Бог из машины [Елена Станиславская] (fb2) читать онлайн

Глава 1

– Меня зовут Бой.

Он стоял прямо, не пытаясь сжаться в комок. И смотрел – тоже прямо.

– Это от английского «мальчик»? – поинтересовался профессор, поглядев поверх очков в золотой оправе.

– Нет, от русского «драка», – ответил Бой. Левый глаз у него почти заплыл, на скуле корочкой запеклась кровь.

Ассистентка профессора, смерив Боя взглядом, застучала красными коготками по клавишам ноутбука. Ее светлые волосы были туго стянуты на затылке. Свет падал на макушку так, что ассистентка казалась лысой. Бой бы фыркнул, но ситуация не располагала к веселью.

– На самом деле, – сказала «лысая», – его зовут…

– Не надо, – оборвал профессор. – Здесь каждый имеет право называться, как хочет. Не имя красит человека, а человек имя. – На его щеках прорезались длинные ямки, похожие на щели в деревянном полу.

Ассистентка вздохнула и снова зацокала по клавиатуре, словно каждый ее палец был обут в туфлю на шпильке. Не отрываясь, она глянула в правый угол стола, где растопырился маленький штатив с видеокамерой. Сдвинула тонкие брови, с важным видом поправила треногу и опять: цок-цок-цок.

Когда все закончилось, Бой вышел в коридор и рухнул на длинный темно-розовый диван, чуть потертый и побелевший в середине, из-за чего он напоминал язык с налетом. На дальнем краю «языка» расположилась девчонка, не то рыжая, не то блондинка, что-то между. С виду лет четырнадцати, хотя по ним, девчонкам, не поймешь. Бой скользнул по ней взглядом, потом закрыл глаза, откинулся на мягкую спинку дивана и приготовился ждать.

В ноздри навязчиво полез вкусный запах, настолько знакомый, что внутри зашевелилось тревожное чувство: вот-вот вспомню, вот-вот ухвачу. Девчонка, наверное, что-то жует?

Бой покосился влево: рыжая-не рыжая придвинулась ближе и не скрываясь разглядывала его. Две растрепанные косы лежали на худых плечах.

Яблочным пирогом, вот чем пахло. Хотя никакого пирога не было.

– Привет, – сказала девчонка. – Я Зоя.

Она протянула руку для пожатия. Бой глянул на молочно-белую ладонь, на ровно подстриженные ногти и с размаху шлепнул по ней – у самого костяшки обмотаны бинтом, на пальцах заусенцы. Девчонка хмыкнула, и в ее глазах будто включили подсветку: каряя радужка вспыхнула золотом. Запах яблок, согретых под тестом вместе с корицей, усилился – девчонка подалась вперед, словно собираясь доверить секрет. Или выспросить.

Так и оказалось.

– Кого хочешь воскресить? – прошептала она.

Бой посмотрел на девчонку долгим взглядом и ответил:

– Себя.

* * *

После того, что случилось, он не знал, как к себе относиться.

Ненавидеть? Возможно. Презирать? Наверное. Жалеть? Только не это.

Бой вставал с постели, одевался, ел, но делал все по инерции, готовый упасть замертво, как выключенный робот, в любую секунду. С каждым разом ему становилось все сложнее проснуться, засунуть в рот ложку с едой, сдвинуться с места. Хотелось лежать в своей комнате, уставившись в стену. Однажды он так и сделал.

Мама заглянула к нему, позвала надтреснуто. Когда он не откликнулся, вышла. Принесла тарелку с завтраком и, бросив: «Поешь», снова исчезла. Отец вообще не зашел.

То ли ночью, то ли рано утром – в комнате было темно – мамин голос сказал: «Не спишь? Завтра поедем к психологу. Вместе. Я, ты и папа». Вначале голос слегка дрожал, а потом тяжело звякнул, точно молоток о гвоздь: «И это не обсуждается».

Бой и не собирался ничего обсуждать. Он подождал полчаса, бесшумно поднялся с кровати, запихнул в себя холодную безвкусную еду, собрал рюкзак (то есть насовал туда всего, что попалось под руку), прихватил спальник Темыча и выскользнул за дверь. Даже если родители слышали, как Бой уходил, они не выглянули из спальни.

У него не было никакого плана. Он просто знал, что нужно бежать. Иначе придется опять рассказывать о том, что случилось на прудах. Выворачивать наизнанку душу перед безразличным взглядом какого-то шарлатана. А мама с отцом будут рядом – вот что самое плохое. Будут сидеть, слушать, молчать, смотреть или не смотреть на него. А он-то знает, что у них на уме. Он все слышал. Тогда, ночью, после похорон.

Лифт распахнулся и забрал его. Разгоряченный лоб привалился к стальной двери, впитывая прохладу.

Не вспоминай, не вспоминай. И сразу вспомнилось.

Темно-синий глаз полыньи, а в нем – маленький выпуклый зрачок. То исчезнет, то вновь появится. Желтый ласковый свет стелется над главным прудом, слепит, заставляет приставить ко лбу козырек-ладонь. Что же там за штуковина в полынье? То нырнет, то вынырнет. Как поплавок.

Друг Темыч шуршит «Сникерсом», бросает обертку на землю. Свин, что тут сказать. Бой надрывает упаковку батончика, снова вглядывается в полынью и роняет шоколадку в снег.

Забудь, забудь. Не забывается.

Выйдя из подъезда, Бой запрокинул голову и посмотрел на окна родительской квартиры. Не горит ли свет? Не горит. Три темных провала – три полыньи.

«Что же это? – с болью подумал Бой. – Теперь так всегда, что ли, будет? Всегда будет мерещиться?»

Он коротко замахнулся и влепил себе оплеуху, прямо как Нортон в «Бойцовском клубе». Лицо обожгло, зато на душе стало полегче. «Ковру, который выбивают от пыли, тоже легчает с каждым ударом», – прозвучало в голове. К чему подумал, откуда взялось – какая разница. И ковры-то давно никто не выбивает. Вот только Бой готов пускать в черепную коробку любой бред, лишь бы он не имел отношения к полынье и прудам.

Темные окна квартиры не звали назад, не вселяли надежду. Бой усмехнулся, пристроил спальный мешок на плече и побрел прочь. За спиной, в глубине двора, скрипнули качели. Если бы Бой обернулся, то увидел, что за ним увязались три сутулые фигуры.

* * *

С ног-то они его сшибли, да и мобильник, как оказалось в итоге, отобрали. Зато одному перепало под дых, а другому в рожу. До последнего, жаль, не добрался.

Трое на одного – с таким раскладом Бою еще не приходилось сталкиваться. Обычно, когда случалась заваруха, рядом оказывался Темыч. Бой привык, слишком привык, что всегда есть, кому подстраховать. А сейчас судьба, явившись в виде трех сутулых пацанов, заявила: «Привыкай, Бой, ты теперь совсем один». Доходчиво заявила, на языке боли.

Глупо цепляться за мобильник, когда решил жить, как Супербродяга из фильма «В диких условиях». Да Бой и не цеплялся. Просто отдавать гиенам вещь, которую можно в перспективе выменять на еду, было еще большей глупостью. Зря, что ли, закалялся в боях с уродами из параллельного «Б»? Зря носил свою кличку?

Гиенами он прозвал их сразу, как только сумел разглядеть. Уж очень парни напоминали Шензи, Банзая и Эда из «Короля Льва»: один самоуверенный, с вороной челкой, другой крупный, бритоголовый, а третий просто какой-то дурковатый.

Набросились они быстро, без лишних разговоров. Нет, конечно, для затравки накидали банальщины: «Эй ты, стопэ», «Слышь, дай-ка телефончик на один звоночек» и все в таком духе. Потом окружили и стали напирать. Видно, давно искали, кому отсыпать. Изголодались. Парень с потерянным взглядом, рюкзаком на одном плече и спальным мешком на другом показался хорошей, легкой добычей.

В боевиках злодеи-статисты, прихвостни «главгада», нападают на героя строго по одному, ожидая своей очереди. Гиены кинулись разом – пусть неумело, но с кипящей энергией, свойственной озлобленной стае. Бой едва успел швырнуть на землю пожитки, как в лицо полетел кулак Шензи, а сбоку прыгнул, пародируя шаолиньского монаха, Эд. Р-раз, два – один согнулся пополам, другой с воплем схватился за нос. Но вместо триумфа Бой оказался на спине: тяжеловес-Банзай подкрался сзади, схватил за капюшон, рванул – и земля ушла из-под ног.

Потом Бой закрывался, изворачивался, отбрыкивался. Шуршала по асфальту куртка, пыхтели и матюгались гиены, а единственные свидетели – деревья в парке – молча кружили над головой. Шелестеть им пока было нечем.

Бой хотел перехватить ногу Шензи, но неудачно раскрылся и получил грязной кроссовкой прямо в глаз. Боль ослепила взрывом сверхновой, в каждом ухе забило по колоколу, и гиены не упустили момент. Они словно подушку взбивали, наслаждаясь каждый ударом. Бой сжимался, прикрывался. А потом в голове сверкнуло: «Может, пусть лучше запинают, а?» Мысль проскользнула быстро, но не бесследно. Так же, наверное, подписывают договор с дьяволом – одним махом, чтобы не передумать, пачкают пергамент кровью.

Да. Пусть запинают. Пусть решат все его проблемы.

Прямо здесь, на аллее парка, утонувшего в ночи.

Бой вытянул ноги и убрал руки от лица. Это было трудно. Труднее, чем сопротивляться.

– Эй, малышня! – с хохотком окликнул кто-то. – Вас мамки дома не заждались?

От голоса веяло силой. Даже не силой, а силушкой – благодушной такой, богатырской, способной размазать тебя, как подтаявшее масло по теплому хлебу.

Еще мгновение назад гиены пинали Боя, подбадривая друг друга нелепым матерным тявканьем. А сейчас смолкли и пинать перестали. Бой услышал шепоток: «Да ну на…» и быстро удаляющиеся шаги. Он полежал немного, приходя в себя, и поднялся.

– Ты чего сдался-то? – спросил богатырский голос.

Бой пригляделся, прикрыв ладонью подбитый глаз. Говорил, не иначе, шкаф. Фигура громоздкая, прямоугольная, а на плечах, как на книжных полках, можно разместить все тома бабушкиной советской энциклопедии. Рядом стоял еще один шкаф, чуток поменьше.

– Ух, ну и досталось тебе, – добродушно отметил первый. – Давай-ка, дуй сюда. – Он вальяжно поманил могучей лапой. – Отвезем туда, где подлатают. Без лишних вопросов.

– Не бойся, – добавил второй. – Не обидим.

Садиться в машину к незнакомцам – не лучшая идея. Этому Боя учили с детства. Вот только к душе давно приколотили табличку с надписью: «Все равно». Бой медленно нагнулся, поднял вещи и поплелся за шкафами-богатырями.

Когда черный «Гелендваген» вовсю пожирал трассу, Бой обнаружил, что остался без мобильника. В какой момент гиены успели свистнуть старый отцовский айфон? Или телефон пропал позже?

«Все равно», – подсказала душа. Бой откинулся на спинку сиденья и провалился то ли в дрему, то ли в свой личный ад.

* * *

…надрывает упаковку батончика, снова вглядывается в полынью и роняет шоколадку в снег.

Теперь Бою ясно, что там за штуковина в пруду. Ясно, что за поплавок – то нырнет, то вынырнет. И эта безжалостная ясность вышибает пот.

– Динка! – кричит Бой. – Это Динка! В воде!

Ужас ледяной лапой хватает за шкирку и бросает к чугунному парапету, отделяющему пруд от парка. Ушли-то всего на десять минут, за «Сникерсами», и Динке пообещали «Киндер-сюрприз», вон он в кармане топорщится. Не то бы разнюнилась от зависти, увидев, как парни уплетают батончики. А потом, за ней не заржавеет, настучала бы родителям, что оставили одну на прудах.

Тащиться с мелкой в супермаркет было неохота. Начнет выпрашивать и то, и се – проверено. К тому же, хотелось пообщаться с Темычем по-человечески: ввернуть крепкое словцо, потроллить друг дружку, обсудить без цензуры намеченную разборку с обнаглевшими «бэшниками». При Динке-то – ни-ни, сразу схватывает. Дома брякнет что-нибудь, мама ахнет, отец нахмурится – и мелкая сразу: «А это о-о-он так говори-и-ит».

Навязал отец соплячку.

Сестричка, родная, ты только не тони.

Динкина шапка с оранжевым помпоном вновь показалась над водой и быстро пропала из виду. Не сводя глаз с полыньи, Бой скинул куртку, сбросил ботинки, перемахнул через ограду и побежал по мартовскому льду. Сердце прыгало, как пластмассовая начинка в «Киндер-сюрпризе». Носки мгновенно намокли, но холода Бой не чувствовал. Наоборот, внутри все горело. Ледяной настил скрипел и хрустел под ногами – звук мог бы напугать, но бегущий уже был напуган. Лечь надо, вот что. Увеличить площадь, что-то такое на физике объясняли. Лег и пополз.

Динкина голова больше не выныривала, а в голове у Боя все выныривали и выныривали вопросы. Почему она не кричала, не звала на помощь? Почему ее вообще понесло туда, на лед? И почему над водой больше не появляется помпон, так похожий на апельсин?

Бой сунул обе руки в полынью и зашарил в мокром холоде, надеясь нащупать и вытащить. Набрал воздуха – погрузил голову в воду. От лица до затылка рыбьим косяком прошла сотня ледяных иголок. Раскрыв глаза, он тяжело заворочал шеей. Ничего не видно. Ничего и никого.

– Вали! Вали оттуда! Ща провалишься! – долетело с берега, когда он задрал голову, чтобы глотнуть воздуха.

Что происходило дальше, Бой помнил смутно. Какие-то люди, не только Темыч, кричали, чтобы он выбирался. Пропали все мысли, канула в пустоту способность принимать решения, и голоса потянули назад, как накинутое лассо. Бой побрел прочь от полыньи, содрогаясь всем телом и стуча зубами, хотя в груди и голове вращались огненные колеса. У ограды его подхватили и вытащили на берег.

– В-вызовите с-спасателей, – прошептали замерзшие губы.

Бой хотел отключиться, потом прийти в себя и узнать, что все это – дурной сон.

Два из трех его желаний исполнились.

Глава 2

Нужно было нырнуть. Нырнуть за ней.

Не плестись покорно назад. Не позволять вытаскивать себя со льда. Не бросать ее там, совсем одну.

Вот что думал Бой, лежа поверх одеяла в комнате (или палате?), куда его привела ассистентка профессора. Поймав себя на том, что опять размышляет о Динке, Бой попытался отвлечься и огляделся по сторонам.

Дома ему почти не удавалось перепрыгнуть с мысли о сестре на любую другую. Разбежишься, оттолкнешься, полетишь – но соседний обрыв так далеко, что достичь его невозможно. Только хуже себе делаешь: падаешь в какое-то междумыслие, в вязкую жижу альтернативной реальности, и барахтаешься в ней: вот если бы отец не велел взять Динку с собой, вот если бы Темычу не захотелось «Сникерс», а чаще всего – вот если бы я нырнул.

Да, дома он постоянно возвращался мыслями к Динке, к полынье, к этому проклятому дню, застрявшему в сердце, как еда между зубами. А здесь, в незнакомом и непонятном месте, где ничего не напоминало о сестре и ее смерти, у Боя могло получиться – еще не получилось, но могло – немного перевести дух. Перейти с кольцевой, где намотал девять кругов ада, на другую ветку.

Бой прислонил подушку к спинке кровати и, усевшись поудобнее, приказал себе ни о чем не думать. Просто наблюдать.

Одеяло под ним было серое, с синими и зелеными полосками. Шершавое – если вести ладонью в одну сторону, гладкое – если вести в другую. Соседняя кровать, аккуратно застеленная таким же одеялом, пустовала, вызывая волнение и интерес – слабые, почти незаметные, как легкий сквозняк. Между кроватями стояли парта и два стула, в изножьях – тумбочки. На полу поблескивал навощенный паркет. Стены вокруг, окрашенные в бледно-зеленый оттенок, навевали ассоциации с мятной жвачкой и, казалось, чуть-чуть холодили спертый воздух в комнате. Пахло одновременно свежим ремонтом и старым зданием.

У Боя над головой висели большие часы: стрелки показывали без четверти три. На противоположной стене, на хлипкой полочке, размещалась серебристая рамка с расписанием дня: подъем во столько-то, отбой во столько-то, а посредине еще чертова дюжина пунктов. Читать было лень, и взгляд Боя переместился выше. Под потолком торчало что-то наподобие акустической колонки – по крайней мере, Бой надеялся, что это колонка или на худой конец радио, а не замысловатая камера, фиксирующая каждый его вдох.

Стоило признать, что смена обстановки сработала: Бой больше не чувствовал себя роботом. Не чувствовал себя неживым. Он глубоко вздохнул и потянулся. Тело, взбитое кроссовками гиен, предсказуемо отозвалось болью. Бой помедлил, а потом сделал несколько резких наклонов влево и вправо, ловя странное удовольствие от того, как ноют синяки и ссадины.

«Боль – это жизнь», – подумал он и почувствовал, как в сердце медленно, но уверенно разрастается надежда.

* * *

«Сол-ныш-ко в руках и венок из звезд в не-е-бе-сах. И с других планет все ви-и-дят нас. Мне так хорошо с тобой мечтать об этом».

– Вот блин! – Бой резко сел и схватился за голову.

Ломило в висках и затылке – то ли из-за вчерашней драки, то ли из-за резкого пробуждения, а может из-за муторного сна, в котором он все бежал и бежал по льду и никак не мог достичь полыньи.

Наверное, от всего сразу.

Песня лилась с потолка, как холодный душ, вызывая желание накрыться подушкой. Значит, вот для чего нужна колонка. Чтобы будить местных обитателей, врубая на полную мощность жуткую старую попсу.

– Извращенцы, – пробурчал Бой. – Когда это вообще слушали? При динозаврах?

Музыка стихла, и колонка ответила голосом заядлой курильщицы:

– Доброе утро, добровольцы. Кхе-кхе. Напоминаю, что вы должны неукоснительно придерживаться расписания дня. У вас есть двенадцать минут на то, чтобы одеться, привести себя в порядок и спуститься к завтраку. Кхе. Уточняю для новенького из восемнадцатой комнаты: все необходимое ты найдешь в тумбочке. Кхе-кхе-кхе.

Бой сдвинулся к краю кровати и дернул верхний ящик тумбы. Навстречу выкатились запакованная зубная щетка, паста, мыло, бритвенный станок и несколько тюбиков разных объемов. Нижнее отделение, более вместительное, хранило в себе два полотенца и пижаму, серую с синими ромбами.

Запах, шедший от вещей, заставил Боя нахмуриться и поскорее закрыть ящик. Мама пользовалась таким же ополаскивателем для белья – «Морские минералы». У Боя перед глазами возник знакомый флакон. Вот он стоит в шкафчике под раковиной, у края крышки скопилось немного подсохшей, липкой жижи. Ополаскиватель скоро кончится – мама любит лить побольше – и Боя пошлют за новым.

Мама.

Пора отвыкать от этого слова.

Бой стянул со спинки кровати толстовку и осторожно поднес к лицу. Вдохнул. Минералы исчезли, растворившись в смеси запахов: пот, улица, эта комната. Новая жизнь. Вот и хорошо, не хватало еще словить приступ ностальгии из-за дурацкого ополаскивателя.

Из коридора понеслись звуки: захлопали двери, застучали шаги, забубнили голоса. Бой прислушался. Сколько там человек? Пять или больше? Он с сомнением покосился на тумбочку: прихватить туалетные принадлежности и, беспечно насвистывая, отправиться на поиски общей душевой? Найти будет несложно: нужно просто следовать за другими добровольцами, сейчас все стекаются к раковинам и унитазам, как пауки в Запретный лес. «Следуйте за пауками». На зимних каникулах показывали фильмы про Гарри Поттера, и они с Динкой мирно валялись на диване перед телеком, посмеиваясь на одних и тех же моментах…

Все, хватит, выкинь из головы – одернул себя Бой. Достал из ящика зубную пасту, покрутил в руках, сунул обратно и криво ухмыльнулся. Ты что, правда, собрался в ванную? Чистить перышки? «Неукоснительно придерживаться расписания дня», как выразилась тетка из колонки?

Бой со всей силы шарахнул ногой по тумбе, та качнулась, и он ухмыльнулся шире. Пошло оно все.

Можно не умываться. Не завтракать. Не играть по правилам.

Мама с папой не заругают, их больше нет.

Что нужно сделать, так это найти главного – того профессора в очках с золотой оправой. Найти и выяснить, как он собирается вернуть Динку. Вчера Бой явно был не в себе и мог что-то неверно истолковать. И все-таки он не сомневался: ему обещали воскресить сестру. Именно воскресить – и ничто иное.

– В нашем НИИ, что расшифровывается как научно-исследовательский институт, разработана секретная технология, – сообщил профессор, немного подавшись вперед, и кресло под ним скрипнуло в минорной тональности. – При определенных условиях наша технология поможет исправить ту трагическую ситуацию, в которую ты попал. Твоя сестра снова будет с тобой. Будет жить. Дум спиро сперо, как говорится. Пока дышу, надеюсь. Надеюсь, что у нас с тобой все получится.

Теперь Бою не терпелось узнать, что за «определенные условия» имелись в виду. Нужно было спросить еще вчера, но голова шла кругом и усталость давила на мозг. «Э-э, серьезно?» – только и смог выдавить Бой. Даже хорошо, что он находился в невменяемом состоянии, иначе рассмеялся бы профессору в лицо. Что? Воскрешение? Засуньте эти сказочки знаете куда! Но Бой, измотанный и потерянный, позволил вирусу надежды поразить и рассудок, и сердце.

– Зачем профессору врать? – пробормотал он и прислушался: в коридоре затихали последние шаги. – Ему что-то нужно от меня. Осталось понять, что.

Плохо, если профессор потребует денег. Их-то у Боя как раз нет, да и мама с отцом (Бой поморщился) отнюдь не богачи. Они, конечно, могут продать квартиру, а сами переехать к бабушке в Мурманск или еще куда-то. Трешка в Москве, пусть и на окраине, должна немало стоить. Но хватит ли на оплату эксперимента?

Боя замутило. Над Динкой, мертвой маленькой Динкой, будут ставить какие-то опыты. Надо бы хоть выяснить, какие. Или лучше не знать?

Из коридора больше не доносилось ни звука, и Бой направился к двери. Несмотря на вчерашнее муторное состояние, он отчетливо помнил, где находится кабинет профессора. Спускаешься на второй этаж, ищешь потертый розовый диван, слева от него дверь. Все просто.

– Кхе-кхе, – ожила колонка.

Бой застыл на пороге.

– Распорядок существует для всех. Да-да, я к тебе обращаюсь, новенький из восемнадцатой. – Голос старой курильщицы наполнился ядом с примесью патоки. – Если ты не будешь следовать, кхе-кхе, правилам, мы не сможем тебе помочь. Понимаешь? Тебя исключат из списка добровольцев, и ты мигом вылетишь отсюда. Поэтому, будь любезен, загляни в расписание и сделай то, кхе-кхе, что оно от тебя требует. – Последние слова прозвучали с нажимом, будто курильщица подчеркнула их остро заточенным карандашом.

Бой нахмурился и так стиснул челюсти, что заболели зубы. Как следование расписанию поможет вернуть Динку? Что за дичь? И все-таки он подошел к противоположной стене и внимательно прочел текст, помещенный в рамку.

«Распорядок дня:

8.10 – подъем

8.22 – завтрак (1 этаж, столовая)

9.11 – тест №1 (2 этаж, каб.10Б)

10.02 – тренировка (1 этаж, спортзал)

11.01 – тест №2 (2 этаж, каб.11)

12.12 – второй завтрак (1 этаж, столовая)

12.59 – тест №3 (2 этаж, каб.11)

14.13 – тест №4 (2 этаж, каб.10)

15.03 – обед (1 этаж, столовая)

15.58 – свободное время

16.30 – тест №5 (2 этаж, каб.12)

18.07 – медицинский осмотр (2 этаж, каб.13)

19.14 – ужин

20.09 – свободное время

23.04 – отбой».

– Бред. – Бой покачал головой. – Они еще бы миллисекунды написали. Реально психи.

Взгляд невольно перепрыгнул на часы. Восемь двадцать три. Завтрак уже начался, следовательно, надо быть в столовой. Внутри у Боя поднялся протест – ему совсем не хотелось придерживаться идиотского распорядка. Слова курильщицы щелкали в голове кнутом и вынуждали подчиниться, но тем больше нарастало сопротивление. Переступить через себя было трудно – как трудно перелезть через поваленное сучковатое дерево в лесу. Вот только за деревом маячил замерзший пруд, и голова Динки все выныривала и выныривала из воды…

– Ладно, – выдохнул Бой. – Я поиграю по вашим правилам. Какое-то время. – Он прищурился и выставил указательный палец в сторону колонки. – Но если я узнаю, что вы не сможете воскресить Динку, я… – он набрал воздуха в грудь. – Я вас уничтожу.

Сейчас Бой не возражал бы против скрытой камеры. Пусть видят: он настроен решительно. Пусть знают: если он подчиняется в данный момент, это не значит, что так будет всегда.

* * *

Столовая НИИ ничем не отличалась от школьной. Разве что пахло тут получше и народа терлось поменьше. В просторном зале, выложенном белым кафелем, торчало несколько свободных столов, в то время как в школьной столовке пустой стул уже считался роскошью. Там постоянно приходилось подсаживаться к кому ни попадя. Правда, тогда у Боя был Темыч. Хоть с ботанами попадешь, хоть с мажорами, хоть с безумными девчонками из младших классов – все равно вас двое, а вдвоем можно выдержать что угодно, даже компанию баранов из «Б».

А тут Бой оказался совсем один.

Взяв блинчики с творогом и какао, он уселся за дальний стол у стены. Глотнул из кружки и, напустив на себя равнодушный вид, исподтишка огляделся.

В зале находились одиннадцать человек, не считая самого Боя и буфетчицу.

Добровольцы, раскиданные по столовке, напоминали случайных попутчиков в поезде где-нибудь на Транссибирской магистрали. Ехать долго, и пассажирам волей-неволей приходится общаться, но никакой сплоченностью и тем более дружбой тут и не пахнет. Каждый знает: когда финальная точка маршрута будет достигнута, он выйдет из поезда, отправится по своим делам и больше никогда не увидит этих людей. В школе все стремились кучковаться, принадлежать к какому-либо сообществу, а ниишные добровольцы предпочитали держаться обособленно. Полный поезд интровертов. Бой тихо хмыкнул. Его вполне устраивало такое положение вещей, он и сам не собирался заводить тут друзей-приятелей. И все же чувствовалось что-то нездоровое в отрешенности и меланхолии, разлитой в воздухе. Почему все кислые, или хмурые, или бесконечно уставшие? Как будто поезд везет их на грандиозные поминки.

У Боя по рукам пробежали мурашки. Так и есть, понял он. Каждый здесь потерял близкого человека. Каждый пребывает в состоянии затяжных поминок и просто пытается поверить, что это не навсегда. Вот почему они не гогочут, запрокидывая головы, не пихаются и не смотрят видео на смартфонах, врубив звук на полную. Тихие разговоры, напряженные лица.

Они торчат в НИИ по той же причине, что и я, сказал себе Бой.

Теперь он внимательнее пригляделся к добровольцам.

Два парня, сидящие вместе, напоминают рекламную фотографию «до и после применения нашего чудодейственного препарата». Первый – хилый и весь в прыщах. Второй – накачанный и розовощекий.

Толстяк в худи с принтом «NASA» ест руками, жадно запихивая в рот блины и яичницу.

Бледный до зелены пацан, худой и чахлый, ковыряет ложкой овсянку. Иногда он принимается что-то бормотать, потом вздрагивает и замолкает.

Некто неопределенного пола, с раскосыми глазами и короткими темными волосами, перекидывается фразами с девушкой, напоминающей киношную студентку: конский хвост, пуловер, клетчатая юбка.

Парень с четырьмя оранжевыми кругами на шее (набил себе хэллоуинские тыквы, что ли?) смотрит на стол, и его глаза бегают, будто читают невидимую газету.

Мрачный тип с короткими красными дредами, торчащими во все стороны, как червяки из гнилого яблока, раскачивается на стуле и близок к тому, чтобы упасть.

Две девчонки – одна с черными волосами, вторая с серыми – вяло болтают. Они похожи на мышей из-за острых носиков и шустрых глаз. Серая мышь частенько поглядывает на дредастого. А с ними за столом – Зоя.

Отковырнув вилкой кусок блина, Бой отправил его в рот и еще раз пробежался по добровольцам.

Прыщавый.

Качок.

Толстяк.

Зеленый.

Андрогин.

Студентка.

Татуированный.

Дредастый.

Черная мышь.

Серая мышь.

Рыжая-не рыжая.

Бой невольно задумался, какую характеристику он дал бы себе, увидев со стороны? В голове мелькнуло: «Обычный». Что ж, его это устраивало.

Он и не заметил, что, размышляя, продолжал смотреть на Зою. Перехватив его взгляд, девчонка встала, взяла недоеденную яичницу и пошла к нему. Мыши, студентка и толстяк проводили ее глазами.

– Можно к тебе?

Бой кивнул и указал на соседний стул. Невзначай потянул носом: аромат яблочного пирога никуда не делся. Его не забил даже сложносочиненный запах столовки.

– Ты опоздал на завтрак. У нас принято приходить вовремя. – Зоя улыбнулась уголками губ.

– Я уже понял, – сказал он. – Что за ерунда с расписанием?

– Ерунда?

– Ну, все эти заморочки: десять сорок три, двенадцать двадцать восемь.

Рыжая-не рыжая фыркнула.

– Кириллов немного помешан на пунктуальности. Скоро привыкнешь.

– Кто такой Кириллов?

– Профессор. Ты говорил с ним вчера.

– Он тут главный? – Бой в этом не сомневался, но все-таки решил уточнить.

– Тут? – Зоя округлила глаза. – Ну что ты. Тут главная Лариса Семеновна.

– А где ее кабинет, не скажешь? Мне бы с ней поговорить.

– Вот уж не советую соваться к Семеновне. Да и кабинета у нее нет. – Зоино лицо оставалось серьезным, но в голосе проскакивали ироничные нотки. – У нее кое-что получше и побольше, чем кабинет. Кухня и столовая. Наша повариха – огонь-баба, тут ее владения, и никакие профессоры ей не указ. Так что конкретно здесь Кириллов точно не главный, а вот в НИИ в целом – пожалуй.

– Смешно, – сухо бросил Бой.

Зоя усмехнулась, неспеша доела яичницу и сказала:

– Если хочешь поговорить с профессором, придется набраться терпения. Он не всегда тут бывает. Сегодня точно нет. Видела утром, как его «Мерс» выезжал за ворота.

Бой неопределенно покачал головой, стараясь не подать виду, что новость его расстроила. Сколько же ему здесь торчать, пребывая в полном неведении о судьбе Динки?

– Ты давно тут? – спросил он и добавил, скривив бровь: – Я не про столовку, если что.

– Ну так. – Рыжая-не рыжая покрутила в воздухе кистью. – Подольше, чем ты.

– И тебе до сих пор не помогли? – насторожился Бой. – Не воскресили… ну… того, кого ты хочешь воскресить?

Зоя положила вилку на тарелку и отодвинула поднос.

– Мама. У меня умерла мама, – она произнесла это с такой легкостью, словно речь шла о чем-то незатейливом и неважном. «Соль. Передай мне соль» или «Дождь. На улице идет дождь».

Бой понял, что в столовой стало совсем тихо. Он окинул пространство взглядом: в зале оставались только он сам, Зоя, толстяк и дредастый.

Оба парня встали, как по команде, пристроили грязную посуду на специальный стол, заваленный подносами, и потопали к выходу: первый тяжело переставлял слоновьи ноги, второй пружинил и на ходу почесывал зад в сползающих рэперских штанах.

– Пора. Осталось всего три минуты. – Зоя ловко, по-хозяйски сгребла тарелки и подносы. – Иди на второй этаж, кабинет десять-бэ.

– А ты не пойдешь?

Бой бы предпочел, чтобы рыжая-не рыжая отправилась на тест вместе с ним. Тогда можно будет задать ей еще несколько вопросов. Она ведь так и не призналась, помогли ей или нет.

Вот откуда это внезапное нежелание расставаться с ней, объяснил себе Бой. Все ради информации.

– Тесты у всех индивидуальные, за исключением пятого. Беги. – Зоя в шутку толкнула его плечом, и в ее руках зазвенела посуда. – А то опять опоздаешь, и мне будет за тебя стыдно.

И Бой побежал.

Глава 3

«Это было странно. О-о-очень странно», – вот что думал Бой после первого теста.

А после второго: «Да они тут все долбанутые!»

…В кабинете десять-бэ Боя встретил старик, вылитый Джим Бродбент – киношное воплощение Горация Слизнорта. То ли само добродушие, то ли маньяк-убийца. Увидев посетителя, он вскинул руки и с ликованием прокричал:

– Хо-хо! Свежая плоть!

После этого, проявив невероятную прыть, Бродбент усадил Боя в кресло с высокой спинкой и нацепил ему на голову гибкую шапочку, от которой во все стороны тянулись разноцветные провода. Одни подсоединялись к компьютеру, другие терялись под столом, заваленным бумагами и грязными чашками. Чашки и бумаги, впрочем, были повсюду. Как и провода.

Кресло не отличалось удобством. Жесткое и несуразно большое, оно впивалось в тело всем, чем могло. Бой заерзал, положил правую руку на подлокотник и тотчас отдернул ее, с недоумением уставившись на короткий толстый ремешок с крупной железной застежкой. Такой же болтался слева.

– А, не обращайте внимания, друг мой, – проворковал старик, встретившись взглядом с Боем. – Подобные методы остались в прошлом, нынче ремнями никого не пристегивают. – Он сокрушенно покачал головой, будто сожалел об этом, и снова взорвался радостным воплем: – Ну-с, пора зажарить вам мозги, а?! Для начала «медиум рейр», а там и до «медиум велл» доберемся! – Бродбент залихватски взмахнул кулаком.

«Он это что, серьезно?» – с беспокойством подумал Бой. Безумный огонь, горящий в глазах ученого, вселял опасения. Бой попытался сдернуть шапочку и поморщился от боли: штуковина с проводами будто приросла к голове. Тогда он попробовал встать.

– Нет-нет, дружище! – взволновался Бродбент. – Поверьте, вам лучше сидеть смирно. Там специальные зажимы. Вы же не хотите ненароком снять с себя скальп, а?

– Что вы собираетесь со мной делать? – процедил Бой, чувствуя, как одежда прилипает к телу. То ли в кабинете повысилась температура, то ли в организме – уровень стресса.

Старик застыл на месте. Вопрос, казалось, огорошил его. Морщинистое лицо приняло сосредоточенное выражение, и он сказал:

– Не волнуйтесь, друг мой, я не причиню вам вреда. Про жарку мозгов – это была шутка. Всего лишь невинная шутка, чтобы разрядить обстановку. Извините, я, право слово, не хотел вас пугать. Уверяю, процедура безопасна. К тому же я доктор и давал клятву Гиппократа.

Бой немного расслабился, но до конца теста не сводил с Бродбента настороженного взгляда. А ученый, полностью увлеченный процессом, то неотрывно пялился в монитор компьютера, то записывал что-то, выхватив из кипы первую попавшуюся бумажку, а порой принимался шепотом нахваливать себя:

– Превосходно, превосходно, я доберусь до истины. Уже вижу ее крохотный хвостик, еще чуть-чуть и ухвачу. Я тут единственный, кто смыслит в науке. Единственный! Все кругом шарлатаны. Самозванцы! Нет, вы только посмотрите. Кто кроме меня разберется во всех этих данных?!

Затылок и лоб слегка покалывало снаружи и изнутри, но не более того. В чем суть процедуры, Бой так и не понял, но Бродбент остался доволен. На прощание, пожимая Бою руку, он воскликнул:

– Ну-с, жду вас завтра! Стейки из мозгов пожарили, теперь на повестке дня – отбивные полушария. – Старик расплылся в сумасшедшей улыбке. – Шучу-шучу!

Оставшись один в коридоре, Бой покачал головой и усмехнулся. Угораздило же его попасть в это странное местечко, где можно встретиться с такими вот чудаками. Хотя чудак – всяко лучше, чем то же самое, но на букву «м». Ученый был явно не от мира сего, но Бою он, скорее, понравился.

Заскрипели двери других кабинетов, выпуская добровольцев. Бой не помнил, что там дальше по расписанию, но народ дружно потек к выходу – и он встроился в поток. Толпа покинула коридор и устремилась вниз по лестнице.

– Здорово, – раздалось над ухом.

Бой глянул влево: рядом шел татуированный. Темный ежик волос, запавшие серые глаза. Парень выглядел бы неброским, если бы не четыре оранжевых круга на шее. Бой присмотрелся, и брови поползли вверх. Да это же кошачьи головы! Набиты очень реалистично, вот только вместо глаз – черные кресты.

– Фредди, Фродо, Фрида и Фердинанд Второй, – перечислил парень, по очереди тыкая пальцем в каждую морду. – А я Павлик. А ты Бой. Я в курсе. Зачетная кликуха.

Бой хотел спросить, откуда парень узнал его прозвище, но передумал. Не все ли равно? Хотя… Что еще знает Павлик? А остальные? Может быть, разобщенность добровольцев, которую Бой почувствовал в столовой, не более чем мираж? Может, они дружат, проводят вместе свободное время и потихоньку сговариваются, чтобы устроить новичку лютую дедовщину?

Хватит, одернул себя Бой, не впадай в паранойю.

– Это из какого-то фильма? – спросил он, кивнув на кошачьи головы.

– Почему из фильма? – удивился, почти оскорбился Павлик. – Из жизни! Это мои котики. Она их всех забрала с собой.

Не спрашивай, какое тебе дело, мысленно сказал себе Бой. Но Павлик так вглядывался в глаза и подрагивал от нетерпения, что не уточнить было невозможно.

– Она?

– Шуша, – с благодарностью выдохнул Павлик. – Моя девушка. Верней, гражданская жена. Мы жили вместе. У нее случилась депрессуха, вот и наглоталась колес. И котиков тоже накормила. Вообще-то Шуша не со зла. Просто думала, что забирает их в лучший мир. Она их очень любила, особенно Фердинанда Второго. Не могла с ними расстаться.

Бой наморщил лоб, не зная, что сказать. Похоже, Павлику повезло, что Шуша любила его не настолько сильно, как питомцев.

– А почему ты ее не набил? Вместе с котами.

– Да не-е, я на нее в обидках. Вот встретимся, все ей выскажу! – Павлик потряс указательным пальцем в воздухе и задорно хихикнул.

Он держался беспечно, но самую малость перебарщивал. Бою хватило проницательности, чтобы понять: за фасадом беззаботности висят истрепанные в хлам нервы.

– Удачи, – искренне сказал Бой.

Он и не заметил, как они с Павликом оказались в маленькой, полутемной комнатушке, заставленной шкафами.

«Раздевалка, – догадался Бой. – Значит, сейчас по расписанию тренировка».

Многочисленные дверцы, окрашенные в яркие цвета, навевали воспоминания о детском саде. Сам Бой в садик не ходил, но ему регулярно приходилось отводить и забирать Динку. В детсадовской раздевалке на каждом ящике пестрела яркая наклейка (у сестры – кит, выпускающий фонтан). Тут, в НИИ, конечно, обошлись без веселых картинок – просто намалевали числа черным маркером. Бой не сразу сообразил, что на ящиках обозначены номера комнат. Он нашел свой, заглянул внутрь и обнаружил спортивную форму.

Павлик уже переодевался. Он выглядел опустошенным и погруженным в свои мысли. Рассказав о Шуше и котах, татуированный утратил к Бою всякий интерес.

– Павлик с тобой говорил? – спросил парень-качок, копаясь в соседнем шкафчике.

– А что? – Бой внутренне подобрался: мало ли, чего ожидать от этой горы мышц.

– Да ниче, – ответил качок. – Он ваще-то только с новенькими и разговаривает. Почешет языком, а потом ни гу-гу. Пока следующий новенький не появится. Конкретно кукухой поехал.

– Давно он тут? – понизив голос, спросил Бой.

– Ваще-то да. Типа год.

«Год!» – ударило в голову. Почему так долго? Неужели воскрешение занимает настолько много времени? Или нет никакой технологии и добровольцев просто разводят? Думать об этом не хотелось.

– А ты тут сколько? – спросил Бой.

Он опасался услышать какую-нибудь нереальную цифру, но качок сказал:

– Три недели ваще-то.

Это тоже казалось немалым сроком, но по сравнению с пятьюдесятью двумя неделями, конечно, ерунда.

