КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

«…И аз воздам» [Микки Спиллейн] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Мики Спиллейн «…И аз воздам»

Роман

I

Парень был мертв. Он раскинулся на полу, его мозги на ковре; в руке у него был мой пистолет. Я тер лицо, стараясь отделаться от овладевшего мной дурмана; полицейские тормошили меня. Один тянул за руку выкрикивая вопросы, другой энергично охаживал меня мокрой тряпкой, пока я не пробормотал:

— Прекратите, черт бы вас побрал!

Тогда один из них рассмеялся и пихнул меня обратно на кровать.

Я не мог шевелить мозгами, не мог ничего вспомнить. Я был как сжатая до отказа пружина. Я видел только мертвеца посреди комнаты и свой пистолет. Мой пистолет! Кто-то сгреб меня, придал мне вертикальное положение, и вопросы посыпались один за другим. Это было уж слишком. Я кого-то лягнул — толстая физиономия в шляпе выпала из поля зрения, взвыла, и все перевернулось вверх тормашками. Раздался гогот, и кто-то сказал:

— Ну я его успокою!

Но, прежде чем он приступил к делу, отворилась дверь и стихло все, кроме тихих стонов; я понял, что пришел Пэт.

Мой рот открылся, и мой голос произнес:

— Старина Пэт, ты всегда приходишь на выручку.

Его голос не был дружелюбен:

— Самое подходящее время надираться! Кто-нибудь его трогал?

Никто не ответил. Толстяк в шляпе плюхнулся в кресло и застонал.

— Он ударил меня, этот сукин сын ударил меня… Вот сюда.

Другой голос сказал:

— Правда, капитан. Начальник полицейского участка допрашивал его, а он его лягнул.

Пэт наклонился ко мне:

— Ладно, Майк, вставай. Давай поднимайся.

Он ухватил меня за руку и придал моему телу сидячее положение.

— Черт возьми, как мне плохо, — сказал я.

— Боюсь, что сейчас будет еще хуже. — Он взял мокрую тряпку и передал ее мне. — Вытрись, ты черт знает как выглядишь.

Я приложил тряпку к лицу. Пелена в голове начала рассеиваться. Когда головокружение прекратилось, меня подняли и втолкнули в ванную. Холодные струйки душа иголками впивались в кожу, и я наконец осознал, что я живой человек, а не воспаряющая душа. Я собрал все силы в кулак и выключил душ. Пэт влил в меня стаканчик дымящегося кофе. Я попытался ему улыбнуться поверх стаканчика, но в моей улыбке не было веселости, а уж в тоне Пэта и подавно:

— Прекрати веселиться, Майк. На этот раз ты попал в переделку. Какой бес в тебя вселился? Бог мой, неужели надо вляпываться в историю каждый раз, как связываешься с дамочкой?

— Она не дамочка, Пэт.

— Ну хорошо, она славная девочка, я знаю. Это тебя нисколько не оправдывает.

Я выругался. Язык у меня по-прежнему был очень толстым и едва шевелился. Мне пришлось повторить, чтобы он убедился, что понял правильно.

— Заткнись, — сказал он. — Ты не первый, с кем это случилось. Ты знаешь, что там, в комнате?

— Конечно, знаю. Труп.

— Правильно, труп. Именно труп. Вас двое в комнате, и один из вас мертв. У него твой пистолет, а ты пьян. Что ты на это скажешь?

— Я застрелил его. Ходил во сне и во сне застрелил его.

— Не вешай мне лапшу на уши, Майк. Они такие же полицейские, как и я, и хотят знать то же, что и я. В три часа ночи парочка в соседнем номере услышала звук, похожий на выстрел, и приняла его за один из уличных шумов, но утром сюда вошла горничная и увидела на полу труп. Кто-то вызвал полицию. Так что же случилось?

— Будь я проклят, если знаю, — сказал я.

— Ты будешь проклят, если не знаешь.

Я взглянул на Пэта, моего друга и товарища, — капитан Пэтрик Чэмберс, лучший следователь отдела по расследованию убийств городской полиции Нью-Йорка, не выглядел счастливым.

Меня затошнило, и я еле успел поднять крышку унитаза. Дождавшись, пока я закончу и сполосну рот водой, Пэт протянул мне одежду:

— Одевайся.

Рот его брезгливо скривился.

Руки так дрожали, что я проклял пуговицы на рубашке. Я продел галстук под воротник, но завязать не смог — он так и остался висеть. Пэт подал мне пальто; я влез в него, радуясь, что друг может остаться другом, даже нанеся удар.

Когда я вышел из ванной, толстяк в шляпе по-прежнему сидел в кресле, только, теперь он был в фокусе и не так сильно стонал. Не будь Пэта, он наверняка обработал бы меня как следует дубинкой, смеясь при этом.

В комнате было трое патрульных полицейских в форме и двое в гражданской одежде — из местного полицейского участка. Я не знал их, они не знали меня, так что мы были квиты. В глазах читалось: «Так это его рук дело?»

Пэт быстренько придал их мыслям правильное направление. Он подсунул под меня стул; сел сам.

— Начнем сначала, — сказал он. — Я хочу знать все, Майк, и в деталях.

Я откинулся на спинку стула и посмотрел на лежащее на полу тело. У кого-то хватило такта прикрыть его простыней.

— Это Честер Уилер, владелец универсального магазина в Колумбусе, штат Огайо. Его семья длительное время владеет магазином. Женат, имеет двоих детей. В Нью-Йорк приехал по делам. — Я остановился и посмотрел на Пэта.

— Продолжай, Майк.

— Мы познакомились в сорок пятом, когда я вернулся в страну. В Цинциннати тогда трудно было найти номер в гостинице. У меня была комната с двумя кроватями, а он спал в холле. Я предложил ему место на свободной кровати. Тогда он в чине капитана ВВС был кем-то вроде торгового агента. Потом мы рассорились, и я его больше не видел до вчерашнего вечера. Мы столкнулись в баре, где он предавался скорби над кружкой пива, и состоялось грандиозное примирение. Помню, что мы сменили полдюжины баров, а потом он предложил осесть на ночь в этом номере, что мы и сделали. Я купил бутылку, и мы ее прикончили. Помню, что его одолела слезливость, прежде чем мы угомонились, но всех деталей не помню. А потом кто-то принялся бить меня по голове, пытаясь разбудить.

Он встал и оглядел комнату. Один из гражданских опередил его вопрос и сказал:

— Здесь ничего не тронуто, сэр.

Пэт кивнул и склонился над трупом. Я и сам хотел взглянуть на труп, но мой желудок этого не выдержал бы. Пэт сказал, ни к кому не обращаясь:

— Стрелял сам, никаких сомнений. — Он резко повернул голову в мою сторону: — А знаешь, ты поплатишься за это лицензией, Майк.

— Не понимаю почему. Я не стрелял в него, — ответил я мрачно.

Толстяк захихикал:

— Послушай, умник! А почему ты думаешь, что не делал этого?

— Я не стреляю в людей, когда пьян, — разозлился я, — если только меня не вынуждают.

— Умница.

— Да, умница.

— Замолчите оба! — оборвал Пэт.

Толстяк замолчал. Шатаясь, я пересек комнату и опустился в кресло в углу. Пэт стоял у двери, которая беспрестанно хлопала. Вошел судебный следователь с санитарами.

В моей голове принялись стучать маленькие молоточки, и я закрыл глаза. Медэксперт с полицейскими пришли к выводу, что Честер Уилер застрелен именно из моего пистолета — пистолета сорок пятого калибра — с очень близкого расстояния. Полицейский снял отпечатки пальцев с пистолета, а потом мои и моего мертвого приятеля. Его отпечатки оказались поверх моих.

Зазвонил телефон, и, пока Пэт разговаривал, я услышал, что толстяк высказал эксперту предположение, заставившее меня выпрямиться.

Толстяк говорил:

— Довольно обычное убийство. Напились, поссорились, и умник ухлопал приятеля и вложил ему в руку свой пистолет, чтобы это походило на самоубийство. А потом нализался, чтобы все было правдоподобно.

Медэксперт кивнул:

— Разумно.

— Ах жирная скотина! — Я катапультировался из кресла.

Полицейский он или нет, я превратил бы его нос в лепешку, если бы Пэт не встал между нами. На этот раз он крепко взял меня за руку и не отпускал, пока не закончил разговор по телефону.

После того как тело унесли, Пэт расстегнул пальто и жестом предложил мне сесть.

Потом он засунул руки в карманы и начал говорить, обращаясь ко мне и к полицейским. Он говорил с трудом:

— Я ожидал этого, Майк. Ты и твой проклятый пистолет непременно должны были попасть в историю.

— Перестань, Пэт. Ты же знаешь, что я не стрелял в этого парня.

— Откуда мне знать?

— Черт возьми, ты же…

— А ты сам уверен, что не стрелял?

— Дверь в комнату была закрыта, а я отключился, даже не слышал звука выстрела. Вы получите результаты тестов с парафином, которые это подтвердят. Я сам пройду этот тест, чтобы отмести все подозрения. О чем тут можно так долго толковать?

— О тебе и твоей душе, вот о чем! Если парень совершил самоубийство, тебя вышибут без лицензии. Никому не нравятся пьяницы с пистолетами.

Меня это не тронуло. Он оглядел комнату, увидел разбросанную по стульям одежду, пустую бутылку из-под виски, окурки, усеявшие пол. На столе вместе с пустой гильзой лежал пистолет, обсыпанный белым порошком, на котором виднелись отпечатки пальцев.

Пэт закрыл глаза, его лицо исказилось.

— Пойдем, Майк, — сказал он.

Я надел пальто и, стиснутый двумя полицейскими, отправился в полицейский участок. В кармане у меня была квитанция на стоянку, поэтому я мог не беспокоиться о своей колымаге.

Впервые я по-настоящему порадовался, что у меня есть друг в полиции. Пэт сам сделал все тесты и разрешил мне дождаться результатов. Пепельница передо мной наполовину заполнилась окурками, прежде чем он вышел ко мне.

— Ну и как? — спросил я.

— Ты достаточно чист. На трупе есть пороховые ожоги.

— Уже легче.

Его брови поползли вверх.

— Легче? Прокурор округа хочет побеседовать с тобой. Похоже, ты выбрал не самое лучшее место для своих развлечений. Управляющий гостиницей устроил ужасный скандал. Ты готов?

Я поднялся и последовал за ним к лифтам, проклиная судьбу за то, что она меня свела с моим старым приятелем. И какой дьявол в него вселился? Лифт остановился; мы вышли.

Прокурор безусловно мог быть обворожительным, но сейчас здесь не было фотографов, чтобы запечатлеть все это. На его лице застыло саркастическое выражение, а в голосе — лед. Он предложил мне сесть, а сам устроился на краешке стола. Пока Пэт рассказывал, он не сводил с меня глаз и выражение его лица оставалось прежним. Если он надеялся своим профессиональным взглядом проникнуть мне в душу, то скоро ему пришлось изменить свою точку зрения. Я как раз собирался сказать ему, что он похож на лягушку, но он меня опередил:

— Надеюсь, вы понимаете, мистер Хаммер, что в этом городе вы конченый человек?

Что я мог возразить? Все карты были у него в руках.

Он соскользнул со стола и встал, чтобы я мог оценить его физические данные.

— Были времена, когда вы были очень полезны и… очень надоедливы. Вы слишком часто позволяли себе действовать бесконтрольно. Очень жаль, что так получилось, но думаю, городу будет лучше без вас и ваших услуг. — Прокурор явно собирался поднять шум вокруг случившегося.

Пэт злобно посмотрел на него, но ничего не сказал. Но я не был бессловесной скотиной:

— Значит, я теперь рядовой гражданин?

— Совершенно верно, гражданин без лицензии и без оружия. И никогда больше иметь их не будете.

— Вы меня не задержите?

— Пока не могу, но очень хотелось бы.

Он, видимо, догадался, что крутится у меня на языке, потому что вдруг покраснел от воротничка до корней волос.

— Для прокурора округа вы ужасный зануда, — сказал я. — Если бы не я, вы давно стали бы главным героем газетных карикатур.

— Довольно, мистер Хаммер!

— Заткнитесь или арестуйте меня, иначе я постараюсь реализовать свои гражданские права и опротестую действия государственных чиновников. С тех пор как появились в этом кабинете, вы добиваетесь, чтобы я исчез, потому что я достаточно умен, чтобы знать, где надо было искать нескольких убийц. В газетах это было подробно изложено, но о вас даже не упомянули. Полиция — это государственная служба. Необходимо иметь хоть каплю здравого смысла, чтобы успешно вести дела. Может быть, вы и были хорошим юристом… Надо было им и оставаться и перестать пыжиться.

— Вон отсюда! — Его голос звенел.

Я встал и нахлобучил шляпу. Пэт держал дверь открытой. Прокурор сказал:

— Если вы когда-нибудь превысите скорость на Бродвее, я лично проконтролирую, чтобы вас оштрафовали.

Я остановился и, держась за ручку двери, улыбнулся ему, потом Пэт дернул меня за рукав, и я закрыл дверь. В холле он хранил молчание, пока мы не дошли до лестницы; больше сдерживаться он не мог.

— Дурак ты, Майк.

— К черту, Пэт. Он победил в этом гейме.

— Ты мог не открывать свое агентство, не так ли?

— Нет! — Я облизал пересохшие губы и сунул в рот сигарету. — Он давно точил на меня зуб. И сейчас ему ужасно приятно сделать мне пакость.

— Ну вот ты и лишился своего дела…

— Я открою бакалейный магазинчик.

— Это не смешно, Майк. Ты частный детектив и был бы хорошим полицейским. Я был рад, что ты рядом. Теперь это закончилось. Пойдем ко мне в контору и выпьем по этому поводу.

Он ввел меня в святая святых и усадил в кресло. В нижнем ящике его стола была специальная ниша для бутылки и нескольких стаканов, тщательно замаскированная грудой пустых бланков. Пэт достал два стакана, один протянул мне. В тишине мы подняли стаканы и опрокинули их.

— Это было интересное зрелище, — сказал Пэт.

— Конечно, — согласился я. — Что дальше?

Он убрал бутылку и стаканы и сел в вертящееся кресло у своего стола.

— Если будет расследование, тебя вызовут. Прокурор склонен сделать тебе гадость. Тем не менее, ты чист. Я за тебя поручился. Кроме того, ребята тебя слишком хорошо знают, так что и не пытайся скрыться.

— Будешь покупать у меня хлеб и масло?

Пэт позволил себе улыбнуться:

— Не будь таким легкомысленным. Ты занесен в специальный список.

Я вытащил из бумажника свою лицензию и бросил на стол Пэту.

— Я больше в ней не нуждаюсь.

Пэт принялся с мрачным видом разглядывать ее. В шкафу с документами лежал большой конверт с моим пистолетом и отчетом. Пэт прикрепил карточку к конверту и стал устанавливать его на место. Подумав, он вынул магазин из пистолета и присвистнул:

— Они положили пистолет с полной обоймой.

Он вытащил патроны из магазина и рассыпал их по столу.

— Хочешь попрощаться со своей старушкой, Майк?

Я не ответил.

— О чем ты думаешь, Майк?

Глаза мои были прищурены, почти закрыты; я улыбнулся.

— Да так, ни о чем.

Он нахмурился и убрал пистолет обратно в пакет. Моя улыбка стала еще шире, и это вывело его из себя.

— Что здесь смешного? Я понимаю, это все так выглядит…

— Просто думаю, Пэт. Не будь так строг к бедному безработному. — Я выбрал сигарету из ящика на его столе, но, прочитав название, положил обратно. — Обдумываю, как заполучить обратно лицензию.

Он выслушал это, как мне показалось, с облегчением; сел и поправил галстук.

— Будет интересно, если тебе это удастся. Только не понимаю, как ты это провернешь.

Я достал спичку и закурил.

— Это будет нетрудно.

— Думаешь, прокурор пришлет лицензию обратно с извинениями?

— Нисколько не удивлюсь.

Пэт ударил по креслу — оно описало полный круг — и уставился на меня.

— У тебя больше нет оружия, и ты не можешь угрожать прокурору.

— Нет. — Я засмеялся. — Я могу с ним договориться: или он присылает мне лицензию с извинениями, или я выжму из него сок.

Он хлопнул ладонями по столу.

— Майк, тебе что-нибудь известно?

— Не больше, чем тебе. Все, что я тебе рассказал, правда. Это легко проверить, результаты тестов поддерживают мои утверждения. Парень совершил самоубийство, и единственное, что я знаю, — где это произошло. Но от этого не легче. Теперь тебе достаточно информации?

— Нет. — Он ухмылялся.

Я взял шляпу. Закрывая дверь, я услышал, как он ударил кулаком по столу и выругался.

Я вышел в сияющую ясность полудня, насвистывая сквозь зубы, хотя у меня были все основания удариться в панику. На углу я взял такси и дал адрес своей конторы. Всю дорогу я думал о Честере Уилере, вернее, о том, что от него осталось. Они говорят — самоубийство. И мой пистолет в его руке… Сейчас я частное лицо — без лицензии, без оружия и без дела. От этих мыслей я окончательно протрезвел.

Таксист остановил машину напротив моей конторы, я расплатился, вошел в дом и нажал кнопку лифта.

Велда читала газету, свернувшись калачиком в моем большом кожаном кресле. Когда я вошел, она уронила газету и взглянула на меня. На ее лице виднелись дорожки от слез, глаза покраснели. Она попыталась что-то сказать, но зарыдала и прикусила губу.

— Ну не надо так, дорогая!

Я бросил пальто на стул и поставил Велду на ноги.

— Майк, что случилось?

Давненько я не видел такой женственной Велды. И такой она мне больше нравилась.

Я погрузил пальцы в ее черные, как ночь, волосы, обнял и нежно сжал ее. Она прижалась головой к моей щеке.

— Не плачь, детка, не все так плохо. Они отобрали у меня лицензию и сделали меня рядовым гражданином. Прокурор наконец-то избавился от меня.

Она откинула назад волосы:

— Несносный мальчишка! Я надеюсь, ты ему врезал?

Я улыбнулся ее солдатскому жаргону.

— Я только сказал ему, кто он такой на самом деле.

— Ты должен был с разить его наповал! — Она положила голову мне на плечо и шмыгнула носом. — Прости, Майк. Мне стыдно, что я так разревелась.

Она высморкалась в мой носовой платок, и я отвел ее к столу.

— Выпей хереса, Велда. Мы с Пэтом уже выпили по случаю упразднения конторы Майка Хаммера. А сейчас давай выпьем за новое предприятие — Общество по предотвращению плохого обращения с детективами, Велда разлила херес по маленьким рюмкам.

— Майк, это вовсе не смешно.

— Я слышу это все утро. Это очень смешно.

Мы выпили херес и налили еще. Я раскурил две сигареты и одну вставил ей в рот.

— Расскажи мне все, — сказала она.

Слезы высохли. Любопытство и ярость светились в ее глазах. Я повторил все, что знаю об этом деле, добавив события в кабинете прокурора.

Когда я закончил, она выругалась неподобающим женщине образом и выбросила сигарету в мусорную корзину.

— К черту государственных чиновников и их мелочные придирки. Чтобы сделать карьеру, они пойдут по трупам. Мне хотелось бы делать дело, а не сидеть здесь и разбирать твою корреспонденцию. Мне очень хочется вывернуть наизнанку этого хорошего мальчика! — Она плюхнулась в кожаное кресло и подобрала под себя ноги.

Я дотронулся до ее ноги и поправил задравшуюся юбку. Ноги некоторых людей служат только для ходьбы — ноги Велды вызывали помрачение разума.

— Разборка корреспонденции закончена, детка.

Она улыбнулась сквозь слезы:

— Я устроюсь в универсальный магазин. А ты?

— Где же твоя природная изобретательность? У тебя всегда было полно идей.

Я налил еще хереса и выпил, поглядывая на нее. Какое-то время она грызла ногти, потом озадаченно взглянула на меня:

— Что ты имеешь в виду, Майк?

Ее зеленая кожаная сумка на длинном ремне лежала на столе. Я приподнял ее, потом разжал пальцы, и она с глухим стоном упала на полированную крышку стола.

— У тебя есть оружие, разрешение на него и удостоверение частного детектива. С этого момента дело принадлежит тебе. А я буду заниматься черновой работой.

На ее губах возникла странная улыбка.

— А тебе это нравится?

— Что именно?

— Черновая работа.

Я слез с края стола и остановился напротив нее. С Велдой я не решался попытать счастья. Я дотянулся до нее и приподнял ее юбку. Она могла быть изумительной фотомоделью.

— Если мне понадобится оружие, я попрошу у тебя, хотя и побаиваюсь пистолета, который ты носишь в сумке как балласт.

Улыбка Велды переместилась в глаза. Я мог только смотреть на нее, врожденная сдержанность моей секретарши действовала на меня лучше всяких слов.

— Босс теперь ты, — сказал я. — Забудем о почте и сосредоточимся на возвращении моей лицензии и пистолета. Я не буду тебе говорить, что делать. Действуй самостоятельно. Я только иногда буду совать нос в практические мероприятия. Главное — Честер Уилер. Он был хорошим парнем, примерным семьянином, ведущим размеренный образ жизни. Все неприятные подробности содержатся в отчете; можешь начать с него. Я буду неподалеку, ты будешь все время натыкаться на мои следы. В ящике стола лежат несколько незаполненных чеков.

Я снова наполнил стакан, одним махом осушил его и даже ощутил некоторое удовольствие. День был просто чудный! Я с трудом улыбнулся, и Велда опять сказала:

— Майк, это не смешно.

Я закурил сигарету и сдвинул шляпу на затылок.

— Честер Уилер был убит одним выстрелом. У меня всегда в магазине шесть патронов, а когда Пэт вынул патроны из магазина, их оказалось всего четыре.

Велда внимательно слушала, зажав кончик языка между зубами. В ней не осталось никакой мягкости. Это была восхитительная женщина с такими линиями, что хотелось обернуться, чтобы еще раз ее увидеть. Сочные губы ее сжались, глаза походили на глаза плотоядного обитателя джунглей.

Я медленно спросил:

— Сможешь ли ты нажать на спусковой крючок — и не раз, если понадобится?

Она стиснула зубы:

— Мне не придется стрелять дважды.

Я прощально махнул рукой, оглянулся на нее через плечо и захлопнул за собой дверь. Она не удосужилась одернуть платье, но я не пытал счастья.

Может быть, настанет день, когда она не будет так неприступна для меня.

Может быть.

II

Вечерние газеты были заполнены материалами о самоубийстве. Бульварные листки поместили мои фотографии на первой полосе. Репортеры, висевшие у меня на хвосте, когда им нужны были сведения, разделали меня под орех в своих колонках. Только один был сентиментален. Он написал мне эпитафию. В стихах. Прокурор, наверное, смеялся до колик.

Скоро он будет ронять слезы в пиво — ничтожество. Я закончил ранний ужин и сложил тарелки в мойку. Я стоял под горячим душем, пока моя кожа не покраснела, потом облился холодной водой. Побрившись, надел свежеотглаженный костюм и переложил несколько сотен из ящика стола в бумажник.

Посмотревшись в зеркало, я довольно хмыкнул. Я вполне мог сойти за состоятельного господина, если бы не моя физиономия и не пиджак, слишком просторный в том месте, где положено носить оружие. Я пристегнул пустую кобуру, чтобы заполнить свободное пространство под мышкой, и почувствовал себя уверенней. Я опять посмотрел в зеркало и скорчил рожу. Как жаль, что я не очень-то привлекателен!

События прошлой ночи окутаны сплошным туманом; перед тем как прокрутить события назад, я вспомнил, что мне надо кое-что сделать. Ровно в семь я припарковал машину у гостиницы, в которой произошло несчастье. Это была гостиница, приспособленная к вкусам старомодной публики. Одинокие девушки не могли здесь даже зарегистрироваться, разве что им было за восемьдесят. Прежде чем войти, я оторвал заднюю крышку корпуса своих часов, вытащил механизм и положил в карман рубашки.

Не могу сказать, что портье за стойкой обрадовался моему появлению.

Его рука потянулась к телефону, замерла, потом трижды нажала на сигнальную кнопку. На звонок в вестибюле появился крепко сбитый тип, ограждающий гостиницу от праздношатающейся публики; портье почувствовал себя лучше. По крайней мере, он перестал трястись.

Не было необходимости представляться.

— Вчера вечером я потерял здесь механизм от часов и хочу получить его обратно.

— Но комната еще не убиралась, — выпалил он.

Я протянул вперед свое волосатое запястье и постучал по пустому корпусу часов. Вышибала заинтересованно пялился через мое плечо.

— Но… — испуганно суетился портье.

Охранник сказал:

— Я поднимусь вместе с ним, Джордж.

Портье явно обрадовался, что кто-то взял это на себя, он передал охраннику ключ от номера и, кажется, успокоился.

— Сюда. — Охранник слегка подтолкнул меня локтем, и я последовал за ним.

В лифте он стоял, заложив руки за спину и разглядывая потолок. На четвертом этаже мы вышли из лифта, он проводил меня через холл и вставил ключ в замок четыреста второго номера.

В комнате ничего не изменилось. На полу по-прежнему была кровь, по полу рассыпан белый порошок. Охранник стоял у двери, скрестив руки на груди, и наблюдал, как я лазаю под мебелью.

Я прошелся по всем закоулкам, стараясь тянуть время. Охраннику надоело ждать, он принялся постукивать пальцами по стене. Когда я все обыскал, он сказал:

— Его здесь нет.

— А кто здесь был после того, как ушли полицейские?

— Никто. Не было даже горничных. Пойдем, пойдем. Часы ты, наверное, потерял в другом месте.

Я не ответил. Я отвернул покрывало кровати, на которой спал, и увидел дырку в матрасе. Пуля вошла в набивку в верхней части матраса — несколько сантиметров выше, и я бы запел тенором и прекратил бриться.

Матрас мог остановить пулю, подобно стальной плите, пуля не могла уйти далеко, но, запустив в дырку палец, я нащупал только конский волос и пружины.

Пуля исчезла. Кто-то меня опередил. Пустая гильза тоже исчезла.

Я мастерски изобразил, будто нашел механизм от часов под покрывалом; я показал его охраннику и вставил в корпус. Он пробормотал:

— Хорошо, хорошо. Теперь пойдем.

Я одарил его улыбкой благодарности и вышел. Он все время плотно держался рядом со мной, даже проследил, стоя в дверях, как я сажусь в машину.

Скоро у него будут неприятности.

И у портье тоже — когда до полицейских дойдет, что Честер Уилер такой же самоубийца, как я. Мой сосед по номеру был очень аккуратно убит.

И у меня тоже будут неприятности.

Я нашел забегаловку со свободной стоянкой и бросил доллар на стойку бара. Получив свое пиво и сдачу, я прошел в телефонную кабину в дальнем углу зала. Было поздно, но Пэт не из тех, кто оставит контору, не прояснив важных деталей; мне и на этот раз повезло.

Я сказал:

— Говорит гражданин Майк Хаммер.

Он рассмеялся в трубку:

— Как идет бакалейный бизнес?

— Процветает, Пэт, просто процветает. У меня большой заказ на свежатину.

— Это еще что такое?

— Просто фигура речи.

— А…

— Между прочим, насколько я чист в связи со смертью Уилера? — Я отчетливо представлял себе озадаченное выражение его лица.

— Насколько я понимаю, тебя не за что задерживать. Почему тебя это интересует?

— Просто любопытно. Слушай, ребята в синем долго шуровали в комнатах до того, как я вернулся с небес на землю?

— Не думаю, ведь было совершенно очевидно, что произошло.

— Они что-нибудь оттуда забрали?

— Труп, твой пистолет, гильзу и личные вещи Уилера.

— И все?

— Вроде.

Помолчав, я спросил:

— Пэт, ведь самоубийцы обычно оставляют записку?

— Как правило, да. Обычно тогда, когда у них тяжелое настроение и нет свидетелей. Если они обдумали это заранее, то стараются объяснить свой поступок, в порыве чувств не тратят время на пустяки.

— Не думаю, что Уилер был страстным человеком, — сказал я. — Он был настоящим бизнесменом.

— Я думал об этом. Необычное дело, тебе не кажется! Как на твой взгляд — он похож на самоубийцу?

— Нет.

— И не говорил ничего такого накануне… Ясно.

После небольшой паузы я сказал:

— Пэт, сколько патронов осталось в магазине моего пистолета?

— Четыре.

— Правильно. И я из него не стрелял после нашей тренировки на прошлой неделе.

— Ну и?… — Голос его изменился.

Очень мягко я сказал:

— В магазине никогда не бывало меньше шести патронов.

Он заорал в трубку; я молчал, слушая, как он ревет:

— Майк, к чертям собачьим, отвечай!

Я засмеялся и повесил трубку.

Ему потребовалось всего пять минут, чтобы загнать прокурора в угол, как зайца. Конечно, прокурора мелким не назовешь, но и Пэт не мал ростом. Он наверняка высказал этому сопляку все, что думает, так что у того волосы встали дыбом; теперь светловолосый судейский мальчик не осмелится ничего предпринять.

Дело становилось все забавнее. Я вернулся в бар и допил свое пиво.

Бар начал заполняться. В восемь тридцать я позвонил Велде, но ее не было дома. Через час я позвонил еще раз; она еще не пришла. Не было ее и в конторе. Может быть, она пустилась на поиски специалиста, чтобы сменить вывеску на двери моей конторы.

Переместившись в угол напротив сигаретного автомата, я начал размышлять. Получалось это плохо, потому что прошлой ночью у меня не было причин все запоминать, — попойка шла по своим законам.

Прошлая ночь.

Прошлой ночью мы отбросили назад пять лет и погрузились в военные дни. Мы снова были друзьями, настоящими друзьями, а не просто солдатами, вынужденными есть и спать рядом. Мы были сильны своей дружбой.

Нас было двое, боровшихся за правое дело, отдающих ему все, что у нас было. А потом мы пили за победу. Неужели так должно было случиться? Неужели судьба бросила нас тогда навстречу друг другу, чтобы позднее свести вновь?

Прошлой ночью мы встретились и пили вместе, говорили и пили. Был ли он счастлив? Он очень обрадовался, когда мы случайно столкнулись, а до этого сидел, согнувшись над своим стаканом в баре. Может быть, с грустью вспоминал прошлое, может быть, просто размышлял. Но он страшно обрадовался мне, Все, о чем он думал, было отброшено в сторону вместе с пятью послевоенными годами; мы много пили. Конечно, в разговорах снова возникала война, как бывает всегда, когда встречаются бывшие фронтовики. Мы говорили, мы опять были вместе, одетые в одинаковую форму, готовые все отдать за другого нашего парня, независимо от того, знаком он нам или нет. Но эта тема должна была исчерпаться. И в конце нашего разговора в его глазах опять появилась тоска. Он не хотел говорить ни о чем другом. Сказал, что он уже неделю в городе и собирается ехать домой. Приезжал сделать закупки для своего магазина.

Да, мы были друзьями. Это было недолго, но мы были хорошими друзьями. Если бы какой-нибудь гнусный япошка убил моего друга в джунглях, я прошил бы желтолицего из автомата. Мой друг тоже отомстил бы за меня. Но мы были не в джунглях. Мы были в Нью-Йорке. Парень, который был мне дорог, приезжает в мой родной город и через неделю умирает…

Всего одна неделя. Что он в это время делал? С кем был? Где причина убийства — здесь или в Колумбусе? Проклятая неделя! Я бросил шляпу на стул, чтобы занять место, и, взяв еще несколько монет, снова вполз в телефонную будку. Моя физиономия опять приобрела жесткость, я знал, что делать.

Я набрал два номера. По второму я поймал человека, работающего на меня. Он был частным детективом, как и я, но исключительно честным и трудолюбивым. Его звали Джо Гилл; он был мне кое-чем обязан и мог начать отрабатывать свой долг.

Я сказал:

— Это Майк, Джо. Помнишь меня?

— Черт возьми, — засмеялся он, — как я могу тебя забыть? Надеюсь, ты насчет работы?

— Не совсем. Слушай, ты сейчас занят?

— Нет. Ты что-нибудь задумал?

— Очень много чего. Ты по-прежнему занимаешься страхованием?

Джо утвердительно пробормотал:

— Только этим я и занимаюсь, ищу исчезнувшие доходы. Можешь придержать свое оружие и крутых мальчиков.

— Не окажешь ли мне услугу, Джо?

Он колебался только мгновение:

— С удовольствием, Майк. Ты столько раз выручал меня! Что надо сделать?

— В одном гостиничном номере со мной умер Честер Уилер. Мне нужна информация о нем. Но не о прошлом, а за последнюю неделю. Он был в городе, делал закупки для своего магазина в Колумбусе, Огайо; я хочу иметь отчет обо всех его действиях со времени приезда в Нью-Йорк. Это можно сделать?

Я слышал, как его карандаш рвет бумагу.

— Дай мне несколько часов. Я сам начну поиски, а ребята будут разрабатывать детали. Где тебя найти?

Я немного подумал и сказал:

— В гостинице «Гринвуд». Это тихая заводь на боковой улочке в районе Восьмидесятых улиц. Там не задают лишних вопросов.

— До свидания.

Я положил трубку и стал пробиваться сквозь толпу к бару. Моя шляпа висела на стенном светильнике, мое место было занято, и парень, сидящий на моем стуле, тратил мои деньги на пиво.

Однако я не стал поднимать шум. Это был Пэт.

Бармен поставил еще одну кружку пива и взял немного из моих денег. Я сказал:

— Что это за шуточки?

Пэт медленно обернулся и посмотрел на меня. Его глаза были затуманены, губы скривились в мрачной гримасе. Он выглядел уставшим и озабоченным.

— Здесь есть задняя комната, Майк. Пойдем посидим там. Я хочу поговорить с тобой.

Я залпом осушил кружку и понес другую, полную, в заднюю комнату. Когда я подтолкнул через стол свою пачку сигарет Пэту, он покачал головой и подождал, пока я закурю. Я спросил:

— Как ты меня нашел!

Вместо ответа он очень мягко, но твердо задал свой вопрос:

— В чем дело, Майк?

— Ты о чем?

— Ты знаешь о чем. — Он подался вперед, не отрывая взгляда от моего лица. — Майк, я буду говорить спокойно, я не позволю тебе заболтать меня на полночи. Я офицер полиции, по крайней мере, так считается. И я отношусь к этому делу как к очень серьезному и хочу, чтобы ты узнал о нем больше, чем знаю я. Что происходит?

Дым попал мне в глаза, и мне пришлось зажмуриться.

— Предположим, Пэт, я скажу, что Честер Уилер убит.

— Тогда я спрошу, как и кем.

— Я не знаю, как и не знаю кем.

— Почему ты считаешь, что это убийство?

— Из моего пистолета было произведено два выстрела, вот почему.

Он ударил кулаком по столу:

— Иди к черту, Майк, со своими штучками! Мы с тобой друзья, но я устал от того, что ты мне все портишь. Тебе везде мерещатся убийства! Давай по-честному.

— Разве я когда-либо поступаю нечестно?

— С оговорками!

Я кисло усмехнулся:

— Два выстрела. Разве этого мало?

— Для меня достаточно. Это все, что у тебя есть?

Я кивнул и размял окурок. Лицо Пэта смягчилось, и он медленно выдохнул воздух из легких. Он даже слабо улыбнулся.

— Надеюсь, что дела обстоят именно так. Я рад, что мне не пришлось над этим потеть.

Я раскрошил сигарету над столом.

— Тебе удалось заставить работать меня. А чем занят ты?

— Прецедентами, Майк. Я говорю о последних самоубийствах.

— А что там интересного?

— Мы часто находим самоубийц с пулей в голове. Вся комната бывает засыпана гильзами. Самоубийцы расстреливают патроны, пока не наберутся мужества. Большинство не умеет обращаться с автоматическим оружием, обычно они делают несколько выстрелов, чтобы узнать, как оно действует.

— И это делает Честера Уилера самоубийцей?

Он улыбнулся в ответ на мою усмешку.

— Ну, не совсем. Когда ты поднял шум о пулях в твоем пистолете, мы раскопали распорядок дня Уилера и вышли на его делового партнера, с которым он провел весь день накануне смерти. Он сказал, что Уилер был в глубокой депрессии и несколько раз заговаривал о самоубийстве. Определенно, его дела покатились под гору.

— Кто этот партнер, Пэт?

— Эмиль Перри, его фабрика изготавливает сумки. Если у тебя есть новости, приходи, но больше никакой паники, Майк, хорошо?

— Ага, — прошипел я. — Но ты не сказал, как отыскал меня.

— Засек твой звонок, гражданин. Он был сделан из бара. Я потратил время на гостиницу, проверяя твою историю. И я… да, я нашел дырку от пули в матрасе.

— Я полагаю, ты нашел и пулю?

— Конечно. И гильзу тоже.

Я напряженно ждал продолжения.

— Она лежала в холле, где ты ее обронил, Майк. Надеюсь, ты оставишь попытки придать этому элемент таинственности просто для того, чтобы вовлечь меня в дело.

— Болван!

— Прекрати, Майк. Охранник гостиницы направил меня по нужному следу.

Я разглядывал его лицо и чувствовал, что безумная ярость охватывает меня с головы до ног.

— Я думал, ты умнее, Пэт. Ты дубина.

— Давай прекратим игры, Майк. — Он заморгал, улыбнулся и продемонстрировал мне свою спину. Оказывается, это я затеваю игры, черт побери!

Я думал, что ругаюсь про себя, пока пара каких-то типов не начала меня поносить, потому что их кошечки, мол, жалуются. Но, увидев мою физиономию, они приказали своим кискам не соваться в чужие дела.

Что ж, я сам лез на рожон. Я сыграл умно, но Пэт переиграл меня. Может быть, дубина-то я. А может быть, Уилер действительно застрелился. А потом вернулся из морга за пулей и гильзой.

Я был уверен, что он этого не делал, — как уверен в том, что известное непечатное слово состоит из трех букв.

Я вышел на улицу глотнуть свежего воздуха. Несколько раз глубоко вздохнув, я почувствовал себя лучше.

Из аптеки на углу выпроваживали посетителей; я прошел к ряду телефонных будок в глубине, достал телефонную книгу по Манхэттену и начал листать. Покончив с ней, принялся за бруклинскую книгу. Потом перелистал список абонентов Бронкса и нашел Эмиля Перри, проживающего в одном из лучших домов округа.


В одиннадцать десять я остановил машину у небольшого особнячка из красного кирпича и выключил мотор. Впереди стоял шикарный новый «кадиллак»; на его боковой дверце сияли золотым готическим шрифтом инициалы «Э. П.».

