КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Эстафета памяти [Борис Эрастьевич Заркуа] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Данная книга является совместным трудом Бориса и Людмилы Заркуа – двух «молодых» людей, которым по 83 года каждому.

Встретились мы на Казахстанской целине почти 57 лет тому назад и с тех пор не расстаемся. Оба мы прямые наследники и потомки поколения победителей, внесших заметный вклад в великую Победу над чумой 20 века—фашизмом.

Мы как носители эстафеты памяти считаем своим гражданским долгом передать эту эстафету своим детям, внукам и правнукам, а также всем тем, кому не безразлична историческая правда о том, как ковалась великая Победа.


Вступление




Трудно найти в нашей стране семью, которой не коснулась бы своим черным смертоносным крылом самая масштабная, самая кровопролитная, самая жестокая и беспощадная война. Война несправедливая, не мотивированная, не за какую-то незначительную территорию, война не на жизнь, а на смерть, война на уничтожение.


Военная, экономическая, политическая, информационная мощь шестнадцати государств Европы и других континентов обрушилась на нашу страну – Советский Союз.

Гитлер и его ближайшее окружение даже не скрывали, что их главная цель не просто победа над Советским Союзом, а его полное уничтожение как государства, большая часть населения которого подлежит просто уничтожению, а оставшаяся часть подлежит превращению в рабов, которым предстоит обслуживать господ завоевателей в основном арийского происхождения.

И блицкриг, и план Барбаросса показали, что эти преступные планы подлежат осуществлению не в далеком будущем, а в ближайшее время. Таким городам как Ленинград и Москва с их великолепными музеями, театрами, архитектурными сооружениями всемирного значения, в том числе бесподобный, не имеющий аналогов в мире Петергоф с Петродворцом и технически совершенными (без насосов) фонтанами, а также прекрасные парки, скверы, мосты должны были быть, по замыслу фашистов, полностью уничтожены.

Москва, Ленинград, Сталинград, Смоленск и ряд других городов подлежали уничтожению, превращению в руины и стёрты с лица земли.

Внезапное нападение, численное превосходство армии фашистов и их союзников, подавляющее господство в воздухе, более мощный морской флот, включая подводный, привели к тому, что спустя уже несколько месяцев армии врага блокировали Ленинград и стояли уже под Москвой, в тридцати километрах от центра. Шли жесточайшие бои в Сталинграде и в Крыму, особенно за Севастополь. Защитникам Севастополя пришлось воевать не только с сухопутными силами, многократно превосходящими их, но и без всякого прикрытия с воздуха. Перед матросами, морскими десантниками стояла задача просто продержаться любой ценой, без права отступать, хотя бы несколько недель, несколько дней, пока Ставка Верховного не сформирует из своих скудных резервов новые отряды защитников и не перебросит их в Крым.

Даже детям войны, знающим не понаслышке, что такое голод, холод, фашистская оккупация, периодические бомбёжки трудно представить себе положение и состояние защитников Крыма и Севастополя в частности. Одно дело, когда воинское подразделение, батарея, взвод, полк, батальон и т.д. держат оборону на определенном участке или, готовясь к решающей атаке, знают, что слева и справа от них свои ребята, готовые помочь в трудную минуту, а сзади надёжные тылы, готовые во время подвезти недостающие боеприпасы, накормить, напоить и поддержать морально. И совсем другое дело, когда ты знаешь, что вокруг тебя одни враги, и помощи ждать в ближайшие часы и дни не приходится, а боеприпасов уже нет и отступать нельзя. Ты даже не можешь вызвать огонь на себя. Единственное, что ты можешь – это отдать свою жизнь как можно дороже, уничтожив побольше фашистов.

На фото Борис Заркуа, 1962 год.



Автору этих строк случайно довелось встретиться с двумя участниками боёв за Севастополь и Одессу, чудом оставшихся в живых, вернувшихся на большую землю, послуживших Отчизне, как в военное, так и в послевоенное время. И даже поучаствовать в создании и испытании новейшего вооружения Советской Армии, в том числе и испытании первой атомной бомбы в районе Семипалатинска (Казахстан).

Только после того, как они узнали, что мой отец, тоже защищал Севастополь и числится в без вести пропавшим до сих пор, они рассказали многие конкретные эпизоды о беспощадных боях тех дней и героических бойцах и командирах, отдавших свои жизни за Севастополь и Крым. И хотя о боях за Севастополь, Одессу и других городах Крыма написано не мало, созданы и показаны многие документальные и художественные фильмы, названы имена многих героев, созданы мемориалы и музеи, рассказывающие о подвигах.

Однако много белых пятен в истории и в памяти людей о тех бойцах и командирах, которые бились с врагом не менее героически, но их имена и места захоронения неизвестны до сих пор. И наша задача, ныне живущих, передать эстафету памяти своим детям, внукам и правнукам и всем тем, кто продолжает благородное дело поиска и идентификации и информирования возможных родственников о без вести пропавших героях.

Детство, опалённое войной

Война глазами детей.


Село Красное затерялось в глубинке Ладожского района, прижавшись своими заливными и цветастыми лугами к левому берегу реки Кубань. Состоящее всего из трех улиц и полусотни дворов, село ничем особенным не отличалось от других. Разве только тем, чтоодин из немногих кирпичных домов, принадлежащий когда-то раскулаченному богатому селянину, был отдан под сельскую начальную школу.

Неожиданно для тогдашнего руководства страны, через несколько месяцев после начала войны, фашистская оккупация дошла до городов и сел Краснодарского края.

Во время оккупации мама старалась не отпускать нас с сестрёнкой от себя. И делала всё возможное, чтобы мы как можно реже попадались на глаза немцам. Во время облав и обходов полицаев прятала нас в небольшом погребке. Правда, я не всегда выполнял мамины приказы.

В один из пасмурных дней оккупации к нам пожаловал, назначенный фашистами, староста села. Войдя в дом, он по-хозяйски осмотрел все три комнаты, и, вальяжно усевшись на стул, небрежно спросил у мамы: «А где твои гадёныши?»Мама встрепенулась: «А зачем они Вам?» «Сейчас вопросы задаю я!»– нагло ответил староста и добавил : «Короче, быстро собирайтесь и айда со мной!» «Куда, зачем?»– заволновалась мама. «Там узнаете!» – ехидно усмехнулся староста и дал понять, что разговор окончен. Как выяснилось позднее, кто-то из соседских «доброжелателей» донёс фашистам, что мама – жена советского офицера, что она – еврейка да ещё плохо отзывалась о господах немецких офицерах. И нас вызвали на допрос немецкого трибунала. К тому времени мы уже знали, что из-за «стукачей» две семьи из села были уже расстреляны, а три семьи вместе с детьми были угнаны в Германию.

В просторной комнате за длинным столом сидели трое немецких офицеров. В торце стола, по правую руку от немцев сидел переводчик, по левую сторону сел староста села, поближе к нам, обвиняемым. У двери стоял вооруженный охранник. На допрос были вызваны две семьи: мы – мама, я и младшая моя сестренка, и другая семья – женщина лет тридцати с двумя сыновьями. Мы были вторыми по очереди, так как староста привёл нас позднее. Перед началом допроса первой семьи сестрёнка, дёрнув бледную маму за руку, что-то шепнула ей на ухо. Мама через переводчика попросила господ офицеров сводить дочку в туалет. После обмена мнениями немцы разрешили маме выйти с сестрёнкой в сопровождении часового. Я остался один и стал невольным свидетелем допроса.

Трудно подобрать слова о моих ощущениях и мыслях на допросе. Когда, стоявших рядом со мной мальчишек заставили раздеться догола, я сначала подумал, что сейчас их будут бить плёткой, и сделает это, скорее всего, бородатый староста, который смотрел на нас очень недобрым взглядом. Но вдруг меня, как током шибануло. На какое-то мгновение я оцепенел. До меня дошло, наконец, что этих мальчишек вместе с мамой собираются не просто бить, а – убить! Лишить жизни! И от них через какое-то время ничего не останется. Ничего! Тоже самое эти люди, нет ,нет не люди, а звери могут сделать и со мной, с моей мамой и моей сестрёнкой. Меня охватил жуткий, животный страх. Хотелось закричать на весь мир (свет): какой же это мир без меня, без мамы, без сестрёнки и друзей. Это же невозможно! Этого не может быть! Этого не должно быть!

Но ком застрял у меня в горле. Дрожь прошла по всему телу. Хотелось срочно бежать, куда глаза глядят с этого проклятого места. Но ноги не слушались. И я стоял в полном оцепенении. На мгновение даже мелькнула шальная мысль; вот сейчас, очень скоро я узнаю, как человек переходит черту между жизнью и смертью, и что находится там за чертой жизни. Тут же оборвал себя. Ведь если я умру, то кто и как узнает о моих впечатлениях, о моём знакомстве со смертью. От волнения я не понял, в чём обвиняется эта семья, и не запомнил, что отвечала женщина. Не разобрал и каким был приговор стоящим рядом со мной женщине и двум её сыновьям. Но по тому, как вскрикнула женщина, заплакали мальчишки, как женщина впала в истерику, я понял, что случилось что-то ужасное, непоправимое. Женщина приблизилась к столу, бросилась на колени и умоляла господ офицеров помиловать их, клялась, что они ни в чём не виноваты, но старший офицер дал знак часовому и тот грубо схватил плачущую женщину за волосы одной рукой и за шиворот старшего мальчика – другой, потащил их к выходу. Дико озираясь по сторонам, я хотел рвануться и побежать вслед удаляющейся компании. В это время у входных дверей произошло какое-то замешательство. И в открытую входную дверь в комнату вошли мама с сестрёнкой в сопровождении какого-то офицера. В два прыжка я оказался возле мамы и судорожно обхватил её колени. Казалось, никакая сила не сможет нас теперь разъединить ни на этом, ни том свете. Я что-то громко кричал (так мне казалось). На самом деле, я просто шептал, умолял: «Мама, мамочка, мамуля! не бросай меня, не оставляй одного!»

А мама нежно гладила меня по голове и также шепотом приговаривала : «Успокойся, милый, успокойся, я тебя никогда не брошу. По крайней мере, пока жива». И мы прошли на своё место у стенки по правую руку от входной двери. Сопровождавший маму румынский офицер (в это время Румыния воевала на стороне Германии) подошёл к столу, за которым заседала «тройка» трибунала и шепотом что-то сказал старшему. Переговорив со своими помощниками, председательствующий задал маме несколько вопросов. Переводил их румынский офицер. Мама с заметным волнением, но твёрдо отвечала на вопросы. Ещё раз, переговорив между собой, трибунальщики вдруг, как по команде, встали и председательствующий, уже через переводчика, сказал примерно следующее: «Фрау, Роза, то есть мадам, точнее гражданка Роза (тут он, как мне показалось, даже улыбнулся) Великая Германия, в этом месте он принял торжественную, величавую позу, прощает Вас и надеется на Ваше благоразумное поведение, особенно в части высказываний по поводу офицеров непобедимой немецкой армии». И закончил, как выстрелил: «Вы – свободны!» Мама, поклонившись, схватила на руки сестрёнку и, не отпуская мою руку, быстрым шагом направилась к выходу.

Что происходило за дверями трибунала во время отсутствия мамы и сестрёнки, я узнал позднее из беседы мамы с её лучшей подругой Ольгой. Догадываясь, чем может закончиться заседание трибунала, мама решила бежать с сестрёнкой на руках. Пока их будут искать или догонять, полагала она, обо мне на время забудут и я, как смышленый малый, смогу убежать. Идея, конечно, была бредовой, но ничего лучшего на тот момент мама придумать не смогла.

Когда мама со всей очевидностью поняла, что бежать ей некуда и бессмысленно, повернула назад к зданию, где заседала тройка, думая, что можно предпринять. Недалеко от крыльца группа офицеров в форме румынской армии о чём-то оживлённо спорили. Решение созрело мгновенно: «Ведь я же знаю румынский язык». Ещё не зная, что и кому скажет, она направилась к этой группе мужчин, среди которых особо выделялся высокий, красивый, стройный офицер. Чувствовалось, что он был душой компании. Подойдя поближе и, глядя на этого офицера, она сказала: «Господин офицер, можно вас отвлечь на две минуты? Это очень важно и срочно». Улыбчивый офицер, извинившись перед компанией, подошёл к маме и спросил: «Вы румынка?» «На половину» – ответила она. «Это интересно, внимательно слушаю Вас». Мама, на ходу сочиняя «легенду» рассказала, что её родная бабушка румынка, папа – молдаванин, а муж – русский, который привёз её из Кишинёва в Краснодар и, якобы, бросил перед самой войной. «Всё, дальше можете не рассказывать, я всё понял. Вас вызвали на допрос? Пойдёмте» – и они втроём поднялись на крыльцо. Остальное уже известно. В этот момент пришли к нам на помощь небесные силы. Называйте их, как хотите – Господом Богом, Иисусом Христом. Святой Богородицей, Ангелами Хранителями.

Видимо, на тот момент и я, и мама, и сестрёнка не выполнили ещё своих миссий на этом свете, предписанных нам судьбой. Что же касается нашего спасителя румынского офицера, мама отблагодарила его самой дорогой вещью, которая на тот момент у нас осталась – золотой цепочкой, подарком бабушки перед маминой свадьбой.

Несмотря на то ,что мне тогда ещё не было и пяти лет, в детской памяти четко отпечатались некоторые эпизоды той страшной фашистской оккупации.

Я стал, например, свидетелем, как группу стариков, женщин с малыми детьми и небольшими узелками в руках, и несколькими подростками, в сопровождении двух фашистских автоматчиков с овчарками вели, якобы, для отправки в Германию, а фактически на расстрел. Всех их нашли мёртвыми в противотанковой траншее за селом. Об этом на следующий день рассказал, чудом уцелевший поле расстрела, подросток. Его спасла мать, которая при первых выстрелах обхватила сына и, приняв на себя несколько пуль, увлекла сына за собой в траншею

Вместе с друзьями, я узнал, что несколько мальчишек, которые пытались выкопать мёрзлую картошку, получили ранения из дробовика от местного охранника, перешедшего на службу к фашистам.