– Меня зовут Бой. – Бой протянул руку, и качок пожал ее. На удивление вяло.

– Зож, – прозвучало в ответ.

– В смысле?

Качок фыркнул.

– А «Бой» – это ваще-то в каком смысле?

– Ясно. – Бой коротко ухмыльнулся и подумал: «Ваще-то тебе больше подошла бы кличка Ващето». – Значит, Зож. Будем знакомы.

Они быстро переоделись и пошли в зал.

Большое прямоугольное помещение удивило Боя отсутствием привычных деталей: не было разметки на полу, баскетбольных колец, скамеек. Справа высилась шведская стенка, напоминающая обглоданные ребра, – даже цвет у нее был костяной, бело-желтый. В конце зала чернели беговые дорожки, выстроенные в ряд, и штанга с тремя блинами. Слева лежали маты. На них, широко раздвинув ноги, в одиночестве сидел толстяк.

Зож, топая рядом с Боем, кивал на добровольцев и просвещал:

– Ну, Павлика ты знаешь. Жиробас – это Вано. Он мутный ваще-то, так что я с ним не того, не общаюсь. Прыщавый – Эдос. Мы в одной комнате живем. Нормас пацан. Вон тот, с зеленой рожей, Щи. Я фиг знаю, как его на самом деле звать. Тоже какой-то мутный. Не жрет ни фига, а если пожрет – блюет. Эдос говорит, это болезнь такая, а я думаю, просто кукуха того. У Щи мамашка моделью была, вот она и приучила его не жрать, а сама от голодовок откинулась. Так, кто тут у нас еще? Этот, с кровавыми какахами на башке, Григор. – Зож покривился и, прямо как сварливая бабка у подъезда, заявил: – Стопудово, наркоман конченый.

«Толерантность детектед», – с иронией отметил Бой. Впрочем, он сам часто судил о людях по внешности – знал за собой такой грешок. В его классе, да и во всей школе, существовало четкое разделение: крутые пацаны с татуировками-пирсингами, вылизанные тиктокеры-инстаграммщики и обычные ребята. Бой и Темыч попадали в последнюю категорию, но с небольшим уточнением: обычные-ребята-которые-могут-навалять. Представители разных категорий никогда не оказывались в одной компании. Разве что на сцене актового зала во время «А ну-ка, мальчики».

– Ну, вроде про всех сказал, – резюмировал Зож.

Бой удивился, что качок проигнорировал девушек, словно они находились в слепой зоне. Поискав глазами и не найдя Зою, Бой спросил, незаметно качнув головой в сторону «студентки»:

– А она, к примеру?

Зож опять покривился и выдал:

– Просто тупая курица, как все телки. Че тут говорить. – Он поскреб щеку, гладкую и розовую, как у младенца.

В груди у Боя захрустела скорлупа, внутри которой он тщательно прятал свое неравнодушие. Бой не относил себя к рьяным защитникам слабого пола, к тому же, большинство девчонок в его школе жили по принципу «палец в рот не клади, откушу руку по локоть». Но слова Зожа надавили в нужном месте, и скорлупка пошла трещинами. Вспомнилось кое-что. Конечно, про Динку.

В октябре, на уроке рисования, первоклашка-Динка опрокинула на себя банку с водой. Поток хлынул прямо на бежевые штаны, образовав огромное темное пятно, и одноклассники не могли оставить происшествие без внимания. Посмеялись, пообзывались, но в итоге забыли – переключились на кого-то другого. И только один белобрысый малек продолжал цепляться к Динке, доводя до слез воплями: «Бегали по улице мокрые курицы!» и «Курица Динка, мокрая ширинка!» Бой до поры до времени ничего не знал, родители тоже. Предысторию Динка рассказала позднее, когда отец отчитывал Боя за вызов к директору. «Ты что, избил Дининого одноклассника?! Совсем сдурел?!» – у отца лопнул сосуд в глазу, и кровавая сетка затянула белок. Динка выбежала из ванной с полотенцем на голове и, заслонив Боя, затараторила: «Папа, папочка, он не виноват!»

За день до этого сестра закатила истерику, крича во всю глотку, что больше никогда-никогда-никогда не пойдет в вашу дебильную-идиотскую-козлинскую школу. Родители не поняли, что нашло на их любимицу, а Бой сразу догадался: Динку кто-то достает. Во время перемены он поднялся на четвертый этаж, называемый лягушатником, и все увидел собственными глазами.

Пообещав Динке кучу сладостей в награду, родители все-таки уговорили ее пойти в школу. И вот теперь она стояла, опустив голову и спрятав лицо в ладонях, посреди коридора. А вокруг по-папуасски прыгал белобрысый пацаненок, радостно выкрикивая: «Ку-ри-ца! Ку-ри-ца!» Рядом скопилась кучка малолетних зрителей, довольных, что вопли белобрысого не по их душу. Учителя как сквозь землю провалились, и пацаненок распалялся все больше, посыпая каждую «курицу» специей мата. Бой подошел, взял белобрысого за шкирку, поднял, немного встряхнул и задушевным голосом рассказал, что ему, мальку, стоит делать, а чего не стоит. Щенков и то воспитывают строже, однако прямоугольная училка, тотчас возникшая в коридоре, округлилась отвозмущения и потащила Боя к директрисе. Он не сопротивлялся – пожал плечами, сунул руки в карманы и пошел рядом с прямоугольно-округлой. У выхода обернулся, чтобы проверить, как там Динка. Толпа притихших детей провожала его завороженными взглядами. Белобрысый, коряво растопырив рот, беззвучно заливался слезами. А Динка победно улыбалась. Больше сестру никто не доставал.

Сейчас, глянув на Зожа, Бой увидел того пацаненка, хотя ничего общего у качка и первоклашки, разумеется, не было. Разве что щеки. Гладкие и розовые.

– Слушай, Зож. – Бой поиграл желваками и прищурился. Темыч утверждал, что так он выглядит злее. – Во-первых, курица и телка относятся к разным видам животных. А во-вторых, не стоит говорить такие вещи в принципе. Ну что это: «Тупая, как все»? Мы же не малолетки какие. Понимаешь?

Бой старался говорить ровно и по-взрослому, но внутри бушевало нехорошее предчувствие: стычки не избежать. Взгляд как нарочно упал на бицепсы Зожа, распирающие рукава футболки. Бой прикинул, что может сделать против такой громадины. Для начала защитить голову локтями, а то ручищи у Зожа ого-го, потом двинуть ему в колено, а дальше…

– Ну ваще-то да, – смущенно прогудел качок. – Филимонова не как все. Она полезная ваще-то. Ну, ты понимаешь, о чем я.

Бой не понимал, но зачем-то сделал вид, что прекрасно осведомлен насчет полезности Филимоновой. Он еще раз посмотрел на «студентку». Привалившись к стене, она ковыряла ногтем мизинца в зубах. В столовой Бой не особо разглядывал Филимонову, поэтому только теперь заметил колечко в ноздре и густо подведенные глаза. Одежда отличницы, лицо оторвы. В этом несоответствии крылась тайна. Спящий кот по имени Любопытство повел ухом, уловив шорох, но не проснулся.

– А че ты там про животных задвинул вначале? – спросил Зож. – Курица не птица или че-то такое. Я ваще-то не уловил.

Бой даже оторопел. Качок, очевидно, пропустил его слова через особый фильтр, внутри которого застрял весь смысл. Что же он понял из сказанного? Про Филимону не стоит говорить «как все», потому что она «не как все». А оскорблять можно. Серьезно?

– О, Игорек пришел. – Зож завороженно уставился куда-то.

Бой проследил за его взглядом и увидел знакомое лицо. Вернее, фигуру. В зал, вальяжно покачиваясь, вплыл шкаф-богатырь. Тот самый, из «Гелендвагена».

Перед глазами у Боя замелькали картинки-воспоминания. Темный лес за окном машины. Скрежет открывающихся ворот. Сонное, спокойное и холодное желание: «Убейте меня, что ли. Только побыстрее». Голос богатыря: «Ну все, приятель, мы на месте. Ты не офигевай, но у нас тут, короче, секретная лаборатория. С тобой сейчас профессор поговорит, все узнаешь. Одно скажу: тут реально могут помочь».

Игорек оглядел зал, задержался на Бое и добродушно усмехнулся.

– Привет, ребятня. Разминку сегодня проведет… так-так… Григорий.

– А чего сразу Григорий? – пробухтел дредастый.

Впрочем, он сразу вышел вперед, а остальные выстроились в шахматном порядке. Никто не пререкался и не пытался увильнуть – Игорек явно имел авторитет. Бой встал в задних рядах, оказавшись вместе с Вано и Щами – «мутными» ребятами, по мнению Зожа.

«Может, я тоже мутный», – подумал он и незаметно для себя растворился в тренировке. Тело по-прежнему ныло, протестуя против растяжек и отжиманий, но мозг отдыхал. Забыться было приятно.

* * *

После быстрого прохладного душа Бой отправился на второй тест.

В крошечной комнатушке, меньше, чем у Бродбента, воняло копченой рыбой, сигаретами и приторными духами. На вертящемся кресле сидела женщина лет сорока. Судя по огромным затемненным очкам, кирпичной помаде, гладкому-прегладкому черному каре и, главное, выражению лица – отпетая стерва. Стоило женщине заговорить, и Бой моментально узнал ее. Курильщица из колонки.

– Садись, кхе, – хрипло бросила она.

Достав из ящика стола сигарету и зажигалку, женщина закурила. Уголки губ смотрели вниз, сигарета топорщилась вверх, а пальцы с длинными темными когтями мерно постукивали по стеклянной пепельнице.

Бой удивился. Тесты, конечно, не уроки, а сотрудники НИИ не учителя. И все-таки: курить в кабинете, при несовершеннолетнем? Невольно Бой проникся к Курильщице чем-то вроде симпатии: тетка – бунтарка, это нельзя отрицать.

– Меня зовут Алла Петровна, – продолжила она, затянувшись. – Я – коуч по настройке психобаланса. Кхе-кхе. Звучит, как полная чушь, но именно этим я и занимаюсь. Пси-хо-ба-ланс. Хочется ли мне этим заниматься? Нравится ли мне? О нет! – Алла Петровна криво ухмыльнулась. – Совсем нет! Раньше у меня были другие обязанности. Сложная и грязная работенка, но всяко интереснее, кхе-кхе, чем возиться с вами, тине-е-ейджерами, – презрительно протянула Курильщица.

Подавшись вперед, она обдала Боя облаком дыма, словно дракон.

– К чему я все это говорю? Кхе. Иногда, даже не иногда, а часто, нам приходится заставлять себя делать то, что нам не нравится. Кхе-кхе. Зачем? Ради высшей цели. Своей главной цели. Улавливаешь мысль?

– Да, – сказал Бой, решив, что она имеет в виду необходимость придерживаться расписания. «Неукоснительно придерживаться». – Но я не понимаю, как одно связано с другим? Как распорядок дня поможет вернуть мою сестру?

Алла Петровна показалась Бою чуть менее сумасшедшей, чем Бродбент: просто стервозная тетка, рубящая с плеча. К тому же, раз она делала объявления по громкой связи, значит, имела в НИИ некий вес. Может, являлась кем-то наподобие завуча в школе – эта роль пришлась бы ей к лицу. Словом, Курильщица точно знала ответы на вопросы, интересующие Боя.

– В нашем мире, – женщина вынула сигарету изо рта и начертила в воздухе невидимый круг, – все связано со всем. Как там говорил Лоренц? «Взмах крыльев бабочки в Бразилии вызовет торнадо в Техасе». Пошло, но верно. Кхе. Может так случиться, – она подперла руку кулаком, будто они с Боем вели уютную кухонную беседу, – что воскрешение твоей сестры, кхе-кхе, будет обусловлено тем, что другая девочка на юго-востоке страны много лет назад, кхе-кхе, решила стать певицей. – Она выдержала паузу и добавила: – А расписание все-таки надо соблюдать.

Пока Бой думал, при чем тут певица с юго-востока и так ли адекватна Алла Петровна, как ему показалось вначале, женщина отложила сигарету, достала из стола коричнево-серую папку и шлепнула ее перед собой. «Дело №31 Ищ. З.К. Предполаг.нап. А.Д.» – значилось на картонной обложке. Под загадочным шифром были размашисто накаляканы фамилия и инициалы Боя. Увидев собственное имя, он почувствовал во рту горечь, словно укусил гнилой помидор. Ему больше не хотелось ассоциироваться с этими буквами и смыслом, стоящим за ними. В голове, как в туннеле метро, прогрохотало: «Не надо было. Я говорил тебе. Я же говорил. Не надо было». Ночной поезд, самый последний, уносит тебя прочь без возможности вернуться – ночной разговор, самый последний, вырывается из кухни, сшибает и давит. Бою захотелось врезать себе по лицу.

Алла Петровна приоткрыла папку, вытянула оттуда чистый линованный листок и, вооружившись остро отточенным карандашом, сделала неразборчивую пометку.

– Ну, хватит терять время. Моделируем ситуацию! – гаркнула она. – После крушения лайнера ты оказался на необитаемом острове без пищи. Вместе с тобой четыре незнакомца: молодая женщина, ее годовалый ребенок, кхе-кхе, девушка твоего возраста и сорокалетний боцман. Внимание, вопрос. Кого съешь первым?

«Понятно. Ошибочка вышла. Тетка – полный неадекват», – подумал Бой.

Внезапно ему вспомнился старый фильм «Изгой» с Томом Хэнксом. Как заразительно кричал герой: «Я добыл огонь! Я добыл огонь!», а потом танцевал у костра. Интересно, если бы с Хэнксом на острове оказались четыре незнакомца, что бы он сделал? По крайней мере, тогда ему не пришлось бы общаться с волейбольным мячом.

– Быстрее! – взвинтилась Алла Петровна.

Отбросив карандаш, она снова схватилась за сигарету.

– Нужно отвечать не задумываясь. Интуитивно. Кхе.

– Лучше я поищу кокосы или попробую поймать рыбу, – сказал Бой.

– Нет! Ты, кхе, не понял. – Она выставила оранжевый огонек вперед, будто собираясь прижечь Бою глаз, если он скажет что-то не то. – Тебе нужно выбрать, кого ты съешь. Таково условие. Ты обязательно должен кого-то съесть! Кхе-кхе-кхе.

От слов Аллы Петровны, каркающего кашля, полумрака и удушливого запаха, разлитого в воздухе, Бою стало не по себе.

– Ладно, понял, – сказал он, махнув рукой, чтобы разогнать вонючее облако. – Выбираю боцмана.

– Интер-р-ресно. Очень интересно! Кхе-кхе. – Курильщица постучала сигаретой о край пепельницы. – А теперь расскажи, как ты все провернешь. С подробностями. Где подкараулишь боцмана? Как собираешься напасть? И поделишься ли мясом с остальными?

Это походило на глупый розыгрыш. Похожие вопросы любила задавать одна Динкина подружка. Как же ее звали? Не вспомнить.

«Ты едешь по дороге. С одной стороны на шоссе выбегает щенок, а с другой старушка. Остановиться нельзя. Кого задавишь?» – спросила она однажды.

Бой беззлобно бросил: «Да пошла ты».

А Темыч (он забежал в гости на минутку, но мама уговорила его попить чаю с пирожными) сказал, хлюпнув «Эрл греем»: «А я задавлю тебя, ведь ты и есть та старушка».

«Я не старушка, а маленькая девочка. Ты что, слепой?» – малявка прищурилась и скривила ротик.

«Да ладно? А выглядишь, как бабка. На лице какие-то бородавки, такие только у старух бывают. И на башке лысина просвечивает», – Темыч говорил серьезным тоном и смотрел на девчонку чуть ли не с сочувствием.

Динка захохотала и поперхнулась чаем. «Темочкины» шуточки очень ей нравились, когда не касались ее саму.

«Нет! Ты врешь, врешь, врешь!» – малявка разоралась, потом зашмыгала носом и убежала плакать в ванную.

Динка закатила глаза, для проформы шлепнула Темыча по затылку и поплелась успокаивать подругу.

Вспомнив этот эпизод, Бой невольно улыбнулся. Да, Темыч всегда умел ладить с детьми.

– Тебе, кхе-кхе, доставляют удовольствие мысли об убийстве боцмана? – донеслось из облака дыма.

– Да пошли вы, – сказал Бой.

Он встал, сунул руки в карманы и направился к двери. А что еще делать в такой ситуации? Не забирать же назад свои слова. Не извиняться же. Не пытаться замять, бормоча: «Я бы дождался, когда боцман ляжет спать, и размозжил ему голову камнем…»

Вслед несся хриплый смех курильщицы.

Глава 4

На втором завтраке Бой познакомился еще с двумя обитательницами НИИ. Стоило ему взять стакан кефира и пару пирожков, осмотреться в поисках Зои, почувствовать досаду из-за ее отсутствия, а следом – раздражение из-за досады, как с двух сторон возникли девчонки-мыши. Одна взяла под левый локоть, другая под правый, и они мягко, но настойчиво повели Боя к ближайшему столику. Он решил не сопротивляться.

– Привет. Я Ангелина, можно Гелий, – пропищала черная мышь. – А это моя сестра.

– Николь или Никель, – голосок у серой был еще тоньше.

Бой поглядел на одну, потом на вторую и из вежливости поинтересовался:

– Увлекаетесь химией?

– Нет, почему ты спросил? – у Никеля вытянулось лицо.

– Из-за наших прозвищ, дуреха, – объяснила Гелий, постучав согнутым пальцем по лбу. – Нет, химией мы не увлекаемся, – ответила она Бою. – Прозвища нам придумала Сера. Серафима. Наша сестра.

– Она разбилась на машине, – тихо вставила Никель.

Похоже, отметил Бой, рассказать, как умер твой близкий – своеобразная форма вежливости для добровольцев. Внутренний этикет НИИ. Хочешь выглядеть воспитанным человеком, следуй правилу трех «п»: поздоровался, представился, поделился, кто и при каких обстоятельствах у тебя умер.

– А моя сестра утонула, – сказал Бой.

Девчонки синхронно кивнули, и Гелий продолжила:

– Мы с Никелем погодки, а Сера была старше на девять лет, но мы все равно дружили. Всегда вместе. Три сестры. – Черная мышь улыбнулась тепло и искренне, словно солнце вышло из-за тучи. Бой не смог не улыбнуться в ответ. – Сера дала нам клички и завела «Ютуб»-канал «Таблица Крендеелевых», по аналогии с таблицей Менделеева. Мы втроем пели, кривлялись на камеру. Было круто. Даже лям подписчиков набрали.

– Кренделеевы – это наша фамилия, – добавила Никель и с сердобольным видом покивала на пирожок и кефир. – Ты ешь-ешь. Времени-то мало.

– Успею, не волнуйся, – ответил Бой. Заметив, что сестры не взяли ничего из еды, он предложил: – Хотите, берите.

Никель тотчас куснула пирожок и сделала глоток кефира – над верхней губой выросли пышные белые усы. Гелий неодобрительно покосилась на погодку, но ничего не сказала.

– Поскольку у тебя тоже, как и у нас, погибла сестра… – продолжила черная мышь.

– То мы решили… – подхватила серая.

Они переглянулись, и Боя окатило изнутри неприятным предчувствием. Неужели будут сыпать соболезнованиями, мертвыми, как прошлогодние насекомые на дачном полу? «Крепись», «держись», «вечная память». Бой их вдоволь наслушался и знал: слова, отдающие хрустом хитина, не помогают. По крайней мере, ему.

– Решили сказать, что мы тебя понимаем, – робко произнесла Никель.

– Тут в основном все потеряли родителей. Кроме Павлика, Вано и Григора, но у них тоже умерли не братья или сестры, – пояснила Гелий. – Почему-то многим кажется, что смерть сестры – недостаточно серьезная причина, чтобы оказаться тут. Чтобы все бросить, забить на себя, уйти из дома. Но мы-то знаем, как на самом деле. – У нее заблестели глаза и покраснел кончик носа, но слезы не полились.

– Да, мы знаем, – эхом отозвалась Никель и, склонив голову набок, шепотом спросила у Гелия: – А разве у Григора не папа умер?

– Отчим, – бросила та.

– Ну, отчим – это почти…

– Никель! – сквозь зубы рыкнула Гелий. Сейчас она напоминала не тихую мышь, готовую расплакаться, а злого опоссума. – Ты совсем дура? Мы уже говорили про Григора, я все объяснила и повторять не буду.

С дредастым явно была связана некая тайна, как и с Филимоновой, но Боя мало интересовали чужие скелеты в шкафу. Он просто ждал, пока сестры прекратят спор, чтобы задать вопрос. Тот самый, что волновал его еще утром, но потом, под натиском впечатлений, залег на дно.

– А как они вообще вернут наших сестер? – непроизвольно понизив голос, спросил Бой. – Я знаю про технологию, но в чем она заключается? Еще знаю, что есть «определенные условия», из-за которых все может получиться или не получиться, – говоря, он смотрел на Гелия – из двух сестер она выглядела более разумной и осведомленной.

Черная мышь медленно покачала головой.

– Мы знаем столько же, сколько ты. Честно. Вначале пытались выяснить подробности, но потом забили. Бесполезно.

– Нужно просто ждать, – тихо добавила серая.

Бой глотнул кефира и уточнил:

– Сколько?

– Месяц, два, три. По-разному. Кто-то задерживается тут дольше, другие быстро уходят. Но если люди вообще уходят отсюда, значит, получают, что хотят. Значит, им помогают. Как иначе? – Гелий посмотрела на часы, висящие на стене, и взвилась с места. – Ох, блин, опаздываем.

– А про тех, кому помогли, есть новости? – спросил Бой, вслед за мышами выбегая из столовой. – Можно на них выйти? Поговорить?

Гелий замялась на мгновение, а потом так усердно замотала головой, будто хотела сбросить ее с шеи.

– Мы не в курсе.

– А как же Зо… – начала Никель, но сестра вцепилась ей в руку и с силой дернула.

Серая пискнула и примолкла.

– Хватит трепать языком, – прошипела Гелий. – Нам пора. Пока! – И она поскакала вверх по лестнице, таща за собой Никеля.

Кот по имени Любопытство открыл глаза и, поднявшись, побежал на шорох. Кого имела в виду Никель? Далекого, неизвестного счастливчика, победившего смерть и покинувшего стены НИИ? Или человека, по-прежнему живущего здесь?

Зожа или Зою?

* * *

Во время третьего теста Бою пришлось рассматривать пятна Роршаха, о существовании которых он знал благодаря Снайдеровским «Хранителям». Тест проводила «лысая» ассистентка профессора. Она представилась Лизаветой Ивановной, но профессор вчера называл ее Лизонькой, и Бой решил последовать его примеру.

Лизонька была немногим старше Боя, но сидела с таким видом, будто в ее белобрысой голове свила гнездо вся мудрость мира. Девушку распирало от самомнения, и казалось, она вот-вот выдаст: «Я в курсе всех тайн Вселенной. Знаю, как воскрешают людей, есть ли жизнь на Марсе и куда пропадают носки из стиральной машины. Но тебе не скажу!» В присутствии профессора ассистентка сдерживалась, а сейчас вся сверкала, налитая до макушки чувством собственной важности.

Бой не удержался и громко фыркнул. Лизонькины глаза сузились. Скинув с плеча кончик выбеленного хвоста, ассистентка сквозь зубы объяснила суть теста.

Поначалу, мельком посматривая на черно-белые и цветные кляксы, Бой городил всякую чушь. «Очевидно, тут изображен адронный коллайдер». «Шрек дерется с кенгуру». «Да это же… это же… Хм. Это пятно Роршаха. Вы что, Лизонька, сами не видите?» Но в один момент он отчетливо разглядел на рисунке темную полынью, зовущую из пустоты, поперхнулся и отвел глаза. Лизонька победно усмехнулась уголками губ, но настаивать на ответе не стала и взяла следующую карточку. Бою перехотелось дурачиться, и дальше он отвечал более-менее правдиво. Кроме того раза, когда желто-розово-зеленое нечто натолкнуло на мысли об аромате яблочного пирога. Цвет не должен напоминать запах, рассудил Бой, и соврал, что видит двух бобров, строящих плотину.

Далее последовал тест номер четыре. Его проводил мужчина с вытянутым, усталым лицом, напоминающим морду старого пса. Мешки у него под глазами могли служить гамаками для хомячков, а в самих глазах стоял вечный ноябрь. Весь вид тестировщика – засаленный пиджак, грязные волосы, вислые усы в окружении клочковатой щетины – говорил, что мужчина давным-давно махнул на себя рукой, да и на все вокруг тоже. «Если не прийти, он и не заметит», – подумал Бой.

Сам тест, по его мнению, не имел никакого смысла. Пес спрашивал, скучает ли Бой по дому, насколько привязан к родителям, любит ли ходить в школу и прочее. Отвечать приходилось не словами, а цифрами от нуля до десяти. Пару раз Бой пропустил вопрос мимо ушей, брякнув наугад «один» и «девять», а спустя некоторое время вообще перестал откликаться. Он привалился к спинке кресла, немного сполз, прикрыл глаза и стал прокручивать в голове все, что слышал и видел сегодня. Сам не заметил, как задремал.

– Тебе пора. – Пес меланхолично вздохнул. – Уже три.

Бой потер глаза, поглядел на тестировщика (тот с безразличным видом читал книгу на немецком), пробурчал: «Спасибо, что разбудили», и побежал в столовую.

На обеде Зои опять не было, но на этот раз Бой не стал раздражаться на себя за то, что ищет ее. Как-никак, у него появилась уважительная причина. «Зо», оброненное Никелем, крепко засело в мозгу. Если в НИИ есть человек, способный подтвердить, что технология профессора на самом деле работает, Бою необходимо его расспросить. Правда, встает вопрос: что этот человек тут делает? Разве он не должен быть дома?

Можно, конечно, выловить серую мышь, когда черная куда-нибудь отлучится. Но не факт, что они вообще расстаются. Гелий теперь наверняка не спустит с сестры глаз, ведь Никель чуть не разболтала новичку тайну. Вот только чью? Какая буква должна стоять после «Зо»? «Ж» или «я»?

Заметив за одним из столов Зожа, Бой не глядя нахватал разной еды и направился к качку. Рядом с ним сидел мелкий, прыщавый Эдос, но вокруг оставалось еще три свободных стула.

– Не занято?

Не дожидаясь ответа, Бой сел и представился Эдосу. Поборов отвращение, пожал его руку, густо покрытую цыпками и язвочками. Наощупь – словно лапу ящера потискал.

Поздоровавшись с Боем, Эдос нервно потянул за длинные рукава, сделав так, чтобы на виду остались только кончики ногтей. Судя по страдальческой гримасе, он бы с удовольствием провернул тот же трюк с лицом, но воротника свитера явно не хватало, чтобы спрятать в нем голову. Пытаясь ускользнуть от взгляда новичка, Эдос скрючился над тарелкой и заслонился сосиской, насаженной на вилку, но принятых мер не хватило. Эдосовы прыщи, рассыпанные по всему лицу, выпячивались и горели – и чем больше он пытался их скрыть, тем большего внимания они жаждали. Это были не просто прыщи, а целый королевский двор: на носу восседала чета монархов с большими белыми коронами, по щекам вальсировали красные, упитанные вельможи, а на лбу и подбородке обитала мелкая сошка, но в таком количестве, что ни в сказке сказать.

Бой понял, что слишком долго разглядывает Эдоса, и поспешно уставился в тарелку, с удивлением обнаружив в ней творожную запеканку, утопающую в пюре.

– А вы кого хотите вернуть, парни? – небрежно спросил он. – Если не секрет.

К неудовольствию Боя, первым заговорил Эдос.

– Я жутко невезучий, – сказал он. – У меня вся семья погибла, семь человек. Поехали отдыхать в Европу, а там теракт. Какой-то урод подорвался в толпе, одиннадцать человек погибли, из них семь – мои. Мама, папа, двое дедушек и три бабушки, включая двоюродную. Я должен был полететь с ними, но свалился с гриппом. Мама хотела остаться со мной, а папа сказал… – Эдос грустно улыбнулся и перешел на бас: – «Сара, я не могу с тебя, он уже взрослый, отцепи его от юбки». Мама попросила: «Ну может, тогда возьмем Эдю с собой?» А папа ответил: «Да он нас всех заразит, и отпуск коту под хвост!» Лучше бы я действительно их всех заразил.

Неудовольствие, клюнувшее Боя, стыдливо юркнуло в темноту. Он приоткрыл рот и уставился на Эдоса, не в силах сказать ни слова. Семь человек. Вся семья. Это не укладывалось в голове. Эдос тоже смотрел на Боя и легонько кивал: да, да, так бывает. Он больше не прятал лицо и, удивительное дело, Бой перестал замечать его прыщи. Вперед выступили точеные черты, густые брови, вихрь темных волос со штрихами седины (сколько ему: шестнадцать?) и дрожащая струна улыбки.

– А я батю хочу вернуть, – заговорил Зож. – Он ваще-то меня один с малолетства тянул, воспитывал, мать-то с любовником сбежала, я ее и не знал. А потом батя в тюрьму загремел и там умер. Хотя ваще-то ни одного закона не нарушил, даже скорость никогда не превышал. А сел из-за мачехи – взял ее вину на себя. Мошенничество в особо крупном… Сука она. Ненавижу.

Зож говорил спокойно, не повышая голоса, но закончив, вдруг шарахнул кулачищем по столу. Подпрыгнули тарелки-стаканы-вилки, и все, кто был в столовой, повернулись на шум.

Эдос сочувственно вздохнул и похлопал Зожа по руке. Кулак качка медленно разжался.

– Ну-ну, здоровяк. Ненавистью делу не поможешь, – голос Эдоса звучал утешительно, почти по-отечески.

– А чем поможешь? – вырвалось у Боя. – Секретной технологией?

Эдос поколебался, но ответил:

– «Деус экс махина».

Незнакомые слова, сказанные вполголоса, прозвучали как заклинание. Бою померещилось, что они на секунду зависли в воздухе, качнулись и распылились по столовой, будто споры грибов. Может быть, галлюциногенных.

– Что? – Бой засомневался, правильно ли расслышал. – Какая еще махина?

– Это на латыни. Переводится как «Бог из машины».

– И что это значит?

– Так называется технология воскрешения. Не знаю, как она работает, но думаю, штука, названная на латыни, не может работать плохо. – Эдос улыбнулся.

– Ну а хоть какие-нибудь подробности известны? – не отставал Бой.

– Есть только предположения. Говорят про клонирование. А еще про виар-симуляцию. Мол, никого не воскрешают, а просто моделируют для тебя искусственный мир, где твои родные живы. Мне кажется, чушь. Но кто знает? Лично я думаю, что «Деус экс махина» – это такое лекарство. Эликсир от смерти.

– А почему говорят «махина», а не «машина»? – спросил Зож, почесав затылок.

– Ну, просто так произносится.

– «Деус экс машина» звучит лучше. А еще лучше «Деу секс машина», – Зож захрюкал от смеха.

Бой с Эдосом его не поддержали, и качок быстро затих.

– Да ну вас! – он досадливо дернул квадратной челюстью. – А батя бы поржал ваще-то. Скорее бы мне его вернули. Хоть клоном, хоть не клоном. Мне ваще-то по фигу. Это все равно будет мой батя!

Теперь Бой не сомневался: «Зо» относилось не к Зожу. Его отец точно был мертв, иначе откуда взяться этой неподдельной тоске в голосе? Этой дрожащей, как свет на воде, интонации? На хорошего актера Зож никак не походил.

* * *

Пятый тест оказался вовсе не тестом, а чем-то вроде урока. В большом кабинете, с зеленой доской на стене и фиалками на подоконниках, собрались все добровольцы. Они сидели за партами – изредка вдвоем, чаще по одному. Бой сразу увидел Зою, место рядом с ней пустовало, и он поспешно – даже чересчур поспешно – устремился к ней. Взгляды липли со всех сторон, точно репейники.

Спрашивать, свободно или нет, Бой не стал. Протиснувшись к окну (Зоя разместилась с краю, намекая, что не ждет соседей), он сел и покосился на белые руки с розовыми ногтями, скрещенные на парте, как две ветки.

– Где была? – спросил Бой.

Прозвучало резковато. Он бы не удивился, если бы рыжая-не рыжая не ответила, или бросила: «Твое какое дело?», или послала куда подальше, но она сказала:

– У меня особое расписание. Не всегда успеваю в столовку.

– Голодная?

– Как зверь.

Она улыбнулась, и Бой внезапно испытал странное, смутно знакомое чувство. Чувство причастности. Будто он нес ответственность за Зоин голод: не уследил, не озаботился. Он и раньше ощущал нечто похожее, но исключительно в отношении Динки. Когда мама задерживалась на работе, то просила Боя покормить сестру. Иногда он забывал, и Динка, довольная, ужинала печеньем и конфетами, сметая подчистую все сладкие запасы.

– А тут нет какого-нибудь автомата с шоколадками и снеками? – спросил Бой.

У него в школе стоял такой, собирая вокруг себя мальков, как священный алтарь – адептов культа. Каждый месяц проходил слух, что аппарат собираются демонтировать, и это неизменно поднимало волну паники у всех, кто младше седьмого класса. Бой шутил, что наряду с корейцами из группы Би-Ти-Эс, школьный аппарат является первой Динкиной любовью. Она в ответ злилась или смеялась – в зависимости от настроения.

– Нет, никаких автоматов тут не водится. – Зоя развела руками и дурашливо усмехнулась уголком рта. – Как и денег, чтобы купить что-нибудь в автомате. Или хочешь сказать, у тебя есть кэш?

Бой задумался. Три тысячные купюры, свернутые рулончиком, валялись на дне рюкзака. Вот только сам рюкзак Бой не видел со вчерашней ночи и до этой минуты даже не вспоминал о нем. А ведь там, помимо денег, была одежда. Та, что на нем сейчас, рано или поздно испачкается (носки уже посылали скверные сигналы), и Бою нужно будет во что-то переодеться.

Все его мысли, очевидно, отразились на лице, потому что Зоя сказала:

– На самом деле деньги тут не нужны. В НИИ пышным цветом цветет коммунизм. Просто скажи любому из тестировщиков, что тебе необходима одежда или, не знаю, ложка для обуви. Все, что надо, дадут бесплатно. Но, конечно, в разумных пределах. Никакого оружия, алкоголя, наркотиков, домашних животных или, м-м, ортопедических подушек. Вот их особенно нельзя.

Бой хмыкнул, отметив про себя, что у девчонки странное чувство юмора. Но хорошо, что оно вообще есть.

– Зато тут и оденут, и накормят, – продолжила рыжая-не рыжая. – Главное подчиняться правилам, и все будет хорошо.

– И как у тебя с этим?

– С чем? – Зоя сделала вид, что не поняла вопроса.

– С подчинением.

– О-о, я в этом отличница, – с горькой иронией отозвалась она.

– Простите за опоздание!

В кабинет с шумом вломился некто высокий и нескладный, с портфелем в руке и большим рулоном под мышкой. Бой вначале принял опоздавшего за очередного добровольца – на вид ему было не больше двадцати лет, – но тот шлепнул портфель на учительский стол и принялся вешать карту, бубня: «Тема сегодняшнего занятия «Исторические и экономические предпосылки распада Советского государства».

Карту молодой тестировщик повесил криво. Потом поскользнулся на паркете и чуть не сел на шпагат. Подтянув длинные ноги, он прищурился на Боя и сказал:

– О, вижу у нас пополнение! Меня зовут Тимьян Львович, и я веду бесполезный курс истории тире экономики тире обществознания для этих оболтусов. – Он обнажил большие кроличьи зубы, слишком белые на фоне смуглой кожи. – А ты у нас Бой?

Тимьян Львович производил двойственное впечатление. Бою не понравился его игривый тон в стиле школьного зубрилы, претворяющегося рубахой-парнем. И в то же время, неуклюжесть и молодость делала тестировщика человечным и понятным. Вот он, подумал Бой, единственный более-менее нормальный человек среди сотрудников НИИ. Не считая, разве что, добродушного Игорька.

– Не тушуйся. У нас тут все просто, можно сказать, по-домашнему. Никакой дедовщины или местечковой ежовщины, – бодро продолжил Тимьян Львович. – Уверен, ты быстро вольешься в коллектив. Здесь у нас, – он обвел кабинет рукой, – собрались сплошь яркие индивидуальности. Однако быть индивидуальностью не значит быть одиночкой. Каждый доброволец пережил утрату, Бой. У каждого рана в сердце. Поэтому никто не поймет тебя лучше, чем люди, которые находятся сейчас в этой комнате.

– Отличная речь, – язвительно сказала Филимонова, сидящая позади Боя и Зои, и пару раз хлопнула в ладоши.

– Разуйте глаза, Тимьян Львович, – раздалось с последней парты. – Какой коллектив? Какие индивидуальности? Тут каждый – таракан в банке.

– Говори за себя, Григор, – прогудел Зож.

– А я согласна, – тихо произнесла Никель.

Гелий зашипела на нее, но серая продолжила:

– Кто мы, если не тараканы? Тараканы с тараканами в головах.

– Не-е, я не хочу быть тараканом, – сказал андрогин. – Я, скорее, оса.

– Если кто-то скажет, что хочет быть бабочкой, я блевану, – пригрозила Филимонова.

Тимьян Львович не вмешивался и не предпринимал ни малейшей попытки начать урок. Присев на край стола, он увлеченно слушал добровольцев.

– Думаю, правы оба, и Львович, и Григор, – продолжил андрогин. – Мы все насекомые, но каждый по-своему. – Он посмотрел на сестер Кренделеевых. – Вот они, к примеру, комарики. Ты, – повернулся к Щи, – кузнечик. А эти, – указал на Зою и Боя, – стрекоза и муравей.

Бой кашлянул и задрал брови: что за детский сад?

– Типа он переживет зиму, а она нет? – ухмыльнулась Филимонова.

– До зимы далеко, – заметил кто-то.

– Зима близко, – хихикнул другой.

– Фу-у, – протянула Филимонова, закатив глаза. – Олдфаги повылезали.

– Да какая я стрекоза? Я тоже муравей, – включилась в игру Зоя. – Рыжий, кусачий муравей.

– Да заткнитесь вы! – вдруг заорал Щи. Он взвился на ноги и ударил чахлыми кулачками о парту. – Мы все – черви! Могильные черви и больше никто! Ясно вам?!

Содрогаясь всем телом, Щи выбежал из кабинета. Бой озадаченно посмотрел ему вслед. Во-первых, такое поведение настораживало – черт знает, что можно ждать от истерички, тем более, от истерички-парня. А во-вторых, Бой никогда еще не видел настолько тонких ног, обтянутых, как второй кожей, узкими джинсами.

– Львович, у вас Щи убежали, – хохотнул андрогин.

– Я с ним поговорю. – Тимьян Львович устремился к двери, сшиб карту, поймал ее, случайно скомкал и бросил на стол. – Не расходитесь, я скоро. – И напоследок ударился плечом о косяк.

Несколько секунд в кабинете парила тишина. Смешиваясь с духотой, она превращалась в усыпляющий коктейль. Бой привстал и открыл окно, впустив струю свежего воздуха. Она прохладной змейкой обвила голову и отогнала сонный дурман.

– Не-е, я все-таки оса, – протянул андрогин. – Могильный червь – это мерзость.

– Ой, да захлопнись! – рявкнула Филимонова и выбежала из кабинета.

– Какие все нервные, – сказал Эдос, прикрыв лицо рукавом. – На медосмотре нужно будет заказать пустырника. На всех.

– Барме-е-ен, одиннадцать фунфыриков! – захохотал андрогин. – Ой, вру. Уже двенадцать, с учетом муравья.

– Тринадцать, – поправил кто-то.

– Не-е, призракам не наливают.

– Если бы наливали призракам, нужно брать штук двадцать пять.

– Больше.

– А что такое фурфырик?

– Эх, я бы бухнул, – с тяжелым вздохом сказал Григор и, вытащив из кармана пачку сигарет, поплелся к двери. – Надоело все.

– Сиди, дура! – рыкнула Гелий.

Похоже, Никель порывалась уйти вместе с дредастым, но властный оклик сестры остановил ее. Дверь кабинета медленно закрылась за Григором, разделяя мир на тех, кто бежит прочь и тех, кто остается на месте. Бою немедленно захотелось примкнуть к первым. Зоя, точно уловив его настроение, придвинулась ближе, тронула за руку и шепнула:

– Давай свалим?

Ее губы оказались близко-близко, и Бой заметил, что вокруг них пестрели веснушки, из-за чего рот казался присыпанным корицей. Сердце у Боя забилось быстрее. Голове, минуту назад охлажденной весенним ветром, опять стало жарко. Нужно было срочно что-то сказать, чтобы скрыть следы замешательства и волнения.

– Кхм. Тимьян Львович велел не расходиться. Разве это не будет нарушением правил? – поинтересовался Бой, стараясь говорить насмешливо.

