Голубиная книга. Русские народные духовные стихи XI-XIX веков [Автор неизвестен -- Древнерусская литература] (fb2) читать онлайн

Голубиная книга Русские народные духовные стихи XI-XIX веков

«Словеса золотые»

Такой подзаголовок дал Е. А. Ляцкий составленному им сборнику народных «стихов духовных», который вышел в Петербурге в 1912 г. Это образное название, родившееся в атмосфере «серебряного века» русской культуры, впервые столь просто и ясно указывало на непреходящую художественную ценность того огромного пласта народной словесности, собиранием и изучением которого в XIX — начале XX в. были заняты этнографы и филологи, университетские профессора и студенты, преподаватели гимназий и учителя сельских школ, а также многочисленные любители народной поэзии — истинные почитатели старины русской и патриоты отечества.

Образованному человеку XIX в. духовные стихи не без оснований представлялись важнейшей частью народного песенно-поэтического творчества. Не случайно первый из известных собирателей русского фольклора П. В. Киреевский, названный его другом, поэтом Н. М. Языковым, «своенародности подвижник просвещенный», из всей огромной коллекции, составленной им по записям разных людей (в их числе он называет Пушкина и Гоголя), для первого выпуска своих «Русских народных песен»^[1] избрал именно духовные стихи. И хотя до сих пор ученые — филологи, фольклористы, музыковеды — ведут спор о том, представляют ли религиозные песни народа самостоятельный жанр или только особую тематическую группу внутри безбрежного моря русского фольклора — среди былин, баллад, обрядовых и трудовых, исторических и лирических песен,— очевидным остается, что нигде, как в духовных стихах, «невежественный и темный» народ не запечатлел столь ярко свое, идущее из глубин коллективного духа-сознания понимание «веры крещеной», значение которой трудно переоценить для устройства и развития российской жизни на протяжении целого тысячелетия.

Народные песни на религиозные темы и сюжеты не были напрямую связаны с деятельностью официальной церкви или особенно ею поощряемы. То, что «народ ответил песней вносимому в его среду свету Христова учения», причем песней, глубоко укоренившейся за несколько веков в русском быте, Е. Аничков называл «уступкой христианства»: это, по его мнению, «если не компромисс, то приспособление»^[2]]. Когда нищие слепцы — калики перехожие,— основные носители и исполнители духовных стихов, располагались, например, у дверей монастырской церкви во время христианских праздников и больших молебнов, потчуя народ православный своим искусством, проходивший мимо священник или монах мог только дивиться какому-нибудь из стихов о жизни и смерти с «ужасными» подробностями про мучения грешников в аду да сетовать в душе на «непросвещенность» простолюдина. Но конфликтов никогда не возникало, и «божьи люди», слепые странники, всегда оставались в почете у народа не только как «нищие Христа ради», но и как носители понятных и захватывающих душу откровений о жизни христианских мучеников и разных явлениях мира Божественного.

Вот какую картину каличьего пения нарисовал А. Радищев в главе «Клин» своего «Путешествия из Петербурга в Москву» (это первое подобного рода описание в русской художественной литературе): «Как было в городе во Риме, там жил да был Евфимиам-князь...— Поющий сию народную песнь, называемую Алексеем божиим человеком, был слепой старик, седящий у ворот почтового двора, окруженной толпою по большей части ребят и юношей. Сребровидная его глава, замкнутые очи, вид спокойствия, в лице его зримого, заставляли взирающих на певца предстоять ему с благоговением. Неискусной хотя его напев, но нежностию изречения сопровождаемый, проницал в сердца его слушателей, лучше природе внемлющих, нежели взращенные во благогдасии души жителей Москвы и Петербурга внемлют кудрявому напеву Габриелли, Маркези или Тоди. Никто из предстоящих не остался без зыбления внутрь глубокого, когда клинский певец, дошед до разлуки своего ироя, едва прерывающимся ежемгновенно гласом изрекал свое повествование. Место, на коем были его очи, исполнилося поступающих из чувствительной от бед души слез, и потоки оных пролилися по ланитам воспевающего.

О природа, колико ты властительна! Взирая на плачущего старца, жены возрыдали; со уст юности отлетела сопутница ее, улыбка; на лице отрочества явилась робость, неложной знак болезненного, но неизвестного чувствования; даже мужественной возраст, к жестокости толико привыкший, вид восприял важности.— О! природа,— возопил я паки...»^[3]

Вслед за Радищевым с его искренним, руссоистским по духу восхищением мудрой безыскусностью «естественного человека» явилась в русском обществе XIX в. волна народолюбия, нараставшая с рождением и развитием идей от славянофильства 30—40-х гг. к почвенничеству 60—80-х. Она утвердила в умах потребность осмыслить органические истоки русской культуры, соотнести их с современной народной действительностью и той «искусственной литературой», которая была продуктом и достоянием образованных кругов. Вместе с рождением исторического сознания в среде русской интеллигенции возникли и вопросы о происхождении духовных стихов, их месте и роли в повседневной жизни народа, возникло стремление понять особенности языка и склада религиозных песен, их образный мир и через все это — основы народного мировоззрения и миросозерцания, которые, складываясь сами, формировали духовную культуру развивавшегося в историческом времени огромного этноса великороссов.

Ученые и знатоки народной поэзии в спорах о происхождении, распространении и эволюции духовных стихов не могли, естественно, обойти важнейшие события русской истории и, прежде всего, Крещение Киевской Руси в конце X в. Собственно говоря, и сегодня понять, что такое духовные стихи как традиция в народной культуре, возможно только через сопоставление разных сторон этого ключевого для судеб страны события.

Известно, что еще до того, как великий князь Владимир сбросил в реку поверженных языческих идолов, на Руси уже были, хотя и немногие, христианские общины. Существуют греческие и русские летописные свидетельства о первом (но не устоявшем как господствующая религия) обращении «народа русь» в христианскую веру еще в 60-е гг. X в. при князе Аскольде. Христианкой была мечтавшая об установлении родственных отношений с византийским двором княгиня Ольга — бабка и главная воспитательница Владимира Святославича. Упоминается в древних рукописных источниках и миссионерская деятельность греческих священников (естественная при установившихся торговых и государственных отношениях Киева с Константинополем), которая привлекала «кое-какой русский люд» — и, может быть, не столько содержанием христианских проповедей, сколько рассказами о чудесах и Страшном суде. Это «предварительное» христианство, бесспорно, сыграло определенную роль в восприятии народом введения новой веры — хотя бы потому, что она не была верой неизвестной.

С точки зрения перспектив исторического развития реформа Владимира укрепила непрочное объединение славянских племен, способствовала созданию прогрессивных форм государственности и необходимых времени феодальных отношений, в конечном счете включила Русь в ареал европейской культуры. Сам переход к новой религии по временным масштабам средневековья совершился довольно быстро. «Процесс христианизации,— пишет академик Б. Раушенбах,— протекал постепенно и, по современным оценкам, занял приблизительно 100 лет. С учетом размеров страны это очень малый срок: крестившимся почти одновременно с Русью Швеции и Норвегии потребовалось на это соответственно 250 и 150 лет»^[4]. Здесь идет речь о «верхней» — государственной — стороне дела, в котором успешному становлению и укреплению института церкви, его роли в управлении обществом во многом способствовали и опыт Византии, и опыт родственных южнославянских народов (болгар, сербов), крестившихся на столетие раньше. Но был еще и главный «низовой» субъект средневекового государственного устройства — огромное «безмолвствующее большинство», те простые смерды, которые возделывали землю, пасли скот и в своей естественной связи с природой не могли обойтись без магии языческих верований. «Люди же, крестившись, разошлись по домам»,— эту фразу из «Повести временных лет» часто вспоминают, когда говорят о реакции народа на введение христианства, как бы подчеркивая, что реакция эта была никакая. Не все, конечно, и во внешней стороне реформы совершалось просто. За успешное обращение народа в новую веру было в первую очередь то, что греческих священников вели не чужие, не завоеватели, а свои русские люди, облеченные к тому же авторитетом княжеской власти. При этом всегда славившийся своей вольностью Новгород и здесь оказал сопротивление: отправленным туда Владимиром Добрыне и Путяте пришлось-таки действовать «огнем и мечом», разрушая языческие капища. Возникали еще на поверхности разных смутных событий возмутители спокойствия волхвы, но по-настоящему серьезного и какого-то длительного сопротивления официальному установлению «княжеской веры» не было, как не было и страшных говений,— иначе народ не забыл бы мучителей. Он же в своих песнях назвал Владимира Красным Солнышком, поэтому представление о постепенности и внешней, безболезненности распространения веры вполне может считаться исторически справедливым. В XIX в. склонны были, опираясь на народные представления, рисовать даже несколько идиллическую картину. По мнению Н. Порфирьева, то, что религия вносилась мирным устроением храмов и благопоощрительной проповедью, в памяти народной закрепилось через духовный стих в образе деяний Егория Храброго: «В Георгии, надо думать, народ представил вообще тип тех духовных богатырей, героев веры и просвещения, которые в древние времена повсюду являлись в одежде инока и мирянина, в сане князя и епископа, просвещали дикие племена Руси, распространяя между ними веру, строя города, церкви, монастыри и пустыни»^[5].

Установившийся до христианства порядок повседневной жизни народа, его обычаи вносили в эту картину существенные коррективы. Можно согласиться с О. Миллером, что сложившаяся еще во времена языческие общинность подготовила почву для христианства и способствовала сравнительно быстрой его восприимчивости русским народом^[6], добавив к этому современную точку зрения о складывавшейся в русских языческих племенах тенденции к единобожию. Однако и эта «низовая предрасположенность» не могла смягчить неизбежного внутреннего конфликта вер, представлявших исторически разные уровни религиозного сознания. Реальным и трудноразрешимым для новой церковной культуры оказалось противоречие, обозначенное Е. Аничковым в антитезе: «непочатое никакой цивилизацией и незатронутое варварское язычество с одной стороны, а с другой — уже вполне сложившееся, выхоленное долгим преданием, очищенное вселенскими соборами от всех привходящих или еретических прений, властное и торжественное, покоящееся на прочных устоях церковности и государственности христианство Византии. Никогда, нигде, ни в какой географической или хронологической связи не представляется эта антитеза более резко»^[7]. Противостояние язычества и христианства известно было всему европейскому средневековому миру. Оно неизбежно порождало двоеверие — народное христианство со всевозможными примесями старых культов. Но европейская церковь прошла многовековой путь до того момента, когда Русь стала христианской. И наверное, следует согласиться с Е. Аничковым, что антитеза вер предстала на русской почве особенно резко, добавив к этому, что она не могла не породить и каких-то особых форм в народной культуре. Именно здесь, думается, надо искать корни древа народного духовного стиха, давшего такие обильные и яркие плоды, каких не могла и представить себе постепенно, реформаторски развивавшая у себя религиозные воззрения Западная Европа.

Не существует никаких достоверных исторических свидетельств об исполнении и тем более о процессе создания ранних духовных стихов. Гипотезы дореволюционных исследователей и современные представления о появлении памятников народной религиозной поэзии отличаются самым широким разбросом мнений как по поводу истоков традиции, так и о времени возникновения отдельных стихов. Напомним, что весь основной круг известных сегодня духовных стихов был зафиксирован в XIX в., когда традиция народного религиозного песнетворчества уже давно сложилась и, по общему мнению, находилась в стадии естественного угасания. Диапазон разногласий о ее начале доходит в научной литературе до спора о нескольких веках. Представители мифологического направления в литературоведении XIX в. относили возникновение духовных стихов к древнейшему времени и склонны были видеть в них языческие корни, точнее — находили в архаичном русском быте и связанных с ним воззрениях основу, на которой складывалась, как сказали бы современные структуралисты, «порождающая модель» духовного стиха. И. Некрасов, например, был убежден, что стихи пели еще до Крещения и при Владимире^[8]. Исследователи историко-литературного направления считали, что духовные стихи связаны с первыми веками распространения христианства и письменности на Руси, подчеркивая тем самым роль книжности в формировании народных религиозных песен. Распространение получила и точка зрения, согласно которой определяющей для становления духовных стихов стала эпоха укрепления и централизации Московской Руси. «XV— XVI век был временем если не появления, то во всяком случае развития нашего духовного стиха в той его форме, в какой мы до сих пор его знаем»^[9],— писал М. Н. Сперанский. Наконец, встречаются, нередко без достаточных обоснований, указания на происхождение народной религиозной поэзии в XII—XIII, XIII-XIV вв. и даже в XVII в.

В небольшом предисловии не место для подробного рассказа о всех существующих концепциях и детального объяснения своей точки зрения. Отметим лишь, что нам не кажется невероятным возникновение духовных стихов в домонгольское время, причем все необходимые условия для начала традиции вполне сложились, на наш взгляд, к концу XI в. Действительно, если считать, что официальное утверждение христианства на Руси свершилось за 100 лет, то основным взрослым населением страны (заметим, еще вполне языческим по реальным воззрениям) государственная религия могла в это время восприниматься уже как данная от века. Средний срок жизни тогдашних русичей был почти в два раза меньше современного, поэтому к концу XI в. в родовой памяти человека существовало представление, что при христианстве родились не только его отец и мать, но и деды. К тому же простолюдин средневековья не обладал таким же по качеству историческим сознанием, как мы сегодня. Крестьянин жил годовым природным циклом, и любая из установленных за два поколения до него традиций вполне могла казаться ему существовавшей всегда. Стоит ли возражать против естественного встречного движения языческой общины и церкви при отсутствии внешнего конфликта между ними? Да и русская церковь в XI в. уже во многом проявляла свою самостоятельность. В 40-х гг. первый русский митрополит — Илларион — не только активно руководит церковной жизнью, но и демонстрирует определенную духовно-христианскую зрелость, написав знаменитое «Слово о законе и благодати» — один из лучших памятников древнерусской письменности. Тогда же, при Ярославе Мудром, открываются первые русские монастыри и складывается отечественный институт монашества. Канонизируются первые русские святые, активно заполняется памятными христианскими датами церковный календарь. Наконец, складывается поощряемая церковью традиция «хожения во святые земли» — паломничество в Иерусалим, Константинополь и к христианским святыням в другие места.

Именно в среде первых паломников-калик^[10], как считали многие исследователи, вероятнее всего могло зародиться пение духовных стихов. Древнейшие свидетельства о каликах восходят к Уставу Владимира, где они названы среди церковных людей. Известно летописное упоминание под 1163 г.: «ходиша из Великого Нова-города от Святей Софии 40 муж калици ко граду Иерусалиму, ко гробу господню»^[11] (эту запись иногда прямо связывают с духовным стихом «Сорок калик со каликою»). О паломниках, «ходящих по землям», упоминает и Лаврентьевская летопись под 1283 г. Знаменитыми русскими ходоками к святыням, оставившими письменные свидетельства о. своем паломничестве, были игумен Даниил (ок. 1118 г.), Добрыня Ядрейкович (ок. 1200 г.)—будущий архиепископ Новгорода, монах Стефан Новгородец (1350 г.) — тоже впоследствии ставший архиепископом Новгорода, и другие. Среди памятников древнерусской литературы есть жития святых паломников-калик Касьяна и Иоанна Авнежских, Дмитрия Прилуцкого, Кирилла Новоезерского.

Трудно предположить, что духовные стихи сочинялись теми странниками, которые имели прямое отношение к церковной иерархии. Но ведь ходили они, как правило, не одни, а «со товарищи». Часто первые калики составляли хорошо организованные дружины со своим атаманом, установленными порядками и судом, как это показано в стихе «Сорок калик со каликою». Походы конечно же сопровождались в этом кругу песнями и рассказами, причем в «общем котле» могли перемешиваться повествования начитанного в церковных книгах монаха и песенное искусство сказителя, для которого «грамотой» был народный героический эпос.

Вопрос о среде, в которой создавался духовный стих, всегда ставился в тесную связь с тем, каковы были его непосредственные источники. Ясно, что герои народной религиозной поэзии не являются плодом только самобытной фольклорной фантазии. Поисками первоисточников заполнена вся история литературоведения, занимавшегося изучением духовного стиха. Общий вывод, к которому привели многочисленные разыскания исследователей в анналах древнерусской книжности, заключается в том, что основой для духовных стихов послужили немногие из канонических христианских книг (Ветхий и Новый Заветы, некоторые «Слова», отдельные жития), но главным образом — широкий круг апокрифов: легенды, сказания и жития святых, не признанные церковью. «Отреченные книги», известные в русских изводах с самых первых времен христианства на Руси, как правило, не уничтожались после запрещения их церковью (материалы для письма, да и вообще любая рукопись просто сами по себе очень высоко ценились): апокрифы заполняли полки монастырских библиотек, некоторые из списков сохранялись в народе, составляя круг чтения немногих грамотных. Объясняя, почему столь привлекательными для древнерусского человека были апокрифы, из которых черпал в основном свои сюжеты духовный стих, А. Н. Пыпин писал: «Их интерес для старинных читателей заключался в поэтичен с них добавлениях к библейской и евангельской истории, в рассказе о событиях, возбуждавших любопытство и о которых однако же ничего не говорили канонические книги, вообще в чудесном и легендарном, к которому было особенно склонно и жадно народное воображение, а также и суеверие»^[12]. В отношении к народной поэзии, как отмечает современный историк, важно то, что «апокрифы сами суть продукт преломления христианства через призму „языческого" мировоззрения», эти тексты уже содержат «так называемое „двоеверие", оно же „бытовое" христианство, восточное и западное, представляющее собой переработку христианства в духе народного миропонимания, отразившего условия труда и быта непосредственных производителей средневекового общества»^[13].

