивнул.

- Боюсь, вы в чем-то правы. Большинство людей, по счастью, поняли, что их всех просто облапошили этой историей об Эвеллире, но даже сейчас остались те, кто болтает о Волчьем Времени и пишет на стенах всякую ерунду про Олварга и про дан-Энрикса... Они будут только рады ухватиться за идею, что дан-Энрикса пытают, чтобы выставить его невинным мучеником. А такое отношение к преступнику - это насмешка над судом.

- Но мы пока не можем утверждать, что Крикс - действительно преступник, - осторожно напомнил маг. - Я понимаю, доказательства его вины достаточно серьезны, но вы не считаете, что его версия о Призраке может быть правдой?.. Я знал дан-Энрикса еще тогда, когда он был подростком. И я не верю в то, чтобы он был способен на хладнокровное убийство.

- А кто говорит о хладнокровии?.. - презрительно пожав плечами, спросил Римкин. - Лорд дан-Энрикс - человек, который, в силу своего происхождения, считает себя выше общих правил и законов, и вдобавок не умеет и не хочет контролировать свой гнев. Сперва он ссорится с Килларо и обещает убить его в присутствии по меньшей мере тридцати свидетелей - причем эти свидетели уверены, что, если бы ему не помешали люди из его охраны, он набросился бы на Килларо прямо там, на месте. И я сильно сомневаюсь в том, что настроение дан-Энрикса сильно улучшилось после того, как на его отряд напали, а он бросил своих людей в засаде, чтобы спрятаться от нападавших в парке Дома милосердия. Не вижу ничего удивительного в том, что, когда Меченый случайно встретился с Килларо, он выместил на нем злость, пырнув его ножом.

Мэтр Викар поморщился, признав, что все попытки повлиять на Римкина в этом вопросе будут пустой тратой времени. Тяжелая, удушливая ненависть, с которой Эйвард Римкин говорил о Меченом, делала Римкина глухим ко всякой мысли, которая противоречила бы его представлениям.

- Ну хорошо, - сказал Викар с едва заметным нетерпением. - Пускай вопросы о виновности... или же невиновности дан-Энрикса решает Трибунал. Если вы пришлете ко мне ваших магов, я проинструктирую их относительно того, как действовать более безопасным способом.

Лицо советника заметно просветлело.

- Я очень рад, что вы готовы нам помочь. Не скрою, я подозревал, что ваша принадлежность к Ордену заставит вас противодействовать суду.

- Противодействовать суду?.. - непонимающе нахмурился мэтр Викар.

- Ну да. С начала этого процесса Трибунал все время сталкивается с противодействием своей работе. Например, когда я вызвал на допрос оруженосца Крикса, мессер Ирем отказал мне в таких выражениях, что мне противно повторять подобные слова. Из-за отказа коадъютора мы так и не сумели выяснить, где Меченый провел последние несколько лет.

- А какое отношение это имеет к смерти Рована Килларо? - изумленно спросил ворлок.

На лице Эйварда Римкина мелькнуло замешательство - как у человека, который внезапно обнаружил, что в запале сказал больше, чем ему хотелось.

- Но вы же понимаете... - начал советник и растерянно умолк. Правда, пару секунд спустя на лицо Римкина вернулась прежняя уверенность. - Поговорим начистоту, мэтр Викар! Я думаю, что этот суд должен не только осудить дан-Энрикса за совершение убийства, но и показать его сторонникам, что он за человек. Люди должны понять, что они стали жертвой грандиозного обмана. И вопрос даже не в том, что Меченый зарезал Рована Килларо просто потому, что обозлился на него, а в том, что их прекрасный Эвеллир, перед которым они преклонялись до истории с Килларо, был убийцей всю свою сознательную жизнь. - Мэтр Викар собрался возразить, но советник не дал ворлоку сказать ни слова. Сейчас Римкин говорил гораздо громче и быстрее, чем обычно, и голос советника вибрировал от плохо сдерживаемой ярости. - Подумайте, Викар! Даже сам Меченый не отрицает, что впервые он убил другого человека в возрасте одиннадцати лет - всего одиннадцати лет! Потом Калария... В имперской армии было полно оруженосцев его возраста, но только он один оставил войско, чтобы мародерствовать в Антаресе с какими-то отпетыми головорезами. После войны он возвращается в столицу - чтобы наслаждаться мирной жизнью?.. Нет, чтобы при первой же возможности сбежать в Бейн-Арилль, выдать себя за простолюдина и служить с отребьем, недостойным поступить в обычную пехоту. Почему? Да потому, что именно среди таких людей он чувствует себя комфортно и может свободно заниматься тем, что ему по душе! И снова - длинный шлейф убийств, попойки, драки, мародерство... я уже молчу о том, что он, по моей информации, увез и обрюхатил какую-то сумасшедшую крестьянку, а потом оставил ее в Доме милосердия вместе с ребенком...

- Хватит, - резко перебил Викар. - Будьте добры, избавьте меня от выслушивания подобных сплетен. Как вам самому-то не противно опускаться до подобной грязи?..

Римкин устремил на ворлока свой сумрачный, совиный взгляд.

- Я понимаю ваше возмущение. Люди привыкли к романтическому образу, который Отт нарисовал им в своей книжке, а все, что с ним не сочетается, считают клеветой. Но я намерен показать дан-Энрикса таким, каков он есть на самом деле. И никто не сможет утверждать, что это клевета, поскольку я намерен предоставить и свидетелей, и доказательства. - Римкин поднялся на ноги и чопорно сказал. - Я благодарен вам за то, что вы великодушно согласились поддержать советом наших магов.

- Пожалуйста, - отрывисто сказал мэтр Викар, мечтая, чтобы Римкин побыстрей ушел.

Однако Римкин медлил. Задержавшись у двери, он снова обернулся к ворлоку.

- Я знаю, вы не враг дан-Энриксу. Но, может быть, вы все же согласитесь лично поприсутствовать на следующем допросе, чтобы дать какие-то рекомендации на месте?.. По большому счету, это в интересах подсудимого. Если магический допрос и вправду так опасен для него, ваше вмешательство могло бы уберечь его рассудок.

Викар уставился на белую, оштукатуренную стену за плечом советника. Смотреть в лицо Эйварду Римкину он не хотел. В особенности потому, что знал - какими бы мотивами ни руководствовался Римкин, его последние слова были недалеки от истины. Возьмись он инструктировать отобранных советом дознавателей на месте, это в самом деле могло снизить риск того, что Меченому причинят непоправимый вред.

Вполне возможно, что дан-Энрикс, окажись он здесь, сам посоветовал бы ему согласиться. Но ворлок чувствовал, что, сколько бы он ни твердил себе, что ему не оставили другого выбора и что его участие в допросе может уберечь дан-Энрикса от сумасшествия - все равно ему в жизни не заставить самого себя присутствовать при этом издевательстве, не говоря уже о том, чтобы стать его соучастником.

- Нет, мэтр Римкин. Я не стану заниматься этим делом, - сказал он после недолгой паузы.

- Но почему?.. Вы утверждали, что дан-Энрикс невиновен. Значит, если наши маги, с вашей помощью, сумеют установить истину, его освободят.

Мэтр Викар почувствовал, что в первый раз за много лет его переполняет самый настоящий гнев. Маг глубоко вдохнул, медленно выдохнул - и наконец-то посмотрел на Римкина в упор.

- Я мог бы сказать вам, что я являюсь штатным магом Ордена и не обязан брать на себя лишние обязанности, - сказал он глухим от злости голосом, - Но в действительности все гораздо проще. Мне не нравится ваш подход к делу, дознаватель Римкин, и те методы, которые вы предлагаете. Боюсь, вы слишком расширительно толкуете свою роль судьи. Вы призваны установить виновность Рикса в одном деле, а не выносить вердикт о том, что он за человек... У меня вообще сложилось впечатление, что в своих действиях вы руководствуетесь не столько стремлением к справедливости, сколько личной ненавистью к подсудимому. Что касается магических допросов, то сначала я решил, что дело в вашей неосведомленности, вполне естественной для человека, не знакомого с судебной магией. Но теперь я думаю, что вы прекрасно понимаете, что никому из ваших магов не удастся одолеть сопротивление дан-Энрикса - ни с моей помощью, ни без нее. Вы опасаетесь, что Хорн и остальные, того и гляди, придут к таким же выводам и вообще откажутся от проведения этих допросов. А эти допросы доставляют вам большое удовольствие... Нет, Римкин, помолчите! Можете обманывать других или даже себя, но меня избавьте от вашего лицемерия. Я ворлок, фэйры вас возьми! И мне плевать, во что вы заставляете себя поверить - я чувствую ваши настоящие эмоции. Вы наслаждаетесь, видя дан-Энрикса раздавленным и сломленным. Вы сводите магический допрос все к тем же пыткам - и притом таким, которые не оставляют никаких следов и не стесняют вашу совесть. Так что совершенно не понятно, почему вас удивляет мой отказ. То, чего вы от меня хотите - это людоедство.

Более мягких слов в запасе уже не осталось.

Римкин без выражения взглянул на него сверху вниз.

- Что ж, я рад, что вы высказались до конца, - скрипучим голосом заметил он. - Если вам нечего добавить к вашей речи, я пойду.

- Сделайте одолжение, - оскалившись в улыбке, которой не постыдился бы даже сам Ирем, согласился маг. Римкин не потрудился закрыть дверь, поэтому Викар, резко поднявшись с кресла, с грохотом захлопнул ее за советником. Потом сообразил, что опоздал на службу, залпом выпил горький и холодный чай и начал собираться в Адельстан.

* * *

Вынырнув из тяжелого, как обморок, дурного сна, сморившего его после допроса, Меченый пару минут бездумно смотрел в потолок, но потом все-таки перевернулся на тюремной койке, вытащил из-под подушки тонкий кожаный шнурок, когда-то стягивавший петли в вороте его рубашки, и стал считать завязанные на шнурке узлы. По счастью для него, шнурок был слишком тонким и непрочным, чтобы на нем вешаться, так что никто не потрудился отобрать его у арестанта. Как всегда, Меченый быстро сбился, и пришлось начать все заново. Две, три, четыре... восемь... девять. Завязать последний узелок он так и не успел.

Значит, всего допросов было десять. Если бы не меняющееся изо дня в день количество узлов, то Крикс поклялся бы, что он провел в тюрьме при ратуше уже несколько лет.

Меченый сел на койке и завязал на шнурке последний узел.

Ворлока опять сменили. Вместо старика, которого он чуть не доконал два дня назад, пришел другой - с узким невыразительным лицом и покалеченной рукой, пальцы которой были отрублены по среднюю фалангу. Глаза у него были черными, большими и блестящими, как у какой-то любопытной птицы. И на Меченого он тоже смотрел по-птичьи, склонив голову к плечу.

- Не подходи, - с отчаянием сказал Крикс. - Слышишь? Не подходи ко мне... Я не хочу причинить тебе боль.

Маг не поверил. Они никогда ему не верили... Юлиус Хорн, присутствующий на допросе в этот день, поморщился и знаком велел магу приступать. Юлиус Хорн, в общем-то, нравился дан-Энриксу гораздо больше, чем другие члены магистрата. Но в этот момент Меченый чувствовал, что он готов его возненавидеть.

- Отойди!.. - с бессильной злостью крикнул он, зажмурившись. Меченый успел убедиться в том, что взгляд глаза в глаза - полезное, но вовсе не необходимое условие ворлочьей магии, но облегчать похожему на птицу ведуну его задачу он не собирался. Если когда-то Меченый надеялся, что, если он расслабится и попытается перебороть свое сопротивление магии ворлока, то все получится, и Трибунал освободит его, то первый же допрос продемонстрировал дан-Энриксу всю глубину его заблуждения. Побуждать себя покориться грубому вторжению в свой разум было так же глупо и бессмысленно, как призывать себя расслабиться, когда к лицу подносят раскаленное железо.

Пальцы мага почти невесомо прикоснулись к его лбу, уверенно прижались к жилкам на висках... Меченый яростно забился в своем кресле. Он почувствовал, как мысли мага тянутся к нему, пытаются преодолеть барьеры его разума, буквально ввинчиваясь в его мозг. Изматывающее сопротивление продолжалось долго, очень долго. Этот маг был осторожен, куда осторожнее, чем все, кто побывал здесь до него. Ворлок изматывал его, прощупывал с разных сторон, не забывая закрывать свой разум от его атаки. Меченый сопротивлялся из последних сил, скрипя зубами и отчаянно мотая головой - но этот новый маг, себе на горе, оказался чересчур хорош.

Мучительное, как ожог, слияние сознаний продолжалось всего несколько секунд. Потом маг отшатнулся от него и закричал. Крик перешел в рыдания.

"Возьмите себя в руки" - раздраженно сказал Хорн. И тогда Меченный дико расхохотался. Хорн пытался говорить что-то еще, но Крикс уже не слышал его слов за приступами собственного смеха. Юлиус махнул рукой и приказал отправить арестанта в его камеру, а мага - в лазарет. Даже сейчас, вспомнив слова советника, дан-Энрикс яростно оскалился. Если бы Хорн способен был понять, о чем он говорит!..

...Отец застиг его в углу двора, когда дан-Энрикс был уже практически уверен в том, что он сумеет незаметно проскользнуть к дыре в заборе и сбежать.

- Где десять ассов, которые я положил в кувшин на полке? - исключительно зловещим тоном спросил он. От него несло перегаром и немытым телом - впрочем, как всегда.

- Какие еще десять ассов?.. - спросил Крикс, весьма правдоподобно притворяясь удивленным. И без того опухшие и красные глаза отца налились кровью еще больше.

- Не ври, сучонок! Никто, кроме тебя, не знает, где они лежали... Это ты их взял. Нет, ты не взял, ты их украл!

Мысли дан-Энрикса метались, как испуганные птицы. Что за невезение... Первые пару дней после того, как он взял эти деньги, он все время был настороже, чтобы сбежать, едва пропажа обнаружится. Но отец ни разу не полез проверить свой тайник, как, впрочем, и не обратил внимание на увеличившееся количество крупы, муки и остальных припасов, из которых его младшая сестра готовила на всех обед. И Меченый в конце концов расслабился, подумав, что этот придурок, может быть, даже забыл, что прятал на кухонной полке какие-то деньги...

- Знаешь, как поступали с ворами в древности? - орал отец, брызжа слюной. - Им отрубали руки!

- Да пошел ты! - наконец, взорвался Меченый. - Мы все должны сидеть голодными, чтобы ты покупал себе вино?..

- Ага! - взревел отец. Бешенство на его лице причудливо мешалась с торжеством - он выглядел, как человек, разоблачивший чей-то заговор. - Значит, это все-таки ты!

Крикс осознал, что допустил ужасную промашку. Получается, что до сих пор отец только подозревал, что деньги взял именно он. Возможно, если бы он делал круглые глаза и уверял, что ничего не брал, отец бы и поверил, что он сам где-нибудь потерял или потратил эти деньги. Но отступать было уже некуда.

- И что ты теперь сделаешь? - выкрикнул он в расплывшееся, пьяное лицо.

- Я тебе разве не сказал, что делают с ворами?.. - диким, каким-то совершенно ненормальным голосом прошипел тот, подхватив лежавший на поленнице топор. - Положи руку вот сюда.

Наверное, он собирался его просто напугать. А может быть, хотел, чтобы он начал плакать, умолять и клясться, что он никогда не будет воровать - тогда отец бы удовлетворился ощущением своей победы и оставил бы его в покое. Но дан-Энрикс был слишком напуган, чтобы думать о таких вещах. Вся эта сцена была слишком дикой, чтобы до конца поверить в то, что это происходит наяву. Он отступил к забору, яростно мотая головой. Отец схватил его за локоть. Меченый попробовал вывернуться, но, несмотря на привычку к пьянству, сил у отца оставалось еще много... слишком много. Крикс яростно пнул его по голени, тот зашипел от боли и яростно дернул его руку - так, что она чуть не вылетела из плеча. Дан-Энрикс ощутил, что его ладонь прижимается к теплому, гладкому дереву поленницы, дико рванулся, завопив от ужаса - и даже почти успел выдернуть руку из отцовской хватки. Удар топора пришелся по фалангам пальцев. Летний день исчез под маревом багровой боли.

Он кричал. Как громко он тогда кричал... на крик сбежались их ближайшие соседи. Ему наскоро перевязали руку, кто-то побежал искать врача... Что было дальше, Меченый не помнил.

Он поднес ладони к самому лицу, сжал, а потом медленно разжал пальцы, отстраненно удивляясь, что они по-прежнему на месте - ведь в своем видении он так отчетливо видел мокрую, блестящую от крови тряпку на обрубках этих самых пальцев. Или все же пальцев дознавателя?.. Ему казалось, его руки помнят эту жуткую, вгрызавшуюся в пальцы боль - ни с чем не сравнимую боль в разрубленных костях. Но пальцы выглядели исключительно нормальными. Здоровыми. Он вообще был удивительно здоров - в отличие от того мальчика, которым он был в своем видении. Его никто не бил, его не заставляли спать на жестком камне, его хорошо кормили...

Меченый старался выкинуть из головы картины, связанные с детством дознавателя, но он не мог этого сделать. Эта память стала частью его жизни - такой же реальной частью, как воспоминания о детстве в Чернолесье.

А ведь Валиор, по сути, был не так уж плох, - вяло подумал Меченый. Да что там, по сравнению с тем выродком, который был его отцом в чужом воспоминании, он вообще мог показаться воплощением всех мыслимых достоинств. Да, Валиор, бесспорно, не любил его. Крикс постоянно чувствовал глухое раздражение приемного отца на то, что посторонний, неприятный и чужой ему мальчишка живет в его доме, ест с ним за одним столом и вертится у него под ногами. Если Безымянный выполнял полученное ему дело плохо, Валиор орал, что он бездельник, не способный ни на что полезное болван и просто паразит - если же он справлялся хорошо, то Валиор как будто бы не замечал его успеха. От мессера Ирема, хоть тот никак не мог считаться образцом душевности, Крикс за одну неделю видел больше проявлений добрых чувств, чем от Валиора - за всю свою жизнь. Тот даже не пытался сделать вид, что он относится к приемышу, словно к родному сыну, и на фоне Филы, обожавшей всех своих детей, это различие казалось еще более заметным. Но при этом Валиор его не бил и никогда не обращался с ним жестоко. У него был резкий, неуживчивый характер, но он все-таки старался сдерживать себя и никогда не обращался со своими домочадцами так, как будто бы он вправе поступать, как ему заблагорассудится, а дети и жена должны безропотно терпеть любые его выходки. Короче говоря, у Валиора были свои представления о справедливости, и он старался им не изменять. А главное, напившись, Валиор отнюдь не превращался в злобное чудовище - наоборот, впадал в несвойственное ему в трезвом виде благодушие, рассказывал о своей службе в войске Наина Воителя и о войне в Каларии, вспоминал города и крепости, в которых служил после этого... По правде говоря, пьяным он нравился приемышу гораздо больше, чем обычно.

Невозможно было даже в страшном сне представить, чтобы Валиор напал бы на кого-то из домашних с топором...

Меченый тяжело, прерывисто вздохнул. Интересно было бы узнать, он поделился с ворлоком каким-нибудь своим воспоминанием или заставил его заново пережить то, что сотворил его отец?.. У ворлока уже не спросишь - после предыдущего допроса он сказал, что больше не желает иметь дела с Криксом. Судя по тому, как ворлок выглядел в конце допроса, он и вправду пережил нечто ужасное. А значит, даже если маг и прикоснулся к памяти дан-Энрикса, то это были не воспоминания о детстве в Чернолесье или о Лаконе, а что-то совсем другое. Вероятнее всего - Кир-Кайдэ.

Каждый раз - это проклятое Кир-Кайдэ...

Вплоть до схватки с Призраком Меченый полагал, что пережил произошедшее в плену у Сервелльда Дарнторна без особенных последствий - может быть, из-за того, что именно в Кир-Кайдэ Олварг против своей воли сделал его Эвеллиром, превратив поток бессмысленных и унизительных страданий в испытание, давшее ему в руки ключ к Наследству Альдов. Или из-за того, что ему было просто некогда прислушиваться к своим ощущениям - казалось, остается лишь одно, последнее усилие, и с Олваргом будет покончено. А главное, мрачно напомнил себе Крикс, тогда со мной была Тайная магия, надежно защищавшая меня от страха и отчаяния. Меченый знал, что большинство людей, прошедших через пыточный застенок, еще долго чувствуют, что их достоинство растоптано, а воля сломлена. Но самого дан-Энрикса не мучили кошмары и навязчивые, слишком яркие воспоминания, и не терзало ощущение постыдной, унизительной беспомощности. Он, казалось, вообще забыл о том, что с ним творили палачи Дарторна. И, однако, все эти воспоминания, как оказалось, никуда не делись, просто затаились где-то глубоко внутри, чтобы однажды вырваться наружу с небывалой силой.

Едва Тайной магии не стало, прошлое внезапно обрело над ним пугающую власть.

Меченый ужасался своей слабости - но, видят Альды, он не мог добиться от себя ни сдержанности, ни того угрюмого достоинства, с которым он когда-то вел себя перед людьми Дарнторна. Под влиянием ворлочьей магии Меченый начинал тонуть, захлебываться в страшных и болезненных воспоминаниях, принадлежавших то ему, то дознавателям, а самым худшим было то, что иногда он вообще переставал их различать, не ощущал себя отдельным человеком, и тогда ему казалось, что его сознание буквально расползается по швам, как ветхая, изношенная ткань. Эти допросы неизменно превращали его в жалкое, беспомощное, слабое создание, комок из страха и безволия. Судьи смотрели на него с презрительным недоумением, и временами Меченый почти готов был разделить их отвращение. Но потом он напоминал себе, что они не имеют ни малейшего понятия о том, что они с ним творят, и что никто из них не выглядел бы лучше, окажись он в его шкуре. Меченый прекрасно знал, что дознаватели считают его поведение позорной слабостью, но он отчаянно боролся сам с собой за то, чтобы сберечь остатки самоуважения. Вот и сейчас дан-Энрикс медленно перевернулся на спину, закинул руки за голову и сказал себе, что он не станет думать о допросах и судебных магах. Он подумает о чем-нибудь другом. О Лейде, например...

Отсрочка, данная ему Юлиусом Хорном, подарила им обоим несколько по-настоящему чудесных дней. В Адели наступил Эйслит, и Их Величества провели традиционный бал в честь Зимних праздников. Дан-Энрикс на балу, конечно, не присутствовал, но они с Лейдой наблюдали за происходящим сверху, с небольшой закрытой галереи, где их не мог видеть никто из гостей. Точнее, Лейда наблюдала и рассказывала ему обо всем, что видит, а дан-Энрикс улыбался, слушал и смотрел на вереницу расплывчато-ярких пятен далеко внизу. В ту ночь он почти не жалел о том, что он не может видеть так, как раньше. Это было сущей мелочью в сравнении с Лейдой Гефэйр, отказавшейся от праздника ради того, чтобы стоять тут рядом с ним и быть его "глазами". По-настоящему он подосадовал на свою слепоту только тогда, когда Лейда сказала, что Валларикс с королевой лично открывают бал, танцуя в первой паре. Его дядя был таким же человеком, как любой другой, но почему-то Меченый бы в жизни не подумал, что Валларикс может танцевать. Впрочем, о частной жизни императора он вообще знал очень мало.

Когда им наскучило стоять на галерее, они пошли к нему. Слуги, наверное, сочувствовали принцу, неспособному присутствовать на праздничном пиру, поскольку притащили с кухни все, что можно и нельзя. Стоявший у камина стол прямо-таки ломился от закусок, мяса, соусов и вин, а дополняла эту варварскую роскошь целая гора пирожных и экзотических аварских сладостей. Они объелись так, что Лейда смеялась и клялась, что лопнет, если попытается добраться до кровати. Так что они развалились на подушках у камина и болтали до тех пор, пока он сытости, усталости и вина язык у них не начал заплетаться, и держать глаза открытыми не стало слишком тяжело. Поняв, что их беседа превращается в какое-то бессвязное бормотание, Меченый попытался растормошить Лейду и уговорить ее хотя бы перебраться на его кровать, но она только сонно щурила глаза и отвечала, что ей и так достаточно удобно. В конце концов дан-Энрикс подхватил ее на руки и, пошатываясь, встал. Ее лицо вдруг оказалось очень близко - а Лейда посмотрела на него внезапно трезвым взглядом и спокойно поинтересовалась, что он делает. Меченый ответил, что не может позволить даме спать на полу. Лейда усмехнулась и заверила его, что дама много раз спала в палатке, на земле и даже просто на камнях, но возражать не стала, даже обняла его за шею.

Осторожно опустив Лейду Гефэйр на свою кровать, Меченый выпрямился, собираясь вернуться в гостиную, но Лейда удержала его за рукав. "Да брось, - пробормотала она сонно - Здесь вполне хватит места для обоих". Кровь гулко застучала у дан-Энрикса в висках, сердце у него сжалось так, что он почувствовал физическую боль в груди. Хотелось сжать ее в объятиях, почувствовать, как она отзывается на его поцелуй, ощутить запах ее кожи и волос, прижать ее к подушкам... Меченый до боли стиснул зубы, выжидая, пока это наваждение пройдет. Дан-Энрикс знал, что большинство мужчин сочло бы поведение Лейды Гефэйр приглашением. Те же мужчины обязательно сказали бы, что он не понимает женщин. Они постоянно рассуждали о девицах, завлекающих мужчин притворным равнодушием или непониманием происходящего. Меченый редко ввязывался в споры, но в душе подозревал, что эти "знатоки женской природы" верят в то, во что приятно верить им самим. Сам Крикс и правда знал не так уж много женщин, но ни Ласка, бывшая его напарницей и самым близким другом в Такии, не Лейда, ни Элиссив вовсе не следили за мужчиной, напряженно ожидая, что он будет делать. Лейда пристально смотрела на него и говорила - "поцелуй меня", или же обнимала Рикса, говоря - "иди ко мне". И это было приглашением. А остальное было проявлением доверия, спокойной убежденности, что человеку рядом с ней никогда не изменит сдержанность и чуткость. И дан-Энрикс ни в коем случае не собирался предавать подобного доверия. Он подождал, пока не стихнут молоты, стучавшие в висках, потом присел на край кровати, стянул сапоги и осторожно прилег рядом.

Крикс не сомневался в том, что все считают их любовниками, и так привык к подобной мысли, что на следующий день, когда он завтракал с мессером Иремом, и тот внезапно в лоб спросил - "Что у вас с Лейдой?..", Меченый едва не подавился остатком праздничного пирога.

- С каких это пор ты начал интересоваться такими вещами?.. - удивленно спросил он, откашлявшись.

- Не люблю ситуации, которых не могу понять, - ответил коадъютор без малейшего стеснения. - Вы с ней проводите вдвоем целые дни, ночуете у тебя в комнате и вроде кажетесь вполне довольными, но почему-то и она, и ты все время выглядите напряженными, как перетянутая тетива. Как только вы заходите куда-нибудь вдвоем, как воздух сразу тяжелеет, как перед грозой.

- Не понимаю, с какой стати тебе вздумалось за нами наблюдать.

- И в мыслях не было за кем-то наблюдать, - лениво возразил сэр Ирем. - Просто есть вещи, на которые не получается закрыть глаза при всем желании. Ты вообще-то отдаешь себе отчет, что, стоит вам обоим оказаться в одной комнате, как все остальные сразу ощущают себя не в своей тарелке? И прислуга, и придворные буквально взмокли от стараний ничего не замечать и вообще вести себя как ни в чем ни бывало. В общем, выглядите вы не как счастливые любовники, а как... - рыцарь запнулся.

- Валяй, заканчивай, - с досадой сказал Крикс.

- Как пара остолопов, каждый из которых трусит первым рассказать о своих чувствах.

Меченый пару секунд боролся с побуждением послать своего бывшего сеньора ко всем фэйрам, но в итоге овладел собой и сдержанно сказал:

- Я готов допустить, что ты об этом не задумывался, но, когда пытаешься вернуть доверие любимой женщины, вопрос не сводится к тому, чтобы побыстрее затащить ее в постель. Тебя это, возможно, удивит, но я хотел бы, чтобы Лейда видела во мне сначала друга, и только потом любовника. Я бы хотел, чтобы она согласилась стать моей женой. И это слишком важно для меня, чтобы я стал куда-нибудь спешить.

Меченый не мог видеть лица собеседника, но готов был поспорить, что его бывший сеньор насмешливо приподнимает брови.

- Не спорю, все это довольно куртуазно, хотя ты и смахиваешь на юнца, который только-только начинает мечтать о женщине, - заметил он. - Но это, по большому счету, дело вкуса. Стоял бы себе на здоровье у нее под окнами, носил бы на груди ее перчатку и, быть может, через пару месяцев решился объясниться в своих чувствах. Но, сдается мне, у вас обоих нет на это времени.

То, что коадъютор оказался неспособен понять его взгляд на вещи, Меченого не смутило - он и не рассчитывал на это. Но последние слова мессера Ирема мгновенно сбросили его с небес на землю. В самом деле, какой брак, о чем он говорит?.. Сразу же после Зимних праздников его, скорее всего, заберут в тюрьму при ратуше и там начнут допрашивать по делу об убийстве Рована Килларо.

Остаток завтрака прошел в мрачном молчании.

...Скрежет ключа в замочной скважине заставил Меченого вздрогнуть и вернул его к реальности. Он сел на койке, выжидая, когда посетитель войдет в его камеру. За окнами уже смеркалось - как обычно в январе, стремительно и грустно, - то есть для допросов было уже слишком поздно, а для ужина, наоборот, довольно рано. Посетителя дан-Энрикс не узнал, поскольку видел только его узкий темный силуэт, однако безошибочным инстинктом угадал, что перед ним не воин, следовательно - не кто-то из его охраны. Давно растерявший прежние манеры Меченый не стал приветствовать своего гостя, молча ожидая, пока тот заговорит.

- Здравствуйте, принц, - сдержано поздоровался стоявший возле двери человек. Меченый узнал голос Хорна. - Мы только что закончили беседовать с другими судьями, и прежде, чем идти домой, я решил зайти к вам, чтобы сказать - учитывая неспособность наших ворлоков проникнуть в вашу память, Трибунал считает продолжение магических допросов нецелесообразным.

Сердце Крикса на мгновение остановилось - а потом забилось вдвое чаще.

Больше никаких допросов... Альды Всеблагие, он все-таки сумел выдержать все это до конца и не сойти с ума!..

- Спасибо, - это прозвучало совсем тихо, но говорить громче энониец не рискнул, боясь, что голос у него сорвется или задрожит.

- Это не одолжение, - строго заметил Хорн. - Мы приняли это решение не ради вас, а в интересах справедливости и правосудия.

- А еще вы не можете заставить ваших магов продолжать эти допросы до тех пор, пока меня не пристегнут к Железному столу, - не удержался Меченый. - Но я благодарил вас не за это, а за то, что вы пошлисюда вместо того, чтобы сообщить мне эту новость завтра утром. Такое действие не служит интересам правосудия, а значит, его следует расценивать, как одолжение...

Хорн укоризненно вздохнул.

- Я почему-то так и думал, что, как только вы услышите о прекращении допросов с ворлоком, как к вам вернется ваша прежняя самоуверенность, и вы опять начнете вести себя так же, как обычно.

Меченый в эту минуту чувствовал, что голова у него кружится от облегчения. Перед глазами вспыхивали красные и желтые круги. Если бы не присутствие советника, он бы сейчас бессильно повалился на кровать.

- При всем уважении, советник, мы с вами знакомы явно недостаточно, чтобы вы могли судить о том, как я веду себя обычно, - огрызнулся он.

- Все может быть, - ответил Хорн. - Спокойной ночи, принц.

Он сделал шаг к двери, но Меченый остановил его.

- Постойте, Юлиус... Я давно хотел извиниться перед вами за тот безобразный эпизод на улице. Простите. Мое поведение в тот вечер не имеет ни малейших оправданий.

Удивление советника казалось почти осязаемым.

- Мне кажется, что это неуместный разговор, мессер. Судья, который извиняет подсудимого за личную обиду - это возмутительно, - ответил Хорн после короткой паузы. - Естественно, я отказался от любых претензий к вам еще в тот день, когда возглавил Трибунал. Считайте, что этого эпизода не было.

Меченый усмехнулся и пожал плечами.

- И тем не менее, он был... Я отложил бы свои извинения до окончания процесса, но я не уверен, что у нас будет возможность побеседовать после суда.

- Спокойной ночи, - чуть помедлив, повторил Юлиус Хорн и вышел в коридор.

* * *

- Передохнем, - сказала Лейда, воткнув меч в хрустящий снежный наст. Ингритт зубами стянула промокшие, обледеневшие перчатки и принялась растирать запястья. Олрис дышал так тяжело, как будто кто-то раздувал кузнечные мехи, но все равно, конечно, попытался возражать.

- Я даже не устал! Можно еще разок? Пожалуйста...

- Приложи лучше снег ко лбу, тогда ушиб сойдет быстрее, - посоветовала Лейда. На лбу Олриса, чуть ниже линии волос, вспухала белая, сочащаяся сукровицей шишка - Ингритт пока не умела останавливать свой меч в момент удара. Лейда не любила ставить двух своих учеников друг против друга - чтобы из учебы вышел толк, хотя бы один из противников обязан понимать, что делает - но Олрис с Ингритт ни в какую не желали отказаться от подобных поединков. Это было куда интереснее, чем драться с самой Лейдой, потому что силы были приблизительно равны, а Лейде оставалось лишь надеяться, что ни один из них не выбьет другому глаз.

Олрис послушно бросил меч, присел на край обледеневшей парковой скамьи и, морщась, приложил ко лбу немного снега. Лейда подумала, что еще месяц назад Олрис счел бы вопросом чести проигнорировать ее совет, а то и буркнуть - "Я вам что, девчонка, чтобы волноваться из-за такой ерунды?..". Когда их тренировки только начались, Олрис с трудом скрывал свое негодование по поводу того, что ему приходилось драться с ней и с Ингритт. Его подружку это выводило из себя, а Лейде представлялось исключительно забавным. Вероятно, потому, что она, в отличие от Ингритт, в любой момент могла ткнуть парня головой в сугроб, что, собственно, и делала на каждой тренировке, хоть с мечом, хоть без меча.

Когда дан-Энрикса перевели в тюрьму при ратуше, где ему полагалось находиться до суда, Лейда почувствовала себя так, как будто бы дворец внезапно опустел. Болезненное ощущение утраты и незаполнимой пустоты в душе казалось слишком острым. Лейда с недоумением спросила у самой себя, неужели ей хватило провести в обществе Меченого полторы недели, чтобы постоянное присутствие дан-Энрикса сделалось такой же настоятельной потребностью, как воздух и вода? Ведь прожила же она почти девять лет, совсем не видя Крикса, и при этом большую часть времени чувствовала себя вполне счастливой - так с чего бы ей теперь переживать, как героиням из слезливых песен Отта?

Лейда бралась за разные дела, ездила в Нижний город, чтобы убедиться, что ее солдаты ни в чем не испытывают недостатка, даже написала брату в Гверр, но ни одно из этих дел не в состоянии было отвлечь ее от мыслей о дан-Энриксе. Впервые Лейда ощутила неподдельный интерес к чему-то, кроме собственных переживаний, в тот момент, когда мэтр Викар пожаловался ей, что дети, приведенные дан-Энриксом в Адель, буквально чахнут во дворце. "Я бы очень хотел им чем-нибудь помочь, но, честно говоря, не представляю, чем, - признался маг. - Эти ребята плохо знают наш язык, и, разумеется, не разбираются во всем, что здесь произошло, но они понимают, что дан-Энрикса могут казнить. А тут еще лорд Ирем запретил им выходить в Адель... Конечно, это ради их же безопасности, но в результате они с утра до ночи торчат в библиотеке и строят несбыточные планы, как помочь дан-Энриксу. У меня такое чувство, что однажды они перейдут от планов к действиям и сотворят что-то такое, отчего всем станет только хуже". "Эти дети?.. - усмехнулась Лейда. - Да что они могут сделать? Штурмовать тюрьму при ратуше?". Мэтр Викар пожал плечами - "Я не знаю, до чего они могут додуматься. Зато я знаю, что в подобном возрасте люди могут решиться на такое, что более опытному человеку показалось бы безумием".

Позже, размышляя над словами мага, Лейда ощутила странное родство с этими незнакомыми и, в общем-то, чужими для нее ребятами. Пожалуй, во всей Адели только они одни страдали от отсутствия дан-Энрикса не меньше, чем она сама. Лейда даже подумала, что хитрый ворлок потому и завел этот разговор именно с ней, что рассчитывал на такой эффект. Но, даже если так, Лейда не собиралась обижаться на Викара. Позаботиться о ком-нибудь другом гораздо лучше, чем сидеть и предаваться бесполезной жалости к себе. На следующий день Лейда затребовала у мессера Ирема три легких тренировочных меча, и, получив желаемое, отправилась в личную библиотеку императора.

Как и предсказывал Викар, спутники Крикса были там. Они сидели у окна, низко склонившись над столом, и обсуждали что-то с такой увлеченностью, что даже не заметили ее прихода. Подойдя поближе, Лейда обнаружила, что вместо книги на столе лежал неловкий, исключительно коряво сделанный чертеж.

- Я же тебе сказала, поворот был здесь! - с досадой возразила Ингритт, потянувшись исправить нарисованную Олрисом кривую линию. Парень поспешно дернул лист к себе, заслоняясь от соседки локтем.

- Отцепись! "Она сказала", тоже мне... Я точно помню, что мы повернули сразу за Поющим Залом!..

- Да нет же, идиот, сначала была лестница!

- От идиотки слышу!

"Да ведь это же Подземный город!" - догадалась Лейда, услышав о Поющем зале. Лейда вспомнила, как она удивилась, когда Меченый показал ей секретный коридор, ведущий в тайный город с Галереи Славы. "Лисси как-то раз упоминала про Подземный город, но она сказала, что не может рассказать мне больше, потому что это тайна. Ее должен знать только правитель и его наследники" - сказала Лейда, но Крикс только отмахнулся. "Хватит с меня тайн... по крайней мере, от тебя".

Лейда напомнила себе, что Ингритт с Олрисом тоже успели побывать в Подземном городе, когда дан-Энрикс привел их в Адель. Она задумалась, уж не намерены ли они как-нибудь воспользоваться этим знанием, чтобы попытаться выручить дан-Энрикса? Недавнее предположение о штурме ратуши внезапно перестало выглядеть нелепостью. Похоже, маг был прав - Ингритт и Олриса давно пора было занять каким-то делом.

Женщина остановилась у стола и вслух спросила:

- О чем спорим?..

Ингритт с Олрисом мгновенно замолчали и уставились на нее так, как будто их поймали на месте преступления. При этом Олрис торопливо сунул смятый лист со злополучным чертежом под стол. Лейда сделала вид, как будто не заметила этого жеста.

- Хватит киснуть над книгами, - сказала Лейда, глядя на обоих "заговорщиков" сверху вниз. - Пойдемте в парк. Я раздобыла несколько затупленных мечей.

Парень забавно вытаращил на нее глаза.

- Зачем?..

- В носу ковырять, - хмыкнула Лейда. - Крикс сказал, что ты хотел учиться фехтованию.

- Но... но не с вами же! - выпалил он, явно опешив от предположения, что она может быть его наставницей. Лейда склонила голову к плечу.

- А в чем проблема? Ты меня боишься?

Олрис попытался испепелить ее взглядом. Получилось, откровенно говоря, не слишком впечатляюще.

- Конечно, нет, - процедил он.

- Ну так пошли, покажешь, чему научился. И ты тоже, - сказала Лейда, обернувшись к Ингритт. - У тебя есть подходящая одежда? Если нет, не страшно, подберем что-нибудь из моей. Будет великовато, но для тренировок это даже хорошо.

- Я? - девушка растерялась. - Но зачем? Ведь я же... - она осеклась, сообразив, к кому обращается. Лейда насмешливо прищурилась.

- Ты женщина? Я тоже. Сейлесс из охраны королевы - тоже... Чему это может помешать? В конце концов, я не зову тебя махать кузнечным молотом.

- А если ей не хочется? - вмешался Олрис, мрачно глядя на Лейду Гефэйр исподлобья. Лейда чуть не рассмеялась в голос. Тоже мне, защитник.

- А тебе не хочется?.. - спросила она Ингритт, вскинув бровь.

- Н-не знаю. Я не думаю, что у меня получится, - сказала Ингритт неуверенно. Лейда уже в который раз задумалась, почему ее присутствие так действует на Ингритт. Как-никак, девчонка вовсе не была застенчивой - совсем наоборот. Она гораздо меньше своего приятеля смущалась из-за своих затруднений с аэлингом и свободно разговаривала хоть с прислугой из дворца, хоть с лордом Иремом, но тут же замолкала, стоило Лейде Гефэйр войти в комнату. Лейда не отказалась бы узнать, в чем дело. Может, Ингритт просто не привыкла к женщинам, которые вели бы себя так же, как она?..

- У тебя получится, - непререкаемо сказала Лейда. - Крикс рассказывал, как ты ударила Безликого горящей головней. Если ты не боец - тогда, считай, я вообще ничего в этом не смыслю. Ну так как, ты с нами?..

Разумеется, Ингритт пошла с ними. Она оказалась способной ученицей - смелой, но без глупой лихости, понятливой и удивительно выносливой. Первое время Олрис имел перед ней кое-какое преимущество за счет того, что его уже обучали обращению с мечом, но силы быстро выровнялись. Лейда опасалась, что соперничество на тренировочной площадке сделает их отношения еще сложнее, чем обычно, но по прошествии месяца с удивлением обнаружила, что Ингритт с Олрисом, наоборот, почти прекратили ссориться или подначивать друг друга. Олрис стал гораздо мягче, перестал все время заноситься перед Ингритт и, как иногда казалось Лейде, сильно привязался к ней самой. Во всяком случае, и он, и Ингритт продолжали держаться рядом с ней даже за пределами тренировочной площадки. Завтракали, обедали и ужинали они обычно вместе, а по вечерам часто сидели у камина в ее комнате. Олрис и Ингритт рассказывали ей про Дель-Гвинир и Эсселвиль, а Лейда вспоминала разные веселые истории про юность Крикса. Лейде даже удалось добиться, чтобы Ирем, скрепя сердце, разрешил Олрису с Ингритт выходить с ней в город - при условии, что с ними всегда будут нескольких ее солдат. Кажется, Олрис с Ингритт тогда здорово обиделись на эту оговорку. Во всяком случае, во время их первого выхода в Адель они довольно зло подшучивали над мессером Иремом, не понимавшим, что с Лейдой они и так были бы в полной безопасности. Их вера в ее силы, несомненно, грела душу, но Лейда все же сочла необходимым заступиться за мессера Ирема и сообщить, что он был совершенно прав. Советник Римкин, вбивший себе в голову, что ему непременно нужно допросить стюарда Меченого, вряд ли примирился с оскорбительным отказом, а по существующим законам свидетеля можно было доставить в Трибунал насильно. Узнай Римкин, что стюард дан-Энрикса спустился в город, с него сталось бы послать за Олрисом целый отряд.

- Ну что, продолжим?.. - предложила Лейда двум своим ученикам.

...Олрис вскочил. Ушиб на лбу все еще ныл - больше от холода, чем из-за самого удара. Он надеялся, что Лейда разрешит ему опять сразиться с Ингритт, и он сможет взять реванш, но вместо этого наставница немыслимо изящным жестом выдернула из сугроба меч, так что его острие оказалось направлено куда-то между Олрисом и Ингритт, и жестом предложила им атаковать.

Олрис вздохнул. За этот месяц они перепробовали уже все, что можно - нападали с двух сторон или держались рядом, локоть к локтю, пробовали обмануть наставницу каким-то неожиданным маневром... результат всегда был одинаковым. С некоторых пор, стоило Олрису только задуматься о нападении на Лейду, тело делалось отяжелевшим и безвольным, и вдобавок внятно ныло, протестуя против новых синяков. Олрис подозревал, что Ингритт Лейда все-таки чуть-чуть щадила, тогда как ему обычно доставалось полной мерой. Все бока у Олриса болели от бесчисленных падений на утоптанный и очень твердый снег. Кувырком летя на землю, Олрис недоумевал, что же он все-таки сделал не так, а поднимаясь на ноги, мысленно обещал себе, что в следующий раз все будет по-другому. Впрочем, с каждым следующим разом в это верилось все меньше.

После первой такой тренировки Олрис выпросил у Рам Ашада мазь от синяков, и, стащив через голову рубашку, начал мазать свежие ушибы, костеря Лейду Гефэйр, на чем свет стоит. Ингритт сидела на своей кровати, поджав под себя ноги в темных тренировочных штанах, полученных от той же Лейды, и неласково смотрела на него.

- Я что-то не помню, чтобы ты говорил что-нибудь подобное про Дакриса. Или про этого, как там его, который занимался с тобой в Академии...

- Да потому что эта Лейда хуже их обоих, вместе взятых! - буркнул Олрис, осторожно щупая особенно болезненный ушиб возле ключицы.

- А по-моему, ты просто злишься оттого, что какая-то женщина может спокойно надавать тебе по шее, - обвиняюще сказала Ингритт.

- Кто бы говорил! Если все дело в том, что она женщина, тогда с чего тебе смотреть на нее волком?

Девушка внезапно покраснела.

- Вовсе я и не смотрю на нее волком!.. - с возмущением ответила она. Ее лицемерное негодование развеселило Олриса.

- Да ладно врать-то, я же не слепой! Слушай, может, ты ей завидуешь?.. - предположил он, ухмыляясь. "В конце концов, она-то может надавать мне по шее, а ты - нет", - хотел продолжить он, но в самую последнюю секунду прикусил язык, как громом пораженный неожиданной догадкой.

- Это из-за Крикса? - хрипло спросил он, уставившись на Ингритт. - Ты в него...

- Конечно, нет, - сказала Ингритт, но одного взгляда на ее застывшее лицо было достаточно, чтобы понять, что она лжет. Позднее Олрис часто думал, что ему стоило притвориться, что он ей поверил, но в тот момент он чувствовал себя слишком несчастным, чтобы думать о таких вещах.

- Неправда, - глухо сказал он. Глаза у Ингритт потемнели, как всегда, когда ей доводилось рассердиться не на шутку. Она подняла его рубашку с пола и швырнула ею в Олриса.

- Оставь меня в покое! Возьми мазь и выметайся к себе в комнату...

Олрис поймал рубашку и попятился к дверям, напрочь забыв про мазь и думая только о том, чтобы не встретиться глазами с Ингритт. Способность соображать вернулась к Олрису только тогда, когда он оказался у себя. Из-за портьеры, отделявшей его комнату от спальни Ингритт, не доносилось ни звука, но Олрис почему-то был уверен в том, что она плачет.

Больше они никогда не возвращались к этой теме, но, когда они увиделись на следующий день, Олрис взглянул на Ингритт совершенно новыми глазами - словно она в одночасье выросла и из подруги его детства превратилась в молодую женщину, в которую он, сам об этом не подозревая, был влюблен последние несколько лет. Окажись на месте Меченного кто-нибудь другой, он бы, наверное, сходил с ума от ревности, но то, что Ингритт выбрала именно Крикса, представлялось Олрису вполне естественным.

Пожалуй, самым странным в этой ситуации казалось то, что Лейда с Ингритт замечательно поладили и, несмотря на разницу в их возрасте и положении, порой держались так, как будто были лучшими подругами. Когда они брались поддразнивать его из-за какой-то ерунды, они казались Олрису двумя девчонками не старше его самого.

- ...Олрис, ты там, случайно, не заснул? - насмешливо спросила Лейда, опустив свой меч, как будто бы устала дожидаться нападения. - Давайте, покажите, что вы можете! Пойдем обедать, когда кто-нибудь из вас сможет меня задеть.

- То есть никогда, - шепнула Ингритт Олрису. Лейда услышала и рассмеялась.

- Ну, уж будто бы... Вы только постарайтесь не устраивать такой бардак, как в прошлый раз. Действуйте слаженно! А то вы нападаете вдвоем, а дальше - каждый за себя и кто во что горазд. Попробуйте смотреть не только на меня, но и на то, что делает второй.

Олрис вздохнул и поудобнее перехватил свой меч. Ингритт была права - обедать им придется ближе к ужину.

XXXVIII

Короткий зимний день казался бесконечным - во всяком случае, у Меченого было ощущение, как будто заседание суда тянулось уже много лет.

В своем стремлении продемонстрировать, что подсудимый был способен под влиянием внезапной вспышки гнева заколоть Килларо, встретив его в парке Дома милосердия, Римкин действовал с упорством гончей, впившейся в кабаний бок. Он отыскал и привлек в качестве свидетелей даже людей, которые служили в войске Родерика из Лаэра в то же время, когда Меченый скрывался в Серой сотне. Вызванные им солдаты подтверждали, что у Меченого была исключительно дурная репутация и отвратительный характер. Уже в первый день после приезда в лагерь он напал на Ольджи и сломал ему несколько ребер, а впоследствии избил до полусмерти одного из собственных товарищей - просто за то, что тот однажды обнял шлюху, которую Меченый поселил в ставке Серой сотни. Когда Меченый пребывал в дурном расположении духа, он бродил по лагерю, стараясь завязать с кем-нибудь ссору; так, однажды он вошел в трактир "Алмазная подкова", подошел к столу, за которым играли несколько людей, и перевернул его пинком ноги, надеясь спровоцировать кого-нибудь на драку.

Поначалу Меченого бросало то в жар, то в холод, а сердце у него начинало бешено стучать при мысли, какое впечатление о нем должно сложиться после всех этих рассказов, и как оно может повлиять на приговор суда, но под конец он почувствовал себя слишком уставшим для того, чтобы испытывать какие-то эмоции. Судьи, похоже, тоже подустали. Кое-кто зевал, небрежно прикрывая рот рукой, кто-то листал свои бумаги, а один из членов магистрата, имя которого Меченый забыл, дошел до того, что сдвинул кресло в сторону соседа и шепотом переговаривался с ним. Крикс мрачно улыбнулся мысли, что, похоже, даже его судьям надоело слушать рассказы о его вспыльчивости, злобном нраве и неуравновешенности.

- Я полагаю, что мы могли бы остановиться на этом, - скучным голосом сказал советник Хорн. - Мне кажется, что вы уже достаточно проиллюстрировали свою мысль.

- Нет, подождите; давайте выслушаем еще одного свидетеля. Я вызвал в суд мастера Вардоса, нынешнего главу Лакона. У меня к нему есть несколько вопросов.

Крикс неслышно заскрипел зубами. Замечательно. Мало им было Серой сотни, теперь они примутся обсасывать, кого он оскорбил или побил, учась в Лаконе?.. Что ж, тогда они едва ли выйдут отсюда до наступления ночи. Странно только, почему советник Римкин не пошел еще дальше. В Чернолесье он бы легко отыскал людей, способных подтвердить, что он проявлял дурные наклонности с самого своего рождения.

- Хорошо, - устало согласился Юлиус, покосившись на окно. Судя по насыщенно-оранжевому свету, проникающему в зал, короткий зимний день почти закончился. - Послушаем главу Лакона и закончим на сегодня. Пригласите вашего свидетеля.

Пару минут спустя наставник Вардос вошел в зал. Не посмотрев ни на дан-Энрикса, ни на кого-нибудь из судей, он прошел к месту, предназначенному для свидетелей, как будто бывал здесь по много раз на дню. Советник Римкин встал ему навстречу с таким видом, словно это был не суд, а праздничный обед, и теперь наступило время главного торжественного блюда.

Крикс откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

- Как долго вы знаете подсудимого? - казалось, голос Римкина долетает до него откуда-то издалека. Похоже, он действительно устал...

- Достаточно давно. Сначала, в возрасте одиннадцати лет, он поступил в Лакон и проучился там год вместе со всеми остальными нашими учениками. После этого он стал оруженосцем коадъютора, но продолжал по крайней мере три раза в неделю появляться в Академии. После войны в Каларии он продолжал посещать занятия в Лаконе вплоть до своего отъезда в ставку Серой сотни.

- Что вы можете сказать о нем, как об ученике?

Пауза.

- Зависит от того, что вас интересует, - равнодушно сказал Вардос. - На мой взгляд, его способности были весьма... неравномерны. Скверный математик. Недисциплинирован, проблемы с подчинением приказам. Но на тренировочной площадке он был лучшим, и его товарищи к нему прислушивались. Многие просили у него позаниматься с ними фехтованием, и он им не отказывал. В конце концов я сделал его помощником наставника и поручил ему вести тренировки у младших учеников.

Меченый открыл глаза. Вардос отвечал в своей обычной, хорошо знакомой дан-Энриксу манере, но при этом говорил не совсем то, что ожидал услышать Крикс. И, видимо, совсем не то, что ожидал услышать Римкин. Советник сердито поджал губы и взглянул на заготовленный листок, отведя руку так, чтобы легко читать написанное.

- Правда ли, что подсудимый едва не набросился с оружием на своего товарища, Льюберта Дарнторна, прямо в трапезной Лакона?..

- Правда. Но я бы не стал придавать этому особое значение. Хотя драки в Академии запрещены, на самом деле они происходят постоянно. Если сравнивать дан-Энрикса с другими нашими учениками, то он дрался реже многих. И ни разу за все время обучения не причинил кому-то из учеников серьезного вреда.

- Значит, достав из ножен меч, он не намеревался причинить противнику серьезный вред?..

Вардос прищурился.

- Вы говорите о вещах, в которых ничего не понимаете. Их разделяло расстояние не более пяти шагов. Для фехтовальщика это ничто. Если бы Крикс действительно намеревался причинить Дарнторну вред, никто бы просто не успел этому помешать.

Слушая этот диалог, Меченый поначалу удивился так же сильно, как и Римкин - а потом почувствовал, как его охватило чувство жаркой благодарности. Он криво улыбнулся, удивляясь силе собственного чувства. В городе полно людей, готовых наизнанку вывернуться для того, чтобы его спасти, но их усилия не вызывают у него такого отклика, тогда как Вардосу он благодарен исключительно за то, что тот не поливал его помоями, как те, кто выступал здесь до него. Должно быть, дело в том, что к помощи друзей со временем привыкаешь и начинаешь принимать ее, как что-то, предназначенное тебе по праву. Или разгадка в том, что каждый человек становится избыточно чувствительным после того, как его целый день макают лицом в грязь?..

- То есть вы не считаете поступок подсудимого вспышкой неконтролируемой ярости? - визгливым тоном спросил Римкин.

Наставник Вардос смерил его тусклым взглядом.

- Будьте любезны, переформулируйте вопрос. Иначе я могу и оскорбиться, - желчно сказал он. Советник так опешил, что забыл даже о собственном негодовании.

- Что именно в моих словах кажется вам оскорбительным? - довольно-таки глупо спросил он. Дан-Энрикс, имевший опыт словесных пикировок с Вардосом, покачал головой. Как и он сам несколько лет тому назад, советник сам не замечал, что он идет на поводу у собеседника и радостно шагает в яму, приготовленную для него Нетопырем.

- Ну как же. Здесь уже обсуждалось, что я сделал дан-Энрикса помощником наставника. Ваш вопрос подразумевает, что я доверил своих учеников неуравновешенному человеку, страдающему от припадков неконтролируемой ярости и способному причинить кому-то вред. Я полагаю это оскорбительным.

Меченый опустил глаза, с трудом сдержав улыбку. Ему послышалось, что занимавший председательское кресло Хорн довольно громко фыркнул, и, чтобы замаскировать этот предосудительный смешок, откашлялся и начал с шелестом перекладывать бумаги на своем столе. Меченый предположил, что дело тут не в том, что Юлиус симпатизирует ему, просто подготовленная Римкином череда свидетелей так активно поносила подсудимого последние пару часов, что неожиданное поведение мастера Вардоса внесло в процесс приятное разнообразие.

Крикс был уверен, что советник Римкин выбрал Вардоса именно потому, что был уверен в том, что во всем Лаконе не найдется более пристрастного свидетеля. Римкин не мог не знать об их взаимном отвращении - их стычки с Вардосом давно стали частью лаконского фольклора, наряду с подвигом Уэльредда Лэра, срезавшего кречета с флюгера чужой башни, или с бунтом лаконцев в дни правления Гвидарикса. Должно быть, когда Римкин пришел к Вардосу, чтобы предложить ему выступить свидетелем, тот вел себя именно так, как ожидал советник - говорил о Криксе холодно и сухо, а на вопрос об учебе Крикса в Академии наверняка отозвался о нем исключительно нелестным образом - проблемы с дисциплиной, нарушение лаконских правил, недостаточное прилежание и прочее, и прочее. Тут Вардоса трудно было обвинить в непоследовательности - все это Меченый выслушивал о себе каждый раз, когда они беседовали в дни его учебы. Неудивительно, что Римкин окончательно уверился, что он нашел того свидетеля, которого искал. Кроме того, Эйварда Римкина, должно быть, соблазняло высокое положение наставника. Все остальные люди, выбранные им, чтобы свидетельствовать против подсудимого, были довольно низкого происхождения, и ни один из них не был известен в городе собственным положением или заслугами. Римкин решил, что выступление главы Лакона на суде - именно то, что нужно. И, похоже, сильно просчитался.

- У трибунала есть еще какие-то вопросы? - спросил Вардос, когда затянувшаяся пауза сделалась неприличной.

- Нет, - с досадой сказал Римкин. - Вы свободны.

Пока Хорн произносил обычные слова об окончании сегодняшнего заседания суда и переносе слушаний на завтра, Римкин рылся в собственных бумагах, тщетно стараясь скрыть от всех присутствующих злость и стыд, а заодно, наверное, пытаясь навести порядок в своих мыслях. Его коронный свидетель, показания которого должны были с блеском увенчать цепочку предыдущих выступлений, обманул все его ожидания и, хуже того, выставил его на посмешище перед другими судьями. И, хотя как подсудимый Меченый не мог не радоваться неудаче Римкина, он все же втайне посочувствовал ему.

Он понимал, что Римкин чувствует себя обманутым и судорожно ищет объяснение произошедшему. Поскольку Вардоса никак нельзя было подозревать в симпатии к дан-Энриксу, советник, вероятно, думает, что мастер руководствовался мыслью о престиже Академии. Или же просто выказал свое презрение к простолюдинам, взявшимся судить аристократа. Желчное высокомерие наставника давало Римкину серьезный повод заподозрить мастера в желании унизить "лавочников", выступающих против дан-Энрикса.

Многие ученики Лакона тоже думали, что Мастеру-со-шрамом доставляет удовольствие растаптывать чужое самолюбие, говоря людям вещи, которые им меньше всего хотелось бы услышать. Но дан-Энрикс сомневался в том, что это правда - у него не получалось представить Вардоса, который делает что-либо ради удовольствия. Его помещение в Лаконе, больше всего напоминающее кельи Белых братьев, неестественно прямая, словно бы закостеневшая спина и одинаковое, хмуро-сосредоточенное выражение лица, с которым Вардос съедал что пригоревшую овсянку, что самые праздничные блюда, приготовленные поварами на Эйслит, создавали образ человека, незнакомого ни с радостью, ни с чувством удовлетворения. В дни собственной учебы Крикс не раз пытался разобраться в поведении наставника, но под конец все-таки сдался и признал, что это ему не под силу. У него не укладывалось в голове, как один и тот же человек может жестоко издеваться над Ликаром Лен-Деннором, даже не осознавая, что доводит его до отчаяния, не менее дурно и несправедливо обращаться с ним самим, но в то же время сделать из него помощника наставника и тратить время на выслушивание его идей о том, как лучше заниматься с новичками.

Ответ он получил совсем недавно, когда встретил Вардоса в Лаконе. Меченый искал мастера Хлорда, чтобы попросить того позаниматься с Олрисом, когда глава Академии остановил его и пригласил зайти к себе. Крикс не любил этого человека; было время, когда он его даже ненавидел. Но теперь он видел его не как ученик Лакона, а как Эвеллир - и многое, что удивляло или злило его в прошлом, неожиданно предстало перед ним в совершенно новом свете. За двадцать минут их разговора он понял о Вардосе больше, чем за все шесть лет учебы в Академии.

Вардос был одержим идеей совершенства. Требования, которые он предъявлял к окружающим и к самому себе, были так непомерно высоки, что всегда оставляли его с чувством напряжения и мрачной неудовлетворенности. Но, на беду, сильный характер при полном отсутствии какой-то гибкости, способности отвлечься или юмора не позволял наставнику признать, что он напрасно загоняет себя в угол. Нельзя сказать, что он был злым или жестоким человеком, но он был безжалостен к себе и окружающим. Он фанатично искоренял собственные слабости и недостатки, и презирал, как слабовольное ничтожество, любого, кто не проявлял к себе подобной нетерпимости.

Это открытие заставило дан-Энрикса почувствовать что-то вроде сочувствия к наставнику. Может быть, именно поэтому он говорил с главой Лакона подчеркнуто вежливо, постаравшись следовать манере, наиболее приятной Вардосу: серьезный молодой военный, поглощенный важными делами и давно забывший о тех глупостях, которые он когда-то совершал в Лаконе. На Вардоса это явно произвело благоприятное впечатление. Их разговор был относительно коротким, потому что Вардос никогда не тратил времени на отвлеченные беседы - но впервые в жизни, разговаривая с Вардосом, Меченый чувствовал его расположение.

В тот вечер, возвратившись в свою камеру, Меченый еще долго размышлял о том, какую роль его открытие и тот последний разговор сыграли на сегодняшнем суде.

* * *

Кэлрин прохаживался взад-вперед по комнате, размахивая в такт шагам единственной рукой и что-то бормоча себе под нос. Алвинн его не слышал, но готов был биться об заклад, что Кэлрин повторяет свою новую балладу, "Обманувший смерть". Отт сочинил ее несколько дней назад, и каждую свободную минуту принимался перекраивать какую-то строфу или подыскивать замену для банальной рифмы. Алвинн наблюдал такое уже много раз. Он знал - как только Кэлрин в первый раз исполнит свое новое произведение на публике и убедится в том, что новая баллада нравится аудитории ничуть не меньше, чем все остальные его песни, Отт угомонится и забудет о своих теперешних сомнениях. Ну а до этого момента оставалось только примириться с тем, что Кэлрин временами делался мрачнее тучи, хмурил брови, кусал губы, а итоге разражался рассуждениями в духе "только недоумок мог зарифмовать "покой"-"строкой"... Это же полное убожество!".

У Эстри терпение кончилось быстрее, чем у Алвинна.

- Если тебе во что бы то ни стало нужно бегать взад-вперед, спускайся в сад, - досадливо заметила. - У меня в глазах рябит от этих мельтешений.

Отт остановился.

- Видеть больше не могу этот проклятый сад, - сказал он мрачно. - Хотя эта комната ничуть не лучше... Сколько это еще будет продолжаться? Мы сидим тут, словно в заточении. Я даже не уверен, что Атталу доложили, что мы здесь. И каждый день одно и то же - тану нездоровится, он примет вас в другое время... Держат нас за дураков, хотя весь город знает, что Аттал ничем не болен, просто никого не хочет видеть после смерти адмирала.

Эстри тяжело вздохнула и задумчиво потерла кончик носа.

- Кто знает?.. Может быть, на его месте мы бы поступили точно так же. Сколько они были вместе, лет семнадцать? Думаю, я понимаю, что он чувствует. Когда я пытаюсь представить, как бы я жила, если бы Крикс не оказался там, на площади, и не вернул тебя назад - мне каждый раз становится так одиноко и так грустно, что хочется поскорее отыскать тебя и убедиться в том, что ты живой. Но мне не нравится, что в спальне у Аттала жгут люцер. Когда я хожу по коридору, который ведет к его покоям, там почти всегда воняет дымом. Я, конечно, не считаю, что его пытаются убить, но тот, кто предложил ему лечить свою тоску люцером, дал ему очень дурной совет. Мы должны с ним поговорить. Даже если бы не поручение дан-Энрикса, все равно нельзя было бы оставить все, как есть. Нужно придумать, как привлечь его внимание.

- Поджечь дворец? - невесело пошутил Отт, теребя свой расшитый пояс. - Думаю, мы уже перепробовали все, что можно.

- Вовсе нет. Пока что мы вели себя, как самые что ни на есть почтительные гости, и делали все, чего от нас потребуют. "Да-да, как вам угодно, мы сейчас вернемся в свои комнаты"... "Да-да, конечно, мы пойдем в сто первый раз подряд гулять по саду"... - голосом примерной девочки передразнила Эстри.

- Но мы ведь и правда только гости, - рассудительно напомнил Кэлрин. - Нравится нам это или нет, мы вынуждены ждать, когда Аттал захочет нас принять. Мы же не можем перебить его охрану и ворваться к нему силой!

- Ну, конечно, нет. Но, может быть, мы сможем сделать так, чтобы он сам спустился к нам, - сказала Эстри. - Окна этой спальни выходят на ту же сторону, что окна в комнатах Аттала. Давайте дождемся темноты, запрем входную дверь и забаррикадируем ее. А после этого откроем окна настежь и будем петь как можно громче. Может быть, Аттал захочет выяснить, в чем дело.

Безликий удивленно посмотрел на Эстри. За время их знакомства Алвинн успел убедиться, что авантюризма ей не занимать, но ее нынешнее предложение казалось настоящим сумасшествием. Кэлрину тоже явно сделалось не по себе.

- Мне кажется, что это неудачная идея, - осторожно сказал он. - Ты представляешь, чем все это может кончиться?.. Если из твоей затеи ничего не выйдет, то нам, в лучшем случае, прикажут убираться с Филиса на все четыре стороны. А в худшем...

- В худшем случае Аттал сведет себя в могилу, а аварский флот поможет Олваргу занять Адель, - нетерпеливо перебила Эстри. - Крикс надеется на нас. Помнишь, ты сказал ему, что можно было бы послать на Острова кого-нибудь другого? Тем не менее, он выбрал нас троих. Мне кажется, он вправе ожидать, что мы сделаем все возможное, чтобы исполнить его поручение, даже если для этого придется рисковать. Разве не так?..

Синие глаза Эстри светились воодушевлением. Безликий отвел взгляд. Смотреть на Эстри было трудно - ее пушистые волосы, как обычно, выбились из косы и окружали лицо Эстри сияющим полупрозрачным нимбом, а алое платье было таким ярким, что казалось, будто бы о ткань можно обжечься. Это сочетание - пламя и золото - нервировало Алвинна, напоминая Безликому об Альдах. Тем не менее, он должен был признать, что Эстри говорила правду.

Они провели на Филисе почти две недели, не добившись ровным счетом ничего. На все вопросы, связанные с тем, когда они смогут увидеть тана Аггертейла, приближенные Аттала отвечали так уклончиво, что впору было усомниться, знает ли Аттал об их прибытии. Если же кто-нибудь из них пытался задавать прислуге более конкретные вопросы, связанные со здоровьем тана или с тем, что он сказал, когда узнал об их приезде, собеседники не отвечали вовсе - притворялись, что оглохли, и переводили речь на посторонние предметы, вроде, например, того, что подать к ужину. Надеяться, что ситуация изменится сама собой, было бессмысленно. Если они действительно рассчитывали сделать то, о чем просил дан-Энрикс, то пора было переходить к решительным действиям.

- Эстри права. Выбора нет, надо рискнуть, - подумав, сказал Алвинн.

Отт скривился, как от запаха какой-нибудь тухлятины.

- Когда я обещал Атталу, что однажды обязательно спою свои баллады здесь, на Филисе, я представлял это совсем иначе. Я рассчитывал, что буду выступать перед людьми, которые нарочно собрались меня послушать, а не устраивать ночной дебош, - с горечью сказал он. Безликий понял, что Отт сдался - он уже не спорил, а, скорее, жаловался. - Мы же все-таки артисты, а не пьяные гуляки, которые дерут глотку у людей под окнами!..

Алвинн ухмыльнулся, осознав, что мысль о таком унижении его искусства ужасает Кэлринна даже сильнее, чем возможность встретить завтрашнее утро в местной городской тюрьме.

- Попробуй посмотреть на это дело под другим углом, - с усмешкой посоветовал Безликий. - Может, ваша музыка - единственное, что может вернуть Аттала к жизни. Ты читал трактат "О меланхолии"?

Кэлрин растерянно моргнул.

- Саккронис много раз подсовывал мне эту книгу, и я ее даже пролистал, но... увлекательной ее не назовешь, а я не занимаюсь медициной, так что я решил не тратить время.

- Там написано, что человека, который охвачен горем и апатией, следует как можно больше развлекать, поить вином, играть ему на музыкальных инструментах и не позволять ему надолго оставаться одному и погружаться в мрачные раздумья.

Отт с досадой отмахнулся, справедливо полагая, что Безликий над ним потешается. Впрочем, несколько часов спустя, когда они с Эстри обсуждали, с какой песни следует начать ночное выступление, Кэлрин заметно оживился и, похоже, сам увлекся необычностью своей задачи.

"План кампании" закончили еще до ужина. Говорить было не о чем; каждую мелкую деталь успели обсудить по крайней мере дважды. Потянулись долгие часы томительного, напряженного бездействия. Спутникам Алвинна явно было не по себе. Одно дело - обсуждать подобную затею, и другое - приводить ее в исполнение. Кэлрин метался взад-вперед по комнате, Эстри в четвертый раз за день настраивала гаэтан, и только Алвинн сохранял обычную невозмутимость. Если в мире и существовали вещи, способные встревожить или же смутить Безликого, то задуманная Кэлрином и Эстри шутка к ним не относилась.

Начинать "концерт" решили около полуночи, а перед этим Алвинн должен был перетаскать к двери всю имеющуюся в комнате мебель и соорудить такую баррикаду, которая сможет задержать охранников Аттала хотя бы на несколько минут. Ничего особенного или трудного в такой задаче не было, а единственная сложность состояла в том, что, если люди Аггертейла все же выломают дверь, Алвинну нужно было выиграть побольше времени для Кэлрина и Эстри, но при этом исхитриться никого не ранить ("ну, во всяком случае, серьезно", сбился Кэлрин, когда Алвинн усмехнулся и спросил, должен ли он безропотно позволить себя зарубить, если гвардейцам Аггертейла взбредет в голову устроить полноценное сражение).

Примерно в десять вечера им, как обычно, принесли теплой воды для умывания. Бледные от волнения Кэлрин и Эстри разошлись по своим спальням, хотя, разумеется, ложиться ни один из них не собирался. Час спустя все трое снова собрались в комнате Алвинна.

- Я больше не могу, - признался Отт. - Давайте начинать? Все равно уже тихо.

Безликий усмехнулся, но, не споря, встал и начал строить баррикаду у дверей. Кэлрин и Эстри наблюдали за его действиями со стороны - им нужно было поберечь дыхание. Когда вся мебель, находившаяся в комнате, была сдвинута к двери и составлена по всем правилам фортификационного искусства, Безликий жестом предложил своим товарищам приступать. Отт распахнул окно и несколько секунд стоял, вдыхая чистый, зимний воздух.

- До сих пор не понимаю, как я мог на это согласиться, - пробормотал он.

В начале Кэлрин с Эстри собирались спеть "Прощальную" Алэйна Отта - просто потому, что именно ее Отт пел в тот день, когда "Бурерожденный" под командованием Аттала Аггерейла разгромил аварский флот у Чаячьего острова. Эстри погладила по грифу свой роскошный золотистый гаэтан и взяла первые аккорды.

- Громче, - сказал Кэлрин.

Эстри заиграла громче. Кэлрин тяжело вздохнул, набрал в грудь побольше воздуха и запел. Через открытое окно голос далеко разносился над спящим городом. "Давай, - мысленно подбодрил приятеля Безликий. - Спой так, чтобы тебя услышали на "Зимородке"!"

Но Кэлрин явно не нуждался ни в каких советах - с каждой строчкой его голос становился более глубоким и объемным. Теперь Алвинн почти верил в старую историю о том, что Кэлрин сумел перекрыть звуки морского сражения и внушить гребцам на вражеских судах уверенность, что им владеет магия. На середине первого куплета к мягкому, густому баритону Отта присоединилось серебристое сопрано Эстри.

Услышав глухой стук в дверь, Алвинн неторопливо развернулся к своей баррикаде. Из-за двери доносились голоса кого-то из прислуги, но из-за пения Кэлрина с Эстри было трудно различить отдельные слова. Алвинн расслышал только фразу "...уже лег", и угадал, что их пытаются усовестить напоминанием о том, что Аггертейл отдыхает. Через полминуты в дверь забарабанили сильнее. "Стража" - рассудил Безликий.

- Открывайте! Именем Аттала! - зарычали с противоположной стороны, поняв, что дверь закрыта изнутри.

Алвинн усмехнулся.

- Разбежались, - сказал он, прекрасно зная, что из коридора его не услышат. Откровенно говоря, он сам себя не слышал - все перекрывал припев к балладе Отта.

- ...аш ...оследний ...анс! Иначе мы ломаем дверь, - голос охранника вибрировал от ярости.

- Ломайте, - равнодушно согласился Алвинн и, не удержавшись, покосился на окно. Ему казалось, что голосам Кэлрина и Эстри тесно в маленькой комнате - они как будто раздвигали стены, и одновременно заполняли его череп изнутри. Кажется, это называется "крещендо", всплыло в памяти невесть когда и где услышанное слово.

Вернуться вновь, к причалам этим,

Однажды утром, на рассвете,

Напрасно ты не обещай, - распевал Кэлрин Отт, взобравшись на широкий подоконник и слегка покачиваясь в такт.

Не возвратится день вчерашний,

Прощайте, улицы и башни!

Прощай, Адель, навек прощай...

Видимо, почувствовав, что сейчас его слышит весь дворец, Кэлрин вошел во вкус и позабыл свои недавние сомнения. "Немногим хуже, чем звонить в Лаконский колокол" - подумал Алвинн, когда песня, наконец, закончилась. Кэлрин умолк, переводя дыхание - и Алвинн лишь теперь сообразил, что в коридоре стало совсем тихо. А потом из-за двери послышался еще один, совсем негромкий голос, попросивший открыть дверь.

Лицо у Эстри осветилось, словно его озарило вспышкой молнии.

- Это Аттал! - беззвучным шепотом воскликнула она, соскакивая на пол с подоконника, и замахала на Безликого рукой, показывая, что он должен поскорее разобрать воздвигнутую возле двери баррикаду. Судя по лицу Эстри, ей казалось, что Аттал в любой момент способен передумать и уйти к себе. Алвинн успокоительно кивнул и сдвинулмебель так, чтобы суметь открыть входную дверь.

Атталу пришлось развернуться боком, чтобы протиснуться в образовавшуюся щель. Когда он вошел в комнату, Отт спрыгнул с подоконника и опустился на одно колено. Судя по его лицу, он собирался объяснить, что они прибыли по поручению дан-Энрикса, и попросить прощения за шум, но, посмотрев на тана, замер с приоткрытым ртом. Эстри владела собой лучше, но в ее глазах тоже мелькнула жалость и какое-то другое чувство, близкое к испугу. Алвинн подумал, что, если бы он знал Аттала раньше, то, наверное, сейчас он тоже поразился бы произошедшей с таном перемене. Вошедший в комнату мужчина был похож на привидение. Несвежая и мятая рубашка с пятнами пролитого вина болталась на Аттале, как на вешалке. Он был очень худ, с ввалившимися щеками и темными кругами вокруг глаз, а его грязные, нечесаные волосы свалялись за спиной в неряшливый колтун. Алвинну вспомнилось, что ненавидевшие Аггертейла "истинники" утверждали, будто бы он тратит на каждое переодевание по часу и завел особого слугу, чтобы тот красиво укладывал складки на его плаще. Не то чтобы Безликий принимал на веру все, что говорят Килларо и его товарищи, но Кэлрин, лично знавший тана, признавал, что Аггертейл всегда был завзятым франтом. Но сейчас он выглядел, как человек, которому плевать на все, включая самого себя.

Алвинн, конечно, понимал, что тот, кто почти месяц не выходит из своих покоев, не испытывает интереса ни к чему на свете, но, когда Аттал скользнул по нему усталым, ничего не выражавшим взглядом, Алвинн вдруг почувствовал, что Аггертейл просто-напросто не хочет жить - как и он сам несколько лет тому назад. И даже хуже, потому что Алвинна тогда поддерживала его ярость на дан-Энрикса, а Аггертейла, судя по мертвому выражению глаз, не волновало совершенно ничего. Его взгляд казался тусклым и бесцветным, как остывший пепел.

Во время путешествия на Филис Алвинн и его друзья условились, что не откроют истинную цель своей поездки никому, кроме Аттала, и не станут говорить о поручении дан-Энрикса, пока им не представится возможность побеседовать с правителем наедине. До этого момента следовало придерживаться версии, что они прибыли на Филис, чтобы провести эту зиму при дворе Аттала, выступая перед знатью с Островов. Но, разумеется, теперь не оставалось ничего, кроме как рассказать всю правду, не считаясь с тем, что стража Аггертейла все еще толпится у дверей. Эстри наклонила голову, присев в глубоком реверансе.

- Государь, мы прибыли по поручению лорда дан-Энрикса. Он просит вашей помощи против аварцев. Мы пытались получить у вас аудиенцию, но ваши люди постоянно говорили, что вы нездоровы, и в конце концов нам начало казаться, что они решили не тревожить вас, передавая нашу просьбу. Тогда мы решили, что нужно найти какой-то другой способ сообщить о том, что мы находимся на Филисе. Простите нас.

- Мне говорили, что вы здесь, - Аттал говорил медленно, как будто ему приходилось делать над собой серьезное усилие, чтобы произнести законченное предложение. - Я хотел вас принять, но чувствовал себя слишком уставшим. Впрочем, я теперь все время чувствую себя уставшим. А потом... потом я, кажется, про вас забыл.

- Вам нужно лечь, - сказала Эстри, глядя на Аттала с неподдельным состраданием. - Вы разрешите нам подняться к вам?..

Аттал потер глаза, как будто бы боялся, что они вот-вот закроются.

- Я выпил маковой настойки. Когда я ее не пью, то не могу заснуть до самого рассвета. Я думал, что вот-вот засну, но вместо этого услышал вашу песню. Кажется, раньше эта настойка действовала лучше... хотя, может быть, они нарочно делают раствор слабее, чем положено, - в голосе тана зазвучало раздражение. - Им постоянно кажется, что я пытаюсь отравиться. Ну, неважно... Может, если вы споете мне несколько ваших песен, у меня получится заснуть. А завтра мы поговорим о вашем поручении.

Приглашение Аттала, несомненно, относилось только к Кэлринну и Эстри, но, когда Алвинн вошел в его покои вслед за ними, Аггертейл ничего не возразил. Безликий этому не удивился - он знал, что человек, страдающий долгое время, постепенно делается равнодушным ко всему, кроме своих страданий.

Оказавшись в своей комнате, Аттал бессильно опустился на постель, а Кэлрин с Эстри сели в кресла у камина, приготовившись играть. Тан не просил исполнить ничего конкретного и не стеснял их в выборе, и Алвинн был уверен, что его друзья начнут с какой-нибудь известной старой песни, но Отт с Эстри раз за разом выбирали что-нибудь из своих новых сочинений. Поразмыслив, Алвинн догадался, в чем тут дело - они опасались спеть какую-то балладу, которую Аггертейл в прошлом слушал вместе с адмиралом, и растравить его горе еще больше.

Маковое зелье явно было слишком слабым - Аггертейл так и не заснул. Он сидел, облокотившись на высокие подушки, и слушал - молча, с ничего не выражающим лицом, напоминающим безжизненную маску. Эта маска треснула только тогда, когда Кэлринн и Эстри стали исполнять последнюю балладу Кэлрина. Алвинн читал стихи с листа, но еще никогда не слышал, как "Обманувший смерть" звучит под музыку. Он вдруг подумал, что, возможно, это лучшая баллада Отта. Песня разделялась на три части - она начиналась с диалога Крикса с Эстри, умоляющей вернуть ей погибшего возлюбленного, потом представляла поединок между дан-Энриксом и Смертью, а потом, в финале, диалог между воскресшим Кэлрином и Эстри.

Слушая балладу, Алвинн вдруг почувствовал, что с ним творится что-то странное - совсем как в день, когда он ощутил, как Тайная магия приветствует дан-Энрикса. В груди у Алвинна сделалось горячо и тесно, ему стало больно и одновременно хорошо. У него запершило в горле. Алвинн спросил себя, что с ним творится, и внезапно вспомнил это ощущение. Такое иногда случалось с ним, когда он еще не встречался с Олваргом. Иногда - от какой-нибудь пронзительной мелодии, или когда он видел что-нибудь по-настоящему красивое - ну, например, пылающий над озером закат. Еще это случилось с ним в тот день, когда он понял, что влюбился. От изумления странное наваждение прошло - но Алвинн все равно никак не мог прийти в себя. Он незаметно приложил ладонь к груди и ощутил, что его сердце бьется чаще, чем обычно.

Он, Безликий, готов был заплакать от какой-то песни!..

Когда Аггертейл слушал, как Эстри из песни умоляет Крикса сделать невозможное, его лицо перекосилось. Он беззвучно шевельнул губами, словно собирался приказать им замолчать, но так и не сказал ни слова. Алвинн вдруг подумал, что взгляд Аггертейла больше не казался мертвым - в нем жила и билась боль. К концу баллады он закрыл лицо руками, опираясь исхудавшими локтями о колени. Отт и Эстри замолчали. Несколько секунд спустя тан поднял голову и посмотрел на них.

- Это правда? - спросил он, пристально глядя на обоих менестрелей.

- Да, - сказала Эстри. - Покажи ему...

Кэлрин задрал рубашку и продемонстрировал Атталу шрам, оставшийся от нападения. Во взгляде тана промелькнула светлая искра.

- Может ли лорд дан-Энрикс сделать что-нибудь подобное еще раз? - спросил он охрипшим голосом.

Эстри с Кэлринном переглянулись. Несомненно, они не были готовы к такой ситуации. Похоже, мысль о том, чтобы лишить Аттала только что родившейся надежды, пугала их так же сильно, как и перспектива дать какое-то несбыточное обещание. Алвинн был уверен, что в эту минуту они оба взвешивают, не случится ли Атталу обмануться в своих ожиданиях, и не окажется ли его разочарование еще страшнее, чем теперешнее горе?..

Алвинн рассудил, что ему следует вмешаться.

- Ты не понимаешь, Аггертейл, - сказал он, подбавив в тон насмешки - он надеялся, что это отвлечет Атала лучше, чем любые утешения. - Ты хочешь знать, сможет ли Крикс спасти от смерти одного-единственного человека, тогда как дан-Энрикс хочет уничтожить саму смерть. Олварг вступил в союз с Владыкой Ар-Шиннором, и империи не справиться без ваших кораблей. Помоги Криксу раз и навсегда покончить с Темными Истоками, и твой теперешний вопрос утратит всякий смысл.

Алвинн был готов к тому, что Аггертейл разозлится - вряд ли кто-нибудь еще когда-то позволял себе разговаривать с ним в подобном тоне. Но, к его большому удивлению, губы Аттала дрогнули, как будто он пытался улыбнуться.

- Ты, должно быть, тот Безликий, о котором говорится в книге Отта?.. - спросил он.

Алвинн помедлил и кивнул. Если уж Аггертейл догадался, кто он, то отрицать его догадку было глупо - слишком просто было бы изобличить его во лжи.

- Ну что ж. Я думаю, ты знаешь, о чем говоришь, - сказал Аттал. - Ты утверждаешь, что дан-Энрикс может уничтожить смерть. Это звучит бредово, но, может быть, не более бредово, чем беседовать с Безликим... или с человеком, который воскрес из мертвых. Я сделаю то, о чем вы просите.

