Прощание славянки [Евгения Староверова] (fb2) читать онлайн

Прощание славянки

Пролог

Лидия проснулась от заунывного голоса сирены. Сон не отпускал ее довольно долго: может минуту, а может — и пять. Но звуки за дверью были такими тревожными, так царапали душу, что в конце концов она встала, набросила халатик и выглянула в коридор.

Была середина ночи, экватор, равноудаленный от «слишком поздно» и «очень рано». Освещение Метрополии работало в ночном режиме: синие лампы заливали коридор тихим светом, убегали вдаль по полу дорожки светодиодов.

— Внимание! Внимание! — лился из динамиков равнодушный синтетический голос. — Передаем оперативное предупреждение! Обнаружено проникновение грунтовых вод в тоннели «3-А», «3-Д». Уровень «3» закрыт для транзитного прохода. Убедительная просьба — на пути к рабочим местам выбрать альтернативные маршруты движения. Повторяю…

— Эх, леший их побери! — Лида в сердцах хлопнула входной дверью. — Повадились передавать свои «предупреждения» по всякому поводу! Ну что такого, в сущности, случилось?! Не конец света…

Последние слова она произнесла чуть слышно и, успокоившись, села на кровать. Подобные предупреждения давно перестали быть редкостью, и многие считали, что власти в своем неустанном попечении о безопасности жителей уже давно перешли грань разумного. Предупреждали буквально обо всем и с видимым удовольствием: и о подтоплении грунтовыми водами, и об опасном раскрытии трещин в сводах тоннелей, и даже о сильных ветрах и метелях на поверхности. Но кого это-то могло волновать?! Хотя нужно признать, что топило в последнее время часто.

Часы на столике показывали 04–11, а над крупными фосфоресцирующими цифрами скромно светилось дежурное сообщение: «Поясное время GMT+7». «Не ходите, дети, в Африку гулять», — недовольно процедила Лида, полностью проснувшись и размышляя, как лучше поступить. Она могла бы спокойно спать еще три часа. Но если она ляжет сейчас, то уснет крепко-крепко и может не услышать звонок будильника. Можно, конечно, занять это время домашними делами, но… Отбросив сомнения, она вернулась в постель, устроилась поуютнее и уже через несколько минут погрузилась в обманчивые объятия сна.

Часть I. Около двадцати одного года назад. Глава 1. Кранты и диалектика

Вот уже двенадцать лет жила на свете Лидочка Метёлкина, и нужно сказать, что прожила она их в целом счастливо. Семья Лиды звезд с неба не хватала, жили как жили, все как у людей. Отец, Павел Александрович, работал энергетиком в городской котельной. И следует отметить, что на Севере энергетик — первейший человек, от него зависят жизни всех остальных, пусть и не менее уважаемых людей. Мать, Марина Александровна, преподавала в школе русский язык и литературу. Прекрасное занятие для замужней женщины — куда бы не забросила жизнь главу семейства, для супруги везде работа найдется.

Был еще Лидочкин дядя — папин брат Борис, убежденный алкоголик. «В семье не без урода», — частенько повторяла про него мать. Но о дяде Боре потом…

Так и жили в тесноватой двушке, жили не тужили. Лидочка подрастала, но нельзя сказать, что она была источником каждодневной радости для родителей. Пацанка, с вечно разбитыми коленками и плохо держащимися на голове бантами, она представляла собой столь непрезентабельное зрелище, что мать вынуждена была перевести дочь в школу на другом конце города, подальше от глаз собственных учеников.

*****

Есть города, стоящие на земле прочно — не сдвинешь! Таковы, например, Москва и Петербург. Что бы ни происходило на свете: эпидемии, революции, нашествие Наполеона или фашистская блокада, а эти города стоят и стоять будут, если только не подточит их гниль изнутри.

Но не таков был город Лидочкиного детства. Он будто бы так и не смог надежно укорениться на вечномерзлой земле и поэтому стоял на ней зыбко, непрочно. Словно это и не город вовсе, а так — декорация. И ведь все как положено: дома, улицы, тротуары и фонарные столбы… Но пройдешь по такой улице направо и выйдешь на крутой берег под бескрайним небом, к реке, которая как гигантская змея со сверкающей чешуей разлеглась в долине пологими изгибами. И к каждому человеку, который не дурак, конечно, приходит понимание, как мало изменились эти места со времен Ермака Тимофеевича. А стоит повернуть по этой улице налево да пройтись по ней с полчасика, как улица завернет за крайний дом, перемахнет через ручей по легкому мостику и превратится в лесную тропинку. И нужно трижды подумать, прежде чем идти по ней дальше, если ты не готов ко встрече со зверем или птицей, растревоженными близким соседством с человеком.

Уже упомянутый «другой конец города» располагался от дома Метёлкиных не так уж далеко, ибо и сам город был невелик. Комбинат да морской порт — вот и все, чем жив был город. К тому же, порт работал лишь малую часть года — короткую северную навигацию. Но уж тогда работа кипела по полной: в свете немеркнущего полярного дня без устали работали портовые краны, отгружая наработанную за целый год продукцию комбината и разгружая товары и продукты, которые позволят городу прожить еще одну темную полярную ночь.

Да, все именно так и было: морской порт на реке, уютно расположившийся в защищенной от штормов речной протоке; морские суда заходили сюда через Енисейский залив с Северного Морского пути, преодолевая сотни миль по нижнему течению Енисея.

В городе был и аэропорт. Большую часть года, когда река стояла подо льдом, он был единственной живой нитью, связывающей город с большой землей. Жилых кварталов было всего ничего, потому как и население города было невелико, а красивых зданий не было вовсе. Жителям крупных городов нелегко это понять. В большом городе непременно найдется какой-нибудь радующий глаз район, прямой зеленый проспект, устремленный вдаль правильной перспективой, ну, на худой конец, пара-тройка красивых зданий дореволюционной постройки или периода конструктивизма. Правда, старожилы рассказывали, что некогда Город-на-Протоке (таково было его полное название) тоже мог похвастаться образцами деревянного конструктивизма, но огонь, исконный враг деревянных городов, уничтожил их задолго до Лидочкиного рождения. Наученные горьким опытом люди со временем строили все больше кирпичных домов, и постепенно Город превратился в скопище стандартных пятиэтажек.

Таким образом, в Городе совсем не было оригинальных зданий, так что Лиде и другим детям даже неоткуда было узнать, что значит настоящая архитектура, а у людей приезжих, после осмотра местных достопримечательностей, иногда возникало желание промыть глаза заваркой.

Но это у приезжих… А для аборигенов воплощением местных представлений о шике являлась Колония — небольшой квартал, который построили первые поселенцы для первого поколения местных начальников. Честно говоря, местно это было довольно унылым, но все же менее унылым, чем остальная часть города.

Дома здесь стояли по большей части двухэтажные, по прошествии лет глубоко вросшие в землю, так что окна первого этажа оказались неприлично низко над землей. Пытаясь воплотить мечту-сказку о городе Солнца, архитекторы не поскупились на архитектурные излишества. Вход в каждый подъезд был расположен под небольшим, поддерживаемым прямоугольными колоннами портиком, двускатные кровли образовывали фронтоны, в советское время обильно украшенные лозунгами. На фронтоне дома, где жили самые крутые начальники, лозунгов не было, зато когда-то здесь находился живописный портрет самого товарища Сталина. После известных событий портрет неоднократно закрашивали, но не слишком успешно: иногда свежая краска местами осыпалась, а на том самом месте, как назло, оказывались поблекшие усы отца народов. Перед домами были разбиты палисадники, все короткое северное лето пестревшие цветками ноготков и Анютиных глазок.

Одна беда — все дома на Колонии были желто-серые. Возможно, это была одна из загадок мироздания, ведь периодически маляры красили фасады то в серый, то в желтый цвет, но со временем желтая краска серела, серая — желтела, и все возвращалось на круги своя.

