КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Писатель [Галина Николаевна Полынская] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Галина Полынская ПИСАТЕЛЬ

В малом зале ЦДЛ стояла страшная духота — на презентацию набилось слишком много народа. Александр Волошин, сидя за столом, на импровизированной сцене, то и дело украдкой смахивал со лба капли пота. Он не слушал, что говорят о нем, и о его новой книге, он смотрел в зал, пытаясь понять — полумрак в помещении или темно в глазах?

К микрофону выполз очередной оратор, Александр мельком взглянул на него. «Он писал рецензию на книгу, — вяло вспомнил он, — длинную, нудную, на плохой печатной машинке и желтой бумаге». Александр налил в стакан минеральной воды, сделал глоток и с трудом удержался от того, чтобы не выплюнуть ее обратно — у воды был резкий привкус ржавого железа и хлорки. «На что они тратят мои деньги? — подумал он. — Неужели нельзя было купить нормальной минералки?» Он снова посмотрел в зал и вдруг его обуял тихий, прохладный ужас, ему показалось, что это никогда не закончится, все это будет длиться вечно, и он никогда не выйдет из малого зала ЦДЛ. Он отыскал взглядом сидевшую в первом ряду Алену. С аккуратной прической, в облегающем платье, она не сводила глаз с оратора. Она слушала его дребезжащую болтовню и гордилась… Как же, столько сложноподчиненных предложений о ее любимом Александре! Ему хотелось пить, но при мысли о минералке на столе, к горлу подкатила тошнота с запахом хлорки. «Интересно, — подумал он, — а что будет, если я сейчас встану и уйду?»

— …«Подземелье души» безусловно, огромная удача автора, — фонтанировал оратор. Александр невольно прислушался. — Это сложная, психологически грамотно выстроенная вещь…

«Боже мой, — подумал Александр, глядя в стакан с остатками воды, — что он несет? „Сложная, психологически грамотно выстроенная вещь“… это ж на каком языке сказано?» Он сделал над собой усилие, слушать перестал и посмотрел на свои книги. Глядя на стопку, лежащую на столе, Александр испытывал светлое, умиротворяющее и невероятно сильное желание покончить с собой. Прямо на сцене. Взять и застрелиться, причем так, чтобы мозги долетели до третьего ряда, до того места, где сидят его издатели. «И тогда все увидят, что в моей голове ничего нет, — беззвучно прошептал он, — ничего, никаких мыслей, гениальных идей, психологически выстроенных вещей и блистательных образов. Ничего, кроме грязных кусочков двух полушарий правого и левого…»

Наконец, оратор покинул сцену, и Александр понял — если он сейчас что-нибудь не сделает, не прекратит проклятую презентацию… Он встал из-за стола и подошел к микрофону.

— Всем большое спасибо, — хрипло сказал он, и откашлялся. — Я счастлив, что моя работа удалась, надеюсь, она найдет своего читателя. Сейчас я с удовольствием отвечу на ваши вопросы.

«И зачем я это сказал? — равнодушно подумал он. — Надо было попрощаться и всех отправить на банкет».

— Скажите, долго ли вы работали над романом? — спросила девица в очках и с блокнотом.

«Тебе-то какая разница?»

— Восемь месяцев, без перерыва.

— А как к вам пришла фабула произведения? — не унималась девица.

«„Фабула“, — с ненавистью глядя на нее, подумал Александр. — Что это, черт возьми, такое?»

— Произведение — это своего рода наваждение, как оно приходит не знает никто, тем более автор, — выкрутился Александр.

— Ваши предыдущие романы переведены на восемь языков, — сказал толстый юноша с несчастным лицом. — Как вы думаете, «Подземелье души» ожидает такой же шумный успех за рубежом или вы больше акцентировали на российского читателя?

Господи! Александр закрыл глаза, стараясь не заскрипеть зубами в микрофон.

— Мне кажется, что книги не знают о таком понятии, как границы, — выдавил он. — Надеюсь, «Подземелье души» найдет своих читателей, как в России, так и за рубежом. На этом мы, пожалуй, закончим. Прошу вас на скромный фуршет в буфет.

Испытывая глубокое чувство омерзения, Александр спустился со сцены и, пожимая на ходу протянутые руки, потащил Алену к выходу. Ей не хотелось так поспешно покидать место триумфа возлюбленного, но Александр крепко держал ее за руку, и шага не замедлял. Он ринулся было к гардеробу, но Алена, дернув его за пиджак, процедила:

— Ты что, ты не можешь уехать, даже не зайдя на банкет в честь тебя и твоей книги!

Он остановился и посмотрел в серые, безмятежные, умные глаза Алены, и ему впервые в жизни захотелось ее ударить. «Она же ничего не знает, — шепнул ему внутренний голос, — она даже не догадывается, что ты не писатель, а скотина. Алена ни в чем не виновата».

— Пойдем, — он направился к бару, — только не долго, ладно? Мне что-то не по себе.

