========== I (Джон/Дейенерис) ==========
Джон Сноу (Король Севера, бывший Лорд Командующий Ночного Дозора, бастард Неда Старка, называйте, как хотите, ему все равно) перестал обращать внимание на алую нить, обвившуюся вокруг запястья, когда встретил Игритт и понял, что к его предназначенной одичалая не имеет никакого отношения. Всю его недолгую жизнь у лорда Сноу было множество причин для волнений - и ни одна не была связана с меткой, полученной им от рождения. В конце концов, эту метку получали все, ну и что?
Винтерфелл требовалось укрепить на случай нашествия Иных - и на случай, если королева Серсея решит, что Север должен беспрекословно подчиниться Королевской Гавани. Поэтому когда алая нить вдруг сложилась в слова, Джон только пожал плечами.
“Так вот как выглядит снег?”. В самом деле, кому придет в голову задать такой дурацкий вопрос?
Санса верила в родственные души, и, глядя на его запястье, каждый раз невольно улыбалась. Тяготы её жизни так и не смогли до конца убить в ней ту романтичную девочку, что грезила о легендах и рыцарях, но она умело скрывала эту сторону себя. Сестра Короля Севера не должна показывать слабости. У неё самой алая линия давно превратилась в слова, и человек, произнесший их, был убит её же руками. Что поделать, если её предназначенный был садистом и извращенцем? Санса и с этим справилась. Но брату она желала самого лучшего.
Венец Королей Севера давил на виски Сноу. Ответственность, которую он взял на себя, заставляла его не спать ночами, вглядываясь в темное небо, будто он пытался прочесть ответы в холодных звездах. Но ответов не было. А зима пришла.
Джон задремал над картой Севера, положив голову на руки, - он не спал уже двое суток, и усталость давала о себе знать. Призрак, спавший у камина, поднял голову, заворчал, заволновался, и Джон распахнул веки, даже толком не успев заснуть.
- Призрак? - Он обеспокоенно повернул голову к лютоволку. - Что ты чуешь?
А потом со двора донеслись крики.
Дракон сидел посреди двора, тяжело ворочая чешуйчатой громадной головой. Сноу почудилось - он спит. Драконы вымерли, больше их нет на свете, и он привык думать так с самого детства, еще когда ему хотелось, чтобы у него был собственный, и Робб смеялся над ним, пока не заболели бока. Нед отругал старшего сына за насмешки и мягко объяснил Джону, что летающих и огнедышащих чудовищ всех изничтожили.
Однако вот один из них, перед ним, и на его спине, обняв руками толстую шею, сидит хрупкая девушка, закутанная в меха. Джон слышал о ней. Дейенерис Таргариен пришла из-за моря и собиралась вернуть то, что принадлежало её семье. Кровью и смертью. Джон слышал слухи и о драконах, но думал, что это - сплетни, вранье, сочиненное для красного словца. Чтобы устрашить противников юной кхалиси.
Дракон косил на Джона глазом и был очень даже настоящим. Проверять, способен ли он дышать пламенем, Сноу не хотел.
Дейенерис спрыгнула на землю, погладила дракона по шее.
- Так вот как выглядит снег? - Задумчиво произнесла она, разглядывая белое покрывало, скрывающее вымощенный камнями двор Винтерфелла. - Или иначе, лорд Сноу? - В темноте ночи, освещаемой только факелами, её волосы казались совсем белыми.
Джон вздрогнул, взглянул на свое запястье, которое вдруг обожгло - но не огнем, а холодом. “Так вот как выглядит снег?”. Родственные души, которым придавали так много значения, всегда занимали его меньше, чем остальные заботы, но даже в редких своих мыслях он не думал, что его судьбой может стать истинная наследница Вестероса.
- Вы ожидали иного? - Сноу не был уверен. что может называть её “Ваше Величество” или “кхалиси”, и поэтому решил обойтись без титулов. Он тоже был Королем, и они могли говорить на равных, разве нет?
Холодный воздух застревал в горле.
Последняя из Таргариенов подняла на него взгляд. В отличие от Джона, на свое запястье она даже не посмотрела, будто знала каждое слово, начертанное там кистью судьбы, изучила его за много лет.
Её губы тронула улыбка.
- Возможно, лорд Сноу. Возможно.
Санса глядела из окна Винтерфелла на своего брата, впервые столкнувшегося с силой родственных душ, и считала до десяти. Раз - она рада за Джона, правда, рада. Два - разве ей не должно было стать легче после смерти Рамси? Три - не каждому везет заполучить в предназначенные будущую королеву Вестероса. Четыре - она не могла забыть, как своими руками уничтожила Рамси Болтона.
Жалела она? Нет. Нет, нет, нет. Рамси был чудовищем, садистом, извращенцем. Подобрать достойного эпитета у Сансы не получалось. Синяки и царапины на её теле зажили давно, однако на сердце они все еще кровоточили. Кто-нибудь из них обязательно бы убил другого, она просто опередила своего мужа в этом.
Пять.
Санса помнила, как вышла из клетки с улыбкой на губах, как за её спиной захлопнулась дверь темницы. Ей казалось, освобождение близко, оно вот-вот придет. Но стоило ей отойти прочь (в спину ей неслись крики), и она согнулась от боли, осела на каменный пол. Псы, привыкшие к человечине, рвали бывшего хозяина на части, а она, Санса Старк-Болтон, чувствовала мучения Рамси, будто они были её собственными. Вместе с мужем, она умирала, так медленно, что ей казалось - она вот-вот сойдет с ума, свихнется от боли.