В хорошо оборудованных усадьбах с высокими заборами, разместились в основном господа офицеры арийского происхождения, то есть немцы. В домах похуже поселялись румыны и мадьяры. А поскольку у нас не было ни сада, ни огорода, ни даже забора, в нашем скромном саманном домике постояльцев не было. За исключением усадеб с высокими заборами, усадьбы поскромнее подвергались набегам со стороны рядовых и чинов рангом пониже, которые беззастенчиво забирали у селян свиней, уток, кур и другие приглянувшиеся им вещи. Тем не менее, мои друзья два раза совершили небезопасную вылазку и посетили одну из усадеб с высоким забором, где созрели шикарные яблоки. Как всегда, первым перемахнул через забор и оказался на яблоне, я. Эта вылазка едва не закончилась трагически: в это самое неподходящее время вышел из дома хозяин и направился в сторону яблони, на одной из веток которой сидел я. Пришлось прямо с ветки прыгать через забор. И мы втроем еле унесли ноги. На этом наши вылазки не закончились. Мы еще собрались посетить охраняемое картофельное поле. И, учитывая горький опыт наших предшествующих селян, разработали такой стратегический план: лопат с собой не брать, а захватить по паре длинных гвоздей. План был до гениальности прост: я захожу с одной стороны поля, произвожу шумовое оформление, обращаю на себя внимание, а когда полицай направляется в мою сторону – убегаю. В это время двое моих друзей в скоростном режиме выкапывают картошку. По договоренности встречаемся в овраге. Операция прошла успешно.

Вспоминаю, что наш атаман Пашка нередко отлучался в лесок, как он там тогда говорил, «по грибы». Лишь после ухода фрицев, а точнее, уже после войны мы узнали, что наш старший друг был связным с партизанами. Более тог, он же договаривался о месте встречи с партизанами для передачи сведений о расположении немецкого штаба и офицеров, а также части собранных продуктов и предметов первой необходимости ( в первую очередь мыла, спичек, соли и проч.), а также молока для раненых партизан.

Как видите, и мы, простые мальчишки, не только страдали от голода и холода, не только дрожали от страха, но вольно или невольно способствовали изгнанию фашистских захватчиков с нашей благодатной кубанской земли.

Это страшное слово – голод.

Девчонки и мальчишки, а также их родители!

Когда на ваших глазах на помойку выбрасывают не только куски, но и целые буханки хлеба, над приготовлением которого трудились, если не тысячи, то сотни людей- трудоголиков: пахарь, сеяльщик, тракторист-комбайнёр, пекарь, а также шахтёр, газодобытчик, энергетик, работники торговли й т, д. то знайте, что это большой грех Замедлите свой ход или бег, остановитесь, внимательно посмотрите вслед летящей в мусорный контейнер, буханке хлеба и хотя бы мысленно извинитесь за этих людей – ваших соседей по дому, квартире, работников ближайшей школы, а возможно и ваших родственников. И если ещё живы ваши дедушка с бабушкой, а ещё лучше прабабушка с прадедом, вспомните о них. При первой же возможности спросите их, как дорого ценился этот хлебушко, самый важный для человека продукт в пору их юности и зрелости. И они подтвердят вам вместе с автором этих строк, что не только взрослые, но и дети военного и довоенного времени порой не только за буханку хлеба, но и лукошко зерна, за пол ведра картошки, за несколько яиц, нередко рисковали своим здоровьем, и даже жизнью.

В подтверждение сказанного поведаю вам невыдуманную историю, которая прошлась по моей судьбе и по сей день тревожит мой, стариковский сон.

Многие горожане, испытавшие на себе «прелести» самой страшной и кровопролитной войны в своих воспоминаниях жалуются на то. какими были мизерными хлебные пайки, и как их родители и они радовались полученными из-за океана в виде гуманитарной помощи баночкам тушенки. А мы, сельские дети войны, ни слухом, ни духом не ведали о хлебных пайках (карточках), а о банках тушенки не могли и мечтать.

До фашистской оккупации села, практически в каждом дворе были куры, утки, в каждом втором – поросята, козы, бурёнка, а то и с приплодом. Спустя несколько месяцев после прихода проклятых «фрицев» вся эта живность куда-то улетучилась. Редкостью стали даже собаки и кошки. Колхозные поля и сады стали запретными зонами, где дежурили вооруженные русские полицаи, согласившиеся сотрудничать с фашистами. И началось то, что называется одним коротким страшным словом голод.

Не знаю, как взрослые, но мы , пацаны и девчонки военного времени, засыпали и просыпались с мечтой о пище, со страстным желанием ощутить необыкновенный вкус и запах кусочка хлеба.

Людям, родившимся после 1947 года, когда были отменены талоны на хлеб, всем, кому довелось испытать нищету и голод, не понять этого состояния. Когда за кусок хлеба ты готов отдать, если не всё, то последнюю рубаху, наверняка. Голод так доставал, что когда ты видел, что кто-то жует кусочек хлеба, нестерпимо хотелось броситься, выхватить этот желанный кусочек, быстро проглотить, а там… что будет. Для мальчишек посмелей и бесшабашней в период оккупации большой удачей и радостью была мороженная картошка, выковырянная гвоздем с уже заснеженного картофельного поля, охраняемого полицаем с дробовиком, и запеченная на костре где- нибудь в овраге, подальше от села.. И, хотя риск получить порцию дроби или соли в часть тела, что выше колен, был достаточно велик, но картошечка, пусть и мороженая, но запеченная на костре, стоила того.

На зерно, картошку, подсолнечное масло менялось всё, что пользовалось спросом: одежда, обувь, мебель, уцелевшие изделия из золота и серебра, старинные монеты и т. д. Но, как говорится, всему когда-то приходит конец. Относится это и к оккупации. Когда последние машины, мотоциклы и телеги с оккупантами и с частью награбленного, спешно покидали село, трое друзей- соседей с одиннадцатилетним атаманом Пашкой во главе стояли на пригорке у развилки дорог за селом и с чувством гордости победителей смотрели на то, как «фрицы драпают». Вдруг мальчишки услышали шум и, повернувшись в сторону противоположную удаляющейся колонны немцев, видят, как на большой скорости навстречу им мчатся два мотоцикла с коляской. «Наверное, наши разведчики» – вслух предположил Пашка, и они спокойно остались стоять на месте

Каково же было их удивление, когда рядом с ними резко затормозили два немецких экипажа автоматчиков на мотоциклах с коляской. Один из немецких офицеров на ломаном русском языке спросил, в каком направлении уехали немецкие войска. Богдан уже сделал пол шага вперёд, чтобы указать это направление, когда Пашка, больно ущипнув его, вышел вперёд и уверенно показал рукой. Но не в ту сторону, куда отступили немцы. Мотоциклисты помчались туда, куда указал атаман нашей команды из пяти пацанов. Я был там самым младшим, откуда, как оказалось, наступали наши войска.

Эта неожиданная встреча с фашистскими автоматчиками имела для этой мальчишеской троицы довольно приятные последствия.

На следующий день на площади перед зданием сельсовета состоялся сход граждан села и короткий митинг. Перед жителями освобождённого села выступил политрук, который поздравил селян с освобождением и поблагодарил всех жителей села и местных партизан за содействие и помощь. Эта помощь и поддержка позволила красноармейцам освободить несколько сёл, в том числе и село Красное с минимальными потерями. В конце речи политрук отметил, что советской армии помогали не только взрослые, но и дети оккупированных территорий. Перекинувшись несколькими фразами с «особистом» (представителем НКВД) политработник предоставил тому слово. Чекист тоже поблагодарил селян за помощь в их специфической работе по борьбе с фашистами. В заключение, он достал из планшета листок и, прочитав имена вышеназванной троицы пацанов, попросил их выйти вперёд. Тут-то он и рассказал, что фашисты, которых Пашка направил в противоположную сторону, были взяты в плен нашими разведчиками и дали ценные показания. Эти же пленные на допросе рассказали о трех мальчуганах, которые указали им ложное направление. По их показаниям и были вычислены Пашка и его друзья.. Под одобрительные возгласы и аплодисменты селян от имени командования политрук объявил всем троим благодарность, пожал руки, а Пашке вручил командирские часы. После окончания митинга ординарец политрука повёл всех троих к повару полевой кухни и велел накормить, а также выдать каждому по буханке хлеба.

Такой вкусной армейской каши мальчишкам ни до того, ни после кушать не доводилось. А бережно, без надкусов, доставленная домой буханка хлеба стала праздником для каждой из всех трёх семей. Все трое мальчишек чувствовали себя в этот момент повзрослевшими героями, а соседские пацаны завидовали им белой завистью.

Первая встреча с фашизмом.

Рассказ Людмилы – дочери Антона Тимофеевича Бобрика

Начало войны я встретила в доме бабушки Меланьи Федоровны Мороз, в городе Пролетарск, Ворошиловградской (ныне Луганской) области, куда мы переехали накануне на постоянное место жительства. Дом был не большой, но добротный, сработанный собственными умелыми руками дедушки Ивана Саввича, кузнеца по профессии. К сожалению, дедушку я не застала в живых, так как он трагически погиб в 1934 году. На момент нашего приезда в доме вместе с бабушкой жили две младшие мамины сестры : тетя Дуся и тетя Вера. Кроме описанного дома у бабушки была довольно солидная усадьба с садом и огородом , а также времянкой, где молодые дедушка и бабушка начинали свою семейную жизнь в период строительства дома. Как у хороших хозяев, во дворе были сарайчики для свиней, для кур или как мы их называли поросятники и курятники. Вся усадьба была обнесена высоким, как мне тогда казалось, деревянным забором из штакетника. Папа, устроившись на работу в Площанскую МТС Ворошиловградской области, пропадал там целыми днями, я его очень редко видела.

Мой рассказ о доме был бы неполным, если бы я не рассказала о его некоторых достопримечательностях. Во-первых, дом, в отличие от большинства ближайших домов под соломенной крышей, был под красной черепицей, с высоким чердаком, где зимой и в любую дождливую погоду можно было сушить белье и где хранились продукты, которым не нашлось места в самом доме. Во-вторых, дом имел оригинальную планировку: при входе в дом вы попадали сразу на большую остекленную террасу по всей ширине дома. Пройдя по террасе влево, попадаешь в небольшие сени, из которых был вход в одну из жилых комнат, которая одновременно являлась и кухней. В ней была так называемая плита, обогревавшая сразу обе комнаты. Особый интерес представляла вторая комната, так называемая зала .Она была значительно больше по размеру с замечательным из красного дерева с резными узорами шифоньером, подаренным бабушке её отцом к свадьбе. Шифоньер этот примечателен тем, что его изготовил собственноручно отец бабушки, известный на всю округу столяр-краснодеревщик. В правом верхнем углу комнаты размещался религиозный уголок с образами и висела лампадка,

которую бабушка зажигала по праздникам и во время молитвы. Ниже лампадки была полочка , покрытая красивой кружевной салфеткой. На эту полочку можно было поставить свечи, освященные в церкви куличи и крашеные яйца. А теперь о самой главной примечательности этой залы – необычном, непривычном для тех времен, идеально ровном блестящем, несмываемом покрытии пола. Из рассказов бабушки я запомнила технологию изготовления этого необычного покрытия. Идеально обструганные доски плотно укладывались на строго выверенные лаги, затем доски хорошо пропитывались олифой, по олифе укладывали слой марли. На пропитанную и просушенную марлю укладывали слой ситцевой ткани, которую снова пропитывали олифой, а затем после просушки наносили слой масляной краски .Поверхность получалась ровной и гладкой. Последним этапом было неоднократное вскрытие лаком. Мыть такой пол было одно удовольствие.

Если у большинства домов старушки обычно сидели на глиняных завалинках, то за забором у дома бабушки стояли прочные с металлическим каркасом деревянные скамейки.

Я не случайно упомянула в начале рассказа о высоком, как мне тогда казалось, заборе. Играя с подружками во дворе бабушкиного дома, мы услышали, что какие-то немцы вошли уже на нашу улицу. Мы, естественно бросили свои игры и кинулись к забору. Ловко взобравшись на него, мы увидели следующую картину: несколько огромных трехколёсных мотоциклов с колясками и в каждом из них по три вооруженных немца в шлемах и касках, в огромных защитных очках мчались на большой скорости, как будто куда-то опаздывали. За ними ехали грузовики с открытым кузовом, в которых сидели вооруженные и в касках немцы. Грузовики начали останавливаться у некоторых домов, солдаты спрыгивали и по-хозяйски входили во дворы. На этом наши наблюдения закончились, так как вышедшая из дома бабушка скомандовала нам быстро спрятаться в доме. Едва мы успели забежать в дом, как услышали во дворе поросячий визг, кудахтанье кур и какие-то разговоры и возгласы на непонятном для нас языке. И только голос плачущей бабушки, и её возгласы: «Да что ж вы, ироды, всё забираете» заставили нас забыть о наших детских забавах и шалостях и понять, что произошло что-то страшное, непонятное.

А вскоре мы на себе почувствовали, что такое война, что такое оккупация. Это и была наша первая встреча с нашим злейшим врагом. Дальше было выдворение нас из дома, даже не во времянку, которую они тоже заняли, а в погреб.

Что такое погреб, не все, наверное, знают. Я хочу дать пояснение. Это глубокая яма, вырытая во дворе усадьбы, приблизительно 2 на 2 метра, глубиной где-то 4-5 метров. Вход туда был прямо со двора по деревянной лестнице, которая устанавливалась после открытия крышки (ляда). В погребе хранились в основном зимние запасы картошки, свёклы, моркови, а также соленья в бочках – огурцы, помидоры и квашеная капуста. Как видите, места там было очень мало. А нам надо было разместиться там вшестером. Вентиляции никакой не было. Крышка была очень толстая и покрытая слоем земли, на которой росла трава, так что во дворе, покрытом буйными зарослями, погреб был совершенно не заметен.

