КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

You had to stay [БОНХОЛ] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

You had to stay.

В чём тут можно быть уверенным?

Какие—то имена и псевдонимы изменены, какие—то нет. Сходства с реальными персонажами при прочтении книг случаются часто (особенно в вашей голове) – и мало кто действительно знает, когда вы бываете правы.

Москва, скорее всего, единственный реальный город и реальное место, где происходили некоторые из описанных здесь событий.

Хотя в чём тут можно быть уверенным


Посвящается К.И.А. (d) и М.А. (l)


Когда—то я начал писать стишки, но, за исключением пары приятных моментов, лучше бы не начинал.


You had to stay. Вдох.

Я стою в углу съёмной комнаты недалеко от центра Саратова. Джинсы и трусы спущены на щиколотки, лежат на полу; зубами я держу низ своей майки, чтобы не мешала.

Передо мной, упираясь локтями в скрипучий стул с наваленной на него кучей непонятных вещей, стоит Асти – лифчик, зацепившись за поднятый выше груди свитер, болтается в воздухе, трусики и чёрные блестящие джинсы зафиксировались на уровне колен.

Держа её обеими руками за бёдра, или обеими руками за грудь, или обеими руками за плечи, или одной рукой за грудь, а другой – за бедро, задницу, длинные волосы или плечо (всё это происходит попеременно), я готовлюсь кончить, потому что больше уже не могу – влагалищные спазмы (так у неё проявлялся оргазм) во всех смыслах сужают пространство, внутри и снаружи, в комнате и в черепной коробке.

Сделав ещё несколько быстрых и грубых движений, я кончаю Асти на спину, случайно попав и на волосы ("Теперь голову мыть, всё запутается! Ты не мог брызнуть в сторону что ли?"). Посмотрев на член, замечаю, что "ты хорошо кончила, у тебя обильные выделения". Приглядевшись, понимаю, что это не выделения от удовольствий – это банальная молочница. Кусочки творога равномерно распределились по всей длине члена, резонируя с большими хлопьями снега за вечерним окном.

– Молочница? Теперь ещё и к врачу идти.. Но мне не было больно или неприятно. – Но к врачу надо бы. – Схожу завтра. Здесь есть салфетки? – Эмм..не вижу ничего похожего. – Чёрт, сумочку я оставила в коридоре. – Сейчас что—нибудь придумаем.

Выйти в коридор и остаться незамеченным или неуслышанным нельзя – дома хозяйка квартиры, Инна, и её маленький сын. Единственный плюс этой комнаты – дешёвая цена съёма; отсутствие салфеток в комнате и обилие грибка молочницы в помещении – серьёзный минус, один из десятка.

– Давай оденусь и схожу в туалет за бумагой, потом постираю трусы. – Давай. Я слегка приведу себя в порядок и попробую проскользнуть в ванную. Отвлечёшь Инну? – Конечно.

Моё нахождение здесь и сейчас в этой комнате, в этом городе, в этих обстоятельствах и с этими людьми – осознанный выбор. Крупный снег, слегка запотевшее окно, мельтешение фигур, стремящихся в тепло и к теплу. Будто вместо снега падают камни и жить городу осталось считанные часы. Закончив в ванной, Асти пришла на кухню, где я вёл светскую беседу с Инной на тему невозможности трудоустройства на "нормальную" работу в Саратове.

– Проводишь меня? – Спрашиваешь ещё. Выпьем кофе? – Можно. Чёрный и без сахара. – Да, молока всё равно нет, – быстро отреагировала Инна. – Куплю на обратной дороге, – говорю. – Рэ, не надо, завтра пойдём в магазин и купим, – Инна. – Всё хорошо, мне не трудно.

Укутав себя в тяжёлые зимние вещи, Асти и я вышли в относительно тёплую зимнюю саратовскую ночь.


You had to stay. Первое дыхание.


Особенность почти любого комьюнити – возможность быстро и при относительно малых трудозатратах стать кем—то вроде местной звезды. Маленькой, тусклой, но уверенно тусклой и уверенной в себе звезды. Тематика комьюнити значения не имеет – девушки разной степени привлекательности присутствуют и участвуют во всех темах и обсуждениях, разве что уровень вовлечённости и знаний о предмете обсуждения неодинаков.

Так получилось, что в какой—то момент своей жизни я начал писать стишки. Обычные стишки, со множеством восклицательных знаков, многоточий и прочей ерунды, никак не влияющей на качество текста. Тексты тоже были на уровне. На уровне между "стыд" и "позор" в той точке, где эти определения пересекались. Редко, но мне всё же удавались достаточно складные тексты – постоянная практика и неубиваемый поток мыслей делали своё дело. Написав несколько десятков стишков, я подумал – ну и что дальше? Какой смысл в этом, если кроме меня никто это не видит, не читает и не высказывает своё "очень экспертное мнение"? Недолго погуглив, я нашёл несколько сайтов, которые призывали (заставляли, практически принуждали, угрожая забвением) опубликовать стишки у них. Мусор, мусор, а, вот – stihi.ru. С общением там было никак, поэтому я продолжил поиски.

Из пары десятков (от силы) кандидатов, я выбрал одного. Ничем не лучше других, но выбор сделан. (этот "портал" существует до сих пор, у меня там бессрочный бан за позицию по политическим вопросам – в частности, про Украину; в 2015 году владелец "портала" предлагает связаться с ним по icq – о да, детка!). И люди есть, и тексты, и даже подобие блогов. Комментарии, комментарии, восхищения, восхваления и почти ни одного плохого отзыва. Мысль о том, что свои хвалят своих, мне тогда в голову не пришла.

Почувствовав, что здесь можно развернуться, я начал публиковать свои тексты – не делая перерывов, не получая обратной связи вывалил сразу штук 30 или 40; будто шанса, подобного этому, у меня больше не будет. На двадцать девятом или тридцать девятом (не помню) стишке я всё же получил два комментария от обычных пользователей и один комментарий от модератора – типа нужно остыть, "портал" не закрывается, люди не успевают читать и т.д. Остыл на несколько дней, наблюдая за реакцией читателей.

Пошла обратная связь – положительная; оформился маленький сперматозоид моего небольшого фан—клуба, который скоро разовьётся в большой сперматозоид; началось общение вне "портала" – по скайпу, icq или электронной почте, так как далеко не все находились в Москве или окрестностях. Среди этих людей оказалась и Асти – случайное знакомство, начавшееся с общих фраз, примерно таких:

– Прикольное стихо! (!!!!блядь, как я ненавижу это слово) – Спасибо за комментарий, очень приятно! (потом ты должен был почитать хоть один стишок пользователя, который уделил тебе своё время и отметил, и сделать вид, что тебе тоже понравилось – качество текста при этом роли не играло; обычной способ расширения облака почитателей и фанатов).

И дальше – при взаимном желании – шёл обмен контактами и дальнейшее общение в более приватной обстановке различных мессенджеров.

С Асти мы быстро перешли в стадию сетевого романа – ночные посиделки в icq, почти что признания в вечной любви, сплетни о других посетителях "портала" и тому подобная хрень, перемежавшаяся моими просьбами следующего характера:

– пришли своё фото (размер фото на сайте, даже при увеличении, – 2*2 сантиметра) – а фото без одежды? – а в нижнем белье? – а может, без одежды?

Или я был очень убедителен, или я был очень красив, или Асти было, что показать (было) – своего я добивался. Это логичное продолжение сетевого романа – при невозможности (до какого—то момента – вопрос времени, денег, желания, etc) заняться сексом в реальности, "влюблённые" шлют друг другу сиськи и члены, иногда вперемежку с текстами о том, как кто—то кому—то "заправляет в лоно любви свой прибор, стоящий уже под углом 95 градусов", как бы заменяя этим фазу первого секса, второго..увлекаться не стоит, иначе виртуальное так и останется заменой реальному. И никакой скайп с одновременным мастурбированием и одновременными оргазмами не поможет.

Блондинка, рост примерно метр шестьдесят, очень стройное телосложение; маленькая задница и грудь чуть большего размера, чем третий. Между двумя верхними передними зубами – сексуальная и возбуждающая щербинка, которая Асти не нравилась, а меня приводила в восторг.

Прикинув, сколько у меня есть свободных денег и надолго ли их хватит в Саратове, я написал Асти, что могу приехать.

– Выбирай даты. – Давай через пару недель – я успею хоть немного подготовиться.

Меня это устроило. Я купил билеты и моментально попал в период "томительное ожидание".


You had to stay. Второе дыхание.


Моя работа на тот момент представляла собой незамысловатые действия, которые было необходимо выполнять три неполные ночи в неделю – с пятницы на субботу, с субботы на воскресенье и с воскресенья на понедельник, а в понедельник после обеда в "офисе" (именно в кавычках – сначала это был ангар размером с разжиревший гараж на территории Курчатовского института на Октябрьском поле, а после – две среднего размера комнаты в Гольяново, в промзоне, в окружении бывших складов несуществующего уже Черкизовского рынка) проводилось собрание со сдачей отчётности за выходные и получением плевков в лицо от "начальника".

Я менял флэшки. В автобусах и троллейбусах в Москве за спиной водителя висели мониторы, по которым транслировалась реклама вперемежку со "смешными" роликами – маленькие котята, взрослые кошки, заснувший на ходу слоник и тому подобные сценки из дикой природы и прирученных диванов и мисок с едой. Менял флэшки – старые, с ненужными роликами, забирал и вставлял на их место новые – и проводил диагностику мониторов; если что—то не работало – исправлял на месте ("Ты спиздил флэшку! ТЫ! СПИЗДИЛ! ХРЕНОВУ! ФЛЭШКУ! Флэшку за 100 рублей!"; "А, прости, посчитал, неправильно"; привет, Дэни).

Новая рабочая ночь – новый автобусный или троллейбусный парк. Прихожу на работу к 10—11 вечера, заканчиваю в 2—3 ночи. На ночных маршрутах, которые развозят работников парка по домам, добираюсь до какого—нибудь места, от которого могу дойти пешком или поймать такси до станции электричек. Жду первую и еду домой.

Много свободного времени, денег не очень много – но для одного хватает. Выкроив из своей зарплаты примерно половину, я поехал в Саратов – на поезде, конечно же.

Вахтовые рабочие, воспринимающие каждую плацкартную полку и каждый тамбур как свой хрен знает какой по счёту дом, меня не напрягали. Я люблю верхние полки – открыл бутылочку пива, почитал книжку, послушал музыку; недостаток – сползать вниз, чтобы выйти покурить. И недостаток не в самом факте разлуки с нагретым вонючим матрасом, а в том, что пути приходится уворачиваться от разной степени дырявости носков, натянутых на свисающие с таких же верхних полок, как и моя, пятки.

Смешной толстый парень, едет домой после вахты в охране в Мичуринск—Уральский:

– Я смеюсь? Бывает (закуривая вторую, не потушив первую). А ты москвич? Куда едешь? К девушке в Саратов? Ммм, там хорошие девушки! Одна из них – теперь моя жена. Ждёт меня сейчас дома, в Мичуринске, пока я в Москве с блядьми развлекаюсь. Гондоны всегда с собой. Мне изменяет? Да брось, она из дома шагу боится ступить. Тем более у нас дочка (почёсывая густо волосатый пивной живот). Почему на меня не похожа? Говорю же тебе – жена у меня паинька. Тест? ДНК..чего? Как не я отец? Это у вас в Москве так делают? Вот вы там.. А слушай, что у тебя на майке написано?

И тому подобное.

Но всё же веселее, чем в поезде, следующем в Узбекистан – узбечки, переодевающиеся в железном ящике под нижней полкой, – то ещё зрелище.

Подъезжая к Саратову, я осознал, что не помню, как выглядит Асти. В голове всплывали образы кого угодно, но только не её. Закинув в сумку книгу и плеер, я дождался, пока те, кому не терпится потолкаться жопами в узком тамбуре, выйдут, и тоже пошёл к выходу. Конечно же, я заранее написал номер вагона, да и телефонные номера друг друга мы знали. Ветер скользнул по моему распаренному лицу – так же, как скользил уже не раз, судя по всему, по её обветренным губам. Капюшон, улыбка, радость.

Благополучно встретившись, мы сели на троллейбус и поехали к дому, в котором по предварительной договорённости я снял комнату. Эта квартира принадлежала знакомой Асти или её мамы – матери—полуодиночке (какой—то мужик там всё—таки бывал время от времени; "там" – в квартире) с ребёнком—дошкольником. Им необходимы деньги, мне – угол, чтобы поспать, так как я надеялся, что большую часть времени буду проводить вне этой гостеприимной квартиры.

Как бы я изначально ни горел от идеи встретиться с Асти, каких бы планов ни строил, в первый мой приезд не случилось ничего. Если не считать несколько странных фактов, о которых я узнал:

– "улицу Рахова" мы называем "улица Трахова" – улицу Большая Казачья, на которой я живу, мы называем "Большая Сосачья" ("смелое заявление для первого свидания" – комментировал я про себя) – комната, в которой ты остановился, находится в плохом районе, в плохом дворе и в плохом доме – там постоянно бухают, дерутся и много наркоманов (спасибо за выгодную сделку, Асти!) – главную улицу в городе мы называем Арбат (какие вы по счёту с этой оригинальной идеей?)

Прогулки по городу, посиделки в "любимом кафе", объятия, поцелуи – всё на поверхности, вглубь не копаем ни я, ни она. Пять дней, на которые я смог приехать, чтобы не пропустить свои рабочие выходные, быстро закончились. Платоническое чувство уже вполне окрепло – там, на вокзале. На физическом продолжении я не настаивал. Больше, чем эти пять дней, мы всё равно не смогли бы провести вместе – то ли у Асти были проблемы с мамой, то ли наоборот, то ли были дела, которые не могли подождать ещё какое—то время. Попрощались; я сказал, что приеду, как только она закончит свои неотложные дела. Её это успокоило и с ощущением лёгкой грусти я взобрался на любимую верхнюю полку, чтобы спустя 17 часов или около того раствориться в толпе приезжих, бомжей и туристов на Павелецком вокзале.

Память не сохранила данные о том, через какое время я приехал снова. Она сохранила только ощущение намного большей радости от повторной встречи – будто вот теперь точно стало известно, что я и она – хорошие люди, честные, готовые на всё ради любви. Готовые на всё ради счастья. Готовые к поискам каких—то новых удовольствий и приключений в "плохих дворах". Встретившись на вокзале второй раз, сев в троллейбус под тем же номером и поехав по тем же улицам, что и в мой первый приезд, мы вышли на несколько остановок раньше – Асти потянула меня за рукав куртки и одновременно сказала, нет, почти пропела:

– Мама и бабушка ждут нас на ужин. Инну я предупредила, что мы зайдём позже.

Позже так позже. "Плохой двор" и одна женщина подождут, а "хороший двор", где расположен трёхэтажный дом, построенный пленными немцами и где живёт Асти с мамой и бабушкой, – нет. Три против одного, убедительная победа.

Мы ужинали, я отвечал на дежурные вопросы родственников Асти как можно более недежурно, чтобы разбавить несколько тяжёлую атмосферу – атмосферу ожидания двух женщин относительно того, что за человек пытается соблазнить их дочь и внучку. И что он с ней хочет сделать после этого.

Кофе был некрепок – как я и люблю – поэтому быстро кончился, что означало – мы идём к Инне, моя комната ждёт меня (интересно, тяжёлое "бархатное" покрывало постирали хотя бы раз со времени моего прошлого приезда?). По пути мы зашли в магазин, я купил кое—каких продуктов – кофе, молоко, сахар, чай, печенье – если ночью нестерпимо захочется пить и есть, и торт для Инны и её сына.

Мы зашли, полчаса посидели с Инной, я сразу отдал ей деньги за моё недельное пребывание здесь и копию паспорта – вдруг я украду простыню, тогда они будут знать, где меня найти. Мы с Асти зашли в "мою" комнату и сели на кровать. Асти взяла мою голову двумя руками, повернула к себе и поцеловала в губы. Пока длился этот поцелуй, я не придумал ничего лучше, чем одной рукой гладить её волосы, а другой – наглаживать грудь. Никакого сопротивления – значит, наши ожидания сходятся.

Наконец поцелуй прекратился, мы отдышались, Асти встала и пошла проверить, плотно ли закрыта дверь в комнату – плотно. Она выключила свет и сказала мне, чтобы я раздевался и ложился под одеяло (смущение первого раза с новым мужчиной? игра? детство? всё вместе плюс неуверенность в себе?). Она проделала то же самое, оставшись в трусиках и лифчике. Я же тёр липким от смазки членом одеяло.

В темноте в квадрате – в комнате и под одеялом – поцелуи продолжились. Только теперь моя рука была у неё в трусиках, а её – подёргивала мой член. И хотя она потекла ещё до того, как мои пальцы коснулись клитора, предварительные ласки заняли ещё минут 10. В свете уличного фонаря – как хорошо, что хотя бы этот одинокий фонарь горит! – она выглядела великолепно, по крайней мере с того ракурса, который был доступен мне. Повернувшись ко мне своей маленькой, но привлекательной задницей, при этом не давая одеялу сползти с нас обоих совсем, она взяла меня за член и притянула к себе. Шутки про "не ту дырку" стары, как ископаемое говно невинного мамонта, но такой эпизод также имел место в тот вечер.

Я перевозбудился и кончил спустя (а как можно кончить, не спустя, если ты мужчина?) пару минут. Кончил на покрывшуюся мурашками от нескольких оргазмов задницу; немного досталось и спине. Про презервативы Асти не спрашивала, а я ими не пользовался – стойкость члена сильно падала. Единственное, о чём я успел спросить перед тем, как войти, принимает ли Асти противозачаточные. Ответ отрицательный.

