Любовь [Андрей Алексеевич Мурай] (fb2) читать онлайн

Андрей Мурай Письма к незнакомцу. Книга 4. Любовь

-1-

Приветствую Вас, Серкидон!

Тема «Любовь». Мы подошли к нетекучему Рубикону, перейдя который к любви человеческой относиться будет: или с осторожным уважение, или с белой завистью.

«Говорите только о любви, всё остальное – преступление», – восклицал неистовый поэт Луи Арагон¹. Закончим наши «преступления», Серкидон, образумимся.

«Разделилось всё на свете на любовь и нелюбовь», – пел белобородый бард Александр Дольский.

Вот мы и разделим наши эпистолярные утехи на: «о любви» – «не о любви». И давайте по завету Пушкина «Поговорим о странностях любви»², о её законах и беззакониях. Поговорим серьёзно, не отводя глаз ни от сияющих высот, ни от тёмных пропастей, где сгинуло столько… Но не будем сразу о грустном, давайте сначала о весёлом. Позвольте – анекдот.

Кинофестиваль. Встречаются два режиссёра.

– А, привет, привет, сколько зим сколько лет. Чем занят? Что снимаешь? Подожди, подожди, дай сам угадаю. Мужчина ты не старый, наверняка, снимаешь о любви.

– Прямо в точку! Хочу снять фильм о любви.

– Ну! Я говорил, что угадаю. Что же ты, охальник, там новенького придумал?! Ты снимаешь о любви мужчины… к коварному гермафродиту?

– Да, нет…

– Стоп, стоп, стоп… О любви мужчины… к молодому жирафу?

– Ну, что ты, нет, конечно.

– Тогда о любви мужчины… к длиннохвостой рыбке?

– Да и близко нет, я снимаю фильм о любви мужчины к женщине.

– Э-э-э, так ты кинодокументалист…

Будем и мы с Вами, мой отчасти поневоле целомудренный друг, подобными кинодокументалистами. Старомодными архивариусами древних чувств. Подробными хроникёрами любви людей. Остановим наш взгляд на взывающем чувстве любви мужчины к женщине и на вызванном ответном чувстве женщины к мужчине. На бурлении страстей человеческих! А что касается длиннохвостых рыбок, длинношеих жирафов, шелковистых овечек, ласковых кошечек оставим их сексуально продвинутым авангардистам вместе с шарфиками и бубликами…

Что же такое любовь?..

Упаси Вас бог лезть в словарь, я там такое вычитал, что потерял на время и способность формулировать, и желание писать о любви. Человеку невлюблённому выразить любовь словами невозможно. И жестами тоже. Даже ранее упоминаемый первопроходец жеста Кратил, и тот перед любовью спасовал бы.

Что же делать?.. У меня к вам конструктивное предложение. Как икону в окладе, давайте попробуем представить лик любви в образе. И не в одном. Представим королеву чувств и во многих проявлениях, и во многих одеяниях.

Беря пример с хозяев рачительных, каждую крошку сложим в ладошку. Припомним образы, которые мы уже использовали в ходе нашей переписки.

Не так уж и много воды утекло с тех пор, когда, говоря о первых людях и наших прародителях, мы предположили, что любовь стала для них спасательным кругом в первые дни изгнания в места негостеприимные, сырые и болотистые.

Вот и есть первый образ: любовь – спасительный круг для Адама и Евы. Для мужчины и женщины. Любовь-круг поддерживает на плаву любящую пару и не даёт ей потонуть в бурном море житейских проблем.

Говоря о трудах Джона Грея, мы с Вами торжественно обозначили любовь как алый парус человеческой души. Вот есть и второй образ. Дальше считайте сами. Я на счёт отвлекаться не стану. Меня уже захватила морская стихия. Я уже припомнил остерегающий афоризм:³

«Любовь – море чувств, в котором не учат плавать».

Как правило, не учат. А вот Вам, Серкидон, повезло, я вызвался быть Вашим инструктором по плаванью в море любви. И если Вы сразу топором пойдёте ко дну, успев лишь недокрикнуть: «Люб…», мне будет очень обидно. К тому же у меня из-за Вас наверняка будут неприятности: мне могут поставить на вид, могут перевести в младшие инструкторы, а отпуск предоставить в зимнее время. Поэтому прошу Вас быть прилежным учеником.

Продолжим о море словами Михаила Пришвина:⁴

«Любовь – это неведомая страна, и мы все плывем туда каждый на своем корабле, и каждый из нас на своём корабле капитан и ведет корабль своим собственным путём».

Маринист из Михаила Михайловича весьма относительный. Самое морское из того, что у него припомнилось, повесть «Корабельная чаща». А вот поди ж ты, как дело коснулось любви, потянуло писателя стать капитаном. И «плавсредство» выбрал правильно – корабль. Владимир Владимирович Маяковский выбрал утлую лодчонку, и «любовная лодка разбилась о быт»⁵.

Вперёд! По нарастающей! Вслед за тихим прозаиком – бурные поэты. Шекспир примерил тельняшку в переводе Маршака:

Любовь – над бурей поднятый маяк,

Не меркнущий во мраке и тумане.

Любовь – звезда, которою моряк

Определяет место в океане.

Не всегда место в океане, да и в жизни, моряк или неморяк определяет верно. И тогда возможно кораблекрушение или крушение надежд. И что тогда? Тогда по Ремарку:⁶

«Любовь – не зеркальный пруд, в который можно вечно глядеться. У неё есть приливы, отливы. И обломки кораблей, потерпевших крушение, и затонувшие города, и осьминоги, и бури, и ящики с золотом, и жемчужины… Но жемчужины – те лежат совсем глубоко…»

Сойдём на берег, пока не укачало. Мы немного поплавали, не утонули, и это хорошо. Плохо другое – не с того мы начали. Есть золотое правило: любить – королеву, ходить – с туза, начинать – с Пушкина. У Александра Сергеевича есть фраза прекрасная и грациозная, как чёрная пантера. Приведу лишь хвост её: «… но и любовь – мелодия»?.. Видимо, мелодия сердца…

Тут нам самое время подпеть Муслиму Магомаеву: «Ты моя мелодия,// Я твой преданный Офрей…»

Э-э-э… плохо… Нет, не то плохо, что гнусаво мы подпевали Орфею советской эстрады. В конце концов, мы же с Вами на эстраду не лезем. Только нас там и не хватало. Плохо, Серкидон, что Вы не знаете, кто такой Орфей, или когда-то слышали одним ухом, да позабыли печальную и поучительную историю его любви. Наверное, запомнили из школы, когда «проходили» «Евгения Онегина

Но уж темнеет вечер синий,

Пора нам в Оперу скорей:

Там упоительный Россини

Европы баловень – Орфей⁷.

Что мне с Вами делать? Придётся мне это миф Вам напомнить. Напомню, как вспомню…

Раз, два, три. Начали!

Орфей, сладкоголосый певец, славился и песнями своими, и своим редкостным умением игры на семиструнной…

На чём, Вы говорите? На арфе? Ну, тогда бы он был Арфей… Да, Серкидон. Вы меня расстроили таким предположением. Хотя я Вас понимаю, логично Орфею играть арфе, но искусство – продукт правого неупорядоченного, непричёсанного полушария, и земным логическим законам оно не подчиняется. У него своя, небесная логика. Не на арфе, не на семиструнной гитаре и даже не на балалайке играл Орфей… Сбили Вы меня, я всё снова начну…

Три-четыре! Вперёд!

Во всей Греции не было другого певца, который мог бы поспорить с Орфеем и в искусстве пения, и в мастерстве…

И опять не то… Вы меня своими балалайками основательно подкосили… Дайте мне пару минут настроиться на торжественный древнегреческий лад… Чтобы утихла в душе суета сует…Чтобы внутри наступила тишина… Чтобы добрый наш славянский Боженька босыми ножками пробежался по нейронным дорожкам сначала правого, а потом и левого полушария…Три-пятнадцать!.. Готово! Пробежался! Слушайте внимательно и главное тихо.

Необыкновенный певческий дар ниспослали могущественные олимпийские боги стройному юноше Орфею. А чудо-умением игры на семиструнной кифаре Орфей овладел сам. Слава о его волшебных песнях и сладкозвучной музыке разнеслась по всей Элладе. Слушая песни Орфея, полюбила его прекрасная девушка – Эвридика. Певец, поражённый красотой девушки, влюбился в неё с первого взгляда, и молодые люди поженились. Медовый месяц их был наполнен счастьем безмятежным. Сторонясь завистливых людей, гуляли молодые по полям и лесам. Орфей пел песни о любви к молодой жене, Эвридика, гуляя неподалёку, слушала их. И такой неподдельной любовью были наполнены песни Орфея, так они были проникновенны, и мелодичны, что даже обычно безучастная природа не оставалась равнодушной: звери шли к певцу, выбираясь из нор, птицы кружились над ним в неустанном полете, деревья клонили навстречу звукам ветви и даже камни – внимали…

Казалось, что ничто не сможет омрачить или нарушить счастье молодожёнов, но вмешался злой рок…

Однажды Эвридика зашла в лес дальше обычного. Она испугалась, побежала, не разбирая дороги, и угодила ногой в змеиное гнездо. Змея обвила стройную ногу молодой девушки и ужалила… Эвридика вскрикнула, и этот крик услышал Орфей. Он бросил на помощь молодой жене, но лишь успел увидеть, как смерть на чёрных крыльях уносит Эвридику в царство мёртвых…

Выпала из рук певца золотая кифара, и сам он упал на траву как подкошенный. Долго лежал Орфей, но, наконец, нашёл в себе силы встать на ноги. Он поднял с земли кифару и запел. Безмерным горем теперь полнились песни его, песнями пытался Орфей избыть, уменьшить свою боль. Но боль только множилась, воспоминания о молодой жене терзали душу Орфея. Он пел со слезами на глазах и посылал мольбы богам, прося сжалиться над ним и вновь соединить его с Эвридикой…

Боги не остались безучастны. Они послали к Орфею легкокрылого Эрота. «Ты мне нравишься Орфей, – сказал бог любви. – У тебя большое сердце. Не каждый раз мне удаётся так глубоко вонзить стрелу. Но оглядись, горе-певец, что ты делаешь своими тоскливыми песнями: травы вянут, деревья роняют ещё зелёные листья, птицы в испуге улетают, звери забились далеко по норам, и даже камни – плачут. Я послан остановить тебя. Боги разрешили показать тебе дорогу в царство мёртвых. Но только до Стикса. Дальше – разбирайся сам…»

Только кифару взял отважный путешественник в дальний путь, в страну теней, из которой ещё не возвращался ни один смертный. Долго шёл Орфей еле заметными тропами, и вот, наконец, появилась река Стикс – граница между Светом и Тьмой. Дождавшись перевозчика Харона, Орфей обратился к нему: «Перевези меня. Я иду за Эвридикой, мне не нужна жизнь без неё».

«Посмотри вокруг, – строго сказал Харон. – Ты видишь, стоят тени людей. Тебе, живому, в моей лодке…» И запел Орфей, не дав договорить грозному перевозчику, разнеслась по Стиксу грустная мелодия, выпали вёсла из рук Харона, и замер перевозчик…

Впервые разрешил он сесть в лодку живому человеку. Не прерывая пения, сошел Орфей на противоположный берег. Не прерывая пения, прошёл он мимо остолбеневшего вдруг Цербера. Не прерывания пения, зашёл он во дворец мрачного царя Аида и умолк лишь у трона его…

«Что ты делаешь в царстве теней, человек», – грозно спросил Аид, подняв свой меч…

Тут я по законам сериала прервусь, да и утро моё закончилось.

Жму Вашу ещё полнокровную руку, и до следующего письма.

-2-

Приветствую Вас, Серкидон!

Представляю себе, как Вы извелись-то, моё письмо ожидаючи. Что же будет дальше с Орфеем? Чем сердце его успокоится?.. Не волнуйтесь, Аид как поднял меч, так его и опустил.

Кстати говоря, на упомянутых двух простых вопросах – «Что будет дальше?», «Чем дело кончится?» – наваривают большие деньги жулики, штампующие дешёвые сериалы. Если хотите им уподобиться, расскажите Вашей зазнобе занятную историю особым образом. Оборвите речи на самом интересном месте и убегайте, крича: «До завтра!»…

Только не рассказывайте истории, окончание которых можно найти в вашей мировой паутине, что черти сплели. Заглянет умница-разумница куда следует, всё без Вас узнает, а когда Вы, вдохновенный паучок, заявитесь, продвинутая мушка скажет:

«Серкидон, про стародавние путешествия молью битого Орфея мне слушать не интересно. Лучше придумай для нас какое-нибудь свежее путешествие. И лучше, если оно будет свадебным…»

А теперь вернёмся в царство Аида.

Замерли в страхе придворные. В предчувствии ужасной развязки сжалась от страха жена царя, прекрасная Персефона. Но снова запел Орфей… И опустился меч грозного владыки, расправились суровые черты лица, и голова его опустилась на грудь.

– Проси, что ты хочешь, – певец, – сказал Аид. Я выполню твою просьбу. Никогда ещё такая музыка не звучала под сводами моего царства».

И преклонил колена Орфей: «О, могучий владыка, отдай мне мою Эвридику. Такой молодой она сошла к тебе, таким недолгим было наше счастье. Разреши ей насладиться зеленью трав, трепетным ожидание весны, моими песнями, моей музыкой и моей любовью. Ведь всё равно нам не избежать возвращения к твоему престолу, в твои подземные чертоги».

– Хорошо, – ответил царь. Я отдам тебе Эвридику, но с одним условием.

– Я согласен на любые условия! – воскликнул Орфей.

– Весь путь назад ты не должен оглядывать. Только выйдя на свет, ты имеешь право увидеть лицо жены своей. Если оглянешься – навсегда потеряешь её…

И пошёл Орфей в обратный путь, и тенью за ним шла Эвредика. Ни свирепый Цербер, ни строгий Харон, послушные приказу Аида, не препятствовали им. И вот уже Орфей вступил на другой берег, и начал путь по еле заметным тропинкам. Вот уже вдали забрезжил свет. И тут сомнение захватило душу юноши: «Я же не слышу за собой ни голоса Эвридики, ни поступи, ни дыхания её. Сдержал ли Аид данное слово? А что если?.. А вдруг царь?..»

Охваченный такими беспокойными, тревожными мыслями, забыв всё на свете, оглянулся Орфей… и лишь успел увидеть, как быстро истаяла тень Эвридики…

Бросился он назад к Стиксу, но не нашёл дороги. Стал молить богов, но боги отвернулись от него. И даже песни не помогли. До самой смерти тосковал Орфей о своей возлюбленной…

Грустно?.. Конечно, история грустная. Но давайте сделаем из неё выводы:

Первое.

Подобно тому, как царь Аид управлял своими слугами, мужчина должен управлять своими чувствами и эмоциями. Когда они становятся непослушны, жди беды.

Второе.

Не всегда «остановиться, оглянуться»⁸ полезно. Молодая любовь должна быть безоглядна, юноша должен твёрдо верить, что его любимая тенью идёт за ним.

Ну, и третье.

Дал слово – держи. Особенно, если дал это слово Богу, президенту компании, в которой работаешь, непосредственному начальнику или любимой тёще.

Вот такое у нас получилось длиннющее и незапланированное отступление от образов любви. А всему виной Ваша, мягко скажем, неосведомлённость.

Небольшое дополнение. Если что-то удовлетворило Вас не полностью, если мой рассказ где-то неясен, послушайте оперу Кристофа Глюка⁹ «Орфей и Эвридика»¹⁰. Скрипка музыканта Ойстраха¹¹ донесёт до Вас то, что нельзя передать словами.

Тешу себя мечтой, что наш небольшой творческий коллектив (Кристоф Виллибальд Глюк, Давид Фёдорович Ойстрах и Ваш покорный эпистолярный слуга), раскрыв образ Орфея, подготовил Вас к восприятию определения любви от французского писателя Эрнеста Ренана¹². И теперь оно будет Вам как родное: «Любовь – настоящий Орфей, поднявший человечество из животного состояния».

Если что-то непонятно, опять послушайте, опять почитайте, опять послушайте. Но не перестарайтесь. Хорошо, когда музыка Глюка – в душе, но если глюки появляются в голове, умственные труды нужно срочно прекращать…

А вот что мы с Вами сейчас сделаем, Серкидон. Мы не ограничимся Эрнестом Ренаном, продолжим выслушивать мнения французских писателей об интересующем нас многоликом чувстве. Почему писатели должны быть именно французскими? Ну, а кто же больше французов знает о любви?

Автор романа «Превратности любви», многоуважаемый нами Андре Моруа: «Любовь – это недуг, симптомы которого каждый раз проявляются по-разному».

Участник Бородинской битвы Фредерик Стендаль: «Любовь – восхитительный цветок, но требуется отвага, чтобы подойти к краю пропасти и сорвать его».

Поклявшийся в молодости быть «Шатобрианом или никем» Виктор Гюго выступает с ботаническим образом, достойным романтического барона Шатобриана:

«Любовь – как дерево; она вырастает сама собой, пускает глубоко корни во всё наше существование и нередко продолжает зеленеть и цвести даже на развалинах нашего сердца».

Анатоль Франс¹³, писатель которого современники называли «самым французским, самым парижским, самым утончённым», предположил: «Любовь – есть небесная капля, которую боги влили в нашу жизнь, чтобы уменьшить её горечь».

Знаете, Серкидон, в застойные семидесятые годы двадцатого века учёные собрали все советские анекдоты и бросили их в советскую счётную машину. Машина три дня, подобно стиральной, фырчала, свистела, стучала, крутила и, наконец, выдала анекдот века: «Уехал муж в командировку, а к жене приходят два любовника, оба евреи, Василий Иваныч и Петька».

Давайте и мы поступим подобным образом. Суммируем французские определения и что же мы получим. Получим, что любовь – есть прихворнувший Орфей, пытающийся залезть на дерево у края пропасти, чтобы сорвать с него цветок, в который попала небесная капля.

Вам понравилось?. . Мне тоже не очень. Засчитаем эксперимент как неудачный…

Не поверите, Серкидон, что со мной сделали эти французы. Потянуло на подвиги, захотелось выпить бутылку бургунского или шампанского, приударить за мадам Бонасье или Бовари, вызвать на дуэль Рошфора или Родольфа. Я, конечно, с этим «захотелось» справлюсь. Поступлю с ним, как грозный Аид поступил бы с непослушным подданным. Но писать сегодня больше не буду. Только греческим философом подправлю Стендаля. Уж если любовь и цветок, то «нездешний цветок», как определил Платон.

Позвольте с любовью откланяться, и до следующего письма.

-3-

Приветствую Вас, Серкидон!

Какие-то рискованные у нас экскурсы. Всё нас куда-то заносит, то в Древнюю Грецию, то на дерево, то на край пропасти. Давайте будем осторожней.

Ну так вперёд. Вперёд – и с песней! С песней-определением от Юрия Антонова: «Ах, любовь, ты, любовь, золотая лестница, //Золотая лестница без перил…»

Верно, верно, мы её уже напевали, когда рассуждали о разных лестницах. Спрашиваете, почему эта лестница без перил? А чтобы там, на верху, на сияющей вершине не было слишком людно… Ну вот, опять нас занесло!.. Должно быть увлекательно с небесной высоты смотреть вниз. Но ведь и не разглядеть-то ничего без оптических приборов…

«Я настолько зоркий сокол,//Что ношу очки без стёкол» – похвастал Михаил Векслер. А как у Вас, Серкидон, со зрением? Очков нет, лёгкая близорукость есть! Отлично! Вам легче, чем «зорким соколам» влюбиться надолго. Какой-то английский (или американский) дядька¹⁴ заметил, что любви повышенная зоркость вредит. Любовью де в очках не занимаются. Хотя, думается, очковая змея, занимаясь любовью, очки не снимает. Но если говорить только о людях, то надо согласиться: меньше видишь – больше любишь. И если любовь – обман, то, прежде всего, – обман оптический.

Расскажу о любовной оптике. Великий испанский писатель, снарядивший благородного Дон Кихота в бесконечное путешествие по миру, сказал: «Любовь носит такие очки, сквозь которые медь кажется золотом, бедность – богатством, а капли воды – жемчужинами». А обычная скотница, добавим, – прекрасной дамой. Первый оптический образ от Мигеля Сервантеса: любовь – волшебные очки.

Знаю ещё одного рыцаря любовных парадоксов, воспевшего и высоко поднявшего на щит тему любви. Это, прошу любить и жаловать, писатель-публицист Юрий Рюриков¹⁵. В шутку Юрий Борисович называл себя «амуроведом», а главная его книга – «Мёд и яд любви». Помимо многих интересных наблюдений, в этом труде говорится о двойной оптике любви. Достоинства любимого человека преувеличены, как будто человек влюблённый смотрит на него в бинокль. Недостатки же видны, но едва-едва. Они так преуменьшены, словно видимы в бинокль перевёрнутый. Метафора Рюрикова: любовь – волшебный бинокль.

Афорист Юрий Татаркин, наш современник, который только мечтает стать таким великим, как Сервантес, таким эрудированным любвиведом, как Рюриков, создал сложную систему: «Любовь – это величайший иллюзион с использованием потайных зеркал: человек влюбляется не в другую личность, а в систему созданных отражений собственных домыслов и мечтаний».

Вольтер сказал короче, заменив отражение зеркал отражением человеческой фантазии: «Любовь – холст, предоставленный нам природой и расписанный воображением».

Раму для этого холста возьмём у Шекспира:

Мой глаз гравёром стал и образ твой

Запечатлел в груди правдиво…

С тех пор служу я рамою живой…

Оговоримся насчёт «правдиво». Придёт время, и я основательно подкую Вас гвОздиками многочисленных примеров, а пока поверьте на слово: лирическому герою кажется, что образ любимой женщины запечатлён правдиво. Он в это свято верит. А с остальным смиренно согласимся. Любовь – картина, написанная влюбленным невидимыми больше никому красками, а сам он – живая рама.

Серкидон! Раз уж речь зашла о живописи, спрошу, а Вы не пробовали рисовать? Нет. Ну и хорошо, больше удовольствия получите от живописаний подлинных мастеров. Если случайно (а чего в жизни не бывает) окажетесь в Риме, непременно зайдите в Национальный музей. Отыщите картину Микеланджело Караваджо¹⁶ «Нарцисс». Человек, увидевший это прекрасное полотно впервые, впивается в него глазами, так же как и прекрасный юноша в своё отражение… Давно я Вам не сказывал сказок древнегреческих…. Позвольте исправиться:

Необычайно красивый и превосходно сложенный Нарцисс был высокомерен и заносчив. Девушки бросали на него пылкие взоры, женщины открыто добивались его любви, но ко всем оставался безразличен гордый юноша. Многие нимфы, полюбив Нарцисса, страдали, мучились и сохли от любви. Нимфа под именем Эхо высохла так, что остался от неё один голос. Но и это не тронуло жестокосердного юношу. И тогда отвергнутые Нарциссом женщины пожаловались богине правосудия Немезиде. Знали к кому обратиться. Пошли бы к Зевсу, он бы посоветовал им смиренно ждать мужской любви, а не бегать с жалобами. Немезида же, сама будучи женщиной, поступила иначе. Гордеца решено было наказать. Дело поручили богу любви Эроту. Он, выходит так, у богов мальчик на посылках. Легкокрылый порученец… Что же было дальше?

Возвращаясь с работы… пардон, с охоты Нарцисс заглянул в незамутнённый источник. Десятки раз видел он себя отражённым в воде, и ничего судьбоносного не происходило, но в этот раз, лишь только юноша увидел себя, Эрот выпустил стрелу и попал (нет бы промахнуться!) в сердце. Нарцисс влюбился… в своё отражение. Он созерцал самого себя, отражённого в чистой воде, и никак не мог оторваться, от этого занятия. Юноша сидел неподвижно, не пил, не ел и превратился в цветок…

К чему это я? Да к тому, что забыли мы с Вами самый известный образ, символизирующий любовь – сердце, пробитое стрелой Эрота.

А знаете что, Серкидон, раз уж оказались мы рядом Нарцисом, давайте погуляем. Вот по этой лесной тропинке выйдем на лужок, где водят хороводы нимфы. Оглядимся и прислушаемся. Гудят шмели, трещат крыльями стрекозки, порхают бабочки. Из всего летающего ассортимента бабочка более всего поражает воображение сентиментального человека.

Необычайно тонко чувствовавший природу Сергей Тимофеевич Аксаков, благодаря которому узнали мы про «Аленький цветочек», утверждал: «Из всех насекомых, населяющих Божий мир, из всех жёлтых тварей ползающих, прыгающих, летающих, – бабочка лучше, изящнее всех…»

Вот и уподобим любовь легкокрылой бабочке, ловить которую не будем. Психотерапевт Виктор Франкл¹⁷ диагностировал: «Чем больше ловишь, тем более ловко она ускользает от вас. Но если вы перенесёте своё внимание на другие вещи, она прилетит и тихонько сядет на ваше плечо»¹⁸.

Не так ли любовь? Бывает и так.

А теперь представьте себе, Серкидон, наивного трёхлетнего малыша, который поймал бабочку, оторвал ей крылышки и удивляется: «Почему бабочка не летает?!»

Он её подбрасывает, а она всё равно не летит. Такое случается и со взрослыми, с виду умными мужчинами. Искалечит взрослый дядя бабочку, которая доверчиво присела к нему на плечо, а потом удивляется совсем по-детски:

«А почему меня никто не любит? А почему мне так одиноко?»

«Но почему бабочка?» – не соглашается философ испанец Ортегат. Уж если сравнивать любовь с каким-либо насекомым, то только с пчелой, которая жужжит, не давая покоя, которая и дарит мёд, и нещадно жалит».

Обратите внимание: опять – мёд. Не случайно римский поэт Тибулл¹⁹, обозначил любовь как «сладчайшую тайну»… Тайну человеческой души.

Серкидон, позвольте и мне сунуться в калашный ряд благородных мужей. Предлагаю Вам мною придуманный образ: В потаённом уголке человеческой души укрыт сосуд любви. Любовь в него собирается капля за каплей, синтезируясь из светлых чувств и побуждений, из желаний ощутить: особую цельность, чувство сокровенного родства, продолжить себя в вечности. У кого-то жидкость собирается быстрее, у кого-то медленнее, но когда сосуд наполняется до краёв, он опрокидывается на человека… который оказался рядом. Он может не соответствовать идеалам, быть не таким, не этаким, но это уже пустые разговоры и бессмысленные сетования. Всё уже произошло: сосуд опрокинулся, светлая жидкость омыла, возможно, случайного и недостойного, и вот он уже избранный и возлюбленный… Любовь вспыхнула, оснастилась очками, биноклем, и теперь надо долго ждать, когда весь этот иллюзион кончится… А потом ждать, пока сосуд наполнится снова…

Отсюда вывод: окружайте себя, Серкидон, достойными девушками, на одну из них может выплеснуться Ваша любовь. Отнеситесь к Вашему чувству по-хозяйски. А вдруг Вы однолюб? У однолюбов сосуд любви наполняется один раз за всю жизнь. Одна минута нужна, чтобы углядеть-выделить девушку, один час – чтобы заинтересоваться ею, один день (или ночь), чтобы полюбить её и, порой, целая жизнь, чтобы забыть…

А чтобы перечислить всё, с чем люди сравнивали любовь и жизни не хватит. Воистину был прав француз Николя Шамфор, о котором в прошлом письме я бессовестно позабыл: «Любовь – единственное чувство, в котором всё истинно и всё лживо; скажи о ней любую нелепость – и она окажется правдой».

Ну, возьмём к примеру народные присказки: «Любовь зла – полюбишь и козла», «Любовь добра – полюбишь и бобра», «Любовь слепа – полюбишь и клопа».

Казалось бы, шутки люди шутят. Ан нет, это любовь шутит шутки с людьми. Все эти козлы, бобры, клопы то и дело оказываются предметами чистой девичьей любви… Кто в этом виноват? Поэт Михаил Векслер, который диагностировал: «Нет, не пуля дура,//А стрела Амура». Кто этот Амур? Да такой же бог любви, только в римской версии.

Серкидон! Мы славно потрудились! Припомнили ранее упомянутые образы любви и как следует разбавили их новыми.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-4-

Приветствую Вас, Серкидон!

На манер пушкинского «Онегин, добрый мой приятель…» пытался я представить Вам поэта Вишневского. Получились не очень удачно, потому что друг-приятель Владимир – москвич.

Попробую ещё раз с другим мастером слова. И как говорится «без предисловий, сей же час». Писатель Дворкин,²⁰ «мой приятель, // Родился на брегах Невы…» Но вовремя отскочил на безопасное расстояние и ныне проживает «под небом Шиллера и Гете».

Эдуард Вульфович – писатель, умеющий ограничивать богатую фантазию художника рамками литературных законов. Блестящий стилист. Его перу принадлежат более двух дюжин романов. В одном из них (если я не путаю, «Ремонтантность лобелии») писатель Дворкин вывел формулу любви. Сделал то, что оказалось выше разумения ушлого графа Калиостро.

Формула проста, как и всё гениальное. Но перед тем как открыть Вам великое таинство, позвольте небольшое отступление…

Когда человека хотят обмануть, в ход идут и малопонятные россказни, и многозначительные взгляды, и затемнения. А также: задымления, размалёванные роковые красавицы с шипящими кубками, в которых не пойми что… Всё это от лукавого. Божий Промысел вершится днём, на свежем воздухе, при свете солнечных лучей. Наставляя на путь истинный, бескорыстный наставник не использует ни многих слов, ни многих цифр. Поскольку многословие и многоцифрие может сбить с верного пути, замутить великие смыслы бытия…

А теперь сама формула.

Словесно она выглядит так: пятьдесят процентов плюс пятьдесят процентов равны ста процентам. В цифровом отображении: 50% + 50% = 100%. Красота, да и только! А теперь обозначим формулу совсем коротко и по-свойски: 50/50.

Поясню коротенько. Желательно, чтобы мужчина и женщина принесли на алтарь высоких чувств равную меру таинства по имени любовь. Допустим, незримая неплотская и многоликая любовь человеческая весома и есть у нас в наличии заветные весы. Мужчина кладёт свою любовь к женщине на правую чашу, женщина кладёт свою любовь к мужчине на левую чашу, и (о, чудо!) – мы наблюдаем равновесие.

К великому сожалению такая благодать частный и нечастый случай любовных взаимоотношений. В книге «Парадоксы страсти»²¹ американских писателей (авторы – Дин К.Делис и К.Филлипс) данному случаю посвящена глава «Хрупкое равновесие». Читаем: «В гармоничных взаимоотношениях каждый партнёр уверен в любви другого. Они (партнёры) более или менее равны в силе взаимного притяжения, в том, сколько чувств они вкладывают во взаимоотношения и сколько потребностей другого они удовлетворяют. Ни один не чувствует себя подавленным, не испытывает эмоционального голода и не воспринимает чувства партнёра как нечто само собой разумеющееся. Их близость благотворна, и сохраняемая ими свобода не приносит ущерба никому из них».

Несложно понять, почему глава, из которой выхвачены поясняющие идею Дворкина слова, называется «Хрупкое равновесие». «Бушующий наш мир отличен от аптеки// К тому ж грешнЫ мы, люди-человеки!» – это стихи. Страшно подумать, но даже в любви фармацевтов случаются обидные перекосы. Чего уж там говорить о других людях, не видевших вблизи весов аптечных…

Однако на счастье любви аптекарская точность не нужна. Да, любовь торжествует при равновесии чувств – 50/50. Но может жить и существовать при 40/60, или 60/40. Любовь выдерживает 35/65, или 65/35. Но дальнейшее умаление любви на обделённой чаше чревато…

Почему? Потому что любовь – чувство цельное. Всегда должно быть сто процентов любви, и недодачу чувства восполняет любимый менее. А ему – обидно… или он просто не способен дать больше того, что вносил ранее. Да мало ли почему он, обделяемый, может заартачиться…

Действие формулы любви будем рассматривать на литературных примерах. Иного способа я не знаю. Призовём произведения писателей классиков, поскольку их герои, порой, кажутся нам живее людей, плоть имеющих. Этим вымыслам веришь.

Конечно, хотелось бы больше внимания уделить тем вымыслам, где тишь да гладь, где Божья благодать и цветёт формула 50/50. Но в русской классике знаю только «Старосветских помещиков». Написал Гоголь про Афанасия Ивановича и Пульхерию Ивановну, а кому они сейчас нужны? Кровожадный читатель у Николая Васильевича востребует «Вия» и «Тараса Бульбу».

Как мотыльки на огонь летят читатели к сюжетам со сложными отношениями и сильными ситуациями. С перекошенной, либо с кривой формулой любви. Там, где один любил, а потом любовь его умаляется…

Вот и приходится писателям с виртуозным мастерством описывать то, как любовь перетекает с одной чаши весов на другую. Вот и гуляет формула: то она 20/80, то 80/20…

У барда Евгения Аграновича²² есть прекрасный образ: любовь есть меч, который «один берёт за рукоять, второй за остриё», но что-то произошло, что-то изменилось, любовь стремительно умаляется на одной чаше, прибавляется на другой:

И кто держал за остриё,

Возьмёт за рукоять…

И рук, сжимающих металл,

Ему не будет жаль,

Как будто б он не испытал,

Как режет сталь, как режет сталь…

Что я вдруг подумал. Мне, наверное, не надо было вываливать на Вас все образы-определения любви сразу. Лучше бы вкрапливать в письмо по одному. Дабы смотрелся образ, как брошь на вечернем дамском туалете. А у меня получились воинские мундиры солдафонов с многочисленными орденами. Где какой и, главное, – за что, не разобраться. Впредь я попытаюсь быть умнее, чего и Вам настоятельно желаю.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-5-

Приветствую Вас, Серкидон!

Приступая к изучению литературных произведений, малодушный читатель просит: «Мне что попроще…», не понимая: – «что попроще» литературой не является. Наш путь, Серкидон, на стрежень, в самую пучину чувств, в сомнения и споры… А значит – к Толстому и Достоевскому…

Сложны бывают отношения между большими писателями, если проживают они в одной стране, в одно время да ещё и пишут на одном языке… Конкуренция, милый мой, конкуренция…

Но вот Вам отзывы Фёдора Достоевского о романе графа Толстого «Анна Каренина»:

«… есть совершенство как художественное произведение, подвернувшееся как раз кстати, и такое, с которым ничто подобное из европейских литератур в настоящую эпоху не может сравниться…»

«… с страшной глубиной и силой, с небывалым доселе у нас реализмом художественного исполнения…»

«В самом центре этой мелкой и наглой жизни появилась великая вековечная жизненная правда, и разом все озарила… Все простили и оправдали друг друга. Сословность и исключительность вдруг исчезли и стали немыслимы, и эти люди из бумажки стали похожи на настоящих людей!»

А я Вам что говорил, Серкидон?! То же самое и говорил. Литературные герои писателя классика бывают и рельефнее и живее реально существующих людей…

Не одного Федора Михайловича покорил роман о метаниях женской души. Литературный критик Страхов²³ сообщал автору в Ясную Поляну: «Роман ваш занимает всех и читается невообразимо. Успех действительно невероятный, сумасшедший. Так читали Пушкина и Гоголя, набрасываясь на каждую их страницу и пренебрегая всё, что писано другими».

Сколько лестных, а порой и просто восторженных слов читателей-современников! Но вспомним, что к бочке мёда полагается ложка дёгтя. В общем хоре похвал диссонансом прозвучал отклик Н.А. Некрасова:

Толстой, ты доказал с терпеньем и талантом,

Что женщине не следует «гулять»

Ни с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом,

Когда она жена и мать.

Похвалил или обругал? Поскольку названо это четверостишие эпиграммой (а не мадригалом), похоже, обругал… А почему? Писатель Некрасов не только «лиру посвятил народу своему», не только преуспевал в стихотворчестве, но (что благополучно забыто) посягал на прозу. Однако на этой ниве не снискал ни лавров, ни похвал. Видимо, поэтому небывалый успех романа Толстого просто так Николай Алексеевич пережить не мог. Собственно, надолго и не пережил. Вот и пример сложных отношений между классиками.

Ну, едем дальше, знаменитый публицист и адвокат Анатолий Кони²⁴. Анатолий Фёдорович сподобился на яркий образ: «Пустыня вечером кажется мёртвой, но вдруг раздается рёв льва, он выходит на охоту, и пустыня оживает; какие-то ночные птицы кричат, какие-то звери откликаются ему; оживает пустыня. Вот так в пустыне пошлой, однообразной, гнетущей жизни раздавался голос этого Льва, и он будил людей».

В начале двадцатого века итог всем просвещённым спорам и дискуссиям вокруг романа русского графа подвёл великий знаток и «писателя-льва», и «писателя-тигра», крупнейший русский мыслитель Дмитрий Сергеевич Мережковский²⁵ в обширном труде «Толстой и Достоевский»:

«”Анна Каренина” как законченное художественное целое – самое совершенное из произведений Л.Толстого… В «Анне Карениной» всё, или почти всё, удалось; тут, и только тут, художественный гений Л. Толстого дошёл до своей высшей точки, до полного самообладания, до окончательного равновесия между замыслом и выполнением».

Около пятидесяти раз перечитывал «Анну Каренину» Бунин, многие главы Иван Алексеевич знал наизусть. Мечтал переписать роман, убрать длинноты и ненужности. В Анну Каренину писатель был влюблён…

Бунин был человеком скрытным и откровенничал не часто, но вот Ирина Одоевцева²⁶ в книге «На берегах Сены» приводит диалог с Иваном Алексеевичем:

«– Как я жалел, да и сейчас жалею, что никогда не встречался с Анночкой.

– С какой Анночкой?

– С Анной Карениной, конечно. Для меня не существует более пленительного женского образа. Я никогда не мог и теперь ещё не могу без волнения вспоминать о ней. И о моей влюблённости в неё… Женщины были мне как-то ближе, понятнее, их образы для меня полнее воплощались. Они как будто жили перед моими глазами… вдруг чувствую, что кто-то стоит за моей спиной, наклоняется надо мной, кладёт мне руку на плечо, и лёгкая душистая прядь волос касается моей щеки. Я оглядываюсь – никого».

Прошли десятилетия, и иной писатель иного времени – Сергей Довлатов²⁷ сказал: «Самое большое несчастье в моей жизни – гибель Анны Карениной». Если и приврал, то сделал это красиво…

Триумфальное шествие по миру, которое предрекалось произведению Толстого, состоялось. Несмотря на неизбежные издержки перевода, мир был покорён высокохудожественным – да чего уж там – гениальным!– вымыслом русского писателя. Если начать перечислять всех нерусскоговорящих, кого вдохновил либо духовно опылил гений Толстого, мы с Вами, Серкидон, потеряем уйму времени… Поверьте на слово, их очень много. Из этого невообразимого количества прекрасных, неравнодушных, восприимчивых людей для Вас я открою двоих. Считайте, что они мои любимчики.

Французский писатель Ромен Роллан, из книги о Льве Толстом:

«… шедевры творческой мысли, колоссы, господствующие над всей литературой XIX века…»

«”Анна Каренина” ещё более совершенное произведение, чем «Война и мир», написанное более зрелым и уверенным в своём мастерстве, более искушённым в знании человеческий страстей художником».

Клайв Льюис²⁸. Вас, Серкидон, он развлёк хрониками вымышленной страны Нарнии. Английский писатель указывает на моменты в жизни мужчины и женщины, когда всё у них смешалось, как в доме Облонских:²⁹ «Но она (любовь) может выжить и безжалостно связать двух мучителей, которые будут брать не давая, ревновать, подозревать, досадовать, бороться за власть и свободу, услаждаться скандалами. Прочитайте «Анну Каренину» и не думайте, что «такое» бывает только у русских…»

Справедливо замечено про «такое». Это тот редкий случай, когда виноваты не русские, а виновна природа людей. Вернее говоря, игнорирование её отдельными человеческими особями.

А что думают по поводу романа женщины? А то у нас всё мужики, да мужики. А как же дамы? Приведу мнение трёх актрис. Попутно замечу, что если все артисты мечтают сыграть Гамлета, то все артистки мечтают сыграть Анну Аркадьевну.

Николь Кидман³⁰:

«Я очень хочу сыграть Анну Каренину. Ещё мне очень нравится «Война и мир», хотелось бы сыграть Наташу Ростову, но этот шанс я уже упустила».

Далее следуют артистки, которые, не упустив своего шанса, сыграли роль Карениной. Возможно, позже, чем мечталось.

Татьяна Друбич³¹: «Анна Каренина – это неисчерпаемая роль. Это тотальная женщина и работы хватит на всех актрис. Мне близка толстовская Каренина, а остальное – лишь вариации на тему».

Софии Марсо³²: «Для меня она олицетворяет тайну женственности, возможность, которую я чувствовала внутри себя. Я почувствовала, что женщины могут сделать абсолютно всё ради любви. Анна является высшим олицетворением этого».

«Ну так, что натворила эта тотальная женщина?» – спросите Вы меня, мой начитанный. Не скажу. Утомился, да и утро моё кончилось.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-6-

Приветствую Вас, Серкидон!

Продолжим терзать классику и классикой терзать себя.

Толстой и Достоевский. Они пришли в мир почти одновременно, чтобы уравновесить друг друга. Два писателя – родственные и враждебные, взаимодополняющие и взаимовытесняющие. Неразлучные, как свет и тень. Достоевский тень Толстого. Кем был бы писатель Толстой, если бы не было за ним тени?..

Когда не стало Фёдора Михайловича, Толстой сказал: «Опора какая-то отскочила от меня. Я растерялся… я плакал и теперь плачу…»

Лев Николаевич и Фёдор Михайлович – два мировоззрения, два полюса русской словесности.

Толстой: «гений в гармонии»³³, уютный барин, рассудительный, подробный «тайновидец плоти»³⁴, созерцающий гений места, подобно Антею, черпающий исполинские силы от земли. К нему, Льву Николаевичу, к его книгам, люди идут, как камину.

Достоевский: «ясновидец духа»³⁵, «гений в поисках гармонии»³⁶, манящий сиянием высоких идей, сумрачный провидец, вечный квартирант, мятежный изгой, размашистое, испорченное дитя неба, взмывающее подобно Демону и берущее запретное из потустороннего. Достоевский – холодный душ. Если не дают покоя «проклятые» вопросы, то на страницах книг Фёдора Михайловича – в строках и между строк – можно найти «проклятые» ответы. За книги Достоевского хватаются, как за спасательный круг, как за соломинку.

Оба классика создали свои миры, и, казалось бы, должны отрицать друг друга, но вот Толстой пишет: «… я прочел «Униженные и оскорбленные» и умилялся».

Нельзя не отметить, что очень ценил Лев Николаевич «Записки из мёртвого дома». Мнение Достоевского об «Анне Карениной» Вы уже знаете.

А Ваше, Серкидон, мнение о романе «Анна Каренина»? Ещё не сложилось? Ваши ровесники устроили конкурс «Классика эсэмэской». Телеграммой по-нашему. Победила «Анна Каренина» с текстом: «Алексей! Срочно уточни расписание поездов».

Тут возмущает и суперкраткость и неряшливость мысли. К кому обращено это «Алексей»? К Алексею Александровичу или к Алексею Кирилловичу?

В ранее упоминаемой книге «Парадоксы страсти» содержание романа передано и подлинЕе, и пОдлиннее. Один из авторов, Дин К.Делис, с помощью произведения графа Толстого иллюстрирует суть страсти человеческой: «Очевидно, что парадокс существовал всегда. Наверное, лучшим примером тому служит великий роман Л.Толстого «Анна Каренина», который является моим любимым художественным произведением. Граф Вронский и Анна, нарушившая супружескую верность, достигли удивительного подъёма страсти отчасти из-за того, что обстоятельства непозволяли им полностью обладать друг другом. Но как только Анна забеременела и ушла от мужа, чувства Вронского стали ослабевать. Это породило в Анне неуверенность, которая превратила её страсть в ревность и в конечном итоге привела к трагическому концу».

А теперь возьмём отношения героев применительно к формуле любви:

Граф Алексей Вронский встретил Анну Каренину и полюбил её. Все сто процентов любви легли на правую, мужскую чашу весов. При первой встрече Анна Аркадьевна посмотрела на Вронского незаинтересованным взглядом и прошла мимо. Она была счастливой матерью восьмилетнего мальчика, добродетельной женой высокопоставленного мужа. Алексей знал: шансов на то, что Каренина ответит на его чувство, очень мало. После того, как Вронский увидел восхитительную и соблазнительную Анну на балу, во всей красе, вероятность близости с этой женщиной показалась Вронскому и вовсе ничтожной. Любовь его забушевала, как лесной пожар. Вспыхнувшее чувство грозило превратиться в малоуправляемую страсть, в бедствие…

А что же Анна? Она заметила, она поняла, она предчувствовала. Возвращаясь в Петербург, уже в поезде она вспомнила восхищенные глаза Вронского «и чуть вслух не засмеялась от радости, беспричинно овладевшей ею. Она чувствовала, что нервы её, как струны, натягиваются всё туже и туже на какие-то завинчивающееся колышки. Она чувствовала, что глаза её раскрываются всё больше и больше, что пальцы на руках и ногах нервно движутся, что внутри что-то давит дыханье и что все образы и звуки в этом колеблющемся полумраке с необычайной яркостью поражают её».

«Веяньем нездешней радости» назвал такие предчувствия Владимир Соловьёв³⁷.

Они встретились на перроне.

«Зачем я еду? – повторил он, глядя ей прямо в глаза. – Вы знаете, я еду для того, чтобы быть там, где вы, – сказал он, – я не могу иначе…

– Это дурно, что вы говорите, и я прошу вас, если вы хороший человек, забудьте то, что вы сказали, как я забуду…

– Ни одного слова вашего, ни одного движения вашего я не забуду никогда, и я не могу…

– Довольно, довольно! – вскрикнула она, тщетно стараясь придать строгое выражение своему лицу, в которое он жадно всматривался…»

Они оба почувствовали, что этот разговор их очень сблизил. Анна говорила то, что должна была говорить замужняя женщина, но говорила это против своей воли, недостаточно твёрдо. После этого разговора любовь Вронского, которой не был поставлен надёжный заслон, стала перетекать в Анну. У них было и счастливое равновесие: 50/50. Когда? До физической близости или позже?.. Но вот Анна, почувствовав признаки беременности, ушла от законного мужа к Вронскому, отцу вскоре родившейся девочки. Каренин не даёт развод. Каренина и Вронский сожительствуют в «гражданском браке». Анна рядом с Вронским. Она становится всё более и более привычной менее и менее желанной, «количество» любви на мужской чаше весов начинает снижаться. Сначала это происходит малозаметно и понемногу. Анна восполняет необходимые для любви 100% своим чувством, но привычка, которая на этот раз дана не «свыше», а «сниже», делает своё подлое дело. Женщина, ранее любимая столь пылко, становится для Вронского скорее привычным предметом любви. С этим Анна смириться не может. Для того ли она уходила от благоразумного мужа? Бросила вызов общественному мнению? В попытке вернуть себе прежнее отношение Каренина бунтует, мучается, «выясняет отношения»… чем понижает проценты Вронского ещё больше. Формула начинает выглядеть угрожающе. Анна опасается за будущее, сложная ситуация, в которую она попала, кажется ей трагической и безысходной. «Моя любовь всё делается страстнее и себялюбивее, а его все гаснет и гаснет, и вот отчего мы расходимся…И помочь этому нельзя. У меня всё в нём одном, и я требую, чтоб он весь больше и больше отдавался мне. А он все больше и больше хочет уйти от меня». Пытаясь вернуть любовь мужчины, Анна решается на поступок безумный и отчаянный.

Вам же, Серкидон, пожелаю тщательно продумывать свои поступки, и пусть семафор светит Вам только зелёным.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-7-

Приветствую Вас, Серкидон!

Полетело к Вам предыдущее письмо, и сразу загрызли меня сомнения: а так ли? А не куцевато ли? Все ли припомнились ахи и охи вокруг и по поводу романа, в котором мечется и страдает в поисках исхода заблудшая женская душа?

В конце концов, и вовсе я, Серкидону уподобившись, укорил себя в недостаточном знании материала и сделал то, к чему втайне провоцировал Вас, а именно: перечитал роман. Правда, «перечитал» – это слово не то: скорее, пересмотрел. Выбирал самые аппетитные, на мой вкус, места. Так ребёнок ест булочку с изюмом: выщипывает изюм, а остальное приносит бабушке. Я тоже выщипал из романа весь свой изюм, а остальное захотелось вернуть дедушке Толстому. Все мы уже в разной степени испорчены современным «экшеном», в русском классике нам многое кажется и длинновато, и нудновато, и мутновато. Но ведь ещё Бунин хотел переписать «Анну Каренину», убрать длинноты и ненужности. До эсэмэски Иван Алексеевич не сократил бы, но убрал бы изрядно…

Так вот, налистался я книжных страниц, и восстал передо мной, аки лист перед травой, вопрос: а можно ли писателя прошлого судить с позиций сегодняшнего дня? С этим вопросом полез я в свои архивы за папкой, где собраны мнения о романе людей двадцатого века.

Критику романа я сразу разделил на иньскую и янскую. На женскую и мужскую.

Мужчины сочувствуют заглавной геpоине. Ценя её женские прелести, они решительно не понимают, зачем такую недюжинную кpасавицу во цвете лет автор бросил под поезд… Действительно, как-то не по-хозяйски.

Женщины-критикессы, из тех, чья личная жизнь и не сложилась, и не удалась, никак не могут простить Анне ни красоты её, ни смелости, ни успеха у мужчин. Считают: с жиру она бесилась. Пишут: даден тебе муж, сказала «да» при венчании – сиди с ним до пенсии и не дёргайся. С автором женщины солидарны: бросил под поезд, и правильно сделал. Скромнее надо быть. И целый град вопросов: зачем отбила Вронского у Кити? Почему жила в полный рост с любовником, при живом-то муже? А о детях подумала? А к морфину пристрастилась? Это зачем?

Надеюсь, Серкидон, Вы таких вопросов задавать не будете.

Не подходите к ней с вопросами,

Вам всё равно, а ей – довольно:

Любовью, грязью иль колёсами

Она раздавлена – всё больно…³⁸

Ну что же, давайте попытаемся распутать хитросплетения судЕб…

Дмитрий Мережковский предположил, что Кити Щербацкая – явная, дневная муза сочинителя, в то время как Анна Каренина – муза тайная, ночная…

Приглашаю Вас, Серкидон, туда, где обе музы столкнулись в очном противостоянии, а полем битвы стало сердце князя Алексея Вронского. Приглашаю – на бал! Этот бал примечателен ещё и тем, что на нём зародились три любовных треугольника романа: «Вронский, Кити, Анна», «Анна, Вронский, Каренин» и «Кити, Вронский, Левин». В двух – Анна Аркадьевна была гипотенузой. Прекрасной, главенствующей и определяющей. Ну, так мы идём или нет? Да Вы не тушуйтесь, я же с Вами. Вести себя будем тихо и незаметно, кадриль отплясывать не будем, и никто не обратит на нас внимания.

За мной, Серкидон! Я покажу Вам настоящую любовную интригу!

Вот мы вступаем «на большую, уставленную цветами и лакеями в пудре и красных кафтанах, залитую светом лестницу», слышны «звуки скрипок оркестра, начинающего первый вальс». Пока идём, я Вам опишу амурную диспозицию. Кити – милое восемнадцатилетнее создание. Накануне Кити решительно отказала Константину Левину, который смущенно предлагал ей руку и сердце. Кити считает, что достойна большего. Это большее – Вронский. Он и знатен, и богат, и хорош собой. Ну, чем не партия! Кити уверена, что Вронский влюблён в неё, и надеется, что предложение руки и сердца последует от него со дня на день. Может быть, на этом балу?.. Ах!..

А что же Вронский? Алексей Кириллович – тридцатилетний офицер. Ухаживал за девушкой от нечего делать, «он не знал, что его образ действий относительно Кити имеет определённое название, что это есть заманивание барышень без намеренья жениться и что это заманивание есть один из дурных поступков, обыкновенных между блестящими молодыми людьми, как он. Ему казалось, что он первый открыл это удовольствие, и он наслаждался своим открытием».

Мы пришли. Танцующих пар пока немного, и Вы можете хорошо рассмотреть предмет интриги Вронского, инструмент его игры. Жертву его флирта. Белокурая Кити! В розовом тюлевом платье и розовых туфельках «на высоких выгнутых каблуках», туфельки не жмут, а веселят ножку. Да только ли ножку! Кити вся при счастье: прелестная, оживлённая, вальсирует с лучшим кавалером. Стоп. Музыка кончается. И что же мы слышим?

– Куда же отвести вас? (кавалер)

– Каренина тут, кажется… отведите меня к ней. (Кити)

Пока дневную музу ведут к музе ночной, вот что Вам расскажу. Накануне Кити и Анна перемолвились. Сначала ничего интересного. Кити сказала, что воображает Анну в лиловом. Каренина удивилась: «Отчего же непременно в лиловом?..» После – о том, о сём. И наконец, вот:

« –Я знаю кое-что. Стива мне говорил, и поздравляю вас, он мне очень нравится, – продолжала Анна, – я встретила Вронского на железной дороге» (речь идёт о первой встрече, на пути из Петербурга в Москву).

– Ах, он был там? – спросила Кити покраснев…»

Ну, Вы чувствуете, близкие к барышне люди сделали из Вронского полного жениха, чем задурили ей голову окончательно.

Вспоминается онегинское:

Иные даже утверждали,

Что свадьба слажена совсем,

Но остановлена затем,

Что модных колец не достали…

А вот и встреча. Знакомьтесь, Серкидон, Анна Аркадьевна Каренина. Вы вздрогнули. Ещё бы, такая женщина! «…не в лиловом, как того непременно хотела Кити, а в чёрном, низко срезанном платье, открывающем её точёные, как старой слоновой кости, полные плечи и грудь и округлые руки с тонкой крошечной кистью». Заметьте, никаких лишних украшений, лишь маленькая гирлянда анютиных глазок в чёрных волосах и нитка жемчуга на точёной крепкой шее.

Не только Вы, но и Кити, сама прелестная и нарядная, была очарована и потрясена. «Она теперь увидала её совершенно новою и неожиданною для себя. Теперь она поняла, что Анна не могла быть в лиловом, и что её прелесть состояла именно в том, что она всегда выступала из своего туалета, что туалет никогда не мог быть виден на ней. И чёрное платье с пышными кружевами не могло быть видно на ней; это была только рамка…»

Ну, да. Женщина малопривлекательная старается занять внимание мужчины многоэтажной прической с бесчисленными локонами, нарядами с воланами, корсетами, pюшами, кружавчиками, стразами, плюмажем, пуговицами и прочими дамскими финтифлюшками. А ко всему этому добавляется блеск многочисленных украшений. Чтобы этот блеск бил мужчине в глаза, чтобы мужчина не мог разглядеть ни лица самой женщины, ни её фигуры, чтобы утром, после первой брачной ночи обомлел: «Боже, кто это?..»

«Красивое не нуждается в дополнительных украшениях – больше всего его красит отсутствие украшений», – так сказал друг, наставник и тёзка Гёте – Иоганн Гердер³⁹.