– Будет, – подтвердила Зоя.

– А ты же у нас, вроде, «отличница в подчинении». Или как?

– Я подчиняюсь не только правилам, но и своим желаниям. И сейчас я хочу уйти.

Она встала и пошла к выходу, решительно, с высоко поднятой головой, будто отстаивала свое право на прогул. Бой хмыкнул и последовал за рыжей-не рыжей.

– Совет да любовь двум муравьям! – крикнул вслед андрогин.

* * *

– Что думаешь о пятом тесте? – спросила Зоя, когда они оказались в коридоре.

Поблизости никого не было: Григор, Филимонова, Тимьян Львович и Щи как сквозь землю провалились.

– Да какой это тест, просто сорванный урок.

– А вот и нет. – Рыжая-не рыжая выглядела довольной, как человек, собирающийся рассказать остроумный анекдот или отменную сплетню. – Задача Тимьяна – вовсе не учить нас, а выводить на эмоции. Наблюдать, а потом докладывать Алле Петровне: кто чего боится, кто кого бесит, и прочее.

– Ну вот. – Бой покачал головой. – А я-то думал: наконец-то нормальный чел. Ну, из тестировщиков. Остальные странные какие-то. Или кажется?

– Не кажется. А Тимьян, правда, нормальный. Иногда даже рассказывает что-то полезное. Про историю, устройство общества. Даже вызывает ностальгию по школе. Изредка.

Они вышли на площадку – и тут никого – и отправились на третий этаж.

– Отец Тимьяна, Лев Львович, тоже тут преподавал, – рассказывала Зоя. – Я его не застала, но, по слухам, он был настоящей эмоциональной соковыжималкой. На его тестах люди глотки друг другу рвали, бились в рыданиях, пытались наложить на себя руки, а потом обнимались и пели хором. Так что по сравнению со своим папой Тимьян просто душка. Тот самый случай, когда гора родила мышь.

– Скорее, лев родил тимьян, – бросил Бой.

Зоя удивленно уставилась на него, а потом запрокинула голову, и волосы горящей лавиной хлынули ей на спину. Зажав рот рукой, она глухо расхохоталась.

– Отлично сказано, – похвалила рыжая-не рыжая, отсмеявшись. – Хотя, знаешь, кое-что Тимьян может. Он не совсем «трава». – Она показала пальцами кавычки. – Ты заметил, что мы тут не очень-то разговорчивые? Просто ходим загруженные, в своих мыслях и проблемах. А на занятиях Тимьяна все начинают говорить, спорить, психовать, хихикать. Оживают.

– Может, дело не в нем, а в том, что это последний тест? Все устали и хотят выплеснуть эмоции. Просто совпадение.

– Никогда об этом не думала. Интересная теория.

Они дошли до окна в конце коридора и остановились. За стеклом фиолетовое смешивалось с оранжевым: тяжелые тучи озарялись лучами предзакатного солнца. Контрастный цвет бил в глаза, Бой зажмурился и перевел взгляд на Зою. Она присела на подоконник и располовинилась: одна сторона оказалась на свету, вторая в тени.

– Твою маму воскресили? – прямо спросил Бой.

Если вопрос и застал Зою врасплох, то виду она не подала. Рыжая-не рыжая склонила голову набок, из-за чего большая часть лица окунулась в серую краску, и коротко вздохнула.

– У меня особый случай. Трудно объяснить, – уклончиво сказала она.

– «Особое расписание», «особый случай». Ты просто уходишь от ответа.

– Я хочу сказать, что смерть бывает разной.

– Смерть – она и есть смерть, – отрезал Бой, чувствуя, как нарастает раздражение. – Был человек, а теперь его нет.

– Есть тысячи видов смертей, – возразила Зоя, на секунду повысив голос. – Но я рада, что ты столкнулся только с одной. Моя мама умерла дважды. После второго раза ее воскресили, но после первого – нет. Потому что это невозможно. А первый раз – самый главный.

Бой попытался переварить услышанное. Не получилось. Зоины слова походили на бред сумасшедшего. Умерла дважды? Воскресили после второй смерти, но не после первой? Серьезно?

Если бы не боль, сквозящая в Зоином голосе, Бой бы подумал, что она рисуется. Напускает туман. Хочет выглядеть загадочной девушкой с непростой судьбой. Но Бой знал, как звучит страдание, и отчетливо слышал его.

Прежде чем он успел что-либо сказать, Зоя снова коснулась его руки и попросила:

– Давай не будем об этом, ладно? По крайней мере, сейчас. Обещаю, когда-нибудь я обязательно все тебе расскажу.

– Окей, – нехотя согласился Бой. Не клещами же из нее тянуть? – Тогда расскажи кое-что другое. Не о маме.

– Сказку? – она улыбнулась, поставив брови домиком.

– Нет. Расскажи про «Деус экс махину».

– А это и есть сказка. Как иначе можно назвать машину, воскрешающую людей?

– Значит, «Деус» – действительно машина?

Бою представилась маломерка «Деу Матиз». Почему-то оранжевая. Наверное, из-за света за окном или из-за помпона на любимой Динкиной шапке. Сестра сидела на водительском месте, вцепившись ручонками в руль. Испуганная, но решительная. «Матиз» мчался по мосту, а внизу чернела пустота. Стоило проскочить очередную опору, как она с грохотом падала, увлекая за собой пролет. Динке нужно было успеть на другой берег, пока мост не разрушился окончательно. Это походило на кадры из фильма-катастрофы, но Бою совсем не хотелось его досматривать. Пришлось встряхнуть головой, чтобы странная фантазия развеялась.

– Ты сам скоро все узнаешь. Очень скоро. Это я тебе тоже обещаю. – Зоя в очередной раз ушла от ответа. – Конечно, если будешь следовать правилам игры. Или нарушать их под моим присмотром. – Она подмигнула.

* * *

– Могильные черви! – кричал Щи, убегая все дальше в лес. – Могильные черви!

Бой знал, что должен остановить его, но не понимал, почему. Темные деревья обступали со всех сторон, хлестали ветками по лицу, преграждали путь. Бой упрямо пробирался вперед, не отрывая взгляда от худого, как щепка, парня.

– Мама! Мамочка! – жалобно позвал Щи. – Ты тут?

Слева, хихикая, пронеслась маленькая фигурка. Мелькнул оранжевый помпон.

– Динка? – окликнул Бой, не узнав собственный голос. – Динка!

– Тут нет никакой Динки. – Раздалось за спиной. – Есть только мы.

Бой медленно обернулся и увидел добровольцев. Он сразу понял, что это они, хотя в них не осталось ничего узнаваемого. Ничего человеческого. Вытянутые, белесые, безликие тела копошились в земле.

Издалека, нарастая с каждой секундой, неслась песня:

«Хоп-хей, ла-ла-лей, где вопрос и где ответ. Хоп-хей, ла-ла-лей, что ни говори. Хоп-хей, ла-ла-лей, то ли верить, то ли нет. Хоп-хей, ла-ла-лей, но бог тебя хранит».

– А-а-р-р-р! – Бой вскочил с кровати и, схватив подушку, швырнул в колонку. – Да вы издеваетесь!

Через неделю он привык.

Интерлюдия.

Зоя

О сколько же во мне несвободы. Она как яд, умерщвляющий все живое. Она как пустыня, наступающая на благодатные земли. Она как полярная ночь, съедающая каждый причитающийся мне луч солнца.

Зоя видела Ночь – темнокожую женщину с мерцающими глазами-лунами и черным одуванчиком волос на голове. Ночь держала вилку и наматывала на нее, как спагетти, солнечный луч, струящийся по тарелке. Потом приоткрыла чувственные губы, втянула луч, причмокнула и сказала:

– М-м, с витамином Дэ.

– Мисс Колымская!

Зоя очнулась, вскинула голову и увидела две волосатые лапищи, лежащие крест на крест на могучей груди. «Англичанка» Нонна Георгиевна не брила ни руки, ни ноги, ни усики над верхней губой, а потому к ней давно и прочно приросло прозвище Бигфут.

– Я, кажется, уже говорила, что кабинет английского – неподходящее место для сна, – сказала учительница. – Здесь банально неудобно.

– А я и не спала. Я медитировала.

В груди, над правыми ребрами, заныло. Снова-здорово. Зоя поморщилась от боли, но Бигфут явно приняла гримасу на свой счет: насупила кустистые брови, поджала губы и подалась вперед, шерстяной глыбой нависая над ученицей.

– На ашрам кабинет тоже не похож. Впрочем, кое-какую духовную практику я назначить могу. Задаю всем, – «англичанка» повысила голос, – пять домашних заданий.

В классе зароптали:

– Следующий урок уже завтра!

– Как успеть?!

– И так много задают, ну сжа-а-альтесь, Нон Георгивна…

– Скажите «спасибо» Колымской, – предсказуемо выдала Бигфут.

Зоя равнодушно пожала плечами и свесила голову, чтобы волосы упали на лицо. Сквозь них гораздо приятнее смотреть на мир: все кажется не совсем настоящим.

– Можете задавать сколько угодно, я не буду делать домашку, – сказала Зоя.

– Почему, позволь спросить?

– Просто я считаю, что английский мне в жизни не понадобится.

– Конечно, не понадобится, если хочешь работать за мизерную зарплату, – отозвалась Бигфут.

– А у вас, Нон Георгивна, зарплата ого-го, да?

– Моя зарплата тебя не касается, – отрезала «англичанка».

– Меня – нет. – Зоя откинула волосы с лица и открыто посмотрела на Нонну Георгиевну. – Зато Оганеса касается, и Ромашкину, которые ни бе ни ме, а свои четверки в году получат. Или пятерки, а? Вы как договорились?

– Заткинь, Колыма! – рявкнул Оганес.

– Вон из класса. – Слова Бигфута прозвучали беззлобно, скорее устало.

– Да легко. – Зоя подхватила рюкзак и действительно легко, как пушинка, полетела прочь.

«Я сюда больше не вернусь, – думала она, удаляясь от школы. – Не вернусь. Не вернусь», – и чем чаще Зоя это повторяла, тем слабее становилась боль в груди.

Теперь станет лучше, гораздо лучше. Школа отнимает пять часов в день, тридцать часов в неделю, а сколько же в месяц – так много, что лень считать. Голова закружилась от предвкушения: столько времени, столько свободы! Зоя остановилась и глубоко вдохнула сырой октябрьский воздух. Теперь у нее есть минутка, чтобы просто подышать.

* * *

– Я тебя-я-я никогда-а-а не уви-и-ижу-у-у, – из комнаты неслись завывания.

Зоя бросила рюкзак на пол, постояла немного втемном коридоре и начала привычный обход. Вначале заглянула в санузел. Поморщилась, смыла. Покосилась на пустую мыльницу – поставила вторую напоминалку в телефоне: «Куп.мыл.срочн!!» Завернула на кухню. Быстро ополоснула руки, побрызгав на них моющим средством, и открыла холодильник. Нахмурилась заранее: уже знала, что увидит. Кастрюля набита вареной картошкой, нарезанный сыр замотан в пищевую пленку, сметана не распакована и в хлебном пакете ровно восемь кусков, как и вчера.

Зоя достала все, что заготовила с вечера. Погрела картошку в микроволновке, сверху бухнула ложку сметаны, с краю пристроила бутерброд. Резко выдохнула, будто собиралась выйти под ледяной дождь, подхватила тарелку и пошла на протяжное, стонущее, зовущее – да только зовущее не ее: «Я тебя-я-я никогда-а-а не забу-у-уду-у-у».

Возле своей комнаты Зоя приостановилась и покосилась на дверь. Странно, вроде перед уходом плотно закрывала, а сейчас – щелка. Неужели она лазила? Нехорошее предчувствие мурашками пробежало по спине, вновь закололо в груди, и Зоя толкнула дверь ногой. Створка не поддалась: что-то мешало. Чтобы все понять, хватило взгляда в щелку. Застонав сквозь зубы, Зоя рванула в гостиную. Одна картофелина выскользнула из тарелки и шлепнулась на пол, забрызгав линолеум сметаной.

– Ты что тут устроила?!

В большой комнате работал телевизор и царил бардак. Первое не удивило, второе вызвало гнев. Только вчера Зоя ползала по ковру, прыгала по стульям, сгибалась в три погибели и засовывала руки в складки дивана, чтобы вычистить каждый уголок от пыли, мусора и застарелых объедков, запрятанных в самых непредсказуемых местах. И вот сегодня, стоило уйти в школу, мать все перевернула вверх дном. Шкаф, стеллаж и комод стояли настежь, повсюду валялись одежда, книги, игрушки, провода, какие-то документы – важные и неважные, посуда – битая и нет. Такой же кошмар, как мельком успела заметить Зоя, творился в ее комнате.

– Ты специально что ли?! – Зоя брякнула тарелку на телевизор. «Ящик» был старенький, не плоский, и на нем легко помещались миски и чашки.

Мать подняла одутловатое лицо, обрамленное тонкими рыжеватыми прядями, и спросила сквозь продолжительный всхлип:

– Куда ты его дела?

Зоя прикрыла глаза. Так вот, значит, из-за чего весь сыр-бор. А она-то, идиотка, думала: ремиссия. Слово умное вычитала. Радовалась. А сколько не поглощай эту информационную бурду с «Психолоджес», «Ютуба» и всяких психологических пабликов, все равно ничего не понимаешь, ничего не знаешь, ни в чем не разбираешься. Мать настолько спокойно и покладисто вела себя в последние дни вовсе не потому, что ее состояние улучшилось. Она просто копила силы для удара.

И что теперь делать?

– Где оно? – заскулила мать.

– О чем ты? – Зоя попробовала старую тактику: закосить под дурочку.

Взгляд матери скользнул в сторону – к телевизору. Там уже не пели Караченцев с Шаниной. В «ящике» скандировали: «Горько! Горько!», свистели, хлопали, вразнобой считали: «Один… два… один… три!», и под этот гомон две тонкие фигурки – одна в белом, другая в черном – трепетно льнули друг к другу. Зое захотелось взять что-нибудь потяжелее, да вон хоть валяющийся стул, и со всей силы вдарить им по экрану.

Сдержалась. Как всегда.

– Почему не поела? – спросила Зоя и, ухмыльнувшись дрожащими губами, обвела рукой комнату. – Занята была, да?

– Где оно? – повторила мать.

– Я не знаю, о чем ты, – отчеканила Зоя.

Сбросив со стола кучу хлама, она водрузила перед матерью тарелку с едой и пообещала:

– Если не съешь, разобью телек.

Дверь в детскую, как раньше называлась Зоина спальня, поддалась с третьего раза. Пришлось навалиться всем весом, хотя его имелось немного. В комнате что-то хрустнуло, и проход открылся. Войдя, Зоя обнаружила рамку, зажатую между перевернутым пуфиком и ящиком, выдернутым из тумбы. На фото двенадцатилетняя девчонка, гордо вздернув нос, держала диплом за победу на олимпиаде по истории. Глупышка, возомнившая себя умной, еще не знала, что скоро ее жизнь пойдет под откос. Теперь портрет оплетала паутина разбитого стекла – так он выглядел куда достовернее. Этой фотографии всегда не хватало предчувствия беды.

– Зоя! – раздалось из гостиной.

Захотелось достать осколок – тот, что покрупнее – и вонзить себе в руку.

– Зоя!

Она отшвырнула рамку. Стекляшки, жалобно звякнув, рассыпались по вещам. В голове мелькнуло: «Собрать все и сжечь», а следом: «Нет, зачем собирать, просто облить бензином и кинуть спичку». Зоя представила, как комната корчится в огне, и злость поугасла.

Темные, тяжелые мысли обладали удивительным свойством – от них на душе становилось немного светлее и легче. Это не всегда срабатывало, но сейчас получилось.

– Зоя! – голос приблизился.

– Чего тебе?

– Зоя. – Мать появилась на пороге; ее взгляд блуждал по полу, стенам и потолку – лишь бы не сталкиваться с глазами дочери. – Верни мое платье.

Зоя опять претворилась, что не понимает, о чем речь.

– Все твои платья валяются на полу. Собери их и найдешь то, которое нужно.

– Верни, – прошелестела мать. – Пожалуйста.

Она выглядела печальной и кроткой, в глазах стояли слезы, и Зоя почувствовала прилив жалости. Мать выпустила пар, решила она, поэтому надо попробовать поговорить с ней. Объяснить. Достучаться.

– Тебе не нужно надевать то платье. Оно плохо на тебя влияет. Понимаешь? – мягко заговорила Зоя. – Надо забыть прошлое и…

Мать прямо посмотрела на нее, и Зоя осеклась. В глазах больше не плескались слезы – остался лишь лихорадочный блеск, колючий и недобрый. По лицу лишайниками расползлись красные пятна.

– Я знала, что ты его спрятала! – заорала мать. – Стерва! Гадина! Всю жизнь мне испоганила! – она перешла на визг, потрясая скрюченными пальцами перед Зоиным лицом. – Это из-за тебя! Из-за тебя он ушел! Не родись ты на свет…

Зоя оттолкнула руки, жаждущие вцепиться и исцарапать, и побежала в ванную. От злости на себя хотелось расшибиться в лепешку. Жалкая идиотка, как ты позволила снова обмануть себя? Мать уже делала так, и не раз: претворялась грустной и смиренной, плакала, умоляла и клялась. Но стоило поддаться, смягчиться, и маска слетала с ее лица, обнажая безумие.

Зоя упала на колени перед стиральной машиной, откинула старое полотенце, засунутое для отвода глаз, и наружу сразу полезло воздушное, белое, похожее на мыльную пену платье. Вытянув его и скомкав в шар, Зоя выбежала в коридор и швырнула в мать.

– На, подавись!

Мать села на пол, прижала платье к себе и принялась раскачиваться из стороны в сторону. Зоя молча смотрела на нее сверху вниз. Ужас совершенной ошибки рос в груди, отзываясь режущей болью. Нет, она ошиблась не в том, что спрятала платье. И не в том, что сейчас отдала его матери. Главный промах Зоя сделала гораздо раньше.

* * *

Она заметила, что с матерью происходит что-то странное, вскоре после ухода отца. Мать и раньше была с чудинкой: могла неделями не выходить из дома, много часов проводила за макияжем и постоянно изводила отца ревностью, даже к дочери. Папе запрещалось гулять вдвоем с Зоей. Или втроем – или никак. А лучше – вовсе без дочери. Мать часто сетовала, что свекр и свекровь, живущие в Сиднее, не хотят забрать внучку к себе. Про других бабушку и дедушку Зоя вообще ничего не знала: мать никогда не упоминала о своих родителях.

Когда отец ушел из семьи, жизнь покатилась в пропасть. Не сразу, но достаточно быстро. Мать подолгу спала, отказывалась от еды, рыдала по пять раз в день, кидалась на дочь с кулаками или впадала в прострацию. Вот тогда-то Зоя и совершила свою самую большую ошибку: она не обратилась за помощью.

Матери не пришлось искать работу – каждый месяц отец переводил на карточку круглую сумму, полностью покрывающую расходы бывшей жены и дочери. Зоя сама покупала еду, готовила, мыла посуду, стирала, убиралась, оплачивала квитанции и постоянно чувствовала ответственность за мать – словно они, взрослый и ребенок, поменялись местами. В глубине души она понимала, что ей нужно избавиться от этого груза, ведь он ей не по силам. Вызвать скорую, открыться школьному психологу, заставить отца приехать и во всем разобраться. Но Зоя молчала. Поглядывая из-за завесы волос, она видела мать прежней – пусть чудаковатой, капризной, властной, неласковой, но родной. Что будет, думала Зоя, если я сейчас возьму телефон, позвоню кому-нибудь и обо всем расскажу? Мать положат в психушку, ее саму отправят в приют, и не факт, что чья-то жизнь станет лучше. Рука, тянущаяся к телефону, замирала.

Иногда у матери случались прояснения. В такие дни она умоляла не бросать ее («Не будь как он! Прошу, не будь как он!») и обещала исправиться. Говорила, что хорошо себя чувствует. Просила прощения. Неумело оправдывалась («Каждый имеет право немножко погрустить!»). Но чем дальше – тем реже и неохотнее отступало безумие.

Однажды, придя из школы домой, Зоя застала мать в свадебном платье. Она сидела перед телевизором и жадными глазами смотрела, как высокий красавец-блондин надевает кольцо на палец хрупкой невесте, чья прическа похожа на застывший огонь.

– Мы были принц и принцесса, – мать всхлипнула. – Мы должны были жить долго и счастливо. – Она перевела взгляд на Зою, и изо рта посыпались ругательства вперемешку с обвинениями. Смысл сводился к тому, что принц никогда не бросил бы принцессу, если той не пришлось бы делить свое время между любимым мужчиной и нелюбимым ребенком.

– Ты обрушилась на нас, как проклятье! – с обидой произнесла мать.

Зоя послушала-послушала и, затолкав боль поглубже, пошла платить за электричество. На сегодня у нее накопилось слишком много дел, чтобы плакать.

С тех пор мать каждый день надевала чертово платье и смотрела свадебное видео, все дальше и дальше уходя в прошлое, а может – в несуществующее настоящее, где принц и принцесса по-прежнему жили вместе. А Зои не существовало на свете.

Когда, начитавшись психологических статей в интернете, Зоя спрятала платье – слава богу, мать снимала его на ночь – наступил короткий период просветления. Три дня мать вела себя сносно, хоть и рассеянно. Вчера она даже обошлась без просмотра ролика и спросила у Зои, пусть и без интереса, как у нее дела.

А сегодня случилось то, что случилось. Разгром квартиры, слезы, оскорбления. Иначе быть не могло. Не сорвись мать сейчас – сорвалась бы позже. Потому что, окончательно уяснила для себя Зоя, мать больна. По-настоящему. Серьезно. Нельзя вылечить грипп, погладив по голове, или избавить от аппендицита, рассказав сказку. Вот почему нужно было давным-давно попросить о помощи.

Может, еще не поздно?

В дверь позвонили. Зоя вздрогнула, мать замерла, и они обменялись взволнованными взглядами, словно заговорщики. Гостей в этом доме не ждали.

– Иди в комнату, – шепотом приказала Зоя, и мать, сграбастав платье, на цыпочках пошла в гостиную.

Дверной глазок показал мохнатый лиловый берет и густые брови на крупном лице. Бигфут! Что она тут забыла?

– Колымская, открой, пожалуйста, – заговорила Нонна Георгиевна, уставившись прямо в глазок.

Зоя невольно отпрянула – показалось, что «англичанка» ее видит. Поколебавшись, дернула задвижку и выглянула на площадку.

– Зачем вы пришли?

– И тебе здравствуй.

– Мы сегодня уже виделись.

– Да, точно. Кстати, тебя никто не отпускал с уроков, – ровным голосом сказала Бигфут.

– А вот и нет. Вы меня отпустили. Буквально послали. А если я неправильно поняла, значит, вы плохо объяснили. – Зоя старалась говорить нагло и колко, чтобы до «англичанки» дошло: ей тут не рады. – Так зачем пришли, Нонна Георгиевна?

– Не знаю. – Лиловый берет покачался влево-вправо. – Наверное, мне просто не все равно. Вот поэтому и пришла.

Такого ответа Зоя не ожидала. Она растерялась, и Бигфут продолжила:

– Мой бывший муж часто повторял: «Тебе что, больше всех надо? Забей!» У него это вообще любимое слово было. «Забей», – задумчиво повторила она. – А я вот не могу «забить».

– Почему не можете? – спросила Зоя, удивившись самой себе.

– Наверное, стыдно, – ответила Нонна Георгиевна и подалась вперед. – Можно войти?

– Нет.

– Ладно. – «Англичанка» выдержала паузу, будто ждала, что Зоя сама начнет разговор. – Я догадываюсь, что с тобой происходит.

– Не догадываетесь.

– Да, скорее всего, не догадываюсь, а точно знаю, – подчеркнула Бигфут.

Зоя ей не поверила, но внутри все-таки всколыхнулась тревога, и совсем маленьким, спичечным огоньком зажглась надежда: а вдруг Нонна Георгиевна поможет? В тот же миг Зоя разозлилась на себя и с вызовом спросила:

– Ну и что вы знаете?

– Не здесь же это обсуждать.

Зоя крепче вцепилась в ручку двери, готовая захлопнуть ее в любой момент.

– Понятно, вы ничего не знаете. – Она почувствовала себя дикобразом, поднявшим иглы. – Да и знать нечего. У меня все в порядке. Ясно вам? Думаете, вы такая проницательная. Видите всех насквозь. – Зою несло: раздражение пульсировало и рвалось наружу. – Что вы там себе напридумывали? Что меня буллят в классе, или я «травкой» балуюсь, или что?

Нонна Георгиевна медленно покачала головой.

– Нет. У тебя не в школе проблемы, и не с наркотиками. – Лицо у нее стало каменным, но не холодным, а словно согретым последним теплом бабьего лета. – Я пришла, потому что поняла, кого ты мне напоминаешь. Сегодня поняла. После урока.

Вопрос рвался с губ, но Зоя его не задала – по крайней мере, вслух. А вот глаза, как она подозревала, выдали ее с потрохами. «Англичанка» понимающе кивнула и продолжила:

– Ты мне напоминаешь меня саму. Много лет назад. Отец и мать на учете в психдиспансере, алкоголики со стажем. На мне – два младших брата. Стирка, готовка. Помню, все время хотелось спать. И злость была. Сильная злость, аж кости ломило. Скажешь, не знакомо?

Зоя молчала, но тишина звучала откровеннее любых слов. В груди неожиданно перестало колоть, будто Нонна Георгиевна примагнитила Зоину боль и спрятала где-то внутри своего могучего тела. Кулак, стискивающий ручку двери, медленно разжался, но Зоя так и не решилась пригласить учительницу в квартиру.

Какое-то время они просто смотрели друг на друга.

– В общем, помни, Колымская, тебе есть к кому обратиться, – подвела итог «англичанка». – Ну… – она замялась, собираясь сказать еще что-то, но передумала. – До свидания.

– Я не буду вас больше доставать. По поводу Оганеса, и вообще, – сказала Зоя и мысленно добавила: «Не потому, что не вернусь в школу. Даже если бы вернулась, не стала».

– До завтра, Зоя. – «Англичанка» нажала кнопку лифта, он тотчас открылся, и она исчезла в кабине.

Мать не спросила, кто приходил и зачем. Она подняла платье и с недовольством воззрилась на Зою.

– Ты его помяла. Погладь. Сейчас же! – мать капризно выпятила нижнюю губу.

– Сама погладишь, – бросила Зоя.

Она ушла в свою комнату, плотно закрыла дверь, взяла мобильный и нашла в контактах номер отца. Он не взял трубку, но она не отступилась и оставила ему длинное голосовое сообщение.

* * *

Заказав штук десять пирожных и два чайника чая, отец опустился на стул напротив Зои и выдал:

– Тебе не дует? Можем пересесть. Кажется, тут кондей шурует. Давай пересядем.

Зоя подумала, что отца просто знобит от волнения, но возражать не стала. Пересели.

– О чем ты хотела поговорить? – отец похрустел пальцами. —Я так понял, случилось что-то, э-э, неординарное.

Тут принесли пирожные и чай. Официантка мучительно долго выставляла на стол тарелки, блюдца, чашки и ложки, так что Зое стоило немалых усилий не накричать на нее. Заметив, что девушка с подносом откровенно стреляет в отца глазами, Зоя наморщила лоб. Неужели девицы, чуть постарше ее самой, видят в отце все того же «принца»? Она исподтишка окинула его взглядом.

Перед ней сидел загорелый мужчина с соломенными волосами, тронутыми инеем на висках, в бежевом пальто и темно-синей водолазке, гладко выбритый и с лощеными ногтями. Нет, не принц из свадебного видео. Уже король. Или человек, успешно им претворяющийся.

Зоя собиралась подпортить ему жизнь, но угрызений совести не испытывала. Все давно было сгрызено.

– В этом месяце переведу двойную сумму, – не дожидаясь ухода официантки, сказал отец. – Хватит, чтобы решить проблему?

– Нет. – Зоя почувствовала, что обрастает ледяной коркой. Хоть бери чайник и поливайся кипятком, чтобы совсем не застыть.

– Тогда утрою, – выдохнул отец и извиняющимся тоном добавил: – Но больше никак.

Взгляд официантки стал еще более кокетливым, но поднос опустел, и она не нашла повода подольше задержаться у столика. Когда девушка скрылась за стойкой, Зоя сказала:

– Дело не в деньгах.

Отец удивился. А дальше – по мере Зоиного рассказа – удивление росло и пухло, пока не лопнуло и не засыпало все своими семенами. Выслушав, отец склонился над столом и набросился на эклер.

– Мне нужно заесть стресс, – пробубнил он, не понимая, насколько нелепо звучат его слова.

– Да, конечно, – сухо отозвалась Зоя и пригубила чай.

Она рассказала полуправду. Сгладила углы. Но и этого хватило, чтобы погрузить отца в ступор. Поглощая десерт, он оттягивал необходимость принять решение и переложить груз с плеч дочери на свои.

Съев три эклера, отец хрустнул пальцами и сказал:

– Я пришлю кого-нибудь. Сиделку. Или психотерапевта. Лучше обоих. Постараюсь как можно скорее. Сегодня не обещаю, но завтра точно. Сам приехать не смогу, ты же понимаешь?

Зоя понимала. Последний раз, когда они виделись, мать бросилась на отца с ножом. Он швырнул на пол пакет с подарками и убежал, почему-то не подумав, что удар может обрушиться на дочь. Обошлось. Вечером мать, присев на край Зоиной кровати, доверительно сообщила: «Я хотела вырезать его сердце и съесть, чтобы он навсегда остался со мной». Теперь Зоя отчетливо понимала: бить тревогу и звать на помощь следовало уже тогда.

Небо походило на осклизлую шляпку поганки, в воздухе висела морось, но Зое хотелось пройтись. «Гуглмепс» подсказал: от кафе до дома всего пять километров. Чего тут идти, рассудила Зоя. Тем более, день только начался. Еще вчера в это время она сидела за партой, вникая в бессмысленные законы физики, а сегодня – может гулять, дышать, вглядываться в лица прохожих и вчитываться в надписи на стенах. Она прогуливала школу отнюдь не в первый раз, но раньше, в пятом, шестом или седьмом классах, это делалось ради баловства, и часто по воле случая, когда одноклассники договаривались вместе пропустить урок. С тех пор как мать захлестнуло безумие, Зоя изо всех сил старалась появляться в школе каждый день. Она боялась, что родителей вызовут к директору – такое постоянно случалось с прогульщиками – и все вскроется.

Сейчас вечный страх отступил, и огромное пустое место, оставленное им, заняла легкость. Зоя зажмурилась, крутанулась вокруг своей оси, и с макушки соскользнул капюшон. Шаг ускорился – когда внутри звучит музыка, невозможно идти медленно. «Получить свободу – еще не значит стать свободным», – бросилась в глаза надпись на трансформаторной будке, и Зоя несогласно помотала головой. Потом взгляд выцепил граффити на заброшенном офисном здании: «Переплавим дубинки ментов в презервативы», и на лице расцвела усмешка.

«Может быть, я даже смогу влюбиться», – внезапно подумала Зоя, и ее щеки разгорелись.

Она рывками глотала воздух, пока не поперхнулась. На подходе к дому Зоя уловила тонкий запах гари, будто кто-то забыл на плите кашу. Вскоре ветер принес вторую порцию вони, куда более отчетливую и мерзкую. Нет, горела не каша: нос почуял жженый пластик и много чего еще. Зоя прикрыла лицо воротником куртки, но это не помогло. Запах усиливался, а с ним и тревога. Чуть не попав под колеса выезжающей скорой, Зоя завернула в свой двор. Сердце тяжело стукнуло три раза: «Нет. Нет. Не у нас», а потом притихло, будто остановилось.

Красный «Камаз» вытянул вверх лестницу, как кот вытягивает ногу, собираясь ее вылизывать. На крыше автомобиля мерцали синие мигалки, разбрасывая по двору блики. По асфальту змеились толстые шланги. Возле подъезда толпились люди, многие курили, кто-то снимал происходящее на телефон. Повсюду деловито сновали пожарные. Огня не было, от него остались лишь смрад в воздухе и копоть над тремя окнами дома. Зоя принялась считать этажи, шевеля дрожащими губами. Первый, второй, третий… Шестой.

Не может быть. Наверное, пожар случился на пятом или седьмом. Только не на шестом! Она ошиблась, когда считала. Сбилась. Это не ее окна. Нужно подойти ближе и повторить: первый, второй…

Зоя на негнущихся ногах побрела к дому. В душе бесновались кошки: не просто скребли, а драли когтями. В голове навязчиво крутилось: «Это ошибка, ошибка, всего лишь ошибка».

– Тяжелый степняк, – сказал один пожарный другому. – Похоже, не довезут.

– Одно мне покоя не дает, – отозвался второй. – Зачем эта тетка свадебное платье надела? Надеюсь, сейчас не приедет жених?

Зоя споткнулась, упала в лужу и закричала, как маленькая:

– Ма-а-ма-а!

Все обернулись к ней. Кто-то подхватил под мышки, помог встать и крепко прижал к себе. В нос ударил дымный, густой запах, и на мгновение Зою окатило ливнем надежды.

Мама?

Отстранившись, она увидела незнакомое лицо в обрамлении гладких черных волос. Женщина широко раздувала ноздри, будто тоже принюхивалась к Зое.

– Повезло тебе, – бросила незнакомка и странно улыбнулась. – Не бойся и не пытайся сбежать. Я здесь, чтобы помочь тебе. Помочь все исправить. Если сама захочешь. Кхе-кхе.

Глава 5

Время летело стремительно, хотя каждые отдельно взятые двадцать четыре часа тянулись неимоверно долго. Так бывает, когда дни похожи, как пятирублевые монетки. Круглые, бледные и бестолковые, потому что ничего ты на них не купишь, даже завалящую краюху хлеба. Но если копить, упорно копить…

Бой знал, что череда одинаковых дней когда-нибудь даст результат. «Количество всегда переходит в качество», – любила повторять мама. В случае Боя «качеством» был разговор с профессором. Окончательное и бесповоротное подтверждение, что Динку вернут к жизни.

Сейчас у Боя в копилке звенело целых четырнадцать дней, профессор по-прежнему не попадался на глаза, но жизнь продолжала течь и выбрасывать на берег разные события.

На пятый день исчез Щи. «Он получил, что хотел, и его выписали из нашей психушки», – сообщила Зоя.

На девятый день Бой застал в мужской душевой целующихся Григора и Никеля. «К этому давно шло. Если Гелий узнает, убьет обоих», – прокомментировала Зоя.

А на двенадцатый Бой встретил призрака. О нем он Зое не рассказал и, соответственно, ничего не услышал в ответ.

Призрак не выл и не набрасывался из-за угла, но определенно умел проходить сквозь стены. Он мелькнул белой тенью в конце коридора – и исчез. Бой знал, что там, в комнатах у окна, никто не живет. В правой еще недавно обитал Щи, а левую прикрывала фанерка с надписью «Ремонт». Бою показалось, что белая тень повернула как раз налево. Ему захотелось последовать за ней, но, сделав пару шагов по коридору, Бой передумал. В фильмах ужасов герои вечно лезли в призрачные дела, и ничем хорошим это не заканчивалось. К тому же, Бой не отрицал, что тень могла ему примерещиться – его мучила бессонница, в глазах мутилось, а коридор заливала ненадежная рассветная дымка.

В памяти всколыхнулись обрывки: кабинет Тимьяна Львовича, «фунфырик» и «могильные черви», смятая карта мира и веснушки вокруг Зоиных губ. Тогда в разговоре мелькнуло слово «призрак», но Бой не придал ему значения. В конце концов, каждого тут сопровождали привидения. Невидимые и неслышимые, они предпочитали сидеть в головах, а этот белый, похоже, любил изредка выйти на прогулку. Почему бы и нет? Дом был слишком велик для живых обитателей: всего-то пара десятков человек, включая тестировщиков, на здание в пять этажей. Плюс закрытый подвал, где, по слухам, находилась прачечная. В НИИ оставалось множество пустых комнат и кабинетов, запертых дверей и темных закутков. Как тут не завестись какому-нибудь паранормальному явлению? Бою оставалось радоваться, что он встретил чужого призрака, а не своего.

* * *

После обеда расписание зияло пустотой, красиво названной «свободное время». Бой оставался один: днем Зоя всегда была занята, да и все остальные тоже. Впрочем, он не мог с точностью сказать, что предпочел бы – одиночество или компанию кого-то из добровольцев. Разве что Эдоса, но к нему всегда прилагался кусок мяса по прозвищу Зож. Список тем, которые хотел обсуждать качок, сводился к трем пунктам: «все телки – дуры», «мой батя – лучший» и «как качать железо».

А вечером пустоту занимала Зоя. Они сидели в комнате Боя или гуляли вдоль забора. Смеялись, грустили, молчали или разговаривали. Бой рассказывал о любимых фильмах, Зоя делилась странными снами. В его историях иногда проскакивала Динка, в ее никогда не упоминалась мама. А чаще всего они, соревнуясь в иронии, обсуждали одноклассников и учителей, так что Бою теперь казалось, что до попадания в НИИ он учился с Зоей в одном огромном классе.

Бой взглянул на часы, висящие над кроватью. 15:59. Прошла всего минута «свободного времени», а ему уже хочется лезть на стенку от безделья. Бой не имел привычки спать после обеда (зато каждый день дремал в кабинете у Пса, и тот не возражал), поэтому его занятием на эти тридцать две минуты становилось мучительное самокопание, не менее мучительное размышление о прошлом и будущем, или, в лучшем случае, попытки осмыслить происходящее: зачем нужны отвратительные задачки Аллы Петровны или в чем суть экспериментов Бродбента?

Но сейчас в голове ни с того ни с сего запрыгали совсем другие мысли. Простые и ненавязчивые – о фильмах, сериалах, актерах и режиссерах. Бой поворочался в кровати, походил по комнате, и впервые за две недели ощутил острую нехватку смартфона с эл-те-е. Врубить бы киношку, провалиться в параллельный мир. Он ведь так и не посмотрел новый фильм Вильнева – интересно, не скатился ли режиссер второго «Бегущего по лезвию»?

Поймав себя на том, что думает не о Динке, родителях или НИИ, Бой удивился и насторожился. Имеет ли он право пускать в голову всякую ерунду? Не значит ли это, что он становится прежним Боем, как до смерти сестры?

Боем, допустившим эту смерть.

– Бам-бам. – В дверь коротко постучали, прервав его рефлексию.

Бой вскинулся. Зоя?

– Входи, – крикнул он.

Комнаты не запирались изнутри, только снаружи. Бой обнаружил эту особенность на вторую ночь и теперь спал вполуха и вполглаза, часто мучаясь от бессонницы.

Дверь распахнулась, и вошла Филимонова. Она перекатывала во рту жвачку и смотрела на Боя, как киношный киборг, сканирующий человека. Рост, вес, группа крови. Слабые стороны, комплексы, страхи.

– Привет, – сказал Бой, вопросительно подняв брови.

Он еще ни разу не разговаривал с Филимоновой, но кое-какое представление о ней имел. Во-первых, она была «полезной», что бы это ни значило. Во-вторых, делила комнату с Зоей, но они почти не общались. А в-третьих, постоянно дерзила по поводу и без.

– Бо-ойчик, Бо-ойчик, ты чего такой скромный? – бархатистым голосом пропела Филимонова.

– Не знаю такую песню. Сама придумала?

Под ее пронизывающим взглядом Бой чувствовал себя неловко, будто стоял в одних трусах. Оставалось лишь изобразить невозмутимую улыбку.

– Значит, это правда, – проигнорировав вопрос, Филимонова принялась осматривать комнату.

Бой не стал спрашивать, что она имела в виду. Сама скажет. Видно же, что пришла по делу, а не просто «поболтать». Заведя руки назад, Бой оперся о спинку стула и скрестил ноги. Ну, подождем.

– Ты по-прежнему живешь один. – Филимонова пристально поглядела ему в глаза. – Да?

– Предположим, – осторожно ответил Бой.

Филимонова выдула пузырь и звонко лопнула его зубами.

– Уступи комнату на одну ночь, – сказала она и, не дав Бою вставить слово, быстро добавила: – Не за просто так, конечно. В обмен на услугу.

– Мне от тебя ничего не надо.

– Это временно, – усмехнулась Филимонова. – И вообще глупо отказываться, если не знаешь, что предлагают, – проворковала она.

Воображение подкинуло Бою пару неясных картинок, но и этого хватило, чтобы щеки изнутри опалило жаром.