Если вернуться к созданию ранних духовных стихов, помня об их книжных истоках, то покажутся естественными сомнения и некоторая неопределенность в высказываниях ученых о тех, кто эти религиозные песни сочинял. Выдающийся филолог XIX в. Ф. И. Буслаев писал: «По очевидному влиянию книжному на состав духовных стихов надобно полагать, что они обязаны своим происхождением не простонародью вообще, а избранной массе, которая, впрочем, не составляла особого сословия, а только случайно являлась в виде корпорации»^[14].

И действительно, не просто представить себе, каким образом в реальной жизни культуры состоялось сочетание письменных источников с вольной фантазией устного творчества, когда грамотность вовсе не была широким достоянием народным.

Е. Аничкову осторожное определение Буслаева — «избранная масса» — казалось неубедительным, и он настаивал на том, что для духовных стихов именно паломничество — «коренная, определяющая их значение среда»; исследователь проводил аналогию между русскими «старинами»^[15] и народными эпопеями европейских народов (в частности, старофранцузскими chansons de geste), в создании которых столь важен, по его мнению, «образ жонглера, сопровождавшего паломников»^[16]. A. H. Веселовский считал, что наши калики переняли традицию пения духовных стихов от ходивших на Русь с юга богомильских странников и прочих проповедников еретических учений раннего средневековья^[17]. Обобщая множество разных точек зрения, Г. П. Федотов так характеризует среду создателей духовного стиха: «Первоначальными авторами стихов должны были быть люди или книжные, или, по крайней мере, если не начитанные, то наслышанные в церковной письменности. Однако свобода обращения их с церковными текстами и многочисленные искажения источников ставят их под чертой книжности, ниже среднего уровня древнерусской интеллигенции. Если под народом понимать низшие культурные слои его, то слагатели духовных стихов принадлежат не к народу, а к полуинтеллигенции или к народной интеллигенции»^[18].

В любом случае оказывается, что о среде, степени образованности, близости к простонародью или служителям церкви тех людей, которые заложили основу традиции духовного стиха, мы можем, как говорили в XIX в., судить лишь гадательно.

Для истории русского духовного стиха, пожалуй, важнее то, что на протяжении девяти веков своего существования фольклорная традиция религиозной поэзии не могла оставаться и не оставалась какой-то неизменной, раз и навсегда заданной как по среде бытования, так и по составу исполняемых стихов. Между ранним средневековьем и XIX в., когда религиозные песни народа во всем их многообразии впервые были зафиксированы в рукописях и публикациях, пролегла огромная эпоха, на протяжении которой менялись и формы жизни всех сословий общества, и культура разных его слоев, и образ мысли людей, в том числе их религиозные воззрения. Первые калики перехожие сохранились в памяти народной в образе героев-богатырей. Слепые странники XIX в.— калеки убогие — на них вовсе не похожи. Не столько по преданию, сколько по естественной жизненной необходимости объединялись они в артели, «атаманом» которой в новое время был, как правило, расчетливый и ловкий человек, хорошо знавший и «квалификацию» исполнителей (кто сколько стихов помнит), и наиболее выгодные места для сбора милостыни^[19]. Не читавшие книг, не видевшие церковного культа и всего храмового убранства с божественными ликами и изображениями христианских сюжетов, слепые певцы позднего времени могли быть в лучшем случае ревностными хранителями наследия, оставленного веками, которое воспринимали на слух от стариков. Конечно, подсознательная работа с текстами и напевами известных духовных стихов так или иначе свершалась в умах этих нищих, как это всегда бывает в устном творчестве: переставлялись фрагменты сюжетов, получали новые краски, а иногда наоборот — ветшали выразительные детали образов, подставлялись не бывшие ранее в ходу слова. Но вот своего, оригинального, если что и могли создать эти певцы, так по большей части собственно нищенские стихи: одни служили им своеобразной визитной карточкой («А мы нищая братия...»), другие содержали всякого рода поминания за здравие и упокой, на что в народе всегда были особый спрос и особое подаяние. Странствовавшая с пением духовных стихов в XIX в. «народная интеллигенция» отличалась простотой нравов и не мудрствовала лукаво. Потому Веселовский, характеризуя ее, с некоторой долей иронии цитирован один из вариантов стиха «Вознесение», согласно которому нищенство освящено именем самого Христа и за его величание обеспечено пропитанием: «Теперь они обратились в калек, сидят на распутьях, у церковных дверей, распевая старинные стихи и понимая в насущном смысле, что в них говорилось о благодатном питании словом Божьим:

Многие из «первообразов» древних духовных стихов наверняка не сохранились. Традиция отбирала и шлифовала лишь то, что в любых условиях жизни отвечало не всегда осознаваемой потребности в вечных ценностях. При этом общерусский фонд народной религиозной поэзии пополнялся на протяжении всех веков ее существования, отражая, по мнению А. В. Маркова, настроения, верования, идеи того или другого века в русской истории, ведь «духовный стих, как и всякое другое литературное произведение, носит отпечаток эпохи, когда он создан или когда получил обработку, изменившую его первоначальный вид»^[21].

Трудно охватить единым взглядом процесс становления и развития традиции, если она перед нами только в поздних записях. И все же кажется правомерным хотя бы предположительно выделить основные ее этапы, ориентируясь на главные вехи в истории русской культуры.

Первый период в истории духовного стиха простирается примерно до конца XV в., когда произошло окончательное освобождение народа от татаро-монгольского ига и открылись новые перспективы в развитии русской государственности и всех проявлений христианизированной культуры. В XI—XV вв. духовные стихи зародились и утвердились в древнерусской культуре как легендарные эпические сказания о христианских героях-святых («Егорий Храбрый», «Федор Тирон», «Дмитрий Солунский» и др.) и основах мироустройства («Голубиная книга») со всеми признаками былинного повествования, типичными формулами сказовости «старин» («Ой ты, гой еси, наш премудрый царь...») и общим светлым, жизнеустроительным пафосом подвигов и чудес, свершавшихся во имя христианской веры. Исходные в традиции духовного стиха сюжеты и темы не раз в последующие времена перерабатывались народными певцами и обогащались выразительными деталями, заимствованными из пестрого ряда апокрифических сказаний, а также из произведений изобразительных искусств — фресок, украшенной мастерами прикладного ремесла церковной утвари и, разумеется, иконописи.

В былинных «старших» стихах (как их называли литературоведы XIX в.) берут свое начало важнейшие нравственные устои народной веры, идеалы праведности и стоической преданности христианству в любых испытаниях. Главным содержанием эпических стихов становится описание героического мученичества за веру и ратных подвигов, завершающихся возведением храмов, прославлением божественных сил и чудотворцев. Пафос истинности веры, за которую борются герои стихов, не без умиления поддержан тем, что героями этими часто оказываются непорочные юнцы. Языческому «царищу бусурманищу» отважно противостоит отрок Егорий. Когда Федор Тирон просит у отца, царя Костянтина Сауйловича, благословения на битву с силой неверной, тот отвечает ему сокрушаясь:

Но, согласно духовным стихам, не в уме и житейском опыте сила отважных героев, а в непоколебимости их веры. У «трехгодного без двух месяцей» младенца Кирика не сломить ее даже самыми страшными пытками:

Про многие «муки мученические» (в воде топили, на колесе вертели, под землю зарывали, в смоле или олове варили), через которые проходят Егорий и Кирик с матерью его Улитой, рассказывается не столько для того, чтобы потрясти воображение слушателя «страстями-ужастями», сколько для восторженного удивления спасительной силой Святого Духа, ведь как бы смертно ни пытали героя, он

Утверждению веры по-своему подчинена и эпическая картинность «старших» духовных стихов. Сквозь все перипетии развернутых легендарных сюжетов видна, может быть, главная задача этих сказаний — наглядно показать всемогущество небесных сил. Вражья рать некрещеная всегда обречена на поражение чудодейственным вмешательством: «един неверную силу побеждает» воскресший для защиты Салым-града от полчищ Мамая святой Дмитрий Солунский; Никола-чудотворец выручает из царства Сарачинского захваченного язычниками Агрикова сына Василия, когда тот отправился «во святую соборную Божию церковь» помолиться Господу.

Очень важно то, что в ранней традиции всевластие небес не отчуждено фольклорным сознанием от земного мира. За этим всеобщим гармоническим единством и мотивом Божественного покровительства стоит еще и недекларативно, без словесных заверений поданная идея патриотизма (христианские события нередко осмысливались народом как происходившие на Русской земле). Древнейшие духовные стихи — органичная часть всего героического эпоса, который у любого народа складывается как поэтическое оправдание исконности и незыблемости его истоков. Подвиги и деяния легендарных героев призваны символизировать то славное прошлое, на котором, по убеждению народному, «стояли и стоять будем». Русский христианский эпос — это в конечном счете «святая вера в святую Русь», в ее богоданность и неистощимость ее духовных богатств.

Особое место среди первых духовных стихов занимает «Голубиная книга» — «перл русской христианско-мифологической былины» (И. Ягич), «опоэтизированная сокращенная народная Библия» (В. Мочульский), «поэтическое введение в русскую народную словесность... в котором кратко и схематически собраны едва ли не все наиболее распространенные в ней апокрифические мотивы, повторяющиеся и разнообразящиеся потом в других духовных стихах, легендах, песнях, заговорах» (М. Беляев). «Голубиная книга» не содержит обычного для эпических стихов сюжетного повествования и целиком посвящена вопросам и ответам, посредством которых раскрывается величественная картина данного Богом мира.

Прикосновение к мудрости об устройстве вселенной происходит в торжественной атмосфере многолюдного собрания, куда «соезжалися сорок царей со царевичем», другой знатный народ и много «людей мелкиих». Сугубая важность этого собрания подчеркнута тем, что «правду по писаному» о началах мироздания выясняют сам премудрый царь Давыд Евсеевич^[22] и Володимир-князь, властитель земли Русской. Священный трепет охватывает присутствующих при раскрытии тайн ниспосланной небесами «великой книги Голубиной», которую писал «сам Исус Христос». И здесь вступает в силу столь свойственное простому народу отношение к Священному Писанию, выраженное словами премудрого царя: в книге все про все сказано, но она так велика, что

Ведь даже Исай-пророк

Это, с одной стороны, как бы оправдывает неполноту познания сокровенных тайн, с другой — оставляет надежду на будущее их новое прочтение.

Полные варианты стиха содержат три тематических раздела. Первые два — космогонический «катехизис», в котором народное сказание самым причудливым образом соединяет мир Бога и святых с миром природы, сплавляя воедино воззрения христианские и языческие. Ответы на первую группу вопросов о небесных телах и стихиях (солнце, месяц, звезды, ветер, дождь) и происхождении человека подчинены одной главной мысли: «белый вольный свет зачался от суда Божия». Однако, хотя «у нас ум-разум самого Христа», но «телеса наши от сырой земли». Включено сюда и необходимое средневековому сознанию оправдание предопределенности социальной иерархии: цари — «от святой главы от Адамовой», князья-бояре — от мощей его, а «крестьяны православные» — от колена.

Народная космогония в своем пристрастии к конкретному «что есть что», наряду с признанием исходной божественности мира, не могла обойтись без близкой основам естественной жизни темы первородства. Во всем, что существует и происходит на земле, фантазия сказителей видит родовую связь, идущую от материнского начала. Вторая группа вопросов и ответов посвящена матери-земле с ее горами, реками, озерами, деревьями, травами, зверьем, рыбами и птицами, а также главными символами божественного присутствия — церквами. Каждому явлению в этом ряду находится своя «мати», получившая право главенства то по связи с земными деяниями Христа, Богоматери или святых, то по силе власти над всем своим родом. Цельная картина, напоминающая изображения величественного древа жизни, здесь, как и в других эпических стихах, отражает гармоничность народного миросозерцания, но, может быть, именно в «Голубиной книге» ярче всего представлено неконфликтное сочетание «Христова учения» и древних родовых преданий: «основана земля Святым Духом» и «содержится словом Божиим», но стоит она, матушка, «на трех китах».

Завершающая стих притча о Правде и Кривде — замечательный образец диалектики народного мышления. Тяготы земные — все от Кривды, которая пошла по народу христианскому, сделав его «неправильным» и «злопамятным». Так говорится о настоящем, о той социальной неправде, которую в избытке видел народ. И все-таки «Правда Кривду переспорила», но как идеал (будущее) ушла на небеса. Справедливое возмездие ее неминуемо свершится на последнем Суде, и только живущая Правдой душа «наследует себе Царство Небесное».

Формирующееся с XV в. зрелое русское средневековье вступает в свои права с XVI в., воплотившись в культуре, феодальной политике и церковной организации централизованной Московской Руси. Сквозь превратности борьбы за царский престол, боярское сопротивление монархам, многотрудные богословские споры о вере, земельных владениях церкви и образе жизни, страсти своеволия Ивана Грозного и его опричнины постепенно проступают главные символы-устои Московии: суровый лик сильной государственной власти и законнически строгий императив жизни во Христе, на котором зиждется идеал православного благочестия. С падением Византии рождается призванное утвердить богоизбранность Руси для истинной веры представление о Москве как третьем Риме. В атмосфере, последовательно сковывающей «излишнее» своеволие и свободу, свой более жесткий порядок приобретает сословная организация общества (в конце XVI в. с отменой Юрьева дня произойдет окончательное закрепощение крестьянства). Жизнь по «Домострою» и многочисленным церковным наставлениям придаст быту разных сословий, в том числе и быту крестьянскому (со всеми его сохраняющимися языческими чертами), тот завершенный образ патриархальности, который в последующие столетия нередко будут поминать как классический пример явленности «исконно русского духа».

Духовному стиху эпоха зрелого средневековья дала мощнейший толчок к развитию, который стимулировал традицию народной религиозной поэзии очень долго —не только до начала петровских реформ, но и позже, вплоть до заката ее в XX в., когда она была почти полностью вытеснена реалиями советского времени.

В истории русской культуры фольклорный духовный стих явился выразителем средневекового сознания. В XVII—XIX вв. он, безусловно, впитывает в себя веяния нового времени, что сказывается и в построении сюжетов, и в стилистике текстов и напевов, и в общей тенденции к лирической образности, к личностной окраске повествования. Но основой духовного стиха всегда оставалась средневековая по типу народная вера со свойственными ей нравственными законами, конкретными представлениями о божественных деяниях и грехах человеческих. И неудивительно, ведь низовая культура, кроме известной своей консервативности, просто не могла поспеть за стремительными для нее темпами государственных преобразований и тем более за принципиально обособленной дворянской культурой, вкусившей от плода европейского просвещения.

B XVI—XVII вв., когда христианизация достигает самых отдаленных уголков страны, духовные стихи получают самое широкое распространение в народной культуре. К этому же времени, по-видимому, относится и «профессионализация» калик перехожих, ряды которых пополняются в основном из крестьянской среды. Это уже не просто случайные люди. В общем распорядке — чем всяк человек живет и занят — «нищим Христа ради» находится свое законное место: хождение по городам и весям с непременным пением духовных стихов приобретает характер почитаемой «миссионерской» деятельности, высшее оправдание которой дается самими певцами в притче о мольбе нищих ко Христу при его вознесении на небеса («Вознесение»). Калики лучше всех научены песням во славу «веры крещеной», но поют их теперь и крестьяне-земледельцы в своих избах, и оседлый городской люд,— кто по приверженности к пристойному для христианина образу и порядку жизни (в дни постов и праздников), а кто и просто но потребности душевной. Трудно с определенностью сказать, когда каличество стало уделом людей физически увечных, хотя предрасположенность их к этому ремеслу вполне понятна. Причин, связанных с изменением в последние века существования традиции состава каличьей среды, может быть множество. Но очевидно, что слепые певцы вызывали к себе наибольшее сочувствие. Отрешенные от мира, они действительно казались бескорыстными носителями святого слова, а потому могли восприниматься народом как самые авторитетные исполнители духовных стихов: взамен земного зрения им свыше дана особая награда — дар духовного видения и причастности к Христовой правде.

Расширение круга тем, сюжетов и образов, которое происходит в духовных стихах с XVI в., связано с углублением и детализацией религиозных воззрений народа: глубже становится проникновение в сферу христианской этики, новым содержанием наполняются представления о небесных силах и святости, конкретизируется взгляд на картину грядущего конца света и грехи человеческие, полнее осмысливаются ритуальные правила вероисповедания и житейский путь спасения души.

