КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Русская тройка [Нина Стожкова] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

– О чем ты думаешь? – спросила Юлька Джона, – когда они тряслись в переполненном троллейбусе по дороге с ипподрома.

– О русской тройке, – честно признался он, и волшебство их встречи растаяло для Юльки в раскаленном мареве дня.

С Джоном они были знакомы лишь неделю, но Юльке уже казалось, что между ними возникло и росло нечто, похожее на загадочное общее биополе, что превращает влюбленных хотя бы на несколько секунд в единую мыслящую и чувствующую материю. Они часами болтали о чем угодно – о музыке, о путешествиях, о романах Толстого – и не уставали друг от друга. Но больше всего Юлька и Джон говорили о лошадях.

Джон держал рысаков на своей крошечной ферме в глубинке штата Спрингфилд, а Юлька «заболела» верховой ездой еще в школе. В то время можно было, сэкономив на школьных завтраках, примчаться в воскресенье к восьми утра на Центральный ипподром, энергично работая локтями, протиснуться к кассе, всего за пятерку купить билет в прокат и стать на целый час абсолютно счастливым человеком.

Нравы тогда были простые, все ездили верхом кто в чем – в выгоревших спортивных костюмах, в ковбойках, в кирзовых, а то и просто в резиновых сапогах, раздевалка тоже была одна на всех – и для девчонок, и для ребят. Никто особенно не стеснялся, да и кому интересны были мальчишки в семейных трусах и девчонки в простецких лифчиках, если рядом, в полумраке конюшни, стояли большие восхитительные животные, готовые поступить, пусть на время, в их безраздельное распоряжение.

Вообще-то, если честно, в прокат попадали не самые лучшие кони, списанные из большого спорта по старости или болезни, но и они казались юным всадникам настоящими звездами манежа. Все лошади были разных пород и мастей: и огромные рыжие буденновцы, и мощные дончаки, и изящные гнедые лошадки тракененской породы, и серые в яблоках орловские рысаки, и даже крепенькие эстонские тяжеловозы-клепперы палевого окраса. У Юльки тогда был светло-серый (ей в первый же день объяснили, что лошадей белой масти не бывает, правильно говорить серые) арабский жеребец по кличке Неистовый. А Лешка, один из трех парней, затесавшихся в их девичью группу, обожал вороную кобылу Красотку русской верховой породы. Тренер частенько ставил их в пару во главе смены, и они неслись так, что наставнику приходилось покрикивать:

– Эй, на Неистовом и Красотке, не разгоняйтесь! В группе есть начинающие. Манежным, а не полевым галопом! Манежным я сказал! Держите дистанцию!

А они, Юлька и Лешка, Неистовый и Красотка, скакали по манежу, словно по полю, совсем рядом, ноздря в ноздрю, вжавшись в седла и слегка притормаживая лишь на поворотах. Неистовый громко фыркал, иногда даже тихонечко ржал, кося на Красотку огромным влажным глазом и приоткрыв рот, в углах которого закипала пена, однако вороная не замечала его, послушно, как школьница, выполняя все фигуры верховой езды.

Частенько Юлькиных силенок не хватало, чтобы затянуть потуже подпруги, да и Неистовый, вспомнив вдруг, что он жеребец, а не мерин, хоть и служит в прокате, порой ощеривал большие желтые зубы, норовя куснуть ее за плечо. Юлька от досады готовилась зареветь, но почему-то всегда в этот момент Лешка оказывался рядом.

– Отзынь, я сама! – злилась Юлька, пытаясь подтянуть подпругу под животом жеребца, и упиралась кудрявой головой в огромный теплый бок Неистового. Но до нужной дырочки на подпруге все равно было еще далеко.

– Не суетись, крутышка! – отодвигал ее плечом Лешка, и через несколько секунд Неистовый уже стоял под седлом.

Неприметный в обычной жизни, невысокий белобрысый очкарик Лешка, вскочив в седло, преображался, становился почти красивым. Он любил показать молодецкую удаль и, незаметно затянув узду, провоцировал Красотку встать на свечку. До проката вороная кобыла служила у каскадеров и знала много разных фокусов.

– Эй, каскадер! Да-да, вон тот, на Красотке! В следующий раз не приходи! Я за вас в тюрьме сидеть не собираюсь! – орал на Лешку тренер, но через неделю угроза забывалась, и парень, к восторгу девчонок, повторял свою «коронку».