Санса свернулась калачиком на полу, подтянув колени к груди, и заревела. Такой её и нашел Джон, перенес в спальню. Пытался утешить, но девушка лишь отвернулась к стене. Как она могла объяснить, что чувствовала и через что прошла?
Шесть.
И продолжает проходить до сих пор. Первые слова, сказанные ей Рамси, въелись в кожу намертво. Чернила судьбы нельзя смыть даже кровью. Каждый раз, переодеваясь или окунаясь в ванну, она видела выписанное на запястье предназначение - и будущее одиночество. Рамси Болтон выжег в ней надежду на любовь и семейное счастье, оставив после себя пепелище.
Семь.
Смерть родственной души - ад, через который Санса никому бы не пожелала пройти. Но даже Джон не догадывался, что она чувствовала. Санса улыбалась, трепала брата по кудрям, помогала ему справиться с Винтерфеллом и Севером, и, наверное, он думал, что ей удалось пережить смерть Рамси. Будет лучше, если он так и будет думать. Всегда. Кому какое дело до пепелища в душе Сансы Старк?
Восемь, девять.
Девушка смотрела, как улыбается Джон, осторожно кладет ладонь на шею дракона. Тот косит желтым глазом на Дейенерис.
У Джона все будет хорошо. Санса была в этом уверена.
Десять.
========== II (Джон/Дейенерис, modern!AU) ==========
Her skin is like velvet
Her face cut from stone
Her eyes when she’s smiling
Will never reach home
But hear how she sings
(c) A-HA - Velvet
Джон Сноу часто приходил в этот бар, чтобы услышать её голос. Певица, каждый вечер выступавшая с блюзовыми и джазовыми хитами, вызывала у него щемящее чувство ностальгической тоски по прошлому, которое он, конечно же, не видел - когда джаз широкими шагами гулял по Америке, его самого и в проекте не было. Как и, возможно, его родителей, которых Джон никогда не знал.
Девушка забирала светлые волосы в высокую прическу - хотя какие они, к черту, были светлые? Скорее, серебристые, светящиеся, - и Джон думал, что, наверное, они скользят между пальцев, как дорогой шелк, если их распустить. И казалось бы, откуда у простого полицейского вообще появились такие странные сравнения, он же коп, а не поэт? Но ему было все равно.
Джон покупал очередную порцию виски и выпивал его, пока чуть хрипловатый, сильный голос дарил немногочисленным слушателям очередную песню о любви. Джон был рад, что посетителей в баре так мало: ему не хотелось делить это волшебство. В его жизни, полной ограблений, преступников, убийств и крови, было слишком мало волшебного и так.
Фиолетовая ткань её платья наверняка приятна на ощупь, хотя её светлая кожа - ещё нежнее, он почему-то был в этом уверен, и Джону жаль, что ему до сих пор не удавалось посмотреть в глаза этой необычной девушке. Он чувствовал, что увидит в её взгляде ту же тоску, которую Игритт когда-то ловила и в его глазах тоже, и говорила об этом, не стесняясь. Игритт вообще ничего не стеснялась и не боялась, и теперь она мертва по его вине.
Джон помнил об этом каждую минуту своего существования, и забывал лишь в редкие мгновения, когда им завладевала музыка. Или таинственная певица, чье лицо всегда пряталось под маской.
Завершив свое выступление, девушка ускользнула со сцены. Джон одним махом допил виски и поставил стакан на стойку.
- Ещё виски, Сноу? - Ухмыльнулся бармен.
- Пожалуй, домой, - молодой человек подхватил куртку. - Утром на дежурство.
Бармен махнул рукой, и Джон, на ходу надевая кожанку, вышел из бара, прямо в холод ноября. Зажав сигарету между губ, он щелкнул кнопкой зажигалки.
- Не дадите мне прикурить?
Певица из бара стояла прямо рядом с ним - в джинсах и куртке, накинутой на теплый свитер, с забранными в высокий хвост волосами, она вовсе не походила на таинственную колдунью, зачаровывающую голосом. Невысокая и хрупкая, она скорее напоминала случайную посетительницу заведения, которых здесь было множество.
- Конечно, - Джон осторожно прикурил ей тонкую сигаретку.
Она затянулась.
- Я вижу вас каждый вечер, офицер, - призналась она. - Дейенерис Таргариен.
Её глаза, возможно, были синими, но в свете фонарей на мрачной улице казались темно-фиолетовыми.
Разглядывая её лицо - более красивое, чем он мог себе вообразить, - Джон вдруг улыбнулся:
- Джон Сноу.
Her touch would be tender
Her lips would be warm
But when we’re together
I’m always alone
But hear how she sings…
========== III (dark!Санса/Рамси, modern!AU) ==========
Комментарий к III (dark!Санса/Рамси, modern!AU)
dark!Санса и безумие. Не совсем то, что я хотела написать по soulmate!AU Рамси/Санса, но пусть будет.
Modern AU.
OST: https://www.youtube.com/watch?v=L7Jfd9AWL80 - She Wants Revenge “Tear You Apart”
Aesthetics:
https://pp.userapi.com/c844721/v844721921/b6cb6/WfcgwVqlJJs.jpg
I want to hold you close
Soft breasts, beating heart
As I whisper in your ear
I want to fucking tear you apart
© She Wants Revenge — Tear You Apart
Санса Старк сходит с ума. Впрочем, это неудивительно — она видела, как по приказу Джоффри Баратеона (за его спиной стояла мамаша Серсея, ну и что?) отрезали голову её отцу. Её пытались продать карлику — Тириону Ланнистеру, дяде Джоффри. Санса была вещью, была пленницей, и список её врагов пополнялся всё новыми и новыми именами.
