КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Композитный призрак замка Мальборк (СИ) [Октавия Колотилина] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== Часть I. 1. Темница ==========


Комтур замка по хозчасти мурлыкал песенку и потирал руки. Такой узник ему ещё не попадался. Конрад толкнул чугунную дверь, петли взвизгнули. Надо прислать Вилли, чтобы смазал; но после, после. Из щели рванулся холод, пламя факела отпрянуло, чуть не погасло. Это наверху парит август 1410 года, а под громадой Мариенбурга пробирает сырость.

Охрана осталась за длинным коридором и воротами, чтобы никто не подслушал щекотливый разговор. Может, зря? Вдруг этот тип что-нибудь выкинет? Комтур погладил рукоять кинжала.

Со стены подвала смотрела Дева Мария, настолько непорочная и гневная, что хотелось пасть ниц и во всём признаться. Перед образом молилась босая девушка в холщовой рубахе. Чем она нацарапала рисунок? Ложкой, что ли? Вот же талантливая тварь.

Конрад согнулся перед притолокой, прикрыл за собой дверь. Он откашлялся и обратился к заключённому:

– Генрих, ты как отличный литовский клинок: и себе не возьмёшь, потому что с поганым солнцем на рукояти, и выкинуть жалко. Ну отчего бы тебе не родиться мужчиной?

Девушка развернулась молниеносным движением фехтовальщика. Глаза пронизывают, цвета озера перед грозой. Фигурка, как из стали отлитая, на ней словно не роба, а белый доспех. Осанка дворянина. Короткий кивок в знак приветствия, полная готовность к любому решению.

Конрад ещё раз потёр руки. Когда объявляешь приговор, лица так забавно вытягиваются: кто-то отклячивает губу, кто-то валится на колени. Ну, подломится наш «железный Генрих»?

– Ты обманом проникла в Орден, – веско начал комтур. – Ты глумилась над священными словами клятвы, поганила её своим бабьим ртом. Я выбрал колесование. Будешь долго наслаждаться хрустом собственных костей перед тем, как сдохнуть.

Широкие скулы даже не дрогнули. Идеальная выправка, решительное спокойствие. Именно так должен брат Тевтонского ордена встречать смерть.

Конрад глянул на своё латное наплечье: по стали бежал узор из козлиных голов, скрученных кукишей и крестов – оберег в бою. Травление ртутью, мало кто из мастеров Толедо так умеет, а Генрих сделал… А, дьявол, он же не Генрих. Грета.

Этот человек четыре года скрывал свою суть. Ел вместе с братьями, спал в общей комнате, тренировался, участвовал в походах – и никто не догадался, ЧТО под рубашкой. Всё выяснилось только четыре дня назад, когда с него содрали одежду, чтобы высечь. Палач стряхнул воду с прута, примерился, а там… Кое-чего не хватает.

Пятьсот ударов – мягкое наказание за отлучку. Генрих пропал на две недели, как же он пробрался обратно? Одной Пресвятой Деве это известно. Мариенбург с трёх сторон обложили враги, а с четвёртой – река. Мосты подняты, из-за стен летят ядра и льётся смола. Летучая мышь не пролетит, её собьют стрелой или топор кинут.

Но Генрих ведь оказался возле конюшен? Значит, преодолел укрепления Переднего замка со всеми защитниками, и никто его не заметил. Вот так Генрих! Грета, тьфу ты.

Больше тут нечего делать: приговор объявлен, палач готовит колесо. Через час прикрутит бедолаге макушку к пяткам, возьмёт железный прут и примется дробить кости.

Ещё надо подобрать людей, Великий Магистр просил отправить письмо сегодня же. Кого послать? Кто проберётся мимо поляков, кому можно доверить четыреста тысяч дукатов?

Сложно, сложно без верного помощника. Казнить его – всё равно что правую руку отсечь.

Да, мой преданный, умный, стойкий Мастер по доспеху. Кто сумел найти старый план замка, отыскать слуховые окна и тайные ходы? Генрих. Кто принёс свиток с делишками всей верхушки Ордена, вплоть до Магистра? Опять же Генрих. У Великого комтура в Масляной башне живет подружка, секретарь балуется алхимией, а казначей запирает свои покои и трескает сало в пост.

О, теперь у Конрада были ключи от любых дверей, стать главным в Мариенбурге не составит труда. И всё благодаря одному толковому парню… То есть не парню.

Конечно, Грету следует сжечь за обман. Но иногда попадается вещь настолько совершенная, что просто рука не поднимается бросить её в печь. Возможно, именно этот человек смог бы исполнить поручение Великого Магистра…

Не будь он женщиной. Которую сегодня колесуют.

– Скажи мне, Грета, где ты всё-таки была две недели?

– Я не хочу врать вам, мой комтур. А правде вы не поверите.

Сосредоточенное, точёное лицо, широкие скулы. Пожалуй, как девушка она даже красива.

– Один кнехт видел, как ты падала со стены с арбалетным болтом в спине. Мы считали тебя погибшей. Каким образом тебе удалось выжить? И почему тебя потом нашли у конюшен невредимой, с целым доспехом?

Грета молчала.

– Поговаривают, что ты знаешь тайные ходы под стенами. Это так?

Грета молчала.

– Хорошо, – Конрад прошёлся взад-вперёд, остановился и поглядел в серые глаза:

– Хочешь, чтобы я тебя пытал? Хм, это моё любимое занятие. Могу растянуть на неделю, ты всё видела. Правда, держать лампу теперь некому, из братьев ни один больше получаса не выдерживает. Святая Мария, кто мне будет держать лампу?!

Грета молчала.

– Ладно, – сдался Конрад, – расскажи, зачем ты пришла в Орден: смущать братьев, попирать Устав, издеваться над законами, данными Господом?

– Нет, – нахмурилась Грета. Скулы стали резче от гнева, пламя факела не просто отражалось в зрачках – оно готово было полыхнуть и сжечь дотла даже сырые кирпичи.

Наконец, хоть какая-то эмоция! А то уж кажется, что эта девушка сделана из гранита.

– Я должна была. Чудо, из-за него всё.

– Какое чудо?

– Отец всегда мечтал, – начала она звонко, – чтобы его сын вступил в Тевтонский орден. Как только родился мой старший брат, Генрих, семья начала собирать рекомендательные письма, выправлять бумаги о родословной. Рыцарем Ордена не может стать дворянин, не имеющий четырёх знатных колен. У нас – больше восьми.

Бум! От мощного удара с потолка посыпался песок. Даже здесь, в подземелье, грохотали ядра – поляки снова обстреливали замок из пушек. Хоть пороховой вони не слышно, и то хорошо.

– Брата учили обращаться с копьём и мечом, – продолжала Грета, всматриваясь в покатые своды. Нос у неё был, как у греческой статуи. – Я пряталась, смотрела, потом повторяла с палками. Отец заставил нас наизусть выучить Писание и труды блаженных старцев. Но Генрих, беспутная скотина, сбежал в ночь, когда ему исполнилось четырнадцать. Всё из-за обетов целомудрия и послушания, которые он должен был дать. Говорят, связался с какой-то девкой. Отец заболел. В бреду он признался, что обещал Деве Марии отправить своего отпрыска на служение ей, в благодарность за спасение.

– Спасение?

– Да. Отец лежал на турнирном поле, на песке, и кровь заливала глаза. Он помолился Пресвятой, и вдруг явилось чудо: тучи разошлись, полился свет. Силы прибавились, поверженный вскочил и проткнул противника мечом. Я долго убеждала отца, что Деве Марии не важен пол. Потом поехала в Пруссию вместо брата, с его бумагами.

– Сколько лет тебе было?

– Тогда ещё не исполнилось двенадцати. Но клятву я давала с чистым сердцем: пять ответов «да», пять «нет». Ни в чём я не наврала перед алтарём, и перед Богом не виновна!Взгляд Греты пылал истовым огнём верующего. Слуга Креста, достойный ионитов! Правда, не того пола. Что ж, может, у неё получится.

Бум! Бум! Бум! Удары слышались совсем близко. Как бы не завалило.

– Вот что, – склонился к пленнице комтур. – В соседней камере – пятеро кнехтов, которые тебя секли. Все они не выйдут отсюда, и никто не узнает о нашем позоре, если ты сделаешь одну вещь.

Он взял девушку за подбородок, повернул лицо вправо, потом влево. Было бы забавно выбить из этой каменной статуи вопли и мольбы о смерти. Но – слишком уж хороший материал, жаль портить. Конрад со вздохом опустил руку и сказал:

– Великий Магистр приказал доставить очень важное письмо в Данциг. Письмо поручено отцу Антонио, с ним пойдут пятеро братьев. Ты проведёшь всех тайными ходами. Оно не должно попасть ни к шляхтичам, ни к литовцам, ни к татарам. Если вам будет угрожать плен, следует сжечь письмо и убить посланника. Всё понятно?

– Аве. План туннеля под рекой Ногат я видела в одном документе, если ход не засыпан…

– Не сомневаюсь, что ты его найдёшь, – перебил комтур. Канонада наверху прекратилась. – Ступай, снаряжение возьмёшь в малой оружейной, вот ключ. Отправляетесь сегодня же.

Конрад открыл дверь и мотнул головой Грете, чтоб выходила. Но, когда она согнулась перед притолокой, схватил за плечо:

– И ещё, Грета. Если ты попытаешься сбежать в городе, или письмо попадёт к врагам, или попадёт к ним отец Антонио – на весь твой род ляжет позор. Кнехты пока побудут здесь. Возвращайся.

Девушка кивнула и вышла в пустой коридор. Она с изумлением глянула на тяжёлый кованый ключ. Её выпустили? Так просто? Совсем это не похоже на старого палача. Тут какой-то подвох.


========== 2. Высокий Замок ==========


В конце коридора была ещё одна железная дверь, за ней стояли полубратья, они выдали шерстяные чулки, кожаные башмаки и куртку. Поверх Грета накинула белую тунику без рукавов – сюрко, с орденским знаком.

О, тепло, наконец-то! Девушка погладила навершие своего меча – восьмиугольник, в который вписан чёрный крест. Поднялась по лестнице, вышла из каменных стен и вдохнула дух замка, родной и успокаивающий. Пахло мясной кашей с кухни, глиной, лошадиным навозом, свежим потом от марширующих солдат. Ко всему примешивалась тревожная пороховая вонь, но дым над стенами уже развеялся.

Грета задрала голову к промозглому небу. Эту серую хмарь сейчас не переплюнул бы по красоте ни один рыжий закат, ни один вычурный дворец из облаков. Она свободна. Хруст костей, пыточные штучки Конрада, всегда блестящие и отполированные – прощайте!

Вот только найти бы ту рукопись с чертежом, а то ведь комтур может и передумать. Ой, не хорошо он смотрел! Грета прекрасно знала этот любопытный взгляд, который вопрошал: «Хм, интересно, а что там у тебя внутри?»

Она поспешила к Высокому Замку, в его Главной башне хранился нужный документ. Если только рукопись сохранилась, в начале осады туда попало ядро и полбиблиотеки выгорело.

От поленницы бесшумно отделилась тень и последовала за бывшей узницей.

Стучали молоты, шумели мельницы, гудели трубы и визжали пищалки, доносилось эхо окликов и команд. Мимо несли носилки с обломками кирпичей, на следующих лежал раненый брат. Его Грета не знала, как и многих, кто прибыл с началом осады. Беглецы из соседних замков, наёмники со всех концов Священной Империи, жители сожженного города Мариенбурга, – последние силы Ордена, который лучших бойцов положил на поле под Танненбергом.

– Гюнц, Майер! – догнала Грета солдат. – Идите в ногу, растрясёте парня. Где его меч? Оружие по Уставу кладут рядом с воином, или он был трусом?

– О нет, брата Генриха выпустили! – закатил глаза Майер. – А мы уж надеялись, что палки выбьют из тебя занудство.

– И выбили, – захохотал Гюнц, – и пропитались, и теперь каждому перед ударом перечисляют его грехи.

Однако зашагали солдаты в ногу. Они кидали друг другу остроты, словно не умирающего тащили, а мешок репы.

Смерть всегда ходит той же дорогой, что и ты. Протянув белую руку, качает в люльке младенца, утирает кровавые сопли отроку, роженице взобьёт подушку. А с рыцарем она ездит в одном седле и наигрывает ему на лютне.

Воины Христовы не бояться костлявой. Здесь – пот и грязь, там – сады и птицы. Чего трястись-то?

И войдёте в Царствие Небесное…

Вдруг вспомнился бесконечно высокий зал с полукруглыми нишами. Грета видела его всего четыре дня назад, и то был не сон, не морок. Тогда – что? Неужели т а м – совсем не золотые ворота и дивные фрукты?

Она тряхнула головой, прогоняя греховные сомнения. Надо скорее найти план туннеля, если не удастся – очень скоро разглядишь преисподнюю во всех деталях.


Брусчатка приятно колола стопы сквозь подошвы. Обгоняли конники, обдавали брызгами. Грета почувствовала чей-то пристальный взгляд и оглянулась.

За ней ехала телега с песком, телега с дровами, на ристалище рыцари прыгали через коней, судя по хоругви – из третьего эшелона. Ближе к госпиталю наверняка шёл пеший поединок, иначе зачем там сгрудились матросы? Они выкрикивали ставки и советы, которые трудно выполнить. А если бы кто-нибудь и выполнил, то покрыл бы себя вечным позором.

Мимо бежал слуга с ягнёнком на плечах, другой нёс кафтан. Никому не было дела до Греты, но тревожное ощущение не исчезало.

Перед мостом собралась пёстрая очередь, она галдела и возмущалась. Неужели закрыто? Но здесь единственный путь к Главной башне! Комтур сегодня сказал выступать, если его рассердить…

Отодвигая с дороги кнехтов и слуг, Грета пробралась к голове очереди. У гранитных перил гарцевал мощный конь, на нём восседал рыцарь в яркой одежде.

– Вы не смет держать меня здесь! – возмущался он, размахивая плёткой. – Я знаменит Гильом дʼАвен из Фландрии, так и передат ваш Магистр!

Двое стражей в сюрко с крестами сжимали секиры. Третий, на шлеме которого рычала фигурка льва, раздельно повторял:

– Никого не пускаем. В мост попало ядро. Пока каменщики не закончат, прохода нет.

Кашлянув, Грета приветственно подняла руку:

– Что случилось, брат Кнауф?

Шлем со львом повернулся к ней:

– О, Генрих. Уже на свободе. И сколько палок тебе влепили?

– Пятьсот, – поморщилась Грета, поведя плечом. Рубцы снова заныли.

– Дёшево отделался, за две недели-то. Тебе в Высокий замок? Проходи.

Грета отсалютовала стражникам и ступила на мост. Вокруг суетился десяток каменщиков, люди по цепочке передавали кирпичи.

– Безобраз! Безобраз! – нёсся вслед возмущённый рёв. – Меня задержат, его – нет?!

– Это наш Мастер по доспеху, – терпеливо объяснял брат Кнауф. – Если идёт, значит, надо.

– А мне не над? Не над?..

По крайней мере, если кто-то и следил за Гретой, он останется перед мостом.

Вот он, Высокий Замок! Сюда женщин вообще не пускают, кроме монахинь из госпиталя. Хотя говорят, что во времена магистра фон Ротенштайна возле рефектария был бордель. Говорят, стараясь не разжимать зубов, а то ведь у комтура колесо пустым не застоится.

Слева над воротами висела медная табличка, она отмечала уровень воды весной позапрошлого года. Тогда река поднялась настолько, что затопила крыши, и по печным трубам в залы лились ручьи. Все замковые запасы погибли, до нового урожая было далеко, и над Мариенбургом навис голод.

А когда вода спала, появились лягушки: моря, океаны лягушек. Открываешь дверь – и невозможно пройти по двору, под ногами всё шевелится и квакает. Они были на крышах, на лавках в часовне, в постели Великого Магистра. Просто казнь египетская. Да ещё и есть нечего – коровы, овцы, свиньи пали.

Один брат Поль из Прованса не унывал:

– О, моншер, изисканний деликатес! – завопил он на всю трапезную, выудив из своей ячменной похлёбки лягающуюся жабу. – Смотрите, какие мьясистие ляпьки.

Поль принялся готовить лягушек. Он их вялил, коптил, мариновал. Братья, кривясь, попробовали…

И присоединились к французу, захрустели поджаренными лапками. Скоро в замке не осталось ни одного головастика. Многие так полюбили деликатес, что начали заказывать жаб из Литвы и Мазовии, но вкус у них был уже не тот.

Во дворе чернел колодец с бронзовым пеликаном на крыше. Два охраняющих его брата помахали Грете, она лишь мотнула головой – некогда сейчас разговаривать.

По преданию, пеликан настолько полюбил своих детей, что задушил их в объятиях. Потом расклевал себе грудь и кровью оживил птенцов. Про колодец Грета могла рассказать десятки легенд, за четыре года она наслушалась достаточно, в том числе и такого, от чего уши ещё долго полыхали.

Возле Главной башни маячила оплывшая фигура в коричневой рясе, сверкала лысая макушка.

Только не отец Антонио! Сейчас же пристанет с «ободряющим словом», и два часа от него не отцепишься. Дело же к вечеру.

Грета спряталась за столб галереи, рассчитывая, что священник уйдёт. Но он топтался на месте. Воровато глянув по сторонам, достал из-под хламиды фляжку и хлебнул. Во фляжке плескалось пальмовое вино (1).

Возле соседнего столба почудилось движение. Грета метнулась туда – и никого не застала. Она погладила восьмиугольное навершие меча. Стальные грани выверенные, правильные, мастер так гладко скруглил углы… Стоп. Что за лишняя тень у той опоры?

Грета пригнулась, прыгнула – и столкнулась нос к носу с отцом Антонио.

– Ох, Генрих! – отпрянул тот. Потом придвинулся ближе: – Тебя-то я и жду. У меня грустное известие. Пришло письмо из Нюрнберга, сам понимаешь, отдать его я не могу без комтура…

Дряблые щёки, всегда виноватый взгляд. Грета с ужасом вспомнила о полученном приказе. А если действительно придётся убить священника? Святая Дева, не допусти такого! Бернар Клервосский говорил: «Никакое дело, совершенное во имя Ордена, не является грехом». Но всё же…

«Генрих-Белоручка», верное прозвище придумали братья. Грета никогда ещё не наносила смертельного удара, даже в бою добивал Флоренц, оруженосец.

Вот и тогда, на стенах Нижнего Замка, она оставила в живых ливонского бородача, а тот сумел одной рукой и зубами взвести арбалет. Болт прошил броню, вошёл в спину. Потом было падение, а дальше такое случилось…

Отец Антонио прошептал на ухо новость и перекрестился. Страшную новость.

Грета застонала. Ноги сразу превратились в две каменные колонны. Она добрела до лестницы, поднялась на открытую площадку Главной Башни с зубцами.

Ветер доносил запах яблок, горького багульника. Зелёное поле обезобразили полосы от осадных машин. Лес заволокло дымом – поляки жгли костры. Тюремщик говорил, что с запасами у них совсем плохо, всю траву поели. Значит, скоро опять полезут на штурм в голодном рвении. Не выстоять Мариенбургу, если подмогу не позвать. Только как её позовёшь?

За рекой чернел сгоревший город. Внутри у Греты тоже всё как будто выгорело: умер отец, вот о чём писали из Нюрнберга. Зачем тогда пытаться выжить? Служить, притворяться, добывать славу в битвах – зачем, если отца нет?

Раньше она бы лишь порадовалась за Эштеля фон Таупаделя, ведь старый дворянин всю дорогу истово молился, подавал бедным и наверняка должен был попасть в рай. Раньше можно было на это надеяться.

Но не после того, как арбалетная стрела прошила спину, не после падения со стены. Грета видела, что т а м. И ей не понравилось.

Однако комтур ждёт. Где может быть этот план? Она спустилась вниз.

В библиотеку попало ядро, возле пролома мастеровые мешали раствор. Следующие полтора часа пришлось разгребать рукописные книги и сшитки летописей, которые каменщики свалили в одну кучу. Нет, не найти!

Грета прочихалась от пыли и выудила побуревший свиток. Буквы на нём чернели старые, без модных завитушек, как будто древний монах не писал слова, а вырезал их в граните. Свиток сообщал о заложении замка в устье реки Ногат. Тогда от поганого капища осталось множество чёрных каменных глыб, и строители страшно ругались, пока их выковыривали. Камни, которые «на двух подводах не увезёшь», пошли в основание стен.

Дальше свиток рассказывал, что пока стучали лопаты, из леса вышел волхв с медвежьим черепом на голове. Он презрел смерть от христианских копий, явился перед магистром, умолял не трогать священные глыбы. Креститься он отказался, за что и был посажен на кол.

Эх, не то всё!

