КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Большая резня [Микки Спиллейн] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Мики Спиллейн Большая резня

Роман

I

Был один из тех вечеров, когда небо кажется низким и как будто окутывает землю. Дождь бился о стекла бара, как разъяренная кошка, и пытался проникнуть внутрь всякий раз, как какой-нибудь пьянчужка, пошатываясь, вваливался в дверь. Помещение насквозь провоняло несвежим пивом, сыростью и тошнотворными дешевыми духами.

Подвыпившая парочка спорила, какую поставить мелодию, пока красотка в платье, ставшем тесным еще год назад, не нажала клавишу музыкального автомата, включив нечто шумное и страстное. Один из пьянчужек пожелал танцевать с ней, но она оттолкнула его, и он пошел танцевать со своим приятелем.

Я сидел на табурете, прислонившись к сигаретному автомату, перед лежащей на стойке бара мелочью долларов на пять. Она заметила меня, решила, что я в состоянии оплатить вечерок с выпивкой на двоих, и подошла, призывно покачивая бедрами.

— Новичок?

— Да нет. Я здесь с шести часов.

— Возьмешь мне выпить? — Она втиснулась рядом со мной, проверяя, насколько тесно может прижаться к моей ноге.

— Нет.

Это так удивило ее, что она перестала прижиматься ко мне.

— Разве джентльмены не угощают дам? — спросила она и попыталась соблазнительно прикрыть глаза, но один закрылся больше другого, и это придало ей глуповатый вид.

— Детка, я не джентльмен.

— А я не дама, так что угости меня.

Пришлось угостить ее выпивкой. Бармен уже посматривал на парня в поношенной армейской шинели, сидевшего над последней каплей в стакане, чтобы не выходить в дождь. Я угостил и его.

Бармен, нахмурившись, принял у меня мелочь.

— Эти бродяги выпустят из тебя кровь, парень.

— Да у меня и не осталось крови, — ответил я.

Девица ухмыльнулась и потерлась о мои колени.

— Спорим, что для меня у тебя все найдется?

— Того, что у меня есть, ты не получишь, и так наверняка имеешь достаточно.

Она посмотрела мне а лицо и отодвинулась.

— Ты не слишком общителен.

— Знаю. Я не хочу быть общительным.

Последние полгода я не стремился к общению и постараюсь избежать этого в следующие полгода.

— Какая муха тебя укусила? У тебя что, проблемы с женщинами?

— У меня не бывает проблем с женщинами. Я мизантроп.

— Да? — Ее глаза округлились. Она готова была терпеть все, что бы я ни говорил.

— Убирайся, — сказал я.

Она слегка нахмурилась:

— Какого черта? Я никогда…

— Я не люблю людей. Вообще. Собираясь в кучу, они становятся противными, грязными и доставляют массу хлопот. Так что я не люблю людей, включая тебя. Это и значит быть мизантропом.

— А я могла бы поклясться, что ты хороший парень, — сказала она.

— Это сказали бы многие. Нет, я не такой. Дуй-ка отсюда, сестренка.

Она одарила меня взглядом, приберегавшимся для особых случаев, и убралась ко всем чертям, оставив меня пить в одиночестве. Отвратительное место, чтобы скоротать вечер, но это все, что имелось в квартале. Я наблюдал за стрелкой часов, дожидаясь, пока окончится дождь, но он был терпелив не меньше меня. Было что-то почти зловещее в том, как он лил, миллионами барабанных палочек отбивая нескончаемую, сводящую с ума дробь по окнам.

Скоро это довело всех — дождь и атмосфера подавленности. Началась драка, распространившаяся по всему бару. Она прекратилась, когда бармен хватил одного парня по голове. Другого парня, бросившего на пол стакан, вышвырнули вон. Красотка, любившая потереться о кого-нибудь, добилась своего и, подобрав парня, у которого оставалось достаточно мелочи, чтобы превратить для нее вечер в выгодное мероприятие, увела его в дождь. Парню не очень этого хотелось, но природа одержала верх над здравым смыслом.

Я немного опьянел. Не слишком, совсем чуть-чуть. Но вполне достаточно, чтобы осознать, что меня скоро стошнит от этого сборища и я начну вышвыривать их ко всем чертям за дверь. Возможно, и бармена тоже, если он вздумает попробовать свою силу на мне. Тогда я смогу спокойно пить, и черт с ним, с дождем. Я чувствовал себя отлично, просто превосходно.

Я продолжал озираться по сторонам в поисках, с кого бы начать, когда дверь отворилась и захлопнулась за мокрым дрожащим парнем, стоявшим на пороге в одной рубашке. В руках он держал что-то завернутое в пиджак. Перестав озираться, как испуганный кролик, он прошаркал к одному из столиков и опустил сверток на стул.

Никто, кроме меня, не обратил на него внимания. Он бросил доллар на стойку бара, выпил и отнес вторую порцию на столик. На него по-прежнему не обращали внимания. Наверное, здесь привыкли к парням, способным плакать.

Он поставил стакан на стол и снял пиджак со свертка. Это действительно был сверток — маленький ребенок, около года, крепко спавший. Я выругался про себя и почувствовал, как мои плечи передернулись от омерзения — дождь, бар, ребенок и плачущий мужчина. От этого просто воротило.

Я не мог отвести взгляда от парня, выглядевшего так, будто он никогда не наедался досыта. Одежда, мокрая и рваная, облепила его, как кожа. Он был не старше меня, но рот и глаза его были окружены морщинами, а плечи безвольно поникли. Если у него и была цель в жизни, он давным-давно отказался от нее.

Черт побери, он продолжал плакать! Слезы бежали по его щекам, когда он поглаживал ребенка, тихонько разговаривая с ним. Он всхлипнул, вздрогнув всем телом, наклонился и поцеловал ребенка в макушку.

Повернувшись, чтобы опустить двадцать пять центов в сигаретный автомат и не смотреть на него больше, я услышал звук отодвигаемого стула и увидел, что он бежит к двери. На этот раз в руках у него ничего не было.

Секунд десять я стоял, сжимая пальцами пачку сигарет. По спине проползли мурашки, заставив меня стиснуть зубы, чтобы не выругаться на весь этот проклятый мир. Обогнув стойку бара, я сшиб с ног пьяного и распахнул дверь, позволив дождю хлестать меня по лицу, сколько ему заблагорассудится.

За спиной заорали, чтобы я закрыл дверь.

У меня не было на это времени, так как парень был уже на середине улицы — смутный унылый силуэт в свете уличных фонарей, удалившийся слишком далеко, чтобы по-прежнему вызывать интерес к себе. Но он явно интересовал кого-то в «бьюике», отъехавшем от тротуара. Машина с ревом выехала на освещенную улицу, и грохот выстрелов перекрыл звук моих шагов по тротуару.

Хватило двух выстрелов. Парень ничком упал на землю. Задняя дверца машины распахнулась, в свет фонарей выскользнула тень, и со своего места я увидел, как этот человек нагнулся и быстрыми движениями обыскал парня.

Черт побери, мне надо было подождать! Не надо было стрелять с того места, где я стоял. Сорок пятый калибр не рассчитан на такое расстояние, пуля только сделала вмятину в тротуаре и отскочила в сторону. Парень вскрикнул от неожиданности и бросился к машине. Напарник кричал, чтобы он поторапливался. И он почти успел, но одна из пуль рикошетом угодила ему в ноги, и он с криком упал.

Второй, в машине, не стал ждать. Он резко повернул руль, и парень, надрывавшийся от крика в грязи, забыл о боли в ногах ровно настолько, чтобы испустить последний, полный ужаса вопль, прежде чем колеса машины превратили его в кровавое месиво. Моя рука продолжала нажимать на спусковой крючок, пока пустой пистолет не оказался совершенно бесполезным.

Паренек с двумя дырками в спине больше не выглядел усталым. Казалось, он улыбался. Зрелище того, что осталось от него, вызывало тошноту.

Я открыл пачку и сунул в рот сигарету. Зажег ее и выдохнул дым, наблюдая, как он струится сквозь пелену дождя. Парень не мог меня слышать, но я всё же сказал:

— Чертов город, правда, приятель?

Ответом мне была вспышка молнии, прорезавшая небо.

Полицейские машины прибыли через две минуты. Они появились с обоих концов улицы, затормозив под светом фонаря, и полицейские выскочили из них прежде, чем стих визг шин.

У одного из них в руке был пистолет, и он сразу перешел к делу. Нацелив пистолет на меня, он спросил!

— Ты кто такой?

Я указал сигаретой на тело, лежащее на мостовой:

— Свидетель.

Другой полицейский подошел сзади и провел рукой по моим карманам. Он нашел пистолет, выдернул его из кобуры и понюхал дуло. Мне показалось, что он меня ударит, но у него было достаточно опыта, чтобы сначала задать вопросы. Он вопросительно посмотрел на меня.

— Посмотри в боковом кармане, — сказал я.

Он сунул руку в мой пиджак и вытащил бумажник. Внутри к обложке были прикреплены удостоверение частного детектива и разрешение на ношение оружия. Он внимательно осмотрел их, тщательно сличил меня с фотографией.

— Частный детектив Майкл Хаммер.

— Все верно.

Он вновь бросил на меня хмурый взгляд и возвратил пистолет и бумажник.

— Что случилось?

— Этот парень несколько минут назад вошел в бар. Он выглядел испуганным до смерти. Выпив две порции, выбежал. Мне было любопытно, и я последовал за ним.

— В такой дождь только и проявлять любопытство, — сказал полицейский с пистолетом.

— Я вообще любопытный.

Второй полицейский выглядел раздраженным.

— Хорошо, продолжайте.

Я пожал плечами:

— Он выбежал на улицу, за ним последовал «бьюик». Из машины раздались два выстрела, парень упал, и один подонок выскочил из машины, чтобы обыскать его. Я не выдержал и угодил парню в ноги, а водитель машины задавил его. Намеренно.

— Так ты не выдержал! — Полицейский с пистолетом злобно двинулся на меня.

Второй полицейский оттолкнул его.

— Убери пушку и вызови шефа. Я знаю этого парня. Молодую кровь не так просто остудить.

— Черт побери, этот парень мертв, не так ли? Этот тип сам признает, что стрелял, не так ли? Так откуда, черт возьми, нам знать, что «бьюик» вообще был?

— Пойди взгляни на тот труп, — терпеливо продолжал второй полицейский.

Ретивый служака спрятал пистолет в кобуру и пересек улицу. Его вывернуло после первого взгляда на тело, и он забрался в патрульную машину.

В час ночи прибыл Пэт — без фанфар, но с мигалкой на крыше патрульной машины. Он вылез из машины и поднял воротник, чтобы спастись от дождя. Полицейские молодцевато подтянулись, когда он проходил мимо, потому что больше делать в общем-то было нечего. Убийство в этом квартале не было настолько интересным событием, чтобы вытащить под ливень местное население, так что рабочие лошадки просто встали по стойке «смирно», дожидаясь, пока руководство не соизволит приветствовать их кивком головы.

Полицейский, обыскивавший меня, сказал:

— Добрый вечер, капитан Чэмберс.

Пэт ответил на приветствие и отправился взглянуть на парочку трупов. Я отошел в тень покурить, пока он, склонившись, рассматривал труп на тротуаре. Закончив осмотр, он выпрямился и с минуту слушал полицейского, недоуменно морща лоб.

Моя сигарета описала дугу в темноте и погасла в грязи. Я сказал:

— Привет, Пэт.

— Что ты здесь делаешь, Майк? — Два полицейских возникли по обе стороны, когда он направился ко мне. Он движением руки остановил их.

— Я свидетель.

— Да, я слышал. — Ретивый полицейский за спиной Пэта облизал губы, надеясь, что я не расскажу, как он размахивал оружием. — Так в чем же дело, Майк?

— Это, собственно, все. Я знаю обо всем этом не больше тебя.

— Ну да. — Он скривился в усмешке. — Слушай, не пудри мне мозги. Ты что, ведешь это дело?

— Если бы это было так, я бы сказал. Я понятия не имею, что тут произошло, черт возьми! Этого парня убили, я подстрелил второго, а тип в машине прикончил его.

Пэт покачал головой:

— Терпеть не могу совпадений. Особенно когда в это вмешан ты. У тебя особый нюх на убийства.

— Точно, а это убийство довольно мерзкое. Ты никого из них не знаешь?

— Нет. А удостоверений личности они с собой не носят.

Подъехал фургон из морга, за ним футах в пятидесяти следовал медицинский эксперт. После того как выводы были сделаны и фотографии отсняты, выскочили мальчики и принялись убирать месиво с тротуара. Я неторопливо вышел на середину улицы и взглянул на тело.

Оно было похоже на раздавленные песочные часы. Ужас и боль превратили лицо в искаженную мертвую маску, дождь смыл кровь, и оно казалось призрачно-белым. Ему было около сорока пяти, рост средний. Костюм выглядел дорогим, но на подошве ботинка виднелась дыра, а сам он явно нуждался в стрижке.

Шофер фургона осветил его фонариком и ухмыльнулся во весь рот:

— Хорош, да?

— Просто красавчик.

— Это что! Вы бы видели, что у нас было на прошлой неделе. Одного типа переехал грузовик с прицепом, и нам пришлось отскребать его от колес. После этого его можно было сложить в обувную коробку.

— Вы хорошо спите? — Я взглянул на него, стараясь как можно лучше выразить омерзение.

— Конечно, а что? — Похоже, он был даже удивлен.

— Да ничего. Посветите-ка еще раз на его лицо.

Парень повиновался, и на этот раз я рассмотрел мертвеца внимательнее. Пэт наблюдал за мной, смутно маяча в тени. Он спросил:

— Знаешь его?

— Встречал раньше. Наверное, проходил по какому-нибудь мелкому делу.

— Медэксперт вспомнил его. Он был свидетелем на коронерском следствии около двенадцати лет назад. Один из старой компании Чарли Фаллона.

Я взглянул на Пэта и опять на труп. Парень кого-то до странности напоминал, но о Фаллоне я не думал. Фаллон умер естественной смертью примерно тогда, когда я начинал свое дело, и знал я о нем исключительно из газет.

— Нет, не могу его вспомнить, — сказал я.

— Мы его опознаем. Конечно, плохо, что они не удосужились иметь при себе какой-нибудь документ. У того, на тротуаре, только сорок центов и ключ от дома в кармане. У этого — пятидолларовая бумажка и еще две по доллару, больше ничего.

Я кивнул.

— Значит, у того парня был только доллар. Он выпил две порции в баре.

— Хорошо, пойдем туда и проверим. Может, кто-то его опознает.

— Никто не опознает, — сказал я.

— Это еще неизвестно.

— Ерунда. Говорю тебе, никто не узнал его, когда он вошел. Он просто выпил и вышел.

— Тогда что ты волнуешься? — Он засунул руки в карманы и наблюдал за мной из-под полуопущенных век.

— Ладно, хватит.

— К черту. Двое убиты, и я хочу знать, в чем дело. У тебя ведь уже что-то есть на уме?

— Да.

То, как я это произнес, вновь заставило его хмуро взглянуть на меня.

— Так пролей свет, Майк.

— Пойдем в бар. Мне так тошно от всего, что происходит в этом городе, что я должен принимать душ всякий раз, когда высовываю нос за дверь.

Дождь внезапно прекратился, как будто что-то застало его врасплох, а затем хлынул с удвоенной силой, колотя меня миллионами капель. Я взглянул на два ряда домов и темные пятна на асфальте, где минуту назад лежали мертвые тела, и задумался о том, как много людей за этими стенами могут умереть на следующий день.

Пэт отошел, сказал что-то медэксперту и одному из полицейских, потом присоединился ко мне. Я вытащил из пачки пару сигарет, вручил одну ему. Лицо его было искажено от омерзения, как всегда, когда он сталкивался с трупом.

Я сказал:

— Тебе это добавит зубной боли, Пэт. Нет ничего, чем бы ты мог предотвратить беду. Как эти двое — живы, а через мгновение мертвы. Здорово, да? Полицейские приезжают разбираться, но, пока это не случится, они не тронутся с места. Боже, что за мир!

Он молчал, пока мы не зашли в бар. К этому времени большинство посетителей были так безнадежно пьяны, что ничего не могли вспомнить. Бармен сказал, что парень заходил несколько минут назад, но больше ничем не мог помочь. Пэт сдался через пять минут и вернулся ко мне.

Я сидел у столика, спиной к свертку в углу, готовый взорваться.

Пэт пристально посмотрел мне в лицо.

— Какая муха тебя укусила, Майк?

Я взял сверток и пристроил его у себя на колене. Пиджак упал, и на моем плече оказалась голова ребенка со спутанной сырой копной волос. Поэт сдвинул шляпу на затылок и закусил губу.

— Я не совсем понимаю…

— Убитый парень… тот, который заходил сюда. Он зашел с ребенком, и он плакал. Боже, как это было трогательно. До тошноты. Парень просто рыдал, потом поцеловал ребенка и выбежал на улицу. Поэтому мне и стало любопытно. Я думал, он сбежал и бросил ребенка. Пэт, парень знал, что умрет, поэтому принес ребенка сюда, простился с ним и вышел навстречу смерти. Хорошенькое дельце, да?

— Ты уже пришел к определенным выводам?

— Черт побери, это сводит меня с ума! Неважно, что сделал этот парень, но платить в конечном счете придется ребенку. Из всей гадости, которая происходит…

— Успокойся, Майк.

— Конечно. Тебе легко так говорить. Слушай, если это его ребенок и он был ему дорог, что же будет с малышом?

— Я думаю, у него есть мать.

— Без сомнения, — заметил я с сарказмом. — Оставим ребенка здесь, пока что-то не подвернется?

— Не глупи. Есть агентства, которые позаботятся о нем.

— Прекрасно. Папашу ухлопали, а ребенка усыновляет агентство.

— Но, дружище, ты даже не уверен в том, что это его отец.

— А кто еще будет плакать над ребенком?

Пэт состроил глубокомысленную физиономию.

— Если верна твоя теория насчет того, что парень знал о скорой смерти, возможно, он рыдал над своей судьбой, а вовсе не над ребенком.

— Ерунда. Как ты думаешь, что это за убийство?

— Судя по месту и по людям, вовлеченным в него, это что-то сугубо местного характера.

— Может быть, убийца как раз и рассчитывает, что ты так решишь?

— Почему? — Он тоже начинал раздражаться.

— Я же сказал, что водитель задавил своего напарника намеренно. Какого черта он это сделал?

Пэт покачал головой:

— Не думаю, что дело было так.

— Ладно, приятель, это ты был здесь, а не я. Ты все это видел.

— Черт побери, Майк, может быть, это тебе показалось намеренным, но по мне это ерунда. В этом нет смысла. Если он действительно повернул, как ты говорил, возможно, он просто собирался подобрать напарника и не рассчитал расстояния.

Я выругался.

— Ну ладно, каково твое мнение?

— Парень был ранен в ногу. Он мог заговорить, и тип в машине задавил его.

Неожиданно Пэт ухмыльнулся и с присвистом захихикал:

— Ты свое дело знаешь. Я думал о том же и хотел убедиться, насколько ты уверен в себе.

— Иди ты к черту, — огрызнулся я.

— Ага, прямо сейчас. Давай возьмем отсюда ребенка. Мне все равно еще полночи не спать из-за этого дела. Пошли.

— Нет.

Пэт остановился и обернулся.

— Что ты имеешь в виду?…

— То, что сказал. Ребенок будет со мной, во всяком случае пока.

Возможно, я разучился уже скрывать свои эмоции, а может быть, Пэт видел это выражение слишком часто. Он сжал зубы, и я почувствовал, как напряглись его плечи под пальто.

— Майк, — сказал он, — если у тебя возникла идея отправиться в погоню за убийцей, выбрось ее из головы сейчас же. Я не собираюсь рисковать своей головой и положением из-за бредовых мыслей, которые приходят тебе в голову.

Я проговорил тихо и медленно, так что ему пришлось напрячь слух, чтобы услышать:

— Убийства не происходят без причины, они обдумываются и тщательно планируются. И причина должна быть веской. Я понятия не имею, кто этот ребенок, но он должен вырасти, зная, что тип, который убил его отца, сам умер от хорошенькой горячей пульки в животе. Если это что-нибудь значит для тебя, можешь считать, что я веду это дело.

У меня есть законное право застрелить этого проклятого убийцу, если удастся спровоцировать его на нападение, чтобы это сошло за самооборону. Так что давай старайся дальше. Скажи, что мне не поздоровится. Скажи, что я вмешиваюсь в работу полиции, а я отвечу, как мне осточертело все в этом городе. Я живу здесь, понял? У меня, черт побери, есть право очистить это место, даже если ради этого придется убить несколько подонков. А на это напрашиваются многие, и, если я решу выполнить эту работу, лучше не вмешивайся. Просто каждый день заглядывай в газеты и увидишь, в какой переплет попадает полиция, когда политика ломает или покупает полицейского. Вспомни нераскрытые дела об убийстве Скотториджо или Биннаджо и его напарника в Канзас-сити, а потом взгляни мне в глаза. И если ты скажешь, что этот город защищен, я назову тебя лжецом. — Я был вынужден остановиться и перевести дыхание. В груди было горячо, я задыхался. — Больно смотреть, как плачут дети, Пэт. Дети, не взрослые мужчины. Кто-то должен поплатиться за это.

Пэт понимал, что спорить бесполезно. С минуту он пристально глядел на меня, затем взглянул на малыша, кивнул, и лицо его окаменело.

— Вряд ли я могу остановить тебя, Майк. Во всяком случае, сейчас.

— Да никогда. Думаешь, будет правильно, если я возьму с собой ребенка?

— Думаю, да. Я позвоню тебе утром. Поскольку ты все равно замешан в этом деле, окружной прокурор, вероятно, захочет услышать твои показания. На этот раз помолчи и сохранишь свою лицензию. У него достаточно забот с заправилами игорного бизнеса, и он будет счастлив выместить досаду на тебе.

Мой смех прозвучал так, как будто потерли друг о друга две деревяшки.

— Пусть идет к черту, мне плевать. Однажды он грубо обошелся со мной, и, могу спорить, ему до сих пор неприятно вспоминать об этом. Что с ним сейчас? Неужели он не в состоянии прикрыть букмекерскую контору?

— Это не смешно, Майк.

— Это крик души. Даже газеты потешаются.

Его лицо медленно залилось краской.

— С них станется. Те, кто смеется, возможно, сами участвуют в деле.

Громче всех смеются шишки вроде Эда Тина, и смеются они не над окружным прокурором или полицейскими. Они смеются над каким-нибудь Джо, над парнями вроде тебя, по которым это бьет. Нисколько не смешно, когда Тин, Лу Гриндл и Фаллон наслаждаются роскошной жизнью, а ты расплачиваешься за это.

Он избавился от обуревавших его чувств и не забыл даже пожелать мне доброй ночи перед уходом. Я смотрел на захлопнувшуюся за ним дверь, крепко прижимая к себе ребенка, и в моих ушах звучали его слова: одно из них звучало все громче и громче.

Лу Гриндл. Оружие. Лу Гриндл, дешевое наследие прошлых лет, продававший свои услуги тому, кому они требовались. Лу Гриндл, пижон-преступник, который одинаково свободно чувствовал себя в злачных местах на центральных улицах и в погребке в Гарлеме.

Лу Гриндл, что неделю назад играл в кости в задней комнате у Лейка, пока двое его молодцов стояли рядом, держа его пальто и деньги. И держал пальто тот самый парень, лежавший недавно в грязи и похожий на разбитые песочные часы.

Я завернул ребенка в пиджак и вышел. Остановилось такси и подобрало меня. У таксиста, наверное, были дети, судя по его ухмылке при виде мальчика в моих руках.

Я сказал ему, где остановиться, и он подождал, пока я не вернусь. Потом я еще семь раз просил его сделать остановку, прежде чем достиг кое-каких результатов. Наполовину одурманенный бармен принял меня за одного из посвященных и сказал, что я могу найти Лу Гриндла на Пятьдесят Седьмой улице, в местечке под названием «Хмельной шотландец», где раз в неделю предоставлялась комната для особо азартных карточных игр. Я бросил ему доллар, вернулся к такси и спросил шофера:

— Ты не знаешь, где на Пятьдесят Седьмой «Хмельной шотландец»?

— Знаю. Сейчас туда?

— Похоже, что так.

— Ты не думаешь, приятель, что лучше отвезти ребенка домой? Детишкам не годится не спать в такое время.

— Дружище, я бы сам хотел этого больше всего на свете, но сначала надо позаботиться о деле.

Если бы я был пьян, таксист выбросил бы меня вон. Он даже повернулся ко мне, чтобы убедиться, что это не так, потом поехал на Пятьдесят седьмую улицу.

Я оставил ребенка в такси вместе с пятью долларами, чтобы шофер не очень возражал. Под вывеской «Хмельной шотландец» выступала пивнушка, расположенная в подвальчике, где обслуживали тех, кто любил малопристойные представления и не возражал против оплаты счета. Она была забита пьяными и полупьяными, столпившимися вокруг площадки, убеждая танцовщицу не смущать себя рамками нью-йоркского закона. Когда на сцену стали бросать свернутые банкноты, она послала закон к черту, освободилась от всех застежек и завязок и дала клиентам настоящее представление, обеими руками подобрав зелененькие средства убеждения.

Официант наблюдал за представлением с ухмылкой на жирном лице, и я схватил его, пока он был еще весь во власти впечатления от лицезрения живой плоти.

— Где Лу? — спросил я, как будто мы действительно были друзьями.

— Там, внутри. Играют. — Он ткнул большим пальцем в заднюю стену.

Я протиснулся через толпу к столику, с которого помощник официанта убирал посуду, и выдвинул стул. Парень взглянул на пять долларов в моей руке и замер в ожидании.

— Лу Гриндл здесь. Пойди скажи ему, чтобы вышел.

Он хотел получить пять долларов, но покачал головой:

— Приятель, никто не указывает Лу. Пойди скажи ему сам.

— Скажи, что это важно, и он придет. Ему вряд ли понравится, если он не узнает того, что мне надо ему сказать.

Он оставил поднос на столе, исчез за поворотом, который вел к кухне и служебным помещениям, потом вернулся и сказал, что Лу сейчас выйдет.

На сцене другая танцовщица тоже старалась заработать денег, так что лишних ушей вокруг не было.

Лу появился из-за поворота, взглянул на официанта, который ткнул пальцем в мою сторону, и подошел выяснить, что я за птица. Лу Гриндл был франтоватым типом за сорок, с глазами, как стекляшки, и как будто нарисованными волосами.

Его смокинг тянул на трехзначную цифру, и, если не присматриваться, ни за что нельзя было догадаться, что под мышкой у него спрятан пистолет.

Кожа в углах его глаз собралась в морщинки, когда он попытался оценить мою персону. Увидев так же, как у него, оттопыренный пистолетом пиджак, он ошибочно принял меня за полицейского. Его верхняя губа скривилась в усмешке, которую он и не пытался скрыть.

Я ногой выдвинул второй стул и сказал:

— Садись, Лу.

Лу сел. Его пальцы были скрючены, как будто он хотел разорвать меня.

— Только ясно и коротко, — сказал он.

Я сказал ясно и коротко:

— Одного из твоих корешей убили сегодня вечером.

Морщинки вокруг глаз расправились, а глаза еще больше остекленели. Это было все, чем он позволил себе изобразить удивление.

— Кто именно?

— Я сам хочу выяснить. Неделю назад он держал твое пальто, пока ты играл в кости. Помнишь?

Если и помнил, он ничем этого не показал.

Я перегнулся через стол, на всякий случай сунув кончики пальцев за полу пиджака.

— Это был парень среднего роста в дорогих тряпках, с дырками в ботинках. Когда-то он работал на Чарли Фаллона. Меня интересует, не по твоему ли приказу он действовал сегодня вечером.

Лу наконец-то вспомнил. Лицо его напряглось, на шее выступили жилы и впились в воротник.

— Кто ты такой, черт побери?

— Меня зовут Майк Хаммер, Лу. Поспрашивай вокруг, узнаешь, что это значит.

Выражение его лица можно было сравнить только со змеиным. Тело под пиджаком подобралось.

— Чертов легавый! — Он смотрел на мои пальцы. Я засунул их еще дальше и теперь мог нащупать холодную сталь пистолета.

Змеиное выражение исчезло, что-то другое пришло ему на смену. Что-то говорящее о том, что Лу Гриндл уже не рассчитывает на быстроту реакции, как бывало раньше. Во всяком случае не тогда, когда он один.

— Ну и что? — рявкнул он.

Я улыбнулся, продемонстрировав все свои зубы.

— Этот парень, который погиб… Я ранил его в ногу, а тот, кто был за рулем, решил не рисковать, оставляя его на месте, ну и направил машину на него. Это было после того, как они вдвоем прикончили еще одного парня.

Рука Лу скользнула в карман и выудила сигарету. Все очень медленно, чтобы я мог это видеть.

— Сегодня никто не выполнял моих приказов.

— Возможно, Лу, возможно. Во всяком случае для тебя лучше, если это так.

Он остановился, не успев зажечь сигару, и снова окинул меня змеиным взглядом.

— Кое-чему тебе надо поучиться, сыщик. Я не люблю, когда со мной грубо разговаривают. — Голова его на дюйм откинулась, и я увидел выражение ненависти, появившееся на его лице.

— Если я выясню, что ты в этом замешан, я вернусь сюда и вмажу в грязь твою мерзкую физиономию. Только попробуй обмануть меня, и ты умрешь, увидев свои собственные кишки выпущенными на пол. Помни, что я сказал, Лу. Я скорее смахну с плеч твою мерзкую сальную голову, чем еще раз взгляну на тебя.

Лицо и шея его побелели до самого воротника. Казалось, его губы исчезли, так он оскалился. На сцене закончился номер, зрители возвращались на свои места. Я встал и пошел к выходу. Когда я оглянулся, Лу уже не было, а опрокинутый стул лежал у стены.

Такси стояло на месте, на счетчике набежало еще два доллара. Было почти три часа, а я обещал Велде встретиться с ней в половине третьего. Я назвал шоферу вокзал и прижал к себе ребенка, чтобы смягчить тряску. Через несколько минут я уже расплачивался с таксистом.

Велда из тех женщин, которых нельзя не заметить даже в вокзальной толчее. Надо было только проследить за мужскими взглядами. Она стояла у справочного, высокая, спокойная, в светло-сером костюме, оттенявшем ее черные волосы. Роскошные формы. Одежда не могла скрыть этого. Обворожительная. Одежда и этого не пыталась скрыть. Никто никогда не смотрел на нее, не раздевая глазами, такая это была женщина.

Прекрасная партнерша по работе. А когда-нибудь…

Я подошел сзади и сказал:

— Привет, Велда. Прости за опоздание.

Она резко обернулась, бросила сигарету и объявила мне, что я именно тот, кем в тот момент выглядел, — насквозь промокший небритый бродяга.

— Майк, неужели ты не можешь хотя бы появиться вовремя?

— Черт побери, у тебя достаточно сил, чтобы донести собственные чемоданы. Я зашился в работе.

Она не поняла, что у меня в руках, пока сверток не запищал. У нее перехватило дыхание.

— Майк?…

— Киска, это маленький мальчик. Забавный, правда?

Она притронулась пальцами к его лицу, и он сонно улыбнулся. Велда не улыбалась. Она напряженно смотрела на меня, мне оставалось только придать лицу непроницаемое выражение. Я выудил из пачки сигарету и сунул ее в рот, чтобы иметь повод побольше молчать.

— Это и есть твоя работа, Майк?

— Да, да. Слушай, нам пора идти.

— Что ты собираешься с ним делать?

Я изобразил нечто, похожее на смех:

— Собираюсь заменить ему отца.

Она не знала, верить мне или нет.

— Майк… Это дело во Флориде подождет, если здесь что-то важное.

Громкоговоритель объявил посадку. Мгновение я раздумывал, рассказать ей или нет, и решил воздержаться. Это была женщина-дьявол, но все же женщина, и она слишком беспокоилась о моей шкуре, чтобы позволить мне окунуться в бешеную ненависть.

Она уже прошла через это. О ней можно было бы только мечтать, если бы она перестала так беспокоиться о моем благополучии. И я сказал:

— Пойдем, у тебя осталось пять минут.

Я посадил ее в поезд и послал ей воздушный поцелуй через окно. Когда она улыбнулась своим прелестным ртом и послала мне ответный воздушный поцелуй, мне захотелось велеть ей забыть о слежке за одним типом в Майами, у которого была целая гора краденых бриллиантов. Но поезд дернулся и поехал. Я помахал еще раз, вышел на улицу и поймал такси, чтобы ехать домой.

Дома я раздел ребенка, бросил тряпье в мусорное ведро и устроил ему постель на кушетке. Я приставил пару стульев, чтобы он не упал, и взял его на руки. Весил он не слишком много. Это был один из разбросанных по всему городу малышей, о которых некому было заботиться.

Светлые волосики были мягкими и влажными и завивались на концах.

Мгновение головка малыша лежала на моем плече, затем глаза его открылись. Он что-то пролепетал, и я покачал головой:

— Нет, детка, я не твой папа. Может быть, я сойду за него, пока не найдем другого. Во всяком случае тряпья и закусочных ты пока больше не увидишь.

Я положил его на кушетку и накрыл одеялом.

Кто-то точно за это поплатится.

II

Утро было солнечным; солнце стояло высоко над домами, лучи его били в окна. На часах было начало одиннадцатого, и я поспешно выбрался из постели. Телефонный звонок раздался в тот момент, когда что-то с грохотом свалилось на пол в гостиной, и я разразился проклятьями, которые можно было услышать на улице.

Если я и пытался кричать, крик застрял у меня в горле, потому что мальчишка стоял босиком посреди осколков фарфоровой настольной лампы и тянулся за моим пистолетом, лежавшим на краю стола.

Должно быть, я здорово напугал его, когда подхватил с пола и вырвал пистолет из его ручонки. Пистолет стоял на предохранителе, и я мысленно благословил человека, который изобрел предохранители к сорок пятому калибру.

Так, с оружием в одной руке и орущим ребенком в другой, я сорвал телефонную трубку.

— Что, попал в переделку, Майк? — сказал Пэт и засмеялся.

Мне было не до смеха. Я сказал, чтобы он убирался к черту или говорил дело; мне надо было привести себя в порядок.

Он опять засмеялся, на этот раз громче:

— Слушай, Майк, приезжай скорее. Мы решаем твою задачку.

— Отец ребенка?

— Да, это был его отец. Приходи, я расскажу.

— Дай мне час времени. Ребенка приносить?

— Ну… Честно говоря, я совсем о нем забыл. Вот что, оставь его где-нибудь, пока мы не найдем подходящее заведение, ладно?

— Это все равно, что выбросить ребенка. Что это с тобой? Ладно, забудь об этом, я что-нибудь придумаю.

Я бросил телефонную трубку и уселся, примостив ребенка на коленях. Он продолжал тянуться к пистолету, пока я не швырнул эту игрушку на стул через всю комнату. Поразмыслив немного, я позвонил вниз швейцару и попросил его прислать ко мне посыльного. Через пять минут мальчишка пришел, и я велел ему лететь по магазинам и подобрать что-нибудь из одежды и еды для годовалого малыша.

Паренек с ухмылкой взял десять долларов.

— Предоставьте это мне, мистер. У меня больше братишек, чем у вас пальцев на руке. Я знаю, что к чему.

Он знал, это точно. За десять долларов много не купишь, и все же он принес смену белья, и вдвоем мы накормили мальчишку. Я оделся. Этажом ниже жила пожилая медсестра, теперь на пенсии, которая согласилась брать к себе ребенка днем, и услуга эта обошлась мне совсем даром.

Когда она забирала ребенка, я похлопал его по попке, а он попытался пальчиком выковырять мне глаз.

— Для клиента, — сказал я, — ты стоишь мне чертовски дорого.

Я взглянул на сестру, но она уже принялась причесывать ему волосы и поправлять одежду.

— Хорошенько заботьтесь о нем, ладно?

— Теперь уж не беспокойтесь. Я даже рада чем-то заполнить время.

Ребенок возопил и сунул руку мне в пиджак, а когда я отступил, заверещал снова, на этот раз со слезами.

— У вас какая-то вещь, которую он хочет? — спросила она.

— Хм… нет… Мы… ну, играли перед этим с пиджаком. Наверное, он это запомнил. — Я попрощался и вышел. Она бы съела меня с потрохами, если бы узнала, что ребенок хотел поиграть с пистолетом.

Пэт отдыхал в своем кабинете, положив ноги на стол и сравнивая фотографии. Когда я вошел, он отложил их в сторону и взмахом руки пригласил меня сесть.

— Нам понадобилось немного времени, чтобы напасть на след.

Я уселся, держа в пальцах сигарету, и стал ждать. Пэт взял из стопы бумаг лист с рапортом и положил его перед собой.

— Парня зовут Уильям Деккер, — сказал он. — Четыре года назад он вышел на свободу, отбыв срок за взлом. До ареста работал в компании, занимающейся сейфами и замками, а лотом, видимо, из-за своей профессии, был втянут в дурную компанию. Бросил работу и, похоже, процветал, в то время как по городу прошла волна краж из сейфов. Ни одно из этих преступлений на него не повесили, однако он был под подозрением. Затем его взяли, когда он проник в квартиру, и осудили.

— Что это была за дурная компания? — вмешался я.

— Местные ребята. Шайка мелких воришек, большинство из которых сейчас в тюрьме. Правда, после освобождения он остепенился и женился. Жена его умерла меньше чем через год после рождения ребенка. Кстати, мальчика тоже зовут Уильям. Мы и сейчас были бы в неведении, если бы кое-что, происшедшее вчера вечером, не пролило свет на все это дело. Незадолго до полуночи мы получили сигнал о жулике, которого видели на пожарной лестнице одного из лучших домов на Риверсайд. Машина, выехавшая по вызову, не обнаружила вора, но, осматривая пожарную лестницу, полицейские набрели на разбитое окно и услышали стон. Войдя, они увидели на полу женщину, довольно сильно избитую. Стенной сейф был вскрыт, содержимое исчезло. На диске был один отпечаток, который удалось снять, и принадлежал он Уильяму Деккеру. Заглянув в досье, мы получили все ответы.

— Прекрасно. — Мой голос прозвучал до смешного тускло.

Пэт поднял голову, лицо его было непроницаемо.

— Майк, ты был настроен на поиски убийцы, и сейчас тебе досадно, потому все оказалось так банально.

— Ладно, продолжай. Я хочу дослушать.

Он вернулся к рапорту.

— Как я уже сказал, жена его умерла, и он, вероятно, опять стал скатываться. С двумя сообщниками он разработал план, согласно которому сам должен был вскрыть сейф, а двое других караулили и вели машину. По нашей версии, Деккер попытался скрыться со всем награбленным, а сообщники перехватили его и убили.

— Милая версия. Как вы ее разработали?

— Деккер должен был идти на взлом сейфа один. Потому что после этого он зашел домой за ребенком. И ты сам видел, как человек, в которого ты стрелял, обыскивал его.

— Теперь прокрути все обратно.

— Что?

— О Боже, ты что, не видишь собственных просчетов?

Он их видел. Выпятив языком щеку, он покосился на бумагу.

— Да, единственная зацепка — это добыча. Ее не было.

— Попал в точку, — согласился я. — И кое-что еще… Если он взламывал сейф ради добычи, то взял бы деньги с собой. Деккер прекрасно знал, что умрет. Он вышел навстречу своей смерти, это точно.

Пэт кивнул:

— Я тоже думал об этом, Майк. Думаю, что смогу это объяснить. Улов Деккера составил лишь триста семнадцать долларов да нитку искусственного жемчуга стоимостью около двадцати долларов. Я думаю, когда он понял, что это все, чем можно поживиться, до него дошло, что те двое не поверят ему, и потому он сбежал. Во всяком случае, попытался.

— Тогда где деньги?

Пэт пощелкал ногтями по зубам.

— Думаю, мы обнаружим их там же, где жемчуг… Если найдется достаточно честный человек, чтобы предъявить их… Где-нибудь на мусорной куче.

— А, ерунда! Даже три сотни деньги в наше время. Он не бросил бы их.

— Ярость и раздражение могут толкнуть человека на многое.

— Тогда почему он позволил убить себя?

Пэт с минуту помолчал и сказал:

— Я думаю, он понимал, что они выместят свою злобу на ребенке.

Я бросил окурок в мусорную корзину.

— Да, ты крепко все связал. Кто был другой?

— Арнольд Бэзил. Раньше работал на Фаллона и тянет за собой хвост из трех сроков и четырнадцати арестов без осуждений. До сих пор мы не смогли узнать о нем больше. Знаем только, что после смерти Фаллона он поехал в Лос-Анджелес, там напился и был задержан за нарушение порядка. Двое из наших осведомителей сообщали, что видели его в прошлом месяце в городе, но не слыхали, чтобы он был в чем-то замешан.

— Они не говорили, что он крутится около Лу Гриндла?

Пэт мрачно взглянул на меня:

— Откуда ты это узнал?

— Неважно. Так что же?

— Говорили.

— И что ты думаешь по этому поводу?

— Проверяю.

— Чудесно.

Он швырнул карандаш на стол.

— Не надо сарказма, Майк. — Он поймал мой взгляд и снова начал пощелкивать себя по зубам. — Как бы я ни хотел повесить что-нибудь на эту дешевку, сомневаюсь, что это получится. Лу не играет в грошовые игры, ты знаешь. У него свое занятие — рэкет, и он умудряется ускользнуть от неприятностей.

— Ты мог бы это исправить, — сказал я. — Доставь ему неприятность, из которой он не выберется.

— Вот сам и попробуй.

Я встал и надел шляпу.

— Думаю, я сделаю это, просто ради интереса.

Пэт уперся руками в стол.

— Черт побери, Майк, брось это! Ты в ярости, потому что дело ясное, и ты недоволен, что не можешь начать охоту. В один прекрасный день ты угодишь в такие неприятности, с которыми тебе не справиться.

— Пэт, я не люблю тех, кто оставляет детей сиротами. Существует еще шофер той машины, не забудь.

— Я не забыл. До конца недели мы узнаем все о нем.

— Сначала он умрет. Не возражаешь, если я взгляну? — Я взял рапорт, пробежал его глазами и, запомнив пару адресов, положил обратно.

Теперь Пэт внимательно смотрел на меня, в глазах его сквозила напряженность.

— Майк, ты ничего не опустил, рассказывая мне?

— Нет, ничего.

— А то лучше расколись.

Я повернулся и взглянул на него. Я был вынужден сунуть руку в карман, чтобы она не дрожала.

— Это просто мерзко, вот и все. Парень плакал. Надо было видеть его, чтобы понять, как это выглядело, а ты его не видел. Взрослые люди просто так не плачут. Это мерзко.

— Ты сумасшедший, — сказал Пэт.

— Да, мне говорили. Окружной прокурор хочет меня видеть?

— Нет, тебе повезло, что все так быстро разъяснилось.