Словно на перепутье времен в истории народной религиозной поэзии является в духовном стихе храбрый человек Аника-воин. Как все герои-богатыри, показывает он свою силушку миру христианскому, только подвиги его совсем не те, что у мужественных воителей во славу веры. Аника — бездумный и тщеславный разрушитель христианских городов, а главное — не щадит этот герой-святотатец церквей соборных: много «лик Божиих поругавши» и «святые иконы переколовши», намерен он и «начальный град Ерусалим раззорити». Но жалок храбрый человек перед лицом нежданно явившейся ему на пути Смерти. В этом удивительном стихе дан уникальный для народной христианской поэзии образ героя неправедного, нечестивого и обращенное к простым смертным назидание, столь свойственное будущим стихам: молодецкая сила Аники-воина, как и все накопленные им богатства — ничто среди ценностей жизни вечной, и душа того, кто в гордыне своей осмелится сокрушать святыни, будет неумолимо низвергнута во тьму глубокую, в огонь палящий.

Монументальные, сияющие чистыми красками житийные «фрески» ранних духовных стихов через показ ратных сражений и змееборчества, великих смертных мук и созидательной работы по устройству порядка земной жизни утверждали героический идеал христианского подвижничества. Зрелая традиция народной религиозной поэзии вносит еще одно очень важное понимание христианского подвига — аскетическое служение вере. При этом представление о святости как бы приближается к жизни: оно раскрывается на примерах человеческих судеб, внешние события которых не содержат элементов языческой фантастики и целиком определяются стремлениями праведной души героя.

Идеал аскетической святости полнее всего нарисован фольклорной фантазией в духовном стихе «Алексей, человек Божий», который стал одним из самых распространенных и любимых в народе. В характеристике героя показаны важнейшие черты христианской праведности: жертвенное отречение от благ земной жизни с «максимализмом в исполнении церковного идеала» (Г. Федотов), презрение к гордыне и отказ от превосходства над людьми (Алексей меняет дорогую одежду на рубище нищего, в забвении оставляет красоту тела, смиренно принимает милостыню из рук бывших своих холопов), готовность снести любые страдания и несправедливость: «злы рабы» издеваются над неузнанным в родном доме Алексеем, не дают ему еды и помоями обливают, а он

Воплощенное в праведной жизни святого понятие христианской любви высвечивается стихом в мучительном сопоставлении с законом любви к «роду-племени». Алексей, отказавшийся от супружества и дорогих сердцу родителей во имя служения Господу, являет пример высшего бескорыстия и любви ко всем людям, но тем жалостнее для исполнителя и слушателей этой религиозной песни звучат после смерти человека Божия плачи-причитания его родных. Алексей, труженик и страдалец, в тяжкой доле лишает себя радости родственного утешения и ласки, и это настолько усиливает скрытую в его образе символику «агнца Божия», что неизбежно вызывает у всех внемлющих рассказу очищающие слезы сострадания и умиления, которые с таким искренним восторгом описывал Радищев.

Страдание и терпение, лежащие в основе всякого христианского подвига, являются одним из главных мотивов, движущих сюжетное повествование во многих житийных и близких к ним духовных стихах. Через них наглядно утверждается нравственная сила примераправедной жизни. Мученичество, безвинно принятое всеми страстотерпцами, о которых шла речь (упомянем еще убиенных Бориса и Глеба), оправдывает их Посмертное причисление к лику святых.

Однако безвинные страдания не всегда в духовных стихах прямо связываются с представлениями о святости. Им отводится важная смысловая роль и в раскрытии более широкой темы торжества добра над людским злом. Эта тема, намеченная в мотиве спасения из плена Агрикова сына Василия (верный христианин не может быть оставлен на поругание язычникам), развита зрелой традицией в «Стихе об Иосифе Прекрасном» уже не через противопоставление вер, а на основе нравственных антиномий. Народная поэзия по-своему интерпретирует библейское сказание об Иосифе, представляя героя изначально непорочным. Проданный завистливыми братьями в рабство, он в итоге странствий становится мудрым правителем и раскрывает на этом пути все добродетели своей души. За мытарства Иосиф награждается счастливой судьбой, а зло братьев по-христиански «наказывается» его великодушным прощением и царскими дарами. Заключающие стих строки показывают, в чем, несмотря на житейские испытания, истинность человеческого призвания:

Богатство в сочетании с добродетелями не вызывало в народе осуждения, но само по себе могло мыслиться в духовных стихах как чреватое греховностью. Поэтому царевич Иоасаф, подобно Алексею, человеку Божию, жертвует «юностью прелестной», своим «вольным царством», «белокаменной палатой» и казной золотой во имя терпеливого служения Богу, понимая, что «житие наше часовое», а «богатство временное». Но если повествование об Алексее несет на себе отсвет великих страданий и крестных мук проповедовавшего среди людей Христа, то стих об Иоасафе ставит иную задачу — воспеть аскезу пустынножительства, путь для спасения души вдали от мирской суеты. В народном стихе нет плача страждущей души и рассуждений о созерцательном постижении Божественной правды, как, например, в пустыннических покаянных стихах профессиональной певческой традиции, зато есть ясно направленное противопоставление ценностей: чем полнее отказ от земных радостей, тем ярче свет небес. Принимая на себя добровольные страдания («есть гнилую колоду», «испивать болотную водицу») и терпеливый ритуальный труд («земные поклоны исправляти до своего смертного часа»), Иоасаф получает от матери-пустыни обещание:

Примером преподобной Марии Египетской духовные стихи оставляют надежду на спасение души аскезой пустынножительства и тем, кто некогда пребывал во грехе. Свершившая «грехи великоблудные» Мария, покаявшись и приняв затворничество, в многолетних самоистязаниях ревностно истребляет порочную прелесть своей плоти:

Но за этим страшным видом посвященному открывается ее чудесное преображение — символ прощения и предназначенности Царству Небесному: старец, к которому пришла Мария, чтобы рассказать о себе, на мгновение видит, как «жена просветилася, видом ангельским... открылася».

Христианские идеалы, выраженные в поступках и судьбах героев житийных стихов, для традиции народной религиозной поэзии явились той основой, на которой постепенно выросли получили конкретное воплощение народные представления о правилах христианского поведения в земной жизни и нравственной ответственности каждого человека за свершенные дела. Переход от максимализма идеальных образов к практике нравственной оценки повседневного людского бытия сопровождался расширением круга поэтических воззрений народа на христианское устройство вселенной, соотношение в ней сил земных и небесных, грешного мира и Данного ему Божественного закона.

Среди новых стихов, которые появились в XVII — начале XIX в., выделяются три большие группы: это стихи рождественские и страстные, посвященные центральным событиям евангельского повествования о земной жизни Христа и Богоматери; стихи о грешной душе, раскрывающие проблему смерти и посмертного суда над каждой душой (так называемая «малая эсхатология»); наконец, поэтически воссозданные картины Страшного суда — общего Суда над всем человеческим родом («большая эсхатология»). Внутри этих групп варианты стихов нередко образуют композиционно самостоятельные сюжеты, каждый из которых высвечивает ту или иную сторону главной темы. Основные группы разносторонне дополняются стихами о покровительстве Богородицы и святых («Никола-святитель», «Стих про Царицу Небесную», «Покров», каличья «Молитва о благополучии скота»), о соблюдении установленных правил дня недели («Двенадцать пятниц», «Святая Пятница») и христианской символике («Стих о числах»), о богатстве и нищенстве («Два брата Лазаря», «Марко богатый»), благоверии и благочестии («Стих о вдовах», «Встреча инока с Христом», «Феодор, Давид и Константин Ярославские»), а также некоторыми стихами (в духе житийных) об исторических лицах, канонизированных русской церковью («Дмитровская суббота», «Александр Невский»).

Во всех этих стихах, пронизанных многочисленными смысловыми связями, общими мотивами и этическими установками, полно и объемно раскрылась та средневековая народная вера, которая в житийных песнях о святых и праведниках была лишь намечена, хотя и яркими штрихами^[23].

Стихи, посвященные Христу и Богоматери, выполняют в зрелой религиозной поэзии народа функцию своеобразного «символа веры»: они в сжатой форме отражают основные моменты миссии Христа — носителя Божественного закона и его исполнителя в высочайшем примере крестных мук. Религиозное чувство народа, наполненное священным страхом при созерцании подвига Христа, требовало очищающего душу милосердия, поэтому все страстные события пронизаны в духовных стихах сильнейшим по эмоциональной выразительности состраданием Богородицы. За страстной силой жалостной любви Матери к Сыну здесь стоят еще существующие для народной веры как бы в ином измерении отношения между идеальными качествами Отцовства и Материнства: суровости и неумолимости закона, данного Богом всем грешным, противостоит не отрицающее и не смягчающее его, но оставляющее надежду на «призрение» души милосердие Матери.

Наполненные многочисленными перечислениями грехов и добродетелей стихи о грешной душе призваны раскрыть значение ритуальных правил культа (посещение храма, молитва, пост, исповедь, причащение) в их связи с нравственными основами земной жизни и представлениями о спасении души. Грехи и добродетели детально конкретизируются прежде всего в очень важной для народного сознания сфере божественного материнства земли и родового закона; отдельные примеры охватывают также разные стороны социальной жизни (через представления о правде и неправде при распределении земных благ), наконец, затрагивают основополагающий устой религиозной нравственности — проявления христианской любви, которые с максимальной наглядностью воплощены в емком понятии милостыни.

В стихах о Страшном суде, где списки проступков человеческих против веры особенно весомы в своей сжатости, акцент перемещен с индивидуальной ответственности души на греховность всего мира людей. Пафос этой вселенской трагедии не уравновешен в народном сознании просветляющими картинами очищенного мира. Общность неизбежной для всех судьбы в потустороннем мире, сливающая души в едином страдании и сострадании, оставляет лишь слабое, неясное утешение свершением высшей справедливости.

Духовные стихи не отражают всех проявлений народной религиозности (есть еще легенды, устные поверья, пословицы, бытовая «смешанная» обрядовость), но, как считал Г. Федотов, они стали самым высоким воплощением в слове народной веры. «То, чем трагедия была для религиозной стихии эллинства, тем был духовный стих для русской религиозной стихии: самым глубоким, самым проникновенным, самым мучительным ее выражением». В них воплотился «религиозный гений нации», и именно потому «многие из духовных стихов должны остаться среди высших созданий религиозной поэзии всех времен и народов»^[24].

Л. СОЛОЩЕНКО,

Ю. ПРОКОШИН

ГОЛУБИНАЯ КНИГА^[25]

ГОЛУБИНАЯ КНИГА^[33]

ЕГОРИЙ ХРАБРЫЙ^[34]

ЕГОРИЙ, ЦАРЕВНА И ЗМЕЙ^[37]

СОРОК КАЛИК СО КАЛИКОЮ^[42]

КИРИК И УЛИТА^[47]

ФЕДОР ТИРОН^[48]

ДМИТРИЙ СОЛУНСКИЙ^[49]

ЧУДО ОБ АГРИКОВОМ СЫНЕ ВАСИЛИИ^[51]

АНИКА-ВОИН^[53]

ВОЗНЕСЕНИЕ^[57]

ВОЗНЕСЕНИЕ^[59]

ПРО ХРИСТА МИЛОСТИВА^[60]

СВЯТИТЕЛЬ НИКОЛА И НИЩАЯ БРАТИЯ^[61]

ДВА БРАТА ЛАЗАРЯ^[62]

ДВА БРАТА ЛАЗАРЯ^[63]

АЛЕКСЕЙ, ЧЕЛОВЕК БОЖИЙ^[64]

АЛЕКСЕЙ, ЧЕЛОВЕК БОЖИЙ^[67]

СТИХ ОБ ИОСИФЕ ПРЕКРАСНОМ^[68]

ПЛАЧ ИОСИФА ПРЕКРАСНОГО^[74]

ИОАСАФ-ЦАРЕВИЧ И ПУСТЫНЯ^[75]

ИОАСАФ-ЦАРЕВИЧ И ПУСТЫНЯ^[76]

ПРО МАРИЮ ЕГИПЕТСКУЮ^[77]

НИКОЛА-СВЯТИТЕЛЬ^[79]

РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО^[80]

РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО^[84]

ОБ ИРОДЕ И О РОЖДЕСТВЕ ХРИСТОВОМ^[85]

СТИХ О МИЛОСЛИВОЙ ЖЕНЕ, МИЛОСЕРДНОЙ^[86]

СОН БОГОРОДИЦЫ^[87]

СОН БОГОРОДИЦЫ^[88]

ХОЖДЕНИЕ БОГОРОДИЦЫ^[89]

ХОЖДЕНИЕ БОГОРОДИЦЫ^[90]

СТИХ О ТРЕХ ГРОБНИЦАХ^[91]

ПЛАЧ БОГОРОДИЦЫ^[92]

СТРАСТИ^[94]

СТРАСТИ^[96]

СТРАСТИ^[97]

СТРАСТИ^[98]

ДВЕНАДЦАТЬ ПЯТНИЦ^[100]

ВАСИЛИЙ КЕСАРИЙСКИЙ^[113]

СТИХ О ЛЕНИ^[115]

СТИХ О МАТЕРНОМ СЛОВЕ^[116]

СТИХ О ГРЕШНОЙ МАТЕРИ^[117]

СТИХ О ГРЕШНОЙ РАБЕ И О ЕЕ ПРАВЕДНОЙ ДОЧЕРИ^[120]

СТИХ О ВДОВАХ^[121]

СТИХ ПРО ЦАРИЦУ НЕБЕСНУЮ^[122]

СВЯТАЯ ПЯТНИЦА^[123]

СТИХ О ПРЕПОДОБНОМ МАКАРИИ^[124]

НЕПРОЩАЕМЫЙ ГРЕХ^[125]

ПЛАЧ ЗЕМЛИ^[126]

ПЛАЧ ЗЕМЛИ^[127]

СВИТОК ИЕРУСАЛИМСКИЙ^[128]

РАССТАВАНИЕ ДУШИ С ТЕЛОМ^[130]

РАССТАВАНИЕ ДУШИ С ТЕЛОМ^[131]

ПЛАЧ ДУШИ^[132]

СТИХ О ДУШЕ ГРЕШНОЙ^[133]

СТИХ О ДУШЕ ГРЕШНОЙ^[134]

СТИХ О ДУШЕ ГРЕШНОЙ^[135]

СТИХ О ДУШЕ ГРЕШНОЙ^[137]

СТИХ О ДУШЕ ГРЕШНОЙ^[138]

СТИХ О ТРЕХ ДАРАХ^[140]

О ЖИТИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ^[141]

СТИХ О СМЕРТИ^[142]

СТИХ О СМЕРТИ^[143]

СТИХ О СМЕРТИ^[144]

СТИХ О СМЕРТИ^[145]

ОБ АДАМЕ, ЖИТИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ И СМЕРТИ^[146]

СТРАШНЫЙ СУД^[147]

СТРАШНЫЙ СУД^[149]

СТРАШНЫЙ СУД^[150]

СТРАШНЫЙ СУД^[151]

СТРАШНЫЙ СУД^[152]

СТРАШНЫЙ СУД^[154]

СТРАШНЫЙ СУД^[155]

СТРАШНЫЙ СУД^[156]

О СТРАШНОМ СУДЕ^[157]

О СТРАШНОМ СУДЕ^[159]

ОБ АРХАНГЕЛЕ МИХАИЛЕ И СТРАШНОМ СУДЕ^[160]

ОБ АРХАНГЕЛЕ МИХАИЛЕ И СТРАШНОМ СУДЕ^[161]

ВСТРЕЧА ИНОКА С ХРИСТОМ^[162]

СТИХ О ЧИСЛАХ^[163]

ПЛАЧ АДАМА^[169]

МАРКО БОГАТЫЙ^[170]

СТИХ О БОРИСЕ И ГЛЕБЕ^[171]

ДМИТРОВСКАЯ СУББОТА^[172]

ФЕОДОР, ДАВИД И КОНСТАНТИН ЯРОСЛАВСКИЕ^[175]

ПОКРОВ^[176]

АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ^[177]

БЛАГОДАРЕНИЕ ЗА МИЛОСТЫНЮ^[178]

БЛАГОДАРЕНИЕ ЗА МИЛОСТЫНЮ^[180]

У ПОРОГА И ПОД ОКОШКОМ^[181]

СТИХ ЗА ЗДОРОВЬЕ ВОЕННОГО^[182]

НА ПОМИН ДУШИ^[183]

МОЛИТВА О БЛАГОПОЛУЧИИ СКОТА^[184]

МОЛИТВА ОБ УРОЖАЕ^[185]

Примечания

В общем потоке художественной литературы традиция составления и издания сборников духовных стихов для широкого круга читателей была в советское время, по сути, прервана. Из программ по изучению и просветительскому распространению фольклора был изъят раздел «Русские духовные стихи», существовавший до революции в университетских курсах народной словесности и истории русской литературы, а также в многочисленных хрестоматиях для домашнего чтения и учебных пособиях для гимназий, школ и других учебных заведений.