— Это от духоты, — она взяла его под руку и поправила тонкими пальчиками безукоризненную прическу.

В баре уже вовсю шло расхватывание еды и выпивки. Александр усадил Алену за свободный накрытый стол, пожал еще несколько рук и дрожащими, непослушными пальцами открутил пробку бутылки. Налив водки в фужер для шампанского, залпом выпил, не закусывая, и только потом присел за стол. Алена молча смотрела на него, держа в губах не зажженную сигарету. Александр пошарил по карманам, достал зажигалку и протянул Алене трясущийся огонек. Она не обратила на это внимания, продолжая смотреть в лицо Александру пристальными серыми глазами.

— Прикуришь ты или нет? — неожиданно зло выпалил он. Она прильнула сигаретой к огоньку и выдохнула голубоватый дым.

— Что с тобой? — спросила Алена. — Что с тобой происходит?

— Ничего, — он налил себе еще водки, а Алене вина. — Я устал и хочу напиться спокойно.

— На сцене ты сидел с таким лицом, будто тебя вот-вот вырвет, — не слушала его Алена. — Потом ни с того ни с сего пошел к микрофону и не дал выступить последним трем…

— Их еще трое оставалось? — улыбнулся Александр, поддевая на вилку ломтик ветчины. — Ужас! Алена, я бы не выдержал, честное слово.

Он выпил и сразу же налил еще.

— Ты собираешься напиться в первые пять минут банкета?

— Хотелось бы в первые полторы, но как получится.

От выпитого становилось радостно и безразлично, переставало тошнить в сердце и скулить в душе. К их столику то и дело подходили какие-то люди, что-то говорили, некоторые пытались облобызать «гения уходящего века»… Александр улыбался и пил.

Проснулся он от страшной головной боли. С усилием разлепив веки, он обнаружил, что находится в собственном доме на диване. Чем все закончилось в ЦДЛе, и как он попал домой, Александр не помнил. Осторожно, чтобы не расплескать боль в горящей голове, он приподнялся и сел. Он был не только одет, но и обут. Пошатываясь, Александр поплелся в ванную, на ходу снимая измятый пиджак, и на кухне увидел Алену. Она пила кофе и курила.

— Доброе утро, — сквозь зубы произнесла она, мельком взглянув на Александра.

— Утро добрым не бывает, — повторил он чью-то фразу. — Мне надо умыться.

Когда он вернулся из ванной, на столе стоял стакан, в воде шипели и прыгали две таблетки. Алена, стоя у окна, смотрела на заснеженные деревья. Весь ее вид, даже аккуратно расчесанные русые волосы, выражал глубокое презрение и непонимание происходящего. Александр выпил воду, заглянул в холодильник и чуть не заплакал от радости — на дверце стояли две бутылки пива. Открыв одну, он стал наливать в стакан, с едва заметным беловатым налетом таблеток на стенках. Бутылочное горлышко стучало о край. Не дожидаясь пока осядет пена, Александр жадно выпил ледяное пиво и тяжело сел на круглый кожаный табурет.

— Может, я смогу тебе чем-нибудь помочь? — спросила Алена, не поворачивая головы. — Расскажи, что с тобой творится? Может, мы вместе придумаем выход?

— Выхода нет, — он налил еще пива, руки тряслись уже не так сильно, да и боль в голове притупилась. — Нет выхода, Алена.

— Почему ты не хочешь мне рассказать? — она отошла от окна и села рядом. — Ты мне не доверяешь? Я же люблю тебя, я хочу помочь тебе.

Он посмотрел на ее чистое лицо с тонкими интеллигентными чертами и на мгновение заколебался — а может и вправду рассказать? Алена молча ждала, и в ее серых глазах отражался стол, бутылка и стакан. Александру стало смешно. Он улыбнулся, а Алена рассердилась.

— Не хочешь — не надо! — она вскочила, схватила тряпку и стала стирать со стола несуществующие крошки.

Александр молча пил пиво, и в его душе крепла до идиотизма радостная уверенность в том, что он не только все расскажет Алене, но и продемонстрирует. Александр открыл вторую бутылку и пошел на балкон. Свежий морозный воздух бодро вцепился в его опухшее лицо мелкими коготками. Александр пару раз глубоко вдохнул и выдохнул, глядя по сторонам. Его дом, или как его величала Алена «особняк», находился немного в стороне от кирпичных новорусских монстров. В двух шагах темнел лес, едва слышно шуршала невидимая трасса, где-то обиженно каркала ворона… Александр пил пиво и смотрел вниз на гладкие спины сугробов, появившиеся за ночь.

— Надо искать выход, — сказал он вслух, — надо найти его во что бы то ни стало, надо все рассказать Алене, иначе мне совсем…

— С кем ты говоришь? — на балконе появилась Алена.

— Сам с собой. Кажется, я дошел до ручки. Алена, а ты не знаешь, почему говорят «дойти до ручки»?