В погребе мы тщательно прятали от жадных фашистских глаз мою шестнадцатилетнюю тетю Веру. Хотя зарегистрировать её пришлось, ибо за сокрытие от регистрации могли бы и расстрелять, причем без суда и следствия. Вскоре для всей нашей семьи наступил страшный день, когда местный полицай, перешедший на службу к фашистам, пришел и потребовал, чтобы на следующий день с утра Вера явилась в комендатуру для осмотра с последующей отправкой в Германию. И мама, и бабушка, и вся наша семья была в панике, но к концу дня мама нас всех успокоила и сказала, что она попытается решить этот вопрос. На следующий день мама, напялив на себя какие-то лохмотья и накинув на голову старый поношенный платок, отправилась в комендатуру. Пришла она нескоро, заплаканная, еле держась на ногах, и ничего не говоря, забилась в свой уголок в погребе. И только значительно позже из рассказа бабушки я узнала, что когда она явилась в комендатуру и представилась Верой Мороз, фашисты поняли, что их обманывают, и полицай подтвердил этот факт. Немцы были взбешены и, после короткого совещания, сорвав с нее лохмотья, жестоко избили её плетками, бросив голую женщину на пол. Полуживая мама еле добралась до спасительного погреба. Вот такой была моя мама, готовая ради своих близких жертвовать своим здоровьем и даже жизнью. И этот случай самопожертвования, заступничества и взаимопомощь были её характерной чертой. Забегая вперёд, могу рассказать и такой почти забавный эпизод опять же с той сестрой Верой. Уже после изгнания фашистов с нашей земли, будучи совершеннолетней, едва окончив школу, тетя Вера нигде не работала, не собиралась продолжать учёбу и не очень помогала бабушке по хозяйству. Была на бабушкином иждивении, но мама не оставляла её без внимания. Наконец после длительных уговоров убедила её подать заявление для поступления в один из ближайших институтов. Но когда пришел вызов на сдачу экзаменов, она со страху отказалась ехать, мотивируя свой отказ тем, что она всё равно не сдаст. Но мама и тут нашла оригинальный выход. Поехала и сама сдала за неё экзамены. Но тетя Вера не воспользовалась «подарком» мамы, и проучившись некоторое время, бросила институт и вернулась домой на вольные хлеба.

Но самое страшное было еще впереди, когда немцы дали нам полчаса на сборы и велели построиться на улице в колонну. Разрешили взять с собой только то, что сможем унести в руках и на себе. Под охраной немецких солдат и полицаев из местных заставили нас идти несколько дней пешком до какой-то неизвестной нам железнодорожной станции. Мама катила детскую коляску с недавно родившимся братиком, в которой кроме детских вещей был небольшой запас продуктов и наспех схваченные кружки, ложки, ножи и проч. Кроме того несла в руках еще небольшой узелок с вещами. Меня мама поручила заботам бабушки. зная мой сверх любопытный характер, наказала не отпускать ни на шаг. Шли мы световой день и в дождь и в ветреную погоду по разбитой грунтовой дороге, порой проваливаясь по колено в грязь. А ведь это был уже дождливый сентябрь-октябрь. Останавливаться без команды строго запрещалось. Полицаи могли и прикончить. Для острастки они порой даже без особой надобности стреляли вверх. Как на грех у мамы сломалась детская коляска. С трудом уговорила ближайшего охранника остановиться на пару минут, чтобы переложить вещи из коляски в узелок и взять на руки грудного ребенка. В это время колонна не останавливалась, а продолжала движение, и мы оказались в самом конце.

И вот, наконец, мы дотопали до небольшой, незнакомой нам железнодорожной, станции, где нас погрузили в товарные вагоны под названием «теплушки». Я не зря употребила слово погрузили. Например, в нашем вагоне нас нагрузили как селедку в бочке. В вагоне из сидячих и лежачих мест была только солома на полу. Спали по очереди. В первую очередь укладывали детей, потом по очереди могли прилечь и взрослые. Казалось бы в таких стесненных условиях не может быть и повода для каких-либо приключений. Но не тут-то было. И приключение это связано с моей персоной. По возможной халатности, а, может быть и специально для проветривания, массивные двери вагона были слегка приоткрыты. Уложив меня спать, мама с братиком на руках сидя рядом, задремала. А я, проснувшись, захотела пить. Найдя кружку, я тихонько обошла маму, и, видя просвет в дверях, направилась в ту сторону. Я услышала шум дождя и решила, что это подходящее место, где можно набрать воды и напиться. Я уже стояла у самого края вагона и просунула руку с кружкой, когда кто-то крепко схватил меня за шиворот и затащил назад вглубь вагона. Оглянувшись назад, я увидела испуганные глаза мамы и получила пару крепких подзатыльников. Уже опустившись на свои места, мама после длительной паузы рассказала бабушке о том, что произошло: «Я на некоторое время задремала и вдруг меня как кто-то подтолкнул, открываю глаза и вижу в просвете дверей у самого края вагона стоит Людмила с кружкой в руках. Поезд мчится на полном ходу и идет довольно сильный дождь. Меня как будто подбросила какая-то сила и в одно мгновение я оказалась у злополучного просвета. До сих пор мне страшно представить, что могло случиться, если бы поезд внезапно затормозил».

Не успели мы остыть от описанного приключения, как поезд, действительно резко затормозил и остановился. Распахнулись двери теплушек и последовала команда всем выгружаться и бежать подальше от вагонов. По гулу приближающихся самолетов, все поняли, что будет бомбёжка. Мама с братиком на руках и я сзади успели добежать до высокой травы и залечь. Мама закрыла своим телом братика, а мне велела лечь рядом. Но если все, рядом лежащие попрятали головы в траву, а я легла на спину, чтобы увидеть что происходит, какие там вражеские самолеты. И вдруг, прямо над нами, на предельно низкой высоте, на большой скорости со страшным воем пролетел самолет, до которого казалось рукой подать. Я даже успела рассмотреть лицо лётчика. И когда мама меня отчитала за то, что я не выполнила её требования, в возбуждении, как бы оправдываясь, сказала ей: « А ты знаешь, у него вот такие огромные глаза» и показала руками размер этих глаз. После небольшой паузы, мама, слегка усмехнувшись, сказала: «Это не глаза, а наверное были большие очки». Но мне это уже было не интересно. К счастью бомбёжка не состоялась и даже не было стрельбы. Видимо, самолеты уже отбомбились в другом месте и у них закончились боеприпасы. А немецкий пилот, забавы ради, решил нас попугать.

Вот так с такими приключениями мы доехали до станции назначения вблизи какого-то крупного села Запорожской области, где нам приказано было выгружаться. Село располагалось на берегу речки. По улицам важно прогуливались гуси, утки и даже свиньи. Вокруг каждого из домов были сады и огороды, чувствовалось, что село, несмотря на войну, далеко не бедное. Правда, местная детвора, которая первой бежала нам навстречу, встретила нас недружелюбно.

Поскольку ни еды, ни воды с нами не было, нам ничего другого не оставалось, как идти по домам и попрошайничать. Что это такое и как это делать рассказала бабушка. Она дала мне небольшую сумку и сказала, что надо идти в дом и произносить: «Подайте милостыню, люди добрые, ради Христа»! Я никак одна не хотела идти, боялась. Тогда бабушка пошла вместе со мною и мы прошли несколько дворов, где нам давали что-либо. Под конец я уже осмелела и на следующий день ходила одна. Но в одном доме мне вдруг сказали: «Бог даст»! Я так растерялась, что не могла понять, где это Бог? Постояв у порога, я ни с чем ушла домой. Дома бабушка объяснила мне, что это значит. Наученная и натренированная, я уверенно обходила указанные бабушкой дома и всегда приносила почти полную сумку продуктов.. Но вот однажды, проходя по берегу речки, я не обратила внимания на стайку гусей, а один гусак заметил меня и шипя подбежал ко мне, ущипнул меня очень больно. По его примеру остальные гуси подбежали и тоже начали меня шипать. С криком я бросилась наутек, но они схватили меня за сумку и я чуть не упала. Бросив сумку я еле убежала от них. Запыхавшись и с рёвом я влетела в комнату быстро закрыла дверь. боясь что они меня настигнут и дома. Бабушка долго меня успокаивала, а мне уже не так было больно. как обидно,, что потерялся весь дневной «заработок». Трудно словами описать ,как мы жили в первые месяцы на новом месте. Представьте себе, у нас не было ни постельного белья, ни одежды теплой, ни сменной обуви, ни необходимой посуды. Спали, не раздеваясь, на земляном полу, кроме всего прочего донимали блохи. искупаться было негде. Завелись вши. Чтобы избавиться от них, меня постригли налысо. Особенно в первые дни, недели и месяцы. Светлая память и низкий поклон бабушке Мелаше, которая и в таких сложных условиях умела минимизировать наши тяготы и помогла выжить. Всего лишь один пример. Даже при спешной высылке из дома, бабушка успела прихватить с собой баночку соли, коробок спичек, обложенных ваткой и завязанных в сумочке, а еще два ножа с ложками, которые так пригодились. На первых порах за щепотку соли можно было обменять на дюжину картошек или морковок, а на коробок спичек ковшик зерна или пшена. Особая благодарность маме, которая делала все возможное и невозможное для того, чтобы мы не голодали, не падали духом и верили в нашу скорую победу, а мы, в свою очередь, были непривередливы, ели любую ,приготовленную бабушкой и мамой пищу, в том числе сусликов, которых мама выливала водой из норок, резала и готовила «жаркое», а я принимала за курятину, супы и борщи из мороженой картошки, а также пирожки из лебеды, макухи и сахарной свеклы. Все было такое вкусное! Порой мама ради того, чтобы нас накормить рисковала своим здоровьем и даже жизнью. Отступая под натиском Красной армии, немцы подожгли склады с зерном, чтобы оно не досталось нашим людям. И вот мама, закутав голову платком, сквозь огонь пробиралась к зерну, несмотря на мольбу бабушки не рисковать жизнью, набирала в ведро, выносила из огня, высыпала в мешок и снова ныряла в огонь. Таким образом она обеспечила нам пропитание на несколько месяцев. К тому времени мы уже жили в другом доме, где были установлены деревянные кровати, но на них не было ни матрасов, ничего. Поэтому когда мама принесла зерно, она высыпала его в каркас кровати и накрыла какой-то тряпицей. На улице шёл сильный дождь, а мы с братиком улеглись спать на это тёплое зерно. Отступающие немцы зашли к нам в дом поживиться чем-нибудь. Пока бабушка готовила им еду, один из них сел на кровать, так как стульев у нас не было. И сел прямо на меня, я с испугу закричала. Немец тоже испугался, вскочил, закричал: “Партизан!” – и выхватил пистолет. Мама в одно мгновение подскочила к нему и ударила его по руке. Выстрел пришёлся в потолок. Немцы настолько испугались, что уже не стали ни есть, ни пить, и быстро ретировались.

Запечатлелось в памяти, как я тоже пыталась добывать на пропитание не только попрошайничая. Проходя по одной из улиц села, и учуяв приятный запах пищи, случайно набрела на немецкую полевую кухню. Любопытство пересилило страх, и я подошла поближе. Кашевар меня заметил и поманил пальцем, как ни странно, я без особого страха подошла, и он угостил меня вкуснейшей манной кашей. Этой приятной новостью я поделилась со своими подружками, и на следующий день к этой полевой кухне мы подошли уже втроем. Как ни странно, кашевар нас не прогнал, а угостил такой же вкусной манной кашей. Мы обнаглели и решили еще раз посетить это злачное место. Но на том месте кухни уже не было. Зато на этом месте столько было игрушечных металлических тарелочек, что пройти мимо них и не подобрать несколько штук было выше наших сил Ведь у нас, детей не было никаких игрушек, играли мы, в основном камешками, обточенными со всех сторон. Всего было 5 камешков, надо было один подбросить и, пока он летит, взять с земли другой и так пока все не возьмёшь, а потом по два камешка брать и т.д. И вдруг мы видим такие красивые серенькие тарелочки. Можно играть в «дочки-матери»! Больше всех затарилась я, так как на мне была надета кофточка и юбка, а подружки были в одних трусиках, поэтому тарелочки у них были в руках. Накидав за пазуху полдюжины этих тарелочек, счастливые мы шли домой играть. На наше счастье навстречу нам шел уже советский солдат. Заметив в руках моих подружек красивые и весьма опасные игрушки, он строгим голосом спросил: «Что это у вас, где вы взяли»? Мои подружки испугались, побросали игрушки и убежали. И только я прижала к груди свою добычу, не собираясь её кому-либо отдавать. Развернувшись, я бросилась наутёк. Уже недалеко от дома солдат настиг меня, насильно извлек из меня опасный груз и швырнул его подальше от того места, где мы стояли. Раздался оглушительный взрыв и от рядом стоящей уличной уборной ничего не осталось. Тут уж я по-настоящему испугалась, вбежала в дом и со страху спряталась под кровать. Откуда меня мама извлекла и предметно отпорола. Вот так мы выживали до того знаменательного дня, когда нам сообщили радостную вещь, что Пролетарск освобожден и очищен от захватчиков и мы можем возвращаться домой. Вернувшись в Пролетарск, мы были приятно удивлены и обрадованы, что наш дом и даже времянка целы и невредимы, а на доме висел замок, который бабушка открыла своим ключом. Еще больше были удивлены и поражены, что вся мебель стояла на месте и даже иконы были нетронуты. Остался на месте, хотя и опустошенный очень оригинальный бабушкин сундук, который заслуживает того, чтобы о нем рассказать поподробнее. Как выяснилось, этот необычный, ручной работы сундук, был подарен бабушке её отцом, известным в округе столяром- краснодеревщиком Фёдором Адамовичем, ко дню её свадьбы. Сундук был огромных размеров, по крайней мере, мне тогда так казалось. Был он чёрного цвета, блестящий , служил для всей семьи одновременно и обеденным столом. И если все взрослые члены семьи во время обеда сидели за столом, то я восседала справой его стороны на сундуке. В один из памятных довоенных дней я проснулась от того, что услышала необыкновенную приятную музыку. Едва открыв глаза я увидела следующую картинку: буквально в шаге от меня перед сундуком стояла бабушка, а из чрева сундука лилась эта музыка. Затаив дыхание на цыпочках подошла к бабушке и полушёпотом спросила, что это была за музыка и нельзя ли её повторить? «Можно» – также шёпотом ответила бабушка и закрыла крышку сундука. Держа в правой руке маленький ключик, она протянула его мне и показала узкую щелочку, куда надо быловставить ключик. Я быстро это сделала и легко его повернула. В этот момент и заиграла божественная музыка. Несколько мгновений мы с бабушкой стояли и наслаждались этой прекрасной музыкой. Затем бабушка с легкостью подняла огромную крышку сундука, и музыка исчезла. Кстати, это была моя первая встреча с музыкой в самом высоком смысле этого слова. Ведь у нас в доме не было ни радио, ни патефона, ни других музыкальных инструментов и источников музыки. Впечатляло и внутреннее содержание сказочного сундука. На внутренней стороне крышки было множество цветных красивых наклеек. Как потом оказалось это были обёртки от довольно дорогого туалетного мыла известных в те годы фабрик, чуть ниже этих обёрток красовались фантики от подарочных дорогих конфет. В правом верхнем углу был приделан небольшой деревянный ящичек, в котором хранились предметы для шитья: нитки, иголки, напёрстки и прочая мелочь, также лежал, как бабушка его называла «аршин» для измерения ткани, хотя , по моим понятиям это был простой метр, который служил одновременно и опорой для удержания крышки сундука в открытом виде. Внутри самого сундука хранилось всё бабушкино богатство: свадебное платье, украшенное кружевами, воздушная кружевная фата, миниатюрные на небольшом каблучке белые туфельки, сменная обувь в виде высоких из мягкой кожи ботиночек со шнуровкой на небольшом каблучке. Еще глубже, ближе ко дну сундука лежали всевозможные аккуратно уложенные кофточки с кружевами и вышивками, фартуки разного назначения, разного цвета льняные юбки с подъюбниками, шали и полушалки, отрезы и лоскуты дорогих тканей. Вот таким оказался этот сказочный сундук, который прослужил верой и правдой бабушке и членам её семьи с момента свадьбы и до последних дней этого дорогого мне человека.