Редкие новые записи народной религиозной поэзии (остатки которой кое-где сохранились в центральных областях России и на Русском Севере) наряду с духовными стихами старообрядцев и покаянными стихами древнерусской профессиональной певческой традиции изредка появлялись на страницах специальной периодики и научных сборников. Публиковались некоторые из прежде не изданных рукописей XIX в., где встречаются народные духовные стихи (см., например: Собрание народных песен П. В. Киреевского. Записи П. И. Якушкина. Т. 1. 1983; Т. 2. 1986). Немногие, самые известные, памятники иногда попадали в антологии русского былинного эпоса, баллад, исторических песен, составленные С. Н. Азбелевым, А. М. Астаховой, Д. М. Балашовым, Б. Н. Путиловым и другими известными филологами-фольклористами. Самым большим по числу духовных стихов советским изданием (где они названы «апокрифическими песнями» и «песнями-притчами») можно считать том академического собрания фольклора: Былины. Русский музыкальный эпос / Сост. Б. М. Добровольский, В. В. Коргузалов. М., 1981. Однако и в этой антологии (в соответствии с ее задачами и принципами отбора материала) представлена лишь часть традиции народной религиозной поэзии.

При составлении нашей книги мы учитывали, по возможности, все жанровые разновидности фольклорных духовных стихов, сложившиеся на протяжении нескольких веков естественного существования традиции, и стремились представить главным образом ее основную — общерусскую — ветвь. В сборник включены некоторые стихи, возникшие в XVIII—XIX вв. в старообрядческой среде (это оговорено в примечаниях), но лишь те из них, которые не содержат специфически старообрядческих воззрений и вошли в репертуар калик и крестьян-нестарообрядцев. (Бурно развивавшаяся с конца XVII в. старообрядческая традиция духовного стиха содержит множество интереснейших в мировоззренческом и художественном отношении образцов и заслуживает отдельного сборника.)

Стихи расположены в книге, во-первых, с учетом примерной хронологии появления сюжетов, или, как говорили в XIX в., от «старших» к «младшим» (при известной условности такого деления); во-вторых, по естественному, но не строгому объединению их в тематические группы (там, где такие группы очевидно сложились, например: рождественские и страстные стихи, стихи о грешной душе, «Страшный суд», нищенские страннические стихи и каличьи молитвы).

Среди множества существующих записей того или иного духовного стиха избирались варианты, опубликованные авторитетными собирателями, известными филологами и историками литературы, наиболее полные по составу сюжета, достаточно цельные по стилистике и образному ряду. Разные варианты одного сюжета приводятся в том случае, когда они имеют какие-то яркие отличительные особенности или, как в поздней традиции, приобретают композиционную самостоятельность и «разветвляются» в тематическую группу.

Тексты даны в современной орфографии и без подробного отражения особенностей диалектного произношения, когда оно значительно затрудняет восприятие стиха, но сама диалектная лексика сохранена. Ударения поставлены по источникам первой публикации. Грамматические формы слов и написание имен унифицировались, как правило, в рамках каждого текста, но не во всей книге (это могло нанести ущерб стилистике стихов и тому, как она понималась собирателями), поэтому в одних текстах имя Христа — Исус, в других — Иисус; «во веки веков» встречается наряду с «во веки веком» и т. п.

В примечаниях главные особенности сюжета, его происхождения отмечаются, как правило, при первом из публикуемых вариантов или при первом стихе группы. Не поясняются в большинстве случаев географические названия, иногда измененные и переосмысленные народным сознанием настолько, что соотнести их с географией реальной или даже известной легендарной практически невозможно (правда, это существенно не влияет на понимание содержания стихов). Не объясняются основные религиозные понятия ортодоксального православия и культовый смысл праздников (все это можно найти в соответствующей литературе). Даты даются по старому стилю.

Для источников, из которых взято несколько стихов, при первом их упоминании дается полное библиографическое описание, затем — сокращенное. В названиях книг использованы общепринятые сокращения: ИОРЯС — Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук; СОРЯС — Сборник Отделения русского языка и словесности Академии наук.

В отдельный раздел выделен словарь диалектной и устаревшей лексики.

Словарь архаизмов, диалектных и малоупотребительных слов и выражений

Большина — первенство, старшинство. Брать большину — взять верх, победить.

Браная скатерть — вытканная узорами, украшенная вышивкой.

Булат — старинная узорчатая сталь высокой прочности и упругости, употреблявшаяся для изготовления холодного оружия.

Вежство — учтивость, вежливость, обходительность.

Вельми — очень, весьма, много.

Верста — мера длины, равная 1,06 км.

Вереск — пронзительный крик, крик с плачем, рев.

Вертеп — пещера.

Воболкатъ — здесь: одевать.

Вознимать — здесь: забирать.

Возрынутъ — здесь: бросить, кинуть вниз.

Волси, волсви — мн. число от волхв.

Воскошать — см. искосить.

Вострепехнутъся — вздрогнуть, задрожать, встряхнуться, встрепенуться.

Вружитъ — пронзить оружием.

Всеужель — здесь: всецело, полностью, весь.

Всколыбаться — всколыхнуться,-начать колебаться, прийти в волнение.

Втай — тайно, скрытно.

Втапоры — тогда, в то время, в ту пору.

Гавливатъся — от говеть: поститься, воздерживаться от скоромной пищи, готовиться к исповеди и причастию.

Гимзеть — кишеть, копошиться.

Гридня — особое помещение или строение при древних княжеских дворцах, где проводил время князь с дружиной.

Деймон — демон, бес.

Дивий — лесной, дикий.

Довлеть — должно, надо.

Емлет — берет, забирает, хватает.

Ества — еда, пища, кушанье, блюдо.

Жадный — испытывающий жажду.

Жеребий, жребий — предмет с меткой для метания при решении о доле, судьбе.

Живот вечный — вечная жизнь.

Животочная вода — проточная, свежая.

Жид — еврей, иудей. По этимологии — «житель по ту сторону реки», что согласуется с легендарным преданием о приходе патриарха Авраама в Палестину из-за реки Евфрат.

Заблаговестить — сообщить добрую весть.

Завивь — запястье.

Залом — надломленное место.

Замуравить — здесь: закрыть, замуровать.

Затребитъ — истребить, уничтожить, погубить.

Здрящий огонь —здесь: палящий, с большим пламенем.

Злачен — золотой, золоченый, покрытый позолотой.

Зык — резкий, очень громкий звук, голос; гул, шум.

Ижно — здесь: это.

Излактатъ — выплакать, выхлебать, выпить.

Имение — имущество, собственность.

Ино — а, и, но, то, в таком случае, так, разве, только.

Искосить — скосить (о смерти, которая всегда изображалась с косой).

Исполать — (греч.— на многие лета) — слава, хвала, спасибо.

Калика — паломник, странник; нищий, чаще слепой, собирающий милостыню пением духовных стихов.

Кладенка — доска или бревно, положенные через ручей, реку; перекладина.

Кладец — колодец.

Клас — колос.

Книжник — здесь: толкователь законов; догматик, ханжа и лицемер.

Княжевинский, княженецкий — княжеский.

Копаруля — заступ, лопатка.

Косящатые окошечки — украшенные резными косяками или составленные из деревянных косяков-треугольников.

Кряжья — короткие толстые бревна.

Лезье — лезвие.

Лепота — красота, великолепие, приличие.

Ливан —ладан, пахучая смола.

Литургия — церковная служба, на которой совершается таинство Евхаристии (Причащение).

Ложница — ложе, постель.

Лузь — луг.

Мнение — от мнить: думать, полагать, воображать.

Мурзавецкий — татарский.

На возрощае — на выросте, на воспитании.

Навыкать — привыкать.

Наставщик — здесь: предводитель.

Налой — аналой: в православной церкви — высокий, с покатым верхом столик, на который кладутся книги, крест, иконы.

Наипаче — больше; больше чем.

Натужливые годы — трудные, напряженные.

Не ожуренная милостина — здесь: подаяние от чистого сердца, не по принуждению; без оговорок и укоров.

Несведимый — неизвестный, непонятный, загадочный.

Обиход — здесь: порядок, устав, положенное правило.

Оболокать — покрывать чем-либо, облачать, одевать.

Обручной — обрученный.

Оголаживать — лишать пищи, заставить голодать.

Одалела — удалена, стоит поодаль, в стороне.

Окатистый жемчуг — см. скатный жемчуг.

Окорачиться — опуститься на четвереньки, осесть назад, подогнув ноги.

Окружные праздники — церковные праздники годового круга.

Омофор — нарамник — часть архиерейского облаченья.

Опалиться — разгневаться.

Опочив — сон, отдых.

Отборонитъ — защитить, отстоять, охранить.

Отженить — заставить уйти, изгнать, оттеснить, удалить.

Отлишитъся — здесь: отодвинуться, остаться в стороне.

Охлуп — гребень, конек на крыше деревянного дома.

Охочий — охотливый, имеющий желание.

Паперь — паперть.

Пастырь — пастух.

Паче — больше, сильнее, больше чем, превыше.

Пащиваться — поститься, воздерживаться от скоромной пищи.

Переставиться — преставиться, умереть.

Плащаница — полотно, которым обертывали тело умершего.

Поверстать — распределить, разделить, разверстать.

Повременно — здесь: по установленному порядку, вовремя.

Подрог — здесь: кладбище, захоронение.

Подсумочье — небольшая сумка, которую носят на ремне через плечо.

Подтрусливый — от подтрусить, подтрушивать: слегка временами трусить.

Позатаркиватъ — от торкать: толкать, всовывать; здесь: заталкивать, припрятывать.

Поиметь — здесь: соблюдать законные отношения.

Поленица — женщина-богатырь.

Помущать — смущать, мутить.

Поначаять — полагать, надеяться.

Поприще — путевая мера длиной 1000 шагов; дневной переход.

Потешные острова — предназначенные для увеселения (чаще охоты) князя.

Потребить — расходовать, употребить в пищу, съесть.

Прелесть — обольщение, обман, соблазн, заблуждение, дьявольские козни.

Претугать — усердно, сильно налегать; рваться, громко лаять (о собаках).

Призреть — предусмотреть, уготовить; дать кому-либо приют и пропитание.

Присно — всегда, вечно.

Прободенный, пробожденный — проколотый, пронзенный.

Проворы — жерди в части изгороди, которые в случае надобности могут выниматься. Промги — здесь: обмывки, помои.

Пропасть — падаль, мерзость.

Прощаться — просить прощения.

Пытранётся — то же, что вострепехнется.

Раменье — густой лес; лес, соседящий с полями.

Рытый бархат — с выпуклыми узорами, очертания которых как бы вырыты в толще ворса.

Руда — кровь.

Сажень — мера длины, равная 2,134 м.

Самоволжевый — от волшаный, таволжаный: сделанный из прута таволги. Сарачинское царство — от сарацины: арабы и другие народы Востока.

Сбруя — доспехи, вооружение.

Свивальник — длинная узкая полоса ткани, которой прежде пеленали младенца или обвивали поверх пеленок.

Сгаснуть — пропасть без вести, погибнуть без слуху.

Скара — шкура, кожа.

Скатный жемчуг — крупный, ровный, высшего сорта.

Смирна — благовонная смола, употреблявшаяся для курений в храме.

Соблекать — совлекать, снимать, раздевать.

Сором — срам, срамное место.

Сосметитъ — здесь: охватить умом, представить себе.

Соцеляться — делаться целым, исправляться, восстанавливаться.

Спорина — здесь; жизненная сила. Вынимать спорину — колдовское действие.

Споряду — подряд, по порядку.

Спосуляться — предлагать дары, обещать выкуп.

Сродцы — родственники, родня.

Сряда — наряд, убор.

Становные жилы — т. е. главные, основные.

Старец — монах (независимо от возраста).

Стольник — смотритель за княжеским столом.

Талант — монета или от талан: счастье, удача, везение.

Татьба — воровство, кража, разбой.

Трудничек — подвижник, аскет, «трудящийся» в пустыне; тяжело больной.

Трясущая скорбь — лихорадка.

Тьма — от тма: десять тысяч.

Ублажнять — упрашивать.

Уложенные книги — относящиеся к уложению (уставу, закону).

Харатья — хартия, старинная рукопись, документ, а также материал, на котором они написаны (пергамент, бумага).

Хрущоба — от хрящ: крупный песок, образовавшийся из обломков твердых горных пород.

Цеплованъе — следы на чем-либо от когтей, зубов.

Чашник — должностное лицо, ведавшее напитками для княжеского стола, прислужник.

Череньицы — от череньё: мелкие палки, щепки; деревянные ручки инструментов.

Ярый воск — чистый, светлый, прозрачный.

Примечания

1

Русские народные песни, собранные Петром Киреевским. Ч. I. Русские народные стихи. М., 1848. Этот сборник — единственное прижизненное издание автора — положил начало публикациям духовных стихов, специально избранных из общего фонда записанной собирателями народной поэзии.

(обратно)

2

   1. Аничков Е. В. Из прошлого калик перехожих. Спб., 1913. С. 185

(обратно)

3

   1. Радищев А. Н. Сочинения / Вступит. статья, сост. и коммент. В. Западова. М., 1988.

С. 172

(обратно)

4

Раушенбах Б. В. Сквозь глубь веков//Как была крещена Русь. М., 1990. С. 195.

(обратно)

5

Порфирьев Н. Егорий Храбрый // Былины. Спб.: Изд. И. Глазунова, 1904. С. 186.

(обратно)

6

См.: Миллер. О. Единство русского богатырского эпоса// Былины. Спб.: Изд. И. Глазунова, 1904. С. 148—149.

(обратно)

7

Аничков Е. В. Язычество и Древняя Русь. Спб., 1914. С. XXXIII.

(обратно)

8

См.: Некрасов И. Ю. Замечания по поводу русского народного сказания о 12-ти пятницах: К вопросу о происхождении духовных народных стихов//Филологические записки. 1870. № 3. С. 1-26.

(обратно)

9

Сперанский М. Н. Русская устная словесность. Введение в историю устной русской словесности. Устная поэзия повествовательного характера: Пособие к лекциям на Высших женских курсах в Москве. М., 1917. С. 361.

(обратно)

10

Слово «калика», по общепринятому мнению, происходит от латинского «caligae» — так называли страннические сапоги с низким голенищем. Составитель самого обширного дореволюционного собрания духовных стихов П. Бессонов заменил в его названии это слово на другое, близкое и часто в устном произношении (при разных вариантах ударения) неотличимое от принятого в древнерусской письменности,— «Калеки перехожие»,—подчеркнув этим, что пение духовных стихов в XIX в. было «профессией» бродячих слепцов.

(обратно)

11

Цит. по: Дагниц Б. М. Из истории русских путешествий и изучения Ближнего Востока в допетровской Руси // Очерки по истории русского востоковедения. М., 1953. С. 191.

(обратно)

12

Пыпин А. Н. История русской этнографии. Т. 2. Спб., 1891. С. 141.

(обратно)

13

Клибанов А. И. Народная социальная утопия в России: Период феодализма. М., 1977. С. 10—11.

(обратно)

14

Буслаев Ф. И. Народная поэзия: Исторические очерки. Спб., 1887. С. 455.

(обратно)

15

«Старины» — народное определение всей древней эпической русской поэзии без разделения ее на духовные стихи и «светские» былины.

(обратно)

16

Аничков Е. В. Из прошлого калик перехожих... С. 186, 200.

(обратно)

17

См.: Веселовский А. Н. Калики перехожие и богомильские странники // Вестник Европы. 1872. № 4.

(обратно)

18

Федотов Г. П. Стихи духовные: Русская народная вера по духовным стихам. Париж, 1935. С. 7—8.

(обратно)

19

О быте, характерах и «работе» нищих певцов в XIX в. см.: Максимов С. В. Нищая братия // Максимов С. В. По русской земле. М., 1989. С. 17—128.

(обратно)

20

Веселовский А. Н. Калики перехожие и богомильские странники... С. 722.

(обратно)

21

Марков А. В. Определение хронологии русских духовных стихов в связи с вопросом об их происхождении // Богословский вестник. 1910. № 6. С. 358.

(обратно)

22

Имеется в виду библейский царь-псалмопевец Давид.

(обратно)

23

Подробно об особенностях народного осмысления христианской религии см.: Федотов Г. Стихи духовные...

(обратно)

24

Федотов Г. Стихи духовные... С. 134.

(обратно)

25

Голубиная книга («Восходила туча сильна, грозная...»)

Оксенов А. В. Народная поэзия. Былины, песни, сказки, пословицы, духовные стихи, повести. С очерками главнейших отделов русской народной поэзии, объяснительным словарем и образцами напевов народных песен. 4-е изд., испр. и доп. Спб., 1908. С. 304—311.

Стих относится к числу космогонических и дает одно из самых ярких представлений о древних народных воззрениях на устройство мира. Название трактуется двояко: как книга «глубинная», т. е. мудрая, глубокая по содержанию; и как книга, полученная от Святого Духа, символом которого в христианстве служит голубь. Сама Голубиная книга — символ Священного Писания.

Разными мотивами стих восходит к ряду апокрифов, прежде всего к «Беседе трех святителей», «Вопросам Иоанна Богослова Господу на горе Фаворской», «Иерусалимской беседе».

Сюжет стиха сформировался, по мнению многих исследователей, в домонгольское время.

(обратно)

26

Давид Евсеевич — Давид, полулегендарный древнееврейский царь (конец XI—начало X в. до н. э.), которому приписывается сочинение псалмов.

(обратно)

27

Володимир Володимирович — великий князь Киевский Владимир (ум. 1015 г.), крестивший Русь в 988 г.

(обратно)

28

Белый царь — русский царь.

