Операция продолжается [Акрам Агзамович Шарипов] (fb2) читать онлайн

Операция продолжается

ОТ АВТОРА

Операция «Багратион» вошла в историю как одна из самых значительных стратегических наступательных операций советских войск в ходе Великой Отечественной войны. Целью ее являлся разгром немецко-фашистской группы армий «Центр» и освобождение Белоруссии. Войска четырех фронтов с участием союзной польской армии и во взаимодействии с партизанскими соединениями, успешно выполнив эту задачу, продолжали стремительно преследовать врага и, осуществив необходимую перегруппировку, освободили часть Латвии, Литву, восточные районы Польши и вышли к границам Германии. Успех Белорусской операции обеспечил условия для последующих действий советских войск по овладению Восточной Пруссией, полному освобождению Польши, для наступления на варшавско-берлинском направлении, а также для нанесения новых мощных ударов по немецко-фашистским группировкам в Прибалтике, Западной Украине и в Румынии.

Предлагаемая книга не ставит своей целью охватить все события, связанные с осуществлением этой грандиозной операции и ее продолжением. В ней рассказывается лишь о действиях одного из фронтов — 3-го Белорусского, о героических подвигах его солдат, офицеров и генералов, причем в центре стоит образ командующего фронтом — дважды Героя Советского Союза генерала армии Ивана Даниловича Черняховского, — чем в значительной степени и определился отбор материала.

24 июня под Шяуляем дивизия приняла первый бой и сумела приостановить наступление частей 16-й армии генерал-полковника фон Буша, победоносным маршем прошедших по странам Европы. В последующем 28-я танковая дивизия вновь дважды наносит чувствительные удары по полкам Буша.

Летом 1942 года главные силы немецко-фашистской группы армий «Юг» вышли к Дону. Генерал-майор Черняховский, приняв командование 18-м танковым корпусом, встретил врага на западной окраине Воронежа. В критический момент лично возглавил второй эшелон корпуса — танковую бригаду — и повел в контратаку. Части танковой дивизии СС «Великая Германия» отступили, не выдержав стремительного удара.

Вскоре Черняховский выдвигается на должность командующего 60-й армией. Уже в то время представитель Ставки генерал армии Александр Михайлович Василевский сумел разглядеть в молодом генерале выдающиеся полководческие способности: «Я с восторгом наблюдал, как энергично и решительно управляет войсками командарм Черняховский».

25 января 1943 года 60-я армия перешла в наступление и освободила Воронеж. 8 февраля обходным маневром взяла Курск.

В битве за Днепр в августе 1943 года 60-я армия, имея ограниченные силы, наступала на второстепенном направлении. Генерал-лейтенант Черняховский принимает дерзкое решение — сосредоточить на узком участке до 90 % всех сил и средств. Обоснованный риск приносит свои плоды: в полосе 60-й армии успех обозначается раньше, чем на главном направлении. Командующий Центральным фронтом генерал армии К. К. Рокоссовский, оценив обстановку, изменяет первоначальное решение и вводит в прорыв свои оперативные резервы на этом участке. За короткое время войска Черняховского освобождают города Рыльск, Глухов, Конотоп, Бахмач, Нежин. 21 сентября врываются в Чернигов. В числе первых форсируют Днепр.

Важную роль сыграли соединения 60-й армии и при освобождении Киева.

В конце 1943 года гитлеровское командование стягивает на Правобережную Украину танковые дивизии с западного фронта и из Белоруссии. Вновь разгораются кровопролитные бои за Киев. Враг стремится отбросить соединения 60-й и 38-й армий к Днепру. Советские войска, проявляя исключительную стойкость, в оборонительных боях перемалывают резервы противника. За успешные боевые действия в битве за Днепр Черняховскому присваивается звание Героя Советского Союза.

В апреле 1944 года генерал-полковник И. Д. Черняховский назначается командующим 3-м Белорусским фронтом и начинает энергично готовить войска к новой грандиозной наступательной операции…

Глава первая ОПЕРАЦИЯ «БАГРАТИОН»

Войска 60-й армии под командованием генерал-полковника И. Д. Черняховского, совместно с другими армиями 1-го Украинского фронта, выйдя на рубеж Луцк, Тернополь, угрожали прорывом в глубокий тыл немецко-фашистской группе армий «Центр». К началу апреля 1944 года немецкое командование было вынуждено стянуть на это направление свои танковые дивизии за счет ослабления обороны в Белоруссии. Ставка Верховного Главнокомандования наших войск решила воспользоваться этим и приступила к подготовке мощного прорыва в Белоруссии.

…Когда в центре Тернополя еще шли напряженные бои, на командно-наблюдательном пункте Черняховского зазвонил телефон ВЧ.

— Иван Данилович! — прозвучал как будто совсем рядом внушительный голос командующего 1-м Украинским фронтом маршала Г. К. Жукова. — Армию сдайте генерал-полковнику Курочкину, а сами завтра, тринадцатого апреля, должны быть в Москве. Самолет для вас приготовлен.

Черняховский переменился в лице. Что это может означать? Понижать его в должности вроде бы нет оснований, за последнее время немало одержано побед, но и о повышении рано думать, ошибок тоже хватает…

— Георгий Константинович, чем это вызвано?

— Вас вызывает Верховный Главнокомандующий.

— Товарищ Сталин! По какому вопросу?

— По всей вероятности, это связано с тем, что Военный совет фронта рекомендует вас на выдвижение. Желаю успеха!

Телефон ВЧ, как всегда, работал отлично, четко передавалась малейшая интонация. Иван Данилович почувствовал теплоту в голосе Жукова.

В ночь на 13 апреля он долго не мог заснуть. Знал, что Верховный Главнокомандующий зря не вызовет. Грандиозные масштабы дел Сталина не позволяют ему разбираться во всех частностях, многие проблемы, судьбы людей решают его помощники. От их объективности зависит немало. Но об этом пока не хотелось думать. Черняховский испытывал неловкость и оттого, что ему придется часа через три как равный равному сдавать армию бывшему командующему Северо-Западным фронтом генерал-полковнику Павлу Алексеевичу Курочкину. 28-я танковая дивизия, которой Черняховский командовал еще будучи полковником, действовала под Новгородом в составе Северо-Западного фронта. Всякое бывало. Иной раз командующий осыпал упреками комдива 28-й. Но Черняховский и после этого сохранял доброжелательное отношение к Павлу Алексеевичу. Теперь предстояло встретиться в несколько иных условиях. Что делать, время многое изменило, а приказ есть приказ…

Самолет, на котором летел Черняховский, приземлился ранним утром на одном из подмосковных военных аэродромов. Ивана Даниловича встретил подполковник из Генерального штаба.

Утренний туман еще не рассеялся, когда машина ЗИС-101 мчалась по безлюдным улицам Москвы. В молочной мгле, еле заметные, мелькали зеленые, желтые, красные огни светофоров. Машина остановилась у подъезда Наркомата обороны. Оставив адъютанта, майора Комарова, в приемной, Черняховский направился в кабинет заместителя начальника Генерального штаба генерала армии Алексея Иннокентьевича Антонова. Старые знакомые тепло поздоровались.

— Иван Данилович, по инициативе Василевского и с согласия Жукова мы рекомендовали вас на должность командующего фронтом и пригласили для представления товарищу Сталину, — сообщил Антонов.

— Благодарю за доверие.

— До десяти вечера можете побыть с семьей, потом за вами прибудет машина.

Сколько было радости в глазах Нилуси, Алика, Анастасии Григорьевны, когда они неожиданно увидели Ивана Даниловича! Он тоже смотрел и не мог насмотреться на родные лица. За два года разлуки Нилуся очень повзрослела, да и Алик заметно вытянулся. Дочка, перебивая брата, отрапортовала, что она выполняет папин наказ, учится отлично. Алик успел рассказать о том, как он готовится в первый класс…

До вечера время пролетело незаметно. Анастасия Григорьевна в радостном волнении проводила мужа до машины.

ЗИС-101 миновал Боровицкие ворота Кремля. Проехали через арку и Ивановскую площадь. В приемной Черняховского встретил А. Н. Поскребышев. Сразу же проводил его в кабинет Сталина. Большой зал с высокими дубовыми потолками, с портретами Маркса и Ленина, Суворова и Кутузова на стенах показался Ивану Даниловичу строгим и величественным.

Вдоль длинного стола, покрытого зеленым сукном, неторопливой походкой навстречу ему шел Сталин.

— Вот вы какой! — пристально осмотрел Черняховского. — Василевский и Рокоссовский докладывали мне о ваших операциях под Воронежем и на Украине… Политбюро решило предложить вам пост командующего фронтом. Как вы на это смотрите, справитесь?

— Войну знаю, если доверите — постараюсь справиться.

— Белорусский театр военных действий вам будет непривычен после украинских степей. Это не смущает вас?

— Нет, товарищ Сталин. До войны я служил в Белоруссии.

— Скажите, как вы оцениваете положение 60-й и соседних с ней армий на стыке 1-го Украинского и Белорусского фронтов?

— Войска этих фронтов нависли над флангом группы армий «Центр», и немцы испытывают «котлобоязнь». Непременно будут укреплять этот участок.

Сталин улыбнулся.

— Следовательно, германское командование ожидает, что летом мы предпримем активные действия не в Белоруссии, а на южном и юго-западном участках советско-германского фронта?

— Да. И немцы не случайно стянули силы из Белоруссии на правое крыло 1-го Украинского фронта. Если создать впечатление, что мы готовим там большое наступление, то они будут продолжать наращивать силы.

— Противник коварен, и на мякине его не проведешь, — заметил на это Сталин. — Немцы внимательно следят за передвижением наших танковых армий и полагают, что, где мы их сосредоточиваем, там и нанесем главный удар. На смежных крыльях войск Рокоссовского и Жукова гитлеровские генералы нанесли на свои карты две наши танковые армии и теперь не выпустят их из поля зрения. А мы, чтобы окончательно ввести противника в заблуждение, решили оставить их на Украине. В каждой из этих армий танков не больше, чем в полнокровном танковом корпусе. Основную массу танков из резерва Ставки используем не для пополнения этих армий, а для главного удара в Белоруссии. В предстоящей летней кампании нанесем несколько последовательных ударов на различных направлениях так, чтобы противник не смог заткнуть бреши. Во второй половине июня развернутся сражения за полное освобождение Белоруссии. После прорыва к Минску эстафету должны подхватить Украинские фронты. Таков общий замысел. На Западном фронте у Соколовского дела идут неважно. Чтобы приблизить управление к войскам, вместо Западного фронта мы решили создать 2-й и 3-й Белорусские фронты. Вам предлагаем принять 3-й Белорусский.

— Я готов, товарищ Сталин. Разрешите выяснить кадровые вопросы?

— Это — на ваше усмотрение. Можем сформировать штаб фронта заново, а старый состав штаба передать 2-му Белорусскому — генералу Петрову.

— У товарища Петрова опыта побольше, поэтому лучше бы старый состав штаба Западного фронта передать 3-му Белорусскому. Только вместо члена Военного совета товарища Мехлиса просил бы назначить другого.

— Вопрос о назначении члена Военного совета фронта решает Государственный Комитет Обороны. В отношении члена ЦК товарища Мехлиса мы подумаем, где ему быть. Кстати, какие у вас к нему претензии? — Сталин принялся набивать трубку.

— Товарищ Мехлис работал вместе с товарищем Петровым. — Иван Данилович почувствовал строгий взгляд Сталина и на какой-то миг смешался. Но тут же продолжал: — Больше всего меня волнует стиль работы Мехлиса: он часто прибегает к крайностям. Может снять с поста любого командира без особых на то причин…

— Напрасно полагаете, что Мехлис остался таким же, каким был на Крымфронте. — Голос Сталина стал мягче и взгляд добрее. — Вероятно, вам известно, что за попытку свалить вину на других он был снят с должности заместителя Наркома обороны и понижен в воинском звании. После этого вряд ли станет вести себя по-старому. — Сталин помедлил. — Хорошо, согласен. Может быть, мы его направим к товарищу Петрову. А пока — приступайте. По оперативным вопросам подробнее введет вас в обстановку товарищ Антонов. Во избежание раздора между вами и Петровым при разделении Западного фронта и чтобы все происходящее правильно воспринял товарищ Соколовский, с вами поедет генерал Штеменко. Действуйте решительно и смело, без помощи не оставим. На период наступления представителем Ставки у вас будет товарищ Василевский. Это не означает дублирования. Василевский имеет свой круг вопросов, его дело — координация усилий нескольких фронтов для решения единой задачи. Кстати, у него есть чему поучиться, и с ним можно посоветоваться.

— Все ясно, товарищ Сталин. Для меня очень важно получить полезные советы и необходимую поддержку от столь авторитетного военачальника, каким является Александр Михайлович.

— Как вам известно, командующий фронтом подчиняется непосредственно Верховному Главнокомандующему. Так что звоните мне по ВЧ в любое время. Если есть какие вопросы, слушаю.

— Вопросов нет.

— На Политбюро вашу кандидатуру утвердили. Поздравляю и желаю успеха.

Прощаясь, Сталин участливо спросил:

— Как семья, как с квартирой?

— Благодарю, все в порядке.

— Вам сегодня же необходимо выехать в штаб фронта.

В приемной ждал Поскребышев.

— Можно поздравить с назначением? — спросил, хотя прекрасно знал, как обстоит дело: через его руки еще накануне прошли визы членов Политбюро о назначении Черняховского командующим фронтом.

И вот снова Ивановская площадь, соборы, стены Кремля. Но теперь Иван Данилович смотрел на все это другими глазами. Он по-особому почувствовал всю полноту своей ответственности и все еще находился под впечатлением встречи с человеком, который для него и для всех значил так много. Радушный тон Сталина ободрил, вселил уверенность. Теперь быстрее за дело.

14 апреля вместе со своими товарищами по академии генерал-полковником Штеменко и полковником Мерновым Черняховский приехал в местечко Красное на Смоленщине, на командный пункт фронта. Генерал армии Соколовский принял Ивана Даниловича дружелюбно. Черняховский не почувствовал в его тоне и тени недовольства.

Вместе обсудили все вопросы передачи. Соколовский с большой любовью говорил о славных традициях фронта. В свое время, в тридцатые годы, Белорусский военный округ под началом И. П. Уборевича достиг высоких показателей в боевой и политической подготовке. Затем округ был переименован в Западный Особый, а с началом войны стал Западным фронтом. Под командованием генерала армии Жукова он сыграл решающую роль в разгроме немецко-фашистских войск под Москвой.

Данные разведки подтвердили: германское верховное командование в летнюю кампанию 1944 года ожидает удары советских войск на юге, с выходом на Балканы, и на львовском направлении. А возможное наступление в Белоруссии считает второстепенным, имеющим лишь ограниченную цель — сковать группу армий «Центр». Исходя из такой оценки обстановки, основную массу своих танковых дивизий (около восьмидесяти процентов) враг сосредоточил к югу от Полесья.

Практически было невозможно полностью скрыть подготовку к наступлению в таких масштабах. Поэтому требовалось провести большую работу по дезориентации противника с целью укрепить в нем уверенность, что летом русские главный удар нанесут не в Белоруссии, а на Украине и южнее.

Советское командование, предвидя этот серьезный просчет гитлеровских генералов, приступило к подготовке Белорусской стратегической наступательной операции, получившей кодовое название «Багратион». Перед войсками трех Белорусских и 1-го Прибалтийского фронтов была поставлена задача — разгромить группу армий «Центр» и освободить бо́льшую часть Белоруссии. 3-му Белорусскому фронту отводилась при этом весьма важная роль.

В новой должности Черняховский начал с тщательного изучения высшего и старшего командного состава. В первую очередь познакомился с бывшим начальником политуправления, недавно выдвинутым на должность члена Военного совета фронта, генерал-лейтенантом Василием Емельяновичем Макаровым. Новый командующий вкратце рассказал о предстоящей операции по освобождению Белоруссии. Макаров проинформировал, как организуется партийно-политическая работа, дал краткую характеристику начальнику политуправления генерал-майору С. Б. Казбинцеву, командармам и начальнику штаба фронта. Иван Данилович остался доволен встречей с членом Военного совета.

Уже прощаясь, Макаров решился сказать о наболевшем:

— Штаб фронта у нас работоспособный, но в настоящий момент, надо признать, не готов к решению поставленных перед ним задач.

— В чем дело? — обеспокоился Черняховский. — Штаб — это мозг армии!

— Видимо, сказались предшествующие неудачные наступательные операции, начиная с осени сорок третьего и до весны сорок четвертого года.

— Ну и что? Следующая операция будет удачной!

— Штабисты считают себя в какой-то степени виновными в прошлых неудачах и волнуются, ожидая встречи с вами. Некоторые боятся, что вслед за вами прибудут работники штаба 60-й армии.

— Если им «удалось» провести подряд двенадцать неудачных операций, то надо постараться удачно организовать тринадцатую. Надеюсь, они не суеверны? А дальше дела пойдут на лад. И еще: пока никаких перемещений не предвидится до конца предстоящей операции.

Черняховский задумался. «Придется бороться не только с расслабленностью, но и с легкомыслием и безответственностью, вернее, со стремлением уйти от ответственности. А сколько сил еще предстоит вложить, чтобы добиться слаженности во всех звеньях — от солдата до генерала…

— Иван Данилович, вид у вас усталый, с дороги не мешало бы отдохнуть, — нарушил молчание Макаров.

— Ничего, успею.

— Тогда, может быть, пообедаем вместе?

— Спасибо, жду начальника управления кадров.

Вошел генерал-майор Алексеев.

— Давненько, Николай Иванович, мы с вами не виделись! — радостно встретил его Черняховский.

— Четыре года, товарищ командующий.

В тридцать девятом и в сороковом годах оба служили в Западном Особом военном округе. Черняховский был командиром танкового полка в Гомеле, а полковник Алексеев — начальником отдела кадров округа. Уже тогда Николай Иванович с особой симпатией относился к Черняховскому, отмечая его незаурядные способности, высокую командирскую культуру. Но даже и он не мог предвидеть такого стремительного развития полководческого таланта у своего сослуживца. Сейчас перед ним стоял крупный военачальник, которому доверено командование мощным оперативным объединением. Да, у войны свои университеты…

— Как ваше здоровье? — с участием спрашивал Черняховский. — Что-то тяжело дышите… Достается?

— Дел хватает, — Алексеев выжидающе смотрел на командующего.

— Хотелось бы получить от вас подробную информацию о командирах дивизий. Если не возражаете, начнем с правого фланга.

— Командир 251-й стрелковой дивизии генерал-майор Вольхин в свое время за неудачные бои в районе Рославля был отстранен от командования дивизией, понижен в воинском звании до майора и направлен на наш фронт. Вначале мы его назначили командиром полка, затем, после успешно проведенных им боевых действий, — командиром дивизии. Потом добились и восстановления ему генеральского звания.

— А как он теперь?

— Душевная травма, конечно, не прошла бесследно, сказалась на его характере и нервах. Но держит себя в руках. Воля у него крепкая. Боевой, думающий комдив. Однако накануне вашего приезда генерал армии Соколовский потребовал проект приказа о наложении взыскания на Вольхина.

— Что же произошло?

— Нагрубил работнику штаба фронта, да и из штаба дивизии была жалоба на его грубость.

— Требовательность или грубость?

— Вообще он очень требователен, но порой срывается.

— Мнение командира корпуса?

— Положительное, отстаивает Вольхина.

— Приказ о наложении взыскания подписан?

— Нет. Генерал Соколовский сказал, что подпишет новый командующий.

Черняховский вздохнул.

— Николай Иванович, не с таких приказов хотелось бы мне начинать службу на новом месте. Прошу вас завтра же поехать к Вольхину и передать следующее: пусть он не думает, что ему одному дорога Родина. И пусть с людьми обращается, не оскорбляя их достоинства.

Черняховский интересовался буквально всем: военными знаниями, боевым опытом, морально-боевыми качествами подчиненных. Внимательно выслушав Алексеева, распорядился:

— В ближайшие дни подсчитайте и проанализируйте некомплект офицерских кадров, уточните, какое пополнение ожидаем. К середине июня все дивизии фронта должны быть полностью укомплектованы.

— Дело привычное, укомплектуем, товарищ командующий.

— Неплохо бы иметь такие же подробные данные о командном составе противника, хотя бы до руководства дивизиями включительно, — пошутил на прощание Черняховский.

Встретившись после долгой разлуки, Алексеев не заметил особых изменений в Черняховском: на него смотрели те же ясные карие глаза, в них светились внимательность, дружелюбие. Нарушив паузу, сообщил командующему, что начальником оперативного управления штаба фронта назначен генерал-майор Иголкин. Это обрадовало Ивана Даниловича. Петра Ивановича Иголкина он знал по академии и Северо-Западному фронту.

На следующий день Иголкин явился к Черняховскому.

— А как с лечением, закончили?

— Какое уж там лечение, когда война! Не хватило терпения, товарищ командующий, самовольно оставил госпиталь, — признался Иголкин.

— Ну что ж, приступайте к делу, — Черняховский объяснил, какую грандиозную операцию предстоит разработать.

Иголкин не смог скрыть волнения.

— Постараемся, Иван Данилович, все сделать как надо!

До подробного знакомства с вверенными ему войсками Черняховский еще не в полной мере представлял масштабы фронтового объединения. Если в корпусе и даже в армии многие вопросы удавалось держать под непосредственным личным контролем, то здесь, как он уже понимал, это едва ли будет возможно. Основное внимание следует сосредоточить на главном, больше полагаться на заместителей и штаб. В первую очередь Черняховский рассчитывал на помощь начальника штаба фронта генерал-лейтенанта Покровского.

Александр Петрович Покровский окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе и Академию Генерального штаба. Еще в начале войны, когда Черняховский командовал дивизией, он уже возглавлял штаб войск Юго-Западного направления у Маршала Советского Союза Тимошенко. Черняховскому нравились в Покровском и его высокая культура, и ровный, спокойный характер.

Чувство большого удовлетворения доставило командующему знакомство с начальником политического управления генерал-майором С. Б. Казбинцевым, начальником тыла генерал-лейтенантом В. П. Виноградовым, начальником инженерных войск генерал-лейтенантом Н. П. Барановым.

Иван Данилович был безмерно рад встрече со своим старым сослуживцем, командующим артиллерией фронта генерал-лейтенантом Барсуковым. Давнишняя дружба связывала их. Когда Черняховский учился в Киевской артиллерийской школе, Барсуков командовал там батареей. Хотя Михаил Михайлович был старше и по званию и по возрасту, они подружились еще в ту пору. За время войны, будучи командующим артиллерией армии и командиром артиллерийского корпуса, Барсуков накопил богатый опыт и по праву считался одним из лучших организаторов артиллерийского наступления.

С командующим бронетанковыми войсками генерал-лейтенантом Алексеем Григорьевичем Родиным Черняховский встречался еще на Центральном фронте. Родин тогда командовал 2-й танковой армией.

Все больше и больше убеждался Черняховский, что командование, штаб и политическое управление фронта укомплектованы опытными, хорошо подготовленными офицерами и генералами. Хорошее мнение сложилось у него о командующих армиями. Самой мощной армией фронта, 5-й, командовал герой Севастополя и Сталинграда генерал-лейтенант Н. И. Крылов. С командующим правофланговой 39-й армией генерал-лейтенантом Н. Э. Берзариным Черняховский расстался всего два года назад, будучи командиром 241-й стрелковой дивизии, входившей в армию Берзарина. Многое изменилось за это время и в ходе Великой Отечественной войны, и в жизни каждого из них.

Решающие события, которые должны были развернуться в Белоруссии летом 1944 года, налагали на молодого командующего фронтом большую ответственность. Ему предстояло навязать свою волю опытным генералам гитлеровского командования во главе с фельдмаршалом фон Бушем. Большую часть времени Черняховский проводил в войсках, изучая группировку противника и положение наших соединений.

Осмотрев оборонительные позиции дивизий первого эшелона армии Берзарина, шутя похвалил:

— Хороши ваши позиции, Николай Эрастович. Пожалуй, получше тех, что были у нас под Новгородом?

— В соответствии с вашей директивой будем усиливать их дотами, наращивать оборону в глубину…

— По этому поводу я и приехал. Обстановка меняется. Директива о переходе к жесткой обороне должна дезориентировать противника. Пусть он считает, что раз мы укрепляем оборону, то значит наступать не собираемся. Но труд наш не пропадет, инженерные сооружения послужат исходными позициями для наступления. Или если противник, упреждая наше наступление, проведет артиллерийскую контрподготовку. Наша задача — наступать. Но пока об этом никто не должен знать, кроме вас, члена Военного совета и начальника штаба армии.

— Армия в феврале предпринимала попытку наступления на Витебск, — напомнил Берзарин. — Однако дивизии генерала Гольвитцера хорошо использовали пересеченную местность и вынудили нас перейти к обороне. Витебск брать в лоб нецелесообразно. Армия понесла слишком большие потери в результате этой попытки.

— И речи не может быть о лобовой атаке, — согласился Черняховский. — Наша задача — отыскать слабые места в системе обороны противника, умело сосредоточить силы на главном направлении. А что касается Гольвитцера, то мы его избаловали…

— Не так-то просто его бить…

По тону, каким были сказаны эти слова, Иван Данилович догадался, что Берзарина все же тревожат сомнения, связанные с прошлыми неудачами. Он очень уважал Николая Эрастовича, ценил его опыт и талант и рассчитывал найти в нем единомышленника. Разговор шел по душам. И все же Черняховский все время чувствовал некоторую скованность Берзарина, и это беспокоило его. Он хорошо помнил их прежние встречи, доверие и поддержку, которые так щедро оказывал ему Берзарин в трудную пору первых лет войны. Как ни старался, чтобы бывший его командующий не ощущал перемены в их положении, не просто было преодолеть этот невидимый барьер.

Многое для Черняховского было пока непривычным. Так, услышав впервые: «К аппарату просит товарищ Сталин», — он на миг растерялся. Никак не мог предположить, что Верховный Главнокомандующий так скоро после назначения вызовет его к ВЧ.

— Как самочувствие? — услышал в трубке негромкий голос — Осваиваетесь? Вашу просьбу учли. Вы довольны членом Военного совета?

— Василий Емельянович оставляет хорошее впечатление. Получил богатый опыт, будучи начальником Политуправления Западного и членом Военного совета Брянского фронтов.

— Основную закалку он получил еще до войны, работая секретарем Московского горкома партии, — заметил Сталин. — А ваш второй член Военного совета, по тылу, товарищ Хохлов до войны был Председателем Совнаркома РСФСР. Представляете, на кого вы опираетесь?

— Представляю, товарищ Сталин. Постараемся оправдать ваше доверие!

— Попробуйте не оправдать! За все с вас как с командующего спрошу… А как начальник штаба?

— Дело знает, вопросы решает уверенно, человек с трезвым умом.

— Для начальника штаба это превосходные качества. Хорошо, что в кадрах вы разобрались. Ну, а как обстоит дело с тем, о чем я говорил при нашей встрече?

— Принимаем все необходимые меры, товарищ Сталин. Завтра выезжаю в войска.

— Действуйте, желаю успеха!

С группой генералов и офицеров штаба Черняховский совершал инспекционную поездку, проверяя боевую готовность войск. Поздно вечером должен был вернуться в штаб фронта. Там его ждали начальник штаба, командующие родами войск и начальники управлений, чтобы согласовать основные вопросы планирования предстоящей операции.

По Витебскому шоссе, уже скрытому тьмой, мчались пять легковых машин. В первой — Черняховский и неразлучный с ним порученец Комаров. Иван Данилович молчал, о чем-то сосредоточенно думая.

— Встречным курсом самолет! — доложил Комаров.

— На всякий случай сверните! — приказал Черняховский водителю.

Едва машина успела съехать с шоссе, как правее, метрах в пятидесяти, прогремел оглушительный взрыв. Машину Черняховского отбросило в одну сторону, машину Макарова — в другую. Следовавшие позади автомобили не пострадали. Все выскочили из них, залегли по сторонам шоссе. Макаров увидел, что автомобиль Черняховского опрокинут вверх колесами.

— К машине!

Снова послышался рокот: ночной бомбардировщик делал второй заход.

— В укрытие! — крикнул кто-то.

Но Макаров и несколько человек с ним, не обращая внимания на нарастающий гул бомбардировщика, подбежали к опрокинутой машине. Поставили ее на колеса. Адъютанту Макарова удалось открыть заклинившуюся дверцу. В этот момент неподалеку взорвалась вторая бомба, все на мгновение осветилось. Макаров заметил на лице командующего кровь. Вскрыл индивидуальный пакет, забинтовал ему голову. Тем временем расчету счетверенных пулеметов на бронетранспортере, следовавшем за машинами, удалось отогнать фашистский бомбардировщик.

— Как чувствуете себя, Иван Данилович? — спросил Макаров, усадив командующего в свою машину.

— Немного режет глаз…

— В ближайший медсанбат! — приказал Макаров водителю.

— Василий Емельянович, нас ждут на КП. Может, доедем? — попробовал возразить Черняховский.

Но Макаров настоял на своем.

Хотя в ближайшем медсанбате окулиста и не оказалось, операция была сделана. Хирург извлек из рассеченного века маленький осколок, наложил на глаз повязку.

На КП фронта прибыли лишь в пять утра. Генерал Покровский, увидев командующего с забинтованной головой, обеспокоился:

— Что с вами, Иван Данилович?

— Пустяки. Докладывайте неотложные вопросы.

— Согласно вашим указаниям, командующие родами войск совместно со штабами разработали планы маскировки, противовоздушной и противотанковой обороны, разведки…

— Хорошо, Александр Петрович. Планы остается осуществить на деле. Немцы пока ведут себя относительно спокойно. Но если заметят перегруппировку, приложат все силы, чтобы раскрыть наш замысел. Предусмотрите все меры для дезинформации противника. Прошу вас также распорядиться о сокращении телефонных переговоров. Работу радиостанций на передачу прекратить полностью.

Макаров после совместных поездок с Черняховским проникся уважением к нему. Покоряли вежливость и внимательность молодого командующего в обращении с подчиненными, будь то солдат или генерал, отзывчивость к нуждам бойцов и командиров.

Во время одной из встреч с Маршалом Советского Союза Василевским Макаров сказал о Черняховском: «У этого человека наряду с деловитостью достаточно доброты и простодушия…»

Погрузившись в дела, Черняховский не вспоминал о своем ранении. Зато поинтересовался здоровьем ординарца Плюснина, который накануне заболел гриппом. Нашел время не только направить к нему своего врача, но и сам побывал у него.

— Как здоровье, отец?

— Спасибо, товарищ генерал, поправляюсь. — Солдату нравилось, когда командующий называл его отцом, хотя он и был старше генерала всего лишь на двенадцать лет.

На фронте установилось затишье. Группировка, предназначенная для наступления, постепенно сосредоточивалась на исходных позициях. В штабе фронта шла напряженная работа. Интенсивно велась разведка. Черняховский уже имел довольно ясное представление о системе обороны 3-й танковой и 4-й немецких армий группы «Центр». Ставил себя на место фон Буша, пытался предвосхитить его решения, искал наиболее уязвимые места в обороне противника, чтобы определить направление главного удара.

Командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Буш узнал, что на оршанском и витебском направлениях генерала армии Соколовского заменил новый командующий.

— Господин фельдмаршал, назначение молодого, энергичного генерала Черняховского может означать намерение русских перейти к активным действиям, — предположил начальник штаба группы.

— Вряд ли их командование возлагает такие большие надежды на Черняховского, — усомнился фон Буш. — У нас есть более серьезный противник — генерал Рокоссовский, войска которого нависли над нашим правым флангом севернее Ковеля.

— Черняховский отличился при взятии Курска зимой сорок третьего года. И в начале войны, под Шяуляем. Сам Геббельс назвал его «современным рыцарем».

— Бросьте! — грубо перебил Буш. — Я знаю этого молодого генерала… Надеюсь, вы поняли: оперативные резервы сосредоточивать в районе Кобрина!

Буш, действительно, знал Черняховского. Им суждено было в третий раз скрестить шпаги, и на этот раз условия были иными. Немецко-фашистское командование утратило преимущества, которые получило в результате внезапного нападения, а советские воины успели закалиться в боях, офицеры и генералы стали мастерами вождения войск. Черняховскому, одному из самых молодых командующих фронтами, предстояло еще раз показать преимущества советского военного искусства перед военным искусством врага.

Эрнст Буш еще в первую мировую войну в чине капитана командовал батальоном, а тридцатилетний капитан Черняховский стал командовать батальоном лишь в 1937 году, не имея никакого боевого опыта. К тому времени пятидесятидвухлетний Буш был уже генерал-лейтенантом и командовал корпусом. А в 1939 году принял командование 16-й армией. Летом 1940 года Гитлер напал на Францию. Буш руководил операцией по обходу линии Мажино и вторжению в Бельгию. Подполковник Черняховский в это время командовал танковым полком.

16-я армия вермахта под командованием генерал-полковника фон Буша 22 июня сорок первого года вторглась в Советскую Прибалтику. Ее передовые части были остановлены под Шяуляем 28-й танковой дивизией полковника Черняховского. А в августе части 16-й армии получили отпор под Новгородом. Буш дважды бросал свои отборные соединения на позиции 28-й танковой дивизии, но успеха не добился. В конце сорок первого Буш предпринял глубокий обходный маневр от Новгорода на Тихвин, но его план потерпел крах, а 16-я армия впоследствии оказалась в демянском котле. В этом тоже немалую роль сыграла дивизия Черняховского.

В феврале 1943 года фон Буш был произведен в генерал-фельдмаршалы. В то время он считался в Германии одним из лучших полководцев, мастером «жесткой» обороны. Такое мнение сложилось после оборонительных действий руководимых им войск под Ленинградом. В октябре его назначили командующим группой армий «Центр». За последнее время фон Буш сильно изменился. Устал, осунулся, хотя по-прежнему держался самоуверенно.

В штабе группы «Центр» и в штабах 3-й танковой и 4-й немецких армий днем и ночью разыгрывались варианты нанесения контрударов по советским войскам. Фон Буш и командующий 4-й армией допускали возможность вклинения войск Черняховского в районе города Борисова. Здесь они подготовили мощный контрудар силами 5-й танковой и нескольких пехотных дивизий, с тем чтобы окружить и разгромить прорвавшиеся соединения.

Таким образом, еще задолго до начала операции «Багратион» умы полководцев и штабы обеих сторон начали бескровное сражение, от которого во многом зависели победа или поражение в предстоящей битве.

В состав 3-го Белорусского фронта поступали новые соединения и пополнения. На должность командарма-39 прибыл генерал-лейтенант И. И. Людников: он сменил Берзарина, направленного на 3-й Украинский фронт командующим 5-й ударной армией. Людникова Черняховский хорошо знал как комдива, отличившегося при обороне Сталинграда, и более близко с ним познакомился, когда тот позже командовал корпусом в 60-й армии. Сравнительно недолго они воевали вместе, но на войне дружба особая, у нее свои законы. В Людникове Ивану Даниловичу нравились собранность, спокойный, сдержанный характер, отличные боевые качества.

— Вот мы и вновь встретились! — обрадованно воскликнул Черняховский, когда Людников явился к нему с докладом. — Только на голодный желудок о делах не говорят, Иван Ильич. Садитесь к столу.

После завтрака Черняховский предложил Людникову познакомиться с материалами комиссии Государственного Комитета Обороны о недостатках в работе командования Западного фронта. Потом сообщил некоторые сведения о боеготовности 39-й армии.

Услышав неутешительные подробности, Людников заметил:

— Ну и удружили вы мне, Иван Данилович, армию! Выводы комиссии крайне резкие…

— Ничего, Иван Ильич, на печальном опыте не мешает поучиться.

Черняховский — на переднем крае, в одном из подразделений 77-го гвардейского стрелкового полка. Командующий всегда был рад по душам поговорить с солдатами. А вот, кажется, и случай для этого: из-за поворота траншеи доносятся голоса.

— Послушаем, — негромко сказал Комарову.

«Врачи забраковали мясо, пустые щи хлебать будем…» «Да…»

Черняховский и порученец двинулись навстречу бойцам. В то же время с противоположной стороны появился старшина:

— Вы что тут собрались? А ну разойдись! Рядовой Смирнов… Должны знать, что скапливаться в траншеях не положено. Противник глазаст, в момент накроет!

Бойцы стали расходиться.

— А вы кто такой? — Старшина обратил внимание на неизвестного солдата в новом обмундировании.

Вместо ответа тот вынул из кармана коробку редкостного на передовой «Казбека».

— Угощайтесь.

— Сразу видать — тыловик! Ишь какое курево! — солдаты потянулись к папиросам. Но старшина, строго глядя на новичка, потребовал:

— Документы!

— Правильно, старшина! — улыбнулся солдат в новеньком обмундировании. — А теперь давайте знакомиться. Генерал-полковник Черняховский, командующий фронтом. Вот мое удостоверение.

Старшина вытянулся, вскинув руку к пилотке.

Иван Данилович, улыбаясь, взял его за плечо:

— Садитесь, садитесь, противник наблюдает.

— Ну и маскировка у вас, товарищ командующий! — восхитился старшина.

— Чтобы на вас огонь не вызвать. Скажите, старшина, откровенно: правда, что с питанием плоховато?

— С мясом неважно, товарищ генерал-полковник. Хозяйственники хранить его не научились.

— Заставим навести порядок. Ну, а как с боевой выучкой? Вы, по годам вижу, наверное, еще в гражданскую служили?

— Служил и в гражданскую. Но тогда не было такой техники. Сейчас другое дело. Оборона у нас хорошая, мы готовую заняли, а вот перед наступлением хорошо бы нас на денек-два оттянуть в тыл, чтобы вместе с артиллеристами и танкистами потренироваться.

— Тренировку проведем! — охотно согласился Иван Данилович.

Прощаясь, пожал руку старшине и солдатам, что стояли поближе. В том числе и молоденькому бойцу, который чем-то привлек его внимание. Черняховскому запомнились умные, внимательные глаза юноши, его открытое, одухотворенное лицо. «Хороший боец», — подумал Иван Данилович. Тогда еще ни он, ни кто-либо другой не могли знать, что придет время и этот юный боец, Юрий Смирнов, совершит подвиг, который сделает его имя бессмертным.

В Белоруссии стояли жаркие дни. Солнце начинало пригревать с раннего утра. Аромат полевых трав и цветов, словно теплый, душистый настой, наполнял воздух. Вездеход командующего двигался по лесной дороге. Иван Данилович думал о том, что через несколько недель эти запахи непотревоженной природы отступят перед запахами войны: пороховой гари, выхлопных газов, дыма пожарищ, гниющих трупов, вывороченной взрывами опаленной земли…

В условленном месте на лесной опушке машина остановилась. Подошел командир левофланговой дивизии 31-й армии, который должен был встретить командующего. Черняховский поздоровался.

— Садитесь ко мне в машину, генерал.

Комдив приказал своему адъютанту ехать вперед, сам сел рядом с Комаровым.

Все ближе раздавались взрывы вражеских снарядов, пулеметная дробь.

— Товарищ командующий, — забеспокоился комдив, — дальше ехать нельзя!

— Сколько до позиции полковых резервов?

— Километра четыре.

— Пока местность закрытая, будем добираться в машине, а там посмотрим… — Черняховский не успел договорить, как впереди, метрах в трехстах, разорвался снаряд. Дорогу окутало дымом, взметнулся еще один взрыв.

— Вправо! — приказал Черняховский.

Вездеход послушно рванулся на проселочную дорогу. Еще несколько снарядов разорвалось левее перекрестка, откуда только что вывернула машина.

— Товарищ командующий, немцы просматривают дорогу, — с беспокойством заметил Комаров.

— Верно. Корректируют… Вовремя мы успели свернуть.

Вездеход, выскочив из-под огня, остановился в лесу рядом с огневыми позициями артиллерии. Подбежал майор, командир дивизиона, отдал рапорт командующему. Черняховский спросил о рубежах заградительного огня, по каким участкам подготовлен сосредоточенный огонь, где расположены запасные огневые позиции.

— Товарищ генерал-полковник, — замялся офицер, — нам должны были уточнить…

— Что же вы будете делать, если враг перейдет в наступление? Немедленно согласуйте все со штабом артиллерии!

Вездеход направился к позициям полков первого эшелона. Впереди лежала слегка всхолмленная равнина в редкими деревьями, она хорошо просматривалась противником. Комдив предложил идти пешком, но командующий торопился. Доехали до второй позиции, затем прошли по ходу сообщения к наблюдательному пункту дивизии. Идти было трудно: ход сообщения осыпался, был очень мелким. Метров триста пришлось передвигаться, низко пригнувшись. Черняховский недовольно обернулся к комдиву:

— Столько времени находитесь в обороне и не могли отрыть окопы в полный рост?

На переднем крае обнаружил участки, которые не прикрывались огнем артиллерии.Заметил и много других недостатков в организации обороны. Закончив осмотр, указал, как быстрее устранить недочеты, и вечером вместе с комдивом поехал на командный пункт армии. В присутствии командарма генерал-лейтенанта В. В. Глаголева подробно разобрал недостатки в оборудовании исходных позиций для наступления. Глаголев, чувствуя неловкость, пытался было объяснить, почему в дивизии так много упущений, но высказаться ему не пришлось. Иван Данилович сел в машину и, прощаясь, резко заметил:

— Мало бываете в войсках, товарищ генерал. На устранение недостатков даю пять суток.

Машина с места набрала скорость. Ехали молча. Наконец Комаров осмелился спросить:

— Иван Данилович, а почему вы командарму сделали замечание только перед самым отъездом?

Черняховский улыбнулся.

— Командующему надо быть дипломатом, душа Алеша.

Он был намного моложе Глаголева: когда тот командовал ротой, Ване Черняховскому едва доверили пасти стадо в селе. Назначение его на должность командующего фронтом Глаголев воспринял сдержанно. Черняховский рассчитывал, что время поможет командарму во всем разобраться, однако обида помешала тому сделать правильные выводы. Вскоре после отъезда Черняховского в разговоре с офицерами штаба он как бы между прочим обронил: «Быстрый взлет редко обходится без того, чтобы человек не упал с высоты. Ну что ж… Поживем — увидим. Оборона… Как божий день, ясно — скоро перейдем в наступление, и все это не потребуется».

Копать траншеи и ходы сообщения ради дезинформации противника — дело неприятное. Однако сейчас для наших войск оно имело решающее значение. Некоторые недопонимали важности этого мероприятия. Но те офицеры и генералы, которые участвовали в сражениях на Курской дуге и в других крупных операциях, знали, что инженерное оборудование исходных позиций необходимо и для наступления.

К концу следующего дня командующий позвонил Глаголеву:

— Какой у вас план на завтра, товарищ генерал, что собираетесь делать?

— Еду в дивизии первого эшелона, товарищ командующий.

— Хорошо. Завтра вечером прошу проинформировать меня о результатах вашей поездки.

Черняховский направил в эти дивизии офицеров штаба фронта, чтобы они записали указания командарма. Глаголев не ожидал, что дело примет такой оборот. С этого времени его будто подменили. Вскоре в беседе со своим начальником штаба он был вынужден признать: «У Черняховского мертвая хватка. Умеет подчинять. А главное — столько энергии, что невольно ею заражаешься».

