КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Миллениал [Богдан Васильевич Королев] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Богдан Королев Миллениал

***

Иногда я задумываюсь: «Кто мы? Кто такие люди нашего поколения?» Мы затерялись между поколением «Y» и «зумерами». Слишком сложное восприятие нас, которое не укладывается в голове, оставляя после себя послевкусие огромной черной дыры. Мы – дети рожденные в середине 90-х годов, последние, кто видел еще ту жизнь без интернета, без компьютерных игр, без платной подписки на музыку, без стриминговых сервисов и прочего дерьма современной реальности, без которых уже лет через десять невозможно будет представить жизнь. Мы привыкли к этому так же, как и наши родители, но восприняли это так же, как и современные дети, которые увы перестали быть детьми.

Итак я лежал на кровати. Единственный выходной на неделе. Холодное пиво уже стало теплым. Банка нагрелась, соприкасаясь со стеной в комнате, она оставила последний мокрый круг из-под своего основания на зеленом или, может быть, даже салатовом велюре внешней обивки дивана. Скоро и эта последняя вода испариться, повысив влажность на десятитысячную долю процента, и никто этого не заметит, даже я сам. Я лишь вспомню об этом, положив использованный табачный стик на этот подлокотник.

Где-то в моем холодильнике стоит бутылка сухого красного. Сессия кончилась успешно. И это надо будет отметить парой бокалов наедине со своим сознанием и жарким июльским зноем, который доносится сквозь раскрытый настежь стеклопакет балкона. Он медленно сольется со звуком Варшавского шоссе, словно два разных раствора желтой и красной кровяной соли, и вот уже оба они, переплетаясь, струями вцепятся друг в друга, образуя подобие завитков, и донесутся до первых рецепторов кожи и ушей. Они создадут фон, напоминающий лейтмотив дня и растворятся в пространстве облаков неба, когда я наконец-таки решусь выйти из этого бетонного бункера на пятнадцатом этаже типовой многоэтажки, допив два бокала холодного красного вина.

Кошка пробегает мимо меня. Худая и пушистая. Она украдкой смотрит на себя в зеркало, подбежав к шкафу, а затем она смотрит на меня, пытающегося бороться с июльской жарой, потягивающего светлое теплое пиво. У кошки игривое настроение, несмотря на ее достаточно преклонный возраст и пережитый месяц назад микроинсульт. У меня совершенно не игривое настроение, а скорее наоборот. Сегодня я хочу быть максимально одинок и голоден во всех смыслах этих двух слов. Даже вибрирующий телефон на комоде рядом с пластинкой «Queen» не заставит меня взять его и выйти из состояния глубокой пустоты и ментальной пропасти.

Он продолжает вибрировать, разнося этот ужасный и мерзкий звук по огромному кубу воздуха. Кто-то пытается достучаться до меня, вероятно, кто-то что-то мне хочет сказать, а может быть это банальная телефонная реклама, а, может быть, это может быть что угодно на том конце радиочастоты и волны. Но меня сегодня нет. Меня сегодня не существует ни для кого, я сознательно выпал в этот день в теплую пивную банку и два холодных бокала красного сухого вина.

Надо вставать. Время застыло где-то в космосе, словно намазанная на гладкую поверхность харкотина. Оно застыло, не подавая ни звука, ни малейшего сигнала. И, казалось бы, нельзя лежать так бесконечно долго. Давно пора перестать прокрастинировать. У меня горит книга, надо сесть и писать ее дальше. Желудок не урчит, потому что я дал ему много бесполезных углеводов из жестяной банки, но, все же, надо приготовить обед, ибо время завтрака уже упущено мной часов как пять назад.

Безусловно, это все надо сделать неизбежно. Я должен столкнуться с этим как «Титаник» с айсбергом пятнадцатого апреля, но все это осложняется тем, что посуда третий день как не мыта. В квартире живет полтергейст в виде гребанного и неаккуратного миллениала, который вот уже на протяжении месяца только и делает, что гадит в каждом углу. Проще было бы послать это все в жопу. Туда и пошлю.

Я встаю с кровати. Кошка прошла мимо и проорала во всю свою кошачью глотку. Она ходила за мной, охотясь за пятками моих ног. Не знаю зачем, но она продолжала это делать, действуя мне на нервы. Словно громадный слон я прохожу путь от дивана до ванной комнаты, не обращая на нее никакого внимания, как на Моську из той самой басни Крылова.