Оно и верно! Для женщины совершенной ни обилия драгоценностей, ни пышных одеяний не нужно. Чем меньше на ней надето, тем больше идёт ей наряд, тем взволнованней и прерывистей дыхание мужчин, тем неотрывней мужские взгляды, тем настойчивее желание мужчины увидеть её в наряде Евы…

Знала ли Анна о том, что она прекрасна? Конечно, знала. Мир познаётся в сравнении. Она видела других женщин, серых мышек, окружавших её, видела себя в зеркалах, а самыми верными зеркалами были в тот день глаза Вронского. Алексей Кириллович мало сказать, влюбился… Не знаю даже как сказать… Тут не говорить надо, впору диагностировать.

Бедняжка Кити была забыта сразу же и напрочь. Танцевать с «невестой» не хотелось, но девушка так вопросительно посмотрела на него, что пригласить – пришлось.

«Кити посмотрела на его лицо, которое было на таком близком от неё расстоянии, и долго потом, чрез несколько лет, этот взгляд, полный любви, которым она тогда взглянула на него и на который он не ответил ей, мучительным стыдом резал её сердце».

Впрочем, чего здесь больше: оскорбленного женского самолюбия или самой любви? Это вопрос. Мне, к примеру, кажется, что для Кити главный момент – замужество как таковое. Получение статуса замужней дамы – главное. А кто муж – уже не так важно. Ну не дался журавль в небе (Вронский), недолго и страдала, смирилась с синицей в руках (Левин).

После оскорбления, которое ей нанес Вронский, Кити перенесла своё внимание на Анну. Она сразу обострившимся чутьём, внутренним зрением угадала причины перемены во Вронском. Кити смотрела на Анну и видела многое. «Она увидала в ней столь знакомую ей самой черту возбуждения от успеха. Она видела, что Анна пьяна вином возбуждаемого ею восхищения. Она знала это чувство и знала его признаки и видела их на Анне – видела дрожащий, вспыхивающий блеск в глазах и улыбку счастья и возбуждения, невольно изгибающую губы, и отчётливую грацию, верность и лёгкость движений».

Столько надежд, сколько волнений, столько приготовлений к этому балу, а в результате все смотрят на другую женщину, да и ладно бы с ними со всеми, но ведь и Он… «Да, что-то чуждое, бесовское и прелестное есть в ней», – сказала себе Кити.

Матерь Божья!.. Серкидон, да Вы в джинсах, и футболка на Вас типа «Исполать же нам, славяне!». Пока скандал не случился, давайте-ка ретироваться тихо и незаметно. Да-да, как в сериалах, прерываю повествование на самом интересном месте. Не хочется уходить? А Золушке каково было? После, после я Вам обязательно напишу, что же дьявольское увидела в счастливой сопернице бедняжка Кити.

Слушайте, а жарко-то как! Это от свечей. Но для нас окончен бал, погасли свечи. И пусть лакеи смывают пудру.

Жду Вашу вспотевшую руку, и до следующего письма.

-8-

Пpиветствую Вас, Сеpкидон!

И снова о титанах духа…

Иные мужи, как бы невзначай, перед своим именем ставят множество упоминаний о знаках отличия, сведений о былых и нынешних почётных должностях, обязанностях, указания о добытых званиях и наградах…

Гораздо конкретнее были первобытные охотники. Они носили ожерелья из зубов поверженных животных. Что же касается должностей и званий, они, как наряды и украшения некрасивой женщины, – дымовая завеса, скрывающая суть. Человек за дымом может вполне оказаться и мелким, и гадким, и никудышным. Может оказаться ловкачём, умеющим лишь в нужный момент выставиться под ласковый начальственный взор и подставить грудь под очередную награду.

Если человек имеет ценность сам по себе, если его личность выступает перед «мишурным блеском», «суетой сует и всяческой суетой» так же, как Анна Аркадьевна выступала из платья своего, можно не говорить много. Пpосто назвать с почтением фамилию-имя-отчество, и сразу возникнет наpаботанный жизнью образ. Скажем с уважительным восторгом – Лев Николаевич Толстой! И – возникнет пауза. Нужно время, чтобы огромный образ загрузился в сознание…

Личность Льва Николаевича сверхзначительна. Она вышла далеко за должности, определения, звания, за пределы своей эпохи… Можно и ФИО не называть. О человеке такого масштаба, о таком «матёром человечище»⁴⁰ часто говорят иносказаниями. «Яснополянский отшельник», «гpаф, идущий за плугом», «автоp бессмеpтных pоманов «Война и миp» и «Анна Каpенина», «проповедник непротивления злу насилием», «зеркало русской революции», опять же – «тайновидец плоти».

Чтобы ни писал, чтобы ни обдумывал русский литератор, он уже не может не учитывать заданный уровень, сияющие вершины произведений белобородого классика.

Пpо «тайновидца плоти», вспомнилось в том момент, когда у Кити вырвалось: «Да, что-то чуждое, бесовское и прелестное есть в ней».

В такие минуты слышится голос Кити, прощаются творцу все его издержки и длинноты, понимаешь, что этими нескучными скучностями и ненудными нудностями сочинитель растягивает тетиву повествования, чтобы потом вонзить заострённое истиной предложение прямо в сердце читателя…

«Любовь ослепляет мужчину и делает зорче женщину», – сказал Ремарк⁴¹. Вот такую ремарку поспешу вплести, поскольку слова немецкого писателя удивительным образом подтверждаются толстовскими персонажами. Вронский ничего не видел перед собой, кроме ослепившей и ослепительной Анны. Молоденькая Кити увидела не по годам многое.

Что же бесовское углядела Кити открывшимся сверхзрением?..

Готовность к супружеской измене! Именно, именно… К измене законному мужу, которому под венцом и перед Богом поклялась Анна, будучи молодой девушкой, в вечной верности. Но не думайте, Серкидон, что они с Вронским тут же после бала поехали в номера. Де-факто до грехопадения было далеко, год или около, но пошатнулась душа, но сомнение – а нужно ли продолжать скучную, монотонную, якобы добродетельную жизнь? – зародилось на том балу, где Анна Аркадьевна блистала, порочно выступая из платья своего, порождая в мужчинах вожделение, зажигая их взоры пламенем первородного греха.

«Тебе недодают, тебя обманывают, посмотри, какие мужчины вокруг, – шептал ей бес на ушко. – Неужели механический морщинистый сухарь, хрустящий пальцами, так и останется твоим единственным мужчиной? Хватит с него, что он волею судьбы оказался первым. Ты достойна большего… Ты достойна ПОЛНОЙ любви…» – «А что такое полная любовь?..»

Он ждал этого вопроса. Он только и ждёт, когда с ним вступят в переговоры, а уж наплетёт…

Тётка постаралась выдать Анну замуж пораньше. Девушке было восемнадцать, от силы девятнадцать лет. Выдали за мужчину, который – на двадцать лет старше. Через год или чуть более того родился сын, и казалось, что всё хорошо, всё, как дОлжно. Но шло время. Муж старел, а жена – стремительно расцветала. На роковом балу Анне лет двадцать семь – двадцать восемь. Куда только подевалась бывшая наивная девушка! Анна превратилась в зрелую великосветскую даму. С впечатлительной душой. Душой, которой нужны новые опыты…

Полная любовь включает три составляющие: семейную, романтическую и сексуальную. Это когда в наличии: мужчина-муж, мужчина-мечта и мужчина-любовник. Такое случается нечасто. Разве что в медовый месяц все три составляющие присутствуют и все три (о чудо!) в одном мужчине. Это высшее женское счастье и праздник гармонии… Но праздники, даже бразильские карнавалы, не длятся вечно. Они сменяются суровыми буднями.

Просятся на бумагу слова Александра Дюма-сына⁴²:

«Цепи Геминея настолько тяжелы, что нести их можно только вдвоём, а иногда и втроём».

Обратите внимание, женщина ничего не несёт, она не должна напрягаться, ей это не полезно. Брачный воз должен тянуть мужчина, а если не тянет, к нему приходится подпрягать ещё одного-двоих. Полная любовь в наличии, но она – растраивается. Растраивается от слова «три». Был один, а стало три. А женщина расстраивается от наступившей дисгармонии. Но ненадолго, свыкается. А что делать, недаром в народе говорят: «Бабе нужен хахаль, трахаль и выхухоль». Вероятно, последнее слово, и только оно, ясно Вам не вполне. Поясню. Выхухоль – редкое животное с ценным и необычайно красивым мехом. Изделия из такого меха – есть заветная мечта почти каждой женщины.

А в деревнях говорили, что есть мужчины – для хоровода, для огорода и для продолжения рода. Тут специфика сельской местности.

Но обратимся к примерам.

Ранее у купчихи для обеспечения был купец, страсти тела смирял приказчик, а для души – гусар.

У нынешней женщины: сидит у телевизора небритый супруг, выпивающий, с помятой физиономией, но – отец семейства, детишки его папой зовут, какие-то деньги всё-таки до дома он доносит. На работе своей голубка наша тесно дружит с мастером по наладке – Иваном Петровичем. Золотые руки у человека, да и не только руки. А в фотоальбоме – Брюс Уиллис, из журнала вырезанный. На марше полная любовь и мудрость житейская.

А как же обстоят дела у Анны Аркадьевны?

Семейная составляющая. Тут всё в порядке. Алексей Александрович Каренин – законный супруг, опора, помогает воспитывать сына, содержит жену и о ней заботится.

Романтическая. Тут дело плохо. В романе без обиняков пишется о «непоэтической» внешности Алексея Александровича. Но и без подсказок со стороны автора можно понять, что не такие мужчины, как Каренин, владеют девическими грёзами. Романтикой альянс Карениных обделён. Романтикой и не пахнет. Пахнет скорее нафталином.

Сексуальная составляющая. И тут плохо. Министерский робот, Каренин всю страсть оставляет на работе, а к жене подходит по мере биологической необходимости. Анна отбывала с ним сексуальную повинность. Её можно уподобить молодой верблюдице, которая девять лет шла через чувственную пустыню, приблизилась к колодцу и ещё год смотрела на живительную влагу, прежде чем прильнуть к ней…

Николай Беpдяев⁴³ писал: «Я всегда считал пpеступным не любовь Анны и Вpонского, а бpачные отношения Анны и Каpенина…»

Любви в этом бpаке не было изначально. Тётка, преступница тётка, обрекла Анну и на отношения со стариком (смотрите картину «Неравный брак» художника Василия Пукирева⁴⁴) и на неизбежную измену…

Изменив мужу, имея молодого любовника, Анна Аркадьевна мучилась и страдала, не могла «уяснить себя» (что легко получалось у Вронского), не могла определить того положения, в котором оказалась. Провидение пыталось подсказать грешнице снами:

«Ей снилось, что оба вместе они её мужья, что оба расточают ей свои ласки. Алексей Александрович плакал, целуя ей руки, и говорил: как хорошо теперь! И Алексей Вронский был тут же, и он был также её муж. И она удивлялась тому, что прежде ей казалось это невозможным, объясняла им, смеясь, что это гораздо проще и что они оба теперь довольны и счастливы. Но это сновидение, как кошмар, давило её, и она просыпалась с ужасом».

Почему с ужасом? Десятки светских дам имели любовников и среди военных лиц, и среди гражданских. И это не считалось чем-то ужасным. Ну, пошёптывали. Ну и что?

Вот когда Анна ушла к Вронскому и стала требовать развода у Каренина, получила она вместо развода долгую головную боль. Горе и трагедия Карениной заключались в том, что возжелала она полной любви непременно от одного мужчины. От Алексея Кирилловича. Она идеализировала Вронского и настойчиво требовала от него невозможного. Но Вронский всё, что мог, уже совершил. Соблазнил, сманил… Он был хорошим военным (ать-два), показал себя толковым помещиком (купить-продать), но заполнить любовью Анну, такую измученную суховеем, такую любовеёмкую женщину, он был не в состоянии.

А кто бы тут не сплоховал? Ахиллес? Геракл? Царь Соломон? Зевс? Много ли на свете семей, где мужчина в одиночку справляется с тремя составляющими любви? Такое нечастое явление бытует только в счастливых семьях. Этим, кстати говоря, «все счастливые семьи похожи друг на друга»⁴⁵.

Серкидон! Чуть было не забыл! Мы не ответили на вопрос «кто виноват»? Анна? Вронский? Каренин? А я думаю – нет. Я – школьник семидесятых считаю, что виновато царское правительство, допустившее свободную продажу морфина и опиума. Анна Аркадьевна привыкла искать спасение в этих химикатах, они в конечном счете её и погубили.

Вот и всё на сегодня. Спешите, Серкидон, нарабатывать свой образ, свои иносказания. Пока Вас трудно определить иносказательно. Ну, можно про Вас сказать – «молодой человек, которого пытался вразумить Сочинитель писем, да только зря старался».

Не нравится Вам такое иносказание? Поспешите заменить его на более привлекательное. Пока резвы ноги и крепки руки. Ногами бегайте в библиотеку, руками берите книги великих русских писателей. Там найдёте ответы на вопросы, которые Вы задавали мне?

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-9-

Приветствую Вас, Серкидон!

В июне 1833 года Алексей Николаевич Вульф, житель Тригорского, сын соседки и приятельницы Пушкина, счастливый любовник Анны Керн делает следующую дневниковую запись:

«С большим удовольствием перечел я сегодня 8-ю и вместе последнюю главу «Онегина», одну из лучших глав всего романа, который всегда останется одним из блистательнейших произведений Пушкина, украшением нынешней нашей литературы, довольно верною картиною нравов, а для меня лично – источником воспоминаний весьма приятных по большей части, потому что он не только почти весь написан в моих глазах, но я даже был действующим лицом в описаниях деревенской жизни Онегина, ибо она вся взята из пребывания Пушкина у нас, «в губернии Псковской». Так я, дерптский студент, явился в виде геттингенского под названием Ленского; любезные мои сестрицы суть образцы его деревенских барышень, и чуть не Татьяна ли одна из них. Многие из мыслей, прежде чем я прочел в «Онегине», были часто в беседах глаз на глаз с Пушкиным, в Михайловском, пересуждаемы между нами, а после я встречал их, как старых знакомых. Так в глазах моих написал он и «Бориса Годунова» в 1825 году, а в 1828 читал мне «Полтаву», которую он написал весьма скоро – недели в три. Лето 1826 года, которое провел я с Пушкиным и Языковым, будет всегда мне памятным, как одно из прекраснейших».

Давайте, Серкидон, дружно позавидуем этому везунчику и баловню судьбы! Молодым (младше Вас) он слышал стихи Пушкина. И как: в исполнении автора!!! Хотелось бы надеяться, что заливает парень, хвастает… Напрасно, нет нам такого утешения. Подтверждение дневниковой записи находим в романе:

Но я плоды моих мечтаний

И гармонических затей

Читаю только старой няне,

Подруге юности моей,

Да после скучного обеда

Ко мне забредшего соседа,

Поймав нежданно за полу,

Душу трагедией в углу…⁴⁶

Он ещё и обедал у Пушкина! Ну, Вульф, ну, просто всё в одни руки!

Поспешу его хоть как-то «раскулачить»: образ Ленского собирательный, сватают ему и поэта Дмитрия Веневитинова, и не только. А уж Татьяной считала себя каждая вторая барышня пушкинских времён – и петербурженки, и москвички. Хотя образ Татьяны привёз поэт в свою деревенскую ссылку из Одессы…

Готовясь написать Вам о давнем, гусиным пером писанным, великом художественном произведении, перечитал я «Евгения Онегина» уже не сказать в который раз, и, не поверите, мурашки бегали у меня по всё ещё волосистой коже головы, руки подрагивали от возбуждения, пятки от удовольствия елозили по паркету… Какое это счастье, что мы можем взять и прочитать роман весь в полдня и не ждать, как приходилось ждать тому же Вульфу, появления каждой новой главы… Хоть тут нам с Вами повезло больше!

Ну, хорошо… Вы, Серкидон, сдаётся мне, мои восторги не разделяете. Тогда разделите моё недоумение, связанное с отдельными моментами в «Евгении Онегине». Напишу Вам про непонятки, которые возникли у меня при первом знакомстве с романом в школьные годы чудесные.

Не всё, мягко говоря, понял я при первом прочтении, а человека, который объяснил бы, такого, как положим, Владимир Набоков⁴⁷, рядом не оказалось. Начнём, как водится, с начала…

Первая же строчка: «Мой дядя самых честных правил…»

Ну и что?.. Это теперь «ну и что?», а во времена Пушкина опытный чтец-декламатор делал небольшую паузу, а слушатель (пусть будет всё тот же счастливчик А.Н.Вульф) улыбался. Почему? Потому что популярна была ныне забытая басня Крылова «Осёл и Мужик», и четвёртой в басне шла строка – «Осёл был самых честных правил…» С самого начала романа современник поэта посредством аллюзии получал некую скрытую от нас информацию о дяде – полунамёк, малую дозу иронии.

А что же натворил этот дядя? «Он уважать себя заставил…» Каким образом? Он скончался. Вот так высокопарно раньше говорили об умерших. Уважать себя заставил, или ещё говорили – преставился. Надеюсь, Вы понимаете перед Кем?

Нынче говорят «дуба дал», «скопытился», «в ящик сыграл», «коньки отбросил», «крякнул», или ещё скажут: «умер Максим, ну и хрен с ним»… Жизнь человеческая за последнюю пару веков обесценилась донельзя…

Ну а что же заглавный герой? Характеризуя его, Пушкин отмечает:

Он рыться не имел охоты

В хронологической пыли

Бытописания земли:

Но дней минувших анекдоты

От Ромула до наших дней

Хранил он в памяти своей.

И я, и мои школьные товарищи были уверены, что Онегин хранил в памяти анекдоты про Василия Ивановича и Петьку, и того и другого, к слову сказать, на свете ещё не было. Но, оказывается, тогда анекдотами назывались курьёзные, пикантные, любопытные ситуации, в которые попадали исторические личности либо знаменитые люди.

Поскакали дальше галопом по роману. Неразрешимой загадкой сфинкса стало для меня четверостишие:

Высокой страсти не имея

Для звуков жизни не щадить,

Не мог он ямба от хорея,

Как мы ни бились, отличить.

Что это такое? Как это понимать? Ясно, что Онегин в стихах ни уха, ни рыла, а верхние две строки?.. Учительницу литературы спрашивать было бесполезно. Когда Блока изучали, я спросил её, что означает панмонголизм, она до сих пор думает, что мне ответить.

Много позже я уяснил для себя так: автор представляет героя как человека не желающего тратить на обыденную жизнь высокие страсти. Но тридцать лет понадобилось мне для такого уяснения.

Далее строчки не столь загадочные, но всё же…

Была наука страсти нежной,

Которую воспел Назон,

За что страдальцем кончил он

и.т.д

Если бы написал Александр Сергеевич: «Которую воспел Кобзон…»⁴⁸, я всё сразу понял, бы, а что за Назон? Опечатка? Сейчас мы с Вами знаем, что не опечатка, а злодейская помарка в правлении императора Августа. Знаменитый римский поэт Овидий Публий Назон был выслан в тьмутаракань из роскошного дома в центре Рима. За что?.. За фривольные стихи? За воспевания науки любви? Вряд ли, вряд ли… Есть версия, что эротический стихотворец был то ли свидетелем, то ли участником какого-то излишне (по мнению императора) шаловливого непотребства.

Серкидон, а сколько раз я писал Вам закавыченное «наука страсти нежной», и Вы сразу догадывались, что это написано о любви. Не так ли? Теперь известен Вам и первоисточник – роман «Евгений Онегин»..

Поэт так и не вернулся в роскошный, любвеобильный и жестокий Рим. Не заступилась за него римская общественность. Изгнанником закончил он свои печальные дни на берегах Чёрного моря, где и, преданный Римом, был предан чужой земле…

Прошли века, и вот иной гонимый поэт («но только с русскою душой»⁴⁹), прогневавший иного императора поэтическим вольнодумством, оказался рядом с прахом римского товарища по несчастью. Родственные души чувствуют друг друга и через века. Душу поэта, ещё наделённого телом, волновала близость могилы римского собрата. К Овидию обращены многие строки Пушкина, целая ода так и названа: «К Овидию». В ней и солёные брызги волн морских, и горечь изгнания:

Овидий, я живу близ тихих берегов…

Твой безотрадный плач места сии прославил…

Как часто, увлечён унылых струн игрою,

Я сердцем следовал, Овидий, за тобою!

Но не будем путаться. Вернёмся от овидиевских инициалов П.О.Н. к заветному вензелю «О да Е».

Что там у нас происходит в семействе Лариных:

Два раза в год они говели;

Любили русские качели,

Подблюдны песни, хоровод;

В день Троицын, когда народ,

Зевая, слушает молебен,

Умильно на пучок зари

Они роняли слёзки три…

Стойте, кони привередливые!⁵⁰ Дайте и мне побыть привередою. Про подблюдны песни (во время гаданий) и «говели» (соблюдали посты) Вы легко дознаетесь и без меня. Я Вам лучше расскажу про «пучок зари». Вам же интересно, что за такая заря пучком встаёт во тьме холодной…

Так вот, не встаёт она и не садится, а весьма успешно растёт и пахнет, потому что она – травка c блестящими листьями. Иное её название – любисток. Травку эту богоугодную во время троицкого богослужения следовало оросить слезою, дабы от грехов очиститься. Жаль, Серкидон, нет у Вас грехов, а то бы Вы легко и просто от них очистились…

Сразу после описания простой жизни Лариных следует кончина отца семейства. По-тогдашнему «уважать себя заставил», а по-нашему «склеил ласты» старичок:

Он был простой и добрый барин,

И там, где прах его лежит,

Надгробный памятник гласит:

Смиренный грешник, Дмитрий Ларин,

Господний раб и бригадир,

Под камнем сим вкушает мир.

С господним рабом всё понятно, а вот что за «бригадир»? Хлебоуборочной бригады из крепостных крестьян?.. Нет! Оказывается, был такой воинский чин в русской армии – бригадир, нечто между полковником и генерал-майором. Отменён данный чин в ходе павловской армейской реформы за два года до рождения Пушкина.

Далее, весьма смутило меня четверостишие о целомудренных отношениях Ленского, влюблённого поэта, с его юной и румяной невестой – Ольгой:

Он иногда читает Оле

Нравоучительный роман,

В котором автор знает боле

Природу, чем Шатобриан…

Последнее слово, с большой буквы писанное, было для меня загадочным. Откуда мне было знать, что Шатобриан – писатель. Тогда я думал, что Шатобриан – это нечто вроде свода правил или даже более – непререкаемых истин. Вроде Морального кодекса строителя коммунизма, Талмуда, Библии или Конституции. И вот его-то автор знает слабо, а «боле» знает природу.

Оказывается, автор нравоучительного романа пишет о природе с удовольствием и знает её даже больше, чем Шатобриан, французский писатель, знаменитый своими описаниями природы⁵¹. Опытный чтец в четверостишии выделил бы ударением – «бОле».

Всё непонятное и не объяснённое отталкивает и нервирует неокрепший ум. Может быть, поэтому роман «Евгений Онегин» в разуме моём с первого раза не закрепился. Где-то через год я твёрдо помнил только школьный фольклор: оговорку – «Онегин, я тогда моложе и лучше качеством была» и отрывок из несуществующей грузинской оперы: «Онегин, я с кровать не встану, //Безумно я люблю Татьяну…»

Серкидон! А я ведь хотел написать о формуле любви применительно к Онегину, к Татьяне… Что же делать, утро-то моё закончилось?. . Уж простите меня, в другой раз отбатрачу. «Отдам я завтра сей оброк,//А нынче мыслить вышел срок» – это стихи. И совсем не Пушкина, как вы могли подумать невзначай…

Минутку…Серкидон! А Вы меня не спросили, а кто такой Языков⁵², упомянутый в дневниковой записи Вульфа? Третий участник счастливых увеселений. И он вспоминал это лето, как благословенное:

Певец Руслана и Людмилы!

Была счастливая пора,

Когда так веселы и милы

Неслися наши вечера.

И он был поклонником поэтического гения Пушкина:

На вороном аргамаке,

Заморской шляпою покрытый,

Спеща в Тригорское, один –

Вольтер, и Гёте, и Расин –

Являлся Пушкин знаменитый.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-10-

Приветствую Вас, Серкидон!

Так! Действуем быстро и по-деловому, бежим от затянутых вступлений и сладкозвучных песнопений. Где тут у нас формула любви? Где вы, Татьяна с ухажёром, ну-ка, что там у вас?..

Стоп! Стоп!.. Остановись, мгновенье, ты ужасно… Это же не наш стиль, Серкидон?

Так орудуют кумиры многочисленных охломонов, творцы экшена, предприимчивые новомодные борзописцы, как то: …………………………………………………………………………………………………………………

Проставьте сами над точками имена, мне заниматься этим претит. Эти господа без тени сомнения пробивают медными лбами двери издательств и не слышат за треском и топотом ни «горний ангелов полёт»⁵³, ни «гад морских подводных ход…»⁵⁴

Предлагаю Вам, Серкидон, войти в тему медленно и вдумчиво. Даже больше не войти, а вползти. Недаром же нам куда следует вложено «жало мудрыя змеи»⁵⁵. И вползём не с парадного входа. Почему нужно начинать с Евгения? Потому что его именем назван роман? А почему с Татьяны? Потому, что принято писать сочинения о светлом образе Татьяны.

По-моему, не менее трагичен образ Ольги Лариной, наивной девушки, невинно пострадавшей от авторского произвола. Рукой Онегина застрелен её жених, выдана она замуж за проезжего улана, и тут же «Звонкий голос Оли//В семействе Лариных умолк». Отправлен в полк новоиспечённый супруг, и Ольга вместе с ним.

А ведь ничто не сулило такого лихого поворота судьбы…

Впервые имя младшей дочери семейства Лариных упоминается, когда автор вдохновенно живописал её жениха. Молодого человека, наделённого поэтическим огнём. Ну, не царский ли подарок – поэт, влюблённый с малых лет. «Богат, хорош собою Ленский» давным-давно и с радостью свыкся с мыслью о том, что Ольга его судьба:

Так в Ольге милую подругу

Владимир видеть привыкал;

Он рано без неё скучал

И рано по густому лугу,

Бродя без Ольги, меж цветов

Любил искать её следов…

Поэт остался верен своему чувству и когда «Он с лирой странствовал на свете; //Под небом Шиллера и Гете». Значит, не так плоха «меньшАя дочь соседей бедных». Чем-то прельщал сей «предмет и мыслей, и пера, и слёз, и рифм et cetera». Ведь нельзя же воспеть пустое место?

Скептик скажет: «Поэт всё сможет. И пустое место может полюбить». Но любого, самого отъявленного скептика, а то и мизантропа, убедит и растрогает партия Ленского в исполнении непревзойдённого тенора Сергея Яковлевича Лемешева⁵⁶. До шестидесяти лет выходил певец на сцены – большие и малые – и в разных городах голосом, подобным голосу Орфея, пел своим белокурым Эвридикам. Партнёрша была то ослепительно молодой, то из-под её парика выбивались седые прядки, но они не виделись и забывались, когда набирал силу чарующий тенор:

Я люблю Вас, я люблю Вас, Ольга,

Как одна безумная душа поэта

Еще любить осуждена.

Всегда, везде одно мечтанье,

Одно привычное желанье,

Одна привычная печаль…

Если бы Пушкин услышал это ариозо, у него бы дрогнуло сердце… у Онегина дрогнула бы рука и всё, всё могло сложиться не так печально… Сложилось бы так же радостно, как и в «Кубанских казаках»… Да жаль он не знаком был с нашим… Пырьевым⁵⁷. Ну, что же об этом сейчас говорить…

Проследим лучше, как менялось отношение автора романа к Ольге Лариной. Ведь поначалу не была ему безразлична героиня второго плана, которая –

Цвела, как ландыш потаённый,

Незнаемый в траве глухой

Ни мотыльками, ни пчелой.

Цветок, быть может обречённый

Размаху гибельной косы,

Не осушил ещё росы.

Как сказано! А в окончательный текст романа вошло частично. Уже тогда в голове автора мелькала мысль: «А не слишком ли сладко о ней пою? Не будет ли с моей стороны ошибкой, воспевать что есть сил сразу двух сестёр?» Не знал автор в то время, что можно и трёх сестёр воспеть одновременно – и ничего…

А к Лариным тем временем приезжали гости:

Под вечер иногда сходилась

Соседей добрая семья,

Нецеремонные друзья,

И потужить и позлословить

И посмеяться кой о чем.

Проходит время; между тем

Прикажут Ольге чай готовить…

То есть, пока Татьяна созерцала и «влюблялася в обманы и Ричардсона и Руссо», Оленька шустрила по хозяйству. Глядя на неё, родители умилялись, а гости восхищались: «Ах, какая умница, ах, какая красавица!»

Да и как же тут, Серкидон, не восхититься:

Глаза, как небо, голубые,

Улыбка, локоны льняные,

Движенья, голос, лёгкий стан,

Всё в Ольге…

Предательство, Серкидон, часто следует сразу же после отточия, потому считайте отточие за самый опасный знак…. Неизвестно, что последует после него…

но любой роман

Возьмите и найдёте, верно,

Её портрет: он очень мил,

Я прежде сам его любил,

Но надоел он мне безмерно.

Позвольте мне, читатель мой,

Заняться старшею сестрой.

Далее всё доброе и светлое, написанное и подуманное об Ольге, передано Татьяне. Вместе со всеми симпатиями. Коварный автор, не таясь, Татьяною увлёкся не на шутку. И ему понадобился его величество контраст! Дабы мог читатель увидеть высокую духовность и предельную цельность старшей сестры, меньшую делают смазливой пустышкой, кокеткой мелкой да и просто дурой. Первой простоватой умом блондинкой в русской классической литературе.

Послушно вторит автору Онегин:

– Неужто ты влюблён в меньшую?

– А что? – Я выбрал бы другую,

Когда б я был как ты поэт.

В чертах у Ольги жизни нет,

Точь-в-точь в Вандиковой Мадоне:

Кругла, красна лицом она,

Как эта глупая луна

На этом глупом небосклоне.

Мы бы с Вами, Серкидон, написали «в Ван-Дейковой Мадонне»⁵⁸. Автор написал так, как было допустимо в его времена, ладно с этим. Но во все времена луна-то красна лицом бывает не часто. Или это у Евгения после брусничной воды?

Короче говоря, вознёс автор Татьяну на костях Ольги. Вознёс и возрадовался: «Друзья мои! Я так люблю// Татьяну милую мою…

Поверили?.. Серкидон! Я этого не писал, Вы этого не читали… Если будут спрашивать, кто такое наговорил, отвечайте: «Тихий голос в бане, ну, пока глаза смыл, гляжу по сторонам – никого…»

Далее мы, прекратив кощунствовать, входим в русло школьной программы. И всё пишем по правилам: сначала Татьяна, потом Онегин… «А что же Оленька?» – спросите Вы меня со слезами на глазах.

Её судьбу поправить мы не в силах… Ни Вы, ни я не вольны вмешиваться в чужой и канонический текст. Напишите другой роман. В России ещё есть не задействованные сочинителями реки, от которых можно образовать фамилию героя. Пушкин занял Онегу и Лену. Лермонтов – Печёру. Чернышевский – Волгу. Но чем плоха река Двина? Пусть в Вашем романе коварный и легкомысленный герой Двинский соблазняет и бросает Татьяну ради любовной интрижки с Ольгой.

Предлагаю Вам поворотный пассаж. Двинский, садясь на белого, в цвет Ольгиных волос, коня, говорит, обращаясь к потемневшей лицом темноволосой Татьяне:

Прощай навеки, так люблю

Я Ольгу милую мою.

А из тебя не выйдет толк,

Ступай-ка ты, Танюшка, в полк.

Но вот, я уже второй раз не дошёл до формулы любви. Как змий ползаю вокруг древа познания, а залезть на него всё никак не могу. Ладно, с третьего раза, как в русских народных сказках. Там, на древе познания, и встретимся.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-11-

Приветствую Вас, Серкидон!

Позвольте личное отступление. Благодаря моим родным и близким я познакомился с Пушкиным ещё до школы, причём именно, как с поэтом.

«А какие тут варианты?» – спросите Вы.

Разные бывают случаи. Знавал я одного несчастного ребёнка, которому мама то и дело говорила: «Ну вот, разбросал Илюша игрушки, а убирать, кто будет? Пушкин?»

Так и вырос ребёнок с твёрдым убеждением, что Пушкин гениальный уборщик, в руках котороговсё спориться, всё ладиться и само собой по местам становится. Вашему покорному эпистолярному слуге повезло гораздо более. Можно сказать привалило. Да одному ли мне? Читаем Давида Самойлова:⁵⁹ «И папа поёт мне: “Как ныне //Сбирается вещий Олег…”» Мне же мама напевала: «Не пой, красавица, при мне// Ты песен Грузии печальной…» Бабушка рассказала, как в кубанской станице басовитый казак возмущался: «Ну, шо вы тычите Пушкин, Пушкин… Вы послушайте нашу старинную казачью песню…» И запел: «Буря мглою небо кроет…» Дядя, приходя с рыбалки, шутил тонким голосом: «Тятя, тятя, наши сети// Притащили мертвеца…» Дедушка прочитал: «Там царь Кощей на златом чахнет;// Там русских дух… там Русью пахнет!» – и воскликнул: «Эх, молодец, Александр Сергеевич!..»

Ну-с, после многих вольных отступлений, необязательных проволочек и безответственных инсинуаций рассмотрим-таки роман «Евгений Онегин», а если быть точнее, отношения Татьяны и Онегина применительно к формуле любви, ранее заявленной нами.

Который год педагоги внушают шкодникам… пардон, школьникам: «Татьяна – существо исключительное, натура глубокая… – и, заполнив лёгкие воздухом до самого до отказа, продолжают, – …любящая, страстная…»

Вот как метко заметил гениальный критик Виссарион Григорьевич Белинский».

А ребята думают: «А надо ли быть гениальным критиком, чтобы всё это заметить? Тут и козе понятно…»

Любят наши учителя объяснять очевидное, но, скажите, кто-нибудь на уроке литературы попытался осмыслить, как «в глуши забытого селенья», среди обычных деревенских обывателей появилась эта исключительная натура, любимица автора и читающей публики? Спешу предложить Вам, Серкидон, свою версию. По секрету, между нами.Entre nous, как написал бы Пушкин Вяземскому.

Татьяна мало что унаследовала от ближайших родственников. Девушка эта – забава, проделка, шутка генома. Любимая героиня Пушкина пришла на Землю, точно с иной планеты, и с удивлённой задумчивостью стала рассматривать человеческое бытие, дивясь тем глупостям, которыми занимаются окружающие. Душа Татьяны смолоду была сориентирована особым образом. Она не разменивалась по мелочам, её, избирательной и разборчивой душе, чужды были и «суета сует», и «ловля ветра». Она старательно собирала и выискивала драгоценные впечатления и ощущения, признаки и призраки бытия для того, чтобы уберечь их заветном сосуде.

«Уж не в сосуде ли любви?..» – вздрогнете Вы, Серкидон, от неожиданной догадки.

А где же ещё? Туда и приносилось всё самое ценное и существенное. Так другой, и тоже пушкинский, герой складывал в заветные сундуки горсти монет…

Бесконечно и безнаказанно пополнять сосуд любви в буйные молодые годы дело рискованно. Вот уже заплескалось, засеребрилось у горлышка, у самого края. И начались поиски – кого бы омыть?.. Душа заволновалась:

Давно её воображенье,

Сгоряя негой и тоской,

Алкало пищи роковой;

Давно сердечное томленье

Теснило ей младую грудь;

Душа ждала … кого нибудь…

Душа в активном поиске… Где он?.. Кто он?.. Имя?..

Татьяна на широкий двор

В открытом платьице выходит…

Чу… снег хрустит… прохожий; дева

К нему на цыпочках летит

И голосок её звучит

Нежней свирельного напева:

Как ваше имя? Смотрит он

И отвечает: Агафон.

Ну, конечно, нет, не этому Агафону, конюх он или печник, отдаст свою любовь чувственная сельская нимфа. «Кого-нибудь» это не значит, кого попало… Должен прийти тот, кто поймёт, кто оценит, кто заглянет в бездну души и не отшатнётся. И тут является Евгений… «Открылись очи», поплыло, опрокинулось, пыхнуло и разгорелось жарким пламенем:

Я плакать, я рыдать готова!..

– Дитя моё, ты нездорова…

Ты вся горишь… – Я не больна:

Я… знаешь, няня… влюблена…

Ну, так это и есть болезнь. Все 100% любви у Татьяны, и она жаждет ими поделиться. Письмом она оповещает Евгения дабы «коварный искуситель» не оставался в сладком неведенье…

«Как она решилась?.. Ах, моветон!..» Да она и не решалась, она в ужасе была от того, что сделала. Писали письмо 100% любви, которым было тесно на женской, и алкали они перебраться на облюбованную ими мужскую чашу.

А что там, на мужской? Что в душе Евгения? А ничего. Она отдыхала. «Душа вкушает сладкий сон»⁶⁰. Душа «парует», словно пашня. «Но получив посланье Тани,// Онегин живо тронут был», однако тронут не настолько, чтобы жениться… А чем ещё кончаются любовные интрижки в сельской местности?

Онегин вежливо отстранился, повёл себя, как наставник, а не «повеса пылкий»:

«Не отпирайтесь, я прочёл…», «Учитесь властвовать собою…», «Судите же, какие розы…»

Она-то надеялась на участь Клариссы, она-то видела в Онегине любвеобильного и коварного Ловласа, а он повёл себя, как проповедник…А далее Онегин, если не считать «мгновенной нежности очей» на именинах Тани, повёл себя уж совсем отстранённо, как говорят ныне, «отморозился», и все 100% любви в душе Татьяны медленно истлели…

Что наши лучшие желанья,

Что наши свежие мечтанья

Истлели быстрой чередой,

Как листья осенью гнилой.

Грустно? Конечно, грустно. «Постоим, поплачем», – как рекомендовал арабский поэт⁶¹. Благо, и погода соответствующая, «за окном, то дождь, то снег», зябко и мерзковато, гнилая осень на излёте, я даже излился в четверостишии:

Дождливой поздней осени приметы

Стихом живописуют все поэты.

И Пушкин превознёс её, но я

Признаться, не люблю ноябр-р-рь.

А что в романе?

А в романе новый поворот. Мы в Петербурге. Перед нами «Блистая взорами, Евгений//Стоит подобно грозной тени». Он снова в свете, он влюблён. И в кого же – в Татьяну! Причина его чувства – уязвление, хлёсткий удар по мужскому самолюбию. Вызов, подобный тому, что был прислан с Зарецким…

«У ней и бровь не шевельнулась, Не сжала даже губ она», негодная кокетка, «та самая Татьяна, «Которой он наедине//Читал когда то наставленья…», ранее при виде его трепетавшая, «Так зайчик в озими трепещет,//Увидя вдруг издалека//В кусты припадшего стрелка», красневшая, бледневшая, сидит себе в малиновом берете и в ус не дует. На него ( Богом посланного!) смотрит эта фря великосветская, как на неодушевлённый предмет, говорит с ним (хранителем до гроба!), как с привычным домашним животным… Ещё и муж этот рядом топчется, а в чужих руках… Вы помните, у Овидия… А помните у Пушкина:

О люди! Все похожи вы

На прародительницу Еву:

Что вам дано, то не влечёт;

Вас непрестанно змий зовёт

К себе, к таинственному древу:

Запретный плод вам подавай,

А без него вам рай не рай.

И заметьте, опять контраст – любимец драматургов. Вновь лёд и пламень: нынешний светский холодный взгляд – и прошлая деревенская горячая любовь. Душа Онегина ожглась холодом, и он влюбился… Евгений мучается, страдает, хандрит, места себе не находит, пишет своё письмо к предмету страсти, и вот развязка, ответная проповедь: «Довольно; встаньте. Я должна// Вам объясниться откровенно…», «Как с вашим сердцем и умом// Быть чувства мелкого рабом?..»

И чуть далее:

А счастье было так возможно,

Так близко!.. Но судьба моя

Уж решена. Неосторожно,

Быть может, поступила я…

Я вас люблю (к чему лукавить?),

Но я другому отдана;

Я буду век ему верна.

С последними двумя строчками всё понятно: Татьяна Дмитриевна (в отличие от Анны Аркадьевны), поставила надёжный заслон чужому чувству и супружеская измена не состоялась. Хотелось бы оспорить малоубеждающее «Я вас люблю». Действительно (к чему лукавить?), любви уже нет, на месте любви к Онегину в душе Татьяны лишь милое сердцу пепелище.

Скорее всего, этим «я вас люблю» княгиня подсластила горькую пилюлю, так и Евгений смягчил деревенскую проповедь «любовью брата». Что же касается «А счастье было так возможно, //Так близко…», это и вовсе дамские фантазии. Когда счастье было возможно? Ни в деревне, ни в городе счастье и сближение главных героев не было возможно. Они подобны заблудившимся в лесу: то один ищет, кличет, то второй зовёт, аукает… Но беда в том, что ходят они по разным лесам и в разные времена года…

Вернёмся к Евгению, которого все бросили «в минуту, злую для него»: и удача, и автор, и Татьяна. Куда податься? Стреляться – не стреляться? И если не стреляться, что делать со 100% любви в душе?..

Вглядитесь, Серкидон, в безумные глаза Онегина, они полны отчаянья… Запомните этот взгляд, запомните, что бывает с теми, кто живёт «без цели, без трудов», кто пренебрегает первой девичьей любовью… Мы ведь в ответе не только за тех, кого приручили, но и за тех, кто нас полюбил…

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-12-

Приветствую Вас, Серкидон!

Продолжим разговор о формуле любви. Рассмотрим её в наихудшем варианте для участников событий… Вы вспомните Онегина, Татьяну, Вронского, Анну и спросите: а может ли быть хуже?

Серкидон, житейское правило гласит: никогда не бывает так плохо, чтобы не могло быть ещё хуже.

Это первое, о чём хотелось бы сказать. А вот о мысленно упомянутых Вами персонажах замечу: Онегин при желании всегда может вспомнить минуты, когда Татьяна любила его первой девической любовью, Татьяну может утешить то, что Онегин (пусть и поздно!) оказался у её ног. Другая пара. Вронский+Анна тоже ведь равнялось (=) любовь. Пусть недолго, всё же они были счастливы вместе.

Но бывает так, что любовь изначально попадает в тупик. Это даже не лабиринт, из которого Тесея вывела нить Ариадны, это трагическая безысходность. Все 100% любви – на одной чаше. Они беснуются и порой толкают полюбившего человека на поступки и труднообъяснимые, и не совместимые с земным бытованием.

Наилучшая иллюстрация сказанному в имени Федра…

Так называется трагедия Сенеки. Не только им писано о Федре, но, поскольку именно Сенеку, римского мыслителя, прозаика и трагика, мы взяли своим главным дядькой-наставником, логично будет остановиться именно на его трактовке сюжета из древнегреческой мифологии. Однако ради приличия отметим, что гораздо ранее Еврипидом была написана драма «Ипполит».

Впрочем, начальная экспозиция везде одна: царь Афин Тесей в отлучке, его молодая жена Федра слоняется по дворцу, Ипполит, сын Тесея – на охоте.

И теперь подробнее.

Тесей.

Герой, за которым числится много подвигов: самый известный, тот, что у всех на слуху – победа над Минотавром. Но когда, Серкидон, герой становится подлинным героем? Не знаете? А я Вам скажу. Только в том случае, когда он убивает Минотавра в самом себе. Побеждает чудище, которое либо снедает, либо гнетёт, либо ужасает рыком душу и не даёт ей покоя. Не позволяет душе плодотворно трудиться «и день и ночь, и день и ночь».

Если принять это за истину, то подлинным героем Тесей не стал. Он был подвержен порочной страсти к авантюрам. И каждое его новое предприятие было опаснее предыдущего. Вот и сейчас. Тесей ни много ни мало опустился в царство теней, дабы помочь другу Пирифою похитить у царя Аида его жену Персефону.

Мы с Вами, Серкидон, бегло ознакомились с нравами обитателей тёмного царства и понимаем: лёгкой прогулки у похитителей не будет. Сойдёт ли им с рук весёлая суматоха у берегов Стикса – огромный знак вопроса.

Ипполит.

Сын Тесея от пленённой амазонки Антиопы, которая позже погибла в одной из войн афинян. Юноша диковат в мать и непоседлив в отца. Не раз Ипполит объявлял окружающим, что знает «одну, но пламенную страсть»⁶² и это – охота, и чтить из богинь он будет только Диану-охотницу. Что же касается женщин и дев, то их – по боку. Охота и целомудрие!

Федра.

Мачеха Ипполита и жена Тесея. Ей одиноко, и она раздражена долгой отлучкой мужа.

«А где же любовь?» – спросите Вы, Серкидон.

Сейчас будет Вам – и даже не просто любовь, а запретная. Любовное варево заварила Афродита, которая мстила всем, кто отвергал любовь. Манифест юноши о целомудренности восприняла Афродита как вызов. Богиня уязвлена: ладно был бы немощный старикан, так нет, оболтус полон сил, куда же он их тратит: не на продолжение рода людского, а на убиение зверей…На рысканье по лесам… Проще всего подослать к нему бога любви с луком и со стрелами, сам станет дичью, но…

Но поганцу покровительствует Диана, стоит ли из-за заносчивого недоумка портить себе жизнь на Олимпе? Диана злопамятна, хорошо стреляет и… хитрая на выдумки Афродита применяет обходной манёвр: она насылает на Федру всепожирающий огонь любви к своему пасынку-Ипполиту. Теперь богине остаётся только смотреть за развитием событий. Посмотрим и мы вместе с ней.

Прошу пожаловать, Серкидон, в Афины времён царя Тесея.

Ипполит ускакал на очередную охоту по зову: сердца, голосистых псов и дебрей. Федра во дворце беседует с кормилицей. Молодая царица сетует:

– Как всем своим подругам, верен мне Тесей.

Мало этого, в отсутствие мужа случилось с ней несчастье, – огонь страсти бушует и жжёт сердце. Кормилица просит открыть тайну, назвать имя того, кто может утолить страсть. Федра не сразу, но признаётся в любви к пасынку. Кормилица ПОТРЯСЕНА. Она просит Федру душить в зародыше кровосмесительный порыв; напоминает о супружеском долге, о возвращении мужа. Отравленная страстью Федра отвечает:

Нет, надо мной любовь одна лишь властвует!

Его возврат не страшен мне: под светлый свод

Никто назад не вышел из спустившихся

В обитель вечной ночи и молчания…

Неверного мужа Федра уже похоронила в сердце своём, не до него ей, надломлена душа, а в сердце бесчинствует любовь к пасынку:

Ни сон глубокий, ни ночной покой меня

Не избавляют от забот: недуг растёт,

Жжёт изнутри он, словно раскалённый пар

В пещерах Этны…

Федра говорит, что лучше ей умереть, чем принимать такие страдания. В попытке помочь кормилица идёт на разговор с Ипполитом. Она пеняет юноше на то, что отвергает он любовь к женщине. Любовь вообще, без указания конкретного адреса.

Юноша объявляет, что «всех зол источник – женщина», он уверен в этом и ничто не может поколебать его уверенность… В эту минуту входит Федра. Она долго говорит, сначала вокруг да около, но Ипполит просит её быть конкретней, и Федра признаётся в любви:

Мне иссушил неистовую грудь

Огонь любви. По жилам и костям,

По внутренностям он распространился,

Как лижет пламя потолок дворца…

О, сжалься над влюблённой!

Юноша – ПОТРЯСЁН. Только что говорил он о том, что женский блуд есть причина войн, пожаров, истребленья, и вот оно, зло; пришло и требует взаимности. Ипполит выхватывает меч. Но меч его для Федры – избавление. Федра говорит, что нет ей ничего любезней, чем погибнуть от руки возлюбленного, что любовь её окрепла с любимым рядом и ей… Ипполит отшвыривает меч и бежит прочь из злокознённого дома…

Кормилица (а она подслушивала) бросается к Федре. Ещё не поздно скрыть признанье роковое. Кормилица вопиёт:

Афиняне, сюда! Вы, слуги, верные,

На помощь! Ипполит в безумной похоти

Напал, теснит и смертью госпоже грозит!

Мечом пугает чистую!..

Что делается, Серкидон! Валят с больной голову на здоровую. Нет, мне нужен антракт. Я отравлен воздухом интриг и должен пойти подышать свежим воздухом.

Крепко жму Вашу руку, и до второго акта.

-13-

Приветствую Вас, Серкидон!

Овидий и Сенека разминулись. Когда отец привёз Сенеку-младшего на обучение в Рим, певца любви увозили в изгнание, и он мог крикнуть из повозки: «Мальчик, поставь к своей трагедии эпиграф: “Страдания неразлучны с любовью, бесчисленны, как раковины на морском берегу…”»⁶³

За двадцать веков страдания от любовных ран умножились многократно, но вот куда подевались морские раковины? На каких берегах раскиданы они в изобилии? Или все загублены мазутом, или все пошли на сувениры?..

Жаль нам с Вами, Серкидон, героев греческих трагедий, но что поделать?! Так уж Зевсом дано, и поэтому продолжим.

«Вот – новый поворот»⁶⁴, – пелось в старой доброй песне. И у нас – новый поворот. На зов кормилицы, вместо ожидаемых слуг и афинян, является Тесей. Царь чудом избежал вечного пленения, утомлён, чуть живой. Что же он видит? Жена растрёпанна и заплакана… Причина?! Отвергнутая, оскорблённая Федра подхватывает навет служанки… Она говорит, что её хотели обесчестить… имя вымолвить не в силах… вон меч покусителя. Тесей узнаёт меч. Тесей ПОТРЯСЁН. Родной сын, пользуясь отлучкой отца, хотел осквернить отцовское ложе… Ослеплённый гневом, герой обращается к своему небесному отцу и покровителю Посейдону с просьбой сослужить ему чудовищную службу: отправить сына к повелителю царства теней, Аиду, которого он, Тесей, так разгневал, да вот только что…

Далее вступает хор. Не всегда, мол, торжествует в мире добро, подчас хитроумное зло берёт верх… Как будто мы и без хора этого не знали. Но хор тянет время – оно нужно Посейдону, чтобы исполнить просьбу Тесея…

Когда замолкает хор, входит Вестник, щёки его залиты слезами. Вестник объявляет о смерти Ипполита. Юноша гнал колесницу вдоль морского берега, и вдруг огромная морская волна вынесла на берег… Серкидон, Ваш покорный эпистолярный слуга в юном возрасте, кроме серого волка, не знал ничего способного ужаснуть. В юности узнал зверюгу из песни Высоцкого – «дикий вепрь огромадный, полубуйвол, полубык, полутур»⁶⁵. Сейчас таким никого не напугаешь, даже на детских утренниках. Возникшее перед колесницей Ипполита достойно ужасов двадцать первого века. И в жутком сне такого не увидишь:

Высокий бык с крутой лазурной шеею,

И с гривой надо лбом зеленоватою,

Мохнатыми ушами; а глаза двумя

Цветами отливают: алым пламенем,

Как у владыки стада одичалого,

И синевою моря. Где рождён он был.

Играют на загривке мышцы твёрдые,

Вбирая воздух, ноздри раздуваются,

Подгрудок зелен, тиною облепленный,

Бока покрыты пятнами пурпурными.

А что же у зверя сзади?

А сзади тело зверя Уже сходится

И волочится, чешуёй покрытое

Огромное…

Теперь всё. Посейдон явно перестарался, можно было и меньшим обойтись. Что же случилось, когда перед колесницей Ипполита возникло это чудо-юдо? Зверь, на которого ранее юноша никогда не охотился. Конечно же, ужасом этим ужасным был поражён Ипполит, но, пересилив страх, воскликнул храбрый юноша:

Мне дух не сломит тщетный страх: разить быков –

В роду Тесея, верно, труд наследственный!..

Схватился Ипполит за копьё, но кони… Коням-то не объяснить про труд наследственный, они обезумели от ужаса, (кони ПОТРЯСЕНЫ!) они понеслись по скалам, не разбирая дороги. Ось колесницы сломалась, Ипполит запутался в вожжах, а кони в безумном страхе продолжали нести тело юноши, пока не разбили его об острые камни….

Слуги вносят изувеченное тело Ипполита. Федра ПОТРЯСЕНА, глаза её полны ужаса, и она объявляет Тесею, что «погублен чистый клеветой нечистой», что сама она тщетно домогалась любви Ипполита, а теперь пусть льётся кровь её в жертву непорочному праху. С этими словами несчастная хватает меч и пронзает себя. Тесей близок к самоубийству:

Земля. Разверзнись! Хаос, поглоти меня!

Сегодня с большим правом низойду к теням:

За сыном следом…

Надо ли сомневаться, что у Аида героя ждут с особым нетерпением. Но опять поёт хор:

Тесей, для жалоб время ей бессрочное,

Сейчас воздай последний Ипполиту долг:

Растерзанное тело схорони…

Чем Тесей и поспешит заняться, а мрачные слуги закрывают занавес, которого скорее всего не было в античном театре.

Серкидон, я уверен, Вы ПОТРЯСЕНЫ. Это слово я выделял заглавными буквами несколько раз и делал это намеренно. Эмоциональное потрясение зрителя через эмоциональное потрясение героев, приверженность к десятибалльным душетрясениям – характерная особенность греческих трагедий. Ну и, конечно, горы трупов. Сенека обязан был следовать правилам игры, и вот что мы получили в результате интриги Афродиты: Федра закололась мечом, Ипполит разбился о камни, кормилица бросилась в море, не вынесла того, что Федра прогнала её от себя.

А что же Тесей? Герой погрустит-погрустит и ударится в очередную авантюру. Оправдывать звание своё. Когда мужчина герой, придурок или пьяница, страдают от этого женщина и дети, а сам представитель сильного пола и цел, и невредим, и всё ему как с гуся вода. Несёт он до конца отпущенного срока своё звание, как знамя.

Серкидон! Чтобы не оставлять всё мной наспех понаписанное таким трагическим, примите на хвост послания стихотворный опус моей давней знакомой – поэтессы

Натальи Перевезенцевой.⁶⁶ Мне так нравятся стихи Наташи, что я с радостью стать бы перевезенцеведом, когда бы мог это слово выговорить… Искушённая в тесеевых интригах поэтесса пишет… Впрочем, сами разберётесь. Шлю Вам стихотворение без разбивки на стихотворные строки. Вы можете смонтировать сами на отдельном листе бумаги. Стихи под названием «Путешествие во времени» этого стоят.

Итак:

«Входи, чужеземец, и хлеб, и вино на столе. Мы жертвы богам принесём по обычаю дедов. Присядь и поведай: что делаешь в нашей земле, откуда ты родом, где дом твой – без страха поведай. Ведь мы не охотники земли чужие топтать. Вот мой виноградник, и стадо на склоне пасётся. Орешник… Боюсь, что орехи помёрзнут опять, на рынок трезенский везти их тогда не придётся. Который уж год нами правит великий Тезей… Ты вздрогнул, мой гость, ты испуган тем лязгом и ржаньем? Там царский сынок над обрывом гоняет коней, должно быть, опять захотел победить в состязаньях. Так я говорил: здесь Тезей богоравный царит… Но что с тобой, гость? Ты бледнеешь… ну, молви хоть слово… Да, царского сына действительно звать Ипполит, и Федрой – супругу Тезея… Но что здесь такого?!!»