Черняховский обладал не только непоколебимой волей и энергией, но и умением сплачивать командование, штаб, партийно-политический аппарат на дружную и инициативную работу. Это ему удавалось благодаря индивидуальному, вдумчивому подходу к людям. Командующий внимательно выслушивал доклады и предложения, учитывал все приемлемое, с должным тактом отвергал то, что не отвечало реально создавшейся обстановке.

Готовясь к решительной операции по освобождению Белоруссии, штабы всех степеней приступили к подготовке данных для выработки решений, к тщательной оценке местности, сил и средств противостоящего противника, возможностей своих войск. Решение как основа планирования операции и управления войсками принимается в результате исчерпывающей оценки обстановки.

На основе предварительного решения командующего фронтом разрабатывались планы материально-технического обеспечения войск. Для успешного наступления требовалось огромное количество вооружения, боеприпасов, горюче-смазочных материалов, сотни эшелонов продовольствия, различных видов снаряжения… Все это необходимо было своевременно рассчитать и доставить войскам.

При оценке обстановки Черняховский особое внимание уделял изучению противостоящей группировки противника. По его заданию начальник разведки фронта генерал-майор Алешин организовал важную разведывательную вылазку в тыл противника в полосе армии Людникова. Непосредственным исполнителем был назначен старший лейтенант Карпов.

— Командующий придает очень большое значение разведывательным данным, которые вам предстоит добыть, — подчеркнул генерал. — Он хочет лично поговорить с вами.

Карпов заволновался. Алешин ободрил его:

— Командующий у нас замечательный человек!

Черняховский принял их на командно-наблюдательном пункте. Крепко пожал руку Карпову, пригласил его сесть.

— Мне рекомендовали вас как одного из лучших разведчиков, с большим опытом. Задание вам поручается сложное, от его выполнения будет зависеть многое.

— Товарищ командующий, сделаю все, чтобы выполнить ваш приказ!

— Верю, потому и посылаю. В Витебске вас ждут. Там наши товарищи подготовили фотопленки со снимками вражеской обороны. Но передать нам не могут. После неудачного покушения на коменданта города генерала Гельмута немцы следят за каждым советским гражданином. От переднего края до города километров восемнадцать. Это тактическая зона, она насыщена войсками. Прыжок с парашютом исключается. Группой пробраться трудно, поэтому пойдете один. Заранее будьте готовы к любой неожиданности.

— Ясно, товарищ командующий! — Карпов хотел было встать.

— Сидите, сидите! Пойдете сегодня же, время не ждет. Вы, товарищ генерал, со своей стороны, все предусмотрели? Пропуск, шифры?..

— Так точно, товарищ командующий.

Иван Данилович по-братски обнял разведчика.

— Нелегкое тебе предстоит дело. Будь осторожен! Помни, что разведчик должен обладать горячим сердцем и холодным рассудком…

Переодетый в гражданское Карпов ночью благополучно миновал немецкие позиции и добрался до Витебска. Ему удалось разыскать нужных людей и получить от них все, что требовалось. В городе его заподозрили патрульные. Попытались задержать, но удалось уйти. В следующую ночь он был уже вблизи передовых позиций врага. В первой траншее наткнулся на немецкого часового, успел стукнуть рукояткой пистолета по голове раньше, чем тот поднял тревогу. Когда Карпов выскочил из траншеи, гитлеровец, придя в себя, закричал. Открыли огонь вражеские пулеметы. Разведчик упал, пополз. Наша артиллерия обрушилась на врага. Карпов дополз до проволочного заграждения, и тут вражеская пуля ранила его. Теряя сознание, он собрал последние силы и, преодолев колючую проволоку, пополз дальше… Очнулся в блиндаже у своих.

Позже он узнал, что по указанию командующего фронтом в полосе обороны корпуса его ожидали разведгруппы и вся артиллерия готова была прикрыть его переход массированным огнем.

Командование высоко оценило разведданные, доставленные старшим лейтенантом Карповым. Они подтверждали, что фланги витебского узла обороны противника укреплены недостаточно, оборудованы на небольшую глубину. Сильно укреплены позиции на подступах к городу и в самом городе. Эти сведения помогли правильно решить оперативное построение фронта на его правом крыле.

Подготовка войск 3-го Белорусского фронта к предстоящей операции велась весьма тщательно. Выполняя директиву командующего фронтом, командиры совершенствовали искусство вождения войск днем и ночью. Штабы всех степеней напряженно тренировались, чтобы обеспечить непрерывное управление. По данным разведки было точно известно, что тактическая зона обороны противника включает две полосы. Первая имеет две-три позиции, в каждой из них по две-три сплошные траншеи. Вторая полоса подготовлена слабее. Кроме того, имелись оборонительные рубежи в оперативной глубине, особенно по берегам рек Березины и Щары. Одной из уязвимых сторон обороны противника было недостаточное эшелонирование ее в глубину (кроме направлений на Витебск и Оршу). Пехота в основном располагалась на первом оборонительном рубеже.

Черняховский считал, что наибольшую трудность для наших наступающих войск представит преодоление первой полосы обороны противника глубиной до шести километров, и на учениях требовал довести до сознания каждого командира мысль о том, насколько важно организовать стремительный прорыв. Учебные полигоны 3-го Белорусского фронта, расположенные в тылу, были превращены в настоящее поле боя. На них были созданы позиции, подобные вражеским. Стрелковые роты и батальоны учились штурмовать их, наступать в высоком темпе, не отставать от огневого вала более чем на двести пятьдесят метров. С началом атаки пехота вела огонь всеми средствами и училась подавать сигналы переноса огня. Меры предосторожности при этом были настолько эффективными, что чрезвычайных происшествий почти не случалось. Стрельба боевыми снарядами и патронами дисциплинировала людей, повышала ответственность, а новички из пополнения привыкали к разрывам снарядов и пулеметному огню.

Большой размах приобрела партийно-политическая работа. В результате энергичной деятельности Военного совета и партийно-политического аппарата фронта в ротах и батареях были укреплены партийные и комсомольские организации. В общевойсковых армиях насчитывалось более пятнадцати тысяч коммунистов, а комсомольцев в три-четыре раза больше.

В гвардейских частях с молодыми солдатами, прибывающими на пополнение, проводили беседы о славных боевых традициях советской гвардии, все вновь прибывшие солдаты и командиры давали гвардейскую клятву, каждому из них в торжественной обстановке вручали гвардейский значок.

В дни напряженной подготовки к наступлению бойцы и командиры постоянно видели командующего на учебных полигонах, на переднем крае, на огневых позициях артиллерийских батарей, у саперов, строивших сборные мосты для переправы через водные преграды. Черняховский учил подчиненных и сам учился у них. Старался предусмотреть каждую неожиданность, чтобы достичь победы с наименьшими потерями.

«Мне пришлось быть начальником штаба фронта при нескольких командующих, — пишет в своих воспоминаниях генерал-полковник А. П. Покровский. — Каждый из них умел принимать решения и доводить их до штаба фронта и штабов армий, но до солдата их идеи не всегда доходили. Черняховский же требовал доводить задачу до солдата в таком масштабе, чтобы тот, следуя суворовскому правилу, понимал «свой маневр». Идеи, сформулированные в решениях командующего, овладевали всеми воинами, находили у них признание и поддержку. Мне часто приходилось слышать из уст солдат и командиров: «С таким командующим не страшно в огонь и в воду». Черняховский отличался способностью владеть умами и сердцами своих подчиненных, сплачивать их на дружную и инициативную работу.

От нового командующего мы, работники штаба фронта, ожидали упреков за неудачи в недавних наступательных операциях. Однако, ко всеобщему удовлетворению, услышать их никому не пришлось. Иван Данилович был очень вежливым, выдержанным, общительным. Хорошо понимал, когда нужно применять слово «я», и никогда этим не злоупотреблял. Он был человеком большого такта, в совершенстве владея собой, никогда не прибегал к унижающим достоинство воина разносам. С его приходом в штабе установилась спокойная, деловая обстановка».

3-му Белорусскому фронту противостояли 53-й и 6-й корпуса 3-й танковой армии и 27-й корпус 4-й полевой армии группы армий «Центр». Противник располагался в заранее подготовленных траншеях и долговременных огневых точках.

Черняховскому предстояло вступить в борьбу с командующими 3-й танковой и 4-й немецкими армиями, а в оперативной глубине — непосредственно с командующим группой армий «Центр» фельдмаршалом фон Бушем. Принимая решение на разгром крупной витебско-оршанской группировки врага, Иван Данилович переживал один из ответственнейших моментов в своей жизни. От того, насколько правильным будет его решение, зависела не только судьба подчиненных ему войск, но и во многом судьба населения на временно оккупированной территории Белоруссии. Чтобы принять правильное решение, он должен был разгадать намерения врага, решить задачу со многими неизвестными. Наполеон был прав, когда говорил: «Многие вопросы, стоящие перед полководцем, являются математической задачей, достойной усилий Ньютона и Эйлера».

Замысел операции предусматривал освобождение территории Белоруссии до рубежа по реке Березине включительно. Черняховский имел в своем распоряжении на правом крыле 39-ю армию генерал-лейтенанта И. И. Людникова, южнее — 5-ю армию генерал-лейтенанта Н. И. Крылова, вновь прибывшую 11-ю гвардейскую армию генерал-лейтенанта К. Н. Галицкого и на левом крыле 31-ю армию генерал-лейтенанта В. В. Глаголева. В общей сложности более тридцати стрелковых дивизий. Кроме того, 3-й Белорусский фронт усиливался 2-м гвардейским Тацинским танковым корпусом генерал-майора А. С. Бурдейного, 3-м гвардейским Сталинградским механизированным корпусом генерал-лейтенанта В. Т. Обухова, 3-м гвардейским кавалерийским корпусом генерал-лейтенанта Н. С. Осликовского (два последних объединялись в конно-механизированную группу под командованием Осликовского), 5-м артиллерийским корпусом прорыва, двадцатью отдельными танковыми бригадами и самоходно-артиллерийскими полками. С воздуха войска поддерживались и прикрывались 1-й воздушной армией генерал-полковника Т. Т. Хрюкина, значительно усиленной на время операции.

Черняховскому предстояло определить направление главного и вспомогательных ударов, разработать задачи армиям, подвижной группе и резервам фронта. В этой сложнейшей работе у него возникало немало сомнений. Направление главного удара Орша — Минск, рекомендованное Ставкой, не устраивало его по той причине, что враг здесь построил самые мощные оборонительные рубежи. Нашим войскам пришлось бы лобовой атакой сбивать противника с одного рубежа на другой. Возможное второе направление Лиозно — Богушевск проходило на стыке флангов 3-й танковой и 4-й армий противника, где оборона его была слабее, но лесисто-болотистая местность затрудняла использование нашей главной ударной силы — танков.

Начальник инженерных войск фронта генерал Баранов, выполняя указание командующего, провел испытание на проходимость танков через заболоченные участки местности, сходной с местностью на богушевском направлении. Результаты оказались неплохими. Постепенно Черняховский приходил к выводу, что главным направлением наступления войск фронта должно быть Лиозно — Богушевск, с последующим выходом на автомагистраль Борисов — Минск. Но отклонить вариант, предложенный Ставкой, и выставить свой он считал преждевременным.

Дальнейший анализ обстановки убедил его, что наиболее верного успеха можно достичь, нанося удар одновременно в двух направлениях. Черняховский стал готовиться к тому, чтобы основательно аргументировать свое решение и, в связи с ним, просить Ставку дополнительно усилить фронт танковой армией.

Комаров знал привычки командующего. Когда Иван Данилович чувствовал усталость, он пил крепкий чай или после короткой зарядки обливался холодной водой. Но в дни подготовки операции времени для зарядки не оставалось, приходилось ограничиваться чаем.

Было уже за полночь. Порученец давно с беспокойством поглядывал на командующего, который много часов не вставал из-за стола, заваленного картами. Наконец не выдержал:

— Иван Данилович, вы исчеркали уже четвертую карту. Вам мало двадцати четырех часов в сутки, хотите все сами решить за всех. И за артиллеристов, и за танкистов, и за авиаторов. Оставили бы что-нибудь и для них!

Черняховский оторвался от работы.

— А ты знаешь, Алеша, что сказал Кутузов на военном совете в Филях?

— Откуда мне знать? Я академии не кончал, если не считать вашей.

— Не в этом дело. Ты же читал «Войну и мир». Там Кутузов говорит: «Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки». Пойми меня, Алеша, правильно. Упаси бог, я не сравниваю себя с Кутузовым! Но хочу сказать, как глубоко Кутузов чувствовал свою ответственность за судьбу армии. А в наше время ответственность командующего еще больше. Только одной техники сколько у нас! Поэтому и приходится работать над четвертой картой.

— Понимаю, Иван Данилович. Но почему бы вам не выслушать сначала предложения своих помощников? Глядишь, немного облегчили бы себе работу.

— Э, нет, Алеша! Конечно, ты знаешь, я прислушиваюсь к мнению каждого. Но прежде чем слушать помощников и оценивать то, что они будут докладывать, необходимо сначала самому разобраться. А потом, учти: каждый кулик свое болото хвалит. А мне нужно усилиями всех родов войск решить задачу в масштабе фронта. К тому же все нужные справки я от них получил. Ну? — Черняховский улыбнулся. — Все еще сомневаешься в моем методе?

— Нет, почему же, товарищ командующий? Только на вас лица нет, отдохнули бы…

— Кроме того, мне не только за себя мыслить надо, но и за командующего «Центром». Ты полагаешь, фельдмаршал фон Буш сидит по ту сторону сложа руки? Я вот четыре карты исчертил. А Буш, думаешь, меньше? С немецкой педантичностью разработал, как отразить наше возможное наступление! Сверх того и сам лелеет мечту на заранее подготовленных оборонительных рубежах обескровить наши войска и затем перейти в контрнаступление. Авантюра, конечно, но нам надо подумать и об этом.

Подозвал Комарова к расстеленной на столе огромной карте.

— Дело не только в этой красной стреле, которую так старательно нарисовали оперативники. Чтобы сокрушить оборону противника, артиллерист делает свои расчеты, авиатор свои. Кто должен объединить и согласовать их усилия? Командующий со своим штабом. Или взять проблему борьбы с вражескими танками. В этом деле будут участвовать все войска, в том числе инженерные. Необходимо согласовать их действия, направить на решение единой задачи. Представь себе на минуту: нами что-то не предусмотрено. Наступление захлебнется, мы понесем потери. За все, Алеша, с нас спросят и современники, и потомки. Историкам-то полегче, — вздохнул он. — Возьмут точные данные о противнике, о наших войсках, сопоставят и не торопясь примутся рассуждать: «Причины поражения войск Черняховского заключаются в том-то и том-то». Разложат по полочкам все наши ошибки, подведут итоги. А мы решаем задачу со многими неизвестными…

— И все-таки надо бы вам отдохнуть, — стоял на своем Комаров. — Завтра лучше будет работаться.

Не все порученцы могли позволить себе говорить в таком тоне с командующим. Но у Черняховского с Комаровым сложились особые отношения. Еще в сорок первом году, когда они под огнем переправлялись через Западную Двину, Комаров спас Черняховскому жизнь. И с тех пор стал близким для него человеком.

Наутро Черняховский собирался обсудить замысел предстоящей операции с командующими родами войск, заслушать их доклады и предложения, чтобы внести необходимые коррективы. Но неожиданно заболел. Не успел выздороветь, как его и члена Военного совета фронта генерала Макарова вызвали в Москву.

Столь быстрый отъезд командования в штабе фронта оценили по-разному. Опытные генералы, которым не раз приходилось принимать участие в разработке фронтовых операций, сожалели, что Черняховский не успел заслушать их предложений.

По дороге в Москву Иван Данилович не мог сдержать волнения. Пытался отвлечься, отдохнуть, но мысли вновь и вновь обращались к докладу.

И вот — Москва, Генеральный штаб. Черняховский с Макаровым приехали 25 мая, но еще накануне в Ставке под председательством Верховного Главнокомандующего, с участием Г. К. Жукова, А. М. Василевского и К. К. Рокоссовского началось обсуждение плана операции «Багратион».

— Какие новости? — поздоровавшись, встретил Черняховского Антонов.

— Особых новостей нет, приболел немного.

— Ну что ж, время не ждет. Возьмите с собой проект плана операции, и прошу к товарищам Василевскому и Жукову.

Александр Михайлович Василевский и Георгий Константинович Жуков приветливо встретили Черняховского. Подробно рассмотрели предложенный им план.

— Георгий Константинович, у меня особых замечаний нет, — оторвавшись от карты, сказал Василевский. — Остается пожелать Ивану Даниловичу, чтобы он совершил такой же смелый маневр по преследованию противника, как при освобождении Курска.

— Неплохо будет, если Черняховский поможет Рокоссовскому так же, как он сделал это в битве за Днепр, — в тон Василевскому отозвался Жуков.

Старые солдаты прекрасно понимали, что происходит сейчас в душе Черняховского, и ободряли его. Иван Данилович мысленно поблагодарил их за эту скупую, но такую нужную ему поддержку.

План 3-го Белорусского фронта в принципе был одобрен. В тот же день Черняховского и Макарова пригласили в Ставку, в Кремль.

За длинным столом в зале заседаний — члены Государственного Комитета Обороны, члены правительства. Многих из этих людей Черняховский знал раньше только по портретам. На какой-то момент его охватило волнение. Но он сразу взял себя в руки, когда председательствующий — Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин — предоставил ему слово.

Полнейшая тишина и внимание всех присутствующих помогли Ивану Даниловичу излагать свои соображения спокойно, свободно оперируя цифрами и фактами, не заглядывая в записную книжку. Мужественный облик молодого командующего, уверенный голос располагали к нему слушающих. Когда Черняховский начал обосновывать необходимость нанесения двух одновременных ударов, Сталин подошел к карте.

— Что же вы нам докладываете о двух ударах, когда у вас на карте один?

— В плане операции расчет приведен исходя из имеющихся возможностей. Если фронт получит дополнительные силы и средства, сделаем перерасчет для второго направления.

Сталин ничего не возразил на это. Иван Данилович уже готов был принять его молчание за согласие, как вдруг Верховный спросил:

— Скажите, а как вы понимаете замысел операции «Багратион» в целом?

— По вражеской группе армий «Центр» наносится одновременно четыре мощных, сокрушительных удара силами четырех фронтов. При этом 1-й Прибалтийский и 3-й Белорусский разрезают оборону противника в общем направлении на Вильнюс, охватывая борисовско-минскую группировку немецких войск своими левофланговыми соединениями. 1-й Белорусский фронт развивает успех на Барановичи, охватывая минскую группировку врага с юга и юго-запада. 2-й Белорусский наступает на Минск, имея основную задачу сковать войска противника с фронта.

Сталин, внимательно слушая, не спеша раскурил трубку и стал разглаживать усы. Черняховский знал: это признак того, что Верховный доволен.

— Цель операции — окружение и уничтожение основных сил группы армий «Центр», — продолжал уверенно, — с последующим развитием наступления к границе Восточной Пруссии и на варшавско-берлинском стратегическом направлении.

— Правильно понимаете, — одобрил Верховный Главнокомандующий. — Если операция проводится по единому замыслу, четырех ударов вполне достаточно, то есть каждый фронт наносит один сокрушительный удар. А вот товарищ Рокоссовский просит разрешить только 1-му Белорусскому фронту нанести три удара, значит, у него получается три главных направления. Мы считаем это излишним распылением сил. Вашему фронту тоже предлагаем основные силы сосредоточить на одном участке прорыва. Как вы на это смотрите?

— Мне трудно сказать, чем вызвана необходимость трех ударов на участке 1-го Белорусского фронта, — начал Черняховский, — но успех наступательной операции 3-го Белорусского на первоначальном этапе зависит от одновременного уничтожения вражеских группировок в городах Витебск и Орша. Не предусмотрев этого, невозможно воспрепятствовать противнику маневрировать своими силами.

— Но в таком случае вы будете наносить два ослабленных удара и можете не достигнуть результата ни на одном из выбранных направлений.

— Мы должны создать две мощные группировки. Для этого фронт необходимо усилить еще одной танковой армией и артиллерийской дивизией прорыва резерва Верховного Главнокомандования.

— Товарищ Черняховский, разгромить противника, имея значительное превосходство в силах, — не велика заслуга.

— Для успешной операции на такую глубину, имея перед собой сильного противника с заранее подготовленной обороной, недостаточно внутренних резервов фронта. Чтобы нанести врагу сокрушительный удар и воспрепятствовать его маневру за счет снятия подвижных соединений с других участков, 3-му Белорусскому фронту необходимо вместо одного ввести в прорыв три танковых корпуса. Только при этом условии удар достигнет цели и будет развит стратегический успех. Противник не успеет перебросить свои резервы, как мы овладеем Минском и разовьем стремительное наступление на запад.

— Товарищ Черняховский, вы умеете не только просить, но и аргументировать. Думаю, что члены Государственного Комитета Обороны учтут пожелания командующего 3-м Белорусским фронтом.

Вопрос был, в сущности, решен. Ставка оперативно подчинила 3-му Белорусскому фронту 5-ю гвардейскую танковую армию маршала П. А. Ротмистрова и артиллерийскую дивизию прорыва РГК.

Полковник Василий Федорович Мернов, начальник направления Генерального штаба по 3-му Белорусскому фронту, с нетерпением ждал окончания заседания в Ставке. Его волновал результат доклада Ивана Даниловича Черняховского, его товарища по Киевской артиллерийской школе и Военной академии бронетанковых войск. Для Василия Федоровича, как и для многих выпускников академии, назначение Черняховского командующим фронтом было радостным событием. К тому же за короткий период совместной работы с новым командующим он убедился, что Иван Данилович весьма успешно справляется со своими обязанностями. Сейчас он, по существу, сдавал главный экзамен. Докладывать на столь представительном совещании не так-то просто. Нрав у Верховного Главнокомандующего крутой. И Черняховский, когда чувствует себя правым, уступать не любит…

— Ну как, все в порядке? — бросился навстречу товарищу, когда тот вышел из зала. — Помогли тебе мои советы?

— Спасибо! Пришлось их вспомнить, когда товарищ Сталин стал настаивать на том, чтобы Минск освобождал 1-й Белорусский фронт.

Черняховский, Мернов и Макаров сразу приступили к доработке окончательно принятого решения. Трудились над картой всю ночь.

— Теперь эта стрела, — полюбовался Черняховский условным знаком, — войдет в оборону противника и обратно уже не выйдет.

— А если фон Буш успеет выставить бронированный заслон? — заметил Мернов.

— Для того мы и отстаивали принцип двух ударов двумя мощными танковыми таранами, чтобы лишить противника возможности затыкать бреши.

Черняховский предвидел, что войска фронта могут быть контратакованы силами вторых эшелонов фельдмаршала фон Буша и танковыми дивизиями, которые могут подойти из состава стратегического резерва Гитлера. Поэтому он предусмотрел не только маневр на окружение противника в Витебске, но и меры противодействия его ударам извне, по кольцу окружения.

На рассвете, когда все было готово, он, Макаров и Штеменко приехали на дальнюю дачу Сталина на Дмитровском шоссе. Верховный Главнокомандующий не стал их слушать, пока они не сели завтракать вместе с ним.

— Антонов и Штеменко хвалят ваши фронтовые завтраки и обеды. Если у нас здесь похуже, не взыщите, в тылу так и должно быть, — улыбнулся Сталин. — Ну что натворили за ночь? Докладывайте, товарищ Черняховский!

— Решение и замысел фронтовой операции доработали в соответствии с вашими указаниями и с учетом дополнительно приданных нам средств и сил, — Черняховский привычным движением развернул на столе карту.

— Товарищ Штеменко, вы видели? Они все-таки не хотят пройти мимо Минска, — всматриваясь в карту, прищурился Сталин. — Что ж, пожалуй, так даже и лучше. Еще неизвестно, кто из них, Рокоссовский или Черняховский, первым выйдет к столице Белоруссии.

План проведения Витебско-Оршанской операции Верховный Главнокомандующий утвердил без замечаний, однако переспросил:

— Танковая армия Ротмистрова наступает вдоль Минского шоссе?

Черняховский подтвердил, что она вводится в прорыв в полосе наступления армии Галицкого, то есть там, где и было запланировано Ставкой.

В тот же день Черняховский и Макаров прилетели на свой командный пункт, располагавшийся в лесу, километрах в четырех от города Красное. Их возвращения ждали с нетерпением. Начались расспросы. Все знали, что бывший Западный фронт не пользовался расположением Ставки. А 3-й Белорусский был прямым его «наследником»…

— Приняли нас хорошо, — рассказывал Черняховский. — А дальнейшее зависит от того, как мы справимся с поставленной задачей.

— А что с решением? Много пришлось дорабатывать? — спросил начальник оперативного управления.

— Пришлось всю ночь просидеть, но зато утвердили без особых замечаний.

Генерал Покровский только пожал плечами, удивляясь работоспособности командующего. Он-то знал, что это значит — втроем за ночь переделать план фронтовой наступательной операции. Тем более, что генерал Макаров не штабист, а полковник Мернов, хотя и опытный оперативник, но не так детально знаком с положением дел в войсках фронта.

— Штаб за это время тоже основательно потрудился, закончил разработку плана операции. Но в старом варианте. Видимо, многое сделано впустую…

— Не огорчайтесь, Александр Петрович, — утешил Черняховский, — материалы пригодятся. Послезавтра заслушаю предложения командующих родами войск, начальников служб и управлений. Побеседую с командующими и членами военных советов армий. Тогда и объявлю окончательное решение. Время спланируйте сами. Второго июня штабы фронта и армий должны приступить к окончательному оформлению планов.

Казалось, все было решено. Однако в памяти Черняховского то и дело возникали слова Сталина: «В таком случае вы будете наносить два ослабленных удара и можете не достигнуть результата ни на одном из направлений…».

Основная задача 3-го Белорусского фронта заключалась в окружении и уничтожении соединений 4-й и 3-й танковой немецких армий восточнее Минска. В сложившихся условиях решающее значение приобретала автомагистраль Орша — Минск. Генштаб потому и рекомендовал Ставке передать 5-ю гвардейскую танковую армию 3-му Белорусскому фронту, что ее можно успешно использовать на этой магистрали. Естественно, это направление становилось главнейшим.

Для обеспечения ввода танковой армии необходимо было сосредоточить здесь значительные силы, развернуть большую часть артиллерии. Сюда же требовалось перебросить инженерные войска, чтобы подготовить колонные пути танкам.

В напряженном труде прошло два дня. Командующие родами войск, начальники служб собрались в ожидании командующего фронтом. На ходу расстегивая пуговицы плаща, Иван Данилович быстрым шагом прошел к столу. Его уверенность и собранность невольно передались окружающим.

Первое слово Черняховский предоставил Макарову.

— Товарищ командующий, чтобы не задерживать остальных, мы с членами военных советов армий вопросы политического обеспечения операции рассмотрим отдельно, — предложил тот. — Скажу только, что Центральный Комитет партии, командование Красной Армии и весь советский народ возложили на наш и соседние фронты ответственную задачу — освободить от немецко-фашистских захватчиков Белоруссию. Благодаря героическим усилиям народа, мы смогли получить более 1800 самолетов, около 2000 танков и самоходных орудий и много другой боевой техники. Ко всему этому требуется не менее важное — умение генералов, офицеров и всего личного состава фронта применить эту грозную силу для разгрома врага. Немецкие войска получили приказ оборонять рубежи Белоруссии, как рубежи самой Германии. Города Витебск, Орша и Минск превращены в крепости. Гарнизонам этих городов приказано защищаться до последнего солдата, даже если они будут окружены советскими войсками…

Затем начальник разведки фронта генерал-майор Алешин охарактеризовал группировку противника:

— Враг создал прочную оборону, особенно на витебском и оршанском направлениях. Эти районы составляют основу всего белорусского выступа и являются главными звеньями пресловутого Восточного вала на центральном участке советско-германского фронта. На богушевском направлении оборона противника слабее. Но там нельзя использовать в полной мере танки и артиллерию из-за множества озер и болот.

— Товарищ генерал, исходя из оценки противника, на каком направлении целесообразнее использовать 5-ю гвардейскую танковую армию? — спросил командующий.

— Танковую армию целесообразно ввести в прорыв вдоль шоссе Орша — Минск. Это откроет ворота для освобождения не только Минска, но и Варшавы.

Группировку наших войск кратко оценил заместитель начальника штаба фронта. Из доклада следовало, что танковые и механизированные соединения придаются армиям первого эшелона и образуют подвижную группу. Из четырех общевойсковых армий, как обычно, три предполагалось иметь в первом и одну во втором эшелоне. Соответственно распределялись и остальные силы и средства.

— Такое оперативное построение пригодно на все случаи жизни, — заметил Черняховский. Иронический смысл этих слов уловили не все. — Где предполагаете ввести подвижную группу фронта?

— 5-ю гвардейскую танковую армию необходимо ввести по кратчайшему направлению Орша — Минск, в полосе 11-й гвардейской армии генерала Галицкого, которая укомплектована лучше остальных.

— Допустим, что в результате упорного сопротивления врага наступление армии Галицкого захлебнулось и, наоборот, армия Крылова первая прорывает тактическую зону обороны противника. Что предусмотрено на этот случай?

— Сосредоточивая основные усилия фронта в полосе наступления войск Галицкого, мы твердо рассчитываем прорвать оборону противника и обеспечить ввод в сражение подвижной группы фронта именно здесь.

— Хорошо, послушаем начальника инженерных войск фронта.

— В предлагаемом варианте, — доложил генерал Баранов, — нам придется преодолевать Днепр, противоположный берег которого в инженерном отношении укреплен основательно. Кроме того, шоссе Орша — Минск и поля вдоль него плотно минированы. Исходя из этого, на мой взгляд, более предпочтительным является направление на Богушевск.

В выступлениях подчиненных не было полного единства взглядов. Все ждали, что скажет командующий.

— Исходя из оценки обстановки и учитывая уроки предшествующих операций, — начал Иван Данилович, — считаю, во-первых, что главные удары следует нанести в двух направлениях: Лиозно — Богушевск и Орша — Борисов. Это лишит противника возможности маневрировать силами и средствами на участке Орша — Витебск, как ему удавалось при отражении наступательных операций Западного фронта. Подвижную группу — танковую армию Ротмистрова — подготовить для действий на любом из этих направлений, с тем чтобы ввести ее в прорыв там, где обозначится успех. Во-вторых, все четыре общевойсковые армии целесообразнее иметь в первом эшелоне. Это диктуется тем, что противник основные свои силы растянул на главном оборонительном рубеже глубиной в шесть-восемь километров и лишь незначительные резервы расположил в оперативной зоне. Враг считает свои укрепленные районы неприступными. 39-й и 5-й армиям предстоит прорвать Восточный вал в направлении Лиозно — Богушевск — Сенно, а 11-й гвардейской и 31-й армиям — нанести удар вдоль автомагистрали на Борисов.

— В-третьих, — продолжал Черняховский, — особенность данной операции заключается в весьма высокой концентрации танков на главных направлениях. Даже 39-я армия, имеющая задачу частью сил во взаимодействии с войсками 1-го Прибалтийского фронта окружить противника в Витебске, танкового или механизированного корпуса для создания своей подвижной группы не получит…

Многих поразила замечательная память Черняховского. Он называл десятки населенных пунктов, не глядя на схему, перечислял наименования частей и соединений, сопоставлял цифровые данные, не пользуясь никакими записями. Его решения основывались на глубоком знании оперативного искусства и военной науки в целом, на детальном изучении обстановки. Замысел Витебско-Оршанской операции отличался оригинальностью и смелостью и опирался на опыт предшествующих операций. Были учтены и ранее допущенные промахи. Так, например, танковые армии нередко использовались для завершения прорыва тактической зоны обороны противника, в результате чего они не достигали высоких темпов наступления в оперативной глубине. Ввод 5-й гвардейской танковой армии после прорыва не только тактического, но и армейского рубежа обороны противника сохранял ее силы для успешных действий в глубине обороны всей группы армий «Центр».

Таким образом, во второй эшелон фронта вместо общевойсковой армии, как это бывало обычно, выделялись лишь подвижные войска. Все общевойсковые армии использовались для прорыва обороны противника и обеспечения ввода в действие подвижной группы.

— Правильно ли я понял, что фронт наносит одновременно два мощных удара? — задал вопрос генерал Глаголев.

— На первом этапе операции, до ввода подвижной группы фронта, оборона противника прорывается на двух участках. На том направлении, где будет достигнут успех, вводится танковая армия Ротмистрова, и это направление становится единственно главным.

— Товарищ командующий, — поднялся один из генералов танковых войск, — танкистам в оставшийся срок не успеть оборудовать маршруты и исходные позиции на лиозно-богушевском направлении.

— Поможем, — обещал Черняховский.

— И не совсем ясно, как на богушевском направлении противник намерен распорядиться своими оперативными резервами…

— Чтобы узнать это, нужно немного: взять в плен командующего группой армий «Центр», — пошутил Иван Данилович. — Никто другой, кроме фон Буша, вам на этот вопрос не ответит. Так, может быть, отложим наступление до тех пор, пока не заберем в плен фельдмаршала? Если нет других возражений, то наступление начнем своевременно. Что касается оперативных резервов врага, мы знаем, где они расположены. О том, в каком направлении они будут выдвигаться, нас немедленно проинформирует воздушная разведка.

Черняховский пристально посмотрел на генерала-танкиста.

— И вообще не ждите, что вам все преподнесут в готовом виде, на блюдечке. Сами должны предвидеть и разгадывать замыслы противника. Что же касается решения, то оно уже утверждено Ставкой и, следовательно, быть по сему. Мы рассматриваем лишь способы его выполнения. Итак, маршалу Ротмистрову надлежит подготовить второе направление: на Лиозно — Богушевск. Действия танков отработать с каждым танкистом.

Штаб фронта в соответствии с решением командующего составлял план предстоящей операции, согласовывая действия армий и подвижных соединений. Отдавались десятки глубоко продуманных приказов и распоряжений, которые доводились до войск через штабы всех уровней. Черняховский никогда не забывал, что самое гениальное решение командующего останется неосуществленной идеей без титанической работы штабов.

4 июня в штаб фронта приехал представитель Ставки — начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза А. М. Василевский. Черняховский доложил о проделанной работе и вечером того же дня ознакомил Василевского и сопровождавших его генерал-полковника артиллерии М. Н. Чистякова и генерал-полковника авиации Ф. Я. Фалалеева с окончательно отработанным планом. На следующий день на Военном совете заслушали решения командармов. Окончательное их утверждение должно было состояться на местности, непосредственно на участках прорыва.

— Каково ваше впечатление о командующем? — обратился Василевский к Чистякову после совещания.

— Что ж, первый свой экзамен Черняховский сдал успешно. Правда, к такому деликатному обращению на войне не привыкли…

— На Военном совете присутствовали генералы Крылов, Людников, Глаголев, Родин, Покровский… Имена их известны не только у нас в войсках, но хорошо знакомы и противнику. В обращении с ними нужен особый такт…

— Авторитет Черняховского быстро растет, — согласился Чистяков.

— Подлинный авторитет только укрепляется от того, что военачальник терпеливо выслушивает предложения подчиненных и следует дельным советам.

Утром 6 июня Черняховский и Василевский посетили участок прорыва 5-й армии генерала Крылова. Подробно рассмотрели решение командарма и начальников родов войск. Особое внимание уделили вопросам взаимодействия пехоты, танков, артиллерии и авиации. Покинули армию уверенными, что она находится в твердых и умелых руках. Затем поехали к Галицкому. Здесь подготовительные работы, особенно по использованию артиллерии, несколько отставали по сравнению с тем, что успели проделать соседи. Это было связано с перегруппировкой: 11-ю гвардейскую армию передали 3-му Белорусскому фронту из состава 1-го Прибалтийского. Ознакомившись с решениями командарма и командиров корпусов, Черняховский и Василевский задали несколько вводных с различными вариантами действий противника в глубине обороны, внесли свои коррективы и дали соответствующие указания.

На КП фронта вернулись в час ночи. Василевский тут же доложил по ВЧ Сталину о проделанной за день работе и о своих впечатлениях о Черняховском: «Трудится он много, умело и уверенно». Затем высказал беспокойство по поводу срыва графика подвоза войск, боевой техники, боеприпасов, горючего.

Уже через сутки начальник тыла фронта почувствовал результаты этих переговоров. Эшелоны начали прибывать один за другим. Все же закончить подготовку в отведенные сроки не удавалось. По предложению представителей Ставки начало операции было перенесено на 23 июня.

17 июня Василевский был срочно вызван в Москву, а на следующий день на совещании при Верховном Главнокомандующем еще раз согласовал ввод в сражение танковой армии Ротмистрова на оршанско-борисовском направлении, как на кратчайшем и наиболее выгодном по условиям местности для маневра.

Перед отъездом Василевского из Москвы маршал Жуков обратился к Верховному Главнокомандующему с просьбой окончательно решить вопрос о перенесении срока наступления для войск 1-го Белорусского фронта на 24 июня, то есть на день позже. Сталин попросил Василевского доложить свое мнение, предварительно выяснив точку зрения командующих фронтами.

Василевский пригласил к аппарату ВЧ Черняховского.

— Как вы относитесь к тому, что Жуков просит начать наступление 1-го Белорусского фронта на сутки позже вас?

— А какими соображениями он руководствуется?

— Во-первых, это позволит поочередно использовать авиацию. Во-вторых, затруднит противникуразгадать общий замысел — окружение его основной группировки. — Маршал помедлил, в его голосе почувствовалась улыбка. — Ну и нам с вами это предоставит определенное преимущество…

— Какое, если не секрет?

— При таком варианте мы будем иметь времени на сутки больше, чем Рокоссовский, для освобождения столицы Белоруссии — Минска.

Черняховский задумался.

— Что же, доводы веские. Особенно последний. Вы уже дали свое согласие?

— Придется согласиться, Иван Данилович. Вероятно, это к лучшему. Как идет подготовка к наступлению? — перевел разговор.

— Полным ходом, железнодорожники подтягиваются.

20 июня Василевский вернулся в штаб 3-го Белорусского фронта и вместе с Черняховским рассмотрел вопросы авиационного обеспечения предстоящей операции.

Во второй половине июня была завершена перегруппировка. Войска заняли исходные позиции для наступления. В ночь на 22 июня Черняховский, Макаров, Родин, Баранов, Иголкин во главе оперативной группы штаба фронта заняли передовой командно-наблюдательный пункт на высоте 108,5 севернее Минского шоссе, примерно в трех километрах от переднего края. Штаб фронта во главе с генералом Покровским продолжал осуществлять управление войсками с командного пункта, находившегося в лесу южнее Гусино.

Высота, на которой располагался КНП, ничем не отличалась от других высоток, во множестве разбросанных на этом рубеже. Однако здесь было оборудовано столько укрытий, что если не знать схему их расположения, то легко можно было запутаться. В центре подземного городка размещался блиндаж командующего и члена Военного совета, рядом — представителя Ставки Маршала Советского Союза А. М. Василевского. Справа и слева — блиндажи командующих родами войск. Все укрытия соединялись между собой ходами сообщения и были тщательно замаскированы. Небо над этой высотой по приказу командующего воздушной армией генерал-полковника Хрюкина патрулировалось истребителями. Место расположения КНП до занятия его командованием фронта трижды фотографировалось с воздуха для проверки надежности маскировки.

Накануне операции Черняховский переговорил по телефону с командармами, убедился в готовности войск. В сотый раз, склонившись над картой, перебрал все возможные варианты контрударов противника. Несмотря на позднюю ночь, вызвал начальника оперативного управления генерал-майора Иголкина.

— Держите постоянную связь с соседними фронтами. Очень важно знать, как противник будет реагировать на атаку на их участках.

Теперь нужно было хорошо отдохнуть. Однако Иван Данилович еще раз прошел в блиндаж на западном скате высоты, где у стереотрубы дежурил наблюдатель. Только вспышки ракет время от времени разрывали темноту. Враг не проявлял активности…

22 июня, вслед за ударами артиллерии и авиации, танки и пехота 3-го Белорусского фронта начали атаку на ряде участков. По ту сторону фронта, в штабе командующего группой армий «Центр», зазвонили все телефоны. Разбудили Буша. Он выслушал, буркнул: «Опять партизаны». И бросил трубку.

Белорусские партизаны за последние три дня разрушили много железнодорожных коммуникаций противника, ведя так называемую «рельсовую войну». Войска группы «Центр» лишились регулярного снабжения вооружением, боеприпасами, горючим. Фельдмаршал фон Буш вынужден был из своего резерва направлять дивизию за дивизией на охрану коммуникаций.

Телефон зазвонил опять.

— Господин фельдмаршал, у аппарата командующий 4-й армией.

— Докладывайте!

— Русские крупными силами атаковали наши позиции в направлении Орши.

— Конкретнее! Сколько противника перед вами?

— Выясню и доложу, господин фельдмаршал…

Вскоре он докладывал Бушу:

— Господин фельдмаршал, наступает около двух корпусов и четырех танковых бригад.

— В бригаде может быть и десять, и пятьдесят танков, — раздраженно возразил Буш. — Мне нужно знать, сколько танков противника наступает на Оршу?

— Около ста.

Генерал не имел точных данных и, переоценив силы русских, допустил непоправимую ошибку. Командующий 3-й танковой армией доложил, что на витебском направлении успешно отбил атаку русских…

Фельдмаршал фон Буш продолжал считать главным направление Орша — Минск. Он исключал возможность наступления крупных сил русских на богушевском направлении, в условиях болотистой местности и множества озер, и основное внимание сосредоточил на Минском шоссе. Последовал приказ командующему 4-й армией:

— Для восстановления первоначального положения введите в бой резервы дивизий. Продвижение русских на Оршу остановите. Сегодня 22 июня: не исключено, что в этот памятный для них день русские решили преподнести нам серьезный сюрприз…

Он еще не догадывался, что командующий 3-м Белорусским фронтом обманул его, выдав разведку боем за начало общего наступления: наступало лишь по одному батальону от каждой дивизии первого эшелона, но при мощной поддержке артиллерии и авиации. Правда, цель этих действий не ограничивалась раскрытием системы обороны и дезориентацией противника: в случае успеха войска фронта готовы были развить наступление передовых батальонов.

До решающих событий оставалось менее суток. Заканчивалось выдвижение частей на исходные позиции. Тем временем наша авиация наносила мощные удары по резервам и аэродромам противника в районах Орши, Борисова и Минска.

Один за другим возвращались из соединений представители штаба фронта с докладом о результатах боя передовых батальонов. В штабах согласовывали последние детали начинающейся операции, сроки, способы управления.

Черняховский внешне был спокоен, но, разумеется, волновался. Ему предстояло впервые осуществить управление войсками фронта в наступательной операции большого размаха. Все ли предусмотрено? Не откажется ли Буш от традиционной для него «жесткой» обороны, не применит ли какой-нибудь новый прием?

— А что ж, пусть отказывается от своей «жесткой», — сказал генерал Макаров, когда командующий поделился своими опасениями. — Меня больше тревожит, что его непросто будет выбить из Витебска и Орши.

— А я считаю, Василий Емельянович, что если и на этот раз Буш станет упорно удерживать узлы обороны, то это нам сильно поможет.

— Да?

— Да. Противник окажется в окружении, и обе его группировки будут лишены возможности действовать в глубине обороны.