– Все вы одинаковые, – Филимонова закатила густо подведенные глаза. – Выбрось из головы эротические фантазии, Бойчик. Я достаю вещи. Снаружи, из Бэ-Мэ – то есть Большого Мира. Почти любые, но в пределах разумного. Одному дуболому-сексисту, например, таскаю стероиды, хотя мы договорились называть их «витаминчики». – Она хрипло хихикнула. – Хотя, может, это и есть самые настоящие витамины, а наш дуболомушка просто пал жертвой плацебо. Кто знает? – Филимонова прищурилась, глядя сквозь Боя, и встряхнула головой. – Ну не суть. Другим добровольцам я тоже всякое достаю. В основном, ништяки по мелочи. Косметику, шоколадки.

– Ты выходишь наружу?

Бой догадывался, что вопрос прозвучал глупо. Он и сам бывал снаружи. Во дворе. Но Филимонова поняла, что имелось в виду.

– Мне не нужно никуда выходить, чтобы быть везде, – заявила она. – Ну что?

Бой задумался. Если уступить комнату, где он сам будет спать? Слоняться всю ночь по коридорам – не самая заманчивая перспектива. И зачем вообще Филимоновой понадобилась его спальня? Захотелось уединиться? Почему бы тогда не попросить Зою уйти – например, к сестрам Кренделеевым?

Ну, или к нему.

Филимонова, похоже, умела читать мысли.

– Можно сделать по-другому, – сказала она. – Ты пригласишь свою рыжулю к себе. Только, чур, на всю ночь, – подчеркнула Филимонова. – Короче, либо ты к ней, либо она к тебе. Но есть кое-какое условие. Ты должен выглядеть как инициатор этого маленького приключения, а обо мне – молчок. Что скажешь?

– Это не одна просьба, а две, – заметил Бой.

– Две просьбы – две вещи. У меня все по чесноку. – Пузырь жвачки издал сочное «чпок».

– Надо подумать.

«Можно попросить Филимонову достать мобильник», – прикинул Бой и тотчас смутился собственных мыслей. Позвать девушку к себе на ночь, чтобы взамен получить телефон? Что это, сценка из жизни начинающего альфонса? Да и под каким предлогом он может пригласить Зою на ночевку? На щеки опять накатил жар, и посильнее, чем минуту назад.

– Даю сутки на размышление, дольше ждать не смогу. – Филимонова ухмыльнулась, разглядывая его, и снова запела: – Бо-ойчик, Бо-ойчик, давай смелей, ну не бойся.

Не попрощавшись, она толкнула дверь и вышла.

– Бам-бам. – Повторилось через пару секунд.

– Сутки еще не прошли. – Бой рванул дверь.

Блеснули знакомые очки в золотой оправе.

– Здравствуй. – Под мышкой профессор держал коричнево-серую папку. – Могу я войти?

* * *

– Вижу, ты освоился. Уже и девочки в гости заходят, и раны зажили. Очень хорошо. Правда, осталась небольшая отметила на скуле. – Профессор какое-то время разглядывал Боя. – Ну ничего. Говорят, шрамы украшают мужчину.

Он улыбнулся тонкими губами, опустил папку на стол, поправил, чтобы она лежала ровно, и сел на стул. Бой устроился напротив, на кровати, и вцепился пальцами в ее край, как в борт отчаливающей лодки.

– Игорек и Виталя рассказали, при каких обстоятельствах встретили тебя. Трое на одного! Подло и бесчеловечно. – Профессор неодобрительно покачал головой. – Мои ребята, конечно, тоже хороши. Им нужно было тебе помочь, вмешаться раньше, но у них, понимаешь, свои взгляды на жизнь. Хотели дать тебе шанс отбиться. Самому. Надеюсь, ты не держишь на них зла?

– Нет. Я вообще забыл об этом.

– Да? А Игорек все еще мучается совестью. И вопросом, почему ты все-таки сдался?

Бой пожал плечами. Профессор не стал настаивать на ответе, но по выражению его глаз легко угадывалось: понимает, почему.

– Как тебе здесь в целом? – поинтересовался он, поправив очки.

– Нормально.

– Правда же, совсем не напоминает научный институт? Лично для меня это место – больше, чем работа. Скорее, дом. – Лицо профессора приняло странное выражение, будто помолодело и погрустнело, но всего на секунду. Встряхнувшись, он продолжил нарочито бодрым голосом: – В бытовом плане всего хватает? Одежда, еда – устраивают?

– Да, вполне. – На Бое как раз была новая клетчатая рубашка, на днях обнаруженная в шкафу. От нее все еще пахло морскими минералами, но это почти не тревожило. – В общем, мне ничего не нужно. Разве что мобильник.

– О, нет-нет! – Профессор помахал рукой в воздухе. – Ты разве не заметил? Наш НИИ – зона, свободная от мобильной связи и интернета. Все это, мой мальчик, негативно сказывается на добровольцах. Поверь моему опыту.

Бой кивнул, но не профессору, а самому себе. Понятно, почему тут никто не сидит, уткнувшись в смартфон. Просто не во что утыкаться.

Профессор задал еще несколько банальных и бессмысленных вопросов – они попадались в тестах, которые проводил Пес. Не скучает ли Бой по родителям? Нормально ли переносит режим дня? Не посещают ли его мрачные мысли? Хочет ли он по-прежнему получить то, ради чего здесь оказался? «Нет. Да. Нет. Да», – отвечал Бой, ожидая, когда разговор поменяется, как оборотень в полнолунье. В животе словно тикали часы, а может и бомба. Бой не сомневался, что профессор явился не просто так. Взгляд несколько раз прыгал на папку, лежащую на столе. Зачем профессор принес с собой «Дело №31»?

Задав очередной ничего не значащий вопрос и получив односложный ответ, профессор потянулся к папке. Он откинул обложку и зашуршал листами, нанизанными на большую металлическую скрепку.

– Твои показатели внушают оптимизм. – Профессор достал из кармана тряпочку, снял очки, протер их и снова водрузил на нос. – Тестировщики тебя выделяют, особенно Яков Арсеньевич, а его мнению я доверяю.

Бой понятия не имел, кто такой Яков Арсеньевич. Впрочем, вариантов было всего два: Бродбент или Пес. Бой предположил, что речь идет о первом. Со стариком, вечно бухтящим, что его окружают шарлатаны и самозванцы, у него сложились почти дружеские отношения. Бой даже привык к его шуткам в стиле: «Сегодня, молодой человек, мы приготовим из ваших мозгов отменный форшмак!»

– Теперь мы точно готовы тебе помочь, – сказал профессор. – И довольно скоро, по сравнению с остальными. Я поставлю тебя в очередь после Гриши и Вани, то есть Григора и Вано. – Его губы тронула легкая улыбка.

Во рту у Боя стало сухо. Сглотнув слюну, похожую на песок, он уточнил:

– И… когда это случится? Когда подойдет моя очередь?

Профессор посмотрел на часы, будто собирался сказать: «Ну, часов в семь-восемь».

– Тут, к сожалению, без конкретики, – ответил он. – Думаю, месяца два подождать придется. Выдержишь?

Бой торопливо кивнул.

Пока профессор сидел рядом, нужно было засыпать его вопросами и не выпускать из комнаты, не получив ответы. В голове у Боя гудел рой мыслей, но вылавливать отдельных пчел оказалось непросто.

– При первой встрече, – Бой медленно выговаривал слова, боясь сбиться, – вы сказали про какие-то «определенные условия». Тесты показали, что все в порядке?

– Тесты показали, что ты обладаешь большим потенциалом для того, чтобы все было в порядке, – уклончиво ответил профессор.

Бою удалось поймать еще одну мысленную пчелу, особо кусачую, и он поскорее выпустил ее в лицо профессору:

– А что я буду должен за возвращение Динки? Если деньги…

– Деньги нам, конечно, нужны. Без них, к сожалению, невозможно дальнейшее развитие технологии, да и кормить всех нас чем-то нужно. – Профессор развел руками. – Тем не менее, у нас не секта, чтобы обирать добровольцев. Для получения средств есть другие методы.

– И все-таки, что я буду должен? – не отставал Бой.

– Ответ повлияет на твое решение? – Профессор закинул ногу на ногу и обхватил острое колено.

– Нет, – не раздумывая ответил Бой.

– Мне нравится твоя решимость! Видишь ли, мой мальчик, в предстоящем деле все будет зависеть на один процент от удачи и на девяносто девять от тебя. Нам придется вмешаться в естественный ход вещей, пойти против природы, а это… О-о! – Профессор мечтательно закатил глаза: можно было подумать, что он смакует дорогое вино. – Когда мы делаем это, я чувствую силу… – Тут он покачал головой, будто отвечая на чье-то возражение. – Не свою лично. Силу человечества. Мы столько можем. Даже не подозреваем, сколько.

Профессор наверняка гений, а значит, немного не в себе, рассудил Бой. Поэтому такие речи ему простительны.

Подождав, пока в воздухе отзвенит пафос, Бой задал следующий вопрос:

– Вы сказали, успех будет зависеть от меня. Что мне придется делать?

– Всему свое время, мой мальчик. Не нужно гнать лошадей. Вот сейчас, например, пора идти к Тимьяну Львовичу. – Профессор кивнул на часы. – Ты уже опаздываешь, а чтобы преуспеть в нашем деле, между прочим, нужно быть очень пунктуальным. Распорядок и еще раз распорядок! – Он подхватил папку, помахал ею в воздухе и пошел к двери.

Бой вскочил на ноги и устремился следом.

– А как она работает? – спросил он, подстраиваясь под размашистый профессорский шаг. – «Деус экс махина», – произнося название технологии, Бой невольно понизил голос.

– М-м, – профессор задумался над ответом. – Скажу лишь, что она работает хорошо. Без сучка и задоринки. Ты ведь у нас любишь кино, да, Бой? Спойлеры сильно снижают удовольствие от сюжета, не находишь?

* * *

Серая и красная куртки шуршали, соприкасаясь рукавами. Бой и Зоя шли рядом по асфальтовой дорожке, огибающей здание, а когда надоело – свернули на прелый газон. Лес, подглядывая из-за забора, поддразнивал голосами птиц.

– Раньше они так не галдели, – заметил Бой и прищурился в сторону звуков.

Птиц было не видно, зато над макушкой самой высокой ели ярко горела первая звезда.

– Очухались и поняли, что весна пришла. В марте ее совсем не ощущаешь, а сейчас… – Зоя глубоко вдохнула, прикрыв глаза.

Двор окончательно избавился от снега, но выглядел холодным, сырым и неприкаянным. Будто проснулся в воскресное утро и теперь раздумывал: может, плюнуть на все и опять завернуться в белое пуховое одеяло или все-таки встать, потянуться и заварить кофе.

– Что ты чувствуешь? – спросила Зоя, взглянув на Боя из-под ресниц.

– А? Ну да, пахнет весной.

– Я не об этом. Что ты чувствуешь после разговора с профессором? Только не говори «ничего особенного» или «ну не знаю».

– А можно сказать «ничего не знаю»?

Рыжая-не рыжая изобразила, что собирается шлепнуть его по уху. Бой увернулся от шуточной затрещины и, поискав в голове и сердце подходящие слова, нашел целых три.

– Чувствую волнение. Надежду. Недоверие. Слушай, – без перехода сказал он, – а что ты делаешь завтра ночью?

Вопрос сам вырвался из горла. Наверное, так же у птицы, одуревшей от весны, вырывается песня.

Зоя громко фыркнула от неожиданности.

– Наверное, сплю. А что?

– Да просто подумал: может, устроить кинопоказ? А то про какой фильм тебя не спросишь, ничего не смотрела. Надо исправлять ситуацию.

Зоя остановилась.

– А как ты…? – начала она и, округлив глаза, перебила себя: – У тебя спрятан мобильник?

Бой выдержал паузу, наслаждаясь моментом. Рыжей-не рыжей очень шло удивление.

– Нет. У меня не спрятано никаких мобильников, планшетов, ноутов или телеков. – Он с хитрым видом постучал пальцем по виску, как темнокожий парень из старого мема. – Есть только голова. Я буду пересказывать фильмы, которые смотрел сотни раз, а ты будешь слушать и представлять. Как у тебя с воображением?

– А почему ночью? – с блуждающей улыбкой спросила Зоя.

– А когда еще? Днем мы заняты, а вечер – время прогулки. Ты же не хочешь променять свежий воздух на четыре стенки? Остается ночь, – убедительно сказал Бой. – А если кино покажется скучным, можешь лечь спать, у меня как раз есть свободная кровать.

– Хорошо, я согласна.

Зоины глаза блестели, напоминая золотистую конфетную фольгу. Извилистая прядь выбилась из косы и прилипла к щеке. Бой тысячи раз видел в кино, как парень поправляет девушке волосы, но стоило поднять руку, и Зоя оглушительно чихнула, согнувшись пополам.

Красноречиво промолчав, Бой вытер лицо рукавом.

– Вот блин. Прости! – рыжая-не рыжая кинулась ему помогать, и вновь согнулась, теперь уже от хохота. – Ох… ох… ты бы себя видел!

– Будь здорова, Зоя, – раздалось со стороны дома.

Бой повернулся на голос. У двери с вечно потухшей надписью «Вход» стоял Игорек. Оглядев Боя и Зою с головы до ног, он поцокал языком и укоризненно прогудел:

– Не застегнутые. Без шапок. Без шарфов. Подхватите пневмонию, бестолочи, кто вас лечить будет?

Игорек провел пятерней по пшеничной волне волос и покачал головой. На нем самом были лишь футболка, джинсы и тапочки.

– Не думал, что к тридцати годам обзаведусь толпой детей. – Опять раздалось цоканье. – А ну шасть в тепло! – Игорек указал большим пальцем на дверь.

– Ну И-и-горь! – протянула Зоя. – Еще чуточку!

Холодок пробежал у Боя по спине, юркнул на грудь и нырнул под ребра. Таким же жалобным голоском окликала его Динка, когда он, исполняя волю родителей, гнал ее домой с детской площадки. Или, что случалось гораздо чаще, отбирал мобильник перед сном. «Еще чуточку! Ну пожалуйста! Хочешь, я потом посуду за тебя помою?» – упрашивала сестра. Уговоры и жалобные рожицы почти никогда не срабатывали. Тогда Динка впадала в бешенство и начинала швыряться игрушками. Молча, чтобы не привлекать внимание мамы и отца, но яростно. Раньше это раздражало Боя, а сейчас воспоминание вызвало улыбку – не на губах, а где-то внутри, прямо в эпицентре грусти. Надо же, можно соскучиться по тому, как в тебя бросают плюшевых медведей.

– И-игорь, И-игорь, – передразнил Игорек, вернув Боя обратно в реальность. – Будете ерундой страдать, пока на охране Виталя. А в мою смену, – он ударил себя в грудь, как Кинг-Конг, – чтоб никаких чихающих. Шасть, говорю!

Пришлось подчиниться.

Когда Бой проходил мимо Игорька, тот ухватил его за плечо и шепнул (но не настолько тихо, чтобы Зоя не услышала):

– Ох и намучаешься ты с ней, приятель! – Лицо смягчилось от улыбки, но глаза оставались серьезными. – Эта порода такая, строптивая.

– Игорь! – Зоя всплеснула руками от негодования.

– А вообще благословляю, – богатырь хохотнул. – Чую, вы можете хорошо повлиять друг на друга. Позаботиться, в чем-то помочь. А может и образумить, в случае чего… А теперь шасть!

* * *

Филимонова сидела на краю раковины, щелкала пальцами по бегущей струйке воды и курила.

– Перепутала этажи? – Бой скривил бровь.

Встав рядом, он намочил щетку, выдавил пасту и принялся чистить зубы.

– Мерзкие у вас раковины, все в мелких волосках. – Филимонова поморщилась и заерзала, устраиваясьпоудобнее.

– Что ты тут делаешь? – прополоскав рот, спросил Бой. Ему еще не доводилось встречать девушек в мужском туалете.

Она пригляделась к нему сквозь дым.

– Не обольщайся, я тут не из-за тебя. Сказала сутки – значит сутки.

– Завтра, – бросил он. – Я позвал Зою к себе.

Филимонова уважительно покачала головой.

– Молоток, Бойчик, – ухмыльнувшись, она негромко воскликнула: – Свободная касса! – и добавила, заметив недоумение на лице Боя: – Короче, делай заказ. Две вещи. Как договаривались.

Бой вопросительно посмотрел в зеркало, будто отражение лучше знало, что нужно его телесному двойнику. Просить телефон, очевидно, не имело смысла – вряд ли Филимонова сможет его достать, раз мобильная связь и интернет под запретом в НИИ. А что тогда?

– Ладно, думай. Не тороплю, – благодушно сказала Филимонова. – Только вот что. Захочешь сделать заказ, в мою комнату не приходи. В столовке тоже не подсаживайся. Лучше в спортзале. Или тут.

– В мужском туалете?

– А что? Я почти каждый вечер тут чилю. Остальные парни привыкли, и ты привыкнешь.

Бой молча ждал пояснений. Филимонова брызнула в него водой и скривила рот.

– Уже повесил на меня ярлык вуайеристки? Нет, я хожу сюда не для того, чтобы подглядывать. Просто тут можно свободно курить, несмотря на это. – Она кивнула в сторону бумажки с перечеркнутой сигаретой. – Вам, мальчикам, все спускают с рук. А нам, если уборщица учует запах и настучит Алке Петровне, устраивается головомойка.

– Она же сама курит, – заметил Бой. – Прямо на тестах. Дымит как паровоз.

– Ну да, я однажды высказала ей претензию. Алка в ответ заявила, что курение в ее случае – необходимость, а для всех остальных девушек и женщин – способ выставить себя шлюхами. – Филимонова закатила глаза. – У меня есть теория, что Алка с помощью дыма маскирует свой собственный запах.

– Какой должен быть запах, чтобы прятать его за сигаретной вонью?

– А ты что, не чувствовал? – Филимонова приблизила к Бою лицо, в носу сверкнула сережка. – От нее постоянно несет пожаром. Горько и удушливо. Не представляю, как твоя рыжуля это выносит.

– Что ты имеешь в виду?

– Да так.

Она бросила окурок в раковину, спрыгнула на кафель и ушла.

Бой посмотрел на себя в зеркало – отражение пожало плечами. Недоговаривать, намекать, втягивать в игру «Угадайка» – это было здешним развлечением, в котором добровольцы находили отдушину, и каждая тайночка раздувалась до размеров мифа. Тестировщики во главе с профессором тоже недалеко ушли от своих подопечных. Что такое «Деус экс махина»? Зачем нужны опыты Бродбента? Как можно умереть дважды? Почему Зоя не должна выносить дымный запах Аллы Петровны? Поезда вопросов, выходя из точки А, никогда не приходили в точку Б. Они застревали в темных тоннелях или сразу шли под откос. Бой почувствовал легкое раздражение и напомнил себе, что ему нужно продержаться два месяца. Всего-то два месяца. Выдохнув, он зашел в кабинку и дернул щеколду. Повезло, что хотя бы тут имелась возможность запереться.

Кто-то зашаркал ногами, выкрутил кран на полную и стал шумно умываться, фыркая, рыча и заливая пол. А потом сквозь звуки, навевающие мысли о купании тигра, пробилось приглушенное, хриплое бормотание.

– Черви, черви, мы все могильные черви.

Бой застыл от изумления.

Щи? Он вернулся?

Пальцы легли на задвижку. Дверь тихо отворилась и явила взгляду спину в черной футболке, склоненную над раковиной – слишком широкую, чтобы принадлежать Щи. Вода стихла, бормотание тоже. Человек выпрямился, и Бой увидел красные дреды.

Григор тоже его заметил – обжег через зеркало глазами.

– Теперь ясно, о чем он талдычил, – прохрипел дредастый.

– Щи? – уточнил Бой, намыливая руки у соседней раковины.

Григор едва заметно кивнул.

– И что ты понял?

Дредастый стряхнул воду с пальцев и утерся футболкой.

– Нельзя победить смерть, вот что. Зато с ней можно договориться, – сказал он. – Стать могильным червем.

– Что ты имеешь в виду? – Бой напрягся. – «Деус экс махина» не работает?

Он заранее был убежден, что дредастый – из той категории людей, кто общается на языке междометий и мата. Но стоило начать разговор, как выяснилось: этот мрачный тип – очередной любитель «Угадайки» и туманных фраз.

– Работает, не волнуйся. Как часы. – Григор покривился, будто съел лимон. – У тебя сестренка умерла, да? У Николь тоже.

– А у тебя отчим? – спросил Бой, следуя негласному этикету НИИ: если уж с кем-то разговариваешь, обязательно спроси про смерть близкого человека.

– Ага. – Григор протяжно шмыгнул носом и сплюнул в раковину. – Только он не сам умер. Я его убил.

Бою почудилось, что в туалете стало холоднее и темнее. Даже тень от носа Григора удлинилась, загустела и полоской изоленты наползла ему на рот, словно желая заклеить его.

– Серьезно?

В голове у Боя замелькали вопросы: «За что?», «Как?», «Почему тогда ты хочешь воскресить его?», но вслух они прозвучали бы слишком жестко.

– Куда уж серьезнее. – Дредастый поскреб щеку, поросшую короткой черной щетиной. – Убил, ага. Потом раскаялся. Ну а теперь раскаюсь наоборот.

Он пошел к двери, шаркая кроссовками с подмятыми задниками. Не оборачиваясь, кинул через плечо:

– Удачи, старик. – Поднял вверх кулак и исчез.

Оставшись в одиночестве, Бой оперся руками о раковину и долго смотрел на свое отражение, пытаясь отыскать ответ: что это значит – стать могильным червем? Зеркальный Бой ответа не знал, а может, просто делал вид. Его глаза, зеленые и крапчатые, походили на маленькие листочки – молодые, но уже тронутые неведомой заразой. Тлей или тлением. Захотелось двинуть ему, но Бой сдержался.

А когда вышел в коридор, увидел призрака.

Сегодня он был черным и повернул направо.

Глава 6

Зоя пришла за десять минут до отбоя и принесла два творожных сырка, припасенных с завтрака. Она собрала волосы в небрежный пучок и с такой прической выглядела совсем по-домашнему.

– Это попкорн. – Рыжая-не рыжая подняла первый сырок. – А это… – Покосилась на второй. – Не знаю. Вино?

Бой представил, что она на самом деле пришла к нему с бутылкой вина, и уже собирался смутить ее шуткой: «Девушка, вы что, собираетесь меня соблазнить?», но в итоге смутился сам.

Зоя и раньше бывала у него в комнате, но еще никогда так поздно. Она посмотрела в окно, отогнув штору, потом скинула мягкие туфли, в которых ходила по дому, и забралась на кровать. Устроилась, подобрав под себя ноги.

Бой включил ночник, стоящий возле пустой кровати, и погасил верхний свет.

– Чтобы как в настоящем кинотеатре, – пояснил он, присаживаясь рядом.

– Я поняла, – сказала Зоя.

Раскрыв тот сырок, который изображал вино, она протянула ему половину. Они сделали вид, что чокаются, и съели кусочки «залпом». Бой поперхнулся. Рыжая-не рыжая, хлопая его по спине, в шутку извинилась: «Прости, не предупредила, что вино с пузырьками». Бой засмеялся сквозь кашель, и она засмеялась тоже.

Зоя совсем не нервничала и не смущалась, и скоро ее настроение передалось Бою. А может, его опьянил сырок. Внутри стало тепло и спокойно, как бывает, когда уляжется ветер.

На прогулке он собирался рассказать Зое о вчерашней встрече с Григором, но решил отложить до ночи. А сейчас понял, что вовсе не хочет говорить о дредастом. Не хочет пускать никакую муть в эту золотистую ночь со вкусом ванильного сырка.

– Что будем слу… смотреть? – бодро спросил Бой.

– Даже не знаю. Выбери сам.

– Тогда предлагаю начать с «Побега из Шоушенка». Потом можно «Джокера». А ближе к рассвету перейти к чему-нибудь легкому. «Гарри Поттеру», например.

– О-о, у тебя в программе и книжки есть?

– Нет, только фильмы, – напустив на себя строгий вид, сказал Бой. – Не думаю, что там сюжет сильно отличается. Динка читала первую часть. Она говорит, что книги лучше, но…

Он осекся и замолчал.

Давно он не совершал такой ошибки. Один раз, еще дома, оговорился при отце, и тот взревел: «Ты нарочно?!» С тех пор Бой не просто контролировал при нем свою речь, а старался вообще пореже открывать рот.

Он поймал себя на том, что слишком сильно стискивает зубы. Разжал челюсти и встряхнул головой. Обычная жизнь, с ее простыми радостями, казалась так близко. Можно фантазировать о девушке, которая тебе нравится, и даже пригласить ее к себе на ночь. Можно отвлечься, забыться, сбежать от чувства вины. Кино, вино. Да вот незадача: все это имитация. Картон. Как там в школе говорили? Потемкинские деревни. И они рушатся на удивление легко – достаточно одного слова.

Динка говорит.

Непозволительная ошибка, ведь теперь Динка только и делает, что молчит. Вот подходящий глагол, и его даже можно использовать в настоящем времени. Динка молчит. Молчит. Постоянно.

– Так, – сказал Бой, потерев лицо ладонями. – Значит, «Побег из Шоушенка».

Он уже понимал, что все испорчено. Волшебный золотистый цвет обернулся простым светом настольной лампы, и сладость творожного сырка растаяла во рту.

А вот Зоя оставалась прежней, и ради нее он должен был постараться. Поднять картонки с земли и расставить в прежнем порядке.

– Все начинается с того, что мы видим мужчину, сидящего в машине… – Бой начал рассказывать, но Зоя прервала его.

– Ты не виноват.

На колено легла рука – легкая, белая. Из коридора донесся неясный шум, но ни Бой, ни Зоя не обратили на него внимания.

– Не виноват, – повторила она, – в том, что случилось с Диной.

От утешительного тона, понимающего взгляда и нежного прикосновения Бою внезапно стало хуже. Откуда-то из глубины поднялась злость, захотелось вскочить и бежать, бежать, бежать, пока не кончатся силы.

– А кто виноват? – резко спросил он.

Зоя медленно протянула к нему руки и обхватила лицо пальцами – щек словно коснулись обледенелые ветки. Ее глаза приблизились, стали огромными и пылающими, как две шаровые молнии. Губы дрожали.

– Бой… – выдавила Зоя.

Шаровые молнии налились электричеством слез, готовые взорваться в любой момент. Бою показалось, что Зоя сейчас скажет что-то ужасное: «Я соврала. Конечно, ты виноват в смерти сестры». Или еще страшнее: «Это все обман. Дину не воскресят».

Дверь распахнулась, и в комнату влетела Гелий. Черные волосы растрепались, рот – перекошен яростью.

– Немедленно открой! – заорала она и, бросившись на рыжую-не рыжую, схватила ее за запястья.

Бой вскочил и быстро оттащил Гелия от Зои. Черная мышь словно взбесилась. Она вырывалась, пыталась укусить и все выкрикивала: «Открой! Открой дверь!», пока Бой не встряхнул ее за плечи. Голова Гелия мотнулась туда-сюда, и крики сменились всхлипами.

– Очнись! Ты же в комнате, какую еще дверь тебе открыть?! – прошипела Зоя, потирая запястье.

– Твою, – глотая слезы, отозвалась Гелий. – Твою дверь.

Зоя и Бой переглянулись.

– Я никогда не запираю. Даже не знаю, где мой ключ.

– Так я и поверила!

Гелий опять бросилась вперед, да так резво, что Бой не успел перехватить ее. Мышь рванула молнию на кармане Зоиной кофты, и на пол со звоном выпали два ключа, скрепленные кольцом. Бой во второй раз утянул Гелия в сторону.

– Ах ты лживая дрянь! – мышь орала и извивалась, но он держал крепко.

– Эти ключи не от комнаты, дура! – Зоя покраснела. – Я тебе рассказывала! Они от подвала. От прачечной. – Она посмотрела на Боя, покраснела еще сильнее и выпалила: – Я там подрабатываю. Загружаю белье.

Слова про прачечную подействовали на Гелия магическим образом. Она престала вопить и вырываться. Уставившись на Зою, мышь буркнула что-то неразборчивое. Бою показалось: «Прости».

– В комнате должна быть Филимонова, – уверенно сказал он, продолжая на всякий случай придерживать Гелия. – Может, она просто подперла чем-то дверь?

– Там Никель! – взвизгнула черная мышь в ответ. – С этим… этим… убийцей!

Зоя прижала ладонь ко рту и нахмурилась. Потом стремительно надела туфли, подобрала ключи, взяла Гелия и Боя за руки и потянула за собой.

– Пошли разбираться. Как Никель оказалась в моей комнате, да еще и с Григором?

– Я думала, это ты… – Гелий икнула, – их пустила. И заперла, чтобы никто не зашел.

– Делать мне больше нечего, – проворчала Зоя.

– С чего ты вообще взяла, что Никель там? – спросил Бой.

– А больше негде! Я все оббежала. И Григора нигде нет! Если он что-то с ней сделал… – Гелий побледнела.

– Что? Засос поставил? – Зоя скептически хмыкнула.

– Он убийца! – Гелий заверещала, как стая летучих мышей. – Ты сама рассказывала. Он купил ружье и снес своему отчиму полбашки!

Слова Гелия проникли под кожу и неприятно зашевелились внутри. Бой вспомнил вчерашнюю встречу с Григором. Дредастый говорил странные вещи – про смерть, могильных червей, раскаяние и «раскаяние наоборот». Не подразумевал ли он, что хочет совершить новое убийство? Судя по тому, что Зоя перешла на бег, она тоже почувствовала неладное. Они втроем чуть не кубарем скатились по лестнице, и остановились у двустворчатой двери, ведущей в коридор третьего этажа.

– Так, – выдохнула Зоя. – Подойдем к комнате вместе, но вы ведите себя тихо. Я попробую с ними поговорить. Хотя бы выяснить, там они или нет. И все ли в порядке, – добавила она, шумно сглотнув.

В коридоре висела густая тишина, и мерное потрескивание потолочной лампы почему-то не разбавляло ее, а делало только гуще. Подкравшись к двери с номером шесть, Зоя удостоверилась, что комната закрыта, и осторожно постучала. Гелий и Бой застыли рядом.

– Филимонова, тебя кто-то запер внутри?

Тишина.

Зоя наклонилась к замочной скважине и, почти прижавшись к ней губами, позвала:

– Никель. Если ты там, подай знак. Обещаю, Гелий ничего тебе не сделает.

Черная мышь негодующе засопела.

Ответа не последовало. Зоя выпрямилась и кинула на Боя встревоженный взгляд.

– Странно, – прошептала она. – Из комнаты дует. Похоже, открыто окно.

Гелий взвизгнула и, вцепившись в волосы руками, побежала к выходу.

Бой подумал, не попробовать ли выбить дверь, но Зоя толкнула его в плечо.

– Беги за ней. Вдруг они выпрыгнули и… – ее глаза потемнели от ужаса, став почти черными. – Лежат. Там. Под окном.

Бой кивнул и сорвался с места. Замелькали ступени. Второй этаж, первый. Черные волосы Гелия пиратским флагом мотались перед глазами. Бой нагнал ее у стеклянной будки охраны, в которой, словно в аквариуме, сонно моргал и шевелил губами Игорек.

– Давно был отбой, – сказал богатырь. – Идите спать.

– Выпусти. На минутку. – Гелий прижалась лбом к стеклу. – Очень надо! Прям очень! – Ее зубы клацали.

Игорек насторожился, посмотрел на Боя и спросил:

– Там что, кто-то в окошко вылез? – и тотчас ахнул, догадавшись: – Николь?

Бой кивнул.

Игорек мигом выплеснулся из аквариума. Хрустнул замок, скрипнула верхняя щеколда, в холл ворвался ветер – а Гелий вырвалась во двор. Она припустила налево, к торцу здания, поднимая брызги из луж. Бой и Игорек бежали за ней.

– А! А-а! – Гелий согнулась пополам и зажала рот ладонями.

Бой заметил, что она смотрит не вниз, на землю, а вверх. Воображение вмиг нарисовало картинку: серая мышь и дредастый стоят на подоконнике, взявшись за руки, и собираются сделать шаг в пустоту. На смену пришла другая фантазия, еще страшнее: Григор, обезумевший убийца, пытается вытолкнуть Никеля в окно.

Все было иначе.

Из окошка на третьем этаже свешивалась толстая белая веревка с несколькими узлами. Приглядевшись, Бой понял, что это связанные простыни.

– За-ши-бись, – по слогам произнес Игорек.

Он в четыре прыжка достиг забора, залез наверх, вытянулся в полный рост и, приложив ладонь ко лбу, уставился вдаль. Вылитый Илья Муромец из Третьяковки, правда, без бороды.

Гелий, пошатываясь, подошла к Бою. Громко выдохнув, она уткнулась носом ему в плечо и заплакала: то ли от горя, то ли от облегчения. Бой, в знак сочувствия, легонько похлопал ее по спине.

Игорь спрыгнул с забора.

– Ни фига не видно. Придется будить Виталю и профессора. Поедем искать. А вы идите в дом. И не болтайте о том, что случилось. – Богатырь посмотрел на Гелия, и его голос смягчился. – Никуда они не денутся. Надо будет, каждую пядь земли прочешем! – Игорек потрепал черную мышь по макушке и добавил: – Лишь бы не простудились, бестолочи.

* * *

– Бой! – окликнул Зож. – Иди к нам.

Бой сонно оглядел столовую. Зоя сидела с Гелием и Филимоновой. Они напряженно перешептывались, продолжая ночной разговор – казалось, над их столом висит грозовая туча. Боя напрямую касались вчерашние события, тем не менее, он решил не подсаживаться к девушкам. Слушать в сотый раз, как Гелий обвиняет Филимонову, Филимонова рычит на Гелия, а Зоя пытается образумить их обеих, не было сил. Кинув на тарелку пару бутербродов, прихватив чашку с какао и пожалев об отсутствии кофе, Бой подсел к Зожу и Эдосу.

Качок почесал затылок и раскрыл рот, намереваясь начать разговор, но Эдос его опередил.

– Заметили, что Григора нет? – взволнованно спросил он. – И Никель исчезла. Гелий вчера бегала по комнатам, искала их. А ночью машины выезжали, и сейчас ворота открыты, я видел из окна. Как думаете, они сбежали?

Бой неопределенно качнул головой, а Зож бросил:

– Да пофиг.

– Григор, по слухам, был следующим. – Последовала многозначительная пауза. – Зачем ему сбегать?

Бой знал, зачем, но предпочел пожать плечами.

– А Никель? Ушла вместе с ним? Она казалась такой боязливой. Вечно ходила хвостиком за сестрой. И вдруг – побег!

– Дались тебе этот нарик и телка с крысиной мордой, – проворчал Зож. – Меньше народу, больше кислороду ваще-то.

– Ну да, – робко согласился Эдос. – Правда, их наверняка найдут и вернут назад.

– Ну и зря. – Зож ткнул вилкой сосиску. – Я ваще-то так скажу…

– А что им сделают, если вернут? – спросил Бой у Эдоса. – Накажут? Григора подвинут в очереди?

Еще вчера Бою закралась мысль, что у него появился шанс перепрыгнуть через ступеньку: если дредастого не найдут, воскрешение Динки немного приблизится. В этой мысли было что-то постыдное, словно он желал Григору пропасть навсегда, и в то же время – приятное. Чем раньше Бой вернет Динку, тем скорее спасется сам: выберется из-под груза вины, как из-под крышки гроба. Он не соврал Зое тогда, в первый день, сказав, что хочет воскресить себя. Себя – тоже.

А дредастый сделал свой выбор. Никто не вынуждал его покидать НИИ.

Бой заметил, что Зоя смотрит на него, и послал ей сочувственный взгляд. Рыжая-не рыжая в ответ провела большим пальцем по горлу: как же они достали! Филимонова с Гелием метали молнии из глаз и разъяренно шипели друг на друга.

– Наверное, все будет зависеть от тестов, – предположил Эдос. – Если они покажут, что Григор по-прежнему готов, думаю, «Деус экс махину» пустят в ход. Он, кстати, уже попадал в неприятности и, как видишь, никуда его не подвинули.

– Что за неприятности? – заинтересовался Бой.

Эдос покосился на Зожа.

– Мы подрались ваще-то, – неохотно сообщил качок. – В самом начале. Когда он сюда попал. Борзый был, а я его того, усмирил немножко. Мне ваще-то «спасибо» должны были сказать, а вместо этого упекли на кухню дежурить. А нарику – хоть бы хны. Вместо наказания, наоборот, поставили в очередь на воскрешение. Несправедливо ваще-то!

– Григор тогда отделался выговором. У него, как я слышал, была попытка суицида до попадания в НИИ, а таких не ставят дежурить на кухню, – пояснил Эдос.

– Чтобы голову в духовку не сунули? – предположил Бой.

– Зачем такие сложности? На кухне полно ножей. – И Эдос так улыбнулся, что стало ясно: его точно не поставят туда дежурить.

– Да харэ уже! – Зож гневно зыркнул на друга. – Я ваще-то Боя позвал, чтоб мозги ему вправить, а не трепаться.

Эдос кивнул и уставился в тарелку.

– А ты что, записался в тестировщики? – Бой посмотрел на Зожа. – Вроде это их задача – вправлять мозги.

Эдос тихо хихикнул.

– Короче. – Зож помрачнел. – Ты должен понять, что водиться с телками – это ваще-то зашквар. Они нужны только для одного. Ну ладно, еще для готовки сгодятся. Хотя все знают, что лучшие повара ваще-то мужики. Мой батя такой шашлык делал, закачаешься!

– Шашлык из телок, как я понимаю? – Бой покивал с серьезным видом, напоминая самому себе психиатра в компании очередного Наполеона.

– Короче. – Зож помрачнел еще больше. – Вливайся в нашу компанию. Ты вроде нормас пацан. Вот я и решил: надо тебя спасать ваще-то. Харэ зависать с этой телкой…

Бой резко подался вперед, почти навалившись грудью на тарелку с нетронутыми бутербродами. Качок вздрогнул от неожиданности.

– Еще раз скажешь слово на букву «т», и дежурства на кухне будет не избежать, – тихо, почти ласково произнес Бой. – Я все понимаю: ты рос без матери, отец сел из-за мачехи. Но это не повод ненавидеть весь женский пол.

Взяв свой завтрак, Бой пошел за пустующий стол. Ближайшими соседями оказались Вано и Павлик – ни тот, ни другой не отличались болтливостью, и это устраивало Боя.

– Тряпка! – буркнул в спину Зож.

– Тебе стероиды в голову ударили? – пристроив поднос, чтобы освободить руки, Бой повернул обратно.

Квадратная челюсть качка отвисла, ноздри раздулись. Он начал медленно подниматься из-за стола, но тут вмешался Эдос. Он двумя пальцами ухватил Зожа за рукав и потянул вниз, приговаривая:

– Ну-ну, здоровяк. Остынь. Не надо. Ты сделал все, что мог. Ну хочет он дружить с девчонкой – пусть дружит. Какое твое дело? Садись. Нам не нужны проблемы.

Качок рухнул на стул и принялся демонстративно терзать завтрак: во все стороны полетели ошмётки еды. Бой, поймав умоляющий взгляд Эдоса, вернулся к своему столу. Перепалка оставила неприятный осадок. Жуя бутерброды, Бой все придумывал и придумывал уничижительные подколки в адрес Зожа, пока на смену раздражению не пришло веселье, а следом – скука.

И вот тогда он заметил, что ему в лицо тяжело и неотрывно, как крупная рептилия, смотрит Вано.

* * *

Вопреки прогнозам, найти и вернуть Никеля и Григора не удалось. Поиски длились три дня. Ворота почти не закрывались, туда-сюда сновали машины, и в воздухе витал легкий хаос. Он коснулся даже святого – распорядка дня.

Временно отменились тренировка и пятый тест – и Игорька, и Тимьяна Львовича привлекли к поискам беглецов. Вместо упражнений Алла Петровна проводила групповые сеансы психобаланса, что, по мнению Боя, еще больше расшатывало всем нервы. А Тимьяна подменяла Лизонька, но она не справлялась, и добровольцы весь пятый тест отсиживались в туалетах или уходили в свои комнаты.

По коридорам, венам дома, чуть резвее потекла кровь. Исчезновение Григора и Никеля всколыхнуло его жителей. Не сплотило, но заставило приглядеться друг к другу внимательнее и задуматься, что хранится в соседних черепных коробках. Каждый доброволец задавался вопросом: «Почему они отказались от воскрешения?», и только трое знали ответ.

* * *

Когда Бой и Гелий вернулись на девчачий этаж, дверь с номером шесть стояла настежь. Из комнаты доносились приглушенные голоса.

– Это ты, сука! – завопила Гелий, увидев Филимонову. – Ты во всем виновата!

Черная мышь ринулась вперед, выставив скрюченные пальцы. Еще немного, и остро наточенные ноготки впились бы Филимоновой в лицо, но та увернулась и замахала руками, отбиваясь от новых атак.