Вечер близко, комтур потеряет терпение, а тогда…

Палач с железным прутом уже маячил впереди. И тут из-под бумажной горы показался край рукописи со следами крысиных зубов, Грета выдернула его, впилась глазами в небрежные штрихи на обороте. План туннеля! Ага, вход в Высоком Замке.

А потом достала кремень, кресало – и сожгла документ. Теперь никто не сможет провести отряд, кроме неё.


Комментарий к 2. Высокий Замок

(1) Ничего крепче пальмового вина делать ещё не научились. Конечно, отец Антонио был бы не прочь налить во флягу коньяка. Однако французские моряки ещё и не думали о плавании в Америку. Даже когда кое-кто им намекнул, что вино можно сделать погуще, в трюм больше войдет, - даже тогда эти ленивые олухи пальцем о палец не ударили возле своего Нотер-Дама.


========== 3. Весёлые убийцы ==========


Грета вышла из башни, наполнила грудь августовским воздухом. Мокрые камни, солома, молоко – время вечерней дойки, поварята несут на кухню тёплые вёдра. Скрутила кукиш бронзовой сове на крыше, чтобы дорога была удачной. Маленькие летучие мыши пролезали через щели колодца и метались над пеликаном. Арочный коридор вёл в Средний замок, железную решётку ещё не заперли. Надо зайти в арсенал за кольчугой…

Вдруг кто-то зажал ей рот широкой ладонью, дёрнул в боковой ход. Локти и колени сдавили с такой силой, что не дёрнешься.

– Тс-с, – горячо выдохнули в ухо.

Судя по кожаным наручам с клёпками, это был брат Бриан. Грета перевела дух, насколько можно это сделать с зажатым носом.

– Я иду с тобой и с отцом Антонио, – шепнул Бриан, отпустив. На его шее висела серебряная ладанка, Мария с младенцем.

Грета тихо спросила:

– Это ты за мной крался днём?

– Да, от самой темницы. Конрад велел. И ещё мне придётся убить тебя, как только придём в Данциг. Без обид. Кажется, остальные в отряде получили такой же приказ.

– Почему ты мне сказал? – удивилась Грета и вгляделась в смуглое лицо со шрамами от оспы. Густые ресницы, хищный нос, тонкие ноздри. Этот сын сарацинки разваливал напополам татарина вместе с конём, лишь один раз махнув мечом. Если ему приказали убить – значит, так и сделает. Хоть лисой обернись, от него не уйдёшь.

– Потому что ты честный воин, Генрих. Конрад вечно прижимает лучший доспех, а ты готов всё отдать, лишь бы никого не обидеть. Помнишь, ты мне нагрудник поменял перед вылазкой? Я так хотел идти, а ты настоял. Мне в том бою свинец из ручной пушки попал в грудь, с десяти шагов. И твой нагрудник выдержал, чтоб его черти сгрызли! Я за тебя молитву читал святому Христофору, каждую вечерню, все две недели. Но тут уж извини – прикончу.

– Спасибо за предупреждение, брат Бриан.

Грету вытолкнули в проход. Мощная тень скользнула из ниши и исчезла.

Ужинать пошёл, эх; голод впился в кишки.

Похоже, комтур решил обезопаситься. Вроде бы он хотел оставить своему верному помощнику жизнь? В темнице так показалось. А потом, значит, передумал.

Теперь на привале не поспишь.

Она побежала в арсенал. Успеть бы на вечернюю трапезу! В подземелье четыре дня приходилось есть жидкую похлёбку, варёная баранина казалась лакомством. Из кусочка выглядывает белая косточка, поднимается пар, пропитанный пряными травами и молоком…

Грета оборвала себя: чревоугодие. И принялась шептать «Отче наш». Но белая косточка, с мозгом внутри, бесстыдно вылезала между строк.

Тайный ход начинался из подвала Высокого Замка, где раскинулась кухня. Пятьдесят лет назад здешние пекари проковыряли потолок, и на них полился золотой дождь: сверху была орденская сокровищница. Пекари набили мешки монетами и прокопали ход под рекой Ногат, чтобы унести добычу. Но далеко уйти им не дали, поймали в селении Большой Став, потом вернули в замок и сварили в тех же котлах, в которых воришки готовили раньше еду.

Брат Одо любил об этом рассказывать.

Грета собрала мешок, положила шлем, пристегнула кинжал и выбрала шесть хороших арбалетов. Но на ужин опоздала, опоздала и к раздаче милостыни. Все куски, которые не доели братья, полагалось оставлять нищим, и как только звонил колокол к вечерней трапезе, перед Средним Замком собиралось порядочно народу в обносках. Месяц назад запахло осадой, все нищие исчезли, точно вороньё их унесло. Однако место возле ворот быстро заняли калеченные кнехты.

Теперь в трапезную идти уже бесполезно, корки не сыщешь. Да и позор члену Ордена есть одному. Неужели отправляться в поход голодной?

Путь через кухню, может, там покормят.

Возле левого крыла Высокого Замка стоял кислый запах дрожжей.Если бы только стоял – так он кидался на тебя и заставлял истекать слюной.

Когда Грета спустилась по лестнице, огни в печах уже затушили. Котлы оказались выскоблены, крупы убраны, вдоль столов для замеса теста храпели поварята. Поварятами были косматые крестьяне и бюргеры, многие – с отрубленными пальцами и ожогами по всему телу. В три часа ночи прогудит медный таз, и эти люди снова поднимутся печь хлеб (1).

По горе тарелок рыжий кот гонял крыс, рядом легавая чавкала телячьей костью, придерживая её лапой.

Грета с завистью покосилась на собаку.

Кнехт-помощник брякнул об пол мешки со снаряжением и ушёл спать. В круглой люстре горело всего две свечи. Поварята, как и братья в общей спальне, укладывались при свете.

– О, Генрих! – раздался за спиной бас. – А я тут сижу, забери меня дьявол, и нет никого.

Вдоль полок с припасами стояла скамья, с неё поднялось нечто круглое, тяжело дышащее, с курчавой чёрной бородой.

– Брат Фед, ты? – окликнула Грета, вглядываясь в полутьму. Показались две наливные свеклы в окружении вихря из смоляных кудряшек.

– Знамо, не чёрт. Чего ж ты ужин-то проворонил? Держи.

Пухлые пальцы-колбаски протянули белый свёрток. Это случайно не наволочка, нагло стащенная из спальни? Очень похоже. Внутри тряпицы оказалось пара хороших ломтей хлеба и несколько кусков варёной говядины.

– Ничего себе, Фед! – воскликнула Грета, проглотив слюну. – Вот спасибо…

Она ещё раз глянула на приставшие к мясу веточки укропа – и завернула наволочку, пробормотав:

– До заутренней по Уставу нельзя.

– Да бог видит, мы почти в дороге! – всполошился Фед, словно гусь на яйцах. – Жуй уже.

Ну конечно! На марше – это совсем другое дело, можно и после вечерней молитвы есть. Прочитав три раза «Отче наш», Грета вгрызлась в мякушку.

М-м, наконец-то!

Бочка с водой стояла тут же; отхлебнув полковшика, Грета почувствовала, как от верха живота по всему телу разбегаются искры. Теперь бы завалиться…

Хлеб лучше есть поосторожней: в прошлый раз попался молочный зуб, а весной Поль выудил из лепёшки наконечник стрелы. Волокнистое мясо восхитительно пахло бульоном, но вот-вот наступит пятница, пост. Фед поуговаривал для порядка – и сам расправился с говядиной. Потом выпятил назидательно губы:

– На пустое нутро плохо в бой идти. И с привидениями встречаться, к коим мы скоро полезем. Ты вот грамотей, Генрих, а не знаешь, что под замком духов злых – как семян в подсолнечнике. Чего ты комтуру сказал нас туда гнать?

(Фед вовсе не был толстый, как свинья. Потому что свиньи сейчас – тощие, хитрые и о-очень злопамятные. Чтобы получить живот Феда, вам придётся сложить их вместе штук десять. Правда, они вам это припомнят)(2).

– Какие ещё духи, – махнула рукой Грета. – Черти от креста бегут.

– Да? Вот фон Шеллок тоже так думал. Он ехал в крепость Рагнету, без слуг, и решил сократить путь по жмудьскому болоту. Вечерело, туман поднимался. И тут смотрит – ползёт что-то, лапки паучьи, само зелёное, круглое, тина висит. Присмотрелся: святые угодники! Голова утопленника. А из тумана ещё такая же тварь бежит, да ещё, да быстрее всё, быстрей! Окружили они рыцаря, как волчья стая, да и утащили к себе. Один конь вернулся.

– Конь-то всё и рассказал. Боишься?

В ответ Фед вскочил, опрокинув лавку, и показал жестами, насколько он боится и кого. Причём использовал не только кулаки и колени, а вообще все части тела.

Сверху раздались гнусные смешки. В дверь просунулась белобрысая башка коротышки Одо и захихикала:

– Эй, Фед, что за шаманские танцы? Уж не обратился ли ты в язычество?

Созревший прыщ у него на носу был чем-то вроде фамильного герба. Прыщ гулял по лицу, вспухал то на левой ноздре, то на правой, то захватывал бровь, то скатывался к подбородку. В тёмной комнате его белая головка всегда вещала: вот хозяин, здесь. Хозяин же ласково называл его «мой личный герольд».

На улице послышалось: «Гуситав, стой! Одо, дерижи его!»

Коротышка шмыгнул к перилам, пропуская тело. Оно с лязгом запрыгало по лестнице, покладисто пересчитало все ступеньки, не пропустив ни одной, после чего простёрлось у ног Феда. Который тут же вздёрнул тело за шкирку. От рёва толстяка даже поварята заворочались:

– Брат Густав? Ты что, из пивоварни?!

Тело утвердительно замычало.

– Идиот, чего до такого-то блаженства доводить? Нам на задание идти. Тебя сейчас комтур на куски порежет и страждущим раздаст!

– Уи, мы нашили его непотьдалёку от пивоварьни, – сообщил Поль из Прованса, враскоряку ступая по лестнице. Кривые ноги он загибал носками врозь, изображая небрежность. Усики его закручивались вверх. На боку француза болтался короткий меч, а на груди, под сюрко с крестом, что-то подозрительно лязгало.

Ведь всем же сказала – не брать тяжёлую броню! Или кнехт не передал?

Грета попыталась напомнить брату Густаву, что Устав Тевтонского ордена запрещает вкушать адское зелье. Но услышала в ответ храп и решила отложить проповедь.

Последними пришли отец Антонио и Бриан, который шутя покачивал в ладони тяжеленный кожаный мешок. Мешок распух от сухарей и фляг с водой. На животе Бриана блистала обнова, сполохи огня плясали в квадратных медных пластинках.

– Рыцарский пояс? – не поверила Грета. – Тебе дали золотые шпоры? И ты молчишь?!

Бриан застенчиво улыбнулся, поправил кольчужную рубаху.

Между ними вклинился брат Одо, задрал голову и прищурился, словно курица на фигу:

– Глянь, Генрих, какая у нашего тёпленького рыцаря рожа довольная, столько масла – хоть пироги жарь. Ты пока по дорожным кабакам шатался да под стенами лазил, он тут подвиги совершал.

– Дорожные кабаки? – рассмеялась Грета. – С чего ты решил?

– Народ говорит. Где тебя носило-то две недели? Небось, все ходы тайные знаешь, а братьям показать – шиш, чернокнижник эдакий.

– Одо, люди читают не обязательно для того, чтобы вызывать демонов.

– Ха! А зачем тогда губами шлёпать и свечи жечь? Забавы ради?

Не обращая внимания на коротышку, Грета с изумлением разглядывала Бриана. У него и раньше была такая необъятная грудь и мощные руки? Или это всё рыцарское звание? А карие глаза прежние, большие и влажные, словно у отцовского борзого пса, когда скулит под столом и кладёт слюнявую морду на колени… Наконец, спросила:

– За что тебя посвятили – расскажешь?

Но шансов открыть рот Бриану не дали. Одо понёсся, как турецкая конница перед тяжёлым латником, не давая и слова вклинить:

– Да, слушай, ту вылазку же устроили, когда ты уже исчез! Знаешь, он самого великого маршала спас. Мы с Германом Гансом крушили литвинов – ну, жмудь поганая, в звериных шкурах, а злые, что бесы. Прямо на клинки лезут, ты его сечёшь, а он вроде не чувствует, рогатиной тычет. Тут вылетает справа клин шляхтичей, отборные все, заразы, даже кони в броне. И прорвали они наших. Хоругвь за полминуты расшвыряли, копьями уже до великого маршала дотягиваются, «Сдавайся!» – кричат.

– Ты рядом ошивался? – прищурилась Грета. – А что же сам за начальство не встал?

– Я тебе висельник или святой? – огрызнулся Одо. – У них у каждого плечи шире, чем я ростом, латы миланские, секиры молотят, как пест в маслобойке. Великий маршал уже и ладони начал поднимать, да тут Бриан с двуручником прорубился. Как звезданёт ихнего главного, который с хвостом страуса на шлеме, под копьё нырнул, второго за пояс – и на землю. А конь брата, Скалик, так и прёт, копыта острые, лосиные, зубы медвежьи – знаешь его, бешеный. От шляхтских лошадок клоки полетели, они и шарахнулись прочь. Бриан на них лезет вепрем, ревёт чего-то, раскидывает поляков. Тут остальные наши налегли, брешь закрыли, да отступили мы с божьей помощью к замку.

Одо повёл носом, схватил с ближайшей полки бутылку, отхлебнул – и поперхнулся:

– Тьфу, уксус! Герман Ганс в тот же вечер Бриана по плечам мечом стукал и всё приговаривал: «Славно врагов когтил! Кречет, истинный кречет!» Небось, загордишься теперь, на нас, сержантов, поплёвывать станешь?

Бриан во время рассказа стыдливо морщился, теребил свою ладанку. Услышав подколку, он пихнул Одо в бок и отвернулся.

Надо же – в девятнадцать лет стал рыцарем. Крупные губы, пушок вместо бороды.

И он должен убить «брата Генриха».

Убьёт? Конечно, ведь таков приказ. Потом, может, всплакнёт, помолится – да забудет.

У Греты закололо в боку, будто холодная сталь уже входила между рёбер. Бриан не только силён, он быстрее волка, не увернёшься, не отобьёшь.

Надо, чтобы Конрад отменил приказ. Но как заставишь старого палача сжалиться?


Комментарий к 3. Весёлые убийцы

(1) Поварята в жизни не встречали фрау с именем Санэпидемстанция. В лучшем случае – Констанция или Прострация. Один раз их посещала Абстракция, а затем – Абструкция. Это когда котёл со свекольной похлёбкой взорвался и пришлось оттирать потолок. Ну задолбал уже секретарь со своей ночной алхимией, хоть бы после себя посуду мыл!

(2) В скобках здесь и далее – примечания автора.


========== 4. Великий Магистр ==========


Комнатка с потайной дверью располагалась в дальней части кухни, за полкой с крупами. Сводчатый потолок нависал настолько низко, что Бриан то и дело прикладывался лбом и ойкал, коротышка Одо переводил это ойканье на «человеческий» язык. От его стараний в кувшинах скисало молоко, а отец Антонио крестился.

Толстяк Фед спорил с Полем из Прованса, что лучше: улитки или сало. Поль лез в драку за улиток.

Грета заставила братьев снять сюрко и надеть монашеские рясы, подпоясанные верёвками. Если поляки заметят вылезающих из-под земли служителей бога, они не начнут стрелять сразу. Наверное. И процессия успеет подойти к врагу поближе для рукопашной.

Рыцарь Ордена не должен показываться без своего плаща, однако Конрад оценил идею Греты. Кнехт принёс его слова: Магистр разрешил маскарад.

Поль не пожелал оставлять свою любимую бригантину – куртку, на которую нашиты латные бляхи, и натянул рубище поверх неё.

– Зачем? – встала перед французом Грета. – Для нас главное – скрытность, а у тебя пластины топорщатся сквозь ткань. И тяжело. Пешком до Данцига долго идти, отстанешь. Или прихватишь орду оруженосцев и пажей?

– Не бояйся, бригантина у менья вольшебиный, сам себя несьёт.

– Ага, волшебная, как пояс Афродиты, – заверил Одо. – С ней ты не такой глист, так что все городские девки твои, и мысли об этом несут тебя над землёй. Ещё гульфик нацепи, авось тогда и меня на горбу потащишь.

(Гульфик – деталь одежды, призванная защитить самое дорогое. Мастера из Толедо выполняют его очень натуралистично, а то и с мифическими преувеличениями).

– Брат Одо, какие девки! – в ужасе отшатнулась Грета. – Вспомни о нашей Клятве и прекрати болтать, до утренней молитвы молоть языком – грех.

В ответ она услышала такую сложную конструкцию, что рядом с ней кафедральный собор в Кёльне казался палаткой.

На улицах священного Рима растут шишки размером с ведро. Если такую заколотить в рот Одо, поток скабрезностей остановится – но на пару минут, не больше. Командир хоругви не раз советовал Одо взять меч языком, тогда точно ни одного поляка не останется у стен Мариенбурга.

У всех под рясами скрывались кольчужные рубахи и мечи, в дорожных мешках – шлемы и арбалеты. Бриан пристегнул за спину короткое копьё. Если наткнутся на вражеский дозор, отбиться можно.

Но нет, страшны не шляхтичи и не татары.

Одо смаковал байки об упырях, а Поль вспомнил, что старый литейщик рассказывал про духов литвинов. Магистр фон Валлеронд, когда кончался, приказал зарезать всех пленников в подземелье, и некрещёные души с тех пор бродят под башнями, светят синими глазницами. Увидишь синий огонёк во тьме – беги и не оглядывайся! Не забудь только след свой толчёной купавницей посыпать. Чтоб не догнали.

Купавницу никто не взял, отчего настроение неумолимо портилось.

Грета некстати помянула бурый свиток. Лица стали морковного цвета. (Имеется ввиду обычная сейчас морковь, бледно-зелёная, с палец толщиной и на вкус не слаще редьки).

– А если, – бас Феда сорвался на тоненькое блеяние, – языческие боги притаились там, глубоко, и только ждут, чтобы к ним кто-нибудь спустился? Отомстить хотят?

Свечи еле тлели, тьма колыхалась. Боевой дух отряда заполз под стол и тихонечко подвывал.

Вошел комтур, потирая ладони и мурлыкая «тантарадай». Он подозрительно глянул на жмущуюся в углу троицу:

– Брат Фед, брат Бриан! Почему вы стоите так близко к брату Густаву?

– Да здесь же тесно очень, мой комтур, – повёл плечами Бриан и пару раз толкнул стену, показывая, что ему тут просто негде развернуться.

Так, подумала Грета, Густав выбыл, сейчас комтур отправит его кормить ворон, или под палки. Одним меньше. Кажется, братья получили приказ убить её?

Одо не посмеет напасть в открытую. А прирезать исподтишка? Да запросто. Он гроссмейстер подлого удара. Никогда не упустит случая пнуть лежачего, но лишь когда убедится, что тот без головы. Собираешься сражаться с коротышкой – надень гульфик.

Поль. Яростный фехтовальщик, как и многие французы. Однако Грета два года зарабатывала от него синяки на тренировках, и все хитрые прованские приёмчики уже выучила. Последние пару раз победа оставалась за ней. Можно выстоять.

Если пройдоха не припрятал обоих джокеров в рукаве.

Фед не особо ловкий. Главное, не дать ему припереть тебя к стенке, а то навалится – не дёрнешься. Где же слабина?

Он из разорённого герцогского рода, мечтает выдать младшую сестру за барона. Как-то ходил на жмудь, и к нему попал янтарный божок с глазами из рубинов, так нет чтоб сдать казначею – утаил.

Пожалуй, от Феда можно откупиться. Отец и половины своих деревень не пожалеет ради Греты. Ах да, отец…

Встретимся ли теперь? Есть ли на самом деле – рай?

Рукоять просилась в ладонь. Восемь граней, когда меч при тебе – ничего не страшно. Так, собраться, думать о деле.

Бриан. Бриан!

Зубр, громада мышц, которая сносит дубовый частокол. На зимней охоте такой бык одним движением курчавого лба разодрал загонщика от пупа до подбородка, двоих затоптал копытами. Ни арбалетные болты, ни дротики не замечал, пёр и пёр на стрелков, пока секирами не перерубили ему шею.

Но зубр – степенный, неповоротливый. Бриан не такой: он словно демон, бесшумно окажется у тебя за спиной, стоит моргнуть.

Нет, с Брианом не совладать. Он и откупа не возьмёт, приказ же.

– А почему, – принюхался комтур, – здесь слышится запах вина? Ну-ка разойтись!