Под ногами гитлеровцев горела земля. Трехсоттысячная армия белорусских партизан, взаимодействуя с войсками фронта, день ото дня усиливала удары по врагу. Еще задолго до начала операции «Багратион» воины-белорусы действующей армии обратились с призывом к своим землякам:

«К тебе, народ наш, народ-богатырь, обращаются сыны твои, — писали бойцы. — Каждый день и час носим мы в сердце образ любимой Родины. Каждым вздохом своим, каждой мыслью своею с вами мы, дорогие, с вами, любимые… Наши сердца жжет великая бессмертная ненависть к врагу… Эта ненависть ведет нас в грозные атаки, она зовет нас бить врага, бить его люто, нещадно, насмерть…

Мы слышим стоны родной земли, видим муки ее, видим зарево пожарищ на ее опустевших просторах… Но не сломила вас вражья неволя. Не склонили вы колен перед оккупантами. Захвачена Беларусь, но не покорен народ ее, не сломлена воля к борьбе и победе… Мы слышим вас ежедневно, наши братья, белорусские партизаны. Мы гордимся первыми героями партизанской борьбы Бумажковым и Павловским…

Вместе с братьями своими русскими и украинцами, вместе с воинами всех народов Советского Союза мы принесем освобождение родной земле, возвратим свободу и радость родному и многострадальному нашему белорусскому народу…»

Много дней перед наступлением стояла сухая, жаркая погода, но в ночь на 23 июня прошел сильный дождь. Ему были рады все, кроме саперов и связистов: первые беспокоились, не развезет ли грунтовые дороги, вторые — не скажется ли влажность на слышимости телефонных переговоров.

Дороги не успели размокнуть, но телефонная связь действительно ухудшилась.

На фронте нередко случалось, что связь выходила из строя именно тогда, когда в ней была наибольшая необходимость. На рассвете Черняховский приказал Комарову связать его с командиром одной из дивизий, с телефонного узла ответили, что с ним связи нет.

Комаров доложил Ивану Даниловичу, тот взял трубку.

— Как нет связи?

— Очень просто, — телефонистка думала, что продолжает разговор с Комаровым. — А что вы удивляетесь? Провод тонкий. А где тонко, там и рвется.

— С вами говорит командующий.

— Товарищ генерал? — телефонистка растерялась.

— Вот именно, где тонко, там и рвется…

Черняховский тотчас же отдал строжайшие распоряжения. От предложения переговорить по радио отказался: радиостанции до начала наступления должны молчать. Приказ о радиомаскировке соблюдался строго. Даже слишком строго. Позже обер-фельдфебель, взятый в плен под Витебском, показал: «Мы привыкли к обычному режиму работы ваших радиостанций. И вдруг все они замолчали…»

Начальнику связи генералу Бурову пришлось перестроиться: часть новых средств, предназначенных для связи в оперативной глубине, использовать на исходных позициях. В ночь накануне наступления весь старый провод между дивизиями заменили на новый. В пять часов утра Буров доложил Черняховскому: «Проводная связь до дивизии включительно работает бесперебойно».

Глава вторая УДАР ПО «ЦЕНТРУ»

Наступило утро 23 июня. В небо взвились красные ракеты. Земля застонала от грома сотен батарей. Позиции противника (по фронту около тридцати и в глубину до семи километров) сплошь покрыл дым разрывов. Приняв проведенный накануне бой передовых батальонов за наше неудачное наступление, противник подтянул значительные силы к переднему краю, подставив их под удар нашей артиллерии.

Артиллерийская канонада, рев авиационных моторов, взрывы бомб… Черняховский остро чувствовал, какие огромные силы пришли в движение по его приказу. В эти минуты, вспоминая прежние тяжелые оборонительные бои, он испытывал огромное воодушевление. То садился за стол с развернутой оперативной картой, то прохаживался по блиндажу.

Заканчивался первый час артиллерийского наступления. Насколько эффективно подавлена оборона врага? Как нужны были сейчас Черняховскому мнения командармов, наблюдавших за противником на своих участках прорыва! Но он не беспокоил пока ни одного из них, понимая, как они заняты. Эти минуты стоили ему напряжения всех сил. Выдержку Черняховского по достоинству оценили подчиненные, которым не раз приходилось испытывать на себе излишнюю нервозность вышестоящих начальников: она передавалась сверху вниз и зачастую вредила делу.

В первый час артподготовки Черняховский получал информацию по линии штабов, и этих данных было достаточно, чтобы оценить обстановку и отдать соответствующие распоряжения. Он приказал командующему воздушной армией усилить удары вдоль Минского шоссе и нацелить часть штурмовой и бомбардировочной авиации на подавление вновь обнаруженных огневых точек, артиллерии противника. Наконец потребовал от командармов доклада о результатах артнаступления. Выяснилось, что огонь в полосах армий Глаголева и Галицкого оказался менее эффективным, чем на участках Крылова и Людникова.

Не отрываясь от стереотрубы, распорядился:

— Командармам Глаголеву и Галицкому вместо вышедших из строя орудий прямой наводки выдвинуть танки непосредственной поддержки пехоты!

Сражение разгоралось. Залпы тысяч орудий сливались в один общий гул. Волна за волной шли на вражеские позиции наши самолеты. Отбомбившиеся эскадрильи тут же сменялись другими.

Несколько необычно развернулись события в полосе наступления 39-й армии. Артподготовка там должна была длиться еще час. Наблюдая за противником, командир первого батальона 61-го гвардейского полка майор Федоров установил, что немцы, не выдержав артиллерийского огня, оставили первую траншею. Нужно было немедленно решать: ждать конца артподготовки или атаковать противника? Если ждать, фашисты успеют укрепиться во второй траншее, инициатива будет упущена. Федоров не сомневался, что командование поймет правильно его решение и своевременно перенесет огонь в глубину. Если примеру его батальона последуют соседи, то оборона врага будет прорвана и при этом сбережено большое количество снарядов для дальнейшего наступления.

Майор нажал на спусковой крючок ракетницы. Ракета взвилась, указывая путь на запад. Солдаты ринулись вперед. Быстро миновали первую траншею, ворвались во вторую. Пошли в ход ручные гранаты, в траншеях завязался штыковой бой. Мощное «ура» усиливалось, гремело справа и слева: за батальоном Федорова поднялись в атаку соседи. Лихорадочно заработала связь: «Прекратить огонь артиллерии в квадратах…»

Штабные офицеры не сразу поняли, что произошло. Начальник штаба артиллерии фронта поспешил доложить:

— Товарищ командующий, пехота поднялась, не дождавшись переноса артиллерийского огня. Войска генерала Людникова перепутали час атаки!

Известие явилось неожиданностью для Черняховского, но он невозмутимо приказал:

— Передайте командирам артиллерийских групп: на участке 39-й армии, а также на стыках с ней перенести огонь в глубину.

Огонь был своевременно перенесен. Батальон Федорова успешно продвигался вперед, за ним — другие. В результате обозначившегося успеха на направлении главного удара генерал Людников досрочно ввел в сражение основные силы. Стремительным броском они преодолели первую и вторую траншеи противника на широком фронте. Пехотинцы, артиллеристы, танкисты действовали четко и слаженно.

Батальон майора Федорова по-прежнему был впереди. В первых его рядах шли коммунисты и комсомольцы. Войскам всего фронта стало известно имя комсорга батальона лейтенанта Дружинина: вырвавшись вперед с группой бойцов, он не позволил отступающему противнику подорвать мост через реку Лучесу. Под огнем врага первым ворвался на мост и перерезал провода, идущие к фугасам. Батальон без задержки форсировал реку.

К тринадцати часам первого дня наступления дивизии Людникова перерезали железную дорогу Витебск — Орша в районе станции Замосточье. Гитлеровцы, пытаясь оказать сопротивление, сосредоточили у станции свой корпусной резерв — 280-й пехотный полк. Особенно тяжело приходилось роте капитана Кондратьева. Противник на этом участке в три раза превосходил наши силы. Бойцы с трудом сдерживали контратаки врага. Близился критический момент. В это время телефонист передал связному: «Замполит полка вызывает парторга роты». Поиски продолжались считанные минуты, и вскоре лейтенант Иванов был у телефона.

— Передайте всем: вас контратакуют матерые фашисты, те самые, которые казнили Зою Космодемьянскую.

— Товарищ подполковник, мы отомстим врагу!

Разговор прервался, по цепи прокатился клич:

— Отомстим гитлеровцам за нашу Зою!

Бойцы с яростью бросились на врага, опрокинули его и погнали. Станция Замосточье — важный узел обороны противника — была освобождена.

197-я пехотная дивизия врага, оборонявшаяся на этом направлении, под ударом людниковцев отступала, бросая боевую технику и разбегаясь по лесам.

Успешно развернулись события и в полосе наступления 5-й армии. Еще накануне, когда проводился бой передовых батальонов, ее воины дружно атаковали врага. После ожесточенной схватки один из батальонов дивизии генерала Н. М. Ласкина захватил господствующую высоту, на которой противник расположил крупнокалиберные пулеметы. Соседние батальоны с ходу форсировали речку Суходровку и закрепились на противоположном берегу. Противник опомнился, начался тяжелый, кровопролитный бой. Фашисты с трех сторон атаковали смельчаков, их силы превосходили наши в три-четыре раза. Отважных пехотинцев в этом неравном бою поддержала дивизионная и корпусная артиллерия. Но, несмотря на огромные потери, немцы продолжали контратаковать. Уже не было уверенности, что небольшой плацдарм удастся отстоять. Однако удары артиллерии сделали свое дело. К концу дня вражеские атаки начали ослабевать и, наконец, захлебнулись. Наступила ночь. Под ее покровом на ту сторону реки был переправлен полк со средствами усиления.

Командующий 5-й армией генерал Крылов, удачно проведя этот бой, задумался, как наилучшим образом использовать его результаты. И нашел удачное решение: в первый день наступления артиллерийскую подготовку начал, в отличие от других армий, не за два часа до атаки, а гораздо позже, заручившись на это согласием командующего фронтом.

Восемьдесят пять минут бушевал огонь в полосе наступления армий Галицкого и Глаголева, а на участке армии Крылова велась лишь редкая орудийная стрельба. Создалась картина пассивных действий, какие обычно ведутся на второстепенных направлениях. Командир немецкого 6-го армейского корпуса доложил в штаб 3-й танковой армии, что на его участке сравнительное затишье. Командующий армией быстро отреагировал на это сообщение: пока продолжалась артиллерийская подготовка, снял резервы с участка 6-го армейского корпуса.

Лишь за тридцать пять минут до начала атаки генерал Крылов приказал открыть ураганный огонь по врагу. Заключительным аккордом артиллерийской и авиационной подготовки был мощный удар по передовым траншеям противника. Не успели смолкнуть орудия, как громовое «ура» потрясло воздух. Стрелковые части, вплотную прижимаясь к огневому валу, взаимодействуя с танками и авиацией, стремительно атаковали врага. В середине первого дня наступления войска 5-й армии овладели шестью линиями траншей и вечером вышли к реке Лучесе, прорвав оборону 6-го армейского корпуса гитлеровцев на глубину двенадцать километров.

Это не явилось неожиданностью для Черняховского. Именно в полосе наступления 5-й армии он и предполагал наибольший успех. Не только потому, что противник на этом участке не ожидал наступательных действий, но и потому, что войсками армии командовал генерал Крылов, герой обороны Севастополя, а позже начальник штаба легендарной 62-й армии в Сталинграде. Черняховский ценил в Крылове не только его знания и опыт, но и инициативность в сочетании с железной выдержкой. Иван Данилович с особым уважением относился к таким людям — мужественным, уверенным в своих силах и настойчивым в осуществлении задуманного.

— Очень рад вашим успехам, Николай Иванович, — от души поздравил он командарма. — Не ошибусь, если скажу, что вверенная вам армия завтра освободит Богушевск. Сегодня это малоизвестный пункт. Но завтра он войдет в историю!

— Доверие оправдаем, товарищ командующий, — сдержанно ответил Крылов.

Из опыта ожесточенных боев в Севастополе и в Сталинграде Крылов знал, что на войне надо действовать активно и настойчиво, не давать врагу передышки. За ночь командованием и штабом армии была проделана большая подготовительная работа с целью развития успеха. Более тысячи орудий и минометов сменили огневые позиции, придвинувшись ближе к Лучесе, и с рассветом обрушили огонь на передовые части 6-го армейского корпуса немцев. Одновременно по его резервам и тылам был нанесен сокрушительный удар с воздуха силами бомбардировочной и штурмовой авиации фронта. К концу первого дня наступления в резерве армии оставался еще целый корпус, что позволяло развить тактический успех в оперативный.

Соединения Крылова, поддержанные мощным огнем артиллерии и авиации, во взаимодействии с танками утром 24 июня вновь атаковали врага. Сам Крылов находился в боевых порядках первого эшелона, внимательно следя за ходом сражения.

Вскоре противник бросил в бой свежую 95-ю пехотную дивизию, но, несмотря на это, к тринадцати часам сопротивление его было сломлено.

15-я и 144-я стрелковые дивизии генерал-майора А. А. Казаряна и полковника А. А. Донца в полдень подошли к Богушевску. Здесь произошла заминка. Обстановка требовала ввода резерва. Но до конца дня такая необходимость могла возникнуть еще не раз. Крылов обратился к Черняховскому:

— Прошу нанести удар авиацией по лесу восточнее Богушевска.

— Перенацеливаю на ваш участок штурмовиков. Будет сделано шестьдесят самолето-вылетов. Не сбавляйте темпа наступления. Обходите врага с флангов, — ответил командующий.

Войска 5-й армии, умело маневрируя и взаимодействуя с фронтовой авиацией, продолжали наращивать темп наступления. Богушевск представлял собой мощный узел обороны, где каждый дом превращен в огневую точку, а подступы к опорным пунктам прикрыты проволочными и минными заграждениями и тремя линиями траншей. На окраине города завязались ожесточенные бои. Богушевск являлся той ключевой позицией, при потере которой рушилась вся система обороны противника.

— Товарищ генерал, вас просит к аппарату командующий фронтом, — доложил Крылову адъютант.

— Потребует срочно взять Богушевск, а у нас артиллерия отстала… — с досадой сказал Крылов, подходя к аппарату ВЧ.

— Николай Иванович, — прозвучал в трубке спокойный голос Черняховского, — получены разведданные от наших партизан. Богушевск — орешек! Придется подтянуть резервы и как следует подготовиться, чтобы взять его с наименьшими потерями.

У Крылова отлегло от сердца. Командующий понял его тревогу и сумел объективно оценить обстановку.

— Иван Данилович, докладываю: командирам 72-го и 65-го стрелковых корпусов даны следующие указания. Казарцев усиливает дивизию Казаряна 153-й танковой бригадой и подтягивает корпусную артиллерийскую группу. Комкор Перекрестов дивизию полковника Донца усиливает 2-й гвардейской танковой бригадой. На этом же направлении сосредоточиваю армейскую артиллерию. Прошу помочь фронтовой авиацией.

— По противнику в Богушевске бомбовые удары наносит 3-я гвардейская бомбардировочная дивизия генерал-майора Андреева. Сопровождать пехоту и танки будут штурмовики 3-го штурмового авиакорпуса. Командиры этих соединений уже выехали на ваш командно-наблюдательный пункт, — сообщил Черняховский.

К вечеру подготовительные работы были закончены. После мощного артиллерийского и авиационного налетов дивизии Казаряна и Донца, усиленные танковыми бригадами, двинулись на штурм Богушевска. Бой длился всю ночь. В результате одновременного удара с фронта и флангов к трем часам утра город был освобожден от противника.

Иначе развивались боевые действия в направлении Орши. С утра 23 июня ударная группировка, состоящая из основных сил 11-й гвардейской и 31-й армий, встретила ожесточенное сопротивление врага, занимающего глубоко эшелонированную оборону с долговременными сооружениями. За день боя соединения Галицкого продвинулись на два километра и лишь на стыке с 5-й армией — до восьми километров. Армия Глаголева отражала контратаки 78-й штурмовой и 25-й моторизованной дивизий противника и смогла преодолеть вражескую оборону всего лишь на глубину около двух километров.

Представитель Ставки маршал Василевский выехал к Галицкому, чтобы разобраться в обстановке на месте. Возвратившись на КНП фронта, сказал Черняховскому:

— Галицкому нужно помочь. Завтра левее него Рокоссовский нанесет сокрушительный удар. Галицкий на успех надеется. Ввод в сражение танков Ротмистрова в полосе наступления 11-й гвардейской армии считаю достаточно обоснованным. Так и буду докладывать Верховному.

— Галицкому окажем максимальную помощь. На оршанское направление перенацеливаю основную массу штурмовой и бомбардировочной авиации, — решил Черняховский. — Будем рассчитывать, что с утра Кузьма Никитович завершит прорыв тактической зоны.

Василевский распорядился: «В ночь на двадцать четвертое июня маршалу Ротмистрову вывести танковые корпуса из выжидательного района в исходный и приблизить их к боевым порядкам соединений 11-й гвардейской армии. Командующему фронтом обеспечить прикрытие танков с воздуха…»

С наступлением темноты, точно в указанное время, лавина танков 5-й гвардейской армии двинулась по Минскому шоссе. К рассвету танки начали выходить в полосу действий стрелковых соединений армии генерала Галицкого.

Выдвижение танковой армии встревожило немецкое командование. Оно незамедлительно стало усиливать оршанское направление.

С утра 24 июня под Оршей развернулись ожесточенные бои. В первые три часа сражения соединения армии Галицкого не достигли желаемого результата, но гвардейцы, проявляя героизм и мужество, преодолели болота в направлении городка Остров Юрьев и втянулись в тяжелые бои на тыловом оборонительном рубеже, прикрывающем рокадное шоссе Витебск — Орша.

К этому времени начальник направления по 3-му Белорусскому фронту полковник Мернов успел обозначить на картах Генерального штаба выдвижение 5-й гвардейской танковой армии вдоль Минского шоссе. О выполнении графика выдвижения уже не раз докладывалось Верховному Главнокомандующему. Тот интересовался, как ведет себя противник, где находятся войска генерала Галицкого.

11-я гвардейская армия с тяжелыми боями медленно продвигалась вперед. Командование фронта согласовало все вопросы, связанные с обеспечением ввода в прорыв подвижной группы. Минское шоссе было заблаговременно освобождено для танков. Два танковых корпуса ждали приказа ринуться в бой.

Черняховский продолжал кропотливо анализировать боевые действия, развернувшиеся на фронте в сто сорок километров. Хотя план операции отрабатывался с участием Генерального штаба и Ставки, но ответственность за его выполнение нес командующий фронтом. Иван Данилович своевременно сделал вывод, что противник продолжает считать второстепенным для наших войск направление на Богушевск, а также убедился, что к утру 25 июня армия Галицкого не сможет завершить прорыв немецкой обороны. Следовательно, нецелесообразно вводить здесь танки Ротмистрова, предназначенные для действий в глубине: им пришлось бы встретиться с противотанковой артиллерией и танками противника, расположенными на заранее подготовленных позициях, в хорошо замаскированных танковых окопах. Большие потери неизбежны.

В то время, как на левом крыле фронта войска Глаголева и Галицкого продвинуться не смогли, в полосе наступления армии генерала Крылова обозначился успех на богушевском направлении. С утра второго дня наступления здесь была введена в прорыв конно-механизированная группа генерал-лейтенанта Н. С. Осликовского. Танки 3-го гвардейского механизированного корпуса, наступающие в составе этой группы, успешно преодолевали лесисто-болотистую местность. В такой обстановке ввод танковой армии в прорыв у Богушевска представлялся весьма целесообразным. Если перебросить ее туда ночью, можно обеспечить решающую внезапность.

В то же время в директиве Ставки главенствующая роль отводилась оршанскому направлению. Там, в полосе наступления армии Галицкого, все было заранее предусмотрено до мельчайших деталей: прикрытие танков артиллерийским огнем, пропуск их через минные поля. Требовалось пропустить сквозь поток своих стрелковых и артиллерийских частей кроме четырехсот танков еще и массу другой сопровождающей их боевой техники. А в полосе наступления армии Крылова предстояло решать все эти вопросы заново, в ходе боевых действий.

Такого напряжения Черняховский не испытывал и во время жарких боев на Западной Двине, когда в его танковой дивизии оставалось семь боевых машин…

Сейчас положение было, конечно, иным. Если уж сравнивать с прошлым, то оно походило скорее на то, когда он, командуя 60-й армией, наступал на одном из направлений Центрального фронта. Тогда, всесторонне оценив обстановку, он решил сосредоточить восемьдесят-девяносто процентов всей имеющейся в его распоряжении артиллерии и почти все танки на участке шириной в десять километров. А на остальном девяностокилометровом фронте оставил лишь десять-двадцать процентов сил и средств. Это было смелое решение. На своем второстепенном направлении черняховцы стремительно атаковали врага и прорвали его оборону раньше, чем войска главной группировки фронта. На третий день боя командующий Центральным фронтом Рокоссовский для развития успеха переподчинил Черняховскому 9-й танковый корпус генерала Г. С. Рудченко. Вслед за танками Черняховский немедленно ввел в прорыв корпус Бондарева. Гвардейцы 17-го стрелкового корпуса, посаженные на автомашины, вместе с танкистами вырвались на оперативный простор, освободили города Рыльск, Глухов и сотни других населенных пунктов…

Да, но тогда он имел согласие командующего фронтом, и этого было достаточно. В грандиозной же Белорусской операции участвовало четыре фронта, а для развития оперативного успеха предназначались две танковые армии. За их использованием следил Генеральный штаб, сам Верховный Главнокомандующий. И требовалась большая смелость, чтобы принять решение вопреки утвержденному ранее плану.

Генеральный штаб, зная что на богушевском направлении лесисто-болотистая местность, считал, что для такого количества танков не хватит емкости коммуникаций. По тесным дорогам в сторону фронта двигалась масса автомашин тыловых подразделений армии Крылова, конно-механизированной группы… Вся эта махина могла создать долговременные заторы. Огромная ответственность ложилась на командующего.

И все же Черняховский был уверен, что его дерзкий маневр силами 5-й танковой армии принесет успех. Мысленно он уже видел, как танки Ротмистрова, преодолев заболоченную местность, стремительно вырываются на магистраль Борисов — Минск…

Прежде чем доложить свое мнение Василевскому, Иван Данилович посоветовался с Макаровым. Член Военного совета целиком и полностью согласился с ним. Еще несколько часов назад директива Ставки казалась незыблемой. Но в двадцать часов 24 июня, когда танковая армия из резерва Верховного Главнокомандования поступила в подчинение 3-го Белорусского фронта, Черняховский внес решающие изменения в ранее разработанный план операции. И тут же вызвал к себе командующих бронетанковыми войсками, артиллерией, авиацией, начальника инженерных войск, начальников оперативного управления и разведотдела.

— Войска фронта в основном наступают успешно. Но на левом крыле соединения Галицкого и Глаголева топчутся на месте. В чем-то мы допустили просчеты, особенно — с вводом в сражение 5-й гвардейской танковой армии. Обстановка требует немедленной перегруппировки сил. У кого есть какие соображения?

— Порядок использования танковой армии строго регламентирован, и вводить ее предписано на направлении главного удара, вдоль Минского шоссе, — нарушил паузу заместитель начальника оперативного управления полковник Соколов. — Целесообразнее было бы следовать ранее выработанному плану. Возможно, армии Галицкого еще удастся развить прорыв…

Не так-то просто ломать план операции, который неделями разрабатывался оперативным управлением, штабами, с которым сжились командующие родами войск. Однако возражение Соколова натолкнуло Ивана Даниловича и на другие раздумья. С богушевского направления он мысленно перекинулся в Прибалтику, вспомнились заболоченные участки под Шяуляем, контратака 28-й танковой дивизии, когда головной легкий танк Т-26 провалился в болотную жижу, оставив на поверхности черное маслянистое пятно… А что если танки Ротмистрова на оршанском направлении не сумеют вырваться на оперативный простор? Тогда придется выталкивать врага до следующего рубежа обороны, который вновь затем прорывать. Сколько жизней это будет стоить?

— Николай Парфентьевич, — обратился он к начальнику инженерных войск, — как вы думаете, сумеем мы перебросить танковую армию, не застрянет она в лесу?

— На богушевском направлении танки пройдут, — заверил Баранов.

Черняховский попросил командующего бронетанковыми войсками фронта генерал-лейтенанта А. Г. Родина высказать свои соображения.

— Выдвигая танковую армию на исходный рубеж в полосу наступления армии Галицкого, — спокойно начал излагать свои мысли Родин, — мы израсходовали тысячи моточасов и сотни тонн горючего. Вдвое больше израсходуем на выдвижение танков в район сосредоточения и затем к исходному рубежу на участке прорыва 5-й армии, поскольку рокадных дорог там фактически нет.

— Алексей Григорьевич, моторесурсы и горючее нам очень дороги, но из-за них мы не можем жертвовать победой. Ввод в сражение 5-й танковой армии в полосе войск Крылова дает нам большие преимущества. Во-первых, внезапность. Во-вторых, мы вобьем клин между 3-й танковой и 4-й армиями противника. В-третьих, выйдем на свое главное направление — Минское шоссе, — обойдя мощные укрепления врага в районе Орши. То есть выполним задачу с наименьшими потерями.

Черняховский выслушал доклады остальных участников совещания и объявил свое решение:

— 5-ю гвардейскую танковую армию ночью отвести в выжидательный район, перегруппировать в полосу наступления армии Крылова и на рассвете 26 июня ввести в прорыв на богушевском направлении…

Приняв это решение, Черняховский отнюдь не собирался ослаблять внимание к оршанскому направлению. 24 июня он приказал генералу Галицкому обойти Оршу с севера и закрыть пути отхода врагу на запад. Предупредил командарма:

— Имейте в виду, генерал Траут у немцев считается мастером обороны. Даже таблички висят перед траншеями с надписью: «Где стоит Траут — русские не пройдут». Так что нам предстоит серьезно потрудиться. Используйте артиллерию на всю мощь, на Траута нацелю и авиацию.

Армия генерала Крылова продолжала успешно развивать наступление. Черняховский приказал Галицкому на правом фланге использовать ее успехи. Сам тут же выехал в выжидательный район танковой армии Ротмистрова. Одновременно туда начали прибывать ее передовые подразделения.

Радист командующего, настраиваясь на волну штаба фронта, вдруг услышал знакомый голос Левитана:

— Приказ Верховного Главнокомандующего по войскам 3-го Белорусского…

Пытаясь увеличить громкость, радист от волнения повернул ручку в обратную сторону и, пока снова настраивался, что-то пропустил…

— …генерал-полковнику Черняховскому… — Голос Левитана снова зазвучал четко. — Войска 3-го Белорусского фронта… прорвали сильно укрепленную и развитую в глубину оборону Витебского укрепленного района немцев, южнее города Витебск, на участке протяжением тридцать километров, продвинулись в глубину за два дня наступательных боев до двадцати пяти километров и расширили прорыв до восьмидесяти километров по фронту, освободив более трехсот населенных пунктов…

Начались помехи, радист снова что-то пропустил. Потом прозвучали слова:

— …Москва от имени Родины салютует доблестным войскам 3-го Белорусского фронта… двадцатью артиллерийскими залпами…

— Товарищ подполковник! — радист схватил за руку задремавшего Комарова. — Сейчас передавали о нашем фронте…

Комаров тут же разбудил Черняховского. Иван Данилович спокойно заметил:

— Радоваться еще рановато…

— Как же не радоваться? — удивился Комаров. — Ведь сообщили на весь мир!

— Алеша, операция только развертывается, важен конечный результат… А сейчас подготовьте машины, через пятнадцать минут едем на передовой КНП.

Вездеход командующего мчался по дороге на Богушевск, обгоняя автоколонну с боеприпасами для армии Крылова.

Когда Черняховский подъезжал к своему командно-наблюдательному пункту, он увидел, как мимо несутся всадники на сильных кавказских конях. Земля гудела от топота копыт.

Черняховский вышел из машины.

От эскадрона к эскадрону пронеслось:

— Командующий фронтом!

Кто-то уже скакал навстречу на красивом вороном коне, черная бурка за спиной всадника распласталась, словно орлиные крылья. Осадив коня в нескольких метрах от машины, генерал Осликовский спрыгнул на землю.

— Товарищ генерал-полковник! Соединения конно-механизированной группы расширяют прорыв. Ввожу в бой второй эшелон кавалерийского корпуса!

— Вольно, — улыбнулся Иван Данилович. — Что ж, желаю успеха!

Лихие конники стремительно проносились мимо. Вот уже промчались арьергардные эскадроны. Казалось, что от мощного топота тысяч копыт вздрагивает ближний лес. В ушах еще долго звучал конский топот…

Маршал Василевский, подведя итоги операции «Багратион» за первые три дня, доложил Верховному Главнокомандующему, что войска 3-го Белорусского фронта продвигаются успешно.

— Поздравляю. Какое мнение складывается о Чернове^[1], товарищ Владимиров^[2]? — спросил Сталин.

— Отличное. Обстановку анализирует быстро, владеет предвидением развития боевых ситуаций. Принятое им решение ввести танковую армию ближе к левому крылу Батурина^[3] — смелое и в своем роде оригинальное, в успехе уверены.

— Выходит, мы не ошиблись, назначив его командующим фронтом?

— Не ошиблись. Прошу генералу Чернову присвоить очередное звание.

Сталин некоторое время молчал. Александра Михайловича это смутило: «Выходит, поторопился с просьбой?» Но Сталин медленно и спокойно проговорил:

— Ну что ж, направьте официальное представление.

В тот же день полетела телеграмма в Москву Семенову^[4]:

«За отличное руководство войсками прошу присвоить звание генерала армии командующему 3-м Белорусским фронтом генерал-полковнику Черняховскому Ивану Даниловичу. Владимиров».

На следующий день Василевский тепло поздравил Ивана Даниловича с присвоением ему звания генерала армии.

Конно-механизированная группа, введенная в прорыв, к 25 июня опередила стрелковые войска 5-й армии на двадцать-тридцать километров. 3-й гвардейский механизированный и 3-й гвардейский кавалерийский корпуса в трудных условиях лесисто-болотистой местности успешно преследовали остатки разбитых частей 299-й и 14-й пехотных дивизий противника. Под прикрытием истребительной и штурмовой авиации, осуществляя смелые обходные маневры, конники миновали важные опорные пункты врага в районах Волосова и Вершовки, достигли Березины и приступили к ее форсированию. На переправе в районе Осипова образовался затор. Здесь скопились полки 6-й гвардейской кавалерийской дивизии генерал-майора Брикеля, 35-я гвардейская танковая бригада 3-го гвардейского механизированного корпуса, автомашины частей армии Крылова, полки 32-й кавалерийской дивизии генерала Калюжного. Противник обнаружил скопление войск у переправы и обрушил на них огонь.

Авиационная разведка фронта тут же засекла вспышки выстрелов вражеской артиллерии. В воздух была поднята эскадрилья штурмовиков.

— Поблагодарите от моего имени летчиков, — сказал Черняховский командующему 1-й воздушной армией, когда тот доложил об успешном подавлении батарей противника. — Прошу и впредь надежно прикрывать переправу.

— Самолеты противника не прорвутся, наши истребители непрерывно патрулируют в воздухе, — заверил тот.

Командующему артиллерией фронта Черняховский также приказал немедленно подавить артиллерию противника, если она откроет огонь по переправе.

Тем временем подполковник Комаров вызвал по радио командира конно-механизированной группы.

— Как случилось, что такое количество войск скопилось у одной переправы? — спросил Черняховский генерала Осликовского.

— Командиру 3-го гвардейского механизированного корпуса мною было указано, чтобы 35-ю танковую бригаду переправить у поселка Лучеса.

— И что же? Командир группы вы. Генерал Обухов вам подчинен. Почему не потребовали?

— Товарищ командующий, переправа у Лучесы не была готова.

— Плохо! Что намерены делать?

— Подавив артиллерию противника, продолжать переправу, в последующем расширить плацдарм на Березине.

— Приказываю на переправе оставить 35-ю танковую бригаду и автомашины, кавалерийским дивизиям форсировать Березину вброд.

— Река коварная…

Наступило минутное молчание. Черняховский вспомнил, как до войны, на учениях, будучи командиром полка, захватил мост у Борисова и вынудил командира казачьей дивизии «противника» форсировать Березину вброд…

— Форсируйте вплавь! Кавалеристам прикажите плыть рядом с лошадьми.

Кавалерийские дивизии Брикеля и Калюжного благополучно форсировали Березину юго-восточнее Осипова и к полудню уже вели бои с противником за расширение плацдарма. К этому времени наметились успехи и в соединениях генерала Галицкого. С большим опозданием в прорыв была введена подвижная группа армии — 2-й гвардейский танковый корпус Бурдейного. Гвардейцы-танкисты, преодолев ночью Осиновское болото, с утра втянулись в напряженные бои.

В разгар операции член Военного совета фронта генерал Макаров получил известие, что погиб младший брат командующего подполковник Александр Данилович Черняховский. Посоветовавшись с маршалом Василевским, решил пока не сообщать Ивану Даниловичу печальное известие, вызвал Комарова, спросил:

— Иван Данилович что-нибудь знает?

— Кажется, нет, — голос Комарова дрогнул.

— Алеша, мы решили пока не говорить ему. Идут решающие бои…

— Понимаю вас, товарищ генерал! — вздохнул Комаров. — Только бы ему не доложил по прямому проводу генерал Крылов.

— Я попросил его пока не докладывать. Сейчас Иван Данилович очень обеспокоен медленным выдвижением танковой армии. Как только Ротмистров войдет в прорыв, я сам сообщу командующему о брате. А вы примите меры, чтобы подготовили похороны Александра Даниловича со всеми почестями.

С раннего утра 26 июня командующий стал вновь наращивать силы на богушевском направлении и ввел в прорыв 5-ю гвардейскую танковую армию. Этому предшествовала большая подготовительная работа. Прежде всего требовалось обеспечить фланги танковой армии. Правый фланг прикрывался конно-механизированной группой, действовавшей западнее Сенно, левый — 2-м гвардейским танковым корпусом, наступавшим в направлении Староселье — Чернявка. Надежно охраняемая с воздуха авиацией, танковая армия в шесть часов утра вошла в соприкосновение с противником.

Представитель Ставки и член Военного совета фронта, посоветовавшись, решили наконец сообщить Черняховскому о гибели брата.

Макаров, волнуясь, начал издалека!

— Иван Данилович, вот ведь в жизни как бывает: за радостью приходит горе… Сильный способен все пережить и продолжать самоотверженно выполнять свой долг…

— Вы о чем, Василий Емельянович? Что-то я вас не понимаю, — насторожился Черняховский.

— Иван Данилович, — решился наконецМакаров, — я должен сообщить вам печальную весть. Случилось несчастье… — он помедлил, подыскивая необходимые слова.

— Не томи душу, Василий Емельянович. Говори прямо!

— Ваш брат Александр погиб двадцать четвертого под Алексиничами.

Черняховский тяжело опустился на стул. Стиснул зубы так, что по скулам заходили желваки. Он был строг к брату, не баловал его и не прятал в тылы. Наоборот, направил заместителем командира танковой бригады на главное направление, туда, где решалась судьба операции…

Тягостное молчание прервал сам Иван Данилович.

— Последний раз он не застал меня… Не увиделись тогда, а теперь уже не увидимся. Все было некогда. И сейчас не смогу поехать в Алексиничи. Прости, Саша! Фон Буш бросил на весы свежую танковую дивизию из района Борисова. Нет, сейчас мне никак нельзя уезжать отсюда…

Войска фронта продолжали успешно наступать. Передовой отряд танковой армии Ротмистрова, применив широкий маневр, обошел сопротивлявшиеся группы врага и к тринадцати тридцати вышел в район восточнее Толочина. Попытка с ходу сбить оборонявшиеся части охранной дивизии не удалась. Главные силы танкового корпуса, наступавшего вслед за передовым отрядом, находились в двадцати километрах. Командир корпуса последовал директиве командующего фронтом, предписывающей подвижным войскам вторые эшелоны и резервы вводить, не давая противнику времени на перегруппировку и подтягивание своих резервов. Корпус атаковал противника в Толочине: 2-я гвардейская мотострелковая бригада — с фронта, 3-я гвардейская танковая — в обход Толочина с севера, отрезая фашистам путь на запад. 18-я гвардейская танковая бригада имела задачу, нанося удар на юг, не допустить отхода оршанской группировки врага на Толочин. В результате этого маневра Толочин был взят. Войска фронта перерезали шоссейную и железную дороги Орша — Борисов на протяжении тридцати километров.

Если 3-й гвардейский танковый корпус наступал успешно, то 29-й корпус продвигался медленно, с большими потерями. Командующий фронтом позвонил маршалу Ротмистрову, спросил, чем это объяснить.

— Иван Данилович, мы наступаем так, как наступали под Курском, на Дону, под Корсунью, — ответил тот.

— Честь и хвала вам за старые успехи. Однако прошу учесть, что тактика, приносившая успех в степной местности под Курском и на Украине, вряд ли применима здесь, среди холмов, лесов и болот.

Черняховскому хорошо была известна слава 5-й гвардейской танковой. Сам в прошлом танкист, он понимал, что большие потери и медленный темп наступления — следствие каких-то тактических ошибок. Для выяснения обстоятельств на месте командующий назначил специальную комиссию.

…В одном из районов боевых действий, на подступах к Березине, чернели остовы трех сожженных танков, мрачно выделяясь на фоне зеленой рощи. Каждый из них был поражен снарядом в левую сторону башни. Комиссии не составило труда определить, откуда стрелял противник. На краю поля, за густым кустарником, был обнаружен след немецкого танка, а вскоре и место, где он прятался в засаде.

Неподалеку в лощине стояло еще шесть наших подбитых машин. По пробоинам было видно, что противник стрелял из рощи, находившейся метрах в четырехстах. На опушке рощи также были обнаружены места засад трех замаскированных вражеских танков. Следы их гусениц вели на запад: немецкие танки ушли безнаказанными.

Генерал Людников, участник расследования обстоятельств одного из таких боев, сделал следующий вывод: «Немцы на некоторых участках применили против нас нашу тактику, в свое время успешно использованную Катуковым, тогда еще полковником, в боях против танков Гудериана на дальних подступах к Москве: бить из засад…».

Командующий фронтом, ознакомившись с выводами комиссии, потребовал от командования и штаба 5-й гвардейской танковой армии незамедлительной перестройки тактики действий танков на закрытой и полузакрытой местности.

С вводом в прорыв подвижных соединений, несмотря на все трудности, чаша весов явно качнулась в нашу сторону. Завязались ожесточенные бои за Оршу. Решающим фактором здесь зачастую становились отвага и мужество советских воинов. Так, пятая рота 95-го гвардейского стрелкового полка встретила ураганный огонь из вражеского дота. Атака захлебнулась. Тогда младший лейтенант коммунист Ильченко и сержант комсомолец Шавалиев с гранатами бросились на дот. Ильченко повторил бессмертный подвиг Александра Матросова, закрыв своим телом амбразуру. Герой был тяжело ранен и вскоре умер. Смертью храбрых погиб и Шавалиев. Ценой своей жизни отважные воины обеспечили выполнение ротой боевой задачи.

Судьбу победы решили соединения 3-го гвардейского танкового корпуса. Ворвавшись в город Толочин, они отрезали путь отхода оршанской группировке врага, облегчив этим задачу войск, наступающих с фронта на Оршу. Всю ночь на 27 июня на улицах города шли упорные бои. Сопротивление вражеского гарнизона было сломлено. К утру Орша полностью перешла в наши руки.

Вечером 27 июня Москва вновь салютовала в честь победы войск Черняховского. Наиболее отличившимся соединениям приказом Верховного Главнокомандующего были присвоены почетные наименования Оршанских.

Не менее благоприятно развернулись события в войсках 39-й армии. Здесь особо отличились 17-я и 91-я гвардейские стрелковые дивизии генерал-майора А. П. Квашнина и полковника В. И. Кожанова и 251-я стрелковая дивизия генерал-майора А. А. Вольхина, которые 25 июня соединились в районе Гнездиловичи с 43-й армией генерал-лейтенанта А. П. Белобородова, входящей в 1-й Прибалтийский фронт. Таким образом было замкнуто кольцо вокруг группировки противника, действовавшей в районе Витебска. 197-я, 206-я и 246-я пехотные, 4-я и 6-я авиаполевые дивизии 53-го армейского корпуса немцев оказались в котле.

Черняховский, переговорив по ВЧ с Людниковым, попросил к телефону командующего 1-м Прибалтийским фронтом генерала Баграмяна.

— Иван Христофорович, сосед слева поздравляет вас. Прошу передать благодарность генералу Белобородову и его войскам.

— Поздравляю вас, Иван Данилович, с окружением противника в районе Витебска, — ответил Баграмян.

Командующие двух соседних фронтов согласовали дальнейшие действия. Черняховский попросил Баграмяна обеспечить его правый фланг от контрударов группы армий «Север».

Окружение немцев под Витебском вошло в историю Великой Отечественной войны как одна из классических операций. Она характерна тем, что еще в ходе наступления вражеская группировка была рассечена надвое. Это позволило добивать ее по частям — в районе Островно и юго-западнее Витебска.

Фашистские войска, не ожидавшие стремительного наступления, были ошеломлены. Командир 197-й пехотной дивизии полковник Прой, будучи взятым в плен, показал: «Полки таяли буквально на глазах. Солдаты бросали оружие, транспортные средства, боеприпасы, военное имущество, личное оружие и, как безумные, разбегались…».

26 июня войска 3-го Белорусского фронта освободили Витебск, и в шесть часов утра над городом взвилось красное знамя. Было захвачено большое количество пленных и боевой техники противника.

В этот же день вечером московское радио передало поздравительный приказ, адресованный командующим 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского фронтов и вверенным им войскам. В столице гремел салют в честь победы. Отличившимся при взятии Витебска соединениям приказом Верховного Главнокомандующего были присвоены почетные наименования Витебских. В числе первых это наименование получила 158-я стрелковая дивизия полковника И. Д. Гончарова.

Черняховский приказал Людникову во взаимодействии с войсками Белобородова сжимать кольцо окружения под Витебском вокруг двух изолированных групп врага и к концу дня 27 июня покончить с ними. Основным силам ставилась задача продолжать наступление на запад, чтобы как можно быстрее создать внешний фронт окружения витебской группировки.

Между тем упорство окруженного противника не ослабевало. Немецко-фашистское командование еще не потеряло надежды вывести войска из окружения. 26 июня гитлеровцы двадцать раз ходили в контратаки, но успеха не добились. Людниковцы стояли насмерть. Один из наших стрелковых батальонов в течение дня отразил восемь вражеских контратак. Командир батальона подполковник Сметанин геройски погиб. Но батальон не дрогнул, отстоял свои рубежи. Противник на этом участке не прошел.

В районе Замошенье, в двадцати километрах юго-западнее Витебска, до пяти тысяч гитлеровцев во главе с командиром 206-й пехотной дивизии генералом Хиттером сумели вырваться из окружения. Вторая, более крупная, группировка врага в составе 4-й авиаполевой, 197-й и 246-й пехотных дивизий, намереваясь прорваться на Лепель, ударила в направлении узкого перешейка между озерами Сарро и Боровко. Враг, пробиваясь на юго-запад, стал угрожать тылам соединений армии Крылова, далеко вырвавшимся вперед.