Немного полежав в абсолютной тишине, мы рассказали друг другу, какой это был хороший секс и "давно у меня такого не было" (исполняется синхронно с выражением максимальной достоверности на лице). Оставалось "всего лишь" смыть с себя подтёки удовольствий. Испытав с этим незначительные сложности ввиду присутствия в квартире Инны, мы всё же привели отдельные части себя в порядок и оделись, чтобы выйти сначала из комнаты, а потом и из квартиры – я провожу Асти домой и у нас будет время, чтобы обсудить случившееся.

Последующие дни проходили по одному и тому же сценарию, без изменений:

– время до вечера мы проводим или на улице, или дома у Асти, или в кафе, или попеременно во всех этих местах – вечером мы, пытаясь не привлекать внимания, трахаемся в арендованной комнате.

Так как дверь в комнату не запиралась изнутри, то какая—то доза адреналина постоянно присутствовала в нашем сексе. И глядя в глаза квартирной хозяйки Инны по утрам или вечером, после сеансов любви, я не видел в них ничего, кроме усталости от бега на месте в колесе саратовской жизни – никакого любопытства или даже слабого намёка на это. Хотя – кто знает? – этот взгляд выражал "у меня всё уже было – и это тоже, и примерно так же".

После секса случаются разговоры – эндорфины одновременно расслабляют и будто бы придают некую дополнительную долю правдивости словам рассказчика. Вот краткая история Асти:

Сколько себя помню – столько же не помню своего отца. Всегда рядом только мама и бабушка, бабушка и мама. Кот. Или кошка? Не имеет значения. Наверное, кот с нами не ужился бы. Бабушка добрая, а мама заставляет делать разные дела, которые мне делать не хочется. Этот дом, в котором мы живём сейчас, строили немцы пленные – добротный старый дом, три этажа детских воспоминаний и юношеских обид и надежд, а чердак – это кладовка для взрослой жизни, постепенно тоже заполняется. Комнаты у нас проходные и моя находится в самом конце – когда я курила тайком, или выпивала, или просто была в странном настроении, то пройти незамеченной было очень трудно. И я сидела в подъезде, на широком подоконнике, и строила рожи в объектив чьего—то – не помню, чей это был – фотоаппарата. Размытые лица по обе стороны камеры, смазанные силуэты, плывущие в разные стороны – смерч прошёл стороной, но наполнил мою жизнь ошмётками говна, прилетевшего, наверное, с кладбищ для невостребованных жизней и сданных по причине полнейшей ущербности судеб. Теперь этим пользуюсь я.

Я любила. Сильно. И меня любили. Как выяснилось, не так сильно, как на словах. Конечно, ты же видел эти шрамы – всё это было. Но могло ли быть иначе?

И стихи оттуда же, из того любимого—нелюбимого периода. Сначала одно, потом другое – мыслей много; дневник, стихи, мечты..кому это нужно теперь, кроме меня?

Беременность. Аборт. "Есть такая вероятность, что вы больше никогда не сможете иметь детей". Не могла я рожать в то время и в тех обстоятельствах. И не хотела.

Волосы отрастила. Женственность у меня даже на кончиках пальцев – плавно перетекает в аккуратный французский маникюр. Интернет у нас быстрый и твои сообщения в скайпе я получаю быстрее, чем ты их отправляешь. Сейчас я даже могу сказать, что люблю тебя. Люблю.

Я чувствовал это. И отвечал взаимностью настолько сильно, насколько мог ответить в силу своего характера – мало комплиментов, мало тёплых слов и слов поддержки, вялотекущие ухаживания. Изначально Асти видела мой образ – стишки и методы составления слов в легко читающиеся строчки; всё, что было за пределами этого микро—микромира, ей оставалось недоступно.

В предпоследний день моего второго приезда в Саратов мы сидели у Асти в комнате – я просматривал соцсети на её компьютере, а она сидела рядом и расспрашивала меня о чём—то несущественном. Мои односложные ответы её не устраивали, она начала злиться и спустя пару десятков секунд я наблюдай перед собой потухший экран монитора. Повернувшись влево и мысленно подготовив обвинительную речь, открыв рот и произнеся первые три буквы её имени, я осёкся.

– Давай, фотографируй меня. Может, хотя бы этим я тебя смогу отвлечь.

Топлес, в маленьких чёрных трусиках—танга; стоит на коленях на диване, положив руки на бёдра. Набухшие соски. Злой взгляд.

– Ну! Чего застыл? – Ничего, что за стенкой твоя мама, твоя бабушка и дверь к тебе в комнату не закрывается? – Ничего! Они впялились в свой сраный телевизор и им всё равно, чем мы тут занимаемся. Ты фотографируешь или как? – Уже..

Несколько фотографий в разных позах – ничего необычного, каждая первая пара занимается чем—то похожим, не думая поначалу о возможной утечке отснятого материала в сеть. Закончив с фотосессией, я вынул флэшку из цифровика и после придирчивого отбора, который производила Асти, несколько фотографий отправились на адрес моей электронной почты вместе с обещанием нигде их не публиковать. И я это обещание сдержал.

Пора уезжать в очередной раз. Очередной поезд, очередная верхняя полка, очередная очередь на выход из вагона в Москве. Теперь очередь Асти нанести ответный визит.

Потратив некоторое время на согласование дат, мы пришли к единому мнению о времени её приезда. То, что я жил с сестрой, Асти поначалу смущало, но мои убедительные слова о том что сестра, в отличие от меня, почти весь день проводит на работе, имели прекрасный седативный (но без использования препаратов) эффект.

Я встретил её на вокзале. Чтобы доехать до моей квартиры, нам пришлось преодолеть (в порядке очерёдности):

– вокзальную суету – вход в метро с большими сумками – ЭСКАЛАТОР (страшная многоножка из кошмаров некоторых людей) – получасовую поездку в душном метро – получасовую поездку в электричке – получасовую поездку в автобусе – две минуты пешком от остановки автобуса до квартиры

Как только мы зашли и поставили сумки, не раздеваясь, я повалил Асти на диван и начал целовать.

– Соскучился? – Ещё бы! – Тогда я сначала схожу в душ, а потом ты дашь мне почувствовать, насколько сильно.

Если бы не усталая улыбка, сопроводившая эти слова, я был бы счастлив. Она устала. Я это вижу и предлагаю сначала отдохнуть, может быть, даже поспать.

– Я не устала. Просто в поезде была ужасная духота, теперь в сон клонит. Всё в порядке, я сейчас.

И она закрыла за собой дверь ванной комнаты.

К чему эти ненужные жертвы? Впереди неделя, или больше – время, которое мы проведём друг с другом. Успеем насладиться сексом – в любое время суток. Пока я думал об этом, она вернулась. Сняла с себя полотенце и просто легла на кровать.

После нескольких минут (точно больше семи) взаимной прелюдии Асти по—прежнему была сухая, если не считать за смазку то небольшое количество жидкости, которое оставил мой язык, пока мы бодрили друг друга в 69.

– Давай так. Я что—то не могу как следует возбудиться, но очень тебя хочу.

Размазав членом смазку по её вагине, я начал осторожно, чтобы не порвать уздечку, входить. Это было долго. Иногда болезненно для Асти, но она настаивала, чтобы я не прекращал.

Нам удалось заняться сексом, я даже почувствовал один её оргазм прежде, чем кончил сам. Но это был один из самых худших актов, которые происходят после долгой разлуки – ни страсти, ни радости. Механическая обработка, не более. В последующие дни мы оба исправились, предпочитая сексу в кровати или на диване секс в ванной: Асти стоит, повернувшись ко мне задом и держась обеими руками за железную ручку, предназначенную для того, чтобы было легче вставать из лежачего положения. Асти держится за эту ручку, перегибаясь через ванну, осторожно, что во время особо резких движений не удариться головой о выложенную плиткой стену.

Она стонет, она извивается, я хватаюсь за бёдра, за волосы и за грудь; время от времени бью ладонью по заднице. Кончаю ей на спину и на волосы, если она не успевает их убрать. Потом мы вместе принимаем душ и занимаемся какими—нибудь отвлечёнными от секса делами. Дни проходят практически незаметно, Асти пора уезжать.

Инна:

Ну а что здесь такого, что я одна с ребёнком? Был один козёл, вовремя не вынул, зато я через 9 месяцев вот этого вот вынула. Я люблю удовольствия, сексуальные – в том числе. Приходит ко мне один мужчина, помогает нам. А я пиццу домашнюю приготовлю – с помидорами, луком, майонеза побольше – и мы не спеша покушаем, поговорим, кино посмотрим. Хоть какое—то общество, хоть какое—то общение.

Да, я безработная. Пособий детских ни на что не хватает, вот и приходится иногда комнату сдавать. Мамка отдельно живёт, мы – отдельно. Видимся иногда – деваться некуда, родная кровь.

Я люблю Саратов, но по—своему. Слишком многое здесь для меня связано с отсутствием денег и стремлением к другой жизни. По этой улице я девочкой ходила в школу, по той – с будущим отцом моего ребёнка прогуливалась, по той – беременная в гололёд сумки с едой тащила, по той боковой – с коляской по ямам скакала. Ямы уже заделали, а сквозняк в моём сердце никто приручить не сможет. Поэтому я осторожно так живу, чувствам не доверяю, да и делам особо тоже.

Ты вот уедешь завтра – и когда ещё я эту комнату сдать смогу.. И кому? Ребёнка матери не хочу оставлять – плохому научит, поэтому и работать не могу пойти. Тебе хоть понравилось у нас? У нас в городе, у меня в квартире? Независима. И приобретать зависимость не хочу. Ad astra per aspera.

____

Нервные сборы, бесконечные проверки "всё ли мы собрали", десять видов транспорта – и вот мы на вокзале.

Не люблю приезжать сильно заранее, поэтому рассчитал всё так, чтобы до отправления поезда у нас оставалось не более сорока минут. Отыскали нужный перрон, нужный вагон и нужное место; положили основную часть вещей и вышли на улицу покурить и попрощаться.

Асти начинает плакать. Я прижимаю её к себе и ничего не говорю – не понимаю причин такого поведения, наверное, ей просто не хочется уезжать.

– У меня такое ощущения, Рэ, будто я вижу тебя в последний раз. – Сегодня? – пытаюсь шутить. – Вообще. Этот вокзал, эти люди, поезда, погода, ветер и твои глаза убеждают меня в этом против моей же воли. – Ну брось ты, зачем зря расстраиваться? – Пусть. Пусть даже это последний раз, но я ни о чём не жалею. Мне было хорошо, мне хорошо сейчас и обязательно будет хорошо. Я счастливой буду. С тобой или без тебя. – Спасибо. Я вот не собираюсь так просто от всего отказываться. – А я тебя об этом и не прошу. Смотрю на тебя, хочу насмотреться. – Ещё насмотришься – не рада будешь. – Буду рада хоть раз ещё вживую посмотреть. И прикоснуться. И поцеловать – как сейчас.

Поцелуй.

– Ну всё, Рэ, пять минут осталось, мне пора. – Давай не грусти зря! Я чуть позже тебе позвоню – в электричку только сяду. – Хорошо, буду ждать.

Слёзы. Плач. Сильный ветер и песок в волосах.

– Я тебя люблю. – И я тебя, Рэ. Всё равно.

"Всё равно". Что она могла? И что она могла предвидеть? Фантазировать? Уверять себя, что минус – это плюс? Что будет лучше и безболезннее, если взяться за обе клеммы сразу..

Проводница захлопнула дверь, но поезд ещё какое—то время не двигался. Я достал сигарету и медленно пошёл в сторону входа в вокзал. На сегодня предупредительных слёз хватит.


You had to stay. Третье дыхание.


Стишки продолжали появляться – сначала в моей голове, потом в виде черновиков сообщений в телефоне, затем на бумаге и – финально – на "портале". Интерес аудитории подстёгивал моё сонное тщеславие, количество в какой—то момент почти перебороло качество, но общение с живыми людьми по разным веткам связи отвлекало от мыслей в духе "один день – одно стихотворение".

Наши отношения с Асти – после тех встреч – не вышли на какие—то новые горизонты; расстояние хлестало по щекам хуже и больнее, чем кожаный хлыст по мокрой жопе, но жжение и яркий румянец, овальные следы после ударов – именно это поддерживало наши чувства, именно это подогревало нас, но не доводило до кипения. Раскалялись наушники и замёрзшие после прогулки на морозном воздухе губы, выдыхающие разной степени нежности и пошлости слова в окошко скайпа. В лицо, которое видел каждый из нас, и которое считал самым близким лицом; близким настолько, что вы решаете, кто выдавит новый прыщ на этой частично волосатой и сутулой спине. При такой близости уже невозможно разглядеть ничего, кроме самых мелких прыщей, а события, которым вы не придаёте никакого значения, проходят взрывной волной между вашими телами, разбрасывая слова и поступки на разные континенты восприятия, за все полюса и экваторы понимания и осознания.

Не вспомню точно, кто появился на "портале" раньше – я или Рыж. Наверное, Рыж. Сейчас это не имеет значения. Её комментарии в какой—то момент стали появляться под моими стишками – приятные, иногда очень едкие, иногда не в тему; я заметил, что рад этим комментариям – они были искренними, в отличие от большинства других.

По "правилам хорошего тона" я почитал её произведения. Какие—то откомментил, что и дало повод для дальнейшего ни к чему не обязывающего общения по формуле "хороший стишок – спасибо! – правда хороший – спасибо! – давай конкурс придумай – сам придумай – о, у тебя новая запись в "блоге" – типа того" и так далее. Универсальная формула для публичного общения – затем, чтобы возделывать поле за пределами микромира "портала", как говорится, скрытое мщение за открытое общение.

Идеальное наслаждение вне публичного осуждения. Вне публичного обсуждения. Да.

Асти публиковала чувственные "девчачьи" стихотворения, я отвечал на них в той же форме – не девчачьего, но сдобренного нежностью – стихотворения, со всей любовью и радостью от посвящённых мне букв. Через некоторое время Асти начала напрягаться из—за моего публичного общения с Рыжем. Из icq и скайпа выяснение отношений переместилось на "портал". Предваряя:

– Асти, в чём проблема? Тебя нервирует сам факт моего общения с другой девушкой? Или конкретные слова, фразы, предложения? – Не знаю. Мне просто это не нравится. Она к тебе клеится, думаешь, я не замечаю? – ? – Все эти комментарии, "прикольное стихо", "интересно ты чувствуешь" и всё в таком духе. А сама—то хуйню пишет – в виде стихотворений – и хуйню говорит. – У тебя предвзятое отношение.. – ..предвзятое к кому – к тебе или к ней? К "порталу" или к моим родителям, которые родили меня такой?

Безосновательная ревность.

Публичное пространство "портала", Асти пишет Рыжу:

– Слушай, девочка, отстань от него. Зачем ты так откровенно клеишься к Рэ?

Рыж отвечает:

– Асти, на "ты" мы ещё не перешли, так что будем соблюдать хотя бы видимость рамок приличия. Что ты хочешь от меня?

Асти:

– Чтобы ты отстала от Рэ и нашла себе другой объект для своих сексуальных перверсий.

Сплошной диалог:

– Асти, не знаю, откуда всё это появилось в твоей милой головке, но ничего из этого в реальности не существует. И если у тебя проблемы с сексуальной жизнью, то не стоит проецировать их на других людей. К тому же Рэ уже взрослый, сам может решить, что ему нужно, а что – нет. Давай не будем решать за него? – А ты не решай за меня! Побереги волосы и глаза – надеюсь, они тебе ещё пригодятся. – Первобытная агрессия в наше время не имеет смысла, если только ты забыла или не смогла осилить все ступени эволюции. Внизу идёт драка за еду – я понимаю, что это тяжело, но нужно хотя бы попытаться быть человеком. – …

Я не вмешивался. Мне была неприятна агрессия Асти, тем более при свидетелях. Разговор в приватной обстановке также не сбил накал страстей.

__________________________________________________________________________

Кто она такая? Типа милая девочка? Ну уж нет! Оставляет якобы невинные комментарии, выдавливает из себя всю наивность – без остатка, чтобы найти себе кого—нибудь. Занято, девочка! А для тебя – занята, девочка! В любое время, с какой бы просьбой ты ни пришла ко мне. Глаза у неё зелёные..


Потратив достаточно много времени, я успокоил Асти – или мне показалось, что успокоил. Затаённая обида, отложенная истерика, скрытая ненависть (в данное время к отдельно взятым мне или Рыжу) – что из этого осталось внутри неё после нашего разговора, я не смог выяснить.

__________________________________________________________________________

Да пошла она на хер!

__________________________________________________________________________

И я прервал звонок. Моим самым последним и нелепым желанием сейчас было как раз выслушивать оскорбления (напрасные), предназначенные другому человеку, но выговариваемые мне в лицо. "Проблемы со связью" избавили меня от этого.


You had to stay. Четвёртое дыхание.


"Я тебе изменил. Не хочу больше врать. И считаю, что дальнейшие отношения бессмысленны" – смс отправлено и доставлено адресату.

– В Иваново. Я здесь живу сейчас. Вообще в Москве, но..вот так (смайлы). – В Москву собираешься? Я почитал твой последний стих.. – ..не продолжай (смайлы)! И я не отвечу на твой комментарий там, отвечу потом, когда "соберусь в Москву" (смайлы). – Долго ждать.. – Нет! Ты дождёшься, я в тебя верю (смайлы).