Серсея Баратеон. Джоффри Баратеон. Джейме Ланнистер, виновный в инвалидности Брана, её младшего брата. Только три имени из обширного списка. После гибели матери и Робба туда добавляются ещё и Уолдер Фрей. В какой момент её крыша дала такой крен? Когда милая маленькая дочь Старков, которую воспитывали принцессой и леди, переступила черту? Где её встретило безумие?
Санса Старк сходит с ума, иначе как объяснить её союз с Рамси Болтоном, которого все в Вестеросе знали, как наследника древнего клана наёмных убийц? Она сама находит его с помощью Петира Бейлиша и бесстрашно ступает в дом, где в холле висит знамя с ободранным человеком, чье лицо навечно застыло в крике.
Баратеоны правят Семью Королевствами, но им осталось недолго.
Услуги Болтонов имеют свою цену, но Санса готова заплатить любую, и её не пугает, что Рамси убил собственного отца, а потом скормил его беременную жену голодным псам. Он смотрит на Сансу, щуря холодные, голубые глаза, и от его взгляда внутри у неё танцует пламя, впервые за долгое время, впервые с тех пор, как Джоффри начал измываться над ней и истязать её, погасив любое желание жить. Впервые она ощущает себя живой.
В постели Рамси Санса оказывается в ту же ночь.
Санса учится у своего любовника хитрости и бесстрашию, умению носить множество масок, скрывающих личину монстра, и владению оружием. Рамси показывает ей, как сдирать с людей кожу и как пытать их так, чтобы жертвы ещё долго оставались живыми и страдали. На плече у Сансы огнем горят его первые слова.
«Счастлив нашей встрече, миледи»
Она, в седьмое пекло, уже не миледи — Баратеоны выжгли в ней всё, что могли, огнем выпалили похлеще мифических драконов, которые когда-то были покровителями Таргариенов. Те стародавние времена уже давно прошли. Санса кивает, но в голове у неё шумит: ещё несколько лет назад эти слова неровным почерком проступили у неё на коже.
Рамси Болтон, сумасшедший убийца, — её родственная душа.
Он смеется: наши клинки остры. И целует её до крови, толкает к стене. У Сансы вышибает дух, а горячая ладонь Рамси скользит ей под юбку.
— Я хотел бы разорвать тебя на куски… — шепчет он. Рамси даже не подозревает, что Сансу уже на части и так пидорасит, перед глазами стелется алая пелена, а сознание мутится. Она подается навстречу, впивается ногтями в обнаженные плечи Рамси, царапает до красных вспухших отметин. У него на лопатке — слова, что Санса сказала ему при встрече впервые.
Ничего особенного.
Просто «Мистер Болтон». Любая могла сказать ему это, но Санса знала, что была его соулмейтом — буквы на её плече горели, а Рамси только приподнял брови в легком удивлении. Возможно, тоже не ожидал такого поворота судьбы. Возможно, тоже почувствовал, как слова на его спине полыхнули огнем.
Санса просыпается ночью и вглядывается в темноту спальни. Рамси сопит рядом, властно обнимая её одной рукой. На её бедрах расцветают синяки, а на шее и плечах — засосы, но Санса привыкла, и ей даже нравится. Она вытаскивает из-под подушки нож, проводит пальцем по лезвию. На коже выступает несколько капель крови. Она слизывает их языком.
Этот же нож чуть позже торчит из шеи Джоффри Баратеона.
Рамси и Санса устраивают Серсее и её психопатичному сыночку кровавую баню прямо на его свадьбе с Маргери Тирелл. Двери в ресторане заперты, гости ломятся в окно, где на улице их уже поджидают люди Болтонов, расстреливают прямо в упор. Люди в Королевской Гавани и носа не высунут в эту ночь, Серсею и Джоффри ненавидят, их власти предпочли бы даже междоусобицу. Джоффри отчаянно верещит, и Санса втыкает клинок ему в горло, вскрывает податливую плоть.
Рамси довольно хохочет. Санса присоединяется к нему. В Королевской Гавани давно нет никаких законов, кроме закона силы. Они могут занять Железный Трон, если захотят, и над баратеоновским шикарным дворцом взовьется знамя дредфортовских мясников.
Санса и Рамси не желают править Семью Королевствами. Пусть оставшиеся в живых Ланнистеры, которым повезло не быть на свадьбе (Баратеоны, кто угодно), сами раздирают Вестерос на части. Рамси берет со стола стакан с вином, предназначенный Джоффри, но так и не тронутый, принюхивается и морщится: в алкоголь, кажется, подмешан яд. Санса обнимает его со спины, пачкая в чужой крови его серую футболку, целует в шею. Рамси разворачивается, подхватывает её и сажает на стол. Сметает на пол тарелки и бокалы за её спиной, наступает ботинком на осколки. Он берет Сансу прямо там, под стоны последних умирающих гостей и редкие выстрелы с улицы, и волчица из рода Старков вскрикивает, кусая губы, пока под её сомкнутыми веками полыхают вселенные. Так взаимодействуют родственные души, она знает, но никак не привыкнет к этому пламени. Пока что.
Это разрывает её на части, а потом складывает обратно, как дурацкий паззл.
Wanna fuckin’ tear you apart.
Санса и Рамси подвешивают освежеванный труп Серсеи Ланнистер в зале ресторана и исчезают в ночи. Маргери Тирелл, вдова Джоффри Баратеона, воет в углу, цепляясь тонкими пальцами в поседевшие (некогда — прекрасные) волосы.