Лида и ее приятели обожали прибегать сюда и прогуливаться посреди палисадников, арочек и фронтонов. Нужно сказать, что этим грешили и многие взрослые обыватели. Можно, конечно, сколько угодно подтрунивать над местными архитектурными изысками, но нельзя не признать — в последующие годы дела с архитектурным обликом города пошли совсем худо. Жизнь шла своим чередом, и, спустя десятилетия, страшные, смрадные бараки, в которых жили те первостроители города Солнца, которым не достались квартиры на Колонии, уступили место типовым многоквартирным домам. Причем при застройке жилых кварталов обошлись всего тремя типовыми проектами. Тоска…

Главной отрадой горожанам служила река. Собственно, для них она была всем: транспортной артерией, связывающей город с благодатными южными землями, стратегическим путем к Северному Ледовитому океану, источником работы и всех жизненных благ, местом отдыха, рыбалки и водных прогулок. Может быть, здесь, в нижнем течении, Енисей и не был особенно красив, но огромный, несущий вдаль тысячи тонн воды поток был воплощением нечеловеческой мощи — силы самой земли.

Будучи сосланной в дальнюю школу, Лида, вопреки опасениям матери, не только не отбилась от рук окончательно, но, к удивлению родителей, стала лучше учиться. Освободившись от неусыпного материнского контроля, она с удивлением осознала, что сама может держать себя в руках и вовремя готовиться к урокам. Правда, ситуация с коленками и бантами нисколько не улучшилась, но, видно, это не каждому дано.

*****

Неутраченная детская способность к счастью сохранилась у Лидочки еще и потому, что большая часть трагических и просто неприятных событий случилась в Городе-на-Протоке еще до ее рождения. Для поколения ее родителей они остались непрошедшей горькой обидой, а для нее… Но что с нее возьмешь?!

Не так давно Город отметил свое столетие, а это прекрасный повод вспомнить прошедшее… Уж сто лет прошло с той поры, когда в своих дерзновенных мечтах зодчим виделся полусказочный Город Солнца, где, победив суровую сибирскую природу, люди будут жить долго и счастливо. Первый и единственный генеральный план включал в себя широкий бульвар и парк, где граждане Солнечного Города могли бы гулять под незаходящим солнцем, вдыхая аромат цветов и пьянящий, прохладный воздух полярного лета. Однако эти красоты так и остались на бумаге, зато горожане с лихвой познали обратную сторону Города Солнца — полярную ночь, когда зима, холод и безрассветная тьма властвуют над землей.

Вот уже сто с лишним лет стоял на земле Город, но так уж вышло, что он бурно рос и развивался от силы первые полвека своего существования. В те давние годы Город покрыл себя подлинной славой, и тем горше казался сегодняшний день. Со временем он стал подобен больному деревцу, остановившемуся в своем развитии, что сиротливо стоит на опушке леса маленькое, но старенькое. Город Солнца опередил свое время и зачах. Так бывает.

Настали плохие времена. И не один только Город задыхался в тисках жизненных невзгод, в восточных провинциях жизнь повсеместно угасала, и все чаще долетали сюда тревожные голоса из столицы, потянуло оттуда недобрым ветром. Выросла и обрела власть новая формация столичных князей, искренне полагающих, что мощь и величие государства состоит не в военных победах, не в необъятности территории, и даже не в самом государстве, а в уровне развития общества и экономики, а также в утверждении неких гуманистических ценностей. Никто не решился оспаривать эту точку зрения, непоколебимую в своей очевидной разумности, но у многих к востоку от Урала зародилось невысказанное подозрение, что для тех, кто противопоставляет страну и ценности, сама страна — не ценность.

Да ну и Бог с ними, и с новыми князьями, и с их новомодными теориями… Какая разница: комбинат к тому времени давно уж обанкротили, а уникальный морской порт Города исключили из Международного реестра морских портов.

Многие потянулись на запад, уезжали целыми семьями. А те, кто оставался, в глубине души понимали, что остаются они исключительно на свой страх и риск.

Годы шли, Город терял своих людей, сжимался и скукоживался, оставляя на произвол судьбы целые кварталы старых двухэтажных домов. Люди отступали, а вот березы и тальник — удивительно цепкий и живучий местный кустарник с острыми, узкими листочками — ринулись в наступление. Они захватывали двор за двором, улицу за улицей, и люди даже не пытались оказать им сопротивление.

Справедливости ради нужно заметить, что до полной катастрофы дело не дошло, Город стал дотационным. Он принимал подачки, как с благодарностью ловит каждый брошенный ей кусок старая бесполезная собака, которую держат на дворе уже только из жалости.

Наступило облегчение, но и оно было ненастоящим. Пусть отступил страх перед нищетой, голодухой, перспективой отключения воды и тепла, но положение Города стало сродни положению тяжелого лежачего больного, которого помыли, подлечили и положили на койку, ибо он нетранспортабелен. И лежит этот бедолага и гадает, то ли наступит день, когда он встанет и уйдет из палаты на своих ногах, то ли суждено ему здесь и помереть, глядя в белый больничный потолок, и его вперед этими самыми ногами и вынесут. И хочет спросить, да боится.

*****

В это лето неспокойно стало в городе. Лидочке, как и другим детям, никто ничего, конечно, не объяснял. Но невозможно было не заметить, что люди стали смотреть на жизнь тревожными глазами. Так смотрят собаки, копающиеся в помоях на заднем дворе столовой, смотрят тревожно, вздрагивают и стригут ушами: «Не прогонят ли?» Если бы Лиде было не двенадцать, а хотя бы двадцать два года, она бы поняла, что означают эти перемены в поведении людей: наступил момент, когда жизнь больше не могла продолжаться тем же порядком, как текла она все последние десятилетия. Наступило время перемен.

И перемены не заставили себя ждать, они начались понемногу, исподволь. Люди перестали верить в будущее, а Город все больше приходил в упадок. Минувшей весной, впервые за всю Лидочкину жизнь, никто не позаботился о том, чтобы окрасить черной и белой краской бордюрные камни вдоль городских улиц. Не нужно быть большого ума, чтобы понять — это очень плохой признак.

В начале осени Город и вовсе начал сходить с ума, и в его облике одна за другой появлялись новые пугающие черты: трескались и кренились набок остановочные павильончики и фонарные столбы, на городских улицах дыбился уродливыми волнами асфальт, и никто даже не думал его ремонтировать. Первые проявления подобного рода воспринимались как досадное, но исправимое недоразумение, но постепенно напасть распространилась по всему городу, создавая впечатление хаоса. Не прошло и месяца, как при одном взгляде на перекошенные улицы Города на память многим начало приходить страшное слово разруха.

Отец и мать все чаще шептались с глазу на глаз. Лидочка не могла это долго терпеть и однажды устроила предкам настоящий допрос: что происходит, как да почему?

— Нам нужно переезжать на большую землю, — не стал долго запираться отец. — Деньги у нас есть, заработали. Не прямо сейчас, но в следующем году, наверное, поедем.

— А как же школа? А все мои друзья? — приуныла Лидочка.

— Так будет лучше, — из кухни подала голос мать. — Будет тебе новая школа, да и подруг новых найдешь.

— И я больше никогда не увижу реку?

— Увидишь, непременно увидишь, — успокоил ее отец. — В выходные будем выезжать на речку всей семьей, я машину куплю.

— Вот — отец давно о машине мечтает! А тебе все речку подавай, фантазерка!

— Но я хочу эту! Нашу реку!

— Именно эту, — отец, видя, что вопрос серьезный, встал и обнял Лиду за плечи. — Ведь поедем мы не куда-нибудь, а в благодатную Хакасию. Там мамин брат с семьей, они нам подскажут, что да как. Так вот, через те места и протекает Енисей. Там он еще не такой полноводный, как здесь у нас, зато молодой, с буйным нравом, пробивающий себе путь меж скальных берегов. Поверь, доченька, пришло время нам уезжать. Все будет хорошо.

*****

И, словно в подтверждение правоты родителей, вскоре в их жизни произошло жутковатое и пугающее событие.

Лидочка сидела за своим письменным столом, когда их дом внезапно вздрогнул, сама собой открылась кухонная дверь, и стало слышно, как дружно звякнула посуда в буфете. «Землетрясение? — в ужасе подумала она, неловко рассыпав по полу разноцветные фломастеры. — Но ведь у нас не бывает…» Под противный скрежет по дому прошла волна крупной дрожи, затем все стихло. Оброненные фломастеры дружно скатились в противоположный угол комнаты, но поднять их Лида не успела — крепкие руки отца подхватили ее и выволокли во двор.