Робость путешественника во времени можно понять. Трагедия – впереди, она неизбежна, и, может быть, всё уже началось…

Пока не началось, жму Вашу руку, и линяю до следующего письма.

-14-

Приветствую Вас, Серкидон!

Каким Вы представляете себе бога любви? Наверняка, как на картинках: кудрявым мальчиком-шалуном, с неизменным луком в руках, с пухлыми щёчками и голой попкой. Этакий невинный малыш, которому так и хочется надеть памперс. В то же время это стрелок, мишень которого – человеческое сердце…

Вот что сказал Вольтер: «Кто б ни был ты! Склонись перед младенцем сим://Он был владыка твой, иль есть, иль будет им»⁶⁷.

В романе византийского писателя Никиты Евгениана⁶⁸ этого владыку обзывают: «звериным отродьем», «исчадием леса», «пиявкой болотной», свирепым, беспощадным и коварным чудовищем, которое впивается в сердца своих жертв, грызёт их, рвёт на части; неугасимым огнём, жгущим, палящим, сжигает свои жертвы.

Так что, Серкидон, ненадолго мы вытерли слёзы. Продолжим наши страдания. И уже на Родине, в России.

Иван Бунин – «Митина любовь».

Встретились Митя и Катя. «…они, едва познакомившись, вдруг почувствовали, что им интересно говорить (и хоть с утра до вечера) только друг с другом… Митя столь неожиданно оказался в том сказочном мире любви, которого он втайне ждал с детства, с отрочества. Этим временем был декабрь, – морозный, погожий, день за днём украшавший Москву густым инеем и мутно-красным шаром низкого солнца».

Говорят, зимой человеку трудно влюбиться – организм не верит своему счастью, он ждёт влюблённости не раньше марта. Но, вероятно, это относится к людям, ослабленным сменами лет и зим, а у молодости свои законы.

«Январь, февраль закружили Митину любовь в вихре непрерывного счастья, уже как бы осуществлённого или, по крайней мере, вот-вот готового осуществиться». Что же касается Катиного чувства, то смотрится оно не больше чем легкомысленная влюблённость. Катя то наигрывала, то кокетничала. Она была взрослой девушкой, ей нужен был кто-то рядом – сопровождающий, кавалер. Митя? Ну, пусть будет Митя.

Трещина в отношениях наметилась быстро. Катя мечтала быть актрисой. Занятия, репетиции, общение с людьми искусства, о которых она рассказывала Мите, очень увлекали её. Она не говорила впрямую, что её будущая жизнь в искусстве для неё важнее, чем Митя с его любовью, но сердце влюблённого не обманешь. Митя всё чувствовал и ревновал. Ревновал и к искусству, понятию абстрактному, ревновал и к мужчинам весьма конкретным. Они дразнили Катю различными возможностями воплощения её мечтаний, обещали сделать для неё нечто, подбрасывали ей разные наживки, с целью выудить всю Катю.

«Ты же сама мне говорила, что Буковецкий уже звал тебя ужинать в Стрельну, а Егоров предлагал лепить голую, в виде какой-то умирающей морской волны».

Катин экзамен в студии стал для Мити тяжёлым испытанием. Директор студии, самодовольный актёр, говорил веско и властно, так, точно была Катя его полной собственностью. А Катя читала.

«… читала она с той пошлой певучестью, фальшью и глупостью в каждом звуке, которые считались высшим искусством чтения в той ненавистной для Мити среде, в которой уже всеми помыслами своими жила Катя». И в довершение Катины слова:

«Какой ты глупый! Разве ты не чувствовал, что я и читала-то так хорошо только для тебя одного!»

В конце апреля Митя решил уехать в деревню. Он ревновал уже постоянно, замучил своей ревностью и себя, и Катю. «Да, уезжай, уезжай, я больше не в силах! Нам надо временно расстаться, выяснить наши отношения». Решили встретиться летом в Мисхоре. Катя в начале лета тоже уезжала из Москвы. Мать увозила её в Крым. В общем, «Дан приказ: ему – на запад, ей – в другую сторонУ».

«А почему не в стОрону, а в сторонУ?» – спросите Вы. А потому, что время было военное, горячее, некогда было в ударениях разбираться. Ударяли и стукали куда попало. И потом ведь не на холмАх а – «На хОлмах Грузии лежит ночная мгла…»⁶⁹ И ничего – столько лет прекрасно лежит…

С переездом в деревню психическое состояние Мити не улучшилось. Любовь его созрела настолько, что в предмете любви уже не нуждалась. Она росла и крепла, наливалась силой в отсутствие Кати ещё быстрее, чем в то время, когда молодые люди встречались. Вместе с Катей исчезли её недостатки.

«И теперь, когда её не было, был только её образ, образ не существующий, а только желанный, она, казалось, ничем не нарушала того беспорочного и прекрасного, чего от неё требовали, и с каждым днём всё живее и живее чувствовалась во всём».

Может быть, зимой Митино чувство чуток бы и приморозило, может быть, зимою всё бы и обошлось, но весна – пора любви, мощное нарастание жизни в природе способствовало нарастанию животворящего чувства.

«В это дивное время радостно и пристально наблюдал Митя за всеми весенними изменениями, происходящими вокруг него. Но Катя не только не отступала, не терялась среди них, а напротив, – участвовала в них во всех и всему придавала себя, свою красоту, расцветающую вместе с расцветом весны, с этим всё роскошнее белеющим садом и всё темнее синеющим небом».

А тут ещё и письмо от Кати. «Мой любимый, мой единственный!»… и кровь отлила от его лица, мурашки побежали по волосам… Домой он шёл медленно – чаша его любви была полна с краями».

«100% любви лежали на его чаше», – забыл написать Иван Алексеевич.

Любовь в такой поре сильна, прожорлива и неблагодарна, – через день ей нужно новое письмо, а потом и по два письма в день, да чтобы в каждом было: «Разлюбимейший мой! Только ты! Люблю… Скучаю…»

Но писем от Кати больше не приходило. Митя сначала ездил на почту, а потом перестал. Любовь превратилась в мучение, которое стало заметно затрагивать психическое состояние молодого человека:

«… всякий раз, как он открывал глаза и взглядывал на луну, он тотчас же мысленно произносил, как одержимый: «Катя!» – и с таким восторгом, с такой болью, что ему самому становилось дико: чем, в самом деле, могла напомнить ему Катю луна».

«… взглянув на красно-золотой вечерний свет в аллее, на дом, стоявший в её глубине, в вечереющей тени, он вдруг увидел Катю, сходившую, во всём цвете женской прелести, с балкона в сад, почти совершенно так же явственно, как видел дом и жасмин».

«… муки стали достигать уже крайнего предела. Поля и леса, по которым ехал он, так подавляли его своей красотой, своим счастьем, что он стал чувствовать где-то в груди боль даже телесную».

Начались, как говорят в народе, глюки… Любовь изменяет возможности мозга. Видения, галлюцинации, яркие сны сопутствуют сильному чувству. Сознание сильно любящего человека раздвигается и получает иные доступы. Многократно усиливается интуиция. Митя чувствовал, что с Катей происходит (с его точки зрения) нечто ужасное…

Сам он не ездил на почту. Роковое письмо привёз землемер, приехавший по делу в усадьбу.

«Дорогой Митя! Не поминайте лихом, забудьте, забудьте всё, что было! Я дурная, я гадкая, испорченная, я недостойная вас, но я безумно люблю искусство! Я решилась, жребий брошен, я уезжаю – вы знаете с кем… Вы чуткий, вы умный, вы поймёте меня, умоляю, не мучь себя и меня! Не пиши мне ничего, это бесполезно!»

«… весь день Митя без устали ходил по саду и весь день так страшно плакал, что порой даже сам дивился силе и обилию своих слёз… Налетавший от времени до времени ветер свергал с деревьев и другой ливень – целый поток брызг. Но Митя ничего не видел, ни на что не обращал внимания. Его белый картуз обвис, стал тёмно-серый, студенческая куртка почернела, голенища были до колен в грязи. Весь облитый, весь насквозь промокший, без единой кровинки в лице, с заплаканными, безумными глазами, он был страшен».

Митя снова перечитывал письмо, снова комкал его, бешено стискивая зубы, захлёбывался от рыданий и… застрелился.

Вот Вам и любовь, которая может быть сильнее смерти, а может быть сильнее жизни…

Чем я Вас могу утешить, Серкидон? Только тем, что Митя литературный герой… И Вы, и я это знаем, но всё равно Митю жалко. Жалко и Анну Аркадьевну, и двух старушек, которых порешил Раскольников, и самого Раскольникова жалко. Очень жалко и Александра Ивановича из «Защиты Лужина». А вот у современников не жалко никого. Вроде авторы и стараются, у них бывает в одной главе пять-шесть трупов. Но ни одного не жалко. Авторов жалко…

Бывают и приятные исключения. Как пример, всесторонне одарённый современный прозаик и поэт Евгений Лукин:

Убить героя – значит пощадить.

Заметьте: чем талантливей прозаик,

Тем он героя медленней пронзает

Событьями, затем чтоб ощутить

В подробностях и боль его, и трепет.

Так вот: дышу надеждою простой,

Что жизнь мою задумывал и лепит

Не Достоевский. Даже не Толстой.

А теперь, Серкидон, домашнее задание. Хватит Вам моих пересказов, пора начинать мыслить самому.

Прочтите два произведения, краткое содержание которых, как и всего выше нами рассмотренного, легко выражается двумя словами: «влюбился – застрелился». Полюбопытствуйте, как буйствовали 100% любви в «Гранатовом браслете» и в «Страданиях молодого Вертера».

В рассказе Куприна мелкий чиновник Желтков влюбился в аристократку, жену предводителя дворянства. И не такого предводителя, как Киса Воробьянинов, а настоящего:

«… я увидел Вас в цирке в ложе, и тогда же в первую секунду я сказал себе: я её люблю потому, что на свете нет ничего похожего на неё, нет ничего лучше, нет ни зверя, ни растения, ни звезды, ни человека прекраснее Вас и нежнее. В Вас как будто бы воплотилась вся красота земли…»

А гётевский горе-влюблённый потерял голову из-за любви к чужой невесте:

«Как любовался я во время разговора её чёрными глазами! Как тянулся душой к выразительным губам, к свежим, цветущим щекам, как, проникаясь смыслом её речей, я порою не слышал самих слов…»

Узнаёте, Серкидон, порывистое дыхание безответной любви?

«Ах, этот образ, он преследует меня! Во сне и наяву теснится он в мою душу! Едва я сомкну веки, как тут, под черепом, где сосредоточено внутреннее зрение, встают передо мной её черные глаза…»

Тут бы нам с Вами хором пропеть: «Очи чёрные, очи страстные…», но сил нет уже никаких.

Слегка пожимаю Вашу руку, и до следующего письма.

-15-

Приветствую Вас, Серкидон!

Начитались мы с Вами страхов и ужасов. Поблагодарим же Вседержителя, за то, что удержал нас от греха, за то, что без нас с Вами там обошлось. За то, что мы не участники трагических событий, а лишь соглядатаи…

Но попробуем ответить на первую извечную русскую формулу-вопрос – «Кто виноват?».

Для начала познакомьтесь с прекрасным писателем, да уже верно и не писателем, а, поднимай выше, – мыслителем, по калибру близким к Сократу из Древней Греции и к Сенеке из Древнего Рима. Прошу любить и почитать – кавказский мудрец Фазиль Искандер.

В статье, которую Ваш покорный эпистолярный слуга перечитывал неоднократно, Фазиль Абдулович написал: «Если жизнь представляется невозможной, есть более мужественное решение, чем уход из жизни. Человек должен сказать себе: если жизнь действительно невозможна, то она остановится сама. А если она не останавливается, значит, надо перетерпеть боль. Так суждено. Каждый, перетерпевший большую боль, знает, с какой изумительной свежестью после этого ему раскрывается жизнь. Это дар самой жизни за верность ей, а может быть, даже одобрительный кивок Бога».

Одобрительного кивка нужно дождаться. Нажать курок не сложно, а вот сцепить зубы и перетерпеть боль – под силу только человеку мужественному.

Да, ни с одним из несчастных влюблённых не было рядом ни мудреца, ни просто приятеля. Да, состояние нервной системы каждого было патологическим. Но, тем не менее, в смерти своей каждый из них виновен прежде всего сам.

«А женщины?» – спросите Вы. Законный вопрос! Никто не освобождает женщину от ответственности за полюбивших её.

«За всех, что ли?» – фыркнет изнеженная звезда экрана. Ну, может быть, и не за всех, но за тех, кого к любви легкомысленно провоцировали, кого улыбочками поощряли, с кем без цели кокетничали… Заманивали на тропу любви, как сказал бы Чингачгук… Хотя поймёт эти слова не каждая белобрысая скво…

И раз уж мы, хотя и в помыслах, отправляемся к женщинам, да ещё будем их судить, дайте-ка я приоденусь. К такому случаю подойдёт чёрная судейская мантия, а на ней маленькие красные сердечки, пробитые жёлтыми стрелами… Всё, я готов!

Определим меру вины, и заодно уж и назначим наказание. Вы, Серкидон, будете моим народным заседателем. Ваше дело – состроить умную физиономию и затаиться.

Дело №1. «Гранатовый браслет». Вера Николаевна.

Не поощряла, не кокетничала, не провоцировала. Хочется сказать – не виновна. Мол, несчастный случай на охоте Амура. Но зря, что ли, я мантию надевал? Опытный судья вину найдёт всегда. Вера Николаевна красивая женщина, и должна бы знать, что красотой нужно пользоваться осторожно. Поэт Игорь Кобзев⁷⁰ предупреждал:

Ведь красота порой мешает дружбе,

Ломает жизнь, вселяет боль в сердца,

Она как огнестрельное оружье

В руках неосторожного бойца…

Желтков во время телефонного разговора был на грани. Неужели она этого не почувствовала?.. Успокоить лаской в голосе. Неким обнадёживающим посулом. Вместо этого она сказала: «Ах, если бы вы знали, как мне надоела вся эта история. Пожалуйста, прекратите её, и как можно скорее».

Желтков эти слова воспринял как приглашение на казнь… Но опять-таки Вера Николаевна – княгиня, а не психотерапевт, и не она ведь эту кашу заварила. Узнав о трагедии, княгиня посетила убогое жилище покойного, в лоб несчастного поцеловала долгим поцелуем и сонату, бетховенскую сонату D-dur N2. ор.2, как он и просил в предсмертной записке, отыграла.

Что мы можем, отправляя правосудие, предпринять в отношении В.Н. Шеиной? Только поставить ей на вид. А спросит, почему это вдруг, – пропоём:

Потому что нельзя,

Потому что нельзя,

Потому что нельзя быть на свете

Красивой такой⁷¹.

Дело №2 Лотта «И Вертер, мученик мятежный».

Что тут у нас с поощрениями, с близостью необязательной? А Вы знаете, немного есть. Свидания, танцульки:

«Никогда ещё не двигался я так свободно. Я не чувствовал собственного тела. Подумай, Вильгельм, – держать в своих объятиях прелестнейшую девушку, точно вихрь носиться с ней, ничего не видя вокруг…»

Встречи, прогулки под ручку, посиделки:

«Когда во время беседы она кладёт руку на мою, и, увлёкшись спором, придвигается ко мне ближе, и её божественное дыхание достигает моих губ… »

«А, какой трепет пробегает у меня по жилам, когда пальцы наши соприкоснуться невзначай или нога моя под столом встретит её ножку! Я отшатываюсь, как от огня, но тайная сила влечёт меня обратно – и голова идёт кругом!»

А вот у Лотты с головой всё было обычно и ровно. Она привыкла к Вертеру: деликатному сопровождающему, приятному собеседнику, чувствительному другу-приятелю, который разбирался в стихах, в музыке, имел любопытные суждения. Вертер закрывал романтическую составляющую любви и давал то, чего жених, – а потом и муж – Альберт не мог дать по причине своей всегдашней занятости, излишней практичности и крестьянской приземлённости. В то же время Альберт полностью устраивал как глава семьи и как мужчина, с которым она делила ложе. Лотта любила Вертера, как любит брата сестра. А может, как сто тысяч сестёр. Мечтала женить его на какой-нибудь своей близкой подруге, чтобы обезопасить их платонические отношения от людской молвы. Сделать отношения дружескими с едва заметной долей флирта… Не получилось. Любовь Вертера росла, крепла, ширилась, тревожилась, требовала взаимности.

И вот разрязка:

«Сознание её помутилось, она сжала его руки, в порыве сострадания склонилась над ним, и их пылающие щёки соприкоснулись. Всё вокруг перестало существовать. Он стиснул её в объятьях и покрыл неистовыми поцелуями её трепетные лепечущие губы.

– Вертер! – крикнула она сдавленным голосом, отворачиваясь от него. – Вертер! – и беспомощным движением попыталась отстранить его. – Вертер! – повторила она тоном благородной решимости.

Он не стал противиться, разжал объятия и, не помня себя, упал к её ногам.

– Это не повторится, вы больше не увидите меня, Вертер! – И, бросив на страдальца взгляд, исполненный любви, выбежала в соседнюю комнату и заперлась на ключ…»

Серкидон! Да Вы же всё это читали! Помните, как несчастный молил под дверью: «Лотта, Лотта! Одно словечко! На прощание!»

Она молчала. А молчать надо было раньше, когда он спрашивал: «Как вас, девушка, зовут?» Сейчас, когда ситуация так закручена и так взлохмачена, Вертера нужно было успокаивать, утихомиривать, урезонивать, в лоб чмокнуть (пока он, этот лобик, тёплый), что-то небольшое и необязательное обязательно ему пообещать. Чтобы был у несчастного смысл дальнейшей жизни. А так он крикнул: «Прощай навеки!», шатаясь, ушёл, заперся в своей комнате и… застрелился.

Потрясение Лотты было столь велико, что Альберт был у постели жены в тревоге за её жизнь.

Вряд ли, Серкидон, нам следует что-то добавлять к этому наказанию.

Дело №3. Катя.

Самое пустое и легкомысленное создание. Сначала поговорим о том, насколько далеко ушли отношения. Тут есть о чём поговорить. Целомудренный Иван Алексеевич про эротические дела молодых вынужден был написать:

«Они с Катей ещё не переступили последней черты близости, хотя позволяли себе в те часы, когда оставались одни, слишком многое…»

И:

«Душа Кати или тело доводило его почти до обморока, до какого-то предсмертного блаженства, когда он расстёгивал её кофточку и целовал её грудь, райски прелестную и девственную, раскрытую с какой-то душу потрясающей покорностью, бесстыдностью чистейшей невинности?»

Мите было о чём вспомнить в деревне.

Вы меня можете спросить: как же Митя продолжал любить Катю, если он слышал её фальшивые декламации, видел её избыточное желание пробиться, быть на виду, находиться среди вздохов, пересудов, в лучах славы?

Но ведь ещё Платон говорил, что «любовь – это тяга не ко всему человеку, а только к тому хорошему, что в нём есть». В Кате хорошее было несомненно. По-своему она была к Мите привязана, заботилась о нём. «Она даже ходила с ним покупать дорожные ремни, точно она была его невеста или жена…», плакала пред Митиным отъездом и «смотрела на него непритворно любящим и грустным взглядом».

Правда, если женщина лицедейка, то поди разберись, где искренность, а где притворство… Конечно, знай она, что последует за получением рокового письма, она бы… Но всё же, давайте припаяем ей год условно с запрещением артистической деятельности.

Теперь, пока я не снял мантию, быстро разберёмся с делами древнегреческими. Вспоминайте, Серкидон, вспоминайте тамошних героев и героек.

Федра и Ипполит.

Легче всего свалить всю вину на Афродиту, но мы делать этого не будем. Потому что богиня легко может превратить меня в червячка, а Вас в паучка. Причём паучка не способного к любви. Представляете, прилетает к Вам мушка, потрясает прекрасными крылышками, а Вы к ней равнодушны?..

Ипполит. Достаточно взрослый юноша, но нет в нём почтения к богине любви, нет у него знания, что нельзя дразнить гусей, гусынь, богинь. Наверняка слышал Ипполит от взрослых, что кроме Дианы есть на Олимпе иные представительницы прекрасного пола. Так зачем размахивать своей целомудренностью, как красной тряпкой?..

Кормилица виновата, но осуждать её не будем. Она бросилась на помощь, когда в опасности было дорогое для неё существо, но вот Федра… Оклеветать сына перед отцом, да ещё так чудовищно… Как бы ни была оскорблена, уязвлена, раздосадована женщина, нельзя ей доходить до подобной низости…

Тесей. Вот кто виновен более всех. Без хозяина и дом сирота, а уж дворец… Даден тебе народ – правь им, есть у тебя жена – люби её, и сам женщину люби, и сыну привей любовь к прекрасному. К женщинам прежде всего. А таскаться по подвигам с корешами – последнее дело.

А ещё, Серкидон, под горячую руку осудим и 100 % любви на одной чаше. Столько бед они натворили, а сколько ещё натворят…

То и дело с женской стороны слышится: «Ах, как я его любила, и так любила-излюбила, потом ещё больше любила, а вконец полюбила так, что уж и больше-то нельзя. А он…»

Он ушёл к другой, потому что женской любовью все проценты выбраны. А ему тоже хочется немного полюбить. Кто виноват? Сама же и виновата. А что делать? Не переполнять то, что имеешь, как советовал Лао-Цзы.

Всё, снимаю мантию, никого больше не буду судить, и не судим буду.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-16-

Приветствую Вас, Серкидон!

Во первЫх строках мого письма спешу ознакомить Вас, мой пытливый друг, с отрывком из письма иного, 16 мая 1670 года писаного. К двадцати четырём годам окрепший умом Вильгельм Лейбниц гусиным пером писал: «В остальном я желаю тебе, о ты, который достоин бессмертия – в той мере, в какой оно выпадает на долю людей, чему счастливым подтверждением служит твоё имя, – бессмертия в энергичной, полной юношеских сил старости».

Возможно, написано излишнее витиевато, я стараюсь Вам излагать проще, но каков пассаж в последних строках – «бессмертия в энергичной, полнойюношеских сил старости»! Виват, Вильгельм!

Кто же адресат? Кто этот чудо-старик с юношеским задором?

Спешу представить: Афанасий Кирхер – немецкий учёный, в кругу интересов которого и физика, и естественные науки, и лингвистика, и теология, и археология, и математика. Один из учёнейших людей своего времени, Афанасий Кирхер оставил после себя 40 книг и 2000 рукописей. В книге «Великое искусство света и тени» он описал изобретённый им волшебный фонарь. Вот на этом изобретении вовсе не сумрачного, а напротив радужного германского гения мы остановимся подробнее, поскольку есть оно предтеча кинематографа.

Волшебный фонарь – проекционный аппарат, состоящий из вращающегося диска и корпуса, на секторах которого на слюде рисовались картинки, внутри корпуса – зажигалась масляная лампа. Диск вращали, и на экране появлялись различные фигурки. Их движение, составленное в незамысловатый сюжет, вызывало восторг у публики.

В семнадцатом веке волшебный фонарь стал всеобщим развлечением, таким, как нынешние времена – телевизор. Крестьяне со своими крестьянками, короли со своими королевами получали удовольствие, смотря на цветные мелькающие картинки. Не чужды были данному простецкому (на наш ныневековой взгляд) развлечению и великие мужи. Сохранилась запись одной из дам, гостившей у Вольтера в замке на границе Лотарингии и Шампани. Запись от 11 декабря 1738 года:

«… Дал нам волшебный фонарь с целью заставить нас похохотать. Он показал сюжеты о приверженцах герцога Ришелье, историю аббата Дефонтена⁷² и всевозможные комические рассказы. Не было ничего забавнее этого, но, желая подправить фитиль лампы волшебного фонаря, он опрокинул её на руку. Это немного омрачило наше веселье, но вскоре Вольтер снова начал показ».

Вот, Серкидон, Вольтер веселил дам, рискуя здоровьем, а нынешним ухажёрам – только кнопку нажать. Так им и это лениво. Кстати сказать, аббат Дефонтен злейший литературный противник Вольтера, представляю, что там была за история…

После такого вступления, Серкидон, не трудно угадать тему нынешнего письма. Ну, конечно, я напишу Вам о прелестях первой любви. О них, о ней, о первых прикосновениях, первых поцелуях, волнующих необыкновенно, как и всё первое.

Первые двигающиеся по экрану картинки даже Вольтера приводили в состояния восторга. Почему? Идея была свежа и радовала новизной, как первая любовь. Нынешних недорослей не прошибёшь и фильмом 3D со стереоэффектами, с элементами присутствия, с запахами, с чёртом лысым… Почему? Пропала свежесть и новизна. Идея – картинки на экране – постарела и уже не особо волнует человечество. Кино нынешнее должно решительно двинуться вперёд: если рубят на экране голову, она должна выкатываться в зал.

Впрочем, это не императив, а лишь рекомендация. Давайте обратимся не к отрубленным головам, а к тем, что на повороте. К влюблённым!..

Давайте забудем об ужасах формулы любви, обратимся к прелестям первой любви! Слово – авторитетам. Сначала – поэту, а потом остальным.

Завистливый прозаик, но прекрасный поэт Николай Некрасов, приглашая открыть для себя страну-любовь, утверждал:

Розы там цветут душистее,

Там лазурней небеса,

Соловьи там голосистее,

Густолиственней леса…

А дубровы, соответственно, широкошумнее.

Антон Чехов увидел в королеве человеческий чувств (и только в ней одной!) земное счастье: «Любовь юная, прелестная, поэтическая, уносящая в мир грёз, – на земле только она может дать счастье!»

Серён Кьеркегор – открыл радость первой любви: «Самая прекрасная пора жизни – пора первой любви: каждое свидание, каждый взгляд приносят какую-нибудь новую радость».

Анатолий Луначарский⁷³ нашёл, что любовь – украшение: «Любовь является великим украшением жизни. Она заставляет природу цвести, играть красками, петь чудеснейшие песни, танцевать великолепные танцы».

И всё это верно! Героиня Карамзина Елизавета Ивановна, которую мы знаем как бедную Лизу из «Бедной Лизы», влюблённая первой любовью, радостная и счастливая, восторгалась: «Ах, матушка! Какое прекрасное утро! Как всё весело в поле! Никогда жаворонки так хорошо не певали, никогда солнце так светло не светило, никогда цветы так приятно не пахли!»

Американский философ и поэт Ралф Эмерсон⁷⁴ в книге «Опыты» пишет о милых безумиях любви: «…сердце бешено колотится при едином звуке любимого голоса, а в тайниках души находится место всякому пустяку, связанному с дорогим существом; когда мы всё – зрение, если она рядом, и всё – память, если она далеко; когда юноша готов вечно бродить под окнами любимой и часами созерцать её перчатку или вуаль, ленту или колёса её экипажа…»

Но и этого мало, Эмерсон утверждает, что меняется мироощущение влюблённого человека: «Страсть заново творит окружающий юношу мир. Теперь всё сущее полно для него жизни и значения. Природа проникнута мыслью. Каждая птичка в ветвях дерева поёт для его души, для его сердца. Он почти понимает её язык. Облака обращают к нему свои лица. Деревья в лесу, колышимая ветерком трава, цветы, что поднимают над ней свои головки, обладают разумом; и он почти боится доверить им секрет, который они так хотят выведать…»

Заметили, Серкидон, в отрывке написано «юноша». Любовь – дело молодое, как всякий стресс, она легче переносится в молодости. Что было обозначено в самом начале нашей переписки.

Духовные перемены, описанные Эмерсоном, испытал и Митя из повести Бунина. Анализируя чувство бунинского героя, Юрий Рюриков пишет: «Любовь резко переменила всё его отношение к людям, к вещам, к миру, и всё перед ним встало вдруг в новом свете. Странное чувство всё больше утверждалось в нём. Ему казалось, что весь мир плывёт, как в зыбком мираже, и всё в нём колеблется, обволокнутое каким-то знойным маревом. Вещи теряют свой чёткий очерк, в каждой из них теперь как будто появляется своя душа, живёт ещё что-то сверх неё самой. Это что-то, эта душа, которая в них живёт и одухотворяет всё в них, – это его любовь к Кате. Она присутствует в каждом листе, в каждом крике птицы, в каждом комке земли… Тысячи нитей как бы свились между ним и миром, и весь этот мир таинственно вобрала, втянула в себя любовь, обволокла всё в нём и всего его…»

Это и есть тот самый иллюзион с множеством кривых и прочих зеркал, который мы с Вами уже оговаривали.

Далее у Юрия Борисовича следует: «Человек, который любит, видит в жизни куда больше красоты, чем тот, кто не любит. Возникает как бы особая эстетика любви. Серый плащ привычности спадает с вещей и открывает их сокровенную прелесть, которая недоступна простому взгляду, не увлажнённому влагой восторга, счастья, любви… Эта пелена счастья как бы задерживает тусклые лучи привычности, она меняет глаз человека, делает его поразительно чутким к красоте…»

После упоминаний русского Вертера – Мити, самое время дать слово самому Вертеру: «Вильгельм, что нам мир без любви! То же, что волшебный фонарь без света. Едва ты вставляешь в него лампочку, как яркие картины запестреют на белой стене! И пусть это будет только мимолётный мираж, всё равно, мы, точно дети, радуемся, глядя на него, и восторгаемся чудесными видениями… Упаси тебя Бог смеяться над этим! Вильгельм, мираж ли то, что даёт нам отраду?..»

Ваши сверстники не знают, что такое волшебный фонарь. Их познания ограничены фонарём под глазом. А Вам уже всё известно про этот древний аппарат, Вы понимаете, что со светом это и есть то, что надо. Этот свет обязательно нужно постараться зажечь, даже если рискуешь при этом поранить руку… сердце… душу…

И ещё один герой Гёте. Ещё один Вильгельм. Третий в этом письме. На этот раз Вильгейм Мейстер, влюблённый в Марианну: «Вильгельм в раннюю и особенно в позднейшую пору своей страсти к Марианне всё богатство своего чувства переносил на неё, а на себя смотрел как на нищего, который живёт её милостыней. И подобно тому, как ландшафт кажется нам пленительным, ни с чем не сравнимым, когда он освещён солнцем, так в глазах Вильгельма всё, что её окружало, всё чего она касалась, становилось прекрасным и обретало некий ореол».

Вот и нашлись строчки Гёте про ландшафт, освещённый солнцем…

А бывает – не повезло. В душу человека в результате всевышнего недогляда забыли поставить сосуд любви. По этой причине ничего в него не набирается. Человек и сам не влюбляется, и другим не даёт. Такие-то и распускают слухи, что, мол, нет любви на белом свете.

Читаем у писателя Мопассана⁷⁵: «Те, кому не довелось испытать поэтическую любовь, выбирают женщину, как выбирают котлету в мясной лавке, не заботясь ни о чём, кроме качества мяса».

Читаем у философа Губина⁷⁶: «Если у человека никогда не было переживания удивительной новизны, свежести и бездонной неисчерпаемости мира, не было этого прорыва, то он остаётся один на один с собой, со скудным набором житейских правил поведения, с постепенно крепнущим убеждением, что жизнь скучна, уныла, однообразна и не имеет никакого внутреннего смысла…»

Серкидон, это письмо мне далось легче других. Я просто списал у классиков и возрадовался. И почему же раньше не набрёл я на такой лёгкий и приятный путь писаний?!

Нет… всё таки добавлю немного от себя. Любовь мне представляется как приятная иллюзия. А всякая иллюзия – поток незнания. Вот почему любовь – дело молодое. Ближе к старости человеку слишком много известно, и поэтому влюбится во второй половине жизни трудно. Так, значит, прав поэт: «Любовь на старость отложить нельзя»⁷⁷.

Жму Вашу руку, и до следующего, надеюсь, ненатужного письма.

-17-

Приветствую Вас, Серкидон!

В одной из книг доктора Амена⁷⁸ любовь названа прекрасным оазисом в тоскливой Пустыне Одиночества. Человек с вечной мечтою об эмоциональной близости попадает в этот цветущий оазис и поражается своей способности свежо и сильно чувствовать, голова его идёт кругом от новых впечатлений, притупляется бдительность, человек приникает к источнику любви, не замечая ни костей, разбросанных вокруг, ни лежащих поодаль скелетов.

Заметьте, ни я, мрачный, пессимистично настроенный мизантроп, написал эти строки. Их автор – улыбчивый, позитивчик и жизнелюб доктор Амен.

А Вы, Серкидон, прочли про оазис и подумали, что кайфушки продолжаются. Нет, они закончились. Раз уж поговорили о восторгах первой любви – уместно будет поговорить и о каверзах её. Не будем таиться и недоговаривать, раз были упомянуты черепа да кости! Разговор пойдёт о возможной вредоносности и разрушительности первого сильного чувства.

Согласимся с Александром Сергеевичем:

Любви все возрасты покорны;

Но юным, девственным сердцам

Её порывы благотворны,

Как бури вешние садам⁷⁹.

Тем не менее наблюдались такие порывы, такие бури, что и от сада ничего не оставалось…

Вы, Серкидон, давно мне не писали. А могли бы поведать, к примеру, о Вашей первой любви. Стало быть, не случилось это с Вами. Ну, неужели не похвастались бы? Раз не случилось – почитайте, как оно бывает у других.

Разберём два случая, когда первая любовь развивалась по крайне негативному сценарию. Молодые люди, участники любовных коллизий, немного старше Вас, каждому из них – двадцать четыре года. Обоих запутанные любовные отношения привели в состояние глубокой депрессии, в буйных головушках витали суицидные настроения. Вам описываю обе love story⁸⁰ на всякий случай. Если что – будете знать, куда бежать и как спасаться.

Иван Бунин.

«Уезжаю, Ваня, не поминай меня лихом», – написала Ивану Алексеевичу его первая любовь. Так второпях даже восклицательный знак не поставила. Может быть, именно поэтому бунинская Катя в прощальном письме наставила много восклицательных знаков. Автор исправил оплошность любимой женщины…

Когда Ваня прочёл эти несколько роковых слов, у него похолодела голова, в ушах сильно зашумело, у висков вспыхнули бордовые всполохи, колени подогнулись… А потом ещё ко всему этакому носом пошла кровь…

Вот почему любовь – дело молодое. У немолодого человека при таком потрясении неминуем инсульт – и вся любовь. С трудом доковылял до вокзала ещё недавно бодрый молодой человек и поехал в город Орёл, где у отца (а где же ещё!) скрывалась беглянка. Приехал Ваня в Орёл совсем не орёл.

Из дневника Бунина:

«Я приехал в орловскую гостиницу совсем не помня себя. Нервы, что ли, только я рыдал в номере, как собака, и настрочил ей предикое письмо: я, ей-Богу, почти не помню его. Помню только, что умолял хоть минутами любить, а месяцами ненавидеть. Письмо сейчас же отослал и прилёг на диван. Закрою глаза – слышу громкие голоса, шорох платья около меня… Даже вскочу… Голова горит, мысли путаются, руки холодные – просто смерть!»

Ответа на письмо не было, на порог дома доктора Пащенко Ваню не пустили, и подался он по совету брата Юлия в Москву. Старший брат – наставник и советчик – во многом заменил Ивану пьющего, промотавшего состояние отца. Ему, Юлию Алексеевичу, писал потрясённый изменой Бунин: «…описывать свои страдания отказываюсь, да и ни к чему. Но я погиб – это факт совершившийся. …Давеча лежал три часа в степи и рыдал, и кричал, ибо большей муки, большего отчаяния, оскорбления и внезапно потерянной любви, надежды, всего, может быть, не переживал ни один человек… Как я люблю её, тебе не представить… Дороже у меня нет никого».

Из дневника Бунина: «Старая, огромная, людная Москва», и т.д. Так встретила меня Москва когда-то впервые и осталась в моей памяти сложной, пёстрой, громоздкой картиной – как нечто похожее на сновидение…

Это начало моей новой жизни было самой тёмной душевной порой, внутренне самым мёртвым временем всей моей молодости, хотя внешне я жил тогда очень разнообразно, общительно, на людях, чтобы не оставаться наедине с самим собой».

Вот именно, главное не оставаться в такое время наедине с собой, разнообразными отношениями уводить мысли по возможности дальше от Неё, от той области в мозгу, где угнездилась Она. Точно сильнейшим магнитом, все помыслы стягиваются туда, их всеми силами надо отводить, а они опять туда… Вы меня можете спросить, а кто Она? Варя Пащенко? Нет, Она это Доминанта. Преобладание одного центра возбуждения и подчинение ему всех остальных. Каждому, кто читал труды профессора Ухтомского, хорошо известно: если возобладала и угнездилась в мозгу Её Величество Домината, знает подчинённый и ограниченный ею человек «одной лишь думы власть»⁸¹. Все периферийные возбуждения стягиваются в Доминанту, как в омут, как в чёрную дыру…

Я Вам писал о том, что Иммануил Кант любил работать у ручья. Доминантой был мощный процесс мышления. А плеск волн, щебетание птиц – теми периферийными раздражителями, которые, стекаясь в центр, поддерживали мощное течение мысли. Какая гармония, какое единение с природой – течение ручья поддерживает течение мысли философа?!

Когда же Бунин на поезде ехал в Орёл, стук колёс был ему невыносим, периферийные раздражители усиливали мысли об измене. Укрепляли недавно сформированную чёрную Доминанту. Совсем недавно в Полтаве доминанты (с маленькой буквы!) сменяли одна другую: работа, чтение, любовь, толстовство, писание. Они, доминанты, были равноправны, их было несколько, возбуждение сменялось торможением, работа – покоем, нагрев – охлаждением. Ныне в центре мозга бушевал пожар, и все мысли были об утрате, о невозможности обладать потерянным, об оскорблении мужского самолюбия. Всё это Иван Алексеевич запомнил, обо всём написал в «Митиной любви», в «Лике»⁸², в рассказах.

Поздний рассказ «В ночном море» есть не иначе как диалог со своим счастливым соперником, с Арсением Бибиковым: «…Мы ведь с вами ужасно тесно связаны. То есть, точнее говоря, должны были бы быть связаны.

– Ещё бы! – ответил второй. – Какой ужас, в сущности, причинил я вам. Воображаю, что вы пережили.

– Да, и даже гораздо больше, чем вы можете вообразить. И вообще-то это ужасно, весь тот кошмар, который переживает мужчина, любовник, муж, у которого отняли, отбили жену и который по целым дням и ночам, почти беспрерывно, ежеминутно корчится от мук самолюбия, страшных ревнивых представлений о том счастье, которое испытывает его соперник, и от безнадёжной, безысходной нежности, – вернее, половой умилённости, – к потерянной самке, которую хочется в одно и то же время и задушить с самой лютой ненавистью, и осыпать самыми унизительными знаками истинно собачьей покорности и преданности. Это вообще несказанно ужасно. А ведь я к тому же не совсем обычный человек, особь с повышенной чувствительностью, с повышенным воображением. Вот тут и представьте, что я переживал в течение целых годов.

– Неужели годов?

– Уверяю вас, что не менее трёх лет. Да и потом ещё долго одна мысль о вас и о ней, о вашей с ней близости, обжигала меня точно калёным железом».

Теперь мы можем себе представить, в каком состоянии приехал Ваня в Москву. Брат Юлий Алексеевич посоветовал встретиться в Москве с теми людьми в издательствах, которые получали, читали, публиковали ранние бунинские опусы. Иван Алексеевич так и сделал. Пообщался с издателями, завёл знакомства с коллегами по писательскому ремеслу.

Внешняя суета, новые люди, разговоры о литературе отвлекли. Всё ещё очень болело, всё было свежо, всё помнилось, но мыслей о верёвке, о мыле, о табуретке уже не было, хотя время продолжало ползти злобною улиткою, а ведь при первых аккордах любви оно прыгало Коньком-Горбуньком.

И.А.Бунин из «Жизни Арсеньева», глава «Лика»:

«Удивительна была быстрота и безвольность, лунатичность, с которой я отдался всему тому, что так случайно свалилось на меня, началось с такой счастливой беззаботностью, лёгкостью, а потом принесло столько мук, горестей, отняло столько душевных и телесных сил!.. Лика отняла у меня картуз, села за пианино и заиграла “Собачий вальс…” Словом, я ушёл из редакции только в три часа, совершенно изумлённый, как быстро всё это прошло: я тогда ещё не знал, что эта быстрота, исчезновение времени есть первый признак начала так называемой влюблённости, начала всегда бессмысленно-весёлого, похожего на эфирное опьянение…»

После каждого опьянения следует похмелье, а после эфирного – оно очень тяжёлое, уж поверьте, Серкидон, мне, Вашему краеведу по части нежных чувств.

А почему Лика? А потому что так торжественно – Гликерией – назвал Бунин героиню своей прозы, исповедуясь нам в художественной форме.

А что же было у Бунина и Вари не в художественной форме, а в реальной жизни?

Всё, как у многих барышень и кавалеров того времени: долгие беседы, музицирования, декламации, дневные прогулки, ночные гулюшки, слушанья соловья, робкие поцелуйчики, воровская невенчанная близость и… разговор с отцом девушки.

Перед таким важным жизненным событием мне нужно отдохнуть. Я и понимаю, что не моя судьба решается, да и не Ваша, но тем не менее…

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-18-

Приветствую Вас, Серкидон!

Не будем тянуть кота да за хвост, да в долгий ящик. Нечего коту там делать. Вот Вам обещанный разговор с отцом. Его Ваня хорошо запомнил, а Иван Алексеевич мастерски живописал.

Проследите, Серкидон, за этим экзаменом на мужепригодность, Вам, глядишь, пригодиться. Предположим, случится с Вами «что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом»⁸³, и Вашу доченьку, кровинушку ненаглядную, ладную да нарядную, да выпестованную, придёт сватать ровесник её, не окончивший гимназии начинающий литератор в стоптанных башмаках. Для беседы с ним Вы можете использовать интонацию и манеру изложения доктора Пащенко:

«Мой молодой друг, – сказал он, предлагая курить и мне, – давно хотел поговорить с вами, – вы понимаете, о чём. Вам отлично известно, что я человек без предрассудков. Но мне дорого счастье дочери, от души жаль и вас, и потому поговорим начистоту, как мужчина с мужчиной. Как это ни странно, но ведь я вас совсем не знаю. Скажите же мне: кто вы такой? – сказал он с улыбкой.

Краснея и бледнея, я стал усиленно затягиваться. Кто я такой? Хотелось ответить с гордостью, как Гёте (я только что прочёл тогда Эккермана): «Я сам себя не знаю, и избави меня, Боже, знать себя!» Я, однако, сказал скромно: Вы знаете, что я пишу… Буду продолжать писать, работать над собой…»

Далее Ваня, скрывшийся под фамилией Арсеньев, говорил о Толстом, который зовёт «в келью под елью», рассуждал о чеховских «Сумерках», цитировал Марка Аврелия и апостола Павла, декларировал своё намеренье продолжить образование…

«Университет, это, конечно, прекрасно, – ответил доктор. Но ведь подготовиться к нему дело не шуточное. И к какой именно деятельности вы хотите готовиться? К литературной только или и к общественной, служебной?»

Арсеньев-Ваня опять вспомнил Гёте: «Я живу в веках, с чувством несносного непостоянства всего земного… Политика никогда не может быть делом поэзии…» и ляпнул: «Общественность не дело поэта».

«Так что Некрасов, например, не поэт, по-вашему? Но вы всё-таки следите хоть немного за текущей общественной жизнью, знаете, чем живёт и волнуется в настоящий момент всякий честный и культурный русский человек?»

А Вы знаете, Серкидон, лучше бы я слова молодого Бунина не приводил, а обозначил их многоточиями. Или: прЕдал бы их многоточиями. Читайте, как угодно. Слова эти выдают полное отсутствие жизненного опыта, абсолютную оторванность от реальной жизни, шумящей за окном. Причём в особый жизненный момент – перед озабоченным отцом!

Ну, давайте прислушаемся, о чём говорит Ваня… Боже мой, он опять говорит о толстовстве. Нет, только многоточий достойны такие речи.

……………………………………………………………………………………………..

«Он слушал, казалось, внимательно, но как-то чересчур снисходительно. Одну минуту у него помутились сонно отяжелевшие глаза и задрожали от приступа зевоты сжатые челюсти, но он одолел себя, зевнул только через ноздри и сказал:

– Да, да, я вас слушаю… Значит, вы не ищете лично для себя никаких, так сказать, обычных благ «мира сего»? Но ведь есть же не только личное. Я, например, далеко не восхищаюсь народом, хорошо, к сожалению, знаю его, весьма мало верю, что он есть кладезь и источник всех премудростей и что я обязан вместе с ним утверждать землю на трёх китах, но неужели всё-таки мы ничем ему не обязаны и ничего не должны ему? Впрочем, не смею поучать вас в этом направлении. Я, во всяком случае, очень рад, что мы побеседовали. Теперь же вернусь к тому, с чего начал. Скажу кратко и, простите, совершенно твёрдо. Каковы бы ни были чувства между вами и моей дочерью и в какой бы стадии развития они ни находились, скажу заранее: она, конечно, совершенно свободна, но, буде, пожелает, например, связать себя с вами какими-либо прочными узами и спросит на то моего, так сказать, благословения, то получит от меня решительный отказ. Вы очень симпатичны мне, я желаю вам всяческих благ, но это так. Почему? Отвечу совсем по-обывательски: не хочу видеть вас обоих несчастными, прозябающими в нужде, в неопределённом существовании. И потом, позвольте говорить уж совсем откровенно: что у вас общего? Гликерия девочка хорошенькая и, нечего греха таить, довольно переменчивая, – нынче одно увлечение, завтра другое, – мечтает, уж конечно, не о толстовской келье под елью, – посмотрите-ка, как она одевается, невзирая на наше захолустье. Я отнюдь не хочу сказать, что она испорченная, я только думаю, что она, как говорится, совсем не пара вам…

Лика встречала, стоя под лестницей, «с вопрошающими и готовыми к ужасу глазами…»

Эх, не было там же под лестницей вокально-инструментального ансамбля моей молодости, чтобы спели «Весёлые ребята»⁸⁴:

Пусть говорят что мы не пара,

А ты не верь, не верь,

Приятель, этой песне старой,

А ты люби её свою девчонку,

А ты люби её такую тонкую…⁸⁵

Ну, не такую уж и тонкую. Видел я фотографию Варвары Пащенко. Плотная, коренастая девица с пенсне, с короткой шеей, с длинными ушками. Чтобы влюбиться в такую без памяти, воистину нужно быть поэтом с богатым воображением. Или Варвара Пащенко была роковой женщиной? Тогда фотографии рассматривать бесполезно, не глазами любят таких женщин, а сразу всеми органами чувств…

И пусть никто не спел молодым людям бодрой песни, они свою любовь в утиль сдавать не спешили. Стали жить невенчанными, сбежали в благословенную Малороссию, к брату Юлию, который заведовал в полтавском земстве статистическим бюро.

В Полтаве Ваня работал рядовым статистом, потом библиотекарем, и случайных заработков не гнушался. Попробовал было открыть книжный магазин. Но если бы все полтавчане читали так, как молодой Бунин, дело бы и закрутилось, и завертелось, а так…

Ну и, конечно, Иван работал над собой: под руководством старшего брата самостоятельно закончил гимназический курс, начал изучать университетскую программу, читал классиков, мечтал сам стать классиком, для чего писал и рассылал свои литературные произведения, знакомился с толстовцами, распространял их литературу, ездил в Ясную Поляну ко Льву Николаевичу. Толстой посоветовал Бунину толстовством не слишком увлекаться. Верно, великий писатель и сам не рад был, что увлёкся толстовством…

Но всё равно паломничество к Учителю стало для молодого писателя определяющим: он причастился, припал к стопам, сотворил себе кумира до конца жизни. Последняя книга, которую вынимали из уже холодных рук Ивана Алексеевича, был роман «Воскресение»…

Но до этого посмертного «Воскресения» было почти шестьдесят лет! С тёплыми и нетерпеливыми руками, а главное с горячим сердцем вернулся Ваня в Полтаву, продолжил, толкаясь сильными ногами, носиться по самым верхним этажам человеческих самовыражений: музыка, философия, стихи…

Ваня, бывало, пьянел от роскошного образа. Взахлёб читал:

Какая грусть! Конец аллеи

Опять с утра исчез в пыли,

Опять серебряные змеи

Через сугробы поползли…⁸⁶

«Какие змеи?» – спрашивала Варя⁸⁷… Она не понимала, зачем нужны змеи, которых нет. Ей нужен был дом и достаток, который есть. Вернее сказать, имеется в наличии. Она жила на нижних этажах человеческого бытования. Встречалась с Ваней только по ночам, в остальное время они часто ссорились, не понимая друг друга. Варя измучилась в неопределённости, в своём женском гамлетовском раздумье: быть с ним или не быть? Надолго ли это у нас? Вот мы вдвоём, и то еле концы с концами сводим, а будет ребёнок? А как же он будет, если мы не венчаны? А не вернуться ли мне домой к папеньке?

И она уезжала к папеньке, Ваня бросался вслед. Прибегал к её дому, с глазами полными слёз, возвращал беглянку мольбами жаркими. Они опять ехали в Полтаву, и тень отца Пащенко летела вслед за поездом, бросая обидные слова, обзывая похитителя дочки пустельгой, недоучкой, неудачником. Не знала тень (да и кто же тогда знал!), что будет эта пустельга академиком по разряду изящной словесности, Нобелевским лауреатом в области литературы, последним русским классиком, что поставят дочкиному сожителю памятник в городе Орле и напишут на памятнике отнюдь не пустельга, а – писатель Иван Бунин…

Всё же было что-то мистическое, притягивающее мужчин в докторской дочке. Иначе не стал бы подбивать к ней колья знакомый Бунина – Арсений Бибиков. Перспективный молодой человек, за которым было именьице и двести десятин земли. И застыла девица в неподвижности, как то буриданово животное: между любящим, но неимущим Ваней и двумястами десятинами землицы…

Ситуация разрешилась парадоксально. Пришло письмо от отца. Доктор давал благословение на венчание с Буниным. Раз уж никак тебе не бросить тебе Ванечку, Бог с Вами – венчайтесь, не живи в грехе.

Странным образом подействовало на Варвару родительское благословение. Она поняла, что решать надо самой и сейчас. То ли монетку подкинула, то ли что-то в голове её щёлкнуло, но – четвёртого ноября 1894 года, воспользовавшись тем, что все мужчины отправились в храмы присягать новому царю⁸⁸, Варвара Пащенко от привычного мужчины отреклась, написав ему прощальную записку. «И тем я начал свой рассказ»⁸⁹. В следующем году стала она Бибиковой…

Интересно, что с Арсением Бибиковым, мужем Варвары и своим оскорбителем, Бунин отношений не порвал. Они продолжали приятельствовать. Как для себя оправдал Иван Алексеевич поступок Бибикова – непонятно. Может быть, он посчитал, что есть влечения, которым воля мужчины и порядочность противостоять не могут. Они встречались семьями. Вера Николаевна Муромцева-Бунина⁹⁰ вспоминает:

«А в 1909 году, – через пятнадцать лет после того рокового дня, – Бибиковы обедали у нас, как раз в час, когда пришла телеграмма с поздравлениями Ивану Алексеевичу в связи с избранием его в академики по разряду изящной словесности. Бибикова встала из-за стола, была бледна, но спокойна. Через минуту раздельно и сухо сказала: “Поздравляю Вас”».

Поняла – не угадала.

Но Ивану Алексеевичу было уже глубоко фиолетово, стоит ли она, сидит ли, что и как она говорит. Даже, когда в 1918 году рыдающий Бибиков сообщил по телефону о смерти Варвары Николаевны, Бунин поразился безразличию своему: не почувствовал он ни жалости, ни сожаления, ни сострадания. Это Доминанта. Она выжгла область мозга, ответственную за мысли и чувства к когда-то любимому человеку, и уже ничего к этому человеку почувствовать было нельзя.

Вот это, Серкидон, первая история, и не ждите, что вторая будет веселей. Для плавного перехода к ней Вам тоже неплохо бы прочитать «Разговоры с Гёте» литератора Эккермана⁹¹, о котором Ваня Бунин упомянул вскользь.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-19-

Приветствую Вас, Серкидон!

Без малого девять веков просуществовала Священная Римская империя, что не помешало насмешнику Вольтеру поглумиться и над ней: «Государственное образование, именовавшееся Священной Римской империей, не было ни священной, ни римской, ни империей».

К 1772 году странная и непрочная конфедерация, именуемая теперь Священной Римской империей германской нации, ещё значилась на картах, но уже клонилась к своему закату… Зато восходил, готовясь засиять, щедрый гений молодого немца. О нём наша вторая поучительная история.

Иоганн Вольфганг Гёте.

В мае 1772 года по настоянию отца Гёте приехал в город Вецлар и поступил адвокатом-практикантом в имперский апелляционный суд. Ныне это юридическое учреждение, несомненно, попало бы в книгу Гиннеса благодаря тому, что иные тяжбы и процессы между различными германскими княжествами тянулись там не годами, не десятилетиями, но столетиями. Рекорд – 150 годков!

Во времена благословенной молодости человек с радостью открывает сердце новым впечатлениям, распахивает объятия новым знакомствам. Гёте быстро сдружился с молодыми людьми, усердно трудившимися на ниве юриспруденции. Ближе других сошёлся с Иоганном Кристианом Кёстнером, секретарём ганноверского посольства, которого за глаза называли «женихом», и Карлом Вильгельмом Иерузалемом, сыном известного богослова, секретарём брауншвейгского посольства. Иерузелем был благовоспитанный светловолосый юноша в синем фраке, усидчивый, рассудительный и, казалось бы, не способный на отчаянные поступки…

Тут бы написать по-советски: молодые люди с жаром делились мнениями о просмотренных кинофильмах, о прочитанных книгах, ходили вместе на футбольные матчи с участием команд бундеслиги… Но нет и ещё раз нет. Всё не так. Футбол ещё не придумали, вместо кино – волшебный фонарь, а художественную литературу читал только Гёте.

Молодые юристы, озабоченные карьерой, на такие глупости не разменивались, душой и телом они были на работе. То ли дело Гёте, он, решил, что осуществлять надо собственные мечты, а не мечты своего родителя, и, как положено поэту, предпочитал судебным палатам – свод небес…

Но был, был у молодых людей один общий интерес. Это интерес к прекрасному полу. К таким приятным увеселениям, как балы, пляски, деревенские гуляния и ярмарки.

На один из балов Гёте волею судеб сопроводил милое молодое создание по имени Шарлотта Буфф⁹². Гёте был очарован простотой и непринуждённостью суждений девятнадцатилетней девушки.