========== IV (Джон/Дейенерис, modern!AU) ==========
Комментарий к IV (Джон/Дейенерис, modern!AU)
Ещё немного modern!AU в Вестеросе. Heiress and bodyguard!AU, ребята. Словила идею где-то на просторах соцсетей, и меня перемкнуло.
Писать по канону слишком трудно, по крайней мере, пока не вышла финальная серия, а пофиксить отношения Джона и Дени очень хотелось, люблю их. Здесь Джон - точно не Таргариен, а Старк, и о своем происхождении, опять же, знает ровно то, что ему всю жизнь говорил Нед. Вестерос вполне себе похож на современный мир по развитию, драконы, лютоволки и ходоки давно остались в легендах.
Aesthetic:
https://pp.userapi.com/c845322/v845322632/20a1f7/pJebv8eGQk0.jpg
Дейенерис Таргариен чертовски богата. У неё в доме живут три ящерицы с мудреными именами, которые шипят на гостей и гоняются за особенно им неугодными, норовя прихватить за пятки — воображают себя драконами. Джон Сноу в глаза не видал таких денег, что Дейенерис тратит на красивые платья и на благотворительность. Хотя бы в добром сердце ей нельзя отказать.
Её муж — Дрого — вечно в разъездах, почти не бывает в городе. Он занимается продажей оружия в охваченные народными восстаниями Семь Королевств. Никогда в Вестеросе не бывает спокойно, и даже разделение его на реальные семь стран им не помогло. Джон учил историю, он знает и о войнах за Железный Трон, который давно стал номинальным, и о многочисленных разрушениях Королевской Гавани в этих войнах. Он из Вестероса давно сбежал за Узкое море, дальше, как можно дальше от отвергнувшей его семьи и от возмущений, поднимающихся на Севере против нынешнего правительства. Мог бы — отправился бы на Стену, да только от неё уже многие столетия одни обломки, туда детишек на экскурсии возят да о Короле Ночи старые легенды рассказывают. Легендам этим тысячи лет. Робб их очень любил, когда был совсем мелким, а старая Нэн их часто рассказывала. Джон подслушивал.
Ему не разрешалось играть с младшими Старками. Он был внебрачным сыном Неда Старка, которого Кейтилин Старк приютила якобы из доброты, а на самом деле прав у него было не больше, чем у дверного коврика, о который все вытирали ноги. Поэтому он и сбежал в Эссос, прямиком в Миэрин — уже давно не цитадель работорговли. Пришлось попотеть, чтобы устроиться — пять лет, похожих на каникулы в Седьмом пекле, Джон участвовал в подпольных боях и уличных гонках, завел тысячу сомнительных знакомств и добрый десяток раз был на волосок от смерти. На одном из подпольных боев его и нашел Дрого по кличке Кхал. Нашел и нанял телохранителем для своей жены.
Дейенерис недовольна. Ей телохранитель не нужен, она и сама хорошо справляется. Джон усмехается в короткую бородку, следует за ней тенью, пытаясь на обращать внимания на ледяное презрение, которым окатывает его жена Дрого. С другими она мила — с удовольствием возится с детьми (в такие минуты в её глазах появляется боль, которую она умело прячет), встречается с подругами, такими же супругами местных бизнесменов. Дейенерис держит спину, как королева, царственно поворачивает голову и элегантно пьет свой травяной чай, и каждый её жест раздражает Джона.
Она раздражает своим совершенством, тогда как он сам — даром, что переоделся в костюм — всё ещё тот мальчишка, приехавший из Вестероса и дерущийся в подполье за деньги на потеху таким, как её муж. Там они своих телохранителей и бойцов и набирают, и эта судьба куда лучше, чем сдохнуть на ринге во время нечестного боя. Возможно, лучше.
Раздражение у них взаимное.
Дрого уезжает постоянно, и Дейенерис уже не тоскует по нему, как отмечает Джон, пусть и не желает этого видеть. Какое его дело? Он в доме Кхала для защиты Дейенерис, а не для сбора ненужной информации о чужих семейных проблемах. Впрочем, Дрого слишком занят, чтобы улавливать перемены в отношении жены к нему. Дрого зарабатывает деньги. Джон знает, что Кхал — до кучи ещё и владелец одного из крупнейших подпольных рингов, и это так тошнотворно, что тянет блевать. Возможно, Дейенерис не знает. Возможно, ей всё равно, пока есть деньги на помощь бездомным детям и животным, чьи судьбы её действительно волнуют. По-настоящему волнуют, Джон знает. Не слепой.
У Дейенерис — длинные серебристые волосы и фиалковые глаза, и наверняка нежная кожа. Джон не улавливает момент, когда прекращает раздражаться при виде Дейенерис. Когда, принюхиваясь по-волчьи, начинает ловить аромат её терпких духов ещё до того, как она войдет в гостиную. Ему так странно хочется зарыться лицом в шелк её волос, чтобы убедиться, что они и правда такие мягкие, как ему кажется. Джон понимает, что это означает, и это опасно. Ледяное презрение Дейенерис никуда не девается, но Джон понимает, что дело вовсе не в нём лично. Она просто чувствует себя не женщиной, а птицей в золотой клетке, и оковы её прочнее, чем прутья. И она одинока, так одинока, что сжимается сердце. Джон отлично знает, что такое одиночество, хлебнул его сполна. Хоть что-то он в этой жизни знает точно.