На медном дверном молотке виднелись те же инициалы, но я им не воспользовался. Взявшись за него, я случайно бросил взгляд в сторону окна. Я увидел здорового толстяка, в галстуке и на пальцах которого сверкали бриллианты, стоившие целое состояние. Он разговаривал с кем-то невидимым, постоянно облизывая губы.

Надо было видеть его лицо — у него был жалкий, испуганный вид.

Я осторожно опустил дверной молоток и отступил в тень. Из кустов я мог видеть окно и макушку толстяка. Он по-прежнему не двигался. Я подождал еще немного; через несколько минут дверь отворилась ровно настолько, чтобы мог пройти человек. Когда он поравнялся со мной, я увидел его лицо и мысленно заржал Пэту в глаза.

Это был Рейни, бандит с большим хвостом преступлений; он не гнушался никакой работой, требовавшей безжалостной руки.

Я смотрел, как Рейни перешел улицу и сел в машину. Когда машина, приглушенно урча, отъехала, я забрался в свою старушку и включил мотор.

Собственно, мне и не обязательно встречаться с мистером Перри. В конце улицы я развернулся и выбрался на главную дорогу, ведущую в Манхэттен. Когда я уже за полночь добрался до «Гринвуда», ночной портье пододвинул мне регистрационную книгу, взял деньги вперед и протянул ключ от номера.

Судьба с каким-то извращенным юмором опять наступила мне на хвост — это был номер четыреста два.

Если завтра утром там будет труп, то он будет мой.

Мне снилось, что я в окопе, под дождем. Парень из соседнего окопа окликал меня, пока мои глаза не открылись и руки не стали автоматически искать оружие. Оружия не было, а голос был — он раздавался из холла. Я откинул одеяло, выпрыгнул из постели и потрусил к двери.

Джо проскользнул в дверь и захлопнул ее за собой.

— Вот те на! — выпалил он. — Я думал, ты умер.

— Не произноси этого слова. Сегодня я один. Сообразил?

Он швырнул шляпу на стул и уселся на нее.

— Ага, понял. По крайней мере, большую часть. В этой гостинице не очень любезны после визита полицейских. Что ты с ними сделал?

— Накидал клопов на спину. И теперь уважаемый капитан отдела по расследованию убийств, мой приятель, который должен был лучше меня все знать, считает, что я его обманываю. Он подозревает меня в подделке улик.

— А ты, их подделал?

— Может быть. Как я могу знать, что является уликой, а что нет. Да и какое это имеет значение, если произошло самоубийство?

Джо вежливо рыгнул:

— Ну да.

Я наблюдал, как он достает из кармана какие-то бумажки. Он постучал по ним указательным пальцем:

— Если бы я нанял тебя ради этого, на этом материале наверняка можно было бы построить парочку судебных дел. Шестеро мужчин не сомкнули глаз, трое из них не смогли отправиться на свидание, и один получил нагоняй от жены. Она требует, чтобы он ушел от меня. Ради чего?

— И ради чего? — встрял я.

— Этот Уилер, оказывается, уважаемый бизнесмен. Мы выяснили его примерный маршрут. У нас было очень мало времени, поэтому я не могу дать тебе поминутный отчет. Он зарегистрировался в гостинице сразу по приезде в город, восемь дней назад. По утрам посещал торговые дома, где разместил заказы на товары для своего магазина. Ни один из визитов не имеет особого значения. Но кое-что может представить интерес. Он телеграфировал в Колумбус некоему Теду Ли с просьбой переслать телеграфом пять тысяч долларов. Через час он их получил. Я думаю, деньги требовались для какой-то особой покупки. Несколько раз он возвращался в гостиницу под газом, однажды посетил демонстрацию моделей одежды будущего сезона. После показа подавали коктейли, и он, кажется, проводил одну вылившую манекенщицу до такси.

Я не смог сдержать улыбки:

— Манекенщицу?

Он покачал головой:

— Брось, это был не заплеванный стриптиз-бар.

— Ладно, давай дальше.

— С этого времени он появлялся в гостинице с каждым разом все более набравшимся. Он переночевал в одном номере с тобой и к утру был мертв. Администрация гостиницы страшно огорчена случившимся. Это все, что мы узнали. — Он секунду помолчал и повторил: — Это все, я сказал.

— Я слышал.

— И что?

— Джо, ты паршивый детектив.

Он бросил на меня изумленный взгляд:

— Я? Ты не имеешь лицензии, а паршивый детектив я? Такова твоя благодарность! Я нашел больше пропавших людей, чем у тебя волос на низком лбу…

— Ты кого-нибудь застрелил, Джо?

Его лицо побелело, у него задрожали руки, он не смог сразу вынуть изо рта сигарету.

— Однажды…

— Понравилось?

— Что ты! — Он облизнул губы. — Слушай, Майк, этот парень, Уилер… Ты же был там… Он правда застрелился?

— Кто-то ему помог.

— Я тебе больше не нужен, Майк?

— Нет, большое спасибо, Джо. Оставь заметки на кровати.

Груда листков упала на кровать, и я услышал, как тихо закрылась дверь. Я присел на подлокотник кресла и принялся обдумывать варианты. Один из вариантов включал убийство.

У убийства должен быть мотив, достаточно серьезный, чтобы убийца счел необходимым замаскировать его под самоубийство. Я единственный определил это как убийство. Убийца думал, что он очень умен. Чертовски умен. Может быть, он считал, что отсутствие одной паршивой пули в магазине останется незамеченным.

Чем больше я думал об этом, тем тяжелее становилось у меня на душе. Во-первых, убийца, видимо, принял меня за простофилю, таскающего с собой пушку, чтобы произвести впечатление, решил, что я дерьмо с пустой головой и что меня можно взять голыми руками.

Во-вторых, был убит мой друг. Друг, который обрадовался мне даже через пять лет. Друг, который сражался вместе со мной, чтобы спасти жизнь какому-нибудь бандюге, который убил его пять лет спустя.

Надо было напомнить Пэту об армии. Надо было напомнить ему, что армия — это оружие, и рано или поздно оно может выстрелить. Может быть, Честер Уилер действительно пытался застрелиться. Но скорей всего, он пытался застрелить кого-то, а тот выстрелил в него. Одно я знал точно: Честер был прекрасно знаком с устройством пистолета, ему не надо было целиться в себя, чтобы выяснить, работает ли пистолет.

Я завалился на кроватьи натянул на себя одеяло.

III

Я стоял на углу Тридцать третьей улицы, сверяя адрес с указанным в заметках Джо. Нужный дом находился примерно посередине квартала, старое здание, недавно перестроенное и снабженное всеми возможными удобствами, чтобы произвести впечатление на невзыскательных посетителей.

Пока я таращился на номерной знак, мимо меня к лифту пропорхнула стайка хорошеньких молоденьких созданий со шляпными коробками в руках; я последовал за ними. Они были манекенщицами, но мысли их были не о работе. Все они щебетали о еде. И я нисколько не осуждал: в нижней части у них было все в порядке от продолжительной ходьбы, но выше талии было трудно определить их пол, если они не носили накладной бюст. На них было приятно смотреть, но ни с одной из них я не согласился бы разделить спальню.

Лифт остановился на восьмом этаже, и девушки вышли. Они прошли по коридору к стеклянной двери с вывеской «Агентство Энтона Липсека» и вошли внутрь. Девушка, шедшая последней, заметила меня и придержала дверь.

Это было просторное помещение со стенами, окрашенными в пастельные тона; на голубом потолке мерцали звезды. На стенах висели в два ряда фотографии манекенщиц. Из приемной вели три двери, на которых красовалась надпись «Вход посторонним воспрещается»; секретарша, окруженная внушительным количеством строчащих машинисток, охраняла вход в главную приемную. Я затушил сигарету в пепельнице и улыбнулся секретарше. Ее голос звучал вежливо, но глаза были злыми.

— Слушаю вас.

— Торговая компания «Кэлвей» вчера вечером давала обед. Некоторые манекенщицы этого агентства участвовали в демонстрации моделей, которая состоялась позже. Я хотел бы увидеть этих девушек… одну, по крайней мере. Как я могу найти ее?

Она постучала карандашом по столу. Три раздраженных стука. Очевидно, эта история была ей знакома.

— Это связано с вашей работой, сэр, или это личный интерес?

Я с гадкой улыбкой наклонился над столом.

— Это может быть и тем и другим, но ответить мне — ваша работа.

— О… Энтон, то есть мистер Липсек, сам договаривается. Я вызову его.

Ее руки заметались над селектором, неуверенно нажимая на кнопки. Она не отводила от меня глаз. Когда раздался сигнал селектора, секретарша нажала кнопку и сказала, что я могу войти. На этот раз я одарил ее лучшим образцом своей улыбки — когда я не показываю зубы.

На двери кабинета Энтона Липсека золотом было написано его имя, а внизу стояло: «Управляющий». Он явно всерьез относился к своему положению. В углу его кабинета на шведском бюро лежали кипы фотографий и эскизов. Остальная часть комнаты была отдана мольбертам, стендам и незаконно купленным эскизам. Он был очень занят.

Ему удалось превратить не вполне одетую женщину в маленький пустячок среди леса стоек, чтобы камера вмещала то немногое, что надето на ней, не захватывая то, что она показывала.

По крайней мере, так это выглядело для меня.

Я присвистнул:

— Оч-чень хорошо.

— Слишком много кожи, — сказал он, даже не обернувшись.

Манекенщица ускользнула от сияния ламп, которые он направлял на нее.

— Кто это?

Энтон заставил ее замолчать, профессионально повернув ее прекрасный полуобнаженный торс. Когда она приняла нужную позу, он отступил к камере, и девушка выстрелила бюстом в сторону объектива. Послышался щелчок затвора камеры, манекенщица опять превратилась в живое существо и подняла руки вверх так высоко, что ее бюстгальтер заполнился еще плотнее.

Я бы не возражал когда-нибудь стать управляющим.

Энтон выключил лампы и повернулся ко мне.

— Чем могу быть полезен?

Он был высоким, тощим парнем, брови его срослись на переносице, а подбородок заканчивался козлиной бородкой, развевавшейся, когда он говорил.

— Я ищу определенную фотомодель. Она работает здесь.

Его брови поползли вверх.

— Такие просьбы, сэр, мы слышим часто, очень часто.

Я сухо сказал:

— Я не люблю фотомодели, они слишком плоские.

На лице Энтона появилось удивленное выражение. Уже знакомая мне девица вышла из-за штативов.

— О чем вы говорите, ребята? — Изо рта у нее свисала незажженная сигарета. — Есть огонек?

Я протянул зажженную спичку ей под нос, наблюдая, как двигался ее рот с сигаретой, когда она ловила пламя.

— Вы просто восхитительны, — сказал я.

Она улыбнулась и выдохнула дым мне в лицо.

Энтон вежливо покашлял:

— Это та самая модель, о которой вы упоминали? Вы ее знаете?

— Нет. Я знаю только, что она была на показе, устроенном компанией «Кэлвей Мершандайзинг».

— Я полагаю, несколько наших девушек принимали участие в показе. Мисс Ривс занималась этим сама. Не могли бы вы встретиться с ней?

— Хорошо, я непременно это сделаю.

Девица еще раз пустила дым мне в лицо, и ее ресницы призывно дрогнули.

— Вы когда-нибудь носите одежду? — спросил я.

— Нет, если могу без нее обойтись. Правда, иногда меня заставляют.

Энтон крякнул и забормотал, подталкивая девицу:

— Все, хватит. Если вы не возражаете, сэр, вам сюда. — Он сделал приглашающий жест в сторону боковой двери. — Эти молодые леди совершенно отбились от рук. Иногда я даже…

— Ага, я тоже.

Он опять крякнул и открыл дверь.

Я слышал, как он объявил мою фамилию, но не понял, что он сказал, потому что не мог оторвать взгляд от женщины, сидящей за столом. У некоторых женщин красивое лицо, у некоторых такое тело, что забываешь о лице; это была женщина, имеющая и то и другое. Ее лицо было сверхъестественно красиво, как будто над ним потрудился художник, которому удалось превзойти природу. Ее легкие рыжеватые волосы, подстриженные по последней моде, излучали сияние. Матовая кожа лица перетекала в чистую линию шеи и завершалась крепкими широкими плечами. У нее была грудь молодой девушки, высокая, волнующая, стремящаяся освободиться из облегающей белой кофточки. Она встала и протянула мне руку. Ее рука легла на мою ладонь и нежно пожала. Я не мог оценить красоту ее глубокого голоса, когда она представилась, потому что в это время мысленно проклинал длинные юбки. Когда она села, скрестив ноги, я прервал свой внутренний протест против длинных юбок, увидев, как соблазнительно они обнимают манящие округлые бедра. Только тогда я разглядел табличку с ее именем и фамилией, на которой было написано — «Юнона Ривс».

Юнона — королева богов и богинь. Ей дали хорошее имя.

Она предложила мне выпить, достав графин из бара, и я налил в фужер что-то сладкое и ароматное.

Мы разговаривали. Когда я старался быть вежливым, мой голос приобретал мерзкие интонации.

Мне казалось, что он вообще принадлежит не мне. Мы проговорили не менее часа, а может быть, всего несколько минут. Мы разговаривали, и она все время что-то проделывала со своим телом, будто проверяя на мне свое женское обаяние, и смеялась, отлично зная, что я плохо понимаю, что говорю и как реагирую.

Она осушила свой фужер и поставила его на стол; темный лак на ее ногтях контрастировал со сверкающим хрусталем. Ее голос вернул меня к действительности:

— Эта девушка, мистер Хаммер… вы говорите, она ушла с вашим другом?

— Могла уйти. Именно это я и хотел выяснить.

— Хорошо, я покажу вам фотографии, и вы ее узнаете.

— Нет, это не годится. Я ее никогда не видел.

— Тогда почему…

— Я хочу выяснить, что произошло прошлой ночью, мисс Ривс.

— Прошу вас, называйте меня Юнона.

Я улыбнулся ей.

— Вы полагаете, что они… занимались чем-то нехорошим? — она двусмысленно улыбнулась.

— Меня не касается, что они делали. Я просто хочу знать… Дело в том, что мой приятель… мертв.

Ее взгляд смягчился.

— О, весьма сожалею. Что случилось?

— Самоубийство, так говорят полицейские.

Юнона озадаченно закусила губу.

— В таком случае, мистер Хаммер…

— Майк, — поправил я.

— В таком случае, Майк, зачем впутывать сюда девушку? В конце концов…

— Мой друг был женат, — оборвал я. — Если какой-нибудь любопытный репортер учует скандальчик, пострадает семья. Если здесь присутствует что-то такое, я должен это устранить.

Она медленно кивнула, на ее лице было полное понимание.

— Вы правы, Майк. Я постараюсь выяснить, кто она. Вы сможете заглянуть завтра?

Я встал, держа в руке шляпу.

— Это было бы замечательно, Юнона. Тогда до завтра.

— Буду ждать. — Ее голос перешел в нижний регистр, когда она встала и подала мне руку.

Все ее движения были плавны, в глазах горел потаенный огонь. Я взял ее руку и держал в своей, пока не ощутил ответное приглашающее пожатие.

У двери я оглянулся, чтобы еще раз попрощаться, Юнона смотрела на меня снизу вверх и улыбалась. Я не смог найти подходящих слов. Что-то в ней меня возбуждало. Она была сложена, как богиня, а глаза говорили, что она намного лучше, чем кажется.

И еще они говорили о чем-то, что я должен был знать, но никак не мог вспомнить…

У лифта я обнаружил, что у меня есть сопровождающий. Этот сопровождающий ждал меня в конце холла, удобно устроившись у радиатора отопления и покуривая сигарету.

На этот раз на ней было больше одежды. Увидев меня, она раздавила каблуком сигарету и подошла ко мне с вполне определенной целью; мои глаза снова принялись раздевать ее.

— Возьми меня, — сказала она.

— Сначала нужно познакомиться…

— На черта тебе это нужно? — Огонек на табло стал красным, и я услышал, что в шахте загрохотал лифт.

— Считай, что я тебя уже соблазнил.

Она вернула мне улыбку, услышав, что лифт замедляет ход за стальными дверями.

— Прямо здесь?

— Ага.

— Послушай, я ведь не из робких — могу устроиться и в лифте.

Я коротко засмеялся, двери открылись, и она вошла в кабину. Может, она и не шутила, но я терпеть не могу такие сцены. Когда мы спустились на первый этаж, она просунула свою руку в мою и позволила мне вывести ее на улицу. Мы дошли до Бродвея, прежде чем она спросила:

— Если тебе действительно нужна официальная церемония знакомства, то меня зовут Конни Уэлс. А ты кто?

— Майк Хаммер, птенчик. Я был частным детективом. Недавно обо мне писали газеты.

Ее рот дрогнул в усмешке:

— В какую компанию я попала!

Мы повернули на север. Конни не спрашивала, куда мы направляемся, но когда мы прошли мимо трех баров подряд, я получил тычок под ребро и понял намек.

Бар, в который мы завернули, имел узкий, длинный зал со столиками для дам в глубине. Мы сели за столик в самом дальнем углу под бормотание официанта, плетущегося за нами.

Мы заказали пива, и я сказал:

— Содержать тебя необременительно, а?

— Ты небогат? — засмеялась она.

— Сейчас деньги у меня есть, — сказал я, — но тебе, детка, не удастся выудить их.

Она очень музыкально и искренне рассмеялась:

— Обычно мужчины хотят купить для меня все, что мне нравится. А ты не будешь?

Она потягивала пиво, поглядывая на меня поверх стакана глазами, блестевшими, как десятицентовики.

— Ну, может, пива и куплю. Моя подружка однажды мне сказала, что я ни за кого не должен платить. Ни за что.

Она серьезно посмотрела на меня:

— Она была права.

Подошел официант с подносом, на котором стояло еще четыре пива. Он поставил пиво, забрал деньги и, шаркая ногами, ушел.

Когда он отошел, Конни уставилась на меня и разглядывала целую минуту.

— А что ты делал в студии?

Я повторил ей все, что сказал Юноне.

Она потрясла головой:

— Я тебе не верю.

— Почему?

— Не знаю. Это звучит неправдоподобно. Почему какой-то репортер может заняться расследованием самоубийства?

Аргумент весомый, но у меня был готов ответ.

— Потому что он не оставил записки. Потому что дома у него было все в порядке. Потому что у него было много денег и никаких видимых неприятностей.

— Сейчас это звучит убедительнее, — сказала она.

Я рассказал ей о вечеринке, о том, что могло произойти, и спросил:

— Ты не знаешь, кто из девушек там был?

На этот раз смех ее был более глубоким.

— Ей-Богу, нет, по крайней мере, не знаю, что и сказать. Дело в том, что в агентстве две группы манекенщиц: те, кто демонстрирует одежду, и те, кто демонстрирует белье. Я одна из сдобных булочек, наполняющих собой трусики и ночные рубашки для торговцев нейлоновым бельем. Манекенщицы, демонстрирующие одежду, не могут наполнить собой даже бумажный пакет, поэтому они страшно завидуют нам, оплачиваемым значительно ниже, и относятся к нам, как к праху под ногами.

— Черт побери, — воскликнул я, — я видел нескольких — они не могут даже вздохнуть, иначе потеряют накладные бюсты.

Она поперхнулась пивом:

— Очень остроумно, Майк. Надо запоминать твои остроты.

Я допил и сдвинул пустые стаканы на край стола.

— Пойдем, детка, я доставлю тебя, куда ты хочешь; потом мне надо еще кое-что сделать.

— Я хочу домой, ты можешь кое-что сделать и там.

— Если ты не замолчишь, получишь по уху. Пойдем.

Конни засмеялась, откинув голову назад:

— Ну ты даешь! Добрый десяток парней был бы счастлив услышать от меня такое предложение.

— А ты говорила это десятку парней?

— Нет, Майк. — В ее голосе слышалось приглашение. Свободного такси в поле зрения не оказалось, и мы шли по Бродвею, пока не наткнулись на стоянку, где стояла машина; водитель дремал за баранкой. Конни влезла в машину, дала адрес на Шестьдесят Второй улице, потом зажала меня в угол и взяла за руку.

— Майк, это серьезно — поиски девушки и все такое?

Я похлопал ее по руке.

— Для меня это очень много значит, детка. Больше, чем ты думаешь.

— Могу я как-то тебе помочь? Майк, мне бы очень хотелось! Честно.

У нее была очень смышленая мордашка. Я повернул голову, всмотрелся в нее и утвердительно кивнул:

— Мне очень нужна помощь, Конни. Я не уверен, что мой друг ушел с этой девушкой; я не уверен, что она признается, что была с ним, и я не могу ее в этом винить; я не уверен ни в чем.

— А что тебе сказала Юнона?

— Прийти завтра. Она постарается найти эту девушку.

— Юнона несомненно… она несомненно… Она производит на всех такое впечатление! Работающая девушка не может с ней соперничать. — Конни сделала вид, что обиделась, и стиснула мою руку. — Майк, ну скажи, что это не так.

— Это не так.

— Ты врешь, — засмеялась она. — В любом случае… Предположим, эта девушка действительно ушла с твоим приятелем. Он похож на тех, кто быстро заводится?

Я сдвинул шляпу назад и попытался представить себе Честера Уилера в качестве ловеласа. На мой взгляд, он был для этого слишком преданным семьянином. Я ответил ей, что вряд ли. Трудно сказать, на что способен мужчина, оказавшись в другом городе без хвоста и угрызений совести.

— В таком случае, — продолжала Конни, — если эта девица играет в такие игры, как большинство из них, она таскала его по самым злачным местам, чтобы вытрясти из него побольше денег. Они мне рассказывали, что это очень весело. — Она потрясла головой; ее волосы рассыпались по плечам. — Манекенщицы проложили путь к отдаленным местечкам…, Я там никогда не была, но это может быть ключом.

Я провел пальцем по ее подбородку.

— Мне нравится, как ты мыслишь, девочка.

Ее губы были полными и яркими. Она облизнула их, и они влажно заблестели, слегка приоткрытые, чтобы заставить меня придвинуться поближе. И я бы поддался, но такси остановилось у края тротуара. Конни показала водителю язык, состроила гримасу и оперлась на мою руку, чтобы убедиться, что я выйду с ней. Я протянул водителю банкноту, сказав, чтобы он оставил сдачу себе.

— Майк, ты поднимешься?

— Ненадолго.

— Черт тебя дери, — сказала она, — я никогда не прилагала таких усилий, чтобы соблазнить мужчину! Как тебе мои хитрости?

— Просто прелесть.

— Это только начало. Пошли.

Она жила в небольшом многоквартирном доме без претензий на роскошь. Лифт не работал, и мы побрели по лестнице на третий этаж, где Конни стала ощупывать карманы в поисках ключа.

Я зажег свет, как будто давно здесь жил, бросил шляпу на стул в гостиной и наконец сел.

Конни спросила:

— Кофе или коктейль?

— Сначала кофе, — сказал я. — Я не обедал. Может, у тебя найдутся яйца?

Через подлокотник кресла я дотянулся до журнального столика и вытащил несколько женских журналов, это все-таки лучше, чем открытки, которыми вас угощают в Мехико. Я увидел Конни в половине этих журналов и решил, что она девочка что надо.

Запах кофе позвал меня на кухню, как раз когда она перекладывала глазунью на тарелку, и мы не стали отвлекаться на беседу, пока тарелки не опустели. Когда я наконец отвалился от стола и достал пачку сигарет, она спросила:

— Вкусно?

— Ага.

— Правда, из меня выйдет хорошая жена?

— Для кого-нибудь.

Она засмеялась.

Я улыбнулся ей и притворился, что хочу шлепнуть ее по попке.

Мы пили коктейль в гостиной. Минутная стрелка моих часов сделала круг, потом другой. Несколько раз шейкер наполнялся льдом, и его кубики колюче скребли по металлической поверхности. Я сидел со стаканом в руке, откинув голову, мысленно просчитывая дальнейшие действия.

Прекрасный парень умер.

Две пули исчезли.

Одна пуля и гильза, найденная в холле.

Самоубийство.

Черт!

Я открыл глаза и посмотрел на Конни. Она свернулась клубочком на кушетке и наблюдала за мной.

— Что у нас дальше в программе, детка?

— Уже почти семь часов. Сейчас я оденусь, и мы можем куда-нибудь пойти. Если повезет, узнаем, куда ходил твой приятель.

Я слишком устал, чтобы быть любезным. Глаза ел дым, висящий в воздухе, в животе было тепло от выпивки.

— Человек мертв, — медленно произнес я. — Газеты пишут, что это было самоубийство. Но я знаю, как было дело. Его убили.

Сигарета согнулась в ее пальцах.

— Я хотел выяснить почему, пошел по следу и узнал, что он мог провести ночь с девушкой. Я нашел, где она работает, и стал задавать вопросы. Очень хорошенькая манекенщица с прелестным телом собирается мне помочь. Я задался вопросом, почему столько внимания со стороны женщины, которая могла бы найти десяток других мужчин, ведь я даже не имею работы и не могу ей ничего купить, кроме пива, ем ее яйца, пью ее кофе и коктейли. — Я не пошевелился, когда она вскочила. Мои руки были сложены под головой и так там и оставались; она стояла напротив меня, широко расставив ноги.

Крепкий маленький кулачок вонзился в мою скулу.

— У меня пять братьев, — сказала она. В ее голосе послышалась угроза. — Они крепкие и скверные, но они мужчины. Я знаю еще десяток мужчин, которые все вместе не могут составить одного настоящего. И тут появляешься ты. Я хотела бы разбить твою глупую голову. У тебя есть глаза, а ты не видишь. Майк, у меня есть что тебе показать, чтобы ты понял, о чем разговор.

Она рванула свою блузку за воротник. Пуговицы покатились к моим ногам. Другая вещичка на ней тоже была сорвана, и вот она гордо стоит — руки на бедрах, груди вызывающе направлены мне в лицо. Судорога прошла по мышцам ее живота…

Мне пришлось усесться поудобней и схватиться за подлокотники кресла. Воротничок стал мне тесен, по спине поползли мурашки.

Губы ее были плотно сжаты. Глаза порочно блестели.

— Возьми меня, — сказала она.

Я протянул руку и ударил ее по губам. Ее голова откинулась назад, но она продолжала стоять в прежней позе, только взгляд ее стал еще более развратным:

— По-прежнему хочешь, чтобы я тебя совратил?

— Давай, — сказала она.

IV

Мы ужинали в китайском ресторанчике на Таймс-сквер. Посетителей было полно, но никто не смотрел в тарелку, все взгляды были устремлены на Конни.

Я сидел за столом напротив нее, удивляясь, что кожа может быть такой нежной и гладкой, и соображая, что еще женщина должна снять, чтобы считаться голой. На Конни почти ничего не было.

Поэтому ужин протекал без слов. Мы смотрели друг на друга, улыбались, ели. Впервые я посмотрел на нее со стороны. И увидел женщину, которая недавно была моей, — она была не той, которую я желал.

Она была прекрасна. Она была честна и откровенна. Если ей чего-то хотелось, она об этом говорила. Она прожила жизнь рядом с пятью братьями, которые относились к ней, как к брату, и считали, что ей это должно нравиться. И ей нравилось. Для Конни работа манекенщицы была только работой. Она не придавала значения тому, что ее работа окружена ореолом очарования.

Около девяти часов мы пробрались к выходу с полными желудками и приятным ощущением, что все окружающее прекрасно.

Я спросил:

— Так ты расскажешь мне о ваших маршрутах?

Она взяла меня под руку.

— Майк, ты когда-нибудь забирался в трущобы?

— Некоторые думают, что я оттуда не вылезаю.

— Сейчас все с ума сходят по бару в старом районе города. Он называется «Бауэри». Ты его знаешь?

Я с любопытством посмотрел на нее:

— «Бауэри»?

— Я вижу, ты там давно не был. Бауэри изменилась. Не вся, конечно, местами. Один обористый малый нажил состояние, превратив захудалый кабак в достопримечательность. Представляешь, эти оборванцы создают атмосферу дна для богачей, которые иногда любят посмотреть, как живет другая часть общества.

— Ну и как они ее находят?

Таксист увидел мой жест и затормозил. Мы забрались внутрь, и я сказал, куда ехать. Конни сказала:

— Некоторые всем пресытились и ищут новых развлечений. И одно из них — «Бауэри».

— Кто его хозяин?

Конни пожала плечами:

— Не знаю, Майк. Кроме того, теперь там несколько местечек. Я думаю, не меньше дюжины. Это места постоянных встреч манекенщиц с клиентами, и там очень недешево.

Наше такси вырвалось из потока машин, свернуло в боковые улочки и, попав под «зеленую волну», мигом доставило нас на другой конец Манхэттена. Я передал водителю пару купюр и помог Конни выбраться из машины.

Бауэри — улица безликих людей. Просительные голоса из темноты и шарканье ног за спиной. Вас дергают за рукав и умоляют с профессиональным отчаянием в голосе. Женщина в слишком облегающем платье дарит вам долгий взгляд, в котором можно прочесть, что дорого она не запросит. Двери кабаков распахивались так часто, что походили на проблесковые маячки. Кабаки были полны. У стоек баров теснились огрызки человечества, греясь над стаканчиком или обнимая дымящуюся миску супа.

Давненько я здесь не бывал… У тротуара притормозило такси, и из него вышел, смеясь, парень в смокинге, под руку с рыженькой девушкой. К ним колыхнулась толпа, а рыженькая достала горсть монет и швырнула на тротуар, громко смеясь; их бросились поднимать.

Парень решил, что это смешно, и проделал то же. Конни проговорила:

— Вот что я имела в виду.

Мне захотелось ударить этого парня.

— Ага, понял.

Мы пошли за этой парой, отстав футов на пять. Парень растягивал слова, как принято на Среднем Западе, а девушка пыталась скрыть бруклинский акцент. Она стискивала его руку и бросала на него косые взгляды, которые ему нравились. Сегодня вечером он был королем.

Они завернули в бар, самый паршивый на всей улице. Зловоние, шедшее из бара, чувствовалось на улице, а пронзительные грубые голоса были слышны за квартал. Над дверью красовалась вывеска «Кабачок Нельсона».

Посетителей было предостаточно. У них были подбитые глаза, недоставало зубов. Их одолевали судороги и вши, их речь выдавала обитателей трущоб.

Две ведьмы таскали друг друга за волосы через голову какого-то парня, который с трудом стоял у стойки.

Меня поразили люди, которые за ними наблюдали. Они считали, что все происходящее, — развлечение. Это были туристы. Отягощенные большими деньгами сволочи, они считали, что это очень весело. Я так рассвирепел, что еле мог говорить. Официант провел нас к столику в задней комнате, которая была полна народу.

Публика развлекалась тем, что читала непристойные надписи на стенах и обменивалась анекдотами. Те, кто жил здесь, пили дешевое виски за счет заведения, в то время как туристы раскошеливались на это дешевое виски, полагая, что платят настоящую цену.

Так что действительно было весело, черт бы их побрал.

Конни улыбнулась двум знакомым девушкам, и одна из них подошла к нам. Я не удосужился приподняться, когда она представила нас друг другу. Девушку звали Кейт, она приехала сюда с приятелями. Она спросила:

— Ты ведь здесь первый раз, Конни?

— Первый и последний, — ответила Конни. — Уж очень воняет.

Смех Кейт прозвучал фальшиво, как коровий колокольчик:

— Ну, мы не собираемся здесь задерживаться. Ребята хотят потратить деньги, поэтому мы сейчас отправимся в «Бауэри». Хотите с нами?

Конни посмотрела на меня. Я кивнул.

— Да, Кейт, мы тоже пойдем.

— Отлично, пойдемте, я познакомлю вас с остальной компанией. Они хотят посмотреть все достопримечательности, в том числе эти дома. — Она захихикала. — Ну, ты понимаешь. — Она снова захихикала.

Конни состроила гримасу, я крякнул.

Итак, мы встали и пошли знакомиться. Если бы со мной не было Конни, они отнеслись бы ко мне так же, как к здешнему обитателю. Длилось это, вероятно, одну минуту. Животы заколыхались и повернулись к нам; это были Джозеф, Эндрю, Хоумер, Мартин и Реймонд — никаких прозвищ или уменьшительных имен. У всех были ухоженные руки, крупные бриллианты, громкий смех, толстые кошельки и прелестные женщины. За исключением Хоумера. С ним была его секретарша, которая не была такой хорошенькой, как ей бы хотелось. Она была его любовницей и нисколько этого не стеснялась.

Мне она понравилась больше всех. И Конни тоже. Обменявшись рукопожатиями, мы сели, выпили, выслушали несколько непристойных шуток, а потом Эндрю начал распинаться о том, что можно более приятно провести время в другом месте. Остальные его поддержали, и мы пошли. Мартин дал официанту на чай десять монет, которые тот не заслужил.

Конни не знала дороги, поэтому мы следовали за остальными. Командовали девицы. Дважды мы натыкались на пьяные потасовки и один раз въехали в кювет, чтобы избежать драки на улице. Эти отбросы общества должны находиться в сточной канаве, откуда они родом.

«Бауэри» находился в боковой улочке. Это было убогое заведение с наполовину заколоченными окнами, уже давно пришедшее в упадок.

Так это выглядело снаружи. Первое, на что вы обращали внимание, входя внутрь, был запах. Вернее, его отсутствие. Внутри пахло так, как должно пахнуть в баре. Столы и стойка бара были искусно состарены червоточиной и прожжены сигаретами. Все это, как и типы внутри, было подделкой. Может быть, другие этого не видели, но не я.

Конни состроила гримасу:

— Так вот этот трактир, о котором я так много слышала.

Я с трудом слышал ее сквозь гам. Все приветствовали вновь прибывших, а дамы визжали, как свиньи у кормушки. Обладатели больших животов держались сзади и оттуда сияли. Когда шум приветствий немного стих, мы сдали пальто и шляпы одноглазой бабенке в гардероб, на прилавке которого стояла плевательница для чаевых.

Пока Конни здоровалась с парой тощих девиц из своего агентства, я пробрался к бару за выпивкой. Я очень в этом нуждался. Кроме того, это давало возможность оглядеться. В глубине комнаты была одностворчатая дверь, висящая на одной петле, к ней был прикреплен календарь, взлетающий при каждом движении двери.

Календарь трепыхался практически все время. Все посетители были в вечерних туалетах и смокингах со всевозможными украшениями.

Конни поискала меня глазами и, увидев, как я распиваю, подошла ко мне.

— Майк, это только прихожая. Пойдем туда, где самое интересное.

— Я понял, дорогая. Мне тоже очень хочется повеселиться.

Я взял ее под руку и пристроился в хвост процессии, направлявшейся к двери с хлопающим календарем.

Вот это был сюрприз! Сюрприз так сюрприз. Дверь с календарем была первой, она вела в комнату с искривленными стенами, и ее надо было закрыть, прежде чем открыть следующую. Одна петля — тоже подделка. Две другие петли на внутренней стороне дверной коробки были тщательно замаскированы. Комната была звуконепроницаемым переходом между задней комнатой и тайным баром.

Многие тысячи пошли на отделку этого местечка, и многие тысячи лежали в кошельках сидящих за хромированной стойкой бара и в плюшевых креслах вдоль стены. Луч света выхватывал из полумрака тело совершенно обнаженной женщины, демонстрировавшей стриптиз наоборот. Наблюдать, как она одевается, — это было нечто. Одевшись, она вышла из луча и села рядом с тощим лысым джентльменом, впавшим в крайнее возбуждение рядом с молодой женщиной, которую он только что видел обнаженной. Он заказал шампанского.

Все приветствовали это шумными выкриками.

Я понял, почему этот бар был популярным местом. Стены были увешаны фотографиями сотен манекенщиц, запечатленных в разных стадиях раздевания. Некоторые из них были оригинальными, часть — вырезки из журналов. Все были подписаны с выражением любви к некоему Клайду.

Мы с Конни чокнулись бокалами.

— А ты здесь есть?

— Может быть. Хочешь посмотреть?

— Нет. Мне больше нравится, когда ты сидишь рядом и я могу разглядывать тебя.

Знакомая нам компания заняла места за стойкой. Хоумер, извинившись, подошел к нашему столику и предложил Конни потанцевать. Мне пришлось стукаться коленками с его любовницей, пока она не взмолилась увести ее на место.

Я не люблю танцевать, но мою партнершу это не смущало. Она прижималась ко мне и касалась языком мочки моего уха, Хоумера это, видимо, устраивало.

Через час вечеринка достигла апогея.

К половине двенадцатого бар был забит до стропил. Эндрю опять изъявил желание потратить деньги, и одна из девиц заверещала, что есть возможность пустить их на ветер за игральным столом. Один из компании пошел посовещаться с официантом, который через минуту вернулся и пробормотал несколько слов, кивнув головой в сторону закрытой портьерами ниши.

Я сказал:

— Туда-то мы, детка, и пойдем.

Конни удивилась:

— Я не поняла, Майк.

— Ну, это старый трюк. В задней комнате у них идет игра.

— Неужели?

— Вот увидишь.

Все поднялись и отправились к портьерам. Я подумал о Честере Уилере, соображая, проделал ли он этот же путь. Ему нужно было пять тысяч долларов. Зачем? Заплатить или вернуть долг? Можно, конечно, влезть в долги. Но расстаться с жизнью? Убить себя из-за пяти тысяч? Зачем отдавать долги, в конце концов? Достаточно шепнуть слово верному полицейскому, и полиция разнесет это злачное местечко вместе со всеми долгами.

Одна из девушек случайно обернулась и вскрикнула:

— О, Клайд здесь. Привет, Клайд!

Тощий мужчина в смокинге повернулся к ней с холодной улыбкой, помахал ей в ответ и опять повернулся к игорному столу. Я почувствовал, что мои губы растягиваются в гаденькую ухмылку, и предложил Конни пройти вперед.

Я подошел к Клайду и проговорил:

— Черт меня подери, если это не мой старый приятель Динки!

Склоненная над столом спина Клайда напряглась, но он не повернулся, пока не подготовился к встрече со мной. Я сунул в рот сигарету и закурил; в этот момент выключили свет и луч выхватил из темноты на сцене еще одну бесстыдно обнаженную женщину.

Клейд вскинул на меня свои рыбьи глаза:

— Каким ветром тебя сюда занесло, ищейка?

— Я хотел об этом же спросить тебя.

— Ты пробыл здесь уже достаточно. Убирайся.

Он пробрался между столиками, коротко улыбаясь то там, то сям.