Поравнявшись с косяком двери, я на секунду закрываю глаза и вдыхаю полной грудью воздух, наполненный запахом стирального порошка, мыла, шампуня для волос, кошачьего туалета и хлорки. Открыв глаза, я вижу отвратительное зрелище, настигшее меня и до сих пор непривычное: куча нестираного белья уже какую неделю лежала на стиральной машине. За ее стеклянной дверью лежала куча постиранного белья. Постирал я его ровно неделю назад, но так и не вынул, и, наверное, оно уже протухло там.

В сущности, миллениалы – это огромная неопределенность. Такие как я и тысячи других, мы родились на стыке эпох. И вот уже третий десяток лет мы живем здесь, а воспринимаемся каждый по-разному, кого-то воспринимают как взрослых и состоятельных, кого-то считают сопляками, у кого-то есть дети и стабильные отношения. Некоторые, как я, ведут холостяцкий образ жизни с кошкой, а кто-то до сих пор живет с родителями. Тем мы и отличаемся от тех, кто родился в середине и начале восьмидесятых или в начале нулевых. Но если смотреть на весь этот сухой остаток, то окажется, что мы так же, как и не похожи на них, идентичны им, а они нам нет.

Вглядываясь в зеркало, я намазываю на зубную щетку остатки пасты. Под звук теплой воды из-под крана я чищу зубы, периодически разглядывая кафельный полосатый пол. Взгляд медленно поднимается выше по кафелю основания ванны и делает крюк, падая вместе с белым плевком слюны, смешанной с белой пенящейся зубной пастой на белую гладкую поверхность раковины. Не достав водного потока, он медленно стекает вниз, оставляя за собой белесую дорожку. Наконец достигнув водного края, белая капля останавливается и резко смывается, уносясь в сливное отверстие.

Я выхожу из ванной. Бесшумно переместившись в два шага по ламинату коридора, я стою на кухне. Невыносимая духота маленькой комнаты ни в какую не выветривалась сквозь открытое окно. В эту минуту там было настолько жарко, что я почувствовал вкус Сахары, хотя никогда там не был. Можно было только приставить каким он должен быть. Наверное, это смесь песка и горячего воздуха на зубах, губах и глотке. Эта смесь как ком застыла и не двигалась ни туда, ни сюда.

Город всегда как на ладони из моего окна. Огромное Подмосковье смотрит на меня в ответ, ничего с меня не требуя и ничего обо мне не зная, не прося от меня ничего в ответ. Лишь только солнце просвечивает сквозь голубое небо где-то там своим большим желтым диском. Его быстрые лучи проносятся и падают огромным и тяжелым как невесомость грузом в окна домов, и отскакивают, переносясь по горизонтали как кабины по канатной дороге.

Гора посуды в моей раковине, освещенная все тем же жарким солнцем, также смотрит на меня, а запах как бы говорит: «Да здравствует новая жизнь!» На столе разбросаны бумаги, они раскиданы по всему столу. Там и записи с лекций, там и какие-то тексты песен, там чего только нет. Карандаши, ручки, ножи, чашки, заросшие плесенью, стоят на краю или лежат ковром поверх блочных листков. И только одинокая муха летает по кухне и иногда садится на книги, расположенные на подоконнике.

В холодильнике, кроме бутылки вина, осталось всего три яйца. Я ставлю их вариться в маленький сатейник на черную гладь варочной панели. Первые пузырьки начинают медленно подниматься со дна по краям. За то время, пока они медленно поднимаются, они все больше и больше обрастают воздухом и лопаются на разделе двух сред: воды и газовой смеси, снова делая воздух немного влажным на десятитысячные доли процента.

Пока яйца немного начинают закипать, я беру сухую губку с края раковины и снова включаю воду. Мыть посуду всегда чертовски неинтересно, но, к сожалению, надо. Все всегда упирается в возможности. В возможности чего? Я и сам не совсем понимаю, да и особо не хочу понимать, ибо на хрен оно мне надо это понимать. Гель для мытья посуды тонкой струйкой ложится на пористую поверхность уже влажной губки. И при первом ее сжатии он превращается в пену. Сначала она имеет тот же оттенок, что и сам гель, а потом становится такой же белоснежной, как первый выпавший снег.

Пока я мою посуду, мой телефон продолжает вибрировать. Он вибрирует бесконечно, видимо, я кому-то нужен. Я смываю обильную пену с тарелки, а потом с другой. Телефон настойчиво жужжит. Я намыливаю вилку. Телефон продолжает кататься по комоду в комнате. Он затихает там. Я смываю пену с рук. Он снова начинает вибрировать. Все же, я решаю ответить. Звонила она.

– Да? – говорю я.

– Ты куда пропал? – говорит она.

– В бездну горячей пивной банки и два бокала холодного вина. А ты? – спрашиваю я.