Братья шагнули в стороны. Бедняга Густав чуть не свалился. Он пошатнулся – и повис на дружеской руке. Его голова в капюшоне завалилась набок, с присвистом всхрапнув.

Взбешенный комтур издал звук, услышав который хозяйка сразу же хватает поварёшку и кидается спасать кашу. И не миновать бы брату Густаву палок, но тут в дверь вошли двое солдат, стали по краям прохода. Это были личные слуги мейстера, в идеально белых плащах и без языков.

Комтур мигом загородил выпивоху: если узнается, палок не миновать уже брату Конраду.

За слугами протиснулся сам Великий Магистр (1). Крылья мясистого носа подрагивали, – похоже, что-то учуял. На груди главы Ордена, в середине креста, чёрный орёл занёс когти.

– Воины Христовы, – возвестил он. – Сегодня на вас возлагается дело, от которого зависит исход осады. Нет, от него зависит судьба всего Братства, судьба нашей веры в этих языческих землях… Хаускомтур, не вином ли здесь пахнет?

– А-а-а, это всё повара. Зайца мариновали, к столу…

– Зайца? – чёрная бровь поползла вверх. – Брат Конрад, мы месяц сидим за стенами, как утка в решете, где вы достали зайца?!

– Ну-у, он сам перепрыгнул, то есть подрыл…

– Завтра… нет, в субботу – чтобы мне подали этого зайца. С черносливом.

– Конечно, мой мейстер! – радостно пообещал Конрад.

Теперь ему придётся где-то добыть ушастого: Магистр был злопамятен, как десять свиней. (Кстати, они уже здесь. Не оборачивайся, хрю).

– Какова длина туннеля?

Глава Ордена посмотрел прямо на Грету. Похоже, ему всё известно. Уж не он ли заставил комтура передумать насчёт помилования?

– Меньше двух миль, – отвечала Грета. – Если Пресвятая Дева поможет, затемно вылезем под Большим Ставом, ик вечеру завтрашнего дня будем в Данциге. Там на башне зажгут огни – сообщат об успехе.

Она замерла перед властными очами. Генрих фон Плауэн не хуже палача умел разбирать людей, только делал это без крючьев и лезвий. Низенький, с кустистыми усами и опухшими веками, не сравнить с предыдущим магистром, который на поле один стоил целой хоругви. Но тот допустил разгром при Танненберге. Именно нынешнему хозяину Мариенбурга пришлось собирать рассеянные силы, уговаривать союзников, строить оборону замка.

Фон Плауэн был хитрее хорька, и умудрялся присутствовать сразу везде. Ходили слухи, что в его покоях есть система ходов, по которой он мгновенно проникает хоть в спальни братьев, хоть в костёл, хоть на конюшни. Грета знала – ход только один, жутко пыльный, ведёт в комнату совещаний. Вряд ли им пользовались.

Никто не мог переиграть Грету в гляделки. Не смог и фон Плауэн. Он отвёл глаза, начал прощупывать остальных – и понял, что боевой дух братьев лежит в луже да пускает пузыри. Поэтому вскричал:

– Сержанты! Если вы доставите отца Антонио в Данциг, я сам посвящу вас в рыцари.

От такого посула боевой дух отряда поднялся на карачки, как от запаха пива.

– И меня? – с надежной вылез вперёд Одо.

Фон Плауэн глянул вниз так, словно учуял тухлое яйцо.

– Э-э, – протянул он, – нет. Только не тебя.

Кустистые усы подрагивали. Магистр ещё раз скосился на Одо, передернул плечами и решительно сказал «нет». Потом кивнул в сторону Греты:

– А это что за былинка, сквозняком унесёт? Хаускомтур, кого вы подобрали на выполнение задания! Получше людей у нас не нашлось?

Брат Конрад потёр руки, будто моет, и шепнул:

– Получше – жалко. Туннелем этим полвека никто не ходил, лишь угодники знают, что там. А расписку для короля можно и новую состряпать.

От этих слов боевой дух отряда провалился в преисподнюю.

– Время, время, Конрад! Каждый час промедления близит падение замка. Король Ягайло теряет войска от голода и болезней, он зол, строит новые осадные башни. Нам нужна подмога, и вы, – шипастый взгляд проехался по жалкой компании, – дойдёте до Данцига.

Если бы папский престол пошатнулся, голос фон Плауэна мог бы его подпереть. Боевой дух вздёрнули на ноги и дали ему хорошего пинка.

– Что ж, вознесу за вас молитвы. Брат Конрад, жду зайца.

Великий Магистр осенил путников крестом и удалился.

Когда шаги солдат затихли, Густав свалился носом в пол. Комтур погрозил кулаком Бриану с Федом, потом повернулся к Грете:

– Генрих, вот бумага, нарисуй подпись. Да, и притащите мне зайца. Где хотите берите.

Свиток гласил, что всё полученное от отца наследство Генрих фон Таупадель передаёт в тевтонскую казну.

Грета никогда не стремилась чем-либо владеть, да и Устав это запрещал. С радостью отдала бы последний пфенниг на общее благо, но из ума не шло: её убьют, как только покажется выход из туннеля.

– Давайте я подпишу, когда вернусь? – предложила она.

Комтур выхватил меч и приставил ей под подбородок:

– Подписывай! Сейчас.

– Не могу, – проговорила Грета, стараясь не сглатывать. – Собственность следует передавать в присутствии нотариуса и комиссии из шести уважаемых граждан, не являющихся членами Братства. Ваша бумага ничего не стоит без этого, мои родственники с лёгкостью её оспорят. А вы же не хотите на ночь глядя бегать, созывать комиссию, огорчать задержкой Великого Магистра? И, заметьте, необходимо приложить личную печать, которую я ещё не успел выписать из Нюрнберга.

Меч убрался в ножны. Комтур отозвал Бриана в угол, что-то сказал ему. Так же шепнул нечто каждому, кто шёл с Гретой, не исключая отца Антонио.

Отлично. Теперь можно не опасаться удара в спину, её постараются вернуть в замок целой и невредимой… Ну, или хотя бы способной водить правой рукой.


Комментарий к 4. Великий Магистр

(1) Строго говоря, Генрих фон Плауэн не стал ещё настоящим, избранным главой Ордена – какие выборы при осаде? В бумагах значилось «м.б.» - местоблюститель. Как многие тихонько шутили, «может быть» Магистр. Только кто ж такое вслух-то произносит?


========== 5. Тайный ход ==========


Грета нажала на выступающий кирпич, кусок стены рядом отъехал с отвратительным скрипом. С той стороны за ним тянулись занавесы паутины: пожалуй, первым пусть идёт Большой Фед.

Пахнуло холодом, плесенью и мышами. Сразу от входа вниз вели ступени, вырезанные в известняке.

– Давайте, во имя Девы Марии! И не забудьте про зайца, – комтур толкнул во тьму коротышку Одо.

Тот мигом стал похож на привидение в саване из паутины.

Когда все зажгли факелы и спустились по лестнице в гулкий и тесный ход, сзади донеслось:

– Хотя бы кошку притащите!

Воздух слипался от сырости, дышалось с трудом. Ход словно мышь выгрызала, рясы цеплялись за неровные стены. Скоро ступеньки кончились, пол шёл с уклоном вниз. Что там, в затхлой тьме? Жуть змеилась со всех сторон, тянула бескостные пальцы.

Однако братья будто на волю вырвались. Переругивались, шутили, Бриан смеялся так, что эхо разносилось на милю вперёд. Он склонился к Грете и прошептал:

– Молодец! Здорово выкрутился.

– Комтур отменил приказ меня убить?

– Ага!

Хорошо, конечно, что выкрутилась. Но не заподозрят ли в ней стяжательство?

Поль помахал факелом перед лицом Греты:

– Месье, смотьрите, какая у нашего ‘еньриха рожя кислий!

– Он в тоске, – откликнулся Одо. – Ветхий Завет запрещает в сторону зайца даже смотреть, а тут тащить надо. Послушание – прежде всего, брат Генрих, теперь без зайца в замок ни-ни.

– Говорят, кто зайца сиесть, у того детей мьного будет.

Коротышка захихикал:

– А то у мейстера их маловато, всего парочка!

– Прекратите! – в ярости оборвала их Грета. – Что за сплетни? Нет мне дела до зайцев. Впереди туннель может, обвалился, да и сзади – не обрушится ли?

Бриан сначала нёс Густава, через сотню шагов дал ему хорошего пинка, и пьянчуга заковылял сам. От его песни (1) с потолка падали пауки и ползли за шиворот.

– Устав в главе восемнадцатой предписывает хранить молчание после Повечерия, – заметила Грета, шедшая первой. За ней семенил отец Антонио. – Заткните кто-нибудь брата Густава ради спасения его души.

– Он не виноват, что в замке не найдёшь нормальной закуски, – возразил Фед. – А на закуску лучше всего сало. Моя мамочка делала так: топила смалец, прибавляла к нему розмарин, мелко-мелко резала укропчик, да макнуть туда солёный огурец…

– Нет, я с яблоком люблю, – перебил Одо. – А ещё взять такой огромный ломоть ветчины, на хлеб его, только лепёшку надо чтоб прям из печи, хрустящую, в подсолнечных зёрнышках…

– Уже почти пятница, пост, – тон Греты окунал в прорубь и придавливал сверху кованым сапогом. – О каком сале вы, братья? Только «Отче наш», прочтенный девятикратно, отчистит греховные помыслы.

– Да, именно! – встал, как на грабли наткнулся, отец Антонио, словно его озарил свет истины. Остальные врезались ему в спину. – Смалец едят с луком, без лука – всё насмарку.

Грета не стала приводить строки из Устава о воздержании, не стала цитировать Пророка Исайю. Она отметила в себе ярость и желание съездить в рожу хохочущему брату Одо. Это грех гордыни. Следует сечь спину бичом не менее пятнадцати раз после вечерней молитвы.

Она поёжилась – раны от палок только-только зарубцевались. Но послушание есть послушание, и бич не залежится. Если, конечно, удастся вернуться в замок.

Прогрызенный пекарями коридор вышел в другой, пошире. Его стены обложили кирпичом, пол промазали глиной – видимо, этот туннель строили вместе с башнями.

Судя по плану, который она сожгла, сейчас нужно свернуть направо. Грета подняла факел повыше: слева виднелась куча обломков. Возле завала что-то блеснуло.

– О, чур моё! – кинулся туда Фед.

Он сцапал с пола золотой обруч, поднёс факел и принялся рассматривать, остальные сгрудились вокруг. Обруч казался массивным и состоял из плоских пластин, нанизанных внахлёст, как чешуйки.

– Ливониская гривьна, – определил Поль. – В ней униций восемь! Мон шер, тонько сработано: одна к одной плястинки, иглю не вьставишь.

– Брось! – отпрянула Грета с презрением, – Брату Ордена ни к чему золото, особенно языческое. Здесь же кланялись поганым богам!

– Ну нет, в Данциге у меня намечаются большие расходы, – довольно улыбнулся Фед и запихнул золото за пазуху.

Остальные начали обшаривать все углы, переворачивать битые кирпичи.

– Пойдёмте! – взывала к ним Грета. – Чувствуете, как трудно дышать? Здесь мало воздуха, а у нас огонь. Надо скорее выбираться.

Больше никто ничего не нашёл, и братья двинулись вниз по туннелю. Одо выспрашивал Феда, какие-такие расходы ему предстоят, и подсчитывал, сколько шлюх можно нанять, продав одну пластинку от гривны.

– Послушайте, – взмолилась Грета, – вы же рыцари Марии, вы Воины Христовы! Вспомните о целомудрии!

Коротышка посмотрел на неё неопределённо, как будто потерял нить рассуждений. Потом обрадовался, вспомнил:

– А за два шиллинга она нарядится монашкой и отпустит вам все грехи. Все, все, досуха, – заверил он под дружный гогот.

Уши Греты снова начали полыхать. Число вечерних ударов бичом превысило полсотни.

И тут Фед завопил, начал колотить себя в грудь. С него стащили рясу и кольчужную рубашку, расстегнули куртку. Справа на груди сочилось кровью отверстие, будто от штыка, только полукруглое.

– Где моя гривна? – взревел Фед, отпихнул отца Антонио с повязкой и принялся перетряхивать свои вещи. Золото пропало. Он бросился с кулаками на Одо, известного воришку, Поль вступился. Густав был рад подраться, и уже вскипала потасовка, но выручил Бриан. Его мощная фигура вклинилась между братьями, как ядро в стаю голубей, и разом их раскидала.

С помощью молодого рыцаря Грета кое-как успокоила отряд и заставила-таки читать «Отче наш», после чего повела дальше. Через десяток шагов ход уперся в огромный чёрный булыжник, который словно в печи оплавили.

Древние строители туннеля пытались пробить глыбу, но она оказалась слишком твёрдой. На месте скола виднелся отпечаток мокрицы величиной с ладонь.

Здесь коридор сворачивал, огибая неожиданное препятствие, потом снова пошел на северо-запад.

– Братья, вы когда-нибудь видели, чтобы Генрих чесался? – задумался Одо, просовывая руку себе под кольчугу. – Генрих, тебя вши вообще не берут?

– Месье, они бояться подихватить занюдство, – Поль сложил губки бантиком и начал повелительно водить пальцем.

– Нет, его кусают, а он терпит, как святой Макарий, которого комары загрызли, – решил Одо. – Когда умрёт, его порежут на мелкие кусочки и растащат по всем христианским городам, чтобы лечить понос.

– О, дай-ка ухо, мне для ляданки! – пристал Поль.

– Чур мне ножку! – выкрикнул Густав и тыкнул кинжалом «святому» пониже спины.

Грета отпрянула в сторону, заломила руку с клинком и нацелила его пьянчуге в глаз.

– Ну, Генрих, – похлопал по плечу Бриан. – Парни шутят, чего ты.

От смуглого лица исходило что-то доброе, как тепло от очага.

Грета опустила кинжал. Кивнув, она двинулась вперёд.

Сто ударов.

Стоп. Их только шестеро вместе с отцом Антонио, куда подевался Фед? И… какой странный звук!

Тип-тип-тип. Сзади слышался тихий скрип и мелкое тиканье (2), как будто сверчок.

Отряд повернул назад, широко поводя факелами. Одо обнажил меч, за что схлопотал кличку «барсук с морковкой наперевес».

Тип. Тип. Что это? Там, близко, за поворотом. Обогнули оплавленную глыбу и…

От увиденного даже Густав протрезвел.

Брат Фед ел камни. Стоял у булыжника, подбирал осколок и пихал себе в рот, словно сдобный крендель. Зубы его скрипели и крошились, глаза бездумно смотрели перед собой. Тип-тип-тип – падали песчинки, скатываясь по бороде на живот.

– Сава бьен, брать Федь? – спросил Поль как-то слишком вежливо. – Ти… Ти как себя чувишвуешь? Э… Зубов не жалько?

– Розыгрыш, да? – недоверчиво скривился Одо. – Пойдём уже, хочется наружу поскорей.

Отец Антонио на всякий случай осенил Феда со всех сторон крёстным знамением, приложил ко лбу распятие. Пробовал заставить помолиться, но тот упрямо продолжал жевать, хотя за остальными побрёл.

По стенам сочилась влага, капли падали с каменных сосулек, которые связками торчали над головой. Сапоги хлюпали в воде – путники шли сейчас под самой рекой.

Кирпичная кладка впереди оборвалась, брёвна кое-как подпирали потолок. Грета жестом остановила отряд: неизвестно, насколько они прогнили. Потыкав просмоленное дерево мечом, решила, что пройти можно, если аккуратно.

Ещё бы объяснить братьям слово «аккуратность». Поль выводил его от «кура».

Когда опасный участок миновали, снова показались кирпичные стены, пол пошёл вверх. Посреди него тянулась тёмная полоска ила. Грете показалось, что Фед шагает очень странно: высоко поднимает ногу, как на плацу, сгибает, чётко ставит, поднимает в ритм движению ладонь с прижатыми пальцами.

– Фед, с тобой всё хорошо? – уточнила она.

Тот рывком повернул голову – как шею не вывихнул! – и монотонно произнёс:

– Скоро всё будет хорошо.

– Генрих, где ты был две недели? – спросил Бриан и смущённо улыбнулся. – Как тебе удалось выжить, пробраться снаружи в замок? Трое парней видели, что ты упал со стены, в спине у тебя торчал арбалетный болт, к тому же внизу копошились литвины, которые не упустят отличные доспехи и меч.

– Да! – Одо забежал вперёд, загородив проход. – С места не сдвинусь, пока не расколешься. Мы с Густавом на шиллинг поспорили, что ты продался полякам. А Поль говорит, что ты упырь.

Братья сгрудились вокруг Греты, требуя объяснения. Грета вздохнула. Кому ещё рассказать, если не им?

– Я падал, грудь разрывало болью, – начала она. – И тут боль прошла. Оказалось, что я стою посреди высоченного круглого зала с арочными нишами, которые рядами уходят в небеса. Впереди громоздилась мраморная лестница, я поднялся по ней к трону. Трон словно сплели из загнутых под углами стержней, он сиял синими звёздочками.

– Ого! – восхитился Одо. – А на троне сидел старец с белой бородой? Или женщина с младенцем на руках?

– Ничего подобного. На нем возникла женская фигура, прозрачная, как из воды, без одежды и волос. Она сказала: «Мы – Свидетельство. Мы те, кто поджидает окончания каждой человеческой жизни, берём память и возвращаем вас в момент смерти… Фу, вы из Средних веков, что ли? Эй, сделайте кто-нибудь дезинфекцию, тут дышать невозможно!»

Ко мне протянулись странные металлические руки и окружили облаком, от которого я почувствовал во всём теле небывалую лёгкость. Был такой странный запах… Будто вообще все запахи исчезли, и ничего не осталось.

– Как зимой в лесу?

– О, зимой в лесу пахнет снегом, мокрой корой, морозец щиплет. А там словно и нет никого, хотя кругом полно этих, стеклянных. И других ещё людей, в смешной одежде или почти голых, даже мавры стояли с медными ободками на кудрях. Я заметил Флоренца, моего оруженосца, помахал ему. Он казался очень бледным, напуганным. Прозрачные создания окутывали его голову верёвками, такими чёрными и гладкими.

Стеклянная женщина на меня тоже попыталась одеть ободок с верёвками, помянула ангелов Энцифалограмма с Синапсом. Я увернулся и спросил: «Вы от бога или от дьявола?» – «Нет ни того, ни другого, – отвечала она, – И души у человека нет, от вас останутся только терабайты данных. Мы – ваши отдалённые потомки, путешествуем во времени, собираем снимки воспоминаний и вносим в базу. Будете уже одевать сканер?»

– А кто-нибудь взвешивал на огромных весах твои хорошие и плохие поступки?

– В том-то и дело, что не взвешивали! Даже не спросили, почему на прошлой неделе пропустил утреннюю молитву. Нацепили ободок, пожужжали чем-то, – и вот я снова падаю со стены, боль невыносимая. Земля воткнулась в меня, как копьё. Уже теряя сознание, я заметил, что к моему животу ползёт толстый корень, сам ползёт, вылезает из грязи, и другие за ним…

– М-да, – протянул Одо. – Кто бы другой рассказал подобное – я бы в рожу плюнул. Но брат Генрих вообще не умеет сочинять. Он даже детей своих назвал бы Первый, Второй и Третий, если бы они у него завелись.

Внезапно Фед повернулся к Густаву и вцепился тому в щёку латной перчаткой. С чего, зачем?! Густав врезал наотмашь кулаком, звук раздался такой, словно не по груди человека бьют, а по пустой бочке.

Капюшон сполз с головы толстяка, и все увидели, что у него золотой шлем. Шлем, похожий на череп – без забрала, с круглыми отверстиями для глаз и прорезью на месте рта. Сверху шла квадратная ручка, как у чайника. Странно!

Самое странное то, что щекастая голова Феда просто не влезла бы в этот шлем, хоть ты прыгай сверху.

Латная перчатка тоже оказалась золотой. Из её указательного пальца выбежала жёлтая мокрица с длинными усиками и заползла Густаву в открытый рот.

Первым очнулся Бриан. Он схватил за шкирку Феда и отбросил, тот ударился о стену. Густав принялся кататься по земле, держась за горло.

«Откуда золотые доспехи? – пыталась сообразить Грета. – Нашел? А когда успел переодеться? И перчатки какие узкие, неужели в них помещаются эти пальцы-сардельки?»

Но пока мозг ещё барахтался, пытаясь выплыть из потока непонятных впечатлений, тело действовало. Грета выхватила меч и рубанула по плечу того, кто раньше был Федом, а теперь стал сверкающим призраком.

Хорошо замахнуться в туннеле не получилось, однако такой удар мог разрубить до пояса человека в лёгкой кольчужной рубахе. В призраке меч только завяз, погрузившись на ширину клинка.