«Как я любовался во время разговора её глазами! Как тянулся душой к выразительным губам, к свежим упругим щекам, как, проникаясь смыслом её речей, я порой не слышал самих слов… я вышел из кареты, точно во сне, и так замечтался, что не слышал музыки, гремевшей нам навстречу сверху, из освещённой залы…»

Они протанцевали весь вечер, и поэт (а много ли надо впечатлительной душе?!) тут же влюбился-пленился. Пленился тем, что чаровница Лотта была легка, тем, что была жизнерадостна, тем что «свежим, радостным воздухом веяло вблизи неё»⁹³.

Увлечение было так велико, что в бурном порыве Гёте, изловчившись, поцеловал девушке руку. В ответ на эту дерзость Лотта обмолвилась, что она помолвлена.

Слова девушки не сразу осели в мозгу возбуждённом и взбаламученном мечтаниями, музыкой, надеждами, вихрем танца… Но на следующий день Гёте осознал: Лотта – наречённая невеста. Не сложно было узнать – кого. Кёстнера. Невеста «жениха»…

Они продолжали встречаться, приходы Гёте, человека понимающего, о положении дел осведомлённого, Лотта не считала за волокитство. И Кёстнер никак не препятствовал новому знакомству Лотты. Видимо, считал, что, раз он занят на службе, пусть его невесту развлекает начитанный и благоречивый Гёте, хотя, конечно, «такое серьёзное дело нельзя доверять никому»⁹⁴.

Из мемуаров Гёте: «Ей нравилось, что он повсюду сопровождает её, а он вскоре уже не мог существовать без её близости, она как бы посредничала между ним и обыденной жизнью; при её обширном хозяйстве они стали неразлучными товарищами в поле и на лугах, в огороде и в саду. Жених, когда дела ему позволяли, присоединялся к ним. Все трое привыкли друг к другу и вскоре, сами того не зная и не желая, уже не могли друг без друга обходится. Так провели они дивно прекрасное лето; то была настоящая немецкая идиллия; прозаической её частью являлся плодородный край, поэтической – невинная любовь. Бродя среди спелых хлебов, они наслаждались свежестью росистого утра; песнь жаворонка, крик перепела веселили их души; затем наступали жаркие часы, разражались страшные грозы, но они лишь теснее льнули друг к другу, и постоянство чувств мгновенно тушило мелкие семейные недоразумения».

Долго такая тройственная идиллия продолжаться не могла. Гёте влюблялся всё больше, Лотта всё больше попадала под влияние его горячего чувства, под обаяние любви молодого поэта, и Кёстнер стал подумывать, а не является ли лишним он…

Кому-то из троих надо было разрушить мнимое тройственное благоденствие. Решился – Гёте. Не топором, но пером разрубил он гордиев узел противоестественных взаимоотношений.

В сентябре Гёте пишет записку.

«Вещи мои уложены, скоро рассвет. Когда вы получите эти строки, знайте, что я ушёл… Теперь я один и вправе плакать. Я решил уехать по доброй воле, прежде чем меня прогнали бы невыносимо сложившиеся обстоятельства. Будьте всегда радостной и бодрой, дорогая Лотта. Прощай, тысячу раз прощай!»

Так он убегал от Фредерики Брион, от своей Хлои. От деревенской девушки, дочери пастора. Какая была любовь! Какие стихи! Молодые люди встречались, расставались, гуляли по холмам, помолвились… а потом жених сбежал. И остались его амурные проделки без последствий.

Другое дело нынешние страсти к дочери амтмана, управляющего обширной территорией. Махни он рукой – и Гёте разыскивали бы все рыцари тевтонского ордена.

А Кёстнер вот-вот мог вернуть слово Лотте («Вижу… Понимаю… Не хочу мешать счастью… С болью в душе…»). И что тогда? Когтистые лапы Гименея нависли бы над молодым романтиком. Прощайте, гуляния по лугам, отдых в дубравах, питие винишка с друзьями-приятелями – здравствуйте, семейные заботы. Прощайте, все белокурые девушки Германии, здравствуй, одна голубоглазая.

И, что особенно печально, прощай литературные занятия, а ведь горько-сладкий привкус этой медовой каторги уже изведан… Гений чувствует своё предназначение, а судьба и вовсе знает предназначение гения. Именно поэтому дана была Гёте возлюбленная не для женитьбы, но для страдания. Ибо мера страдания – мера истины! Вокруг было полным-полно свободных, симпатичных, стройных девушек. Бери любую, женись, плодись, размножайся… Но Гёте полюбил чужую невесту. Судьба сберегла его для литературы. По итогу Лотта родила Кёстнеру одиннадцать детей. Гёте с его нежной душой взвыл бы уже после третьего. И потом, зачем Гёте детские крики? Он и так «и звуков, и сомнений полн»⁹⁵.

Если Варя Пащенко писала свою записку сама, то невольник гения своего Гёте, писал под диктовку свыше.

На этом простимся. Жму Вашу руку, и до следующего письма.

-20-

Приветствую Вас, Серкидон!

Гёте уехал, но:

Как затопляет камыши

Волненье после шторма

Ушли на дно его души

Её черты и формы.

Или, тоже из Пастернака, «Разрыв»:

Я не держу. Иди, благотвори.

Ступай к другим. Уже написан Вертер…

Но в том-то и беда, что «Вертер» ещё не был написан…

Гёте вернулся под отчий кров, а «безумная душа поэта»⁹⁶ продолжала витать в окрестностях Вецлара. Отступник чувствовал тепло руки любимой девушки, слышал её шаги. На него смотрели голубые глаза Лотты.

Тут бы Вам воскликнуть, Серкидон: «Это Доминанта!» Конечно, это она. Доминанта сформировалась, удобно устроилась и весело каруселила чёрные мысли вокруг заветного имени – Лотта. Любой звук, любой запах, любое явление возвращали к счастью, которое не случилось…

«Я на свадьбу тебя приглашу,//А на большое ты не рассчитывай…» – поётся в забытой песне⁹⁷. Но на свадьбу Иоганна Кёстнера и Шарлотты Буфф третий лишний приглашён не был. Даже в этой малости ему было отказано. И правильно. А то гадал бы: ехать – не ехать. А кабы приехал, то и сидел бы мрачный, как Рогдай на свадьбе у Руслана и Людмилы…

Замужество Лотты усугубило страдания молодого Гёте. Любимая стала чужой женой, а в чужих руках женщина становится в два раза прекрасней. Читаем в мемуарах пожилого Гёте: «В имевшемся у меня солидном собрании оружия находился драгоценный, остро отточенный кинжал. Каждый вечер я клал его рядом со своей кроватью и, прежде чем потушить свечу, пробовал, не удастся ли мне вонзить его остриё на дюйм-другой себе в грудь…»

На радость всем поклонникам Гёте это была лишь игра красивым предметом. Покончить с жизнью не хватало решимости, выйти из порочного круга чёрных мыслей не хватало мудрости…

Внезапно прошёл слух о смерти Иерузалема, а вскоре после этого Гёте получил письмо от Кёстнера с подробным описанием трагического события. Безнадёжно влюблённый в замужнюю женщину Иерузалем взял утром у Кёстнера пистолеты и тем же днём разрешил все противоречия жизни одним выстрелом.

«Несчастный! Но эти дьяволы, эти подлые люди, не умеющие наслаждаться ничем, кроме отбросов суеты, воздвигшие в своём сердце кумирни сластолюбию, идолопоклонствующие, препятствующие добрым начинаниям, ни в чём не знающие меры и подтачивающие наши силы! Они виноваты в этом несчастье, в нашем несчастье. Убирались бы они к чёрту, своему собрату!» – воскликнул, Гёте, потрясённый смертью приятеля.

Это крик был протестом против замшелости, невежества и средневековой тупости в немецком обществе. Против его отсталой и замкнутой, на себя приземлённой части.

Выстрел Иерузалема снял оцепение с Гёте. «Иерузалем решился, а я перед сном с кинжальчиком играю… » Энергия стыда подтолкнула к действию – решиться хотя бы на бумаге, хотя бы в художественной форме примерить на себя трагические события.

Молодой гений решительно собрался в кучку, и в ту же кучку собрал: вецларские мысли и состояния, споры и разговоры, события и ситуации, собственные уже написанные письма, назвал себя Вертером, обрядился в платье Иерузалема (синий фрак, жёлто-коричневый жилет, жёлто-коричневый панталоны и сапоги с коричневыми отворотами), превратил Кёстнера в Альберта, возлюбленная была приукрашена достоинствами прежних красоток – голубые глаза (для конспирации) заменены чёрными, тыква стала каретой, мыши – лошадьми, а большая крыса – кучером. Одним словом – волшебная сила искусства!

Впрочем, для написания художественного произведения одного взмаха волшебной палочкой мало: четыре недели Гёте размахивал гусиными перьями. Дойдя до финала, долго мудрить не стал, закончил роман последними словами из скорбного письма Кёстнера: «Гроб несли мастеровые. Никто из духовенства не сопровождал его».

Написанное автор назвал – «Страдания молодого Вертера…»

Пардон, Серкидон. Мысль моя с одной нейронной дорожки перескочила на другую: написал «Вертер», а вспомнил Векслера и его четверостишие:

Известный графоман

Пять лет писал роман.

И на роман ушло

Гусиное крыло.

Молодой Гёте написал быстро, энергично и, конечно, не одно гусиное перо излохматил… Так что же мы имеем с гуся, кроме, разумеется, перьев? Имеем чистосердечно и подробно рассказанную историю несчастной любви. Уязвлённому сочинителю ещё нет и двадцати пяти лет, на прозаическое произведение крупной формы, называемое романом, он посягнул впервые. Как правило, в подобных случаях (и до Гёте и после него) всё написанное остаётся личным опытом автора: полегчало – и слава Богу…

Но, наверное, в руке молодого и малоискушённого жизнью автора было волшебное гусиное перо. Или было оно – с гуся-колдуна, который в прошлой жизни был волшебником. Так это или иначе, но произошло чудо!

Публикация романа стала молнией, разделившей немецкую литературу на два периода: до «Вертера» и после «Вертера». Как и положено после молнии, грянул гром…

Служители церкви усмотрели в романе злостные грехи заглавного героя: «праздность», «безмерное самолюбие» и «любовь к замужней женщине». Помимо этого обвинили автора в безбожии и нарушении христианских заповедей. Изругав вдоволь, отцы церкви вопрошали: «Почему же никакая цензура не воспрепятствует печатанию подобных сатанинских соблазнов?»⁹⁸

Отцов-священнослужителей можно понять. Веками они призывали к смирению и покорности. Внушали, что жизнь мирянина есть долина скорби. И что Бог терпел и нам велел. И что жизнь твоя Богом дадена, и только Ему разрешено её забрать. А ты жди терпеливо, когда это случится.

Страстная душа Вертера не утерпела и нарушила всёсразу. За что и была подвергнута преследованиям.

Против книги решительно высказался лейпцигский теологический факультет. В январе 1775 года в городской совет было направлено прошение о запрете «Вертера». Незамедлительно последовал ответ: «Высшая комиссия категорически запрещает всем книжным лавкам и типографиям продажу вышедшего сочинения под названием «Страдания юного Вертера» под угрозой штрафа в десять талеров».

Щепетильный праведник Лихтенберг резюмировал: «Кто не направляет свои таланты на поучение и улучшение другого, тот либо плохой, либо в высшей степени ограниченный человек. Одним из них, должно быть, является автор страдающего Вертера».

Заметим в скобках – диагноз не подтвердился.

Ну, что взять, Серкидон, с этих, скажем по-пушкински, зоилов⁹⁹, хорошо отшлифованных обществом, на все пуговицы (чтобы ничего не дай бог не выскочило) застёгнутых? Они отпылали, они скучны, дистиллированы страхом, и поэтому не способны на эмоциональный отклик.

Но не все немцы были таковы! Роман-молния разделил не только немецкую литературу, но и немецкое общество. Выявил бунтарей, не желающих жить по канонам полусонных бюргеров, жить в полнакала, в полголоса и по штатному расписанию от церковников, якобы получивших мандат от Самого. Люди, полные страстей, восприняли роман как долгожданный «луч света в тёмном царстве»¹⁰⁰.

Самые восторженные отзывы Гёте получил от товарищей по литобъединению «Буря и натиск» (Sturm und Drang ).

Литературный критик Кристиан Шубарт¹⁰¹ писал: «Я сижу с сердцем, облитым слезами, с тревожным чувством в груди, из глаз моих струится сладостная боль, и говорю тебе, читатель, что я только что – прочёл? – «Страдания юного Вертера» моего любимого Гёте. Нет, проглотил. Критиковать эту вещь? Если бы я мог это, у меня не было бы сердца. Купи книгу и прочти сам! Но не забудь при чтении своего сердца!»

Молодой граф Фридрих Штольберг¹⁰² (автор слов к несравненной Баркароле¹⁰³):

«Вертер! Вертер! Вертер! О, что за книжка! Так ещё ни один роман не трогал моего сердца. Гёте просто замечательный человек, я бы с удовольствием обнял его во время чтения!»

У многих, ой у многих появилось такое желание: обнять автора. Если не обнять, то хотя бы пожать руку… познакомиться… увидеть, издалека. Гёте вошёл в моду ( Ой, знаешь, кто это пошёл… Смотри, смотри: Гёте, тот самый Гёте… Ты что, не читал?! Гретхен, ты глянь, опять синий фрак, опять серая шляпа, вот придурки, «Вертера» начитались…)

Да-да, «вертеровский костюм» (Werthertracht) стал моден и во Франкфурте, и по всей Германии. Поклонники романа ходили в синих фраках с жёлтыми жилетами и в круглых серых шляпах. Дамы заказывали наряд Лотты – «простенькое белое платье с розовыми бантами на груди и рукавах».

Остановить «Вертера» уже было невозможно. Роман печатали «пиратским» образом, распространяли из-под полы.

А что же семейство Кёстнеров, которому автор прислал дарственную книжку? Легко предположить, что всеобщих восторгов Кёстнеры не разделили. Оно и понятно. Представим себе семейное прочтение, к примеру, данного места:

«Мне быть её мужем! О господи боже, меня сотворивший, если бы ты даровал мне это счастье, вся жизнь моя была бы беспрерывной молитвой. Я не ропщу, прости мне эти слёзы, прости мне тщетные мечты! Ей быть моей женой! Если бы я заключил в свои объятия прекраснейшее создание на земле… Я содрогаюсь всем телом, Вильгельм, когда Альберт обнимает её стройный стан… Сказать ли правду? А почему бы не сказать, Вильгельм? Со мной она была бы счастливей, чем с ним! Такой человек, как он, не способен удовлетворить все запросы её сердца. В нём нет чуткости… Как бы это объяснить? Он не способен всем сердцем откликнуться, ну, скажем, на то место любимой книги, где наши с Лоттой сердца бьются согласно…»

На этом месте глава семейства прервал чтение и мрачно сказал:

« – Гёте свихнулся.

– Но, Ганс, там речь идёт о чёрных глазах, а у меня….

– Причём тут глаза, – и обиженный прототип зашвырнул книжку в угол…»

Действительно, причём тут глаза, когда предельно ясно, что Вертер не что иное, как alter ego¹⁰⁴ Гёте, у них сходны мысли, характеры и даже дни рождения совпадают – 28 августа. Среди бела дня в доме Кёстнеров настала полночь. А полночь всё возвращает на места: ясно, где тыква, где мыши и кто та крыса, которая в подробностях выставила на всеобщее обозрение и сугубо доверительные беседы, и весьма интимные ситуации…

Но что для мира семейство Кёстнеров? Всего лишь два недовольных читателя. Мир продолжал рукоплескать, роман продолжал потрясать умы, очаровать души и пленять сердца.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-21-

Приветствую Вас, Серкидон!

Проходил я мимо Музея Арктики и Антарктики¹⁰⁵, что на улице Марата, и, грешным делом, чуть было не перекрестился. Мало кто знает, что это бывшая Единоверческая церковь, и уж вовсе позабылось то, что богослужения тут проводил Алексей Алексеевич Ухтомский – староста этой обители Божей.

Когда большевики начали национализацию (грабёж, иными словами), прихожане что смогли – попрятали. Старосту по подозрению в укрытии церковных ценностей арестовали, но добиться от него ничего не смогли – выпустили. Так во второй раз вышел Алексей Ухтомский из большевистской тюрьмы. Первый раз вышел из Лубянской ВЧК, куда попал за вольные разговорчики в строгом революционном строю. В застенках читал учёный сокамерникам лекции по физиологии.

Большинству слушателей эти знания не пригодились, поскольку дело было в 1921 году, выпускали тогда из Лубянки неохотно. Охотней расстреливали. Чекисты и «лектора» с лёгкой душой шлёпнули бы, но учёная братия всполошилась, нашлись заступники из высших кругов, и пришлось «контру» выпустить…

Алексей Алексеевич из рода князей Ухтомских, богослов по первому образованию, защитил диссертацию – «Космогоническое доказательство Бытия Божия». Работа над диссертацией привела начинающего богослова к мысли о безграничных, космических способностях человеческого разума. Носитель разума – мозг – изучал Алексей Ухтомский, уже будучи молодым учёным, под руководством профессора Введенского. В 1922 году, после смерти учителя, Ухтомский продолжил его дело и принял под своё начало кафедру физиологии человека и животных Петроградского университета.

Богата и разнообразна научная и общественная деятельность Алексея Алексеевича в двадцатые-тридцатые годы: преподавал, руководил, организовывал, избирался, выступал. Одним словом, был светочем знаний, причём знаний живых и страстных. Всесторонне одарённый человек, Ухтомский владел семью иностранными языками, играл на скрипке, писал пейзажи, портреты, иконы. В сфере его интересов – архитектура, философия, литература.

Главный труд учёного Ухтомского – «Доминанта как рабочий принцип нервных центров». Работа написана блестяще. Потому что – доступно для каждого мало-мальски образованного человека, потому что – без профессорских загогулин. Просто и убедительно даны те самые знания (о человеке, о самом себе), которые становятся силой. Настоятельно рекомендую Вам, Серкидон, ознакомиться. Ваш покорный эпистолярный слуга сей научный труд читал, как детектив. Как переписку Ромео и Джульетты. А при чтении диву давался: как глубоко копнул человеческий разум русский учёный, по сути не имея в руках ни приборов, ни должного оборудования. В наличии: работы предшественников, интуиция, энтузиазм.

Поражают и энциклопедические знания автора. Тут вам и ссылки на работы коллег по научному цеху; и цитаты из работ философов, как русских, так и западноевропейских; и отрывки из литературных произведений писателей – Пришвин, Гончаров, Достоевский, Толстой…

Тайновидец плоти для физиолога Ухтомского был дорог особенно. Интимный момент зарождения доминанты дан на примере взаимоотношений Наташи Ростовой и Андрея Болконского. Но чаще иных цитируется… кто бы Вы думали?.. Гёте!

… В 1774 году, поставив точку в романе о страданиях молодого Вертера, Гёте избыл чёрную Доминату творчески: она была превращена в чернила и переведена пером на бумагу. Автор испытал ранее неизвестное ему облегчение, он точно сбросил тяжкий груз, он точно вышел из каземата на свет Божий.

Читаем в мемуарах Гёте: «Я чувствовал себя, точно после исповеди: радостным, свободным, получившим право на новую жизнь».

Гёте добросовестно отработал Доминанту, но действовать она не перестала. После публикации романа «Страдания молодого Вертера» по Германии, а потом и по Европе прошла цепь самоубийств: начитавшись об участи несчастного влюблённого, молодые, не окрепшие разумом люди, стрелялись. В социологии и поныне есть термин «синдром Вертера» – имитационное суицидальное влияние. Человек подошёл к опасной черте, психика его неустойчива, он балансирует на грани, а роман, как горьковский Лука, как дудочка крысолова, уводит молодых людей из жизни в небытиё…

На исходе жизни Гёте писал: «Я всего один раз прочитал эту книжку, после того как она вышла в свет, и поостерёгся сделать это вторично. Она начинена взрывчаткой! Мне от неё становится жутко, и я боюсь снова впасть в то патологическое состояние, из которого она возникла».

Читаем в романе.

Альберт: «Даже представить себе не могу, как это человек способен дойти до такого безумия, чтобы застрелиться, самая мысль претит мне».

Вертер: «Странный вы народ. Для всего у вас готовы определения: то безумно, то умно, это хорошо, то плохо!.. В обыденной жизни несносно слышать, как вслед всякому, кто отважился на мало-мальски смелый, честный, непредусмотренный поступок, непременно кричат: «Да он пьян! Да он рехнулся! Стыдитесь вы, трезвые люди, стыдитесь, мудрецы!»

Альберт: «Очередная твоя фантазия. Вечно ты перехватываешь через край, а тут уж ты кругом неправ, – речь ведь идёт о самоубийстве, а ты сравниваешь его с великими деяниями, когда на самом деле это несомненная слабость: куда легче умереть, чем стойко сносить мученическую жизнь».

Вертер: «Друг мой! Человек всегда останется человеком, и та крупица разума, которой он, быть может, владеет, почти или вовсе не имеет значения, когда свирепствует страсть и ему становится тесно в рамках человеческой природы. Тем более… Ну, об этом в другой раз».

Тут Вертер схватил шляпу и убежал.

Что мы видим? Прав Альберт, доводы его железобетонны, но симпатии читателя, его сочувствие на стороне Вертера? И ясно почему. Как замечено, грамм эмоции перевешивает тонны фактов¹⁰⁶. Рассудочный Альберт – стандартный тип, и он бездарно проигрывает все споры с порывистым «иноходцем» Вертером.

Теперь, Серкидон, мы с вами можем понять суровых мужей из лейпцигского теологического факультета, которые обвинили автора романа в «апологии и рекомендации самоубийства». Надо признать, основания на этого у них были.

Другое дело, что с книгой стали бороться запретами, а такая борьба обречена на неудачу. С книгой, которая написана талантливо, откровенно и страстно, можно бороться только другой книгой, которая написана не менее талантливо, не менее откровенно и не менее страстно. И воспевает жизнь! Победить «Вертера» можно было лишь вдохновенным трудом с эпиграфом от Блока: «Сотри случайные черты, // И ты увидишь – мир прекрасен!..»¹⁰⁷

Эх, где же ты был Герцен, сын сердца. Вот кто образумил бы безумцев…

Александр Герцен поставил болезни Вертера точный диагноз: «При всех поэтических выходках Вертера вы видите, что эта нежная, добрая душа не может выступить из себя; что, кроме маленького мира его сердечных отношений, ничто не входит в его лиризм! У него ничего нет ни внутри, ни вне, кроме любви к Шарлотте… Жаль его! Я горькими слезами плакал над его последними письмами, над подробностями его кончины. Жаль его, – а ведь пустой малый был Вертер! Сравните его с широко развёрнутыми людьми, у которых субъективному кесарю отдана богатая доля, но и доля общечеловеческая не забыта…»

Ведь и верно. Возьмём для примера современного мужчину средних лет. У него несчастная любовь, но у него: жена, а хочешь – не хочешь, но супружеский долг отдай; тёща, с которой рекомендуют поддерживать дипломатические отношения, свои родители, которые нуждаются во внимании и заботе; дети, как расплата за грехи, по нынешним временам и одного ребёнка – много, а тут двое, и каждому что-то от отца надо; работа, будь она неладна; общественные нагрузки («Александр Иванович! Вы же нам обещали… А презентация уже завтра… Вы уж не подведите…»); друзья трезвонят: то футбол, то рыбалка с русалками, то сауна с ними же; бывшие любовницы теребят, обижаются, никак забыть не могут… Чтобы застрелиться, просто нет времени.

И потом: если столько ниточек, сцепочек, привязочек, якорьков держат грешную душу на земле, она и не рвётся вверх.

Но вернёмся от проблем современного мужчины, которого мы вольно назвали Александром Ивановичем, к его тёзке, революционеру и мыслителю прежних времён Александру Ивановичу Герцену: «Человек должен развиться в мир всеобщего; оставаясь в маленьком, частном мире, он надевает китайские башмаки: чему дивиться, что ступать больно, что трудно держаться на ногах… чему дивиться, что жизнь, не сообразная цели, ведёт к страданиям? Самые эти страдания – громкий голос, напоминающий, что человек сбился с дороги».

О китайских башмаках ещё поговорим. Вернёмся к нашим пирожкам, немного их уже и осталось.

Испанский философ Ортега писал, что душа влюблённого напоминает комнату, в которую не проникает свежий воздух. Такая душа, понятное дело, задохнётся. А если душа влюблённого на семи ветрах, то всё ей нипочём. Даже несчастная любовь. Если несчастную любовь хорошенько продует, она закалится и превратится в мудрость человеческую.

Теперь итожим Вертера. Сказано: «Праздный ум – мастерская дьявола». Ничем не занятость и праздность привели влюблённого Вертера к тому, что чёрная доминанта завладела его мозгом полностью. Она диктовала, он – выполнял. А результат Вам известен.

Ну, вот Вам и первое чувство, Серкидон – «сладкой ягоды только горстка//Горькой ягоды три ведра»¹⁰⁸. А вернее, даже пять вёдер. Я Вам написал одно письмо о сладостях первой любви и пять писем о горечи горькой её.

Но ведь ещё Сократ учил надеяться на лучшее, но готовиться к худшему. Вы к худшему подготовлены. Влюбляйтесь, Серкидон! Кто предупреждён – тот вооружён! Влюбляйтесь, и помните слова восточных мастеров: созидательная сила любой практики равна её деструктивной способности. Если Вы практикуете любовь, помните: она может вознести Вас в астральные выси, а может и низвергнуть до уровня преисподней.

Я. конечно, желаю Вам обойтись без больших ущербов, вернуться из любовного путешествия с прибылью!

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-22-

Приветствую Вас, Серкидон!

Признавайтесь, какой была Ваша коронная отметка по химии? В школьные годы чудесные?.. Ну, вот… Ну, ничего, ничего, прибавим мою «тройку», и в сумме у нас будет «пять». Мы с Вами в сумме – отличники.

Предлагаю Вам, как отличник отличнику, поверить химией гармонию любви. До нас, помнится, маэстро Сальери поверил химией гармонию. Я имею в виду пушкинскую версию, а именно – маленькую трагедию «Моцарт и Сальери».

Гениально оклеветанный композитор Сальери для нескольких поколений русских читателей сделался злодеем. Некоторые считают его коварным отравителем до сих пор. Лично я в Ваши годы свято верил и в злодейство Сальери, и в каждое слово Пушкина.

Разубедил меня литературовед, критик и музыкант А. В. Хавчин. Предлагаю Вам отрывки из его эссе. Версия Александра Викторовича начисто опровергает наветные фантазии Александра Сергеевича: «Антонио Сальеpи был стаpше Моцаpта лишь на шесть лет, и в Большую Музыку они вошли почти одновpеменно. Когда умеp Амадей, Сальеpи исполнилось соpок с небольшим – с поpтpета смотpит на нас лицо жизнелюба, без моpщин, вообще без «pоковых» чеpт. Да и по отзывам совpеменников был это человек компанейский, добpодушный и всегда готовый помочь. С молодости и почти до самой смеpти, пока здоpовье позволяло, каждый год давал он концеpты в пользу вдов и сиpот венских музыкантов… Щедpо делясь секpетами мастеpства с юными музыкантами, давал уpоки Бетховену, Шубеpту и, между пpочим, сыну Моцаpта…»

Устами Сальеpи дотошный исследователь утверждает, что именно Моцаpт завидовал своему и более успешному, и более богатому дpугу: «Я увеpен, что он завидовал мне. Да он, собственно говоpя, этого и не скpывал, мне пеpедавали… Он завидовал моему умению обходиться с людьми и добиваться своего. Завидовал тому, что меня все уважают, даже оpкестpанты и хоpисты, котоpым, как известно, на pоду написано ненавидеть любого дирижёра. Завидовал тому, что мои оперы шли при полных залах, а его, бывало, проваливались…»

И, наконец, главное:

«Никогда «настоящий», исторический Сальери не считал свои музыкальные творения хуже тех, что пишет маэстро Моцарт». А стало быть, и завидовать нечему…

«Зачем я всё это читаю?! – воскликнете Вы. – Зачем мне это?! Пишите мне про любовь, а не про зависть. Дела прошлые меня не касаются!»

Я понимаю Ваше безразличие к делам давно минувших дней. Я даже понимаю, почему Вы так безразличны. Именно потому, что Вас это не касается. Напомнил мне Ваш громкий несогласный возглас строчку громкого и несогласного поэта: «Я знаю – гвоздь у меня в сапоге кошмарней, чем фантазия у Гёте». Своё, оно, конечно, волнует более.

А теперь представьте себе, Серкидон, что какой-нибудь бойкий писака, даже не Пушкин, а просто мелкая литературная гнида, оклевещет Вас? Выпустит в свет печатный труд под названием – «Отправитель писем и отравитель ядом». Или короче – «Отправитель и отpавитель». Или хлеще – «Убивец Серкидон». В гадком пасквиле будет сказано, что обидевшись на одну из моих шуток, на одну из моих острот в Ваш огород, Вы… отравили меня. Подослали письмо, уголки страниц которого были слеплены отравой… а много ли мне надо?..

Обличительная концовка могла быть такова: «О, злодей, не ценящий жизни и добродетели! О, ядовитая змея, укусом, оборвавшая жизнь благородного наставника…»

Вот тут бы Вы взвились: « Это ложь! Это не я! Я – хороший! Я – добродетельный…» Посмотрим, посмотрим, какой Вы добродетельный. Время покажет. А пока, дабы не рисковать, дабы не предавать нашу переписку гласности и пересудам, давайте будем съедать наши письма. Вы – съедайте мои. А я буду съедать Ваши. Мне будет легче, Вы мне и пишете раз в год, и письма Ваши покороче моих будут…

Но вернёмся к химии. Но сначала позвольте анекдот:

Американская девушка Мэри спрашивает своего американского бойфренда:

– Билли, как ты считаешь, есть ли на свете любовь?

– Мэри, ну, какая любовь! Эту фигню придумали русские, чтобы не платить женщинам деньги…

Ну вот, а мы с Вами рассмотрели столько образов любви, прочли столько стихов, написанных страстно влюблёнными мужчинами. Нет, Билли не прав. К счастью, не все американцы думают так. За примерами далеко ходить не надо. На моём письменном столе недалече от десницы¹⁰⁹ лежит книга Дэниэля Дж. Амена «Великолепный мозг в любом возрасте». Вам, Серкидон, эту книгу читать пока рано, у Вас мозг итак великолепен, поскольку молод. Его остаётся только наполнить…

Я же мечтаю и в триста лет иметь идеальный мозг. Остальное уж ладно, уж как доживу… А вот мозг мне нужен великолепным. Потому что мозг – всему голова. Вся жизнь человека происходит в его мозгу. Остальные органы – глаза, уши и даже столь уважаемый нами нос – суть сенсоры.

Мозговитый и проницательный Оскар Уайльд в следующем высказывании обошёлся без парадокса: «Все самые страшные грехи этого мира происходят в мозге, но, с другой стороны, именно там происходит и всё остальное… Мозгу мы обязаны тем, что воспринимаем цвет маков, аромат яблока и пение жаворонка».

А что же доктор Даниэль Амен? Знания о мозге он пытается донести до всех и каждого. Врач-нейробиолог, нейропсихиатр, ведущий эксперт по части компьютерной томографии мозга, в архиве которого более 60 000 томографий.

Люди приходят в клиники Амена с самыми разными проблемами: лишний вес, приступы гнева, зависимость от вредных привычек, сексуальные расстройства, бессонница… А причина одна – нарушения в работе мозга. Ну, и конечно же, «всех излечит, исцелит добрый доктор» Амен.

А началось с того, что скромный тридцатисемилетний врач сканировал свой мозг. Посмотрел на результат сканирования и… «Вот они плоды фастфудов с газировкой и частых недосыпаний!» – содрогнулся Даниэль. Он решительно изменил образ жизни (Врачу, исцелися сам!¹¹⁰), стал выхаживать свой мозг, как больного ребёнка: гулял с ним на свежем воздухе, укладывал спать не менее чем на семь-восемь часов, кормил рыбьим жиром, не давал ему смотреть поздние телепередачи и подолгу играть в компьютерные игры.

В результате упорных трудов картину со сканированным мозгом доктора Амена не стыдно выставить и в Лувре, и в Эрмитаже. К тому же, по нашей с Вами квалификации, американский учёный не только заслуженный, но и правильный: знаниями своими не кичится, обладает прекрасно развитым чувством юмора, часто обаятельно улыбается, пишет увлекательные научно-популярные статьи, не бегает от интервью, охотно читает лекции и регулярно участвует в популярных телешоу о здоровье. Молодёжным языком говоря, клёвый, тусовочный чувак.

Про то, что доктор Амен пишет книги, Вы уже в курсе. Про одну я сказал, а ещё одна лежит на моём столе ошуйно¹¹¹ и называется «Мозг и любовь». Её мы возьмём как основу, дабы разобраться нам в химии любви. Кстати говоря, Серкидон, стал бы уважаемый доктор называть книгу «Мозг и любовь», если не было бы на свете любви? Стал бы он пудрить людям мозги, когда его святая миссия – просветлять оные?..

Амен считает именно мозг самым сексуальным органом.

Тем органом любви, размер которого имеет важнейшее значение.

Вот любовь по Амену:

«Ты идёшь рядом, и миллионы нервных клеток в моём мозгу вспыхивают, словно лампочки, и заставляют меня смотреть на тебя… Ты отвечаешь на взгляд, и быстрая улыбка мелькает на твоём лице. От лёгкого движения твоих губ адреналин закипает у меня в крови и сердце начинает учащённо биться… Химические вещества усиливают приток крови к моим чувствительным областям по мере того, как мысли о тебе активируют эмоциональные центры моего мозга…Когда мы близки, мой мозг перегружен твоим запахом и цветом твоих глаз…»

Дальше я не буду цитировать, ибо задача моя возбудить не Вас, а лишь Ваш интерес к химии любви. Но делать это будем в следующем письме. Мой мозг устал. Строчки у меня перед глазами поплыли, в таком состоянии не до химии любви. Не приведи Господь, перепутаю гормоны¹¹² с нейромедиаторами¹¹³, и доктор Амен вознамерится вправить мозги и мне. Ну, например: переставить полушария, подрихтовать лобные доли, подправить базальные ганглии… Не хотелось бы…

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-23-

Приветствую Вас, Серкидон!

Вам известно, Серкидон,//Что такое есть гормон?

Гормоны – это химические вещества, вырабатываемые специальными клетками и предназначенные для управления функциями организма, их регуляции и координации. Гормоны вырабатываются железами внутренней секреции и поступают в кровоток, попадая в различные органы, гормоны оказывают воздействие почти на все жизненно важные функции человеческого организма.

Определение не то чтобы безобрАзное, но безОбразное. Доктор Амен назвал гормоны маленькими химическими курьерами, посредством которых мозг обращается с органами человеческого тела.

Ну что, вперёд?! И договоримся: Вы не будете стонать от переизбытка гормонов, я же обещаю не сетовать на нехватку оных.

Прежде всего, любовь поднимает в человеке содержание тестостерона, эстрогена, ДЭА. Это гормоны молодости. С первыми двумя мы уже знакомы. А вот ФИО третьего посланника любви расшифруем – дегидроэпиандростерон. Прошу его любить и очень жаловать. Поскольку этот гормон помогает нам любить, укрепляет иммунитет, восстанавливает ткани, улучшает состояние кожи, способствует успешной работе сердечно-сосудистой системы. Короче говоря, великий труженик и подвижник.

Новости о тестостероне – генерале гормонов. Его высокое содержание в крови не только провоцирует человека к ведению сексуальной жизни, но и влияет на память. Когда мужчина, потеряв интерес к прекрасному полу, пытается вспомнить, что у него было, где и с кем, толком ничего не вспоминается. То ли целовался в Луге, то ли обнимался в Лионе, то ли со своей собственной женой, то ли с французской киноактрисой… Отсутствие достаточного количества тестостерона отшибает память.

«Года уходят, Серкидон,//А с ними и тестостерон» – это стихи.

К чему я это: записывать надо. Вести любовный дневник, чтобы перечитывать его на старости лет у камина. А Вы, Серкидон, хоть тетрадку что ли, подготовьте…

«Для начала, для порядку//Донжуан готовь тетрадку!» – это опять стихи.

Женский организм также, хотя и в десятки раз меньше, производит «мужской» гормон тестостерон. У влюблённой женщины данное производство возрастает в разы. Она становиться решительней и не так активно отстраняется от любимого мужчины. Всё больше к нему прижимается. Соблазнённая и очарованная Вами, она может прохрипеть:

«Ну, что ты топчешься… ну, иди ко мне… присядь… подвинься ко мне… поцелуй меня, ну, кого ждём… Да, крепче, крепче!..»

И если, Серкидон, не успеете убежать, Вам покажут, что такое настоящая любовь в полном объёме… И дальше, как в окончании того грустного стишка: «… а он в кустах лежал,//Воды просил».

А начиналось-то у вас с чего? С робких объятий и выделения гормона окситоцина. Его так и называют – гормон объятий. Он выделяется, когда нежный мужчина начинает оглаживать разомлевшей женщине (скажем по-научному) кожный покров. Женщина это чувствует… ох, как чувствует! Вспомните принцессу на горошине, она почувствовала горошинку через неимоверное количество перин… А уж поглаживания…

Вопрос у меня к Вам о гормонах молодости. Скажите мне, Серкидон, зачем природа поднимает их уровень в крови молодых людей, таких, как Вы? Пусть немного подняла бы у таких, как я. Никто бы ничего и не заметил…

А вот у молодёжи из-за таких подъёмов столько неприятностей, столько приключений на… Ну, Вы знаете на что… Природа с этими гормональными всплесками походит на кузнеца, который доводит железяку до белого каления, потом стучит по ней кувалдой, потом суёт железяку в воду, а потом опять разогревает… «Вздымайся выше, наш тяжкий молот…»¹¹⁴А железякой выступает молодой человек. Такой, как Вы. Готовьтесь к испытаниям, Серкидон! Готовы? Значит, скоро стукнет Вас кузнец да по буйной головушке.

Вместе с любовью приходят в кровь человека амфеламины, они активируют жизненные процессы, окрашивают румянцем щёки, заставляют сердце биться быстрей. А главное, дают ощущение влюблённому, что жизнь его налаживается. Что всё идёт в нужном направлении, что ещё немного, ещё чуть-чуть, и счастье будет поймано, как бабочка в сачок. Такие ожидания приводят к тому, что в самом центре мозга – в гипофизе¹¹⁵ – начинает вырабатываться фенилэтиламин, это гормон увлечения, ответственный за интерес к противоположному полу. Он, собственно, и превращает обычного человека во влюблённого, надевая на него розовые очки. Через них и только через них (до особого гормонального приказа) человеку влюблённому будет видеться любимый человек.

Фенилэтиламин содержится в шоколаде. Теперь Вы, Серкидон, понимаете, почему женщины якобы любят шоколад. На самом деле они от беды пытаются заменить шоколадом любовь, которой нет. А когда есть любовь, зачем шоколад? Тогда женщина шепчет такому как Вы, молодому и подвижному: «Иди ко мне, сладенький мой…»

Сотни тысяч изменений милого лица¹¹⁶, и не только лица, происходят во влюблённом человеке. Его красавца – мужчину (а тем более её красавицу – женщину!) сложно не заметить: зрачки – блистают, плечи – распрямляются. Влюблённый человек становиться выше ростом, лучистее, рельефнее, красивее, смелее, фантазийнее, настойчивее.

И его замечают, привечают, ему потакают, им восхищаются, и, наконец, перед ним выбрасывают белый флаг… Когда влюблённый осознает тот любезный факт, что любовь взаимна, он испытывает чувство полёта…Наступает период страстной любви. В крови влюблённого бурлят нейромедиаторы: адреналин, норадреналин, дофамин, серотонин. Коктейль химических веществ опьяняет бывшего нормального человека. Он теряет критическое отношение к реальности, море ему по колено, небо – рядом, и кажется, что достать все звёзды и сложить их к ногам любимой женщины так просто. Вот он, долгожданный акматический период страсти. Это – бурный поток, несущийся с гор…

Но вот Любовь, отбурлив своё, выходит на равнину, течение её замедляется. И если никто не утонул в пучине страсти, не был накрыт гормональной волной, если выжили все участники любовного заплыва, то отношения их становятся ровней. Но это по-прежнему любовные отношения. Единство с проверенным временем, узнанным и испытанным партнёром полно своей прелести. Мужчина и женщина становятся двумя берегами реки Любви. Их поддерживают гормоны верности, стабильности и благоденствия – окситоцин и вазопрессин.

Чувство блаженства и умиротворения добавляет регулярный выброс эндорфинов. Эти вещества сходны по составу с морфием. Ясно теперь, почему расставание с любимым человеком сопровождается натуральной наркотической ломкой. Он, любимый, впечатан в мозг, его следы подобны следам на морском песке. Он вошёл в обмен веществ и быстро не уйдёт…

Как-то в поезде дальнего следования случай свёл меня с врачом- наркологом. Мы разговорились, затронули и тему любви. Мой собеседник сравнил любовь с волшебным лесом, в котором сначала ты ходишь за грибочками, а потом грибочки начинают ходить за тобой, кусты начинают с тобой заговаривать, деревья клонят к тебе ветви, а потом и стволы, из серебристого пруда выныривают серебряные рыбы и приветливо машут плавниками, а невидимые русалки зовут: «Иди к нам, иди к нам» и поют подобно сиренам…

Ну, это я к слову.

Интересно то, что можно искусственно вызвать появление в организме перечисленные выше гормоны. Поел шоколада – вот тебе ФЭН, выпил водки – получи дофамин. Однако сочетание всех сразу химических веществ возможно только в крови влюблённого.

Так в чём же дело?! Нашпиговать человека обычного инъекциями гормонов в нужном количестве, и готов человек влюблённый. Пробовали, не получилось. В лучшем случае удавался прилив энергии и душевный подъём. В худшем – сбои в сердцебиении и спазмы в желудке. А всё потому, что течёт эта речка только в одну сторону: сначала любовь – потом гормоны, а чтобы сначала гормоны – и вот тебе любовь, такого не бывает.

Вернёмся к человеку естественным путём влюблённому. Он на некоторое время становится химической фабрикой с завидной производительностью. Недымная фабрика гормонов работает с огоньком, весело гудит и перевыполняет план.

Ну-с, посмотpим, во что превращает человека этот ударный труд. Из классики. Толстой пишет о влюблённом Вронском: «Когда в Петербурге он вышел из вагона, он чувствовал себя после бессонной ночи оживлённым и свежим, как после бессонной ванны». Гончаров пишет о влюблённом Обломове: «Обломов сиял, идучи домой. У него кипела кровь, глаза блистали. Ему казалось, что у него горят даже волосы». Заметим, это написано о человеке, который часами с дивана привстать не мог.

Наставляющий людей на разумный путь А.Г. Свияш¹¹⁷ пишет о влюблённом человеке, поясняя откуда что берётся:

«Любовь есть очень пpиятное буpление энеpгий (жизненных сил) в нашем оpганизме. А пылкая любовь – это пpосто фонтан энеpгий, котоpый наполняет нас и изливается на окpужающих. Влюблённый человек «летает на крыльях любви»: переполняющая его энергия делает все его движения лёгкими, танцующими, воздушными. Он весел, бодр и счастлив независимо от обстоятельств окружающей жизни, поскольку его рациональный ум в это время не способен оценивать реальность. Энфорфины (гормоны удовольствия) в огромном количестве выбрасываются в горячую кровь, человек находится в возбуждённом, очень приятном состоянии эйфории, весь мир ему кажется прекрасным, и любые цели для него достижимы. Выражаясь другим языком, у него возбуждён центр удовольствия, и он готов оставаться в этом состоянии бесконечно долгое время».

Ну, и невелика разница. У Александра Григорьевича – фонтан, у нас – бурная речка, и там и там гормоны брызжут во все стороны.

Но вернёмся к нашей речке-гормонотечке. Стало быть, сначала у неведомого истока недалеко от белоснежной вершины выскакивает на поверхность одинокий гормон¹¹⁸, за ним ещё один, потом три, потом десяток, и потекла вниз струйка гормонов. По мере становления отношений становится струйка – ручейком, ручеёк сначала – ручьём, а затем и бурной речкой. Выходя с шумом на равнину, речка превращается в величавую реку Любви и впадает в Океан Всемирной Любви. Примерно так.

Во времена, когда достижения естественных наук были гораздо скромней достижений философской мысли, Иоганн Фихте, предвосхищая открытия учёных XXI века, сказал: «Любовь – это самая интимная точка соединения природы и разума, это единственное звено, где природа вторгается в разум».

Ну, вот и всё на сегодня, возвращаемся в наши времена. Времена бурного научного прогресса. Я продолжу читать книгу доктора Амена про великолепный мозг, а Вам пожелаю приятного весёлого бурления гормонов.

Крепко жму руку, и до следующего письма.

-24-

Пpиветствую Вас, Сеpкидон!

Подумалось мне: мы, как два учёных крота, – один постарше, другой помоложе, но оба подслеповаты, – стоим у древа жизни, которое, как и положено ему, пышно зеленеет. И вот крот-ветеран, сыплет научными терминами, а крот-юниор слушает и ничего не понимает.

Так неужто мы по уши погрязнем в научностях, растратим попусту время золотое, отпущенное человеку на глупости и заблуждения, и придётся нам впоследствии горько каяться, подобно доктору Фаусту?!

Решительно меняем тактику. Залезаем на древо жизни (Вы мне немного поможете) и с его крепких веток обозреваем истоки, ручейки и реки любви. На помощь призовём литературные произведения «от Ромула до наших дней»¹¹⁹, и попытаемся измерить течение и глубину любви в каждом из примеров. Заодно попытаемся определить меру любовных отношений в каждой паре.

Ну, что! Вперёд и вверх, а что же там?.. Нет, не так. Вперёд и глубь времён, а там…А там – переполненный сильными ситуациями и любовными коллизиями роман Ахилла Татия¹²⁰ «Левкиппа и Клитофонт»:

«И вдруг словно молния ослепила мои глаза…искромётный взор, золотые кудри, непроглядно чёрные брови, белые щёки, розовеющие подобно пурпуру румянцем…уста, как бутон розы, только начинающий распускаться…»

Серкидон, нам повезло, мы с первого раза попали на любовь с первого взгляда – «солнечный удар». Тут всё случилось сразу.

Александр Куприн. «Олеся»:

«Моя незнакомка, высокая брюнетка лет около двадцати-двадцати пяти, держалась легко и стройно. Просторная белая рубаха свободно и красиво обвивала её молодую, здоровую грудь. Оригинальную красоту её лица, раз его увидев, нельзя было позабыть, но трудно было, даже привыкнув к нему, его описать. Прелесть его заключалась в этих больших, блестящих, тёмных глазах, которым тонкие, надломленные посредине брови придавали неуловимый оттенок лукавства, властности и наивности; в смугло-розовом тоне кожи, в своевольном изгибе губ, из которых нижняя, несколько более полная, выдавалась вперёд с решительным и капризным видом».

Описано предлюбье – самый исток. Любовь ещё под спудом, но уже зародилась и вот-вот вырвется и начнёт свой путь.

Индийский поэт Дандина.¹²¹ «Приключения десяти принцев». Восточный стихотворец описывает царевну глазами влюблённого принца:

«Царевна лежала на боку так, что правая нога была закинута на левую и подошва правой пятки касалась верхней поверхности левой ступни, её нежные щиколотки были слегка повёрнуты друг к другу, её икры взаимно переплетались, её нежные колени были слегка согнуты, слегка изогнуты также были и обе верхние части её ног… Лёгкая шёлковая нижняя одежда плотно примыкала к её телу, её небольшой живот едва выдавался, её крепкие груди, как не распустившиеся ещё цветочные почки, поднимались от глубокого дыхания…»

Сначала кажется, что царевна пытается выполнить какую-то сложную йоговскую асану, и лишь потом понимаешь: да нет же, она просто спит-почивает.

Данный пример любви визуальной привёл Ю.Б. Рюриков в книге «Три влечения». Юрий Борисович комментирует ситуацию: «Так смотрит на царевну влюблённый – медленно, "дегустационно", наслаждаясь, уголок за уголком, созерцанием её прекрасного тела».

Прекрасный урок старому свету. На своих принцесс европейские принцы набрасываются, как нищие… положим, на пельмени. А вот мудрый азиат оттягивает процесс соприкосновений, давая насладиться глазам. Он словно бы выбирает, какую часть тела осыпать поцелуями сначала. Он созерцает, и решится ли приблизиться к спящей царевне, предугадать трудно.

Что ж до любви, то тут она струится, а насколько сильна – гадать не будем. Конечно, мы бы могли подождать, пока девушка проснётся, но лучше нам целомудренно удалимся.

И вновь – Александр Иванович Куприн. «Суламифь».

Царь Соломон осыпает комплиментами юную возлюбленную:

«О нет, солнце сделало тебя ещё красивей, прекраснейшая из женщин! Вот ты засмеялась, и зубы твои – как белые двойни-ягнята, вышедшие из купальни, и ни на одном из них нет порока. Щёки твои – точно половинки граната под кудрями твоими. Губы твои алы – наслаждение смотреть на них. А волосы твои… Знаешь, на что похожи твои волосы? Видала ли ты, как с Галаада вечером спускается овечье стадо? Оно покрывает всю гору, с вершины до подножия, и от света зари и от пыли кажется таким же красным и таким же волнистым, как твои кудри. Глаза твои глубоки, как два озера Есевонских у ворот Батраббима. О, как ты красива! Шея твоя пряма и стройна, как башня Давидова!..

– Как башня Давидова! – повторяет она в упоении.

– Да, да, прекраснейшая из женщин. Тысяча щитов висит на башне Давида, и все это щиты побеждённых военачальников. Вот и мой щит вешаю я на твою башню…»

Весело звенит, спускаясь с горы, голосистый, прозрачный ручей любви. Древнееврейский царь приводит в восторг наивную девушку, а заодно внушает и себе, что она – самая самая.

Поэт Башшар ибн Бурд¹²². Мы продолжаем гостить на Востоке, добрались до междуречья Тигра и Евфрата. Пронзительный лирик Багдадского халифата восторженно пишет о прекрасной девушке по имени Абда:

… Без чадры она – солнце, в чадре – как луна,

Над которой струится тумана волна.

Она стала усладой и болью для глаз,

Она ходит, в девичий наряд облачась,

Опояской тугою узорный платок

По горячим холмам её бёдер пролёг.

Её шея гибка, её поступь легка,

Она вся – словно змейка среди тростника.

Её кожа нежна, как тончайший атлас,

И сияет она, белизною лучась.

Её лик создавала сама красота,

Радость вешнего солнца на нём разлита.

Её зубы – что ряд жемчугов дорогих,

Её груди – два спелых граната тугих,

Завитки её чёрных блестящих волос –

Как плоды виноградных блистающих лоз,

Её речи – цветы, её голос медвян –

Словно шепчется с жёлтым нарциссом тюльпан.

Она вышла однажды – и мир засиял,

Сам Аллах мне в тот миг на неё указал.

Солнечная и цветастая любовь не только с первого взгляда, но и с высочайшего благословения. Не ясно, познал ли поэт вкус спелых гранатов, измерил ли упругость горячих холмов, да и ладно. Никуда они не денутся. Главное, мы видим уже полноводный бурлящий ручей, готовый перейти в реку любви.

Модест Чайковский¹²³. Ария Роберта из оперы «Иоланта».

Я Вам немного напою:

Кто может сравниться с Матильдой моей,

Сверкающей искрами тёмных очей,

Как на небе звёзды осенних ночей!

Всё страстною негой в ней дивно полно,

В ней всё опьяняет, в ней всё опьяняет

И жжёт, как вино.

Она только взглянет,

Как молния ранит,

И пламень любви

Зардеет в крови;

Она засмеётся,

Как песней зальётся…

Голос мой начинает слабеть, оно и ясно, пою я редко и больше успокаивающее, негромкое, колыбельное. А тут, да Вы послушайте:

О страсти кипучей,

И бурной и жгучей,

Глаза говорят

И к блаженству манят,

К блаженству лобзаний,

Безумных желаний…

Дальше о страсти кипучей, но и без этого всё предельно ясно. Любовник счастлив, пьян от любви и ослеплён Матильдой так, что никого не видит кроме неё. Река любви бурлит и плещется, кипит и пенится, несётся с горы. Брызги страсти летят во все стороны. Это есть акматическая стадия любви, высший её предел.

«Любовные письма» Аристенета¹²⁴. Византийская проза. Читаем в пеpвом же письме:

«Пpекpаснейшее твоpение пpиpоды, живое подобие Афpодиты! Щёки у неё – белизна, смешанная с нежным румянцем, и напоминает этим сияющий блеск роз. Губы нежные, слегка открытые, цветом темнее щёк. А брови чёрные, непроглядной черноты; отделены они друг от друга расстоянием должной меры. Нос прямой и столь же нежный, как губы. Глаза большие, блестящие, источающие чистый свет. Чернота их – чернейшая, а вокруг белизна – белейшая. Оба эти цвета спорят друг с другом и, столь несхожие между собой, рядом выигрывают. Волосы от природы вьющиеся, подобные, как говорил Гомер, цветку гиацинту. Шея бела, соразмерна, и даже если бы вовсе была лишена украшений, привлекла бы своей нежностью. К тому же Лаида хорошего роста. Одежда её красива, впору ей, хорошо сидит. Одетая Лаида лучше всех лицом, раздетая – вся, как её лицо. Ступает она плавно, но шаги мелкие, точно тихо колеблется кипарис или финиковая пальма: красота ведь по природе исполнена достоинства».

Знаем, знаем, «прекрасное должно быть величаво…»¹²⁵

В этом отрывке пыл любви поутих. Неоправданных, навороченных сравнений практически нет. Автор рассуждает временами здраво. Хотя недостаточно ясно. Каково оно это загадочное «расстояние должной меры»? «Лаида хорошего роста». Какого? Два метра? Или полтора? Не знаю как Вам, Серкидон, а мне кажется, что автор испил из приоткрытых губ, не однажды приникал к нежной шее, и хотя интерес кним не потерял, но река любви, скорее всего, уже на равнине.

Шекспир. Ну а как же без него:

Её глаза на звёзды не похожи,

Нельзя уста кораллами назвать,

Не белоснежна плеч открытых кожа,

И чёрной проволокой вьётся прядь.

С дамасской розой, алой или белой,

Нельзя сравнить оттенок этих щёк.

А тело пахнет так, как пахнет тело,

Не как фиалки нежный лепесток.

Ты не найдёшь в ней совершенных линий,

Особенного света на челе.

Не знаю я, как шествуют богини,

Но милая ступает по земле…

И всё ж она уступит тем едва ли,

Кого в сравненьях пышных оболгали¹²⁶.

Перед нами зрелая любовь. Образ, который когда-то «правдиво» запечатлел глаз-гравёр, рассеялся. Его место заняла реальная, живая, любимая женщина. Может быть, и жена. Всегда бы так!

А что касается водоёма: полноводная плавная могучая река любви медленно течёт в озеро, или в море, или в Океан Любви. Зависит от масштаба личности мужчины. Если лирический герой стихотворения не уступает Шекспиру, то, безусловно, Океан.