Вскоре после нашего возвращения маму вызвали в военкомат, выдали «аттестат», по которому она стала получать деньги на содержание семьи за участника военных действий . Хотя война ещё продолжалась, а в городе уже начали работать и восстанавливаться заводы и шахты. Начали работать школы и детские сады. Пришло время и мне идти в школу, но не было ни тетрадей, ни ручек. Правда, газеты печатались, и мы их использовали вместо тетрадей – писали между печатными строками карандашами. Карандаши были «химические». то есть послюнявишь и он пишет как чернилами. У всех учеников были синие языки от таких карандашей.

В мае, когда на улицах буйно цвела акация, мы вдруг услышали из репродуктора, висевшего на столбе посреди улицы, что закончилась война, мы так обрадовались: детвора кричала, взрослые кто плакал, кто смеялся. Мы знали, что скоро вернутся домой отцы. Многие возвращались, а папы всё не было. И только в декабре месяце, незадолго до Нового 1946 года папа вернулся домой да ещё с какими подарками, которых мы никогда не видели: мандарины, айва, гранаты и ещё какие-то экзотические фрукты. Постепенно жизнь начала входить в мирное русло.

Невыдуманные истории

Молюсь на небосвод прозрачный, звёздно-синий

И на молчанье боевых стволов,

На удивительно красивый здесь, в России,

Волшебный перезвон колоколов.

Глаза Фортуны-феи мне не часто улыбались:

Случались неудачи и ушибы, и ненастья.

Однако в цепкой памяти зарубкою остались

Победы трудные и редкие минуты счастья.

Борис Заркуа


Извилистая тропа, начертанная рукой непредсказуемой Дамы по имени Судьба, привела автора этих строк, его супругу Людмилу вместе с тёщей Марией Ивановной в «дефолтовом» 1998 году из благодатной Кубани в столицу Православия – священный Сергиев Посад. Именно здесь, в тихом несуетливом богомольном городе возникла идея о создании Книги Памяти своей большой семьи. Непосредственным толчком к действию послужило следующее обстоятельство.

Перед 60-летием праздника Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945г. г. на радио был объявлен конкурс на лучший рассказ, стихотворение, повествующие о боевых наградах родственников – участников битв с немецко– фашистскими захватчиками. Многие слушатели с гордостью описали историю получения родственниками боевой или трудовой медали. В это время, в апреле 2005 года, мы отмечали 90-летие живущей с нами тещи Марии Ивановны Бобрик, вдовы Антона Тимофеевича Бобрика, боевого офицера-танкиста, кавалера 22 правительственных наград – участницы и свидетельницы тех страшных грозных событий.

Праздник оказался вдвойне приятным, так как представители администрации г. Сергиева Посада от имени правительства РФ вручили имениннице юбилейную медаль «60 лет Победы в Великой Отечественной войне» и поздравительное письмо Президента России В. В. Путина. Было много воспоминаний о войне, о тяжелейших работах в тылу, о трудностях и лишениях тех лет. Воспользовавшись воспоминаниями Марии Ивановны, мы по горячим следам записали наиболее интересные факты, события, необыкновенные истории, связанные с жизнью этих двух скромных, простых замечательных людей. Эти воспоминания явились существенным дополнением к тем многочисленным рассказам ныне покойного Антона Тимофеевича Бобрика о его голодном батрацком детстве, трудных годах учебы и работы, о войне, восстановлении разрушенной страны, казахстанской целине и встречах с выдающимися людьми нашего государства.

Воспоминания эти писались не для печати, а скорее для семейного архива, чтобы наши дети, внуки, правнуки и их дети знали и помнили своих героических предков, трудом, потом и кровью которых была одержана великая победа и поднята из руин огромная многонациональная страна под названием Советский Союз. Многочисленные рассказы радиослушателей убедительно показали неподдельный интерес молодого поколения к героическому прошлому своих предков. Именно это и побудило автора этих строк к написанию серии небольших рассказов под общим названием «Невыдуманные истории».

Новороссийская «фазенда».

Новороссийск – южные морские ворота России. Ежедневно из Цемесской Бухты отправляются в разные места планеты гигантские танкеры, безразмерные трюмы которых полны российской и азербайджанской нефти. Огромные сухогрузы отходят от причалов порта с превосходным нашим лесом и пиломатериалами, цементом, металлом, сельскохозяйственной и военной техникой. Встречным курсом приходят в порт суда со всевозможными грузами для России.

Именно сюда, к морю, после 14-летнего вкалывания в целинной глубинке Актюбинской области Казахстана, приехала в 1969 году семейная чета двух пожилых трудоголиков – Антона Тимофеевича Бобрика и его верной спутницы Марии Ивановны Антон Тимофеевич буквально светился от счастья: сбылась его голубая мечта «жить у самого синего в мире» Черного моря. Что же касается Марии Ивановны, то ей город не понравился – шумный, пыльный, с частыми сильными ветрами, нехваткой питьевой воды.

И действительно, портовый Новороссийск – далеко не идеальное место для проживания и отдыха: значительная территория города покрыта цементной пылью, каменистая трудная в обработке земля. Частенько свирепствует противный норд-ост, нарушающий привычный ритм жизни и работы горожан, срывающий крыши, заборы и другие части недвижимости. Нередко налетает на город и другой нежеланный гость новороссийцев – бора, скорость вихрей которого порой превышает 25 м в секунду.

Да и «фазенда», которую приобрел благоверный на все накопленные за трудовую жизнь деньги, не вызывала восторга: половина каменного дома, состоящая из двух небольших комнат, площадью 25 квадратных метров, кухоньки-прихожей и трех соток земли. В доме только вода и батареи отопления. Ни ванной, ни туалета, все удобства – во дворе.

«Зато море рядом, и магазины, и кинотеатр «Нептун» близко и поликлиника недалеко. Что еще надо нам, пенсионерам?» – оптимистично отвечал на оханье жены Антон Тимофеевич. «И


место какое, какая замечательная виноградная беседка, а яблонька, черешня, абрикосы, сливы!» – восторгался бывший агроном. – Посадим еще малину, клубнику, зелень и будем жить «як в раю».

А место и в самом деле было неплохое: сложенный из гранитного камня дом размещался на небольшой тихой улочке Глухова, защищённой от шумного проспекта имени Ленина многоэтажными домами с фасадной стороны и зданием телефонной станции, окруженной « высотками» с другой тыльной стороны. Даже во время налётов норд-оста и боры здесь было относительно спокойно, царил свой особый микроклимат.



Поэтому сюда охотно приезжали дети, внуки и другие родственники Антона Тимофеевича и Марии Ивановны. Особенно нравилось здесь внукам – прогулки к морю, музейному комплексу на Малой земле, купание на «косе» в Широкой балке, катание на качелях и каруселях в горпарке.

Но особый восторг у внуков вызывали вечерние чаепития, как правило, за любимым дедушкой самоваром, с пирожками, блинами или баранками. А главное, неторопливые рассказы дедушки Антона Рассказчиком Антон Тимофеевич был превосходным, хотя говорил на бытовом русско-украинском языке. Речь его всегда была яркой, образной, со множеством пословиц и поговорок, неожиданными сравнениями, сочными эпитетами. Неброскими жестами, мимикой лица, озорной улыбкой и звучным уверенным голосом он придавал рассказываемым событиям и фактам яркость, выпуклость и узнаваемость.

Благодаря этому его рассказы остались в памяти на долгие годы.


На фото: Антон Тимофеевич Бобрик, его жена – Мария Ивановна, дочь – Людмила и зять – Борис Ерастьевич Заркуа. На переднем плане – внуки Антоша и Оксана. Музейный комплекс «Малая земля», г. Новороссийск. 1974 г.

Батрацкое детство.

Родился Антон Тимофеевич Бобрик на хуторе Згарь, что находился в 2-х часах ходьбы от райцентра Золотоноша – крупной узловой железнодорожной станции Полтавской губернии на Украине. И было это в далеком 1909 году. Семья была обычной по тем временам – многодетной и бедной: 10 едоков, в том числе 8 детей, и один кормилец – отец Тимофей Алексеевич, мужчина среднего роста, коренастый, крепкого здоровья и богатырской силы. Работая «водителем» кобылы, т. е. перевозчиком угля, он мог, по словам очевидцев, подсесть под застрявшую в грязи или в яме, лошадь и вынести на себе её вместе с повозкой.

Видимо, за эту необыкновенную силу, большие озорные глаза, молодецкую удаль и весёлый нрав и полюбила его молодая красавица из зажиточной семьи Наталья Семёновна Яровая. Да так полюбила, что вопреки воле родителей, не желавших видеть в женихах «голодранца Тимоху», зимой в лютый холод, тайком, раздетая и босая (верхнюю одежду и обувь родители прятали) бегала к нему на свидание с жаркими поцелуями и объятиями, от которых не чувствовала мороза и растаявшего под босыми ногами снега. Не остановила Наталью даже угроза родителей лишить её наследства.

Жили молодожены очень бедно, но дружно и счастливо. Взаимная любовь и согласие помогали преодолевать бытовые неурядицы и бедность. А бедность была поистине ужасающей. Когда пришло время идти в школу среднему сыну Антону, у него не было даже штанов, а сапоги одни на двоих со старшим братом Федором. Вечера и долгие зимние ночи полуголая детвора проводила на теплой печке. Чтобы приодеть сына к школе, решено было определить его в батраки к местному богатею пасти коров.

За работу тот обещал одарить Антона штанами и рубахой. Дневной паёк молодого пастушка состоял, как правило, из куска хлеба и огурца или луковицы. Такова была «щедрость» работодателя. Ясно, что при таком скудном рационе, приходилось промышлять по соседским садам и огородам в поисках пищи. Позднее сообразительный Антоша нашёл ещё одну лазейку для наполнения желудка. Ночуя на чердаке или на сеновале, он регулярно посещал свой и соседский курятник, поглощая до десятка свежих яиц в сутки.

Мальчик рос смелым, отчаянным, нередко дрался, часто ходил в синяках, но и обидчикам крепко доставалось от его крутых кулаков.

За свои «подвиги» часто бывал бит строгим папашей. Всего лишь один пример: во время причастия в сельской церквушке, где батюшка угощал прихожан ложечкой кагора, молодой прихожанин Антон решил повторить приятную процедуру причащения. Однако это не осталось незамеченным внимательным батюшкой, и о неблаговидном поступке было сообщено отцу. Крайне возмущённый Тимофей Алексеевич крепко выпорол сына ремнем, но, посчитав это наказание недостаточным, раздел его догола и привязал к столбу на улице. Эту позорную экзекуцию Антон запомнил на всю жизнь.

С церковью у Антона связано ещё одно неприятное воспоминание. Обладая сильным голосом, но достаточно плохим музыкальным слухом, он активно посещал местный церковный хор, где громогласно пытался проявить свои певческие способности. Правда, это часто выходило за рамки мелодии и ритма. В конце концов, руководитель хора вынужден был выставить за двери несостоявшегося певца.

Чудо-лекарь.

Как уже отмечалось, вечно голодный Антон вынужден был в поисках пищи регулярно наведываться в курятники и соседские сады. Одно из таких посещений соседского сада закончилось для Антона плачевно. Упав с высокой яблони он сломал ногу. Родители срочно доставили сына в районную больницу. После осмотра ноги врач хирург вынес свой вердикт, который прозвучал как страшный приговор судьи – ногу ампутировать.

Мама Антона, Наталья Семёновна, от горя впала в истерику. В это время к ней подошла незнакомая женщина, лечившаяся в той же больнице, успокоила, как могла и сообщила, что в соседнем с хутором Згарь селе живет лекарь, который вылечил уже не одного больного с разными переломами. Хрупкая, миниатюрная Наталья Семёновна, взвалив на плечи увесистого сына, около 3 часов несла его на себе из райцентра до села, где жил народный лекарь. Внимательно осмотрев и ощупав пострадавшего, лекарь стал устанавливать гибкими пальцами поврежденные косточки на место. Было ужасно больно, но Антон терпел. Покончив с этой процедурой, лекарь принёс две свежесрезанные ветки какого-то дерева, приложил их к сломанному месту ноги и перевязал ногу обычной тканью.

Затем, выйдя во двор, странный лекарь возвращается в избу, неся в руке земляную жабу, и, обращаясь к матери, говорит: «Возьми эту лягушку, у неё сломана лапка. Корми её и наблюдай. Когда лапка заживет, и лягушка начнёт прыгать – приходите. Повязку с ноги не снимать, ногу не мочить и не мыть. Всё».