— Тогда пока, Пэт. Я буду держать с тобой связь.

— Давай, давай, — сказал он.

Я думаю, про себя он смеялся надо мной. Мне же было не до смеха. Не над чем было смеяться, помня, как плачущий парень поцеловал своего ребенка, вышел на улицу и оставил его сиротой.


Дорога до Ист-Сайда заняла у меня какое-то время. Я прошел по кварталу, где было совершено убийство, дошел до угла и направился вниз по улице, на которой жил Деккер. Это был один из ветхих кварталов, которым осталось несколько лет до полного разрушения. Тротуары были заставлены древними детскими колясками, орды детей постарше играли рядом в мусоре, а взрослые сидели на ступеньках, не обращая внимания на то, чем заняты дети, лишь бы не мешали им переругиваться и потягивать пиво. Четырехэтажный дом коричневого кирпича, номер которого — сто шестьдесят четыре — я нашел в рапорте у Пэта, стоял, накренившись к улице. Я припарковал машину и вылез, пробираясь сквозь детский рой, потом поднялся по ступеням к парадному. Двери не было, так что звонить мне не пришлось. На одном из почтовых ящиков было что-то нацарапано. Я прошел по темному туннелю коридора и, отсчитав три двери, постучал.

Из темноты возник верзила, дюйма на два выше меня, с грудью, как пивной бочонок. Может быть, под его волосатой грудью был и жир, но много мускулов было точно.

— Чего надо? — По тому, как он произнес это, можно было сказать, что он привык отпугивать людей с первой минуты.

Я сказал:

— Сведений, дружище. Что, если ты их мне дашь? Я следил за его руками. Похоже, он хотел сгрести меня ими.

Я стоял, слегка балансируя на пальцах, чтобы он видел, что, какой бы шаг он ни замышлял, у меня хватит прыти улизнуть. Он рассмеялся:

— Ты нахальный соплячок.

— Дружище,ты первый, кто когда-либо назвал меня соплячком.

Он опять засмеялся:

— Входи, выпей кофе и используй язык по назначению. У меня сегодня уже побывали разные гости.

Дальше был еще один длинный коридор, в конце которого виднелся свет, горевший, как оказалось, на кухне. Верзила встал на пороге, кивком головы приглашая меня войти, и я увидел священника, который сидел у стола и грыз черствую булку. Верзила сказал:

— Святой отец, это… Эй, как твое имя?

— Майк Хаммер. Здравствуйте, святой отец.

Священник протянул большую руку, и мы обменялись рукопожатием. Тогда верзила постучал себя пальцем в грудь:

— Совсем забыл. Меня зовут Джон Вилек. Садись, закуси и выкладывай, что у тебя. — Он достал с полки еще одну чашку с блюдцем и наполнил ее. — Сахар и молоко на столе.

Размешав сахар, я выложил карты на стол:

— Я частный детектив. В данный момент пытаюсь выяснить все о парне, который жил здесь до вчерашней ночи.

Священник и верзила обменялись быстрыми взглядами.

— Вы имеете в виду Уильяма Деккера? — спросил священник.

— Да.

— Могу я спросить, кто вас нанял?

— Никто, святой отец. Я был там, когда Деккера убили, и это мне не понравилось. Я действую самостоятельно, от своего имени. — Я попробовал кофе. Он был чертовски крепок и горяч.

Вилек смотрел в свою чашку, помешивая кофе.

— Деккер был нормальный парень. И жена у него была приятная. Полиция была здесь вчера вечером и потом опять утром.

— Сегодня?

Он взглянул на меня, стиснув зубы.

— Да, я вызвал ее примерно за час до вашего прихода. Пара полицейских в патрульной машине.

Мы со святым отцом поднялись наверх посмотреть, а кто-то уже побывал там до нас. Все перевернуто вверх дном.

Священник поставил свою чашку и откинулся на стуле.

— Может быть, вы сможете что-нибудь объяснить, мистер Хаммер?

— Может быть, смогу. По версии полиции, тот, кто обыскивал квартиру Деккера, искал деньги, которые, как предполагалось, он утаил во время кражи вчера вечером. В него стреляли, потому что он не достал достаточного количества денег и знал, что сообщники не поверят ему. Он пытался скрыться, но его настигли. Очевидно, они думали, что он припрятал Деньги, когда заходил за ребенком, с расчетом взять их позже.

Вилек воскликнул:

— Сволочи! — и добавил: — Простите, святой отец.

Священник мягко улыбнулся:

— Мистер Хаммер… Вы что-нибудь знаете об Уильяме Деккере?

— Я знаю, что он сидел. Вы это знали?

— Да, он рассказывал мне об этом недавно. Видите ли, меня ставит в тупик то, что Уильям был таким правильным парнем. Он изо всех сил старался жить нормально. Ему было нелегко, но, похоже, он неплохо с этим справлялся.

Вилек согласно кивнул:

— Это точно. Мы со святым отцом были единственными здесь, кто знал о его прошлом. Когда он только переехал сюда, он не стеснялся этого, а затем у него стали появляться неприятности с работой, так как никто не любит держать бывших осужденных. Вот что я вам скажу: Деккер был абсолютно честен. Не было в нем ничего дурного, понимаете? Никогда даже в карты не обманывал, вовремя платил за квартиру и оплачивал счета. Никогда никаких неприятностей. — В его глазах было искреннее недоумение. — Честно, я ничего не понимаю. Всегда заботился о ребенке с тех пор, как его жена умерла от рака.

— Так ему приходилось туго?

— Да. Доктора стоят дорого, а он не мог позволить себе многого. Жене нужна была операция, и он наконец поставил ее на очередь, но было уже слишком поздно, и она умерла через несколько дней после того, как ее разрезали. Деккер какое-то время был не в себе.

— Он много пил? — спросил я.

— Нет. Ни разу за это время не выпил ни капли. Он не хотел делать ничего, что могло бы повредить ребенку. Он до безумия любил мальчика, поэтому и старался выкарабкаться.

Священник слушал, время от времени кивая головой. Когда Вилек закончил, он сказал:

— Мистер Хаммер, неделю назад Уильям пришел ко мне в церковь и спросил, не могу ли я взять на хранение его страховые бумаги. Они все, конечно, оформлены на ребенка, и он хотел быть уверенным, что, если с ним что-нибудь случится, ребенок не останется без средств.

Это заставило меня на секунду задуматься. Я спросил:

— Скажите, он нервничал? Я имею в виду, похоже было, что его что-то мучает?

— Да, сейчас, когда я вспоминаю это, я сказал бы, что он был расстроен. В то время я полагал, что это из-за смерти жены. Однако его история была вполне правдоподобна. Он хотел, чтобы важные документы были в надежных руках. Я никогда не думал, что он собирается…

Вилек вскинул руки:

— Ерунда. Не думаю, что он сделал это, потому что собирался кого-то обокрасть. Парень был честен.

— Иногда обстоятельства вынуждают человека свернуть с пути истинного, — сказал я. — Он нуждался в деньгах?

— Конечно, нуждался. Два-три дня в неделю он работал в доке, на пятьдесят первом пирсе, но этого едва хватало. Он жил весьма стесненно, но справлялся.

— Друзья у него были?

Верзила пожал плечами:

— Иногда приходил парень из дока. Еще он по понедельникам вечером играл в шахматы со слепым разносчиком газет в соседнем квартале. Оба научились этому в тюрьме. Нет, не могу сказать, чтобы кроме меня у него еще были друзья. Мне нравился этот парень.

— Никаких особых причин, чтобы нуждаться в деньгах? Ничего?

— Нет, не теперь. Перед тем как умерла жена, конечно. Но не теперь.

Я кивнул, допил кофе и повернулся к священнику:

— Святой отец, не строил ли Деккер тайных планов насчет мальчика?

— Строил. Он хотел, чтобы его сын воспитывался в одной из наших церковных организаций. Мы обсуждали это, и он даже составил завещание. Деньги за страховку должны пойти на обучение в школе, а все остальное, что имел Деккер, должно было быть в ведении опекуна мальчика. Все это очень огорчительно. Если бы только он пришел ко мне со своей бедой? Он всегда приходил в церковь за советом, но в этот раз, когда больше всего в этом нуждался, не смог прийти. Правда, я…

— Святой отец, мальчик у меня. О нем в данный момент заботятся, а как только вы будете готовы, я буду рад передать его вам. Малыш — причина моего участия в этом деле, и, когда я найду типа, который сделал его сиротой, пусть готовят новую могилу на кладбище для бродяг. Этот город нуждается в том, чтобы ему утерли нос. Меня тошнит от того, что приходится жить рядом с подонками, которые обретаются здесь, и я собираюсь разделаться с ними..

— Пожалуйста, сын мой? Я…

— Не читайте мне проповеди сейчас, святой отец. Может быть, потом, когда все будет кончено, но не сейчас.

— Но, конечно, вы об этом говорите не всерьез?

Вилек мгновение изучал мое лицо, затем сказал:

— Именно всерьез, святой отец. Если я могу помочь, приятель, дайте мне знать, хорошо?

— Хорошо, — сказал я. — Когда вы все устроите для мальчика, святой отец, найдите мое имя в телефонном справочнике. Кстати, как зовут друга Деккера?

— Хм… Кажется, Букер. Нет, Хукер. Точно, Хукер. Мэл Хукер.

Я отодвинул чашку и встал из-за стола.

— Тогда все. Нельзя взглянуть на квартиру?

— Да, конечно, поднимитесь. Последний этаж, первая дверь от площадки. И нет смысла спрашивать о чем-то этих старых куриц. Они все занимались еженедельной стиркой, когда там побывал тип, который разнес квартиру. Горячую воду дают только раз в неделю, и все они стояли, уткнувшись носами в корыта.

— Спасибо, — сказал я. — И за кофе тоже.

— Не стоит благодарности.

— Всего хорошего, святой отец. Вы позвоните мне позже?

Он кивнул с несчастным видом:

— Да. Прошу вас… никакого насилия.

Я улыбнулся, чтобы успокоить его, и пошел к выходу.


Вилек не преувеличил, сказав, что квартиру разнесли. Они оставили за собой хвост обломков, которые можно было бы просеять через сито. Это было одно сплошное месиво. Мешок с мусором, который не успели вынести, был опрокинут, и, когда я увидел разбросанный мусор, мне стало смешно, потому что они не получили того, что искали. В этом погроме не было ничего указывавшего на то, что важное нечто было найдено.

Некоторое время я бродил по разгромленной квартире, подбирая то там, то тут детскую игрушку, женскую безделушку, что-то из рабочей одежды Деккера. Я даже сам попытался поискать, но нигде не было ни одной мало-мальски ценной вещи. Я докурил сигарету, бросил окурок в раковину, закрыл дверь и вышел из дома. Пока было похоже, что Пэт прав. Деккер дал втянуть себя в дело, которое не окупилось. Возможно, они тщательно присматривались к квартире и ни за что не поверили бы, если бы он выдал им рассказ о почти пустом сейфе.

Я сидел в машине и думал.

Бандит, сидевший за рулем машины, все еще разгуливал на свободе, и, если искать кого-то, вполне можно начать с него. Я нажал на стартер, отъехал от тротуара и поехал назад, через город.

Любопытство заставило меня поехать на Риверсайд. Наконец приехав туда, я решил, что неплохо было бы покружить немного и поискать пару острых глаз, заметивших парней, которые наблюдали за квартирой, прежде чем выполнить работу.

Меня ждала не очень большая удача. Эта часть города — район денежный, и люди, которые жили здесь, замечали только доллары. Здесь стояли сплошь многоквартирные дома, облицованные блестящей плиткой, с нарядными швейцарами, отдающими честь; у тротуаров стояли огромные «кадиллаки».

Один из швейцаров вроде бы вспомнил «бьюик» и пару типов, крутившихся вокруг неделю назад, но не мог сказать точно. За два доллара он провел меня по подземному проходу на задний двор и разрешил мне осмотреться.

Деккеру было легко. Во всех домах были одинаковые переходы, и, оказавшись на заднем дворе, можно было элементарно дотянуться до нижнего края пожарной лестницы. Оглядевшись, я поблагодарил швейцара и вернулся на улицу.

Через два дома стоял тот, в котором Деккер занимался делом; я прошел мимо тучного швейцара, поглядел доску с табличками, нашел надпись «Ли, Марша» и нажал кнопку звонка. В нише у стены стоял телефон, который давал жильцам возможность проверить посетителей, прежде чем открыть дверь, и я продержал трубку у уха целую минуту, пока не услышал щелчка.

И раздался ответ с небес. Какой у нее был голос! Это была та музыка, которую композиторы пытаются и не могут создать. Она произнесла только «Да?», а у меня в голове начали возникать такие образы этой Марши Ли, которые по почте не отправишь.

Я старательно пытался выдать себя за джентльмена.

— Мисс Ли?

Она ответила утвердительно.

— Это Майк Хаммер, частный детектив. Могу ли я поговорить с вами несколько минут?

— О… Насчет кражи?

— Точно, — сказал я.

— Что ж… да. Полагаю, что можете. Поднимайтесь.

И я вознесся на небеса в лифте, который довез меня до фойе, где у облачка с надписью «4Д» висел небольшой бронзовый молоточек вместо звонка. Я приподнял его, опустил и был впущен в квартиру солидной усатой сиделкой.

В большом кресле у окна сидел мой ангел. По крайней мере, правая сторона лица имела ангельский вид. Слева под глазом был вполне земной синяк, а скулу пересекал большой шрам.

Лицо мое, вероятно, отразило отчаянные попытки не расхохотаться, потому что она побарабанила пальцами по креслу и сказала:

— Или проявите должное сочувствие, мистер Хаммер, или убирайтесь вон.

Я не мог больше сдерживаться и рассмеялся, но не убрался.

— Одна половина вас — самое прекрасное, что я когда-либо видел, — ухмыльнулся я.

— Я наполовину благодарю вас, — ответила она с усмешкой. — Можете идти, если хотите, миссис Росс. Вы вернетесь в пять?

Сиделка ответила утвердительно и взяла свое пальто. Я понадеялся, что за время своего отсутствия она побреется.

— Садитесь, мистер Хаммер. Могу я предложить вам выпить?

— Спасибо, я налью сам. Просто скажите, где что стоит.

Мой ангелок поднялся и, как в вуаль, завернулся в полупрозрачный пеньюар.

— Черт побери, я сама налью. Вести жизнь инвалида просто невыносимо. А все обращаются со мной, как с калекой. Сиделка выступает в качестве «уважения со стороны администрации», которая надеется, что я не подам в суд за то, что так плохо охраняется их собственность. Она хорошо готовит, иначе я бы попросила, чтобы они оставили ее при себе.

Она прошла к буфету, я не мог отвести от нее глаз. Никакого нарочитого покачивания бедрами; просто дивная ровная походка, которая выражала больше, чем извивающееся тело танцовщицы. Ее ноги, касаясь нейлона пеньюара, заставляли его потрескивать и прилипать к телу, пока каждый изгиб не обозначился под белой дымкой, слегка просвечивая розоватыми полутонами.

У нее были рыжевато-каштановые волосы, свободно ниспадавшие на плечи, глаза того же цвета и рот, к которому страшно хотелось прижаться губами. Вероятно, Марша только что вышла из ванной, потому что от нее исходил запах свежести и мыла без всякой примеси духов.

Когда она повернулась, в руках у нее было два стакана; направляясь ко мне, она выглядела еще более хорошенькой, чем со спины. Хорошо развитая грудь подчеркивала ширину плеч и мягкие очертания живота, беспечно возвышаясь под нейлоном и как бы стараясь вырваться на волю.

Я полагал, что она слишком занята стаканами, чтобы заметить мой взгляд, но ошибался. Она вручила мне стакан и спросила:

— Ну как, я прошла?

— Что?

— Проверку я прошла?

— Если бы я был в состоянии что-либо произнести, я бы только присвистнул, — ответил я. — Я устал смотреть на женщин в одежде, которая делает их похожими на никак не распускающийся тюльпан. Среди коротких стрижек и кудряшек так приятно для разнообразия увидеть женщину с волосами.

— Довольно сомнительный комплимент, если я в этом что-то понимаю. Каким любовником вы были бы!

Я пристально поглядел на нее:

— Не обольщайтесь.

Она взглянула на меня так же пристально:

— Нисколько.

Мы подняли бокалы в молчаливом тосте и сделали по глотку.

— Что ж, мистер Хаммер…

— Майк.

Ее губы раздвинулись в улыбке:

— Майк. Очень вам подходит. Зачем вы хотели меня видеть?

— Для начала я хочу знать, почему вы кажетесь мне такой чертовски знакомой. Даже с этим фонарем вы мне напоминаете кого-то, кого я видел раньше.

Ее руки пробежались по пеньюару.

— Спасибо, что вспомнили. — Она перевела взгляд на стоявшее в углу пианино с фотографией на нем.

Я взял бокал и подошел к пианино; на этот раз я действительно присвистнул.

Это был большой снимок Марши в платье периода гражданской войны, лиф которого прикрывал тело лишь дюймов на шесть выше талии, далее предоставляя одерживать верх природе. Гримеру не пришлось много трудиться, чтобы превратить ее в самую прекрасную женщину, которую я только видел. Она была моложе в момент съемки, но что касается меня… Я бы предпочел Маршу теперешнюю. Время пошло ей только на пользу. Почти скрытая рамкой, на фотографии стояла надпись, что снимок сделан компанией «Аллертон».

Марша была мне знакома, потому что я много раз видел ее раньше. Да и любой другой тоже. Десять лет назад она была восходящей звездой Голливуда.

— Дни былые, — сказала она.

Я поставил фотографию на место и сел напротив Марши, чтобы лучше ее видеть. На нее стоило посмотреть, и ей не надо было закидывать ногу на ногу, чтобы привлечь внимание. Ноги тоже были хороши.

— Удивительно, что я забыл вас, — сказал я.

— Многие забыли. У зрителей память короткая.

— Как получилось, что вы ушли из кино?

— О, это печальная, но простая история. Возможно, вы читали об этом. Был один тип… На эпизодических ролях, но обаятельный, подлец. Ухаживал за мной в расчете создать себе рекламу и продвинуть собственную карьеру. Я была безумно влюблена в него, пока не обнаружила, что в свободное время он поигрывает с моей секретаршей. По глупости я предала это огласке, и он сказал мне, что использовал меня. Оказавшись объектом насмешек, я пригрозила ему, что, если он еще раз увидит ее, его в Голливуде занесут в черный список. В го время я еще имела достаточный вес, чтобы пережить этот скандал. Как бы то ни было, он сказал моей секретарше, что никогда больше с ней не встретится, и она быстренько удалилась. Вы знаете Голливуд. Это послужило плохой рекламой и совершенно выбило меня из седла. Прежде чем они разорвали контракт со мной, я сама отказалась от него и уехала на восток, где выгодно поместила свои деньги, что позволяет мне жить, как я хочу.

Я оглядел комнату. Она вмещала в себя состояние в виде хорошо подобранной мебели. Картины на стенах тоже не были дешевыми копиями. Каждая из них, наверное, оценивалась четырехзначной цифрой. Если это было скромное существование, я бы тоже хотел так пожить.

Я вытащил сигарету, и она щелкнула зажигалкой, давая мне прикурить.

— Что ж… Вряд ли вы пришли сюда выслушивать историю моей жизни, — сказала она. Глаза ее танцевали.

— Я хотел бы узнать насчет кражи.

— Об этом нечего рассказывать, Майк. Я ушла около семи, подобрала одного актера, который сломал при падении руку, отвезла его домой, потом немного побыла у друзей и вернулась без четверти двенадцать. Собираясь зажечь свет, я вдруг увидела луч фонарика и, как идиотка, бросилась туда. Мгновение я видела силуэт человека на фоне окна, а в следующую секунду лежала навзничь на полу. Я вскочила и хотела закричать, но он опять ударил меня, и весь мир перевернулся. Когда приехала полиция, я все еще лежала на полу.

— От капитана Чэмберса я слышал то же самое. Они сказали вам, что парень мертв?

— Нет, они больше не связывались со мной. А что случилось?

— Его убил один из сообщников. Задавил машиной.

— Они… нашли деньги?

— Нет, и я начинаю думать, что никогда не найдут. — Но…

Я затянулся и стряхнул пепел в пепельницу.

— Могу поспорить, что этот парень зашвырнул деньги и ваш жемчуг на какую-нибудь мусорную кучу. Он приходил сюда не ради трехсот долларов. Ради такой суммы не стоит утруждать себя.

Она закусила губу и посмотрела на меня, нахмурившись.

— Вы знаете, Майк, я думала то же самое.

Я с любопытством взглянул на нее:

— Продолжайте.

— Мне кажется, что этот… этот вор знал, что делает, но просто перепутал этажи. Вы знаете Марвина Холмса?

— Это плейбой, который содержит табун блондинок?

— Он самый. Его квартира прямо надо мной. Комнаты расположены точно так же, и даже стенной сейф находится в том же месте, что и мой. У него всегда на руках приличная сумма, а вчера вечером его тоже не было дома. Я встретила его, когда уходила, и он сказал что-то о ночном клубе.

— Вы бывали у него?

— Несколько раз. Он часто устраивает вечеринки. Я не котируюсь, потому что не блондинка, — добавила она как бы невзначай.

Что ж, это было логично. Чтобы проверить, насколько логично, я нашел в телефонном справочнике номер Марвина Холмса и набрал его. Дворецкий с немецким акцентом ответил, что мистер Холмс дома, и позвал его к телефону. Я сказал, что я из страховой компании и хочу знать, есть ли у него на руках крупная сумма денег. Простофиля сразу проглотил крючок и сообщил мне, что у него в сейфе больше десяти тысяч, а затем высказал мнение, что парень, вскрывший сейф этажом ниже, явно ошибся. Я поблагодарил его и повесил трубку.

Марша сказала:

— Он…

— У парня возникла та же идея, что и у вас, дорогуша, и могу поспорить, вы оба правы.

Движением плеч она изобразила покорность судьбе.

— Что ж, полагаю, теперь мало что можно сделать. Я надеялась вернуть жемчуг из сентиментальности. Он был на мне в моей первой картине.

На мою ухмылку вряд ли приятно было смотреть. Губы растянулись в оскале, и я тряхнул головой:

— Это грязное дело, Марша. Двое убиты, и теперь очередь за третьим. Парень, который ограбил вашу квартиру, оставил ребенка и пошел на смерть. Вопрос не в том, что он взял, а в том, почему он взял это. Длительное время он держался, а ни один парень вроде него не совершит такого, что поставит под удар его собственного ребенка. Я был там и все видел. Я видел, как он плакал, как поцеловал на прощание ребенка, вышел и расквитался с жизнью. Теперь малыш у меня, и я знаю, что чувствовал его отец. Как бы то ни было, по какой-то причине такие вещи происходят, и как раз причину я и хочу знать. Может быть, это маленькая, незначительная причина, а может быть, и важная, но я это выясню.

Она смотрела во все глаза, и взгляд ее становился все глубже.

— Вы странный тип, — сказала она.

Я взял шляпу и поднялся.

— Майк… что касается ребенка… Если я могу помочь, я весьма состоятельна.

Я пожал ей руку.

— Знаете, вы тоже странный тип.

— Спасибо, Майк.

— Но я и сам могу позаботиться о ребенке. — Она одарила меня улыбкой, которая делала ее привлекательной даже с фонарем. — Кстати, у вас нет лишней фотографии… вроде этой? — Я кивнул в сторону пианино.

Она долго удерживала мою руку, рассматривала мое лицо.

— Зачем, разве я лично не подойду?

Я уронил шляпу, и она осталась лежать на полу. Я провел руками по ее рукам, пока пальцы мои не впились в ее плечи. Я притянул ее к себе. Она была настоящей женщиной, до самых кончиков пальцев. Тело ее было упруго, грудь высока и налита живительным соком молодости; прижимая ее к себе, я чувствовал тепло ее ног. Она слегка приподнялась на цыпочках, дразня чуть ощутимым движением, выражавшим, как я понимал, приглашение, которое не так легко получить.

Я хотел поцеловать ее, но знал, что, если сделаю это, мне захочется продлить поцелуй настолько, чтобы он еще долго помнился.

Но сейчас было не время.

— Ты вернешься, Майк? — прошептала она.

Она без слов знала ответ. Я оторвался от нее и поднял шляпу.

В этом городе случались очень мерзкие вещи.

Но в этом городе случались и очень приятные вещи.

III

Днем я заехал в контору. В здании был только лифтер, и он не сразу узнал меня. Это было странное ощущение. Всю жизнь живешь в городе, уезжаешь на полгода, а когда возвращаешься, тебя не узнают. Я открыл дверь и почувствовал облегчение, увидев знакомую мебель на старых местах. Отсутствовала только Велда. Ее стол одиноко стоял в углу приемной, запыленный и готовый к приходу нового хозяина.

Я выругался. В эти дни я все время ругался.

Она оставила папку с корреспонденцией, которая могла меня заинтересовать. Ничего важного. Оплаченные счета, несколько писем. Я захлопнул папку и убрал ее в ящик. Там еще стояла бутылка хорошего виски в оберточной бумаге. Я сорвал бумагу, откупорил бутылку и посмотрел на нее. Снял пробку и понюхал виски. Затем поставил бутылку обратно и закрыл ящик. Мне было тошно, и вкус виски был мне неприятен.

На столе Велды зазвонил телефон. Я бросился к нему, надеясь, что это она, но грубый голос спросил:

— Вы Майк Хаммер?

— Да, кто это?

— Джонни Вилек. Из дома Деккера. Я долго пытался найти вас, к счастью, я запомнил ваше имя.

— Что случилось? — спросил я.

— Я обдумывал то, о чем вы говорили сегодня утром. Помните, вы спросили, не нуждался ли Деккер в деньгах?

— Ну-ну.

— Я переговорил со слепым разносчиком газет на углу. Старик совершенно этим сломлен. Они с Деккером были друзьями. Во всяком случае однажды вечером он играл у Деккера в шахматы, когда пришел тот парень. Он хотел знать, когда Деккер собирается уплатить долг. Деккер что-то заплатил ему, парень ушел, и Деккер сказал, что был вынужден занять большую сумму, чтобы оплатить операцию жены. Он говорил о трех тысячах.

С минуту я переваривал все это, стараясь уловить суть.

— Где он мог достать такие деньги?

— Это для меня загадка. Он никогда ничего не занимал, и я уверен, что в банк он не ходил.

— Может быть, кто-то из местных?

— Не из наших. Иногда кто-нибудь выигрывает на скачках, но это не дается в долг, точно. Здесь много крутых ребят, которые иногда появляются с пачками денег, но это все ворованное, и они либо исчезают, либо попадают в тюрьму на следующий же день. Нет, он не мог их получить здесь.

— Спасибо за информацию, Джон. Если когда-нибудь что-то понадобится, дай мне знать.

— Конечно, приятель, рад удружить.

— Слушай… Ты говорил об этом полицейским?

— Нет. Я выяснил это после того, как они ушли. К тому же я предпочитаю только отвечать на их вопросы. Полицейские хороши, пока они от меня далеко.

Я попрощался с ним и повесил трубку. Для убийства нужна причина, а это была подходящей. Три тысячи долларов. Теперь все сходилось. Деккер взял у кого-то три тысячи долларов и должен был расплатиться, украв их. Он обчистил не ту квартиру, и сообщники не поверили ему. И они подстрелили его, рассчитывая сорвать куш, а все, что получили, составило жалкие три сотни да нитку жемчуга.

Черт побери, из-за того, что этот тип не мог подождать, когда ему вернут деньги, ребенок остался сиротой. И это мой город!

Я присел на край стола поразмыслить над этим. Вся эта история неожиданно остро всколыхнулась во мне, и я услышал, как в голове зазвучала, нарастая, сумасшедшая музыка, бившаяся в моем мозгу с бешеным неистовством, унося с собой остатки рассудка. Я чертыхался про себя, пока музыка не пропала, тогда я пошел к столу и достал бутылку. На этот раз я выпил.

У меня ушло полдня, чтобы выяснить то, что я хотел. Я отправился в док и разыскал кассира, который заполнял карточку Уильяма Деккера. Это был маленький человечек лет под шестьдесят, с огромным носом на лице, испещренном тонкими красными сосудами.

Он заставил меня подождать, пока не закончит работать над отчетом, затем повесил табель на гвоздь в стене и развернулся на стуле.

— Что тебе надо, сынок?

Я предложил ему закурить, но он отмахнулся, предпочитая жевать жалкую сигару.

— Вы помните парня по имени Деккер?

Он пробормотал нечто утвердительное и застыл в ожидании.

— У него в доке есть друзья?

— Возможно. Зачем вам это знать?

— Я слыхал, что он умер. Я задолжал ему несколько долларов и хотел отдать их родственникам.

Человечек с минуту кряхтел и пощелкивал языком. Потом открыл ящик стола и пролистал картотеку, пока не нашел нужную карточку.

— Вот его адрес. У него есть ребенок. Записано два иждивенца, но его жена, по-моему, недавно умерла.

— Это я уже выяснил. Если я смогу найти его приятеля, может быть, он скажет что-то еще.

— По-моему, он всегда крутился с неким Хукером. Мэл Хукер. Высокий худой парень со шрамом на лице. Сегодня у них получка, и они все в пивнушках через дорогу, пропивают свои деньги. Не пойти ли вам туда попытать счастья?

Я ткнул окурком в пепельницу на столе.

— Именно это я и сделаю. Дайте мне адрес на случай, если я не найду его.

Он нацарапал что-то на листочке бумаги и вручил мне. Я поблагодарил и вышел.

Это оказалось не так просто. Казалось, я обошел все пивнушки на улице, пока один парень не сказал мне еще о двух, которые я не заметил; там-то я и разыскал Хукера. Это была настоящая крысоловка, где приветствовали пьяниц, которых вышибли из других мест, и вытряхивали из них последний доллар. Чтобы войти туда, надо было спуститься на пару ступеней, и, даже не дойдя до двери, по запаху можно было определить, куда ты попал.

Помещение было гораздо больше, чем я ожидал. Люди толпились у бара в два ряда, а когда не могли уже стоять, садились на скамью у стены.

Один парень отключился, и его прислонили к перегородке, с вывернутыми наружу карманами.

Мэл Хукер сидел у задней стены. Он уже был пьян. Желтый свет лампы высвечивал шрам, который, четко выделяясь, сбегал от его лба к подбородку. Я подошел к нему, взял стул и сел рядом.

Он мельком взглянул на меня:

— Пошел вон!

— Ты Мэл Хукер?

— А кому это надо знать? — В его голосе звучало мерзкое пьяное брюзжание. Он выронил стакан и попытался встать со стула.

Я без труда усадил его обратно.

— Сиди, Мэл. Мне надо поговорить с тобой.

— А я не хочу говорить с тобой, — заявил он.

— Важное дело, Мэл. Это касается твоего друга. Он мертв. Его звали Уильям Деккер.

Кожа вокруг шрама побелела. Что-то изменилось в его взгляде, и он слегка повернул голову. Мэл разогнулся и кивнул на пустой столик в углу:

— Пошли туда. И побыстрее.

Я встал, отошел к бару за парой порций и вернулся со стаканами к столу. Когда Мэл взял свой стакан, рука его дрожала. Я дал ему проглотить залпом половину порции и спросил:

— Мэл, кому он был должен?

Он опять чуть не выронил стакан, вовремя подхватил его и очень старательно поставил на стол.

— Ты легавый?

— Я частный детектив.

— Ты будешь дохлым детективом, если не уберешься отсюда к черту.

— Я задал тебе вопрос.

Он высунул язык и провел им по губам.

— Запомни, я не знаю ничего и ни о чем. Билл был моим другом, но его дела касались только его. Теперь отвяжись от меня.

— Ему нужны были три тысячи. У кого-то он их занял. И он достал их где-то здесь.

— Ты спятил.

— Ты чертов друг, — сказал я.

Хукер опустил голову и уставился на свои руки. Когда он поднял голову, рот его был оскален, Голос звучал почти шепотом:

— Слушай, легавый, лучше кончай задавать вопросы. Билл был моим другом, и я помог бы ему, если бы мог. Но он мертв, и все. Ты видишь этот шрам. Я предпочитаю получить еще один такой, чем умереть. Теперь дуй отсюда и оставь меня в покое.

Уходя, он не оглянулся. Шатаясь, прошел к бару, протолкался сквозь толпу к двери и исчез на лестнице. Я допил свою порцию и махнул рукой официанту, заказывая еще одну. Он окинул меня ледяным взором и выхватил доллар из моей руки.

В пивной все затихло. У всех, казалось, проснулся внезапный интерес к телевизору, стоящему на стойке. Я уселся, ожидая сдачу, но выпил, так и не увидев ее.

Это мне понравилось. Этим глупым ублюдкам можно было бы быть и поумнее. Боже, неужели я был похож на какого-нибудь неудачника из захолустья, или у этих умников совсем отшибло память?

Я отодвинул стакан и поднялся. Туалет я нашел по запаху, сделал то, что надо, и стал мыть руки. Это было все, что они мне отпустили.

Парень в двубортном костюме на пороге заговорил, почти не разжимая губ, с кем-то позади себя. По его поросячьим глазкам было видно, как ему хочется поразвлечься.

— Большой мальчик, правда?

— Ага. — Другой парень шагнул на порог и, казалось, загородил весь проем.

Рука коротышки выскользнула из кармана, держа дубинку с фут длиной; он помахивал ею у колена, ожидая моей реакции. Верзила успел приготовить кастет. Телевизор снаружи зазвучал так громко, что было слышно и здесь.

Я бросил бумажное полотенце и стал пятиться, пока не уперся спиной в дверь кабинки. Коротышка крадучись шел ко мне. Он что-то жевал, и слюна текла по его подбородку; плечо подалось назад — он заносил дубинку. Верзила заходил сбоку, в его глазах сквозь абсолютно идиотское выражение лица просвечивало некое подобие интеллекта.

Чертовы ублюдки шли прямо мне в руки. Они думали, что я попался со всеми потрохами, но, как раз когда они вознамерились превратить меня в месиво, я вытащил револьвер и дал им заглянуть в отверстие дула, чтобы они поняли, откуда приходит внезапная смерть.

Это был единственный язык, который они понимали. Коротышка глазел слишком долго. Ему следовало следить за моим лицом. Я ударил его стволом пистолета по челюсти и рассек ее до самой кости. Он уронил дубинку и налетел на верзилу с застрявшим в горле криком, который я оборвал, вогнав ему зубы в рот концом ствола. Верзила попытался отпихнуть его с дороги. Он так рассвирепел, что бросился прямо на меня, пригнув голову, а я не спеша вмазал ему по физиономии. Он врезался в дверь и свалился, издавая булькающие звуки. Я еще раз ударил его, и он перестал булькать. Я стянул у него с руки кастет, подобрал дубинку. Он блевал, лежа на полу и пытаясь выбраться из-под раковины. Я угостил его ударом дубинки по тыльной стороне ладони и почувствовал, как треснули кости. Теперь он долго не воспользуется никаким оружием.

Типы в баре отошли в сторону, пропустив меня к стойке. Они отошли так далеко, как будто я был заразным. Я бросил дубинку и кастет на стойку и поманил бармена пальцем.

— Мне полагается сдача, — сказал я.

Он повернулся и вручил мне пятьдесят пять центов.

Если кто-то и дышал, пока я шел к выходу, я этого не слышал. Я вышел, опять чувствуя себя в своей тарелке, и вернулся к машине. Теперь, перед тем как увидеть Пэта, мне осталось сделать только одно. Я сверился с бумажкой, которую мне дал кассир, и обнаружил, что Мэл Хукер живет не очень далеко от дома Деккера. На полпути я застрял в пробке и разыскал нужный адрес, когда было уже темно.

Это были меблированные комнаты с обычным объявлением о единственном свободном месте и хозяйкой на первом этаже, приспособившей свое окно под караульную будку. Она оказалась у двери прежде, чем я поднялся по ступеням, готовая улыбнуться, если бы я оказался квартирантом, или свирепо глянуть, если я просто посетитель.

Когда я спросил, дома ли Мэл Хукер, она посмотрела волком и ткнула пальцем в сторону лестницы:

— Явился десять минут назад, пьяный. Смотрите, без шума, а то вылетите вон оба.

Будь она поприветливее, я успокоил бы ее банкнотой. Но все, что она получила, было короткое «спасибо», и я поднялся по лестнице. Я слышал, как он, шаркая, ходит по комнате. Когда я постучал, все звуки стихли.

Я постучал еще раз, и он прошаркал через комнату и распахнул дверь. Не знаю, кого он ожидал увидеть. Явно не меня.

Я не стал спрашивать, можно ли войти, толкнул дверь, и он отступил. Лицо его утратило напряженность и было просто хмурым, челюсть отвисла. В центре комнаты стоял стол, и я уселся на него, наблюдая, как он закрывает дверь, потом поворачивается…

— Боже! — воскликнул он.

Я зажег сигарету и смотрел на него сквозь дым.

— А ты сволочь, — сказал я. — Могу спорить, ты знал, что эти ребята пойдут за мной, и не хотел оставаться, чтобы не видеть крови.

— Что случилось?

Я усмехнулся:

— Я имею дело с такими ублюдками уже давно. Могли бы меня и запомнить. Теперь пусть постараются вспомнить, как сами раньше выглядели. Ты то же самое сделал со своим другом Деккером, Мэл? Сбежал, когда они вышли на него?

Он наткнулся на стул и рухнул на него.

— Я не знаю… не знаю, о чем ты говоришь.

Я облокотился на стол и сказал, как будто выплевывая слова:

— Я говорю о ростовщиках-вымогателях. Я говорю о парне по имени Уильям Деккер, который был твоим другом и страшно нуждался в деньгах. Он не мог достать их законным путем, вот и нашел ростовщика. Когда он не смог выплатить долг, на него надавили, шантажируя ребенком, и заставили выгрести деньги из сейфа богача. Он надул их с этим делом, и они убили его. Теперь ты знаешь, о чем я говорю?

Хукер опять произнес:

— Боже! — и ухватился за ручки кресла. — Слушай, дружище, иди отсюда, оставь меня в покое!

— В чем дело, Мэл? Ты был крутой мужик, когда я познакомился с тобой сегодня. С чего ты так размяк?

На мгновение лицо его озарило яростное безумие, затем он выдохнул и закрыл голову руками.

— Черт побери, убирайся отсюда!

— Я уйду. Как только ты скажешь мне, кто ссужает деньгами алкоголиков в доках, я уйду.

— Я… я не могу. О Боже, оставь меня в покое.

— Они крутые ребята? — Он что-то услышал в моих словах и медленно поднял глаза, пока не встретился со мной взглядом. — Круче тех ребят, которых ты натравил на меня?

Мэл с усилием сглотнул.

— Я не натравливал…

— Хватит чушь молоть, приятель. Эти типы были там не случайно. Правда, они были там не только из-за меня. Что, кто-то добрался до тебя?

Он не ответил.

— Они пришли из-за тебя, — сказал я. — Только ты нашел хороший способ спихнуть их мне. И что ты выиграл?

Его палец невольно потянулся к шраму, пересекавшему челюсть.

— Видишь, однажды меня порезали. Я не хочу больше иметь дела с этими типами. Честно. Я ничего не делал! Я не знаю, почему они были там, но они были!

— Ты тоже в ловушке, — сказал я.

— Нет, не в ловушке! — он выкрикнул это. Лицо его было мертвенно-бледным, и он несколько сгорбился. — Я чист, и я не знаю, почему они крутятся вокруг меня. Какого черта ты вмешиваешься?

— Потому что я хочу знать, зачем твоему приятелю Деккеру нужны были деньги.

— О Боже! Его жена была при смерти. Он должен был достать их. Откуда мне знать, что он не смог их вернуть!

— Вернуть кому?

Он провел языком по губам и промолчал.

— У вас ведь есть профсоюз и благотворительный фонд, да?

На этот раз он сплюнул на пол.

— К кому ты направил его, Мэл?

Он не ответил. Я встал со стола и рывком поднял его на ноги.

— Кто это был, Мэл? Хочешь знать, что случилось с теми крутыми ребятами в баре?

Он обмяк у меня в руках. Он даже не пытался вырваться, просто повис на моей руке, с безжизненными глазами. Слова его прозвучали медленно и глухо:

— Ему нужны были деньги. Мы решили, что у нас надежные сведения о лошадках, и поставили вместе наши деньги.

— И что?

— Выиграли. Этого не хватало, и мы поставили еще раз, только Билл взял у ростовщика несколько сотен, чтобы поставить больше. Мы и на этот раз выиграли, и я вышел из игры со своей долей. Билл решил еще раз сорвать банк и, вернув долг, взял у того еще тысячу, чтобы увеличить свою ставку, но на этот раз проиграл.

— Значит, он был должен тысячу долларов?

Мэл печально покачал головой.

— Больше. За каждую неделю платишь один к пяти. Очень скоро это выросло в кругленькую сумму.

Я отпустил его, и он опять рухнул на стул.

— Теперь имена, Мэл. Кто ростовщик?

Я с трудом расслышал его:

— Дикси Купер. Он торчит в «Стеклянном баре» на Восьмой авеню.

Я вышел, не закрыв за собой дверь, и спустился вниз, пройдя мимо хозяйки, все еще стоявшей на посту в вестибюле. Мэл проковылял к двери и, взглянув вниз, закрыл ее. Тогда старая грымза хмыкнула и выпустила меня на улицу.

Небо опять затянулось тучами, закрыв звезды; в воздухе висела сырая дымка. Я позвонил Пэту домой из кондитерской за углом, но никто не ответил, и я набрал номер конторы. Он был там. Я велел ему ждать и сел в машину.

Когда я приехал, здание управления походило на улей без пчел. Одинокая патрульная машина стояла у тротуара, а лифтер читал газету. У ребят, приступивших к ночному дежурству, уже был скучающий вид, и половина из них занималась пустяками, пытаясь убить время.

Я вошел в лифт и поднялся на этаж Пэта. Пэт рылся в ящиках своей картотеки. Когда я толкнул дверь, он сказал:

— Сейчас, Майк.

Я уселся и минут пять наблюдал за ним. Когда он закончил, я спросил:

— С чего это ты работаешь ночью?

— Ты что, газет не читаешь?

— Я не слыхал ни о каких убийствах.

— Какие, к черту, убийства! Прокурор запустил меня и всех, кого мог наскрести, в дело об игорном бизнесе.

— С чего он так старается, это же не год выборов? К тому же играть все равно будут.

Пэт отодвинул свой стул и уселся.

— Его мучают угрызения совести. Он охотится за Эдом Тином и его подручными.

— Тина он не поймает, — сказал я.

— Он пытается.

— А при чем здесь ты?

Пэт пожал плечами и достал сигарету.

— Окружной прокурор попытался уничтожить организованный игорный бизнес много лет назад. Его постигла неудача, так же, как все другие расследования… из-за недостатка улик. С тех пор как он занялся этим делом, у него не было ни одной удачной операции.

— Что, в лодке дыра?