* * *

В это утро Ирем задержался, появившись в ратуше перед самым началом заседания суда. Просторный зал, в котором раньше проходили собрания городского совета, как всегда, был полон зрителей. Многие люди, не найдя, где сесть, стояли вдоль стен и у дверей, но место Ирема - самый левый край скамьи в первом ряду - все еще пустовало. Формально Ирем не имел здесь никакого преимущества перед другими, но никому из посетителей не улыбалось ссориться с главой имперской гвардии. Несколько членов городского капитула, севших рядом, нервно потеснились, когда коадъютор подошел поближе, хотя места на скамье вполне хватило бы, чтобы усесться там втроем.

Лорд Ирем сбросил плащ и сел.

"Что там этот старый козел Римкин блеял о свободе и о привилегиях?.. - подумал рыцарь, с саркастической усмешкой оглядывая зал. - Вот вам, пожалуйста - открытый суд, свободный вход, каждый может прийти и сесть, где ему вздумается. Но при этом ни один обычный горожанин почему-то не сидит в первых рядах. Все сплошь какие-то раскормленные рожи, притащившие с собой подушки, чтобы подложить себе под зад! Я бы побился об заклад, что каждый из "свободолюбцев" в магистрате завизжит от злости, если какой-нибудь оборванец придет раньше их, усядется в первом ряду и скажет - мне какое дело, что ты член Совета, поищи себе другое место!.. Но при этом привилегии аристократии и Ордена - это, конечно, совершенно возмутительно"

От размышлений рыцаря отвлекло появление дан-Энрикса в сопровождении четверки конвоиров. Валларикс, к которому лорд Ирем неизменно приходил с докладом после окончания суда, хотел знать все подробности, но с некоторых пор лорд Ирем взял за правило недоговаривать кое-какие вещи. Например, он говорил правителю, что Меченый постепенно оправляется от покушения и выглядит гораздо более здоровым, чем в момент ареста, но не упоминал о том, что странная подавленность, из которой Крикс казался тенью самого себя, никуда не исчезла. Меченый все время выглядел измученным и чем-то удрученным.

Коадъютор помнил, что дан-Энрикс объяснял свою подавленность утратой связи с Тайной магией, но суть этой потери оставалась недоступной его пониманию - даже под страхом смерти Ирем все равно не смог бы объяснить, почему, оставшись без своей магии, дан-Энрикс начал выглядеть, как человек, которого покинули и силы, и надежда.

Проходя мимо Ирема, Меченый бледно улыбнулся. Не поймешь, то ли действительно был рад увидеть коадъютора, то ли просто считал невежливым никак не поприветствовать его. Лорд Ирем ободряюще кивнул. "Потерпи еще немного, - мысленно сказал он Криксу. - Может быть, сегодня это все закончится".

Сегодняшнее заседание суда было посвящено свидетелям защиты. После Витто Арриконе, возглавлявшего охрану Крикса в день убийства Рована Килларо, выступил хозяин постоялого двора, нашедший тело Призрака. Он обстоятельно и, даже, может быть, излишне многословно рассказал о том, как Призрак снял у него комнату в день накануне своего самоубийства, заплатил за пару дней вперед и приказал его не беспокоить. Поэтому, когда на следующий день гость не спустился к завтраку, и сам хозяин, и его помощники восприняли это, как должное. Но к вечеру хозяин все-таки решил узнать, в порядке ли приезжий, и, поднявшись на второй этаж, постучал в дверь. Никто не отозвался, зато обнаружилось, что дверь не заперта - гость не воспользовался задвижкой, позволяющей закрыться изнутри. На всякий случай содержатель постоялого двора еще несколько раз окликнул гостя, а потом все же решился заглянуть в комнату. В самую первую секунду ему показалось, что его постоялец просто спит, раскинувшись на кровати. Но, когда он сделал еще несколько шагов и разглядел лежащего в постели человека лучше, то почувствовал такую тошноту, что не успел даже добраться до поганого ведра, прежде чем его вывернуло наизнанку. Больше он туда не заходил и сразу же послал слугу за стражей.

Вызванный после трактирщика Саккронис объяснил, что перед смертью всякий Призрак должен исключить саму возможность опознания, смазав лицо особой едкой мазью, разъедавшей мясо почти до костей. Он также заявил, что все, что лорд дан-Энрикс рассказал о нападении, доказывает, что убить его пытался именно наемник из Айн-Рэма. Юлиус Хорн вежливо попросил Саккрониса поделиться с Трибуналом сведениями о Призраках. Хотя однажды архивариус уже прочел мессеру Ирему обширную лекцию о Призраках, рыцарь все равно получил удовольствие, слушая его речь. Старик обладал редким даром говорить о чем-то с таким увлечением, что слушателям представлялись яркие, на удивление реалистичные картины. Члены Трибунала слушали Саккрониса с каким-то завороженным вниманием, как дети, которым рассказывают жуткую, но в то же время увлекательную сказку. Когда Саккронис замолчал, Ирем почувствовал, что атмосфера в зале ощутимо изменилась, и глубоко вздохнул от облегчения, подумав, что его надежды на сегодняшнее заседание были не напрасными - чаша весов явно клонилась в пользу подсудимого.

В груди у Ирема тревожно защемило, когда Римкин встал и объявил, что у него есть несколько вопросов. "Что тебе еще неясно, пропади ты пропадом!.." - мысленно выругался он.

- Вы утверждали, что сражались с Призраком в парке Дома милосердия? - скрипучим голосом осведомился Римкин, повернувшись к подсудимому.

- Да, - с удивлением ответил Крикс. Он явно ожидал услышать что-нибудь позаковыристее.

- И вы ударили его тем же ножом, что и Килларо?..

- Совершенно верно, - в голосе дан-Энрикса прорезалась ирония. Что и понятно - пару дней назад, когда судьи допрашивали подсудимого, все тот же Римкин раз по десять спрашивал про каждую мельчайшую деталь, явно надеясь поймать Крикса на каком-нибудь противоречии.

- Замечательно, - зловеще улыбнулся Римкин. - Я прочел заметки архивариуса об останках Призрака. Боюсь, что остальные члены Трибунала недооценили значимость этого документа. Я не стану утомлять собравшихся неаппетитными деталями, перейдем сразу к сути дела... тут написано: "Свежая ножевая рана под лопаткой". Вас не смущает слово "свежая"? В конце концов, между самоубийством Призрака и нападением на подсудимого прошло немало времени. Мэтр Саккронис, я напоминаю вам, что вы клялись говорить только правду. Отвечайте: рана, которую вы увидели на трупе, выглядела так, как будто ее нанесли двенадцать дней назад?..

Архивариус растерянно провел рукой по бороде, ни ничего не произнес. Весь его вид выражал мучительные колебания. Ирем попробовал припомнить, как именно выглядела рана на спине у Призрака, но мысли путались, и он никак не мог представить ясную картинку. Вспоминалось только жуткое, безглазое лицо и тошнотворный, влажный запах требухи, идущий от распоротого живота. Почувствовав возникшую заминку, Хорн нахмурился и отложил перо, которое вертел в руках.

- Вы присягнули, что ответите на все вопросы Трибунала, - выпрямившись в своем кресле, сказал он. - Советник Римкин спрашивает вас - рана на трупе выглядела так, как будто ее нанесли двенадцать дней назад?

"Да! Просто скажи "да"!.." - взмолился Ирем про себя.

- Нет, - помедлив, отозвался архивариус.

Слово упало, словно камень. Ирем ощутил, что волосы на его голове шевелятся от ужаса. Римкин торжествовал.

- То есть вам предъявили тело, которое невозможно было опознать, с изуродованным лицом и свежей раной на спине, не так ли? - спросил он, даже не пытаясь скрыть злорадных ноток в голосе.

Пергаментно-желтый лоб Саккрониса прорезали глубокие морщины.

- Вы не понимаете! Самоубийство Призрака нельзя подделать. Это очень сложный ритуал...

- Вы только что упоминали про трактат, в котором собраны подробности о всех известных случаях самоубийства Призраков, - услужливо напомнил Римкин. - Если вы читали эту книгу, значит, ее мог прочесть любой другой. И лорд дан-Энрикс в том числе.

Юлиус Хорн жестом остановил советника.

- Общая мысль понятна, - мрачно сказал он. - Давайте послушаем, что скажет подсудимый. Если он, конечно, пожелает что-нибудь сказать.

Хорн вопросительно взглянул на Крикса. Ирем понял, что Юлиус Хорн больше не верит в невиновность Крикса, и на лбу у каларийца выступил холодный пот. Если даже Хорн считает Меченого убийцей и лжецом, то что уж говорить об остальных?..

Меченый медленно и тяжело поднялся на ноги. Лорд Ирем вдруг подумал, что дан-Энрикс был, наверное, единственным среди собравшихся, кто не казался потрясенным и взволнованным внезапным поворотом дела. Ирему стало больно от того, что, угодив в смертельную ловушку, Меченый не выказал ни ужаса, ни признаков негодования, как человек, который с самого начала ожидал чего-нибудь подобного.

- В то время, когда мессер Ирем обнаружил тело Призрака, я был во дворце, - устало сказал Крикс. - Боюсь, я знаю меньше, чем любой из выступавших здесь свидетелей. Но суть произошедшего понять, как мне кажется, нетрудно... Мэтр Саккронис говорил, что Призрак должен либо выполнить условия контракта, либо покончить с собой. Если он этого не сделает, вся Цитадель будет охотиться за ним, как за отступником. Куда бы он ни скрылся, рано или поздно его обнаружат и убьют. Но, если в Цитадели будут думать, что он мертв, о нем забудут... Если Призрак, попытавшийся меня убить, не умер, значит, он решил начать новую жизнь подальше от Айн-Рэма и убил другого человека в доказательство того, что его уже нет в живых.

Лорд Ирем прикусил губу так сильно, что во рту у него стало солоно. Меченый рассуждал вполне логично, но все это уже не имело ни малейшего значения. Большая часть присутствующих отвернулись от подсудимого и возмущенно перешептывались, даже не пытаясь делать вид, что слушают дан-Энрикса. Но даже те, кто слушал его речь, смотрели на подсудимого с холодной и презрительной враждебностью.

- Мэтр Саккронис еще говорил, что Призраки - фанатики, которые не ценят собственную жизнь и большую часть времени находятся под действием аварского дурмана, - вставил Римкин, когда Меченый умолк. - Но нам, конечно же, не стоит удивляться, если этот Призрак оказался исключением... Мне кажется, что лорд дан-Энрикс полагает, будто бы мы собрались здесь специально для того, чтобы, пренебрегая логикой и чувством справедливости, громоздить допущение на допущение и истолковывать любые факты в его пользу. Мы должны верить самым фантастическим рассказам подсудимого больше, чем своим глазам.

"Ублюдок!" - зарычал лорд Ирем про себя.

- Советник Римкин прав, - проворчал мэтр Биркен, занимавший место на краю судейского стола. - Вы только вдумайтесь - кто видел Призрака?.. Никто, кроме лорда дан-Энрикса. С этой историей о Призраке мы уже сделались посмешищем для всего города. В народе говорят, мы ловим в темном погребе свинью, которой там нет.

- Советник Биркен, вы находитесь в суде, а не на рынке! - рявкнул Хорн. Лицо всегда спокойного советника нехорошо побагровело. - Мы только что столкнулись с совершенно вопиющей ситуацией. Подделка доказательств - это издевательство над правосудием! Если у вас есть настроение шутить, то вам не следовало брать на себя роль судьи. Я закрываю заседание. Процесс продолжится после того, как мы расследуем все обстоятельства этого дела и попробуем установить личность убитого... а также выяснить, кто именно посмел подобным образом глумиться над законностью и правосудием.

Взгляд Хорна впился в Ирема, сидевшего всего в нескольких метрах от него. Рыцарь почувствовал, как краска бросилась ему в лицо. Создатель, ну конечно... что он еще мог подумать! К ночи все, кто только можно, будут обсуждать, что коадъютор предоставил суду труп какого-то бродяги, чтобы оправдать дан-Энрикса и придать веса его вымыслам о Призраках. Лорд Ирем чувствовал себя оплеванным. В нем разгоралась темная, слепая ярость. Тем не менее, рыцарь заставил себя сохранить невозмутимость и спокойно выдержать взгляд Хорна. "Меченый все время слушает, как они поливают его грязью - и ни разу еще не позволил вывести себя из равновесия" - напомнил себе Ирем, стискивая зубы. Когда люди вокруг начали вставать и проталкиваться к выходу, Ирем заставил себя идти с демонстративной, вызывающей неторопливостью, как будто пребывание в этой толпе было ничуть не более тяжелым или неприятным, чем обычно. Он старался не прислушиваться к пересудам покидавших ратушу людей, но не мог не замечать испуганных, растерянных или злорадных взглядов, устремленных на него со всех сторон.

Пока сэр Ирем ехал во дворец, его не покидала мысль, что своей глупой, непростительной ошибкой при осмотре тела он подписал Криксу смертный приговор. К отчаянию от непоправимости произошедшего примешивался жгучий стыд - как вышло, что какой-то Римкин понял то, чего не смог понять он сам?.. Ирем не помнил, было ли ему когда-то так же худо.

Рыцарь возблагодарил Пресветлых Альдов, обнаружив, что Валларикс ждал его один, без королевы. Если этот день будет концом их дружбы, то, по крайней мере, это не должно касаться никого, помимо них двоих. Ирем не сомневался, что Вальдер возненавидит его за преступную оплошность, погубившую его племянника - но император, как всегда в тяжелые минуты, сделался печален, молчалив и замкнут, и, дослушав Ирема, устало обронил:

- Не изводи себя. Саккронис тоже не заметил ничего особенного.

- Саккронис?.. - вспыхнул Ирем. - Да причем здесь вообще Саккронис? Он осматривал останки Призрака, как частное лицо. Он вообще был не обязан замечать такие вещи!..

Рыцарь задохнулся и умолк, не справившись с перехватившим горло спазмом. В первый раз за свою жизнь Ирем испытывал такую ярость, что она мешала ему говорить. Грустная снисходительность Вальдера представлялась ему неоправданной и унизительной. Вздумай кто-нибудь из его подчиненных оправдывать свои просчеты ссылками на невнимательность гражданских, Ирем оторвал бы ему голову.

Вальдер печально посмотрел на Ирема.

- Я не о том. Саккронис - очень умный человек. К тому же он - ученый, и внимание к деталям у него в крови. Разве не странно, что подобный человек не обратил внимания на то, что сразу бросилось в глаза Эйварду Римкину?.. Нам стоило внимательнее отнестись к предупреждениям дан-Энрикса. Он с самого начала говорил, что так и будет. Никакой человек, каким бы умным, хладнокровным и решительным он ни был, не способен избежать всех ловушек Темного истока... Я уверен, Крикс прекрасно понимает, что мы делаем для него все, что можем. Не вини себя.

Ирем внезапно осознал, что император выслушал его рассказ почти с таким же выражением лица, с каким его племянник отвечал сегодня на вопросы Хорна. Оба - и Вальдер, и Крикс - как будто понимали что-то, недоступное всем остальным. Лорд Ирем закусил губу. Возможно, представители Династии и в самом деле лучше разбираются во всем, что связано с Темным истоком или Тайной магией, но, если эти знания парализуют человека, заставляя его принимать как должное самые худшие события, то он как-нибудь обойдется без такого понимания. Печальный фатализм дан-Энриксов доводил Ирема до белого каления. Сам коадъютор не намерен был сдаваться так легко.

Он попросил у Валларикса разрешения уйти, и император отпустил его, хотя по его взгляду было видно, что он предпочел бы, чтобы Ирем задержался у него подольше. Выходя от императора, Ирем постарался отогнать подальше ощущение вины. Как бы там ни было, Валларикс не останется один - Алира позаботится о нем. А Ирем должен позаботиться о том, чтобы исправить совершенную ошибку. В первый раз за несколько последних лет Ирем порадовался, что брак императора сложился так удачно. Даже если с ним самим случится что-нибудь плохое, рядом с Валлариксом всегда будет человек, на которого он может положиться.

Подозвав дежурного гвардейца, Ирем приказал:

- Найди мне Льюберта Дарнторна и Юлиана Лэра, и скажи им, чтобы поднялись в комнаты месс Гефэйр. Я буду ждать их там.

XXXIX

- Корабль! Просыпайся и пойдем скорее... Может быть, это аварцы - а ты дрыхнешь тут без задних ног!.. - тонкий девчоночий голос резал уши, как пила.

Нойе невнятно замычал, чтобы его оставили в покое. Этой ночью они засиделись в общем зале дольше, чем обычно. Он поднялся в свою спальню всего часа три назад, и кровать под ним по-прежнему покачивалась после выпитого ночью пива. В голове стучало, словно в кузнице. Ни один хирдманн в Серой крепости не рискнул бы сейчас приближаться к Альбатросу, не говоря уже о том, чтобы орать у него над ухом, пытаясь его растолкать. Но Айрис это совершенно не смущало.

- Да проснись же ты!.. - воскликнула она сердито, пытаясь стянуть с бесчувственного Альбатроса меховое одеяло. - Там корабль!

Смысл ее слов наконец-то дошел до его замутненного сознания, заставив Нойе разлепить глаза и приподняться на локте. Мгновение спустя ему даже удалось сфокусировать взгляд на вцепившейся в него девчонке. Незначительное, в общем-то, усилие не прошло даром - Альбатрос страдальчески нахмурил брови, чувствуя, что голова у него сейчас треснет и расколется не хуже перезрелой тыквы.

- Кончай выдумывать, - прохрипел он. - Какой еще корабль посреди зимы?..

Айрис сверкнула на него глазами.

- Я не выдумываю! Я была на башне вместе с Сивартом и Моди. Мы увидели корабль. Я хотела сказать маме, но Сиварт сказал, что пойдет сам. Что он дозорный, и поэтому должен первым сообщать такие новости, а если он останется на башне, маме это не понравится. Тогда я обещала привести тебя. А ты... ты тут валяешься, как бесполезное бревно!

Ее прозрачные, как северное небо, серые глаза смотрели с ледяным негодованием, и Альбатрос смущенно кашлянул, отводя взгляд. Он не любил, когда она смотрела на него подобным образом. Уничижительные взгляды удавались Айрис почти так же хорошо, как и ее отцу.

Нойе почувствовал, что он стремительно трезвеет.

- Ладно, ладно, я уже встаю, - проворчал он. - Иди на башню и скажи, что я сейчас приду.

Девчонка подозрительно смотрела на него, как будто опасалась, что, стоит оставить его без присмотра, как он сразу же заснет.

- Я тебя подожду, - заявила она, садясь на табурет.

- Тогда тебе придется ждать снаружи. Мне нужно одеться, - буркнул Альбатрос, впервые осознав, что, кроме мехового одеяла, в которое он завернулся, словно гусеница в кокон, на нем не было больше ничего. Айрис покосилась на его одежду, кучей сваленную на полу перед камином.

- Что, холодная была водичка?.. - спросила она язвительно. Нойе понял, что вся крепость уже знает про устроенное ими развлечение.

Сам Альбатрос уже не помнил, кому первому пришла идея завершить вчерашнюю попойку ледяным купанием, но помнил, что он поддержал эту нелепую затею с радостным энтузиазмом. Они прихватили факелы и спустились на берег, туда, где ледяные черные морские волны бились среди скользких, гладких валунов. Лужи морской воды между камней покрылись пленкой льда, и этот лед с тонким стеклянным звуком проламывался под их сапогами, а летевший с моря ветер был таким холодным, что лицо и руки сразу потеряли всякую чувствительность, но пьяных хирдманнов из Серой крепости это нисколько не смутило. Побросав на камни свои меховые куртки и штаны, а затем нижние рубашки и подштанники, и воткнув факелы в песок на берегу, они полезли в воду, поскальзываясь на осклизлых ледяных булыжниках и умирая со смеху, как будто в жизни не делали ничего более веселого.

"Чудо, что никто не утонул" - мрачно подумал Альбатрос. Он смутно помнил, как после купания вернулся в свою комнату и побросал одежду у камина, наслаждаясь тем, как расходившиеся от огня волны сухого жара касаются его обнаженной кожи, а разбитые о камни ноги греет сброшенная на пол меховая куртка, на которой он стоял. С минуту Альбатрос раздумывал о том, не попытаться ли ему подняться в спальню к Айе, но, по счастью, понял, что в таком состоянии она, скорее всего, спустит его с лестницы, даже не тратя времени на разговоры. После этого он повалился на кровать, закутался в тяжелое медвежье одеяло и мгновенно провалился в сон.

- Выматывайся в коридор и жди меня снаружи. Чем быстрее я смогу одеться, тем быстрее поднимусь на башню, - твердо сказал Нойе Айрис. Девчонка фыркнула и вышла в коридор, всем своим видом говоря "чего я там не видела". В каком-то смысле это было верно. Айя всегда позволяла дочери ходить на "Бурой Чайке" в летние походы, и девчонка давно привыкла к таким вещам, которых никогда не видят ее сверстницы на берегу. Айрис случалось видеть и раненых людей, и то, как растирают спиртом человека, выжившего после кораблекрушения и несколько суток проболтавшегося в море на обломке мачты, и грязных, полуголых и завшивевших рабов с аварских кораблей. Но Нойе слишком много времени провел среди имперцев и усвоил их понятия о правилах приличия. Если в Адели и в Бейн-Арилле он постоянно ощущал себя выходцем с Внешних островов, то здесь, среди своих, он часто чувствовал себя изнеженным южанином, и знал, что эта странная раздвоенность останется с ним навсегда. Имперские привычки и понятия вросли в него, как раковины в камень.

Как и следовало ожидать, когда Нойе оделся, завязал волосы в хвост и вышел в коридор, девчонки нигде не было. Айрис, конечно, показалось скучным дожидаться его в коридоре, и она помчалась назад к дозорным - выяснить, что происходит с кораблем, и сообщить, что она разбудила Альбатроса. Сколько Нойе себя помнил, Айрис не могла даже минуты провести в покое и перемещалась исключительно бегом. К вечеру она обычно успевала так набегаться, что часто засыпала прямо за столом во время ужина, и кто-нибудь из хирдманнов, посмеиваясь, на руках относил девчонку в ее комнату.

Дочь Айи в крепости любили. Кое-кто из гарнизона Серой крепости завел семью на берегу, и у некоторых сейчас подрастали свои дочери, которым они привозили из похода бусины и гребешки, но Айрис ни один из людей Айи не воспринимал, как еще одну маленькую девочку. Она была дочерью Королевы, единственной в своем роде. Для команды "Бурой Чайки" Айрис давно стала частью корабля, такой же неотъемлемой, как мачты, парус или как резная птица на носу. Никто не удивлялся, что ребенок ее лет может по нескольку часов болтаться в смотровом гнезде под проливным дождем. Гребцы на "Чайке" горделиво усмехались, повторяя фразу Айи - "эта девочка ходила в море еще до рождения". Хирдманны возились с Айрис и охотно обучали девочку таким вещам, которым никогда бы не подумали учить собственных дочерей - вытачивать из кости ушки для стрел и рукоятки для ножей, предсказывать погоду по цвету морской воды и форме облаков, вязать узлы и ставить паруса. И если вырвавшийся у нее из рук канат в кровь обдирал ладони Айрис, ни сама девчонка, ни ее "наставники" не придавали этому значения.

За исключением одного только Альбатроса. Нойе полагал, что Айя не должна брать девочку в морские рейды, и из-за этого между ним и Королевой то и дело вспыхивали ссоры.

- Ты совсем как ее нянька, - насмешливо кривя губы, говорила Айя, подразумевая добродушную старушку, которая ухаживала за Айрис в детстве и осталась в крепости даже после того, как дочка Королевы подросла. - Что, тоже будешь причитать, что она тощая, как ветка, а мозоли у нее, как лошадиное копыто?..

- Причем тут ее мозоли? - злился Альбатрос. - Подумай лучше, что с ней будет, если вас однажды перебьют, а "Чайка" попадет к аварцам.

Но на Айю этот аргумент не производил особенного впечатления.

- На "Чайке" она в большей безопасности, чем большинство детей на берегу, - парировала Королева, поводя плечом. - А если нас возьмут на абордаж, она всегда успеет спрыгнуть за борт. Она плавает, как маленький тюлень. Помнишь, как она уплыла на Акулий мыс и не смогла вернуться из-за шторма? Она проплыла такое расстояние, которое сумел бы одолеть не всякий взрослый... отыскала для себя укрытие... каким-то образом сумела развести огонь, когда любое топливо на берегу должно было промокнуть из-за шторма и грозы, а утром нашла местных и сумела убедить их отвезти ее назад на лодке. Я, конечно, обещала ее выдрать, если она выкинет такое еще раз. У того берега полным-полно акул. Ей просто повезло, что дело было прямо перед штормом, и они ушли подальше в море. Но, как ни крути, она прекрасно справилась. Эта малышка - не из тех детей, которые теряются и плачут в сложной ситуации. Я думаю, что она может позаботиться о себе не хуже нас с тобой.

Тут спорить с Айей было трудно. Нойе провел рядом с Айрис несколько последних лет, и знал, что она не расхнычется, попав в беду. Хотя среди огромных хирдманнов она казалась до смешного маленькой и тощей, Айрис была не настолько беззащитной, как могло бы показаться со стороны. Команда "Бурой Чайки" научила ее множеству вещей, о которых не имели ни малейшего понятия береговые дети - она умела змеей выскальзывать из чужой хватки и знала, как ударить нападавшего ножом, чтобы он получил серьезное ранение, а не безобидную царапину. Но Альбатрос считал, что это еще не причина забывать, что Айрис была всего-навсего ребенком девяти лет от роду.

Он помнил, как увидел ее в самый первый раз.

Нойе прибыл в форт Эбер, исполненный самых мрачных ожиданий. В прошлом моряки из хирда Королевы не особо жаловали своих соотечественников, служивших императору, и Нойе полагал, что его ждет неласковый прием.

Когда лорд Ирем вызвал к себе Альбатроса с Юлианом Лэром и спросил, что бы они хотели получить в награду за охоту на Белоглазого, Нойе с самого начала ждал какого-то подвоха. Нойе был уверен, что лорд Ирем не забыл, как они помогали Меченому прятаться от Ордена. Однако упустить такой прекрасный шанс и отказаться от награды представлялось глупым и обидным. Обменявшись с Нойе быстрым вороватым взглядом, Лэр все же решился попросить мессера Ирема о месте в гвардии - и тут же получил его. "Чем Хегг не шутит, может, он действительно больше не злится, что мы помогали дайни" - сказал себе Нойе, и объявил рыцарю, что он всегда мечтал командовать собственным кораблем.

Лорд Ирем выразительно прищурился. "Думаю, я смогу это устроить" - сказал он с холодной многообещающей улыбкой, от которой сердце Нойе сразу же наполнилось тревогой.

Альбатрос не сомневался, что, отправив его к Айе, мессер Ирем в очередной раз проявил свое издевательское чувство юмора. Однако его ожидания не оправдались. Королева приняла его и его спутников весьма радушно, а пару часов спустя, во время ужина, Нойе сидел с ней рядом за столом, словно какой-нибудь почетный гость. Трапезы в Серой крепости обычно состояли из пресных лепешек, солонины, мидий и копченой скумбрии, которую хирдманны усердно запивали пивом, но ради вновь прибывших к трапезе добавили несколько праздничных блюд - тушеную в горшочках камбалу с пряными травами, рыбный пирог и круг овечьего сыра. Однако Альбатросу было тяжело сосредоточиться на ужине - он не мог отвести глаз от маленькой девочки, которая сидела на коленях Айи и сосредоточенно выстраивала на краю ее тарелки что-то вроде крепостной стены из хлебных корок и обглоданных костей. На вид этой малышке было года три, и, сопоставляя сроки, Нойе ощущал, как в животе у него все сжимается от странного чувства - то ли ужаса, то ли азарта.

Если у него и были некоторые сомнения по поводу того, кем был отец девчонки, то они рассеялись, когда малышка на секунду обернулась. Альбатрос успел увидеть только перепачканный подливкой подбородок и большие, светло-серые глаза, однако по спине у Нойе поползли мурашки.

Нойе быстро обнаружил, что Айя не делает никакой тайны из того, кто был отцом ее ребенка, но сам Альбатрос так и не смог привыкнуть к этой мысли - вероятно, из-за отношений, которые вскорости установились между ним и Королевой. Временами, когда Айя нежилась в постели, опираясь на высокие подушки и потягивая из бокала темное вино, Нойе смотрел, как отблески камина золотят молочно-белую кожу на ее плечах и на маленькой, округлой, почти девичьей груди, и мучительно желал, чтобы лорд Ирем был здесь совершенно ни при чем, а Айрис была бы их общей дочерью.

Айе он об этих мыслях, разумеется, не говорил.

...Когда Нойе, преодолевая подступающую к горлу тошноту, поднялся по крутой и узкой лестнице на смотровую башню, Королева, как и следовало ожидать, уже стояла там. Холодный, мокрый ветер развевал полы ее плаща, пытался растрепать туго затянутые на затылке волосы. Айя неодобрительно скривилась, скользнув взглядом по его опухшему лицу, но, разумеется, не стала выговаривать ему за вчерашнюю попойку в присутствие Сиварта и Моди. Для простых дозорных Альбатрос, командующий хирдом на "Крылатом", должен быть непререкаемым авторитетом, даже если ночью он надрался до того, что вздумал искупаться в зимнем море в компании шести таких же остолопов.

Кружившая по смотровой площадке Айрис приветствовала приход Нойе радостной улыбкой, но, однако же, не преминула ткнуть пальцем в приближавшийся корабль и демонстративно показать ему язык.

Нойе и так уже прекрасно видел, что девчонка не ошиблась. Несмотря на штормовой сезон, какой-то сумасшедший капитан все-таки рискнул выйти в море, и, обогнув Акулий мыс, держал курс прямо к Серой крепости. В тот момент, когда дозорные заметили его, корабль должен был казаться маленьким, словно присевшая на воду птица, но за это время он успел приблизиться настолько, что даже Альбатрос, в глазах которого по-прежнему слегка двоилось после бурной ночи, сумел рассмотреть отдельные детали.

- Это не аварцы, - сказал Нойе вслух со смесью облегчения и разочарования. Погоня и сражение, похоже, отменялись. Приближающийся к острову корабль был имперским глейтом, и на его мачте развевался флаг дан-Энриксов. Глядя на то, как глейт сражается с волнами и течением у входа в бухту, Альбатрос задумался, зачем дан-Энриксы рискуют кораблем, отправив его в форт Эбер в такое время года. Может быть, какое-нибудь сообщение от Ордена?.. Тогда это навряд ли что-нибудь приятное. Едва ли Ирем посылает боевой корабль исключительно затем, чтобы поздравить гарнизон с прошедшим Зимним праздником.

- Да, это, безусловно, не аварцы, - согласилась Королева, даже не пытаясь скрыть насмешку в голосе. - Но неужели это все, что ты можешь сказать об этом корабле?..

Нойе нахмурился. Судя по улыбке Айи, она находила его замешательство весьма забавным. Альбатрос с досадой покосился на нее. Не может же она всерьез считать, что, если он служил в имперском флоте, то он должен узнавать в лицо любое судно, которое ходит под штандартом Риксов?..

Судя по растерянности Айрис и двоих дозорных, они тоже ничего не понимали.

- На твоем месте, я смотрела бы не на меня, а на него, - Айя кивнула на корабль. Альбатрос сердито развернулся к морю, все еще не понимая, чего от него хотят, мрачно уставился на светло-серый парус с нарисованной посередине черной птицей... Глейт был еще слишком далеко, чтобы детально рассмотреть изображение, которое пока казалось просто черным пятнышком на парусе, но Нойе уже знал, что это птица - и теперь он наконец-то понял, что развеселило Айю.

- Твою мать!.. Это же "Зимородок"! - ахнул он.

Молчаливого Льюберт оставил с Юлианом, в штаб-квартире Ордена. Большая часть гвардейцев не имели ничего, кроме маленькой спальни, в которой помещались только табурет, кровать и рукомойник, а уж кандидатов вообще селили по двое и по трое, как учеников в Лаконе. Лэру повезло немного больше. Будучи одним из старших офицеров, он располагал роскошным, по орденским меркам, помещением в две комнаты, в которых жил он сам, его оруженосец Берто, а с недавних пор - еще и Льюберт с Молчаливым.

Поселиться вместе с ним Дарнторну предложил сам Лэр. Может, он обратил внимание на то, что Льюсу неуютно во дворце, и захотел помочь, а может, Юлиан просто нуждался в собеседнике, с которым можно, не стесняясь, говорить о Криксе, но, как бы там ни было, Льюберт охотно принял его приглашение и в тот же вечер перебрался в Адельстан. Дворец Валларикса вызывал слишком много тягостных воспоминаний - каждая портьера, лестница и каждый гобелен напоминали Льюберту о днях, когда он появлялся при дворе в обществе лорда Бейнора. Как ни странно, в аскетичной обстановке Адельстана Льюберт чувствовал себя гораздо более комфортно. Мысль о том, как бы позеленел от злости его дядя, если бы узнал, что Льюберт поселился в штаб-квартире Ордена, приятно грела душу, вызывая у Дарнторна мрачную улыбку всякий раз, когда он возвращался в свое новое жилище. Он почти жалел, что дядюшка находится в Бейн-Арилле и не может его видеть.

Выезжая из конюшни, примыкавшей к Адельстану, Льюберт ощутил слабый укол вины. Когда лорд Ирем вызвал их в комнаты Лейды и сказал, что собирается устроить для дан-Энрикса побег, он попросил своих сообщников довериться ему и до поры до времени не предпринимать никаких решительных действий. Но, с другой стороны, лорд Ирем был и сам хорош - за эти две недели он ни разу не вернулся к обсуждению побега, а поползновения заговорить на эту тему пресекал с помощью взглядов, которыми можно было замораживать горящие камины. Под конец очередного - Альды ведают, которого по счету - обсуждения сложившегося положения, Юлиан с Льюбертом сошлись на том, что "не предпринимать решительные действия" еще не значит "сидеть сложа руки", и что следует, по крайней мере, побеседовать с людьми, которые могли сочувствовать дан-Энриксу.

Тем не менее, к идее встретиться с Ральгердом Аденором Лэр отнесся сдержанно. "Ты полагаешь, ему можно доверять?" - скептично спросил он. Льюберт пожал плечами. Его личный опыт говорил о том, что доверять Ральгерду Аденору может только полный идиот. Дарнторн прекрасно помнил, как его непродолжительная "дружба" с Аденором кончилась арестом лорда Бейнора и всех его сообщников. Когда-то Льюс едва ли не скрипел зубами, представляя, как Ральгерд должен был потешаться над его наивностью, заставив Льюберта поверить в свои дружеские чувства, но сейчас эта история казалась слишком старой и далекой от событий настоящего момента, чтобы продолжать испытывать обиду. "Я не знаю, - сказал Льюберт Лэру. - Аденор, конечно, не особо честный человек, но он умен, богат, и, судяпо всему, симпатизирует дан-Энриксу". В итоге было принято решение, что Льюберт съездит в особняк Ральгерда Аденора и попробует поговорить с вельможей - разумеется, ни словом не упоминая гверрцев, Лейду или лорда Ирема. Дело должно выглядеть так, как будто Льюберт хочет чем-нибудь помочь дан-Энриксу и ищет тех, кто может его поддержать.

Когда Дарнторн вошел в знакомый особняк, ему почудилось, что время повернулось вспять. В приемной Аденора все было точно так же, как в то время, когда Льюберт возвратился из Каларии - удобные низкие кресла с полукруглой спинкой, панели из золотистой древесины, закрывающие стены, хорошо протопленный очаг и несколько картин. Впрочем, предаться ностальгии Льюсу помешал приход хозяина. Вышедший к гостю Аденор, по-видимому, встал не так давно - он был одет в темно-зеленый бархатный халат поверх ночной сорочки и выглядел удивленным.

- Здравствуйте, мейер Дарнторн. Чему обязан вашему визиту?.. - спросил он, поигрывая золотистыми кистями на концах своего пояса. Вопрос звучал как будто бы любезно, но при этом так, что Льюберт сразу вспомнил, что воспитанному человеку полагается предупреждать о своем посещении по меньшей мере за день.

Льюберт с самого начала понимал, что играть с Аденором в игры и пытаться заходить издалека бессмысленно. Ральгерд был не из тех людей, с кем можно вести светскую беседу, выжидая и прощупывая почву - для этого Аденор был слишком проницателен. Поэтому Дарнторн сказал хозяину особняка чистую правду:

- Я хотел поговорить о Криксе.

- А-а, - протянул Аденор задумчиво. И склонил голову к плечу. - А разве мессер Ирем не просил вас положиться на него и ждать?

Льюберт с изумлением воззрился на хозяина особняка.

- Лорд Ирем сказал вам...?

- Лорд Ирем никогда не говорит ничего лишнего, - веско заметил Аденор. - Но, зная, что вы друг дан-Энрикса и прибыли в Адель по его личной просьбе, я легко мог предположить, что коадъютор привлечет вас к делу. Полагаю, что я знаю еще нескольких людей, с которыми лорд Ирем говорил о своих планах. Но заметьте, что все это - исключительно мои догадки, а доподлинно я ничего не знаю. Вообще, давно замечено, что самые большие шансы на успех имеет такой заговор, в котором полной информацией владеет кто-нибудь один. Ваш дядя, кстати говоря, когда-то пренебрег именно этим правилом - и в результате проиграл... Вам бы не следовало приезжать сюда.

- Простите, - сказал Льюберт, чувствуя себя законченным болваном. - Наверное, вы правы, это было глупо. Но после разговора с Иремом прошло уже так много времени... Мы больше не могли сидеть и ждать, даже не зная, делается ли хоть что-то для спасения дан-Энрикса.

Лорд Аденор насмешливо фыркнул.

- Все время забываю, что вы еще очень молоды. Как здорово, должно быть, чувствовать, что, если лично ты этим не озаботишься, то солнце завтра не взойдет!.. Ну что ж, поскольку все шпионы Римкина, скорее всего, уже в курсе, что вы здесь, не вижу смысла портить себе аппетит бессмысленными сожалениями. Пойдемте завтракать.

Льюс с благодарностью кивнул, сообразив, что он действительно уехал в город на пустой желудок.

Юлиан сидел за письменным столом и заполнял бумаги, изредка косясь на Молчаливого, лежавшего на полу на старой куртке Льюберта. Необходимо было написать подробные характеристики на восемь новых кандидатов, но Лэр чувствовал, что у него никак не получается сосредоточиться. "Кому какое дело, что я напишу об этих кандидатах?.. - мрачно думал он. - Если задуматься, это бессмысленная трата времени. К тому моменту, когда придет время принимать их в гвардию, ни Крикса, ни меня, ни Ирема может уже не быть в живых".

Однако коадъютор ждал его отчета, и Лэр точно знал, что Ирем не потерпит никакой небрежности в таких вещах. Юлиан плохо понимал, как каларийцу удавалось выполнять свои обязанности так, как будто в городе не происходит ничего особенного, но факт оставался фактом - тот, кто наблюдал за коадъютором в последние недели, ни за что не догадался бы, что он готовится к какому-то отчаянному шагу.

Молчаливый беспокойно шевельнулся, посмотрел на дверь, а потом поднял взгляд на Лэра. Юлиан, и без того сидевший, словно на иголках, отложил перо.

- Как полагаешь, не пора ли Льюберту вернуться? - спросил он. - Прошло уже, по меньшей мере, три часа. О чем можно столько времени беседовать с этим прохвостом?.. Хочется надеяться, что Льюс, по крайней мере, не сказал ему ничего лишнего!

Словно в ответ на его мысли, дверь внезапно распахнулась, пропуская в комнату Дарнторна. Лэр собрался поприветствовать его, но и замер с приоткрытым ртом, заметив, что Льюс с ног до головы покрыт какой-то липкой грязью. А еще мгновение спустя Юлиан ощутил невыносимо отвратительную вонь, в которой причудливым образом смешались запахи тухлых яиц, какой-то сладковатой гнили и несвежей рыбы.

Льюберт сорвал с себя изгаженный плащ и бросил его на пол у двери, после чего прошел по комнате и настежь распахнул окно. В башню ворвался свежий ветер с улицы, и мерзкий запах стал не так заметен. Молчаливый встал, явно намереваясь подойти к хозяину, но Льюберт резко обернулся и скомандовал - "Лежать!". Пес удивленно поднял уши, но послушно опустился на свою подстилку.

- Спасибо, что согласился присмотреть за ним, - сказал Дарнторн. - Недоставало только, чтобы он отгрыз кому-то руку...

- Что случилось? - спросил Юлиан чужим, как будто деревянным голосом. Льюберт скосил глаза на свой испорченный костюм и хмуро усмехнулся.

- Если честно, я бы предпочел сперва помыться и переменить одежду, а потом уже рассказывать о своих приключениях.

- А... ну да, конечно, - согласился Лэр, мысленно назвав себя ослом. - Сейчас распоряжусь.

Берто забрал валявшийся у двери плащ и пошел греть воду для ванной. Лэр посмотрел на Льюберта, стоявшего возле открытого окна - должно быть, он надеялся, что таким образом избавится от вони. Впрочем, несмотря на проникающие с улицы потоки ледяного воздуха, витавший в комнате запах тухлых яиц и сгнивших овощей все равно был достаточно отчетливым. Лэр явственно представил, что это не Дарнторн, а он сам покрыт этой вонючей мерзостью, и его передернуло от отвращения. Хотелось как-то поддержать Дарнторна, но ничего подходящего на ум не шло.

- Я сказал Берто, чтобы он поторопился, - сказал Лэр, в конце концов. Льюберт поскреб бороду и сел на подоконник.

- Ладно. Все равно быстрее, чем за четверть часа, воду не согреешь, не молчать же нам все это время... Я поговорил с Ральгердом Аденором. Боюсь, что мы недооценили лорда Ирема. Он обратился к нему еще раньше нас, и поручил Ральгерду осторожно выяснить, кто из аристократов готов поддержать дан-Энрикса.

- И что же?

Льюберт поджал губы.

- Ничего хорошего. Он побеседовал со всеми, кроме, разве что, Лан-Дарена. Старик, скорее всего, поддержал бы нас, но он впадает в детство, и лорд Аденор решил, что ему невозможно доверять. А остальных он обрабатывал довольно долго. Аденор надеялся, что сможет убедить их в том, что от исхода этого суда будет зависеть будущее всей аристократии, поэтому он говорил, что, стоит черни один раз добиться своего, они уже не успокоятся, пока не заставят каждого из нас прыгать через обруч на потеху Римкинам и Хорнам. Но, как оказалось, людям куда проще и приятнее во всем винить дан-Энрикса. Все представители аристократии твердят одно и то же: "если бы он не пытался выдавать себя за Эвеллира, ничего бы не случилось". Большинство людей считает его самозванцем и лжецом, который чуть не погубил страну в угоду своему тщеславию... кроме того, многие верят в то, что он подвержен приступам безумия и не способен контролировать свои поступки. Римкин может праздновать победу... Он хотел выставить Меченого полоумным, и ему это во многом удалось. Никто, конечно же, не говорит об этом напрямую, но большинство собеседников Ральгерда Аденора полагали, что смерть Крикса - это лучший выход из сложившегося положения. Сейчас людей объединяет ненависть к дан-Энриксу, но после его смерти такой общей цели не останется. Аристократы верят в то, что после казни Крикса часть простолюдинов успокоится и возвратится к собственным делам, а тех, кто не уймется, будет проще прижать к ногтю.

- Дерьмо! - со злостью сказал Юлиан. - А твой костюм?

- Ах, это... - скорбные морщины на лбу Льюберта разгладились. - Заступился за одного парня, который залез на тумбу и пытался произнести речь в защиту Крикса. Ты не поверишь, этому мальчишке лет шестнадцать, он и Крикса-то, должно быть, никогда не видел, а туда же...

- Почему? Поверю. Самый подходящий возраст, чтобы помереть героем, - раздраженно сказал Лэр. - Не понимаю, с чего тебе вздумалось ему мешать.

Льюс беззаботно рассмеялся.

- Ну, готов поспорить, ты бы тоже не проехал мимо... Но самое главное - оказывается, их таких набралось человек десять, все - не старше двадцати. И они собираются на этом перекрестке уже много дней подряд. Обычно по двое и по трое, но вчера кому-то вывихнули руку и сломали нос, и так что сегодня утром мой герой пошел туда один. Честное слово, парень должен чувствовать себя польщенным. Представляешь, сколько нужно потрудиться, чтобы подготовить для кого-нибудь такой прием? Сперва идешь на овощной базар, копаешься во всякой гнили, потом поджидаешь, пока яйца не протухнут... и ведь еще нужно как-то донести их, куда нужно, не раскокав по дороге! Полагаю, в суматохе они попадали по своим ничуть не меньше, чем по нам двоим. Ах, да, я ведь не рассказал, что посадил его на свою лошадь и увез оттуда... Хотя поначалу он довольно долго ерепенился и говорил, что никуда оттуда не пойдет, и пусть все эти трусы видят, что они его не запугают. Пришлось мне сказать, что я неплохо знаю Крикса и готов поклясться, что дан-Энрикс первым попросил бы его слезть с этой проклятой тумбы и пойти со мной.

Юлиан с удивлением отметил, что, несмотря на свой плачевный вид, Дарнторн не выглядит взбешенным и даже находит в этой дикой ситуации что-то забавное.

- Не понимаю, как ты можешь говорить об этом так спокойно, - сердито сказал он Льюсу. - Они же могли тебя убить!

Дарнторн махнул рукой.

- Да брось... Им до меня и дела не было. Им нужно выразить свое презрение к дан-Энриксу, а мы с тем парнем просто подвернулись под руку. Толпе сейчас, по сути, все равно, кого забрасывать помоями, лишь бы этого человека можно было как-то связать с Меченым и сорвать на нем злость. По счастью, лошадь у меня хорошая, и через пару улиц они от меня отстали.

- У тебя скорлупа застряла в волосах, - буркнул Юлиан Лэр. То, что Дарнторн - Дарнторн! - так мало озабочен тем, что какие-то плебеи забросали его грязью, с трудом укладывалось в голове. - Ты что, действительно не злишься?.. Когда какие-то мерзавцы оскорбляют Орден и дан-Энриксов и улюлюкают мне вслед, мне и то хочется остановить коня и дать кому-нибудь хлыстом по роже. А уж здесь!..

Дарнторн пожал плечами.

- А что толку злиться?.. Ты же не особо удивляешься, когда толпа гоняется за шарлатанами, гадалками или любителями поиграть в пинтар фальшивыми костями? Даже стража обычно не вмешивается, если только нет риска, что кого-нибудь серьезно покалечат и убьют. Считается, что люди вправе наказать обманщика. А для людей, которые забрасывали меня всякой дрянью, мы с тобой намного хуже ярмарочных жуликов. Обычный шарлатан пытается всучить тебе "лекарство" из воды и патоки, а Крикс заставил их поверить в то, что он владеет магией, которая может избавить их от всех болезней, страхов, смерти и несчастий.

Юлиан прерывисто вздохнул. Умом он понимал, что Льюберт прав, но все в нем восставало против этой мысли.

Меченый не требовал, чтобы его признали Эвеллиром, с раздражением подумал он. Крикс, в отличие от Рована Килларо, не произносил речей на площадях и не пытался подогреть ничей восторг - так почему бы этим людям не спросить самих себя, с чего им вздумалось таскаться за дан-Энриксом по всему городу, вопя, как стая обезьян?.. Может, тогда они бы поняли, как глупо падать перед кем-то на колени, а потом кричать, что тебя обманули.

- Крикс - не шарлатан, - угрюмо сказал Лэр.

- Я знаю, - согласился Льюберт. - Но едва ли стоит удивляться, что все остальные думают именно так. Боюсь, ваш Орден сейчас ненамного популярнее, чем Крикс... Историю с фальшивым Призраком используют как доказательство, что "воскрешение" Кэлрина Отта тоже было фокусом, и что за всеми этими подлогами стоит лорд Ирем. Когда плохо знаешь человека, легко приписать ему Хегг знает что.

Юлиан Лэр дипломатично промолчал. Не говорить же Льюберту, что близкое знакомство с лордом Иремом могло только усилить подозрения. Сам Юлиан не так уж часто говорил с мессером Иремом о чем-нибудь, кроме орденских дел, но все же полагал, что за прошедшие несколько лет успел неплохо изучить своего командира - и сейчас он не был до конца уверен, что лорд Ирем не причастен к вскрывшемуся на суде обману. Лэр ничуть не сомневался в том, что для спасения дан-Энрикса лорд Ирем был способен на любой, действительно любой поступок.

В разговорах с коадъютором Лэр не касался щекотливого вопроса о суде. Во-первых, требовалось исключительная наглость (или исключительная глупость), чтобы в лоб спросить у коадъютора, как обстоят дела, а во-вторых - Лэр не был до конца уверен в том, что хочет знать ответ. На фоне его собственных сомнений убежденность Льюберта, что Ирем не имеет отношения к подлогу, выглядела почти трогательно.

Мысли Юлиана оборвал приход оруженосца.

- Ванна готова, монсеньор, - сообщил он.

- Не прошло и года, - пробормотал Лэр себе под нос. И уже вслух сказал - Спасибо, Берто. Проводи лорда Дарнторна вниз и захвати из сундука какую-нибудь подходящую одежду.

Льюберт улыбнулся, в первый раз за это время показавшись Лэру несколько смущенным.

- Кажется, это была моя последняя приличная одежда. У меня осталось только два костюма, и второй сейчас у прачки. Кто же мог предположить, что меня забросают всякой дрянью!..

- Ясно... значит, возьмешь что-то из моей, - сказал оруженосцу Юлиан. Льюс посморел на собеседника и криво ухмыльнулся.

- Это, разумеется, очень любезно, Лэр, но как я ее натяну?.. - он демонстративно выпрямился и повел плечами - в самом деле более широкими, чем у его приятеля.

- Как-нибудь справишься, - отрезал Лэр. - Но, если ты предпочитаешь завернуться в простыню и ждать, пока просохнет твой костюм - я возражать не буду.

- Ладно, ладно... - рассмеялся Льюберт и прошел к выходу, еще раз обдав Лэра тошнотворным запахом тухлых яиц и рыбьих потрохов. Юлиан Лэр еще успел увидеть, как закрывавший дверь оруженосец отворачивается от Льюберта и морщит нос.

Барды считаются посланниками Высших Сил, поэтому и отказать певцу в гостеприимстве - худшее кощунство. В отличие от легкомысленных имперцев, позабывших древние обычаи и слушавших стихи и песни менестрелей только для увеселения, островитяне еще помнили о том, что стихи талантливого барда обладают силой заклинаний и способны как притягивать удачу, так и навлекать на чью-то голову беду. Так что Кэлринна с Эстри принимали со всем мыслимым радушием.

Большинство обитателей форта Эбер, в отличие от Нойе, еще никогда не слышали китану и теперь по-детски восхищались глубиной и силой звука, издаваемого гаэтаном Эстри. Хирдманны изумленно прищелкивали языком, с благоговейной осторожностью касаясь корпуса и грифа инструмента, зажимали намозоленными, твердыми, как гвозди, пальцами тугие металлические струны, и косились на подругу Отта с таким видом, словно опасались, что неосторожное прикосновение к китане может пробудить какие-то могущественные чары. Эстри, в свою очередь, быстро освоилась с морской свирелью, и теперь вовсю импровизировала, извлекая из исконно-воинского инструмента причудливые, непривычные для слуха хирдманнов мелодии. О том, что женщинам, по устоявшейся традиции, играть на морской свирели в принципе не полагалось, все благополучно позабыли - и, пожалуй, удивились бы, вздумай кто-то помянуть про нарушение традиций. Посланцам Изначальных Сил закон не писан...

Айрис вертелась вокруг Эстри и смотрела на нее влюбленными глазами. Эстри, с ее золотыми волосами и воздушной хрупкостью, не походила ни на кого из женщин, к которым привыкла Айрис, будь то крепкие, покрытые загаром жены рыбаков, до смерти перепуганные пленницы с аварских кораблей или ее мать. Судя по завороженному взгляду Айрис, Эстри представлялась ей не столько человеком, сколько сверхъестественным, волшебным существом, кем-нибудь вроде Королевы Фей из сказок ее няньки.

Альбатрос сидел и злился. Другой человек в подобном состоянии, наверное, начал бы перечитывать письмо дан-Энрикса, чтобы еще сильнее растравить себя и подогреть свое негодование. Нойе так поступить не мог, поскольку не умел читать, но память у него была отличной, и зачитанное Кэлринном послание он помнил почти наизусть.

Меченый мог бы приказать ему взять пару кораблей и плыть в Адель - и Нойе бы не смог ослушаться. Несмотря на то, что Айя и ее дружинники привыкли жить по собственным законам, форт Эбер принадлежал дан-Энриксам, и часть захваченной с аварских кораблей добычи неизменно отправлялась в имперскую казну - как доказательство, что люди Айи охраняют побережье, и как подтверждение их верности Династии. Но Меченый приказывать не стал, и даже ухитрился не упомянуть про принесенную Нойе вассальную присягу...

Чуть не принесенную, поправил себя Альбатрос. Как ни крути, дан-Энрикс не признал его своим вассалом. И он не поклялся Риксу на крови...

Несколько лет назад, когда они встретились в ставке Серой сотни, Альбатрос готов был следовать за дайни на край света. Они с Лэром предложили Криксу свою помощь, но дан-Энрикс отказался и пропал из виду на семь долгих лет. Сейчас Нойе казалось, что с тех пор прошла целая жизнь. Не мог же Рикс, действительно, считать, что они так и просидят все это время на том месте, где они расстались, дожидаясь, пока он вернется, чтобы попросить их о какой-нибудь услуге! Альбатрос больше не чувствовал себя тем человеком, который когда-то порывался присягнуть дан-Энриксу на верность. За время отсутствия дан-Энрикса Нойе успел построить свою собственную жизнь, и чувствовал мучительное нежелание что-то менять.

У него было все, что только можно пожелать. Товарищи, которые считали Нойе первым после Айи. Собственный корабль. Место, которое стало ему настоящим домом...

И два человека, которых Нойе считал своей семьей.

Он посмотрел на Айрис, которая подбежала к матери и что-то напряженно зашептала ей на ухо. Айя снисходительно кивнула - и Айрис, подпрыгивая от восторга, помчалась в сторону лестницы. Не иначе, Айя разрешила ей устроить гостью у себя, и Айрис поспешила самолично проследить за тем, чтобы для Эстри приготовили самую лучшую постель и тщательно прогрели и проветрили у очага ее одежду. Альбатрос сочувственно подумал, что поспать подруге Отта этой ночью не придется - Айрис уболтает ее до смерти, если, конечно, не устанет слишком сильно и, как это с ней бывало, не заснет на полуслове.

Интересно, когда Меченый писал свое письмо, он задавал себе вопрос, есть ли у Альбатроса дети и жена? Или же дайни, выросшему в окружении гвардейцев Ордена, такая мысль просто не приходила в голову?..

И ладно бы у Нойе была самая обычная семья, живущая на берегу и терпеливо ожидающая Альбатроса из морских походов. Это бы еще куда ни шло. Но Нойе слишком ясно представлял, что будет, если он обмолвится, что собирается отправиться в Адель по просьбе Крикса. Айя призадумается, не составить ли ему компанию на "Бурой Чайке". А Айрис, которой Королева еще в детстве посулила взять ее с собой в столицу, когда она подрастет, немедленно заверещит, что Айя обещала показать ей ее настоящего отца.

Нойе вообразил, как Королева представляет Айрис Ирему, и его замутило. Письмо дан-Энрикса было как камушек, способный стронуть целую лавину. Нойе знал, что, если Айя решит что-то сделать, ее не переупрямить. Вздумай он сказать, что их поездка чересчур опасна, чтобы брать с собой девчонку, Королева отмахнется от него так же небрежно, как всегда: 'А что с ней делать, усадить за пяльцы?.. И потом, я же и правда обещала'. Альбатрос уже успел удостовериться, что спорить с Королевой совершенно бесполезно. В благодушном настроении Айя могла отшучиваться от него часами, но, как только Альбатрос переступал какую-то незримую черту, она спокойно, но безжалостно напоминала Нойе, что Айрис - ее дочь, и она, мол, не спрашивала у него советов, как ее воспитывать.

А если Айя предпочтет остаться в Серой крепости, и он отправится в Адель один... Айя ничуть не походила тех женщин, которые, проводив мужчину в море, будут тосковать и без конца высматривать вдали знакомый парус. Однажды, отправляясь на Томейн, Нойе осмелился спросить, будет ли она ему верна, но Королева только рассмеялась. 'Может, да, а может, нет... Что толку говорить о будущем, как будто это прошлое? - в улыбке Айи ощущалось снисхождение, как будто Нойе был ребенком, который просил достать ему луну. - Положим, ты пообещал бы, что будешь мне верен, а потом нашел на берегу какую-то девчонку и совсем потерял голову. Уверена, ты все равно бы поступил по-своему, только еще и злился бы на то, что нарушаешь обещание. Уж лучше ничего не обещать!'. Альбатрос тогда не нашелся, что ответить, но потом, раздумывая над ее словами, понял, что, хотя никто, действительно, не знает собственного будущего, готовность что-то обещать все-таки что-то значит. Как, впрочем, и неготовность...

- Если не секрет, о чем ты размышляешь с таким мрачным видом?.. - спросил Кэлрин Отт, и Нойе вздрогнул, осознав, что сидит над нетронутой тарелкой с исключительно угрюмым выражением лица.

- Я думаю, что лучше уж приказы, чем такие "дружеские" просьбы, на которые нельзя ответить "нет", - с прорвавшейся досадой сказал он.

Отт озадаченно нахмурился, а потом залпом допил пиво и отставил кружку, чтобы не мешала разговаривать.

- Я понимаю, - осторожно сказал он. Подобное вступление заставило Альбатроса желчно ухмыльнуться. Как же, "понимает" он... да что он может понимать! Кэлрин явно заметил выражение его лица, но не смутился и продолжил свою мысль. - Я думал то же самое, когда дан-Энрикс попросил меня отправиться сюда. Я семь последних лет ждал его возвращения и представлял, как буду рядом с ним и наконец-то опишу какие-то события по собственному опыту, а не с чужих рассказов - а он отсылает меня к Хеггу на рога! И ладно бы он понимал, что наступает мне на горло - так ведь нет... Он искренне считал, что просит меня об услуге, а я добровольно соглашаюсь. Но потом, уже в пути, мне пришло в голову, что в этом есть определенный смысл. Разве можно приказать кому-нибудь сражаться с Олваргом?.. Иногда мне самому становится не по себе, когда я начинаю размышлять о том, что делаю. Только подумай - мы увидим то, о чем ваши барды пели столько, сколько существуют Острова. Мы отправляемся участвовать в Последней Битве!

- Значит, ты и правда в это веришь? - напряженно спросил Нойе.

- А ты нет?..

- Не знаю, - Альбатрос задумчиво поскреб свою курчавую, жесткую бороду. - Я и верю, и не верю... Мальчиком я слушал древние легенды и мечтал - вот бы со мной случилось что-нибудь подобное! Когда отец приглашал к нам какого-нибудь барда, и все в доме собирались слушать его песни, я всегда воображал, что этот бард пришел сюда нарочно для меня. Как те сказители, которые встречались в юности героям старых песен. Я закрывал глаза и представлял - вот сейчас он закончит петь, отложит арфу и посмотрит прямо на меня. И спросит - ты готов пойти со мной?.. И в своем воображении я всегда отвечал - конечно, я готов!

- Твое желание сбылось, - серьезно сказал Кэлрин.

Нойе криво усмехнулся.

- Да уж. Но, боюсь, оно сбылось немного поздно. Слушай, Кэлрин... передай дан-Энриксу, что я прошу меня простить. Скажи ему... скажи, что я благодарю его за то, что он тогда не принял у меня присягу.

Заставив себя произнести эти крамольные слова, Нойе почувствовал большое облегчение - и вдруг подумал, что, возможно, был несправедлив к дан-Энриксу. Может быть, дайни потому и ограничился обычным дружеским письмом, что не хотел припереть Нойе к стенке?.. Для кого-то вроде лорда Ирема естественно как выполнять приказы, так и требовать их выполнения, но дайни, сколько помнил Нойе, всегда поступал по собственному усмотрению и перешагивал через приказы и законы с такой легкостью, что окружающих бросало в дрожь.

Нойе подумал, что командовать у Крикса получалось так же плохо, как и подчиняться.

На секунду Альбатросу стало жаль старого друга. Люди вроде Айи, Крикса или лорда Ирема всегда легко и без особенных усилий добиваются влияния на окружающих, но Айя или Ирем в такой роли чувствуют себя как нельзя более естественно, а Крикс, напротив, тяготится этим положением и плохо понимает, чего от него хотят. В итоге и другие, и он сам чувствуют, в лучшем случае, недоумение.

- Значит, ты не плывешь в Адель? - уточнил Отт.

- Прости, старик. Ты сам сказал, что Аггертейл посылает свои корабли в Залив. Хочешь сказать, объединенный флот империи и Островов не справится с аварцами без нашей помощи?.. Сам знаешь, мы бы не смогли послать в Адель больше двух кораблей. Кто-то ведь должен оставаться здесь и охранять Акулий мыс. А что такое пара кораблей в сравнении с эскадрой тана Аггертейла?.. - Нойе выразительно пожал плечами. Он почти надеялся, что Кэлрин станет спорить и пытаться переубедить его, но Отт молчал, и Нойе с опозданием сообразил, что Кэлрин в самом деле понял больше, чем ему казалось поначалу.

* * *

- Может, вы объясните, почему вы вынудили нас так долго ждать?.. - спросил Дарнторн, когда лорд Ирем второй раз собрал их всех в комнатах Лейды. - Приговор по делу Меченого объявляют послезавтра, а у нас ничего толком не готово!

- Все готово, - хладнокровно возразил сэр Ирем. - Будьте так любезны, Лэр - возьмите эту карту и пришпильте ее чем-нибудь к столу, чтобы мне не пришлось придерживать ее руками - это неудобно. Сейчас я расскажу вам, что мы будем делать послезавтра, - произнеся эту фразу, коадъютор ощутил, что все, включая даже Юлиана Лэра, бывшего его подчиненным, смотрят на него с немым укором.

- А, так у вас есть готовый план, - сказала Лейда, глядя на него с насмешливой улыбкой. - А я-то думала, что мы сначала проведем какое-нибудь совещание... обсудим разные идеи... в общем, попытаемся изобразить, что приняли решение совместно. Как-никак, решающую роль в освобождении дан-Энрикса играют мои люди.

Ирем тяжело вздохнул.

- Вы знаете пословицу - "что знают двое, знают все"? Я посчитал, что будет безопаснее, если детали будет знать кто-то один. Если вы не одобрите мой план, мы можем поменять какие-то детали на ходу. Но если вы позволите, сначала я все-таки изложу свои соображения... Наши противники прекрасно понимают, что мы постараемся помешать казни Крикса. Поэтому Римкин будет требовать, чтобы его казнили без свидетелей, на внутреннем дворе тюрьмы, и уже после предъявили горожанам голову для доказательства того, что правосудие свершилось. Это значит, что отбить дан-Энрикса возможно только в тот момент, когда его будут вести от городской тюрьмы до ратуши - это примерно сто шагов по улице, которую наверняка оцепят с двух сторон.

- Или же прямо на суде, - предложил Юлиан.

- Суд отпадает, - возразил Дарнторн. - Ты забываешь про досмотр перед входом в ратушу. В последний раз у меня отобрали даже перочинный ножик, который я забыл вынуть из кармана. Мы не сможем пронести туда оружие... Не говоря уже о том, что на оглашении приговора соберется вся Адель.

Ирем кивнул, не поднимая глаз от карты города, лежавшей перед ним. Он быстрыми штрихами очертил здания ратуши и городской тюрьмы и пунктиром обозначил места предполагаемого оцепления.

- Именно так. Смотрите! В дни предыдущих заседаний Трибунала улицу перегораживали здесь и здесь. Я полагаю, в этом отношении не стоит ждать особенных сюрпризов, разве что в оцепление поставят больше людей, а для ограждения используют что-нибудь более массивное. Ну, скажем, попытаются перегородить улицу телегами, - лорд Ирем поднял голову от своей схемы, обвел взглядом напряженные, сосредоточенные лица своих слушателей и вздохнул. - Конечно, отбивать дан-Энрикса на улице тоже достаточно рискованно. Если мы не сумеем сделать это быстро, Меченого могут завести назад в тюрьму и забаррикадироваться уже там, а штурмовать тюрьму нам будет не под силу...

- Или же Крикса просто-напросто пырнут ножом, - мрачно сказал Дарнторн. - Если я хоть немного понимаю Римкина, он должен был проинструктировать своих людей, что в случае каких-то неожиданностей им лучше убить дан-Энрикса на месте, чем позволить ему скрыться.

- Если уж на то пошло, Крикс не беспомощный ребенок и не немощный старик, - нахмурившись, сказала Лейда. - Он сумел спастись от Призрака без нашей помощи, а еще раньше вывел Ингритт с Олрисом из леса, который кишмя-кишел Безликими. Так что давайте понадеемся, что он и в этот раз не даст себя убить. Все равно других вариантов у нас нет. Придется рисковать.

Лорд Ирем благодарно кивнул Лейде.

- Совершенно верно. Разумеется, неплохо было бы предупредить дан-Энрикса о наших планах, но увы, своих людей в охране городской тюрьмы у меня нет. А потому...

Речь Ирема прервал стук в дверь и приглушенный голос Лара.

- Мессер Ирем... извините, вы просили вас не беспокоить, но есть дело, которое никак нельзя решить без вас.

Ирем нахмурился и раздраженным жестом отшвырнул перо.

- Это невыносимо, - высказался он. - Честно говоря, я уже начинаю удивляться, как хоть кто-то в этом городе умудряется натягивать штаны без моего особого распоряжения.

- И вправду, как такое могло получиться?.. - пробормотала Лейда как бы про себя, но так, чтобы лорд Ирем мог ее услышать.

Настроения мессера Ирема это определенно не улучшило.

Подойдя к двери, он распахнул ее так резко, что державшийся за ручку двери Лар едва не налетел на коадъютора и спасся только тем, что в самую последнюю секунду ухватился за косяк.

- Я же сказал, что меня нет, - процедил Ирем. - Что у вас опять стряслось? Пожар? Или потоп?..

- Пришел советник Хорн. Он хочет видеть вас.

- Какого Хегга ему нужно? - резко спросил Ирем. Никаких добрых чувств по отношению к советнику он сейчас не испытывал. Если этот болван опять пришел просить его о помощи и сетовать на беспорядки в городе, то пусть убирается ко всем фэйрам. Разве они с Римкином не добивались, чтобы дан-Энриксы и Орден перестали вмешиваться в их дела? Пусть теперь наслаждаются последствиями.

- Он говорит, у него важное сообщение от Крикса. Я подумал, что вам стоит это знать, - пояснил Лар своим обычным извиняющимся тоном. Хотя, если уж на то пошло, то извиняться следовало не стюарду, а самому Ирему. Не стоило рычать на Лара, не успев узнать, в чем дело, с запоздалым сожалением подумал рыцарь. Новость в самом деле оказалась важной.

Правда, была в сообщении Линара одна странная деталь, царапнувшая слух мессера Ирема.

- Ты точно ничего не перепутал? Не "о Криксе", а "от Крикса"?

- Да, господин. Он говорит, что он пришел по поручению лорда дан-Энрикса.

Собравшиеся озадаченно переглянулись. Сообщники мессера Ирема смотрели на него так, как будто бы он мог понять из слов Линара больше, чем всем остальные. Ирем выразительно повел плечом.

- Не знаю, с какой стати Хорну вздумалось брать на себя роль посыльного, но, если он солгал, чтобы заставить меня его выслушать, я ему не завидую... Дождитесь меня здесь, я постараюсь вернуться побыстрее. А ты, Лар, веди советника в мой кабинет.

XL

Этим утром, идя в ратушу, Юлиус наткнулся на черный, обугленный остов здания на месте хорошо знакомого трактира и остановился посреди дороги, онемев от изумления. Вся площадь перед ратушей была покрыта хлопьями серого пепла. Когда Юлиус попробовал узнать, что здесь случилось, ему объяснили, что трактир сожгли сегодня ночью. Воспользовавшись уважением, которое часть горожан все еще сохранила к городским властям, Юлиус быстро выяснил подробности.

По утверждению соседей злополучного трактирщика, погром начался за полночь, когда в трактир напротив ратуши явилась многочисленная и не слишком трезвая компания мастеровых. Хозяин объяснил, что закрывает заведение, но посетители отказывались уходить. Надавав вышибале по морде, они быстро вошли в раж и принялись ломать стулья и выбрасывать посуду, мебель и попавшиеся под руку припасы из окна второго этажа. Хозяин и его охранник, сплошь покрытые кровоподтеками и синяками, бросились на улицу - звать стражу с Северной стены и созывать соседей на подмогу. Но никто из тех, кто жил неподалеку, из домов так и не вышел. Только когда погромщики подожгли трактир, вдоволь полюбовались на пылающее, словно факел, здание и удалились, люди стали понемногу выходить на улицу и помогать тушить пожар. Стража явилась слишком поздно, но, когда бледный от ярости трактирщик начал обвинять дозорных, капитан витиевато обматерил его и сообщил, что его люди разнимали групповую драку с поножовщиной, и им было не до того, чтобы спасать его задрипанный трактир. И пусть, мол, прекращает голосить, как резанный, и радуется, что его жена и дети в эту ночь гостили у своей родни, а им с охранником не проломили головы и не свернули шеи.

Закончив беглый опрос свидетелей и придя в ратушу, Юлиус быстро понял, что работа у него не ладится. Стоявшее перед глазами зрелище обугленного, черного скелета дома вызывало в Юлиусе давящее ощущение своей вины, но еще больше его угнетало осознание того, что пару лет назад на крики, стук и звуки бьющейся посуды сбежался бы весь квартал, и уносить оттуда ноги пришлось бы не содержателю трактира, а его обидчикам. В то время люди верили в законность и порядок и не опасались, что погромщики могут вернуться следующей ночью и поджечь в отместку их собственный дом.

Юлиус отложил свои бумаги, устало прикрыл глаза - и почему-то вспомнил ту октябрьскую ночь, когда в распахнутых окнах сгоревшего трактира горел свет, играли скрипки и незнакомые друг другу люди обнимались, хлопали друг друга по плечам и пили за дан-Энрикса. Советнику со страстной силой захотелось вернуть время вспять и еще раз увидеть, как подвыпивший гуляка машет кошельком над головой, крича, что он поставит выпивку любому, кто захочет пить за Эвеллира. Странно было вспомнить, что в ту ночь всеобщее веселье вызывало в нем только глухое раздражение. Бурные восторги горожан по поводу дан-Энрикса тогда воспринимались исключительно как доказательство того, что они дали Ирему и его партии перехитрить себя и потерпели поражение.

Знать бы тогда, как будет выглядеть победа...

Юлиус поднялся и, ни к кому в отдельности не обращаясь, объявил, что он неважно себя чувствует и хочет отлежаться дома, чтобы не разболеться перед предстоящим заседанием суда. Хорн в самом деле собирался поступить именно так, как он сказал, то есть пойти домой, выпить горячего оремиса и посидеть перед камином с какой-нибудь книгой, отвлекающей от неприятных размышлений - но, поддавшись непонятному порыву, повернул в сторону примыкавшей к ратуше тюрьмы. Если встретившая Юлиуса у дверей охрана удивилась его появлению, то вида ни один из них не подал.

- Как арестант? - осведомился Хорн у коменданта, торопливо спускавшегося по лестнице навстречу гостю. Тот с готовностью ответил - уточнять, о каком арестанте идет речь, конечно, не потребовалось:

- Все в порядке. Не буянит, не пытается втянуть кого-то из охраны в разговор... По правде говоря, он почти не встает со своей койки, так что я не думаю, что он что-нибудь затевает.

Юлиус нахмурил брови.

- Может, он болен?..

Комендант пожал плечами, явно удивившись этому вопросу.

- Нам он ни на что не жаловался.

- А вы спрашивали? - спросил Хорн, мало помалу начиная раздражаться. - Когда вы были у него в последний раз?

Глаза у собеседника забегали.

- Несколько дней назад, - звучало это так натянуто, что Юлиус сразу понял, что на деле комендант не посещал дан-Энрикса со дня последнего заседания суда. И мысль о том, что его должность требовала раз в неделю совершать обход тюрьмы, лично осматривать все камеры и спрашивать каждого заключенного, есть ли у него какие-нибудь жалобы, явно не слишком беспокоила начальника тюрьмы - во всяком случае, до той минуты, пока не явился глава городского капитула и не начал задавать разные неудобные вопросы.

Должно быть, выражение лица у Юлиуса было достаточно красноречивым, потому что комендант побагровел и стал оправдываться:

- Честное слово, господин советник, я ни в чем не виноват. Спросите господина Римкина, я сразу доложил ему о том, что Меченый лежит в кровати и почти не ест. А он сказал - ничего страшного, раз он лежит в кровати, то ему и не должно хотеться есть. И я подумал - ну а правда, чем еще заняться в камере, как не лежать? Ходить туда-сюда?..

Юлиус покривился. Римкин... Снова Римкин. Судя по тому, как Хорна встретил комендант тюрьмы, он был уверен, что советники из городского магистрата озабочены одним-единственным вопросом - не готовится ли Меченый к побегу.

- В следующий раз докладывайте лично мне, - сказал он мрачно. - А сейчас пойдем туда, я хочу посмотреть на него сам.

Как и говорил тюремщик, Меченый лежал лицом к стене, завернувшись в тонкое шерстяное одеяло. Юлиус рассудил, что он не спит - спящий человек, разбуженный скрежетом отпираемых замков, наверняка бы обернулся в сторону двери, а Меченый остался совершенно неподвижен.

- Здравствуйте, мессер, - сказал Юлиус Хорн, остановившись у двери. - Это советник Хорн. Вы не могли бы уделить мне несколько минут?..

Дан-Энрикс медленно и неохотно обернулся.

- Что вам нужно? - голос Меченого звучал хрипло, как у человека, который молчал несколько дней подряд. - Вы пришли сказать, что Трибунал назначил день для вынесения вердикта?

Юлиус нахмурился.

- А разве вам не сообщили? Последнее заседание суда было назначено на двадцать шестое февраля.

Меченый озабоченно наморщил лоб.

- Двадцать шестое? Подождите... так... какой сегодня день?

- Двадцать четвертое, - ответил Хорн.

Меченый сел на койке и провел руками по лицу, как будто бы надеялся, что ему снится страшный сон, и он вот-вот проснется.

- Хеггов рог... два дня!

Отчаяние и смертельная тоска, прорвавшиеся в этом восклицании, заставили советника поморщиться. Что бы он там ни думал о дан-Энриксе после последнего заседания суда, но сейчас ему было его жаль. Юлиус мысленно сказал себе, что Меченый - убийца, который сам навлек на себя все свои несчастья, но это трезвое рассуждение ему не слишком помогло.

- Мне очень жаль, что вас не известили вовремя, - искренне сказал он.

Меченый посмотрел на Хорна исподлобья - так, как будто в самом деле видел собеседника. Он постепенно овладел собой, и даже смог придать лицу насмешливое выражение.

- Ну и кто, по-вашему, должен был меня известить?.. - с сарказмом спросил он.

Юлиус прикусил губу. Конечно же, он мог бы догадаться, что советник Римкин постарается держать дан-Энрикса в неведении - так, просто на всякий случай... Человек, который понимает, что у него остается совсем мало времени, способен на какой-нибудь отчаянный поступок, так что с точки зрения Эйварда Римкина вполне логично было утаить от Меченого дату приговора. Но Хорн не дал себе труда задуматься об этом - вероятно потому, что тогда пришлось бы идти к Меченому самому, а видеть Крикса ему совершенно не хотелось. При одной лишь мысли о дан-Энриксе в душе у Хорна тут же разгорался гнев.

Подумать только, он чуть было не поверил в то, что Меченый ни в чем не виноват! Да и не только он один... Если бы не внимательность Эйварда Римкина, они бы точно оправдали Крикса и, пожалуй, еще извинились перед ним за неоправданные обвинения! Но гнусная история с останками мнимого Призрака напомнила советнику о том, о чем он сам чуть было не забыл - что противостоять аристократии и Ордену их заставляла прежде всего жажда справедливости и невозможность примириться с существующим положением вещей. Устроенный мессером Иремом подлог еще раз показал, что высшие сословия всегда будут отличать презрение к закону, произвол и абсолютная уверенность в собственной безнаказанности. Подписывая приговор какому-нибудь мелкому контрабандисту, Юлиус не мог не размышлять о том, что, если этот человек заслуживает наказания, то уж никак не меньше, чем лорд Аденор, который, судя по упорным слухам, вел дела со всеми "сумеречниками" и контрабандистами в столице и окрестных городах, оставаясь в то же время главой городского казначейства. Юлиуса дико раздражала мысль, что безотчетная и совершенно иррациональная симпатия к дан-Энриксу едва не перевесила весь его предыдущий опыт, принципы и убеждения.

Даже сейчас воспоминание о своей глупости вызвало в нем мучительное раздражение. Юлиус резко развернулся к коменданту, все еще стоявшему в дверях.

- Почему вы не сообщили принцу дату приговора? - спросил он с досадой. Глаза коменданта округлились.

- Господин советник... мэтр Римкин приказал...

- Подите вон! - яростно рявкнул Хорн, почувствовав, что не желает больше слышать это имя. Если бы не Меченый, он с удовольствием сказал бы коменданту все, что думает о Римкине и о его распоряжениях. Пока они с Эйвардом Римкином боролись против произвола Ордена, Римкин казался человеком безупречной честности. Но факт оставался фактом - сейчас Римкин делал то же самое, за что они обычно осуждали лорда Ирема, и, судя по всему, ничуть не сомневался в своей правоте.

Дверь за тюремщиком захлопнулась. Юлиус осознал, что его пальцы стиснуты в кулак, и медленно разжал ладонь. Он обернулся к Меченому, удивленно наблюдавшему за этой сценой. Юлиус постарался убедить себя, что он не вышел из себя, а поступил пускай и слишком импульсивно, но вполне продуманно - все равно ему нужно было побеседовать с дан-Энриксом с глазу на глаз. Если он хочет знать, как с арестантом обращаются его тюремщики, то коменданта в любом случае стоило выставить из камеры.

- У вас есть какие-нибудь жалобы? - спросил он арестанта.

- Нет, - сказал дан-Энрикс равнодушно. Хорну показалось, что он размышляет над чем-то очень далеким от его вопроса.

- Вы здоровы?

- Правильнее было бы сказать, что я ничем не болен. Слушайте, советник... вы могли бы кое-что для меня сделать?

- Смотря что, - сказал советник осторожно. - Если вам нужны какие-нибудь вещи, я бы мог распорядиться...

- Вы прекрасно знаете, что никакие вещи мне тут не нужны, - перебил Крикс. - Не беспокойтесь, я не попрошу вас ни о чем, что бы шло вразрез с законом или с вашей совестью. Даже совсем наоборот. Делосерьезное; если бы вы знали лорда Ирема так хорошо, как знаю его я, то вы бы поняли, что он приложит все усилия, чтобы меня спасти. Я не могу сказать, что именно он будет делать, но я точно знаю, что ничем хорошим это не закончится. И я хочу, чтобы вы помогли его остановить.

Юлиус Хорн почувствовал, что совершенно неприлично таращится на собеседника.

- Простите, но я, кажется, не очень понял вашу мысль... Вы хотите помешать мессеру Ирему устроить вам побег? - уточнил он, не понимая, как реагировать на это заявление. Или дан-Энрикс над ним просто издевается, или надо признать, что кто-нибудь из них двоих сошел с ума.

Меченый покачал головой.

- Если вы немного поразмыслите, то вы поймете, почему я против этого побега, - сказал он. - Ирем наверняка надеется на то, что дело обойдется малой кровью - ну, а я уверен, что он ошибается. Сто шансов против одного, что все пойдет совсем не так, как хочет Ирем, и все кончится кровавой, грязной, совершенно безобразной свалкой. А учитывая обстановку в городе, ни к чему хорошему это не приведет. Стоит кому-то одному сорваться и начать побоище, и навести порядок будет невозможно... я уже не говорю о том, что Орден тут же превратится из хранителей порядка в одну из воюющих сторон. Этого допускать нельзя. Анархия и хаос в городе - это именно то, что нужно, чтобы взять столицу голыми руками.

- Вы имеете в виду аварцев?.. - осторожно спросил Хорн. Меченый был не особенно похож на сумасшедшего, и Хорн не мог не согласиться с тем, что его рассуждения звучат вполне разумно, но на последней фразе в душе Юлиуса снова шевельнулся червячок сомнения.

Меченый отмахнулся от его вопроса, как от надоедливого комара.

- Уверен, вы прекрасно понимаете, что я имею в виду Олварга. Но, если вы не верите в его существование, то можете подумать об аварцах - сути дела это не меняет. План мессера Ирема - чистейшее безумие. Я даже допускаю, что на этот раз он действует без ведома Валларикса. Я бы хотел, чтобы вы разыскали Ирема и передали, что я запрещаю ему вмешиваться в это дело. Коадъютор, вероятно, не поверит в то, что вас послал именно я, а если даже и поверит, то, скорее всего, не захочет слушать. Тогда вы должны сказать ему, что мы однажды уже попали в ловушку из-за того, что он настоял на своем, не понимая сути дела. Ирем знает, о чем речь... это случилось, когда я попробовал следить за Олваргом. Поэтому я требую, чтобы теперь он делал то, что я скажу.

Юлиус ощутил, как слова Крикса тут же разбудили в нем прежние подозрения.

- Это какой-то шифр, чтобы помочь Ирему устроить вам побег?..

- Да будьте же благоразумны! - сказал Меченый с досадой. - У мессера Ирема есть люди, деньги и оружие. Я в принципе не могу ничем ему помочь - равно как и сообщить ему что-то такое, чего он не знал бы сам.

- Пожалуй, да, - помедлив, согласился Хорн. Как он ни напрягал воображение, но он действительно не мог представить, чем дан-Энрикс, в его положении, мог бы помочь своим спасителям. А значит, приходилось допустить, что Меченый не лжет.

Юлиус чувствовал себя обескураженным.

- Но вы же понимаете, что вас не оправдают?.. - спросил он, в конце концов. - Даже если я проголосую против вашей казни, остальные члены Трибунала все равно приговорят вас к смерти.

Меченый выразительно скривился, явно находя вопросы Хорна крайне неуместными.

- У меня нет ни желания, ни сил вести подобный разговор. Лучше скажите - вы поговорите с сэром Иремом? - спросил он с нетерпением.

- Поговорю, - глухо ответил Хорн. Кажется, Меченый сказал "Спасибо", и они даже успели попрощаться, но этого Юлиус уже не помнил - как не помнил и того, как уходил из городской тюрьмы.

Способность связно мыслить возвратилась к Юлиусу только на улице. Пока он был в тюрьме, погода окончательно испортилась и началась метель. Низкое небо набухало рваными, сизо-стальными тучами, но дневной свет все равно показался Хорну ослепительным. Впору было поверить в то, что это не дан-Энрикс, а он сам провел в закрытом помещении последнюю пару недель. Голова у советника кружилась - то ли от подъема по тюремной лестнице, то ли от переизбытка противоречивых впечатлений.

Адель казалась полностью необитаемой. Пронзительный холодный ветер и валивший стеной снег загнали горожан в дома, и большинство окон были наглухо закрыты ставнями. Юлиус поплотнее запахнулся в плащ, прищурился, чтобы сберечь глаза от постоянно попадающих ему в лицо снежинок, и, ссутулив плечи, зашагал к Имперской площади.