(обратно)

29

Латырь (в других вариантах: алатырь, илектр, янтарь) «алтарный камень, алтарь, на котором впервые была принесена бескровная жертва, установлено высшее таинство христианства» (Веселовский А. Н. Разыскания в области русских духовных стихов. Вып. 3: Алатырь в местных преданиях Палестины и легенды о Грале.//СОРЯС, Т. 28. № 2. Спб., 1881. С. 24).

(обратно)

30

Святой Климент — папа римский с 92 по 100 г. Считался покровителем новообращенных народов. За проповедническую деятельность сослан императором Траяном на работы в Инкерманские каменоломни около г. Херсонеса, где продолжал свое апостольское служение. В 101 г. был сброшен в море с якорем на шее. В IX в. по молитве Кирилла и Мефодия мощи его чудесным образом вышли на поверхность со дна. Часть их была отправлена в Рим, а глава священномученика позже была перенесена князем Владимиром в Киев. В стихе — прямая связь с апокрифом «Иерусалимская беседа»: «А море морям мать акиян море великое, потому что в Нем стоит церковь Клемента папы римского» (Памятники старинной русской литературы. Изд. Г. Кушелевым-Безбородко. Спб., 1860. С. 308).

(обратно)

31

Стратим-птица (в других вариантах: страфиль, стрепеюн, аштраха, нагай и др.) — страус. В характеристике птицы видны отголоски сказаний об алконосте.

(обратно)

32

Индрик-зверь (в других вариантах: индра, вындрик, индрок, единор, инорог) — легендарное животное. В его названии и характеристике смешаны представления о единороге (носороге) и гидре, их чудодейственных качествах: считалось, что рог первого обладает целительными свойствами (в виде порошка принимался от болезней) и предохраняет от отравы, а гидра магически связана с силами водной стихии.

(обратно)

33

Голубиная книга («Да с начала века животленного...»)

Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. 2-е доп. изд., подгот. А. П. Евгеньевой и Б. Н. Путиловым. М., 1977. С. 208-213. № 60.

Единственный вариант стиха, где выпадению Голубиной книги предшествует рассказ о грехопадении Адама и Евы, поэтому здесь возникает по-своему интерпретированная перспектива мировой истории: кипарис, из которого будет сделан крест Христа, вырастает на могиле Адама; к нему же выпадает Голубиная книга как откровение смертным о тайнах мироустройства (в его уже христианизированном понимании). В композицию стиха введен эпизод борьбы единорога и льва за право царствовать над зверями, в других текстах не встречающийся. В характеристике льва-царя заметны элементы скоморошьей сатиры.

Вариант Кирши Данилова сложился не ранее XVII — первой половины XVIII в.

(обратно)

34

Егорий Храбрый («Во граде было в Иерусалиме...»)

Русские народные песни, собранные П. Киреевским. Ч. 1. Русские народные стихи. М., 1848. С. 4—10. № 2.

Егорий Храбрый — имя, данное народом христианскому Святому Георгию Великомученику, победоносцу и чудотворцу (ум. 303 г.). По легенде, это был юноша знатного рода из Каппадокии, ставший крупным военачальником. По древнейшим версиям жития, Георгий терпел мучения от персидского царя Дадиана (позже, в новых вариантах жития дается имя реального правителя той исторической эпохи Диоклетиана).

Культ Георгия широко распространился на Руси в XI в. при Ярославе Мудром. Один из наиболее любимых и почитаемых святых, он представал и в образе небесного покровителя земных властей, личного патрона многих русских князей в XI—XII вв. (например, Юрия Долгорукого); и Георгия-воина-всадника, поражающего копьем змея (XII—XIII вв.); и покровителя земледелия и скотоводства (в таком виде культ Георгия распространился в крестьянских массах уже с XIV в.). Изображение святого входило в государственный герб и украшало знамена русских войск.

Из канонических и апокрифических книжных источников народная поэзия заимствовала два разных сказания о святом: «Житие Георгия» дало начало стиху о мучениях Егория, а «Чудо Георгия о змие» послужило основой для стиха «Егорий, царевна и змей».

Первая часть стиха «Егорий Храбрый», напоминающая картины мучений в житийных клеймах на русских иконах этого святого, считается древнейшей. Вторая часть, где Егорий предстает духовным богатырем, учредителем христианского порядка, устроителем и просветителем русской земли, а также освободителем родины от врага, по мнению исследователей, вошла| в композицию стиха позже, как отражение борьбы против татаро-монгольского ига.

Первую версию стиха А. В. Марков относит к домонгольскому времени, новые редакции — к XIII в. и началу XV в. (см.: Марков А. В. Определение хронологии русских духовных стихов в связи с вопросом об их происхождении // Богословский вестник. Вып. 6. Сергиев Посад, 1910. С. 359—361).

(обратно)

35

Святая София Перемудрая — в каноническом житии имена отца и матери Георгия не называются; здесь привнесен, по-видимому, образ мученицы Софии, три малолетние дочери которой — Вера, Надежда, Любовь — были подвергнуты жестоким пыткам и обезглавлены при императоре Адриане. София скончалась через три дня после их казни (ок. 137 г.). День их памяти —17 сентября.

(обратно)

36

Царище Демьянище (в других вариантах: Диоклетианище) — Диоклетиан, Гай Аврелий Валерий (243 — между 313 и 316 гг.), римский император (284—305 гг.). Предпринял широкие гонения на христиан, стабилизировал институт власти после кризиса III в., заложил основы имперского деспотизма, воспринятого правителями Византии.

(обратно)

37

Егорий, царевна и змей («Посторон святого града Иерусалима...»)

Сочинения П. И. Якушкина. Изд. Вл. Михневича. Спб., 1884. С. 490-493.

В образе Георгия-змееборца отражены древние представления многих народов о борьбе доброго начала со злом. Греческая легенда «Чудо Георгия о змие» восходит к устной византийской традиции VIII в. Самое раннее изображение Георгия-змееборца на Руси дает староладожская фреска XII в., прямо связанная с духовным стихом (на ней изображена царевна, ведущая змея на поводке). Это обстоятельство позволяет говорить либо об их одновременном появлении, либо о том, что стихвозник раньше, а фреска — на его основе. Главная тема стиха — борьба христианства с язычеством.

(обратно)

38

Содом и Гоморра — древнепалестинские города, согласно библейскому рассказу сожженные упавшим с неба огнем за развратную жизнь их граждан.

(обратно)

39

Рахлинское царство — вымышленное.

(обратно)

40

Микола Барградский — святитель Николай, архиепископ Мир Ликийских, чудотворец (см. примеч. к стиху «Никола-Святитель»).

(обратно)

41

«Я не раз Егорью буду в году веровать...— два раза» — память великомученика Георгия Победоносца отмечается 23 апреля. Второй датой для певца могли быть либо 3 ноября — Обновление храма великомученика Георгия в Лидде (IV в.), либо 26 ноября — Освящение церкви великомученика Георгия в Киеве (50-е гг. XI в.).

(обратно)

42

Сорок калик со каликою («А из пустыни было Ефимьевы...»)

Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. С. 121—129. № 25.

По эпическому складу, развернутости сюжета и образному ряду принадлежит к группе так называемых «старших», т. е. древнейших, стихов. Это единственное повествование, где калики показаны как «дружина богатырская» со своим «кругом», атаманом и судом. Общность с былинным эпосом особенно заметна и потому, что в событиях участвуют известные русские богатыри — Алеша Попович и Добрыня Никитич. Важнейшая нравственная коллизия стиха заключена в противопоставлении образов атамана Касьяна Михайловича, стойко переносящего неправое осуждение и спасшегося благодаря вере, и княгини Апраксевны, строящей козни ради похотливого желания. За мотивом торжества христианской добродетели в этом стихе некоторые исследователи видят социальную подоплеку — утверждение превосходства калик над княжеской средой.

(обратно)

43

«А из пустыни было Ефимьевы...» — возможно, Спасо-Евфимиев монастырь около Вологды, известный в XV—XVII вв.

(обратно)

44

«Из монастыря из Боголюбова...» — вероятно, Суздальский Боголюбов монастырь, основанный в начале XII в. у г. Владимира князем Андреем Боголюбским.

(обратно)

45

Река Черега — река возле Пскова.

(обратно)

46

Княгиня Апраксевна — обычная форма имени киевской княгини в эпосе, от девичьего имени Афросинья.

(обратно)

47

Кирик и Улита («Ай же ты, Кирик младенец...»)

Памятники народного творчества в Олонецкой губернии. Духовные стихи. Сообщены Е. В. Барсовым Записки имп. РГО по отделению этнографии. Т. 3. Спб., 1873. С. 603—609.

Мученики Кирик и Улита, почитаемые христианской церковью 15 июля, пострадали в эпоху правления Диоклетиана от его наместника Максимиана в 305 г.

В основе стиха — описание мучений Кирика, восходящее к каноническому житию; но победа Кирика, с честью прошедшего все испытания и оставшегося живым,— черта апокрифических сказаний. Показ героического подвижничества в прямом противоборстве христианина с язычниками относит стих к числу самых ранних эпических произведений народного религиозного творчества.

(обратно)

48

Федор Тирон («Во светлом во граде в Костянтинове...»)

Русские народные песни, собранные П. Киреевским. С. 1— 4. № 1.

Дни памяти великомученика Феодора Тирона (ум. ок. 306 г.) отмечаются 17 февраля и в субботу на первой неделе Великого поста.

Соединение в стихе двух рассказов — о походе Федора против «царя иудейского, силы жидовской» и освобождении матери от змея — свидетельствует о том, что основой для стиха послужили разные книжные источники. Среди них обычно указывают на древнерусское апокрифическое сказание о святом Феодоре, восходящее к раннему греческому апокрифу, а также на житие другого героя — змееборца Феодора Стратилата (ум. 319 г.).

Первые народные переработки апокрифов относятся, по-видимому, к домонгольскому времени. Победы Тирона с наглядной простотой объясняются его верой в спасительную силу Евангелия и исполнением предписаний христианского культа. Другие признаки раннего происхождения стиха — змееборческий мотив и отсутствие татарских примет в обрисовке враждебной Силы.

(обратно)

49

Дмитрий Солунский («С первого веку начала Христова...»)

Русские народные песни, собранные П. Киреевским. С. 14—18. №4.

Димитрий Солунский, согласно основной канонической версии, знатный человек, проконсул древних Фессалоник. За распространение христианства был по приказу Максимиана посажен в темницу и заколот (26 октября 306 г.). Мощи Димитрия сделались предметом ревностного поклонения. На протяжении столетий складывались легенды о посмертных чудесах солунского воителя, якобы не раз лично участвовавшего в защите Солуни от врагов.

Стих отражает героико-патриотическую идею борьбы Руси с татаро-монгольским игом в своеобразном религиозно-поэтическом преломлении Создан под воздействием событий Куликовской битвы (1380 г.), победа в которой, по легенде, была одержана русскими благодаря заступничеству св. Димитрия. Отсюда подмена в стихе Дмитрия Донского Димитрием Солунским и борьба святого с Мамаем. Стих содержит две сюжетные линии, первая из которых связана с походом царя неверных на Солунь и заступничеством св. Димитрия, вторая — с освобождением от плена двух русских девиц. Для обеих линий можно найти аналогии в других областях древнерусского словесного творчества: первая восходит, хотя и опосредованно, к книжным агиографическим источникам, вторая — ближе духу былин а баллад.

Разночтения в имени героя и названии города обусловлены тем, что текст П. В. Киреевского составлен по нескольким записям от разных певцов.

(обратно)

50

Митрия митрополиты, митрия приполиты — митрополиты.

(обратно)

51

Чудо об Агриковом сыне Василии («Во славном во граде Тифлисе...») Русские народные песни, собранные П. Киреевским. С. 18-20. № 5.

Стих-эпическая песенная редакция легенды из жития святого Николая «Чудо об Агриковом сыне Василии», которая не вошла в каноническое житие святого, но как отдельный рассказ часто встречается в Прологах и различных сборниках. В связь с легендой и духовным стихом можно поставить и житийные иконы Николая-чудотворца. Первые такие иконы, где в клеймах изображена история юноши Василия (Государственный Русский музей, инв. № 3032 и 2119), относятся к периоду от первой половины XIV в. до начала XV в. Возможно, в это время или несколько позже и был создан стих.

(обратно)

52

«Во славном во граде Тифлисе...» - в легенде местом действия является побережье Ликии около Мир.

(обратно)

53

Аника-воин («Жил на земле храбрый человек Аника-воин...» ) Варенцов В. Сборник русских духовных стихов. Спб„ 1860. С. 120—127.

Аника (от греч. — непобедимый) — уникальный для эпических духовных стихов образец «отрицательного» героя, человека, поднявшего руку на христианские святыни и получившего заслуженное возмездие. Пример Аники-воина утверждает важную для народного апокрифического сознания мысль о нравственной ответственности каждого человека за содеянное в жизни. Единственный стих, где Смерть предстает как действующее лицо, причем оказывается посланницей Бога.

Сюжет стиха и форма диалога Аники со Смертью заимствованы, по мнению исследователей, из широко распространенного в русской литературе XVI в. «Прения живота и смерти» — повести, переведенной с немецкого оригинала в 1494 г. и восходящей к сказанию византийского эпоса VIII-IХ вв. о Дигенисе Акрите.

(обратно)

54

Святигор-богатырь — Святогор — имя русского старшего былинного богатыря-полубога.

(обратно)

55

Молофер-богатырь — Олоферн, библейский герой, военачальник царя Навуходоносора, одержавший множество побед; обезглавлен Иудифью.

(обратно)

56

Самсон-богатырь-библейский герой, прославившийся богатырской силой и подвигами в борьбе с филистимлянами.

(обратно)

57

Вознесение («Середи было теплого лета...»)

Варенцов В. Сборник русских духовных стихов. С 59-61 В каличьем репертуаре это центральный духовный стих, оправдывающий существование нищих и прямо связываюший их с заветом Христа. Имя Христово, данное «меньшей братии» как великая духовная ценность взамен материальных благ, должно спасти их и прокормить. В соответствии с божественным предначертанием помощь нищим, по другим вариантам стиха предстает и одним из средств для спасения души того, кто подаёт милостыню. Поддерживать у слушателей это христианское представление о значении милостыни - основная задача стиха. Книжных прототипов нет. В. Ф. Ржига на основе анализа мотива борьбы сословий из-за золотой горы, предназначенной нищим, делает вывод о возникновении сюжета стиха в первой половине XVI в., когда шли споры о церковном землевладении и достоянии нищих (Ржига В. Ф. Стих о нищей братии // ИОРЯС. Т. 31. Л., 1926. С. 177-188)

(обратно)

58

«Проглаголет Ианн Златоустий...» - смешение двух Иоаннов: апостола Иоанна Богослова, который, по Евангелию присутствовал при вознесении Христа, и святителя, Отца церкви Иоанна Златоуста (ум. 407 г.), получившего свое прозвище за красноречие. Эта подмена не случайна, так как проповеди Иоанна Златоуста были бескомпромиссны по этическим установкам: он говорил о неправде судов, о произволе собирателей подати, о разврате богатых и бесправии бедных. Имя Иоанна Златоуста появилось в стихе, возможно, и потому, что он известен как автор «Поучения о милостыне».

(обратно)

59

Вознесение («На шестой было на неделе...»)

Сочинения П. И. Якушкина. С. 502—503. № 11.

(обратно)

60

Про Христа милостива («С пятницы на субботу на великую страстную...»)

Соболев А. Н. Обряд прощания с землей пред исповедью, заговоры и духовные стихи. Владимир, 1914. С. 27—29.

Единственная запись стиха, где Вознесение и диалог нищих с Христом предваряются сюжетом страстей Господних.

(обратно)

61

Святитель Никола и нищая братия («Эх, да святитель наш Микола Христов...»)

Соболев А. Н. Обряд прощания с землей. С. 35—36.

Единственный в своем роде стих, где нищая братия взывает о милости не к возносящемуся Христу, а к Николе-угоднику (подробнее о нем см. в примеч. к стиху «Никола-Святитель»), Особенная душевная теплота и почтение в обращении нищих к Николе вытекают из укоренившегося в народе взгляда на этого святого, как на единственного, кто после Богородицы удостоился чести быть рядом с Богом: причастный к высшей милости, он может заступиться перед Христом и помочь в бедах.

(обратно)

62

Два брата Лазаря («Живал себе славен на вольном свету...»)

Сочинения П. И. Якушкина. С. 504—507. № 13. В традициях римско-католической церкви Лазарь считался покровителем нищих, в особенности больных (отсюда — лазарет). На Руси выражение «петь Лазаря» стало синонимом каличьего пения и испрашивания милостыни.

Сюжет стиха заимствован из евангельской притчи о богаче и нищем Лазаре (Лука, гл. 16, 19—31). В народной ее интерпретации богач и бедняк превращены в братьев, усилены моменты социального неравенства, поэтому наряду с важнейшим мотивом праведности нестяжательской жизни в этом духовном стихе многие исследователи видят и выражение протеста, против власть имущих. А. Робинсон датирует этот стих XVII в. (см.: Робинсон А. И. Древнерусская литература и ее связи с новым временем. М., 1967. С. 124—155). По ряду признаков некоторые варианты стиха можно отнести и к XVI в.