— Что?

— Утечка информации?

— Конечно. У Эда Тина есть выход прямо на контору прокурора. Поэтому прокурор и охотится за его шкурой. Для него это личное оскорбление, и он его терпеть не будет. Поскольку ему не на чем поймать Тина, он решил выяснить, что у него есть в прошлом. Мы прекрасно знаем, что Тин и Гриндл брались за грязные дела, и, если сможем повесить на них убийство, их можно будет взять голыми руками.

— Естественно. Почему он не залатает эту брешь?

Пэт смешно пожевал губами:

— Вокруг него люди, которым он доверяет и которым я доверяю, и мы не можем найти ни одного человека, который способен проболтаться. Всех уже проверяли, даже искали диктофоны. Это кажется невероятным, но тем не менее утечка есть. Черт побери, окружной прокурор устраивает неожиданные рейды, которые объявляются за час до проведения, но, когда полиция приезжает на место, там нет ни души. Это сверхъестественно.

— Не болтай мне про сверхъестественное. Прокурор имеет дело с такими же умными ребятами, как и он. Они работают еще дольше, чем он. Слушай, нет возможности уйти сегодня пораньше?

— И бросить все? — Он указал на кипу бумаг на столе. — Их надо разобрать, систематизировать и занести в картотеку. Нет, не сегодня, Майк. Я пробуду здесь еще часа три.

Стрекот пишущей машинки за дверью стих, и в кабинет вошла приземистая брюнетка, неся проволочную корзинку с письмами. За ней шла другая брюнетка, но отнюдь не приземистая. Всего, чего не хватало первой, у этой было в избытке, и она несла все это, как флаг.

Пэт заметил мою глуповатую ухмылку и, когда приземистая вышла, сказал:

— Мисс Скоби, вы знакомы с Майком Хаммером?

Я был награжден беглым взглядом с намеком на улыбку.

— Нет, но я слышала, как окружной прокурор отзывался о нем несколько раз.

— Надеюсь, ничего хорошего, — сказал я.

— Да, ничего хорошего, — она засмеялась и закончила сортировку бумаг на столе у Пэта.

— Мисс Скоби — одна из секретарш окружного прокурора, — сказал Пэт. — Для разнообразия я попросил его помочь мне. Он прислал трех девушек проделать кое-какую черновую работу.

— Я сам с такой работой справляюсь. — Мне кажется, я смотрел с вожделением.

Детка Скоби включила сбои ярко-синие глаза на полную мощность.

— Об этом я тоже слышала.

— Вам надо перестать собирать сведения из вторых рук.

Она сложила последние бумаги в стопку и скрепила их зажимом. Повернувшись, она одарила меня взглядом, которого Пэт не мог видеть, но значение которого было написано на ее лице.

— Пожалуй, надо, — сказала она.

Я почувствовал, как мурашки побежали у меня по спине от ее голоса.

Пэт сказал:

— Ну и мерзавец ты, Майк. Это про тебя с женщинами.

— Они необходимы. — Я смотрел на дверь, которая закрылась за ней.

Его рот скривился в усмешке:

— Только не мисс Скоби. Она обходится без провожатых. Ее имя ничего не говорит тебе?

— А оно должно о чем-то говорить?

— Конечно, если ты следишь за светской жизнью. Ее семья имеет вес в Техасе. Старик держал ранчо, где разводил лошадей, пока не пошел спрос на нефть. Тогда он оставил дела и стал наслаждаться жизнью. Сейчас он разводит скаковых лошадей.

— Конюшни Скоби?

— Ага. Эллен его дочь. Когда ей было восемнадцать, она разругалась со стариком, уложила чемоданы и ушла. Эта конторская работа — первая, которую она получила. Работает уже больше пятнадцати лет. Она из тех девушек, с которыми трудно иметь дело. Когда делает ставки, она выигрывает.

— Какого черта она тогда работает?

— Спроси ее.

— Я спрашиваю тебя.

Пэт опять усмехнулся:

— Старик лишил ее наследства, когда она не захотела выйти замужза сына его друга. Он поклялся, что она не увидит ни цента из его денег, так что теперь она ставит только тогда, когда бежит лошадка Скоби, а при том, что она знает о лошадях, обмануть ее трудно. Каждый раз, когда выигрывает, она посылает отцу телеграмму, указывая выигрыш, и он каждый раз бесится. Тем не менее подсказки у нее не проси. Она не пойдет на это.

— А почему окружной прокурор не использует ее, чтобы иметь своего человека в тех кругах?

— Он пробовал, но теперь она слишком широко известна. Репортер, пишущий для одной из газет, прослышал про ситуацию и несколько лет назад здорово обыграл это в воскресном приложении. Так что теперь в этой роли она бесполезна.

Я откинулся на спинку кресла и уставился в потолок.

— Техасская девочка. Мне нравится, как они сложены.

— Да, высокая девочка. — Пэт хрюкнул. — Высокие тебя каждый раз берут за душу. — Он побарабанил пальцами по столу. — Давай спустимся на землю, Майк. Что нового?

— Деккер.

— Это уже не ново. Мы все еще ищем шофера, который задавил своего напарника. Ты знаешь, машину нашли.

Я выпрямился.

— Ты не совсем промахнулся тогда. Там две дыры от пуль. Одна пробила заднее окно, а вторая прошла сквозь бензобак. Машину бросили в Бруклине.

— Краденая?

— Конечно, а чего ты ожидал? Пули от твоего револьвера, рисунок шин соответствует отпечаткам на теле, а нормального отпечатка пальцев нигде нет.

— Великолепно.

— Скоро мы это дело закроем. Даю слово.

— Прекрасно.

Пэт посмотрел на меня, раздраженно нахмурившись:

— Ты никогда не бываешь доволен.

Я вытряхнул сигарету из пачки и закурил. Пэт пододвинул ко мне пепельницу. Я сказал:

— Пэт, у тебя дырявая голова, если ты думаешь, что это дело такое простое. Деккер был должен ростовщику несколько тысяч, и на него нажимали. Парень обожал своего ребенка, а они, наверное, пригрозили, что расплатится мальчик, если он не пошевелится.

— Ну и что?

— Боже, ты-то не превратишься в такого же циника, как остальные полицейские? Тебе нравится, когда на улицах убивают только потому, что какой-то мерзавец хочет получить назад свои деньги? Черт, кого винить — беднягу вроде Деккера или подонка, который готов отправить его на тот свет в случае неуплаты?

— Есть закон против ростовщиков.

— Против игорного бизнеса тоже есть закон.

Лицо Пэта потемнело от гнева.

— Закон был проведен в жизнь, — отрезал он.

Я подчеркнул прошедшее время:

— Был? Приятно слышать. Кто теперь командует рэкетом?

— Черт побери, Майк, этим занимается не мой отдел.

— А должен бы, на сегодня из-за этого погибли два человека. Я хочу знать, является ли рэкет организованным?

— Я слышал, что является, вернее, являлся, — ответил он хмуро. — Фаллон финансировал его перед тем, как умер. Когда государство пошло в наступление на них, кто-то взял ростовщиков под свое крыло. Я не знаю кто.

— Фаллон, Фаллон… Этот тип умер в сороковом году и все еще заставляет вспоминать о себе.

— Что ж, я ответил тебе.

Я кивнул.

— Пэт, кто такой Дикси Купер?

Он прищурился:

— Откуда ты получил информацию? Черт возьми, ты повсюду суешь нос!

— Так кто он?

— Этот парень осведомитель отдела. Источник дохода его неизвестен, говорит, что он нечто вроде посредника.

Всегда знает, где есть то, что кому-то нужно, и собирает проценты как с покупателя, так и с продавца. Во всяком случае, так он говорит.

— Тогда он по уши сам знаешь в чем. Этот тип ростовщик. Это как раз тот, у кого Деккер просил денег.

— Ты можешь доказать это?

— Угу.

— Докажи, и мы арестуем его.

Я встал и нахлобучил шляпу.

— Я докажу. Я заставлю его кричать, добиваясь разговора с кем-нибудь в полицейской форме просто ради того, чтобы ему не открутили руки.

— Полегче, Майк.

— Да, да, я сделаю именно так. Я скручу его так же, как он скрутил Деккера. Ладно, полегче.

Пэт долго смотрел на меня, хмурясь. Когда я попрощался, он только кивнул, а когда я закрывал дверь, он потянулся к телефонной трубке.

Дальше по коридору захлопнулась другая дверь, и мимо меня, вежливо улыбнувшись, прошла приземистая брюнетка. Когда она вошла в лифт, я бросился назад по коридору, толкнул дверь и сунул голову внутрь. Эллен Скоби стояла, поставив одну ногу на стул, задрав подол платья до невозможных пределов и поправляя чулок.

— Прелестная ножка, — сказал я.

Она быстро оглянулась, не удосужившись одернуть платье, как сделало бы большинство женщин.

— У меня есть еще одна не хуже, — сказала она. Ее глаза опять были включены на полную мощность.

— Разрешите взглянуть.

Она приняла журнальную позу и стала медленно поднимать платье, пока не стало дальше некуда. Она была права. Другая была так же хороша.

— Люблю брюнеток, — сказал я.

— Вы любите всех подряд. — Она опустила платье.

— Брюнеток особенно. Вы сегодня вечером заняты?

— Да… мне назначена встреча с вами, не так ли? Что-нибудь, чему мне надо научиться в черновой работе?

— Детка, — сказал я, — я не думаю, что вам надо чему-нибудь учиться. Абсолютно.

Она засмеялась глубоким гортанным смехом, подошла и взяла меня за руку.

— Обожаю мерзавцев, — сказала она. — Пошли.

Мы прошли мимо кабинета Пэта, и я услышал, что он все еще говорит по телефону. Его голос низко гудел, в нем звучали настойчивые нотки, но я не мог расслышать, о чем он говорит. Когда мы уже были в машине, Эллен сказала:

— Надеюсь, вы понимаете, что, если нас увидят вместе, мой босс подвергнет вас проверке с головы до ног.

— Тогда проверяйте вы. У меня неплохая анатомия. Она усмехнулась:

— Он сам себе сейчас боится доверять.

— Обо мне можно не беспокоиться, детка. Он так часто меня проверял, что знает, сколько у меня родинок. Кто, черт возьми, выдает информацию?

— Если бы я знала, получила бы повышение. Сейчас в конторе военные меры предосторожности, вплоть до того, что в присутствии полицейского сжигается содержимое мусорных корзин. Знаете, думаю, кто-то сидит в соседнем здании с телескопом и читает по губам.

Я засмеялся:

— Вы говорили об этом прокурору?

Она демонически усмехнулась:

— Угу. Я сказала об этом в шутливой форме и не поручусь, что он не пошел и собственноручно не задернул все шторы. Теперь меня все ненавидят. — Она замолчала, выглянула в окно, потом с любопытством взглянула на меня. — Куда мы едем?

— Спросить одного парня о другом парне, — сказал я.

Она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Открыла она их, когда я припарковался на Пятьдесят второй улице. Служитель взял мои ключи и вручил мне билет. Вечер только начинался, и пивные заведения вдоль улицы открывали двери.

Эллен потянула меня за руку.

— Мы не очень напьемся сегодня?

— Вы часто бываете здесь?

— Иногда. Я не очень люблю такие места. Куда мы идем?

— В «Стеклянный бар».

— Притон педерастов, — сказала она с отвращением. — Последний раз, когда я была там, три женщины попытались меня лапать, а парень, который был со мной, нашел это очень забавным.

— Черт побери, хотел бы я быть на месте тех женщин, — засмеялся я.

— Будете, будете. — Она говорила, как о само собой разумеющемся, и отнюдь не безразлично. У меня опять по спине побежали мурашки.

В «Стеклянном баре» кругом был хром и пластик, стекло существовало, только чтобы из него пить. Стойка бара полукругом возвышалась близ двери, задняя часть зала была занята столиками и эстрадой для оркестра. Ударник разогревал свои инструменты, пара красоток извивалась в такт его диким ритмам, а горстка лиц подозрительного вида кидала на них вожделенные взгляды.

Я швырнул шляпу рыжей девице в окошко гардероба. Рыжая сунула мне картонку с номером, и я спросил ее:

— Дикси Купер уже здесь?

Она наполовину высунулась из окошка и обвела взглядом комнату.

— Не вижу. Наверное, он в задней комнате. Пришел полчаса назад.

Я поблагодарил ее и взял Эллен за руку. Мы выпили на скорую руку у стойки и протолкались сквозь толпу к задней комнате; девицы все еще извивались, а ударник не выказывал никаких признаков усталости. Он не спускал глаз с вихляющихся бедер, а странные личности перебрались за столик ближе к эстраде.

Были заняты только четыре столика, но публика, сидящая там, не походила на тех, кого я искал. У стены сгорбился в кресле парень, читающий бульварную газетенку и потягивающий пиво. У него был низкий лоб, а челюсть, когда он читал, шевеля губами, выдвинулась углом вперед. Какой-то крашеный тип, сидевший по другую сторону стола, пытался втянуть его в разговор, но в ответ слышал время от времени только невнятное бормотание.

Крашеный поднял голову и улыбнулся мне, но улыбка застыла в гримасе отвращения, когда он увидел Эллен. Я сказал:

— Дуй отсюда, Жозефина, — и он, выгнув дугой брови, засеменил прочь.

Тип с торчащей вперед челюстью даже не взглянул на меня.

Эллен не стала дожидаться приглашения. Она уселась в кресло и облокотилась на стол в ожидании самого смешного. Тип с торчащей челюстью прервал чтение, чтобы спросить:

— Чего надо?

Я вынул пистолет, сунул между его глазами и газетой и позволил насладиться зрелищем, пока он не побелел до кончиков ушей. Тогда я тоже сел.

— Ты Дикси Купер?

Его голова повернулась, как будто кто-то дернул за веревочку.

— Да, — он почти шептал, не спуская глаз с моего оттопыривающегося пиджака.

— Был такой парень, — сказал я, — Уильям Деккер; недавно он просил у тебя взаймы, а сейчас мертв.

Купер дважды облизал губы и попробовал покачать головой.

— Слушай, я…

— Заткнись.

Его глаза, казалось, подернулись блестящей пленкой.

— Кто его убил? — спросил я.

— Клянусь богом, приятель я… Боже… Я не убивал его, клянусь…

— Ты сукин сын, когда ты стал давить на него, чтобы получить свои грязные деньги, он был вынужден пойти на кражу, чтобы заплатить.

На этот раз его взгляд оторвался от моего пиджака и встретился с моим. Его верхние зубы оголились, а голова забавно затряслась.

— Я не понимаю… На него никто не давил. Он заплатил. Я дал ему тысячу, а через два дня он мне ее вернул. Клянусь, я…

— Погоди. Он вернул тебе все деньги?

Его голова качнулась.

— Да. Все целиком.

— Ты знаешь, зачем они были ему нужны?

— Я думаю, он играл на бегах.

— Он проиграл. Это значит, что он оплатил и долг, и свои потери. Где он достал деньги?

— Откуда мне знать? Он заплатил мне, я уже говорил.

Дикси охватила дрожь, когда я с усмешкой взглянул на него.

— Ты знаешь, что с тобой будет, если я выясню, что ты лжешь?

Наверное, он знал. Он оскалился так, что оголились десны. Каким-то образом он справился со своими зубами и произнес:

— Я могу доказать! Он отдал мне долг в баре Берни Хермана. Спроси Берни, он видел, как тот платил, и должен вспомнить, потому что я угостил всех присутствующих.

Я опять усмехнулся, вытянул свою сорокапятку, передал ее под столом Эллен и сказал:

— Спрошу, мой мальчик. А ты веди себя прилично. Эллен, если он попытается сбежать, всади ему пулю в ногу.

Она была превосходной актрисой — даже не сменила улыбки, только придала ей убийственно женственную окраску, и не намеренно, а просто потому, что ее это зрелище страшно развлекало и она наслаждалась каждой его минутой.

Я вышел к телефону, нашел номер Берни Хермана, переговорил с ним и услышал то же самое, что и от Дикси. Вернувшись к столу, я обнаружил их в прежней позе, только у Дикси пересохло во рту.

Эллен вернула мне пистолет, и я сунул его на место. Кивком я велел ей встать как раз в ту минуту, когда официант решил, что наступило время принять наш заказ.

— Твой приятель очистил тебя от подозрений, Дикси. Вот и оставайся вне подозрений, а то получишь пулю прямо в свои торчащие зубы. Ты ведь это понимаешь, правда?

Капля пота скатилась ему в глаза, и он моргнул.

— Пойдем, киска, — сказал я, и мы вышли, оставив его на месте. Проходя мимо официанта, я ткнул пальцем в направлении стола: — Отнеси-ка ему виски. Двойную порцию, и поскорее.

Он сделал пометку и пошел за заказом.

Негр-пианист пытался заглушить музыкой гомон толпы, которая в четыре ряда стояла вокруг стойки бара. Прикрывая Эллен спиной, я начал проталкиваться в толпе. Не споткнись я о ногу, выставленную в проход, я бы не заметил Лу Гриндла, сидящего в одной из кабинок с типом, похожим на банкира с Уолл-стрит. Только был он не банкиром, а величайшим букмекером за всю историю, и звали его Эд Тин.

Лу замолчал и уставился на меня своими змеиными глазами. Я сказал:

— Твой парень еще в морге, Лу. Вы не собираетесь устроить большие похороны на днях?

Эд Тин улыбнулся, и морщинки вокруг губ превратились в глубокие складки.

— Твои друзья, Лу?

— А как же, мы старые друзья, — сказал я. — В один прекрасный день я выбью этому другу зубы.

Лу ни капли не испугался. Ублюдок, казалось, напрашивался на то, чтобы я выполнил свою угрозу. Эллен легонько подтолкнула меня сзади, мы прошли сквозь толпу к гардеробу, где я получил шляпу, и вышли на вечернюю улицу.

Теперь ее лицо было другим. Улыбка исчезла, и она наблюдала за мной, как будто я вот-вот ее укушу.

— Боже мой, Майк, шутки шутками, но не заходи слишком далеко. Ты знаешь, кто это?

— Да, отбросы. Хочешь услышать, как они называются точно?

— Но… Они же опасны.

— Мне говорили. Так еще веселее. Ты их знаешь?

— Конечно. Мой босс отдал бы десять лет жизни, чтобы засадить любого из них. Прошу тебя, Майк, не втягивай меня в это. Я ничего не имею против того, чтобы держать под прицелом кого-нибудь вроде того человечка, но эти двое…

Я обнял ее за плечи и сжал.

— Киска, когда меня сможет запугать парочка подобных мерзавцев, я повешусь. Они производят впечатление, потому что имеют деньги, а также власть и оружие, которые можно купить за деньги. Но сорви с них одежду, чтобы не осталось ни одного кармана для денег или оружия, и они окажутся просто двумя червями, которые ищут, куда бы спрятаться.

— Поступай по-своему, но я должна выпить. Побольше и прямо сейчас. У меня живот свело.

Она, конечно, говорила о том, что внутри. Я пощупал ее живот — с ним все было в порядке. Она пихнула меня локтем, чтобы освободиться, и заставила вести ее в бар.

Бар был почти пуст, а единственной личностью, внушающей страх, был пьянчуга, спорящий с барменом. Мы выпили, я спросил, не хочет ли она еще, но она покачала головой:

— Одной хватит. Я бы предпочла поехать домой, Майк.

Она жила на верхнем этаже единственного нового здания в квартале. Около полудюжины старых домов было снесено, чтобы освободить место для нового дома, и он стоял, подобно красотке в купальном костюме на собрании старых дев.

Большинство новых автомобилей с откидным верхом и элегантных черных седанов стояло, сгрудившись, перед ее домом.

Я поставил свою машину позади других у тротуара и открыл ей дверцу.

— Ты не зайдешь перекусить перед сном?

— Мне казалось, что это я должен напроситься, — засмеялся я.

— Все меняется. Особенно в моем возрасте.

Я поднялся за ней.

Еще не дойдя до квартиры, я оказался в мире автоматического лифта, коридоров, отделанных мрамором и устланных толстыми темно-бордовыми коврами, дорогих безделушек и старинной мебели. В квартире было не хуже. Для тесного Нью-Йорка это было роскошью. Шесть комнат были обставлены великолепно, насколько я мог судить. В гостиной стояла ультрамодная мебель геометрических форм, которая выглядела жутко, пока не усядешься. Вдоль облицовки фальшивого камина висела коллекция подлинного Поля Ревера, которая тянула на кругленькую сумму. Самые большие из вещиц, снабженных медными табличками с историческими данными, использовались вместо цветочных горшков.

Оглядевшись вокруг, я покосился на Эллен:

— Сколько же тебе платят за секретарскую работу?

Ее смех зазвенел по комнате:

— Не так уж много, уверяю тебя. Мы снимаем квартиру втроем, это не так накладно. Медь, которая тебе так понравилась, принадлежит Пэтти. Она работала сегодня вместе со мной у капитана Чэмберса.

— А, низенькая и толстая…

— У нее есть определенные достоинства, которые привлекают мужчин.

— Деньги?

Она кивнула.

— Тогда зачем она работает?

— Чтобы быть среди мужчин, конечно.

— Вот те на! Неужели женщины только и знают, что гоняться за мужчинами?

— Похоже, так, А теперь, если ты подождешь чуть-чуть, я смастерю пару сандвичей. Что-нибудь выпьешь?

— Если есть, пиво.

Она кивнула и пошла на кухню. Минут пять она что-то делала там и наконец ухитрилась уложить куски ветчины между ломтями хлеба. Тощая взъерошенная особа в короткой ночной рубашке, должно быть, услышала возню у холодильника, потому что вышла из спальни в тот момент, когда вернулась Эллен, и схватила с тарелки лишний сандвич.

Она как раз собиралась сунуть его в рот, но заметила меня и сказала:

— Привет.

Я тоже сказал:

— Привет.

Она что-то промычала, вонзая зубы в сандвич.

Движение рук вздернуло рубашку еще выше. Эллен, вручая мне сандвич и пиво, загородила это зрелище и окликнула через плечо:

— Или надень что-нибудь, или отправляйся в постель.

Взъерошенная особа откусила еще кусок и поплелась в спальню.

— Видишь, с чем мне приходится мириться?

— Я бы тоже хотел мириться с этим.

— Придется.

Так мы сидели, ели и бездельничали над пивом, пока я не сказал, что пора уходить. Она печально взглянула на меня с выражением, которое давало понять, что я могу остаться, если очень хочу. Я сказал ей про ребенка и про договоренность с медсестрой, добавив, что должен был уже давно уложить его в постель.

На лице ее появилось то же выражение, что и в конторе.

— Уложи меня тоже в постель, Майк. — С гибкой животной грацией она скользнула ко мне из кресла, и в короткое мгновение, когда глаза наши встретились, я почувствовал пламя страсти, бушевавшее за ярко-синей радужной оболочкой.

Прошло не больше минуты.

— Майк, — позвала она хриплым шепотом, и я бросился к ней.

Слабый свет, проникавший из другой комнаты, только слегка выделял постель на черном фоне комнаты. Я слышал ее дыхание, слишком тяжелое и прерывистое, чтобы назвать его нормальным, и руки мои дрожали, когда я сунул в рот сигарету.

— Майк… — опять проговорила она и зажгла спичку.

Ее волосы ровной массой лежали на подушке, губы, полные и чувственные, приоткрывали блестящие белые зубы. Ее укрывала лишь простыня, вздымавшаяся и опускавшаяся между соблазнительными бугорками грудей.

Эллен была прекрасна, как может быть прекрасна только зрелая женщина. Она была обольстительна, как может быть обольстительна только зрелая женщина.

— Уложи меня, Майк.

Спичка догорела почти до самых пальцев. Я нагнулся, взялся за край простыни и откинул ее. Она лежала обнаженная, прекрасная, зовущая.

— Люблю брюнеток, — сказал я.

Тон моего голоса давал ей понять — нет, не сегодня, но улыбка ее не погасла. В ней только добавилось ехидства — она знала, что я не в силах буду смотреть на нее и говорить «Нет».

— Ты мерзавец, Майк.

Спичка погасла.

— Ты уже говорила мне об этом.

— Ты еще больший мерзавец, чем я думала, — она засмеялась.

Когда я пятился из комнаты, она все еще посмеивалась, и по спине у меня вновь пробежали мурашки.

Я думал о ней всю дорогу к дому, думал, когда ставил машину. Она так занимала мои мысли, что я забыл об осторожности. Когда я вставил ключ в замочную скважину и повернул его, он на мгновение застрял, прежде чем повернуться до конца, и я громко выругался, влетев в дверь плечом вперед и свалившись на пол. Что-то просвистело над моей головой, я схватил чью-то руку, и на меня обрушилась извивающаяся в борьбе гора мускулов.

Если бы я мог достать револьвер, я выпустил бы ему кишки. Он дышал мне прямо в лицо. Я попытался нанести удар коленом, но он отклонился в сторону, обрушив на меня удар, и мое плечо онемело после слепящей вспышки боли. Он попробовал дотянуться до моего горла, но мне удалось освободить одну ногу и ударить; я почувствовал, что угодил ему в пах. Приступ боли согнул его пополам, дыхание его напоминало звук выходящего из дырявой шины воздуха.

И тогда я переоценил себя. Я думал, что он у меня в руках. Я стал вставать, и тут он сделал движение. Только одно движение. Эта штука в его руке обрушилась мне на голову, и весь мир стал разваливаться на куски, пока не осталось никаких ощущений. Я осознал лишь, что он выбрался из комнаты и летит вниз по лестнице. Я подумал о дверном замке, который подогнан так, чтобы можно было видеть, открывали ли его отмычкой.

Но из-за одной обнаженной особы, с улыбкой лежавшей в постели, которую мне не дано было с ней разделить, я забыл абсолютно обо всем.

Это было последнее, о чем я подумал.

IV

Мне казалось, что я на тонущем корабле, и я попытался выбраться прежде, чем он пойдет ко дну. Я отчаянно цеплялся за перила, которые не хотели стоять на месте, а воздух с неистовой настойчивостью взрывался звоном колоколов и стуком работающего мотора.

Каким-то образом мне удалось открыть глаза, и я увидел, что я не на корабле, а на полу собственной квартиры и пытаюсь ухватиться за край стола. Голова как будто распухла и пульсировала от страшной ярости, посылая импульсы боли по всему телу.

Телефон не умолкал, а тот, кто барабанил в дверь, не уходил, потому что слышал, как я передвигаюсь внутри.

Сначала я проковылял к двери и выругался. Она была не заперта; не было необходимости так стучать.

Думаю, выглядел я неважно. Пожилая медсестра взглянула на меня и инстинктивно прижала к себе ребенка. Его же не так просто было напугать, может быть, он привык видеть небритую, распухшую физиономию. Он засмеялся.

— Входите, — сказал я.

Такое предложение не слишком понравилось пожилой даме, но она вошла. Правда, разъяренная.

— Мистер Хаммер… — начала она.

— Послушайте, не приставайте ко мне. Я не пил и не скандалил. Мне чуть не проломили череп… — Я посмотрел на свет, льющийся в окна. — Вчера вечером. Прямо здесь. Простите, что я причинил вам беспокойство, но я заплачу за это. Черт побери этот телефон… Алло?

— Майк?

Я узнал голос Пэта.

— Да, я. Вернее, то, что от меня осталось.

— Что случилось? — Он говорил резко и нетерпеливо.

— Ничего. На меня напали в моей собственной квартире и чуть не размозжили голову, вот и все. Ублюдок сбежал.

— Слушай, давай сюда как можно скорее, понял? Бегом.

— В чем дело?

— Неприятность, и по твоей вине, мой друг. Черт побери, Майк, сколько раз я должен напоминать тебе, чтобы ты не совал нос в дела полиции!

— Минутку…

— К черту! Приходи, пока за тобой не послал окружной прокурор. Произошло еще одно убийство, и в деле фигурирует твое имя.

Я повесил трубку и пожелал своей голове взорваться, если ей так хочется.

Вдруг пожилая дама коротко вскрикнула и сломя голову бросилась к ребенку. Он на четвереньках подползал к моему револьверу, лежавшему на полу под столом. Она ногой отшвырнула револьвер и усадила ребенка к себе на колени.

Боже, что же это будет за день!

Кто-то опять стоял за дверью, но на этот раз не успели постучать второй раз, как я распахнул дверь и приготовился нанести удар прямо в зубы. Мальчик в униформе спросил:

— Вы Майкл Хаммер?

Кивать головой было больно, и я утвердительно промычал.

Он вручил мне коробку длиной около двух футов и протянул блокнот:

— Из магазина детских товаров. Распишитесь здесь, пожалуйста.

Я нацарапал свое имя, вручил ему четверть доллара и внес коробку в комнату. В ней лежал комплект детской одежды с запиской: «Дорогой Майк! Мужчины никогда не справляются с такими делами, так что я подобрала кое-что из одежды для малыша. Сообщите, подходит ли она. Марша».

Сестра все еще подозрительно изучала меня. Я опустился в мягкое кресло.

— Разрешите мне кое-что объяснить. Отец ребенка погиб, его убили. Мальчик сирота, и я пытаюсь выяснить, кто сделал его сиротой. Кому-то это не нравится, и мне дают знать об этом. Но меня это не остановит. Может, это случится опять, может, нет, но вы окажете мне и ребенку огромную услугу, если смиритесь с таким положением дел, пока все не уляжется. Сможете?

Секунду лицо ее оставалось бесстрастным, затем расплылось в улыбке.

— Я… мне кажется, я понимаю.

— Вот и хорошо. Сейчас все делается для того, чтобы ребенок получил постоянный приют. Это будет скоро. — Я пощупал затылок и поморщился.

— Дайте-ка взглянуть на вашу голову, — сказала она.

Она передала мне ребенка, пока осматривала опухоль. Я бы ничуть не удивился, если бы она обнаружила дырку, в которую можно засунуть палец. Наконец она встала, удовлетворенная осмотром, и взяла ребенка.

— Похоже, ничего страшного нет, но на вашем месте я бы все-таки показалась врачу.

Я обещал ей, что покажусь.

— Знаете, мистер Хаммер, я видела много страданий. Это для меня не ново. Единственное, о чем я прошу, — не допускайте всего этого до ребенка.

— Ребенка ничто не потревожит. Я позабочусь об этом. Значит, все будет в порядке?

— Я буду заботиться о нем, как о своем. — Она помолчала и нахмурилась. — Город наводнен бешеными собаками.

— Я убиваю бешеных собак, — сказал я.

— Да, я слышала об этом. Всего хорошего, мистер Хаммер.

Я отдал ей коробку с одеждой, поднял револьвер с пола и проводил ее до двери.

Голова все еще раскалывалась, и я попробовал починить ее с помощью горячего душа. Это помогло, еще больше помогла яичница с беконом. Она пробудила меня к жизни до такой степени, что я вспомнил слова Пэта насчет того, что мое имя связано с убийством. А у меня не хватило ума спросить, о ком он говорит…

Я попытался выяснить это по телефону, но Пэта нигде не могли разыскать. Я положил трубку, нашел в справочнике номер Марши и позвонил ей. Усатая сиделка подняла трубку и сказала, что мисс Ли только что ушла на репетицию в Маленький театр и вернется днем.

Черт побери! Теперь мне придется идти в полицейское управление и предстать перед инквизицией. К тому времени, когда я вышел на улицу, ноги мои немного ожили, а подъехав к зданию управления, я был уже почти в норме.

Во всяком случае, мысль о глотке пива и сигарете не вызывала у меня приступа тошноты.

Они были счастливы видеть меня. Похоже, они надеялись, что я не приду и им придется тащить меня силой. Напряженные улыбки и короткие резкие фразы проводили меня в комнату, где я должен был сидеть, обливаясь потом, готовый расколоться после первого же вопроса.

Я вынул сигарету. Мальчик с заостренным личиком, считавшийся помощником прокурора, молча глазел на меня, не осмеливаясь вымолвить ни слова. Он уселся за стол, стараясь напустить на себя важный и грозный вид. Это было противно.

Когда я уже начал ломать голову, долго ли они собираются меня выдерживать, в коридоре раздался шум, и я услышал, как голос Пэта поминает кому-то Каина. Дверь распахнулась, и он вошел с застывшим от ярости лицом.

Я сказал:

— Привет, Пэт.

Ответа не последовало.

Пэт подошел к столу и нагнулся так, что его лицо оказалось на расстоянии дюйма от помощника прокурора. Казалось, он сдерживается, чтобы не вцепиться мальчишке в глотку.

— С каких это пор ты возложил на себя обязанности полицейского управления? Пока еще я возглавляю отдел по расследованию убийств и, если происходит убийство, занимаюсь им лично, понятно? Мне следовало бы отодрать тебе уши за такие фокусы!

Мальчик вспыхнул и стал подниматься.

— Послушайте, окружной прокурор наделил меня полномочиями…

— …вмешиваться в мои дела, потому что мой друг подозревается в убийстве!

— Именно!

Пэт угрожающе понизил голос:

— Держи свою задницу подальше от моего ведомства, пока я не вышиб из тебя дурь. Иди отсюда! И передай прокурору, что через несколько минут я буду у него.

Тот прямо бросился к двери. Мысленно представив, как прокурор выслушивает приукрашенную версию, я поинтересовался:

— Что он тебе сделал?

— Сумасшедший ублюдок. Думает, если я твой друг, то буду выгораживать тебя. Он вызвал меня из здания с помощью ложного звонка сразу после нашего с тобой разговора.

— Прокурор не проникнется любовью к тебе после этого.

— Меня тошнит от того, что этот парень везде сует свой нос. Они устроили облаву в одной букмекерской конторе вчера вечером, но обнаружили только пустое помещение с дырками в стенах, доску со следами записей да какого-то мерзкого типа. За ним ничего не числилось, и прокурор ничего не мог сделать.

— Похоже на настоящее дело. Чья эта была контора?

— Господи, у кого еще в этом городе есть букмекерские точки? Там заправлял один из людей Эда Тина.

— Так следовало из ваших данных?

— Да. Так что сейчас прокурор в ярости и готов разругаться с любым, вплоть до мэра. Впрочем, со мной он уже круто побеседовал. Пусть только попробует повторить, и газетчики получат прекрасный материал, который не пойдет ему на пользу, когда придет время выборов.

— Где он сейчас?

— У себя, ждет, когда ты явишься.

— Тогда пойдем навестим его.

— Минутку. Скажи мне откровенно: ты не убивал субъекта по имени Мэл Хукер? — спросил он.

— О Боже!

Во взгляде Пэта появилась настороженность.

— В чем дело?

— Твой покойник был другом Уильяма Деккера… Прекрасный образец чисто местного убийства, которое полиция так старательно игнорирует.

— Полиция ничего не игнорирует!

— Значит, не слишком старательно ищет. Приятели играли на бегах, и Мэл свел Деккера с ростовщиком, который финансировал его маленькие эскапады. Здесь какой-то подвох. Мэл сказал, что Деккер проигрался, а ростовщик, некий Дикси Купер, сказал, что Деккер полностью заплатил ему, и смог доказать это.

Пэт что-то пробормотал себе под нос, кивком головы велел мне следовать за ним и пошел к двери. На этот раз напряженные улыбки исчезли, никто не проявлял желания попасться у нас на пути. По взглядам, которые бросал Пэт, было ясно, что он готов разорвать на куски любого.

Пэт постучал в дверь, и я услышал, как прокурор велел кому-то взглянуть, кто явился. Дверь открылась, пара очков с толстыми линзами сфокусировалась на нас, и прокурор сказал:

— Впустите их, мистер Мертинг.

Собрание было впечатляющим. Прокурор восседал на своем троне, два помощника сидели по обе стороны, а двое в штатском на заднем фоне и еще двое у окна жались друг к другу, очевидно, ища взаимной поддержки.

— Садитесь, Хаммер, — сказал окружной прокурор.

Все смотрели на меня раздраженно, как смотрят на человека, отказывающегося мгновенно подчиниться королю. Я подошел к его столу, оперся на крышку обеими руками и склонился к самому его лицу. Я не любил этого типа, а он недолюбливал меня, но задирать нос ни сейчас, ни потом ему не годилось. Я сказал:

— Называя меня по имени, добавляйте «мистер». Я не потерплю оскорблений ни от вас, ни от ваших сопляков. Если вы думаете, что можете прижать меня, попробуйте. Я пришел сюда сам, чтобы избавить вашу контору от обвинения в аресте без должных оснований, и вполне могу удалиться, просто чтобы посмотреть, что вы будете делать. Пора бы научиться быть вежливым, когда вы не уверены в фактах.

Прокурор начал багроветь. Собственно, багроветь начали многие. Когда они приобрели приятный лиловый оттенок, я уселся. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы сдержаться.

— Мы уверены в фактах… мистер Хаммер. Некий Мэл Хукер найден мертвым. Он был застрелен из револьвера сорок пятого калибра.

— Полагаю, пуля оказалась от моего оружия? — Я постарался добавить как можно больше сарказма.

Пурпурный цвет стал превращаться в нездоровый красный.

— К сожалению, нет. Пуля прошла насквозь и вылетела в окно. Пока нам не удалось разыскать ее. — Я хотел вмешаться, но он поднял руку: — Однако вы щедро оставили отпечатки пальцев. Они есть по всей квартире. Хозяйка дома опознала вас по фотографии и заявила, что слышала, как вы угрожали, прежде чем уйти.

— Ага, я вернулся и убил его. Я такой полный идиот.

— Да, пожалуй. — Его глаза превратились в щелочки.

— А у вас в голове камни вместо мозгов, — сказал я. Он стал подниматься, но я опередил его. Я стоял, глядя на него сверху вниз. — Да, вы великий умник. Избиратели могут гордиться вами. Вы готовы все вокруг сокрушить, потому что ваше дело с рэкетом провалилось. Вас это так задело, что вы хотите запихнуть меня в тюрьму, даже не удосужившись поинтересоваться, нет ли у меня алиби на время убийства. Убийство произошло вчера вечером, не знаю, в котором часу, но, не затрудняя себя выяснениями, я предъявлю вам свое алиби на блюдечке, и можете им подавиться. — Я указал на селектор на его столе: — Вызовите Эллен Скоби.

Лицо прокурора покрылось потом от ярости. Он нажал кнопку и, когда Эллен ответила, велел ей прийти.

Перед тем как дверь открылась, я успел взглянуть на Пэта; он покачивал головой, предупреждая меня, что не стоит заходить слишком далеко. Эллен вошла, озадаченно улыбнувшись мне, и остановилась, ожидая разъяснений. По взгляду, которым мы обменялись, прокурор все понял, но не позволил мне что-то сказать первым. Он спросил:

— Мисс Скоби, вы были с этим… с мистером Хаммером вчера вечером около половины двенадцатого?

Эллен ни минуты не колебалась.

— Да, была.

— Где вы были?

— Мы сидели в баре. В одном местечке на Пятьдесят Второй улице.

— Спасибо, мисс Скоби.

Все взглядами проводили ее до двери. Когда дверь захлопнулась, голос прокурора зазвучал, как ненастроенная струна на банджо:

— Вы тоже можете идти, мистер Хаммер. Мне надоела ваша наглость. — Его лицо смертельно побледнело; он говорил сквозь зубы. — Я не удивлюсь, если вы очень скоро лишитесь своей лицензии.

Мой голос был похож на шипение:

— А я удивлюсь. Однажды вы попробовали сделать это. Помните, чем кончилось?

В течение нескольких секунд в комнате, казалось, никто не дышал, кроме меня. На этот раз никто не потрудился открыть мне дверь. Я вышел и пошел по коридору. Вскоре меня догнал Пэт.

Должно быть, мы думали об одном, потому что оба предпочли хранить молчание до тех пор, пока не оказались за два квартала оттуда, в баре Луи, где пиво несколько остудило наши головы.

Пэт ухмыльнулся моему изображению в зеркале за стойкой бара.

— Ты везучий ублюдок, Майк. Если бы пресса так не охотилась за прокурором, тебя отстранили бы от дел.

— Как он меня раздражает! Хорошо, он решил повесить это на меня, но зачем показывать свою тупость? Почему он первым делом не проверил все факты? Господи, он и его люди превращают полицию в посмешище! Я знаю свое дело не хуже любого из его подчиненных и тоже страдаю от угрызений совести.

— Успокойся, Майк. Я с тобой.

— Я знаю, но ты тоже связан. Сколько еще будет убийств, пока этот олух задумается над делом всерьез. В настоящее время у тебя в наличии три трупа, а что делается?

— Больше, чем ты полагаешь.

Я отхлебнул пива, следя за его глазами в зеркале.

— Что Деккер и Хукер повязаны, не было новостью. Мальчики из лаборатории сняли несколько отпечатков в его квартире. Некоторые принадлежали Хукеру.

— У него была судимость?

Пэт покачал головой:

— Во время войны его работа была связана с вопросами безопасности, и у него брали отпечатки пальцев. Мы также получили отпечатки слепого разносчика газет. У него судимость была.

— Знаю. Они с Деккером вышли из одной альма-матер.

Пэт опять усмехнулся.

— Ты много знаешь.

— Да, но тебе это легче дается. Что еще тебе известно?

— Теперь очередь за тобой, Майк. Я хочу сначала знать твою точку зрения.

Я заказал еще пива и закурил.

— Деккеру нужны были деньги. Его жена готовилась к операции, которая стоила дорого, и где-то он должен был эти деньги достать. Он и Хукер пронюхали кое-что о лошадях и поставили свои деньги, чтобы получить легкий барыш. Узнав, что сведения верные, они ввязались в игру дальше. Хукер, выиграв, остановился, а Деккер хотел сорвать большой куш и занял тысячу долларов у Дикси Купера.

Если верить Хукеру, он проиграл и оказался должен Куперу большую сумму, но, когда я прижал того, он доказал, что Деккер все вернул. Деккер должен был у кого-то достать деньги. Заработать их он точно не мог — в доках в прошлом месяце было мало работы. Ему оставалось или украсть, или занять. Возможно, вернувшись к старому ремеслу, он нашел его столь прибыльным, что не смог или не захотел остановиться. Если это так, он ошибся и проник не в ту квартиру. Он и его сообщники ожидали хорошего улова, и, если Деккер долго высматривал квартиру, отговорка, что он попал не туда, оказалась бы слишком слабым оправданием в глазах остальных, которые предполагали получить часть прибыли. В этом случае он мог попытаться сбежать, но они настигли его.

Пэт посмотрел в свой стакан.

— Тогда как сюда вписывается Хукер?

— Они ведь были друзьями? Сначала Деккера убивают за попытку обмануть, а водитель отправляет на тот свет второго парня, чтобы он не проболтался, если его поймают. А затем он убивает Хукера, боясь, что Деккер мог проговориться другу.

— Согласен, — сказал Пэт. — В точности так я себе все и представлял.

— Можешь согласиться и попадешь в тупик, — сказал я.

Я допил пиво и попросил бармена налить еще. Пэт сидел с перекошенным лицом и ждал продолжения. Он его получил.