— Не знаю.

Он допил пиво и бросил бутылку в сугроб. Она беззвучно ушла в искрящийся снег, оставив после себя небольшое темное отверстие. Александр потер пальцами лоб, взъерошил волосы и с улыбкой посмотрел на Алену.

— Пойдем? — весело сказал он.

— Куда? — Алена недоверчиво смотрела то на него, то вниз на сугроб. — Саша, кажется, ты все-таки переработался. Может нам уехать куда-нибудь на время? Например, в круиз…

Он расхохотался.

— Пойдем, я покажу тебе кое-что, пойдем, а то совсем замерзнешь в халате.

Они вернулись на кухню, и Саша долго переодевался. Он смеялся и не попадал ногой в тренировочные штаны, Алена помогала ему, и беспокоилась все больше и больше.

— Я не сошел с ума, не волнуйся, — сквозь смех сказал Александр, — я просто очень боюсь. Понимаешь, я боюсь, Алена! Пойдем скорее, пока я не передумал.

Он взял ее за руку, быстро сбежал по лестнице на первый этаж и подтолкнул Алену к стене, разукрашенной под кладку из дикого камня. Опустившись на колени, Александр принялся ощупывать плинтус миллиметр за миллиметром.

— Черт, — бормотал он, — каждый раз найти не могу, как будто оно перемещается в самом деле…

— Саша.

Он поднял взгляд. В глазах Алены блестели слезы, а побелевшие губы мелко подрагивали.

— Я вызову врача, Саша?

— Какого врача, Аленушка? — усмехнулся он. — Я не псих, сейчас сама поймешь. Вот оно!

Он нащупал незаметное углубление, в плинтусе что-то тихо щелкнуло и в стене начала медленно открываться дверь.

— Что это? — удивилась Алена.

— Дверь! — расхохотался Саша. — Иди сюда.

Не дожидаясь, пока потайной ход откроется целиком, он вошел внутрь и включил свет. Под потолком вспыхнули яркие круглые лампы. Александр кивнул Алене, и она вошла следом. Дверь за ними закрылась резко и быстро, будто кто-то захлопнул ее специально. Алена вздрогнула и машинально схватилась за плечо Александра.

— Не бойся, пойдем.

Он стал спускаться по лестнице вниз. Перед следующей дверью Александр остановился и взял Алену за руку.

— Чем это так воняет? — спросила Алена. — Чувствуешь, какой ужасный запах?

— Еще бы, — усмехнулся Саша. — Этот запашок мне даже по ночам снится.

— Слушай, мне страшно, давай вернемся обратно, мне страшно!

— А уж мне-то как страшно, словами не передать, но ты хотела все узнать? Сейчас и узнаешь.

Алена сделала движение, будто собиралась броситься вверх по лестнице. Александр схватил ее за плечо и быстро набрал на кодовом замке комбинацию цифр.

— Отпусти меня! — Алена пыталась вырваться. — Отпусти, мне больно!

Александр толкнул дверь, она тяжело подалась внутрь и оттуда тугой волной ударила густая вонь. Алена вскрикнула и зажала пальцами нос.

— Это, Аленушка, воняет мой талант, — с улыбкой сказал Александр, втолкнул ее внутрь и вошел сам. Они оказались в большом, ярко освещенном подвале с низким потолком. Шелестела мощная вентиляция, но вонь все равно резала глаза до слез. В центре подвала стоял здоровенный письменный стол, заваленный бумагой. На нем стояла печатная машинка, валялились карандаши, какие-то пластиковые банки…

— Писатель! — крикнул Александр. — Писатель, где ты? У нас гости! Он, наверное, спит.

Александр подошел к черному крутящему креслу, стоявшему у стола и развернул его. Алена тихо, сдавленно охнула. В кресле сидело существо, похожее на паука, размерами с козу. Штук семь тоненьких лапок с темно-коричневыми пальцами напоминали лапки мартышки. Бледно-голубое паучиное туловище было почти прозрачным, и сквозь тонкую кожу просвечивали синеватые, медленно пульсирующие внутренности, с небольшой продолговатой головы свешивались длинные пряди седых волос. Его морда тоже напоминала паучью, закрытые глаза занимали собой почти все и лишь немного отводилось для клювообразного рта, окруженного непрерывно шевелящимися усиками.

— Писатель, — Александр постучал по спинке кресла, — проснись, смотри, кто к нам пришел.

Существо медленно открыло огромные бледно-зеленые глаза, покрытые сетью тонких красных прожилок, и посмотрело на Алену. Этот взгляд был наполнен живым интересом и дружелюбием.

— Познакомься, Писатель, это Алена, моя невеста. Была бы она девушкой чувствительной, наверняка хлопнулась бы в обморок, но она не такая, она главный редактор толстого и умного журнала, там печатались твои рассказы, Писатель. Алена, это Писатель, он написал все мои книги, а сам я, Алена, бездарь и графоман. Теперь ты счастлива, дорогая?