Несколько дней они жили в маленькой квартирке дяди Бори, пока однажды отец, вернувшись с какого-то собрания, с ехиднейшей улыбкой не сообщил:

— Решено, что наш «Титаник» еще поплавает. Завтра возвращаемся домой.

В переводе на общеупотребительный язык это означало, что ответственная городская комиссия признала их дом пригодным для проживания. Вернувшись домой, Лида старалась не вспоминать этот пугающий случай, и ей это почти удавалось, по крайней мере, пока она не роняла на пол что-нибудь округлое, ведь все подобные предметы, от ручек и карандашей до маминой помады, неизменно приходилось доставать из углов.

Особенно страшно было находиться в доме ночью: он то скрипел, то горестно вздыхал. Иногда Лидочке казалось, что старый дом стонет во сне.

Подобные явления, хоть и в меньшей степени, происходили и со многими другими домами. Ночами горожане в страхе замирали в своих постелях, прислушиваясь к ночным шорохам, остро чувствуя, как зыбко, ненадежно стоит на земле Город, словно растение, едва зацепившееся корнями за тонкую северную почву.

Мерзлота погибала, а вместе с ней умирал и Город, но никто не мог ничего поделать, ибо что сделаешь, когда приходит в движение сама земная твердь?

*****

Так обычно и бывает: приняв решение, люди чувствуют облегчение. Родители Лиды успокоились, и все вернулись к каждодневным делам. Но этой же осенью, когда окрестные леса облачились в желто-бурое одеяние, а неизменные лужи во дворе встречали горожан поутру корочкой льда, произошло событие, совершенно затмившее в глазах людей все былые неприятности в виде покосившихся автобусных остановок.

— Все… — произнес отец, вернувшись с работы. — Всему кранты. Диалектика, ее мать!

— Не выражайся при ребенке, — строго одернула его Марина, оторвавшись от гладильной доски. — Что с тобой? Чему кранты и при чем тут диалектика?

— Нашему аэропорту. Сегодня вспучило грунт и повело взлетно-посадочную полосу. Хотя… Наверняка, все это продолжалось уже некоторое время, но наши доблестные вожди-начальнички, как водится, словно воды в рот набрали. Но сегодня уж весь город гудит. «И не летят туда сегодня самолеты, и не ходят даже поезда», — чудовищно фальшивя пропел отец и зло рассмеялся. Наши брехуны твердили, что мерзлота простоит как минимум еще лет двадцать, и все мы успеем спокойно закончить свои дела и уехать. Но вмешалась диалектика — количество перешло в качество. В этом году всему конец. Скоро станет Енисей, и из города не выбраться. Мы отрезаны от большой земли.

Под вечер прибежал дядя Боря, испуганный и всклокоченный.

— Началось! — жалобно простонал он, приземляясь на табуретку. — Проснулись силы самой земли, древние и могучие силы. Ох, несдобровать нам! У тебя чекушечка найдется? — вдруг спросил он совершенно по-деловому. — Того… Для анестезии?

Отец хотел было что-то ответить, но не успел.

— Что, опять анестезию принимаете? — послышался голос внезапно вошедшей в кухню матери. Ее голос звучал сухо и спокойно, словно перед ней сидели не муж с деверем, а нашкодившие первоклассники. — Лучше поешьте как следует.

Мама разложила по тарелкам голубцы собственного приготовления и удалилась, для верности прихватив с собой бутылку водки. Мужчины некоторое время молчали и чутко прислушивались, ожидая, пока Марина сосредоточится на своих делах.

— Ты видишь, Пашка, видишь? Они убивают наш город!

— Они уже убили его, — горько ответил отец. — Жизнь теплится здесь только по инерции. Думаешь, мне не больно? Но у меня дочь, я должен дать ей шанс. Погоди, — спросил он после минутной паузы, — а кто такие, по-твоему, «они»?

— Как кто? Духи земли… — дядя Боря ужасно смутился от того, что его догадки, все его сокровенные мысли, будучи произнесенными вслух, звучали совершенно по-дурацки. — Неведомые нам энергии! — выпалил он с вызовом.

— Я смотрю, что ты, брат, легче всего веришь в явления невероятные, а я человек простой, верю в то, что вижу.

— Но ты же видишь, что мерзлота деградирует?

— Не перебивай. Я вижу, что, во-первых, теперь мы никому не нужны просто так… ради нас самих. Всем нужны только деньги, и мы должны приносить прибыль. Работай, работай, обогащай хозяина… Не приносишь прибыль — умирай. Город, как я понимаю, прибыли давно не приносит. Так что уничтожают нас вовсе не темные силы, как ты себе вообразил…

— Не темные! Не темные! — заерзал на табуретке дядя Боря. — В этой земле скрыты древние светлые силы! Ты же знаешь, места наши странные…

— Так что уничтожают нас вовсе не неведомые светлые силы, — невозмутимо продолжал отец, — а наши новые князья. Так забивают лошадь или осла, которые не могут больше работать. Давай прекратим этот никчемный спор, на сухую и вовсе невыносимый, ведь в главном я с тобой согласен. Кранты нам, Боренька.

*****

Так нить, связывающая Город с большой землей, оборвалась. До весны жителям предстояло рассчитывать только на себя. Тревожно застыл Город, как замирает под куполом цирка акробат за секунду до исполнения смертельного трюка.

В разговорах люди уверяли друг друга, что все нормально, запасы топлива, продуктов и лекарств с легкостью позволят им продержаться до начала новой навигации. Что, в конце концов, для вертолета взлетно-посадочная полоса и не нужна, и если докторам попадется сложный больной, то его без проблем эвакуируют, и так далее… Но при этом все понимали, что случись в Городе какая-нибудь особенно неприятная авария, помощи ждать будет неоткуда.

*****

Сентябрь подходил к концу, и наступил день, когда, похожий на перепончатые гусиные лапы, потянулся от каменистого берега к стремнине молодой, пока еще хрупкий лед.

В почти такое же ясное, но холодное утро Лида вышла из подъезда своего дома и направилась было к школе, но очень быстро поняла: что-то случилось, в городе что-то не так.

Тихо, не включая сирен и проблесковых маячков, по направлению к окраине города проехала пожарная машина. За ней проследовали еще несколько грузовиков, вахтовок, скорая помощь и даже автокран. Непонятно почему, но Лида не сомневалась: все они едут в одно и то же определенное место по важному и неотложному делу. Приглядевшись, девочка заметила, что большая часть пешеходов движется в том же направлении, просачиваясь сквозь городские микрорайоны как песок сквозь пальцы. Люди не кричали, почти никак не проявляя своих эмоций, они шли молча, тихо и целеустремленно, и от этого почему-то становилось страшно. Не долго думая, Лида отправилась вслед за всеми.

Людской поток вывел Лидочку к зданию городской котельной, где уже собралась порядочная толпа. Приехавшие специально для этой цели городские полицейские образовали живую цепь, не подпуская любопытных к месту событий. Пришлось наблюдать со стороны. Оглядевшись, Лида убедилась, что здесь присутствует почти половина ее класса, в основном мальчишки. Тем лучше: чем больше нарушителей дисциплины, тем меньше достанется каждому на орехи.

Котельная напоминала разворошенный муравейник: везде сновали люди, пытаясь спасти что-то из оборудования, но это выглядело почти так же беспомощно, как усилия настоящих муравьев, пытающихся защитить свой дом от неминуемой гибели.

Серега — пацан, с которым Лида сидела за одной партой, воткнул вертикально в землю крепкий стальной прут, проверив его вертикальность импровизированным отвесом, и вокруг него сразу же образовалось небольшое столпотворение. Толкаясь, наступая на ноги и ежеминутно извиняясь, Лида протиснулась к Сереге. Ага, ясно, в чем тут дело… Дети и взрослые, тесня друг друга и выбирая подходящий ракурс, сравнивали положение высокой кирпичной дымовой трубы с Серегиным вертикальным прутом. Труба уже порядком отклонилась от вертикали… Невооруженным глазом это было почти незаметно, но в сравнении…

«Осадка… Осадка…», — вполголоса повторяли в толпе непонятное слово. Оно прошелестело над толпой как ропот осеннего ветра. Что это такое, никто из Лидочкиных одноклассников не знал. Потом настал момент, когда все просто застыли в немой сцене, зачарованно наблюдая, как медленно и неумолимо, но уже вполне различимо невооруженным взглядом, кренится набок кирпичная труба.