В создавшейся обстановке поблизости не оказалось резервов не только у Людникова, но и в распоряжении командования фронта. Черняховский принял необычное решение: войскам Крылова совершить восьмидесятикилометровый марш в полосу наступления армии Людникова. Рискованность и сложность такого маневра заключалась в том, что каждая из армий отрывала свои фланги от обеспеченных стыков с соседями. Успех зависел от быстроты и решительности действий 5-й армии.

Крылов быстро и точно выполнил приказ Черняховского. Он бросил 63-ю стрелковую дивизию генерал-майора Н. М. Ласкина с 152-й танковой бригадой в район Ходцы, в двадцати девяти километрах юго-западнее Витебска. Командир дивизии решил одним полком прикрыть трехкилометровый промежуток между озерами Сарро и Боровко, а главными силами во взаимодействии с дивизией генерала Вольхина атаковать прорывавшуюся на юго-запад группировку противника в районе Замошенье. Одновременно, по распоряжению командарма, на рубеже Ляпино — Песочка навязала врагу бои 184-я стрелковая дивизия генерала Городовикова. Подразделения прочесывали лес. И чем дальше углублялись в него, тем больше встречалось гитлеровцев. В батальоне капитана Губкина пленных насчитывалось уже более сотни. Резерв комбата почти полностью был выделен для охраны гитлеровцев. А прошли только треть намеченного пути. Что же будет дальше? Губкин доложил обстановку начальнику штаба полка.

— Так сколько, вы говорите, взяли пленных?

— Сто двенадцать?

— Мало, — рассмеялся тот. — Семиколенов взял больше двухсот! Плохо прочесываете.

— Стараюсь!

Стрелковые роты Губкина продолжали продвигаться в глубь леса. Стало трудно идти. Колючий кустарник, дикая малина…

Цепи замыкали пленные в выцветших мундирах с тусклыми пуговицами. Смотрели исподлобья, с затаенной тревогой.

Первая цепь вырвалась метров на пятьсот, ее уже не стало слышно. Комбат выслал связных. Вскоре один из них возвратился, доложил, что нет первой роты.

— Несколько раз натыкался на фрицев, чуть сам в плен не угодил…

Вернулся и другой связной, посланный ко второй роте. Доложил то же самое.

В чем дело? Комбат с тревогой смотрел на толпу пленных, в любой момент готовую броситься на его бойцов. Что случилось с обеими ротами? Надо было что-то предпринимать. Губкин послал в разведку командира взвода лейтенанта Авдеева с автоматчиком. Едва они отошли, наткнулись на гитлеровцев и вынуждены были вернуться.

Пленные, почувствовав неладное, зашевелились. «Так глупо погибнуть? — мелькнуло в голове Губкина. — Погубив батальон…».

Решение пришло неожиданно. Через пленного, знающего русский язык, Губкин скомандовал:

— Всем лечь лицом вниз. Кто поднимет голову — открываю огонь!

Пленные попадали на землю. В лесу послышалась немецкая речь. Губкин приказал переводчику:

— Кричи своим, что они окружены! Если хоть один сделает выстрел, все будут уничтожены!

Переводчик закричал, в ответ тоже раздались крики. Несколько напряженных минут показались вечностью. Губкин всматривался в заросли. Наконец показались серо-зеленые мундиры. Обросшие, потные фашисты, как затравленные звери, озирались по сторонам. Карабины и автоматы наготове, пальцы на спусковых крючках…

Вот идущий впереди гитлеровец наткнулся на выдвинутый вперед пулеметный расчет. Прозвучала очередь из автомата. В ту же секунду заработал пулемет. Бойцы открыли дружный огонь. Гитлеровцы отхлынули…

Разведчики из тылового дозора подвели к Губкину старика, который назвался местным жителем. Он мог бы их здорово выручить — быстро вывести в обход большой группы гитлеровцев к рубежу, где, по времени, должны находиться оторвавшиеся роты.

— Документы есть, отец? — спросил Губкин.

— Нету…

— Чем докажешь, что местный?

— Меня знают во всей округе и сам командир партизанского отряда, я помогал им…

— Значит, места вам знакомы?

— Всю жизнь тут прожил.

— Сможете вывести нас по болоту на Витебскую дорогу?

— Дело нетрудное.

Губкин пристально вгляделся в старика: никакой и не старик, зубы белые и морщин мало. Только что борода лопатой.

На случай предупредил:

— Смотри, чуть что…

— Нас фрицы много постреляли, а своих я не боюсь, — в голосе старика прозвучала обида.

Оторвавшись от гитлеровцев, поспешили за проводником. Следом двигалась колонна пленных, охраняемая взводом автоматчиков. Пройдя с километр, встретили командира третьего батальона Семиколенова с небольшой группой бойцов. Старший лейтенант имел растерянный вид. Увлекшись захватом пленных, он потерял управление батальоном. Пленные разбежались, он сам чуть не оказался у них в плену.

— Ну что ж, не все потеряно, — попытался успокоить товарища Губкин. — Пока присоединяйся ко мне.

Вскоре оказалось, что Семиколенов кружил всего лишь в километре от своих рот. Он отправился собирать свой батальон, Губкин прошел еще около километра. Лес огласила перестрелка. Стали слышны голоса, потом треск сучьев, возглас: «Стой, кто идет?» Это был командир взвода первой роты лейтенант Ивашов.

— Первая и вторая роты ведут тяжелые бои с гитлеровцами фронтом на восток. Сдерживают натиск тыловых подразделений противника, следующих на соединение со своими главными силами…

Да, обстановка складывалась путаная.

Губкин решил перейти к обороне, чтобы не дать оторвавшимся тыловым подразделениям гитлеровцев соединиться с главными силами 206-й пехотной дивизии, нуждавшимися в боеприпасах и продовольствии.

Развернулся упорный бой. Между тыловыми подразделениями врага, двигавшимися по широкой просеке, и главными силами оставалось всего два-три километра. Начальнику штаба Губкина удалось с двумя взводами обойти тыловую колонну противника. Помог проводник. Внезапной атакой наши бойцы рассеяли гитлеровских тыловиков, захватили в плен более восьмидесяти солдат, отбили восемнадцать автомашин с боеприпасами и продовольствием…

Тем временем основные силы дивизии Городовикова во взаимодействии с частями генерала Ласкина нанесли встречный удар по 206-й пехотной дивизии, вырвавшейся из окружения. В результате гитлеровцы вынуждены были сдаться в плен вместе с командиром дивизии генералом Хиттером.

В девять часов 27 июня соединения Людникова при поддержке реактивных минометов атаковали основную группировку противника, окруженную под Витебском. Фашисты не выдержали натиска советских войск и в двенадцать часов подняли белый флаг. К пятнадцати часам витебская группировка врага была полностью ликвидирована, в плен сдалось свыше десяти тысяч гитлеровцев. В плену оказался и командир 53-го армейского корпуса генерал-полковник Гельмут Гольвитцер.

Войска группы армий «Центр», которые в сорок первом году дошли до окрестностей Москвы, теперь беспорядочно отступали на запад. Оставляя пределы Белоруссии, враг продолжал совершать злодеяния, зверски расправляясь как с мирным населением, так и с пленными советскими бойцами.

24 июня гвардии рядовой 77-го полка 26-й гвардейской стрелковой дивизии Юрий Смирнов, участвуя в танковом рейде, был тяжело ранен и подобран фашистами. Они допрашивали его, подвергая нечеловеческим пыткам. Отважный воин предпочел принять смерть от рук палачей, но не выдал военной тайны.

— Когда мы на следующий день штурмом овладели населенным пунктом Шалашино, — докладывал Черняховскому генерал Галицкий, — то обнаружили в одном из немецких штабных блиндажей распятое на кресте тело Юрия Смирнова.

— Тот самый молодой гвардеец, с которым я беседовал накануне наступления в траншее первой роты 77-го полка? — вспомнил Иван Данилович. — Жаль такого орла потерять… Вы сами видели, что с ним сделали изверги?

— Видел сам. Руки и ноги прибиты ржавыми гвоздями к деревянному кресту, над глазами в лоб вбиты два железных костыля, пронизывающие голову насквозь. На груди запеклись штыковые и ножевые раны…

— Фашистские звери! — не выдержал Черняховский.

— Иван Данилович, Военный совет армии направил представление на присвоение Смирнову звания Героя Советского Союза посмертно.

— Военный совет фронта поддержит ваше представление. Геройски погибшего гвардейца похоронить с воинскими почестями!

Весть о зверской расправе быстро облетела войска фронта и вызвала новую волну ненависти к врагу. Боевые товарищи на могиле Юрия поклялись отомстить за него и изгнать палачей с нашей земли.

Президиум Верховного Совета СССР присвоил гвардии рядовому Юрию Смирнову звание Героя Советского Союза посмертно. Приказом министра обороны имя его было навечно занесено в списки Н-ского стрелкового полка.

Ровно три года назад командующий 16-й немецкой армией, невозмутимый и уверенный в себе генерал-полковник фон Буш, докладывал Гитлеру о том, что вверенными ему войсками на рижском направлении разгромлена 28-я танковая дивизия русских под командованием полковника Черняховского. И вот теперь генерал-фельдмаршал фон Буш, командующий группой армий «Центр», по мере продвижения войск генерала Черняховского к Минску все больше терял самообладание. К исходу дня он позвонил Гитлеру в его штаб-квартиру в Восточной Пруссии:

— Мой фюрер, русские создают пятикратное превосходство! Сдержать их наступление невозможно. В целях спасения живой силы и боевой техники прошу вашего разрешения отвести группу армий «Центр» за реку Березину.

— Фельдмаршал, возьмите себя в руки! — выкрикнул в ответ Гитлер. — Откуда вы взяли пятикратное преимущество?

— Речь идет о превосходстве противника на главных направлениях.

— Категорически запрещаю отводить войска! Приказываю пресечь панику, расстреливать паникеров, перейти в контрнаступление. Остановить русских любой ценой!

— Прошу две-три танковые дивизии для организации контрудара…

— О каких дивизиях вы ведете речь? Под вашим началом и без того лучшие дивизии, самая мощная группировка!

Буш понимал, что всему есть предел. Тысячами березовых крестов на могилах немецких солдат был отмечен путь его войск, начиная с Прибалтики, с боев против 28-й танковой дивизии Черняховского. И Гитлер не хуже своего фельдмаршала знал, сколько Германия потеряла солдат и боевой техники в снегах под Москвой, у стен Сталинграда, на Курской дуге и в степях Украины…

— Мой фюрер, я отвечаю за жизнь миллионной армии! Солдаты верят, что я не потребую от них ничего, что идет вразрез с моей совестью. Сейчас наступил момент, когда 4-ю армию необходимо отвести, спасти от неминуемого окружения…

Но Гитлер не изменил своего решения. Он еще не представлял себе или не хотел представить всю остроту положения 4-й армии и в целом всей группы «Центр».

После этого разговора фон Буш потерял равновесие духа окончательно. Еще недавно фюрер осыпал его милостями за победы во Франции и, в начале войны с Советским Союзом, в Прибалтике. Ныне он отступал, открывая русским путь на Варшаву и Берлин. Войска Черняховского неумолимо продвигались на запад, охватывая полукольцом соединения 4-й армии. Фон Бушу было ясно: еще немного — и полукольцо сомкнется. Он неистовствовал, его трудно было узнать. Офицеры и генералы со страхом переступали порог его кабинета. Сам он стал вздрагивать от каждого телефонного звонка: не приходилось ждать благоприятных вестей ни с поля боя, ни из ставки фюрера. В ушах звучал приказ Гитлера: «Остановить наступление русских любой ценой!»

И Буш все-таки попытался выполнить приказ Гитлера. Для этого на чашу весов он бросил последний оперативный резерв — 5-ю танковую и 286-ю охранную дивизии, надеясь этими силами приостановить наступление 5-й гвардейской танковой армии, а затем и нанести контрудар.

Советская разведка своевременно доложила о выдвижении резервов противника. Сталин приказал вызвать к телефону ВЧ Василевского или Черняховского. Поскребышев, заранее позвонив из Москвы, предупредил, что Верховный будет на проводе через полчаса. Василевский в это время находился в пути к командно-наблюдательному пункту фронта. Черняховскому предстояло второй раз с начала операции вести переговоры с Верховным Главнокомандующим. В оставшиеся минуты он успел посоветоваться с ближайшими соратниками, попросил их быть рядом.

Ровно через тридцать минут зазвонил телефон. Присутствующие молча склонились над картами, командующий фронтом взял трубку:

— Генерал Чернов слушает.

— У аппарата Семенов. Здравствуйте! До нас дошли сведения, что противник из оперативного резерва выдвигает танковую дивизию в вашу полосу, так?

— Не совсем точно. К исходу двадцать седьмого июня командование группы армий «Центр» силами 5-й танковой и 286-й охранной дивизий заняло исходные позиции на рубеже Игрушки, Крупки в готовности нанести контрудар по передовым частям 5-й гвардейской танковой армии.

— Представляет ли серьезную угрозу контрудар Буша?

— Представляет, если не принять эффективные контрмеры. Ротмистров понес значительные потери, а в 5-й танковой дивизии противника наши разведчики насчитали более двухсот бронеединиц.

— Можете ли уверенно сказать, что вы приняли все необходимые меры для отражения контрудара?

— Товарищ Семенов, мы рассчитываем завтра с утра разгромить 5-ю танковую и 286-ю охранную дивизии противника и продолжим развивать успех.

— Как вы расцениваете действия германского командования в этой операции?

— Его педантизм и шаблонность в оперативном искусстве поставили группу армий «Центр» на грань катастрофы. Вместо быстрого отхода на тыловые позиции Буш втянул свои войска в затяжные фронтальные сражения. Это облегчает наши действия.

— Какие у вас прогнозы в отношении дальнейших намерений германского командования? — спросил Сталин и, не дожидаясь ответа, добавил: — Этот вопрос всех нас в Ставке очень интересует.

— Гитлеровскому командованию до выдвижения крупных резервов остается лишь затыкать опасные направления, ничего другого предпринять оно пока не в состоянии.

— Хорошо. Жду вашего сообщения о том, как будут развертываться события на рубеже Игрушки, Крупки. Желаю успеха. До свидания.

Черняховский думал о Буше. Добьется ли старая лиса разрешения у Гитлера на отвод 4-й армии? Если не добьется или отвод будет затянут, эта армия окажется в котле. Исходя из оценки противника, он внес в план ряд коррективов, чтобы обеспечить скорейшее ее окружение.

Воздушной армии Хрюкина была поставлена задача в момент развертывания резерва Буша — 5-й танковой и одной пехотной дивизии — в боевой порядок нанести по нему массированные удары, а танковой армии Ротмистрова, взаимодействуя с авиацией и артиллерией, разгромить эти дивизии и, продолжая развивать наступление, захватить переправы через Березину и овладеть городом Борисов. Но, к сожалению, соединения 5-й гвардейской танковой армии до исхода дня 28 июня были связаны боями в районе Крупки — Бобры, в сорока километрах восточнее Борисова.

Черняховский и его штаб принимали все меры, чтобы ускорить темп наступления общевойсковых армий и конно-механизированной группы Осликовского. Делалось все для того, чтобы главные силы фронта во взаимодействии с партизанами Белоруссии с ходу форсировали Березину и воспрепятствовали противнику занять оборону на ее противоположном берегу. От быстрейшего захвата и расширения плацдармов на Березине во многом зависел успех всей операции «Багратион».

Усилия командования, штаба фронта и штаба 1-й воздушной армии дали свои результаты. Конно-механизированная группа Осликовского к исходу 28 июня захватила переправы на Березине, всего лишь в четырнадцати километрах северо-западнее Борисова.

В штаб-квартире командующего группой армий «Центр» в Минске генералы и офицеры были ошеломлены донесениями с линии фронта. Над 4-й армией нависла опасность окружения. Надежды фон Буша на контрудар не оправдались. Подошедшие из глубины обороны резервы были встречены танками маршала Ротмистрова и генерала Бурдейного, а гитлеровская пехота попала под клинки казаков генерала Осликовского.

«Наступление русских оказалось настолько организованным и массированным, что мы не знали, как восстановить фронт обороны, — показывал на допросе один из пленных фашистских генералов. — Вначале была нарушена связь между батальонами и полками, а затем и между высшими инстанциями. Многие соединения не могли связаться со штабом армии и не получали приказаний. Не было возможности вызвать авиацию. Куда мы ни бежали, всюду были танки и казаки на быстрых конях».

В ночь на 28 июня Буш не мог заснуть: одни тревожные вести сменялись другими. Войска 3-го Белорусского фронта продолжали расширять прорыв и развивать наступление в направлении Минска. Положение войск группы армий «Центр» становилось катастрофическим. Свои неудачи фон Буш объяснял тем, что Черняховский и Рокоссовский нанесли удар не там, где естественно можно было использовать современную военную технику — танки и тяжелую артиллерию, — а на лесистой, заболоченной местности.

Сильный авиационный налет на командный пункт окончательно сломил фон Буша. Опустившийся, с потускневшим взглядом он больше походил на пожилого, обрюзгшего швейцара в лампасах, чем на фельдмаршала. Когда-то здесь, на Березине, были разгромлены войска Наполеона. Теперь и его армию ожидает бесславный конец на этой выжженной огнем чужой земле. В тяжелом раздумье сидел он на своем командном пункте, склонившись над столом с картой. Иногда отрывался, рассеянно смотрел в окно. Блуждающий взгляд остановился на вороне, сидящем на вершине обгорелой черной березы. В этой картине Буш увидел что-то недоброе, роковое.

— Полковник, не помните, сколько живет ворон? — спросил адъютанта.

— До трехсот лет, господин фельдмаршал!

— Может быть, эта птица клевала здесь трупы французских солдат в 1812 году? И немецких в 1918-м? И теперь ждет, когда наступит наш черед…

— Я верю в вашу звезду, господин фельдмаршал! — решил подбодрить своего шефа угодливый адъютант. — Не кто иной, как вы заменили на этом посту победителя Парижа фельдмаршала фон Бока. Вас не забудет Германия!

Однако и эти слова не подняли настроения Буша. Мрачные предчувствия сбылись: 28 июня Гитлер снял его с поста командующего и отозвал в Берлин. Крах терпела не только немецкая группировка в Белоруссии, но и военная теория, и военно-политическая доктрина фашистской Германии. Многие генералы из группы армий «Центр» начали сдаваться в плен, некоторые покидали фронт под разными предлогами. Так, известный военный теоретик генерал пехоты Курт фон Типпельскирх, командовавший 4-й армией, срочно отправился лечиться.

Командовать группой «Центр» по совместительству стал командующий группой армий «Северная Украина» фельдмаршал Модель. Он развернул энергичную деятельность по восстановлению стратегического фронта обороны в Белоруссии. Начал с того, что перебросил сюда несколько танковых дивизий из своей группы, совершенно не предполагая, что командование Красной Армии одновременно с такой крупной операцией в Белоруссии готовит и другую — Львовско-Сандомирскую.

Черняховский, выбрав момент, предложил представителям Ставки маршалу Василевскому и генерал-полковнику авиации Фалалееву принять участие в допросе пленных немецких генералов. Допрос происходил в палисаднике штаб-квартиры Черняховского.

Василевский жестом указал генерал-полковнику Гольвитцеру, чтобы тот сел на скамейку с другой стороны стола.

— Вы лично верили в победу немецких войск в войне с Советским Союзом? — задал вопрос член Военного совета фронта Макаров.

— Верил.

— И в настоящее время продолжаете верить?

— Нет, Гитлер допустил крупные просчеты.

— Гитлер был прав или ошибался, когда приказывал вам оборонять Витебск до последнего солдата? — спросил Черняховский.

— Да, в данном случае он был прав. Состояние укреплений Витебска позволяло обеспечить неприступную оборону.

— Если оборона Витебска действительно была неприступной, как же случилось, что вы сдались в плен советским войскам?

— Дивизии вверенного мне корпуса удерживают Витебск, я же попал в плен случайно, в результате неосторожности при посещении пунктов управления подчиненных частей. — Гольвитцер обратил внимание на улыбки советских военачальников. — Впрочем, я прошу проинформировать меня об истинном положении дел в районе Витебска.

— Товарищ командующий, выходит, он не знает обстановки и со своими генералами в плену не встречался? — обратился Василевский к Черняховскому.

— Да, они содержатся изолированно.

— Прикажите привести подчиненных ему генералов, пусть у них узнает подробности.

Появление генерала Хиттера, командира 206-й пехотной дивизии, повергло Гольвитцера в уныние.

— Генерал Хиттер, подтвердите, что отныне 53-го пехотного корпуса немецко-фашистской армии не существует, что он разгромлен и пленен войсками 3-го Белорусского фронта, — потребовал Черняховский.

— О, да, корпус разгромлен! Вместе со мной в плену начальник штаба корпуса, — с готовностью отвечал Хиттер. — Мы были изумлены силой, наличием боевой техники, а также военным искусством русских под Витебском.

От прежнего высокомерия Гольвитцера не осталось и следа. У него стал вздрагивать подбородок.

— Генерал Гольвитцер, надеюсь, теперь вы согласитесь, что поражение немецких войск зависело не только от Гитлера? — спросил Василевский.

— Я над этим подумаю, — выдавил Гольвитцер.

— Молитесь богу, что остались живы. В плену вам больше и нечего делать, как только думать.

Да, гитлеровским полководцам было о чем поразмышлять. Поздно дошло до них, что ослепленные бредовой идеей мирового господства, они втянулись в обреченную на провал авантюру. Теперь два пожилых генерала выглядели понурыми, сумрачными.

— Генерал Хиттер, скажите, как вы оцениваете события, происходящие на побережье Франции? — спросил Фалалеев.

— Англо-американский десант, высадившийся там, не беспокоит немецкий народ и его армию. Мы с большей тревогой наблюдаем за событиями на советско-германском фронте, в частности на минском направлении.

Действительно, немецко-фашистское командование особенно было обеспокоено продвижением соединений 3-го Белорусского фронта на центральном направлении Минск — Варшава. На этот участок оно подбросило семь свежих дивизий, в том числе 253-ю пехотную и 5-ю танковую из района Ковеля, 391-ю и 286-ю охранные, 95-ю и 14-ю пехотные — из оперативного резерва группы армий «Центр», 260-ю пехотную — от соседа слева. Если учесть, что немецкие дивизии по своему составу были в два-три раза многочисленнее наших, то это была внушительная сила. Но и переброска войск, произведенная Моделем, не исправила положения. Армии Черняховского перемалывали по частям прибывающие подкрепления противника и продолжали успешно преследовать разгромленные соединения группы армий «Центр». Темп наступления нарастал.

Операция «Багратион» в целом развивалась успешно. Трудности для 3-го Белорусского фронта возникали в связи с отставанием соседей справа и особенно слева. Главные силы фронта вышли на дальние подступы к Борисову, когда в три часа 29 июня офицер связи Генерального штаба доставил пакет. Комаров тут же разбудил командующего. Через минуту тот уже был на ногах.

— Вода как лед, товарищ командующий, — хрипло предупредил ординарец спросонья.

— Быстрее сон пройдет! Только лей на голову и на шею. Ни капли на поясницу!

Ординарец Плюснин каждый раз не переставал любоваться атлетическим телосложением командующего.

— Надо бы вам перекусить, товарищ генерал.

— Разве стаканчик крепкого чаю с лимоном.

Черняховский обтерся, на ходу надел китель. Вскрыв пакет, достал плотный лист бумаги с директивой на дальнейшее развитие операции «Багратион».

Лично. Командующему 3-м Белорусским фронтом тов. Черняховскому. Члену Военного совета фронта тов. Макарову. Товарищу Владимирову.

Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. Войскам 3-го Белорусского фронта с ходу форсировать р. Березину, обходя встречающиеся опорные пункты противника, и развивать стремительное наступление на Минск и правым крылом на Молодечно.

2. Не позже 7—8.7.44 овладеть во взаимодействии с войсками 2-го Белорусского фронта городом Минск и правым крылом занять Молодечно.

Ставка требует от 5-й гв. танковой армии стремительных и решительных действий, отвечающих сложившейся на фронте обстановке.

3. От пехоты потребовать необходимого напряжения сил с тем, чтобы она по возможности не отставала от действующих впереди танковых и кавалерийских соединений.

4. Об отданных распоряжениях донести.

Сталин

Антонов.

Черняховский был рад: ранее отданные им распоряжения соответствовали полученной директиве. Проект решения у него созрел, когда еще танки Ротмистрова взяли Толочин. Но перед тем, как окончательно принять важное решение, он непременно выслушивал мнение своих ближайших помощников. Не допив чая, попросил пригласить Макарова и Покровского. Член Военного совета и начальник штаба не заставили себя ждать. Внимательно выслушав их, Иван Данилович продиктовал свое решение:

— Противник, используя вновь подошедшие оперативные резервы и остатки разгромленных соединений 3-й танковой армии, пытается задержать наступление частей Красной Армии на Березине. В то время как наша конно-механизированная группа форсировала Березину и успешно развивает наступление, 5-я гвардейская танковая армия и главные силы фронта ведут бои на дальних подступах к Борисову…

Изложив обстановку, перешел к приказной части:

— Подвижными войсками и авиацией фронта в оперативном взаимодействии с 1-м Белорусским фронтом стремительно развивать наступление на Минск и отрезать пути отступления на запад крупной вражеской группировке. Конно-механизированной группе Осликовского наступать, имея задачей овладеть Молодечно. Танковой армии Ротмистрова, форсировав Березину, овладеть районом Борисова, в дальнейшем развивать наступление в полосе автострады и к исходу дня 2 июля овладеть Минском…

— Иван Данилович, в директиве Ставки сказано, что мы взаимодействуем со 2-м Белорусским фронтом и ни словом не упомянуто в отношении 1-го Белорусского, — заметил Макаров.

— Указывая на взаимодействие со 2-м Белорусским фронтом, Ставка имеет в виду, что генерал Захаров обеспечит наше левое крыло и тылы, поскольку мы вырвались далеко вперед. С 1-м Белорусским фронтом соприкосновения мы пока не имеем, взаимодействуем с ним оперативно.

— 2-й Белорусский фронт сильно отстал, — заметил Покровский. — Видимо, следует обратить внимание на опасность на нашем левом крыле.

— Совершенно правильно, Александр Петрович! В соответствии с принятым нами решением отдайте распоряжения войскам, укажите, какими силами обеспечить стык слева. Сосед справа тоже отстает. Крылова и Людникова обяжите прикрыть правое крыло фронта.

— Иван Данилович, в своей директиве армиям мы намного опережаем сроки, указанные Ставкой…

— Если мы будем придерживаться сроков, то 4-я немецкая армия выскочит восточнее Минска из подготавливаемого нами котла.

— Согласен. Но и штабу маловато времени, чтобы разработать план операции, довести его до войск…

— Александр Петрович, для составления подробных планов у нас просто нет времени. Поэтому разрешаю все расписать на топокарте с короткими распоряжениями. Пригласите к себе командующих родами войск и их начальников штабов, пусть ознакомятся с директивой и моим решением и работают параллельно с вами. Успех операции во многом зависит от того, как вы доведете решение до войск.

На улице запели петухи. Иван Данилович открыл окно.

— Что ж, фон Буша отстранили от должности, теперь очередь за Моделем!

На правом крыле фронта конно-механизированная группа, форсировав Березину, продолжала наступать на Плещеницы. Главные силы фронта 30 июня вышли к Березине. Танки Ротмистрова и передовые отряды генералов Галицкого и Глаголева подошли к Борисову. Черняховский целый день находился в соединениях Галицкого и 5-й гвардейской танковой армии.

Войска фронта успешно форсировали Березину и, не ввязываясь в затяжные бои, обходя узлы сопротивления на промежуточных рубежах, продвигались вперед. Главные силы Рокоссовского продолжали развивать наступление в направлении на Барановичи.

В результате стремительно проведенной операции с глубоким обходным маневром с флангов соединения Черняховского в ночь на 3 июля сломили сопротивление противника на подступах к Минску. На рассвете первыми ворвались в столицу Белоруссии, с опережением срока на четыре дня, гвардейские танковые бригады — 4-я под командованием полковника О. А. Лосика и 18-я подполковника В. И. Есипенко. В боях за Минск также отличилась 1-я гвардейская стрелковая дивизия полковника П. Ф. Толстикова.

Четырьмя часами позже в город вступили танковые соединения 1-го Белорусского фронта.

Войска Черняховского при содействии соединений Рокоссовского в тот же день полностью очистили Минск от врага.

Праздничное настроение царило на командном пункте Черняховского. Вот в эфире послышались позывные Москвы. Приказ войскам 3-го Белорусского фронта… Затем долго гремел салют. Когда смолкли звуки гимна, все стали поздравлять командующего…

В ходе десятидневного наступления войск Баграмяна, Черняховского, Захарова и Рокоссовского в обороне противника образовалась огромная брешь шириной свыше четырехсот километров, прикрыть которую немецко-фашистское командование было не в силах. Обходными и фланговыми маневрами 1-го и 3-го Белорусских фронтов в сочетании с наступательными действиями 2-го Белорусского фронта советские войска окружили восточнее Минска 4-ю и часть сил 9-й армии противника общей численностью более ста тысяч человек. Окружение крупной группировки в результате параллельного преследования войсками двух фронтов на такой большой глубине (двести пятьдесят километров) явилось беспрецедентной операцией и внесло важный вклад в развитие советского военного искусства.

Войска 3-го Белорусского фронта внесли огромный вклад в разгром группы армий «Центр», а их командующий по праву снискал славу одного из талантливейших советских полководцев. Сам Иван Данилович успех операции, в том числе и войск своего фронта, объяснял хорошо организованным взаимодействием четырех мощных фронтовых объединений, тем, что командиры всех степеней овладели искусством вождения войск, что политработники сумели вдохновить воинов на массовый героизм. Особую благодарность Черняховский чувствовал к своим ближайшим соратникам — члену Военного совета, начальнику штаба, командующим родами войск. Он хорошо понимал, что без их помощи невозможно было бы добиться такого твердого и непрерывного управления войсками.

Член Военного совета 3-го Белорусского фронта Василий Емельянович Макаров в своих воспоминаниях пишет:

«…Войска под руководством генерала Черняховского одними из первых ворвались в Минск… успех был заранее предопределен сложной, я бы сказал, ювелирной подготовкой к наступлению.

В этой подготовке, лишенной какого бы то ни было шаблона, проведенной совершенно новыми методами, начисто сбившими с толку гитлеровскую разведку, многое было сделано по инициативе Ивана Даниловича и явилось результатом его неиссякаемого военного творчества, его высокий эрудиции и воинского умения.

И хоть мне с первых дней войны пришлось быть на фронте, хоть я и до встречи с Иваном Даниловичем был участником многих крупных операций, не раз уже испытал горечь поражений и радость побед, мне до этого мало приходилось видеть такую тщательную, продуманную и точную работу командующего».

Успехи никогда не кружили Черняховскому голову. Он постоянно оставался требовательным к себе, подавал пример трудолюбия.

«…Никакого самодовольства, зазнайства Иван Данилович не терпел, — вспоминает Василий Емельянович. — И сам был человеком великой скромности. Помню, поехали мы с ним в одну танковую часть. И увидел Черняховский, что в этой части вывешен его портрет. На месте ничего не сказал. Но как только двинулись в обратный путь, спросил:

— Зачем мой портрет повесили?

— Ты ж командующий фронтом. Вот и повесили.

— Есть в нашей армии командующие и постарше меня, позаслуженнее да и званием повыше. Их портреты надо вывешивать. Словом, прошу немедленно снять.

И приказал проверить: сняли портрет или нет. И не успокоился, пока не сняли…»

Война полна неожиданностей, и полководец всегда должен быть готов к ним. Во время торжеств по случаю освобождения столицы Белоруссии Черняховскому передали, что главная группировка 4-й армии гитлеровцев прорвала фронт окружения и устремилась вдоль магистрали к Минску. Основные силы 3-го Белорусского фронта к этому времени продвинулись далеко на запад и втянулись в тяжелые бои. Над освобожденным городом нависла опасность.

Однако Черняховский никогда не пренебрегал правилом: сколь бы ни было стремительным наступление, не забывать закреплять успех. И всегда сохранял резервы. Сейчас он моментально ввел их в действие. Одновременно появилась авиация. Сотни бомб обрушились на врага. Начался окончательный разгром 4-й немецкой армии.

Летчикам генерала Хрюкина была поставлена задача задержать продвижение колонн противника, создавая на дороге пробки, а затем нанести массированные удары по его скоплениям. Деморализованную немецкую армию били с воздуха летчики, с фронта — стрелковые соединения, с флангов — бронетанковые войска, с тыла — белорусскиепартизаны. Противник потерял управление, его колонны разбегались…

В целях прикрытия левого крыла фронта и завершения разгрома окруженной группировки Ставка Верховного Главнокомандования переподчинила 3-му Белорусскому фронту 33-ю армию под командованием генерал-лейтенанта В. Д. Крюченкина. Со своей стороны, немецко-фашистское командование стало лихорадочно перебрасывать в Белоруссию крупные резервы с запада. Оно стремилось любой ценой остановить продвижение наших войск. К этому времени соединения 3-го Белорусского фронта вырвались далеко вперед. Тылы отставали. Некоторые армии растянулись, их следовало привести в порядок. Черняховский приказал Осликовскому, продолжая стремительно преследовать врага, перерезать железную дорогу Минск — Вильнюс и не допустить подхода резервов к окруженной группировке.

Обходя узлы сопротивления, конно-механизированная группа в последующие два дня продвинулась еще на сто километров, 2 июля овладела городом Вилейка и перерезала железную дорогу. Немецко-фашистскому командованию удалось подбросить сюда из района Нарвы 170-ю пехотную дивизию. 3-й мехкорпус, израсходовав горючее, был вынужден спешиться и принять бой. Кавкорпус Осликовского сохранял свою подвижность… Учитывая это, командующий фронтом решил отдать приказ обоим соединениям действовать самостоятельно.

Осликовский вырвался вперед настолько, что его радиостанции не могли поддерживать связь с КП фронта. Не будучи уверен, что приказ будет принят, Черняховский решил отправить к нему офицера связи.

— Пошлите меня, Иван Данилович! — вызвался Комаров.

Через несколько минут он был уже на полевом аэродроме, где его ожидал самолет командующего.

Долетели удачно. Выйдя из самолета, Комаров услышал частую ружейно-пулеметную перестрелку, потом мощное «ура». Конники атакуют!

Генерал Осликовский, как всегда бодрый, подтянутый, несмотря на жару, в своей неизменной черной бурке, встретил его на КП.

— Рассказывай, Алексей Иванович, чем командующий недоволен?

— Напротив, очень доволен! — успокоил его Комаров. — Но приказал: конно-механизированную группу упразднить, корпусам действовать самостоятельно. Рубеж Вилейки передать мехкорпусу, а вам наступать на Лиду.

— Так. Что еще?

— Отличившихся в последней операции представить к правительственным наградам. А вас, товарищ генерал… — Комаров сделал вид, что выбалтывает секрет, — Военный совет фронта представляет к Герою Советского Союза. А вашего начальника штаба — к генерал-майору…

Во второй половине того же дня бои на участке Осликовского приняли ожесточенный характер. Враг подтягивал все новые и новые части. Спешенные кавалеристы, взаимодействуя с танкистами, в упорных боях удерживали рубеж по реке Вилейке в течение трех дней, пока не подошли передовые соединения общевойсковых армий.

Ставка Верховного Главнокомандования 4 июля передала фронту новую директиву:

Лично. Командующему 3-м Белорусским фронтом тов. Черняховскому. Члену Военного совета фронта тов. Макарову. Товарищу Владимирову.

Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. Войскам 3-го Белорусского фронта частью сил и совместно со 2-м Белорусским фронтом завершить разгром противника, окруженного восточнее Минска.

2. Не позже 10—12 июля овладеть рубежом Вильнюс, Лида и, нанося главный удар на Вильнюс, в дальнейшем выйти на Неман, захватив плацдарм на его западном берегу.

3. Об отданных распоряжениях донести.

Сталин

Антонов.

Аналогичными директивами были поставлены задачи другим фронтам: 1-му Прибалтийскому — продвигаться на рубеж Шяуляй — Каунас; 2-му Белорусскому — преследовать противника в направлении Гродно — Белосток; 1-му Белорусскому — развивать наступление правым крылом на Барановичи — Брест.

В тот же день Черняховский доложил свое решение представителю Ставки Василевскому. На этот раз план операции поместился на сравнительно небольшой склейке топокарт.

Александр Михайлович, опершись о стол левой рукой, внимательно рассматривал оперативное построение фронта и задачи армиям. Правой рукой он приглаживал черные, чуть тронутые сединой волосы. Взгляд его приковался к мощной красной стреле: 5-я армия совместно с 5-й гвардейской танковой армией и 3-м гвардейским механизированным корпусом наносила главный удар на Вильнюс.

— Иван Данилович, не маловато ли оставили сил в резерве? В окружении, в тылу наших войск, более двадцати соединений противника. Окружить — это не значит победить. Надо ожидать яростного сопротивления и попыток вырваться из кольца.

— Чем дальше мы продвинемся вперед, — возразил Черняховский, — тем меньше оставим шансов оперативным резервам врага пробиться к окруженной группировке.

— Это так, но смотрите, чтобы не обрубили тылы…

— Не обрубят! Мы максимально используем воздушную армию.

— Когда гитлеровцы поймут, что им не вырваться, то начнут просачиваться небольшими группами. Вот и будем за ними гоняться на бомбардировщиках и штурмовиках.

— Главное — взять Вильнюс и успеть совершить прыжок через Неман.

— Ради прыжка через Неман можно и рискнуть. Но следует иметь в виду, что такую значительную водную преграду противник заставит нас форсировать по всем правилам…

3-му Белорусскому фронту к середине июля предстояло очистить от врага не только западную часть Белоруссии, но и значительную часть территории Литвы. Черняховцы не прекращали наступления ни днем, ни ночью. 5 июля овладели крупным железнодорожным узлом и важным опорным пунктом обороны противника на вильнюсском направлении — городом Молодечно. Сломив сопротивление одной авиаполевой и одной пехотной дивизий противника, механизированный корпус под командованием генерала Обухова к исходу того же дня освободил железнодорожную станцию Сморгонь. К семи часам вечера 9 июля кавалеристы Осликовского атакой с флангов и тыла взяли город Лиду.

Стремительное преследование разгромленных соединений группы армий «Центр» продолжалось на всех направлениях. Исполняющий обязанности командующего 4-й армией, окруженной под Минском, генерал-лейтенант Мюллер 9 июля признал дальнейшее сопротивление бесполезным и приказал подчиненным ему войскам сдаться в плен. Сам он сдался вместе с тремя с половиной тысячами солдат и офицеров. Сломленные силой советского оружия вместе со своими солдатами сдались в плен генералы Траут, Бамлер, Эрсмандорф, Штейклер, Гофмейстер, Гиер, Тровитц, Клямт и другие.

В те памятные дни, когда немецко-фашистские войска неудержимо откатывались к границам Германии, Центральный Комитет Коммунистической партии Белоруссии и правительство Белорусской ССР пригласили командующего и члена Военного совета 3-го Белорусского фронта на парад партизан в Минске. Столица Белоруссии ликовала. Народ радостно встречал выдающегося полководца. Гремела музыка, машина Черняховского утопала в цветах. Люди горячо благодарили славных воинов. На центральной площади Черняховского и Макарова встретили члены правительства республики, пригласили на трибуну. Людское море замерло в напряженном внимании. Секретарь ЦК Компартии Белоруссии П. К. Пономаренко произнес от имени тысяч минчан слова благодарности Коммунистической партии, приведшей белорусский народ к победе. По площади прокатилось громовое «ура».

— Товарищи партизаны и партизанки, поздравляю вас с освобождением от фашистского ига! Вы героически сражались с врагом все эти три года оккупации и не покорились фашистам, — звучал голос с трибуны.

После митинга состоялся торжественный парад партизан. Чеканным шагом проходили перед трибуной закаленные в боях народные мстители. Партизанские бригады имени ВЛКСМ и имени ЦК КП(б) Белоруссии оказали непосредственную помощь передовым частям 3-го Белорусского фронта при овладении городами Красное и Островец. В знак особой благодарности Черняховский произнес слова в их честь. Партизанское движение Украины и Белоруссии он называл вторым фронтом. По официальным данным, лишь командование группы армий «Центр» в ходе Белорусской операции вынуждено было использовать в своем тылу для борьбы с партизанами десять дивизий.

Глава третья ПРЫЖОК ЧЕРЕЗ НЕМАН

В начале июля войска Черняховского во взаимодействии с армиями генерал-полковника Захарова, уничтожая окруженную группировку 4-й и частично 9-й немецких армий, главными силами неудержимо двигались к границам фашистской Германии, нанося удар в общем направлении на Молодечно — Вильнюс. Ближайшая задача 3-го Белорусского фронта состояла в том, чтобы к 12 июля овладеть рубежом Вильнюс, Лида, выйти к Неману и захватить плацдарм на его западном берегу для последующего наступления на Восточную Пруссию.

Машина Черняховского неслась по шоссе Минск — Вильнюс. С каждой минутой все явственнее слышался гул отдаленного сражения. Передовые соединения Крылова должны были сейчас вести бои километрах в семидесяти отсюда, на восточной окраине Вильнюса. Близость артиллерийской канонады насторожила командующего, он приказал Комарову связаться со штабом.

— Немцы напали на командный пункт фронта, стремятся прорваться на шоссе Минск — Вильнюс, — возбужденно доложили оттуда.

— Установите связь с частями, прикрывающими Минское шоссе!

— Заместитель командира мотоциклетного полка капитан Гаврилов слушает. — Радист передал наушники командующему.

— Где командир полка?

— Тяжело ранен.

— Товарищ Гаврилов, назначаю вас командиром полка с присвоением звания майора. — Гаврилов молчал. Очевидно, был ошарашен таким оборотом разговора. — Надеюсь после боя лично поздравить вас. Как поняли? Прием.

— Служу Советскому Союзу! — взволнованно ответил офицер.

— Приказываю: прочно удерживать КП фронта и не допустить прорыва гитлеровцев на шоссе Минск — Вильнюс. Подчиняю вам все имеющиеся в этом районе силы и средства.

Немецко-фашистское командование, пытаясь спасти остатки окруженной группировки, отдало приказ частям выходить из окружения самостоятельно. Местами из внутреннего кольца удавалось прорываться группам до пяти тысяч человек. Одна из таких групп и вышла к командному пункту.

Мотоциклетный полк выполнил приказ. Черняховский с Макаровым благополучно добрались до штаба. С подходом стрелковых батальонов Губкина и Юргина мотополк контратакой с фланга разгромил гитлеровцев. Лишь немногим из них удалось отступить в западном направлении.

Войска Черняховского, полностью освободив Белоруссию совместно с войсками Рокоссовского, Захарова и Баграмяна, наступали по литовской земле. Вперед вырвались танки генерал-лейтенанта Обухова и полки генерал-майора Донца. Регулярные части воевали плечом к плечу с литовскими партизанскими отрядами, которыми руководил секретарь ЦК Компартии Литвы А. Ю. Снечкус, находившийся в это время на командном пункте 5-й армии. Литовский народ всем, чем мог, помогал Красной Армии. Крестьяне встречали своих освободителей хлебом-солью.