(обратно)

63

Два брата Лазаря («Жили да были два брата родные...») Соболев А. Н. Обряд прощания с землей. С. 31—33.

(обратно)

64

Алексей, человек Божий («Во славном было во граде во Риме...»)

Бессонов П. А. Калеки перехожие: Сборник стихов и исследование. Вып. 1. М., 1861. С. 134—143. № 33.

Алексей, человек Божий (день памяти— 17 марта) —великий подвижник аскетизма. Широко известен в литературах христианской ойкумены. В начале V в. в Сирии появляется легенда об Алексии, которая затем вошла в житие святого и стала источником русского духовного стиха.

Поучительный смысл истории об Алексее — в утверждении христианских идеалов жизни и любви. Отказавшись от знатности и богатства, Алексей живет в служении Богу, а значит — в свете истины. Это наделяет его образ жизни авторитетом высшей Божьей правды и объясняет отношения с родными: Алексей не отказывается от любви к ним, но переносит ее на всех людей, т. е. становится носителем христиански идеальной — неизбирательной — любви.

Возникновение стиха относится к XVII в., ко времени, когда житие Алексея, считавшегося патроном царя Алексея Михайловича, пользовалось особой популярностью.

(обратно)

65

Город Ефес — сирийский город Эдесс.

(обратно)

66

«Кушал Олексий со укропом...» — т. е. ел окропленную (освященную) пищу.

(обратно)

67

Алексей, человек Божий («Во славном во городе во в Рыме...»)

Собрание народных песен П. В. Киреевского. Записи П. И. Якушкина. Т. 1. Подготовка текстов, вступ. статья и ком-мент. 3. И. Власовой. Л., 1983. С. 138—140. № 38.

(обратно)

68

Стих об Иосифе Прекрасном («Жил блажен муж Иаков Израиль...»)

Бессонов П. А. Калеки перехожие. Вып. 1. С. 173—184. № 38.

В основе стиха — библейская история об Иосифе (Быт., гл. 37—47). По последовательности изложения основных событий, насыщенности текста церковнославянизмами, глагольными рифмами и другими приметами книжного стиля можно предположить, что этот стих складывался не в фольклорной среде: он создан в XVII в. и позже перенят нищими певцами. Иаков — библейский персонаж. Перед рождением был объявлен Богом родоначальником нового народа (Быт., гл. 25, 19—25). Имя Израиль получил после символической «борьбы» с Богом. Отсюда название — народ Израиля.

(обратно)

69

Купцы-измайловцы — измаильтяне, один из народов в библейской истории.

(обратно)

70

Князь Пентефрей — Потифар, царедворец, начальник телохранителей фараона.

(обратно)

71

«Старейшим рабом его нарекает...» — т. е. ставит главным управителем своих имений.

(обратно)

72

«Золотой чарой волхвовати...» — Иосиф гадал на чаше, предсказывая свое будущее.

(обратно)

73

«А мы града Костянтина...» — Иаков с семьей жил в земле Ханаанской возле города Сихем. Град Костянтин, т. е. Константинополь, назван, по-видимому, как один из самых известных русскому народу чужеземных городов.

(обратно)

74

Плач Иосифа Прекрасного («Кому повем печаль мою...»)

Бессонов. П. А. Калеки перехожие. Вып. 1. С. 191—192. № 41.

Выделившийся из стиха об Иосифе Прекрасном и получивший развернутую поэтическую обработку плач Иосифа к Иакову сложился в русской письменной традиции XVII в. Перейдя в фольклор, стал одним из немногих стихов, сохранявших устойчивую форму текста (записи, сделанные от разных певцов, не дают вариантов).

(обратно)

75

Иоасаф-царевич я пустыня («Во дальнеей во долине...»)

Русские народные песни, собранные П. Киреевским. С. 37— 38. № 9.

С именем Иоасафа в литературе русского средневековья связано только одно произведение — «Повесть о Варлааме пустыннике и Иоасафе царевиче индийском», восходящая к индийским первоисточникам и представляющая собой переложение легенды о Будде (Бодисатве — Будасфе — Иоасафе). Основные темы повести — отрицание богатства и власти, уход из мира для уединения, созерцания и самосовершенствования — нашли отражение в покаянном стихе древнерусской профессиональной певческой традиции XV в., виршевых стихах XVII в. и лишь позже получили фольклорную обработку в стихе-разговоре Иоасафа с пустыней.

(обратно)

76

Иоасаф-царевич и пустыня («Расплакался млад юноша...»)

Материалы для истории г. Боровска и его уезда. Т. 1. Собраны и записаны Н. П. Глухаревым. Боровск, 1913. С. 61—63.

(обратно)

77

Про Марию Египетскую («Пошел старец молиться в лес...»)

Соболев А. Н. Обряд прощания с землей. С. 29—30.

Стих является свободным изложением жития преподобной Марии Египетской (ум. 522 г., день памяти — 1 апреля), которая, по преданию, в молодости была блудницей, потом присоединилась к паломникам, шедшим в Иерусалим, обратилась к вере и прожила 47 лет в пустыне в покаянии.

(обратно)

78

«Во пятой четверг Велика поста...» — в этот предпраздничный .день на утрени читается Великий покаянный канон Андрея Критского (стояние Марии Египетской) и житие преподобной.

(обратно)

79

Никола-Святитель («Святитель, отец ты наш Микола...»)

Ончуков Н. Е. Печорские стихи и песни // Живая старина. 1907. Вып. 2. С. 53—54. № 8.

Святитель Николай, чудотворец (ум. ок. 345 г.) — архиепископ Мир Ликийских, один из 318 отцов 1-го Вселенского (Никейского) собора 325 г., на котором он вел борьбу с арианской ересью. Дни памяти: 6 декабря (праздник установлен при императоре Мануиле Камнине) и 9 мая — празднование в честь перенесения мощей из г. Миры в византийской области Ликия (ныне — Средиземноморское побережье Турции) в г. Бар (Бари) в Южной Италии.

На Руси Николай был одним из самых популярных святых. Его именем назван первый русский храм, поставленный княгиней Ольгой над могилой князя Аскольда (ум. 882 г.) в Киеве. Именем Николы освящались многие сельские церкви и храмы на торговых площадях, которые ставили русские купцы, мореходы и землепроходцы, почитавшие чудотворца Николая покровителем всех странствующих на суше и на море (отсюда название — храм Николы Мокрого). В народном восприятии Никола предстает как защитник людей, ревнитель справедливости, добрый помощник.

(обратно)

80

Рождество Христово («Во славном было городе Вифлееме...»)

Духовные стихи. Сообщил Я. Ильинский // Живая старина. 1898. Вып. 3—4. С. 485—486.

В русской культуре народные рождественские стихи — явление позднее (XVII—XVIII вв.). Возникли под влиянием белорусских и украинских псальм, которые, в свою очередь, испытали воздействие католических польских кантычек. Содержание стихам дали Евангелия от Матфея (гл. 2, 1—18) и от Луки (гл. 2, 1-7).

(обратно)

81

«Бог во убожестве приложился...» — всесильный Бог, сойдя на землю, явился человеку в его образе и плоти.

(обратно)

82

Ирод — Ирод I Великий (ок. 73—4 гг. до н. э.) —правитель Галилеи, позже — провозглашенный римским Сенатом царь Иудеи. По евангельской истории, он приказал убить младенцев, узнав о рождении Христа («избиение младенцев»).

(обратно)

83

«За Спасителя Христа Бога...» — здесь: приказ убить младенцев, потому что среди них находится Христос.

(обратно)

84

Рождество Христово («Во городе в Вифлееме...»)

Бессонов П. А. Калеки перехожие. Вып. 4. М., 1863. С. 18. № 234.

(обратно)

85

Об Ироде и о Рождестве Христовом («Дева Мати пречистая...»)

Варенцов В. Сборник русских духовных стихов. С. 47—48.

(обратно)

86

Стих о милосливой жене, милосердной («Милослива жена, милосердная...»)

Отто Н. Старые русские стихи: Песни стихарей//Живая старина. 1906. Вып. 1. С. 28—29.

События бегства Марии с младенцем в Египет изложены в Евангелии от Матфея (гл. 2, 13—15). Однако источник стиха не канонический евангельский текст, а апокрифическое сказание об избиении вифлеемских младенцев.

Параллельно с фольклорным стихом в XVIII—XIX вв. существовал и старообрядческий стих «Аллилуйева жена», где мотив уцелевшего в горящей печи младенца развернут в сентенцию об очистительном значении огня для оправдания самосожжений.

(обратно)

87

Сон Богородицы («Во славном во городе в Ерусалиме...»)

Бессонов П. А. Калеки перехожие. Вып. 6. М., 1864, С. 190—191. № 612.

В традиции народного духовного стиха основные события евангельской истории — страдания и смерть Христа — отразились в группе близких по мотивам поэтических сюжетов. Здесь сказалась особая любовь народа к Богородице: великие и страшные события показаны через ее видения и окрашены щемящей душу материнской жалостью. Среди многочисленных источников этой группы стихов — канонические и апокрифические евангелия, византийский церковный канон «О распятии Господни и на плач Пресвятыя Богородицы» и другие тексты и песнопения, которые читаются и поются в пятницу и субботу Страстной недели: прозаический апокриф «Сон Богородицы», иконы, фрески и др.

Стих «Сон Богородицы» получил в народе самое широкое распространение. Ему приписывались целебные и спасительные свойства: текст стиха зашивали в ладанку и вешали на шею уходящим на войну, читали как молитву-заговор над больными, брали с собой в дорогу для предотвращения опасной встречи с «лихим человеком» и т. п.

(обратно)

88

Сон Богородицы {«Мати Мария,//Где ты спала, ночевала?..»)

Максимов С. В. Крестная сила: Рассказы из истории старообрядчества // Максимов С. В. Собрание сочинений. Т. 17. Спб., 1912. С. 88.

(обратно)

89

Хождение Богородицы («Ходила, походила Дева Мария...»)

Можаровский А. Ф. Духовные стихи старообрядцев Поволжья // Этнографическое обозрение. 1906. № 3—4. С. 301—302. № 55.

Фрагмент с описанием стоящих рядом в церкви (или в трех церквах) трех гробов возник, как можно думать, под влиянием расположения икон деисусного чина в алтарной части храма: слева и справа от Христа стоят Богоматерь и Иоанн Предтеча. Подмена Иоанна Предтечи Иоанном Богословом в ряде вариантов этого духовного стиха могла произойти «под влиянием изображения распятия, где апостол Иоанн стоит по другую сторону креста от Богородицы» (Кирпичников А. Л. Взаимодействие иконописи и словесности народной и книжной // Труды VIII Археологического съезда в Москве. Т. 2. М., 1895. С. 227).

(обратно)

90

Хождение Богородицы («Ходила, гуляла Святая Дева...»)

Материалы для истории г. Боровска и его уезда. С. 64.

(обратно)

91

Стих о трех гробницах («На горе, горе, на Сионской горе...») Русские народные песни, собранные П. Киреевским. С. 72. № 36.

(обратно)

92

Плач Богородицы («Во марте во месяце...»)

Ильинский Я. Народные апокрифические сказания, записанные в Ярославской губернии // Живая старина. 1906. Вып. 1. С. 38—40.

(обратно)

93

«Ныне Симонове пророчество сбывается...» — по-видимому, имеется в виду известное ветхозаветное предсказание пророка Исайи о смерти мессии за грехи человеческие (Ис, гл. 53). Подмена имени пророка произвольна, что вообще характерно для устной традиции.

(обратно)

94

Страсти («Иже о Христе Исусе...»)

Бессонов П. А. Калеки перехожие. Вып. 4. С. 206—208. № 376.

(обратно)

95

Пилат — понтийский игемон. Понтий Пилат — римский прокуратор Иудеи в 26—36 гг.

н. э. По преданию, приговорил Иисуса Христа к распятию.

(обратно)

96

Страсти («В четверток, вечеру бывщу...»)

Бессонов П. А. Калеки перехожие. Вып. 4, С. 195—196. № 369.

(обратно)

97

Страсти («Во городе во Руссе стоит церковь соборная...»)

Материалы для истории г. Боровска и его уезда. С. 70—71.

(обратно)

98

Страсти («Единый лукавый был Вуда...»)

Сперанский И. Н. Духовные стихи из Курской губернии // Этнографическое обозрение. 1901. №. 3. С. 62—63.

(обратно)

99

Вуда — Иуда.

(обратно)

100

Двенадцать пятниц («Приидите, братия, послушайте...»)

Бессонов П. А, Калеки перехожие. Вып. 6. С. 120—124. № 579.

В христианском культе пятница — день мучений и страданий Христа на кресте — отмечается постом. Наряду с воздержанием от пищи верующим запрещается в этот день заключать брак, а находящимся в браке предписывается воздержание от супружеского общения. Особенно важными на Руси считались двенадцать так называемых «имянных» пятниц перед большими церковными праздниками годового круга. Их соблюдение было залогом здоровья, благополучия и будущей вечной жизни в Царстве Небесном.

Источником стиха считается апокриф с таким же названием. Перечень праздников в вариантах стиха нестабилен, но эта нестабильность, как правило, не влияет на даты пятниц. Представление об охранительном для человека воздействии пятничных постов в разных вариантах стиха варьируется: оно либо как-то связывается с содержанием праздника, либо является просто обещанием человеку чего-то доброго, благого (например, соблюдение поста в седьмую пятницу перед праздником Преображения оберегает от «дьявольской грези», «присыпу младенцев», «от лихих людей», «от трясучей скорби» и т. д.), т. е. для народных певцов сами посулы по их содержанию не были увязаны в какую-то стройную систему.

Стих возник не ранее XVII в.

(обратно)

101

Святой Климент, папа римский — см. примеч. к стиху «Голубиная книга».

(обратно)

102

Великий пост — включает семь недель от понедельника после сырной недели (масленицы) до Пасхи. Благовещение — 25 марта.

(обратно)

103

Светлое Христово Воскресение, или Пасха,— празднуется в первое воскресенье после весеннего равноденствия и полнолуния по истечении полной недели со дня иудейской пасхи, является праздником переходным, приходящимся на время с 22 марта по 25 апреля.

(обратно)

104

Вознесение — отмечается на 40-й день после Пасхи.

(обратно)

105

Троица — в 50-й день после Пасхи (Пятидесятница).

(обратно)

106

Илья-пророк — согласно легенде, жил в царствование израильского царя Ахава (876—854 гг. до н. а), был ревностным поборником иудейской религии и обличителем идолопоклонства. Свершал чудеса и был взят на небо живым. На Руси почитался народом, прежде всего, как «громовержец», дарующий дождь или солнечную погоду. Празднуется 20 июля.

(обратно)

107

Преображение — 6 августа.

(обратно)

108

Успение Пресвятой Богородицы — 15 августа.

(обратно)

109

Иоанн Предтеча, он же Креститель,— один из последних пророков, предшественник Иисуса Христа. Согласно библейской легенде, казнен за обличение незаконной связи галилейского царя Ирода и танцовщицы Иродиады. День усекновения главы Иоанна Предтечи — 29 августа.

(обратно)

110

«Супротив Михаила-архангела... Сама Пятница Прасковья мучилася...» — день Михаила-архангела приходится на 8 ноября, Параскевы Пятницы (о ней см. примеч. к стиху «Святая Пятница») — на 28 октября. По-видимому, праздник назван неверно, поскольку между этими датами больше недели.

(обратно)

111

Рождество Христово — 25 декабря.

(обратно)

112

Крещение Господне — 6 января.

(обратно)

113

Василий Кесарийский («Слава Василию Великому, кисаринскому чудотворцу!..»)

Собрание народных песен П. В. Киреевского. Записи П. И. Якушкина. Т. 2. Л., 1986. С. 8—10. № 4.

Василий Великий, или Василий Кесарийский (ок. 330— 379 гг.) — ранневизантийский церковный деятель, мыслитель и писатель, епископ Кесарии Каппадокийской, один из Отцов восточнохристианской церкви. Вместе с Иоанном Златоустом и Григорием Богословом сыграл важнейшую роль в утверждении догматов православия и установлении церковных правил. Поводом к появлению стиха, где Василий Великий, всегда отличавшийся строгим, подвижническим образом жизни, фигурирует в качестве исправившегося пьяницы, послужили его проповедь «На упивающихся» и слово «Како подобает воздержатися от пьянства», в которых порок обличается с большой эмоциональной силой. Это, по-видимому, дало повод создателям стиха думать, что проповедник писал их на основании своего горького опыта.

Время появления стиха, как убедительно показано А. В. Марковым (см.: Марков А. В. Определение хронологии русских духовных стихов...//Богословский вестник. 1910. Вып. 7—8. С. 418—425),—конец XVI —начало XVII в., когда начались правительственные меры по борьбе со спивающимися — духовенством и мирянами. Поучительный характер стиха о пьянстве ставит его в один ряд со многими произведениями XVII в., которые были призваны наставить людей на путь истинный. Однако это не мешало «царевым кабакам» спаивать население.

(обратно)

114

Давидов дом — образ, созданный народной фантазией: по поверьям, этот дом находится в Иерусалиме, и каждый год в него пускают по одному человеку, но оттуда если кто и выходит, то немым; считалось, что, связанный с «поглощением грехов», этот дом при кончине мира станет источником огненной реки, которая разольется по всей вселенной.