Бледная до синевы Алена молча смотрела на существо в кресле. Оно тоже разглядывало Алену, в его странных говорящих глазах было спокойное, теплое расположение.

— Все, теперь пойдем отсюда, пока не провонялись насквозь ароматом моего таланта, — Александр взял ее за плечо и подтолкнул к выходу. Алена молча, как сомнамбула поднялась вслед за Александром. Закрыв потайную дверь, он пошел в зал, вытащил из бара початую бутылку коньяка и налил в бокал.

— И мне, — тихо попросила Алена. Она села в кресло и сцепив руки на коленях, пристально рассматривала рисунок на ковре.

— Пожалуйста, — он наполнил еще один бокал и протянул ей. Шумно отхлебнув половину, Александр закурил и подошел к окну. — Теперь ты видела, кто пишет за меня, а сам я не начирикал за всю жизнь ничего толкового, так, рассказики, пару повестюшек. Тыкался по издательствам, рассылал по городам…

— Кто он такой, этот… Писатель? — от выпитого на бледных щеках Алены выступили красные пятна.

— Понятия не имею, я даже толком не знаю, откуда он взялся. Раньше я жил в коммуналке, колотил по клавишам древней машинки, у меня была девушка, которую я любил, а она верила, что я Мастер, а она Маргарита, — Саша усмехнулся. — Однажды она убирала комнату и нашла под кроватью штуку, похожую на мяч для регби. Положила его на шкаф, а на следующий день ей сообщили, что умерла ее мать. Моя девушка поехала на похороны, а я забыл про этот странный мяч, даже не рассмотрел его как следует. Потом из него вылупился мой талант.

Маленьким он был таким потешным, похожим на пушистого краба. Я называл его Красавчиком. Он всюду таскался за мной и я привык ходить все время глядя себе под ноги, чтобы на него не наступить. Все время боялся, что он выскочит как-нибудь за дверь, и его увидят соседи. Впервые в моей жизни появилась тайна, у меня была диковинная домашняя зверушка, которую с визгом могла прихлопнуть своим гигантским тапком тетя Зина из соседней комнаты. Я забросил писанину, и все время возился с Красавчиком, пытаясь понять, чем же его кормить, он от всего отказывался. Ломал я голову до тех пор, пока не увидел, как он трескает клей для бумаги, сидя на моем письменном столе. И все. Ты представляешь, он жрет один только клей. Ни разу я не видел, чтобы он где-нибудь нагадил, напачкал или что-нибудь сломал там, или перевернул. Зачастую он ходил по письменному столу, но ни разу не сдвинул с места ни одного карандаша или скрепки.

Потом он подрос. Сначала стал величиной с кошку, потом с собаку и постепенно от него начал исходить его аромат. Тогда он еще не был таким сильным и невыносимым, так, слегка попахивало тухлятинкой. Тетя Зина начала подлавливать меня на кухне, в коридоре, даже у дверей сортира, и требовать, чтобы я хранил продукты в холодильнике, а не в комнате. Я согласно кивал головой и силился что-нибудь придумать. Девушка моя так и не вернулась, прислала письмо, мол, встретила свою школьную любовь, выхожу замуж, прости, я знаю, ты все поймешь и тд и тп. Напился я тогда очень сильно на последние деньги. Сидел, как сейчас помню, за письменным столом, рядом, на полу неподвижно, как все понимающий собутыльник торчал Красавчик, а я пил и не знал что делать. У меня не было любимого человека, работы, денег, перспектив и будущего. С моим ПТУ, мне можно было смело идти в бомжи, но я мнил себя литератором! Короче, у меня не было ничего, кроме жутко, на всю коммуналку воняющего паука. Ты знаешь, Алена, тогда у него еще не было таких глаз, какие ты видела, они были небольшими, подслеповатыми, будто белесой пеленой подернутыми. Его пушистая серенькая шерстка начинала редеть, и сквозь нее просвечивалось голубоватое тельце. Он был таким трогательным и беззащитным, что, пожалуй, в тот вечер я не выбросился из окна только из-за него, понимаешь? Мне не на кого было оставить свое сокровище!