В тот день у Юльки все пошло кувырком с самого утра. Троллейбус ускользнул из-под носа, и, опоздав, она еле-еле успела протиснуться к заветному окошку, чтобы купить билет. А в довершении всех бед только в раздевалке заметила, что хлыстик дома забыла. В общем, на манеж Юлька выехала в отвратительном настроении. И Неистовый, словно читая мысли всадницы, заупрямился, стал выскакивать поперек смены, кидаться на других жеребцов. Юлька лупила его каблуками ездовых сапог, изо всех сил натягивала повод, но без хлыста все это было разгоряченному жеребцу что комариные укусы. И тогда всадница решилась на то, что (знала ведь прекрасно!), делать было нельзя: поставила Неистового вплотную за Красоткой, чтобы конь наконец поднялся в галоп. Жеребец заржал, рванул к кобыле, та двинула его копытом, и Лешка, а за ним и Юлька вылетели из седел на опилки. А лошади, освободившись от всадников, понеслись по кругу, вовлекая в бешеную первобытную скачку остальных прокатских кляч, возомнивших себя внезапно скакунами.

Юлька всегда поражалась, как пугливы эти огромные и сильные животные, как они шарахаются от выскочившего на манеж котенка, от воды, которую плеснет уборщица на манеж, даже от куртки, повешенной в непривычном месте. Вот и сейчас, уловив шестым чувством сигнал непонятной тревоги, их любимые и, казалось, безобидные прокатские лошадки, пустились по манежу полевым галопом, все убыстряя темп и совершенно не заботясь об испуганных всадниках, вцепившихся в поводья.

– О-па, о-па! – тихо повторял тренер, стоя в центре манежа, в сердцевине всей этой круговерти, и протягивая животным сахар на ладони. Он знал: любой громкий возглас, любой крик раззадорят животных еще больше, и они, как степной табун, помчатся все быстрее, стряхивая с себя неопытных любителей, словно спелые груши.

Когда, устав от внеплановой скачки, лошади наконец успокоились, а слетевшие всадники вновь забрались в седла, тренер сурово спросил:

– Эй ты, красавец на Красотке, опять нам представление устроил? Можешь больше в группу не приходить, на сей раз я не шучу. Понял?

– И не приду, подумаешь, – неожиданно спокойно сказал Лешка. Он внимательно посмотрел на Юльку, слез с Красотки и медленно повел кобылу в конюшню.

Юлька вжала голову в плечи, но почему-то промолчала. Блин, это ведь она жеребца упустила, а Лешка попал под раздачу… Пусть так, но выше ее сил было представить, что никогда не вдохнет особенный запах конюшен, круживший голову посильнее аромата французских духов, не испытает опьянение скоростью, не почувствует миг полного единения с Неистовым.

Юлька, затянув уздечку и сжав изо всех сил бока коня, помчалась по манежу, увлекая за собой смену всадников. А белобрысый очкарик Лешка с того дня исчез из группы и из Юлькиной памяти, вытесненный другими потрясающими событиями, которыми прекрасна юность.

Десять лет пронеслись галопом, как десять разномастных скакунов. Верховая езда постепенно стала в Москве, как и во всем мире, элитарным видом спорта. Теперь Юлька могла себе позволить любимую забаву только с получки. Да еще и на экипировку пришлось здорово потратиться: времена ковбоек, тренировочных костюмов и резиновых сапог канули в Лету. Всадники стали рассекать манеж или поля ближнего Подмосковья в фирменных бриджах, сапогах и шлемах, приобретенных в специальных салонах за немалые денежки. У многих появились заграничные седла и уздечки, а кое-у-кого – и собственные лошади, даже целые конюшни. Так что Джон, скромный заокеанский владелец нескольких лошадок, не показался Юльке при встрече какой-то заморской диковинкой.

С Джоном Юльку познакомила Анюта. Она вечно тусовалась с иностранцами, чтобы практиковать разговорный английский, хотя, на взгляд Юльки, и так уже тарахтела на языке островитян не хуже Познера.

– Слушай, Юль, хочешь, познакомлю тебя с одним американцем? – завопила она как-то по телефону. – Такой же, как ты, чокнутый. Может говорить только о лошадях.

Джон оказался рыжим, усатым и конопатым симпатягой лет тридцати пяти. По нему, поджарому и загорелому, слишком прямо держащему спину, сразу было видно своего брата, всадника. Лошади оказались его хобби, точнее страстью, а работал Джон в университете. Собственно, он приехал не один: привез в Институт Пушкина большую группу студентов-славистов. Сам он пока говорил на русском слабо, так что Юлькин средненький английский пришелся весьма кстати.

Вначале Юлька и американец гуляли по раскаленной, как сковородка, Москве со студентами Джона, слоняясь без особого энтузиазма по театрам и музеям, но вскоре их юные подопечные взбунтовались, отказались ходить в смену, как лошади на манеже, и тут же разбились на парочки. Волей-неволей Юлька с Джоном тоже стали парочкой и развлекались на всю катушку. Слушали Юлькиного любимого Моцарта на концертах в подмосковных дворцах, катались на трамвайчике по Москве-реке, бродили по паркам и тихим улочкам в центре и в конце концов оба поняли, что им нужно для полного счастья.