Моё общение с Рыжем, начавшееся с "комментариев из вежливости" на "портале", постепенно ушло в приватную зону – я хотел больше узнать о ней; после того скандала с Асти это желание только набирало силу. Асти не оттолкнула меня от себя, нет, всего лишь дала разглядеть на небольшом отдалении. Сколько можно выдержать под постоянным прессом ревности? "Ты мне изменяешь, ты мне изменишь, ты уже изменил, ты думаешь об измене, ты изменил мне в мыслях, ты дрочил на порнуху, где меня точно не было в главной роли". Разговоры с Рыжем уводили меня от постоянно внушаемого чувства вины, обволакивали своей добротой.

И этих разговоров не было много, и этих разговоров много и не нужно было – я закрыл глаза на две минуты, этого хватило, чтобы понять, что с Асти меня больше ничего не связывает. Тонкая паутина скайпа, параллельные линии железных дорог, беспроводная телефонная связь – оборвались, резко и в нескольких местах. Что такого сказала Рыж? Я даже не знаю, каким тоном она могла это сказать, каким голосом и с какими интонациями; фотография 2*2 сантиметра с "портала" – всё, что у меня было, всё, что я знал о ней.

Блядское дерьмо.. До самого последнего дня я поддерживал в Асти убеждение, что люблю её как раньше. Даже сильнее, потому что скучаю так, что слов не хватает (а не хватает, потому что говорить нечего; остыл) это описать. Она хотела переехать ко мне, присматривала работу, строила московские планы на будущую московскую жизнь.

Асти хотела выйти за меня замуж. Анонимная подруга Асти:

________________________________________________________________________– А ты всё обломал! Такую девушку просрал на ровном месте! Ради кого? Мог бы всё исправить.

__________________________________________________________________________


Ради кого..ради той, о которой точно не знал ничего – даже настоящего имени. Мы всего лишь договорились встретиться в Москве в один из летних дней, чтобы "немного погулять". Эта договорённость оказалась сильнее всего, что я пережил с Асти, что я к ней чувствовал и что мог пережить и почувствовать в будущем.

– Я ведьма. У меня зелёные глаза и рыжие волосы. Ты не боишься (смайлы)? – Нет, не боюсь. – Даже если я умею ворожить и воспользуюсь этим умением? – Даже если (смайлы). – А если я уже воспользовалась, ты будешь за это злиться на меня? Будешь? – Нет. Пока что ничего не чувствую (смайлы). – Я ещё не ворожила (смайлы). Но маленькая кукла вуду и складная метла у меня всегда с собой (смайлы).

"Я тебе изменил. Не хочу больше врать. И считаю, что дальнейшие отношения бессмысленны" – смс отправлено и доставлено адресату.

– Я сейчас лежу в больнице, в Иваново. Мне очень—очень плохо (грустные смайлы). Пиши мне чаще – я тогда радуюсь. – Хочешь, приеду к тебе туда? – Нет, тебя не пустят ко мне. Врач запретил посетителей. – Жаль. Тогда не нужно было бы писать и я бы услышал, как ты смеёшься.

Ответ на смс всё не приходит, хотя прошло уже минут 10 (хотя прошло уже 10 лет будто бы). Джон вышел ко мне в 4 часа утра, я угостил его пивом и мы сидели на лавочке в парке, ожидая рассвета. Пили; я извинялся, что вытащил его в такое время; он убеждал, что всё в порядке и помочь мне в любое время ему совсем ничего не стоит. Я рассказывал ему об Асти, о Рыже, о ситуации, в которую загнал сам себя. Стихи Рыжа – я зачитал Джону парочку. Он улыбнулся:

– Это из—за них она тебе приглянулась. Эти слова были адресованы не тебе, не в настоящее время, а ты их присвоил – мысленно. Вписался в историю, происходящую в чьей—то другой жизни. И есть шанс, что дальше эту историю будешь развивать ты. Дай сигарету что ли..

Может быть.

– Я уже в поезде и мы скоро увидимся. Ты не передумал? – Конечно же нет! Почему ты спрашиваешь? – Девочка, говорящая разные несуразные вещи..девочка, которую ты даже не представляешь, не знаешь, как она выглядит. Приходи пораньше, встань где—нибудь за углом и наблюдай; если увидишь меня – мои рыжие волосы и бледную кожу – и я тебе не понравлюсь, просто не подходи. Я буду знать тогда, что ты любишь глазами. – Может, лучше наоборот? – Нееет (смайлы). Ты мальчик, тебе принимать решение. – Договорились.

Мы встретимся завтра. Сегодня уже рассвет и первые, самые ранние собачники вяло идут на поводках у своих полных сил кобелей и сук. Джон читает мои стишки.

"Изменил..но можно всё исправить!" "Я прощу тебя. Я уже тебя простила." "Но что—то же можно сделать..ты меня больше не любишь?" "Я тоже могла тебе в чём—то соврать. Давай простим другу друга и начнём заново." "Это же не убийство!"

Я поступил – глупо – подло – низко – безответственно,

потому что прекратил отношения по смс, толком даже не дав Асти сказать мне какие—то слова. Не дав ей ни напасть, ни защититься. Представляя, во что выльется даже краткий разговор по скайпу (если это будут слова, а не сплошные слёзы), я предпочёл избежать этого. Предпочёл избежать того, что мне придётся врать – ведь я никому не изменял, это был жёсткий и действенный (как мне казалось) предлог для разрыва отношений, существующих на расстоянии. И с какой—то стороны это можно было даже оправдать (для любителей подстраховаться) – отношения не выдержали проверки километражем; я хочу секса, но тебя рядом нет, а вздроч по скайпу уже не тот; мы написали уже целую книгу пошлых порнороманов про нефритовые стержни и упругие жопки, не знавшие признаков "усталости кожи". Меня больше не возбуждает твоя щербинка, мне больше не хочется ждать "девушку—на—неделю". Меня не тронут твои слёзы, какими бы искренними, какими бы обжигающими они ни были. Какой бы хорошей – на самом деле – не была ты. Я это начал и я имею право это прекратить.

"Мы преодолеем это всё.. Вместе. Можно же..нужно же дальше как—то жить!"

Нет, не нужно. Совсем.


You had to stay. Пятое дыхание.


Проснувшись, я надел свои обычные шорты, обычную футболку, нацепил солнцезащитные очки и пристегнул поводок к ошейнику своей собаки. Моя такса требовательна к длительности прогулки, поэтому домой мы вернулись примерно через час. Пришёл Джон, мы выпили по чашке утреннего кофе и вышли из квартиры в начало лета.

Добравшись до "Новослободской" – именно там я должен был прятаться за угол – за полчаса до назначенного времени, мы не придумали ничего лучше, как нарезать круги вокруг торгового центра "Дружба", покуривая и временами принимая вид бездельно прогуливающихся пенсионеров. Бездельно, бесцельно и безденежно. Сигарета, туалет, бодрящая холодная вода, умыть лицо, поправить волосы и проверить обе ноздри на наличие естественных, но непривлекательных скоплений. Полчаса истекли.

Встав напротив выхода из метро, Джон и я смотрели в разные стороны, я – на двери метро и выпадающих оттуда людей, Джон патрулировал глазами Новослободскую улицу. Я ни за что бы её не узнал. И Джон тоже.

Когда зазвонил телефон – одновременно с этим – камень из пустого желудка поднялся в район груди и утяжелил её, казалось, на несколько тонн. Стало трудно дышать. Ожидаемый звонок – неожиданный звонок – я застигнут врасплох.

– Привет! Вы где? – Мы около выхода из метро. А ты? – А я на противоположной от выхода из метро стороне улицы. Машу сейчас рукой. Вы меня видите?

Джон тычет пальцем куда—то в сторону припаркованных на тротуаре машин. Я вижу синий "BMW".

– Ээ..пока нет. – Вот я прыгаю и машу рукой. – Чёрт..

Через 4 полосы улицы (по две туда и обратно) Джон и Рыж подходят ко мне, всё ещё выглядывающему её в глубинах стихийной парковки.

– Привет, Рэ. Ну вот и я. – Привет, Рыж! Столько времени ожиданий – и вот.. – Ты следил за мной из—за угла? – Почти. Я же не думал, что ты приедешь не на метро. – Отмоего дома сюда идёт прямой автобус, а от дома до метро – минут 10—15 на маршрутке. Я села, попала в пробку..ой, ничего, что я опоздала? – Я и не заметил. – Как я тебе?

[Эй! Какой я там по счёту в очереди? Не волнует, ты всё равно прильнёшь ко мне. Симпатичная. Красивая необычно. Сколько тебе лет? Глупый вопрос – где я был раньше? Раньше..на "портале" об этом ни слова, ты тоже ничего не говорила. Я не спрашивал? Улыбнись ещё..и ещё раз..просто улыбайся. Можно потрогать твои волосы? Или лучше губы – ты их облизываешь почему? Притягиваешь. Ты чуть выше меня или мне кажется? Улыбайся, чёрт побери.. Глаза и губы.]

– Хочешь подробностей? – Хочу! – Раз я здесь, раз я не ушёл, спрятавшись за колонну и нырнув в метро..вспомни наш уговор. – Это нечестно! А вдруг ты позже уйдёшь? Мы пойдём по улице, я отвернусь ненадолго – а тебя уже нет. И Джона нет. И я снова одна. Честно! Не хочу говорить банальности – про глаза и волосы тебе многое уже было сказано. – Так и ты скажи – мне будет приятно. Или хочешь сделать комплимент каким—то определённым частям тела? – Дай руку. Приятная кожа, не хочется отпускать. – (смех; смущённый смех; смущение с улыбкой; зелёные глаза) Может, тогда обнимемся? Я так давно не обнималась.

[Этого было слишком мало! И быстро!]

Я не хотел размыкать руки на её спине, я хотел повиснуть на ней так, как младенец висит в слинге на груди у своей мамы. Но какой из меня младенец? Это было бы чересчур.

Рыж обняла и Джона, точно подметив (не первая), что её макушка едва достаёт ему до плеча и что Джон "большой, нет, огромный, как папа, который может посадить на плечи и унести далеко—далеко". Теперь мы должны были дождаться подругу Рыжа, которая училась поблизости.

То, что в ближайшие две недели у меня не будет работы (не набрали клиентов, нет смысла перезаписывать флэшки и, соответственно, менять их), я знал заранее.

– Рэ, чем мы будем заниматься? – Хмм.. Поехали к нам в ****** (населённый пункт в черте Москвы, на тот момент – Московская область). – В ******? А что мы там будем делать? – Что хочешь. Можно пойти в лес и устроить пикник, подёргать за уши мою собаку.. – Аня идёт!

Улыбнувшись друг другу самыми широкими улыбками на этой улице, Рыж и Аня обменялись последними новостями (что заняло минуты три), а потом Рыж представила ей нас.

– Это Джон и Джон (первый – Джон, второй – я, Рэ; загадывайте желания). – Привет, – синхронность поражающая. – Привет (недоверчиво смотрит на нас).

Не знаю, что было в тот момент в голове у Ани, но взгляд у неё был испепеляющий. Сначала недоверчивый, а потом такой, будто нас здесь быть не должно. Ну или, как минимум, меня.

– Аня, а мы поедем в ******! Домой только заскочу ненадолго.. – Ты уверена? Ты их даже не знаешь, первый раз видишь. – У меня есть адрес Рэ, я тебе напишу его сейчас – на всякий случай.

Пожалуйста—пожалуйста, я не скрываюсь. Остался ещё хоть кто—то, кто этого адреса не знает?

– Где это вообще находится? – В ******. – Ну где именно? – Если хочешь – поехали с нами, увидишь. – Нет, спасибо, как—нибудь обойдусь.

И что плохого я ей сделал? Сексуальные пухлые щёчки, хорошая фигура – и такой злой взгляд, такой злой рот. Рыж говорила, что она другая. И сейчас успела шепнуть, что я Ане не нравлюсь – не внешне, не внутренне – просто "у меня непонятные намерения в непонятном месте с её лучшей подругой". Она переживает, кусает губы, печально смотрит себе под ноги и тяжело вздыхает каждый раз, когда Рыж смеётся.

Мы просто прогуливались, ели мороженое (Рыж – Джону: "Папа! Ну купи! Я хочу хрустящий рожок и много счастья"), Джон всё—таки успел прокатить Рыжа несколько метров на своих крепких плечах, когда впереди показался Рижский вокзал. Рыж и Аня хотели ехать домой на метро, я доказывал им, что на электричке будет быстрее – стоит только дойти до "Рижской" (платформы).

Аня миллион раз переспросила, каким образом мы планируем добраться; я терпеливо объяснял; вроде как убедилась, что я не маньяк и что в район Коровинского шоссе (дом Рыжа, дом Ани) можно легко и быстро добраться, сойдя с электрички на платформе "Моссельмаш". Рыж об этом догадывалась, но не пользовалась этим маршрутом ("Не знаю..теперь ты мне всё показал"), Аня, судя по кислой улыбке, предпочитала мартини и заднее сиденье мерседеса. Но на метро она тоже согласна.

Сев в электричку, через десять минут мы уже были на "Моссельмаше" – жуткий шум "горки", с помощью которой формируют товарные составы, заглушал все остальные звуки. Шум тормозных колодок, шум соединяющейся сцепки, отчётливая мелодия рельсовых стыков. Преодолев длинную и сложную систему лестниц, мы оказались во дворах, сквозь которые пошли к дому Рыжа. Дойдя до него, мы попрощались с Аней и с сообщением в черновиках её телефона, в котором был написан мой домашний адрес. Аня, так что в итоге – ты нашла на карте мой сорок шестой?

Рыж вошла в подъезд, предоставив меня и Джона самим себе на какие—нибудь пятнадцать минут. Сидеть не хотелось – мы смотрели вокруг, не отличая одну белую панельную девятиэтажку от другой, не различая одинаково обосранных лавок, не видя лиц одинаково одетых детей, играющих в подобие футбола и краем уха ловящих одинаковое, слипшееся в одно большое из нескольких поменьше, слово "бля" от неразличимо синих местных гопников, рассевшихся на небольшой трибуне.

Рыж вышла, улыбаясь и застёгивая на ходу средних размеров аккуратную спортивную сумку.

– Я готова! Можем идти. – Рыж, а у вас здесь есть какой—нибудь магазин? – Да, пойдём прямо, вот туда. Я тоже проголодалась.

Улица неприветливая – из—за жутких пятиэтажек, наполовину уже выселенных, наполовину разграбленных и занятых бомжами. Какие—то дома скрываются в густой листве деревьев, а какие—то выглядывают окнами прямо на тротуар. И там, где ещё есть жизнь, именно на жизнь это не похоже – голый по пояс мужик с усами сантехника из порнухи семидесятых годов и лысеющей шевелюрой смотрит телевизор и нервно дёргается; женщина средних лет курит в окно на втором этаже и оттуда же с наслаждением поплёвывает вниз; пьяные крики; на балконе "гуляет" ребёнок в коляске, а этажом ниже точно на таком же балконе стоит неподвижно кокер—спаниель и беззвучно открывает пасть. Экскаватор ровняет участок, на котором был один из тех печальных домов; видны куски стен с обоями в голубой цветок.

Супермаркет "Ням—ням". "Parmalat" и различные слойки – сегодня пусть будет с малиной. Рыж берёт воду, маленькую шоколадку и йогурт. Мы расплачиваемся и выходим. Странная радость накатывает волнами. В сумерках район уже не кажется недружелюбным, а зелёные глаза Рыжа кажутся большими и круглыми – как от удивления или потому что она кто—то типа Сейлор Мун, хоть Рыжу это сравнение и не нравится.

Мы идём втроём в одну линию – Рыж посередине, я и Джон по краям. Я беру её за руку, мне тепло и приятно. Вполоборота она смотрит на меня и отдаёт свою сумку.

– Рыж устала её нести.

Я вешаю сумку на плечо, достаю очередную сигарету и пытаюсь прикурить, уворачиваясь от слов Рыжа о том, что "это фу!", и от взмахов её руки – она пытается выбить зажигалку из моего кулака. Справившись и с Рыжем, и с сигаретой, я отдаю зажигалку Джону, а от него она отправляется к Рыжу – она тоже прикуривает, повторяет "это фу!", спрашивает, нравятся ли мне курящие женщины и, не дождавшись моего ответа, констатирует:

– Уверена, что нравятся. Не все, но одна точно.

Запах деревянных шпал (хорошо, что их не везде пока ещё поменяли на бетонные) впитал в себя всю жару этого почти ушедшего дня, чтобы теперь рассказывать истории с истекающим сроком годности – к рассвету запах рассеется или будет не так чётко различим в общем потоке.

– Я люблю этот запах, Рэ. Когда ветер дует с запада и когда на улице тепло, я открываю окна и вдыхаю его, наполняю им комнаты, будто стараюсь задержать его как можно дольше, пропитать им пол, потолок и стены. Это запах дома, моего дома, Рэ. Если я долго не могу почувствовать этот запах, я начинаю скучать и мне становится грустно. Но теперь мне кажется, что так пахнешь и ты.

Через две электрички, одну пересадку и одну поездку на такси мы будем в ******.


You had to stay. Шестое дыхание.


__________________________________________________________________________ Ну и какой смысл ехать в это ******? В эти ебеня с непредсказуемым результатом и неясными последствиями. Рыж, я волнуюсь, позвони мне, как только окажешься ТАМ. Аня.

__________________________________________________________________________


Мы приехали ночью. В то время, когда одинокие люди заваривают крепкий кофе, выходят на балкон и многозначительно курят в пустое небо; рассматривают деревья во дворе и фокусируются на песочнице без песка, на той же самой, что и тридцать лет назад, – и не видят никаких изменений, и отсутствие уличного освещения здесь ни при чём.