— Уильям Деккер жил честно все это время. Должно быть, он знал, что может случиться, и привел в порядок свои дела, чтобы обеспечить будущее ребенка. Если Деккер вернул деньги Куперу, значит, он занял их еще у кого-то, и этот кто-то стал давить на него. На мой взгляд, этот некто знал, где можно достать деньги, и устроил все так, что Деккеру ничего не оставалось делать, как влезть по пожарной лестнице и вскрыть сейф. Он попал не в ту квартиру, а после всех наставлений кто мог поверить его рассказу? Деккер знал, что вскрыл не ту жестянку, но не сделал ничего, чтобы исправить ошибку, потому что Марша Ли могла в любой момент прийти в себя и вызвать полицию. В той игре, в которую он играл, ошибаются только один раз.

Деккер знал, что они решат, будто он припрятал деньги, рассчитывая вернуться позже и взять их, поэтому он сбежал. А дальше… Ему надо было вернуться домой за ребенком. Догадавшись, что он сбежал, они сопоставили все и бросились к нему домой. Его уже не было, но они нагнали его довольно быстро. Поняв, что он в ловушке, Деккер попрощался с ребенком и вышел навстречу пуле. Парень из шайки Гриндла обыскал его и не нашел денег. Больше он ничего не успел сделать. Потом водитель машины бросился к Деккеру домой и перевернул все вверх дном.

Пэт скрипнул зубами, его пальцы царапнули по деревянной стойке.

— Значит, ты за то, чтобы арестовать водителя, так?

Моя усмешка вряд ли походила на человеческую. Она свела все лицо в тугой узел.

— Это твое дело, — сказал я. — Можешь оставить его себе. Мне нужен сукин сын, который стоял за ним, тип, который заставил порядочного человека опять встать на преступный путь, и я хочу поймать его собственными руками, чтобы выжать, как лимон.

— Где он, Майк?

— Если бы и знал, тебе не сказал бы, дружище. Он нужен мне. Когда-нибудь я должен сказать этому ребенку, каким было лицо того типа, когда он умирал.

— Черт побери, Майк, иногда понятия о дружбе для тебя слишком растяжимы.

— Ничуть не растяжимы, Пэт. Просто я тоже живу в этом городе. Помимо небольших служебных прав, которыми наделило меня государство, я еще являюсь гражданином и в какой-то мере несу ответственность за то, что происходит в городе. И если я частично несу эту ответственность, то обладаю и правом выполнить долг и убрать грязного подонка, оставляющего детей сиротами.

— Кто это, Майк?

— Я уже сказал, что не знаю.

— Но ты знаешь, где это выяснить.

— Это не так сложно, если воспользоваться случаем подставить свою голову.

— Как вчера вечером?

— Да. И за это мне тоже надо расквитаться. Я не знаю, почему это случилось, но кое-какие намерения у меня есть.

— Например, найти Лу Гриндла, которого ты по-всякому обзывал и пригрозил застрелить на месте, если окажется, что он повинен в смерти Деккера?

У меня отвисла челюсть.

— Откуда ты знаешь?

— Теперь ты меня принимаешь за болвана, Майк. Я проверил все связи Арнольда Бэзила с Гриндлом и по тому, как вел себя Лу, понял, что кто-то опередил меня. Угадать, кто именно, было несложно. Лу кипел, как чайник, и рассказал мне сам, что произошло. Не связывайся с этим типом. Окружной прокурор приставил к нему людей, которые следят за ним с утра до ночи, чтобы поймать на чем-то.

— Тогда где он был вчера вечером?

Лицо Пэта омрачилось.

— Ублюдку удалось улизнуть: ушел из дома и вернулся только в одиннадцать. Если ты полагаешь, что он имеет отношение к убийству Хукера, брось это. Он не мог бы вернуться к тому времени.

— Я ничего не полагаю, просто собирался сказать тебе, что где-то в районе десяти он был в «Стеклянном баре» на Восьмой авеню вместе с Эдом Тином. Прокурору пора обзавестись новым агентом. Прежние выходят из строя. Что заставляет тебя связывать Лу и Хукера?

— Черт побери, я ничего не связывал. Я просто… — Пэт с глухим стуком поставил стакан. — Подожди минутку. Не запутывай это дело немыслимыми идеями. Лу Гриндл не связывается с делами, которые стоят несколько тысяч. А если и связывается, он не пошлет на дело болванов. Ты сбился с курса.

— Ладно, не волнуйся.

— Боже мой, это кто волнуется? Черт побери, Майк… Я постарался, насколько мог, придать лицу невозмутимость. Я просто сидел, держа в руке стакан и глядя в зеркало, потому что подумал о чем-то, витавшем тенью в глубине сознания. Я думал долго, но это нечто так и осталось тенью, принявшей такие любопытные очертания, что мне захотелось подойти ближе, чтобы рассмотреть получше.

Пэта я не слышал, потому что голос его звучал почти шепотом. Но он повторил достаточно громко, чтобы я смог услышать, и заставил меня посмотреть на него, чтобы я лучше запомнил. Его кулаки нервно сжимались и разжимались в такт словам, а рот оскалился, обнажив острые зубы.

— Майк, только попробуй построить схему, которая свяжет Гриндла с этим твоим убийством, и нам обоим конец! Мы слишком долго старались прижать к ногтю этого мерзавца и его босса, чтобы позволить тебе споткнуться на нем и испортить все дело. Не ввязывай меня в это дело, дружище. Я знаю тебя и твои методы работы. Для тебя все годится, лишь бы взять кого-то на мушку. На мой взгляд, Гриндл так же далек от всего этого, как я. И ты не можешь расправиться с ним только за то, что один из его мальчиков решил поживиться. Я признаю твое право на сомнения и сказал бы, что если бы ты постарался и уцелел, то добился бы своего. Но за Лу стоит Тин. Он легко опровергнет все обвинения и только еще раз выставит полицию на посмешище. Если мы возьмем этих двоих, нам нужно их удержать, и никакой блеф непоможет. Остановись, ясно?

Я долго не отвечал, потом сказал:

— Я и не думал блефовать, Пэт.

Руки Пэта, лежавшие на стойке бара, все еще подергивались.

— Да уж, не думал. Запомни то, что я сказал, вот и все.

Он залпом допил пиво и сидел, поигрывая пустым стаканом, пока бармен не наполнил его вновь. Я не говорил ни слова. Просто сидел. Казалось, из пальцев Пэта, как маленькие фейерверки, сыпались искры, а пиджак трещал от раздувающихся мускулов.

Это длилось около пяти минут, затем он осушил стакан и отставил его.

— Расслабься, дружище, — сказал я.

Он повторил мне все, что уже высказал, велел утихомириться и встал с табурета. Я подождал, пока он выйдет за дверь, и только тогда рассмеялся. Полицейским быть нелегко. Во всяком случае, возглавлять городскую полицию. А может быть, на нем сказывались годы. Лет шесть назад его ничто не могло вывести из равновесия, даже убийство или обнаженная красотка с маргаритками в волосах.

Приблизился бармен и спросил, не хочу ли я еще выпить. Я отказался и бросил ему четверть доллара разменять, затем взял десятицентовик и пошел к телефону-автомату. В справочнике значилось, что Маленький театр находится в Гринич-Виллидж, а девица с низким голосом сообщила мне, что мисс Ли репетирует, и если я ее друг, то могу подъехать.

Театр помещался в старом амбаре, фронтон которого украшали афиши, что производило жалкое впечатление. Утро превратилось в жаркий полдень, воздух в амбаре был влажным и пропитанным парфюмерными запахами. Коротконогая особа в римской тоге впустила меня, заперла за мной дверь и вильнула бедрами в направлении шума, чтобы показать мне дорогу. Из расшатанных дверей вышли еще две красотки в тогах, перекурить. Они встали под светом единственной лампы, слишком свежие, чтобы казаться реальными в эту жару, и закурили, не видя меня в тени.

И тут я понял, почему они такие свежие. Одна из них распахнула тогу и встала, положив руки на бедра; под тогой не было абсолютно ничего. Коротконогая объявила:

— Эллен, у нас посетитель.

Эллен наконец заметила меня, улыбнулась и произнесла:

— Как мило!

Поправить тогу она даже не подумала. Я сказал:

— Представление что надо.

Коротконогая ухмыльнулась, как будто пожалела, что сама не додумалась распахнуть тогу. Затем она почти втолкнула меня в дверь.

Внутри пара вентиляторов на полу гоняла воздух, создавая впечатление свежести. Я ослабил галстук, расстегнул рубашку и постоял несколько мгновений, привыкая к сумраку. Вокруг штабелями стояли похоронного вида кресла, задрапированные тканью. На шаткой сцене стояло еще несколько фигур в тогах и несколько центурионов, а недомерок в теннисных шортах, с волосатыми ногами кричал на них фальцетом, стуча сценарием по старому пианино.

Найти Маршу было нетрудно. Позади нее горела лампочка, высвечивая прекрасные изгибы тела под тогой. Она была здесь самой красивой, даже с загримированным синяком, а насколько я мог видеть со своего места, ей было с кем соревноваться.

Субъект с волосатыми ногами объявил десятиминутный перерыв, и коротконожка крикнула Марше что-то, чего я не расслышал. Она спрыгнула со сцены и бегом направилась в мою сторону.

Своими теплыми руками она дружески сжала мои ладони.

— Ты получил мою посылку, Майк?

— Да. Пришел лично поблагодарить тебя.

— Как малыш?

— Прекрасно. Про меня лучше не спрашивай, я нагрублю в ответ. Вчера вечером кто-то пытался проломить мне череп. К счастью, голова у меня крепкая.

Она подошла ко мне вплотную, провела рукой по волосам, нашла шишку и сморщила нос.

— Ты не знаешь, кто это сделал?

— Нет. Если бы знал, ублюдок уже лежал бы в больнице.

Марша взяла меня за руку.

— Давай посидим немножко. Так мне легче тебя жалеть.

— А зачем вообще меня жалеть?

Подбитый глаз прищурился ровно настолько, чтобы придать ей демонический вид.

— Будь я идиоткой, я бы сказала почему, Майк, — проговорила она. — Можно мне притвориться идиоткой?

Если когда-нибудь я страстно хотел поцеловать женщину, то как раз в тот момент. Правда, на ней было слишком много грима, а вокруг слишком много зрителей.

— Попозже. Может быть, сегодня вечером. Вот тогда можешь быть идиоткой. — Я усмехнулся, и ее губы сложились в улыбку, говорившую о многом.

Когда мы выкурили по паре сигарет, я откинулся на стуле и пристально посмотрел на нее.

— У нас еще одно убийство, киска.

Ее сигарета остановилась на полпути к губам, а голова медленно повернулась.

— Парень по имени Мэл Хукер. Он был лучшим другом Деккера. Знаешь, Марша, мне кажется, за всем этим кроется гораздо больше, чем мы думали.

— Цепная реакция, — тихо проговорила она.

— Что-то в этом роде. Не слишком много потребовалось, чтобы она началась. Если быть точным, три сотни долларов и ожерелье.

Марша кивнула, закусив губу.

— Мой сосед-плейбой был вынужден поместить деньги в банк, чтобы не держать их дома в сейфе. Ему пригрозили отказать в найме квартиры, если он не пойдет навстречу. В доме все знают о случившемся и подняли страшный шум. Очевидно, возможность быть избитым мало привлекает, особенно когда взломщик звереет, перепутав сейфы.

— Ты легко отделалась. Он мог убить тебя.

Ее плечи конвульсивно дернулись.

— Что ты собираешься делать, Майк?

— Продолжать поиски. Поднять достаточно шума, чтобы навлечь на себя неприятности. Иногда так легче добиться успеха.

— А тебе… тебе это надо? — Ее взгляд стал нежным, а ладонь мягко сжала мою руку.

— Надо, детка. Так уж я устроен. Ненавижу убийц.

— Но неужели ты обязательно должен быть… таким безрассудным?

— Так мне больше нравится. А потом я расправлюсь с ними.

— О Боже! Майк, прошу тебя…

— Слушай, детка, с волками жить — по-волчьи выть. Сначала все казалось понятным, оставалось только поймать подонка, который сидел за рулем. Так это сначала выглядело. Теперь мы получили имена, которые принадлежат отнюдь не мелким сошкам. Здесь замешаны Тин, Гриндл и еще один тип, который уже давно умер, но все еще напоминает о себе… Его звали Чарли Фаллон, и я слышу это имя повсюду.

Кто-то произнес:

— Чарли Фаллон?

Я повернулся, запнувшись на полуслове.

Женщина в тоге, улыбаясь, глядела на нас. Средним в ней был только рост. Всего остального было в изобилии, но в Голливуде как раз это любят. Звали ее Кей Катлер, она была одной из первых кинозвезд, и нетрудно было понять почему.

Марша представила нас друг другу: я стоял, как идиот, с таким выражением лица, которое бывает у людей, вдруг встречающих знаменитость. Она удерживала мою руку несколько дольше, чем нужно, и наконец спросила:

— Удивлены?

— Черт побери, да. Откуда столько талантов в этой дыре?

Обе женщины засмеялись.

— Это хобби, которое создает неплохую рекламу. Вообще-то мы не играем для зрителей. Мы изображаем свою роль, чтобы другие могли взять нашу интерпретацию за образец. Мы учим их играть на сцене. Вы не поверите, но труппа театра выручает немалую сумму. Во всяком случае, достаточно, чтобы покрыть расходы.

— А вы играете бесплатно?

Она засмеялась и перевела взор на одного из центурионов, который бросал в мою сторону мрачные взгляды.

— Ну, не совсем.

Марша ткнула меня в спину, чтобы я перестал пялить глаза.

Я сказал:

— Вы упомянули Чарли Фаллона. Что вы знаете о нем?

— Если это тот, о ком я думаю, его знают многие. Он был гангстером?

— Точно.

— Он обожал писать письма актрисам. Боже, как он их изводил! Даже статистки получали от этого козла цветы с записками. У меня самой было штук двадцать или больше.

— Это было давно, — напомнил я.

Она улыбнулась, показав ямочки на щеках.

— Зачем так легкомысленно говорить о ходе времени? Я все еще считаю, что мне за двадцать.

— Что же вы такое?

Я опять увидел ямочки.

— Я лгунья, — заявила она. — Марша, неужели ты ничего не получала от этого типа?

— Может быть. В то время я не занималась своей корреспонденцией, ее сортировали для меня. — Она замолчала и покосилась на меня. — Хотя, если вспомнить, получала. Помню, я с кем-то говорила об этом.

Я затянулся и медленно выпустил дым.

— Это на него похоже. Парень делал кучу денег и не знал, куда их тратить, вот и швырял на девочек. Интересно, а сам он появлялся у них?

— Никогда, — решительно заявила Кей. — Когда он еще гремел, некоторые газетчики следили за его новыми увлечениями и вставляли о нем строку-другую. Но на побережье его никто никогда не видел. Кстати, чем он так знаменит сейчас?

— Я сам хотел бы знать. Для покойника его помнят слишком хорошо.

— Майк детектив, Кей, — объявила Марша. — Произошла пара убийств, и Майк проводит расследование.

— Но далеко не продвинулся, — добавил я.

— Правда? — Брови ее поднялись, она зажала мундштук между зубами и оглядела меня взглядом, делавшим ее сексуальной до подошв сандалий. — Детектив! Это звучит.

— Ты сама перестанешь звучать, если не вернешься к своему рыцарю, дорогая, — вмешалась Марша. — Давай сматывайся отсюда.

Кей притворно надула губы и после очередного долгого рукопожатия распрощалась со мной. Когда она была в другом конце комнаты, Марша взяла меня под руку.

— Кей чудесная девчонка, но если видит штаны, под которыми кое-что прячется, в ней сразу просыпается желание.

— Старушка Кей, — сказал я.

— К счастью, я слишком хорошо ее знаю.

— Кто-нибудь еще здесь есть?

— Ну, если тебя интересуют знаменитости, могу познакомить с парой голливудских старлеток, одним телевизионным чудом, известнейшим комиком и…

— Не стоит, — сказал я. — Мне вполне достаточно тебя.

Она еще раз со смешком сжала мне руку, и я снова захотел ее поцеловать. Мальчик со сломанной рукой на перевязи похлопал ее по плечу, пробормотав:

— Осталось две минуты, Марша. — Должно быть, он понял, что у меня на уме, потому что глаза его сразу погрустнели.

Марша кивнула ему, а я указал сигаретой ему вслед:

— Мальчик без ума от тебя.

Она мгновение смотрела ему вслед, потом взглянула на меня:

— Я знаю. Ему всего девятнадцать, и боюсь, он помешан на звездах. Месяц назад он был влюблен в Эллен О'Руарк и, когда узнал, что она замужем, чуть не довел себя до голодной смерти. Это его я отвозила в больницу в тот вечер, когда Деккер вломился ко мне домой.

— Что с ним случилось?

— Он устанавливал декорации и упал с лестницы.

В конце зала тип с волосатыми ногами в шортах опять барабанил по пианино, призывая всех вернуться на сцену. Фигуры в тогах стали подниматься с пола, из кресел; имей я дюжину пар глаз, я получил бы огромное удовольствие. Красотки ничуть не заботились о том, какие части тела они демонстрируют, но казалось, я единственный по достоинству оценивал это зрелище.

Верхний свет погас, включились огни рампы, и я наблюдал за силуэтами, пока Марша не сказала:

— Майк, я начинаю ревновать.

Не столько слова, сколько то, как она произнесла их, заставило меня рывком обернуться. Она стояла, опершись на штабеля кресел, подобно нимфе у водопада, тога распахнулась до самого пояса, а на губах играла озорная улыбка. Она была похожа на статую из теплой, живой плоти, которая шевелилась вместе с ее дыханием. Затем тога медленно запахнулась, и, прежде чем я нашел в себе силы шевельнуться, Марша оказалась вне досягаемости.

— Тебе не к кому ревновать, — сказал я.

Она опять улыбнулась, рука ее в темноте слегка коснулась моей, и сигарета выпала из моих пальцев, оставшись лежать на полу горячим красным огоньком. А потом Марша исчезла, и я мог думать только о том, что ждет меня вечером.

V

После театрального сумрака солнечный свет ослеплял. Я закурил еще одну сигарету, влез в машину и, только докурив до конца, смог прийти в себя. Перед глазами стояла Марша в своей белой тоге, и этот образ запечатлелся в моем мозгу так глубоко, что вытеснил все остальное. Марша, Кей и Елена Прекрасная или кто-то там еще в белых одеяниях, проплывающие в дымке, подобно теням.

Почти как тень убийцы, которого я искал. Я выбросил окурок в окно, нажал на стартер и отключился, позволив рукам и глазам вести машину самостоятельно, в то время как сам я размышлял. Вроде бы все просто — три покойника и оставшийся на свободе убийца, разыскивающий свою долю добычи от кражи, которой не было. Убитый Деккер на тротуаре. Мертвое тело Арнольда Бэзила в грязи. Хукер, убитый в собственной комнате, и я, едва избежавший смерти. Совсем просто, почти как неграмотному сочинить акростих.

В чем же, черт побери, была загвоздка? В том, что Бэзил служил у Лу Гриндла, или в том, что все время всплывает имя Фаллона? Я посигналил парню впереди меня и заорал на него, объезжая.

Он скривил испуганную гримасу и уступил дорогу, а я пронесся мимо, чертыхаясь на всякие мелочи, которые громоздились друг на друга.

И тут я усмехнулся, потому что загвоздка была именно в этом. Во всех мелочах.

Вроде парней, которые попытались напасть на меня, когда я вышел на Хукера.

Вроде денег, которые Деккер где-то достал, чтобы расплатиться с Дикси Купером.

Вроде того, что Деккер привел в порядок дела, прежде чем выйти навстречу смерти.

Теперь я знал, куда ехать и что делать. Я свернул на боковую улицу и направился к западу, пока не почувствовал речных запахов, не увидел грузовиков, въезжающих в гаражи на ночь, и не услышал разноязычного говора портовых грузчиков, выходящих из доков.

До ближайших из них оставалось минут десять ходьбы, когда я затормозил у пивнушки, напоминавшей дыру в стене. Толкнув дверь, я не обнаружил ни одной ранней пташки. Бармен сидел на табурете, уткнувшись в телевизор. Услышав, что я вошел, он автоматически потянулся за стаканом.

Я не дал ему зря лить пиво.

— Помнишь меня, дружище?

Он уже нахмурился, открыв рот, чтобы послать меня к черту, как вдруг память вернулась к нему.

— Да. — Теперь он сидел с перекошенной физиономией.

Я облокотился на стойку, распахнув пиджак, чтобы он мог видеть кобуру револьвера; он сразу понял, что я не шучу.

— Так кто они такие, дружище?

— Послушай, я…

— Может быть, надо спрашивать, сунув дуло тебе в глотку? Могу и так, если хочешь.

Он поперхнулся и стрельнул глазами на дверь в надежде, что кто-нибудь войдет. Потом, облизав губы и обретя дар речи, выдавил:

— Я… не знаю… кто они.

— Ты любишь покруче, что ли? Сейчас я тебе кое-что скажу, и ты мне ответишь. Хукер мертв. Его застрелили вчера вечером, и из-за того, что ты знаешь этих двоих, ты можешь оказаться на пороховой бочке. Если ты в этом не уверен, могу сказать, что ты уже сидишь на ней… для меня. Я собираюсь разделаться с тобой или оставить этим малышам на съедение.

Парень вспотел. Пот появлялся маленькими холодными каплями на краю лба и скатывался по щекам. Он вытер рот тыльной стороной ладони.

— Это были частные детективы.

— Как же!

— Слушай, я же говорю тебе, я видел и значки.

— Рассказывай, рассказывай.

— Они пришли сюда в поисках Хукера. Сказали, что он действовал против профсоюза и натворил немало грязных дел. Я сам член профсоюза. Если он виноват, его следовало наказать. Они показали мне значки и сказали, что работают для профсоюза. Я и поверил.

— Ты когда-нибудь раньше их видел?

— Нет.

— Кто-нибудь другой их видел?

— Да.

— Говори же! Не заставляй тянуть из себя.

— Один парень сказал, что они из верхней части города. Они крутые, сильные ребята. Коротышка… Я слышал, как второй называл его Ноки.

— Что еще?

— Все. Клянусь Господом, больше я ничего не знаю. Я снял локти со стойки и криво усмехнулся ему.

— Ладно, приятель, поработал ты славно. Позволь дать тебе совет. Если кто-либо из этих ребят появится здесь снова, подними трубку и позвони в ближайший полицейский участок.

— А как же! Я еще попрошу их разнести мою дурацкую башку.

— Они могут сделать это до того, как ты доберешься до телефона. Эти парни охотились за Хукером; возможно, они и убили его. Они не потерпят никого, кто может указать на них пальцем. Помни, что я тебе сказал.

Он опять вспотел. Сквозь слой жира на шее проступили жилы. Пара грузчиков протиснулась в дверь и встала у стойки; ему понадобилось немало усилий, чтобы удержать стаканы под краном пивной бочки. Уходя, я ощущал спиной его взгляд.

Значит, они были частными сыщиками, и одного звали Ноки. При желании любой мог раздобыть значок и щеголять им, но все же оставалась возможность, что они и правда сыщики. У первого же автомата я разменял два доллара на пятицентовики и принялся обзванивать все известные мне сыскные агентства.

По описанию их нигде не признали; в одном из агентств слышали о каком-то Ноки, но были уверены, что это кличка. Другой информации мне дать не могли, и я попытал счастья в двух полицейских участках, где у меня были свои люди. Сержант Белью сообщил мне, что имя ему знакомо, только и всего. Он тоже полагал, что это частный сыщик, но не был абсолютно уверен.

В слабой надежде на Пэта я позвонил ему в кабинет. Он поднял трубку после первого же звонка, в его голосе звучал не очень приятный металл. Я сказал:

— Пэт, это Майк. Что тебя теперь гложет?

— Многое. Послушай, я очень занят…

— Ерунда. Не настолько ты занят.

— Черт возьми, Майк, что еще?

— Ты не слыхал о частном сыщике по имени Ноки? Это вообще-то кличка.

— Нет.

— Не можешь проверить для меня?

— Нет! — Судя по голосу, он готов был взорваться. — Я не могу ничего, только подчиняться приказам. Прокурор затевает новую склоку и по этому поводу заставляет нас шевелить мозгами.

— Что, еще одна облава провалилась?

— А, они все проваливаются. Он прикрыл одну букмекерскую контору и в поисках чего-то крупного задержал пару мелких сошек. Явился Эд Тин с адвокатом и поручителями и меньше чем за час добился их освобождения.

— Не шутишь? Значит, Эд лично интересуется тем, что происходит.

— Да. Он не хочет, чтобы они говорили прежде, чем он их натаскает. Знаешь, мне кажется, мы на что-то напали в этот раз. Мы были вынуждены прибегнуть к гестаповским методам и следить за собственными людьми, но думаю, что утечка выявлена. Первоклассный детектив, по уши в долгах. Он один из трех человек, участвовавших до сих пор во всех делах, и нужны были большие деньги, чтобы заставить его как-то передавать информацию.

— Ты выяснил, как это происходит?

— Нет Похоже, у него чертовски отлаженная система. Помалкивай об этом. Я тебе сказал только потому, что ты можешь мне вскоре понадобиться. Всех полицейских он знает, и мне придется воткнуть новичка, чтобы выяснить, кто принимает у него информацию.

— Хорошо, я буду поблизости в любой момент. Если узнаешь что-нибудь о Ноки, дай мне знать.

— Конечно, Майк. Я бы с удовольствием тебе помог, но мы заняты по горло.

Я попрощался и повесил трубку. У меня еще оставалась горсть пятицентовиков, и я позвонил наугад в бар в центре города и спросил, не там ли Куки Харкин. Мне пришлось подождать, пока его искали, потом голос в трубке произнес:

— Куки слушает.

— Это Майк Хаммер.

— Привет. Давно не виделись. Как дела?

— Неплохо. У тебя по-прежнему ушки на макушке?

— Конечно. Все вижу, все слышу, а за подходящую плату и говорю. А что?

— Никогда не слыхал о частном сыщике по имени Ноки? Это наглый коротышка, у которого есть напарник-верзила. Предположительно, парочка крутых ребят откуда-то из жилых кварталов.

Последовало минутное молчание, и я спросил:

— Ну так что?

— Погоди минутку, Майк. Ты вообще знаешь, о чем спрашиваешь? — Он говорил почти шепотом. Я услышал, как он закрыл дверь кабины, прежде чем продолжать. — Над чем ты сейчас работаешь?

— Над убийством, приятель.

— Боже!

— Так кто он?

— Мне сначала надо кое-что выяснить. Кажется, я знаю, кого ты имеешь в виду. Я посмотрю, что смогу сделать, но если это тот парень, о котором я думаю, я держусь подальше, ясно?

— Конечно, сделай, что можешь. Я заплачу.

— Забудь про деньги. Все, что мне надо, это что-нибудь сенсационное, что я мог бы продать за кругленькую сумму. Ты знаешь, что меня интересует.

— Сколько времени это займет?

— Дай мне пару часов. Встретимся в «Сладком баре». Это та еще забегаловка, но там можно спокойно поговорить.

Мне это подходило. Я сказал, что буду там, и сунул остальные монеты в карман. Они оттянули его и страшно звенели, так что я отправился в кафе-автомат и истратил их все на ужин, в котором весьма нуждался.

Когда я поужинал, было темно и опять пошел дождь. «Сладкий бар» помещался под неоновой вывеской, которая давала больше света, чем внутреннее освещение. Он был расположен на боковой улочке, в таком месте, куда ни один порядочный человек не пойдет даже с благотворительной целью. Но там можно было найти нужного человека, который, достаточно нагрузившись, мог выболтать кое-что лишнее, если вопросы ставились правильно.

Я увидел Куки, бродившего в задней комнате между столиками со стаканом в руке, останавливаясь то там, то здесь для приветствия. Он был низенький, костлявый, с крупным носом и еще более крупными ушами, а также с просторными карманами, из которых в случае необходимости выгребалась нужная сумма денег. Он выглядел и вел себя как простой хулиган, хотя был основным поставщиком информации у одного из крупнейших журналистов. Я подождал у стойки, потягивая пиво, пока не закончилось представление на эстраде. Парочка танцовщиц проверила, за какое время она может сбросить с себя под музыку всю одежду. Обе уложились в считанные минуты, и за ближайшими столиками поднялся шум. На долю остальной толпы достались тщетные попытки разглядеть, за что они платят.

После этого выступили певица и пианист, и администрация решила, что посетителям опять пора выпить. Я взял свой стакан и протиснулся сквозь толпу, стоящую под аркой, которая вела в заднюю комнату.

Куки сидел с двумя цыпочками — крашеными блондинками с большими грудями и размалеванными лицами. Он показывал им фокус с монетой, чтобы заставить их наклониться посмотреть, что он делает, и самому заглянуть им в вырез платья. Он наслаждался. Блондинки пили шампанское и наслаждались не меньше.

— Привет, обезьяна, — сказал я.

Он поднял голову и ухмыльнулся от уха до уха, став похожим на только что открытый моллюск.

— Кого я вижу! Майк Хаммер, старый дружище! Что ты делаешь здесь, среди людской толпы?

— Ищу людей.

— Что ж, садись, садись. Мною ты вполне можешь располагать. Познакомься с Толли и Джоан.

— Привет, — сказал я и двинул четвертый стул.

— Майк — мой старинный приятель, детки. Хороший парень. — Он кивком указал на блондинку, которая уже строила мне глазки. — Возьми на себя Толли, Майк. Мы с Джоан уже разговорились. Она француженка из Бруклина, работает горничной у Дево. Подожди, услышишь ее акцент. Она, конечно, обдурила их. Боже, какая же это семья идиотов!

Я уловил выражение его лица и легкое подмигивание. Завтра сплетни, которые выкладывала Джоан, появятся в печати, и дом Дево превратится в ад кромешный. Она продемонстрировала свой акцент и пустилась в треп о том, как старик пытался принудить ее и как она отказалась, а мне захотелось спросить ее, каким образом на зарплату горничной она приобрела норковое манто, брошенное сейчас на спинку стула.

Толли оказалась наиболее симпатичной из двоих. Это была пикантная, интересная штучка в очень открытом платье, под которым ничего не было и которое она носила как уступку условностям. Она рассказала мне, что позировала одному художнику в провинции, пока не поймала его на том, что он использует камеру вместо кисти. Обнаружив, что он торгует снимками, она заставила его выплатить половину суммы, пригрозив хорошей взбучкой от бывшего дружка из Бронкса, и теперь проживала полученное.

— Твой друг художник, наверно, сочетает приятное с полезным, дорогуша, — сказал я. — Черт побери, я бы не возражал против того, чтобы увидеть тебя немного раздрапированной.

Она раскрыла сумочку и со смехом сунула мне фотокарточку размером с бумажник.

— Приступай к делу.

Ее тело посрамило бы античную статую, а судя по позам, которые заставлял ее принимать художник, ей не приходилось сидеть без денег. Она позволила мне насмотреться, спросила, не хочу ли я потанцевать, и рассмеялась, когда я ответил, что попозже.

Все-таки мы встали и пошли танцевать, пока Куки сидел, болтая с горничной из Бруклина. Толли без труда довела меня почти до оргазма, потому что толпа на площадке сжимала нас, как ветчину в сандвиче.

Она прижималась ко мне всем телом, а рот ее оказался возле самого моего уха. Время от времени, высунув язык, она вызывала мурашки у меня по спине.

— Ты мне нравишься, Майк, — сказала она.

Я немного сжал ее, и глаза ее полуприкрылись; она пробормотала что-то сквозь зубы. Я шлепнул ее по заду. Вернувшись на место, мы за разговором потерлись под столом коленками, пока девушки не решили, что пора отправляться в дамский туалет.

Когда они ушли, Куки сказал:

— Симпатичные девочки, да?

— Очень. Где ты их только находишь?

— Просто бываю в разных местах. Конечно, выгляжу я не слишком, но кручусь рядом. Парочка таких, как они, открывает мне дорогу в любое место, куда я захочу; конечно, приходится платить.

Я достал из пачки сигарету себе и вторую ему.

— Как насчет нашего дела?

Его взгляд пробежался от моей руки к лицу.

— Я их знаю. Сейчас ребята немного побиты. Твоя работа?

— Угу.

— Какая неприятность. Коротышка хочет выпустить тебе кишки.

— Кто они такие?

— Частные сыщики. Во всяком случае, так говорится на клочках бумаги в их бумажниках. Громилы, которые за деньги сделают все что угодно.

— Если они полицейские, то могут зарабатывать, только нанявшись охранять кого-нибудь.

— А они наняты. Знаешь что-нибудь о рэкете?

— Немножко.

— Видишь ли, город разделен на секции. Все так же, как у букмекеров. Они платят местному боссу, который, в свою очередь, платит Эду Тину.

Сигарета в моих руках погасла.

— Какова роль Тина?

— Его роли нет, но один из его наместников использует твоих приятелей в качестве телохранителей. Его зовут Жаба Линк. Слыхал о нем?

— Да.

— Тогда ты не слишком много слыхал. Он в грязные дела не лезет. Телохранители у него не для охраны, а чтобы подгонять мелких сошек. По словам букмекеров, с ним все в порядке. Теперь как насчет того, что я могу продать?

Я погасил окурок и зажег другую сигарету. Куки навострил уши и перегнулся через стол с таким видом, будто мы рассказываем друг другу похабные анекдоты.

Я начал:

— Позавчера вечером произошло убийство. Потом еще одно. Вначале они казались незначительными, но сейчас… Мне нечего сказать тебе… пока. Когда будет, ты узнаешь первым. Ну как?

— Вполне сносно. Кто убит?

— Сначала парень по имени Уильям Деккер, потом Арнольд Бэзил, а на следующий день друг Деккера Мэл Хукер.

— Я читал об этом.

— Прочитаешь еще больше. Где можно найти этого Жабу Линка?

Куки залпом выдал пару адресов, где я мог его застать, и я затвердил их, чтобы не забыть.

— Еще одно, Майк, — добавил он. — Откуда ты это узнал, дело твое. Меня не впутывай. Я с этими мальчиками не связываюсь. Если дело дойдет до кастетов или перестрелки, на меня не рассчитывай. Я не хочу, чтобы за мной увязались эти громилы.

— Не беспокойся, — сказал я, встал и бросил на стол пять долларов, чтобы частично оплатить шампанское Толли.

Куки поднял брови.

— Ты что, уже уходишь? Черт возьми, а как же Толли? Она уже положила на тебя глаз, а я с двумя не справлюсь.

— Да справишься. Ерунда.

— Майк, и это после того, как я скормил тебе такое блюдо!

Я криво усмехнулся.

— Я сам возьму любое блюдо, какое захочу. Передай Толли, что я, может быть, навещу ее когда-нибудь. Она почему-то заинтересовала меня.

Куки промолчал, но, похоже, был разочарован. Он остался сидеть на месте, шевеля своими огромными ушами, а я убрался, пока блондинки не вернулись и не заставили меня остаться.

Ох уж эти девочки!


Вечер бы таким же, как тогда. Мостовые и тротуары были похожи на мокрые зеркала, отражавшие ослепительные огни улицы. Я вытащил свой плащ, надел его и уселся за руль.

На моих часах было несколько минут десятого; вечер наступил. Марша говорила про сегодняшний вечер. Но сначала надо сделать кое-что другое, подождет. После ожидания будет даже лучше.

Я пристроился к веренице других машин и направился в район жилых кварталов. На окраине Бронкса я свернул на боковую улицу в поисках бара, который был одним из двух адресов, что мне подсказал Куки. Нашел я его в центре квартала. Ни бармен, ни хозяин не видели этим вечером знаменитого мистера Линка. Мне любезно сообщили его домашний адрес, и я вежливо поблагодарил, хотя уже знал его.

Жаба Линк был дома.

Правильнее было бы сказать — находился в своей резиденции. Таким был этот дом — каменный, с цветными витражами, на полуакре огороженной земли, которая на аукционе пошла бы за четверть миллиона. На всех трех этажах дома горел свет, но внутри никого не было видно. Если бы не новый «паккард» на подъездной аллее, я бы решил, что свет в окнах просто отпугивает жуликов.

Я поставил у тротуара свою колымагу, подошел по дорожке к дому и позвонил. Внутри раздался далекий перезвон, через минуту дверь приоткрылась на цепочке, и выглянула физиономия, чтобы узнать, что мне нужно.

Ясно, почему его прозвали Жабой. У него была толстая физиономия, с раздутыми щеками, более узкая в верхней части, с парой глаз навыкате, которые, казалось, готовы были выскочить из орбит.

Я сказал:

— Привет, Жаба. Меня пригласят войти?

Даже в его голосе было нечто лягушачье:

— Чего тебе надо?

— Наверное, тебя.

Лягушачья физиономия расплылась в широкой ухмылке, крайне мерзкой, и цепочку откинули. В руке его был револьвер с таким дулом, что туда можно было бы сунуть палец.

— Ты кто такой, малыш?

Я достал бумажник и раскрыл его, чтобы дать ему взглянуть на жестянку. Можно было не трудиться — он не сводил взгляда с моего лица. Я представился:

— Майк Хаммер, частный детектив. Полагаю, тебе следовало бы меня знать.

— Следовало бы?

— Вернее, двум твоим ребятам. Они попытались схватить меня.

— Если ты ищешь их…

— Нет. Мне нужен ты. По поводу убийства.

Ухмылка стала еще шире и противнее, а дуло показалось еще больше, когда он приставил его к моей голове.

— Входи, — сказал он.

Я стоял в прихожей, пока он запирал за мной дверь, и ощущал дуло в дюйме от своей спины. Затем он подтолкнул меня через фойе к огромной гостиной.

Это еще можно было стерпеть. Но когда он опустил в кресло гору жира, именуемую телом, оставив меня стоять на ковре, я почувствовал себя уязвленным.

— Давай-ка не кипятиться, Жаба.

— Давай-ка узнаем сначала об этом убийстве. Я не люблю, когда мне вешают убийство, даже если это делают грязные частные легавые.

Эта жирная рожа бесила меня все больше и больше.

— В тебя никогда не стреляли, толстяк? — спросил я. Он покраснел до корней волос.

— А в меня стреляли, — сказал я. — И не раз. Убери эту штуковину, или я дам тебе возможность ее испробовать. Ты успеешь выпустить единственную пулю, но, если промахнешься, услышишь самый неприятный звук, который когда-либо слышал.

Я поднял руку, запустив кончики пальцев под пиджак. Судя по тому, что он не шевельнулся, чтобы остановить меня, он был у меня в руках и знал это. Толстяку совсем не нравилась перспектива услышать неприятный звук. Он бросил револьвер на кресло позади себя, молча, одними жабьими глазами проклиная меня за то, что я выставил его трусом.

Так было лучше. Теперь мне нравилось стоять посреди комнаты. Я мог смотреть на этого жирного тупицу, пока он не скажет все, что я хотел услышать. Я спросил:

— Помнишь Уильяма Деккера?

Его веки медленно опустились и так же медленно поднялись. Он кивнул, собрав складки жира под подбородком.

— Ты знаешь, что он мертв?

— Ты, сукин сын, не пытайся повесить это на меня! — Теперь он был настоящей жабой и квакал по-настоящему.

— Он играл на бегах, Жаба. А ты принимал его ставки.

— Ну и что? Я принимал множество ставок.

— Я полагал, ты не возишься с мелочевкой.

— Это была не мелочевка. Он поставил большую сумму. Откуда мне знать, как он действовал? Послушай, ты…

— Заткнись и отвечай на вопросы. Твое счастье, что я не из полиции. Где Деккер достал деньги, чтобы поставить?

Он расслабился, угрюмо нахмурясь, его толстые руки сжались в кулаки.

— Занял.

— Если ты помнишь, у Дикси Купера.

Он взглянул на меня; если имя что-то говорило ему, на его лице это не отразилось.

— Сколько Деккер спустил тебе?

— Черт побери, он влез в долги на несколько тысяч, но не пытайся искать доказательств. Я не веду записей.

— И ты его убил.

— Иди к черту! — Он поднялся с кресла и стоял, трясясь с головы до ног. — Я вернул ему эти деньги, чтобы он выплатил долг. Понял? Терпеть не могу этих слюнтяев, которые не могут пережить проигрыша. Парень был готов на самоубийство, и я отдал ему его деньги, чтобы он мог расплатиться!

Он стоял, уставившись на меня своими выпученными глазами, багровый, с присвистом втягивая воздух.

— Ты лжешь, Жаба, — сказал я. — Ты нагло лжешь. — Я схватил его за лацканы пиджака и подтянул к себе так, что при желании мог плюнуть ему в лицо. — Где ты был, когда убили Деккера?

Он руками пытался удержать меня, боясь, что я его задушу.

— Здесь? Я был… здесь! Пусти меня!

— А как насчет твоих ребят… Ноки и другой — горилла?

— Я не знаю, где они были. Я… не имею никакого отношения ко всему этому! Мне надо было дать им поработать над ублюдком. Надо было не давать ему деньги и вышвырнуть его вон!

— Может быть, над кем-то они и поработали. Они уже готовились избить приятеля Деккера, только он спихнул их на меня. Я думал, что научил их не совать нос в чужие дела, но, боюсь, недостаточно. Парень, с которым они собирались расправиться, умер от пули в тот же вечер. Я слыхал, эти ребята работают на тебя, а они охотились за ним не сами по себе.

— Ты… ты с ума сошел!

— Правда? Кто натравил их на Хукера… ты?

— Хукера? — Он попытался нахмуриться, но у него плохо получалось.

— Не строй из себя невинность. Ты знаешь, о ком я говорю. Мэл Хукер. Парень который вошел в пай с Деккером, чтобы сделать ставку.

Огромный язык быстро прошелся по губам.

— Он… Да, я знаю. Хукер. Он подрался с Ноки. Это было, когда он забрал свои деньги и вышел из игры. Он был пьян, понимаешь? Начал болтать, что все подстроено, и преуспел настолько, что кое-кто забрал деньги. Ноки попытался вышвырнуть его, а он чуть не вышиб ему мозги.

— И твой парень убил его?

— Нет, нет! Он не сделал бы этого. Он был взбешен, поэтому искал его. Он никого не убивал. Я этим не занимаюсь. Спроси любого, я не лезу в мокрые дела.

Я с силой отпихнул его от себя.

— Для букмекера ты чертовски добросердечен, сукин сын. Пожалуй, ты такой один на миллион. И тебе, приятель, лучше выложить правду, потому что, если ты этого не сделаешь, я спущу с тебя порядочно жирку. Где эти два подонка?

— Откуда мне знать?

На этот раз я не шутил. Я нанес ему удар в зубы и повторил, когда он отшатнулся и попытался схватить с кресла револьвер. Его огромный живот так сотрясался, что он потерял равновесие, и я несколько помог ему. После этого он просто свалился в кресло; револьвер оказался прямо у него под рукой, но ему не хватило смелости воспользоваться им.

Я опять спросил:

— Где они, Жаба?