Любящая мать Антона выполнила все указания лекаря. Через некоторое время обычно сидевшая или ползавшая лягушка начала совершать первые прыжки и пострадавшего Антона доставили вновь к лекарю. Когда лекарь развязал свой «гипс» Наталья Семёновна ужаснулась: вся нога была покрыта опарышами – мелкими червячками. Тем не менее, чудо-лекарь, осматривая и очищая ногу от опарышей, довольный, полушёпотом повторял: «Чудненько, чудненько. Хорошо!». Выбросив отслуживший «гипс» и протерев ногу сухой чистой тканью, лекарь поднялся и, обращаясь уже к Антону, сказал: «Всё, можешь топать домой на своих двоих. Мыться и купаться. Только будь поосторожней».

Так, безграничная материнская любовь, искусство и талант сельского чудо – лекаря вернули отчаянному мальчишке ногу и возможность полноценной жизни, а стране подарили толкового агронома, талантливого организатора сельскохозяйственного производства, честного и принципиального коммуниста.

Школа и рабфак.

После окончания Первой мировой войны 1914 года, как- то незаметно подкрался 1917 год, а с ним и Октябрьская Революция. На огромнейшую территорию, составляющую почти одну шестую часть земного шара, пришла Советская власть. И что бы сейчас ни говорили и ни писали о Советской власти, один факт остается неопровержимым: эта власть открыла дорогу к знаниям самым бедным и обездоленным слоям населения.

Буквально в первые месяцы установления власти Советов даже в самых отдалённых сёлах и хуторах, не говоря уже о больших и малых городах, начали открываться школы. Миллионы безграмотных детей и взрослых сели за школьные парты и столы. Появилась своя школа и на хуторе Згарь.

В сознании современного молодого поколения слово «школа» ассоциируется с красивым кирпичным многоэтажным зданием, широкими светлыми окнами, просторными и хорошо оборудованными классами, спортзалом, буфетом. Совсем иной была сельская начальная школа тех лет. Представьте себе небольшую сельскую мазанку (изба, стены которой сделаны из хвороста, обмазанного глиной) под соломенной крышей, состоящую из двух комнат и сеней (прихожей). Большая из комнат и была собственно школой, точнее классами. В этой комнате стояло, как правило, 3-4 ряда столов, парт еще не было. Первый ряд столов – это 1-й класс, второй ряд – 2-й класс и т.д. На все четыре «класса» одна учительница и одна доска.

Учительница по очереди подходила к каждому классу, что-то рассказывала, отвечала на вопросы, давала задания и переходила к следующему классу. Любопытный ученик, скажем, из первого класса мог одновременно прослушать программы нескольких классов. Вторая, меньшая комната, была «учительской», комнатой отдыха, сторожкой, где хранились школьные принадлежности и инвентарь, а порой и «квартирой» учительницы. Все удобства, естественно, во дворе. Правда, обязательным атрибутом сельской школы являлась добротная русская печь. Вот такой, примерно, была сельская школа первых революционных лет.

После открытия начальной школы в хуторе Згарь в 1918 году перед многодетным семейством ребром встал вопрос, кого из двух старших сыновей в первую очередь отправлять на учёбу, так как на всех не хватало одежды и обуви. Да и по дому нужны были помощники.

Тимофей Алексеевич считал, что в первую очередь учиться должен старший сын Фёдор – серьёзный, послушный, ответственный. Именно из Фёдора, по мнению отца, получится хороший коммерсант. Мать настаивала на том, что учиться должен и любимый сынок Антон. Отец возражал, говоря, что этот «шибенник» (озорник, сорви-голова) не годится «ни в солдаты, ни в матросы, ни подмазывать колёсы».

И у отца были основания на такие размышления о сыновьях. Поясним это на примере. Наталья Семёновна, чтобы хоть как-то поправить семейный бюджет, пекла очень вкусные пирожки и отправляла сыновей на рынок их продавать. Когда ходил Фёдор, все пирожки, как правило, оказывались проданными и все деньги до копеечки отдавались маме. Когда же торговал Антон, то несколько пирожков съедал сам, а часть вырученных денег использовал по своему усмотрению. После продолжительных споров родители пришли к компромиссу: по очереди отправлять сыновей в школу (сапоги-то одни на двоих). Вопреки предположениям отца, в школе успехи у Антона были куда лучше, чем у Фёдора. Благодаря своей любознательности, хорошей памяти и желанию учиться, он схватывал всё на лету и надолго запоминал. Короче говоря, через три года оба брата успешно закончили начальную школу, и Антон в возрасте 13 лет с одобрения родителей пошёл работать в локомотивное депо железнодорожной станции Золотоноша в качестве ученика слесаря. В депо оценили прилежность и старательность смышленого паренька, приняли его в комсомол и вскоре отправили учиться на трёхгодичный рабочий факультет – рабфак, окончание которого давало право молодому человеку поступить в институт. Старательный Антон и рабфак окончил довольно успешно, и получил характеристику-рекомендацию для поступления в Харьковский сельскохозяйственный институт.

Там, в Харьковском сельхозинституте, студент агрофака, Антон Бобрик, встретил счастье всей своей жизни – стройную, красивую, умную студентку-певунью Машеньку Мороз.

7 ноября 1934 года они расписались. В мае 1936 года у них родилась дочь Людмила, а в июле страшного военного 1941-го появился на свет сын Валерий. В это время молодой отец Антон Тимофеевич Бобрик был уже мобилизован в ряды Красной Армии и готовился к отправке на Карельский фронт.




Секретное оружие.


В ноябре 1941 года Антона Тимофеевича направили в состав Карельского фронта. В это время уже шла война с «белофиннами».

Группу офицеров с высшим образованием, в том числе и Антона Тимофеевича Бобрика, вызвали в штаб армии, провели инструктаж и направили в командировку для изучения и получения «секретного оружия», которое представляло собой сани с авиационным двигателем сзади и пулемётом спереди. Причём вся «защита» оружия состояла из фанерного щита. Так дедушка Антон стал командиром взвода 53-го отдельного аэросанного батальона Карельского фронта.

Первый бой этого батальона с участием молодого командира взвода имел печальные последствия. Разведку местности перед боем поручили «местным товарищам». Местные разведчики доложили, что всё «чисто», и армада наших санников двинулась по льду Ладожского озера на невидимого врага. Но не успели наши передовые части достичь и середины озера, как в небе появились десятки немецких бомбардировщиков и истребителей. Наши войска, неся большие потери, ринулись к противоположному лесистому берегу финской территории, надеясь укрыться от «стервятников» в лесу. Но были встречены ураганным перекрёстным огнём, из замаскированных огневых точек противника. По сути дела это был не бой, а истребление наших войск.

Дедушка Антон, получив осколочное ранение в ногу выше колена, в условиях сильной метели и плохой видимости, отполз от основной массы и попытался остановить сильное кровотечение. Сделать это было не просто: тёплое бельё, ватные брюки, телогрейка, маскхалат и т.п. Штыком, прорезав одежду, он ремнём перехватил ногу и стал звать кого-нибудь на помощь. Смеркалось, бой стих. Стали появляться первые санитары на тех же «секретных» санях. Но на зов дедушки Антона никто не откликался. Слышимость и видимость были минимальными. Истекая кровью, Антон Тимофеевич выстрелил в воздух из пистолета последний патрон, который оставил для себя, и потерял сознание. Санитары, продолжая своё нелёгкое дело до глубокой ночи, обнаружили дедушку Антона вместе с убитыми бойцами, которых штабелями укладывали на сани. Его привезли на территорию временного госпиталя и «вывалили» как мёртвого. В составе этой санитарной партии были два пожилых бойца и молодая девушка. Именно она услышала слабый стон дедушки Антона, когда его, как бревно, сбросили с саней. «Командир жив!» – закричала она, и, прощупав пульс, подтвердила: «Точно жив!». Дедушку Антона тут же на носилках унесли в операционную палатку. Это было первое боевое «крещение» и первое ранение с контузией.

После этого ранения он слишком долго выздоравливал и, еще не совсем окрепшего, его направили в Архангельское военное училище младших командиров. Окончив это училище с отличием, он получил направление в Высшее Казанское училище бронетанковых войск. Танк Т-34 проходил модернизацию, так как у него была слабая броня и не выдерживала вражеских снарядов. В училище они основательно изучали как старые модели, так и новые. Нужны были грамотные специалисты для готовящихся новых переломных сражений, таких как Сталинградская Битва и Битва на Курской Дуге.



На фото: Курсант Высшей школы бронетанковых войск – Антон Тимофеевич Бобрик. 1942-1943 г.г.


Были лёгкие и тяжелые ранения, три прямых попадания в танк, командиром которого был Антон Тимофеевич Бобрик, контузии, военные госпитали и более 20 правительственных наград.

Но всё это было потом. А первый тяжелый бой и первое ранение запомнились на всю жизнь.

За здоровье короля Михая!

Во время войны среди офицеров ходила байка, что, получив со всех фронтов сообщения об ужасающем снабжении советских войск вооружением, боеприпасами и продовольствием, Сталин велел найти ему опытного снабженца-интенданта желательно «царской закваски» и доставить в Кремль. Когда такого нашли и доставили в резиденцию Верховного, Иосиф Сталин задал этому человеку всего один вопрос: «Как в условиях военного времени спасти армию от голода?» Подумав, тот, якобы, ответил, что армию может спасти комбинация из трёх «С» и встретив удивлённый взгляд вождя, добавил: сухари, сало и самогон (водка).

Ну, с сухарями и салом, вроде, всё ясно – относительно дёшево, транспортабельно, длительное время сохраняют свои питательные и вкусовые качества, всегда готовы к употреблению в любых условиях (не нужна посуда, не надо варить или разогревать).

А вот с водкой и самогоном – особый разговор.

Просматривая документальную хронику боевых действий наших войск в период войны, даже сидя на диване или в мягком кресле, испытываешь неприятное ощущение, дискомфорт. А что уж говорить о солдатах и офицерах, непосредственно принимавших участие в этих чудовищных, адских сражениях, когда под ногами горит земля от сплошного огненного вихря, извергаемого из тысяч стволов пушек, зениток и танков, а с воздуха ещё огненный смерч от авиационных бомб и снарядов.

Неописуемый шум и свист оглушают, глаза слепят огненные вспышки. Взрыв каждого снаряда, бомбы или мины заставляют невольно вздрагивать, любой осколок снаряда, пролетающая пуля могут оказаться «твоими» и твоим последним болевым ощущением на этом свете. Не зря те, кто прошёл через такие военные «мясорубки» как Курская дуга, Сталинградская битва и другие крупные сражения и всё же выжил, говорят, что теперь у них в каждой клеточке организма сидит представление о том, что такое настоящий ад.

Антон Тимофеевич Бобрик рассказывал, что в ходе таких сражений немало молодых солдат и офицеров (да и не только молодых) просто сходили с ума. Поэтому перед боем каждому солдату и офицеру полагались «наркомовские» сто грамм водки или самогона. Это хоть как-то снимало нервное напряжение, поднимало боевой дух воинов. Правда, понятие «сто грамм» было чисто условное и зависело от старшин и отцов-командиров. Тот же Антон Тимофеевич, командир танкового взвода, говорил, что перед боем каждому члену экипажа танка наливал по полной кружке, а сам выпивал походную фляжку водки и вперёд!

Именно об этой способности наших воинов выпить достаточно много и не терять головы, связанных с этим забавных эпизодах, дальнейшее повествование.

Итак, после тяжёлых боев наши войска освобождают от фашистов Румынию и входят в Бухарест. Солдатам и офицерам даются несколько дней передышки. Надо подлечить раненых, привести в порядок боевую технику, подтянуть тылы, перегруппироваться и подготовиться к дальнейшему наступлению.

Но это будет завтра, а сегодня – гуляй, Вася!

Неразлучная тройка в составе командира, водителя и наводчика танка идут расслабиться в ближайшее кафе. Заходят в зал, подходят к стойке и заказывают «шнапса». Бармен привычно наливает им три стограммовых стопарика. Командир при этом морщится как от зубной боли и говорит: «Слухай, хлопец, у тэбэ шо нэма нормальной тары?» и показывает на пальцах, какую «тару» он имеет в виду. Бармен понимающе кивает и достаёт три двухсотграммовых стакана. Заказчик решительно отодвигает стаканы и показывает на высокую пивную кружку. У бармена брови поднимаются на максимальную высоту, а глаза округляются, но после непродолжительной немой сцены он начинает наполнять три пивные кружки.

Все сидящие за столиками посетители перестают разговаривать, пить, жевать и с неподдельным интересом наблюдают за сценой у стойки бара. Наши танкисты с видимым удовольствием чокаются этими полулитровыми кружками, залпом опустошают их, делят на троих кусочек сушёной рыбки. В зале слышен сначала восхищённый шёпот, а потом следует взрыв аплодисментов и крики «браво!»

Друзья-танкисты в ответ улыбаются, дружески машут посетителям руками и, расплатившись, торжественно выходят из кафе.

Так было в нескольких залах и несколько дней.

Но на третий или четвёртый день наблюдательный командир обратил внимание на интересный факт. Группа молодых румын, вошедших в зал кафе перед нашими воинами, подойдя к бармену, прокричала какое-то приветствие (было понятно только имя Михай) и, выпив по рюмочке, ушла не расплатившись, и бармен принял это как должное. Это очень озадачило нашего командира. Через несколько часов от знакомого румына-переводчика он узнает ошеломляющую новость. Оказалось, что по распоряжению королевского двора Румынии каждого, кто в кафе или ресторане произносит здравицу в честь короля Михая, обязаны бесплатно угостить рюмкой водки или бокалом пива (на выбор). Расходы относятся на счёт госказны.

Друзья-танкисты тут же разучили несложную речёвку за здоровье короля Михая на румынском языке. И дальнейшее время пребывания в Румынии превратилось в сплошной праздник с употреблением «халявной» водки и пива. Достаточно было, войдя в кафе или ресторан, прокричать: «За здоровье короля Михая!» и друзьям тут же наполняли стаканы, причем дважды, так как они произносили речёвку на двух языках – румынском и русском.