Утром я проснулся в жутком состоянии и пошел сдавать бутылки, чтобы наскрести на пиво. И забыл запереть дверь в комнату. Когда я вернулся, меня встретил визг тети Зины, она вопила на всю бесконечную вселенную о том, что у меня в комнате чудовище. Я пытался ее успокоить невнятными, похмельными и от того еще более бредовыми речами, все было бесполезно. Тогда я заорал, что нечего шляться по чужим комнатам в отсутствие хозяина, хлопнул дверью и закрыл ее на ключ. Красавчик сидел на кровати и выглядел печальным. Я погладил его по лысеющей спинке, выпил пива и задумался. Тетя Зина бесновалась в коридоре, и размышлять мешала. Остальные соседи были на работе, и это значительно облегчало ситуацию. Единственное, что пришло мне в голову — позвонить своему петеушному приятелю, и на его раздолбанной копейке вывезти Красавчика куда-нибудь из квартиры, куда именно я не представлял, но надеялся, что приятель что-нибудь придумает. Я пошел звонить… Я точно помню, что запер дверь на ключ, понимаешь, Алена, я точно помню! — Александр допил коньяк и налил себе еще. — До приятеля я дозвонился, но рассказывать в чем суть по телефону не стал. Он пообещал приехать, а я вернулся в квартиру. Там было тихо, очень тихо, а дверь в мою комнату чуть приоткрыта. Я заглянул внутрь, Красавчик все так же сидел на кровати, но печальным уже не выглядел, а тетя Зина исчезла. Представляешь, Алена, бесследно, как была, в тапочках и халате. Тогда мне впервые пришла в голову мысль, что я, по сути, ничего не знаю о своем экзотическом питомце, вообще ничего. Страшно мне стало, Алена, очень страшно. Пока я раздумывал обо всем этом, приехал мой приятель. Я рассказал ему все, Красавчика показал, но про тетю Зину умолчал. Не смог сказать. Он поудивлялся, головой покачал и предложил нам пожить на даче его жены. Была поздняя осень, и дом все равно пустовал. Я забрал вещи, печатную машинку, но в комнате оставил все так, будто я живу здесь и вот-вот вернусь. Я надеялся, что тетю Зину не будут активно искать, у нее и родственников-то никаких не было, но оставлять свою комнату, как после поспешного бегства все равно не стал.

Красавчика мы устроили в большой спортивной сумке и перевезли на заднем сидении. Дача моего друга находилась довольно далеко от Москвы и вообще от населенных пунктов, и это меня устраивало полностью. Я одолжил у друга денег, купил клей Красавчику, водки себе и перестал спать ночами. Я все время думал о тете Зине и нутром чувствовал — это мой питомец с ней что-то сделал. Я поселил его в маленькой комнате и постоянно закрывал на шпингалет свою дверь, днем и ночью меня преследовали кошмары, похожие на белую горячку. Однажды я напился и решил избавиться от Красавчика, я больше не мог жить в постоянном страхе и муках совести. Я решил оглушить его чем-нибудь тяжелым, потом добить и закопать в лесу. Я не видел его дня три, потому что безвылазно сидел в своей комнате и надирался. Нашел я его на кухне. Там, за забытой мною печатной машинкой, сидело Оно. Даже и не думал, что за такое короткое время Красавчик так изменится — он стал гораздо больше, шерсть осталась только на голове, и сделалась похожа на человеческие волосы, а на морде раскрылись эти чудовищные глаза. Я, как дурак, стоял с кочергой в руке и смотрел на него, а Красавчик разглядывал меня и в его взгляде читалась легкая, добрая усмешка мудреца. Насмотревшись на меня вдоволь, он отвернулся, и снова принялся печатать на машинке. Как я не рехнулся в тот же миг, не понимаю. Постояв еще немного истуканом, я вернулся в свою комнату, и допил остатки водки. У меня впервые в жизни руки тряслись не с похмелья, а от страха. Через пару часов Красавчик просунул свою голову ко мне в комнату, двумя лапками он держал стопку бумажных листов. Я не смог подойти и взять их, тогда он положил стопку на пол и ушел. Ты знаешь, это было похоже на приручение животного — сначала кусок мяса кладут вдалеке, потом все ближе и ближе, до тех пор, пока зверек не научится есть с рук. Он принес мне первые шесть глав «Вересковой воды». То, что написал паук, потрясло меня. Я сидел ошеломленный и раздавленный, меня знобило и снаружи и изнутри — я держал в руках почти тридцать страниц гениальной книги. Ты знаешь, я и тогда с ума не сошел, хотя был очень к этому близок. Ты знаешь, за сколько он написал «Вересковую воду»? За восемь дней. Двести пятьдесят машинописных листов романа. Я придумал себе литературный псевдоним, написал его на титульном листе и отнес в издательство. И машина закрутилась! Роман вышел огромным тиражом, мне стали поступать заказы, я тянул время, ждал, пока мой Писатель еще что-нибудь напишет. Он долго не писал. За «Вересковую воду» я получил большой гонорар, купил ему хорошую машинку, кучу банок с клеем, а себе ящик водки.