...Нападение произошло чуть ли не в двух шагах от центра города, когда советник Хорн уверился, что он уже, считай, добрался до дворца, и перестал смотреть по сторонам. Трое плечистых оборванцев, выскочивших на него из снежной круговерти, напугали Юлиуса скорее внезапностью своего появления, чем сунутым ему под нос ножом.

- Что вылупился, старый мерин? Давай кошелек! - судя по голосу, грабители торчали в подворотне уже битый час, так что теперь у них, что называется, зуб на зуб не попадал.

Идя на службу в ратушу, Хорн взял с собой самую малость денег, и сейчас без особого сожаления вытащил из-за пазухи почти пустой кошель. Грабитель взвесил на руке добычу и разочарованно чихнул.

- И плащ, - подумав, сказал он.

- ...И куртку, - разохотился второй.

- Это колет, - холодно сказал Хорн. И тут же ощутил, что левый глаз как будто залило расплавленным свинцом. Удар заставил Хорна пошатнуться, но он все же удержался на ногах.

- Порассуждай еще, мозгляк! - окрысился нависший над советником грабитель. Хорн рассмотрел красные от мороза, шелушившиеся щеки парня и текущие из носа сопли.

"Ну и чучело, - вздохнул он про себя. - Хотя... я сейчас должен выглядеть не лучше". И, постаравшись сохранить достоинство, отдал нелепой троице свой плащ и темный бархатный колет. По счастью, сапогами и штанами нападающие не прельстились. Когда грабители исчезли со своей добычей - следует отдать им должное, действовали они слаженно и быстро, так что ограбление советника заняло меньше двух минут - Юлиус зачерпнул немного снега, приложил обжигающе-холодную примочку к распухающей щеке и подосадовал, что нападение случилось именно сейчас. Уж лучше бы его ограбили потом, когда он будет возвращаться из дворца. Беседовать с мессером Иремом с подбитым глазом было унизительно.

Юлиус помнил разговор, произошедший в ратуше между мессером Иремом и Римкином, сказавшим коадъютору, что он хотел бы обсудить совместные действия Ордена и магистрата по искоренению преступности и наведению порядка в городе. Сэр Ирем тогда посмотрел на Римкина, как будто бы в жизни не слышал ничего забавнее, и усмехнулся: "Знаете, советник, каждый раз, когда я вижу вас, я вспоминаю одну басню... Как-то раз одна ворона увидела, как орел спустился с неба и унес ягненка. Тогда эта жадная и глупая ворона выбрала самого крупного барана в стаде и впилась в него когтями. Разумеется, поднять барана она не смогла, а когти намертво застряли в бараньей шерсти, и вороне оставалось только хлопать крыльями и каркать, пока не пришел пастух и не убил тупую птицу своей палкой... Когда вы потребовали выдать вам дан-Энрикса и вывели на площадь у дворца несколько тысяч человек, вы не подумали о том, сумеете ли вы держать этих людей в узде. Судя по вашему обеспокоенному виду, положение у вас и в самом деле незавидное. Но с чего вы взяли, что я захочу вам помогать?"

Эйварда Римкина тогда чуть не хватил удар. Юлиус опасался, не придется ли ему сегодня выслушать что-то похуже.

К счастью, если сам лорд Ирем деликатностью не отличался, своих подчиненных коадъютор вышколил безукоризненно. Ни охранявшие дворец гвардейцы, ни молодой человек, назвавшийся стюардом сэра Ирема и проводивший Хорна в ярко освещенный аулариум, ничем не выдали своего удивления по поводу его костюма и ушиба на лице.

Ждать Ирема пришлось довольно долго. Наконец, он быстрым шагом вошел в аулариум, на ходу кивнув своему гостю.

- Здравствуйте, советник. Мне сказали, вы хотели меня ви... - тут Ирем наконец-то присмотрелся к посетителю и замолчал на полуслове.

- Что у вас с лицом? - с холодным любопытством спросил он.

- Меня ограбили, пока я шел сюда, - коротко сказал Хорн, мысленно пожелав бестактному каларийцу провалиться. Воспитанный человек на месте Ирема сделал бы вид, что ничего не замечает, предоставив собеседнику решать, хочет ли он распространяться о своих неприятностях. - Но это не важно, я не собирался обсуждать с вами такие пустяки.

Лорд Ирем вскинул бровь.

- Вы шли сюда пешком? Без слуг и без охраны?..

Юлиус нетерпеливо повел плечом.

- Для того, чтобы пройти две улицы до ратуши, носилки не нужны... Когда я выходил из дома этим утром, я не думал, что придется идти во дворец. Кроме того, я не хотел бы, чтобы кто-то знал о нашей встрече. Меня могут неправильно понять.

Сэр Ирем заинтересованно взглянул на собеседника.

- Вы думаете, кто-нибудь из ваших слуг шпионит и доносит Римкину, где вы бываете и с кем встречаетесь?

Эту чудовищную мысль Ирем озвучил с таким видом, словно интересовался мнением советника о завтрашней погоде. Юлиус смерил собеседника холодным взглядом, собираясь объяснить, что не хотел давать кому-то повода судачить о своих поступках, потому что болтовня прислуги слишком часто порождает кривотолки в городе, но, вспомнив разговор в тюрьме, не произнес ни слова.

От сознания того, что дикое предположение мессера Ирема больше не кажется ему нелепицей, Юлиус ощутил противный холодок под ложечкой. Я что же, в самом деле верю, что Римкин способен на подобные поступки? - мысленно спросил он сам себя. И сам себе ответил - еще как способен. Римкин не дурак, он с самого начала видел двойственное отношение соратника к дан-Энриксу, а значит, должен был подозревать, что рано или поздно они с Юлиусом могут оказаться по разные стороны баррикад. И Юлиус уже неоднократно убеждался в том, что Римкин не страдал излишней щепетильностью. Ирем был прав, бывший союзник вполне мог шпионить за главой Совета. И, может статься, в глубине души Юлиус понимал это уже давно - недаром же он приобрел довольно странную для человека его положения и статуса привычку выходить из дома без прислуги...

- Даже если и так, это сейчас неважно, - сухо сказал Юлиус. - Я пришел к вам по другому делу. Сегодня я навещал дан-Энрикса в тюрьме, чтобы удостовериться, что с ним достойно обращаются. Я спросил, нет ли у него каких-то жалоб или просьб, и он сказал... - советник замолчал. Все фразы, которые он успел придумать, ожидая Ирема, внезапно показались ему страшной глупостью. Юлиус отчужденно подивился самому себе - как Меченому удалось заставить здравомыслящего во всем остальном советника участвовать в таком безумии?

Определенно, этот человек меня околдовал, подумал Хорн. И, тяжело вздохнув, сказал:

- Знаете что, давайте-ка я лучше расскажу все по порядку. Это выйдет более понятно. - Ну, по крайней мере, менее абсурдно, уточнил он про себя. - Все началось с сожженного трактира. Утром я, как обычно, шел на заседание Совета, и увидел, что трактир напротив ратуши сгорел. Я стал расспрашивать, в чем дело, и мне объяснили, что там был погром... - Юлиус был готов к тому, что Ирем перебьет его и спросит, какое отношение это имеет к Меченому, но коадъютор слушал молча, глядя на советника с непроницаемым выражением лица. Юлиус напомнил самому себе, что Ирему приходится выслушивать огромное количество докладов, и что у него должно было развиться некое чутье на то, когда человек в самом деле уклоняется от темы, а когда он говорит по делу, даже если поначалу непонятно, для чего упоминаются какие-то подробности. Советник Хорн хотел, чтобы лорд Ирем понял, почему он, собственно, пошел на поводу у Меченого и явился во дворец, а это требовало предыстории. Он рассказал все по порядку - как не мог сосредоточиться на деле и решил пойти домой, как неожиданно для самого себя отправился в тюрьму при ратуше и заподозрил, что дан-Энрикс нездоров, - и, наконец, почти дословно изложил свою беседу с заключенным.

Упомянув о том, что Крикс не ожидает от затеянного Иремом побега ничего хорошего, Хорн бросил быстрый взгляд на собеседника. По его разумению, Ирему полагалось заявить о провокации, высказать убеждение, что Хорн ведет какую-нибудь хитрую игру - ну, словом, изобразить оскорбленную невинность. Вместо этого лорд Ирем продолжал все так же молча и бесстрастно слушать его речь. За этим каменным спокойствием угадывалась затаенная угроза. Юлиус с необыкновенной остротой почувствовал, что он находится не где-нибудь, а в охраняемом гвардейцами дворце, среди людей, всецело преданных мессеру Ирему. Рыцарю даже не понадобится прибегать к каким-то крайним мерам - стоит ему пожелать, и главу городского Капитула вежливо проводят в Адельстан и там запрут на пару дней, чтобы не путался у заговорщиков под ногами. Исчезновение главы Трибунала прямо накануне приговора - это, разумеется, неслыханный скандал, но Ирему терять особо нечего...

"А может, это было бы не самым худшим выходом, - подумал Юлиус с внезапной, удивившей его самого иронией. - Сидел бы себе в Адельстане, ни на что не мог бы повлиять, а вы там разбирайтесь между собой, как знаете".

Идея снять с себя ответственность за ситуацию внезапно показалась Хорну крайне соблазнительной. Юлиус вдруг почувствовал, что он чудовищно устал. Пожалуй, несколько последних месяцев дались ему гораздо тяжелее, чем он полагал.

И все-таки необходимо было довести порученное ему дело до конца.

- Дан-Энрикс понимал, что вы мне не поверите. А если и поверите, то, уж конечно, не откажетесь от ваших планов из-за его слов. Поэтому он попросил меня сказать, что он однажды уже угодил в ловушку от того, что вы настаивали на своем, не понимая, о чем речь. Это случилось, когда он попробовал следить за Олваргом. Я не имею ни малейшего понятия, что это значит, но он утверждал, что вы поймете.

К удивлению Хорна, Ирем, хладнокровно слушавший его все это время, на последних фразах побледнел, как будто ему стало дурно.

- Что вы только что сказали?.. Повторите, - хрипло сказал он.

Это звучало так невежливо и резко, что в другое время Хорн, пожалуй, ни за что не подчинился бы подобному распоряжению, но сейчас он видел, что в словах мессера Ирема не было ни угрозы, ни желания его унизить - судя по всему, рыцарь даже не помнил, с кем он говорит. Он выглядел, как человек, которого поразила молния. Юлиус Хорн пожал плечами и дословно повторил свои слова.

Лорд Ирем грубо выругался. На секунду Хорну показалось, что рыцарь сейчас его ударит - исходящие от каларийца ярость и отчаяние ощущались так отчетливо, что Юлиус с трудом сдержался, чтобы не попятиться к дверям. Но Ирем его не ударил. Вместо этого он резко развернулся, отошел к окну и неожиданно усталым жестом оперся ладонями о подоконник. Глядя на опущенные плечи коадъютора, Юлиус ощутил, что странное оцепенение, которое в нем вызвала гневная вспышка Ирема, сменяется сочувствием. Сейчас Ирем напоминал ему дан-Энрикса - два сильных человека, не привыкших и не умеющих показывать другим свое страдание. Несколько секунд в комнате было совершенно тихо.

Юлиус подумал, что пора откланяться, но вместо этого озвучил мысль, вертевшуюся в голове, пока он шел на встречу с Иремом.

- Он не убивал Килларо, верно?.. Все, что он сказал про нападение и Призрака - все это было правдой.

Ирем обернулся.

- Строго говоря, меня там не было, - напомнил он. Голос звучал безжизненно, как будто Ирем чувствовал себя слишком измученным, чтобы как-то отреагировать на неожиданное замечание советника. - Но я уверен в том, что Крикс не лжет. Помимо всего прочего, он просто не умеет лгать. На моей памяти у него никогда не получалось говорить неправду в сколько-нибудь важном деле.

- А тот труп в гостинице... это устроили не вы? - Юлиус сам не знал, зачем он это говорит. Если сэр Ирем в самом деле совершил убийство и подлог, то он, конечно, в этом не признается. Советник понимал абсурдность собственных вопросов, но молчать все равно было выше его сил.

Ирем прищурился.

- А вы и вправду думали, что я убил какого-то беднягу, изуродовал ему лицо и приказал подбросить труп в гостиницу?.. Да за кого вы меня принимаете? - рыцарь задал этот вопрос усталым тоном, без насмешки и без гнева, и, возможно, именно поэтому Юлиус окончательно поверил в то, что он не притворяется.

- Мне очень жаль, - искренне сказал он. Ирем воспринял его извинения так же спокойно, как и недавний оскорбительный вопрос.

- Ничего страшного. На вашем месте я предположил бы то же самое. В конце концов, когда убили Кэлрина, я был практически уверен в том, что это покушение подстроил Римкин. Крикс был прав, мы все сошли с ума.

- И что нам теперь делать? - спросил Хорн.

- Нам?.. - Ирем чуть заметно усмехнулся оговорке Хорна. Впрочем, эта мимолетная улыбка совершенно не вязалась с его потухшим, мрачным взглядом. - Полагаю, ничего. Насколько я могу судить, дан-Энрикс ждет от нас именно этого.

Юлиус удивленно посмотрел на коадъютора.

- Я не могу осудить человека на смерть за преступление, которого он, судя по всему, не совершал. Я не убийца, - сказал он. Ирем пожал плечами.

- Вы тут ни при чем. Проголосуйте против казни и не вешайте на себя лишнего. Хочется верить, что дан-Энрикс знает, что он делает.

- "Знает, что делает"?.. - советник осознал, что смотрит на мессера Ирема примерно с тем же чувством, с каким он совсем недавно слушал Крикса. Но если дан-Энрикса все-таки можно было заподозрить в сумасшествии, то Ирем, без сомнения, безумным не был. - Вы считаете, у Меченого есть какой-то план спасения? - с надеждой спросил Юлиус.

- Совсем не обязательно, - сэр Ирем пристально взглянул на собеседника, и Хорну почему-то стало жутко. - Если бы вы знали Крикса столько, сколько его знаю я, то вы бы понимали, что к его решениям не стоит подходить с обычной меркой. Крикс поступит так, как, с его точки зрения, угодно Тайной магии - а эта магия построена на парадоксах. Может быть, дан-Энрикс верит в то, что, чтобы выполнить свое предназначение, Эвеллир должен умереть.

* * *

Оставшись в одиночестве после ухода Юлиуса, Меченый вскочил с постели и, набросив тощее шерстяное одеяло на манер плаща, начал нервно расхаживать по камере. Он до сих пор не мог поверить в то, что все происходящее ему не снится. Раньше он не замечал, что в городской тюрьме довольно холодно, но сейчас Меченого колотил озноб, и ему приходилось сжимать зубы, чтобы они не начали стучать.

Послезавтра. Уже послезавтра!..

Несколько последних дней - или недель? - казались Криксу долгим и тяжелым сном, какой бывает у больных во время лихорадки. Усиление Истока сделалось настолько очевидным, что казалось невозможным, как все остальные умудряются его не замечать.

Меченый чувствовал, как сквозь остатки поставленной Альдами печати в город медленно сочится Тьма. Теперь, когда Тайная магия исчезла без следа, на свете не осталось больше ничего, что заслоняло бы его от этого сгущавшегося мрака, и дан-Энрикс постоянно чувствовал, что ему тяжело дышать, как будто на его груди лежал огромный камень. Охватившая его апатия казалась вязкой, как болезнь.

В одну из этих бесконечных, тягостных ночей, лежа на жесткой койке и бездумно глядя в темноту, дан-Энрикс пережил момент кошмарного сомнения - что, если он давно сошел с ума, и все его теперешние мысли, ощущения и страхи - только плод владеющего им безумия?.. От этой мысли Меченого бросило в холодный пот. Попытки опереться на рассудок и на собственную память ни к чему не привели - дан-Энрикс, в общем-то, и раньше понимал, что не вполне оправился после магических допросов, но сейчас он ужаснулся, осознав, каким растерзанным и спутанным стало его сознание. Ему казалось, что он прикасается к открытой ране.

Тишина и мрак окутывали Меченого, как удушливое облако. Ему хотелось встать и, подойдя к двери, колотить в створку кулаками, пока стража не откроет дверь, чтобы утихомирить заключенного. Хотелось видеть свет и слышать человеческие голоса, чтобы почувствовать, что он по-прежнему принадлежит реальности.

Дан-Энрикс стиснул зубы и закрыл глаза, как будто отгораживаясь от царящей вокруг темноты. Он мысленно сказал себе: "Если я в самом деле сумасшедший, который воображает себе разные несуществующие вещи, то мое безумие не может навредить кому-нибудь, кроме меня. Но если я не сумасшедший, значит, все мои сомнения и страхи исходят от Истока, и поддаться этим мыслям - то же самое, что дать ему еще одно оружие против себя. И, если уж на то пошло, в мире есть вещи пострашнее, чем сойти с ума. Я должен исходить из мысли, что я прав - другого выхода у меня нет".

От этих мыслей темнота как будто расступилась, и дышать стало полегче. Меченый даже улыбнулся, отстранено удивляясь, что его так сильно испугало. В самом деле, что ему терять?.. Либо он Эвеллир, который может уничтожить Темные Истоки и покончить со страданием и злом, либо ни Изначальных Сил, ни Эвеллира вообще не существует, и тогда какая разница, здоров его рассудок или нет? Все равно мир, в котором злу никто не может положить конец, страшнее всякого безумия.

Вплоть до прихода Юлиуса Меченый знал - или, по крайней мере, убеждал себя, что знает - что следует делать дальше.

Он не сомневался в том, что Олварг тоже ощущает усиление Истока. Неудачная попытка проследить за Олваргом связала их незримой нитью, и дан-Энриксу казалось, что какой-то частью своего сознания он все еще соединен с Интариксом. То, что придавливало самого дан-Энрикса, как наковальня, для Олварга было - непрестанно пожирающее его пламя.

В сущности, захват Адели не спасет Интарикса от Темного Истока, даже совсем наоборот - и все-таки он будет рваться к своей цели, как к последнему спасению. Сейчас он медлит, потому что знает, что дан-Энрикс еще жив, но очень скоро даже эта мысль его не остановит. Как и большинство людей, которые способны с наслаждением причинять боль другим, Интарикс слаб и не умеет стойко переносить страдания. Этого затянувшегося поединка с Тьмой ему не выдержать. А значит, Криксу оставалось только ждать, пока Интарикс не сломается и не начнет вторжение в Адель. Суд, Римкин, магистрат - все это, по большому счету, не имело ни малейшего значения. На самом деле важно было только то, кто из них сможет противостоять Истоку дольше - Олварг или же он сам.

Порой дан-Энриксу казалось, что он начисто забыл, как чувствуют энергию, надежду или радость - все те вещи, которые раньше было важной частью его жизни, - но даже тогда, охваченный всепоглощающей апатией, опустошенный и морально обескровленный, он продолжал держаться за сознание того, что он, во всяком случае, страдает не напрасно. Если он сумеет продержаться дольше своего врага, то победит.

Известие о том, что все должно закончиться через два дня, повергло Меченого в шок. Расхаживая взад-вперед по камере, он с необыкновенной яркостью вспомнил последний разговор с Седым.

- "Эта история не может кончиться, пока вы с Олваргом не встретитесь лицом к лицу"! - пробормотал дан-Энрикс, ощущая подступающую злость. - Так что я должен делать, просто подождать, пока мне не отрубят голову? Или я должен верить, что в последнюю минуту кто-то прибежит и заорет, что в городе Безликие, а меня нужно срочно отпустить?.. Ты бы хотел именно этого - или чего-нибудь совсем другого? Почему, Хегг тебя подери, ты никогда мне ничего не объяснял?! - Крикс чувствовал, что его обвинения несправедливы, но, парадоксальным образом, это только усиливало его гнев. На пути Меченого оказался табурет, и он с яростью пнул его ногой. Табурет отлетел и с грохотом ударился о стену.

Окошечко в двери, через которое ему передавали пищу, приоткрылось.

- Вы в порядке, принц? - голос тюремщика звучал куда почтительнее, чем до визита Хорна.

Меченый обернулся в сторону двери - не головой, а всем корпусом, как поворачиваются к противнику во время боя. Должно быть, выглядел он не особенно приветливо - во всяком случае, тюремщик сбивчиво пробормотал что-то насчет того, что заключенные должны соблюдать тишину, после чего быстро закрыл окошечко. Меченый с трудом подавил порыв поднять злосчастный табурет и швырнуть его еще раз - на этот раз об дверь.

- Катитесь ко всем фэйрам, - сказал он закрытой створке. Это было глупое мальчишество, но Меченому все равно стало немного легче.

- Что же делать? - совсем тихо спросил он. - Что же мне делать, Князь?!

Одно не вызывало никаких сомнений - просто предоставить событиям идти своим чередом нельзя. Олварг был совершенно прав, когда сказал, что ничего не делать - это тоже выбор, и ответственность за все последствия все равно ляжет на него.

Он просто не имеет права умирать.

Меченый на мгновение прикрыл глаза.

"- Ты понял то, что я сказал тебе в самом начале нашей встречи?.. - спросил Князь.

- Что мы с Олваргом должны будем сразиться друг с другом? Ну, об этом я догадывался с самого начала.

- Нет. Догадываться в таком деле мало, Крикс. Ты должен верить в то, что так и будет - что бы ни случилось. Даже если тебе вдруг покажется, что ты попал в ловушку, из которой невозможно выбраться, и никакой надежды уже нет - не позволяй себе забыть о том, что эта история не может кончиться, пока вы с Олваргом не встретитесь лицом к лицу. Я не могу заранее сказать, что тебя ждет. Но даже если в какой-то момент ты потеряешь память и забудешь все, что знал - это ты должен помнить до конца"

Может быть, он не всегда способен отличить свои воспоминания от чьих-нибудь еще, а реальные события - от вызванных ворлочьей магией кошмаров, но эта беседа с Князем ему не привиделась, в этом дан-Энрикс был уверен.

Даже если тебе вдруг покажется, что ты попал в ловушку, из которой невозможно выбраться...

Даже если ты потеряешь память и забудешь все, что знал...

Меченый вздрогнул. Князь не видел будущее так, как его видят сильные ведуньи. Он не мог бы предсказать будущей королеве Дженвер, что ее сын однажды станет величайшим темным магом. Но, с другой стороны, предчувствия Седого каждый раз оказывались верными. Князь ничего не знал о том, что гвинны собираются спалить Древесный город - просто чувствовал, что сын Маллис и Тэрина не должен оставаться в Лисьем логе. Он не видел будущее, в котором дан-Энрикс становится Эвеллиром - просто чувствовал, что Крикс способен вытащить Меч Альдов из огня... И если в тот момент, когда Седой решил поговорить с дан-Энриксом о его будущем, он произнес какие-то слова, то, разумеется, не потому, что он заранее предвидел все, что его ждет, а просто по наитию.

Но сейчас, вдумавшись в его слова, дан-Энрикс осознал, что из того безвыходного положения, в котором он оказался, в самом деле существует выход - страшный выход, при одной лишь мысли о котором Крикс почувствовал приступ головокружения и подступающую к горлу тошноту.

"Только не это. Лучше эшафот!.." - подумал Меченый, смахнув со лба холодную испарину.

Но в глубине души он уже знал - другого выбора у него нет.

* * *

Ночь перед последним заседанием суда казалась Криксу самой долгой в его жизни. Он лежал, закрыв глаза, и уговаривал себя уснуть, пока его не начинало выворачивать при мысли о неумолимо надвигавшемся кошмаре. Тогда он вставал, пил воду из оставленного на столе кувшина, несколько минут ходил по камере. Ложился снова, проклиная эту долгую, как сама вечность, ночь, и вместе с тем отчаянно желая, чтобы утро никогда не наступило. Тем не менее, в конце концов он все-таки заснул.

Ему приснился летний день, безлюдное морское побережье и Лейда Гефэйр. Они оба были на конях и ехали практически бок о бок, так, что, пожелай он этого, он мог бы дотянуться до нее рукой. Все было позади - и Олварг, и даже последняя, отчаянная жертва, которая когда-то заставляла Меченого содрогаться и мучительно желать, чтобы ему не нужно было оставаться Эвеллиром.

Волчье время, самый темный час перед рассветом, наконец, закончилось, и наступило время Тайной магии.

От облегчения у Крикса закружилась голова. Он чуть не сказал ехавшей рядом Лейде, как он счастлив - но потом сообразил, что это для нее не новость. Почувствовав на себе его взгляд, женщина обернулась к Криксу и махнула в сторону деревьев.

- Срежем через лес, иначе обгорим до волдырей, - с улыбкой бросила она.

Они влетели в лес, как будто бы нырнули в воду - ослепительный свет и жара на несколько минут сменились прохладой и зеленоватым сумраком. Тропинка была узкой, и дан-Энрикс придержал коня, пропустив Лейду ехать первой, но на небольшой песчаный пляж они выехали одновременно - Фэйро издалека заметил просвет между деревьев и рванулся напрямик, перемахнув попавшуюся на пути кучу валежника. Тонкая ветка тысячедорожника хлестнула Крикса по лицу, оставив на щеке саднящую царапину. Едва успевший подобраться для прыжка дан-Энрикс укоризненно похлопал черного коня по шее.

- Знаешь что, дружище?.. Либо ты откажешься от этих штучек, либо я однажды откушу себе язык.

Лейда рассмеялась. Криксу показалось, что она догадывается, что он отвлекся от дороги просто потому, что засмотрелся на ее прямую спину и распущенные волосы. Сэр Ирем, усмехаясь, говорил, что это неприлично - так откровенно обожать свою жену. Пожалуй, Ирем изменился меньше, чем любой из них.

- Помоги мне, - попросила Лейда, возившаяся с седельной сумкой. Вместе они быстро выбрали сухое и тенистое место между корней большого дерева, расстелили на земле салфетку и выложили на нее захваченную из Адели снедь. Оплетенная бутылка ежевичного вина заняла свое место среди винограда, сыра, мидий и лепешек. Покончив с приготовлениями, Лейда выпрямилась и стянула через голову рубашку. Кожа на груди и животе казалась беззащитно-белой по сравнению с цветом сильных, загорелых рук и плеч.

- Пошли скорей, - сказала Лейда, стягивая волосы в тяжелый узел, чтобы не намокли. - Надеюсь, что вода холодная! Я чуть не испеклась, пока мы ехали по берегу.

Надежды Лейды оправдались - вода оказалась обжигающе-холодной. Правда, только поначалу. Одурев от солнца и морской воды, объятий, смеха и борьбы друг с другом, они выбрались на берег, чувствуя себя порядком обессиленными и проголодавшимися, но до безобразия счастливыми. Мокрые ноги тут же облепил мелкий белый песок. Лежа на своей валяющейся на земле одежде, как на одеяле, Крикс отпил глоток вина. Вкус показался удивительно знакомым. Лейда, как это нередко с ней бывало, ответила на его мысль секундой раньше, чем дан-Энрикс успел поделиться ею вслух.

- Ты взял такое же вино, как то, которое мы пили, когда в первый раз пошли смотреть закат на Братских скалах. Когда я призналась, что люблю тебя. Забавно, да?.. Сегодняшний день чем-то похож на тот.

Крикс на мгновение прикрыл глаза, смакуя вкус вина - и вспомнил, как, шалея от восторга и не смея до конца поверить собственному счастью, обнимал Лейду на пустынном берегу, и как над головой у них обоих бешено кружились яркие, хмельные звезды.

- Действительно, похож. И в то же время нет, - ответил он.

- Я понимаю, - губы Лейды тронула улыбка. - Знаешь, все переменилось куда больше, чем я ожидала. Казалось бы, если убрать из мира зло, то остальное - то же чувство счастья, например - должно остаться прежним. Но теперь оно другое. Раньше, даже когда я бывала очень счастлива, где-то в глубине души я все равно ощущала...

- Грусть.

- Да, грусть. Как бы предчувствие утраты. Боль от осознания того, что это счастье невозможно удержать.

Их лица разделяло расстояние не более одной ладони. Крикс подумал, как он любит этот взгляд глаза в глаза, это немыслимое прежде чувство близости и понимания.

- У меня было точно так же, - сказал он. - В том мире, несомненно, тоже было место счастью - просто в новом мире оно перестало быть неуловимым, мимолетным, постоянно...

- ...ускользающим из рук.

Несмотря на всю серьезность их беседы, они оба рассмеялись, осознав, что вновь заговорили в раздражавшей Ирема манере, служившей каларийцу поводом для нескончаемых насмешек и острот. Задумчивый настрой был безнадежно сбит. Лейда отставила бутылку и придвинулась к нему. От нее пахло ежевикой.

...Меченый проснулся с ощущением, что только что - мгновение назад - целовал теплые, живые губы. Кожа Лейды, горячая от солнца, пахла свежевыпеченным хлебом. Меченый давно забыл, каким родным и в то же время опьяняющим был этот запах. Наваждение было таким сильным, что дан-Энрикс прикоснулся пальцами к своим губам.

Крикс ясно понимал, что это было не пророчество и не видение - всего лишь сон, пусть даже очень яркий и правдоподобный. Самообольщение, сказал бы Ирем. А мэтр Викар, наверное, сказал бы, что подобный сон - это последняя преграда, которую его разум выстроил, пытаясь справиться с терзавшим его страхом.

Меченому было, в общем-то, плевать.

Как бы там ни было, в мире остался еще один источник Тайной магии, который никто не сможет уничтожить до тех пор, пока он ещё жив. Меченый рывком поднялся с койки, завел руки за голову и потянулся - с наслаждением, до хрустнувших суставов. Тело звенело от забытой, непривычной бодрости. Тюремщики, явившиеся будить арестанта полчаса спустя, застали Крикса полностью одетым и нетерпеливо прохаживающимся по камере.

- Доброе утро, - сказал Крикс и чуть не рассмеялся, ощутив общее замешательство. Охранникам приподнятое настроение дан-Энрикса должно были казаться лишним доказательством его безумия. Не приходилось сомневаться, что любой из них неоднократно пожалел о том, что конвоировать свихнувшегося арестанта на решающее заседание суда не выпало кому-нибудь другому. Меченый даже задумался, не попытаться ли как-нибудь сгладить впечатление от слишком энергичного приветствия, но должен был признать, что это невозможно. Ну не объяснять же им, что этой ночью он увидел Мир Былого и Грядущего?.. Едва ли это объяснение уверит их в его нормальности.

В камеру внесли завтрак. Меченый сразу увидел, что его сегодняшняя трапеза ничуть не походила на обычную тюремную еду. В мягком оловянном кубке (чтобы никакому заключенному не пришло в голову ударить им охранника) оказалась не вода и даже не оремис, а самое настоящее тарнийское вино, в тарелке - ломтики поджаренного мяса, пряная подливка, мягкий свежий хлеб. Голодному дан-Энриксу заполнившие его камеру запахи казались совершенно умопомрачительными. Меченый удивленно вскинул брови, а потом едва не рассмеялся в голос, осознав, что этот королевский завтрак был еще одной издевкой Римкина - обычно мясо, белый хлеб и красное вино давали приговоренным к смерти перед казнью. Меченый должен был признать, что еще накануне вечером злобная шутка его недруга, скорее всего, довела бы его до белого каления - на что советник Римкин, несомненно, и рассчитывал.

- Мессер, я должен сообщить, что заседание суда начнется через три часа. Будете завтракать?.. - спросил глава его охраны.

- Обязательно, - весело сказал Крикс, в котором аромат мясной подливки, хлеба и вина пробудил волчий аппетит. Меченый с трудом мог припомнить, когда он в последний раз нормально ел, хотя это произошло не по вине его тюремщиков. Кормили в городской тюрьме довольно сносно, просто большую часть времени голод его не беспокоил. Но сейчас жадное нетерпение, возникшее при мысли о еде, казалось упоительным, как лишнее свидетельство того, что он впервые за последние недели чувствовал себя живым. - И еще я хотел бы привести себя в порядок. Принесите воду, мыло, бритву, чистую рубашку... - вспомнив про беседу Хорна с комендантом, Меченый решил немного подразнить охрану - Разумеется, если советник Римкин не велел доставить меня грязным и небритым.

Было совершенно очевидно, что советник ничего подобного потребовать не мог. Наоборот, высокородный арестант во что бы то ни стало должен выглядеть прилично - ничто не должно указывать на то, что городские власти руководствовались личной неприязнью к подсудимому.

Тюремщики переглянулись.

- Не беспокойтесь, монсеньор, воду и все необходимое вам скоро принесут, - нейтрально-вежливо сказал глава дозора, вероятно, рассудив, что неожиданная жизнерадостность дан-Энрикса им даже на руку. Все лучше приступов тоски и гнева, которым их подопечный предавался два последних дня.

- Спасибо, - сказал Меченый.

XLI

При каждом движении плечо пронзало болью от болтавшегося на руке тяжелого щита. В кольчуге и поддетой под нее стеганной куртке Тен чувствовал себя неуклюжим и огромным, словно ломовая лошадь. Вообще-то Тен и раньше-то считал брата-близнеца непроходимым дураком, но сейчас его мнение об умственных способностях Тиренна стало еще хуже, чем обычно. Чтобы кто-нибудь по доброй воле согласился днями напролет таскаться во всей этой сбруе?!.. Да она ничуть не лучше каторжных колодок!

Тен с бессильным сожалением оглядывал людей, валом валивших к ратуше, чтобы услышать приговор дан-Энриксу, и мрачно размышлял о том, что, если бы не этот идиотский маскарад, он бы сейчас был в самой гуще взбудораженной толпы, и уж наверняка сумел бы знатно поживиться. Тена разбирала злость при мысли об упущенных возможностях. Сегодня такой день, что любой криворукий неудачник сможет сколотить целое состояние, просто немного потолкавшись возле магистрата - все равно в такой давке даже самый бдительный человек не заметит чужую руку у себя в кармане. А ему приходится торчать среди дозорных капитана Ниру, словно пугалу на огороде!

Тен уже не в первый раз спросил себя, как он позволил Арри втянуть себя в эту глупую историю. Общаться с младшим братцем Тен начал пару лет тому назад. Когда-то Тен мечтал, что Тиренн однажды осознает, как нелепо каждый день горбатиться в трактире у папаши Пенфа и захочет присоединиться к нему. Конечно, таким ловким "сумеречником", как он, Тиренну никогда не стать, не тот характер, ну и что с того? Он может просто быть у Тена на подхвате, а уж он сумеет обеспечить им достойное существование.

В те дни, когда Тену делалось совсем тоскливо, он встречался с братом, убеждая себя в том, что в этот раз Тиренн наверняка послушает его, и они сообща начнут совсем другую жизнь, но дело всякий раз кончалось ссорой. "Спорим, я сегодня заработал больше, чем ты - за целый месяц?" - бросил он Тиренну во время одной из их последних встреч. "Ты ничего не заработал, Тен. Просто наворовал", - ответил брат. От этого презрительного тона Тен мгновенно закипел. "Можно подумать, ты не воровал! - со злостью сказал он. - И вообще, где бы ты сейчас жил, если бы не украл у Крикса кошелек?.." "Это было давно, - отрезал брат. - И перестань оставлять дома свои краденные деньги. Мне и Арри они не нужны. Мы всегда можем пообедать в "Яблоне"".

Потом Орлиный Клюв пристроил брата в свой дозор, и Тен с тоской признал, что "сумеречником" Тиренн не станет никогда. В тот день Тен здорово напился. Давняя утрата, которую он привык считать сугубо временным явлением, впервые проступила перед ним во всей своей необратимости. Тен остался в полном одиночестве - теперь и навсегда. "Ну и пошел он к Хеггу в задницу! - мысленно разорялся он. - Лучше быть одному, чем постоянно нянчиться с этим придурком. Если бы он сам пришел - я бы и то не захотел иметь с ним дела!". Тен убедил себя, что слишком зол на брата, чтобы интересоваться его жизнью, и решил, что, начиная с нынешнего дня, он будет думать только о самом себе. Однако несколько лет спустя, поближе познакомившись с подросшим Арри, обнаружил, что все, связанное с домом и остатками его семьи, по-прежнему вызывает у него болезненно-острый интерес.

Арри сначала шарахался от Тена, как от зачумленного, но Тену удалось мало-помалу завязать с ним дружеские отношения, точнее - что-то среднее между приятельством и отношениями двух заговорщиков. Тен говорил, что их общение должно остаться в тайне, и Арри охотно соглашался, потому что понимал, что Браэнн и Тиренн их дружбу точно не одобрят. Тен водил младшего брата в гавани, показывал ему свои любимые трактиры и кормил деликатесами, которых Арри в глаза не видел до знакомства с ним. Он угощал его вином, бравировал своим умением метать ножи и рассказывал захватывающие истории о жизни в Алой гавани, своих приятелях, живущих по "ночным" законам, и их совместных авантюрах. Тен не сразу осознал, что он подстраивается под собеседника и опускает все неаппетитные детали. Но когда Арри, вдохновленный этими рассказами, спросил, нельзя ли ему вместе с Теном побывать в Алой гавани и познакомиться с кем-нибудь из его друзей, Тен резко возразил, что это совершенно невозможно. Мысль, что его младший брат начнет общаться с этой швалью, ему совершенно не понравилась.

В каком-то смысле Арри заменил ему Тиренна. Но имелось и приятное отличие - в отличие от близнеца, Арри смотрел на Тена снизу вверх и не читал ему нотаций - а Тен с удивлением почувствовал, что ему нравится быть старшим и заботиться о ком-то, кого он может считать частью своей семьи. В конце концов они стали встречаться каждый день.

- Ты пойдешь к ратуше? - сегодня утром дожидающийся его на обычном месте Арри едва не подпрыгивал от нетерпения.

- Нет, - замогильным голосом ответил Тен. - Сегодня ночью я играл в пинтар и сильно перебрал. Заснул уже под утро, прямо у стола. Ноги болят, спина болит, а во рту как будто тролли сра... кхм, ладно. Я хочу сказать, что я сейчас пойду в какой-нибудь трактир, закажу кружку пива, а потом завалюсь спать.

На самом деле это было правдой лишь наполовину. Ночью он действительно играл в пинтар и выпил больше, чем обычно, так что кружка пива сейчас была жизненно необходима. А вот спать Тен, разумеется, не собирался. День намечался хлебный, нужно идти к ратуше и зарабатывать. Тем более, что давешний противник Тена оказался шулером почище него самого, и к утру Тен остался на мели. Естественно, брать с собой Арри Тен не собирался. Он, конечно, не скрывал от Арри род своих занятий, но старался, чтобы представление младшего братца о его занятиях было как можно более размытым. В результате Арри верил - или почти верил - в то, что Тен ворует только у каких-нибудь особенных, дурных людей: скупщиков краденного, игроков в пинтар, люцерщиков и прочего отребья. Тена такое убеждение полностью устраивало.

Круглое лицо Арри удивленно вытянулось.

- А как же Крикс? Ведь он же...

Тен чувствительно пнул брата по ноге.

- Я же тебе сказал, - прошипел он. - Сказал же, чтобы ты не вздумал снова говорить о Меченом, пока мы в городе! Ты хочешь, чтобы вам спалили дом?!

- Но я только с тобой, - оправдывался Арри. Тен сделал зверское лицо.

- Без разницы. Никогда не произноси этого имени. Особенно на улице.

- Да ладно, ладно, я не буду, - отбивался Арри. - Браэнн тоже говорил, что мне не следует идти. Что будут беспорядки, и что безопаснее всего остаться дома. Но, в конце концов, он же наш брат.Разве тебе не кажется, что мы должны там быть?..

- Я ему ничего не должен, - резко сказал Тен, почувствовав знакомый гнев. Их брат. Учивший их с Тиренном фехтованию, освободивший их от унизительного прозябания в доме Мерайи Белл и вытащивший всю семью из нищеты... а потом бросивший их в самую тяжелую минуту.

Впрочем, слегка успокоившись, Тен рассудил, что нужно не выплескивать на Арри собственную злость, а позаботиться о его безопасности. В кои-то веки Тен был полностью согласен с капитаном Ниру - идти к ратуше Арри не стоило.

- Прежде всего, твои братья - это Тиренн и я. И, хоть мы с ним не ладим, я уверен, ни один из нас не захотел бы, чтобы тебя затоптали в этой давке. - сделав над собой усилие, Тен нехотя добавил - Думаю, что Меченый сказал бы тебе то же самое - если действительно считает тебя своим братом.

Арри заметно поскучнел - но тут же снова оживился.

- А пошли ко мне? Я тебе даром пива нацежу. Дома все равно никого, Браэнн в дозоре, а Тиренн в больнице.

- Как в больнице?.. - испугался Тен.

- Браэнн сказал, что они разнимали драку, и Тиренна задели ножом. Но вроде ничего серьезного, к концу недели обещают отпустить.

- Узнаю кто - убью, - угрюмо пообещал Тен. - Но к вам мне все равно нельзя. Слишком рискованно.

Но Арри продолжал настаивать, и под конец Тен дал себя уговорить. Во-первых, потому, что в кошельке после вчерашнего разгрома не осталось ни единой медьки, и, если бы он не принял приглашение младшего брата, то осталось бы только искать знакомого трактирщика, который нальет пива в долг. А во-вторых, хотя Тен никогда не признавался в этом даже самому себе, ему давно хотелось заглянуть домой и посмотреть, как там все изменилось за прошедшие годы.

Оказалось, изменилось многое - и в то же время почти ничего. Половичок, постеленный у двери еще Филой, превратился в выцветшую тряпку, в кухне царил беспорядок, которого мама никогда не потерпела бы. И, уж конечно, Фила никогда не допустила бы, чтобы Тиренн разложил на обеденном столе свою кольчугу и стальные наручи. Но в остальном все было совершенно так же, как и раньше. Та же комната, те же косые потоки солнечного света из окна под потолком, тот же кухонный стол, огромный, словно плотницкий верстак - на нем запросто помещалась куча самых неожиданных вещей, и еще оставалось достаточно места, чтобы обитатели этого дома могли разместиться на другом краю стола.

Тен вспомнил, как Фила пекла лепешки, посыпая стол мукой и яростно раскатывая тесто, и сморгнул. Вот не хватало ему только распустить сопли перед Арри.

- Наливай, раз обещал, - сказал он брату. - Надеюсь, хоть Орлиный Клюв пьет нормальное пиво, а не ту ослиную мочу, которой нас травили в "Черном Шершне".

Вкус у капитана Ниру оказался вполне приличным, и Тен с удовольствием опустошил нацеженную Арри кружку. Катастрофа разразилась, когда Тен заметил, что ему пора, и двинулся на выход, буквально налетев на входившего в кухню Браэнна.

- Ты же сказал, что дома никого! - зарычал Тен, пятясь назад. На одну кошмарную секунду он поверил в то, что Арри специально заманил его в ловушку - но, взглянув на бледное лицо и совершенно полоумный взгляд младшего братца, осознал, что тот ошеломлен не меньше его самого.

- Я думал, ты в дозоре, - пролепетал Арри, явно запаниковав при виде капитана Ниру.

Тен с трудом сдержал порыв дать братцу в морду, чтобы перестал скулить. Сильнее всего его разозлило то, что Арри, по вине которого он вляпался в эту историю, в подобную минуту обращался к Браэнну, а не к нему, и думал исключительно о том, как оправдаться перед Ниру - словно Тена вообще тут не было!

Тен давно знал, что Браэнн часто оставался ночевать у братьев вместо того, чтобы идти в казарму. Тиренн с Арри вообще упрашивали его окончательно переселиться к ним. В добротном старом доме, который когда-то подарил своей семье дан-Энрикс, места было более чем достаточно, а Браэнн, столько лет приглядывающий за Арри и Тиренном, давно стал для них кем-то вроде приемного отца. Тен помнил, что, начав самостоятельную жизнь, он прямо-таки упивался мыслью, что он теперь взрослый человек и сам себе хозяин, а его недотепа-братец по-прежнему может делать только то, что ему разрешат Орлиный Клюв и мэтр Пенф. Но в то же время он отчаянно завидовал. И то, что теперь уже Арри превозносит капитана Ниру, вызывало у Тена жгучую досаду. Может быть, именно эта ревность к Браэнну заставила его прикладывать все силы, чтобы произвести на Арри впечатление и попытаться стать его кумиром.

Обычно Тен был очень осторожен и благополучно избегал случайных столкновений с Браэнном, но сейчас гудящая после вчерашних возлияний голова сыграла с ним дурную шутку, заставив забыть об осторожности.

- Какого Хегга... - гневно начал Браэнн. Но тут в дом заглянул какой-то парень, судя по одежде - из дозора Ниру, и скороговоркой доложил:

- Все на месте! Дождались последних в "Яблоне", как вы и приказали, капитан, а теперь перешли во двор, - тут он заметил Тена и озадаченно наморщил лоб, а потом широко, открыто улыбнулся. - Так ты уже не в лазарете?.. Вовремя очухался! Все говорят, сегодня будет жарко.

Браэнн посмотрел на Тена, потом - на бледного, как поганка, Арри, а потом подхватил разложенную на столе кольчугу и с такой силой сунул ее в руки Тену, что тот отлетел к стене.

- Мне что, стоять и дожидаться, пока ты проснешься? Одевайся, - рявкнул капитан. И совершенно другим тоном сказал стражнику в дверях - Мы сейчас будем.

"Он что, действительно меня не узнает?" - подумал Тен, оторопело глядя на мужчину. Когда-то они с братом могли обдурить кого угодно, кроме, разве что, дан-Энрикса, но с тех пор многое изменилось. Даже если не считать припухшей после пьянки рожи, на щеке у Тена давно красовался шрам - напоминание о перстне на руке одного молодого дурака, которого он как-то целый вечер обчищал в пинтар. И это было не единственным отличием.

Тен часто видел братца на дежурстве, разумеется, не попадаясь ему на глаза. Кожа у Тиренна была более обветренной и загорелой, чем у Тена, и в плечах он тоже был пошире - не иначе, от таскания доспехов, мрачно рассудил Тен, напяливая неудобную, тяжелую кольчугу. В общем, оставалось совершенно непонятным, как Орлиный Клюв мог спутать его с братцем. Но Браэнн быстро развеял все его иллюзии, брезгливо процедив: "Надевай шлем, болван, пока кто-нибудь не рассмотрел тебя получше!". Тен вздрогнул, но, однако, счел разумным последовать его совету. Если уж Браэнн из какой-то непонятной прихоти решил его не выдавать, то следует воспользоваться своим шансом. Очень хотелось выяснить подробности про лазарет, но спрашивать было некогда, поэтому Тен сделал то, что сделал бы на его месте брат-близнец: поспешно натянул чужие вещи и последовал за Браэном во двор, где уже собралось по меньшей мере двадцать человек. Вспомнив слова дозорного, Тен осознал, что затевается что-то нешуточное.

Браэнн оглядел собравшихся, качнулся с пятки на носок.

- Так, парни. В этом городе полно людей, которые считают, что сегодня им закон не писан. Кто-нибудь пойдет на суд злорадствовать, кто-нибудь - возмущаться и протестовать, а кто-то - просто побуянить. Весь квартал от этой улицы до ратуши - на нас. Коадъютор поручил нам сохранить порядок и не допустить серьезных стычек. Если видим буйных, отрезаем их от остальной толпы. Оружие не применять, дубинки тоже. Исключительно щиты. Если начнется драка, разнимаем. Сами никого не трогаем. Это понятно?.. - Браэнн обвел своих подчиненных мрачным взглядом.

- Да, капитан, - довольно дружно отозвался строй.

- Если в вас бросают камни или мусор - вы смыкаете щиты и выдавливаете бросавших с людных улиц в переулки. И больше ничего. Если узнаю, что кто-нибудь полез в драку - мигом вышвырну ублюдка из дозора.

Строй растерянно молчал.

- Ага. Значит, теперь понятно, - удовлетворенно сказал Браэнн.

Если поначалу Тен наивно тешился надеждой, что сумеет улучить момент и потихоньку смыться, то довольно быстро понял, что у него ничего не выйдет. Во-первых, Браэнн постоянно торчал рядом и не выпускал его из виду, ну а во-вторых - деваться было просто некуда. В обычный день Тен с легкостью ввинтился бы в толпу и растворился в ней быстрее, чем Орлиный Клюв успел бы щелкнуть этим самым клювом, но в тяжелой, сковывающей движения кольчуге и сужавшем обзор шлеме он чувствовал себя связанным по рукам и ногам. С другой стороны, учитывая обстоятельства этого дела, стоило порадоваться, что Браэнн не отправил его кормить блох в тюрьме. Интересно, чего все-таки Орлиный Клюв от него хочет? Вряд ли денег. Браэнн не из тех, кто станет брать мзду у "сумеречников". Еще немного поразмыслив над странным поступком капитана, Тен решил, что зря ломает голову. Орлиный Клюв, скорее всего, очень скоро объяснит, что ему нужно.

- Мы собрались здесь для того, чтобы произнести приговор лорду дан-Энриксу, обвиненному в умышленном и преднамеренном убийстве Рована Килларо, возглавлявшего общину унитариев, называющих себя Братством Истины. Трибунал установил, что между обвиняемым и Рованом Килларо существовала личная вражда...

Римкин нетерпеливо шевельнулся в своем кресле. Все-таки судейские формулировки - это нечто. "Трибунал установил"! Да о вражде Меченого и Килларо знала каждая собака в городе. Почему бы Юлиусу не перейти сразу к делу?..

Если бы все шло согласно плану, Римкин бы, наверное, не ощущал такого лихорадочного нетерпения, но сейчас на душе у него было неспокойно. После донесений коменданта городский тюрьмы Римкин рассчитывал на то, что подсудимый будет либо апатичным и подавленным, либо издерганным и злым. Собравшиеся в зале люди, вероятно, разделяли его мнение - во всяком случае, появление необъяснимо энергичного и прямо-таки излучавшего уверенность дан-Энрикса произвело фурор. Висевший в зале гул от приглушенных разговоров разом смолк. Люди ерзали на скамьях и выворачивали шеи, с изумлением разглядывая подсудимого, а Меченый шел - точнее, шествовал - по разделяющему зал проходу с таким видом, что его охрана выглядела не конвоем, а торжественным эскортом.

Наблюдая эту сцену, Римкин ощутил, что сердце у него болезненно сжимается, а руки холодеют от недоброго предчувствия. Еще сегодня утром, собираясь в ратушу, он был уверен в том, что с Меченым покончено, но теперь все опять стало пугающе неопределенным. Меченый выглядел, как человек, который приготовился к какому-то решительному шагу. От сознания того, что результаты всех его трудов висят на волоске, советнику едва не стало дурно. Римкин впился взглядом в коадъютора, сидевшего на своем обычном месте, но лицо мессера Ирема было непроницаемым, как восковая маска, и сидевшая с ним рядом Лейда тоже выглядела мертвенно-бесстрастной.

Пока Юлиус педантично, в раздражающих подробностях пересказывал весь ход судебного процесса, Римкин пытался собраться с мыслями, но у него никак не получалось. В голову все время лезло давнее, ненужное - какой красивой и веселой была Литта в день своей помолвки, как он сам, так никогда и не женившийся и даже не ухаживавший ни за одной девушкой, надеялся, что сестра будет счастлива за них двоих. Литта была на пятнадцать лет младше него, и его чувства к ней были скорее чувствами отца, чем брата - тем более, что он, по сути, вырастил ее, когда они остались без родителей. Возможно, именно из-за забот о маленькой сестре он и не обзавелся собственной семьей - какие уж тут девушки, когда все время и все силы до конца уходят на то, чтобы сводить концы с концами и растить ребенка? Но Римкин не помнил, чтобы он когда-нибудь жалел об этом.

Литта стоила любых трудов и жертв. Несмотря на то, что она была его сестрой, характер у них оказался совершенно разным. Если сам он в детстве был серьезен, замкнут и стеснялся разговаривать с людьми, то Литта родилась сообразительной, смешливой, непосредственной и любопытной, и в ее присутствии у Римкина всегда теплело на душе. Мысль, что она выходит замуж за любимого мужчину, доставляла Римкину одновременно удовлетворение и тайную печаль, поскольку это значило, что ее жизнь отныне будет протекать отдельно от него, а он останется совсем один и будет предоставлен сам себе. Римкин довольно быстро обнаружил, что он не умеет жить один, и, приходя домой, слоняется туда-сюда, не зная, чем себя занять. Зато его дела на службе быстро пошли в гору - из неприметного судейского чиновника он поднялся до городского эшевена.

Те, кто его знали, восхищались тем, как много времени и сил он посвящал своим обязанностям, но на самом деле Римкин просто не любил пустых, унылых вечеров. Сестра и зять, конечно, говорили, что он всегда желанный гость в их доме, и просили заходить в любое время, но Римкин сдержанно благодарил и уклонялся от визитов, рассуждая про себя, что родственник, который постоянно посещает чей-то дом, мешая мужу с молодой женой побыть наедине, довольно быстро станет в тягость им обоим. Так что он старался навещать сестру только тогда, когда ее муж отправлялся в очередное плавание в Мирный или в Пеллуэр. Несколько лет спустя, когда моряк, женившийся на Литте, пропал без вести, Римкин спросил себя, уж не его ли ревность и эгоистичное желание оставить Литту при себе всему виной? Конечно, это было глупо, потому что корабли не тонут из-за чьей-то ревности, но еще много месяцев эта странная мысль время от времени мелькала в его голове.

Вся любовь Литты к мужу после его смерти полностью досталась сыну, маленькому Лансу. По характеру он был очень похож на Литту в том же возрасте - веселый, любопытный, искренне уверенный, что все на свете преисполнены доброжелательства друг к другу и лично к нему. Даже Римкин, обожающий племянника, иногда думал, что сестре следовало бы хотя бы иногда держаться с ним построже. Впрочем, несмотря на то, что Лансу разрешалось делать все, чего бы он ни пожелал, а мать старалась удовлетворить любое его пожелание и постоянно думала, чем бы еще его порадовать, характер у Ланселя был прекрасный. И хотя впоследствии Римкину доводилось слышать рассуждения о том, что люди, участвовавшие в нападении на Шатровый город, якобы творили ужасные вещи, выгоняли на мороз детей и стариков и до полусмерти избивали тех, кто пробовал вступиться за беженцев, Римкин не сомневался в том, что Ланс не мог иметь к подобным инцидентам никакого отношения. Его друзья клялись, что они всего-навсего перевернули несколько палаток. Заседая в городском суде, Римкин прекрасно знал, сколько проблем приносят в город беженцы. Разве удивительно, что люди вышли из себя из-за того, что император тратит столько денег из казны на содержание этого грязного клоповника, рассадника заразы, воровства и беспорядков?..

Но даже не будь этот проклятый лагерь беженцев бельмом в глазу у всех приличных горожан, как можно убивать кого-нибудь только за то, что парень опрокинул парочку навесов? И пускай оруженосец коадъютора был даже младше Ланса и его друзей, вот только Крикс в свои пятнадцать лет уже вернулся из Каларии и успел стать законченным головорезом, для которого убийство - это разновидность развлечения. В ту ночь он рубанул мечом случайно оказавшегося на его пути мальчишку, и, надо думать, образ Ланса сразу же изгладился из его памяти, как и образы остальных убитых им людей.

Римкин отлично помнил, как несколько насмерть перепуганных парней втащили окровавленного, ничего не соображающего Ланса в дом и тут же скрылись, торопливо объяснив, что им нельзя здесь оставаться - тех, кто был в Шатровом городе, разыскивают люди лорда Ирема. Лита сбивалась с ног, пытаясь хоть немного облегчить мальчику страдания, а он хрипел, и кашлял, и плевался кровью. Римкин пытался помочь сестре, но все отчетливее понимал, что это бесполезно. Нужен люцер, нужен хороший врач, но где найдешь врача в такую ночь?.. Надо же было этим остолопам притащить раненного товарища домой вместо того, чтобы доставить его к Белым сестрам или, например, в больницу Рам Ашада! Впрочем, они наверняка боялись, что к утру сэр Ирем арестует всех, кого удастся задержать на улицах, и заинтересуется судьбой раненных погромщиков, а заодно и теми, кто был с ними прошлой ночью. В тот момент Римкин еще не знал, что именно произошло в Шатровом городе, но понимал, что, как только станет известно, что его племянник был ранен во время уличных боев, как Ланс окажется в большой опасности. Но выбора не оставалось. "Я пойду за помощью" - сказал он Литте, надевая плащ. Потребовалась помощь нескольких соседей, чтобы наскоро соорудить носилки и отнести Ланса к Белым сестрам. Там же, в Доме милосердия, мальчик и умер - спустя сутки после беспорядков в Нижнем городе.

Едва не помешавшийся от горя Римкин подступил с расспросами к друзьям Ланселя, и они, помявшись, рассказали, что Ланса зарубил оруженосец лорда Ирема. Они умоляли никому не говорить об этом и не упоминать, что они были с Лансом в ночь погрома. Римкин обещал, что никому ничего не расскажет. Он прекрасно понимал, что добиваться правосудия бессмысленно. Убийца Ланса - признанный герой войны и, если верить слухам, вообще бастард Валларикса. И если даже друзья Ланса подтвердят, что мальчик не имел при себе никакого оружия и ни на кого не нападал, лорд Ирем скажет, что любой, кто участвует в уличных беспорядках, сам виноват во всех последствиях.

Сначала Литта постоянно плакала и вспоминала сына. Потом перестала, но, как постепенно понял Римкин, не из-за того, что ее горе ослабело, а оттого, что оно затаилось где-то глубоко внутри. Литта словно перестала быть собой - на ее месте появилась мрачная, худая женщина с потухшим взглядом. Она больше никогда не говорила о Ланселе, но иногда Римкин слышал, как ночами она ходит взад-вперед по своей комнате - часами напролет, до самого утра. Когда в столице началась "Черная рвота", она, не слушая протестов Римкина, отправилась в Дом милосердия, чтобы помогать сестрам и ухаживать за заболевшими. Больше он ее никогда не видел - все тела погибших от болезни сразу же сжигали во дворе монастыря.

Войдя в состав суда, который должен был осудить Крикса за убийство Рована Килларо, Римкин с самого начала ожидал, что рано или поздно кто-то может вспомнить про его племянника. И когда Хорн однажды попросил его зайти к себе и, глядя Римкину в глаза, спросил, имеются ли у него какие-нибудь личные причины ненавидеть Крикса, в лице Римкина не дрогнул ни единый мускул. Он сотни раз проигрывал такую ситуацию в своем воображении, чтобы в решающий момент не дать застать себя врасплох.

- Ну, прямо-таки личных нет, а человеческих - хоть отбавляй, - пожав плечами, сказал он. - Не мне вам говорить, что этот человек - авантюрист и лицемер, который не считается ни с кем, кроме себя. И меня дико раздражает то, что большинство людей в упор не видят, что он из себя представляет.

Римкин заранее решил, что отрицать свою предвзятость глупо - возражая против очевидных всем вещей, он будет выглядеть, как человек, который что-нибудь скрывает. Вместо этого нужно открыто говорить о своей неприязни к подсудимому, сведя ее к абстрактным впечатлениям. Тогда придраться к нему будет невозможно. Разумеется, считается, что судья должен быть нейтрален, но на деле настоящая нейтральность - вещь недостижимая, так как любые наши впечатления о других людях обязательно окрашены каким-то чувством - антипатией, жалостью, восхищением... Даже такой педант, как Хорн, не может обвинить Римкина в том, что Меченый ему не нравится. Тем более, что Юлиус и сам хорош - Римкин прекрасно знал, что подсудимый вызывал у Хорна сильные, пускай и весьма противоречивые эмоции.

Юлиус пристально смотрел на собеседника.

- Есть мнение, что ваше отношение к дан-Энриксу связано с тем, что ваш племянник был убит во время беспорядков в Нижнем городе, в которых Меченый участвовал на стороне гвардейцев.

Римкин выразительно скривился, давая понять, что он считает напоминание о пережитой их семьей трагедии болезненным и неуместным, но из уважения к своему собеседнику готов ответить на его вопрос.

- Тогда логичнее было бы ненавидеть стражу с Северной стены, - сухо заметил он. - Насколько мне известно, большинство людей на улицах поубивали именно они, а Ирем и его гвардейцы подоспели к самому концу побоища. А кто высказывал такое мнение?..

- Во-первых, сам дан-Энрикс. Во-вторых - лорд Аденор.

- Что ж, это многое объясняет, - с сардонической улыбкой сказал Римкин. - Заявить, что я использую закон для личной мести - это сильный ход. А у них есть какие-нибудь доказательства? Я сомневаюсь, что между моим несчастным племянником и Меченым можно найти какую-нибудь связь.

- Нет, доказательств у них нет, - признал советник Хорн.

- Тогда не вижу смысла это обсуждать.

- Ну, может, вы и правы. С другой стороны, если дан-Энрикс обвинит вас в злоупотреблении законом и потребует подвергнуть вас допросу, это неизбежно бросит тень на Трибунал. Может, вам стоит взять самоотвод?

Римкин почувствовал, как тлеющий в нем гнев в ответ на это слово полыхнул багрово-алым, словно уголь, из которого пытаются раздуть костер. Ну разумеется. Самоотвод!.. Было бы странно, если бы Юлиус Хорн не предложил что-нибудь в этом роде. Сам-то Юлиус наверняка был бы только рад, если бы появился шанс прилично и достойно уклониться от обязанности судить оскорбившего его дан-Энрикса. У этого человека сердце перекачивает не живую кровь, а канцелярские чернила.

Римкин откинулся на спинку кресла и непримиримо скрестил руки на груди.

- Пусть, если хочет, выдвигает свои обвинения. Мне скрывать нечего, - отрезал он. Даже если его сумеют уличить в обмане и казнят, это не может быть страшнее, чем все то, что ему пришлось вынести из-за дан-Энрикса. Присутствуя, по долгу службы, при магических допросах, Римкин проникся убеждением, что допрос с ворлоком - это, по сути, поединок разумов и воль. И, хотя это чувство было совершенно иррациональным, Римкин втайне верил, что никакой маг не сможет вырвать у него признание, которое лишит его единственного шанса отомстить. - Я не намерен брать самоотвод из-за пустого подозрения. Если Меченый думает, что может воспрепятствовать работе Трибунала с помощью интриг и клеветы, то он жестоко ошибается. Во всяком случае, меня ему не запугать!

- Ну что ж, это по-своему резонно, - согласился Юлиус, но Римкину почудилось, что в голосе советника осталась тень сомнения. И, хотя главная опасность миновала, Римкин понял, что по-настоящему рассчитывать на Юлиуса, много лет бывшего его лучшим другом и союзником, больше нельзя.

...Речь Юлиуса явно двигалась к концу, и Римкин подобрался, полностью сосредоточившись на настоящем.

- По традиции, прежде чем Трибунал вынесет окончательное решение по делу, мы должны выслушать последнее слово подсудимого, - Юлиус повернулся к Криксу. - Лорд дан-Энрикс, вы хотите что-нибудь сказать?..

Меченый встал.

- Да, мэтр Хорн, - ответил он. В повисшей в зале напряженной тишине голос дан-Энрикса казался странно звучным. - Я хочу обратиться к Трибуналу.

Римкин нервно стиснул пальцы, пытаясь понять, что он задумал.

- При всем моем глубоком уважении к собравшимся, боюсь, что приговор мне вынесет не суд, а моя непереносимость к магии, - так же решительно продолжил Крикс. - Если бы не фамильная особенность дан-Энриксов, весь этот суд выглядел бы по-другому. Найденные трибуналом ворлоки отказываются вести допрос, поскольку это угрожает им самим. Но все мы знаем, что есть средство, позволяющее запереть чужую магию, когда допрашивают человека с мощным Даром. Я говорю про Железный стол. Да, эта мера применялась крайне редко, и, должно быть, никогда еще не применялась к человеку по его собственной просьбе. Но для меня это единственное средство оправдать себя и доказать, что я не совершал того, в чем меня обвиняют. Мне известно, что маги, которых допрашивали на Железном столе, в большинстве случаев умирали или теряли рассудок. Но, по-моему, лучше умереть на Железном столе, чем быть казненным за убийство, которого ты не совершал. Я прошу вас сделать то, ради чего, в конце концов, и существует правосудие: установите истину. Любой ценой.

В самую первую секунду Римкин был так сильно ошарашен, что оцепенел от изумления. Потом на него накатил восторг, тут же сменившийся тревогой. В свое время Римкин сделал все возможное, чтобы убедить других судей отправить Меченого на Железный стол, но этим трусам не хватило духа. Римкину пришлось смириться с мыслью, что в своем возмездии дан-Энриксу придется удовлетвориться эшафотом. Но чтобы дан-Энрикс сам, по своей воле предложил Железный стол - такое просто не укладывалось в голове!

В голове у Римкина мелькнуло, что припадки, всякий раз случавшиеся с Криксом на допросах, могли быть притворством, но он тут же понял, что скатился до абсурда. Даже если Меченый был выдающимся актером, в этом он не притворялся. Его непереносимость к магии была общеизвестным фактом - ее подтверждали мастера из Академии, Отт много раз упоминал об этом в своей книге, о ней знал судебный маг Викар, считающий допросы в Трибунале "людоедством"...

Меченый действительно боялся ворлоков. Но, может, смерти он боялся еще больше?.. Римкин ясно понимал одно: чтобы не дать дан-Энриксу сорваться с крючка, нужно прежде всего понять, чего он добивается. Хочет выиграть время? Ждет спасения от Ирема и императора? Нет, это невозможно. Тянуть время можно разными способами, но едва ли кто-то станет "тянуть время", проверяя, сколько он сумеет простоять на раскаленной сковородке. Нет, похоже, цель дан-Энрикса - не в том, чтобы действительно добиться своего, а в том, чтобы произвести впечатление на Трибунал. Недаром же он выдвинул свое отчаянное предложение только сейчас, в своем последнем слове.

- Ваше предложение довольно... необычно, - глухо сказал Хорн, и Римкину почудилось, что его голос дрогнул. - Нам потребуется время, чтобы обсудить его между собой и принять какое-то решение. Я прошу всех оставаться на своих местах и соблюдать порядок. Трибунал удаляется на совещание. Конвой, выведите обвиняемого.

Глядя, как охрана провожает арестанта к небольшой двери, ведущей в смежный зал, а Юлиус в мрачной задумчивости смотрит ему вслед, Римкин уверился, что Меченый нацелился на Хорна. Крикс рассчитывал, что Юлиус будет рассуждать примерно так: если какой-то человек, имея непереносимость к магии, требует допросить его на Железном столе, значит, он верит в собственную правоту. Отказать ему в этой просьбе и приговорить его к казни Юлиус не сможет - будет мучить себя мыслью, что ошибся и отправил на эшафот невиновного. Но и послать невиновного человека на Железный стол, где он наверняка сойдет с ума или умрет, Хорну будет не так-то просто. Крикс хочет выбить его из колеи, заставить усомниться в своей правоте - ведь Хорн как раз из тех людей, кто убежден, что всякое сомнение должно толковаться в пользу подсудимого. Как жаль, что Юлиус не понимает, что избыточная щепетильность - это тоже слабость, на которой при желании очень легко сыграть.

А хуже всего то, что остальные судьи тоже могут испугаться, что дан-Энрикса начнут воспринимать, как мученика. Ведь симпатии толпы изменчивы. Воображение толпы всегда раскалено, она охотно поддается очарованию любого яркого и необычного поступка. Вчера они были уверены, что Меченый - ничтожество и лжец, но сейчас они уже думают - "а что, если он правда невиновен?..", и ничто не помешает им со временем вообразить его трагическим героем и возненавидеть тех, кто послал его на мучения и смерть.

"Ну уж нет!.. - подумал Римкин, стискивая зубы. - Если ты думаешь, что Хорн объявит тебя невиновным по причине "недостаточности доказательств", то ты очень ошибаешься!.. Я этого не допущу. Клянусь Создателем, ты у меня получишь то, о чем просил - а я приду полюбоваться, как тебя положат на Железный стол!"

- Я просто не могу поверить, что он отказался от побега ради этого, - сидевший рядом с Лейдой Ирем говорил почти беззвучно, но ярость в его голосе резала, как нож. - Мне стоило бы показать ему, как выглядел последний маг, которого допрашивали таким способом. Они превратят его в пускающего слюни идиота. Хеггов рог, какой же он осел!..

Гнев Ирема вызвал у Лейды вспышку ответной злобы, но она постаралась успокоиться. Что толку злиться и срываться друг на друга? И потом, за злостью Ирема было не так уж трудно разглядеть его отчаяние.

- Он Эвеллир, - сказала она сухо. - Если я не ошибаюсь, мы сошлись на том, что Крикс будет делать то, что он считает нужным, а мы должны поддерживать его, и, что еще важнее, не мешать ему. Ни один полководец не сумеет выиграть сражение, если его воины начнут спорить с ним о стратегии и тактике. Крикс должен принимать решения, а остальные - подчиняться. Это не ему, а нам придется отказаться от собственных представлений о правильном и неправильном.

- Допустим. Ну а если суд откажется исполнить его просьбу и пошлет его на эшафот?

Лейда медленно покачала головой.

- Не думаю. Помнишь, Викар рассказывал о том, как Римкин приходил к нему домой и уговаривал его помочь с допросами?.. Уверена, что Крикс прекрасно знает, как советник Римкин наслаждался этими допросами. Я думаю, вся эта речь была рассчитана на Римкина. Теперь, когда у этого ублюдка появился шанс отправить Крикса на Железный стол, он ни за что на свете не позволит остальным его казнить.

Ирем пожал плечами и прикрыл глаза. Рыцарь молчал так долго, что Лейда уже решила, что он ничего больше не скажет, но пару минут спустя он неожиданно сказал:

- Может быть, мне стоило убить Седого раньше, чем он втянул Рика в это дерьмо.

Лейде внезапно стало его жаль. Глядя на его потемневшее, усталое лицо, Лейда пыталась подыскать какие-то слова, чтобы выразить Ирему сочувствие, но так и не успела ничего сказать, так как висевший в зале гул сменился напряженной тишиной - судьи вернулись на свои места. Посмотрев на бледного, измученного Хорна, Лейда сразу поняла, какое именно решение принял Трибунал, и все равно, при каждом слове Хорна ей казалось, будто в ее сердце проворачивают нож.

- Обсудив просьбу лорда дан-Энрикса, суд пришел к выводу, что ходатайство подсудимого должно быть удовлетворено. Мы поручаем магам из Совета Ста допросить лорда дан-Энрикса на Железном столе и выяснить истинные обстоятельства гибели Килларо. Магические допросы будут продолжаться вплоть до установления полной и ясной картины этого события, или же вплоть до смерти подсудимого. В интересах правосудия, любые контакты лорда дан-Энрикса с посторонними отныне прекращаются. Он поступает в распоряжение судебных магов Трибунала. Попытки установить какую-либо связь с лордом дан-Энриксом будут рассматриваться, как воспрепятствование правосудию, и наказываться соответствующим образом. - Юлиус на мгновение прикрыл глаза, а потом в нарушение всех правил опустился в кресло и закончил совсем тихо, совершенно не судейским тоном - Стража, уведите подсудимого.

* * *

В этом трактире Браэнн еще никогда не был - а вот Тен, похоже, был здесь частым посетителем. Во всяком случае, задерживаться у порога он не стал, а решительно пересек весь зал, нацелившись на дальний столик у стены. Рухнув на лавку, вор с наслаждением стащил с себя кольчугу, сбросил пропотевший поддоспешник и откинулся на стену, как ни спинку кресла.

- Кишки застудишь, - буркнул капитан. Тен покосился на него и криво ухмыльнулся, явно сбитый с толку этой неожиданной заботой.

- Здесь тепло, - ответил он. Сев рядом, Браэнн понял, в чем тут дело - с противоположной стороны к стене, похоже, примыкала кухонная печь. Вор помахал рукой трактирщику и, не вступая в разговоры, показал ему два пальца. Тот кивнул, а Браэнн окончательно уверился, что его спутник был тут частым гостем.

Две массивные пивные кружки появились перед Браэнном и Теном быстро, как по волшебству. Браэнн лениво подумал о том, что в таком месте, где трактирщики водятся с "сумеречниками" и понимают друг друга без слов, стражнику вроде него самого вполне могли насыпать в пиво сонный порошок или чего-нибудь похуже. Но всерьез беспокоиться о чем-то было лень. Браэнн вытянул гудящие ноги под столом и наконец-то разрешил себе почувствовать, как он устал. Шутка ли, целый день на ногах. Сначала они охраняли ратушу, потом сдерживали выплеснувшуюся на улицу толпу, предотвращали беспорядки, разнимали драки... За этот беспокойный и ужасно долгий день Браэнн почти забыл, с чего все началось, но сейчас вспомнил суд - и снова ощутил противный холод в животе.

- Я все равно не понимаю, для чего он это сделал, - вздохнул он.

Тен, судя по всему, думал о том же самом, потому что отозвался тут же, не пытаясь уточнить, о чем говорит Браэнн.

- Помирать не захотел, наверное, - угрюмо буркнул он. - А вообще-то, мне без разницы.

Ниру взглянул на Тена с изумлением.

- Но он же ваш приемный брат. Тебе совсем нет дела, что с ним будет дальше?

- Мне до него столько же дела, как ему - до нас, - отрезал вор. - С тех пор, как он вернулся в город, он хоть раз зашел проведать Арри и Тиренна?

Браэнн пожал плечами.

- Притом, что в этом городе полно людей, считающих его своим врагом? После того, как Отта ткнули в бок ножом?.. Отличное бы вышло проявление заботы.

- Ах, ну да, конечно... Если бы не "истинники", Меченый бы со всех ног помчался навещать Тиренна с Арри, - осклабился собеседник, даже не пытаясь скрыть издевку в голосе. - Он же всегда был таким заботливым братом!.. Когда он все бросил и уехал на войну, он даже не подумал, что с нами будет. Когда маму забрали в госпиталь, а мы не знали, где достать поесть, и Арри так ревел, что мы не могли спать всю ночь - где он тогда был, твой Крикс?..

Браэнн слегка опешил от такой трактовки.

- Но не мог же он остаться в городе после того, как он пошел против мессера Ирема и помог Льюберту сбежать, - возразил он.

- Вот именно. Если бы он действительно считал нас своей семьей, он думал бы прежде всего о нас, а не о Льюберте, - процедил Тен. - Знаешь, что хуже всего в Меченом? Сначала он делает что-нибудь такое, что ты начинаешь верить в то, что ты для него очень важен... что ради тебя он готов на что угодно. Но на самом деле он готов на что угодно для кого угодно. И ты понимаешь это слишком поздно, когда уже начал ему доверять и полагаться на него. Когда он появился и начал вести себя так, как будто мы действительно были его семьей, я, как последний идиот, поверил, что теперь он всегда будет рядом и никогда нас не подведет. - Тен рассмеялся, но глаза у него были злыми. - Глупо, да?.. Казалось бы, после всего, что с нами было, можно было бы понять, что в жизни можно полагаться только на себя. Уж ты-то знаешь, каково нам было жить в столице до тех пор, пока не появился Крикс. Я совсем было научился относиться к людям так, как они этого заслуживают, но потом внезапно появился он, и все опять запуталось. Я думал, что теперь все будет по-другому. А потом...

- Может быть, хватит ныть? - перебил Браэнн, скрестив руки на груди. - Вот за что я ненавижу "сумеречников" - вечно вы обвиняете в своих поступках всех подряд. Меченый уехал из Адели с одним мечом на поясе, а вам оставил дом, работу у папаши Пенфа и вполне устроенную жизнь. Откуда он мог знать, что в городе начнется "рвота"?.. И потом, в Кир-Кайдэ, он не забывал о вас и посылал вам деньги.

- Нам были нужны не деньги, - запальчиво сказал Тен. - Нам был нужен старший брат, который мог бы позаботиться о нас.

Браэнн покачал головой.

- Если хочешь мое мнение, то это Арри и Тиренну требовался человек, который мог бы позаботиться о них, а тебе нужен был только предлог, чтобы опять заняться воровством, - отрезал он. - Ты, вообще-то говоря, не самый худший среди "сумеречников", которых я видел. Но в определенном смысле все вы одинаковы - не можете не потакать собственным прихотям и постоянно переваливаете с больной головы на здоровую. Очень удобно - делаешь все, что тебе вздумается, ни перед кем не отвечаешь, не приходится ни с кем считаться. А когда закономерно вляпываешься в какое-то дерьмо, то всегда можно предаваться жалости к себе и думать, что такого никогда бы не случилось, если бы жизнь не была такой жестокой и несправедливой.

Тен с ненавистью посмотрел на стражника.

- Слушай, Ниру! Я, конечно, благодарен за твою сегодняшнюю помощь, но не надо читать мне нотаций и совать свой нос в мои дела. Откуда тебе знать, может, на моем месте ты бы делал что-нибудь похлеще.

Браэнн хмыкнул.

- Вот об этом я и говорю. Ты думаешь, что можешь обвинять кого угодно в чем угодно, и что это просто честно - ты же говоришь, что думаешь, что тут плохого? Но не приведи Создатель, если кто-то будет честен в отношении тебя.

Тен так резко опустил на стол пивную кружку, что пиво перехлестнуло через край.

- Я же сказал, хватит читать мораль!.. Отчитывай Тиренна с Арри, если они тебе это позволяют, а ко мне не лезь. Надеюсь, ты не для того сегодня выручил меня, чтобы теперь наставить на путь истинный? Это было бы слишком глупо даже для тебя.

Тен явно пытался вывести его из равновесия, но именно из-за того, что намерения собеседника были уж слишком очевидны, Ниру не почувствовал ни тени раздражения.

- Да, это было бы нелепо, - согласился он, спокойно отхлебнув из своей кружки.

Судя по лицу Тена, вор буквально разрывался между любопытством и досадой, но в итоге любопытство победило.

- Так какого Хегга тебе было нужно? Почему ты мне помог?.. - спросил он хрипло. - Хочешь, чтобы я тебя вывел на Хорька?..

Ниру шевельнул бровями.

- На кого? - спросил он с изумлением, не сразу осознав, что Тен говорит про знаменитого скупщика краденных вещей. - Ах, да... Нет, знаешь, это не ко мне. Я всегда думал, что, если стража начинает отпускать одних преступников, чтобы добраться до других, закону в городе конец.

- Прямо-таки конец? - с сарказмом спросил Тен, не хуже Ниру знающий, как часто совершаются такие сделки.

- Прямо-таки да, - отрезал капитан, проигнорировав его иронию.

Тен раздраженно фыркнул.

- Тогда что тебе от меня нужно?..

Браэнн с раздражением пожал плечами.

- Ничего мне от тебя не нужно. Да и вообще, я сделал это не ради тебя, а ради Арри. Не хочу, чтобы он всю оставшуюся жизнь винил себя за то, что притащил тебя домой.

Браэнн поморщился.

- ...Несколько месяцев назад он проболтался, что вы с ним встречались в городе. - На лице Тена явственно читалось "Вот трепло!". - Я, разумеется, заставил его пообещать, что он больше не станет с тобой видеться, но вообще-то трудно было ожидать, что он сумеет удержаться. - Браэнн сделал паузу, чтобы набраться твердости и в первый раз словами выговорить то, о чем он раньше никогда не позволял себе даже отчетливо подумать. - Арри мне почти как сын. Или, по крайней мере, как племянник, - сбился Браэнн, усомнившись, что имеет право на такие громкие слова. Тоже еще, "отец" нашелся. Еще неизвестно, что подумал бы об этом Арри, если бы мог слышать, что он здесь болтает... - Не хочу, чтобы парень всю жизнь считал, что ты попал на каторгу не потому, что воровал, а потому, что он тебя подвел.

- Он сам сказал, что в доме никого!.. - с досадой сказал Тен. И, хотя положение было не очень-то веселым, Ниру, не сдержавшись, ухмыльнулся.

- Ну конечно. Вся проблема в том, что ты невовремя зашел домой... Ну а теперь давай поговорим серьезно. Я сказал, что мне от тебя ничего не нужно, но это не совсем верно. Я хочу, чтобы ты оставил Арри в покое. Ты выбрал себе такую жизнь, какую ты хотел, но я не допущу, чтобы ты втягивал в это дерьмо своего брата.

- Никого я ни во что не втягивал! - заорал Тен. И, осознав, что на них оборачиваются другие посетители, продолжил злым, свистящим шепотом. - Ты что, решил, что я пытаюсь сделать его вором?.. Ничего подобного!

Браэнн кивнул.

- Я знаю. Думаешь, стал бы я тут с тобой беседовать, если бы думал по-другому?.. Когда Арри рассказал про вашу встречу, я, конечно, постарался выяснить, что ты ему наплел. Я понял, что Арри, по существу, не представляет, чем ты занимаешься, и думает, что это что-то вроде увлекательной игры, да еще и такой, которая приносит много легких денег. Он даже начал мне доказывать, что в том, чтобы украсть что-нибудь у плохих людей, торговцев краденным или люцером, нет ничего страшного, что ты, в каком-то смысле, восстанавливаешь справедливость, как и городская стража... и тому подобный бред, в который может верить разве что ребенок. Но я не позволю тебе продолжать морочить ему голову и вместе с ним проматывать свои ворованные деньги. Считай это моим первым и единственным предупреждением. Играть и воровать ты, разумеется, не перестанешь, но хотя бы делай это где-то в другом месте. Подумай о брате. Или, если ты не понимаешь, что ты портишь ему жизнь, подумай о самом себе. Вплоть до сегодняшнего дня я еще никогда не нарушал закон. Но, если ты еще хоть раз появишься на Винной улице, я лично сверну тебе шею. Понял?..

Судя по его лицу, Тену до смерти хотелось послать Браэнна куда подальше. Но он промолчал - уж слишком было очевидно, что Ниру не шутит. Браэнн несколько секунд молчал, давая собеседнику возможность возразить, а потом удовлетворенно кивнул и сунул руку в кошек.

- Не надо, - буркнул Тен. - С хозяином я разберусь. Я постоянный посетитель, он запишет на мой счет.

- Не стоит, - сухо сказал Браэнн. Вытряхнул на стол две медные монетки, неспеша собрал снятые Теном наручи, кольчугу и круглый шлем с болтающимися нащечниками, и неторопливо пошел к выходу.

XLII

Крикс тяжело опустился на скамью, растирая запястья – не столько потому, что руки занемели от наручников, сколько чтобы чем-то занять внимание и не смотреть на возвышающийся в нескольких шагах Железный Стол.

Крикс помнил, что увидел его впервые лет в двенадцать, когда только-только стал оруженосцем лорда Ирема и в первый раз сопровождал сеньора при обходе Адельстана. В тот раз Железный Стол не вызвал у него никаких чувств, кроме обычного мальчишеского любопытства. Он внимательно разглядывал начертанные на блестящей, темной металлической поверхности магические символы, а потом, улучив момент, когда Ирем смотрел в другую сторону, провел ладонью по холодной, гладкой и блестящей, словно зеркало, поверхности стола – за что мгновенно получил по руке от обернувшегося рыцаря. Наверное, поэтому он и решил, что странное, едва заметное покалывание в кончиках пальцев, только что касавшихся холодного железа, ему просто померещилось.

Когда он стал постарше и успел по-настоящему осознать назначение Железного Стола, он стал казаться Криксу исключительно зловещим. Когда он оказывался рядом с ним, ему казалось, что от металлической плиты тянуло холодом – впрочем, скорее всего, дело было в том, что в подземелье Адельстана, где стоял Железный Стол, и так было не жарко. В дни допросов комната должна была обогреваться с помощью переносных жаровен, но на памяти дан-Энрикса наЖелезном Столе никого не допрашивали – магов и так было мало, а уж ситуации, когда какой-то маг, нарушивший закон, попадал в руки правосудия, можно было пересчитать по пальцам. Тем не менее, ремни и цепи, предназначенные для того, чтобы удерживать арестанта, вызывали в Криксе чувство отвращения.