— Мне мамка говорила, что на ледяной корке жить сложно, но можно, — излагал свое видение ситуации незнакомый старшеклассник. — Так мы и живем. Но если мерзлота раскиснет, всем нам крышка.

Спасатели оставили попытки что-либо спасать и просто огородили территорию яркой полосатой лентой. Лиду же вывел из оцепенения рывок под локоть и знакомый сердитый голос:

— Куда наладилась, непутевая?

Дядя Боря выдернул Лидочку из толпы и передал стоящей рядом классной руководительнице. Придя поутру в полупустые классы, учителя быстро смекнули, что к чему, и пришли отлавливать прогульщиков из самого эпицентра событий. Их выудили из толпы, построили и препроводили в школу, как колонну малолетних преступников. Мало кто из детей сомневался: их ждет отменная головомойка, но когда к ним, построенным в шеренгу в актовом зале для разноса, уже вышла директриса, земля содрогнулась. Труба, наконец, обрушилась.

Последующие три недели прошли как в бреду. Многие взрослые, сильные мужчины уходили на ликвидацию аварии, как уходят на фронт. Без слез, без надрыва, зная, что от исхода этого противостояния зависят жизни всех. Павел Александрович появлялся дома от силы пару раз в неделю, а в остальные дни Лидочка видела отца, только когда относила ему на работу горячие обеды.

Но одного энтузиазма было мало: в отрезанном от большой земли городе предстояло найти оптимальное решение и отыскать все необходимые материалы и оборудование для ликвидации самой опасной в истории города аварии. Искали везде: в порту, на заброшенном комбинате, на лесопилке и в гаражах городской автоколонны. Впоследствии все, и даже специалисты с большой земли, сошлись во мнении, что невозможно за три недели разработать проект, сварить конструкции и восстановить покореженный старый фундамент. Но к концу второй декады октября, когда снег укутал землю, и с севера к городу уже рвался леденящий арктический воздух, городская котельная вновь заработала в штатном режиме, выбрасывая в небо дым и копоть через новую металлическую трубу. Опасность гибели города на время отступила.

Пришла зима, а вместе с ней и полярная ночь. Словно в насмешку над людскими страхами, она оказалась одной из последних морозных зим, к которым издавна привычны в этих краях. К началу декабря установились лютые морозы — неделя за неделей ниже -40ºС. Иногда градусник и вовсе отказывался показывать температуру — красная жидкость пряталась в круглую колбочку, как улитка в свой домик.

Занятия в школе то отменяли, то, испугавшись, что дети не смогут нагнать пропущенное, снова возобновляли. Каждое утро, уходя на работу, отец брал с собой пакет с объедками и по дороге кормил птиц. Так делали многие люди, и озверевшие от холода птицы дрались за заледеневшие крошки. Но это мало помогало, и каждое утро на снегу появлялись их окоченевшие трупы. Заиндевевшие, укутанные до самых глаз дворники собирали их как мусор, но назавтра пернатые трупики появлялись вновь.

Глава 2. Накануне завтрашнего дня

Уж миновал лучший день в году. Первое июня — свобода! Лидочка вприпрыжку бежала к дому, перескакивая через лужи и увязая в кучах последнего грязного, ноздреватого снега. А дома ее ждал сюрприз.

В новой школе, сбросив непосильное бремя «каково-это-быть-дочерью-завуча», Лида ощутила облегчение и стала одной из лучших учениц. Хорошая учеба, а у нее не то что троек, да и четверок-то почти не было, олимпиада по математике, родители на хорошем счету… И вот, свершилось, Лида Метёлкина оказалась в числе счастливчиков, получивших путевки в речной круиз.

Через несколько недель, когда лето вступит в свои права, она отправится в плавание аж до самого Красноярска! Сказал бы ей кто об этом месяц назад — сама бы не поверила.

*****

Завтра… Лидочке даже не верилось. Завтра она отправляется в круиз. Но в бочке меда оказалась ложка дегтя — ну, скажите, кто это выдумал: назначить отплытие теплохода на семь часов утра?! Неужели те, кто составляет расписания, не понимают, как это ужасно, чудовищно неудобно?! Но уж так в нашей стране заведено: отправление в семь… и скажите спасибо, что не в шесть утра. А несчастные пассажиры обречены подниматься ни свет ни заря, выползать в полусонном состоянии из дома и ехать на вокзал, пристань или в аэропорт.

Лиде предстояло подняться в пять. Строгая мама потребовала, чтобы дочь легла в девять. И как же все-таки тяжело быть ребенком…

Под вечер к ним заглянул дядя Боря.

— Вот… — прокряхтел он, вытаскивая из сумки бинокль, — возьми. У каждого речного волка обязательно должен быть такой. Сможешь рассматривать встречные корабли, берега… Интересно, крест Ермаковский стоит до сих пор?! Увидишь…

— Хватит ребенку голову морочить, ей завтра рано вставать! — дежурно напустилась мать на дядю Борю. — А ты чего расселась? Марш в постель!

Лида нехотя разобрала кровать и легла. Вошла мать и проворными, нервными руками задернула плотные солнцезащитные шторы — атрибут практически каждой городской квартиры. В комнате сгустился уютный полумрак. Лида некоторое время лежала, прислушиваясь к голосам за стеной, и постепенно заснула.

*****

Она проснулась, когда короткая часовая стрелка подошла к цифре два. Но почему голоса за стеной звучат так громко?! Разговаривали двое: отец и дядя Боря.

— Слушай, Паш… Что-то происходит… В Городе творится что-то нехорошее.

— Если бы ты почаще бывал трезвым, — наставительно сказал отец, судя по голосу, к этому времени уже изрядно поднабравшийся, — ты бы знал, что «нехорошее» творится у нас уже лет тридцать.

— Да я не про жизнь… с ней все ясно. Что-то происходит с самими нашими местами: с землей, с водой… Что-то сдвинулось.

— А ты слышал, на украинской мове «место» может означать «город»?

— Не слышал, — отмахнулся дядя Боря. — Я же тебе рассказывал, места наши непростые… ох, непростые. Странные. Они человека испытывают.

— Слышал я твои сказки, и не один раз. Давай об этом в другой раз: и про стык тектонических плит, и про древнее море, что некогда плескалось от Города до самого Урала.

— Но мерзлота-то деградирует, уж этого ты не можешь отрицать. И глобальным потеплением этого не объяснить — у нас не настолько потеплело. Не может быть?! Но мерзлота плывет. Я слышал, что не так давно даже появилась новая наука — криотектоника.

— Классно… А что это?

— Не знаю, насколько все будет классно. Вот ты, Паш, думаешь, что все обойдется, само собой рассосется? Думаешь, несколько домишек перекосит, дорогу поведет, потом мы это отремонтируем и все успокоится?

— Не знаю я, что будет, я не Господь Бог. Да только все это будет уже без меня. Как-то будет, а мы к тому времени будем далеко.

— А если все наши представления ошибочны? Эта наука новая, она ведь про что… Вот если мерзлая порода оттает, что будет?

— Осадка. Термокарст.

— А глобально? То, что сейчас: бугры пучения и термокарст — это наша земля еще шалит по-маленькому… Представь, что целые геологические пласты начнут терять устойчивость, придут в движение миллионы и миллионы тонн грунта… Вот протаяла где-нибудь на глубине прослойка мерзлой породы, образовалась поверхность скольжения — тут и до оползней недалеко! А может, и криогенные землетрясения пойдут. Выстоит ли тогда Город? Чую, будет нам тогда ай-ай-ай! И кто знает, какими еще феноменальными явлениями могут сопровождаться подобные процессы?

— Бред! Боря, поостерегись, по-моему, к тебе подкрадывается белочка!

— Не пужай! Я хоть и глубоко пьющий, но все же слегка интеллектуальный человек! — отмахнулся от предостережения Борис.