Заварили кофе и мы. Джон не захотел будить родственников и остался с нами. Рыж и Джон устали, просыпают сахар мимо чашек – каждый мимо своей, но на один и тот же гладкий стол. Я стряхиваю его со стола на свою ладонь и облизываю её, и не замечаю, как постепенно пустеет сахарница, пока на дне не остаются засохшие сгустки, в которые упирается моя чайная ложка.

Рыж будет спать одна и в отдельной комнате, на моей кровати; Джон устроится на большом диване в другой комнате, я займу пол там же. Мы выходим на балкон, чтобы выкурить по последней перед сном сигарете; мы молчим и смотрим друг на друга – различая глаза, ресницы и мелкие морщины в уголках глаз; сквозь дым кажется, что мы улыбаемся.

__________________________________________________________________________

Что я говорила? Рыж, кто—то обещал мне позвонить или написать, когда доедет до ******. Не ты ли это была пару часов назад? Этот Рэ, и этот его мини—ирокез, и стишки – зачем тебе это всё? Я не твоя мамочка, я не буду тебя отговаривать или, например, вкладывать свои мысли в твою голову, но..вот именно! – у тебя есть ГОЛОВА, ты мыслишь, ты думаешь и рассуждаешь. Вот и поразмысли, чем всё это может кончиться. Или это не кончится – ты влюбишься, будешь писать эти свои милые стишки, а через лет пять блевать от их запредельной нежности и тоски по прошедшему, ушедшему и невозвратному; осуществившемуся в прошлом, чтобы влиять на тебя настоящую и будущую. Он мне не нравится. Он бесперспективный и мрачный. Он депрессивнее самого дальнего района Иваново – где камыши и бездомные собаки в них; скалятся, когда кидаешь им чёрствый хлеб, и лают, если он ещё и в плесени. Он такой же – сидит в камышах, один из стаи этих страшных собак, ждёт, когда ты отвернёшься, чтобы прыгнуть тебе на спину и повалить. А чтобы ты не боялась и доверилась ему, он изображает доброго домашнего пса, случайно попавшего в плохую компанию; лижет твои ноги и руки – лишь бы ты взяла его к себе домой и приласкала, и накормила. Или заманивает в свой дом – в гниющую конуру в этом ******, чтобы терзать тебя спящую, беззащитную.

Набери мне утром.Когда – и если – проснёшься. __________________________________________________________________________


Джон ушёл в районе десяти утра. Мы договорились встретиться позже и показать Рыжу, что делать у нас в ****** нечего. Какое—то время после ухода Джона Рыж ещё спала, поэтому я взял собаку и пошёл на улицу.

Когда я вернулся, Рыж была в ванной. Я постучал и спросил, долго ли она ещё там будет (у собаки должны быть чистые лапы, если она хочет жить в моей квартире) и нужно ли ей свежее полотенце.

– (1) Да и (2) – тоже да. Ты не злишься?

Нет.

– А вообще, я уже выхожу. Принеси мне полотенце, только не подглядывай!

Я просунул полотенце в узкую щель между дверью и стеной, отвернувшись и закрыв глаза. Если это игра, то я участвую. Если это всерьёз – тогда я тем более всё делаю правильно.

Пока я возился с собакой и её пыльными лапами в ванной, сзади подошла Рыж, одетая в мою футболку – она доходила ей почти до колен – и обняла.

– Где ты был раньше? Почему не согревал? – Наверное, меня просто не было в твоей жизни, ты меня не знала. – А теперь? Согреешь? – Если только не будешь постоянно повторять, что ты зимняя. – Буду—буду—буду! А то ты не начнёшь меня греть!

Я вытер собаке лапы и опустил её на пол – она побежала на кухню, где стояла её миска со свежей едой. Рыж теперь стояла передо мной, держа обеими руками низ футболки, будто пытаясь опустить её ещё ниже и прикрыть колени. Полуулыбка, полуоборот, полувзгляд. И я встаю с бортика ванны, стягиваю с себя майку, Рыж прижимается ко мне и больше не держится за майку; мы страстно целуемся, она встаёт своими ступнями на мои, я делаю два шага в направлении комнаты и она, слегка подпрыгнув, обвивает ногами мою поясницу.

Мы заходим в комнату, буквально заваливаемся на кровать, не прекращая целоваться и обезвоздушивая себя всё больше и больше. Рыж расстёгивает пуговицу на моих шортах, затем молнию и пальцами ног пытается снять их совсем; когда она доходит до середины бедра, я рывком стягиваю их сам, их и мокрые от смазки трусы. Футболку она снимает с себя сама.

Она лежит на спине, я стою перед ней на коленях. Её ноги приподняты и скрещены на уровне бёдер. Я целую её ноги – от большого пальца вверх и обратно, глажу руками её мягкую кожу, не отводя взгляда; мы смотрим в глаза друг другу.

Я вижу страсть. Я хочу её полностью и прямо сейчас, мне страшно, что я могу больше не испытать того, что испытываю сейчас; сейчас и пятью минутами ранее. Это невыразимо, мы ещё даже не начали заниматься любовью, а мои ощущения и рецепторы обмануты, она их переиграла и полностью меня контролирует, держит на расстоянии скрещенных ног и приоткрывает губы, будто хочет меня поцеловать, но в последний момент отказывается от этой идеи и вместо этого проводит пальцами извилистую линию от набухшей на шее вены до груди.

Кажется, что я уже ничего не соображаю – оргазм пульсирует её пальцами по всему телу, не физический оргазм, а какого—то иного рода, который не концентрируется в нижней части туловища, а обволакивает каждую молекулу и врезается на бешеной скорости в кожу, стремясь попасть в кровь через каждую открытую пору.

– А у тебя есть презервативы? – Есть, – вру я, – могу надеть, если хочешь. – Не очень. Не боишься, что я наркоманка? – Нет. – А если я болею СПИДом? Или у меня другие болезни, передающиеся при сексе? – Значит, у меня тоже будет такая болезнь.

После двухсекундного замешательства Рыж развела ноги в стороны. Простынь под ней была мокрой, вверху – от пота, а внизу – от обилия смазки.

Мы именно трахались – быстро, грубо, с расцарапанной спиной, потёками крови из—под впивающихся в кожу ногтей и красными следами от моих рук на её заднице.

– У меня так давно не было секса.. Продолжай..пожалуйста.. Ничего, что я толстая? А что у меня груди почти нет? Поцелуй меня сейчас же..и ещё..и продолжай.. Я кончила уже два раза, а раньше я и возбудиться—то толком не могла. Или не хотела? Кончи в меня, хорошо? Да, на противозачаточных. Я очень хочу, чтобы ты в меня кончил.

Секс занял не больше пяти минут. Пятно влаги под нами достигало размеров полной Луны. Я сел на край кровати и смотрел на Рыжа, которая одевалась и вроде спрашивала меня, а будто говорила сама с собой.

– Ничего, что у меня маленькая грудь? Первый размер, не больше. У нас в семье по женской линии у всех так. Тебе же всё равно приятно её трогать? А попа? Она большая? Или в самый раз? Если большая, то вот как раз оттеняет маленькую грудь. А если ещё чуть—чуть отрастить волосы, то я буду раздеваться, закрывать ими грудь и ты не увидишь, какого она размера. И на улице никто не увидит. Нет, я не буду отращивать волосы на груди! Рэ!

Глупая Рыж. Какая разница, какого размера у тебя грудь?

– Можно я снова надену твою футболку? В ней уютно. И будет удобно пить кофе после душа.

Она пошла в ванную, а я – на кухню, наполнить водой и включить чайник. Физический оргазм вошёл в резонанс с нефизическим и пространство вокруг плавало как раскалённый воздух над асфальтом, искажались цвета. Или было искажено моё восприятие.

Пока Рыж пила кофе, я сходил в душ, надел чистую майку и грязные шорты и краем глаза увидел в окно Джона, направлявшегося в сторону моего дома. Я позвал Рыжа и спросил, готова ли она дать Джону исчерпывающее представление о размерах своей груди и соблазнить сексуально голыми ногами. Она сняла футболку и ответила, что готова встретить его так. Раздался звонок в дверь, Рыж рассмеялась и вытолкнула меня из комнаты, приложив палец к губам.

– Джон, – крикнул я в сторону входной двери, – Рыж сейчас откроет.

А сам стоял в дверном проёме, ведущем в комнату, и наслаждался видом одевающейся Рыж – это было ни капли не хуже, чем раздевающийся Рыж.

– Рэ, Джон так долго уже там стоит..он подумает, что мы занимались любовью.. – Ну и что? Ты же всё равно хотела встретить его голой. – Нет, я слишком толстая для этого. Он потом вообще не захочет со мной видеться. – ..

Я впустил Джона, мы впустили в себя по чашке кофе, кусочку торта и сигарете и вышли во двор. Джон предложил сходить в наш местный музей – там работала его мама и работа у неё была настолько интересной, что она готова была провести для нас полноценную (пятнадцатиминутную!) экскурсию, лишь бы не пить восьмую чашку чая подряд.

Рыжу экскурсия понравилась. Казалось, ей на самом деле интересны все эти утюги и лучины, или же интересна история, которой сопровождает каждый экспонат мама Джона. Покончив с музеем, мы обошли всё ******, показав его Рыжу.

– А давайте купим цветные мелки – детские или для кого они там – и просто порисуем ими на асфальте? Вы нарисуете, как именно вы рады меня видеть. Купив несколько коробочек с мелками, мы нашли кусок чистого асфальта недалеко от моего дома и почти два часа рисовали всё, что придёт в голову. Конечно же я нарисовал сердечко – обычное и красное, Джон практиковался в шрифтах, а Рыж..я не помню, что она нарисовала – помню, что использовала все цвета, а потом сложила мелки обратно в коробки и убрала в свою сумочку.

– Я с вами не буду делиться – это моя радость. И вы оба – моя радость. Мои радости. Но мелки сотрутся, закончатся, а вы останетесь со мной, правда ведь?

Дотемна мы сидели на детской площадке – Рыж качалась на качелях, болтала ногами в воздухе и точно была счастлива. Как только качели начали скрипеть, мы пошли провожать Джона домой и на обратном пути топить друг друга в друг друге, плавясь и тая одновременно.

Вечером у нас снова был секс – такой же яркий, такой же мокрый, такой же "кончи в меня, пожалуйста", такой же "ты потрясающая, невообразимая" и.."я тебя люблю".

Она обвивает меня ногами, пока я люблю её. Она не сводит глаз с меня, я – с неё. Я чувствую каждую мышцу внутри неё и каждое их сокращение приближает меня к сильному оргазму.

Мы кончаем. Я касаюсь ладонью её горячего набухшего клитора, она кладёт свою руку поверх моей и прижимает ещё сильнее.

– Поцелуй меня.

В душ мы пошли вместе, чтобы затем вместе же покурить и быстро уснуть, голыми и распаренными, не обращая внимания на волоски собачьей шерсти на простыне.

Через 20 часов снова придёт Джон, чтобы через поездку на автобусе, две электрички и одну пересадку мы привезли Рыжа домой, ровно на то место, откуда она позволила себя украсть. Хотя нет, украли мы её на "Новослободской". Но встретит её Аня – и это возвращает нас к точке отсчёта, абсолютному нулю.

Рыж поедет в Иваново, чтобы:

– Завершить начатые дела. Там вообще такое дело, такие дела, что..я тебе потом обязательно расскажу, хорошо? Не сейчас. Тебе не о чем волноваться – я всё равно буду с тобой. А ты со мной – и не смей думать иначе.

__________________________________________________________________________

Тебе даже понравилось? Я удивлена. Я ошарашена, если говорить откровенно. Кусаю тут губы, грызу ногти – ты ведь не звонишь. Вконтакте не пишешь. Я тебе звоню – трубку не берёшь. Нахожу листок с этим адресом, собираюсь уже смотреть, как ехать в это ёбаное ******, а тут твоё это сообщение – "мне хорошо так. не волнуйся за меня". Не волнуйся! Я и успокоилась. На время. Ведь ты не написала, когда обратно собираешься. "Вечером" – но каким вечером?? Вчерашним или завтрашним? Рыж, ну ты так меня до седых волос доведёшь или до раннего целлюлита. Скажи ещё, что влюбилась, первый раз так сильно, и уезжать не хочется, и "он тёплый", и..всё это старьё и общие слова и фразы. Тебе я верю. Ему – нет.

И если ты всё—таки собираешься с ним..хмм.."продолжать отношения", то..РАССКАЖИ МНЕ О НЁМ ПОБОЛЬШЕ, ЧЁРТОВА СТЕРВА!! _____________________________________________________________________


You had to stay. Седьмое дыхание.


__________________________________________________________________________

Так..мм.значит, кольцо? Какое из них? А, обручальное?)))

Ну..я буду честной – официально мы ещё не развелись. Он музыкант, рок играет – фанатки, алкоголь, все дела, концерты и локальная ивановская известность. Какая разница, почему мы теперь разводимся?! Если это хреново кольцо тебя нервирует, я могу его снять.

__________________________________________________________________________


Не нервирует. Не снимай. Будет даже интереснее.

__________________________________________________________________________

Его заело, извини)) Придётся любить тебя какое—то время, оставаясь составной частью этого кольца. А знаешь, оно неплохо защищает, когда одна еду в метро, в автобусе, просто иду по улице или покупаю алкоголь в магазине. Сигареты опять же – паспорт не требуют, потому что я так ненавязчиво протягиваю деньги правой рукой и держу её какое—то время перед лицом кассира. Я знаю, что будь ты на его месте, то поцеловал бы, но тебе для этого не нужно быть кассиром (протягивает руку с кольцом и загибает все пальцы, кроме безымянного – "целуй; видишь – сдачи я от тебя не требую!").

Вот так же и муж..бывший уже..как этот кусочек металла, не отпускает меня – не хочет разводиться. Но этот бессмысленный теперь брак всё равно скоро прекратится. Мне было семнадцать, мне было интересно и необычно, мне нужно было узнать, как функционирует этот "брак". Быть невестой..я – невеста!)) Я сама себе это повторяла перед свадьбой неделю, наверное. Я невеста. "Ты невеста, Рыж" – говорила я зеркалу. И быть женой мне не понравилось – ни словом, ни живым человеком, несущем на себе это слово. Фата и розовое шампанское в большой красивой машине, которая везла нас от дома к дому и собирала друзей на церемонию бракосочетания, мне нравились больше, чем "муж, поцелуйте вашу жену". После этой фразы я отчётливо поняла, что с меня теперь спросят. Потребует и накажут за непослушание и охапки разноцветных шариков под потолком комнаты. Нет—нет, я не о бывшем, а о слове "жена". Типа "жена должна.." и конца этому не видно. блядь, я хочу сахарной ваты и в зоопарк, а не холодного металла строго ошейника.

Слушай, ты знаешь такой банк – "Юниаструм"? Мой папа – один из основателей этого банка. Дела у них сейчас не очень, но, думаю, ненадолго. Папа с нами не живёт, не жил.. Это не мешает мне любить его. Маму я люблю не меньше, просто вижу чаще. И..мысль ушла.. А! И однажды, в какой—нибудь из тех дней, когда на море штиль и оно сливается с ясным небом (в Москве я этого не увижу, но почувствую), он увезёт меня в Грузию. Я буду стоять по колено в солёной воде, спиной к закату и лицом к узким улочкам старого города; и ты увидишь на моём лице немного растерянную улыбку, тебе даже покажется, что мне холодно, – но не верь этому. Я буду смотреть не в объектив, а в твои глаза. Не будет иметь никакого значения, какой это будет год и день, какая погода будет в это время за твоим окном и вместе мы будем или нет, живы ли или мертвы, пьяны или записавшиеся в общество анонимных алкоголиков. Мои глаза – твои глаза – Рыж и Рэ – Рэ и Рыж – кадр из вечности и для вечности. Банально я придумала, да? Ну и ладно. Мне можно, и всё, что я тут наговорила, в любом случае не расстроит тебя.

Ты не веришь, да? В смысле религии. Я забыла. Зачем я только заговорила об этом – не хочу обсуждать различия между нами. Рэ мне нравится таким, какой он есть. В мою сторону это тоже работает, не так ли (туловище подаётся вперёд, брови—то как нахмурила, брови..)?

В Иваново у меня есть квартирка. Сейчас я там одна – интернет, "Jack Daniels", "Кент8" и "портал". Зато никто не мешает и не читает лекций на тему здорового образа жизни. Может так случиться, что моё сердце в любой момент остановится. Но я не собираюсь останавливаться в плане потребления алкоголя и сигарет. В принципе, меня можно будет реанимировать – если захотеть и если не упустить время. Ты готов к такому варианту?

Я подрабатываю немножко – моделью для каталогов. Это занимает мало времени, приносит немного денег и обеспечивает мне независимость от семьи и "мужа" на несколько дней, обеспечивает независимость, чтобы я могла уделить время своим зависимостям, о которых ты уже знаешь.

Сколько там сессий я завалила? Злость сейчас говорит за меня, но мне не хватило денег оплатить их. Да, учусь я не очень прилежно, наверное, мне этого и не хочется. Наверстаю позже, есть пара идей и задумок.

Есть такая хуйня. Но с чего ты взял?! По мне это видно? Хотя нет – как можно посмотреть на человека и сразу увидеть, что он ест и после еды сразу же блюёт..у меня что, засохшие куски переваренной еды в волосах застряли? (на полном серьёзе встаёт и идёт к большому зеркалу, внимательно рассматривает себя и перебирает волосы – длинные, рыжие, хорошо оттеняющие бледную кожу). Это не болезнь!! Это МОЁ ЖЕЛАНИЕ!! Ты забыл, где я подрабатываю? Кому нравится смотреть на свиные жирные ноги, если только они не плавают в кастрюле ещё не застывшего холодца? Потому что свиные, если жирные! Давай не будем так сразу всё портить и забудем о моём..мм.своеобразном увлечении. Ты ешь и гадишь – это то же самое, только уже не различить, что ты там ел. Да! ДА!