Раненый встал, разогнулся. Движения его стали прерывистыми, какими-то неживыми. Он отбросил застрявшее оружие, схватился за прореху и содрал с себя кольчугу, рясу и ремень, словно всё это было из бумаги. Кожаная куртка и штаны тоже полетели на пол.

– Ничего себе силища, – прошептал Одо, крестясь.


Комментарий к 5. Тайный ход

(1) Густав пел старинную балладу о лорде, который вернулся с охоты жутко усталый, но обнаружил, что его тёплое место занято. Лорд вежливо спрашивает:

«Мягка ли, Мэтт, моя постель, удобна ли кровать?

Пришлось ли по сердцу на ней с моей женою спать?

И припев: «О ла-ла-ла - ла-ла-ла, о ла-ла-ла».

Окончание баллады в разных местах переделывали по-разному. По одной из версий над кроватью развешаны старинные мечи, секиры и чеканы – молоты с клювами. Лорд долго выбирает, чем приложить гостя, чтобы и в руку хорошо легло, и дедовское оружие не опозорить. Мэтт в это время сбегает.

На просторах Лотарингии пели, что гость прячется в сундуке, а лорд закидывает туда свои носки. К утру неудачника находят мёртвым, «завязавшегося в узел, с посиневшим лицом». По итальянскому варианту лорд возвращается с охоты, кладёт на постель зайца и читает проповедь парню. Потом оглядывается на супругу и видит, что та делает с зайцем. В результате Мэтт отпущен, а жена сожжена на костре.

(2) В туннеле тикало, как… Механические часы изобретут ещё только через два века. Так что тикало, как сверчок-заика.


========== 6. Мертвец ==========


На месте солнечного сплетения горел синий фонарь – или глаз? Весь рыцарь оказался золотым, причём, где и из чего сделан его панцирь, Грета не взялась бы сказать. Она всмотрелась в разрубленный край: черный материал, слоистый, сверху только блестит. Изнутри били маленькие молнии.

– Производится усовершенствование, – монотонно произнёс призрак.

Он замер. Прореха срасталась волшебным образом.

– Алонсо! – крикнул Поль и кинулся вперёд, выставив узкий меч.

Призрак тут же очнулся, завертел головой, как сова – выворачивая лицо даже назад – и в прованца ударила струя белого пламени. Поль согнулся, схватился за живот.

Бриан был выше Греты, замахнуться ему оказалось ещё сложнее. Но помогла то ли данная богом сила, то ли ярость – полуторный клинок прочертил горизонтальную полосу и смял шею врага. Голова с ручкой звонко врезалась в стену, полетели искры.

Кровь не шла. Безголовое тело продолжало плеваться огнём, лучи выскакивали из правого наруча. Все попадали носами в ил. Бриан же прыгнул в бок, ударом кулака свалил призрака на пол, упал на колени и рассёк туловище на две половины.

Из обрубка били молнии. Внутри не оказалось кишок, лишь диски с угловатым узором и гладкие верёвки.

Мертвец.

Адский огонь продолжал поливать потолок, кирпичи от него взрывались, осколки чиркали по спинам, пока Бриан не разрубил колдовской наруч.

– Как бы потолок не обвалился! – крикнула Грета. – Прочь отсюда.

Они с отцом Антонио подхватили под мышки Поля и оттащили подальше. Тот очнулся, завыл от боли.

– А где Густав? – спросил вдруг Бриан.

Одо видел, как пьянчуга бежал назад, во тьму: похоже, призрак свёл его с ума.

– Пойду приведу бедолагу, – бросил молодой рыцарь и метнулся вниз по коридору.

– Стой, надо выходить наружу! – закричала Грета, но широкая спина уже скрылась за поворотом.

Грета достала из сумки плащ, на него положили Поля. Отец Антонио заохал, осматривая рану: что за небывалое оружие? Адский огонь прожёг пластины бригантины и кольчугу насквозь, слева под рёбрами зияла дыра. Раненый настаивал, дескать, это был сам дьявол, и черти здесь повсюду.

– Типичный упырь, – возразил Одо. – Нам бы серебра и чеснок!

Он начал, брызжа слюной, перечислять повадки вурдалаков да как те любят нападать из темноты.

– Мол-чать, – раздельно произнесла Грета и так прищурилась на болтуна, что на полминуты действительно наступила тишина.

Вода журчала совсем рядом, и журчание это складывалось то в тиканье, то в нечто, похожее на шарканье. Вернётся ли Бриан? Зря он пошёл один.

– А ты, Генрих, случаем не из них? – подозрительно спросил Одо. На всякий случай он обходил «упыря» кругом, крестил и плевал в пол. – Ведь не рассказал, как с того света вернулся. Говоришь, валялся под стеной и помирал? Почему же очутился у конюшен через две недели?

Грета помогала отцу Антонио ворочать Поля, чтобы наложить перевязь. Она сказала:

– Я помню лишь корни, которые окутали меня с головы до пят. После вокруг оказался просторный коридор со светильниками. Его оплели лозы, веяло грушами и земляникой. Я пошевелил рукой в перчатке, под ней что-то звякнуло: рядом валялся арбалетный болт.

От ран не осталось и следа, мне удалось встать, поднять меч. Мимо пробегали странные белые насекомые, как капля по форме, но с муравьиными ножками. В стене напротив открылось круглое окно. За ним серел наш оружейный склад, кнехт вёл под уздцы взнузданного коня, пахло сеном. Я влез в это окно и очутился в замке. Мне показалось – прошло не больше десяти минут после падения, куда девались две недели – понятия не имею.

Одо с подозрением всматривался в лицо рассказчика. У Греты был стальной взгляд. Не в том смысле, что им можно капусту рубить. И не в том, что его много раз совали в пекло, а потом дубасили молотом. Скорее в том, что его нельзя сломать, лишь согнуть немного, но он обязательно выпрямится и стукнет по лбу.

– Вижу, что не врёшь, – фыркнул Одо. – Но темнишь.

Послышались мерные шаги: из-за поворота показался Бриан. Густава он не нашёл. Бедный пьянчуга! Заблудился. Может, на обратной дороге его поискать?

Поля положили на плащ и понесли. Надо идти вперёд, письмо жгло грудь отца Антонио. Скоро рассвет. Если они выберутся засветло, то могут сразу наткнуться на татар, и тогда мейстер не увидит дым с Данцигской башни.

А потом что – снова сюда лезть? Бр-р, не хотелось бы. Но как же Густав?

Густав фон Шёнборн. Блеклая спутанная борода, отросшая намного длиннее, чем разрешено по Уставу, лиловые жгуты под глазами. В Орден старый вояка вступил после тридцати шести, когда жена с дочерью погибли от красной лихоманки. Если пиво заканчивалось раньше, чем наступало полное блаженство, он рассказывал о турнире при дворе императора Карла, о минаретах Акры.

Четыре года назад Густав участвовал в подавлении бунта под Щитно. Крестьянам запрещалось иметь дома жернова, новый закон предписывал возить зерно на тевтонскую мельницу и платить.

Кнехты вломились в хату под тростниковой крышей, перерыли тряпьё, кинули посреди земляного пола ручную меленку. Теперь следовало «изничтожить гнёздо ехидны», как выражался великий маршал.

Молодая полячка в красном платке прижимала к себе карапуза и двух светленьких девочек, которая постарше – с плетёным распятием на шнуре.

Густав потряс перед ними круглыми камнями:

– Твоё? Молола?

Баба замотала головой. Рыцарь выгнал кнехтов: «Ну, пошли, пошли отсюда. Не её, значит, меленка».

Всякий раз на этом месте он заливался пьяными слезами и требовал ещё пива. Потом шептал, как командир хоругви велел поджечь дом старосты, как за волосы волокли ту самую девочку с плетёным распятием. Как кинули её в огонь…

На Густава донесли, он лишился пояса и золотых шпор.

– Конечно, любое дело на пользу Ордена – благое, – обронила Грета, перехватывая поудобнее край плаща, – но жечь деревни католиков, костёлы? Детей убивать? После такого местные и обзывают немецких рыцарей псами.

– Своих баронов пусть обзывают, – возразил Антонио. – Шляхтичи сами-то – скажешь, мало деревень польских пожгли, которые под нашими были? А князь литовский католичество принял, да потом избил сотню младенцев во Пскове.

Он затянул на латыни: «Темна юдоль сия грешная, лишь за гробом утешение, и виноградная лоза протянется страждущему» …

– И войдёте в Царствие Небесное, – подхватила Грета, но тут же смолкла и нахмурилась. Перед глазами стояла стеклянная женщина.

Отец Антонио перекрестился, отвернулся, пошуршал рясой. Что-то булькнуло.

– Литовская истинная вера не совсем истинная, – встрял Одо, тряханув носилки. Поль взвыл. – Они самовольно крестились, а это не считается. На местной вере нет добротного немецкого клейма. Теперь Ордену предстоит их обратно раскрестить, и огнём и мечом пролить свет учения заново. Умники – берутся, за что не знают, переделывай потом. Великий маршал каждый раз это говорит, когда в строю стоим, у меня уже из ушей лезет. Ты, Генрих, чем слушаешь? Гульфиком?

– Язичьники! – вскричал вдруг Поль. – Мы им несиём эту, как её… кирест! Чьего они нас бьют?

– Сильно бьют, – заметила Грета. – Тысячи белых плащей устлали поле под Танненбергом.

– А уж сколько добра там осталось, – крякнул Одо.

Грета подозрительно покосилась через плечо. После сражения коротышки неделю никто не видел, думали – избавились. Когда же появился в замке, стал в два раза толще. Плюхнулся мешком с лошади, а из сапога вывалилась очень знакомая цепочка. Именно такая сверкала на груди погибшего маршала Куно Лихтенштейна.

Отец Антонио перехватил носилки и сказал:

– Это мы под землёю ползаем, аки гремлины. А братья с печального поля давно уж сидят за столами с угодниками, пьют вино и закусывают изюмом.

– Ага, и золото им ни к чему, – пробубнил Одо, разминая затёкшие руки.

Бриан вложил меч в ножны и сменил Грету. С потолка уже не сочилась вода, ход стал шире. Коротышка то и дело склонялся к раненому, который что-то шептал.

– Рана тяжёлая, вряд ли оправится, – вздохнул Одо.

Отец Антонио дернул плечом и тоскливо глянул на нечто, спрятавшееся под складками рясы. С носилок раздался хрип.

– Вы не доташите меня до Даньсига, – прошептал Поль, задыхаясь. – Отипустите в рай.

– Устав говорит нам заботиться… – начала Грета, но Одо зарычал:

– Проклятие, Генрих! Мы должны выполнить поручение мейстера, а тут чёртов призрак, и наверху куча клятых поляков. Отец, читайте отходную.

Плащ положили на землю, братья запели молитву. Неужели они вот так запросто добьют весельчака Поля де Сурте? Кто это сделает? Бриан? А если… если ей придётся? От правой кисти пошёл холод, словно рука уже заносила клинок.

Нет. Нет!

Умирающий подозвал Грету к себе, она стала на колени и услышала шёпот:

– Поселуй меня.

Грета прикоснулась губами к мокрому лбу, но Поль с неожиданной силой притянул к себе и впился в рот.

Она еле вырвалась, отшатнулась, спина клацнула о кирпичи. Отдышавшись, выдавила:

– Поль, ты чего? Содомский грех…

Бриан с подозрением рассматривал Поля, который пытался смеяться, зажав живот. Одо откровенно хохотал. Неужели это была шутка? Они вовсе не собирались никого добивать, просто разыгрывали? Вот идиоты.

– Да хватит тебе, Генрих! – выдавил сквозь смех Одо. – Мы-то знаем, что ты девушка.

Грете вдруг показалось, как будто она в кошмарном сне, где идёшь по улице, прохожие оглядываются, ты смотришь на себя и видишь, что забыл одеться. Она пробормотала:

– Но… Откуда? Четыре года без нормального мытья, переодевание у коня в стойле, чёртов гульфик натирает… Как вы могли догадаться? Вам комтур открыл?

Бриан отводил глаза и весь покраснел.

– Комтур скажет что-нибудь, жди, – ухмыльнулся Одо. Те семь зубов, которые у него остались, походили на болотные осины. Хотя нет – кривее и желтее, и ещё больше лишайника. – Это Поль ещё в прошлом году заметил, когда ты после тренировки стянула кольчугу и оказалась в мокрой рубашке. Не знаю уж, какие прыщики он там разглядел, я бы ни в жизнь не догадался, у Феда побольше будут. Но мы потом проверили в гданиско.

– Получается… – Грета попыталась сглотнуть, однако в горле совсем пересохло. Восьмиугольник навершия лёг в ладонь; даже он не успокаивал. – Весь замок обо мне знал?

– Почему это – весь? – оскорбился Одо. – Только братья. Ну и отец Антонио.

Грета взглянула в сторону священника: тот прятал улыбку и быстро-быстро перебирал чётки. Подняв плащ, снова двинулись в путь. Одо продолжал:

– Начальству мы не докладывали, полубратьям и кнехтам не говорили. Да кто бы проболтался, того бы Бриан сразу в гданиско утопил. Не представляешь, он с тобой как наседка…

«Гданиско» называлась башня, к которой ходили из Высокого Замка по длинной галерее с целью… гм… излить лишнее. Под башней протекал ручей, туда с большой высоты и валились все отходы. Поговаривали, что пол в гданиско откидывается, если потянуть за специальную верёвочку; именно из-за этого неугодные мейстеру люди бесследно исчезают. Якобы.

Каждый раз, когда Грета посещала данное удобство, она боялась потянуть не за ту верёвочку.


========== 7. Бой под землёй ==========


Стало суше. Коридор раздался вверх и в стороны, открылся небольшой круглый зал. У стен валялись тонкие доски и обручи – видимо, когда-то здесь стояли сундуки. Тайная сокровищница Ордена? Разбойничий схрон? Никто этого уже не мог сказать, и ни одной монеты давно не осталось.

От сапог поднимались облачка пыли. Нести плащ было неудобно, край так и норовил выскользнуть из ладони Греты. Шедший первым с факелом Бриан резко вскинул руку – все остановились.

И тогда стало слышно шаги сзади. Металлические, ритмичные, как будто идёт больше одного человека, но в ногу.

Поля устроили подальше, возле остатков сундуков, воткнули в щель факел. Отец Антонио присел рядом, сложил ладони перед носом. Все остальные достали из заплечных мешков шлемы, взвели арбалеты и прижались к стенам у прохода. Грета глянула во тьму: там плыли два огромных синих глаза, свет от них блестел на влажных стенах.

Двое.

Арбалет новенький, с железной дугой, с немецким воротом, по ручке вьются цветы. Он не подведёт.

Шаги ближе. Бриан покачивает головой – рано. Ближе… Кивает – залп!

Грета нажала рычаг, метя по светящимся кругам.

Её болт попал прямо в фонарь, тот погас. Остальные стрелы чиркнули по нагрудным пластинам, только поцарапав. Призраки остановились и нараспев сказали:

– Производится усовершенствование.

Второй залп пришёлся по фонарям. В этот раз болты отскакивали и бессильно валились. Неужели их светильники стали прочнее?

Бриан вжался в стену, скользнул к врагам, рубанул сбоку по шее – но клинок отскочил от латного ожерелья. Первый призрак ведь не носил такого? И из чего сделаны нагрудники, раз даже гесселен – отличный немецкий арбалет – не пробивает?

Золотые воины ударили кулаками в шлем и грудь так, что тяжёлый Бриан полетел на середину зала, словно чучело для тренировок. Враги устремились за ним.

Грета лихорадочно крутила ручку механизма. Отбежав, она прицелилась в пустую глазницу, чёрный круг с щелью возле переносицы.

Болт вошёл точно, на половину длинны.

Однако призрак не упал, он рывками согнул руку и выдернул стрелу, затем прошёл к раненому Полю и взвалил его себе на плечо. Второй в это время поливал всё кругом адским огнём, грохот стоял, как от пушек.

Грета бухнулась на пол, осколок кирпича чиркнул её по лбу.

Одо завопил, выронил взведённый арбалет. Грета перекатилась ближе, схватила оружие и пустила стрелу второму призраку в прорезь рта.

Тот выстрелил в неё, но девушка сжалась в клубок, луч пробил кольчугу, ожёг правое бедро.

Внезапно канонада прекратилась. Из потолка с шуршанием тёк песок, размеренная поступь затихала в отдалении.

Грета подняла голову, закашлялась от пыли:

– Ушли? Почему они нас не добили? Эй, есть кто живой?

Рыжая груда рядом зашевелилась, обломки разъехались и вылез Одо, весь серый.

С трудом поднявшись, Грета кинулась к Бриану. Тяжёлых ран она не нашла, однако привести в чувство удалось не сразу, пришлось стянуть шлем, зажать нос, полить из фляжки водой. Рыцарь сел и схватился за голову.

Отца Антонио в зале не оказалось. Грета услышала торопливый шёпот дальше по коридору, пошла туда с огнём и обнаружила потерявшегося – он лежал, прикрывая голову молитвенником.

– Вставайте, ради Пресвятой Девы, – попросила она, помогая. – Призраки забрали Поля. Интересно, зачем? И Густав исчез, а после их стало двое…

– Хочешь сказать, упыри превращают людей в своих? – Одо оттёр слезу. С прованцем они вечно устраивали каверзы, ходили везде вместе, даже над комтуром подшучивали. Он не раз грозился утопить друзей в гданиско. А теперь…

Грета кивнула:

– Помните ту штуку, которую подобрал Фед? Это не гривна была, а мокрица, просто свёрнутая. Они сворачиваются, когда спят, ну, когда зимуют или есть нечего. А у Феда за пазухой она пригрелась и укусила его, и такая же влезла в ноздрю Густава, и он тоже стал призраком.

Отец Антонио заскулил, в открытую достал фляжку и стряхнул в рот последние капли.

– Хм, откуда ты вот всё это знаешь? – Одо с ног до макушки оглядел Грету. – Или сама упыриха?

– Мне Святая Варвара шепнула, – объяснила та, потому что не знала слов «дедуктивный метод» и «женская интуиция». – Скорее! Тут осталось полчаса хода, если поспешим, успеем до рассвета.

К выходу почти бежали, постоянно оглядываясь – не покажутся ли синие огни. Сзади кралась бархатная темнота, в плеске и шуршании чудилось тиканье. Грета и Одо несли факелы. Бриан с трудом переставлял ноги, и Грета взвалила его руку себе на спину, помогая идти. Его мешок со шлемом пришлось бросить, дротик перевесить себе.

Правое бедро саднило. Комтур хотел, чтобы она осталась здесь. Обойдётся.

Они и письмо передадут, и сигнальный огонь на башне зажгут, и обратно ещё вернутся. Только не этим путём. Ох, не этим!

Трудно. Рука у рыцаря тяжелее, чем ствол большой пушки. Ну давай же, ещё шаг…

Стены раздались в стороны, потолок поднялся. Вон уже видно железную дверь, почти выбрались!

– Погоди, дай отдышаться, – с трудом выдавил Бриан.

Грета прислонила его к стене и посветила факелом: на бледном лице чётче проступили оспины.

Предки Бриана д’Артуа были из Лотарингии, прадед приехал на службу в Кёльн. За рвение ему было пожаловано поместье и пять деревушек, дед выстроил замок. Его сын Робер привёз сарацинку из похода, которая родила мальчика. Роберу вскоре сосватали дочь соседа, чтобы объединить земли. Все владения, замок, слуги отошли её отпрыскам, и едва Бриану исполнилось четырнадцать, бастарда с парой пажей отправили в Пруссию.

Он почти каждую неделю сражался с заезжими рыцарями, всякий раз получая своё количество палок: братьям разрешалось выходить на ристалище только по приказу начальства. Впрочем, комтур не наказывал слишком строго, ведь все трофеи шли в орденскую казну. А проигрывал Бриан не часто. Многие отказывались драться, только взглянув на мощную фигуру – дескать, пояса-то рыцарского у тебя нет. Но теперь, когда он у д’Артуа появился, все гости стали очень-очень вежливы с сыном сарацинки.

Он выйдет отсюда. Даже если придётся на себе нести, волочь – призраки не получат его, хватит с них Поля!

– Как тебя на самом деле зовут? – спросил Бриан мягко, как никогда не говорил.

– Грета.

– Грета… Надо же, и мою младшую сестру также. Знаешь, Грета, ты такая… Как оазис в песках Палестины.

– Идёшь, идёшь, а напиться нельзя?

– Да. То есть нет. Я о другом… Ты исключительная, вот. Не подумай обо мне ничего дурного. Поклоняются же святым ликам, молчаливо, издали…

Грета смотрела в глаза цвета гречишного мёда и от груди вниз опускалась блаженная слабость, разливалась до кончиков пальцев. Этот человек больше года хранил её, а она и не знала. Следовал всюду, защищал от нападок, урезонивал братьев. Предупредил о приказе, который отдал комтур. Если бы не он – как бы Грета спаслась?