— Большинство ученых соглашались с тем, что если все будет идти как идет, мерзлота простоит еще многие десятки, если не сотни лет. Вспомни физику восьмого класса: повышение температуры среды выше ноля вовсе не гарантирует таяние льда. А чтобы растопить миллионы тонн мерзлого грунта, нужна огромная энергия, сопоставимая с энергией космических процессов. Ее нет!

— Вот ты сам сейчас сказал «соглашались» в прошедшем времени. Да, раньше соглашались, а в последнее время как воды в рот набрали. То ли сказать больше нечего, то ли правда такова, что о ней не знают как и сообщить. Похоже, не выйдет по-ихнему. Наша земля скоро очнется ото сна и начнет взламывать сковывающий ее поверхность панцирь.

— Может, ты сто крат прав, братишка, да только это не важно. Городу не выжить, и погубит его не потепление и не мерзлота, а сама наша подлая жизнь. Ты веришь в заумные теории, а очевидные вещи пытаешься не замечать. Угробят они нас, помяни мое слово. Пусть не враз, пусть не за один прием, не за год. Но ликвидируют. Будет так же, как с Ермаково.

— Не скажи… Ты в курсе, что позавчера на участке между Курейкой и Городом получил пробоину контейнеровоз. Еле добрались до ближайшей пристани.

При этих словах Лида вся обратилась в слух. Ей так не хотелось верить, что среди счастливых слов «каникулы» и «круиз» может найтись место отвратительному слову «пробоина». Она встала и чуть приоткрыла дверь. Теперь она могла слышать все до последнего слова и даже кое-что видеть. В маленькой типовой кухне на столе стояла почти что опустошенная бутылка водки, и вся кухонька была залита золотистыми лучами низкого ночного солнца. Над столом, склонив друг к другу головы, сидели отец и дядя Боря. Оба были очень нетрезвы.

— Весь Город слухом полнится. Такое не спрячешь.

— И как ты это объяснишь? Уж сто лет как плавают этим фарватером, и вдруг… Бац! И ведь его по весне проверяли — все нормально было. Никто даже не понял, что произошло, да и какой с них спрос, дел было по горло. Молодцы: пробоину заделали, корабль развернули и живыми добрались до Туруханска. Мне люди пошептали: один раз, это тот, что пробоиной закончился, а были еще… Днище просто чиркало обо что-то…

— Считаешь, изменился рельеф речного дна? Бугры пучения или еще какая чертовщина? Да нет, быть того не может. Или это Сам? — отец усмехнулся. — Великий и Усатый Вождь встал во весь рост и баламутит дно речное?

— А вот теперь ты опускаешься до суеверных бабских страхов. Конечно… Я слышал, конечно, что Сталин упал в реку лицом вверх, и того места потом долго боялись. Избегали… Но это было давно, и правда ли — большой-большой вопрос. Даже если правда, за прошедшие годы гипсовый истукан давно должен был рассыпаться в прах. И заметь, вся эта чертовщина творится только рядом с Городом. Выше Курейки тишь, благодать да речная гладь… Неужели ты не видишь связи?

— Ну, места наши непростые, странные…Господи? Если что-то загромоздит речное русло, вся округа всплывет!

— И еще, — дядя Боря перешел на шепот, — ты Лидушку не боишься отправлять? Может, не надо?

— Насчет этого я все разузнал. Детей повезут на «Иване Тургеневе», а у него осадки и трех метров не будет. С тем контейнеровозом не сравнить. Послушай, ну когда ей второй шанс выпадет? Переедем на новое место, нужно будет строиться. На обзаведение, сам понимаешь, денег тоже немало уйдет… Не смогу я ее в ближайшее время по курортам возить, пусть лучше сейчас съездит.

Мужчины разлили по стаканам оставшуюся водку. Отец заглянул в холодильник, вернулся за стол разочарованный. Повздыхал и словно нехотя признался:

— Согласен я тобой, брат, почти во всем согласен. И что Город наш особенный, все не как у людей, и что в месте стоит загадочном, мистическом. Пусть ты во всем прав, пусть! Я готов поверить, что некогда на нашем правом берегу жила древняя высокоразвитая цивилизация, на месте левого берега шумело море, а самого Енисея и вовсе не было. Но какой прок в великом прошлом, если настоящее давит нас как катком? Городу не сдюжить, в центре на него рукой махнули…

Отец снова тягостно вздохнул. Что он понимал под словом «центр»? Москву, министерства, многоумных министров или разум того, кто принимал судьбоносные для страны решения, уединившись в одной из своих резиденций?!

— Быть этому месту пусту, — продолжил отец. — Если не произойдет нечто совсем уж из ряда вон выходящее. Мы твердо решили — уезжаем. Соберем все, упакуем… Заявление на увольнение я написал. Дождемся Лиду и тронемся.

— Можно мне будет пожить в вашей квартире? Вы же ее пока не продали?

— А кто купит? В Городе полным-полно пустующих квартир. Да можно, конечно… Но, знаешь, поехали лучше с нами, а? Обстановку сменишь, бросишь пить, а там и невесту найдешь. Я же вижу, как вы с Лидкой моей ладите. Пора и своими детишками обзаводиться.

— Лида, конечно, пацан, что надо. Но как посмотрю на твою… — дядя Боря осекся и развивать мысль дальше не стал.

— Я знаю, ты воспринимаешь отъезд как трагедию, как свою личную трагедию. А я уже практически смирился.

— С тем, что Город будет оставлен?

— Да хоть бы и так! Против нас поднялась такая сила — не устоишь. Конечно, жаль Город. Жалко всех, живых и мертвых, чьи силы и надежды оказались растрачены впустую. Но подумай, разве подобное не происходило никогда раньше? Что, в мире мало заброшенных городов? Мы уйдем, деревья захватят Город и летом будут покрываться нежной зеленью. В развалинах поселятся звери и птицы. Даже борозды от гусениц вездеходов — нанесенные тундре раны — со временем затянутся.

— Ты что, и вправду считаешь, что нашей земле будет лучше… без нас? — сдавленно произнес дядя Боря.

— Не знаю… Это что еще такое? А ну, иди сюда!

Под конец разговора Лида так увлеклась подслушиванием, что практически высунулась в коридор. В предвкушении взбучки она подошла к отцу.

— Ну-ка, подойди, — позвал ее дядя Боря.

Лида была рада, что в эту минуту он оказался рядом — в его присутствии ее никогда сильно не наказывали, но подходить не спешила. Ей так не хотелось вновь ощутить так хорошо ей знакомый тошнотворный запах водочного перегара, но дядя Боря притянул ее к себе.

— Давай попрощаемся как взрослые люди, ведь завтра тебе в дорогу, — Лиду обдало едким перегаром, и, по-видимому, он заметил тень недовольства на ее лице. — Думаешь, я просто так пью? Что я безобразник?

Лида предпочла промолчать.

— Тошно мне, дитенок. Сгубят, всех нас сгубят, Город сгубят…

— Кто?

Но дядя Боря словно не заметил ее вопроса.

— Сколько душ христианских положили, чтобы Город построить! А теперь все с землей сравняется…

— А что значит «положить христианскую душу»? Куда их кладут?

Ей показалось, что дядя над ней смеется: лицо его скривилось, плечи задергались. Внезапно по его лицу потекли крупные слезы.

— Уходи! Не смотри! — прикрикнул он, и Лиде стало так страшно, как никогда прежде.

Из дальней комнаты выбежала разбуженная мать. Она схватила кухонное полотенце и без церемоний стеганула Бориса по спине.

— Хватит ребенку голову морочить! Сколько можно! — дежурно напустилась она на деверя.

Дядя Боря пулей выскочил из квартиры, и в тишине ночи было слышно, как он протопал по улице. Лиду почти что не ругали, а лишь водворили в собственную спальню как пленницу.

Глядя на будильник, показывающий три часа по полуночи, она было решила, что засыпать сегодня уже не имеет смысла. Думать о тревожном разговоре взрослых не хотелось. Она забралась в постель с намерением просто полежать и помечтать, но задремала как раз незадолго до того, как будильник взорвался оглушительным звоном. Головная боль на день вперед была обеспечена.

Глава 3. Девочка, которая всюду опаздывала

Она сидела на нижней палубе и была совершенно счастлива. Лидия Павловна Метёлкина, тринадцати лет от роду, пристроилась на свернутом корабельном канате и не отрывала взгляда от проплывающего вдали низкого лесистого берега.