ЖИРНЫ СВИНЫЕ НОГИ !

Я же не свиноматка – у меня всего два соска и не такой большой живот. На данный момент.

Какую историю обычно рассказывают девушки о своём детстве или юности? Как им башни всем срывает и они в тринадцать лет встречаются с тридцатилетними, да? Про любовь в детском саду, да? Первый секс, первые наркотики, первая задержка, первый аборт; в общем, почти всё "первое" или "новое". Так вот, ещё одна тема – изнасилование. В двенадцать—тринадцать йлет опять же. Что произошло со мной? Правильно – меня изнасиловали. Не помню, кем он был, знала ли я его до этого момента..но он сделал меня жутко циничной. Злой и циничной. Научил добиваться своего любыми методами – всеми возможными, кроме убийства: подчинение, унижение, принуждение, причинение боли и давление на слабые точки. Я очень ранимая, как физически – если на мою кожу слегка надавить, то чаще всего синяк остаётся – так и по своему характеру. Не обижай меня никогда – если и не пожалеешь об этом, то вспоминать будешь всю жизнь. Ты же понимаешь, что я от тебя и после смерти не отстану? После смерти кого—то из нас.

Зрение стало чаще подводить. Ты пахнешь приятно и именно по аромату я тебя помню. И запомню, и буду воспроизводить этот аромат по памяти, если мне её окончательно не отшибёт. Напомни мне, ладно?

Когда ты будешь оберегать меня, прятать под своей курткой от проливного дождя, одевать меня в тёплый свитер против моей воли, когда на улице зима, то помни – если я капризничаю и бью тебя ногами и руками (вместе и по отдельности), то ни в коем случае не останавливайся и продолжай беречь. Что бы я там, полупьяная или пьяная в хлам дурочка не говорила и не делала. Бросишь – значит, точно насовсем. Или почти насовсем – ты выбрал охуенную партию, чувак, я тебе не завидую)))

Ты не думай плохого и не рви волосы заранее – потом успеешь ещё – я откликнусь на все твои тёплые слова, на все тёплые вещи, в которые ты меня завернёшь, на все обнимания и поглаживания по голове. Я буду сначала злая, ты меня потерпишь, успокоишь, получишь, быть может, моим маленьким кулачком в глаз, но потом я тебя снова полюблю. И я это сказала вслух, да? Полюблю. Значит уже, да..

Полюблю как в первый раз, только ещё чуть больше.

Если буду кричать и брыкаться, плакать и топать ножкой, хватать тебя за волосы и заглядывать с надеждой в твои глаза – просто купи мне большой "Сникерс"; просто я проголодалась.

__________________________________________________________________________


You had to stay. Восьмое дыхание.


– Рэ, я просила тебя не врать мне. Сколько раз я говорила, что ты должен быть со мной честным. Ты мне сейчас делаешь больно. Охуенно больно – ты не представляешь, и хорошо, что не видишь этого. Не видишь, как я плачу – это единственное проявление чувств, или эмоций, или хер знает чего ещё в этой пизданутой жизни!! – которое я не проявляла при тебе. Я раскрылась – и ты воспользовался этим, воспользовался и попользовался мной, как очередной шлюшкой в твоей долгой или не очень жизни—в—сексе. Да, только он тебе и нужен был – тупой трах. Сегодня с утра я разбила стекло, точнее, маленькое зеркало, в которое разглядываю свою кожу – просто расхерачила его об пол и один или два осколка попали мне в руку; я пыталась их достать и порезала ещё два пальца, ходила по квартире и закапала кровью всё вокруг. Я смотрела в зеркало на себя, а отражался ты – какого чёрта? И я его разбила поэтому – мне отвратительна я, но ты отвратителен ещё больше – ложьложьложьложь, ты постоянно врёшь мне!

После тех двух дней, которые мы провели в ******, Рыж поехала в Иваново, чтобы попытаться закончить бракоразводный процесс или – как вариант – хотя бы его ускорить. Не знаю, каким образом она собиралась это сделать – Рыж не делилась со мной переживаниями об этой стороне своей жизни. Сказала, что у неё всё обязательно получится, что она вернёт свою прежнюю фамилию, что будет совсем свободная и счастливая.

В то время, когда она ехала в Иваново – на поезде – мы общались в мессенджере; всю ночь – спать ей не хотелось, видами из окна поезда она давно уже наелась, логично, что оставалось скучать или пытаться убить время за общением с кем—нибудь из многочисленных друзей/знакомых/поклонников. В эту ночь именно мои реплики выплывали облаком с написанными в нём словами, вторым облаком из двух.

– Рэ, тебе понравилось то, что мы делали? Я вела себя как маленькая наивная девочка, да? Наговорила ещё всякого..  —Ты вела себя так, что мне вообще будет трудно забыть и это время, и саму тебя – в хорошем смысле. Ты меня впечатлила. Всякого чего? – Да просто.. Нет, всё почти помню, но не всё.. Я говорила, что ты мне нравишься? – Да. – Что ты меня будешь греть и, согрев, не дашь снова замёрзнуть? – Да. – И даже о том, что моей маме ты точно не понравишься? – Конечно. Что в гости она меня не позовёт, потому что я..мм..забыл слово) Плохой, в общем. – Оу.. Самое важное я тебе забыла сказать.. – Скажи сейчас. – Я стесняюсь. И это лучше говорить тогда, когда ты рядом. – Я рядом – виртуально хотя бы. – Это не то! Где твои тёплые руки? Где аромат, к которому я привыкла? – Ты наговоришь сейчас, уйдёшь от темы, лишь бы не сказать того, о чём САМА ЖЕ начала говорить. – А ты не отстанешь от меня! И будешь наседать, наседать, потом покрикивать, будто я тебя за жопу щипаю, потом надуешь губки и уйдёшь курить – только затем, чтобы я вышла тебя успокаивать: "Ой, Рэ, ну что ты, я пошутила" – и на весь вечер. Может, не будем доводить до трагедии, удалим историю переписки и никто из нас не вспомнит, что я это говорила. И не докажет. – Скопирую, сохраню, а потом удалю. Ты можешь сразу удалить. – Ты садишься мне на шею! У меня тонкая шея и далеко я с тобой не уйду! Ну хорошо. Я хотела сказать.. – Говори. – Что мы с тобой провели два очень хороших дня, ты отвлёк меня от разных плохих и очень плохих мыслей, развеселил и успокоил, внушил чувство уверенности в себе и чувство защищённости, когда я рядом с тобой. Когда мы прощались – около моего дома – я забыла сказать тебе об одной очень важной вещи. Раньше я тебе такого не говорила – это очень волнительно, интимно, это то, что должно принадлежать двоим, и они должны это спрятать, беречь.. – Продолжай) – Я хочу признаться тебе в том, что я.. – .. – Что когда мы прощались, я увидела, что у тебя ширинка расстёгнута, но не сказала об этом. Постеснялась. – Это всё? – Да.. Мне было так неловко, так стыдно – мы стоим посреди улицы, ты меня целуешь, я опускаю глаза от смущения.. – Поиздевайся надо мной, у тебя хорошо получается) – Дурак ты, Рэ. И я люблю тебя – дурака. Успела влюбиться за эти два дня. Не только за эти два дня, я думала об этом и раньше, когда ехала в Москву на свидание к тебе – уже влюбилась или пока ещё нет. – Я тоже люблю тебя, Рыж. Очень сильно. И терять тебя не хочу. – .. – Когда ты снова приедешь? – .. – Как всегда – ты ещё не успела уехать, а я уже успел соскучиться. Жаль, что я не могу поехать с тобой. – .. – Рыж? – .. – Ты здесь? – .. – Приятных снов, принцесса.

Было пять или шесть часов утра – подходящее время для озарений, откровений и построений планов на жизнь.

__________________________________________________________________________


Вырубилась. Переволновалась что ли. Столько хотелось сказать – голова аж разболелась от количества слов, которые там крутились. Нервное перенапряжение. Напряжённое нервирование. Ненапряжное препарирование. Нежное обнажение. Попробуй сам из этого речь составить в моём состоянии! __________________________________________________________________________


– Рэ, Рэ, я не сплю.. – .. – Блядь, теперь ты спишь. Тебя мой мат не смущает? Не смущает. Я скучаю. Заходила проводница – будить какого—то бомжа с верхней полки, он проехал свою бомжовскую станцию и теперь воняет от волнения. Забери меня отсюда. Забери меня вообще из Иваново, из Москвы.. Забери меня из плохих мыслей. Или, на первое время, плохие мысли из меня, потому что Москву из меня ты не сможешь забрать. Ответь мне, как проснёшься. Люблю, Рыж.

Эта её ночная дорога была продолжением тех приятных выходных. Теперь казалось – или так было на самом деле – что мне больше ничего не нужно, всё уже есть; это "всё" подпитывает меня и я замечаю вокруг намного больше положительных моментов, чем обычно. Что—то типа наибанальнейшего ощущения "хочется жить".

– Доброе утро! Как спалось? Доехала без приключений? – Доброе, Рэ! Отлично спалось, но недолго – сбежала от бомжа в другое купе, где никого не было, но там было холодно и поспала всего час. Ты будешь со мной сегодня весь день? – Если хочешь. А то надоем тебе ещё.. – Не надоешь! Ня! – Ня? – Я стесняюсь так, смущаюсь, мне хорошо, я улыбаюсь и пью кофе с маленькой—маленькой шоколадкой. – Приятного аппетита) – Сейчас я допью кофе и пойду в институт схожу, а потом к "мужу". А потом буду ждать тебя здесь. – Это я тебя буду ждать здесь) – И я! Вместе будем ждать. До встречи!

Я был на подъёме, настроение выше нуля – все признаки серьёзной влюблённости, переходящей в любовь. Захожу в душ, смываю ночной пот и пью холодный кофе, всматриваясь в пустоту новых комментариев под моими стишками на "портале". И её комментарии там тоже есть – бросаются в глаза, как будто я специально только их и ищу; именно они пустыми мне не кажутся, потому что теперь там какие—то новые слова, новые чувства и смыслы.

Смыслы моего дальнейшего ощущения окружающего пространства.

– Ты постоянно врёшь мне! Ты всегда мне врал! Обосрал всё, до чего смог дотянуться. И ради чего, Рэ, блядь?! Чтобы я утонула в потоках жалости к себе? Смывала слезами эту ёбаную тушь и писала чёрными пальцами на зеркале в ванной "хватит"? Потом стирала, слала тебя на хер, закуривала и сидела в холодном кресле, стряхивая пепел на колени и прожигая дыру в своём сердце. Любишь типа, да, ты меня так? Возишь лицом по грязи своего вранья, потом смываешь её остатки с моих губ и прислоняешь их к своим, насквозь лживым и мерзким, и целуешь! Что я тебе сделала или не сделала? Всего лишь не поверила в твой обман. Ну или в твою правду, которая не имела ничего общего с реальностью. Нет—нет, реальность у нас с тобой одна, я чувствую её, чувствую тебя, чувствую, как ты хочешь быть со мной и ради этого способен на многое – даже обмануть. Наебать. Завязать мне глаза и приставить пистолет ко лбу, выстреливающий пулями ничего не значащих слов и фраз – "единственная", "принцесса", "я всегда буду рядом".. Рядом, блядь, чтобы кормить меня свежей ложью, которая имеет очень короткий срок годности. Но я и так её почувствую, даже если она вонять не будет. Ты хотел пройти сквозь меня и не оставить следов – я уверена, но оставил их столько, что..и дал привыкнуть..и дал прижаться мне к твоей колючей щеке и вдыхать без остановки эти тёплые пряности. Кто тебе поверил хоть раз? Есть такой человек? Теперь точно есть – я. Не хочу терпеть это пиздабольство по отношению к себе. Меня тошнит и я точно сблюю, буду блевать, пока всё, связанное с тобой, не выблюю. Не знаю, смогу или нет, пусть мне лучше воздуха не хватит и я задохнусь на второй минуте. Ты думаешь, я совсем глупая и слепая, меня можно заговорить и заообнимать, забить мне голову приятными словами..можно, Рэ, я и сама этого хочу – этого и тебя, делающего эти вещи. Одно есть, чего я не хочу и не смогу перенести – Рэ, который лжёт. Сука, неужели я тебя _такого_ люблю?


You had to stay. Девятое дыхание.


Вспышки ненависти и камни обвинений, буквально ослепившие меня и лишившие ощущения времени, сначала казались мне непонятными и необоснованными. Я пытался добиться от Рыжа хоть какого—то объяснения этой внезапной смене настроений, но каналы нашей с ней коммуникации были ограничены, а те, что всё же были доступны, Рыж намеренно отключала сама.

Не появлялась в сети, отключала телефон или меняла симку на другую, номера которой я не знал.

Если она хотела довести меня до бесконечного отчаяния и сделать так, чтобы в моём затылке выгрызал медленную дыру длинный бур перфоратора, то у неё получилось. Белый шум не прекращается – ни в глазах, ни в голове.

Я просто сижу и перебираю в памяти различные моменты наших недолгих совместных выходных – всё равно никак не получается вспомнить хоть что—то, отдалённо похожее на обман, ложь или наглую наёбку.

Соврал ли я в том, что влюбился? Нет. В том, что у нас был прекрасный секс? Нет. Может, я соврал ей в том, что не считаю её толстой? Не соврал и в этом – ни капли лишнего. Ни капли лишнего на теле, ни капли лишнего в течение бутылки сладкого розового. Пробку на стол, на бутылке – рука, с тем же самым кольцом, с тем же самым взглядом на то, что сейчас произойдёт между нами; в руке – бутылка, с губ падает капля розового и стекает по животу, от груди к внутренней стороне бедра, чтобы там исчезнуть или заискриться, или быть пойманной Рыжем, чтобы раствориться на её языке – последней каплей того первого вечера и последней из опустевшей бутылки.

Зашёл на "портал", переворошил кучу стишков (и своих, и не своих) и комментариев к ним, пытаясь найти хоть какую—то занозу, которую Рыж приняла на свой счёт и теперь испытывает фантомную боль, наблюдая, как эта мнимая заноза постепенно погружается в кожу, в то место на руке, откуда растёт большой палец, с той стороны ладони, которой так приятно гладить плечи и шею. И ещё чуть—чуть – она просочится в кровь и поплывёт прямо к сердцу, а доплыв, просто проткнёт его и поплывёт дальше или растворится, выполнив своё предназначение – дырка в сердце, жгучая и незарастающая. Похоже, что именно так всё и произошло.

Ничего мне не дал и "портал". Бур в затылке сильно нагрелся и голова уже не переставала болеть, постоянно напоминая мне о том, что я пытаюсь выдумать того, чего не было, придумать событие, которого никогда не происходило и принять участие в нём. То есть как бы обмануть Рыжа по какому—то поводу или без него. Но придумывать альтернативные реальности мне совсем не хотелось, а со своим участием – тем более.

__________________________________________________________________________

Замедли неизбежное, Рэ, давай, попробуй! Или, может, хочешь поменяться со мной местами? Хочешь? Ты будешь Рыжем, а я буду Рэ. Ты будешь предвкушать сказку, а я, потрепав тебя по волосам, буду выплёвывать слова – красивые, нежные, обещающие эту сказку. Ты поверишь, ты обнимешь меня и не захочешь отпускать, и не увидишь, что за моей спиной кто—то стоит, потому что Рыж закрыла глаза, Рыж – маленькая принцесса и она всегда закрывает глаза, когда думает о хорошем и добром.

Я пропахну тобой, чтобы потом уже никогда не отмыться от этого запаха. Я не буду помнить, кто там стоял позади тебя и как выглядел, но помнить твой запах и что он равен обману – буду.

__________________________________________________________________________


– Привет. Прости, что, наверное, достаю тебя этим в который уже раз, но ты можешь сказать, что происходит? Что произошло или уже не произойдёт? – Что ты хочешь от меня услышать? Я очень устала. У меня жуткая слабость, я почти не могу ходить. Ебучую чашку с водой поднять уже не могу!! – Я могу чем—то помочь? – Ага, если отъебёшься от меня насовсем. – Понятно. Прости. Выздоравливай. – Да пошёл ты!

На какое—то время я пропал из поля зрения Рыжа – никаких онлайнов, никаких новых стишков или других проявлений активности. Я много гуляю по Москве – пешком, просто для того, чтобы про себя считать шаги и не думать больше ни о ком, ни о чём и, желательно, никогда в текущей жизни.

Я заходил в "её" двор, сидел на лавке перед качелями, чертил палочкой на песке разные знаки или буквы – сидел и ничего не ждал, успокаивался, переводил дыхание, представлял, что ничего не представлял о ней. О том, какой она может быть. Раньше мне была доступна одна её грань, теперь – максимум две: нежность ко мне и отвращение ко мне. Какие грани могут ещё проявиться и насколько сильно – об этом я думать не хотел. Так или иначе, если я буду рядом – я это прочувствую на себе, хотя для Рыжа, как выяснилось, расстояние – не повод и не причина.

– Зачем ты мне делаешь так плохо? – Я не понимаю, чем я делаю тебе плохо. Чем делаю сейчас и чем сделал раньше. – Ты правда не понимаешь? – Нет. – Или хочешь поиграть со мной? Поиграть так, чтобы я окончательно проиграла. – В каком смысле? – Не важно. – Важно! – Не важно, проиграю я или ты – мы проиграем оба. И всё из—за тебя. – Так, из—за меня. Я понял. Что.я.сделал? Не.сделал? – Обманул меня, сколько можно повторять?! – В.чём? – В ебале кирпичом!! Ты тупой, Рэ?! Или я тупая?! Пока!