Однажды он заметил, что Железный стол всегда был абсолютно чистым, будто бы с его поверхности только что стерли пыль, хотя трудно было представить, чтобы кто-нибудь из слуг с подобным рвением ухаживал за вещью, которой никто не пользовался. Крикс спросил об этом Ирема и убедился, что Железный стол действительно никто не чистил и не протирал – к нему, как и к любым созданным Альдами вещам, просто не приставала грязь. Когда дан-Энрикс услышал об этом, ему показалось, что он падает с огромной высоты.

- А эти цепи? Их тоже сделали Альды?.. – спросил он, едва шевеля языком от стиснувшего сердце ужаса.

- Нет, конечно, что ты мелешь, - грубовато отмахнулся Ирем. – Их приделали уже потом. Его нашли в Подземном городе еще при Энриксе из Леда. Наши маги долго изучали Стол, но так и не смогли установить, зачем он нужен. Единственное, что не вызывало никаких сомнений – это то, что Стол блокирует любую магию того, кто к нему прикасается.

- Надо было оставить его там, где он стоял, - угрюмо сказал Крикс.

Ирем тогда просто пожал плечами, как всегда, когда показывал, что не намерен снисходить до спора, и что Крикс когда-нибудь перерастет свою категоричность точно так же, как свои пятнадцать лет.

Но дан-Энрикс точно знал, что, что бы там ни думал Ирем, в этот раз прав он, а вовсе не его блестящий сюзерен с его немалым опытом и острым, словно лезвие ножа, умом.

Вещь, созданную Альдами, нельзя было использовать подобным образом. Никакие прагматичные соображения не могли оправдать такого надругательства. В тот день, помимо отвращения, Железный стол пробудил в Криксе чувство тайной жалости.

Увы, сейчас он вызывал у него только страх.

- Хотите вина? – сочувственно спросил молодой маг – наверняка даже не маг, а подмастерье или кандидат, еще не завершивший обучение. Он уже был в допросной, когда стража привела дан-Энрикса сюда и расковала, сняв с него наручники. Крикс до сих пор не понимал, зачем понадобилось сковывать ему руки для того, чтобы спуститься на два лестничных пролета. Настоящая допросная располагалась тремя этажами выше, но, когда Железный Стол доставили из Адельстана, обнаружилось, что занести его куда-нибудь, кроме подвала, находившегося под фундаментом тюрьмы, совершенно невозможно – лестницы и коридоры верхних этажей были для него слишком узкими, даже если бы кому-то захотелось надрываться и тащить тяжелый Стол наверх (а Меченый подозревал, что эта мысль отнюдь не вызывала у его тюремщиков энтузиазма).

Так что проводить магический допрос предстояло в атмосфере, здорово напоминавшей его худшие кошмары про Кир-Рован. Меченый спросил себя, почему маги не хотели подождать хотя бы до утра. То есть, конечно, здесь, в подвале, дня и ночи не существовало, но сознание того, что дело происходит поздним вечером, добавляло происходящему какой-то дополнительной и совершенно лишней омерзительности.

Палачи Дарнторна тоже всегда приходили по ночам, и Меченый не мог отделаться от ощущения, что, когда дверь, через которую его ввели в этот подвал, снова откроется, он обязательно увидит тонкую улыбку Музыканта и тупую рожу Понса.

Подмастерье мага между тем сноровисто открыл бутыль вина.

- Выпейте, монсеньор. Вам станет легче.

- Паршиво выгляжу, да? – усмехнулся Крикс. Помедлив, юноша кивнул.

- Вы очень бледный. У вас даже губы посинели. Давайте я налью вам «Пурпурного сердца», монсеньор. Тем более, что меня, вообще-то, именно за этим сюда и послали. Подготовить помещение и проследить, чтобы вы тоже подготовились к допросу. Видите, тут все необходимое – вино, люцер, белобородка, лисья мята…

Меченый с трудом удержался от язвительного замечания, что накачивать его люцером и белобородкой следовало бы заранее, пока он находился в своей камере, а не в этом похожем на могильный склеп подвале, в нескольких шагах от матово блестевшего при свете факелов Железного стола. Но, с другой стороны, назначенные Трибуналом маги могли бы вообще не забивать себе голову самочувствием арестанта. И то, что они все-таки решили позаботиться об этом, пусть даже довольно неуклюже, все-таки заслуживало благодарности – хотя сейчас, когда его буквально выворачивало наизнанку от тоскливой обреченности и ужаса, мысль о какой-то благодарности своим мучителям вызывала яростный протест.

- Ну что ж… это очень любезно, - нехотя заметил Меченый, взяв у собеседника вместительную кружку, которую тот наполнил до краев. Кружка явно прибыла в тюрьму прямиком из ближайшего трактира, где в такие кружки наливали пиво, сидр или восхитительный, густой и темный, как смола, антарский эль. Поднеся ее к губам, дан-Энрикс вдруг почувствовал, что ему не хватает пышной пенной шапки. Это неожиданное и бесхитростное ощущение ослабило терзающее его чувство страха.

- Дело не в любезности, - очень серьезно отозвался его «виночерпий». – Они вас боятся.

Меченый приподнял брови.

- Почему?.. Железный стол блокирует любую магию.

- Теоретически – любую, - согласился юноша. – Но ведь до сих пор при помощи Железного стола допрашивали только Одаренных. И никто доподлинно не знает, сможет ли Железный стол обезопасить дознавателей от вас и вашей магии. А те, кто имел с вами дело в прошлый раз, успели здорово перепугать всех остальных. Я говорю вам – они до смерти боятся. Это точно.

«Потрясающе! Одни измученные, до смерти запуганные люди мучают другого до смерти напуганного и измученного человека – просто потому, что ни у кого из них нет выбора. Олварг был бы в восторге. Эта шутка совершенно в его вкусе» - саркастически подумал Крикс.

Пока он сосредоточенно и мрачно пил свое вино, молодой маг переминался с ноги на ногу, глядя на арестанта с непонятным выражением. Поняв, что парень не решится сам заговорить о том, что не дает ему покоя, Крикс опустил кружку.

- Что-нибудь еще?.. – поинтересовался он, стараясь, чтобы это прозвучало ободряюще, а не нетерпеливо – хотя в таком состоянии, в котором находился Меченый, присутствие любого человека действовало на его натянутые нервы, как скребущий по тарелке нож.

- Нет, ничего, - смешался тот. А потом, неожиданно решившись, выпалил – Я не знаю, важно для вас это или нет, но я хотел сказать, что я вам верю.

- В то, что я не убивал Килларо?

- Да, и в это тоже; но не только. Я хочу сказать, я верю, что вы говорили правду. И про Олварга, и… вообще про все. Не знаю, важно это или нет, но я…

- Да, - перебил дан-Энрикс, ощутив, как внутри медленно разливается тепло. И, хотя он опорожнил уже полкружки, на сей раз он был уверен, что вино тут совершенно ни при чем. – Да, это очень важно.

Собственный голос показался ему сдавленным и хриплым. Меченый уже не помнил, когда он в последний раз плакал от обиды, разочарования или от горя – кажется, это случилось с ним в далекой юности – но то, в чем ощущалась красота и сила Тайной магии, будь то звуки гаэтана, голоса в Поющем зале или описание какого-нибудь поразившего его поступка в книге или в песне, всегда могло взволновать его до слез. Даже сейчас, когда он чувствовал себя опустошенным и буквально выжженным усталостью и страхом, он ощутил отголосок этого волнения.

Подумать только – этот незнакомый, совершенно посторонний человек считает его Эвеллиром. Если ему вообще нужна была еще какая-то причина, чтобы сражаться до конца, то такая причина во плоти стояла перед ним.

- Спасибо, - сказал Крикс.

Пару секунд оба молчали, и торжественную тишину не нарушало ничего, кроме потрескивания нескольких факелов. Потом дан-Энрикс вспомнил, что в подвал должны вот-вот спуститься дознаватели, и тяжело вздохнул.

- Ладно, не будем терять времени. Давай сюда люцер.

При виде заходивших в подземелье магов Меченый почувствовал, что его губы раздвигает идиотская улыбка.

- Добрый вечер, господа! Вас что-то задержало? Я уже начинал беспокоиться, – веселые, развязные слова слетали с губ помимо его воли. Где-то в глубине души даже сейчас звучал настойчивый, серьезный голос, говоривший, что ему следует держать себя в руках и, прежде всего, прикусить язык, но смесь крепчайшего тарнийского вина, белобородки и люцера, растворенная в его крови, была сильнее этой мысли.

«Всеблагие Альды, как я пьян» - подумал Меченый той своей частью, которая сохраняла способность наблюдать происходящее со стороны.

- Здравствуйте, монсеньор, - вежливо отозвался главный дознаватель – седой, худощавый человек с внимательными, очень темными глазами. Потом он кивнул мальчишке, помогавшему ему готовиться к допросу.

- Молодец. Отличная работа.

Меченый взмахнул рукой – изящным, царственно-небрежным жестом, который он ни за что не повторил бы в трезвом виде.

- О, поверьте, мэтр, он и вправду сделал все, что мог, - заверил он, хотя прекрасно знал, что дознаватель обращался не к нему.

Стоявшие у двери стражники переглянулись.

- Помогите принцу встать, - велел им маг, правильно оценивший состояние дан-Энрикса. Меченому действительно казалось, что все его кости стали мягкими, как воск, но он из чистого упрямства мотнул головой.

- Не надо… Я вполне способен обойтись без посторонней помощи, - заметил он. И, подтверждая слова делом, тяжело поднялся на ноги и, почти не шатаясь, подошел к Железному столу.

– Будьте любезны, снимите рубашку и колет, - распорядился маг, прежде чем Меченый успел улечься на Железный стол. Меченый умудренно покивал и, сев на край Стола – поскольку ноги его уже не держали – стал возиться с завязками колета.

Когда он расположился на столе, спину обожгло леденящим холодом. Этот холод пробивался даже через опьянение и вызванную зернами люцера эйфорию. Чтобы заблокировать любую магию, достаточно было касаться Железного стола хотя бы миллиметром кожи, но маги Трибунала, разумеется, решили перестраховаться.

Пока маги деловито закрепляли все ремни, которым предстояло удерживать арестанта в неподвижном положении, а Меченый раздумывал, согреется ли ледяной металл хотя бы через несколько минут, или ему предстоит наслаждаться этим ощущением до окончания допроса, у двери произошел небольшой переполох. Какой-то человек, по-видимому, добивался разрешения войти, а растерявшиеся стражники не знали, что им делать. Глава судебных магов раздраженно обернулся и шагнул к двери.

- В чем дело? Кто посмел мешать работе Трибунала?

- Господин магистр, там советник Римкин, - пояснил охранник. – Он… он требует, чтобы его впустили.

- Что за ерунда! – сердито сказал маг. – Ладно, откройте дверь. Надо узнать, что ему нужно. А вы стойте здесь и следите, чтобы он оставался по ту сторону двери. Внутрь не пропускать, понятно?.. Его нам здесь только не хватало.

Дверь зловеще заскрипела и открылась.

- В чем дело, господин советник? – холодно и неприязненно спросил судебный маг.

- Как представитель Трибунала и член городского капитула, я имею право присутствовать при допросе заключенного, - расслышал Крикс. Он повернул голову, насколько позволял охват налобного ремня, и постарался разглядеть Эйварда Римкина, но спина ворлока и плечи стражников полностью закрывали от него дверной проем.

- Исключено, - отрезал маг. – Чем меньше людей присутствует при допросе, тем легче нам работать – чувства и эмоции других людей мешают ворлоку настроиться. А вы, советник, резонируете очень сильно. Если бы мы получили извещение, что здесь должен присутствовать кто-то из судей, то я попросил бы Трибунал направить к нам кого-нибудь другого. Юлиуса Хорна, например. Но нас вообще никто не извещал, так что и говорить тут не о чем. Я требую, чтобы вы немедленно ушли.

- Вы не имеете права… - возмущенно начал Римкин.

- Ошибаетесь, - перебил маг. – И обещаю – если вы немедленно не удалитесь, я буду рассматривать ваши действия, как воспрепятствование правосудию. И я добьюсь, чтобы Трибунал разобрался в этом деле. Мой друг, мэтр Викар, к примеру, убежден, что у вас имеются личные причины ненавидеть подсудимого.

- Ваш друг… Ну разумеется, - голос советника звучал язвительно, но Меченый готов был биться об заклад, что это не насмешка и даже не бешенство. Советник был в отчаянии. Надо полагать, он был в отчаянии со дня приговора – когда он пришел к себе домой, и торжество одержанной победы выгорело в нем дотла, сменившись чувством страшной пустоты. И осознанием того, что ненависть и жажда мести все это время были только способом заполнить эту пустоту, сбежать от своей боли и от ужасающего, непосильного для человека одиночества. Крикс спросил себя, почему ворлок, говоривший с Римкином, со всей своей магией не чувствует того, что так отчетливо осознает он сам. «Останови его! - подумал Крикс. – Пожалуйста, останови его. Меня он не послушает. Ты что, не понимаешь, что с ним происходит?..» Римкина давно уже не связывало с жизнью ничего, помимо его ненависти. И он пришел сюда, цепляясь за свою бессмысленную месть, поскольку он надеялся, что то, что придавало ему силы столько лет, поддержит его и на этот раз.

Если сейчас он выйдет из тюрьмы, к утру Эйварда Римкина наверняка не станет.

- Дайте ему войти, - не выдержав, вмешался Крикс. – Какая разница?.. Кому он может помешать?

Маг едва заметно вздрогнул, но не обернулся.

- Отойдите от двери, советник, - приказал он Римкину.

Дверь с грохотом захлопнулась, а дознаватель несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, проделывая хорошо знакомое дан-Энриксу дыхательное упражнение, а после этого примерно с полминуты молча смотрел на горящий факел, чтобы успокоиться и сконцентрировать свое сознание перед работой.

- Начинаем, - сухо сказал он своим помощникам.

Первое прикосновение ворлочьей магии было практически неощутимым. На какую-то секунду Меченый даже поверил, что на этот раз все будет по-другому. Может быть, именно его магия, которую сейчас гасил Железный стол, была причиной всех его страданий, а теперь, когда этой защиты больше нет, дело пройдет достаточно легко?.. – подумал он. Но тут же понял, что ошибся. Просто дознаватели, не знающие, чего можно ожидать от арестанта, действовали очень осторожно, с издевательской неторопливостью.

Дан-Энрикса затошнило.

- Монсеньор, пожалуйста, попробуйте сосредоточиться. Думайте о том дне, когда погиб Килларо, - сказал ему тот самый маг, который выставил за дверь Эйварда Римкина. – Я буду задавать вопросы, а вы постараетесь не отвлекаться на свои ощущения и будете вслух рассказывать о всем, что вспоминаете. Если почувствуете, что теряете сознание – дайте мне знать. Мы временно прервемся.

Несмотря на чувство тошноты и нарастающее головокружение, Меченый не сумел сдержать улыбку.

- Вас инструктировал Викар, – предположил он утвердительно.

- Нет, монсеньор. Мэтр Викар – мой ученик. Но он отправил мне письмо с просьбой прибыть в столицу и заняться этим делом. А теперь давайте, все-таки, вернемся к гибели Килларо… На суде вы говорили, что преследовали Призрака.

- Да, - ответил Крикс, хватая воздух ртом и давя нарастающую панику. Он чувствовал, как нити чужой магии, словно ползучее растение, медленно обвивают его мозг. – Я ранил его в спину… и потом, когда я за ним гнался, нож был у меня в руке… я почти ничего не видел…

Сердце у Меченого колотилось все быстрее. Ему не хватало воздуха. Свет от единственного факела, который находился в поле его зрения, сделался совсем тусклым, а потом померк.

- Мессер… мессер, вы меня слышите?..

Криксу пришлось сделать над собой немалое усилие, чтобы заставить себя вынырнуть из безопасной темноты и открыть глаза.

Маг удрученно покачал головой, а вслух спросил:

- Где вы сейчас находитесь?

Дан-Энрикс выразительно поморщился.

- Я что, по-вашему, уже совсем сошел с ума?..

- Мессер, пожалуйста, ответьте на вопрос.

- В подвале городской тюрьмы, - со вздохом уступил дан-Энрикс.

- Спасибо, монсеньор. Когда вы сказали, что у вас в руке был нож, вы повторяли то, что говорили на суде. Но вы не вспоминали. Я даже сказал бы, что вы изо всех сил мешали себе вспоминать. Но мне нужны не мысли, а воспоминания. Давайте попытаемся еще раз.

…Валларикс наклонился над кроваткой и тихонько поцеловал в лоб спящего принца. Кеннерикс был слишком взволнован новостью о предстоящем путешествии, поэтому, когда настало время спать, попеременно заливался громким смехом и капризничал. Казалось, что он вовсе не заснет, но, разумеется, силы у него кончились даже быстрее, чем обычно, и сейчас он крепко спал, приоткрыв рот и обнимая сбившееся в кучу одеяло. Император осторожно накрыл Кеннета свободным краем одеяла. Подавил тяжелый вздох. Сознание того, его сын и королева – вместе с нерожденной дочкой – покидают город, вызывала ноющую боль в груди. За эти восемь лет Валларикс никогда не расставался с женой больше, чем на несколько часов. Но император знал, что поступает правильно. Седой и Крикс наверняка одобрили бы такой шаг. Чем бы ни кончилось сражение за город, кто-то из потомков Энрикса из Леда непременно должен выжить. Даже если мир, который они знали, будет полностью разрушен, на обломках этого разрушенного мира все-таки должны остаться люди, которые станут символом надежды и – кто знает? – может быть, когда-нибудь смогут сплотить вокруг себя других и снова бросить вызов силе Темного Истока.

Император постарался отогнать подальше мысль, что это самообольщение – если случится так, что Олварг победит, сплачивать будет уже некого и незачем. Не зря же это называется Последней Битвой…

Нет. Если на свете вообще может быть что-нибудь окончательное – то это уж точно не победа Темного истока. «Сделай все, что можешь – и еще немного. И тогда все будет хорошо», как любил повторять Седой.

Валларикс всегда старался следовать этому правилу, и успел свыкнуться с сознанием того, что верное решение почти всегда сопряжено с какой-нибудь тяжелой жертвой. Но теперешняя жертва представлялась ему самой трудной в его жизни – расстаться с Алирой и детьми было не проще, чем с мясом оторвать кусок от собственного сердца. Впрочем, глупо жаловаться – Крикса следование излюбленному правилу Седого вынудило согласиться на Железный стол. Валларикс еще с минуту посмотрел на спящего наследника, а потом тихонько вышел, напоследок поправив фитиль в уютной прикроватной лампе из оранжевых, желтых и розовых фигурных стекол (не забыть сказать прислуге, чтобы уложили этот небольшой ночник с другими вещами принца – Кеннерикс засыпал при его свете с тех самых пор, как сделался достаточно большим, чтобы оставаться одному в отдельной спальне). Император с удовольствием бы посидел рядом с кроватью сына, как когда-то – много лет назад – сидел у изголовья маленькой Элиссив, но он знал, что времени осталось совсем мало, и Алира уже ждет его.

- …Мессер, где вы сейчас находитесь?

Дан-Энрикс сдвинул брови, пытаясь понять, чего от него хочет этот седой человек, встревоженно смотревший на него сверху вниз. Меченый посмотрел на темный потолок, перевел взгляд на прикрепленный к стене факел.

Ах, ну да.

- Мне надоели ваши глупые вопросы, - мрачно сказал он.

- Пожалуйста, - с нажимом повторил судебный маг.

- Эта крысиная дыра – подвал тюрьмы при ратуше, - вздохнув, ответил Крикс. И, уже зная, что последует за этим, досказал – Сегодня второе марта. Мое имя – Крикс дан-Энрикс, я племянник императора. А вы – зануда, - хмыкнул он, посмотрев на озабоченное и печальное лицо своего собеседника и неожиданно почувствовав желание как-нибудь разрядить обстановку. И охота бывшему наставнику Викара понапрасну изводить себя?..

Но маг не улыбнулся.

- Спасибо, монсеньор, - сказал он точно так же, как говорил шесть или семь раз до этого. – Попробуем еще раз.

…Два крогга выскользнули из-за ближайшего острова, темные и бесшумные, как призраки. На взгляд стоящего на носу «Зимородка» Отта зрелище было очень красивым – словно два прекрасных черных лебедя, скользивших по спокойному ночному морю. Интересно, кто-то уже сравнивал плывущий в темноте корабль с черным лебедем? – подумал Кэлринн, морща лоб. Образ, конечно, соблазнительный, но не покажется ли это чересчур прямолинейным? Или, хуже того, чересчур претенциозным? Быть банальным или пошлым Отту не хотелось.

- Это корабли береговой охраны, - сказал Датис, явно не подозревая, о чем думает его сосед. Напряжение в его голосе никак не соответствовало смыслу его слов.

- Тан Аггертейл посылает за нами почетный эскорт?.. – усмехнулся Кэлрин, обещав себе обдумать «лебединую» метафору попозже.

- Они не зажгли огни, – заметил Датис ни к селу, ни к городу. И, развернувшись к рулевому, резко бросил – Поворачиваем! Курс на Акулий мыс!

- Ты что? – опешил Кэлрин. – Это же корабли с Томейна, а не какие-то аварцы!

- Корабли береговой охраны, которые для чего-то потушили все огни – это может быть еще хуже, чем аварцы, - мрачно сказал Датис. – Ты заметил – они прятались за этим островом, чтобы подпустить нас поближе, как какие-то пираты. Когда с тобой пытаются играть, как кошка с мышкой – это значит, что тебя хотят сожрать… Смотри – они меняют курс. Сообразили, что мы их заметили! Теперь наверняка кусают локти, что поторопились, высунулись раньше времени.

Кэлрин скептически приподнял бровь. Он знал, что в молодости Датис, как и большинство имперских капитанов, занимался контрабандой, так что к патрулям береговой охраны он, конечно, не испытывал особой нежности, но докатиться до предположения, что корабли Аттала Аггертейла могли представлять угрозу судну, идущему под штандартами дан-Энриксов?..

- Тебе не кажется, что ты драматизируешь? – поинтересовался Отт.

Датис не удостоил Кэлрина ответом, продолжая напряженно вглядываться в темноту. Несколько минут спустя ветер донес до «Зимородка» приглушенный, частый и зловещий рокот, хорошо знакомый Отту по сражению у Чаячьего острова. Стоящий рядом с Оттом капитан покачал головой, как человек, который оказался прав, но не особо рад этому обстоятельству.

- Слышишь их барабан?.. Это они подналегли на весла. Не хотят, чтобы нам удалось уйти.

Кэлрину сделалось не по себе.

- Но мы же сможем оторваться?.. – спросил он.

- Поживем – увидим, - хмуро буркнул Датис. Это был, увы, совсем не тот ответ, который хотелось услышать Кэлринну. Отт пожалел, что капитан не принадлежал к числу людей, способных расточать бодрые заверения, которые всегда звучат так утешительно – даже если ты осознаешь, что тебе лгут. Датис покосился на зашитый рукав Кэлрина, припомнил, надо полагать, что «музыкантишка» потерял руку во время морского боя на «Бурерожденном», и снизошел до объяснений. – Попытаемся воспользоваться темнотой. Это не идеальное решение - здешние острова и отмели они, скорее всего, знают лучше нас. Но на большой воде нам от них точно не уйти. Как только рассветет, мы будем, как доска с мишенью, а гребцов у них гораздо больше, чем у нас. Так что придется играть в прятки.

Кэлрин потер лоб, пытаясь привести в порядок разбегавшиеся мысли, но это не слишком ему помогло.

- Не понимаю!.. – сказал он растерянно и зло. – Зачем кораблям с Томейна нас преследовать? Какого Хеггова рожна им нужно?! Где Аттал и его флот?..

Датис покосился на него из-под седых бровей и посоветовал:

– Лучше пойди и разбуди свою подружку, и скажи, чтобы надела что-то из твоих вещей. Если дойдет лобового столкновения, то кто угодно может оказаться за бортом, а в длинной мокрой юбке не особенно поплаваешь.

- Посмотрите на меня, мессер.

- Это бессмысленно. Он вас не слышит.

- Посмотрите на меня!

Крикс ощутил, что кто-то пальцами оттягивает ему веко, и скривился, потому что это было неприятно – почти так же неприятно, как и холод, пробиравший его до костей. Попытавшись отодвинуться от источника холода, он обнаружил, что у него ничего не получается – что-то гибкое, но прочное крепко удерживало его голову и руки. Осознание этого факта заставило его негодующе замычать.

- Посмотрите на меня, - не успокаивался наклонившийся над ним мужчина. – Вы меня слышите?

- Отвяжитесь, - выдохнул он через силу, с трудом вспомнив человеческую речь.

Как ни странно, незнакомца эта грубость вдохновила.

- Я вижу, вы приходите в себя. Вы помните, где мы находимся?

- Конечно, - огрызнулся он.

- И где же?.. – грустно спросил собеседник.

Крикс раздраженно покривился, открыл рот, чтобы ответить – и внезапно ощутил полнейшую растерянность. Он смутно помнил что-то про ночное море и какую-то погоню, но эти воспоминания казались зыбкими, как сон. И уж, во всяком случае, никак не объясняли, почему он лежит на спине и не может толком пошевелиться.

- Я не знаю, - сказал он, в конце концов.

Мужчина тяжело вздохнул.

- Я так и думал, - сказал он. Еще пару секунд он вопросительно смотрел на Крикса, словно ожидал, что тот задаст ему какой-нибудь вопрос. Но, так и не дождавшись этого, сказал:

- Вам надо отдохнуть. Закончим на сегодня.

* * *

- Мне нужна ваша помощь, месс Гефэйр.

Лейда, одетая в простую черную рубашку и широкие штаны – по-видимому, она проводила вечер в фехтовальном зале – вопросительно взглянула на взволнованную Сейлесс, переминавшуюся с ноги на ногу у входа в её комнату.

- Заходите, - пригласила она, посторонившись. Волосы липли ко лбу Лейды мокрыми темными кольцами, по лицу текла вода – должно быть, Сейлесс отвлекла её от умывания. Не тратя времени на поиск полотенца, месс Гефэйр по-плебейски вытерла мокрую щеку о предплечье. Сейлесс попыталась было возражать, смущённо уверяя, что её вопрос «буквально на два слова», но спорить с Лейдой было так же трудно, как и с сэром Иремом. Сейлесс сама не поняла, как оказалась в кресле перед низким столиком с печеньем, початой бутылкой «Пурпурного сердца» и оремисом. Хозяйка комнаты, усевшись напротив, слушала её сбивчивую речь, покачивая в руке бокал с вином. Огненно-алые блики в хрустале притягивали взгляд, мешая Сейлесс полностью сосредоточиться на разговоре. Тем не менее, леди Гефэйр уловила суть проблемы еще до того, как Сейлесс перешла к самому главному.

- Если я правильно вас понимаю, вы хотите, чтобы я помогла убедить мессера Ирема, что вы должны остаться здесь вместо того, чтобы сопровождать королеву и наследника на Острова, - дождавшись паузы, сказала Лейда. По её тону было непонятно, одобряет она эту мысль или относится к ней отрицательно.

- Да. Потому что, понимаете... ведь при дворе своего брата королева будет в полной безопасности. И получается, что я просто спасаю свою жизнь вместо того, чтобы остаться здесь и выполнять свой долг. Я уже говорила с королевой. Она все понимает и согласна меня отпустить – она ведь тоже ни за что не согласилась бы уехать из Адели, если бы не дети. Но если я скажу об этом лорду Ирему, то он даже не станет меня слушать. Он скажет, что, когда я поступала в гвардию, я должна была иметь в виду, что его рыцари не выбирают, что им считать своим долгом – они должны делать то, что им приказано. И раз меня назначили в охрану королевы, то мой долг – сопровождать Алиру, независимо от того, чего хочется мне самой. Со стороны это, наверное, звучит логично. Но ведь я-то понимаю, что это неправда, и что дело тут совсем не в этом. Ни один из членов Ордена еще не попадал в охрану королевы или императора, не прослужив несколько лет в провинции. В столицу всегда переводят самых лучших. И только лучшие из лучших охраняют членов императорской семьи. А я попала во дворец прямо из кандидатов. Только получила место в Ордене – и сразу оказалась в личной охране королевы. Да, конечно, я ношу гвардейский плащ, отчитываюсь перед сэром Иремом и делаю, по большей части, то же, что и остальные, но Алире нужен был доверенный и близкий человек, так что я сразу оказалась на особом положении – наполовину телохранитель, наполовину придворная дама и подруга королевы. И уж кто-кто, а Ирем-то об этом никогда не забывает. Когда я прихожу к нему с докладом, он сперва встает и предлагает мне садиться, и только потом выслушивает мой доклад. Да он и вообще ведёт себя со мной совсем иначе, чем обычно. Не язвит, не повышает голос, держится гораздо вежливее, чем со всеми остальными. А если я говорю ему об этом, он только смеётся – «я вас не понимаю, месс Ландор. Вы добиваетесь, чтобы я вам грубил?..» - передразнила Сейлесс. – Как будто бы есть два отдельных человека – Ирем, который общается с женщинами, и Ирем, когда он обращается к мужчине. Вы понимаете, о чем я говорю?..

- Да, думаю, что понимаю, - задумчиво глядя на нее, сказала месс Гефэйр.

- Мои друзья – они, конечно, совершенно не хотят меня обидеть, но они все время веселятся и изображают в лицах, как сэр Ирем, по их мнению, принимает у меня доклады. – Сейлесс вскочила с кресла, подражая человеку, который только что увидел входящего к нему посетителя. – «Месс Ландор, какая честь!» - она склонилась в изящном поклоне, прижав раскрытую ладонь в груди, изобразила, что целует чью-то руку. – ...Им, конечно, весело, и я, наверное, тоже не удержалась бы от шуток, будь я на их месте, - сумрачно сказала Сейлесс, падая обратно в кресло. – Они его любят, но он помыкает ими с утра до ночи, и им, понятно, хочется позубоскалить и пройтись на его счет. Но только слушать-то все эти шуточки приходится не Ирему, а мне. Ребята думают, что мне тоже должно быть весело. А я даже не могу заставить себя перестать изображать, что я готова посмеяться вместе с ними, или вслух сказать о том, что меня это задевает. У меня такое чувство, что, если я начну говорить об этом, то они тоже увидят, что я не одна из них, и ко мне надо относиться как-то по-особому... думать о том, как правильно себя вести в моем присутствии... в общем, все станет только хуже. Я даже не знаю, зачем я про все это рассказываю. Но мне кажется, что вы единственная, кто сможет по-настоящему понять, о чем я говорю. Сэр Ирем большой мастер выворачивать подобные вопросы наизнанку. Если я начну с ним спорить, он изобразит свое обычное холодное недоумение скажет – почему вы думаете, что все остальные должны выполнять мои приказы, а вы можете поступать так, как вам захочется?.. Но с остальными он на «ты» а не на «вы», и, говоря им о приказах, он думает только о приказах – а говоря о моем долге мне, он думает о том, как здорово, что подвернулся шанс отправить меня в безопасное место вместе с королевой. Но ведь это совершенно не одно и то же!

- Да, это определённо не одно и то же, - согласилась Лейда. Сейлесс ощутила, как в ней просыпается надежда.

- Значит, вы согласны мне помочь?.. – спросила она радостно. Лейда, казалось, глубоко задумалась, нахмурив брови и разглядывая свой бокал на свет. Пока она молчала, радость Сейлесс постепенно угасала. Когда женщина, в конце концов, заговорила, Сейлесс поняла, что пустяковый – с её точки зрения – вопрос о том, чтобы поддержать её просьбу перед сэром Иремом, леди Гефэйр вовсе не казался таким уж простым.

- Скажите, Сейлесс – вы ведь очень близки с королевой?..

- Да. Она часто говорила, что я её лучшая подруга.

- И вы говорите, что ей тяжело оставить мужа и отправиться на Острова?

Сейлесс почувствовала, как в груди у неё разгорается досада. Не хватало только, чтобы Лейда вздумала читать ей нотации о том, что, кроме долга перед Орденом, у неё есть долг перед Алирой, которой будет нужна её поддержка.

- Когда я сказала ей, что я хочу остаться, королева обняла меня и сказала, что она, конечно же, боится за меня, но все равно, она бы тоже этого хотела, - вызывающе сказала Сейлесс. Она вспомнила улыбку королевы и её полные слез глаза, и ощутила, что её негодование на Ирема и Лейду крепнет. Альды Всеблагие, почему некоторые люди никогда не перестанут относиться к окружающим, как к детям, которые сами не понимают, что им нужно?.. – Она сказала : «Если ты останешься, у меня будет чувство, как будто осталась я сама. Как будто какая-то часть меня тоже сражается вместе с Вальдером. Если бы ты только знала, как я не хочу оставлять его одного!».

Лейда кивнула.

- Понимаю. А если бы вы считали, что жизнь королевы и наследника в опасности, вы тоже предпочли бы остаться здесь?..

- Вы сами знаете, что нет, - с раздражением сказала Сейлесс. – Но это же просто демагогия. Если бы кто-нибудь действительно считал, что путешествие на Острова настолько же опасно, как и пребывание в Адели, то никто бы не отправил королеву к тану Аггертейлу на Томейн.

- Королеву отправляют на Томейн, потому что может получиться так, что все мы, оставшиеся здесь, погибнем, а Олварг с его солдатами займет Адель. И если это случится, то принц Кеннерикс и его нерожденная сестра будут последними дан-Энриксами и законными наследниками трона. А их мать – законным регентом. Не мне вам объяснять, что тогда ей понадобится каждый верный и надёжный человек. Простите, но мне кажется, что в качестве советницы и коадъютора Алиры вы сможете принести гораздо больше пользы, чем в качестве еще одного солдата, который умрет, сражаясь за Адель. Надеюсь, что меня вы не подозреваете в том, что я говорю не то, что думаю, и руководствуюсь при этом мыслями о вашей безопасности?..

Сейлесс покачала головой, глядя на собеседницу во все глаза и чувствуя, как у неё в груди мало-помалу разрастается холодная, пугающая пустота. Нет, она не подозревала Лейду в том, что она говорит не то, что думает. Леди Гефэйр, несомненно, верила в свои слова. «Мы все, оставшиеся здесь, погибнем...» Сейлесс было неуютно от того, что Лейда произнесла эту фразу совершенно равнодушно, как человек, который так сроднился с этой мыслью, что перестал обращать внимание на её жуткий смысл. Неужели и Валларикс, и сэр Ирем, глядя в будущее, так же хладнокровно думают о своей гибели? И неужели они правы, и опасность в самом деле так серьезна?..

- Значит, вы считаете, что я должна выполнить приказ мессера Ирема и отправиться на Томейн? – спросила Сейлесс после паузы.

Леди Гефэйр криво улыбнулась.

- Нет, Сейлесс. Боюсь, что вы меня не поняли... По-моему, вы должны перестать думать, как вам переубедить мессера Ирема, или меня, или кого-нибудь еще. Если вы правда верите, что вы должны остаться в городе – наплюйте на мессера Ирема и дезертируйте из Ордена. А если вы решите ехать на Томейн – то cделайте это не потому, что вам так приказали, а потому, что вы верите в то, что это будет правильно.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Отблески огня в камине танцевали на лице Лейды Гефэйр, и Сейлесс чувствовала, как её ошеломление мало-помалу сменяется пониманием.

- Я... я подумаю над вашими словами, месс Гефэйр, - сказала она, вставая на ноги. – И, в любом случае, спасибо за совет.

* * *

К рассвету стало ясно, что сражения не избежать. Датис не мог менять гребцов каждые два часа, как это делали на кораблях береговой охраны, и команда «Зимородка» начинала выдыхаться. Один Алвинн, тоже взявшийся грести, до сих пор не выказывал никаких признаков усталости.

Отт мысленно признал, что Датис сделал все, что мог. Вряд ли какой-то капитан сумел бы справиться с задачей лучше. Всю ночь они лавировали между островов, ловко выскальзывая прямо из-под носа у преследователей, но под конец удача все же изменила «Зимородку». Даже не особо сведущий в морском деле Кэлрин понимал, что их зажали в клещи. Слева тянулась отмель и торчащие из моря скалы, окружавшие Акулий мыс. Первый из кораблей береговой охраны двигался им наперерез, а второй крогг маячил справа, отнимая у них ветер и не позволяя «Зимородку» развернуться. Кэлрина мутило от сознания того, что через несколько минут, когда на палубе начнется бой, он, со своей одной рукой, не сможет защитить ни Эстри, ни себя.

Сама Эстри, белая, как мел, в мужской одежде и с туго завязанными в узел волосами, стояла рядом с Оттом, теребя висевший у нее на поясе кинжал. От совета Кэлрина спуститься вниз девушка отмахнулась, как от мухи, и Кэлрин не пытался ее переубедить. В конце концов, какое право он имел давать какие-то советы? Он ведь тоже предпочел остаться здесь, хотя в сражении от него будет так же мало толка, как от Эстри. И потом, они по-прежнему не знали, зачем кораблям Аттала Аггертейла нападать на «Зимородок». Пока что самой правдоподобной Кэлрину казалась мысль, что корабли береговой охраны были захвачены аварцами. А если так, то еще неизвестно, что хуже – погибнуть от шальной стрелы или остаться в живых и попасть в плен.

Пока он размышлял об этом, небо на востоке стало золотистым, а полоска моря возле горизонта засверкала, словно раскаленный добела металл. Сознание того, что это, может быть, последний восход солнца, который он видит в своей жизни, вызвало у Кэлрина щемящую тоску. А Меченый еще считал, что, отправляя Кэлрина на Острова, оберегает его от опасности! Видел бы он его сейчас!..

…А все же хорошо, что он оставил Аггертейлу список текста «Победившего смерть». Теперь, по крайней мере, можно быть уверенным, что его лучшее произведение останется потомкам, а не будет выброшено в море каким-нибудь невежественным аварским пиратом, не умеющим читать.

Эстри внезапно сжала его локоть.

- Корабль! – сказала она хрипло. Отт, ослепленный золотой полоской на воде, перевел взгляд на настигающий их крогг, но Эстри резко потянула его в сторону. – Да нет, вон там!..

Кэлрин повернул голову – и, наконец, увидел, о чем говорила Эстри.

Акулий мыс как раз в эту минуту обогнул изящный, как морская птица, глейт, и первый луч встающего над морем солнца вспыхнул на багряном парусе, знакомый вид которого заставил сердце Отта подскочить.

Кэлрину захотелось протереть глаза.

Он слышал, будто путники, блуждающие по равнинам Халкиварра, часто видят вдали сияющие города, или торговый караван, или даже морской берег со стоящими на рейде кораблями, но это каждый раз оказывается игрой воображения, прекрасной, но мучительной иллюзией, способной будоражить и сводить людей с ума, заманивая еще дальше в каменистую, бесплодную пустыню. Кэлрин готов был поверить в то, что они с Эстри тоже стали жертвами такого миража – тем более, что до этого он слишком долго смотрел на ослепительную полосу на горизонте, и даже теперь перед глазами плавали зеленые круги.

Следом за первым кораблем из-за Акульего мыса вынырнул второй, а за ним третий и четвертый – всего пять полностью оснащенных глейтов. Отт опознал «Крылатый» и «Веселую акулу», идущие почти вровень с «Бурой чайкой». Зрелище было одновременно грозным и прекрасным – может быть, самым прекрасным из всего, что Кэлрин видел в своей жизни.

Рядом со штандартом Королевы развевался синий с золотом штандарт дан-Энриксов, но поверх солнца кто-то наскоро, простым крестом, нарисовал еще и меч.

Знак Эвеллира, Сталь и Золото.

Стоявшие бок о бок с Оттом моряки разразились торжествующими криками, предусмотрительно не опуская поднятых щитов. Поверив, наконец, что это не обман воображения, Кэлрин захохотал.

Преследователи, парус которых буквально навис над бортом «Зимородка» - так близко, что, казалось, можно было разглядеть глаза под прорезями шлемов и пересчитать нацеленные на них стрелы – несомненно, тоже успели заметить корабли из Серой крепости, но, словно для того, чтобы у них не оставалось никаких сомнений, что их ждет, на «Бурой чайке» низко и протяжно загудел боевой рог.

Островитяне дрогнули. Почти настигший «Зимородок» крогг стал разворачиваться – медленно и тяжело, как перекормленный тюлень.

- Трусы! – звонкое сопрано Эстри перекрыло низкие мужские голоса, и ее выкрик полетел над морем, легкий и крылатый, как мелькающие над волнами чайки. В щит ближайшего к Кэлрину гребца ударила стрела – Кэлрин увидел совсем рядом длинное, оперенное серыми гусиными перьями древко. Казалось, что оно дрожит от лютой, но бессильной злости. Это окончательно развеселило Отта.

- Трусы! – подхватил он во всю мощь натренированных годами выступлений легких.

Через четверть часа «Чайка» подошла так близко, что Отт смог увидеть рыжую, блестевшую на солнце шевелюру Альбатроса, стоявшего рядом с Королевой. Он немного удивился, потому что Нойе говорил ему, что он командует «Крылатым». Но его изумление достигло наивысшей точки, когда он увидел, что девчонка тоже была там. Она вертелась вокруг Нойе с королевой, едва не подпрыгивая от нетерпения, но никто не обращал на нее ни малейшего внимания, как будто бы в присутствии ребенка на боевом корабле не было ничего особенного.

«Мир сошел с ума» - подумал Отт. Он до сих пор не мог поверить в то, что Альбатрос и Айя в самом деле оказались здесь. Покинув Нойе, Кэлрин был уверен, что его отказ отправиться в Адель был окончательным и бесповоротным. Будь у Кэлрина хотя бы слабая надежда переубедить островитянина, он предпочел бы задержаться в Серой крепости, но Альбатрос говорил о своем решении, как человек, который точно знает, чего хочет. А теперь он очутился тут, причем со всем своим… семейством. Отт не мог представить никакой причины, по которой Нойе мог так резко передумать. Мысль о том, что Нойе, проворочавшись без сна всю ночь, все-таки устыдился мысли о нарушенной присяге и решил отправиться на помощь «дайни», показалась слишком драматичной даже менестрелю. В качестве сюжета для баллады, может, и сойдет, но вот представить, что нечто подобное произошло на самом деле…

Впрочем, долго мучиться догадками Кэлрину не пришлось. Моряки с «Бурой чайки» подняли весла, чтобы поравняться с «Зимородком», и Альбатрос с кошачьей ловкостью перешел к ним на борт по переброшенной между двух кораблей доске.

- Тан Аггертейл умер, - безо всяких предисловий сказал он, спрыгнув на палубу.

Отт пошатнулся. После бессонной ночи и безумного начала дня потрясений было многовато.

- Умер?!

- Вообще-то правильнее было бы сказать, «убит». Мы получили сообщение о его смерти всего через несколько часов после того, как вы отплыли на Томейн. Но, к сожалению, это еще не все… - Нойе замялся, скребя бороду, как делал каждый раз, когда бывал чем-то смущен. – Рыбак, который рассказал о смерти тана, говорил, что на Томейне собираются порвать с Империей и отказаться от союзных договоров. По-моему, это было задумано уже давно. Судя по тому, что ты рассказывал про вашу встречу с Аггертейлом, они собирались потихоньку отравить его, чтобы со стороны все выглядело так, как будто бы он уморил себя от горя. Но потом в дело вмешались вы, и им пришлось…

- Импровизировать, - досказал Кэлрин деревянным голосом. Он все никак не мог по-настоящему поверить в то, что Аггертейла в самом деле больше нет.

- Ускориться, -по-своему закончил не понявший его Нойе. – Вместо того, чтобы умереть тихо и на первый взгляд естественно, тан умер быстро и со всеми признаками отравления – кровь горлом, судороги, рвота… и так далее. А потом в его смерти обвинили вас.

Кэлрин едва не подскочил. Эстри ужасно побледнела. Один только Алвинн сохранил обычную невозмутимость.

- Удобно, - хладнокровно сказал он. – Если тебе на руку чья-то смерть – ищи того, кому эта смерть тоже будет выгодна. Если свалить убийство тана на Валларикса, то появляется законный повод отрицать права Алиры на престол и разорвать союз с Легелионом.

- Ну да, - кивнул Нойе. – Детей у Аггертейла не было, а значит, после его смерти Острова должны были войти в состав Империи. Пока жива Алира, они еще оставались бы отдельным государством, но потом, при ее детях, Филис и Томейн уже ничем не отличались бы от остальных провинций. И теперь советники Аттала объявили, что Валларикс подослал к Атталу вас троих – людей, которых Аггертейл знал лично и которым доверял – чтобы убить его и прибрать Острова к рукам уже сейчас.

Кэлрин почувствовал, как его кожа покрывается мурашками. В ту ночь, когда Аттал слушал их песни в своей спальне, он был там один, без слуг, придворных и охраны - никого, кто мог бы подтвердить, что ни один из них не прикасался ни к бокалу тана, ни даже к подушкам или покрывалу на его кровати. А смерть Аггертейла в самом деле была выгодна Валлариксу – империя бы сразу получила мощный флот, необходимый для сражения с аварцами…

- Но ты же понимаешь, что мы этого не делали?.. – негромко спросил Кэлринн. Альбатрос поморщился.

- Конечно, понимаю. Не сходи с ума, - сказал он грубовато. – Меня тебе ни в чем не нужно убеждать. Но Аггертейла многие любили… теперь люди на Томейне требуют закрыть порты для всех имперских кораблей и поступать с имперскими судами так же, как с пиратами.

- Но это все равно что объявление войны, - нахмурившись, сказала Эстри. – Они там что, совсем свихнулись, и не понимают, что от них мокрого места не останется?

Альбатрос осклабился, как будто слова Эстри показались ему забавными.

- Ну, либо они «там» действительно свихнулись, либо Ар-Шиннор уже пообещал им свою помощь и защиту. Лично я поставлю на второе. Когда я услышал эту новость, я сразу сказал Айе, что плыву за вами. Я хотел забрать только «Крылатого» и «Веселую акулу», но Айя решила по-другому.

- И ты согласился?.. – удивился Кэлрин. Нойе криво усмехнулся.

- Ты что, действительно считаешь, что ей требовалось мое согласие?.. К тому же, если посмотреть на дело беспристрастно, то она права. Какой смысл оставаться в крепости и защищать Акулий мыс, если аварцы теперь заодно с Томейном? Я пытался убедить ее оставить на берегу хотя бы Айрис, но она сказала, что никто не знает, сколько времени мы проведем в Адели, и она не может бросить дочь на такой долгий срок. А когда я попытался убедить ее, что на корабле слишком опасно, она рассмеялась и сказала, что я, видимо, еще не понял, что сейчас в мире не осталось безопасных мест, и что аварцы нападут на форт Эбер в любой момент. Айя уверена, что глупо делать вид, как будто мы знаем, где будет опасно, а где нет. Может, оно и так… - Нойе вздохнул. – Единственное, на что я сумел ее уговорить – это взять меня на «Чайку», а командовать «Крылатым» временно поставить Моди. Хочу быть поближе к ней и Айрис. Так, на всякий случай…

- Все равно не понимаю, почему ты передумал, - сказал Кэлрин. – Ты же сам сказал, что ты не присягал дан-Энриксу и не обязан рушить свою жизнь по его просьбе.

Альбатрос ожесточенно поскреб бороду и отвел взгляд. Кэлрину даже почудилось, что загорелое, обветренное лицо Нойе покраснело, хотя подобное предположение еще недавно показалось бы ему невероятным.

- Слушай, ты, конечно, можешь сколько хочешь попрекать меня этим отказом, но тогда все было совершенно по-другому. Одно дело – если флот империи и Островов сражается с аварцами, а дайни почему-то хочет, чтобы я во что бы то ни стало присоединился к флоту Аггертейла с парой кораблей. И совсем другое дело – если вам придется в одиночку драться с Олваргом, аварцами и этими ублюдками с Томейна. Теперь вам действительно понадобится каждый человек. Бросить вас в таком положении – это уже предательство.

- То есть, когда я звал тебя с собой, нашему предприятию недоставало безнадежности?.. – не удержался от сарказма Отт. Но в глубине души он должен был признаться самому себе, что тронут. Обычно дела обстоят как раз наоборот. Пока тебе сопутствует успех, союзников найти несложно, а вот человек, готовый броситься на помощь в совершенно безнадежном деле – это редкость.

Нойе посмотрел на него исподлобья и ничего не ответил. Впрочем, никакого ответа и не требовалось.

***

От миски пахло чем-то вкусным и съедобным. Через несколько секунд он вспомнил этот запах. Лук, пшено, мясной бульон. В супе плавали разваренные волокна мяса. Он поднес тарелку к губам, глотнул - и моментально обжег небо и язык. Боль сразу же отбила ему аппетит, и узник, покривившись, отодвинул миску в сторону.

Одетые в кожу и железо люди смотрели на него в полном замешательстве.

- По-моему, он забыл, как надо есть, - хмуро сказал один из них.

- И что ты предлагаешь? Кормить его с ложечки?.. – с заметным раздражением спросил второй.

Первый вздохнул.

- Надеюсь, он и сам сообразит, что надо делать, - сказал он. Потом он взял тарелку, решительно придвинул ее обратно к узнику и вложил ложку ему в руку.

– Ешьте, монсеньор.

Узник чуть-чуть подумал, потом зачерпнул из миски и подул на ложку. Напряженно наблюдающий за ним мужчина в коже и железе с облегчением вздохнул.

- Вот, видишь?.. С головой у него не в порядке, но, по крайней мере, руки помнят все, что нужно, - сказал он товарищу.

Проглотив пару ложек супа, узник ощутил смутное недовольство.

- Соль, - произнес он вслух. – Мне нужна соль.

Стоявшие рядом мужчины уставились на него во все глаза.

- У меня ее нет, мессер, - помедлив, сказал тот, который подал ему ложку. – Принесу в следующий раз.

«Сейчас, - чуть было не сказал он собеседнику. – Сделай это прямо сейчас!».

Но недовольство, побудившее его заговорить, угасло так же быстро, как и появилось. Он вздохнул и вернулся к еде.

Сколько он себя помнил, его жизнь делилась на две части. Первая была очень спокойной и размеренной и проходила в этой комнате. Вторая, протекавшая в подвале, среди пляшущих теней и отблесков горящих факелов, была тревожной, неприятной и мучительной. В те дни, когда его водили вниз, он всегда чувствовал себя встревоженным, несчастным и разбитым – то есть еще более разбитым, чем обычно. Если бы ему позволили, он предпочел бы всегда оставаться в этой комнате. По крайней мере, здесь его не заставляли лежать на холодном и не мучили дурацкими вопросами.

Сегодня тот старик, который всегда поджидал его внизу, превзошел самого себя. Узник уже привык, что этот худощавый, темноглазый человек все время спрашивает об одном и том же, и стал ждать их новой встречи с некоторым нетерпением, решив, что в этот раз он, наконец, сумеет ему угодить.

Снова увидев старика, он даже улыбнулся, предвкушая, как сумеет удивить своего собеседника. И на какую-то секунду ему даже показалось, что на этот раз все будет хорошо – во всяком случае, его улыбка старика как будто обнадежила.

- Здравствуйте, монсеньор, - сказал мужчина почти ласково. – Как самочувствие? Вспомнили что-то новое?..

- Я помню все, что нужно, - успокоил его узник. И, набрав в грудь воздуха, скороговоркой начал. – Мое имя – Крикс дан-Энрикс, я племянник императора…

- И как зовут вашего дядю?.. – перебил старик.

Узник растерянно сморгнул, с укором посмотрев на собеседника. Этого вопроса он раньше не слышал. Поняв, что он не знает, что ответить, тот разочарованно вздохнул.

При виде огорчения, написанного на лице у старика, его растерянность и замешательство сменились раздражением. Узник сердито сдвинул брови. Это было нечестно. Почему бы старику хотя бы раз не похвалить его за то, что он знает ответы на его вопросы, вместо того, чтобы пытаться его подловить, придумывая что-то новое?..

Поймав его сердитый взгляд, старик вздохнул и неожиданно похлопал его по плечу.

- Все будет хорошо. Уверен, что со временем вы вспомните.

Успокоительные интонации седого почему-то рассердили узника еще сильнее.

- Это нечестно, - резко сказал он. – Спросите что-нибудь еще.

Старик скривился, словно у него внезапно заболели зубы.

- Думаю, что это ни к чему, - уклончиво ответил он.

Узник сердито мотнул головой.

- Задайте мне еще какой-нибудь вопрос!

- Как пожелаете, - сдался старик. – Какой сегодня день?

- Пятнадцатое марта, - радостно ответил он, испытав чувство облегчения из-за того, что старик обошелся без подвохов.

Но собеседник грустно покачал головой.

- Сейчас семнадцатое марта. А пятнадцатое вы назвали потому, что эту дату я назвал вам в прошлый раз.

Даже сейчас, когда он находился в своей камере, воспоминание об этом разговоре приводило его в бешенство. Чего от него хочет этот человек?.. Если он постоянно отвечает невпопад, то почему бы старику просто не прекратить терзать его своими идиотскими вопросами?..

Он проворочался в постели втрое дольше, чем обычно, но в конце концов все же заснул. Обычно он не помнил своих снов, но на сей раз ему приснился шедший под багряным парусом корабль, на носу которого стоял светловолосый человек. Стоявшая с ним рядом девушка негромко напевала какую-то мелодию без слов, причем во сне эта мелодия казалось узнику до странности знакомой.

Он проснулся с ощущением, что вспомнил что-то очень важное. Песня, звучавшая у него в голове, казалась частью более реальной, более значительной, ну, словом, настоящей жизни. Он внезапно осознал, что у него действительно была какая-то другая жизнь – давным-давно, возможно, еще до того, как он оказался здесь.

Узник почувствовал смутное беспокойство. Ему вдруг захотелось встать и куда-то идти… Чувство было непривычным и вдобавок очень глупым, потому что он отлично знал, что идти ему некуда. Если он встанет, то сможет сделать всего несколько шагов от койки до стены. Дальше, за дверью, были еще коридор и лестница, ведущая в подвал. Туда ему идти определенно не хотелось.

Но странное напряжение не проходило.

Сев на койке, он продолжал прислушиваться к обрывкам мелодии, вертевшимся у него в голове. Слова возникли в памяти не сразу, но в конце концов он все же смог припомнить пару строчек из припева, и стал тихо напевать ее себе под нос. Одни слова, как сеть, тянули за собой другие. Следом за припевом ему вспомнился целый куплет, а после этого – еще один.

Придя в восторг от своего открытия, узник повысил голос. Звуки собственного голоса, громко и сильно разносившегося по унылой камере и гулко отражавшегося от холодных, гладких стен, вызвали у него приятное волнение. Воздух и звук вибрировали в легких, позволяя чувствовать себя живым. Крикс вдруг почувствовал, что до смерти устал от постоянного молчания.

Окошечко в двери открылось.

- В чем дело? - спросил мрачный мужской голос. – Не шумите. Заключенные должны соблюдать тишину.

Узник, прищурившись от света, посмотрел на яркое квадратное окошко, за которым угадывался темный силуэт. Один из тех людей, которые приносили ему пищу и входили в его камеру, когда его водили на вниз. «Стражники», вспомнил он внезапно. Сколько узник себя помнил, он всегда беспрекословно делал то, что ему говорили – «Встаньте», «Следуйте за нами», «Отойдите от двери», «Возьмите миску»…

Но сейчас он был слишком занят, чтобы размышлять, чего от него хочет этот человек.

«Как же там было дальше?..» - думал он, наморщив лоб. Казалось, нужные слова вертятся где-то рядом, ускользая в самую последнюю секунду.

Он спел припев еще раз, и слова последнего куплета всплыли в памяти сами собой. Теперь он помнил песню от начала до конца, а его голос, сделавшийся сиплым из-за многодневного молчания, окончательно окреп.

Узник поджал под себя ноги, устроился поудобнее и начал песню с самого начала, собираясь на сей раз исполнить ее целиком. Но не успел он пропеть первую пару строк, как дверь открылась. В позе замершего на пороге человека ощущалось напряжение и смутная угроза.

- Вы что, оглохли? Прекратите петь. Это запрещено, - с нажимом сказал он.

Узник нахмурился. В нем зрело ощущение протеста. Почему он должен замолчать и оставаться здесь в темноте и тишине?

- Оставь, - угрюмо посоветовал второй охранник первому. – Не лезь к нему. Завтра доложим коменданту, а сейчас – пускай поет. Все равно он не понимает, что ты говоришь.

Пару минут первый охранник сверлил арестанта неприязненным, тяжелым взглядом, но потом шагнул обратно в коридор и закрыл дверь.

Крикс улыбнулся, наслаждаясь ощущением победы.

В его памяти как будто распахнулось наглухо закрытое окно. Следом за первой песней ему вспомнилась вторая, потом третья. Это была, наверное, лучшая ночь из всех, которые он провел в этой камере. Слова врывались в его память вихрем ярких красок, позабытых ощущений, даже запахов. Он пел и наслаждался звуком собственного голоса.

А потом дверь открылась снова.

- Да замолчишь ты или нет? – сердито спросил все тот стражник, входя в камеру. Крикс видел, как мужчина решительно направляется к нему. Вид у него был донельзя рассерженным. Узник почувствовал, как нависший над ним человек хватает его за плечо и крепко стискивает пальцы. Это было неприятно. Крикс поморщился и попытался отодвинуться, но вцепившийся в его плечо стражник не позволил ему это сделать.

- Ты совсем рехнулся? Или притворяешься?.. Замолкни, говорю! - прорычал он, грубо встряхнув его.

Крикс сам не понял, что случилось дальше. Кажется, одна его рука сомкнулась на запястье стражника, а другая перехватила его локоть. Стражник завопил от боли и от неожиданности, рухнув на одно колено и, похоже, здорово ударившись об пол. «Пусти!..» - прохрипел он, вцепившись в ногу узника второй рукой. Голос звучал сердито и испуганно.

Крикс озадаченно умолк, оборвав песню прямо посреди куплета.

- Отпусти…те, монсеньор, - в голосе стражника прорезались просительные нотки.

Крикс запоздало осознал, что локоть и запястье стражника согнуты под каким-то совершенно противоестественным углом, и выпустил его. Стражник попятился к дверям, растирая помятую руку и глядя на арестанта с плохо скрытой злостью.

- Я же тебе говорил – оставь его в покое, - заметил его товарищ укоризненно.

- «В покое»? Ну уж нет, - мужчина яростно сверкнул глазами, все еще сжимая пострадавшее запястье. – Зови ребят.

- Зачем?.. Что ты собрался делать? – в голосе второго стражника явственно слышалось неодобрение.

- То, что положено в подобных случаях. Надеть ему наручники и вставить кляп. Или ты предлагаешь слушать, как он воет, до тех пор, пока ему не надоест?

- Да он и так уже молчит, - досадливо напомнил его собеседник.

Первый стражник с ненавистью посмотрел на арестанта.

- У него была возможность замолчать, пока его просили по-хорошему. Но вместо этого этот ублюдок едва не сломал мне руку.

Его собеседник мотнул головой.

- Но не сломал же! А вот если вы ворветесь туда всей толпой и попытаетесь надеть ему наручники, добром это наверняка не кончится. Охота было связываться с сумасшедшим?.. – раздраженно спросил он. – Брось, Гарт, не лезь в бутылку! Он же не в себе. Можно подумать, что он пел тебе назло. Да и с твоей рукой… Вряд ли он в самом деле собирался тебя покалечить. Думаю, он просто испугался, когда ты начал его трясти.

«Я не хотел» - подумал Крикс.

Он едва не сказал об этом стражникам, но слова замерли у него на губах. В горле внезапно пересохло. Крикс задрожал, охваченный странным ощущением, что когда-то, в прошлой жизни, уже говорил об этом. Тошнотворное воспоминание мелькнуло на поверхности сознания, как скользкая, чешуйчатая рыбина, всплывшая к солнцу из темных морских глубин.

Он вспомнил ледяные пальцы, прижимающиеся к его вискам, и слезы, вытекавшие из глаз и попадающие ему в уши.

- Я этого не хотел. Это была случайность. Я не убивал Килларо, - произнес он медленно, как будто пробуя эти слова на вкус.

Стоявшего за дверью человека его замечание как будто бы обрадовало.

- Я же говорю, он не в себе, - сказал он так, как будто слова узника доказывали какую-то важную мысль. – Чего ты вообще от него хочешь?.. Выходи оттуда.

Первый стражник вышел, бормоча себе под нос какие-то неясные угрозы. Дверь захлопнулась, и узник снова очутился в полной темноте.

Утро следующего дня значительно отличалось от всех предыдущих. Поначалу он долго лежал на своей койке, ожидая, пока ему принесут позавтракать, но в камеру никто не заходил, и в животе у узника бурчало все сильнее. Потом дверь наконец открылась, и ему велели встать и собираться, как в те дни, когда его водили на допрос.

Крикс очень удивился. До сих пор его еще ни разу не водили вниз до завтрака. И еще никогда за ним не присылали столько людей сразу. Набившихся в камеру стражников было не меньше десяти - и это не считая тех, чьи голоса были слышны из коридора.

- Я хочу есть, - с досадой сказал Крикс.

- Еду доставят вниз, - заверил его человек, который приказал ему подняться и следовать за ними. – По приказу господина коменданта, вы временно будете находиться там. Это не так уж плохо. Разве вам не надоело каждый день ходить вверх-вниз по этим лестницам? Особенно, когда у вас нет сил после допроса.

Несколько секунд Крикс размышлял над сказанным. Ходить по лестницам ему определенно надоело. И после лежания на гладкой ледяной плите он каждый раз едва переставлял ноги, так что стражникам обычно приходилось под руки тащить его наверх. Но мысль о том, чтобы целыми днями находиться там, внизу, и не иметь возможности подняться на поверхность, выглядела еще хуже.

- Мне это не нравится, - нахмурившись, заметил он.

Лица у стражников застыли.

- Монсеньор, не усложняйте ситуацию, - глухим и странно напряженным голосом сказал их капитан. - Я должен выполнить приказ и проводить вас вниз. Так что либо вы подчинитесь добровольно, либо нам придется вынудить вас силой. Мне хотелось бы этого избежать.

Крикс вопросительно взглянул сначала на него, потом на хмурых, настороженных мужчин, толпившихся у двери. Их было так много, что казалось совершенно непонятным, чего они, собственно, боятся. Тем не менее, он ясно ощущал их страх.

- Хорошо, - сказал он вслух и потянулся за стоявшими у койки сапогами.

Но у собравшихся, должно быть, совершенно сдали нервы, потому что в тот момент, когда он наклонился, чтобы натянуть сапог, что-то тяжелое ударило его по голове, и он свалился на пол прямо под ноги охране. Он быстро перевернулся на бок и даже успел пнуть нападающего в пах, но сверху, прижимая его к полу, уже навалилось несколько человек, и Крикс почувствовал, что его запястья, локти, ноги стягивают прочными ремнями. Впрочем, если не считать удара по затылку, от которого у узника болела и кружилась голова, больше его никто не бил. Удостоверившись, что он надежно связан, они подняли его с пола, держа за ноги, за локти и за плечи, и вынесли в коридор.

- Если об этом кто-нибудь узнает, Ирем нас убьет, - пропыхтел стражник, державший его за плечи.

- И правильно сделает! – не удержался Крикс, хватая воздух ртом, чтобы избавиться от подступавшей к горлу тошноты. Плывущие мимо стены коридора плохо сочетались с головокружением после удара. – Вы что, с ума сошли? Я и так собирался идти с вами, зачем вам понадобилось на меня бросаться?..

Стражник вздрогнул, посмотрев на Крикса с таким удивлением, как будто до сих пор он полагал, что узник не умеет говорить. И обернувшись к своему товарищу, пробормотал:

- Когда он так ругается, то кажется, что он совсем нормальный.

- Как же!.. Ты сегодня руку Гарта видел?

- Это было недоразумение! – сердито сказал Крикс, почувствовав, однако, нечто вроде запоздалых угрызений совести.

Лестница скоро осталась позади, и Меченый, сообразив, что впереди только подвал, отчаянно забился в руках стражников. Никакой пользы это, разумеется, не принесло – разве что продвижение вперед слегка замедлилось, а проклятия и ругательства уставших стражников стали еще затейливее. Через несколько минут его внесли в подвал и с явным облегчением свалили на лежак – оказывается, сюда уже успели принести топчан, который должен был служить ему кроватью.

Сняв с него ремни, стражники быстро удалились. То ли в самом деле опасались, что он может неожиданно на них наброситься, то ли испытывали смутную неловкость от того, что сделали. Крикс вновь остался в полном одиночестве.

Примерно с четверть часа узник напряженно размышлял о том, кем был тот Ирем, которого походя упомянул тащивший его стражник. Там, на лестнице, упоминание этого имени казалось удивительно естественным, но сейчас Крикс не мог бы объяснить, о чем шла речь. Воспоминания, которые будило это имя, казались смутными, как сон. Тяжелый, темно-синий плащ. Светлые волосы… или все же седые?.. Наверное, он знал этого человека раньше, в прошлой жизни, от которой теперь не осталось ничего, кроме опасных и неуправляемых воспоминаний, внезапно и без всякой видимой причины проникающих в его сознание.

Он тяжело вздохнул и отогнал чужие, вызывающие беспокойство образы как можно дальше. Хватит с него неприятностей – хотя бы на сегодня. В его положении разумнее всего заснуть и отрешиться от гудящей головы и тошноты.

* * *

Сейлесс мрачно смотрела, как слуги заканчивают собирать вещи королевы, наследника и нескольких придворных дам, которые должны были сопровождать Алиру на Томейн – этой же ночью их должны были отправить в порт. Одежда и другие вещи Сейлесс легко уместились в одной сумке, которую она собрала сама и отправила на корабль вместе с подвернувшимся под руку кандидатом. Прослужив в Ордене некоторое время, все гвардейцы, так или иначе, забывали про то возмущение, которое в них вызывала манера старших рыцарей использовать новичков для разных личных поручений, и начинали делать то же самое. В отличие от остальных, Сейлесс обычно так не делала и даже пыталась стыдить своих товарищей, напоминая, как они когда-то злились, что их превращают в мальчиков на побегушках. Но в последнюю неделю – с того дня, как начались приготовления к отъезду королевы на Томейн – она все время чувствовала себя такой запутавшейся, сбитой с толку, раздраженной и несчастной, что опомнилась и почувствовала стыд за свой поступок только несколько часов спустя, когда кандидат, которому она вручила свои вещи, не только отнес их на корабль, но и давным-давно успел вернуться в Адельстан.

Почувствовав, что деловито снующая туда-сюда прислуга мешает ей сосредоточиться, Сейлесс выбралась в коридор, едва удерживаясь, чтобы не скрипеть зубами от досады.

Лейда говорила, что она сама должна решить, что будет правильным – остаться здесь или сопровождать Алиру на Томейн. Услышав эту мысль впервые, Сейлесс ощутила необыкновенную растерянность. Лейда открыла ей глаза на то, что до сих пор она удачно отвлекала себя от самого сложного вопроса, думая о том, как бы ей переубедить мессера Ирема. Но уж не потому ли ей было так важно, чтобы Ирем разрешил ей остаться в городе, что это бы переложило часть ответственности на него? Раз он с ней согласился, раз Алира тоже согласилась – значит, она поступает правильно... Лейда права, это абсурд. Так рассуждают только маленькие дети. Когда Сейлесс поняла, что хочет вступить в Орден, несогласие мессера Ирема её ничуть не волновало. Как и мнение отца, родни и всех её знакомых и друзей. Человек, который верит в собственную правоту, пойдет на все – даже если понадобится переодеться в мужской костюм и убежать из дома... или дезертировать из Ордена.

Сейлесс резко остановилась, ошарашенная совершенно новой мыслью. Сейчас, когда она перестала думать о мессере Иреме, как о противнике, которого ей нужно было одолеть, ей вдруг подумалось, что он находится в таком же положении, как и она сама. Дружба с Алирой позволяла Сейлесс была в курсе разговоров Ирема с Валлариксом. Она знала, что готовность Крикса во всем уступать чиновникам из магистрата представлялась Ирему самоубийством и безумием. А уж с тех пор, как Крикс потребовал продолжить допросы с ворлоком, сэр Ирем, кажется, вообще перестал улыбаться – даже той издевательской, насмешливой улыбкой, которая не имела ничего общего с весельем. Мог ли такой человек, как Ирем, попытаться что-то предпринять, чтобы не допустить подобного развития событий?.. Да, конечно. Думал ли он о такой возможности? Сейлесс была уверена, что да – иначе следует признать, что она вообще не знает Ирема. И все же, судя по всему, Ирем решил, что следует позволить Меченому вести свою игру так, как он считает нужным.

А Валларикс? А Лейда Гефэйр?

А сам Меченый, в конце концов?!..

Почему до сих пор она ни разу не подумала, что каждому из них пришлось сделать какой-то страшный выбор, который мог обернуться чем угодно, и сейчас, когда все ставки были уже сделаны, им оставалось лишь скрывать свою тревогу и терпеть мучительную неизвестность? В чем тут было дело – только в её эгоизме или в том, что это понимание было уж слишком неуютным и пугающим?.. Как ни крути, куда приятнее видеть в том же Иреме избыточно самоуверенного, не желающего слушать чужих возражений человека, чем позволить себе осознать, что он сейчас, пожалуй, куда более измучен и растерян, чем она сама. Манеры каларийца всегда раздражали Сейлесс больше, чем её товарищей – во многом потому, что, в отличие от остальных, она-то понимала, что та роль, которую он исполняет перед подчинёнными – не более, чем маска. Но на деле оказалось, что она тоже охотно верила его притворству – там, где оно добавляло ей самой ощущения незыблемости окружающего её мира, устойчивой почвы под ногами. Сейлесс тяжело, прерывисто вздохнула – и внезапно осознала, что уже пару минут стоит посреди коридора, бессмысленно глядя в пустоту перед собой. Это заставило её встряхнуться и сбросить с себя это тревожное оцепенение.

Дойдя до лестницы, она спросила у дежурного гвардейца, возвратился ли уже сэр Ирем в Адельстан, и услышала предсказуемый ответ, что Ирем остался на ночь во дворце. В последнее время он, по большей части, ночевал именно здесь, в трех отведенных ему комнатах, а в Адельстане появлялся изредка, наездами. Наверное, хотел быть ближе к императору на случай каких-нибудь неожиданных событий.

Сейлес спустилась на один этаж и, подойдя к двери, ведущей в комнаты мессера Ирема, с полминуту простояла в нерешительности, подняв руку, чтобы постучать, но не решаясь перейти от замысла к его осуществлению. С какой стороны ни посмотри, её поступок выглядел достаточно скандально. Рыцарь Ордена, который беспокоит коадъютора без веской побудительной причины, да еще в такое время суток – это почти так же странно, как и молодая девушка, которая около полуночи стучится в комнаты к мужчине. Пока Сейлесс размышляла, что ей делать, дверь открылась, и на пороге появился сам лорд Ирем. Выглядел он непривычно – в рубашке, расстегнутой у ворота, с растрепанными волосами и тяжёлым взглядом покрасневших и налитых кровью глаз, он был нисколько не похож на подтянутого, всегда безупречно одетого мужчину, к которому привыкла Сейлесс. Мгновение спустя Сейлесс почувствовала запах белого ландорского и поняла, что он, ко всему прочему, еще и пьян. Должно быть, растерянность Сейлесс отразилась на её лице, поскольку Ирем выпрямился, перестал опираться на косяк и почти нормальным голосом спросил:

- Ради Пресветлых Альдов, Сейлесс, почему вы не стучали?.. Как бы вы себя почувствовали, если бы услышали, что кто-то подошёл к вашей двери и стоит там?

Сейлесс мысленно согласилась, что ей бы такое не особенно понравилось. В лучшем случае она решила бы, что кто-то из дворцовых слуг пытается подслушивать, а в худшем... Н-да, наверное, ей еще повезло, что Ирем встретил её без оружия.

- Простите, я об этом как-то не подумала, - сказала она совершенно искренне.

Рыцарь повёл плечом.

- Бывает. Что-нибудь случилось?..

Сейлесс начала понимать, что он не просто пьян, а очень пьян. В нормальном состоянии сэр Ирем, несомненно, выразился бы иначе. Мысль о том, что Ирем – Ирем! – пьет один, закрывшись в своей комнате, вызвала в Сейлесс чувство непривычно-острой жалости. При этом какая-то другая часть её порадовалась, что он слишком много выпил, чтобы продолжать держать лицо, иронизировать и рисоваться перед ней – ну, словом, продолжать играть в свою обычную игру.

- Ничего не случилось, монсеньор. Но вы же знаете, утром я уплываю на Томейн. Я зашла попрощаться, - сказала она.

Ирем выразительно приподнял брови. Без обычной иронической улыбки этот жест казался непривычным и каким-то половинчатым.

- Селесс, это, конечно, очень лестно, но я собирался провожать вас с королевой завтра утром. Так что мы бы, безусловно, попрощались в гавани.

- Да, но в гавани нам бы наверняка не удалось поговорить.

- Поговорить?.. – казалось, Ирем находился в полном замешательстве.

- Ну да. Если бы вы пригласили меня на бокал вина... – Сейлесс смущённо осеклась, внезапно вспомнив, что при дворе выражение «пригласить даму на бокал вина» служило куртуазным эвфемизмом для любовного свидания. – Я хочу сказать, что каждый раз, когда мы с друзьями видели вас в «Дрозде», мы представляли, как однажды наберемся смелости и пригласим вас выпить с нами. Но, разумеется, ни разу этого не сделали. А теперь, пожалуй, уже слишком поздно...

В глазах сэра Ирема мелькнуло любопытство.

- Вы с друзьями представляли, что однажды пригласите меня выпить?..

- Да, - охотно подтвердила Сейлесс, чувствуя облегчение из-за того, что Ирем не заметил – или посчитал необходимым не заметить – ее неудачную оговорку. – В Ордене ходит байка, что вы однажды позавтракали в «Дрозде» с пятью кандидатами. Никто, конечно же, не верит в то, что это так, но всем нравится делать вид, что это правда.

- Это правда, - заверил её сэр Ирем. Впрочем, Сейлесс не была вполне уверена, шутит он или говорит серьезно. – Что ж, поскольку мы с вами навряд ли еще раз увидимся в «Дрозде», нам остается только выпить прямо здесь. Входите.

В отличие от комнат Лейды, в гостиной Ирема царил зловещий полумрак – шторы были задернуты, дрова в камине не горели, а мерцали малиновым огнем, и пахло теплым деревом, вином и кожей. Впрочем, впустив Сейлесс, коадъютор тщательно разворошил угли в камине и подбросил туда еще парочку поленьев. Через несколько секунд, когда на них затанцевало яркое оранжевое пламя, а сэр Ирем зажёг несколько свечей в стоящих на столе подсвечниках, в угрюмой комнате стало значительно светлее.

Ирем наполнил её бокал и поставил его на край стола, явно избегая передавать его из рук в руки.

- Садитесь, - кивая на ближнее к камину кресло, сказал он. И, обойдя широкий стол, устроился подальше от нее. Сейлесс почувствовала, что эта постоянная забота о приличиях её нервирует. «А с другой стороны, на его месте я, наверное, тоже не знала бы, как мне себя вести, - подумала она. – Если будешь держаться слишком близко, это будет выглядеть двусмысленно. Решишь держать дистанцию – это покажется нарочитым. Как же все это глупо, в конце-то концов...»

C любым из своих друзей из Ордена Сейлесс могла чувствовать себя так, как будто они были её братьями. С Иремом – нет. Он, несомненно, никогда не забывал, что она женщина, и ей никогда не давал это забыть. Не будь такая мысль слишком самонадеянной, Сейлесс предположила бы, что Ирем к ней неравнодушен.

Рыцарь между тем наполнил свой бокал и отсалютовал ей через стол.

- Ваше здоровье, месс Ландор! А насчет тех кандидатов вы напрасно сомневаетесь : я в самом деле пригласил их в «Черный дрозд». Хотя, сказать по правде, они не оставили мне выбора...

Вплоть до сегодняшнего дня Сейлесс не могла бы представить сэра Ирема в роли человека, способного развлекать кого-нибудь веселыми историями, но, слушая, как рыцарь в лицах пересказывает ей свою беседу с кандидатами, явившимися поднимать его с постели утром «Дня Наоборот», а потом без всякого перехода начинает вспоминать еще какие-то забавные истории, она подумала, что при желании он мог бы стать душой любой компании. Вот только остроумный, легкомысленный мужчина, подливавший ей вина и веселивший её орденскими байками, имел так же мало общего с реальным Иремом, как их насмешливый и резкий командир.

- Все это, разумеется, очень занятно, монсеньор, - сказала она Ирему, дождавшись паузы. – Уверена, когда вы водили в «Черный Дрозд» тех кандидатов, вы тоже потратили немало сил, стараясь их развлечь. Но я вовсе не жду, что вы будете прилагать какие-то усилия ради того, чтобы развлечь меня.

- Простите. Вы сказали, что хотели попрощаться и поговорить... Вы, вероятно, собирались что-то мне сказать, а я мешаю своей болтовней? – осведомился коадъютор, непринуждённо возвращаясь к роли куртуазного придворного.

- Да нет же. Просто я подумала, что вам, должно быть, сейчас очень нелегко из-за лорда дан-Энрикса... вряд ли у вас есть настроение шутить в то время, когда принца, может быть, как раз допрашивают в ратуше. И мне бы совершенно не хотелось, чтобы вы делали над собой какие-то усилия, чтобы вести пустопорожний светский разговор. Наоборот, я была бы очень рада, если бы могла вас как-то поддержать.

Угол рта Ирема дернулся вниз – тень его прежней саркастической улыбки.

- Спасибо, но я пока еще не дошёл до того, чтобы плакаться на плече у женщины.

- Вы дошли до того, чтобы напиваться в одиночестве, - парировала Сейлесс, раздраженная его высокомерием. – Спокойной ночи, монсеньор.

Она успела дойти до двери, когда внезапно ощутила его руку на своем плече. Сейлесс внезапно вспомнила, что до сегодняшнего дня сэр Ирем избегал любого, даже мимолетного контакта – никогда не выбирал её своим противником на тренировочной площадке, ничего не передавал из рук в руки, даже сталкиваясь в коридоре, тщательно следил, чтобы случайно не задеть друг друга локтем.

- Сейлесс, пожалуйста, постойте, - сказал он, и Сейлесс с удивлением подумала, как это ему удалось беззвучно встать и пересечь всю комнату, учитывая, насколько он пьян. – Простите. Я не должен был этого говорить. Это было грубо.

Сейлесс обернулась.

- Вы имеете в виду, что в разговоре с женщинами следует держать такие мысли при себе, или что вам не стоило так думать?.. – спросила она, даже не пытаясь скрыть досаду.

Ирем нервно хмыкнул.

- Сейлесс, я прекрасно понимаю, как я сейчас должен выглядеть в ваших глазах. Но, честное слово, я сказал примерно то же самое Викару, когда он пытался намекнуть, что мне не помешает «с кем-нибудь поговорить». Под кем-нибудь он, разумеется, имел в виду себя или другого ворлока. Боюсь, что мой ответ ему звучал так же по-хамски, как и ответ вам. И дело тут не в том, что я не уважаю ворлоков... или же женщин... просто – как вам это объяснить? Я не привык подолгу разговаривать ни с теми, ни с другими. А среди людей, с которыми я привык вести дела, никто не станет предлагать мне свою «помощь» и «поддержку». И для них, и для меня это будет звучать, как оскорбление. Недавно, когда мы повздорили с Лейдой Гефэйр, она заявила мне – «Мне всегда было интересно, как дан-Энрикс умудрился вырасти разумным человеком, имея перед собой такой пример, как вы».

Сейлесс издала короткий, лающий смешок – больше от неожиданности, чем от искренней веселости.

- Вы шутите!..

- Спросите месс Гефэйр, - предложил сэр Ирем. – Вряд ли она пожалела о своих словах. Я думаю, что она будет только рада развить эту мысль. Сейлесс... пожалуйста, не уходите. Я, действительно... В общем, я не хотел бы сейчас быть один. Не ждите, что я буду говорить о Криксе, это невозможно. Но я буду рад, если мы побеседуем о чем-нибудь другом.

XLIII

Олрису снилось, что он снова оказался посреди ночного леса, в котором он заблудился после нападения Безликих. В этом сне он продирался сквозь заснеженный валежник и колючие кусты, едва не плача от отчаяния и чудовищного перенапряжения. Он помнил, что ему необходимо отыскать в этом тумане Меченого, но никак не мог его найти. И что-то темное, опасное и злое шло по его следу и дышало ему в спину, и он кожей ощущал, что у него осталось совсем мало времени, чтобы отыскать Крикса и спастись. В разгаре этих поисков Олрис внезапно вспоминал, что Меченый в тюрьме, а сам он вовсе не в лесу, а всего-навсего в своей постели во дворце. Эта трезвая мысль вплеталась в его сон, и каждый раз казалась отвратительным и страшным откровением, от которого по коже шел озноб. Олрису чудилось, будто его кровать проваливается сквозь пол, и от ощущения свободного падения в кромешной темноте у него перехватывало дух. После одного из таких «падений» Олрис окончательно проснулся и почувствовал, что ему очень холодно.

Сначала он подумал, что его трясет из-за того, что все дрова в камине прогорели и уже не согревают спальню, но потом его скрутило таким сильным приступом озноба, что он застонал и съежился под одеялом. Еще с четверть часа он терпел, глупо надеясь, что все как-то обойдётся, и начавшаяся было хворь пройдет сама собой, но потом осознал, что заболел всерьез, и, если ничего не сделать, завтра утром он будет лежать пластом.

Олрису очень не хотелось даже мысленно признаться в том, что ему просто страшно оставаться в одиночестве и темноте. Он сам не знал, что с ним творится, но сегодняшняя ночь была особенной, наполненной какой-то чужеродной жутью, от которой у него сжималось сердце.

- Ингритт! – позвал он хрипло. – Ингритт!..

Ингритт, похоже, спала крепко. Он успел отчаяться, что сможет её разбудить – но потом за занавеской все-таки послышались шаги, и бледная, заспанная Ингритт заглянула в его спальню. Темные косы были расплетены, волосы в беспорядке рассыпались по плечам.

- Чего тебе? – спросила она хмуро. По ее лицу сразу же становилось ясно, что ему не поздоровится, если окажется, что он поднял ее с постели без причины. Олрис вдруг подумал, как бы она отреагировала, вздумай он сказать – «мне все ночь снились кошмары про дан-Энрикса, а теперь у меня такое чувство, будто в комнате кто-то есть. И этот кто-то хочет причинить мне зло. Пожалуйста, можешь немного посидеть со мной?».

Если бы Ингритт не убила его сразу, то потом, наверное, смеялась бы над ним до следующей зимы. А может быть, и нет. Ингритт была загадкой – временами она проявляла истинные чудеса сочувствия и понимания и относилась к Олрису с какой-то почти материнской нежностью. А потом, без всякой видимой причины, снова делалась холодной и язвительной.

- Мне кажется, я заболел, - смущённо сказал он.

- Что значит «кажется»?.. – Ингритт решительно направилась к его кровати. Она потрогала его лоб и озабоченно нахмурилась. – Ого… ты весь горишь! Давно ты мучаешься?

- Нет. Я только что проснулся. Извини, что разбудил.

- Ты все правильно сделал, - возразила Ингритт. Она словно стала старше и серьёзнее – как и всегда, когда вопрос касался лекарского дела. Олрис сглотнул, боясь признаться самому себе, что такой она нравилась ему еще сильнее, чем обычно. Пальцы девушки скользнули по его щеке и прижались к живчику на шее. - Пульс слишком частый… но это, наверное, от жара. Горло не болит?

Олрис помотал головой.