Постепенно их отношения теплеют. Презрение уходит, и, хотя они по-прежнему всего лишь телохранитель и его подопечная, Дейенерис больше не злится на него за молчаливое присутствие за её плечом. Свыклась. Иногда и улыбается даже, говорит о чем-то незначительном, вроде погоды или расписания на день, которое Джон знает лучше неё. Понимает, наконец, что Джон не в состоянии разжать прутья её золотой клетки, но может беречь её. Старается беречь. Это его долг. Но Дейенерис не знает, что это — ещё и его собственное желание.
Однажды, во время очередного отъезда Кхала, на Дейенерис нападают. Нагло, прямо на улицах Миэрина, когда она собирается садиться в машину. Чутье Джона, ощущающего опасность за мгновение до, не подводит, и он бросается вперед, отталкивает Дейенерис, накрывает своим телом. Кто-то из прохожих кричит — вопль пронзительный, женский. «Уби-и-и-ли!». Но Дейенерис, вообще-то, живее всех живых. Она лежит, уткнувшись лицом в землю, и ругается так, что позавидовал бы любой грузчик или один из «расходных» бойцов в подполье. Джон знать не хочет, откуда Дейенерис эти слова знает. Он шепчет ей на ухо:
— Не вздумайте подниматься, — и перекатывается по земле, выхватывает оружие. Замирает за машиной. Адреналин в крови бурлит.
Стреляли с противоположной стороны улицы, с окон одного из домов, он уверен. Дейенерис прекращает ругаться и просто дрожит. Дорогущее платье от падения порвалось, волосы рассыпались по плечам и спине. Джон осторожно высовывается наружу, но стрельба не повторяется.
Это не киллер, такие не промахиваются. Кто-то наёмный, но не профессиональный. Вряд ли Дейенерис хотели убить, а вот предупредить её мужа о чем-то — запросто. Кхал Дрого — не последняя фигура в Миэрине.
Это значит, что нужно всё время быть начеку. Вот когда Джон жалеет, что оставил Призрака на Севере. У его пса всегда было сверхъестественное чутье на опасность. Джон по нему скучает, но не тащить же северную собаку на Юг?
Кхал где-то в дотракийских городах, но приказывает Джону следить за Дейенерис в оба глаза. Если с ней что-то случится, Джон ответит за это жизнью. Как будто и так непонятно. Впрочем, Джон не позволил бы Дейенерис умереть. Он не может. Не хочет, чтобы с ней произошло что-то страшное. У него что-то тёмное и страшное внутри поднимается, как только он думает об этом.
Дейенерис оказывается сильнее, чем Джон о ней судил. Она отходит от покушения быстро, и, пока они спешно возвращаются домой, мягко спрашивает у Джона, всё ли с ним хорошо. Он кивает, а её забота греет ему сердце, которое, как он полагал, в Миэрине очерствело.
Охранять Дейенерис — это его долг, но её безопасность становится его личным делом. И провались Джон в Седьмое Пекло, если не понимает, что это значит. Если не ощущает жар, вспыхивающий от её близости. Он чертовски попал, но справится с этим. Как всю жизнь справлялся со всяким дерьмом, что на него валилось.
Вечером Дейенерис приходит к нему в спальню — Дрого поселил Джона буквально напротив, на случай, если на жену попытаются напасть среди ночи. Её волосы струятся по спине серебристым каскадом, она кутается в плед и нервничает. Почему она нервничает?
— Кто это мог быть? — спрашивает она. — Я ничего о делах мужа не знаю.
— Вас не собирались убивать, — Джон чистит пистолет. Оружие нужно держать в порядке.
Дейенерис рядом садится, обдавая терпким ароматом восточных духов, наблюдает за его действиями, склонив голову. Откуда-то из-за её плеча появляется ящерица, кажется, Дрогон. Деловито сползает на пол и устраивается у колена Джона.
— Ты ему нравишься, — чуть улыбается Дейенерис. — Дрогону мало кто по душе.
— Польщен, — хмыкает Джон.
От её близости внутри вновь становится жарко, будто чиркают зажигалкой, и костер возносится языками пламени, обжигая внутренности. Это ни с чем не спутаешь, это оно, желание, пожирающее тебя, пока от здравого смысла не останется пепел. Он понятия не имеет, когда захотел жену своего работодателя, но так уж есть.
И он не должен… не может её хотеть.
Дейенерис кладет руку ему на локоть.
— Спасибо.
Её прикосновения опаляют, хотя Джон и так горит.
— Это моя работа, — кивает он.
Долг. Тот самый, которому он всю жизнь следует. Его работа — швырять Дейенерис на землю при малейшей опасности, накрывать собой, как живым щитом. Возможно, его работа — умереть за неё. Но Джон жаждет ощутить её под собой… не так. Не на асфальте, а в постели. Узнать, как она стонет и как целуется, как прикасается к мужчине, которого по-настоящему хочет. Джон понимает, что это невозможно.
Слово «невозможно» осыпается пеплом, когда Дейенерис целует его сама.
========== V (Джон/Дейенерис) ==========
Комментарий к V (Джон/Дейенерис)
Финал “Игры Престолов” - это очень больно. Слишком много слитых персонажей, слишком много ООСа, слишком много обрубленных сюжетных линий и равнодушия сценаристов, которым хотелось сделать уже “хоть как-нибудь”. Не пофиксить финал истории Джона и Дени (которую можно было бы раскрыть и показать куда полнее и ярче) я не могла.
Все прощено.