Люкс.

(Внештатный член экипажа)

После тяжелых кровопролитных боев на территории Венгрии, особенно в районе озера Балатон и за промышленный город с труднопроизносимым названием Секешфекервар 1821 мотострелковый артиллерийский полк 3 -го Украинского фронта, в котором сражался Антон Тимофеевич Бобрик, в начале апреля 1945 года перешел границу Австрии и в составе передовых частей фронта начал стремительное наступление в направлении к Вене. Сказывался уже приобретенный опыт наших командиров и бойцов, в частности, после таких масштабных, сокрушительных для противника операций как «Багратион» в Белоруссии, Курская дуга, Сталинградская битва и другие успешные сражения, подготовленные и осуществленные под руководством советских лучших полководцев.

Успехам Красной Армии способствовало также пополнение ее рядов обученными, подготовленными кадрами, поступление новой и модернизированной боевой техники. Грозой для фашистов стали знаменитые «Катюши», новые самолеты и танки, в частности, быстроходные и маневренные Т-34 с более мощной пушкой, усиленные снаряды которой теперь успешно пробивали фронтальную броню непробиваемых ранее тяжелых танков и самоходных артиллерийских установок противника типа «Фердинанд», «Тигр». «Леопард» и другие. Здорово нашим войскам помогала и разведка. Успешному наступлению Красной Армии практически на всех фронтах способствовало и долгожданное, хотя и запоздалое открытие союзниками второго фронта.

Теперь уже всем стало очевидно, что фашистская Германия войну проиграла и её капитуляция вопрос ближайшего времени.

Тем не менее, сопротивление фашистских войск и остатков их союзников было отчаянным, особенно дивизий «СС», состоявших в основном из офицеров спецслужб. Да и пропагандистская «машина» противника продолжала своё грязное дело, изображая наших бойцов и командиров жестокими варварами, чуть ли не людоедами. Поэтому, далеко не всё население освобожденных городов и сёл встречало воинов-освободителей цветами и хлебом-солью. Случались засады и выстрелы из чердаков и подвалов. Имели место быть и жуткие картины самоубийств.

Битва за австрийский город Эйзенштадт была столь стремительной и быстротечной, что красноармейцы, ведя зачистку освобожденных кварталов находили полуупакованные, брошенные в последний момент чемоданы, недоваренную пищу на печках и даже накрытые для обеда столы.

Но особенно жуткая картина предстала перед нашими воинами, когда они ворвались в двухэтажный особняк красивой, ухоженной усадьбы.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, бойцы во главе с командиром Антоном Тимофеевичем Бобриком буквально остолбенели. Даже видавшие всякое на войне «старики» застыли в ужасе. Перед ними была жуткая, невероятная картина: на переднем плане – богато накрытый стол, сервированный серебряными приборами и фарфоровой посудой, а на заднем плане… на примитивной виселице висели с верёвками на шее мужчина лет 40, молодая женщина лет 30 и мальчик 10-12 лет. У ног мужчины, вероятно хозяина усадьбы, сидела неподвижно великолепная немецкая овчарка. При появлении бойцов собака лишь подняла голову, но не сдвинулась с места. Один из солдат направил на овчарку дуло автомата, но Антон Тимофеевич приказал: «Отставить!»

Какое-то время продолжалась немая сцена при виде этой ужасной картины. Смутило бойцов и то обстоятельство, что к пище и напиткам на столе, похоже, никто из хозяев усадьбы перед смертью не прикасался. Создавалось впечатление, что напитки и обильная закуска были выставлены в качестве поминок по усопшим. « А ведь может быть всё отравлено» – мелькнула мысль у Антона Тимофеевича.

Первым пришел в себя старшина-танкист и стал звать собаку, но та не шелохнулась. Попытки других бойцов также были безуспешны. Отбросив автомат, Антон Тимофеевич опустился на колени и стал звать к себе овчарку, перечисляя наугад множество собачьих имен. Пёс внимательно смотрел на незнакомца, но не двигался и только при имени «Люкс», навострив уши, он поднялся и медленно, неуверенно пошёл в сторону офицера, остановившись в полуметре от него, внимательно посмотрев тому в глаза. Антон Тимофеевич неторопливо протянул руку и погладил овчарку за ушами, после чего она завиляла хвостом и вплотную приблизилась к незнакомому человеку.

Удивительное дело, в помещении находилось полдюжины мужчин, все они звали собаку, но только на зов Антона Тимофеевича она откликнулась. Не зря знающие люди утверждают, что животные, особенно собаки и кошки, «нутром» чувствуют хороших и плохих людей. Взяв покорившегося пса за ошейник, Антон Тимофеевич направился с ним к выходу, бросив на ходу указания своему заместителю: «Об этих троих срочно сообщить в комендатуру и в политотдел! Еду и напитки на столе не трогать!».

Посоветовавшись со своими подчиненными. Антон Тимофеевич решил не бросать собаку на произвол судьбы, а взять её с собой. Так, немецкая овчарка тайком от высокого начальства, стала внештатным членом экипажа танка Т-34М.

Люкс оказался на редкость умной и сообразительной собакой- с полуслова понимал членов экипажа танка. Правда, безропотно и чётко выполнял приказы только Антона Тимофеевича. Видимо, только его признавал своим новым главным хозяином и другом, только ему одному был по-собачьи предан, только за него готов был идти в огонь и в воду. Находясь в танке во время боевых операций, он уже через несколько дней перестал вздрагивать от каждого взрыва и вёл себя как настоящий боец. Более того, благодаря его чутью, танкисты дважды обнаружили засаду в освобождённых городах Австрии, избежав тем самым ранения, а возможно и гибели. Да и незваных гостей, прежде всего ночью, встречал грозным лаем этот добровольный бдительный ночной сторож по имени Люкс. Бойцы делились со своим четвероногим другом своими пайками, баловали его любимой свиной тушенкой и другими несобачьими деликатесами. Постепенно Люкс стал любимцем всего взвода и вместе со своим боевым экипажем участвовал в полном освобождении столицы Австрии – красавицы Вены, за взятие которой Антон Тимофеевич получил очередную медаль и благодарность от Верховного Главнокомандующего И.В.Сталина.

Погиб Люкс трагически, «на посту» как настоящий боец. Дело было так. После освобождения одного из кварталов Вены, взвод А.Т Бобрика получил приказ закрепиться, отдохнуть, получить подкрепление и боеприпасы для дальнейшего наступления. Заняв небольшой пустующий дом на окраине Вены, выставив охранение и накормив своего преданного «ординарца», Антон Тимофеевич решил немного отдохнуть. Люкс по- хозяйски расположился на крыльце дома у входной двери, охраняя покой своего хозяина. И надо же было такому случиться, что именно в этот момент знакомому земляку-лейтенанту из соседней роты захотелось навестить своего земляка Антона. Подойдя к дому, где отдыхал Антон Тимофеевич, лейтенант увидел на крыльце овчарку и, находясь «под шафэ», стал грубо прогонять собаку, но Люкс решительно преградил ему дорогу. Недолго думая, точнее вовсе не думая, подвыпивший офицер достал из кобуры пистолет и выстрелил в собаку. Смертельно раненый Люкс несколько раз дернулся и из последних сил подполз вплотную к входной двери и замертво упал, как бы закрывая собой вход и охраняя хозяина.

Когда на выстрелы сбежались бойцы и увидели мёртвого Люкса, их возмущению не было предела. Забыв об субординации, они обложили пьяного лейтенанта таким отборным, коллективным и многоэтажным матом, что он, мгновенно протрезвев, рысцой побежал под защиту своих подчиненных. Несколько дней во взводе царило уныние и был настоящий траур. Воины поминали и вспоминали добрыми словами умную, красивую и преданную овчарку по кличке Люкс. В эти дни Антон Тимофеевич ходил мрачнее тучи. И только радостная, волнующая всех весть из Берлина и Москвы о полной капитуляции фашистской Германии и долгожданной Победе, отодвинули все другие эмоции на второй план

Даже спустя несколько десятилетий после войны, рассказывая о грозных событиях весны 1945 года, в частности о взятии столицы Австрии Вены и гибели Люкса, Антон Тимофеевич с трудом сдерживал слёзы.

Венский марш.

(Случай в Венском лесу)

Великая Отечественная война близилась к своему завершению. Уже освободили Будапешт, Варшаву, Прагу, и, наконец, красавицу Вену. После ожесточенных боёв, счастливые жители, и особенно жительницы освобождённой Вены, под музыку великого Штрауса, с удовольствием танцевали вальс с советскими воинами.

Заметно потрёпанный в боях за Вену, 1821 самоходный артиллерийский полк третьего Украинского фронта получает краткосрочную передышку для ремонта боевой техники, лечения раненых и пополнения личного состава.

Батарея дедушки Антона располагалась в окрестностях Вены – в Венском лесу. Расставив своих подчиненных и распределив объёмы ремонтных работ, дедушка Антон решил прогуляться по знаменитому Венскому лесу.

Углубившись в лес, он услышал звуки человеческого голоса. Напрягая слух, Антон Тимофеевич понял, что слышит звуки песни, и пошел в ту сторону, откуда слышалась песня. По мере приближения, звуки становились более внятными и чёткими. Песня была мелодичной. Мелодия была красивой и душевной. Забыв об опасности, дедушка Антон ускорил шаги, и вскоре перед ним открылась необычная, картина: небольшое озеро в глубине леса, около взвода (десятка два) мужчин-итальянцев, кто в военной форме, но без сапог и с автоматами за спиной, а кто и в одних подштанниках и без автоматов, ловили лягушек и вдохновенно пели.

Дедушка Антон на миг остолбенел. Что делать? Песня, конечно, хороша, но ведь идёт война и перед тобой не беззаботные туристы, а солдаты противника. Можно, конечно, незаметно уйти, и позвать на помощь своих, но противник может скрыться.

Осмотревшись вокруг, дедушка Антон увидел на берегу озера, невдалеке, одежду «купальщиков» и лежащий автомат. Незаметно подкравшись к этому месту и схватив автомат, Антон Тимофеевич зычным голосом закричал: «Петя, заходи справа! Вася – слева!». – И ещё громче – «Хэндэ хох! (Руки вверх!)». Фактор неожиданности сработал. Итальянцы смолкли, опешили и растерялись. Не зная, откуда здесь оказались русские и сколько их, они понуро, с поднятыми руками, стали выходить из воды. Под дулом автомата дедушка Антон заставил итальянцев бросить оружие и построиться. Всё время покрикивая: «Шнель-шнель!» (Быстрей-быстрей!), держа один автомат наготове, Антон Тимофеевич прихватил ещё два автомата и приказал итальянцам двигаться в сторону расположения своей батареи.

Пленные итальянцы начали приходить в себя, особенно, когда поняли, что никакого Васи и Пети здесь нет и не было. Пришлось пустить предупредительную очередь из автомата вдоль строя. Это подействовало. Итальянцы замолкли и сникли. «Караван» благополучно дошел до расположения наших войск.

Каково же было удивление и изумление наших бойцов и командиров, когда они увидели и убедились в том, что один советский офицер Антон Тимофеевич Бобрик, пленил почти целый взвод итальянцев во главе с командиром взвода.

За этот смелый поступок дедушка Антон получил очередную боевую награду – медаль «За отвагу!»

Как говорится, на войне как на войне. Всё бывает и всякое случается.

Продолжение войны после 9 мая 1945 года.

Не знаю, как нынешняя молодёжь, но люди военного и послевоенного поколения зачитывались замечательной поэмой А. Твардовского «Василий Тёркин». В большинстве частей и соединений Красной армии были свои прототипы неунывающего, находчивого, изобретательного весельчака Василия Тёркина. В этом отношении не был исключением мотострелковый полк №1821, входивший в состав 3-го Украинского фронта под командованием Маршала Советского Союза Толбухина. А ребята в полку подобрались по – настоящему удивительные.


 На фото: Боевые друзья-однополчане, Вена, 1945 год.



Во-первых, здесь был полный интернационал. Русские, украинцы, белорусы, грузины, армяне, жители Средней Азии, Казахстана, были даже и сибиряки, и жители Дальнего Востока. Правда, большинство составляли украинцы, так как костяк группировки формировался на Украине. Душой полка был танкист-водитель под весёлой фамилией Поцелуйко – правая рука и друг командира танкового взвода Антона Тимофеевича Бобрика. С боями земляки прошли вместе от Румынии и до столицы Австрии Вены. Но с этого места, как говорится, поподробнее.

После тяжёлых кровопролитных боев на территории Венгрии, особенно в районе озера Балатон 1821 мотострелковый полк в начале апреля 1945 года перешел границу Австрии и в составе передовых частей фронта начал стремительное наступление по направлению к Вене. Общеизвестно, легко сказывается, но нелегко делается труднейшая и сложнейшая военная работа. Отметим хотя бы такой штрих. После ожесточенного боя в районе озера Балатон и прямого попадания вражеского снаряда в танк, друзья-однополчане Бобрик и Поцелуйко, чудом уцелевшие, отстреливаясь от преследовавших их немецких автоматчиков, сумели, не иначе как по божьей воле, пройти через минное поле невредимыми, и вернуться в расположение своего полка. Бои за овладение Веной тоже не были лёгкой прогулкой. Фашисты со своими союзниками представляли собой еще грозную силу. Тем не менее, к середине апреля бойцы вышеназванного полка в составе передовых частей, вели бои местного значения уже на территории Австрии. Чувство близкой победы, приобретённый воинский опыт, подкреплённый новой боевой техникой и хорошим снабжением боеприпасами, способствовали успешному продвижению наших войск.