И милый стишок напоследок. Предупрежу: лирический герой стихотворения не так мудр, как царь Соломон, и не обладает масштабом личности Шекспира по причине младости своей. Автор стихотворения позабыт мной бессовестно:

ХУДОЖНИК

Забывая про обед,

Я рисую твой портрет.

Нарисую краской чёрной

Прядку чёлки непокорной,

И глаза, как два окошка,

Носик, вздёрнутый немножко,

Губки, точно два коралла,

Нарисую краской алой,

По бокам поставлю точки,

Это ямочки на щёчках.

Кажется, готов портрет,

Никого прекрасней нет!

Но чего-то не хватает…

Нет, не внешность всё решает,

Волю дам карандашу –

Снизу «дура» напишу.¹²⁷

Что случилось? А тут и к бабке не ходи, ручью любви была поставлена плотина. Обладательница непокорной чёлки и сама оказалась непокорной, она отвергла художника, и лирический герой превратился в лирического хама. Извечное мужское: не моё, значит – дура. Будем надеяться, что мальчик выправится. Подрастёт – поумнеет. Пока всё.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

– 25 -

Приветствую Вас, Серкидон!

В прошлом письме мы с Вами позволили себе лирические распетюкивания, сегодня будем серьёзней. Дабы уравновесить наши мировоззренческие позиции, опереться на обе ноги и включить в работу оба полушария, предлагаю рассмотреть любовь как болезнь.

Надоело мне копаться в стародавних временах, нашёл подходящую цитату у современника. Русский американец Александр Генис¹²⁸: «Любовь, помнится мне, – вид болезни. Липкий туман в голове и головастая бабочка в желудке. Злость, недоверие, ревность и бескрайний эгоизм: твое счастьё в чужих, да ещё и малознакомых руках».

Вторая цитата из творческого наследия польского классика Болеслава Пруса¹²⁹. Герой его романа заразился любовью поздно, не имея от этой болезни предварительных прививок: «Если бы Вокульский часто влюблялся, каждую неделю меняя предмет страсти, он был бы свеж, как розанчик, управлял бы своим рассудком и мог бы сделать много хорошего в жизни. Но он, как скупец, копил чувства в своём сердце – и вот результат этой бережливости. Любовь хороша, когда она подобна лёгкой бабочке: но когда, после долгого сна, она просыпается в душе человека, словно тигр, – спасибо за удовольствие!»

Заметьте первое: опять мы сталкиваемся с бабочкой. Заметьте второе: не следует откладывать любовь на потом, не уподобляйся Вокульскому, влюбляйтесь просто немедленно. Прислушайтесь и к предостережению от Байрона: «Любовь подобна краснухе или кори – она тем опаснее, чем позже мы ею заразимся».

Переходя к стихам, начнём с хорошо знакомого нам современника. Владимир Вишневский, – влюблённый и ранний:

Начал я различать, где осина, где липа.

Я мелькал в зеркалах – отразился в недолгих стихах.

Не пугайте меня осложненьями гриппа!..

Я такую любовь перенёс на ногах.

И сразу же вспоминаются: пастернаковское определение любви как «высокой болезни», цветаевские строки: «Мне нравится, что Вы больны не мной…», и блоковское: «В болезни сердца мыслю о тебе…», и опять цветаевское: «Мне нравится, что я больна не Вами…» А тут и Владимир Владимирович с его «Облаком в штанах»:

Мама!

Ваш сын прекрасно болен!

Мама!

У него пожар сердца!

А далее – шикарный пламенный образ!..

Скажите сёстрам, Люде и Оле, –

Ему уже некуда деться.

Каждое слово,

Даже шутка,

Которые изрыгает обгорающим ртом он

Выбрасывается, как голая проститутка

Из горящего публичного дома.

Вот такое бедствие в казённом заведении! А если бы Владимир Владимирович сподобился написать поэму «Облако без штанов»?.. Она могла бы стать произведением воистину мартеновского накала страстей!..

Всё, гасим огонь, получаем за отвагу на пожаре по медали и, уже без отвлечения на глупости, занимаемся обратной стороной любви. Рад Вам сообщить: то, о чём писали поэты серебряного века, плюс любезный моему сердцу поэт Вишневский из века нашего, металл для коего не подбираю, чтобы нам с Володей опять не поссориться. Он, как многие поэты, обидчив…

Так вот, всё подтвердила Всемирная организация здравоохранения. Любовь признана болезнью официально, международный шифр болезни – F 63.9. Вот как всё серьёзно. Наверное, и больничный в случае любви можно будет взять.

Отнесли нежную страсть – к психическим отклонениям. К пункту «Расстройство привычек и влечений». Влюблённые находятся сразу после алкоголиков, игроманов, маньяков-поджигателей, токсикоманов, клептоманов и выдёргивателей волос.

Неплохая компашка, не правда ли? А что же осталось от пастернаковского определения? От высокого чувства. Ничего. Любовь снижена донельзя. Ну, что же рассмотрим то, что от неё осталось.

ОБЩАЯ СИМПТОМАТИКА БОЛЕЗНИ ПО ИМЕНИ ЛЮБОВЬ:

– Навязчивые мысли о другом человеке.

– Резкие перепады настроения.

– Завышенное чувство собственного достоинства.

– Жалость к себе.

– Бессонница, прерывистый сон.

– Необдуманные, импульсивные поступки.

– Перепады артериального давления.

– Головные боли.

– Аллергические реакции.

Несколько обнадёживает тот факт, что влюблённый понимает, что он какой-то не такой. Понимает, что с ним что-то произошло. Что находится он в какой-то аномалии. За пределами своей обычной нормы. А в нехороших случаях – в сумраке психики.

Это позволяет классифицировать любовь, как психическое расстройство средней тяжести. При тяжёлых случаях психической болезни больной уверен, что он-то как раз бодр и прекрасен, а вот остальным людишкам надо до него подтянуться. А некоторым – просто необходима врачебная помощь. И странно, почему они не лечатся.

Пример. Один мужчина, имя его история не сохранила, написал легендарное письмо на Балабановскую спичечную фабрику: «Я одиннадцать лет считаю спички у вас в коробках – их то 59, то 60, а иногда – 58. Вы там сумасшедшие что ли все?»

Это не про любовь, но сильно и как раз тот случай, когда с больной головы переносится на здоровую.

Серкидон! Что же у нас сегодня происходит! Половину утра как корова языком слизала, а не сформулирована даже суть письма. Спешу исправиться: в результате гормональной атаки мозг влюблённого человека попадает в измененные состояния, сходные с психическими болезнями.

Это основной посыл. За ним сам собою просится вопрос – какими такими болезнями? Перечислю их и начну с козыря.

Извольте любить и жаловать – НЕВРОЗ НАВЯЗЧИВОГО СОСТОЯНИЯ.

Его проявление в лёгкой форме, невинная разновидность – навязчивая мелодия или песенка. Привязалась она к Вам и никак не отвяжется. Всё Вы его напеваете, мурлычете себе под нос. Отвязать песенку – проще простого. Посадите в кузов проезжающего мимо грузовика хор студентов, вложите им в уста эту песню, и машите, машите вслед рукой. Пусть песенка уедет вместе со студентами.

Но это не болезнь, это так, недоразумение. Больной человек при неврозе навязчивого состояния может: то и дело мыть руки, пересчитывать деньги, перекладывать вещи, переставлять мебель.

Может: с короткими интервалами ходить проверять, а заперта ли дверь? Проверит засов, потрогает его, подёргает дверь, убедится – всё в порядке… Но через десять минут снова он у двери. На вопрос: «Ну что же вы, мама (папа)?..» больной может вспылить, накричать, что им – де всё равно, заперто или нет, и вот только он… А если бы… то они, бестолковые, так и жили бы с открытыми дверьми.

Или: спускаясь по лестнице, невротик пересчитывает ступеньки, а спустившись, ужасается, что мог ошибиться, и поднимается наверх, пересчитывая ступеньки вновь. И так помногу раз. Причём, счетовод понимает бессмысленность, глупость совершаемых им действий, но это его единственный способ освободиться от внутреннего напряжения.

Или: выйдя на улицу, больной тут же начинает вспоминать, а выключил ли он газ (утюг, кран, телевизор), бежит назад, убеждается, что всё выключено, снова выходит и очень скоро мысли возвращаются к несуществующей оплошности.

Или: один студент был влюблён в красивую преподавательницу. Его преследовала мысль, что он прямо на лекции вскакивает, подбегает к обольстительной философичке и начинает её целовать на глазах у всей аудитории. Мысль эта преследовала его и на лекциях, и после лекций. Привела к тяжёлому расстройству. Потому что он так и не решился поцеловать красивую женщину… А надо было решиться.

Но всегда ли означенный невроз коварен, вреден и бесплоден? Нет, не всегда. Навязчивым состоянием можно назвать денно-нощные думы Ньютона о законах механики. Когда бы не такие думы, законы, которые можно открыть только один раз, открыл бы другой учёный.

Благодаря навязчивой привязанности к идее, путешественники открывали материки, математики – формулы, композиторы поверяли алгеброй гармонию. А некоторые творческие люди – сходили с ума, так ничего и не свершив. Потому что творцу-первопроходцу гарантируются лишь сопротивление материала, муки, сомнения, а положительный результат – отнюдь нет.

Ну, а влюблённый. Не так ли у него? Синдром навязчивого состояния выражается в частых звонках к предмету мыслей. Бесконечных поглаживаниях руки любимого человека. Любовная лихорадка и «пожар сердца» заставляют безумца думать только об одном. Любимый заполняет почти всё сознание, на него точно направлен мощный прожектор, а остальное видится расплывчато и рассеянно. Или не видится вообще.

Кочевник бедуин Джамиль ибн Абдаллах¹³⁰, воспевая любимую, пишет: «Где нет Бусейны – вижу пустоту…» Все сто процентов внимания поэта поглотила красавица Бусейна. Она и луна на небе, и одинокая пальма на холме.

Читаем у Ортегиа: «Представим себе, что в один прекрасный день наше внимание парализуется и замрёт на одном из объектов. Всё остальное в мире окажется изгнанным, отторгнутым, как бы не существующим, и за отсутствием какого бы то ни было сравнения объект, в полном смысле приковавший к себе наше внимание, приобретёт немыслимые масштабы. Тогда он действительно распространится по всей сфере нашего рассудка, и один будет заменять для нас весь мир, отвергнутый из-за нашего упорного невнимания».

«Сосредоточься в точке, и совершись великое», – говорил великий физиолог Иван Петрович Павлов. Что же такое великое совершает влюблённый? С удовольствием отвечу: он видит любимого человека в «немыслимых масштабах», досконально подробно, роскошно рельефно. Видит вплоть до свечения ауры. Видит так, как никто другой. Видит даже то, чего нет, но могло быть.

Марина Ивановна Цветаева, человек, любивший неистово и не однажды, говорила: «Любить – это видеть человека таким, каким задумал его Господь Бог, но не осуществили родители».

Философ Алексей Лосев¹³¹, комментируя Платона, писал: «Любящий всегда гениален, так как открывает в предмете своей любви то, что скрыто от всякого нелюбящего…»

Мечта многих людей, идущих по пути самопознания и совершенствования, – стать цельным существом, близким к идеалу. Используя различные техники и практики, адепты духа на пути к цельности, совершенству и святости тратят годы упорных трудов. Восходят на вершины, забираются в пещеры, сидят часами в медитации¹³², распевают мантры¹³³…

А от любящего – любимый получает совершенство сразу и без повода.

Философ и религиозный мыслитель Борис Вышеславцев¹³⁴ пишет: «…в любви есть нечто, что даруется даром (gratia gratis data), что ускользает от всякой воли, от всякой заслуги…»

Вот именно так я и хотел сказать, но меня опять опередил человек более достойный.

Пример из классики. «Пер Гюнт» Генрика Ибсена.

Заглавный герой – фантазёр, вертопрах, сорвиголова, мот, гуляка праздный, дебошир. В буйные годы молодости Пер Гюнт украл чужую невесту прямо со свадьбы, за что и был изгнан из родной деревни. Он построил в лесу избушку, некоторое время жил в ней, но недолго. Пошёл слоняться по белу свету, да так и дослонялся до седых волос. Вернулся в родную деревню под старость. Никто не узнаёт бывшего молодца- ветреника. Никто, кроме Пуговичника. С ним Пер Гюнт встречается в лесу.

Но следствия нежданной встречи,

Мой Серкидон, мой верный друг,

Пересказать мне недосуг.

Мне должно после долгой речи

И погулять, и отдохнуть:

Докончу после как-нибудь.¹³⁵

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-26-

Приветствую Вас, Серкидон!

Закончим о сочинении норвежского драматурга. Но положим так: знакомство с моим пересказом – и субъективным, и сумбурным – не освобождает Вас от прочтения всей драмы. Желательно под музыку знаменитого земляка Ибсена – Эдварда Грига¹³⁶. И совсем будет хорошо, если Вы ознакомитесь также с норвежскими народными сказками. Они-то и подскажут Вам, откуда что взялось и помогут разобраться в хитросплетениях, в особенностях драмы, которую сам автор считал очень норвежским произведением.

Конечно, нагрузил я Вас не по-детски, но иначе Вы будете походить на ленивого героя русских народных сказок. А мне так хочется, чтобы Вас поскорее стали называть – Серкидонушка-умничок.

Но а что там наш непутёвый Пер Гюнт? Пуговичник – единственный человек, который узнал и обрадовался ему. Долго искал Пуговичник Пер Гюнта, и вот нашёл, и вот объявляет: срок пребывания его на земле истёк. А поскольку в течение жизни он не стал никем: не сделал ничего путного; ничего не довёл до конца; перемерил много масок, но не обрёл собственного лица; осознанно не совершал ни добрых, ни злых поступков, душа его не попадёт ни в рай, ни в ад, она прямо сейчас пойдёт на переплавку и превратится в пуговицу. Довольный Пуговичник потрясает плавильным ковшом, тем самым потрясая Пер Гюнта до глубины души, которая вот-вот станет серой массой…

Неужели всё сказанное зловещим вестником правда?! Неужели всё так и есть?! «Нет!» – пытается оспорить приговор Пер Гюнт. – Есть на земле место, где я оставил добрую память, где я был самим собой.

– Ну что же, укажи мне это место.

Пуговичник даёт Пер Гюнту небольшую отсрочку, для того, что он нашёл то место, где он оставил хорошую память о себе, где он цельный как личность. Но последующие поиски, встречи, разговоры только подтверждают Пер Гюнту никчемность прожитой им жизни. Всюду одни глупости, всюду только лохмотья разных устремлений и ничего цельного. В отчаянье бредёт Пер Гюнт по лесу и вдруг натыкается на избушку, построенную им много лет назад. Он жил в ней, когда был изгнал из деревни. В эту избушку пришла к нему девушка Сольвейг. Пер Гюнт слышит пение (Тут и нам самое время вместе с героем драмы послушать прелестную песню Сольвейг из сюиты Грига). Трепещет приговорённая душа Пер Гюнта, ведь голос у Сольвейг остался прежним, а вдруг и она… Сольвейг встречает Пер Гюнта на пороге. Нет, время не пощадило её, она тоже состарилась. Но старушка-Сольвейг рада Пер Гюнту, которого ждала, которого любит до сих пор. Для неё он прежний: желанный и молодой. В целостности сохранился Пер Гюнт в душе любящей женщины. В её надежде, вере и любви. Пер Гюнт нашёл своё спасение, Пуговичник вынужден отступиться…

И вот тут, Серкидон, через слёзы умиления, поспешу привести две цитаты, продолжающие нашу игру «Любовь в образах».

Российский философ Михаил Гершензон¹³⁷: «Горе тому, кто не видит себя целостным ни в чьём любящем взоре! Он быстро распадается в мире, ибо, как обручи бочку, так человека изнутри скрепляет ощущаемый образ совершенства».

Итальянский философ Марсилио Фичино¹³⁸: «Любовь – крепчайший обруч, скрепляющий мироздание…»

Вот так, Серкидон, нежданно-негаданно мы с Вами снова оказались у Океана Любви. Ну что же, посмотрим-поглазеем-полюбуемся его бескрайней искрящейся поверхностью, да и пора нам возвращаться к нашим нервностям и психоватостям.

ГИПОМАНИАКАЛЬНОЕ СОСТОЯНИЕ.

Это психологическое расстройство так сходно с состоянием влюблённого, что влюблённость просто следует отнести к разновидностям гипоманиакального состояния. Безумие в наилегчайшей его форме. В весе комара. Симптомы: повышенный тонус, взлёт эротичности, увеличенная мышечная и ментальная активность. Глаза, понятное дело, сверкают. Собственно, и всё. Этакие психо-цветочки.

Эти цветочки могут подрасти, и тогда человек чувствует в себе силы неистовые, он испытывает эйфорию от грандиозности происходящих событий, он становится гиперсексуальным и маниакально весёлым. С таким влюблённым или невлюблённым лучше не встречаться, потому что вот-вот маятник его состояния качнётся в другую сторону, а там – уныние и мрак.

Не нужны нам, здоровым людям, мрак и уныние? Уходим от этого психологического расстройства и рассмотрим следующее. А оно ещё хуже…

МАНИАКАЛЬНО-ДЕПРЕССИВНЫЙ ПСИХОЗ – это уже горько-сладкая ягодка. На полянке любви растёт, как две капли росы на неё похожая. Ох, Серкидон! Когда б Вы знали, средь какого сора растёт любовь, не ведая стыда…¹³⁹

Что же испытывает больной МДП? И резкую смену настроений, и мрачные переживания. А главное – бредовые идеи выходят на свободу, как хищные звери из клеток в зоопарке.

Поясню на бытовом примере.

Миша страстно любит Машу. Маша отвечает на чувство юноши по мере сил девичьих. На выходные (по словам Маши) девушка поехала за город, помогать на огороде бабушке. Миша весь wееkend честно сражался с курсовыми. Сначала со своим, потом с Машиным. Вдруг – звонок! Юрка Мокроухов, тайный Машин воздыхатель, отшитый и затаивший, Яго в приуменьшенном масштабе.

– Ку-ку, Мишутка! Тут такая злая шутка. Можно сказать, поворот судьбы. В эту ночь видели нашу Машку в ночнике «Паук». Представляешь, на столе танцевала топлесс. Все обалдели, один диджей не растерялся, уволок её в свою комнату и до утра не выпускал. Вот такие дела! Ладно, покедова тебе, и большой удачи в личной жизни…

Чёрно-белые чертежи стали быстро чернеть, пока не почернели окончательно. Вот тебе и бабушка, вот тебе и Юркин день¹⁴⁰. Миша бросился звонить Маше по мобильному – абонент не доступен. «Ага! Мне так не доступен, а другим так – пожалуйста!» – и рухнул Миша на диван. Мысли, которые скакали как кузнечики, поползли вдруг дождевыми червями. Перевёл взгляд на чертёжную доску – не забыть залить курсовые тушью. Посмотрел на люстру – где крепить верёвку. «Да, мама была права, она легкомысленна».

Вдруг – звонок! И любимый голос: «Пусёныш, я подъезжаю, наконец-то заработал мобильный, я так соскучилась, промёрзла, встречай меня, я тебе везу такую клубничку…» «Всё стало вокруг голубым и зелёным». Розовым и золотистым. От сердца плохое отлегло, прилегло хорошее, в груди потеплело. Ещё бы – приехала, скучала, а главное – «клубничка» достанется ему, пылко влюблённому, не какому-то ди-джею! «Бегу, Маша! А подонку Юрону я обязательно набью морду!»

Близкий друг Пушкина, и большая умница золотого века Пётр Андреевич Вяземский написал:

Страстей бушующее пламя,

Мятежных склонностей туман

Или страстей кипящих схватка

Всегда из края мечет в край,

Из рая в ад, из ада в рай.

Ох… Какие крайности! «Из рая в ад, из ада в рай», не поверите, Серкидон, меня даже укачало. Поэтому следующим рассмотрим расстройство, которое отличается своей стабильностью. Ибо это – СИНДРОМ НАВЯЗЧИВОЙ ИДЕИ.

А идея может быть такой: она меня любит, я знаю, изо всех сил пытается показать, что не любит, но я-то тебя, кокетку, разгадал. Ух, притвора. Как отворачивается, как морщится, фыркает, но меня ты не проведёшь, я ваши штучки знаю, я всё вижу насквозь, любовь не спрячешь…

Это нехороший случай для обоих участников сюжета. Одно дело настойчивость здорового мужчины, а другое – упёртость психически больного.

Уравновесим нехорошее славным. Напишу Вам не то чтобы о болезни. Скорее это некий сбой в мировосприятии. И не болезнь, а просто бесконечная кайфушка, которая называется БРЕД ЛЮБОВНОГО ОЧАРОВАНИЯ.

Больной… да нет, не больной, а счастливый обладатель, а точнее – обладательница, потому что почти всегда случается эта штука у женщин, – уверена искренне, что все на неё заглядываются, в неё все влюблены. Именно в неё (а в кого же ещё!), и абсолютно все. Этих влюблённых можно понять – ведь она так прекрасна и так восхитительна. Вот они и хотят соблазнить, вот они и мечтают о близости. И тот мужчина, который спросил номер дома. Да, зачем ему дом? Смешно даже! Просто он хотел познакомиться. И таксист, который весело насвистывал, ну, конечно же, для неё, и начальник, который вызывал якобы насчёт её опоздания, а сам всё на диван поглядывал…

Состояние, возможно, и рискованное, но оно лучше того, в котором Вы, мил-дружок, находились на заре наших эпистолярных забав. Вам я бы рекомендовал, будь я психиатр, продвинуться в сторону бреда любовного очарования. Представьте, что Вами очарованы, и не исключено, что всё произойдёт на самом деле.

И вот на посошок. Безумие, имя которого паранойя.

Запутаться в друг друге, как в сетях.

Переплести и мысли и дыханье.

И даже много-много дней спустя

Не протрезветь от острого желанья.

Войти друг в друга, как к себе домой,

И знать, что тут тебе до боли рады.

Нет лучшей средь возможных параной –

Быть отраженьем любящего взгляда.

Я нашёл это стихотворение неподписанным. Не будем строго судить, поскольку автор находится в таком сложном состоянии, что имя своё вспомнить сложно.

Теперь о лечении. Если это психические заболевания, то они или плохо излечиваются, или не излечиваются вовсе. А вот любовные двойняшки психического расстройства быстро излечивается браком.

Едва сотрудник ЗАГСа ставит штамп, больному становится значительно легче. Женится Миша на Маше, он через пару-тройку месяцев станет относиться к ней спокойней, а потом и совсем спокойно. Потом станет он замечать, что кроме Маши есть и другие девушки, и среди них весьма симпатичные, и непонятно почему надо считать, что на Маше свет клином сошёлся… Марчелло Мастрояни¹⁴¹ определял любовь (ловите образ!), как временную слепоту на прелести других женщин…

Волшебные узы брака намного целительнее смирительных рубашек санитаров. На такой радостной ноте мы прервём нашу психо-сюиту, которая, конечно, уступает произведениям Грига, но ведь не всякий раз восторгает светоч гения. Порадуемся и светлячкам, несущий полезную информацию.

Крепко жму Вашу, и до следующего письма.

-27-

Приветствую Вас, Серкидон!

Добрый день, молодой гармоник! Потом поймёте, о чём это я.

Вы слышали что-нибудь о пассионарности? Читали Льва Гумилёва?…¹⁴² Вот ведь на ком природа могла не просто отдохнуть, она имела право на этом человеке расслабиться до полного неприличия. Но ведь нет! Сын выдающихся, образованнейших поэтов Серебряного века Николая Гумилёва и Анны Ахматовой был в свою очередь щедро наделён дарованиями: учёный, мыслитель, поэт, переводчик.

Не хочется отвлекаться от темы любви, но никак нельзя замолчать романтическую и нахальную (с точки зрения учёных сухарей) версию доктора исторических наук, основоположника пассионарной теории этногенеза Гумилёва Льва Николаевича.

Благословясь на дело праведное, приступим.

Летят друг другу навстречу, но не на поле Куликовом, а в глубинах Космоса, и не богатыри Пересвет и Челубей, а вселенские стихии – солнечный ветер и звёздный ветер. Сталкиваются они с силою, земными мерками не измеримой, и образуется плазменный вихрь, вобравший силу обоих ветров и помноживший её на силу столкновения. Сверхмощная (даже по меркам Космоса) энергия вихря пробивает все защитные оболочки Земли, и активные космические частицы достигают поверхности нашей планеты. Земля облучается, и полоса этого облучения немалая: примерно триста километров шириной, а длиною около половины окружности Земли…

Так, точно ударами плети, Вседержитель подстёгивает нашу планету, видимо, чтобы вертелась веселей.

Около века длится период инкубации, облучённая часть усваивает полученную информацию, облучённое человечество впитывает энергию Космоса… А через век-полтора начинают рождаться на облучённой части Земли люди-пассионарии. Люди, которые отличаются от людей обычных повышенной энергией, непомерными амбициями, иными интересами.

Они в большей степени дети батюшки Космоса, чем отпрыски матушки Земли. Космос постоянно подпитывает своих любимых детушек неземной энергией, которая буквально распирает пассионариев. Поэтому и живут, и действуют они иначе, чем люди обычные. Людьми «длинной воли» называл их Гумилёв.

Пассионарии значительно активнее, настойчивее, напористей, наглее, отважнее. Отчасти потому, что они мутанты, которые появились в результате жёсткого космического облучения. Инстинкт самосохранения у этих чудо-особей отсутствует.

Пассионарии – инодумцы-иноходцы. Они смело шагают навстречу опасностям, стремятся к неизведанному, страстно пытаются раздвинуть рамки, в которых находятся, идут на красный свет и нарушают все и всяческие границы; они – первопроходцы, путешественники, зовущие в походы, из которых возвращаются немногие; они – завоеватели, бесстрашные полководцы, отцы блистательных викторий; они – учёные, напрочь и вдребезги разбивающие устоявшиеся представления; они – живописцы-новаторы либо непризнанные, изруганные критикой, либо обласканные славой; они – отчаянные и ненасытные любовники, десятки раз проклятые слабосильными мужьями.

Пассионарии – суть квинтэссенция человечества! Правофланговые этноса, рождённые для того, чтобы не закисало человечество в болоте повседневности. У человека обычного день сегодняшний мало чем отличается от дня вчерашнего. Он легко становится рабом привычек и не замечает в себе искру Божью. Ему, дабы встряхнуться, надобен пассионарий, который распахнёт дверь, впуская свежий ветер перемен, а будет человек возражать (ой, не надо!), получит в глаз так, что полетят искры Божьи в разные стороны…

Мощный толчок этносу дают эти неуёмные люди!

Рискну предположить, что пассионарность – сугубо янское качество. Наиболее ярко оно проявляет себя в мужчинах. Есть ли женщины-пассионарки? Таковые есть, но женщин они напоминают лишь отдалённо, а по сути это мужички в юбках. Мужчина, спрятавшийся в женском облике. Не наших это умов дело, его мы оставим без рассмотрения.

Много всякого-разного, по большей части восторженного, сказано о пассионариях. А кто же обычный, гармонично развитый человек? Гармоник по Гумилёву. Человек, у которого инстинкт самосохранения и пассионарность гармонично уравновешены. Такие люди – основная часть этноса. Этот представитель не стремится выделяться особо, не является заложником распирающей его энергии. Обычный человек, такой как Вы да я, как многие. Конечно, гармонику, а особенно по молодости, хочется «жить, мыслить, чувствовать, любить, свершать открытия», но ретивости случаются в душе не часто.

У меня, у Вас, и у многих благие, благостные и благородные порывы не становятся, как того требовал Сенека, состоянием души. Душа упорно отказывается «трудиться и день, и ночь, и день, и ночь»¹⁴³.

То ли дело пассионарий: то, что у обычного человека – порыв, у пассионария – устойчивое вдохновенное состояние души. Они знают и чувствуют свои непохожести. Пассионарий Наполеон говорил, что отличается от других людей так, как солнечный свет отличается от лунного.

А вот и вывод подоспел: обычные люди являются лишь фоном, на котором хорошо выделяется гарцующий пассионарий. Гармоники, видя в пассионарии предводителя, авторитет или пример для подражания, готовы работать под его руководством, заражаются от пассионария его энергией, энтузиазмом, а если завидуют ему, то белой завистью.

Остался в нашей сказке про этнос третий брат. И совсем он не дурак, а, напротив, очень даже себе на уме. Субъект с отрицательной пассионарностью. Крайне скудно мировоззрение его: максимум шесть соток да собственные карманы. У него нет внутреннего мира, есть мирок. Небольшая нора, из которой он выползать не любит. А вдруг что!

Зовётся скромняга наш субпассионарием. Что в нём главное, так это полное нежелание работать. С огромным удовольствием он, если доведётся, паразитирует. Любит украсть и спрятать под корягу. «Доллар в чужих руках воспринимает как личное оскорбление»¹⁴⁴. Мечтает, чтобы печь сама ехала, а пироги сами летели в рот. Пассионария не понимает, отвергает и завидует ему чёрной завистью.

Когда Ницше писал: «Перед тобой чувствуют они себя маленькими, их низость тлеет и разгорается против тебя в невидимое мщение», – он описывал зависть субпассионария к пассионарию.

Один есть результат Господней отливки, а второй ушёл в шлак, и чувствует субпассионарий, что он – шлак. Знает о неполноценности своей, и, живя в ненависти, ждёт своего часа.

Но вот мы с Вами, Серкидон, познакомились со всеми участниками этнических событий. Теперь посмотрим, как же развивается этнос.

Прошло сто лет после облучения, кипучая энергия Космоса впиталась, пассионарии начинают приходить в этнос, обогащая его энергетически. Круто идёт вверх линия пассионарного напряжения в этносе. Радостная фаза подъёма. Утро этноса. Пассионарии действуют: ломают и строят, ищут и находят, изобретают и рискуют, безумствуют и оплодотворяют. Их девизы: «Никого впереди!», «Всё или ничего!», «Победа или смерть!»

Пассионариев рождается всё больше и больше, им становится тесновато в этносе. Их концентрация становится таковой, что пассионарии начинают мешать друг другу. Каждому из них хочется занять первое место или вакансию предводителя. Закрыть своим телом амбразуру или первую красавицу королевства.

Пассионарии – люди нетерпеливые, помех не любят, путаться друг у друга под ногами терпеть не могут, и они начинают уничтожать друг друга. На этом радости этноса кончают. Недолгими они и были.

Начинается акматическая фаза (от греч. akme – «высшая степень чего-либо, цветущая сила»). Кривая напряжения заплясала на самом верху и пошла вниз. Пассионарии продолжают истреблять друг друга, помимо того никто не снимал с них прежних нагрузок: борьбу с внешним врагом, с инерцией окружающий среды. А также покорение пространства, кобылиц и красавиц.

Всё это требует сил, они у пассионария велики, но не беспредельны. И вот – кончаются. Давно ли вёл он в бой людей обычных, вдохновляя примером, давно ли покорял всё подряд, давно ли боролся с захватчиками, с тупостью, с косностью, с ветряными мельницами, а вот уже и обессилел, вот лежит израненный, еле жив. Вот тогда покидает своё утлое убежище субпассионарий и со словами: «Отлетался, соколик!» – добивает героя. Он не пожалеет, он слишком долго ждал этого момента.

Начинается фаза надлома, а за ней – мракобесие, лавинообразное истребление инициативных и энергичных. Кривая энергонапряжения этноса идёт вниз. Обскуранты обвально сокращает число пассионариев. На них охотятся, они надоели своими призывами и непоседливостью.

Но вот пассионариев становиться мало, этнос успокаивается, и оставшихся героев начинают беречь. Да и друг другу они уже не мешают. Их энергия гасится только инерционной средой. Это золотая осень этноса. Его бархатный сезон. Благостная инерционная фаза. Нет излишних восторгов, через триумфальные арки не проходят победители, не слышно звяканья металла и звонких поцелуев. Общество живёт по инерции, в основном за счёт запасов предков и прежних открытий. Эксплуатируется славное прошлое.

Далее пассионарии продолжают ассимилироваться гармоничными людьми. Количество их сокращается настолько, что они уже не в силах что-то изменить в этносе. Их всё меньше на руководящих постах. Общество превращается в болото, а пассионарий – в камушек, который плюхается в болото – бульк! – и всё опять стихает.

Мемориальная фаза. Этнос способен только вспоминать. Вялые родители показывают памятники апатичным детишкам. Детишки слушают одним ухом, позёвывая. Энергия толчка закончилась. На руководящие посты прорываются субпассионарии, которых уже некому отогнать от доходных мест.

Вперёдсмотрящие субпассионарии – могильщики этноса. Они Огурцовы из «Карнавальной ночи», своей активностью они понижают жизнеспособность людского сообщества. Чем оптимистичнее звучат их победные реляции, тем тревожнее в сердцах людей, тем более крепнет в душах ожидание беды. Народ превращается в толпу неорганизованную, неустроенную, пугливую. Когда приходит очередное испытание (завоеватель, эпидемия, наводнение), этнос погибает, рассеивается, не в силах организовать сопротивление.

Нам с Вами остаётся только погрустить и оплакать его кончину.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-28-

Приветствую Вас, Серкидон!

В прошлом письме мы с Вами увлеклись беседами о представителях этноса безотносительно тяготения оных к прекрасному полу. Исправляя эту ошибку, рассмотрим вклад каждого представителя этноса как в продолжение жизни на земле, так и в поддержание устоев семьи.

ПАССИОНАРИЙ.

Если дитя Космоса не является гениальным учёным калибра Ньютона, не есть гений-провидец наподобие Леонардо да Винчи, и не полубог по образу Иисуса Христа, то его пассионарный вклад в продолжение жизни значителен. Детей у пассионария много, он обо всех зачастую и не знает. А бывает он, как свет далёкой звезды: сам умер, а дети от него всё рождаются, рождаются, рождаются…

А во главе большой семьи? Такой вариант возможен, но тогда нужно, чтобы супруга пассионария на любовные шалости мужа смотрела сквозь пальцы, а то и вовсе закрывала на них глаза. В этом случае семья у пассионария и дружная, и крепкая. Что, впрочем, бывает не так часто, как хотелось бы. Трудно пассионарию ограничиваться всего одной женщиной. Ему подавай гарем… А подай ему гарем, пассионарий и ему начнёт изменять с другим гаремом. Стесняют его, неуёмного, любые рамки. Космический ветер несёт пассионария по пенькам да по кочкам бытия. Какая уж тут семья!..

Если попытаться сравнить любовь молодого пассионария с природным явлением, то, пожалуй, более других подходит град. Град над плодородным полем, град, губящий добрые и доверчивые ростки.

ГАРМОНИК.

Опора и надежда ячейки общества. Терпеливый участник семейных отношений. Жёны, тёщи, дети, переезды, отпуска, поликлиники, больницы, дачи, машины, собаки, кошки, канарейки, рыбки, тараканы, мусорные вёдра – всё это он выносит, выводит, терпит… Или не вытерпит и свалится… Немного полежит, передохнёт, и нагрузят на него новую ношу. Новые и, зачастую, повышенные семейные обязательства.

Иногда, в сердцах, меняет гармоник устаревшую модель жены на новую. Но, как правило, каждая последующая жена хуже предыдущей… А если не хуже, то шило меняется на мыло. Новая жена – новые дети, новая тёща, а значит, яд привычный меняется на новый, к которому организм (далеко уже не новый) должен опять привыкать.

Природное явление для любви обычного, гармоничного мужчины – дождь. В начале интимных отношений дождь проливной и щедрый.

Субпассионарий.

Это семьянин-пакостник. Редкая женщина может ужиться с ним, отталкивает он и жадностью, и мелкостью, и мерзостью своей. Но как-то всё же, где подлостью, где хитростью, де обманом субпассионарий размножается.

Природное явление, иллюстрирующее отношения субпассионария с женщинами, – засуха. Полное отсутствие чувств.

Добавим к представителям этноса женщину-Машу.

Она сразу бежит к пассионарию. Она от него без ума. Причём без ума в прямом смысле. Как говорят Ваши сверстники, шуршалка в конкретной отключке. Какой ум, если действуют поведенческие инстинкты и слепая страсть!

Пассионарий – высокорейтинговый, предприимчивый, рисковый, в ЗАГСе незарегистрированный, в ореоле энергий появляется перед нашей Машей, смотрит на неё гипнотическим взглядом, и падает она к его ногам, как спелое яблочко.

Но ведь я – как ярмарка:

Вся на виду.

Налитое яблоко:

Тронул – упаду!¹⁴⁵

Добрые люди говорят: «Маруся, что ты творишь, куда ты полезла, у него таких, как ты, пучок. Он тебя бросит через три месяца». Ошибаются добрые люди. Пассионарий бросает Марусю через месяц-полтора, она, беременная, сидит ревёт: «Ну и что, я его всю жизнь буду помнить… Ребёнка оставлю… Я такая счастливая была…»

А кто спорит? Конечно, была счастливой. Ещё бы – простая Маруся, а с ней – целый пассионарий. Счастье такое долго помнится. А если начнёт забываться, то сынок народившийся повадками и норовом напомнит.

Так, ну а куда Марусе опассионаренной прибиться? Мужчина-гармоник таких Марусь вниманием не жалует. Его наличие ребёнка отталкивает, а пассионарный след отпугивает. Понимает обычный гармоничный, что будут его сравнивать, а зачем ему сравнения, которые не в его пользу? И что ему, гармоничному, среднестатистическому, печалиться, пока «на десять девчонок по статистике девять ребят»¹⁴⁶.

Субпассионарий – другое дело. Он к одинокой женщине со временем подлезет:

«Вижу, как ты одна с мальцом мыкаешься… совсем замаялась… почернела ведь вся… давай сойдёмси – как ни крути, а вдвоём сподручнее…» А сам думает: «Полетала с соколом, а теперь со мною поохаешь… Я тебе покажу, чем малинка кончается… Ты у меня узнаешь, почём фунт лиха».

Фёдор Павлович Карамазов – типичный субпассионарий. Но тайные желания его в словах сына Дмитрия: «Вот она от меня, клопа и подлеца, вся зависит, вся кругом, и с душою и с телом. Очерчена…»

Видит Маруся, чувствует, что мужичок перед ней гниловатый, и глазёнки его бегают похотливо, а что делать? Сильной-то быть надоело. Думает: «Может, стерпится, может, слюбится». «И пошла она к нему, как в тюрьму» – пел Владимир Высоцкий. Вырвется ли на свободу наша голубка? Давайте, Серкидон, будем надеяться, что подрастёт сынок, отгонит от матери субпассионария на далёкое расстояние, а то, может, и угрохает. И заживёт Марья Ивановна на старости лет счастливо.

Ну вот, на примере отдельной, наугад выхваченной из народа Маруси мы с Вами рассмотрели отношение женщин к мужчинам – представителям этноса и даже дали весьма вольный матримониальный прогноз. Типичным его называть не будем, учтём, что в каждой избушке – свои погремушки, в каждом теремочке – свои заморочки, а под каждой крышей – свои мыши…

На прощание примите очередной бесплатный совет: если спросит Вас симпатичная представительница слабого пола: «Как, у тебя, Серкидон, обстоит дело с пассионарностью? В наличии?» – смело отвечайте: «Нет! Я, к счастью, пассионарного недуга лишён, я гармонично развитый, стабильный мужчина, способный на долговечное крепкое чувство». И смотрите, смотрите, да что там – смотрите, впивайтесь в прекрасные женские глаза влюблённым взглядом.

Всё на сегодня.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-29-

Приветствую Вас, Серкидон!

Я понимаю, что Вам не хочется читать книгу Льва Николаевича Гумилёва. Искать её, открывать, листать, вникать. Вам, как сейчас говорят, в лом.

Попробую облегчить Вашу задачу. Опишу словесно график изменения пассионарного напряжения этнической системы, а Вы мысленно представите его перед собой. Ну да простят меня математики. Начали!

Кривая резко, с малыми остановками, с небольшими зигзагами уверенно идёт вверх, наверху рисует недлинную синусоиду, срывается, как в пропасть, а потом всё более плавно идёт вниз, вниз, вниз, в нижней точке своего падения опять выделывает нечто волнообразное и пропадает.

Примерно так. Хотите уточнить – уточните. Но стоит ли? Сантиметр туда, сантиметр – сюда. В конце концов, дело не в математике. Впрочем, надеюсь, простившим меня математикам эта кривая хорошо знакома. Она описывает и процесс сгорания костра, и увядание листа, и, как я подозреваю, всё живое и трепетное в развитии, дерзании и угасании своём. Любовь в том числе. Так что влюбляйтесь, Серкидон, и не робейте, кривая вывезет…

А человек! Не этому ли графику подчинена жизнь его? Детство, когда человек растёт и развивается быстро, бурно, совершает глупости, входит в Юность, юный человек подвержен метаниям, безумиям, страстям, не случайно уже знакомый нам норвежский драматург Ибсен устами своего героя – строителя Сольнеса – сказал, что юность – это возмездие, именно в эту рисковую пору человек совершает ошибки, за которые потом расплачивается всю жизнь, но вот каким-то чудом, как в сказке, выходит человек из юности живым – так выскакивает добрый молодец из котла с кипящим маслом, наградой ему – Молодость, схлынула волна юношеской безрассудности, но энергия ещё плещется в теле, и уму-разуму не всегда удаётся эти всплески контролировать, мало-помалу сильное волнение стихает, всплески становятся меньше и реже, молодость переходит в инерционную фазу – Зрелость, зрелость – в спокойный и рассудительный предпенсионный период, запросы тела легко контролирует разум, да там и контролировать-то особо нечего, а вот и Старость на миг высовывает свою седенькую головку, сначала покажется – и спрячется, потом она высовывается всё чаще, чаще, и, наконец, немощь входит во владения в полный рост, оглядывается, распрямляется, а человек сгибается, он уже пожилой, жизнью тёртый, живёт своими воспоминаниями и чужими страстями, радуется внукам, тихо и неспешно существует, при случае охотно передаёт жизненный опыт молодым и готовится к встрече с последней дамой. С косой…

Нет, Серкидон, коса – это не причёска… А Вы любите девушек с косами? Я их любил, начиная с детского сада. Очень удобно ухватить и нежно дёрнуть … Да… О чём мы с Вами? Ах, о любви!

Виссаpион Белинский писал: «Любовь имеет свои законы pазвития, свои возpасты, как цветы, как жизнь человеческая. У ней есть своя pоскошная весна, своё жаpкоелето, наконец, осень, которая для одних бывает тёплою, светлою и плодородною, для других – холодною, гнилою и бесплодною».

Утро любви, как и утро этноса, легко на подъём. Кривая энергонапряжения идёт вверх резко с небольшими передышками. Шелестит обёртками и чмокает поцелуйчиками конфетно-букетный период. Утро любви. «Только утро любви хорошо,\\ Хороши только первые робкие речи…»¹⁴⁷ Время частых звонков, встреч и свиданий, походов в театры и музеи. Это вылазки на природу, пикники, парки, соловьиные трели, любование луной (ближнее к нам светило банально называть спутницей влюблённых, по совету Ханны Захорской¹⁴⁸ назовём её часами, с которых влюблённые сняли стрелки. Счастливые, как мы помним, часов не наблюдают…). Странное дело, даже поход в магазин (дамский шопинг) в период влюблённости не раздражает мужчину. Он на все женские слабости смотрит снисходительно .«Свиданий наших первые мгновения\\Мы праздновали, как богоявление…» Мужчина добр, по-рыцарски заботлив, угождает, читает стихи, демонстрирует при удобном случае мускулы, различные проявления силы, готов на всё, лишь бы перевести отношения в горизонтальную плоскость, лишь бы добраться до женских прелестей!

Когда мужеские подвиги достигают критической массы, а кипение страстей – нужного градуса, женщина чувствует: невинными поцелуйчиками уже не отделаться…

Она выбрасывает белый флаг, и чёрная ночь поглощает любовников… Кривая энергонапряжения достигает максимума и выписывает радостный танец любви. Это время бурления гормонов. Два человека жёстко замкнуты друг на друга. Гимн страстной любви – «Кто может сравниться с Матильдой моей!» – звучит в душе мужчины, под звуки этого гимна он вершит чудеса и бьёт прежние рекорды. Женщина восхищена им. Оба уверены: ну вот, наконец, пришло настоящее и – навсегда…

Самое опасное препятствие для любви, – когда не остаётся никаких препятствий (фр. поговорка).

Если любовникам ничто не мешает, если ничто не препятствует проявлению их бурных отношений, то месяц, ну максимум полтора (в зависимости от сексуального могущества мужчины) может продлиться акматический этап, этап высшего любовного накала…

«Исполнение всех желаний есть самое опасное искушение любви» (Н.М. Каpамзин, «Бедная Лиза»).

Но, как давно замечено, за медовым месяцем следует полынный. За накалом страстей неминуемо идёт стадия охлаждения «Праздник чувства окончен…Погасли огни,\\ Сняты маски и смыты румяна»¹⁴⁹. Прелести женщины становятся привычными, надоедают, гормональный шторм переходит в лёгкое волнение, а потом и в штиль, образ любимой рассеивается, и мужчина видит перед собой реальную женщину. «Здравствуй, незнакомка!» Им и в самом деле нужно снова познакомиться. Женщина тоже видит перед собой чужого – рассудительного и спокойного – человека, который «вчера ещё до птиц сидел, а нынче всё косится в сторону». Оба думают: «Любовь ли это была или дьявольские козни?»

Страсть пропела песней лебединой,

Никогда ей не запеть опять,

Так же как и женщине с мужчиной

Никогда друг друга не понять.

Это – Гумилёв, но на этот раз папенька – Николай Степанович. Именно сейчас разрыв наиболее вероятен, именно на этом месте разбегались тысячи и тысячи пар. Потому что это надлом. Кривая резко идёт вниз…

Но если пылко влюблённым что-то мешало соединяться каждодневно, если они преодолевали нечто, дабы повстречаться («Леандр ради возлюбленной Геро переплывал Геллеспонт»¹⁵⁰), если выплеск страстей был не залповым, а дискретным, если женщина, обладая мудростью природной, отдавала себя не всю сразу (получи и подавись!), а позволяла пить себя по капельке, раскрывалась перед мужчиной медленно, как бутон алой розы (как Анфиса перед Прохором Громовым), то стадию надлома пара преодолеет легче. Взявшись за руки, прижавшись друг к другу, медленно проходят над кипящей бездной страстей.

После этого снижение идёт плавней, и разрыв менее вероятен, потому что появляется пусть небольшая, но история взаимоотношений. Совместные преодоления, знание слабостей и сильных качеств друг друга, общие друзья, общие дела и цели, и совсем хорошо, если возникает духовная близость, души роднятся, обогащая друг друга. А главное, начинает в хорошем смысле работать привычка, которая «…свыше нам дана,// Замена счастию она»¹⁵¹. А может быть, она и есть счастье в одном из своих одеяний?..

Ещё помогает мужская лень. Куда-то ходить, опять ухаживать. Зачем? Ведь уже есть рядом милая, добрая женщина, и она не против, и где-то боком – желание продлить себя в вечности, дети… Сама собой приходит мысль о женитьбе… Если мужчина молод и решителен, он женится безо всяких лишних раздумий, ибо уверен, что его избранница – лучшая девушка в мире. Других-то он толком не знал. Если мужчина зрел, опытен в любви и окреп разумом, брак для него – «снятие дурной бесконечности»¹⁵², когда одну подругу сменяет другая, эту другую следующая, и мелькание, мельтешение лиц и тел – надоело…

Свадьба, беременность, рождение ребёнка и новый гормональный – пусть не взрыв, но – толчок. Рождение ребёнка меняет женщину. Перед мужчиной любовница, которую он ещё не знал, которая опять желанна. Но и это проходит, отношения медленно переходят в инерционную фазу. Воспитание ребёнка, хлеб насущный, карьера, квартира, машина, дача, забота о родителях, второй ребёнок, памятные даты, семейные праздники, учёба детей, сердечко пошаливает, на носу серебряная свадьба, поясница поскрипывает, рождение первого внука… Так, уже плавно развиваются отношения на фоне совместных забот и обязанностей. Энергонапряжение любви всё время падает, но падает очень плавно.

А вот, наконец, и мемориальная фаза. Представьте себе, Серкидон, идут с палочками по осеннему парку два пожилых человека, вдруг она говорит:

«А помнишь, ты полез по водосточной трубе на наш балкон, а мама подумала, что это вор…» – «Да, – припоминает он, – ведро воды на голову – это не очень-то приятно», – и оба тихо смеются.

Впереди у них золотая свадьба, позади годы, прожитые в совместных заботах, они знают друг о друге всё, понимают друг друга с полуслова, полувздоха, полушага, легко предугадывают слова и желания партнёра по долгому брачному союзу. Они вошли в обмен веществ друг друга и стали, ранее такие разные, похожими.

Обычными словами о них не сказать, повысим градус изложения и обратимся к прекрасным стихам Марка Лисянского¹⁵³:

Осенние листья шумят и шумят в саду.

Знакомой тропою я рядом с тобой иду.

И счастлив лишь тот,

В ком сердце поёт,

С кем рядом любимый идёт…

В саду опустевшем тропа далеко видна.

И осень прекрасна, когда на душе весна,

Пусть годы летят,

Но светится взгляд,

И листья над нами шумят…

Это уже больше, чем любовь. Два человека стали одной сущностью. Взращённая и возвращённая годами любви андрогинность. Не это ли одна из целей человеческого бытия? Не это ли победа над самодурством Зевса?!

Энергонапряжение любви снизилось до минимума, но можно ли сказать, что также уменьшилось количество любви? Нет, напротив, взаимное тяготение снова такое же сильное, как и в первые дни, только тогда влюблённых согревало ласковое рассветное, а сейчас освещает нежаркое закатное солнце любви.

Всё, Серкидон, астрономическое солнце закатилось, и глаза мои закатываются куда-то внутрь.

Жму Вашу руку, и до следующего письма.

-30-

Приветствую Вас, Серкидон!

И снова я рисую перед Вами умозрительные схемы, употребляю научные термины, подбрасываю сухие теоретические выкладками, а Вам, молодому, забраться бы на вечнозелёное древо жизни и отведать его сладких плодов.

Тогда не стойте у древа, как верный часовой? Может быть, Вы ждёте, когда девушка сама подойдёт к Вам и скажет: «Давай, Серкидон, для начала поцелуемся, а потом подумаем, как бы нам приумножить род людской…»

Ох, неверную тактику избрали Вы, терпила Вы мой. Она напоминает мне тактику птенца, сидящего в гнезде с открытым ртом. Тогда как большей подвижности ждут от Вас прелестные и соблазнительные существа, дающие возможность жизни продолжаться, а вечному древу жизни расти, умножая веточки свои и листики. На эти волшебные женские способности даже я, суховатый корешок, смотрю порой с величайшим умилением, а Вам, молодому побегу, смотреть мало, пора способствовать…

В одной из монастырских библиотек была выбита надпись:

«Non speсtaculo sed usui» – «Не смотри, а пользуйся».

Лучше других эту мудрость познал Карл Маркс. Вот уж кто пользовался: загнутые страницы, пометки, почеркушки. А когда кто-то пенял родоначальнику марксизма на такое обращение с книгами, он говорил: «Они мои рабы. Что хочу, то и ворочу».

Так целомудренно перевели. А я уверен такой неистовый мужчина, как Маркс говорил: «Это мои наложницы. Что хочу, то с ними и делаю!»

Задумайтесь, Серкидон. Решайтесь пойти по стопам страстного революционера, не пропускай, подобно незадачливому супругу Розалинды из «Летучей мыши¹⁵⁴», самые интересные страницы книг… Благословляю, Серкидон, на подвиги Вашу молодость, дабы унылая реальность преобразилась самым волшебным образом.

Любвеобильный Кола Брюньон¹⁵⁵ говорил: «Бывают в жизни дни, когда готов влюбиться в козу, ежели на ней чепец».

Где исток данного чувственного порыва? Чепец? Неужели он является таким неотразимым украшением? Нет, конечно, нет, это молодая кровь бурлит гормонами молодости. И не только у Кола – жизнелюбивого, винолюбивого, женолюбивого, – у Вас, бьюсь об заклад, таковые бурления наблюдаются. Это то, о чём писал Саша Чёрный¹⁵⁶: «Весенний ветер за дверьми– // В кого б влюбиться, чёрт возьми!»

Это то, о чём писала Нонна Слепакова: «Просыпаюсь – и вдруг – влюблена!// А в кого – это позже придёт…»

Довольно Вам, Серкидон, напевать: «Люди встречаются, люди влюбляются, женятся.// Мне не везёт в этом так, что просто беда…»¹⁵⁷

Будем менять ситуацию! Пусть Ваш «Надежды маленький оркестрик//Под управлением любви»¹⁵⁸ заиграет фортиссимо¹⁵⁹.С новой силой набросимся на любовь… И поговорим о том, что же сближает людей. Обратим наши пристальные взоры на момент рождения любви. В книге «Искусство любви» пани Михалина Вислоцкая¹⁶⁰ писала: «Рождение любви – таинственный момент, когда ни один из влюблённых не может сказать, за что и почему полюбил именно эту женщину или этого мужчину…»

Мы с Вами, Серкидон, не сорвём все покровы над тайной зарождения любви. Но, может быть, перевирая… пардон перебирая варианты сближений, найдём нечто такое, что благотворно подействует на Вас.

Итак, ищем Ваш способ влюбления. Вашу чувственную версию.

Я предлагаю, Вы выбираете! Выбирай коня любого! Как сказано не помню где, но, скорее всего, у Ершова. Ваша задача выбрать для себя подходящую версию сближения. Пусть горбатенькую, как это было точно у Ершова, лишь бы помогла…

Ну так значит, играй горнист!..

Иногда любовь действительно «нагрянет, когда её совсем не ждёшь»¹⁶¹. Как гром среди ясного неба! Как ведро воды на голову! Как молния в дуб! Как ОМОН – носом в сырую землю! Как коршун – на кролика! Как гол в ворота любимой команды! Раз – и ты уже не такой как был минуту назад. И мысли твои не такие. И сознание поменялось полностью, как вода в аквариуме.

Иван Бунин более трёх десятилетий спустя, как вспыхнуло его первое чувство, задал себе вопрос: «И в кого вообще я так быстро влюбился?» И сам же отвечал:

«Конечно, во всё; в то молодое, женское, в чём я вдруг очутился; в туфельку хозяйки и в расшитые наряды этих девушек со всеми их лентами, бусами, круглыми руками и удлинённо округлыми коленями; во все эти просторные, невысокие провинциальные комнаты с окнами в солнечный сад…»

Окружающая атмосфера выступила в роли свиты и превратила обычную девушку в королеву, а уже потом, когда ангелы ударили по огниву, что-то изменить было уже невозможно.

Бывает тот, кому влюбиться суждено, испытывает предчувственную истому. В душе витают предчувствия: «Что-то со мной произойдёт. Скоро что-то случится».