Тайный ангел с рябым носом. Ближе…

Грешница, Лилит. Этот рыцарь давал обет целомудрия, а глупая девчонка совратила его с истинного пути, из-за её лжи чистая душа будет вечно страдать.

Нет, Грета д о л ж н а так думать. Но вместо этого она всем телом дрожит, и чёрную щетину на смуглых скулах хочется пригладить, и плечи у него широкие, надёжные…

Рыцарь протянул ладонь, чтобы прикоснуться к щеке Греты. Та замерла…

И отпрянула:

– Настоящий Бриан никогда бы мне не признался!

Указательный палец открылся, из кончика выползла золотая мокрица, шлёпнулась на пол. Тварь шмыгнула к ногам Греты, но девушка воткнула в неё меч. И сжала себя в кулак, пытаясь собраться:

– Говорила я тебе – не ходи за Густавом.

– Не беспокойся, у него там в штанах уже всё железное, – монотонно произнёс подошедший Одо. Левый висок коротышки отблёскивал золотом.

Он же во время боя закричал от боли, а ранен не был! Точно. Значит, его тогда укусили.

Одо кинул мокрицу, Грета отшвырнула её мечом и выставила клинок, тяжело дыша. На Бриана – бывшего Бриана – нацелилось копьё.

Братья синхронно сделали шаг назад.

Из пройденного коридора показалось трое золотых призраков, абсолютно одинаковых. Где толстый Фед, весёлый Поль, растяпа Густав? Кто из них кто?

Уже не узнаешь.

Неуязвимые, холодные, правильные. Не такими ли предписывает быть нам Устав?

– Бегите, отец! – крикнула Грета.

Спятивший от страха Антонио навалился на дверь, та поддавалась неохотно, видимо, снаружи занесло песком. Что за ней? Дикий лес – или лагерь татар? Пусть что угодно, лишь бы выбраться уже из подземного кошмара!

Призраки устремились к священнику, Грета преградила им путь. В глазницу среднего полетел дротик – однако из золотого лба выдвинулся щиток, наконечник звякнул об него, отскочил.

Они учатся, улучшают броню! Причём очень быстро. Растёт она у них, что ли?

Бесполезно сражаться с адским отродьем, всё равно проиграешь. Если Грета при жизни не могла одолеть Феда, Густава и Поля, как справится теперь, когда они стали демонами? Да при том троих разом?

Победа и не важна. Только бы задержать, дать время отцу Антонио.

Неуязвимые демоны? Ещё в прошлый раз заметила: доспех похож на миланский, но без латной юбки, ронделя – пластины, защищающей подмышку, налокотников. Есть набедренник, а налядвенника нет, между ногой и торсом зазор. Наколенник отсутствует.

Пригнувшись от белых лучей, Грета прыгнула, толкнула одного, второму воткнула кинжал в плечевой сустав. Тот, что был сзади, стал стрелять, задел своего же и прекратил. Меч с крестом впился ему в прореху повыше бедра, со второго удара почти отсёк ногу.

Призраки замерли:

– Улучшение, – сообщили они хором.

ОднакоГрета не стала дожидаться, когда враги отрастят себе рондели и наплечники. Она воткнула лезвие в зазор между грудными пластинами, где те сходились к фонарю, нажала, повернула. Из пролома забили молнии. Кинжалом рубанула крайнего по колену, пока тот заваливался, отсекла стреляющий наруч.

– Улучшение, – снова проговорили враги вместо того, чтобы драться.

Вот где их слабое место! Они совершенствуются прямо во время боя, все разом, и в это время ничего не делают. Показать вам, призраки, недостатки вашей защиты? О, работа как раз для Мастера по доспеху!

Мышцы болели. Грета рубила тугие, твёрдые сочленения – секунду промедлишь, и их закроет броня, которую невозможно пробить. «Гнад дир Готт», повторяла она про себя – «Да пребудет с тобой милость Божья».

– Иди сюда! – звал отец Антонио. Он уже приоткрыл дверь, протиснулся и теперь заглядывал, с тревогой наблюдая за боем. – Над входом скала треснула, висит на одних корнях, как бы не рухнула!

Снаружи ворвался влажный воздух, свет факела затрепетал. Повеяло летней ночью, восхитительно свежей, соснами и мятой. Птицы пробовали тренькать, звали солнце. Там, в нескольких шагах, между стволами бродят караваи тумана, небо зарумянилось, и на заросшую тропинку свешиваются спелые земляничинки. Тропинка бежит далеко, до самой дороги на Данциг, и хорошо по ней идти, оттряхивать серебристые кустики.

…Тысячи золотых воинов, которых невозможно ранить никаким оружием, подступают к стенам Нижнего Замка, проламывают лучами ворота, словно расплавленный металл, заливают Мариенбург…

Нельзя выходить. А то призраки тоже выйдут. Нужно оставить их здесь.

– Захлопните дверь, отец Антонио! – прокричала Грета, нажимая на меч, поворачивая его. – И завалите вход.

Спасительная щель со скрежетом закрылась. Факел потух. Всё-таки случилось так, как приказывал комтур: избавился он от девчонки в Ордене.


========== 8. Искушение ==========


Мертвенный свет сочился из кругов, которые ворочались на полу. Били молниями разрубленные куски, они снова сползались воедино. Откинутый в угол череп выпустил гибкие щупальца и пауком побежал к телу.

На Грету двинулись ещё двое. Одинакового роста, с золотыми черепами вместо лиц, в рясах и кольчугах, только одному кольчуга была мала и сковывала движения.

Почему они не стреляют? Пока не могут, не превратились до конца?

У правого наручи с клёпками, из-под рясы выбилась серебряная ладанка – Мария с младенцем. Это Бриан.

Если он сейчас призрак, почему не стать такой же? И они будут вместе, навсегда, как не могли быть раньше. Стоит ли сопротивляться? Или сложить оружие, пусть их тоже превращают?

Ведь т а м нет ничего. Ни рая, ни ада. Ради чего всё? Чтобы стеклянные тётки нацепили ободок?

Воин с ладанкой сделал выпад мечом – не Бриана удар, он бы сразу развалил противника напополам или голову снёс. Тем более Грета сейчас без шлема.

Ересь. Нельзя думать о нём, как о Бриане! Бриан умер, его душа отлетела на вечное пиршество, а здесь лишь дьявольский прислужник, который захватил тело рыцаря. Грета ускользнула, смела ударом «ручку от чайника».

Призрак замер.

Кисть с мечом сдавило – бывший коротышка впился в неё; по кожаной перчатке пробежала мокрица, шмыгнула в рукав. Запястье взорвалось болью, клинок звякнул о камни. Под кожей что-то зашевелилось.

Махнув кинжалом, Грета отсекла трубку на золотой голове. Это затормозило врага – на десяток секунд.

– Улучшение, – произнёс речитатив.

Два туловища уже собрались воедино, к ним пристраивались конечности.

Подобрав меч, Грета вертелась мельничным колесом, рубила и отбрасывала. Гнад дир Готт. Гнад дир Готт. Правая рука отказывала, она совсем онемела – внутри мокрица выпускала длинные щупальца, вгрызалась в мышцы.

Пещера содрогнулась, за дверью валились каменные глыбы. Как бы отца Антонио самого не придавило. Пожалуй, ни железная дверь, ни завал призраков не остановит. Может, они боятся солнечного света?

Что-то подсказывало: не боятся. Как же с ними справиться?

Грета скинула рясу, затянула её горловину верёвкой. Насаживая на кинжал головы, покидала их в «мешок». Из голов протягивались металлические щупы, впивались в ткань, разрывали.

Она накинула сверху свою кольчугу – и поволокла добычу вниз по туннелю, обратно во тьму, подальше от живых.

Правой половины тела почти не чувствовалось. Факела нет, почему всё видно? Словно тусклый синий свет заливает стены. Хор голосов звучал в голове.

«Грета, ты видела: нет никакой вечной жизни души. Мы же – бессмертны, здесь, во плоти. Тебя обманывали с детства, плели глупые сказки. Прими реальность, открой глаза».


На полотнище в трапезной распластался алерион – орёл без клюва, зато при ластах. Грета и старший брат Генрих сидят за столом, сложили ладони. Аромат гусиного паштета с миндалем охватывает и манит. Отец предпочитает размолотую пищу, в его преклонные сорок пять почти все зубы покинули своего сюзерена. Бернар, легавый пёс, тихонько-тихонько скулит под стулом и бьёт хвостом.

– Грефа, куфа ты смотфишь? – голос отца обжигает розгой. – Повтофяй: «истинно говофю тебе, ныне же бувешь со мною в раю».

Даже ослиные уши на колпаке шута торчат вверх, слушают Евангелие – Цыпка фон Таупадель приподнял их за кончики и свёл зрачки к переносице.


Камни под ногами казались хлебами, едва из печи, с хрустящей корочкой. Проломить её зубами и мять нёбом упругий кусочек, кисловатый, пахнущий дымком…

Грета шла мимо. Вот комната, где призраки утащили Поля.

Это же не обломки кирпичей, а жаренные колбаски! Солёные, с перцем, положишь на язык и брызнет сок…

Какие колбаски?! Пятница, да ещё и канун дня святого Джеймса, покровителя всех странников. Его образ появился на коре дерева в Ноттингеме…

Синие лучи метались по стенам, сзади топало пять безголовых тел. Голоса пели:

«Ты наша, ты с нами. У твоего мозга безграничные возможности. Ты будешь нашим мейстером, поведёшь нас в бой. Больше никто не нарушит Устав, больше нет места обжорству, пьянству, похоти. Посмотри, мы стали такими, как ты хотела, разве нет?»

Ноги налились тяжестью золота, идти казалось невыносимо. Слабое, глупое тело. Ты предаёшь меня, как всегда.

В уголках глаз мельтешили линии, сложные ломанные фигуры и надписи.

Грета сильнее сжала зубами губу, по подбородку текли тёплые струйки. Кровь – это хорошо. Это значит, что человек в ней ещё жив. Вниз.

«Остановись. Это мы, твои братья. Мы могли бы помочь замку, напасть на осаждающих с тыла. Ты приведёшь подмогу Ордену, хоругви, эшелоны. Не будет ни поляков, ни литвин, ни татар, ни русинов – только идеальные Рыцари Креста».

Она видела это: золотое воинство расшвыривает мерзких сарацин, отвоёвывает Гроб Господень. И не надо больше никому скрываться, прятаться. Мужчины, женщины, кнехты, мавры – все равны, все братья. Все народы. Вся Земля.

– Нет! – хрипло крикнула Грета. – Фед. Густав. Поль. Одо… Бриан – они были ЛЮДЬМИ. С их идиотскими шутками, с салом под подушкой, со вшами и шлюхами. Они не выдали меня, хотя должны были, не обидели, хотя могли. Вот кто мои братья, и души их в раю. Я иду к ним. А вы – вы просто пустые доспехи. И вы не ступите наверх!

Кирпичная кладка сменилась срубом. Здесь.

Сверху капала вода. Всего лишь прорубить гнилую древесину, проковырять песок…

Меч остался перед выходом. Неужели даже он покинул? Грета достала кинжал, но поскользнулась – и рухнула на брёвна. Силы кончились. Она приказывала себе подняться… Ничего не получалось.

Из продранной кольчуги выполз золотой череп. Грета ударом перевернула его. Чёрные щупальца извивались, вытягивались, ища опоры.

Собравшись, она стала на колени – и воткнула клинок между щупалец. Те обвисли.

– Смотрите, я сейчас уничтожу ваши головы, – кинула она призракам, которые показались в проходе. – Все, одну за одной. Не шучу. Вообще не люблю шутить.

Синий фон окрасился красным: угроза. На полу скрючился человек, и он опасен.

«Да, опасен, – согласилась Грета. – Только посмотрите получше, вы, безглазые: человек сидит не на полу, а на потолке».

Пять наручей извергли огонь. Брёвна лопнули, щепки застучали по кольчуге, ожгли миллионом стрел лоб, веки. Через мгновение мир обрушился, и тьма спасла от боли.

***

Густав. Фед. Одо. Поль. Бриан. В истории не осталось их имён, сохранилась лишь запись, что отец Антонио завалил тайный ход. Поляки поймали сумасшедшего монаха, болтающего что-то о подземном золоте и призраках, притащили к своему королю. Ягайло послушал бред несчастного и сам приставил ему провожающих через лес, потому что бесноватость в те времена считалась заразной, а тут была явная опасность для всего войска.

Отец Антонио добрёл до своих, огни на данцигской башне зажглись. Венгерский правитель Сигизмунд, получив расписку на 400 000 дукатов, нанял войска, и к Мариенбургу поспешило подкрепление. Замок выдержал два месяца осады, литовцы с поляками ушли. Но Тевтонскому ордену это не помогло. Его государство начало стремительно терять влияние, и меньше, чем через век, перестало существовать.


========== Часть II. 1. Рай ==========


Корни погружались всё глубже. Корни искали.

Около левого берега реки Ногат крутился водоворот. Течение нашло новый путь. Века он скрывался, выставлял щит из глины, а теперь поток смёл его, смешал обожжённые черепки и сырой пласт, нёсся вихрем, обрушивая туннель, как кротовый ход весной. Вода крошила каменные глыбы, строила курган для золотых тел и голов, заносила их щебнем.

Навечно ли? Кто знает.

Но корни боролись с потоком: именно здесь потерялось их сокровище. Самое ценное, что можно взять в этом мире. Сквозь плавуны и кости плиозавра, сквозь плиты песчаника, обходя обломки скал, принесённые ледником, сквозь остатки резных наличников – они пробирались, вытягивались, росли.

Корни опаздывали: сознание умирало. В его потухшем костре мерцал красным уголёк, только раздувать некому. Как жёсткий диск, который растерзан вирусами, выдран из компьютера и выброшен на помойку, всё ещё хранит дорогую фотографию.

Корни отдёрнулись: никак. Мощное течение отрезает путь, размывает груду обломков, сейчас найдёт тело и затащит под землю.

Набраться сил. Впитать влагу, солёные минералы и кислую органику.

Уголёк мигнул…

Корни ринулись наперерез быстрине – и впились в камни. Расшвыривая их, нащупали композитную броню с позолотой, отдёрнулись. Уголёк был рядом… Вот оно! Тело, истерзанное, переломанное, словно бумажное. Ничего, нужен только мозг, остальное есть в базе.

Однако и с мозгом беда: он полностью заражён кибернетикой.

Может, бросить его? В базе миллионы жизней. Что по сравнению с ними одна, полная мучений и смертей?

Каждый росток Древа уникален. Нет, Оно – не бросит.

Золушка перебирала два мешка проса и мака, смешанных злой мачехой. Хорошо – мыши помогли. Пустячное задание. Попробовала бы она отделить нейроны от микропроцессоров, которые растут из живого!

Но корни раздробили тонны гранита, чтобы сделать на Земле почву. Им для этого понадобились четыреста миллионов лет, однако справились же.

Думаете, у них не хватит терпения?

***

Грета вскочила. В трёх шагах рокотал водопад, казалось, небо валится на землю. Живот трепетал от гула, звенели пластины брони. Слева вверх поднимались уступы, которые затянула трава с листочками размером не больше пфеннига. Свешивались гибкие ветви, бугрились стволы плюща. Раздвигая лианы, пробивался ключ. Водяная взвесь закрыла небо.

И – никого.

Грета сняла шлем с навершием-ладонью. Веяло сладко и тонко: где-то рядом цветёт шиповник. Она обнаружила на себе полный боевой доспех, сюрко и ножны с мечом у пояса. Ничего себе, откуда? Отстегнула нагрудник, проверила внутренний карман куртки. Заветный папин мешочек! Пять волосков Святой Анны, их же отобрали перед казематом, как?..

Вспомнилось марево белого огня, грохот. Грета не могла выжить. Значит – это рай? Он всё-таки существует?

– Бриан! Одо! – позвала она. – Поль! Фед! Густав!

Ответа не было.

Звала снова, бросала и бросала имена с обрыва, как бросают гальку – нет, жемчужины по одной, единственную нитку перед тем, как кинуться в омут.

Ничего, найду.

Доспех давил на плечи, рубашка промокла, по подбородку стекал пот. А представь, как тяжело братьям Ордена сражаться в Палестине?

Терпи. Надо выяснить, что за место. Если это чистилище – где братья? Если рай – где святые?

Лязг отдавался эхом при каждом шаге. Перебираясь с уступа на уступ, Грета опустилась к самой воде. Квадратные валуны на поверку оказались гладкими брусками дерева, похожего на дуб, только гораздо крепче – кинжалом не проковырять.

Вода собиралась в чашу, похожую на сердце, перетекала вниз, к следующей купели. Каскад водопадов тянулся дальше и терялся среди зелени и облаков взвеси.

Четыре года Грета не плавала. Хотя река ластилась к самому замку, завлекала, как пышная цветочница, поглядывала из каждого окна.

Грета откинула кольчужный капюшон, развязала подшлемник, подошла к зелёной стене. Стену увивали старые лозы, душистый виноград свешивался гроздьями размером с барана. Каждая виноградина – словно яблоко, запотевшая, сизая.

Избавившись от перчатки, Грета сорвала одну, стёрла пальцем пушок из капелек и надкусила: сочно и сладко. Даже косточек нет.

Вторая перчатка угодила за пояс. Надо бы руки помыть.

Волны отражали зелень и сталь, качались, у дна скользили мальки. Каштановые волосы слиплись прядями, длинные не по Уставу. Где порез на лбу? Туда же угодил осколок кирпича? Правое бедро не болит…

А вода-то – тёплая!

Рвать виноград, пахнущий причастием, и нежные жёлтые груши с плотной корочкой, выплёвывать в ладонь твёрдые катышки. Длинные капли-плоды гнули к земле ветвь, которая росла прямо из гладкого уступа.

«Побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия». Откровение Иоанна.

Значит, всё-таки это – райский сад? И что теперь, вечно питаться фруктами?

Поверхность скалы, полированная, в древесных разводах, вдруг начала вспухать. Проклюнулся пупырышек, вроде сосца, вытянулся в росток, из его пазух полезли бутоны. С громким потрескиванием от черенка валились чешуйки.

Грета отскочила, рукоять кинжала тут же прыгнула в ладонь. Как оранжевые маки так быстро распускаются, загибают лепестки, сбрасывают их?

Завязи вытягивались, розовели. Да это говяжьи колбаски!

Пошёл запах, от которого рот наполнился слюной. Плоды поджаривались внутренним теплом, исходили паром, под кожицей вспухали пузыри шпика.

Что сегодня за день? Пятница кончилась, значит, праздник.

Грета начала читать молитву, но наспех, то и дело сглатывая. Не утерпела до конца – сорвала одну колбаску. Горяча. Надкусила – о, этот сок! Как на Рождественской ярмарке, только палочки не хватает. Тут же был сломан прутик, очищен от листиков.

Умяла штук пять колбасок, пока не вспомнила о воздержании. А когда вспомнила – ещё три.

В нескольких шагах обнаружилась ветка с булочками из тонкой белой муки. Как же в детской песенке поётся, «Граф работать не пойдёт, хлеб на клёне не растёт»? Ерунда, растёт!

Пахнущие сдобой шарики, бок присыпан пудрой, на нём – колючие припёки. Двух булочек вполне достаточно. Ну, последнюю.

Со склона падала струя, пушистая, как конский хвост. Грета хлебнула из горсти пару раз, потом подставила рот. Ледяная вода окатила шею, полилась за пазуху, от неё немел язык.

Оглянулась – по-прежнему никого. Расстегнула наручи. Как же без помощи снять латы? Пришлось порядком поизвиваться, но наконец избавилась от них, потом – от кольчуги, от пропитанной потом, задубевшей куртки и мокрой рубахи, от ботинок с острыми носами и липких портянок.

Тёплый воздух гладил голую спину, в воду ступить было боязно. Призраков не испугалась, а тут трушу! Грета рассмеялась сама себе – и нырнула.

О, как же хорошо!

Дно скользкое, в иле, течение сносит. Мыло бы…

На середине чаши показался лист, выгнулся, капли скатились с ворсинок. За ним – второй. Между листьями просунулся бутон и начал раскрывать по одному тёмно-розовые лепестки. Водяная лилия!

Грета подплыла ближе, выдрала из середины коричневый брусок с густым запахом дёгтя. Кто это, интересно, угадывает все её желания? Бог или дьявол?

А если… Если на самом деле она стала призраком и бредёт сейчас по подземелью, а всё это – морок?

Брр-р, холодно. Надо скорее разыскать братьев, где они тут. Или хоть кого-то.