- Что-то мне не нравится твой вид, - сказала Ингритт, сдвинув брови. – Может, разбудить леди Гефэйр и попросить послать кого-нибудь за ворлоком? Это не очень-то похоже на обычную простуду. И вчера вечером, когда мы фехтовали в галерее, ты совсем не выглядел больным.

- Не надо никакого будить! – запротестовал Олрис, испугавшись, что с его подруги станется поднять на ноги весь дворец. – Я простудился, потому что ночью вышел на балкон и долго стоял там в одной рубашке, - соврал он, вспомнив вечер, когда он подслушал разговор мессера Ирема и Крикса.

- Тогда, может быть, тебе достать лекарство не от жара, а от размягчения мозгов?.. – спросила Ингритт, вскидывая бровь. – Ну ладно, полежи пока. Я спущусь в кухню и найду там все необходимое.

- Да ну, зачем?.. – вяло возразил Олрис, которому совершенно не хотелось, чтобы Ингритт уходила. Девушка прищурилась.

- Не знаю, на что ты рассчитывал, но я – не Меченый, и не умею исцелять людей одним прикосновением. При лихорадке поступают так: дают больным настой из ивовой коры, а еще заставляют их побольше пить и лежать под тёплым одеялом. Если жар не спадает несколько часов подряд, а самочувствие больного ухудшается, обычно делают кровопускание. Но, если у тебя обычная простуда, то до этого, скорее всего, не дойдет.

И, успокоив Олриса подобным образом, она накинула на плечи его теплый плащ и вышла в коридор.

Должно быть, несмотря на все насмешки, Ингритт в самом деле беспокоилась о нем – во всяком случае, вернулась она быстро. Олрис за такое время точно не успел бы отыскать на кухне ничего полезного – особенно если учесть, что в такой час Ингритт наверняка пришлось расталкивать спавших прямо на кухне поварят, чтобы узнать, где что лежит. Ингритт открыла дверь ногой, поскольку её руки были заняты подносом. От кувшина на подносе пахло чем-то умопомрачительным - Олрису показалось, что он различает запахи сушёных яблок, меда и гвоздики.

- Я попросила повара сварить тебе оремис и нашла на кухне уксус для компрессов, - сообщила Ингритт.

Кривясь от горечи, Олрис заставил себя проглотить вяжущий ивовый настой и запил его несколькими кружками оремиса. От уксусных компрессов ему ненадолго полегчало, но не успел он обрадоваться, что дело идет на лад, как жар опять усилился. Озноб и боль в костях сделались почти нестерпимыми, а в довершение всего Олриса начало отчаянно тошнить. Ингритт меняла влажные, прохладные компрессы у него на лбу и казалась все более встревоженной. Наверное, выглядел он действительно паршиво, потому что Ингритт сделалась непривычно ласковой – сидела на краю его постели, гладя его по руке, а когда он, решившись, сжал горячими пальцами её ладонь, не стала отнимать свою.

Лежать, держась за руку Ингритт, было горько, и одновременно – удивительно приятно. Он ни на мгновение не забывал о том, что она влюблена в дан-Энрикса, а её ласковое отношение к нему сродни тем чувствам, которые вызывает заболевший младший брат, но это не мешало наслаждаться этим ощущением случайной, мимолетной близости, даже наоборот – придавало ему какое-то щемящее очарование.

Олрис задумался – правильно ли он поступил, не сказав Ингритт о своих кошмарах. До сих пор он никогда не жаловался на здоровье;например, когда он в восемь лет из глупой лихости полез на тонкий речной лед, доказывать другим мальчишкам, что тот выдержит его вес, и с головой провалился в ледяную воду, он не заболел – хватило растираний и сидения перед огромным кухонным очагом в теплом плаще и кусачих шерстяных носках. И все-таки сегодня был не первый случай в его жизни, когда Олрис слег с жаром и ломотой в костях. Но до сих пор его болезни не сопровождались жутким и необъяснимым ощущением, что этой тошнотой и жаром его тело противится не болезни, а чьей-то сосредоточенной, недоброй воле. В городе, где со дня на день ожидали нападения Безликих, это начинало выглядеть особенно зловеще. С другой стороны, какую ценность могут иметь предчувствия человека вроде Олриса? Он же не маг, не член Династии, даже не воин вроде сэра Ирема. Просто мальчишка из чужой страны, не успевший толком овладеть ни боем на мечах, ни даже местным языком. А тут еще и лихорадка, от которой его страхи начинают выглядеть, как горячечный бред...

Олрис внезапно осознал, что что-то говорит, но сам не понимает, что – слова слетали с языка как бы сами собой, помимо его воли. Попытавшись проследить за ходом своей мысли, он мгновенно сбился и растерянно взглянул на Ингритт. Его окатило запоздалым ужасом при мысли, что он мог случайно проболтаться о своей влюблённости и о своей печальной, безнадежной ревности к дан-Энриксу.

- О чем я сейчас говорил?! – испуганно стискивая её руку, спросил он.

- Не знаю. Ты болтал какой-то вздор про Крикса и Безликих. Ты уверен, что вчера ты просто вышел на балкон в одной рубашке? Судя по твоему состоянию, ты должен был, самое меньшее, заснуть там прямо на полу.

Олрис отвёл глаза и промолчал.

- Я иду к Лейде, - решительно сказала Ингритт, поднимаясь на ноги. На этот раз Олрис не спорил – кроме всего прочего, еще и потому, что точно знал, что Ингритт его не послушает.

На самом деле, Олрис не имел ничего против орденского ворлока. Мэтр Викар, по крайней мере, не станет смеяться над его страхами и говорить, что ему просто померещилось. Но больше всего Олрису хотелось поделиться собственной тревогой с Криксом. Хотя Меченому, вероятно, даже не пришлось бы ничего рассказывать – он бы понял все гораздо раньше, чем Олрис успел бы открыть рот. Иногда Олрису казалось, что Крикс видит других людей насквозь и всегда знает, о чем они думают. Раньше это смущало Олриса, а теперь он внезапно ощутил, как ему этого недостает. От Меченого всегда исходило ощущение надежности, доброжелательности и спокойной силы. Без него мир казался Олрису холодным, неуютным местом, словно комната с потухшим камином.

Он ткнулся лицом в подушку и закрыл глаза, думая про тот день, когда дан-Энрикс рассказал ему об Олварге.

Это был его второй день в Адели. Хотя накануне они обошли весь город и устали до гудящих ног, Олрис проснулся ни свет ни заря и, не успев даже открыть глаза, подумал, что так и не рассказал дан-Энриксу всей правды о Драконьем острове. Олрис почувствовал себя встревоженным и очень виноватым. Нужно было найти Крикса раньше, чем он встанет и опять исчезнет на весь день, но выходившие на галерею окна были заперты, а дверь в покои принца охраняли два гвардейца в одинаковых синих плащах. Олрис попробовал заговорить с тем, который показался ему чуточку приветливее, но гвардеец покачал головой и жестом показал ему, чтобы он отошел. Вид у него при этом был такой, как будто бы он отгонял назойливое насекомое. Мысленно понося упрямую охрану Крикса самыми последними словами, Олриc метался по незнакомым коридорам, гулким пустым залам и безлюдным галереям, пока не наткнулся на лестницу, ведущую в дворцовый парк.

В другое время это место наверняка произвело бы на него сильное впечатление. Несмотря на осень, сад выглядел так, как будто на дворе по-прежнему стояла середина лета. В каменных чашах фонтанов журчала вода, тянувшиеся вдоль дорожки ряды розовых кустов были усыпаны цветами, и только вылетавший изо рта парок напоминал, что на дворе уже октябрь. Но Олрису было не до того, чтобы смотреть на окружающую его красоту. Он вспоминал бахвальство Бакко, утверждавшего, что с помощью магических обрядов на Холме Олварг способен захватить Адель, и, постоянно ускоряя шаг, летел по ровным парковым дорожкам, раздраженно обрывая попадавшиеся на его пути цветы и оставляя за собой цепочки алых, розовых и белых лепестков.

Покрытая мелким речным песком дорожка приглушала звук шагов, и Олрис далеко не сразу осознал, что за ним кто-то идет. Он быстро обернулся, думая, что его выследил какой-нибудь садовник, который будет ругать его за обезглавленные розы, но это оказался их вчерашний знакомый, мэтр Викар. Ворлок, похоже, не привык залеживаться в кровати допоздна.

- Я увидел тебя из окна, - пояснил он в ответ на его удивленный взгляд. Олрис поспешно выбросил последний сорванный цветок и принял беззаботный вид, как человек, который вышел прогуляться перед завтраком.

- Знаешь, в твои годы это кажется неочевидным, но совсем не обязательно пытаться разрешить любой вопрос своими силами, - мягко сказал мэтр Викар. Олрис нахмурился.

- Какой вопрос?..

Ворлок повел плечом.

- Не знаю. Тот, который беспокоит тебя со вчерашнего утра.

- Вы обещали, что не станете применять к нам свою магию! – возмутился Олрис.

- А я и не применяю. Просто я заметил, что вчера твоя подруга любовалась городом без всякой задней мысли, а ты ходил с отсутствующим видом и все время думал о чем-то своем. А сейчас Ингритт крепко спит, а ты вскочил с утра пораньше, бродишь тут один и обрываешь ни в чем не повинные цветы… Не обижайся, но не нужно быть великим магом, чтобы догадаться, что тебя что-то тревожит. Может, я могу чем-то помочь?

Олрис вынужден был признать, что ворлок прав. Пока они гуляли по Адели, он не мог отделаться от мысли, что, пока они шатаются по рынкам и глазеют на дома и статуи, городу угрожает страшная опасность. Постоянные попытки Ингритт обратить его внимание на ту или иную редкость действовали Олрису на нервы, но он силился вести себя естественно. Ингритт не виновата в том, что он не рассказал дан-Энриксу того, что знал, и было бы нечестно перекладывать свои заботы на нее и портить ей все удовольствие.

- Мне надо поговорить с лордом дан-Энриксом, и как можно скорее. Это очень важно. А охрана у дверей меня не пропускает, - хмуро сказал он.

Олрис боялся, что Викар захочет знать, к чему такая спешка, и начнет расспрашивать о том, что именно он хочет сообщить дан-Энриксу, но ворлок смерил Олриса внимательным, оценивающим взглядом и кивнул.

- Понятно… Вообще-то принцу бы не помешало для разнообразия нормально выспаться, но, видимо, придется все же его разбудить. Пойдем.

Олрис не слишком верил в то, что охранявшие дан-Энрикса гвардейцы станут слушать ворлока, но, обменявшись с магом парой фраз, охранники безропотно позволили ему войти.

Переступив порог, Олрис замедлил шаг. Хотя совсем недавно в его обязанности входило подниматься в Ландес-Баэлинд каждое утро, ему никогда еще не приходилось будить Меченого – тот всегда успевал подняться до его прихода. Но на этот раз Крикс спал так крепко, что не пошевелился, даже когда Олрис подошел к его кровати и окликнул спящего по имени. Пришлось еще несколько раз позвать дан-Энрикса и даже потрясти его за плечо, прежде чем тот перекатился на спину и посмотрел на Олриса. Рубец подушки отпечатался у Крикса на щеке, а глаза были мутными и налитыми кровью. Так обычно выглядел Мясник из Брэгге, если сильно напивался накануне. Олрису пришлось напомнить самому себе, что вчера, пока они с Ингритт отсыпались после утомительного путешествия, Меченый вынужден был оставаться на ногах, хотя устал ничуть не меньше их.

- В чем дело? – хрипло спросил он. – Как ты сюда попал?..

Олрис замялся, осознав, что, хотя он не раз обдумывал, что именно сказать дан-Энриксу, он все равно не представляет, как начать подобный разговор.

- Меня впустил Викар, - ответил он, поскольку ответить на второй вопрос Меченого было куда проще, чем на первый.

Меченый яростно потёр глаза, как человек, который изо всех сил старается проснуться, но никак не может до конца прийти в себя.

- Понятно. А зачем?

Олрис сглотнул, почувствовав, что в горле у него внезапно пересохло.

- Я должен был давным-давно сказать вам одну вещь... Я с самого начала знал, что это очень важно, но молчал. Только, пожалуйста, не думайте, что мне теперь вообще невозможно доверять. Хотите, поклянусь, что всегда буду говорить вам только правду?..

Судя по виду Меченого, с каждым новым словом Олриса он изумлялся все сильнее.

- Все мы иногда чего-нибудь недоговариваем, - осторожно сказал он.

- Но не такое! Олварг обещал отдать Адель своим гвардейцам. Те, кто прошёл воинское Посвящение, могут ходить между мирами, как адхары. Так что они могут появиться здесь в любое время. Нужно что-то предпринять, пока еще не поздно! – Олрис ухватился за запястье Крикса, словно в самом деле собирался силой поднимать его с кровати.

Меченый аккуратно высвободил руку из его захвата.

- Спокойнее… Думаю, если эта новость как-то дотерпела до сегодняшнего дня, то она вполне может подождать, пока я встану и умоюсь. А ты пока что сядь на это кресло и, будь добр, расскажи все по порядку.

Олрису это казалось бесполезной и почти преступной тратой времени, однако спорить с Криксом было бесполезно, так что он с надрывным вздохом сел и начал торопливо и, пожалуй, несколько сумбурно излагать подробности своей поездки на Драконий остров, опуская лишние детали, чтобы побыстрее перейти к самому важному - то есть к рассказу Бакко. Но в конце, не удержавшись, все-таки сказал:

- Я думал, они взяли меня для того, чтобы я сторожил их лодки, но потом узнал, что это было Испытание Молчанием.

Ему хотелось, чтобы Крикс, который часто обращался с ним, словно с ребенком, знал, что в Марахэне его посчитали достаточно взрослым для воинского Посвящения. А ведь он тогда был на год младше, чем сейчас.

Меченый, сидевший на краю кровати и натягивавший сапоги, задумчиво кивнул.

- Думаю, он велел тебе посторожить вместо него, а сам улегся спать, взяв с тебя слово, что ты не пойдешь на Холм.

Олрис едва не подскочил.

- Откуда вы об этом знаете?!

- Да ниоткуда, - отозвался Меченый, вставая на ноги и поводя плечами так, что хрустнули суставы. – Просто это часть первого испытания. Тебя нарочно подбивают посмотреть на что-нибудь запретное и смотрят, как ты себя поведешь… Олварг довольно ловко смешал местные традиции и то, что знал о подготовке кандидатов Ордена.

Олрис непонимающе смотрел на Крикса, и тот пояснил:

– За каждым кандидатом, поступившим в Орден, тоже постоянно наблюдают. Ему могут «по ошибке» рассказать о том, что ему знать не полагается, чтобы проверить, в состоянии ли он хранить секреты; могут дать ему какое-то абсурдное распоряжение, чтобы посмотреть, как он поступит – выполнит приказ, не вникая в его смысл, или будет спорить, или молча сделает по-своему. Но в Ордене все это служит одной цели – разобраться, на что ты способен. Одни люди идеальны в роли подчиненных, но принимать решения у них выходит плохо, из других могут получиться замечательные командиры, но как подчиненные они невыносимы. Третьи – просто одиночки, которые могут полагаться только на себя… Задача старших офицеров – разобраться, кто есть кто, и найти человеку правильное применение.

Меченый подхватил со стула свежую рубашку и внезапно улыбнулся – беззаботной, почти мальчишеской улыбкой, полностью преобразившей его утомленное лицо.

– Сэр Ирем всегда держал записи о новых кандидатах прямо на столе. То ли он правда видел во мне своего преемника, то ли просто не мог предположить, что у какого-то оруженосца хватит наглости читать доклады его офицеров. Когда я впервые оказался в Эсселвиле, я старался собирать любую информацию об Олварге. Расспрашивал людей, которые помнили Дель-Гвинир до Олварга, беседовал с вашими пленными... Среди моих бумаг, которые остались в Ландес Баэлинде, было кое-что об Испытаниях. И почти все, что я узнал, казалось удивительно знакомым. Но, конечно, Олварг не был бы самим собой, если бы не вывернул смысл этой проверки наизнанку. В Ордене люди не подозревают, что их подвергают испытаниям. А если бы даже узнали, то, самое большее, боялись бы произвести на старших офицеров Ордена плохое впечатление. А люди, которые проходили через ваши воинские Испытания, все время ощущали, что их жизнь висит на волоске, и что они играют в смертельно-опасную игру, а правила этой игры известны только Олваргу. Весь смысл этих Испытаний – в том, чтобы человек буквально ошалел от страха и как следует запомнил, что ни его жизнь, ни его смерть не в его власти. Таким человеком проще управлять.

Олрис слушал рассуждения дан-Энрикса с каким-то завороженным вниманием. Завеса тайны, окружавшей Меченого в Эсселвиле, наконец-то приоткрылась, и Олрис больше всего боялся спугнуть свою удачу и каким-то неуместным замечанием отбить у собеседника желание продолжать этот разговор. Казалось, Крикс вот-вот спохватится, что слишком заболтался, или вспомнит про какие-нибудь неотложные дела – но вышло по-другому. Меченый потёр заросшую щетиной скулу и сказал:

- Пожалуй, это хорошо, что ты заговорил об Олварге. Раз уж вы с Ингритт оказались здесь, вам стоит знать, с чем мы имеем дело. Будь так добр – сходи к Ингритт, разбуди её и пригласи сюда. А я пока избавлюсь от этого безобразия.

Под «безобразием» он, вероятно, понимал свою отросшую за время путешествия бородку. Выглядевшую, с точки зрения Олриса, просто прекрасно, но не спорить же с дан-Энриксом... тем более, что Меченый и без того достаточно подшучивал над тем вниманием, с которым его стюард каждый день ощупывал собственные щеки и верхнюю губу, надеясь обнаружить там какую-то растительность.

Только потом до Олриса дошёл весь смысл сказанного. Пришлось со всей силы стиснуть зубы, чтобы удержаться и никак не выказать свою досаду. Он ничего не имел против Ингритт, но ему хотелось, чтобы Меченый хоть раз поговорил о чем-то важном с ним одним. Или доверил бы ему какой-нибудь секрет, которым не делился с остальными. «Интересно, он вообще когда-нибудь думает обо мне отдельно, или всегда вспоминает только нас обоих сразу? – с раздражением подумал он. – Вы с Ингритт то, вы с Ингритт сё – как будто меня вообще не существует!».

Произнести это вслух было так же немыслимо, как рассказать дан-Энриксу о своей тайной мысли – или, правильнее было бы сказать, мечте – о том, что Меченый мог быть его отцом. Хотя в отдельные моменты эта мысль захватывала его целиком, как приступ опьянения или безумия, в обычном, трезвом настроении Олрис прекрасно понимал, что просто выдаёт желаемое за действительное. Стоило ему представить, как недоумение во взгляде собеседника сменяется сначала пониманием, а потом жалостью, у Олриса противно холодело в животе.

- Хорошо, - ворчливо сказал он. – Я её разбужу.

А Меченый, вместо того, чтобы кивнуть или сказать «спасибо», как обычно, улыбнулся и взъерошил ему волосы. От этого простого жеста вся его недавняя обида разом выцвела и потускнела, потеряв прежнюю остроту. И когда Олрис вышел в коридор, ему казалось, что где-то в груди, под ребрами, пульсирует живой и тёплый сгусток света.

В тот день Крикс много говорил о Тайной магии. Рассказывал о том, как Олварг ради глупой мести и пустых амбиций впутался в войну двух Изначальных Сил, а сам он унаследовал меч Энрикса из Леда и поклялся уничтожить Темные истоки. Олрис понимал отнюдь не все, но Истинная магия, которую Меченый называл парадоксальной и непостижимой, вовсе не казалась ему такой уж загадочной и недоступной человеческому пониманию. Для него эта магия была неотделима от самого Крикса. Олрису казалось, что это сияющее облако из силы, жизнерадостности и тепла пронизывало все, что связано с дан-Энриксом. Не только его силы, но и его слабости. Тайная магия смеялась, уставала, побеждала там, где невозможно было победить – и падала без сил после второй бессонной ночи.

Нужно было увидеть дан-Энрикса лишенным этой магии, чтобы понять свою ошибку. Олрис застонал сквозь зубы, беспокойно заворочался в постели, в очередной раз бессильно недоумевая, почему все должно было выйти так несправедливо.

Он не сразу осознал, что кто-то тихо, но настойчиво зовёт его по имени – и, разлепив глаза, увидел в тусклом свете очага присевшего на край его кровати ворлока. Чуть дальше, в полутьме, виднелись силуэты Ингритт с Лейдой. Олрис удивлённо заморгал, но потом вспомнил, что Ингритт собиралась просить Лейду отправить кого-нибудь за магом. Одновременно Олрис осознал, что он, наверное, заснул и спал не меньше часа – иначе мэтр Викар попросту не успел бы прибыть во дворец. Маг выглядел спокойным – если вдуматься, то даже чересчур спокойным.

- Олрис, ты уже несколько раз назвал имя лорда дан-Энрикса. И Ингритт утверждает, что до этого ты тоже говорил о нем. Ты можешь попытаться вспомнить, о чем ты думал в тот момент, когда почувствовал себя плохо?.. - спросил он своего "пациента".

При мысли о том, что мэтр Викар сейчас воспользуется своей магией, чтобы вытряхнуть его самые тайные мысли и чувства перед Лейдой с Ингритт, Олриса прошиб холодный пот.

- Да ни о чем я не думал! Просто спал, - полуиспугано, полусердито сказал он. Ворлок задумчиво кивнул – а потом обернулся к Лейде с Ингритт.

– Месс Гефэйр... Ингритт... Извините, но я попрошу вас выйти, - сказал он. Маг сам закрыл за ними дверь, после чего вернулся к Олрису и снова сел на край его кровати. – Олрис, иногда болезни – это результат каких-то мыслей или чувств, с которыми человеку не под силу справиться. Обычный лекарь в таких случаях помочь не может. Нужно выяснить, какая мысль или тревога вызвала эту болезнь. Пожалуйста, разреши мне тебе помочь. Поверь, я еще никогда и никому не раскрывал чужих секретов.

Олрис дёрнул подбородком.

- Нет у меня никаких секретов! – слегка покривив душой, ответил он. – Я правда думал о дан-Энриксе... и еще, разумеется, об Олварге... Что тут такого? Думаю, что Лейда, или Ингритт, или даже вы на самом деле беспокоитесь о том же самом.

- Это верно, - признал маг. – Не помню, чтобы за последние несколько недель я хотя бы одну ночь проспал без дурных снов. Думаю, большинство людей, считающих Крикса Эвеллиром, могут сказать о себе то же самое. Но все-таки, как ты считаешь, почему тебе стало так плохо именно сегодня ночью?.. Ведь после суда прошло уже полмесяца.

Олрис опешил. При всей своей простоте, такой вопрос ни разу до сих пор не пришёл ему в голову.

- По-моему, дело не в самом Криксе, а в чем-то другом, - пристально глядя Олрису в глаза, заметил маг. – Что-то напомнило тебе о Меченом, заставило все время о нем думать. Что?..

- Исток, - чужими, непослушными губами сказал Олрис. Теперь он понял, почему с таким упорством избегал не то что говорить – даже всерьез задумываться о природе своих страхов. Правда заключалась в том, что ему просто не хотелось знать ответ. – Мэтр Викар, этоИсток! Мне всегда становилось дурно от присутствия адхаров. И от короля... то есть от Олварга... меня мутило, прямо-таки выворачивало наизнанку. Раньше мне казалось – это потому, что я слюнтяй. Но Крикс сказал, что страх перед адхарами нельзя назвать обычной трусостью. Что это что-то вроде восприимчивости к тёмной магии. – Олрис умолк, пытаясь заново переосмыслить то, что только что сказал. – Мэтр Викар... как вы считаете... могу я в самом деле чувствовать Исток? Или мне это только кажется?

- Не знаю, - сказал маг. – Я плохо разбираюсь в темной магии. Но, думаю, нам лучше будет исходить из мысли, что тебе не кажется, и что это действительно Исток.

Олрис почувствовал, что губы, нос и все лицо противно холодеют, а в глазах темнеет, как бывает перед тем, как потерявший слишком много крови человек падает в обморок.

- Вы думаете, что все уже началось?.. – сглотнув противную, солоноватую слюну, спросил он ворлока. Странное дело – он все это время знал, что Олварг собирается напасть на город, но теперь, когда этот момент настал, Олрис внезапно понял, что он предпочёл бы умереть прямо сейчас – лишь бы не быть, не видеть, не участвовать в том, что должно неминуемо случиться дальше.

- Не знаю. Но если и правда началось, то нам, по крайней мере, не придётся больше мучиться от ожидания, - сказал Викар. Олрису показалось, что он был бледнее, чем обычно, но голос орденского мага звучал собрано и деловито. – Пойду разбужу мессера Ирема. Сможешь еще раз повторить ему все то, что сказал мне?..

- А толку-то? Он все равно мне не поверит, - буркнул Олрис. Ворлок отмахнулся от его сомнений, как от мухи.

- Ничего, поверит. Ирем не дурак и предпочтет встречать любые трудности во всеоружии.

Решительность мэтра Викара заставила Олриса устыдиться собственной недавней паники.

- Я пойду с вами, – сказал он и попытался спустить ноги на пол, но ворлок, напрочь позабыв о деликатности, толкнул его обратно на подушки.

- Не дури. Мы проще привести мессера Ирема сюда, чем смотреть, как ты трясешься от озноба, и гонять прислугу за ведром, когда тебя начнет тошнить. Лежи и набирайся сил – думаю, что они тебе скоро понадобятся.

С этими словами ворлок вышел. Олрису внезапно показалось, что от вчерашнего вечера его отделяет не одна-единственная ночь, а месяцы и даже годы – таким посторонним и далёким сейчас выглядел этот вчерашний день.

Сквозь цветные стекла окон в комнату сочился серый мартовский рассвет.

* * *

Открыв глаза, Валларикс ощутил чье-то присутствие – настолько явно и отчётливо чужое, что первая мысль о королеве сразу показалась ему страшной глупостью. Он резко сел в своей постели и увидел, что в том самом кресле у стола, где он обычно разбирал бумаги по утрам, сидит какой-то человек. Вальдер вскочил и потянулся к перевязи с ножнами, которую в последнее время держал в изголовье собственной кровати, но на месте её не оказалось.

- Стража!.. - крикнул император. За дверью по-прежнему царило мёртвое молчание. Незнакомец в кресле склонил голову к плечу, как будто поведение Валларикса казалось ему исключительно забавным.

Император отступил к стене, обшаривая взглядом свою спальню, но довольно быстро понял, что сидевший в кресле человек был здесь один. У Валларикса вообще возникло странное, пугающее чувство, что во всем дворце – а может быть, и в целом городе – нет ни одной живой души, кроме него и этого мужчины. Тем не менее, чужак, скорее всего, не был ни вражеским солдатом, ни подосланным к нему убийцей – иначе он прикончил бы Валларикса, пока тот спал.

Когда глаза Валларикса привыкли к предрассветным сумеркам, едва подсвеченным углями в догорающей жаровне, он смог разглядеть лицо ночного визитера – смуглое и в то же время нездорово-бледное, с короткой черной бородой и темными мешками под глазами. Вид этого человека вызывал неясную, саднящую тревогу. Император мог поклясться в том, что никогда не видел этого мужчину, но при всем при том его лицо казалось удивительно знакомым.

А потом Валларикса внезапно осенило, кем должен быть его гость.

- Интарикс!.. – имя сорвалось у него с языка быстрее, чем Вальдер успел напомнить самому себе, что его старший брат давно уже не пользуется именем, предпочитая называться Олваргом.

«Я сплю, - сказал себе Вальдер. – Я сплю и вижу сон»

Мужчина в кресле улыбнулся.

- Не совсем. Ты, безусловно, спишь – но это не обычный сон. Я рассудил, что побеседовать с помощью магии будет значительно удобнее, чем отправлять к тебе послов. Не стоит посвящать чужих людей в наши семейные дела, если возможно обойтись без этого. Тем более, что Тайной магии, которая хранила этот город, больше нет, и я наконец-то могу доставить себе удовольствие и встретиться с тобой с глазу на глаз.

- Что тебе нужно? – с напряжением спросил Вальдер.

- Очень приятно наконец услышать от тебя какие-то разумные слова. В данный момент мои солдаты захватили Мирный. Кое-кто из жителей погиб во время боя, но большая часть живы и попали в плен. Если мы не достигнем взаимопонимания, я сделаю с ними то же самое, что сделал с заключенными в Кир-Роване: я отдам их Истоку, чтобы обратить всю его силу против вас, а после этого возьму Адель. И можешь мне поверить – к этому моменту вам будет уже не до того, чтобы со мной сражаться. Если ты еще не позабыл уроков, которые нам давал Галахос, то ты должен представлять, как именно работает тёмная магия.

- Я помню. Кто-нибудь вроде тебя кормит Исток чужими жизнями, а в обмен на это сила Темного истока выполняет все его желания.

Олварг поморщился, как музыкант, услышавший расстроенный, противно дребезжащий инструмент.

- Я бы сказал, что это слишком примитивно, хотя суть ты понимаешь верно. Магии, которую я применил в Кир-Кайдэ, было достаточно, чтобы наслать «черную рвоту» на Адель и Гардаторн. А с того времени Исток стал значительно сильнее. Как ты полагаешь – сможете ли вы сопротивляться, когда эта Сила обратится против вас?.. Особенно теперь, когда ни Альдов, ни Седого больше нет. Надеюсь, ты достаточно разумен, чтобы понимать, что без поддержки Тайной магии ни вам, ни даже самым одаренным магам из Совета Ста не выстоять против Истока. Теперь вам не поможет даже ваш хваленый Эвеллир. Как, кстати, у него дела?.. Учитывая нашу семейную непереносимость к магии, он сейчас вряд ли помнит, как его зовут. Честное слово, я не понимаю, как ты допустил, чтобы они довели человека твоей крови до такого состояния. Мне-то, положим, все равно, но я и не считаю его своим родичем. Мне в жизни не пришло бы в голову признать его дан-Энриксом и сделать лордом. А поступать так, как ты – сначала назвать его принцем и вторым наследником престола, а потом позволить лавочникам превращать дан-Энрикса в пускающего слюни идиота – это странный шаг. По-моему, гораздо милосерднее было бы его убить.

Вальдер молчал. Когда первое потрясение, вызванное встречей с Олваргом, прошло, он постарался успокоиться. Он задержал дыхание, чтобы заставить сердце биться медленнее и ровнее, и придал лицу непроницаемое выражение, решив сосредоточить все внимание на том, что Олварг будет говорить по существу, а все не относящиеся к делу комментарии и замечания сразу же пропускать мимо ушей. Он еще в детстве понял, что в беседе с Олваргом – тогда еще Интариксом – любое сказанное слово превращается в оружие, которое брат обязательно попробует использовать против него. Интарикс всегда наблюдал за ним, как кошка за мышиной норой, в надежде отыскать какие-нибудь слабости и болевые точки, чтобы сразу же ударить по больному. В конце концов младший принц решил, что в их столкновениях с Интариксом он всякий раз проигрывал не потому, что как-то неправильно реагировал на слова брата, а просто потому, что позволял Интариксу добиться от себя какой-либо реакции.

Тонкие губы Олварга насмешливо скривились.

- Опять этот остекленевший взгляд!.. – заметил он. – В детстве мне иногда казалось, что ты просто слабоумный. А потом я понял, что дело не в этом – просто тебе не хватало храбрости, чтобы признаться себе в том, что ты на самом деле чувствуешь, и ты предпочитал спрятаться в этом притворном безразличии, как виноградная улитка в своей скорлупе. Если бы ты хотя бы один раз разрешил себе быть настоящим... если бы ты начал на меня кричать или попробовал меня ударить – я, наверное, смог бы тебя уважать. Но ты боялся даже на одну минуту стать самим собой. Ты трус, Вальдер! Твоё «достоинство» - это просто красивое название для трусости. Единственная разница между тобой и большинством обычных трусов в том, что ты боишься не меня и не других людей, а самого себя. Боишься, что, если когда-нибудь позволишь себе быть собой, то сразу же окажешься совсем не тем, кем ты привык себя считать.

Вальдер по-прежнему молчал. Олварг пожал плечами, взял бокал, плеснул себе вина и сделал несколько глотков.

- Ладно, хватит воспоминаний; к делу, - сказал он небрежным тоном человека, который и не рассчитывал ни на какой ответ на предыдущую тираду, хотя император готов был побиться об заклад, что его упорное молчание, как и всегда, выводит братца из себя. – Сегодня до заката я буду ждать гонца, который привезёт меч Альдов в подтверждение того, что ты готов открыть ворота города, отречься от престола в мою пользу и присягнуть мне на верность.

Вальдер покачал головой – это был жест скорее удивления, чем отрицания.

- Не может быть, чтобы ты говорил серьезно, - произнес он с недоверием, более оскорбительным, чем явное презрение.

Олварг вскинул бровь.

- А почему бы мне не говорить серьёзно? Хотя да... Ты ведь считаешь, что сражаться до конца – это не дело трезвого расчёта или выбора, а твой священный долг. Сивый уже много лет как мертв, но ты и Крикс – вы оба все еще живете по его указке. Но попробуй для разнообразия подумать не о том, чего от тебя ждал Седой, а о том, что будет лучше для тебя – да и для остальных людей, которых ты спасешь от смерти, если решишь проявить благоразумие. Попробуй на минуту выбросить из головы всю эту чушь об Абсолютном Зле и посмотреть на наш конфликт, как на обычную войну. Когда противник победил – а ты довольно скоро убедишься, что я победил, – умнее сдаться, чем погибнуть самому и погубить своих людей.

- Мне пришлось вести куда меньше войн, чем нашему отцу, но даже мне известно, что переговоры с врагом начинают только в двух случаях: когда противник не уверен в собственной победе – или когда он не хочет лишнего кровопролития, - сказал Вальдер. – И я не думаю, чтобы тобой руководило милосердие.

- Твоя наивность восхитительна... Переговоры начинают, когда это выгодно. И милосердие к проигравшим тоже проявляют только потому, что это выгодно. Конечно, я давно мечтал тебя убить, но двадцать с лишним лет – это ужасно долгий срок. Лелеять старые обиды хорошо в изгнании, когда твои враги забыли о тебе и наслаждаются всем тем, чего ты лишен. Поэтому злопамятны обычно побежденные, а победителям, как правило, уже не до того, чтобы сводить старые счеты. Если ты немного поразмыслишь, то поймешь, что мне невыгодно ни убивать тебя, ни устраивать в городе резню. Зачем мне нужно, чтобы люди вроде Отта продолжали будоражить мир своими глупыми побасенками и изображать меня чудовищем?.. Оставим этот бред про Смерть и Солнце фанатичным идиотам вроде Крикса. Остальные будут только рады, если мы позволим им считать произошедшее семейным делом Риксов. Смена власти – дело совершенно заурядное, и большинству людей, в общем-то, совершенно безразлично, кто сидит на троне. Ты засвидетельствуешь, что я – твой старший брат, которого наш отец обманом лишил прав наследства, объявив о моей смерти. Ты признаешь, что все это время незаконно занимал Крылатый трон, и подтвердишь, что книга Отта была создана по твоему заказу и под руководством Ордена, и что ты распускал слухи об ужасной темной магии и использовал своего сумасшедшего племянника, чтобы укрепить свою власть. Судя по донесениям моих докладчиков о настроениях в Адели, люди с удовольствием тебе поверят.

- Я не стану лгать, - покачав головой, сказал Вальдер. Олварг закинул ногу на ногу и выразительно прищурился.

- Ты до сих пор не понял, что остальным людям даром не нужна твоя так называемая «правда», а точнее – правда Сивого?..

- Пусть люди сами решают, что им нужно.

Мужчина в кресле зло и резко рассмеялся.

- Вы с Криксом удивительно похожи друг на друга! Эти ваши разглагольствования о том, что нужно оставлять другим свободу выбора – просто попытка снять с себя ответственность. Можно надеть корону, можно даже называться Эвеллиром, но, когда необходимо взять на себя бремя трудного решения, вы всегда делаете вид, что ваша трусость и пассивность – это уважение чужой свободы воли. Но в конце концов нам всем приходится расплачиваться за ту роль, которую мы на себя берём. Ты император, и тебе придётся принимать решение за всех. Вопрос лишь в том, что именно ты выберешь. Я уже рассказал тебе, что будет, если тебе хватит ума принять мои условия. Теперь я покажу, что с вами будет, если ты решишь упорствовать...

Бесцеремонно отодвинув в сторону дежурного гвардейца и входя в покои императора, Ирем не сомневался в том, что ему предстоит будить Валларикса, но застал сюзерена уже на ногах. Когда рыцарь вошел, Валларикс открывал окно – его фигура резко выделялась на фоне стремительно светлеющего неба. Холодный ветер хлынул в комнату, растрепав ему волосы, и император пошатнулся, цепляясь за ставень. Ирем, удивлённо замерший возле двери, почувствовал неладное и бросился к нему – как раз вовремя, чтобы подхватить Валларикса под локоть и помочь ему удержаться на ногах.

- Что с вами, государь? Вам плохо?.. – с беспокойством спросил он. Валларикс, бледный и измученный, смотрел на него так, как будто сомневался в том, что Ирем ему не мерещится.

- Что ты здесь делаешь? – спросил он рыцаря, не отвечая на его вопрос. Пальцы Вальдера впились в его руку с такой исступленной силой, словно император пытался удостовериться в его реальности.

Ирем сказал себе, что императору, наверное, приснился страшный сон. Косвенно это подтверждало мрачные пророчества Викара. Ирем подавил тяжёлый вздох. Он до последнего надеялся, что ворлок с Лейдой ошибаются и придают кошмарам Олриса слишком большое значение. Он нехотя сказал:

- Стюарду Крикса стало плохо. Парень вырос в Марахэне и отличался обостренной чувствительностью к тёмной магии. Мэтр Викар считает, что мальчишка ощущает усиление Истока. Это может означать, что Олварг начал действовать.

- Я знаю, - мёртвым голосом сказал Вальдер. – Он только что говорил со мной.

- Кто? Олварг?!

- Да... Помоги мне сесть. Нет, только не сюда!.. – внезапно вскинулся Вальдер, когда Ирем попробовал подвести его к креслу у стола. Сэр Ирем удивился, но, ничего не сказав, усадил друга на его кровать и сам налил ему бокал вина. Руки у императора дрожали, как у старика, и половина вина тут же оказалась на его сорочке и штанах, но Ирем подавил соблазн помочь ему и придержать бокал. Не отличавшийся особой чуткостью по отношению ко всем остальным людям, Ирем часто проявлял тонкую наблюдательность, когда дело касалось императора, и сейчас смутно чувствовал, что мелкие, простые ощущения, вроде досады на пролитое вино, помогают Валлариксу отвлечься от каких-то страшных мыслей.

В несколько глотков опорожнив бокал, Вальдер почти нормальным голосом сказал:

- Его солдаты захватили Мирный.

- Мирный?.. – удивлённо повторил лорд Ирем. – На кой Хегг им сдался Мирный?..

За все время существования этого города в Мирном еще не случалось ничего хоть сколько-нибудь важного. Этот маленький приморский город полностью оправдывал свое название. В нем не было ни оружейных складов, ни казны, ни сильных укреплений, позволяющих использовать его, как опорный пункт для продвижения вглубь страны. Небольшая крепость на холме была рассчитана на то, чтобы уберечь жителей посёлка от пиратов, но едва ли подходила для защиты от серьёзного противника. Ирем не мог представить, зачем Олваргу понадобился этот тихий, сонный городок.

- Он сказал, что он даёт мне шанс. Я должен сдать Адель, но прежде всего отослать ему Ривален, или он отдаст всех пленных Темному Истоку и направит его силу против нас.

Ирем приподнял брови.

- Сдать ему Адель?.. – повторил он со злостью. – Если ваш брат считает, что достаточно взять в заложники несколько сотен человек, чтобы ставить такие ультиматумы, то он попросту спятил!

Валларикс страдальчески скривился.

– Он сказал – «я думаю, мне стоит показать тебе, как это будет – чтобы ты представил, что вас ждет». Надеюсь, что это был блеф, как при игре в пинтар. Но если он не лгал – тогда он в самом деле победил. Мы просто-напросто не сможем с ним сражаться.

Ирему внезапно вспомнилась та ночь, когда Меченый поддался его уговорам и отправился следить за Олваргом. Он словно наяву увидел эти пальцы, впившиеся в подлокотники кресла, и налившееся кровью, посиневшее лицо со вздувшимися жилами. Меченый никогда не говорил о том, что именно он тогда чувствовал, но, если бы лорд Ирем сомневался в том, что магия способна причинять людям страдания даже на расстоянии, вид Меченого мог развеять все его сомнения.

Бледность Валларикса, его застывший взгляд и дрожащие руки обрели совершенно новый смысл.

- Он... пытал вас? – содрогнувшись, спросил Ирем.

- Да – но не так, как ты, скорее всего, думаешь. Это больше похоже на безумие, чем на физическую боль. Мне начало казаться, будто все плохое, что случилось в моей жизни, произошло только по моей вине, что я принёс несчастье всем, кого я знаю. Моей дочери… дан-Энриксу... Элике, Амариллис, даже моей матери. У меня не осталось ни единой связной мысли – только голос, говоривший мне – «С первого дня собственной жизни ты приносишь смерть и горе всем, кого ты любишь».

Ирем открыл рот – и сразу же закрыл его. Он вспомнил свои разговоры с Меченым. Крикс всегда говорил, что даже Темному Истоку не под силу навязать кому-то совершенно чуждые для него мысли – в душе человека обязательно должна найтись какая-то опора для действия темной магии, хотя бы слабая искра тревоги, страха и вины, из которой магия сможет раздуть большой костер. А значит, где-то в глубине души Вальдер действительно должен был чувствовать что-то подобное.

- Ради Пресветлых Альдов, государь!.. – Ирем поймал себя на том, что смотрит на Вальдера с выражением, близким к ужасу. – Ладно еще дан-Энрикс... Думаю, что после этого проклятого суда мы все испытывали то же самое. Но Элика? И ваша мать?!

Валларикс медленно покачал головой.

- Все не так просто, Ирем. Разумеется, я знаю, что нельзя винить ребёнка в том, что кровь его родителей была несовместима с самого начала. Но существуют ощущения, которые не поддаются логике. Я всегда знал, что моя мать умерла после моего рождения. Но я не связывал два этих факта вместе, до тех пор, пока в какой-то день Интарикс не сказал мне – «Знаешь, почему у нас нет матери? Потому что ты убил ее». «Это неправда!» - сказал я. «Нет, это правда. Спроси кого хочешь – ты действительно её убил. Она лежала в спальне и кричала – час за часом, почти двое суток. Вся ее кровать была залита кровью. Я видел, как они сожгли матрас. Он был пропитан кровью весь, насквозь! Ты вылез из неё и разорвал ей внутренности – именно поэтому она и умерла». Я заплакал и убежал от него к своей няньке. Она рассказала все отцу. Он пришел в ярость и высек Тара. Думаю, что он тогда поддался злости и изрядно перегнул. Вечером Тар пришёл ко мне, стянул рубашку и показал мне следы. «На, полюбуйся, - сказал он. – А если хочешь, то беги к нему и пореви еще – пусть сделает это еще раз. Мне плевать».

- На месте вашего отца я бы, пожалуй, так и сделал, - мрачно сказал Ирем. Валларикс покачал головой.

- Ему было всего одиннадцать. Кто знает? Может, если бы отец поговорил с ним вместо того, чтобы его бить...

- Да ничего подобного! – сердито перебил сэр Ирем. - Наорикс, наверное, и вправду был плохим отцом. Но то, что выросло из Тара – это не его вина. Ваш брат был настоящим маленьким гаденышем. Все дети иногда делают глупости, ведут себя жестоко или обижают слабых. Но чтобы изводить младшего брата описанием того, как умирала его мать, надо быть редкостным ублюдком. А самое худшее во всей этой истории – это что он отлично понимал, что вы легко могли воспользоваться своим положением любимчика отца и сделать его жизнь невыносимой, но он был уверен в том, что вы на это не пойдете. Он никогда вас не жалел, но знал, что _вы_ его жалеете, и использовал эту жалость для того, чтобы безнаказанно над вами измываться. Это низко! Готов спорить, после той истории он часто изводил вас разговорами о вашей матери.

Валларикс не стал спорить.

- Да, он часто говорил об этом, - согласился он. – Со временем я приучился делать вид, что меня это совершенно не волнует, и тогда он постепенно перестал об этом вспоминать. Но каждый раз, когда я чувствовал себя одиноким, или жалел о том, что мой отец меня не понимает, я думал о том, что, может быть, она любила бы меня по-настоящему – не как дан-Энрикса и принца, а как сына. И каждый раз, когда я тосковал о ней, я чувствовал вину. Так же и с Эликой... Умом я понимаю, что моей вины здесь нет. Я же не мог предвидеть будущее. Я не знал, что я всего-то на секунду выпущу её ладонь, чтобы ответить на приветствие какого-то болвана-дипломата, а Элика упадёт с лестницы, и у неё случится выкидыш, который её убьет. Но суть не в этом. У любого человека обязательно найдутся слабости и страшные воспоминания, которые Исток способен обратить против него. Мне очень долго снились сны про то, как я стою на этой лестнице и вижу, что Элика хочет сделать следующий шаг – тот самый шаг, который её убьет – и я кричу от ужаса, но каждый раз не успеваю её удержать, и она падает. Снова и снова. Ночь за ночью... Испытать на себе магию Истока – это все равно, что оказаться в тысяче своих кошмаров разом. А ведь я, по крайней мере, понимал, что происходит, и пытался этому сопротивляться. Примерно как человек, который видит очень страшный сон, но в глубине души все равно понимает, что он спит. А что должны испытывать другие люди – те, кому внушенные Истоком образы будут казаться единственной подлинной реальностью?..

- Я не знаю, - тихо сказал Ирем. – Крикс пытался нас предупредить... Когда мы обсуждали оборону города, он постоянно говорил, что главную опасность для нас представляют не подземные ходы и не осадные машины, а мы сами – но тогда я только злился на него и думал – «Как ему не надоест болтать об этой метафизике, когда у нас полно более важных дел?..»

Валларикс слабо улыбнулся – в первый раз с начала разговора. Эта бледная улыбка заставила Ирема почувствовать себя гораздо более уверенно. Оцепенение, вызванное словами императора, мало-помалу отступало – Ирем снова ощутил себя самим собой, и его мысли приняли практическое направление.

– Как бы там ни было, у нас нет выбора. Мы же не можем сдать Адель. Возможно, наши ворлоки сумеют как-нибудь ослабить действие Истока?..

- Может быть, - подумав, согласился Валларикс. – Зови Викара. И скажи своим гвардейцам – пускай пригласят сюда магистров из Совета ста.

Идя к Валлариксу, Ирем оставил ворлока в приёмной императора и был готов к тому, что найдёт там же Лейду, но присутствие Дарнторна с Лэром и Ральгерда Аденора стало для него сюрпризом.

Его появление оборвало какой-то оживленный разговор. Сэр Ирем понял, что, пока он был у Императора, Лейда не теряла даром времени и собрала всех, кто принимал участие в их заговоре для освобождения дан-Энрикса. Для нее близость к Эвеллиру уравнивала всехприсутствующих, стирая разницу между рядовым орденским офицером вроде Лэра, опальным Дарнторном и Валлариксом. На взгляд мессера Ирема, компания, которую леди Гефэйр cобрала для этого импровизированного военного совета, выглядела очень странно, хотя коадъютор не мог отрицать, что безуспешные попытки спасти Крикса связали их шестерых сильнее, чем любая дружба. Встречаясь друг с другом в Адельстане или во дворце, бывшие заговорщики едва обменивались парой слов, но это молчание не разделяло, а объединяло их друг с другом.

- Император вызывает вас к себе, - официальным тоном сказал Ирем магу. Но Вальдер, внезапно появившийся в дверях, окинул спутников Викара взглядом и махнул рукой.

- Входите все.

Когда Валларикс вкратце рассказал о своём разговоре с Олваргом, собравшиеся выразительно переглянулись.

- Мы должны потребовать немедленно освободить дан-Энрикса! – сказал Дарнторн.

- И что мы скажем?.. – спросил Ирем с раздражением. - Что императору приснился сон про Олварга, а у стюарда Меченого лихорадка? Люди и без того уже считают нас либо лжецами, либо сумасшедшими. Не стоит укреплять их в этом мнении.

- Возможно, следует напасть на Мирный раньше, чем он выполнит свою угрозу и убьет всех пленных, - предложила Лейда.

- Проблема в том, что мы не знаем, правда ли все то, что Олварг говорил про Мирный, - рассудительно заметил Аденор. – Может быть, все эти речи про заложников – просто способ выманить нас из города.

Лицо Дарнторна просветлело – эта мысль явно казалась ему привлекательной. Ирем напомнил самому себе, что Льюберт был свидетелем того, что Олварг делал с пленными в Кир-Кайдэ, и до сих пор не мог простить себе свое бездействие. В глазах мессера Ирема шестнадцатилетний Льюберт, чудом спасшийся от Адельстана и бежавший в лагерь заговорщиков, никак не мог считаться соучастником преступлений своего отца, но сам Дарнторн, по-видимому, так и не сумел избавиться от угрызений совести.

- Пошлём разведчиков?.. – предложил Лэр.

Ирем поморщился, вспомнив про тех, кого он посылал следить за аркой Каменных столбов. В лучшем случае, они сейчас в плену вместе с людьми из Мирного.

- Это бессмысленно, - сухо ответил он. - До Мирного всего пара часов пути. Разведчики вернутся как раз вместе с Олваргом и его армией. Если, конечно, вообще вернутся.

Льюберт мрачно и настороженно смотрел на коадъютора.

- Тогда как мы вообще узнаем, правда это или ложь?.. – спросил он тоном человека, который уже догадался, к чему клонит собеседник, но никак не может до конца поверить в то, что он все понял правильно.

Ирем пожал плечами. Он всегда сочувствовал Дарнторну, но сейчас щадить чьи-нибудь чувства было невозможно.

- Правда или нет – это сейчас неважно. Если Олварг хотел выманить нас из Адели и сразиться на своих условиях, то он с тем же успехом мог использовать для этой цели правду, как и ложь, - ответил он. – Если он в самом деле взял жителей Мирного в заложники, то мы ничем не сможем им помочь. Наша задача – защитить Адель. – Он обернулся к ворлоку. – Могут ли маги из Совета Ста как-то ослабить действие Истока?..

Викар, перебиравший бусины любимых четок, печально покачал головой.

- Боюсь, что это невозможно. Я могу помочь одному человеку за раз. С большим трудом – двоим или троим. Но если помощь ворлока будет нужна сразу всем жителям Адели, это будет каплей в море.

- Но я слышал, что всех ворлоков учат специальным методам, при помощи которых человек способен контролировать свое сознание, - заметил Валларикс. – И этим методам будто бы может обучиться даже человек, не наделенный магией.

- Это верно, государь, но, чтобы овладеть этими методами, нужны месяцы и даже годы тренировок.

- Значит, вы считаете, что эффективных способов защиты нет?.. – очень спокойно уточнил Валларикс.

- Когда Безликие напали на дан-Энрикса и его спутников в лесу, магия действовала на людей по-разному. Кто-то совсем лишился мужества, кто-то настолько обезумел, что напал на собственных товарищей, но кто-то был готов сражаться до конца. А это значит, что мы можем противостоять Истоку, если захотим, - сказала Лейда. Ирем вдруг подумал, что после суда над Криксом Лейда всегда говорила об Истоке с такой ненавистью, словно он был человеком, которого она собирается убить. Казалась, она видит в магии Истока не безликую, хоть и могущественную Силу, а живое, наделенное умом и волей существо. Врага, которого можно заставить заплатить за причинённые им страдания.

- Я восхищаюсь вашей храбростью, леди Гефэйр. Но, боюсь, я не готов поручиться за самого себя так же решительно, как вы, - с кривой улыбкой сказал Аденор. Ирем отметил противоестественную бледность Аденора и уже не в первый раз спросил себя, как вышло, что этот изнеженный и не отличавшийся особой храбростью аристократ всегда упорно норовил попасть в самую гущу неприятностей, будь то война, «черная рвота» или нападение Безликих. Создавалось впечатление, что он испытывал какое-то извращенное удовольствие, подвергая себя испытаниям, которые могли смутить даже гораздо более выносливых людей.

Валларикс, видимо, подумал о том же самом.

- Не говорите ерунды, Ральгерд, - сказал он, покачав головой. – Вы могли двадцать раз уехать из Адели, но вместо этого остались здесь. Вы кто угодно, но не трус.

- Спасибо, государь, - усмехнулся Аденор, которому предположение о его храбрости явно казалось исключительно забавным. – Тем не менее, я думаю, что полагаться исключительно на силу собственного духа будет несколько... самонадеянно. А полагаться на чужую силу духа, особенно говоря о тысячах людей, которых мы не знаем – это уже просто безрассудство.

- Ближе к делу, Аденор, - поторопил сэр Ирем. – Вы хотите что-то предложить, или вам просто нравится действовать окружающим на нервы?

Аденор погладил свою клиновидную бородку.

- Моё предложение наверняка покажется вам очень необычным. Но, возможно, если вы обдумаете его лучше, вы сочтете, что это имеет смысл. Я бы предложил использовать люцер. На всех жителей Адели его, разумеется, не хватит, но мы бы могли раздать люцер солдатам, страже и гвардейцам. Разумеется, совсем чуть-чуть – всего по паре зерен, чтобы приглушить тревогу и придать людям бодрости. У тех, кто не привык к употреблению люцера, зерна вызывают прилив сил и резко поднимают настроение.

- Если быть точным, люцер делает людей самонадеянными, легкомысленными и болтливыми, - поправил Ирем. – Я не думаю, что командиры скажут нам «спасибо», если их солдаты превратятся в сборище безответственных мальчишек.

- Тем не менее, это все еще лучше сборища озлобленных, отчаявшихся взрослых, - парировал Аденор.

Видя, что Валларикс одобрительно кивает, Ирем нехотя кивнул.

- Хорошо; я попробую достать люцер.

- Думаю, тут я мог бы вам помочь, - нейтральным тоном сказал Аденор. – Вы же не можете отбирать запасы у столичных медиков, и у нас слишком мало времени, чтобы вести дела с контрабандистами. А я, по счастливому стечению обстоятельств, располагаю достаточным количеством люцера и могу распорядиться, чтобы его доставили прямо в Адельстан.

- Очевидно, вы предвидели подобное развитие событий заранее и решили купить большую партию люцера про запас?.. - не удержался от сарказма коадъютор. Аденор наградил его ледяным взглядом.

- Когда лорд дан-Энрикс как-то раз пришёл ко мне и попросил достать ему огромное количество люцера, мне пришлось порядком за него переплатить – я купил у знакомого торговца контрабандой все, что было, а этот барышник ни в какую не хотел упускать выгоду, которую он мог бы получить от розничной продажи, и напирал на то, что может потерять заказчиков. Мне пришлось согласиться на его условия. Крупные сделки вроде этой нужно заключать заранее – в противном случае платить придётся вчетверо. И, хотя лорд дан-Энрикс всегда восхищал меня своей непредсказуемостью, я решил принять кое-какие меры на тот случай, если он еще когда-нибудь придёт ко мне с подобной просьбой.

- Крикс попросил у вас купить ему люцер?.. – не веря собственным ушам, повторил коадъютор. – Но зачем?..

- Не знаю; я его не спрашивал. Но, думаю, если бы он хотел, чтобы вы это знали, он бы рассказал вам сам, - отрезал Аденор.

Лорд Ирем с удивлением подумал, что в этот раз Ральгерд, взявший за правило со смехом соглашаться с каждым, кто пытался обвинить его в реальных или же воображаемых пороках, кажется, действительно обиделся. Это было так внезапно и до такой степени не вписывалось в характер Аденора, что Ирем не знал, смеяться или же сердиться. Впрочем, несколько секунд спустя он вспомнил, как Аденор когда-то не побоялся заразиться «черной рвотой», чтобы уберечь Валларикса, а после этого помог самому Ирему дойти до Адельстана, хотя большинство людей скорее дали бы отрезать себе руку, чем рискнули прикоснуться к кому-то из заболевших. Каодъютор сопоставил это со словами императора о том, что Аденор мог двадцать раз уехать из Адели, но предпочёл остаться здесь и встретить надвигающуюся опасность вместе с ними, и подумал, что, пожалуй, Аденор имел все основания почувствовать себя задетым. Правда, Аденор старался сделать все возможное, чтобы обесценить принесенные им жертвы в глазах окружающих, и, улыбаясь, объяснял свои самые благородные поступки исключительно расчётом и корыстью, но, в конце концов, характер Аденора еще не оправдывал чужой неблагодарности.

- Извините. Мне не следовало намекать, что вы торгуете люцером, - примирительно заметил рыцарь.

- Ну почему же, - сказал Аденор все так же холодно. – Когда чье-то предубеждение основано на личном опыте, его уже нельзя назвать предубеждением. Каждый из нас должен нести ответственность за свою репутацию.

Мэтр Викар, должно быть, понял, что пора вмешаться в этот разговор, и, не пытаясь обращаться к Аденору или Ирему, сказал Валлариксу:

– Люцер – это, конечно, действенное средство, но этого недостаточно. Я не хочу сказать, что его вообще не стоит применять, но, думаю, тёмную магию не победить искусственной веселостью или фальшивым оживлением. Я думаю, что, когда мы столкнемся с силой Темного Истока, жителям Адели будет нужен символ... Что-то, что придаст им стойкости и не позволит потерять надежду, - маг говорил медленно, как будто взвешивал каждое сказанное слово. – Люди должны были сплотиться вокруг Эвеллира. Но теперь, раз Эвеллира больше нет, понадобится что-нибудь другое...

- Или кто-нибудь другой, - добавил Лэр, как человек, который возвращается к оставленному разговору. Ирем уже далеко не в первый раз спросил себя, о чем они так оживленно говорили до того, как император вызвал их к себе. Но всерьез задуматься об этом коадъютор не успел, поскольку Лейда, слегка побледнев, сделала шаг вперед, и неожиданно отчётливо сказала :

- Государь, позвольте мне забрать Ривален.

В первую секунду Ирем так опешил, что подумал только, что сегодня утром все как будто сговорились требовать у императора Меч Альдов. Сперва Олварг, теперь Лейда... Причем, если требование Олварга звучало оскорбительно, то просьба Лейды показалась каларийцу просто дикой. Ирем положительно не представлял, как можно было попросить у императора отдать кому-нибудь священную реликвию дан-Энриксов. Ривален мог принадлежать только одному человеку – Криксу. Даже император не владел этим мечом, а просто хранил его до возвращения настоящего владельца. Ирем помнил, с каким почтительным благоговением Валларикс принял перевязь с Риваленом из рук племянника и с какой осторожностью отнес ее к себе. С тех пор, как император положил Ривален на подставку в своей спальне, он больше не позволял себе прикасаться к этому мечу. Сама мысль о том, чтобы отдать его в чужие руки, выглядела святотатством.

А вот Вальдер воспринял просьбу Лейды так, как будто давно ожидал чего-нибудь подобного.

- Вы просите отдать вам его меч, потому что это нужно жителям Адели – или потому, что это нужно вам самой?.. – спросил он мягко.

Лейда едва заметно побледнела.

- Мне следовало бы сказать, что я делаю это для других. Или что я прошу об этом в память о дан-Энриксе... Но это было бы неправдой. Я прошу об этом для себя. Мне кажется, теперь я понимаю то, о чем Крикс говорил все это время. Мы не будем счастливы, пока не уничтожим Темные Истоки. Было время, когда я сердилась на него и думала, что он напрасно мучает себя какими-то бредовыми идеями. Но Крикс никогда не был сумасшедшим, просто он острее остальных почувствовал, что собой представляют Темные Истоки. Мы не думали о них – поэтому мы могли думать, жить, дышать, не замечая, как они отравляют каждую минуту нашего существования. А он – не мог. Теперь я его понимаю, потому что знаю, что он чувствовал. Я ненавижу Олварга и его магию. Мэтр Викар, конечно, прав, людям в Адели нужен символ… или боевое знамя... или человек, который поведет их в бой. Юлиан Лэр и Льюберт думают, что я должна быть этим человеком. Что меч Крикса в руках женщины, тем более – его бывшей возлюбленной, произведет большое впечатление и воодушевит людей. Наверное, это должно звучать ужасно, но мне все равно. Меч Крикса нужен мне только затем, чтобы сражаться с Олваргом. И все. Мне очень жаль.

Вальдер задумчиво кивнул.

- Я думаю, что Крикс сказал бы то же самое. Уверен, он одобрил бы моё решение... – Валларикс ненадолго зашёл в свою спальню – и вскоре вернулся, бережно неся перед собой Ривален, который он отдал Лейде. Она обошлась с ним так, как будто это был самый обычный меч – надела перевязь и хладнокровно подтянула ремешки, небрежно отмахнувшись от растерянного Ирема, шагнувшего вперед, чтобы помочь.

XLIV

Ближе к полудню небо над Аделью потемнело – резко и внезапно, словно наступили сумерки. Над городом нависли темно-фиолетовые тучи. Дневной свет казался тусклым, даже воздух уплотнился и стал менее прозрачным, чем обычно. Браэнн чувствовал, что ему тяжело дышать, как будто этот неподвижный воздух не желал проходить в легкие.

- А я начал было надеяться, что в этот год снега уже не будет, – сказал рыжий Варек, недовольно щурясь на темнеющее небо. – И, конечно, если в конце марта должна быть еще одна метель – то именно тогда, когда нам еще три часа торчать на улице. Помните прошлый раз?.. У меня вся кольчуга была в снежной корке в палец толщиной. Вечно одно и то же! Хоть дожди, хоть снег, хоть ветер – непременно в нашу смену.

- Заглохни, Варек, - хмуро посоветовал дозорный из другой десятки. – Вам везет не больше и не меньше, чем всем остальным дозорам. Просто, пока ты сидишь у себя дома или в караулке, попиваешь пиво и почесываешь задницу, тебе плевать, какая за окном погода. А как только вам приходится идти в патруль, ты сразу начинаешь ныть.

Такие перепалки возникали всякий раз, когда в городе повышали меры безопасности, и на улицы выставляли сдвоенные патрули. Но Браэнну казалось, что на этот раз ребята пререкаются натянуто и без особенного увлечения. Капитан понял, что все остальные тоже чувствуют необъяснимую тревогу и тоскливое предчувствие чего-то нехорошего. А ведь у них – в отличие от Браэнна – никаких оснований для дурных предчувствий не было...

Ниру сунул руку в карман, как будто бы надеялся, что лежащий там бумажный сверток и странный приказ мессера Ирема ему просто приснились, и карман окажется пустым. Но сверток, разумеется, лежал на своем месте.

Браэнн получил его утром, перед тем, как заступить в дозор. Вощенная бумага, перевязанная тоненькой бечевкой, выглядела совершенно безобидно, но лежащего внутри люцера с головой хватило бы, чтобы немедленно отправить человека в Адельстан. И тем не менее, этот люцер ему и другим капитанам стражи выдали от имени мессера Ирема вместе с распоряжением – в случае беспричинной паники среди солдат использовать его для поднятия боевого духа. Употребление люцера командирами отрядов объявлялось нежелательным, но допустимым – в случае, если иначе капитан не сможет выполнять свои обязанности. Когда потрясенный Браэнн попытался выяснить, что может вызвать панику, которая потребует таких беспрецедентных мер, орденский рыцарь, передавший приказ Ирема, холодно посмотрел на капитана, и, явно копируя манеры коадъютора, отрывисто сказал – «Все что угодно. Может, магия... а может быть, и яд, вроде того, который был использован при нападении на принца и его охрану. Мессер Ирем полагается на вашу рассудительность. Он полагает, что вы сами разберетесь, когда и как воспользоваться этим средством».

Ирем, разрешающий, да что там, напрямую предлагающий употреблять люцер на службе – это было светопреставление. Ничем хорошим это кончиться определённо не могло.

Браэнн встревоженно поглядывал на тучи, появившиеся будто бы по волшебству, и спрашивал себя, откуда они, собственно, взялись, если и ночью, и сегодня утром ветра почти не было?.. И этот неподвижный, душный воздух... Летом можно было бы решить, что собирается гроза, но какие могут быть грозы в конце марта?

Смущавшее Браэнна затишье кончилось так же внезапно, как и началось. В лицо ударил неизвестно откуда налетевший ветер, и почти одновременно с неба хлынул дождь, а вслед за ним и град. Дозорные, отчаянно ругаясь, бросились искать какое-то укрытие. Вскоре все они уже прижимались к мокрым стенам, там, где скаты крыш могли хотя бы отчасти прикрыть людей от снега и дождя. Но толку было чуть – ветер усиливался с каждой минутой, и при каждом порыве на Браэнна Ниру и его дозорных налетали смерчи дождевой воды.

Не только его штаны и плащ, но даже вся одежда под кольчугой быстро вымокла насквозь и липла к телу, словно ледяной компресс, а в сапогах противно хлюпала вода, но Браэнн прилагал все силы, чтобы сохранить невозмутимый вид, не ежиться от холода и не участвовать в яростной ругани по поводу «этого Хеггова дождя», разом сплотившей два враждующих дозора. Ниру понимал – стоит дозорным ощутить, что капитан замерз не меньше их, они увидят в этом повод обсудить, есть ли какой-то смысл патрулировать улицу в подобную погоду и не лучше ли вернуться в караулку. Поэтому Браэнн игнорировал те полные надежды взгляды, которые на него исподтишка бросали подчиненные, смотрел прямо перед собой и старался дышать размеренно и глубоко, чтобы расслабиться и не дрожать от холода.

Услышав стук копыт, Браэнн сначала не поверил собственным ушам. Трудно было представить, чтобы кто-то выбрался на улицу в такую непогоду. Материализовавшийся из-за стены дождя всадник был похож на мокрую, нахохленную птицу. Сбившийся на сторону орденский плащ казался просто мокрой тряпкой, зато вороная шкура лошади блестела, как обсидиан. Поравнявшись с Браэнном, гвардеец осадил коня.

- Капитан. Хорошо, что вы на месте, - сказал он с таким явным облегчением, что Браэнн сразу понял, что второй патруль, дежуривший сегодня в Нижнем городе, предпочел бросить пост и отсидеться в караулке. - Обойдите близлежащие дома, предупредите жителей, чтобы закрыли ставни, заперли двери и ни под каким видом не выходили на улицу. Все лавки, мастерские и трактиры должны быть немедленно закрыты, а все посетители – разойтись по домам. Идет большая буря. Маги из Совета Ста стараются оттянуть начало урагана, чтобы дать людям время подготовиться. Я еду в гавань.

- Да, мессер, - ответил Браэнн, но гвардеец уже не слушал – он пришпорил лошадь и умчался вниз по улице, обдав дозорных Ниру тучей брызг.

Тиренн, стоявший рядом с Браэнном, придвинулся поближе и вполголоса спросил :

- Браэнн, как думаешь, это как-нибудь связано с дан-Эн...

- Иди домой, - перебил Ниру. – Отведи Арри к папаше Пенфу, попроси, чтобы он присмотрел за ним, и запри дом. Заодно обойдешь дома на Винной улице. С собой возьмёшь Илара, он живёт поблизости... Когда закончите, идите к ратуше и ждите там, мы вас найдем.

Потребовалось несколько часов, чтобы обойти прилегающие к ратуше кварталы и предупредить всех жителей. Если сначала сообщение об урагане показалось Ниру преувеличением, то теперь он видел, что гвардеец не шутил. Ветер усилился настолько, что безопаснее было идти, держась за стены, и вдобавок прикрывать глаза ладонью от летевшего в них мусора. Обойдя все окрестные дома и заново собрав дозорных возле магистрата, Браэнн, повел свой небольшой отряд в сторону Разделительной стены.

«Я должен связаться с кем-нибудь из Ордена и узнать, что мне и моим людям делать дальше» - сказал он командиру местной стражи. Тот согласился, но заметил, что сначала Браэнну и его людям не мешало бы обсохнуть, отогреться и немного отдохнуть. От стражников, которые едва держатся на ногах, толку не будет, сказал он, и Браэнн вынужден был с этим согласиться. Сам он тоже чувствовал себя уставшим и продрогшим до костей, но греться у стоявшей в караульной печки Ниру не хотелось – им владело острое, мучительное беспокойство, не дающее сидеть на одном месте. Залпом осушив предложенный ему стакан вина и даже не переменив одежду, Браэнн снова выбрался на улицу.

Взглянув на город с Разделительной стены, он осознал, что дела обстоят гораздо хуже, чем он мог представить. Город погрузился в хаос. Ветер срывал деревянные крыши с домов и трактиров в Нижнем городе, выбивал драгоценные цветные стекла в окнах богатых особняков, валил деревья, сносил с кровель черепицу. Текущая по улицам вода несла обломки веток, сорванные с бельевых веревок вещи и Хегг знает, что еще.

Из уст в уста передавали слухи об огромной штормовой волне, которая играючи перехлестнула через ограждающие гавань волнорезы, разметала стоящие на рейде корабли, словно игрушечные лодочки из щепок, и всей тяжестью обрушилась на прибрежные кварталы. Напуганные люди утверждали, что эта волна была ничуть и не ниже крепостной стены, и, даже когда она схлынула, часть города так и осталась под водой. Рассказывали, будто на отдельных улицах вода поднялась так высоко, что доходила до окон второго этажа. Никто не знал, сколько людей погибло или оказалось смыто в море, но Орден, по-видимому, все-таки успел вовремя сообщить о надвигающейся буре, потому что множество семей, не дожидаясь худшего, отправились искать убежище за Разделительной стеной.

Следом за беженцами в Верхний город устремились грязные и мокрые собаки, не желающие покидать своих хозяев, и даже какое-то количество облезлых, жалких кошек – эти большей частью сидели у кого-нибудь за пазухой, высунув наружу только морды с мокрой, слипшейся в сосульки шерстью, и таращились на людей неподвижными от ужаса глазами. Те, у кого были лошади, успели захватить с собой и другую живность – кур, гогочущих гусей и даже поросят, но и животных, и телеги, и любые вещи сверх того, что человек может нести в руках, стражники Разделительной стены не пропускали, несмотря на то, что обстановка у ворот успела накалиться чуть ли не до драки, а на головы дозорных сыпались самые страшные проклятия.

Браэнн втайне порадовался, что не служит в страже Разделительной стены, и ему не приходится до хрипоты ругаться с беженцами, заставляя их бросать свое имущество на произвол судьбы. Людей, которые едва сумели избежать грозившей им опасности, а теперь обнаружили, что у них, в довершение всех бед, пытаются отнять и то немногое, что удалось спасти от наводнения, Браэнну было жаль до тошноты – хоть он и понимал, что Орден не мог поступить иначе. Даже людей, у которых нет при себе ничего, кроме узла с вещами, не так просто где-то разместить, когда этих людей – несколько тысяч человек, а находиться под открытым небом становится всё опаснее. На то, чтобы заботиться о чьем-то скарбе и домашней живности, у городских властей не осталось ни времени, не сил.

Из пререканий стражи с беженцами Браэнн понял, что Валларикс призвал жителей Верхнего города принять у себя тех, кто лишился своего дома из-за наводнения, и, подавая остальным пример, распорядился отвести для беженцев часть помещений во дворце. На призыв императора откликнулись в Лаконской Академии, трактире «Черный дрозд», в домах Лан-Дарена и Мартеллов, и – что было уже совершенно неожиданным – в особняке Ральгерда Аденора. Браэнн, недолюбливавший главу казначейства, поморщился, услышав это имя. К счастью, и Тиренн, и остальные парни все еще толпились возле печки в караулке и пытались просушить одежду – иначе кто-нибудь точно вспомнил бы, что всякий раз, когда речь заходила о Ральгерде Аденоре, Ниру говорил что-нибудь вроде «Помяните моё слово, в трудную минуту этот Аденор еще покажет всем свое прогнившее нутро!» и утверждал, что, если Аденор хоть раз сделает что-то достойное его уважения, он готов съесть дохлую кошку.

Потом Браэнн увидел Ирема – тот, впрочем, направлялся не в Верхний город, а наоборот, в сторону Северных ворот. И коадъютор, и пара сопровождающих его гвардейцев не без труда прокладывали себе путь через толпу угрюмых, взвинченных людей, отнюдь не торопившихся уступать рыцарям дорогу. Беженцы, только что лишившиеся своего последнего имущества из-за приказа Ордена, смотрели на одетых в синие плащи гвардейцев с плохо скрытой злобой. Казалось, что сам воздух вокруг Ирема и его спутников искрит от напряжения. Глядя на притворное, но все равно очень эффектное спокойствие, с которым Ирем направлял коня через толпу, Браэнн покачал головой – нужно было иметь стальные нервы, чтобы появиться здесь в такой момент, не говоря уже о том, чтобы с таким невозмутимым хладнокровием смотреть на наседающих со всех сторон людей, когда достаточно было одной-единственной искры, какого-нибудь резкого движения или чьего-то выкрика, чтобы общее недовольство прорвалось в безумной вспышке ярости.

- Какого Хегга вы здесь прохлаждаетесь?.. – нахмурился лорд Ирем, обнаружив Браэнна среди дозорных, пропускавших беженцев. – Спускайтесь в Нижний город и ищите отстающих, раненых и тех, кто не способен сам дойти до Разделительной стены.

- Да, монсеньор, - наклонив голову, ответил Браэнн. Тиренн, вынесший Браэнну стакан горячего вина из караулки и услышавший этот короткий разговор, яростно посмотрел вслед Ирему.

- Почему ты не сказал ему, что мы только что оттуда? – возмущенно спросил он. – Ты и так сделал больше, чем любой другой. Пускай идет командовать той кучкой говнюков, которая сразу нашла себе местечко потеплее и сидит там с самого начала урагана!.. Ты же его не боишься. Почему ты ничего ему не объяснил?

Браэнн криво усмехнулся. Тиренн с его негодованием и детской жаждой справедливости напомнил ему самого себя – но не такого, как сейчас, а такого, каким он был примерно двадцать лет тому назад.

- Да он и так все знает. Думаешь, он не заметил, что я мокрый с головы до ног?.. Но все-таки он прав. Мы сейчас должны быть не здесь, а в Нижнем городе. Поднимай остальных.

Тиренн ушел, не прекращая что-то раздраженно бормотать себе под нос, а Браэнн тяжело вздохнул. Конечно, следовало бы сказать Тиренну, что с подобным отношением к субординации лучше оставить службу и идти в каменотесы или пекари, но выговаривать Тиренну капитану не хватило духа – тот ведь рассердился не на приказ Ирема, а на его «несправедливость» к Ниру, и Браэнн должен был признать, что в глубине души ему приятно, что тот принимал это так близко к сердцу.

* * *

Закончив разговор с Вальдером, Олварг с такой яростью смахнул предметы со стола, что бокал из бесценного аварского стекла ударился о стену и со звоном разлетелся вдребезги. Осколки брызнули в разные стороны.

- Ублюдок!.. – выругался он, как будто бы Валларикс находился в этой комнате и мог услышать это оскорбление. Расхаживающий снаружи часовой замедлил шаг, прислушиваясь к шуму и гадая, не нужна ли королю какая-нибудь помощь, но в итоге не рискнул побеспокоить Олварга. Тем не менее, заминка часового не укрылась от его внимания и вынудила его обуздать свой гнев. Все еще продолжая сжимать руки в кулаки, он встал и подошёл к окну, скользнув отсутствующим взглядом по обугленным остовам домов на противоположной стороне улицы.

После ночного штурма Мирный был похож на собственную тень. От пожара не пострадал только городской магистрат, где Олварг временно устроил свою ставку. Несмотря на гордое название, это был самый заурядный трехэтажный дом, ничем не отличающийся от других построек в Мирном. Если раз в году стражникам Мирного случалось арестовать кого-то по серьёзному обвинению, арестанта везли в Адель – в городе не было своего ворлока. В местной тюрьме – то есть в одной-единственной тюремной камере при ратуше – держали только разбуянившихся дебоширов из городской харчевни. Олварг успел досконально изучить местную скучную, размеренную жизнь, когда наведывался в Мирный, чтобы принять донесения своих доглядчиков или отдать какие-то распоряжения.

Он знал, что не сумеет взять Адель, не прибегая к магии, а обращаться к силе Темного Истока ему очень не хотелось. Магия, к которой ему пришлось прибегнуть, чтобы захватить Туманный лог и раз и навсегда избавиться от Альдов, обошлась ему недешево. Стоя на внутреннем дворе захваченного его людьми Леривалля, Олварг чувствовал себя скорее призраком, чем человеком – и с тех пор он уже никогда не ощущал себя по-настоящему живым. Казалось, у него внутри разверзлась чёрная дыра, куда все время утекает его жизнь. Вальдер сказал о темной магии, что кто-то вроде Олварга кормит Исток чужими жизнями, а тот в обмен на это выполняет его волю. Много лет назад, когда он захотел овладеть силой Темного истока, Олварг представлял эту Силу точно так же. Никто не предупредил его о том, что тот, кто обращается к помощи темной магии, кормит её, прежде всего, самим собой. А когда он узнал об этом, было уже слишком поздно.

Олварг чувствовал, как Исток тянется к нему – с голодным, жадным нетерпением того, кто знает, что вот-вот получит то, что хочет. Все, что Олварг мог отдать Истоку, сохраняя свое собственное «Я», он уже отдал – сперва легкомысленно, не сознавая смысла собственных поступков, а потом – отчаянно борясь за каждую уступленную пядь. Теперь у него оставалась только та последняя, обглоданная, окровавленная часть, которая все еще позволяла ему чувствовать себя – собой, и её следовало сохранить во что бы то ни стало. Олварг знал, что, если он опять прибегнет к этой магии, малейшая неосторожность приведет к тому, что Исток безраздельно завладеет его жизнью, памятью и разумом.

Единственным спасением было как можно меньше обращаться к магии Истока, а еще лучше – обойтись одной только угрозой её применения. И одно время Олваргу казалось, что ему это удастся – но увы, решающее заседание суда, которое должно было стравить противников Меченого с его сторонниками, причем вне зависимости от того, какое именно решение принял бы Трибунал, внезапно потушило все бушующие страсти.

Те, кто требовал немедленно казнить дан-Энрикса, лишились поводов для недовольства, потому что участь Меченого выглядела более пугающей, чем смерть на эшафоте. Те, кто намеревался защищать жизнь Эвеллира до последней капли крови, вынуждены были сложить оружие и подчиниться его выбору. И, наконец, большая часть людей, которые после убийства Рована Килларо называли Меченого самозванцем и лжецом, который выдавал себя за Эвеллира, чтобы укрепить авторитет дан-Энриксов, начали сомневаться в этом. «Человек, который готов доказывать свою правдивость таким страшным способом, по крайней мере, верит в то, что говорит, - качая головами, говорили люди после приговора. – Может, племянник императора и сумасшедший, но он не обманщик и не шарлатан».

Общая ненависть к дан-Энриксу сменилась сдержанным сочувствием и даже откровенной жалостью. Те, кто еще недавно требовал казнить дан-Энрикса – и прежде всего не за смерть Килларо, а за то, что, называя себя Эвеллиром, он посмел играть с их тайными желаниями и надеждами, – теперь жалели о своей горячности и говорили, что злосчастный «Эвеллир», пожалуй, был и сам обманут лордом Иремом, подстроившим «убийство», а затем и «воскрешение» Кэлринна Отта, который, конечно, с самого начала был в сговоре с коадъютором. В этом вопросе сплетни, пущенные людьми Олварга, дали прекрасные плоды – практически никто не сомневался в том, что Отт написал свою книгу по заказу Ордена. Теперь многие стали говорить, что Кэлрин Отт, как и лорд Ирем, пользовался своей дружбой с Криксом, чтобы еще больше расшатать его и без того расстроенный рассудок и вложить в него удобные для заговорщиков идеи. А потом, когда Отт выполнил свою задачу, мессер Ирем постарался побыстрее удалить его из города, чтобы его не стали лишний раз расспрашивать о его книге или о его чудесном воскрешении.

Подробно обсудив войну в Каларии и плен в Бейн-Арилле, которые, конечно, могли стать причиной помешательства, особенно если учесть, что принц пережил все эти события в довольно нежном возрасте, завсегдатаи городских трактиров окончательно уверились, что Меченый был не обманщиком, а жертвой чужих происков. И поначалу Олварг был даже доволен таким поворотом дела – он надеялся, что теперь ярость против Крикса обратится на мессера Ирема и его Орден. Это бы как нельзя лучше соответствовало его планам, потому что Меченый, по сути, уже выбыл из игры, а Ирем продолжал мешаться под ногами и способен был доставить ему множество хлопот.

Но, к сожалению, надежды Олварга не оправдались. Жалость к Меченому оказалась ядом, отравившим горожан и подорвавшим их решимость. Мысль о том, что то священное негодование, которое заставило их добиваться справедливости, привело лишь к тому, что они отправили на Железный стол ни в чем, в общем-то, не повинного безумца, искренне верившего в свою правоту, а в прошлом оказавшего стране неоценимые услуги, погрузило жителей Адели в мрачную апатию. Чувствуя себя виноватыми и втайне сожалея о своей запальчивости, они уже не могли с прежней энергией обрушиться на нового врага, так что о преступлениях, обманах и интригах коадъютора в городе говорили вяло и без особого воодушевления.

Похоже, главным топливом их праведного гнева было чувство собственной непогрешимости, и, потеряв его, они совсем лишились воли. Потрясшее Адель самоубийство Римкина было воспринято, как знак того, что известный собственной неподкупностью советник также усомнился в виновности Крикса и не смог простить себя за то, что, может быть, обрек невинного человека на такую страшную, мучительную смерть. Ходили слухи, будто перед смертью Римкин якобы пытался попасть в ратушу, где проходил допрос дан-Энрикса, но получил отказ – после чего, вернувшись в своей столичный особняк, отпустил слуг и перерезал себе вены. Утром его обнаружили в его гостиной, посреди уже подсохшей лужи крови. Выяснить, насколько эти слухи соответствовали истине, шпионам Олварга не удалось, однако они утверждали, что на повторяющих эту историю людей она произвела самое тягостное впечатление. «Ну хорошо, пусть в парке Дома милосердия не было никакого Призрака – но ведь на принца и его эскорт действительно напали, - понижая голос, говорили люди. – Это уж, во всяком случае, сделал не Ирем. Мало ли, что могло померещиться ослепшему и одурманенному человеку?.. Может, он принял Килларо за кого-нибудь из нападающих. А если так, то смерть Килларо – это не убийство, а несчастный случай. Трибуналу следовало не возиться с версией о Призраках, а попытаться выяснить, мог ли дан-Энрикс вообще узнать Килларо, когда встретил его в парке Дома милосердия. А если нет, то как это могло быть умышленным убийством?.. Похоже, Римкин понял, что они ошиблись – и не смог смириться с этой мыслью». При этих словах все виновато переглядывались, вспоминая, как еще совсем недавно они без малейших колебаний утверждали то же, что и Римкин.

Олваргу оставалось лишь скрипеть зубами и проклинать сборище этих слюнявых идиотов. Даже этот жалкий самозванец, называвший себя Истинным королем, и то был лучше них – ему, во всяком случае, хватило мужества на то, чтобы действовать, не предаваясь глупым угрызениям и тошнотворному нытью о собственной вине.