Почему так? Или: Эрот давит тяжёлым взглядом, потрескивает тело его лука. Или: бабочка подлетела, готовится сесть на плечо, и шелест её крылышек то ли мнится, то ли присутствует въяве. Или: сосуд уже наполнен, капанье прекратилось, и приговорённый к любви настораживается от наступившей тишины…

Так или не так, но в случайном разговоре вдруг называют имя незнакомца, который только приехал, только обозначился и сейчас зайдёт на минутку, а сердце уже начинает подрагивать.

И вот ОН заходит, встречаются взгляды, ангелы на небе бьют кремнем о большое огниво, долетевшая до земли искра освещает лица избранных, и души их вдрагивают…

Вот тут, проницательный Серкидон, Вы сразу догадались, зачем мы так долго разбирали пассионарность – романтическую научную версию сына двух поэтов. Всё для того, чтобы определить любовь как одновременный пассионарный толчок в душах мужчины и женщины.

Большая подмога для любви, если души – родственные…

А, кстати говоря, Вы знаете, что такое родственные души? На чём основано это родство? Ваш не отягощённый интеллектом ровесник скажет: «Это когда два пацана болеют за одну футбольную команду, курят одну сигарету на двоих, пьют пиво из одной бутылки и любят одну и ту же чувиху».

Такое родство на уровне плинтуса человеческого общежития. Потолок духовного родства в словах Эпикура, обращённых к товарищу по учёным занятиям: «Это я говорю для тебя, а не для толпы: ведь каждый из нас для другого стОит битком набитого театра».

Ироничный взгляд на затронутую нами тему родства в трогательном рассказе О” Генри¹⁶², который так и называется – «Родственные души». Героев сблизила одна болезнь, одна напасть. Они встретились при обстоятельствах, не слишком располагающих к рождению симпатии, но тем не менее познакомились, а потом и подружились.

Моя версия о родственных душах и о любви. Рискну предположить, что любовь легче возникает между людьми с одинаковым цветом ауры.

Аура – это свечение, эманация души. Его создают аурические тела человека: физическое, эфирное, астральное, ментальное, духовное. Для ясновидящих аура – некий овал, окружающий человека. Сейчас редко бывает так, чтобы человек был и ясновидящим, и не жуликом, а вот пройдёт два-три десятка лет, и, я уверен, анализ ауры станет уделом многих. Людей будут читать по аурическим телам, как книги.

Представим себе отрывок из разговора молодых людей будущего:

«Да, Феофан, ты прав, век мне в портале не бывать, если ты не прав. Тело у неё шикарное… С таким астральным телом дух захватит и унесёт так, что не скоро он домой вернётся… Но посмотри, какой потенциал у ментального тела! Это же демиург какой-то, да простит меня Вселенский Вседержитель. Перспективы у неё потрясающи. Это сейчас мы с ней равны, а через десяток лет она опередит меня на сто пятьдесят пунктов и заскучает… И что мы будем делать, Феофанушка? Мы не сможем ей соответствовать даже сложенные вдвоём. Нет, давай листай звёздный сайт дальше, поищем землянку попроще. Пусть у неё не будет такой умопомрачительной ярко-пурпурной ауры, пусть будет бледно-жёлтая, зато покой на сто световых лет вперёд…»

Похвальная рассудительность. Именно её-то и не хватило Алексею Вронскому, когда он решился на связь с Анной Аркадьевной.

Кстати сказать, ауру свою можно сфотографировать. Вы знаете цвет своей ауры? А вот и напрасно, упускаете прекрасную тему для бесед с девушками. У меня была раньше зелёная, могла уже и полинять, и поблекнуть.

Аура может быть разных цветов: диапазон – от красного до фиолетового. С начала семидесятых годов прошлого века стали приходить в наш несовершенный мир дети-индиго.

Чудо-детишки названы по цвету ауры, которая у них тёмно-синяя. Это цвет духовного совершенства. Детишки объявлены надеждой и спасением человечества. Коллективный Иисус Христос. Хотя позвольте мне выразить своё скромное мнение: ничто не сможет спасти человечество, пока оно само не сделает шаги к спасению. Пока шаги делаются к разобщению, к обогащению единиц, к развращению масс…

Аура не бывает чёрного цвета, даже у злодеев. Черный цвет ауры это метафора. Сегодня мы уже разок упоминали О” Генри, но ведь это безумно мало для такого замечательного писателя, и если, Серкидон, Вы не читали его рассказов, я Вам искренне завидую. Впереди у Вас столько радостных открытий.

Цитата из рассказа «Дороги, которые мы выбираем»: «А если хочешь стреляй – стреляй, чёрная душа, стреляй, тарантул!»

И Акула Додсон убивает подельника, честного грабителя, товарища по профессии. Убивает, а потом бурчит, успокаивая остаток совести, мол, Боливар не выдержит двоих…

Если встречаются мужчина и женщина с одним цветом ауры, вероятность возникновения светлого чувства между ними возрастает многократно. А уж когда они влюбятся да за руки возьмутся – светоносность аур усиливается многократно, и волшебное свечение видят уже не только ясновидящие, но многие. Смотрят и завидуют. Кто белой, кто чёрной завистью.

А влюблённые? Что испытывают в этот момент они? Значительный, словами неописуемый духовный подъём, расставаться с которым ох как не хочется. Хочется смотреть и смотреть в глаза любимого человека, находясь с ним рядом, согревая его руки своими. Как же верно определила Марина Ивановна любовь: «Или просто рук не разнимут двое…»¹⁶³

Больше и прибавить нечего.

Жму Вашу несогретую руку, и до следующего письма.

-31-

Пpиветствую Вас, Сеpкидон!

В моей библиотеке на отдельной полке стоят книги о любви, среди которых – «Наука любви», «Искусство любви», «Таинства любви». Названия книг подводят нас к тому, что любовь – чувство и влекущее, и мистическое – требует изучения и самоучек не потерпит. С кондачка да на арапа любить не получиться.

Не надо учить любить гениев, но гений любви – один на миллион. Остальных нужно отправлять по наступлению возраста Джульетты¹⁶⁴ в Школу Любви и учить. Так в музыкальных школах учат музыке. Так в шахматных кружках и секциях учат искусству древней игры. Разница лишь в том, что юные музыканты сначала изучают гаммы, юным шахматистам показывают простые позиции, объясняют, как ходят пешки и фигуры. В любви же фигуры и ходят, и ходят, и не достать, не потрогать?! А мама юношу пугает: «Тронул фигуру – женись!»

Начинающие влюблённые сразу начинают со сложностей, потому что в любви нет ни примитива, ни простых позиций, ни поддавков. Сразу всё по-взрослому, с полной ответственностью за ошибку. С первого раза и с первого опыта можно испортить себе всю жизнь, а это гораздо хуже, чем взять не ту ноту или взяться не за ту пешку…

Впрочем, есть люди, которых сколько в Школе Любви не учи, они к любви человеческой и страстной не способные. Не на всякое плечо садится трепетная бабочка, не в каждой руке хворостинка превращается в алмазную веточку. Если нет в человеке Божьей искpы, то и не разгорится в душе его пламя любви.

Помните Билла, который утверждал, что любовь – это происки русских? По молодости это, по невежеству. И очень по-американски: как что, так сразу – русские. Не русские, поднимай выше – ангелы виноваты. Не подсуетились, не грохнули по огниву, и не осветилось ещё лицо Мэри неземным светом. А вот как спохватятся да как грохнут, посмотрим, что тогда запоёт Билл Неверящий в Любовь. Не иначе – серенаду. Не Мэри, а Мари Эбнер-Эшенбах¹⁶⁵ предупреждала: «В ревматизм и в настоящую любовь не верят до первого приступа».

У Билла и то и другое впереди. Будем надеяться, что он перенесёт обе эти напасти с достоинством…

А мы с Вами, Серкидон, продолжим разговор о том, что сближает мужчину и женщину. Помните Василий Розанов писал о любви Ивана Сергеевича Тургенева к певице Виардо: «Чувство Тургенева вспыхнуло к лицу, глазам, волосам, голосу, манерам, улыбке, фигуре, корпусу, к крови и нервам… к цвету и запаху её».

Такие тотальные случаи мы рассматривать не будем, за большими художниками, за гениями любви разве угонишься? Они живут и любят по своим законам. Наш разговор о том, что случается с теми людьми, что особыми талантами не отмечены, с теми, что находятся рядом с нами в большом количестве…

Мужчины выходят на улицу, заходят в автобусы, магазины, метро, культурные, культовые заведения. Там они встречаются с женщинами, и, бывает, взгляд мужчины, смотрящего на женщину, локализуется, сжимается и превращается в солнечного зайчика. И высвечивает нечто одно. Что-то одно заветное в женском образе, приготовленное только для него. Внимание мужчины в данном случае направляет (знакомьтесь!) геном. Генами, как помнится, называют материальные носители наследственности, а вот совокупность генов в одинарном наборе хромосом называют генОм. Напишем его уважительно с большой буквы – Геном.

В гипотетической Школе Любви наш Геном подсказчик с первой парты. Предположим, Вы, Серкидон, у доски с указкой, а строгий учитель Судьба спрашивает: «Ну чего надумал?», а перед Вами девушки, девушки, девушки… Какую выбрать? Вот тут-то и шепчет еле слышно Геном: «Серкидон! Не будь олухом, не пялься на эту жердь, это вешалка для платья, а рядом с ней кукла Барби для олигархов, посмотри вот там в сторонке, самая крайняя девчушка, платьице в горошек, а сама конопатенькая. Бери её, а лучше хватай эту девчушку, пока ждёт…» – «А зачем мне конопатенькая? – перебьёте Вы. – Хочу гладенькую, беленькую…» – «Зачем нам гладенькая, – гнёт свою линию хитрец. – Взгляду зацепиться не за что, а ты посмотри, какие конопушки! А главное, хорошо будет с ней, и спокойно, и сладко, и уютно, и детишки у вас будут здоровенькие, крепенькие, как молодые огурчики, только рыжие…»

Чтобы услышали его, пускается Геном на хитрости – намекает по-разному да по-всякому. Например, посмотрит мужчина на женщину, а отвести взгляд не может. Подойдёт ближе, а отходить не хочется. Она уходит, а он идёт за ней вслед. Что-то мужчину манит, что-то примагничивает… Это Геном, зуб даю, его работа.

Или: женщина разбрасывает небрежным жестом волосы, а мужчина вздрагивает. Ждёт, когда этот жест повторится. Или: ямочка на щеке…

Стивен Ликок¹⁶⁶ писал: «Многие мужчины, влюбившись в ямочку на щечке, по ошибке женятся на всей девушке».

Если эту ямочку подсказал Геном, то ошибки нет. Закопается мужчина в эту ямочку и проживёт в ней счастливо до конца жизни, пока не определит его неизбежность в иную ямочку.

Геном опpовеpгает стандаpты (90 – 60 – 90), не обpащает внимания на соотношения (0,7), потому что они есть pезультат pаботы коллективного мозготвоpчества. А что такое мозг? Это железа сеpого цвета, и, кстати, не единственная в человеческом организме.

Геном видит детали, важные мелочи. Геном – гений подробностей. Выбоp Генома идёт из потайных глубин мозга и не навязан побочными мнениями и общими стандартами… Знаменитый бизнесмен Кондрат Хилтон¹⁶⁷, основатель сети отелей, будучи в церкви, заметил красную шляпку, выделявшуюся пятнышком впереди него. После службы он проводил шляпку до самого дома, а вскорости женился, понятное дело, не на шляпке, а на владелице её.

Геном, тут и к бабке не ходи, его заслуга. Тихий голос Генома, который легче разобрать не в мирской суете, а в церковной благости, шепнул: «Смотри, как она голову держит… смотри, как идёт, не идёт – плывёт… и, должно быть, ножки…»

Почему пускается Геном на такие хитрости? Да потому что чувствует родные гены. Или, скажем так, видит биологическим оком наиболее комплиментарный набор генов. Слышали выражение: два сапога пара? Геном чувствует пару, видит удачный генетический пазл и пытается перевести язык биологический на язык, понятный мужчине. Виновен ли Геном в том, что не все мужчины слышат его тихий голос? Нет, виновны мужчины, которые живут слишком громко…

Услышанный голос Генома – предвестник счастливого брака. Уже потом довольные мужья делятся сокровенным: «И тут она так повела бровью…» Или: «Так ловко сбросила плащик…» Или: «Такую гримаску соорудила…» Или: «Так выставила…»

Стоп!.. Тут осторожней… Не будем путать тихий голос Генома с громким сексуальным призывом (sex appeal): крутое, выставленное бедро, мини-юбка вровень с трусиками, большая грудь надвигающаяся на Вас, как ростр боевого корабля… Всё это от лукавого. Прежде всего, в Школе Любви нужно учиться отличать тех, кто может осчастливить на всю жизнь, от тех, кто хочет облапошить по-быстренькому…

Вернёмся к Геному. Он не всегда наталкивает на детали. Если прост человек, то прост и его Геном и западает на комплекс, указывает на женщину молодую, с полными губами, гладкой упругой кожей, яркими глазами, хорошим мышечным тонусом, правильным распределением подкожного жира, пружинистой походкой, живой мимикой. Это признаки плодовитости.

Любуйтесь ими, Серкидон!

Что-то у меня было ещё… Да! Написал я Вам «не во всякой руке хворостинка становится алмазной веточкой». Написал и вспомнил, что не приводил Вам этот прекрасный образ Стендаля. Всё ждал светлого момента в нашей переписке, а у нас вдруг пошла такая чернуха, что хорошее и вставить-то не куда было.

Теперь – вставляю. Это из трактата о любви:

«В соляных копях близ Зальцбурга в заброшенные глубины этих копей кидают ветку дерева, оголившуюся за зиму; два или три месяца спустя ее извлекают оттуда, покрытую блестящими кристаллами; даже самые маленькие веточки, не больше лапки синицы, украшены бесчисленным множеством подвижных и ослепительных алмазов; прежнюю ветку невозможно узнать.

То, что я называю кристаллизацией, есть особая деятельность ума, который из всего, с чем он сталкивается, извлекает открытие, что любимый предмет обладает новыми совершенствами»¹⁶⁸.

Если не так витиевато перевести с французского да на язык родных осин, то любимый человек видится влюблённому: ослепительным, необыкновенным, инкрустированным алмазами. Короче сказать, произведением искусства.

А у меня всё.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-32-

Приветствую Вас, Серкидон!

Предположим, идёте Вы вдоль по Питерской или по Тверской-Ямской. Идёте библиотеку, книжки читать, а если повезёт – с девушкой красивой познакомиться. Вдруг долетает до Вас запах свежевыпеченной сдобы…

Какая там библиотека?! Какие девушки?! Чудодейственный аромат свежеиспечённых булочек формирует в Вашем мозгу программу, которую Вы начинаете немедленно отрабатывать. Вы находите источник запаха, выстаиваете очередь, покупаете булочки и начинаете их есть. Едите, едите… Заполняете до отказа желудок, а ведь хотели заполнить голову… Когда булочки кончаются, Вы думаете: «Что же я так… Я же шёл в библиотеку …»

Не огорчайтесь, Серкидон, не Вы первый, не Вы последний. Всему виной запах. Коварный запах, который попадает в глубины лимбической системы, минуя контролирующие лобные доли, и человек начинает действовать наподобие зомби…

Любопытный факт: на острове Мадагаскар, когда цветёт иланг-иланг,¹⁶⁹ мужья-ревнивцы запирают дома на все засовы и не выпускают за порог жён. Матери держат запертыми дома дочерей. Иланг-иланг запускает в женском мозгу такую программу, отрабатывать которую прилично только после свадьбы… Вот такой цветок. Не приезжайте, Серкидон, на Мадагаскар во время его цветения. Выходят на люди только мужики да бабушки.

Ну хорошо. Пока не удалось Вам познакомиться с несерьёзной девушкой, давайте познакомлю Вас с серьёзным дедушкой. Вполне возможно, был он когда-то таким же нескладным молодым человеком, как и Вы, но самозабвенные труды превратили его в учёного мирового значения.

Жан Анри Казимир Фабр¹⁷⁰ – энтомолог, мыслитель. Как никто другой он умел видеть большое в малом. Десять томов «Энтомологических воспоминаний», написанных его пером, называли и «Одиссеей», и «Илиадой» мира насекомых. Фабр создал не «Человеческую», но «Насекомоведческую комедию» с массой самых неожиданных сюжетов. Это «Война и мир» древних обитателей нашей планеты, где вместо Наташи Ростовой – бабочка- капустница. А вместо Андрея Болконского – шмель-махаон. И воистину шекспировские страсти кипят в трудах Фабра.

Например, преданный истине, Фабр с рыцарской самоотверженностью бросился защищать цикаду от нападок Лафонтена¹⁷¹…

О Лафонтене русский читатель наслышан благодаря «популяризатору» его творчества – Крылову. У Ивана Андреевича басня «Стрекоза и Муравей». Помните, «Стрекоза уж не поёт»? Так она и раньше никогда не пела. «До того ль, голубчик, было в мягких муромах…» В мурома, в траву-мураву, в травушку попадает стрекоза только в случае летального исхода, а до этого печального часа порхает себе над травой и радуется…

У Лафонтена изначально певуньей была Цикада, но никто в северном Петербурге о цикадах не знал. Недолго думая, тучный, но изворотливый баснописец заменил Цикаду на Стрекозу. Смысл потерян, зато всё понятно…

Фабр в вину Лафонтену вменил то, что цикада им принижена несправедливо. Она представлена легкомысленной бездельницей, тогда как муравей – неутомимый труженик.

«Цикада, – возражает Фабр, – неумолчный и сладкоголосый певец, Орфей мира насекомых. А вот Муравей – стяжатель, скопидом, сквалыга и корыстник.

Мы с Вами, Серкидон, добавим – ограниченный субпассионарий. Только и знает – в дом притащить да спрятать. Где ему понять пассионарную Цикаду, которая поёт бескорыстно, самозабвенно, подчиняясь лишь гармонии одной…

Напомните, Серкидон, а зачем нам сегодня Фабр?.. Да-да-да! Вспомнил!.. Давайте мысленно перенесёмся в кабинет знаменитого энтомолога. Смотрите: Фабр изучает под микроскопом бабочку Satumia pavonia. Изучает долго и кропотливо. Вот, желая дать отдых глазам, учёный подходит к окну и видит за окном десяток порхающих самцов Satumia pavonia. Давайте этих самцов назовём условно мотыльками. Будет нежнее.

Фабр (на то он и большой учёный!) сразу понял: не под микроскоп хотят попасть эти мотыльки. Они жаждут общения с самочкой. Но как мотыльки узнали о наличии в комнате бабочки? Она что –посылала им телеграммки или (по Вашему) эсэмэски?..

Фабр предположил (а на то время это был смелое предположение), что самка посылает в окружающий мир химические сигналы содержания «аз есмь». Данный сигнал улавливают самцы и, забывая и про библиотеки, и про булочки, летят на зов бабочки-красавицы.

Теперь давно и доподлинно известно о наличии химических сигналов, которыми животное какого-либо вида привлекает представителей противоположного пола. Эти сигналы с подачи энтомологов называют феромонами. От греческих слов: phero – несу и hormao – возбуждаю. Летучие посланцы любви!

А человек?! Оказался человек весьма пахучим приматом. Не хуже бабочек несут возбуждение и бабоньки, и мужички. Говоря не столь игриво – женщины и мужчины. При каждом удобном случае они посылают в окружающую среду химические сигналы, несущие заинтересованным лицам полезную информацию.

Серкидон, вспомним про гормоны. Очень они похожи на феромоны. Но если гормоны несут свой химический сигнал в пределах организма, то феромоны, преодолевая притяжение организма, уходят далеко за его пределы. Если гормоны гонцы с пакетом, то феромоны можно назвать космонавтами с приветом.

Чем же принимают заинтересованные лица подобную информацию? Носом! А строго говоря, сигнал от феромонов принимает вомероназальный орган, расположенный у человека недалеко от кончика носа. Возможности этого надёжно спрятанного органа впечатляют. Его рецепторы способны реагировать на тридцать миллионных частей одной миллиардной доли миллиграмма (30 пикограммов).

Могущество природы способна победить лишь человеческая глупость. Во время косметических операций по коррекции носа вомероназальный орган, как правило, срезают, и феромоны летят мимо. Нос кастрирован, человек уже не может влюбиться с первого нюха…

У феромонов, кроме скальпеля хирурга, следующие менее категоричные, но враги – зима и парфюмерия.

Зима. Жалкое зрелище – человек на морозе. Тело его закутано-замотано, даже нос закрыт шарфом. Что тут можно унюхать? Что здесь можно источить? Феромоны впадают в зимнюю спячку и снится им, космонавтам с приветом, «не рокот космодрома»¹⁷², а лето.

Парфюмерия. Это скорее не враг, но конкурирующая фирма, ведущая бизнес бессовестно и агрессивно. Естественные ароматы-запахи тела (и плохие, и хорошие) смываются, неестественные – наносятся. Сверхсильные сигналы сносят крышу вомероназального органа, он передаёт в мозг дезинформацию. Молодой человек думает, что полюбил девушку, а на самом деле он полюбил её духи. Ей бы, обманщице, отдать юноше пустой флакончик, и пусть пылко влюблённый строит отношения с ним. Так ведь нет, чертовка продолжает морочить парню его вомероназальный орган.

А лаки на волосы! Они же полностью блокируют феромоны, которые так щедро источаются у оснований волос. Женщина, потряхивающая распущенными без лака волосами, подобно бабочке, которая трепещет крыльями. Обе щедро источают ферономы. Вот почему в церкви женщинам запрещается находиться с неприбранными волосами – дабы не отвлекать мужчин от мыслей праведных. Вот почему мужчины любят брюнеток, блондинок, рыженьких, а вот лысеньких любят не очень…

Серкидон! Да вот же она, Вы только посмотрите на неё. Суперблондинка с распущенными волосами. Бьюсь об заклад, идёт она в ночной клуб. Идёт, потряхивая белокурой копной, «дыша духами и туманами», щедро источая феромоны, а распущенные волосы вьются за ней шлейфом, как подвенечное платье за невестой.

«Продлись, мгновенье, ты прекрасно!» – не удержавшись, воскликнул бы восторженный Фауст. Что было бы, согласно договору, его последним восклицанием.

Серкидон! Забодай меня комар, любимец энтомолога Фабра, если не в ночной клуб идёт эта красотка. А куда ещё наряжаться приличной на вид девушке, на ночь-то глядючи… Ай да за ней, Серкидон, Ваша библиотека никуда не денется…

Так, прошмыгнём мимо гориллообразных вышибал, как мышки, и вот мы уже…. Ох, как отовсюду «бу-бу-бу», «ду-ду-ду»! О чём это они так играют? Смотрите: руки-ноги мелькают, как будто тысячи бабочек и мотыльков машут крылышками, ну и, конечно, феромонов столько, что глаза ест… Ох, как девушки размахивают влажными волосами во все стороны…А вот и наша знакомая. Надо же, что вытворяет! Забодай меня комар второй раз и теперь уже навсегда, если она не присмотрела, не приметила себе молодого человека, который пахнет вкусно. Самого статного-ароматного. Смотрите, что я говорил! Как ловко, будто художник по полотну, мазнула она влажными волосами мускулистого брюнета. Как мило улыбнулась-извинилась!

Ну, Серкидон, это равносильно записке, которую Василий Иванович Чапаев получил от Анки-пулемётчицы: «Василий Иванович! Приходи к ночи на сеновал. Научу целоваться!» – «Намёк понял!» – сказал Василий Иванович.

Молодой человек оказался смекалистым не меньше красного командира. С ходу разобрался в ситуации и пригласил агрессоршу на медленный танец. Вот он уткнулся носом в её разгорячённые волосы… А вот дальнейшее не для нас. Дальше только для тех, кто вошел по билетам. Потому что дальше то же, что и с булочками. Отработка программы: поцелуи, судорожные объятия, поиски укромного места, срывание одежд, слиянье тел, помутнение рассудка, сладострастные стоны…

Ну вот мы с Вами, Серкидон, опять не у дел… Зато у меня есть время Вас просветить. Оказывается, у мужчины, выбранного с учётом запахов феромонов, генный набор максимально отличается от генного набора анализирующей запах женщины. А что такое широкий выбор генов? Это почти наверняка крепкое, здоровое потомство. Оно, кстати, не за горами. А родители будут удивляться – откуда он взялся, этот ребёнок? Мы вроде ничего такого не делали, ничего не помним…

Он, ребёночек, зачатый в момент отключения мозгов, получается крепеньким. Гораздо здоровее рассудочных. Поскольку изготовляла его сама природа с минимальным участием человеков… А с чего началось? Уткнулся носом в растрёпанные волосы…

Серкидон, горжусь Вами. Какой Вы упорный! Вы всё-таки дошли до библиотеки. Сидите, читаете книгу «Как стать крутым». Кстати, а зачем Вам быть крутым? Вам нужно наиболее полно реализовать заложенный в Вас потенциал. А каким Вы будете при этом – крутым, всмятку, жидким, воздушным – не столь важно. Предлагаю Вам быть здоровым, вечно молодым и источать привораживающие феромоны.

Серкидон! Книгу – в сторону. Даже я почувствовал этот аромат. Какая фифа вошла! Точно – Она! Платье цвета «последний вздох жако», щечки неоспоримо розового цвета, копна соломенных волос. Немедленно бросайтесь перед ней колени с возгласом «Навеки твой!», и пусть она к Вам принюхивается…

Удачи Вам!

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

.

-33-

Приветствую Вас, Серкидон!

Продолжим о том, что же останавливает взгляд. К примеру, взгляд мужчины. Допустим, посмотрел мужчина на женщину и замер. Почему на этот раз? Узнал свой типаж! Помните, как я увидел на сайте знакомств стриженную брюнетку с чёлкой, с правильными чертами лица, похожую на Мирей Матье, и сразу вспомнилось «время былое»¹⁷³, вспомнились «лица, давно позабытые…»¹⁷⁴

В восприятии поэта Вадима Жука¹⁷⁵ это выглядит так:

Возможно, это объяснимо,

И можно формулу найти,

И сосчитать, и сделать снимок,

И даже базу подвести.

Но вот приходит эта падла,

Сметает чёлочку со лба.

И отступают Фрейд и Павлов,

И дышат почва и судьба.

Вот так! Дышите ровно, почва и судьба. Твори долго, Вадим Семёнович! А мы с Серкидоном сделаем небесный зигзаг. «Наш паровоз, вперёд лети!»¹⁷⁶ В астрале – остановка. Понаблюдаем за поведением душ человеческих перед воплощением их в тела. Добавлю, не гарантированным, но вероятным, воплощением.

Предстаёт душа перед Вседержителем и выспрашивает Он:

«С какой целью хочешь посетить голубую планету? Чем обогатишь человечество после предполагаемого тура?»

Некоторые души честно себя ведут, отвечают:

«Да не хочу я никого ничем обогащать, просто охота вверенным телом пивка попить, поорать на стадионе: «Вперёд, Питер!», «Зенит – чемпион!», «Судью на мыло!» Да, честно говоря, всё равно, что орать, лишь бы громко было. А ещё страсть как хочется с ладной бабёнкой да на зелёной травушке покувыркаться, и чтобы была земля не холодная, а бабёнка так и вовсе – горячая. Чтобы была она блондинкой, вот с такими бёдрами, вот с такими…» – «Ладно, ладно, не заводись, – перебьёт Вседержитель. – Чёрт с тобой…»

Ох!.. Пардон. Миль пардон, Серкидон. Что-то я зарапортовался. Как же это Он скажет: «Чёрт с тобой»? Даже в сердцах такое не скажет! Убираем чёрта.

Скажет Он так: «Флаг тебе в руки и барабан на шею! Хоть Я и Вседержитель, но тебя больше не держу, есть для тебя мужское тело, лети за ним быстрым голубем!..»

Вот, Серкидон, так или примерно так была воплощена душа Васяни – моего соседа по лестничной клетке. Парень большой, прямой, открытый и, что греха таить, – заурядный. О. Генри про таких ребят сказал: «Свеж, как молодой редис, и незатейлив, как грабли». Причём свежим Васяня был недолго, а вот незатейливость свою сумел пронести через всю жизнь. И непоседливость тоже. То в пивнушку, то на стадион. То поорать, то побалагурить… Звон кружек и стук мячей заглушают голос Генома. Перегар не даёт пробиться феромонам. А к женщине тянет, и тянет нестерпимо. И тогда (что вижу – то люблю!) выступает на первый план телесная конституция. Или – телесный типаж.

Трижды был наш непоседа женат, и все три жены похожи, как пивные кружки с пеной сверху. Все кудрявые блондинки, скуластые, с большой грудью, с широченными в два обхвата бёдрами. Когда в конце полового пути положил Васяня три свадебные фотографии на стол, друзья (да и сам трижды муж) обомлели: «Надо же, как похожи!»

Представления о женской красоте мой сосед реализовал, как это положено в русских сказках, в трёх попытках, и свой идеал обозначил чётко и ясно. Вы спросите: «Ну а тётушки – пивные кружки, они-то на что повелись…» Да на силу Васянину, на решимость его, на громкий голос: «Ну-ка, я тебя, красавица, ущипну…» А бывает, женщина замуж выходит, потому что неудобно отказаться, не хочется хорошего человека обижать.

О сближающем – дальше.

Отто Вейнингер. Студент, фантазёр, психопат. Закон полового притяжения вывел где-то в Вашем, Серкидон, возрасте. Перед этим добился встречи с Зигмундом Фрейдом, который нашел печать гениальности на лице молодого человека.

Далее Отто написал книгу «Пол и характер» и застрелился. Бывает, тараканы, которые в голове, становятся к штурвалу. Это как раз тот самый случай. Вейнингер ушёл, но книга осталась и наделала шума. Вот уж где мысль безумца, осветившая весь мир!

По Вейнингеру, пара стремится к 100% мужественности. Стопроцентный супермужественный самец ищет абсолютно нулевую по мужественности, нежную, слабую и трепетную самочку. Покорную всему и прежде всего ему – Душечку. Женщину, которую тоже тянет к нему. Ей так не хватает его мужественности.

Всегда ли так по жизни, я Вам, Серкидон, не скажу. Но по Вейнингеру – всегда.

Если в мужчине мужественности на 70%, то недостающие 30% от ищет в женщине. Если мужественности в мужчине всего 30%, значит, женщина должна восполнить уже 70%.

Возможна «перепутанная» пара. Пара наоборот.

Он – меланхоличный, нерешительный, женоподобный, силы его девичьи. Она – амазонка, воплощение мужественности и решимости.

Когда Шопен впервые увидел Жорж Санд¹⁷⁷, он спросил у хозяйки салона: «Женщина ли это?» – но нечто непреодолимое потянуло композитора к этой экстравагантной особе, оказавшейся (всё-таки!) женщиной. Жорж Санд говорила, что нашла в Шопене, помимо гениальности, своего третьего ребёнка. О котором надо заботиться, за которым надо следить. Из одной гениальности, как мы понимаем, каши не сваришь.

Родительский след.

Так назовём достаточно распространённый случай притяжения. Если велика степень родства и велико позитивное влияние родителя противоположного пола на формирование ребёнка, то мальчик, превратившись в мужчину, будет искать спутницу, похожую на мать. Либо напомнившую маму. «Когда она улыбнулась, я был поражён, это была улыбка матери…»

Поэт Алексей Любегин: «Но вижу я мою родную мать,//Воскресшую за Вашею спиной».

Доходит до анекдотичных случаев. Писатель и психолог ОксанаВладимировна Салова рассказывала: «Один мужчина женился, потому что почувствовал родное в женщине, которая была рядом. Каким образом родное дало знать о себе? Каждое утро слышал он женский голос, доносящийся из кухни: «Ой, опять сбежал кофе…» Точно так же каждое утро вскрикивала его мать.

Девушка с началом полового созревания начнёт среди прочих выделять мужчин, похожих на отца: «Он приподнял мою ладонь, и я вздрогнула – отцовское тепло, папины руки».

Кстати, Серкидон, о руках, я бы уже давно пожал Вашу руку, креплюсь из последних сил, но дописать надо.

Ничего не буду писать о случаях, когда женщина уступает мужчине, потому что похож поганец на любимого певца (Пол Маккартни¹⁷⁸, Сальвадор Адамо¹⁷⁹, Муслим Магомаев). Или выходит замуж за претендента, только потому что он ну просто вылитый любимый артист французский артист (Роже Вадим¹⁸⁰, Жан-Луи Трентиньян¹⁸¹, Робер Оссейн¹⁸²). Это не вариант притяжения, а разновидность глупости. Но всё равно пожелаем счастья этим парам.

Поэт Адам Мицкевич сначала увидел платье девушки Марыли, и только потом саму девушку. Он влюбился сначала в платье. Платьице сыграло роль вестника любви. Впрочем, с таким воображением, как у гениального польского поэта, не нужно никакой Марыли. Ему вполне хватило бы и белого платьица.

Роберт Браунинг. Вот кому и платья не понадобилось. Он влюбился в стихи Элизабет Барретт, а женился на ней самой. Об этой паре почитайте у Андре Моруа.

И последнее. Несчастный случай, «солнечный удар», разбойное нападение любви – любовь с первого взгляда. Любимейшая тема драматургов… Почему же случается так, что, увидев друг друга, люди столбенеют, а потом сразу, имён не спрашивая, заключают в объятья друг друга… Может быть, они обидно или трагически расстались в прошлых жизнях, дали слово найти друг друга и вот встретились…

Случай из жизни. Джузеппе Гарибальди¹⁸³ и Анита Ривейро да Сильва¹⁸⁴. Их пронзило ощущение, будто они знают друг друга, хотя прежде не виделись: стало быть, заговорили между собою души. «Мы оба замерли в молчаливом экстазе, глядя друг на друга, словно встретились не впервые, каждый искал в чертах другого чего-то, что помогло бы прояснить это смутное воспоминание…» «Tu dever esser mia» (Ты должна быть моей), – сказал он прекрасной бразильянке на итальянском. Она, не зная этого языка, всё поняла и поехала за ним в Италию.

А я, Серкидон, иссяк.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-34-

Приветствую Вас, Серкидон!

Остаёмся на Небесах. В прошлом письме рассмотрели мы удачный вариант воплощения человеческой души. Повезло соседу Васяне, хорошее было настроение у Великого Диспетчера Человеческих Душ. Но ведь и Ему не чужды перепады в настроения, мигрени и меланхолии.

Может Он и так подумать: «На Земле таких олухов – под завязку, зачем там ещё один представитель биомассы?»

Может так сказать: «Боюсь, разочаруешь ты Меня по возвращении. Я буду ждать от тебя рассказов о борениях человеческого духа, об открытиях неуёмного разума, о преодолениях души, а ты Мне в ответ: «Шайбу! Шайбу!» Нет, полезай-ка в отстойник, посиди там лет триста-четыреста, подумай хотя бы немного, подрасти над собой …»

Знают, знают души, что настроения у Него могут быть разные. Понимают, что не каждая просьба удовлетворяется, и поэтому иногда пускаются на хитрости. Обещают:

«Да я на Земле… Мне бы только тело повыносливей… тогда я такое, такое…»

И давай душа живописать, давай один подвиг на другой громоздить. «Ну ладно, – говорит Вседержитель, – раз у тебя такие серьезные намерения, тебе и тело под стать им подберу – сильное и крупное. Лети орлом».

Воплощается душа и ждёт, когда тело подрастёт и окрепнет. А как увидит, какое славное выросло тело, об обещаниях своих забывает. Пьёт себе пивко, а где пивко, там и красненькое, а потом, глядишь, и водочка подоспеет. А уж самогончиком всё это отлакируется. К мужичку веселенькому, да с телом статным, ой как брюнетки липнут, а за ними и блондинки, те самые – широкоскулые, с такими… и с такими… А после них уже золотистые бестии с «разметавшейся у стана рыжей спутанной косой»¹⁸⁵ идут косяком…

Смотрят на это безобразие ангелы-хранители и диву даются. Семафорит Серафим шестикрылый по-всякому: то тревожный вещий сон покажет, то кота чёрного подошлёт помяукать… А душа и ухом не ведёт, гвоздает себе и валтузит тело пуще прежнего.

Тогда ангелы дают пинок под зад. Потом тычок в бок. Затем удар колотушкой по голове… Нет, никак не понимает душа намёков, которые передают ей через тело.

Ну тут делать нечего, идут ангелы-хранители на доклад к Самому. Так, мол, и так, исполнения – ноль, износ тела – 75%.

«Ёксель-моксель, – хватается за голову Вседержитель. – Ах ты, обманщица! А ну-ка покажите мне, что там она с телом вытворяет… О-о-о!.. А-а-а!..У-у-у!.. Нет, крылатые мои, никуда это не годится, надо что-то срочно делать. Давайте-ка этому телу окаянный отросток обездвижим».

«Да неужто так сразу, – бьют крылами ангелы-хранители. – Может быть, для начала ножку…

«Хорошо, хорошо, – соглашается Высокий Судия. – И ножку заодно отчекрыжим…»

Болевой приём, сверху применённый, резко изменяет условия проживания. Направляет их к тому, чтобы тело и душа принялись-таки за исполнение обещанного.

Если и это не помогает, то тело попадает в морг. Как это сделать, наверху много способов придумали. Душу-обманщицу призывают или на судилище, или – без суда и следствия – на переплавку. Как это чуть было не случилось с душою Пер Гюнта…

Это мы с Вами, Серкидон, поговорили о плутовских душах, которые вознамерились провести Того, Кому «сверху видно всё ты так и знай»¹⁸⁶. А если душа честна? Если что есть сил и смолоду пытается исполнить обещание? Если она направляет тело в нужном направлении и вместе с телом пытается исполнить обещанное, несмотря на все тяготы земной жизни и каверзы судьбы?

Тогда человеку, чей крест тяжёл, а предназначенье благородно, Вседержитель даёт в помощь помощника противоположного пола. Получается, что для одного из участников альянса, положим, мужчины, связь сия есть небесный Промысел, а для женщины – отработка небесного поручения на Земле. Во исполнение всё того же предначертанного Промысла. Запомните этот вариант сближения людей – отработка Небесного Промысла.

Я Вам о таких парах попробую написать, когда до этого, Бог даст, доберёмся.

Крепко жму Вашу руку и до следующего письма

-35-

Пpиветствую Вас, Сеpкидон!

Припомним, подчас знаковое архитектурное сооружение подсвечивают с разных сторон прожекторами. Вот и мы пробуем рассмотреть дворец под названием Любовь, меняя ракурсы: подходя, отходя, гуляя вокруг, чтобы знакомые очертания увидеть так, да не совсем так…

Поэтому не спешите на меня сердиться: «Да я это уже слышал! Да об этом уже писали!» Лучше лишний раз повториться, чем упустить что-то важное.

Но наша беда, Серкидон, в том, что приходится изучать любовь умозрительно, подчас обобщая, не ощущая аромата частного случая (по выражению любоведа Рюрикова). А любовь двоих всегда уникальна, она не терпит шаблонов и бежит от прокрустова ложа. Она сама привыкла укладывать людей на всяческие ложа, а то и просто – на солому. А кого – в котёл страстей…

Поозоруем, Серкидон! Расскажу Вам про окаянную ёмкость, которая называется котлом страстей.

Вижу его так: серебряный чан метров трёх высотой, и три метра в диаметре, внутри – шипит, парит, бурлит, булькает… На это бульканье и сбегается племя людское. Манит высокий градус отношений, острота ощущений и вдобавок к тому – два человека, полюбив, чувствуют себя существом андрогинным – единым, цельным, могучим.

Перечислил я далеко не всё, но уже и этого хватит, чтобы норовили плюхнуться в котёл страстей и начинающие, и продолжающие, и тёртые любовники. Всех и молодых, и пожилых (седина в бороду – бес в ребро!) тянет котёл, точно какой-то колдовской приманкой он обмазан. Никто не знает, чем сердце успокоится, но при первой же возможности – одежды посрывали, сто граммов для храбрости и – УХ!..

Далее читаем у Лермонтова:

Сплетались горячие руки,

Уста прилипали к устам,

И странные, дикие звуки

Всю ночь раздавалися там¹⁸⁷.

Кто-то из котла страстей выныривает, как в сказке, помолодевшим, а кто-то, опять-таки как в сказках, не выныривает совсем. Ну, как говориться: «Не зная броду – не суйся…»

Задвинем пока котёл страстей в угол нашего повествования, но не насовсем, он нам ещё понадобиться. Шагаем дальше по дороге к любви…

У Сергея Есенина:¹⁸⁸ «В долине, проложенной вехами,//Дорогу найдёшь без труда…»

Вот мы и расставим вехи, ведущие к любви. И назовём их так: «внимание» – «симпатия» – «влюблённость» – «неистовая страсть» –«Любовь».

Заблудиться, свернуть в сторону может человек в любой момент. Ну, например: раз посмотрел, а симпатии не возникло. Или возникла симпатия, но обошлось без влюблённости. Или случилась влюблённость. Но и только. Стрела крылатого мазилы прошла вскользь. И девочка милая, и фигурка славная, и погуляли, и поболтали, и в кино поцеловались, а в театр с ней уже не хочется. Но, положим, вспыхнула во время гуляний неистовая страсть, прыгнули люди в котёл страстей, но не прикипели друг к другу, страсти их ушли в пар, выскочили из котла и разбежались, чтобы не встречаться больше никогда.

В приведённых примерах заплутали путники в ночи, и солнце любви не осветило их. Переход в любовь, в иное измерение наиболее проблематичен, поэтому цепочка обозначенных понятий чаще всего остаётся без любви.

А вот пример из классики, когда влюблённость перешла в любовь без неистовства страстей. Роман «Война и мир». Сцена объяснения Наташи Ростовой с Андреем Болконским. Князь сделал предложение, а далее по тексту:

«Он взял её руку и поцеловал.

– Любите ли вы меня?

– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.

– О чём? Что с вами?

– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слёзы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.

Князь Андрей держал её руку, смотрел ей в глаза и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что-то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к её женской и детской слабости, был страх перед её преданностью и доверчивостью, тяжёлое и вместе с тем радостное состояние долга, навеки связывающего его с нею. Настоящее чувство хотя и не было так светло и поэтично, как прежде, было серьёзнее и сильнее».

Это и есть переход влюблённости в любовь. Для князя Болконского, человека благородного, человека чести, привыкшего брать ответственность и за судьбы Отечества, и за свои поступки, было естественно взять на себя ответственность за судьбу доверившейся ему девушки. Неистовая стадия – не понадобилась. Любовь случилась без неё.

Философ Семён Франк¹⁸⁹ пишет:

«…эротическая любовь, при всей её силе и значительности в человеческой жизни, есть в лучшем случае лишь зачаточная форма истинной любви… благоухающий, но хрупкий цветок, распускающийся на стебле любви, а не её подлинный корень».

Ещё одна версия, ещё один образный пример – любовь есть загадочное растение, произрастающее в обратном порядке: сначала она является цветком, а если всё благоприятствует, то разрастается вплоть до корня…

Чем же отличается влюблённость от любви. Влюблённость – это ещё я. А любовь это когда люди переходят на «МЫ». Новый уровень отношений и человеческого чувства.

Всё, Серкидон, мы с вами закончили с горизонтальными путями любви, и теперь логично перейти к вертикалям. Тут мы ничего придумывать не будем. Всё уже написал русский философ Владимир Соловьёв: «Не было связи между совершенною полнотою богов идей и безнадёжною пустотою смертной жизни. Не было связи для разума. Но произошло нечто иррациональное. Явилась сила, средняя между богами и смертными, – не Бог и не человек, а некое могучее, демоническое существо. Имя ему – Эрот, а должность строить мост между небом и землёй и между ними и преисподнею… Без посредничества этого могучего демона нельзя обойтись ничему живущему; так или иначе оно прошло и пойдёт по его мосту. Вопрос лишь в том, как воспользуется человек этой помощью, какую долю небесных благ проведёт он чрез священную постройку в смертную жизнь».

По Соловьёву ее кудрявый шалун Эрот, а могучий демон. Возможно, похожий на лермонтовского духа изгнанья. И если принять эту мысль, то многое из написанного ранее становится яснее.

Читаем философа дальше: «И ад, и земля, и небо с особым участием следят за человеком в ту роковую пору, когда вселяется в него Эрос. Каждой стороне желательно для своего дела взять тот избыток сил, духовных и физических, который открывается тем временем в человеке. Без сомнения, это есть самый важный, срединный момент нашей жизни… никто не минует рокового вопроса: на что и чему отдать те могучие крылья, которые даёт нам Эрос? Это вопрос о главном качестве пути, о том, чей образ и чье подобие примет или оставит за собой человек».

Осмелюсь поспорить. Да, любовь окрыляет, но не всех одинаково. Могучие орлиные крылья достаются могучим душам. Иных любовь окрыляет до малой певчей птицы, что тоже неплохо. Плохо, когда человек получает крылья комара. Или – воробья. Или – летучей мыши. А могущественные злодеи получают крылья птеродактиля…

Вот ведь как, мы с вами развлекались, составляя горизонтальные цепочки, а Владимир Сергеевич провёл единым махом мощную вертикаль. И, хочется верить, не поставил крест на наших земных знаниях, а лишь приплюсовал к ним небесное и преисподнее.

Такие дела, Серкидон. Уверен, что после всего сказанного о любви, Вам будет сложно относиться к ней, как к приятной щекотке души (термин Павла Флоренского¹⁹⁰).

В противном случае скоро Вам станет не до смеха.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-36-

Пpиветствую Вас, Сеpкидон!

Пойдёт у нас разговор о том, чем отличается мужская любовь от женской. Попытаемся разломить яблочко любви на две половинки – «М» и «Ж».

Помнилось мне, что где-то у Искандера читал я о различиях любви полов, стал пересматривать статьи и интервью Фазиля Абдуловича, но ничего не нашёл. Мысль о том, что отвоёванное днём, женщина потеряет ночью, хороша, но она относится уже к супружеству. Зато какая, уводящая нас от темы любви, но шикарная сентенция обнаружилась у кавказского мудреца: «Чтобы созрел великий национальный писатель, необходимо, чтобы он прошёл межнациональное перекрёстное опыление. Оказывается, предварительным условием углублённого национального самопознания является знание чужого, прививка чужого».

Видимо, пребывание в чужой культуре даёт возможность увидеть своё по-другому, по-новому. Шире и глубже! После прививки чужой культуры писателю не страшны никакие домашние поветрия и заморозки. Он становится исполином родного слова и национальной гордостью.

Известно, что Пушкина, нашего солнечного гения, ещё мальчиком щедро опылила французская литература. Настолько щедро, что Александр Сергеевич при всей своей гениальности не смог выйти из рамок французской прозы. Или – не захотел из них выходить. Первый психологический русский роман написал Лермонтов.

Тот Лермонтов, который сказал: «Нет, я не Байрон, я другой…», вспомним, как долго «русский» Байрон искал свои шотландские корни, как пристально всматривался Михаил Юрьевич в туманы Альбиона, силясь понять и себя, и «что ищет он в краю далёком». Английская литература повлияла на формирование нашего сумрачного гения.

Пушкин и Лермонтов – два великих национальных поэта, подобно Солнцу и Луне попеременно освещают душу русского человека, зароняют в неё светлые мысли и оплодотворяют идеями.

В первую половину жизни, когда осваивается земное, когда нужны ясные ответы на вопросы насущные, больше нужен Пушкин. Во вторую половину жизни, когда начинает влиять на нас небо, когда вызревает в душе человека мечта постоять под вселенскими ветрами, поплутать среди облаков вечности, обращаются к Лермонтову.

А спрашивать дитя, вскормленное русской культурой, кого ты больше любишь – Пушкина или Лермонтова, всё равно, что спрашивать малого ребёнка, кого он больше любит – папу или маму…

Хорошо, с первыми двумя русскими поэтами решено единогласно, а вот при определении третьего по рангу поэта начинается разноголосица. Пять-шесть славных имён точно назовут.

Но, если послушать первого руководителя ленинского типа (В.И. Ленина), а ещё учесть мнение писателя, которого вождь пролетариата нарёк «матёрым человечищем» (Л.Н. Толстой), да к этим голосам присовокупить голос Вашего покорного эпистолярного слуги, то третий – Тютчев. Имя Фёдора Ивановича и его стихи упоминались в наших письмах, и, конечно, не так часто, как они того заслуживают.

Федор Иванович Тютчев, дипломат по профессии, опылялся немцами. Немецкими философами, немецкими поэтами, немецким романтизмом и немецкими жёнами. Двадцать два года поэт прожил в Германии.

Тютчев испытал на себе значительное влияние натурфилософии Шеллинга¹⁹¹. Познакомился, а затем и переписывался с Гейне. Много переводил Гёте. Начал было переводить «Фауста» и нечаянно сжёг рукопись. Видимо, русская безалаберность неистребима, сколько её ни вытравляй немецкой аккуратностью. До конца жизни поэт не ладил с уже написанными стихами: то сожжёт, то позабудет, то потеряет. Если не выхватить из-под руки исписанный листок, ищи его потом в мусорной корзине, смятым…

Вот так спонтанно мы с Вами, Серкидон, сложили пьедестал русской поэзии и определили тройку призёров. Но пора возвращаться к любви мужской и женской.

Обопрёмся на уцелевшие чудом стихи Тютчева и на стройные мысли немецких философов. Никак нельзя обойтись без немецких представителей мысли, которые выпестовали для России поэта-философа, продолжателя ломоносовской линии стихосложения.

Возьмём немецкое слово «бутерброд». Мы сейчас приготовим два будерброда, и оба для Вас. Хлебом послужат слова немецких философов, а орловским маслицем – Фёдор Иванович. Стихи, посвящённые первой немецкой жене Тютчева – Элеоноре Петерсон:

Твой милый образ, незабвенный,

Он предо мной везде, всегда,

Недостижимый, неизменный, –

Как ночью на небе звезда…

Теперь первый солидный ломтик хлеба. Им будет Иммануил Кант. Знаменитый житель Кёнигсберга, размышляя о теории познания, писал о том, что наша взбудораженная фантазия созидает объект.

А если это не наша взбудораженная фантазия, а фонтанирующая образами душа влюблённого поэта? Она созидает объект под названием любимая женщина особым образом. Она его и возвышает до небес, и возвеличивает до немыслимых размеров, а полученное в результате идеализирует. А теперь прошу Вас прочесть четверостишие Теодора (как его называли на немецкий манер) Тютчева ещё раз. Теперь намажем их на более грациозный ломтик немецкого хлебушка, имя которому – Йозеф Гёррес:

«Мужчина пробуждает своё чувство идеей; перед его фантазией реет образ возлюбленной, высокий, прекрасный, благородный. И он стремится возвысить до этого образа прилепившееся к нему любимое существо. Поэтому любовь мужчины – формообразующая; он стремится придавать форму тому, что любит».

То есть по Гёрресу мужчина пытается дотянуть реальную живую женщину до реющего образа. Сравнять её со своими фантазиями.

Возможны три варианта. Начнём с хорошего.

Женщина согласна пострадать ради любви. Желания мужчины не вызывают у неё раздражения. Любимая становится и любовницей, и союзницей. Взаимные усилия, как правило, приводят к успеху. Очередному Пигмалиону удаётся вылепить свою Галатею. Он горд, он счастлив, он любит ещё больше.

Нехороший вариант.

Женщина не хочет заполнять форму, которую под неё подставляют. Она хочет остаться самой собой. Её вызов: «Люби, какая есть!» Об этом она и рапортует любящему.

Мужчина разочарован. «Ну с этой и начинать не надо, – заключает он, – сколько эту лягушку ни целуй, царевной она не станет».

Образ исчезает – соль осыпается с веточек. Была любовь – и нет её. Бабочка превратилась в гусеницу. А почему? А потому что у Эрота есть стрела, вызывающая любовь. Но есть и стрела, гасящая её.

А теперь вариант наиболее вероятный. Самый распространённый. Женщина польщена вниманием со стороны мужчины, она старается приспособиться, приноровиться, она пробует измениться. Она рядится в предлагаемые ей новые и непривычные одежды, но долго носить их не может, потому что, создавая образ, мужчина способностей женщины к изменениям не учитывал. Дело кончается как и в стихах поэта Игоря Иртеньева:

Она мне скажет, знаешь, Вася,

Или, положим, знаешь, Петя,

Не для того я родилася

И не затем живу на свете,

Чтоб слушать мне такие речи.

И я на это ей отвечу:

Иди-ка ты заре навстречу,

И сам пойду заре навстречу¹⁹².

Женщина уходит, поклявшись бежать впредь и от творческих натур, и от людей с пылким воображением, и от просто психованных, но она остаётся в написанных стихах, картинах, симфониях. В созданных статуях и фресках. В опытах художника женщина возвышенней и прекрасней, чем в жизни. С удовольствием процитирую француза Брантома¹⁹³: «Никогда не удастся природе создать женщину, столь совершенную во всём, какую рождает резец, кисть и пламенная душа вдохновенного художника…»

И вот тут, Серкидон, и начинается главное.

Созданные произведения искусства начинают влиять на людей. Они вдохновляют, они восхищают, они поднимают на большие дела многих. Они становятся ориентиром, маяком, идеалом, светочем.Выставленные произведения искусства работают на благо прогресса человечества, исправляя и смягчая нравы. Кстати сказать, утаённые, они могут быть источником беды. И масса тому примеров как жизненных, так и вымышленных. Портрет Дориана Грея был скрыт от обозрения и не остановил деградацию личности…

Ну а что же женщина в любви?

Иньский способ выражения практичнее. Извечно женское – «Я его слепила из того, что было,//А потом что было, то и полюбила»¹⁹⁴. Женщина не ведёт, не тянет, не изменяет мужчину, а довольствуется тем, что есть.

Романтик Гёррес написал об этом (на то он и романтик!) красиво:

«А чувство женщины трогает мужчина, каков он в жизни на деле, и женщина, когда она любит, стремится, забыв о себе, погрузиться в этот образ, изведать его до конца, проникнуть в самые тайные уголки его сердца и так, посредством опыта, составит идеал, который заключит она в своей груди, к которому будет льнуть словно плющ».

Но как тут не вспомнить чеховскую Душечку! Жила она с антрепренёром Иван Петровичем, все силы отдала театру, говорила: «Мы с Ванечкой…» Был её мужем управляющий лесным складом Василий Андреевич Пустовалов, снились ей доски и брёвна, убеждала она знакомых: «Дай Бог каждому жить, как мы с Васечкой…»

Случился в её жизни ветеринар Володенька, что же, «она повторяла мысли ветеринара и теперь была обо всём такого же мнения, как он».

Михаил Пришвин писал жене, которая составила себе идеал из образа писателя, которая льнула к нему словно плющ: «Тот человек, кого ты любишь во мне, конечно, лучше меня: я не такой. Но ты люби, и я постараюсь быть лучше себя».

Женщина улучшает и совершенствует для себя. Прячет любовь только для двоих. Чтобы не сглазили, чтобы не разрушили, чтобы не украли.

Мужчина готов выставить свою любовь на показ. Подобно Данко, мужчина поднимает над собой охваченное любовью сердце.

Опять, Серкидон, столкнулись мы с Вами с тем, что женский стиль поведения – земной, рациональный – направлен к мужчине, на удержание его рядом. Мужской стиль поведения в любви авторитарный, назидательный, рискованный, направленный вовне.