Смыв с себя полвоза грязи, три вылазки и четыре года тренировок, Грета подтянулась на берег, выкрутила волосы. Она уже даже не удивилась, что у склона растёт куст с огромными мягкими листьями, которые словно ватой покрыты и отлично впитывают.

В самый широкий Грета завернулась, как в простыню, и вытянулась. Как же она устала. Древесина согревала спину, водопад рокотал, ветерок едва касался. Спать, только спать…

Нельзя, надо сначала найти братьев… Потом, всё потом…


Тянет куда-то вниз, темно, и горит огонь в горне, жарко, а снаружи воет декабрь, кузнецы отдыхают, не стучат…


Нет! Глупая, смертная плоть – не смей спать!

Грета распахнула глаза, волна дрожи прошла от шеи до пяток. Что-то щекотнуло запястье.

Встать!

Не получается, как будто кандалы на кистях рук и лодыжках. Она приподняла голову: глянцевый корень переползал голую ногу, словно змея – сучок. Корень утолщался на глазах, выпускал отростки, которые скользили под колено и дальше.

На лоб легла шершавая полоса, мягко придавила к земле.

Чувствуя, как лозы огибают локти, Грета заорала, рванулась – и не смогла даже плечи оторвать, их тоже держали.

Поймали! На минутной слабости, на греховной тяге. Грета плакала от злости. Рай, да, конечно! Сама сняла латы, бросила меч.

Лист-полотенце развернулся. Побеги струились по животу, как ручейки, разделились на рукава и окутали груди, коснулись сосков – раз, другой, ещё. Они щекотно спускались вдоль позвоночника, гладили подмышкой, сжимали бёдра пупырчатыми пальцами.

Соски стали острыми от прикосновений. Зелёные уступы поплыли, подёрнулись розовым. Облака разошлись, и в просвет стало видно совсем не небо – глянцевый деревянный потолок с набухшими каплями, которые срывались, падали на живот, в ямку у шеи, затекали в пупок.

Наконец, Грета поняла, что с ней делают. Обет давала, а тут!..

Она скинула сладкое оцепенение, скомкала и отшвырнула его. От яростной попытки вырваться кожа на рёбрах порвалась, из-под деревянных пут брызнула кровь, боль исполосовала тело.

– Я тебя разрублю! – закричала она в потолок. – Кто бы ты не был – человек, поганый бог или дьявол – покрошу на мелкие куски!

Корни отдёрнулись, куда-то все разом подевались. Но и без них Грета оказалась плотно прикована к полу, словно наполовину увязла в нём.

– Прости, – раздался со стороны уступа голос, похожий на скрип сломанной берёзы. – Ты вся слишком напря-аженная, хотелось тебя рассла-абить, перед тем как уйдёшь. И вообще тебе поло-ожено спать. Поспи, так легче будет. Хочешь ещё води-ички?

Острый лист с ложбинкой тыкнулся в подбородок, полилась роса. Но Грета до боли сжала губы, чтобы ни капли больше не попало. Стряхнув подлое питьё, прокричала:

– Уйду? Кто ты? Что за место? Где братья?

– Какие ещё бра-атья? – проскрипело в ответ. – Это место – только для тебя. Древо, необъятное хранилище умений и навыков. Ты прошла испытание, значит, достигла высот мастерства в своём деле, и теперь станешь частью Древа. Жизнь Греты фон Таупадель прожита. Теперь тебя ждёт новая – по правде сказать, совсем заждалась, личное время поджимает. Уда-ачи.

Уступ заполонили знакомые белёсые насекомые-зубы. Они прыгали на пальцы, стопы, теснились, рассаживались, запускали в мышцы тонкие хоботки. Было не очень больно, как оводы кусают, но под рёбрами ледяным комком вспухал ужас.

Это всё? Конец, тьма?

Уколов уже не чувствуется, тело немеет. Грета заставила себя читать молитву. Да пребудет воля Твоя…

Не помогает, зубов ещё больше, закрыли по шею. Значит – отходная.

Жизнь кончилась? Чушь, как же жизнь вечная?

Кишащее марево наползло, придавило веки.

Да пребудет Царствие…


========== 2. Гостья ==========


Древо дышало, пытаясь подстроиться под ритм этой Вселенной. В правом отсеке нижнего яруса, отделении с надписью «Броня» зажегся ещё один светильник. Он пылал алым и никак не хотел принимать спокойный цвет остальных.

Некто в зелёном плаще обошёл светильник кругом, проскрипел «чего же тебе надо, утихомирься уже», наклонил фарфоровый чайник с отколотым носиком и провёл по низу струёй, от которой шёл пар с запахом ромашки и земляники. Светильник мигнул – и налился багрянцем.

– Ну я уже не зна-аю! – воздел руки в широких рукавах обладатель чайника.

Он приходил ещё много раз, пробовал заклятия и цифровые коды, но упрямое сияние ярости не блекло.

А однажды светильник погас. Тот, в зелёном плаще, пожал плечами и облегчённо вздохнул.

Как оказалось – зря.

***

Потолок тянул вверх. Тонкие колонны были похожи на пальмы, они вздымали ветви-балки и перекрещивали их, как два ряда солдат перекрещивают мечи над головой павшего соратника. Вдоль стен стояли невероятные железные штуки, словно на мельнице, только всяких колёсиков и трубочек гораздо больше.

Чудеса! Марта, послушница госпиталя Девы Марии на Святой Земле, громко чихнула. Грянуло эхо.

Она приподняла край рясы, чтобы не измазать богатый пол: на нём столичные умельцы выложили цветную каменную мозаику с рыбами, грифонами и райскими птицами.

Пустое ведро Марта боялась поставить в этом изысканном дворце, прижимала к поясу. Как она оказалась здесь? А как оказывалась в других удивительных местах за последние день и ночь?

Посреди зала, на постаменте, возвышался пустой трон. Возле него стоял самый обычный походный орган, какие любят брать небогатые рыцари, отправляясь в Землю Обетованную – с деревянными клавишами и пятнадцатью парами трубок. Но что это, чудо? Клавиши нажимаются сами, и сама прокручивается стёртая ручка сбоку!

Орган наигрывал протяжную новомодную мелодию. «Ах, мой милый Андерсон?» Нет, ещё новее.

Из-за трона вышел воин Храма в кольчужной рубахе и с чёрным крестом на плаще. Марта перекрестилась: наконец-то свои! Никаких оранжевых небес, древесных коридоров и яйцеподобных существ.

– Приветствую, сестра, – склонил голову безусый воин. Его длинные каштановые волосы казались удивительно воздушны, а осанка говорила о хорошо прописанной родословной. – Ты из немецкого госпиталя, третий крестовый поход, второй год осады Акры. Могу я попросить тебя о помощи?

– Меня? – от изумления Марта стукнула ведром в грудь. – Да это мне нужна помощь!Со мной такое случилось, а потом ещё того удивительней!..

– Погоди, давай сначала присядем, – улыбнулся рыцарь и приглашающе махнул на узкий стол с двумя лавками. Дубовые, надёжные – как их можно было сразу не заметить? Однако Марта не заметила, раззява. Она села напротив камина, лицом к воину и начала:

– Понимаете, сэр, я носила воду из родника, там прудик со скользкими камнями, старый очень, квадратный. Больные всегда просят пить, и матушкам нужна вода, раны промывать, и вообще воды целая прорва уходит. Самое обидное, что вниз идёшь пустая, а наверх – переть, да пока верёвку с черпаком вытащишь, все руки в кровь.

И вот карабкаюсь я, значит, за веточки хватаюсь, да не удержалась – полетела. Чую, всё, разобьюсь, но ведро не отпускаю. Да тут странное произошло: куст лапы растопырил и меня схватил! Представляете? Вот Святая Анна свидетель, – Марта перекрестилась.

– Через миг ты оказалась в длинном дупле, – кивнул рыцарь, отведя в сторону серые глаза. Совсем юный, с широкими скулами и правильными чертами, только сильно измождён. Кажется, что-то сжигает человека изнутри, мучает.

– Да, дупло! – обрадовалась монашка. – А вы откуда знаете? Я из него выбралась, смотрю – место вообще другое. Пески розовые до горизонта, небо словно закатное, но солнце высоко. И битва там прошла, недавно совсем: дым курится, осадные машины разбросаны, чудные – слов нет, будто башни из слоновой кости, в которых понапихали всяких штук, а штуки-то эти через прорехи на свет божий лезут.

Проморгалась я, и воинов заметила. Смешные: представьте, к яичку куриному ручки-ножки приставить да в кольчугу одеть, они и будут. В их латах что-то прожгло дырки, молния или вроде того, и многие лежали мёртвые, а двое стонали.

Раненым известно, пить надо, вот я их и стала поить, хорошо ведро не всё расплескала. Из своей нижней рубахи сделала бинты, перевязала дырки. Один поднял свой арбалет – без дуги, зато с припёками – и на меня направляет, оттуда вместо стрел огонь. Ну я, понятно, оружие отобрала, связала беднягу на всякий. Солнце упало, и ночь до-олгая такая наступила, как две зимних.

Ух, и холодная! Сейчас снег пойдёт, башни стали колючие от инея. Я по ним лазила, сдирала обшивку с мягких стульев, раненых накрыла. У них по три пальца на каждой руке и зелёная кровь, верите, нет?

К рассвету с неба спустилась целёхонькая башня. Красивая, в ожерелье из факелов. Из неё вышли такие же округлые воины, забрали своих, да и меня хотели, махали арбалетами. Я уж и юбку подобрала, думала – как на гладкий мост наступить, чтоб не попачкать.

Только вокруг полезли коричневые ростки, быстро так. Лучи били в них, но ростки сомкнулись, а после снова я в дупле, и кругом кружились белые семена… И… Как сюда-то вышла? По-вашему – это забавно?

Рыцарь беззвучно смеялся, потом зааплодировал:

– Ага, вот из-за кого сонтаранцы начали поход против Земли-4! Они были в ярости. Говорили, что именно человек надругался над храбрыми сонтаранскими командос. Этот человек поил их водой, полной неизвестных бактерий, наложил на раны грязную ткань и двадцать часов измывался, читая лекции о милосердии и сострадании. Сонтаранцы не используют такие слова, даже когда ругаются. Но самое позорное – он не дал воинам умереть как подобает, на поле брани, а обрёк на унизительную медицинскую помощь.

– О, я не знала! – смутилась Марта. – А вы – откуда знаете? Кто вы? И что за место?

– Скоро всё расскажу, – нахмурился рыцарь. – Я – Грейн, и это из-за меня ты здесь.

– Из-за тебя? Ты меня сюда… привел?

– Привела, – Грейн улыбнулась изумлению монашки. Перегнулась через стол, схватила её за запястья. – Да, сестра, я – женской природы. И ты должна меня исповедать.

– Но я не священник! – попыталась вырваться Марта из железных пальцев. – Даже ещё не приняла постриг, как же отпускать грехи…

– Не важно, – серые глаза метались, словно ощупывая лицо собеседницы. – Ты – единственное существо во всей Множественной Вселенной, которому я могу исповедаться. Ты католической веры и из тех, кто стоял у истоков моего Ордена. Из тех усердных подвижников, которые беззаветно отдавали свои жизни ради спасения раненых, истинной верой создавали основу германского рыцарства…

– Нет, что ты! – перебила Марта. Ей, наконец, удалось освободить запястья и отодвинуться. – Ничего подобного. У нас просто несколько палаток из парусины, и раненых мало, в лихоманке больше лежат. Молиться мы часто не успеваем, и ты бы слышала эту ругань! Где там святость? Мухи тучами, червяки в ранах. Когда ветерок от Проклятой башни подует – так от вони и здоровые в обморок валятся. Тел в ров кучу набросали, не похоронили по обряду, теперь всё гниёт.

Она перевела дух и зашептала:

– А как монахинь обижают! Было – и меня к скале прижали, рубашку уже порвали, случайно матушка мимо бежала, спасла. Другой раз проклятому нечестивцу булыжник на голову свалился. Вот вчера уж думаю, и не вырваться, от троих-то, но тут сигнал на сбор прозвучал.

– И ещё тебя вши не кусают, – обронила Грейн.

– Да, правда! – огромные карие глаза Марты стали ещё больше. – У всех есть, меня только забыли. Я уж их ловила, за пазуху сыпала – убегают. Только Святой Анне известно, почему.

– Мне тоже известно: нас защищает Древо. Вмешивается незаметно, там камешек уронит, там нужному человеку напомнит о срочном деле, чтобы поспешил по своим делам, да и выручил тебя в опасный момент. Оно же переводит чужую речь. А против вшей – прививка, тело начинает выделять особый запах, и насекомые соскакивают.

– Древо? Что это?

– Сложно объяснить. Тебе же не знакомы такие слова, как изолированная вселенная и личный временной поток. Просто поверь, мы с тобой – один и тот же человек, который появляется где-то маленькой девочкой, растёт, учится, потом проходит Испытание – и оставляет свою память в Древе, чтобы снова войти в мир ребёнком и снова учиться, уже другому мастерству.

– Как один и тот же? – сжала виски Марта. – Глупости…

– Конечно, глупости, – собеседница с досадой откинулась на спинку лавки.

Почти всю стену справа занимало окно, в верхней половине витраж лучился разноцветными бликами. Сначала казалось, что понизу идут пустые ячейки, но Марта присмотрелась – и всё же увидела там стекло, невероятно прозрачное. Обычно мастер выдувает шарик, сплющивает его и убирает трубку. Посередине лепёшки остаётся пупырышек. Когда заготовка остынет, её вставляют в шестиугольную рамку. Окно из таких рамок напоминает соты, через него ничего не разглядишь.

Через это же стекло проглядывал весь пейзаж: стену затянули лозы, они огибали круглый тёмный сосуд.

– Кстати, из какого ты ордена? – спросила Марта. – У тамплиеров крест красный, на ионитов тоже не похоже – у тех белый на чёрном фоне.

– Ты даже не видела нашего знака! Это потому, что я жила на два века позже тебя… То есть не я – Грета.

– Грета?

– Да. Слушай.

И Грейн принялась рассказывать о девушке, надевшей доспехи брата. Как она погибла в бою на стенах замка, как была воскрешена Древом, чтобы снова погибнуть и снова восстать. Про райский сад, оказавшийся обманом, и знакомые Марте белые семена. Про тьму забвения.

– Удивительно всё, что с тобой случилось! – воскликнула монашка. – Что же это за призраки, которых и крест не берёт?

Грейн сложила пальцы домиком, усмехнулась:

– Да есть такие существа. Высаживаются на планету и делают из людей себе подобных. Среди солдат Четвёртой Империи бродит старое заблуждение, дескать, твари боятся золота. Где бы кибергады не появились, им тычут взятку благородным металлом. В результате «призраки» полюбили его и активно используют в конструкции. Но они не полностью из золота.

– А из чего?

– Композитный материал. Похоже на… Так, в твои времена к нанотехнологиям мог относиться только малый кузнечный молот. Похоже на дугу лука, которую склеили из четырёх пород дерева, роговых пластин, оленьих сухожилий и тысячи чертыханий.

– Это призраки заставили Феда грызть камни?

– Он тогда превращался, и ему требовались железо с силикатами. Если использовать только ткани человека – броню не построишь.

– Господь тебе помог их одолеть, не иначе.

– Киберы вели себя по стандартной схеме, – пояснила Грейн и развела руками, – как только они обнаруживают уязвимость в своей конструкции – тут же её устраняют. Но на апгрейд уходит время, а иногда время – именно то, что решает исход боя. Конечно, будь у них мейстер, который продумывает тактику, Грете не удалось бы победить. А чтобы создать мейстера, нужен тот, у кого мозг достаточно пластичный – например, ребёнок.

У Марты от разговора про привидения бегали мурашки. Или всё-таки вши, ура? Она половины не понимала из объяснений девушки-рыцаря, поэтому спросила:

– Так в чём же ты хочешь покаяться, сестра? В убийстве пятерых членов Ордена?

Грейн вся собралась, прижала подбородок к груди и процедила:

– Пойми, я братьев не убивала, это сделала до того киберсистема. Да Древо бы и не дало мне лишить жизни ни одну разумную личность. Призраки – пустые доспехи, не более того. Первый Запрет, его захочешь – не переступишь.

– Запрет?

– Нерушимые Запреты, - подняла глаза тевтонка, - всего четыре: «Не убивай разумных», «Храни чистоту», «Не приближайся к богам», «Не становись богом». Даже не зная о них, мы не в силах нарушить ни один.

– Получается – ты не можешь никого убить?

– Да. Но именно в чём-то подобном я должна признаться.

– Слушаю, сестра.

Рыцарь потёр ладонями щёки, закусил губу, словно удерживая стон. Лицо его кривилось, как от полыни.

– Я пребывала во тьме, – напряженно начала Грейн, – и тысячелетия были для меня взмахом ресниц. Поэтому, когда вокруг оказался круглый зал, уставленный механизмами, на языке ещё оставался привкус винограда, а изнутри рвалось негодование.


========== 3. Дворец колдуньи ==========


Грета вскочила. Её опять оковывал полный доспех, ножны приятно тяжелели на поясе. Восьмиугольное навершие, грани те самые.

Неужели? Всё на месте: сюрко с чёрным крестом, шлем, кинжал легко выходит – привычный, надёжный шелест.

Гулкий круглый зал заполонили железяки сложного вида. Словно кто-то расколотил башенные часы, начинил шестерёнки разноцветными верёвками и выбил на пластинках орнамент в виде квадратных червячков.

Что-то не так. Жарко здесь или холодно? Ничего не чешется, не давит.

И тут Грета заметила врага: ростом с конника, он стоял за громадной железной перечницей. Квадратный шлем был ему слишком велик, как и раздутые наплечники. Левая рука оканчивалась культёй, укреплённое на ней оружие напоминало посох с дыркой. Налокотники отсутствовали.

Меч вылетел из ножен, впился в прореху, вооруженная конечность отлетела, проскрежетала о перечницу, однако кровь не брызнула. Воин даже не двинулся.

Пустые доспехи. Или опять призраки?

Грета поддела концом меча шлем, сбросила его на пол. Ничего себе!

Туловище в три обхвата, к ней крепилась крошечная голова, с синими выпуклостями по бокам. Голова состояла из одних клыков, которые в три ряда обрамляли круглый рот.

– Эй, ты зачем мне майраразгрохала? – завопил кто-то сзади с искренней, детской обидой.

Между механизмов пробиралась девушка, её кожа приятно отливала зелёным. Прозрачную маску она сдвинула на макушку, прижав усики.

– Кто ты? – спросила Грета, выставив меч.

– Тирейн. Да я с Земли, не бойся.

Девушка улыбалась так, как будто в чём-то обвиняла и тут же прощала. Она шмыгнула мимо, подняла культю с трубкой. На зелёный лоб, скрипнув, упала маска. Тирейн вынула из кармана штырёк, конец которого раскалился докрасна сам, без печи, и стала водить им между наручем и обрубком. Посыпались искры.

– С Земли? – не поняла Грета. Честно сказать, она вообще ничего не понимала. Колдовство? Почему латы как будто легче, чем обычно?

– Ну да, пятьдесят второй век. И не надо на меня так ксенофобно смотреть. Понимаю, ты из тёмных времён, когда люди женились только на себе подобных, и мой вид тебе в диковинку. Моя бабушка – малмут, от неё и усы. А теперь я лучше выгляжу?

Тирейн достала из сумки матовую коробочку с локоть, засунула руку внутрь, щёлкнула. И тут же вместо неё возник рыцарь в тевтонском сюрко. Превратилась? Вот ведьма.

Рыцарь гулко засмеялся под шлемом, снова щёлкнул коробочкой – и стал Тирейн. Она похвасталась:

– Сама собирала. Способ зайгонов, биологический, чтобы совместить его с техникой ушло полгода и два никелевых метеорита. Я из НАВИ, Нового агентства временной информации, отдел Сбора технологий. Ношусь по космосу, изучаю разные штуки, приспосабливаю под землян. Меня больше интересует защита и маскировка.

О чём она болтает? Заклятия свои плетёт, хочет опутать. Читать Аве Мария, не слушать бесовских слов!

– Ты ведь мастер по древней броне? – Тирейн разглядывала поножи Греты, высвободив один усик и подняв бровь. – На фонаре проступила такая надпись. Поделишься знаниями? Извини, первый раз в Древе, ещё не поняла, как тут всё устроено. Однако, это потрясающая вещь! Можно добыть инфу с тысяч планет, из любых эпох. Агентство не разрешает летать в прошлое глубже двадцатого века, там, и так, порядком напортачили, а Древо – это просто парсеки возможностей.

Какие поганые речи плетёт колдунья, всё про полёты, на мётлах небось или в горшке. Грета сжала рукоять меча – тоже крест, от нечистых должно помочь. И спросила:

– Это твой дворец? Я в плену?