Когда он подошел к стойке, перед ним появилась бутылка, и он налил себе.

Я выдохнул дым ему в лицо.

— Замечательно здесь все устроено.

Глаза его остекленели от ненависти.

— Может быть, ты не расслышал, что я сказал.

— Почему, расслышал. Только я не из твоих мальчиков, которые вытягиваются по струнке, когда ты с ними разговариваешь.

— Чего ты хочешь?

Я опять выпустил в него дым, и он отстранился.

— Удовлетворить свое любопытство, Динк. В последний раз я тебя видел, когда ты присягал, сидя в инвалидной коляске. У тебя в ноге сидела пуля. И всадил ее туда я, помнишь? Ты клялся, что не ты вел машину, в которой удрал убийца, но пуля в ноге выявила, что ты лжешь. И ты отбыл за это срок. Вспоминаешь?

Он не ответил.

— Ты прошел большой путь, парень. Теперь тебе не требуется коляска.

Его верхняя губа приподнялась:

— В газетах пишут, что у тебя больше нет оружия, Хаммер. Не становись у меня на дороге.

Он начал поднимать ко рту свой стакан, но я подтолкнул его под локоть, и жидкость плеснула ему в лицо. Его лицо посерело.

— Спокойно, Динк. Не позволяй полицейским накрыть тебя. Когда я выйду, я хорошенько осмотрюсь.

Когда я выходил, мой старый знакомец Динки Уильямс, который называл себя Клайдом, тянулся рукой к внутреннему телефону в баре.

Чтобы пересечь комнату, надо было обогнуть эстраду, и мне пришлось в полумраке около минуты искать портьеры. За портьерами была еще одна дверь. Она была заперта. Я негромко постучал; открылась незаметная смотровая щель, в которой показались пара глаз и нос, на котором виднелся шрам.

Сначала я подумал, что не пойду внутрь, но замок щелкнул, и дверь приоткрылась.

Мои руки рефлекторно смягчили удар, нанесенный по голове, что-то с ужасной силой ударило по костяшкам пальцев, и я не смог сдержать крика.

Я бросился на пол, перевернулся на спину и задрал ноги, глядя в уродливое лицо огромного гориллы с поднятой дубинкой.

Он слишком медленно соображал, чтобы ударить меня на полу.

Я, конечно, не кот, но на ноги вскочил быстро. Дубинка ударила меня по голове, когда я еще вставал. Он поспешил. И промазал. А я — нет. Я достаточно крупный, но он был больше меня. Одна рука у меня уже была в плачевном состоянии, и мне не хотелось разбивать другую. Я отпрянул к стене и резко ударил его носком ботинка в низ живота, так что он согнулся пополам. Он попытался закричать, но получились только булькающие звуки. Дубинка упала на пол, а он склонился над ней, держась за живот. На этот раз я рассчитал правильно. Я сделал небольшой шаг вперед и ботинком выбил этому сукиному сыну зуб.

Потом поднял дубинку и прикинул ее вес. Эта вещь была сделана для убийства. Я пристроил ее под мышкой и проворчал пару слов в адрес парня, корчившегося на полу в луже собственной крови.

Это помещение было еще одним переходом. Около звуконепроницаемой двери стоял стул. Пинками я затащил этого дурака на стул, аккуратно усадил и прислонил к стене. Голова его была опущена, и крови не было видно. Пройдет много времени, прежде чем он придет в себя.

Довольный проделанной работой, я сорвал замок с двери для удобства посетителей — и толкнул дверь, ведущую в заднюю комнату. Она была открыта.

Свет ударил мне в глаза, и я не видел, как ко мне подошла Конни.

— Майк, где ты пропадал? — Она взяла меня за руку.

— У меня здесь тоже есть друзья.

— Кто?

— Ты их не знаешь.

Она увидела кровь на моей ладони, содранную кожу на костяшках и побледнела.

— Майк, что ты сделал?

Я улыбнулся ей:

— Обо что-то ударился.

Она еще что-то спросила, но я не расслышал. Я изучал план помещения. Это была золотая жила. Слышались щелчки и жужжание рулетки, возбужденные возгласы. Здесь были столы для игры в кости, в фараон и другие карточные игры — словом, всевозможные ухищрения, чтобы заставить посетителей попытать счастья.

Комната была отделана под старомодный игорный зал Дикого Запада; люстры сделаны в виде тележных колес, свисающие с них медные фонари были почти невидимы в исходящем от них ярком свете. Вдоль стены тянулся футов на пятнадцать бар из красного дерева, украшенный медными накладками и зеркалами с настоящими дырками от пуль.

Если бы у меня было желание окружить себя красотой, я нашел бы ее здесь. Красота была в манекенщицах. Это было подобно заглядыванию в гардеробную варьете. Представление так захватывало, что хотелось смотреть снова и снова.

Это было невероятно.

Я потряс головой. Конни улыбнулась:

— Трудно поверить, да?

— А почему такая популярность?

— Я говорила тебе, Майк. Это просто временное увлечение. Распространяется, как сифилис. Через некоторое время здесь все будет переполнено, а потом это надоест.

— И они переберутся куда-нибудь еще?

— Конечно. Сейчас это почти клуб. Владельцам льстили и помогали. Они произвели впечатление. Но скоро их догонят остальные.

И это в центре Бауэри! Пэт отдал бы правую руку, чтобы хоть одним глазком на это взглянуть.

Я остановился и еще раз оглянулся кругом. Красота! Сейчас она казалась плоской. Слишком много было кругом больших животов и лысин, они портили весь вид. Я заметил Хоумера и Эндрю в толпе у столика с деньгами. Очевидно, Хоумер выигрывал, потому что его подружка запихивала фишки, которые он ей передавал, в сумочку. То, что не поместилось в сумочку, она завернула в носовой платок.

Мы обошли весь зал и уселись на кожаные стулья в углу, чтобы выпить, наблюдая за весельем. Официант в ковбойском костюме принес нам виски с содовой и крекеры и сказал, что это за счет заведения. Как только он отошел, Конни спросила:

— Майк, что ты об этом думаешь?

— Не знаю, дорогая. Я думаю, не попался ли мой приятель на эти соблазны.

— Разве он не похож на других?

— Ты имеешь в виду, был ли он мужчиной?

— Ну да.

— Да, конечно, все это соблазнительно. Кто же но увлечется девочкой в таком уютном месте! Один в городе… Днем он работал, а вечером мог расслабиться. Оставим это.

Я зажег сигарету и взял в руки стакан. Вдруг толпа на секунду расступилась, чтобы пропустить официанта, и я увидел стойку бара.

Там, смеясь над тем, что сказал Энтон Лиспек, сидела Юнона.

Лед загремел в моем стакане.

Я сказал Конни:

— Исчезни ненадолго, хорошо?

— Майк, правда, она по-настоящему красива?

Я покраснел — впервые с тех пор, как стал носить длинные брюки.

— Она совершенно другая. Все женщины в ее присутствии бледнеют.

— И я тоже?

— Я не видел ее обнаженной. До тех пор ты — самая красивая.

— Майк, не ври…

Ее глаза смеялись.

Я встал и улыбнулся ей в ответ.

— Если ты действительно хочешь это знать, она самая привлекательная женщина, которую я когда-либо встречал. Я покрываюсь потом, наблюдая за ней с расстояния в пятнадцать футов. Все, что полагается иметь даме, она имеет. Мой язык становится в два раза толще, когда я с ней разговариваю, и, если она попросит меня подпрыгнуть, я спрошу, на какую высоту. Но она мне не нравится, не знаю почему.

Конни протянула руку, взяла из моей пачки сигарету и, прикурив, сказала:

— Это много значит для меня. Я потеряюсь, Майк. Но ненадолго.

Я похлопал ее по руке и пошел туда, где вершила свой суд королева богов и богинь. Когда она увидела меня, ее улыбка осветила все кругом, а в моем желудке появилось какое-то странное ощущение.

Она протянула мне руку:

— Майк, что вы здесь делаете?

Юнона усадила меня на Олимп, почти с неохотой отпустив мою руку. Глаза не одного Энтона Липсека смотрели на меня с завистью.

— Покинув вашу контору, я сбился с пути истинного.

Энтон потряс головой. Он быстро схватывал.

— Я полагаю, это объясняется вполне естественными причинами, — улыбнулась Юнона. Она обвела глазами толпу. — Здесь не так много мужчин, которые еще на что-то способны. Вы здесь достопримечательность.

Она-то наверняка ею была. На ней было закрытое платье, но не чрезмерно. Платье доходило до шеи, а рукава переходили в перчатки. Блестящий шелк подчеркивал царственность ее стана. Бюст округло и полно выступал под платьем, двигаясь в такт с дыханием.

— Хотите выпить?

Я кивнул. Музыка ее голоса вернула к жизни бармена, и он поставил передо мной стакан. Энтон присоединился к нашему тосту, потом извинился и отошел к столу с рулеткой. Я умышленно крутился на стуле, надеясь, что она останется со мной.

Она осталась со мной, улыбаясь мне в зеркало, на котором виднелись дырки от пуль.

— У меня для вас новость, Майк. Может быть, мне ее придержать, чтобы завтра был повод вас увидеть?

Я сжал стакан. Разглядеть ее мне мешало пулевое отверстие в зеркале, поэтому я повернул к ней голову:

— Девушка…

— Да, я нашла ее.

Внутри у меня все сжалось.

— Ее зовут Мэрион Лестер. Я понимаю, вы захотите поговорить с ней. Она живет в гостинице «Чедвик». Она была третьей, с кем я сегодня разговаривала, и охотно подтвердила, что все так и случилось, правда, она испугалась, когда я рассказала ей всю историю.

— Отлично, и что же она рассказала? — Я быстро проглотил виски и толкнул стакан через стойку.

— Да почти ничего. Ваш друг действительно посадил ее в такси и проводил домой. Он принес ее на руках по лестнице и сбросил на постель в одежде и туфлях. Похоже, он настоящий джентльмен.

— Черт подери! — сказал я.

Пальцы Юноны нашли мои на стойке, и ее улыбка уступила место озабоченности.

— Майк, пожалуйста! Это не могло плохо кончиться. Разве вы не рады, что все так обошлось?

Я выругался про себя — мне нужно было знать и плохое, и хорошее.

— Да, конечно. Но я вновь в затруднительном положении. Благодарю вас за помощь, Юнона.

Она наклонилась ко мне, и в моей голове все помутилось от запаха ее духов. У нее были серые глаза. Темно-серые. Глубокие и страстные. Глаза, которые могли говорить сами.

— Так вы придете завтра?

Я не мог отказаться. И не хотел. Я кивнул, и мои губы непроизвольно сложились в гримасу, а руки сжались в кулаки до боли в ободранных костяшках пальцев.

— Приду, — сказал я. У меня опять появилось какое-то странное ощущение в желудке.

Чей-то пальчик постучал по моему плечу, и голос Конни произнес:

— Я нашлась, Майк. Привет, Юнона.

Богиня одарила нас улыбкой.

Конни сказала:

— Пойдем домой.

Я соскользнул со стула и посмотрел на богиню. На этот раз мы не обменялись рукопожатием. Достаточно было встретиться с ней глазами.

— Спокойной ночи, Юнона.

— Спокойной ночи, Майк.

Энтон Липсек подошел сзади и кивнул нам обоим. Я взял Конни под руку и повел к двери. Джозеф, Эндрю, Мартин, Хоумер и Реймонд закричали нам, чтобы мы к ним присоединялись, но замолчали, увидев выражение моего лица. Один из них пробормотал:

— Что это он такой сердитый?

Парня с разбитым лицом не было на стуле, где я его оставил. Двое других стояли у выхода, и я знал, что они там делают. Они ждали меня. Высокого тощего бандита я знал, а он знал меня. Другой был мощным новичком лет, наверное, двадцати двух.

Они смотрели на Конни, соображая, как вывести ее из игры, чтобы она не стала свидетельницей того, что сейчас произойдет. Мой знакомый облизнул губы и потер руки.

— Мы тебя ждали, Хаммер.

Молодой скривил пухлое лицо, изобразив презрительную усмешку, и оторвался от стены, пытаясь сделать плечи более впечатляющими под смокингом.

— Ты и есть Майк Хаммер? Не очень-то крепкий орешек!

Я положил руку на пуговицы своего пиджака. Дубинка четко обозначилась под тканью и выглядела, как настоящий ствол.

— Всегда есть только один способвыяснить это, сынок, — ответил я.

Мой знакомый облизал губы; тоненькая струйка слюны побежала по его подбородку. Конни прошла вперед и открыла дверь. Я прошел мимо них; они даже не шелохнулись. Очень скоро они потеряют свою работу.

В этой комнате не было ни одного свободного столика. Шоу кончилось, и крошечный пятачок для танцев был забит до отказа. Припозднившаяся группа туристов устроила веселье, нимало не стесняясь. Я охватил взглядом море голов, разыскивая Клайда. Но его нигде не было. Мы забрали свои вещи в гардеробе, и я опустил в плевательницу десять центов. Гардеробщица выругалась в благодарность, я ей ответил тем же.

Использованные нами слова были не в диковинку для передней комнаты «Бауэри», и в нашу сторону повернулись всего две головы. Одна из них принадлежала Клайду. Я показал большим пальцем в сторону задней части заведения:

— Динк, ты нанимаешь плохих помощников.

Его лицо посерело.

Я даже не взглянул на его подружку. Это была Велда.

V

Я сидел в большом кожаном кресле в своей конторе, когда Велда вставила ключ в замок. На ней был прекрасно сшитый костюм, в котором она выглядела великолепно. Ее длинные черные волосы отражали свет утреннего солнца, струящегося из окон, и меня поразило, что самый совершенный образец красоты находится передо мной.

Увидев меня, она сказала:

— Я так и думала, что ты здесь.

В ее голосе слышался холодок. Она бросила сумочку на стол и села в мое старое кресло. В конце концов, это теперь ее место.

— Ты довольно быстро продвигаешься вперед, Велда.

— Ты тоже.

— Если ты о моей вчерашней компании, то принимаю комплимент.

— Именно о ней. Надо думать, это результаты твоей сыскной деятельности. Они милы, как раз такие тебе нравятся.

Я улыбнулся ей:

— Надеюсь, что смогу сказать что-нибудь пристойное о твоем сопровождающем.

Ледок в ее голосе растаял:

— Я ревную, Майк.

Мне не пришлось слишком далеко тянуться — кресло было на колесиках и легко двигалось. Я запустил пальцы ей в волосы, начав что-то говорить, но остановился и поцеловал ее в кончик носа. Ее пальцы крепко схватили меня за запястье. Глаза ее были полуприкрыты, и она не видела, как я отодвигаю ее сумочку за пределы досягаемости. Под тяжестью пистолета сумочка благополучно соскользнула на пол.

Я поцеловал ее в губы. Губы были теплыми и мягкими. Поцелуй был легкий, но я его никогда не забуду. Мне захотелось обнять ее и стиснуть так, чтобы она не могла пошевелиться. Но я этого не сделал. Я сполз опять в свое кресло, и Велда проговорила:

— Мне никогда не было так хорошо, Майк. Не относись ко мне, как к другим.

Моя рука дрожала, когда я пытался зажечь сигарету.

— Я не ожидал встретить тебя вчера в «Бауэри», детка.

— Майк, ты же велел мне приступить к работе. — Велда откинулась в кресле и устремила на меня взгляд. — Ты велел сконцентрироваться на Уилере. Я так и сделала. В газетах было много деталей, но ничего нового из них не узнаешь. Я села в первый же самолет до Колумбуса, встретилась с его семьей и деловыми партнерами и следующим же самолетом вернулась обратно.

Она подняла с пола сумочку, достала из нее черный блокнот и перелистала его.

— Честер Уилер был энергичным бизнесменом, добросовестным супругом и отцом. В семье никогда не было неурядиц. Когда он уезжал, всегда часто писал или звонил домой. На этот раз от него были только две открытки, одно письмо и один телефонный звонок. По прибытии в Нью-Йорк он сразу же позвонил. Одну открытку он послал сыну — совсем простая открытка за пенни.

Другая открытка, судя по штемпелю, была отправлена из Бауэри, и в ней он упоминал, что собирается в заведение, называемое тоже «Бауэри». Потом он написал жене письмо, в котором не было ничего необычного. В приписке для своей двадцатидвухлетней дочери он упомянул, что встретил ее школьную подружку, которая сейчас работает в Нью-Йорке. Больше они ничего о нем не слышали, пока их не известили о его смерти. Разговоры с его партнерами ничего не дали. Дела у него шли прекрасно, он делал немалые деньги, и у него не было никаких поводов для волнений.

Я сжал зубы.

— Черта с два, это тебе дало очень много, — сказал я мягко. В памяти у меня всплыл разговор с Пэтом: парень по имени Эмиль Перри сказал, что Уилер был расстроен из-за того, что дела его шли из рук вон плохо. — Ты уверена относительно его дел?

— Конечно. Я проверяла его платежеспособность.

— Очень хорошо. Продолжай.

— Ну… единственной ниточкой, как я поняла, был «Бауэри». Приехав домой, я быстренько навела справки и узнала об этом все, что смогла. Владельца ты, кажется, знаешь. Мне пришлось разыграть спектакль, и он клюнул. Даже очень. Похоже, Майк, он тебя не любит.

— Не могу его винить. Однажды я его ранил.

— После того как ты ушел, он минут пять не мог говорить. Извинился и ушел в заднюю комнату. Когда он вернулся, мне показалось, что он успокоился. На его руках была кровь.

Это похоже на Динки. Он любил пускать в ход кулаки, когда его охраняли двое бездельников.

— Это все?

— Практически да. Он хотел еще раз со мной встретиться.

Я почувствовал, что жилы на моей шее напряглись.

— Сукин сын! Я выбью его из штанов!

Велда покачала головой и засмеялась:

— Не надо быть таким ревнивым, Майк. Тебе это не идет. Мне встретиться с ним?

Я неохотно согласился:

— Да, это важно.

— Это все-таки убийство?

— Да, дорогая. Это серьезное убийство. Серьезное убийство с соответствующей подготовкой.

— Что мне делать дальше?

Я подумал и взглянул на нее.

— Поиграй с Клайдом. Раскрой глаза и смотри, что происходит. На твоем месте я бы оставил дома удостоверение и пистолет. Ведь мы не хотим, чтобы он смекнул, в чем дело.

— Если ты проследишь за ходом моих рассуждений, то увидишь здесь связь. У нас есть Уилер. Мы знаем, что он мог пойти куда-нибудь вечером с манекенщицей и попасть в «Бауэри». Там он мог столкнуться с чем-то, в результате чего был убит. Если Клайд не имеет к этому отношения, я могу снять свои предположения, но это слишком интересно, чтобы можно было пройти мимо.

— Здесь есть одна закавыка. Юнона нашла девушку, с которой он ушел с вечеринки. Но она с ним никуда не ходила.

— Но, Майк, тогда…

— Я думаю, он мог провести вечер с кем-то еще. Слишком много вечеров. Слишком много. Над этим надо поработать, и, если ты немного покрутишься вокруг Клайда, что-нибудь выяснится.

Велда встала, ноги на ширине плеч, и потянулась так, что ее жакет и юбка задрались и чуть не треснули. Мне пришлось наклонить голову и почти уткнуться в спички, чтобы не встретиться с ней глазами. Клайд чертовски много получит! Я нахлобучил шляпу и открыл перед ней дверь.

Мы вышли на улицу, я посадил ее в такси и смотрел ей вслед, пока машина не повернула за угол. Было ровно половина десятого. Я направился к ближайшей телефонной будке, опустил монетку в щель и набрал номер полицейского управления. Пэт забегал, но где он сейчас, никто не знал. Я попросил дежурного передать Пэту, что я жду его через полчаса в итальянской закусочной за углом, и дежурный обещал, что передаст. Я нашел свою машину и сел в нее. Впереди был горячий денек.

Пэт ждал меня над полупустой чашкой кофе. Увидев, как я вхожу, он заказал еще кофе и печенье. Я перекинул ногу через сиденье стула и уселся.

— Доброе утро, офицер. Как в отделе?

— Все нормально, Майк.

— Плохо!

Он поставил чашку. Его лицо ничего не выражало.

— Не начинай сначала, Майк.

Я разыграл негодование.

— Я? Что я могу начать такого, что еще не началось?

Официант принес мой кофе и немного датского печенья, я съел парочку печений, прежде чем один из нас заговорил снова. Любопытство одолело Пэта.

— Я хочу услышать, Майк.

— Ты опять будешь валять дурака, Пэт?

— Я хочу услышать, Майк.

Мой голос неприятно загромыхал, и я почувствовал, что мое лицо приобретает свирепое выражение.

— Ты, Пэт, замечательный полицейский. Это все знают, но лучше всех — я и ты сам. Кроме того, ты еще кое-что знаешь. И я тоже. Я сказал, что Уилера убили, а ты погладил меня по головке и велел вести себя прилично. А я снова говорю: Уилера убили. Ты можешь заняться этим делом, или я займусь им самостоятельно. Я уже говорил тебе, что хочу возвратить свою лицензию, и я ее добуду. Если я ее получу, многие авторитеты рухнут от удара сбоку, включая тебя, а мне бы этого не хотелось. Ты меня знаешь, Пэт, и знаешь, что я не шучу. У меня стали появляться кое-какие мысли, Пэт. И они здравые. Я увидел много интересного. Очень скоро я найду убийцу, и окружной прокурор получит по носу.

Не знаю, чего я ожидал от Пэта. Может быть, я ждал, что он разозлится или отмахнется от меня, как от сумасшедшего. Но не думал, что его лицо вдруг так посуровеет и он скажет:

— Я высказывал тебе свои сомнения давно, Майк. Теперь я тоже считаю, что Уилера убили. — Он усмехнулся, видя выражение моего лица, и продолжал: — За этим кое-что кроется. Мое мнение дошло до окружного прокурора, он рассмотрел его и высказал свое профессиональное мнение, совпадающее с мнением медэксперта: Уилер покончил жизнь самоубийством. Мне велено сконцентрировать свои усилия на более свежих происшествиях.

— Значит, парнишка тебя тоже не любит?

— Ага.

— Ну и что дальше?

— Майк, что ты все-таки знаешь?

— Да совсем немного, дружище. Скоро информации будет достаточно, и ты сможешь в нее вгрызться, я тебе ее предоставлю. Полагаю, твой престиж не пострадал от высказываний окружного прокурора.

— Наоборот, значительно вырос.

— Отлично. Вечером я посвящу тебя в детали. А пока ты можешь заняться поисками бывшего телохранителя по имени Рейни.

— Я его знаю.

— Да?

— Мы задержали его недавно по обвинению в разбойном нападении и нанесении побоев. Однако заявитель не подтвердил жалобы, и он был выпущен. Он теперь называется импрессарио по боксу.

— По уличным дракам, — мрачно сказал я.

— Возможно. У него была дубинка, но ведь он живет в Бауэри.

— Где? — Мои глаза загорелись.

Пэт помрачнел:

— В Бауэри. А что?

— Очень интересное слово. В последние дни я часто его слышу.

Пэт загасил сигарету.

— Ты мне все сказал?

— Конечно. Я бы не стал скрывать. Однако мне страшно интересно узнать одну вещь. Почему ты изменил свое мнение?

Пэт усмехнулся сквозь зубы:

— Из-за тебя. Не думаю, чтобы ты гонялся за призраками. Я сказал себе, что на этот раз не буду ничего воображать, но не смог сдержаться. К тому времени как подошел к офису, я дрожал, как бандит на первом ограблении. И я пошел еще раз взглянуть на тело. Я пригласил парочку экспертов, и, хотя на теле было лишь несколько царапин, единодушное мнение было таково: Уилер участвовал в какой-то драке, прежде чем пустил себе пулю в лоб.

— Серьезной драки быть не могло. Он был слишком пьян.

— Она не была серьезной, но достаточной, чтобы оставить следы. Кстати, Майк… хотел спросить тебя о пуле и гильзе, которые мы нашли в холле. Это твоя работа?

Я коротко засмеялся:

— Я говорил тебе, что нет. Просто у кого-то дыра в кармане.

Он глубокомысленно кивнул.

— Я еще раз обследую гостиницу. Это мог быть жилец или посетитель. Жаль, что ты не запер дверь.

— Замок не остановил бы убийцу, — сказал я. — У него была уйма времени, и он мог шуметь сколько угодно. Это старое здание с толстыми стенами, которые прекрасно гасят звук.

Пэт положил на столик доллар.

— Позвонишь мне сегодня вечером?

— Конечно. Передай прокурору привет от меня.


Чтобы добраться до гостиницы «Чедвик», мне понадобилось пятнадцать минут. Это было здание на боковой улице, утрачивающее всякую представительность, как только войдешь в вестибюль. Служащая за стойкой походила на мать семейства, но, когда она заговорила, у меня возникли иные ассоциации. Я сказал, что хочу увидеть Мэрион Лестер, и она не стала расспрашивать меня или докладывать обо мне.

— Номер триста двенадцать, и поднимайтесь осторожно. Ступеньки скрипят.

Я поднялся по лестнице осторожно, и тем не менее ступеньки все-таки скрипели. Я постучался в номер триста двенадцать, подождал и постучался снова. На третий раз я услышал шлепанье босых ног к двери, и она приоткрылась ровно настолько, чтобы показались широко открытые голубые глаза, бигуди и сатиновый халатик, туго стянутый у горла. Прежде чем она что-то успела спросить, я выпалил:

— Привет, Мэрион. Юнона велела мне повидать вас.

Большие глаза распахнулись шире, дверь тоже. Я закрыл за собой дверь и, чтобы выглядеть джентльменом, снял шляпу. Мэрион облизала губы и прочистила горло.

— Я… только встала.

— Да, я вижу. Поздно легли?

— Нет…

Она провела меня через крошечную прихожую в еще более миниатюрную гостиную и жестом предложила сесть. Я сел. Она сказала:

— Еще так рано… Если не возражаете, я пойду оденусь.

Я сказал, что не возражаю, и она зашлепала в спальню, где принялась открывать шкафы и выдвигать полки. Она была непохожа на других девушек, которых я знал: она вернулась через пять минут.

На этот раз она была в костюме, и бигуди с волос исчезли.

Она грациозно присела на стул с жесткой спинкой и достала из серебряной шкатулки сигарету.

— Итак, по какому поводу вы хотели меня видеть, мистер…

— Майк Хаммер. Просто Майк. — Я зажег спичку и протянул ей. — Юнона рассказывала вам обо мне?

Мэрион кивнула, выпустив две тоненькие струйки дыма из ноздрей. Ее голос слегка дрожал, она снова облизала губы.

— Да. Вы… были с мистером Уилером, когда он… умер.

— Именно так. Это произошло в моем присутствии, а я был слишком пьян, чтобы это осознать.

— Боюсь, что я немного могу сообщить вам, Майк.

— Расскажите мне о том вечере. Этого будет достаточно.

— Разве Юнона вам не рассказала?

— Рассказала, но мне хочется услышать, как расскажете вы.

Она глубоко затянулась и размяла сигарету в пепельнице.

— Он привез меня домой. Я много выпила и неважно себя чувствовала. Он вез меня в такси. Но я всего в точности не помню.

— Продолжайте.

— Я, наверное, отключилась, потому что помню только, что проснулась в своей постели, одетая и с ужасной головной болью. Потом я узнала, что он покончил с собой, и, честно говоря, очень расстроилась.

— Это все?

— Да.

Плохо, подумал я. Она относится к женщинам, которые могут надолго задержать мужчину, если захотят. Это все очень плохо. Она ждала, что я скажу, и я сказал:

— Расскажите мне все с самого начала. Шоу и прочее…

Мэрион пригладила рукой волосы и посмотрела на потолок.

— Компания «Кэлвей Мершандайзинг» сделала заказ через мисс Ривс… Юнону. Она…

— Юнона всегда занимается такими мелочами?

— Нет, не всегда. Иногда ими занимается Энтон. Понимаете, роль Юноны очень важна. Через нее осуществляются все контакты, и ей удается быть достаточно убедительной…

— Я, кажется, понимаю почему, — добавил я с улыбкой.

Она улыбнулась в ответ:

— Наше агентство, пожалуй, самое заметное в городе. Моделям больше платят, их чаще приглашают, и все благодаря мисс Ривс. Звонок от нее равносилен звонку с самой большой киностудии. И ей действительно удалось несколько манекенщиц впихнуть на киносъемки.

— Вернемся к шоу, — предложил я.

— Да… пришло предложение, и Юнона сразу же известила нас. Мы сообщили «Кэлвей Мершандайзинг», чтобы они подобрали платья, которые мы должны показывать. Это заняло не более двух часов. Один из управляющих пригласил нас на обед, во время которого мы прослушали речи и все такое, а примерно за час до конца мы пошли одеваться. Демонстрация длилась не более пятнадцати минут, мы переоделись в свою одежду и присоединились к толпе. К этому времени подали напитки, и я, видимо, выпила лишнего.

— Как вы встретились с Уилером?

— Я думаю, это случилось, когда я вышла оттуда. Я не смогла управиться с лифтом. Мы вошли в лифт вместе, и он проводил меня к такси. Остальное я рассказала.

Ну вот, опять ничего. Совершенно. Я вытолкнул себя из кресла и принялся вертеть в руках шляпу.

— Спасибо, детка. Это мне все портит, но все равно спасибо. Вы можете еще поспать.

— Жаль, что я не могу вам помочь.

— Ну, вы мне все-таки помогли. По крайней мере, я знаю, чего мне не надо искать. Может быть, мы еще увидимся.

Она проводила меня до двери.

— Возможно, — сказала она. — Надеюсь, что наша следующая встреча произойдет при более приятных обстоятельствах.

Мы пожали друг другу руки, и на ее лбу появилась морщинка.

— Юнона случайно упомянула журналистов. Надеюсь…

— Они ничего не смогут выжать из этого. Можете об этом забыть.

— До свидания, мистер Хаммер.

— До свидания, детка, пока.


Я припал к рулю своей машины, строя рожи встречному транспорту. С неприятностей все началось и еще большими неприятностями оборачивалось. Убийство просто так не случается. Во всяком случае, убийство, обделанное так чисто, что концов не осталось.

Черт возьми, где же ниточка, за которую можно потянуть? Должна же она быть? Деньги? Месть? Страсть? Почему вообще такой славный парень, как Уилер, должен был умереть? Грязные мелкие крысы, как Клайд, бегают себе кругом и делают, что им хочется, а славный парень умер.

Я крутил эту мысль так и эдак, пока не поставил свою машину на стоянку в Бронксе. В проезде стоял большой автомобиль, и я мог разобрать на дверце буквы «Э. П.». Я вытащил ключ зажигания и пошел по выложенной плитками дорожке, которая вилась среди кустов.


На этот раз я поднял резной дверной молоток и опустил его.

Прислуга в черно-белой форме открыла на стук и стояла, держась за ручку двери.

— Доброе утро. Что вам угодно?

— Я хотел бы видеть мистера Перри, — сказал я.

— Мистер Перри велел передать, чтобы его не беспокоили. Извините, сэр.

— Пойдите и скажите мистеру Перри, что его сейчас побеспокоят. Передайте ему, что здесь Майк Хаммер и я могу справиться со всеми делами лучше, чем парень по прозвищу Рейни. — Я толкнул дверь, и она, увидев мое лицо, не пыталась остановить меня.

Мне не пришлось долго ждать. Она вернулась и сказала:

— Мистер Перри примет вас в своем кабинете, сэр. — Она указала мне в дальний конец холла и осталась недоумевать, о чем весь этот шум.

Мистер Перри был перепуганным толстым человеком. Сейчас он действительно был напуган. Он не сидел — он заполнял огромное кожаное кресло у стола и дрожал с головы до ног. Должно быть, еще минуту назад он предавался мирным занятиям, о чем свидетельствовали открытая книга и сигара, дымящаяся в пепельнице.

Я бросил свою шляпу на стол, отодвинул заполнявшие его изящные безделушки и уселся на край.

— Перри, вы лжец, — проговорил я.

Рот толстяка открылся, и первый подбородок под ним мелко затрясся. Его пухлые пальцы вцепились в подлокотники кресла, как будто он хотел выжать из них сок. Почти шепотом он сказал:

— Как вы смеете!.. В моем собственном доме! Как вы смеете…

Я вытащил из пачки сигарету и воткнул в уголок рта. У меня не было спичек, и я прикурил от его сигары.

— Что Рейни обещал вам, Перри? — Я посмотрел на него сквозь дым. — Пулю в спину?

Его глаза перебегали от окна к двери.

— О чем вы…

Я закончил за него:

— О бандите по прозвищу Рейни. Чем он вам угрожал? Я уже спросил один раз и хочу получить ответ. Я могу вытрясти из вас намного больше, чем Рейни. Я могу всадить пулю туда, где больнее, и ее ударная сила будет намного больше. И еще я говорю о парне, которого зовут Уилер, Честер Уилер. Он был найден мертвым в номере гостиницы; было решено, что это самоубийство. Вы информировали полицию, что он был расстроен из-за плачевного состояния своих дел.

Эмиль Перри энергично кивнул и облизнул губы.

Я наклонился, чтобы бросить слова прямо ему в лицо:

— Вы, Перри, лгун. Дела Уилера здесь ни причем. Это был отвлекающий маневр, не так ли?

Страх заполз в его глаза, и он затряс головой.

— А вы знаете, что произошло с Уилером? Уилера убили. И вы знаете, что будете следующим, если убийца узнает, что я у вас на хвосте. Он не поверит, что вы ничего мне не сказали. Ты, толстяк, получишь замечательную пулю в живот.

Глаза Эмиля Перри сверкали, как угли. Он задержал дыхание, его подбородок задрожал, щеки посинели, и он потерял сознание. Я сел на стол и докурил сигару, дожидаясь, пока он придет в себя.

Он напоминал огромный комок клея, который кто-то положил в кресло. Комок клея в темном костюме. Когда его глаза открылись, он сделал движение в сторону запотевшего графина на столе. Я налил стакан ледяной воды и передал ему. Он жадно осушил его.

Я постарался, чтобы мой голос звучал ровно:

— Ты ведь даже не знаешь Уилера, правда? По его лицу я понял, что так оно и есть.

— Хочешь сказать что-нибудь?

Перри быстро помотал головой. Я встал, нахлобучил шляпу и пошел к двери. Прежде чем открыть дверь, я оглянулся через плечо:

— Ты считаешься уважаемым гражданином, толстый мальчуган. Полицейские принимают твои слова за истину. Знаешь, что я собираюсь делать? Я собираюсь узнать, что же все-таки Рейни тебе посулил, и займусь этим вплотную.

Он посинел и отключился, прежде чем я закрыл дверь. Черт с ним, сам нальет себе воды.

VI

Небо затянулось облаками, похолодало. Въезжающие в город машины несли на крышах пласты снега. Я приткнул машину у углового ресторанчика и выпил две чашки кофе, чтобы выгнать холод из костей; потом опять сел в машину и пересек весь город, чтобы дома надеть пальто и перчатки. Когда я снова вышел на улицу, серые перья снега скользили вниз, на мостовую, по отвесным стенам домов.

В первом часу я нашел мотель, где можно было получить комнату. Получив ключ от комнаты, я сел в такси и дал водителю адрес агентства Энтона Липсека на Тридцать третьей улице. Может быть, удастся выжать что-нибудь полезное из этого дня.

На этот раз хорошенькая секретарша не задавала вопросов. Я сказал:

— Мисс Ривс, пожалуйста.

Она включила переговорное устройство. Ответил низкий, волнующий голос, в котором явно слышались нотки удовольствия. Она ждала меня.

Боги Олимпа могли гордиться своей королевой. Она была само совершенство; в платье с длинными рукавами, она шла из глубины комнаты поздороваться со мной. Какого черта она носит такие платья! Они закрывали все, что только могло дорисовать воображение.

Образцом того, что скрывало платье, были ее руки и лицо, и этого было достаточно, чтобы хотелось раздеть ее глазами. В ее походке была какая-то особая упругость, в глазах прыгали чертики; мы пожали друг другу руки, и от ее короткого прикосновения по моей спине побежали мурашки.

— Я так рада, что вы пришли, Майк.

— Я же сказал, что приду. — Ее платье было застегнуто у горла, на ней было только одно украшение-кулон. Я повернул его к свету, и он отбросил сноп зеленых искр. Я присвистнул — это был изумруд, стоивший целое состояние.

— Нравится?

— Хороший камень.

— Я люблю красивые вещи, — сказала она.

— Я тоже.

Юнона повернулась ко мне: на ее губах мелькнула довольная улыбка. Чертики в глазах тоже были удовлетворены. Она отошла к столу. Серый цвет из окна пронизывал ее золотистые волосы, и сердце мое заколотилось; я подумал, что оно сорвется с цепи.

Во рту появился неприятный привкус.

Внутренности мои скрутила судорога, а в голове началась свистопляска. Теперь я понял, почему в моем позвоночнике появлялся холодок: потому что мне хотелось протянуть к Юноне руки и обнять ее.

Она напоминала мне другую девушку.

Девушку, с которой я повстречался много лет назад. Я думал, что мне удалось ее забыть. У нее были золотистые волосы. Она умерла — я убил ее, потому что мне хотелось это сделать, но она жила в моей памяти.

Я посмотрел на свои руки — они дрожали, пальцы сжались в кулаки, на них проступили каждая жилка и сухожилие.

— Майк? — Голос совершенно изменился. Это была Юнона, и я не мог сдержать дрожи. Золото ушло из ее волос.

Она попросила подать ей манто. На ее шляпке была маленькая полоска норки того же оттенка, что и манто.

— Пойдем перекусим.

— Я здесь с деловым визитом.

Она засмеялась и придвинулась ко мне, натягивая перчатки.

— Майк, а о чем вы думали минуту назад?

Я старался не смотреть ей в глаза.

— Ни о чем.

— Вы говорите неправду.

— Я знаю.

Юнона взглянула на меня через плечо. В ее взгляде была мольба.

— Но это не из-за меня?

Я выжал из себя кривую улыбку:

— Нет, Юнона, все в порядке. Просто я подумал о том, о чем не должен был думать.

— Я рада, Майк. В тот момент вы кого-то страшно ненавидели, и мне бы не хотелось, чтобы вы ненавидели меня. — Она по-девчоночьи взяла меня за руку и потянула к боковой двери. — Я не хочу делить вас совсем личным составом агентства.

Мы вышли в коридор, и я нажал на кнопку лифта. Пока мы ждали лифт, Юнона прижала мою руку своей, зная, что я не могу отвести от нее глаз. Юнона, богиня в норковом манто! Она была лучше оригинала.