Битва за австрийский город Эйзенштадт, примыкающий к столице была столь стремительной и быстротечной, что красноармейцы, ведя зачистку освобождённых кварталов, находили полуупакованные, брошенные в последний момент чемоданы, недоваренную пищу на печках и даже накрытые для обеда столы. Не говоря уже о других более ценных вещах и произведениях искусства(музыкальных инструментах, дорогих картин, сервизов и т.п.) Во время передышки перед решающим наступлением за полное освобождение Вены Антона Тимофеевича Бобрика вызвали в политотдел и сообщили о том, что все члены его боевого экипажа за умелые боевые действия по овладению вышеназванного городка, представлены к правительственным наградам. А ему как командиру гвардейского танкового взвода вручили ценный подарок – шикарную гармонь австрийского производства. В политотделе знали о музыкальных пристрастиях офицера Бобрика и его земляка механика – водителя Поцелуйко. Возвращение Антона Тимофеевича из политотдела со столь ценным подарком было встречено его соратниками криками «Ура!» и крепкими объятиями. Тем более что их прежняя, видавшая виды, гармошка мужественно, по-солдатски сгорела в подбитом танке. Счастливый, радостный,– воодушевлённый, весельчак-балагур Поцелуйко чувствовал себя на седьмом небе. Да и ребята в полку уже соскучились по «концертам», которые периодически на привалах устраивали земляки Бобрик и Поцелуйко, и заметно повышают настроение всем бойцам. Обещанные политотделом награды не заставили себя долго ждать. Приказом Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза И.В.Сталина №334 от 13 апреля 1945 года соединению, в состав которого входил 1821 полк, была объявлена благодарность, а позднее Указом Президиума Верховного Совета СССР Антон Тимофеевич Бобрик был награжден медалью «ЗА ВЗЯТИЕ ВЕНЫ». И это была его не последняя награда.

А теперь вернемся с наградных высот на землю освобожденной и ликующей красавицы Вены с её голубым Дунаем и знаменитым Венским Лесом, на опушке которого разместился полк героев нашего рассказа. Это сказочное место было определено в качестве временной ремонтной базы для восстановления поврежденной боевой техники и пополнения личного состава и знакомства с достопримечательностями Австрийской столицы. Красавец город уже в то время с 4-х миллионным населением был одним из крупнейших городов Европы наряду с Лондоном, Парижем и Берлином. По форме Вена с высоты птичьего полёта напоминает круг. На северо-востоке города через Вену протекает Дунай со своим рукавом -Дунайским каналом и река Вена. Дунайский канал- это естественный рукав Дуная длиной около 17 км. Он ответвляется от основного русла и затем снова сливается с ним, образуя остров из двух районов столицы Австрии. В районе внутреннего города в него впадает река Вена. Эти географические данные указывают на то, в каких красивых местах Австрийской столицы происходили боевые и трудовые будни наших героев.

Для бойцов, не занятых непосредственным ремонтом техники, наступило долгожданное затишье, возможность подлечить мелкие ранения и привести себя в порядок в ожидании известий из Москвы о взятии Берлина и полной капитуляции фашистской Германии. Появился повод «обмыть» правительственные награды и провести по такому случаю давно ожидаемый концерт воинской самодеятельности. В один из тёплых венских вечеров на зелёной и таинственно красивой опушке предзакатного ВенскогоЛеса собрался весь состав ремонтной базы и все, свободные от караульной службы и прочих военных дел, бойцы. В центре полукруга – организаторы праздника земляки Бобрик и Поцелуйко, рядом с ними ближайшие помощники по «артистическому» делу. Среди присутствующих оживление, шутки, смех.

Слышны нетерпеливые возгласы: «Мыколо, начинай!» Чувствуя торжественность момента, местный «Тёркин» неторопливо подходит к ящику из-под снарядов, любезно подготовленному для «артиста», неторопливо ставит гармонь на колени и берёт первые аккорды. Наступает полная тишина. Пошептавшись с земляком Антоном и, дав знак рядом сидящим товарищам, мелодичным звонким голосом запевает: «Рэвэ та стогнэ Днипр широкый, сэрдытый витэр завыва, додолу вербы гнэ высоки, горамы хвыли пидийма…», по сигналу Антона дюжина сильных, мужских голосов подхватывает эту дивную могучую песню, и она широким многократным эхом разносится вдоль известной уже нам реки под названием Дунай. Кроме запевал, все бойцы слушают, затаив дыхание, затем начинают подпевать даже те, кто не все слова песни знает. Песня разносится вширь и ввысь, словно пытаясь долететь от берегов голубого Дуная до широкого Днепра. После последних аккордов песни наступает полная тишина. По щекам некоторых, в основном пожилых, бойцов скатываются капли скупых мужских слёз. После длительной паузы раздаются требования: «Давай Стеньку Разина!», с противоположной стороны раздаётся: «Матроса Железняка!», «Песню о Щорсе!» – раздаётся из дальних рядов. «Ка-тю-шу!»– скандирует группа молодых бойцов. Мыкола решительно поднимает правую руку вверх, призывая всех к порядку, и в наступившей тишине раздаётся голос усатого старшины- орденоносца: «Ребятки, спойте землянку». Тут вступает в свои права режиссер и говорит, обращаясь к бойцам: «Ну что, товарищи, уважим просьбу старшины?» «Уважим!» – снисходительно раздается несколько голосов. Гармонист внимательно осматривает бойцов, выражение его лица заметно меняется. Задумчивый взгляд, устремлённый к верхушкам деревьев, как бы готовится передать всю теплоту и тоску солдатской души, той одной, единственной, которая ждёт и у детской кроватки тайком, слезу утирает. Затем, наклонив голову к гармони, он тихим, но чистым голосом рисует всем сидящим знакомую картину: «Бьётся в тесной печурке огонь, на поленьях смола, как слеза, и поет мне в землянке гармонь, про улыбку твою и глаза…» После «Землянки», дав отстояться приятной грусти слушателям, Мыкола поднялся со своего «царственного» снарядного кресла и громко объявил: «Внимание, сюрприз! По многочисленным заявкам перед вами выступит группа «застуженных» артистов погорелого театра. Они помогут мне исполнить известную песню про Галю». Повернувшись налево он тихо скомандовал: «Галя, на выход!» В это время с двух ведер, опрокинутых вверх дном, поднялись двое бойцов. Один боец ростом под 2 метра быстро опоясал другого бойца куском ткани то ли от старой цветной простыни, то ли от большого размера фартука, напялил на голову соломенную косу, подвесил на гибкой ветке 2 пустых ведра и подтолкнул «новоиспеченную Галю» на сцену. Присев снова на своё место, гармонист протяжно запел: «Нэсэ Галя воду, коромысло гнэться», в это время «Галя» в галифе и кирзовых сапогах с соломенной косой, коромыслом на плечах, усиленно виляя бёдрами, направилась к центру круга. Громкий смех и оглушительные аплодисменты заглушали музыку. В это время гармонист поднялся и скомандовал: «Анука, Галя, покажи, як коромысло гнэться?» «Галя» кокетливо повела плечами и, намеренно выставляя на показ свои бойко торчащие из-под гимнастёрки, груди (сделанные из 2 алюминиевых кружек) и, сняв с плеч коромысло, согнула его в большую дугу. А когда вслед за ней вышел 2-х метровый гигант Иванко и стал подобно барвинку извиваться вокруг «Гали», смех зрителей превратился в общий громкий, заразительный хохот. Когда же Иванко, забежав спереди, и похлопал металлической ложкой по алюминиевым «грудям», хохот превратился в сплошной рёв. Дровишек в пламя хохота подбросил, поднявшийся гармонист. Перекрывая хохот, приказал: «Иванко, ну-ка скажи, чего ты хочешь от Гали?» Иванко опустился вновь на колени и, обхватив сильными руками «Галю» за талию, басовитым голосом запел: «Галя моя Галя, дай воды напиться, ты така хороша, дай хоч подывыться…» При этом шалунишка демонстративно пытался заглянуть под Галину «юбку», однако реакция возмущённой «Гали» была молниеносной и решительной. Сбросив с плеч коромысло, она тут же напялила ведро на кудрявую голову Иванка, тем самым лишив его бесстыжие глаза «дывыться» на её прелести. В заключительной части сценки Иванко снял с трудом напяленное ведро, подхватив «Галю» на руки вместе с коромыслом, понёс её в сторону кустов. Зрители и слушатели смеялись до слёз. У большинства из них не было сил для словесного выражения восторга и бойцы уже молча показывали пальцами на уходящих артистов. Но на этом концерт не закончился. Опытный режиссер спектакля Антон Бобрик едва смолкли последние раскаты хохота, посоветовавшись с политруком и музыкантом, вывел на «сцену» молодого бойца по имени Шалва и гармонист заиграл мелодию знаменитой лиричной задушевной песни «Сулико». Несмотря на волнение, голос молодого бойца звучал чисто, звонко и душевно. Хотя некоторые бойцы не знали перевода этой песни (песня звучала на грузинском языке), всем было ясно, что речь идет о страданиях молодого мужчины, потерявшего любимую. Это было так понятно и так близко каждому бойцу. После короткого творческого отдыха зазвучала «Цыганочка» с выходом. И группа молодых, задорных «цыган» завертелась, закружилась в вихревом танце. Многие зрители повскакивали со своих мест, помогая артистам. Выплеснув значительную толику избыточной энергии, бойцы прослушали песнь о Ермаке, о Стеньке Разине и, наконец, под задорный аккорд

запевалы-гармониста все присутствующие грянули хором «Катюшу». Гармонист в этот вечер был в ударе, и гармонь пела на все лады. Были исполнены все заявки зрителей. Под конец Поцелуйко выдал мелодию такого виртуозного «Гопака», что тут уж никто не мог усидеть на месте. Концерт закончился далеко заполночь. Но бойцы не спешили расходиться. Большая группа слушателей и зрителей окружила гармониста, политрука и Антона Бобрика, душевно благодарили организаторов этого необыкновенного концерта, пожимали им руки, обнимали и просили почаще проводить такие вечера. Счастливые организаторы улыбались и обещали подготовить подобный, а может быть и лучше, концерт ко дню приближающейся победы. И они по мере возможности выполнили своё обещание. Но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает. Тем более на войне. Расходились бойцы группами, умиротворённые, отдохнувшие душой и телом, продолжая весело обсуждать отдельные сценки концерта.

В напряжённых военных буднях пролетели последние дни апреля. И вот наступил цветущий и победный май 1945 года. Наконец 9 мая пришло долгожданное сообщение о полной и безоговорочной капитуляции фашистской Германии и известие о столь долгожданной, всеми ожидаемой Победе всего многонационального Советского народа. Со слов Антона Тимофеевича всеобщее ликование было беспредельным и неописуемым. В этот день казалось, и солнце светило ярче и цветущие деревья – более привлекательны, и Дунай шире и голубее. Ликующие толпы жителей Вены все до единого вышли на уже убранные и празднично украшенные площади и улицы. Со всех репродукторов, из наспех сооруженных сценических площадок и всех видов музыкальных инструментов неслась праздничная, бойкая маршевая музыка, радостный смех, море цветов, улыбки, объятия незнакомых людей, всё слилось в единый праздничный поток. Победителей, особенно орденоносцев и обладателей медалей за освобождение Вены, качали на руках, подбрасывая «до небес»; лучшие красавицы Вены награждали освободителей не только улыбками и цветами, но и крепкими объятиями и поцелуями, приглашали на танец. Ликовала вся Вена, а вместе с нею, по сообщениям из репродукторов, вся освобождённая Европа, весь Советский Союз, наши союзники и всё миролюбивое население планеты Земля. В общем океане веселья, смеха, многообразной музыки (включая знаменитые вальсы Штрауса) не затерялась музыка, которую источала поющая на все лады гармонь в руках вдохновлённого Поцелуйко, окружённого всем экипажем танка, друзьями- земляками и всеми почитателями его таланта. Поздним вечером небо над Веной озарилось тысячами фейерверков праздничного салюта венского гарнизона. Участникам боевых операций, работникам тыла, всему советскому народу-победителю салютовала Москва десятками артиллерийских залпов. К сожалению, праздничное ликование, длившееся 9-10 мая, уже 11 мая было омрачено неприятнейшим известием.

По данным разведки две немецкие дивизии, состоящие в основном из фашистов-фанатов из спецслужб, в том числе извергов «СС», не подчинились приказу Вермахта о капитуляции. Рассредоточившись в лесных массивах и ущельях Альпийских гор, они решили методом партизанской войны, сражаться до конца, понимая, что за свои злодеяния на пощаду им надеяться не приходится. В штабы подразделений поступил секретный приказ о срочной подготовке к боевым действиям. Готовиться в условиях строжайшей секретности и без лишнего шума.

Настроение у бойцов заметно упало, рушились все ближайшие планы и надежды. В ночь перед выступлением Антон Тимофеевич и Поцелуйко долго беседовали на жизненно важные темы. В конце беседы Поцелуйко сказал: «Антон, если со мной что-то случится, посети моих родителей и расскажи, как мы сражались, передай им вот эту шкатулку, а гармонь возьми себе». Антон попытался отшутиться и спросил: «А если со мной случится то же самое?» Поцелуйко на минуту задумался, поднялся, обнял друга-командира и, глядя прямо ему в глаза, уверенно сказал: «Ты должен жить и жить долго, жить за нас двоих. И ещё, ты обязан выжить хотя бы потому, что тебя ждут любимая жена, дочурка и сын».

Последний бой, к которому готовились спешно, был не «просто трудным самым», но одним из самых жестоких боёв последних месяцев. Фашисты сопротивлялись отчаянно, «бились профессионально» и в плен не сдавались.

Большие потери были и с нашей стороны. Вражеским снарядом снесло башню танка, а вместе с ней и командира Антона Тимофеевича. Погиб весь экипаж. Командир с множеством переломов, контуженый, лишившись дара речи, оглохший, срочно был доставлен в госпиталь. Даже опытные врачи растерялись. Выход подсказала старшая медсестра. Она сообщила, что в окрестностях Вены живёт всемирно известный костоправ. Через командование венского гарнизона и городские власти с трудом уговорили этого пожилого опытнейшего врача взяться за лечение Антона Тимофеевича. Трое суток без сна и, практически, без отдыха собирал по частям, складывая повреждённые кости потерпевшего, этот добрый старый человек. Только через каждые 3-4 часа работы он присаживался в кресло и просил: «Кафе, кафе (кофе)». Пил маленькими глотками и в промежутке разминал пальцы рук.