(обратно)

115

Стих о лени («Слово Иоанна Златоустого...»)

Бурцев А. Е. Обзор русского народного быта Северного края. Т. 2. Спб., 1902. С. 88—89.

Стих возник в XVII—XVIII вв., хотя внимание к пороку лени известно в древнерусской литературе, по крайней мере, с XV в. («Слово о сонливых и ленивых и упиянчивых»).

В поздней редакции «Измарагда» (XVI—XVII вв.), известного нерусского сборника статей нравоучительного характера, помещено «Поучение к ленивым и не хотящим делати», к тексту которого духовный стих очень близок.

(обратно)

116

Стих о матерном слове («Вы, народ Божий, православный..

Ржига В. Четыре духовных стиха, записанных от калик Нижегородской и Костромской губерний // Этнографическое обозрение. 1907. № 1—2. С. 66.

Стих позднего происхождения (XIX в.). Осуждение бранного слова встречалось ранее в дидактических стихах «Василий Кесарийский», «Страшный суд» и др. Еще с XVI в. пороку матерной хулы посвящались специальные царские указы. В апреле 1552 г. Иван Грозный поручил двум своим чиновникам «кликать по торгам» (рынкам, базарам и прочим местам собрания), чтобы православные христиане от мала и до велика «матерны бы не лаялись, и отцем и матерью скверными речми друг друга не упрекали» (Голубинский Е. История русско] церкви. Т. 2. Ч. 1. М., 1910. С. 794—795). Позже правительственные меры против брани, соединившиеся с мерами против пьянства, проводились постоянно и поддерживались церковными проповедями (в XVII в., например, появилось слово «Как не подобает матерны лаятися»).

(обратно)

117

Стих о грешной матери («Писано было в Зеркале, книге Божьей...») Русские народные песни, собранные П. Киреевским. С. 68—69. № 29.

Литературный первоисточник стиха — сборник католических легенд «Великое Зерцало», который в переводе с польского появился в Москве в 1677 г. Позже сделан второй перевод памятника, получивший широкое распространение в рукописях. В стихе нашла отражение одна повесть сборника — «О некоем священноиноке, иже о матери своей моляся и какова ему показася за преизлишнее телесное украшение», но главная ее мысль — о необходимости покаяния — оказалась затушеванной, опущены также многие подробности сюжета. Некоторые образы сложились под явным влиянием других духовных стихов (мотив огненной реки — из «Страшного суда»), апокалипсических видений и сказочных сюжетов (двуглавый и трехглавый змеи); яркий русский колорит приобрели бытовые детали (кокошник). Сережки, цепочка и зеркало указывают на то, что стих возник не ранее XVIII в.

(обратно)

118

«Восемьсот было пятьдесят в осьмом году...» — по-видимому, речь идет о 6858 г. по старому летосчислению (по новому — 1350 г.); появление даты здесь — стремление подчеркнуть истинность повествования (ни с какими реальными историческими событиями оно не связано).

(обратно)

119

«Причастие не в очищении...» — совершение таинства Евхаристии без обязательной исповеди и отпущения грехов.

(обратно)

120

Стих о грешной рабе и о ее праведной дочери («Жила была раба на вольном свету...»)

Русские народные песни, собранные П. Киреевским. С. 67—68. № 28.

В этом стихе — редкий мотив заступничества праведной души за неправедную (он близок духу католических легенд и псальм, которые пришли в русскую культуру с Запада в XVII— XVIII вв.; стих мог появиться только в поздней фольклорной традиции).

(обратно)

121

Стих о вдовах («По тому ли морю по Вассионскому...»)

Русские народные песни, собранные П. Киреевским. С. 70. № 31.

(обратно)

122

Стих про Царицу Небесную («Сходила Царица Небесная со кругов небесныих...»)

Соболев А. Н. Обряд прощания с землей. С. 39—40.

Поздний стих (XVIII—XIX вв.), в котором лирическое откровение о покровительстве Богородицы в сжатой форме выражает особую любовь народа к Божьей Матери.

(обратно)

123

Святая Пятница («Во пустыне святой труженик трудился...»)

Собрание народных песен П. В. Киреевского. Записи| П. И. Якушкина. Т. 1. С. 137—138. № 293.

Именем Святой Пятницы в народе названа мученица Параскева, казненная в эпоху гонений на христиан (III в.). В Четьих-Минеях повествуется, что ее родители всегда чтили пятницу как день страданий и смерти Христа, за что и даровал им Господь в этот день дочь, которую они назвали Параскевой (греч.- пятница). В старых русских месяцесловах к имени св. Параскевы добавлялось всегда и имя «Пятница»; церкви, освященные в ее честь, до сих пор называются Пятницкими. Святая Параскева была чтима русскими крестьянами как покровительница полей, скота и исцелительница тяжких телесных и душевных недугов людей. Особое отношение к святой, заботящейся о всем домашнем укладе, выразилось и в том, что пятничный пост был дополнен специальным кодексом запретов на хозяйственные работы. Возвышенно-духовная, просветленная атмосфера дня в народном сознании связывалась и с чистотой бытовой, поэтому запрещались работы, при которых поднималась пыль и загрязнялась вода: нельзя было чесать лен и прясть шерсть, стирать белье, купать детей, варить щелок, выносить из печи золу, мести полы, рыть, пахать и боронить землю, толочь кирпич, очищать навоз и т. д. Те же запреты стали распространяться и на среду как еще один постный день недели.

Возникновение сюжета стиха отнесено А. В. Марковым| (см.: Марков А. В. Определение хронологии русских духовных стихов...//Богословский вестник. 1910. Вып. 7—8. С. 415—418) к первой половине XVI в., но с этим вряд ли можно согласиться, поскольку «крестьянский» по содержанию стих мог появиться не раньше XVII—XVIII вв.

(обратно)

124

Стих о преподобном Макарии («А преподобный Макарей...»)

Материалы, собранные в Архангельской губернии летом 1901 года А. В. Марковым, А. Л. Масловым и Б. А. Богословским. Ч. 2. Терский берег Белого моря // Труды музыкально-этнографической комиссии. Т. 2. М., 1911. С. 40. № 16.

Преподобный Макарий в этом стихе с нравоучительным кодексом добродетельной жизни скорее собирательный образ проповедника, чем какое-то историческое лицо. Стих возник, по-видимому, в старообрядческой среде.

(обратно)

125

Непрощаемый грех («Уж как каялся молодец сырой земли...») Варенцов В. Сборник русских духовных стихов. С. 161. По мнению исследователей XIX в. (см.: Марков А. В. Определение хронологии русских духовных стихов... // Богословский вестник. 1910. Вып. 6. С. 362—364; Тихонравов Н. С. Сочинения. Т. 1. М., 1898. С. 214—216), этот стих связан с учением стригольников (XIV в.) и возник в их среде. Выводы были сделаны на основе анализа двух главных его мотивов: покаяния перед землей, заменявшего стригольникам исповедь священнику, духовнику; и убийства «брата крестового», т. е. одного из членов своего братства, что считалось самым большим грехом. Однако, как и в «Плаче земли» (см. ниже примеч. к этому стиху), здесь правомерно видеть прежде всего языческие истоки. Свидетельство тому — сохранение обряда исповеди земле в крестьянской среде глухих мест вплоть до XIX в., когда ересь стригольников была уже прочно забыта.

(обратно)

126

Плач земли («Как расплачется и растужится...»)

Смирнов С. Исповедь земле: Речь, произнесенная с сокращениями на акте Московской Духовной Академии 1 октября 1912 г. Сергиев Посад, 1912. С. 31.

Содержание стиха соответствует фрагменту греческого апокрифа «Хождение апостола Павла по мукам», известного в русском переводе с XV в. В связь со стихом можно поставить и плач земли из «Сказания о Меркурии Смоленском», а также фрагмент «Повести о нашествии Батыя». Исследователи XIX в. А. В. Марков и Н. С. Тихонравов связывали этот стих (как предыдущий) с учением стригольников, с той ролью, которую играла земля в их воззрениях. Однако о прямой связи стиха с учением стригольников говорить вряд ли правомерно, поскольку этот стих достаточно позднего происхождения и не держит каких-либо специфических положений, выводящих за пределы народной веры в область ереси. По-видимому, и литературные произведения, и ересь, и духовный стих в приложении к образу плачущей земли имеют общий исток — древний языческий культ.

(обратно)

127

Плач земли («Растужилась, расплакалась матушка сыра земля...»)

Русские народные песни, собранные П. Киреевским. С. 70. № 30.

(обратно)

128

Свиток Иерусалимский («Во светлом граде Ирусалимове...»)

Собрание народных песен П. В. Киреевского. Записи П. И. Якушкина. Т. 1. С. 233—237.

В исходном для этого стиха мотиве выпадения камня со свитком, а также в произведении «частей человеческих» от природных стихий слышны отголоски «Голубиной книги». Перечисление заветов Христовых вкупе с описанием праведного поведения, обличением грехов и картинами грядущего Страшного суда придают стиху характер эмоционально яркого дидактического поучения. Таким он мог сложиться не ранее XVIII в.

(обратно)

129

Великий четверг — на Страстной неделе.

(обратно)

130

Расставание души с телом («По морю по синему по Хвалынскому...»)

Отто Н. Старые русские стихи: Песни стихарей. С. 29—30.

Христианские представления о загробной жизни в народных стихах даны с постоянным нравоучительным акцентом на неизбежности расплаты за грехи. Нередко наглядно показывается, что любые, самые тяжкие земные страдания легче адских. В покаянии души грешной большое место занимает перечень проступков, которые связаны с хозяйственной деятельностью крестьян.

Ф. Батюшков, анализируя духовные стихи о расставании души с телом, выделял среди них группу «легендарных», источником которых послужило апокрифическое «Павлово видение», и группу «канонических», т. е. основанных на принятых церковью произведениях. Однако строгого разделения между обеими группами, как замечал исследователь, провести нельзя (см.: Батюшков Ф. Д. Спор души с телом в памятниках средневековой литературы: Опыт историко-сравнительного исследования. Спб., 1891). Картины мытарств души в аду и краткие описания недоступного «рая пресветлого» могли быть вдохновлены также апокрифическими сказаниями «Хождение Богородицы по мукам», «Житие Василия Нового» и др.

(обратно)

131

Расставание души с телом («Два ангела, два архангела...»)

Соболев А. Н. Обряд прощания с землей. С. 36—37.

(обратно)

132

Плач души («Тужит-плачет душа наша...»)

Ржига. В. Четыре духовных стиха. С. 65.

(обратно)

133

Стих о душе грешной («Как на вольном свету душа царствовала...»)

Образцы фольклора русского населения Верхокамья (Тексты и напевы к статьям С. Е. Никитиной и М. Б. Чернышевой) // Русские письменные и устные традиции и духовная культура: (По материалам археографических экспедиций МГУ 1966—1980 гг.). М., 1982. С. 288. № 30.

(обратно)

134

Стих о душе грешной («У раю у пресветлого...»)

Богословский П. С. Материалы по народному быту, фольклору и литературной старине // Пермский краеведческий сборник. Вып. 1. Пермь, 1924. С. 77—78.

(обратно)

135

Стих о душе грешной («Жила душа грешная на вольном свету...»)

Варенцов В. Сборник русских духовных стихов. С. 142—143.

(обратно)

136

«Умерла душа — не простилася...» — т. е. человек не свершил предсмертного покаяния и не получил отпущения грехов.

(обратно)

137

Стих о душе грешной («Жила душа грешная на вольном свете...»)

Варенцов В. Сборник русскихдуховных стихов. С. 143—144.

(обратно)

138

Стих о душе грешной («Что летят-то, летят Петр и Павловичи...»)

Духовные стихи. Сообщил Я. Ильинский // Живая старина. 1898. Вып. 3-4. С. 486.

(обратно)

139

Петр и Павловичи — апостолы Петр и Павел.

(обратно)

140

Стих о трех дарах («Проспали, продремали...»)

Русские народные песни, собранные П. Киреевским. С. 71. № 33.

(обратно)

141

О житии человеческом («Знал бы я, ведал, человече...»)

Русские народные песни, собранные П. Киреевским. С. 67. № 27.

(обратно)

142

Стих о смерти («Вы приидите, братье, да послушайте писание...»)

Русские народные песни, собранные П. Киреевским. С. 73. № 38.

(обратно)

143

Стих о смерти («Вечор я, мои братии...»)

Русские народные песни, собранные П. Киреевским. С. 70—71. № 32.

(обратно)

144

Стих о смерти («Заведу я компанью...»)

Сказки и песни Белозерского края. Записали Б, и Ю. Соколовы. М., 1915. С. 331. № 65.

(обратно)

145

Стих о смерти («Господи, Господи...»)

Ржига В. Четыре духовных стиха. С. 64.

(обратно)

146

Об Адаме, житии человеческом и смерти («Адам народился...»)

Бурцев А. Е. Полное собрание этнографических трудов. Легенды русского народа. Спб., 1910. Т. 6. С. 33—34.

(обратно)

147

Страшный суд («Было добро, да миновалося...»)

Бессонов П. А. Калеки перехожие. Вып. 5. М., 1863. С. 122— 124. № 477.

В получившей широкое распространение большой группе стихов, посвященных Страшному суду, народная фантазия уделяет основное внимание картине разделения воскресших людей на души грешные и праведные. Назидательно-нравоучительное начало стихов подчеркнуто постоянными напоминаниями о забвении заветов Христа в грешной земной жизни и перечислением неисполняемых предписаний церковного культа.

Популярность темы Страшного суда в традиции духовного стиха определена не только основополагающим характером учения о неизбежности конца мира в христианских воззрениях, но и тем, что эсхатологические мотивы актуализировались в сознании средневекового человека во времена многочисленных социальных потрясений. Не раз на Руси устанавливались и конкретные даты «второго пришествия Христова», первой из них был 1492 г. (7000 г. по старому летосчислению).

(обратно)

148

«Илью-пророка и Онофрия...» — два посланника Божьих, которые, согласно Апокалипсису, спустятся на землю перед концом мира, чтобы свидетельствовать против Антихриста, и будут им убиты (Откр., гл. 11, 3—12).

(обратно)

149

Страшный суд («Спустится на землю судья праведный...»)

Бессонов П. А. Калеки перехожие. Вып. 5. С. 240—242. № 513.

(обратно)

150

Страшный суд («Ох ты, Матушка Владычица...»)

Бессонов П. А. Калеки перехожие. Вып. 5. С, 159—161. № 486.

(обратно)

151

Страшный суд («Плачемся и рыдаем...»)

Бессонов П. А. Калеки перехожие. Вып. 5. С. 84—86. № 455.

(обратно)

152

Страшный суд («Матушка Владычица просит...»)

Русские народные песни, собранные П. Киреевским. С. 71 — 72. № 34.

(обратно)

153

«Идите вы ко Абрамью в рай...» — речь идет о библейском пророке Аврааме.

(обратно)

154

Страшный суд («Выди-ко, человече, на Сиянскую гору...»)

Бессонов П. А. Калеки перехожие. Вып. 5. С. 161—165. № 487.

(обратно)

155

Страшный суд («От востока солнца до западу...»)

Оксенов А. В. Народная поэзия. С. 323—324.

(обратно)

156

Страшный суд («Воскреснет Небесный Царь...»)

Сочинения П. И. Якушкина. С. 496. № 7.

(обратно)

157

О Страшном суде («Речеит к нам истинный Христос...»)

Варенцов В. Сборник русских духовных стихов. С. 159—160.

(обратно)

158

«Со первой недели, со Федоровской...» — в субботу первой недели Великого поста вспоминается великомученик Феодор Тирон, по имени которого называют всю эту неделю.

(обратно)

159

О Страшном суде («Проглаголет сам Исус Христос...»)

Варенцов В. Сборник русских духовных стихов. С. 168—169.

(обратно)

160

Об архангеле Михаиле и Страшном суде («Еще знал бы человек житие веку Себе...»)

Варенцов В. Сборник русских духовных стихов. С. 137—142.

(обратно)

161

Об архангеле Михаиле и Страшном суде («А как жили мы были на вольном свету...»)

Духовные стихи // Труды Псковского Археологического общества за 1907—1908 гг. Псков, 1909. С. 129—132. № 2.

(обратно)

162

Встреча инока с Христом («Идет инок по дороге...»)

Материалы, собранные в Архангельской губернии летом 1901 года А. В. Марковым, А. Л. Масловым и Б. А. Богословским. Ч. 1. Зимний берег Белого моря. Волость Зимняя Золотица//Труды музыкально-этнографической комиссии. Т. 1. М., 1906. С. 15-17. № 2.

Сюжет стиха заимствован каликами у старообрядцев (возник не ранее XVIII в.). Символика ключа и церковной книги (Св. Писание) подчинена здесь утверждению идеала пустынножительства.

(обратно)

163

Стих о числах («Вы люди оные...»)

Бессонов П. А. Калеки перехожие. Вып. 2. М., 1861. С. 381 — 385. № 94.

Другое название — «Евангелистая песнь». Известен в культуре многих стран. Кроме распространенного латинского существуют варианты: провансальский, португальский, немецкий, польский, еврейский, чешский, моравский, болгарский, белорусский и др. В русской культуре стих появился с XVII— XVIII вв.