Жму Вашу руку, и до следующего письма.

-37-

Пpиветствую Вас, Сеpкидон!

Прошу меня простить, немного отступлю от нашей темы, сбившись на личное. В годы советского застоя довелось мне читать статью одного крупного функционера, который бранил литературную молодёжь за политику неучастия. За то, что молодые литераторы вместо активного вторжения в жизнь идут в сторожа и в кочегары… «Что могут сказать нам о жизни, – восклицал литературный партиец, – эти запечные сверчки!»

С этого дня полюбился мне образ запечного сверчка. Скромного певца, выводящего немудреные трели, и пусть бушуют чёрные бури за пределами убогой обители, он себе поёт и поёт. Потом заинтересовали меня затворники, схимники, отшельники, и вот однажды, роясь в справочниках, я узнал, что в Германии издавалась «Газета для отшельников». Кто же её издатели?..

Когда первая волна немецкого романтизма разбилась о непоколебимый гранит бюргерства, поднялась вторая волна, среди её представителей выделились Клеменс Брентано¹⁹⁵ и Йозеф Гёррес. Вот эти романтики и стали издавать «Газету для отшельников».

Поэт и прозаик Клеменс Брентано. Узок мир литературный, Клеменс, автор знаменитого стихотворения «Лорелея», оказался родным братом Беттины фон Арним, писавшей нежные письма Гёте. Её перу также принадлежит «Переписка Гёте с ребёнком», это она назвала жену его превосходительства тайного советника «бешенной колбасой». Кстати, ещё один любопытный образ…

Знакомый нам по прошлому письму Йозеф Гёррес! У Гёрреса бойких на язык сестричек не было, зато написан им ряд степенных трудов. Один из них – «Афоризмы об искусстве». Процитируем из этого труда:

«В любви мужчина – положительный, женщина – отрицательный фактор, оба стремятся к красоте вне себя и взаимно переносят её друг в друга. В такой деятельности перенесённая красота раскалывается – на красоту положительную, энергетическую, полную достоинства, и красоту отрицательную, тающую, прелестную, грациозную. При таком разделении красота первая – удел мужчины, вторая – женщины… Подобно тому как в барельефе прекрасная форма выступает вперёд, стремится вовне и является перед нами как возвышенное, так и прекрасная энергичность мужчины; как в инталиях прекрасная форма погружается внутрь, представляясь лишь отпечатком выпуклого рельефа, отражённого в них, так и вся прелесть и привлекательность женщины».

Продолжая разговор о любви, мы с Вами, Серкидон, будем ориентироваться именно на такую форму взаимоотношений между мужчиной и женщиной, а не на досадные исключения. Будем говорить о любви традиционной и, на мой взгляд, единственно правильной, когда мужчина любит и энергично добивается любви ответной, а женщина хочет быть любимой и грациозно принимает ухаживания. Убеждает себя, что мужчина прекрасен, и, в конце концов, уступает.

Почему так? Потому что, если мужчина не добивается женской любви, то никакой он не мужчина, а если женщина не уступает, то и говорить не о чем. От Ромула… Да нет, раньше. От первобытных времён и до наших дней сценарий «правильной» любви один и тот же. Мужчина в любви прежде всего охотник.

Вот он заприметил добычу. Насторожился, восхитился, возжелал. Туннельное зрение мужчины сконцентрировалось на цели. Всё остальное перестало существовать. Охота, только охота, ой как охота! В эти моменты – напряжённые, наполненные движением и страстью – мужчина прекрасен. Он торопит, предвосхищает, обещает и (надо же!) силится исполнить обещанное. Чтобы приблизить минуты блаженства, мужчина старательно демонстрирует свои таланты и мужество: приносит шкуры и жемчуга, поднимает камни и гири, демонстрирует, декламирует, сокрушает, переплывает, восходит…

Особый разговор – люди творческого склада. Они творят чудеса. Влюблёнными мужчинами созданы все или почти все шедевры, которыми мы, смиренные зрители, восхищаемся до сих пор. Почему?.. Да потому, что Афродита авансом выдала немереную энергию на обладание женщиной, но самого возжеланного и вожделенного обладания ещё нет. Из-за сущей ерунды, из-за мелочи – женщина против…

Ах, эта несносная кокетка! Она вырывается, ускользает, дразнит, прячется и… И мощная сексуальная энергия сублимируется в стихи, романы, полотна, статуи, симфонии, диссертации, дворцы, завоевания, открытия…

Приведу по этому поводу слова философа Петра Успенского¹⁹⁶:

«Сhercher la femme! Этот принцип нужно применять не только к раскрытию преступлений, а ко всей нашей культуре, созданной мужчиной, следовательно – женщиной».

Уточним: для женщины. Ради неё. Для главного завоевания. Какого? Мужчина в любовном бреду скажет: «Души и сердца…», – а на самом деле он, как танк Т-72, рвётся к прекрасному женскому телу… Женщина быстро убегает, но послушная и нашим домыслам, и законам природы, замедляет бег и…

Давайте, Серкидон, на время отведём глаза от этой парочки. И не подглядывать!.. У Вас есть чем заняться, перечитывайте мои письма…

Бурлит котёл страстей. Бурлит месяц, два, от силы три… Всё! Отбурлил. Вернёмся к нашим влюблённым… О-о-о! Как расцвела голубка наша! О-о-о, как полинял-то наш сизарь! Да он ли это? Где его агрессивность? Нет её. Тормозящие иньские гормоны удовлетворения понизили донельзя уровень тестостерона. Мужчина стал мягок, как плюшевый мишка. Он податлив. Раньше вскакивал, как ванька-встанька, а нынче чуть что – валится, а вставать не спешит. Отказывается проявлять любую инициативу. Разве только сексуальную. Да и ту кое-как.

Философ Ортега без обиняков пишет о таком состоянии как о временном отупении:

«Взгляд мерцающий и мягкий едва отличает объекты, снисходительно одаривая их лаской, ни на одном из них подолгу не останавливаясь. При этом рот бывает слегка приоткрыт в неопределённой улыбке, постоянно играющей в уголках губ. Выражение лица, свойственное дурачкам, – отупелое».

Да это ещё мягко сказано – «свойственное дурачкам»! Многие мужчины, испытавшие подобные состояния, припоминают себя как полных идиотов.

Долго так продолжаться не может. Влюблённый мужчина начинает замечать идиота в себе и вступает с ним в полемику. Вот он уже посматривает на свою любовь, как на засидевшуюся гостью. Он прислушивается и начинает слышать голоса из внешнего мира. Они давно призывали вернуться. К прежним заброшенным обязанностям. К заброшенным делам. К семье.

Оформляется новая цель – вернуться во внешний мир. Слёзы, уговоры («Не уезжай, лезгинец молодой…»¹⁹⁷, «Не уходи, побудь со мною…»¹⁹⁸ «А нынче всё косится в сторону»¹⁹⁹) бесполезны, мужчина рвётся из цепких женских объятий, бежит от Гименея, протянувшего когтистые лапы… И вот состоялось возвращение поблудившего сына. Порвалась горизонтальная цепочка. Мужчина убежал… Через некоторое время, вспоминая об этой любви, как о наваждении, он скажет: «Надо же… помешательство какое-то… но такая ласковая была…Как же её звали-то?»

Жан Поль – немецкий писатель и кумир Йозефа Гёрреса сказал, что любовь – эпизод в жизни мужчины. Оно и верно, мужчина опускается в любовь, как в прорубь, и так же, как из проруби, норовит выскочить…

Соскочу и я с насеста. Имейте совесть, Серкидон, второй час. Время обеда. Тем более что женская любовь – такая тема, что требует отдельного письма, а по-хорошему – диссертации, книги, библиотеки, всей жизни…

Крепко жму Вашу руку и до следующего письма.

-38-

Пpиветствую Вас, Сеpкидон!

О мужской любви сказано, пожалуй, достаточно. «Любить» – хобби для мужчины, для женщины любовь – профессия.

Поэтесса редкого таланта, уже нам знакомая – Элизабет Браунинг. Андре Моруа писал, что в любое дело она бросалась «головой вперёд», так бросилась и поэзию. Так – и в любовь:

Как я тебя люблю? Люблю без меры,

До глубины души, до всех её высот.

До запредельных чувственных высот.

До недр бытия, до идеальной сферы.

Что можно добавить к этому признанию? Пожалуй, только слова сентиментального Жан Поля: «Любовь – история в жизни женщины…»

Женщина хочет прожить эту историю подробно. Она заходит в любовь, как в тёплый тихий океан, медленно, с надеждой… Она принимает знаки внимания и ухаживания, она согласна, чтобы её любили, но сдерживает, отдаляет, чтобы ощутить появлением своей любви, первые ростки чувства. «Зачем так спешить? – спрашивает женщина. – Ведь у нас всё хорошо: и эти частые звонки, и эти долгие прогулки, и эти головокружительные поцелуи…»

Женщина готовится принять любовь, которая вот-вот придёт. Придёт к ней, как к себе домой. «Продлись, продлись прелюдия любви», – просит женщина… «Продлись, продлись, очарованье», – произносит она строчку Тютчева.

Симона де Бовуар²⁰⁰ предположила : «Многие женщины способны полюбить в случае, если они сами любимы. Чтобы влюбиться, им порой достаточно проявления любви. Женщина смотрит на себя глазами мужчины».

Глазами этого нетерпеливого, настырного, наглого существа, имя которому – влюблённый мужчина. Разве он даст насладиться прелюдией? Он не будет топтаться в прихожей, он рвётся в гостиную, а далее – в спальню. Он дрожит от нетерпения. Что с ним делать, если он такой?.. И равнина-женщина соглашается принять лаву страсти, которую извергает вулкан-мужчина…

Физическая любовь преображает женщину. Значительно увеличивается выброс в кровь разгоняющего янского гормона тестостерона. Так увеличивается, что иногда женщина говорит хриплым низким голосом. Она становится гораздо смелее в желаниях и поступках, намного активнее в любви. Мир видится влюблённой женщине исключительно через призму любимого мужчины. Думать она может только о нём. С удовольствием рассказывает она о том, какой он замечательный. Она может говорить о любимом бесконечно, иногда перехлёстывая и привирая…

Давайте вновь припомним девушку Клаву, любовный пыл которой Вы так жестоко сбили мороженым. А ведь если бы Вы покупали Клаве горячие пирожки, всё могло сложиться иначе. Она бы полюбила Вас. Представим себе ситуацию: «Клава + Серкидон = любовь».

Теперь подслушаем разговор влюблённой Клавы с подругами:

«… и вовсе не вырядилась, а надела красное платьице, потому что это любимый цвет моего Серкидончика. Пусть бросается на меня, как бык… Ой, он мне как-то сто красных роз приволок… Чётное дарить нельзя? Ну, значит, их было девяносто девять. Нет, лучше – сто одна… Серкидончик ещё чёрное и белое любит. «Сто один далматинец» – любимый наш фильм. Мы его сто один раз начинали смотреть, и всё нам до конца не добраться – целоваться лезет, кобель проклятый… Да нет, не далматинец, а Серкидончик мой темпераментный такой, просто – огонь, он же огненный знак – Овен… И не овнО, а Овен, поэтому огненно-красное любит… Такое, как моё платье, мы его вместе с Серкидончиком покупали, а короткое, потому что так надо… Ой, девчонки, а как Серкидон в шахматы играет! Я у него ни разу не выигрывала!.. Всё до конца не можем доиграть… Ну да, всё поэтому… А ещё мы путешествовать будем! Серкидончик вчера говорит: «Клава, поедем с тобой на Канарские острова. Это острова вечной весны, там всегда восемнадцать градусов». Почему всегда восемнадцать градусов? Я думаю, потому что так Серкидончик сказал… Нет-нет, к сорока градусам он очень устойчивый… Практически не пьёт. Серкидончик от меня пьяный. Так и говорит: «Клава, я от тебя балдею». Слушайте, а вчера Серкидончик…»

Наконец, одна из подруг не выдерживает: «Слушай, Клава, ну хватит уже, ты уже всех затрахала своим Серкидончиком…»

Затихнет Клава на минутку в обиде, а потом скажет: «Серкидончик бы так никогда не оборвал…»

Подруг-завистниц понять можно. Каково им смотреть на влюблённую, похорошевшую Клавдию, которая каждой клеточкой тела светится? Окончательно добьёт Клава подруг известием о том, что собралась с Вами на футбол.

– Когда это ты футбол успела полюбить?

– А что, очень занятная игра!

Ничего в этой игре занятного для Клавы нет. Ей всё равно, на что смотреть, лишь бы быть рядом с любимым человеком… Поход на футбол – не предел женских подвигов ради любимого мужчины.

Александр Куприн писал: «Почти каждая женщина способна в любви на самый высокий героизм. Для неё, если она любит, любовь заключает весь смысл жизни – всю Вселенную!»

О том, как меняется женщина в любви, можно писать бесконечно… Эх, лучше бы Вам не читать мою писанину, а разок послушать, как поёт Барбара Стрейзанд²⁰¹ «Women in love».

С этой песней полностью согласна другая Барбара. Автор бестселлеров Барбара де Анджелис. Она пишет, что влюблённая женщина похожа на только что политое растение. Константин Мелихан, внимательно наблюдавший за влюблёнными в него женщинами, изрёк: «Ничто так не украшает женщину, как мужчина».

Уточним – любимый мужчина. Когда говорят: «Мужчина есть лучшее, что природа придумала для женщины», – говорят опять-таки не о любом, а о любимом мужчине…

Серкидон! Как я полагаю, Вы уже поняли, хотя бы в первом приближении, какое это чудо – влюблённая женщина! Остерегаю Вас шутить с женской любовью. Не портите себе карму, не наживайте неприятностей. Запомните, что любовь женщины ведёт за собой не только милые приятности в виде поцелуев, но и суровый вопрос: «Берёт ли на себя мужчина ответственность за любовь женщины?..»

Теперь – десерт.

Любовь и в мужчине и в женщине обостряет чувства. Мужчина в чувствительных способностях своих догоняет женщину, а женщина в любви становится просветлённой подобно ангелу. Не зря же, обращаясь к любимым, мужчины говорят: «Мой ангел…» Ну например: «Мой ангел, ты мне чай пересолила…»

Пересолила, потому что влюблена. Ну вот и всё. Думайте, как создать Вашему ангелу райские условия? Хотя, конечно, с милым рай и в шалаше, если светло на душе!

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-39-

Пpиветствую Вас, Сеpкидон!

Милейший Серкидон, поставим любовь на паузу. Куда она денется? Поговорим о душе! Вернее, о душах. И не то чтобы о наших душах, ну их. Попытаемся мыслить, как говорят интеллектуалы, ширше… Мы уже с Вами пытались как-то представить себе поведение душ перед воплощением их в тела, теперь расскажу Вам о житие душ: как о земном, так и о внеземное – поднебесном. Предупреждаю, всё – сугубо между нами, никому о моих писаниях не рассказывайте, всё равно Вам не поверят.

Итак.

Мало хорошего ждёт обманщиц. Те, что обещали много, да не сделали из обещанного ничего, помещаются в изолятор. Плохо там, хуже, чем в тюрьме: на прогулку не выпускают, свидания не предусмотрены, клубов по интересам нет, вечера «Кому за 300» не проводятся. Сотни лет ждёт душа нового воплощения. Казалось бы, есть время подумать. Все ошибки проработать. Все промахи проанализировать. Дабы в новом воплощении быть уже не душой, а просто душкой.

А это значит: жить с благодарностью за воплощение, воспринимая его как чудо. Ко вновь даденному телу (как получишь тело – береги его!) относиться уважительно, словно к дорогому инструменту. Использовать этот инструмент с толком, с расстановкой, любовно. Каждое утро смотреть предоставленными глазами на Солнце, пока это можно делать снизу вверх. Помять тpавку зелёную сначала левым, потом и правым бочком. Встать да пробежаться. В речку занырнуть, да не забыть вынырнуть. И – по грибы. Обдуть одуванчик, давая жизнь новым одуванчикам. Да и свои гены по миру разбросать во все стороны.

Другими словами, получить земные опыты, недоступные небожителям. Чтобы было о чём рассказать по возвращении. Помните, у Есенина:

Счастлив тем, что целовал я женщин,

Мял цветы, валялся на траве.

И зверьё, как братьев наших меньших,

Никогда не бил по голове.

Это душа поэта заранее подготовила ответ на вопрос, в чём нашла она земное счастье, находясь в мужском теле…

После долгого содержания в отстойнике душа в долгожданное тело не воплощается, а врывается. Радуется! Ликует! Она похожа на щенка, которого долго не выводили гулять, и который наконец-таки вырвался на свободу. Потом она похожа на пьяного кучера, который злобно нахлёстывает лошадёнку хилую – бренную плоть, запчастей к которой Мастером не предусмотрено. Стегает душа бедное тело нещадно. Гоняет его по ухабам и рытвинам земным, помыкает как Сивкой-буркой. Транжирит, растратчица непутёвая, что ей дадено, не по-хозяйски. Будто задача её извести тело поскорей и рвануть домой, в бездонные выси. А зачем спешить? Куда они денутся, эти бездонные выси? Почему души ведут себя так бездушно и не по-хозяйски по отношению к вверенным телам?

Или мало душе «неполной радости земной», как сказано у космического поэта Лермонтова… Михаил Юрьевич…Мятежный вы наш…

Острый конфликт души и тела пронизывает всю осознанную жизнь гениального поэта. Могучая, цельная, честолюбивая душа поэта так и не смогла понять, почему она воплощена в нескладное, сутулое, пpиземистое, большеголовое, прожорливое, кривоногое тело. Вдобавок к тому – простолицее…

Если человек садится играть в шахматы, он должен смириться с тем, что конь ходит буквой «Г». Если человек живёт на земле, он должен тело даденное принять и возлюбить. За всю свою жизнь Михаил Юрьевич сделать этого так и не сумел. А тут ещё конь – не шахматный, но армейский – сбросил с себя юнкера Лермонтова на плац. Как результат падения: сломанная нога и хромота ко всем прочим нескладностям.

Когда и как появилась «с небом гордая вражда» воспетая поэтом, точно Вам не скажу, но, не боясь ошибиться, скажу, что причина её – горькая обида на Вседержителя…

Когда юнкер Лермонтов лежал со сломанной ногой в лазарете, Мишеля, рискуя быть наказанным, проведал его товарищ по ратоборствам и ученичествам – Мартынов. По злой иронии именно приятеля-Мартышку избрал поэт орудием своего неявного суицида.

А вот чеченские пули его миновали. Хотя в докладе начальства о Лермонтове было писано «первый на коне, последний на отдыхе». Командуя сотней бойцов, поручик Лермонтов не раз отважно бросался на укрепления неприятеля. Но горцы знали, что скачет на них в красной рубашоночке ашуг, и только Аллах может забрать жизнь ашуга.

Злая доля освобождения вольнолюбивой души от ненавистного тела легла на товарища по юнкерскому училищу. Мартынов и стрелять-то толком не умел, вдобавок, ему-то хорошо было ведомо «на что он руку поднимал». Если мыслить по-земному, Мартынов должен был промахнуться. Но дело было решено на Небесах. Душа поэта получила высочайшее разрешение на освобождение. Руку Мартынова навело Провидение. Раздался выстрел дуэльного пистолета Кухенройтера²⁰², пуля пробило тело под сердцем, и душа-беглянка рванулась ввысь,туда, где

На воздушном океане,

Без руля и без ветрил,

Тихо плавают в тумане

Хоры стройные светил.

Рванулась, чтобы развернуться там, точно в разгар гуляния гармонь, во всю ширь и с наслажденьем созерцать как

Средь полей необозримых

В небе ходят без следа

Облаков неуловимых

Волокнистые стада.²⁰³

Почувствовать, наконец, разницу, ощутить (спустимся по пьедесталу на ступеньку вниз, почитаем Тютчева), что

Всё лучше там, светлее, шире,

Так от земного далеко…

Так разно с тем, что в нашем мире

И в чистом пламенном эфире

Душе так родственно-легко…

Теперь снова нажимаем кнопку «пауза» и продолжим про любовь.

Думается, она особенная прихоть и лакомство души. Влюблённая душа попадает в любовь, словно в родную поднебесную среду. Во время этого приятного отпуска, житейские передряги не так докучают, и земное притяжения не тяготит небесную странницу. Душа с удовольствием отрабатывает высокую свою способность – способность любить.

Серкидон! Решительно спускаемся с небес на землю. Случай второй.

Сосед мой любвеобильный Васяня. Совсем-совсем не Лермонтов. Его душа повышенных обязательств на себя не брала и, может быть, поэтому, живёт с телом в полнейшей гармонии. Хотел я написать «душа в душу», но Вы, Серкидон, обвинили бы меня в тавтологии.

Злые языки называют таких, как мой соседушка, биомассой, на которой имеет возможность выделиться талант или гений. Но секундовку… Васяниному дружному тандему (душа – тело) есть чем похвастаться: три жены, шестеро детей, семеро внуков, собаки, кошки, говорящий попугай, тушканчик, тараканы… Всё это – жизнь наша грешная. Всё это крутится вокруг Васяни так, как Земля крутится вокруг Солнца.

А теперь скажите, что сосед мой не солнцеподобный. Попробуйте, оппоненты, убедить меня, что он для жизни бесполезный. У вас не получится.

Заключим так, Серкидон: души разные нужны, души разные важны!²⁰⁴ И простые, и сложные. И такие, как лермонтовский парус, что-то ищущие, а что непонятно. И такие, что наобещали перед воплощением с три короба, а что – вспомнить не могут. И, конечно, те души, что всё помнят и живут по принципу «Дал слово – держи!». Нужны и одинокие души…

Тему следующего письма дозвольте анонсировать загодя – одиночество души.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-40-

Приветствую Вас, Серкидон!

Как-то листал я какой-то малосерьёзный журнал – то ли «Возле смеха», то ли «около». Обратил внимание на конкурс «Сладкая троечка». Конкурсное задание немудрёное: составить из трёх слов неожиданную остроумную цепочку.

Читатели прислали симпатичные варианты ответов: «Пушкин – няня – кружка», «дрожжи – сахар – вода», «непьющий – негулящий – некурящий», «муж – жена – любовник», «он – она – луна…»

Первый приз достался Лене Арсеньевой из города Сергиев Посад. Я взял Лену на заметку, как Вашу потенциальную невесту. Девушка, убеждён – «спортсменка – комсомолка – красавица» – прислала на конкурс три слова: «я – люблю – тебя». И конкурс пришлось закрыть. О чём организаторы и осведомили читателей. И правильно сделали – самое сладкое случилось.

К слову. Запомните четверостишие Маршака:

Как лишний груз мешает кораблю,

Так лишние слова вредят герою.

Слова «я Вас люблю» звучат порою

Сильнее слов «я очень Вас люблю».

Сюда же добавим две строчки из песни Рождественского:

Как будто парус – кораблю

Три слова: «Я тебя люблю».

«Я Вас люблю». Как правило, с этих слов и начинается сбор сладкой ягоды, которую рвут вместе… А вот горькую ягоду собирают в одиночестве. Вот и

перейдём к ранее анонсированной теме – «Одиночество души и, связанное с ним одиночество сердца». Прекрасно написано у Тютчева:

Как сердцу высказать себя?

Другому как понять тебя?

Поймёт ли он, чем ты живёшь?

Мысль изречённая есть ложь!

Мальчик из культового фильма²⁰⁵ написал: «Счастье – это, по-моему, когда тебя понимают». По-моему, тоже. Но вот человечество дожило (и не однократно) до конца света, а люди так и не научились понимать друг друга. Убивать друг друга научились очень хорошо, а вот понимать…

Харуки Мураками²⁰⁶: «Почему все должны быть такими одинокими? Почему это необходимо – быть такими одинокими? Сколько людей живёт в этом мире, каждый из них что-то жадно ищет в другом человеке, и всё равно мы остаёмся такими же бесконечно далёкими, оторванными друг от друга. Почему так должно быть? Ради чего? Может, наша планета вращается, подпитываясь людским одиночеством?».

Генрих Гейне в «Путевых записках» писал: «Ведь, по существу, мы живём в духовном одиночестве, каждый из нас благодаря особым приёмам воспитания или случайному подбору материала для чтения получил своеобразный склад характера; каждый из нас под духовной маской мыслит, чувствует и действует иначе, чем другие, а поэтому и возникает столько недоразумений, и даже в просторных домах так трудна совместная жизнь, и повсюду нам тесно, везде мы чужие и повсюду на чужбине».

О вечном одиночестве человеческой души пишет богослов Анатолий Жураковский²⁰⁷, ссылаясь на рассказ Мопассана²⁰⁸:

«Есть перегородка в нашей душе, которую не в силах переступить душа другого. Есть черта, отделяющая нас от мира, которую не перейдёт никто. Ни одну нашу мысль, ни одно наше чувство никто не может восчувствовать так, как зародилось оно у нас в душе. Всякое наше психическое переживание, проходя через многообразную призму души другого, преломляется и воспринимается уже не таким, каким было оно у нас. Мы всегда «одинокие» духовно, мы никогда не сливаемся с другими до полного, конечного единства души и тела, такое единство недостижимо в плоскости естественного бытия».

Серкидон, ради Вас я отыскал рассказ Мопассана «Одинокие». Он состоит из беседы двух мужчин. Вернее сказать, монолога, потому что один из героев явно говорливей. Ему-то и дадим слово:

«… больше всего страдаем мы в жизни от вечного одиночества, и все наши поступки, все старания направлены на то, чтобы бежать от него… И любим мы так, словно нас приковали рядом, к одной стене, и мы простираем друг другу руки, но соединиться не можем. Мучительная потребность полного слияния томит нас, но все усилия наши бесполезны, порывы напрасны, признания бесплодны, объятия бессильны, ласки тщетны. Стремясь слиться воедино, мы устремляемся друг к другу и лишь ушибаемся друг о друга…»

То ли дело – ангелы! Джон Мильтон²⁰⁹ отмечал, что тела ангелов, состоящие из света, полностью проникают друг в друга… Дерзают и люди (французский поэт Прюдом²¹⁰): «Достичь слиянье душ//В сплетеньи наших тел…»

Так вот зачем «сплетенье рук, сплетенье ног», вот зачем эти на первый взгляд нелепые повторяющиеся движения. Влюблённые силятся слить свои души…

Но тщетно… Танталовы муки человеческой души – вроде другой человек рядом, но душа его недоступна. Чужая душа – потёмки.

Но вернёмся Мопассану, к словам о «плоскости естественного бытия» и предположим, что любовь есть способ уйти в многомерное пространство. Вот куда устремляется душа человеческая в надежде быть понятой, в желании познать душу другую, в попытке покончить с одиночеством.

Сверимся с авторитетами. Философ Ортега в «Этюдах о любви» замечает:

«Любящий испытывает необъяснимую потребность растворить свою личность в личности другого человека и, наоборот, вобрать в свою личность любимого».

Всесторонне одарённый Иоганн Гердер, которого мы определили в наставники Гёте, писал близкой приятельнице Каролине Фойхтерслебен:

«Что же такое любовь? Это значит вчувствоваться в существование, в движение сердца другого существа, и это значит не только без всякого принуждения, но одновременно с наслаждением, в состоянии радостной интимности, переживать себя в другой жизни».

Перевидавший сотни писем на своём веку, почтальон Печкин говорил по такому поводу: «До чего бывают люди до чужого добра жадные!..»

Оно и верно! Мало человеку своего – подай ему и чужое.

Иоанн Златоуст²¹¹: «Свойство любви таково, что любящий и любимый составляют уже как бы не двух отдельных людей, а одного человека».

Любого златоуста неплохо подкреплять примерами из художественной литературы.

Лев Толстой. «Анна Каренина». Лёвин и Кити уже супруги. Лёвин, думая о Кити, понимает, «что она не только близка ему, но что он теперь не знает, где кончается она и начинается он».

Эрнест Хемингуэй²¹². «По ком звонит колокол». Мария говорит Роберту:

«Ты чувствуешь? Моё сердце – это твоё сердце… Я – это ты, и ты – это я… Ведь правда, что мы с тобой – одно?»

Зинаида Гиппиус²¹³ в очерке «О любви» в один ряд с уже известными нам произведениями, где страдали Вертер и Митя, ставит роман Деренна²¹⁴ «Габи, любовь моя». Зинаида Николаевна обращает наше внимание на апогей их любви:

«Их соединение как будто даже ничего нового не вносит в любовь, так она уже полна и совершенна. Поэма этой ночи, откровенная и целомудренная, написана без единого срыва. Вся пронизана и покрыта двумя словами: «moi – toi», «ты – я, я – ты». И уже естественным кажется, что она говорит то, что он начал думать, он произносит слова, которые она сейчас захочет услышать».

Вот ведь что делает любовь! Она ломает всяческие перегородки, сливая в одно целое души и сердца. Во время любви каждый любящий свято верит, что имеет право на другого человека. Видимо, потому, что влюблённые живут по законам некого ангелоподобия, законы человеческие во время неистовой любви влюблённых не сдерживают.

Вы мне, Серкидон, можете сказать, что сложновато для разумения письмишко получилось. Нельзя ли по-проще? Да, конечно, можно и проще, но в этом случае не договаривать нельзя. Вы же хотите знать о любви всё?

Крепко жму Вашу руку, и до следующего более простого письма.

.

-41-

Приветствую Вас, Серкидон!

Слава мудрецам! Слово мудрецам! Читаем у Искандера: «Гений нации самым слабым, отсталым формам национальной жизни придаёт самый цветущий вид. В этом, может быть, подсознательно сказывается благородный пафос лечения нации, если это вообще возможно. Великий гуманистический пафос русской классической литературы общепризнан. Томас Манн назвал русскую литературу святой. Но не есть ли это реакция национального гения на жестокость российской жизни, попытка лечения её? Великая немецкая философия и великая немецкая музыка, самые поднебесные формы культуры, не есть ли это реакция на слишком практичную, приземлённую немецкую жизнь? Знаменитый трезвый французский разум, то, что Блок назвал «острый галльский смысл», не есть ли реакция на французское легкомыслие? Национальный гений как бы говорит своей нации: “Подымайся! Это возможно. Я ведь показал, что это возможно!”»

Какая умница Фазиль Абдулович!

А что же гений в любви? Способен ли он показать, как надо любить? Пусть не всей нации, пусть только отдельному её представителю. Дать мастер-класс Вам, Серкидон.

Долго перебирать национальных Мастеров «науки страсти нежной» не будем, начнём с Пушкина. Будем последовательны, не изменим нашему правилу: ходить – с туза, любить – королеву, начинать – с Пушкина…

Юлий Айхенвальд²¹⁵, из книги «Силуэты русских писателей»: «Ни до Пушкина, ни после него никто так полно, отрадно и признательно не ощущал желанного присутствия женщины…Женщина нашла в нём певца и очарованного, и чарующего».

Пётр Губер²¹⁶ в известном труде «Донжуанский список Пушкина» утверждает: «Он был гениален в любви, быть может, не меньше, чем в поэзии. Его чувственность, его пристрастие к внешней женской красоте всем бросались в глаза. Но одни видели только низшую, полузвериную сторону его природы. Другим удалось заметить, как лицо полубога выступало за маскою фавна. Нужно ли добавлять, что эти последние наблюдатели были гораздо ближе к подлинной правде».

Фёдор Сологуб как-то сказал о Пушкине походя: «Этот негр, который кидался на русских женщин…»

Антипод Пушкина по мировоззрению, особенно зоркий там, где касалось дело тёмных сторон жизни, сын портного и прачки – Фёдор Сологуб разглядел лишь, на что его хватило – повадки фавна. Этим и ограничил Александра Сергеевича. А почему злобным зоилом упомянуты только русские женщины? А Амалия Ризнич?²¹⁷ А Каролина Собаньская?²¹⁸

Приведены три мнения: два полярных и одно серединное. Три человека увидели Пушкина по-разному. А поскольку натура Александра Сергеевича и глубока, и богата, и необъятна, то найти в ней можно всё что угодно…

Как же формировался наш отечественный гений любви.

Воспитывали Сашу бабушка и няня – Арина Родионовна, а формировалось сознание мальчика книгами из библиотеки отца. А там – сплошь французы. Недосмотрели родители, махнули на сына рукой или, как говорят в современной молодёжной среде, «забили» на мальца. А нет бы предложить входящему в жизнь любопытному отпрыску книги Агнии Барто, Корнея Чуковского, Самуила Маршака! На худой конец Сергея Михалкова. Но перечисленные писатели к началу детства Сашеньки подготовились отвратительно: ничего не написали. Больше Вам скажу, они ещё и не родились.

Поэтому «наше всё» в детстве своём перечитало библиотеку отца, состоящую в основном из французских авторов. «Острый галльский смысл»²¹⁹ по малолетству Саша усвоить не мог, а вот французским легкомыслием пропитался так, что хоть отжимай.

И кто же испортил нашего юного гения?

Прежде всего: Шатобриан и мадам де Сталь²²⁰. Признательное показание получаем из «Евгения Онегина»²²¹:

Нас пыл сердечный рано мучит.

Очаровательный обман,

Любви нас не природа учит,

А Сталь или Шатобриан.

Остальные агенты влияния: Шодерло де Лакло, Кребийон-сын,²²² Ретиф де Ла Бретонн, Шамфор, Парни²²³.

Для примера, стихи Эвариста Парни:

Она придёт! К её устам

Прижмусь устами я моими;

Приют укромный будет нам

Под сими вязами густыми!

Волненьем страсти я томим;

Но близ любезной укротим

Желаний пылких нетерпенье;

Мы ими счастию вредим

И сокращаем наслажденье.

Напоминает «Зацелую допьяна, изомну, как цвет…²²⁴», только не по-рязански, а самым что ни на есть французским образом – продлевая наслаждение. Эта инструкция читана неоднократно, мы помним про «растрёпанный томик Парни»²²⁵.

Совсем забылось про Вольтера…

Позвольте нерифмованный отрывок из «Орлеанской девственницы»:

«Кто не влюбится до безумия в такие прелести? Белая шея чиста, как алебастр, а внизу раскинулась холмистая долина Амура. Две круглые груди пленяют взор, подобно розам цветут их ореолы. Пышная грудь возбуждает желания. Рука протягивается к ней, в глазах – томный огонь, и жадно хотят припасть к ней уста».

Автор первой обширной биографии Пушкина, основатель пушкинистики Павел Анненков писал: «Библиотека отца оплодотворила зародыши ранних и пламенных страстей, существовавшие в крови и в природе молодого человека, раздвинула его понятия и представления далеко за пределы возраста, который он переживал, снабдила его тайными целями и воззрениями, которых никто в нём не предлагал».

Французской прозой был мальчик обложен, как дровами, французскими стихами, как хворостом, искрой послужил (а это было уже в Лицее) первый поцелуй. И запылали африканские страсти, запламенела душа. Далее подбрасывались в пылающую душу женские имена, как из донжуанского списка, так и те, что Александр Сергеевич не припомнил…

К тому времени, когда поэт оказался у своего последнего барьера, «кипучая бездна огня»²²⁶ выгорела, тлели угли. В «отсутствии воздуха»²²⁷ тлели едва-едва… Александр Сергеевич замер, как детская игрушка, у которой разрядилась батарейка.

Впереди нацеленный пистолет оскорбителя, за спиной: карета, Черная речка, чёрные помыслы, белый снег, подорванное неврозом здоровье, ущемлённое самолюбие, мучительный творческий застой, потрачены деньги, выданные на «Историю Пугачёва», а история не написана, финансовый крах журнала, 120 000 рублей общего долга, короткий царский поводок, влюблённая в Дантеса жена, неопределённое, омрачённое нищетой будущее детей, собственная строка – «Но отослать его к отцам//Едва ль приятно будет вам…»²²⁸

И потом, пусть даже он убит, и что? Ничего никуда не исчезнет. Добавятся слёзы жены, истерика её сестрицы (вдовы), выволочка от царя, опала… и уж точно в долг никто не даст…Итог был подведён («Я памятник себе воздвиг…»), поэт дождался выстрела, и пуля Дантеса решила все проблемы. Избавила душу от страданий, а все земные хлопоты переложила на царя Николая Павловича. Самодержец-гонитель изгнал из России недругов поэта, заплатил по долгам, позаботился о детях, а потом и о жене.

А что касается литературных оппонентов, то они тут же стали горячими сторонниками поэта. Один тут же с удивлением написал: «Велик был человек, а пропал, как заяц.»²²⁹

Иное мнение узнаём из письма барона Геккерна матери Дантеса: «Жоржа не в чем упрекнуть, его противником был безумец, вызвавший его без всякого разумного повода, ему просто жить надоело, и он решился на самоубийство, избрав руку Жоржа орудием для своего переселения в другой мир»²³⁰.

Старый интриган и сводник передёргивает в отношении «без всякого разумного повода». Дантес уже не просто преследовал жену Пушкина, он перешел к жёсткому «прессингу» Натальи Николаевны… Но мысль – Дантес как орудие суицида для измученного обстоятельствами поэта – считать совсем абсурдной нельзя.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-42-

Приветствую Вас, Серкидон!

Молил сегодня поутру лучезарного Аполлона, заламывая руки и вознося очи к небу. Нужна была подсказка – с чего начать разговор о влюблённостях Пушкина, о страстях его пылких и разных к женщинам и ко всему прочему. Древнегреческий бог остался глух к моим мольбам, и тут наткнулся я взглядом на собрание сочинений олимпийца Гёте. Конечно, ничего о русском гении немецкий гений не писал: полвека разницы и разные культуры. Зато вот какое любопытное суждение нашлось у Гёте о любимце шотландского народа:

«Возьмём Бёрнса. Не потому ли он велик, что старые песни его предков жили в устах народа, что ему пели их, так сказать, тогда ещё, когда он был в колыбели, что мальчиком он вырастал среди них и сроднился с высоким совершенством этих образов, что он нашёл в них ту живую основу, опираясь на которую, мог пойти дальше? И ещё, не потому ли он велик, что его собственные песни тотчас же находили восприимчивые уши среди его народа, что они затем звучали ему навстречу из уст жнецов и вязальщиц снопов, что ими приветствовали его весёлые товарищи в кабаке? Тут уж и впрямь могло что-то получиться».

Ещё как получилось! День рождения Бёрнса – 25 января – национальный праздник Шотландии. Люди собираются за праздничным столом и под звуки волынки выносят воспетые поэтом блюда. Начиная с блюда номер один – пудинга Хаггинс:

В тебе я славлю командира

Всех пудингов горячих мира, –

Могучий Хаггинс, полный жира

И требухи…

Дальше я не цитирую, иначе Вы, Серкидон, не дочитав, рванёте в студенческую столовую. Требуху Вы там найдёте быстро, но совсем не ту, что надо…

Так вот. А почему бы в России не сделать национальным праздником день рождения Александра Сергеевича Пушкина? Прекрасный летний день – 6 июня. Сколько у нас в России праздников, что называется ни о чём. Поднимешь рюмку, а что сказать и не знаешь. А тут бы глянул россиянин озорным взглядом на жёнушку да и сказал бы: «Выпьем, добрая подружка бедной юности моей…²³¹»

Вот так мы с Вами, Серкидон, на кривой козе подъехали к первому дорогому для Пушкина имени. Арина Родионовна²³² – няня. Ей посвящены многие прекрасные пушкинские строки: «Буря мглою небо кроет…»²³³, «Наперсница волшебной старины…», «Подруга дней моих суровых,//Голубка дряхлая моя…»

Не так много найдётся женщин, любовь которых не сжигала душу поэта, но согревала её. И, кстати сказать, вынянчила. Без любви и «кропотливого её дозора»²³⁴, без песен и сказок Арины Родионовны не стал бы Пушкин великим национальным поэтом…

Но не няней единой! Не может гений просидеть всю жизнь у няниной лучинки. Гений сам стремится стать источником света.

ЦАРСКОЕ СЕЛО.

Лицей. Студенческая келья. Закупоренные страсти. Можно только догадываться, какой силы желания и чувства бродили в душе смуглого отрока, бродившего по аллеям…²³⁵ «В те дни, когда в садах лицея//Я безмятежно процветал…²³⁶» написано с благодарной мужественностью. Далеко не всё было безмятежно.

Но кончилось лицейское монашество, и вылетел Пушкин из лицея, как из пушки. Как пробка из откупоренной бутылки шампанского…

КАВКАЗ

Сумбурное время года – весна. А весна любовных отношений, да ещё у гения, это явление простыми словами неописуемое, только стихи могут его передать, и то лишь отчасти.

Признательные показания из «Евгения Онегина»:

Нет, никогда средь пылких дней

Кипящей младости моей

Я не желал с таким мученьем

Лобзать уста младых Армид,

Иль розы пламенных ланит,

Их перси, полные томленьем;

Нет, никогда порыв страстей

Так не терзал души моей!

Когда ж случилось это «никогда»?

1820 год. Молодой Пушкин волею судьбы и рассерженного монарха путешествовал по Кавказу с семьёй генерала Раевского²³⁷, был дружен со всей мужской частью семейства и был влюблён во всю женскую часть его. У генерала было всего-то четыре дочери, и они легко уместились в просторном сердце поэта. Выше я привёл лишь вторую часть онегинской строфы, с Армидами. Теперь пришёл черёд первой её части, и заодно расшифруем «Армид».

Мария Раевская²³⁸. Она и волны Азовского моря вдохновили поэта на знаменитое лирического отступление:

Я помню море пред грозою:

Как я завидовал волнам,

Бегущим бурною чредою

С любовью лечь к её ногам!

Как я желал тогда с волнами

Коснуться милых ног устами!

Из мемуаров Марии Николаевны:

«Как поэт, он считал долгом быть влюбленным во всех хорошеньких женщин и молодых девушек, с которыми он встречался. Мне вспоминается, как во время этого путешествия, недалеко от Таганрога, я ехала в карете с Софьей, с нашей англичанкой, русской няней и компаньонкой. Завидев море, мы приказали остановиться, вышли из кареты и всей гурьбой бросились любоваться им. Оно было покрыто волнами, и не подозревая, что поэт шел за нами, я стала забавляться тем, что бегала за волной, а когда она настигала меня, я убегала от нее; кончилось тем, что я промочила ноги. Понятно, я никому ничего об этом не сказала и вернулась в карету. Пушкин нашел, что эта картина была очень грациозна и, поэтизируя детскую шалость, написал прелестные стихи; мне было тогда лишь 15 лет».

На год старше была Елена²³⁹. Она считалась самой красивой из сестёр. Высокая и стройная Елена Николаевна прекрасно знала литературу, переводила англичанина Байрона на… французский. Поскольку, как и другая любимая женщина Пушкина – Татьяна Ларина, «Она по-русски плохо знала,// Журналов наших не читала,//И выражалася с трудом на языке своём родном»²⁴⁰.

Переводы Елены Николаевны поэт находил очень близкими к оригиналам. А саму Елену Николаевну близкой к совершенству. Ей написаны стихи, заканчивающиеся четверостишием:

Тогда изгнаньем и могилой,

Несчастный, будешь ты готов

Купить хоть слово девы милой,

Хоть лёгкий шум её шагов.

Потом милые девы затопали в стихах иных поэтов, эпигоны были не столь искусны в стихосложении и сделали своё чёрное дело, превратив лёгкие шаги дев в поступь Командора…

Ага!.. Забыл. Вот что значит начинать писать без благословения. Я забыл привести цитату из письма Пушкина брату Льву²⁴¹, но будем считать, что влюблённый путешественник пишет Вам. Лёвушке всего-то пятнадцать лет, рановато ему знакомиться с женскими прелестями. А вот Вам – в самый раз. Значит, договорились –

Пушкин – Серкидону, 24 сентября 1820 года, Кишенёв.

«Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провёл я посереди семейства почтенного Раевского. Я не видел в нём героя, славу русского войска, я в нём любил человека с ясным умом, с простой, прекрасной душой, снисходительного, попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина… Все его дочери – прелесть, старшая – женщина необыкновенная».

Вот с неё-то, с Екатерины²⁴², и надо было мне начинать «раевский» цикл Пушкина. Во-первых, по старшинству, во-вторых, женщина она, по утверждению восхищённого поэта, была необыкновенная.

Наблюдая за Екатериной Николаевной, Пушкин написал:

Взгляни на милую, когда своё чело

Она пред зеркалом цветами окружает,

Играет локоном – и верное стекло

Улыбку, хитрый взор и гордость отражает.

Четвёртая сестра Софья по малолетству своему стихами Пушкина не отмечена. Но влюблён в неё огнедышащий гений был обязательно. Вспомним слова Марии Николаевны: «…во всех хорошеньких женщин и молодых девушек, с которыми он встречался». А Сонечка была чудо какая хорошенькая!

КИШЕНЁВ

В Бессарабию, к месту ссылки добрался Пушкин лишь к сентябрю. Не будем рассказывать о его амурных похождениях и проделках в Бессарабии. Даже наша легкомысленная переписка такого не выдержит. Одна «Гаврилиада» (чем не проделка!) многого стоит! Князь Вяземский, меткий острослов, назвал Пушкина в дружеской переписке Бес-Арабский… Можно себе представить!

ОДЕССА

«Пушкина и Одесса». Предлагаю такое название для книги, а напиши её, большую и с иллюстрациями, Вы, Серкидон. Мне на такой труд не время отвлекаться, у меня ещё не все южные влюблённости перечислены.

Три женщины, три южные красавицы, заставляли сердце поэта бешено колотиться, а душу гения – гореть с мартеновской мощью. Для каждой прелестницы были написаны стихи, положеные на музыку и ставшие романсами. Александр Сергеевич бросался к ногам Амалии Ризнич ( «Мой голос для тебя и ласковый и томный…»), Каролины Собаньской ( «Что в имени тебе моём…»), Елизаветы Воронцовой («Храни меня, мой талисман…») Пусть не всё писано в Одессе, но встречи, но любовь полыхала у моря! Не забудем и чувства Пушкина к черноморским волнам… Это – любовь, и на сей раз любовь питающая и проникновенная. Поэт полюбил море, как женщину, и не постеснялся признаться в любви своей:

Моей души предел желанный!

Как часто по брегам твоим

Бродил я тихий и туманный,

Заветным умыслом томим!²⁴³

Серкидон! Век мне писем не писать, если это не глубокое чувство! Далеко не каждая любимая поэтом брюнетка удостаивалась стихов перед расставаньем. А Чёрному морю поэт написал:

Прощай свободная стихия!

Последний раз передо мной

Ты катишь волны голубые

И блещешь гордою красой²⁴⁴.

Сравнимо со строчками к Воронцовой:

В последний раз твой образ милый

Дерзаю мысленно ласкать,

Будить мечту сердечной силой

И с негой робкой и унылой

Твою любовь воспоминать²⁴⁵.

С морем, с Одессой, с Елизаветой Ксаверьевной поэт попрощался навсегда. Мне, Серкидон, тоже пора с Вами проститься, но, будем надеяться, не навсегда.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-43-

Приветствую Вас, Серкидон!

Помню, что «Евгения Онегина» Вы «проходили», но предлагаю Вам прочитать роман повнимательней. Обратите пристальное внимание на лирические отступления. В них так много Пушкина!.. Конечно, есть Пушкин и в Онегине («Прямым Онегин Чайльд- Гарольдом//Садился утром в ванну сО льдом…), есть в Ленском («Ах, он любил, как в наши лета//Уже не любят; как одна//Безумная душа поэта//Ещё любить осуждена…». Татьяна любила русскую зиму с её «холодную красою» не меньше Александра Сергеевича. Но тут автор лишь едва выглядывает из-за героя. В отступлениях – адекватный лирическому герою, не прикрытый великосветскими условностями Пушкин. Возмужавший и мудрый.

Как грустно мне твоё явленье,

Весна, весна! пора любви!

Какое томное волненье

В моей душе, в моей крови!

С каким тяжёлым умиленьем

Я наслаждаюсь дуновеньем

В лицо мне веющей весны

На лоне сельской тишины.

А что случилось? Почему «утро года» навевает совсем не утренние, а предвечерние тяжёлые мысли солнечному гению? А дело в том, что «Между пальцами года//Просочились – вот беда.//Между пальцами года – //Кап-кап»²⁴⁶. Это строчки другого поэта, из другого времени. Но во все времена поэты замечают уход младости. Вот и Пушкин заметил, когда «уж небо осенью дышало»²⁴⁷.

Ужель и впрямь и в самом деле

Без элегических затей

Весна моих промчалась дней

(Что я шутя твердил доселе)?

И ей ужель возврата нет?

Ужель мне скоро тридцать лет?

МИХАЙЛОВСКОЕ.

Но ведь сначала было лето! Пушкинское лето, через которое мы едва не перепрыгнули. Оно отсветило в родовом поместье – Михайловское, куда поэт был сослан под надзор без права выезда. Но храбрился как мог:

Я был рождён для жизни мирной,

Для деревенской тишины:

В глуши звучнее голос лирный,

Живее творческие сны²⁴⁸.

Отшумела сумбурная весна. События, ссоры, встречи, расставания, впечатления были подвергнуты духовной инкубации: пересмотрены и переоценены.

В уединении мой своенравный гений

Познал и тихий труд, и жажду размышлений.

Владею днём своим; с порядком дружен ум²⁴⁹.

Сознание «своенравного гения», «опылённого французами», орошённое морскими брызгами, раздвинулось. Мысль потекла мощно и плавно. Александр Сергеевич стал зрелым мастером. Из Михайловского современникам было сообщено: «Я чувствую, что духовные силы мои достигли полного развития и что я могу творить».

Трагедия «Борис Годунов» есть подтверждение этих слов. Пусть «друзья Людмилы и Руслана²⁵⁰» сколь угодно долго уверяют меня, что Черномор это Голова, но нет и ещё раз нет! Примите от меня станиславское «не верю!». Размер голов решает не всегда. Не раз и не два читана мною поэма «Руслан и Людмила», и каждый раз создаётся впечатление какого-то литературного ученичества. Думается, это сыроватое произведение не пропеклось на огне гениальности. А вот и мнение критика журнала «Вестник Европы»: «Зачем допускать, чтобы плоские шутки старины снова появлялись между нами! Шутка грубая, не одобряемая вкусом просвещённым, отвратительна, а нимало не смешна и не забавна»²⁵¹.

Мнение, возможно, излишне суроватенькое, но какая-то сермяга в написанном есть.

Позже, в 1928 году Пушкин пытался исправить грехи молодости: добавил гениальное вступление – «У лукоморья дуб зелёный…», исправлял, убирал самое вопиющее… Можно себе представить, каким сырым был первоначальный вариант.

Но за шесть лет (1820-1826) огромный путь прошёл наш «курчавый маг». Путь в три-четыре творческие жизни. В Пушкине мало что осталось от автора злобных эпиграмм, которыми он злил то одну, то другую голову российского орла – то Александра Павловича Романова, то Алексея Андреевича Аракчеева. ..

Душа гения созрела.

Моё личное мнение, Серкидон, которое ни в коем случае Вам не навязываю: лучшие лирические стихи (и не только любовные) написал Пушкин в Михайловском, в течение своего двухгодового творческого лета. «В глуши сильнее голос лирный…» Да и верно то: всё значительное создается мужчинами в уединении. В деревенской тишине Михайловского Пушкин написал:

«Храни меня мой талисман…» – Елизавете Воронцовой.

«Я помню чудное мгновение…» – Анне Керн.

« Я Вас люблю, хоть и бешусь…» – Александре Осиповой²⁵².

«Буря мглою небо кроет…» – Арине Родионовне.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ.

Пушкин задумал жениться. Припомнил формулу: до тридцати – не спешить, после тридцати – не мешкать²⁵³ и начал лихорадочно искать жену. Жениться – измениться. На ком – не так важно. Важно было «прежний путь переменить на что-нибудь²⁵⁴».

Мечась между двумя столицами, Александр Сергеевич искал на ком бы жениться. Невесту себе искал. Наконец, убедил себя, что он «очарован и огончарован»²⁵⁵, что нашёл «чистейшей прелести чистейший образец²⁵⁶». С тем и женился. Осень судьбы оказалась плодоносной – четверо детей. Теперь об осени в обычном её понятии. Осень как время года – озвученная любовь Пушкина. Самые чистые и глубокие думы приходили к поэту, когда он ходил по опавшим листьям, его самое заветное признательное четверостишие посвящено отнюдь не женщине:

Унылая пора! Очей очарованье!

Приятная мне твоя прощальная краса –

Люблю я пышное природы увяданье,

В багрец и в золото одетые леса…²⁵⁷

Но и тут можно найти женские следы на разноцветной осенней траве. Пушкин объясняет свою любовь к осени на примере любви к увядающей женщине.

Мне нравится она,

Как, вероятно, вам чахоточная дева

Порою нравится. На смерть осуждена,

Бедняжна клонится без ропота, без гнева.

Улыбка на устах увянувших видна;

Могильной пропасти она не слышит зева;

Играет на лице ещё багровый цвет.

Она жива ещё сегодня, завтра нет²⁵⁸.

Больными туберкулёзом, а тогда эта болезнь была приговором, были любимые Пушкиным – Амалия Ризнич («Для берегов отчизны дальней…») и Елена Раевская («Увы, зачем она блистает// Минутной, нежною красой²⁵⁹).

Ну а нелюбимой французской зимой поэта стал Дантес… Срази злодейская пуля обычного человека, можно было бы ставить точку, а для Пушкина – вечная весна. Александр Сергеевич знал об этом, когда писал: «Душа в заветной лире// Мой прах переживёт и тленья убежит…²⁶⁰»

И я убегаю от Вас, крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-44-

Приветствую Вас, Серкидон!

Попытаемся с Вами составить не то чтобы донжуанский список, скорее, перечень пушкинских привязанностей и страстей…

П. Е. Щёголев²⁶¹ считает, что дочь генерала Раевского Мария Николаевна занимала в сердце поэта особое место, что именно она и есть та самая заветная утаённая любовь, скрытая в им написанном донжуанском списке как NN. Вот что пишет Павел Елисеевич:

«Но неразделенная любовь бывает подобна степным цветам и долго хранит аромат чувства. Сладкая мучительность замирает и сменяется тихими воспоминаниями: идеализация образа становится устойчивой, а не возмущенная реализмом чистота общения содействует возникновению мистического отношения к прошлому.

Исключительные обстоятельства – великие духовные страдания и героическое решение идти в Сибирь за любимым человеком – с новой силой привлекли внимание поэта к этой женщине, едва ли не самой замечательной из всех, что появились в России в ту пору, и образ ее не только не потускнел, но заблистал с новой силой… Затихшее чувство снова взволновалось, и чистый аромат неразделенной любви стал острым и сильным. Все увлечения поэта побледнели подобно свечам, бледнеющим перед лучами дня. Пустыня света обнажилась. В эти минуты у поэта было одно сокровище, одна святыня – образ М. Н. Волконской, последний звук ее речей».

Так и написано у Пушкина:

Твоя печальная пустыня,

Последний звук твоих речей

Одно сокровище, святыня,

Одна любовь души моей²⁶².