И свершилось чудо. Крепкий молодой организм, сердце, привыкшее к многочисленным перегрузкам, самоотверженный труд и внимательный уход наших военных врачей, медсестёр, санитарок и золотые руки костоправа помогли свершиться этому чуду. Через две недели взгляд его стал более осмысленным, через месяц больной пытался произнести первые звуки. И только через 6 недель он стал узнавать лечащих врачей, медсестёр и регулярно навещавших его друзей-однополчан.

А через два месяца чудом выжившего больного уже выписывали из госпиталя. При выписке воскресшего пациента провожал весь медицинский персонал, а встречала добрая половина однополчан от командира до поваров полевой кухни. Ещё больший сюрприз ждал его «дома», комната, из которой они уходили с Поцелуйко в последний бой, была опечатана, все личные вещи лежали на своих местах, а на маленьком столике стояла… уже известная нам голосистая красавица гармонь.

Эта гармонь стала спутницей Антона Тимофеевича на долгие годы и десятилетия. Из победной доброжелательной Вены они вместе отправились в Закавказье, где на советско-турецкой границе в последние месяцы войны было неспокойно.

И только после капитуляции Японии пришёл долгожданный приказ о демобилизации. С подарками для родных и близких, в кителе, украшенном орденами и медалями, с гармошкой за плечами и гордо поднятой головой, как истинный воин-победитель, он предстал перед любимой женой и многочисленной родней. После краткого отдыха Антон Тимофеевич как коммунист, опытный агроном, хорошо знакомый не только с боевой, но и сельскохозяйственной техникой, активно включился в процесс восстановления городов и сёл родной Украины.

Стихи Бориса Заркуа

Ода России


О, Русь славянская, многострадальная!

Твоим немерянным просторам нет конца.

Ты и могучая, ты и печальная,

Здесь всяк живущему есть место от Творца.

Ты знала горечь поражений и победы,

Богатство, роскошь княжеских хоромов и дворцов

Одновременно нищету, людские беды

И силушку былинных чудо удальцов.


Пропитанное кровью Куликово поле

Здесь матушке земле и небу было жарко…

Когда народ Руси восстал по божьей воле,

Явились во спасенье Минин и Пожарский.


Гонимый ополченцами под колокольный звон,

Бежал зимою лютой из Москвы сгоревшей

«Непобедимый» Бонапарт Наполеон

С остатками былой армады уцелевшей.


Ты не забыла год семнадцатый и сорок первый

Огнём пылающие города и хаты,

Когда у молодых бойцов сдавали нервы…

И помнишь наш, победный сорок пятый.


Всем воинам тех грозных лет почет и слава,

Поклоны поименно до Матушки Земли.

Всем благодарность за спасённую Державу,

С которой к благоденствию прийти мы не смогли.


Тебя и бомбой атомной не запугали,

Ты создала мощнейший оборонный щит,

А два волшебных слова «спутник» и «Гагарин»

На множестве наречий до сих пор звучит.


И всё же верю – быть России много тысяч лет,

Планету, удивляя мудростью народа,

И, сохраняя вековой менталитет,

Творить для всех землян комфортную погоду.


август 2013 г. Краснодар

Об отце

Война Великой не бывает,

Великой может быть победа в ней,

Когда не сотни – тысячи людей

Свои дома и земли защищают.


Мой крепкий папа вовсе не был великаном,

Он нас с сестрёнкой беззаветно, искренне любил.

В шутливой схватке был подобен урагану,

А маму стройную нередко на руках носил.

Но вот войной взорвался страшный сорок первый.

Огнем пылали нивы, города и хаты.

И даже у былых фронтовиков сдавали нервы.

А в бой ведь шли тогда и юные солдаты.

Уже июльским, жарким летним днем

папаша мой, наследник русской славы,

Стоял в шеренге добровольцев под ружьем,

Готовых драться за великую державу.

Неравным был за Севастополь смертный бой

На каждого матроса – три вражеских солдата.

Над головами юнкерсов зловещий жуткий вой

И, штык, как ни крути, не ровня автомату.

Я помню мамины печальные глаза,

Когда она последнее письмо отца читала,

Скользила по щеке невольная слеза

И только по ночам она тайком рыдала.

Мой папа защищал меня, тебя, Отчизну,

Отстаивая пядь родной, святой земли.

И заплатил ценой своей короткой жизни,

Чтоб мы свободными, достойно жить могли.

Без вот таких, как папа, отважных мужиков,

Сполна познавших ужасы войны, и беды,

Недолюбивших, безусых красивых «стариков»,

Нам не видать бы столь блистательной победы.

Спасибо всем, кто нам свободу добывал,

Кто с тяжкими боями до рейхстага дошагал,

Кто в мраморе и в бронзе на пьедесталы стал,

А также всем невинным, кто без вести пропал.

Простите нас, герои – седые ветераны,

Родные наши прадеды и деды!

За ваши прошлые и нынешние раны.

Салют, Великая и Вечная Победа!

О маме, о войне и немного о себе


Мы жили дружной довоенною семьёй:

Крепыш папаша, статная мамаша Роза,

Сынишка быстроногий с младшею сестрою,

Сестрёнкой Клавой по прозвищу «мимоза».

Была моя маманя стройною брюнеткой

Лицом румяна с черными как смоль бровями.

На пошлость отвечала фразой меткой,

Глаза – бездонные, сравнимы с небесами…

Но вот нагрянул страшный сорок первый год

Проверка всех на прочность, верность и на славу.

И мой отец как гражданин, как воин патриот

Уехал защищать Великую державу.

Я помню мамины печальные глаза,

Когда она последнее письмо отца читала,

Катилась по щекам невольная слеза

И только по ночам она тайком рыдала.

На беды нам премного повезло:

На смену гибели отца пришла беда погуще,

Когда орда фашистов заняла село

И показала нам земного ада кущи.

Не каждый житель оказался патриотом,

Нашлись, как водится, и стукачи-предатели,

Сдававшие соседей в розницу и оптом

Фашистским извергам и палачам-карателям.

Я знаю, «кто такой» фашистский трибунал

И помню – жизнь всей семьи на волоске висела.

Казалось, сатана в то время правил бал

И мамочка за сутки поседела.

Холеному и сытому сегодня не понять

Что значит месяцами и годами голодать,

Когда и мёрзлая картошка – благодать,

А за горбушку хлеба можно всё отдать.

У Красной Армии врагов вокруг лавина

У Сталинграда, у Курской огненной дуги

И – два кровавых года до взятия Берлина.

И вот он долгожданный, победный светлый май.

В столицах победителей – салютов звездопад,

Москву приветствуют и Волга и Дунай.

На Красной площади торжественный парад,

А в нашем хуторе – нет праздничных огней,

С трибун высоких не слышно пламенных речей.

Лишь жены постаревшие ждут дорогих мужей,

А мамы поседевшие – сынов и дочерей.

Без остановок жизнь в неведомое мчится

Со множеством ухабов и мрачных полос в ней,

Но вдруг сердечко мамы перестало биться

И начался отсчет моих сиротских дней.

Судьбе своей нелёгкой я всё же благодарен,

Она меня учила и жить, и выживать.

Я не изгой, не пьяница и не бездарен,

Все это с генами передала мне мать.

Мамуля, маменька, любимая, родная,

Я пред тобой, заступница, в огромнейшем долгу,

Что в суете тебя не часто вспоминаю,

Хотя в душе твой светлый образ берегу.

Меня от гибели ты много раз спасала –

Хранитель мой и путеводная звезда.

Ты сына путь своей душою освещала.

И ближе человека не будет никогда.

И если наши души, действительно, нетленны,

А наш Всевышний всё видит, слышит, всемогущ,

Прошу его о встрече под куполом Вселенной

С Душою мамы над толщей мрачных туч.

О Колхиде, Кубани, Казахстанской целине и немного о себе

Там, где в Чёрное море Риони впадает

Ни болот, ни лиманов никто не считает.

По преданью здесь, давным-давно

Появилось на свет золотое руно.

На Потийском причале аргонавтов встречали

Горбоносый грузин и весёлый мингрел.

Лавашём и вином моряков угощали,

Каждый речь говорил, говорил как умел…

И надо же было такому случиться,

Что в этих местах довелось мне родиться.

Аттестат получал в субтропическом Поти,

Что возник, как мираж, на огромном болоте.

Эвкалипт и хурма тут комфортно растут,

А магнолии пышно белым цветом цветут.

Их большие цветки красотой своей манят,

Ну а запах от них, как наркотик дурманит.

Здесь впервые в Союзе, тесня мандарины

Зацвела фейхоа – рекордсмен витаминов.

Сочный персик, инжир, безразмерные свадьбы

И кустарник лавровый в огражденьях усадьбы –

Вот такая она, экзотичная с виду,

Всему миру известная, чудо – Колхида!

Милой сердцу Кубани отдал лучшие годы,

С ней по-братски делил и успех и невзгоды,

Отдавал ей сполна время, ум и познанья,

А взамен получал и тепло и признанье.

Кубань – не просто место между трёх морей,

А житница, жемчужина России всей

Плодородные нивы и сады – загляденье

Виноградники, нефть и станиц единенье.

Курорты и пляжи, шоколадный загар,

Шумный солнечный Сочи, Геленджик, Краснодар,

Армавир, Туапсе, детский праздник – Анапа,

Пред которой с почтеньем снимаются шляпы.

Здесь морские ворота российских широт,

Где народ добродушный весёлый живёт.

Было здесь мне, скажу вам, совсем не до скуки,

Находясь в авангарде аграрной науки.


Часть себя – 9 лет – посвятил Казахстану

И о трудных годах не жалел и не стану.

Целина, без сомненья, это школа и ВУЗ,

Драгоценнейший слиток из упорства и муз.

На земле, где песок вперемешку с суглинком

Отыскал я вторую свою «половинку»

Жена и дети, внуки, вся моя семья,

Моё, друзья, продление, мои семь «Я».

Моё богатство, капитал и ясный свет.

И ничего, скажу, дороже в жизни нет…


P. S.:

Жизнь – дар божий – люблю, как и все, и не меньше

Чтоб упорно трудиться, творить и мечтать.

Обожаю вино и хорошеньких женщин,

Уж таким, извините, родила меня мать.

Баллада о Багратионе

Соратнику А.В.Суворова и М.И.Кутузова,

талантливому полководцу, Георгиевскому кавалеру,

герою Гражданской войны 1812 года,

генералу от инфантерии

посвящается.

Грузинский князь Петре Багратиони,

Российский полководец – Пётр Багратион

Неудержим в порывах, как весной Риони,

Красив, умён, в боях отважен и силён.


В 17 лет – лихой наездник и джигит,

Сержант в Кавказском мушкетёрском эскадроне.

Среди кавалеристов, горцев знаменит,

Звезда на воинском Российском небосклоне.


Бил турок, шведов и чванливых польских панов

Во всех сражениях труднейших в авангарде был,

Громил непрошенных в России атаманов

И чести русской армии не уронил.


Участник славной Очаковской виктории,

С Суворовым великим по Альпам прошагал

И на Швейцарской, защищенной территории

Взял неприступный Сен –Готарский перевал.


На судьбоносном, хмуром Бородинском поле

Держал Кутузовское левое крыло

И злое вражье воинство, по Божьей воле,

Пробить Багратионовских редутов не смогло.


Сам генерал не прятался от вражеской картечи,

Талантливо и грамотно полками управлял.

Осколками ядра сражённый в жаркой сече,

На землю русскую израненный упал.


Прошли столетия, считает Время годы,

Но в светлой памяти людской всегда живой,

Достойный, гордый сын грузинского народа,

России многоликой воин и герой.

Исповедь автора книги «Поэтом можешь ты не быть…», «Под общим небом» и повести «Фаэтон»



Я не копал окопы в осажденном Ленинграде,

Я не бомбил колоны вражеской лавины.

Не нюхал пороха в священном Сталинграде,

Не водружал Победы Знамя в поверженном Берлине.

Зато я в школе прочитал «Декамерона»,

Бальзака, Драйзера и батюшку Дюма…

Как патриот, осваивал целинные просторы,

Где летом бури пыльные и лютая зима.

В краю целинном с Музой судьбоносно повстречались

И начался отсчет семейной жизни не простой…

Через полвека в Краснодаре повенчались


В июле жарком как раз в день свадьбы Золотой.

Трудился на важнейших новостройках края,

Пахал, как говорится, что раб на корабле.

Порою приходилось подниматься с зорькой ранней,

Как лучшие доярки фермы в колхозе на селе.

Награда за труды – не худшее в те дни вознаграждение,

И в каждом коллективе – почёт и уваженье,

А главное, ключи и ордер, с друзьями – новоселье.

Довольно памятный подарок в день рожденья…

На пенсии не пьянствовал, не бил баклуши.

Написаны две интересных и полезных книги.

Кабы не подвели сосуды, сердце, глаза и уши,

Возможно, слыл бы равным среди поэтов высшей лиги.

Но я не хнычу, не ворчу и не кляну судьбу.

За каждый светлый день благодарю Всевышнего,

С болячками веду посильную борьбу,

Не требую и не прошу у Бога лишнего.

И даже будучи в капкане корононаваждений,

Когда иные изнывают от скудности общенья,

Мы с Музою без страха, без упреков и сомнений

Готовим для потомков рассказы и стихосложенья.


Борис Заркуа

Краснодар, апрель 2020

_________________________________________________________________________________________


В книге использованы фото из личного архива авторов книги – Людмилы и Бориса Заркуа


Оглавление

  • Детство, опалённое войной
  •   Война глазами детей.
  •   Это страшное слово – голод.
  •   Первая встреча с фашизмом.
  • Невыдуманные истории
  •   Новороссийская «фазенда».
  •   Батрацкое детство.
  •   Чудо-лекарь.
  •   Школа и рабфак.
  •   За здоровье короля Михая!
  •   Люкс.
  •   Венский марш.
  •   Продолжение войны после 9 мая 1945 года.
  • Стихи Бориса Заркуа
  •   Ода России
  •   Об отце
  •   О маме, о войне и немного о себе
  •   О Колхиде, Кубани, Казахстанской целине и немного о себе
  •   Баллада о Багратионе
  •   Исповедь автора книги «Поэтом можешь ты не быть…», «Под общим небом» и повести «Фаэтон»