Войска 3-го Белорусского фронта втягивались в бои за город Вильнюс, а командующий и его штаб уже готовились к форсированию Немана. Начальник инженерных войск генерал Баранов представил Военному совету план инженерного обеспечения этой операции. Река шириной до двухсот и глубиной до четырех метров, с быстрым течением была серьезной преградой на пути наступающих войск. В целом план был одобрен. Черняховский внес свои коррективы и строго предупредил генерала Баранова, чтобы не повторялись ошибки, допущенные при форсировании Березины. Переправочные средства фронта приказал выдвигать вслед за первым эшелоном армии, наступающей на главном направлении, а переправочные средства армии — за первым эшелоном корпуса на направлении главного удара.

В разгаре сражения за Вильнюс на КП фронта приехал начальник Главного разведывательного управления Красной Армии генерал-полковник Ф. Ф. Кузнецов. Черняховский тепло встретил бывшего сослуживца и друга.

— Федор Федотович, чем могу быть полезен? Рассказывайте, если не секрет.

— Секрета особого нет, — улыбнулся Кузнецов. — Два часа назад к вам прибыл глава военной миссии США генерал Дин. Мы с ним по поручению наших правительств должны разработать мероприятия большой важности.

— В чем будет заключаться моя обязанность как командующего фронтом?

— Во-первых, не снижать темпа наступления, чтобы союзники воочию убедились в могуществе советских войск. Во-вторых, принять представителя союзных войск по русскому обычаю, чтобы он чувствовал себя как дома.

— Не беспокойтесь, все будет «о’кей»! А если он начнет интересоваться нашими планами, укомплектованностью войск?

— Союзники есть союзники. Надо продемонстрировать нашу боевую технику и технику США, получаемую по ленд-лизу. Ничего, если он поймет, что наше оружие превосходит американское…

Друзья вспомнили совместную службу в 60-й армии, боевых товарищей, отдавших жизнь за победу. Иван Данилович от души посмеялся, вспомнив о медведе при штабе сибирской дивизии.

— Где-то теперь наш мохнатый друг?

— Последний раз видел его, когда триста третью забрали от вас и бросили на Харьков. Косолапый замыкал обоз штабной колонны. Вперевалку трусил за повозкой. Спустя месяц, может быть два, я получил письмо от замполита этой дивизии. Сибиряки храбро сражались под Харьковом. Ваш любимец медведь отличился в этих боях: отвлек внимание гитлеровцев и помог группе офицеров штаба выйти из окружения.

— Каких только чудес не бывает на войне! — улыбнулся Черняховский. — В составе 3-го Белорусского много сибирских дивизий. Хорошие бойцы! Когда встречаюсь с ними, всегда вспоминаю тех сибиряков и их косолапого друга…

Подошло время приема американских гостей. Начальник штаба организовал церемониал по всем правилам: почетный караул, оркестр, государственные гимны… На обеде присутствовали маршал Василевский, генерал-полковник Кузнецов, генералы и офицеры штаба. Первый тост Черняховский предложил за здоровье высокого гостя. Генерал Дин в ответ произнес тост в честь русского народа.

Завязалась непринужденная беседа. Дин заговорил о значении Белорусской операции, осведомился, какую роль сыграла помощь США по ленд-лизу. Генерал Иголкин привел данные о количестве американских танков и самолетов, принимавших участие в операции. Цифра оказалась довольно скромной.

Дин сочувственно заговорил о потерях Красной Армии за три года войны. Его заверили, что на рубеж Эльбы советские войска выйдут отнюдь не ослабленными…

Разговор продолжался бы долго, но кто-то из присутствующих заметил, что начинает уже рассветать.

— Господа! — провозгласил Дин. — Прошу поднять бокалы за выдающегося военачальника Вооруженных Сил СССР маршала Василевского. — Затем обратился к Александру Михайловичу от имени начальника штаба армии США.

— Господин Василевский, генерал Маршалл поручил мне просить вас ускорить сроки вступления СССР в войну против Японии.

— Господин генерал, мы ценим вас, как крупного военного деятеля, как специалиста, глубоко понимающего закономерности современной войны, сознающего важность сосредоточения сил на решающем направлении… — начал Василевский.

— Разумеется, мы не собираемся отвергать законы войны, — вежливо подтвердил Дин.

— И вы не можете не согласиться, — продолжал Александр Михайлович, — что преждевременное вступление СССР в войну на Дальнем Востоке приведет к нежелательному распылению наших усилий, отвлечет советские войска с главного, решающего фронта второй мировой войны. Любая затяжка в борьбе против фашистской Германии отодвинет сроки окончания войны, усугубит ее тяготы для человечества…

В третьем часу ночи Черняховский проводил Кузнецова: тот спешил возвратиться в Москву. Друзья сердечно попрощались в надежде вскоре встретиться вновь. Дин встал поздно. Позавтракав, нанес визит командующему фронтом. Получил разрешение посетить пленных немецких генералов и побывать в армии, наступающей на направлении главного удара.

Сопровождать генерала Дина Черняховский поручил заместителю начальника оперативного управления фронта полковнику Б. А. Соколову.

Первым желанием Дина было узнать, как действует техника, поставляемая по ленд-лизу. Полковник Соколов пообещал генералу на пути к Вильнюсу показать место боя, в котором участвовали американские танки М-3.

Ехать пришлось недолго. На слегка всхолмленной равнине с редкими перелесками открылась панорама недавнего танкового сражения. Повсюду виднелись подбитые, сожженные машины. Соколов обратил внимание Дина на три подбитые тридцатьчетверки, перед которыми чернело одиннадцать сраженных немецких танков. Проехали еще немного, снова увидели обгоревшие остовы однотипных танков. Автомобиль приблизился к одному из них — он был пробит в нескольких местах. Лицо Дина вытянулось: он узнал свою отечественную машину.

— Американские рабочие построили танк, а русские погибли, сражаясь на нем за свободу народов СССР и США, — нарушил паузу Соколов.

— Войны не бывает без потерь…

— Да, но, к сожалению, они распределяются не поровну…

Дин промолчал и больше не напоминал об американской технической помощи.

Вечер провели в штабе 5-й армии. Генерал Крылов дал ужин в честь американского гостя. Разговор зашел о Черняховском. Николай Иванович рассказал много интересных боевых эпизодов, характеризующих молодого командующего как смелого и решительного полководца, простого и обаятельного человека…

В системе обороны противника Вильнюс был важным укрепленным узлом на подступах к Восточной Пруссии: он обеспечивал правый фланг группировки немецко-фашистских войск в Прибалтике. За последние недели гарнизон города значительно увеличился. Сюда срочно перебрасывались из Германии части 2-й авиадесантной и 6-й танковой дивизий. У города Лида выгружалась прибывшая из Станислава 7-я танковая дивизия. В районе Ошмяны — Гольшаны выходили из боя остатки 707-й охранной и 5-й танковой дивизий. 7 июля в Вильнюс прилетел генерал-лейтенант Штаэль, которому было приказано во что бы то ни стало удержать город.

В этот день армия Крылова совместно с механизированным корпусом Обухова обошла Вильнюс с севера и перерезала железную дорогу на Каунас у населенного пункта Вевис. Танковая армия Ротмистрова на восточной окраине города сковала группировку противника с фронта. Армия Галицкого обошла Вильнюс с юга и, захватив Тракай, установила локтевую связь с частями армии Крылова. Войска Глаголева освободили Вороново.

Таким образом, пятнадцатитысячная группировка противника оказалась окруженной в Вильнюсе. Командующий 3-м Белорусским фронтом решил, оставив часть сил для уничтожения окруженной группировки, продолжать наступление: главными силами армии Крылова — на Каунас, соединениями Галицкого и Глаголева — на Сувалки, к исходу 13 июля форсировать Неман на участке Алитус, Друскининкай и южнее.

9 июля в столице Литвы продолжались ожесточенные схватки с противником. Советские воины дрались плечом к плечу с партизанами отряда «Вильнюс». Черняховский был уверен, что дни вражеского гарнизона сочтены. Его больше беспокоил прыжок через Неман.

Рано утром на командном пункте 11-й гвардейской армии он заслушал решение генерала Галицкого по захвату плацдарма на западном берегу реки. Армия нуждалась в пополнении. Черняховский подчинил Галицкому артиллерийскую бригаду и понтонный батальон из резерва фронта и потребовал форсировать Неман с ходу на широком участке. Для оказания помощи штабу армии по организации управления войсками оставил здесь генерала Покровского, а сам отбыл на КП танковой армии Ротмистрова.

Важные события развернулись 13 июля. Главные силы армии Галицкого вышли к Неману. Командир 16-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-майор С. С. Гурьев докладывал: «Противник мощным огнем препятствует правофланговой дивизии форсировать Неман. Разбивает плоты еще до посадки на них войск… Прошу разрешения приостановить форсирование».

Командующий группой армий «Центр» фельдмаршал Модель, получив приказ Гитлера любой ценой удержать рубеж реки Неман, стал срочно усиливать алитусско-каунасскую группировку. Сюда перебрасывались три пехотные и две танковые дивизии, в том числе дивизия СС «Мертвая голова». Фронтовая разведка установила эту переброску. Черняховский отложил срок захвата плацдарма до наступления темноты. Одновременно распорядился усилить корпус Гурьева бригадой противотанковой артиллерии.

Сложная обстановка складывалась на правом крыле фронта. Генерал Крылов доложил:

— Противник силами до пехотной дивизии и до ста танков контратаковал нас во фланг в направлении Майшегала — Вильнюс. Главные силы армии наступают на Каунас. Прошу помощи.

— Откуда взялись вражеские танки в тылу нашей армии? — спросил Черняховский. — Людников давно взял Укмерге.

— Противник воспользовался тем, что главные силы 5-й армии далеко вырвались вперед.

— Развивайте наступление на Каунас, ваши тылы прикроем!

Стремясь помочь осажденному гарнизону, немцы действительно создали сильную группировку из мотопехоты и танков и нанесли контрудар по войскам Крылова. Черняховский сумел опередить врага, своевременно выдвинув на этот участок фронтовые резервы и нацелив штурмовую авиацию на удар по вражеской группировке, занявшей исходное положение. Для гитлеровцев создалась угроза нового окружения — в районе Майшегалы, и они были вынуждены перейти к обороне. Попытки вильнюсской группировки вырваться из окружения оказались безуспешными. 13 июля соединения 5-й армии освободили столицу Советской Литвы. Тысячи немецких солдат и офицеров сдались в плен, а командующий группировкой генерал-лейтенант Штаэль, убегая из города, утонул в реке Вилии.

В ночь на 14 июля соединение генерала Гурьева форсировало Неман и на его западном берегу захватило плацдарм до двадцати пяти километров по фронту и до четырех в глубину. Появление нашей крупной группировки под Алитусом было неожиданностью для командующего группой армий «Центр» фельдмаршала Моделя.

На следующий день противник контратаковал корпус Гурьева. На плацдарме развернулись кровопролитные бои. Дивизия полковника Толстикова отбила восемнадцать контратак. Рубеж на реке Неман немецко-фашистское командование назвало «линией катастрофы». И действительно, за Неманом открывался путь к логову фашистского зверя. Ставка Гитлера, находившаяся в Восточной Пруссии, в Растенбурге, начала подготовку к эвакуации в глубь Германии. Фельдмаршал Модель имел приказ Гитлера любой ценой удержать рубеж по реке Неман. Сюда стягивалось более десяти новых пехотных и танковых дивизий и несколько отдельных бригад: танковая дивизия СС «Тотенкопф» — из района Яссы, 19-я танковая — из Голландии, 242-я пехотная — из Германии, 260-я, 57-я и 299-я пехотные дивизии — из тыла, после пополнения…

Черняховский знал, что враг предпримет отчаянную попытку удержаться на этом последнем перед границей водном рубеже. А соотношение сил начинало складываться не в пользу войск 3-го Белорусского фронта. Это объяснялось тем, что в ходе стратегических сражений менялись роли и задачи фронтов.

В ночь на 12 июля Василевский предложил Сталину нанести удар войсками Баграмяна в направлении Шяуляй — Рига, прорваться к Рижскому заливу и тем самым разрезать оперативное построение войск противника и изолировать группу армий «Север» от группы «Центр». С этой целью он попросил переподчинить 1-му Прибалтийскому фронту из состава 3-го Белорусского 5-ю гвардейскую танковую армию и 3-й гвардейский механизированный корпус, а 3-й кавалерийский корпус передать 2-му Белорусскому фронту для развития наступления на Гродно.

Верховный Главнокомандующий рассудил, что ослабление войск Черняховского может привести к пассивности на кенигсбергском направлении, в результате чего немецко-фашистское командование получит возможность маневрировать дивизиями группы армий «Центр» и локализовать наступление войск Баграмяна. Поэтому танковую армию Ротмистрова он решил пока оставить в распоряжении Черняховского и предписать ему форсировать наступление к границам Восточной Пруссии, прикрывая левое крыло 1-го Прибалтийского фронта.

Таким образом, Черняховскому пришлось расстаться с 3-м гвардейским механизированным и 3-м кавалерийским корпусами. Расставаться было тяжело: ожидались мощные контрудары врага и ожесточенные бои за удержание плацдарма на противоположном берегу Немана.

Командующий фронтом продолжал усиливать войска на неманском плацдарме. Крылову он приказал в ночь на 18 июля форсировать реку в районе Дорсунишкис дивизией генерала Городовикова. Вскоре обстановка на алитусском плацдарме настолько осложнилась, что Черняховский попросил Крылова ускорить форсирование.

Николай Иванович вызвал к телефону Городовикова:

— Басан Бадьминович, командующий фронтом просит ускорить. — Он так и сказал — просит. И почувствовал, что на Городовикова это слово подействовало гораздо сильнее, чем самый строжайший приказ. — К утру необходимо овладеть плацдармом для наступления на Каунас и быть готовым к отражению контратак крупной танковой группировки противника.

— Немедленно сворачиваю КП и вместе со штабом выдвигаюсь в Дорсунишкис!

— Советую, Басан Бадьминович, даже не ждать штаба. Берите с собой оперативную группу и выдвигайтесь. Командующий знает, что вам придется трудно, но надо выстоять…

— Непременно выстоим!

Крылов понимал, насколько это важно — занять новый плацдарм и тем самым лишить противника возможности маневрировать силами на таком крупном водном рубеже.

Живо представил себе Городовикова. Не генерала, а молодого майора. Вот он проскакал на белоногом красавце дончаке с одного фланга кавалерийской цепи на другой, лихо спрыгнул, вытянулся с приложенной к козырьку рукой: «Вверенный мне полк занял исходное положение для контратаки!»

Рослый, плечистый, стройный, он стоял перед полковником Крыловым, с нетерпением ожидая команды — атаковать «противника»!

Это было весной сорок первого, на Дальнем Востоке.

И вот спустя три года, перед началом Белорусской операции, в распоряжение командарма Крылова поступила 184-я стрелковая дивизия под командованием Городовикова. Старые знакомые смогли встретиться лишь на подступах к Вильнюсу. Николай Иванович без труда узнал Городовикова и в генеральской форме. Правда, тот несколько погрузнел, стал неторопливей в движениях. Сказывалась и усталость: дивизия за полмесяца прошла с боями около пятисот километров. Но на смуглом скуластом лице выражалась все та же готовность выполнить любой приказ, из-под густых черных бровей так же горячо и смело глядели веселые, лихие глаза. Пышные усы Басан Бадьминович отпустил, видимо, для солидности: ему было всего тридцать четыре — возраст для генерала необычный.

Сейчас, торопя комдива с форсированием, Крылов знал, как устали его бойцы. Но знал и то, что Городовиков не подведет, сумеет мобилизовать все силы…

Когда комдив приехал в расположение 262-го полка, в район Дорсунишкис, там все спали повальным сном. Спали свободные от боевого дежурства бойцы и командиры, спали штабные офицеры, спал сам командир полка. Трое суток без перерыва полк вел тяжелейшие бои, отражая отчаянные контратаки противника, пробиваясь к последней крупной водной преграде на пути к цитадели фашизма — Восточной Пруссии. Когда гитлеровцы были сброшены в реку, обессиленные бойцы свалились с ног…

Пока ординарец будил командира полка, Городовиков куда-то исчез. Появился, когда полковник уже успел привести себя в порядок, с трудом стряхнув сон.

— Почему не форсируете реку? — не ожидая доклада, спросил комдив.

— Переправочные средства не прибыли…

— Приказано было форсировать с ходу, на подручных средствах.

— Немцы увели все лодки…

— Если вы не в состоянии сколотить плоты и вернуть с того берега лодки, я вам покажу, как это делается.

Командующий артиллерией и начальник связи дивизии, прибывшие с Городовиковым, с удивлением взглянули на него. Но солдаты уже тащили к берегу бревна, доски, все, что попало под руку.

Городовиков всмотрелся в противоположный берег, скомандовал:

— Начальнику связи — вплавь подать провод вон на тот островок. Там мой КП. Командующему артиллерией — переправить сорокапятки вместе с передовым батальоном. С нашего берега поддержать переправляющиеся подразделения дивизионной и приданной артиллерией…

Не прошло и получаса, как все пришло в движение. Комдив сам возглавил команду пловцов. Вместе с ним поплыли его адъютант, старший лейтенант Кулаковский, и начальник связи майор Захаров. Городовиков вырос на Волге, был отличным пловцом. Вскоре он далеко вырвался вперед. Гитлеровцы заметили, открыли пулеметный огонь. Но генерал уже был в «мертвом пространстве», укрыт островком. Без потерь доплыли и остальные. Тут же была налажена связь, комдив связался с командующим артиллерией, взял на себя управление огнем…

Наступал рассвет. Противник открыл огонь по островку из шестиствольных минометов. Вышла из строя проводная связь. Но майор Захаров уже успел переправить на КП радиостанцию комдива. Артиллерийско-минометный огонь с обеих сторон усиливался. Вскоре командующий артиллерией полковник Захаров перенес огонь всех батарей левее — туда, откуда докатилось мощное «ура»…

На левом фланге дивизии, в полку подполковника Водовозова, передовой батальон под командованием капитана Губкина ночью занял исходные позиции у реки. Неман тянулся темной лентой, только кое-где на его волнах отражался лунный свет. Облака временами закрывали месяц, и тогда река становилась еще чернее. Пользуясь темнотой, бойцы волокли к воде плоты и рыбачьи лодки.

Подготовка подходила к концу. Успех форсирования во многом зависел не только от правильности решения, принятого Губкиным, но и от инициативы всего личного состава батальона. Большую помощь оказывал комбату его заместитель по политчасти младший лейтенант Костин. В ротах прошли партийные и комсомольские собрания, коммунисты и комсомольцы обязались быть впереди и вести за собой остальных бойцов.

Губкин сам решил переправиться с главными силами батальона, а Костину предложил форсировать Неман с передовым отрядом.

— Возражений нет? — улыбнувшись, спросил он.

— И быть не может, — в тон комбату ответил Костин.

В передовой отряд выделялся стрелковый взвод лейтенанта Авдеева, взвод противотанковых орудий и пулеметный взвод. На отряд возлагалась ответственная задача — захватить плацдарм и обеспечить переправу главных сил батальона.

С наступлением темноты была произведена тщательная разведка, намечены пути подхода подразделений к реке. Казалось, все было учтено. И все-таки комбат не сомкнул глаз о эту ночь. Еще раз тщательно перебрал в памяти, не упустил ли чего, что нужно сделать еще, чтобы выполнить боевую задачу с наибольшим успехом.

В условленное время командиры рот доложили о готовности. Комбат взглянул на часы: до начала переправы оставалось немного. Противоположный берег смутно вырисовывался во мгле. Было тихо. Лишь изредка прорезали небо трассирующие пули…

Комбат, конечно, предвидел, что рано или поздно враг обнаружит переправу. Надо было отвлечь его внимание. Трое бойцов — сержант Гуров, рядовые Примак и Чернобаев — вызвались это сделать. В полутора километрах ниже по течению они переправились на тот берег и по сигналу Губкина открыли огонь из двух ручных пулеметов. Фашисты в ответ открыли минометный огонь по ложной переправе. С нашего берега ударила артиллерия. Действия трех смельчаков были приняты за переправу передового отряда. Гитлеровцы усилили артогонь, стали перебрасывать сюда подразделения с соседних участков.

В три часа ночи передовой отряд Губкина начал форсировать Неман на главном направлении наступления дивизии Городовикова. Через пятнадцать минут лодки с десантом достигли противоположного берега. Первыми на берег спрыгнули командир стрелкового взвода лейтенант Авдеев и замполит батальона Костин. Красная ракета, прорезав небо, рассыпалась на зеркале реки огненным бисером. Это был условный сигнал переправляться основным силам…

К четырем часам утра ветер разогнал туман, местами обнажил гладь реки. Немецкая авиация начала проявлять активность. Самолеты искали наши переправы. «Юнкерсы» проносились так низко, что можно было различить кресты на фюзеляжах.

После короткой артподготовки приступили к форсированию реки роты Зайцева и Ахметова. Дно у берега было илистым, вязким. Метрах в двадцати резко обрывалось на большую глубину. Вражеская артиллерия пристрелялась, река кипела от разрывов снарядов и мин. Одна за другой перевертывались лодки, разлетались вдребезги плоты. Люди плыли, держась за бревна, за перевернутые суденышки. Артиллерийская канонада и рев авиационных моторов раздирали воздух. Взрывы бомб поднимали фонтаны воды, рассыпавшиеся тысячами брызг и горячих осколков. Не успевал затихнуть грохот разрывов, как в круг становились новые вражеские самолеты и падали в пике.

Губкина оглушил свист. Один из «юнкерсов» пикировал прямо на его баркас. И вдруг снова взмыл в воздух, бомба упала далеко за кормой баркаса. Кто-то крикнул: «Фашисты удирают!» Действительно, на гитлеровских стервятников напали французские истребители из полка «Нормандия».

Главные силы батальона были уже на середине реки. Туман окончательно рассеялся, лишь на склонах высоты, где развернулись передовые подразделения батальона, длинные белые шлейфы еще простирались над созревающими хлебами. Враг подтягивал резервы. Внезапный пулеметный огонь хлестнул по плотикам и лодкам. От одной мысли, что форсирование может захлебнуться, Губкин покрылся холодным потом. Повернуть назад — значило погубить людей, не выполнить задачи…

Пули впивались в борта баркаса. Губкин по рации вызвал огонь артиллерии. С тревогой оглядывался на лодки, плоты и плотики, невыносимо медленно, как казалось, двигавшиеся среди пенных фонтанов. Отмечал вспышки на том берегу, передавал координаты…

Высадившись на берег, уточнил боевые задачи подразделениям: шестой роте овладеть фольварком Погермань, четвертой, наступая в центре боевого порядка батальона, развить успех передового отряда, пятой — отразить возможную контратаку противника с левого фланга.

Батальон капитана Губкина первым форсировал Неман на главном направлении наступления дивизии. Быстрота и натиск, с которыми он действовал, привели врага в замешательство. С ходу сбив вражеское прикрытие, бойцы устремились вперед. Из штаба полка требовали: «Не задерживаясь, продвигаться в глубь обороны противника».

Поесть люди смогли только в два часа ночи. Кухня отстала, пришлось ограничиться сухим пайком.

Бой не утихал ни на минуту. Еще утром был тяжело ранен командир передового отряда лейтенант Авдеев. На его место Губкин назначил Костина. К вечеру принесли израненного осколками мины старшего лейтенанта Ветрова.

— Держись, брат! — сказал Губкин старому другу. Помедлив, добавил: — Возвращайся скорее в строй. Еще повоюем вместе!

Ветров открыл глаза.

— Отвоевался я, товарищ капитан, — сдавленно прохрипел он и заплакал.

С сорок третьего года они служили вместе, участвовали в боях…

Как и многие фольварки в Литве, Погермань утопал в саду. Несколько добротных кирпичных построек, обнесенных каменным забором, напоминали крепость. Когда бойцы ворвались в ворота, навстречу им бросилось несколько девушек-украинок, угнанных сюда в рабство: они работали на хозяина, успевшего сбежать с гитлеровцами. Трогательная встреча длилась недолго.

— Танки! — крикнул один из бойцов.

Шесть вражеских танков двигались к фольварку с двух сторон. Костин выставил пулеметы в проломах каменного забора, чтобы отсечь пехоту. Две машины были сразу подбиты из противотанковых орудий. Остальные, выпустив по нескольку снарядов, отошли…

Дальше продвигались не встречая серьезного сопротивления. Вскоре со стороны Каунаса послышались отдельные выстрелы, Губкин послал туда разведгруппу. Батальон уже двигался в походном порядке. Шли проселочными дорогами, минуя полупустые фольварки, небольшие перелески.

Вернулись разведчики. Противника они не обнаружили.

— Товарищ капитан, — доложил боец Жубатырев, — мы тут встретили одного старика-литовца. Он нам наплел какую-то несуразицу. Дескать, мы немцев пропустили к себе в тыл, много танков и пехоты прошло к Неману…

Известие казалось неправдоподобным, но Губкин немедленно сообщил о нем в полк. Старик оказался прав: вражеские танки и мотопехота прошли в полосе наступления соседней дивизии. Враг пытался отрезать и окружить вырвавшиеся вперед части генерала Городовикова. На отражение вражеского контрудара были нацелены соседняя дивизия и часть армейского резерва. Но Губкин об этом не знал. Начальник штаба полка подтвердил приказ: срочно перерезать шоссе на Каунас.

— Не останется ли враг в нашем тылу? — переспросил Губкин.

— Продолжайте двигаться вперед! — последовал ответ.

Вскоре разведчики доложили, что видят на шоссе немецкие танки и автомашины. В следующую минуту по рации поступил приказ командира полка подполковника Водовозова:

— Закрепиться на достигнутом рубеже.

— Нахожусь на открытой местности. Переходить к обороне на этом участке нецелесообразно…

— Закрепляйтесь на выгодном рубеже. Если необходимо, можете немного отойти.

Губкин поспешно отвел роты назад, занял оборону в районе безымянного фольварка.

Подошел Чернобаев с котелком, наполненным вареной картошкой.

— Вам на двоих, товарищ комбат, с замполитом. Подзаправьтесь, пока фриц позволяет!

— А как бойцы?

— Не беспокойтесь, все будут накормлены. Нештатные повара во взводах потрудились!

Едва Губкин с Костиным принялись за еду, как появился связной от боевого охранения: по дороге в направлении фольварка движется бронетранспортер противника.

Поднявшись на холмик, увидели, как транспортер буквально перед носом нашего орудия развернулся и умчался на большой скорости.

— Упустили разведку противника!

Приблизившись к пушке, услышали ругань.

— Затвор, будь он неладен…

— В чем дело? — спросил Губкин.

— Виноват, товарищ капитан! — сержант Воиншин, командир орудия, растерянно смотрел на комбата. — Хотели подпустить поближе, взять целехоньким. Все время держали на прицеле, но фрицы, должно быть, почуяли, повернули назад. И, как назло, затвор заело…

Вероятно, противник установил передний край обороны батальона. Губкин приказал усилить наблюдение, приготовиться к отражению контратаки.

Гитлеровцы контратаковали батальон Губкина превосходящими силами пехоты в сопровождении танков. Противник прорвался к командному пункту полка, который к тому времени был вынесен вперед. В ожесточенной схватке пулеметчикам удалось отсечь пехоту от танков, однако «пантеры» продолжали беспрепятственно двигаться прямо к полковому КП. На их пути в засаде осталось последнее противотанковое орудие. Против одного орудия — четыре танка. Но его командир сержант Воиншин проявил железную выдержку и открыл фланговый огонь, когда до первой «пантеры» оставалось не более ста пятидесяти метров.

Грохнул выстрел, на землю со звоном скатилась гильза. «Пантеру» заволокло дымом. Еще выстрел, еще… Горело уже два танка, остальные свернули, чтобы укрыться в роще.

Наступило кратковременное затишье. Немецко-фашистское командование не могло примириться с тем, что советским частям удалось закрепиться на плацдарме. В подразделениях 6-й танковой дивизии немцев было объявлено: «Германские солдаты! Перед вами «Дикая дивизия» русских! — так они окрестили соединение генерала Городовикова. — Вас ждет победа или смерть за фюрера, другого не дано!»

Противник начал сосредоточивать южнее Каунаса крупные силы для того, чтобы окружить и уничтожить 184-ю стрелковую дивизию. Генерал Городовиков, оценив создавшуюся обстановку, приостановил действия по дальнейшему расширению плацдарма. Особенно тяжелая обстановка сложилась на участке полка Водовозова. Немцы вышли на фланги и отрезали его батальоны от соседних частей. Командир полка решил любой ценой удержаться на занимаемых рубежах до наступления темноты, а ночью вывести полк из полуокружения и соединиться с главными силами дивизии.

Окопы переднего края переходили из рук в руки. Противник имел четырехкратное превосходство. Коридор, на котором оборонялся полк, не превышал в ширину двух километров и насквозь простреливался пулеметным огнем. Первый батальон капитана Стручина фронтом на юг отражал вражеские контратаки с переменным успехом. Второй батальон капитана Губкина под натиском гитлеровцев вынужден был оставить окопы первой линии. На него наступал батальон мотопехоты противника, усиленный танками и артиллерией.

Рядовой Примак первым увидел полковое знамя в центре боевых порядков батальона. Алое полотнище развевалось на ветру, полыхая огнем в лучах заходящего солнца, напоминая бойцам о крови народной, пролитой в сражениях за Родину…

Вдоль окопов пробежал замполит Костин:

— Товарищи, поклянемся победить или умереть!

В ответ взметнулось мощное «ура». Костин бежал от взвода к взводу, и следом катилось «ура». Растерявшиеся гитлеровцы вернулись в свои окопы, приготовились к отражению контратаки. Не дождавшись, возобновили наступление, но время было упущено, наступили сумерки…

Правый фланг батальона Губкина с боем отступил к опушке рощи. За два часа гитлеровцам удалось продвинуться лишь на полкилометра, но двенадцать вражеских танков вклинились в глубь нашей обороны. В засаде их ожидало орудие комсомольца Воиншина.

— Стрелять будем только наверняка. Быть наготове! — приказал сержант.

Вражеские танки были уже близко от огневой позиции. Солдаты с напряжением следили за ползущими стальными чудовищами. Вот Воиншин взмахнул рукой: «Огонь!». Грохнул выстрел, передний танк развернулся на месте, задымил. После двух выстрелов загорелся еще один. Солдаты быстро перекатили орудие на запасную позицию. Вновь прозвучала команда, остановился третий танк. Идущий следом за ним полоснул из пулемета. Упал сраженный наводчик. Воиншин занял его место, подбил четвертый танк. Остальные, развернувшись, один за другимпокинули поле боя.

Но передышка была недолгой. Вскоре слева показалось еще пять танков. Расчет моментально развернул пушку. Впереди на большой скорости мчалась «пантера», вот-вот подомнет под себя орудие. Выстрел… Машина остановилась, над кормовой частью поднялся столб дыма. Пушка горящего танка выплюнула снаряд, осколком ранило Воиншина…

Две «пантеры» продолжали ползти на ОП. Воиншин, из последних сил держась на ногах, навел орудие, нажал на спусковой рычаг. Сноп искр отлетел от лобовой брони танка. Рикошет…

— Товарищ сержант, последний снаряд! — крикнул заряжающий.

Воиншин прильнул к прицелу.

— Товарищ сержант…

Танк сбавил ход, обходя фундамент сгоревшего дома. Выстрел. «Пантера» завертелась на месте. Следующий танк обошел ее.

Оставались противотанковые гранаты.

Артиллеристы невольно оглянулись назад. По всему участку обороны рвались вражеские снаряды, мины, пересекались очереди трассирующих пуль. И вновь над КП полка мелькнуло красное полотнище…

— Гранаты к бою!

Ефрейтор Герасимчук полз по нескошенному лугу. Из танка его не замечали. Потеряли из виду и наши солдаты — лишь след на примятой траве…

Неожиданно раздался взрыв, за ним второй. Танк остановился, экипаж стал выпрыгивать из люков. Автоматные очереди пехотинцев не дали фашистам уйти…

Поздно вечером генерал Городовиков вызвал по радио подполковника Водовозова:

— Противник бросил против нас до танковой дивизии, в том числе батальон из «Великой Германии». Отводите полк за Неман.

— А как же с плацдармом?

— На других плацдармах события развертываются лучше. Мы выполнили свою задачу.

Под покровом темноты все три батальона соединились, стали отходить обратно к Неману. Гитлеровцы попытались отрезать им путь. Всю ночь шли упорные бои. Только к рассвету под прикрытием авиации и артиллерии полк Водовозова переправился на противоположный берег.

Дивизия Городовикова была переброшена на дальние подступы к Каунасу.

При форсировании Немана отличились и летчики французского авиационного полка «Нормандия». Черняховский писал командиру полка майору Дельфино:

«Военный совет фронта от всей души поздравляет вас и весь личный состав вверенной вам части с присвоением вашему полку наименования — Неманский.

Вместе с вами и со всем личным составом гордимся, что в вашем полку в героических боях с врагом выросли такие офицеры, как Альберт Марсель и де ля Пуап Роллан, удостоенные высшей награды Страны Советов — звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда». Советский народ никогда не забудет героических подвигов их и всей вашей части в общей борьбе против немецко-фашистских захватчиков. Мы приветствуем в лице вашей части и всего личного состава великий свободный французский народ и его армию, героически борющуюся за окончательный разгром гитлеровской Германии. Желаю вам новых боевых успехов в великом, благородном деле — освобождении человечества от фашистской тирании».

Войска Черняховского «перепрыгнули» Неман. Последний крупный водный рубеж на подступах к Восточной Пруссии был преодолен. До границы с фашистской Германией оставалось всего около восьмидесяти километров. Но какие это были километры! Тяжелые бои развернулись за город Алитус. Начальник разведки генерал Алешин доложил командующему о том, что фашисты не успели эвакуировать советских граждан из алитусского лагеря заключенных. Черняховский приказал не открывать огня по району лагеря, город взять фланговыми ударами.

В фашистском застенке томились сотни советских людей. Каждый из них с замиранием сердца прислушивался к приближавшейся артиллерийской канонаде. Охрана, заперев ворота, заняла позиции в траншеях, направив пулеметы на окна бараков. Узники уже видели облака разрывов, приближающиеся к лагерю. Этот огонь угрожал их жизни, но был и единственной надеждой на освобождение.

Стена разрывов остановилась, не дойдя до лагеря. Снаряды стали рваться левее и правее.

— Фашисты удирают! — пронеслось по баракам.

— Только бы вырваться! Только бы оружие в руки!

Но неожиданно на плацу появились грузовики. Охранники стали выталкивать узников из бараков, загонять в машины. Тех, кто сопротивлялся, расстреливали на месте. На пяти битком набитых грузовиках гитлеровцы успели вывезти часть заключенных. Более ста человек расстреляли. Первыми из наших воинов в лагерь ворвались гвардии сержант Воронин, рядовые Астапенко, Баширов, Кожокарь… Гвардейцы в штыковом бою принесли освобождение своим соотечественникам.

Война приближалась к цитадели фашистской Германии — Восточной Пруссии. Раскаты канонады донеслись до пограничного города Ширвиндт. Услышал их и Альфред Мюллер, отставной кайзеровский капитан, руководитель местной национал-социалистской организации. Три с лишним года назад, в ночь накануне вероломного нападения гитлеровской Германии на СССР, он устроил прием для офицеров одной из частей армии вторжения. Провозглашая тост за тостом, вспоминал, как его предки три века подряд совершали нашествия на славянские земли, как полки короля Фридриха Второго вторглись в Россию. Правда, забывал упомянуть о том, что впоследствии они были наголову разбиты и русские вступили в Берлин. Мюллер орал «Хайль Гитлер!» и с жаром говорил о грядущем мировом господстве арийской расы, с особым удовольствием подчеркивая, что Кенигсберг станет центром Великой Германии, которая будет простираться до Волги.

Но все случилось не так, как мечталось Мюллеру. Последняя весть о крупном поражении в битве за Вильнюс, о том, что русские неумолимо приближаются к границе, повергла его в уныние. Выцветшие глаза еще более потускнели, седые усики не топорщились, как прежде, задиристо и вызывающе, почетный шрам на щеке — не от бутафорской студенческой дуэли, а от ранения в первую мировую войну — придавал лицу еще более угрюмое выражение. Да, сильно сдал Мюллер! А ведь еще недавно выглядел бравым солдатом, несмотря на седьмой десяток лет. Как и все истые пруссаки, он был сентиментален, любил отражение зорь в озерцах, всплески карпов в прудах, запах сосен в своих лесных владениях. Имел двух сыновей и дочь. Ребята выросли сильными и здоровыми. Учил сыновей стрелять, готовил к военной муштре. Старшему исполнилось восемнадцать, когда умерла мать. С того времени надпись на кладбищенском кресте: «Фрау Шмидт, в замужестве Мюллер» — успела уже поблекнуть.

Стояло знойное лето. Клеверное поле Мюллера дремало в истоме. Однажды в полдень, наблюдая за полевыми работами, старик увидел двух человек в военной форме, направлявшихся к его имению. Приложив руку к нависшим бровям, присмотрелся и в одном из них признал старшего сына Ганса. Идущие приблизились, старик бросился к Гансу, обнял его и отпрянул:

— Сын мой, что с тобой?

Ганс молча припал лицом к плечу отца, слезы потекли по щекам из незрячих глаз.

— Я оставил глаза в России. Ими заплатил за твои мечты о Германии до Урала!

— Прости, сын мой, прости! — сорвалось с дрожащих губ старика.

Спутник Ганса оказался крестьянским парнем из соседнего фольварка. Оставив Мюллера, он зашагал домой, размеренно взмахивая левой рукой. Вместо правой болтался пустой рукав.

— А брат? — спросил Ганс.

— Брата твоего нет в живых. Неделю назад получил извещение…

На ходу вытирая слезы, Мюллер довел сына до дома, усадил на камень у крыльца.

— На этом камне, сынок, часто сидела твоя мать. Вот была бы она жива, ухаживала бы за тобой, кормила с ложечки…

— Если бы не нацизм и не Гитлер, меня не пришлось бы кормить с ложки. Это расплата за все, отец! Видел бы ты, какая сила движется на нас с востока. Это расплата…

Да, расплата приближалась неотвратимо.

Лично. Командующему 3-м Белорусским фронтом тов. Черняховскому. Члену Военного совета фронта тов. Макарову. Товарищу Владимирову.

Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. Ударом 39-й и 5-й армий с севера и юга освободить Каунас не позднее 1—2 августа.

2. Не позднее 10 августа овладеть рубежом Россиены, Сувалки, прочно закрепиться для подготовки к наступлению в Восточную Пруссию.

3. Об отданных распоряжениях донести.

Сталин

Антонов.

Немецко-фашистское командование после падения Вильнюса особое внимание уделяло организации обороны города и крепости Каунас. Сюда прибывали новые соединения из Франции и самой Германии, занимали оборону. Каунас, опоясанный мощными фортами еще с первой мировой войны, прикрывал кратчайшие пути к Восточной Пруссии. Враг, удерживая этот район, надеялся предотвратить угрозу перенесения военных действий на территорию Германии.

Войска 3-го Белорусского фронта устали от длительных наступательных боев, не хватало людей, боевой техники. Однако боевой порыв воинов не иссякал.

Генерал армии Черняховский, получив директиву Ставки, в тот же день поставил задачи командармам. Чтобы ускорить подготовку операции (до ее начала оставалось менее суток), выехал на КП 5-й армии, которой предстояло играть главную роль в окружении и разгроме каунасской группировки противника. Вечером, обсудив с Крыловым план, вызвал по ВЧ Людникова, обратил его внимание на то, насколько важно 28 июля взять местечко Ионава и надежно обеспечить правый фланг соединений 5-й армии.

Штурму Каунаса предшествовала мощная сорокаминутная артиллерийская и авиационная подготовка. При этом командующий строго указал на необходимость сохранения городских построек и сооружений. Дивизии Ласкина и Казаряна, наступающие с северо-востока, встретили упорное сопротивление противника в междуречье Немана и Вилии, Дивизия Донца, наступающая с юга, завязала бои на окраине города. Дивизии Городовикова и Калинина, успешно опрокинув заслоны противника, вели боевые действия юго-западнее города, на подступах к населенному пункту Гарлява.

Вечером в штабе фронта были подведены итоги дня. Затем Черняховский вызвал начальника разведки фронта генерала Алешина.

— Товарищ генерал, где сейчас танковые дивизии СС «Мертвая голова» и «Великая Германия»?

— «Мертвая голова» втянулась в боевые действия против соединений Галицкого, «Великая Германия» сосредоточивается под Каунасом, по всей вероятности, для нанесения контрудара.

Обстановка на фронте менялась с чрезвычайной быстротой. Командующий своевременно улавливал ее изменения, принимал наиболее целесообразные решения, используя каждую оплошность противника. Если необходимость требовала, приказывал переходить к обороне и на выгодных позициях изматывать врага. А затем искал слабое место в его боевых порядках и, подтянув резервы, возобновлял наступление.

В ночь на 30 июля Черняховский перебросил 2-й гвардейский танковый корпус из 11-й гвардейской армии, наступавшей на главном направлении, в полосу 33-й армии, которой с 9 июля стал командовать генерал-лейтенант С. И. Морозов. Второстепенное направление неожиданно для врага стало главным. Общевойсковые соединения Морозова и танкисты Бурдейного за день прорвали оборону противника на глубину до сорока километров. 2-й гвардейский танковый корпус, выйдя в район Казлу-Руда — Пильвишкис, отрезал пути отхода каунасской группировке.

Действиям 3-го Белорусского фронта Ставка уделяла особое внимание в связи с возможностью скорейшего переноса боевых действий на территорию Германии.

Однажды вечером Черняховского предупредили из Москвы о том, что по ВЧ с ним будет разговаривать Верховный Главнокомандующий. Ровно в полночь раздался долгожданный звонок.

— Здравствуйте! — услышал Иван Данилович голос Сталина. — Советское правительство наградило вас второй медалью «Золотая Звезда». Поздравляю и желаю дальнейших успехов.

— Благодарю вас, товарищ Сталин!

— Что надумали в отношении Каунаса?

— С утра 1 августа готовим штурм, к концу дня надеемся доложить вам о взятии крепости Каунас.

Маневр танкового корпуса генерала Бурдейного создал перелом в ходе операции. 31 июля армия генерала Морозова, используя успех танкистов, освободила Мариамполь, армия Крылова завязала уличные бои в Каунасе. А 1 августа Москва передавала приказ Верховного Главнокомандующего генералу армии Черняховскому и в столице гремел салют в честь взятия войсками 3-го Белорусского фронта крепости Каунас — важного узла коммуникаций и мощного опорного пункта обороны противника, прикрывавшего подступы к Восточной Пруссии.

Наиболее отличившимся соединениям и частям фронта было присвоено наименование Ковенских.

В то лето командующему фронтом и Военному совету приходилось заниматься не только делами, связанными с боевыми действиями. Как-то приехали представители трудящихся Белоруссии с просьбой помочь в восстановлении разрушенного захватчиками народного хозяйства. По инициативе Черняховского Военный совет принял решение: из захваченных трофеев все, что не может быть использовано в военных целях, передать Белорусской и Литовской республикам.

На имя командующего поступало большое количество писем. Однажды Комаров передал Ивану Даниловичу письмо из детского дома под Минском:

«Гитлеровцы убили наших родителей и сожгли дома. Живем мы в холодном помещении, одно одеяло на троих. Воду издалека возим на себе, лошадей нет…»

Эти строки напомнили Ивану Даниловичу его собственное нелегкое детство.