Смысла в происходящем оставалось всё меньше. Содержание разговоров становилось всё проще, сводясь к вопросам и ответам на них, которыемы с Рыжем знали заранее – каждый сам для себя.

Если слово "переживал" передаёт все оттенки этого времени, то я именно переживал. Сильно внутри, но тихо снаружи – не крушил мебель в комнате и не переворачивал урны на улицах от бессильной злобы. И я продолжал её любить. Не прекращал.

"Нокиа" сыграла свой обычный рингтон – смс.

"Зачем ты сказал, что свободен, хотя на момент нашей встречи был в отношениях с Асти?"

Бах! Бах! Я будто очнулся и заново собрался по частям. Асти! Этого я не ожидал, но должен был предвидеть – после всего, что я ей сделал.

"Может, сам мне расскажешь, как всё было?"

Я написал Рыжу в скайпе развёрнутое сообщение: с Асти я всё закончил ещё до приезда Рыжа на наше первое свидание, пусть по смс, но закончил; никаких чувств к Асти я больше не испытываю и мне нужна Рыж; спросил, с чего она вообще это взяла – что я был с Асти. Я даже смог улыбнуться, рассказывая Рыжу, что это настолько нелепая ситуация, что непонятно, как она вообще получилась. Это моя ошибка, что раньше я прямо не рассказал только об одной вещи – как именно мы разошлись с Асти. Не мы, а я один. Отправил, закурил.

– Рэ, пошёл ты на хуй со своими рассуждениями! Я общалась с Асти. Что, сюрприз? Сюрприз! Так вот она мне сказала, что на тот момент вы всё ещё были вместе..ну, вместе в плане отношений, а не в каком—то городе или квартире. Так вот, значит, двоих нас обманул? Напридумывал историй о красивой жизни и захотел два яблочка сорвать? А вот хрена лысого! Даже не потрогаешь теперь ни одного. Если бы ты сразу обо всём сказал, я бы к тебе не приехала.

Привет из прошлого недолго ждал.

– Я бы вообще тебя знать не захотела! Решил воспользоваться тем, что твоя девушка далеко и есть глупая Рыж, которая влюбилась по уши и готова в любой момент приехать?! Ты о своём члене только думал что ли?

Это грустно.

– Да в пизду эту Асти, в пизду всё, что с ней связано!! Ты _мне_ врал!! В то время, когда мы так хорошо гуляли, а потом трахались и наслаждались этим всем, ты всё ещё думал именно о ней! Был с ней головой, а со мной своим членом. Ты не любишь меня. Ты не любишь меня. Можешь больше ничего не говорить сейчас. Пожалей мои нервы (если они ещё остались) и мои глаза, опухшие от постоянных слёз. Ты меня не любишь. И не собирался любить. Просто дай успокоиться, дай мне уйти от осознания этой истории, уйти от тебя или от себя – я не знаю, как лучше. Рэ!! Ненавижу тебя. Не люби меня больше, Рэ. Не люби, если любил хоть немного.

Люблю. Поэтому и отправлял то смс.


You had to stay. Десятое дыхание.


Бесконечное прокручивание в голове сценариев "если бы", "а что, если" и тому подобного фантазийного словесного дерьма может занимать всё свободное и несвободное время, не принося никаких результатов и не изменяя ни малейшей детали ни в прошлом, ни в настоящем. Будущего в такой ситуации не предполагается. Бесконечность определяет все слова и поступки, сутки длятся несколько месяцев, серое небо и моросящий дождь становятся незаменимым и объективно подходящим фоном для оттенения всего того, что может или не может произойти.

Я стою в растерянности на балконе и смотрю на мокрую от дождя дорогу. Вода вспенивается грязным фейерверком от проезжающих по ней машин, чтобы погаснуть и снова заискрить – весь круговорот занимает не больше нескольких секунд.

Провожу пальцем по зажигалке, воспламеняю её, прикуривая вкусную успокоительную сигарету. Несколько минут спустя я провожу пальцем уже по небольшому кухонному ножу – затем, чтобы пойти с ним в ванную, включить холодную воду, подставить под неё левую руку и сделать три быстрых, не менее успокоительных, чем сигарета, надреза. Глубиной примерно два сантиметра и длиной в три – пять сантиметров. Под водой я совсем не чувствую ни боли, ни того, как нож распарывает мягкие ткани. Дрожь в руках пропадает с первыми каплями крови, а когда приходит время забинтовать раны, обработав их края антисептиком, я пребываю в расслабленном состоянии.

На пять – шесть часов я забываю, что Рыж не со мной и, возможно, со мной уже никогда не будет. Бинты пропитываются кровью так же, как я пропитываюсь мыслями о Рыже после того, как хирург в травмпункте, не задав ни одного вопроса и ни разу не посмотрев искоса или с осуждением, зашивает два пореза из трёх – третий получился совсем неглубоким и зарастёт без помощи ниток.

Если бы я был уверен, что хирург ничем не рискует, я попросил бы его зашить мне глаза и сшить вместе пальцы на обеих руках, чтобы я не смог пользоваться компом и не писал смс с телефона.

– Что же ты сделал со мной, Рэ. Я не боюсь подходить к зеркалу, но я не хочу к нему подходить – кого я там увижу? Кого угодно, но не себя. Заплаканная тощая рыжая девочка, скрывающая порезы на запястьях под рукавами длинной футболки, с огромными мешками под глазами, с разбитыми коленками – даже платье надеть не могу, с отсутствующим взглядом и отсутствующей целью – это не я, Рэ. Я иду на кухню, наливаю воду в чашку, хочу вернуться в комнату, в мягкое кресло, но застываю в дверном проёме, будто что—то забыла, и начинаю плакать. Рыдать, реветь хуже самого несчастного в мире ребёнка. Опираюсь рукой о стену, упираюсь головой в ту же стену и медленно сползаю на пол, потому что стоять уже не могу. Сижу, поджав под себя ноги, и пью холодную воду вперемежку со своими же слезами. Если вспоминаю тебя, то не могу остановиться, пока живот не начнёт скручивать от частоты мышечных спазмов. Разве я заслужила это? Что ты со мной сделал, Рэ.

Примерно неделя прошла в бесцельных прогулках по Москве. От Рыжа было всего два или три сообщения, на которые я отвечать не стал, чтобы не делать отчаяние каждого из нас ещё сильнее и горше.

Я не знаю, правильно ли это будет, какие последствия это принесёт, но и не узнаю, если не сделаю – если не поеду в Иваново, чтобы попытаться увидеть Рыжа и если не убедить её в том, что она заблуждается, так просто увидеть её, увидеть, что она жива. Будет совершенно не важно, произойдёт ли что—то _после_ встречи или нет – мне нужно быть там и смотреть на неё, вдыхать воздух, который _она_ выдыхает, хотя бы несколько секунд – этого хватит, чтобы продержаться ещё какое—то время. Время, которого ни у меня, ни у неё может и не быть.

– Я никуда не хожу. Сижу дома, иногда встаю, чтобы дать денег соседу, собирающемуся в магазин – он купит мне сигарет и чего—нибудь выпить. Я прокурила комнату и всё, что в ней есть. Прокурила и себя, но это совсем не страшно и не важно. Успокоительные лежат под подушкой, я уже потеряла им счёт и не помню ни одного названия. Когда они закончатся, не уверена, что смогу сходить в аптеку за новыми. И нужны ли мне они будут. Рэ, охуевать от любви – это плохо. А одновременно от любви и отвращения – плохо вдвойне, втройне, вдесятерне..нет, плохо настолько, что цифры здесь не работают. Моя голова тоже не работает, будто мозги напрочь выскоблило кислотой. И плавясь вместе с мозгами в той кислоте, я теряю ощущение тебя в моей голове, но не в памяти.

Прикинув, что на поезде ехать долго, я выбрал автобус. Приехал в четыре часа дня на "Щёлковскую", на автовокзале взял билет на ближайший автобус и сразу пошёл на посадку – отправление через 10 минут.

Старый, буквально разваливающийся на ходу "Мерседес". Народу немного – не занята и половина мест. Я занял место с правой стороны перед средней дверью, чтобы, перекинув ноги через поручень, попытаться расслабиться и отключиться, смотря в окно и разглядывая пейзаж, которого раньше не видел.

Через три с половиной часа (водитель выжимал невозможное) мы приехали. В пути я отправил несколько смс Рыжу – о том, что приеду в Иваново и как мне её найти и где. Они остались без ответа, как и несколько звонков. Выйдя из автобуса, я вошёл в здание местного автовокзала посмотреть расписание – обратно я точно поеду, но когда – не знаю, поэтому мне нужно иметь представление о графике движения.

Сфотографировав расписание и выкурив подряд две сигареты, я заметил недалеко от автовокзала супермаркет и решил зайти, чтобы купить как минимум воды или чего—то подобного – в автобусе не было ни одной хорошо работающей форточки, а те, что были, давали щель для проникновения воздуха шириной ровно в пять миллиметров – подразумевалось, что должен работать кондиционер, который, конечно же, не работал, как и туалет в самом хвосте салона.

Съев пиццу, выпив пакет сока и купив несколько бутылок пива, которого я давно не мог найти в Москве, ещё раз позвонив и написав Рыжу – безуспешно – я повесил забитый до отказа рюкзак на спину и медленным шагом пошёл по городу. Состояние неопределённости и жуткой силы волнения повлияли на память – я не запомнил ничего, кроме панельных пятиэтажных хрущёвок, обязательно серых, и здания цирка, которое встречалось мне не один раз (сколько раз я заблудился? не помню).

Я ходил, смотрел по сторонам и курил. Рыж молчала.

Так прошёл вечер. Оставаться здесь, в Иваново, имело смысл только в том случае, если мне очень хочется поспать на автовокзале – денег даже на самую засранную комнату у меня нет, Рыж в ауте, поэтому поспать я могу и в автобусе, последнем, который отправляется сегодня в Москву.

Билет я купил заранее – сейчас я понял, что это было хорошим решением: пустых мест не было совсем, кто—то ехал стоя, что было формально запрещено. Большинство пассажиров – вахтовые рабочие (охранники, строители, etc.), заправившиеся на автовокзале пивом и продолжавшиеся заправляться им в автобусе. Я сел на самое заднее сиденье у окна и быстро вырубился, попросив соседа разбудить меня, когда будет остановка на перекур.

Первую остановку сосед проспал сам, на вторую я всё же успел выйти – сильно захотелось в туалет плюс затекли ноги. Заходя после двух выкуренных сигарет обратно в автобус, я понял, что печки не работали в нём ни секунды – разница температур с улицей минимальная. Вжавшись в сиденье от холода и натянув шапку на лицо, я считал минуты до конечной остановки – заснуть я так и не смог.

В полчетвёртого утра мы приехали на "Щёлковскую". Бомбилы у метро брали за поездку до трёх вокзалов шесть сотен, что для меня было неприемлемо – десятиминутная поездка по цене билета до Иваново и обратно? Спасибо, обойдёмся. Те, кому такси не по карману или просто без надобности ввиду удалённости пункта назначения, заходят в подземный переход метро, садятся на свои сумки/на корточки/на ступеньки на задницу и ждут, когда откроют стеклянные двери. Два часа незабываемого ожидания в "приятном" обществе.

Я отошёл на сто метров от входа в метро и быстро поймал машину за 150 рублей – до тех же трёх вокзалов. Дорога не заняла много времени, так что я успел на первую электричку в 4:15. Положил под голову рюкзак и лёг на холодное сиденье. Проснулся, когда мы подъезжали к "Текстильщикам" – два вора, которых я знал в лицо, пытались залезть в карман моих шорт, где лежала пачка сигарет, похожая на телефон. Открыв глаза, я спросил, что они хотят найти у меня в кармане. Нет ответа. Они резко встают и уходят. Я кричу им вслед что—то типа "отсоси у меня, ты ведь мой хуй искал?". Наверное, подумал, что это сон.

Приехав домой, я снова уснул. Разбудил меня Рыж – по смс – с вопросами о том, зачем я приезжал. Я ей ответил, но больше от неё ни одного сообщения не пришло. Заново проваливаясь в уже долго продолжающийся сон, я шепчу – "даже не думай о плохом".

После поездки прошло уже больше пары дней, но никаких активных действий я не предпринимал и даже не думал об этом – сон, сигареты и препараты брали верх, исполняя с точностью до буквы своё предназначение. Я мог спать, мог не спать – без разницы, всё слиплось в один вязкий комок безвременья и отсутствия вразумительных планов даже на ближайшие полчаса. Рыж возвращала меня в реальность – в её реальность, такую же безнадёжную и полную ежесекундных вспышек из прошлого.

– Прости, Рэ, что я не отвечала, когда ты приезжал – я не могла, была в больнице. Хотя какого хуя я перед тобой извиняюсь?! Знаешь, по какому поводу я там была? Хочешь, да? Тебе в подробностях описать или прислать итог по почте, в красивой коробке с бантиком? Я бы разбила тебе ебальник сейчас, если могла бы дотянуться! Превратила бы его в месиво фактуры и цвета борща, переваренного и выблеванного на плиточный пол бесплатного общественного туалета на вокзале. У МЕНЯ СЛУЧИЛСЯ ВЫКИДЫШ!! Слышишь, ёбаный в рот, ВЫ.КИ.ДЫШ.!! И это твой ребёнок, Рэ. Я тебе соврала тогда, что принимаю противозачаточные – мне так хотелось иметь от тебя ребёнка, так хотелось оставить тебя у себя в любом варианте – даже таком, в себе, чтобы никто не смог бы и не думал тебя у меня отнять или присвоить.. Можешь считать меня ёбнутой, но вот так я захотела. Представляешь, насколько сильно я всё чувствовала и продолжаю чувствовать? Мне даже толком не дали посмотреть на то, что должно было выйти из меня через несколько месяцев, а не сейчас, в виде куска мяса, отправленном в корзину с надписью "биологические отходы". Рэ, я произвела биологический отход – больше я ничего производить не умею.

Тусклый желтоватый свет лампы освещал пустоту стола, за которым когда—то завтракали, обедали и ужинали, но теперь некому это делать – я почти не ем. Я лежу на полу на кухне, разглядывая верхнюю границу оконной рамы. Я курю и потею, и мне сразу холодно, жарко и холодно одновременно. Пережёвываю свои страхи и страсти, перемалывая их скрипящими от осознания неизвестности зубами. Где—то есть Рыж, кричащая на операционном столе о том, чтобы ей оставили часть её внутренней плоти.

– Рэ, я разложила тут на простыне таблетки. Разные и много. Не делай сейчас ничего, просто почитай. Этот выкидыш и то, что забыть тебя или как—то вычеркнуть не получается, всё это плохо на меня влияет. Я не хочу продолжать так жить. Запомни меня так, как я выглядела у тебя дома. И я тебя запомню таким. Ты не уберёг меня тогда, не убережёшь и сейчас – как бы я этого ни хотела, как бы я этого ни желала. Ты будешь счастлив. И я буду счастлива. Помни, что я у тебя была, я у тебя есть и меня у тебя больше не будет. И похожей на меня не будет. Или я у тебя буду – в твоей памяти, на сколько её там хватит.. Когда моё место захочет занять другая – вот тогда ты поймёшь, чего и кого мы оба лишились в тот момент, когда ты решил соврать.

Это сообщение было получено мною в три часа ночи. В три тридцать пять я уже был на станции "Подольск", чтобы через сорок минут сесть в первую электричку. Я вытащил из постели Сенчи, сладко сопящего и обнимающего свою новую девушку – он довёз меня на своей машине до станции и простил мне спустя два дня то, что я послал эту девушку на хер, потому что она начала говниться, что я отбираю у неё Сенчи в такое время, когда "все приличные молодые люди спят, обнимая своих любимых".

Полпятого я был на Курском, через полчаса – уже на "Щёлковской", чтобы известным уже маршрутом добраться до Иваново. В этот раз мне попался автобус, делающий много остановок. Мы выехали в семь утра, а на месте я был только в полдень. Конечно же, я сразу начал звонить Рыжу.

Тишина.

Нарезаю круги по городу. Нахожу какую—то больницу, захожу и спрашиваю, как можно узнать, привозили ли к ним определённого человека. Узнаю – не привозили. Адреса Рыжа я не знал, поэтому не имел никаких представлений о том, где она могла сейчас находиться.

Лавка в каком—то запущенном и неухоженном сквере – и я сажусь на неё, затем, чтобы просидеть весь день до вечера. Не чувствую, что замёрз, замечаю только, что дрожат руки и ноги, а пальцы на руках практически не двигаются. Поздняя осень. Беру рюкзак и на прямых от холода ногах иду к автовокзалу.

Билет не беру – сижу внутри и пью ледяной "Ред булл". Мельтешение людей перед глазами помогает отвлечься и от холода, и от разных печальных мыслей приходящих в голову. Смс от Рыжа – "Ты в Иваново?". "Да. Сижу на автовокзале". "Езжай домой, ты замёрзнешь. Со мной всё хорошо". "Не хочу домой". "Зря. Я не приду к тебе". "От этих слов домой я точно не захотел. Я переживал, что больше не смогу увидеть тебя, или услышать, или прочитать твоё сообщение..". "Я жива. Езжай, пожалуйста, домой". "Не хочу".

Через пятнадцать минут она позвонила и я вышел в вечер ивановского автовокзала.