Я увидел, что свет снова зажег золото в ее волосах. В голове моей опять начался всепоглощающий пожар, появилась боль в груди, и я почувствовал, что имя Шарлотты рвется с моих губ. Боже милостивый! Неужели можно вспоминать только так! Вспоминать женщину, которую любил, а потом послал в небытие! Я отвел глаза.

Лифт остановился; лифтер одарил Юнону царственным кивком и пробормотал слова приветствия. Двое мужчин в кабине лифта посмотрели на Юнону, а потом ревниво — на меня. Похоже, она производила одинаковое впечатление на всех.

На улице появился скользкий белый ковер, струившийся от ветра. Я поднял воротник пальто и устремился вперед в поисках такси. Юнона сказала:

— Не надо такси, Майк. Моя машина стоит за углом. — Она сунула руку в карман и вынула два ключа на золотой цепочке. — Держите ключи.

Мы наклонили головы, защищаясь от ветра, и завернули за угол. Она показала на новый «кадиллак» с откидывающимся верхом и всякими штучками, которые, как я думал, существуют только на витринах. Я придержал дверцу, пока она забиралась внутрь, захлопнул ее и обошел машину с другой стороны. Надо же, такие вещи существуют в действительности!

Мотор заурчал, как сытый кот, всей своей мощью стремясь оторваться от тротуара.

— Куда ехать, Юнона?

— В центре есть уютное местечко, которое я обнаружила несколько месяцев назад. Там готовят лучшие в мире бифштексы, если вы понимаете в них толк. Там бывают самые интересные в мире люди… восхитительные люди.

— Восхитительные?

— Это не совсем верное слово. Они… необычные. Я в самом деле никогда таких не видела. Но еда там отличная. Увидите. Поезжайте вперед по Бродвею, я покажу дорогу.

Я кивнул и направился к центру. Дворники двигались, как метрономы. Снег мешал, но транспорта на улице стало меньше, и через несколько минут мы были в центре. Юнона наклонилась к стеклу, всматриваясь в перекрестки. Я сбросил скорость, чтобы она могла осмотреться, и она постучала пальцем по стеклу.

— Следующий дом, Майк. Сразу за углом.

Я улыбнулся ей.

— Мы посещаем трущобы? Или публика из Гринич-Виллидж переместилась в эти кварталы?

— Ничего подобного. Еда здесь превосходная.

Я улыбнулся ей в ответ, и она спросила:

— Вы уже бывали здесь, Майк?

— Однажды. Раньше здесь был притон, где покуривали травку, но еда и тогда была качественная. Неудивительно, что вы здесь видели столько «интересных» людей.

— Майк!

— Спуститесь на землю, Юнона. Вы слишком долго витали в облаках. Если меня увидят входящим сюда, меня освистают. Если вообще впустят.

Она озадаченно посмотрела на меня.

— Однажды меня отсюда выкинули, — пояснил я. — По крайней мере, пытались. Но это вызвало ответные меры, и я ушел на своих двоих. Волос мне, правда, повыдергивали. Славные люди.

Юнона закусила губу, сдерживая смех.

— А я говорю своим друзьям, что здесь замечательные бифштексы! Двое моих приятелей просто вышли из себя, когда я упомянула эту забегаловку еще раз.

— Да уж, они, наверное, хорошо провели здесь время.

Пойдем посмотрим, как живут низшие классы.

Она стряхнула снег с волос и подождала, пока я открою перед ней дверь. Чтобы попасть в гардероб, надо было пройти через бар, и я бросил быстрый взгляд на публику, расположившуюся у стойки. Десяток глаз, повстречавшись с моими глазами, продолжали пристально смотреть на меня. Какой-то гомик пытался подцепить парня, слишком пьяного, чтобы что-нибудь понимать, но видя, что все напрасно, оставил эту затею. Я получил от него сладкую улыбку, когда он подошел достаточно близко, чтобы получить по шее. Бармен тоже был голубой и, похоже, разозлился, что я с дамой.

У девушки в гардеробе был такой вид, будто она пыталась отрастить усы, но потерпела фиаско. Она одарила меня ледяным взглядом и мило улыбнулась Юноне. Когда она отошла повесить наши пальто, Юнона обернулась ко мне со следами смущенного румянца, и я рассмеялся:

— Теперь вы поняли?

Она зажала рот рукой, чтобы не расхохотаться:

— Майк, какая я глупая! Я думала, они просто очень дружелюбны.

— О да, очень. К вам, по крайней мере. Думаю, вы обратили внимание, как холодно приняли меня.

Здесь был длинный, узкий зал с кабинами по сторонам и несколькими столиками в центре. За столиками никого не было, но более половины кабин было занято. Подошел шепелявый официант с рассыпанными по плечам кудрями, поклонился и провел нас в последнюю кабину в дальнем конце помещения.

Я заказал коктейль перед бифштексом, и официант так низко склонился передо мной в поклоне, что я испугался, как бы он меня не поцеловал. Юнона открыла портсигар, украшенный драгоценными камнями, и выбрала длинную сигарету.

— А вы понравились, Майк, — проговорила она. — Курите!

Я покачал головой и достал сигарету из своей мятой пачки. В баре кто-то опустил монетку в музыкальный автомат, и раздалась проникновенная музыка; мелодию вел хрипловатый саксофон. Под эту музыку не хотелось разговаривать, ее хотелось слушать. Когда подали коктейли, мы одновременно взялись за бокалы.

— Скажите тост, Майк. — Ее глаза светились.

— За красоту, — сказал я. — За Олимп. За богиню, которая ходит рядом со смертными.

— С замечательными смертными, — добавила Юнона. Мы осушили бокалы.

Потом был еще коктейль и другие тосты. Наконец принесли бифштексы, самые лучшие в мире, как она сказала. Бывает такое состояние, когда чувствуешь себя наполненным и удовлетворенным, когда можно сидеть, пуская колечками сигаретный дым и ощущать себя частицей окружающего мира.

— О чем думаете, Майк?

— О том, как хорошо быть живым. Вам не следовало приводить меня сюда. Это отвлекает от работы.

Она нахмурилась.

— Вы по-прежнему ищете причину смерти своего друга?

— Ага. Я встретился с крошкой Мэрион, кстати. Она — одна из причин. Черт возьми, все так честно и открыто, что выбивает почву у меня из-под ног. Я боялся, что так все и обернется. Но я все еще пытаюсь.

— Пытаетесь?

— Да, черт побери! Я не хочу превращаться в бакалейщика.

Она не поняла, что я имел в виду. Моя ухмылка перешла в улыбку, а потом в смех. Я не имел права чувствовать себя таким счастливым, но в глубине души знал, что настанет день, когда солнце встанет и подскажет мне ответ.

— Что такое? Вы смеетесь надо мной?

— Ну что вы, Юнона! Я не могу над вами смеяться. Она показала мне язык.

— Я смеюсь над превратностями судьбы. То она слишком сложна, то вдруг улыбнется тебе и станет простой и ясной. Как, например, в кабачке в Бауэри, где пузатые толстосумы развлекаются с голозадыми девочками. Я не думал, что встречу вас там.

Она грациозно пожала плечами:

— Почему же нет? Многие из этих толстосумов представляют деловой интерес.

— Я понимаю, что вы пользуетесь популярностью в высших кругах общества.

Я видел, что сказал ей приятное. Она задумчиво кивнула:

— И не без оснований, Майк. Потребовалось много работы и в конторе, и за ее пределами. Мы выполняем заказы для лучших домов моделей и используем лучших манекенщиц. Энтон мало известен как фотохудожник только потому, что отказывается брать кредиты под свою работу, но качество его фотографий превосходно. Вы видели, как увлеченно он работает.

— Я тоже буду увлеченно работать, — сказал я.

Она опять показала мне язык.

— Вы будете… Держу пари, вам ничего не удастся сфотографировать.

— А я уверен, что мне многое удастся сделать.

— В таком случае вы опрометчиво вторгаетесь в моральный кодекс.

— Наплевать. Жаль бедного фотографа. Он делает всю работу, а толстосумы получают все удовольствие. — Я вытащил сигарету и прищурился. — Вы знаете, что у Клайда очень выгодное дельце?

Брошенное вскользь замечание о Клайде удивило ее.

— Вы его знаете?

— Конечно, и довольно давно. Как-нибудь попросите его рассказать обо мне.

— Я не настолько хорошо его знаю, но если представится возможность, спрошу. Он очень колоритный, неправда ли?

— Прямо из кинофильма. Когда он стал управляющим в этом кабаке?

Юнона похлопала нежным пальчиком по щеке.

— Месяцев шесть назад. Я помню, что он зашел в офис купить комплекты фотографий. Он упросил девушек подписать ему фотографии и пригласил их на открытие «Бауэри». Все, конечно, делалось в тайне. Я и сама не пошла бы, если бы не услышала, что девушки просто помешались на этом кабаке. Таким же образом он посетил и другие рекламные агентства в городе.

— Этот парень соображает, — заметил я. — Конечно, приятно увидеть свою фотографию на стене. Он воспользовался доверчивостью девушек. Он прекрасно знал, что многие из них носят с собой деньги и оставят их в его кабаке. Когда прошел слух, что там еще и играют, дела пошли лучше. А сейчас у него бывают и туристы. Они думают, что все это интересно, а потом можно будет вырезать свои фотографии из газет и послать домой, чтобы посмеяться.

Она, нахмурившись, смотрела на меня.

— Интересно, кому он платит? — пробормотал я.

— Кто?

— Клайд. Кто-то дает этому кабаку возможность работать. Клайд щедро платит какому-то влиятельному лицу, иначе полицейские закрыли бы его заведение в день открытия.

Юнона нетерпеливо сказала:

— Но, Майк, так действовали только во времена сухого закона. — В ее голосе звучало любопытство. — Или нет?

Я посмотрел через стол на эту женщину, горделиво и смело несущую свою красоту.

— Вы видели только лучшую сторону, дорогая. Есть множество вещей, о которых вам лучше не знать.

Она покачала головой:

— Невероятно, что такие вещи еще происходят, Майк.

Я потер кулак о ладонь.

— Невероятно, но происходят. Интересно, что случится, если я заложу своего старого приятеля Динки Уильямса? — Мой рот скривился в усмешке. — Может быть, это всего лишь укромное местечко, может… — Конец фразы повис в воздухе, и я воззрился в стену.

Юнона подала знак официанту, и он принес нам еще по коктейлю. Я посмотрел на часы и обнаружил, что день уже перевалил за середину.

— Эти будут последними, ладно?

Она опустила подбородок на руки и улыбнулась:

— Жаль, что вы меня покидаете.

— Для меня это тоже не игрушки. — Она еще улыбалась, и я сказал: — Я спросил другую красивую девушку, которая могла иметь десять других парней, почему она выбрала меня. Чтобы держаться за руки, ответила она. Она ответила хорошо. Каков ваш ответ, Юнона?

Она пыталась затащить меня в бездонную глубину своих глаз. Губы ее еще улыбались, улыбка становилась все мягче, пока не исчезла, оставив нежный след. Ее полным, восхитительным губам почти не нужно было двигаться, чтобы произносить слова.

— Ненавижу людей, которые настойчиво пытаются втащить меня на пьедестал. Мне больше нравится, когда со мной обращаются грубовато, а вы один из тех, кто попытался быть резким.

— Я ничего не пытался.

— Но вы думали об этом, иногда даже были невежливы.

Она читала мысли, как и должна богиня, и она была права. Совершенно права. Не знаю, что со мной происходило, но иногда мне хотелось дотянуться до нее через стол и хорошенько вмазать ей по зубам. Даже при мысли об этом я чувствовал, как у меня напрягались сухожилия на запястьях. Может быть, богини не по мне. Может, я слишком привык к таким же подзаборникам, как я сам. Я выбросил эти мысли из головы и наконец отвел от нее глаза.

— Пойдемте домой, — сказал я.

У меня впереди был еще остаток дня и длинная ночь.

Юнона отодвинула стул и встала.

— Мне надо подпудрить нос, Майк.

Я смотрел, как она удаляется от меня, покачивая бедрами и изящно ступая. Я был не единственным наблюдателем. размалеванная с ног до головы девица прислонилась к стене за моей спиной и тяжелым взглядом следила за каждым шагом Юноны. Она была плодом, выросшим в сумерках так называемого эстетического мира. Я поймал на себе ее взгляд и понял, что со мной вступили в соперничество, — Юнона понравилась ей. Юнона вернулась через минуту, лицо ее было сурово; я не удержался и рассмеялся ей в лицо.

Растаявший было снег опять пошел всерьез. Поток транспорта развозил по домам служащих. Путешествие обратно заняло у нас вдвое больше времени.

Юнона решила не возвращаться в офис и попросила меня отвезти ее на Риверсайд-драйв. Я свернул на одну из самых респектабельных улиц и проехал до середины квартала. Она указала на новое здание из серого камня, стоявшее в ряду таких же, с горделивым швейцаром в бордовой униформе, откинулась назад и вздохнула:

— Вот мы и дома.

— Оставить машину здесь?

— А вам она не понадобится, чтобы добраться туда, куда вы собираетесь?

— Я не смогу заполнить бензином такую тележку, лучше уж возьму такси.

Я вышел и открыл перед ней дверцу. Швейцар в бордовой форме подошел и дотронулся кончиками пальцев до своей фуражки. Юнона сказала:

— Поставьте, пожалуйста, машину в гараж.

Он взял ключи.

— Разумеется, мисс Ривс.

Она с улыбкой повернулась ко мне. Снег, кружащий вокруг нас, прилип к меху манто, обрамляя ее сверкающей белизной.

— Зайдете выпить?

Я колебался.

— Майк, всего рюмочку, и я вас отпущу.

— Ладно, только одну.

У Юноны были вместительные апартаменты, отличный Олимп. В доме, несмотря на его размеры, не было показной роскоши. Обстановка была подобрана с безупречным вкусом, все было устроено для удобной жизни.

Я остался в пальто и шляпе, пока она готовила коктейли, и с удовольствием наблюдал за гибкой грацией ее движений. В ее теле была какая-то необыкновенная симметрия. Наши глаза встретились в зеркале — в ее глазах читалось то, что она читала в моих.

Она повернулась ко мне и протянула коктейль. Голос ее звучал низко и хрипловато.

— Мне уже за тридцать, Майк. Я знала многих мужчин, но никого не желала по-настоящему. Я собираюсь возжелать вас.

Внезапно у меня опять застыла спина, а в голове раздалась странная музыка, потому что ее волосы снова зажглись золотым огнем. Ножка бокала хрустнула в моих руках, и осколки вонзились в ладонь. Мне стало жарко, на лбу у меня выступил пот.

Я подвинулся так, чтобы свет перестал падать на ее волосы, и золото ушло из них. Пытаясь заслониться от безумной ненависти, жившей в моей памяти, я выпил.

Это испортило всю картину, которая должна была быть прекрасной; она была разломана прошлым, возвращавшимся снова и снова.

Она сказала:

— Вы опять так ужасно посмотрели на меня, Майк…

Я взял ее за руку и пробежал пальцами по ее волосам, ощущая их нежную шелковистость.

— Когда-нибудь я расскажу, Юнона. Я не могу от этого отделаться, но к вам это не имеет никакого отношения.

— Расскажите сейчас.

Я слегка потянул ее за ухо.

— Нет.

— Почему?

— Потому что.

Она надула губы, ее глаза пытались уговорить меня.

Я не мог ей сказать, что всему свое время и место, — время и место располагали, но она не была главным действующим лицом. Я всего лишь обычный смертный. Смертный не касается богини.

А может быть, причина вовсе не в этом. Может быть, она напомнила мне о том, чего у меня никогда не было.

Никогда.

Она медленно проговорила:

— Кто она была, Майк? Она была красива?

Я пытался сдержаться, но слова вырвались сами:

— Она была прекрасна. Она была самая прекрасная из всех живущих на земле, и я полюбил ее. Но она кое-что сделала, и я вообразил, что я Бог, и был ей судьей и судом присяжных, и приговор был — смерть. Я выстрелил ей в живот и, когда она умерла, умер вместе с ней.

Юнона ничего не ответила. Жили только ее глаза. Они пытались убедить меня, что я не мертв… для нее.

Я закурил и стал собираться, пока ее взгляд не убедил меня. Я ушел, чувствуя, что ее взгляд жжет мне спину; мы оба знали, что я вернусь.

Юнона. Богиня брака и материнства, королева богов. Юнона была красива, но она хотела быть обыкновенной женщиной.

Стемнело довольно рано, но отраженный снегом свет уличных фонарей хорошо освещал город. Отработавшие трудовой день люди спешили домой, придерживая поднятые воротники. Я влился в общий поток, пытаясь укрыться от порывов ветра.

Поймав такси, я доехал до Таймс-сквер и там нырнул в бар выпить пива. Когда я вышел оттуда, свободных такси уже не было, и я пошел по Бродвею в сторону Тридцать третьей улицы. Каждый шаг был борьбой со снегом и толпой. Мои ботинки промокли, складки на брюках разошлись. На переходе внезапно переключился светофор, и выехавшие из-за поворота машины вынудили пешеходов отступить на тротуар.

Кто-то поскользнулся, и послышался звон разбиваемого витринного стекла, а потом его треск под ногами. Собралась толпа — посмотреть, что случилось. В толпу ввинтился полицейский и встал напротив витрины, а я выбрался из толпы по проложенному им пути.

Добравшись до Тридцать третьей улицы, я повернул на восток, надеясь поймать такси, но отказался от этой затеи и побрел дальше.

Внезапно стекло в витрине за моей спиной треснуло и разлетелось на куски. На этот раз его никто не касался. Рядом взревел мотор, и я увидел верхнюю часть лица, смотрящего прямо на меня из заднего окна синего седана: он смотрел на меня, пока машина не скрылась из вида.

У меня заболели глаза и сжались зубы. Я услышал свой голос, и прохожие обернулись на меня.

— Дважды за один и тот же день, — сказал я. — Ненормальный, ненормальный сукин сын!

Не помню, как я залез в свою машину и как ехал. Я, наверное, ругался в голос, потому что водители машин, останавливавшихся у светофора рядом со мной, посматривали на меня и неодобрительно качали головами. Я был не в себе. Страшно стать мишенью на самой оживленной улице мира.

Первая разбившаяся витрина… Я думал, это случайность. Но вторую витрину пробила пуля, прежде чем она разлетелась вдребезги по тротуару.

В цокольном этаже здания, в котором я держал контору, был гараж. Он был пуст. Я поставил машину в угол и закрыл гараж. Ночной сторож взял у меня ключи от машины и велел расписаться в регистрационном журнале.

Выйдя из лифта, я пошел по коридору, посматривая в темные стекла дверей опустевших контор. Единственной дверью, через которую проникал свет, была дверь моей конторы. Я подергал ручку, щелкнул замок, и дверь открылась.

Велда сказала:

— Майк! Что ты здесь делаешь?

Я прошел мимо нее и, присев, стал копаться в нижнем ящике шкафа с документами. Пришлось перерыть весь ящик с аккуратно сложенными конвертами, чтобы раздобыть то, что я искал.

— Что случилось, Майк? — Она стояла за моей спиной и смотрела на маленький пистолет двадцать пятого калибра, который я запихивал в карман.

— Никакому бандюге не удастся меня пристрелить, — сказал я ей. В горле у меня пересохло, и голос охрип.

— Когда?

— Только что. Не больше десяти минут назад. И мерзавец стрелял в открытую. Понимаешь, что это значит?

— Да. Ты стал очень важным свидетелем.

— Вот именно, настолько важным, что меня хотят убить.

Велда медленно произнесла:

— А ты видел, кто это был?

— Я видел только часть лица. Недостаточно, чтобы узнать. Могу сказать лишь, что это был мужчина. В следующий раз я разнесу ему башку.

— Будь осторожен, Майк, у тебя ведь больше нет лицензии. Тебя упекут в тюрьму.

Я коротко засмеялся:

— Предполагается, что закон защищает людей. Если прокурор захочет упечь меня в тюрьму, я устрою из этого представление. Я брошу ему в лицо конституцию. Там написано, что человек может носить оружие. Может, он вспомнит и закон Салливана, и уж тогда мы посмотрим.

— Это будет совершенно замечательно…

Только сейчас я внимательно посмотрел на нее. На Велде было облегающее вечернее платье, оставлявшее все сверху неприкрытым, как смертный грех. Волосы агатовой волной падали ей на плечи, и я уловил тонкий, чувственный аромат духов.

Платье обтягивало тело, как вторая кожа.

— На улице холодно, детка. — Я нахмурился. — Куда это ты собралась?

— Повидать нашего друга Клайда. Он пригласил меня на ужин.

Моя рука непроизвольно сжалась в кулак. Клайд! Этот бандит! Я вымученно улыбнулся:

— Если бы я знал, что ты так снарядишься, пригласил бы тебя сам.

В другое время она отменила бы все свидания, чтобы удовольствоваться гамбургером в моем обществе. Те времена миновали.

Она натянула длинные, до локтя, перчатки и позволила мне наблюдать за ней, роняя слюни.

— Дело превыше удовольствия, Майк. — Ее лицо ничего не выражало.

— А чем ты здесь занималась до того, как я вошел? — резко спросил я.

— На твоем столе лежит отчет. Я побывала в «Кэлвей Мершандайзинг» и взяла у них фотографии девушек, которых они снимали тем вечером. Они могут тебе понадобиться. Тебе ведь нравятся хорошенькие девушки?

— Замолчи.

Она быстро взглянула на меня, чтобы я не увидел, что ее глаза заблестели от слез. Я про себя проклинал Клайда — этому бандиту перепадало все самое лучшее.

Я снова сказал:

— Жаль, что я не видел тебя такой раньше.

Она долго возилась со своим пальто; в комнате было так тихо, что слышно было ее дыхание. Потом она повернулась ко мне. Слезы еще стояли у нее в глазах.

— Майк, мне не надо говорить тебе, что ты можешь располагать мною в любое время.

Я крепко обнял ее, чувствуя каждый изгиб теплого, волнующего тела. Ее губы нашли мои, и я вкусил мягкую сладость, почувствовал трепет ее тела в моих руках. Мои пальцы впились в ее плечи, оставив на них красные пятна. Она, плача, оторвалась от меня, отвернулась, чтобы я не видел ее лица, и, схватив мои руки, быстрым движением провела ими по своему восхитительному телу, потом отшатнулась и выбежала.

Я сунул в рот сигарету и забыл ее зажечь. Было слышно постукивание каблуков в холле. Я рассеянно снял телефонную трубку и по привычке набрал номер Пэта. Он трижды прокричал «Алло», прежде чем я ответил ему и предложил встретиться у меня в конторе.

Мои ладони были влажными. Я зажег сигарету и долго сидел неподвижно, думая о Велде.

VII

Через тридцать минут Пэт был у меня. Он вошел, стряхивая с ботинок снег и отфыркиваясь, как лось. Сняв пальто и шляпу, он бросил кейс на стол и придвинул стул.

— Как дела? — спросил я.

— Прекрасно, — ответил Пэт, — просто замечательно. Прокурор счел необходимым подчеркнуть, чтобы я ни во что не ввязывался. Если он когда-нибудь вылетит с работы, я помогу ему попасть в тюрьму. — Видимо, он увидел изумление на моем лице. — Ладно, ладно… Давай рассказывай. Я просто зверею от канцелярской работы. Тебе проще — бросил свое удостоверение, и все.

— Я получу его обратно.

— Возможно. Но сначала нам нужно доказать, что не было никакого самоубийства, а было убийство.

— У тебя в руках сегодня могло быть второе дело об убийстве.

— Кто на этот раз?

— Я.

— Ты?

— Я чудом уцелел. Стреляли на оживленной улице. Кто-то хотел пристрелить меня из оружия с глушителем. Но им удалось лишь разбить две витрины.

— Черт возьми! У нас был сигнал о витрине с Тридцать третьей улицы. Если пуля, пробив витрину, не застряла где-нибудь, где ее можно найти, это может сойти за случайность. Где стреляли второй раз?

Я рассказал, и он снял телефонную трубку и позволил в полицейское управ пение с поручением обследовать витрину. Когда он повесил трубку, я сказал:

— Что сделает прокурор, узнав об этом?

— Оставь свои штучки. Он пока ничего не услышит. Ты ведь знаешь, какая у тебя репутация… Умный мальчик может сказать, что это один из твоих дружков посылает тебе поздравительную открытку к Рождеству.

— Для Рождества еще рановато.

— Тогда он упечет тебя по какому-нибудь выдуманному обвинению, а потом поднимет шум в газетах. Ну его к черту!

— Ты говоришь не то, что должен говорить хороший полицейский.

Лицо Пэта потемнело, и он наклонился ко мне, яростно блестя зубами:

— Быть хорошим полицейским недостаточно, чтобы поймать убийцу. Я просто взбешен, Майк. Мы оба сидим на горячей сковородке, и мне это не нравится. Может быть, я совершенствуюсь. Немного рекламы никому не повредит, и если прокурор начнет вправлять мне мозги, у меня найдется более интересная тема для разговора.

Я засмеялся. Господи, как я смеялся! Десять лет я пел ему эту песню, и только теперь он начал запоминать слова.

Я спросил:

— А что с Рейни? Ты нашел его?

— Да, ну и что? Он занимается разрешенной законом деятельностью — организует боксерские матчи. На каком-то ринге на острове. Нам не за что зацепиться. А он здесь при чем?

В ящике стола была бутылка, и я налил нам по стаканчику.

— Он тоже замешан в этом, Пэт. Не знаю как, но замешан.

Я предложил выпить молча, и мы осушили стаканы. Алкоголь проложил огненную дорожку к моему желудку и лег там, как горячий уголек. Я опустил стакан и сел на подоконник.

— Я ездил к Эмилю Перри. Рейни уже был там и запугал его до смерти. Даже мне не удалось напугать его сильнее. Перри сказал, что Уилер говорил о самоубийстве, потому что у него неважно шли дела, но проверка показала, что торговля шла весьма успешно. Разгадай эту загадку.

Пэт присвистнул.

Я подождал, пока он соберется с мыслями.

— Пэт, ты помнишь Динки Уильямса?

Пэт утвердительно кивнул головой:

— Давай дальше.

Я постарался придать своему голосу беззаботность:

— А знаешь, чем он сейчас занимается?

— Нет.

— А что бы ты сделал, если бы я сказал, что он владелец популярного игорного притона здесь, в городе?

— Сказал бы, что ты сошел с ума, что это совершенно невозможно, а потом отправил бы туда группу захвата.

— В таком случае я ничего тебе не скажу.

Он с такой силой стукнул кулаком по столу, что моя пачка сигарет подскочила.

— Попробуй только! Ты немедленно мне все расскажешь! За кого ты меня принимаешь — за новобранца, с которым ты можешь играть, как кошка с мышкой?

Мне очень приятно было видеть его таким. Я слез с подоконника и переместился в свое кресло. Его лицо было свекольного цвета.

— Послушай, Пэт. Ты ведь полицейский. Ты веришь в чистоту и справедливость силы. Может быть, ты и не хочешь, но обязан будешь сделать то, что сказал. Если ты это сделаешь, убийца скроется.

Он хотел что-то сказать, но я жестом остановил его:

— Я думаю, это дело намного сложнее, чем мы себе представляем. В это втянуты Динк, Рейни, господа вроде Эмиля Перри. Может быть, и многие другие, которых мы не знаем… пока. Динки Уильямс отмывает деньги при помощи рулетки и баров, при этом без всяких там лицензий. Мне неприятно напоминать тебе об этом, но если Динки Уильямс содержит притон, значит, он кому-то хорошо платит — кому-то очень влиятельному. И очень важному. Или одному, или нескольким, но могущественным, если их собрать вместе. Ну и как, будешь бороться с этим?

— Ты прекрасно знаешь, что буду!

— Но ты же хочешь действовать законными методами? Думаешь, ты сможешь их нарушить?

Хриплым шепотом он ответил:

— Я это сделаю.

— Мне пришла в голову еще одна мысль, ты знаешь какая: тебе понравится нарушать закон. Теперь слушай. У меня есть к этому делу обходная тропка. Мы можем работать над этим вместе, или сам копайся в дерьме и самостоятельно добывай факты. И это будет нелегко. Если Динки действительно кому-то платит, нам надо разом накрыть всю сеть.

Пэт посмотрел на меня и сказал:

— Прокурор дал бы руку на отсечение, чтобы записать наш разговор. Ладно, какие будут указания?

— Во-первых, нужно найти убийцу. Чтобы выйти на него, надо знать, почему был убит Уилер. Если пустить слух, что у некоего Клайда могут быть неприятности, можно получить кое-какие результаты. Может быть, они нас не очень устроят, но укажут, в каком направлении действовать.

— А кто такой Клайд? — В его голосе прозвучали зловещие нотки.

— Клайд — это новая кличка Динки.

Пэт улыбался.

— Дело в имени, Майк. Я его уже слышал. — Он встал и вытащил сигарету из моей пачки.

Я сидел и ждал.

— Ну и?

— Ты просто шельмец. Тебе надо было все-таки стать полицейским. Ты был бы уже комиссаром или покойником. Одно из двух. Скорее всего, покойником.

— Я чуть не стал им сегодня днем.

— Конечно, и теперь я понимаю почему. Этот Клайд держит за горло всех местных воротил. Он может устроить все — от билета на автостоянку до приговора за убийство. Надо только упомянуть его имя, и все начнут заискивать и кланяться. Наш старый друг Динки действительно завоевал мир.

— Властвовать он будет недолго.

— Если он из тех, о ком мы говорим, то способен держать в руках много нитей.

Пэт казался слишком спокойным, и мне это не нравилось. Мне хотелось его кое о чем расспросить, но я боялся услышать ответ. Я спросил:

— А что в гостинице? Ты был там?

— Да, был. В день убийства никто не зарегистрировался, но вечером было несколько гостей, поднимавшихся в номера. У всех весомое алиби.

Я замысловато выругался. Пэт внимательно выслушал меня и улыбнулся:

— Майк, я увижу тебя завтра?

— Да.

— Держись подальше от витринных стекол.

Он надел шляпу и распахнул дверь. Я пошел посмотреть, какие фотографии оставила на моем столе Велда. Мэрион Лестер смеялась в объектив из складок огромного мехового воротника. Она выглядела счастливой. Было не похоже, что она через пару часов напьется до бесчувствия… и мой друг, который вскоре после этого умрет, вынужден будет донести ее до постели.

Я сложил фотографии в папку и убрал в ящик стола. В бутылке еще оставалось больше половины, а стакан был пуст. Очень скоро положение изменилось: пусто стало и в бутылке, и в стакане, а я почувствовал себя намного лучше. Я потянул к себе за провод телефон и набрал номер, который записал на спичечном коробке.

Мне ответили, и я сказал:

— Привет, Конни, это Майк.

— А я уж думала, что ты забыл меня.

— Никогда, детка. Чем занимаешься?

— Жду тебя.

— Можешь подождать еще полчаса?

— Я специально разденусь для тебя.

— Ты специально оденься для меня, мы кое-куда пойдем.

— Но ведь идет снег. — Голос ее звучал обиженно. — И у меня нет галош.

— Я принесу их тебе. — Она все еще протестовала, но я уже положил трубку.

В ящике было полно патронов двадцать пятого калибра. Я сунул в карман горсть маленьких надежных кусочков металла, которые могут оказаться очень кстати. Перед самым выходом я выдвинул ящик стола и достал конверт с фотографиями. Потом я написал Велде записку, в которой просил дать мне знать, что ей удалось выяснить.

Парень в гараже очень предусмотрительно снабдил колеса моей машины цепями и заработал пару долларов. Я выбрался из гаража и пристроился в ряд машин, прокладывавших себе путь сквозь пургу.

Конни встретила меня у двери со стаканом, который вручила мне, прежде чем я успел снять шляпу.

— Мой герой пробивается сквозь пургу, чтобы спасти меня, бедную, — сказала она.

Коктейль был замечательный. Я отдал ей пустой стакан и поцеловал ее в щеку. Ее смех звучал мелодичными колокольчиками. Конни закрыла дверь и взяла мое пальто. Я прошел в комнату и уселся. Присоединившись ко мне, она села на диван и достала сигарету.

— Куда пойдем?

— Искать убийцу.

Пламя спички, которую она держала, заколебалось.

— Ты… знаешь?

Я покачал головой:

— Подозреваю.

На ее лице появился интерес. Она мягко спросила:

— И кто это?

— Я подозреваю полдюжины людей. Но убийца один, остальные в той или иной степени к этому причастны.

Я играл шнуром от торшера и наблюдал за сменяющими друг друга чувствами, отражавшимися на ее лице.

Наконец она сказала:

— Майк… я как-нибудь могу помочь тебе? Может быть, я знаю что-то, что имеет значение?

— Возможно.

— Только из-за этого ты и пришел?

Я несколько раз включил и выключил торшер. Конни устремила на меня тяжелый взгляд.

— Ты себя недооцениваешь, детка, — усмехнулся я. — Почему ты не посматриваешь иногда в зеркало? С твоим личиком надо сниматься в кино, а такое тело, как у тебя, грех прикрывать одеждой. Кроме того, ты смышленая девочка. А я всего лишь мужчина. И я хотел бы владеть всем этим. Именно поэтому я пришел.

Она спустила ноги с дивана, подошла и поцеловала меня в нос.

— Я понимаю, Майк. Скажи, что ты хочешь.

— Я не знаю, о чем тебя спросить, Конни. Я в тупике.

— Спроси, что хочешь.

Я пожал плечами.

— Ну хорошо… Тебе нравится твоя работа?

— Она замечательная.

— Хорошо платят?

— Очень.

— Как и твоему боссу?

— Которому из них?

— Юноне.

Конни протестующе вытянула руку.

— Юнона никогда не вмешивается в мои дела. Моя работа произвела на нее впечатление. Когда она мне позвонила, я очень обрадовалась, потому что достигла самых высот. Она только отбирает предложения, которые мне подходят, а Энтон беспокоится обо всем остальном.

— У нее, наверное, куча денег, — заметил я.

— Я думаю, да. Кроме большой зарплаты она постоянно получает подарки от клиентов. Мне почти жаль Энтона, но ему это все безразлично.

— А что он за человек?

— Артистическая натура. Ему наплевать на деньги, была бы работа. Он даже не разрешает никому печатать фотографии. Может быть, именно поэтому дела агентства идут так хорошо.

— Он женат?

— Энтон? Да это просто смешно! После всех тех женщин, которых он держит в руках, разве найдется одна, способная захватить его целиком? Он абсолютно холоден. Для француза это просто постыдно.

— Для француза?

Конни кивнула, продолжая курить.

— Юнона встретила его во Франции и привезла сюда, чтобы он мог укрыться от суда за какое-то грязное дельце. Во время войны он, кажется, сотрудничал с немцами, фотографировал видных нацистов и членов их семей. Энтону наплевать на деньги и политику, пока у него есть любимая работа.

— Это очень интересно, но вряд ли поможет мне. Расскажи что-нибудь о Клайде.

— Я ничего о нем не знаю, кроме того, что он похож на киношного гангстера и очень притягателен для подонков обоего пола.

— А девушки из агентства не пытаются заигрывать с ним?

Она пожала плечами.

— Ну, ты знаешь, как это делается. На Рождество он дарит всем дорогие подарки и приглашает на роскошные обеды по случаю своего дня рождения, но за этим ничего нет, кроме деловых контактов. Публика увлечена его «Бауэри» значительно дольше, чем любым другим заведением такого рода. Интересно, что произойдет, если у Клайда появятся простые люди.

— Мне тоже интересно, — сказал я. — Сделай для меня кое-что. Наведи справки и посмотри, кто составляет его клиентуру. Меня интересуют важные люди, люди, имеющие вес в городе. Тебе надо получить приглашение в «Бауэри».

— Почему бы тебе не пригласить меня?

— Боюсь, что Клайду это не понравится. Надо сделать так, чтобы твой сопровождающий не вызвал никаких вопросов. Как насчет одного из тех, о которых ты говорила?

— Это можно устроить. Но с тобой было бы веселее.

— Как-нибудь в следующий раз. У этих мальчиков есть деньги?

— Да, у них у всех водятся деньжата.

— Выбери самого денежного. И пусть он спустит побольше денег. Постарайся задавать вопросы как можно раскованнее, они не должны быть слишком целенаправленными. Я не хочу, чтобы ты огорчала Клайда.

У меня было несколько фотографий, и я вытащил их. Конни подошла взглянуть.

— Ты всех этих девочек знаешь?

Посмотрев на фотографии, она кивнула.

— Все они демонстрационные лошадки. И что?

Я вытащил из пачки фотографию Мэрион Лестер. Она презрительно скривила губы:

— Она из любимчиков Юноны. Пришла из студии «Стэнтон» в прошлом году, потому что Юнона предложила ей больше денег. Она одна из лучших, но меня она раздражает.

— Почему?

— Считает себя очень хорошенькой. Однажды она загуляла, Юнона ее уволила.

Конни перебрала фотографии и выбрала две. На одной была запечатлена девушка, похожая на дебютантку, в почти прозрачном вечернем платье.

— Это Рита Лоринг. Ты не поверишь, но тридцать пять ей было много лет назад. В тот вечер ее наняли за сумасшедшие деньги демонстрировать одежду только для одной фирмы.

На другой фотографии была девушка в свободных брюках, жилете и блузке со всякими безделушками, как это любят женщины. Она была снята на фоне девичьей спальни.

— Это малышка Джин Троттер, демонстрирует одежду для подростков. Она уволилась позавчера. Послала Юноне письмо, и мы скинулись, чтобы купить ей телевизор. Энтон был возмущен, что она исчезла, не закончив работу. Юноне пришлось похлопать его по руке, чтобы успокоить. Я никогда не видела его таким взбешенным.

Она передала мне фотографии, я убрал их и велел ей сесть на телефон, чтобы найти себе сопровождающего. Она нехотя принялась звонить. Я сидел и ухмылялся, пока она не взбеленилась и не отыгралась на своем собеседнике на другом конце телефонного провода. Она сказала, что встретится с ним в холле гостиницы в центре, чтобы сэкономить время, и повесила трубку.

— Майк, ты вонючка, — сказала она.

Я согласился. Она бросила мне мое пальто и влезла в собственное. На улице я на руках донес ее к машине. Ног она не замочила. Мы поужинали в рыбном ресторанчике, немного выпили, немного поговорили, потом я доставил ее к входу в гостиницу, в холле которой она должна была встретиться со своим приятелем. Я поцеловал ее на прощание, и она перестала злиться.