На «Бесполезные небеса» он потратил больше времени, почти месяц. Ты сама знаешь, Алена, какую известность мне принес этот роман, я стал популярен даже за рубежом. И я принял это, как плату за постоянный страх, за ночные кошмары, за неизбежное затворничество, в котором я вынужден был жить… Но, суть не в этом. Потом он написал «Звезду Татьяну», книгу экранизировали в Италии, и я разбогател. Построил этот дом и воздвиг все те потайные укрепления, которые ты видела. Мне казалось, если я уберу его подальше, с глаз долой, если отгорожусь от него бронированными дверями, то смогу хотя бы спать по ночам спокойно. Куда там! Я постоянно думал о том, кто же он, мой Писатель, откуда он взялся, и чем это все закончится конкретно для меня. Я жил не просто в страхе, я жил в ужасе и чем быстрее росла моя оглушительная популярность, тем сильнее этот ужас становился. Я чувствовал, что попал в какое-то страшное, непонятное болото, в котором увязаю с каждой минутой…

На презентации «Тишины» я познакомился с тобой, Алена, напился как свинья, и ты отвезла меня ко мне домой на моей же машине. Я не слышал, как ты уходила, проснулся под утро и, даже не протрезвев, потащился к нему в подвал. Он писал «До сотворения зимы». Писатель сидел за столом, окруженный банками с клеем, пачками бумаги и его черные пальчики быстро-быстро бегали по клавишам машинки. Я стоял, шатаясь, смотрел на него, потом начал орать поговори со мной! Я же знаю, ты умеешь разговаривать, тебе просто лень со мной общаться! Он перестал печатать и посмотрел на меня спокойными, доброжелательными глазами. Я не знаю, Алена, что заставило меня в тот момент ощутить свое существо таким конченым недоноском, то ли его прекрасные произведения, которые я столько времени выдавал за свои, то ли само беззвучное существование Писателя в подвале, в бумажном хламе, с банками клея… Понимаешь, Алена, если бы он хоть раз издал какой-нибудь звук, зашипел бы на меня, засвистел как-нибудь, хоть раз бы выразил недовольство своим тюремным положением… да если бы он укусил меня, мне было бы гораздо легче! Но, он всегда молчал и писал, в его глазах всегда было неизменное мудрое и дружеское расположение ко мне. Не помню, что я там вопил дальше, помню, что крушил все вокруг, разбил его печатную машинку, изблевался и отключился на лестнице, не дойдя до выхода.

Утром выполз наверх, похмелился и плакал над собственным ничтожеством и бессилием. Как же я был гадок для самого себя, Алена, ты не представляешь! Через три дня вспомнил, что разбил Писателю машинку. Купил новую, коробку клея и спустился вниз. В подвале все еще воняло моей блевотиной, разбитая машинка валялась на полу, а Писатель по-прежнему сидел за столом. Он перебирал пальцами пустые листы, а серые волосы на его голове были совсем седыми. Алена, я лепетал какие-то извинения, убирал все, что нагадил, и был так противен сам себе, что едва не изблевался снова.

Он ничего не писал почти три месяца. Незаконченное «До сотворения зимы» лежало на краю стола нетронутым. Я каждое утро приходил к нему, заискивал, унижался, симулировал дружбу, вспоминал, как здорово мы жили в коммуналке, а он неподвижно сидел в кресле и смотрел на меня с такой непередаваемой жалостью во взгляде… Он жалел меня, Алена! Однажды, видимо, он решил, что я достаточно наказан и тогда «До сотворения зимы» было закончено в три дня. И я, как законченный козел, потрусил с рукописью в издательство. И снова успех, заходящийся в агонии телефон, пустые водочные бутылки… Хотел поставить ему компьютер, но Писатель сразу же спрыгнул с кресла и ушел в дальний темный угол. Сидел там, пока я не вынес машину из подвала.

Потом были романы «Агний», «Вероятность Вероники» и, наконец, «Подземелье души». Я ставил на романах другие даты, выдавая их за написанные ранее… Сейчас он пишет «Прыжок на двести метров». Вот так, вот, Алена, я рассказал тебе все… в общих чертах.

Александр налил в бокал коньяк и промочил пересохшее горло. Алена сидела неподвижно, она ни разу не пошевелилась за весь его монолог. Когда тишина перевалила за минуту, она очнулась, сделала несколько глотков из своего судорожно сжатого в руках бокала и закурила. На ее щеках не было ни красных пятен, ни бледности, они были покрыты тонким, ровным глянцем спокойствия и выдержки. Александр молча пил и ждал, он уже наговорился.

— Ты не пытался покончить с собой? — спросила Алена, поднимая на него сухие серые глаза.

— Дважды, — усмехнулся он, — но я слишком большой трус для эля этого.

— Ты не хочешь показать мне свои рассказы? Написанные лично тобой?

— Боже упаси.

— Что ты думаешь делать дальше со всем этим? — она закурила, резко выдыхая тонкую, ровную, как стрела струйку дыма.

— Понятия не имею. Если бы знал что мне делать и как жить, я бы, наверное, не стал посвящать тебя во все эти события.

— А что стало с твоим другом? С тем самым, который поселил тебя на даче жены?

— Он тоже исчез, — сказал Александр и закурил, выталкивая из себя дым.

— Я так и думала. Двое видели твоего Писателя, и оба исчезли. Я буду следующей?

— Нет.

Александр подошел к бару, погремел ворохом бутылок и вытащил пистолет.