Счастье било копытом у ограды левады, потряхивая гривой и выклянчивая сахар. У счастья были длинные тонкие ноги, в белых «носочках», белая звездочка во лбу и хитрый взгляд из-под длинной челки. Юлька, вспомнив уловки детства, провела Джона к конюшням Центрального Ипподрома, куда вообще-то чужакам вход заказан. И вот теперь заморский гость не мог отвести жадного взгляда от призовых рысаков, а Юлька гордилась произведенным эффектом.

– Какие красивые лошади! – выдохнул американец с тоской, и Юлька ревниво подумала: женщинами, небось, он так не восхищается.

Джон ходил от левады к леваде, от денника к деннику, разглядывал русских, орловских и американских рысаков, выведенных поколениями зоотехников для краткого победного бега на ипподромную милю, цокал языком, хлопал их по атласным шеям, щекотал бархатные носы, давал с ладони сахар, и, казалось, если смог, перенес бы их одной силой взгляда к себе на ферму в Спрингфилд.

Незаметно Юлька и Джон вышли на большой ипподромный круг. Скачки и бега в тот день не предполагались, и на дорожках разминались лишь редкие всадники да наездники в конь-качалках.

Внезапно на крайней дорожке возникло густое облако пыли, оно приближалось, росло пока наконец не превратилось в фантастическую по красоте картину, словно сбежавшую с палехской шкатулки. Тройкой мощных, серых в яблоках, орловских рысаков лихо правил кучер, одетый, правда, не в шелковую косоворотку, шаровары и картуз, как бывает в день больших бегов, а в темную от пота майку, джинсы и вылинявшую, когда-то красную бейсболку.

– Настоящие кони-звери! – восхищенно выдохнула Юлька.

– Да, как в русских песнях! – прошептал Джон.

– Эй, ребята, хотите, прокачу полкруга? – неожиданно предложил наездник. – Мне все равно тройку работать, да и этим битюгам не мешает нагрузки прибавить.

Джона долго упрашивать не пришлось. Он ловко впрыгнул в тележку, втащил туда Юльку и тут же достал из сумки фотокамеру. Коренник летел вперед, задавая темп, пристяжные не отставали, выгнув шеи, как лебеди, ветер хлестал в лицо горячими волнами и трепал Юлькины волосы. «Нет, все-таки простор – есть простор! Совсем другие ощущения, чем от езды в закрытом манеже! Нам подавай волю, галоп в степи, а не рысь по дорожкам Булонского леса, как сдержанным европейцам!» – успела подумать Юлька, пока они мчались на тройке.

Обещанные полкруга закончились внезапно. Пассажиры очнулись лишь тогда, когда наездник осадил лошадей.

– Хорошего понемножку, гуд бай, ребята!

Белобрысый чубчик и пристальный взгляд из-за стекол очков показались Юльке странно знакомыми. Может, учились вместе?

– А я узнал тебя, Юлька! –вдруг сказал наездник оглянувшись. – Мы когда-то вместе в прокат ходили.

И Юлька вспомнила такой же пристальный взгляд, устремленный на нее в манеже десять лет назад.

– Лешка, а почему ты тогда все взял на себя? – спросила она, понимая, что вопрос опоздал на десять лет.

– Потому, что я любил тебя больше, чем лошадей, – просто ответил наездник и, хлестнув коренника, пустил тройку галопом. Юлька несколько секунд смотрела ему вслед. Лешка так и не оглянулся.

«Ну и пусть, – подумала Юлька, когда они с Джоном ехали в троллейбусе. – Было и прошло. Так, детское увлечение. Зато сейчас рядом – симпатичный, образованный, обеспеченный человек, к тому же, не зануда и не жадина. Ну просто заморский принц из сказки!».

Она догадалась, что сам «принц» сейчас наверняка думает о ней, о Юльке. О том, как вчера они попали под дождь, гуляя в Царицыно, и укрывались, прижавшись друг к другу, под каким-то козырьком. Как он скупил в музыкальном отделе универмага все диски Моцарта, узнав, что это ее любимый композитор. Как в субботу они целовались на колесе обозрения в Центральном парке: Юлька замирала от ужаса, а кабинка раскачивалась на страшной высоте, угрожая рухнуть на землю. Как, наконец, сегодня он фотографировал ее на ипподроме, как обнимал, когда они сидели в тележке, как…

Но Джон думал не о Юльке. Он вспоминал русскую тройку.