Как бы там ни было, овладевшее горожанами оцепенение не оставляло никаких надежд на то, что в городе вспыхнет гражданская война. А теперь и переговоры с императором грозили обернуться полным поражением. Испытав магию Истока на себе, его проклятый братец должен был понять, что, когда войско Олварга подойдет к городу, его защитники будут не в состоянии даже поднять оружие, не говоря уже о том, чтобы сражаться. Следовательно, как только Валларикс поймет, что Олварг не блефует, не пускает ему пыль в глаза, а в самом деле может выполнить свои угрозы, у него просто не останется другого выхода, кроме как преклонить колено и открыть ему ворота города. Конечно, если бы речь шла о нем одном, с Валларикса бы сталось гордо заявить, что он предпочитает умереть, но Олварг был уверен в том, что ради спасения тысяч горожан Вальдер пожертвует не только своей спесью, но даже теми идеями, которые вколотил ему в голову Седой. Поэтому единственное, что казалось важным Олваргу – это найти такие средства убеждения, при помощи которых можно было бы заставить императора принять его слова всерьез.

Но все пошло совсем не так, как ему представлялось.

Валларикс поверил ему сразу и безоговорочно. Олварг всегда мог измерить глубину чужого страха и отчаяния. Прикоснувшись к разуму своего собеседника, он обнаружил, что тот приготовился к самому худшему. Валларикс допускал – и даже считал более чем вероятным – что он сможет захватить Адель, а после этого устроит в городе ужасную резню. Но эти мысли никак не влияли на его решение. Это казалось невозможным, удивительным, абсурдным, но Валларикс, не способный наскрести в себе решимости на то, чтобы покончить с кем-нибудь из своих личных или политических врагов, готов был, не задумавшись, обречь на смерть всех жителей Адели, но только не признать его победу. Этот Хеггов лицемер, всю свою жизнь трепавшийся о милосердии и ценности любой, даже самой ничтожной жизни, был готов утопить всю Адель в крови, ни на минуту не задумавшись, что, может быть, разумнее сложить оружие.

Олварг всегда ненавидел брата – но сейчас он ненавидел его даже больше, чем обычно. Валларикс всю жизнь стоял у него на пути, всегда мешал ему и отбирал у него все, что принадлежало Олваргу по праву – материнскую любовь, внимание отца, имперский трон... – но сейчас он своим упрямством толкал его к краю пропасти и отдавал на милость Темного Истока. Олварг заскрипел зубами, вцепившись в широкий подоконник с такой яростью, что у него заныли пальцы.

Позже, когда его злоба слегка улеглась, Олварг сказал себе, что нужно подождать до вечера. В конце концов, он дал Вальдеру время до заката. Может быть, за это время он одумается и пришлёт к нему парламентеров. А пока что нужно отдохнуть. Чем бы ни обернулось дело, он, во всяком случае, должен твёрдо держаться на ногах и сохранять полную ясность мысли – а за эти сутки он потратил слишком много сил. Сражение за Мирный и усилия, которые потребовались Олваргу, чтобы проникнуть в сон Валларикса, не прошли даром, и сейчас он чувствовал, что ноги у него гудят, а мысли начинают путаться. В прошлом он часто игнорировал усталость и поддерживал свою бодрость магией, а сейчас горько сожалел о потраченной так глупо Силе. Заменять магией обычный сон было так же бессмысленно и расточительно, как гретьcя парой тысяч восковых свечей вместо того, чтобы разжечь камин.

Олварг позвал дежурившего у двери солдата и сказал, что он покончил с самыми насущными делами, а теперь намерен отдохнуть. Стараясь не смотреть на двух застывших у двери адхаров, часовой почтительно сказал, что для него уже нашли приличную постель, но он не доложил об этом, боясь оторвать короля от важных дел. Олварг позволил проводить себя в приготовленную для него комнату. Навязчивые мысли о Вальдере и поставленных ему условиях, перемежавшиеся приступами страха, долго не давали Олваргу уснуть, но под конец он с радостью почувствовал, что утомление берет свое, и он мало-помалу начинает засыпать.

Снова открыв глаза, Олварг сразу почувствовал, что происходит что-то странное. Снаружи доносился шум, больше всего похожий на те звуки, которые получаются, когда для защиты от дождя натягивают кожаные или парусиновые тенты, и капли дождя бьют в натянутую ткань, как в барабан. Олварг набросил плащ, подошёл к окну и распахнул ставни, закрытые для того, чтобы яркий дневной свет не помешал отдыху короля.

Вид, открывавшийся с холма, был таким странным, что в первый момент Олварг подумал, что он продолжает спать и видит сон.

Небо над Мирным оставалось серым, пасмурным, но вместе с тем спокойным – подобное небо не способно породить ничего хуже, чем мелкий, едва накрапывающий дождь. Море возле берега тоже казалось неподвижным, словно воду прихватило льдом. Но за пределами невидимой границы, опоясывавшей город с моря и на суше, творилось Хегг знает что. Волны бесновались, разбиваясь о невидимый заслон, словно о настоящую, вполне материальную преграду, и некоторые из этих волн были размером с двухэтажный дом. Взглянув в сторону леса, Олварг увидел, что на опушке ветер повалил несколько деревьев и так яростно трепал верхушки остальных, что крепкие и толстые стволы качались, как камыш или тростник.

Воспользовавшись тем, что он лёг спать, не раздеваясь, Олварг поспешил выйти на улицу и, как всегда, сопровождаемый двумя бесстрастными и молчаливыми адхарами, направился к невидимой границе. Первую испуганную мысль, что эта буря была вызвана кем-нибудь из Совета ста, Олварг тут же отбросил, как заведомо абсурдную. Во-первых, попытка совершить магическое действие таких масштабов неминуемо убило бы любого из магистров, даже если бы они решились пользоваться силой других Одаренных. Во-вторых, даже если бы магам удалось наколдовать такую бурю, это все еще никак не объясняло, почему гроза бушует вокруг Мирного, но не в нем самом. Дойдя до окраины города, Олварг смог убедиться, что незримая преграда, защищающая Мирный, не была обманом его разыгравшегося воображения.

Перемешанный с градом дождь валил сплошной стеной, так что казалось, будто покрывающая землю грязь кипит и пенится. Гвинны, столпившиеся у невидимой границы, смотрели на дождь с таким восторгом, словно это было ярмарочным представлением. Как расшалившиеся без присмотра дети, они высовывали наружу руки, а потом разражались идиотским смехом, дуя на ушибленные градом пальцы. Если бы стоявший здесь же Нэйд не объявил, что всякий, кто попытается выйти за границу магической преграды, получит пятьдесят плетей и потеряет свою долю после дележа добычи, то они наверняка стали бы подначивать друг друга выйти за границу заколдованного круга и проверить, кто сумеет дольше продержаться там, снаружи.

Появление короля встретили ликующими криками. Гвинны явно не сомневались в том, что эта буря разразилась по приказуОлварга, так что для них безумие стихии было очередным доказательством его могущества.

Олварг счел за лучшее держаться так, как будто они были правы, и он в самом деле вызвал эту бурю своей магией. Бесстрастно опросив нескольких офицеров и поручив Нэйду обеспечивать порядок, он, как ни в чем ни бывало, повернулся к собравшимся спиной и зашагал обратно к магистрату. Но в действительности он едва владел своим лицом и с трудом заставлял себя идти, не ускоряя шаг. Его ужасно раздражали взрывы хохота, все еще доносившиеся от стены, и он бы с удовольствием приказал спустить шкуру с тех, кто предавался этому бессмысленному, слабоумному веселью, если бы ему не нужно было притворяться человеком, который добился именно того, чего хотел, и полностью доволен результатами своих трудов.

В действительности Олварг чувствовал себя растерянным, ошеломленным и, в конце концов, просто испуганным.

Граница, ограждающая Мирный, исключала всякие сомнения по поводу того, что этот шторм был вызван магией - и при мысли об этой магии на лбу у него выступал холодный пот. В мире существовала только одна Сила, у которой были основания щадить его и защищать при помощи невидимой стены.

Магия Темного Истока берегла его – правда, не как союзника и даже не как ценное орудие, а как гуся, которого откармливают к празднику.

Внутри невидимого купола было совсем не холодно, но Олварг чувствовал, что его начинает колотить озноб. Истоку явно не понравилась идея мирового соглашения с Вальдером, и он ясно показал, что не допустит ничего подобного. Вплоть до сегодняшнего дня Олварг не представлял, что эта магия усилилась настолько, что способна вызывать такие разрушения в реальном мире. Когда он смотрел на хаос, который царил за границами магического круга, королю казалось, словно он глотает куски льда – от каждого такого взгляда его внутренности продирало жгучим холодом. Если Исток способен на подобное уже теперь, то что же будет, если он сделает то, чем угрожал Вальдеру, и накормит его жизнями захваченных при штурме пленников?..

Олваргу показалось, что он проглотил особенно большой и острый кусок льда, когда у него промелькнула ужасающая мысль – он сотни раз бывал в развалинах Галарры, но ни разу не задумывался, каким этот мир был раньше, до тех пор, как его выжгла магия Истока. Что, если к тому моменту, когда эта магия войдет в полную силу, их мир станет точно таким же, как Галарра?..

На одно короткое мгновение Олварг даже подумал, что, может быть, еще не поздно все остановить. Вернуться в Эсселвиль и поискать какой-то другой способ захватить Адель... а то и вовсе отказаться от этой самоубийственный затеи и прожить остаток жизни в Дель-Гвинире, используя ровно столько магии, сколько необходимо, чтобы удержать в повиновении адхаров. Мысль мелькнула и исчезла, как и множество подобных мыслей, посещавших его раньше. Олварг знал, что все это – пустое самообольщение.

Исток привёл его сюда и не позволит ему отступить.

Пока он делал то, что соответствовало её планам, магия не встревала в его повседневные дела, но это не было (а с некоторых пор даже уже и не казалось) подлинной свободой. С того дня, как Олварг обнаружил, что Тьма постепенно пожирает его изнутри, он часто чувствовал себя, как лошадь, которая движется туда, куда угодно её всаднику, и идет как раз тем аллюром, который ему удобен. На первый взгляд, между подобной лошадью и её всадником царит полное единодушие, но это, разумеется, иллюзия – как только лошадь попытается свернуть куда-то в сторону или остановиться, она тут же обнаружит, что у всадника есть хлыст, и шпоры, и уздечка, раздирающая ей рот.

Глядя на грозовые тучи, облепившие защитный купол по краям, так что казалось, что он вот-вот треснет и расколется, как хрупкое стекло, Олварг внезапно пожалел, что единственный человек, который мог бы встать между ним и магией Истока, потерял рассудок и не помнил даже собственного имени.

В подземной камере было темно – единственная лампа, стоявшая на краю Железного стола, давала слишком мало света, чтобы осветить все подземелье целиком, и в углах притаилась темнота. В круг света попадал только сам Стол, приземистый трехногий табурет и край грубого деревянного топчана. Лежавший на топчане человек не спал, но назвать его состояние «бодрствованием», пожалуй, было бы изрядным преувеличением. Мужчина лежал совершенно неподвижно, равнодушно глядя в потолок, и, если бы кому-то вздумалось подойти к узнику и посмотреть ему в глаза, их поразило бы их отсутствующее выражение. Расслабленная поза арестанта, как и его самоуглубленный взгляд, могла бы навести на мысли о любителях аварского дурмана, левая рука безвольно свесилась до пола. Мужчина не обращал на это ни малейшего внимания – вплоть до того момента, пока его пальцев не коснулось что-то мокрое.

Узник отдернул руку, а потом, изумленный непривычным ощущением, перевернулся на бок и уставился на пол. На каменных плитах действительно поблескивала вода. Большая, покрывающая уже половину пола лужа постепенно расползалась, и ее блестящая поверхность отражала свет единственной масляной лампы. Не веря собственным глазам, арестант свесился с топчана и погрузил в воду раскрытую ладонь, не обращая внимания на мокнущий рукав.

Вода оказалась настоящей – и очень холодной.

И вдруг – как будто промелькнувшая перед глазами вспышка света – из глубин его памяти всплыло далекое, но все равно до боли яркое воспоминание, в котором они с Лейдой стояли на самом верху мраморной лестницы, уходящей под воду. Крикс все еще плохо видел после нападения, да и подолгу оставаться на ногах ему пока что было тяжело, но эти неудобства с лихвой искупало то, что Лейда держала его под руку. Она сразу же отмела его слабые возражения, что он вполне способен идти сам, и заявила, что, если она и согласиться пойти с ним в Подземный город, то только при условии, что он не будет строить из себя героя и позволит ей себе помочь. В тот день он показал ей усыпальницу дан-Энриксов, Поющий зал и место, где он вытащил меч Альдов из огня – но дольше всего они задержались, как ни странно, не возле разрушенной печати Альдов, а на галерее, примыкавшей к подземному озеру.

Лейда казалась очарованной этим местом, и Крикс ее понимал - он помнил, как когда-то с изумлением разглядывал зеленую, мерцающую воду и причудливые отблески, которые она отбрасывала на каменные своды подземного зала. Но еще сильнее Лейду занимал вид странной лестницы, которая располагалась в таком необычном месте – так, как будто бы кому-нибудь действительно могло бы прийти в голову спуститься на дно озера. Даже не видя ее толком, Крикс явственно представлял эту картину: верхние ступени проступали под водой достаточно отчетливо, следующие за ними казались размытыми, а дальше лестница как будто растворялась в темной и таинственной зеленоватой глубине. «Куда она вела, когда здесь не было воды?..» - поинтересовалась его спутница.

«Думаю, что вода была всегда, - чуть-чуть подумав, сказал Крикс. – Скорее всего, Альды построили эту лестницу просто для красоты. Чтобы каждый, кто смотрит на ступеньки, чувствовал, что ему хочется спуститься вниз».

«Ты тоже пробовал?» - предположила Лейда утвердительно. Меченый усмехнулся.

«Ну еще бы!.. Когда я начал ходить в Подземный город и случайно обнаружил это место, то я первым делом закатал штаны и полез в воду. Но, по правде говоря, это было не так приятно, как я думал. Эту воду никогда не прогревает солнце. Ты даже не представляешь, насколько она холодная... Все равно, что купание в колодце. У меня мгновенно начало ломить все кости».

Лейда рассмеялась и, выпустив его локоть, присела на корточки, явно решив на личном опыте удостовериться в правоте его слов.

...Узник почувствовал, что по его спине ползёт озноб. Подземный город, Лейда – все это казалось куда более реальным, чем жёсткий матрас на его лежаке или зловещий силуэт Железного стола. Меченый беспокойно огляделся, чувствуя себя, как человек, который только что очнулся ото сна и не может сообразить, где он находится. Он смутно помнил, как его тащили вниз по лестнице, но затруднился бы сказать, когда это произошло. Память разматывалась, словно моток пряжи: стражник, которому он едва не вывихнул запястье. Долгое, тяжелое, как опьянение, беспамятство - и холод, исходящий от Железного стола. Встревоженные взгляды дознавателей. И там же – или все же раньше? – подмастерье мага, предлагающий ему люцер...

Меченый помнил, что он оказался здесь после того, как обратился к Трибуналу с просьбой продолжать допросы с ворлоком. И, кажется, дело было не в том, чтобы доказать судьям свою невиновность. Он пытался выиграть немного времени – но для чего?.. Этого он не помнил, и чем больше он об этом думал, тем острее ощущал полнейшую беспомощность.

Узник страдальчески наморщил лоб, и, спустив ноги с лежака, с нажимом помассировал виски. Надо сосредоточиться. Теперь, когда он помнит, кто он, и способен мыслить связно... или почти связно... ему непременно нужно удержаться в этом состоянии. Для начала следует подумать о какой-нибудь понятной и простой задаче. Например, сейчас он встанет, подойдет к двери и позовет охрану. А потом сообщит им о том, что по полу его камеры течёт вода. Может, если они поймут, что он пришёл в себя, они переведут его наверх?..

Меченый подошёл к двери и постучал – сначала осторожно, потому что не хотел, чтобы охранники вообразили, что он снова начал буйствовать, и не списали это на его безумие. Никто не отозвался, и Меченый упрекнул себя за недогадливость – ну разумеется, кому из стражников захочется торчать возле двери холодного подвала? Они, без сомнения, заняли пост наверху лестницы. Крикс начал стучать громче и настойчивее, а потом, удостоверившись, что стук никто не слышит, закричал, зовя своих охранников. Но каменные стены поглощали звуки его голоса, и Меченный, еще немного поколотив дверь, признал бессмысленность своих усилий и опять уселся на топчан.

Ладно. Видимо, придётся подождать. Он сообщит о луже, когда ему принесут еду. Пару минут Меченый размышлял о том, который теперь час, но быстро сдался. Все отдушины, через которые в подвал проникал свежий воздух, вели не наружу, а в тюремный коридор, и света через них не поступало вовсе. Масляная лампа, стоящая на краю Железного стола, никак не проясняла ситуацию – она могла гореть много часов подряд. Больше всего дан-Энрикса пугала мысль, что снаружи может быть утро, и после того, как он позавтракает, маги решат провести очередной допрос. При одной мысли, что его несчастная, растерзанная память снова разлетится на куски, узника прошибал холодный пот. Пусть лучше время будет ближе к вечеру. Тогда ему скоро принесут ужин, он расскажет о текущей по полу воде, и, может быть, сможет проспать сегодняшнюю ночь в одной из камер наверху.

Меченый грустно усмехнулся, забавляясь скромности своих запросов. Провести хотя бы одну ночь в обычной камере, откуда можно видеть дневной свет – самая подходящая мечта для человека, которого постоянно заставляют повторять, что он – племянник императора!.. Правда, последние Хегг-знает-сколько раз он выговаривал эти слова бездумно, словно детскую считалочку, но сути дела это не меняло.

Волны за бортом казались черными, словно кипящая смола. Нойе плавал на разных кораблях с одиннадцати лет, но никогда еще не видел ничего подобного – а ведь еще совсем недавно Альбатрос не побоялся бы сказать, что он знает о море все, что только можно знать. Он мог предсказывать погоду по форме волн и по оттенку воды за бортом, и вплоть до появления на «Бурой чайке» Алвинна ни разу не встречал кого-нибудь, кто мог бы лучше него самого управиться с веслом. В отличие от моряков с материка, которые всегда держались так, как будто с нетерпением ждали возможности сойти на сушу и почувствовать твёрдую почву под ногами, Нойе, как и большинство других островитян, чувствовал себя на корабельной палубе так же уверенно, как и на берегу. Море было его домом – таким же надёжным и уютным, как и суша.

Кэлринн, перешедший на «Бурую чайку» вместе с Алвинном и Эстри, долго донимал его расспросами об островных обычаях, а потом огорошил Альбатроса рассуждением, что та свобода, которую чувствовали его соплеменники на море, объяснялась тем, что жизнь на Островах, мол, испокон веков была настолько неуютной и суровой, что привыкшие терпеть лишения на берегу островитяне попросту не замечали качки, холода и тесноты. Слушая Отта, Нойе только качал головой, скреб бороду и усмехался, изумляясь склонности имперцев изобретать кучу сложных объяснений для самых простых вещей.

Сколько бы Отт ни разглагольствовал о Дальних островах, о скудной, каменистой почве, о холодных зимах и нехватке дров, из-за которых люди якобы не ощущали трудностей, с которыми сопряжены морские путешествия, Нойе прекрасно знал, что это ерунда – хотя, пожалуй, не нашёл бы верных слов, чтобы втолковать это Кэлринну. Разве что – попытаться опровергнуть его мысль на собственном примере?.. Сыну гета Норана, в отличие от большинства мальчишек из рыбацких хижин, даже в самые холодные зимние месяцы жилось не хуже, чем любому из имперцев. В доме его отца всегда было достаточно еды, чтобы хватило не только хозяевам и слугам, но и многочисленным гостям, которые порой задерживались на недели или даже месяцы, постели были мягкими и теплыми, а деревянные полы в хозяйских комнатах выстилали толстыми коврами из уложенных одна поверх другой звериных шкур. И на корабль Нойе привела любовь, а вовсе не нужда. Первый морской поход запомнился ему пронзительным, ни на что не похожим чувством счастья, которое ощущаешь, когда ледяная, остро пахнущая водорослями вода перелетает через борт и окатывает тебя с ног до головы, и мокрая одежда облепляет тело – но вместо желания согреться и обсохнуть у огня ты чувствуешь только безудержный восторг.

Вплоть до сегодняшнего дня Нойе не представлял, что шторм может заставить его чувствовать себя напуганным и даже – стыдно выговорить! – беззащитным перед взбунтовавшейся стихией. Но сегодня все было по-другому. И, судя по хмурым, напряжённым лицам остальных гребцов, это зловещее отличие почувствовал не он один.

Альбатрос понимал – то, что ему придётся сказать Кэлринну, тому определённо не понравится. Но выхода у него не было. Вздохнув, Нойе направился к корме, покусывая кончики усов и заранее предвкушая неприятный разговор. Сутулящийся и отчётливо дрожавший Отт выглядел мокрым и продрогшим, но с палубы не уходил, упрямо вглядываясь в промозглый сумрак за бортом. Натянутый над его головой навес не защищал от косых струй дождя, но все-таки отчаянно хлопающая от порывов ветра парусина создавала ощущение какого-то укрытия.

- Боюсь, что нам придётся сменить курс, - без предисловий сказал Нойе, когда Кэлринн обернулся в его сторону. – Гребцы промокли и замерзли. Ветер усиливается. Если мы не воспользуемся случаем пристать к Фелунду, то другого шанса может уже не представиться. Такую непогоду лучше переждать на суше.

Отт нахмурился.

-Но мы даже не знаем, когда этот шторм утихнет! Мы не можем ждать, пока погода не наладится. Сам знаешь, Крикс просил поторопиться.

- Ну, не горячись, - заметил Нойе примирительно. – Море одно на всех. Если уж мы не можем плыть в такую скверную погоду, то аварцы и предатели с Томейна – и подавно. И к тому же, если мы утонем, дайни вообще останется без помощи. Разве не так?..

- Не так, - резко ответил Отт. – И не пытайся делать вид, как будто ничего не понимаешь. С того дня, как мы взялись за поручение дан-Энрикса, все идет шиворот-навыворот. Сначала нас надолго задержали во дворце Аттала. Потом мы еле-еле доплелись до Серой крепости – практически весь путь прошли при встречном ветре, хотя Датис говорит, что в это время года погода может меняться каждый день. Потом мы свернули с курса, потому что за нами погнались суда береговой охраны... По отдельности все это выглядит вполне естественно. Но если бы все шло, как надо, то мы были бы в Адели больше месяца назад. Хочешь сказать, что тебя это не смущает?.. А Аттал?! Меченый попросил его о помощи, он согласился поддержать нас против Олварга – и сразу же погиб! И что-то мне подсказывает, что у остальных, кто получил письма от Крикса, сейчас тоже не все гладко. Они там, в Адели, надо думать, недоумевают – где вся помощь? Почему никого нет?.. Но если так пойдет и дальше, никого не будет. У меня такое ощущение, как будто мы пытаемся грести против течения. Кто знает, может, это буря вообще не началась бы, не будь мы так близко от столицы. Недостаточно просто хотеть попасть в Адель – надо еще суметь туда прорваться. И я думаю... нет, я даже уверен в том, что времени у нас не так уж много.

Альбатрос вздохнул. В безветренный и ясный день слова Кэлринна Отта показались бы изрядным преувеличением, но сейчас, посреди этой липкой и холодной мглы, мрачные рассуждения «посланца высших сил» звучали до отвращения правдоподобно. Нойе боялся допустить, что Кэлринн прав, и эта буря как-то связана с их приближением к столице.

-Думаешь, это магия? – уточнил он. Отт с раздражением повёл плечом, как будто был уверен в том, что Альбатрос и сам прекрасно знал ответ на свой вопрос.

-Ну да, - нетерпеливо сказал он.

- А если этой магии проще убить всех нас, чем допустить, чтобы мы достигли своей цели?.. – прямо спросил Альбатрос.

Серые глаза Кэлринна запальчиво сверкнули, но на этот раз Нойе не дал ему заговорить.

– Даже не вздумай открыть рот и заявить, что битва с Олваргом «важнее» этого, - предупредил он хмуро. – Это тебе не баллада. В песнях безрассудство и готовность умереть всегда вознаграждаются – но мы сейчас не в песне. И на этом корабле, помимо нас с тобой, моя жена и дочь. Уверен, Крикс бы меня понял, - припечатал Нойе, хотя в глубине души был совершенно не уверен в том, что это так. В конце концов, откуда дайни знать, что ощущает человек, когда у него есть жена или ребёнок?..

Отт поморщился, но Альбатрос почувствовал, что его аргумент подействовал на собеседника. Нойе подозревал, что Кэлринн успел привязаться к Айрис, которая постоянно липла к Эстри, словно банный лист.

- Я до сих пор не понимаю, как вам в голову взбрело тащить с собой девчонку, - отвернувшись, буркнул Отт. Но Нойе понимал, что Кэлринн возмущался просто для проформы, и поэтому покладисто сказал :

- Сам знаешь, мы забрали с собой всех, кто в состоянии сражаться. Не могли же мы оставить её в крепости с десятком слуг и парой местных рыбаков.

Кэлринн что-то пробормотал себе под нос, но ввязываться в спор не стал, и Нойе, хлопнув его по здоровому плечу, оставил Отта одного.

К вечеру Олрис начал понимать, что выражение «валиться с ног» вовсе не было преувеличением – он в самом деле чувствовал себя таким уставшим, что готов был растянуться прямо на полу, не думая о том, какое впечатление это произведет на наводнивших дворец беженцев. Под глазами у Ингритт залегли темные круги, и, глядя на нее, Олрис не мог не вспоминать о том, что именно из-за него Ингритт не удалось нормально выспаться. Даже Юлиан и Льюберт, всюду следующие за Лейдой, словно тени, выглядели слегка ошалевшими. И только по самой Лейде было совершенно не заметно, что за этот бесконечно-долгий день она еще ни разу не дала себе передохнуть. Казалось, ей каким-то чудом удается находиться сразу в нескольких местах. Она распоряжалась дворцовой прислугой, успокаивала беженцев, выслушивала донесения своих солдат – и Олрису казалось, что все эти люди ощущали в Лейде ту же озаряющую все вокруг энергию, которую он привык чувствовать в дан-Энриксе. Они тянулись к ней, как замерзающие люди тянутся к огню, и Олрис готов был побиться об заклад, что дело было даже не в Ривалене, висевшем у неё на поясе, а в этом самом ощущении надёжности. Среди этих напуганных, застигнутых врасплох людей Лейда была единственной, кто пребывал в гармонии с собой. Все остальные в лучшем случае готовы были хладнокровно встретить ожидающие их опасности, а в худшем – даже не пытались скрыть свою растерянность и страх.

Олрис не отказался бы узнать, как выглядит со стороны он сам, и в глубине души надеялся, что смотрится, по крайней мере, не настолько жалко, насколько он себя чувствует. Недавний приступ лихорадки, разбудившей его прошлой ночью, кончился так же внезапно, как и начался, оставив после себя звенящую слабость во всем теле. Но, хотя Ингритт сердилась и твердила, что после приступа лихорадки следует лежать в постели, Олрис встал и присоединился к ней. Конечно, перевязывать раненых беженцев, как Ингритт, он не мог, но дел и без того хватало – нужно было помогать задерганной прислуге находить места для вновь прибывших, раздавать лекарства и еду, помогать очередному гверрскому солдату или посланному Иремом гвардейцу отыскать в этом хаосе Лейду… Олрис даже умудрился позабыть о том, что он всегда стеснялся говорить на местном языке, и удивился, обнаружив, что за эти месяцы стал объясняться на нем вполне сносно – во всяком случае, никто из его собеседников не удивлялся и не переспрашивал, что он пытается сказать.

За всеми этими заботами Олрис почти забыл об Олварге. Когда ближе к полуночи Лейда обратила внимание на бледность Ингритт, и, не слушая протестов, приказала им обоим идти спать, Олрис меньше всего тревожился о предстоящем штурме.

Спать они легли на тюфяках, брошенных на пол в императорской библиотеке – одном из немногих помещений, куда не пустили беженцев. Сердце у Олриса слегка саднило от того, что бывшие апартаменты Крикса и две комнаты, где раньше жили они с Ингритт, теперь занимали совершенно незнакомые, чужие люди. Правда, беженцев было так много, что постелей не хватало даже для раненых, детей и самых дряхлых стариков. И Олрис первый не хотел бы нежиться в кровати, пока кто-нибудь из раненых будет лежать на жёстком каменном полу (дан-Энрикс бы так никогда не поступил, это уж точно). Просто, когда Меченый привёл их в этот город, у Олриса чуть ли не впервые в жизни появилось что-то, что он стал считать своим. Даже теперь, шесть месяцев спустя, он восхищался обстановкой своей спальни – теплым блеском полированного дерева, тяжёлым винным бархатом портьер, прохладой льняных простыней, настолько гладких, что об них хотелось потереться носом... Раньше Олрис не подозревал, что к вещам можно привязаться почти так же сильно, как и к людям.

Мысль о его комнате была последним, что запомнил Олрис перед тем, как провалиться в сон.

...Проснулся он от ощущения, что над ним нависает что-то тёмное и страшное, как призраки из его детских снов. Открыв глаза и ощутив, что он по-прежнему лежит на своем тюфяке, Олрис почти поверил в то, что сейчас страх поблекнет и отступит, как бывало всякий раз, когда он просыпался от того, что ему снился плохой сон – но жуткое, мучительное ощущение не проходило.

Темнота вонзалась ему в мозг, кипела у него в желудке, словно он тонул, захлебываясь в ядовитой, черной жиже. «Кажется, меня сейчас стошнит» - подумал Олрис, судорожно хватая воздух ртом. Он подтянул колени к животу и закрыл голову руками, как будто надеялся отгородиться от обступившей его темноты. Он чувствовал себя ужасно маленьким и слабым – настолько же слабым, как в то время, когда ему было восемь или девять лет, и он лежал на своем плоском тюфяке в комнате матери, а по стене за загородкой яростно метался силуэт Рыжебородого.

В такие вечера Олрис зажмуривал глаза и затыкал руками уши с такой силой, что начинал слышать кровь, шумевшую у него в голове – но ему все равно казалось, что он различает хриплое дыхание Рыжебородого, и изредка – короткие, отрывистые стоны матери. Те женщины, которых Бакко с Инги приводили в крепость из деревни, тоже стонали – но еще они смеялись, и говорили Бакко с Инги разные слова, из которых было понятно, что происходящее им нравится. Конечно, это все равно было достаточно противно, и рискнувший подглядеть за ними Олрис еще долго недоумевал, как Бакко с Инги могут вытворять такие омерзительные вещи, но между подобными глупостями и тем, что творил Рыжебородый, все равно лежала пропасть. Нэйду нравилось причинять людям боль. Мать не пыталась отказать Рыжебородому, но он не мог не понимать, что ей не нравится все то, что он с ней делает. И Олрис смутно чувствовал, что это доставляет ему удовольствие. Он ненавидел Мясника из Брэгге всеми фибрами души – но еще больше ненавидел самого себя за то, что каждый раз делает вид, что спит, за то, что стискивает зубы, затыкает уши и лежит, уткнувшись носом в стену, вместо того, чтобы пойти туда и защитить ее от этого кошмара.

«Тронешь её еще раз – я тебя убью!..»

Он столько раз воображал, как убивает Мясника из Брэгге. В детстве он твердил себе, что обязательно зарежет Нэйда, когда вырастет. Но вот – он вырос и сбежал из Марахэна, поджав в хвост, вместо того, чтобы сдержать те обещания, которые давал себе все эти годы.

Трус.

Никчемный, жалкий трус.

Можно сколько угодно повторять себе, что из-за раны, полученной в поединке с Криксом, Нэйд оставил его мать в покое, и что его помощь требовалась Ингритт, которая не сумела бы сбежать из Марахэна в одиночку. Подобными оправданиями можно обмануть других людей, но как обманешь самого себя?.. Истина заключалась в том, что ему следовало бы убить Рыжебородого уже давным-давно.

Крикс бы не сомневался ни минуты. Он не стал бы утешаться малодушными фантазиями о том, как он заступится за мать когда-нибудь потом, когда успеет повзрослеть. Только не Меченый!.. Он бы убил Рыжебородого, как только смог удержать в руке нож.

И он бы никогда не убежал от Безликих там, в лесу. Не бросил бы ни Ингритт, ни своих товарищей. Но трусы вообще всегда кончает тем, что предают своих друзей. Хотя – чего вообще можно ожидать от человека, который из трусости предал родную мать?!

Лучше бы ему умереть. Или же вовсе не рождаться.

Лучше бы ему...

Внезапно Олрис ощутил, как чьи-то руки обвивают его шею – крепко и при этом очень нежно. Ощущение казалось удивительно знакомым.

«Мама?» - промелькнуло в его голове.

Олрис с трудом открыл горевшие от слез глаза – и неожиданно увидел совсем рядом лицо Ингритт. Даже в заполняющей библиотеку темноте оно казалось очень бледным. Олриса поразил её затравленный, полный отчаяния взгляд. А потом Олрис осознал, что сам он должен выглядеть ничуть не лучше.

- Ты тоже это чувствуешь?.. – спросила Ингритт хриплым голосом.

Олрис кивнул.

- Наверное, это и есть Исток, - ответил он. Ему казалось, что его сердце бьётся где-то в горле, и если его опять начнет тошнить, то оно просто выскочит наружу.

– Не знаю, что это такое, но оно пытается нас уничтожить. Это точно.

- Что оно тебе показывает?

- Ролана. А еще... – Ингритт запнулась, словно собираясь с духом – Еще Рыжебородого. Как будто бы все то, о чем я думала, когда ходила лечить его ногу, случилось на самом деле. – Лицо девушки страдальчески скривилось. – Кажется, меня сейчас стошнит. Я знаю, что это неправда, но, когда это происходило в моей голове, то это все равно было слишком... по-настоящему. Как будто меня вымазали чем-то липким и вонючим, изнутри. Как будто я вся грязная, и мне никогда уже от этого не отмыться.

Олрис стиснул её предплечья, ощущая, как из глубины души волнами поднимается удушливый, тяжёлый гнев.

- Это неправда. Ты же знаешь, - сказал он.

- Я знаю. Но... – Ингритт болезненно поморщилась и с раздражением мотнула головой. – Прости, но тебе это не понять. А ты? Что видел ты?

- Я видел свою мать, - выпалил Олрис, чувствуя, как многолетняя, подавленная ярость полыхает в нем, как факел, выжигая даже страх и отвращение к себе. – И знаешь, что?!.. Я совершенно не считаю её грязной. Ей ни от чего не нужно отмываться. Единственный человек, которому никогда не отмыться от того, что он с ней cделал – это сам Рыжебородый.

Глаза Ингритт на мгновение расширились. Пару секунд она смотрела на него, как будто бы впервые его видела, а после этого внезапно мягким голосом произнесла:

- Прости меня, пожалуйста.

- Не надо, - буркнул Олрис. – Ты тут ни при чем. Я рад, что ты тогда заставила меня уйти из Марахэна. Если бы я остался там, я бы в конце концов стал кем-нибудь вроде Рыжебородого.

- Ну нет! Только не ты, - сказала Ингритт твердо, словно это не она когда-то попрекала его тем, что он надеется однажды стать таким, как королевские гвардейцы. А потом неожиданно решительно велела – Обними меня.

- Что?.. – Олрис вздрогнул, разом позабыв и страх, и свой недавний гнев.

- Обними меня, - спокойно повторила девушка. – Если мы не хотим, чтобы Исток погружал нас в эти кошмары, мы должны найти какой-то способ удержать себя в реальном мире. Понимаешь?.. Мы должны быть здесь, и только здесь. Давай!

Олрис подался вперед и нерешительно заключил девушку в объятия. А Ингритт, явно не испытывающая ни малейшего стеснения – ну разумеется, ведь для неё это объятие было всего лишь дружеским, невинным жестом! – крепко сжала его ребра. Он почувствовал, как её прохладная и гладкая щека принимается к его щеке, заволновался, что Ингритт задумается, с чего его лицо так пылает, и от растерянности стиснул плечи девушки еще сильнее, чем она – его бока.

- Вот и отлично, – похвалила его Ингритт. – А теперь мы будем говорить.

- О чем?..

- О чем угодно. О своих любимых блюдах. О тех играх, в которые мы играли в детстве. О том, какие улицы в Адели нравятся тебе больше всего... Посмотрим, как он нас достанет. Мы живые, и мы есть. А его – нет!

XLV

Решив дождаться, когда кто-нибудь из стражи спустится в подвал, чтобы принести узнику еду или долить свежего масла в лампу, дан-Энрикс снова растянулся на топчане. Дышалось до странности легко – как будто у него много недель и даже месяцев подряд болела голова, и он успел забыть, как можно чувствовать себя здоровым, а теперь все неожиданно закончилось. Избавление от этой боли, с которой он свыкся, как с увечьем, казалось самой прекрасной вещью на земле.

Меченый вспомнил, что еще до всех магических допросов и даже до первых заседаний Трибунала он уже все время чувствовал себя больным. Что-то все время мучило его и не давало ему ни минуты передышки. Ему постоянно было плохо. На душе как будто бы лежал огромный камень, а еще – он постоянно чувствовал себя уставшим. Силы утекали, словно кровь из раны. Кажется, это заметил даже Ирем. Он еще сказал, что это не болезнь и не усталость : «И усталым, и больным я тебя видел много раз. Это не то». И Лейда тоже беспокоилась о нем, а он тогда сказал...

Сказал, что он страдает из-за усиления Истока.

Крикс изумился, как он мог решить, что снова стал самим собой, всего лишь потому, что вспомнил, как его зовут. Самое главное, да что там, вообще единственное, что на самом деле следовало помнить, он вспомнил только теперь.

И все же, оставалось непонятным, почему он больше не чувствует Исток. О том, что эта магия рассеялась, а угрожающая городу опасность миновала, нечего было и думать – значит, дело было в нем самом. Узник ломал над этим голову, пока случайно не наткнулся взглядом на тускло блестевший в полутьме Железный стол. Меченый нервно хмыкнул. В «Опытах» Итлина Иорвета утверждалось, что восприимчивость к магии имеет ту же самую природу, что и Дар - собственно, именно поэтому, исследуя чувствительность к различным видам магии, проще всего установить, к какому из разделов чародейства склонен Одаренный. Может быть, Железный Стол одновременно с Даром выжигал из подсудимых еще и способность ощущать чужую магию? И уж не потому ли разум чародеев, которых допрашивали таким способом, обычно не выдерживал допросов?.. Если их способность реагировать на чары дознавателей все время притуплялась, ворлоки должны были, сами того не замечая, прибегать ко все более сильным методам воздействия.

Выходит, сейчас Крикс все равно что ослеп. Или оглох. Но неспособность ощущать воздействие Истока была лучшим, что происходило с ним за много месяцев, и Крикс не сомневался в том, что не будет скучать по этим ощущениям. Он криво усмехнулся - если бы несколько месяцев назад кто-то сказал ему, что в принудительных магических допросах может быть что-то хорошее, он посчитал бы это изощренным издевательством...

От этих размышлений узника отвлек внезапно замерцавший свет масляной лампы. Огонек на конце фитиля мигал, как будто бы не мог решить, гореть ему или потухнуть, тени метались по стенам и потолку. Но не успел дан-Энрикс испугаться, что у него начались галлюцинации, как ложка, забытая в миске на столе, задребезжала, а топчан начать дрожать, словно норовистая лошадь, которой наездник не даёт пуститься вскачь. Дан-Энрикс с запозданием сообразил, что озадачившие его блики света не были игрой его воображения – просто Железный Стол вибрировал, как и его топчан, и лампу начало трясти.

Крикс начал подниматься на ноги, но пол тряхнуло от более сильного подземного толчка, и Меченый чуть не упал обратно на свою постель.

- Какого Хегга...? – начал он, но его голос заглушил подземный гул, заставивший дан-Энрикса похолодеть. За первым толчком тут же последовал второй, и пол заходил ходуном, как будто камни разъезжались под его ногами. На секунду Криксу показалось, что он спит и видит дурной сон, но, когда он увидел, как по каменной стене ползет ветвистая, как молния, черная трещина, спасительное чувство нереальности происходящего пропало. Выругавшись, узник бросился к дверям.

Камни бугрились под ногами. Дважды Крикс упал и в кровь разбил ладони об острые выступы крошащейся, словно печенье, кладки пола. В довершение всех бед, когда он был уже на полпути к двери, свет неожиданно потух, и узник оказался в полной темноте. «Лампа, наверное, упала со стола...» - подумал Крикс, и почему-то это показалось ему совершенно нестерпимым. Даже мысль о смерти под завалом не казалось такой жуткой, как возможность оказаться замурованным под землёй в кромешной темноте. Из горла Крикс вырвался нелепый звук, напоминавший всхлипывание. В последний раз он чувствовал себя таким беспомощным лет в семь. Вытянув руки, Крикс вслепую двинулся вперед и через несколько секунд нащупал в темноте холодное железо, которым была окована дверь камеры. Он яростно заколотил по деревянной створке кулаком.

- Откройте дверь! – закричал он. – Выпустите меня отсюда! Потолок сейчас обрушится!

Меченый не понимал, почему никто до сих пор не пришел. Сколько вообще нужно времени, чтобы спуститься вниз по лестнице и повернуть ключ в замке?!.. Пока он добирался до двери, охранники вполне могли бы уже отпереть подвал и выпустить его из этой западни.

В голове промелькнула ужасающая мысль, что стражники вполне могли перепугаться начинающегося землетрясения и выбежать наружу, позабыв о заключенных и думая исключительно о том, чтобы не погибнуть под завалами самим. Эта догадка вызвала у Крикса приступ слепящего бешенства, и он замолотил по створке с удесятеренной силой, не чувствуя боли от ударов, хотя то и дело попадал ребром ладони по железной скобе.

- Где вы там?! Заснули или разбежались? Открывайте, Хегговы ублюдочные трусы!.. – прорычал дан-Энрикс, пожалев, что не воспользовался случаем и не сломал хотя бы парочку носов в тот день, когда охранники ввалились в его камеру целой толпой, чтобы перевести его в подвал.

Ответом ему послужил такой оглушительный грохот, что от него заложило уши. Прижавшись к двери, как будто бы она могла его спасти, Меченый стиснул зубы и закрыл глаза, ничуть не сомневаясь в том, что потолок сейчас обрушится ему на голову, но после нескольких секунд чудовищного грохота в подвале наступила неестественная, плотная, как вата, тишина – а он по-прежнему был жив, и даже пол, только что качавшийся под ногами, как палуба корабля, внезапно перестал трястись.

«Кажется, я оглох» - подумал Крикс.

-...А может, даже умер, - произнёс он вслух – и несколько приободрился, услышав звук собственного голоса. В давящей тишине он показался ему тусклым и чужим, но зато Крикс удостоверился, что он по-прежнему способен слышать. Еще с полминуты он простоял у двери, напряжённо ожидая, что подземные толчки вот-вот возобновятся, но все было тихо. Сосчитав до ста, потом до шестисот, и, наконец, до тысячи, Меченый окончательно поверил в то, что все закончилось – и перевёл дыхание. Он попытался было снова стучать в дверь и звать на помощь, но и стук, и крики звучали неправильно – глухо и тускло, словно звук, как и он сам, был замурован в этом подземелье и не мог вырваться наружу.

- Лестницу, похоже, завалило, - пробормотал Меченый, нахмурившись. Впрочем, немного поразмыслив, он сказал себе, что ему следует быть благодарным судьбе уже за то, что свод подвала выдержал и не обрушился ему на голову, а остальное предоставить Ирему и императору. Конечно, находясь внизу, трудно понять, насколько сильно город пострадал из-за землетрясения, но, даже если вся Адель сейчас лежит в руинах, о племяннике Валларикса, конечно, не забудут. Если наверху еще остался кто-нибудь живой, то его рано или поздно вытащат отсюда. «Хорошее слово, «если»...» - иронически заметил голос в его голове, но Меченый нетерпеливо дёрнул головой. В том, чтобы придумывать всякие ужасы, нет никакого смысла. В конце концов, Князь сказал, что он не может умереть, пока не встретится с Олваргом лицом к лицу.

«Но несколько минут тому назад ты очень даже верил в то, что можешь умереть» - язвительно напомнил тот же голос.

Меченый вздохнул. И впрямь, довольно трудно видеть в себе Эвеллира, когда всего несколько минут назад ты чувствовал себя на волосок от смерти и скулил, словно попавшее в капкан животное. Раньше, когда он постоянно ощущал, что его жизнь хранит Тайная магия, он чувствовал себя бессмертным и почти всесильным, но сейчас воспоминания об этом ощущении были такими смутными, что Крикс не мог уверенно сказать, что это было – истинное знание или просто иллюзия здорового и жизнерадостного человека, принимающего свою молодость, здоровье и переизбыток сил за признак своего предназначения?

- Надо проверить, завалило ли отдушины для воздуха, - пробормотал дан-Энрикс вслух. – В противном случае, боюсь, даже Тайная магия не сможет помешать мне задохнуться.

Держась за стену, он сделал несколько шагов, и содрогнулся, ощутив, что воды под ногами значительно больше, чем до начала землетрясения.

- Этого только не хватало!.. – возмутился Меченый, почувствовав, что внутренности снова сжались в липкий и холодный ком. Присев на корточки, он убедился в том, что воды в самом деле стало больше. То, что раньше было просто лужей на полу, теперь составило бы в глубину по меньшей мере полторы его ладони. Вода до сих пор не просочилась ему в сапоги разве что потому, что работавшие в королевских мастерских сапожники отлично знали свое дело.

Меченый прижался лбом к стене и тихо, безнадёжно выругался.

* * *

Голова у Лейды раскалывалась от детского плача. Раньше ей как-то не приходило в голову, что магия Истока будет действовать на всех - не только взрослых, но и на детей вплоть грудных младенцев. Аденор был совершенно прав, когда сказал, что в городе полно людей, которые не в состоянии сопротивляться темной магии – хотя масштабов бедствия наверняка не представлял даже практичный Аденор. В зале Тысячи колонн, где разместилась большая часть беженцев, стоял многоголосый детский рев. Кто-то из взрослых беженцев пытался успокаивать напуганных детей, но большинство были слишком подавлены или погружены в себя. Тех, кто не мог сопротивляться магии Истока, можно было отличить с первого взгляда – по застывшим лицам, самоуглубленным взглядам и кривящимся от ужаса губам.

Лейда провела среди беженцев весь этот бесконечно долгий день, но только сейчас осознала, как их много. Слишком много – даже для огромного дворца. Люди сидели и лежали везде, где только можно, кто на узлах с вещами, кто на принесенных из других покоев во дворце подушках и матрасах, кто прямо на мраморном полу. Лейде внезапно захотелось, чтобы они все исчезли, оказались где-нибудь подальше от нее... да даже просто провалились ко всем фэйрам, лишь бы она могла побыть одной. И в полной тишине.

- Вы можете что-нибудь сделать... со всем этим? - морщась от звенящих в ушах криков, спросила она у ворлока, присевшего на корточки рядом с одним из беженцев.

Мэтр Викар бросил на неё короткий взгляд через плечо.

- Вам нужно отдохнуть, - не отвечая на её вопрос, заметил он.

Лейда вздохнула, признавая, что не следовало говорить с мэтром Викаром так, как будто это он был виноват в её усталости и раздражении. Исток наверняка только и ждет, когда они начнут срываться друг на друга...

- Извините, мэтр. Я не сомневаюсь, что вы делаете все, что в ваших силах, - примирительно сказала Лейда, с силой потерев лицо ладонями.

- Иногда вы очень похожи на дан-Энрикса, - вздохнул Викар, прижав пальцы к вискам мальчишки лет пяти. Лейда тупо подумала, что со своими золотистыми кудряшками этот ребёнок выглядел бы даже мило, если бы не сморщенное, покрасневшее от слез лицо и не текущие из носа сопли. – Я вовсе не намекал на то, что вы устали и поэтому не можете держать себя в руках. Я правда думаю, что вам необходимо отдохнуть. Если вы не поспите хотя бы пару часов, то будете не в состоянии что-либо делать.

Лейда заторможено кивнула. Это верно. Завтра им наверняка придётся защищать Адель от Олварга. Надо последовать примеру Льюберта и Юлиана и прилечь хотя бы ненадолго, иначе утром толку от неё будет немного.

Лейда на негнущихся ногах дошла до императорской библиотеки, перешагнула через растянувшихся возле двери Дарнторна с Лэром, несколько секунд задумчиво смотрела на Олриса и Ингритт, которые почему-то спали, крепко сжав друг друга в объятиях, а потом легла на остававшийся свободным край матраса и мгновенно провалилась в сон. Ей показалось, что она проспала всего несколько секунд, когда её внезапно разбудило ощущение, что пол подбрасывает вместе с ней.

Как всякий смертельно уставший человек, разбуженный сразу после того, как ему удалось заснуть, Лейда еще с минуту не могла сообразить, что происходит. Испуганное лицо Олриса, который тряс её за плечи и нёс какую-то чушь о землетрясении, не вызывало никакого отклика, кроме желания влепить мальчишке подзатыльник, чтобы он отстал и дал ей хоть чуть-чуть поспать. По счастью, когда место Олриса занял Юлиан Лэр, который одним рывком поставил её на ноги, Лейда успела прийти в себя и поняла, что происходит что-то совершенно необыкновенное. Когда они добрались до лестницы, ведущей в холл, перила уже обрушились, а сама лестница пугающе качалась под ногами. Идти дальше было бесполезно. Толпа паникующих людей рвалась к дверям, и нескольких гвардейцев,попытавшихся призвать людей к порядку, чуть не затоптали.

Посмотрев на этот хаос с верхнего пролета лестницы, Лейда пожала плечами и присела прямо на дрожащие ступени.

- Подождем, - сказала она в ответ на испуганный взгляд Олриса, смотревшего на нее так, как будто бы она сошла с ума. – Судя по шуму с улицы, там сейчас может быть даже опаснее, чем здесь.

Мальчишка явно порывался возразить, но прикусил язык, сообразив, что спорить не о чем – попасть на улицу, минуя преграждавшую им путь толпу, все равно было невозможно. Ингритт опустилась на пол рядом с Лейдой и внезапно взяла её за руку. Лейда сначала удивилась, но потом, помедлив, сжала её пальцы. Несколько минут они провели неподвижно, вслушиваясь в доносившийся снаружи грохот. Когда жуткие подземные толчки, наконец, прекратились, а толпа возле дверей заметно поредела, Лейда поправила перевязь с Риваленом, стряхнула со штанов, дублета и волос кусочки штукатурки и вместе со всеми остальными выбралась на площадь Четырех дворцов.

Сперва ей показалось, что на улице висит густой туман, но потом она поняла, что это не туман, а каменная пыль. В горле першило, на зубах скрипело что-то неприятное, безвкусное, как мел, и Лейда в первый раз задумалась, сколько всего домов разрушилось из-за землетрясения?..

«Только бы не тюрьма» - подумала она, почувствовав противный холод в животе. Гвардейцы Лейды, с трудом разыскавшие её в толпе, мало-помалу собирались вокруг нее. Лейда с радостью отметила, что, за исключением ушибов и нескольких несерьезных ран, все они были живы и здоровы. Хуже всех выглядел Остри, сообщивший, что они с товарищами вывели из императорских конюшен часть их лошадей – ему на голову рухнула балка с крыши, и лицо капитана заливала кровь из рассечения на голове. Услышав, что у них есть лошади, Лейда с трудом сдержалась, чтобы не поцеловать своего капитана в грязную окровавленную щеку.

- Едем к ратуше. Нужно узнать, что стало с Криксом, - сказала она.

Во дворе императорских конюшен, прилегавших к Адельстану, было тесно. Кони волновались и шарахались от всадников, свет факелов едва рассеивал царивший вокруг мрак, но даже в этой темноте и хаосе Лейда заметила среди солдат Олриса с Ингритт, увязавшихся следом за ними. Лэр, успевший сесть в седло и теперь старавшийся успокоить свою лошадь, наклонился к Олрису и крепко схватил парня за рукав.

- А вы куда намылились?.. – процедил он. – Вернитесь во дворец!

- Оставь его, - сказала Лейда. И, встретившись с удивленным взглядом Юлиана, дёрнула плечом – Сколько вообще человек сейчас способны делать что-нибудь полезное – особенно из тех, кому не выдали люцер?.. Пусть едут с нами.

Юлиан что-то пробормотал себе под нос, но все-таки протянул руку и помог парню вскарабкаться на конский круп у себя за спиной. Дарнторн посадил к себе Ингритт, и небольшой отряд двинулся к ратуше.

Дома на улицах были разрушены не сплошь, а в каком-то причудливом порядке. Одни здания совсем не пострадали, а от других, стоявших рядом, остались бесформенные груды пыли и камней. Какие-то дома разрушились точно посередине, и никто не мог бы объяснить, почему одна половина дома полностью обрушилась, а вторая стоит на прежнем месте, как ни в чем ни бывало. Люди держались поодаль от домов, все ещё не решаясь зайти внутрь, хотя почти все были едва одеты и тряслись от холода. Они были похожи на блуждающих в тумане призраков и провожали всадников потерянными, полными тупого удивления взглядами. В другое время Лейда ощутила бы острую жалость к этим людям, но сейчас все её мысли были заняты только одним вопросом – жив ли Крикс?.. Она все крепче стискивала зубы, подгоняя свою лошадь. Временами ей казалось, что тюрьма при ратуше стоит на прежнем месте и ничуть не пострадала от землетрясения – а в следующую секунду она представляла себе груду каменных обломков, мусора и пыли вроде тех, которые все время попадались им на улицах. Её бросало то в жар, то в холод.

Два квартала до городской ратуши.

Один квартал.

Никогда, даже перед самыми важными сражениями, Лейде не было так страшно. В тот момент, когда их маленький отряд выехал на площадь перед магистратом, она различила впереди тёмное здание, и сердце подскочило от радости – тюрьма не пострадала! Но секундой позже Лейда разглядела портик с крытой колоннадой и поняла, что здание, которое она приняла за тюрьму, было городским магистратом, тогда как на месте здания тюрьмы зиял провал, пустой и темный, как дыра от выбитого зуба.

Лейде показалось, что она сейчас лишится чувств. Сзади отчаянно выругался Юлиан.

Они разом пришпорили коней, как будто верили, что спешка может чем-нибудь помочь – хотя всем было очевидно, что они непоправимо опоздали. Здание тюрьмы разрушилось до основания. Даже при скудном свете факелов было понятно, что пытаться разгребать эти завалы совершенно бесполезно – ни один из тех, кто находился внутри здания, не мог остаться жив. Скорее всего, они даже не смогли бы опознать останки Крикса, если бы сумели разыскать их под камнями.

Лейда спешилась и стояла посреди разбитой мостовой в каком-то неестественном оцепенении. Странное дело – пока они ехали сюда, смерть Крикса казалась чем-то гораздо более реальным, чем сейчас. Наверное, не ей одной трудно было поверить в то, что все могло закончиться так глупо и внезапно. Лейда слышала, как Юлиан и Льюберт яростно допрашивают горожан, пытаясь выяснить, успел ли кто-нибудь спастись из городской тюрьмы – но люди, до смерти напуганные сперва магией Истока, а потом землетрясением, не могли сказать ничего вразумительного. О том, что произошло с ними и их семьями, они, впрочем, рассказывали более подробно, и по их рассказам выходило, что они едва успели похватать детей и выскочить на улицу, прежде чем несколько домов обрушилось прямо на их глазах.

- Они ничего не видели и ничего не знают, - хмуро доложил Дарнторн, подойдя к ней.

- Да брось, - бесцветным голосом ответила она. – Мы оба знаем, что у них бы не хватило времени вывести заключенных.

Льюберт промолчал.

Губы у Олриса дрожали, лицо покраснело, словно он изо всех сил старался сдержать слезы. Ингритт, не стесняясь, плакала – и на какую-то секунду Лейда позавидовала ей. Она тоже не отказалась бы заплакать, если бы могла – но вместо этого чувствовала внутри сухую, мертвенную пустоту.

- Что будем делать? – тихо спросил Юлиан, не глядя на нее.

- Пошлём одного человека во дворец – пусть сообщит Валлариксу, что здесь произошло, - решила Лейда, в самую последнюю секунду заменив слова «пусть сообщит, что Крикс погиб», на более нейтральную формулировку. - А сами поедем в Нижний город. Эта улица ведёт отсюда к Северным воротам. Ирем сейчас должен быть где-то там. Думаю, им сейчас нужна любая помощь.

- ...Твою мать, - только и смог сказать сэр Ирем, глядя на зияющий в стене пролом.

Капитан Северной стены негромко кашлянул, напоминая о своем существовании, и повторил :

- Какие будут приказания, мессер?

Ирем опомнился.

- Нужно заделать эту брешь. Камней у нас, как видите, достаточно... Сейчас же начинайте строить баррикады из любых доступных материалов. Пошлите своих людей в окрестные дома. Нужно привлечь к работе всех, кто живёт на соседних улицах.

- Мужчин? – уточнил его собеседник.

- Я сказал «всех», - отрезал Ирем. – Мужчин, женщин, подростков... Все, кто в состоянии ходить и может поднимать предметы тяжелее ложки, должны быть здесь и помогать заделывать пролом в стене.

Капитан на мгновение отвёл глаза.

- А как быть с теми, кто откажется прийти?.. – негромко сказал он. – Вы сами видели, что происходит на соседних улицах. У многих под завалами остался кто-то из родных. Они не захотят прийти сюда, не попытавшись их спасти.

Ирем до хруста стиснул зубы, чувствуя, что, если он сейчас откроет рот, то запросто прикажет капитану вешать всех, кто не захочет исполнять свой долг. В конце концов, он до сих пор не знает, цел ли императорский дворец и жив ли Крикс. Но вместо того, чтобы все бросить и помчаться в Верхний город выяснять, что стало с близкими ему людьми и чем он может им помочь, он оставался возле Северных ворот и делал то, что должен... и не видел никакой причины, почему всем остальным не поступить точно так же.

- Просто приведите всех, кого сумеете собрать, - процедил Ирем, постаравшись отогнать подальше мысль, что все эти усилия так же бессмысленны, как если бы он сидел в дырявой лодке и пытался вычерпать воду горстями. Пытаясь заделать брешь в стене обломками камней и остального мусора, они просто оттягивали неизбежное. Конечно, баррикада сможет ненадолго задержать захватчиков, но вряд ли жители Адели выиграют больше нескольких часов. Ирем с досадой вспомнил, как еще совсем недавно он высокомерно рассуждал о том, что планы Олварга обречены на поражение, поскольку через арку Каменных столбов не протащить ни катапульты с требушетами, ни осадные башни. Кто же мог подумать, что Олваргу они просто не понадобятся!.. А вот Меченый, который в ответ на все эти рассуждения только устало улыбался и качал головой, как взрослый, слушающий рассуждения ребёнка, в очередной раз оказался прав.

Лорд Ирем всегда относился к магии и всевозможной мистике со скепсисом – но еще никогда он не ненавидел её так, как в эту ночь.

Как бы Кэлринн ни возмущался остановкой, снова ощутить твёрдую землю под ногами было удивительно приятно. И очень успокоительно. Ступив на берег, Отт почувствовал, что, несмотря на его браваду, в глубине души его по-настоящему пугала мысль о том, что их корабль опрокинет или разобьёт о скалы, а весь экипаж, включая его самого, пойдет ко дну.

На берег они высадились в непроглядной тьме - дождь по-прежнему лил, как из ведра, а камни, по которым перекатывались волны белой пены, были неустойчивыми, острыми и скользкими. Кэлринну не хватило духу возмутиться, когда Алвинн бесцеремонно закинул его единственную руку себе на плечо, следя за тем, чтобы Отт не споткнулся и не разбил себе лоб. Самому Алвинну буря, похоже, была нипочём – как и сопровождавшим их островитянам. Даже промокшая, растрепанная Айрис прыгала с камня на камень, как ни в чем не бывало – а вот Кэлринна после долгих часов выматывавшей душу качки до сих пор шатало и подбрасывало, словно земля под ним ходила ходуном. Приходилось цепляться за Безликого, чтобы держаться на ногах.

- Ты знаешь это место?.. – спросил Алвинн у едва перебиравшего ногами Отта.

- Да. Мы пару раз высаживались здесь, когда ходили с таном Аггертейлом на «Бурерожденном», - отозвался Кэлринн. – Это хорошее место, чтобы переждать тут непогоду. На Фелунде никто не живет, но наверху есть грот, где можно переночевать. И пресная вода... Даже если пристать сюда в рыбачьей лодке, без каких-либо припасов, здесь можно спокойно продержаться пару дней.

- Мне здесь не нравится. У меня нехорошее предчувствие, - сказал Безликий настороженно. Но Кэлринн только фыркнул.

- Эка невидаль!.. Я уже и забыл, когда у меня не было плохих предчувствий, - сказал он. Мысли о близком отдыхе сделали Отта оптимистом. – Хотя не стану спорить – когда я был здесь в прошлый раз, этот остров выглядел гостеприимнее, - признался он, невольно вспоминая теплый летний день, лазурную при свете солнца бухту и чахлые мировые деревца, цепляющиеся за скалы.

С того дня прошло примерно десять лет, но Кэлринн полагал, что здесь едва ли что-то изменилось. Рыбаки, пираты и контрабандисты всегда останавливались на Фелунде, по традиции Берегового братства оставляя в гроте подношения для тех, кто причалит здесь после них. В прошлый раз, когда Кэлрин и его спутники заночевали здесь, они нашли в дальнем углу сухой пещеры связку дров, мешочек с солью, сточенный рыбацкий нож, кремень, кресало и даже нанизанные на леску рыболовные крючки, которые неведомый даритель аккуратно положил на плоский камень, чтобы их случайно не втоптали в покрывавший пол песок. Отт подумал, что сейчас было бы очень кстати обнаружить наверху запас сухих дров, поскольку в такую погоду на всем острове не подберешь ни одной щепки, которая бы еще не вымокла насквозь.

Тропа, ведущая от бухты к гроту, круто забирала вверх, и, чтобы не отстать от Альбатроса с Айей, Кэлринну приходилось почти висеть на Алвинне. Когда тот неожиданно и безо всяких видимых причин остановился – замер посреди тропы, как каменное изваяние – Отт изумленно охнул и не полетел лицом на землю только потому, что Алвинн ожидал чего-то в этом роде и не дал ему упасть.

- Наверху кто-то есть, - сказал Безликий – и от его интонации по спине Кэлринна прошёл озноб. Отт успел так привыкнуть к его обществу, что очень редко вспоминал о том, кем Алвинн был на самом деле. Но иногда Алвинн выглядел до одури пугающим. Как, например, сейчас. – Они зажгли костер. Я чувствую запах дыма.

Айя и Альбатрос остановились. Сам Кэлринн никакого запаха не чувствовал, но сомневаться в словах Алвинна было бессмысленно – Саккронис доказал, что зрение, слух и обоняние «кромешников» куда острее человеческих.

- Сможешь подобраться к ним и незаметно выяснить, что там за люди?.. – осторожно спросил Отт. – Кто знает, может, это просто рыбаки, которые пережидают шторм.

- Я выясню, - пообещал Безликий. Прозвучало это так зловеще, что, когда Алвинн уже исчез в промозглой темноте, Отт запоздало пожалел, что не попросил его не предпринимать никаких действий, даже если выяснится, что наверху находятся враги. Впрочем, Алвинн быстро вернулся – и теперь он выглядел почти расслабленным, если, конечно, это слово вообще могло быть применено к Безликому.

- Это свои, - сообщил он. – Их там довольно много, и похоже, что это солдаты, а не моряки и не контрабандисты, но я слышал, как их часовые говорят на аэлинге. Их корабль – или корабли – наверное, пристали с другой стороны, поэтому мы их не видели.

Кэлринн перевёл дыхание, радуясь, что вечер обойдётся без бессмысленной и никому не нужной драки. Их соотечественники, может, и будут не в восторге от того, что им придется потесниться и делить ночлег с толпой островитян, но и открытую враждебность они проявлять не станут. Несколько минут спустя, когда они все-таки одолели последнюю часть подъема, и из темноты раздался окрик «Кто идет?», Отт приложил ладони рупором ко рту и крикнул – «Моё имя – Кэлринн Отт; со мной команды пяти кораблей из Серой крепости. Мы все плывём в Адель по поручению лорда дан-Энрикса». Наверху помолчали, словно удивляясь этому ответу, а потом ответили коротким : «Поднимайтесь!». Отт почувствовал, что настроение у него стремительно улучшается. В пещере на горе – свои, они зажгли костер, значит, внутри должно быть сухо и сравнительно тепло, и можно даже не возиться с разведением огня самим. К тому же, встретить посреди этой холодной и враждебной тьмы людей, которых можно было считать друзьями и союзниками, было удивительно приятно. Когда Отт вошёл в пещеру, он увидел среди толпившихся у костра солдат знакомое лицо – и почти сразу вспомнил, где он раньше видел эту девушку.

- Я знаю вас! – выпалил он, от изумления забыв даже о правилах приличия. – Вы – месс Ландор из стражи королевы!

Девушка нахмурилась.

- Да. Мы встречались во дворце. Но какое отношение...

Отт ощутил противный холод в животе.

- Если вы здесь, то, значит... значит... – в голове одновременно промелькнула тысяча панических предположений относительно того, что вся Адель захвачена, а королева и её охрана успели вырваться из города и укрываются здесь от преследователей.

- Да, мейстер Отт, я тоже здесь, - вмешалась в разговор другая женщина, которую он до поры до времени не замечал – возможно, потому, что до сих пор она стояла позади гвардейцев, а теперь вышла вперед. Сердце у Отта екнуло – он узнал королеву. Кэлринн так устал, что не опустился, а, скорее, рухнул на одно колено, глядя на Алиру, как на привидение, и с ужасом гадая - неужели они в самом деле опоздали?..

– Не пугайтесь; все не так серьёзно, как вы, может быть, подумали, - сказала королева мягко. Вероятно, перекошенное лицо Отта выдавало его мысли лучше любых слов. – Просто император пожелал, чтобы я временно покинула Адель, и месс Ландор с её людьми сопровождают меня к брату, на Томейн.

То облегчение, которое испытал Кэлринн, когда понял, что ошибся, испарилось, стоило Алире помянуть о своем брате. Кэлринн осознал, что королеве пока неизвестно, что он мертв, и его замутило от сознания того, что именно ему придётся первым сообщить ей эту новость. Сейчас Отт не отказался бы от вмешательства Эстри, Нойе или даже Алвинна, но, кажется, никто из его спутников не рвался прийти к нему на выручку и взвалить эту ношу на себя. Судя по угрюмому молчанию столпившихся позади Отта моряков, островитяне тоже ощущали себя не в своей тарелке.

Королева протянула ему руку, которую Кэлринн почтительно поцеловал, стараясь оттянуть момент, когда придётся все-таки подняться, посмотреть в глаза Алире и сказать, что её брат убит, и что его убийцы обвинили в этой смерти её мужа. Кэлринн совсем было собрался с духом, чтобы приступить к этой нелёгкой миссии, когда Алира неожиданно заговорила о другом :

- Вы сказали, что плывете в Адель по приказу лорда дан-Энрикса. Боюсь, что у меня для вас плохие новости.

«Как, у вас тоже?..» - чуть не спросил Отт, но в самую последнюю секунду прикусил себе язык, и только вопросительно взглянул на королеву снизу вверх. Алира жестом показала, чтобы он поднялся на ноги.

- Помнится, вы отплыли из столицы всего через пару дней после того, как лорд дан-Энрикс спас вам жизнь. Так что вы, вероятно, ничего не знаете о том, что с ним случилось после… - Кэлринн видел, что, несмотря на привычку к государственным советам и дипломатическим аудиенциям, Алире было трудно подбирать слова – а это уже само по себе свидетельствовало, что те новости, которые она хотела сообщить, были по-настоящему паршивыми. На одну краткую секунду Кэлринн пожалел, что на месте Алиры с её спутниками в гроте на скале не оказался экипаж какого-нибудь из аварских кораблей.

К рассвету Ирем чувствовал себя разбитым. Пролом в стене удалось наскоро заделать, и, хотя работы оставалось еще много, рыцарь все-таки решил передохнуть. И это, как быстро понял Ирем, было ошибкой. Пока они все работали, не покладая рук, ему было не до того, чтобы думать о смерти Крикса – но теперь это известие обрушилось на Ирема всей тяжестью. Он только сейчас по-настоящему поверил в то, что Меченного больше нет и никогда уже не будет, что произошедшее по-настоящему необратимо. Ирем не впервые терял дорогих ему людей, но никогда еще не чувствовал себя таким опустошенным и бессильным – словно рухнувшее здание тюрьмы погребло под собой не только Крикса, но и его самого.

Новость о смерти Крикса как-то удивительно быстро распространилась среди горожан, собравшихся у северной стены и помогавших строить баррикады. Пока часть собравшихся продолжала работу, те, кто получали небольшую передышку, обсуждали происшествия истекшей ночи - и теперь никто уже не сомневался, что все это было действием враждебной магии. Ирем слышал, как пытавшиеся отогреться у притащенной откуда-то жаровни люди обсуждают, есть ли шансы выстоять против Истока, если большинство людей в Адели не способны защищаться – кто убит, кто ранен, кто совсем лишился мужества, – и Эвеллира тоже больше нет в живых.

Сэр Ирем стиснул зубы, ощутив внезапный гнев. "Ах, так теперь он, значит, Эвеллир!.. – подумал он. – А чем вы думали, когда вопили, что истории про Темные истоки - просто политическая провокация?!"

Было похоже, что всем остальным отдых пошёл на пользу так же мало, как и ему самому. Необходимо было положить конец этим дурацким разговорам, пока люди не договорились до того, что их положение абсолютно безнадежно, и не пали духом. Не хватало только, чтобы те немногие, кто еще в состоянии был делать что-нибудь полезное, тоже поддались страху и апатии. Но прежде, чем Ирем успел подняться на ноги, к самой большой группе людей решительно направилась Лейда Гефэйр, за которой следовали несколько её солдат, и Ирем малодушно разрешил себе остаться на прежнем месте, понадеявшись, что Лейда как-нибудь уладит ситуацию и без его участия.

За свою жизнь Ирему приходилось произносить воодушевляющие речи перед кем угодно, начиная от крестьян, только вчера попавших в гарнизоны приграничных крепостей и еще не успевших вычистить землю из-под ногтей, до лордов из имперского совета. Никакого интереса к содержанию таких речей рыцарь давно не чувствовал, а потом перестал интересоваться даже формой, придя к выводу, что этот жанр не предполагает особого разнообразия ораторских приемов. Чтобы оценить речь Лейды, ему было совершенно не обязательно её слушать – Ирем мог сказать, что речь была удачной, просто потому, что гревшиеся у жаровни люди постепенно оживлялись, и на смену приглушенным голосам пришло сначала напряженное молчание, а потом одобрительный, согласный гул. А в остальном – те реплики, которые все-таки достигали ушей коадъютора (который, при всем отвращении к такого рода представлениям, не мог демонстративно заткнуть уши), были ничуть не хуже тех, которые Ирем отыскал бы сам.

В ответ на их сомнения насчет того, что они могут что-то противопоставить магии, Лейда без колебаний заявила – «То, что вы здесь, доказывает, что мы можем быть сильнее Темного Истока. Вы не поддались апатии и страху – иначе никто из вас бы просто не пришёл сюда». Ирем прикрыл глаза и одобрительно кивнул. Внушить своим сторонникам веру в себя – задача, в принципе, универсальная. Как правило, все сводится к набору штампов и банальностей, которые, по счастью, большинство собравшихся услышит только один раз – учитывая, что такие речи произносятся обычно прямо перед боем, другого случая послушать воодушевляющие речи большей части новобранцев уже не представится. Надо признать, что Лейда выбрала для ободрения собравшихся не самый примитивный аргумент.

«...Если вы хотите знать, что может быть сильнее этой магии, вам нужно спрашивать об этом не меня и не друг друга, а самих себя. Сегодня ночью каждый из вас нашёл что-то, что было сильнее Темного Истока». Изящно, оценил сэр Ирем, удивлённо двинув бровью. Может быть, даже слишком изящно. Учитывая усталость собравшихся – да и состав, если на то пошло – Ирем бы не пытался философствовать. Но, как ни странно, слушателям Лейды такой поворот пришёлся по душе.

«...Давайте покажем этой Силе, что, пока мы живы, в мире будут вещи, над которыми она не властна!». Вот это, пожалуй, было уже перебором, но собравшиеся оказались к этому готовы и восприняли такое заявление с энтузиазмом. С другой стороны, они все это время находились там, плечом к плечу, охваченные общим настроением, а не сидели в стороне, опираясь спиной о стену и устало смежив веки.

Чего Ирем не ожидал – так это того, что после своей речи Лейда решит подойти к нему. Это стало для него полной неожиданностью – он почувствовал чье-то присутствие, открыл глаза и обнаружил ее рядом. Остатки воспитания потребовали сделать над собой усилие и встать. Те же остатки воспитания настойчиво твердили, что пару часов назад, когда Лейда привезла новости о Криксе, у них не было даже минуты времени на отвлеченный разговор, и сейчас следует сказать что-то приличествующее ситуации, выразить свои соболезнования... но коадъютор обнаружил, что не может выдавить из себя ни единого слова. Присутствие Лейды ощущалось, как удар под дых. Его словно отбросило назад, в ту самую секунду, когда она посмотрела на него – и по её глазам он угадал, что она ему скажет, еще до того, как женщина открыла рот.

- Как ты?.. – сочувственно спросила Лейда, внимательно глядя на него.

Ирем страдальчески поморщился. Этого только не хватало, в самом деле...

- Ради Всеблагих! – с досадой сказал он. - Тебе не кажется, что это я должен был спрашивать что-то подобное?..

- Не кажется, - спокойно возразила женщина. – Выглядишь ты чудовищно.

Ирем хрипло, резко рассмеялся, на секунду испугавшись, что этот нелепый, неуместный смех вполне способен кончиться слезами.

- Просто не могу поверить, что я допустил весь этот бред, – не удержавшись, сказал он. – Знаешь, что самое смешное? То, что я все время понимал, что это не закончится ничем хорошим. Крикс погиб из-за того, что слишком сильно полагался на слова Седого. Но при этом он хотя бы верил в то, что поступает правильно. А я... кажется... просто струсил. Побоялся сам принять какое-то решение и переложил эту ответственность на Крикса. Если бы я поступил так, как должен был – он бы сейчас был жив.

Ирем внезапно осознал, что зол не только на себя, но и на стоящую с ним рядом женщину – разве не она решительнее всех настаивала, что они должны забыть о здравом смысле и бездумно подчиняться указаниям безмозглого мальчишки, который в конце концов загнал себя в могилу своей глупой одержимостью?.. Почувствовав, что это раздражение на Лейду явственно сквозит в его словах, сэр Ирем прикусил язык, жалея, что вообще заговорил на эту тему. Это было низко. Лейда, надо полагать, и так винит себя в случившемся. Последнее, что ей сейчас нужно – это чтобы кто-то вымещал на ней свою досаду.

Но следующие слова Лейды застали рыцаря врасплох.

- Я думаю, что ты все сделал правильно, - твёрдо сказала женщина. – И я не верю в то, что Крикс ошибся, и его поступки не имели смысла. Может быть, он с самого начала понимал, что ему придётся пожертвовать собой. А может быть, он действовал вслепую, по наитию. Но я уверена, что, в любом случае, он сделал то, что нужно было сделать.

Ирем уставился на собеседницу, слишком изумленный даже для того, чтобы сердиться.

- «Нужно»?.. – повторил он глухо. – Кому это было «нужно», Лейда?! И зачем?

- Не знаю. Может быть, затем, чтобы отдать наследство Альдов нам? – предположила женщина. – Чтобы мы перестали видеть Эвеллира в нем и взяли это бремя на себя. В конце концов, то зло, которое впустил в мир Олварг, слишком велико для одного-единственного человека.

- Ох, ну надо же!.. – процедил Ирем. Кто бы мог подумать, что даже смерть Крикса и Седого не избавит его от необходимости вести подобные дискуссии. – А я-то думал, что весь смысл веры в Эвеллира – как раз в том, чтобы считать, что он _способен_ в одиночку справиться со злом.

- Да, так оно и есть, - проигнорировав его издевку, согласилась Лейда. – Но ведь Крикс не вытащил меч Альдов из огня, когда его привёл туда Седой. Не мне тебе рассказывать, через какие испытания ему пришлось пройти, чтобы получить этот Меч. Если задуматься, то он стал Эвеллиром только потому, что очень сильно этого хотел. Так, может быть, суть в том, чтобы каждый из нас не меньше Крикса захотел стать тем, кто уничтожит Темные Истоки?..

Пару секунд лорд Ирем настороженно смотрел на собеседницу – но, убедившись в том, что она говорит серьезно, рыцарь отвёл взгляд и тяжело вздохнул. Пару минут назад он готов был поаплодировать Лейде за то, что она нашла подходящие слова, чтобы приободрить напуганных людей – но теперь начал понимать, что ни о каких «правильно подобранных словах» тут речь не шла. Похоже, Лейда с самого начала говорила только то, что думала на самом деле. Сердце вдруг болезненно заныло от ненужной, абсолютно неуместной мысли, что на месте Лейды Крикс, наверное, сказал бы ровно то же самое.

Нелепая идея. Меченый уже никогда и ничего не скажет – именно из-за того, что позволил себе с головой увязнуть в этой бесполезной мистике.

- Чушь, - хмуро сказал Ирем. И, чтобы хоть как-то сгладить резкость своей реплики, дёрнул плечом. – Прости. Я, может быть, даже хотел бы искренне поверить в то, что ты права... Но это выше моих сил. Я не могу.

Лейда кивнула, словно с самого начала ожидала от него подобного ответа.

- Но у тебя, во всяком случае, еще осталось что-нибудь, ради чего стоит сражаться до конца?..

Ирем оскалился.

- Ну разумеется, - желчно ответил он. – Что за вопрос?.. По мне, так у нас не осталось больше ничего, кроме причин сражаться до конца.

- Думаю, этого вполне достаточно, - заметила она – и, кивнув коадъютору, направилась туда, где на сваленных в кучу балках отдыхали Льюберт с Юлианом.

Глядя ей в спину, Ирем с удивлением почувствовал, что ему в самом деле стало легче.

Сейлес была уверена, что шторм затянется как минимум на весь следующий день, но к утру погода неожиданно наладилась. Безумствующее накануне море неожиданно утихло и теперь только слегка штормило, пасмурное небо обещало, в самом худшем случае, едва заметный дождь, а о вчерашнем ливне напоминали только мокрые, скользкие камни и вода, заполнившая борозды от вытащенных на берег лодок. Алира, правда, предлагала Отту с его спутниками подождать хотя бы до полудня, чтобы убедиться в том, что море не преподнесет каких-нибудь новых сюрпризов, но Кэлринн, хоть и поблагодарил королеву за заботу, решительно сказал, что они отплывут немедленно.

Сейлесс вместе с остальными спустилась на берег, чтобы проводить «Бурую чайку» и другие корабли из «Серой крепости», и сейчас смотрела, как стоявшая у шлюпки Айя прощается с дочерью. Айрис в Адель не взяли – как и двоих раненых во время шторма моряков с «Крылатого», которых тоже оставили на попечение имперцев. И девчонка, и оба раненных хирдманна бурно протестовали против такого решения, но Айя даже бровью не повела, проигнорировав все возражения с насмешливым спокойствием, напомнившем Сейлес мессера Ирема – не того Ирема, каким он был в последние несколько месяцев, а коадъютора в его обычном, благодушном настроении. Айрис в конце концов утихомирилась сама – должно быть, просто слишком сильно вымоталась, чтобы продолжать негодовать и возмущаться. В глубине души Сейлесс подозревала, что Айя нарочно не пыталась приструнить девчонку, используя ее недовольство, чтобы отбить всякую охоту возмущаться у двух раненых – поскольку любой взрослый человек, который пытается что-нибудь доказывать в компании скандалящей десятилетки, в любом случае будет выглядеть глупо.

Айя с первой минуты вызывала у Сейлес почти болезненное любопытство – не только из-за событий, описанных в книге Кэлринна, но и из-за смутных, но упорных слухов, что сэр Ирем был в неё влюблен. Сейлес это, конечно, совершенно не касалось, но почему-то мысль о том, что эта женщина когда-то в прошлом была дорога мессеру Ирему, вызывало чувство странной теплоты, как будто этот факт каким-то образом сближал её и Королеву. Когда Сейлес смотрела на прямую, туго перехваченную воинским поясом фигуру Айи, красиво очерченные губы и насмешливое выражение серо-зелёных глаз, в голову лезли совсем уже несуразные мысли о том, что у мессера Ирема хороший вкус.

А еще – хотя Айя большую часть времени обращала на вертевшуюся рядом с ней девчонку столько же внимания, сколько обычно обращают на щенка, который прыгает и лает где-то под ногами, Сейлес почему-то ни одной минуты не сомневалась в том, что она очень любит свою дочь. Пока моряки из её команды спускали на воду лодки, Айя неожиданно заботливым движением поправила шерстяной плащ, застегнутый под горлом у девчонки, а потом, нагнувшись, крепко обняла ее.

- Я буду по тебе скучать.

Айрис упрямо отвернулась, поджимая губы.

- Это несправедливо, - хмуро сообщила она Айе. – Почему я должна оставаться здесь, с этим глупым мальчишкой?..

Сейлес прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Айрис явно возмущала мысль, что кто-то мог поставить её на одну доску с Кеннетом. На вид дочери Айи можно было дать лет десять, но сама она, похоже, искренне считала, что команда «Бурой чайки» - более подходящая для неё компания, чем семилетний принц. Сейлес не могла разобраться в том, какие чувства вызывала в ней эта девчонка. С одной стороны, её упрямство придавало Айрис обаяния, с другой – будь Айрис её дочерью или младшей сестрой, Сейлес давно бы надрала ей уши.

- С нами плывут только те, кто может драться, - сказал Альбатрос. Смотреть, как человек, которого она знала по книге Отта, как наемника из Серой сотни, беззаботного авантюриста и близкого друга Крикса, пытается что-то втолковать своей десятилетней дочери, было забавно.

- Эстри тоже плывёт с вами! – тут же уцепилась за его слова девчонка.

Айя ухмыльнулась.

- Я же тебе говорила, что это так не работает, - насмешливо сказала она Альбатросу. А потом, снова обернувшись к девочке, спокойно посоветовала – Не трать время, Айрис. Споры с Нойе тебе не помогут. Лучше попрощайся с нами, а то потом пожалеешь, что не захотела это сделать, пока у тебя еще была возможность.

Девчонка для виду поломалась еще с полминуты, но потом сменила гнев на милость и крепко обняла сперва Айю, а потом и её спутника. Поставив повисшую у неё на шее девчонку обратно на песок, Айя внезапно отколола штуку – отстегнула от своего пояса тяжёлый, длинный нож в узорных ножнах и вручила ей. Айрис, в руках которой этот нож вполне сошел бы за короткий меч, радостно взвизгнула и вцепилась в подарок обеими руками. Наблюдая эту сцену, Сейлес поняла, почему Айрис вызывала у неё такую странную смесь противоречивых чувств – сразу и раздражение, и любопытство, и симпатию. Дочь Айи с самого рождения имела все, чего сама Сейлес вынуждена была добиваться большую часть жизни – никто не пытался помешать ей быть самой собой.

Нойе помедлил, и, отколов с ворота серебряную фибулу, приколол её к плащу Айрис. Девчонка его жеста почти не заметила, продолжая влюблённо рассматривать свой новый нож, а вот Сейлес почувствовала неприятный холодок под ложечкой. Хорошо, что девчонка была так поглощена своим подарком, что даже не задалась вопросом, с чего это Айе и Нойе разом решили оставить ей что-нибудь на память... Сейлес почему-то вспомнилось их скомканное, торопливое прощание с мессером Иремом, который провожал их в гавань. Влажный ветер яростно трепал его тяжелый темно-синий плащ и светлые, седеющие волосы, а лицо Ирема казалось неестественно спокойным и каким-то неживым, и выглядело это так, что в ушах Сейлес снова зазвучали слова Лейды – «мы все, оставшиеся здесь, погибнем...».