Aesthetic:
https://pp.userapi.com/c844618/v844618031/20ba7b/XEVhrVx2OxQ.jpg
Джона преследуют кошмарные сны. Раз за разом в них он убивает женщину, которую бесконечно любил и которой клялся в верности — как вассал и как мужчина. Раз за разом наблюдает, как гаснет в её глазах жизнь. В памяти людей Дейенерис Таргариен осталась Безумной Королевой, но Джон Сноу — он отрекается от имени Эйегона Таргариена, это имя принесло слишком много несчастий — знал Дейенерис другой. Знал женщиной с добрым сердцем, желавшей помочь жителям Вестероса обрести свободу от Серсеи. Знал потерявшей так много, преданной теми, кому она доверяла. Знал её любящей и нуждающейся в любви.
В любви, в которой он, Джон Сноу, ей отказал. Боги, он просто не мог смириться с их родством, оно резало его по живому, оно ворочалось ножом, воткнутым в сердце! Переступить через себя Джон так и не смог. Его вера, его воспитание слишком владели им. Сейчас он плюнул бы на их родственные связи, ибо прошедшие годы доказали ему — всё это мелко и не стоит переживаний. Всё становится мелким, когда живешь с бесконечными видениями смерти женщины, которую любил, и продолжаешь любить, хоть она и мертва.
Годы идут, и давно уже Бран, ставший правителем Вестероса, разрешил Джону возвратиться из-за Стены — хоть на Север, где воцарилась Санса, хоть в Королевскую Гавань. Джон знает, что он ещё может продолжить династию Таргариенов. Заключить брак, например. С той же Сансой, которая если бы и решилась выйти замуж, то лишь за своего кузена. Но Джон застревает в снегах, а годы идут, приближая смерть.
Джон уже умирал однажды. Это не страшно. Гораздо хуже — вот так вот жить, видя сны, просыпаясь в поту, пока верный Призрак, уже очень старый, ворча, поднимает голову и смотрит умными глазами. Лютоволк всё знает и всё понимает.
Дени.
Его королева.
Лишь боль в сердце доказывает, что Джон Сноу ещё не заледенел изнутри насовсем. Он медитирует у сердце-древа, но Старые Боги молчат. Быть может, они гневаются, что он полюбил собственную тетку, что огненная кровь Таргариенов и северная кровь Старков не подсказала ему правду. Быть может, им всё равно.
Джон охотится и кормится тем, что они с Призраком и Тормундом убивают в лесах. Иные ушли, рассыпались вместе со своим Королем, их больше нет, и страх покинул бескрайние снежные земли за Стеной. Он мог бы отправиться к одичалым, и они бы даже приняли его, но Джон сознательно избирает другой путь.
В конце концов Тормунд тоже уходит, возвращается к одичалым, и Джон остается один. Ему нигде нет места. Впрочем, одиночество — его вечный удел. Он был одинок, будучи бастардом, он был одинок в Ночном Дозоре и был одинок, нося тяжелый венец Короля Севера, он одинок и теперь.
Нет ничего страшнее для мира, чем одинокий Таргариен. Джон послал в Седьмое Пекло это имя, лишившее его Дейенерис, но не мог послать самого себя. Он был настолько же Таргариеном, насколько и Старком, и воспитание Эддарда, которого Джон почитал своим отцом, спадало, словно шелуха, с каждым месяцем, проведенным в одиночестве. Многие вещи кажутся совершенно другими. Будь Джон сейчас в Королевской Гавани, он во многом поступил бы иначе.
Но шанса повернуть колесо времени у него нет. Никто не может возвратиться в прошлое и исправить свои ошибки. И Джон раз за разом истязает себя воспоминаниями. Видит кошмарные сны и просыпается с мокрым от слёз лицом.
Призрак умирает в одну из долгих зимних ночей, когда ветер завывает за стенами, и Джон хоронит его недалеко от сердце-древа, где ещё Дети Леса века и тысячелетия назад вырезали плачущий лик. Вместе с Призраком уходит ещё одна часть его сердца, и Джон леденеет, будто новый Король Ночи. Но единственного, кого он хотел бы убить, он убить не может. На самоубийство Джон Сноу всё ещё не способен — и вовсе не от слабости характера.
Он знает, что смерть за ним придёт. Он ожидает.
И смерть приходит в лице медведя-шатуна, проснувшегося среди зимы. Огромное, злое на весь мир животное приходит на запах крови — Джон только что поймал в капкан зайца — и оно бесконечно голодно. Шатуны, Джон знает, не способны сами охотиться на лесную дичь, но зато могут отнять добычу у более слабых. Возможно, Джон должен бороться за свою жизнь. Возможно, стоит притвориться мертвым. Но медведь ревет, встает на задние лапы, готовый к нападению, и Джон готовится отражать опасность. Но он — не Тормунд, и он уже не так молод. Медведь валит его на землю, подминая хрупкого человека под свою тяжеленную тушу.
Медведь рвет Джона на части, и тот прекращает сопротивляться. Боль слепит, полыхает в мозгу белым маревом, и, Боги, Джон ошибался, думая, что умирать — не страшно. Всегда страшно, даже во второй раз. Теперь — окончательный. Мелисандры больше нет, и некому будет вернуть его назад.
Ослепляющая вспышка превращается в темноту.
Джон открывает глаза.
Нет ни снега, ни леса, ни медведя. Он оглядывается и узнает корабельную каюту, и слышит плеск волн за бортом. И ледяная корка, покрывшая его сердце, крошится и осыпается со звоном. Джон чувствует, что вновь молод, но он не ожил и не вернулся в прошлое, о, нет. Это никому не под силу, даже Мелисандре не было бы.
Он умер. Теперь окончательно. И, наверное, его тело — теперь добыча медведя, но почему-то Джона Сноу это больше не беспокоит. Он ощущает бесконечное облегчение — он прощен, он спасен, он получает Боги-знают-какой-шанс, и он не хочет его упустить. Он слышит скрип снастей и знает, что это плавание уж точно не закончится на Севере. Оно никогда не закончится, ибо у мертвых есть всё время мира.