Я черепашьей скоростью проехал несколько кварталов по Бродвею за снегоочистителем.

Чтобы дать снегоочистителю немного оторваться, остановился у тротуара на боковой улочке и пошел к бару. Я прошел прямо к телефону и бросил монетку.

Мне пришлось подождать, пока автомат не проглотил одну монету, потом другую… Джо Гилл подошел к телефону и рявкнул:

— Алло!

— Джо, это Майк.

— Майк, — начал он, — если ты не возражаешь, я бы лучше…

— Слушай, что ты за человек? Я прошу лишь об одной небольшой услуге.

Я услышал, как он вздохнул.

— Ну хорошо. Что на этот раз?

— Меня интересует Эмиль Перри, фабрикант. У него дом в Бронксе. Я хочу знать все о нем, его положении в обществе и состоянии его финансов.

— Ты просишь о невозможном. Я могу поручить своим людям узнать кое-что о его связях, но не могу слишком глубоко влезать в его финансовые дела. Есть закон, ты же знаешь.

— Конечно, но можно же его обойти. Я хочу знать о его банковских счетах, даже если понадобится забраться в его дом, чтобы их раздобыть.

— Послушай, Майк, я сделаю, что смогу, но будем считать, что мы в расчете. И не заставляй меня снова одалживаться.

Я засмеялся:

— Не волнуйся. Если ты попадешь в беду, я попрошу своего приятеля окружного прокурора, и все будет о'кей.

— Этого-то я и боюсь. Поддерживай со мной связь, я что-нибудь придумаю.

— Спокойной ночи, Джо.

Он что-то пробормотал в ответ, и в трубке раздались гудки. Я засмеялся и открыл дверь будки. Мне надо было знать, как Рейни смог так напугать такую большую шишку, как Перри.


Газетный концерн «Глоб» вымучивал вечерний выпуск газеты с грохотом, от которого содрогалось все здание. Я прошел через служебный вход и поднялся на лифте в редакционную комнату, где треск машинок напоминал пулеметные очереди.

Я спросил, где можно найти Эда Купера, и мне показали отделенный стеклом закуток, который производил свой собственный шум.

Эд был редактором отдела спорта в «Глобе», все, что не имело отношения к его интересам, было недостойно его внимания. Я открыл дверь и вошел в оглушительный треск, который производила старая машинка, его ровесница.

Он оглянулся на меня, не останавливаясь, и сказал:

— Сейчас, Майк, я закончу.

Я сел, дожидаясь, пока он закончит свою статью, и играя пистолетом двадцать пятого калибра в кармане пиджака.

— Выкладывай, Майк. Билеты или информацию?

— Информацию. Бывший бандит по имени Рейни организует боксерские бои. Хотелось бы знать где.

Эд сразу взял быка за рога:

— Знаешь, где комплекс «Гленвуд хаузинг»?

Я сказал, что знаю. Это был город в городе, предоставленный бывшим солдатам, в часе езды от Нью-Йорка.

— Рейни с несколькими парнями построили там спортивную арену, рассчитывая на клиентуру Гленвуда. Они проводят там встречи по боксу и борьбе, и все это под винными парами. Среди боксеров был разговор, что в этом деле должно разобраться местное бюро по заключению пари. Если будут какие-нибудь новости для тебя, я запишу.

— Отлично, Эд. Вероятно, от этого Рейни очень скоро будут известия. И если в это время я там буду, я тебе позвоню.

— Ты собираешься туда сегодня вечером?

— Именно.

Эд посмотрел на часы.

— У них сейчас начинается представление. Если поторопишься, успеешь на первый бой.

— Да, — сказал я, — и он должен быть интересным. Я тебе о нем расскажу, когда вернусь в город.

Я надел шляпу и открыл дверь, Эд остановил меня.

— Эти ребята, о которых я тебе говорил, партнеры Рейни, очень крутые. Будь осторожен.

— Я буду очень осторожен, Эд. Спасибо за предупреждение.

Я снова прошел через лязг и грохот и нашел свою машину.

Снег засыпал крышу, налип на стекла. Я очистил машину от снега и залез в нее.

Снег шел уже несколько часов, но по улицам можно было проехать, мостовые очищались постоянно.

Добравшись до спортивного комплекса за пределами Гленвуда, я услышал рев и визг толпы. Стоянка была забита, машины запрудили улицу. Я смог поставить машину на открытом месте рядом с большим дубом, в нескольких сотнях метров от ринга.

Я пропустил первый бой, но, судя по присутствующим там бродягам, я пропустил немного. За доллар я получил место у стены, так далеко, что с трудом мог разглядеть ринг сквозь табачный дым. Со стен капала вода, сиденьями служили лавки, покрытые каким-то тряпьем. Ну и развернули ребята бизнес!

Это была толпа простых людей, жаждущих развлечений и желающих заплатить за них. Я сел рядом с дверью, мои глаза привыкли к полутьме. Последние несколько рядов были относительно свободны, это давало возможность наблюдать за происходящим в проходах.

Из толпы раздался крик — один из парней на ринге был в нокауте. Через несколько минут его провели по проходу в раздевалку. Ринг заняли другие гладиаторы.

К концу четвертого боя все, кто должен был прийти, пришли. Два боксера, провальсировавшие шесть раундов, прошли мимо меня в холл за стеной в сопровождении своих импрессарио и секундантов. Я встал и присоединился к процессии, которая прошла в большую сырую комнату, по стенам которой стояли металлические ящики и деревянные скамейки. Все пропахло мазями и потом. Два тяжеловеса с забинтованными руками играли в карты на скамейке, отмечая счет плевками на полу.

Я подошел к одному из курящих сигары джентльменов в коричневом костюме в полоску и постучал по нему пальцем.

— Где Рейни?

Он передвинул сигару в другой угол рта и сказал:

— В конторе, наверное. Ты привел мальчика?

— Нет, — ответил я. — Мой парень валяется в постели с простудой.

— Плохо. Так деньгу не откуешь.

— Да уж…

Он вернул сигару на прежнее место, положив конец нашему разговору. Я пошел искать контору, в которой был Рейни. Я нашел ее в конце холла. Внутри был слышен приемник, настроенный на какой-то спортивный матч. В помещении была еще одна дверь; она распахнулась, и стали слышны голоса. Кто-то громко ругался, пока другой не велел ему заткнуться. Ругань прекратилась. Послышалось бормотанье, дверь хлопнула, потом я слышал только надрывающийся приемник.

Я простоял так минут пять, пока не услышал, что бой окончился. Приемник выключили. Я открыл дверь и вошел.

Рейни сидел за столом, подсчитывая доходы за вечер, укладывая банкноты в расползающиеся кучки и отмечая что-то в маленькой красной книжечке. Я взялся за ручку двери и почти бесшумно закрыл ее. Под ручкой был засов, и я закрыл дверь на засов.

Если бы Рейни не считал вслух, он бы услышал, как я вошел. Я подождал, когда он подсчитает до пяти тысяч, и сказал:

— Неплохой навар, а?

— Заткнись, — ответил Рейни, продолжая считать.

Я сказал:

— Рейни!

Его пальцы замерли над кучей пятерок, голова медленно повернулась, и он посмотрел на меня через плечо. Воротник пальто скрывал нижнюю часть лица Рейни, и я попытался представить его в заднем стекле уносящейся по Тридцать Третьей улице машине. Он был не очень похож.

Рейни был из тех, кто вызывает неприязнь с первого взгляда. На его лице смешались ненависть, страх и грубость, сдобренные презрительной усмешкой. Его холодные, безжалостные глаза едва виднелись под тяжелыми веками.

Рейни был крутым парнем.

Я прислонился к двери, сигарета свисала у меня с губы, рука в кармане сжимала пистолет. Наверное, он не думал, что у меня там пистолет, — он оскалился и потянулся под стол.

Я постучал пистолетом о дверной косяк — даже через ткань было слышно, что стучат пистолетом. Взгляд Рейни несколько смягчился.

— Помнишь меня, Рейни?

Он не ответил.

Я решил рискнуть:

— Конечно, помнишь. Ты видел меня сегодня на Бродвее. Я стоял напротив витрины. Ты промазал.

Нижняя губа его оттопырилась и обнажила зубы. По-прежнему держа руку в кармане, я пошарил под столом и вытащил короткоствольный карабин тридцать второго калибра.

К Рейни наконец вернулся голос.

— Майк Хаммер, — сказал он. — Какой бес в тебя вселился?

Я присел на краешек стола и сбросил банкноты на пол.

— Догадайся.

Рейни посмотрел на деньги, потом на меня. И опять разъярился.

— Убирайся отсюда, пока тебя не вышвырнули, полицейская ищейка! — Он привстал.

Я взял карабин и с силой ударил его по щеке, так что кожа разъехалась. Он плюхнулся обратно в кресло (открытым ртом, пуская кровавые слюни. Я улыбнулся, хотя ничего смешного в этом не было.

— Рейни, ты забыл, что я не из тех, кто берет деньги. Ни от кого. Ты забыл, что я продолжаю заниматься своим делом только потому, что пережил парней, которые не хотели, чтобы я им занимался. Ты забыл, что у меня на мушке были ребята посерьезнее тебя и я нажимал на спусковой крючок.

Он испугался, но попытался скрыть это и сказал:

— Почему бы тебе не попробовать сейчас, Хаммер? Может быть, это будет несколько по-другому теперь, когда у тебя нет разрешения на ношение оружия. Давай же! — Он засмеялся.

Я нажал на спусковой крючок карабина и попал ему в бедро. Он схватился за ногу. Я поднял дуло так, чтобы он смотрел прямо в маленькую круглую дырочку, которая была для него пропуском в ад.

Он издал какой-то хлюпающий звук и наклонился, чтобы собрать деньги, рассыпанные у его ног. Я бросил оружие на стол.

— Есть такой Эмиль Перри. Если ты еще раз к нему приблизишься, я влеплю следующую пулю туда, где твоя рубашка встречается с брюками.

Мне не надо было так упиваться звуком собственного голоса. И надо было запереть другую дверь.

Мне не следовало делать массу вещей — тогда за моей спиной не стоял бы тот, кто произнес:

— Оставь его там, приятель.

Высокий тощий парень обошел стол и внимательно посмотрел на Рейни, слишком слабого, чтобы говорить. Другой ткнул меня в спину пистолетом. Тощий сказал:

— Он ранен! Ты, ублюдок, за это поплатишься! — Он выпрямился и ударил меня в подбородок. — Ты что, грабитель? Отвечай, черт подери! — Он снова двинул мне по подбородку, и я слетел со стола.

Парень с пистолетом ударил меня сзади по шее, и резкая боль пронзила мою голову и плечи. Он стоял передо мной, коротышка с одутловатым лицом, и в каждом его жесте ощущалось желание убить меня.

— Я сам займусь этим, Арти. Я люблю именно таких больших парней.

Рейни рыгнул и снова застонал. Я медленно поднялся, и Рейни сказал, шепелявя:

— Дай мне пушку. Дай я сам это сделаю.

Тощий обхватил его за талию и поставил на ноги.

Коротышка с пистолетом ухмыльнулся и шагнул вперед. Теперь он был достаточно близко. Я ударил рукой по стволу и оттолкнул его назад, в то время как его палец судорожно пытался нажать на спусковой крючок. Мне не составило труда выбить пистолет из его рук, после того как я ударил его в пах. Он упал на пол, как мешок с мокрым песком, и лежал, хватая ртом воздух.

Тощий, который в это время поддерживал Рейни, отпустил его и сделал бросок в сторону стола, где лежал карабин.

Я прострелил ему ногу.

Рейни этого хватило. Вся его храбрость испарилась. Он дотащился до кресла и, защищаясь, прикрыл лицо руками. Я бросил пистолет на стол рядом с карабином.

— А мне сказали, что у тебя крутые ребята. Я разочарован. Не забудь, что я сказал тебе об Эмиле Перри.

Тощий с пулей в ноге, рыдая, попросил меня прислать доктора. Я предложил ему самому вызвать доктора.

Я наступил на пачку десятидолларовых купюр, открыл дверь, обернулся на трех крутых парней и засмеялся.

— Доктору придется сообщить куда следует об огнестрельных ранениях, — напомнил я. — Скажите, что чистили военный трофей, а он выстрелил.

Рейни застонал и схватился за телефон на столе. Я, насвистывая, закрыл дверь и пошел к своей машине. Все впустую, думал я. Я играл слишком мягко, надо вести жесткую игру.

Довольно слов. Пора приниматься за дело.

VIII

Я был в постели, когда позвонил Джо. Я завел будильник на одиннадцать тридцать, и через пять минут он должен был зазвонить. Я сонно поздоровался, и Джо велел мне проснуться и слушать.

— Я проснулся и слушаю, — сказал я.

— Не спрашивай, как я это узнал. У Эмиля Перри несколько счетов предприятий, текущий счет жены и большой личный счет. На кругленькие суммы, за исключением его личного счета. Шесть месяцев назад он снял со счета пять тысяч, потом каждые два месяца снимал такие же суммы, но вчера снял все, оставив всего несколько сотен. В общей сложности он взял наличными двадцать тысяч долларов.

— Ого! — сказал я. — И куда же они пошли?

— Во-первых, у него жена и дети, которыми он дорожит так же, как и своим положением в обществе. Во-вторых, он любит женщин. В-третьих, сложим «во-первых» и «во-вторых». Что мы получим?

— Шантаж, — сказал я. — Все условия для шантажа. Это все?

— Да, у меня хватило времени только на это. Если у тебя больше нет задумок, а я надеюсь, что нет, я хочу с тобой распрощаться навсегда.

— Ты настоящий друг, Джо. Огромное спасибо.

— И не делай мне больше никаких одолжений, Майк.

— Да, спасибо еще раз.

Я залез под душ, и он как следует меня отхлестал.

Толстый маленький Эмиль до смерти испугался Рейни. Толстый маленький Эмиль регулярно берет в банке крупные суммы. Хорошее сочетание. Рейни нужно было много денег, чтобы войти в компанию по строительству спортивной арены.

Я выглянул в окно и увидел серые тучи, в которых было еще достаточно снега. Я подумал, что это только начало. Если сработает то, что я придумал…

Я вышел из дома.

Маленький пистолет двадцать пятого калибра по-прежнему лежал в кармане пиджака, ударяя меня в бок при ходьбе. Улицы были убраны, и я нашел малого, который снял с колес цепи и положил их в багажник. Он заработал еще пару долларов. Я направился к Бронксу.

На этот раз большого седана с золотыми инициалами не было на месте. Я дважды объехал квартал, чтобы убедиться в этом. Жалюзи на окнах второго этажа были подняты; дом казался покинутым. Я остановился на углу и пошел к дому.

Трижды я опускал тяжелый дверной молоток и, когда это не помогло, пнул дверь ногой. Мальчишка, катавшийся на велосипеде, увидел меня и прокричал:

— Их нет дома, мистер. Я видел, они уехали вчера вечером.

Я спустился по ступенькам и подошел к пареньку.

— Кто уехал?

— Вся семья, я думаю. В машину сносили всякую всячину. Утром ушла девушка, которая приходит убирать. Она дала мне двадцать пять центов, чтобы я отнес пустые бутылки в магазин. Выручку я оставил себе.

Я порылся в карманах в поисках двадцати центов и передал ему монету.

— Спасибо, сынок. Полезно замечать все, что происходит вокруг, это окупается.

Мальчишка положил монету в карман и покатил по улице, нажимая на звонок. Я вернулся к дорожке, ведущей к дому. Дом был обсажен кустарником, и я прошел за кустами, проваливаясь в снег. Дважды я останавливался, чтобы убедиться, что какие-нибудь скандальные соседи не вызвали полицию. Я проверил все окна — они были заперты.

Я чертыхнулся, выковырнул из грязи камень и швырнул в окно. Раздался звон разбитого стекла, но никто не пришел поинтересоваться, в чем дело. Тогда я вынул из рамы осколки, взялся за подоконник и влез в комнату.

Зачехленные кресла и закрытые двери означали, что Эмиль Перри удрал. Я попробовал включить лампу, она не работала. Молчал и телефон. Комната, в которой я находился, служила, очевидно, рабочей комнатой для женщины — в углу стояли швейная машинка и маленький ткацкий станок с наполовину сотканным ковром.

Комната выходила в коридор с множеством дверей, и все они были закрыты. Я вошел в одну, всматриваясь в желтый свет, проникавший сквозь шторы. Все было на своих местах, здесь недавно убирали. После осмотра каждой новой комнаты я злился все сильнее.

Коридор вел в вестибюль, от которого начиналась крытая галерея. С одной ее стороны через маленькое окошко в стене была видна кухня, с другой стороны покрытые толстым ковром ступеньки вели на второй этаж.

Везде была идеальная чистота. Две спальни, ванная, еще одна спальня и рабочий кабинет. Последняя комната выходила окнами на фасад и была заперта на два замка — выше и ниже ручки.

Мне понадобился целый час, чтобы открыть эти замки.

В комнату не проникал ни один луч света. Я зажег спичку и увидел почему: на окнах были двойные шторы.

Я находился в личном кабинете Эмиля Перри. На стенах висели блеклые картины, несколько пикантных картинок из календаря валялись на столах и стульях. У стены стояла старая продавленная кушетка. У окна стоял стол с пишущей машинкой, рядом с ним — низкое бюро с двумя ящиками. Я выдвинул их и прошелся по содержимому. В основном это была деловая переписка. Остальное — документы, страховые полисы, немного личных бумаг. Я задвинул ящики и стал разбирать бюро.

Я ничего не нашел.

Но в камине был пепел. Бумажный пепел рассыпался в прах, как только я до него дотронулся. Что бы эти бумаги собой ни представляли, их сожгли добросовестно. Не осталось ни одного уцелевшего клочка.

Я выругался про себя и вернулся к бюро, из которого достал страховой полис жены Перри. Этим полисом я смел пепел в конверт, запечатал его и положил полис обратно в ящик.

Прежде чем выйти, я постарался, чтобы в кабинете все выглядело так, как оставил Перри. Подвинув несколько предметов, я закрыл дверь и услышал, как щелкнул замок.

Я ушел так же, как пришел, пытаясь замести следы, которые оставил на снегу и в грязи за кустами. Когда я сел за руль, настроение у меня несколько улучшилось.

Дело начинало приобретать смысл. Я повернул ключ зажигания и дал мотору прогреться.

У Пятьдесят Девятой улицы я остановился, зашел в аптеку и позвонил в контору «Кэлвей Мершандайзинг». Там мне дали служебный телефон Перри. Когда я спросил мистера Перри, телефонистка попросила меня секунду обождать, а потом соединила.

— Офис мистера Перри, — произнес незнакомый голос.

— Я хотел бы поговорить с мистером Перри.

— Мне очень жаль, — ответил голос, — но мистер Перри уехал из города. Мы не знаем, когда он вернется. Чем могу быть вам полезна?

— Видите ли… Мистер Перри заказал несколько бит для гольфа и просил, чтобы они были доставлены сегодня. Его не было дома…

— Он уехал внезапно и не оставил своего адреса. Вы можете доставить пакет сюда?

— Я так и сделаю, — солгал я.

Эмиль Перри определенно отбыл в неизвестные края. Интересно, как долго он будет в бегах.

Забравшись в машину, я нигде не останавливался, пока не добрался до своей конторы. Там меня ждал сюрприз. Увидев, как я вылезаю из машины, лифтер нервно вздрогнул и взглянул на меня.

Я спросил:

— Что с вами?

Он поцокал языком:

— Может, не следует это вам говорить, мистер Хаммер, но несколько полицейских дожидаются вас в вашем офисе. Здоровые такие. А двое наблюдают за вестибюлем.

— А кто сейчас у меня в конторе?

— Хорошенькая девушка, которая на вас работает. Какие-нибудь неприятности, мистер Хаммер?

— Предостаточно, думаю. Забудьте, что видели меня. Позже я вам возмещу издержки.

— О, все в порядке, мистер Хаммер. Рад помочь.

Он открыл дверь и поехал на лифте наверх. Я подошел к телефону на стене, бросил в него монетку и набрал свой номер. Трубки телефона на моем столе и параллельного аппарата были подняты одновременно.

Голос Велды звучал нервно. Я держал у микрофона платок и через него спросил мистера Хаммера.

— Сожалею, но он еще не пришел. Что-нибудь ему передать?

Я пробормотал, как бы раздумывая:

— Да, будьте добры. Мы должны встретиться в баре «Кэшмор» в Бруклине через час. Я опоздаю на несколько минут. Если он позвонит, напомните ему.

— Хорошо, — ответила Велда. Она еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. — Я передам ему.

Я постоял у телефона и минут через десять повторил всю процедуру. Велда сказала:

— Можешь войти, Майк. Они ушли. Бруклин достаточно далеко.

Когда я вошел, она сидела и обрабатывала пилкой ногти, ноги ее лежали на столе. Она сказала:

— Ты тоже так любишь сидеть, Майк.

— Но я не ношу платья…

Она с шумом опустила ноги и покраснела.

— А как ты узнал, что они тут? — Она кивнула головой в сторону двери.

— Лифтер мне сказал. Надо включить его в наш премиальный лист. Что они хотели?

— Тебя.

— Почему?

— Они, похоже, думают, что ты в кого-то стрелял.

У этого сопливого ублюдка хватило-таки сил! Я бросил шляпу на стул и разразился проклятиями. Я вышагивал по кабинету, злой, как черт.

— Кто это был?

— Они мне сказали, что они от окружного прокурора. — Морщинка пролегла через ее лоб. — Майк, это плохо?

— Соедини меня с Пэтом.

Пока она набирала номер, я подошел к шкафу и достал бутылку хереса. Велда передала мне трубку, как раз когда я наполнил два бокала.

Я старался, чтобы мой голос звучал бодро, но я был слишком зол. Я сказал:

— Пэт, несколько ребят из конторы окружного прокурора недавно нанесли мне визит.

Он удивился:

— А что ты тогда там делаешь?

— А я не смог их здесь принять. Какая-то собака послала их по ложному следу в Бруклин. А что случилось?

— Майк, ты увяз по самые уши. Утром прокурор отдал приказ задержать тебя. На острове вечером была перестрелка. Два парня получили по пуле, один из них Рейни.

— Меня там видели?

— Нет, но тебя видели поблизости и слышали, что ты угрожал Рейни незадолго до этого.

— Рейни сам это сказал?

— Он не смог этого сделать. Рейни мертв.

— Что?! — Я, кажется, закричал.

— Майк, его убил ты?

— Нет. Я буду в баре на нашей улице. Заходи, ладно? Надо поговорить.

— Через час. Кстати, где ты был вчера вечером?

Я помедлил с ответом.

— Дома. Крепко спал в своей постели.

— Ты можешь это доказать?

— Нет.

— Ладно, скоро увидимся.

Велда осушила оба бокала, пока я разговаривал, и наполнила их снова.

— Рейни мертв, — сказал я. — Я не убивал его, но лучше бы я это сделал.

Она закусила губу.

— Я уже сообразила. Прокурор хочет приписать это тебе?

— Наверняка. А что произошло вчера вечером?

Она протянула мне бокал.

— Я выиграла немного денег. Клайд напоил меня и делал мне всякие предложения. Я сказала, что дам ответ позже. Но он очень увлечен. Я там со многими познакомилась. Это все.

— Только время потеряли.

— Ну, не совсем. Душой компании был Энтон Липсек, и он был совершенно пьян. Он предложил отправиться к нему на квартиру в Виллидж, и некоторые пошли. Я тоже хотела пойти, но Клайд сказал, что он не может оставить свое дело. Другая пара тоже отказалась, потому что парень увлекся рулеткой, а девушка, та, которая была с тобой накануне…

— Конни?

— Так ее зовут Конни? — спросила она холодно.

Я улыбнулся.

Велда сидела, откинувшись, в кресле и потягивала херес.

— Две девушки из тех, что пошли с Энтоном, работают вместе с Конни. Я слышала, как они несколько минут говорили на профессиональные темы, потом твоя подружка сказала какую-то колкость, и разговор прервался.

Она подождала, пока я допью свой бокал.

— А где ты был вчера вечером?

— Ездил повидаться с Рейни.

Ее лицо побелело.

— Но ты же сказал Пэту…

— Я сказал, что не убивал его. Я только слегка ранил его в ногу.

— Боже милостивый! Тогда ты…

Я несколько раз покачал головой, пока до нее не дошла моя мысль.

— Он не был тяжело ранен. Его прикончили, когда я ушел. Я узнаю детали позже. — Я воткнул в рот сигарету и встретился с Велдой глазами. — В котором часу ты встречалась с Клайдом?

Она опустила глаза и надула губы.

— Мне пришлось ждать его до двенадцати. Он сказал, что был занят на работе. Я ждала его так долго, Майк! И это после того, как ты сказал, что я прекрасно выгляжу.

Спичка обожгла мне пальцы.

— У него была возможность выбраться к Рейни, убить его и вернуться. И это все расставляет по своимместам.

Глаза Велды расширились.

— О, нет, Майк… нет… Я встретилась с ним сразу после…

— По Динки никогда не скажешь, что он только что кого-то убил. На его счету слишком много трупов. — Я взял шляпу. — Если полицейские снова появятся, постарайся от них отвязаться. Пэта не упоминай. Если появится окружной прокурор, можешь его обозвать от моего имени нехорошими словами. Я буду позже.

Когда я вышел, большой и сильный детина встал с верхней ступеньки, где он сидел, и сказал:

— Ребята оставили нас здесь на всякий случай. Они ужасно обозлились, когда вернулись из Бруклина.

Другой, такой же большой, подошел из дальнего конца вестибюля и присоединился к нам.

Я сказал:

— Давайте глянем на ваш ордер.

Они показали мне его. Первый сказал:

— Пошли, Хаммер, и без шуточек.

Я пожал плечами и пошел с ними к лифту.

Лифтер все понял и печально покачал головой. Я придвинулся к нему сзади и, когда мы спустились вниз, чувствовал себя намного лучше. Лифтер, снимая свою форму, очень удивится, откуда у него в кармане взялся пистолет двадцать пятого калибра. Может быть, как примерный гражданин, он отнесет его в полицейский участок.

На улице стояла дежурная полицейская машина, я забрался внутрь, полицейские сели по бокам. Никто не произнес ни слова. Я вытащил пачку сигарет, и один из полицейских выбил ее из моих рук. У него в нагрудном кармане торчали три сигары, и я, изобразив потягивание, локтем превратил их в труху, за что удостоился злобного взгляда. От меня он получил взгляд, еще более выразительный.

У дверей кабинета окружного прокурора стоял полицейский в форме; детективы подвели меня к стулу с прямой спинкой и заняли позицию позади него. Прокурор светился от счастья.

— Я арестован?

— Похоже на то.

— Да или нет? — Я вложил в эти слова как можно больше сарказма.

— Да, арестованы, — сказал он. — За убийство.

— Мне надо позвонить.

Он заулыбался.

— Конечно. Приступайте. Буду счастлив разговаривать с вами через адвоката, хочу услышать, как он скажет, что вы были дома вчера вечером. Тогда я вызову сюда управляющего домом, швейцара и ваших соседей, которые уже присягнули, что не слышали вчера никакого движения в вашей квартире.

Я взял телефон и попросил город. Я дал телефонистке номер бара, где мы должны были увидеться с Пэтом; прокурор записал номер. Флинн, бармен-ирландец, взял трубку, и я сказал:

— Флинн, это Майк Хаммер. Там у вас меня ждет парень. Скажите ему, чтобы он пришел в офис окружного прокурора, хорошо?

Вешая трубку, я слышал, как он выкрикнул мою просьбу. Прокурор сидел, скрестив ноги.

— Я жду возврата своей лицензии на этой неделе и хочу получить вместе с ней записку с извинениями, или вы не пройдете на следующих выборах.

Один из полицейских хряснул меня по затылку.

— Так в чем все-таки дело? — спросил я.

Прокурор больше не мог сдерживаться, он явно наслаждался своими словами.

— Я скажу вам, мистер Хаммер. Поправьте меня, если я ошибаюсь. Вчера вечером вы были в спортивном комплексе Гленвуда и поссорились с этим Рейни. Двое свидетелей узнали вас на фотографии. Они были в офисе, когда вы открыли дверь и начали стрелять. Один из свидетелей был ранен в ногу, а Рейни — в ногу и голову. Верно?

— Где оружие?

— Я думаю, вы от него избавились.

— Вы выставите этих свидетелей в суде?

Он нахмурился и скрипнул зубами.

— Сдается мне, — сказал я, — что они могут оказаться паршивыми свидетелями. Свидетели должны быть безупречно честными людьми.

— Они такими и будут, — ответил он. — Я жду, что вы назовете имя человека, который может подтвердить ваше алиби.

Мне не пришлось отвечать на этот вопрос. Вошел Пэт, лицо его было серым, но при виде прокурора глаза его загорелись. Прокурор враждебно посмотрел на него, Пэт попытался изобразить некоторое уважение, но ему это не удалось.

— Я был с ним вчера вечером. Если бы вы поручили специальному отделу заняться этим, ответ был бы известен вам значительно раньше. Я пришел к нему около девяти и пробыл до четырех утра.

Лицо прокурора приобрело лиловый оттенок. Я видел каждую жилку на его руке, которой он уцепился за край стола.

— Как вы вошли?

Пэт беззаботно ответил:

— Через черный ход, оставили машину на улице и прошли двором.

— А что вы там делали?

Пэт сказал:

— Хотя это не ваше дело, я отвечу: мы играли в карты. И говорили о вас. Майк рассказал кое-что. Мне повторить для протокола?

Мне казалось, что прокурора сейчас хватит удар.

— Не нужно, — судорожно произнес он, — не нужно.

— Именно это я имел в виду, говоря о неподкупных свидетелях, — вмешался в разговор я. — Я так понимаю, обвинение с меня снято?

— Убирайтесь. И вы, капитан Чэмберс, тоже. — Его взгляд задержался на Пэте. — С вами я поговорю позже.

Я встал и достал еще одну пачку сигарет. Полицейский со смятыми сигарами, еще торчавшими из его кармана, с усмешкой наблюдал за мной.

— Огонек есть?

Он мне дал прикурить, и только тогда до него дошло, что он делает. Я послал прокурору восхитительную улыбку, при которой видны все зубы.

— Помните о моей лицензии. Даю вам срок до конца недели.

Прокурор хлопнулся в кресло.

Я последовал за Пэтом на улицу. Мы сели в его машину и минут десять бесцельно ехали по городу. Наконец Пэт пробормотал:

— Не знаю, как это тебе удалось.

— Что?

— Попасть в такой переплет.

Это напомнило мне кое о чем. Я сказал, что нам надо остановиться и выпить, и он стал проталкиваться в потоке машин к ближайшему бару.

В баре я оставил его и пошел звонить в «Глоб». Когда Эд взял трубку, я сказал:

— Эд, это Майк. Хочу попросить тебя об одолжении. Рейни вчера был застрелен.

— Да, я так и думал, что ты позвонишь мне, если что-нибудь случится, целый день ждал.

— Перестань, Эд, дело обстоит совершенно иначе, чем ты думаешь. Я не убивал его. Я и не думал, что его могут пристрелить.

— Нет? — Он мне не верил.

— Нет, — повторил я. — Слушай, что случилось с Рейни — это ерунда. Ты можешь позвонить прокурору и сказать ему, что я практически предсказал все, что случилось вчера вечером, или ты будешь сидеть тихо и выдашь сенсационный материал, когда шум уляжется. Что ты выбираешь?

Он издал ехидный репортерский смешок.

— Я подожду, Майк. Я ведь всегда могу позвонить прокурору. Кстати, ты знаешь тех партнеров Рейни?

— Скажи.

— Питер Кассандре и Джордж Гамильтон. В Детройте у них очень плохая репутация. Они отсидели срок и вышли из тюрьмы такими же бандитами.

— Ну, не такие уж они крутые…

— Ладно, Майк, я посмотрю, что из этого выйдет. Давненько я не делал сенсаций на материалах полиции.

Пэт хотел знать, что я делал, и я сказал, что звонил в свою контору. Я оседлал стул и принялся за коктейль. Пэт свой уже почти прикончил. Он думал. Он был обеспокоен. Я хлопнул его по спине.

— Смотри веселей! Ты всего-навсего заставил прокурора взять свои слова обратно. И ты должен этим гордиться.

Но Пэт рассуждал иначе.

— Наверно, полицейский дух проник мне в плоть и кровь, Майк. Я не люблю врать. Если бы я не чувствовал, что все это подстроено, то предоставил бы тебе возможность выкарабкиваться самостоятельно. Прокурор хочет прибить твою шкуру к своей двери и всячески пытается это сделать.

— Он подобрался ближе, чем мне хотелось бы. Я рад, что ты понял, как это обыграть, чтобы прозвучало убедительно.

— Черт возьми, это должно было звучать убедительно! А иначе как ты докажешь, что был дома в постели всю ночь? Такое алиби всегда выглядит глупо.

— А мне это и не доказать, — ответил я.

Он чуть не выронил стакан, когда до него дошло, схватил меня за воротник пальто и повернул на стуле.

— Ты был дома или нет?

— Нет. Я навещал приятеля по имени Рейни. И стрелял в него.

Пальцы Пэта ослабли, лицо побелело.

— Господи!

Я взял свой стакан.

— Я стрелял, но не в голову. Мне не хочется ставить тебя в затруднительное положение, но, если мы собираемся найти убийцу, нам лучше быть вместе.

Лицо Пэта еще не приобрело нормального цвета; его руки тряслись, он с трудом управлялся со стаканом.

— Не следовало этого делать, Майк, — сказал он. — Теперь мне придется поверить тебе на слово. Не следовало этого делать…

— Ладно, не верь, и пусть прокурор поносит тебя последними словами, выгонит, чтобы какой-нибудь некомпетентный сопляк занял твое место. А тем временем убийца будет ходить вокруг и посмеиваться над нами. Разве ты не понимаешь — это дело воняет со всех сторон…

Пэт уставился в стакан, от негодования голова его затряслась.

Я выложил факты:

— Перри связан с Уилером, потому что он объяснил причину его самоубийства, хотя даже не знал его толком, только здоровался на деловых встречах. Перри связан с Уилером, а Рейни связан с Перри. Каждый месяц Перри снимал со своего счета пять тысяч. Попахивает шантажом, не так ли? Допустим, что это так. Вчера Перри снял двадцать тысяч и исчез из города. Деньги понадобились, чтобы купить компрометирующие документы. Я побывал у него дома и нашел то, что от них осталось, в камине.

Я достал из кармана пальто конверт и бросил перед ним.

Он рассеянно взял его.

— Я сказал Перри, что собираюсь выяснить, чем Рейни его пугает. Он так испугался, что упал в обморок. И сразу же вызвал Рейни. Он хотел выкупить материалы, и Рейни согласился. Но Рейни нужно было предпринять еще кое-что. Он стрелял в меня на Бродвее, и, если бы убил, не нашлось бы ни одного свидетеля, — таковы люди. Я пошел к нему и прямо об этом сказал, а для убедительности всадил ему в ногу пулю. И то же проделал с его приятелем.

Пэт повернул ко мне голову и вперил в меня испепеляющий взгляд.

— А как же Рейни схлопотал другую пулю?

— Дай мне закончить. Рейни попытался работать самостоятельно, выйти из игры. Какой-то серьезный мальчик прознал об этом и пришел лично о нем позаботиться. Там он увидел меня и решил, что я помогу ему. А когда я не помог, приступил к делу сам.

Пэт прокрутил эту картину в голове.

— Майк, у тебя уже кто-нибудь прорисовывается? Кто?

— Кто же еще, как не Клайд! Мы пока не привязали его к Рейни, но мы это сделаем. Рейни не околачивался в «Бауэри», потому что ему там не понравилось.

Но ставлю десять против одного, что Рейни был всегда под рукой Клайда, как и десяток других крутых парней.

Пэт кивнул:

— Может быть. Пули в ноге и в голове Рейни были выпущены из одного оружия.

— Второй парень был ранен из другого оружия. Я использовал его пистолет.

— Пуля прошла навылет, и ее не нашли.

— Да, я знаю. Я стрелял в них обоих и оставил оба пистолета там на столе.

Подошел бармен и наполнил наши стаканы. Он подвинул к нам блюдо с арахисом, и я занялся орешками. Пэт забрасывал орешки в рот один за другим.

— Я тебе расскажу, Майк, что там потом произошло. Парень, который не был ранен, вытащил своего приятеля наружу и позвал на помощь. Он сказал, что никто не пришел, поэтому он оставил Рейни, которого посчитал мертвым, втащил своего приятеля в машину и отвез к врачу. Оттуда он позвонил в полицию, описал тебя и опознал по фотографии.

— Убийца пришел после моего ухода и или пригрозил, или заплатил этой парочке, чтобы они навели полицию на мой след. У полиции Детройта имеются претензии к обоим, кроме того, у одного из них было оружие. Им придется несладко, если их задержат.

— У прокурора есть их письменные показания.

— Что толку в показаниях двух бандитов? Ты — мой свидетель.

— Но под присягой всякое может быть, Майк.

— К черту! Прокурор знает, где его слабое место. Я почти рад, что так случилось.

Пэт опять погрузился в размышления. Я дал ему время думать, а потом спросил, что он собирается делать. Он сказал:

— Я собираюсь задержать тех двоих — хочу узнать, что случилось на самом деле.

Я удивленно посмотрел на него и рассмеялся:

— Ты шутишь, Пэт? Ты думаешь, они будут тебя дожидаться?

— Но у одного из них дырка в ноге, — возразил он.

— Ну и что? Это же не пуля в голове.

— Тем не менее я хочу их найти.

— Отлично. Будет очень хорошо, если ты их найдешь. Но сомневаюсь. Кстати, ты занимался пулями, которые предназначались мне?

Пэт мгновенно ожил:

— Это особые пули тридцать восьмого калибра, но стреляли из разного оружия. Не один человек хочет убрать тебя с дороги.

Вероятно, он думал, что мне приятно будет это слышать.

— Я тоже так думаю, Пэт. И нити тянутся к Рейни и Клайду. Наверно, Перри, когда я ушел от него, вызвал Рейни. Рейни стал следить за мной. Я не думал о хвосте, поэтому не обратил на это внимания. Он таскался за мной целый день, пока я не превратился в удобную мишень.

— Но это никак не связано с Клайдом…

— Если Рейни получал указания от Клайда, то Клайд мог следить за Рейни, чтобы убедиться, что тот не промазал.