1919 год. Небольшое село Вербово, белые хаты на склонах пологих холмов. Гражданская война, разруха, голод, сыпняк… Не убереглись от тифа и родители Вани. Мать перемогалась на ногах, а отец слег. Постель Данилы Николаевича отделили перегородкой, за которую детей не пускали.

Как-то на рассвете стон отца разбудил Ваню. Он подошел к перегородке и увидел искаженное судорогой лицо, воспаленные глаза. Хотел подойти, но отец сделал предостерегающий жест: говорить он уже не мог. У Вани сердце разрывалось от жалости, слезы застилали глаза. Все-таки бросился к постели, но удержала сестра Елена.

Собрав последние силы, Данила Николаевич приподнялся, чуть слышно прошептал:

— Прощайте…

Тяжело переживал Ваня утрату самого родного человека. А тут новый удар обрушился на детей: не прошло недели после похорон отца, как и мать умерла от тифа.

Иван сразу повзрослел от горя. Как бы тяжело ни было, находил в себе силы успокаивать сестер.

Старшей сестре Марии исполнилось восемнадцать лет, и она, выйдя замуж, взяла к себе младшую сестренку Настеньку, которая только начинала ходить. Четырнадцатилетнего брата Михаила зачислили воспитанником в кавалерийскую бригаду Котовского. Ивана, шестнадцатилетнюю сестренку Лену и младшего брата, десятилетнего Сашу, взял в свою семью сосед, машинист со станции Вапнярка, близкий товарищ Данилы Николаевича. Но Иван, не желая быть обузой в семье Цешковского, нанялся в пастухи.

Черняховский помнил не только трудности, пережитые в пору детства, но и тех добрых людей, которые помогли ему стать на хороший путь. «Многим я обязан людям», — думал Иван Данилович, держа в руке письмо ребят из детдома.

— Скорее бы разгромить фашистов, — перебил его воспоминания голос Комарова. — Вернем всем ребятам детство!

— Да, но кто вернет им отцов? Гибнут люди, как ни стараемся мы воевать с наименьшими потерями…

— Надо, чтоб и сироты выросли настоящими людьми.

— Да. Вот и мне Родина заменила мать и отца. А теперь наш черед о сиротах позаботиться…

Комаров ждал, что решит генерал. Представил себе, как детдомовские ребятишки в зимнюю стужу в тоненьких ватниках, в худой обуви тащат на себе салазки с бочкой воды…

— Передай начальнику тыла: выделить две автомашины. На одну погрузить пару лошадей, на другую ящик стекла, одежду, одеяла, ящиков десять лучших продуктов.

— Есть! — радостно козырнул Комаров.

Полностью доверяя своему порученцу, Черняховский все же проверил, как выполнено это распоряжение. Узнав, что Комаров снарядил две машины в Минск и одну в Москву, удивился:

— А третья для кого?

— Детям продукты… — замялся Комаров.

— Каким детям?

— Вашим, товарищ командующий.

— Разве я просил вас об этом?

Комаров молчал.

— Ну? — строго переспросил генерал.

— Так ведь дети…

— Дети остались у многих солдат. Срочно вернуть машину!

Машина вернулась, ее разгрузили в том же детдоме.

Войска 3-го Белорусского фронта вышли на тот рубеж, где 23 июня 1941 года 28-я танковая дивизия полковника Черняховского вела кровопролитные бои с частями 16-й немецкой армии под командованием генерал-полковника фон Буша, преграждая им путь к Шяуляю. И вот через три года полумиллионная армия Черняховского готовилась перенести военные действия в логово врага — Восточную Пруссию. Соединениям Крылова оставалось пройти до нее каких-нибудь пятьдесят километров. Слева дивизии генерала Морозова вырвались вперед и находились всего в восемнадцати километрах от границы.

События на левом крыле фронта развернулись так, что противник был вынужден бросить туда главные силы, ослабив свою оборону в полосе 5-й армии. Генерал Крылов воспользовался этим и 2 августа нанес удар в направлении Науместиса. Полки генерала Городовикова в первые же часы овладели двумя траншеями. Передовому батальону Губкина удалось к концу дня вклиниться в оборону противника километров на восемь.

В начале августа войска Черняховского освободили города и железнодорожные станции Расейняй, Мариамполь, Калвария и сотни других населенных пунктов Советской Литвы.

Фашисты, отступая, неистовствовали. Каждый свой шаг отмечали огнем и смертью. В местечке Бельверишкис спалили все дома и расстреляли мирных жителей за то, что те не согласились покинуть родные места по их приказу.

Пылали литовские села. Густые клубы дыма стлались над полями созревающих хлебов. Сердца советских воинов наполнились ненавистью к врагу. Полки и дивизии рвались в бой. Соединениям генерала Крылова до границы Восточной Пруссии оставалось двадцать километров. Враг непрерывными контратаками пытался остановить их наступление. В район Вилкавишкис прибыли свежие резервы: в бой вступили танковая дивизия «Великая Германия» и части двух новых пехотных дивизий.

10 августа противнику удалось прорвать фронт наших войск. Под натиском превосходящих сил 222-я стрелковая дивизия вынуждена была оставить шоссе Мариамполь — Вилкавишкис. Город Вилкавишкис неоднократно переходил из рук в руки. Черняховский сохранял значительные резервы для решающего удара. Выбрав нужный момент, он бросил в бой 2-й гвардейский танковый корпус. Не выдержав стремительного удара, враг отступил, оставив на поле боя восемьдесят подбитых танков.

Ломая яростное сопротивление врага, соединения Крылова продвигались все ближе к Восточной Пруссии. Вперед вырвалась 184-я стрелковая дивизия генерала Городовикова. Последние десятки километров были особенно трудными. Танкам приходилось преодолевать минные поля, противотанковые рвы, пехоте — по три ряда колючей проволоки, по четыре линии траншей на каждой оборонительной позиции.

Расстояние, оставшееся до границы, обозначалось крупными цифрами на красочных транспарантах. Бурной радостью встречали бойцы каждую новую цифру. В передовом батальоне капитана Губкина агитатор комсомолец рядовой Примак обрадовал свою роту известием: «Братцы, до Восточной Пруссии — пятнадцать!» Случилось это утром 14 августа. Офицеры сориентировали карты, подтвердили: пятнадцать! Сержант Али Рзаев обнял своего друга Волощука: «Думали ли мы дожить до этих дней, когда отступали на Дону? Дождались!»

К четырнадцати часам батальон Губкина, совершив маневр, ударил гитлеровцам во фланг и продвинулся еще на четыре километра. Наступательный порыв воинов нарастал с каждым часом.

184-я стрелковая дивизия с начала Белорусской операции прошла с боями более шестисот километров. Три года назад в Прибалтике она одной из первых приняла бой с гитлеровскими полчищами. Стояла насмерть у стен Сталинграда. И вот вернулась…

Шел пятнадцатый день непрерывного наступления. Батальон Губкина шаг за шагом приближался к пограничной реке Шервинта. Позади остались Барздай, Пильвишкяй. Справа продвижение полка приостановилось на подступах к Жвиргждайчяй. Соседи слева вели напряженные бои, пытаясь прорваться в направлении пограничного города Кибартай.

Разведка доложила Губкину о выдвижении танков противника. Комбат приказал командирам стрелковых рот закрепиться в районе Тупикай, а противотанковому резерву занять огневые позиции в центре обороны батальона. Отдав все необходимые распоряжения, Губкин вернулся на НП батальона, который обосновался так, что и командир полка мог бы позавидовать. Железобетонный капонир в сорок первом году едва ли был использован, зато пригодился теперь. Убежище окружал березняк. Впереди как на ладони просматривалась дорога Жвиргждайчяй — Науместис.

Сон смыкал глаза, комбат разрешил себе чуточку вздремнуть. Разбудил телефонист:

— Товарищ капитан, говорит Зайцев… «Тигры»!

— Зайцев, сколько «тигров»? — спросонья у Губкина в голове все путалось — зайцы, тигры… Но уже через секунду очнулся.

Командир четвертой роты Зайцев — широкоплечий здоровяк, бывший пограничник с орденом Отечественной войны и пятью ленточками за ранения на гимнастерке — докладывал со своего НП:

— Шестнадцать! Разворачиваются в боевой порядок…

— Держись! Сейчас ударит батарея…

Лязг гусениц уже слышен был в доте…

— Петр Иванович, — обернулся Черняховский к генералу Иголкину, — запросите, кто сейчас ближе всех к цели? Какая им требуется помощь?

Ответ последовал быстро:

— Ближе всех к границе дивизия генерала Городовикова, племянника известного героя гражданской войны Оки Ивановича Городовикова. Передовой полк — подполковника Водовозова. Впереди всех второй батальон капитана Губкина. Только что генерал Крылов просил поддержки штурмовой авиацией: Губкина контратакуют танки. Но штурмовики в воздухе, на пути к позициям Галицкого…

Черняховский связался с командующим воздушной армией генерал-полковником Хрюкиным:

— Сможете полк штурмовиков перенацелить на поддержку передового батальона дивизии Городовикова?

Бойцы батальона Губкина уже приготовились пропустить через свои окопы вражеские танки, чтобы отсечь наступающую за ними пехоту, когда в воздухе появились краснозвездные «илы».

— Ур-ра! — прокатилось по цепи.

Прошло несколько минут. Штурмовики улетели, а на поле осталось семь горящих «тигров». Нескольким вражеским танкам удалось преодолеть передний край и раздавить одно орудие. Вторая пушка — сержанта Ивана Шевченко — оказалась на фланге. Огнем в бортовую броню Шевченко поджег два «тигра», остальные повернули назад. Из рощицы позади батальона на полном ходу устремилась в атаку подошедшая танковая рота с батареей СУ-152. Губкин поднял свой батальон. Вскоре стемнело. Гул боя стих, бойцы закреплялись на новой позиции. Наблюдатели занимали посты у дежурных пулеметов, в боевом охранении…

Генерал Городовиков тоже не мог сомкнуть глаз в эту ночь. Сидел за столиком, склонившись над картой, освещенной пламенем коптилки из смятой снарядной гильзы, вновь и вновь возвращаясь к плану завтрашнего боя. Враг и ночью не унимался. Вблизи разорвался тяжелый снаряд. Пламя коптилки дрогнуло. Городовиков встал, зашагал из угла в угол, заложив руки за спину. Он воевал с первого дня войны и многое видел. Но такое яростное сопротивление врага приходилось встречать не часто. Командарм Крылов ежечасно напоминает о темпах наступления. Нужно найти возможность ускорить их. Все сосредоточено на главном направлении. Утром необходимо совершить бросок — пройти последние километры. Это должен сделать Губкин. По силам ли это молодому комбату? Не слишком ли много он взваливает задач на него? Батальон устал от непрерывных тяжелых боев. Надо окончательно решить, которому из двух вырвавшихся вперед батальонов передать минометный дивизион капитана Михайлова, танки Турчака. Губкину или Юргину? От кого будет зависеть успех всей дивизии?

На наблюдательный пункт второго батальона позвонили с КП дивизии. Телефонист, невольно вскочив, доложил, что капитан на переднем крае. Потребовали замполита.

— Спали? — лейтенант по голосу узнал Городовикова.

— Так точно, немного вздремнул.

— Где комбат?

— В подразделениях, товарищ первый. Только что отбили очередную контратаку.

— Что же не дадите ему отдохнуть? Он у вас завтра на ходу заснет!

— Такой уж он человек. Перед боем себе не дает покоя и других не щадит.

— Как люди?

— Рвутся в бой!

— Найдите Губкина и передайте, чтобы срочно прибыл ко мне ка КП!

Искать Губкина не пришлось, он вернулся сам. Костина застал дремавшим за недописанным политдонесением.

— Как думаешь, зачем вызывает?

— Думаю, не для того, чтобы чай пить, — улыбнулся замполит. — Видать, нашлась подходящая тема для разговора, коли позвал в такой поздний час.

Губкин пошарил в полевой сумке, проверил, все ли на месте, и вместе с ординарцем исчез в траншее. Костин пошел собирать коммунистов, комсомольский актив, агитаторов. Речь его была краткой:

— Долгожданный час, товарищи, наступил. Остались последние километры до логова врага. Но эти километры будут трудными, очень трудными! Фашисты укрепились основательно, драться будут остервенело. Это вы должны разъяснить каждому воину батальона…

Замполит был под стать комбату. В схватках с гитлеровцами его дважды ранило, в госпитале предлагали комиссоваться, но Костин дал зарок не выпускать из рук оружия, пока на родной земле остается хоть один оккупант.

— С чем вернулся, Георгий? — спросил он, дождавшись Губкина.

Тот молча развернул карту.

— Вот, погляди. Небольшая высотка, ничем не примечательная, верно? А три года назад здесь стоял наш пограничный столб с номером 56. Нам доверено восстановить его. Так что готовь флаг, чтобы водрузить на границе!

Августовское ночное небо то и дело прорезали ракеты, догорали на земле умирающими светлячками. Низко стлались трассирующие пули. Батарея противника из района Айхенфельде вела методический огонь на изнурение. Комбат думал о судьбе, выпавшей на его долю: он одним из первых ступит на землю врага, будет заканчивать войну там, откуда она пришла. Лежал с открытыми глазами, в который раз повторяя про себя слова приказа Верховного Главнокомандующего: «…Восстановить Государственную границу Советского Союза по всей линии — от Черного до Баренцева моря». Затем подумал о том, как было бы хорошо, если бы мать узнала, что ее младший сын первым из всей Красной Армии вывел свой батальон на границу с фашистской Германией, в войне с которой в первый же день погиб ее средний сын — пограничник. Это показалось символичным. А впрочем… Война есть война, и счастливая звезда, светившая ему до сих пор, может мгновенно померкнуть…

Бойцы батальона с нетерпением ожидали утра 16 августа, хотя предстоящий бой и мог принести смерть любому из них. Было о чем подумать и сержанту Закаблуку, и лежавшему рядом с ним рядовому Герасимчуку. Герасимчук тщательно подготовился к бою. Еще никогда не брал с собой столько гранат, как в этот раз. Он ступал на ту землю, откуда в его дом пришло горе: захватчики убили жену, детей. Сержант Закаблук вспомнил сестру Марию, расстрелянную фашистами…

Всем было в эту ночь не до сна.

С передовых позиций батальона можно было разглядеть вдали очертания островерхих черепичных крыш, шпили кирх. Чужой, незнакомый город Ширвиндт, первый немецкий город, который увидели советские воины. Последний километр…

В ту ночь горел свет и в блиндаже командующего фронтом. Углубившись в карту, Черняховский проверял организацию взаимодействия родов войск, изучал данные разведки, было слышно, как подтягивается артиллерия, как, лязгая гусеницами, выходят на исходные позиции танки.

Командующий волновался. То накидывал на себя шинель, то снимал, хотя в блиндаже не становилось теплее.

На востоке еще рдела заря, подернутая дымом пожарищ, когда заговорила артиллерия. От ее огневого шквала на вражеских позициях заполыхала земля. Не успел утихнуть гром канонады — в воздухе появились краснозвездные самолеты…

Впереди всех наступали воины капитана Губкина. Рядом с комбатом постоянно находился командир минометного дивизиона капитан Михайлов. Когда оживали уцелевшие после артподготовки огневые точки врага, Михайлов быстро накрывал их огнем своих минометов. Путь пехоте прокладывали танки капитана Турчака.

Равняясь на батальон Губкина, пробивались к границе и другие передовые подразделения Городовикова, Казаряна, Толстикова. Гитлеровцы стремились любой ценой отбросить их, то и дело переходили в контратаки. Командир роты старший лейтенант Евдокимов докладывал Губкину:

— Двенадцать вражеских танков обходят нас с фланга, соседи местами отступили…

— Держись! — успел крикнуть Губкин и в тот же момент был оглушен разрывом. С перелетом метров на пятьдесят разорвалось еще несколько снарядов. Отряхиваясь от земли, сплевывая набившийся в рот песок, Губкин выскочил из окопа, побежал в боевые порядки.

Пока добрался до пятой роты Евдокимова, вражеские танки уже зашли ей в тыл. Два из них горели, подбитые из противотанковых орудий, навстречу остальным выдвигалась батарея самоходок. Контратака гитлеровцев не удалась. Губкин попросил огня у командира гаубичного дивизиона. По Ширвиндту уже вели огонь дальнобойные батареи. Послышался мощный гул наших штурмовиков. Батальон ринулся в атаку. Роты первого эшелона преодолевали один рубеж за другим. Мины и пули визжали над головами бойцов, вражеские пушки стреляли прямой наводкой с окраины Ширвиндта.

В бессильной ярости фашисты вымещали злобу на захваченных в плен раненых. В придорожных кустах бойцы увидели трупы зверски убитых советских воинов. С новой силой ударили по врагу. Где нельзя пробежать, ползли по-пластунски, снова бежали, снова ползли…

Замполит Костин поднялся в атаку с возгласом:

— До границы триста метров! Вперед, за Родину!

Стоголосое «ура» прокатилось по клеверному полю. Чаще застучали пулеметы и автоматы.

— Там Германия, ребята! — кричал Виктор Закаблук.

Александр Чернобаев, Демьян Вареный рывком бросились за ними, подавили фашистский пулемет, мешавший роте. Не покинул цепи раненый парторг батальона Суханов. Обливаясь кровью, вел огонь из пушки младший сержант Чепурной…

До пограничной реки Шешупе оставалось двести метров. На пути наступавших — трупы гитлеровцев, опрокинутые пушки, машины, каски, автоматы, разбитое и разбросанное снаряжение. Наша артиллерия и авиация хорошо поработали здесь. Равняясь на батальон Губкина, приближались к границе подразделения капитана Юргина.

К семи часам утра 17 августа роту Зайцева от берега Шешупе отделяло всего сто метров. Левее продвигалась рота Евдокимова. Бойцы схватывались с фашистами врукопашную, били прикладами, кололи штыками, забрасывали гранатами. Раненный осколком вражеской мины сержант Али Рзаев крикнул бежавшему рядом другу:

— Волощук! Возьми флаг!

В семь тридцать отделение сержанта Закаблука первым достигло Государственной границы Советского Союза. Раздался салют из автоматов. Сильные руки старшего лейтенанта Зайцева держали алый флаг, трепещущий на ветру…

Перед дивизией Городовикова простирался противоположный берег реки Шешупе. Вражеский опорный пункт — в пограничном городе Ширвиндт. Южнее, с фланга — Науместис, в излучине рек Шешупе и Шервинты. Два мощных опорных пункта, связанные между собой системой дотов, расположенных в шахматном порядке через каждые четыреста — пятьсот метров по фронту и в глубину. Когда батальон Губкина вышел на берег Шешупе, внезапность штурма этого узла обороны была уже исключена. Враг хорошо просматривал местность, связь с соседями отсутствовала, артиллерия растянулась, стрелковые роты понесли большие потери. Комбат был вынужден отдать приказ закрепиться на достигнутом рубеже.

Генерал Городовиков доложил командующему фронтом, что 184-я Краснознаменная Духовщинская стрелковая дивизия, три года назад на этом рубеже принявшая первый удар захватчиков, вышла к границе и водрузила на ней Государственный флаг Союза Советских Социалистических Республик. Черняховский поздравил генерала и весь личный состав дивизии с исторической победой. Приказал всех солдат, сержантов и офицеров, которые первыми вышли к границе, представить к правительственным наградам, а особо отличившихся — к званию Героя Советского Союза.

К званию Героя комдив представлял командира передового батальона капитана Губкина, его заместителя по политической части старшего лейтенанта Костина и командира роты старшего лейтенанта Зайцева.

— Басан Бадьминович, — спросил Черняховский, — капитан Губкин — это не тот самый сибиряк, что отличился при отражении атаки противника на КП фронта и первым форсировал Неман?

— Он самый. В начале августа вы его поздравили с награждением орденом Александра Невского. Участник Сталинградской битвы. Его батальон отличился и в боях за Вильнюс.

Городовиков подумал, что на этом разговор закончен и хотел положить трубку, но командующий добавил:

— Военный совет фронта представляет и вас к званию Героя Советского Союза.

В результате почти двухмесячного непрерывного наступления войска 3-го Белорусского фронта с боями прошли более шестисот километров. Грандиозная Белорусская операция, развернувшаяся на тысячекилометровом фронте, закончилась разгромом одной из мощнейших группировок немецко-фашистских войск. «Положение группы армий «Центр» после июня 1944 г., — признавал впоследствии генерал Гудериан, — было просто катастрофическим, худшего ничего и не придумаешь».

Враг потерял почти треть своих сил на Восточном фронте. Для сохранения линий фронта гитлеровскому командованию потребовалось вновь ввести в действие около пятидесяти дивизий, в том числе восемнадцать — из стран Западной Европы.

Наши войска освободили территорию, по площади равную Англии. Это была одна из самых выдающихся операций в ходе Великой Отечественной войны. Она создала условия для перехода наших войск в наступление и на других стратегических направлениях.

Во второй половине августа войска Черняховского перешли к обороне. К этому времени стало вырисовываться главное стратегическое направление — варшавско-берлинское.

По единому замыслу Ставки, используя успехи трех Белорусских и 1-го Прибалтийского фронтов, перешли в наступление на юге войска маршала Малиновского. Они прорвались в глубь Румынии и продолжали развивать успех на будапештском направлении. Румынский народ под руководством Коммунистической партии сверг фашистскую диктатуру Антонеску. Румыния повернула оружие против Германии. Войска 3-го Украинского фронта под командованием маршала Толбухина нанесли поражение немецко-фашистским войскам в Болгарии и вышли на белградское направление. Болгарский народ, создавший демократическое правительство Отечественного фронта, с оружием в руках выступил против немецко-фашистских захватчиков.

В Прибалтике наши войска продвинулись на глубину двухсот километров, освободив значительную часть Латвийской, Литовской и Эстонской Советских Социалистических Республик.

На центральном направлении войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов продвинулись далеко на запад и вышли к реке Висле. Это открывало возможность развить наступление на Берлин.

Однако над нашими войсками, наступающими на этом решающем стратегическом направлении, угрожающе нависла с фланга и тыла восточно-прусская группировка противника.

Глава четвертая НА ЗЕМЛЕ ВРАГА

На варшавско-берлинском направлении немецко-фашистское командование сосредоточило миллионную армию, в то же время против правого крыла советско-германского фронта оставалось почти полтора миллиона солдат, около двух тысяч танков и штурмовых орудий, более девятисот самолетов, пятнадцать тысяч орудий, входящих в состав групп армий «Север» и «Центр». Это объяснялось тем, что гитлеровцы намеревались не только стабилизировать оборону своих войск в Прибалтике и Восточной Пруссии, но и, используя стратегически удобное положение, нанести контрудар во фланг и тыл главным силам Красной Армии, наступающим в направлении на Берлин.

Ставка Верховного Главнокомандования в целях ликвидации этой опасности поставила задачу трем Прибалтийским и Ленинградскому фронтам разгромить группу армий «Север» и полностью освободить Прибалтику, а 3-му Белорусскому во взаимодействии с 1-м Прибалтийским — перейти границу Восточной Пруссии и разгромить группу армий «Центр». Войска Черняховского должны были прорвать укрепрайон, подготовленный немцами задолго до войны и состоявший из мощных долговременных и полевых укреплений. Глубина вражеской обороны составляла двести километров и обеспечивалась действиями десяти пехотных дивизий из состава 3-й танковой и 4-й немецко-фашистских армий. Кроме того, в ходе операции сюда могли быть переброшены с неатакованных участков и из армейских резервов две танковые и две-три пехотные дивизии, а также из резерва командующего группой армий пять-шесть дивизий, в том числе две-три танковые. Все вместе соответствовало примерно тридцати нашим стрелковым дивизиям и двум-трем танковым корпусам. Если учесть, что войска, наступающие на укрепленный район, должны иметь не менее чем трехкратное превосходство, то в составе 3-го Белорусского фронта сил и средств явно недоставало.

Иван Данилович Черняховский готовился во что бы то ни стало выполнить директиву и исходя из этого строил свои расчеты. Его штаб напряженно работал, выявляя потребности в тяжелых танках, артиллерии, инженерном и прочем обеспечении войск, готовящихся к прорыву мощного укрепленного района, с тем чтобы в короткий срок представить Ставке исчерпывающие данные.

В кабинете раздался телефонный звонок. К аппарату ВЧ подошел сам Черняховский.

— Верховный Главнокомандующий, — прозвучал в трубке знакомый голос Антонова, — приказал вам провести операцию по разгрому тильзитско-инстербургской группировки противника. Восьмого октября вы лично должны доложить ему план. В вашем распоряжении пять дней.

— Алексей Иннокентьевич! Вам-то хорошо известно, что 3-й Белорусский фронт, встретив упорное сопротивление противника, вынужден был перейти к обороне. О новом наступлении возможно говорить, если мы получим то, что просим.

— О дополнительном выделении танков и артиллерии из РГК и речи быть не может.

— Считаю своим долгом еще раз повторить, что фронт нуждается в усилении. Иначе мы не сможем выполнить поставленную задачу.

— Будете в Москве — перед вами раскроют карты Генерального штаба, посмотрите наши возможности.

— На какую непосредственную помощь можно рассчитывать со стороны соседей?

— Соседи готовятся к другим, не менее важным операциям. Желаю успеха!

Черняховский положил трубку.

Совместно со штабом он за три дня разработал общий план операции. Затем началась сложнейшая работа по организации взаимодействия общевойсковых, танковых, артиллерийских, авиационных соединений.

Военные советы фронта и армий развернули большую партийно-политическую работу по подготовке к предстоящим наступательным боям. Начальник политуправления фронта генерал С. Б. Казбинцев с группой офицеров выехал в войска. В 184-й стрелковой дивизии его встретил комдив генерал Городовиков.

— Заместители командиров по политической части, секретари партийных и комсомольских организаций собраны, — доложил он. — Мой заместитель по политчасти в 297-м стрелковом полку проводит семинар парторгов рот и батарей.

— Сейчас не время для пространных докладов, — сказал Казбинцев. — Просто побеседуем, обменяемся мнениями. А вас, Басан Бадьминович, не стану задерживать, занимайтесь своими делами.

— Я буду в батальоне капитана Губкина. Если понадоблюсь, дежурный по штабу меня найдет.

Казбинцев поспешил к собравшимся. Беседу завязал легко и просто, как с давно знакомыми людьми.

— Вот видите, товарищи, — провел указкой по карте, — красные стрелы? Это направление наших ударов. Мы должны рассечь восточно-прусскую группировку противника на части. Операция имеет очень важное значение, не только военное, но и политическое. Вашей дивизии доверено в числе первых ударить по фашистскому зверю в его собственном логове. Расскажите об этом бойцам. Не умаляйте предстоящих трудностей. Придется драться за каждый дом. Дом, в котором фашисты готовили убийц…

Насколько возможно было, рассказал о стратегическом значении операции, о том, что она облегчает задачу нашей главной группировки, наступающей на Берлин. Затем еще долго беседовал с обступившими его политработниками, разъясняя особенности партийно-политической работы в предстоящей операции, предупреждая о необходимости высокой бдительности при действиях на вражеской земле.

Генерал Городовиков благополучно добрался до наблюдательного пункта капитана Губкина на возвышенном берегу Шешупе, неподалеку от литовского городка Науместис.

— Как кроты окопались! Не хуже чем у генерала! — похвалил блиндаж.

Губкин осторожно упрекнул комдива, что он решается днем расхаживать по переднему краю.

— Если гора пришла к Магомету, то, видимо, это что-то значит, — с намеком отшутился генерал. — А если хотите знать, то у вас даже спокойнее, чем на моем КНП. Противник не решается ни бомбить вас, ни обстреливать тяжелой артиллерией, чтобы своих не задеть. А легкая вам, как я вижу, не страшна. Завтра утром буду управлять частями отсюда.

И заметив на лице Губкина недоумение, пояснил:

— Командир корпуса генерал Поплавский переходит на мой КНП, а я, значит, на ваш. Впрочем, дело не в том, кто куда переходит. Хотя приближение пунктов управления к переднему краю, как вы догадываетесь, что-то значит. Командарм приказал мне переправиться через Шешупе с вашим батальоном.

— Стоит ли?..

— Стоит! Нашей дивизии оказана честь первой перейти границу.

— Ясно, товарищ генерал!

— А из дивизии первым переправится ваш батальон. Соседи начнут форсировать реку только тогда, когда обозначится успех на том берегу.

— Разрешите приступить к подготовке?

— Действуйте, капитан.

Много раз бойцам батальона Губкина приходилосьготовиться к атаке, но теперь чувство особой ответственности побуждало их делать это как можно старательнее. Каждый давно мечтал о дне, когда ступит на землю, откуда пришла война. Наконец-то они дождались этой великой радости! Ради этого шли через степи, леса, болота и реки, пробивались под огнем, мерзли в снегах, задыхались в дорожной пыли…

Политорганы дивизии доводили задачи до всего личного состава частей и подразделений, мобилизовали коммунистов и комсомольцев на авангардную роль в предстоящих боях. В 184-й стрелковой дивизии коммунистом был каждый четвертый, а комсомольцем — каждый второй. Командиры всех степеней вели напряженную работу по подготовке войск к операции на территории противника. Обстановка требовала еще более сплотить войсковые подразделения, постоянно поддерживать у бойцов высокий наступательный порыв, чувство ответственности за выполнение воинского долга.

Отдав войскам предварительные распоряжения, Черняховский вместе с членом Военного совета Макаровым вылетел по вызову в Москву. В самолете он все время думал о докладе, который едва ли удовлетворит Ставку. Сейчас на первом плане интересы войск, наступающих на берлинском направлении, и его просьбы об усилении 3-го Белорусского фронта могут показаться неуместными. Тем не менее решил добиваться необходимого количества сил и средств в соответствии с поставленной задачей.

В Народном комиссариате обороны Черняховский встретился с заместителем начальника Генерального штаба. Затем поехал в Кремль.

Поздоровавшись со всеми, Сталин пристально посмотрел на Черняховского!

— Докладывайте.

— Третьему Белорусскому фронту, — начал Иван Данилович, — предстоит прорвать мощную, глубоко эшелонированную систему полевых и долговременных укреплений противника глубиной в сто пятьдесят — двести километров, где насчитывается сто двенадцать долговременных железобетонных оборонительных сооружений различного типа. Для выполнения такой задачи тяжелой артиллерии, танков и авиации у нас недостаточно…

Сталин поднялся со своего председательского места, стал прохаживаться вдоль стола.

— Товарищ Черняховский, — прервал вдруг, — не запугивайте себя противником! Следует продумать, как обойти железобетонные огневые точки немцев.

Взгляд его скользнул по лицу Черняховского. Глаза их на мгновение встретились.

— Практик вы хороший, а теоретик — плохой! — недовольно проговорил Сталин.

— Товарищ Сталин, может быть, значение железобетонных сооружений противника и преувеличено, — голос Черняховского дрогнул, — но в расчетах мы не ошиблись. Чтобы в кратчайшие сроки разгромить восточно-прусскую группировку, нам нужны дополнительно танки и тяжелая артиллерия. Успешно выполнив свою задачу, 3-й Белорусский фронт прикроет тылы и правый фланг войск, наступающих на берлинском стратегическом направлении. Не позднее чем через месяц можно будет перебросить туда несколько армий, которые освободятся в Восточной Пруссии…

— Вы позаботьтесь об успехе в масштабе фронтовой операции, — опять прервал его Верховный, — а Ставка позаботится о действиях на главном стратегическом направлении. Наступление в Восточной Пруссии оттянет часть войск противника, действующих против 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов. Важно на данном этапе сконцентрировать силы для удара на центральных направлениях, ведущих к сердцу Германии — Берлину. Если из этих сил что-то передать вам, массированного удара у Жукова и Конева не получится. — Сталин постукал погасшей трубкой о край пепельницы.

— Все ясно, товарищ Сталин.

Черняховский пожалел, что не успел сказать о главном — о способах ведения операции по прорыву укрепленного района, разработанных им совместно со штабом фронта. В какой-то степени растерялся. Но все присутствующие оценили принципиальность и широкий ум молодого командующего.

Между тем Верховный продолжал:

— Что касается опасности флангового удара восточно-прусской группировки по нашим войскам, которые будут форсировать реку Вислу, в этом вы правы. Но мы уже усилили ваш фронт 28-й армией генерал-лейтенанта Лучинского. Большего дать не можем.

В общем Верховный Главнокомандующий согласился, что сил и средств для усиления 3-го Белорусского выделено маловато и утвердил план операции, предложенный Черняховским.

В тот же день Иван Данилович выехал к себе. Всю дорогу не мог успокоиться, но когда приехал в штаб фронта, был, как всегда, собранным и деловитым.

В ночь на 15 октября командармы доложили о готовности вверенных им войск к предстоящему сражению.

Да, этого момента советские воины ждали свыше тысячи дней и ночей. И вот он пришел, долгожданный час! В наступление перешли главные силы фронта — 11-я гвардейская армия генерал-полковника Галицкого и 5-я армия генерал-полковника Крылова. Штурму предшествовала двухчасовая артиллерийско-авиационная подготовка. Артиллерия громила гитлеровцев в траншеях, у орудий, выставленных на прямую наводку. Бомбардировщики наносили удары с воздуха по штабам и узлам связи, штурмовики поражали артиллерийские и минометные батареи врага.

Артиллерия перенесла огонь в глубину обороны. Вслед за огневым валом в атаку поднялись пехотные подразделения. Среди них был и батальон капитана Губкина.

По мгновенно наведенным штурмовым мостикам солдаты устремились на противоположный берег. Как отдельные ручейки стекаются в большую реку, ширился поток наступления. Выполнение боевой задачи батальоном Губкина определило успех 297-го стрелкового полка. 184-я дивизия расширила прорыв на главном направлении наступления 45-го стрелкового корпуса. Но в дальнейшем темп наступления замедлился: сказался недостаток в тяжелой артиллерии и танках.

Командующий 5-й армией генерал Крылов находился в те дни в госпитале: открылись старые раны, полученные еще под Севастополем. Обязанности командарма исполнял генерал-лейтенант П. Г. Шафранов. Вечером, когда в сражение был введен второй эшелон армии, Черняховский с Макаровым прибыли на его КНП.

— Товарищ командующий, противник обороняется упорно, наносит контрудары всюду, где намечается наш успех, — доложил Шафранов.

— Выходит, что наступает противник, а не вы? — заметил Черняховский. — Как организовано артиллерийское обеспечение наступления? Надо смелее концентрировать огневые средства на направлении главного удара. Это ваш серьезный промах!

Не в правилах Черняховского было устраивать разносы подчиненным. Тем не менее, он строго приказал в течение ночи перегруппировать артиллерию и доложить об исполнении.

К концу дня уставшие Черняховский и Макаров вернулись на КП фронта. Подошло время доклада в Ставку. Как и предполагали, разговор состоялся резкий. Черняховский взял на себя всю ответственность за задержку наступления и даже не упомянул фамилию командарма. Вскоре Шафранов исправил свою ошибку и добился успеха. Прошло немного времени, и, по представлению Черняховского, он был назначен командующим 31-й армией.

Макаров не переставал восхищаться характером командующего фронтом. Сам человек большого ума и такта, он особенно ценил в нем внимательность к людям, умение не только подчинять их, но и располагать к себе. Член Военного совета был подлинным единомышленником командующего, больше того, играл важную роль в его формировании как полководца. Не являясь военным специалистом, Макаров умел оценить объективные тенденции изменения обстановки, отличить главное от второстепенного. Заражаясь увлеченностью Черняховского, он вкладывал всю душу в реализацию его планов, мобилизовал партийно-политический аппарат, добиваясь, чтобы решение командующего было доведено до сознания каждого солдата. Бывали и случаи, когда Макаров не соглашался с Черняховским и, по долгу службы, докладывал свои сомнения в Ставку. Но такие моменты являлись исключительно редкими. Черняховский знал о них и принимал как должное.

«…Я иногда задумываюсь, — пишет Василий Емельянович в своих воспоминаниях, — в чем причина того, что Черняховский не проигрывал ни единого сражения? В его личной храбрости и хладнокровии? В его решительности? В его военных и организаторских способностях? В его глубоких знаниях? В умении найти тропку к сердцу человека, вселить в него уверенность в собственных силах, в победе, прогнать из него страх и растерянность перед лицом врага?

Верно, все эти качества в избытке были у Ивана Даниловича. Но была и еще одна черта, которая, если хотите, служила как бы усилителем всех этих качеств, которые и составляют то, что принято называть талантом полководца: вдумчивое, постоянное изучение противника, умение тонко подметить малейшие перемены в тактических способах ведения боя… Он был очень талантлив, однако природная одаренность сочеталась в нем с исключительной работоспособностью и целеустремленностью. Иван Данилович всегда находился в гуще событий. С уважением, любовью и отеческой заботой относился он к солдатам и офицерам, чей нелегкий военный труд в конечном счете решал исход любого замысла и операции. В какое бы соединение ни приехал командующий фронтом, он обязательно проверял, как накормлены, обуты и одеты солдаты, не забывал спросить в беседе: «Ну, а как насчет табачку?» — хотя сам и не курил. Черняховский завоевал авторитет и уважение деловитостью, высокой партийной принципиальностью, правильными, талантливыми решениями. Будучи исключительно требователен к себе и к подчиненным, он в то же время всегда был очень тактичен во взаимоотношениях со всеми окружающими…»

Такого же мнения о Черняховском были начальник политуправления фронта генерал Казбинцев, направленец Генштаба генерал-майор В. Ф. Мернов, который находился в войсках 5-й армии и по возвращении в Москву доложил своему руководству: «Черняховский не терялся в сложной обстановке, оставался самим собой — умным, хладнокровным, настойчивым и выдержанным…»

На следующий день утром Иван Данилович прибыл в одну из дивизий 5-й армии, чтобы на месте оценить обстановку.

— Товарищ командующий, взгляните, — комдив указал на высотку метрах в восьмистах впереди. — Казалось бы, безобидный бугорок, а правее, видите, еще один. Доты! Стоит бойцам подняться в атаку, как они оживают…

— Что делает артиллерия?

— Разрешите? — и, получив согласие, комдив приказал: — Открыть огонь!

Один за другим снаряды попадали в пристрелянный бугорок. Когда дым рассеялся, стало видно, что дот невредим, лишь нарушилась маскировка, оголился железобетон. Черняховский с досадой оторвался от стереотрубы.

— Товарищ командующий, нужны тяжелые танки и самоходки!

— Хорошо, позабочусь. А пока выдвигайте приданную корпусную артиллерию на прямую наводку, стреляйте по амбразурам.

— Есть, товарищ командующий!

— И учтите, что после того как получите все необходимое, я строго взыщу с вас не только в случае невыполнения в срок задачи, но и за неоправданные потери.

Поздно вечером, оценив обстановку, создавшуюся в полосе наступления 5-й армии, Черняховский принял решение перенести главный удар в направлении Гросс-Тракенен — Неммерсдорф, где наметился успех 11-й гвардейской армии генерала Галицкого. С этой целью в ночь на 19 октября сюда был переброшен 2-й гвардейский танковый корпус генерала Бурдейного, действовавший в полосе наступления армии Крылова. Одновременно на оборону противника на этом участке обрушились мощные удары фронтовой авиации.

Танкисты Бурдейного во взаимодействии с корпусом генерала Гурьева 20 октября прорвали вторую полосу вражеской обороны и вышли на рубеж реки Ромните. Для наращивания удара с утра следующего дня на стыке 5-й и 11-й гвардейской армий был введен в бой второй эшелон фронта — 28-я армия генерала Лучинского. Однако противнику также удалось подтянуть резервы на этот участок. Темп наступления армии Лучинского замедлился. Анализ обстановки показал, что сопротивление противника ослабло в полосе наступления армии Галицкого. Черняховский вновь срочно совершает маневр артиллерией и авиацией. Основную массу бомбардировщиков и штурмовиков он бросил на поддержку танкового корпуса Бурдейного, действующего в обход Гумбиннена с юга, и соединений генерала Гурьева, наступающих к реке Ангерапп. Создалась реальная возможность захватить Инстербург. Немецко-фашистское командование стало срочно перегруппировывать танковые дивизии, чтобы бросить их против ударной группировки 3-го Белорусского фронта.

Корпус генерала Бурдейного и соединения Гурьева 22 октября захватили населенный пункт Неммерсдорф южнее Гумбиннена, расширили плацдарм на реке Ангерапп и таким образом вбили глубокий клин в оборону противника. Однако оторвавшись в ходе наступления от главных сил фронта, они оголили свои фланги. Воспользовавшись этим, противник силами более двухсот танков, поддерживаемых четырьмя бригадами штурмовых орудий и отдельной бригадой шестиствольных минометов, нанес контрудар с севера и юга по сходящимся направлениям под основание нашего клина в районе Неммерсдорфа. Чтобы вывести из-под удара танков противника 2-й гвардейский танковый корпус и 31-ю гвардейскую стрелковую дивизию, Черняховский отвел их назад, на восточный берег реки Ромните, и прикрыл их фланги.

Вскоре войска фронта, отбив многочисленные контратаки врага, вновь перешли в наступление. В ответ на это немецко-фашистское командование продолжало подтягивать крупные силы со своих еще не атакованных участков. Недостаточность сил и средств у наступающих позволяла противнику маневрировать резервами.

Несмотря на отсутствие активных действий со стороны соседей и нехватку тяжелых танков и самоходно-артиллерийских установок, войска 3-го Белорусского фронта все же сокрушили мощные долговременные укрепления противника на границе Восточной Пруссии и продвинулись до пятидесяти километров в глубь вражеской территории, расширив прорыв до ста сорока километров по фронту. На подступах к Кенигсбергу были прорваны три оборонительные полосы из девяти. В ходе сражения черняховцы уничтожили около сорока тысяч солдат и офицеров, более шестисот танков, около двухсот самолетов противника, захватили значительное количество боевой техники, взяли в плен много солдат и офицеров.

В конце октября войска фронта закрепились на рубеже Сударги, Шиллен, Августов и стали готовиться к новой операции.

Сосредоточив мощную группировку против правого крыла Красной Армии, гитлеровцы рассчитывали остановить ее наступление на Восточную Пруссию и прикрыть Померанию, преградив в этом направлении путь на Берлин. Враг надеялся, что, чем дальше наши войска будут продвигаться от Варшавы к границам Германии, тем уязвимее станет их правый фланг для ударов из Восточной Пруссии.

Нашему Генеральному штабу было известно, что Гитлер проявляет повышенный интерес к своим северным и южным флангам, в особенности к Восточной Пруссии. Ставка рассчитывала, что удастся заставить противника снять часть сил с западного направления и этим облегчить наступление войскам Жукова и Конева.

Предположения оправдались. Враг был вынужден в ноябре и декабре сосредоточить в Восточной Пруссии 26 дивизий, в том числе семь танковых, а под Будапештом 55 дивизий, из них девять танковых. В итоге на западном, главном нашем, направлении у Гитлера оказалось сил меньше, чем на северном и южном флангах.

Большие надежды враг возлагал на мощные оборонительные сооружения в Восточной Пруссии, создававшиеся здесь в течение многих лет. Наиболее сильными из них являлись хейльсбергский, летценский, кенигсбергский укрепрайоны, располагавшиеся в полосе наступления войск 3-го Белорусского фронта. Для их штурма необходимо было разработать план.