Присутствие Дейенерис на корабле он чувствует кожей, хотя её в каюте нет. Она здесь, она ждала его, ждала столько лет (почему он так в этом уверен?), и, Боги, у него перехватывает в горле от любви и тоски. Все эти годы он видел её во снах, но никогда — счастливой и смеющейся, чувство вины будто стерло эти видения, заменив их кошмарами, полными крови и предательства. Но сейчас будет иначе. Джон искупил свой поступок, а Дени, кажется, искупила свой, иначе не очутилась бы здесь, где они прежде были так счастливы. Ему не почудилось тогда, в тронном зале Замка, в её глазах действительно была боль, сожаление от всего, что она сотворила с собой… и что он сотворил с ней.
Джон бросается к двери, останавливается — вновь нерешительный, будто подросток. Он убил её, этого не стереть и не изничтожить. Вдруг Дейенерис его не простила? Кто знает, о чём она думала, путешествуя на этом корабле через вечность? В полном одиночестве. Так же, как и он.
В Седьмое Пекло. Вестероса нет. Всё осталось там, за чертой. Пульс удушающе бьется в висках, и разве после смерти в жилах всё ещё течет кровь? Не важно. Ничего не важно. Джон хочет лишь найти свою Дени. Взглянуть ей в глаза. Понять, что это не новое издевательство Старых Богов над ним, что всё прощено и исправлено. Впервые за долгие годы он позволяет себе надеяться, и эта надежда греет сердце, как не согрело бы ничего.
Коридор корабля точно такой же, как Джон помнит. Но от качки он отвык, и его бросает к стене. Он опирается о неё ладонью. Бредет, на память находя каюту его королевы, и останавливается перед темной дверью. Сердце бьется, будто он и не умирал вовсе. Она там, Джон знает. Простила ли его Дейенерис? Он давно простил ей тысячи загубленных жизней, ибо осознал в полной мере, что значит быть одиноким Таргариеном, потерявшим любовь. Он простил её даже до своего изгнания, ибо всё безумие Дени изливалось из её тела вместе с кровью, очищало её.
— Боги… — хрипло шепчет Джон, прислоняясь лбом к деревянной стене у дверного косяка, так и не решаясь постучаться. Дурак. Чертов дурак.
Он так скучал.
У него внутри всё болело, и, Боги, он все эти годы тосковал по ней, зная, что ни к одной женщине больше не сможет прикоснуться. Тирион Ланнистер, ставший десницей Брана, присылал ему воронов, предлагал обговорить женитьбу на Сансе — в Винтерфелле всегда должен быть Старк, а если Королева Севера не родит, то и Старка не будет. Но Джон знал, что не сможет, хотя на кузинах жениться не возбранялось, а Джон умел исполнять свой долг, каким бы долг не был.
Он просто не смог бы. Никогда.
Корабль снова качает.
Джон думает: они заслужили, заслужили быть счастливыми, ведь счастья они с самой битвы за Винтерфелл не видали. С того самого мига, когда Джон признался Дейенерис в крипте, что Рейгар Таргариен и Лианна Старк — его родители. Дверь каюты под его ладонью кажется теплой.
Стук набатом отзывается в его голове.
А что, если Дейенерис нет здесь? Что, если он тут один, как дурак? Но Джон чувствует, знает… знает прежде, чем слышит её легкие шаги. Дейенерис, как и тогда, открывает дверь быстро, будто и правда ждала, и замирает на пороге.
— Джон… — он слышит, как ей изменяет голос, а ему изменяет самообладание. Он снова Джон, а не Эйегон. Как давно он не слышал своё имя, срывающееся с её губ!
В Пекло, Боги, всё, всё туда! Джон бросается к ней, обнимает, и Дейенерис не сопротивляется, льнет к нему, как и прежде. Смерть равняет их, стирает все барьеры и все различия, даже родство стирает. Здесь нет ни Старков, ни Таргариенов, и кровная связь никого не волнует.
Кого ей волновать, если они тут одни?
— Дени… — хрипит Джон. Ему хочется так много ей сказать, но голос не слушается, и слова заканчиваются, осыпаются пеплом не хуже домов Королевской Гавани. Дейенерис вновь сжигает его дотла. — Прости меня…
Прости за то, что не исполнил твою просьбу. Прости, что доверился Сансе. Прости, что не удержал тебя, позволил упасть в эту пропасть безумия. Прости, что не был рядом так долго. Прости, прости, прости.
— Т-с-с, — Дейенерис отстраняется, берет его лицо в ладони. Она словно ловит его мысли. Она снова понимает его и чувствует. — Здесь нет Железного Трона. Нет Старков и Таргариенов. Нет ничего, и прошлое осталось в прошлом.
И, кажется, она тоже много думала об этом, пока бродила по кораблю и ждала, ждала, ждала — пусть, возможно, и не знала, чего. Больше Джон не видит перед собой Безумную Королеву, он видит свою Дени, и он счастлив, впервые за много лет счастлив, а внутри распирает от желания поскорее ощутить её… всю, и без этого платья, в котором она была в ту ночь. Расплести сложные косы, увенчивающие голову. Целовать её. Интересно, если они мертвы, им нужен воздух, или они дышат по привычке..?
— По крайней мере, — шепчет Джон, — здесь нет подслушивающего Тириона Ланнистера.
Смех Дейенерис всё такой же — звонкий и нежный.
Им нужно обсудить так много. Но не сейчас.