— Поэтому ты считаешь, что второй раз в тебя стрелял Клайд?

— Я не видел его лица так хорошо, чтобы быть уверенным, но если он однажды стрелял в меня, то выстрелит снова. Это будет последний выстрел в его жизни.

Я допил коктейль и подвинул стакан через стойку за новой порцией. Мы заказали сандвичи и закурили, пуская дым в зеркало за баром. Я посмотрел на Пэта сквозь стакан.

— А кто нажимает на прокурора, Пэт?

— Давят откуда-то сверху. Люди жалуются, что убийцы разгуливают на свободе, и требуют, чтобы были приняты меры. Некоторые весьма влиятельные люди из Гленвуда. Кое-кто из них присутствовал на допросе.

— Кто?

— Один из Министерства транспорта, другой возглавляет политический клуб во Флэтбуше. Еще один не так давно баллотировался в сенаторы и недобрал совсем немного голосов. Еще двое — крупные бизнесмены, действительно крупные. Оба очень интересуются делами города.

— У Клайда есть друзья с положением.

— Он может добраться еще выше, если захочет, а может и спуститься ниже и найти лихих ребят, если потребуется. Я тут порасспрашивал о нашем друге Динки Уильямсе. У него есть выход наверх и есть выход вниз. Не знаю, как это ему удалось, но он уже не мелкая сошка.

Минуту я рассматривал льдинки в стакане.

— Думаю, я смогу заставить его пасть так низко, что он пожмет руку дьяволу. Да, думаю, пришло время поговорить с Клайдом.

IX

Вечером мне не удалось приступить к намеченному, потому что, зайдя в контору, я не застал Велду. На моем столе лежала записка — Велда писала, чтобы я позвонил Конни.

Я поднял трубку и набрал номер Конни. В ее голосе не было обычного оживления.

— О, Майк, — сказала она. — Я так волновалась. Что случилось вчера вечером? Я была в клубе и слышала разговор… о Рейни… и о тебе.

— Подожди, киска, а кто участвовал в разговоре?

— Какие-то люди были на матче на острове. Они сидели прямо за моей спиной.

— В какое время это было?

— Должно быть, достаточно поздно. Я не знаю точно, Майк. Я очень испугалась и попросила Ральфа отвезти меня домой. О, Майк… — Она зарыдала в трубку.

Я сказал:

— Оставайся дома. Я скоро приеду.

— Хорошо, приезжай скорей.

Я торопился, проехал перекресток на красный свет, но через пятнадцать минут был у нее.

Глаза Конни были красны от слез; она бросилась в мои объятия. Я крепко прижал ее к себе. Легкий запах ее волос выгнал холод из моих легких и наполнил их волнующим ароматом.

— Прелесть, просто прелесть. — Я отстранил ее от себя, чтобы как следует рассмотреть.

Она рассмеялась, откинув голову назад.

— Мне надо было увидеть тебя, Майк. Не знаю, почему я так встревожилась, но я ничего не могла с собой поделать.

— Может быть, оттого, что я напоминаю тебе твоих братьев?

— Нет.

Ее губы были мягкими и яркими. Я нежно поцеловал Конни, ее губы попросили еще.

— Ну не на пороге же, детка. Люди услышат.

Она захлопнула дверь за моей спиной. Я поцеловал ее еще раз, и мы пошли в гостиную.

Конни села у моих ног. Она была счастлива и потерлась щекой о мои колени. Она больше походила на ребенка, чем на женщину.

— Вчера я отвратительно провела время, Майк. Как бы мне хотелось быть с тобой!

— Расскажи.

— Мы пили, танцевали, потом играли в рулетку. Ральф выиграл больше тысячи долларов, а потом все проиграл. Энтон тоже был там и тоже проиграл.

— Энтон опять был один?

— Да, пока был трезв. А когда набрался, стал щипать всех девиц, и одна дала ему по морде. И я ее за это не осуждаю. Потом он выбрал Лилиан Корбет — она работает в агентстве — и стал ей делать всякие предложения по-французски.

— Она тоже дала ему по морде?

— Дала бы, если бы понимала по-французски. Во всяком случае она дала ему отпор. Тогда Энтон перешел на английский и начал подъезжать к Мэрион Лестер. У нее возражений не было.

Я протянул руку и погладил ее по волосам.

— Значит, Мэрион тоже там была?

— Ты бы видел, как она крутила бедрами на танцевальной площадке, загоняя Энтона, а это нелегко. Потом какой-то мужичок, на полголовы ниже нее, подхватил Мэрион, и Энтон пригласил всех к себе домой. Наверное, они весело провели время.

— Я думаю. А ты?

— Я немного поиграла, но мне не везло. Ральф больше любит играть, чем танцевать. Я разговаривала с барменом, пока Ральф не спустил все и не вернулся к столу. Мы выпили по паре коктейлей. — Она вскинула голову. — Тут-то и вошли те люди. Они говорили о Рейне и тебе. Один сказал, что недавно читал о тебе в газетах и что от тебя такого можно было ожидать, а потом они поспорили, что полицейские возьмут тебя еще ночью.

— И кто проспорил?

— Не знаю. Я не оборачивалась. Я так расстроилась… Ральф решил, что это из-за него, и начал меня утешать. Я попросила его отвезти меня домой. Майк, почему ты не позвонил мне?

— Я был очень занят, детка. Мне надо было объяснить это все полицейским.

— Но ты ведь не стрелял в него?

— Ну… Недостаточно, чтобы убить. Кто-то довершил дело.

— Майк!

Я потрепал ее по плечу и рассмеялся:

— Ты видела Клайда? Когда он пришел?

— Дай подумать… Он появился только после полуночи.

— Как он выглядел?

Конни нахмурилась и стала кусать палец. Она посмотрела мне в глаза.

— Он мне показался… странным. Нервным…

Да уж, нервным. Иногда убийство вызывает такую реакцию.

— Кто-нибудь еще заинтересовался разговором? Клайд, например?

— Я не думаю, что он слышал.

— Кто еще там был, Конни? Кто-нибудь влиятельный?

— Брось свои шуточки. Там все очень влиятельные. Так просто в «Бауэри» не пустят. Или ты принадлежишь к сильным мира сего, или приходишь с кем-то из них.

Я сказал:

— Я был там, а не отношусь к их числу.

— Красивая манекенщица лучше любого пароля, — улыбнулась она.

— А что существует пароль?

— Клайд использует его для задних комнат. Существует пароль для каждой комнаты. Думаю, что это тебе не понадобится. Именно для этого отгорожены маленькие комнаты. Они звукоизолированы и обшиты листовой сталью.

Я заглянул ей в лицо:

— Ты узнала массу полезного. А ведь ты была там всего два раза…

— Ты сам говорил, что у меня кое-что есть в голове. Пока Ральф играл в рулетку, я имела очень приятную беседу с барменом. Он рассказал мне об оборудовании помещений, включая систему сигнализации и эвакуации. В стенах есть двери, которые открываются при звуке сирены, и в случае облавы посетители могут уйти. Умно Клайд придумал?

— Очень.

Я дотронулся ногой до подушечки, на которой сидела Конни.

— Мне надо идти, киска.

— О, Майк, не сейчас, пожалуйста!

— Послушай, мне нужно очень многое сделать. Где-то в городе ходит парень с оружием, которое он собирается пустить в дело. И я хочу быть рядом с ним в это время.

Она взъерошила волосы и стала похожа на рассерженную кошку.

— Ты низкий человек. Придется тебе кое-что показать.

— Да?

— Ты сможешь немножко задержаться?

— Думаю, что смогу.

Конни встала, поцеловала меня в щеку и усадила на стул.

— Мы делаем серию фотографий для одной фирмы. Их последняя модель прибыла сегодня, и я буду ее рекламировать для разворота в журнале.

Она прошла в спальню особой походкой манекенщицы. Пока она переодевалась, я успел выкурить сигарету. Потом она позвала:

— Майк, пойди сюда.

Я открыл дверь в спальню и остановился как вкопанный. На ней была длинная, до пят, рубашка из тончайшей, почти прозрачной белой материи. Источник света находился позади нее; под рубашкой ничего не было.

Конни повернулась, ткань облаком поплыла вокруг ее тела.

— Я тебе нравлюсь, Майк?

Я поманил ее пальцем. Она проплыла через комнату и встала передо мной.

Я сказал:

— Сними это.

Она слегка повела плечами, и рубашка упала к ее ногам.

Я смотрел на нее, стараясь сохранить в памяти эту картину. Она была как статуя из белой плоти, которая взволнованно дышала. Статуя с темными горящими глазами и восхитительными грудями, которые говорили о таящейся страсти. Хотелось дотянуться до нее и прижать к себе так сильно, чтобы пламя поглотило нас обоих.

У нее был низкий и страстный голос.

— Майк, я с такой радостью буду любить тебя!

— Не надо, — сказал я.

Ее губы приоткрылись.

— Почему?

Мой голос прозвучал грубо.

— У меня нет времени.

Угли в ее глазах превратились в пламя, которое уничтожило меня. Я схватил ее за плечи и притянул к себе, прижавшись губами к ее губам.

Потом я ушел, оставив ее стоящей в дверях; на плечах ее горели следы от моих пальцев.

— Ты поймаешь того, кого ищешь, Майк. Ничто тебя не остановит. Ничто. — Голос ее был еще хриплым, но в нем уже слышались смех и гордость.

Закрывая дверь, я услышал, как она прошептала:

— Я люблю тебя, Майк.


Снова пошел снег. Ветра не было, и снег, плавно кружась, засыпал город. Несколько прохожих, держась у обочины, посматривали по сторонам в поисках такси.

Я сел в машину, включил дворники и наблюдал, как они сердито продираются сквозь снег, засыпавший лобовое стекло. Снег делает все машины одинаковыми. Если кто и ищет меня с пушкой в руках, то ему придется попотеть, выискивая мою голову среди прочих.

Мысль об этом привела меня в бешенство.

В нижнем ящике моего шкафа лежал люгер тридцатого калибра с полной обоймой. Он был примерно такого же размера, как пистолет сорок пятого калибра, и как раз уместится в кобуре. Я поехал к дому.

Открыв дверь, я нажал на выключатель, но света не было. Я проклял пробки и нащупал лампу.

Когда человек понимает, что он не один? Какое таинственное излучение дает внезапное предупреждение об опасности, которое заставляет действовать, как велят звериные инстинкты? Я держал руку на патроне лампы, когда понял, что опасность рядом.

Я со всей силой бросил лампу в стену, шнур отлетел от патрона, и она разбилась на мелкие кусочки. Послышался приглушенный хрип, и вспыхнул луч фонарика, захватывая меня в свой круг.

Я не позволил, чтобы это повторилось, — нырнул в сторону хрипа и врубился в пару ног, которые с ругательствами подогнулись. В следующий момент чей-то кулак ударил меня в челюсть, и я стукнулся головой об пол.

Каким-то образом мне удалось оттолкнуть от себя нападавшего.

Мои ноги запутались в ножках стола, и я опрокинул его. Две вазы с ужасным звоном разлетелись по комнате, и кто-то в соседней квартире закричал. Я подобрался и схватил противника в охапку. Парень был силен, как бык; я не мог ему противостоять. Кулак опять ударил меня, с еще большим остервенением, в комнате появился свет, но не от лампы…

Я знал, что надо подняться. Надо было встать, чтобы использовать руки для удара. И я бессознательно это сделал и услышал, как он упал на стул и опрокинулся вместе с ним.

Зубы мои оскалились, я с криком бросился добивать его, уже лишившегося сознания, но мои ноги опять запутались в шнуре, и я упал плашмя. Боли я уже не чувствовал… Я понимал, что убийца сейчас выбирает, пришить меня сразу или через некоторое время. Было слышно, как открылась дверь, — он решил уйти. Я закрыл глаза. Я видел странные сны, где было много золотистых мягких волос и воздушных ночных рубашек, была Велда в вечернем платье, какой я видел ее в последний раз.

У склонившегося надо мной человека было серьезное круглое лицо с овальным ртом, который очень смешно двигался. Я засмеялся, и лицо стало еще серьезнее, а рот задвигался быстрее. Я продолжал смеяться над этим ртом, пока не понял, что он говорит.

Он настойчиво спрашивал, как меня зовут и какой сегодня день. У меня хватило ума ответить, и лицо утратило озабоченное выражение.

— Все будет в порядке. Вы меня немного напугали. — Потом голова повернулась к кому-то. — Легкое сотрясение.

Другой голос пожалел, что не перелом. Я узнал этот голос. Это был окружной прокурор. Он стоял, засунув руки в карманы пальто и изображая значительность, как и подобает прокурору, потому что кругом были люди.

Я с трудом сел, и боль острым ножом пронзила голову. Толпа стала расходиться. Ушел и маленький человек со смешным ртом, унося свой черный чемоданчик.

Остались трое полицейских в синей форме с блестящими пуговицами, прокурор и Пэт. Я его почти не видел, он сидел вдалеке в единственном кресле, которое стояло на ножках.

Прокурор протянул руку, на его ладони лежали две расплющенные пули.

— Они были в стене, мистер Хаммер. Я жду объяснений. Сейчас.

Один из полицейских помог мне встать, и мне стало лучше видно. Теперь я ясно видел их лица. Я непроизвольно ухмылялся, пока прокурор не сказал:

— Что тут смешного? Я ничего смешного не вижу.

— И не увидишь.

Это было слишком. Он схватил меня за лацканы пиджака и вплотную придвинул ко мне свое лицо. В другое время я вытряс бы его из брюк за это. Но сейчас я не мог поднять руку.

— Что тут смешного, Хаммер?

Я отвернулся и сплюнул.

— От тебя скверно пахнет. Пошел вон.

Он почти отбросил меня к стене. Нос у него побелел, а губы от ненависти превратились в красную ниточку.

— Говори!

— Где ордер? — очень спокойно спросил я. — Покажи мне ордер, с которым ты пришел ко мне домой и распоряжаешься здесь, а потом я буду тебе отвечать. Я собираюсь в скором времени встретить тебя на улице и разорвать на ленточки твою холеную физиономию. Убирайся отсюда и целуй толстые задницы, как ты привык. Через несколько минут я приду в себя, и тебе лучше убраться к тому времени. И твоим подчиненным тоже. Они не полицейские, а политические лизалы чужих задниц, как и ты. Давай выметайся, дерьмо паршивое.

Двое детективов вынуждены были удерживать его. Все его тело тряслось. Я никогда не видел человека в таком безумии. Хотелось бы, чтобы оно стало постоянным. Полицейские вывели его из комнаты. Пэт остался, уютно устроившись в кресле.

— Я должен был это сказать, — заметил я. — Мой дом — моя крепость.

— Ты никогда не поумнеешь, — печально отозвался Пэт.

Я нащупал сигарету и воткнул ее в рот. Дым вгрызся в мои легкие и не собирался выходить. Я поставил на ножки кресло и опустился на него, чтобы моя голова не колыхалась. Пэт подождал, пока я докурю. Он сидел, откинувшись, сложив руки на коленях и ждал, когда я приду в себя.

— А со мной ты поговоришь, Майк?

Я посмотрел на свои руки. Костяшки были ободраны до крови, один ноготь сломан. В нем застрял малюсенький кусочек ткани.

— Я застал его здесь. Он выстрелил и промахнулся. Мы устроили такой шум, что он сбежал. Если бы я не свалился, то убил бы этого сукина сына. Кто вызвал сюда прокурора?

— Соседи позвонили в полицейский участок, — сказал Пэт. — Было названо твое имя, и дежурный позвонил окружному прокурору. И он примчался.

Я застонал и погладил ладонью свои израненные пальцы.

— А ты видел пули, которые у него были?

— Ага, я сам выковырял их из стены. — Пэт встал и потянулся. — Такие же, как в витринах на Бродвее. Так что по тебе во второй раз промазали. Говорят, в третий раз счастье может не улыбнуться.

— Они подойдут к одному из тех стволов…

— Думаю, подойдут. Если они подходят к пуле из бродвейской витрины, то стрелял Рейни, а если похожи на пулю с Тридцать третьей улицы, то Клайд. Так?

Я потер челюсть и вздрогнул, коснувшись шишки и ссадины.

— Это не может быть Рейни.

— Посмотрим.

— Черта с два ты посмотришь. Чего ты ждешь? Пошли брать эту сволочь сейчас же!

Пэт печально улыбнулся:

— Будь благоразумен, Майк. Знаешь слово «доказательство»? Где оно? Ты думаешь, что прокурор поддержит эту твою теорию… сейчас? Я же сказал тебе, что Клайд может дергать за нужные ниточки. Даже если это и был Клайд, он не оставил следов, как и тот, кто убил Рейни.

— Думаю, ты прав, дружище. Он может выложить несколько алиби, если понадобится.

— Это не ответ, — сказал Пэт. — Если бы мы расследовали убийство беспрепятственно… По отчетам Уилер все еще проходит как самоубийца, и мы встретим большое сопротивление, пытаясь изменить ситуацию.

Я посмотрел на руку, мои пальцы все еще сжимали крошечный кусочек материи. Я передал его Пэту.

— Он оставил кусок своего пиджака в моей руке. Ты же специалист. Пусть в твоей лаборатории поработают над этим.

Пэт взял кусочек из моих пальцев и внимательно его осмотрел. Закончив осмотр, он достал из кармана конверт и опустил клочок туда. Я сказал:

— Это был самый сильный парень из всех, кого я встречал. На нем было пальто, и я не могу сказать, жилистый он или хорошо накачан, но мужик мощный. Помнишь, Пэт, ты сказал, что Уилер был избит? Я думал об этом. Предположим, этот парень, преследуя Уилера, заходит в номер. Он думает, что Уилер в постели, но тот, скажем, в ванной. Он решает убить Уилера руками, чтобы было похоже, что это произошло в пьяной драке. Но Уилер был на ногах и понял, что сейчас произойдет; он схватил мой пистолет, который лежал на стуле. Представь себе, Пэт: Уилер с пистолетом, парень отталкивает его в сторону, и пуля попадает в кровать. Потом парень убивает Уилера выстрелом в голову. Такая борьба может оставить следы на теле?

Пэт ничего не ответил. Он расхаживал по комнате, расставляя все по местам. Когда все было расставлено, он кивнул:

— Да, так могло быть. — Глаза его сузились. — Потом убийца подобрал гильзу и вытащил из матраса пулю. Дырочка в матрасе была такая маленькая, что ее можно было и не заметить. Все было бы шито-крыто, если бы ты не знал, сколько патронов оставалось в магазине. Все было так обдуманно проделано, что даже ты был почти уверен в самоубийстве.

— Да, — сказал я.

— Спокойнее, Майк, спокойнее. Ты в опасности, потому что ты единственный, кто разыскивает убийцу. Остальные считают, что это самоубийство. — Он сделал паузу и нахмурился, глядя в окно. — Если бы в этой гостинице был хоть какой-то порядок… Там никто ничего не видит дальше своего носа. Убийца обронил в холле пулю и гильзу, которые мы нашли несколько часов спустя…

— На нем был старый костюм.

— Что?

— Костюм был старый, если в карманах дырки.

Пэт посмотрел на меня и нахмурился еще больше. Он достал из кармана блокнот и вытащил из него несколько сложенных листков; просмотрел их, взглянул на меня, еще раз перечитал последний листок и очень медленно положил блокнот опять в карман.

— Накануне того дня, когда убили Уилера, в гостинице зарегистрировались двое, — сказал он. — Глубокий старик и относительно молодой человек в поношенном костюме, уплативший по счету вперед. Он уехал на следующий день после убийства Уилера — до того, как мы начали расследование в гостинице, и значительно позднее происшествия, чтобы не вызвать подозрений у администрации.

Голова у меня внезапно перестала болеть. Я почувствовал, как плечи мои приподнялись.

— У тебя есть его описание?

— Нет. Никаких описаний. Среднего телосложения, приезжал в Нью-Йорк, чтобы побывать у стоматолога. Большая часть лица была закрыта повязкой.

Я произнес слово из трех букв.

— Это отлично объясняет отсутствие у него багажа. Кроме того, у него были деньги, чтобы заплатить вперед.

— Это мог быть Клайд, — выдохнул я.

— Это мог быть кто угодно. Если ты думаешь, что за этим стоит Клайд, позволь задать тебе один вопрос. Ты действительно думаешь, что он убил Уилера сам?

— Нет, — ответил я с отвращением. — Скорее, он заплатил за убийство.

— И то же самое с убийством на спортивной арене…

Я ударил кулаком по подлокотнику кресла.

— Черт возьми, Пэт, мы только предполагаем. Не забывай, что Клайд уже проходил по делу об убийстве. Может, ему понравилось убивать. Может, он достаточно осторожен и никому не верит. Давай посмотрим, как он себя поведет. Пусть побудет немного в подвешенном состоянии.

Мне не понравилось выражение лица Пэта.

— Прокурор не поверил, что я был с тобой. Его мальчики продолжают опрашивать людей. Им не понадобится много времени, чтобы докопаться до истины, — сказал он.

— О Господи!

— На него давят, давление это такого рода, что он не может его игнорировать. Что-то должно с шумом треснуть: или твоя шея, или моя работа.

— Ладно, Пэт, ладно. Тогда надо торопиться. Что же мы в конце концов будем делать? Я мог бы заняться Клайдом, но он же посадит мне на хвост полицейских, прежде чем я смогу что-нибудь сделать. Мне нужно немного времени, несколько дней!

— Знаю, но что же делать?

— А ничего. Пока ничего. — Я закурил еще одну сигарету и уставился на него сквозь дым, — Знаешь, Пэт, можно просидеть месяц в одной комнате с осой, и она тебя не укусит. Но если разворотить ее гнездо, то не пройдет и секунды, как она ужалит. Говорят, если тебя слишком часто кусают, когда-нибудь могут укусить насмерть. — Я встал и надел пальто. — Ты, конечно, можешь поступать, как тебе угодно. Какие у тебя планы на остаток вечера?

Пэт ждал у двери, пока я искал свою шляпу.

— Мне придется наверстывать служебные дела в конторе. И еще я хочу выяснить, задержаны ли приятели Рейни. Оба исчезли с молниеносной быстротой.

— А что они делали на арене?

— Продавали свою долю в деле человеку, который подписывает документы как Роберт Говард Уильямс.

— Динки… Клайд! Черт возьми!

— Да уж… Он купил это за бесценок. Эд Купер в вечернем выпуске «Глоба» написал об этом в своей спортивной колонке.

— Черт подери, — сказал я, — ведь это связывает Рейни с Клайдом!

Пэт пожал плечами:

— Кто это может доказать? Рейни мертв, его партнеры в бегах. Клайд владеет не одной ареной. Похоже, он очень интересуется спортивными сооружениями.

Мы уже открыли дверь, когда я вспомнил, зачем приходил. Пэт подождал в холле, а я вернулся в спальню и выдвинул ящик шкафа. Люгер был там, бережно завернутый в промасленную ветошь. Я повернул обойму, дослал пулю в ствол и снял пистолет с предохранителя.

Положив люгер в несколько просторную для него кобуру, я почувствовал себя значительно лучше.

Опять снег, проклятый снег! Он заставил меня ползти, но не смог остановить. Он по-прежнему лениво сыпал сверху — так густо, что через пятьдесят футов впереди ничего не было видно. Движение транспорта было плотным, но вялым. Люди оставляли на обочине свои автомобили и пересаживались на подземку. Мне наконец удалось вырваться из пробки, и я еще застал в своей конторе Велду.

Она была в пальто и шляпе и запирала дверь, когда я вышел из лифта. Мне не пришлось уговаривать ее вернуться.

Когда она бросила свое пальто поверх моего, я посмотрел на нее — она была прелестна. Я спросил:

— Куда собираешься?

Она достала из ящика бутылку и налила мне чего-то крепкого. Вкус был замечательный.

— Позвонил Клайд, хотел знать, не случится ли обещанное «позже» сегодня.

— Что ты ответила?

— Сказала, что может быть.

— И где?

— У него дома.

— Он действительно так увлечен, что ради тебя оставляет на вечер свой бизнес?

Велда быстро взглянула на меня и отвела глаза. Я потянулся за бутылкой.

— Ты же сам просил меня это сделать, — ответила она.

Я почувствовал себя последним подлецом. Ей достаточно было просто посмотреть на меня, чтобы я почувствовал, что выползаю на свет божий из какой-то клоаки.

— Прости, это ревность говорит во мне. Я всегда смотрел на тебя, как на своего рода личную собственность, а теперь, когда тебя уводит денежный мешок, распустил сопли.

Ее улыбка осветила комнату. Она подошла ко мне.

— Будь таким почаще, Майк.

— Я всегда такой. Расскажи, чем вы с Клайдом занимались.

— Я играла роль легкой в общении, но недоступной особы. Иногда утонченность в сочетании с добродетелью вознаграждаются. Он намекает, что он может меня содержать, в перспективе возможен брак, если я не буду этого добиваться.

Я поставил стакан.

— Ты должна отказаться от своей затеи, Велда. Я могу выйти на Клайда самостоятельно.

— Я думала, что босс здесь я, — усмехнулась она.

Я схватил ее за руку и повернул лицом к себе. Она была так близко, ее близость начинала возбуждать во мне чувства, на которые у меня не было времени.

— Мне понадобилось много времени, чтобы поумнеть, Велда.

— Слишком много, Майк.

— Велда, я не делаю захода сейчас и не закладываю основы для будущего. Я говорю о другом. — Мои пальцы причиняли ей боль, но я не мог сдержаться.

— Майк, ты заигрывал с таким количеством женщин, что я ни в чем не могу быть уверена, пока ты сам не скажешь. Говори. — В ее глазах была мольба. Она упрашивала.

Я слышал, что дыхание ее участилось, она задрожала, и не потому, что мое лицо изменилось помимо моей воли. Чувство зародилось в груди и отразилось на лице, когда в моей голове заиграла эта удивительная музыка — с барабанным боем и пением скрипок. Слова застревали у меня в горле.

Я потряс головой, чтобы прекратить безумную симфонию, и пробормотал:

— Нет, нет, Велда, я не могу!

Я понял, что это за чувство, и испугался. Испугался до смерти. Я пересек комнату и опустился в кресло. Велда опустилась передо мной на колени, ее лицо, которое я сейчас воспринимал как неясное пятно, склонилось ко мне. Я чувствовал ее руки в своих волосах, приятный запах чистоты и прелести, которые были частью ее, но какофония в моей голове не прекращалась.

Она спросила, что случилось, и я сказал ей. Но ее интересовало не это. Она меня спрашивала сквозь слезы о другом. Голос вернулся ко мне, и я сказал:

— Только не ты. Две женщины уже мертвы. Я думал, что люблю их. И они обе умерли. Только не ты…

Ее руки ласково и нежно прикоснулись ко мне.

— Майк, ничего со мной не случится.

Мысленно я вернулся в прошлое к Шарлотте и Лоле.

— Не надо, Велда. Я не смогу забыть тех женщин. Господи, если я еще когда-нибудь вынужден буду направить оружие на женщину, сделай так, чтобы я умер. Сколько лет прошло, а ее прекрасное лицо все еще стоит передо мной, я знаю, что она умерла, но продолжаю слышать ее голос. Я думал и о темных волосах… как о черном саване… Золотой саван, черный саван…

— Майк… не надо. Пожалуйста, прошу тебя. Не надо больше.

Она сунула мне в руку стакан, я влил его в себя, и музыка стихла, я снова стал самим собой.

Я сказал:

— Это все ушло, спасибо.

Она улыбнулась, но лицо ее было мокрым от слез. Я поцеловал ее в глаза и в лоб.

— Когда это все кончится, мы возьмем отпуск, вот что мы сделаем.

Она ушла умыть лицо, а я остался в кресле, покуривая сигарету. Я сидел и ни о чем не думал, пытаясь привести в порядок свои оголенные нервы.

Велда вернулась — прекрасное видение в сером костюме, который подчеркивал соблазнительные линии ее тела. Она была такая красивая! У нее были самые красивые в мире ноги, все в ней было прекрасно и желанно. Я понимал, почему Клайд хотел ее. Кто не хотел бы? Я просто идиот, что так долго ее не замечал.

Она вынула у меня изо рта сигарету.

— Вечером я увижу Клайда, Майк. Мне хочется уточнить некоторые детали.

— Какие детали? — В моем голосе не было особой заинтересованности.

Она затянулась моей сигаретой и вернула ее мне.

— Те, которые помогают ему держать людей в своей власти. Например, шантаж. Хочу знать, как Клайду удается влиять на таких могущественных людей, которые назначают и смещают судей, мэров и даже губернаторов.

— Говори, Велда.

— Он встречается с этими шишками. Они звонят ему время от времени. Он никогда не просит. Они всегда дают. Он берет, как будто это положено ему по праву. Я хочу выяснить почему.

— А эти секреты можно найти в квартире Клайда?

— Нет, к сожалению, Клайд хранит их здесь. — Она постучала пальчиком по лбу. — У него хватает ума.

— Будь осторожна, Велда, будь чертовски аккуратна с этим парнем. Он не слабак. У него есть связи, и он держит нос по ветру, его нельзя считать легким препятствием. Будь настороже.

Она улыбнулась мне и натянула перчатки.

— Я буду настороже. Если он зайдет слишком далеко, я обзову его по-французски, воспользовавшись лексиконом Энтона Липсека.

— Ты же не говоришь по-французски.

— Клайд тоже. И это выводит его из себя. Энтон обзывает его по-французски и смеется, а Клайд краснеет, но и только.

Я ничего не понял, и Велда добавила:

— Клайд не из тех, кто будет терпеть издевательства. Я удивляюсь, почему он не напустит на этого Энтона Липсека своих мальчиков. Но он не делает этого, только слушает и бесится. Может, у Энтона есть что-нибудь на него.

— Ну что ж, такие вещи бывают, — сказал я.

Она надела пальто и посмотрелась в зеркало. В этом не было необходимости — совершенно не нуждается в улучшении. Я хорошо знал, что такое приступ ревности, и с трудом отвел от нее глаза. Она осталась довольна своим видом, наклонилась и поцеловала меня.

— Почему бы тебе не остаться сегодня здесь на ночь, Майк?

— Теперь ты меня спрашиваешь?

Она засмеялась и еще раз поцеловала меня.

— Я прогоню тебя, когда вернусь. Я могу прийти поздно, но останусь непорочной.

— Хорошо бы.

— Спокойной ночи, Майк.

— Спокойной ночи, Велда.

Она улыбнулась мне и закрыла за собой дверь. Я услышал, как открылись, потом закрылись двери лифта, и, если бы Клайд был здесь, я выдавил бы из него все внутренности. Даже у моих любимых сигарет был отвратительный вкус. Я снял трубку и позвонил Конни. Ее не было дома. Я попытался дозвониться до Юноны, и, когда уже собрался повесить трубку, она ответила.

Я сказал:

— Юнона, это Майк. Конечно, уже поздно, но я хотел спросить: вы заняты?

— Нет, Майк. Вы придете?

— Мне бы хотелось.

— И мне. Поторопитесь, Майк.

Поторопиться? Да когда она так говорит, я готов полететь к ней через весь город.


Дом Юноны вызвал у меня какое-то особенно нежное и теплое чувство близости. Сначала это меня озадачило, потом я понял, что мысленно побывал здесь десятки раз. Но любовный пыл не угас, когда я нажимал на кнопку звонка. Возбуждение охватило меня при мысли о ней, и я предвкушал еще большие удовольствия.

Замок щелкнул, и я вошел в холл. Она встретила меня в дверях Олимпа, улыбающаяся, прекрасная богиня в длинном платье из переливающейся материи, которое меняло цвет при каждом ее движении.

— Я всегда возвращаюсь, Юнона.

Ее глаза приобрели радужныйцвет платья.

— Я вас ждала.

Музыку, звучавшую по радио, можно было воспринимать как хор ангелов. Юнона подготовила для меня Олимп, все было устроено так, чтобы смертный захотел покинуть землю. Длинные восковые свечи отбрасывали на стены пляшущий желтый свет. Стол был накрыт в гостиной и сервирован тончайшим фарфором.

Мы говорили о пустяках, забыв все неприятности последних дней. Мы говорили о мелочах, а думали о другом — о том, что от нас не уйдет. Мы ели, но пища теряла вкус, когда я смотрел на нее в этом струящемся платье, сверкающем в мерцании свечей. Манжеты рукавов были огромными, они доходили почти до локтей и оставляли оголенными только кисти рук — больших рук, выразительных в каждом своем движении.

Вместо кофе был подан коктейль в честь предстоящей ночи, потом она поднялась и, держа мою руку в своей, касаясь моей щеки прядями своих волос, провела меня в библиотеку. Там стоял сервировочный столик с бокалами и сверкающим льдом в хрустальной вазочке. Я положил мятую пачку своих дешевых сигарет рядом с серебряной сигаретницей, чтобы она напоминала, что я всего лишь обычный смертный, взял благоухающую дорогую сигарету и прикурил от зажигалки, которую мне протянула Юнона.

— Нравится, Майк?

— Восхитительно.

— Я готовилась к этому. Я все время после вашего ухода ждала, что вы вернетесь.

Она сидела рядом со мной на диване, откинувшись назад, голова ее покоилась на подушке, в глазах появился соблазнительный блеск.

— Я был занят, богиня. Кое-какие события…

— События?

— Кое-что по работе.

Она коснулась пальчиком ссадины на моей скуле.

— Как вы это приобрели, Майк?

— Работа…

Она засмеялась, но, увидев выражение моего лица, серьезно спросила:

— Но каким образом?…

— Юнона, это неинтересно. Когда-нибудь я вам расскажу.

— Хорошо. — Она положила сигарету на стол и взяла мою руку. — Потанцуем, Майк? — Она произнесла мое имя так, будто вкладывала в него особый смысл.

Ее тело было теплым и податливым, музыка — ритмичной, и мы довольно неплохо танцевали. Она стояла напротив меня, достаточно далеко, чтобы мы могли смотреть друг на друга. Я попытался привлечь ее к себе, но она мелодично засмеялась и повернулась в изящном пируэте; платье обвилось вокруг ее ног.

Музыка стихла на низкой ноте, которой начался медленный вальс. Юнона вплыла в мои объятия, но я покачал головой — это было уже слишком. Смысл, который она вкладывала в свой танец, заставлял меня дрожать с ног до головы, я никогда ничего подобного не испытывал. Это был не примитивный животный инстинкт, как обычно со мной бывало, это была не страсть, которая заставляет требовать того, чего хочется, и получить это, даже если для этого нужно драться. Я терял голову, потому что это чувство было мне неведомо и этот обычай богов мне не нравился.

Я потряс головой, схватил ее за руку, и она засмеялась, потому что знала, что со мной происходит, и ей это нравилось.

— Перестаньте, Юнона. Перестаньте дурачиться. Вы заставляете меня думать, что я хочу вас, и я ничего не соображаю. Прекратите.

— Нет. — Она растягивала слова, ее глаза были полуприкрыты. — Это я хочу вас, Майк. И я сделаю все, чтобы добраться до вас.

У меня никогда не было такого, как вы.

— Потом.

— Сейчас.

Сейчас бы это и случилось, но ее волосы попали в полосу света. Желтоватый свет свечей изменил оттенок ее волос на золотистый, который я так ненавижу. Я довел ее до дивана, подошел к столику и наполнил свой бокал. Она спокойно сидела, ожидая, что я подойду к ней, но я поборол искушение, снова стал самим собой и смог немного посмеяться над собой.

Она слегка улыбнулась.

— Вы даже лучше, чем я думала, — сказала она. — Так всегда бывает, когда вы испытываете желание?

— Никогда раньше, — ответил я.

— Мне очень нравится в вас это, Майк.

— Мне тоже. Это помогает мне избежать неприятностей. — С наполненным бокалом в руке я сел на подлокотник дивана лицом к ней. — Теперь вы знаете обо мне больше, Юнона?

— Немного больше. — Она выбрала одну из своих длинных сигарет и прикурила. Дым лениво выходил у нее изо рта.

— Я расскажу, почему я такой. Я детектив. Сейчас — только по сути, но я привык иметь лицензию и оружие. Их у меня забрали, потому что Честер Уилер использовал мой пистолет для самоубийства. Некто Рейни также убит. Два убийства и много до смерти напуганных людей. Человек, известный вам как Клайд, — бывший бандит Динки Уильямс, сейчас он так возвысился, что его никто не смеет и пальцем тронуть, потому что он может диктовать диктаторам. Но это еще не все. Кто-то хочет, чтобы я убрался с дороги, — так сильно, что на меня было два покушения: на улице и в моей квартире. А между этими событиями на меня попытались возложить ответственность за убийство Рейни, меня даже задержали. И все потому, что Честер Уилер был найден мертвым в номере гостиницы. Прелестно, не так ли?

Ей было трудно все понять сразу. Она покусала ноготь, на лбу ее залегла морщинка.

— Майк…

— Я знаю, что это дело очень запутано, — сказал я. — Убийство обычно таким и бывает. Это настолько запутано, что я единственный ищу убийцу. Другим удобнее считать, что это самоубийство… Работа сделана — просто чудо!

— Майк, это ужасно. Я никогда не думала…

— Я слишком давно занимаюсь такими делами и столько пережил, что не могу рассуждать прямолинейно. Я думал, что смогу расслабиться, навестив вас. — Я улыбнулся ей. — Но от вас никакой помощи. Вы только испортили мои мечты.

— Думаю, что да, — ответила она проказливо.

— Я, пожалуй, пойду отосплюсь, — сказал я. — А потом я сложу вместе все эти детали и найду убийцу. Он очень силен, настолько, что смог повернуть пистолет в руках Уилера, чтобы попасть ему в голову. Он чуть не пришил меня в моей собственной квартире. В следующий раз все будет по-другому. Я буду готов и вытрясу душу из сукина сына.

— А когда разделаетесь с ним, вы вернетесь, Майк?

Я надел шляпу и посмотрел на нее. Она была так желанна и податлива, что я захотел остаться. Я сказал:

— Вернусь, Юнона. Потанцуйте… одна. Я буду сидеть и смотреть, как вы танцуете, вы мне покажете, как вы тут на Олимпе веселитесь. Мне надоело быть простым смертным.

— Я станцую для вас, Майк. Олимп вам понравится. Здесь все не так, как на Земле. Олимп будет только наш, и я сделаю все, чтобы вам захотелось остаться здесь навсегда.

— Женщине обычно приходится изрядно потрудиться, чтобы я остался где-нибудь надолго.

Она высунула язык, и губы ее влажно заблестели. Ее тело двигалось, жило в облегающем платье.

— Я смогу, — сказала она.