– Зачем ты приехал? – Потому что испугался за тебя. – Ты всё равно ничего не смог бы изменить. Я приняла слишком много таблеток. – Но кто—то же смог, раз ты жива. – Да.. Это было зря. В смысле – зря этот "кто—то" оказался именно в то время и именно в моей ванной. – Почему ты не веришь мне? Почему считаешь, что я обманул тебя? – Наверное, теперь уже верю.. Или ещё не верю.. Мне очень плохо сейчас. И трудно. Я не верю тебе, но и не верю в то, что ты оказался таким вот..который может не задумываясь соврать. Я не запуталась, нет, просто потеряла и никак не могу нащупать то острое место, которое разделяет грани между "я тебя люблю" и "я тебя не люблю". – Что дальше? Что мне теперь делать? – Сейчас – езжай, пожалуйста, домой, очень холодно. – Допустим, я сейчас уеду, а завтра, послезавтра, через неделю – что будет с нами, вместе и по отдельности?

Её глаза были грустны и ледяной ветер, сдувая волосы на лицо, время от времени скрывал их от меня.

– Я не знаю, Рэ. Мне нужно прийти в себя. Ты сам видишь во что я превратилась. Именно что не "в кого", а "во что" – в какую—то развалину, до которой никому нет дела. – Неправда. Мне есть дело. Ты общалась с Асти? – Ну так..буквально несколько предложений. – Но этого хватило, чтобы она..чтобы ты..чтобы всё закончилось между нами. – А всё закончилось? – Я не знаю, Рыж. – И я не знаю, Рэ. Ко мне через пару дней мама приедет, будет за мной ухаживать. Не волнуйся за меня тогда. – Буду волноваться. Ты мне совсем не посторонний человек. Если хочешь – иди, замёрзла уже. – Нет, ты езжай домой. – Не хочу домой – мне там нечего делать. – А здесь – есть что? – Нет. Но здесь я чувствую, что рядом ты, и мне спокойнее. – Рэ, езжай, пожалуйста. Давай созвонимся завтра, а через неделю—другую я приеду в Москву и мы встретимся и поговорим, обещаю. Только не сейчас. – Обещаешь? Мне очень нужна эта встреча. – И мне она нужна, Рэ. Дай только прийти в себя. – Хорошо. Я послушаю тебя. – Вот и замечательно! Поцелуй меня, Рэ.. – ? – Тебя смущают мои обветренные губы или ужасный внешний вид?

Что значил этот поцелуй и имел ли он смысл? Он был безумно приятным и согрел лучше горячего чая и самого крепкого алкоголя.

– Напиши мне, когда в Москву приедешь. – Это рано будет, часа в четыре утра. – Я дождусь. – Уверена? Хорошо, напишу. – Давай, Рэ, садись, а то без тебя уедет.

Один автобус, на который я купил билет раньше, я уже пропустил – Рыж тогда меня не уговорила.

– Сажусь. Я тебя люблю – и можешь ничего не отвечать. – Я скучала. И рада была увидеть тебя на самом деле.. Не забудь мне написать!

Двери закрылись. Какое—то время автобус стоял и Рыж не двигалась с места. Как только мы поехали, пошла и она – в противоположную сторону. Мне было хорошо в тот момент. Я отправил пару смс Рыжу о том, что я чувствую – будто прорвало, не мог остановиться – но ответы получил. Когда приехал в Москву, сразу написал ей – как договаривались. Ответа не последовало и я отправил "Приятных сновидений". Дома я спал до вечера, а проснувшись, увидел единственное сообщение. От Рыжа.

"Зачем ты уехал? Тебе нужно было остаться.."


You had to stay. Одиннадцатое дыхание.


Хорошо, когда тебя нет совсем – ни в физическом воплощении, ни в каком—либо другом. Никто не дотронется – затем, чтобы ошпарить кипятком безразличия или льдом фальшивой радости; никто не увидит – затем, чтобы одними глазами сказать, какого мнения о тебе; никто даже не узнает о том, что тебя нет и не было, пройдёт сквозь тяжёлый летний или лёгкий осенний воздух, размоет свои воспоминания ни о чём, которых в реальности тоже не существует.

Фантомная боль – фантомные воспоминания.

Никто не увидит, никто не удивит, никто не, некто – ты или я, без разницы. Я дрочу абсолютно пустой член, бесплотный и бесплодный, как твоё представление обо мне. На то, чтобы вырастить дерево, ума и знаний хватило. На то, чтобы снять с него урожай, – уже нет. Ты суёшь пальцы в рот, искусственно вызывая рвоту; в то же время я, за 400 километров от тебя, не могу выдавить из себя даже жалкого сгустка слюны – во рту пересохло настолько, что я чувствую, как воздух, который я вдыхаю, царапает нёбо и раздирает глотку до мяса. Оно кровоточит – и я наконец—то чувствую хоть какую—то влагу; сплёвываю полный рот крови, чтобы через пару минут повторить это действие.

Ты вынимаешь свои пальцы изо рта – их обволокла прозрачная слизь – и суёшь под струю воды. Никакой брезгливости – ты уже давно не считаешь, сколько раз это проделывала. Смыв слизь с пальцев, ты наполняешь ванну водой, засыпаешь туда соль, наливаешь колпачок ароматического масла ("с расслабляющим эффектом"). Становишься одной ногой, второй, садишься, гладишь ноги – проверяешь, не отросли ли волосы в ненужных местах, ложишься на спину, вынув руки из воды и положив их на бортики ванны, с одной и с другой стороны. Выключаешь свет, солёная вода обволакивает и нежит. Но как бы ты ни старалась, мозг отключить не получается.

Кровь перестаёт течь и теперь я могу поесть, вот только у любой еды всё равно вкус крови. И я не могу глотать, заливаю в себя литры воды, пытаясь протолкнуть кусок этого "Сникерса" хоть на сантиметр вниз по пищеводу. Мне это удаётся. Расплатой за относительную сытость становится кровь, снова и снова орошающая мой рот изнутри. Я терплю, плавлю "Сникерс" в микроволновке, вынимаю арахис и пью через трубочку что—то отдалённо напоминающее шоколад. Чихаю, разбрызгиваю, какая—то часть попадает на голые ноги; я вскрикиваю, неловко дёргаю одной ногой и, споткнувшись, падаю. Встаю, иду в ванную и смываю остатки шоколадного разбрызгивания.

Ты выходишь из ванной в прохладу кухни, пьёшь воду без газа и закуриваешь. "Кент8", я помню. Закончив, отрезаешь кусок позавчерашнего торта и садишься за ноут. Мой шоколад тебя вообще не ебёт.

– Почему ты не остался? Или не остался почему—то? Сейчас всё было бы по—другому. Я не хотела, чтобы ты уезжал. Но мне было страшно. Дома я приготовила ужин для нас, а ты уехал и я его выкинула с балкона. Вместе с посудой. Спать одной очень холодно, я ждала тебя.

Почему ты меня не остановила? Буквально толкала в спину, чтобы я сел в автобус и занял свободное место.

– Не знаю.. Мне было страшно после всего, что мы пережили, после всего, что я пережила.. Ты разве не видел, не смотрел в мои глаза? Как только ты сел в автобус, у меня потекли слёзы. Ты смотрел в окно – видел их? Руки из карманов не вынула.. Ты не увидел того, что я старалась тебе показать. А сказать напрямую мне смелости не хватило – я тоже вела себя не лучшим образом в некоторые периоды _до_ этой встречи. Глупая Рыж проёбывает любые возможности.

Не знаю, закончится ли это всё когда—нибудь. Какие—то дни и минуты сохранит память, а то, что это была и есть ненормальная, _аномальная_ любовь, мне будет напоминать маленькая татуировка на правом запястье. Пусть и читается она не так, как я думал до какого—то момента, но напоминать будет.

– Зачем ты её сделал? Зря. Испортил кожу непонятно зачем. Тебе это не нужно и не пригодится. Другие девушки потом спрашивать будут – что ты им ответишь? Что сделал это во имя ничего и..ничего? Рэ, я думала, что ты сохранишь свою голову в порядке, в отличие от меня.

Время шло, но в то, что состоится обещанная московская встреча, я верить практически перестал. Вроде как даже начал вылезать из ниоткуда, чтобы увидеть, что в настоящем времени ничуть не лучше. Набираю Рыж. "Набранный вами номер не используется". Типа того. И как я старался, пыжился и кряхтел, пытаясь стереть пусть самую мелкую, ничтожную часть из огромного массива памяти о нашей "совместной" жизни, чтобы в результате получить смс с незнакомого (до прочтения текста) номера и рухнуть в бессилии в вечный день её отъезда из Москвы в Иваново, в вечное "Ты обманул меня!": "Это Рыж. Я в Москве. Встретимся?".

Вот так просто – "Встретимся?". Сквозь чёрный цвет проступает слой ещё более чёрного, затем бледнеет настолько, что видно все сосуды и тонкие вены. Калибровка заканчивается и я вижу её ноги с разбитыми в кровь коленями – кровь живописно стекает к стопам, оставляя след – сложный узор, ложащийся извилистой сеткой. Щёлкает выключатель, теперь я вижу её всю – она одевается и уходит, капая кровью на бежевый ковролин. Я встаю со своего стула, оглядываюсь по сторонам и выхожу из помещения. За дверью – Рыж, одетая в лёгкое платье. Мы молча стоим, пока она не берёт мою руку в свою, – и мы выходим из здания, оставляя после себя полоску красных клякс. Мы живы ещё или как?

Договорились встретиться в "Тануки" на Дмитровском шоссе, недалеко от её дома. Была уже зима. Или осень как зима. Дул пронизывающий ветер, который в спальных районах, учитывая их местами дурацкую планировку, не утихает ни в одной точке – поджидает тебя за углом, в переулке, на балконе собственной квартиры и на остановке общественного транспорта.

Быстро сказав друг другу "Привет", мы нырнули в тепло ресторана, миновав услужливого узбека на входе, загримированного под сёгуна. А может и не загримированного.

Рыж выбрала стол, принесли меню, а я смотрел на неё и не мог насмотреться. Скучал и не мог наскучаться. Но именно сейчас казалось, что она холодна напоказ – прямая (насколько позволяет стул) спина, строгое лицо и красная помада на губах; никаких эмоций, никаких переживаний.

Я смотрю на неё, она смотрит в меню.

– У тебя деньги—то есть с собой? Сможешь расплатиться, если что? У меня вообще ни копейки, еды купить не на что.

Конечно, я взял с собой сумму, достаточную для нескольких ужинов и нескольких поездок на такси.

– Не волнуйся об этом и не ограничивай себя. – Могу заказать всё, что хочется? – Да. – Тогда я буду..

Не помню, что заказала Рыж. Я заказал овощи с рисом и мясом..мм..вроде того – их принесли на толстой чугунной сковородке. А! Рыж ела суши. Мы пили "Асахи" и жадно курили – тогда ещё можно было курить внутри кафе и ресторанов.

– Что ты мне расскажешь, Рэ? Не нашёл ещё никого? – Издеваешься? Нет. И не ищу. – Я тоже. Не хочу. К тому же я испытываю к тебе до сих пор противоречивые, но чувства. – Да? И как ты их можешь назвать или выразить?

Поцеловала меня в щёку. Засмущалась. Поцеловала в губы – быстро, отрывисто, два раза.

– Мне идёт красная помада? – Да, правда, кажешься слишком строгой. – Я и есть строгая. блядь, эту пепельницу когда—нибудь поменяют?!

Очередной окурок разрушил хлипкую пирамиду и пепел и фильтры с красной помадой и без неё разлетелись по столу. Подбежала жена сёгуна с "тысячью извинений" и быстро всё убрала. Я не настолько строгий – а жаль. Или зря?

– Так вот.. Рэ, чувства, которые у меня к тебе, не только противоречивы, но и нестабильны. И я не знаю, что с этим делать. Возможно, ничего не сделаешь. – Может и не нужно с этим ничего делать. – Может. Такого у меня ещё не было, с тобой вообще многое впервые. Ты, наверное, в курсе. – Относительно. – Что относительно? Ты всё забыл? – Смотря что ты имеешь сейчас в виду. – Нашу..мм..любовь. Занятия любовью, ссоры, ругань и физическое угасание. Это не всё, но этого хватит. Ты разрушил меня полностью и собрал заново – испытаю ли я ещё раз что—то подобное когда—нибудь?

[Чёрт, что ты чувствуешь на самом деле? Манишь меня своими тонкими пальцами с зажатой в них сигаретой? Пока она тлеет, ничего не кончено? Она не истлеет или моя надежда рассеется, когда ты ёбнешь мне пепельницей по лицу? Рассеется надежда и закончится жизненный цикл.]

– Физическое угасание.. – Именно. Сегодня я выпила всего лишь кружку чая. Рэ, ты мало зарабатываешь. На что мы будем жить?

[Мы будем жить? Где? Вдвоём или по отдельности?]

– Если это главный критерий, или один из главных.. – Не главный, но ты же знаешь..видишь, что я привыкла к определённому уровню комфорта. Права хочу получить, водить маленькую машину, выходить из неё в московскую слякоть в тёплой шубе и нежиться в ласковом море посреди зимы.

[Суженый, ряженый, На бабло заряженный].

– ..то можно что—то придумать. – Ты что, повёлся? – ? – Ахахахаха, Рэ! За кого ты меня держишь? За меркантильную сучку?

[Бля]

– Никогда не думал о тебе в таком ключе. – Но ты быстро клюнул. Больная тема, да? У тебя почти по нулям, у меня уже ноль. Мы на равных, ничто не мешает начать новую если не жизнь, то хотя бы белую полосу в этой жизни. Белую, Рэ, у меня даже краска дома есть, целая банка "лунно—белой", как моя кожа, краски. Её уже нужно использовать, скоро она может испортиться. – Ещё пива?

Заказав ещё пару бутылочек, последних на заканчивающееся свидание, но, возможно, не на вечер, мы снова замолчали – мы смотрели друг на друга, взгляды сначала блуждали, но довольно быстро встретились.

– Я сексуально выгляжу, да? – Здесь ни одна девушка не выглядит сексуальнее тебя. – Да ладно! Вон та – так и пялится на тебя весь вечер..а может, вы знакомы, а? – Первый раз её вижу. Я в твоём районе редко бываю. – Она следила за тобой и пришла сюда. – Хочешь, я позову её и мы узнаем, так ли это? – Она тебе подыграет, потому что с тобой я! – Сейчас позову.

Я приподнимаюсь со стула, Рыж обеими руками хватает мою руку и усаживает обратно.

– Нет, не хочешь правды? (улыбаюсь) – Рэ, я же пошутила.. И мне приятно, что на твоей руке есть я. – Ты же сказала, что зря всё это. – Зря. Но мне приятно. Очень.

Расплатившись по счёту, мы вышли в холодную дегунинскую ночь. Рыж не захотела ехать на такси, поэтому мы пошли пешком, тем более что идти совсем недалеко.

Иногда Рыж раскрывается иначе, играет красками на несколько тонов ярче, чем обычно, и тогда она преображается и внешне – черты лица заостряются, улыбка образует ямочки в уголках губ, а голос становится одновременно нежным и очень сексуальным.

Мы шли по вымершим дворам – кто захочет на улицу, где дует ужасный ветер, делающий из минус пяти минус двадцать пять? Недалеко от дома Рыжа стоял цветочный киоск – окна изнутри запотели, свежесрезанные цветы не любят тепло, но внутри было, судя по всему, немного теплее, чем на поверхности наших носов и щёк. Там хотя бы не было ветра.

– Рэ, Рэ! Купи мне цветы, как будто я твоя девушка. Или не твоя, а просто девушка. Которая тебе нравится. Или не нравится, но ты просто хочешь сделать ей приятно. Она замёрзла, а цветочки её согреют.

Рыж сама выбрала цветы – оранжевые герберы – и через несколько минут мы уже были у её подъезда. Ветер и не думал прекращаться, играя её букетом.

– Ох, Рэ.. Спасибо тебе за вечер! Ты мне сегодня столько приятностей сделал, что у меня, наверное, передозировка. – Ничего такого я не сделал. Разве бывает передозировка от приятных моментов? – Бывает. Когда их слишком много, то потом уже не так приятно. Я сегодня была на грани. Не хочу удовольствие превращать в рутину какую—нибудь. – Я бы с тобой поспорил на эту тему. – Но не сегодня уже. Во сколько у тебя последняя электричка? – В час тридцать с Курского. – Ой, тогда тебе уже пора. – Я успею, здесь не так далеко ехать. – Как сказать. Сначала тебе нужно доехать до метро – на такси, автобусе или маршрутке, остановка вон там. Можно долго транспорта дожидаться, особенно в такую погоду. – Ерунда. Не успею на последнюю электричку – зайду к каким—нибудь знакомым, скоротаю ночь у них. – А что это за знакомые? – Их имена тебе ни о чём не скажут – ты же их всё равно не знаешь. – Девушки? – Нет. А должны быть ими? – Ну..я не знаю..я же их не знаю (смех).

Фольга букета отчаянно – именно так шаблонно – трепыхалась на ветру, поблёскивая под тусклым уличным освещением. Пошёл редкий снег и на дороги выехала оранжевая уборочная техника.

– Рэ, я знаю, что тебе не очень нравится этот район, а я его очень люблю, потому что выросла здесь. В Иваново я оказалась только из—за мужа. Мне там тоже было неплохо, но Москва – моя, это такое твёрдое ощущение.. В детстве я любила стоять на мосту на "Моссельмаше" и наблюдать, как из отдельных вагонов составляются длинные—длинные поезда. И сейчас я это тоже люблю.. Рэ, я к чему..если что—то любишь, то просто так это не пропадает и не исчезает в никуда, не превращается в кучу плохо пахнущего "ничто".