— Они… снимают комнаты… над рестораном «Риальто».

— Имена, приятель.

— Ноки — это Артур Коул. Второго зовут Гленн Фишер. — Ему приходилось выдавливать слова изо рта, превратившегося в тонкую красную щель. Следы моих пальцев отпечатались на щеках, раздув их еще больше.

Он надеялся, что я повернусь к нему спиной хотя бы на секунду. Безумие заставило его глаза выкатиться так сильно, что веки не могли их прикрыть.

Я повернулся к нему спиной, чтобы взять телефонную трубку, но прямо передо мной было зеркало, и я мог наблюдать, как он с ненавистью смотрит на меня, и листать справочник, разыскивая номер Коула. Я набрал его.

Никто не ответил. Я позвонил в ресторан «Риальто» и поговорил с двумя официантами, пока не подошел хозяин и не сказал, что парочка там больше не живет. Примерно час назад они собрали вещи, сели в такси и смотались. Да, счет они оплатили, и хозяин был рад избавиться от них.

Я повесил трубку и повернулся.

— Они сбежали, Жаба.

Линк сидел неподвижно.

— Куда они могли направиться?

Он пожал плечами.

— Мне кажется, ты скоро умрешь, Жаба, — сказал я. После этих слов я пристально уставился на него и смотрел, пока смысл сказанного не дошел до него и глаза его не ввалились настолько, что веки опять смогли прикрыть их. Я поднял револьвер, лежавший рядом с ним, и высыпал патроны на ладонь. Это были патроны сорок четвертого калибра с медными наконечниками, которые могли разорвать человека пополам. Я швырнул разряженный револьвер обратно в кресло и вышел из комнаты.

Ночной воздух показался мне чище. Дождь превратился в легкую изморось, смывающую всю болотную вонь. Он частично скрыл чудовищный замок, в котором сидела безобразная жаба, как будто испытывал стыд за него.

Сев в машину, я спустился до перекрестка, развернулся и поехал обратно вверх по улице. Я еще не доехал до дома, когда из подъездной аллеи с ревом выехал «паккард» и понесся вниз по улице. Мне оставалось только рассмеяться, потому что Жаба никуда не собирался ехать. Он был так взбешен, что ему на чем-то надо было выместить злость, и на этот раз под руку подвернулась машина.

Я поехал бы дальше, не оставь он дверь распахнутой так широко, что желтый свет падал из нее на дорожку, приглашая войти.

Я нажал на тормоз, заглушил мотор и принял приглашение.

Дом отражал попытку Жабы придать ему респектабельность, но именно попытку. Огни наверху зажигались выключателями у подножия лестницы, а в пыли на ступенях виднелись следы только одного человека. В доме было три спальни, две ванные комнаты и гостиная на верхнем этаже; на втором этаже помещался полный комплект комнат, но использовались только одна спальня и душевая. Все остальное было аккуратным и тихим, со следами уборки недельной давности. Внизу на кухне был кавардак из грязной посуды и разбросанных газет. Кладовая была забита в расчете на сотню человек, а единственными вещами в гардеробе для гостей были шляпа и пальто Линка, которые он не удосужился надеть, бросившись вон.

Я побродил по библиотеке и кабинету, ничего не трогая, потом спустился вниз и немного выпил из его запасов в баре. Это была большая комната со стенами, отделанными сучковатой сосной. По стенам рядами стояли сотни две пивных кружек, что, по замыслу, должно было создавать атмосферу пивной лавки. С одной стороны была бильярдная с аккуратно сложенными запыленными шарами. Здесь был даже сигаретный автомат. Сигареты он выдавал бесплатно, нажатием рычага, так что я приобрел пачку за счет Линка.

В бильярдной было еще две двери. Одна из них вела в котельную, и я ступил ногой прямо в чертову крысоловку, которая чуть не отсекла мне пальцы. Вторая комната была кладовкой, я чуть не попятился, когда из темноты выступили очертания окутанных белым саваном груд хлама. Я нащупал выключатель. Зажглась красная лампочка над раковиной у дальней стены, сделав все вокруг темно-красным.

Это была темная комната для фотографии. По крайней мере, когда-то была. Вещи не трогали с тех самых пор, как их внесли сюда. Под покрывалом помещались большая профессиональная камера с множеством задников для съемки и пара металлических подставок. Химикаты и фотопластинки гнили на полках рядом с коробкой, в которой лежали останки тюбиков с краской для ретуши. В углу стоял какой-то подозрительного вида агрегат с аккуратно заклеенными лентой швами.

Я опять накрыл все покрывалами и выключил свет. Закрывая дверь, я подумал о том, что Жаба явно пытался завести себе хобби.

В каком-то смысле я его понимал. Этот подонок был до неприличия богат, но ему не на кого было тратить деньги.

Я оставил дверь открытой, как была, и уселся за руль своей колымаги. Маленький молоточек стучал в моем мозгу, стараясь вбить туда что-то, чему уже давно надлежало быть там. Молоточек все еще стучал, когда я доехал до Риверсайд и поехал вниз по улице.

Так много мелочей, и ни одна не вписывалась в картину! Где-то между комнатой, где обитал Деккер, и мерзким замком Жабы убийца, посвистывая, шел по улице, и я сидел, пытаясь понять, что же означает молоточек, стучащий у меня в мозгу.

Боже, как я устал! Дым стал щипать мне глаза, и я вынужден был открыть окно машины. Что мне было нужно — это долгий спокойный сон, без единой мысли, но где-то среди этих построенных человеком скал из стали и камня была Марша; она сказала, что будет ждать меня. Опять начал ныть затылок, и даже мысль о возможности переспать с бывшей кинозвездой не усмиряла боли.

И все же я пошел к ней.

И все же она ждала.

— Ты поздновато, Майк, — сказала Марша.

— Я знаю, извини.

Она взяла у меня из рук шляпу и ждала, пока я стяну с себя пальто. Убрав их в стенной шкаф, она взяла меня под руку и ввела в комнату.

В ведерке, некогда наполненном льдом, поблескивала вода, стояли наготове бутылки. Высокие красные свечи, сгоревшие на несколько дюймов, были потушены.

— Я думала, ты придешь раньше. Хотя бы к ужину.

Она подала мне сигарету из длинной узкой пачки и протянула зажигалку. Вдохнув полные легкие дыма, я откинул голову на спинку кресла и пристально посмотрел на нее. На ней было светло-зеленое облегающее платье, закрывающее одно плечо и ниспадающее к узкому кожаному ремешку на талии. Припухлость вокруг глаза прошла, и в мягком освещении комнаты оставшаяся легкая краснота смотрелась почти привлекательно.

Я секунду смотрел на нее, потом улыбнулся.

— Теперь мне почти жаль, что не пришел. На тебя приятно посмотреть, киска.

— Наполовину.

— Нет. На этот раз целиком. С головы до пят.

Ее глаза мягко мерцали под длинными ресницами.

— Мне нравится, когда ты говоришь так, Майк. Ты ведь привык так говорить?

— Только прекрасным женщинам.

— И ты встречал их великое множество. — Теперь в ее голосе звучал смех.

— Ты не на то намекаешь, детка. Ты имеешь в виду красивых. Красивые и прекрасные — это совершенно разные вещи. Красивых женщин не так много, но даже не очень бросающаяся в глаза женщина может быть прекрасной. Множество мужчин делает ошибку, отвергая прекрасную женщину ради просто красивой.

Она подняла брови, изобразив легкое удивление, и радужная оболочка ее глаз стала видна целиком.

— Я не знала, что ты философ, Майк.

— Ты многого обо мне не знаешь.

Она поднялась с кресла и взяла со стола стаканы.

— А мне надо знать?

— Угу. Там много плохого. — Я снова получил в награду взгляд с полуулыбкой, и она принесла немного свежего льда из кухни и сделала виски с содовой. Моя порция прошла легко, создав на дне желудка приятное ощущение тепла, которое незаметно разошлось по всему телу; теперь чудеснее всего на свете казалось сидеть вот так, полуприкрыв глаза, и слушать, как дождь барабанит по оконным стеклам.

Марша протянула руку к проигрывателю, и комнату затопили мягкие звуки «Голубого Дуная». Она вновь наполнила стаканы, потом скользнула на пол у моих ног и села, положив голову мне на колени.

— Приятно? — спросила она.

— Чудесно. Как раз под настроение.

— Тихо.

— Тихо. — Я на минуту закрыл глаза. — Иногда мне кажется, что время во мне остановилось. Такого раньше не бывало.

Она нащупала мою руку и прижала к своей щеке. Мне показалось, что она провела губами по моим пальцам, но я не был уверен.

— Малыш все еще у тебя?

— Да, он в надежных руках. Завтра или послезавтра за ним придут. С ним все будет в порядке.

— Жаль, что я не могу ничего сделать. А может быть, могу? Может, мне взять его к себе на время?

— Тебе будет трудно с ним. Видишь ли, ему чуть больше года. Я нанял для него няню. Она в годах, но надежна.

— Тогда давай я погуляю с ним или еще что-нибудь сделаю. Я действительно хочу помочь, Майк, честно.

Я провел пальцами по ее блестящим волосам и мягким линиям лица. На этот раз я явственно ощутил, как ее губы раскрылись в поцелуе, коснувшись моей ладони.

— Мне бы тоже этого хотелось, Марша. Мне нужна помощь. Все это дело ускользает от меня.

— Тебе будет легче, если ты расскажешь о нем мне?

— Возможно.

— Тогда расскажи.

И я рассказал. Я сидел, глядя в потолок, а Марша сидела на полу, положив голову мне на колени, и я рассказывал. Я обрисовал все, стараясь склеить детали в нужном порядке. Когда нанизываешь их одну за другой, рассказывать недолго. Они сложились в аккуратную стопку фактов, один поверх другого, но удержать их вместе было нечем. Один маленький толчок — и они разлетались во все стороны. К концу рассказа челюсти у меня болели, так крепко я стискивал зубы.

— Если ты будешь впадать в ярость, это не поможет тебе думать, — сказала Марша.

— Я должен пребывать в ярости. Черт побери, ты не сможешь взяться за дело такого рода, пока не впадешь в ярость. Меня не слишком волновали дети, но, когда я взял на руки сына Деккера, я понял, почему парень может дать себя выпотрошить, чтобы спасти жизнь ребенку. Здесь и таится что-то, что может дать ключ. Деккер знал, что умрет, и не пытался ничего предпринять. За три дня до смерти знал! Он привел в порядок все свои дела и ждал. Один Господь знает, что он передумал за эти три дня. Я ничего не понимаю. — Я с отвращением потер лицо. — Деккер и Хукер связаны с Жабой Линком, а он связан с Гриндлом и Тином, и застрелил Деккера один из ребят Гриндла. Если поискать, здесь должна быть какая-то связь.

— Мне очень жаль, Майк.

— Тебе нет нужды жалеть.

— Но мне действительно жаль. В каком-то смысле это началось с меня. Я все время думаю о малыше.

— Было бы то же самое, если бы Деккер вломился в другую квартиру. Парень знал, что умрет… Но почему? Нашел бы или нет то, что искал, все равно он готовился умереть!

Марша подняла голову и повернулась.

— Не могло ли это быть… предусмотрительностью? Может быть, он правда собирался сбежать с деньгами. В этом случае он бы предвидел, что они расквитаются с ним. Как бы то ни было, так и вышло. Он знал, что они не поверят рассказу о взломе не той квартиры, и сбежал, придя к тому же результату.

Моим глазам стало горячо, веки отяжелели.

— Как на это ни смотри, полная мешанина. Хотя где-то ответ имеется, я не могу постигнуть его умом. Все пытаюсь нащупать его, но тщетно. Каждый раз, когда перестаю думать об этом, я чувствую, что ответ здесь, рядом, и если бы эта проклятая загадка была человеком, как бы она смеялась надо мной! Сейчас я больше не хочу даже думать об этом.

— Устал, милый?

— Да.

Я взглянул на нее, она взглянула на меня, и мы подумали об одном и том же. Потом ее голова медленно опустилась, а в улыбке появился налет грусти.

— Я дурочка, правда? — сказала она.

— Ты не дурочка, Марша.

— Майк, ты когда-нибудь был влюблен?

Я не знал, как ответить, поэтому просто кивнул.

— Это было приятно?

— Мне так казалось. — Я надеялся, что она больше не будет задавать вопросы. Даже пять лет спустя было больно думать об этом.

— А сейчас?… — Голос ее был тихим, почти неслышным. Я уловил на мгновение блеск ее глаз, когда она взглянула мне в лицо.

Я пожал плечами, не зная, что сказать.

Она улыбнулась, и я улыбнулся вместе с ней.

— Это хорошо, — засмеялась она. Ее глаза засветились счастьем, и она тряхнула головой, так что волосы рассыпались по плечам темным блестящим ореолом.

— Я загадала весь сегодняшний вечер. Я все равно собиралась быть дурочкой и вызвать в тебе такое сильное желание, чтобы ты и дальше желал меня так же.

— Так все и вышло.

Она медленно и грациозно встала с пола, взяв меня за руку, чтобы поднять с кресла. Ее губы были теплее, чем я ожидал. Тело ее было податливым и прекрасным, подобно жидкости заполняя все промежутки, которые нас разделяли. Я провел пальцами по ее волосам, отстраняя ее лицо и в то же время сгорая от желания сжать ее в объятьях.

— Почему, Марша? — спросил я. — Почему я? Я не красавец, не знаменитость, и я сам зарабатываю на жизнь. Я совсем не твоего круга.

Она взглянула на меня с выражением, которое невозможно было описать, немножко сонное выражение, но без тени усталости. Ее руки скользнули по моей спине и замерли, когда она прижалась ко мне.

— Позволь мне быть женщиной, Майк. Я хочу тебя таким, каков ты есть. Ты здоровяк и не слишком красив, но есть в тебе дьявол, который делает тебя волнующим. И в то же время есть нечто, делающее тебя нежным в нужные минуты.

Мне хотелось сжать ее талию до предела, но пришлось выпустить ее, чтобы она не почувствовала, как дрожат мои руки. Я отвернулся и потянулся за бутылкой и стаканом к столу; пока я наливал, послышался щелчок выключателя, и накал ламп понизился до слабого свечения.

Она мягко произнесла:

— Майк… ты так и не сказал мне, какая я. Просто красивая или прекрасная?

Я повернулся, чтобы сказать ей, что она — самое чудесное существо, которое я только видел. Но тут она что-то сделала со своим поясом, ткань платья, переброшенная через плечо, откинулась, и она осталась стоять передо мной, держа руку на выключателе, подобно полунагому видению, а у меня слова застряли в горле.

Затем свет погас, и мне оставалось только быстро допить, потому что видение двигалось ко мне в темноте. Где-то на полпути опять зашуршала ткань, и мечта оказалась в моих объятьях без единой нитки, мешавшей ей быть женщиной. Нас окутал ореол желания, слишком сильного, чтобы одолеть его, но его можно было сжечь в пламени страсти, что билось, танцевало и нарастало пылающим крещендо.

И когда ореол желания был сожжен, я оставил мечту в темноте, теплую и податливую, шепчущую, что это была сказка, которая повторится в другие ночи, мечту, волнующую и приносящую удовлетворение.

Марша была прекрасна.

И она была красива.

Всю дорогу домой она одна занимала мои мысли.

VI

В четверть одиннадцатого я встал, оделся и приготовил себе завтрак. В это время зазвонил телефон; я взял трубку, и телефонистка сообщила, что меня вызывает Майами. Было приятно опять услышать хрипловатый голос Велды:

— Майк?

— Привет, дорогая. Как дела?

— Прекрасно. По крайней мере кое в чем. Наш клиент улетел, но оставил все барахло. Следователь страховой компании в данный момент проводит опись.

— Великолепно. Попробуй выбить себе премию, если удастся.

— Это будет нетрудно. — Она засмеялась. — Он уже подал запрос. Скучаешь, Майк?

Я почувствовал себя предателем, но не солгал, сказав:

— Да, чертовски скучаю.

— Я не имею в виду как по деловому партнеру.

— Я тоже.

— Я выезжаю дневным поездом.

Я начал пальцами выстукивать на столе точки и тире. Я хотел, чтобы она вернулась, но не так скоро. Я не хотел, чтобы кто-то еще пытался опекать меня.

— Оставайся там, — сказал я. — Сиди на хвосте у этого типа. Ты пока работаешь на компанию, и, если сейчас сможешь получить информацию о нем, они опять пригласят нас. Они так же заинтересованы в нем, как и в том, чтобы вернуть деньги.

— Но, Майк, полиция Майами делает все возможное.

— Куда он удрал?

— На Кубу. Там они его и потеряли.

— Хорошо, отправляйся на Кубу. Возьми себе недельный срок и, если ничего не получится, брось все и возвращайся домой.

Несколько секунд она молчала.

— Майк… что-нибудь не так?

— Не говори глупостей.

— У тебя такой голос… Ты отсылаешь меня…

— Послушай, детка, — оборвал я ее, — если бы что-то было не так, ты бы узнала об этом. Я только что встал и еще не совсем проснулся. Будь умницей и продолжай дело, ладно?

— Хорошо. Ты меня любишь?

— Этого знать не дано, — сказал я.

Она засмеялась и повесила трубку. Она знала. Женщины всегда знают.

Я вернулся к своему завтраку, покурил и повернул кран в ванной, пустив горячую воду. Пока брился, я включил радио и напал на комментатора, который заканчивал передачу новостей из Вашингтона, чтобы вернуться к Нью-Йорку. По его мнению, самым важным событием дня были последние успехи окружного прокурора в борьбе с игорным бизнесом. Прошедшей ночью была проведена серия облав, и полицейский бредень выловил человек двадцать пять по обвинению в букмекерстве. Деталей он не называл, но намекнул, что полиция намерена скоро прижать к ногтю и главарей.

Закончив бритье, я открыл дверь и вынул из ящика газету, чтобы посмотреть, что на сей счет сообщает пресса. На первой полосе были помещены фотографии задержанных с соответствующими подписями, в то время как внутренний разворот давал полную выкладку, демонстрирующую места действия букмекеров.

И только в редакционной статье упоминался Эд Тин. Там подчеркивалось, что личный штат адвокатов Тина собирается выступить в защиту букмекеров. В то же время полиция обнаружила, что многие свидетели отказываются давать показания, когда дело доходит до опознания ребят, которые собирают ставки. В конце статьи делается вывод, что Лу Гриндл использует свои возможности, удерживая свидетелей от дачи показаний, а также высказывалось требование к полиции пролить свет на эту ситуацию.

Я еще раз пробежал глазами газету, чтобы убедиться, что ничего не пропустил, потом сложил ее и бросил в кресло до тех времен, когда смогу прочитать подробнее. Потом я спустился вниз, постучал в дверь квартиры и стоял, держа в руках шляпу, пока дверь не открылась и медсестра не произнесла:

— Доброе утро, мистер Хаммер. Входите.

— Я на минутку. Хочу посмотреть, как малыш.

— Как все мальчики. В данный момент пытается посмотреть, что находится внутри радиоприемника.

Я вошел за ней в гостиную, где ребенок как раз этим и занимался. В кулачках его был зажат провод, а на краю стола балансировал радиоприемник, почти доломанный. Я успел добежать и схватить в охапку обоих.

Малыш узнал меня, это точно. Его мордашка осветилась широкой улыбкой, и он сунул руку внутрь моего пиджака, возмущенно залопотав, когда я вынул ее.

— Каким будет иск о возмещении убытков?

— Это не в счет, — сказала женщина. — Кстати, он вел себя гораздо лучше, чем я ожидала.

Я отстранил от себя ребенка, чтобы получше разглядеть его.

— В нем есть что-то новое.

— Неудивительно. Я его постригла.

Я опять поставил его на пол, он ухватился за мою ногу и что-то забормотал.

— Вы ему явно нравитесь, — сказала она.

— Полагаю, я все, что у него осталось. Что-нибудь нужно?

— Нет, мы прекрасно управляемся.

— Хорошо, покупайте все, что понадобится. — Я нагнулся и взъерошил малышу волосы, а он попытался вскарабкаться по моей ноге.

Он вопил, требуя взять его с собой, поэтому пришлось передать его из рук в руки и помахать от двери. Он был таким маленьким и трогательным, что я почувствовал себя предателем, оставляя его. Но я пообещал себе позаботиться, чтобы он получил достаточно внимания, прежде чем попадет в какой-нибудь сиротский приют.

Первый поток идущих на ленч как раз выливался на улицы, когда я добрался до конторы Пэта. Пара репортеров выходила из кабинета, на ходу делая записи, а Пэт сидел на краю стола, листая толстую папку.

Я закрыл за собой дверь, и он поздоровался:

— Привет, Майк.

— Производишь сенсацию?

— Сегодня мы герои.

— Значит, прокурор преуспевает. Ты нашел утечку?

— Нет, если передавал данные тот самый полицейский, значит, он все сообразил. На этот раз утечки не было совсем.

— Как он мог все узнать?

— Он полицейский со стажем и сам достаточно часто вел наблюдение, чтобы обнаружить слежку за собой.

— Он говорил об этом?

— Нет, но его поведение изменилось. Он явно обижен подозрениями.

— Это хороший материал для печати. Теперь, я полагаю, газеты будут требовать от прокурора полной проверки всего отдела.

— Прокурор об этом ни черта не знает. Ты тоже об этом помалкивай. Я сам занимаюсь этим делом. Если это тот парень, нечего пачкать весь отдел. И потом, ты же знаешь, мы сами еще не совсем уверены.

Он бросил папку и со вздохом уселся за стол. Вокруг глаз и рта у него выступили усталью морщинки — тонкие линии, которые в последнее время появлялись частенько.

— А что с облавой? — спросил я.

Он взглянул на меня с откровенной неприязнью, но сообразил, что я говорю без издевки.

— Ничего не вышло. Ну, прикрыли мы пару контор. Задержали горстку мелких сошек, которые наверняка беспрепятственно выйдут или получат минимальные сроки. Тин умный организатор, а его адвокаты еще умнее. Эти ребята знают все углы, а если появляются новые, находят, как их обойти. Тин умница. Знаешь, о чем я думаю? Он позволяет нам взять кое-кого из своих ребят, просто чтобы прокурор был счастлив, а сам получает возможность еще больше укрепиться.

— Не понял, — сказал я.

— Тин платит за покровительство, если нужны деньги, чтобы прикрыться. Если нужна сила, он использует Лу Гриндла. Предположим, что нужны именно деньги… В таком случае все мошенники, мелкие политики и, возможно, большие шишки, которые дерут с него деньги, пожелают взять побольше, потому что времена меняются. Он платит, и чем больше эти типы загребают, тем глубже увязают сами. И однажды они осознают, что не могут позволить Тину провалиться, иначе пойдут ко дну вместе с ним, поэтому они и работают сверхурочно, лишь бы эта дрянь была вне подозрения.

— Неплохо.

— Так ли уж неплохо? — Он посидел, барабаня пальцами по столу, затем продолжил: — Майк, принимая в расчет все, что ты слышал об Эде Тине, знаешь, что у нас есть на него на самом деле?

Ничего. Ни единой чертовой мелочи. Множество подозрений, но подозрения не предъявишь суду. Мы не в состоянии ничего доказать. Я целый месяц стоял на ушах, прочесывая его прошлое, в надежде повесить на него что-нибудь давнишнее, но не нашел абсолютно ничего серьезного. — Пэт закрыл руками лицо и потер глаза.

— У тебя было время поискать что-нибудь о Деккере и Хукере?

Хоть это вызвало у него подобие улыбки.

— Я собирался позвонить тебе по этому поводу, — сказал он. — В течение последних четырех месяцев Хукер делал вклады в банк, каждый раз около тысячи долларов, через равные промежутки и примерно одну и ту же сумму, хотя перед вкладом он тратил что-то из этих денег. Это увязывается с твоим рассказом о его выигрышах на бегах.

Я не спеша покрутил в пальцах сигарету, потом сунул ее в рот.

— Как часто делались вклады?

— Каждую неделю. Как часы.

— А Деккер?

— Чист. Четыре человека проверили каждую минуту его жизни за то время, которое возможно было охватить. Насколько мы выяснили, он никогда даже дела не имел с подозрительными личностями. Люди, которые поручились за него, прекрасно знали, о чем говорят. По стечению обстоятельств, я лично переговорил с его приходским священником. Он все устроил для мальчика и уладил все вопросы с властями, так что в конце недели заберет его. — Он замолчал и с минуту изучал мое лицо. Молчание было таким насыщенным, что его можно было резать ножом. — Ладно, что думаешь ты, Майк?

Я лениво выпустил к потолку облачко дыма.

— Это может тебя напугать, — сказал я.

Он крепче сжал губы, и морщинки усталости стали глубже.

— Да? Ну что ж, напугай.

— Возможно, ты был ближе к тому, чтобы заполучить Тина, чем сам предполагал.

Его пальцы прекратили выбивать бесконечную дробь.

— После убийства Деккера начали происходить очень забавные вещи. Сначала казалось, что в них не слишком много смысла. Но если непонятно, что их связывает, это вовсе не значит, что их можно напрочь отрицать.

Вот была бы умора, если бы парень, убивший Деккера, смог привести тебя к Тину…

— Да, я бы сам посмеялся до упаду. — Глаза Пэта были теперь узкими блестящими щелочками.

Я сказал:

— Эти вклады Хукера не были выигрышами. Хукеру платили, чтобы он что-то сделал. Не догадываешься, что именно?

— Нет, — мрачно прозвучало в ответ.

— Я бы сказал, что ему платили, чтобы он поставил одного парня в трудное положение.

— Черт побери, Майк, перестань говорить загадками!

— Не могу, Пэт. Для меня это пока тоже загадка, но кое-что я могу сказать. Ты подошел к этому делу шаблонно. Оно казалось слишком мелким, чтобы начать большое расследование. Но я полагаю, его пора начать прямо сейчас, потому что ты сидишь на бочке, которая может взорвать ко всем чертям и Тина, и весь его бизнес. Я не знаю, как и почему… пока не знаю. Но знаю, что эта бочка существует, и очень скоро я найду к ней бикфордов шнур. Мне наплевать, что будет с Эдом Тином. Но где-то гуляет тип, который оставил славного малыша сиротой; за ним-то я и охочусь. Воспринимай все это, как хочешь, я справлюсь и один. Но не списывай со счетов убийство Деккера как мелочь, в надежде, что все прояснится само собой, только потому, что сгрести Тина ты считаешь более важным.

Он приподнялся с кресла, и на его застывшем лице разгладились все морщины. Он уже приготовился устроить мне взбучку, как вдруг хмурая маска исчезла, будто повернули выключатель, и он откинулся, улыбаясь с тем возбужденным, счастливым видом, которого я давно у него не видел.

— О чем ты, Майк?

— Я полагаю, что убийство Деккера было кем-то задумано. Предполагалось, что все пройдет гладко, но так не получилось.

— Что еще?

— Много непонятных фактов, которые быстро разъяснятся, если ты поможешь. И тогда я тебе все объясню.

— Знаешь, тебе чертовски повезло, что я знаю, что тобой движет, Майк. Будь на твоем месте другой, я выбил бы из него все до последней детали. Жаль только, что ты не стал полицейским, пока еще достаточно молод.

— Мне не нравится режим работы. Да и зарплата тоже.

— Нет, — он усмехнулся. — Ты скорее будешь работать бесплатно, заставляя меня плясать, когда тебе заблагорассудится. И ты, и прокурор. О'кей, давай рассказывай. Что тебе нужно?

— Пара частных сыщиков — Артур Коул и Гленк Фишер.

Он записал имена и секунду молча смотрел на них.

— Ноки?…

— Это Коул.

— Надо было раньше дать мне их имена.

— Раньше я их сам не знал.

Он протянул руку и нажал кнопку селектора.

— Попросите, пожалуйста, срочно зайти сержанта Макмиллана.

Скрипучий голос пообещал сделать это, и Пэт подошел к картотеке и просмотрел ящики, пока не нашел то, что хотел. Он бросил папку мне на колени в тот момент, когда коренастый человек в штатском вошел в кабинет, посасывая потухшую сигару.

Пэт представил меня:

— Сержант, это Майк Хаммер.

Полицейский вынул сигару и протянул руку. Я сказал:

— Рад познакомиться.

— Я тоже. Много слышал о вас, Майк.

— У сержанта Макмиллана есть данные о мальчиках из жилых кварталов, — сказал Пэт. Он повернулся к сержанту с вопросом:

— Что вы знаете о двух якобы частных сыщиках Коуле и Фишере?

— Многое. Фишер лишился лицензии примерно месяц назад. Что именно вы хотите знать?

Пэт вопросительно посмотрел на меня.

— Что они собой представляют? — спросил я.

— Просто-напросто бандиты. Особенно Фишер. Вы встречали их?

Я кивнул, Пэт указал на папку, лежавшую у меня на коленях, и я вынул оттуда пару сделанных скрытой камерой снимков, запечатлевших потасовку во время забастовки в доках. Мои знакомые были на переднем плане — размахивали дубинками.

Полицейский продолжал:

— Смутьяны. Примерно год назад кто-то обладающий достаточной властью обеспечил обоих значками, чтобы их деятельность выглядела хоть немного законно. Ни у того, ни у другого нет судимостей, но несколько раз их задерживали за мелкие нарушения, в основном за участие в уличных драках. Они будут работать на любого, кто заплатит. Хотите, чтобы я послал за ними, капитан?

— Как, Майк? — спросил Пэт.

— Неплохая идея, но в Нью-Йорке вы их не найдете. Разошлите запрос по телетайпу и проверьте, не прячутся ли они в другом городе. Можно предупредить осведомителей на железных дорогах, чтобы поискали их. Они сбежали вчера вечером и, может быть, все еще путешествуют. У Коула сломана рука, а у Фишера разбито лицо. Их будет легко опознать.

— Сделаете это, сержант?

Макмиллан кивнул:

— У меня есть все, что нужно. Их будет несложно найти. — Он попрощался и вышел.

Пэт взял фотографию и стал рассматривать.

— Так что с этими двумя?

— Они работали на Жабу Линка. — Пэт быстро поднял голову. — По какой-то причине охотились за Хукером, пока я не начал крутиться вокруг него; тогда они переключились на меня. Я не сообразил вовремя, в чем дело, а то Хукер был бы жив. Вчера вечером я нанес визит нашему приятелю Линку, и он был счастлив сообщить мне, кто эти ребята.

— Майк, черт побери…

— Если тебя удивляет, как я выяснил то, чего полиция не знала… У меня есть приятель, который шатается по разным местам. С блондинками.

— Это меня совсем не удивляет. Меня удивляет, как я мог быть таким беспечным или тупым, называй это, как хочешь. — Он криво усмехнулся. — Я же был сообразительным мальчиком. Год назад я бы сам заметил связь между фактами или позволил тебе уговорить меня гораздо скорее. Все, что ты делаешь, вполне увязывается с делом Тина. Ты знал, что на этой неделе Линк стоял в нашем списке кандидатов на арест?

— Нет.

— Он и еще четверо. Каждый раз, когда ты что-то предпринимаешь, ты наступаешь мне на пятки.

— Почему ты не понял этого раньше?

— Потому что быть связанным с Тином или Гриндлом — не новость, особенно когда дело касается денег или убийства. Кое-что всплывало не в одном деле. Было нетрудно предположить, что Бэзил просто охотился за лишними деньгами, когда пошел на эту кражу, и затем пристрелил Деккера.

— Ты уверен, что стрелял именно он?

— Абсолютно уверен. Конечно, он мог выпустить пулю перед убийством, но если так, то я не знаю куда. Если дело Деккера хоть как-то связано с субъектами, которых мы ищем, мы доберемся до правды.

— Я не утверждаю, что связано.

— Скоро я это выясню.

Затягиваясь сигаретой, я пытался изобразить безразличие.

— Как насчет того, чтобы я выяснил это для тебя? До сих пор Деккер был моим клиентом.

— Нет, Майк. Я знаю, чего ты хочешь, — изловить убийцу. В другой раз. Если вывести из игры этого типа, все дело так закрутится, что мы останемся вообще ни с чем.

— Ерунда, Пэт. Моя роль в деле так же важна, как и роль этих двух подонков. Это я увидел их, и я за ними гнался. Без моих показаний вам нечем воспользоваться, чтобы их удержать. Ты хочешь сам получить легкую добычу… во всяком случае, пытаешься сделать это.

— Чего ты хочешь, Майк?

— Мне нужно три-четыре дня, чтобы повести свою игру. Детали только начинают проясняться. Еще мне бы хотелось получить досье на Жабу Линка.

— Это невозможно. Прокурор дал ему гриф совершенно секретного документа.

— А ты не можешь его достать?

— Нет. Это потребует объяснений, а я не собираюсь давать ему повод опять сесть мне на шею.

— Ладно… Ты вообще знаешь что-нибудь об этом субъекте?

Он откинулся в кресле и медленно покачал головой.

— Наверное, не больше твоего, Майк. Когда всплыло имя Жабы, на мою долю выпадало не слишком много. Всю работу вели подручные прокурора.

Я выглянул в окно, а Пэт, пока я наблюдал за людьми на крыше через дорогу, изучал мое лицо, причем изучал внимательно. Я ощущал, как его взгляд скользит по мне, превращая все, что я обдумывал, в его собственные мысли и слова.

Наконец Пэт сказал:

— Ты полагаешь, что Жаба Линк — последнее звено в цепи?

Я кивнул.

— Объясни подробней.

Я объяснил. Я сказал:

— Толстосумы любят пускать пыль в глаза. Говорят, что они любят вино, женщин и музыку, но забывают о лошадях. Сходи на бега. Взгляни на лимузины и автомобили с откидным верхом, а потом на денежные мешки, которым они принадлежат.

— И что?

— Так вот, есть такой толстосум по имени Марвин Холмс, который очень любит блондинок. Деньги текут у него, как вода между пальцев, и значительную сумму он держит дома в сейфе. Он играет на бегах через букмекера по имени Жаба Линк; ему не нравится, как бегут лошадки, и он отказывается оплачивать проигранные пари. Это слишком крупная фигура, чтобы давить на него, но Линк не может стерпеть и начинает искать способ вернуть деньги. Кто-то упоминает при нем о бывшем специалисте по сейфам Деккере, но тот ведет честный образ жизни и не собирается его бросать. Жаба дожидается момента, когда парень нуждается в деньгах, выясняет, что с ним дружит некто Хукер, и платит тому, чтобы он подтолкнул Деккера к нему. Они ведут нечестную игру, делая вид будто выигрывают кучу денег. И Деккер бросается головой в омут. Он занимает деньги у ростовщика, чтобы сделать большую ставку, и все проигрывает. Тогда-то и начинается обработка. Деккер мелюзга, у него ребенок, и он становится легкой добычей шантажистов. Он знает, что его ждет у ростовщика, он испуган, и, когда появляется Жаба с предложением вскрыть сейф, такой простенький, Деккер соглашается, берет деньги у Линка, чтобы заплатить ростовщику, и идет на дело.

Все было бы хорошо, если бы Деккер попал в нужную квартиру, но он сделал непозволительную ошибку и был вынужден бежать. Возможно, он даже планировал бегство и уладил все так, чтобы о ребенке позаботились, если дела пойдут плохо. В любом случае что-то он предвидел. К несчастью, он недостаточно все обдумал, или те, кто сопровождал его на дело, оказались слишком умны.

Они его раскусили. Бэзил пристрелил его и обыскал. Должно быть, он успел крикнуть, что у Деккера ничего нет, прежде чем я начал стрелять. Когда он упал, водитель машины не мог допустить, чтобы его взяли живым.

Дальше… Он знал, где живет Деккер, и предположил, что, вернувшись за ребенком, тот припрятал деньги. Парень обыскал квартиру, но ничего не нашел. Он подумал, что Бэзил слишком торопился, обыскивая труп Деккера… Но там был я и имел возможность взять сверток из кармана Деккера. Пока меня не было дома, квартиру обыскали, но я застал непрошеного гостя на месте преступления. Я потерял осторожность, и он здорово обработал меня.

Теперь предположим, что это был Жаба. Налицо два покойника, и он может оказаться кандидатом на арест, если кое-кто испугается и заговорит. Хукер не знал деталей сделки и вполне мог решить, что Жаба хочет убрать его как свидетеля. Это ставит его в крайне опасное положение, и он смертельно напуган. Очевидно, у него была раньше стычка с какими-то крутыми ребятами, и как ее след остался шрам через все лицо.

И вот Хукер замечает двух боевиков Линка. Они крутятся вокруг, дожидаясь удобного момента. Когда Хукер говорил со мной, они, должно быть, решили, что он ищет защиты или пытается что-то сообщить, поэтому попытались взять меня. У них ничего не получилось, и они вернулись к Хукеру. На этот раз они не промахнулись.

До этого момента Жабе не о чем было беспокоиться, но когда я появился у него, он испугался. Как раз перед этим он отослал из города своих ребят. Так что, если мы их заполучим, то легко выйдем на Жабу.

На минуту воцарилось молчание; я слышал дыхание Пэта и тиканье собственных часов. Потом Пэт сказал:

— Сейчас мы выясним, верно ли ты все просчитал. — Он взял телефонную трубку: — Соедините меня с городом, пожалуйста.

Дожидаясь, он листал телефонный справочник. Я услышал сигнал, и Пэт набрал номер. На другом конце провода послышался приглушенный гудок. Затем он прервался.

— Мне бы хотелось поговорить с мистером Холмсом, — сказал Пэт. — Капитан Чэмберс из отдела по расследованию убийств.

Слушая ответ, он хмуро смотрел в стену, потом слишком осторожно положил трубку.

— Его нет, Майк. Отбыл вчера утром в Южную Америку с одной из своих блондинок.

— Великолепно, — сказал я. Мой голос казался совершенно чужим.

Пэт крепко сжал губы.

— Прекрасно. Это подтверждает твою точку зрения. В конце концов он оказался не такой уж крупной фигурой. Кое-кто здорово напугал его, вынудив уехать из города. Ты хорошо все просчитал.

— Надеюсь.

Ему не понравилось, как я это сказал.

— Мне все это кажется ясным.

— Все это кажется слишком ясным. Жаль, что у нас нет орудий убийства в качестве доказательств.

— Металл ржавеет не так быстро. Задержав тех двоих, мы получим оружие, и тогда мы получим и Жабу. Неважно, за что именно мы его задержим.

— Возможно. Хотел бы я знать, кто в тот вечер сидел за рулем машины.

— Вряд ли Жаба сел бы сам.

Я повернулся к Пэту.

— А я думаю, что все-таки сел. Если он предполагал получить такой улов, то не мог допустить, чтобы деньги прошли через столько рук, прежде чем попасть к нему. Да, полагаю, это я на Жабу навешу.

— Не ты, Майк, мы. Полиция. Общество. Правосудие. Ты же понимаешь… — Глаза его внезапно стали бесстрастными, лицо слишком вежливым.

Я сказал:

— Несколько минут назад я спрашивал, не хочешь ли ты взять сразу всю банду.

— А есть еще что-то?

— Возможно. И много. Только если у меня будет пара дней в запасе.

Нечто похожее на улыбку появилось у его губ.

— Ты знаешь, что будет со мной, если ты все испортишь?

— А ты знаешь, что будет со мной?

— Тебя могут убить.

— Да.

— О'кей, Майк, ты получил свои три дня. Да поможет тебе Господь, если ты попадешь в переделку, потому что я не помогу.

Я поднялся из кресла. Когда я закрывал дверь, он сидел с тем же выражением лица, но его рука уже тянулась к телефонной трубке.

Я спустился по коридору туда, где горстка машинисток отбивала сумасшедшую симфонию, и спросил Эллен Скоби. Мне сообщили, что она ушла перекусить. Если поспешу, я еще могу застать ее в закусочной Нельсона.

За десять минут я одолел четыре квартала и нашел Эллен в глубине закусочной, более соблазнительную, чем огромная отбивная, которую она ела. Увидев меня, она помахала рукой, и я подумал, во что мне может обойтись человек, который поможет достать досье на Жабу Линка.

Об этом было приятно думать.

VII

Она была в черном, и само по себе платье, без Эллен, было бы совершенно неприметным. Солнце позолотило ее кожу и нарисовало веснушки возле уголков глаз. Ее волосы были зачесаны назад и ниспадали вниз, лаская обнаженные плечи, когда она делала движение головой.

— Привет, — сказала она.

Я скользнул за стол напротив нее.

— Ты что, ешь так долго, что осталась без компании?

— Ты имеешь счастье лицезреть женщину, наслаждающуюся выгодами сверхурочной работы, когда городской бюджет не может позволить выдачу дополнительной зарплаты. Им пришлось дать мне короткий отпуск. Хочешь что-нибудь съесть?

За моей спиной возникла официантка, занеся карандаш над блокнотом.

— Пожалуйста, пиво и сандвич с ветчиной, еще много горчицы и всего прочего, что можно туда положить.

Эллен попросила кофе и вернулась к своей отбивной. Я молча уничтожал сандвич и пиво, отложив беседу, пока мы не закончим есть и не расслабимся с сигаретой.

На нее было приятно смотреть. Не потому, что она была хороша с головы до ног, а потому, что все, что она делала, было очень естественным.

Сейчас она сидела, забившись в уголок кабинки и усмехаясь, потому что за столиком напротив девушка выбивалась из сил, пытаясь удержать внимание своего приятеля. Парень честно старался, но каждые несколько секунд переводил глаза на Эллен.

Я сказал:

— Дай же девочке отдохнуть.

Она легко рассмеялась, потом облокотилась на стол и положила подбородок на ладони.

— Когда я такое вытворяю, я чувствую себя очень испорченной.

— Должно быть, твои друзья любят тебя.

Ее губки мило округлились:

— Любят. Я имею в виду мужчин. Вроде тебя, Майк. Ты пришел специально, чтобы повидаться со мной. Ты находишь меня столь привлекательной? — Она опять засмеялась.

— Да, — сказал я. — Я даже во сне тебя видел.

— Неужели?

— Правда.

— Могу себе представить, как ты ухаживаешь за женщиной. Впрочем, я бы отдала правую руку, лишь бы услышать, как ты это говоришь другим тоном. Есть в тебе что-то интригующее. Что ж, любовь мы обсудили, а чего ты хочешь от меня?

Мне не стоило позволять своим глазам делать то, что они проделали.

— Кроме этого, — сказала она.

— У твоего босса есть досье на Жабу Линка. Я хочу взглянуть на него.

Сна прикрыла глаза ладонью.

— Мне следовало ждать этого. Я с утра до ночи привожу себя в порядок в надежде, что ты забежишь ко мне, а ты, когда появляешься, просишь достать для тебя луну. Это почти невозможно, Майк.

— Почему?

Она неохотно отвела глаза.

— Майк, я…

— Для меня, Эллен, это не совсем секретная информация. Пэт сказал мне, что прокурор собирается одеть Линка в серую тюремную одежду.

— Тогда он должен был сказать тебе, что это досье под замком. Прокурор никому не доверяет.

— Тебе он доверяет.