Девушка встряхнула головой, стараясь отогнать тревожное воспоминание. По правде говоря, сэр Ирем редко ошибался, но ей все равно хотелось верить, что на этот раз он был неправ.

XLVI

Олварг рассчитывал, что они доберутся до Адели еще до восхода солнца, но он не учел, что за границей защищающего их магического купола царит полнейший хаос, и проехать те несколько стае, которые отделяли Мирный от столицы, будет не в пример сложнее, чем в обычный день.

Олварг послал вперед разведчиков, а сам двинулся к городу во главе основного войска, убеждая самого себя, что эта проволочка не нарушит его планов. Конечно, очень соблазнительно было бы застать жителей города врасплох, прежде чем они успеют оправиться после землетрясения, но, даже если горожане выиграют несколько часов, особой роли это не сыграет. Они находились в эпицентре Темного Истока – а ведь эта магия для большинства людей настолько же невыносима, как магия Альдов – для Безликих. Даже такой Одаренный чародей, как Галахос, не мог полностью оградить себя от этой Силы – находясь в Галарре, старый негодяй всегда выглядел так, будто страдал от затянувшейся болезни : он хирел, бледнел и делался – если, конечно, это в принципе возможно – еще более никчемным, жалким трусом, чем обычно. Эта магия лишала людей силы, подрывала волю, вызывала приступы уныния и страха.

Олварг знал, что магия сознательно не трогает его солдат. Истоку было совсем не нужно, чтобы люди, исполняющие её волю, пали духом или на собственной шкуре ощутили расползающийся от Адели ужас.

Магия оберегала их... пока. Олварг старался отогнать подальше мысль о том, что в тот момент, когда Адель будет захвачена, у Темного Истока больше не останется причины их щадить – но не думать об этом было очень сложно.

У жителей Энмерри была какая-то слезливая история о юноше, который попал в плен к вражеской армии и обещал показать им дорогу к своему родному городу, но вместо этого завёл врагов в непроходимые болота. Саккронис когда-то рассказал эту историю среди всей прочей чуши, с помощью которой он пытался заинтересовать наследника престола изучением имперских хроник. Олварг плохо понимал, почему эта глупая побасенка все-таки отложилась в его памяти, а уж тем более – почему она вспомнилась ему прямо сейчас, но теперь он испытывал к юноше из легенды куда более глубокое сочувствие, чем в детстве. Сохранять невозмутимый вид и в то же время понимать, что в конце вашего пути и тебя самого, и всех, кто идет за тобой, ждет смерть, и вряд ли эта смерть будет такой уж лёгкой - особенно для тебя, - наверняка было очень... мучительно.

Себе на горе, те, кто строили имперские дороги, приложили все усилия, чтобы ничто не могло помешать движению на королевском тракте – по обе стороны дороги тянулись широкие прогалины, чтобы случайно рухнувшее дерево не перегородило путь, а саму дорогу «приподняли» над землёй с помощью прочных брёвен и каменной насыпи, чтобы её не развезло из-за дождей. В итоге, хотя многие отрезки тракта превратились в месиво земли, щебенки и камней, армии Олварга, по крайней мере, не пришлось расчищать дорогу от поваленных деревьев или вязнуть по колено в грязных лужах. Наорикс Воитель, уж конечно, никогда бы не подумал, что однажды его неустанные заботы об имперских трактах обернутся против его обожаемого младшего сыночка...

Подумав об этом, Олварг несколько приободрился и выбросил неуместные сомнения из головы.

Издалека стены Адели выглядели так, как будто бы их много дней подряд обстреливали из тяжёлых катапульт, но, к удивлению Олварга, раскинувшийся под пасмурным небом город не казался таким мёртвым и пустым, каким он ожидал его увидеть – на тех участках стены, которые пострадали сильнее всего, горел огонь и мельтешили люди. Издали они напоминали муравьев, мечущихся туда-сюда и пытающихся починить растоптанный ребенком муравейник.

Олварг нахмурился. То, что хоть кто-то из защитников Адели ещё был способен думать о сопротивлении, бросало вызов его представлениям о магии. Это неприятное чувство – смесь досады, удивления и раздражения – только усилилось после того, как Олварг выслушал своих разведчиков. Те сообщали, что в город можно попасть двумя путями : либо со стороны гаваней, либо через пролом у Северных ворот. Дамбу, которая когда-то защищала город со стороны моря, затопило, а у Северных ворот обрушилась сторожевая башня и весь примыкавший к ней кусок стены. После этого донесения хлопоты тех, кто занимался обороной города, начали выглядеть еще более раздражающими и необъяснимыми. На что они, Хегг их возьми, надеются?.. По разумению Олварга, тем, кто остался живым и невредимым после сегодняшней ночи, следовало бы сейчас хватать свои пожитки и бежать из проклятого города, куда глаза глядят.

А, с другой стороны, куда им, в сущности, бежать? – подумал он, немного поостыв. Они даже не знают, разрушило ли недавнее землетрясение одну только Адель, или та же судьба постигла все ближайшие к столице города. И даже если их дома разрушены, в столице оставаться лучше, чем ночевать под открытым небом на сырой, раскисшей от дождя земле. Они «храбры» в том самом смысле, как бывает «храброй» загнанная в угол крыса – просто от сознания того, что у них нет другого выбора.

Придя к такому выводу, Олварг почувствовал себя гораздо более уверенно.

- Разделимся, - сказал он Нэйду. – Я поведу людей к Северной стене, вступлю в переговоры, чтобы отвлечь их внимание, а в полдень начну штурм – это заставит их стянуть туда все свои силы. Ты войдёшь в город со стороны гавани и постараешься зайти им в тыл. Если нам повезет, то мы ударим с двух сторон и сможем покончить с ними одним ударом. Если нет, то им придётся разделиться, чтобы отправить кого-нибудь тебе наперерез.

- Хорошо, государь, - бесстрастно сказал Нэйд, никак не выразив своего отношения к этому плану. И, хотя Олварг первый бы не потерпел, если бы кто-то из его военачальников – даже Рыжебородый, находившийся с ним рядом уже двадцать лет – взялся оценивать или, тем более, оспаривать его решения, на одну мимолетную секунду он почувствовал досаду, что в эту вершинную минуту его жизни рядом с ним нет никого, кто принимал бы его цели, как свои, и мог бы в полной мере разделить с ним значимость момента.

Наверное, такой соблазн, в конечном счете, посещает каждого правителя. Отец чуть ли не лобызался с голодранцами из своей Золотой сотни, а Валларикс пошёл еще дальше – создал для своего друга детства отдельную должность коадъютора, чтобы тот мог одновременно быть телохранителем, послом и нянькой императора. Сам Орден, вероятно, лучше всего будет сохранить в том виде, который он приобрёл при Иреме – это был хорошо отлаженный, удобный механизм для проведения своей политики в провинциях, не говоря уже о том, в глазах большинства людей Орден был столь же важным атрибутом королевской власти, как Крылатый трон - но нынешние привилегии и полномочия орденских эмиссаров следовало существенно урезать, а должность коадъютора и вовсе упразднить.

Дойдя до этой мысли, Олварг в первый раз задумался о том, жив ли еще приятель императора, или же он, как и многие другие, погиб во время землетрясения?.. Меченый вряд ли пережил сегодняшнюю ночь – останься он в живых, его бы, несомненно, поспешили отпустить и возвратили ему его меч, а это точно не прошло бы незамеченным для Олварга. Значит, дан-Энрикс либо умер, либо был настолько не в себе, что никому не пришло в голову отдать ему меч Альдов. Cо стороны Темного Истока было бы очень любезно избавить его разом и от дан-Энрикса, и от докучливого каларийца, но Олварг не очень-то надеялся на такую удачу – и, конечно, оказался прав.

Нелепая, почти игрушечная баррикада, с помощью которой жители Адели залатали брешь в стене, смотрелась откровенно жалко, зато Ирема с его синим плащом Олварг разглядел еще с опушки леса. С уцелевших участков городской стены их войско заметили раньше, чем они успели выйти на опушку, и теперь проклятый калариец ждал их появления – он стоял на вершине баррикады, которую ни одно войско в мире не могло удерживать дольше пары часов, и дожидался его с такой вызывающей невозмутимостью, как будто Олварг был его противником на рыцарском турнире.

Олварг почувствовал, как от этой картины в груди полыхнуло бешенство – настолько острое и яркое, что оно изумило его самого. Хотя Олварг ни разу не встречался с коадьютором, его сегодняшнее поведение никак нельзя было назвать непредсказуемым – именно так сэр Ирем вёл себя с тех пор, как Олварг внёс его в список своих врагов и начал изучать его характер и привычки. Так что поначалу Олварг даже удивился силе своей злости. А потом он с опозданиемсообразил, что в этом-то и заключалась главная проблема. Ирем вёл себя так же, как обычно - словно пробуждение Истока ничего не изменило. Человек на баррикаде бросал вызов силе, которой сам Олварг никогда не смог бы – да и просто не осмелился бы – противостоять.

Олваргу вспомнилось побоище, в котором айзелвиты, провожавшие дан-Энрикса в изгнание, едва не перерезали друг другу глотки раньше, чем вступили в бой с Безликими. Заносчивому каларийцу следовало бы спросить себя, как поведут себя его солдаты, если перестанут чувствовать себя той самой загнанной в угол крысой и поверят в то, что Олварг готов сохранить им жизнь. Не может быть, чтобы за те несколько месяцев, которые дан-Энрикс болтался на свободе и считался Эвеллиром, он ни разу не упомянул о том, как его спутники, еще мгновение назад готовые сражаться до последнего, передрались друг с другом, когда им дали понять, что можно просто выдать Меченого и избежать побоища. «На твоем месте, я бы не таращился за стену, а больше заботился о том, что происходит за моей спиной!» - мысленно сказал Олварг Ирему.

Ирем попробовал посчитать, сколько часов он уже оставался на ногах, но быстро сбился. Он, определенно, не спал уже больше суток, но чувствовал себя отвратительно бодрым и полным сил. Было не слишком-то приятно сознавать, что он обязан этому вовсе не своей стойкости и силе воли, а нескольким крошечным – не больше кунжутного семечка – зернам люцера. Но, хотя Ирем отнесся к плану Аденора с крайним скепсисом, надо было признать, что в данном случае его отрава пришлась более чем кстати; отсыпаться было совершенно некогда. Они едва успели наскоро заделать брешь в стене, когда дозорные на башне сообщили о приближении вражеской армии.

Рыцарь полагал, что Олварг либо начнет подготовку к штурму, либо пошлёт к ним парламентеров – но уж точно не того, что он направится к стенам Адели сам, взяв с собой только одного Безликого, который держал королевский стяг. Глядя на то, как пара всадников спускается с пологого холма, а после этого неторопливой рысью едет через поле, отделяющее город от опушки леса, Ирем должен был признать, что это выглядит эффектно – Олварг держался так, как будто совершенно не тревожился за свою жизнь. Конечно, его защищала его магия, но Олварг же не мог не понимать, что, кроме лучников, на Северной стене были еще и маги из Совета Ста?..

- Подпустим их поближе, - сказал Ирем командиру лучников. – Незачем понапрасну тратить стрелы. Если они остановятся – стрелять по моему сигналу. Если начнут поворачивать назад – стреляйте без приказа.

Но пока что было не особенно похоже, что Олварг намерен повернуть назад. Ирем чувствовал, что против воли начинает вовлекаться в эту непонятную игру, и сердце колотится в ребра все быстрее. Олварг словно говорил – смотрите, я даю вам шанс покончить со мной одним ударом, неужели вы упустите подобную возможность?.. Ирем кусал губы, думая о том, что Олварг совершенно точно не был ни любителем испытывать судьбу, ни искателем острых ощущений вроде Наина Воителя. Он всегда действовал наверняка. В Кир-Кайдэ он дал Криксу ключ от кандалов и даже предлагал ему свой меч, бросая ему ту же самую наживку, что и им сейчас – ты так хотел меня убить, ну так давай, убей!.. Но он пошёл на это только потому, что был уверен в собственной неуязвимости.

Доехав до середины поля, Олварг придержал коня, привстал на стременах и махнул рукой, как будто бы хотел привлечь к себе внимание – хотя, конечно, знал, что каждый человек, стоявший на стене, в эту минуту смотрит только на него, и многие из них оттягивают к уху тетиву или толпятся на возле уцелевших катапульт. Усиленный магией голос Олварга звучал на удивление отчётливо и громко – Ирем даже на секунду усомнился в том, что Олварг в самом деле пользуется речью, а не прибегает к ворлокству, чтобы впечатывать свои слова прямо в сознание своих врагов.

- Я хочу говорить с тем, кто возглавляет оборону города, - заявил он.

- Еще чего!.. - процедил Ирем, давая отмашку командиру лучников.

Град стрел, метательных снарядов и заклятий, одновременно обрушенных защитниками города на Олварга, был таким густым, что тот на несколько секунд пропал из виду. Ирем помнил рябь, которую он видел в воздухе в тот день, когда Седой с помощью своей магии удерживал каменный потолок в Подземном городе, и ожидал увидеть что-нибудь подобное и в этот раз, но действительность превзошла все его ожидания – когда стрелы ударили в магический барьер, воздух не пошёл рябью, а вскипел, как убегавшая из котелка вода. Когда все было кончено, Ирем увидел, что и Олварг, и сопровождающий его Безликий остались на прежнем месте, словно ничего особенного не произошло. Смотрелось это откровенно жутко. В дюжине шагов от мага начиналась выжженная, черная земля, на которой валялись кучи стрел, камней и расколотых глиняных шаров, плававших в лужицах горючей смеси – но сам Олварг, находившийся внутри своего заколдованного круга, оставался невредимым, и на землю под его ногами не упала ни одна искра.

От такой явной демонстрации своих возможностей во рту у каларийца пересохло. Рыцарь повернулся к стоявшему рядом магу из Совета Ста и сиплым голосом спросил:

- Ну, как?.. Есть хоть какой-нибудь эффект?

Седой магистр огорченно качнул головой.

- Мне очень жаль, мессер... Теоретически, любой магический барьер должен иметь пределы насыщения, но в данном случае это бессмысленно. У нас не хватит сил.

Олварг немного подождал – как будто бы давая им возможность отойти от потрясения – и вновь заговорил:

- Ваши командиры хотят, чтобы вы умирали за пустые вымыслы об Эвеллире и о Тайной магии. И где же была эта магия сегодня ночью, когда я пробудил Исток? Разве она защитила вас и ваших близких?.. Я, Олварг, король Дель-Гвинира, Эсселвиля и Дакариса, сильнее, чем все маги в этом городе. Но я не желаю вашей смерти. Сложите оружие, выдайте мне своих военачальников, и я пощажу вас и ваши семьи. Это ваш последний шанс спастись. Решайте, что для вас важнее – ваша жизнь или побасенки Кэлрина Отта. Но решайте побыстрее, потому что я не стану долго ждать. Я дам вам время до полудня, а потом мои солдаты начнут штурм.

Лорд Ирем на мгновение прикрыл глаза.

Вот оно, значит, как... Олварг надеется, что горожане струсят и вынесут ему голову Ирема на блюде. Или, на худой конец, хотя бы сцепятся между собой. Вот только вряд ли так уж дальновидно было распинаться о своей готовности пощадить их семьи, перед теми, кто всего пару часов назад вытаскивал из-под завалов изуродованные тела своих родных.

Сэр Ирем обернулся все к тому же магу и спросил :

- Магистр, вы могли бы сделать так, чтобы этот говнюк меня услышал?..

Маг нахмурился, явно встревоженный решительностью Ирема.

- Не стоит, монсеньор... Не знаю, на что он способен, но, если он попытается причинить вам какой-то вред, я не смогу вас защитить. Кем бы он ни был, этот человек – очень могущественный маг. Было бы неразумно лишний раз его дразнить.

Лорд Ирем хмуро усмехнулся.

- Не позволяйте ему себя запугать, магистр! Если бы он был способен убивать людей на расстоянии, то ни меня, ни вас бы уже не было в живых. Не думайте об этом, просто уделите мне немного вашей магии... благодарю вас.

Ирем сделал шаг вперед, чтобы Олваргу было лучше его видно, и сказал:

- Послушай, ты, король объедков!.. Большинство из нас уже лишились своих близких из-за тебя и твоей проклятой магии. Если ты думаешь, что кто-то в этом городе забудет о погибших этой ночью и будет просить тебя о пощаде, то ты совсем спятил. Не трать времени на пустословие – здесь, за моей спиной, нет никого, кто не мечтал бы вбить твой ультиматум тебе в глотку. Так что можешь ничего не ждать, а сразу взять свой сброд и посмотреть, так ли легко будет попасть за эту стену. Твоя краденная Сила может защитить тебя от стрел, но тебе никогда не захватить Адель с помощью балаганных фокусов.

Магистр справился на славу – к концу своей речи Ирем едва не оглох от звуков собственного голоса, и, отступив назад, лёгким поклоном выразил магистру свое восхищение, пока защитники стены, пришедшие в неистовство после упоминания про гибель своих близких, топали, орали и колотили по щитам, давая выход своей ярости – а может быть, и возбуждению, вызванному употреблением люцера. Если Олварг и рассчитывал сказать что-то еще, то этот шум явно отбил у него всякое желание продолжать переговоры. Презрительно дернув головой, он развернул коня и с вызывающей неторопливостью направился обратно к своей армии.

- Что дальше, монсеньор?.. – спросил седой магистр с таким видом, будто бы в действительности он хотел сказать – «Надеюсь, что вы знаете, что делаете».

- После такого? Только штурм, - ответил Ирем почти весело. Странное дело - именно сейчас, когда настал решающий момент, он чувствовал себя на удивление легко. - Надеюсь, магия не сможет защитить этих дикарей, когда дойдёт до рукопашной. Иначе сражаться вообще нет смысла – проще и быстрее сразу перерезать себе горло.

Маг наморщил лоб.

– Не знаю, монсеньор, - помедлив, сказал он - К магическим щитам никто не прибегал с тех пор, как Совет Ста запретил магам забирать чужую силу. О сражениях, в которых действительно использовалась эта магия, никаких точных сведений не сохранилось. Сугубо теоретически, в момент прямого столкновения барьер, скорее всего, перестанет действовать.

- Звучит неплохо, - кивнул Ирем одобрительно. – Нам остается только проверить эту прекрасную теорию на практике.

Маг, кажется, хотел сказать что-то еще, но Ирем резко вскинул руку, призывая к тишине. Рыцарю показалось, что он слышит доносящийся откуда-то издалека сигнал трубы – настолько тихий, что его легко можно было принять за обман воображения. Ирем нахмурился и замер, все ещё надеясь, что ему послышалось. Но подхватившая сигнал труба отозвалась уже гораздо ближе, исключая всякую надежду на ошибку. «Южный порт – к оружию», передавали от стены к стене. И сразу же затем – еще отчаяннее и еще тревожнее – «Враг в городе».

«На помощь».

«Все сюда».

И снова - «Южный порт, к оружию!».

Ирем бессильно заскрипел зубами. Что ж, на месте Олварга он тоже разделил бы свои силы, чтобы нанести удар по городу с разных сторон. Теперь было понятно, к чему Олваргу понадобился этот драматичный ультиматум, это войско, картинно построенное на опушке леса – ему нужно было приковать все их внимание к себе. И ему это удалось.

Даже сейчас, когда они услышали отчаянный призыв о помощи, им, по большому счету, некого было отправить в Южный порт – их было слишком мало даже для защиты возведенной на скорую руку баррикады.

За стеной тоже услышали звуки трубы. Теперь, когда стало понятно, что скрытное нападение не удалось, не было больше никакой причины тянуть время. Войско Олварга пришло в движение – как будто тёмная лавина разом хлынула от леса к городской стене. Подобный штурм – без требушетов, катапульт, осадных башен и навесов – Ирем раньше видел только в приграничных крепостях на севере, где толпы варваров из Такии, Каларии и Тареса до сих пор воевали так, как это делалось при Энриксе из Леда. Коадъютор мысленно пообещал себе, что ни один из этих грязных оборванцев не окажется по эту сторону стены в ближайшую пару часов.

Магический барьер все еще действовал, но Ирем видел, что он начинает истончаться – часть снарядов, выпущенных со стены, все-таки попадали в цель, и рыцарь был почти уверен в том, что за это следовало благодарить магов из Совета Ста. Стоявший рядом с Иремом магистр все заметнее бледнел от напряжения, а пальцы, которыми он сжимал висевший на цепочке амулет, тряслись, как будто маг был совсем дряхлым стариком, но воздух вокруг них обоих резонировал от Силы, от которой кожу Ирема словно покалывало тысячей невидимых иголок.

- Отличная работа, мэтр!.. А теперь спускайтесь. Время магии закончилось, - оскалился лорд Ирем, когда гвинны добрались до подножия стены, и, не переставая осыпать их баррикаду стрелами, начали поднимать осадные лестницы.

В крови у него бушевал люцер, и, как ни странно, в тот момент, когда все, наконец, пришло в движение, и многомесячное ожидание буквально за секунду разрешилось долгожданным, восхитительным, пьянящим хаосом, лорд Ирем чувствовал себя почти счастливым.

Большую часть лестниц им все-таки удалось столкнуть – где-то при помощи рогатин, а где-то и вовсе голыми руками. Но, пока одни лестницы с гроздьями уцепившихся за них людей падали вниз под аккомпанемент яростной ругани и криков, снизу уже надвигались новые, а те их гвиннов, кому деревянных лестниц не досталось, пускали в ход канаты и веревочные лестницы с крюками на конце, с кошачьей ловкостью карабкаясь по ним наверх, так что врагов на баррикаде постоянно прибывало. Лучники теперь могли стрелять практически в упор - Ирему в память ярче всего врезался момент, когда стрела вошла в глазницу рыжего косматого гиганта, разрубившего щит Ирема одним ударом топора, и гвинна отшвырнуло назад с такой силой, что он рухнул вниз, утянув за собой пару своих товарищей. Лёгкие Ирема горели от нехватки воздуха, тяжёлая кольчуга и помятый нагрудник сдавливали ребра, не давая сделать полноценный вдох, и коадъютору казалось, что он задохнётся раньше, чем кто-нибудь успеет его убить.

Это тянулось бесконечно долго – лязг оружия, скользящие удары по наплечникам и шлему, боль в руке, держащей щит, и мешанина голосов, среди которой уже невозможно было разобрать, кто здесь кричит от ярости, а кто – от боли. Ирем уже не верил в то, что этот бой когда-нибудь закончится, когда почувствовал – не «понял», не «увидел», а именно ощутил всем своим существом – что натиск нападающих утратил прежнюю решительность и ярость. Плохо понимая, сколько всего человек им противостоит, и видя только то, что ни один из нападавших так и не сумел прорваться на ту сторону стены, гвинны, растерявшие весь боевой запал, на время отступили, бросив раненных или разбившихся во время приступа соратников на милость победителя.

Ирем сумел спуститься с баррикады, но на большее его уже не хватило – ноги подкосились, и он сел на землю, привалившись спиной к груде камней. Он смутно осознавал, что они совершили невозможное и выиграли сражение, которое нельзя было выиграть, но не испытывал ни торжества, ни даже удовлетворения – у него просто не осталось сил на то, чтобы радоваться победе. Он попробовал снять шлем – ему казалось, что без шлема дышать будет легче – но руки безвольно скользнули по железу. Ирем вспомнил, что под действием люцера человек может не чувствовать усталости, пока не рухнет замертво, и ему еще повезет, если он свалится в глубоком обмороке раньше, чем загонит себя до смерти.

Кто-то поднёс к его губам фляжку с водой, и Ирем чуть не застонал от наслаждения, только сейчас сообразив, до какой степени ему хотелось пить. Он успел выпить почти все, что было внутри фляги, прежде чем к нему вернулась способность соображать, и рыцарь понял, что присевшим рядом человеком была Лейда.

В отличие от доспеха Ирема, который можно было снять только с помощью кузнеца, её кольчуга была почти невредимой. Когда Ирем поставил гверрцев во вторую линию, Лейда неодобрительно усмехнулась, но Ирем и бровью не повел. «Если хочешь на моё место, подожди, пока меня убьют, - мысленно сказал он. – Мужчины для того и существуют, чтобы женщинам – даже таким, как ты, – никогда не пришлось стоять в стене щитов».

- Хороший бой, - сказала Лейда, отбросив пустую фляжку. Ирем тронул языком шатающийся зуб, почувствовал во рту солоноватый привкус крови и подумал, что со стороны он сейчас должен выглядеть довольно-таки жалко. Он заставил себя усмехнуться.

- Ну, если забыть, что их король - болван с раздутым самомнением, а они сами - просто кое-как вооруженный сброд, то это можно считать впечатляющей победой.

Лейда улыбнулась, словно говоря – «Мы оба знаем, что это неправда». Такой взгляд – одновременно тёплый и серьёзный – Ирем часто видел у дан-Энрикса.

Почувствовав знакомую тоску, рыцарь отвёл глаза.

- Возьми своих людей и отправляйся в Южный порт, - попросил он. – Я бы поехал сам, но, думаю, я сейчас даже на ногах не удержусь, не говоря уже о том, чтобы сесть в седло. Хеггов люцер... Хотя, конечно, если бы не он, они бы нас смели.

- Вас слишком мало, Ирем. Во второй раз вы их не удержите, - хмуро предупредила женщина.

Ирем вздохнул. Возражать было глупо – они оба знали, что Лейда права.

- Возможно, мы отступим к Разделительной стене, - нехотя согласился он. – Но мне бы не хотелось, чтобы нас зажали в клещи.

- Уже еду, - согласилась Лейда, поднимаясь на ноги.

* * *

Ветер переменился и легко нёс их корабли вперед – как будто море, наконец, отчаялось бороться с их упорством и смирилось, пропуская их в Адель. Эстри, с утра бродившая туда-сюда и успевшая постоять и на носу, и на корме, подошла к Алвинну в то время, как он пристроился под мачтой и водил оселком по лезвию своего меча. Она присела рядом, обхватив себя за локти и почти касаясь Алвинна плечом. Пару минут девушка молча наблюдала за спокойными, ритмичными движениями Безликого, а потом неожиданно спросила :

- Кэлринн говорит, Безликие не ощущают страха. Это правда?

- Правда, - согласился Алвинн.

- Это, наверное, очень удобно, – с ноткой зависти сказала Эстри.

- Нет. Скорее, это грустно, - помедлив, ответил он. И, встретив её удивленный взгляд, вздохнул. – Ты думаешь, что отсутствие страха должно быть похоже на отвагу, но оно больше похоже на усталость. Страх, на самом деле, очень жизнеутверждающее чувство. Смерть и боль страшны не сами по себе, а тем, что люди любят свою жизнь... и свое тело тоже. Они берегут его и не хотят, чтобы ему причинили вред. Я не испытываю страха – но не потому, что я отважнее, чем ты или любой другой на этом корабле, а потому, что все, к чему вы так привязаны, мне в тягость.

- Звучит просто чудовищно, – нахмурившись, сказала Эстри. Безликий пожал плечами.

- Не принимай близко к сердцу. Я привык.

Но Эстри не была бы сама собой, если бы успокоилась на этом.

- Когда мы победим, все будет по-другому – вот увидишь! – сказала она, взяв его за руку и сочувственно сжав её своей.

С тех пор, как Алвинн жил среди людей, он тщательно следил за тем, чтобы каждый миллиметр его кожи был закрыт от посторонних глаз, но тепло от пальцев Эстри ощущалось даже через полотняную перчатку. Ощущение было забытым и почти пугающим. Ему было приятно - и от этого хотелось отдернуть руку, словно он обжегся.

Чтобы не обидеть Эстри, Алвинн встал.

- Пошли, составим Кэлринну компанию, - предложил он.

Это сработало – хотя Алвинн ничуть не сомневался в том, что компания Отту совершенно не нужна, даже совсем наоборот. Кэлринн, торчавший на носу последнюю пару часов, выглядел полностью захваченным своими мыслями. Раньше сидевшие на веслах моряки часто просили Отта спеть, чтобы скрасить их тяжелую и монотонную работу, но на этот раз никто из экипажа не осмелился отвлекать Кэлринна подобной просьбой. Сейчас Кэлринн был как никогда похож на посланника Изначальных сил. Он выглядел, как человек, который сознает, что вся его прежняя жизнь была только прелюдией к сегодняшнему дню.

Когда к нему подошли Алвинн с Эстри, Отт скосил на них глаза, но почти сразу же снова уставился вперед.

- Еще от силы полчаса, - нетерпеливо сказал он – не столько обращаясь к ним, сколько озвучивая свои мысли вслух. – Пройдем Братские скалы, а потом – Адель.

«Или же то, что от неё осталось» - мысленно добавил Алвинн.

Он ничего не сказал своим попутчикам о темной магии, которую он ощущал прошедшей ночью. Близость Темного Истока ощущалась так отчетливо, как будто он опять попал в Галарру, но Алвинн предпочел держать эти мысли при себе, чтобы лишний раз не тревожить своих спутников.

«Бурая чайка», обогнавшая другие корабли их небольшой эскадры, раньше прочих обогнула тёмную громаду Братских скал, и в первую секунду Алвинн осознал только одно – Адель по-прежнему стоит на своем месте. Но мгновением спустя он осознал, что город, куда они возвратились, не был той Аделью, из которой они много месяцев назад отплыли на Томейн. Ни широкой, вымощенной светлым камнем набережной, ни прямых, как стрелы, молов, далеко врезающихся в море, больше не было. Там, где когда-то круглый год были видны стоящие на рейде корабли, теперь торчали из воды обломки мачт, а набережная исчезла - дома поднимались прямо из воды. Над морем стлался жирный черный дым, а ветер относил все звуки в сторону, так что Алвинн не сразу осознал, что в городе сражаются. Но потом дым слегка рассеялся, и он увидел, что ближние к порту улицы кишат людьми. Он даже различил в этом человеческом месиве зеленые накидки гверрских всадников, и с мрачным удовлетворением подумал, что Лейда Гефэйр, судя по всему, все же откликнулась на приглашение дан-Энрикса.

- Все-таки опоздали!.. – ахнул Кэлринн, побледнев, как смерть.

- Ничего подобного, мы как раз вовремя, - сказала Айя, успевшая подойти поближе и смотревшая на город с нехорошей, многообещающей улыбкой. – Нойе, смени гребцов! Нам надо подналечь на весла...

Алвинн бросился к скамье вместе с другими островными моряками. Правда, в отличие от своих товарищей, которые налегали на весла яростно, как будто бы от этого зависела их собственная жизнь, Алвинн греб так же методично и спокойно, как всегда. Среди надсадного дыхания, вздувавшихся на шеях жил, ругани и проклятий он ощущал себя до странности чужим, как будто бы отрезанным от окружающих его людей невидимой стеной.

Нойе поднёс к губам боевой рог – и вопросительно взглянул на Айю. Та кивнула:

- Давай! Пусть знают, что мы идем.

Низкий, густой и вязкий звук боевого рога далеко разнесся над водой, но Кэлринну, должно быть, этого казалось мало – или же он просто не способен был смириться с тем, чтобы в такой момент стоять на палубе без дела. Он схватил висевший на носовой фигуре сигнальный рожок, откинул голову назад, и заставил свой примитивный инструмент запеть настолько чистым и прозрачным голосом, что даже Алвинн вздрогнул, ощутив, как по спине у него поползли мурашки. Мотив был ему незнаком, но Кэлринн играл так, что музыка казалась заклинанием. Весла, и без того взбивающие целые каскады пены, замелькали с такой скоростью, что Алвинн бы не удивился, если бы «Чайка» оторвалась от воды и полетела над заливом, как та птица, в честь которых она была названа.

- Правь прямо к берегу, - велела Альбатросу Айя, видя, что он собирается повернуть к дамбе.

- Гавань, конечно, затопило, но там вряд ли очень глубоко. Корабль разобьется, - озабоченно заметил Нойе.

Королева рассмеялась, словно Альбатрос забавно, но при этом глупо пошутил.

- И что с того? Зачем его теперь жалеть?..

Нойе коротко, нервно хохотнул – но выполнил приказ.

Гвинны на берегу, наконец, поняли, что корабли не собираются сворачивать, и начали стрелять. Островитяне подняли щиты, чтобы прикрыть гребцов. Алвинн увидел, как несколько горящих стрел воткнулось в палубу рядом с его скамьей, и еще несколько застряло в мачте, но никто из людей Айи, кажется, не пострадал – а «Чайка» продолжала на всех парусах лететь вперед.

- Держитесь крепче! - приказала Королева, яростно осклабившись. – Никто не может знать, когда...

Договорить женщина не успела. «Чайка» с разгона налетела на какую-то преграду – может быть, на затопленный мол, а может, на один из затонувших кораблей. Жалобно затрещало дерево, что-то с выворачивающим душу звуком заскрежетало по днищу корабля, а Алвинна швырнуло на соседа по скамье. Несмотря на то, что экипаж заранее приготовился к удару и каждый крепко держался кто за мачту, кто за борта, кто друг за друга, многие из хирдманнов попадали на палубу. Но Алвинну было не до того, чтобы смотреть по сторонам. Увидев Кэлринна, отчаянно пытавшегося уцепиться единственной рукой за палубные доски, Алвинн успел ухватить певца за шиворот и притянуть к себе, не дав ему удариться виском об острый край скамьи. В голове Алвинна мелькнуло, что есть все-таки кое-какие преимущества и в положении Безликого – если бы не его ускоренная вчетверо реакция, Отту наверняка бы раскроило череп. Через полминуты дикой тряски, когда их наконец-то перестало швырять из стороны в сторону, Алвинн выпустил Кэлринна и первым перепрыгнул через борт.

Имевший низкую осадку «Зимородок» проскользил по дну гораздо дальше «Бурой чайки», так что его выбросило прямо на берег, и его высокий резной нос навис над головами гвиннов, с воплями и руганью отшатнувшихся назад.

Алвинн едва видел их врагов из-за поднятой их ногами тучи брызг и белой пены. Вода не только промочила всю его одежду, но и затекла под маску, и Алвинн чувствовал привкус соли на губах.

- Руби! – заорал Нойе Альбатрос, каким-то чудом ухитрившийся опередить даже Безликого. – Прикончим эту падаль! Ein dan-Enrix!

Алвинн, полностью захваченный азартом боя, слишком поздно понял, что очередной противник Нойе двигается слишком быстро, с хищной плавностью адхара. Ощутив давно забытый страх, Алвинн выкрикнул – «Осторожно!..» - но, конечно, опоздал. Безликий без труда отбил удар островитянина и возвратным движением отрубил Нойе кисть вместе с зажатым в ней мечом. Кровь хлынула тугой струей. Альбатрос дико закричал, и враг позволил себе полсекунды промедления, чтобы полнее насладиться этой смесью боли, потрясения и ужаса. Обычный человек бы даже не заметил эту мимолетную заминку – но для Алвинна её хватило, чтобы, отшвырнув в сторону раненного Альбатроса, отбить предназначенный ему удар.

Не удержавшись на ногах, Нойе свалился в воду, и белая пена сразу стала красной, а крик Альбатроса изменил свою тональность, когда рану обожгло морской водой.

Алвинн заметил, что Безликий жадно впитывает этот крик, и это почему-то вызвало у него приступ ослепляющего бешенства. Он видел, что один из хирдманнов с «Крылатого» прикрыл Нойе щитом, а второй пытался наскоро перетянуть жгутом обрубок его кисти. Но для Алвинна – в отличие от них – Нойе был все равно что мертв. Безликий знал, что раны, нанесенные оружием адхаров, вылечить нельзя. Если бы не бесформенная, смутная надежда на дан-Энрикса и его магию, Алвинн, пожалуй, посчитал бы благом добить Нойе прямо здесь – лучше уж быстрая, чистая смерть, чем то, что его ждет.

Прикончив своего противника, Алвинн на пару секунд застыл, глядя на мертвого Безликого - и вдруг подумал, что это был первый в его жизни враг, которого он убил сам. Не по приказу Олварга, а потому, что захотел его убить.

Айя, не знавшая, о чем он думает, рванула его за рукав.

- Пошли, - Алвинн увидел совсем рядом ее зло прищуренные светлые глаза и брызги чьей-то крови, подсыхающие у неё на лбу и на щеке. Одна бровь Королевы оставалась золотистой, а другая была слипшейся, багрово-черной. – Нойе как-нибудь справится без нас. Займёмся лучше этими ублюдками...

Алвинн кивнул.

- Пошли.

XLVII

Когда в три часа по полудни гвиннам все же удалось прорваться в Нижний город, Олварг обнаружил, что остался королем без армии. Враги рассыпались по близлежащим улицам, увлекая своих преследователей в паутину переулков, тупиков и проходных дворов, а распаленные недавней неудачей гвинны позабыли про азы военной дисциплины и повели себе так, как испокон веков вели себя на вражеской земле – вместо того, чтобы сосредоточиться на том, чтобы не дать Ирему увести своих людей, и, если повезет, ворваться вслед за ними в Верхний город, они самозабвенно занялись резней и грабежами на соседних улицах.

Олваргу оставалось только злиться и скрипеть зубами, потому что ничего поделать он не мог. Гвинны были охвачены инстинктом, более древним, чем само понятие о королевской власти, и напомнить им о подчинении своим начальникам было не проще, чем заставить гончую, нагнавшую оленя, остановиться посреди прыжка. Восстановить порядок не сумели бы даже его адхары, вздумай он действительно отдать такой приказ.

Безликие невозмутимо оставались рядом с ним, готовые исполнить любое его распоряжение, но Олварг не обращал на них внимания – он молча шел по улицам Нижнего города, обходя груды камней и мусора и перешагивая через лежащие на земле тела. Большая часть этих людей явно погибла еще ночью. Некоторые тела были обернуты кусками ткани, словно саваном, и сложены вдоль стен, другие оставлены так, как есть. Эти последние выглядели особенно омерзительно - раздавленные, исковерканные, словно пережеванные каменными челюстями, они уже мало походили на людей. Олварг брезгливо поджал губы, спрашивая самого себя, зачем кому-то было тратить столько времени и сил, чтобы извлечь из под завалов эту пакость. Но эти тела хотя бы не валялись прямо на дороге – в отличие от тех, кто был убит его солдатами буквально полчаса тому назад.

Солоноватый запах крови и напоминающий мясную лавку запах теплой требухи был Олваргу привычен – после стольких ритуалов, которые он провел на острове Дракона и в Галарре он, пожалуй, был последним человеком на земле, кого бы этот запах мог смутить. Однако сочетание этого запаха с видом знакомой с детства улицы производило угнетающее впечатление.

Дойдя до ратуши, Олварг остановился, глядя на развалины тюрьмы. Теперь уже не оставалось никаких сомнений, что дан-Энрикс не мог пережить землетрясение. Олварг подумал, что он смотрит на могилу единственного человека, которого ему следовало опасаться – но не смог почувствовать ни торжества, ни даже облегчения. Им овладела странная апатия, похожая на ту, которую он испытал, узнав о смерти Наина Воителя.

Может, все дело было в том, что Меченый, как и его отец, погиб как-то уж слишком быстро, и такая смерть казалась слишком легкой, не способной уравновесить его ненависть? Или он так долго ждал этой минуты, что успел перегореть и подошёл к этому важному событию слишком опустошенным и уставшим?..

Олварг отвернулся и потухшим взглядом оглядел полуразрушенную улицу. Здание ратуши лежало перед ним в руинах, и даже сейчас, спустя много часов после землетрясения, пыль все еще висела в воздухе и оседала на его плаще и сапогах. Он медленно повернул голову налево, а потом направо, но повсюду, куда хватало глаз, картина была той же самой – разбитая мостовая и завалы камней и мусора от рухнувших домов.

С тех пор, как он покинул этот город – в тайне, под конвоем нескольких гвардейцев своего отца, - Олварг больше ни разу не бывал на этой улице. В ту ночь, когда неразговорчивые, словно каменные статуи, конвоиры везли его мимо темной спящей ратуши, Олварг поклялся самому себе, что в следующий раз придет сюда, как победитель – и сдержал данное слово, потратив на это двадцать с лишним лет. Вот только место, куда он вернулся, уже не было Аделью – Вечным городом, жемчужиной цивилизованного мира, от которой даже у самого толстокожего на свете человека сразу перехватывало дух.

С губ Олварга сорвался истерический смешок, похожий на рыдание.

Главное свойство темной магии состоит в том, что она в состоянии отнять у человека все, при этом ничего не дав ему взамен. Её дары отравлены. Она показывает умирающему в пустыне человеку запотевший от холода кувшин с водой, но, начав пить, он обнаруживает, что эта вода не утоляет жажду. Олварг знал это лучше, чем кто бы то ни было другой, и каждый раз смеялся над наивностью людей, готовых попадать в эту ловушку. Но себя он считал выше этого. Он был не жертвой Темного истока, а его хозяином или, во всяком случае, союзником. Тем человеком, который использует и направляет эту Силу...

Отсюда, с улицы полуразрушенного города, его прежнее самомнение казалось Олваргу таким же непостижимым, как и ослепление людей, которых он заманивал в ловушки Темного истока.

Есть ли в мире что-то более нелепое, чем запутавшаяся в паутине муха, которая всю свою жизнь считала себя пауком? А настоящий-то паук все время находился рядом – совсем рядом, – терпеливо выжидая, пока не настанет его час.

Олварг до боли стиснул кулаки, почувствовав, как ногти впиваются в ладони. Он еще может побороться... И потом, как бы фальшива ни была его победа, но он все же победил. Их драгоценный «Эвеллир» погиб, а он все еще жив, и покоренная Адель лежит у его ног.

Холодный и сырой мартовский ветер пробирался под одежду, пробирая тело до костей. Олварга начало трясти. Снова взглянув на рухнувшее здание тюрьмы, Олварг внезапно вспомнил слова Сивого, что Меченый способен уничтожить Темные Истоки, и спросил себя – а мог ли Крикс каким-то образом спасти от этой магии и его самого?.. Сердце тоскливо сжалось.

Почему он, собственно, так рвался в Вечный город, к цели, давно потерявшей всякий смысл по сравнению с неумолимо подбирающейся к нему хищной тенью? Что, если он, даже не осознавая этого, все это время шёл к нему, в отчаянной надежде, что встреча с дан-Энриксом спасет его от ожидавшего его кошмара?

С другой стороны – какая теперь разница, - тупо подумал он. Все равно Меченого больше нет. И даже если Олварг наберётся храбрости, поднимется на самую высокую башню в этом городе и бросится оттуда вниз головой, это уже ничего не изменит – потому что даже за порогом смерти он будет принадлежать Истоку точно так же, как его Безликие. Теперь и навсегда.

* * *

Придя в себя, Олрис не сразу понял, где он. Пасмурное небо у него над головой казалось таким ярким, что от него резало глаза. Это помогло Олрису понять, что он лежит на земле и что сражение, наверное, уже закончилось. Сознание, что он остался жив, не вызывало ни радости, ни торжества – только тупое удивление. Голова у него раскалывалась от боли, во рту было гадостно и солоно. Он осознал, что все еще придавлен своей мёртвой лошадью, и завозился на земле, но быстро понял, что ему не хватит сил освободиться. В разгар этих мучений на фоне светлого неба появилась чья-то тёмная фигура. Олрис стиснул рукоять меча, но тут же успокоился, поняв, что это свой – правда, судя по виду, не из гверрцев Лейды, а из тех, других, явившихся на своих кораблях в разгар сражения, когда казалось, что надеяться защитникам Адели уже не на что.

- Живой?.. – спросил островитянин риторически. И, наклонившись, помог Олрису выбраться из-под мертвой лошади. По правде говоря, чужак с его загорелым и обветренным лицом казался куда более живым, чем Олрис и любой из тех, кого он видел за последние несколько дней. Олрис только сейчас понял, что они успели превратиться в бледных и измученных людей, напоминавших призраков. А его неожиданный помощник смотрел прямо, без этого жуткого затравленного выражения, которое всегда бывает у людей, которые столкнулись с темной магией – и в этом было что-то удивительно приятное.

- А ты, вроде, не ранен, - констатировал мужчина, с ног до головы покрытый грязью и засохшей кровью. – Идти сможешь?..

- Да, - выдохнул Олрис – но, заговорив, тут же почувствовал сильную боль в груди. Скосив глаза, он убедился, что кольчуга оставалась целой. Почему же, в таком случае, ему так больно?.. – А вы... ты... ищешь раненных? Может, тебе помочь?

Островитянин смерил его взглядом и, похоже, понял, что, несмотря на свое предложение, Олрис едва держится на ногах.

- Не надо, я тут не один, - хмыкнул он. – Лучше спускайся в гавань. Лейда вместе с нашей Королевой держат порт.

Олрис хотел спросить, где сейчас гвинны и давно ли кончилось сражение, но его собеседник уже пошёл дальше, одинаково спокойно перешагивая через тела гвиннов и своих товарищей. Олрис невольно позавидовал такой невозмутимости. Ему смотреть на изуродованные тела определенно не хотелось – даже того, что он видел краем глаза, было достаточно, чтобы его начало мутить. Еще недавно он бы посчитал себя слюнтяем, обнаружив, что его тошнит от вида трупов, но теперь переживания по поводу собственной храбрости стали казаться чем-то давним и неважным, не имевшим к настоящему моменту никакого отношения.

Под утро, когда к Северной стене доставили оружие, Олрис, как и все остальные, натянул тяжелую и неудобную кольчугу и перепоясался мечом. Он был уверен в том, что, если гвинны прорвутся за стену, его неминуемо убьют, но страшно почему-то не было. В сравнении с воспоминанием о магии Истока мысль о смерти уже не казалась такой жуткой и невыносимой, как обычно.

На стену Олриса не пустили, но, когда Лейда объявила своим падающим от усталости солдатам, что сэр Ирем приказал им ехать в Южный порт, кто-то из гверрцев не глядя сунул ему поводья лишней лошади. Ее хозяин, то ли убитый во время штурма, то ли раненный слишком серьезно, чтобы сесть в седло, ехать не мог, а Олрис, не участвовавший в общей схватке, выглядел достаточно здоровым, чтобы драться.

Мостовая превратилась в месиво из грязи и камней, так что решиться на галоп мог только сумасшедший. Но со стороны Южного порта наплывал щипавший глаза дым и запах гари, и они спешили – так спешили, что не могли позволить себе осторожность или здравый смысл. Олрис видел впереди только чей-то зелёный плащ, круп чужой лошади и комья грязи, вылетающие у неё из-под копыт.

Когда они вырвались с узких улочек на одну из широких улиц, прилегавших к гавани, им стало видно полыхавшие склады и наводняющую Южный порт толпу. Олрис едва успел рвануть поводья и остановить коня, и вдруг увидел Лейду, от которой его отделяло всего несколько рядов людей и лошадей. Она была в таком же темно-зелёном плаще и таких же стальных наплечниках поверх кольчужных рукавов, как и мужчины рядом с ней, но он сразу узнал ее – даже не по волнистым темным прядям, выбившимся из-под шлема, а по особенному, лёгкому движению, которым она привстала в стременах.

- Хеггов рог... сколько их там!.. – выдохнул всадник рядом с Олрисом. – Ирем сошел с ума. Нам их не удержать.

- Ннда... дело дрянь, - хмуро откликнулся его сосед. – Хотим мы или нет, но они все равно дойдут до Разделительной стены.

Юлиан Лэр, державшийся вплотную к Лейде, резко обернулся. Под его свирепым взглядом сделалось неловко даже Олрису, который не имел к словам своих соседей никакого отношения.

- Может, они, конечно, и дойдут до Разделительной стены, - ощерив зубы, согласился Лэр. – Но не по этой улице.

- Юлиан прав. Вперед!.. – сказала Лейда, посылая своего уставшего коня в галоп. Олрис почувствовал, что его лошадь ринулась вперед одновременно с остальными, не дожидаясь, пока неумелый всадник разберется, что следует делать.

Самым сложным, как ни странно, оказалось отпустить поводья и освободить правую руку для меча. И это был последний момент, когда Олрису еще было страшно – а потом бояться стало совершенно некогда. Когда первые всадники врезались в толпу гвиннов, то казалось, что враги все еще где-то далеко, а потом строй смешался, и Олрис сам не успел понять, как обрушил удар меча на чей-то шлем. Боевой конь, казалось, знал, что нужно делать, куда лучше Олриса, а ему оставалось только наносить и отбивать удары и пытаться не свалиться под копыта лошади.

Олрис никогда не считал себя героем, но, наверное, в тот день он совершенно обезумел, потому что, неожиданно заметив среди гвиннов коренастую, квадратную фигуру Мясника из Брэге, он не попытался развернуть коня, а поступил как раз наоборот – яростно заорав, направил своего коня прямо наперерез Рыжебородому, нисколько не заботясь, что Нэйд в состоянии прикончить пятерых таких противников, как он. Судя по лицу Мясника, тот его так и не узнал – для него Олрис был просто мальчишкой верхом на слишком хорошем для него коне. И именно коню достался удар Рыжебородого, обрушившего удар топора на его шею.

Олрис услышал душераздирающее, похожее на вопль раненого человека ржание и ощутил, что падает – только не с лошади, а вместе с ней. Инстинкт неопытного всадника требовал удержаться на коне во что бы то ни стало, и он сунул ногу еще глубже в стремя – то есть сделал как раз то, чего делать ни в коем случае не следовало. Мир перевернулся с ног на голову, и Олрис ощутил удар о землю и резкую боль в придавленной ноге.

Увидев прямо над собой Рыжебородого, Олрис закричал снова – теперь уже не от злости, а от ужаса. Сейчас, когда он не способен был ни защищаться, ни бежать, Нэйд снова превратился из врага, с которым можно драться, в персонажа из его детских кошмаров. Олрис стиснул рукоять меча, хотя и понимал, что не сумеет дотянуться до Рыжебородого, – но за секунду до того, как Нэйд добил его, Олрис увидел темную, стремительную тень, возникшую словно из ниоткуда и заставившую Мясника переключить внимание на более опасного противника.

На того, впрочем, и без Нэйда наседало столько гвиннов разом, что он был похож на кабана, облепленного сворой гончих. Этот человек носил блестящую серебряную маску, двигался с нечеловеческой, змеиной быстротой, и убивал – безжалостно и страшно, как адхары.

Олрис видел эту схватку сквозь густеющую пелену перед глазами, а потом и вовсе потерял сознание, и все же в тот момент он был готов поклясться в том, что его неожиданный спаситель был Безликим. Хотя это было глупо - c какой стати кто-то из Безликих стал бы драться с гвиннами?..

Олрис тревожно огляделся - и нашел того, кто его спас. Он лежал среди мёртвых гвиннов – среди нескольких десятков мертвых гвиннов, – и осколок его маски, покореженной ударом топора, валялся на земле. Удар пришёлся в голову, и от лица осталась только половина, так что не было никакой возможности представить, как он выглядел при жизни. Почувствовав подступающую дурноту, Олрис поспешно отвёл взгляд от месива, в которую удар превратил лицо незнакомца, успев все же заметить посреди этой кровавой каши клочок грязно-серой кожи и тускло блестящий тёмный глаз.

«Ты уже совершенно помешался на адхарах!..» - мысленно обругал себя Олрис, сожалея, что невольно оскорбил этим чудовищным предположением память того, благодаря кому Мясник забыл его добить. Ему очень хотелось что-то сделать для этого чужака, но хоронить погибших было некогда и негде, да и Олрис должен был признать, что не годится для такого дела. Вряд ли он почтит память своего спасителя должным образом, если его вывернет наизнанку прямо на него. Надо было поступить так, как ему говорил островитянин, и спуститься в гавань, раз уж эта часть города пока что оставалась в руках Лейды и ее союзников.

Олрис еще немного постоял на месте, задрав голову к серому небу и заставляя себя дышать медленно и глубоко, чтобы избавиться от чувства тошноты, а потом подобрал свой меч, не глядя, сунул его в ножны и побрел вперед.

* * *

Браэнн хорошо помнил этот дом – здесь жил торговец Петер Кестрил, поставлявший в императорские мастерские лосский шелк, сукно и шерсть. В прошлом Браэнн часто навещал дом Кестрила из-за дебошей, которые его старший сын устраивал вместе с такими жеотвязными дружками в городских тавернах возле ратуши. Пока отцы этих ребят изо всех сил старались завести знакомства среди знати, их отпрыски предпочитали развлекаться в Нижнем городе, и Браэнн их отчасти понимал. В Верхнем городе на них всегда будут смотреть с презрением, как на богатых выскочек, зато в трактирах, где пили мастеровые из ремесленных кварталов, все эти купеческие сынки могли сколько угодно корчить из себя важных господ и распускать павлиний хвост перед девчонками.

Слушая, как Петер в очередной раз пытается оправдать проступки сына его молодостью («все мальчишки одинаковы, мы тоже в его годы делали всякие глупости, ведь правда, капитан?..»), Браэнн всегда с трудом удерживался от того, чтобы сказать почтенному торговцу то, что думает – а думал он, что за все выходки наследника Петеру следует винить только себя. Такие, как Кестрил, мечтают о том, чтобы их сыновья с самого детства жили лучше, чем они, не знали ни в чем нужды и одевались в шёлк и бархат, как аристократы. Но в итоге глупые, нахальные щенки вроде Кеннета Кестрила болтаются, как дерьмо в проруби – работать, как работали их отцы, их никто не научил, а быть аристократами они не могут по рождению.

Подходя к знакомому дому, Браэнн мысленно спросил себя, где сейчас Петер, Кеннет и все остальные члены их семьи. Наверное, нашли приют у родственников и соседей, потому что оставаться здесь было немыслимо. Несколько абрикосовых деревьев, росших по краям ухоженного дворика, были сломаны, а дом, где Браэнна не раз пытались усадить за стол, надеясь, что это заставит его позабыть про перебитую посуду, оскорбленных горожанок или запертого в погребе трактирщика, выглядел и того плачевнее – землетрясение обрушило мансарду и часть крыши. Даже при скудном свете факелов было заметно, что по оштукатуренной стене змеятся устрашающие трещины. В другое время Браэнн предпочёл бы держаться подальше – некогда красивый и богатый дом выглядел так, как будто бы достаточно слишком громкого звука или одного неосторожного движения, чтобы здание рухнуло на голову непрошенным гостям. Но выбора у Ниру не было. Люди, которые нашли приют за Разделительной стеной, не могли оставаться без провизии и дров, а отступавшим вместе с Иремом солдатам требовалась корпия и ткань для перевязок, так что всех, кто еще мог держаться на ногах, Ирем отрядил собирать все необходимое в пустых домах.

По сути, они делали примерно то же самое, что гвинны, мародерствующие сейчас за Разделительной стеной.

Со стены было видно, что вся площадь возле ратуши переливается оранжевым огнем от множества костров, и от этого зрелища, которое в другое время могло показаться праздничным, внутри делалось холодно и пусто. Вчера Браэнну было некогда бояться. Кажется, он не испытал страха даже в тот момент, когда он оказался в гуще боя и увидел опускающийся ему на голову топор, или когда поскользнулся на залитой кровью мостовой, упал и понял, что его сейчас просто затопчут – если не чужие, то свои... Наверное, тогда происходящее казалось слишком нереальным, чтобы испугаться. Но сейчас, когда он думал о завтрашнем дне, Браэнн чувствовал страх. В кишках как будто бы ворочалось что-то холодное и липкое. Сегодня гвинны уже показали им, на что они способны, безо всякой жалости перебив тех, кто не успел укрыться за стеной. Если они ворвутся в Верхний город, такая же участь ждет и остальных. И семью Кестрилов, и раненых из их дозора, и всех беженцев, включая Арри с мэтром Пенфом... Браэнн покосился на Тиренна, которого взял с собой, отправив Ольвинна с Илаем вверх по улице. Тот, к счастью, не подозревал, о чем думает капитан.

- Заперто, - сказал он, подергав висевший на двери навесной замок. Браэнн поморщился. Ну что за глупость... Неужели Кестрил в самом деле думал, что закрытая дверь не даст захватчикам разграбить его дом?

- Придётся сбивать замок, - проворчал Браэнн, думая, как бы от первого удара по замку весь дом не рухнул им на головы, как башенка из детских кубиков. Дверь покосилась, и дужку замка намертво заклинило в предназначавшемся для неё ушке, но в конце концов Браэнн все же сумел снести замок. И, как назло, именно тут Тиренн вернулся к капитану, чтобы сообщить :

- В одном из окон выбит ставень. Может быть, попробуем через него?..

- Раньше не мог сказать? – с досадой буркнул Ниру, хоть и понимал, что парень ни при чем. Кто ж виноват, что он не подождал пару минут, пока Тиренн осмотрит дом? – Ладно, пошли...

Браэнн припомнил, что вход в кладовую вроде бы должен быть справа от двери, и уже собирался посветить туда, когда услышал, как кто-то отчётливо – и очень жалобно – зовёт на помощь. Браэнн с Тиренном в изумлении переглянулись, прежде чем, сталкиваясь в дверях плечами, броситься наверх. Звавший на помощь человек обнаружился на втором этаже, на месте деревянной лестницы, ведущей в кабинет хозяина. Ниру отлично помнил эту лестницу – вплоть до тепла отполированных перил, по которым было так приятно проводить ладонью, что казалось, что их сделали не для того, чтобы за них держаться, а чтобы их гладили. Но сейчас лестницы на месте не было – только груда обломков, посреди которых беспомощно копошился человек. Браэнн спросил себя, кто мог оставить бедолагу в наглухо запертом доме. Может быть, кого-то из прислуги завалило при землетрясении, а спешно покидающие дом хозяева не озаботились проверить, не осталось ли кого-нибудь внутри? А то и просто побоялись подниматься на второй этаж?.. В сущности, это было бы неудивительно – в подобные моменты люди вообще способны думать только о самих себе. Но Браэнн все-таки был лучшего мнения о Петере.

Парень, скорчившийся посреди обломков лестницы, был молодым и худощавым, но припорошенные пылью волосы казались поседевшими. В комнате пахло так, как будто кто-то забыл вынести ночной горшок. Похоже, этот парень провел здесь не один час.

- Все хорошо, мы тебя вытащим, - успокоительно заметил Браэнн, подходя к нему. – Ты здесь один? Или в доме остался кто-нибудь еще?..

- Один, - выдохнул тот, повернув к нему бледное, кривящееся от боли лицо – почти совсем такое же, как у Тиренна, не считая небольшого шрама на щеке.

От неожиданности Браэнн отшатнулся. Доски под его ногами отозвались на это резкое движение зловещим треском, но, по счастью, выдержали. Впрочем, лежавший на полу человек при виде Ниру тоже вытаращил глаза так, как будто бы увидел привидение.

- Что ты тут делаешь?.. – сердито спросил капитан. Но Тен уже успел опомниться, и в ответ на его вопрос знакомо дёрнул углом рта – вышла бледная тень его обычной вызывающей ухмылки. Насмешливый взгляд вора словно говорил – «а ты как думаешь, что я здесь делаю?». Впрочем, Браэнн уже и сам успел понять абсурдность своего вопроса. Запертая дверь, выбитое окно, хозяйский кабинет... Определенно, не будь Браэнн так измотан, он бы легко сообразил, что тут произошло. Гневно прикусив губу, капитан посмотрел на Тена сверху вниз, а потом повернулся к его брату-близнецу.

- Пошли отсюда, - сухо сказал он. – Нужно проверить кладовую.

Тен испуганно дернулся.

- Нет!.. Браэнн... не бросайте меня здесь! – хрипло взмолился он.

- А чего сам не встанешь?.. – металлическим от злости голосом спросил Тиренн. – Переломал ноги, когда пытался залезть в хозяйский кабинет и упал с лестницы? Точнее, вместе с лестницей...

Тен то ли не понял, что над ним издеваются, то ли чувствовал себя слишком плохо, чтобы придавать насмешкам хоть какое-то значение.

- Дайте воды. Пожалуйста, - просипел он.

Браэнн скривился, но все-таки подал ему фляжку. Тен вцепился в неё так, как будто это было величайшее сокровище, и тут же осушил до дна, но все равно еще какое-то время тряс пустую фляжку, вытряхивая последние капли себе в рот. Похоже, он действительно намучился от жажды, а не просто притворялся, чтобы их разжалобить.

- По-моему, я вывихнул бедро, - пожаловался он, облизывая темные, потрескавшиеся губы. - Я здесь валяюсь с самого утра... пытался звать на помощь, но никто не слышит. У меня даже не получилось доползти до лестницы – так больно, что в глазах темнеет. А если бы даже и дополз, какая разница?.. Все равно одному мне отсюда не выбраться.

Браэнн поморщился. Вот оно как, «с самого утра». Значит, пока одни помогали разгребать завалы в Нижнем городе и заделывать проломы в крепостной стене, другие ринулись мародерствовать в пустых домах. Недаром, видно, говорится, что в семье не без урода. Кем же надо быть, чтобы в такой момент думать о том, чтобы набрать побольше чужого добра!.. Капитан подобрал валявшуюся рядом с Теном кожаную сумку и вытряхнул её содержимое себе под ноги. На пол со звоном посыпались цепочки, пряжки, кольца, разномастные браслеты и сережки... судя по всему, прошедшей ночью Тен успел неплохо поживиться, прежде чем забрался к Кестрилу. Должно быть, взгляд у Браэнна сделался очень недобрым, потому что Тен испуганно вжал голову в плечи. Сейчас, беспомощный, напуганный и жалкий, он ничуть не походил на того наглеца, с которым Ниру разговаривал в корчме после суда.

Тиренн переводил взгляд с брата на Ниру – а потом обратно. Капитан подумал, что он еще никогда не видел его таким потерянным.

Браэнн стиснул зубы, борясь с раздражением. Трудно было представить себе что-нибудь глупее, чем возиться с раненным грабителем в охваченной безумием Адели. Пускай Тен получит то, что заслужил, мрачно подумал он. В конце концов, если бы Ирему стало известно, что они поймали мародера, он бы без раздумий приказал его повесить – и это было бы совершенно правильно. И то, что этот недоумок приходился Криксу, Арри и Тиренну братом, совершенно не означало, что ради него Браэнн снова станет нарушать закон. Капитан открыл рот, чтобы сказать Тиренну, что у него нет ни желания, ни времени возиться с этим идиотом – но вместо этого, коротко выругавшись, вытащил из поясного кошелька сверток с остатками люцера и швырнул им в Тена так, что бумажный комок ударил его по лбу.

- Это люцер, - сообщил он. – Времени мало, так что цацкаться с тобой нам некогда. Разжуй несколько зерен, чтобы не орать, как резанный, когда будем тебя вытаскивать.

Темные глаза Тена на мгновение расширились. Похоже, несмотря на свои просьбы, он особо не рассчитывал на то, что Ниру станет ему помогать.

- Спасибо, - пробормотал он, вытряхнув несколько зерен сперва на ладонь, а потом себе в рот.

- Засунь свое «спасибо»... – Браэнн не договорил. Он подошёл вплотную к Тену, чуть не наступив на торчащий из доски аршинный гвоздь, нагнулся и забросил руку вора себе на плечо. Когда он рывком поднял его с пола, парень охнул, но, во всяком случае, не заорал – похоже, люцер уже начал действовать. Тиренн подхватил брата с другой стороны. Повиснув у них на плечах, Тен довольно бодро запрыгал вниз по лестнице, опираясь на здоровую ногу. Ниру заметил, что вторая нога выглядит короче, и подумал, что, если их не убьют в ближайшие несколько дней, после сегодняшнего Тен определённо охромеет на всю жизнь.

Спустившись на первый этаж, Браэнн с Тиренном опустили Тена на пол, а сами отправились искать припасы. Погреб, в котором располагалась кладовая, затопило – ледяная темная вода поднялась так, доходила Браэнну до середины бедер. От пронизывающего холода в кости мгновенно вгрызлась боль, но Браэнн проглотил вертевшиеся у него на языке ругательства. Если Тиренн поймет, в чем дело, он тут же предложит поменяться, как будто Браэнну станет легче оттого, что кто-то вымокнет с ним за компанию.

Обратный путь до Разделительной стены показался Браэнну вчетверо дольше, чем путь до дома Кестрила – Ниру заранее настроился на том, что они понесут тяжёлые мешки с провизией, но никак не рассчитывал, что придётся тащить еще и Тена. Чтобы освободить руки для мешков, им пришлось бросить факелы и идти в полной темноте. Вор едва шевелил ногами и казался совершенно оглушенным новостью, что, пока он валялся в доме Кестрила, весь город отбивал атаку вражеского войска, и что большая часть Нижнего города уже захвачена. Чтобы вывести Тена из оцепенения, Браэнну пришлось обматерить его и пригрозить, что они бросят его прямо на обочине дороги. После этого Тен несколько пришёл в себя. Помощи от него по-прежнему было немного но, по крайней мере, он начал ради приличия перебирать ногами.

- А где Арри?.. – с беспокойством спросил он внезапно.

- А тебе-то что? – окрысился Тиренн. – Ты много о нем думал, когда лазил по чужим домам, урод?.. – впрочем, пару секунд спустя он нехотя сказал. – Ладно, не дергайся. Он тоже в Верхнем городе, вместе с другими беженцами и папашей Пенфом.

- Если они взяли Нижний город, то возьмут и Верхний, - замогильным голосом произнес Тен.

- Я сказал «шевели ногами», а не языком, - процедил Браэнн, хоть и понимал, что злиться бесполезно. Скорее всего, разговорчивость Тена была просто следствием употребления люцера.

- А как же Меченый? – не унимался Тен. – Если все эти россказни о гвиннах оказались правдой – то, может, он и правда Эвеллир?..

Ниру поморщился. «Надо было все-таки выбить ему парочку зубов» - хмуро подумал он.

- Крикс умер, - ответил Тиренн. Резко, как будто отрубил. – Тюрьма при ратуше обрушилась. Никто из тех, кто был внутри, не смог спастись.

Тен упёрся в землю здоровой ногой, вынудив их остановиться посреди дороги.

- Но Крикса же перевели в подвал. Может, фундамент уцелел?..

Браэнн почувствовал, что сердце у него в груди сделало сальто – не хуже, чем акробаты на осенней ярмарке.

- Какой еще подвал? Что ты несёшь?.. – бросив мешок с провизией прямо на землю, хрипло спросил он.

- Я знал пару ребят в охране городской тюрьмы. Мы с ними регулярно выпивали – за мой счет. А еще я каждый месяц приносил им деньги и «проигрывал» в пинтар. Ну, знаешь, нужно же поддерживать полезные знакомства, на тот случай, если сам когда-нибудь окажешься в тюрьме... Так вот, несколько дней назад они сказали мне, что Меченый стал слишком много буйствовать после допросов. Вроде бы он то ли вывихнул, то ли сломал кому-то руку... Вся тюремная охрана здорово перепугалась. Так что комендант решил, что будет безопаснее держать его внизу.

Браэнн с Тиренном переглянулись. Лицо у Тиренна выглядело совершенно ошалевшим, но Браэнн подозревал, что сам он выглядит ничуть не лучше.

- Доведи его до лагеря и пошли Ольвина с Илаем подобрать мешки, - коротко бросил Браэнн. – Я должен разыскать мессера Ирема... и, что бы ни случилось, никому ни слова про подвал, - предостерёг он своих спутников.

Разыскать каларийца оказалось не особо сложно – не в пример сложнее было убедить пару уставших, злых гвардейцев, что необходимо срочно разбудить спавшего в караулке коадъютора. Браэнн не собирался обсуждать полученные новости ни с кем, кроме самого лорда Ирема, а рыцари считали, что, если он рвется говорить с не спавшим двое суток коадъютором, то должен для начала объяснить, в чем дело. В конце концов Ниру все-таки сумел настоять на своем - в основном потому, что всем было известно о расположении к нему мессера Ирема.

- Браэнн? Чего тебе неймется, дай другим поспать, - проворчал Ирем, когда Браэнн вошел в караулку. Голова у каларийца была перевязана какими-то грязными бинтами, красные глаза слезились. Таким капитан его еще не видел. Даже выздоровев после «черной рвоты», Ирем выглядел бодрее, чем сейчас. – Надеюсь, это в самом деле очень важные известия.

- Да, монсеньор, - голос Браэнна дрогнул от волнения. – Может быть, дан-Энрикс еще жив.

Пока Ниру коротко пересказывал Ирему то, что он узнал от Тена – впрочем, ни словом не помянув про мародерство и изобразив все так, как будто бы они просто подобрали Тена посреди развалин – Ирем слушал с неослабевающим вниманием. О степени его волнения ясно свидетельствовало то, что к середине его рассказа рыцарь встал с застеленной плащом скамьи и несколько раз прошёлся взад-вперед по караулке.

- Браэнн, ты же понимаешь – это мало что меняет, - мрачно сказал он в конце концов. – Даже если фундамент уцелел, подвал наверняка затоплен. Ты же видел, что творится в погребах домов на ближних улицах. И это мы еще в Верхнем городе – а что сказать о Нижнем?.. Если Крикс действительно сидел в подвале, он, скорее всего, захлебнулся.

Сердце Браэнна тоскливо сжалось. Слова Ирема звучали до отвращения правдоподобно. Тот азарт, с которым он бросился искать коадъютора, словно померк, столкнувшись с мрачным скепсисом мессера Ирема.

- Все равно, нужно проверить, - сказал он упрямо. – Я мог бы взять троих ребят из своего дозора и устроить вылазку за стену.

- Проверить, конечно, нужно, - легко согласился Ирем. – Но, боюсь, с этим придётся обождать. Олварг устроил свою ставку в бывшей ратуше, прямо возле тюрьмы. Если кто-нибудь попытается пробраться туда прямо сейчас, вас схватят, допросят, и тогда – если дан-Энрикс в самом деле еще жив – гвинны его убьют.

Браэнн чуть-чуть подумал.

- Я мог бы не брать с собой Тиренна и ничего не говорить другим о цели вылазки, - предложил он. Браэнн не стал добавлять, что, если его схватят, он ни словом не обмолвится о Криксе. Если коадъютор думает, что ему можно доверять, то громкие слова и битье себя в грудь излишни, если нет – тем более. Ниру по себе знал, что раненого и не спавшего вторые сутки человека патетические речи могут только разозлить.

Ирем поморщился.

- Браэнн, Олварг – могущественный маг, - напомнил он. – Я верю, что ты бы молчал даже под пытками, но сильный ворлок вытащит из твоей памяти все, что захочет знать. Поэтому мы должны позаботиться о том, чтобы вы не попали в плен – и именно поэтому дан-Энриксу придется подождать. - Лорд Ирем замолчал, что-то прикидывая про себя, потом кивнул собственным мыслям и сказал – Пожалуй, в Нижний город вы отправитесь уже сейчас. И не через потерну, о которой может быть известно Олваргу... Мы спустим вас на веревке со стороны Западной стены, подальше от ратуши. Вы знаете здесь каждый дом, а гвинны – нет. Найдите подходящее укрытие и дождитесь утра. Когда начнется штурм Верхнего города, гвиннам не будет никакого дела до того, что происходит на развалинах тюрьмы.

- А если лорд дан-Энрикс жив и нам удастся его вытащить? Что нам делать тогда?..

Ирем повёл плечом.

- Если Меченый жив – делайте все, что он прикажет, - сказал рыцарь сухо. И, помедлив, нехотя добавил – Ну, а если он будет не в состоянии командовать, то просто действуйте по ситуации. Я думаю, что могу на вас положиться, капитан.

Браэнн с опозданием сообразил, что он напрасно приписывал «безразличие» мессера Ирема усталости, из-за которой все вокруг кажется нереальным и теряет значимость. Рыцарь просто боялся верить в то, что Криксу удалось спастись. Если же он – хотя бы на секунду – разрешал себе предположить, что Меченый мог пережить землетрясение, то представлял себе калеку, который не в состоянии держаться на ногах, или безумца, который не помнит даже собственное имя. Ниру чуть было не ляпнул что-то вроде – «Вот увидите, мессер, с дан-Энриксом все будет хорошо!», но в самую последнюю секунду прикусил язык. Ирему были нужны не слова, а факты. А точнее, ему нужен был живой дан-Энрикс – и Браэнн поклялся самому себе, что он его найдет.

XLVIII

Вода прибывала слишком быстро. Она поднялась выше колена, насквозь промочила его сапоги, и кости у дан-Энрикса болели от пронзительного холода. Измерять время было нечем, и от этого казалось, что он пробыл здесь, внизу, целую вечность. Первым делом он втащил свой топчан на Железный стол, прикинув, что в конце концов ему придется забраться повыше, чтобы выиграть немного времени. Он успел обойти подвал несколько раз, ощупывая и простукивая каждую пядь стены, но звук оставался мёртвым и глухим. Крикс снова пробовал кричать и звать на помощь, но в конце концов, совсем охрипнув, должен был признать, что понапрасну тратит силы и срывает горло в этом каменном мешке. Сознание того, что вода продолжает подниматься, не давало ему мыслить здраво. Мысль о том, что он вот-вот утонет здесь, как мышь в ведре, доводила дан-Энрикса до исступления. Вытерпеть все – Кир-Рован, два суда, Железный стол, чтобы в итоге захлебнуться в этой непроглядной темноте, казалось невозможным, возмутительным, безумным. Обойдя подвал кругом и в очередной раз вернувшись к запертой двери, Меченый неожиданно для самого себя ударил дверь ногой.

Дав выход своей ярости, он обнаружил, что уже не в состоянии остановиться. Он продолжал бить окованную дверь с таким остервенением, как будто бы она могла почувствовать его удары, и остановился лишь тогда, когда плечо, которым он ударил по двери, пронзила боль. Дан-Энрикс отступил на шаг, накрыв разбитое плечо второй рукой и тяжело дыша. Он чувствовал себя опустошенным, выжатым до капли и ужасно одиноким. Ощущение было таким, как будто его предали. Тайная магия исчезла и покинула его на произвол судьбы. Нет больше ни Альдов с их наследием, ни Тайной магии, ни Эвеллира – есть только обессилевший от холода и боли человек, стоящий с выбитым плечом посреди темной камеры, которая мало-помалу заполняется водой. Все было кончено.

Дан-Энрикс ощупью добрался до Железного стола – последнего сухого места в его камере – улегся на топчан, сжавшись от холода, и обессилено закрыл глаза. Какое-то время он продолжал слышать монотонный плеск воды о камни и ощущать ноющую боль в плече, но потом все исчезло, и дан-Энрикс погрузился в сон, еще более темный и глубокий, чем тот мрак, который обступал его со всех сторон.

Снова открыв глаза – что, впрочем, было совершенно бесполезным в такой беспросветной темноте – он чувствовал себя замерзшим и очень голодным, но при этом, как ни странно, вполне отдохнувшим. Первым делом Меченый проверил уровень воды и обнаружил, что она поднялась почти вровень с краем Железного стола. Крикс почувствовал нечто вроде проблеска надежды. Если доверять собственным ощущениям, то спал он долго – однозначно дольше, чем кружил по камере до этого. Значит, либо вода теперь прибывала медленнее, чем в начале, либо она достигла определенного уровня и просто не могла подняться выше.

Когда он еще учился в Академии, Саккронис брал пивную кружку, мазал ее краской изнутри, а после этого, перевернув вверх дном, погружал в чан с водой. Когда он снова поднимал ее наверх, краска оказывалась смыта только с верхней части стенок. Архивариус был не на шутку увлечен своими опытами, а точнее, перспективами их применения. Он был уверен, что подобную конструкцию можно использовать для погружения людей на глубину, которая недостижима для обычного ныряльщика, но император запретил испытывать эту теорию на практике, считая, что подобным способом проще кого-нибудь убить, чем совершить великое открытие. Саккронис говорил об этом с таким огорченным видом, что дан-Энриксу не хватило духа сказать ему, что, по его мнению, Валларикс поступил единственно разумным образом.

Вспомнив об этом, Меченый помимо воли улыбнулся.

Их наставник, без сомнения, нашел бы более изящный способ выяснить, насколько быстро теперь поднимается вода – и поднимается ли она вообще, – но Меченый никогда не был мастером по части разных опытов. Поэтому он просто растянулся на топчане и взялся читать по памяти стихи, которые когда-то помнил наизусть, включая несколько баллад Аэдда Энберрийского и полную поэму Хэна Мордвуда – а потом еще раз проверил уровень воды. Он оставался прежним, и дан-Энрикс рассмеялся от нахлынувшего облегчения.

Для человека, замурованного под землей, это казалось диким, но сейчас он чувствовал себя почти счастливым. Вода перестала прибывать, а воздух, без сомнения, продолжал поступать в подвал через какие-то отдушины – во всяком случае, Крикс до сих пор не ощущал ни тяжести в груди, ни сонливости и апатии, ни звона в голове, ну, словом, никаких известных ему признаков удушья. Если он не утонет и не задохнется, то, скорее всего, рано или поздно кто-нибудь придет к нему на помощь. Нужно успокоиться и ждать, и чем-нибудь занять себя, чтобы не поддаваться безнадежности и не сходить с ума.

Вплоть до сегодняшнего дня Меченый сказал бы, что найти какое-то занятие, находясь в полной темноте и не имея под рукой даже листка бумаги – задача из разряда невозможных, но теперь он обнаружил, что в собственной памяти тоже можно найти немало интересного. За следующие несколько часов Крикс успел спеть все песни и баллады, которые знал, и даже попытался перевести на аэлинг те песни, которые слышал в Эсселвиле, но быстро признал, что это ему не под силу. Тут нужен был либо талант к стихосложению, либо на редкость дурной вкус – чтобы не замечать, что получается какое-то убожество.

Покончив с песнями, Меченый начал вспоминать названия, расположение и гарнизоны приграничных крепостей, имперские законы и, в конце концов, даже состав лекарств, которые когда-то смешивал в больнице Рам Ашада или в лазарете в Руденбруке. Он как раз пытался вспомнить, помогает ли разрыв-трава от судорог, или Ашад упоминал этот рецепт, как пример деревенских суеверий, которые по вине равнодушных и безграмотных врачей попали в списки утвержденных магистерией лекарств, когда ему внезапно показалось, что он слышит доносившийся снаружи стук.

Все мысли тут же вылетели у него из головы. Меченый настороженно прислушался, больше всего боясь, что ему просто померещилось. Звуки казались еле слышными, но они повторялись через одинаковые промежутки времени, и сердце у дан-Энрикса подпрыгнуло куда-то к горлу. Меченый вскочил на ноги и закричал, зовя на помощь. В ответ раздалась целая серия торопливых и ликующих ударов. Крикс почувствовал, что на глазах у него выступили слезы облегчения. Он улыбнулся, все еще не смея до конца поверить собственному счастью.

- Монсеньор, вы меня слышите?.. – звучавший где-то в левом углу потолка голос казался гулким, словно человек кричал в колодец. Впрочем, в некотором смысле, так оно и было. Опознать настолько искаженный голос было невозможно, но Крикс почему-то был уверен в том, что наверху не Ирем и не кто-нибудь из тех, о ком он думал, пытаясь вообразить свое спасение.

- Кто вы? – с любопытством спросил он.

- Это Браэнн Ниру, монсеньор, - донеслось сверху. – Отлично, я вас тоже слышу. Судя по всему, эта отдушина ведет прямо в подвал. Как вы, мессер?.. Вода все еще поднимается?

- Нет; перестала уже несколько часов назад.

- Сколько вы ещё сможете продержаться?

- Столько, сколько будет нужно. Не волнуйтесь. Я забрался на Железный стол, вода сюда не достает. Лучше скажите, что там наверху?

- Долго рассказывать, - помедлив, отозвался капитан. Этот уклончивый ответ доказывал, что землетрясение было еще не самым худшим из того, что произошло в городе за несколько прошедших суток. – Здесь со мной всего три человека, монсеньор. Потребуется время, чтобы разгрести эти завалы. Если хотите, мы попробуем спустить вам немного еды, но, кажется, эта проклятая отдушина идет не прямо вниз, а изгибается углом. Мне не хотелось бы случайно перекрыть вам воздух.

- Ничего не нужно, капитан, я потерплю. Ответьте только на один вопрос – Олварг напал на город, верно?

- Да, - признался Браэнн после неприлично долгой паузы, и Меченому показалось, что он тяжело вздохнул. – Простите, монсеньор... Я не хотел вам говорить, пока вы замурованы в этой дыре, но положение у нас паршивое. Олварг захватил Нижний город и вот-вот захватит Верхний.

Меченый закусил губу. Новости были куда хуже, чем он ожидал, хотя – не зря же Браэнн даже не хотел рассказывать, что происходит наверху.

- Понятно. Поспешите, - сказал он.

Снова потянулись бесконечные часы, но, как ни странно, именно теперь, когда его спасение было только вопросом времени, терпеть и ждать было гораздо более мучительно, чем раньше. Крикс успел сто раз раскаяться в своей настойчивости, заставившей его потребовать от Браэнна ответа на вопрос об Олварге. Браэнн был прав – думать о том, что гвинны уже в городе, и не иметь возможности ничего сделать, было совершенно нестерпимо. У его спасителей, по крайней мере, было, чем себя занять – они работали, не покладая рук, тогда как Меченому оставалось только изводиться от бездействия и время от времени переговариваться с Браэнном, который, судя по всему, не слишком верил его бодрым заверениям и считал нужным при любой короткой передышке проверять, что Меченный по-прежнему в сознании. Немного отвлекло дан-Энрикса только известие, что вместе с Браэнном пришел Тиренн, и что своим спасением он был обязан его братцу-вору, но изумления хватило ненадолго, и узником снова овладело нетерпение. Не будь вся его камера затоплена водой, Крикс точно начал бы метаться от стены к стене, не думая о том, как глупо понапрасну тратить силы на подобное бесцельное кружение.

Ему казалось, что прошла целая вечность, прежде чем казавшийся таким далеким шум приблизился, и Меченый сообразил, что спасатели добрались до лестницы, которая вела в подвал. Крикс спрыгнул на пол и рванулся к выходу, не ощущая даже холода от ледяной воды.

- Браэнн, вы там?.. – окликнул он, забарабанив по двери.

- Да, монсеньор. Не бойтесь, мы сейчас вас вытащим!.. - ответили снаружи. Судя по сорвавшемуся на последней фразе голосу, капитан волновался даже больше самого дан-Энрикса. – Нам повезло, замок остался над водой, так будет проще его сбить.

Следом послышались тяжелые удары, которые для дан-Энрикса звучали лучше, чем любая музыка.

- Капитан, может, лучше я?.. – вполголоса предложил кто-то. Кажется, Тиренн.

- Не лезь, - отрезал Браэнн.

Еще несколько ударов, потом лязг – и створка наконец-то поддалась, а в камеру ворвался свет, заставивший дан-Энрикса зажмуриться. Он отступил на шаг, прикрыв ладонью обожженные глаза. Мгновение спустя Крикс ощутил, что его поддерживают с двух сторон, как будто бы его спасители были уверены, что он сейчас лишится чувств.

- Мессер, вы можете идти?.. – в голосе Браэнна звучало беспокойство и такое неприкрытое сочувствие, что Меченый задумался – как же он должен выглядеть?

- Кончай меня «мессерить», Ниру, - устало попросил он, мысленно приказав себе открыть глаза. Свет, ослепивший его несколько секунд назад, на деле оказался совсем тусклым, но его было достаточно, чтобы Крикс разглядел покрытое каменной пылью и разводами от пота лицо Браэнна. – Конечно, я могу идти. Отпусти руку. Я в порядке.

Щека у Браэнна заметно дернулась.

- Оно и видно. Ты же весь седой... Ладно, пошли.

Наверх Крикс выбрался без посторонней помощи, но потом пошатнулся и, наверное, упал бы, если бы не привалился к уцелевшему углу стены. Только сейчас, когда самое худшее осталось позади, Меченый ощутил, что провел несколько последних суток в страшном напряжении. Стоило ему оказаться на свободе, как силы разом покинули его.