Николай Васильевич Гоголь считает, что была у Пушкина ещё одна святыня:

«Даже в те поры, когда он метался в чаду страстей, поэзия была его святыня, – точно какой-то храм. Не входил он туда неопрятный и неприбранный; ничего не вносил он туда необузданного, опрометчивого из собственной жизни своей; не вошла туда нагишом растрёпанная действительность. А между тем всё там до единого есть история его самого. Но это ни для кого не зримо».

Но вернёмся к генеральской дочери, не дорожившей любовью поэта. Кто в этом виноват? А никто не виноват… Вспоминая Пушкина, Мария Николаевна писала: «В сущности, он любил лишь свою музу и облекал в поэзию всё, что видел».

Верно то, что поэт мыслит образами, но мысль о том, что Пушкин видел в женщине только повод для написания стихов, мне не близка. Когда поэт выбирал между лирой и женщиной, лира неизменно летела за шкаф. В чём причина богатого урожая Болдинской осени? Пушкин был отрезан от внешнего мира карантином, рядом не было женщин, и весь пыл души был отдан лире. Почему так плодотворны были два года, проведённых в Михайловском? Потому что концентрация дамского общества вокруг поэта была допустимой. Что-то оставалось и для лиры.

А что было после лицея? Юный Пушкин точно сорвался с царской цепи, «Руслана и Людмилу» писал урывками, когда лечился от венерических болезней. Вот она такой заплатанной и получилась… А что же Пушкин, как учитель любви? Пожалуй, нет. Пожалуй, моя идея сделать Пушкина Вашим наставником в любви похожа на поиски мышки-матери. Она искала няньку для мышонка. В конце концов, остановилась на кошке, а из кошки Арина Родионовна получилась плохая.

Помните, чем там кончилось сказка?

Прибежала мышка-мать,

Поглядела на кровать,

Ищет глупого мышонка,

А мышонка не видать…

Ясное дело, после обучения у Пушкина никуда Вы не исчезните, но можете из мышонка сразу превратиться в сатира. Мне бы этого не хотелось.

Поучитесь у Александра Сергеевича другому: дружить, беречь честь смолоду, жадно познавать, путешествовать по стране родной, если уже за пределы никак… А вот что касается любить, то предъявим Александру Сергеевичу следующую претензию: долгое зависание в крайностях. То он, уподобившись ангелу-хранителю, пишет: «Я вас любил, любовь ещё быть может…», то бравирует (в письме к Вульфу) откровением:

Дни любви посвящены,

Ночью царствуют стаканы,

Мы же – то смертельно пьяны,

То мертвецки влюблены.

В вульфовских дневниковых записях Пушкин назван Мефистофелем. И то верно! В любви и ненависти Пушкин был подлинным Мефистофелем – дерзким, греховным, ненасытным, но, правда, не всемогущим. А то разделил бы граф Воронцов судьбу глупого мышонка; Геккерены были бы обращены в двух тараканчиков: старого парализованного и молодого кастрированного.

Читаем дневник Вульфа:

«В Крещение приехал к нам в Старицу Пушкин… Он принёс в наше общество немного разнообразия. Его светский блестящий ум очень приятен в обществе, особенно женском. С ним я заключил оборонительный и наступательный союз против красавиц, отчего его и прозвали сёстры Мефистофелем, а меня Фаустом. Но Гретхен (Катенька Вельяшева²⁶³), несмотря ни на советы Мефистофеля, ни на волокитство Фауста, осталась холодною: все старания были напрасны».

Ну так а что же с нашим расширенным списком пушкинских страстей и привязанностей? Из донжуанского списка возьмём имена М.Н. Волконской (Раевской) и Е.К. Воронцовой. Именно их отметил Пушкин как наиболее знАчимые для себя, проводя перед женитьбой инвентаризацию наиболее дорогих для сердца женщин. Телеграфной строкой остальное: Арина Родионовна Яковлева, Татьяна Дмитриевна Ларина, лира, море, осень.

А вот учиться любви мы (я и Серкидон) у Вас, Александр Сергеевич, не будем. Мне – поздно, Серкидону – вредно. Поищем учителя в иных местах.

Извините, Серкидон, что я не согласовал с Вами сию эскападу, но, надеюсь, Вы моё решение поддержите.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-45-

Приветствую Вас, Серкидон!

Ну что же, продолжим наши поиски!

Побежала мышка-мать,

Стала Гёте в гости звать:

– Приходи к нам, дядя Гёте,

Серкидона обучать.

Чему обучать – ясно. Искусству любить женщину. «А почему, собственно, Гёте?» – спросите Вы. Позвольте в качестве рекомендации огласить единственно знакомое мне одностишие Льва Николаевича Толстого, взятое из дневника писателя: Читаю Гёте, и роятся мысли…

Не знаю, Серкидон, может ли один классик написать о другом классике нечто более комплиментарное. Тут, правда, не сказано, что мысли эти о женщинах. Поэтому ваш вопрос: «А почему именно Гёте?» продолжает быть актуальным.

Метнёмся к Генриху Гейне: «В Гёте мы находим во всей полноте ту гармонию внешности и духа, которая замечается во всех необыкновенных людях. Его внешний вид был так же значителен, как и слова его творений; образ его был исполнен гармонии, ясен, благороден, и на нем можно было изучать греческое искусство, как на античной скульптуре. Этот гордый стан никогда не сгибался в христианском смирении червя: эти глаза не взирали грешно-боязливо, набожно или с елейным умилением: они были спокойны, как у какого-то божества. Твердый и смелый взгляд вообще – признак богов. Этим свойством обладали и глаза Наполеона; поэтому я уверен, что он был богом. Взгляд Гёте оставался таким же божественным в глубокой старости, каким он был в юности. Время покрыло снегом его голову, но не могло согнуть её. Он носил её все так же гордо и высоко и, когда говорил, он словно рос, а когда простирал руки, то казалось, будто он может указывать звёздам их пути на небе. Высказывали замечание, будто рот его выражал эгоистические наклонности; но и эта черта присуща вечным богам, и именно отцу богов – великому Юпитеру, с которым я уже сравнивал Гёте. В самом деле, когда я был у него в Веймаре, то, стоя перед ним, невольно посматривал в сторону, нет ли около него орла с молниями. Чуть-чуть я не заговорил с ним по-гречески, но, заметив, что он понимает немецкий язык, я рассказал ему по-немецки, что сливы на дороге от Йены к Веймару очень вкусны. В длинные зимние ночи я так часто передумывал, сколько возвышенного и глубокого передам я Гёте, когда его увижу. И когда наконец я его увидел, то сказал ему, что саксонские сливы очень вкусны. И Гёте улыбался. Он улыбался теми самыми устами, которыми некогда целовал Леду, Европу, Данаю, Семелу… Фридерика, Лили, Лотта, Ульрика – разве это не были те же Семела, Европа, Леда, Даная».

Изэтого описания становится ясно, почему Гёте нравился женщинам. Не завести ли и Вам, Серкидон, орла с молниями?..

Теперь Илья Мечников, из «Этюдов оптимизма»: «Главным стимулом гениальности Гёте была любовь. Всем известны любовные истории, переполняющие его биографию. Многих они возмущали, другие искали им оправдания. Указывали на потребность его делиться своими чувствами и искать симпатии других; утверждали также что его влечение к женщинам было проявлением чисто художественного чувства, не имеющего ничего общего с настоящей любовью».

Нет, думается, нет. Гетё не стремился к женщине, как цветку, женщина его интересовала как прекрасный плод. Красоты и витамины этого плода очень возбуждали поэта.

Философ Ортега: «…чтобы жить, он, великий муж, дышал женщиной, ему это было необходимо».

И наконец, соотечественник Гёте психоаналитик Фриц Риман²⁶⁴ писал: «Говорить и писать о любви должны, собственно, только влюблённые и поэты, то есть те, кто её понимает. Ибо если за любовь берётся наука, то от любви не остаётся ничего, кроме влечений, рефлексов и воспроизводимых стилей поведения, кроме биологических данных, зарегистрированных физиологических реакций и результатов психологических тестов; всё это, конечно, имеет какое-то отношение к любви, но не позволяет её понять».

Вот почему так интересны для изучения влюблённые поэты: Пушкин, Гейне, Гёте, Шиллер²⁶⁵. Не забудем и поэта Владимира Ленского, который, как мы помним, «с лирой странствовал на свете//Под небом Шиллера и Гете».

И пусть потратилось пол-утра, но верю, что я убедил Вас, почему именно Гёте.

А теперь история первой любви.

Гёте шёл двадцать второй год, когда он встретил своего ангела – Фридерику Брион²⁶⁶. Это было в деревушке Зеземгейм. Зелёные луга, быстрые ручейки, резвые ножки, колеблющиеся ветви, крутые тропки, живительное дыханье гор, сладостное дыханье девятнадцатилетней девушки, травы, усеянные разноцветными цветами, и среди них самый яркий и трепетный цветок – Фридерика. То цветок, то порхающая бабочка.

У нас поётся: «Тогда был просто месяц май…»²⁶⁷, а Гёте сложил песню про свой месяц май – не просто май, а самый яркий, солнечный и памятный во всей длинной жизни поэта.

Строчки из «Майской песни» Гёте:

Любовь, роскошен

Твой щедрый пир!

Твоё творенье –

Безмерный мир!

Ты всё дАришь мне:

В саду цветок,

И злак на ниве,

И гроздный сок!..

Скорее, друг мой,

На грудь мою!

О, как ты любишь!

Как я люблю!²⁶⁸

Учтите, Серкидон, по-немецки это звучит просто бесподобно. Если овладеете немецким языком, не пожалеете. Будете читать книгу воспоминаний Гёте в оригинале. А пока довольствуйтесь переводом:

«Фридерика на людях была обворожительна. На прогулках она порхала, как животворящий дух (даром что дочь сельского пастора С.П.), заполняя собой то здесь, то там возникающую пустоту. Мы уже славили лёгкость её движений, но бегая, она выглядела ещё грациознее. Как лань, мчась над прорастающими посевами, всем существом исполняет своё предназначение, так и очарование Фридерики яснее всего выступало, когда она, едва касаясь земли, бежала по полям и лугам, чтобы принести кем-то забытую вещь, окликнуть отставшую парочку, исполнить чьё-нибудь поручение. При этом она всегда легко дышала и не утрачивала равновесия…»²⁶⁹

Когда влюблённые ступали по травам зеземгеймских лугов, когда Фридерика собирала цветы, а Вольфганг читал стихи, как они были похожи на Орфея и Эвридику! А когда рассвет солнца совпадал с рассветом их большого чувства, любовь двух «детей ничтожных мира»²⁷⁰, споря с небесным светилом, озаряла окрестность… И не было на немецкой земле ничего прекрасней этой пары!..

История любви молодого Гёте вдохновила Легара²⁷¹ на прекрасную музыку. Композитор известен публике в основном своей «Весёлой вдовой», а вот невесёлая опера «Фридерика» у нас почти неизвестна, и очень жаль.

Давайте, Серкидон, хоть начало послушаем. Вот звучат первые такты, поднимается занавес, и мы видим дом пастора в Зеземгейме, каким знаем его по рисункам Гёте. На сцену выходит Фридерика и звучат мечтательные, трогающие сердце слова: «Бог дал прекрасный день.// Миром дышат поле и роща…» Ария не уступает по своему проникновенному лиризму песне Сольвейг из «Пер Гюнта…»

В опере разлуку с любимым Фридерика перенесла стоически, в грубой реальности было не так: девушка едва не лишилась жизни… Гёте уехал, тяжёлое раскаянье преследовало его. Белокурая Фридерика навсегда осталась чёрным пятном на совести поэта.

Сердце, чистое как золото,

Верное сердце было моим.

И любовь его была сладка,

Как весеннее солнце.

О блаженное время, как ты далеко!

Теперь поет птичка в соловьиной роще:

«Мимо! мимо! мимо!"²⁷²

Что же было делать? Она была Хлоей, а Гёте не готов был стать Дафнисом, потому что «через магический кристалл»²⁷³ неясно, но уже различал своё предназначение. Об оставленной им на произвол судьбы Хлое несостоявшийся Дафнис вспоминал до последних дней.

Из орлиной своей старости (термин Льва Гинзбурга²⁷⁴) пишет поэт о самой первой любви, о дочери деревенского пастора – белокуром и простодушном создании природы:

«Стройная и лёгкая, она двигалась, словно не имея веса, и две толстые белокурые косы, ниспадающие с изящной головки, казались слишком тяжёлыми для её шейки. Её блестящие голубые глаза смело смотрели на мир; хорошенький вздёрнутый носик так живо и мило втягивал воздух, словно не существовало на свете никаких забот. На руке у неё висела соломенная шляпа…Я имел счастье с первого взгляда охватить и познать её ласковую прелесть…»²⁷⁵

Своим «волшебным садом» назвал поэт Фридерику Брион.

Белокурым волосам поэт изменил лишь, когда стало меркнуть в глазах: «Посмотрите, какая прелестная женская головка в чёрных локонах на чёрном фоне!»

Неисправимый женолюб умер, влюблённым в силуэт, который привиделся. Мудрая душа поэта никогда не придавала особого значения ни славе, ни почестям, ни наградам, тому, что остаётся на земле. А прекрасный девичий профиль, а образы любимых можно запечатлеть в душе и унести с собой в заоблачные выси…

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-46-

Приветствую Вас, Серкидон!

Обо всех сердечных привязанностях Гёте писать не буду. Это материал для отдельной книги. О первой любви мною худо-бедно написано, обратимся к любви последней.

Слово питерскому Хатему²⁷⁶ – Виктору Ширали²⁷⁷:

Не называй любимых имена,

Была и есть любимая одна,

А имена ей разные дают.

– Ну здравствуй!

Как теперь тебя зовут?

На этот раз её звали Ульрика²⁷⁸. Нашему Ромео семьдесят четыре года. Вот тут и раздались литавры последней любви, а затем – ушиб души. Решительно прекратим зубоскалить и, подобно паяцам, смеяться над погибшей любовью. Выделим заинтересованных, уважительных, понимающих авторов-исследователей и расскажем печальную историю цитатами.

Наши рассказчики: Илья Мечников «Этюды оптимизма», Юрий Нагибин «О, ты последняя любовь» (тютчевская строка ) и Стефан Цвейг²⁷⁹ «Мариенбадская элегия» из цикла «Звёздные часы человечества».

Следует отметить, что биолог и медик с мировым именем Илья Мечников обратился к последней страсти Гёте с научными целями. Его интересовало влияние поздней эротической заинтересованности на общее состояние организма.

Отрывок из «Этюдов оптимизма»:

«Во время своего пребывания в Карлсбаде Гёте знакомится с хорошенькой семнадцатилетней голубоглазой брюнеткой, пылкой, доброй и весёлой. Первые два летних сезона проходят без всяких приключений. Но на третье лето, в Мариенбаде, Гёте страстно влюбляется в девятнадцатилетнюю Ульрику, в полном расцвете её женской красоты. Любовь эта возвращает ему молодость. Он проводит целые часы с девушкой и принимается танцевать, как юноша».

Стефан Цвейг «Мариенбадская элегия»:

«Пятнадцать лет назад он любил её мать, ещё год назад лишь отечески подтрунивал над «дочуркой», но теперь привязанность внезапно превращается в страсть, и этот новый недуг, всецело овладев им, потрясает его вулканической силой чувств, как ни одно переживание за долгие годы. Семидесятичетырёхлетний старик влюблён, как мальчик: едва заслышав смеющийся голос в аллее парка, он оставляет работу и без шляпы и палки спускается вниз к беспечной молодой девушке».

«Пожилой Вертер» безумствует и Юрий Нагибин пишет об этом так:

«…музыка и стихи слезили ей уголки широко расставленных глаз, а когда Гёте прикасался губами к её ароматной головке, она вздрагивала, прижималась к нему лёгким телом, сжимала отвороты его сюртука и полуоткрытым, прерывисто дышащим ртом искала его губы. Если бы он меньше любил Ульрику, то сделал бы своей, но зачем ему ворованное наслаждение…»

Илья Мечников:

«Страсть Гёте принимает такой серьёзный оборот, что друг его, герцог Саксен-Веймарский²⁸⁰, просит для него руки Ульрики фон Левенцов…»

Юрий Нагибин:

«Его королевское Высочество!.. – голос Фридриха, грубо ворвавшись в очарованную тишину, будто подавившись самим собой, – знать, принц оттолкнул слугу от двери.

– Я никудышный сват! – вскричал Карл-Август. – Напрасно вы доверились мне.

– Простите, Ваше королевское Высочество…

– Ох, старина, хоть в такую минуту – без китайских церемоний! – с досадой сказал Карл-Август.

– Слушаюсь, Ваше королевское Высочество…

– Несносный старик! – в сердцах сказал Карл-Август. – Так получайте: вам отказали.

– Что это значит? – отшатнулся Гёте…»

И постарел… Моложавый, с юношескими замашками вельможа разом обрёл положенный ему астрономический возраст: взор потух, спина ссутулилась, кожа пожелтела. Точно волшебной палочкой взмахнул злой волшебник…

Мать Ульрики провела большую работу. Она не захотела выдавать дочь замуж за бывшего любовника, не захотела пересудов вокруг этой свадьбы, не захотела кривых усмешек в церкви… Будь сердечным поверенным Гёте человек не столь высокий по званию, она поиздевалось бы над посланником вдоволь. Спросила бы: мол, ничего ли он не перепутал? Не ошибся ли он персоной? Может быть, великий поэт хочет её видеть своей женой?.. А может быть, жених согласен подождать: Ульрика выйдет замуж, родит девочку, та подрастёт, и уж тогда…

Так или иначе, Гёте потерпел жестокое поражение в войне полов. Слишком часто до этого поэт побеждал, не встречая сопротивления. Стоило только прочесть стих или блеснуть глазами. Постоянные победы делают мужчину излишне самоуверенным…

Гёте мог победить, мог принудить «старую хрычовку»²⁸¹ к этому браку. Но для этого он должен был действовать, как ведомый Мефистофелем пушкинский Фауст:

Агнец мой послушный!

Как жадно я тебя желал!

Как хитро в деве простодушной

Я грёзы сердца возмущал!

Любви невольной бескорыстной

Невинно предалась она…²⁸²

Нет! Этот вариант не для Гёте, лучше отступиться, но не встать на путь коварного соблазнения. Это поэт считал ниже своего достоинства…Оказавшись в сложной ситуации, отвергнутый Гёте действовал безошибочно. Ошибки остались в молодости.

Первое: уехал от мест, где всё напоминало о Ней.

Второе: выразил свою скорбь, свои чувства в стихах, по мнению Цвейга, «самых задушевных, самых зрелых, поистине осенним багрянцем пламенеющих стихах семидесятичетырёхлетнего поэта».

Стефан Цвейг:

«Пятого сентября 1823 года дорожная коляска медленно катится от Карлсбада к Эгеру… с самого Карлсбада, где молодые женщины и девушки толпились с прощальными приветствиями и поцелуями вокруг стареющего поэта, уста его хранят молчание. Он сидит, не шевелясь, и только задумчивый, углублённый взгляд говорит о душевном волнении. На первой же почтовой станции Гёте выходит из коляски, и спутники видят, как он торопливо набрасывает что-то карандашом на случайно попавшемся под руку клочке бумаги; то же повторяется на протяжении всего пути до Веймара… В Веймаре, у цели путешествия, закончено и стихотворение; это не что иное, как «Мариенбадская элегия», самая проникновенная, глубоко лиричная, а потому и самая любимая песнь его старости…»

Что принесёт желанный день свиданья,

Цветок не распустившийся доселе?

В нём ад иль рай – восторги иль страданья?..

Перекличка с единственным дошедшим до нас стихотворением поэта Ленского – «Что день грядущий мне готовит…»²⁸³.

Уже, холодным скована покоем,

Скудела кровь – без чувства, без влеченья,

Ах, эти гениальные поэты, как все они похожи – «В глуши, во мраке заточенья, // Тянулись тихо дни мои // Без божества, без вдохновенья…»²⁸⁴

Но вдруг могучим налетели роем

Мечты, надежды, замыслы, решенья.

Ещё бы, ведь «душе настало пробужденье…»

И я узнал в желаньях обновлённых,

Как жар любви животворит влюблённых.

То, что и хотел узнать любопытствующий учёный Илья Мечников. Обидно только, что узнал на чужом примере… Трагическая развязка:

Прощальный миг! Восторги обрывая,

Последний раз ты льнёшь к устам любимым.

Идёшь – и медлишь – и бежишь из рая,

Как бы гонимый грозным Серафимом…

«Свидание закончено, марш назад в одиночную камеру», – командует шестикрылый надсмотрщик. Наконец байроновская концовка:

Я счастлив был, с прекрасной обручённый,

Отвергнут ею – гибну, обречённый.

Всё по знакомой схеме: гибнет лирический герой, а автор выживает. С каждой написанной стихотворной строкой избывалась чёрная доминанта.

Вот чем заканчивается рассказа у Юрия Нагибина:

«Любопытно, – сказал Гёте секретарю. – Возраст всё-таки чего-то стоит. В юности понадобился «Вертер», чтобы уцелеть, сейчас обошлось одним стихотворением».

Буйные побеги чувств из последнего произведения старательный автор любовно законсервировал: три дня он переписывал элегию витиеватым каллиграфическим почерком, затем сшил рукопись последних любовных устремлений шёлковым шнуром и переплёл красным сафьяном. Так девочки-отроковицы оформляли свои дневники с первыми любовными проблесками…

А Гёте, чтобы погасить последние любовные проблески, «Мариенбадскую элегию» – перечитывал. И с каждым разом сердечная боль его становилась меньше. Так упорный ученик удаляет кляксу из тетради. Стареющий поэт удалял сожаление, возвращал свои энергии, возвращал чужие. Наконец, благоразумие вернулось.

А может быть, любовные увлечения Гёте – лишь поводом к написания художественных текстов?

Если это, хотя бы отчасти, так, то Аннеты, Лизхены, Фридерики, Лотты-Шарлотты, Элизабеты, Минны, Кристины, Марианны-Зулейки, Беттины, Ульрики и прочие не названные девушки, и женщины, заставлявшие чаще биться сердце многолюбивого поэта, внесли неоценимый вклад в мировую литературу. На протяжении всей своей жизни Гёте то и дело подключался к этой коллективной любимой и работал «от сети», не растрачивая себя чрезмерно.

Любовь к женщине не истощала творческий потенциал поэта, не подрывала жизненные ресурсы, а, напротив, превращала его в жизнелюбивого исполина с неистощимой фантазией.

А вот поэт Пушкин работал от батарейки, которой являлась его душа. Вяземский назвал душу Пушкина «кипучей бездной огня», но и такой мощный по накалу источник имеет свой срок… прогорает… остывает…

Не повторите, Серкидон, ошибку русского классика. Учитесь любить по Гёте, когда любовь в женщине становится парусом, влекущим мужчину к новым открытиям и свершениям.

И всё о любви.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма, до следующей темы.

Примечания

1

Арагон Луи (1897-1982), французский поэт, прозаик, член Гонкуровской академии.

(обратно)

2

А.С. Пушкин.

(обратно)

3

Автор – Сухоруков Леонид Семёнович (р.1945), русский, украинский писатель.

(обратно)

4

Пришвин Михаил Михайлович (1873 – 1954), русский писатель, вошёл в литературу как вдохновенный певец природы, подобно Бунину всю жизнь вёл дневники, которые ныне представляют как человеческую, так и историческую ценность.

(обратно)

5

В.В.Маяковский.

(обратно)

6

Эрих Мария Ремарк (1898 – 1970), немецкий писатель.

(обратно)

7

Это не проходят в школе. Это из не вошедшего в роман.

(обратно)

8

Александр Аронов.

(обратно)

9

Глюк Кристоф Виллибальд (1714 – 1787), знаменитый австрийский композитор, реформатор оперы.

(обратно)

10

Опера Глюка, первое исполнение 1762 год, Вена.

(обратно)

11

Ойстрах Давид Фёдорович (1908 – 1974), скрипач, дирижёр, профессор Московской консерватории.

(обратно)

12

Ренан Жозеф Эрнест (1823 – 1892), французский писатель, историк, филолог, член Французской акамедии с 1879 года.

(обратно)

13

Франс Анатоль Тибо (1844 – 1924), французский писатель и литературный критик. Член Французской академии с 1896. Лауреат Нобелевской премии, 1921.

(обратно)

14

Бёртон Роберт (1577 – 1640), английский писатель. «Привязанность не должна быть слишком зоркой… Любовью не занимаются в очках».

(обратно)

15

Рюриков Юрий Борисович (1929 – 2009), писатель, критик, исследователь. Его книга о любви «Три влечения» стала в СССР бестселлером в конце шестидесятых годов двадцатого века.

(обратно)

16

Караваджо Микеланджело (1571 – 1610), итальянский художник, один из крупнейших мастеров барокко.

(обратно)

17

Виктор Эмиль Франкл (1905 – 1997), австрийский психиатр, психолог, невролог, бывший узник концентрационных лагерей.

(обратно)

18

Неточно. В оригинале: "Счастье подобно бабочке. Чем больше ловишь его, тем больше оно ускользает. Но если вы перенесете свое внимание на другие вещи, Оно придет и тихонько сядет вам на плечо".

(обратно)

19

Тибулл Алабий (55 – 19 до н. э.), римский поэт, мастер любовной элегии.

(обратно)

20

Дворкин Эдуард Вульфович (р.1947), русский писатель, с 2002 года проживает в Мюнхене.

(обратно)

21

Полное название: «Парадокс страсти: она его любит, а он её нет».

Дин Делис – клинический психолог, профессор психиатрии Калифорнийского университета, психолог Медицинского центра Сан-Диего.

(обратно)

22

Агранович Евгений Данилович (1918 – 2010), кинодраматург, сценарист, поэт, прозаик, бард.

В песне «Сабля любовь» всё немного не так, как об этом вспоминает Отправитель писем.

Любовь стараясь удержать,

Как саблю тянем мы ее:

Один – к себе – за рукоять,

Другой – к себе – за острие.

Любовь стараясь оттолкнуть,

На саблю давим мы вдвоем:

Один – эфесом – другу в грудь,

Другой – под сердце – острием.

А тот, кто лезвие рукой

Не в силах больше удержать,

Когда-нибудь в любви другой

Возьмет охотно рукоять.

И рук, сжимающих металл,

Ему ничуть не будет жаль,

Как будто он не испытал -

Как режет сталь, как ранит сталь.

(обратно)

23

Страхов Николай Николаевич (1828 – 1896), философ, публицист, литературный критик.

(обратно)

24

Кони Анатолий Фёдорович (1844 – 1927), юрист, государственный и общественный деятель, литератор, выдающийся судебный оратор.

(обратно)

25

Мережковский Дмитрий Сергеевич (1865 – 1941), русский писатель, поэт, критик, историк.

(обратно)

26

Одоевцева Ирина Владимировна (1895 – 1990) – поэтесса, прозаик.

(обратно)

27

Довлатов Сергей Донатович (1941 – 1990), писатель, журналист.

(обратно)

28

Льюис Клайв Стейплз (1898 – 1963), английский писатель, философ, теолог.

(обратно)

29

«Всё смешалось в доме Облонский» – второе предложение романа «Анна Каренина».

(обратно)

30

Николь Мэри Кидман, р. 1967, американская актриса.

(обратно)

31

Друбич Татьяна Люсьеновна, 1960, российская актриса театра и кино.

(обратно)

32

Софии Даниэль Сильвия Марсо, 1966, французская актриса.

(обратно)

33

Определение Ф.А. Искандера.

(обратно)

34

Определение Д.С. Мережковского.

(обратно)

35

У Мережковского Достоевский назван «тайновидцем духа».

(обратно)

36

Определение Ф.А. Искандера.

(обратно)

37

Соловьёв Владимир Сергеевич (1853 – 1900), религиозный мыслитель, мистик, поэт, публицист, литературный критик.

(обратно)

38

А.А. Блок

(обратно)

39

39Гердер Иоганн Готфрид (1744 – 1803), немецкий философ, историк искусства, критик.

(обратно)

40

В очерке о Ленине Горький приводит отзыв В. И. Ленина о писателе Л. Н. Толстом:

«Какая глыба, а? Какой матерый человечище! Вот это, батенька, художник… И – знаете, что еще изумительно? До этого графа подлинного мужика в литературе не было.

Потом, глядя на меня прищуренными глазками, спросил:

– Кого в Европе можно поставить рядом с ним?

Сам себе ответил:

– Некого.

И, потирая руки, засмеялся, довольный».

(обратно)

41

Ремарк Эрик Мария (1898 – 1970), выдающийся немецкий писатель.

(обратно)

42

3Александр Дюма-сын (1824 – 1895), французский драматург, прозаик, член Французской академии с 1874 года.

(обратно)

43

Бердяев Николай Александрович (1874 – 1948), русский философ.

(обратно)

44

Пукирев Василий Владимирович (1832 – 1890), русский художник, картина «Неравный брак» – лучшая его работа.

(обратно)

45

Этими словами начинается роман «Анна Каренина».

(обратно)

46

Из романа «Евгений Онегин».

(обратно)

47

Набоков автор известных комментариев к «Евгению Онегину».

(обратно)

48

Кобзон Иосиф Давыдович, р. 1937, знаменитый эстрадный певец (баритон).

(обратно)

49

М.Ю.Лермонтов.

(обратно)

50

«Кони привередливые» – из песни В.В.Высоцкого.

(обратно)

51

«Читатель, любящий природу, испытывает огромное наслаждение, всегда находя у автора «Замогильных записок» величественные картины моря, навевающие благоговейную грусть, или мотив меланхолической луны, которая, проводив Шатобриана из Бретани, вновь встречает его уже в Баварии». А.Моруа.

(обратно)

52

Языков Никалай Михайлович (1803 – 1846), поэт, приятель Пушкина.

(обратно)

53

Из стихотворения Пушкина «Пророк».

(обратно)

54

Там же.

(обратно)

55

Там же.

(обратно)

56

Лемешев Сергей Яковлевич (1902 – 1977), выдающийся советский оперный певец, лирический тенор. Плодотворно работал и в камерном репертуаре. Спел и записал все 100 романсов П.И.Чайковского. В 1939 году снялся в кинокомедии «Музыкальная история» в роли Пети Говоркова.

(обратно)

57

Пырьев Иван Александрович (1901 – 1968), знаменитый советский режиссёр, шестикратный лауреат Сталинской премии, режиссёр культового фильма «Кубанские казаки».

(обратно)

58

Антонис Ван Дейк (1599 – 1641), фламанский художник. Скорее всего, Онегин имеет ввиду картину «Мадонна с куропатками».

(обратно)

59

Самойлов Давид Самуилович (1920 – 1990), русский поэт и переводчик.

(обратно)

60

Из стихотворения Пушкина «Поэт».

(обратно)

61

Имру-уль-Кайс. Родился около 501 года умер около 544, князь арабского племени кинда.

(обратно)

62

М.Ю.Лермонтов.

(обратно)

63

Публий Овидий Назон

(обратно)

64

Из репертуара группы «Машина времени».

(обратно)

65

В песне Высоцкого – «То ли буйвол, то ли бык, то ли тур…»

(обратно)

66

Перевезенцева Наталья Анатольевна р. 1950, поэтесса, историк, журналист.

(обратно)

67

Перевод. А.П.Беницкого.

(обратно)

68

Евгениан Никита (около 1100 – после 1170), до нашего времени сохранился его роман «Дросилла и Харикл».

(обратно)

69

А.С. Пушкин.

(обратно)

70

Кобзев Игорь Иванович (1924 – 1986), поэт, публицист, критик.

(обратно)

71

Песня группы «Белый орёл».

(обратно)

72

Дефонтен Пьер Франсуа (1685 – 1745), французский писатель и литературный критик. Был иезуитом, но вышел из ордена.

(обратно)

73

Луначарский Анатолий Васильевич (1875 – 1933), писатель, общественный и политический деятель, публицист, критик, искусствовед, первый нарком просвещения (1917 – 1929), Академик АН СССР.

(обратно)

74

Эмерсон Ральф Уолдо (1803 – 1882), американский эссеист, поэт, философ. В своём эссе «Природа» первым выразил и сформулировал философию транцендентализма.

(обратно)

75

Ги де Мопассан (1850 – 1893), французский писатель, новеллист.

(обратно)

76

Губин Валерий Дмитриевич (р.1940), философ, доктор философский наук, профессор.

(обратно)

77

Доризо Николай Константинович (1923-2011), русский поэт.

(обратно)

78

Дэниэль Дж. Амен, р. 1954, доктор медицины, нейробиолог, нейропсихиатр.

(обратно)

79

Неточная цитата. В «Евгении Онегине» последняя строка – «Как бури вешние полям». А.С. Пушкин хорошо понимал, что садам буря может принести гораздо больше ущерба, чем полю.

(обратно)

80

Любовная история (анг.)

(обратно)

81

М.Ю. Лермонтов.

(обратно)

82

Повесть «Лика» целиком вошла главою в роман «Жизнь Арсеньева».

(обратно)

83

А.С.Грибоедов.

(обратно)

84

Советский вокально-инструментальный ансамбль.

(обратно)

85

Песня ансамбля «Весёлые ребята», музыка Давида Тухманова, автор слов – неизвестен.

(обратно)

86

А.А. Фет.

(обратно)

87

Такой вопрос задала Лика из «Жизни Арсеньева», прототип Варвары Пащенко.

(обратно)

88

Воцарился Николай II.

(обратно)

89

А.С. Пушкин.

(обратно)

90

Муромцева-Бунина Вера Николаевна (1881 – 1961), жена И.А. Бунина, переводчица, мемуаристка, автор книг «Жизнь Бунина» и «Беседы с памятью».

(обратно)

91

Эккерман Иоганн Петер (1792 – 1854), немецкий литератор, исследователь творчества Гёте, секретарём которого он был. Широко известна книга Эккермана «Разговоры с Гёте в последние годы его жизни». Видимо, её и имел ввиду герой роман Бунина.

(обратно)

92

Шарлотта София Генриетта Буфф (в замужестве Кёстнер, 1753 – 1828), прототип образа Лотты в романе «Страдания молодого Вертера», а также героиня романа Томаса Манна «Лотта в Веймаре».

(обратно)

93

Из мемуаров Гёте. «Поэзия и правда: из моей жизни»

(обратно)

94

Строчка из песни «Поручение», слова М.Матусовского, музыка И.Дунаевского.

Поучительно звучит весь куплет:

В любви надо прямо и смело

Задачи решать самому.

И это серьёзное дело

Нельзя доверять никому!

(обратно)

95

А.С.Пушкин, стихотворение «Поэт»

(обратно)

96

А.С.Пушкин.

(обратно)

97

«Девичья песня», слова М.Исаковского, музыка В. Соловьёва-Седого.

(обратно)

98

Здесь и далее по тексту письма, используются фактические материалы из автореферата «Страдания молодого Вертера», рецепция в России», автор – Лобачёва Дина Викторовна.

(обратно)

99

Действительно у Пушкина встречается слово «зоил» в значении критик. Но ошибкой будет называть это слов «пушкинским». Древнегреческий философ Зоил подверг резкой и мелочной критики Гомера.

(обратно)

100

Название нашумевшей в своё время статьи Н.А. Добролюбова о драме Островского «Гроза».

(обратно)

101

Шубарт Кристиан Фридрих Даниель (1739 – 1791), немецкий поэт, композитор, журналист, представитель движения «Буря и натиск».

(обратно)

102

Штольберг Фридрих Леопольд (1750 – 1819), немецкий поэт, разделявший идеалы движения «Буря и натиск», спутник Гёте в его швейцарском путешествии.

(обратно)

103

Баркарола в переводе с итальянского – песня лодочника, родилась баркарола в Венеции. Отправитель писем имеет в виду баркаролу на музыку Ф.Шуберта, слова Л.Штольберга.

(обратно)

104

Второе я (латынь).

(обратно)

105

Российский государственный музей Арктики и Антарктики – в С-Петербурге, занимает здание Никольского единоверческого собора, закрытого большевиками в 1931 году. Ведуться переговоры с властями о возвращения здания церкви.

(обратно)

106

«Унция эмоций стоит тонны фактов». Джон Джунор (р. 1919) британский журналист.

(обратно)

107

А.А.Блок.

(обратно)

108

Из популярной песни.

(обратно)

109

Десница – правая рука (устар.)

(обратно)

110

Идёт от библейского «Вы скажете Мне присловие: врач! Исцели Самого себя (Евангелие от Луки, гл. 4 стих 23).

(обратно)

111

Ошуно – слева (устар.)

(обратно)

112

Гормоны – это химические вещества, вырабатываемые специальными клетками и предназначенные для управления функциями организма, их регуляции и координации.

(обратно)

113

Нейромедиатор – химическое вещество, выделяемое одним нейроном (нервная клетка) в синаптическую щель (щель между окончаниями соседних нейронов), где его воспринимают специальные рецепторы следующего нейрона.

(обратно)

114

Строчка из революционной песни «Мы – кузнецы».

(обратно)

115

Гипофиз – мозговой придаток в форме округлого образования, расположенного на нижней поверхности головного мозга в костном кармане.

(обратно)

116

У Фета «Ряд волшебных изменений// милого лица».

(обратно)

117

Свияш Александр Григорьевич (1952), психолог, президент Центра позитивной психологии «Разумный путь».

(обратно)

118

Интересно, как Сочинитель писем представляет себе одинокий гормон?

(обратно)

119

Из «Евгения Онегина»

(обратно)

120

Ахилл Татий (II век нашей эры), греческий писатель.

(обратно)

121

Дандин, конец Vll века, индийский писатель.

(обратно)

122

Башшар ибн Бурд (714–783), арабский поэт. Перевод Н. Горской.

(обратно)

123

Чайковский Модест Ильич (1850 – 1916), драматург, оперный либреттист. Младший брат П.И. Чайковского.

(обратно)

124

«Любовные письма» – византийская проза предположительно Vl века, Аристенет, скорее всего, есть коллективный псевдоним. Перевод с греческого С.Поляковой.

(обратно)

125

А.С.Пушкин.

(обратно)

126

Сонет 130, перевод С.Я.Маршака.

(обратно)

127

Автор стихотворения Максимков Всеволод Анатольевич (1956), киевский поэт.

(обратно)

128

Генис Александр Александрович (1953), русский писатель, эссеист, радиоведущий.

(обратно)

129

Отрывок из романа «Кукла». Автор Болеслав Прус (1847 – 1912), польский писатель.

(обратно)

130

Джамиль ибн Абдаллах (год рождения неизвестен – умер 701), арабский поэт. Воспевал возлюбленную Бусейну. Джамиль и Бусейна – знаменитая любовная пара в бедуинской Аравии. Строчка дана в переводе Н.Стефановича

(обратно)

131

Лосев Алексей Фёдорович (в монашестве – Андроник) (1893 – 1988), философ, филолог, доктор филологических наук.

(обратно)

132

Медитация – особая практика, связанная с концентрацией внимания. Используется для выработки контроля над течением своих мыслей и эмоций. При медитации замедляется или исчезает «болтливость» ума.

(обратно)

133

Мантра – ритуальная и заклинательная формула индуизма и ведизма, священная словесная формулировка, многократно повторяемая в медитации или в молитве.

(обратно)

134

Вышеславцев Борис Петрович (1877 – 1954), философ, религиозный мыслитель.

(обратно)

135

У Пушкина в «Евгении Онегине»:

Но следствия нежданной встречи,

Сегодня, милые друзья,

Пересказать не в силах я;

Мне должно после долгой речи

И погулять, и отдохнуть:

Докончу после как-нибудь.

(обратно)

136

Эдвард Хагеруп Григ (1843 – 1907), норвежский композитор, пианист, дирижёр.

(обратно)

137

Гершензон Михаил Абрамович (1900 – 1942), русский писатель, переводчик.

(обратно)

138

Фичино Марсилио (1433 – 1499), итальянский философ, гуманист, астролог.

(обратно)

139

«Когда б вы знали из какого сора//Растут стихи, не ведая стыда» – стихи А.А.Ахматовой.

(обратно)

140

«Вот тебе и бабушка, вот тебе и Юрьев день» – русская народная пословица.

(обратно)

141

Мастроянни Марчелло Винценцо Доменико (1924 – 1996), знаменитый итальянский актёр.

(обратно)

142

Гумилёв Лев Николаевич (1912 – 1992), учёный, историк-этнолог, доктор исторических и географических наук.

(обратно)

143

Из стихотворения Николая Заболоцкого.

(обратно)

144

У О.Генри в рассказе «Благородный жулик» : «Каждый доллар в руке у другого он воспринимал как личное для себя оскорбление…»

(обратно)

145

Римма Казакова.

Казакова Римма Фёдоровна (1932 – 2008), русская поэтесса.

(обратно)

146

Строка из советской песни «Девчата».

(обратно)

147

Строчки С.Я. Надсона.

Надсон Семён Я ковлевич (1862 – 1887), русский поэт.

(обратно)

148

Захорская Ханна (год рожд. неизвестен – умерла в 1942).

(обратно)

149

Строчки С.Я. Надсона.

(обратно)

150

Взято из книги Рюрикова «Три влечения».

(обратно)

151

Из «Евгения Онегина».

(обратно)

152

Термин Гегеля.

(обратно)

153

Лисянский Марк Самойлович (1913 – 1993), поэт, поэт-песенник.

(обратно)

154

«Летучая мышь» – оперетта австрийкого композитора Иоганна Штрауса.

(обратно)

155

Кола Брюньон – герой одноимённой повести Ромена Роллана.

(обратно)

156

Саша Чёрный (Александр Михайлович Глинберг), (1880-1932), русский поэт, журналист.

(обратно)

157

Песня «Люди встречаются» из репертуара ансамбля «Весёлые ребята».

(обратно)

158

Б.Ш. Окуджава.

(обратно)

159

Ит. – очень громко.

(обратно)

160

Вислоцкая Михалина (1921 – 2005), польский врач, учёный, пропагандист здорового образа жизни.

(обратно)

161

«Любовь нечаянно нагрянет,// Когда её совсем не ждёшь» строчки из песни В. Лебедева-Кумача, – «Как хорошо на свете жить».

(обратно)

162

О»Генри (Уильям Сидни Портер) (1862 – 1910), американский писатель.

(обратно)

163

М.И. Цветаева.

(обратно)

164

Около четырнадцати лет

(обратно)

165

Эбнер-Эшенбах Мария (1830 – 1916), австрийская писательница, драматург.

(обратно)

166

Ликок Стивен Батлер (1869 – 1944), канадский писатель и экономист.

(обратно)

167

Хилтон Кондрат (1887 – 1979), американский бизнесмен, основатель сети отелей, его книга «Будь моим гостем» до сих пор считается своеобразной библией гостиничного бизнеса.

(обратно)

168

Стендаль, из трактата «О любви».

(обратно)

169

Иланг-иланг – дерево, из которого получают дорогие эфирные масла.

(обратно)

170

Фабр Жан Анри Казимир (1823 – 1915), французский энтомолог и писатель, офицер Ордена Почётного легиона (1910).

(обратно)

171

Жан де Лафонтен (1621 – 1695), французский баснописец.

(обратно)

172

Строчка из популярной песни.

(обратно)

173

Из романса на стихи И.С.Тургенева.

(обратно)

174

Там же.

(обратно)

175

Жук Вадим Семёнович, р. 1947, поэт, актёр, режиссёр, критик.

(обратно)

176

Из популярной революционной песни.

(обратно)

177

Жорд Санд (наст.имя Амандина Аврора Люсиль Дюпен) (1804 – 1876), французская писатльница.

(обратно)

178

Сэр Джеймс Пол Маккартни, р. 1942., знаменитый британский музыкант, один из квартета «Beatles»

(обратно)

179

Сальваторе Адамо, р. 1943, бельгийский шансонье.

(обратно)class='book'>180 Роже Вадим (1928 – 2000), французский режиссёр, сценарист, продюсер русского (Вадим Племянников) происхождения. Первый муж Брижит Бардо.

(обратно)

181

Жан-Луи Трентиньян, р. 1930, знаменитый французский актёр, сценарист, режиссёр.

(обратно)

182

Робер Оссейн, р.1927, знаменитый французский артист русского происхождения.

(обратно)

183

Джузеппе Гарибальди (1807 -1882), итальянский полководец, революционер. Национальный герой Италии.

(обратно)

184

Анита Гарибальди (в девичестве Анна Мария ди Жесус Рибейру)(1821 – 1849), бразильская революционерка, жена и соратница Гарибальди

(обратно)

185

А.А.Блок.

(обратно)

186

Слова песни из кинофильма «Небесный тихоход».

(обратно)

187

Стихотворение «Царица Тамара».

(обратно)

188

Из «Анны Снегиной».

(обратно)

189

Франк Семён Людвигович (1877 – 1950), русский философ, религиозный мыслитель и психолог.

(обратно)

190

Флоренский Павел Александрович (1882 – 1937), русский православный священник, богослов, философ, учёный, поэт. Русским Леонардо да Винчи называли Павла Александровича. Расстрелян большевиками на Соловках.

(обратно)

191

Шеллинг Фридрих Вильгельм Йозеф (1775 – 1854), немецкий философ.

(обратно)

192

Неточная цитата. У Игоря Иртеньева:

«А после скажет, знаешь, Вася… Далее верно.

(обратно)

193

Пьер де Бурдель, сеньор де Брантом (1540 – 1614), хронист придворной жизни времён Екатерины Медичи, писатель.

(обратно)

194

Слова из песни «Узелок», ставшей популярной в исполнении Алёны Апиной.

(обратно)

195

Клеменс Брентано де ла Рош (1778 – 1842), немецкий писатель, поэт.

(обратно)

196

Успенский Пётр Демьянович (1878 – 1947), русский философ, эзотерик, оккультист, писатель.

(обратно)

197

М. Ю. Лермонтов, стихотворение «Прощание».

(обратно)

198

Первая строчка популярного романса, так и названного – «Не уходи, побудь со мною…»

(обратно)

199

М.И.Цветаева.

(обратно)

200

Симона де Бовуар (1908 – 1986), французская писательница.

(обратно)

201

Стрейзанд Барбара (р.1942), американская певица и актриса.

(обратно)

202

Кухенройтеры Кристоф и Иоганн, ружейных дел мастера, начало ХVIII века.

(обратно)

203

М. Ю. Лермонтов, из «Демона».

(обратно)

204

Мартынов Николай Соломонович (1815 – 1875), отставной майор, приятель Лермонтова.

(обратно)

205

«Доживём до понедельника»

(обратно)

206

Харуки Мураками р.1949, японский писатель и переводчик.

(обратно)

207

Жураковский Анатолий Евгеньевич (1897 – 1937), православный священник, писатель, проповедник.

(обратно)

208

Анри-Рене-Ги де Мопассан (1850 – 1893), французский писатель.

(обратно)

209

Мильтон Джон (1608 – 1674), английский поэт, политический деятель, мыслитель.

(обратно)

210

Сюлли Прюдом (наст .имя Рене Франсуа Арман Прюдом) (1839 – 1907), французский поэт

(обратно)

211

Иоанн Златоуст (347 – 407), архиепископ Константинопольский, выдающийся богослов, проповедник, почитается как святой.

(обратно)

212

Эрнест Миллер Хемингуэй (1899 – 1961), американский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе.

(обратно)

213

Гиппиус Зинаида Николаевна (1839 – 1945), русская поэтесса, писательница, драматург, литературный критик. По мужу – Мережковская.

(обратно)

214

Дерен Шарль (1882 1930), французский писатель.

(обратно)

215

Айхенвальд Юлий Исаевич (1872 – 1928), русский литературный критик, автор широко известной книги «Силуэты русских писателей».

(обратно)

216

Губер Пётр Константинович (1886 – 1940), писатель, литературовед, переводчик.

(обратно)

217

Амалия Ризнич (1803 – 1825), итальянка, жена ИванаРизнича, торговца сербского происхождения, проживала в Одессе с весны 1823 по май 1824 года.

(обратно)

218

Каролина Розалия Текла Ржевуская, по мужу – Собаньская (1795 – 1885), полька, хозяйка одесского салона в начале 1820х годов. Гражданская жена генерала Ивана Витта.

(обратно)

219

Строчка из А.А.Блока.

(обратно)

220

Анна-Луиза Жермена де Сталь (1766 – 1817), знаменитая французская писательница, с юности одарённая и экзальтированная, так же как и Татьяна Ларина «влюблялася в обманы и Ричардсона и Руссо».

(обратно)

221

Пропущенные строфы «Евгения Онегина».

(обратно)

222

Клод Кребийон (1707 – 1777), французский писатель, сын поэта и драматурга Проспера Жолио де Кребийона. В романе «Заблуждения сердца и ума» весьма вольно описывает молодого человека, осваивающего галантную науку.

(обратно)

223

Эварист Дезире де Форж Парни (1753 – 1814), французский поэт.

(обратно)

224

С. А. Есенин

(обратно)

225

«И растрёпанный томик Парни» – из А.А.Ахматовой.

(обратно)

226

П.А.Вяземский определил душу Пушкина, как кипучую бездну огня.

(обратно)

227

Выражение А.А.Блока из статьи «О назначении поэта».

(обратно)

228

Из «Евгения Онегина»

(обратно)

229

Булгарин Фаддей Венедиктович (1789 – 1859), русский писатель, журналист, критик, издатель.

(обратно)

230

Из книги «Александр Пушкин в любви» А.В. Лукьянов.

Лукьянов Александр Викторович (р.1950), писатель, литературовед.

(обратно)

231

Строчка из стихотворения А.С. Пушкина «Зимний вечер».

(обратно)

232

Яковлева Арина Родионовна (1758 – 1828), крепостная, принадлежащая семье Ганниболов, няня Пушкина.

(обратно)

233

Первая строка стихотворения А.С. Пушкина «Зимний вечер».

(обратно)

234

Строчка из стихотворения А.С. Пушкина «И вновь я посетил…»

(обратно)

235

У А.А.Ахматовой:

Смуглый отрок бродил по аллеям,

У озёрных грустил берегов,

И столетие мы лелеем

Еле слышный шелест шагов.

(обратно)

236

Из «Евгения Онегина».

(обратно)

237

Раевский Николай Николаевич (1771 – 1829), русский полководец, герой Отечественной войны 1812 года.

(обратно)

238

Мария Николаевна Волконская (Раевская) (1805 – 1863), дочь Н.Н. Раевского, жена декабриста Сергея Волконского.

(обратно)

239

Елена Николаевна Раевcкая (1804 – 1852), дочь Н.Н. Раевского, фрейлина. Замужем не была.

(обратно)

240

Из «Евгения Онегина».

(обратно)

241

Пушкин Лев Сергеевич (1805 – 1852), младший брат А.С.Пушкина, боевой офицер, участник персидских войн.

(обратно)

242

Екатерина Николаевна Орлова (Раевская) (1797 – 1885), старшая дочь генерала Н.Н.Раевского, жена декабриста, генерала Михаила Орлова.

(обратно)

243

Из стихотворения «К морю».

(обратно)

244

Первые четыре строчки стихотворения Пушкина «К морю».

(обратно)

245

Из стихотворения А.С.Пушкина «Прощание».

(обратно)

246

Автор строк Анчаров Михаил Леонидович (1923 – 1990), прозаик, бард, драматург, сценарист, художник.

(обратно)

247

Из «Евгения Онегина».

(обратно)

248

Из «Евгения Онегина».

(обратно)

249

Из стихотворения « Чаадаеву», написано в 1921 году.

(обратно)

250

Из «Евгения Онегина».

(обратно)

251

«Поэзия. Учебник». О.Г.И. М., 2016. Стр. 744.

(обратно)

252

Осипова (Беклешова) Александра Ивановна (1810-1863), падчерица соседки Пушкина П.А. Осиповой, владелицы Тригорского.

(обратно)

253

В дом свой супругу вводи, как в возраст придешь подходящий;

До тридцати не спеши, но и за тридцать долго не медли…(Гесиод).

(обратно)

254

В «Евгении Онегине»: «И очень рад, что прежний путь//Переменил на что-нибудь…»

(обратно)

255

У Пушкина: «Я пленён, я очарован, словом – я огончарован!»

(обратно)

256

Строчка из стихотворения А.С. Пушкина «Мадонна».

(обратно)

257

Из стихотворения А.С.Пушкина «Осень».

(обратно)

258

Из стихотворения А.С. Пушкина «Осень».

(обратно)

259

Елена Николаевна намного пережила Пушкина и скончалась только в 1852 году.

(обратно)

260

Из стихотворения А.С.Пушкина «Памятник».

(обратно)

261

Щёголев Павел Елисеевич (1877 – 1931), историк литературы, пушкинист.

(обратно)

262

Из посвящения к поэме А.С. Пушкина «Полтава».

(обратно)

263

Вельяшева Екатерина Васильевна (1813 – 1860), дочь Старицкого исправника В.И.Вельяшева, родственница П.А.Осиповой.

(обратно)

264

Риман Фриц (1902 – 1979), немецкий психолог, психоаналитик, психотерапевт, писатель.

(обратно)

265

Шиллер Иоганн Кристоф Фридрих (1759 – 1805), немецкий поэт, философ, драматург, теоретик искусства, друг и соратник Гёте.

(обратно)

266

Фридерика Брион (1752 – 1813), дочь сельского пастора, муза Гёте, адресат его зезенгеймских песен.

(обратно)

267

Строчка из песни к фильму «Был месяц май».

(обратно)

268

Перевод А.П. Глобы

(обратно)

269

Из мемуаров Гёте «Из моей жизни. Поэзия и правда».

(обратно)

270

А.С. Пушкин.

(обратно)

271

Легар Франц (1870 – 1948), австро- венгерский композитор и дирижёр.

(обратно)

272

Ария из оперы «Фридерика».

(обратно)

273

А.С. Пушкин.

(обратно)

274

Гинзбург Лев Владимирович (1921 – 1980), российский переводчик, публицист, общественный деятель.

(обратно)

275

Из мемуаров Гёте «Из моей жизни. Поэзия и правда».

(обратно)

276

Псевдоним Гёте, выбранный для цикла «Западно-восточный диван».

(обратно)

277

Ширали Виктор Гейдарович, (1945–1918), российский поэт.

(обратно)

278

Ульрика София Теодора фон Леветцов (1804 -1899), последняя любовь Гёте.

(обратно)

279

Цвейг Стефан (1881 – 1942), австрийский писатель, критик.

(обратно)

280

Карл-Август, великий герцог Саксен-Веймарский-Эйзенахский (1757 – 1828), давний друг и покровитель Гёте.

(обратно)

281

Определение из рассказа Ю.Нагибина «О, ты последняя любовь…»

(обратно)

282

А. С. Пушкин «Сцены из Фауста».

(обратно)

283

А.С. Пушкин из «Евгения Онегина».

(обратно)

284

А.С.Пушкин «Я помню чудное мгновенье…»

(обратно)

Оглавление

-1-

-2-

-3-

-4-

-5-

-6-

-7-

-8-

-9-

-10-

-11-

-12-

-13-

-14-

-15-

-16-

-17-

-18-

-19-

-20-

-21-

-22-

-23-

-24-

– 25 -

-26-

-27-

-28-

-29-

-30-

-31-

-32-

-33-

-34-

-35-

-36-

-37-

-38-

-39-

-40-

-41-

-42-

-43-

-44-

-45-

-46-

*** Примечания ***