Мне захотелось расстегнуть ее платье, чтобы узнать, из чего сделано тело богини.

На какую-то секунду мое лицо изменилось, и ее глаза расширились. Я увидел, как передернулись ее плечи и за желанием проглянул страх. На секунду она стала смертной женщиной, убегающей от мужчины. Но не это меня остановило. В ней было что-то такое, чего я не мог понять; страх заструился по моей спине.

Я взял свои сигареты и пожелал ей доброй ночи. От взгляда, который она послала мне на прощание, по спине опять прошел холодок. Я вышел, нашел свою машину, полузасыпанную снегом в боковом проезде, и отправился в гостиницу на зимнюю спячку.

X

Я спал мертвым сном, но мертвых сны не беспокоят. Я разговаривал во сне и слышал в тишине свой собственный голос. Голос задавал вопросы, требовал ответов, и все это оборачивалось припадками гнева. Лица приближались ко мне и уплывали, как процессия привидений, смеясь с яростью, которую могут позволить себе только мертвые; безумный ритм оглушительной музыки уносил мои чувства в отдаленный участок мозга, откуда нет возврата. Мой голос требовал, чтобы музыка прекратилась, и мой крик потонул в море смеха. Все время эти лица! Опять лицо, обрамленное золотыми волосами, такими блестящими, что их можно принять за металл. Мой голос превратился в грубый, низкий шепот: «Шарлотта, Шарлотта… Я убью тебя снова, Шарлотта! Я убью тебя!» Темп музыки нарастал, вибрация была такой сильной, что я изнемог. Знакомое лицо снова засмеялось. Потом появилось другое лицо, с волосами чернее воронова крыла, — лицо редкой силы и красоты. Она потребовала выключить музыку, и все стихло. Я услышал свой голос: «Спасибо, Велда!»

Я проснулся. В комнате было тихо. Мои часы остановились, свет не проникал через шторы. Я выглянул в окно — черное небо было утыкано булавочными головками звезд.

Я поднял трубку телефона, и коммутатор ответил. Я сказал:

— Это Хаммер из пятьсот сорок первого номера. Который сейчас час?

— Без пяти девять, сэр.

Я поблагодарил и повесил трубку. Я проспал почти сутки. Мне потребовалось не более десяти минут, чтобы одеться и выйти. В ресторане гостиницы я с жадностью набросился на еду, потом покурил и позвонил Велде. Трубка в моей руке дрожала, пока я ждал ее ответа. Я сказал:

— Привет, это Майк.

— Где ты был? Я просто с ума сходила.

— Можешь расслабиться. Я спал в гостинице и просил меня не беспокоить, пока я сам не проснусь. А как у тебя с Клайдом? Что-нибудь узнала?

Она с трудом подавила рыдания, и моя рука с силой сжала трубку. За это Клайд должен быть уже мертвым.

— Майк…

Я не хотел слушать, но мне надо было знать.

— Он почти…

Я вздохнул свободнее. Клайд может еще немного пожить.

— Майк, я играла с ним и сейчас жалею об этом. Если бы я его не напоила… Он напился и сказал мне… Хвастался своим положением, сказал, что может управлять городом, и это действительно так. Он говорил такие вещи, которые должны были произвести впечатление, и я разыграла изумление. Майк, он шантажирует некоторых виднейших людей города. И это связано с «Бауэри».

— Ты знаешь, каким образом?

— Пока нет. Он думает, что я могу быть для него прекрасным партнером. Обещал все мне рассказать, если я… Майк, что же делать? Я его ненавижу…

— Паршивый ублюдок!

— Он дал мне ключ от своей квартиры. Я собираюсь туда сегодня вечером. Он расскажет об этом… и возьмет меня с собой. Он очень хочет меня, Майк.

Крыса глодала мои внутренности.

— Ты никуда не пойдешь!

Она снова заплакала, и мне захотелось оторвать телефон от стены. Кровь так громко стучала у меня в ушах, что я ее едва слышал.

— Придется идти, Майк.

— Нет!

— Майк… не пытайся меня остановить. Это очень серьезно. Меня не застрелят. Я так просто не расстанусь с жизнью. Я собираюсь пойти туда в полночь, и мы узнаем, Майк. А потом покончим с этим делом.

Она не стала слушать, как я кричу в трубку. Велду невозможно остановить.

В полночь… У меня было всего три часа.

Все это было уже не смешно.

Я пошарил в кармане, нашел еще одну монетку и набрал номер Пэта. Его не было дома, я застал его в полицейском управлении и не успел назваться, как он оборвал меня своим «привет» и сказал, что будет в нашем обычном месте через десять минут. Телефон щелкнул. Я стоял и глупо глазел на аппарат.

Обычное место — это маленький бар в центре, где мы с ним встречались несколько раз. Я остановился напротив бара и вышел, заглядывая в окна.

— Майк!

Я повернулся и увидел, что Пэт машет мне рукой и показывает на мою машину, я побежал обратно и сел за руль.

— Какого черта, Пэт?

— Поскорей уезжай отсюда. Я думаю, нас подслушали, а может, за мной следят.

— Мальчики прокурора?

— Да, и они действуют в рамках закона. Я перестал быть полицейским в тот момент, когда солгал ради тебя. Он собирается провести расследование.

— Но почему такая секретность?

Пэт быстро взглянул на меня и отвел глаза.

— Тебя разыскивают за убийство. Есть ордер на твой арест. Прокурор раздобыл другого свидетеля взамен парочки исчезнувших.

— Кто это?

— Местный житель из Гленвуда. Он опознал тебя по фотографии и утверждает, что ты был там той ночью. Он продает билеты в спортивном комплексе.

Мы объехали квартал и свернули на Бродвей.

— Куда теперь? — спросил я.

— Через Бруклинский мост. Самоубийство. Девушка. Мне нужно лично все проверить. Приказ окружного прокурора, полученный через городское управление. Он все время подбрасывает мне дела с биркой морга. Прокурор проверял все мои передвижения в ту ночь, когда я якобы находился у тебя, и уже подбирается к цели.

— Может, мы уже сокамерники, — сказал я.

— Лучше помалкивай.

— Или ты устроишься работать в моем бакалейном магазинчике, пока я буду отбывать срок.

— Я сказал — заткнись. Что это ты так развеселился?

— Много поводов, дружище. У меня много поводов для веселья. Скоро убийца будет в моих руках. Я чувствую.

Пэт сидел, уставившись прямо перед собой, пока мы наконец не подъехали под мост и не встали у бровки. Там уже стояли полицейская машина и скорая помощь. Еще одна полицейская машина подъехала, когда Пэт вышел. Пэт велел мне ждать в машине, пока он не освободится. Я обещал быть послушным мальчиком.

Его долго не было. Я уже начал ерзать за рулем и курил одну сигарету за другой. Потом я вылез из машины и направился в пивную на углу. Это была типичная портовая забегаловка, в которой немыслимо воняло.

Я опустил монету в сигаретный автомат, схватил пачку и заказал пиво в баре. Вошли два парня, разговаривая о самоубийстве.

Один обсуждал ноги погибшей девушки, другой взял повыше. Потом они перешли к другим анатомическим подробностям, и бармен не выдержал:

— Эй, вы, заткнитесь. Разговариваете, как два монстра.

Парень, которому понравились ноги, попытался отстоять свои права, другой поддержал его, и бармен выкинул обоих за дверь. Потом он повернулся ко мне и сказал:

— Вы когда-нибудь таких видели? Женщина мертва, а они еще чего-то от нее хотят. Настоящие вампиры!

Я согласно кивнул и допил пиво. Каждые две минуты я смотрел на часы, отмечал, что прошло еще две минуты, и принимался ругать хитрую бестию по имени Клайд.

Наконец я вышел из забегаловки и пересек улицу, чтобы посмотреть, что задержало Пэта так надолго. Рядом с телом стояла кучка людей. Скорая уже уехала, ее место заняла машина из морга. Пэт склонился над телом, безуспешно пытаясь найти какой-нибудь документ, удостоверяющий личность.

Он передал одному из полицейских записку, которую нашел в ее кармане. Полицейский нахмурился, прочитал: «Он оставил меня» и рассердился еще больше. Пэт взглянул на него.

— Все капитан. Ни подписи, ни имени.

Пэт тоже разозлился, а я посмотрел на лицо девушки.

Подошли санитары из морга и положили тело на носилки. Пэт велел им отметить, что тело не опознано.

Я в последний раз посмотрел на ее лицо.

Машина отъехала, толпа рассосалась, и я бесцельно бродил в тени по обочине. Лицо. Белое до прозрачности, закрытые глаза и приоткрытые губы. Я стоял, вглядываясь в ночь, слушая шум машин и троллейбусов, идущих по мосту, — всю эту какофонию звуков, из которой складывается голос города.

Я думал об этом лице.

На углу скрипнуло тормозами и остановилось такси. Толстяк, говоривший на странном гортанном английском, сунул таксисту деньги и побежал к полицейским машинам.

Он поговорил с полицейским, яростно жестикулируя, и полицейский подвел его к Пэту; толстяк повторил свой рассказ Пэту.

Разошедшаяся было толпа собралась вновь, я тоже подошел, держась в стороне, но достаточно близко, чтобы все слышать. Пэт попросил толстяка успокоиться и начать с самого начала.

Толстяк кивнул, взял предложенную ему сигарету, но не донес ее до рта.

— Я капитан баржи. Два часа назад мы проходили под этим мостом; было так тихо и спокойно, что я сидел на палубе и смотрел на небо. Проходя под мостом, я всегда на него смотрю. Через прибор ночного видения я посмотрел на автомобили и всю эту красоту, которая есть в нашей стране. А потом я ее увидел. Она пыталась бороться, я даже слышал, как она кричала. Она боролась с мужчиной, который зажимал ей рот рукой. Я все это видел, понимаете, и ничего не мог сделать. Это так быстро произошло… Он ее поднял, и она упала в реку. Мне показалось, что она упала на корму, я побежал и закричал, но ее там не было. Я не мог сразу сообщить в полицию — на барже ничего нет, кроме мегафона. Мне сказали приехать сюда. Вы понимаете?

Пэт сказал:

— Я все хорошо понимаю. Вы видели мужчину, с которым она боролась?

Толстяк энергично закивал головой.

— Сможете его опознать?

Глаза всех присутствующих устремились на него. Он воздел руки к небу и пожал плечами.

— Отличить от кого-нибудь другого? Нет… На нем была шляпа, пальто. Он поднял девушку и бросил. Я не видел его лица. Хотя у меня и был этот прибор, я не мог его разглядеть.

Пэт повернулся к ближайшему полицейскому:

— Запишите его имя и адрес. Нам понадобятся его показания.

Полицейский достал блокнот и начал записывать, Пэт задавал вопросы, пока не выяснил все, потом отпустил свидетеля и стал спрашивать толпу, есть ли еще свидетели. Пестрая толпа не захотела иметь дела с полицией и поторопилась разойтись. Пэт разозлился, пробормотал какое-то ругательство и направился через улицу к машине.

Я двинулся ему навстречу.

— Замечательный труп, — сказал я.

— Помнится, я велел тебе оставаться в машине. Тебя же ищет полиция.

— Ну и что? Меня сейчас многие ищут. А что с девушкой?

— Личность не установлена. Возможно, ссора любовников. У нее сломаны два ребра и шея. Она умерла еще до того, как упала в воду.

— А записка?… Неужели любовник успел сунуть ей в карман эту записку?

— У тебя длинные уши. Похоже, так все и случилось. Они, наверное, перед этим поссорились, потом он пригласил ее прогуляться и подложил ей записку.

— Сильный парень, если так изломал ее, как ты думаешь?

Пэт кивнул. Я открыл дверь машины, и мы сели в нее.

— Да, он должен быть сильным.

— Очень сильным, — пробормотал я. — Я сам не слабак, но знаю, каково столкнуться с таким парнем.

Я сидел и наблюдал за Пэтом. На его лице появилось скептическое выражение.

— Минутку, Майк. У нас два разных дела. И не пытайся мне говорить, что он — тот самый…

— Знаешь, Пэт, кто она?

— Я же сказал, что личность пока не установлена. У нее не было сумочки, но мы определим по одежде.

— Потребуется время.

— Знаешь путь короче?

— Ага, знаю. — Я залез под сиденье и вытащил оттуда конверт. Там было много всяких картинок, и я высыпал их на колени. Пэт включил свет в машине. Среди фотографий я обнаружил ту, которую искал.

Пэт посмотрел на меня, потом опять на фотографию.

— Ее зовут Джин Троттер, Пэт. Она манекенщица из агентства Энтона Липсека. Несколько дней назад она исчезла.

Он разложил фотографии веером и рассматривал их горящими глазами.

— Черт возьми, Майк, так вот против чего мы сражаемся! Знаешь, что за пепел ты сунул в конверт в доме Эмиля Перри?

Я отрицательно помотал головой.

— Фотографии! — взорвался он. — Целая куча сожженных фотографий!

Рулевое колесо стало сжиматься под моими пальцами. Я нажал на стартер и отъехал от моста. Пэт смотрел на фотографии в свете фонарика.

— Теперь мы можем дать этому официальный ход. Я поставлю на ноги весь отдел, если понадобится. Дай мне неделю, и мы его найдем.

Я пристально посмотрел на него.

— Какая неделя? В нашем распоряжении всего пара часов. Ты занимался тем клочком ткани, который я тебе дал?

— Да, занимался. Мы нашли магазин, где костюм был куплен… около года назад. Хозяин магазина помнит эти дорогие костюмы, но у него плохая память на лица. Костюм был куплен за наличные, поэтому не записаны ни размер, ни имя, ни адрес покупателя. Так что убийца — солидный парень.

Я пристроился в ряд, потом быстро перестроился, нажимая на газ. На главной дороге мы попали в «зеленую волну» и до здания муниципалитета ехали без остановок.

Я сказал:

— Пэт, воспользуйся своим удостоверением и проверь в бюро регистрации браков брачное свидетельство Джин Троттер. Узнай, за кого она вышла замуж и где.

Он вышел из машины, и я передал ему фотографию.

— Возьми с собой, вдруг придется кому-нибудь показать для освежения памяти.

— А ты где будешь?

Я посмотрел на часы.

— Сначала попробую выяснить что-нибудь насчет девушки. А потом мне придется прервать одну любовную сцену.

Пэт еще переваривал эту информацию, когда я отъехал. В зеркальце заднего вида я увидел, что он положил фотографию в карман и пошел вверх по улице.

Я зашел в первую попавшуюся аптеку, разменял доллар и оттеснил от телефонной будки парня, который намеревался в нее войти. Он собрался было поспорить, но, увидев мое лицо, передумал и пошел искать другую будку. Я опустил монету и набрал номер Юноны. Но поговорить с Юноной мне не удалось. Ее телефон был присоединен к коммутатору, и телефонистка ответила, что мисс Ривс нет дома.

Я не стал ничего передавать и повесил трубку. Потом бросил в автомат еще одну монету и стал крутить диск. Конни была дома. Она хотела видеть меня в любое время. Она спросила:

— Что-нибудь не так, Майк?

— Да, и очень многое. Расскажу, когда приеду.

Я поставил рекорд скорости, оставляя позади поток ругающихся таксистов.

Мне не пришлось звонить — дверь была открыта, и, услышав мои шаги в холле, Конни прокричала, чтобы я входил.

Я бросил шляпу на стул и с минуту постоял при тусклом свете в прихожей. Был включен только ночник, длинный луч света падал из спальни в гостиную. Я позвал:

— Конни?

— Я здесь, Майк.

Она лежала в постели на двух подушках, подсунутых под спину, и читала.

— Рановато для занятий такого рода, а?

— Может быть, но я не собираюсь вылезать из постели. — Она улыбнулась и подтянула повыше простыню. — Подойди и сядь. — Она похлопала ладошкой по краю кровати.

Я сел, и она положила руку на мою ладонь. Она могла читать в моих глазах. Ее улыбка растаяла, и она нахмурилась.

— Что случилось, Майк?

— Джин Троттер убита. Убита и сброшена с моста. Это должно было выглядеть самоубийством, но есть свидетели.

— Господи, Майк, когда же это кончится? Бедная Джин…

— Это кончится, когда мы найдем убийцу, и не раньше. Что ты о ней знаешь, Конни?

Конни покачала головой, и ее волосы рассыпались по плечам.

— Джин была очень славная девочка, когда я впервые встретилась с ней. Я мало о ней знаю. Она демонстрировала одежду для подростков. Подробностей я не знаю.

— А чем занимались мужчины, с которыми ее видели? Ты когда-нибудь их видела?

— Нет, я не видела. Когда она пришла на работу, был слух, что она помолвлена с каким-то слушателем Уэст-Пойнта, потом что-то случилось, и это на время выбило ее из колеи. Юноне удалось отправить ее на отдых, и, когда она вернулась, у нее все было хорошо, хотя мужчинами она почти не интересовалась. Однажды на вечеринке в агентстве мы с ней разговаривали о том, какие мужчины скоты, и она сказала, что хорошо бы их всех повесить, чтобы остались только женщины.

— Замечательная мысль.

— Я не часто ее видела. Знаю, что у нее приличная сумма была вложена в драгоценности, которые она носила. Говорили, что она встречается с каким-то студентом, но я никогда ее об этом не спрашивала. Я очень удивилась, узнав, что она сбежала. Настоящая любовь смешна, правда?

— Нет, не смешна. — Я потер лоб. — Это все, что ты о ней знаешь? А откуда она, из какой семьи?

Конни сощурилась и глубокомысленно подняла палец.

— Джин — это не настоящее ее имя. У нее длинное польское имя, она его изменила, став манекенщицей, и даже сделала об этом официальное уведомление; я вырезала его из газеты. Майк, вот там в шкафу стоит маленькая кожаная папка. Принеси ее мне.

Я поднялся и начал с большого ящика. Конни сказала:

— Нет, Майк, другой.

Я порылся в другом ящике, но не мог найти эту папку.

— Черт побери, Конни, подойди и найди сама, прошу тебя!

— Я не могу. — Она засмеялась.

Я начал безжалостно выбрасывать все из ящиков на пол, и она откинула простыни и побежала, чтобы остановить меня. Теперь я понял, почему она не хотела вылезать из постели, — на ней абсолютно ничего не было.

Она нашла папку в глубине ящика и передала мне с презрительной усмешкой.

— Мог бы, по крайней мере, закрыть глаза.

— Но такая ты мне очень нравишься. — Я попытался просмотреть эту папку. — Ради всего святого, надень что-нибудь!

Она уперлась руками в бедра и наклонилась ко мне, высунув язык. Потом медленно повернулась, соблазнительной походкой направилась к шкафчику, вытащила свое меховое манто и скользнула в него.

Потом она села на низкую банкетку, положив ногу на ногу и откровенно давая мне понять, что я могу смотреть, но и только.

Когда я вернулся к просмотру папки, она распахнула манто, и мне пришлось повернуться к ней спиной. Конни засмеялась, но я продолжал искать и нашел эту вырезку.

Ее звали Джулия Травески. Был указан ее адрес — небольшой пансион на окраине города. Я сунул вырезку в бумажник и положил папку на место.

— По крайней мере, это уже кое-что, — сказал я. — А остальное мы узнаем.

— А что ты ищешь, Майк?

— Что-нибудь, что подсказало бы мне, почему ее убили.

— Я думаю…

— Да?

— Когда девушка обращается в агентство, она должна оставить свою анкету, фотографии и вырезки из прессы. Может, ее документы еще там.

Я присвистнул и кивнул головой.

— Молодец, Конни. Я звонил Юноне, но ее не было дома. А как Энтон?

Конни фыркнула и натянула манто на ноги.

— Этот пьяница еще отсыпается после вчерашнего. Он и Мэрион Лестер наклюкались и отправились еще с несколькими гостями домой к Энтону где-то около трех утра. Никто из них сегодня на работе не появлялся. Юнона ничего не сказала, но ужасно разозлилась.

— С ума сойти! А у кого еще есть ключи от агентства?

— Ну, я могу попасть внутрь и так. Однажды я оставила сумочку в офисе. Пришлось поцеловать сторожа в плешивую голову, чтобы он дал мне ключ.

— Конни, сделай доброе дело. Сходи посмотри, есть ли там ее личное дело. Возьми его и возвращайся. Ты мне очень поможешь, если тебе удастся раздобыть папку.

— Не хочу, — надулась она.

— Конни, я же тебе объяснил…

— Пойдем со мной!

— Я не могу.

Надутые губки сменились улыбкой, она состроила мне глазки из-под ресниц. Потом встала, взяла сигарету, естественным движением, как будто была в вечернем туалете, сбросила манто, положила руки на бедра и заглянула мне в глаза.

— Пойдем со мной, а потом вернемся вместе.

— Иди сюда. — Я схватил ее и так крепко прижал к себе, что рот у нее приоткрылся. Потом я крепко ее поцеловал — так крепко, что у нее перехватило дыхание и затуманились глаза. — А теперь делай то, что я сказал, или я тебя отшлепаю.

Она опустила глаза и надела манто.

Я приподнял за подбородок ее лицо.

— В этом мире должно быть больше таких людей, как ты, малышка.

— А ты противный, Майк. Ты большой и грубый, как мои братья, и я люблю тебя в десять раз сильнее.

Я хотел еще раз ее поцеловать, она это поняла, выскользнула из манто и бросилась в мои объятия. Я вынужден был отстранить ее, потому что вспомнил о Велде.

Страх охватил меня с головы до ног, и я проклял землю, по которой ходил Клайд. Я почти выбежал из квартиры и бросился вниз по лестнице. Хозяин магазинчика на углу уже выключал свет. Я был в телефонной кабине, прежде чем он успел мне сказать, что магазин закрыт; мои пальцы с трудом держали монету.

Минуты и секунды — маленькие осколки вечности, которые могут придать жизни смысл! Может быть, у меня еще есть время. Я набрал номер Велды и долго слушал гудки. Никто не отвечал, а я все не вешал трубку. Телефон звонил, наверное, целый год. Наконец она подошла. Услышав мой голос, она хотела повесить трубку. Я закричал, и она осторожно спросила, где я.

Я сказал:

— Я далеко от твоего дома, Велда, не беспокойся. Не ходи туда сегодня… В этом уже нет необходимости. Я думаю, мы поймаем птичку за хвост.

Голос Велды был так тверд, что я застонал.

— Нет, Майк. Не пытайся остановить меня. Ты и раньше не позволял мне ничего делать, а я знаю, как это важно. Пожалуйста, Майк…

— Велда, послушай. — Я старался говорить спокойно. — События развиваются. Убита манекенщица агентства Джин Троттер, ее настоящее имя Джулия Травески.

— Кто?…

— Джин… Джулия Травески.

— Майк, так звали девушку, о которой Честер Уилер писал жене. Он встретил ее в Нью-Йорке, она была школьной подружкой его дочери.

— Что?

— Ну, помнишь, я говорила об этом, когда вернулась из Колумбуса?

У меня пересохло в горле.

— Велда, ради Бога, не ходи туда сегодня. Подожди, подожди совсем немного, — взмолился я.

— Нет.

— Велда…

— Нет, Майк. Полиция уже была здесь. Они искали тебя. Тебя обвиняют в убийстве.

Слова не шли из моего горла.

— Если они тебя найдут, ты окажешься за решеткой, Майк.

— Я знаю, Велда. Я сегодня виделся с Пэтом. Он мне сказал.

— Майк…

Я не мог сломить решимость, звучавшую в ее голосе. Боже, она думала, что помогает мне! Господь должен был остановить ее — я не мог! Она сказала:

— Майк, не беспокойся и не приходи сюда. Я уже ухожу, а кроме того, полицейские следят за домом. Не осложняй все ради меня, пожалуйста.

Она положила трубку. Просто взяла и положила. Я повесил трубку на крючок и выбежал мимо хозяина, державшего руку на выключателе. Свет погас. Для меня тоже.

Я добежал до машины и завел мотор. Время! Черт побери, сколько у меня еще времени? Пэт просил дать ему неделю. Совсем недавно мне нужны были часы. Сейчас счет шел на минуты. Джин Троттер… Это ее Уилер встретил на том обеде. Это с ней он пошел куда-то потом. Но Джин исчезла из поля зрения, и ее место заняла Мэрион Лестер, утверждавшая, что Уилер был с ней. А Мэрион Лестер и Энтон Липсек достаточно близки…

Надо поговорить с Мэрион Лестер, узнать, почему она лгала и кто ее принудил это делать. Я заставлю ее говорить, и она заговорит, закричит и укажет пальцем на того, кого я ищу.

XI

Я не смог найти Пэта именно тогда, когда больше всего в нем нуждался. Я попросил передать ему, чтобы он оставался в управлении или шел домой, куда я ему буду звонить.

Небо опять затянуло, снова пошел снег. Замечательно. Просто великолепно. Я посмотрел на часы, многоэтажно выругался и сел в машину. Джин Троттер и Уилер. В конце концов все вернулось к Уилеру. Двое убиты по одной причине. Почему?… Потому что он увидел и узнал ее? Может быть, он знал о ней что-то, что послужило причиной его убийства? Может быть, она что-то о нем знала?

Определенно имел место шантаж, но какой-то особенно жестокий, который мог напугать до смерти Эмиля Перри и дюжину других влиятельных лиц. Фотографии. Сожженные фотографии. Манекенщицы. Фотограф Энтон Липсек. Крутой Рейни. Оборотистый Клайд.

Я засмеялся и пообещал себе шкуру убийцы. Я возьму его шкуру, а прокурор, полицейские и все прочие могут катиться ко всем чертям. Я буду чист, как стеклышко, и заставлю их поцеловать меня в задницу.

Мне пришлось оставить машину в квартале от гостиницы «Чедвик» и вернуться обратно. Воротник моего пальто был поднят, как и у всех, я не опасался, что меня опознают. Патрульная машина проехала мимо и не остановила меня. Небольшой вестибюль гостиницы был переполнен пережидающими непогоду людьми.

Мать семейства за стойкой улыбнулась и поприветствовала меня гнусавым голосом.

— Я хотел бы видеть мисс Лестер, — сказал я.

— Сынок, ты же был накануне. Иди.

— Вы позволите мне сначала воспользоваться вашим телефоном?

— Соединить тебя с ней?

Она переключила штекеры на коммутаторе и несколько раз нажала на кнопку звонка. Ответа не было. Женщина пожала плечами и с кислой миной сказала:

— Она пришла, и я не видела, чтобы она выходила. Может быть, она в ванне. Эти девчонки все время принимают ванну. Поднимись и постучи в дверь.

Я поднялся по лестнице. Ступени скрипели, но в вестибюле было так шумно, что этот скрип никого не беспокоил. Я нашел комнату Мэрион и дважды постучал.

Тусклый свет струился из-под двери. Я прислушался, но не услышал плеска воды.

Я постучал громче.

Ответа не было.

Я толкнул дверь, и она открылась.

Мэрион Лестер была мертва. Я тихо закрыл дверь и вошел в комнату.

— Черт побери, — сказал я.

Она лежала лицом вниз, можно было подумать, что она спит, если бы не бросался в глаза неестественный угол поворота шеи. Сломанный позвонок выпирал под кожей. На другой стороне шеи синел отпечаток орудия убийства. Я приложил ладонь к синяку — они почти совпали: тело было холодным, как лед.

Похоже, единственным оружием убийцы были сильные руки.

Я поднял трубку и спросил дежурную:

— Когда мисс Лестер пришла домой?

— Утром, пьяная, как сапожник. Она с трудом передвигалась. А разве ее там нет?

— Она здесь. Она мертва. Поднимайтесь сюда.

Женщина испустила вопль и побежала, не положив трубки. Я слышал, как ее каблуки простучали по ступенькам; она пулей влетела в комнату. Ее лицо побледнело, потом посерело, потом покраснело так, что на лбу вздулись вены.

— Боже! Это сделали вы? — Она упала в кресло и смахнула рукой слезы.

Я сказал:

— Она мертва уже несколько часов. Придите в себя и подумайте. Понимаете — подумайте! Я хочу знать, кто у нее был сегодня. Кто ей звонил или спрашивал ее. Вы должны знать, вы были здесь целый день.

Ее рот задвигался, толстые губы скривились.

— Господи, — произнесла она.

Я схватил ее за плечи и тряс, пока у нее не застучали зубы. Ее глаза ожили.

— Ответьте же! Кто был здесь сегодня?

Ее голова перекатывалась из стороны в сторону.

— Все пропало! Гостиница закроется. Господи, я потеряю работу! — Она уткнулась лицом в ладони и жалобно стонала.

Я отнял ее руки от лица и заставил посмотреть на меня.

— Послушайте, она не первая. Человек, который убил ее, убил еще двоих и, если его не остановить, будет продолжать убивать. Вы можете это понять?

Она тупо кивнула, ужас вполз в ее глаза.

— Кто ее сегодня навещал?

— Никто.

— Но кто-то был здесь, кто-то убил ее.

— Как я могу знать, кто ее убил? — Она подобрала свои толстые губы и облизала их. — Я не слежу, кто входит и выходит. Сюда легко войти. Подозрительные парни сюда тоже приходили.

— А вы их не замечаете?

— Нет.

— Почему?

— Я не должна.

— Так это публичный дом!

Она с негодованием посмотрела на меня:

— Это просто место, где девочкам никто не задаст лишних вопросов.

— А вы знаете, что здесь произойдет? — спросил я. — Через десять минут все заполнится полицейскими. Нет смысла бежать, они все равно вас поймают. Они узнают, что здесь происходит, и у вас будут неприятности. Теперь вы начнете думать?

Она посмотрела мне прямо в глаза и сказала истинную правду:

— Сынок, если бы даже моя жизнь от этого зависела, я не могла бы тебе сказать ничего другого. Я не знаю, кто был здесь сегодня. С полудня люди постоянно меняются, а я большую часть дня читаю.

— Ладно, может быть, здесь найдется кто-нибудь, кто знает.

— Больше никто не может знать. Девушки, убирающие вестибюль и лестницу, работают только по утрам. Проживающие сами заботятся о своим комнатах. Все здесь постоянные жильцы. Никаких ночных посетителей.

— А у вас нет коридорных?

— Они нам не нужны.

Я посмотрел на тело Мэрион Лестер. Никто ничего не знает. У убийцы нет лица. Никто его не видел, никто не удосужился заявить о нем. Я это сделаю. Я счастливый, я избежал смерти. Убийца пытался пристрелить меня — не получилось. Он попытался свалить на меня убийство — и это не сработало. Тогда он устроил засаду — опять осечка.

Я был самой важной фигурой в этом деле.

И у меня не было времени играть в приманку.

Я смотрел на Мэрион и опять заговорил с женщиной, которая сидела в кресле и тряслась с головы до ног.

— Спускайтесь вниз и соедините меня с полицейским участком. Я поговорю с ними из комнаты, но, когда они придут, меня здесь не будет. Можете сказать им то же, что рассказали мне. Идите сражайтесь.

Она пошла к двери, согнувшись под тяжестью несчастья. Я держал трубку у уха и слышал, как она соединилась с полицией. Когда полиция была на проводе, я попросил отдел по расследованию убийств и попал на ночного дежурного.

— Говорит Майк Хаммер. Я нахожусь в гостинице «Чедвик» рядом с мертвой женщиной. Она мертва уже несколько часов. Окружной прокурор заинтересуется этим делом, позвоните ему и упомяните мое имя. Скажите ему, что я загляну позже. Нет, меня здесь не будет. Если прокурору это не понравится, он может включить мою фамилию в список разыскиваемых лиц. До свидания.

Я спустился вниз, вышел из парадной двери и уже заводил мотор, когда подъехали полицейские с сиренами. Ехавший впереди лимузин резко затормозил, прокурор выскочил на ходу и стал отдавать приказания. Он не видел меня, он был слишком занят командованием. Подъехала еще одна патрульная машина, и я оглянулся на нее, надеясь увидеть Пэта. Но его не было.

Мои часы показывали без двадцати двенадцать, наверное, Велда уже выходит из дома. Я достал сигарету — спичка так и прыгала в моих руках. Бойцовский дух во мне убывал с каждой минутой, через двадцать минут его не останется вовсе.

Я остановился у пивной, воспользовался их телефонной книгой и прошелся по букве Л. Вот — Липсек Энтон; Гринич-Виллидж, дом, который я хорошо знал. Я вернулся в машину и пополз по Бродвею.

Двадцать минут. Пятнадцать. Время летит. Снег повалил еще гуще, ветер подхватил его и понес по улице, мимо разноцветных огней. Красный свет. Я не затормозил. Пистолет жег мне бок.

На Четырнадцатой улице передо мной столкнулись посередине дороги два такси.

Засвистел постовой полицейский, но я послал его к черту и поехал дальше.

Пять минут. Мои зубы отстукивали чечетку. Я подъехал к дому и поставил машину на стоянку. Еще минута ушла на то, чтобы сориентироваться. Через две минуты я нашел этот дом.

Возле звонка была табличка «Энтон Липсек, эсквайр», кто-то приписал еще словцо. Я проникся к этому человеку симпатией. Я сам так думал. Звонок раздался где-то наверху.

Никто не вышел. Я нажал снова и долго держал палец на кнопке. Звонок опять затрезвонил, и опять никого. Я нажал на другой звонок. Кто-то из жильцов первого этажа спросил:

— Кто там?

— Я, — ответил я. — Я забыл свои ключи.

— О'кей. — И дверь открылась.

Мне пришлось зажигать спичку у каждой двери, чтобы определить, где я нахожусь. Квартира Энтона была на верхнем этаже, рядом с квартирой еще одного эсквайра. Не было ни звука, ни света, и, подергав за ручку, я понял, что дверь заперта.

Я опоздал. Я всегда опаздываю. Было пять минут первого.

Я с силой ударил по двери, и она распахнулась. Я закрыл ее таким же образом и стоял неподвижно, ожидая, что убийца подойдет из темноты, и надеясь, что он напорется на мой пистолет. Я молил Бога, чтобы убийца вышел ко мне, я вслушивался в темноту, но слышал только собственное дыхание.

Моя рука потянулась к выключателю на стене, и помещение озарилось ослепительным белым светом. Это была какая-то особая квартира, какой-то притон. Обстановки практически никакой не было, если не считать деревянную садовую мебель, которая обычно стоит на веранде; сверху свисали фонари, переделанные из прожекторов. Ковер, похоже, был извлечен из мусорного ящика.

Но стены стоили миллион долларов. Они были увешаны полотнами великих мастеров, наверняка подлинниками, иначе их роскошные рамы и медные таблички под ними не имели бы смысла. Да, у Энтона были деньги, и на женщин он их не тратил. Деньги пошли на картины, стоимость которых постоянно росла, что выгодно отличает их от денег. Подписи на французском языке для меня ничего не значили.

И хотя в комнате было полно грязных стаканов и окурков, на рамах и полотнах не было ни пылинки, а медные таблички были недавно отполированы.

Была ли это награда за сотрудничество с фашистами в годы войны? Или это личное приобретение?

Я отбросил с дороги всякий хлам и пошел знакомиться с квартирой. Там была небольшая студия, полная всякой всячины, которую человек приносит, чтобы поработать дома. Рядом была крошечная темная комната. Раковина была заполнена водой, над столом горела маленькая красная лампочка. Я повернулся, чтобы уйти, но красная лампочка подмигнула мне, отразившись в металлической пластинке на стене, и я провел рукой по тому месту.

Это была не стена, а дверь. Ручки не было-только полоса потайных петель показывала, где находится дверь. Где-то рядом наверняка есть потайная задвижка, но я решил не тратить времени на поиски. Я оттолкнулся от раковины и со всей силой ударил в дверь.

Стена задрожала.

Я ударил снова, и моя нога попала в пролом. На третий раз я увеличил пролом настолько, что в него можно было заползти. Это была пустая комната, которая выходила в другую квартиру.

Именно здесь со вкусом жил Энтон Липсек. Стена разделяла два мира. Беспорядок свидетельствовал о недавней шумной вечеринке. Комната была обставлена роскошно. Такие кушетки и столики нельзя купить ни в одном универсальном магазине, обивка мебели прекрасно гармонировала со шторами. У декоратора, оформлявшего комнату, был великолепный вкус. Совсем как у фотографа Энтона Липсека.

Там было много комнат. Очевидно, он объединил две квартиры, и темная комната была тайным переходом. Из холла двери вели в три прекрасные спальни, каждая с душем и туалетом. Пепельницы в спальнях были забиты окурками, на некоторых остались следы помады.

Что-то здесь было не так. Все это было неестественно.

Энтон был холостяком, с женщинами не связывался, зачем же тогда столько спален? Он не пользовался такой популярностью, чтобы страдать от наплыва гостей. Я присел на краешек кровати и сдвинул шляпу на затылок.

Кровать была хорошая — мягкая, упругая. Мне захотелось лечь и навеки заснуть. Я лежал и рассматривал потолок.

В побелке были едва заметные диагональные линии. Глаза мои прошлись по этим линиям, исчезающим в углах. Они походили на следы убийц — шли в никуда и исчезали так же внезапно, как возникали.

Я перевел глаза на картинки, висевшие над кроватью. Это были нарисованные на стекле морские пейзажи, вместо воды было блестящее серебро. Я медленно поднялся с кровати, рассматривая пересекающиеся в стекле линии, — они повторяли тончайшие трещинки в побелке потолка. Мои глаза превратились в узкие щелки — сверкающая серебром вода была зеркалом. Картинка была очень мила.

Очень мила и очень практична. Я попытался оторвать рамку, но она была привинчена к стене. Я выругался и бросился обратно в гостиную.

Картины. Замечательные картины работы старых мастеров. Они стоили миллионы и прикрывали дополнительные миллионы. Я схватил картину с играющими в лесу нимфами, снял ее с крюка и нашел то, что искал.

Под картиной была проделана дыра, и я увидел морской пейзаж с обратной стороны. Береговая линия и небо непрозрачны под краской, но сквозь посеребренное зеркальное стекло было видно все происходящее в комнате.

Замечательная ловушка! Прозрачное стекло над кроватью. Вот это да!

Через несколько секунд я нашел фотокамеру. Это было хитрое устройство, которое делало сразу серию кадров. Камера была установлена в кабинете на треноге, фокус был наведен на спальню.

Я разбросал по полу все, что было в кабинете. Я искал фотографии, которые были прямым свидетельством обвинения, убийственным свидетельством.