[Например]

– И у нас с тобой также. Ничего не пропадёт – это нематериально, пропасть можем только мы. Пропасть, исчезнуть, слиться с серостью этих панелек девятиэтажных или лечь под поезд – итог один и тот же. Когда нас не станет, тогда не станет и всего того, что мы чувствуем. Нет, мы будем утверждать, что любим, страдаем, ненавидим, скучаем и тому подобное – но если нас обоих нет, то делать это будет некому, а если нет только одного из нас, то второму ничего не останется, как либо убить или заморозить в себе эти чувства, либо поделиться с кем—то другим, тем, кто в тот момент будет рядом. А воспоминания останутся, Рэ – и останутся тёплыми и нежными, какой бы временами чёрной не была наша с тобой история.

Мне даже сказать—то и нечего.

– Я замёрзла, Рэ. И бабушка дома не спит, волнуется за меня. Я пойду. – Сказала бы раньше – я не стал бы тебя задерживать. – Брось ты, это я нас задерживаю. Спасибо за вечер! Я уже повторяюсь, да? Иди, Рэ, не мёрзни. Обязательно напиши, когда доберёшься до дома или до знакомых!

Объятия, поцелуи, взгляды. Взгляды.

– Пока, Рыж. Тебя нельзя не любить. – И спасибо за цветы – они прекрасны!

Я развернулся и пошёл в сторону остановки транспорта. Пока ветер не начал уносить от меня звуки, я услышал, как Рыж набрала на домофоне код, зашла в подъезд и за ней нехотя захлопнулась железная дверь, гулкая от мороза.

Прождав двадцать минут эту чёртову маршрутку, через пятнадцать я оказался в метро, а ещё через два часа и одну поездку на электричке и одну на такси – дома. Написал Рыжу. Тишина, как и раньше по ночам. Я заварил чашку ночного кофе, выкурил ночную же вкусную сигарету и лёг спать.

Первым смс от Рыжа было ночное – "я тебя любл". И я тебя любл, мысленно ответил я. Но сколько ещё ты собираешься меня мучить? Второе сообщение от Рыжа, длинное, часть первая:

"Я зашла в подъезд, подошла к лифту. Мне вдруг стало так больно, я заплакала. Двери открылись, я вошла внутри, нажала кнопку своего этажа. Не доехала – вышла раньше, чтобы покурить в подъезде в форточку, ждала, пока из глаз течь перестанет. Видела, как ты мёрзнешь на остановке. Выкурила три подряд, вытерла с лица то, что смогла вытереть, и открыла дверь своей квартиры холодным ключом. За.."

Часть вторая:

"Зачем ты уехал? Тебе нужно было остаться!!"

__________________________________________________________________________

Напиши, когда доберёшься. Аня.

__________________________________________________________________________


You had to stay. Двенадцатое дыхание.


Мне некуда деться, разве что сдохнуть, повиснуть худым трупом с редкими складками жира под потолком высотой 2.52 в комнате площадью в неполные восемь квадратных метров. Прятаться негде, прятаться вообще бессмысленно.

Я стою на вершине недостроенной плотины. Подо мной – примерно двадцать пять метров свободного падения в болото с одной стороны, в шахту, усеянную шипами торчащей из стен арматуры – с другой, третья грань – утрамбованная земля, густо усыпанная битым стеклом. Я смотрю вниз, пока дообеденное солнце доводит до совершенства мой загар. Мне незачем торопиться и я прикуриваю первую. Предпоследняя затяжка расслабляет меня настолько, что стоять становится сложно – слабеют ноги – и я ложусь голой спиной на парапет, чувствую кожей бетонную крошку и самые мельчайшие неровности. Раскидываю руки в стороны – как и ноги за несколько секунд до этого – и проваливаюсь в сон, настолько краткосрочный, что он больше похож на внезапную незапланированную отключку; по часам на телефоне – шесть с половиной минут плюс новое смс от тебя. Просыпаясь, вздрагиваю и закуриваю вторую. Прятаться бессмысленно.

Я не думаю о тебе. Я тебя не чувствую и не ощущаю. Ты – это всё равно я, как и наоборот. Если мы встанем вплотную к друг другу и ослабим контроль лицевых мышц, мои губы слегка приоткроются и – поскольку улыбаюсь я плохо – ты почувствуешь всего лишь тёплое дыхание (я чищу зубы два раза в день, если что). И если ты будешь злая, то уверенным кивком головы запросто сломаешь мне нос и рассечёшь нижнюю губу, чтобы в следующее мгновение, пока я приподнимаю брови в лёгком нокауте, схватить меня обеими руками за голову в районе затылка и размазать большими пальцами рук кровь по моим щекам. Я всё—таки смогу криво улыбнуться и тогда ты будешь довольна. А если ты будешь добрая, то в ответ на моё дыхание из приоткрытого рта ты всего лишь аккуратно прикроешь его и позволишь взять себя за талию, сама расположишь мои руки в нужных местах, сфокусируешь взгляд и мы поменяемся ролями – я размазываю кровь по твоим щекам, вправляя сломанный нос и слизывая сопли с губы. Порядок действий не менялся – удары наносила ты, как и в первом случае. Мы стоим вплотную к друг другу, я глажу твою выпирающую скулу и не думаю о тебе.

Ты что—то решила – определённо или не очень – и это никак на мне не отражается и не отразится. Я знаю, что я делаю – и это со всех сторон выглядит нелепо. Я жду. Ко мне не относится ничего из того, что ты придумала, что ты воплотила и на что построила планы – твои лёгкие ничуть не чище моих, что делает наши шансы на продолжение знакомства вне времени равными.

– Ну..я не буду повторяться, Рэ. Не было никого в квартире. И ничего, кроме кровати со свежим постельным бельём и открытой форточки в единственной комнате. От меня только несчастья – несправедливо, что сыпятся они на тебя одного. Я постоянно всё порчу, капризничаю, буквально отпихиваю руками даже самые маленькие намёки на абстрактное счастье, которое может стать вполне реальным. Может и не стать, но я так ни разу и не попробовала за наши две последние встречи. Мне легко понять, почему ты и во второй раз ушёл. Мне нелегко понять, почему ты ушёл во второй раз. И в первый. И вообще отпустил меня в ту ёбаную поездку в Иваново. Ты, ты, ты, ты, ты, ты, ты, ты, ты.. А где я? Где место для меня и есть ли оно вообще? Рэ, послушай – когда ты не будешь знать, как и где меня найти, а такая ситуация будет, то ищи (если вообще захочешь искать) там, где ты меня отчётливо представляешь. Так отчётливо, что можешь потрогать. Что можешь что—то сказать – и я отвечу. Я обязательно отвечу! Если промолчу – покопайся в моих карманах, я заранее напишу записку. Мы ещё увидимся, Рэ – если у _тебя_ будет такое желание.

Прошло достаточно много времени после последней нашей встречи вживую. Я не знаю, менялось ли что—то кардинально в жизни Рыжа – те несколько сообщений, которыми мы перекинулись за весь этот период, содержали так мало информации, что никакого общего впечатления не сложилось.

Мы поздравляли друг друга с днями рождения (виртуально, конечно), отправляли какую—то музыку, неким образом характеризующую нас на данный момент времени – но когда я интересовался жизнью Рыжа в общем, то ни разу не читал сообщений с текстом даже не то что "я счастлива", а хотя бы "всё хорошо". Всегда всё было "плохо" или близко к этому.

И никакой возможности узнать, что на самом деле происходит в её голове, сердце и на тех улицах, на которых она бывает постоянно или появляется эпизодически.

Мы подсматривали за жизнью друг друга, но однозначно определить, зачем это было нужно каждому из нас, нельзя. Как и нельзя сказать, что это было осмысленное и обдуманное подсматривание, преследующее хоть какие—то цели, кроме очередной отсечки "он/она забыл/забыла меня". Поэтому в обе стороны шли напоминания о том, что мы есть.

– Рэ, у меня новый телефон – "Samsung Witu"! Я так его хотела! Теперь я буду писать стишки на нём. И рисовать, и слушать музыку, и.. Я тебе не давала мой новый номер? Вот он – * *** *** ** **. Позвони мне как—нибудь?

Когда "как—нибудь" настало – мне трудно было на это решиться, я не представлял Рыжа в амплуа только—лишь—собеседника (столько времени прошло, но микронамёки и крошечные зацепки делали своё дело – рассыпали надежду еле видимой комнатной пылью по экрану монитора) – я не подумал, что оно может принять форму "как—то так": мой звонок сбрасывается.

Тридцать секунд на то, чтобы она набрала смс: "Зачем ты мне звонишь? Я в кино. Не беспокой меня больше, пожалуйста".

Ещё пять с половиной минут на то, чтобы прицелиться и ни за что не промахнуться: "И почему же ты мне не перезваниваешь?!".

Обычно после нашего с Рыж общения – хоть одним сообщением, хоть на всю ночь – до следующего раза остаётся примерно полгода. Полгода, за которые можно отследить жизнь Рыжа исключительно по стишкам и записям в блоге. По песенкам, добавленным в "Мои аудиозаписи", и по глазам, меняющимся на каждой новой фотографии. И ещё она обязательно скажет несколько раз за этот период, чтобы я не трогал её никогда. Забыл и забил. Оставил в покое. Я отхожу. Не то что в сторону, а падаю в канаву и закрываю уши руками, а глаза зажмуриваю, но..

– Рэ, представь себе, за мной когда—то Иракли ухаживал – ты помнишь/знаешь такого певца? Это было буквально перед тем, как мы с тобой встретились. Конечно, он предлагал мне сразу всё, сразу много и просто сразу. И ты помнишь, чем это закончилось, где и кем – тобой. Смешно, да? Сейчас можно посмеяться, а тогда я крыла его матом и кричала, что не продаюсь. Мне было очень обидно, что он так подумал – честно—честно. Мы знакомы уже лет семь с тобой, да? И даже не надоели друг другу! Хотя, если брать в расчёт наши отношения, _от и до_, нет, _до_ не было – мы ещё не закончили)) Не закончили же? Ты же согласишься, что не было однообразия? Блядь, я заговорила как плохой школьный психолог. Не могу связно выразиться, попытайся понять – ты мне небезразличен. Сейчас я понятно выразилась? Мне спокойно, что просто где—то ты есть – и всё. Будь, ладно? И не обращай внимания на мои картинки, где я с кем—то – из этих встреч .ничего.никогда.не.получится.

Мне бы её уверенность, мне бы частичку её самоуверенности и примерно четверть наглости – кто знает, как всё может повернуться. Или провернуться, как мёрзлое мясо в староймясорубке – с хрустом льда, перемолотого на сотни острых осколков, чья опасность слишком кратковременна и в прямом смысле быстротечна.

Или обернуться – в прошедшее время как в связку осенних листьев, которые растут лишь для того, чтобы упасть и перегнить – если повезёт.

– Рэ, Рэ! А как у Джона там дела? Он вообще мне не пишет! Номера телефона у него, конечно, моего нет, но в вк мог бы написать. Мог бы, если захотел! И я всё—всё могла бы, если только захотела. Я не могу только одного – залатать огромную дыру в своём сердце.


You had to stay. Тринадцатое дыхание. D


Ты говорила, что не бросишь курить. Я говорил, что не брошу курить.

Отдавая себе отчёт или поступая безотчётно, оглядываясь назад/вокруг или не видя ничего/никого дальше тлеющего угля сигареты, круша стеклянную реальность или оставаясь аутично—равнодушным к ней, предпочитая таблетки или уважая нож – этой привычке мы остались верны, одной из нескольких, из тех, что были с нами с самого начала. Со времени превращения развлечения в привычку и с начала нашей _взаимной_ жизни.

Если ты держишь сигарету во рту и сосредоточенно читаешь очередной комментарий очередного размытого читателя, а у меня возникает желание поцеловать тебя, то я не буду просить тебя вынуть её, не буду вынимать сам, спрячу руки за спину и затушу её своим языком. Ты вскрикнешь, выронишь потухшую сигарету, дёргано стряхивая пепел с одеяла, а потом, через один взгляд, сама коснёшься моих губ своими, чтобы закончить "французским поцелуем". Сколько пепла ты уже стряхнула с постели до этого дня?

Сколько пепла ты стряхнула с постели этого дня? Этого или одного из предыдущих – выбор ничем не ограничен. Серая взвесь, непроницаемая и забивающая дыхательные пути, слезящая глаза и оседающая на любой поверхности подобием грязного осеннего снега – такая же лёгкая и одновременно тяжёлая, как желание. Любое желание – предмета, события, человека – можно подставлять примеры до бесконечности. Но, отработанным движением стряхивая пепел с сигареты или с одежды, этим же движением не стряхнёшь желание – оно въедается в тебя сильнее любой смолы. И мы влипли.

– Рэ, зачем ты меня злишь? Я легко могу разъебать тут всё на хуй! Мне не жалко мебели и этих светильников, а на кухне я разойдусь так, что появляться рядом со мной ты больше не захочешь, захочешь слинять отсюда. Но входная дверь закрыта и ключ от неё у меня, а прыгать с балкона высоко. Что? Тогда я сама тебя сброшу, а соседям скажу, что котик упал. Разве у меня не может быть жирного котика? Он кушает так же часто, как я.

После второй сигареты голова проясняется и теперь я могу связно озвучивать мысли и намеренно искажать логические цепочки. Вот именно – объяснить эти семь лет я не смогу ни в каком состоянии. Если ты сможешь – расскажи, мне будет очень интересно послушать.

Я грустно улыбнулся, когда узнал, что пропустил день твоих похорон – чёрт, даже в этом случае у нас не получилось встретиться, как не получалось бесчисленное количество раз до этого. Когда торопишься жить, опоздания входят в привычку.

Твоя смерть неожиданна.

И сколько слов ты мне наговорила о том, что всё именно так и может произойти "когда—нибудь" – внезапная остановка сердца – я не подготовился, если такая ситуация вообще подразумевает подготовку.

О том, что тебя больше нет, я узнал через месяц после случившегося – и это было чистой случайностью. Я понимаю, что меня не обязаны уведомлять о таком – в их глазах я _никто_ и меня _нет_ и не было в твоей жизни, а теперь не будет и в смерти или около неё, насколько там можно быть рядом, насколько там можно быть близко. И если кто—то присвоит память о тебе, то что останется мне?

Я нашёл твою песочную горку не с первого раза – пошёл от платформы не в ту сторону и сделал офигенной длины крюк; бежал по осеннему полю под низкими тучами в жёлтых кроссовках; попал на кладбище через какую—то дыру в заборе, около которой была свалка отслуживших своё искусственных цветов. Людей практически не было. Я примерно представлял, где тебя искать, и пошёл к главному входу.

Фотографию ещё не выбрали, наверное; непослушный песок расползался в разные стороны, размывая следы чьей—то обуви. Я не знаю, как ведут себя люди на кладбищах и что они ещё делают, кроме того, что содержат свои скорбные горки в относительной чистоте. Зайдя в периметр, я присел на одно колено и закурил. Много цветов, но взгляд остановился на табличке с именем и годами жизни – ты снова обыграла меня, заставив сомневаться, та ли эта горка.

Вышел из периметра, прикрыл калитку, облокотился на ограду, закурил ещё одну. Перед моими глазами не мелькали наши приключения, в голове не звучал твой голос – я ни о чём не думал. Стоял и курил, глядя сквозь слой земли и песка, будто хотел разглядеть тебя под этими нагромождениями – предметными и словесными (разбросанными не мной).

Там, где слова уже не имеют значения, там, где память уже не способна воспроизвести ни один образ, начинается бесконечность. Она вберёт в себя все эти проволочные цветки и шаблонные фразы с траурных лент, оставит имя.

У тебя оно есть – как и у меня на правом запястье. То самое слово с ошибкой, которое "не пригодится". Пригодится, как видишь. Иначе что у меня останется?

Иначе что _от меня_ останется?


You had to stay. Выдох.


Ты прильнёшь ко мне.

Тёплая.

Яблочно—пряная.

Взвесь вчерашнего пепла

Недокуренных сигарет

Льстит

Этим справкам

Из дома состаренных.

Нафантазируешь —

Будто это каминная

Или кальянная.

Моя пьяная.

Новые волны

Новых окраин/новых опалин

Бьются

О загорелые стопы.

Всё уже только по памяти.

И это, наверное,

Правильно.


Лён.

Или лень.

С первой прижжённой

Ресницей

Придёт ожидание future,

На которое сил—то и нету,

А есть твоё безграничие

Планов.

Как взглянуть —

Или внутреннее сопротивление.

Что ж.

А руками за голову,

Словами за уши,

Подбородком за подоконник.

Не волнуйся.

Быть хуже тебя никто не научит.

Ведь часто так путают,

Часто так выбирают

Между близостью тел

И водопроводностью кранов.

Знаешь..

Если что,

Мои записи бережно трогай,

А кожу

Лучше не трожь.


Холодно.


______________


Если что,то трогаю Ваши записи. По привычке – нежно, на вдохе.

Если что – это когда горло царапает вырывающимся криком.

Если что – я помню, Вы пахнете прожаренным гватемальским кофе.

"Если что" —случается, когда забываю разницу между годом и мигом.

Если что, вспоминаю Ваш номер стёртый. Из телефонов и памяти.

Вспомню и буду звонить ночами, но кожу не трону, чтоб не обжечь.

Перечитываю строки Ваши, перебираю как чётки. Вы – тянете.

Нужно было беречь.


Если что – всё равно прильну к Вам. Ваша. Тёплая, яблочно—пряная.

Горько—медовая..

Если что – я ещё не в себе, но уже не пьяная.

...........................

Ваша бедовая.