— Если меня поймают на этом, я не только потеряю работу и никогда не смогу найти другой, я тоже окажусь в сером. А мне этот цвет не по душе. — Она вынула сигарету из моей пачки и повертела ее в пальцах, перед тем как прикурить от спички, которую я протянул ей.

— Мне надо только взглянуть на него. Я не собираюсь красть его и никому не передам никакой информации.

— Прошу тебя, Майк.

Я сломал спичку и бросил ее в тарелку.

— Ладно, ладно. Может быть, я прошу слишком многого. Истинное положение вещей тебе известно не хуже, чем мне. Прокурор окружил все такой завесой секретности, что сам не знает, чем он располагает. Он пытается уничтожить игорный бизнес в городе, а что получается? Господи, если бы они заглянули за кулисы, на то, что происходит из-за игорного бизнеса, о котором они знать не желают, они изменили бы свое отношение к нему. Им бы взглянуть на простреленное в нескольких местах тело, на вдов, рыдающих на похоронах, или на ребенка-сироту.

Сигарета догорела в ее пальцах, шапочка пепла устало повисла на конце, готовая упасть. Глаза Эллен были одновременно и блестящими, и затуманенными — томные глаза, в которых трудно было прочесть ее мысли.

— Я достану его, Майк.

Я молча ждал, и ее губы тронула улыбка.

— Но это будет стоить тебя, — сказала она.

Сначала я не сообразил.

— Стоить чего?

— Тебя.

И у меня по спине поползли мурашки.

Она дотянулась до моей руки и накрыла ее своей.

— Майк… Я могу получить тебя только таким образом, и это стоит того, даже если мне придется тебя купить. Но сделаю я это исключительно из-за того, что ты мне сейчас сказал.

В ней было что-то новое, чего я не замечал раньше. Я сказал:

— Эллен, тебе не придется покупать меня.

Официантка положила на стол счет, я положил сверху банкноту и сказал, чтобы сдачу она оставила себе. Когда мы выходили из-за стола, парень напротив взглянул на меня с завистью, а на Эллен с вожделением.

Его подружка облегченно вздохнула.

Мы вышли на улицу и дошли до бара на углу. Эллен остановила меня и кивнула на дверь.

— Подожди здесь. Я не могу возвращаться в контору, это могут счесть странным.

— А как ты собираешься вынести досье?

— Пэтти — если ты помнишь, это моя пухлая соседка — работает сегодня после обеда. Я позвоню ей, и она возьмет досье с собой, уходя с работы. Я не очень везучая, если бы я взяла досье раньше, он именно в этот день захотел бы заглянуть в него.

— Ты знаешь ее достаточно, чтобы все прошло хорошо?

Она сделала нетерпеливый жест.

— Пэтти столько раз прибегала к моей помощи, что я сбилась со счета. Я никогда ни о чем ее не просила и вполне могу попросить сейчас. Я вернусь минут через десять. Жди меня в баре, хорошо?

— Конечно. А потом что?

— А потом ты повезешь меня на бега. Крошка Эллен сегодня собирается нажиться.

Я ответил глупейшей улыбкой и позвенел мелочью в кармане.

— Ты же не будешь эгоисткой, правда?

— Думаю, нам обоим этот день принесет изрядный куш, Майк. — Она явно говорила не только о деньгах.

Я проследил, как она переходит улицу, восхищаясь ее ногами, пока она не скрылась из виду, потом пошел в бар и заказал пиво.

По телевизору передавали игру из Бруклина, и вокруг бушевали горячие споры. Я не стал вступать в обсуждение и, взяв пиво, отошел в сторону. Вошел высокий худой парень и сделал то же самое. Вбежал с газетами мальчишка, и я успел купить одну, прежде чем бармен велел ему убираться вон и не беспокоить клиентов.

Слева от меня спорили об общем уровне подготовки игроков, и один из спорщиков пристал ко мне, выспрашивая мое мнение. Я ответил, что он прав, а его оппонент обратился к высокому худому парню. Тот пожал плечами и постучал по уху, потом вынул из нагрудного кармана слуховой аппарат и знаками показал, что он не работает. Ему повезло. Они опять повернулись ко мне, заметили газету, и я отдал ее, чтобы разрешить спор.

Один из них все-таки не сдавался, и мне отводилась роль судьи в готовой разразиться перебранке.

Как раз в этот момент вошла Эллен, и разговор с бейсбола перескочил на перешептывания о сексе. Я вывел ее из бара, чтобы они могли проводить ее взглядами и получить достойную тему для обсуждения.

Всю дорогу к машине она жалась ко мне и уселась рядом со мной, спокойная, красивая и очень довольная собой.

— Получилось? — спросил я.

— Пэтти была рада помочь. Немного разволновалась, но сказала, что дождется, когда все уйдут, и положит досье в свой портфель. Она сегодня берет работу на дом, и это будет нетрудно сделать.

— Умница.

— Разве я не заработала поцелуй? — Она подгадала это под красный сигнал светофора.

Губы ее были теплы особым чудесным живым теплом, к которому примешивалась ароматная сладость, которую кончик ее языка превращал в дурманящее вино.

Машина позади нас просигналила, что впереди опять зеленый свет, и я был вынужден отставить бокал с вином, не распробовав его как следует.

Я поставил на трех лидеров. Мы толкались у перил и кричали во всю глотку, подгоняя лошадей, а когда последняя из них замедлила бег на финишной прямой, мое сердце замерло, потому что ставка на нее составляла четырехзначное число. За пятьдесят ярдов до финиша жокей прибег к помощи кнута, и лошадка закончила дистанцию, на ноздрю обогнав остальных.

Эллен потрясла меня за руку.

— Можешь открывать глаза. Мы выиграли.

Я взглянул на табло — точно. Я расправил билеты, которые комкал в ладони.

— Больше никогда этим не займусь! Черт побери, те, кто всю жизнь играет на бегах, — как они выносят такое? Ты знаешь, сколько я выиграл?

— Около четырех тысяч долларов.

— Да, а я гну спину, зарабатывая на жизнь. Киска, ты должна быть миллионершей.

— Боюсь, это не так.

— Почему? Ты ведь сорвала приличный куш сегодня?

— Да, очень даже приличный.

— Так что же?

— Мне не нравится цвет денег.

— У тебя есть цвет получше?

Ее тело, казалось, окаменело от напряжения, она крепко сжала кулачки.

— Ты же знаешь, почему мне нравится видеть, как лошадки Скоби выигрывают. Это единственный и лучший для меня способ расквитаться с отцом. Из-за меня он старается выпустить их на бега под другим цветом, но я всегда узнаю об этом перед бегами. Хочет или нет, но он оплачивает мое существование, и это ранит его в самое больное место. И все-таки эти деньги получены от него, даже если попали ко мне кружным путем, и я не хочу ни цента из них.

— Что ж, если ты хочешь их выбросить, я подберу.

— Я их не выбрасываю. Ты сам увидишь, на что они идут.

Мы вернулись к кассе и получили аккуратную стопку новых банкнот. Они скрипели, как свежий салат, а пахли еще лучше. Я положил свою долю в бумажник и, с довольным видом похлопав по нему, убрал в карман, тут же начав думать о множестве вещей, которые очень надо было купить. Эллен бросила свои деньги в кошелек так небрежно, как будто это случалось каждый день. Мысль об этом вызвала у меня противный звон в голове.

— Если бы кто-то использовал твою систему и вложил действительно крупную сумму, шансы остальных были бы равны нулю.

Она слабо улыбнулась и по дороге к воротам взяла меня за руку.

— Не получится, Майк. Отнюдь не все лошадки Скоби выигрывают. Просто я знаю тех, кто выигрывает. Конечно, это не значит, что я такая уж способная. У отца работает тренер, который научил меня всему, что я знаю о лошадях. Когда должен бежать победитель, мне сообщают, и я ставлю на него.

— Это все?

— Это все. Однажды газеты поместили материал обо мне; согласно их версии, я сама выбираю и решаю. Я позволила им выступить с подобной идеей, просто чтобы позлить старика. Это чудесно сработало.

— А ты та еще штучка! — сказал я. Она, казалось, была обижена. — Но ты милая, — добавил я. Она сжала мою руку и потерлась лицом о мое плечо.

По дороге в город четыре тысячи начали прожигать мой карман. Мне хотелось остановиться у самого сказочного места, которое мы смогли бы найти, и отпраздновать выигрыш, но Эллен покачала головой и велела мне ехать в Ист-Сайд, через каждые несколько секунд указывая направление.

Все шло прекрасно, пока мы не застряли за грузовиком и я не получил возможности оглядеться. И тут все оказалось не так уж прекрасно. На тротуар выходили окна жалкой пивной с треснувшим стеклом. Из открывшейся двери вышел парень, и, прежде чем дверь захлопнулась, воспоминания нахлынули на меня, и я ощутил запах дождя и пропитанных пивом опилок и почти наяву увидел промокшего паренька, который целовал на прощание своего ребенка.

Я выругался про себя, вывернув руль и с визгом обогнав грузовик, чтобы поскорее убраться отсюда.

Еще шесть кварталов мы ехали прямо, потом Эллен велела:

— На следующем перекрестке поверни направо и остановись на углу.

Я сделал, как было сказано, и припарковался между грузовиком и ветхим седаном. Эллен открыла дверь и вышла,ожидающе оглянувшись на меня.

Я кивнул и вылез из машины.

Она ввела меня в жилой дом, перестроенный из амбара или чего-то в этом роде. Меня представили паре милых старушек, священнику и полицейскому, который пил чай со старушками. На всех лицах цвели радостные улыбки, а когда Эллен вручила одной из женщин увесистую пачку денег, я думал, они расплачутся.

Похоже было, что Эллен практически содержала это заведение.

Мне удалось взглянуть через дверь на кучку оборванных детишек, играющих в школу, и я избавился от четвертой части денег в своем бумажнике. Я сбежал от потока благодарности, вернувшись к машине, и посмотрел на Эллен совершенно другими глазами.

— Боже, какой я тупица! — сказал я.

Она рассмеялась, наклонилась ко мне и поцеловала. На этот раз я сделал большой глоток вина, прежде чем она отняла у меня бокал.

— Это стоило того, — сказал я.

— Знаешь, Майк, ты не такой уж мерзавец. Я имею в виду, не такой уж большой мерзавец.

Я посоветовал ей не делать поспешных выводов. Было без четверти шесть, мы оба проголодались, и я проехал по Бродвею к стоянке. Мы вышли из машины и вернулись к ресторанчику, где хорошую еду сопровождала хорошая музыка. Эллен взяла у меня пятицентовик и отошла к телефонной будке позвонить Пэтти.

Я еле дождался, когда она сядет на место.

— Все в порядке. Почти все уже ушли. Она оставит нам папку дома.

— Мы можем встретить ее где-нибудь? Это сэкономило бы время.

— Слишком рискованно. Лучше не надо. Говоря по телефону, Пэтти нервничала, и я не думаю, что эта идея ей понравится. Надеюсь, что вернуть досье будет так же легко, как взять.

— Не беспокойся.

Наверное, я не сумел произнести это с достаточной уверенностью, потому что она молча взглянула на меня и склонилась над салатом.

Я сказал;

— Перестань волноваться. Нет ни одной ситуации, из которой я не нашел бы выхода, если постараюсь.

— Хорошо, Майк, просто я раньше никогда подобных вещей не делала.

Она сморщила нос и занялась ужином.

Когда мы вышли, было десять минут девятого. Над Джерси плыла грозовая туча, закрывая звезды и заменяя их тусклым сиянием зарниц. Я попросил Эллен взять две кварты пива, пока выводил машину, потом встретил ее на углу. Она прыгнула в машину одновременно с первой каплей дождя, ударившей о крышу автомобиля.

Тротуары, мгновение назад просто сырые, теперь засияли зеркалами воды. Даже с бешено работающими стеклоочистителями я едва различал дорогу. Машина впереди моей казалась зыбкой тенью с одним слабым красным глазком, а неоновые вывески и витрины по сторонам улицы — красочным парадом привидений.

Еще один вечер, похожий на тот. Вечер, когда хочется бежать куда угодно, лишь бы скрыться. Можно было различить смутные очертания людей, сгрудившихся под навесами и забившихся в подъезды; наиболее отважные совершали короткие перебежки к стоящим у тротуаров такси и тут же жалели об этом.

Когда мы добрались до дома Эллен, дождь перешел в устойчивый ливень, лишенный электрической ярости, которая превращает ночь в шумный, оглушающий день.

Швейцар, держа огромный зонт, ввел Эллен в фойе и вернулся за мной. Теперь, когда мы спрятались от дождя, можно было и посмеяться. У меня только в ботинках хлюпала вода, а Эллен промокла до нитки, и платье прилипло к ее спине, как почтовая марка. В лифте она встала спиной к стене и посторонилась, заставив меня идти впереди нее.

Я уже готов был постучать в дверь, но она сунула ключ в замочную скважину.

— Никого нет дома?

— Не задавай глупых вопросов. Сегодня вечер свиданий…

— Да. — Я сбросил ботинки и отнес их на кухню. Эллен поставила пиво на стол и показала мне, где стоят бокалы.

— Наливай, Майк. Я вернусь, как только сниму эти мокрые тряпки.

— Побыстрее.

Она улыбнулась и вышла танцующей походкой. Я едва успел наполнить бокалы, как она, все так же танцуя, вернулась в комнату в махровом банном халате, вытирая волосы полотенцем.

Я протянул ей бокал, и мы чокнулись в молчаливом тосте. Я выпил, не спуская взгляда с ее глаз и наблюдая, как их темно-голубой цвет превращается в дымчато-серый, исходящий, казалось, из глубин пламени.

— Давай заглянем в досье, Эллен.

— Хорошо.

Она зажала бутылку под мышкой, и я пошел за ней в гостиную. Большая стойка для радиоприемника занимала угол комнаты. Она отодвинула ее от стены и сунула руку в отверстие.

— Твой личный сейф?

— Для интимных писем, драгоценных нейлоновых чулок и всего прочего, что может прихватить любопытная женщина, приходящая убирать квартиру.

Она вытащила папку, перетянутую толстой резинкой, и вручила ее мне. У меня задрожали руки, когда я стягивал резинку.

Она соскочила и пролетела через всю комнату.

Открыв папку, я вытащил стопку официальных отчетов, четыре фотографии и бессчетное количество письменных показаний. Я разложил их на кофейном столике и стал просматривать; ненужное я складывал в пустую папку.

Скоро я стал проклинать себя и эту затею, потому что уперся в глухую каменную стену, на которой не было ничего, кроме издевательского «Ха-ха!» и «Пошел к черту!». Рука моя протянулась сама собой и рассыпала все по комнате, а Эллен вскрикнула и отступила, прижав руку к губам.

— Майк!

— Прости, детка. Черт побери, здесь нет ничего важного!

— О, Майк… не может быть. Прокурор работал над этим целый месяц!

— Конечно, пытаясь привязать Линка к своему вшивому расследованию. Ну, доказывает он, что тот букмекер. Кто угодно может это сказать. Надо лишь пойти и самому сделать у Линка ставку. — Я выхватил пару отчетов и щелкнул по ним пальцем. — Взгляни на это. Два официальных отчета, которые дают хоть какую-то информацию о Линке, и те сделаны в то время, когда окружным прокурором был Робертс. А что происходило все эти годы?

Эллен с любопытством взглянула на отчеты и взяла их из моей руки, постучав пальцем по проштампованному номеру в верхнем правом углу.

— Это кодовый номер, Майк. Эти отчеты — часть серии.

— Где же все остальное?

— Или в архиве, или уничтожено. Не могу сказать наверняка, но, скорее всего, бумаги уничтожены. Я достаточно долго работаю в отделе и не раз видела, как вновь пришедший чиновник вычищает все, включая то, что имеется в досье.

— Черт!

— Я проверю это первым делом завтра утром, Майк. Возможно, они где-нибудь хранятся.

— Какое там завтра утром! У нас не так много времени, чтобы тратить его впустую. Должен быть другой способ.

Она аккуратно сложила бумаги, проводя ногтем по краям.

— Я не могу придумать ничего другого, разве что встретиться с Робертсом. Он может что-нибудь вспомнить.

— Это идея. Где он живет?

— Не знаю, но могу выяснить. — Она задумчиво посмотрела на меня. — Это обязательно сделать сегодня?

— Да.

Я перехватил ее раньше, чем она взялась за телефон, обнял и вдохнул аромат ее волос.

— Прости, киска.

Эллен опустила голову мне на плечо и взглянула снизу вверх.

— Я понимаю, Майк.

Ей пришлось сделать три звонка, чтобы узнать адрес Робертса. Это было где-то во Флашинге; она передала трубку мне. Я позвонил и прислушался к гудку на том конце провода. Ответил женский голос:

— Алло, миссис Робертс слушает.

— Могу я поговорить с мистером Робертсом?

— Сейчас его нет дома. Могу я что-нибудь передать?

Кто-то перехватил мою удачу и спустил ее в водосток.

— Нет. Вы не могли бы сказать, когда он вернется?

— Не раньше завтрашнего дня. Я жду его около полудня.

— Спасибо. Я позвоню. До свидания.

Не будь рядом Эллен, которая посмеивалась про себя, устроившись на кушетке, я бы что-нибудь швырнул через всю комнату. Я резко повернулся, чтобы велеть ей прекратить, но, когда женщина смотрит на тебя так, как смотрела она, невозможно что-либо сказать. Просто стоишь и смотришь, потому что загорелое тело с мягкими изгибами и плавными округлостями представляет собой картину, от которой захватывает дух, особенно в обрамлении белоснежной махровой ткани.

Она опять рассмеялась и сказала:

— Ты в ловушке, Майк.

Я хотел ответить, что вовсе не пойман, но у меня не было слов.

Я пересек комнату и остановился, глядя на нее; она поднялась с кушетки и попала прямо в мои объятия.

На этот раз бокал был полным, вино выдержанным и сладким; она извивалась в моих руках, пытаясь сделать вдох, но не желая, чтобы я ее отпустил.

Я услышал:

— Майк… мне жаль, что ты в ловушке, но я рада… рада.

Я поцелуем закрыл ей рот, а дождь ритмично хлестал в окно, нарастая и нарастая в яростном крещендо, взывая ко мне, потому что нельзя было терять ни минуты.

Мне потребовалась вся сила воли, чтобы оторваться от нее.

— Девочка из Техаса, не ставь меня в трудное положение. Не сейчас.

Она медленно открыла глаза, пальцы ее пробежались по моей спине.

— Я даже купить тебя не могу?

— Ты сама все знаешь, моя радость. Дай мне сначала закончить дело.

— Если я отпущу тебя, ты никогда не вернешься, Майк. Вокруг слишком много людей, которым ты нужен. Каждую неделю, каждый месяц будет кто-то новый.

— Ты слишком много знаешь.

— Я знаю, что я девочка из Техаса, которой нравится мужчина-техасец.

— Я городской парень, детка.

— Это случайность. В тебе все от техасца. Даже женщина для тебя не стоит на первом месте.

Она приподнялась на цыпочках, не слишком, в этом не было нужды, и легонько поцеловала меня.

— Иногда техасцы возвращаются. Поэтому и появляются новые техасцы, — Она улыбнулась.

— Не забудь отнести досье на место, — напомнил я. После этого сказать было уже нечего.

Я опять вышел в дождь и в ночь, оглянувшись лишь раз и увидев на фоне окна ее силуэт. Она меня не видела, но я помахал ей рукой.

По дороге я зашел выпить, съесть сандвич и все обдумать. Я хотел быть уверен в том, что делаю, прежде чем подставлять голову. Около часа я прокручивал все это дело, пытаясь связать его с Жабой Линком, и, как ни вертел, картина была полной. По крайней мере я пытался убедить себя в том, что она полная.

Я проговаривал все сам себе снова и снова, точно так же, как Пэтту, но не мог выбросить из головы мысль, что что-то не складывается.

Это была мелочь, но на мелочах держатся крупные вещи. Я сидел, твердя себе, что именно Жаба сидел за рулем той машины и именно он давал приказы Арнольду Бэзилу, потому что никому другому не мог доверить это дело. Я твердил себе, что именно Жаба организовал убийство Хукера и пытался организовать мое.

И чем больше я твердил себе это, тем больше кто-то внутри меня смеялся, тыкал пальцем в какую-то забытую мелочь и пытался раскрыть мне глаза на какой-то факт, который позволил бы мне увидеть истинное положение вещей.

Отчаявшись, я сдался, оплатил счет и вышел.

И попал из огня в полымя. У двери моей квартиры, прислонившись к стене, ждал Пэт.

Он даже не дал мне поздороваться, протянув руку с резкостью, к которой я не привык.

— Дай мне свой револьвер, Майк.

Я не стал спорить. Он вынул его, проверил патроны и понюхал дуло.

— Ты же знаешь, когда я последний раз стрелял из него, — сказал я.

— Знаю? — Это совсем не походило на вопрос.

Где-то в районе желудка у меня появилось странное ощущение, чувство тошноты, готовой вырваться наружу.

— Перестань дурить. Что это за спектакль?

Он отошел от двери.

— Черт побери, Майк, играй в открытую, раз уж тебе так надо играть! Ты добился своего. — Он произнес это буднично и просто, как будто я знал, что он имеет в виду.

— Скажи, наконец, в чем дело.

— Послушай, Майк, я полицейский. Ты был моим другом и все такое, но я ни перед кем не собираюсь вставать на колени. Я только что не угрожал тебе, чтобы ты прекратил это дело, и что получилось? Ты все-таки поступил по-своему. Так не пойдет, приятель. Конец. Я не хотел этого, но это был просто вопрос времени. Я думал, что ты достаточно умен, чтобы понять. Я ошибался.

— Это не объяснение.

— Майк, Жаба мертв. Застрелен из сорок пятого калибра, — сказал он.

— И я под подозрением.

Пэт кивнул:

— Ты под подозрением.

VIII

Если и была во мне сумасшедшая злость, она вся перегорела тогда, у Эллен. Теперь, подумал я, происходящее имеет смысл. Так и должно было быть.

Пэт опустил мой пистолет к себе в карман.

— Пошли, Майк.

Я дошел до входной двери и выглянул на дождь, ручьями стекающий с порога.

— Ты уверен в этом, Пэт?

Он был уверен, две минуты назад он был уверен в этом так же, как в дне своего рождения.

Я не хотел, чтобы он отвечал, пока не узнает главного:

— Я не убивал его, Пэт. Кто-то подставил меня.

— Медэксперт определил, что смерть наступила около четырех часов ночи. — Его голос просил моих разъяснений.

— Ты должен был сразу сказать мне, Пэт. В это время я был очень занят, просто очень.

— Ты можешь доказать это?

— Вот именно.

— Майк… Если ты лжешь…

— Я не до такой степени идиот. Тебе бы следовало знать.

— Мне следовало бы знать о многом. Мне следовало бы знать поминутно, где ты был прошлой ночью.

Мне нравилось, как он смотрит на меня. Может быть, я разучился врать, а врал я в тот момент совершенно нагло. Прошлой ночью я спал как убитый, и не было никакого способа доказать это. Если я скажу ему правду мне и за месяц не отмыться.

Я бросил:

— Пошли, — и направился к телефону в вестибюле. Бросил монету в щель и набрал номер, надеясь, что мне удастся вставить несколько слов, чтобы дать понять, что мне нужно. Он стоял рядом, готовый перехватить у меня трубку.

Я не мог не узнать ее голоса, как будто видел ее снова в зеленом потоке платья, ниспадающего от талии.

— Это Майк, Марша. Один полицейский хочет о чем-то тебя спросить. Не возражаешь?

Это было все, что я успел. Пэт схватил трубку, пока она пыталась сообразить, что к чему, напряженно улыбнулся мне и отвернулся к автомату.

— Говорит капитан Чэмберс. Я так понимаю, что вы можете подтвердить местонахождение мистера Хаммера прошлой ночью.

Ее голос, льющийся из трубки, был подобен музыке. Пэт взглянул на меня пристально и с любопытством, пробормотал слова благодарности и повесил трубку. Он все еще не знал, как к этому отнестись.

— Значит, ты провел ночь с дамой?

Я про себя высказал Марше огромную благодарность.

— Но это не для обнародования, Пэт.

— Тебе бы прекратить шляться, дружище, ведь Велда скоро вернется.

— Зато это хорошее алиби.

— Да уж, алиби ты себе обеспечил. У меня есть подозрение, что не стоит верить ему, но Линк — это не Деккер. Если ты в этом замешан, придется платить, и я все узнаю.

Я протянул ему сигарету.

— Могу я узнать, как все произошло, или это секретная информация?

— Много здесь не расскажешь. Он лежал в постели, спал. Убит выстрелом в голову, а тот, кто убил, циклоном прошелся по всей квартире. Если хочешь, поедем со мной, я как раз возвращаюсь туда.

— Поборник нравственности там?

— Прокурор пока ничего не знает, — устало сказал Пэт.

— Ты проверил пулю?

Пэт поежился.

— Я не стал ждать доклада. Я был уверен, что это ты, и отправился прямо сюда. И потом, ты ведь мог сменить ствол, если намеревался пойти на это. Я видел у тебя запасные.

— Спасибо. Я, оказывается, великий умник.

— Не растравляй рану.

— Кто обнаружил тело?

— Насколько нам известно, полиция прибыла на место первой. Посыльный заметил открытую дверь и хотел закрыть ее. Внутри все было разбросано, и он подумал об ограблении.

Позвонил и, не дождавшись ответа, вызвал полицию, а они уже нашли тело.

— У тебя нет никаких предположений, что там искали… или нашли?

Пэт бросил окурок на пол.

— Нет. Пошли, взглянешь сам. Может, это поднимет твое настроение.

Вид того, что осталось от Жабы, никому не поднял бы настроения. Смерть лишила тело Линка округлости, превратив его в продолговатый кусок мяса. Он лежал на спине с закрытыми глазами и разинутым ртом — огромная жирная лягушка, столь же неприятная в смерти, как и при жизни. Прямо посередине лба была дырка — пурпурно-черная, с обожженными краями, окруженная крапинками пороховых ожогов. Кто бы это ни был, пистолет он держал очень близко. Может, затылок и остался цел, но он был вдавлен в подушку.

Снаружи с визгом затормозили две патрульные машины, и послышались поспешные шаги к дому. Одинокий репортер разглагольствовал о правах прессы, но ему велели заткнуться. Пэт послал полицейских прочесать все комнаты.

Вдоволь насмотревшись на Жабу, я спустился вниз и отправился вслед за Пэтом, наблюдая, как он обшаривает разгромленную гостиную.

— Кто-то очень шумел, да?

В ответ я получил язвительную усмешку.

— Да, здесь хорошо искали.

Я приподнял кленовое кресло и внимательно рассмотрел его. На нем не было ни царапины. Вообще ни на чем не было ни царапины. При всем кавардаке в комнате все было тщательно и методично разобрано. Можно было даже проследить какой-то порядок в том, как это делалось. Сиденья и подушки были ровно разрезаны в одном и том же месте. Все, что можно было отвинтить и вынуть, было отвинчено и вынуто. По полу были разбросаны книги, некоторые с содранными обложками.

Пэт взял в руку одну из них и помахал ею мне.

— Это не очень большая вещь, если ее искали здесь.

Мне казалось, что я говорю про себя, но, видимо, я сказал это вслух, потому что голова Пэта повернулась ко мне:

— Что?

Я не стал повторять; Пэт вполне мог бы прочитать мои мысли, заглянув мне в глаза. Он бы и прочитал, но подошел полицейский сообщить о рухляди в подвале, и Пэт ушел, оставив меня посреди комнаты.

Вошел другой полицейский, разыскивая Пэта. Я сказал ему, что тот внизу и сейчас придет. Полицейский развернул веером то, что держал в руке, и помахал мне.

— Взгляните на фотографии, которые я нашел. — Он коротко рассмеялся. — Не могу его осуждать. Мне самому больше нравятся довоенные.

— Давайте посмотрим.

Просматривая фотографии, он протягивал их мне.

Половину составляли обычные студийные фотографии, а остальные представляли собой увеличенные снимки, сделанные во время представлений. Каждая фотография была адресована персонально Чарли Фаллону с выражениями любви, а иногда и с поцелуями от некоторых звезд Голливуда.

Полицейский показал мне пару отрывных блокнотов с пометами о запросах новых фотографий; перечень личных телефонных номеров, собранных здесь, заставил бы позеленеть любого бродвейского репортера. Очень часто после имени стояла пометка: «Знакомство с Ф».

Опять Фаллон. Куда бы я ни поворачивался, всплывало это имя. Фаллон, Фаллон, Фаллон… Арнольд Бэзил работал на Фаллона, все женщины знали Фаллона. Жаба был как-то связан с Фаллоном. Черт побери, ведь этот субъект умер!

Я не стал дожидаться возвращения Пэта. Попросил полицейского передать ему, что я ушел и позвоню завтра. В дверях репортер, пытавшийся извлечь наибольшую выгоду из того, что оказался здесь первым, попробовал получить у меня информацию, но я отрицательно покачал головой. Он переметнулся от меня к полицейскому и получил тот же ответ.

Дождь смягчился, утратив свое яростное безумие. Любопытные тесной группой толпились у ворот, ежась под зонтами и плащами, чтобы поглазеть на приют смерти и посудачить. Я протолкался сквозь толпу на улицу и успел как раз вовремя-с другой стороны приблизился окружной прокурор в сопровождении своих мальчиков, расчищавших дорогу. Лицо его было чернее ночи, и я сразу понял, что кто-то опять перешел ему дорогу.

Если дыра в его лодке не будет заделана, он утонет.

Надо было бы заглянуть к Марше и поцеловать ей руку за то, что вытащила меня из трудного положения. Но сегодня мне не хотелось никого видеть и ни с кем разговаривать. Мне хотелось вытянуться на постели и подумать. Мне хотелось начать с самого начала и тщательно все пережевывать, пока я не дойду до жесткого нежующегося ломтя и не пропущу его через мясорубку.

Тогда я настигну убийцу.

Через два квартала мне посигналил таксист, и я побежал к дверце, которую он открыл. Я назвал свой адрес и откинулся на спинку сиденья. Парень рта не закрывал и прожужжал мне все уши, пока я не вылез из машины у дома и не вручил ему пару долларов.

Я поднялся по лестнице. Они опять были здесь. На этот раз двое. Один был большой, как шкаф, да и другой ненамного меньше. Тот, что поменьше, приблизился, поблескивая значком, зажатым в ладони, а второй встал рядом, готовый схватить меня. Оба держали одну руку в кармане, показывая мне, что игру ведут они.

Парень поменьше сказал:

— Полиция, — и сунул значок обратно в карман.

— Что вам от меня нужно?

— Сейчас узнаешь. Ступай.

Второй сказал:

— Погоди минутку, — и выхватил мой пистолет из кобуры. Плоская улыбка открывала его зубы, пожелтевшие от курения. — Говорят, у тебя плохой характер. Мальчикам с плохим характером нельзя играть с оружием.

— Так же, как нельзя играть с полицейскими значками.

Я поймал быстрый взгляд, которым они обменялись, и почувствовал, как дуло пистолета уперлось мне в спину. Громила опять улыбнулся:

— Умный мальчик, хочешь покруче.

— Этот пистолет наделает здесь шума. В тихом доме вроде этого люди захотят узнать, в чем дело.

Дуло уперлось в мою спину чуть сильнее.

— Возможно, но ты не услышишь этого, приятель. Иди.

Эти двое были профессионалы, не хулиганы, выбивающие мелочь какими-нибудь игрушечными пистолетиками.

Это были боевики в полном смысле слова. Они четко знали, где встать, чтобы я не смог двинуться, как выглядеть, чтобы никто не понял, в чем дело. У одного из них во внутреннем кармане вырисовывалась бутылка виски — вылить на меня, чтобы я выглядел пьянчугой в случае, если меня придется выносить. И взгляд у них был особенный. Кто-то явно приказал быстренько шлепнуть меня, если я вздумаю сопротивляться.

Мы спустились вниз, и верзила спросил:

— Где твоя машина?

Я показал. Он щелкнул пальцами, требуя ключи, и получил их. Второй сделал жест рукой, и за два квартала от нас от тротуара отъехала машина и проехала мимо; шофер даже не оглянулся.

Нетрудно было понять, что должно случиться. Я должен был совершить поездку в один конец на моей собственной машине. Предполагалось, что я буду пай-мальчиком и не доставлю им хлопот. Предполагалось, что я окажусь круглым идиотом и спокойно дам убить себя.

В голове у меня загремела безумная музыка, в которой литавры и пронзительные флейты сливались в диком диссонансе, пока у меня не затряслись руки. Каким же простаком они меня считали! Они полагают, что в этой игре они единственные профессионалы. Они думали, что со мной этого никогда не случалось, а если случалось, то я окажусь не готов к тому, что случится опять.

Клянусь Господом, если они собирались играть в эту игру так, как играют профессионалы, то их ждало серьезное потрясение — в чехле между сиденьем и дверью лежал автоматический пистолет тридцать второго калибра.

Они играли профессионально. Верзила велел:

— Поведешь сам, легавый. И поосторожнее.

Он открыл дверь, чтобы я мог сесть, и, как только я оказался за рулем, уселся рядом. Он не теснил меня, он был слишком опытен. Он оставил между нами значительное расстояние, забившись в угол и положив руку на спущенное стекло окна. Другая рука лежала у него на коленях, держа мой собственный пистолет, нацеленный на меня. Тот, что поменьше, забрался на заднее сиденье и облокотился на спинку за моей головой, как будто вел со мной конфиденциальную беседу, на самом деле беседу вел пистолет, приставленный к моей шее.

Мы ехали долго. Три счастливчика, предпринявшие поездку на побережье. Чтобы все оставались счастливыми, я включил радио и нашел музыкальную программу, а потом то и дело прикуривал сигарету от зажигалки в бардачке, чтобы они привыкли видеть мои руки в движении.

Тип рядом со мной указывал мне повороты и где-то перед Ислипом сказал:

— Сбавь скорость.

Впереди шоссе пересекала щебеночная дорога.

— Поезжай направо, пока я не скажу, где свернуть. Я свернул направо и поехал по черному асфальту. Он тянулся с полмили, сменившись грязной, маслянистой дорогой. Мы сделали еще несколько поворотов, и я ощутил запах океана, приносимый ветром. Домов встречалось все меньше, пока не остались лишь редкие черные тени, попадавшиеся через четверть мили. Дорога плавно обогнула берег, прокладывая путь среди высокой, по колено, травы, сгибавшейся под ветерком с моря и шелестевшей, задевая за крыло автомобиля.

Я разглядел затененные окна дома, громаду седана у его стены и нажал на тормоза. Верзила выглядел вполне довольным собой, и пистолет уже не так давил мне шею. Парень, сидевший рядом со мной, вылез из машины и встал у двери, второй сунул ключи в карман и двинулся за мной, чуть не наступая мне на пятки.

— Ты все хорошо понял, — сказал он мне. — Давай и дальше так. Входи, да не спеши.

Я только что не полз. Парни оставались немного позади справа и слева, занимая прекрасную позицию на случай моей попытки бежать. Любой из них мог сбить меня раньше, чем я сделаю хоть шаг. Я достал последнюю сигарету и бросил пустую пачку. Коротышка был настолько сообразителен, что подобрал ее. Спичек у меня не было, никто мне их не предложил, и незажженная сигарета осталась висеть у меня в углу рта. Пока беспокоиться было рано. Неподходящим было время, неподходящим было место. Не так легко спрятать тело и, тем более, машину. А исчезнуть мы должны были вместе.

Дверь открылась; вышедший из нее человек, стоя против света, казался узкой темной тенью.

— Привет, дерьмо, — сказал я.

Не стоило открывать рот. Лу Гриндл ударил меня в лицо, разбив губы. В спину мне уперлись два пистолета, швырнув меня прямо на него, и я лишился возможности ответить Лу. Все же я попробовал. Я нанес ему удар сбоку и снизу и почувствовал, что разбил себе кожу на костяшках, угодив ему в зубы.

Громилы не рискнули стрелять, один ударил меня дулом пистолета. Боли я не почувствовал — просто громкий хлопок, переросший в громоподобную звуковую волну, швырнувшую меня на пол.

Боль появилась позже. Почему-то она возникла не в голове, как я ожидал. Она была везде, она расползлась по телу тысячей агонизирующих точек. Что-то капало, равномерно и нудно, как протекающий кран. Каждое движение вызывало боль, начинавшуюся где-то у ног; если бы крик мог принести облегчение, я бы закричал. Я открыл один глаз. Второму мешали открыться распухшие скула и веко.

Кто-то проговорил:

— Очухался.

— Сейчас получит покрепче.

— Я скажу когда. — Голос звучал так безапелляционно, что никто не решился перечить.

Мне удалось сфокусировать здоровый глаз. Он смотрел вниз, на мои ноги. Они стояли по стойке «смирно» и были привязаны к перекладине кресла. Своих рук я не видел, из чего заключил, что они связаны за спиной того же кресла. Капало вовсе не из крана.

Капало с того места на моем лице, где некогда был нос.

Каким-то образом я выпрямился. Так боль чувствовалась меньше. Когда туман в глазах рассеялся, я скосил здоровый глаз к свету и увидел их. Они сидели вокруг, как стервятники. Двое с пистолетами были у двери; Лу Гриндл прижимал ко рту окровавленное полотенце.

А на краешке кожаного кресла сидел, облокотившись подбородком на трость, Эд Тин. Он был похож на банкира, даже фетровая шляпа у него была соответствующая. С минуту он задумчиво смотрел на меня.

— Плохо?

— Угадай. — Единственное слово далось мне с большим трудом.

— Знаешь, это было ни к чему. Мы просто хотели поговорить с тобой. — Он улыбнулся. — А так мы вынуждены были связать тебя, пока не закончим беседу.

Лу бросил в меня полотенце.

— Господи, да перестань церемониться с ним! Я его быстро заставлю говорить.

— Заткнись! — Эд не переставал улыбаться. — Тебе повезло, что я здесь. Лу очень импульсивен.

Я не ответил. Он сказал:

— Очень плохо, что ты убил Жабу, Хаммер. Он был для меня очень полезен.

Слова все-таки вырвались:

— Не говори ерунды.

Он выпрямился и откинулся на спинку кресла.

— Не утруждай себя объяснениями. Я не полиция. Если ты его убил, это твое дело. Я занимаюсь своим делом. Так где она?

Губы у меня слишком распухли, чтобы голос звучал уверенно.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Напомни ему, Лу.

Он сидел в кресле, посасывая сигару, и наблюдал. На этот раз Лу не стал бить ногой. Было достаточно мокрого полотенца, обернутого вокруг его кулака.

Я пробовал держаться и не мог. Голова моя дернулась, и Тин спросил с металлом в голосе:

— Теперь вспомнил?

Я успел только мотнуть головой, и кулак опять обрушился на нее. Он бил и бил, пока боль не перестала ощущаться, и тогда я засмеялся, когда он заговорил со мной.

Эд постучал тростью об пол.

— Хватит. Этого довольно. Он уже ничего не чувствует. Пусть несколько минут посидит и подумает.

Лу обрадовался передышке. Он тяжело дышал ртом; подбородок его был залит кровью. Он отошел к столу, сел и принялся растирать руку. Лу был очень счастлив.

Трость продолжала отбивать ритм.

— Ты же понимаешь, что это только начало. Упираться совершенно бессмысленно.

Мне удалось выдавить из себя:

— Я не убивал… Линка.

— Неважно, убивал или нет. Мне нужно то, что ты взял в его квартире.

Лу закашлялся, сплюнул кровь на пол, поперхнулся, поднес ко рту ладонь и вытолкнул на нее языком пару зубов.

Когда он поднял голову, его глаза впились в мои двумя маленькими пулями.

— Я убью этого сукина сына!

— Сядь и заткнись. Будешь делать то, что я скажу.

Лу вскочил, раскинув руки в стороны и пытаясь совладать с собой, чтобы не вцепиться Тину в горло. Но Эда было не так легко запугать. Об этом свидетельствовал короткоствольный пистолет в его руке.

Лицо Лу побагровело от ярости.

— Будь ты проклят! Будь проклят ты, Фаллон, Линк и вся ваша вонючая компания!

— Ты шепелявишь, Лу. Сядь.

Лу сел и уставился на свои зубы. Он этими зубами гордился. Они были такими ровными и блестящими. Они лежали на столе, куда он их бросил, и, казалось, притягивали его взгляд. Он продолжал ощупывать десны, как будто все еще не мог поверить в отсутствие зубов, и изрыгал яростные проклятия. Лу готов был выместить свою ярость на ком угодно.

Он снова и снова твердил:

— Идите к черту все вы! Идите вы все к черту! — Рот его оскалился, обнажив щель в зубах, и он стукнул кулаком по столу. — Черт побери, этого не случилось бы, если бы ты дал мне поступить по-своему! Я бы сам убил Фаллона, и его паршивую шлюху, и Линка, и все было бы в порядке! — Взгляд его перешел на меня. — Тебя я тоже убью.

— Лу, ты получишь новые зубы, — сказал Эд любезно. Все, что он говорил, было исполнено любезности.

Гриндл поперхнулся и вышел из комнаты. Послышался шум льющейся воды и хлюпающие звуки — он полоскал рот. Эд мягко улыбнулся:

— Ты ударил его в самое больное место… в его тщеславие.

— А где твое больное место, Эд?

— Это многие хотели бы знать.

— Я знаю. — Я попытался усмехнуться. Лицо мое не двигалось. — В двух местах тебе точно будет больно. Особенно когда тебе побреют голову и ногу.

— Когда Лу вернется, я позволю ему воздать тебе по заслугам, — сказал он.

— Как в старые времена, когда за веревочки тянул Фаллон… посредством окурков и клещей?

Ноздри его раздулись.

— Если тебе так хочется поговорить, скажи лучше, где она?

— Что именно?

Вода все еще текла. Не поворачивая головы, Эд позвал:

— Джонни, дай-ка ему.

Подошел верзила. Под рубашкой перекатывались мышцы живота. Техника его была убийственной. Кулак нырнул мне под зубы, и я выключился, как лампа. Меня облили холодной водой, чтобы привести в сознание и повторить все сначала.

Промежутки между раундами становились длиннее. Я частично возвращался из черного небытия и без сил обвисал в кресле. Голос верзилы прохрипел:

— Он готов, Эд. Не думаю, что он понимает, о чем вы говорите.

— Понимает. — Он ударил тростью в пол. — Окуни его еще разок.

Меня опять окатили водой. Вода смыла кровь с глаз и дала мне возможность видеть, а также прочистила мне мозги, чтобы я начал соображать.

Эд понял, что я очнулся. Он зажег сигару и задумчиво посмотрел на ее горящий кончик.

— Ты слышишь меня?

Я утвердительно кивнул.

— Пойми, я прошу тебя в последний раз. И помни, после смерти ты все равно не сможешь этим воспользоваться.

— Скажи мне… что тебе нужно?