Теперь все было ясно, как день. Энтон Липсек использовал девушек как приманку, чтобы заманивать солидных мужей в спальню. Фотографии привязывали их к Энтони на всю жизнь. Это был худший вид шантажа, который можно придумать. Общество может простить многое, но только не такую непристойную неверность. Им подошел даже Честер Уилер. У него были деньги, большие деньги. Он был в городе один и был немного пьян. Уилер забрел в расставленную ловушку, но он узнал девушку, школьную подружку своей дочери.

Девушка испугалась, сказала Энтону, а он позаботился о том, чтобы Уилер умер. Но девушка удрала, подхватив первого попавшегося парня. Убийца напал на ее след и сделал так, чтобы она не смогла заговорить.

Теперь ясно, как просто все это было. Энтон боялся меня. В газетах 'было написано, что я лишен лицензии. Если бы не возник я, Джин и Мэрион были бы живы, но теперь поздно об этом думать. Энтон заставил Мэрион сказать, что это она ужинала с Уилером. На этом дело и застопорилось.

Что же случилось? Неужели Мэрион захотела получить хороший пай? Почему бы и нет? Она тоже есть на фотографиях. Если бы они когда-нибудь обнаружились, она могла потерять работу, но, имея компрометирующий материал на кого-то еще, она не захотела бы ничего терять. Поэтому она умерла. Хорошенькое дело!

Дыхание мое участилось. Все началось не в ночь убийства Уилера, все началось за несколько дней до этого; у убийцы должно было хватить времени, чтобы зарегистрироваться в гостинице и застать Уилера в удобный момент. Я оказался там совершенно случайно. На меня можно было наплевать, потому что я вырубился; это делало ситуацию еще более удобной. Надравшегося до бесчувствия, ничего не помнящего, меня легко было подставить.

Но убийца не знал о моей привычке всегда иметь в обойме все шесть патронов. Он забрал лишнюю пулю и гильзу, не подумав о такой маленькой детали. У него не хватило ума пошарить в моих карманах, он нашел бы кучу пустых гильз и заменил пулю, застрявшую в матрасе.

Даже одна ошибка может стоить жизни. Всего одна. И он ее сделал.

Убийца, видимо, испугался до смерти, обнаружив, что я детектив. Он понял, что я буду хлопотать о возврате лицензии, и пошел дальше… Ему захотелось узнать обо мне побольше. Он просмотрел старые газеты и нашел отчеты о судебных процессах. Он должен был понять, что я ни во что не ставлю человеческую жизнь, — так же, как и он. Но я немного другой: я стрелял только в убийц. Я не знаю большего наслаждения, чем убийство убийцы. Эти ублюдки пытались бежать, иногда это им удавалось.

Я вытащил люгер и проверил его, хотя в этом не было необходимости. Я снял пистолет с предохранителя и оставил его в заднем кармане, готовым в любой момент выплюнуть пулю в лицо убийце.

Я заставил себя ни о чем не думать, я не мог одновременно искать и думать.

Я бил и раздирал на части все, разыскивая эти проклятые фотографии, и ничего не мог найти, кроме нескольких непроявленных пластинок. Я перевернул комнату вверх дном и приступил к темному закутку, когда услышал шаги.

Кто-то направился из холла в ту часть квартиры, где были спальни. Ключ повернулся в замке, и дверь отворилась. Передо мной возникло лицо Энтона, лицо, внезапно ставшее смертельно бледным; дверь захлопнулась, и ботинки быстро застучали на лестнице.

Я вспомнил, что, войдя в квартиру, оставил включенным свет.

Мое пальто зацепилось за раковину, потом еще за что-то, когда я проползал через дыру в стене. Я рванулся, услышал треск рвущейся ткани и вскрикнул от ярости.

Чертов сукин сын удирал? Я двинулся в холл, не потрудившись закрыть дверь. Его ботинки простучали по ступенькам вниз: хлопнула входная дверь.

Я выбежал на улицу с пистолетом в руке, но он мне не понадобился — машина Энтона уже устремилась к перекрестку.

Он включил правый сигнал поворота, и я увидел, как путь ему подрезал ползущий следом таксист, услышал скрежет металла, крики водителей. Энтон остановился, пытаясь подать назад.

Я повернулся и бросился в проход между домами. Забравшись в машину, я повернул ключ зажигания; мотор покашлял и завелся.

Богиня судьбы подтолкнула мою машину. Я выбрался из проезда и помчался вниз по улице. Когда я повернул за угол, Энтон уже проехал боковой проезд и выехал на главную дорогу; таксист бежал за ним, размахивая руками и крича во всю силу легких. Мне пришлось посигналить, чтобы он отошел с дороги.

Энтон, наверное, услышал сигнал и поддал газа. Его большой автомобиль ракетой рванул вперед. Из такого же автомобиля в меня стреляли на Тридцать Третьей улице. Рейни. Я решил, что он должен сгореть в аду, откуда он родом.

Наверняка стрелял он, а за рулем был Энтон.

Теперь я радовался снегу. Он убирал машины в гаражи и прижимал такси к обочинам. Улицы превратились в длинные белые туннели, освещенные яркими фонарями. Я приближался к нему, и он все сильнее жал на газ. Красный свет мигнул и был проигнорирован. Его машину стало заносить, но он справился с этим и оторвался от меня.

Он наверняка испугался. Очень. Наверное, сидя за рулем, ничего не мог понять. Наверное, он проклинал свой шикарный автомобиль, соображая, почему он не может оторваться от моего драндулета. Откуда ему было знать, что под капотом моей старушки стоял форсированный двигатель. Я был в пятидесяти ярдах от него, и расстояние между нами все сокращалось.

Его машину занесло на повороте, она ударилась о поребрик, в одно мгновение преодолела его, и у меня похолодело в желудке, потому что богиня судьбы отдала мне Энтона. Она отдала мне Энтона, машина которого врезалась в стену дома, перевернулась и осталась на тротуаре, как большой раздавленный жук.

Я притормозил, остановился на середине улицы и побежал к его машине с пистолетом в руке.

Заглянув в лобовое стекло, я засунул пистолет в карман и произнес несколько нехороших слов. Энтон был мертв. Его голова превратилась в кровавое месиво, уцелели только глаза, но они были совсем не в том месте, где им полагалось быть. Дверь была распахнута, и, быстро оглядевшись кругом, я стал искать то, за чем охотился. Единственной вещью в машине был Энтон. Один мертвый глаз смотрел, как я шарю по его карманам. В его бумажнике я обнаружил пачку пятисотдолларовых купюр и квитанцию на заказное письмо. На ней была пометка «Послано специальной доставкой» и сегодняшнее число.

Письмо было адресовано Клайду Уильямсу.

Значит, именно эта крысоподобная мразь была мозговым центром. Клайд был убийцей, и Велда сейчас с ним. Велда пыталась что-то выведать у него, у него, который знал все в деталях.

Я опоздал на полтора часа.

Время неумолимо шло вперед. Но я смог подняться и следовать за ним. Я должен был наверстать эти полтора часа и вернуть то, что время отняло у меня.

Господи, помоги!

Из окон кричали люди, приближался рев сирены, красный маячок мигал на крыше патрульной машины. Я свернул в боковую улицу, чтобы не попасться на пути полицейским. Наверняка кто-то записал номер моей машины и сообщит его полиции. Когда прокурор узнает, что я был тут, он съест свою шляпу. Самоубийство, сказал он. С его точки зрения Честер Уилер — самоубийца.

Умный человек наш прокурор, умный, как изюм в булке.

Небо выпустило еще порцию хрупких снежинок, которые засыпали весь город и попросили подкрепления. Богиня судьбы смеялась надо мной.

XII

Я сверил номер дома с адресом, указанным на почтовой квитанции. Дом, облицованный желтой плиткой, уходил высоко в небо; сквозь пелену снега светились окна верхних этажей.

Над входом в вестибюль был натянут тяжелый парусиновый навес синего цвета. Я сидел в машине и наблюдал, как швейцар в адмиральской форме прохаживается у входа, похлопывая руками, чтобы согреться. Он снял адмиральскую фуражку и стал греть руками свои изуродованные уши; я решил, что не пойду через парадный вход, — ребята такого сорта стараются свирепостью заработать лишний доллар.

Я отошел к соседнему зданию, подождал, пока меня не скроет снег, и пошел по дорожке, ведущей к черному ходу; цепочка следов вела к полуоткрытой двери. На стук отозвался голос со шведским акцентом, и пожилой человек с усами, закрученными возле самых ушей, открыл дверь.

— Да?

Я улыбнулся. Он ждал. Я поискал в кармане десятидолларовую бумажку. Он посмотрел на нее и ничего не сказал. Мне пришлось отстранить его, чтобы войти. Это была бойлерная. Под одинокой лампочкой стоял стол, к нему был приткнут ящик. Я подошел к столу и повернулся.

Усатый закрыл дверь и взялся за кочергу.

— Подойди сюда, приятель. — Я положил десятку на стол.

Он поднял кочергу и подошел. Он не смотрел на купюру.

— В какой квартире живет Клайд Уильямс?

С каждым моим словом он крепче сжимал кочергу. Он не отвечал. У меня не было времени на убеждение. Я достал люгер и положил рядом с деньгами.

— Так в какой же?

Его пальцы еще сильнее сжали кочергу, и он стал выказывать понимание.

— А зачем он тебе нужен?

— Собираюсь развеять его в прах. И со всяким, кто попытается меня остановить, будет то же самое.

— Убери пушку, — сказал он.

Я убрал пистолет в кобуру.

— Теперь убери деньги.

Я убрал деньги в карман.

Он бросил кочергу на пол.

— Он живет в высотной части. Здесь сзади лифт. Ты найдешь. Собираешься пришить его, да?

Я опять бросил деньги на стол.

— А что такое?

— У меня есть дочь. Она была хорошей девочкой. Раньше. Этот человек…

— Ладно, ясно. Он больше не будет тебя беспокоить. У тебя есть запасные ключи?

— Нет. — Концы его усов поднялись, глаза стали ярко-голубыми.

Я прекрасно понимал его состояние.

Лифт был маленький, служебный — для посыльных, доставляющих коробки с покупками. Я вошел в лифт и нажал на кнопку. Тросы натянулись, и лифт пошел вверх так медленно, что мне захотелось закричать, чтобы он пошевеливался. Я принялся считать этажи. Лифт едва тащился, механическое приспособление, которому незачем спешить. Мне хотелось его подогнать, помочь ему, сделать что-нибудь, чтобы он поторопился, но я был зажат в маленькой кабине, а часы тикали, и драгоценные секунды уходили.

Наконец лифт замедлил ход, остановился, и двери открылись. Я вышел в холл.

Тишина была такая, какая бывает, наверное, только в могиле, — мертвая тишина. За стеклянной от пола до потолка стеной холла лежал спящий город.

Только дежурный свет у лифта помогал разглядеть помещение. Я мягко закрыл дверь. Мой пистолет был в кармане, готовый выстрелить и проводить убийцу в его личный ад. Холл был пуст. За поворотом была комната, которая могла затмить лучшие апартаменты в президентском особняке и использовалась для ожидания лифта.

На стенах висели огромные картины в роскошных рамах, великолепные гравюры — свидетельства богатства. Стулья были обтянуты настоящей кожей, и на них могло разместиться десятка два человек. На журнальных столиках стояли огромные вазы со свежими розами, аромат которых наполнял всю комнату. Серебряные пепельницы сияли чистотой. Около каждой пепельницы лежала серебряная зажигалка. Единственным предметом, нарушавшим эту гармонию, был окурок сигары, лежавший посередине пушистого восточного ковра.

Я постоял немного, осматривая двери лифта напротив приемной, изысканно отделанную дверь квартиры и серебряный колокольчик, украшавший противоположную стену. Я ступил на ковер, и мои шаги затихли, остался только легкий шорох. У двери я остановился, раздумывая, выстрелить в замок или позвонить в колокольчик.

Ни то, ни другое не понадобилось. Прямо на полу у порога лежал маленький позолоченный ключ, и я поднял его, поблагодарив судьбу.

Я никогда не думал, что Велда такая сообразительная: она открыла дверь и оставила ключ в расчете на то, что я приду.

Я здесь, Велда. Я опоздал, но сейчас я здесь, и я помогу тебе. Так не должно было случиться, но я тебе этого никогда не скажу. Я позволю тебе считать, что ты сделала все, как надо, что ты должна была это сделать. Ты всегда будешь думать, что пожертвовала чем-то таким, чего я хотел больше всего на свете, и я не сойду с ума. Я заставлю себя улыбаться и попытаюсь об этом забыть. Но существует только один способ это забыть — ощутить горло Клайда в своей руке или увидеть его на мушке и посылать в него пулю за пулей, пока не кончится обойма. Только так я смогу забыть и улыбнуться.

Я повернул ключ в замке и вошел. Дверь за мной мягко защелкнулась.

В прихожую доносилась музыка. Это была мягкая, глубокая музыка.

Везде царил полумрак. Я не рассмотрел эту комнату и не старался двигаться бесшумно. Я следовал за звуками музыки через комнаты, не обращая внимания на их великолепие, пока не увидел огромный проигрыватель, из которого лилась музыка, и Клайда, склонившегося над кушеткой, на которой сидела Велда. Он был черной тенью в атласном халате. От их теней там, в углу, шли приглушенные голоса — один требующий, другой протестующий. Я видел ноги Велды и ее руки, которыми она прикрыла лицо, и слышал ее плачущий голос. Клайд стал сбрасывать с себя халат, и я сказал:

— Грязный ублюдок!

Лицо Клайда походило на маску гнева, который сменился испугом, когда он увидел меня.

Все-таки я не опоздал!

Велда вскрикнула:

— Майк!

Движения Клайда замедлились, от него исходила ненависть, безграничная ненависть. Кожа на его лице натянулась, как тетива, когда он посмотрел на нее.

— Так ты его знаешь! Это все подстроено! — Слова будто выдавливались из него.

Велда подбежала ко мне, она дрожала и рыдала у меня на груди.

— Она меня знает, Динки. И ты меня знаешь. Знаешь, что сейчас произойдет?

Красная дыра, которая была его ртом, захлопнулась. Я посмотрел на Велду и спросил:

— Он не обидел тебя, дорогая?

Она не могла говорить — покачала головой и заплакала. Справившись с собой, она пробормотала:

— О, Майк… это ужасно.

— И тебе ничего не удалось узнать?

— Нет. — Она стала теребить пуговицы своего пиджака.

Я увидел на столе ее сумочку и указал на нее.

— Ты взяла это с собой, дорогая?

Она поняла, что я имею в виду, и кивнула.

— Достань, — сказал я.

Велда слегка отодвинулась от меня, боясь лишиться моей защиты, схватила сумочку и открыла ее. Когда пистолет оказался в ее руках, я засмеялся над выражением лица Клайда.

— Я позволю ей убить тебя, Динки. Я разрешу Велде выпустить в тебя пулю за то, что ты пытался сделать.

Он что-то пробормотал; его нижняя губа отвисла.

— Я знаю, Динки, почему ты это сделал и как. Я знаю все о твоем дельце. Вы с Энтоном использовали девочек, чтобы заманить влиятельных мальчиков. Пока девочки резвились с ними в постели, Энтон снимал, а потом уже ты правил бал. Ты кое-что понимаешь, Динки… Ты оказался умнее, чем я ожидал. Вот что значит недооценивать людей. Ты ловко убрал Уилера, и только из-за того, что он узнал одну из девочек. Может быть, он и не прочь был приволокнуться, но появился ты с фотографиями и потребовал отступного. Он дал тебе пять тысяч. А потом ему стало так противно, что он встретился с Джин и рассказал ей, что он отец ее школьной подруги. Джин испугалась и рассказала тебе, и это было приговором Уилеру.

Клайд безмолвно смотрел на меня, руки его бессильно висели вдоль тела.

— Ты решил убить Уилера, но он схватил мой пистолет. Только две вещи ставят меня в тупик: как ты предполагал убить Уилера, прежде чем он схватил мой пистолет, невольно подав тебе блестящую мысль о самоубийстве, и почему ты убил Рейни? Неужели из-за того, что перестал считать его верным псом? Может быть, когда Рейни промахнулся при попытке меня убить, ты ему дал такой нагоняй, что он огорчился и разделался с деньгами, полученными от Эмиля Перри? Ты пошел на арену, чтобы убить его и запачкать меня. Ты увидел прекрасную возможность свалить убийство на меня и припугнул свидетелей. Все шло, как ты задумал. Я уверен, что у тебя есть алиби на ту ночь. Велда говорила мне, что до полуночи тебя не было, ты якобы был на какой-то конференции. Времени было достаточно, правда?

Клайд таращился на пистолет в моей руке. Я целился ему в голову, а Велда в живот.

— А что ты сделал с Джин, Клайд? Ей надо было исчезнуть. Она, наверное, прочитала в газетах о Рейни и убежала; ты ее догнал и сбросил с моста. А Мэрион Лестер? Она угрожала тебе из-за денег?

— Майк… — перебил он.

— Заткнись, говорить буду я. Я хочу знать, где фотографии. Энтон не может мне сказать, он мертв. Жаль, что ты не видел его голову, — глаза у него теперь на том месте, где положено быть рту. У него фотографий не было, значит, они у тебя.

Клайд раскинул руки и закричал. Каждый мускул его лица напрягся, халат упал на пол.

— Ты не сможешь повесить на меня убийство, полицейская ищейка! Я не собираюсь дрыгать ногами на виселице. Нет, не я!

Велда схватила меня за руку, но я стряхнул ее.

— Ты этого хотел, Клайд. Тебя не повесят. Ты умрешь сейчас здесь. Ты умрешь, а когда приедет полиция, я расскажу, что случилось. Я расскажу, что у тебя был пистолет, а я его забрал и использовал сам. Или я позволю Велде сделать это и вложу пистолет тебе в руку. Пистолет из-за океана, никто не сможет связать его со мной. Как тебе нравятся такие пироги, Клайд?

Голос позади меня сказал:

— Они ему не нравятся. Брось оружие, или я пристрелю тебя и девку.

Сколько можно ошибаться! Господи! Твердый ствол уперся мне в спину. Я бросил люгер на пол. Велда бросила свой пистолет рядом с моим. Клайд издал радостный вопль, поднял пистолет за ствол и ударил меня рукояткой по челюсти, потом ствол ударил меня в висок, и я упал на колени. Парень с пистолетом внес свою лепту, и мне показалось, что мой затылок разлетелся на куски.

Не знаю, сколько времени я так провалялся. Время уже ничего не значило. Я слышал сквозь туман, что Клайд велел отвести Велду в другую комнату. Я слышал, как он сказал парню:

— Оттащи его туда же. Там звуконепроницаемые стены, нас никто не услышит. Я с ним разделаюсь после того, как покончу с ней. Брось его в кресло, и пусть наблюдает.

Меня взяли под мышки и потащили по полу. Дверь хлопнула, и я почувствовал, что подлокотник кресла вонзился мне пониже спины. Велда проговорила:

— Нет, о Господи… нет!

Я открыл глаза. Клайд стоял, потирая руки, на лице его отражалось предвкушение. Другой парень стоял сбоку от меня, в руках у него по-прежнему был пистолет. Велда медленно пятилась к стене.

Они одновременно заметили, что я пришел в себя. Сердце громко стучало в моей груди, я хотел убить их обоих.

Клайд отрывисто сказал:

— Пристрели его, если он попытается что-нибудь сделать.

Он знал, что я все равно попытаюсь, и парень поднял пистолет.

Все произошло мгновенно. Они слишком долго не смотрели на Велду. Ее рука скользнула под пиджак и достала маленький автоматический бескурковый пистолет; она выстрелила, и приятель Клайда с проклятиями схватился за живот.

Боль в голове не позволила мне встать, я хотел дотянуться до Велды, но упал. Клайд схватил Велду за руку и пытался вырвать у нее пистолет. Я подползал к курносому револьверу, зажатому в руке парня.

Велда закричала. Клайд сильно рванул пистолет из руки Велды, и она упала на пол, ее пиджак разорвался. Она снова закричала, и пистолет отлетел в сторону. У Клайда не было времени добраться до него, прежде чем я дотянусь до другого, и он знал это. Он непристойно выругался и выбежал, захлопнув за собой дверь. Ключ повернулся в замке, и было слышно, как он подтаскивает к двери с другой стороны мебель. Хлопнула еще одна дверь — Клайд удрал.

Велда положила мою голову себе на колени и нежно меня покачала.

— Майк, дурачок, с тобой все в порядке? Майк, поговори со мной!

— Я в порядке, дорогая. Через минуту я совсем приду в себя.

Она потрогала ссадины на моем лице, и боль стихала под ее поцелуями. Слезы текли по ее щекам. Я попытался улыбнуться, и она крепче прижала меня к себе.

— Умненький мой мальчик.

Я нащупал ремешок миниатюрной кобуры у ее плеча под остатками пиджака.

— Как партнер ты мне подходишь. Кому придет в голову, что девушка носит такое приспособление?

Она улыбнулась и помогла мне встать. Я покачнулся и схватился за кресло, чтобы не упасть. Велда подергала дверь, налегая на нее всем телом.

— Майк, нас заперли.

— Черт возьми!

Парень на полу кашлянул и дернулся. Кровь потекла у него изо рта, и он дернулся в последний раз.

— Велда, можешь поставить зарубку на своем пистолете, — сказал я.

Я думал, ей станет плохо, но на ее лице появилась жестокость.

— Жаль, что я не пристрелила обоих. Майк, что мы будем делать? Нам не выбраться.

— Придется, Велда. Клайд…

— А это именно он?

У меня болела голова. Мозг отказывался работать.

— Да, он. Подергай дверь еще раз.

Я наконец поднял пистолет; держать его было очень тяжело.

— Майк, в ту ночь, когда убили Рейни, Клайд был на конференции. Я слышала — об этом говорили в «Бауэри». Он был там.

Меня тошнило; кровь пульсировала в ушах. Я приставил пистолет к замку. Отдачей пистолет выбило из моей руки, но замок не поддавался. Велда повторила:

— Майк…

— Я слышу, черт бы побрал этот замок! Неважно, что ты видела и кто что сказал. Это был Клайд, разве ты не видишь? Это были Клайд и Энтон. Они делали фотографии и…

Я замолчал, уставившись на дверь. Фотографии. Клайд отправился за ними. Если он их получит, то обеспечит себе защиту и ускользнет от ответственности. Это так же верно, как то, что весной появляется травка.

Я стрелял и стрелял в замок, пока комната не наполнилась дымом. Будь он проклят! Эти фотографии… Их не было в квартире Энтона, их не было здесь, потому что входная дверь хлопнула почти сразу. Клайд не успел ничего собрать. Осталось только одно место — агентство.

Мысль об этом придала мне силы, я навалился на дверь, и она подалась. Велда помогла мне, и мебель с другой стороны двери подвинулась. Мы навалились еще раз, что-то упало, и дверь приоткрылась настолько, что мы смогли пролезть в щель.

Стояла мертвая тишина.

Я подобрал с пола люгер, сунул его в кобуру и показал пальцем на телефон.

— Позвони Пэту. Звони, пока не дозвонишься; если не удастся, звони прокурору. Скажи, чтобы объявили розыск Клайда. Может быть, мы сумеем его остановить.

Я, шатаясь, подошел к двери и открыл ее. Велда что-то кричала мне вслед, но я не слушал и поплелся в приемную. Табло показывало, что лифт внизу. Но служебный лифт был здесь. Я добрался до главного вестибюля. Адмирал бросил на меня страшный взгляд, попытался задержать и получил в зубы. Снежная пелена скрыла меня от него, прежде чем он смог подняться; садясь в машину, я услышал его крик. Я проехал уже два квартала, когда мимо пронеслась полицейская машина. Проехав еще пять кварталов, я вспомнил, что Конни ушла в агентство.

Внутри у меня все похолодело; не обращая внимания на светофоры, я пересек Тридцать третью улицу и понесся через город.

В вестибюле за закрытой дверью горел свет — старик швейцар читал газету. Он как раз посмотрел на свои карманные часы, когда я потянул дверь. Старик покачал головой и помахал рукой, чтобы я уходил.

Я ударил в дверь с такой силой, что она затряслась. Старик отбросил газету и повернул замок.

— Уже поздно. Не положено впускать поздних посетителей. Уходите.

Но ему не удалось закрыть дверь. Я придержал ее ладонью и вошел.

— Кто-нибудь входил сюда несколько минут назад? Его голова нервно дернулась.

— Здесь никого не было больше часа. Я же сказал — вы не можете войти…

Клайд здесь не показывался. Но он же должен прийти сюда! Он должен быть здесь!

— Здесь есть еще один вход?

— Да. Только он заперт. Никто не может войти, если я не открою. Слушайте, мистер…

— Успокойтесь. Можете вызвать полицию, если хотите.

— Я не понимаю… Кого вы ищете?

— Убийцу.

— Здесь никого не было, вы ведь шутите?

— Да, шучу, да так, что самому тошно. Меня зовут Майк Хаммер. Меня ищет полиция. Меня ищет убийца. Всем хочется завладеть моей шкурой, а я до сих пор на свободе. Теперь ответьте, кто сегодня сюда приходил?

— Несколько человек… Парень с первого этажа, несколько человек из страховой компании. Они немного выпили в офисе и ушли.

Позже я видел еще кого-то в баре. Может быть, вы заглянете в регистрационную книгу?

— Конечно, он запишет свое имя… Проводите меня наверх. Мне нужно попасть в агентство Энтона Липсека.

— Так бы сразу и сказали. Некоторое время назад пришла девушка, хорошенькая такая. Конечно, я ее впустил. Но я не видел, чтобы она выходила. Наверно, я в это время делал обход.

— Проводите меня наверх. — Я повел его к одному из лифтов.

Мы вышли и двинулись по коридору к офису, пистолет я держал в руке. На этот раз никто не подкрадется ко мне сзади.

Свет был включен, двери широко распахнуты. Я вбежал и оглядел комнату. Сторож тяжело дышал, стоя в дверях, глаза его были широко открыты от страха. Я заметался по комнате, включая свет. Гардеробные и небольшие служебные комнаты, кладовые для продовольствия и кладовые для одежды. Я нашел нужную мне комнату, смежную со студией.

Я нашел ее, открыл дверь и стоял, открыв рот.

Конни лежала посередине комнаты, глаза ее были широко раскрыты, спина сломана. Она была мертва.

Комната была до самого потолка заставлена ящиками с картотекой, покрытыми пылью, что говорило о том, что ею нечасто пользуются. Один ящик был выдвинут, и целая секция с папками исчезла.

Я опять опоздал.

Сторож держался за меня, чтобы не упасть в обморок. Он жевал губами и старался не смотреть на тело. Он совсем раскис. Я опустился на колени у тела Конни.

Никаких следов. Только выражение невыносимой боли на ее лице. Она была убита одним ударом. Я нежно разжал ее пальцы и вынул клочок наклейки, которую она так крепко держала. На клочке можно было прочитать: «Присоединить линзу к экрану…», остальное было оторвано. По пыли на полу было видно, где стоял ящик. В другом месте ящик поставили вертикально и вытащили в холл. В холле не было никаких следов.

Я оставил дверь открытой и вернулся в вестибюль, сторож плакал за моей спиной. Я связался по телефону с городом.

— Дайте полицию. — Я рассказал дежурному, где найти тело, повесил трубку и пошел вместе со стариком к лифту.

Все было именно так, как я и ожидал: дверь, которая должна быть наглухо закрыта, была распахнута.

Сторож боялся оставаться в одиночестве и просил меня не уходить. Я вместе с ним пошел вверх по ступенькам и обошел здание.

Я знал, где прячется убийца.

ХIII

Снег наконец прекратился. Я откинулся на сиденье, полностью расслабившись, и впервые за долгое время с удовольствием выкурил сигарету. Я глубоко затягивался и небрежно выпускал дым. Даже дым выглядел прекрасно, уплывая в ночь.

Все было таким белым, а сколько грязи скрывалось за этой белизной! Природа изо всех сил старалась скрыть грязь. Включив приемник, я медленно поехал по проложенному другими машинами следу. Услышав свое имя на волне полиции, я настроился на другую волну, где звучала музыка.

У цели своей поездки я поставил машину между двумя другими и даже запер дверцу, как примерный гражданин. В доме горело несколько окон.

Я сделал последнюю затяжку и бросил окурок в канаву. Он зашипел и погас.

Зачем спешить? Время утратило свою ценность. Я аккуратно ступал по лестнице, ступенька за ступенькой. В холле я сразу пошел к двери, которая была открыта, и сказал:

— Привет, Юнона.

Я не ждал ответа, я прошел мимо нее через комнату и выдвинул из углов кресла. Я вошел в спальню и открыл дверцы шкафов. Я вошел в ванную и отодвинул занавеску душа. Я заглянул на кухню и в кладовую.

Мои руки готовы были схватить, ноги — ударить, пистолет — выстрелить. Но никого не было. У меня заболели ноги, боль огненными языками лизала тело, а потом дотянулась и до головы. Боль, которую я подавлял весь день, нарастала, раздирая мою плоть на части. Держась за дверь, я повернулся к Юноне с лицом, искаженным болью и ненавистью, и спросил свистящим шепотом:

— Где он?

Ее болезненный взгляд был красноречив. Она стиснула руками горло, когда мое сумасшествие настигло ее.

— Майк… Ее грудь приподнялась под халатом, у нее перехватило дыхание.

— Где он? — У меня в руке был люгер, палец нащупал и отвел назад предохранитель.

Ее прекрасные губы задрожали, она на шаг отступила. Шаг, потом другой — она остановилась в гостиной.

— Вы прячете его, Юнона. Он пришел сюда. Это единственное место, куда этот сумасшедший мог прийти. Где он?

Очень медленно она закрыла глаза и покачала головой.

— Что они с вами сделали, Майк!..

— Я нашел Конни, Юнона. Она была в архиве. Она мертва. Часть папок исчезла. У Клайда было достаточно времени, чтобы уничтожить все папки, после того как он убил Конни. Я нашел кое-что еще: багажную квитанцию на телевизор, тот самый, который вы должны были доставить Джин Троттер. Но вы знали, что он ей не понадобится, и оставили его на складе. Клайд забрал его, чтобы вам не пришлось с этим связываться?

Ее глаза широко раскрылись, они говорили, что все это неправда. Но я им не верил.

— Где он, Юнона? — Я направил пистолет в центр ее груди, вздымавшейся под тканью халата.

— Здесь никого нет, Майк. Вы же видите. Пожалуйста…

— Семь человек убито, Юнона. Семь человек. И в этом сумасшедшем клубке событий вы играете определенную роль. Этот замечательный план очень тщательно продуман. Не играйте со мной, Юнона. Я знаю, почему этих людей убили. Маленький кружок шантажистов остался бы нетронутым и умер бы только один из семерых, если бы я не оказался в одной комнате с Уилером той ночью. Кто мог знать, что я разобьюсь в лепешку, но взорву этот чертов кружок!

Руки ее по-прежнему стискивали горло. Она покачала головой и сказала:

— О нет, Майк, нет! — Она оперлась на спинку стула и медленно, грациозно — даже в такой момент — села.

Пистолет в моей руке не дрожал. Долго сдерживаемая ненависть вырвалась наружу:

— Сначала я думал, что это Энтон. Потом обнаружил почтовую квитанцию с адресом Клайда. Энтон послал ему несколько фотографий. «Бауэри» — замечательное место, где можно подцепить девочку. Это место специально для этого и было придумано. А кто туда приводил девочек, Юнона? Кто сделал модой проводить там время, пока Клайд играет в рулетку и обеспечивает свое будущее фотографиями? Ведь это вы, Юнона? Интересно, Клайд придумал использовать фотографии для шантажа или вы? Во всяком случае не Энтон. У этого негодяя на уме были только деньги. Но он работал с вами, потому что это давало ему возможность покупать дорогие картины.

Ее глаза были пусты и безжизненны. Она сидела, опустив вниз голову, и плакала.

Я презрительно цедил сквозь зубы:

— Вот так все и шло. У Клайда было отличное прикрытие, и он его использовал на всю катушку. Но вы хотели продолжать, потому что к деньгам быстро привыкаешь. Вы были мозгом шайки, Клайд — крепким парнем со своей маленькой армией, готовой обеспечить успех. — Я остановился, чтобы информация лучше впиталась, и молчал целую минуту. — Юнона…

Она медленно подняла голову. Ее глаза были красны, тушь текла по щекам.

— Майк, зачем вы…

— Кто убил их всех, Юнона? Где он?

Она уронила руки и в отчаянии скрестила их под грудью. Я поднял пистолет.

— Юнона, я убью вас, а потом доберусь до него. Я убью вас не сразу, вам придется помучиться, если вы не скажете мне все, что я прошу. Скажите, где я могу его найти, и я дам ему еще один шанс. Где он, Юнона?

Она молчала.

Помоги мне, Господи! Если я не убью ее, она убьет меня, потому что я единственный знаю, что произошло. Против нее нет ни одного свидетельства, которое могло бы фигурировать в суде. Но она в этом участвовала. Она все это придумала и виновна так же, как и убийца!

Ненависть проступала на моем лице, мои глаза горели; меня качнуло к ней.

Я направил пистолет ей в голову и посмотрел на конец ствола.

Она слегка повернула голову, и свет заиграл в ее волосах, образовав сияние. Я вновь увидел лицо Шарлотты.

На секунду я помешался. Бред какой-то, галлюцинации! Моя голова раскалывалась и заставляла меня молоть чепуху. Когда сумасшествие прошло, я был как загнанная лошадь.

— Я думал, что могу убить вас, Юнона, но я не могу. У меня была женщина… Вы напомнили мне ее. Я ненавидел ее, я любил ее… и я ее убил. Я выстрелил ей в живот. Сегодня вы не умрете. — Я сунул пистолет под мышку и дотронулся до ее руки. — Пойдемте. У меня есть в полиции друг, который будет счастлив завести на вас дело на основании моих показаний.

Она встала.

И дьявол вырвался на свободу.

Она схватила меня за руку, ударила кулаком в лицо, и я отлетел назад и врубился в стену. Дьявол схватил меня за горло и ударил коленом в пах. Я вскрикнул и согнулся пополам, пытаясь ослабить ее хватку. Что-то подсказало мне лягнуть ее, и через секунду она уже сидела на мне и пыталась выцарапать мне глаза.

Я резко откинул голову назад и ударил ее кулаком — удар пришелся в нос. Кровь потекла ей в рот, и она завопила. Она пыталась вырваться — боролась, брыкалась, извивалась, но я держал ее крепко и дубасил, пока она с меня не скатилась.

Но она не остановилась. Со звериным рычанием она заломила мне руку назад, и я едва удержался на ногах. Коленом она ударила меня в позвоночник, пытаясь сломать его. Безумие спасло меня; оно струилось в моих жилах, придавая мне силы для чудовищного последнего усилия, и я вырвался из ее рук. Она подскочила снова, чтобы сделать еще одну попытку, и я схватил ее за одежду.

Юнона рванулась, послышался треск ткани, и ее халат остался в моих руках. Юнона, шатаясь, прошла по комнате, на чей не было ничего, кроме туфель на высоких каблуках и тонких чулок. Она оперлась на стол в дальнем конце комнаты, руки ее потянулись к ящику, она выдвинула его, и я увидел пистолет.

Я успел первым достать свой.

— Не двигаться!

Она замерла, ни один мускул ее прекрасного тепа не двинулся. Я смотрел на белую кожу, ослепительную по сравнению с туфлями и чулками.

Ее руки по-прежнему лежали в нескольких дюймах от пистолета.

Я оставил ее в такой позе, смешной и неприличной, снял телефонную трубку и позвонил в полицейский участок дежурному. Потом я поговорил с Велдой. Она сказала, что Клайд найден мертвым в подвале. Дворник ударил его кочергой. Клайд не мог быть в агентстве! Она еще что-то говорила, когда я повесил трубку.

Все кончилось. Я узнал почему, я узнал как, теперь я знаю кто.

— Юнона!

Ни одна балерина не могла бы повернуться грациознее. Юнона, покачиваясь на носках, смотрела на меня. Запах убийства витал в комнате. Юнона стояла передо мной, сверкая ослепительно белой кожей.

Завтра я получу от окружного прокурора свою лицензию, завтра Эд Купер получит сенсацию. Это будет завтра.

Я уставился на Юнону.

— Я должен был это знать! Я чувствовал это каждый раз, глядя в твои прекрасные глаза. Я чувствовал, что ты никогда не осмелишься довести свою маленькую любовную игру до конца. К черту, я всегда это знал, но это было слишком неправдоподобно! Я, любящий женщин и знающий в них толк, так лопался! Да, у вас с Клайдом было замечательное дело, и не только дело. Кто кого содержал, Юнона? Не ты ли причина того, что Клайд так увлекся Велдой? Господи, какой же я осел! Об этом знали только те, кто не осмеливался говорить. Теперь я тоже знаю. И я об этом расскажу. Расскажу, что Честера Уилера убили, потому что он узнал девушку, с которой его сфотографировали, Рейни убили, потому что он пытался поймать тебя на каких-то грязных деньгах, Джин Троттер и Мэрион Лестер умерли, потому что они знали правду. А потом умерла Конни, потому что обнаружила на складе телевизор и узнала, что его никогда не отправляли Джин Троттер. Я все расскажу, сволочь, но сначала я кое-что сделаю.

Юноне не удалось воспользоваться своим шансом. Я схватил свой люгер, прежде чем из ящика стола показался пистолет Юноны. Смеясь окровавленными губами, я навел люгер на Юнону; мне еще не доводилось видеть такой ненависти в глазах. Никогда. Пистолет прыгал в моих руках, припечатывая убийцу к стене, пулевые отверстия превращались в запятые, когда из них выступала кровь.

Жизнь сопротивлялась в Юноне, пока последняя пуля, пройдя сквозь тело, не отбила штукатурку со стены. Смерть гримасой боли и пугающего знания проступила на красных губах. Только у Юноны была возможность все это сделать, потому что были причины, как и у Клайда, но Клайд никого не убивал. И завтра докажет это, потому что люди наконец увидят, что такое Юнона.

Жизнь покидала Юнону, и я потащился к бездыханному телу, лишенному подкладных выпуклостей, упавших вместе с халатом, накладок, которые ловко маскировали под глухими платьями с длинными рукавами крупные мускулы. Это было очень смешно. Смешнее, чем я мог подумать. Я разбил статую и понял, почему всегда испытывал к ней неприязнь, которая в действительности была отвращением.

Юнона… Божество, настоящее божество, живое божество.

Определенного рода.

Мужского.


Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.


Оглавление

  • I
  • II
  • III
  • IV
  • V
  • VI
  • VII
  • VIII
  • IX
  • X
  • XI
  • XII
  • ХIII