Казалось, все было только вчера: прохладным летним утром Лида, чуть робея, загрузилась со своим нехитрым багажом в каюту на главной палубе. Было еще очень рано, но пассажиры, севшие на теплоход ниже по течению, постепенно просыпались, то здесь, то там хлопали двери кают. Увидеть всех вместе ей довелось только за завтраком. На теплоходе были ребята из Норильска и далекого Диксона. Несколько столов пока пустовали — вечером к ним присоединятся туруханцы, и разношерстная компания двинется вместе на юг, к богатому и теплому Красноярску. Возможно, это была простая мнительность, но Лиде показалось, что норильчане поглядывают на них свысока. «Наверное, считают нас провинциалами», — решила девочка.

*****

А уже сегодня «Иван Тургенев» вышел из порта Красноярска, самой южной точки путешествия, и повез детей домой. Как же красиво оказалось на Юге! Лидочке понравилось все: и тесный, шумный Красноярск, и парк «Столбы», а больше всего полупрозрачные, практически лишенные подлеска, светлые сосновые леса. Она больше не боялась предстоящего переезда, ведь дети быстро ко всему привыкают, и неведомый Юг уже успел стать для нее знакомым и понятным.

Круизный теплоход «Иван Тургенев» превзошел все представления Лиды Метёлкиной о роскоши. Комфортабельные каюты, салоны, рестораны. Ближе к корме находился небольшой, но настоящий бассейн. Чудно: во всем Городе не было ни одного бассейна, а на теплоходе вот он, купайся хоть каждый день.

Но для всех детей, включая и Лиду, самой большой радостью было исследовать запутанную систему внутренних лестниц, открытых трапов, палуб, коридоров. И каждый раз, перемещаясь по этому лабиринту из точки «А» в точку «Б», можно было выбрать новый, еще нехоженый маршрут. И вот еще что: всем выдали так называемые карточки гостей, словно взрослым постояльцам солидного отеля.

Конечно, Лиде ужасно хотелось заглянуть вниз, в урчащие недра теплохода. Но не удалось: большинство дверей в служебные помещения оказались заперты, а экипаж не терял бдительности. Лиде вежливо, но требовательно посоветовали вернуться на верхнюю палубу.

Все было хорошо. Теплоход не раз останавливался у зеленых островков,где они загорали, купались и вечерами сидели у костра. Завтра их ждал Енисейск, как говорили гиды, один из старейших городов Сибирского края. Наверное, это будет интересно, но иногда человеку нужно просто побыть одному…

Конечно, на верхних палубах и просторнее, и уютнее… Но там целые толпы визжащих детей, что Лидию Павловну категорически не устраивало. На протяжении почти всего маршрута мобильная связь отсутствовала, и телефоны стали наполовину бесполезны. Пресытившись игрушками и фотографированием, юные пассажиры носились по палубам, поедали мороженое в судовых барах, а то и вовсе соревновались в том, кто поднимет больше брызг в маленьком бассейне на корме. Ни посидеть спокойно, ни подумать о жизни. Девочки, разбившись на группки, сравнивали сделанные фотографии. «Совсем тупенькие», — глядя на них, беззлобно думала Лидия. Сама же она давно насытилась бассейном и мороженым. Естественно, она очень быстро приобрела репутацию зануды.

А вот сидеть на нижней палубе было довольно сносно. Узкий проход вдоль борта был тщательно отдраен, к тому же, здесь была масса интересных вещей: уже упомянутый канат, корабельная лебедка и ряд других интригующих, но непонятных приспособлений.

День был ясный, но прохладный, что в этих местах скорее норма, чем исключение. Плавное движение теплохода завораживало. Восточный берег реки разнообразием не баловал, все лес да лес. Изредка попадались села и какие-то хозяйственные сооружения. А что дальше будет — в нижнем-то течении на километры вокруг ни одной христианской души…

Тишину нарушали лишь гудение винтов да режущие слух выкрики с верхней палубы. Но главное — запах. Аромат таежной хвои смешивался с запахом речной воды, образуя поистине целительный бальзам.

За неделю до отъезда Лида приболела, и долгожданный круиз висел на волоске. В один из вечеров к ним заглянул дядя Боря.

— Ничего, мать, на реке она мигом поправится, — успокаивал он Лидину маму. — Для нас, для взрослых, от всякой хвори нет ничего лучше вододульки, а для дитяти и речной воздух сойдет.

— У тебя одно на уме, козел похмельный! — рассвирепела вечно уставшая Лидина мама. — Нет у нас водки — не держим! И не намекай!

Обходной маневр дяди Бориса не удался, водкой его никто не угостил, а вот предсказание в точности сбылось. Густой, ароматный речной воздух мягко коснулся Лидиного носа, горла, легких, она продышалась, и очень скоро болезнь бесследно прошла.

*****

Чудные, смешанные чувства вызывал Енисейск. Если не разбираться в нюансах и хитросплетениях архитектурных стилей, то вполне можно было бы представить, как однажды неведомый древний исполин приглядел где-нибудь на среднерусских просторах этот городок, поднял его на широких ладонях всего разом, с его белокаменными колокольнями и рублеными избами с наличниками да резными венцами, и перенес сюда, на берег великой сибирской реки. Еще царь Петр не рубил окно в Европу, не ходили по Енисею паровые катера, не гудел Транссиб, а Енисейск уже стоял, потихоньку отстраивался, справлял ярмарки. Он был одним из первых. Было бы большим заблуждением думать, что Енисейск миновали горести, которыми так богата история России. Отгремели залпы большевистских репрессий, прошел через город, оставив за собой кровавый след, адмирал Колчак, но ни время, ни катаклизмы не сгубили Енисейск, устоял древний город.

Лидочку Метёлкину вместе с другими детьми привели на экскурсию в здание бывшей мужской гимназии, а ныне простой общеобразовательной школы. Лида крутила головой — вот это класс! Не верилось, что это здание с высокими потолками и арочными окнами не являлось дворцом какого-нибудь богача, а было построено специально для детей. Экскурсовод вела их все дальше и дальше, пока перед ними не распахнулись двери двусветного актового зала.

Лидочка слушала затаив дыхание: оказывается, именно здесь, на этом самом месте, перед горожанами выступал знаменитый путешественник и исследователь Арктики Фритьоф Нансен. Шуточное ли дело — проплыть из норвежского Тромсё через Баренцево и Карское моря до Диксона, затем на юг, по Енисею до Красноярска, а уж потом отправиться по Транссибу во Владивосток. Этот неугомонный господин словно прочертил на карте Российской Империи исполинскую букву «Z». Да… Вот в жизни всегда так: кто-то совершает невероятные путешествия, а кому-то в сентябре идти в седьмой класс…

Она зажмурилась от удовольствия — представила, как вернется домой и будет рассказывать родителям об удивительных открытиях этого лета. Лида надеялась, что у них найдется минутка ее выслушать… А не найдется, так она пойдет к дяде Боре, уж он-то всегда готов и послушать, и поговорить. В конце концов, путь Нансена пролегал мимо Города, так что эта история напрямую до них касается. Хотя — стоп! — Города тогда еще не было, и он проплыл мимо маленькой рыбацкой деревни на западном берегу…

Лидочка оторвалась от своих мыслей и открыла глаза. Где все? Похоже, она отстала от экскурсии. Побродив немного по коридорам гимназии, она вышла на воздух. Перейдя на другую сторону улицы, она смогла оценить здание со стороны. Выложенное из простого красного кирпича, оно было почти лишено навязчивого декора, как бы лишний раз подчеркивая, что учеба — дело серьезное, но непроизвольно удерживало взгляд размеренным строем высоких арочных окон и удивительной общей соразмерностью.