– Я не знала, что так будет! – закричала она. – Думала, комната им нужна для другого. Прости… – и тотчас грязно выругалась: Гелию все же удалось оцарапать ей щеку.

От левого глаза Филимоновой до уголка губ пролегла красная полоса. Черная мышь дико заверещала, будто распалившись от запаха крови, и попыталась вцепиться Филимоновой в волосы. Получила локтем в скулу, взвыла и двинула ногой, метя в коленную чашечку противницы. Промазала.

Бой поймал себя на том, что с интересом наблюдает за дракой.

Развлечений в НИИ все-таки решительно не хватало.

– Стойте! – не своим голосом рявкнула Зоя. – Смотрите. Да посмотрите же! Я нашла его на столе.

Она подняла вверх лист, исписанный крохотными черными буковками – над бумагой словно отряхнули булочку с маком.

– Это почерк Никель. – Гелий отступила от Филимоновой.

Та нервно одернула пуловер и поморщилась, тронув царапину.

Все сгрудились над посланием. Слова кое-где были размыты – наверное, Никель плакала, пока писала. Бой, с трудом разбирая текст, прочел:

«Геля, сестричка, прости!!!

Гриша мне все рассказал про «Деус», и теперь я знаю, что не смогу помочь Сере. Ты сможешь, а я нет. Просто поверь, это так. Вот почему я решила уйти. Я сказала Грише, что мы можем сбежать и придумала, как это сделать. Он долго отказывался брать меня с собой, не вини его ни в чем! Он хороший. Сере бы Гриша понравился. Верней, Сере Гриша понравится.

Да, однажды он совершил ужасную ошибку! :-((( Его отчим был плохим человеком, очень плохим, он бил Гришу и его маму, и несмотря на это Гриша сильно переживает из-за [текст смазан]. Он даже пытался покончить с собой, а потом попал сюда и решил, что это знак свыше и надо вернуть отчима, и тогда его больше не будет все это мучить. Знаешь, кого он мне напоминает? Раскольникова. Помнишь, Сера [текст смазан] и нам рассказывала? Гриша хотел все исправить, но понял, что у него не получится, и решил, что лучше тогда не возвращать отчима.

У меня тоже не получится, хотя я очень хочу, чтобы Сера вернулась к нам. А ты все сможешь сделать правильно!!! Я в тебе уверена, а я всегда была просто запасным вариантом.

Ну вот и все, нам пора. Гриша говорит, что, когда спускаешься по простыням, очень легко сорваться. Если я упаду, не знаю, что будет. А если не упаду, то, наверно, буду счастлива. Потому что я его люблю, а он, кажется, любит меня. Прости. Я не могу сказать тебе, куда мы пойдем, но у нас есть [тест смазан].

Пожалуйста, никого не обвиняй в моем побеге и никого не царапай, а то я тебя знаю! :-) Я ухожу по доброй воле, в трезвой памяти… не помню, как там еще пишут.

Люблю тебя очень сильно!!! :-*

Твоя Нике(о)ль».

Гелий протяжно всхлипнула, осела на пол и уткнулась лицом в коленки. Зоя пристроилась рядом. Помедлив, к ним присоединилась Филимонова. Чтобы не стоять над девушками истуканом, Бой тоже опустился на паркет. Рыжая-не рыжая подняла руки и обняла всех. На Боя хватило лишь кончиков пальцев.

Так их и застал профессор.

Он пробежал письмо глазами, аккуратно сложил и сунул в нагрудный карман. Оглядев всех, кто находился в комнате, профессор призвал хранить молчание о случившемся и пообещал, что кинет все силы на поиски Николь (о Григоре не упомянул). А потом задумчиво добавил, ни к кому не обращаясь: «У всякого Ермишки свои делишки». Лицо профессора выражало невозмутимость и, совсем немного, заинтригованность, словно ему подкинули интересную головоломку.

Когда он собрался уходить, Гелий выпалила:

– Что не так с технологией? – голос звучал настолько высоко, что резал слух. – С вашей «Деус махиной»? Почему Никель решила, что у нее не получится вернуть Серу?

Профессор обернулся, сверкнув стеклами очков.

– Я никогда не скрывал, что у технологии есть особенности, – в его интонации слышалась жесткость. – Григорий поступил опрометчиво, рассказав Николь о «Боге из машины». Потому что знание, актуальное для одного, необязательно актуально для другого. Наша технология – штука сложная, и она напрямую связана с вашей индивидуальностью, как бы расплывчато это ни звучало. Именно поэтому мы не раскрываем детали прошедших экспериментов. Для каждого «Бог» имеет свою специфику. – Он строго посмотрел на Гелия. – Ты скоро в этом убедишься, Ангелина. Я собираюсь поставить тебя в очередь. Если, конечно, ты не последуешь примеру сестры. – Профессор кивнул на раскрытое окно и вышел.

Только теперь Бой заметил, что по комнате гуляет не по-весеннему ледяной ветер. Руки и ноги кандалами сковал холод.

Глава 7

Падали, падали дни-монетки. Звонко ударялись друг о друга. Скапливались бесформенной кучей, как в пещере дракона. Бой почти устал их считать. Вот какую странность он заметил недавно: в НИИ фанатично блюли время, но не имели календарей. Какое сегодня число, день недели, месяц? Он не знал точные ответы.

Бой все меньше ел и все хуже спал. На тренировках он вел себя вяло, за что получал нагоняи от Игорька и дополнительную десятку, а то и двадцатку: отжиманий, подтягиваний или приседаний.

Зато Боя регулярно хвалил Бродбент – только непонятно, за что. «Вы такой молодец, вы отлично справляетесь, вы лучше всех – а давайте-ка еще разок прогреем ваш мозг в микроволновке!» Иногда после тестов у Боя двоилось в глазах, кружилась голова и мерещилось, что собственное тело не принадлежит ему. Это началось не сразу – похоже, опыты Бродбента имели накопительный эффект.

Бой ни с кем не делился проблемами со здоровьем, даже с Зоей. Мало ли. Вдруг она из лучших побуждений потащит его в медкабинет, вскроется какая-нибудь болезнь, и врачиха все выложит профессору. А он перенесет воскрешение Динки на неопределенный срок. Или вообще отменит.

Лучше терпеть и помалкивать, решил Бой. Да и ничего страшного не происходит. Подумаешь, голова кружится!

О том, что случилось в одну из последующих ночей, Бой тоже никому не рассказал. Хотя тогда он по-настоящему испугался.

* * *

Было около трех, когда Бой провалился в тревожную дрему. Ему приснилось, как отец разносит его в аэрохоккей. Дурацкое видение, полностью слизанное с реальности.

ТЦ рядом с домом, верхний этаж, зеленая шайба скользит по синему столу – все как наяву. Когда отец играет с Динкой, он поддается ей, шутит и дурачится. Он выглядит счастливым и легким. С Боем – иначе. Отец встряхивает кистями, готовясь к схватке. Его взгляд становится хищным, а рот сжимается и будто засыхает. Отец бьет жестко и периодически подначивает Динку, чтобы та отвлекала Боя: дергала за локоть, тянула за штанину.

«Зачем ты это делаешь?» – с досадой спрашивает Бой у отца. Тот отвечает: «Это всего лишь игра, не будь таким серьезным». А сам – мрачнее тучи.

В голове все еще раздавался стук шайбы о стенки стола, когда Бой очнулся. Сердце бешено колотилось, бросало то в жар, то в холод. Челюсти превратились в капкан – стиснулись так, что не разжать. Бой попытался успокоиться: не кошмар же приснился! Всего лишь аэрохоккей. Вот если бы бадминтон… Он нарочно подумал так, чтобы немного развеселить себя, но не получилось. Только разбудил ненужные воспоминания.

В бадминтон они с отцом тоже играли, но раньше, до рождения Динки. Тогда Бою не с чем было сравнивать, и он думал, что у них в семье вполне нормальные отношения. Нормально, что папа постоянно гасит волан. Нормально, что громко, чтобы слышали другие, высмеивает твое умение держать ракетку. Нормально, что называет слюнтяем.

А когда появилась Динка, оказалось, что бывает иначе. Та же семья, тот же отец, но все по-другому. Бой порой удивлялся на себя: и как не возненавидел сестру? Ответ всегда звучал одинаково: да разве можно ее ненавидеть? Мелкую и смешную.

Ее можно щекотать. Бесить. Защищать. Терпеть. Любить.

А ненавидеть – нет. Не получится, даже если постараться.

«Слюнтяй», – внезапно прозвучало в голове.

А ведь та игра в аэрохоккей, напомнил себе Бой, закончилась совсем нехорошо. Отец пошел за молочным коктейлем для Динки и на ходу бросил: «Умей проигрывать, слюнтяй». Гадкое слово вырвало чеку из терпения, и оно взорвалось. Бой не помнил, как толкнул отца. Тот смешно, семенящими шагами, попятился. На лице мелькнуло удивление и сразу сменилось злостью. Отец бросился на Боя. Мама едва успела скользнуть между ними, разведя руки, и залепетала что-то успокаивающее. Динка встала рядом с мамой, нахмурилась и вдруг спросила отца: «А если я тебя толкну, ты меня тоже бить будешь?» Он оторопел и не нашелся что ответить. Все замялось, но не забылось.

Мысль, описав круг, вернулась к исходной точке: ТЦ рядом с домом, верхний этаж, зеленая шайба скользит по синему столу.

Бах – мимо ворот.

Почему бы не переиграть эту партию в голове? Победить – нет, надрать отцу зад! – и наконец успокоиться.

Бой глубоко вдохнул, прикрыл глаза – и резко дернулся в сторону, скатившись с кровати. Это вышло непроизвольно. На секунду он перестал контролировать собственное тело. А самое странное: в момент падения Бой отчетливо услышал удар шайбы.

Бах.

К горлу подкатила тошнота. Бой сел на полу, затем поднялся и, не обуваясь, вывалился из двери. Добежал до туалета и рухнул на колени перед унитазом. Успел.

Прошло не менее получаса перед тем, как он смог, покачиваясь, выйти в коридор. В сумраке расплывалась, напоминая громадную кляксу, темная фигура Вано. Он стоял у распахнутой двери в комнату Боя и смотрел внутрь. Толстяк не двигался и даже не моргал.

В измотанном теле вяло шевельнулось беспокойство. Привалившись к стене, Бой спросил:

– Чего тебе?

Вано поглядел на него пустыми, ничего не выражающими глазами и ушел. Его шаги были удивительно легки и беззвучны, будто он уже пополнил ряды местных призраков.

* * *

На стол бухнулся поднос, заваленный едой. Бой сразу понял, что не Зоин. Во-первых, рыжая-не рыжая никогда не набирала так много, особенно на ужин. Во-вторых, в воздухе не порхал тот особый яблочно-коричный аромат, по которому Зою можно было узнать еще до того, как ее увидишь. А в-третьих, сегодня она отсутствовала весь день, живя по своему «особому расписанию», где Бою не нашлось места. Он уже не ждал, что она придет, и меланхолия дралась с раздражением за право занять его сердце.

Тяжелая, громоздкая туша опустилась на соседний стул, и его ножки скрипнули. Бой скользнул взглядом по оттопыренным ушам, длинному мясистому носу и маленьким глазкам. «Человек-слон», – мелькнуло в голове.

– Не возражаешь, – Вано не спрашивал, а утверждал.

Бой пожал плечами, стараясь выглядеть равнодушным.

Впервые за долгое время рядом сидела не Зоя. С тех пор, как он повздорил с Зожем, в вопросе соседей по столу наступила абсолютная стабильность: либо рыжая-не рыжая, либо никто. Гелий и Филимонова, сдружившись после драки (кто их, девчонок, поймет?), несколько раз звали его к себе, но он отказывался.

Бой зачерпнул бульон и поднес ложку ко рту, сосредоточившись на том, чтобы рука оставалась твердой. Он так и не выяснил, что толстяк делал у его двери пару дней назад. Заводить разговоры с Вано, допытываться – совсем не хотелось. Бой почти убедил себя, что ничего особенного не произошло: ну бродил человек-слон по коридору ночью, с кем не бывает? Увидел открытую дверь, заглянул, пошел дальше. Если бы не одно «но». Уже несколько дней подряд Бой замечал, что Вано смотрит на него – внимательно, изучающе. Вот и сейчас, набивая рот пирожками, толстяк не сводил с Боя глаз.

Внутри, где-то под солнечным сплетением, развернулась охота: там сновал мерзкий таракан тревоги и его следовало немедленно растоптать. Да только таракан попался увертливый и забился в неприметную щелку.

Ожидалось, что Вано заговорит – раз уж подсел. Но он молчал, и Бой тоже.

Тишина длилась, суп заканчивался. Бой с облегчением зачерпнул еще немного бульона, мысленно сказав себе: «Последняя. Съем эту, и можно сваливать». Тогда-то Вано и заговорил.

– Ты ее видел?

Туша подалась вперед, подминая грудью остатки еды. В ноздри Бою залез кислый запах пота и осел на языке. Захотелось прополоскать рот.

– Кого? – небрежно спросил Бой, откидываясь на спинку стула. Подальше от человека-слона.

– Раз спрашиваешь, значит, не видел. – Крохотные глазки напоминали крутящиеся сверла: вгрызались, поблескивая. – Ну ничего. Еще увидишь.

«Динка? Он говорит о Динке?» – Бой нахмурился. Эта мысль не позволила ему плюнуть на то, что сказал Вано, встать и уйти. Она пригвоздила к месту и заставила продолжить разговор.

Вано – следующий. Он знает что-то важное.

Таракан высунул голову и зашевелили усами.

– Хватит говорить загадками, – сказал Бой. – Выкладывай.

– Я ее видел. Там. – Вано неопределенно мотнул головой. – И это все изменило.

Бой двинул желваками и отчеканил:

– Кого – ее? Где – там? И что – все?

Вано закусил нижнюю губу. Зубы у него оказались непропорционально мелкие, редкие и бледно-желтые. Будто мать-природа никак не могла угомониться, делая Вано все уродливее и уродливее. Хватило бы и ушей с носом, ей-богу.

Таракан вылез из укрытия и забегал под кожей, вызывая мурашки.

Вано раскрыл рот, чтобы ответить на вопросы Боя. А может, чтобы затолкать туда остатки пирожка с мясом.

– Ваня!

Бой вздрогнул – голос Лизоньки упал, как холодная капля. Ассистентка прогарцевала к их столу и нависла сверху, сияя румяным лицом и белоснежной блузкой.

– Профессор ждет тебя в кабинете, Ваня. – Она указала на часы. – Ты забыл, что у тебя сократилось время ужина?

Вано отодвинулся от стола – ножки стула жутко проскрежетали по кафелю – и с трудом поднялся на ноги.

– Надо убрать, – сказал он, и на его губах появилась безумная улыбка.

Она была хуже, чем скрежет. Хуже, чем жирные пятна на толстовке. Бой и предположить не мог, что улыбка может вызывать настолько сильное отвращение. Хотелось отвернуться, но он не мог отвести глаз, как загипнотизированный.

Толстыми пальцами Вано подтянул к себе поднос, поднял за край, и посуда с объедками полетела на пол. Звон и Лизонькин крик ударили по ушам. Бой вскочил, уже понимая: сейчас что-то произойдет. Что-то плохое. Вано ухватился обеими ручищами за поднос и ударил Лизоньку по лицу. Она взвыла, отшатнулась и зажала ладонями нос. Вано, продолжая улыбаться, замахнулся снова, но Бой двинул ему в живот – такой мягкий и подвижный, точно мешок, набитый желе. Толстяк скривился и опустил руки. Поднос грохнул о кафель. Подлетел Зож и, схватив Вано сзади за плечи, оттащил в сторону. Тот не сопротивлялся.

Лизонька не двигалась с места, только мелко дрожала всем телом. Сквозь ее пальцы сочилась кровь. На остром подбородке собралась капля, готовая вот-вот сорваться на блузку.

Вокруг поднялась суета. Бой, Эдос и Павлик оказались возле Зожа и Вано, девчонки обступили Лизоньку – Филимонова сразу сунула ей ворох салфеток. Появились повариха и посудомойка, бестолково забегали вокруг, причитая. Повариха несколько раз повторила, обращаясь почему-то к Зожу:

– Ты у меня до конца дней на кухне дежурить будешь! До конца дней, мерзавец!

Вано улыбался.

Наконец, Лизонька в сопровождении Филимоновой отправилась в медкабинет, а Гелий сбегала на пост охраны и привела Виталю. Он выглядел растерянным и недовольным, будто ребенок, которому «Ютуб» посреди мультика подсунул длинную рекламу. Почесав затылок, Виталя лениво скрутил Вано и увел его прочь.

Повариха, осознав ошибку, покосилась на Зожа – немного виновато, но больше раздраженно. Покраснев, она сорвалась на посудомойку:

– Что встала?! Швабру тащи! – И они обе утопали на кухню.

Бой взглянул на качка.

– Спасибо. – Не поблагодарить его было бы неправильно. – Быстро среагировал.

– Да ладно. Фигня ваще-то. Он даже не брыкался, – пробурчал Зож.

В воздухе стало чуть меньше напряжения.

* * *

Когда Бой вернулся в комнату, соседняя кровать больше не пустовала. Она простояла нетронутой, ровно-ровно застеленной, двадцать дней – все то время, что он провел здесь. Сейчас кровать была завалена книгами, одеяло взборонено, и из-под него торчали старые красные «Конверсы». Голова отсутствовала – ее полностью закрывала раскрытая книжка, лежащая на лице, как коричневая маска без прорезей для рта и глаз. Сосед спал, хотя комната лопалась от света: горела и люстра, и обе лампы.

– Кхе-кхе, – нарочито громко покашлял Бой.

Ни звука в ответ. Ни движения.

– Эй!

Бой прислушался, пригляделся: дышит хоть? Одеяло чуть приподнималось и опускалось. Ну, спасибо, что живой. Бой хмыкнул и покосился на обложку «маски», скрывающей лицо соседа. Кафка. «Процесс». Вспомнилось, как однажды Темыч, ничуть не смущаясь, брякнул на литературе: «Кафка-какафка!» Бой тогда звучно фыркнул, и Марья Тимофевна их обоих выставила за дверь.

Теперь Темкины дурачества, да и он сам, вспоминались так, будто были давным-давно, а не три недели назад.

Бой потер лицо ладонями, погасил люстру и ночник соседа, поглазел в окно и завалился на кровать. В голове крутились мысли о странной выходке Вано и долгом отсутствии Зои, а потом мозг будто уставился на глухой забор. Больше ни о чем не думалось, и привычная рефлексия тоже не шла. Полежав немного, Бой встал и, поддавшись неясному порыву, взял наугад одну из книг с соседней кровати. Достоевский. «Идиот». Ну конечно! Бой усмехнулся, оценив собственный выбор, повертел томик в руках, раскрыл на середине и начал читать. Через час, утомившись с непривычки, положил обратно и пошел в душ.

Сосед проснулся после полуночи. Тонкая кисть, похожая на птичью лапку, выпросталась из-под одеяла, вяло приподнялась и стянула Кафку с лица.

Бой не спал. Не то чтобы он специально ждал, когда сосед подаст признаки жизни – тут больше сработал инстинкт. Спать с незнакомцем в одной комнате – неразумно. Откуда знаешь, как он себя поведет? Если его только что отловили на улице, парень либо в глубокой апатии, либо на пике злости. Сюда, подумал Бой, другими не попадают.

– Ну привет, – сосед поморгал, с удовольствием потянулся и просиял дружелюбной улыбкой.

Бой поздоровался в ответ, мысленно отметив: «Какой довольный. Как будто мы тут в санатории отдыхаем или на вписке тусим».

Присмотрелся.

«Да, с таким – скорее на вписке, чем в санатории».

Внешность у соседа оказалась примечательная. Длинные волосы расчесаны на прямой пробор. Левая сторона окрашена в застиранный фиолетовый, правая – в мутный желто-зеленый. Глаза – вылитый арктический лед, а лицо – свежий снег: бледное, холодное, чистое.

Бой вдруг подумал, что это лицо – этот снег – может вызвать желание хорошенько пройтись по нему. Разрушить щемящую белизну, смешать с грязью. И кто-то определенно тут потоптался: справа и слева на щеках у соседа виднелись шрамы. А стоило ему поддеть рукава свитера, как оказалось, что руки тоже исполосованы.

Бой подавил вздох. Он предпочел бы кого попроще, а не фрика с двухцветными волосами и подозрительными шрамами, спящего с Кафкой и Достоевским. Лучше бы на соседней койке оказался обычный пацан, коротко стриженный и без лишних тараканов. Нормальный. Как Темыч. Как он сам – раньше.

Пауза затянулась.

– Меня зовут Бой.

– А я Лужа, – откликнулся сосед.

Пожали руки.

– Лужин, что ли? – поинтересовался Бой.

– Лучше тебе не знать, откуда у меня такая кличка.

Сказано было без пафоса, смущенно и немного печально. Но Боя ответ не устроил.

– Это уж я сам решу, что мне лучше, а что нет, – сказал он.

– Вернаяжизненная позиция, – мирно отозвался Лужа, но про кличку так и не пояснил.

Спрыгнув с кровати, сосед принялся разбирать завалы книг.

«Надеюсь, «Лужа» не потому, что он мочится в постель», – подумал Бой.

– Сегодня прибыл? – спросил он, наблюдая за Лужей.

Двигался тот чудаковато, будто на шарнирах. Его безразмерный свитер при этом жил своей жизнью, напоминая бывалого моряка, ступившего на сушу после долгого плавания. Свитер сильно штормило. В огромном вороте показывалось то левое, то правое плечо Лужи.

– Да нет, не сегодня, – ответил сосед.

– А когда? – Бой сам не знал, зачем спрашивает. Потянуло поговорить – и все тут.

– Уже пятый пошел.

– Почти неделя, – удивился Бой.

Лужа замер на секунду, потом задвигался снова.

– Пятый месяц, – уточнил он, расставляя книги на хлипкой полочке над кроватью.

Бой недоверчиво наморщил лоб.

– Что-то непохоже. Я тут почти три недели, а ни разу тебя не видел.

– Да я в столовой не ем. Во дворе не гуляю. И на тесты хожу очень редко. Где же мы могли встретиться? – Сосед оглядел ряд книг и втиснул еще парочку.

Бой не очень-то удивился: если существовала Зоя с ее «особым расписанием», то мог существовать и Лужа с его «очень редко хожу на тесты».

В голове блеснула догадка.

– Погоди, а ты раньше, случайно, не в конце коридора жил?

– Ну да. – Лужа глянул на Боя и вновь уткнулся в книжные корешки. – С Никитой, которого все называли Щи.

– Так это ты – призрак! – воскликнул Бой, обрадовавшись, что хоть одна тайна нашла объяснение.

Лужа опять замер, как настороженный сурикат. Затем повернулся к Бою и потыкал себя пальцем в грудь.

– Да вроде нет. Не призрак. Плоть, кровь, все дела.

– Я имел в виду… А, забей, – отмахнулся Бой. – А правда, что Щи помогли? Воскресили его близких? – Он не сомневался в Зоиных словах, но ему хотелось услышать это еще раз. Чем чаще тебе говорят, что невозможное возможно, тем крепче твоя вера: со мной тоже случится чудо. Не обойдет стороной.

По Лужиному лицу скользнула тень.

– Ну да, помогли. – Сосед куснул нижнюю губу: видимо, сомневался, вдаваться ли в подробности.

Решил не вдаваться. Что ж, Бой другого и не ожидал.

– А почему тебя ко мне подселили? – спросил он. – Почему не оставили одного?

– Да так.

Бой глубоко вздохнул. Не иначе, судьба послала ему отличного напарника для тренировки терпения. Как будто Зои не хватало.

– Нет, давай поподробнее, – настойчиво сказал он. – А то, может, ты буйный. Я тогда лучше тебя заранее вырублю.

– Я буйный, – согласился Лужа. – Но тебя это не должно волновать. Хотя ты же сам решаешь, что должно тебя волновать, а что нет, – и Лужа обезоруживающе улыбнулся.

– Да иди ты, – фыркнул Бой и решил, что сосед, как говорится, норм. – С книжками закончил?

– Закончил.

– Что собираешься делать дальше?

– Не знаю. Может, еще посплю.

– Вот и я к тому же. – Бой зевнул и погасил ночник.

В комнате раздался вопль, следом что-то треснуло и посыпалось. Крик все не прекращался, а лишь набирал силу. Так, должно быть, кричал первобытный человек, когда, не уследив за огнем, оставался в темной пещере, подсвеченной лишь глазами хищника. Голодного зверя, чьи мягкие бесшумные лапы хранят острую и громкую смерть.

Бой рванул шнурок ночника. Вопль умолк, но страх продолжал кричать в тишине – кричать во всю глотку. Бой слышал его – в Лужином дыхании, сердцебиении. И видел – в каплях пота на лбу, в расширенных зрачках.

– З-забыл предупредить, – белыми губами произнес сосед. – Спать тебе теперь придется при свете.

– Извини. Не думал, что ты боишься темноты, – сказал Бой и покривился от своих слов: получилось как будто в укор, с презрением, но ничего такого он не вкладывал.

– Я не боюсь темноты, – сказал Лужа.

Бой решил, что пояснения не последует, но сосед, помолчав, добавил:

– Я боюсь тех, кто в ней.

– А кто в ней? – похолодев, спросил Бой.

Лужа печально смотрел на желтый свет ночника.

– Их вижу только я, так что это не должно тебя беспокоить. Хотя ты же сам решаешь…

– Ох, лучше заткнись.

* * *

– Ну здравствуй, хвойная.

– О, тебя наконец-то переселили, попрыгунчик.

– Как поживаешь? Не перетрудилась?

– А ты еще не умер от безделья?

Бой застыл, переводя взгляд с Лужи на Зою. Странные прозвища, которыми они назвали друг друга, выдавали их близкое знакомство, а интонации – взаимную неприязнь.

Ждать объяснений от этих двоих не приходилось, поэтому Бой сказал нарочито бодрым голосом:

– Какое счастье, что вы знакомы. Никогда не умел представлять людей друг другу. Это Вася, а это Катя. Бред какой-то.

Рыжая-не рыжая забежала к Бою до завтрака – она делала так, если в предыдущий день им не удавалось увидеться. И вот теперь, заложив руки за спину, она прошлась по комнате и остановилась напротив Лужиной полки.

– Ну и старье, – вздохнула Зоя, разглядывая книги. – Даже нечего взять почитать. Может, фэнтези есть?

– Нет, – бросил Лужа, закрывшись «Шумом и яростью».

– А комикс не завалялся?

– Нет.

– Детективчик?

– Нет.

– Ну а…?

– Не-ет! – сквозь зубы процедил Лужа.

Зоя, продолжая изучать полку, широко зевнула.

Бой мог покляться, что она нарочно доводит Лужу. Рыжая-не рыжая вовсе не собиралась одалживать у соседа книгу, она просто дразнила его, и он легко шел на поводу. Бой мысленно посочувствовал бедняге. Лужа относился к ветхим, потрепанным томикам с такой же нежностью, с какой одинокие старушки относятся к своим котам, называя их «сыночками». Книжки были читаны-перечитаны, но это не мешало Луже возвращаться к ним вновь и вновь, всякий раз находя фразу, диалог или событие, которые он не помнил.

Бой узнал об этом, проболтав с соседом всю ночь. После «лучше заткнись» разговор, будто в насмешку, разгорелся с новой силой. Слово за слово, и настал рассвет.

Бой рассказал Луже о своей прошлой, обыкновенной жизни. Без лишних подробностей, но соседу хватило, чтобы в конце восторженно воскликнуть: «Вот это да!» Бой не понял, что его впечатлило, и пошутил: «Исповедальня освободилась, твоя очередь». Лужа отказался, повисла тишина, и Бой почти уснул. А потом сосед собрался с духом и поведал свою историю. Он тоже обошелся без подробностей, но сказанного хватило, чтобы Бой ошеломленно промолчал в ответ. «Да, мне случалось страдать, но я нисколько не уважаю своего страдания», – заключил Лужа. Потом он уточнил, что это цитата, и он трактует ее по-своему. Откуда взята фраза, Бой забыл, но сами слова осели в памяти.

Зоя сделала вид, что собирается схватить какую-то книжку. Лужа захлопнул «Шум и ярость», вскочил с кровати и, загородив полку, прорычал:

– Не тр-р-рогай.

Мирный, даже беззащитный, он походил сейчас на разъяренного тигра. Правда, без когтей и клыков.

– Иногда мне кажется, что ты на самом деле старикашка-библиотекарь, у которого поехала крыша. Ты убил симпатичного мальчика, надел его кожу, как костюм, и выдаешь себя за него, – выдала Зоя.

«Симпатичного мальчика?» – удивился Бой.

Удивление обладало привкусом горечи и вязало во рту. Значит, Зоя считает Лужу симпатичным. Ну-ну.

– В твоих шутках всегда слишком много яда, – заметил сосед.

– Капля никотина убивает лошадь, а капля моего юмора убивает Лужу, – Зоя ухмыльнулась.

– Не меня. Тебя саму. – Он отвернулся, пристраивая Фолкнера обратно на полку.

– Ох и загнул. Смех вообще-то продлевает жизнь.

– Возможно. Но в твоем смехе я слышу не жизнь, а смерть, – грустно заявил Лужа и посмотрел на Зою арктическими глазами. – Отчаяние. Гнев. Страх. Все это я слышу, когда ты смеешься. И все это сопутствует смерти.

Зоя не нашлась, что возразить, и лишь скривила губы.

– А жизни это не сопутствует? – Бой нахмурился. – Мы же все время злимся, боимся, а про отчаяние я вообще молчу.

Зоя и Лужа уставились на него.

– Господи. – Она прижала ладони к щекам. – Он скоро станет, как мы. Мы его испортим!

Бой снова почувствовал вяжущую горечь во рту. Оказывается, «мы» для Зои означало ее и Лужу. А он-то наивно полагал, что есть только одно «мы».

Рыжая-не рыжая глянула на часы, сказала: «Пора на завтрак» и взяла Боя за руку. Их пальцы переплелись, и горечь на языке чуть-чуть подтаяла.

– Почему ты назвала Лужу попрыгунчиком? – спросил Бой, когда они спускались по лестнице.

– Ну, просто он любит прыгать. В длину, в ширину, все такое. – На Зоином лице читалось: «Что тут непонятного?»

– А хвойная почему?

– Не знаю. Наверное, потому что у меня фамилия Колымская, а на Колыме много хвойных лесов.

– У вас с Лужей какие-то контры? – осторожно поинтересовался Бой.

– Да нет. Просто небольшое недопонимание. Так бывает, когда один человек нормальный, а второй чокнутый. Догадайся, ху из ху, – усмехнулась Зоя.

Бою подумалось, что у Лужи есть другое объяснение, и надо бы спросить у него, но в следующий миг он забыл обо всем – о странных прозвищах, горечи на языке и даже постоянном чувстве вины за Динкину смерть. Потому что Зоя, остановившись посреди лестницы, прижалась губами к его губам.

Интерлюдия. Лужа

Когда его нашли в сарае, он лежал в луже крови и обнимал изрезанными руками старую спортивную сумку с надписью «Abibas», из раскрытой пасти которой торчали уголки книг.

– Эй, паря! Очнись, а? Ух, того-этого! Не помирай тут, ага? Ты че? Как тебя звать? – Кто-то назойливо щелкал пальцами перед носом, бил по щекам и лез в уши вертлявыми словами. Слова щекотали и хотелось смеяться.

Он наморщил нос, уставился мутными глазами на растекшуюся кровь и сказал:

– Лужа.

* * *

За все пять лет, что Алешенька прожил с дядей и тетей, ему предоставился единственный шанс сбежать. У дяди схватило живот, по дому пролетело тревожное «аппендицит», и тете пришлось везти больного в город. Поликлиника в деревне закрылась давно и навсегда – ее заколоченные ставни обросли лохмами краски и плесенью. Здание выглядело так, словно в нем водятся приведения.

Конечно, перед отъездом тетя велела Алешеньке лезть в подвал. Конечно, она заперла все двери. И, конечно, она должна была привязать Алешеньку к ненавистной подвальной кровати. Должна была, но не сделала. Тетя растерялась, забылась, утратила бдительность. Слишком за дядю волновалась, не иначе.

Пока она толкала Алешеньку к воротцам в полу, скрывающим укромное подземелье, он мог в любую из шестидесяти восьми секунд – давно посчитал, сколько занимает путь – схватить сковороду, или кочергу, или графин. Он мог замахнуться, ударить тетю в висок и, когда она упадет, ударить еще раз. Уже, поди, не тот десятилетний осиротевший мальчик, которого приютили добрые, как казалось тогда, родственники. Теперь, теперь-то… Нет, и теперь ничего не переменилось. Почти ничего. Он оставался все тем же осиротевшим мальчиком, только пятнадцатилетним. И знающим: доброты в этом доме не больше, чем воды в пустыне.

Алешенька не схватился ни за сковороду, ни за кочергу, ни за графин. Он безропотно дождался, когда тетя ковырнет ключом в замке, распахнет две створки в полу и прикажет лезть в темноту. Спускаясь по шаткой приставной лестнице, он поймал в спину дрожащие от злобы и слез слова: «Если ты знал, что будет… если знал и не сказал… я тебя накажу… ох накажу!» Раздался лязг и застучали, удаляясь, шаги. Алешенька поглядел вверх, на косые воротца, перехваченные цепью, и побрел наощупь к железной кровати. Подземелье охотно проглотило его в темное, сырое нутро, как проглатывало все эти годы, словно он был таблеткой от бесконечного подвального одиночества.

То, что тетя накажет его по возвращении, не волновало Алешеньку. Если получится сбежать, наказывать будет некого. Если же не получится… Она не сможет доказать, знал ли он. Тетя будет подозревать, копить злость и в итоге, разумеется, найдет предлог, чтобы надолго закрыть племянника в подземелье и лишить еды. Алешенька фыркнул в темноту. Тетя не понимала, что заставит его страдать куда больше, если запретит прикасаться к книгам. Ее однообразные наказания навевали скуку, а главное – каждое из них приближало Алешеньку к побегу. Благодаря тете он хорошо ориентировался в темноте и достаточно исхудал, как надеялся, чтобы пролезть в щель между створками подвальной двери.

Кого бы они из себя не изображали, дядя и тетя были недалекими людьми. Они запирали подвал так же, как до появления Алешеньки. Они не меняли и не ремонтировали старые, рассохшиеся двери. Они никогда не убирали приставную лестницу. Несвятая простота, думал о них племянник. Его удивляло, что родня совсем не укрепляла свою маленькую крепость от внутреннего врага. Уж если решили держать в клетке дрессированную обезьянку, усмехался про себя Алешенька, позаботились бы о надежности запоров.

Сидя на железной кровати, он напряженно прислушивался. Уехали или нет? Когда звук мотора истаял вдали, Алешенька вскочил, вскарабкался по лестнице и толкнул воротца, ведущие наружу. Между створками, скрепленными цепью, образовался приличный просвет. Алешенька просунул в него голову и облегченно, с улыбкой, вздохнул. Если голова пролазит – то все остальное подавно пройдет. Он представил себя вырванной, скомканной страницей и бросился в проем.

В спину дыхнуло холодом. Послышался тихий-тихий, неразборчивый шепоток. Алешенька замер, втек обратно в подвал и медленно обернулся. Темнота глядела на него десятком глаз. Одни выражали надежду, другие восторг, третьи ненависть. Глаза фанатиков. Алешенька заскулил и вцепился зубами в руку, чтобы заглушить звук и страх. Темнота всасывала, прилипала к телу, заползала во все уголки души. Алешеньку затрясло, во рту стало сухо. За шиворот скользнули холодные струйки пота, пряди волос прилипли к щекам и шее. Алешеньку давно уж не стригли – с длинными светлыми локонами, по мнению дяди, он больше напоминал мессию.

Подвал, словно наркоман, не готов был расстаться со своей любимой таблеткой. Алешенька отшатнулся, чувствуя себя игрушечным зайцем, набитым ватой. Такой когда-то жил в его детской кроватке. Заяц мог лежать и сидеть, но не стоять. Вот и Алешеньку не держали ноги. Он опустился на ступеньку. Судорожно вздохнул, закрыл глаза и долго сидел под пристальным взглядом тьмы, пока не различил в ее бессвязном бормотании: «Ты сдаш-ш-шься. Ты останеш-ш-шься. Ты наш-ш-ш». Ужас накатил грузовичным колесом, подмял, но Алешенька упрямо сжал кулаки, закричал на тьму и из последних сил рванулся к свободе. Врезался лбом в створку, оцарапал щеку, но все-таки выбрался наружу. Как заново родился.

Маленькая победа опьянила. Голова помутилась, щеки, обычно бледные и холодные, заполыхали, а ослабевшие ноги окрепли и запружинили – хоть танцуй. И Алешенька затанцевал.

Подпрыгивая и кружась, он подлетел к входной двери, отпер ее, но, одумавшись, полетел обратно. Нужно было прихватить хоть какие-то вещи. По крайней мере, надеть ботинки и верхнюю одежду. Как назло, бросился в глаза книжный шкаф, где ровными рядами стояли единственные Алешенькины друзья. Сколько раз они выручали его, позволяли сбежать, прятали внутри себя. Черт, не бросать же их тут! Алешенька выволок из шифоньера старую дядину сумку со сломанной молнией и принялся заталкивать в нее книги, бормоча: «Простите… кого смогу… простите, всех не унести». Вспомнив кое-что важное, он сорвался на кухню, дернул один из ящиков, и тот, выскочив из полозьев, грохнулся на пол. Блеснули вилки, ложки, половник. Ножи. Алешенька взял пару самых острых на вид и сунул за пояс. Хлопнув по лбу, еще болевшему после удара о дверь, он затолкал в боковые отделения сумки нехитрую снедь: хлеб, банку кофе, выуженное из супа куриное бедро. Потом напялил первую попавшуюся куртку, кажется, тетину, взвалил поклажу на плечо, толкнул дверь и быстро пошел прочь.

– Я сво-бо-ден! – вдыхал и выдыхал он, сбиваясь от быстрого шага.

Мертвое октябрьское поле хрустело под ногами: вчера приморозило. Воздух был искристым и свежим, как лимонад.

Вдруг показалось, что прошуршали по гравийке колеса. Алешенька замер, оглянулся. Волосы по всему телу встали дыбом. Послышалось или нет? Тишина разливалась кругом, вызывая звон в ушах. Дорога, цвета дешевой туалетной бумаги, пустовала.

Алешенька поддернул сумку и строго сказал, обращаясь к ногам:

– Идите. Не сдавайтесь. Не поворачивайте назад.

Он решил, что нужно непременно добраться до леса. Темные ели напоминали сказочных великанов-стражников в островерхих шлемах, и Алешеньке хотелось верить, что деревья встанут на его защиту. Лес находился не близко, но и не далеко – дойти можно.

А это что такое?

Алешенька присмотрелся. Под густыми ресницами ельника торчала крупная серая соринка. Вроде как домик.

– Вот дойдем до него и сделаем передышку. – Теперь Алешенька обращался ко всем сразу: и к ногам, и к книгам, и к себе.

Это был не дом. Сарай. Алешенька остановился и, разглядывая постройку, внезапно почувствовал волнение и тоску. Сам черт что ли воткнул эту развалюху на границе поля, леса и неба?

Дощатый, косой. С маленьким незастекленным оконцем и проломленной дверью. Молчаливый, одинокий. В сарае чудилось что-то неизбежное: как в петле, которую бережно завязали для твоей шеи и подвесили над табуреткой.

Алешенька поглядел-поглядел на развалюху и все понял.

Дядя с тетей будут искать его. Всюду, всегда. И не успокоятся, пока не найдут. А если у них не выйдет, подключатся другие. Рано или поздно кто-то нападет на след беглеца, вынюхает, отыщет и… повторится все, как встарь – пришла на ум строчка. Алешенька поправил сумку, лямками вгрызающуюся в плечо. Кажется, Блок лежал где-то на самом дне.

– Они никогда не оставят меня в покое, потому что хотят знать, – сказал Алешенька, обращаясь к книгам. – А на свете нет никого более неудержимого, чем человек, стремящийся к знанию.

Он вошел в сарай, пристроил сумку на гнилом полу и, вытащив оба ножа из-за пояса, сел рядом. Провел ладонью по корешкам книг, потом еще и еще. Он гладил их до тех пор, пока пальцы не перестали дрожать. Тогда Алешенька поднял нож – тот, что помельче – приставил к запястью и аккуратно сделал продольный надрез. Получилось длинно и глубоко, но боль не пришла. То ли выработался иммунитет из-за дядиных побоев, то ли руки получили анестезию от холода. Все-таки конец октября.