В канун двадцать седьмой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции командующего и члена Военного совета фронта вызвали в Генеральный штаб по поводу предстоящей Восточно-Прусской операции. Перед каждой подобной поездкой в штабе фронта велась большая подготовительная работа. Так было и на этот раз.

— Ну вот, Василий Емельянович, — сказал Черняховский Макарову, — мы все продумали и рассчитали, остается только умело доложить в Ставке. У меня не выходит из головы замечание Верховного: «Не запугивайте себя противником…»

— Не переживайте, Иван Данилович, все перемелется. Верховный, наверно, давно уже забыл о том случае. В конце концов, операцию мы провели неплохо, он это отметил своим приказом.

— Приходится переживать…

— Отозвав маршала Василевского и подчинив наш фронт непосредственно Ставке, товарищ Сталин оказал вам доверие, — успокоил Черняховского Макаров.

В Генеральном штабе Черняховского принял Антонов.

— Генштаб учитывает, что вашему фронту предстоит решать весьма сложную задачу: перед вами крупная группировка противника в железобетонных укрытиях.

— Какое оперативно-стратегическое обеспечение предусматриваете для нас?

— По группе армий «Центр» в Восточной Пруссии предполагается нанести два мощных охватывающих удара. Войска вашего фронта должны в течение десяти дней разгромить тильзитско-инстербургскую группировку, в последующем развивать наступление на Кенигсберг вдоль реки Прегель. 1-й Прибалтийский помогает вам силами 43-й армии, 2-й Белорусский уничтожает пшаснышско-млавскую группировку противника, затем развивает успех в направлении Мариенбурга и выходит к заливу Фришес-Хафф. Решение этой задачи должно способствовать успеху наших войск на варшавско-берлинском направлении.

— Какие силы выделяются 3-му Белорусскому фронту?

— На этот раз вам выделяется все необходимое. Из состава 1-го Прибалтийского переподчиняется 2-я гвардейская армия генерала Чанчибадзе.

— Алексей Иннокентьевич, вы меня порадовали перед праздником! — искренне поблагодарил Черняховский.

— Скажите, Иван Данилович, в чем суть вашего замысла?

— Раздробить группировку противника, затем разгромить каждую ее часть в отдельности.

— Что предусматривается в тактическом плане?

— Создаем штурмовые группы и отряды, усиленные артиллерией, танками, саперами. Запланировано сопровождать их штурмовой авиацией.

— Разумно, — одобрил Антонов. — Ознакомьтесь с директивой Ставки. Если возникнут вопросы, рассмотрим совместно. И, как говорили в старину, с богом…

Вернувшись в штаб фронта, Черняховский весь ушел в работу по подготовке Восточно-Прусской наступательной операции в соответствии с ее основным замыслом — отсечь группу армий «Центр» от остальных группировок фашистских войск, прижать ее к Балтийскому морю, расчленить и уничтожить по частям. Замысел предусматривал не только разобщить усилия вражеских армий в самом начале операции, но и обойти с севера мощные узлы сопротивления в Гумбиннене и Инстербурге, а в случае успеха расколоть надвое инстербургскую группировку.

Характерным для стиля работы Ставки Верховного Главнокомандования являлось то, что задачи и замысел любой предстоящей операции подвергались тщательному анализу в Генеральном штабе и в штабе фронта. Подготовительные работы в войсках начинались по предварительным распоряжениям. И только тогда, когда все становилось предельно ясным, Ставка отдавала войскам директиву. Так было и на этот раз.

Лично. Командующему 3-м Белорусским фронтом тов. Черняховскому. Члену Военного совета фронта тов. Макарову.

Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. Разгромить тильзитско-инстербургскую группировку противника и на 10—12-й день операции овладеть рубежом Немониен — Даркемен — Гольдап.

2. В дальнейшем главными силами фронта развивать наступление вдоль реки Прегель на Кенигсберг.

3. Об отданных распоряжениях донести.

Сталин

Антонов.

Начало наступления намечалось на 19 января. Штабы и войска продолжали готовиться к штурму. Особое внимание уделялось организации взаимодействия родов войск и материально-техническому обеспечению.

Однако времени оказалось меньше.

В начале января ход событий резко изменился. Немцы перешли в контрнаступление на западном фронте, и в Арденнах у союзников создалась тяжелая обстановка. Премьер-министр Англии Уинстон Черчилль вынужден был просить Сталина ускорить наступательные операции на советско-германском фронте. Верховное Главнокомандование, верное союзническим обязательствам, несмотря на все трудности, бросило в наступление от Балтики до Карпат 150 дивизий. Черняховскому было приказано начать операцию на шесть дней раньше запланированного срока.

Командующий 3-м Белорусским фронтом решил главный удар нанести севернее Гумбиннена в направлении Велау — Кенигсберг; оперативное построение иметь в два эшелона. В первом эшелоне на правом крыле наступала 39-я армия генерал-лейтенанта Людникова, нанося главный удар в направлении Пилькаллен — Тильзит; левее — 5-я армия генерал-полковника Крылова. Севернее шоссе Шталлупенен — Гумбиннен прорывала вражескую оборону 28-я армия генерал-лейтенанта Лучинского с задачей овладеть районом Гумбиннен. Подвижную группу фронта составлял 2-й гвардейский Тацинский танковый корпус генерал-майора Бурдейного, который должен был войти в прорыв в полосе 5-й армии с утра второго дня операции и стремительным ударом к исходу четвертого дня овладеть Гросс-Скайсгирреном. 11-я гвардейская армия генерал-полковника Галицкого — второй эшелон фронта — наступала за боевыми порядками армий Крылова и Лучинского в готовности с утра пятого дня операции во взаимодействии с 1-м танковым корпусом генерал-лейтенанта Буткова войти в сражение на рубеже реки Инстер, нанося главный удар на Велау, и частью сил, во взаимодействии с 28-й армией, овладеть Инстербургом. Вновь прибывшая в состав фронта 2-я гвардейская армия генерал-лейтенанта Чанчибадзе и 31-я армия генерал-лейтенанта Шафранова занимали оборону на левом крыле фронта. Соединениям 2-й гвардейской армии лишь с утра третьего дня операции предстояло перейти в наступление своим правым крылом.

Накануне наступления, 12 января вечером, пошел снег. В связи с этим Черняховский приказал перенести начало атаки с девяти часов утра на одиннадцать. Командармам по ВЧ была передана команда: «Артиллерийскую подготовку не начинать до особого распоряжения».

Однако в плане операции еще ранее был предусмотрен дублирующий сигнал начала артподготовки — залп реактивными снарядами. Вышло так, что один из дивизионов РС не был оповещен о переносе срока артнаступления.

Ровно в девять часов 13 января на участке предстоящего прорыва прогремел единственный залп РС. Тотчас же по этому сигналу заговорила вся артиллерия…

Черняховский вызвал к телефону командующего армией Людникова:

— Кто разрешил начать артподготовку?

— Но мы ее начали по сигналу — залпу «катюш»…

— Напутали! Что думаете делать дальше?

— Продолжать артподготовку и действовать по намеченному плану.

Прерывать артнаступление не было смысла. Черняховский подтвердил командармам первоначально назначенный час атаки.

Капризный ветер Балтики нагнал туман. Местами видимость не превышала пятидесяти — ста метров. Было ясно, что действия авиации исключены, на ее помощь пехоте рассчитывать не приходится. Оставалась надежда на артиллерию. Однако и ее возможности были ограничены.

«Сильный туман мешал вести наблюдение за результатами артиллерийской подготовки, — вспоминает бывший начальник политического управления 3-го Белорусского фронта генерал-майор Казбинцев. — Мы с Иваном Даниловичем пытались наблюдать с крыши четырехэтажного дома, но бесполезно. Спустились на первый этаж. Как раз напротив окна, метрах в пятидесяти — шестидесяти от дома, стояло дерево. Оно то скрывалось в тумане, то вновь появлялось. Туман не рассеивался. Черняховский ходил по комнате, то приближаясь к окну, то снова отходя от него. Ни один мускул на лице не выдавал его внутреннего состояния.

Туман продолжал скрывать окрестности. На сто метров ничего не было видно. Не известны результаты артиллерийской подготовки, а следовательно, нет никакой уверенности в успехе штурма. Уже выпущены по противнику сотни вагонов боеприпасов! Вдруг… такая операция сорвется? Эта мысль волновала нас всех, она не давала покоя, но Иван Данилович продолжал спокойно отдавать распоряжения, а в перерывах — непринужденно разговаривать с нами.

Тогда мы еще раз убедились, каким необыкновенным самообладанием и огромной волей обладает этот человек».

В подобных условиях трудно обеспечить управление, четкое взаимодействие между родами войск. Несмотря на героические усилия, в первый день наступления ни одна армия не выполнила поставленной задачи. Встал вопрос, целесообразно ли продолжать наступление. Многие в штабе склонялись к тому, что обстановка требует приостановить операцию.

— Дело не только в плохой погоде, — пояснил Черняховский Макарову. — В боевых порядках стрелковых рот мало артиллерии сопровождения, минные поля саперы не успевают своевременно обезвреживать, управление войсками не отвечает условиям прорыва укрепленного района…

— Что и говорить, погода не благоприятствует наступлению, — вздохнул Макаров. — Но решающее слово за вами, Иван Данилович.

— Надо продолжать наступление, — решил Черняховский. — Пусть мы даже не продвинемся вперед, но поможем войскам, наступающим на Танненберг и Сандомир. Да и союзники на западе получат облегчение. Их там в Арденнах немцы основательно прижали.

Командующий распорядился усилить стрелковые роты артиллерией, наблюдательные пункты батарей и дивизионов приблизить к командирам рот и батальонов, обеспечить тесное взаимодействие пехоты, танков и артиллерии в звене полк — батальон. Командирам частей и соединений приказал переместить свои наблюдательные пункты к переднему краю, сам с оперативной группой выехал в боевые порядки полков первого эшелона.

Командующий 5-й армией генерал-полковник Крылов свой наблюдательный пункт вынес в боевые порядки батальона первого эшелона и находился от переднего края всего в восьмистах метрах. Так же поступили и другие генералы и офицеры.

Однако крайне неблагоприятные погодные условия оказывали влияние на ход наступления. К шестнадцати часам стало очевидно, что ударная группировка фронта не сумеет выполнить до конца задачу, поставленную на первый день операции, и главная полоса обороны противника не будет прорвана. Как и предполагал Черняховский, особо напряженные боевые действия развернулись на подступах к городу и узлу обороны Гумбиннен. Еще накануне наступления он интересовался решением генерала П. Ф. Батицкого, командира 128-го стрелкового корпуса, которому предписывалось взять Гумбиннен. В первом эшелоне наступала 130-я стрелковая дивизия генерал-майора К. В. Сычева, остальные силы корпуса составили второй эшелон и резерв. Такое построение боевого порядка позволило генералу Батицкому сосредоточить артиллерию всех трех дивизий для подавления и уничтожения огневых точек противника на узком участке. Ход боевых действий подтвердил правильность этого решения. Однако и противник неустанно наращивал свои усилия. Соседний 20-й корпус, имея в первом эшелоне две стрелковые дивизии, отстал от 128-го на два километра, а 3-й гвардейский корпус той же 28-й армии, имея значительные средства усиления, вырвался вперед.

К концу дня командующий фронтом приехал на КНП 128-го стрелкового корпуса на западной окраине господского двора Керрин. Генерал Батицкий встретил Черняховского, готовый к неприятным объяснениям. Но нужды в этом не оказалось. Командующий сказал, что обстановка ему известна, и потребовал доклада о принятом решении на второй день операции.

— Генерал Лучинский одобрил его и хотел согласовать с вами…

— Докладывайте!

— Решил: ночными действиями продолжать выполнять задачу дня и с утра 14 января ввести в бой второй эшелон корпуса — 61-ю стрелковую дивизию — в полосе соседа справа, 3-го гвардейского стрелкового корпуса, в обход лесисто-болотистой местности Пакледимменер-Моор с севера, в направлении на Тублаукен. К исходу дня выйти в полосу своего корпуса и овладеть населенным пунктом Ной-Будупенен.

— Не совсем понял. Вы хотите ввести второй эшелон на участке соседа справа, то есть помогаете генералу Александрову, — улыбнулся Черняховский. — Но 3-й гвардейский корпус, кажется, и так не отстает, даже вперед вырвался!

— Вот я и хочу воспользоваться успехом Александрова и выполнить свою задачу.

— Не перемешаются ли боевые порядки? Между вами есть разграничительная линия?

— Разграничительная линия — не китайская стена…

— Да, но — при четкой организации управления войсками.

— За свой штаб я ручаюсь!

— Коли так, передайте генералу Лучинскому: решение утверждаю. И все-таки какие мероприятия вы предусматриваете для ускорения темпа наступления?

«Без разноса, но свое потребовал», — подумал Батицкий.

— Все орудия, включая гаубицы, выставляю на прямую наводку, чтобы эффективнее подавить огневые точки противника…

— Для прорыва укрепрайона этого недостаточно.

— От командиров штурмовых отрядов потребую более решительных действий, умелых маневров с целью обхода дотов и опорных пунктов противника.

— Именно — более решительных! И умелых! Иначе наступление может захлебнуться. Сами понимаете, во что это обойдется…

И, еще раз улыбнувшись остроумному решению комкора, попрощался.

С начала операции Черняховский успел побывать и у Крылова, и у Людникова. Всюду требовал достигать победы с наименьшими потерями, искать слабые места в обороне противника, диктовать ему свои условия.

На второй день развернулись еще более ожесточенные бои. Новый командующий группой армий «Центр» генерал-полковник Рейнгардт, установив направление главного удара советских войск, с утра 14 января бросил две пехотные, одну танковую дивизии и бригаду штурмовых орудий на ликвидацию прорыва на участках армий Крылова и Лучинского. Для управления ударной группировкой он прибыл в населенный пункт Маллвишкен, на командный пункт 26-го армейского корпуса, в десяти километрах от Шталлупенена, где размещался КНП командующего 3-м Белорусским фронтом.

Около трехсот вражеских танков, включая «королевские тигры», ударили в стык армий Крылова и Лучинского.

Операция, которой придавала особое значение Ставка и за успех которой Черняховский нес личную ответственность, затухала. Труднее всего приходилось на участках дивизий Вольхина и Сычева. Им пришлось испытать на себе основную тяжесть контрудара противника. Но они с честью выстояли.

Войска Лучинского и Крылова, измотав ударную группировку противника огнем с места, главными силами продолжали наступление. Некоторый успех наметился в полосе 5-й армии. Для завершения прорыва тактической зоны противника и развития успеха на этом участке Черняховский ввел в сражение с утра 16 января 2-й гвардейский Тацинский танковый корпус. Затем приказал перейти в наступление 2-й гвардейской армии на левом крыле фронта. Воспользовавшись улучшением погоды, отдал распоряжение командующему 1-й воздушной армией генерал-полковнику Хрюкину нанести массированный удар по укреплениям врага. Бомбардировочная и штурмовая авиация произвела тысячу самолето-вылетов.

Ожесточенное сражение продолжалось. Танковый корпус генерала Бурдейного был встречен контратаками танков и штурмовых орудий противника. Ожидаемого перелома в ходе операции достигнуто не было. Наступил момент, когда, казалось, противные стороны бросили все на чашу весов. Решающим фактором в этих условиях становилась способность к быстрым решениям, к маневру, в конечном итоге — талант полководца.

Черняховский предвидел, что враг окажет особенно сильное противодействие в полосе наступления 5-й армии. Поэтому потребовал от Людникова непрерывно наращивать силы на участке прорыва 39-й армии. Выполняя эту директиву, Людников построил боевой порядок стрелкового корпуса, наносившего главный удар, в три эшелона и последовательно вводил в боевые действия одну дивизию за другой. В то же время Крылов на смежном с его армией фланге вводил в бой дивизию второго эшелона в обход Пилькаллена с юга, чтобы двумя мощными ударами сломить сопротивление врага.

Утром пятого дня соединения Людникова завершили прорыв тактической обороны противника и развили успех в северо-западном направлении. Враг, не выдержав натиска, стал отходить.

В какой-нибудь другой операции эти двадцать километров, пройденные войсками фронта за пять дней, означали бы полный прорыв тактической зоны и выход на оперативный простор. Но здесь оставалась еще не одна полоса сопротивления: сильно укрепленные оборонительные рубежи простирались до самого Кенигсберга. Казалось, прорыв возможен только путем постепенного «прогрызания» оборонительных полос врага. Этого старался избежать Черняховский. Надо было лишить немцев возможности последовательно отходить на заранее подготовленные рубежи, иначе пришлось бы продвигаться вперед с непрерывными ожесточенными боями, то и дело останавливаясь и начиная все сначала.

Черняховский совершил смелый маневр: ввел 1-й танковый корпус генерала Буткова и армию второго эшелона не в полосе наступления войск Крылова, как было предусмотрено планом, а на участке армии Людникова, там, где наметился успех. Одновременно были поставлены новые задачи 39-й, 5-й и 28-й армиям и приданным им танковым корпусам.

Полководческое искусство Черняховского в том и заключалось, что он не боялся вносить решающие изменения в замысел операции в ходе ее осуществления. Ломать заранее разработанный план всегда рискованно: противник может разгадать маневр большого количества войск и принять контрмеры. Однако решение Черняховского основывалось не только на расчетах. Он знал возможности своих войск, высоко оценивал способности подчиненных генералов. Отказавшись от ранее принятого плана, командующий перестроил оперативный порядок войск фронта в форме веера и основные силы с центрального участка перебросил на правое крыло — на второстепенное направление.

Противник не ожидал такого быстрого изменения направления главного удара и был застигнут врасплох. Утром на шестой день наступления танковый корпус Буткова вошел в прорыв и, ломая сопротивление противника, продвинулся в глубь его обороны на сорок километров. До Кенигсберга оставалось менее ста километров. Это коренным образом изменило ход событий.

Войска генерала Людникова, используя успех танкистов, вышли к реке Инстер. Немецко-фашистское командование начало перебрасывать остатки своих резервов на это направление. Генерал-полковник Крылов тем временем, хотя и медленно, но продолжал развивать наступление, и враг не мог снять какие-либо силы с участка 5-й армии.

В ночь на седьмой день операции Черняховский переориентировал танковый корпус Бурдейного в направлении населенного пункта Ауловенен, игравшего важную роль в системе гитлеровской обороны. Танковые корпуса фронта продолжали развивать наступление и продвинулись за день еще на двадцать километров.

Черняховский придавал огромное значение вопросам взаимодействия с войсками соседних фронтов. В то время как ударная группировка маршала Рокоссовского развивала наступление на северо-запад, к заливу Фришес-Хафф и Висле, войска 3-го Белорусского фронта навязывали врагу сражения на кенигсбергском направлении. Так же успешно организовывалось взаимодействие и с соединениями 1-го Прибалтийского фронта, которым командовал генерал армии И. Х. Баграмян.

Боевое содружество крупных объединений особенно наглядно проявилось в действиях 43-й армии 1-го Прибалтийского и 39-й армии 3-го Белорусского фронтов при овладении городом Тильзит. Черняховский лично координировал их взаимодействие на смежных флангах, умело используя каждый успех.

— Как дела? — позвонил Людникову, когда судьба города была решена. — В Москве артиллеристы уже держатся за шнуры, чтобы произвести салют.

— Пусть подержатся, товарищ командующий. Город взять потруднее, чем дернуть за шнур.

— Шутки шутками, а сколько вам еще понадобится времени?

— Часа полтора, не меньше! — Трудно было понять, шутит генерал или обещает всерьез.

Полтора часа пролетели быстро.

— Товарищ командующий, соединения 39-й и 43-й армий штурмом овладели Тильзитом! Можете передать артиллеристам в Москву — огонь! — доложил Людников.

— Слушай, Иван Ильич, и подключи Белобородова!

И в самом деле, через пятнадцать минут диктор прочитал приказ и в трубке раздались звуки салюта в честь взятия Тильзита войсками 39-й и 43-й армий.

В ночь на 20 января был введен в сражение второй эшелон фронта — армия Галицкого. За два дня боев она продвинулась на глубину до сорока пяти километров. На пути к Кенигсбергу серьезным препятствием явился город Инстербург с его внутренним и внешним укрепленными обводами. К тому же немцы, потеряв надежду устоять в своих инженерных сооружениях под ударами наших войск, взорвали плотину и затопили поймы рек Инстер и Ангерапп.

Вода сильно разлилась поверх льда и снега. Единственное, что спасло бы, — резиновые сапоги. Но достать их было невозможно, интенданты не могли предусмотреть всего. Несмотря на мороз и пронизывающий до мозга костей ветер, воинам Губкина предстояло преодолеть вброд полукилометровую водную преграду. Это было почти невозможно, но весть замполита о том, что до Кенигсберга осталось всего сто с небольшим километров, зажгла солдат энтузиазмом. В ночь на 22 января они ворвались в горящий Инстербург. На окраине города валялись покалеченные крупповские пушки. Вдоль дороги из-за дубовой посадки торчали обгоревшие остовы немецких танков и автомашин.

К шести часам утра обходом с северо-востока и юго-запада наши войска полностью овладели Инстербургом. В приказе Верховного Главнокомандующего отмечалось, что город являлся «важным узлом коммуникаций и мощным укрепленным районом обороны немцев на путях к Кенигсбергу».

В тот же день соединения маршала Рокоссовского овладели Алленштейном и устремились к Эльбингу. Перерезав основные узлы дорог, наши войска сковали маневр вражеских сил. Стальные тиски сжимались, охватывая всю восточно-прусскую группировку противника.

Успешно развивали наступление войска 28-й армии генерал-лейтенанта А. А. Лучинского. 21 января его соединения овладели крупным узлом вражеской обороны Гумбинненом, форсировали реку Ангерапп и захватили плацдарм на ее левом берегу.

Черняховский принимал все необходимые меры, чтобы совместно с войсками Рокоссовского прорвать укрепленный район врага и разгромить его кенигсбергскую группировку. Войска фронта нанесли несколько рассекающих ударов и своим правым крылом с 23 по 25 января с ходу форсировали реки Дайме, Прегель и Алле. До Кенигсберга оставалось менее пятидесяти километров.

Немецко-фашистское командование, несмотря на тяжелую обстановку, сложившуюся к началу 1945 года, оставляло в Восточной Пруссии около сорока дивизий. Враг лелеял надежду нанести этими силами удар в спину нашим войскам, наступающим на Берлин. Но советские полководцы опрокинули авантюристические планы фашистских генералов. 26 января Гитлер отстранил от командования группой армий «Центр» генерал-полковника Рейнгардта и назначил на его место генерал-полковника фон Рендулича. Группа «Центр» получила новое название — «Север».

Однако и новый командующий не смог изменить положение на фронте. К концу января его основные силы оказались расчлененными на три группы: земландскую (свыше четырех дивизий), кенигсбергскую (свыше пяти дивизий), хейльсбергскую (двадцать усиленных дивизий).

В результате напряженных сражений войска Черняховского во взаимодействии с соединениями 2-го Белорусского и 1-го Прибалтийского фронтов окружили главные силы группы армий «Север» и прижали их к заливу Фришес-Хафф. Уже девять десятых всей территории Восточной Пруссии было очищено от немецко-фашистских войск. Соединениям группы «Север» был нанесен серьезный урон: только в плен взято более пятидесяти тысяч солдат и офицеров. Но войска 3-го Белорусского фронта тоже понесли значительные потери и нуждались в пополнении перед прорывом хейльсбергского укрепленного района, не уступающего по своей мощности западногерманской линии Зигфрида. Укрепрайон, включающий в себя около 900 железобетонных огневых точек, обороняла трехсоттысячная армия.

К началу февраля темп наступления замедлился. Командование и штаб фронта выискивали слабые места в обороне противника, создавали ударные группировки. Однако во многих стрелковых дивизиях насчитывалось не более чем по три с половиной тысячи человек, полки по численности равнялись батальону. Член Военного совета генерал-лейтенант Макаров принимал все меры, чтобы улучшить положение. На прифронтовых железных дорогах эшелонам с пополнением для 3-го Белорусского фронта была открыта «зеленая улица».

1 февраля, готовясь к очередной наступательной операции, Черняховский пригласил к себе Макарова.

— Василий Емельянович, крайне нужны тысячи четыре активных штыков! Хотя бы для пополнения частей на главном направлении.

— Маловато просите, — загадочно усмехнулся Макаров.

— Шутите?

— Нисколько. Прибыло пополнение — семь тысяч человек. В основном с Украины и из Молдавии.

— Вот это кстати! — обрадовался Черняховский. — В первую очередь надо пополнить дивизии Галицкого. Довести численность каждой хотя бы до четырех тысяч: им штурмовать Кенигсберг! Остальных направим к Людникову. Поедемте посмотрим на пополнение…

Проехали мост через Прегель. По обеим сторонам дороги — сожженные «тигры», изуродованные пушки, машины. Безлюдье, тишина…

Черняховский любил быструю езду. Водитель старшина Виноградов старался ему угодить, но гололед не позволял развить хорошую скорость. Въехали в лес. Поднявшийся ветер разогнал облака, сквозь серую мглу пробилось солнце.

Вездеход остановился на лесной поляне. Деревья, покрытые инеем, в лучах солнца сверкали серебром, в их окружении красовался замок с островерхой черепичной крышей, с высокими белыми колоннами.

— Красотища! — вышел из машины Черняховский. — Как будто и войны вовсе нет.

К ним уже спешил начальник тыла. Невдалеке строились прибывшие воины.

Капитан Кукса, сопровождавший эшелон из Молдавии, четко отрапортовал командующему. Черняховский с удовольствием оглядел смуглого стройного капитана в лихо надвинутой на правую бровькавалерийской кубанке.

— Сами тоже из Молдавии?

— Так точно, товарищ командующий!

— Ну, показывайте, что за пополнение привезли.

— Три тысячи двести человек. Отличные ребята! Почти все в разведку хотят. Многие знают немецкий язык. В Германию были фашистами угнаны, так что места им знакомы…

— Хорошо, отберите двенадцать человек. На подготовку — сутки. Пойдете с ними в разведку, — полушутя, полусерьезно сказал Черняховский.

— Слушаюсь, товарищ командующий!

Затем Черняховский обратился к солдатам.

— Дорогие товарищи! Сейчас вы вольетесь в полки, которые бьют врага там, где когда-то били его наши предки. Мы стоим на той самой земле, которая еще пятьсот лет назад была омыта кровью польских, литовских и русских солдат. Спустя триста лет предки немецких фашистов вновь напали на нас, и опять здесь вспыхнули костры биваков русских воинов. В результате Семилетней войны русские овладели Восточной Пруссией и ключами от Берлина. А теперь нам с вами суждено уничтожать врага в этом логове агрессивной военщины, взрастившей бесчеловечный фашизм! На штурм Кенигсберга, друзья!

По лесу прокатилось мощное «ура». Проникновенные слова прославленного полководца растрогали солдатские души.

В эти дни особую роль играла разведка. С самолетов удалось в подробностях сфотографировать позиции противника. Однако данные требовали уточнения. Враг искусно маскировался, и порой трудно было отличить ложные позиции от занятых артиллерией и пехотой.

Среди солдат, отобранных в разведку, были и такие, которым во время их насильственной мобилизации на работу в Германию пришлось на окраине Кенигсберга копать противотанковые рвы между новыми фортами и строить надолбы вокруг хейльсбергского укрепленного района.

На тщательную подготовку разведчиков не было времени. Обучили только главному: ориентироваться на местности днем и ночью, читать карту и наносить на нее разведданные.

Разведчикам ставилась задача уточнить расположение фортификационных сооружений противника. Одна группа должна была проникнуть в Кенигсберг, другая — в хейльсбергский укрепрайон. Для этого солдатам пришлось переодеться в гражданское и влиться в колонны беженцев, отступающих в глубь Восточной Пруссии. Это было нетрудно сделать в хаосе и неразберихе, царивших на забитых людьми дорогах. Гораздо труднее было вернуться обратно. Двое связных с первой информацией от разведчиков погибли в перестрелке на нейтральной полосе при выходе к своим. Остальные вернулись на пятые сутки.

Командование не ожидало получить столь важные сведения. В хейльсбергском укрепленном районе было обнаружено не только множество новых дотов, но и слабые места в обороне, особенно в южной части укрепрайона. Ценные сведения доставила и разведгруппа из Кенигсберга. Она выявила десять новых дотов, четыре форта, а также установила степень подготовленности городских построек к обороне.

Накануне нового наступления генерал Макаров побывал у воинов 11-й гвардейской армии. Рассказал о новостях на других фронтах, о прибывшем пополнении, о том, что им, гвардейцам, предстоит первым штурмовать Кенигсберг. Наутро партийно-комсомольские работники и агитаторы поспешили с этими вестями на передний край.

Штаб фронта, исходя из данных воздушной, агентурной и войсковой разведок, определил слабые места в обороне противника. Черняховский усилил армии, наступающие на главных направлениях против хейльсбергской группировки и гарнизона крепости Кенигсберг.

Однако в Генеральном штабе дело представлялось несколько иначе. Так как опасность контрудара группы армий «Север» была ликвидирована, перед 2-м Белорусским фронтом, усиленным доукомплектованной до штатного состава 19-й армией, была поставлена новая задача: разгромить восточно-померанскую группировку противника и выйти к устью реки Одер с целью помочь войскам, наступающим на берлинском направлении. Понесшие потери в предыдущих операциях 50-я, 3-я, 48-я общевойсковые и 5-я гвардейская танковая армии, а также 8-й гвардейский танковый корпус, действовавшие на линии Хейльсберг, Вормдитт, Фрауэнбург, передавались 3-му Белорусскому фронту. Ликвидация группировок противника в Восточной Пруссии возлагалась на войска 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского фронтов. Черняховскому предписывалось передать Баграмяну армии Белобородова, Людникова и Галицкого. В свою очередь армии 1-го Прибалтийского фронта передавались 2-му Прибалтийскому.

Директива Ставки конкретизировала задачи действующим в Восточной Пруссии фронтам: 3-му Белорусскому — сосредоточить основные силы на разгроме самой мощной хейльсбергской группировки противника, 1-му Прибалтийскому — ликвидировать земландскую группировку врага, одновременно обеспечивая оборону рубежей, занятых войсками 3-го Белорусского фронта вокруг Кенигсберга.

В ходе боевых действий Красной Армии в Великой Отечественной войне такая большая и сложная перегруппировка производилась впервые. Черняховскому предстояло отстоять перед Верховным Главнокомандующим ряд своих глубоко продуманных и обоснованных предложений. В это время Сталин с Антоновым выехали на Крымскую конференцию трех союзных держав — Советского Союза, США и Англии, — где уже решался вопрос о послевоенной судьбе территории Восточной Пруссии. Черняховского радовало, что это стало возможным во многом благодаря и успехам 3-го Белорусского фронта. Однако он отдавал себе ясный отчет, какие огромные трудности еще предстоит преодолеть вверенным ему войскам для завершения Восточно-Прусской операции.

Немецко-фашистское командование уже понимало, что война проиграна, но, тем не менее, прилагало отчаянные усилия, чтобы оттянуть катастрофу. Обстановка перед фронтом наших войск в Восточной Пруссии сильно осложнялась ввиду предстоящих крупных перегруппировок. Черняховский считал целесообразным провести всю операцию под единым командованием 3-го Белорусского фронта. Это, по его мнению, облегчило бы решение задачи по сосредоточению сил для массированного удара.

Однако его предложение было отклонено.

Нелегко было передавать соседнему фронту армии, которые он успел пополнить, подготовить к прорыву укрепленного района, трудно расставаться с командармами Людниковым, Белобородовым, Галицким. Предстояло принять новые, менее подготовленные армии, сработаться с их командованием, организовать управление и взаимодействие. Времени для этого явно не хватало.

Во исполнение директивы Генерального штаба Черняховский решил встречными ударами 5-й общевойсковой и 5-й гвардейской танковой армий отрезать группировку противника от моря и тем самым лишить ее возможности получить помощь извне. Это была чрезвычайно трудная задача, так как 5-я гвардейская танковая армия в тот момент по количеству боевых машин равнялась лишь танковой дивизии немцев, а численный состав дивизий армии Крылова в среднем не превышал трех тысяч человек. Немецко-фашистское командование в составе хейльсбергской группировки имело две танковые и одну моторизованную дивизии, в каждой — по сто и более танков. С учетом штурмовых орудий у противника было в общей сложности более шестисот бронеединиц и четырнадцать пехотных дивизий численностью более десяти тысяч солдат и офицеров каждая. Кроме того, гитлеровцы мобилизовали в фольксштурм всех мужчин, способных держать оружие.

10 февраля войска фронта в новом составе начали штурм хейльсбергского укрепленного района. В этих сложных условиях Черняховский не только сам постоянно выезжал на передний край, но и командный пункт фронта переместил ближе к наступающим войскам. Танковая армия генерала Вольского и 5-я армия генерала Крылова упорно продвигались навстречу друг другу. Противник, сосредоточив крупные силы на небольшом участке укрепрайона, успевал своевременно закрывать бреши в его обороне. Немецко-фашистское командование, воспользовавшись тем, что наши соединения под Кенигсбергом ослабили активность, перебросило всю авиацию и даже часть дальнобойной артиллерии против войск 3-го Белорусского фронта.

16 февраля Черняховский вернулся в штаб фронта, чтобы уточнить план операции и отдать необходимые распоряжения по подготовке резервов для решающего удара. На командном пункте его ожидала жена, приехавшая из Москвы.

В домике командующего Анастасия Григорьевна успела создать такой уют, какой только был возможен во фронтовых условиях. После длительного пребывания в поле в февральскую пронизывающую стужу Ивану Даниловичу было особенно радостно войти в теплый дом, встретиться с женой, поделиться с ней сокровенными мыслями.

Однако дела не ждали.

— Ваня, хватит тебе мерзнуть в шинели! Надень, пожалуйста, бекешу и теплый свитер, — забеспокоилась Анастасия Григорьевна.

— Надену, Тасенька. Не волнуйся! Все будет в порядке. Завтра постарайся, чтобы к моему возвращению подготовили баню с веничком.

— Да я и не волнуюсь. А ты зря переживаешь. Все перемелется, привыкнешь к новым командармам. В штабе тебя заждались?

— Командующий управляет не только с командного пункта…

— Но ведь не увидишь же ты весь фронт с переднего края!

— Не увижу. Но увижу солдат, офицеров… Поговорю с ними. Как бы тебе объяснить… Да вот в столе письма Рубинова Василия Петровича, директора сормовского завода. Ты должна его помнить, бывал у нас в Москве, когда я в академии учился. Почитай, поймешь.

— Ну, то завод…

— Этот завод уже гонит очередную тысячу танков! Василий Петрович пишет, что даже койку себе поставил в сборочном цехе. Передний край! Чувствует пульс, ритм работы… Вот чтобы зря не жечь эти танки, я тем более должен чувствовать пульс и ритм операции.

— Да, но… пожалуйста, будь поосмотрительней…

— Буду, Тасенька!

От взгляда Анастасии Григорьевны не ускользнуло, что муж чем-то угнетен. Она уже пожалела, что затеяла этот разговор. Иван Данилович переживал за потери, которые несли его войска. На ум приходили двенадцать неудачных операций Западного фронта, когда сил для наступления явно не хватало… Но сознавал, что сейчас стратегическая обстановка требует сосредоточения основных усилий на берлинском направлении.

Молча надел бекешу, принял из рук жены папаху.

Вошел Комаров:

— Машина подана!

От наметанного глаза порученца не могла укрыться тревога Анастасии Григорьевны. И, как всегда, он оценил ее выдержку. Так каждый раз провожала она мужа, ненадолго приезжавшего со своего КНП. Каждый раз отправляла вместе с ним частицу своего сердца.

У Черняховского с приездом жены тоже прибавилось беспокойства. Район командного пункта часто подвергался бомбежкам. После каждого налета Иван Данилович звонил с передовой. К счастью, пока обходилось благополучно. Сколько раз в письмах он просил жену не рисковать собой, обещал, что скоро приедет в Москву…

Проводив мужа, Анастасия Григорьевна написала письмо дочери и сыну, еще раз прибралась в комнате. Время тянулось медленно. Со стороны переднего края доносились раскаты артиллерийской канонады, изредка земля сотрясалась от взрывов тяжелых бомб…

Наконец забылась в тревожном сне. Встала рано. К назначенному времени была готова баня, но Иван Данилович не возвращался…

17 февраля в сообщении Совинформбюро прозвучало: «Войска 3-го Белорусского фронта под командованием генерала армии И. Д. Черняховского, продолжая сжимать кольцо окружения восточно-прусской группировки противника, штурмом овладели городами Вормдитт и Мельзак — важными узлами коммуникаций и сильными опорными пунктами немцев…». К этому времени Кенигсберг был полностью окружен войсками генералов Людникова, Галицкого, Крылова. Среди солдат ходила молва, что в День Красной Армии и Военно-Морского Флота генерал армии Черняховский в Кенигсберге будет проводить парад своих войск. Но погода резко ухудшилась, выпал мокрый снег, дороги развезло. Наши войска, преодолевая огромные трудности, вели упорные бои. Под ожесточенным огнем, по колено в расквашенном черноземе проходили километр за километром.

Черняховский дал указание начальнику тыла генералу Виноградову улучшить питание бойцов первого эшелона, регулярнее доставлять водку.

— Такие трудности посильны только нашему солдату! Немцы не выдержат, скоро начнут отходить.

Весь день он провел в боевых порядках. Продрог, устал, но продолжал непосредственно управлять войсками на самом ответственном направлении. Любимой его поговоркой было: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». Разумеется, он понимал свою роль, свое место как крупного полководца, но сейчас обстановка была особая.

В ночь на 18 февраля прибыл на командный пункт генерала Крылова. Его здесь ждали. Адъютант командарма хлопотал, подавая ужин.

— Богато живете! — оглядел стол Иван Данилович.

— Не забыл вашего инструктажа перед встречей генерала Дина, — улыбнулся Крылов. — Почему же мы своего командующего должны встретить хуже?

Ужин прошел в деловой обстановке. Обсуждали, как действовать подразделениям при наступлении в сильно укрепленных районах.

— Отыскали ключ к дотам противника? — спросил Черняховский.

— В лоб перестали действовать, не голыми руками берем. Создали в батальонах штурмовые группы: взвод автоматчиков, отделение саперов, противотанковые орудия, пара самоходок или танков, станковый пулемет. Придаем даже тяжелые орудия, бьем по дотам прямой наводкой. Под прикрытием артогня автоматчики и саперы со взрывчаткой ползут к доту, забрасывают амбразуры, подрывают…

— Противник контратакует штурмовые группы?

— Довольно часто. Но местность перед дотами обычно открытая, встречаем гитлеровцев огнем.

— Николай Иванович, когда возможно, лучше, чтобы штурмовые группы не задерживались на дотах, а просачивались между ними, заходили с тыла, окружали.

— Так и поступаем, когда возможно.

Казалось, победа уже совсем близка. Но чем меньше оставалось у фашистов надежд, тем яростнее они сопротивлялись. Каждый день требовал от наших войск все более высоких темпов наступления. Черняховский приказывал напрячь все силы. Не щадил и самого себя.

Утром 18 февраля он снова выехал в боевые порядки дивизий 5-й армии, чтобы все увидеть самому на местности. Возвращаясь, заехал на КП армии дать дальнейшие указания.

— Товарищ командующий, по плану мы должны теперь ехать в штаб фронта, — напомнил Комаров.

— Нет, надо еще побывать во вновь прибывшей 3-й армии генерала Горбатова.

Комаров позвонил командиру корпуса, в который они собирались ехать, чтобы тот выслал навстречу офицера связи.

На восточной окраине города Мельзак их встретил молодой майор. Город горел, на другой его стороне шел бой. По району командного пункта противник вел методический артогонь. Машина Черняховского благополучно миновала обстреливаемый участок. На КП его встретил начальник штаба.

— Где командир корпуса?

— Ушел на КНП. Противник активизировался, ждем контратаки.

Черняховский резко повернулся к выходу. Комаров и начштаба последовали за ним.

— Генерал недоволен? — нагнувшись к Комарову, шепотом спросил полковник.

— Просто хочет посмотреть, как будете отбивать контратаку.

По узкой траншее поднялись на холм. Город тонул в дыму, горьковатый сырой воздух был пропитан гарью. Все чаще ухали тяжелые снаряды.

— Далековато, однако, ваш КНП, — заметил Черняховский с досадой.

— Сейчас, скоро… — не понял начштаба.

— От переднего края далековато. Поехали! — махнул шоферу.

Машина Черняховского следовала за машиной майора из штаба корпуса. Кажется, тот не очень уверенно ориентировался в обстановке.

Не успели проехать двух километров, как позади машины Черняховского разорвался снаряд. Один из осколков, пробив заднюю стенку машины и спинку сиденья, в спину навылет ранил командующего. Осколок влетел с такой силой, что еще после этого пробил правую руку водителя и застрял в приборном щитке. Старшина Виноградов, превозмогая боль, остановил вездеход.

Пороховой дым рассеялся, гитлеровцы больше не стреляли.

— Алеша, я ранен! — услышал порученец сквозь звон в ушах. — В левую лопатку…

— Товарищ командующий, сейчас…

Через минуту он уже бинтовал рану Черняховского.

Скрипя зубами, полузакрыв глаза, генерал смотрел в хмурое небо. Как знать, о чем думал он в эти минуты? Скорее всего о том, что вот теперь, когда он так нужен, фронт останется без командующего…

— Душа Алеша, я умираю…

Рана была большая. Комаров наложил несколько бинтов, стараясь остановить кровь. Радист тем временем связался со штабом фронта. Генерал-полковника Покровского известие потрясло. Он тут же позвонил по ВЧ командарму-3. Генерал Горбатов выехал на место происшествия и в пути встретил машину с командующим. Черняховского доставили в ближайший медсанбат. Врачи очистили рану, сделали перевязку, переливание крови, уколы…

Иван Данилович был еще в сознании. Густые брови его сдвинулись к переносице — так бывало всегда, когда он принимал важное решение. Попытался что-то сказать, но голос прервался.

— В госпиталь… очень плохо… — скорее угадал, чем расслышал, склонившийся Комаров.

— Товарищ командующий, врачи говорят — все будет в порядке! — ободрил он, чуть не плача.

Черняховский обессиленно закрыл глаза. Его положили в санитарную машину.

Весть о ранении командующего быстро облетела войска фронта. Пропуская машину с ним, останавливались колонны войск, направлявшихся к переднему краю.

Комаров не верил, что смерть может настигнуть Ивана Даниловича. Сколько раз она миновала его! И неужели сейчас, на пороге окончательной победы…

Но рана оказалась смертельной. На пути в госпиталь Черняховский скончался.

«Не хочу умереть в постели, предпочитаю погибнуть в жарком бою», — сказал он как-то. И умер именно так.

Глядя в спокойное лицо командующего, Комаров думал: почему он так назвал его — «душа Алеша»? И вдруг вспомнил, что так обращался к своему адъютанту любимый Иваном Даниловичем русский полководец Багратион. Багратион умер на руках у Алеши Алферова. Горло Комарова сжала спазма…

Санитарная машина с телом командующего шла уже не в госпиталь, а к командному пункту фронта. Там ее встретил воинский эскорт. К полудню стали прибывать многочисленные делегации от войск, чтобы отдать последний долг выдающемуся полководцу.