— Я купил его в самом начале «Прыжка на двести метров», хотел еще тогда застрелить Писателя, но книга была настолько гениальна, что я решил подождать, пока он ее закончит, а уж потом…

Алена с грохотом поставила свой бокал на прозрачный сервировочный столик и поднялась на ноги. На ее щеках снова горели красные пятна.

— Какая же ты дрянь, — сказала она. — Решил подождать, пока он для тебя книжку напишет, а уж потом пристрелить!

— Он чудовище, Алена! От него надо избавиться!

— Решил подождать, пока напишет, а потом избавиться! — Она стояла, сжав тонкие пальцы в кулаки, и на ее лице была брезгливость, словно она случайно наступила на лягушку. — Какой же ты гнус, Саша.

— Мне нужен был выход, Алена! Поэтому я тебе все рассказал! Ты говорила, что поможешь, что любишь меня! Что мне делать, Алена? Посоветуй?! — в безвольно повисшей руке Александра мелко подрагивал пистолет.

— Застрелиться тебе самому было бы слишком просто, — горько усмехнулась Алена. — Соверши хоть какой-то поступок в своей жизни — либо покажи Писателя всему миру и во всем сознайся, либо уничтожай рукопись новой книги, а после застрели его и живи дальше. Или не живи. Это все, что я могу тебе посоветовать, а теперь извини, мне надо ехать. Надеюсь, что тебя я увижу только после того, как примешь решение.

Алена ушла, нервно хлопая тапочками по паркету. Саша тяжело сел в кресло.

Она уехала, не попрощавшись. За окном пошел снег, наметая новые сугробы и увеличивая старые. Саша вытащил из бара вторую бутылку коньяка, распечатал ее и налил в бокал. Глядя на беззвучно парящие за окном хлопья, он ощущал тихую ненависть в душе и жгучую боль в желудке. Как тихо, подумал он, — какая тишина во всем доме! Будто и нет никого, никаких… вообще никаких писателей…

Он выпил почти половину бутылки, с трудом поднялся на ноги, прихватил с собой остатки выпивки и, зарядив пистолет, пошел в подвал. Паук сидел на своем месте и строчил на машинке.

— Привет, благодетель, — хрипло выкрикнул Александр, — прервись не на долго, я поговорить пришел!

Пальцы Писателя перестали бегать по клавишам, он повернул голову, и посмотрел на Александра спокойными глазами.

— Ты все работаешь, да? Трудишься? — Александр покачнулся и схватился за стену. — Новый шедевр создаешь? А ты бы написал про то, куда ты дел тетю Зину и моего друга? Куда?! Съел?! Закопал?! Как ты пишешь свои книги?! Кто ты такой?! — Саша глотнул из бутылки и громко рыгнул. — Откуда ты взялся такой умный паук? Откуда ты можешь знать, что такое человеческие страсти, страдания, любовь, секс? Уж ты-то наверняка знаешь, что такое фабула! Вот только откуда? Ты знаешь о том, что вначале было Слово и Слово было Бог?! Ты знаешь об этом, чертов сукин кот?! Слово наш Бог, человеческий! Писатели на двух ногах, с одной парой рук называются «инженерами человеческих душ», через писателей и поэтов Бог говорит со всеми нами! А ты кто?! Ты что?! Кем, каким Богом тебе дано наше слово?! Чего ты хочешь?! Зачем ты пришел именно ко мне? Может вас таких много?! Может не я один, неудавшийся писака, нашел под своей кроватью мяч для регби? — от собственной догадки, ноги Александра подкосились и он сел на низенький стульчик, стоявший у стены. — Ты не один… — прошептал он, стискивая руками бутылку коньяка, — конечно же… вас много… как же я раньше не додумался! Слово… слово… Слово! Мощнейшее оружие! Какой же я был дурак! Вы будете писать за нас, за никому неизвестных графоманов, прославляя никому не нужные имена, постепенно направляя поток человеческой мысли и сознания в нужное вам русло… вы будете «инженерами человеческих душ»… — Александр отшвырнул бутылку в сторону и, шатаясь, поднялся на ноги. — Нет, не ты, — сказал он, снял пистолет с предохранителя и направил дуло в голову Писателя. — Не ты, ни тебе подобные не станут нашим Богом!