– Уезжала домой, вот сегодня вернулась, – отвечает она.

Молчание.

– Что делаешь? – спрашивает она.

– Пытаюсь понять, – отвечаю я.

– Понять что? – у нее очень нежный голос.

– Кто мы такие есть. Мы – миллениалы, – говорю я басом.

– И кто же? – она смеется.

– Еще не решил, – я смущенно отвечаю и вставляю стик в айкос.

Молчание.

– Ты не писал вчера, – говорит она обиженно.

– Я знаю, – говорю ей я бодрым тоном.

– Те цветы… – она выдерживает паузу, – ты их мне послал?

– Я… – выдерживаю паузу, – пришли?

– Я не люблю розы. Красные.

– Я тоже.

– Вечером наберешь?

– Возможно.

– Тогда до вечера?

– Вероятно.

– Пока.

– Пока.

Я нажимаю на красную кнопку и кладу телефон обратно к пластинке. Кошка лежит на боку в коридоре, лишь изредка поднимая голову. Я чешу ее за ухом и снова возвращаюсь на кухню к горе своей посуды.

Поток воды смывает остатки пены с кастрюли, оставляя ее влажной гладкой и чистой. Теперь раковина пуста. Вода из сатейника практически выкипела, покрыв скорлупу белым матовым налетом накипи. Еще секунду и они бы рванули, оставив на потолке ошметки горячего желтка.

Позавтракав яйцами, я надел темную футболку. Как раз то, что надо для похода в этот жаркий июльский день. Поход куда-то в поле. Я хочу лишь разведать одну локацию, где сделаю пару фотографий. Я надеваю спортивные штаны, носки и кеды «Адидас». Положив кошке еще еды и выпив два бокала холодного вина, я надеваю панаму оливкового цвета и направляюсь в свой поход, взяв лишь бутылку воды, фотоаппарат и ноутбук.

Пыль поднимается, когда проносятся автомобили. Эта аэрозоль оседает на черный раскаленный асфальт. На встречу мне никого нет. В такую жару люди предпочитают сидеть дома. Здесь, в большинстве своем, миллениалы как и все: сидят дома. За редким исключением часть из них все же сидит на даче, подобно более старшим поколениям, а вторая их часть сидит дома за компьютером.

Я дошел до реки. Тихая и безмятежная мутная вода течет к плотине. Я пытаюсь идти по берегу, но натыкаюсь на заросли и воду. Небольшой участок топи тормозит путь, поэтому я возвращаюсь обратно под мост. Он разрисован разными граффити. Татуировки бетонных стен. Они сливаются и переходят одна в одну, образуя собой сплошное разноцветное полотно. Вероятно, скоро его закрасят бежевой эмалевой краской, оставив место для нового творчества.

Я иду мимо дачных домов и зарослей борщевика. Никогда его не было так много здесь. Его огромные, практически прозрачные, зеленые листья расправляются, покрывая собой огромную площадь земли. Десять таких кустов и поле становится зеленым без единой травинки на нем. Я аккуратно прохожу мимо листов, стараясь их не задеть, и выхожу на узкую тропинку, которая вливается в широкую асфальтовую дорогу, ведущую к плотине.

С высоты дороги я смотрю вниз на реку и вижу редких рыбаков, которые укрылись в тени деревьев. Они тихо выжидают рыбу, наблюдая за поплавком, который до половины погрузился в водную гладь. Я продолжаю идти дальше, пока асфальт не заканчивается и не начинается размытая, будто после дождя, глиняная дорога, которая спустя пару метров замещается сухой глиной и корнями деревьев.

Шумит где-то внизу плотина. И, кажется, я могу потрогать этот шум руками, настолько он плотный. Но вместо этого я захожу глубже в лес, чтобы выйти к огромной горе рядом с железнодорожным мостом. Я спускаюсь, держась за деревья, обрывая мирную и тихую рыбалку, и вновь поднимаюсь по бегущему куда-то туда бесконечно вверх полю. Там трава по колено и сухая глина, удерживающая ее.

Я карабкаюсь выше и выше и вот вижу одинокую маленькую березу, которая смотрит на огромный город, как я, смотрящий на него же из окна своей однокомнатной квартиры. Я подхожу к ней. Ее пластичные ветви свисают вниз, касаясь зелеными листьями травы. Вероятно, она хочет пить, я тоже хочу. Я делаю пару глотков воды и даю немного ее этому одинокому дереву. Фотоаппарат делает несколько снимков раскинувшегося около реки города и леса. И только одна эта береза стоит здесь особняком. Она тоже своего рода миллениал: непонятная и одинокая.