Только на секунду его взгляд метнулся к паре, облокотившейся на подоконник. Не будь их здесь, я получил бы ответ. Но то, что мне полагалось знать, было слишком важным для их ушей.

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Ты с самого начала доставлял хлопоты. Я знаю тебя слишком хорошо, Хаммер. Ты всего лишь частный детектив, но ты и раньше убивал людей. В своем роде ты так же жесток, как я, но не так умен. Поэтому-то я и сижу здесь, а ты там. Пусть остается у тебя. Не сомневаюсь, что она спрятана в одному тебе известном месте и после твоей смерти никто не найдет ее. По крайней мере, при моей жизни. Джонни… пойди посмотри, что там с Лу.

Парень пошел и тут же вернулся.

— Он лежит.

— Пусть лежит. Развяжи этого.

С моих рук и ног сняли веревки, но встать я не смог. Они позволили мне посидеть немного, пока не восстановится кровообращение, а с ним — пламя, терзавшее мое тело. Когда я обрел способность двигаться, Джонни рывком поднял меня на ноги.

— Что с ним делать, Эд?

… - Это твое дело. Мартин, отвези меня в город. С меня достаточно.

Коротышка отдал честь двумя пальцами и подождал, пока Эд возьмет свой цилиндр. Он был прекрасным лакеем. Он открыл дверь и, возможно, даже помог Эду спуститься по лестнице. Я услышал, как машина ожила и двинулась по дороге.

Джонни выпустил мой воротник и ткнул пистолетом мне в спину.

— Слышал, что он сказал? — Он толкнул меня к двери.

Долгая прогулка. Последняя поездка. Называют это по-разному. Ты сидишь в машине, а в голове снова и снова прокручиваются различные способы бегства; и каждый раз, когда что-то приходит в голову, в лицо нацеливается пистолет. Обливаешься потом, все в тебе трясется, и, хотя больше всего на свете хочется курить, ты знаешь, что ни за что не удержишь во рту сигарету. Хочешь позвать на помощь, но упершийся в спину пистолет заставляет тебя молчать. На углу в круге света стоит полицейский. Молитва застревает у тебя в горле. Он узнает их… увидит отблеск на их пистолетах… поднимет руку, останавливая машину, и ты будешь спасен. Но когда машина проезжает мимо полицейского, он смотрит в другую сторону. Потом в тебе все пересыхает, и язык грубым рашпилем проходится по губам. Ты думаешь о многом, но больше всего о том, как скоро жизнь покинет тебя.

Помню, как это все было в первый раз. Теперь по-другому — я был избит до полусмерти и слишком слаб, чтобы драться. Сил хватало только вести машину. Джонни сидел в своем углу, наблюдал за мной; мой пистолет все еще был у него.

Я попросил сигарету, и он дал мне ее. Я воспользовался зажигалкой, лежавшей в бардачке, докурил сигарету, и он дал мне вторую, смеясь над тем, как дрожит моя рука, когда я попытался сунуть сигарету в рот. Он смеялся, глядя, как я сначала поднимал стекло, чтобы согреться, потом опускал, чтобы остыть.

Его смешило, что я снижаю скорость на поворотах, чтобы прожить на несколько секунд дольше.

Велев мне остановиться, он продолжал смеяться, потому что руки мои, казалось, ослабли и бессильно повисли по сторонам.

На секунду он выпустил меня из поля зрения, разыскивая дверную ручку. Больше он не смеялся.

Я пять раз выстрелил ему в голову из пистолета тридцать второго калибра, который вытянул из чехла, и, забрав из его рук свой пистолет, вышвырнул тело на дорогу. Когда я разворачивался, свет фар скользнул по нему, поймав последнюю, непроизвольную судорогу, и Джонни сделал первый шаг по дороге в ад.

Серая утренняя дымка появилась в небе позади меня, когда я достиг коттеджа. Света едва хватало, чтобы найти в траве дорогу и разглядеть машину у стены. Я выключил мотор и открыл дверцу.

Это был тот самый двухместный автомобиль, который привез боевиков за мной, а потом по их сигналу уехал прочь. Я знал, кто в нем: Коротышка, которого Эд назвал Мартином, вернулся за Лу.

Я обошел дом и остановился под окном спальни. Лу ругался. Я приподнялся на цыпочках и заглянул внутрь, но света там не было, и за шторами ничего не было видно. Кто-то включил воду, говорили, но я не мог уловить о чем. Разговор стих в глубине дома, и я воспользовался случаем.

Я вжался в стену, поднимаясь на крыльцо и прячась в тени. Дерево слишком прогнило, чтобы скрипеть, но я не рисковал. Я пополз, держа пистолет в одной руке; другой я дотянулся до ручки двери. Она бесшумно повернулась, и я толкнул дверь.

Я не дышал, пока не оказался внутри и дверь не закрылась за моей спиной, потом я тихо выдохнул. Кровь стучала у меня в висках так громко, что, казалось, этот звук разносится по всему дому. Ноги отказывались нести меня дальше, пистолет отяжелел и тянул руку книзу.

Я боролся со слабостью, охватившей все тело. Сейчас этого нельзя было допускать! В окровавленном рту Лу таился ответ, который мне предстояло из него выжать. У меня закружилась голова, и я протянул руку, чтобы опереться о стену. Рука задела дверь шкафа и захлопнула ее.

Тишина.

Холодная, черная тишина.

Вкрадчивый голос спросил:

— Джонни?

Лу выругался, и из дверного проема вырвался язык пламени.

Я упал. Лу слышал, как падали многие. Падение было настоящим, но только потому, что ноги меня больше не держали. В моей руке по-прежнему был зажат пистолет, и, падая, я нажал на спусковой крючок.

Гром выстрела отозвался эхом и потряс стены. Я перекувырнулся, наткнулся на что-то и замер. Эхо крика все еще отдавалось в воздухе, а вспыхивающие внезапно точки света были дырами в стене от выстрелов, которыми меня пытались настичь. Я схватил за ножку стул и швырнул его. Он ударился об пол и разлетелся. Теперь они кричали друг на друга, ругаясь из-за пустой траты патронов. Тратить патроны впустую они перестали. Они думали, что я ранен, и выжидали.

Я слышал, что они меняют позиции, приготавливаясь. Как можно тише я и сам сменил положение.

Это было похоже на детскую игру: бесконечное передвижение ползком, страх, что тебя поймают, обманные движения, которые так тяжело было делать.

Совсем близко послышалось дыхание. Я мог протянуть руку и дотронуться. Оно слышалось по ту сторону кресла. Меня тоже услышали, но характер дыхания не изменился. В другом конце комнаты послышался слабый звук, и тут же шепот в пяти футах от меня:

— Он здесь.

Через комнату метнулось оранжевое пламя, и звук выстрела ударил меня в уши прежде, чем раздался крик и хриплое ругательство. Ответом были два выстрела, ударившие в пол, и глухой удар упавшего тела.

Голос Лу произнес:

— Я уложил сукиного сына. — Он все еще шепелявил.

Лу выполз из-за кресла, и я увидел его на фоне окна.

Я сказал:

— Ты уложил своего, Лу.

Лу попытался одновременно проделать слишком много вещей: упасть, выстрелить и обругать меня. Две вещи он проделал — упал, потому что я попал в него, и выстрелил, потому что рука его в падении нажала на спусковой крючок. Он не успел выругаться, потому что моя пуля прошла через его рот и застряла в черепе.


Мне больше нечего было здесь делать.

На улице серая дымка просветлела, превратившись в раннее утро. Мне потребовалось много времени, чтобы добраться до машины, и еще больше, чтобы выехать на шоссе.

Судьба послала мне маленькую удачу — застрявшего на дороге человека, ждавшего попутную машину. Я подобрал его, объяснил, что попал в переделку и попросил повести машину.

Мой попутчик был рад помочь. Ему было жаль меня.

Мне самому себя было жаль.

IX

Мы стояли в боковой улочке, недалеко от Девятой авеню, и парень рядом со мной тянул меня за руку, пытаясь разбудить. Он тянул и выворачивал руку так, что я испугался, что она отломится. Я открыл здоровый глаз и взглянул на него.

— Да, брат, ты был как мертвый. Я полчаса тебя расталкиваю.

— Сколько времени?

— Восемь тридцать. Плохо?

— Паршиво.

— Хочешь, кого-нибудь позову?

— Нет.

— Ну хорошо, мне надо на автобус. Думаешь, придешь в себя? Если что, я немного побуду рядом.

— Спасибо. Я выкарабкаюсь.

— О'кей, дело твое. Спасибо, что подвез. Жаль, что ничего не могу сделать для тебя.

— Можешь. Купи мне пачку сигарет.

Он отмахнулся от четверти доллара, которые я совал ему, и пошел к киоску на углу улицы. Вернувшись с открытой пачкой, он воткнул сигарету мне в рот и зажег ее.

— Будь осторожен. Лучше поезжай домой и отоспись.

Я ответил, что так и сделаю, и сидел с сигаретой, пока не появился полицейский, прикреплявший квитанции к стеклам машин. Я пересел за руль и нажал на стартер.

Уличное движение не действовало на нервы, как обычно. Я с радостью втиснулся за медлительным грузовиком и потащился за ним. Каждая клеточка тела болела, и даже при желании я не смог бы крутануть руль как следует. Каким-то образом я дотянул до угла, и грузовик свернул в улочку, идущую через Голландский туннель. Когда светофор переключился, я проехал перекресток и попал на улицу, ведущую к полицейскому управлению.

Улицы были заполнены людьми, спешащими на работу. Они шли поодиночке или парами, шаркая и стуча тысячами пар ног. Я завидовал тому, что они выспались. Я завидовал их нормальным, неопухшим лицам. Я завидовал многому, пока хорошенько не задумался. Ведь я жив. А это уже кое-что.

Улица перед красным кирпичным зданием являла собой плац-парад полицейских в мундирах. Одни отправлялись на свои участки, другие садились в патрульные машины. Люди в штатском выходили парами, громко прощаясь друг с другом на углу. Перед главным входом у тротуара стояли три черных седана; шоферы читали газеты, сидя за рулем. Пара патрульных машин отъехала, и желтовато-коричневый двухместный автомобиль впереди меня сунулся на освободившееся место. Я последовал за ним, припарковался куда удачнее, чем он, и прижался к бамперу стоявшей позади машины, чтобы дать пространство для маневра.

Думаю, этот тип свои права просто купил. Он начал маневрировать, не оглядываясь, и мне пришлось просигналить, чтобы предупредить его. Наверное, лучше было вывесить красный флаг или что-нибудь в этом роде. Он проигнорировал гудок и врезался в мою машину так сильно, что я буквально лег на руль.

Это было последней каплей. Я локтем распахнул дверь и вышел, чтобы намылить ему шею. Можно было ожидать, что скопище полицейских вокруг набросится на него; ничуть не бывало. Парень вылез из своей колымаги с выражением удивленного раскаяния. Он взглянул на меня и тут же забыл, что собирался сказать, просто стоял с разинутым ртом и глазел на меня.

— Ты что, оглох? — сказал я, взглянул на него внимательнее и все понял. Это был тот самый парень с испорченным слуховым аппаратом, который накануне стоял рядомсо мной в баре. Он показывал на свои уши и стучал по микрофону.

Я был слишком раздосадован, чтобы объясняться с ним. Прежде чем поставить машину на место, он еще пару раз ударился о бампер.

Да, денек начинался прекрасно! В здании я привлек к себе несколько специфическое внимание. Полицейский, которого я хорошо знал, поинтересовался, не хочу ли я подать жалобу, и очень удивился, когда я отрицательно покачал головой. Кругом царила деятельная неразбериха; люди входили и выходили, получали приказы и пробирались к выходу.

В большой утренней суматохе не стоило надеяться, что Пэт окажется в кабинете; я дождался своей очереди у справочной и сказал дежурному, что мне необходимо видеть капитана Чэмберса.

— Имя?

— Хаммер, Майкл Хаммер.

Тут его рука с телефонной вилкой замерла, и он проговорил:

— Черт меня побери!

Он перепробовал десяток номеров, прежде чем нашел Пэта, несколько раз ответил: «Да, сэр» — и вытащил вилку из гнезда.

— Он сейчас придет. Подождите его здесь.

Я ждал ровно минуту и десять секунд — засек по часам. Пэт почти бегом появился из лифта, а когда увидел меня, непроизвольно передернулся.

— Что случилось?

— Меня схватили, приятель. Да, схватили.

Больше вопросов он не задавал. Он секунду смотрел на собственные ботинки, а потом выложил мне твердо и не церемонясь:

— Ты арестован, Майк.

— Что?

— Пойдем наверх.

Лифт ждал. Когда мы поднялись наверх, я машинально двинулся к его кабинету, но он остановил меня, протянув руку.

— Сюда, Майк.

— Слушай, что происходит?

Он не смотрел на меня.

— Наши люди с шести утра дежурили у тебя дома, в конторе и во всех известных нам местах, где ты мог оказаться. Окружной прокурор выдал ордер на твой арест.

— Извини. Мне надо было остаться дома. Каково обвинение?

Мы задержались у двери из Мореного дуба.

— Угадай.

— Я сдаюсь.

— Окружному прокурору вчера вечером понадобилось досье на Линка; его не оказалось на месте. В данную минуту у него на ковре две девушки, которые потеряют работу и против которых, вероятно, тоже выдвинут обвинение. На этот раз ты не выкрутишься. Тебе конец, Майк.

Я сунул руки в карманы.

— Ты стареешь, приятель, повторяешься в методах. Последние два года ты только и делал, что предупреждал меня о том и о сем. Мы здорово работали, мы с тобой, а теперь ты начинаешь осторожничать; полицейскому, имеющему дело с убийствами, это не к лицу.

И как раз в этот момент, как нарочно, маленький молоточек, стучавший в моем мозгу, вдруг сшиб два кусочка в картинку, которая обрела совершенно ясный смысл, и я вспомнил одну вещь, которую сказала мне Эллен. Я прокрутил это в голове, немного перекроил, и у меня оказалось нечто, за что окружной прокурор охотно заплатит.

Я сам взялся за ручку двери.

— Пойдем. Нам с прокурором надо кое-что обсудить.

— Погоди минутку. Куда ты гнешь?

— Я никуда не гну, Пэт. Абсолютно никуда. Просто хочу немного поторговаться.

Все было совсем как в прошлый раз. Почти. Прокурор сидел за своим столом, его помощники — по обе стороны. Присутствовали и детективы на заднем плане, и полицейский у двери, и маленький человек, который вел протокол, и я, шагающий через всю комнату.

Исключение составляли Эллен и ее соседка. Они сидели рядышком у большого стола на стульях с прямыми спинками и плакали навзрыд.

Если мое лицо выглядело как-то не так, лучше было бы официально объявить об этом. Все взглянули на меня с ужасом, а Эллен даже развернулась на стуле. Она сразу перестала плакать и прикрыла рукой рот, удерживая крик.

Я сказал:

— Не переживай, детка.

Она закусила губу и закрыла лицо руками. Окружной прокурор был полон сарказма.

— Доброе утро, мистер Хаммер.

— Я рад, что вы помните, — ответил я.

Он любил игры в кошки-мышки. Он долго ждал этого и теперь собирался насладиться каждой минутой, имея перед собой аудиторию, способную оценить игру.

— Полагаю, вам известно, почему вы здесь? — Он откинулся в кресле и сложил руки на груди. Два помощника проделали то же самое.

— Я слышал об этом.

— Зачитать обвинение?

— Не утруждайте себя. — Мои ноги опять начали подкашиваться. Я подтянул к себе стул и сел. — Начинайте отчитывать меня в любой момент, как только пожелаете. Снимите тяжесть со своей груди, чтобы потом для разнообразия выслушать кое-кого помимо своих поддакивающих мальчиков.

Два помощника возмущенно выпрямились в своих креслах.

Это было так забавно, что мне даже удалось усмехнуться.

Прокурор не находил это забавным.

— Я не собираюсь выслушивать ерунду, мистер Хаммер. С меня достаточно.

— О'кей, вы знаете, что можете сделать. Обвините меня в заговоре и воровстве, бросьте в тюрьму, и на суде я получу хороший нагоняй.

— Вы будете не одиноки. — Он со значением взглянул на женщин. В глазах Эллен больше не было слез, но ее подруга горько рыдала.

Я спросил:

— Вы не задумывались, почему мы втроем бились над тем, чтобы вынести отсюда совершенно ерундовое досье?

— Это имеет значение?

Эллен толкнула свою подругу в бок, и плач прекратился. Я вынул из кармана пачку сигарет и стал играть ею, чтобы занять руки. Обтянутая целлофаном пачка отразила солнечный свет и, казалось, приковала к себе всеобщее внимание.

— Имеет, — сказал я. — Как будет сказано в обвинении, это был преднамеренный заговор, предпринятый тремя гражданами в здравом уме с целью достижения того, с чем не сумело справиться официальное лицо. Газеты из кожи вон вылезут, чтобы похоронить вас.

Он улыбнулся:

— Не утруждайте себя этими песнопениями.

Он был готов приступить к обвинению, когда Пэт заговорил с другого конца комнаты. В его голосе звучала напряженная нотка, и все же в нем было достаточно силы.

— Может быть, вам лучше выслушать его?

— Ну что же, скажите. — Улыбка растаяла в гневной гримасе. — Но лучше что-нибудь хорошее, потому что в следующий раз вы будете говорить перед судом.

— Хорошо. Вам это понравится. Мы, — я подчеркнул это «мы», — обнаружили дыру в лодке.

Я слышал, как у Пэта перехватило дыхание и он сделал шаг вперед.

— Мисс Скоби однажды высказала это вам, но вероятность такого не укладывалась у вас в голове. Мы знаем, каким образом информация выходит из этого кабинета.

Глаза у прокурора были похожи на маленькие яркие бусинки, изучающие мое лицо. Когда он понял, что я говорю правду, вокруг глаз собрались морщинки и он повернулся к Пэту за советом. Поскольку такового не последовало, он спросил:

— Каким?

Я попал в цель и не собирался сдавать позиции.

— Не собираюсь загружать вас деталями, но могу сказать, как это происходило.

— Черт побери, как?

Я вернул ему улыбку. На мне она должна была выглядеть неплохо.

— Что ж, поторгуемся. Мы все трое отказываемся говорить, пока вы не снимете с нас обвинение. И вы не только снимете, но и забудете о нем.

Что еще я мог сделать? Я поймал отражение Пэта в окне за спиной прокурора; он ухмылялся, как идиот. Прокурор побарабанил пальцами по крышке стола, его щеки подергивались. Подняв голову, он обвел комнату быстрым взглядом.

— Мы покончим с этим частным порядком, если джентльмены не возражают. Капитан Чэмберс, можете остаться.

Что касается двух помощников, для них это было высшим оскорблением. Все-таки они справились со своими эмоциями и последовали за другими.

Я засмеялся им вслед, а то, что заставляло подергиваться щеки прокурора, вылилось в короткий смешок.

— Знаете, иногда я ненавижу вас за нахальство. Однако я восхищаюсь быстротой вашей реакции. Вы для меня кость в горле, но даже кость можно использовать с выгодой. Если то, что вы собираетесь сказать, правда, считайте обвинения полностью снятыми.

— Спасибо, — сказал я. Женщины ничего не могли сказать. Они были слишком потрясены. — Я так понимаю, что в управлении есть человек, которого подозревают в передаче информации.

Он нахмурился, взглянув на Пэта.

— Мы совершенно в этом уверены. Но нам неизвестен способ.

— Это несложно. На той стороне улицы стоит глухой парень. Его слуховой аппарат не работает. Он читает по губам. Хорошо натренированный глухой может без труда читать по губам с расстояния в тридцать футов. Ваш человек выходит на улицу, шевелит губами и, как будто пережевывая резинку, бесшумно называет время и место, затем садится в машину и отправляется на операцию. У глухого достаточно времени, чтобы дойти до телефона и передать информацию. Все точки устроены так, чтобы их можно было легко свернуть; когда вы приезжаете, там ничего не остается. Это очень просто.

— Он сейчас там?

— Когда я входил, был там.

Прокурор пробормотал проклятие и схватил телефонную трубку.

Это заняло около трех минут. Он начал все выкладывать в ту же секунду, когда его ввели в здание. Прокурор швырнул трубку на место. Лицо его светилось счастьем, он едва успел сказать женщинам, что их усилия оценены по достоинству, прежде чем исчезнуть за дверью.

Я подошел к Эллен и попытался обнять ее. Она положила руки мне на грудь и отстранилась.

— Прошу тебя, Майк, не сейчас. Я… я слишком расстроена.

— Можно мне позвонить попозже?

— Да… хорошо.

Я выпустил ее, и она поспешила из комнаты, прижимая к губам сырой носовой платок.

— Ну, — сказал Пэт, — ты все-таки порядочный мерзавец. На какое-то время ты испортил обеим жизнь, даже если в конце концов и снял их с крючка.

Он пропустил меня в дверях и вышел вслед за мной. Мы молча прошли по коридору к его кабинету; войдя, он взмахом руки пригласил меня сесть, в чем я нуждался более, чем когда-либо, и уселся сам.

Пэт позволил мне выпустить колечко дыма. Еще он позволил мне сделать одну глубокую затяжку, а потом перешел к делу:

— Я не окружной прокурор, Майк. Со мной торговаться не надо, так что давай напрямую. Этот глухой с улицы — просто случай. Если бы прокурора не донимала навязчивая идея схватить Тина и Гриндла, он бы это понял. Пара подходящих вопросов сразу поставила бы тебя на место.

— И все равно у меня было бы чем торговаться.

— Например?

— Лу Гриндл мертв. Я убил его за несколько часов до того, как появился здесь. И это не все, еще двое из его шайки убиты. Одного прикончил я, а второго сам Гриндл, по ошибке решив, что это я.

— Майк… — Пэт с нетерпением барабанил кулаком по ручкам кресла.

— Молчи и слушай. Тин послал схватить меня. Он думал, что я убил Жабу и взял что-то из его дома. Это было настоящим похищением, и я действовал в рамках закона, так что не беспокойся. На дороге где-то возле Ислипа лежит тело, и к настоящему моменту местная полиция должна была его обнаружить. Другие два тела в доме, местонахождение которого я могу отметить на карте, и тебе лучше поспешить туда, пока их не обнаружили. Эд Тин приказал прикончить меня, но могу поспорить, за это вам его привлечь не удастся. У него наверняка заготовлено алиби.

— Какого черта ты не сказал мне этого раньше? Боже мой, мы сможем разбить любое алиби, если он в этом замешан!

— Ты опять говоришь глупости. Хотел бы я посмотреть, как ты разобьешь его алиби. Тот, кто стоит за ним, рискует жизнью, если он заговорит. Все, что ты можешь предложить, — это тюремная камера. Нет, на Тина ты ничего не повесишь. Он уже прошел такую кухню.

Пэт хлопнул себя ладонью по лбу.

— И ты тратишь целый час на игры с прокурором! Черт побери, не мог ничего сказать!

— Ты бы все сразу услышал, если бы не затеял эту ерунду с арестом.

— Если бы я знал, что происходит, Майк!

— Ладно, мы квиты.

Он вытащил карту Род-Айленда и вручил ее мне. Я отметил карандашом дороги и пометил приблизительно место, где стоял дом. Пэт немедленно разослал указания. Кто-то связался с полицией в Ислипе и получил подтверждение, что тело на дороге найдено.

— Пэт… Прежде чем представить отчет прокурору, проследи сам за тем, как обнаружат тело Лу, ладно?

— Почему, Майк?

— Думаю, я знаю, как достать Тина.

— Это не причина. — Голос его был тихим и угрожающим.

— Ты ему скажешь, и мне опять перекроют кислород, Пэт. Послушай… ты действовал не под тем углом. Ты бы сам дошел до этого, но это заняло бы больше времени. Я напал на след. Когда я нападаю на след, я не могу остановиться. Ты же сказал, что у меня есть три дня.

— Ситуация изменилась.

— Ничего подобного. Со всеми своими полицейскими и со всем своим оборудованием ты по-прежнему гоняешься за тенью.

— А ты все знаешь, да?

— Нет… но теперь тень гоняется за мной. Я знаю нечто, чего мне знать не положено. Хотел бы я понять, где и каким образом я это нечто подцепил. Я просто бродил вокруг да около, цепляясь за что-то то там, то здесь, и все вроде бы должно было завершиться со смертью Жабы. Мне показалось, что он как раз тот, кого я ищу.

— Он и есть тот.

Пэт сказал это так бесстрастно, что я чуть не пропустил его слова мимо ушей.

— Что ты сказал?

— Он сидел за рулем машины, когда убили Деккера.

Это было похоже на волну, омывающую пляж и убегающую в море. Точно так же вдруг что-то окатило меня. Я никак не мог разжать кулаки. Они сжимались у меня на коленях в знак проклятья, которое ни как не давалось моему горлу.

Черт побери, убийца должен был достаться мне! Я же обещал малышу и самому себе. Он не должен был умереть в постели, не зная, отчего умер. Он должен был умирать с почерневшим лицом и вывалившимся языком, а я душил бы его.

— Откуда ты знаешь?

— Коул и Фишер были задержаны в Филадельфии. Они решили прорваться и погибли. Коул перед смертью успел кое-что сказать.

— Что именно?

— Ты был прав насчет Хукера и Деккера. Линк отдал приказ убрать Мэла. Он собирался послать с Деккером Коула и Фишера, потом передумал и отправился сам. Это все, что они знали.

— Ты имеешь в виду, они должны были прикончить Деккера?

— Нет… просто сопровождать его на дело.

Я медленно поднялся, надел шляпу и бросил окурок в пепельницу.

— О’кей, Пэт, доставай Тина сам, по-своему. И все-таки я прошу тебя дать мне время, прежде чем отправляться к прокурору. Я хочу выспаться. Мне это крайне необходимо.

— Если Гриндл мертв, мертвым он и останется. Давай удирай. Когда проснешься, позвони мне. Я придержу информацию, сколько смогу.

— Спасибо.

— И еще, Майк…

— Да?

— Сделай что-нибудь с лицом. Ты выглядишь кошмарно.

— Я сниму с шеи голову и приставлю новую, — сказал я.

Пэт серьезно ответил:

— Было бы неплохо.

X

У меня опять были гости. Целая прихожая гостей. Все шли посмотреть на меня. Я был самым популярным человеком в городе, и все толпились перед моей дверью, умирая от желания взглянуть на меня. У одной из явившихся перехватило дыхание, прежде чем ока смогла сказать:

— О… слава Богу, вот он.

Жена привратника была толстой женщиной, телеса которой не мог удержать ни один корсет. Она, казалось, готова была взорваться. Узнав мою походку, она улыбнулась, но улыбка застыла на ее лице. Привратник, совавший ключ в замок моей двери, тоже застыл.

И еще там была Марша. Она оттолкнула остальных. — Майк!

— Привет, моя радость.

— О, Майк, я знала, что с тобой что-то случилось! — Она бросилась ко мне, глаза ее наполнились слезами. Она нежно дотрагивалась пальцами до моей щеки, и я чувствовал, как они дрожат. — Дорогой, дорогой… что случилось?

— Когда-нибудь расскажу. С чего такой переполох? Она запнулась и еле выдавила из себя:

— Я звонила, звонила тебе весь вечер и все утро. Я боялась, что что-то случилось… О, Майк…

— Теперь все в порядке, солнышко. Скоро я приду в себя.

— Я приехала сюда, никто не отвечал, Я сказала привратнику, что ты можешь быть ранен, и он собирался проверить. Майк, ты так меня напугал!

Привратник кивал головой, облизывая губы. Остальные столпились вокруг, чтобы взглянуть на меня, прежде чем разойтись по своим квартирам. Жена привратника сказала:

— Вы нас всех испугали, мистер Хаммер. Мы были уверены, что вы погибли.

— Чуть не погиб. Все равно, спасибо за заботу. Теперь, если не возражаете, мне бы хотелось побыть одному. Я не очень хорошо себя чувствую.

— Может, что-нибудь?…

— Нет, ничего, спасибо. — Я достал ключ и открыл дверь. Мне пришлось на мгновение прислониться к косяку, прежде чем я смог войти. Марша схватила меня за руку и помогла удержаться на ногах, потом отвела меня к креслу и усадила.

День был слишком долгим. Слишком. Трудно пережить такой день и устоять на ногах. Я уронил голову и закрыл глаза. Марша тихо рыдала, развязывая мне шнурки и стягивая ботинки. Боль вернулась; сначала не очень ощутимая, она медленно разошлась по телу, вгрызаясь все глубже с каждым ударом пульса.

Марша сняла с меня галстук и расстегивала рубашку, когда в дверь постучали.

Я услышал, как она открыла дверь, услышал приглушенный разговор и звонкий детский голосок.

— Майк… это медсестра.

— Привратник просил меня зайти к вам, — произнес другой голос.

— Со мной все в порядке.

— Я сомневаюсь. — Рука ее проскользнула под мою. — Вам лучше лечь.

Я не мог спорить с ней. У нее на все был ответ. Марша все еще плакала, играя с ребенком на кушетке. Я поднялся и пошел в спальню. Не успел я оглянуться, как мне помогли раздеться и уложили в постель.

Жжение йода и ощущение холодных компрессов на лице вырвали меня на мгновение из забытья, и я услышал, как медсестра велела Марше вызвать врача. Мне показалось, что он явился спустя считанные секунды, ощупывая меня руками, забывшими, что такое нежность, а затем исчез так же стремительно, как появился. Я слышал, как женщины тихонько обсуждают мое состояние. Ребенок проверещал что-то, и это было последнее, что я слышал.

После этого были только обрывки сна, смутные и странно знакомые лица, невнятное бормотание. Меня унесло из наполненного болью настоящего и бросило в лишенное временной характеристики пространство, заполненное светом и теплом, где тело мое моментально излечилось. Я как будто находился в огромном прекрасном помещении, где нет ни тревог, ни несчастий, ни смерти. Все это осталось за прозрачными стенами и происходило с другими, не затрагивая меня.

Они были все здесь: Деккер с ребенком, напряженно слушающий то, что говорил Мэл Хукер; Жаба Линк, наблюдающий за ними и кивающий в знак того, что все сказано верно; его мальчики, готовые вмешаться, если что-то пойдет не так. Здесь были и Лу с Тином; они стояли над телом человека, который вроде бы был Фаллоном; их головы были повернуты к Линку. Неподалеку шла какая-то пьеса. Все были в римских тогах. Марша с Пэтом занимали центральную часть сцены вместе с окружным прокурором, а Эллен стояла за кулисами, готовая выйти. Они повернулись и делали знаки, призывая к тишине десятки других позади себя. Это были женщины, прекрасные женщины, лица которых я видел на фотографиях.

Актеры двигались с нарочитой медлительностью, чтобы можно было видеть каждое движение. Я стоял в центре помещения, понимая, что все это делается для меня, но не понимая почему. И над этой сценой, исполненной ощущения неизбежности, парил символ зла — одинокая тень стервятника в сером, мрачном небе.

Я ждал и наблюдал, зная, что все это происходило раньше и произойдет опять, только на этот раз я увижу каждое движение и пойму значение всех действий. Я пытался сосредоточиться на актерах, пока не понял, что я здесь не единственный зритель. В помещении вместе со мной был кто-то еще. Это была женщина. У нее не было лица. Это была женщина в черном, парящая в воздухе позади меня. Я окликнул ее, но ответа не получил. Я хотел подойти к ней, но она оставалась на том же расстоянии, хотя не делала ни одного движения. Я бежал к ней на ногах, налившихся свинцовой тяжестью, но не мог приблизиться.

Пьеса закончилась, и я опять все пропустил.

Я сказал что-то злое женщине, потому что пропустил все из-за нее, и она отпрянула назад, исчезая в тумане.

Но пьеса не закончилась. Сначала мне показалось, что актеры уже откланиваются, потом я сообразил, что вместо лиц у них безобразные маски и что они беззвучно кричат мне, чтобы я остановил пьесу и повернул действие обратно. Тин, Гриндл и Линк потеряли голову, в ярости пытаясь пробить прозрачную стену, но их отбросило на землю. Их лица были искажены, руки скрючились, превратившись в когтистые лапы. Я засмеялся, глядя на них, и они застыли, а потом исчезли.

Помещение залили звуки и желтоватый свет. Меня мягко расталкивали, чей-то голос произнес:

— Майк… проснись, пожалуйста.

Я открыл здоровый глаз, второй тоже немного приоткрылся.

— Марша?

— Ты говорил во сне. Ты проснулся, Майк?

Она выглядела усталой. Медсестра позади нее тоже выглядела усталой. Малыш у нее на руках улыбался мне.

— Я проснулся, детка. — Я знаком попросил ее задернуть штору.

— Ты проспал весь вчерашний день, всю ночь и большую часть сегодняшнего.

Я потер лицо. Припухлость немного сошла.

— Боже! Сколько же времени?

— Почти половина пятого. Майк, капитан Чэмберс у телефона. Ты можешь поговорить с ним?

— Да. Дай мне что-нибудь накинуть.

Я с трудом натянул брюки, ругаясь каждый раз, когда задевал больное место. Я был весь заклеен пластырем и измазан йодом, но мучительная боль несколько утихла. Я вышел из спальни и взял трубку.

— Алло?

— Где ты был, Майк? Я же сказал, чтобы ты позвонил мне.

— Заткнись. Я спал.

— Надеюсь, что ты выспался. Окружной прокурор добрался до Гриндла.

— Хорошо.

— Теперь ему нужен ты.

— Теперь-то что, обвинение в убийстве?

— Никакого обвинения не будет. Я все объяснил. Он хочет заполучить Тина и полагает, что ты опять что-то крутишь.

— Что это с ним?

— Поставь себя на его место и поймешь. Бедняга выбивается из сил, чтобы удержаться на посту.

— Боже мой, я уже достаточно ему дал. Чего он хочет? Он ждал, что я для него убью Тина?

— Не паясничай, Майк. Он не хочет убивать Тина. Ему не нужно некрологов в газетах. Он хочет поставить его перед судом, чтобы предать все гласности. Это единственное, что поможет ему удержаться на посту.

— А что случилось с глухим?

— Парень располагал только номером телефона. Если он не звонил ежечасно, объявлялась тревога. Мы проверили. По этому номеру никого не было. Парень работал через посредника, который передавал информацию нужным людям. Обоим платили одинаково — пачка денег по почте первого числа каждого месяца.

— Полагаю, Эд Тин надрывается от смеха.

— Не совсем, но усмехается, это точно. Мы проверили его алиби на позавчера; оно безупречно. Мы с тобой знаем, что оно дутое, но в суде его никто не опровергнет. Согласно Тину, обвинение абсурдно. Он всю ночь играл в карты с друзьями.

— Ерунда. Хороший допрос под лампой, и он заговорит.

— Но под лампу его не посадишь.

— Можно сделать по-другому, — предложил я.

— По-другому тоже не выйдет, Майк. У Тина целая шайка адвокатов и банда боевиков с законной лицензией. Попробуй что-нибудь сделать и подставишь собственную шею.

— Прекрасно. Так что же с прокурором?

Он ответил не сразу:

— Майк, ты честен со мной?

— Ты знаешь все, что известно мне, Пэт. А что?

— Прокурор не отстанет от тебя, если ты не продвинешься, — сказал он. — И кстати, позвони Эллен, когда будет время. Она хочет поговорить с тобой.

— Она сейчас там?

— Нет, ушла недавно. У меня еще кое-что есть для тебя. Плейбой нашелся.

— Марвин Холмс?

— Да. Таможенники сообщили нам о нем, но было слишком поздно, чтобы задержать его. Мы следили за ним до Нью-Йорка и здесь потеряли. Он был с блондинкой, по виду — иностранкой.

Я с минуту обдумывал это.

— Он все еще напуган.

— Похоже. Надеюсь найти его сегодня. Он слишком известен, чтобы долго прятаться. Позвони мне, когда будет время. Здесь просто сумасшедший дом. Хотел бы я, чтобы прокурор для разнообразия командовал из своего собственного учреждения.

Я услышал щелчок в трубке. Старина Пэт! Мы по-прежнему играли в одной команде.

Марша устроилась в уголке кушетки и отчаянно зевала.

— Нам надо бежать, детка.

Рот ее закрылся.

— Что случилось?

— Со мной хотят побеседовать, а у меня нет на это времени. Я хочу уйти куда-нибудь, где меня не потревожат с неделю, пока я сам не захочу кого-нибудь видеть.

— Что ж… можно поехать ко мне. Я тебе надоедать не буду. Я хочу просто забраться в постель и заснуть вечным сном.

— О'кей.

Я вернулся в спальню и завершил свой гардероб. Раздался легкий стук в дверь, и я отозвался, разрешая войти. Дверь открыла медсестра и остановилась на пороге, держа мальчика за руку. Увидев ремень кобуры, свисающий со стола, он рванулся к нему.

Она перехватила его на полпути и оттащила назад.

— Лучше бы он так любил игрушки, — сказала она.

— Может быть, он станет полицейским.

Эти слова вызвали неодобрительный взгляд.

— Надеюсь, не станет. — Она помолчала. — Мисс Ли сказала, что вы опять должны уйти.

— Да, должен.

— Не могли бы вы оказать мне услугу?

— Конечно!

— Утром ко мне пришли маляры. Не позволите ли вы мне побыть сегодня у вас?

— Пожалуйста. Вы окажете мне услугу, если останетесь. Если кто-то объявится, скажите, что меня нет и вы не знаете, где я и когда вернусь. Хорошо? Они будут достаточно респектабельны.

Она вздохнула с сомнением и ушла в гостиную. Я справился со шнурками ботинок, нацепил кобуру с пистолетом и снял с вешалки пиджак. Костюм, в котором я был позавчера, висел на спинке стула, и с первого взгляда было ясно, что носить его больше нельзя. Я выложил все из карманов, скатал костюм в тугой шар и отнес на кухню. Бросив этот шар в мусорное ведро поверх старой детской одежды, я плотно закрыл крышку и задвинул ведро в угол.

Марша ждала меня.

По дороге она почти моментально уснула, и, когда мы доехали, мне стоило большого труда разбудить ее.

Я попробовал трясти ее, щипать, а когда это не сработало, наклонился и поцеловал.

Это помогло.

Она сморщила нос и с трудом разлепила глаза. Я сказал:

— Мы приехали. Вылезай.

— Ты все-таки это сделал. — Она улыбнулась.

— Твоя усатая телохранительнице свернет мне за это шею.

Ее губы опять изогнулись в улыбке.

— Так вот почему ты поехал с такой готовностью. Ты думал, что за тобой будет кому присматривать. Очень жаль, Майк, но я одна. Сиделка ушла.

Я игриво потрепал ее по подбородку и вытащил из машины. Она взяла меня за руку, и мы вместе поднялись наверх.


Вечерний свет проникал сквозь шторы; последние косые лучи солнца образовывали на ковре причудливый узор. Марша устроила меня в большом кресле и исчезла на кухне, откуда донеслись приятные звуки, производимые женщиной в своей стихии.

Я почувствовал аромат кофе и услышал, как бекон и яйца шипят на сковородке. Желудок мой вспомнил, как давно его ничем не наполняли, и заурчал в предвкушении.

Я пришел раньше, чем меня позвали.

Она спросила:

— Голодный?

— Умираю.

— Я тоже. Доела у тебя пачку крекеров и с тех пор ничего в рот не брала.

Кофе был горячим и крепким, как раз по моему вкусу, после него я перешел к сигарете.

Марша настроила маленький транзистор на местную станцию и нашла музыку: все было прекрасно, пока оркестр не смолк и не начались новости. Комментатор быстренько закончил обычную процедуру, представившись публике, и сказал:

— Сегодня наступил конец целой эры. Человек, известный полиции, прессе и преступному миру под именем Лу Гриндл, был найден мертвым в летнем коттедже близ Ислипа, Лонг-Айленд. Еще два человека, известные как сообщники Гриндла, обнаружены убитыми, один в том же коттедже, второй — на дороге, в двадцати милях к востоку. Дом стал местом ожесточенной перестрелки: согласно данным полиции, один из людей Гриндла убит пулей из его пистолета. Приехавший на место первым репортер заявляет, что Гриндл и его люди использовали дом в качестве камеры пыток. Окружной прокурор запретил какие-либо комментарии, но, по слухам, он располагает всеми фактами. Лу Гриндл был продуктом рэкета начала двадцатых годов. Предполагают, что он являлся ключевой фигурой в…

Я протянул руку и переключил приемник на другую станцию — по всей комнате разнеслись звуки пианино на фоне барабанной дроби. Но Марша не слушала.

— Майк… это был ты?

Я усмехнулся. Рот мой перекосился на одну сторону, и я сказал:

— Они хотели убить меня. Избили и повезли на прогулку.

Она уперлась ладонями в стол, готовая вскочить с кресла.

— Боже мой, Майк! — Она вся дрожала.

— Больше они этого не сделают, детка.

— Но почему, Майк?

— Не знаю. Честное слово, не знаю.

Она обмякла в кресле и откинула волосы с лица.

— Все это началось с той ночи…

— Правильно, с той паршивой кражи. Избили тебя, избили меня. Ребенок остался сиротой. Глава рэкетиров и двое его боевиков убиты. Арнольд Бэзил убит. Убиты Жаба Линк и пара лжесыщиков, пытавшихся уйти от полиции. Мэл Хукер убит. Черт побери, скоро никого не останется в живых!

— А если они вернутся?

— Не вернутся. Я не оставлю им шанса. — Я бросил окурок в блюдце. — Можно воспользоваться телефоном?

Она вместе со мной вошла в комнату. Я уточнил номер по справочнику и позвонил Марвину Холмсу. Как раз в тот момент, когда подняли трубку, в дверь постучали и Марша схватила меня за руку. Я на секунду растерялся, затем выхватил пистолет из кобуры, снял с предохранителя и отдал ей.

Она открыла дверь, держа в руке пистолет, и вдруг затряслась в истерическом смехе.

Я спросил:

— Мистер Холмс дома?

Мне ответил дворецкий:

— Если это опять полиция, позвольте мне сказать, что последние пять минут он не появлялся. Вы очень надоедливы.

Я не жду его, но, если он придет, сообщу о вашем звонке.

Я бросил трубку одновременно с ним и пошел к Марше, которая все еще истерически смеялась. Мальчик с рукой на перевязи пытался успокоить ее и отнять пистолет. Я вынул пистолет из ее пальцев, вернул его на законное место и встряхнул ее, чтобы привести в чувство.

Она перестала смеяться и прислонилась к моему плечу.

— Я… Прости, Майк, я думала… Входи, Джерри. Это мистер Хаммер… Джерри О'Нил.

— Привет, — произнес Джерри, но руки не подал. Я ему не очень понравился. Легко было понять почему.

Марша легонько пожала мне руку.

— Майк, мне надо выпить. Ты не возражаешь?

— Нисколько, киска. А как насчет вас, Джерри?

— Нет, спасибо. Мне надо идти. Я… — Он взглянул на Маршу, надеясь вызвать хоть признак ревности. — У меня сегодня свидание.