– Ха, конечно – дворец! – Тирейн развела руки и закружилась. Отсмеявшись, посерьёзнела, склонила голову набок:

– Мой разум. А ты – записанная на него мнемокопия когда-то жившего человека. Ну, я так понимаю.

Если Грета пленник – зря ей оставили оружие. Или колдунья настолько сильна, что не боится? Уточнила:

– Значит, вокруг не преисподняя?

– Какая ещё преисподняя? – Тирейн посмотрела укоризненно. – Забудь про рай, ад, богов и прочую ерунду.

Грета помолчала. Потом глухо спросила:

– Во что же ты веришь?

– Я? В прогресс. В цивилизацию, в гуманность и всеобщее равенство.

– Это языческие боги! – плюнула Грета и рубанула наотмашь. Меч развалил колдунью пополам, но та не умерла.

И не умирала ещё долго. Стены кричали, изгибались, по ним шли багровые волны. Грета замахивалась и опускала клинок. Сейчас зачарованный замок рухнет, погребёт под собой и рыцаря, и злую фею.

Из колдуньи сыпалось серебро, похожее на инструменты кузнеца или ювелира. Может – ключи от темниц? Грета склонилась, собрала их.

Отрубленная голова с одним сломанным усиком шевельнулась, беззвучно закричала. Удар – и она распалась, выпустив серебристое облачко, которое метнулось вправо, влево – и объяло Грету.

На стенах зала появились образы.

Прорва звёзд вокруг. Дом-улей, его квадратные блоки едва касаются друг друга краями, не понять, как не падают. Спиральная галактика. Существо из щупалец, с глазом посередине, протягивает чашечку кофе. Квазар.

Образы мелькали, неслись галопом:

Помидорки черри. Тройной интеграл. Пластмассовая лилия-заколка. Голограмма. Индюк. Временной парадокс. Вантуз.

Именно тогда Грета фон Таупадель перестала существовать. Как обвал, её погрёб под собой опыт 15-летней Тирейн, углублённый курс ксенотехники Свободной Академии, любовь к урдособакам, талант изобретателя.

И – потрясающая избалованность. Дети будущего зубами рвали свой новогодний подарок, даже если им приспичило завести королевскую кобру из обогащенного урана.

Тирейн растеряла все древние моральные ориентиры. Новое человечество свободно скрещивалось со всеми, кто стоял на двух ногах. А с теми, кто не стоял – опускалось на четвереньки и тоже скрещивалось. Они не знали ограничения ни в чём, любое желание мгновенно исполнялось. Есть ресурс? Немедленно его употребить!

В мире, где осталось государство Тевтонского ордена, ещё наручных часов не придумали. Тирейн же легко скакала во времени. У Греты захватило дух от всего, что она знает и может.

Теперь уже не Грета – Грейн. К ней перешло личное время и Путь, который нужно пройти.


Марта слушала, закусив пальчик. На стенах зала висели ковры из шёлка, гобелены с цветными рисунками. Вот ангелы нанизывают на копья красного змея. Единорог в неволе, его привязали за шею к пальме, обнесли забором, а за забором ягодки, цветочки, разнотравье – благодать, в общем. Вот апостолы в лодочке рыбку ловят.

Монашка недоверчиво переспросила:

– Так там действительно была ведьма?

– Тирейн-то? – грустно усмехнулась рассказчица. Кажется, ей трудно давалось это имя. – Какая ещё ведьма, всего лишь наивная девчонка с кучей навороченных игрушек.

– Но ты ведь её убила!

Гобелены по обе стороны от камина затрепетали. Наверное, за ними прятались щели и поддувал сквозняк. Край полотнища с апостолами на мгновение загнулся, под ним мелькнул странный рисунок. Марта решила встать, рассмотреть его…

Однако Грейн взяла за плечо и усадила обратно. Сама вскочила, прошлась туда-сюда. Потом снова устроилась напротив и сложила руки на груди.

– Понимаешь, Марта, Древо не позволило бы мне кого-либо убить. Мы обе находились в пределах одного разума, так что я просто стёрла часть информации. Удалила старый файл. Это не нарушает ни людские законы, ни Заповеди.

– Разве ты очнулась не в колдовском дворце?

class="book">– Какой дворец? Девочка из будущего скопировала Грету в свой мозг. Зря. Мне потом звонили подружки Тирейн, её мама. Красный колючий тип говорил, что начальник, угрожал уволить за кражу временной капсулы. А я взяла кинжал и вырезала из запястья чип, пусть на заднем дворе в двенадцатом веке звонит, кнехтов развлекает… Ладно, давай расскажу по порядку.


Перед погасшим светильником лежала девушка с усиками на макушке. Она дёрнулась, встала, глянула на свои зелёные пальцы, тряхнула ими брезгливо, посмотрела снова.

С отвращением ощупала облегающий оранжевый комбинезон, скинула с головы маску сварщика. Всего один слой одежды, срам-то какой! Тело Тирейн уже набрало женские формы, оно не имело понятия о посте и пятничных ударах бичом. Желудок булькал, требовал еды, нежную кожу шеи натёр ремешок, она жаловалась.

Ничего, строптивая лошадка, ты узнаешь кнут и стремена!

Сквозь лиловую радужку зрачков проступила сталь. Грейн вырвет братьев из пекла. С гиперпространственным кораблём, с возможностями перемещаться во времени, с дезинтеграторами и лазерами – да проще кофемолки.

И найдёт для братьев Рай.

Нет Рая? Откуда вы знаете – искали? Плохо искали.


Первым делом она подошла к горящему слева фонарю и уставилась на него в упор. Через минуту неровный свет не выдержал, сжался в жгут, забился вдохновенным, летящим почерком поэта:

«Инструкция пользователя.

Яблочки рви, а листики не трогай.

Не наступай на свою тень.

Не сходи с Пути, сошла – вернись» и так далее.

Глупышка Тирейн видела эти слова, но не нашла времени прочитать и вдуматься. Что ж, теперь у неё вообще нет своего времени.

Грейн не просто читала, она выжигала оттиск каждой строчки на стенах своего разума. Не трогать листики – значит, нельзя брать личность целиком. Только нужные умения, навыки.

На самом деле, Тирейн хотела получить знания Греты о доспехах средневековья (ага, вот как называется наше время: Средние века. Ещё не отважные покорители звёзд и пожиратели черри, но уже и не обезьяны. Что – обезьяны?! Это курс истории, по-вашему? И где тут Адам? О, нашла, Адам Смит… Стоп, какие ещё рыночные отношения? Не на рынке у них были отношения, а в саду! Ох, ну и каша в голове!)

Тирейн требовалось только «сорвать яблочки». Она же скопировала Грету целиком в свой разум, за что и поплатилась. Горе тому, кто пропускает инструкции.

Вдоль стены бежали белые семена – те самые отвратительные твари, которые отняли тело Греты и поместили её в небытие на вечное хранение. Жаль, меча при себе нет.

Не до личных счётов– надо вытаскивать братьев. Значит, придётся освоить все возможности. Грейн подняла ладонь (ну и противный же цвет!) и сосредоточилась. Как там записано? Удлинить мысленно руку, представить, что гладишь существ, попросить помочь.

«Зубы» остановились. Кажется, ощущаешь пальцами гладкие закругления, семена ластятся в ответ, переворачиваются – животик почеши. Резкий взмах кисти – и они подпрыгивают, втыкаются в стену.

С этим ясно.

Грейн отвернулась к светильнику, перечитала огненные слова. Древо может перенести в любое место и время, где есть растительная жизнь (1). Попробуем.

Братья, я иду к вам.


Комментарий к 3. Дворец колдуньи

(1) Хотите узнать, каким образом Древо перемещает кого-то с одной планеты на другую? Тогда присмотримся к биосфере – это все растения, животные, бактерии и прочая мелюзга, объединённые в один организм. Помните В.И. Вернадского? Он считал, что высшая ступень эволюции биосферы – ноосфера, человеческий разум, который изменяет природную оболочку планеты под себя.

Ага, а гриб растёт лишь для того, чтобы его съели черви. На самом деле, биосфера развивается сама по себе, независимо от человека. Она уже давно шагнула за пределы отдельных планет. Её части связаны информационным полем, которое пронизывает и пространство, и время. Это поле проникает из будущего в прошлое, расстояния между звёздами для него – не преграда.

Каждое тело можно разобрать на элементарные частицы и передать сведения о его строении в любое место космоса. Главное, чтобы было кому собирать: если жизнь в пункте назначения развита слабо, то не хватит ресурсов на создание нужного объекта.

Что же такое Древо? Всего лишь одна из структур биосферы. Древо использует её возможности и защищает от определённых угроз. Присутствует везде, где есть растительная жизнь. (Концепция авторская).


========== 4. Замок Мальборк ==========


Девять не пробило, а воздух с каждой минутой наливался жаром. Туристы слушали неохотно, фотографировали только если носом тыкнуть в «отличный вид». Да и что за группа – парочка девчонок-инстаграмщиц, пенсионерка в синей шляпке с вуалью и дядька с круглым животом. Его взгляд безуспешно искал пивной ларёк. Увы, он натыкался лишь на кирпичную кладку, затянутую тёмно-зелёным плющом.

Пани Лидия Эва водила экскурсии ещё в те времена, когда замок представлял из себя живописную руину, нечто вроде шубы, которую попробовала моль всех возможных калибров. Великая Отечественная, что поделаешь. Гид собралась и выдала свой самый таинственный тон, с подвываниями:

– Над ансамблем древних зданий возвышается Главная Башня. Многие встречали там призрак княгини. Она появляется в монашеской рясе, ищет своего погибшего возлюбленного. Идём дальше. Обратите внимание на этот участок стены. Думаете, реставраторы про него забыли? Отнюдь, он сохранён специально. Видите вот эти выбоины? Они оставлены неизвестным орудием: слишком лёгкие повреждения для ядра, и слишком широкие для копья или пищали.

Самое интересное, согласно новейшим исследованиям, появились выбоины в совершенно разное время, в период с тринадцатого по двадцатый век. Посмотрите, на верхней остались следы древнего раствора – предполагают, что вмятины неоднократно заделывали, но они возникали снова…

Тут пани Лидия осеклась. Позвякивая о плиты дорожки, со стороны моста шагал рыцарь в плаще с чёрными крестами и в латной броне. Фестиваль же давно прошёл! Или фильм снимают? Вроде не предупреждали…

Ряженый подошёл к пенсионерке, бесцеремонно сцапал с её груди фотокамеру, повертел – и рыкнул:

– Цифровая? Опять, что ли, двадцать первый век?

Дальше последовала грохочущая фраза на немецком. Кулак в латной перчатке врезал по раритетной штукатурке, из стены выпал серый кусок не менее чем на полтыщи долларов.

Пузатый дядька ещё больше надулся, недовольно скривил губу:

– И вы это называете историческим костюмом? Тевтонцы на самом деле не носили шлемы с дланью. Тоже мне, реконструкторы!

– Ты там был? – железный палец смотрел чуть выше круглого живота. Узкая щель шлема, казалось, светилась злобой.

– Я в Википедии читал, – веско ответил знаток. – И уж связка отмычек у пояса – точно лишняя.

Рыцарь резко развернулся и протопал в арку, к Зимнему рефектарию, потом свернул направо, смахнув по пути полосатую ленту.

– Молодой человек, подождите, – кинулась следом пани Лидия. – Туда нельзя, закрыто!

Она обогнула угол – и упёрлась в тупик. Крохотный закуток между стен заполонили куски плит и доски, на полукруглой двери висел наглухо ржавый засов.

Никакого рыцаря!

Лишь земля на газоне чуть заметно шевелилась, как будто силясь произнести немецкое ругательство.


От заиндевелых полей веяло безысходностью. Кругом блистали инеем кирпичи, фиолетовые листья плюща ещё не успели опасть. Мариенбург – нет, сейчас Мальборк – отстроенный, новый. Не то, что в прошлое посещение, когда все стены источила война. Только собор без крыши, хотя и там уже ставят леса.

«Не наступай на собственную тень». Грейн раз за разом заходила в Древо, настойчиво настраивалась на время осады после битвы при Танненберге, но самое близкое, куда удалось попасть – тысяча пятисотый год, когда всюду здесь уже звучала польская речь.

Ещё один раз выбросило в период мейстерства Винриха фон Книпроде, судя по недостроенной башне Нижнего замка и запуганным обитателям. Ни у одного из конных рыцарей не пестрела чеканка на броне, не вился узор на ножнах. Мимо прошли в ногу кнехты, никто не разговаривал. Густав рассказывал, в те времена за лишнее слово могли и четвертовать.

Братья знали о Грете целый год, однако комтуру ни один не открыл. А она собирала грешки за всеми, хотела стать идеальным рыцарем Ордена. Стала ли? Древо приняло Испытание. Считает, значит: стала.

Да что оно может понимать, деревяшка эдакая.

Где братья? Где кони? Старые кирпичи, вот и всё, большего не осталось. А вдруг, тьма забвения – не проклятие, а благословенный дар, который Грета совершенно напрасно отказалась принять?

Грейн – не Грета. Если взяла на себя Путь, обязана его пройти.

И пройду. Когда отыщу братьев.

Оранжевый комбинезон был ужасно неприличным, как только на глаза попалась бесхозная монашеская ряса, натянула её сверху. Сойдёт, пусть влажная. Однако на шестом перемещении в Древе что-то замкнуло, и вместо тела Тирейн оно выдало прежнее, в броне. Ура. Правда, одно неудобство: сколько эту броню не снимай, она появлялась снова при следующем шаге в портал.

Глюк. Так можно однажды и хорьком каким-нибудь оказаться. Или мухой. Древо живое, у него свои законы, своя логика, может быть и разум тоже. Эх, если бы корабль НАВИ мог залетать в прошлое дальше двадцатого столетия! С техникой проще – от неё хотя бы знаешь, чего ждать.


Марта оживилась:

– Летучий корабль? Про такой сказка есть. Всех, кого встретишь, надо туда сажать, хоть обжору, хоть на одной ноге, хоть сумасшедшего или злого волка. И как там столько народу помещается? Видимо, он внутри больше.

– Ещё какой летучий! – улыбнулась Грейн. – Разработка пятьдесят второго века, лети куда пожелаешь. Можно в любую точку Вселенной попасть, даже в пятимиллионный год. Правда, после каждого перемещения во времени он должен четыре земных года вертеться на близкой к Солнцу орбите, я его обычно оставляю и пользуюсь Древом, чтобы взять заряженный. Человека три в кабину влезет, но с трудом – маленький. А будь он побольше, пришлось бы ещё дольше заряжать.

Монашке надоело сидеть, она выскользнула из-за стола и прошлась, делая вид, что разминает ноги. На самом деле ей не давал покоя рисунок под гобеленом. Почему его завесили?

Лениво миновав камин, Марта не глядя протянула руку, чтобы приподнять край… И наткнулась пальцами на нечто гладкое и холодное. Сталь нагрудника! Каким образом Грейн оказалась здесь так быстро?!

Смутившись, гостья прошла на своё место и спросила:

– Так ты нашла своих братьев?

– В прошлом – не смогла. Поэтому решила искать в будущем.

– Как это?

– Вспомнила про стеклянных тёток. Если у них в базе хранятся все когда-либо жившие люди – значит, и Бриан с Одо там есть? Только на станцию Свидетельства (1) сложно проникнуть, наставили трансдукционных барьеров. Сколько я не подбиралась вплотную, одолеть защиту не удалось. От Древа тоже толку мало, ростки не проклюнутся в открытом космосе.

– Но ты туда всё же проникла?

– Разумеется. Можно сравнить взлом информационной системы со штурмом замка. Представь, что замок обнесён не тремя могучими стенами, как Мариенбург, а восемью. Если штурмовать напрямую, никаких сил не хватит. Надо высылать лазутчиков, которые пробираются за стены, обманывают стражей, вербуют сторонников и открывают ворота.


Зал Свидетельства наполняли обречённые на смерть. Арочные ниши уходили спиралью вверх и терялись в сиянии. Девочка двенадцати лет сжимала прялку, её голубое платье с пышным кринолином едва пролезло в проход телепортатора. Она не казалась грустной или растерянной, как остальные – скорее всего, ещё не понимала, что случилось.

Хелен подошла к ней, качая прозрачными бёдрами, произнесла обычное «приветствую вас в зале мёртвых», и положила на рыжие волосы ободок-сканер.

Но девочка сорвала прибор, зацепила на нём свою прялку. Хелен не успела среагировать: прялка раскрылась вдоль, выпустила металлические штыри-пальцы со множеством суставов. Штыри вонзились в провода.

Сначала погас нижний ряд фигур слева, потом в верхних ячейках стеклянные люди стали исчезать один за одним.

– Система безопасности, вы спите?! – закричала в панике Хелен.

– Они отключились первыми, – невинно ответила девочка. Глаза у неё были не голубые, как показалось в начале, а цвета ртути. – Хороший вирус, правда? Специально под вас разрабатывала.

– Что?! – Хелен уставилась на хакершу, которая скучающе улыбалась. – Это вирус? Сейчас каждую секунду гибнут десятки людей, ты хоть отдаёшь себе отчёт, что убиваешь их?!

– Нет, всего лишь стираю информацию, – парировала девочка и подмигнула. – Украденную вами память. Но могу прекратить.

– Если?

– Если вы предоставите мне вот этих людей.

Девочка вытащила из бисерного мешочка на поясе миниатюрную брошь-розу. Роза выпустила белый луч, сфокусировалась голограмма: смуглый рыцарь с оспинами на носу, коротышка наглого вида, бородатый толстяк, плутоватый дрыщ с подкрученными усами, пьянчуга.

Хелен – компьютерный интерфейс, соединённый с полиморфной базой данных, – устало закатила глаза и простонала:

– Всё, что тебе нужно? А просто попросить, не обрушивая систему – нельзя было?!

– Не в моём стиле.

Прозрачная дама, абсолютно лысенькая и голая, уставилась перед собой. Приплюснутый нос блестел, по широким губам бегали синие искры. Наконец, она произнесла:

– Ответ отрицательный. Запрошенные люди не занесены в Свидетельство, поскольку перед возможным сканированием их охватила киберзараза, подобные данные опасны для нас. Сожалею.

Девочка сжала кулаки и выдала любопытную фразу на немецком, потом ещё и ещё.

Хелен сначала молча слушала, следя за окнами. Они исчезали по витку спирали в секунду. Потом не выдержала:

– Так у тебя есть антивирус?

Поток ругательств оборвался. Девочка провела кончиками пальцев по «прялке», штыри вздрогнули, заизвивались – и отдёрнулись. Армагеддон на борту станции прекратился.

В зал влетел челнок НАВИ на автоматическом управлении, поднял панель. Девчонка скинула кринолин, запрыгнула прямо на ходу в кабину, выдала «до скорых встреч», и миниатюрный корабль спокойненько убрался со станции.

– Проверить целостность трандукционных барьеров! – завопила Хелен.

– Трандукционные барьеры отключались под воздействием вируса, сейчас восстанавливаются, – сообщила система безопасности. – Отследить перемещение челнока не представляется возможным.

Хелен исчезла – какая теперь работа, нужно провести тотальную диагностику. Ох и не к добру это «до скорых встреч!»


Комментарий к 4. Замок Мальборк

(1) «Свидетельство» во главе с Хелен Клэй появляется в серии Доктора Кто «Дважды во времени».


========== 5. Ад ==========


В сводчатом зале потрескивал огонь, вдоль потолка шла фреска, она изображала батальную сцену. Кони, копья и люди перемешались и слиплись в один пёстрый комок, непонятно, режут воины друг друга – или обнимаются.

– Какая жалость! – воскликнула Марта. – Значит, ты не нашла там своих друзей?

Грейн схватилась за голову, дёрнула волосы, с досадой отвернулась. Ветер свистел всё громче. С полки над камином свалилась чугунная фигурка рыцаря и разлетелась, словно была из хрусталя.

– Да толку, если бы и нашла, – проговорила хозяйка. – Всё равно Свидетельство хранит лишь копии памяти, а не живых людей. Ни рая, ни ада, Марта. Ни рая, ни ада.

Надолго повисло молчание. В щели сильнее и сильнее задувал ветер, словно снаружи начиналась гроза. Но через окно не разглядеть ничего, кроме стеклянного шара, зажатого между лиан. Наконец, Марта решилась спросить:

– А потом? Ты продолжила их искать?

Грейн воззрилась на собеседницу, как будто первый раз заметила. Покачала головой:

– Я поняла, что слишком мало понимаю в окружающем, умею недостаточно. И принялась учиться. Первым делом разложила по полочкам знания, доставшиеся от прошлой хозяйки. Добивалась полного порядка, однако вдруг вылезало неизвестно откуда новое и принималось метаться, круша шкафчики. Не сразу я поняла, что так ведут себя озарения – проявляется талант Тирейн.