- Ничего страшного, сейчас пройдет... У тебя есть вино? – спросил он Браэнна, стуча зубами. Ниру подал ему свою фляжку и даже отвинтил пробку, но это не помогло – не успев поднести фляжку ко рту, Меченый выронил ее, облив вином рубашку и штаны.

Браэнн положил руку ему на плечо.

- Послушай, ты не можешь никуда идти прямо сейчас, - с нажимом сказал он. – Ты на ногах-то не удержишься, не говоря уже о том, чтобы сражаться с гвиннами. Тебе нужно немного отдохнуть, прийти в себя...

- И хоть чуть-чуть поесть, - вставил Тиренн.

- Ладно, - выдохнул Крикс и сел – точнее, сполз на землю по стене, возле которой он стоял. – Давайте я поем, а вы пока что вкратце объясните мне, что происходит в городе.

Слова звучали неразборчиво, поскольку челюсть у дан-Энрикса ходила ходуном. Кто-то из ребят Браэнна набросил ему на плечи теплый шерстяной плащ, другой буквально втиснул ему в руку кусок хлеба с сыром. С жадностью укусив подсохшую горбушку, Меченый почувствовал, что зубы у него шатаются, и сплюнул себе под ноги кровавую слюну.

Ниру страдальчески скривился, а дан-Энрикс лишний раз порадовался, что не представляет, как он сейчас выглядит со стороны. Не хватало только начать себя жалеть… в конце концов, он жив и даже почти невредим – в отличие от большинства людей, которые еще недавно жили в этом городе.

- ...Штурм Разделительной стены начался на рассвете – мы слышали отсюда шум сражения, когда начали разгребать эти завалы, - докладывал Браэнн. – Но уже к полудню стало тихо. Значит, Олварг со всем своим сбродом сейчас где-то в Верхнем городе. Если лорд Ирем еще жив, то он и его люди должны защищать дворец.

Меченый пил вино и медленно, сосредоточенно жевал. Стоило ему проглотить первый кусок, как он почувствовал ужасный голод, но после недавней голодовки лучше всего было съесть совсем немного – иначе он может совершенно ослабеть от сытости. Крикс слушал Браэнна и размышлял, что ему делать дальше.

Судя по тому, что сказал капитан, битва за город, в сущности, уже проиграна. А если так, то их единственное преимущество состоит в том, что все считают его мертвым. Стоит Олваргу понять, что Крикс все еще жив - и он бросит против него всех своих адхаров и солдат, но не допустит, чтобы Меченый приблизился к нему даже на сто шагов. Значит, чтобы покончить с Олваргом, придется оставаться мертвым и полагаться только на себя.

C Олваргом обязательно будут его Безликие, но ничего, он что-нибудь придумает… в конце концов, он был разведчиком всю свою жизнь. Вопреки всем стараниям мессера Ирема, пытавшегося сделать из него стратега и военачальника, он всякий раз оказывался там, где нужно было действовать на свой страх и риск – то в братстве Астера, то в Серой сотне, то в Древесном городе… Его учили обращаться с картой и командовать людьми, но его куда больше интересовали тхаро-рэйн и Внутреннее зрение, которым пользовались Призраки. Кто знает? Может, это тоже было волей Тайной магии. Обычно человеку нужно сделать то, что она требует, чтобы понять, почему она требовала от него именно этого.

- Мы идем в Верхний город, - объявил дан-Энрикс, отряхнув с ладоней крошки и с усилием поднявшись на ноги.

Улицы возле магистрата выглядели так, что Крикс едва мог их узнать. Нельзя было поверить в то, что эти мрачные, заваленные трупами развалины – та самая Адель, которую он знал. Город казался одичавшим и безлюдным. Сколько бы Меченый ни твердил себе, что он как раз и должен все это исправить, от вида знакомых улиц у него мучительно сжималось сердце. Сколько раз он ходил здесь в годы своей службы лорду Ирему – веселый и самоуверенный, в компании хохочущих друзей... Осенью эта часть города смотрелась особенно празднично из-за растущих возле ратуши медово-золотистых кленов, зимой здесь стояли балаганы, продавали сладости и разливали горячее вино, а весной вдоль всех домов пышно цвели вишни и сирень. Сейчас эти воспоминания казались сном, увиденным во сне. Реальностью была разбитая и искореженная мостовая, бурые от подсохшей крови камни и довольно ощутимый, несмотря на холод и сырой весенний ветер, трупный запах. Меченый и его спутники держались поближе к домам и продвигались вперед медленно и осторожно, опасаясь случайно наткнуться на кого-нибудь из гвиннов. Крикс не сомневался, что Олварг оставил в караульных башнях Разделительной стены своих людей.

Крикс не сразу узнал "Веселую вдову", когда-то знаменитую на всю Адель своими банями - землетрясение разрушило чуть ли не половину роскошной гостиницы. Из торчавшей посреди руин трубы даже сейчас текла вода, так что земля вокруг «Вдовы» успела превратиться в настоящее болото. Меченый услышал, как идущий рядом Браэнн тяжело вздохнул. В те времена, когда они пытались помочь беженцам в Шатровом городе, Браэнн часто ругал «Вдову» и ее посетителей, считая, что в подобных заведениях проводят время исключительно богатые бездельники, способные сорить деньгами даже среди голода и нищеты. Но, видно, сейчас капитану было не до старой неприязни.

Из-за угла выскользнул Ольми, посланный разведать, безопасна ли пара ближайших улиц.

- Гвинны, - беззвучно выдохнул он.

Меченый стиснул зубы.

- Сколько?

- Не меньше десятка. Идут в нашу сторону.

- Они тебя заметили? – Браэнн напрягся, положив ладонь на рукоять меча.

Ольми помотал головой.

- Спрячемся в гостинице, - решил дан-Энрикс, первым нырнув в уцелевшую часть здания. Изрубленная топорами мебель, следы копоти на потолке и нацарапанные на стенах непристойности показывали, что гвинны уже успели побывать внутри. Сейчас дан-Энрикс был этому рад. Если гвиннские мародеры были здесь сегодня ночью, значит, внутри не осталось ничего, ради чего их товарищи вздумали бы еще раз обшаривать «Вдову».

Мельком оглядев опустевший и изгаженный трактир, Браэнн сказал, что оставаться там, где их увидит любой заглянувший внутрь человек, слишком рискованно, и предложил спуститься в бани. Возражение дан-Энрикса, что так они окажутся в ловушке, вызвало у его спутников необъяснимое веселье. От ухмылки воздержался только Ниру, пояснивший, что гостиницу охотно посещали как скучающие вдовы, так и девчонки из «веселого квартала», и поэтому хозяин позаботился о том, чтобы в бани можно было войти прямо с улицы, через неприметный вход, ведущий не в сторону ратуши, а к глухой стене мастерской с соседней улицы.

- Мы просто пройдем дом насквозь и выйдем с противоположной стороны – если, конечно, коридор не завалило, - сказал Браэнн. – Хотя ты, наверное, не хочешь снова мокнуть в ледяной воде?

Сказать по правде, снова лезть под землю Меченому в самом деле страшно не хотелось, но Ниру был прав – это был самый верный способ разминуться с гвиннами.

- Пошли, - чуть-чуть помедлив, сказал он.

- Ты правда никогда здесь не был?.. – шепотом спросил Тиренн, пока они спускались вниз по темной лестнице. – Я думал, что, когда ты был оруженосцем лорда Ирема...

- Да на кой Хегг мне здесь бывать? – не понял Крикс. – А ты?..

- Сто раз, - фыркнул Тиренн. – Но, к сожалению, только в кольчуге. В среднем, стража здесь бывает три-четыре раза в месяц.

- Ты хотел сказать - бывала, - сумрачно поправили из темноты. Голоса Ольми и Илая для дан-Энрикса звучали чересчур похоже, чтобы разобрать, кто из них это говорит.

- Зажгите факел, - велел Браэнн, когда стертые ступени под ногами сменил ровный гладкий пол. На удивление, он был сухим – когда Тиренн зажег свой факел, стало видно, что, за исключением нескольких грязных луж на дне утопленных в полу бассеинов, воды тут не было. Меченый удивленно сдвинул брови. Земля вокруг гостиницы раскисла, превратившись в настоящую трясину из-за жидкой грязи, все подвалы в прилегающих домах затоплены, а здесь, внизу, не видно никаких следов недавнего дождя. Наверное, под полом находилась целая система труб, чтобы спускать по ним лишнюю воду. Иначе здесь даже без всяких наводнений стены давно заросли бы плесенью.

Многие из друзей дан-Энрикса без шуток утверждали, что здешние бани в не хуже лаконских. Правда, вместо мрамора и малахита пол здесь покрывала глазированная плитка, но устроены эти купальни были точно так же. Несколько смежных залов, в каждом из которых находились ванны для воды разной температуры, ряды низких каменных скамеек, лесенкой спускавшихся к самому крупному бассеину, удобные лежанки, окружающие печи с раскаленными камнями... основным отличием этого места от лаконских бань были приземистые каменные столики для фруктов и вина. Мастера Вардоса идея отобедать в бане, вероятно, привела бы в ярость, а других лаконских менторов – просто обескуражила. На одну краткую секунду Крикс внезапно пожалел, что относился к "Веселой вдове" с таким предубеждением и ни разу не заходил сюда - конечно же, не ради общества какой-нибудь скучающей вдовы, а так – просто немного посидеть с друзьями, выпить бокал «Пурпурного сердца», может, даже сыграть партию в пинтар. В конце концов, даже сэр Ирем полагал, что всякий шестнадцатилетний юноша должен играть в пинтар и делать глупости.

Но, с другой стороны, это сейчас последний год учебы в Академии казался ему таким беззаботным временем. Ну а тогда отдавал все свои деньги Филе, пытался делать десять дел одновременно и старался привести в порядок дом на Винной улице. Да и поди попробуй поиграть в пинтар, когда все твои мысли заняты Истоком...

Огромный, обложенный кирпичом резервуар, предназначавшийся для нагревания воды, треснул и раскололся при землетрясении. В полу чернела безобразная дыра размером с тележное колесо – только, в отличие от колеса, с неровными, щербатыми краями.

Меченый остановился. В голове у него забрезжила неясная догадка. Он придержал идущего рядом капитана за рукав.

- Ну-ка постой. Я хочу посмотреть, что там, внизу.

Браэнн взглянул на него с удивлением, но послушно пошел с Меченым и посветил ему, когда дан-Энрикс наклонился над дырой в полу. Свет факела не позволял понять, куда она ведет, но вблизи стало можно различить, как где-то далеко внизу шумит вода.

«Не может быть!» - подумал Крикс. Но нарастающий азарт подсказывал ему, что он не ошибается.

- Браэнн, у вас ведь есть хорошая веревка? Такая, чтобы могла выдержать мой вес? – осведомился он, практически не сомневаясь, что, отправившись спасать его, Ниру с товарищами просто не могли не захватить с собой такой полезной вещи.

Капитан озабоченно нахмурился, но не стал спрашивать, что он задумал - просто подозвал Илая и велел ему достать моток веревки из заплечного мешка. Протягивая ее Криксу, он сказал :

– Я обвязался ей, когда спускался с Разделительной стены. Если она выдержала меня, то тебя тоже выдержит.

Меченый улыбнулся.

- Браэнн, ты бесценный человек. Никаких «а зачем?», «а почему?», «а может быть, не стоит?» и тому подобной ерунды, – мрачно пошутил он, размотав веревку и обвязывая ее вокруг пояса.

Браэнн повел плечом.

- Ну, вряд ли ты бы воскресил Кэлринна Отта, если нужно было бы сначала убедить кого-то, что это возможно, или объяснить, как ты намерен это сделать.

Этот аргумент звучал настолько неожиданно, что Крикс не выдержал и рассмеялся.

- Слышал бы тебя сэр Ирем!.. Ладно. Обвяжи конец веревки вокруг той скамьи. Я спущусь вниз и посмотрю, куда стекает вся эта вода. Есть у меня одно предположение... Не хочу даже говорить об этом, пока не удостоверюсь в том, что не ошибся. Я не смогу взять с собой зажженный факел, так что постарайтесь светить так, чтобы я смог хоть что-то рассмотреть.

Когда веревку удалось надежно закрепить, Меченый стал спускаться, держась за веревку и упираясь ногами в стену. Через несколько секунд «стена», которая на деле оказалась всего-навсего фундаментом гостиницы, исчезла. Крикс сорвался и повис над темной пустотой, успев порадоваться, что не просто обвязался вокруг пояса, а сделал петли для обеих ног. Когда его глаза слегка привыкли к темноте, Крикс разглядел внизу тускло поблескивавшую черную воду, в которой едва заметно отражался рыжеватый отсветфакела. Ольми, как самый щуплый, держал факел, а его товарищи медленно опускали Меченого вниз, пока он не добрался до воды.

Крикс готов был поклясться в том, что оказался прямо над подземным озером – тем самым, которое с первого же взгляда покорило Лейду. Но, к несчастью, скудного света от факела было недостаточно, чтобы развеять окружающую темноту. Меченый покричал, прислушиваясь к звуку собственного голоса. Веревка больно врезалась в ноги и в живот, а руки, на которые он постарался перенести большую часть собственного веса, горели, как обваренные, но пару минут спустя Меченый убедился в том, что галерея, ведущая к подземному озеру, не была полностью затоплена - отзвуки эха отдавались в смежных коридорах.

- Поднимайте! – крикнул он.

Пока веревка медленно тянула его вверх, Меченый размышлял. Он наверняка сможет отыскать дорогу даже в полной темноте. Но сколько времени ему удастся продержаться в этой ледяной воде? И не окажется ли так, что какую-то из подземных галерей полностью завалило при землетрясении?..

Когда его товарищи вытащили его наверх, Меченый с наслаждением ослабил врезавшуюся ему в живот веревку и растянулся на спине, прижав горящие ладони к гладким и прохладным плитам пола. Браэнн чуть помедлил – и присел на землю рядом с ним.

- Это было не то, что ты рассчитывал найти?.. – участливо поинтересовался он. Дан-Энрикс слабо усмехнулся.

- Нет, как раз наоборот. Внизу находится подземный коридор, который ведет в усыпальницу дан-Энриксов, а дальше – прямо во дворец. Как полагаешь – куда прежде всего пойдет человек, который всю сознательную жизнь мечтал о троне своего отца?..

- Туда, где он стоит?.. - предложил Браэнн не вполне уверенно. Трона дан-Энриксов он, разумеется, в глаза не видел. А вот Крикс часто бывал в Зале тысячи колонн и представлял его, как наяву – гулкую тишину, сумерки в боковых проходах, которые не мог развеять даже самый яркий дневной свет, и, разумеется, Крылатый трон – сверкающее мраморное кресло и темное золото, настолько убедительно изображающее птичьи перья, что со стороны казалось, что массивный трон действительно вот-вот готов взлететь.

Это жесткое каменное кресло, о котором Валларикс на памяти Меченого заговорил только однажды, мимоходом обронив, что от него болит спина, должно казаться его брату воплощением его мечты о власти и – к тому же – символом восстановления его «законных прав». Адель лежит в руинах, но Интарикс точно не удержится от искушения забраться на Крылатый трон. Усядется на кресло, стиснет подлокотники и будет из последних сил выдавливать из себя ощущение триумфа. Он наверняка успел распробовать истинный вкус своей "победы", но все равно будет гнаться за призраком своей прежней цели, как советник Римкин - за своей безумной местью, потому что отказаться от нее - еще страшнее. Это отвлечет его и помешает думать об опасности.

К тому же, Олварг слишком полагается на свою магию. В Кир-Роване дан-Энрикс убедился, что магия может отразить любое нападение. Но это было раньше. До Железного стола, который медленно убил в нем восприимчивость к любому колдовству...

- Чтобы добраться до дворца, придется проплыть через пол-Адели, - вздохнул Крикс. - Не могу сказать, что эта мысль мне очень нравится, но остальные варианты еще хуже. Мы чуть не попались гвиннам, пройдя всего пару улиц. А что будет, когда мы попробуем попасть за Разделительную стену?.. Но, конечно, дальше я пойду один. Я много раз ходил по этим подземельям и сумею отыскать дорогу даже в полной темноте. Но я не смогу заботиться о том, чтобы никто не отстал, не потерялся и не утонул.

Ниру нахмурился.

- Тебе не надо беспокоиться о нас, - с досадой сказал он.

- Может, и нет, но я все равно буду. Вы меня задержите, а время дорого. Долго торчать в такой воде не стоит даже самому выносливому человеку.

- Да - особенно после холодного подвала, - буркнул Ниру.

- Я переплыл Шельду в конце марта... и я сильно сомневаюсь, что вода в этих подземных коридорах будет холоднее, чем тогда. Опять же, люди лорда Сервелльда не бегают по берегу и не пытаются всадить в меня стрелу. Так что со мной все будет хорошо, - с напускной бодростью заверил Крикс.

Браэнн вздохнул.

- Как скажешь, Эвеллир. Не стану делать вид, что мне хочется лезть в эту проклятую дыру... Но я надеялся, что смогу помогать тебе до самого конца. Может, мы можем для тебя хоть что-то сделать?..

Меченый на мгновение задумался.

- Знаешь, пожалуй, да! – внезапно вспомнил он. – Тот меч, который вы мне принесли – он, разумеется, больше похож на мой, но для того, чтобы плавать с ним в ледяной воде, он все-таки тяжеловат. И длинноват. Ты можешь дать мне свой?..

Браэнн осклабился, словно довольный волк. Похоже, мысль, что Крикс намерен убить Олварга его мечом, доставила ему большое удовольствие.

- Держи, - отстегнув перевязь и вручив ее Криксу, сказал он. – А я заберу твой. Не то чтобы у меня было много опыта с бастардными мечами, но, наверное, придется как-то приспособиться.

Меченый застегнул на себе перевязь, отпил еще чуть-чуть вина и приготовился к очередному спуску в темноту.

- Удачи, Рик, - охрипшим голосом сказал Тиренн.

- Все будет хорошо, - повторил Крикс. Сейчас, когда все пути к отступлению были отрезаны, и пришло время действовать, он чувствовал себя гораздо более уверенно, чем несколько минут назад. На этот раз он вовсе не стал обвязываться – просто сбросил вниз веревку и соскользнул по ней вниз. Добравшись до воды, Меченый разжал руки и тут же ушел под воду с головой. Тело мгновенно опалило холодом.

Вынырнув, Меченый увидел на поверхности воды едва заметный золотистый круг от падавшего сверху света. За его пределами царила абсолютная, непроницаемая темнота.

Меченый только сейчас в полной мере осознал, на что себя обрек – и на секунду ему стало страшно. Но потом он крикнул и поплыл, ориентируясь на эхо. Несколько минут спустя он добрался туда, где, по его прикидкам, находилась лестница, и попытался нащупать ногой ступени. С второй или третьей попытки это ему удалось.

- Я нашел лестницу, - крикнул он Браэнну и его спутникам. – И здесь не так уж глубоко. Я достаю ногами дно.

Сверху что-то ответили, но Меченый уже не слушал. Он плыл дальше, пока плеск воды не подсказал, что впереди стена. Вытянув руку, Крикс, нащупал ровные гладкие камни, и почувствовал короткий, но все равно бурный приступ радости. Теперь он знал, где он находится. Дальше следует плыть вперед, не слишком удаляясь от стены, а потом повернуть в пересекавший галерею коридор. Если он не собьется с пути и не умрет от холода, ему потребуется меньше часа, чтобы добраться до дворца.

* * *

В глазах у коадъютора двоилось от усталости. Ирем и его люди раз за разом отступали, чтобы закрепиться на каком-нибудь удобном перекрестке или на развалинах полуразрушенного дома, и удерживали гвиннов до тех пор, пока врагам не удавалось обойти их по соседним улицам – после чего все повторялось снова. А потом еще раз. И еще. Они сдавали улицу за улицей, пока Ирем не обнаружил, что сражение идет уже на подступах к Имперской площади.

Он чувствовал себя, как человек, который сделал все, что мог – и даже больше, чем он мог – но этого все равно оказалось недостаточно. В памяти в первый раз за эти бесконечные часы всплыло воспоминание о том, как он отправил Браэнна спасать дан-Энрикса. Сейчас шатавшемуся от усталости, измученному Ирему как никогда хотелось верить в то, что Ниру не ошибся, и дан-Энрикс в самом деле ухитрился уцелеть.

«Да сделай уже, наконец, хоть что-нибудь!..» - скрипя зубами, яростно подумал он.

Ведь должен же хоть кто-то что-то сделать!

Словно в ответ на эту мысль, за спиной Ирема, со стороны Имперской площади, раздался звук сигнального рожка, и коадъютор обнаружил, что на помощь его обескровленному и потрепанному в бесконечных отступлениях отряду пришло подкрепление.

В первый момент сэр Ирем понял только одно - случилось чудо, о котором он просил. Но несколько секунд спустя, узнав приметные старинные доспехи, украшавшие когда-то стены в Оружейном зале, Ирем осознал, что пришедшие им на помощь люди были беженцами, укрывавшимися во дворце Валларикса, а командовали ими несколько гвардейцев из личной охраны императора. Большая часть этих людей наверняка впервые в жизни взялись за оружие, и все-таки внезапная поддержка воодушевила всех, и изможденные солдаты Ирема кинулись на врагов с таким ожесточением, что растерявшиеся от подобного напора гвинны откатились на пол-улицы назад. Но потом, осознав, что даже с вновь прибывшими противников чуть ли не вполовину меньше, чем своих, гвинны озлились и бросились мстить за собственный испуг.

Ирем прекрасно понимал, что, если гвинны смогут выбить их на площадь, то все будет кончено. Как только дома перестанут защищать их с флангов, их тут же зажмут в кольцо и перебьют.

- Налево!.. – рявкнул коадъютор. – Все налево! Займем оборону у Книгохранилища!

Его услышали, хотя лорд Ирем плохо понимал, как его людям удается различать его команды в этом шуме, если даже сам он едва слышит сам себя.

Мысль о том, что жить им при любом раскладе оставалась полчаса, мелькнула и угасла – сейчас Ирема куда сильнее донимало то, что в этой колыхавшейся, орущей, убивающей и умирающей толпе у него не было даже секунды передышки, чтобы выдернуть застрявшую между кольчугой и наплечником стрелу. До мяса она не дошла, но мешала двигать рукой, и невозможность от нее избавиться доводила измотанного Ирема до бешенства. Отступая под натиском нескольких гвиннов сразу, рыцарь не заметил чье-то оказавшееся под ногами тело и упал, споткнувшись об убитого.

Гвинн, оказавшийся над ним, осклабился, замахиваясь топором – но кто-то из товарищей Ирема, вклинившись между каларийцем и его противником, вогнал свой меч гвинну под ребра – так, как если бы охотился с копьем на кабана. Гвинн пошатнулся и упал, придавив ноги Ирема, его топор с лязгом ударился о камни мостовой прямо над ухом коадъютора. А спасший Ирема гвардеец уже развернулся навстречу новому противнику, и по этому движению, по лаконичному и четкому финту, которым он отбил направленный ему в плечо удар, Ирем узнал Вальдера так же верно, как если бы император снял свой шлем и повернулся бы к нему лицом.

Когда-то в юности Вальдер владел мечом, как мало кто другой, хоть и не придавал своим талантам в этой области особого значения. Он легко соглашался пойти с Иремом на Малую турнирную площадку, если коадъютор предлагал «немного поразмяться» - но, когда сэр Ирем был в разъездах, мог неделями не браться за оружие, хоть Ирем и настаивал, чтобы в его отсутствие Вальдер тренировался с кем-то из его гвардейцев. У Вальдера были все задатки, чтобы быть непобедимым фехтовальщиком, кроме, пожалуй, одного – азарта доказать кому-то свое превосходство и желания вырвать победу у любого, кто пытается оспорить твое первенство. Правда, порой, видя Вальдера на охоте или в тот момент, когда он брался выездить норовистого жеребца, сэр Ирем начинал подозревать, что в глубине души Валларикс был не менее азартен, чем он сам, но почему-то не любил этого чувства и чем дальше, тем сильнее избегал всего, что могло его вызвать.

Но сейчас, в первый раз за много лет, Вальдер сражался так, как будто бы они вернулись в дни их юности. Гвинны заметили опасного бойца и бросились к нему всей сворой, и тут нужно было отступить – но вместо этого Вальдер шагнул вперед, переступив через убитого противника, и Ирем осознал, что император делает это ради него – чтобы ему, с трудом спихнувшему с себя кашлявшего кровью гвинна, хватило времени подняться и не оказаться под ногами гвиннов в этой толчее.

«Не смей!..» - заорал Ирем мысленно. В юности он действительно воображал, что они с императором всегда будут сражаться вместе, как тогда, в Каларии. Но, если в тех его фантазиях кому-то приходилось заслонять другого от удара, то это он спасал Вальдера ценой своей жизни, а никак не наоборот. А принимая предложение вступить в ряды столичной гвардии, сэр Ирем уже точно знал, что хочет драться за Вальдера, а не рядом с ним.

От вида императора, который отбивался от трех гвиннов разом, отступила даже вязкая усталость и ослабла не стихающая уже сутки боль в раненой голове. Ирем вскочил и попытался отвлечь гвиннов на себя, а заодно, если удастся, оттеснить Валларикса к дверям Книгохранилища.

Вальдер, похоже, понял, что его узнали – сверкнул на Ирема насмешливыми темно-синими глазами и остался там, где был, не изъявляя не малейшего желания, чтобы его спасали.

- Ты должен был оставаться во дворце!.. – прорычал Ирем, перехватывая меч второй рукой.

- И дожидаться Олварга?.. – парировал Вальдер. Мечом он владел по-прежнему отлично, но дыхание у императора сбивалось – сказывался недостаток регулярных тренировок. – Ты полагаешь... что мне следовало... встретить его в тронном зале?.. - голос императора ликующе звенел, как будто бы ему было очень весело, как будто в их беседу не врывались стоны раненых и умирающих, а вокруг не кипела схватка смертельно уставших, распаленных, хрипящих от ярости людей.

Полностью поглощенный тем, что происходит прямо перед ним, Ирем не сразу осознал, что за его спиной тоже творится что-то необычное. До сих пор Ирем был уверен, что Книгохранилище заперто изнутри – его закрыли еще перед ураганом, - но сейчас одна из тяжелых, в три человеческих роста, дубовых створок начала медленно открываться, и увидевшие в этом шанс на передышку люди устремились внутрь, увлекая за собой Валларикса и его коадъютора. И еще несколько минут они плечом к плечу дрались в дверях – рубили руки тем, кто пытался хвататься за торец двери, чтобы не дать им запереться изнутри, бешено матерились и поскальзывались на залитом кровью мраморном полу. И только когда дверь, в конце концов, была закрыта и заложена засовом, Ирем обнаружил, что Валларикс, привалившийся к двери плечом, стоит неровно не из-за усталости. Стальная вязь кольчуги на груди Валларикса казалась липкой и блестящей от крови, на губах Вальдера тоже пузырилась кровь. Ирем успел подхватить друга за секунду до того, как Валларикс потерял равновесие и начал падать на пол.

- Ничего... оставь, - пробормотал Валларикс неразборчиво. Ирем, не слушая, отвел его подальше от дверей и осторожно помог опуститься на пол возле одной из мраморных колонн. Судя по звукам, доносившимся снаружи, гвинны пытались рубить дверь библиотеки топорами. Вот же горстка слабоумных дикарей... эдак они провозятся до вечера. Мореный дуб, доставленный кому-то из дан-Энриксов в подарок из Энони, был почти таким же прочным, как железо. Если бы Ирему вздумалось ломать такую дверь, он бы сначала разложил возле нее костер и подождал бы, пока дерево не начнет превращаться в уголь – и только потом ломал бы его топором.

Ирем попробовал снять с императора помятый шлем, но Валларикс удержал его за руку.

- Иди. Ты нужен там, - чуть слышно сказал он. Мутный от боли взгляд Вальдера был направлен на толпившихся возле двери людей, которые в тревожным напряжении прислушивались к приглушенным толстым деревом ударам топора. Ирем мог бы сказать, что «там» он был как раз не нужен, и не будет нужен еще долго – пока гвинны либо не сумеют разбить дверь своими головами, сделанными, очевидно, из того же самого материала, либо не додумаются применить какую-то другую, более разумную стратегию. Но коадъютор понимал, что Валларикс имел в виду не гвиннов, а его солдат. И простых горожан, которые тоже стали солдатами – кто пару дней, а кто – пару часов назад.

«Какого Хегга тебе вздумалось меня спасать?.. – подумал Ирем с горечью, вставая на ноги. – Кто из нас чей телохранитель?..».

Подойдя к остальным, Ирем заметил среди них Саккрониса – и наконец-то понял, кто открыл им дверь Книгохранилища.

- Мэтр, а вы-то почему не во дворце или хотя бы не в Лаконе?.. – спросил он с усталым удивлением. – Нет, не подумайте, будто я жалуюсь – не будь вы здесь, нас бы всех уже перебили... но тем не менее. Я был уверен, что Книгохранилище закрыто.

- Я пришел уже после землетрясения, - ответил архивариус с бледной улыбкой, словно извиняясь перед Иремом. – Я уже слишком стар, чтобы помочь защищать город или разгребать завалы. Так что я подумал, что лучше останусь здесь и наведу порядок, как смогу. Вы сами видите... – Саккронис, не оглядываясь, указал на рухнувшие полки, битое стекло из разноцветных витражей под потолком и на валявшиеся на полу растрепанные книги – часть которых, впрочем, была аккуратно сложена вдоль стен. – А потом, часа примерно полтора тому назад, пришел один из моих переписчиков. Сказал, что город взят, что гвинны скоро будут здесь, звал меня в Адельстан – гвинны не будут рваться туда так, как в императорский дворец, и его проще защищать... Но я решил, что предпочту остаться здесь.

Ирем кивнул, почти не удивившись этой речи. За последние несколько дней Ирем узнал о многих людях больше, чем за годы предыдущего знакомства. Ему было даже любопытно, какой стала бы их жизнь после всех сделанных открытий, как бы он потом жил бок о бок с теми, кого он – как полагал он сам – изучил очень хорошо, и о ком он, как выяснилось, все-таки не знал чего-то главного. С Саккронисом, Лейдой Гефэйр, с Аденором... Жаль, что все самое интересное о людях узнаешь только в последнюю минуту.

Гвинны наконец-то бросили бесплодные попытки сломать дверь. Глядя на то, с каким огромным облегчением встретили наступившую снаружи тишину вчерашние мастеровые, умудрившиеся уцелеть в сражении, сэр Ирем криво усмехнулся. Сам он понимал, что эта тишина звучит гораздо более зловеще, чем недавние удары топора – она показывала, что гвинны решили сменить тактику.

Но, с другой стороны, если кто-то способен хоть на пару минут почувствовать себя спасенным, то тем лучше для него. Все равно других случаев порадоваться у них, вероятнее всего, уже не будет.

Узкое витражное окно, благополучно уцелевшее во время урагана и землетрясения, со звоном разлетелось от удара, и в Книгохранилище, разбрызгивая искры и шипя, влетел горящий факел, а сразу за ним – второй и третий. Звон осыпающегося стекла, раздавшийся почти одновременно, но при этом – с противоположной стороны, – подсказал Ирему, что несколько других окон тоже разбито. Кто-то из его гвардейцев бросился тушить огонь и тут же, пошатнувшись, рухнул на пол – сквозь разбитое окно стреляли. Обмотанные тлеющей паклей стрелы со стуком втыкались в переборки стеллажей. В воздухе все отчетливее пахло дымом и горелым маслом.

Ирем раньше других осознал, что потушить неумолимо занимавшийся пожар им не удастся. Книги в толстых переплетах разгорались медленно и неохотно, зато легкие папирусные свитки из Энони полыхнули, как солома. Огонь яркими оранжевыми змеями пополз от полки к полке, разом охватил несколько ближних шкафов с книгами, надвинулся на пятившихся перед ним людей, словно живое существо. Ирем почувствовал, что губы у него пересыхают, а волосы начинают шевелиться и потрескивать на голове, и на секунду пожалел, что притащил Валларикса сюда. Уж лучше быстро умереть в сражении, чем задохнуться дымом или сгореть заживо.

Бросившись к императору, он обнаружил, что Валларикс уронил голову на грудь и потерял сознание.

«А может быть, и умер» - промелькнуло в голове у Ирема, но разбираться было некогда. Он рывком поднял тяжелое тело с пола, пожалев, что вовремя не снял с Валларикса доспех. Не рассчитав усилия, лорд Ирем пошатнулся и чуть было не свалился на пол вместе с раненым, но, к счастью, кто-то из гвардейцев подхватил Вальдера с другой стороны.

- Отсюда можно выбраться на крышу? – прокричал Ирем Саккронису, вместе со всеми отступая по центральному проходу между стеллажами.

- Да, - отозвался кашлявший от дыма архивариус с такой готовностью, что было ясно – он уже подумал о такой возможности. – Но перекрытия могут обрушиться от жара... нам лучше идти в мою обсерваторию. Я покажу дорогу...

- Ведите, - велел Ирем. Голос звучал хрипло от натуги. Нести раненого было бы гораздо проще, не будь Ирем так измотан. «Только бы не потерять сознание, - подумал он. – Не хватало только, чтобы остальным пришлось вытаскивать отсюда нас обоих...»

Пожар разгорался слишком быстро. Ирем чувствовал, что задыхается от дыма, и давно потерял представление о том, куда они идут. В принципе он не так уж плохо знал столичное Книгохранилище, но в пелене густого дыма знакомые залы казались каким-то жутким лабиринтом. Не будь среди них Саккрониса, они бы точно заблудились, но Саккронис, хотя он буквально висел на плече какого-то солдата и надсадно кашлял, без малейших колебаний говорил, куда необходимо поворачивать.

Когда они поднялись в башню, превращенную Саккронисом в свою обсерваторию, дыма вокруг стало поменьше. С открытой площадки, откуда Саккронис наблюдал за звездами, было видно, как клубы черного дыма вырываются из окон, расползаются по близлежащим улицам. Ирем жадно хватал ртом пахнущий гарью, задымленный, но сейчас казавшийся таким прекрасным воздух. Осторожно опустив Валларикса на землю – места на площадке было мало, и люди садились на полу впритиску друг к другу, – Ирем наконец-то смог избавить императора от шлема и, стащив с руки перчатку, отыскал артерию на шее. В первую секунду показалась – ничего, потом он почувствовал слабый, едва различимый пульс.

Саккронис не садился на пол – он стоял, опираясь дрожащими руками о каменный парапет, и тяжело дышал, пытаясь справиться с приступом дурноты. Потом нагнулся еще ниже, и лорд Ирем понял, что Саккрониса тошнит. Рыцарь поспешно встал, придержал старика за плечи, а потом помог иззелена-бледному Саккронису сесть на каменный пол рядом с Вальдером.

- Не понимаю, - потерянно сказал тот, глядя на Ирема запавшими глазами. – Если Олваргу хотелось получить Адель, то как он мог позволить своим людям сжечь Книгохранилище?!

- А как он мог позволить Темному Истоку разнести полгорода, которым он вроде бы собирался править?.. – с сумрачной усмешкой отозвался Ирем. – Думаю, проблема в том, что Олварг давно уже никого... и ничего не в состоянии остановить.

Саккронис на мгновение прикрыл глаза.

- Я понимаю, что нет смысла сожалеть о книгах там, где погибло столько невинных людей, - глухо ответил он. - Но я привык думать, что мы можем не бояться смерти, кроме всего прочего, еще и потому, что лучшее, что было в других людях - в самых разных людях, – всегда остается неизменным...

Голос Саккрониса казался тусклым и надтреснутым, и коадъютор понял, что, сколько бы архивариус не повторял себе того, что сказал Ирему – что сожаления о книгах не имеют смысла в эпицентре наступившей катастрофы, – помочь своему горю этим рассуждением он был не в силах. Ирем тяжело вздохнул и встал, оставив старика наедине с его несчастьем, которое он был бессилен и смягчить, и даже разделить. Вот император - тот бы смог. Валларикс видел в каждой книге душу человека, который ее писал, а Ирем - только полезные (или не очень) мысли, доверенные бумаге.

Гвинны столпились на площади – на таком расстоянии от полыхавшего Книгохранилища, где их не достигал горячий воздух, вырывавшийся из окон, и откровенно веселились, глядя на пожар. Должно быть, думали, что находившиеся внутри враги сгорели заживо. Кто-то из горожан – совсем еще молоденький мастеровой – видимо, совершенно выведенный из себя этой картиной, проорал несколько оскорблений в адрес гвиннов, но довольно быстро обнаружил, что его не слышат, и со злостью сплюнул через парапет.

Лорд Ирем наблюдал за этим полуодобрительно, полунасмешливо. Хорошо быть двадцатилетним – после всего, что было, еще остаются силы на такие вспышки ярости.

- Надумал потушить пожар?.. – лениво спросил он.

Мальчишка резко обернулся.

- Монсеньор! Внизу, прямо под нами, была комната со всяким хламом, там на стене висел гобелен с гербом дан-Энриксов. Давайте вывесим его на башне? Пускай смотрят! Хегга с два они смогут сюда подняться, когда все горит, - сказал он с ненавистью в голосе.

Лорд Ирем вскинул брови. А вот это вот действительно неглупо!.. Ирем пару раз бывал в лаборатории Саккрониса, и сейчас вспомнил, что, среди засушенных растений, астролябий, полок с минералами и остального «хлама» действительно имелся гобелен с гербом дан-Энриксов.

- Вот это уже лучше. Молодец, - одобрил он. – Тащи его сюда.

XLIX

Проделав полпути среди пронзительного холода и непроглядной темноты, Меченый ощутил, что выбивается из сил. Ноги и руки онемели и утратили чувствительность еще в самые первые минуты, но боль пробивалась даже через онемение, вгрызалась в суставы и сводила судорогой мышцы.

Его кожаный колет и сапоги отяжелели от воды, и Крикс избавился от них, уже не думая о том, как будет добираться до тронного зала босиком. Большая часть развилок, наконец, осталась позади, и Меченый поплыл быстрее, мысленно твердя себе, что страх и боль – это хороший знак. По-настоящему пугаться нужно будет в тот момент, когда ему покажется, что тело согревается, а мир начнет подергиваться дымкой, как у засыпающего человека.

Говоря Браэнну, что перебраться на тот берег Шельды было тяжелее, чем добраться до дворца, Меченый слегка покривил душой. Шельда, конечно, была холоднее, чем вода в Подземном городе – пловца сносило быстрое и сильное течение, и на поверхности плавали куски льда. Но плыть ему тогда пришлось не так уж долго, а потом, выбравшись из воды, Меченый за несколько минут добрался до ближней деревни – бежал всю дорогу, не давая себе не секунды передышки, потому что знал, что в его положении любая остановка означает смерть. В деревне его знали, как разведчика из Серой сотни. Чуть живого Крикса завернули в меховое одеяло, растирали жесткой рукавицей и отпаивали горячим вином. На этот раз согреться будет негде, да и нечем. И рассчитывать он может только на себя.

Когда его нога наткнулась на ступени лестницы, ведущей в усыпальницу дан-Энриксов, Меченый уже плохо сознавал, кто он такой и что здесь делает, и все-таки смутно обрадовался, что страшное путешествие окончено. Он на четвереньках выполз из воды и, попытавшись встать, потерял равновесие и растянулся на камнях, не почувствовав боли от удара.

Мысли у Крикса путались. В отдельные моменты он осознавал, что лежит ничком на каменном полу над лестницей, ведущей в усыпальницу дан-Энриксов. А в следующий момент ему мерещилось, как будто бы он выбрался из моря и лежит на берегу Залива, и вокруг не темнота и тишина, а яркий августовский полдень с плеском волн, шелестом ветра и гудящим у него над головой шмелем. Стоявшее в зените солнце светило прямо на него, а галька, на которой он лежал, нагрелась, словно сковородка, но даже двойной жар от солнца и камней не помогал «дан-Энриксу» согреться – видно, море в это лето было холоднее, чем обычно.

...Меченый отчаянно закашлялся и завозился на полу, пытаясь отогнать успокоительное наваждение. Нет ни лета, ни жаркого солнечного света, ни горячей гальки. Если он останется лежать на этом месте, то не согреется, а окончательно замерзнет и умрет.

Надо бороться с сонным отупением. И, разумеется, прежде всего надо заставить себе встать.

Поднявшись, он негнущимися пальцами стащил с себя рубашку и несколько минут крутил и мял плотную ткань, тщетно пытаясь выжать ее досуха, а потом яростно растер ей грудь и плечи. Исчезнувшая было боль вернулась, заставив его ругаться и шипеть сквозь зубы, но зато сознание заметно прояснилось.

Крикс проверил, насколько легко меч Ниру ходит в ножнах. Как и следовало ожидать, капитан содержал свое оружие в прекрасном состоянии, и клинок выдвигался плавно и бесшумно, с легким шелковистым шелестом. Привычное ощущение шершавой, оплетенной кожей рукояти у него в ладони окончательно привело Меченого в чувство. Это было хорошее оружие, простое и надежное – совсем как человек, который отдал ему этот меч. Крикс сделал взмах, потом подшаг, ударил с полуразворота. При каждом движении в суставы словно вонзали раскаленные ножи.

Еще подшаг. Удар, защита, верхний блок, отход назад, еще удар... Боль сделалась настолько нестерпимой, что накатывала дурнота, но Меченый не останавливался. От простых движений он перешел к Малому канону, постоянно подгоняя самого себя – быстрее! А теперь еще быстрее!.. Он заново овладевал своим замёрзшим, непослушным телом и приучал руку к новому мечу. Если не удастся убить Олварга сразу, то придётся перебить его охрану до того, как подоспеет подкрепление. С чем бы ему ни пришлось столкнуться наверху, он должен быть готов.

Воздух в фамильной крипте оставался неподвижным и холодным, но дан-Энриксу казалось, что от него того и гляди повалит пар. Медик внутри дан-Энрикса отметил, что он все-таки застудил легкие – при каждом вдохе в груди словно раздували тлеющие угли. Если бы он остался жив, то через несколько часов свалился бы с жестокой лихорадкой. Но, к счастью, об этом ему беспокоиться не нужно, через несколько часов все уже будет кончено.

Когда к нему вернулась прежняя подвижность, а одновременно с ней – способность чувствовать пространство, легко обходя надгробия и статуи, даже когда он отступал спиной вперед, Меченый понял, что теперь действительно готов. Он заново приладил перевязь и направился к выходу из крипты, уже не ощущая холода окоченевшими ступнями.

Олрис с Дарнторном вместе занесли бесчувственную Лейду в пустой амбар, наскоро превращенный защитниками порта в лазарет, и опустили ее на земляной пол рядом с каким-то раненым островитянином.

Ингритт уже спешила к ним, переступая через раненых. Ее одежда, волосы и даже подбородок были вымазаны кровью, словно это не они, а Ингритт всего несколько минут назад выбралась из гущи боя. Олрис почувствовал, что должен как-то объяснить случившееся.

- Рыжебородый... – хрипло сказал он. Прозвище Нэйда отдавало копотью и ржавчиной, смешивалось с мерзостным солоноватым вкусом крови у него во рту. Раньше Олрис не знал, что ненависть способна иметь вкус.

Ингритт его как будто не услышала. Она торопливо опустилась на колени, зажала бившую из раны Лейды кровь какой-то тряпкой и, положив сверху ладонь Олриса, велела :

- Зажимай вот здесь. Я сейчас подойду.

Олрис послушно прижал к ране окровавленную тряпку. Дарнторн на секунду задержался рядом с ними, глядя на бледное лицо Лейды, а потом поправил перевязь и пошел к выходу. Олрис напрягся. Защитникам порта сейчас нужен каждый человек. Он тоже должен вернуться в бой...

- Перестань крутить головой, - бросила Ингритт резко. – Сосредоточься на том, что делаешь, или она умрет.

- Да... да, конечно, - вздрогнув, согласился он. Ингритт права, сейчас важнее всего спасти Лейду. Остальное подождет...

Вчера, когда он обнаружил в порту Ингритт, помогающую раненым, внутри у него все оборвалось.

- Что ты здесь делаешь? - выпалил он чуть ли не с возмущением. Девушка мрачно посмотрела на него.

- А ты?..

Олрис сообразил, что в общей суматохе Ингритт поступила точно так же, как он сам - вскочила на оставшуюся без седока лошадь и помчалась в гавань вместе с остальными. Может быть, кто-то из гверрцев даже сунул ей поводья, как и Олрису, не разобравшись, что перепоясанный мечом подросток в шлеме и слишком длинной для него кольчуге был не юношей, а девушкой.

При мысли, что она сражалась наравне со всеми остальными, ему становилось жутко, хотя, трезво рассуждая, это было глупо – фехтовали они с Ингритт одинаково.

«Иди сюда и помоги мне» - приказала Ингритт, посчитав вопрос исчерпанным. Олрис сжал зубы и подошел к ней, не сомневаясь в том, что его сразу вывернет, если придется вблизи смотреть на чьи-нибудь вылезающие внутренности. Несколько раз его действительно стошнило от вида очередной отрубленной руки или ноги, но через полчаса он так измучился и отупел, что дурнота и слабость отступили. Олрис просто перестал размышлять о том, что делает. Он перетягивал жгутом очередной обрубок, и, навалившись на раненого всем весом, прижимал его к земле, пока Ингритт наскоро вычищала, прижигала и перебинтовывала рану. Руки у Олриса были липкими и скользкими от чужой крови, и порой ему казалось, что ничего этого на самом деле нет, что окружающие их со всех сторон страдания и боль – просто очередной кошмар, навеянный Темным Истоком. Но потом в уши врывался чей-нибудь истошный крик, и Олрис понимал, что это происходит наяву.

Рыжебородый еще дважды пытался захватить Южный порт, но гверрцы и островитяне оба раза отбивали нападение. К ночи в гавань стянулась куча горожан, которым удалось каким-то чудом ускользнуть от гвиннов, и тогда кто-то из островитян сказал, что два из шести кораблей, «Крылатый» и «Веселая акула», еще в состоянии держаться на воде. Далеко они, разумеется, не уплывут, но можно погрузить на них хотя бы женщин и детей, и попытаться вывезти их из Адели. Если повезет, они сумеют выбраться из гавани и дотянуть до берега, благо в такую темень занявшие дамбу гвинны не заметят корабли и вряд ли станут их обстреливать.

Столкнуть на воду прочно севший на мель островной корабль было ненамного проще, чем пытаться сдвинуть с места гору, но после работы в лазарете это могло показаться настоящим облегчением. Олрис торжествовал, что вырвался из этого кошмара, но одновременно с этим ему было стыдно, что Ингритт осталась там совсем одна.

Он думал, что потом вернется в лазарет, но вышло по-другому. Сперва Лейда позвала его переводить, поскольку нужно было допросить нескольких пленных гвиннов и попробовать понять, что замышляют остальные. Потом они отбивали нападение Рыжебородого. Потом спали вповалку прямо на земле в каком-то ледяном амбаре. А между этим был еще тот странный разговор, когда Олрис зачем-то потащился вместе с Лейдой проверять охранные посты.

- Жаль, что у нас было всего два корабля... Но, может быть, у них получится вернуться и забрать вторую партию людей, - заметил он, идя с ней рядом по ночному лагерю. Он так устал, что уже плохо понимал, что говорит. Ему казалось, что, если он перестанет делать над собой усилия, чтобы держать глаза открытыми, то ляжет и заснет прямо посреди мостовой.

- Ты бы хотел быть там? – спросила Лейда неожиданно.

Олрису даже расхотелось спать. Спроси об этом кто-нибудь другой, он бы гордо отверг подобное предположение, но Лейде он солгать не мог.

- Да... наверное, все-таки да. Если, конечно, Ингритт тоже согласилась бы уплыть, - быстро добавил он. - А вы?..

Только произнеся эти слова, Олрис подумал – идиот, нашел, о чем спросить! Особенно после того, что сам сказал про Ингритт. Лейда ведь любила Крикса. Они никогда это не обсуждали, но он знал, что это так. А теперь, когда Меченый погиб...

Но Лейда, судя по всему, думала о другом.

- Нет. Только не теперь. Не после пробуждения Истока.

Олрис удивленно посмотрел на Лейду.

- Почему Истока? – туповато спросил он. Лейда вздохнула.

– Потому что этой магии, в отличие от Олварга, нужно было не захватить Адель, а получить свободу. Из Адели она будет расползаться дальше, пока не заполнит весь наш мир. И пытаться бежать от нее совершенно бесполезно – очень скоро она доберется до любого уголка земли.

Олрис попробовал вообразить, что весь остаток жизни будет ощущать присутствие Истока так же, как последние несколько дней – и содрогнулся. Это невозможно! Ему и сейчас-то с трудом верилось, что в его жизни в самом деле было что-нибудь хорошее...

Лейда кивнула.

- Слабые сдадутся и станут рабами этой магии, сильные будут бороться до конца. Но я не верю в храбрость без надежды и без радости. Такая храбрость или умирает, или превращается в бессмысленное озлобление. Кто-нибудь скажет, что мы можем отступить и выиграть время, но это не так. Теперь время будет работать только на неё. Чем дольше она будет отравлять нас изнутри, тем меньше у нас будет шансов победить. Не знаю, сможем ли мы уничтожить эту магию без Крикса, но сделать это можно только теперь, пока мы помним, что еще совсем недавно мы умели быть весёлыми и храбрыми. А если мы не справимся, то остальное уже не имеет ни малейшего значения. Если мы проиграем – тогда все, кто был на этих кораблях, ещё успеют пожалеть, что не остались здесь.

Ингритт вернулась всего через несколько секунд, и по ее закаменевшей челюсти и напряженной сдвинутым бровям Олрис мгновенно понял, что все очень плохо. Кровь, толчками вытекавшая из раны над ключицей Лейды, никак не желала останавливаться. В довершение всех бед, женщина неожиданно пришла в себя и попыталась встать, зашарила ладонью по земле, пытаясь отыскать лежавший рядом меч. Олрис, едва не плача от отчаяния, надавил ей на плечо второй рукой, сбивчиво умоляя ее лежать спокойно. Лейда смотрела прямо на него, но Олрис видел, что она его не помнит и не узнает. Запавшие глаза под полукружьями шлема казались чужими от ярости и боли.

- Держи крепче, идиот! – с бешенством вырвалось у Ингритт.

Лейда оскалилась, давясь беззвучным криком, но смогла лишь ненамного приподняться, прежде чем ее затылок глухо стукнулся о землю. А потом взгляд Лейды Гефэйр затуманился, остекленел, и Олрис понял, что на этот раз все кончено – но не сумел разжать стиснутых пальцев на ее предплечьях. Почему-то ему казалось, что, пока он не сдается и не разжимает рук, они все еще могут что-нибудь исправить.

- Отпускай, - глухо сказала Ингритт. – Уже можно. Ты все сделал правильно. Прости, что наорала на тебя... Я с самого начала знала, что мы ничего не сможем сделать. Это было бесполезно. Вообще все бесполезно. Я даже не знаю, для чего я помогаю этим людям. Гвинны все равно убьют их всех, когда захватят порт.

Олрис посмотрел на нее неестественно спокойное лицо – и ему показалось, что внутри у него лопнула туго натянутая тетива, и мысли затопило что-то темное, багровое, горячее, как кровь у него на руках.

Олрис рывком поднялся на ноги и подобрал меч Лейды – свой он обронил, пока вытаскивали ее из сражения. Гвинны уже продвинулись так далеко, что в лазарете было слышно шум сражения. Ингритт была права – когда гвинны захватят порт, они, конечно, перебьют всех раненых. Но Нэйд этого не увидит.

Он успел пройти не больше десяти шагов, когда его нагнала Ингритт, успевшая натянуть кольчугу и надеть островерхий гверрский шлем. Олрису даже показалось, что это тот самый шлем, который был на Лейде.

- Попытаемся пробиться к Нэйду, - сказал он. Ингритт оскалилась.

- Лучше заставим его самого пробиться к нам, - ответила она. – Конечно, прошло не так мало времени... но я практически уверена, что он меня узнает.

- Господин, мы обыскали весь дворец, - бесстрастно доложил Безликий, посланный на поиски Валларикса. - Вашего брата нигде нет.

Олварг поморщился. Он и сам видел, что во всем дворце нет не то, что императора и его охраны, а вообще никого, помимо раненых и умирающих. Дворец достался ему мертвым и пустым. Таким же мертвым и пустым, как и его победа... Он пытался осознать, что он сидит на троне, на котором столько лет сидел его отец – но никогда еще чувствовал себя так далеко от воплощения своей мечты. Ни это кресло, ни пустой и гулкий тронный зал не имели ничего общего с его украденным наследством. Вид Вальдера, стоящего на коленях перед его троном, мог придать этой минуте хотя бы оттенок торжества, но жив ли Валларикс и сумеют ли его найти – сказать было нельзя.

- Город наш, милорд! – торжественно провозгласил вошедший следом за Безликим гвинн, бросив к его ногам синий с золотом стяг, еще недавно развевавшийся над куполом дворца. Ясеневое древко звонко ударилось о мраморные плиты, ткань блестящей шелковой волной растеклась по полу. Олварг представлял эту минуту с того дня, как начал планировать возвращение в Адель. В своих мечтах он наступал на это знамя сапогом и ощущал, как его наполняет торжество.

Наверное, стоило сделать это и теперь. Всего-то переставить ногу и демонстративно наступить на эту шелковую тряпку каблуком. Но у него не было сил. Олварг молчал, глядя прямо перед собой.

- Мы победили, государь, - повторил гвинн, явно смущенный этим продолжительным молчанием.

- Так, значит, это теперь называется «победой»? – спросил Олварг тусклым голосом, чувствуя подступающую к горлу ярость. – Нэйд уже два раза посылал за подкреплением, но до сих пор не занял Южный порт. И ладно бы только Рыжебородый – так теперь еще и Лэнгетт тоже просит подкрепления. Сколько человек в принципе нужно, чтобы разобраться с кучкой сопляков в Лаконе?..

Гвинн заметно побледнел. Олварг внезапно вспомнил, что этого рыжеватого, казавшегося загорелым от веснушек парня звали Инги. Точно, Инги. Помнится, его дружка, всегда сидевшего с ним рядом в главном зале Марахэна, Олварг заколол наутро после штурма Леривалля. Знал ли Инги, что случилось с его другом – неизвестно, но Олварга он боялся и без этого.

- Я... я не знаю, государь, - выдавил он. – Я не был с Лэнгеттом.

- Верно; ты в это время вместе с остальными поджигал Книгохранилище. Благодаря вашим стараниям, над площадью теперь торчит штандарт дан-Энриксов, который невозможно снять, - процедил Олварг.

Бескровное лицо гвардейца помертвело окончательно.

- Простите, государь. Крыша главного здания обрушилась, внутрь не сунешься – там все горит. Огонь, конечно, тушат, но... – гвардеец не договорил.

Олварг и сам прекрасно понимал, что пожар не потушат до глубокой ночи. И понадобится еще больше времени, чтобы зола достаточно остыла, чтобы можно было попытаться войти внутрь и добраться до обсерватории Саккрониса, где кто-то вывесил штандарт дан-Энриксов. А все из-за того, что эти недоумки попытались спалить врагов заживо вместо того, чтобы просто выломать дверь... Надумай их враги спасаться на какой-то другой крыше, можно было бы оставить их медленно умирать от голода и жажды, но герб дан-Энриксов прямо перед дворцом, откуда его было видно половине города – это был откровенный вызов и пощечина захватчикам. Судя по напряженному лицу гвардейца, тот тоже отлично это понимал, и опасался, что гнев за эту неудачу обрушится именно на него.

- Делайте, что хотите, но чтобы до темноты его там не было, - выплюнул Олварг. – Прикажите пленным таскать воду, если будет нужно – завалите этот пожар трупами. Но если кто-нибудь из твоего отряда еще раз покажется мне на глаза, а этот флаг все еще будет там – вы пожалеете, что выжили во время штурма.

Инги поклонился с таким явным облегчением, что Олварг с трудом смог сдержать брезливую гримасу. Трусы... кругом одни трусы. Кроме, разве что, Рыжебородого.Нэйд, как и все остальные, понимал, что его жизнь и смерть находится во власти Олварга, но никогда не стал бы извиваться и вилять хвостом только за то, что в этот раз его не пнули в морду и не вытянули плеткой. Если не считать припадков бешенства, которые всегда бывали так внезапны и страшны, что их можно было принять за приступы безумия, взгляд Нэйда всегда оставался по-змеиному холодным и невыразительным, а от его мыслей и чувств веяло ледяной и затхлой неподвижностью, как из колодца. Олварг, впрочем, со злорадством думал, что ярость Рыжебородого была вовсе не так неуправляема, как полагало большинство гвардейцев, слуг и женщин в Марахэне. Все эти вошедшие в пословицу припадки ярости ни разу не случались с Нэйдом перед королем, и сознание того, что такой человек держит себя в узде из страха перед ним, отчасти примиряло его с тем, что во всем остальном Рыжебородый был так же бесстрашен, как адхары.

После того, как Инги торопливо выскользнул за дверь, Олварг подумал, что надо бы приказать адхарам поднять знамя Риксов с пола и убрать его куда-нибудь подальше, с глаз долой – но вместо этого застыл посреди зала с приоткрытым ртом, ощутив ослепительную вспышку Тайной магии. Чувство было мучительно знакомым, хотя он успел порядком подзабыть его с тех пор, как Крикс был арестован и лишился своего меча. Сердце у Олварга заколотилось так, как будто бы пыталась выпрыгнуть из горла.

Нет, подумал он. Не может быть.

Не может быть!..

След Тайной магии тянулся в Южный порт. В этот проклятый Южный порт, где их враги, как заколдованные, раз за разом отбивали нападения Рыжебородого. Адхары Олварга насторожились, словно гончие, почуявшие кабана, и Олварг окончательно поверил в то, что никакой ошибки не было.

Меченый был все еще жив. И он каким-то образом вернул себе меч Альдов. Королю казалось, будто воздух больше не проходит в его легкие.

- Возьмите всех своих людей и отправляйтесь в Южный порт, - прохрипел Олварг, обращаясь к предводителю адхаров. - Разыщите Меченого. Прикончите всех, кто будет вместе с ним, и доставьте мне его голову... Ты, ты и ты – останетесь со мной, - приказал он троим Безликим из своей охраны.

Оставшись в полном одиночестве – так как адхары в счет не шли – Олварг оперся на мраморные подлокотники своего трона и закрыл лицо ладонями.

Меченый жив – а значит, рано или поздно он придет сюда и попытается его убить. Последние несколько лет Олварг жил в непрерывном страхе перед этим человеком. Больше всего в дан-Энриксе пугало то, что он всегда каким-то образом выскальзывал из его рук, и все, что Олварг делал для того, чтобы покончить с ним, в конечном счете всегда приводило к совершенно неожиданному результату. Это чересчур напоминало болтовню Седого о предназначении и о парадоксальной сути Тайной магии.

Вспоминать Сивого было ошибкой. Ему тут же вспомнилась темная камера в подвале Марахэна, и худое, страшное лицо с блестящими от крови темными провалами на месте глаз.

- Что же ты не пугаешь меня Тайной магией, старик?.. – с насмешкой спросил он тогда, любуясь делом своих рук.

- Тайная магия – не для того... чтобы её... боялись, - выдохнул Седой. – В ней нет ничего страшного. В отличие от сил, с которыми связался ты.

К тому моменту Олварг занимался им уже много часов подряд, и непоколебимое упрямство Сивого успело раскалить его до бешенства. Однако он все же нашелся возразить :

- Ну, я-то жив, а ты сейчас подохнешь, как собака! Так что, думаю, я выбрал правильную сторону.

Князь тогда промолчал, и Олваргу это молчание ужасно не понравилось. Но истинную подоплеку этого зловещего молчания он начал понимать только теперь.

Он сдавил пальцами виски, как человек, застигнутый врасплох внезапным приступом мигрени, и внезапно ощутил в своем сознании присутствие кого-то – или, может быть, чего-то – совершенно постороннего. Олварг испуганно отдернул руки. Это было так же жутко, как дотронуться до своей кожи – и внезапно ощутить внутри, под слоем теплой плоти, паразита, который затаился там, внутри, чтобы расти, питаясь твоей кровью.

Олварг почти свыкся с мыслью, что Исток пытается его сожрать. Но теперь Олварг осознал, что эта магия была не хищником, а паразитом. Она собиралась жить вместо него.

Все это время магия хотела быть живой. Она желала чувствовать и мыслить. Полностью осознавать себя. В общем, иметь возможность насладиться осознанием своей победы.

Олварг зажмурился, и с его губ сорвался отчаянный, хриплый стон. А когда он открыл глаза, то понял, что сошел с ума, потому что из густого сумрака между колоннами внезапно и бесшумно вышел человек, которого здесь находиться не могло. Во-первых, он был в гавани, на другом конце города. А во-вторых, будь Меченый не наваждением, а человеком из плоти и крови, магия уже давно почувствовала бы его присутствие – а сейчас она утверждала, что, помимо Олварга и охраняющих его Безликих, в зале не было больше ни одного живого существа.

Только когда Безликие разом сорвались с места, и тронный зал наполнился звоном оружия, Олварг поверил в то, что Крикс и в самом деле здесь. Поседевший, исхудавший и босой дан-Энрикс меньше всего походил на Эвеллира, но сражался он, как Эвеллир. Первый из трех ахаров рухнул на пол с рассеченным горлом уже в первые секунды боя. Нужно было что-то предпринять, причем немедленно, но Олварг чувствовал, что, если он сейчас прибегнет к магии, хотя бы даже для того, чтобы призвать к себе на помощь остальных адхаров – это будет то последнее усилие, которое отдаст его в полную власть Истока. Его выворачивало от бессилия и ужаса. Если бы только можно было вырвать из себя этого паразита, пожирающего его изнутри – а самому остаться жить!..

Олварг внезапно осознал, что в тронном зале снова стало тихо. Меченый перешагнул через последнего убитого адхара и направился к нему – плавной, скользящей походкой фехтовальщика. Босые ноги бесшумно ступали по мраморному полу, но бешено стучащее о ребра сердце Олварга сопровождало эту сцену жутким барабанным аккомпанементом. По рубашке Крикса быстро расплывалось темное кровавое пятно, но по его движениям нельзя было понять, опасно ли он ранен.

Олварг тяжело поднялся на ноги.

- Крикс, подожди! Послушай... Я не хотел разрушения Адели. Это все Исток. Я больше не могу с ним справиться. Помоги мне.

- Для этого я и пришел, - ответил Меченый. От его тона по спине у Олварга прошел озноб. Не приходилось сомневаться, что именно Крикс имел в виду под «помощью».

Еще совсем недавно даже смерть пугала его меньше, чем слияние с Истоком, но сейчас, когда настало время умирать, Олварг внезапно ощутил, что это чересчур, что он не сможет это выдержать. Мысли о боли, о мучительной агонии и бесконечной черной пустоте за ней пугали его так, что хотелось завыть.

- Но ты же Эвеллир, а не убийца!.. – возмутился он. - Моя смерть не уничтожит Темные истоки. Должен быть какой-то другой путь. Я помогу тебе его найти, и вместе мы сможем покончить с этой магией.

- Другого пути нет, - возразил Крикс. И от того, что он сказал это так равнодушно и устало, не считая нужным даже разозлиться, Олварг вдруг почувствовал, что ненавидит его так, как он не ненавидел еще никого и никогда – ни Сивого, ни узурпатора-Валларикса, ни даже своего отца. Он вскинул руку, чувствуя, как воздух уплотнился и дрожит от магии, уже давно мечтавшей вырваться на волю – и ударил.

Магический удар был так силен, что меч в руках у Крикса разлетелся, как железная труха – целой осталась только рукоять и крестовина гарды, которую он сжимал в руке. Меченый швырнул ее на пол и ударил Олварга кулаком в лицо.

Руку дан-Энрикса перехватили твердые, словно железо, пальцы, сжавшие ее с нечеловеческой, дробящей кости силой. На одну краткую секунду он увидел глаза своего противника – мертвые, неподвижные глаза, в которых не осталось ничего от того человека, с которым он разговаривал всего пару секунд назад. Меченый стиснул зубы и ударил Олварга – того, кто был на месте Олварга, – под дых, а сразу же следом за тем ударил его лбом в лицо, надеясь сломать ему нос. Они одновременно повалились на пол, и какой-то частью своего сознания Меченый успел поразиться дикости происходящего. Он всегда знал, что должен уничтожить Темные Истоки, но никак не мог предположить, что это нужно будет делать врукопашную, хрипя от ярости и не имея сил даже на то, чтобы подняться на ноги. Хлещущие во все стороны потоки магии, бессильные причинить вред дан-Энриксу, заставляли дрожать и сотрясаться весь дворец. С потолка осыпались куски штукатурки, пол шатался, покрываясь черными ветвящимися трещинами, с резким звоном осыпались стекла из витражных окон.

Олварг был без меча, но зато носил на бедре длинный, широкий нож, и сейчас вытащил его из ножен. Крикс перехватил его руку, но сразу же ощутил, что враг слишком силен, чтобы отнять у него нож или просто остановить удар. Тогда он выпустил запястье Олварга, прижал его к земле и надавил локтем ему на горло.

Олварг захрипел. Вместо того, чтобы войти точно под ребра Крикса, его нож проделал в боку Меченого глубокую борозду, но Меченый только оскалил зубы и начал давить на шею своего противника еще сильнее. Осознав, что Крикс не выпустит его даже ради того, чтобы спастись от нового удара, Олварг запаниковал и начал бить куда попало. Магия окончательно сбесилась – жуткие подземные толки расшатывали пол, в паре шагов от них со страшным грохотом обрушилась поддерживающая потолок колонна, обсыпав их камнями и мраморной крошкой. Удары ножа сопровождались вспышками багровой боли, но Меченый готов был поклясться в том, что эти удары становятся слабее. Из горла его противника рвался уже не хрип, а сиплый свист, жуткие белые глаза глаза налились кровью. Крикс слышал свое надсадное дыхание, и думал исключительно о том, как бы не потерять сознание. Кем бы ни был этот занявший место Олварга чужак, он должен продержаться хотя бы на несколько секунд дольше него...

Когда сверху на них обоих рухнула лавина из камней, и Меченый сообразил, что дворец рушится, он почувствовал облегчение при мысли, что теперь ему не о чем больше беспокоиться. Падавший им на головы тысячетонный свод покончит с Олваргом надежно и наверняка.

Мгновение спустя Крикс ощутил тяжелый и болезненный удар по голове, и ему показалось, что он падает с огромной высоты – куда-то в пустоту и мрак.

* * *

Снова открыв глаза, Крикс осознал, что он лежит на чем-то мягком, а над головой у него светлый и высокий потолок. Собственное тело показалось ему непривычно легким. Через несколько секунд он осознал, что он просто не ощущает ни усталости, ни холода, ни боли. Да и вообще, в последний раз он чувствовал себя настолько же здоровым много лет назад, еще до заключения в Кир-Роване. Его переполняла жажда действия, как в ранней юности, когда обидно даже одну лишнюю минуту провести в постели.

Крикс с любопытством оглядел просторную светлую комнату, в которой он лежал, и попытался вспомнить, как сюда попал, но вспоминалось что-то странное – то бесконечные лесистые холмы, то мост над морем облаков, то солнечные зайчики на потолке и какие-то люди, подходившие к его постели и переговаривающиеся между собой на необыкновенно мелодичном языке. Впрочем, вполне возможно, что все это было просто сном.

А вот их схватка с Олваргом, вонзавшийся в него кинжал, обрушившийся потолок дворца – это, определенно, было наяву. Крикс скосил глаза вниз, а после этого, не утерпев, даже провел ладонью по бокам, не обнаружил никаких следов от ран, и рассмеялся от нахлынувшего чувства облегчения. Значит, все получилось!.. Это в самом деле Мир Былого и Грядущего.

Крикс спрыгнул на пол легким и пружинистым движением, которым он когда-то вскакивал с постели в Академии, и подошел к окну. Увидев белые, сверкающие башни и клубящееся море облаков, Крикс наконец-то понял, что он находится в Леривалле, и спросил себя, как он сюда попал.

Высокий, худощавый человек заглянул в его комнату и на мгновение запнулся на пороге, словно удивляясь, что дан-Энрикс уже встал, но тут же просиял улыбкой.

- Я смотрю, ты, наконец, пришел в себя?..

«Седой?!» - подумал Крикс. Но волосы у незнакомца были темными, а кроме того, хотя он в самом деле походил на Князя, Крикс внезапно осознал, что еще больше его гость напоминал другого человека, изваяние которого дан-Энрикс привык видеть на Имперской площади.

- Энрикс из Леда!.. – пробормотал Крикс.

В прозрачных, серебристо-серых глазах гостя промелькнули веселые искры.

- Рад наконец-то видеть тебя в добром здравии. И, раз уж мы установили, что ты мой пра-пра-пра-правнук, я позволю себе сделать то, чего не делал в прошлой жизни, - сказал Князь, и, подойдя к нему, крепко обнял дан-Энрикса. - А вообще, мне очень жаль, что я ни разу не воспользовался случаем и не поговорил с тобой по душам еще тогда. Теперь я постоянно чувствую, что слишком молод для всей той сентиментальной стариковской чепухи, которую я столько раз хотел тебе сказать. И в то же время слишком стар, чтобы проделывать вместе с тобой те глупости, которыми тебя порадуют твои друзья, когда ты явишься в Адель.

Крикс чувствовал, что голова у него идет кругом, и поэтому спросил самое первое, что пришло ему в голову.

- А почему ты говоришь, что рад увидеть меня в добром здравии? Я что, был болен?..

Лицо Князя сделалось серьезным.

- Да. В каком-то смысле, да. С тех пор, как ты уничтожил Темные Истоки – по старому времени, почти полмесяца назад, хотя время во многом потеряло свое прежнее значение – ты находился где-то между тем и этим миром. Это не метафора. Физически ты находится здесь, а вот твое сознание, по-моему, только и делало, что пережевывало твое прошлое. И даже Альды не могли ничем помочь, так как ты совершенно явно не желал никакой помощи. Они сказали, что лучше всего будет оставить тебя в покое и немного подождать. А чтобы дать тебе побыть в покое, нам пришлось забрать тебя сюда. Только не спрашивай меня, что с тобой было. Я не знаю. Вообще-то здесь, в Мире Былого и Грядущего, болезнь – понятие почти абсурдное.

- Почти?.. – приподнял брови Крикс.

- Да, именно «почти», - ответил его собеседник с интонацией, которая живо напомнила дан-Энриксу их прежние беседы. – Но не беспокойся, у тебя будет сколько угодно времени, чтобы во всем разобраться. А пока – не хочешь ли позавтракать?

- Хочу, - сознался Крикс, почувствовав, что он и впрямь был голоден.

- Отлично. Тогда подожди, я сейчас принесу нам вина и чего-нибудь поесть, а потом мы спокойно побеседуем.

- Я помогу, - предложил Крикс, смущенный тем, что Светлый собирается носить ему обед, словно лежачему больному, но Князь только отмахнулся.

- Сядь, Рикс. Альды свидетели, ты сделал для всех нас вполне достаточно, чтобы теперь немного отдохнуть.

Крикс сел к столу, где на серебряном подносе стояло несколько бокалов из сияющего, тонкого стекла. Он задумчиво повертел один из них в руке, а потом, подчиняясь безотчетному порыву, крепко стиснул пальцами тонкий, бросающий на скатерть солнечные зайчики хрусталь. На первый взгляд стекло казалось немного толще, чем бумага, но на деле оказалось прочным, как алмаз. Дан-Энрикс даже начал сомневаться, что сумеет его раздавить.

- Давай же!.. – пробормотал он.

Словно откликаясь на его желание, бокал послушно лопнул. Крикс почувствовал острую, режущую боль в ладони, по запястью потекли красные струйки крови.

- Ты прямо как ребенок, - усмехнулся Светлый, снова входя в комнату с подносом, на котором были фрукты, сыр, вино и куски яблочного пирога. - Суешь руку в огонь, чтобы узнать, действительно ли он жжется.

- Я просто хотел понять, можно ли здесь чувствовать боль, - признался Крикс.

- Конечно, можно, - Князь казался удивленным. - И боль, и холод, и усталость, и все, что угодно. Разве долгие прогулки или, скажем, фехтование могли бы доставлять такое удовольствие, если бы не боль и не усталость в мышцах?.. Без голода не было бы удовольствия от пищи, без усталости - удовольствия от сна. Разница в том, что теперь эти вещи больше никогда не смогут стать нашим проклятием. Ты больше не устанешь так, чтобы не радоваться отдыху. А ещё - ты свободен. Ничто больше не имеет власти над тобой - ни время, ни пространство, ни усталость, голод или боль. Ты волен путешествовать пешком или верхом, но точно так же можешь попасть в любое место напрямую. И ты можешь чувствовать или не чувствовать, что пожелаешь. Можешь убедиться.

Крикс посмотрел на кровь, текущую из нескольких тонких порезов, и почувствовал, как, подчиняясь его воле, боль стихает прямо под его взглядом. Он вытер руку о штаны и посмотрел на чистую и гладкую ладонь. Если бы все вокруг не было таким пронзительно-реальным, он, наверное, подумал бы, что спит и видит сон.

- Кому-кому, а уж тебе не стоило бы удивляться, - сказал Князь. – Именно так Тайная магия излечивала других людей по твоей воле... Осколками я займусь позже, а пока давай позавтракаем. Но сначала выпьем. Например, за Истинную магию. Или за новый мир?..

- Лучше за то, что я в конце концов узнал, кто ты такой и как тебя зовут, – не удержался Крикс. - Я видел в усыпальнице дан-Энриксов твое надгробие. Я думал, что ты умер ещё триста двадцать лет назад!

Князь добродушно усмехнулся.

- Ну, я и правда умер триста двадцать лет назад. А Альды попросили у моей жены согласия на то, чтобы похоронить меня в Туманном логе, потому что я был их другом. Эйтлин, конечно, согласилась. Она понимала, что Альды оказывают мне большую честь... Но, когда мое тело привезли в Туманный лог, я неожиданно для всех вернулся в мир живых. И это было настоящим чудом. Хотя Альды не способны воскрешать людей, но уж живое с мертвым они никогда не перепутают, и можешь быть уверен, что к тому моменту, когда они собирались меня хоронить, я был так же бесповоротно мертв, как твой приятель Кэлринн Отт – после удара Призрака.

- Но если Альды не умеют воскрешать людей, то кто же тебя воскресил?.. Я думал, Истинная магия не совершается без человеческого соучастия, - заметил Крикс.

Энрикс внезапно рассмеялся.

- О, я посоучаствовал! Я еще как посоучаствовал... Когда я принимал от Альдов титул императора и меч, который ты потом назвал Риваленом, я присягнул над Очистительным огнем, что я не допущу, чтобы кто-нибудь из моих потомков обратил полученную власть во зло. Надо сказать, Альды не требовали от меня никаких клятв – я дал этот обет по собственному побуждению. И, откровенно говоря, имел в виду всего лишь то, что приложу все силы, чтобы научить своих наследников тому, что каждый, кто садится на Крылатый трон – только наместник Альдов и хранитель их законов. Но Тайная магия приняла мою клятву и исполнила ее... по-своему. О чем я, впрочем, совершенно не жалею. Хотя, когда я воскрес, я был на волос от того, чтобы вернуться в Адель и использовать этот неожиданный подарок Тайной магии в собственных целях. Видишь ли, у нас с женой было четыре дочери, но наш единственный сын родился уже после моей смерти. Я женился поздно, и Эйтлин была гораздо младше меня самого. Когда я узнал, что она снова ждет ребенка, то мне страшно захотелось бросить все, вернуться и объявить своим близким, что я жив. Но я знал, что Истинная магия вернула меня к жизни не для этого, и, к счастью, смог справиться с искушением поступить так, как мне хотелось. Пользуясь твоими же словами, «Истинная магия – не лошадь, чтобы гнать ее туда, куда тебе захочется»... Эйтлин несколько лет носила траур и посвящала себя только государственным делами, но потом вышла замуж за Гедрика Гефэйра, одного из моих молодых военачальников. И брак их был очень удачным. В том числе и для тебя, поскольку их потомки стали править Гверром, и без них, в конечном счете, не было бы и Лейды Гефэйр... Эйтлин с ее новым мужем смогли воспитать моего сына так, как вряд ли смог бы воспитать его я сам, и Кметрикс стал самым великим королем в истории Легелиона. Когда мы впервые встретились лицом к лицу, все те, кто меня знал, уже успели умереть, да и он сам был уже далеко не молод. Я не сказал ему, что я его отец – просто пришел в сопровождении нескольких Альдов, как посланник Леривалля, и сказал, что буду выступать посредником между Туманным логом и династией дан-Энриксов. Остальное ты можешь додумать сам. А что не сможешь – о том тебе с удовольствием расскажут остальные Риксы.

- Думаешь, я их увижу? – с интересом спросил Крикс.

- Может быть, даже скорее, чем ты думаешь, - едва заметно улыбнулся Князь.

- А... Олварга?

- Интарикса, - поправил Светлый мягко. – Олварга, каким ты его знал, не существует. Более того, здесь, в этом мире, его даже не существовало. Все, что приходит тебе в голову, когда ты думаешь об Олварге – это просто воспоминание, которое больше не имеет власти ни над ним, ни над тобой. Скажем, сейчас принц Тар – просто ребенок, который вырастет совершенно другим человеком и не будет иметь ничего общего с тем Олваргом, которого ты знал. Но это его выбор. Истинная магия никого не лишает памяти и не вынуждает отказаться от своего прошлого помимо воли. Олварг мог бы остаться самим собой. Но это было бы гораздо тяжелее. В его памяти не оказалось ничего, за что он был готов бороться, и Истинная магия не могла сделать для ничего ничего лучше, чем позволить ему сбросить это бремя и начать все с чистого листа. Но ты наверняка увидишь тех, кто в прошлой жизни был немногим лучше Олварга – и, тем не менее, пошел совсем другим путем. А вообще – прежде, чем ты сломаешь себе голову, пытаясь осознать, что именно произошло с Интариксом или кем-нибудь из его соратников, советую сперва привыкнуть к мысли, что здесь вообще никто не остается прежним. Дальше будет проще. – Князь внезапно усмехнулся. – Кстати, ты когда-нибудь задумывался, почему Альды неспособны были убивать людей, даже ради самозащиты?.. Потому что они обладали даром Истинного зрения. В какой бы беспросветный мрак не скатывался мир, Альды всегда видели нас в нашем истинном облике, то есть такими, какими нам предстояло стать в Мире Былого и Грядущего.

Крикс несколько секунд раздумывал, стоит ли браться за третий кусок яблочного пирога подряд, но должен был признать, что, какой бы восхитительной ни была созданная Альдами еда, он безнадежно сыт.

- Ты говорил, что я могу попасть в любое место напрямую, – сказал он Светлому, допив вино. – Значит, ты можешь объяснить, как мне попасть в Адель?..

- Могу и объяснить, - ответил Князь. – Но вообще – и я, и все, кто сейчас находится в Леривалле, отправляемся в Адель сегодня на закате. Так что я очень советую тебе немного подождать. Сегодня вечером в Адели будет праздник, которого еще не бывало от начала мира, и поверь мне, люди захотят увидеть, как ты въедешь в город вместе с Альдами. Я известил твоих друзей, что ты пришел в себя, и будешь дома уже через несколько часов. А пока – спустись во двор. Бакко готовит для тебя коня.

- И что? – не понял Крикс.

- «Что, что»! Иди и посмотри, - хмыкнул Энрикс из Леда.

Крикс пожал плечами, встал и вышел в коридор. Несколько встретившихся ему в коридоре Альдов, улыбаясь, объяснили, как попасть во двор, но не остановились, чтобы с ним поговорить. Выглядели они при этом, впрочем, так, как будто просто не желают портить ему удовольствие, и Крикс вышел во двор уже достаточно заинтригованным.

Там он увидел человека, чистившего щеткой высокого, широкогрудого коня с лоснящейся, переливавшейся на солнце черной шкурой. Крикс застыл, как будто налетел на невидимую преграду.

- Фэйро, - выдохнул он еле слышно. А потом заорал во весь голос. – Фэйро!!!

Вороной конь знакомо вздернул голову и рванулся к нему, едва не сшибив с ног возившегося с ним мужчину. Крикс обхватил мускулистую черную шею – и внезапно ощутил, что плачет. Фэйро переступал с ноги на ногу, звучно дышал над ухом, его теплое дыхание щекотало Криксу шею. Они простояли так, должно быть, добрую минуту, пока Крикс не вспомнил, что они здесь не одни. Не убирая руку с плеча Фэйро, он перевел взгляд на человека, который чистил его коня, а теперь продолжал стоять посреди пыльного двора с щеткой в опущенной руке и несколько смущенным выражением лица, как человек, который понимает, что он стал свидетелем какой-то сцены, вовсе не предназначавшейся для его глаз.

Человек, которого Светлый назвал Бакко, выглядел, как чистокровный гвинн. Черты его лица, манера подвязывать волосы, даже телосложение напоминали Криксу пленников из Дель-Гвинира, которых он когда-то расспрашивал об Олварге. Впрочем, враждебности к предполагаемому гвинну Крикс не ощутил. В человеке, которому Альды позволяли жить в Туманном логе, не могло быть ничего плохого, да и открытое лицо Бакко вызывало безотчетную симпатию.

- Я позаимствую у тебя щетку, ладно? – спросил Крикс, протягивая руку. – Я хочу почистить Фэйро сам.

По правде говоря, в том, чтобы чистить Фэйро, уже не было необходимости – на блестящей атласной шкуре не осталось ни одной пылинки, и Криксу осталось только гладить щеткой широкую спину и теплые черные бока. Но Фэйро был доволен. Только иногда косился на него через плечо, как будто спрашивал, не думает ли Крикс, что лучше всего было бы отпраздновать их воссоединение, немедленно отмахав пару-тройку стае по морскому побережью или по раскинувшимся дальше к западу холмам?.. «Позже» - пообещал дан-Энрикс жеребцу, и посмотрел на Бакко, который по-прежнему стоял поодаль, наблюдая за дан-Энриксом и его конем.

- Я всегда думал, что в Туманном логе живут только Князь и Альды, - сказал Крикс. – Как ты здесь оказался, Бакко?

Гвинн неловко усмехнулся – и рассказал о нападении на Леривалль и о том, как Олварг обнаружил его во дворе наутро после штурма и убил.

- Я захотел остаться в замке, и Альды мне позволили. Я уж не знаю, почему, но они вбили в себе в голову, что я погиб за Лерриваль. По-моему, это большое преувеличение, но Альдов в чем-то переубеждать бессмысленно, - судя по затаенной гордости, звучавшей в его голосе, упрямство Альдов представлялось ему совершенно восхитительным.

Крикс мысленно признал, что Князь в очередной раз оказался кругом прав. В мире Былого и Грядущего действительно стоило быть готовым к любым неожиданностям.


Оглавление

  • I
  • II
  • III
  • IV
  • V
  • VI
  • VII
  • VIII
  • IX
  • X
  • XI
  • XII
  • XIII
  • XIV
  • XV
  • XVI
  • XVII
  • XVIII
  • XIX
  • XX
  • XXI
  • XXII
  • XXIII
  • XXIV
  • XXV
  • XXVI
  • XXVII
  • XXVIII
  • XXIX
  • XXX
  • XXXI
  • XXXII
  • XXXIII
  • XXXIV
  • XXXV
  • XXXVI
  • XXXVII
  • XXXVIII
  • XXXIX
  • XL
  • XLI
  • XLII
  • XLIII
  • XLIV
  • XLV
  • XLVI
  • XLVII
  • XLVIII
  • XLIX