…В зал заседания Военного совета фронта вносят боевые знамена стрелковых, танковых, артиллерийских и авиационных частей, среди них алые полотнища с гвардейскими лентами. В почетный караул становятся: представитель Ставки генерал-полковник Ф. Ф. Кузнецов, соратники Черняховского — Макаров, Покровский, Барсуков, Родин, Иголкин, Баранов. К гробу подходят все новые и новые делегации с венками от прославленных соединений 3-го Белорусского фронта. Среди делегатов Герои Советского Союза — генерал-полковники Крылов и Хрюкин, капитан Губкин, старший лейтенант Костин и многие другие воины, получившие это высокое звание в войсках генерала армии Черняховского. Они становятся в почетный караул.

Караул сменяется каждые пять минут. Только пожилой солдат с буденновскими усами и покрасневшими глазами бессменно стоит у гроба. Это Плюснин, ординарец командующего. Отцом называл этого заботливого солдата генерал Черняховский.

Мимо проходят бойцы гвардейских соединений. Их лица суровы и скорбны. Три часа длилось прощание. После траурного митинга воины пошли в бой, чтобы с еще большей яростью штурмовать вражеские укрепления и отомстить за своего любимого командующего.

…Монотонные, протяжные паровозные гудки с утра тревожили сердце сержанта Али Рзаева, лежавшего в вильнюсском госпитале.

— Сестра, почему паровозы так жалобно воют, будто волки у нас в степи?

— Это траурный поезд. Сегодня хоронят генерала армии Черняховского.

— Нашего командующего? Ох, как плохо! Совсем мало осталось до конца войны…

Протяжные гудки. Вильнюс оделся в траур. Вышли экстренные номера газет. Трудящиеся Литвы вместе со всем советским народом скорбели о тяжелой утрате. Через главный зал здания Совнаркома Литовской ССР, где был установлен гроб, сплошным потоком шли рабочие, служащие, офицеры и солдаты, женщины и дети, старики, молодежь. Прощание длилось несколько часов. Мимо гроба прошло более восьмидесяти тысяч человек.

Траурная процессия направляется по запруженным народом улицам к площади Ожешкенес. Впереди — множество венков. Вслед за венками генералы 3-го Белорусского фронта несут на шелковых подушечках две Золотые Звезды Героя Советского Союза, орден Ленина, четыре ордена Красного Знамени, два ордена Суворова I степени, орден Кутузова I степени, орден Богдана Хмельницкого I степени, многочисленные медали. Затем проносят венки от Центрального Комитета Коммунистической партии, от Совнаркома СССР, от Генерального штаба Красной Армии.

В центре площади на постаменте устанавливается гроб.

Председатель Совнаркома Литовской ССР по поручению ЦК партии и правительства республики, открывая траурный митинг, предоставляет слово члену Центрального Комитета ВКП(б) М. А. Суслову.

— С глубоким прискорбием и большой болью, — говорит товарищ Суслов, — мы прощаемся сегодня с верным сыном большевистской партии, пламенным патриотом нашей великой Родины, доблестным полководцем Красной Армии — генералом армии Иваном Даниловичем Черняховским, погибшим на поле боя с немецко-фашистскими захватчиками. Наше государство и наш народ потеряли в лице Черняховского талантливого молодого полководца, завоевавшего всеобщую любовь своей беззаветной преданностью Родине, своим полководческим искусством, выдающейся воинской доблестью и героизмом. Товарищ Черняховский принадлежал к прославленной плеяде боевых руководителей Красной Армии, рожденных и выдвинутых советским строем…

Имя Черняховского известно всему миру и с уважением произносится всем прогрессивным человечеством. Друзья, близкие, знакомые — все, кто имел счастье общаться с товарищем Черняховским, потеряли в его лице человека большой душевной силы и красоты, подлинной человеческой теплоты и сердечности… Партии, народу, Родине отдавал Черняховский все свои силы, им он отдал и свою жизнь.

Память о Черняховском будет вечно жить в сердце народном!..

На траурном митинге выступили руководители партии и правительства Литовской ССР, боевые соратники полководца, представители трудящихся Вильнюса. Они дали торжественную клятву навечно сохранить память о полководце и довести до конца великое дело, за которое он боролся и погиб.

На огромной площади, где собралось около ста тысяч человек, воцарилась тишина. Низко склонились боевые знамена. Раздались гулкие залпы прощального артиллерийского салюта…

Глава пятая ПАДЕНИЕ КРЕПОСТИ КЕНИГСБЕРГ

Весь мир облетела весть о гибели И. Д. Черняховского. Газеты многих стран наутро вышли с траурными сообщениями.

Это была тяжелая утрата для Красной Армии.

Командующим войсками 3-го Белорусского фронта был назначен Маршал Советского Союза А. М. Василевский. С целью обеспечения единого руководства по разгрому восточно-прусской группировки противника Ставка вновь переподчинила 3-му Белорусскому фронту 11-ю гвардейскую, 39-ю и 43-ю общевойсковые армии. Решение о последовательном разгроме группировок противника в хейльсбергском и кенигсбергском укрепленных районах оставалось в силе. Оперативное построение фронта теперь более соответствовало этой задаче. Усилия Черняховского по подготовке окончательного разгрома восточно-прусской группировки не пропали даром: войска рвались в бой, чтобы отомстить за любимого командующего, осуществить его замыслы.

Гитлеровское командование решило использовать гибель Черняховского, чтобы поправить положение на фронте. 19 февраля оно нанесло контрудар по соединениям 39-й армии с двух сходящихся направлений. В результате образовался коридор, соединивший гарнизон Кенигсберга с группировкой противника «Земланд».

Войска генерала Крылова вели боевые действия на своем участке с переменным успехом, готовясь к новому наступлению. Капитан Губкин, проводив командующего фронтом в последний путь, вернулся в свой батальон и готовился к новому штурму. Проверяя боеготовность артиллеристов приданного дивизиона, увидел, как заряжающий одного из расчетов писал мелом на снарядах: «Гитлеру — за Черняховского!» Комбат задержался.

— Откуда родом?

— Рядовой Карпухин, из Горького! — представился боец.

— Уверен, что твой подарок будет доставлен адресату?

— Уверен, товарищ капитан! Вся батарея поклялась, что ни один снаряд не пропадет даром.

Когда Губкин вернулся на свой НП, его вызвал к телефону Городовиков, прибывший из госпиталя.

— Не уберегли командующего…

— Не уберегли, — с горечью согласился капитан.

— Батальон готов отомстить за гибель Черняховского?

— Готов!

— Вот… Только что принесли приказ… Иван Данилович подписал, — после паузы вздохнул комдив. — Поздравляю с присвоением звания майора!

— Служу Советскому Союзу!

Наутро Губкин повел в атаку свои роты, усиленные танками и артиллерией. Батальон с ходу ворвался на окраину одного из важных опорных пунктов на южных подступах к Кенигсбергу. Здесь везде были видны следы работы нашей артиллерии. НП Губкина расположился у полуразрушенного дома: взрывом снаряда вырвало часть стены, сбросило черепичную крышу. Комбат, увлеченный наблюдением за уличным боем, не предполагал, что вражеский снайпер из противоположного дома взял его на прицел. Пуля попала в руку, комбат упал, поспешил отползти за стену. Рядом разорвался снаряд, осколками обожгло плечо, грудь…

Губкин прислушался к звукам боя: роты продвигались успешно, автоматные и пулеметные очереди отдалялись. Собрав все силы, попытался подняться, но полушубок успел примерзнуть к земле. Рядом в луже крови лежал командир минометной роты капитан Парскал. Губкин хотел крикнуть, но силы оставили его, он потерял сознание.

Замкомбата капитан Лакизо взял на себя командование батальоном. Губкину и Парскалу санитары оказали первую помощь и на носилках доставили их на батальонный медпункт. Георгий, очнувшись, понял, что лежит на сене, в тепле. В печке догорали дрова, разожженные еще, должно быть, гитлеровцами. Звуки боя уже доносились с другой стороны фольварка.

Обстановка в полосе наступления 3-го Белорусского фронта усложнилась. Гитлеровцы продолжали драться за Восточную Пруссию с особым ожесточением, как за главную жизненную артерию немецко-фашистских армий. Этому способствовало наличие подготовленных укрепрайонов, система которых по своей мощи не уступала линиям Зигфрида и Маннергейма. Наступление соединений 5-й армии приостановилось, командованию фронта пришлось изменить срок штурма Кенигсберга. Он был перенесен на начало апреля. В этом имелись свои плюсы и минусы. Время помогало нашим войскам создать более мощную группировку, основательнее подготовиться к штурму. Немецко-фашистское же командование понимало, что с падением Кенигсберга борьба за оставшуюся территорию Восточной Пруссии и Земландский полуостров теряла смысл. Поэтому гитлеровцы использовали отсрочку для тщательной подготовки к обороне. Они срочно превращали каменные здания в долговременные огневые точки, создавали дополнительные фортификационные сооружения, инженерные заграждения, убежища.

Во второй половине марта главные силы фронта добили хейльсбергскую группировку противника. Войска 11-й гвардейской армии генерал-полковника К. Н. Галицкого, 43-й армии генерал-лейтенанта А. П. Белобородова и 50-й — генерал-лейтенанта Ф. П. Озерова готовились к штурму Кенигсберга. Им предстояло овладеть подготовленным к обороне городом и укрепленным районом, размер которого превышал двести квадратных километров, с гарнизоном, насчитывающим более ста тридцати тысяч хорошо вооруженных солдат и офицеров.

Оборона Кенигсберга состояла из двух внешних позиций в предместьях города и одной внутренней, окружающей центр. Каждая из них включала по три и более траншей, основу составляли фортификационные сооружения. На первой позиции, проходившей в шести-семи километрах от города, располагалось пятнадцать фортов. Гарнизон каждого состоял из усиленного пехотного батальона. Форт окаймлялся рвом шириной до двадцати пяти и глубиной до семи метров. Ров на два метра заполнялся водой. Центральное железобетонное сооружение с толщиной стен до шести метров занимало четыреста метров по фронту, двадцать огневых точек простреливали все пространство вокруг. Вторая позиция была оборудована непосредственно на окраине города, ее основу составляли сорок дотов, двадцать пять дзотов и более двухсот убежищ, а также около шестисот каменных зданий, приспособленных к обороне. Третья позиция, находившаяся в центре города, включала в себя десять старых фортов, соединенных траншеями. Кроме всего этого город был окружен минными полями, обнесен проволочными заграждениями и противотанковыми надолбами. Гигантскую систему укреплений, прикрытую артиллерийско-пулеметным огнем, немцы называли «ночной рубашкой Кенигсберга».

Геббельс в печати и по радио трубил о неприступности Кенигсберга. По гарнизону был отдан строжайший приказ, в котором указывалось, что Гитлер требует во что бы то ни стало удержать «абсолютно неприступный бастион немецкого духа». При этом офицерам объявили, что сводный отряд СС, сформированный при коменданте крепости, будет стрелять по всем, кто попытается уклониться от боя.

В соответствии с этим приказом немецко-фашистское командование укрепило гарнизон крепостных сооружений проверенными офицерскими кадрами, ожидались перемещения и в высшем командном составе армейского звена.

Гитлер сместил командующего группой армий «Север». Вообще в вермахте к этому времени не оставалось ни одного командующего группой армий, который бы находился на этом посту с начала войны против Советского Союза.

В штабе и командовании 3-го Белорусского фронта с приходом маршала Василевского перемещений не произошло, если не считать того, что порученец Черняховского подполковник Комаров пожелал уйти в войска. Ординарец Ивана Даниловича ефрейтор Плюснин попросился также на передовую и был направлен в распоряжение командира 1-й гвардейской стрелковой дивизии полковника П. Ф. Толстикова. Комдив предложил старому солдату остаться при нем ординарцем.

— Товарищ полковник, благодарю вас, но мое место на передовой. Хочу отомстить фашистам за смерть командующего, — ответил Плюснин и, не скрываясь, смахнул с глаз слезу.

— Может быть, пойдете в батальон связи?

— Очень прошу направить меня в свой полк, — настаивал Плюснин.

169-й стрелковый полк находился во втором эшелоне, и комдив не стал возражать старику.

Штаб полка располагался в роще, а на противоположной ее стороне проходила передовая. Весна сорок пятого вступила в свои права. Территория Восточной Пруссии с многочисленными озерами, болотами, вязким черноземом, сама по себе была трудно преодолимым препятствием для наступающих войск. То и дело валил липкий снег, таял, едва коснувшись земли.

Насквозь промокший Плюснин дошагал до передовой, с трудом вытаскивая из грязи отяжелевшие сапоги. Гвардейцы во взводе приняли его тепло и уважительно. Не только потому, что большинству из них он годился в отцы, но и за его скромность, простоту. Особенно сдружился с ним рядовой Скицко. Ели из одного котелка, делились махоркой и трофейными сигаретами…

Подготовка к штурму Кенигсберга подошла к концу, решающая атака была назначена на шесть часов утра 6 апреля. Медленно наступал мутный рассвет. Низкая облачность грозила помешать работе авиации, туман — затруднить корректировку огня артиллеристам. Десятки тысяч стволов безмолвно смотрели на гигантскую крепость. Истекали последние минуты. Враг еще не знал, что несет ему этот день. Радиостанция Кенигсберга передавала бравурные марши…

Туман не рассеивался. Маршал Василевский перенес начало штурма на двенадцать часов. В девять задрожала земля от разрывов мин и снарядов — началось артнаступление. Позиции противника заволокло дымом. Три часа длился неумолчный гром. Беглый огонь сотен орудий, мощные залпы «катюш», вой мин и снарядов…

К полудню облачность несколько рассеялась, над полем боя появилась первая шестерка штурмовиков под командованием отважного сына башкирского народа дважды Героя Советского Союза майора М. Г. Гареева. «Илы» сделали по шесть заходов, низко проходя над огневыми позициями вражеской артиллерии. К тринадцати часам над Кенигсбергом было уже столько наших бомбардировщиков и сопровождающих их истребителей, сколько гитлеровцы в свое время не могли сосредоточить даже под Сталинградом. Воздух наполнился грозным гулом моторов. Бомбардировщики заходили с четырех сторон, «звездным налетом». Их было так много, что временами они закрывали все небо.

У пехотинцев душа радовалась. Полк, в котором служил Плюснин, оставался во втором эшелоне, старый солдат принялся считать самолеты, но они все летели и летели, и не было им конца.

— Батя, что ты их считаешь? Пусть фрицы этим занимаются! — крикнул Скицко.

— Эх… вот бы Черняховский порадовался…

— Нашел, когда вспоминать!

— А я его и не забывал никогда…

— Ты, что ли, знал его? Чай вместе пили?

— Приходилось и чай…

Гул новой волны бомбардировщиков заглушил разговор. Скицко внимательно пригляделся к старому солдату.

— Батя, не заливаешь?

Тот молча протянул свою солдатскую книжку. Молодой боец широко раскрыл глаза от удивления.

— Что же ты до сих пор молчал? Расскажи, как погиб командующий!

— Из-за нас погиб. Очень переживал за потери. С передовой не вылезал, все искал, где сподручней пройти пехоте…

— А ты что смотрел?..

— Кто ж его удержит? Говорят, сам Сталин запрещал! А он все хотел видеть своими глазами, чтобы бить врага наверняка! Потому и был любимцем солдат. Наш теперешний командующий тоже его любил…

Один из наших бомбардировщиков пронесся совсем низко, заглушая все звуки шумом моторов. Друзья замолчали. Над противником, сменяя друг друга, непрерывно висело более сотни самолетов. Обычно фронтовое объединение не получает более двух воздушных армий на усиление. Теперь их было четыре. Самолеты 1-й, 3-й, 15-й воздушных армий и тяжелые бомбардировщики 18-й армии дальней авиации наносили удары по фашистским войскам в Кенигсберге с целью лишить их возможности маневрировать между оборонительными секторами. В течение часа более пятисот бомбардировщиков непрерывно атаковали оборонительные сооружения, резервы и пункты управления противника. За это время было сброшено около четырех тысяч бомб общим весом более пятисот тонн.

Над городом поднялся полуторакилометровый столб черного дыма, подсвечиваемый снизу сполохами взрывов. С грохотом рушились железобетонные укрепления, взлетали в воздух склады с боеприпасами, обваливались укрепленные здания. В бомбоубежищах оказались погребенными под развалинами целые подразделения гитлеровских солдат и офицеров. Моральный дух фашистского гарнизона был сломлен.

Верховный Главнокомандующий, несмотря на свою занятость делами на берлинском направлении, пристально следил за ходом кенигсбергского сражения. В помощь маршалу Василевскому он направил своего представителя — командующего Военно-Воздушными Силами Красной Армии главного маршала авиации А. А. Новикова, который лично руководил боевыми действиями тяжелых бомбардировщиков с командного пункта фронта.

Соединения генерала Галицкого, наступающие с юга, и генерала Белобородова, штурмующие Кенигсберг с севера, продвигаясь навстречу друг другу, прорвали первую оборонительную линию. Расстояние между ними сократилось до восьми километров.

Взводные и ротные агитаторы доводили до солдат сведения не только о каждом пройденном километре, но и о положении на других фронтах. Красная Армия вела гигантское наступление: 1-й Белорусский фронт расширял плацдарм на Одере, 1-й Украинский наступал в Силезии. Войска союзников форсировали Рейн.

На следующий день гарнизон Кенигсберга продолжал оказывать упорное сопротивление в надежде на помощь земландской группировки, главных сил 4-й немецкой армии генерала Ф. Мюллера. Маршал Василевский, предусмотрев это, еще 6 апреля приказал Людникову ликвидировать коридор между Кенигсбергом и Земландским полуостровом. В первый день 39-я армия продвинулась по направлению к устью реки Прегель всего на четыре километра, но перерезала железную дорогу. Немецко-фашистское командование бросило сюда 5-ю танковую дивизию. Развернулись ожесточенные бои на коммуникациях между Кенигсбергом и Пиллау. Вражеская танковая дивизия имела задачу прорваться к Кенигсбергу. На второй день она предприняла около двадцати контратак. Соединения 39-й армии успешно их отразили, но продвинуться дальше не смогли.

Не легче приходилось и войскам Галицкого. В течение второго дня боев ими было отбито двенадцать контратак. И все-таки наступление продолжалось: было взято три новых форта, семь железобетонных убежищ, пять дотов, сорок пять опорных пунктов. В результате оказалась прорванной вторая полоса вражеской обороны. Особо отличилась в боях 1-я гвардейская стрелковая дивизия. Впереди еще оставалась третья оборонительная линия противника.

В ночь на 8 апреля комендант крепости генерал пехоты Лаш вынужден был запросить разрешения у своего командования оставить город и прорваться на Земландский полуостров. Командующий 4-й немецкой армией генерал Мюллер категорически отверг эту просьбу, приказав любой ценой удерживать крепость. Такова была установка Гитлера.

Командование кенигсбергского гарнизона предпринимало отчаянные попытки противостоять войскам Галицкого и Белобородова. Ряд частей с менее угрожаемых участков фронта был переброшен в южную часть Кенигсберга, в район Амалиенау.

На командный пункт 11-й гвардейской армии в населенный пункт Шенмор прибыл маршал Василевский. Детально ознакомившись с обстановкой, он пришел к выводу, что основные усилия необходимо перенести на левый фланг армии, в направлении на Амалиенау. Приказал в течение ночи форсировать реку Прегель, а с утра 8 апреля нанести мощный удар по противнику, наступая навстречу 43-й армии, чтобы совместно с ней окружить врага в Кенигсберге и отрезать его от главных сил 4-й немецкой армии.

Наступил третий день штурма. Генерал-полковник Галицкий во исполнение приказа командующего фронтом решил нанести главный удар 36-м гвардейским стрелковым корпусом генерал-лейтенанта П. К. Кошевого, к концу дня овладеть центром города и закрепиться на рубеже: пруд, Обер-Тайх, Зоопарк, Амалиенау. Если утром две красные стрелы, охватывающие кенигсбергский гарнизон с севера и юга, сходились лишь на топографических картах, то во второй половине дня они должны были сомкнуться на западной окраине города.

Погода резко ухудшилась. Всю ночь валил снег с дождем. Немцы открыли шлюзы и затопили окрестности Кенигсберга. Топи стали дополнительным препятствием на пути к городу. Пехотинцы грузили на плоты минометы, станковые пулеметы, боеприпасы и по пояс в воде преодолевали топь под прикрытием огня артиллерии. Впереди была еще более серьезная водная преграда — Прегель. Штатные переправочные средства из-за бездорожья отстали, у берега можно было найти лишь разбитые лодки, полуобгоревшие баржи. Первыми форсировать широко разлившуюся реку выпало на долю воинов генерала Кошевого, смелого и энергичного командира корпуса. Сражение развернулось, когда утренняя мгла еще висела над землей. От разрывов снарядов и мин вражеский берег заволокло дымом. В ответ гитлеровцы открыли бешеный огонь из фортов и дотов. Подавить их с закрытых позиций артиллерия не могла. Красная ракета с наблюдательного пункта генерала прорезала мутное небо. Сигнал атаки!

Вражеский берег ощетинился огнем. Гарнизоны фортов были настолько обеспечены всем необходимым, что могли остаться в тылу наступающих войск и ударить им в спину. Однако генерал Кошевой предусмотрел это. По каждому крепостному орудию противника открыли огонь тяжелые орудия, выдвинутые на прямую наводку, 152-миллиметровые самоходки. Ракета не успела опуститься на землю, как от берега двинулись лодки и плоты с легкими орудиями. Передовая рота достигла противоположного берега. Парторг старший сержант Кулаков первым рванулся в атаку. Бойцы дружно устремились за ним.

Сразу же вслед за передовыми подразделениями форсировали реку комкор и командующий артиллерией со своими оперативными группами. Гвардейцы Кошевого тараном пробивали бреши в обороне врага. Бок о бок с ними форсировали Прегель соединения 16-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-майора Гурьева. Вперед вырвалась 1-я гвардейская стрелковая дивизия.

В логове фашистского зверя шли ожесточенные бои, события развивались с головокружительной быстротой. Люди в победном порыве не щадили жизни. Штабы полков и дивизий переправлялись вместе с первыми эшелонами и управляли войсками непосредственно на поле боя. Форты «Король Фридрих-Вильгельм» и «Шарлотта» оказались на линии второго эшелона наших соединений. Гвардейцы зашли им в тыл, на танках подвезли саперов со взрывчаткой. Уже после первых мощных взрывов гитлеровцам стало ясно, что их не спасет железобетон. «Король Фридрих-Вильгельм» пал первым, за ним сдалась и «Шарлотта».

Артиллерия и «катюши» обстреливали позиции противника массированным огнем. На каждое укрепленное здание была нацелена батарея, с воздуха совершала налеты авиация. Сплошная стена разрывов, грохот армады танков… Гитлеровцы не выдерживали, многие сходили с ума. Воздух наполнился кирпичной пылью, пеплом пожарищ. Густой серо-красный туман ложился на мостовые, на шинели наступающих бойцов…

Войска Галицкого и Белобородова в ожесточенных боях завершили окружение гарнизона Кенигсберга. Но это еще не означало полной победы. Город способен был выдержать долгую осаду.

Все попытки гитлеровцев прорваться к Кенигсбергу со стороны Земландского полуострова закончились провалом. Командующий 3-м Белорусским фронтом вызвал к телефону командарма Галицкого.

— Не кажется вам, Кузьма Никитович, что дело идет к концу?

— Идет, товарищ маршал, но орешек попался крепкий.

— Понимаю, что трудно приходится, однако трем армиям в Кенигсберге делать нечего.

Маршал Василевский решил завершить разгром кенигсбергского гарнизона войсками Галицкого и Озерова, аармию Белобородова повернуть фронтом на запад, против земландской группировки.

В ночь на 9 апреля войска Галицкого вновь навязали гитлеровцам ожесточенные бои. К утру 8-й гвардейский стрелковый корпус генерал-лейтенанта М. Н. Завадского форсировал реку Нейер-Прегель и, расширяя плацдарм на ее северном берегу, овладел лесопильным заводом. В середине дня командир 1-й гвардейской стрелковой дивизии полковник Толстиков вводом в бой своего второго эшелона — 169-го гвардейского стрелкового полка — начал наступление на королевский замок, резиденцию прусских королей, которую защищали специальные офицерские подразделения 69-й пехотной дивизии и эсэсовцы. Штурмовые отряды под командованием подполковника А. М. Иванникова, ломая сопротивление врага, продвигались вперед. Каждый отряд состоял из трех штурмовых групп.

Штурмовая группа под командованием лейтенанта Воробьева наступала впереди всех. В ее составе действовали две подгруппы захвата. Одна, в количестве шести человек — Плюснин, Гарбуз, Скицко, Гаврилов, Бикбулатов, Синицин, — наступала по правой стороне улицы. Другая — пять человек — по противоположной. Им прокладывала путь «тридцатьчетверка», за танком шла самоходка, ведя огонь с коротких остановок. Саперы расчищали завалы и проделывали проходы в минных заграждениях. Каждая подгруппа внимательно просматривала противоположную сторону улицы: враг то и дело открывал огонь из окон и с чердаков.

Из пролома в стене дома в «тридцатьчветерку» прицелился фаустник. Первым заметил его Плюснин. Вдвоем со Скицко очередями из автоматов они успели уничтожить врага. С чердака углового дома гитлеровцы открыли пулеметный огонь. Группа залегла. Лейтенант Воробьев ракетой указал цель самоходке. Первым же выстрелом пулемет был уничтожен. Командир полка на усиление штурмовых групп бросил огнеметчиков. Огненные струи ударили в окна замка.

На подступах к замку ранило командира полка Иванникова, но он остался в строю. От вражеской мины погиб коммунист лейтенант Воробьев. Осколками ранило комсомольца сержанта Штырина, рядовых Кожокаря, Худайбердиева. Нелегкой дорогой пришли они сюда Воробьев шел с боями от Сталинграда, Кожокарь из-под Воронежа…

Командование взводом принял сержант Анисимов. К шестнадцати часам Плюснин, Скицко и их товарищи завязали бой на первом этаже главного здания королевской резиденции. К девятнадцати стрельба прекратилась, бойцы подполковника Иванникова овладели зданием.

Падение этого мощного укрепленного узла ошеломляюще подействовало на гитлеровцев. Кольцо вокруг окруженной группировки смыкалось все теснее и теснее. Коменданта крепости то и дело вызывали на узел связи. Командиры дивизий докладывали: «Дальнейшее сопротивление невозможно». Один из таких докладов закончился возгласом: «Прощай, Германия!» Вслед за этим в наушниках прозвучал выстрел…

Лаш заперся в бункере. Что вспоминал он в эти часы? Победный бой с русскими у Танненберга, когда он был еще молодым лейтенантом? И как с тех пор два с лишним десятилетия готовил себя к новой победоносной войне… И вот теперь его, уже седого генерала, ждет плен и позор. Мысль о плене сменялась раздумьями о самоубийстве…

Стук в железную дверь вывел коменданта из оцепенения. У входа в бункер стоял полковник Хефке. Лаш доверял ему, считал одним из преданнейших своих офицеров. Полковник посоветовал начать переговоры о капитуляции.

В девятнадцать часов 9 апреля в расположение 11-й гвардейской стрелковой дивизии прибыли полковник Хефке и подполковник Кервин для переговоров о прекращении боевых действий. Хефке передал просьбу коменданта крепости, чтобы командование Красной Армии в свою очередь направило к нему парламентеров.

К Лашу были посланы начальник штаба 11-й гвардейской дивизии подполковник П. Г. Яновский и с ним два офицера. Их сопровождал немецкий подполковник Кервин.

Войска генерала Галицкого прекратили огонь и приостановили наступление. Яновский был уполномочен вручить генералу Лашу ультиматум о безоговорочной капитуляции со сдачей оружия и обращение Маршала Советского Союза Василевского к войскам гарнизона, в котором говорилось:

«Всем генералам, офицерам и солдатам гарантируется жизнь, безопасность и возвращение после войны на родину или в другую страну по их желанию. Одежда, личное имущество и ценности сохраняются. Раненым и больным гарантируется немедленная квалифицированная медицинская помощь».

Подполковник Яновский к двадцати трем часам возвратился обратно и доложил Галицкому: «Лаш безоговорочно принял ультиматум и в двадцать два часа сорок пять минут отдал приказ о немедленном прекращении сопротивления и сдаче в плен».

Галицкий сообщил об этом маршалу Василевскому.

Несмотря на то, что советские войска прекратили огонь, гитлеровцы на ряде участков не только продолжали стрелять из орудий и пулеметов, но и вели артиллерийский обстрел. Полковник Хефке, оставленный в штабе Галицкого, продолжал утверждать, что генерал Лаш принял твердое решение о капитуляции. Из штаба Василевского потребовали проверить, отдал ли Лаш приказ о сдаче оружия.

Генерал Галицкий был вынужден вторично направить подполковника Яновского к Лашу — теперь уже с предложением, чтобы комендант крепости со своими штабными генералами и офицерами прибыл в расположение наших войск. Молодому начальнику штаба дивизии суждено было второй раз испытать судьбу. В его ушах еще стояли злобные выкрики эсэсовцев, разъяренных слухами о капитуляции и настаивавших на продолжении боевых действий: они прорвались к подземному железобетонному убежищу коменданта, готовые перестрелять парламентеров и своих капитулянтов. Охрана Лаша с трудом оттеснила матерых нацистов. Яновский знал, что много парламентеров в эту войну погибло от рук гитлеровцев. Но знал и то, что затяжка капитуляции фашистского гарнизона может стоить жизни тысячам наших солдат и офицеров.

Перед выходом он услышал по радио приказ Верховного Главнокомандующего, в котором сообщалось о падении Кенигсберга…

Гитлер пришел в ярость, когда узнал, что Москва салютовала войскам 3-го Белорусского фронта в честь взятия Кенигсберга. Однако начальник генерального штаба Цейтцлер доложил ему, что Кенигсберг обороняется, русские просто поторопились с салютом. Гитлер срочно потребовал к телефону начальника СД Восточной Пруссии оберфюрера Боме. Но связь с ним была прервана. Разгневанный фюрер набросился на начальника связи. Тому с большим трудом удалось соединиться по телеграфу с генералом Мюллером.

Телеграфист начал нервно выстукивать:

— В чьих руках Кенигсберг?

— В центре и в районе Амалиенау ведут бои эсэсовские войска и полицейские части генерала Шуберта, — отвечал Мюллер.

— Кто без моего разрешения отдал приказ о капитуляции?

— Генерал Лаш.

— Передайте мой приказ оберфюреру Боме арестовать Лаша! Комендантом Кенигсберга назначаю генерал-майора полиции Шуберта. Гарнизон крепости во главе с генералом Шубертом подчиняю вам. Любой ценой удержать крепость! Сражаться до последнего солдата!

В то время как Гитлер вел эти переговоры, Красная Армия была уже под Берлином. Союзные войска подошли к Лейпцигу и Мюнхену. Немецко-фашистская армия стояла перед неминуемым крахом. А Гитлер все еще верил в чудо, которое спасет фашистскую Германию, и приносил в жертву сотни тысяч жизней.

Вскоре началась капитуляция гарнизона Кенигсберга. Бои вели лишь отдельные эсэсовские и полицейские части, батальоны фольксштурма и те подразделения, которые, потеряв связь, не получили приказа о сдаче в плен.

Оберфюреру Боме так и не удалось арестовать генерала пехоты Лаша. Советский подполковник буквально из-под носа эсэсовцев вывел коменданта. В два часа ночи 10 апреля Лаш, с ним два генерала и десять старших офицеров прибыли в штаб 11-й гвардейской стрелковой дивизии. А через час солдаты окруженного гарнизона услышали по радио: «Ахтунг! Ахтунг!» Далее следовал приказ генерала Лаша: «Войскам гарнизона крепости Кенигсберг немедленно прекратить сопротивление и сдать оружие».

…И вновь вспыхнула стрельба в районе королевского замка. Эсэсовцы, потеряв надежду выйти из окружения, заняли дот и взяли под обстрел все выходы.

Подполковник Иванников приказал выкатить полковое орудие на прямую наводку. Расчет первым же снарядом попал в дот. Вражеский пулемет смолк. Но стоило одному из наших бойцов появиться в окне замка, как он снова открыл огонь. Прямые попадания 76-миллиметровых снарядов не могли причинить никакого вреда железобетонному сооружению. Иванников послал за 152-миллиметровой самоходно-артиллерийской установкой. Однако она не смогла пробиться сквозь завалы и надолбы.

Тогда Иванников вызвал взвод сержанта Анисимова. Так как бои в Кенигсберге уже закончились и прошел слух, что дивизия отводится на переформирование, командир полка вызвал добровольцев. Из строя вышли Плюснин, Скицко, Бикбулатов, Гаврилов, Таборко… Подполковник поставил задачу: «Подгруппе ефрейтора Плюснина обойти дот с левой стороны, ефрейтора Гаврилова — с правой…».

Далее надо было забросать гранатами амбразуры.

По сигналу командира полка, где ползком, где перебегая от укрытия к укрытию, Плюснин вырвался вперед. До амбразуры оставалось не так уж много, но открытое пространство перед дотом насквозь простреливалось. Пули ложились у самой головы. Неужели не доберется? — думали те, что лежали за пулеметами прикрытия. Вот Плюснин быстро вскочил, побежал, снова упал. Переждав секунды, вновь вскочил, но, сделав три-четыре шага, упал как подкошенный: пуля попала в ногу. К нему подполз рядовой Скицко, оттащил его в «мертвое» пространство.

Эсэсовский пулеметчик перенес огонь на группу Гаврилова. Иванников, поймав момент, крикнул: «Вперед!». Скицко не мог слышать этой команды, но догадался, вскочил, бросил противотанковую гранату в амбразуру. Глухо ухнул взрыв, пулемет смолк. Но еще раньше, чем граната достигла цели, упал сраженный пулей Скицко…

Сопротивление последних групп фашистов было подавлено к шести часам 10 апреля. Гитлер, взбешенный падением «абсолютно неприступной крепости», заочно приговорил генерала Лаша к смертной казни…

Столица Восточной Пруссии — оплот немецко-фашистского милитаризма, принесшего неисчислимые бедствия человечеству и прежде всего советскому народу, — лежала поверженная в руинах. Но враг еще продолжал удерживать Земландский полуостров. Маршал Василевский бросил туда — на разгром 2-й немецко-фашистской армии под командованием генерала пехоты Заукена — главные силы фронта. Штаб вторично разбитой 4-й армии (той самой, которая была разгромлена в котле под Минском летом сорок четвертого года и вновь сформирована) успел эвакуироваться в Германию. Последние восемь дивизий генерала Заукена закрепились на полуострове. Наши войска на этом участке имели двойное превосходство. 13 апреля они перешли в наступление и на пятый день полностью очистили Земландский полуостров от противника. В руках гитлеровцев оставался еще небольшой полуостров с портом Пиллау.

На командном пункте фронта напряжение не спадало. Маршал Василевский обратил внимание на бледное, осунувшееся лицо Макарова.

— Нездоровы, Василий Емельянович? Прибалтийская погода сказывается?

— Да, погодка неважная. И вы, наверное, продрогли в дороге. Может быть, немного коньячку?

— Не до этого.

— Сегодня ровно два месяца со дня гибели Ивана Даниловича…

— В таком случае не откажусь. Исключительной души был человек, беспредельно честный коммунист!

— Не удержал я его от этой поездки, — вздохнул Макаров.

— Да, в современной войне командующий не имеет права рисковать собой. Его гибель приводит к временной потере управления, а это чревато поражением…

Прошла еще неделя. Оставалось провести последнюю операцию.

Когда Василевский возвратился на свой КП у штаба 11-й гвардейской армии, Макаров сообщил:

— Звонили из Генерального штаба. Сталин недоволен…

— Откуда же быть довольным? Мы топчемся у Пиллау, а Жуков уже на окраине Берлина!

Командующий понимал озабоченность Ставки: освобождающиеся на Земландском полуострове армии нужны на берлинском направлении, для выхода на Эльбу. Кроме того, он получил распоряжение Сталина: быть готовым в ближайшее время отбыть на Дальний Восток для руководства военными действиями против Японии. В голове маршала уже зрели планы по окружению Квантунской армии…

Василевский вызвал генерала по особым поручениям. Тот сообщил, что один из корпусов выполнил ближайшую задачу. Маршал удивился: только что он говорил с командармом Галицким, и тот доложил, что ближайшая задача еще не выполнена. Сам решил выехать в названный корпус — 16-й гвардейский, — чтобы на месте разобраться в обстановке, дать точную информацию в Генштаб и принять меры для ускорения темпов наступления. Галицкий предупреждал маршала: «Враг обстреливает позиции корпуса на всю глубину. На этом участке ждем контрудара». Советовал не рисковать. Но надо было как можно скорее высвободить из боев 11-ю гвардейскую армию.

Каждый раз, когда Александр Михайлович выезжал на передовую, Макаров волновался. Слишком свежа была в памяти гибель Черняховского. Сейчас он не хотел отпускать Василевского одного. Но тот вежливо отказал: «Василий Емельянович, вдруг товарищ Сталин позвонит, а нас обоих нет на месте».

Машина направилась к Пиллау. Весна в Прибалтике была в полном разгаре, земля покрылась зеленым ковром, день обещал быть солнечным. Асфальтовая лента автострады вывела вездеход на высоту.

Александру Михайловичу пришлось уже сменить две личных машины: первая была подбита, вторая попала в аварию. Это был третий его вездеход. В пути маршал обычно обдумывал предстоящие дела. Сейчас, в который уже раз, в его ушах прозвучал голос Верховного Главнокомандующего: «В ближайшее время будьте готовы отбыть на Дальний Восток для руководства военными действиями против Японии…» Разговор состоялся наедине, во второй половине февраля, вскоре после возвращения Сталина с Ялтинской конференции. Александр Михайлович вновь и вновь возвращался к замыслу предстоящей кампании. Местность, по которой они сейчас ехали, напоминала среднюю полосу Маньчжурии. Боевые действия войск на завершающем этапе Восточно-Прусской операции представлялись прообразом предстоящих операций на Дальнем Востоке. В памяти оживали разведданные, доставленные нашими разведчиками еще в 1942 году, — совершенно секретный план, разработанный в Токио, по которому предусматривался захват территории нашего Дальнего Востока и Сибири. Значительная часть японской армии, в том числе две трети танков, половина артиллерии, отборные императорские дивизии — сосредоточена в Маньчжурии, на границе с Советским Союзом. Предварительная оценка местности и расположения войск Квантунской армии подсказывала концентрический удар из Приморья, со стороны Забайкалья и из Монгольской Народной Республики. Такой замысел соответствовал и последним разведданным, полученным из Токио.

В Японии был создан бактериологический институт под кодовым названием «отряд 731», который развернул бурную деятельность в Маньчжурии и был нацелен на массовое уничтожение войск и населения в прифронтовой полосе.

Возможность срыва опасных планов врага маршал Василевский видел в стремительном ударе по Квантунской армии с нескольких стратегических направлений. Ему предстояло координировать действия сухопутных войск в составе трех фронтов, крупных сил авиации и военно-морского флота, с одновременной высадкой воздушных и морских десантов в тылу противника. Масштабы будущей кампании требовали колоссальной перегруппировки войск с запада на восток…

Автомобиль стало швырять на ухабах, маршал отвлекся от своих мыслей. Вдали синело Балтийское море.

Маршал еще раз перебрал в памяти распоряжения, отданные Крылову и Людникову. Как бы чего не упустить. 5-й и 39-й армиям предстояло начать погрузку в эшелоны, чтобы двинуться на войну с Японией…

Давно ли он, Василевский, командовал полком? Десять лет в Генштабе, четыре года на войне… Командующий фронтом. Теперь предстоит стать главнокомандующим Вооруженными Силами Советского Союза и Монгольской Народной Республики.

За окном машины мелькали деревья, за ними — красные крыши фольварков. До НП корпуса оставалось километра три. Позади автомобиля разорвался снаряд. Александр Михайлович приказал свернуть вправо, на полевую дорогу. Еще снаряд — впереди машины. Водителя ослепило, но он успел вывернуть руль вправо. Левее, в нескольких метрах, взметнулся новый взрыв…

Офицеры разведки 16-го гвардейского корпуса, увидевшие с НП машину, окруженную дымом разрывов, сообщили немедленно в штаб. Генерал Галицкий поспешил на место происшествия и с радостью обнаружил, что маршал жив. Ему чудом удалось спастись от гибели. Это случилось, когда до конца военных действий в Восточной Пруссии оставался всего один день…

Войска 3-го Белорусского фронта вели последние бои за Пиллау. Им предстояло еще форсировать морской пролив шириной около километра. Василевский поднял в воздух одновременно пятьсот самолетов, чтобы обеспечить форсирование этой водной преграды. На заключительном этапе боя в прорыв была введена 1-я гвардейская стрелковая дивизия Героя Советского Союза генерал-майора П. Ф. Толстикова. К вечеру 25 апреля бойцы Героя Советского Союза полковника Иванникова очистили город Пиллау от гитлеровцев.

С падением этого последнего опорного пункта был навсегда ликвидирован форпост германского империализма в Восточной Пруссии. Пришла победа, за которую отдали жизнь многие тысячи советских воинов и среди них Иван Данилович Черняховский.

Советский народ свято чтит память замечательного полководца. Решением партии и правительства ему воздвигнуты памятники в городах Вильнюсе и Виннице, город Инстербург переименован в Черняховск, колхоз в деревне Вербово Томашпольского района Винницкой области, где прошло детство полководца, назван его именем. На его родине, в селе Оксанино Уманского района Черкасской области УССР, воздвигнут бронзовый бюст дважды Героя Советского Союза.

ФОТОГРАФИИ

Мост будет восстановлен. И. Д. Черняховский перед переправой через р. Березину. Июль 1944 г.

Допрос пленных немецко-фашистских генералов. А. М. Василевский, И. Д. Черняховский, В. Е. Макаров, генерал-полковник авиации Ф. Я. Фалалеев. Июль 1944 г.

И. Д. Черняховский прикрепляет орден к Знамени 2-го гвардейского Тацинского танкового корпуса. Июль 1944 г.

На подступах к Восточной Пруссии. И. Д. Черняховский заслушивает предложения Н. И. Крылова и П. И. Иголкина. Август 1944 г.

Перед Восточно-Прусской операцией. Сентябрь 1944 г.

На КНП фронта. Октябрь 1944 г.

После вручения второй медали «Золотая Звезда». М. И. Калинин, И. Д. Черняховский. Октябрь 1944 г.

Отомстим за Черняховского! Февраль 1945 г.

Примечания

1

Псевдоним для открытых переговоров И. Д. Черняховского.

(обратно)

2

То же — А. М. Василевского.

(обратно)

3

Псевдоним для открытых переговоров И. Х. Баграмяна.

(обратно)

4

Псевдоним И. В. Сталина.

(обратно)

Оглавление

ОТ АВТОРА

Глава первая ОПЕРАЦИЯ «БАГРАТИОН»

Глава вторая УДАР ПО «ЦЕНТРУ»

Глава третья ПРЫЖОК ЧЕРЕЗ НЕМАН

Глава четвертая НА ЗЕМЛЕ ВРАГА

Глава пятая ПАДЕНИЕ КРЕПОСТИ КЕНИГСБЕРГ

ФОТОГРАФИИ

*** Примечания ***