К тому же, её Путь постоянно звал меня: стоило увидеть систему маскировки каких-нибудь тонсинианских летучих мышей, тут же руки тянулись к чертежам. Как исполнить подобное в технике? Этот вопрос не отпускал, пока не получится, зудел и затмевал солнце.

Открылась способность видеть будущее. Нет, не ахай – передо мной лишь разворачиваются возможные варианты, могу определить наиболее вероятный, а что точно случится, не знаю. К тому же, у меня оказалось слишком много ненужных качеств: миролюбие, усидчивость, сродство к лошадям и прочее. Они рвали мозг на части. Пришлось отдать это всё обратно в Древо.

– А разве душевные качества можно брать и отдавать?

– Можно, Марта. Для нас с тобой. Я хватила лишку, пока искала способ проникнуть в Свидетельство. Надо было найти девочку, которая умирает перед первым попаданием в Древо, ещё до Испытания. Открыла подходящий фонарь, скопировала такую себе, выспросила подробности смерти – и уничтожила. Тогда-то ко мне и перешли потрясающая способность к вышиванию объёмной гладью и заразительный смех.

– Уничтожила?!

– Совсем не то, что ты думаешь! Стёрла мнемокопию личности, забрав навыки. Вернулась к моменту гибели вышивальщицы, пораньше отправила её в Древо и заняла место перед пяльцами. С прибором маскировки, который изобрела Тирейн, это оказалось легко. Ворвались революционеры, проткнули шпагой. Я надеялась, что меня тут же возьмут к себе стеклянные тётки, но просчиталась: оказывается, им не каждый нужен. Потом корни утащили, вылечили. Пришлось проделать всю тягомотину с допросом и уничтожением ещё шесть раз, и на седьмой – получилось! Я очнулась на корабле Свидетельства.

Марта прикрыла рот ладонью. Она наконец-то поняла, почему тевтонка жаждала отпущения. Уняв трепет, монашка проговорила:

– Ты убила восемь девочек? Просто чтобы пройти, куда тебе надо? И ещё Тирейн…

– Не убила. Их личности хранятся в Древе, я уничтожала лишние копии. Кроме Тирейн, конечно. Но сотворенное во имя целей Ордена не может быть греховно.

– Ты это сотворила для целей ордена? Или для своих?

– Да какая разница?!

– Вот именно – никакой.

Грейн откинулась на спинку лавки и процедила:

– Кто ты вообще – послушница при лагере? Что сама сделала выдающегося?

– Я просто носила воду. Очень много воды требуется, знаешь ли, до полусотни вёдер в день. И всё время в гору, носила и носила. Больше – ничего. Отпускаю грехи твои, сестра, во имя Господа, Аве. Или ты в чём-то ещё собираешься покаяться?

Серые глаза сузились.

– Ещё я должна покаяться в уничтожении послушницы Марты.

– Неужели ты, – испуганно проговорила та и сжалась, – хочешь меня убить?

Грейн устало вздохнула:

– Это не убийство, сколько раз объяснять. Древо не даёт убивать. Ты – мнемокопия. Всего лишь сотру тебя из своего мозга.

– Так значит…

Марта вскочила, запнулась об лавку и чуть не свалилась. Монашка с изумлением осматривала зал с тонкими колоннами и сводчатым потолком. Она в ужасе прошептала:

– Всё вокруг – твоё сознание? И я – всего лишь отпечаток? И ты сотрёшь меня, как след на песке?

Грейн медленно поднялась, вышла из-за стола и попыталась улыбнуться, но юное лицо перекосилось жуткой гримасой. Гобелены колыхались, ходили волнами. И вдруг ветер завизжал, взревел, и полотнище с апостолами сорвалось, полетело и врезалось в стол, опрокинув его. Стало видно рисунок на стене…

Не рисунок.

Серая штукатурка кое-где ещё оставалась, из-под неё скалились кирпичи. Позеленевшие, скользкие. Их посекли снаряды, скололи ядра, слизали потоки воды. И на кирпичах, и на штукатурке темнели кляксы – пятна крови.

Марта сделала шаг назад. Из-под ноги выкатилось нечто гулкое, болотного цвета…

Голова! На обтянутом кожей черепе сохранился один усик. Посреди лба мумии зиял пролом. Она открыла рот с выбитыми зубами и беззвучно закричала.

Из горла Марты вырвался странный звук, среднее между стоном и мяуканьем.

– Прости, – поморщилась Грейн. – Мне не следовало брать тебя из Древа вот так вот, личность целиком. Но я должна была кому-то исповедаться. А ни одно существо во всей Множественной Вселенной для этого не подходит лучше, чем ты, моя сестра по вере. Я сама.

– Ты могла бы вернуть меня обратно, где взяла.

– Тогда ты запомнишь сегодняшнюю беседу. И не останется никого, кто мог бы меня исповедать, а Устав предписывает делать это семь раз в год. Не бойся, ты не умрёшь; твоя память навечно запечатана в Древе. Больно, да; но Господь завещал нам терпеть, страдание очищает. Где он, правда – Бог?

– Бог – он в душе! – воскликнула Марта, пятясь.

Грейн усмехнулась, обвела широким жестом зал:

– Вот она, моя душа. Ты видишь здесь кого-нибудь, кроме нас с тобой?

Тевтонка неспеша приблизилась, вглядываясь в точку чуть ниже подбородка монашки. Но ведь никакого пятна там нет, зачем?..

Марте под коленки врезался ледяной рычаг, она плюхнулась на попу – и тут же вскочила. Грейн плавно извлекла меч и спросила с живым интересом:

– А у тебя? У тебя внутри есть Бог? Давай поищем? Брат Конрад порой вытаскивал из подопечных занятные вещи. Один раз даже попался перстень с рубином.

Она скривилась и продолжала:

– У комтура была вечная проблема, жертвы слишком быстро умирали. Смертные тела хрупкие. Другое дело сознание: его не так просто уничтожить, разруби на мельчайшие куски – обрубки продолжат жить и чувствовать.

Монашка стукнулась спиной о стену. Куда бежать? В этом замке одна хозяйка, всюду найдёт, и не единого выхода, за сводчатыми арками – глухая кладка.

Марта подняла кроткие глаза с густыми ресницами. Но чёрные зрачки излучали не страх – жалость.

– Грейн, – позвала она, как кличут упавшего в колодец. – Грета. Неужели в тебе не осталось ничего человеческого?

– Человеческого? – тевтонка запрокинула голову, рассмеялась. – Ты ещё не поняла? Люди – это снежинки, они тают на ладони – и нет их. Лишь щерятся глупые болванки стеклянных тёток. Мы с тобой не люди.

– Что тогда?

– Что? Спроси у своего бога, он ведь всеведущ.

Марта грызла запястье. Что так колотится в груди у мнемокопии? Страх? Она прижала к носу ладони, зашептала «Аве Мария». Грейн ждала.

Когда шёпот стих, двинулась вперёд. Занесла меч, отчеканила «Гнад дир Готт»… Монашка закрылась рукавом:

– Христос говорил нам о милосердии!

Грейн опустила клинок, оперлась на него. И ссутулилась.

– Христос. Я искала его в прошлом, искала в будущем. На других планетах, и среди межгалактической пустоты. Я не нашла, Марта.

Послышались всхлипы. Смеётся? Плачет? Не разобрать.

За окном протянулась рука в кольчужном рукаве, распахнула фонарь:

– Иди, – тихо сказала Грейн и кивнула на круглую дверь, которая проступила в арке справа. – Мне больше не нужно исповедоваться. Никто не нужен.

И замерла, как статуя в костёле древнего замка.

Через минуту Марта набрала побольше воздуха, сделала шаг в бок, к спасению. Мелко переступая, она пробралась вдоль подоконника, затем по стене к арке, нащупала круглый косяк, развернулась, кинулась открыть – и не смогла. Что за дверь? Ровная, белая, ни ручки, ни трещинки!

Марта толкнула, налегла, ударила плечом – не получается! Она в отчаянии прислонилась затылком и ощутила гладкую, тёплую поверхность.

Грейн стояла всё так же. Спит? Или наблюдает? Сейчас очнётся, сейчас передумает. А может – специально даёт надежду, как подраненному мышонку?

Когда убивают сознание, оно не может забыться в обмороке, оно захлёбывается болью до конца.

Монашка облизнула губы и попросила чуть слышно:

– Открой? Не могу…

Рыцарь встрепенулся, поглядел строго. Пошёл к Марте. Она чувствовала себя сейчас тем комочком из снега, о котором рассказывала матушка Иветта.

Грейн приблизилась, подвинула монашку и нажала на квадратный барельеф сбоку от двери. Гладкая поверхность отъехала в сторону, освобождая проход. За ним простирался коридор, стены лучились кремовым светом.

– Прощай, – выдохнула Марта, скользнув прочь из зала, где под фресками темнела кровь. – Желаю тебе найти Его, Грейн.

Фигурка монахини сложила ладони в молитве, из сияния протянулись ветви и сомкнулись вокруг неё. Фонарь захлопнулся. Он горел кротко и ласково.

Рыцарь с чёрным крестом на груди ещё минуты три смотрел на тёплый шарик. Вокруг кожаных сапог копошились божьи коровки.

А потом крестоносец выпрямился, повернулся и двинулся прочь, чтобы никогда больше сюда не приходить. Он шагал с такой решимостью, что изгибы коридора спрямлялись перед ним, тупики расступались аллеями, а затянувшие проход виноградные лозы спешили всосаться в пол.

Один раз на дороге оказалась фигура в зелёном капюшоне, но она поспешно отступила и слилась со стеной.

***

Конрад всегда был хаускомтуром Мариенбурга. Сменялись великие магистры, великие маршалы, великие комтуры, а Конрад… Конрад оставался при замке. Он знал, где взять десяток боевых коней в подарок венгерскому королю, как сделать, чтобы стены стояли и пиво не кончалось. Даже при осаде.

Но паршивый заяц сильно подпортил репутацию. Вот кто разболтал Магистру, что косой когда-то мяукал? Наверняка один из поварят. Ничего, главное – вернуть в казну деньги Генриха. Погиб же и ничего так и не подписал, сукин сын. То есть дочь.

Длинноносый нотариус в лиловом платье поклонился и положил на стол пять свитков.

– Теперь всё в порядке? – спросил Конрад. – Никто не подкопается?

– Пришлось применить все связи, чтобы достать фамильную печать Таупаделей, – медово улыбнулся нотариус. – Не беспокойтесь, бумаги абсолютно законны. Всё наследство достанется Ордену, ни один эксперт не опровергнет подлинность подписи и оттиска.

Комтур грохнул на стол мешочек с золотом. Нотариус принялся пересчитывать дукаты.

***

Тевтонка неслась по Осенним покоям Древа, потолок застилала листва. Мимо виска шлёпнулось яблоко. Грейн зло пнула его и крикнула в никуда:

– Это знак, да? Ты пытаешься разговаривать со мной? Тогда скажи.

Она крутанулась, задрала лицо к сводам.

– Ты, Древо! – заметалось эхо между стволов. – Прорва бестолковых знаний и никчёмных навыков, всякого хлама – скажи, что ты знаешь о Боге? У тебя вырезано на всех дверях «не приближайся к богам», «не становись богом». Так покажи мне Его!

В грудь ударил ледяной ветер, град шибанул по забралу и латам. Спину ожгло, застучали песчинки, обкатанные в барханах. На стволах раскрылись белые цветы с жёлтыми тычинками, воздух наполнился облаками пыльцы. Пыльца серебрилась, сгущалась, ложилась в образы.

Вихрастый дядька с косматой синей бородой, палящий из обреза. Тор, бог грома. Он изменил свою Вселенную, чтобы не проиграть в войне, и теперь воюет вечно. Если перестанет стрелять – его мир растопчут.

Женщина с шестью тяжелыми грудями по кругу. Её планета должна была сотни лет назад выродиться, но Изида раз за разом исправляет историю, подкидывает своим амазонкам мужей то из других галактик, то из прошлого.

Рэндом… Скользкий тип, и братцы не лучше.

Боги держат на плечах мироздание, каждый – своё, особое. Стоит им вздохнуть свободней, прервать вечный бег по кругу – и их универсум придет к изначальному варианту. В состояние, которое бога совсем не устраивает.

– А в моей Вселенной? – настаивала Грейн. – Есть что-то похожее?

Пыльца собралась в кокон, закружилась, уплотняясь. В сердцевине её заблистали вспышки, разряды молний.

– Ну?!

Кокон изогнулся, изобразил знак вопроса.

– Не знаешь, – протянула Грейн, усмехнулась едко: – Ты – не знаешь!

Она помолчала. Потом рубанула ладонью:

– И не надо! Все это – лишь поганые божки. Смертные, которые лепят себе троны на костях.

Пыльца осыпалась, легла жемчужным ковром.

В инструкции сказано – этого не делать. Ни в коем случае не сливаться со всеми реинкарнациями сразу, ведь человеческий мозг лопнет, растворится среди миров и эпох, и тут же начнётся следующее воплощение.

Но Грейн уже не боялась смерти. Не боялась сойти с ума. Она крикнула:

– Эй, миллионы жизней, прожитые зря, растраченные на пустяки, явите мне Его, давайте! Если ни одна из вас не видела Бога – чего вы стоите?!

Грейн подняла руки вверх. Зелёное пламя из её глаз ударило в один светильник, в другой, в третий. Она открывала их все, все эти пронумерованные могилы её самой. Мощные потоки мятного света искрились в ладонях, она пыталась объять то, до чего только можно и нельзя дотягиваться.

Она искала. Верования, легенды, колдовские обряды, культы. Чудеса, явления святости, встречи со сверхъестественным. На поверку ничего за рамки рационального не выходило: либо инопланетяне, либо электричество. Рай и ад? Места отличные, места ужасные, места просто потрясающие и почти нереальные – но всё по эту сторону бытия, на планетах и звёздах.

Изо всех сил Грейн тосковала и билась. Хотела верить – и видела, что это лишь очарование, что священные тексты врут.

Однако за многими легендами стояло нечто общее, вилась синяя нить. Появляется, помогает, исчезает. Волшебник, демон, воображаемый друг. Один или с друзьями.

Кто он?

Имени не было.Он не хочет, чтобы о нём знали, заметает следы. На его фигуре невозможно остановить взгляд.

Погодите-ка! Темнокожая врач рядом с потрепанной полицейской будкой. Большеротая блондинка в клешеных джинсах. Пожилая дама выгуливает металлического пса. Рыженькая, её муж, миниатюрная учительница. Они в чём-то участвовали, стояли рядом, пространство-время вокруг них расходится рябью. Девочка-Которая-Учится видит подобные вещи, даже если не отдаёт себе отчета в том, что именно видит.

Грейн лежала под яблонями, на шлем нападало уже прилично красных листьев. Встала, разметав их, и пробормотала:

– Очередной поганый божок. Найду его и потыкаю мечом.

А вдруг он знает ОТВЕТ?

– Где же мне разыскать этих странных людей? – задумалась она… И расхохоталась:

– О, ясно – где! Ну, стеклянные тётки, соскучились? Я иду к вам!

Да, конечно же. Свидетельство. Вот куда надо снова попасть.

Поднявшись, Грейн взмахом открыла люк между стволов. В проёме виднелся компактный корабль НАВИ, который как раз успел зарядиться для следующего перелёта.

Когда окно закрылось за сумасшедшей, из стены вышел друид в зелёном плаще. Голова под капюшоном была лосиная, но без рогов. Он проскрипел:

– Гх-м. Надеюсь, не вернё-ётся. Если, конечно, найдёт его. И почему подобное происхо-одит именно в мою смену?

Задумчиво почесав между ушей, друид выломал лиану, стукнул о яблоню – получилась метла. И принялся подметать осевшую пыльцу, то и дело прерываясь, чтобы развести мохнатыми руками. Длинная верхняя губа обиженно шевелилась.


========== 6. Суд ==========


Бургграф Нюрнберга Фридрих давно не испытывал такого недоумения. С того утра, когда в постели герцогини де Грандсон обнаружили барана.

С одной стороны, агнец – животное чистое, и дьявол не может им обернуться. Значит, в колдовстве герцогиню обвинить не получается.

С другой стороны – баран. В постели. С герцогиней!

Но сейчас всё оказалось ещё запутаннее: вассал Фридриха судился с самим Тевтонским орденом. Графу не хотелось пускать Орден на свои земли, не хотелось и выкупать их. Таупадели же всегда присылали отличных, верных бойцов.

Нельзя ссориться с прусскими рыцарями. А подставлять им грудь – можно? Живо заведут свои порядки. Кроме того, после поражения в битве под Танненбергом тевтонцы теряли вес, как больной сукоткой: новый король отказал Великому Магистру во встрече.

Фридрих должен заступиться за вассала. Правда, молодой Таупадель вызывал брезгливость. Весь оплывший, словно догорающая свеча, в ярком модном костюме, левая половина которого лоснится розовым, правая – голубым. Его отец сокрушал сарацин, покорял ристалища, а это что?

Решение барона фон Зайда, разбиравшего дело до того, Орден не устроило. Отдавать же вопросы о разделе своих земель на откуп епископа Фридрих не хотел.

Молодой Таупадель, в зелёной шляпе с пером до пояса, бубнил:

– Уважаемый суд, Грета мне даже не родная сестра. Отец нашёл её ночью у часовни, когда молился о моей покойной матери, и привёл в замок. Он говорил, что двоюродная тётка просила приютить своего отпрыска. Так ли это? Никакого письма от тётки я не видел, возможно, его и не было. Однако отец дал Грете свою фамилию и растил как родную, во многом ущемляя законного сына, то есть меня.

– Расскажите о вашем вступлении в Тевтонский орден, – перебил помощник Фридриха, солтыс.

В зал Нюрнбергского замка обычно вмещалось не больше двадцати человек, а сейчас набилось больше сотни. Сидел только суд, остальные толпились кругом. Генрих промокнул лоб кружевным платком, всхлипнул и сообщил:

– В ту злополучную ночь мне пришлось отлучиться по важному делу, отец же никогда не выпускал мои бумаги из-под контроля. Он вручил грамоты моей, с позволения сказать, сестрёнке, и отправил её в Пруссию. Я, настоящий наследник Таупаделей, никогда не вступал в Орден. Ваша светлость, претензии ответчика на наследство не обоснованы.

Хаускомтур Мариенбурга Конрад невзначай распахнул полу своего белого плаща и провёл рукой по туго набитому мешочку. До заседания посланец Магистра подходил, ластился, болтал о щедрости и вечной дружбе. Фридрих сделал вид, что не замечает кокетливого взгляда.

– Кто может подтвердить вашу личность? – спросил солтыс.

Из толпы протиснулись вперёд шестеро – ключница, приодевшаяся по такому случаю, монах и четверо слуг старого Эштеля фон Таупаделя.

Солтыс отрицательно покачал головой:

– Кто-нибудь из благородных?

Генрих развёл руками, широкие рукава чуть не волочились по полу:

– Отец вёл жизнь аскета, к сожалению. Мы никуда не выезжали и не звали к себе.

Конрад усмехнулся и подбоченился. Сейчас он выиграет процесс, и Магистр отменит наказание. Может быть, даже великим комтуром назначит. Давно пора.

Фридрих сделал знак двумя пальцами. Поднялся старик – нотариус бургграфа и кинул на пол несколько свитков:

– Бумаги, предоставленные Орденом, поддельные. Здесь не печать фон Таупаделя, слово чести.

Это «слово чести» прекрасно заменило протоколы испытаний, аттестат аккредитации лаборатории и ещё три тома бумаг, так что окрестные дубовые рощи вздохнули с облегчением. Правда, их потом всё равно свели на выплавку стали для заводов Нового времени, но тут уж – извините.

Брат Конрад смял свою шапочку в кулаке и вцепился в жидкие патлы. Солтыс мерно читал вердикт, признающий право Генриха на наследство.

Именно таким образом молодой фон Таупадель выиграл иск против Тевтонского ордена, и стал первым в истории, кому это удалось. Полученные земли, мастерские и замок он тем же вечером заложит некому Ульриху Брауцеру. Через тридцать семь лет сеть маслобоен Брауцера прославится по всей Священной Римской Империи. И в двадцатом веке экономическая мощь Третьего рейха окажется настолько велика, что сил Советского Союза не хватит. Фашизм захлестнёт Европейский континент, а за ним и Америку.

В результате к 2154 году Земля будет выжжена дотла центаврианами как всегалактический агрессор.

А пока довольный Генрих вышел с площадки суда, на ходу отдавая распоряжения слугам. Дзинь! Над его головой раздался тонкий звон, как будто лопнула нить паутины.

Но тот, кто мог бы его услышать, находился сейчас совсем в другом месте.