Она его разочаровала. В глазах ее мелькнули искорки, когда она сказала:

— Прекрасно, Джерри. Ты что-нибудь хотел мне сказать?

— Ну… — Он запнулся и кинул на меня взгляд, полный ненависти. — Мы беспокоились, когда ты сегодня не появилась. Мы звонили, и, хотя они и не хотели, я приходил. Убедиться. Но никого не было дома.

— О, Джерри, прости! Я весь день была с мистером Хаммером.

— Я вижу.

— Передай, чтобы не волновались.

— Хорошо. — Он взялся за ручку двери. — Пока, Марша.

— До свидания, Джерри.

Мне он ничего не сказал. Я протянул Марше стакан.

— Не надо было с ним так. Он без ума от тебя.

Она сделала глоток и задумчиво посмотрела на янтарную жидкость.

— Именно поэтому я так и поступила, Майк. Когда-нибудь он должен был узнать.

Я поднял свой стакан.

— Что ж, я не очень виню бедного ребенка.

— Если бы ты чувствовал то же самое… — сказала она, улыбнулась, и на ее лице отразилась усталость. Она допила одним махом и направилась к спальне.

Я присел на ручку кресла, потряхивая лед в стакане. Я думал о мальчике с перебитым крылом. Некоторым достается все, другим совсем ничего не достается. Я был одним из счастливчиков.

Я понял, насколько везуч, когда она показалась в дверном проеме, омытая последними лучами солнца, садившегося в реку. Розоватые теплые тона ее тела смягчали металлический блеск нейлонового пеньюара, который облегал округлость ее бедер и живота и заканчивался вверху острым углом выреза, упиравшимся в затененную ложбинку между грудями.

— Спокойной ночи, Майк. — Она улыбнулась, зная, что ею любуются.

Солнце тоже пожелало мне спокойной ночи и утонуло в реке, оставив в комнате неясные тени.

Я ждал, когда щелкнет, запираясь, замок. Но щелчка не было.

XI

Я думал, что будет легко сидеть вот так со стаканом в руке и думать, глядя в темноту. Было удобно, спокойно, но не легко. Я пробовал внушить себе, что в такой же темноте Деккер проник через окно, направился к противоположной от меня стене и открыл сейф. Я пытался представить себе, как это было, но мое сознание не принимало картины и отбрасывало ее, как бессмысленный хлам. Лед в моем стакане четыре раза опускался на дно, но и это не помогло.

Я знал, что где-то в этой картине есть ошибка. Это был ключ, который раскрыл бы всю загадку, но я не мог найти его. Опять в моем мозгу стучал молоточек и надоедливо звучал какой-то голос. Я зажигал одну сигарету за другой и бросал после первой же затяжки. Я не мог ни думать, ни сидеть спокойно. Мне хотелось схватить что-нибудь и разбить на миллион осколков, и я бы сделал это, если бы не Марша, спавшая в соседней комнате; ее ровное дыхание было слышно через дверь.

Я не такой человек, чтобы сидеть и ждать, когда что-нибудь случится. С меня достаточно было и темноты, и одиночества.

Как можно осторожнее я закрыл за собой дверь, сбежал вниз по лестнице и выбежал на улицу к машине. Я опустил стекло и позволил ветерку дуть мне в лицо, чувствуя от этого облегчение. Так я сидел, наблюдая за людьми и машинами, и вдруг вспомнил, что Эллен просила меня позвонить.

Черт побери, я сделаю лучше. Я завел мотор.

Я нажал кнопку звонка. Внутри чуть слышно скрипнул стул, и по полу простучали каблуки. Дверь открылась.

— Привет, девочка из Техаса!

Она была завернута в свой белый махровый халат; ее губы были похожи на спелое красное яблоко, которое хотелось откусить, верхняя губа удивленно вздернулась.

— Я не ждала тебя, Майк.

— Ты не рада?

Это было сказано шутливо, но шутка не удалась, потому что глаза, отливавшие временами всеми цветами радуги, вдруг затуманились слезами; она покачала головой:

— Пожалуйста, входи.

Я ничего не понимал. Она прошла впереди меня в гостиную и кивнула на кресло. Я сел. Она уселась в другое кресло, но не рядом со мной. На меня она не смотрела.

— Что случилось, Эллен? — спросил я.

— Давай не будем об этом, Майк.

— Подожди минутку, ты ведь говорила Пэту, чтобы я позвонил, не так ли?

— Да, но я имела в виду… Неважно. Прошу тебя, не надо больше об этом. — Губы ее задрожали, и она отвернулась.

У меня было такое ощущение, как будто я ударил ее любимую кошку.

Она поднялась с кресла, подошла к радиоприемнику и выключила его. Потом она вручила мне папку. Она была грязная и изношенная. Лента, которой она была связана, перегнила и висела двумя обрывками. Эллен вернулась к своему креслу и села.

— Это досье на Жабу Линка. Я нашла папку, погребенную в архиве под тоннами другого мусора.

Я тупо смотрел на нее.

— Окружной прокурор знает, что ты нашла ее?

— Нет.

— Эллен…

— Посмотри, может, это то, что тебе нужно, Майк. — В ее голосе не было никаких эмоций.

Я раскрыл папку, и обложка осталась у меня в руке. Откинувшись на спинку кресла, я не спешил. Теперь не надо было спешить. Линк был мертв, и его досье умерло вместе с ним, но я мог заглянуть внутрь и узнать, какова была его жизнь.

Жизнь была что надо.

Жаба Линк был когда-то фотографом. Очевидно, хорошим, потому что большинство профессиональных актрис снимались у него. Робертс не пропускал ничего. Его отчеты сопровождались пометками на полях, рассуждениями; именно здесь и возникла ясная картина.

Из-за своей профессии Линк и вступил в контакт с Чарли Фаллоном. Тот был помешан на хорошеньких актрисах и хорошо платил за их фотографии, особенно когда они сопровождались автографами.

Но в полицейских кругах Жаба стал известен только после смерти Фаллона. Прямо из студии Жаба шагнул в букмекерский бизнес, и, хотя у него было мало личных контактов с Эдом Тином, было известно, что, как и другие, он платит подати своему королю. Еще было известно, что ему всегда везло.

Здесь было много деталей, на которые я не обращал внимания, деталей, за которые Жабу можно было бы взять в любое время, если бы только делу дали ход. Робертс дал бы ход делу, это было очевидно, но, как сказала Эллен, явилась новая метла и вымела все результаты кропотливой работы, измеряемой месяцами и милями беготни за информацией.

Я раздраженно бросил бумаги на кофейный столик.

— Фаллон! Здесь все о нем. Но он мертв, и Жаба тоже. Черт побери все это!

— Жаль. Я думала, это поможет.

— Ты старалась, этого достаточно. Теперь можешь это выбросить. Окружной прокурор не хватится того, что он никогда не видел.

Я взял со стола пачку сигарет и сунул ее в карман. Она молча смотрела на меня.

— Мне пора, — сказал я.

Она не тронулась с места, чтобы проводить меня.

— Девочка из Техаса… что происходит? Совсем недавно ты была смелой и казалась мне женщиной, которая знает, что к чему. Ладно, я поставил тебя в трудное положение, но не настолько трудное, чтобы я не смог тебя вызволить.

— Дело не в этом, Майк. — Она все еще не смотрела на меня.

— Значит, ты девочка из Техаса, которая любит мужчин, похожих на техасцев. Наверное, мне надо научиться ездить верхом.

Она наконец посмотрела на меня. Глаза ее опять стали синими; в их синеве были боль и ярость.

— Ты техасец, Майк. Ты тот, о ком я мечтала, кого я хотела и кого никогда не получу, потому что такие, как ты, не сидят дома. Они должны куда-то бежать, играть с оружием, убивать. Я ошиблась. Я прочитала слишком много книг и слышала слишком много сказок. Наверное, я слишком сильно мечтала. Не очень приятно вдруг проснуться и понять, что тот, кто тебе нужен, каждый день приближается к своей смерти, потому что это ему нравится. Нет, Майк. Ты тот, кто мне нужен. Ты большой, сильный, ты возбуждаешь. Но ты навлекаешь на себя неприятности, и так будет всегда. Я хочу забыть о тебе и больше не искать своей мечты. Подожду, пока не появится кто-нибудь надежный, спокойный, выкину из головы все эти романтические бредни и буду жить нормальной жизнью.

Я стоял, расставив ноги, и смотрел на нее сверху вниз, чувствуя, как смех рвется из груди.

— А ты всегда будешь думать, каким мог бы быть техасец, — сказал я.

Выражение ее лица медленно изменилось, глаза наполовину прикрылись веками, и синева их опять сменилась серым цветом. Улыбка и досада проступили на лице. Она откинулась назад с гибкой животной грацией и с томным видом опустила голову на кушетку. Розовый кончик языка пробежался по губам, раскрывшимся в слабой улыбке, и они заблестели в свете единственной лампы. Затем она медленно выпрямилась и протянула ко мне руки; полы ее халата распахнулись, но она не сделала ни малейшей попытки запахнуть их.

— Нет, — сказала она. — Сначала я это выясню.


Прощались мы при зыбком утреннем свете, и я ушел, не оглядываясь, потому что все, что она говорила, было правдой, и я не хотел опять возвращаться к этому, глядя ей в глаза. Я сел в машину, поехал к Центральному парку и покружил там немного в поисках стоянки. Потом вышел из машины, прошел по тротуарам к траве, сел на пригорке и смотрел, как солнце поднимается над крышами домов.

Земля еще хранила ночную сырость, отдавая ее понемногу в виде полупрозрачной дымки, висящей в воздухе и поднимающейся все выше под лучами солнца. Ранний собачник вышел на прогулку. Была видна только верхняя половина его туловища; поводок в его руке исчезал в тумане, и только подергивание наводило на мысль о невидимом существе, привязанном к концу.

Ветер поднял серый занавес и разорвал его на куски, улетающие вверх и тающие в воздухе. Появились люди, бредущие в мире мечты; актеры, погруженные в собственные мысли по ту сторону прозрачной стены, глушившей звуки.

Я сидел, пока не сообразил, что все вокруг совсем как в моем сне, вплоть до цвета и искусственной тишины. Мне стало так неуютно, что я повернулся назад, ожидая увидеть женщину в черном, не имеющую лица.

Она была там.

Она была не в черном, у нее было лицо, но она остановилась, увидев меня, и поспешно повернула назад, точно так же, как та, другая. Эта казалась несколько раздраженной, потому что я перегородил ее любимую тропинку.

И я понял, кто была та женщина в моем сне. У нее было имя и лицо, которого я еще не видел.

Я дождался, пока солнце не развеяло туман и не вернуло все вокруг в реальный мир. Я начал день с поисков коротышки с большими ушами и парой крашеных блондинок по бокам. Солнце перевалило через зенит и начало опускаться, а я еще не нашел его.

В половине четвертого я позвонил. Я пробился через трех личных секретарей и одного типа с громоподобным голосом. Он был последним человеком перед самим Гарри Бейленом, знаменитым журналистом, и дальше мне было уже не пробиться.

Я сказал:

— Это приятель Куки Харкина. У меня есть для него кое-что, не терпящее отлагательства, а я не могу его найти.

Если у вас есть, я хотел бы узнать его адрес.

Адрес у него был, но давать его он не собирался.

— Очень жаль, что это частная информация.

— У меня тоже частная. Куки может получить ее для босса бесплатно, или я продам ее кому-нибудь другому. Так что выбирайте.

— Если у вас что-то ценное, я буду рад передать это мистеру Бейлену.

— Конечно, будете рады, только, видите ли, Куки мой приятель; или он сам получит информацию, или вашего босса опередят, а ему это вряд ли понравится.

Он прикрыл рукой микрофон. Его голос все-таки прорывался; слышно было, как он разговаривает с кем-то в кабинете; потом он опять обратился ко мне:

— Куки Харкин живет в отеле «Мапуа», «Ма-пу-а». Знаете, где это?

— Найду, — сказал я. — Спасибо.

Он швырнул трубку.


Я обнаружил отель «Мапуа» в жалкой местности в районе Восьмой авеню. Он был как раз таким, как я ожидал. Единственным требованием было вовремя вносить плату. В вестибюле стояли пара старых кожаных кресел и разномастная плетеная мебель. Здесь дежурил лысый субъект, склонившийся над журналом.

— Где я могу найти Куки Харкина?

— Триста девятый. — Он не поднял головы и не сделал ни малейшей попытки сообщить о моем приходе.

Единственной данью модернизации был автоматический лифт.

Я закрыл дверь, нажал кнопку и стоял, считая этажи, пока лифт не остановился.

Куки выбрал неплохое местечко. Окна выходили на юго-запад, во внутренний дворик, где было достаточно тихо, и ветерок, залетавший туда, не был загрязнен пылью и выхлопными газами.

Я дважды постучал, услышал скрип пружин и затем голос Куки:

— Да?

— Это Майк, Куки. Вылезай.

— Подожди минутку.

Ключ повернулся в замке, и я увидел Куки в пижамной куртке; он тер глаза, пытаясь прогнать сон.

— Неплоховставать в такое время, — сказал я.

— Я поздно лег.

Я взглянул на вторую подушку на постели, еще носившую свежий отпечаток головы, потом на закрытую дверь.

— Конечно. Она не услышит?

Он сразу проснулся.

— Нет. Что у тебя, Майк?

— А чего бы тебе хотелось?

— Многого. Ты газеты видел?

Я ответил отрицательно.

— Я не такой идиот, Майк. Окружной прокурор поет и пляшет от радости после тройного убийства в Ислипе. Что до меня, я знаю, что случилось, — мерзавцам заткнули рот, потому что не упоминаются никакие имена.

Я сел и вытащил сигарету.

— Предлагаю обмен, — сказал я. — Сделай для меня кое-что и получишь всю историю.

— Договорились.

Я рассказал ему все, ничего не пропуская, и он бросился к телефону. Долларовые бумажки так и светились у него в глазах, и дело было достаточно крупным, чтобы пробиться к самому Гарри Бейлену.

Я велел ему не преуменьшать роль полиции, и, когда он закончил намеком, что последует продолжение, если все будет сделано правильно, босс согласился, возбужденно хрипя в трубку.

Куки вернулся, потирая руки.

— Теперь проси, Майк. Я постараюсь все узнать.

— Дело старое, Куки. Помнишь, когда умер Чарли Фаллон?

— Конечно. Он сыграл в ящик прямо в кинотеатре на Бродвее, сердечный приступ. Он практически жил в кинотеатрах. Найти его можно было и в первоклассном зале, и где-нибудь на задворках.

— Он был женат? Не помнишь?

Он потянул себя за ухо и уселся на край кровати.

— Нет, женат он не был. Скорее всего, просто жил с кем-то.

— С кем?

— Откуда мне знать? Это было давно. Этот тип пользовался успехом у женщин.

— Если он жил с ней, она должна была быть особенной.

Он пристально посмотрел на меня.

— Она нужна тебе?

— Да. Как можно скорее.

— Не знаю, Майк. Может быть, она больше здесь не живет.

— Живет. Женщины такого типа не уезжают из города.

Куки напустил на себя хитрый вид и ухмыльнулся.

— Я закину удочку. А если мне придется выложить деньги?

— Я все оплачу. Трать столько, сколько понадобится. — Я встал и нацарапал номер на спичечном коробке. — Я буду ждать твоего звонка. В любое время. Если кто-то начнет приставать к тебе по поводу того, что собирается печатать твой босс, скажи, что ты собирал слухи. Меня ты не видел уже несколько месяцев.

— Понял, Майк. Я с тобой свяжусь.

Я знал, что он найдет ее, если она в городе. Мне оставалось только ждать.

Я вернулся к Марше и приготовил себе выпить. Она все еще спала.

Я позвонил Пэту, но, как оказалось, опоздал на несколько минут. Я не стал разыскивать его. Спиртное согрело мне желудок и прочистило мозги; радиоприемник тихо наигрывал, а я лежал, вытянувшись, и смотрел, как дым кольцами поднимается к потолку.

Без четверти восемь я открыл дверь спальни и зажег свет. Марша лежала, откинув одеяло и положив руку под голову, похожая на мечту в нейлоне медного цвета, и улыбалась во сне.

Она не проснулась, пока я не поцеловал ее; когда она посмотрела на меня, я понял, кого она видела во сне.

— Девочка, ты тоже проспала почти сутки.

— Не может быть, Майк!

— Тем не менее. Сейчас почти восемь вечера.

— Мне надо было быть в театре днем. Что они подумают?

— Полагаю, мы два сапога пара, детка.

— Ты так думаешь? — Руки ее встретились у меня на шее, и она притянула меня к себе, ища мой рот губами, мягкими и требовательными. Я чувствовал, как мои пальцы впиваются в ее плечи, и она слабо застонала, моля меня обнять ее крепче.

Я слегка отстранился и взглянул на нее — испугается ли она, как Эллен? Она сморщила нос, как будто знала, о чем я думаю, и я понял, что она не испугается ничего. Абсолютно ничего.

Я велел ей вставать, и она ногами нащупала пол. Я приготовил поесть, пока она принимала душ, а потом мы спокойно посидели часок, наблюдая, как опускается солнце, завершая свой дневной круг.

Без пяти десять опять начался дождь.

Я сидел в темноте, наблюдая за его косыми струями на фоне огней города. Кто-то у меня внутри отметил, что это тоже завершение круга. В дождь все началось, в дождь все и закончится. Это был смертельный круг.

Крупная ставка — вот что хотел сделать Деккер.

Он сделал это. И сам стал частью этой ставки.

Дождь игриво барабанил в окно, как котенок, который просит, чтобы его впустили. Небо на западе прочертила молния — признак того, что скоро этот игривый котенок превратится в ревущего демона.

В семь минут одиннадцатого позвонил Куки.

Тело мое напряглось, собрав всю энергию, которая копилась во мне в ожидании этого момента. Я чувствовал, как напряжение сковывает меня, стягивая кожу на скулах и превращая мускулы в тугие узлы.

Я снял трубку:

— Алло!

— Это Куки, Майк. — Наверное, он говорил, прижавшись к самому микрофону. В голосе его звучали хриплые нотки. — Я нашел ее. Ее зовут Джорджия Лукас, сейчас она живет под именем Долли Смит. За ней тоже охотятся. Весь день мой путь с кем-то перекрещивался. Она в опасности, Майк.

Возбуждение вновь вернулось — горячая волна радости от того, что погоня продолжалась и я в ней участвовал.

— Кто, Куки? Кто это?

— Не знаю, но кто-то есть. Я уже встречался с такими вещами. Говорю тебе, она в опасности, и, если она тебе нужна, поторопись.

— Где она?

— В двадцати пяти футах от меня. Она в красно-белом платье и с волосами ему в тон. В данный момент пытается изобразить песенку о несчастной любви в ночном клубе Харви.

— Я знаю его.

— О'кей. Представление продлится еще минут десять, потом будет часовой перерыв. В перерыве она разносит сигареты. Мне не нравится здешняя публика, Майк. И слушай, ты не сможешь попасть туда без дамы. Так что я, пожалуй, попрошу Толли встретить.

— К черту Толли. У меня будет своя дама. Держись поближе к ней.

Я думал о том, каким будет лицо Джорджии Лукас. Лу Гриндл проклял ее вместе с Фаллоном, Линком и мной. За ней кто-то охотился, и она могла ответить на вопросы.

Голос Марши произнес из темноты:

— Майк…

— Одевайся, Марша. Нам надо выйти.

Она не задала ни одного вопроса, включила свет и вынула из шкафа пальто.

Мы выехали на Бродвей и поехали к югу, слушая, как стеклоочистители отсчитывают секунды.

Дождь усилился.

Бары заполнялись людьми. Где-то в Ист-Сайде опять будет о кого-нибудь тереться размалеванная красотка в прошлогоднем платье; опять бармен кулаком призовет кого-нибудь к порядку, а сырой пол будет вонять прокисшим пивом и опилками. И может быть, откроется дверь, и еще один парень покажется в проеме со свертком в руках — маленьким свертком с влажными спутанными волосиками. И может быть, опять погибнут люди.

— Ты что-то притих, Майк.

— Я вспомнил другую ночь вроде этой.

— Куда мы едем?

Я не слышал вопроса, я продолжал говорить:

— Все время рядом Фаллон. Что бы ни случилось, всплывает его имя. Так было, когда убили Деккера. Так было, когда умер Жаба. И когда умер Гриндл. Он возник в самом начале, он опять возникает в конце. Здесь замешана женщина. Она исчезла после смерти Фаллона, к ней-то мы и направляемся. Она расскажет, почему исчезла и почему Линк стал такой важной персоной, и я пойму, почему Деккер был готов к смерти. Я узнаю, что хранилось в доме Жабы. Я узнаю все это и смогу опять жить спокойно.

Я гнался за убийцей и упустил его — у кого-то был к нему больший счет. Но по крайней мере я знаю, что он мертв. Теперь я хочу знать почему. Я все думал и думал… Я вижу в деле прокол, не больше булавочной головки, и начинаю сомневаться, что Жаба — тот, за кем я охотился.

Рука Марши сжала мою, лежавшую на руле.

— Скоро мы это выясним, — сказала она.

Порывы ветра раздували залитый дождем навес. Сбоку было написано: «У Харви». Швейцар в темно-бордовой униформе топтался в дверном проеме, чтобы не промокнуть. Я оставил машину за углом и поднял свой плащ над нашими головами, чтобы добежать до двери.

Швейцар отметил, что ночка скверная, и я согласился.

Девица в гардеробе отметила то же самое.

Я увидел Куки за угловым столиком с очередной крашеной блондинкой и стал прокладывать дорогу к нему через толпу.

Мы закончили процедуру взаимных представлений и заказали выпить. Он взглянул на меня, потом на Маршу; я сказал:

— Можешь говорить. Она в курсе.

Блондинка, выглядевшая дешевой проституткой, повернулась ко мне:

— Не обращайте внимания на мой вид. Мне легче, когда я работаю под шлюшку. Я помогаю Куки.

— Арлен — одна из стенографисток Гарри. Она и откопала эту дамочку. — Он мрачно кивнул головой в сторону эстрады. — Представление начнется через несколько минут.

Блондинка развернула листок бумаги, который сжимала в руке.

— Джорджия, или Долли, сорок восемь лет, выглядит на свой возраст. Была любовницей Фаллона. В свое время неплохо пела и была хороша собой, но годы взяли свое. После смерти Фаллона меняла профессии, пока не стала проституткой. Побывала в исправительной тюрьме — сразу после войны ее осудили на полгода за мелкие кражи. Через две недели после освобождения проникла в чужую квартиру и была взята с поличным. На этот раз ей дали два года. Здесь она месяц.

— Сведения из вторых рук?

Блондинка кивнула.

— Я думал, ты собираешься поговорить о ней, Куки.

— Я передумал. — Он не отрываясь смотрел в конец зала, где Эд Тин беседовал с четырьмя мужчинами. — Ты обещал мне, что крутых ребят не будет.

— Я тоже передумал. Они видели, как я вошел?

— Нет.

Огни погасли, и голубой луч выхватил круг на эстраде. Девица с угольно-черными волосами вышла из-за кулис и застыла в драматической позе, ожидая аплодисментов, прежде чем исполнить номер.

Я сказал:

— Куки, вызывай полицию. Попроси капитана Чэмберса и скажи, чтобы он как можно быстрее ехал сюда. Объясни почему.

Лицо Куки побледнело.

— Слушай, Майк, я не хочу в этом участвовать…

— Ты и не будешь.

Марша сказала:

— Я иду с тобой, Майк.

Ненависть и возбуждение стихли; осталось короткое мгновение, принадлежавшее только нам. Я покачал головой:

— Нельзя, детка. Это мое дело. Ты больше не будешь в этом участвовать. — Я наклонился и поцеловал ее.

В ее глазах стояли слезы.

— Прошу тебя, Майк, подожди полицию. Я не хочу, чтобы ты опять пострадал.

— Я не пострадаю. Отправляйся домой и жди меня.

— Ты… не вернешься ко мне, Майк…

— Обещаю тебе, я вернусь.

Рыдания вырвались из ее груди и застыли в горле, когда она прижала руку тыльной стороной к губам. Я не хотел задерживаться, чтобы не видеть боль на ее лице.

Я проверил свой пистолет, глядя в дальний конец зала. Было слишком темно. Я отошел от стола и услышал, как Марша опять всхлипнула: Куки повел ее к выходу. Блондинка тоже куда-то исчезла.

XII

Занавес скрывал вход в узкий коридорчик с низким потолком. В конце виднелся еще один занавес, нижний край которого тянулся по полу, не давая свету проникнуть на сцену.

Я шагнул внутрь и задернул за собой занавес. Тип, сидевший на стуле, отложил в сторону газету и взглянул на меня сквозь стекла очков.

— Посетители сюда не допускаются.

Я показал ему уголок десятидолларовой бумажки.

— Может быть, я не посетитель.

— Может быть. — Он взял бумажку, и она тут же исчезла. — Ты похож на пожарного инспектора.

— Где комната Долли?

— Этой девки? — Он снял очки и махнул ими. — У нее и комнаты нет, чулан под лестницей, она обычно там переодевается, — Очки вернулись на свое место, и он посмотрел на меня сквозь них, — Она никуда не годится; если только на безрыбье…

Справа от меня были двери двух уборных, и я слышал, как за ними готовятся к выступлению.

С противоположной стороны тянулась деревянная перегородка, окрашенная в зеленый цвет, которая заканчивалась металлической лестницей и упиралась в кирпичную стену.

Я нашел чулан и постучал в стальную дверь с огромным замком и надписью «Кладовая» наверху. Приглушенный голос спросил, кто это. Я опять постучал.

На этот раз дверь приоткрылась; я сунул ногу в щель, мешая закрыть ее, и сказал:

— Я друг, Джорджия.

Ужас мелькнул в ее глазах; она отступила назад и рухнула на какой-то ящик. Я вошел и закрыл за собой дверь.

Теперь женщина обрела лицо. Оно выдавало годы и переживания крошечными морщинками, исчертившими кожу. Когда-то она была красива — нищета и страх стерли все. Она была маленького роста и отчаянно старалась сохранить фигуру, но все ухищрения мало помогали. Крашеные волосы, обилие косметики, чересчур тугой корсет сразу бросались в глаза.

Она с трудом проговорила:

— Кто вы?

— Я же сказал — друг. — Около двери стоял еще один ящик, и я подтянул его к себе. Мне хотелось закончить побыстрее. Я сел лицом к двери, немного в стороне от нее. — Эд Тин здесь.

Если я думал, что это произведет на нее впечатление, то ошибся. Выстраданная покорность судьбе сковала ее лицо.

— Ты ведь боишься его?

— Уже нет, — просто ответила она. Тушь потекла с ее ресниц, оставив темные пятна под глазами, улыбка была жалкой. — Это должно было когда-то произойти, бегство никогда не спасало меня надолго.

— Ты бы хотела больше никуда не бежать?

Она спрятала лицо в ладони.

Я опустился на колени и заставил ее взглянуть на меня.

— Джорджия, ты ведь знаешь, что произошло?

— Я читала об этом.

— Слушай внимательно. Скоро здесь будет полиция. Пойми, тебе не причинят вреда! Никто!

Она молча кивнула; темные пятна у нее под глазами расплывались.

Я сказал:

— Расскажи мне о Фаллоне, Гриндле, Тине и Линке — обо всем, что имеет значение.

Я зажег сигарету и протянул ей. Она взяла ее, не спуская глаз с горящего кончика и разгоняя пальцем тонкую струйку дыма.

— Чарли… Мы с ним жили вместе. Тогда он занимался рэкетом, работал вместе с Лу и Эдом. Но Чарли был главным.

Все началось, когда Чарли заболел. У него было плохое сердце. Лу и Эд стали искать способ избавиться от него, но Чарли был слишком хитер. Он узнал об этом. В то время окружной прокурор пытался уничтожить организацию, и Чарли усмотрел возможность держать обоих в узде. Он собрал все, что могло скомпрометировать Эда и Лу, все, что могло сразу отправить их на электрический стул, и отнес Жабе Линку. Линк переснял все.

Чарли рассказал мне обо всем. Той ночью мы долго сидели на кухне и смеялись. Он сказал, что собирается запечатать пленку в конверт, адресованный окружному прокурору, и оставить у близкого друга, чтобы тот отправил его в случае, если что-то случится с ним.

Я помню, как он сидел над письмом — это было последнее письмо в его жизни. Он хотел немного выждать, а потом сказать все Лу и Эду, но Жаба Линк решил сам войти в дело. Он рассказал Эду, что сделал Чарли.

И тогда дело дошло до меня. Лу явился ко мне. Он угрожал, я испугалась. Я ничего не могла сделать. Лу убил бы меня, не сделай я того, что он велел. Они хотели убить Чарли таким образом, чтобы остаться вне подозрения. Они знали, что с ним часто случаются сердечные приступы, и заставили меня вытащить у него из кармана нитроглицерин. На следующий день у Чарли был приступ, и он умер в кинотеатре. Боже, я не хотела этого, я была вынуждена это сделать, чтобы остаться в живых!

Я прервал ее рыдания:

— Жаба перехитрил всех. Он, вероятно, сделал себе копию этой пленки, дав им знать об этом. Это было для него гарантией. Так вот что, по предположению Тина, я взял в его доме! — Теперь мне было все ясно. — Что случилось после смерти Фаллона? Что сделал окружной прокурор?

— Ничего.

Постоянно я спотыкался об этот самый кирпич, который теперь свалился на меня. Я не замечал его, потому что он был чертовски мал, но теперь он вырос в огромный булыжник, выхваченный лучом света.

Я схватил Джорджию за руку.

— Пошли, мы уходим отсюда.

Она машинально потянулась за шляпой и сумочкой, и я вытолкал ее за дверь. Коридорчик был пуст. Парня на стуле не было. Тамтамы на эстраде заставляли воздух пульсировать в диком ритме джунглей, который эхом отдавался в коридоре.

Мне все это не понравилось. Я потянул дверь и шагнул впереди Джорджии, нащупывая ногой ступеньку.

Голос из темноты произнес:

— Этот, Эд?

— Этот. Стреляй!

Я был готов.

Револьвер ожил в моей руке, изрыгнув в дождливый туман гром и молнию.

Яркие вспышки выстрелов погружали все вокруг в еще более глубокую черноту. На стене на мгновение появилась тень; я успел выстрелить, осветив кирпичную стену, потом чье-то тело обрушилось на меня, и что-то тяжелое ударило меня по голове.

Проклятия перешли в хриплое сопение, когда мои пальцы нащупали и сдавили его горло, но меня ударили ногой в живот, и пальцы мои скользнули. Я лежал на спине; рука под подбородком свернула мне голову набок.

Он не успел меня прикончить — взревела сирена, и колеса заскрипели по мостовой. Мои противники замерли, ослепленные светом прожектора. Джорджия все еще верещала где-то в темноте. Пэт окликнул меня и рывком поднял на ноги.

— Она там, — сказал я.

— Кто?

— Старая подружка Фаллона.

Он пробормотал что-то и побежал назад, оставив меня у стены отдышаться. Я услышал, как он выходит из-за мусорного ящика, — она висела тряпкой на его руках.

— Она… умерла? — Я еле заставил себя выговорить это.

— Все в порядке. Думаю, потеряла сознание.

— Пэт, в данный момент она для тебя самая драгоценная вещь. Окружной прокурор будет счастлив ее увидеть.

— Майк, что, черт побери, здесь происходит?

— Обращайся с ней повежливей, и она все расскажет. Ты сможешь отдать Эда Тина под суд. Он замешан в убийстве Фаллона, она подтвердит.

Я вышел за ним на улицу, еле волоча ноги. Два боевика пытались объясниться с полицейским, не желавшим их слушать. Пэт усадил Джорджию в машину и велел шоферу отвезти ее в управление. Он взглянул на громил, и они мигом вспотели.

Я сказал:

— Это подручные Тина, Пэт. Эд следил за операцией. Он все предусмотрел. Мой человек выслеживал женщину, Эд занимался тем же самым. Он сбежал, но будет несложно разыскать его. За час управишься.

Собралась толпа. Сбоку маячил Куки, и я махнул ему рукой.

Он держал мое пальто, которое я тут же надел.

— Вот парень, о котором я говорил, Пэт. Буду благодарен, если ты позволишь ему выслушать все до того, как это появится в газетах.

— Кто будет рассказывать?… Ты?

— Я не в силах. Пусть рассказывает Джорджия. Она слишком долго держала это в себе и будет рада снять тяжесть с души. Я иду домой. Когда закончишь дела, приходи, поговорим.

Пэт пристально изучал мое лицо.

— Это имеет отношение к Деккеру?

— Еще какое! Просто мы сначала этого не поняли. Теперь все кончено. — Я повернулся и направился сквозь толпу к машине.

Дождь теперь не имел никакого значения. Город стал немного чище, чем раньше, но в глубине еще таилась грязь.

Я нашел аптеку, работавшую всю ночь, и зашел в телефонную будку.

В течение нескольких минут я слушал гудки, потом ответил усталый голос человека, которого только что грубо разбудили.

— Мистер Робертс?

— Слушаю.

— Говорит Майк Хаммер. Я хотел позвонить вам пораньше, но не смог. Если не возражаете, я бы хотел вас кое о чем спросить. Это очень важно.

Он мигом проснулся.

— Ничуть не возражаю. Что вы хотите знать?

— Занимая пост окружного прокурора, вы пытались избавить город от Фаллона и его шайки. Верно?

— Да. Мне мало что удалось.

— Скажите, вы никогда не получали сообщений от Фаллона?

— Сообщений?

— Например, письма.

На мгновение он задумался, потом сказал:

— Нет. — Он подумал еще. — Впрочем, был один любопытный инцидент. В мусорной корзине оказался конверт, адресованный мне, с обратным адресом Фаллона. Конечно, я узнал адрес, но, поскольку он жил в очень известном отеле, как-то не придал этому значения. К тому же Фаллон тогда был мертв.

— Понимаю. Спасибо, мистер Робертс. Жаль, что побеспокоил вас. — Мне совсем не было жаль.

— Все в порядке, — сказал он и повесил трубку.

Я получил ответ — весь; в мозгу прозвучал сигнал опасности, торопя меня.

Я проклинал подонков, которые убивали, потому что их божеством была зелененькая бумажка. Но темноту и ливень я больше не проклинал — они смели с улиц машины, весь город оказался в моем распоряжении, красные огни светофоров и свистки больше не имели значения. Машина превратилась в сумасшедшее существо, визжащее на поворотах в гонке со временем.

Я остановил машину у дома и бросился к двери, держа в руке пистолет. Она была здесь, как я и ожидал; я не опоздал. Медсестра лежала на полу ничком, с разбитой головой; но она дышала, а малыш плакал рядом и тянул ее за платье.

— Марша, — сказал я, — долго ты не проживешь.

Никогда еще я не видел такой ненависти. Она выплеснулась из ее прекрасных глаз, как будто стремилась схватить меня за горло. Марша выпрямилась — красивое и смертельно опасное животное.

Я оглядел разгромленную комнату и внутренности кресел, разбросанные по полу.

— Мне следовало догадаться. Бог свидетель, многие детали просто бросались в глаза. Ни один мужчина не разрежет подушку так аккуратно. Марша, ты не найдешь того, что ищешь.

Ее охватила дрожь — не от страха, это были конвульсии ненависти, охватившие все тело против воли. Я рассмеялся. Теперь я мог смеяться.

Ее губы растянулись в тонкую нитку, обнажив зубы до самых десен.

— Тебе не нравится, что я смеюсь? Черт побери, ты-то не раз смеялась надо мной! Все получилось очень смешно. И все-таки я нашел правильный ответ. Я думал, Деккер ошибся квартирой. Ничего подобного! Деккер знал, что делает. Они слишком долго присматривались к твоей квартире, чтобы ошибиться. У меня нет ничего, кроме логических заключений, и все же готов поспорить, что могу назвать каждый шаг. Однако даже того, чем я располагаю, достаточно, чтобы задержать тебя, пока мы не докопаемся до серьезных фактов. Может, нам придется вернуться назад, но мы докопаемся.

Ты была настолько мила, что даже позволяла себе делать намеки. Вот ты в Голливуде. Многие девушки отдадут правую руку, чтобы попасть туда. Только есть одна неувязка — звездой ты не была. Тебе не дано было ею стать. Ты была одной из толпы посредственностей. Потом появился человек, поставивший тебя в сложное положение, и ты обиделась на весь мир. Ты уже была готова к преступлению. Где-то в Нью-Йорке некто по имени Чарли Фаллон написал пару писем. Одно было адресовано тебе, второе — окружному прокурору. Старику Чарли было нехорошо в тот вечер, он перепутал конверты, и пленки попали к тебе.

Это было как раз перед смертью твоей секретарши, так ведь? Да, это видно по твоему лицу. Она хотела представить пленки властям, ты запретила. Ты решила, что это хороший способ зашибать деньги. Тот актер тоже пришелся кстати. Убив секретаршу, ты представила это как самоубийство, которое легко было объяснить.

Теперь давай порассуждаем, что случилось в Нью-Йорке. Окружной прокурор получил письмо от Фаллона, но оно содержало послание к тебе. Тин и Гриндл выложили кучу денег, чтобы перекрыть этот канал. Заполучив письмо, они, наверное, позеленели от злости. Им оставалось только затаиться и ждать, как ты себя поведешь.

Ты пришла с протянутой рукой, и они положили в нее столько, сколько ты просила. Так продолжалось десять лет. Черт побери, ты знаешь, что такое шантаж! Он растет и растет — как нарыв. Вы вдвоем сидели на шее у Эда и Лу, ведь Жаба Линк присоединился к компании. В один прекрасный день кто-то из вас пережал. Кого-то из вас надо было убрать. Жабе сказали, что, если он достанет у тебя вторые пленки, ему же будет лучше.

Хорошего специалиста по сейфам найти нелегко.

Жаба каким-то образом вышел на Деккера и заставил Хукера заманить его в ловушку. Они все просчитали, но им и в голову не пришло задуматься о том, что творится у парня в душе.

Он понимал, на что идет, и даже знал, что умрет. Я полагаю, что, изъяв у тебя пленки, он собирался сдать их в полицию, но не успел. Тогда он спрятал пленки там, где их наверняка найдут, и вышел навстречу смерти.

Я проговорился тебе насчет Жабы, и ты отправилась к нему. Ты неплохо справилась — чисто и аккуратно. И все моя болтливость! Ты присосалась пиявкой, призвав на помощь секс; я клюнул.

Ты думала, что пленки у меня, не могла выбросить это из головы; Тин думал так же. Ты позаботилась о том, чтобы изготовить копию моих ключей, когда я спал. Сегодня они пригодились — тебе необходимо было взглянуть самой, ты знала, что бывшая подружка Фаллона скажет мне всю правду.

Да, все искали эти пленки. Жаба обыскивал квартиру Деккера, и я думал, что он же или его боевики обыскивали мою. В этом и была неувязка. Жаба вел машину в тот вечер, у него не было времени рассмотреть меня. Откуда же он мог узнать, где я живу? Ты, Марша, была в то время единственным человеком, знавшим, что я оказался рядом с убитым Деккером. Я сам сказал тебе об этом.

Неплохой был спектакль. Хочешь, угадаю, кто это был? Тот дурачок из театра, мальчик со сломанной рукой, который так влюблен в тебя, что готов сделать все. Он здорово отделал меня своим гипсом. Кстати, где он сегодня?

Вся долго сдерживаемая ненависть излилась в коварной усмешке, и она сказала:

— Здесь.

Я уловил отблеск чего-то белого, метнувшегося к моей голове, и сознание на время покинуло мое бренное тело.

Я услышал плач ребенка, разлепил глаза и увидел его — свернувшийся в углу клубочек, дрожащее худенькое тельце. Я улыбнулся ему, и, чисто по-детски переключившись на другие эмоции, он рассмеялся, поднялся на ножки и ухватился за ручку кресла, лопоча какую-то тарабарщину.

Я поднял голову и перехватил презрительный взгляд Марши. Она была похожа на прекрасную богиню зла, готовую принять жертву, а я ничего не мог сделать. Мой пистолет лежал на столе, и у меня не было сил достать его.

Джерри сидел в кресле, прижимая сломанную руку к груди и покачиваясь взад-вперед.

А потом я увидел на полу тряпье — выброшенный мной костюм и детский комбинезончик. Марша улыбнулась.

— Они были в кармане комбинезона. — Она раскрыла ладонь, на которой лежали пленки, четыре штуки.

— Они не принесут тебе пользы, Марша. С Тином покончено, они больше не нужны. — Я остановился, чтобы передохнуть. Что-то липкое текло у меня по шее.

— Они свою роль сыграли, — сказала она. — Теперь никто ничего не узнает. Те, что были у Жабы, я уничтожила; эти последуют за ними. Остался только ты, Майк. Мне очень не хочется убивать тебя, но, сам понимаешь, это необходимо. — В ее голосе не было ничего театрального, в нем звучала только смертельная угроза. Пьеса окончилась, и она могла отбросить улыбки и слезы.

Я повернул голову и посмотрел на Джерри.

— Я полагаю, тебе придется выйти замуж за Джерри. Он загонит тебя в ловушку, как ты загнала Эда и Лу. У него будет нечто, за что тебе придется дорого платить, разве не так?

Она опять рассмеялась. Но смех был холодным.

— Нет, Майк. Видишь ли, в Джерри мое алиби. — Ее рука потянулась к моему пистолету. — Все знают, что он без ума от меня. И он так ревнив… Пришел сюда и застал нас вместе… Конечно, возникла перестрелка. К несчастью, вы застрелили друг друга. Медсестра мешала вам и тоже погибла. Отличная история, Майк?

Джерри медленно поднялся из кресла. Он успел только ошеломленно прошептать:

— Марша!

Пистолет в ее руке изрыгнул пламя и разорвал ночь на куски. Она посмотрела на рухнувшее тело и бросила оружие на стол. Для меня она оставила длинноствольный револьвер. Он не дрожал в ее руке.

Она убивала опять, потому что убийство влечет за собой новое убийство. Потом она вложит оружие в мертвые руки и начнет новую игру. Она будет вся в слезах, в полуобморочном состоянии, а все будут утешать ее и говорить, какая она отважная. И ее рассказу поверят, потому что все факты в ее пользу, совсем как тогда, когда она убила свою секретаршу!

На моем лице была ненависть; она, должно быть, поняла, о чем я думаю, — она позволила мне напоследок насладиться ее улыбкой, даря последние секунды жизни.

Я увидел, как малыш ухватился за край стола и дотянулся до предмета, о котором так долго мечтал. И в ту секунду, которую она мне подарила, пальчики его нажали на спусковой крючок, и язык пламени, вырвавшийся из дула, пронесся по комнате, стерев выражение зла с ее лица.


Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.


Оглавление

  • I
  • II
  • III
  • IV
  • V
  • VI
  • VII
  • VIII
  • IX
  • X
  • XI
  • XII