Алешенька еще немного, насколько хватило сил, поработал ножом и распластался на досках. В ноздри ударил запах влажного дерева и подумалось – или вспомнилось – что так пахнут старые лодки. Там, где он часто бывал, не покидая подвала, ему нравилось сесть на весла, выйти на середину реки, набрать полную грудь воздуха и самозабвенно закричать на одной ноте, чтобы голос улетел вдаль и ввысь. Сорвутся с мелководья испуганные кряквы, качнутся блины кувшинок, и от чувства свободы сладко замлеет душа. А следом, как обычно, легонько тронет тоска: на тысячи километров – ни одного человека. Хорошо ли это? Плохо ли? Ладно, подумает он, пора озаботиться обедом. Достанет из банки перловку, насадит на крючок тростниковой удочки и зашвырнет в воду. Выдохнет и будет смотреть, как плакучие ивы полощут ветки у берегов. А за поплавком следить? Да бог с ним. Само как-нибудь.

Ну что, поплыли?

Алешенька потерял сознание.

* * *

– А тебя, что ль, Лужей звать? Чудная стрижка, то есть кличка, – щекотал голос. – А я просто Михич. Ага.

Алешенька шевельнулся. Рука странно шуршала.

– Не-не, ты лежи пока. Я жгут сделал из пакета. Пакеты – они, вона, жизнь спасают. Ага. Эх, паря-паря, зачем ты, а? – Последовал вздох с запахом перегара. – Я фигни в житухе поделал, горя хлебнул, того-этого, а самово… самобо… в общем, убивать себя и не думал. Эй, паря, ты в обморок-то не падай, поболтать же охота! Во-во, глазами-то хлопай, а ушами не, ушами слушай. Ну че ты, че ты? Давай, паря, не пропадай!

– Не пропаду, – ответил Алешенька и улыбнулся дрожащими губами.

Он вкладывал в это слово совсем другой смысл.

* * *

Когда пропадание случилось с Алешенькой в первый раз, никто не повез его в больницу. Тетя не подняла такую суету, как сегодня, стоило дяде пожаловаться на боль в боку. Они оба вообще ничего не сделали, лишь пощупали у племянника пульс и поднесли к губам зеркало. А потом замотали в простыни и спустили в подвал, рассудив, что сегодня суббота и никто не работает, а до понедельника, лежа в прохладце, труп не завоняет. Должно быть, дядя с тетей тихонько порадовались, что навязанный племянник сам по себе помер. Слава богу, избавились от обузы.

Социальные работники сделали все возможное, чтобы родня забрала осиротевшего Алешеньку. Они не могли знать, как все обернется. Брат отца – не абы кто, а свой дом в деревне вселял надежду, что ребенок будет много гулять на свежем воздухе и пить молоко из-под коровы. В довершение всего, Добронравовы – Алешенька всегда поражался: насколько им не подходила его фамилия – не имели своих детей.

– Хорошее дело делаем, Влася, – сказала тетя, тяжело вздохнув.

– И то верно, Варя. – Дядя мрачно посмотрел на Алешеньку из-под густых седых бровей.

Он был на семнадцать лет старше отца, совсем не помнил его и называл не иначе как «тот пацан». А папа вообще никогда не упоминал, что у него есть брат. Теперь Алешеньке предстояло жить с этим незнакомцем и его женой много-много лет.

А жили дядя с тетей строго и скромно, верили в скорый апокалипсис и увлекались эзотерикой. В доме стояли два шкафа с книгами. Первый – с «бессмысленной» классикой, доставшейся в наследство от тетиных родителей. Второй – с «правильными» книгами о поиске истинного пути, открытии третьего глаза и выходе в астрал. Дядя утверждал, что все эти истины им постигнуты, и любил за ужином, выпив настойки, помечтать о собственной пастве. Тетя поддакивала и кивала: пора, пора, Влася. Алешенька смотрел в тарелку.

Когда он вернулся и вышел из подвала, дядя уронил рюмку, а тетя села мимо стула. Алешенька рассмеялся и сказал, что скоро придут родители и заберут его домой. Много чего наговорил, гордо держа голову и сверкая глазами на нелюбимых, непонятных, чужих людей. А родители так и не пришли.

Какое-то время дядя приглядывался, прикидывал план и стал даже как будто мягче. Во всяком случае, разговорчивее. А после десятого пропадания – оно сильно отличалось от предыдущих и несказанно удивило Алешеньку – дядя взялся за него всерьез. Для начала избил, а потом рассказал, по каким законам они отныне будут жить. Он, наконец, нашел свой истинный путь. Свое призвание. Дядя сделал из племянника дрессированную обезьянку.

Сходитесь, сходитесь на невиданное представление! Смотрите, как наша обезьянка не шевелится и не дышит – день, два, три. Жгите свечи и благовония, рассевшись в кружок подле мертвеца. И внимайте, внимайте историям, которые он расскажет, когда вернется!

Исполнилась заветная дядина мечта: у него появилась паства. Люди, прослышав об Алешеньке, приезжали в деревню, приходили в дом, спускались в подвал и жадно впитывали каждое слово. Алешеньку они не любили, потому что побаивались, а дядю боготворили. Теперь он носил ободок на лбу и черный кафтан с красной вышивкой. К новому образу очень шли старые брови.

Поначалу Алешенька рассказывал им все, что видел, но скоро понял: правда никому не нужна. Тогда он начал придумывать для них невероятные истории, плести неслыханную околесицу, дивясь самому себе: откуда берутся такие фантазии? Каждая сказка веселила или пугала их, будоражила кровь, делала живее, а значит – чуть-чуть счастливее. И это стало Алешенькиным проклятием. Потому что они хотели все больше и больше историй. Хотели узнавать новые и новые подробности. Хотели, чтобы обезьянка крепко сидела на привязи и снова, снова, снова умирала для них.

* * *

– Паря! Лужа!

В голове взорвался голос Михича, заставляя открыть глаза.

– Помер что ль? А, не помер. Смотри у меня! Ты это, домашний или как? Бомжик? Не похож! Счас на горелочке воду согрею, рану те промою, ты не голоси. И бинтом того-этого. Бинт у меня завсегда с собой. Чистый, не боись. А потом почешем в Дмитров. Там, знаешь, какая самса? Ты такой никогда не ел! – Михич хитро прищурился и улыбнулся, весь разбежавшись морщинками. – Хошь, в больницу там пойдешь, а хошь – куда хошь. А если че, на ночлег пристрою. Я-то счас тебя подлечу, совсем новый бушь. Ага.

К вечеру потеплело и пошел дождь. Поле развезло, ноги утопали и разъезжались в грязи. Джинсы отяжелели и прилипли к ляжкам, тетина куртка, вроде непромокаемая, неприятно похолодела – это чувствовалось даже через свитер. Лило настолько сильно, что приходилось жмуриться и отплевываться.

Лужа – так теперь его звали – покорно плелся за Михичем. Руки немилосердно ныли, и легко было представить себя зверем, подбитым на охоте. Подранком.

Михич оказался готов к дождю: нацепил охальный дождевик кислотного цвета, спрятав под ним огромный рюкзак, и обмотал ноги пакетами. «Пакеты, вона, первая вещь». С поклажей на спине он походил на горбуна, и Лужа ласково называл его «Мой Квазимодо». Конечно, не вслух, чтобы не объяснять. Судя по тому, как Михич коверкал слова, он в жизни не прочел ни одной книги. Зато умел бинтовать раны и по-доброму улыбался.

В Дмитров Михича тянула не только самса. «Она, того-этого, вкусная, лучше всякой пиццы итальянской, ага!» В городе у него жили «кореша». И не у теплотрассы, а «на квартере», как с гордостью заявил Михич. Туда-то они и направились, предварительно купив в киоске расхваленную самсу.

«Кореша» обитали в старой хрущевке, на первом этаже, и приняли гостей с доброжелательным равнодушием. Все были в подпитии. Хозяйка квартиры Магда, единственная женщина в компании шести мужиков, сочувственно поохала, покосившись на забинтованные запястья. Лужа вымылся в ржавой ванне, поел и, когда Михич сменил ему повязки, провалился в сон на худом матрасе.

Утром кто-то потряс его за плечо, и Лужа резко сел. В голове мутилось, на бинтах темнела засохшая кровь. Грязный пол заливало холодное солнце, а от батареи волнами шло тепло. Об матрас, мурлыча, точила когти полосатая кошка, и по воздуху разливался блинный чад. Запах напоминал о детстве.

– Там того-этого. – Михич глядел осоловело. – Спрашивают тебя.

Лужино сердце покатилось вниз. Как же быстро они нашли его! Он оперся о руку, чтобы встать, и заскулил от боли. Осмотрелся – сонно, но решительно. В окно не прыгнешь – на нем решетка. Ножей не видно. Ну хотя бы есть пустая бутылка. Лужа взялся за горлышко и шарахнул тарой о край стола. Во все стороны брызнули осколки. Взвыв, кошка нырнула под шкаф.

Перед Лужей стоял только один вопрос: их или себя?

– Ты че, паря? – спросил Михич, витиевато выругавшись. – Там тебя Магда спрашивает, с чем блины бушь? Со сгущенкой или тушенкой?

Лужа выронил «розочку» из пальцев и, глядя сквозь Михича, пролепетал:

– Со сгущенкой, пожалуйста.

Глава 8

Лизонька либо взяла отпуск, либо навсегда покинула НИИ – в любом случае, третий тест отменился. Алла Петровна предупредила Боя, что в качестве альтернативы ему предстоит вторая за день встреча с тестировщиком из кабинета десять-бэ.

У Боя сложилось впечатление, что Курильщица не слишком жалует Бродбента – упомянув о нем, она затянулась, скукожилась в кресле и разразилась судорожным кашлем. Впрочем, нелюбовь у них была взаимной. Старик ни в грош не ставил всех сотрудников НИИ, но особенно часто в его гневном ворчании мелькала «обнаглевшая мерзавка, от которой несет за три версты».

Бродбент безумно обрадовался возможности «дважды прокрутить фарш из ваших первосортных мозгов, дружище». Усадив Боя на привычный стул с ремнями, он с воодушевлением занялся подготовкой.

– Сегодня мы окончательно раскрепостим ваше сознание, мой юный друг! – вскричал Бродбент. – Трагедия – только полдела, даже четверть дела, и пусть эти доморощенные горе-ученые считают иначе. Тьфу на них! Тьфу с высокой колокольни!

Бой вслушался в бормотание старика и спросил:

– Что это значит: «трагедия – полдела»? Вы о чем?

Бродбент изумленно поглядел на Боя. Руки, порхающие над клавиатурой, замерли.

– Ох, простите, дружище, – пробормотал старик. – Я иной раз заговариваюсь. Несу околесицу.

Бой достаточно знал Бродбента, чтобы понимать: он никогда не заговаривается. Много трепет языком – этого не отнять, но его речь совсем не похожа на бессмыслицу.

– Что вы обо мне знаете? – спросил Бой, вглядываясь в лицо, похожее на картофелину. – Вы знаете, что у меня погибла сестра? Что это произошло по моей вине? Что я сбежал из дома, потому что не мог там больше находиться? – и настойчиво повторил: – Почему вы сказали: «Трагедия – полдела»?

Старик смешался.

– Да, я читал ваше личное дело и знаю, что вам пришлось пережить, – сказал он. – А еще я знаю, что значит утрата. Матушка, жена – самые любимые люди покинули меня, когда я особенно в них нуждался. Хотя, по правде сказать, я нуждался в них всегда. И до сих пор. – В глазах и голосе Бродбента разлилась теплая тоска, которая вскоре сменилась чем-то похожим на укор. – Но в отличие от вас, молодой человек, у меня не было шанса вернуть их. Ни малейшего, – тон стал прохладным. – Я сказал, что трагедия – полдела, потому что именно трагедия привела вас сюда. Смерть сестры стала отправной точкой. Теперь вы тут, начало положено. Просто поразмыслите на досуге о том, как бы вы жили, не угоди в это чудесное, поистине чудесное место. – И он отвернулся к компьютеру.

* * *

На завтраке, обеде и ужине Бой и Зоя вели себя как обычно. Лишь иногда между ними словно густел воздух, и тогда хотелось делать глупости. Бросаться едой, или залезть на стол, или громко выкрикнуть что-нибудь неуместное, как в фильме «Пятьсот дней лета». Бой живо представил, как они с Зоей носятся по столовке, швыряясь брюссельской капустой, и тихо засмеялся. Рыжая-не рыжая посмотрела на него и заговорщицки засмеялась в ответ, будто видела те же фантазии, что и он.

Когда они вышли во двор, на вечернюю прогулку, ставшую их маленькой традицией, Бой потянул Зою к себе, но она вывернулась из его рук. Мягко, как кошка. Глупо было обижаться на это, и все же он ощутил: царапнуло – прямо по здоровому пацанскому самолюбию. Зоя виновато улыбнулась, приблизилась и боднула Боя в плечо – тоже по-кошачьи.

– Давай не будем спешить. Ладно? – прошептала она, уткнувшись в его рукав. – Пожалуйста. Мне нужно разобраться в себе… и в том, что я чувствую. Я боюсь побежать и споткнуться. Понимаешь? Давай идти медленно.

Бой объяснил для себя: «Девчоночьи заморочки детектед», а вслух сказал:

– Окей. Бегать не будем.

Зоя отстранилась и сменила тему:

– Как прошел дополнительный тест с Бробеном?

– Бродбентом. – Бой в шутку закатил глаза. – Когда ты уже запомнишь, как его зовут?

– Ой, прости. Вечно путаюсь. Почему-то постоянно хочется назвать его Яковом Арсеньевичем. Ну так что, как прошел тест?

– Нормально. – Слова про трагедию по-прежнему не выходили из головы, но Бой не знал, как рассказать об этом Зое. Да и зачем? – Правда, Бродбент, кажется, спятил, потому что назвал НИИ «чудесным, поистине чудесным местом». – Он, как мог, изобразил интонацию старика. – Странно, да?

– Ничего странного, – ответила Зоя. – Здесь же воскрешают людей, забыл?

– Просто само слово «чудесный» тут не подходит. НИИ – он… – Бой задумался. – Загадочный и жутковатый.

– Экспериментальный, удивительный, невообразимый, – кривляясь, подхватила Зоя.

– Непонятный и… Нет, больше не могу. Никогда не любил играть во всякие слова, города и тому подобное.

– Старый, – бросила Зоя.

– Я?

– Да нет же. НИИ! Он старый.

– Не-е, не подходит.

– Еще как подходит! Знаешь, сколько лет этому дому?

Бой запрокинул голову, скользнув взглядом с первого по пятый этаж. Удивительно, но он еще ни разу не присматривался к НИИ, хотя жил тут без малого месяц и каждый вечер гулял во дворе. Сейчас Бой увидел дом как будто впервые.

Светло-желтое здание казалось свеженьким: ни трещин-морщин, ни лысин отвалившейся штукатурки. На верхних этажах поблескивали стеклопакеты, а старые деревянные рамы, скопившиеся внизу, неплохо косили под новичков, щеголяя белой краской.

– Двадцать лет, – ляпнул Бой наугад.

Зоя скептически покачала головой и выдала учительским тоном:

– Почти сто.

– Нехило, – присвистнул Бой.

– Да-а. – Она похлопала по стене, как по плечу старого приятеля. – Он повидал всякое.

– Ну а то, – Бою захотелось сказать что-нибудь умное, и слова подвернулись: – За столько лет можно заметить, как меняется мир.

– Этот дом не смотрел на мир. Он всегда смотрел вглубь себя, – возразила Зоя. – Что он мог увидеть вокруг, стоя тут, на отшибе? Построили бы его где-нибудь на Тверской или Невском проспекте, тогда да, – она улыбнулась уголками губ. – А тут у него не было шансов. Поэтому все девяносто восемь лет он смотрел только внутрь.

– И что видел?

Они шли вдоль фасада, и Зоя вела по штукатурке ладонью. А Бою прикасаться к дому совсем не хотелось. Мерещилось, что от стен веет холодом надгробной плиты.

Нет, он не мог назвать это место чудесным. Может, получится, когда ему вернут Динку?

– Видел людей, – подумав немного, ответила Зоя. – Нас и тех, кто был до нас. Потерянных и надеющихся. Он проглатывал очередного человечка и наблюдал, как тот переваривается. Или, в редких случаях, не переваривается.

В воздухе разлилась густая тишина.

– А еще этот дом стоит на старом индейском кладбище, – нарочито мрачным тоном сказал Бой и, пошевелив пальцами в воздухе, протянул: – У-у-у.

– Почему на индейском? – Зоя не улыбнулась.

– Ну, как в ужастиках. Есть такой штамп.

– А. – Зоя оставалась серьезной, погруженной в свои мысли. – Нет, не на старом и не на индейском.

От ее слов у Боя пропало желание шутить и внутри появилась неприятная прохлада, будто переел мятных конфет. Не на старом. Значит, на новом?

– Откуда ты столько знаешь об этом месте? – спросил он, отогнав холодящее чувство.

– А как иначе? Это мой дом. Стал им, когда прежний… Исчез.

Она передернула плечами и повернулась к забору. Понятно, больше ничего не скажет, и спрашивать бесполезно. Бой почти привык, что рыжая-не рыжая выдает информацию о себе в час по чайной ложке, и все-таки это немного злило. Особенно после поцелуя.

Чтобы не сверлить Зою недовольным взглядом, Бой тоже уставился на забор. Серый бетон топорщился пирамидками, и знакомый рельеф внезапно вызвал приступ ностальгии. Бой навидался таких заборов – семья десять лет жила по соседству с промзоной. В детстве даже представлял всякое: например, что забор – шкура броненосца, которого увеличили специальным лучом в секретной лаборатории.

Надо же, а теперь он сам – в секретной лаборатории.

– Залезем? – спросила Зоя, легонько толкнув Боя плечом.

– Хочешь сбежать? – хмыкнул он. – Как наши Бонни и Клайд – Никель и Григор?

– Подсади меня! – Зоя побежала к забору, бросая фразы на ходу. – А я подам тебе руку.

– Вот еще, сам залезу, – пробурчал Бой и устремился следом.

Обхватив Зою за талию – тонкая-то какая, не переломить бы, – он легко закинул девушку наверх и вскарабкался сам, правда, не так быстро и ловко, как хотелось.

Они уселись, свесили ноги и уставились туда, где в сумерках маячила свобода. Или ее иллюзия.

За забором темнел махровой ельник, а вдалеке, едва различимые, торчали остовы многоэтажек. Кранов было не видно, и это наводило на мысль, что у застройщика кончились деньги. Большой мир подступал к маленькому, но не торопился.

«Как они там?» – глядя на каркасы домов, Бой подумал о родителях. Впервые за долгое время – без содрогания и обиды. Спокойно.

Слева, начиная от ворот, уходила в лес грунтовая дорога. Раз в неделю по ней проезжал зеленый грузовичок, доставляющий продукты, а порой, без всякого распорядка, убегали в большой мир старый «Мерседес» профессора, новый «Гелентваген» Игорька или машины других тестировщиков. Иногда они уезжали вместе, но чаще по отдельности. В остальное время дорога пустовала, словно макетная имитация.

Бою захотелось спрыгнуть и побежать по грунтовке, поднимая пыль, но он больно ущипнул себя за руку, и порыв схлынул.

Нельзя. Надо ждать и терпеть. Профессор говорил, осталось недолго.

Интересно, не сдвинется ли очередь снова? Из-за того, что Вано устроил в столовке? Или толстяк отдежурит на кухне, да и все дела?

Бой хотел спросить об этом у Зои, но она заговорила первой:

– Раньше тут была колючая проволока. – Рыжая-не рыжая подтянула правую ногу и положила подбородок на коленку. – Кириллов сказал убрать, когда стал главным.

«Кириллов». Бой мысленно приложил фамилию к профессору, но она отвалилась, как ненамазанный клеем кусок обоев. Профессор он и есть профессор. Безымянный, обезличенный. Просто часть НИИ, пристально глядящего сейчас в спину. Один из органов дома, пусть даже важный, мозг или сердце.

«Правильно, что убрал проволоку. Молодец, профессор. Мы не сбежим. Нас тут держит кое-что покруче колючки, – сказал себе Бой и тотчас возразил: – Хотя Григора и Никеля не удержало, – и возразил еще раз: – Дредастый просто передумал воскрешать отчима, которого сам же и убил, а Никель решила, что сестра справится лучше. У них был выбор».

– Красиво, правда? – Зоя вздохнула.

Бой проследил за ее взглядом. Рыжая-не рыжая смотрела вниз, в овраг, растянувшийся у кромки леса. Края ложбины щетинились сухим кустарником, вряд ли способным покрыться живыми почками, а на дне клубился туман. Будто маленькое облако свалилось в яму и теперь не может выбраться. Бой вгляделся в дымку и у него перехватило дыхание.

Из оврага медленно поднимались два темных силуэта, неся что-то крупное и продолговатое. У каждого через плечо был перекинут ремень, за спинами болтались небольшие лопаты. Уйдя от оврага, так что Бой едва видел их за еловыми лапами, незнакомцы бросили ношу под деревья и принялись копать. Все это до безумия напоминало кино, и темные фигуры мутились, как на экранке.

– Нужно позвать Игорька, – одними губами произнес Бой и добавил, наклонившись к Зое: – Беги. А я попробую их задержать.

Зоя, будто не услышав, взяла руку Боя и прижала к своей щеке. Он недоуменно, почти сердито посмотрел на нее – ты что, не видишь, там труп закапывают! – и быстро перевел взгляд на лес. Фигуры плыли черным туманом и уже совсем не напоминали людей.

Бой зажмурился и тряхнул головой. Когда снова распахнул глаза, видение исчезло.

– Ну вот, только глюков мне не хватало, – прохрипел он.

– Это не глюк, – ответила Зоя. – Не обращай внимания.

Она выпустила его руку, спрыгнула с забора и как ни в чем не бывало пошла к дому. Навстречу ей лился золотой поток – почти во всех окнах горел свет. Кроме пятого этажа, с фасада он всегда оставался темен.

– Стой! – Бой дернулся и чуть не свалился. Неловко приземлившись на одну ногу, побежал за Зоей. – Объясни. Что это было?

Она обернулась.

– Я не знаю. Просто тени. Проекции. Иллюзии. Их называют по-разному. Ты не один, кто видит что-то такое. Говорят, заметить их – хороший знак. Я в это верю.

Иллюзии? На ум Бою пришло самое простое объяснение, и волосы на затылке встали дыбом. Он вспомнил, как каждый вечер заходит в тринадцатый кабинет, и мрачная тетка по кличке Чупакабра спрашивает: «Самочувствие нормальное?», всем своим видом показывая, насколько ей плевать. Потом врачиха измеряет пульс, давление и температуру, изредка берет кровь на анализ или делает укол, а в конце приема всегда протягивает таблетку и стакан воды. В первый раз Бой насторожился: «Что это?», Чупакабра флегматично ответила: «Кальций», и таблетка отправилась в рот.

Видимо, зря.

Вспоминалась тревожная ночь, когда его вырвало в туалете. Пустой взгляд Вано и чувство, что ты не контролируешь собственное тело.

– Нас кормят наркотиками? – Бой смотрел Зое в глаза.

Рыжая-не рыжая состроила гримаску, с какой хозяйка может глядеть на милого, но глуповатого щенка.

– Не выдумывай! Нам дают обыкновенные витамины, чтобы мы тут не зачахли.

– Ты только не обижайся, – сказал Бой, двинув желваками, – но иногда мне кажется, что это ты все выдумываешь. Откуда тебе знать, что нам дают? – Внутри нарывало: сейчас мы поссоримся, впервые и сразу сильно. Но Боя несло и остановиться не получалось. – Может, дом построили лет пять назад. Может, не было никакой колючей проволоки. Может, нас обдалбывают наркотой, делая послушным стадом.

Бой подался вперед, и его тень наползла на Зою.

– Может, ты уже часть стада и хочешь, чтобы я тоже стал его частью.

«Давай, обидься», – мысленно подначил он. Хвостик злости, замеченный раньше, оказался хвостищем и, похоже, с ядовитыми шипами. На Боя накатило ощущение, противоположное брошенным словам. Она все знает. Действительно все. Знает, что за темные фигуры вылезли из оврага. Кого они несли. Как воскресят Динку. И воскресят ли вообще.

Знает и молчит, скармливая лишь намеки и полуправду.

Бою захотелось поддать яду, сказать еще что-нибудь острое, но Зоя уставилась под ноги и прошептала:

– Да. Ты прав. Я в стаде.

Она вздрогнула от беззвучного всхлипа и убежала. Бой постоял, поглазел на крепко заваренное небо с сахаринками-звездами и выдохнул:

– Вот блин.

Злость схлынула, ее место заняли усталость и стыд. Бой побродил по двору, пиная камушек и придумывая, что сказать Зое. Извиниться? Свести все к шутке? Попробовать выудить хоть немного информации, пока рыжая-не рыжая уязвима? Последняя мысль заставила Боя поморщиться. Откуда взялась? Явно залетела из чужой головы.

Твердо решив извиниться, Бой направился к двери.

Вечерняя тишина взорвалась звоном, мимо пролетели осколки, и на асфальтовую дорожку грохнулся стул. Ругнувшись, Бой шарахнулся в сторону. Один глаз дома, из стеклянно-деревянных старичков, оказался выколот. Бой подумал, что сейчас кто-то выпрыгнет следом за стулом – не самоубийца, этаж-то первый – и с напряжением уставился на разбитое окно. Из рамы торчали острые ледышки, темная дыра напоминала полынью.

Звон еще стоял в ушах, когда заголосила сирена. Бой рванул ко входу и на пороге чуть не врезался в Игорька.

– Что…?

Начало вопроса соскочило с языка, но остальное застряло в горле. Из шеи Игорька, чуть ниже правого уха, торчала белая рукоятка. Из-под белого текло красное. Богатырь хрипел, удивленно пучил глаза и тянул пальцы к ножу, но они никак не могли ухватить его.

Бою стало трудно дышать. Воздух, едва вворачиваясь в легкие, внутри превращался в огонь. Жарко, очень жарко. Тело выстрелило потом и затряслось мелкой дрожью. Кто-то закричал в глубине дома, и тогда Бой тоже закричал: от ужаса и непонимания. Обхватив Игорька, будто собирался танцевать с ним, Бой подался вперед. Богатырь осел и увлек за собой. Холлзакружился, потом застыл. Серый линолеум, крохотная дырочка в районе плеча на синей футболке Игорька, запах химикатов для мытья полов вперемешку с железным душком крови. Бой вытащил руку, прижатую богатырем, и встал на колени.

Игорек прерывисто вздохнул, шевельнул губами и обмяк. Лицо приобрело выражение Будды: линия подбородка смягчилась, веки чуть приспустились. Еще ни разу Бой не видел, как умирают люди. Динка просто пропала во тьме, а Игорек остался тут, на свету. Абсолютно зримый и жуткий в своем спокойствии.

«Нужно взять нож», – подумал Бой, но не смог даже прикоснуться к рукоятке.

Вновь раздался крик. Близко, из столовой или спортзала. Бой вскочил и побежал.

Он узнал голос.

* * *

Три складки на его затылке напоминали улыбки, натянутые и злые. Мешковатые штаны немного сползли, показав серую резинку трусов. Когда он обернулся, грудь, заплывшая жиром, колыхнулась от резкого движения. В толстой лапе поблескивал нож – небольшой, с вогнутым лезвием и знакомой белой рукояткой. Чуть меньше той, что осталась торчать из шеи Игорька.

Вано стоял посреди спортзала и тяжело смотрел на Боя бетонными глазами – серыми и неживыми. Сверху раздался всхлип. Зоя застыла на верхней перекладине шведской стенки, прижимаясь спиной и ладонями к зеленой штукатурке. Боя кольнуло неприятное чувство узнавания: героиня цепенеет от ужаса на краю крыши, карниза или обрыва – такая сцена найдется в тысяче фильмов. Вот только сейчас все по-настоящему, и пусть под ногами у Зои не пропасть или ров с крокодилами, один голодный монстр точно поджидает ее внизу.

– Вано. Что ты делаешь? – спросил Бой, осторожно приближаясь.

Глаза примагничивались к лезвию, но он заставлял их смотреть в лицо толстяку. Мозг превратился в гонг, по которому шарахают и шарахают молоточком: «Он убил Игорька. Он убил Игорька. Он убил Игорька».

– Ты поймешь. – Вано попятился к шведской стенке. – Поймешь. Но не сейчас.

Боковым зрением толстяк внимательно следил за Боем, и лезвие ножа тоже как будто следило, не сводя с него узкого блестящего глаза. Надрывалась сирена, но Бой слышал ее вполуха. Все пространство заполняло прерывистое дыхание Зои: каждый вздох – удержанный вопль.

– Зоя. – Бою пришлось постараться, чтобы голос звучал спокойно и убедительно. – Стой там. Не шевелись. Он тебя не достанет.

Пусть попробует, пусть эта туша только попробует встать на нижнюю перекладину и полезть вверх. Бой тотчас настигнет Вано, вышибет нож и пробьет в печень. С кем-то вроде Зожа могли бы возникнуть сложности, а тут – нечего и волноваться. Не мышцы, а сплошной жир.

И снова застучало: «Он убил Игорька. Убил. И тебя убьет!»

А потом, сквозь удары молоточков – удары крови в ушах – проскочила внезапная мысль: «Ему не помогли. «Деус» не сработал. Вот почему он делает это». Внутри у Боя похолодело: того гляди, захрустят обледенелые кости. Нужно выяснить, что произошло, решил он. А заодно отвлечь толстяка. Заговорить ему зубы. Перевести внимание на себя.

Какого черта он продолжает пятиться к стенке?! К Зое.

– Не подходи к ней. Слышишь? – угрожающе произнес Бой.

Толстяк остановился.

– Брось нож. Давай поговорим.

– Поговорим? – Вано скривил губы, будто собирался заплакать. – Нам не о чем говорить. Когда-нибудь до тебя дойдет. Это место… оно должно быть уничтожено. – Он повернулся к Зое. – И начать надо с людей. С нее.

Рыжая-не рыжая все это время смотрела на противоположную стену, но тут опустила взгляд, моргнула, и по белым щекам покатились слезы. Ее нога шевельнулась, совсем чуть-чуть, но этого хватило, чтобы Зоя потеряла равновесие. Вскрикнув, она соскользнула вниз, но не упала. Уцепилась руками за перекладину и потянулась обратно.

Вано бросился к стенке. Он оказался быстрее, чем можно было ожидать. Левой лапой толстяк схватил Зою за щиколотку и дернул, а правой – резко пырнул. Крик пролетел по спортзалу и прошил Боя насквозь, выбив все мысли и сомнения. На краю сознания еще визжали тормоза – у него нож! – но тело неслось вперед. В следующую секунду Бой снес Вано и пригвоздил к полу.

Нож отлетел в сторону. Бой не стал тянуться за ним, а толстяк не мог. Он лежал навзничь, не закрываясь и не отвечая на удары Боя, сидящего у него на груди. Лишь вяло пинал коленями в спину.

Зубы Вано окрасились кровью. Он улыбался.

– Убей меня. Забей меня, – прохрипел толстяк.

Бой слышал похожие слова однажды, в своей голове, обращенные к трем гиенам. Руки опустились, и он скатился с туши. В ту же секунду кто-то обхватил его сзади и потянул в сторону. Он рванулся, высвобождаясь, и вслепую двинул локтем – телом по-прежнему руководили инстинкты. Над ухом ойкнули.

– Тише, Бой, – выдавил профессор. – Это всего лишь я.

Бой застыл, с изумлением оглядываясь по сторонам. Спортзал наводнили люди: Пес через носовой платок поднимал нож, Тимьян Львович с потерянным видом прижимал ладони к щекам, Бродбент придерживал за плечи красную, рыдающую Филимонову. Зож связывал Вано руки Тимьяновым галстуком, а профессор возвышался над ними, крутя в пальцах тонкий шприц. Остальные просто жались друг к другу. И чем дольше Бой смотрел на людей вокруг, тем тревожнее ему становилось. Все они были серые, почти как забор во дворе, и ничего рыжего-не рыжего не мелькало среди них.

– Зоя. – Бой встал и позвал громче: – Зоя!

– Да пусти ты! – донеслось до него.

– Зоя! – Бой никак не мог разглядеть ее.

Что с ней? Кто ее держит? Да где же она?!

Он заметался по спортзалу, чувствуя себя больным и измученным. Как будто злой физрук заставил бежать марафон с температурой под тридцать восемь. Перед глазами возникали лица, да все не те.

– Тебе надо, кхе, в медпункт! – долетело до Боя.

– Пусти, дура! – взорвался Зоин голос.

И тогда Бой увидел ее. Рыжая-не рыжая бежала к нему от двери, подволакивая ногу. Он рванул навстречу, расталкивая людей. Сердце кричало: «Вот она, наконец-то, вот она!» Они сцепились, слиплись, и Бой легко, будто делал это множество раз, подхватил Зою на руки.

* * *

Под хрипение Аллы Петровны и причитания Чупакабры, Бой отнес Зою в тринадцатый кабинет. Медсестра сразу взялась зашивать ножевую рану, а Курильщица обработала Бою костяшки пальцев перекисью, приложила холодный компресс и указала на дверь.

– Тебе нужно вернуться в свою комнату, кхе-кхе, – повторяла Алла Петровна, тесня Боя к выходу. – С Зоей все будет в порядке.

Филимонова оказалась права насчет запаха: сейчас от Курильщицы несло так, словно она только что гуляла по берегам Ганга среди ритуальных костров.

– Если добровольцы будут шастать по коридорам, кхе-кхе, сотрудники не смогут нормально ликвидировать последствия, кхе, инцидента.

Бой не хотел уходить, но Зоя ровным голосом сказала, что они скоро увидятся, и тогда он подчинился.

Лужа сидел на подоконнике, подтянув колени к подбородку, дышал на стекло и рисовал на нем каракули. Когда Бой зашел в комнату, сосед обернулся, спрыгнул и указал на маленький электрический чайник, стоящий рядом с лампой. Из носика рвался пар. Раздался щелчок, сообщая, что вода закипела.

– Будешь кофе?

– Что это? – спросил Бой, хотя прекрасно видел, что перед ним чайник.

– Это Филимонова, – ответил Лужа.

Бой помолчал-помолчал и разразился смехом.

– О… она… она… сильно изменилась! – согнувшись пополам, выдавил он.

Лужа хихикнул. Достав из-под кровати жестяную банку и чашку, он щедро сыпанул черного порошка и залил его кипятком. Бой сполз на пол, продолжая вздрагивать от смеха. Лужа, размешивая кофе, уселся рядом.

– Я имел в виду, что чайник принесла Филимонова. Вечером, незадолго до… Ты знаешь, что она умеет доставать разные штуки?

– Да.

Бой вытер глаза тыльной стороной ладони и глубоко вдохнул, успокаиваясь. На смену веселью пришел стыд, скрученный с недовольством в один тугой канат. Еще не хватало истерически хохотать, катаясь по паркету. Бой покривился и мысленно приказал: «Возьми себя в руки, идиот!»

– Так вот, я попросил чайник, и она принесла. А до этого краску для волос. Ходить с цветастой головой быстро входит в привычку. Я могу еще поболтать о всякой ерунде, если хочешь, а можем поговорить о том, что случилось, – без перехода сказал Лужа.

– Давай еще о ерунде. – Бой хлебнул из чашки и поморщился: обжег язык.

– Я начал красить волосы, чтобы изменить внешность. Думал, так они меня не найдут. И шрамы, – он провел пальцем по узкой, извилистой выпуклости на скуле, – тоже моих рук дело. Ты, наверное, решил, что дядя с тетей меня порезали или бродяги. Нет, я сам.

– Это, по-твоему, «говорить о ерунде»? – Бой уставился на Лужу.

– Конечно. Мы же разговариваем о внешности, не о душе.

– Окей. Продолжай.

– Знаешь, как я думал? Вот будут у меня разноцветные волосы, будут шрамы, и люди перестанут за ними видеть меня. Они будут говорить: тот, с сине-зеленой башкой. Или: этот, у которого морда изрезана. Понимаешь?

– Понимаю. И что? Получилось?

– Нет, – сосед улыбнулся. – Люди не так слепы, как может показаться.

– Это из-за глаз, – сказал Бой.

Они с Лужей одновременно фыркнули: ну да, люди не так слепы из-за глаз, какой неожиданный вывод. Смех чуть не вырвался снова, но Бой удержал его.

– В смысле, глаза тебя выдают. Хотя нет, не только они. Выражение лица в целом. Оно у тебя как у… хм, слово забыл.

– Как у блаженного, – подсказал Лужа.

– Точно.

– Ты не первый это говоришь, – покивал сосед.

– Вано убил Игорька, – сказал Бой.

– Знаю. Когда зазвучала сирена, все выбежали из комнат. Я тоже. Думали, пожар. Появился профессор, – Лужа тоже не называл его «Кириллов», – и повел нас вниз. Девушки спустились раньше. Мы были на втором, когда услышали крики. Профессор побежал, мы за ним. Я увидел Филимонову. Она сидела на полу и плакала. Я так понял, она первая заметила Игоря. У нее маму убили похожим образом. Наверное, напомнило.

Бой и Лужа надолго замолчали, по очереди прихлебывая горький кофе.

– Что теперь будет? – спросил Бой. – НИИ закроют?

– Нет, – ответил Лужа. – Все замнут. Здесь мастерски умеют это делать.

– В смысле? – нахмурился Бой. – Тут уже случалось что-то подобное? Кто-то сходил с ума и набрасывался на людей?

– Ты, наверное, не знаешь, но НИИ скоро исполнится сто лет. Тут случалось всякое, – уклончиво отозвался сосед.

– Про сто лет – знаю, Зоя сегодня говорила, – задумчиво пробормотал Бой. – А после того, как она это сказала, я увидел странные тени. В овраге. Они как будто несли труп.

– О, ты видел проекции. – Глаза соседа широко распахнулись. – Плохой знак.

– А Зоя сказала, хороший.

– Ну да, это как посмотреть, – замялся Лужа. – Любой знак можно трактовать двояко.

– А ты их видел? Проекции?

– Пару раз.

– Это они приходят к тебе в темноте?

– Нет, что ты. Мои гости – плод больного воображения, а проекции существуют на самом деле.

– И что они означают? В них есть смысл?

– Да. Они показывают, что ты готов.

– К чему? К воскрешению Динки?

– Если быть точным, к вмешательству в сложившийся порядок, но это вмешательство, в том числе, подразумевает воскрешение твоей сестры, – расплывчато ответил Лужа. – Давай не будем об этом. Я все равно не смогу…

– Погоди, – перебил Бой. – Ответь на последний вопрос. Если ты тоже видел проекции, почему тебя до сих пор не поставили в очередь? Почему не вернули твоих родителей? Ты же готов… к вмешательству.

Лужа застыл. С белым лицом, в узкой, застиранной до бесцветности рубахе, он напоминал восковую свечку. Хоть бери, ставь в канделябр, зажигай фитилек и пиши всю ночь стихи. Такие, после которых хочется повеситься.

– Их не вернули, потому что это невозможно, – прошелестел Лужа. – Я пробовал много раз. Даже слишком много. – Он посмотрел на Боя и, вздрогнув, поспешно добавил: – Не забивай себе голову. У тебя совсем другая история. Уверен, Дина вернется.

Бой не мог поверить в услышанное, но чувствовал, что Лужа не врет. Его захлестнули эмоции: жалость, изумление, тревога, а что еще – не разобраться. Наверное, предположил Бой, то же самое случилось у Зои. Вот откуда эти замалчивания и странные фразочки про тысячи видов смертей. Она пробовала снова и снова, и ничего не получалось. Если бы с ним произошло такое, он тоже не сумел бы подобрать точных и ясных слов. Вернее, ему вообще не захотелось бы говорить об этом.

И где гарантия, что не произойдет?

Бой встряхнулся и попытался отогнать пугающие мысли. Не получилось: в голову полез Вано. Бой почти не сомневался: толстяк тоже не смог вернуть своих близких. Чем еще объяснить его внезапное помешательство?

– Как думаешь, что с ним сделают? С Вано, – спросил Бой.

Лужа уставился в чашку.

– Думаю, мы больше его не увидим. Никогда.

– То есть?

Бою очень хотелось, чтобы Вано получил по заслугам. Чтобы его упекли в колонию для несовершеннолетних или положили в психушку. Но Лужа, похоже, намекал на другое.

– Не забивай себе голову, – повторил сосед. – Тебе нужно думать о воскрешении Дины. Очередь снова подвинулась, а значит, скоро ты вернешь сестру.

Бой потер лицо ладонями, будто пытаясь избавиться от налипшей грязи. Наверное, сотрудники НИИ уже «ликвидировали последствия инцидента». Вано больше нет. Не шприц ли, мелькнувший в руке профессора, подвел черту под жизнью спятившего добровольца?

Бой передернул плечами.

– Так, ладно. Пойду, проверю, как там Зоя.