Точно не сейчас, когда Дени — его Дени — запускает пальцы в его волосы, и Джон находит её губы. У них будет всё время этого мира.
========== VI (Джон/Дейенерис, Рамси/Санса - упоминание) ==========
Утром Джон надевает очки и совершает обход вверенного ему крыла. В руках у него — планшет с особенно важными заметками о каждом пациенте. Джон Эйгон Таргариен давно изучил всех, и знает особенности болезни каждого из них.
Рамси Болтону в руки нельзя давать ничего, что можно было бы спрятать и заточить о спинку кровати — в следующий раз вы этот предмет найдете у кого-нибудь в горле. В соседней палате — Санса, младшая кузина Джона, у неё после неудачного брака обнаружилась паранойя. Джоффри Баратеона Санса видит в каждой тени, что скапливаются по углам, и умоляет оставлять ей в палате на ночь свет. К Серсее Ланнистер по дням посещений приходит её брат Джейме. Он рассказал Джону, что у сестры открылась шизофрения, когда её дочь, Мирцелла, погибла в автокатастрофе, пока возвращалась со своим женихом с музыкального фестиваля.
Джон заглядывает к Рамси — тот скалится, на полу валяются обломки пластиковой ложки.
— Этой пластиковой дрянью хрен что съешь, доктор Таргариен, — жалуется он. — Мне нужна нормальная ложка.
— Ты знаешь, почему тебе нельзя давать обычную посуду, — Джон качает головой. — Твоя мачеха до сих пор не оправилась от ужаса, когда ты вогнал ей в руку заточенную ложку.
— Поделом ей, жирной твари, — хмыкает Рамси. Он вовсе не раскаивается.
Они все — безнадежны, и таблетки лишь помогают держать их в узде, но не вылечить. Рамси — садист и убийца, психопат, находящий своеобразное удовольствие в наблюдении за муками других людей. Но счастлив ли от этого он сам? Джон сомневается. Трудно быть счастливым, если только власть над чужой жизнью приносит радость.
Рамси обретается на первом этаже крыла, в мужском отделении больницы, и после того, как Джон обходит ещё нескольких пациентов, он поднимается на второй этаж.
Санса напевает какую-то песню и заплетает волосы в косу. За окном утро, и потому она спокойна. Джон предупреждает её, что после обеда им предстоит пройти кое-какие тесты на определение её нынешнего психического состояния. Санса соглашается. Медсестры говорили, что она часто ложится на пол и стучит в потолок Рамси Болтону, чья палата как раз находится под её собственной. Джону это не нравится, но не может же он из-за такой мелочи привязать Сансу к койке? Он бы перевел её в другую комнату, но все палаты заняты.
— Как ты спала сегодня, Санса? — спрашивает Джон.
— Лучше, — она улыбается. — Рамси обещал, что если Джоффри появится ещё раз, то он вскроет ему горло. Я успокоилась и уснула.
Джон вздыхает. Он понимает, что спокойный сон кузины — это следствие новых таблеток, прописанных ей, но также он знает, что переубеждать её бесполезно. Он просит медсестру сильнее следить за Сансой и пресекать любые попытки общения с Рамси Болтоном во время обеда, прогулок или просмотра телевизора в гостиной по вечерам, и та кивает.
Серсея отказывается даже разговаривать с Джоном. Она смотрит в стену и явно находится где-то в другом мире. Где-то, где её дочь, Мирцелла, ещё жива.
У последней палаты Джон останавливается, протирает очки и снова водружает их на нос. Чешет бороду. За дверью там — Дейенерис Таргариен, его родственница и любимая женщина. Их семейная история достойна готической драмы в духе «Падения дома Эшеров» или любого другого романа в стиле готики: Джона всю жизнь воспитывал Нед Старк, всем представивший его как своего бастарда. Только потом, встретив Дейенерис и приведя её знакомиться с семьей, Джон узнал от Эддарда, что Дени — его тетка, что её безумный отец, Эйрис — его дед, и семейные тайны встали перед ним, грохоча костями.
Джон плюнул старым семейным секретам в лицо и всё равно женился. Дейенерис, которой когда-то поставили диагноз «бесплодие», через полгода забеременела. УЗИ показывало тройню… а потом она потеряла всех троих, и с тех пор её психическое состояние только ухудшалось.
Ей казалось — их дети ещё живы.
Джон открывает дверь и видит — Дени укачивает подушку в руках, будто ребенка. Поднимает голову и улыбается.
— Тш-ш-ш, — шепчет она. — Визерис только уснул.
У Джона всё внутри разрывает болью. Он давно перестал убеждать жену, что их дети погибли — это заставляло её рыдать и бросаться на него в ярости: почему, почему, почему он лжет, ведь вот же они, лежат на койке?! И скоро они отправятся домой, вместе с Джоном, правда же?
Он устал. Джон только кивает головой: правда. И также шепчет:
— Я принёс тебе витамины, любовь моя.
Порой Джон думает, что и сам готов сойти с ума и оказаться здесь, в стенах престижной психиатрической клиники «Вестерос». Но его психика, если верить Сэму, его коллеге, который каждые полгода проводил с Джоном тесты, стабильнее некуда.
Джон обнимает Дейенерис и целует в макушку.
Иногда ему кажется, что его близкие — и вообще все, кто в этой клинике обитает и лечится, намного счастливее, чем он. У них есть иллюзии. У Джона — только каждодневный утренний обход. И даже в свои выходные он приезжает в клинику, просто, чтобы увидеться с женой.
Дейенерис кладет голову ему на плечо, и, буквально на две секунды, Джону кажется, будто он и правда видит ребёнка у неё на руках.