(обратно)

164

«Два тавля Моисеевых...» — таблицы (скрижали) с десятью заповедями: «И когда (Бог) перестал говорить с Моисеем на горе Синае, дал ему две скрижали откровения, скрижали каменные, на которых написано было перстом Божиим» (Исх., гл. 31, 18).

(обратно)

165

«Три, патриарха на земле...» — ветхозаветные патриархи Авраам, Исаак и Иаков.

(обратно)

166

«Шесть крыл херувимскиих...» — согласно Библии, херувимы двукрылы; здесь они названы вместо ангелов высшего чина — серафимов, которые ближе других предстоят престолу Господню: «Вокруг Него стояли Серафимы; у каждого из них по шести крыл; двумя закрывал каждый лице свое, и двумя закрывал ноги свои, и двумя летал» (Исх., гл. 6, 2).

(обратно)

167

«Семь чинов ангельских...» — по канону чинов ангельских — девять; они разделяются на три иерархии: высшую (серафимы, херувимы, престолы), среднюю (господства, силы, власти) и низшую (начала, архангелы, ангелы). Для стиха число семь могло быть заимствовано из перечисления ангельских сил в «Откровении Иоанна Богослова»: «семь звезд суть Ангелы семи церквей» (гл. 1, 20); «семь Ангелов, имеющие семь труб» (гл. 8, 6); «семь Ангелов, имеющие семь последних язв» (гл. 15, 1). Кроме того, известны иконописные изображения «Собора Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных», где показаны семь архангелов: Гавриил, Рафаил, Уриил, Селафиил, Иегудиил, Варахиил и Иеремиил.

(обратно)

168

«Единдесятъ праотец...» — до Великого потопа родословие Адама (от него до Ноя) насчитывает, по Библии, десять праотцев. После прародителя Адама, счет ведется от его третьего сына — Сифа. Ева родила Сифа, «потому что Бог положил... другое семя, вместо Авеля, которого убил Каин» (Быт., гл. 4, 25). Авель — один из двух первых сыновей Адама — одиннадцатый праотец.

(обратно)

169

Плач Адама («Ой, раю мой, раю с рекою медвяной...»)

Соболев А. Н. Обряд прощания с землей. С. 37—38.

Источники стиха — ветхозаветная история Адама, каноническое церковное песнопение (поется перед Великим постом на сыропустной неделе), а также один из самых распространенных в древнерусской профессиональной певческой традиции покаянных стихов с таким же названием.

Тема первородного греха оформилась в фольклоре сравнительно поздно, не ранее XVIII в.

Редкий вариант текста с ярким лирическим, плачевым началом.

(обратно)

170

Марко богатый («Был купец именитый Марко...»)

Материалы для истории г. Боровска и его уезда. С. 67—69. Редкий образец развития в поздней фольклорной традиции темы бессребреничества. Забота о душе здесь ставится в прямую связь с идеалом нестяжательства и подаянием милостыни. Продолжение линии, идущей от стихов «Два брата Лазаря» и «Вознесение».

(обратно)

171

Стих о Борисе и Глебе («Со восточного держания...»)

Русские народные песни, собранные П. Киреевским. С. 20—22. № 6.

Борис и Глеб — сыновья великого князя Владимира Святославича (ум. 1015 г.), убитые их старшим братом Святополком, который, став после смерти отца великим князем Киевским, захотел править единовластно (по разделу Борису достался Ростов, Глебу — Муром). Возвращавшийся из похода на печенегов Борис был заколот на реке Альте 24 июля 1015 г. Глеба, спешившего в Киев по призыву Святополка для прощания с будто бы еще живым отцом, зарезали 5 сентября на реке Смядыне около Смоленска. Уже в 40-х годах XI в. Ярослав Мудрый добился канонизации своих братьев византийской церковью, а к концу века культ первых русских святых — невинноубиенных князей — получил на Руси широкое распространение. Вокруг гробниц братьев-мучеников в Вышгороде возникали легенды о чудесах, творимых Борисом и Глебом над слепыми, хромыми, убогими, а также над жертвами княжеского произвола и несправедливости. Их житие пользовалось очень большой популярностью и сохранилось более чем в 170 списках. Известны многочисленные житийные иконы Бориса и Глеба. Основные дни памяти по церковному календарю — 2 мая и 24 июля.

Несмотря на житийный сюжет и признаки эпического стиля, стих этот позднего происхождения (XVII—XVIII вв.). Он возник в старообрядческой среде и в упрощенном варианте изредка встречался в репертуаре калик и крестьян.

(обратно)

172

Дмитровская суббота («Накануне субботы Дмитровской...»)

Бессонов П. А. Калеки перехожие. Вып. 3. М., 1861. С. 673— 675. № 165.

В названии субботы соединились имена Дмитрия Донского и его покровителя святого Димитрия Солунского, дню памяти которого предшествует эта суббота (между 18 и 26 октября). Она установлена для общецерковного поминовения павших в Куликовской битве воинов. Первый раз панихида была совершена в Троице-Сергиевом монастыре 20 октября 1380 г. Сергием Радонежским в присутствии Дмитрия Донского.

Стих создан не ранее XVIII в., сохранился в единственной записи.

(обратно)

173

Киприян — митрополит всея Руси. В 1380 г. в Москве не был и никакого участия в событиях Куликовской битвы, не принимал. Упоминание его в тексте связывает стих с одной из редакций «Сказания о побоище великого князя Дмитрия Ивановича», где усиленно подчеркивается руководящая роль Киприяна в действиях Дмитрия Донского.

(обратно)

174

«Перед самой-то было перед достойной...» — «Достойно есть» — начало церковного песнопения и раздела литургии.

(обратно)

175

Феодор, Давид и Константин Ярославские («Во славном во граде Ярославле...»)

Бессонов П. А. Калеки перехожие. Вып. 3. С. 785—786. № 212.

Редкий в своем роде духовный стих с заключительным заговором от «зельныя печали» (под ними могут подразумеваться разные житейские тяготы). По сюжету далек от событий жития благоверного князя Феодора Смоленского и Ярославского чудотворца (ум. 1299 г.) и чад его Давида и Константина (день памяти — 19 сентября). Поздний стих (XIX в.), сохранился в единственной записи. Судя по тому, что в конце подставлялось имя, пелся по заказу.

(обратно)

176

Покров («Подошли враги к царству Грецкому...»)

Бессонов П. А. Калеки перехожие. Вып. 5. С. 64—65. № 440.

Праздник Покрова (1 октября), отразивший константинопольский культ ризы Богоматери, греческой церкви не известен. Он был установлен на Руси при князе Андрее Боголюбском в 60-х годах XII в. В основе его лежит предание о явлении Богородицы, окруженной сонмом ангелов и святых, в церкви во Влахернах — императорской резиденции в Константинополе, где хранилась риза Богоматери, ее головной покров и часть пояса, перенесенные из Палестины в V в. Она простерла над молящимися мафорий (омофор) и вознесла Господу молитву о спасении мира и избавлении человека от бед и страданий. В стихе покровительство Богородицы преподнесено как знамение небесной защиты города от сарацин.

Сохранилась единственная запись этого стиха.

(обратно)

177

Александр Невский («Уж давно-то христианска вера...»)

Бессонов П. А. Калеки перехожие. Вып. 3. С. 669—671. № 153.

Александр Ярославич Невский (ок. 1220—1263 гг.) — князь Новгородский (1236—1251 гг.), великий князь Владимирский с 1252 г. Победами над шведами в Невской битве 1240 г. и немецкими рыцарями в Ледовом побоище 1242 г. обезопасил западные границы Руси. Отношения с татарами, о которых говорится в стихе, в действительности были иными — мирными, дипломатическими: Невский не предпринимал выступлений против Золотой Орды. Путем переговоров (Невский несколько раз ездил в Орду) он добился освобождения русских от обязанности поставлять войска татаро-монгольским ханам. Пострижение и схиму князь принял перед самой смертью. Погребен во Владимире, в 1724 г. при Петре I останки Невского перенесены в Петербург. Канонизирован как русский святой, память отмечается 23 ноября.

Несмотря на стилизацию текста под старые «житийные» образцы, стих этот явно позднего происхождения. Сохранился в единственной записи.

(обратно)

178

Благодарение за милостыню («А мы, нищая братья...»)

Русские народные песни, собранные П. Киреевским. С. 76— 77. № 45.

Особый круг каличьего пения составляли нищенские стихи, по содержанию непосредственно связанные с жизнью, хождениями, «профессиональными» особенностями быта слепых певцов, а также с просьбами к ним людей помолиться за здравие или упокой близких, благополучие дома и хозяйства.

В некоторых из таких стихов, как в «Благодарении за милостыню», давалось развернутое оправдание посреднической деятельности калик и их связи со всей иерархией небесных сил, а потому молитва-заступничество за подающих на пропитание приобретала особенно возвышенный и торжественный характер (стих мог петься как начальный или завершающий в работе каличьей артели на церковной паперти или торговой площади). В других содержалось краткое испрашивание подаяния, и благодаря своей простейшей функции такие стихи могли повторяться в разных вариантах между исполнением больших повествовательных, а также петься при пути или у ворот какого-нибудь дома.

(обратно)

179

«Кузьма со Демьяном...» — бессребреники и чудотворцы Косма и Дамиан Ассийские (III в.), святые целители. Почитаются покровителями святости и нерушимости христианского брака, устроителями супружеской жизни. День Космы и Дамиана — 1 ноября.

(обратно)

180

Благодарение за милостыню («Ай вы нуте-тка, ребята...»)

Русские народные песни, собранные П. Киреевским. С. 77. № 46.

(обратно)

181

У порога и под окошком («Господи Исусе Христе...»)

Бессонов П. А. Калеки перехожие. Вып. 1. С. 26. № 10.

(обратно)

182

Стих за здоровье военного («Аи, должны мы Богу молиться...»)

Фольклор русских крестьян Яунлатгальского уезда. Кн. 1. / Собраны И. Д. Фридрихом; Под ред. П. Шмита. Рига, 1936. С. 458-459. № 639.

(обратно)

183

На помин души («Помяни, Господи...»)

Синозерский М. А. Духовные стихи //Живая старина. 1895. Вып. 3-4. С. 449.

(обратно)

184

Молитва о благополучии скота («Трудничкам-рабам Христовым...»)

Фольклор русских крестьян Яунлатгальского уезда. С. 460. № 643.

Стих-молитва о здоровье и благополучии скота, певшийся нищими повсеместно, раскрывает особенности народного культа святых, которые в крестьянской среде трактовались и как покровители основной хозяйственной деятельности — земледелия и скотоводства. Канонизированные святые — мученик Флор (здесь — Фрол); Власий, епископ Севастнйский; Анастасия, Василий Кесарийский, великомученик Никитий, Сергий Радонежский, великомученица Варвара и Георгий- Победоносец — распределены по покровительству «животине» не всегда в соответствии с их официальными культами.

(обратно)

185

Молитва об урожае («Трудничкам-рабам Христовым...»)

Фольклор русских крестьян Яунлатгальского уезда. С. 460. № 642.

(обратно)

Оглавление

«Словеса золотые»

ГОЛУБИНАЯ КНИГА[25]

ГОЛУБИНАЯ КНИГА[33]

ЕГОРИЙ ХРАБРЫЙ[34]

ЕГОРИЙ, ЦАРЕВНА И ЗМЕЙ[37]

СОРОК КАЛИК СО КАЛИКОЮ[42]

КИРИК И УЛИТА[47]

ФЕДОР ТИРОН[48]

ДМИТРИЙ СОЛУНСКИЙ[49]

ЧУДО ОБ АГРИКОВОМ СЫНЕ ВАСИЛИИ[51]

АНИКА-ВОИН[53]

ВОЗНЕСЕНИЕ[57]

ВОЗНЕСЕНИЕ[59]

ПРО ХРИСТА МИЛОСТИВА[60]

СВЯТИТЕЛЬ НИКОЛА И НИЩАЯ БРАТИЯ[61]

ДВА БРАТА ЛАЗАРЯ[62]

ДВА БРАТА ЛАЗАРЯ[63]

АЛЕКСЕЙ, ЧЕЛОВЕК БОЖИЙ[64]

АЛЕКСЕЙ, ЧЕЛОВЕК БОЖИЙ[67]

СТИХ ОБ ИОСИФЕ ПРЕКРАСНОМ[68]

ПЛАЧ ИОСИФА ПРЕКРАСНОГО[74]

ИОАСАФ-ЦАРЕВИЧ И ПУСТЫНЯ[75]

ИОАСАФ-ЦАРЕВИЧ И ПУСТЫНЯ[76]

ПРО МАРИЮ ЕГИПЕТСКУЮ[77]

НИКОЛА-СВЯТИТЕЛЬ[79]

РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО[80]

РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО[84]

ОБ ИРОДЕ И О РОЖДЕСТВЕ ХРИСТОВОМ[85]

СТИХ О МИЛОСЛИВОЙ ЖЕНЕ, МИЛОСЕРДНОЙ[86]

СОН БОГОРОДИЦЫ[87]

СОН БОГОРОДИЦЫ[88]

ХОЖДЕНИЕ БОГОРОДИЦЫ[89]

ХОЖДЕНИЕ БОГОРОДИЦЫ[90]

СТИХ О ТРЕХ ГРОБНИЦАХ[91]

ПЛАЧ БОГОРОДИЦЫ[92]

СТРАСТИ[94]

СТРАСТИ[96]

СТРАСТИ[97]

СТРАСТИ[98]

ДВЕНАДЦАТЬ ПЯТНИЦ[100]

ВАСИЛИЙ КЕСАРИЙСКИЙ[113]

СТИХ О ЛЕНИ[115]

СТИХ О МАТЕРНОМ СЛОВЕ[116]

СТИХ О ГРЕШНОЙ МАТЕРИ[117]

СТИХ О ГРЕШНОЙ РАБЕ И О ЕЕ ПРАВЕДНОЙ ДОЧЕРИ[120]

СТИХ О ВДОВАХ[121]

СТИХ ПРО ЦАРИЦУ НЕБЕСНУЮ[122]

СВЯТАЯ ПЯТНИЦА[123]

СТИХ О ПРЕПОДОБНОМ МАКАРИИ[124]

НЕПРОЩАЕМЫЙ ГРЕХ[125]

ПЛАЧ ЗЕМЛИ[126]

ПЛАЧ ЗЕМЛИ[127]

СВИТОК ИЕРУСАЛИМСКИЙ[128]

РАССТАВАНИЕ ДУШИ С ТЕЛОМ[130]

РАССТАВАНИЕ ДУШИ С ТЕЛОМ[131]

ПЛАЧ ДУШИ[132]

СТИХ О ДУШЕ ГРЕШНОЙ[133]

СТИХ О ДУШЕ ГРЕШНОЙ[134]

СТИХ О ДУШЕ ГРЕШНОЙ[135]

СТИХ О ДУШЕ ГРЕШНОЙ[137]

СТИХ О ДУШЕ ГРЕШНОЙ[138]

СТИХ О ТРЕХ ДАРАХ[140]

О ЖИТИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ[141]

СТИХ О СМЕРТИ[142]

СТИХ О СМЕРТИ[143]

СТИХ О СМЕРТИ[144]

СТИХ О СМЕРТИ[145]

ОБ АДАМЕ, ЖИТИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ И СМЕРТИ[146]

СТРАШНЫЙ СУД[147]

СТРАШНЫЙ СУД[149]

СТРАШНЫЙ СУД[150]

СТРАШНЫЙ СУД[151]

СТРАШНЫЙ СУД[152]

СТРАШНЫЙ СУД[154]

СТРАШНЫЙ СУД[155]

СТРАШНЫЙ СУД[156]

О СТРАШНОМ СУДЕ[157]

О СТРАШНОМ СУДЕ[159]

ОБ АРХАНГЕЛЕ МИХАИЛЕ И СТРАШНОМ СУДЕ[160]

ОБ АРХАНГЕЛЕ МИХАИЛЕ И СТРАШНОМ СУДЕ[161]

ВСТРЕЧА ИНОКА С ХРИСТОМ[162]

СТИХ О ЧИСЛАХ[163]

ПЛАЧ АДАМА[169]

МАРКО БОГАТЫЙ[170]

СТИХ О БОРИСЕ И ГЛЕБЕ[171]

ДМИТРОВСКАЯ СУББОТА[172]

ФЕОДОР, ДАВИД И КОНСТАНТИН ЯРОСЛАВСКИЕ[175]

ПОКРОВ[176]

АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ[177]

БЛАГОДАРЕНИЕ ЗА МИЛОСТЫНЮ[178]

БЛАГОДАРЕНИЕ ЗА МИЛОСТЫНЮ[180]

У ПОРОГА И ПОД ОКОШКОМ[181]

СТИХ ЗА ЗДОРОВЬЕ ВОЕННОГО[182]

НА ПОМИН ДУШИ[183]

МОЛИТВА О БЛАГОПОЛУЧИИ СКОТА[184]

МОЛИТВА ОБ УРОЖАЕ[185]

Примечания

Словарь архаизмов, диалектных и малоупотребительных слов и выражений

*** Примечания ***