В дверь тихо поскреблись и в комнату вошла рыжая-не рыжая. Левая штанина закатана до колена, щиколотка перехвачена бинтом. Бой вскочил, опрокинув чашку, и на паркет выплеснулись остатки кофе.

– Можно я у вас сегодня переночую? – Зоя посмотрела вначале на Боя, потом на Лужу.

Оба кивнули.

– Я могу лечь на полу…

– Нет! – выпалил Бой. – Ложись на кровать, а я лягу на пол.

– Спасибо. – Зоя опустила глаза. – Возьми хотя бы одеяло…

– Тут есть запасной комплект, – напомнил Лужа. – Я принесу.

Он нырнул в стенной шкаф и предложил оттуда:

– Будешь кофе или чай?

– Нет, спасибо. Если честно, я очень хочу спать.

Зоя забралась на кровать и уткнулась лицом в подушку. Бой осторожно вытащил из-под нее одеяло и накрыл им. Лужа помог постелиться на полу и погасил свет, оставив лишь свой ночник. Бой заметил, что сосед взял с полки Шекспира.

Через полчаса, а может чуть раньше, с кровати свесилась Зоина рука. От маленьких розовых пальцев веяло такой нежностью, что Бой не мог устоять. Он взял их бережно, не сжимая, и поднес к губам. А Зоя в ответ крепко стиснула его ладонь и потянула, потянула вверх, словно вытаскивая из трясины.

Из полыньи.

* * *

Все тесты отменились, а сотрудники разъехались. Одна Алла Петровна осталась надзирать за добровольцами. Она объявила через колонку, кашляя чаще, чем обычно: «Сегодня – день тишины». И день, действительно, прошел очень тихо.

А ночью опять пришла Зоя. С деловитым, собранным видом и пижамой под мышкой. Она не стала просить Боя и Лужу, чтобы они вышли, дав ей переодеться. Открыв дверцу встроенного шкафа, рыжая-не рыжая встала за ней, как за ширмой, и скинула одежду. В упавшей кофте что-то звякнуло, из-за дверцы мелькнул острый локоток. Лужа подстраховался, спрятавшись за книгой, а Бой ничем закрываться не стал, но и подглядывать, конечно, тоже. Все трое вели себя так, будто заранее обо всем договорились.

Зоя залезла к Бою под одеяло, обняла одной рукой и прижалась щекой к плечу.

– Спокойной ночи.

– Спокойной.

Вдыхая ее аромат, он старался не слишком раздувать грудь, чтобы Зоя ничего не заметила. Осторожно положив ладонь ей на талию, Бой замер, чувствуя через ткань пижамы живое, волнующее тепло.

Вчера они прижались друг к другу, пошептались о случившемся и незаметно для себя уснули – измотанные, но успокоенные.

Сегодня Боя совсем не клонило в сон.

– Если у вас будут дети, – вдруг заговорил Лужа, – назовите их Зой и Боя. – Он отложил «Героя нашего времени», спрыгнул с кровати и направился к двери. – А что? По-моему, смешно. Ну, пойду погуляю.

«А сосед-то мне достался понимающий», – с легким удивлением подумал Бой.

Его ладонь все так же неподвижно покоилась на Зоиной талии. Бой слегка пошевелил пальцами, навязчиво думая, что же ему делать и делать ли вообще.

Может, спросить, удобно ли ей? Нет, что за ерунда!

Он не ожидал, что, оказавшись в одной постели с девушкой, поведет себя как полный идиот. Возможно, было бы легче, если б Зоя ему не нравилась. Вернее, нравилась, но не так сильно. Бой запутался. Стиснув зубы, он приказал себе выбросить из головы дурацкие мысли и тотчас подумал: «Блин, я же никогда…»

«Ну прямо уж никогда! – возмутилась память. – А Машка? Просто все было несерьезно, и в общем-то нелепо, и как будто не с тобой». В голову навязчиво полезли воспоминания. Не только про Машку. Про всех девчонок, с кем хоть раз, хоть что-то. Мозг словно пытался приободрить своего непутевого владельца: «Смотри-ка, ты небезнадежен!»

В пятом классе поцеловался в первый раз. С Танькой Мережьевой. Летом того же года – во дворе с какой-то оторвой на скейте. В седьмом классе с Олей Шевской – несколько раз, пока она не спросила: «Ну и когда ты поменяешь статус Вкотакте?!» В восьмом – с двумя незнакомыми студентками на вписке, перепутав одну с другой (впрочем, они не возражали). Снова в восьмом, а потом и в девятом – с «бэшницей» Машкой Дудько, всякий раз в раздевалке, во время школьных дискотек. Очень уж Машке нравилось это чувство: тайно мутить с заклятым врагом одноклассников, а потом приходить на стрелки и орать: «Бей Боя! Бей Боя!» Черт знает, что творилось у нее в голове. Да и сам хорош.

Зоя глубоко, прерывисто вздохнула, и Бой с удивлением, разочарованием и облегчением понял, что она спит. Поцеловав ее в макушку, он тоже забылся сном.

А утром пришел профессор.

Глава 9

«Три дня, три дня, три дня», – мысленно повторял Бой. Хотелось немедленно что-то сделать. Он коротко замахнулся и ударил кулаком в стену, оставив вмятину. Удивление немного приглушило нервозность: «Из картона они, что ли?»

Лужа глянул поверх книжки, но ничего не сказал.

Бой чувствовал себя так, словно замерз и никак не может согреться. Внутри все дрожало от нетерпения. Костер-то давно сложен: старые газеты вины, веточки боли, щепки бессилия и поленья гнева. Нужна лишь искра, чтобы взвилось пламя. Чтобы окатило спасительным жаром. Чтобы поглотило и вину, и боль, и бессилье, и гнев.

Почти месяц Бой ждал, стискивая зубы. Не будь рядом Зои и Лужи, не устоял бы – запалил костер раньше времени. Вбежал бы к профессору, схватил за грудки и прокричал в лицо, брызгая слюной на очки: «Когда?! Когда это случится?! И что?! Что будет?!» Но Зоя отвлекала Боя, перетягивала внимание и зачаровывала каре-золотыми глазами, рыже-не рыжими волосами и ароматом яблочного пирога. И Лужа тоже отвлекал, на свой манер: рассказывал истории из сектантской жизни, после которых невольно начинаешь думать, что у тебя-то не все так плохо.

– Ты не пришел в столовую. – Зоя принесла поднос с картофельной запеканкой и грушевым компотом. – Вот, прихватила для тебя, – и быстро добавила: – Кириллов назначил дату?

– Догадалась?

– Думаешь, подслушивала? – губы скривились в усмешке.

Нет, Бой так не думал.

Когда нагрянул профессор, Зоя жутко смутилась и прямо в пижаме, держа домашние туфли в руках, выбежала из комнаты. Как будто нарушила священный кодекс НИИ и теперь должна немедленно провалиться сквозь землю. Хотя профессор, застукав их в одной постели, и бровью не повел.

– Несложно догадаться, о чем вы говорили. Во-первых, у тебя все написано на лице. – Зоя отбросила с плеча косу, и Бой невольно проследил за ней взглядом. – А во-вторых, поскольку Григор и Вано выбыли, для тебя должно все ускориться. Это логично.

– Выбыли, – подал голос Лужа. – Какое неподходящее слово. Речь ведь не про игру.

– Сколько профессор дал на подготовку к эксперименту? – Лужины слова Зоя проигнорировала.

Бой молча поднял три пальца. Рыжая-не рыжая кивнула. Забравшись на кровать, она ковырнула запеканку и поднесла вилку к его рту. Бой пристально посмотрел на Зою, потом на еду и послушно проглотил кусок. Следующий она съела сама, а потом снова протянула вилку Бою.

Лужа коротко вздохнул и, прижав раскрытую книгу к груди, скрылся в коридоре.

Когда они прикончили запеканку – напополам, и выпили компот – тоже напополам, Бой потянулся к Зое. Не мог удержаться, хоть и знал, что зря это делает. Рыжая-не рыжая не отпрянула, лишь чуть-чуть зажмурила ресницы. Сквозь них лилось золото. Аромат яблочного пирога, ее аромат, стал нестерпимым. Он словно говорил: «Либо кусай, либо отодвинься».

Бой ни сделал ни того, ни другого. Он прошептал:

– Зоя. Прошу. Скажи мне, что будет. Скажи, что случится через три дня. Зоя. Я с ума схожу.

Она распахнула глаза, отвернулась и ответила так, что у Боя свело челюсть. Ответила словами профессора:

– Всему свое время, мой мальчик, – да еще и ухмыльнулась.

Между ними будто выросло стекло в трещинах: хлипкая, но все же преграда.

– Какая же ты… послушная. – Бою захотелось сказать гадость, но ничего более оскорбительного на ум не пришло. – Тебе сказали молчать, и ты молчишь.

– Дело не в послушании, – сухо отозвалась Зоя и встала, подхватив поднос с посудой. – Все, что тут происходит, действительно игра. И у каждого свои ставки. Моя – очень высокая.

Хлопать дверью она, наверное, не собиралась, но это вышло само собой.

Степенно, неторопливо накатила ночь и незаметно растворилась в утре. Бой не знал, сколько он спал, но сколько-то точно получилось.

«Два дня, два дня, два дня», – твердил он, не представляя, куда себя деть и чем занять. Лужа не лез – понимал, что не сможет помочь. Зоя не появлялась – либо тоже понимала, либо обиделась. Бой старался о ней не думать. Профессор велел сосредоточиться на Динке. Вспоминать, мурыжить, ковырять рану. Совсем недавно это получалось легко, но теперь приходилось делать усилие. Рана почти затянулась. Бой понимал, что не последнюю роль здесь сыграла Зоя. Ее слова, жесты, волосы, глаза, веснушки, запах… Стоп, останавливал он себя, ты действительно не должен о ней думать.

Тяжело, со скрипом навалилась вторая ночь и тянулась настолько долго, что казалось: утро вовсе не настанет. Когда оно наконец явилось, то настигло Боя в коридоре, в бесцельном блуждании от двери до окна. Он занимался этим много часов подряд.

«Один день, один день, один день», – внутренняя дрожь выплескивалась наружу. Ходили ходуном пальцы, тряслись колени и неприятно пульсировало левое веко.

Бой пытался вообразить, как это будет, и не мог. Единственное, на что хватало фантазии: бегущая навстречу Динка в больничной робе. Уже живая. Такая как прежде. Разве что исхудавшая и усталая.

И все же порой в голову лезли самые дурные варианты, самые зловещие сценарии. «Если случится, как у Кинга в «Кладбище домашних животных» или еще в каком хорроре, – думал Бой, – я просто возьму и вздернусь. Обещаю себе, что возьму и вздернусь».

Профессор пришел после полудня.

– А разве не… не завтра? – дрогнув голосом, спросил Бой.

– Мне кажется, ты готов. Ох, надеюсь, ты не завтракал?

Бой кивнул, потом помотал головой. Да, то есть нет. Не завтракал. Профессор понял.

– Ну, тогда пойдем. – Он тонко улыбнулся, покосившись на крепко спящего Лужу. – Пришло твое время, Бой. Как говорится, бей сороку и ворону, добьешься и до белого лебедя. – Профессор, по своему обыкновению, сыпал пословицами.

Они вышли из комнаты и направились прямо по коридору, к двери, за которой находилась лестница. Обычно Бой спускался по ней – чтобы попасть в столовую, во двор или на девчачий этаж. Пару раз, из любопытства, поднимался, но неизменно натыкался на закрытые двери. И чувствовал, знал: когда-то они откроются. Сегодня открылась левая.

Снова коридор, только стены выкрашены не в зеленый, а в белый. Снова вереница дверей, они тоже белые и выглядят повнушительнее, чем на жилых этажах. Бой принюхался: не пахнет ли больницей, лекарствами? Прислушался: не пикают ли какие-нибудь аппараты? Ничего. Профессор вынул из кармана связку ключей, выбрал нужный и открыл пятую дверь справа. Пропустил Боя вперед.

Защелкали люминесцентные лампы, и Бой увидел нечто, похожее на гроб, который мог бы заказать себе преданный поклонник космической фантастики. На хромированной капсуле, что возвышалась посреди пустой белой комнаты, несерьезно, по-новогоднему мигали цветные лампочки.

– Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, да? – улыбнулся профессор.

– Что это? – спросил Бой.

Сердце забилось неровно: если капсула – то, о чем он подумал, как они все устроят? Ведь мертвую Динку, о боже, придется принести сюда. А вначале – достать. В голову полезли картинки: кладбище, дождь, лопата врезается в жирную землю. Бою стало не по себе.

Он знал, что Динку из пруда достали водолазы. В день похорон у него поднялась температура, и родители – хмурый, сжимающий кулаки отец и странно улыбчивая мама, глотающая пилюли из баночки – велели ему остаться дома. Бой так и не увидел могилу сестры.

– Это машина, – ответил профессор. – Машина времени.

Бой кинул на него хмурый взгляд: что за бред? И тотчас осадил себя: в аппарат, воскрешающий людей, ты веришь, а в машину времени – нет. Ну-ну.

– Объясните, – потребовал Бой.

– Все очень просто, – с воодушевлением заговорил профессор. – Ты садишься в машину и точно, предельно точно, представляешь место и время, куда хочешь попасть. Тебя трясет, все мельтешит перед глазами, может мутить – ничего серьезного. А потом ты оказываешься там, где хотел. В прошлом. – Он рассеянно улыбнулся и прихлопнул ладонью по блестящему боку машины. – В твоем случае: в том самом прошлом, где твоя сестра еще не утонула и ее можно спасти.

– Значит, машина времени. – Бой изо всех сил старался поверить профессору. Не получалось. – Вы сами ее сделали?

– Ну да, – бросил профессор и скрестил руки на груди. – Ты же понимаешь, что уже сегодня сможешь увидеть Дину? Но вначале нам надо поговорить о том, что ты должен будешь сделать в прошлом, мой мальчик. Кроме спасения сестры, разумеется.

Бой знал, что это случится. Знал, что профессор предложит, как писали в учебнике истории, «бартер». Не нужно быть Шерлоком, чтобы понять: тут не занимаются благотворительностью – впрочем, как и везде. Им что-то надо. Взамен.

Профессор по-свойски привалился к машине, и Бой снова поглядел на нее. Игриво подмигивали яркие огоньки, поблескивал покатый серебристый борт. Ни с того ни с сего вспомнилось, как они с Динкой смотрели «Назад в будущее». Что там говорил док? «В тот день я изобрел путешествие во времени! Я стоял на унитазе и вешал часы». Бою пришлось кашлянуть, чтобы подавить смешок.

«Да меня просто разводят», – мелькнула мысль.

– Что, кхм… что я должен сделать сегодня? – новый смешок чуть не вырвался наружу. – В прошлом.

Вот сейчас. Сейчас профессор скажет, что оговорился. Сделать нужно не в прошлом, а в настоящем. До путешествия во времени. Что именно? Мелочь, пустяк, ничего такого. Просто ему нужна одна из твоих почек. Или надо испытать на тебе новый вид биологического оружия. Или, черт возьми, ему жизненно необходимо снять на камеру, как ты мастурбируешь.

Будет что-то простое, понятное, мерзкое. И, конечно, по принципу «утром – деньги, вечером – стулья».

– Сегодня? О, нет-нет, можно еще немного побить баклуши. К делам мы приступим позже. – Профессор улыбался и сиял линзами очков. – Я хочу, чтобы для начала ты совершил тренировочный полет. Прочувствовал это. Понял, что все по-настоящему.

На грудь Бою словно надавила медвежья лапа – стало трудно дышать. Не может быть. Ну не может быть! Разве способна эта мигающая штуковина перенести его туда, где Динка жива? Туда, где она клянчит сладости, ноет, хихикает. Туда, где он бежит, забыв сменить тапочки на ботинки, разбираться с уродами, укравшими ее куклу. Где они вместе смотрят кино, закутавшись в плед и грызя попкорн.

В глазах и носу защипало. Бой опустил взгляд и шмыгнул.

– Сегодня я увижу Динку, но ничего не должен буду делать, – проговорил он. – Так?

– Так.

– А спасать ее…

– Нет, мой мальчик. Еще рано. – Профессор покачал головой. – Сегодня ты переместишься в другой день. До несчастного случая. – Он подался вперед и похлопал Боя по плечу. – Понимаешь, чтобы спасти Дину, нужно подготовиться. И к тому, второму делу, тоже.

Бой выжидающе посмотрел на профессора.

– Если хочешь, мы поговорим об этом после полета. Фестина лентэ, как говорится. Торопись медленно.

– Нет. Говорите.

– Мы можем, по крайней мере, пойти в мой кабинет…

– Говорите.

– Ну что ж. Ты человек действия, я это сразу заметил, – покивал профессор. – От тебя потребуется буквально мелочь. Пустяк. Ничего экстраординарного.

Бой передернул плечами. Профессор почти в точности повторил его недавнюю мысль. Не умеет ли он, случайно, залезать людям в головы?

– После того, как ты предотвратишь гибель сестры, – размеренным тоном заговорил профессор, – тебе нужно будет дождаться определенного времени, перебежать дорогу, обогнуть малиновый «Ягуар» и, преодолев три ступеньки, зайти в аптеку.

Он заложил одну руку за спину, вторую опустил на машину и пошел по кругу. Ладонь скользила по хрому, белый рукав отражался в полированной поверхности. Невольно Бой потянулся за профессором. Они были как две стрелки часов: высокий, тощий профессор – минутная; Бой – часовая.

– У витрины с контрацептивами ты увидишь женщину в длинной серой шубе, наброшенной на плечи, – продолжал профессор. – Ты должен крикнуть, как можно более, м-м, живо: «Это ваш «Ягуар» у аптеки?! Его пытаются угнать!» – у него самого, однако, получилось не живо, а наигранно. – Женщина побежит к двери, но тебе нужно будет выйти первым и, если возникнет необходимость, задержать ее или поторопить. Хозяйка автомобиля должна оказаться на нижней ступени лестницы ровно в пятнадцать часов одиннадцать минут ноль секунд. Тогда все получится.

Профессор замолчал и остановился.

– Что получится? – выдавил Бой.

– Глыба льда сорвется с крыши и проломит ей череп, – прозвучал спокойный ответ. – Обычная мартовская история. Природа в этот день не убьет твою сестру, но кого-то же она должна убить. Кесарю кесарево, богу богово, а гармонию нельзя нарушать. – Профессор поправил очки.

Бой ничего не сказал. Слова не то что застряли в горле – они застряли в голове. Обрывки мыслей пытались соединиться во что-то складное, но неизменно отталкивались, словно магниты с одинаковыми полюсами. Когда пара ошметков наконец слепилась в комок, Бой с трудом выплюнул его, как кот выплевывает шерсть:

– Я. Должен. Убить. Человека.

– Не убить. Поспособствовать смерти.

– И это нужно сделать, чтобы… не нарушить гармонию?

– В том числе. Но не только. – Профессор внимательно посмотрел на Боя. – Видишь ли, мой мальчик, эта женщина в серой шубе – известная певица. Она очень богата и, так скажем, непостоянна. Ее новый молодой муж решил озаботиться своим будущим, пока супруга не изменила завещание. А изменит она его, по стечению обстоятельств, как раз в день гибели твоей сестры. Мда. – Профессор состроил огорченную мину. – Ужасно пошлая история.

В голове у Боя опять завертелись бессвязные ошметки. Мозг, казалось, забило липкой грязью.

Профессор по-своему расценил его молчание.

– Я тебя понимаю. Конечно, поспособствовать смерти какой-то певички – задача, м-м, мелкая. Вот поспособствовать смерти, скажем, Гитлера – другое дело, – он улыбнулся уголками губ. – Увы, у меня для тебя новость, которая разрушит все амбиции. Ты можешь путешествовать во времени на небольшую дистанцию. А именно, на расстояние своей жизни.

Бой потряс головой, стряхивая поток лишних слов. Прочь! Дистанции, амбиции, Гитлеры. Нужно оставить только самое важное.

– Мелкая задача? – повторил Бой фразу профессора. – Вы себя вообще слышите? – Он подался вперед, напружинился и сжал кулаки. – Это не мелкая задача. Это убийство. Заказное убийство!

– Заказное пособничество смерти.

– Не вижу разницы, – сквозь зубы процедил Бой.

– Лучше бы тебе увидеть ее, Саша Бойцов. – Профессор впервые назвал Боя по имени, явно подчеркивая: игры кончились. – Иначе тебе сложно будет сделать то, что должен. А если ты не сделаешь, что должен, не получишь то, что хочешь. Понял меня? – Он потянулся, чтобы снова похлопать Боя по плечу, но тот увернулся. – Что ж. Сегодня ты увидишь Дину, живую и невредимую, и тогда решишь: кем готов пожертвовать. Женщиной, которую даже не знаешь, или родной сестрой.

* * *

Так вот что имел в виду Щи. Вот о чем говорил Григор.

Мы – могильные черви, пособники смерти.

Хотя теперь Бой понимал, что сравнению не хватает логики. В нем слишком много эмоций. А по сути, черви куда лучше, ведь они никого не лишают жизни.

Мы, скорее, молотки, что обрушиваются на затылки. Или бомбы с часовым механизмом. Как говорил седой Том Круз в «Соучастнике»: «Я стрелял в него, а убили пули». Мы – пули.

Бой лег в капсулу, в ней было холодно и жестко. Сегодня он увидит Динку. Профессор сказал, нужно думать об этом. Об этом и ни о чем другом.

– Машина настроена на твои нервные импульсы. – Профессор возвышался над Боем: как тут не почувствовать себя мертвецом в гробу, к которому подошел попрощаться дальний родственник? – Наш мозг не просто отвечает за регуляцию жизненных функций. Всего-то каких-то полтора кило мяса, а внутри – сознание, разум, память. Квинтэссенция человека, как говорит уважаемый Яков Арсеньевич. И знаешь, что самое интересное, мой мальчик? Мозгу, в общем-то, плевать на время. Когда нам нужно извлечь из памяти некое событие, активируется та же сеть нейронов, которая работала в момент самого события. А значит, то, что помнит мозг, существует для него здесь и сейчас. Представь минуту, одну замечательную минуту из прошлого. Где бы ты хотел оказаться? Семейный праздник, выезд на природу… первый поход в кинотеатр с Диной? – Профессор улыбнулся: я помню твои вкусы, я знаю тебя, знаю как облупленного. – Машина считает сигнал мозга и отправит тебя точно в эту минуту. Ты проведешь в прошлом шестьдесят секунд, убедишься в том, что все реально, и вернешься. Удачи.

Профессор, продолжая улыбаться, потянулся к крышке капсулы. Опустил, но не захлопнул. Бой больше не видел его, но через щель продолжали литься свет и голос.

– Я не сомневаюсь в твоей надежности, Бой, и все же. Если думаешь, что сможешь остаться там, с мамой, папой и сестренкой, боюсь, не выйдет. Мы вытащим тебя обратно, а Дина навсегда останется мертвой. Поверь, мой мальчик, у нас есть люди, способные выковырнуть тебя из любого времени. Я зову их «елочки экс махина», потому что… Ну, неважно. В общепринятой терминологии такие люди зовутся «ищейками». Если что-то идет не по сценарию, ищейка прыгает за нарушителем и возвращает его в наше время. А дальше, увы, нам с ним не по пути. Так что подумай дважды, если собрался выкинуть коленце.

Крышка захлопнулась с оглушительным звуком.

* * *

Больше не холодно, но по-прежнему жестко. Душно, и толстовка прилипла к телу.

Бой не решил заранее, какое воспоминание вызовет. Эпизоды из жизни проносились под закрытыми веками, мельтешение картинок сбивало с толку. Что же выбрать? Навязчиво подворачивался ночной разговор родителей, но Динки тогда уже не было. А больше всего тянуло на пруды, однако профессор четко сказал: не сегодня.

Нужно что-то простое, чувствовал Бой. Жутко простое, бытовое и совсем неважное, чтобы по-настоящему поверить: это жизнь, а не красочная галлюцинация. Не сразу, но подходящее воспоминание нашлось.

Дождь бьет в окно, и струи отражают свет улицы. Бой в Динкиной комнате, только что вошел. Он чувствует недовольство и сонливость. Нужно делать геометрию, а сестра стащила линейку и циркуль. Мама и отец всегда потакают ей, даже когда она берет вещи без спросу: чем бы дитя не тешилось, лишь бы не сидело сутками в телефоне. Сейчас Динка сгорбилась над столом и пытается начертить круг: игла воткнута в бумагу, а ножка с грифелем скользит, оставляя темно-серый след.

«Отдай циркуль», – говорит Бой.

«Ага. Когда дорисую», – отвечает сестра, не отрываясь от дела.

«Рисуй от руки».

«Нет, мне нужно, чтобы круг был прямой!» – заявляет она.

«Ну да, извини. Забыл, что ты у нас главная криворучка».

«Кто как обзывается, тот так и называется», – бормочет Динка.

Бой подходит и смотрит ей через плечо. Окружность получается неровной. Сестра-первоклашка не слишком-то умеет управляться с циркулем.

«Что ты рисуешь?»

«Да достала эта погода! – по-старушечьи ворчит Динка. – Вот я и рисую солнце. Приклею на окошко, картинкой к дождю. Он увидит и решит, что пора уходить».

«Ну ладно, – говорит Бой, – давай помогу. А то еще проткнешь себе палец иголкой».

И они рисуют солнце вместе. Оно желтое, но лучи разноцветные. И, конечно, в круге нарисована веселая мордочка – так хочется Динке. Когда они заканчивают, заканчивается и дождь. Сестра решает, что теперь картинку не нужно клеить на окно. Она берет рисунок, любуется им какое-то время и скотчем – его она тоже стащила у Боя – лепит бумажку над кроватью.

«Амулет. Будет беречь меня от воды», – гордо сообщает Динка.

Почему она так сказала? «От воды», не «от дождя».

Бой стиснул челюсти, зажмурился крепче и прокрутил воспоминание к началу.

Дождь бьет в окно…

Дыхание замедлилось, тело отяжелело, и струи воды на стекле засветились ярче. Сияющие призрачные дороги, зовущие в путь. В следующий миг Боя рвануло вверх и в сторону. По краю сознания скользнуло удивление – почему не ударился ни о крышку, ни о стенку машины? – и растворилось в незнакомом, остром чувстве. Бой будто раздвоился. Вот первый – лежит в капсуле, ощущая ее жесткость и духоту. А вот второй – крутится в воронке ослепительной темноты, утекая в прошлое. Два сердца бьются часто и неровно. Две головы раскалываются от двойной боли. А потом – все стихает. Внутри, но не снаружи. Бой слышит стук.

Дождь бьет в окно.

Бой согнулся, и изо рта хлынула горькая желчь – на розовый ворс и ноги в черных носках. Колени тряслись, поэтому пришлось сесть. Дрожащей рукой Бой утер рот. С трудом сглотнул вязкую, обжигающую слюну. Поднял глаза и встретился взглядом с Динкой.

– Ма-а-ам! – с ужасом заорала она. – Сашка блюет на мой ковер!

Раньше Бой думал: когда увижу ее, живую, подбегу и обниму. А сейчас сидел и не мог пошевелиться. Списать бы на ослабевшие ноги, но Бой честно признался себе: дело в другом. Ему просто страшно.

Бой полагал, что прекрасно помнит сестру. Помнит точь-в-точь такой, какой Динка была при жизни. Еще бы! Ни проходило ни дня, чтобы он не воскрешал ее в своей голове. Но сейчас на Боя обрушилось осознание: в памяти сохранился лишь слепок, весьма неточный слепок, а настоящая Динка – осталась тут, в прошлом, и больше нигде. Ее невозможно затолкать в черепушку, как нельзя засунуть дом в чемодан. Невозможно взять и унести с собой. Невозможно досконально запомнить, как она вертится на стуле, почесывается, моргает, кривит широкий рот, супит белесые брови и крутит кончик хвоста. А на пальце – пластырь с динозавриками.

Значит, то, что происходит сейчас – не иллюзия, не воспоминание и не сон. Это реальность.

Динка настоящая. Живая.

Ничего себе.

Бой не собирался плакать, даже не думал об этом, но почувствовал: со зрением что-то неладно и по лицу, от глаз к подбородку, ползет влага. Он потер щеки рукавом, веля себе успокоиться, но стало хуже. В нос ударил знакомый запах: минералы. Чертовы морские минералы, напоминающие о доме. Обо всем, что потерял.

– Обязательно дорисуй амулет. – Бой с трудом ворочал языком, и слова получались корявыми, как Динкины круги. – Он спасет тебя от воды. Обещаю, на этот раз спасет.

– Господи! – раздался за спиной мамин голос.

Бой не обернулся. Комната завертелась, тело дернуло в сторону, перевернуло и уложило на лопатки. Второй Бой соединился с первым.

* * *

Вернувшись в комнату, он для начала вдарил по стене, оставив еще одну вмятину.

– Эдак у нас начнутся сквозняки, – прокомментировал Лужа, выглянув из-за Джека Лондона.

Чеканным шагом Бой устремился к соседу, выдернул книгу у него из рук и отшвырнул в сторону. В разгоряченное лицо вперились ясные голубые глаза. Неспроста они походили на лед – напоровшись на Лужин взгляд, Бой почувствовал, что стремительно остывает.

– Ты знал? – выдохнул он. – Знал, что меня заставят сделать? Какая будет цена за воскрешение Динки?

– Не знал, но догадывался. Хочешь кофе?

– Да иди ты знаешь куда со своим кофе!

– Ты прав, – Лужа невозмутимо кивнул. – В такой ситуации лучше чай. Пойду наберу воды.

Он поднялся, подхватил чайник и направился к двери.

– Ты убивал? – бросил ему в спину Бой. – Вернее, как там, способствовал смерти?

Сосед замер. Медленно обернулся.

– Не надо делать вид, что не понимаешь, о чем я, – процедил Бой.

– А я и не делаю. Я понимаю. – В арктическом льду сверкнуло сочувствие. – Они не всегда велят «способствовать смерти». Задания бывают разные. Правда, последнее время все чаще заказывают убийства. Ты уже догадался, что Григор сбежал из-за этого? А Щи вот не сбежал. Выполнил задание. И это стоило ему… – Лужа замялся, – душевного здоровья. Теперь он в сумасшедшем доме, и будет там очень, очень долго. Не спрашивай, откуда я знаю. Просто знаю и все. Очень жаль, что тебя вынуждают убить человека. Мне повезло, обошлось без этого. А в тебе, видимо, разглядели что-то… – Сосед осекся и потупился.

– Убийцу? – голос осип. – Во мне разглядели убийцу? Ты это хотел сказать?

Бой рухнул на кровать и спрятал лицо в ладонях.

– Нет, что ты! – Лужа присел рядом. – Я имею в виду, что ты решительный, смелый, умеешь драться. Конечно, я не считаю, что ты способен на убийство.

– Что ты еще знаешь? Обо всем, что тут творится? – Бой приподнялся на локтях. – Рассказывай!

Лужа прижал к себе чайник, как любимую игрушку, и растерянно посмотрел на новую вмятину в стене.

– Знаешь, у меня ведь особый случай. Я не очень разбираюсь…

– Да что ж меня окружают такие особенные люди?! – с болезненной гримасой воскликнул Бой. – Ты. Зоя. Для вашей компании я слишком обыкновенный!

– Ты ей действительно нравишься, – робко заметил Лужа.

– При чем тут это? Это не имеет значения!

– Чувства всегда имеют значение.

– Заткнись, а, будь добр? Не можешь сказать что-то по существу, так хотя бы не мешай думать. Мне надо понять, что делать! – Бой снова уткнулся в ладони и принялся остервенело тереть лицо. – Что? Что? Что?!

– Это называется арка, – сказал сосед.

– Какая ещеарка?! – рявкнул Бой.

– Временной отрезок, куда ты попадаешь для выполнения задания, называется арка, – Лужа говорил отстраненно, будто диктор по радио. – Профессор может утаить кое-что, но ты должен знать: арка закроется, как только умрет один из ключевых участников событий. Понимаешь? Один из ключевых, – повторил он.

– И что? Я и без тебя знаю, что кто-то должен погибнуть. Потому что нельзя «нарушать гармонию», – Бой скривился.

– Да, ее нельзя нарушать. Именно поэтому, когда в арке кто-то погибает, ищейка больше не может туда попасть и что-либо изменить. Смерть закрывает арку навсегда. Ты знаешь про ищеек?

Бой кивнул. Ох уж эти загадочные ищейки – еще одна проблема на его голову! Профессор упомянул о них лишь мельком, но сказанное хорошо запомнилось Бою. Кто они, эти «елочки»? Много ли их?

Почему-то он подумал про Пса. Не из-за клички, которую сам придумал, а потому, что тот казался самым незаметным и ненужным звеном в НИИ. А если судить по детективным фильмам и сериалам, именно таких нужно подозревать в первую очередь. Песьи тесты не имели смысла, да и проводил он их спустя рукава. Впрочем, Бой ощущал от них кое-какую пользу: он прекрасно высыпался в кабинете Пса.

– Так, давай еще раз. – Бой встряхнул головой. – Ты сказал, что должен погибнуть ключевой участник событий. Это значит, типа главный?

Лужа качнул цветными патлами.

– А с чего вдруг Серая Шуба – ключевой участник? Я ведь ее даже не знаю. Почему ее смерть закроет арку?

– Кто такая Серая Шуба?

– Певица, которую мне нужно… – Бой не договорил, но Лужа все понял без слов.

– Не знаю точно, но думаю, дело вот в чем. В прошлом, которое ты помнишь, эта женщина не имеет к тебе никакого отношения. – Лужа говорил медленно и вдумчиво, будто каждое слово было опасным химическим элементом: добавишь не то – случится взрыв. – Но теперь ты ее знаешь, пусть и заочно. Вы уже связаны. А при перемещении во времени память не стирается. Когда ты прыгнешь в арку, именно твои мысли о Серой Шубе сделают ее ключевым участником событий. Вот такой парадокс.

Бой скрипнул зубами.

– Значит, дело за малым, – мрачно заключил он. – Нужно просто о ней не думать.

– Да, не думай о ней, – согласился сосед и, уставившись в сторону, почесал шрамы на руке. – Думай о ком-нибудь другом.

Бой пристально посмотрел на Лужу и понял, что в эту ночь не уснет. В следующую, впрочем, тоже.

* * *

Он нашел Филимонову на раковине в мужском туалете. Она вяло болтала ногами в грубых шипастых ботинках и гипнотизировала незажженную сигарету, зажатую между пальцами.

– Привет, – сказал Бой. – Как раз тебя искал. Теперь я знаю, что мне нужно.

Филимонова молчала.

– Ты должна мне две вещи, – напомнил он.

– Надо было раньше думать! – огрызнулась Филимонова, вздернув лицо. Ее глаза покраснели и припухли, щеки расчертила потекшая тушь.

Бой оторопел. Он уже видел Филимонову плачущей – в спортзале, после нападения Вано, но все равно удивился. Дерзкая и резкая, она производила впечатление человека, не имеющего слезных желез.

– Чего уставился?! – В его сторону злобно оскалились зубы.

– Извини. На секунду показалось, что вижу девушку, которой плохо. Но нет, это всего лишь старая добрая Филимонова.

Бой развернулся, чтобы уйти, но она окликнула, хрипло и жалобно:

– Бойчик! Стой.

Он выжидающе посмотрел на нее.

– Игорек был моим поставщиком, – сказала Филимонова, вновь уставившись на сигарету. – Он помогал доставать всякие ништяки. И знаешь, что требовал взамен? – Она выдержала паузу. – Ничего. Он просто приносил вещи. Потому что был добрый. – Филимонова громко всхлипнула, уголки губ опрокинулись. – Почему всем, кого я люблю, втыкают в горла ножи?! – Слова вырвались вместе с рыданием.

«Люблю?» – Бой удивился, но не подал виду. А следом удивился еще раз, уже на себя самого, потому что подошел к Филимоновой и крепко ее обнял.

– Слушай, хочешь кофе? – Похоже, он заразился этим у Лужи: навязчиво предлагать всем горячие напитки. – У нас есть чайник.

– Я знаю… я же его… сама принесла, – всхлипывала Филимонова, уткнувшись Бою в грудь.

Она успокоилась быстро. Дыхание стало ровным, плечи больше не вздрагивали. Отстранившись, Филимонова опять поглядела на сигарету и, разломив, швырнула половинки в раковину.

– Игорек говорил, мне надо бросить. Хотела травануться в последний раз, но… к черту ее. К черту все! – Она махнула рукой. – Говори, что тебе нужно. Ничего не обещаю, но попробую достать, если это не бивень мамонта или пароль от твиттера Илона Маска.

Она криво ухмыльнулась, всем видом показывая: хватит меня жалеть. Старая добрая Филимонова без слезных желез – вернулась.

* * *

– Смотри, что у меня есть. – Бой постучал пальцем по синей обложке и пояснил, не заметив особой радости на Лужином лице: – Подарок. Книга совсем новая, ты ее точно не читал.

У соседа открылся рот.

– Спасибо. – Он глупо похлопал глазами и просиял. Вылитый ослик из старого мультфильма, где звери вручали друг другу цветы со словами: «Это тебе. А за что? Просто так». – Мне очень давно ничего не дарили.

– Да ладно? А я думал, сектанты тебя баловали, – фыркнул Бой.

Лужа взял книгу, раскрыл на середине, понюхал страницы и зажмурился от удовольствия. Бой улыбнулся: ну и чудик.

– Правда, я такое не читаю. Только классику. – Сосед смутился и торопливо добавил: – Но эту обязательно прочту. Большое, огромное тебе спасибо!

– А почему только классику? – поинтересовался Бой.

Лужа виновато улыбнулся.

– Если честно, иногда я думаю, что недолго протяну. Они меня все равно найдут, даже здесь, и придется… Ну, ты понимаешь. Вот поэтому мне бы хоть классические произведения до конца осмыслить, какая уж тут, – Лужа посмотрел на обложку, – фантастика.

Бой окинул его оценивающим взглядом.

– Прекращай так думать. У тебя есть время на всю фигню этого мира, понял? Ты доживешь до ста лет, и никакие уроды тебя не достанут. Будешь бешеным дедом с разноцветными лохмами. – Он взял со стола чашку с недопитым чаем, понюхал и шумно хлебнул. – Ну, если не облысеешь.

– Спасибо. – Лужа прижал книгу к груди, а потом ринулся вперед и прижал уже Боя. Тот едва успел проглотить чай, набранный в рот.

– Ну полноте, батенька. Или как там говорят в твоей классике? – Бой похлопал Лужу по спине.

Сосед неловко отступил.

– Слушай, а Зоя не заходила? – Сунув руку в карман, Бой ощупал маленький сверток. Филимонова, умница, смогла достать подарок и для Зои. Совсем скромный, но тут уж выбирать не приходилось.

Лужа отрицательно помотал головой, и Бой нахмурился. Рыжая-не рыжая не появлялась несколько дней: не ходила в столовую, не поднималась к нему в комнату. Профессор освободил Боя от всех тестов, велев сосредоточиться на предстоящем деле и «глушить лживый голос морали», но он продолжал ходить к Тимьяну Львовичу, надеясь встретить там Зою. А она как сквозь землю провалилась.

Дождавшись вечера, Бой вышел во двор. Воздух еще хранил память о теплом, солнечном дне. Порхнула мимо сонная крапивница, и Бой проводил ее изумленным взглядом: мух он уже замечал, но бабочку – в первый раз. Теперь точно можно сказать, что весна пришла. Скоро она перекроит мир на свой лад: повытаскивает одуванчики из влажной земли, взорвет почки на деревьях, разбудит всех, до кого еще не дотянулась.

Темнеть стало позже. Небо сейчас напоминало цирковой шатер: лиловое, праздничное, высоко натянутое. И под этим куполом выступала одна-единственная акробатка. Разведя руки в стороны, Зоя вышагивала по забору.

– Тебя после шведской стенки тянет на высоту? – спросил Бой, подходя.

Он сразу понял, что шутка неудачная, но все же почувствовал досаду, когда Зоя не улыбнулась.

– Ты на что-то обиделась?

– Нет. – Она остановилась и посмотрела сверху вниз. – Профессор просил тебя не отвлекать, вот я и не отвлекаю. – Прищурилась. – Я же послушная.

– Так и знал, что обиделась, – мягко, с улыбкой сказал Бой. – Прости меня.

– Нет, я не обиделась, правда, – возразила рыжая-не рыжая и спрыгнула на землю.

Бой вынул сверток из кармана и молча протянул Зое. Она взяла, развернула и подняла брови.

– Это резинки для волос, – пояснил он. – Их две. Помнишь, когда мы встретились в первый раз, у тебя были две косы? Вот поэтому и резинок две, на память о знакомстве, – он замялся, мысленно коря себя за нелепые, глупые слова. – Я до сих пор не знаю, что ты делала в том коридоре ночью. Может, ты пришла специально, чтобы мы могли познакомиться?