До отплытия оставалось более часа, и Лида не торопясь побрела по центральной улице. Енисейск оказался городом особенного деревенского типа, все здесь было в диковинку. Пусть ее родной Город значительно уступал Енисейску по территории и числу жителей, но на то он и был Город, чтобы держаться подчеркнуто по-городскому, быть настоящим островком урбанизации посреди бескрайней заполярной лесотундры, а здесь… Прямо вдоль главной улицы, укрывшись за деревянными заборами, стояли сложенные из массивных бревен дома горожан, а вокруг них бесстыдно раскинулись огороды. Даже не дома — срубленные «в паз» избы с украшенными резными наличниками окнами. Беспечные козочки терлись рогами о трубы надземной теплотрассы, на газоне лежала корова. «Хорошо в селе родном, пахнет сеном и…»

Дойдя до коровы, Лида решила повернуть налево. Тут ее подстерегло забавное открытие: оказывается, в Енисейске тротуары были предусмотрены только на главной улице города. Свернул — твои проблемы. Насколько Лида запомнила рассказ экскурсовода, в Енисейске практически не было промышленных предприятий, зато в городе располагалось несколько церквей, большой Богоявленский собор, два православных монастыря, мужской и женский, и татарская мечеть. Из этого закономерно следовал вывод, что в жизни енисейцев духовное начало доминировало над материальным. В пользу такого вывода также свидетельствовали растрескавшийся асфальт дорог, неряшливые газоны и уже упоминаемая острая нехватка тротуаров. Но ребенка не могут расстроить подобные мелочи.

Лида, с любопытством озираясь, перешла улицу, преодолела пару кварталов и оказалась перед затейливо выложенной кирпичной оградой. Терпеливое тщание, с которым мастера построили то, что у других было бы банальным забором, свидетельствовало о принадлежности сооружения не к нашему торопливому веку, а к векам минувшим. За оградой, видимые почти из любой точки города, устремлялись вверх купола православных храмов. Набравшись храбрости, Лида зашла в распахнутые ворота.

На территории Спасо-Преображенского мужского монастыря материальное, напротив, было в полном порядке. Зодчие XVIII века сумели совместить несовместимое: центральный храм монастыря был мощным, массивным и в то же время стройным, устремленным к небу своими бирюзовыми куполами и золочеными крестами. Он был благородно прост по композиции, но обильно украшен объемным декором, буйство которого, в свою очередь, усмирялось чистым белым цветом. Храм был ошеломляюще красив. Лида огляделась и обошла храм со всех сторон, и не было ни одного ракурса, с которого он не радовал бы взгляд. Под ногами была настоящая брусчатка из природного камня, плотные изумрудные лужайки перемежались… Лида не могла подобрать названия — не клумбами, а целыми полянами цветущих растений.

Лидочка происходила из атеистической семьи, поэтому ей пришлось переступить через свою робость, чтобы войти внутрь. И она была вознаграждена: покой и красота властвовали там безраздельно. Лида прошлась под тяжелыми белыми сводами Спасского собора, на фоне которых резко выделялись темные оклады икон, ощутила на вкус сладковатый церковный воздух. Она очень боялась сделать что-нибудь недозволенное и вскоре поспешила к выходу.

На территории монастыря было малолюдно, но те из братии, которых Лида успела рассмотреть, были удивительно похожи друг на друга. Действительно, как братья: благодушные, щекастые, с упитанными пузиками и аккуратными бородками. Застенчиво попрощавшись, девочка направилась в обратный путь.

Обратно ей пришлось бежать — слишком надолго задержалась она в монастыре, а на «Иване Тургеневе» ее наверняка ожидала взбучка. Ее манил силуэт округлой и крутобокой, как куколка, Успенской церкви, но, как говорится, не в этот раз. К счастью, в Енисейске все близко, и минут через десять-двенадцать Лида уже была у дебаркадера. Сходни еще не убирали. Пожилой матрос укоризненно покачал головой, но говорить ничего не стал.

— Ну, Метла, ты даешь! Грюневене и так не в духе, а тут ты куда-то пропадаешь! Пока ты гуляла сама по себе, нам показали лесопилку. Огромная, жуть! — встретил ее в коридоре Серёжа Гвоздиков.

Лида только сдержанно улыбнулась. Можно подумать, лесопилок она в своей жизни не видела.

— С тебя причитается, — продолжал Серега, — я отметил твою гостевую карточку у стюарда, будто ты пришла вместе со всеми.

— Откуда…

— На завтраке ты оставила ее на столе. Как приедем, с тебя пачка сигарет, и чтобы не фуфло какое-нибудь!

Лида согласно кивнула — она была в курсе Большой Проблемы Сергея Гвоздикова. В полные тринадцать лет родители запрещали ему курить дома. Собственно говоря, ему запрещалось курить везде, и парнишка то прятался на заброшенном складе комбината, то просто уходил за окраину. Он был готов услужить любому взрослому: помыть машину или перебрать привозную картошку, а цены на его услуги неизменно выражались в пачках сигарет.

Убедившись, что спасена, Лидочка побежала на верхнюю палубу. Вместе с другими зеваками она наблюдала за увлекательными маневрами теплохода, который аккуратно отчалил от пристани, развернулся на сто восемьдесят градусов и взял курс на север. В мягком вечернем свете уплывал вдаль зеленый прибрежный бульвар, и как маяк дальнего доброго берега еще долго светился в закатных лучах купол Богоявленского собора.

Спохватившись, Лида вытащила телефон и набрала номер отца. В трубке один за другим зазвучали длинные гудки. Она замерла в нетерпении — вот сейчас… Но гудки стали прерываться и в трубке воцарилась тишина. Лида опять опоздала, «Иван Тургенев» вышел из зоны покрытия сотовой связи.

*****

Путешествие подходило к концу. Для Лиды и ее земляков оставался лишь один из пунктов маршрута — село Туруханск, а затем сразу домой. С этого момента начнется обратный отсчет: после Города «Иван Тургенев» пойдет в Дудинку, высадит на берег дудинцев и норильчан и отправится к острову Диксон.

Вскоре весь теплоход облетела неутешительная новость — из-за встречного северного ветра «Иван Тургенев» сильно отстает от графика. Настолько сильно, что организаторы круиза вынуждены скорректировать план пребывания ребят в Туруханске.

Все вечерние экскурсии на сегодня отменялись, теплоход доберется до Туруханской пристани лишь поздним вечером. «Иван Тургенев» останется на рейде до утра. Ребята-туруханцы отправятся по домам, а остальные останутся ночевать в своих каютах. Никаких игр и посиделок у костра. Ранним утром им предстоит экскурсия в монастырь — эх, скукотища! — и все, скорее домой.

Теплоход шел вперед, и, наконец, по правому борту разверзлось устье Нижней Тунгуски, а за ним показался и сам Туруханск, укутанный дымкой белой ночи. С воды он не так уж сильно отличался от Города: такой же стандартный дебаркадер, песчано-галечниковая прибрежная полоса, почти такая же лестница, взбирающаяся на крутой яр… А уж что там, наверху, Лидочке предстояло увидеть лишь утром.

Этим вечером она изменила своей привычке и вместо того, чтобы занять свое излюбленное место на нижней палубе, забралась на самый верхний ярус. Время шло к полуночи, и Солнце уже касалось верхушек деревьев на северной оконечности западного берега. Цвет неба менялся как в калейдоскопе: из ярко-голубого оно сначала стало белесым, потом постепенно начало желтеть. Интенсивность желтого свечения неуклонно возрастала, цвет набирал силу, от оттенка нежного топленого молока крепчал до интенсивного яичного желтка, а затем превращался в оранжевый. Лида на минутку отвлеклась, оглянулась на правый берег и ахнула: свет закатного солнца вызолотил лес и траву, словно погрузив все в золотую осень. Облака порозовели, волны заиграли лиловыми бликами.

Постояв в изумлении, Лида снова обратила свой взгляд на запад. Ее глазам открылась фантасмагорическая картина: почти закатившееся за деревья Солнце попало в ловушку из окруживших его облаков, и закатный свет не растекался по всему небу, а отражался от облаков и горел, словно в исполинской топке.

Лида дождалась, пока топка догорит, и пошла в свою каюту. Конечно, можно было подождать каких-нибудь полчаса, от силы час, и Солнце снова выглянет на северо-востоке, но она почему-то была уверена, что столь прекрасная картина не сможет повториться. К тому же, завтра ей предстоял ранний подъем.