Веки Писателя медленно моргнули, и зеленоватый взгляд мудреца снова уставился на Сашу с молчаливым дружелюбием. Не понимая, что с ним происходит, Александр засунул дуло пистолета себе в рот и нажал курок. Из его затылка вылетела хлюпающая масса, и осколки черепа полетели на письменный стол. С грохотом упав на пол, он застыл среди пустых банок из-под клея. Писатель смахнул со стола осколки, красные слизистые комки и, вытащив из печатной машинки титульный лист с заголовком «Прыжок на двести метров», скомкал его и вставил чистый. На нем он напечатал: Александр Волошин «Последний прыжок». Положив лист поверх готовой рукописи, Писатель бесшумно спрыгнул с кресла, и подошел к телу Александра. Из-под брюха паука выполз тонкий хоботок и прилепился к животу Саши. Из своего полупрозрачного чрева Писатель стал переливать голубоватую слизь, она растекалась по трупу, растворяя его. С шипением раскис и пистолет, лежавший неподалеку. Когда на полу осталась густая кисельная лужа бурого цвета, Писатель втянул ее всю, до капли обратно в свое нутро. Пару секунд он сидел неподвижно, закрыв глаза, словно прислушивался к чему-то, потом задрожал, как студень на тарелке. Его полупрозрачное тело, наполненное бурым, начало вздуваться крупными волдырями, бурлить и видоизменяться. Полезли руки, ноги, голова… Вскоре он встал с пола, расправил плечи, взял со стола бумагу, тщательно вытер ею с тела остатки бурой слизи и, прихватив заранее приготовленную пачку рассказов, начал подниматься по лестнице наверх.

Алена не пошла на работу. Она сидела на кухне и пила вино. Сначала она хотела позвонить подруге, хотела попросить посидеть с нею, поболтать, но передумала. Она сидела на кухне, курила без перерыва и смотрела, как за окном валит снег. В душе Алены клубилась вонючая фиолетовая тоска, и она не знала, как от нее избавиться. Пару раз она подходила к телефону, чтобы позвонить Саше, но каждый раз зло бросала трубку обратно, называя то ли Сашу, то ли телефон скотом и мерзавцем. В дверь позвонили.

— Кто еще? — пробормотала Алена и пошла в коридор. Посмотревшись в большое овальное зеркало, она поняла, что пьяной не выглядит, и открыла дверь. На пороге, весь засыпанный снегом, стоял Александр.

— Я принял решение, — сказал он. — Я сжег «Прыжок на двести метров» и застрелил Писателя. Ты знаешь, мне даже закапывать его не пришлось, он растекся как желе, я собрал его совком и спустил в унитаз. Я сделал это, Алена. Я могу войти?

— Да, конечно.

Она посторонилась, пропуская его. Александр снял куртку, шапку и, потирая застывшие с мороза руки, пошел в теплую кухню.

— Алена, — сказал он, — наливая ей в бокал вина, — я все-таки решился показать тебе свои рассказы, я принес их.

Александр вытащил из кармана пиджака плотную трубку свернутых листов.

— Это то, что написал я, Алена, я и только я. Прочти и скажи честно, что думаешь.

— Да, хорошо, — она была немного растеряна. Алена не ожидала, что Саша так быстро примет такое решение, ведь он, безвольный человек, поставил жирный крест на своей карьере и будущем, крест на всем… он смог….

Пока она читала рассказы, Саша смотрел в окно, время от времени, царапая ногтем вышитую салфетку на столе.

— Саша, — Алена подняла влажные серые глаза от последней страницы, — это же гениально! Ты понимаешь? Твой проклятый паук так не писал, как ты! Саша, это невероятно! Я посмотрела на даты, ты же написал это еще в юности! Саша, эти рассказы гениальны! Никто не писал еще ничего подобного!

— Ты на самом деле так думаешь? — он с сомнением посмотрел в глаза Алене и улыбнулся.

— Поверь мне, я уж за свою редакторскую жизнь кое-что прочла! — на щеках Алены снова проступили красные пятна. — Сашка, ты великий талант, ты даже не подозреваешь, насколько ты гениален!

— Может, оно и к лучшему? — он улыбнулся мягкой, доброй улыбкой. Аленка, — ты когда-нибудь замуж за меня пойдешь? Я когда-нибудь дождусь этого? Обещаю, я буду самым лучшим мужем!

— Я тебе верю, — Алена, не выпуская из рук рассказов, села к нему на колени. — И нечего было мне рассказывать сказки и показывать заграничного дрессированного паука! Ты его выбросил, правда? — Алена посмотрела на него хмельными глазами. — Он больше не будет вонять?

— Нет, никогда. Шутка закончилась. Я люблю тебя.

— А уж как я тебя люблю, мой ты писатель! — Алена прильнула к его губам винным дыханием. — Как же я тебя люблю!

* * *
— Света! Все! Дерьмо! — Стас вломился в квартиру, распихивая дипломатом детей. — Меня поперли из газеты! Но, я еще всем этим жопам надутым покажу! Они еще поймут, чего я стою на самом деле! Они еще узнают, кто такой Станислав Талый! Они еще все мне в ножки поклонятся!.. Что такое? Я не знаю, Светик, что это… Это не мое… А где нашла? Под кроватью? Не знаю, вроде на мяч для регби похоже, может, Витька забыл? Он любит все заграничное… Светик, ну ты подумай, как мне было среди этих бездарей жить все эти годы?! Я больше не могу так, Света!! Я им всем еще покажу!!!

(«Быть писателем очень просто» — 92 г)

13 ноября 99.