Она молчала и внимательно разглядывала резинки, хотя они, по мнению Боя, не представляли из себя ничего особенного. Одна – красная, с черными и золотистыми бусинами. Вторая – желтая, с синими и зелеными стекляшками. Филимонова еще предлагала с пластмассовыми жирафами, но Бой решил, что это уж совсем несерьезно.

Зоя взяла его за руку, растянула пальцами красную резинку и надела ему на запястье, как браслет.

– А теперь ты мне, – сказала она.

Бой проделал то же самое с желтой завязкой.

– Можете поцеловать невесту, – строгим голосом сказала Зоя.

Бой опешил, потом наклонился к ней, но она захохотала. Смех закончился быстро и внезапно, будто кто-то нажал на кнопку «Стоп». Рыжая-не рыжая посерьезнела и потянула Боя к дому.

– Пошли. Нам нужно кое-что сделать.

Он хотел пошутить про первую брачную ночь, но осекся. А что, если именно это она и задумала? Скулы болезненно запылали, словно их нахлестало ветром. Бой переплел свои пальцы с Зоиными. Ее рука была холодна, шаг – решителен и порывист. Распущенные волосы пушились, как у зверька, чья шерсть встала дыбом.

Они миновали траурно пустующую будку охраны. Виталя не мог дежурить каждый день, а замену Игорьку еще не нашли, если вообще искали. Бой собирался повернуть к лестнице, ведущей наверх, но Зоя повела его к подвальной решетке. Достала ключ, открыла проход и потянула за собой вниз.

С того дня как сбежали Григор и Никель, рыжая-не рыжая ни разу не упоминала о своей подработке в прачечной. «Я загружаю белье», – сказала она тогда и покраснела. Бой не стал ничего уточнять – ни в тот момент, ни позже. Ему показалось, что Зоя стесняется «грязной» работы и не хочет об этом говорить.

Лестница в подвал оказалась скользкой из-за истертых ступеней. Внизу, как и на жилых этажах, тянулся коридор и виднелись впадины дверей, по шесть с каждой стороны. На первой справа висела табличка: «Прачечная».

Единственная работающая лампа, пощелкивающая на потолке, не справлялась: цоколь тонул в полумраке. Звук стиральных машинок, крутящих белье в барабанах – буду-бумс, буду-бумс – казался неестественно громким. Зоя прошла мимо прачечной и остановилась у второй двери слева. В ней было проделано квадратное отверстие, из которого лился мигающий, синий свет. А еще звучала музыка. Такая, какую можно услышать в советских фильмах: печальная, но светлая.

Зоя приблизилась к двери, но открывать не стала. Она указала Бою на оконце, забранное решеткой, призывая заглянуть внутрь. Не зная, чего ожидать, он подошел и увидел телевизор, а в нем – танцующую пару. Напротив, слишком близко к экрану, стояло кресло и в нем кто-то сидел: Бой различил белую руку на подлокотнике. У дальней стены угадывались очертания кровати и стола.

Бой с немым вопросом посмотрел на Зою.

– Мамина комната, – бесцветно произнесла она. – Знакомиться не пойдем. – Губы тронула грустная усмешка. – Мама болеет. У нее что-то вроде затяжной депрессии, если не вдаваться в подробности. Чупакабра пробовала давать ей антидепрессанты. Не помогло. Вот почему я сказала, что мама умерла дважды. Первая смерть, и самая страшная, это смерть души. Мама никогда не поправится. Не вернется. Будет вечно блуждать в прошлом, которое сама выдумала. Я точно знаю.

– И все-таки она жива. – Бой не представлял, что еще тут можно сказать.

– Да. Правда, удивительно? Она погибла при пожаре. Гладила платье, а когда надела его – обо всем забыла. Не выключила утюг и задохнулась в дыму. А теперь она тут. Сидит, смотрит телек. – Синий свет, льющийся из комнаты, делал Зою похожей на мертвую невесту из мультфильма Тима Бертона. – Дина тоже вернется. Главное, сделай все, что от тебя требуется.

Бой не стал спрашивать, убивала ли Зоя кого-нибудь, чтобы воскресить маму. Он знал ответ.

Глава 10

Как и перед тренировочным полетом, профессор велел Бою не завтракать. Да он и не смог бы: попробуй затолкни в себя жареных куриных зародышей, когда предстоит такое. Бой залез в машину, лег и вытянул руки по швам. Закрыл глаза.

И все-таки жаль, что не заглянул в столовку. Зоя сейчас, наверное, меланхолично ковыряет вилкой омлет, и ее волосы – любопытные змейки – лезут в тарелку. А на запястье – желтый ободок. По сердцу пробежала щекотка.

Он мог бы сказать ей, что их совместные завтраки-обеды-ужины, прогулки вдоль бетонного забора и ночи, особенно их теплые ночи под одним одеялом, – лучшее, что случилось с ним за это время. За всю жизнь.

А еще он мог бы сказать: «Ты – кино, которое я хочу пересматривать снова и снова; фильм, на который хочу купить все билеты во все кинотеатры, чтобы никто больше не смотрел тебя, только я».

Или мог бы сказать: «Кажется, я влюбился».

Мог? Кого он обманывает. Слова застряли бы у него в глотке, как у школьника, неготового отвечать у доски.

– Помни, мой мальчик… – Профессор будто почувствовал, что Бой витает в облаках. Наклонившись над капсулой, он обдал подопытного кофейным дыханием. – Кто-то сегодня должен умереть. Либо твоя сестренка, кровь от крови и плоть от плоти, либо незнакомка в серой шубе.

Бой стиснул зубы и молча кивнул. Пора валить, пока профессор не добавил какую-нибудь поговорочку в своем стиле. Сосредоточься на Динке, на полынье, на десятом марта – призвал себя Бой. Сквозь темноту медленно проступил забеленный пруд с синим оком посредине.

Вдруг на периферии сознания зазвучали голоса родителей: мама плакала, отец ругался. Бой нахмурился. Нет, не надо. Он собрался и отсек лишнее.

Воздух в капсуле тяжелел, теплел и таял – вот-вот останется на полвздоха. Бой отвлеченно подумал: «Это хорошо. Это правильно. Это как подготовка». Он вжался в дно машины и, не открывая глаз, уставился вдаль. Полынья проступила четче.

Перелет произошел так же, как в первый раз, и все-таки по-другому. Легче. Боя кувыркнуло, раздвоило, а потом собрало воедино. Пруд опрокинулся и опять встал на место. Не вырвало, но поджилки затряслись и пот прошиб. Из-за перемещения во времени или предстоящего дела – тут уж не разобраться.

– Ну чего? – вопрос прорвался, как сквозь толстое одеяло. Нет, сквозь гору толстых одеял. – Пошли?

– Куда тебя послать? – Бой услышал собственный голос. Ощутил, как шевелится во рту язык. Слизнул соленую каплю с верхней губы. Разлепил глаза – в них ударил свет.

Хорошо, что сидел на скамейке, а то бы свалился.

– Придурок, – беззлобно бросил Темыч. – Эта шутка устарела еще в две тыщи седьмом, который нам не вернуть.

– Приду-у-урок, – с удовольствием повторила Динка и озорно покосилась на Боя. – А я вот возьму и родителям расскажу, что вы при мне ругаетесь!

– Чудо ты, Динка. В перьях. – Он улыбнулся дрожащими губами и потрепал сестру по шапке. Закачался помпон-апельсин.

– Эй, тебе чего, поплохело? – Темыч шлепнул Боя по спине. – Бледный ты какой-то. Может, в аптеку сгонять?

– В аптеку точно не надо, – хмыкнул Бой и, подбирая слова, сказал: – Вы это… Сходите в магаз, вдвоем. Возьмите там всякого. Шоколада. Он поможет. У меня давление упало. Уже было такое пару раз. – Бой сунул руку в карман куртки, достал ворох банкнот и выскреб монеты.

Темыч с готовностью подставил ладони, хотя на его лице читалось недоумение.

– Уиии! – завизжала, как поросенок, Динка и стала перечислять, загибая пальчики: – Мне «Киндер», нет, два «Киндера», «Твикс» и клубничное молоко. – Она схватила Темыча за рукав и громким шепотом уточнила: – Тема, Темочка, нам же хватит денег?!

– Хватит, – заверил Бой.

Потом он внимательно следил, как они удаляются прочь. Долго-долго смотрел, пока не наступил момент, когда смотреть стало не на кого.

Тогда он встал, перемахнул через кованый заборчик, отделяющий пруд от парка, и быстрым шагом направился к полынье. Под кроссовками вначале хрустел снежок, но вскоре захлюпало.

Профессор не доберется до Динки. И до глупой тетки в серой шубе тоже. Потому что сегодня арка закроется. Один из ключевых участников событий умрет.

Бой остановился у самой воды. Не дожидаясь, пока проломится прогнувшийся лед, шагнул в полынью. В последний миг в голове мелькнуло – слышал то ли в кино, то ли где: «Хороший бой – это один точный удар». Вот и здесь, сейчас – то же самое. Одно движение, один прыжок, и готово.

Вода обняла так, что глаза полезли на лоб. Куртка, штаны и кроссовки, жадно впитывая мокрый холод, потянули вниз. Гадкий червяк, зовущийся инстинктом самосохранения, завертелся внутри, заставляя барахтаться и кричать. Бой задергался, изо рта полетели пузыри. В каждом из них, как в баллоне комикса, чудилось мерцание слов. Важные слова, самые важные. Они улетали вверх слишком быстро, чтобы разглядеть.

Время растянулось, или исчезло, или его не существовало вовсе. Один пузырь крутился совсем близко, перед носом. Бой пригляделся, и в голову ворвались звуки.

Мама судорожно всхлипывает, тоненько подвывает, снова всхлипывает. Отец монотонно матерится и бормочет под нос. Оба думают, что Бой спит. У него же температура, и стресс, и еще черт знает что. Сегодня похоронили его сестру.

«Не надо было, не надо, – отец впервые за пару минут произносит более-менее связную реплику. – Я говорил тебе. Я же говорил. Не надо было!»

«О чем ты?» – гундосит мама.

«Не надо было брать детдомовского! Вдруг это он… ее столкнул?»

«Ты что? Ты что такое г-говоришь?! – у мамы, как у пьяной, заплетается язык. – С ума сошел?!»

«Лучше бы он! – выплевывает отец. Слышно: бьет кулаком по столу. – Он, а не она!»

Пузырь улетает. Правильно, пора его отпустить. Пора все отпустить.

Вот только не получается – запах яблочного пирога мешает. Настойчиво пробирается в ноздри, хотя никакого запаха нет и быть не может. Это просто воспоминание. Прощальный подарок. Надо сказать «спасибо».

Боя коснулось что-то, он шарахнулся от неожиданности, повернулся и увидел две косы, похожие на измочаленные канаты. Вокруг метались пузыри, скрывая лицо, но сознание быстро дорисовало недостающее: острый подбородок, маленький нос и карие с золотинкой глаза. Голубовато-белая рука вцепилась Бою в плечо, и все завертелось, будто он оказался на сошедшем с ума колесе обозрения.

– Зоя!

Ее имя было воздухом, и оно резко, неся боль и удовольствие, вошло в легкие.

Бой закашлялся, приподнялся и дико заозирался по сторонам, не понимая, что произошло. Он сидел в открытой капсуле. Вода исчезла – вокруг белели стены. Их цвет резал глаза, и Бой зажмурился. Сердце, закатившись в самое горло, грохотало там. Кожу кололо невидимыми иголочками. Все казалось чересчур ярким, четким и громким. Слишком настоящим.

– Как же ты меня напугал!

Взгляд выловил Зою. Бой обхватил ее, прижал – и в следующую секунду отстранился.

Он все понял.

– Ты «елочка», да? – Изо рта вырвался нервный смешок. – Ищейка.

– Да, но это неважно…

– Теперь уже ничего неважно. – На Боя навалилась усталость, но он, преодолевая себя, полез из машины. – Арка не закрыта, а значит…

– Она закрыта, – уверенно сказала Зоя, помогая ему выбраться. – Для всех ты умер, Бой. Умер в тот день.

Рыжая-не рыжая исчезла на несколько секунд, оставив его стоять, привалившись к борту. А когда снова появилась, протянула мобильный.

– Листай.

С экрана на Боя глядела его собственная физиономия: ясный взор, довольная полуулыбка. Ему никогда не нравился этот слащавый школьный портрет. Под фотографией чернела подпись: «Старшеклассник предположительно утонул в пруду. Рассматривается версия самоубийства». Бой провел пальцем по экрану и прочел начало другой заметки: «Он всегда был странным. В соцсетях осудили слова отца погибшего школьника». Следующий заголовок гласил: «Всплыл новый факт! Сашу Бойцова усыновили в трехлетнем возрасте».

– Если я умер там, то как оказался здесь? – Бой все меньше понимал что-либо.

– Во времени перемещается не тело, а сознание. Ну, или душа, – пояснила Зоя, забрав телефон. – Твоя оболочка как бы раздваивается, разделяется, наподобие клетки, и сознание переходит из одного тела в другое. Те проекции, которые ты видел… – она замялась на мгновение, подбирая слова. – Я почти уверена, что это были Виталя и Игорь. Не они сами, конечно, а их отпечатки во времени. Нашим охранникам часто приходилось хоронить добровольцев. Иногда сознание не может вернуться обратно, и тогда одна из оболочек остается пустой. Их немало закопано там, за оврагом.

Бой не знал, что сказать. Голова распухала, как у первоклашки, оказавшегося на контрольной по тригонометрии.

– Что теперь будет? – Вот единственное, что он смог спросить.

– Не знаю. – Зоя повела плечами. – Наверное, профессор похвалит тебя за непредсказуемость и способность к самопожертвованию.

Бой уставился на нее, как на сумасшедшую. Она осторожно тронула его за руку, коснувшись пальцами красной резинки, и заглянула в глаза.

– Это был экзамен, Бой. Всего лишь экзамен. Они проверяли, что ты сделаешь. – Рыжая-не рыжая приблизила к нему лицо. – Конечно, если бы ты выполнил задание, Кириллов получил бы кругленькую сумму для НИИ. Но деньги – не самое главное. Убийство не важно, а важно поведение добровольца. Они наблюдали за тобой, чтобы понять, как действовать дальше. И я уверена, ты их не разочаровал. Ты нужен им. Нужен Кириллову.

– Зачем? – выдавил Бой.

Взрослый тон, с каким она говорила, заставил поверить: профессор и его компания – еще безумнее, чем казались. Убийство как экзамен. Смерть как проверка. Что за жестокие игры они затеяли?

– У них есть машина… – продолжил он.

Зоя медленно покачала головой.

– «Деус экс махина» – не технология и не аппарат. Это ты. Я. Лужа. Нет никакой машины. Капсула, – она с пренебрежительной гримасой постучала по борту, – бутафория. Декорация для отвода глаз. Кириллов рассказывает о машине, чтобы у добровольцев не возникло чувство, что они могут все сделать сами. А они могут. Мы можем. Нужно лишь научиться управлять своим даром.

Бой обхватил голову руками. Проще было поверить в аппарат, воскрешающий мертвых, или в машину времени. Только не в себя. Не в свою исключительность. Не в это пресловутое «я не такой, как все».

Он обычный. Вот за что Бой держался всю жизнь. Просто парень, который живет у промзоны, дерется с придурками из параллельного класса и много смотрит кино. Возможно, он всегда знал, что отличается от других, чувствовал в себе глубинное несовпадение, и потому изо всех сил цеплялся за ложь: я – самый обычный из обычных.

– Почему ты все это рассказываешь? – Бой нахмурился. – Разве ты не с ними? Ты же ищейка.

– Я люблю тебя, – просто, как о чем-то само собой разумеющимся, сказала Зоя. – Поэтому и рассказываю. Ты должен знать, что можешь сам управлять временем и не привязан к какой-то железяке. Это и плохо, и хорошо. Кириллов ни за что тебя не отпустит, но, по крайней мере, ты можешь диктовать свои условия.

Пока Зоя говорила, Бой смотрел на ее губы, а потом на резинку на своей руке.

– Давай свалим отсюда. – Решение пришло моментально. Он не успел даже обдумать его. Да и не хотел обдумывать. – Вместе. Прямо сейчас.

– Ты можешь сбежать. – У Зои дрогнул голос. – Да, можешь. Я прикрою. Уговорю Кириллова не преследовать тебя. Что-нибудь придумаю. Но я не могу пойти с тобой. У меня тут мама, и я не имею права ее бросить.

– Заберем ее с собой! – Бой рванул к выходу. – Ну, что стоишь? – Он вернулся и стиснул Зоины пальцы. – У нас есть время?

– Да. Да! – Она оживилась: вспыхнули глаза и порозовели щеки. – Кириллов ждет, что я приведу тебя, но… Давай сделаем это. Давай сбежим!

– Давай сбежим! – повторил Бой.

Возбуждение, как буйный весенний ветер, подхватило и понесло их. Чуть не сбив по пути Павлика, идущего на четвертый этаж, они добежали до решетки подвала. Зоя трясущимися пальцами вынула из кармана ключи, со второго раза попала в замок, и нетерпеливые шаги застучали по коридору.

В комнате раскатисто орал телевизор: «Го-орько! Го-орько!»

– Мама! – Зоя подлетела к креслу. – Мы уходим, мама! Вставай!

Бой застыл на пороге. Он старался не слишком всматриваться в женщину, расплывшуюся перед экраном. Но и мимолетного взгляда хватило, чтобы понять: все плохо. Зоина мама напоминала чучело человека. Моргающее чучело с безумной полуулыбкой.

Эйфория уже не так бурно кипела в груди. Бой спросил, не нужна ли помощь, и Зоя отчаянно замотала головой.

– Мама, ну пожалуйста! – умоляла она, хватая женщину за неподвижные руки. – Обычно она не такая вялая. Я не знаю. Не знаю, что делать! – Зоя села на пол и заплакала.

– Давай заберем ее потом, – неуверенно предложил Бой. – Мы что-нибудь придумаем. Вернемся…

Зоя подняла на него глаза, затянутые пеленой слез.

– А ты бы оставил Дину?

– Нет, – выдохнул Бой. – Может, у нас получится поднять твою маму?

– Не говори ерунды! – крикнула Зоя и тотчас прошелестела: – Прости. Я выведу тебя. – Она встала и направилась к двери. – Помогу сбежать.

– Нет, – отрезал Бой. – Если ты не можешь уйти, я тоже не могу.

– Почему? – прошептала Зоя и вдруг закрыла уши руками. – Нет! Не отвечай! Молчи!

Она вылетела прочь. Бой, с застывшими словами на языке, вышел следом.

* * *

Он услышал слабые хлопки, потом они набрали силу и звонко раскатились по столовой. Алла Петровна, Бродбент, Тимьян Львович, Пес и профессор – все были здесь. Они сидели в ряд, как настоящие экзаменаторы, за приставленными друг к другу столами, а перед ними одиноко стоял пустой стул.

Зоя мягко высвободила руку, оставив в ладони Боя тающее тепло, и отступила к стене.

– Время – лучший лекарь, – сказал профессор, – но только тогда, когда умеешь поворачивать его вспять. Ты в этом убедился, Бой?

Все тестировщики дружно захмыкали, одобряя шутку.

– Поздравляем с прохождением испытания, – кисло сказал Пес.

– Вы поступили эксцентрично и оригинально, дружище! – воскликнул Бродбент. – Если бы мы ставили оценки, я дал бы высший балл!

– Поддерживаю. – Тимьян Львович крутанул в пальцах карандаш, но тотчас выронил его и полез под стол.

– Не разделяю общих, кхе-кхе, восторгов, – закуривая, сообщила Алла Петровна. – Налицо непредсказуемость, максимализм и, кхе, обыкновенная глупость. Пожертвовать собой ради какой-то певички? Не понимаю. – Она пожала плечами.

– Ну не скажите, Алла Петровна, – возразил профессор. – Способность жертвовать собой может очень пригодиться нам в будущем. Присядь, мой мальчик, – обратился он к Бою. – В ногах правды нет. Как там твоя сестренка, все ли в порядке?

– Что будет с Динкой? – Бой опустился на стул и почувствовал, что опять задыхается. Как полчаса назад – или месяц назад? – в полынье. Он не выполнил задание. И пусть это был «всего лишь экзамен», вряд ли профессору понравилась его выходка. В голове мелькнуло: раз они держат в подвале Зоину маму, не сидит ли уже по соседству его сестра?

– Не волнуйся, – сказал профессор и, дирижируя рукой, принялся налаживать Бою дыхание. – Глубокий вдо-ох и вы-ыдох, вдо-ох и вы-ыдох. Вот так. С твоей сестрой все будет в порядке, никто ее не тронет. Мы больше не будем возвращаться к этому досадному эпизоду с прудами. Пойми, никому не нужно твое прошлое. – Он улыбался с искренностью сытого хищника: «Да-да, я действительно не буду тебя есть». – Зато всем интересно твое будущее.

– В каком смысле? – сквозь зубы спросил Бой.

– В самом прямом, мой мальчик. Прыжки в прошлое – только начало. Кому нужно замшелое «было», если можно заглянуть в блестящее «будет»! Не понимаешь, да? – Профессор сделал паузу, но Бой ничего не сказал, и он продолжил: – Помнишь, я говорил, что ты способен перемещаться во времени на небольшую дистанцию – а именно, на расстояние собственной жизни? Однако это не значит, что исключительно назад. – Профессор ткнул указательным пальцем себе за спину, а потом наставил его на Боя. – Вперед тоже. Вы – окошки, через которые мы можем заглянуть в будущее. А тот, кто видит будущее, владеет настоящим. – Глаза за очками полыхали. – Под «вами», кстати, я подразумеваю тебя и твоего замечательного соседа. Правда, у него уже получается прыгать в будущее, а тебе только предстоит это освоить, но у Якова Арсеньевича, – последовал кивок в сторону Бродбента, и ответный кивок, – очень обнадеживающие прогнозы. Думаешь, те психи держали Лужу на привязи просто так? Он предсказывал им будущее. И успешно предсказывал. Шатался по миру в тридцатых, сороковых. Правда, он думал, что видит галлюцинации, и до сих пор иногда возвращается к этим мыслям, но мы потихоньку его разубеждаем. – Профессор пригляделся к Бою и иронично сощурился. – Ах да, чуть не забыл! Конечно же, мы знаем, что Зоя рассказала тебе о даре. Камеры, микрофоны, все это у нас есть. Не в каменном веке, поди, живем. Сцена с несостоявшимся побегом была очень трогательной. – Он вздохнул. – Но вернемся к нашим баранам, как говорится. Из вас с Лужей выйдет отличная команда. Мелкие делишки оставим для людей, не столь даровитых, способных прыгать лишь назад. А вас двоих ждет прекрасное будущее. Во всех смыслах.

Бой прислушался к себе и понял, что ничего не чувствует. Назад, вперед – он не собирался вообще никуда прыгать.

– Я не стану на вас работать, – произнес он, не узнав собственный голос.

Профессор пропустил реплику мимо ушей. Склонившись к Алле Петровне, сидящей с сигаретой в напомаженном рту, он пошептался с ней о чем-то и вновь обратился к Бою:

– А теперь поговорим о вещах менее приятных. – И бросил взгляд на Зою.

Бой тоже посмотрел на нее, с тревогой и непониманием. В смысле, «менее приятных»? Это что, угроза?

– Не надо. Пожалуйста, – прошептала рыжая-не рыжая, вжимаясь в стену.

– Прости, девочка моя, но он должен знать. Хватит с него загадок. Отныне – прозрачность и только прозрачность!

– Вы просто хотите мне отомстить. – Зоя полоснула профессора глазами, блестящими от злости и слез.

– Не отомстить. Поучить уму-разуму. – Тонкие губы тронула улыбка – будто иголку согнули. – Не стоило тебе лезть в нашу работу. Разве ты не знаешь, что все тайное становится явным? – Профессор повернулся к Бою. – Это ее, нашу прекрасную Зою Николаевну, ты должен благодарить за все, что случилось. Первое «спасибо» нужно сказать за то, что она подвинула очередь ради тебя. Побег Григора, сумасшествие Вано – дело рук нашей юной интриганки.

– Зоя, что он несет? – выдавил Бой.

Она молчала.

– Спланировала ты все чудесно, исполнила тоже, – продолжил профессор, – но кое-что не учла. Глубину своего воздействия на Вано. Из-за этого погиб Игорь. Или его смерть входила в твои планы?

– Да как вы…?! – Зоя задохнулась от возмущения. – Нет! Игорь не должен был умереть! Он хотел вмешаться. Увидел, что Вано пытается меня схватить, и подошел к нам. Он не думал, что Вано нападет. Игорь всех считал хорошими. – На щеках заблестели слезные дорожки.

– Бред какой-то, – пробормотал Бой. Он подался вперед, пытаясь достучаться до профессора. – Григор и Никель просто решили сбежать, а у Вано поехала крыша. Зоя тут ни при чем!

– Нет, – уронила рыжая-не рыжая. – Это правда, я все подстроила. – Она сползла по стенке и села на пол. – Только я не хотела, чтобы ты узнал.

– Окей, – Бой скрипнул зубами, – ты могла подкинуть Никель идею о побеге, а та рассказала Григору. Но Вано? Он напал на тебя с ножом! Как вообще можно подстроить чье-то сумасшествие?!

Профессор не дал ей ответить.

– А теперь мы плавно переходим ко второй благодарности. Ты должен сказать Зое «спасибо» за самое главное, Бой. За изначальное раскрытие твоего таланта. Все мы, конечно, приложили руку, но она – в первую очередь. Видишь ли, мой мальчик, даром перемещения во времени обладают около одного процента людей на Земле, но только единицы способны его использовать. Чтобы дар пробудился, нужен первоначальный толчок. Большой взрыв в жизни маленького человека. Но к этому мы еще вернемся. – Профессор многозначительно поправил очки. – Зоя, наша замечательная ищейка, пришедшая на смену уважаемой Алле Петровне, – он почтительно кивнул на Курильщицу, и та сухо покашляла в ответ, – занимается поиском новых талантов. Это очень интересный процесс. Не представляешь, как она вас находит. – Профессор округлил глаза. – По запаху! Ищейки, во-первых, сами источают особенные ароматы, поэтому их ни с кем не перепутаешь. Яблоки и корица. – Он указал на Зою. – Дым и копоть. – Сочувственно посмотрел на Аллу Петровну, и та отмахнулась. – Вот почему я зову их «елочки экс махина», по аналогии с автомобильными ароматизаторами. Надеюсь, дамы не обижаются. – Профессор усмехнулся. – А главное, ищейки на то и ищейки, чтобы чуять запах других путешественников во времени и находить их. Зоя, будь добра, скажи, чем для тебя пахнет Бой? Ну же, не стесняйся.

– Клубникой, мятой и льдом, – еле слышно ответила Зоя, глядя на свои колени, торчащие из прорезей джинсов.

– Клубникой, мятой и льдом! – громко повторил профессор. – Очаровательно, правда?

– Может, хватит? – Бой встал. – Зачем вы устроили этот цирк?

– О-о, нет-нет, лучше сядь. – Профессор изобразил на лице волнение. – То, что ты услышишь дальше, может выбить почву у тебя из-под ног. Дело в том, что «елочки» не просто находят новичков…

– Я сама! – неожиданно выкрикнула Зоя.

Поднявшись с пола, она стремительно подошла к Бою и, потянув его за руки, усадила на стул. Сама опустилась на корточки и нервным движением поправила резинку на запястье. Бой невольно повторил Зоин жест. Во рту стало сухо, под мышками – липко. Тишина затягивала, как трясина.

– Большой взрыв, – по-суфлерски подсказал профессор.

– Наш дар – очень сложный. Он не просыпается сам, его надо будить, – начала Зоя, но сразу осеклась.

Бой неотрывно смотрел на веснушки возле ее губ. Он уже догадывался, что она скажет, но не мог признаться себе в этом.

– Я не сомневалась, что у тебя все получится, – продолжила Зоя. – Чувствовала, что ты вернешь Дину. Обязательно. – Она заправила выбившуюся прядь за ухо и судорожно глотнула воздух. – Я увидела вас там, на прудах, и сразу поняла, как ты дорожишь сестрой. Ты не показывал этого специально, но в твоих взглядах, прикосновениях и словах чувствовалась забота. Любовь. Иногда ты трепал Дину по голове, сам не замечая, и помпон на ее шапке смешно качался из стороны в сторону. – Зоя говорила с искренней теплотой, но ее слова обжигали Боя холодом. А в конце обрушилась ледяная глыба. – Я заманила твою сестру на пруд, пообещав ей шоколадку, и столкнула в воду. Иначе твой дар бы не пробудился. Для него нужна…

– Трагедия, – шепнул Бродбент.

Бою показалось, что он сейчас упадет. Не на пол – ниже. Грохнется на кафель, расколотит его, насквозь пролетит подвал, пробьет фундамент и окажется в земле. Глубоко-глубоко.

– Вот примерно так она свела с ума Вано, – заговорил профессор. – Являлась к нему в прошлом. Намекала, что убила его бабушку и дедушку. Вот только чуточку переборщила… А ты знал, мой мальчик, что Ивана воспитывала пара милейших старичков?

Бой сжал кулаки.

Ударить ее? Может, станет легче? Хоть немного, а?

Зоя все не уходила. Сидела на корточках и упорно вглядывалась ему в лицо. Будто напрашивалась. Пусть скажет хоть слово – и тогда, он надеялся, ему хватит злости.

– Ну что ж! – с воодушевлением сказал профессор, прихлопнув по столу. – А теперь настала пора поговорить о том, как нам всем жить дальше.

Пришлось поднять на него взгляд. Блеснула, привлекая внимание, золотая оправа очков. Бой встал, покачнулся и пошел вперед. В груди кипело знакомое предвкушение: скоро полегчает. Он коротко замахнулся и врезал чуть ниже золотого мостика, сидящего на переносице. Профессор вскрикнул, Алла Петровна выронила сигарету изо рта, Пес поднял кустистые брови, Тимьян Львович вместе со стулом отпрыгнул в сторону, а Бродбент хихикнул.

– Вот теперь поговорим, – сказал Бой, разминая руку после удара.

* * *

Облака бежали так быстро, будто за ними кто-то гнался. Бой сидел на заборе, свесив ноги. Лицо, поднятое к небу, обдувал теплый ветер. Костяшки пальцев приятно саднили. Бой подумал: «Вот сейчас вернусь назад во времени и врежу профессору еще разок». Ухмыльнулся.

Поговорить с профессором ему, конечно, не удалось: с разбитым носом не до разговоров. Тимьян Львович взвился на ноги и, повторяя как заведенный, что Кириллову требуется помощь, повел того в медпункт. Бродбент и Пес обменялись выразительными гримасами, но не проронили ни слова. Главенствующую роль взяла на себя Алла Петровна.

Сунув выпавшую сигарету в угол рта, Курильщица окинула Боя взглядом и сказала:

– Дай-ка угадаю, кхе. Твое главное условие: больше никаких смертей. Вот тогда ты останешься с нами и научишься прыгать в будущее. А если мы откажемся, кхе-кхе, гордо уйдешь в закат.

Боя уже давно потряхивало, но сейчас дрожь внезапно унялась. Он в упор посмотрел на Курильщицу и кивнул. Она угадала.

– Ты же понимаешь, что не дойдешь до заката? И не потому, кхе-кхе, что линия горизонта все время отодвигается.

Это точно была угроза, но Бой не чувствовал ни страха, ни тревоги. Нутро заполняла темная, невесомая пустота, как в буйке, что покачивается на морских волнах и иногда спасает жизни пловцов.

– Я уже умер один раз. Могу повторить. Это несложно. – В ушах зазвучал Зоин голос: «Первый раз – самый главный», но Бой заставил его заткнуться.

– Хорошо, – бросила Алла Петровна.

Она выпрямила спину и продолжила, четко и громко, как если бы диктовала свод законов невидимому секретарю:

– Отныне мы не набираем новых добровольцев, потому что новые добровольцы равно новые смерти. Также, кхе-кхе, мы прекращаем финансирование НИИ, поскольку новые деньги – это тоже новые смерти. С чем же мы остаемся в итоге, кхе? – Алла Петровна перекинула сигарету из левого угла рта в правый. – С мальчишкой, возомнившим себя настоящим богом из машины. Вышел на сцену и все разрулил. Ну да. – Звучно щелкнула зажигалка.

– А еще вы гарантируете безопасность моей семьи, – отчеканил Бой.

Да, профессор сказал, что с Динкой все будет в порядке. Но подстраховаться не мешало. Бой вспомнил несостоявшийся побег, и во внутренней пустоте комаром зазвенела совесть. Тогда он совсем не думал о сестре. Ни о чем не думал. Кроме рыжей-не рыжей.

Теперь он должен думать обо всем, но только не о ней.

– С этим проблем не будет, – сладким голосом произнесла Курильщица. – У тебя ведь, кхе-кхе, никого нет. Ты что, забыл? Ни семьи, ни фамилии, ни прошлого. Ни матери, ни отца, ни сестры. Отныне ты просто Бой. Наш мальчик на побегушках в будущем. Кхе. И поверь мне, если ты не захочешь выполнять указания или все предпосылки окажутся ложными, и ты не сможешь перемещаться вперед во времени, наши договоренности будут мигом аннулированы. Я лично прослежу, кхе-кхе, чтобы добровольцев и денег стало в два раза больше, чем раньше. А значит, удвоится и число смертей. У тебя месяц на то, чтобы показать результат. – Она с наслаждением затянулась, громко закашлялась и добавила: – А теперь я скажу кое-что личное и крайне важное. Слушай внимательно, больше ты этого не услышишь.

Пес приподнял набрякшие веки. Бродбент напряженно покосился на Аллу Петровну.

– Мы не монстры, Бой, – произнесла она. – Не нужно грызть себя за то, что сотрудничаешь с нами. Наша цель вполне благородна, кхе. Знание будущего поможет предотвратить множество страшных вещей: эпидемий, катастроф, войн. А они будут, уж поверь мне, они обязательно будут, если вовремя не вмешаться. Цель всегда оправдывает средства, кхе-кхе. Если ты считаешь иначе, ты просто дурачок.

…– Ну да, я дурачок, – сказал Бой, обращаясь к большому пушистому облаку, и оно быстро-быстро умчалось прочь: то ли спешило унести и скрыть признание, то ли торопилось разболтать его всем.

Сзади послышались легкие шаги.

– Уходи, – бросил Бой, не оборачиваясь.

– Это я, – раздался Лужин голос.

– Я понял. Уходи, – повторил Бой.

И Лужа ушел, но не назад, а вправо. Привалившись к забору, он уставился вверх и начал потихоньку, как бы в рассеянности, приближаться к Бою. Фиолетовая нейлоновая куртка, явно с чужого плеча, шуршала о бетон.

– Почему ты ничего не сказал? – не выдержал Бой. – Про то, что убийство – это экзамен? Про то, что Зоя – ищейка? Я думал… – он запнулся, но все-таки выдавил: – Думал, мы друзья.

Лужа уставился на свои рваные кеды, что-то пробормотал и колупнул забор ногтем.

– Можешь не отвечать. – Бой отвернулся. – Мне все равно.

– Слышал, ты ударил профессора, а потом Алла Петровна согласилась на твои условия. Новый слоган НИИ: «Никаких смертей». – По голосу было слышно: Лужа улыбается. – Это круто. Ты можешь изменить это место, Бой. Не уничтожить, а именно изменить. У тебя все получится. Я знаю.

Бой насторожился. Знает?

– Ты видел меня в будущем? – быстро, чтобы не передумать, спросил он.

– Пару раз, – смущенно буркнул Лужа.

Бой коротко вздохнул и повернулся к соседу по комнате. Если гнев на Зою затапливал целиком, то злиться на Лужу почему-то не получалось. Вспомнился разговор про арку, и Бой окончательно убедился: сосед заслуживает прощения. Хотя бы за то, что помог сделать правильный выбор. Именно Лужа исподтишка подтолкнул Боя к самоубийству, заранее зная, что Зоя спасет его.

Если вдуматься, этот блаженный фрик не так-то прост. Налицо задатки манипулятора.

– Значит, ты, правда, умеешь прыгать в будущее, – сказал Бой, отогнав дурные мысли.

– Либо умею, либо у меня просто фееричные галлюцинации. Я пока до конца не разобрался.

– Покажешь, как это делается?

– Показать-то могу, – Лужа замялся. – Но ты увидишь только мое бездыханное тело. Уверен, это не самое приятное зрелище, да и пользы никакой. Тут не смотреть надо, а пробовать.

Бой спрыгнул с забора и сказал:

– Я готов. С чего начнем?

– Нужно представить какой-то момент. Так же, как при прыжке в прошлое.

– А как представить то, чего еще не было? – удивился Бой.

Лужа пожал плечами – не двумя сразу, а по очереди: сначала левым, потом правым.

– Не знаю. Я однажды закрыл глаза и представил, как рыбачу в старости, а в следующую секунду уже сидел в лодке. С тех пор я часто туда возвращаюсь. В тот момент.

«Вот же чудик, – беззлобно, почти с умилением подумал Бой. – Рыбак, блин!»

Если ужпредставлять свое будущее, решил он, то блестящим и сногсшибательным. Да, именно таким. А если конкретнее, то… Бой нахмурился, осознав, что в голове нет ни одного четкого и ясного образа. Какой он, Бой из будущего? Снимает фильмы? Просиживает штаны в офисе? Побирается у метро? Оказывается, он никогда не заглядывал настолько далеко. Даже не решил, куда поступать после школы.

– На реке спокойно, тихо, светло и безлюдно, – продолжил Лужа. – Когда я там, мне кажется, что я последний человек на Земле. Может быть, и правда – последний. – С внезапной грустью заключил сосед.

– Есть сериал про последнего человека, – невпопад заметил Бой. – Но я не смотрел.

Он крепко зажмурился, пытаясь выхватить хоть что-то из кромешной тьмы. Никакие видения не приходили. Рассудив, что фантазировать лучше лежа, Бой распластался на газоне. Спина ощутила подмякшую почву, холод проник под куртку и отчего-то стало легче дышать: земля словно вытянула и впитала в себя затаенную боль. Не всю, но много.

Лужа повалился рядом.

– Хочешь, возьму тебя за руку? – предложил он.

– Ну уж нет, – скрипнул Бой и закрыл глаза.

Веснушки возле губ.

Бой изо всех сил замотал головой, и в шее противно хрустнуло. Видение подернулось дымкой и развеялось. Он выругался про себя, шумно выдохнул и решил, что нужно представить Динку.

Прошла минута, или две, или десять – и вот во мраке проступил силуэт. Бой пригляделся: да, это она. Чуть старше, чем сейчас, и волосы короче. Несется на скейте. На голове кепка козырьком назад.

Бой улыбнулся: всегда знал, что сестра станет пацанкой. Он мысленно потянулся к ней и почувствовал, что тело дернуло вверх. Потом еще раз, и еще. Резко, грубо. Внутри затрещало, будто рвались сухожилия и ломались кости. Почему так больно? Так жутко? Словно тебя с корнем вырывают из жизни! Боя захлестнула паника. Он попытался закричать, но ни легкие, ни горло, ни язык не слушались. Тогда он заметался и зашарил пальцами по земле, ища, за что зацепиться. Страх – это шквальный ветер, не найдешь опору – унесет. Рука наткнулась на что-то холодное и тонкое. Впилась, сжала. Бой распахнул глаза.

– Забыл сказать, извини. – Навстречу вынырнуло Лужино лицо, слегка перекошенное. – Это больнее, чем прыгать в прошлое. Но, конечно, не больнее, чем твое рукопожатие.

– К-козел, – прохрипел Бой, выпустив кисть соседа.

– Во второй раз легче. Честно.

– Второго раза не будет. – Бой приподнялся и выхватил взглядом НИИ: над крышей полыхал закат. – По крайней мере, не сейчас.

Глаза непроизвольно закрылись и – без паузы, без подготовки – Боя одним рывком выдернуло из жизни. Подкинуло, завертело и понесло. Пальцы обледенели: им больше не найти опоры. Сердце сжалось, пропуская удары. Сверху, разрубая Боя пополам, обрушился поток боли. И все закончилось. Ни времени, ни земного притяжения. Ни тела, ни мыслей. Ничего. Боя поглотила ослепительная и оглушительная тьма. А потом выплюнула обратно. Очевидно, он не пришелся ей по вкусу.

В лицо дыхнуло жаром, сквозь сомкнутые веки проступил кровавый свет. Бой втянул горький воздух, закашлялся и тяжело поднялся на колени. Голова раскалывалась, во рту стоял привкус железа и гари. Перед замутненным взглядом метались и били вверх, как струи огромного фонтана, ярко-оранжевые всполохи.

НИИ горел.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Интерлюдия.

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Интерлюдия. Лужа

Глава 8

Глава 9

Глава 10