Еще с утра Ангела Интрасовна предупредила всех девочек, чтобы надели юбки и платья — предстоял поход в Троицкий монастырь. Многие приуныли, опять ни погалдеть, ни побегать. Но Лида не падала духом, ведь даже самую скучную экскурсию можно превратить в маленькое, но увлекательное приключение. Заглянув в каюту к Сереге, она специально оставила на столике свою гостевую карточку — мало ли что. В крайнем случае, будет должна ему две пачки сигарет.

*****

«Когда придется определяться с выбором профессии, в монахини я точно не пойду. Что хорошего?» — размышляла Лида, присев на лавочку в ограде Троицкого Туруханского монастыря. На делянке за оградой с полдюжины монахов окучивали картофель. Согбенные спины, тяпки в руках…

Лида опять отстала, но сегодня она отбилась от группы преднамеренно. В скудно освещенном храме это оказалось проще простого, она нашла утопающий в тенях уголок и на некоторое время застыла неподвижно. Подождав, пока утихнет топот множества ног, она выбралась на воздух.

Еще сойдя на берег, Лида приметила то, что бросается в глаза практически всем приехавшим в Туруханск в середине лета: редко где можно увидеть столько зеленого цвета сразу. Бледное, но сочное разнотравье покрывало здесь каждый свободный метр земной поверхности, устилало высившийся над каменистым речным пляжем яр, стелилось лентами по обочинам дорог. За заборами зеленели огороды, а из-под заборов повсеместно выбивался травянистый ковер, так и норовя выползти на дорогу. Густым, темным смарагдовым цветом щеголяли кровли Троицкого монастыря, и даже некоторые дома и заборы были покрашены зеленой краской.

Туруханск разительно отличался от уютного Енисейска. «Туруханка» — так называли ссылку в эти края политические заключенные на рубеже XIX–XX веков. Называли с содроганием, но и с уважением, вспоминая коротенькое серое лето и долгую, морозную, бессветную зиму. На всем и на всех здесь лежал отпечаток этого сурового места. Туруханский монастырь не мог сравниться со Спасо-Преображенским ни по масштабу, ни по великолепию. Все здесь было аскетично, просто, без излишеств. Лиду поразили монахи — не розовощекие добряки как в Енисейске, а молчаливые, неулыбчивые мужчины с обращенными в себя строгими глазами. Кровля храма не устремлялась к лазурным небесам, наоборот — низкое свинцовое небо словно давило, прижимало маленький монастырь к этой неласковой земле.

Местные смотрели на монастырь, на его зеленые купола с темно-синими главками и золотыми крестами как на нечто привычное, обыденное. И то сказать: стоит он тут уж четыреста лет да и стоит себе… И почти никто не удивлялся и не задумывался, какое невероятное стечение обстоятельств и стремление множества людей привело к тому, что здесь, на краю земли, утвердился этот оплот Православной веры, отдаленный, но прямой потомок веры Византийской. В битвах пала Византийская Империя, но, отделенный от нее далями пространства и времени, обдуваемый арктическими ветрами стоял здесь древний монастырь.

Что хорошего быть монахами?! Лида постаралась припомнить все, что когда-либо про них слышала. Ну, молитвы там всякие, жизнь в кельях, дисциплина. Еще и картошку приходится окучивать. Тоска… Что заставило этих суровых мужчин выбрать этот путь, это место?! Вопросы, вопросы без ответов.

Тцап… Тцап… Тяпка одного из монахов постоянно натыкалась на что-то твердое. Тяп-тяп-тяп, частил его товарищ, которому достался рядок с мягкой и плодородной почвой, все тяпал и тяпал, словно в исступлении. «Тяпать» — какое милое русское звукоподражание…

Правда, в этом затерянном на краю света монастыре находилось нечто торжественное и пугающее — здесь под красно-золотым покровом хранились мощи Святого Василия Мангазейского. Лида откровенно струсила и не стала подходить к мощам слишком близко, ведь мощи… это… это ведь…

Мысль о том, что усопший человек не похоронен, а находится здесь и превращен в своего рода реликвию, была непривычной и страшной. К тому же, священник сказал, что это отрок… Выходит?.. Это пацан, что ли?!

Семье Лидочки была чужда религиозность, и в ее представлении герои и мученики виделись рослыми, пропахшими порохом мужчинами и отважными женщинами в пилотках и гимнастерках, они вошли в ее воображении из книг, из старых фильмов о величайшей войне XX века. Но здесь, в маленьком храме хранились останки мальчика-подростка, именуемого теперь Святым Мучеником. Если бы с ним не случилось… Если бы он родился в XXI веке… Вот, оказывается, как бывает: кто-то из его ровесников пойдет этой осенью в восьмой «А», а он тут… В виде мощей.

Заморосил мелкий, колючий дождик, но монахи за монастырской оградой так и не прервали свой монотонный труд. Лида набросила на голову капюшон плаща и встала на ноги. Ей захотелось еще раз сходить на высокий, полого изогнутый берег, туда, где с Енисеем сливается правый рукав Нижней Тунгуски, напоследок окинуть взглядом весь расчерченный на прямоугольники, похожий на зеленое лоскутное одеяло Туруханск, а потом можно и на теплоход.

День, и так серенький и невзрачный, совсем расклеился. Поднялся ветер, растревожил мелкой рябью поверхность темной и блестящей как ртуть Нижней Тунгуски. На Енисее набирала силу волна, вспенились первые барашки, и отплывал вниз по течению красавец теплоход. Лиде потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что это ее теплоход отчалил от пристани.

Лида находилась на почтительном расстоянии от «Тургенева», но зябкий ветер подхватил и донес до нее мотив старого марша, по традиции звучавшего в минуты отплытия:

«Та-таа, та-та-та,

Та-тааа, та-та-та.

Та-та-та-та-та!

Та-та-та-та-та…»

«Прости, прощай, прости-прощай…» — машинально пробормотала Лидочка вслед уходящему теплоходу. Было очень обидно и стыдно. Чудесное путешествие было безнадежно испорчено, ибо каждый знает, что главным, по чему судят обо всем деле, и что остается в памяти, является его завершение.

Что же теперь делать?! Для Лиды, как и для любой городской девчонки, логичнее всего было бы позвонить родителям. Эх, теперь уж точно не миновать головомойки! Она вытащила из рюкзачка свой телефон, но номера родителей не отвечали. В надежде на лучшее, и чтобы убить время, Лида повернулась спиной к пристани и прошла пару кварталов. Там, посреди простенького сквера, стояло большое по сельским меркам капитальное здание. Лида устроилась на детской площадке, но вскоре начала зябнуть — погода неумолимо ухудшалась.

Не зная, куда идти, Лида пошла прямо, без всякой цели.

*****

Лида еще немного побродила по селу и вернулась на лавочку в монастырской ограде. Странно: сеть вроде есть, а звонок не проходит. Оставался один выход — попытаться дозвониться родителям с городского телефона. В конце концов, Туруханск не простое село, а райцентр, и в зданиях сельской и районной администрации наверняка стоят телефоны. Совершенно не зная дороги, Лида побрела, куда глаза глядят, рассудив, что уж в селе-то она рано или поздно наткнется на то, что ищет. И очень скоро ноги сами привели ее к отделению полиции.

Отделение располагалось в одноэтажном деревянном доме с высоким крыльцом, мало чем отличающимся от соседних строений. В палисаднике перед этим казенным заведением вместо цветов были разбиты грядки с зеленью и даже, как бы стремясь доказать, что скудная Туруханская земля способна родить не одну лишь картошку, стояла небольшая тепличка с цветущими огурцами. Судя по всему, местные стражи порядка были не особо завалены работой.

Но что она скажет?! Лида решила сделать все возможное, чтобы не слишком опозориться. Например, можно сказать, что ее сотовый просто разрядился. В конце концов, это вполне невинная ложь. Убедившись, что она помнит наизусть сотовые и служебные телефоны родителей — а это было непреложным требованием отца — она вырубила свой аппарат и, робея, поднялась по скрипучим деревянным ступеням. Войдя в отделение, она изложила свою легенду дежурному.

Тот отвел Лиду в кабинет скучающей женщины средних лет, торопливо спрятавшей в стол вязание. Ну, все в общем-то понятно: лето, все дети, включая самых отпетых хулиганов, отправлены в лагеря в южные районы края, туда, где солнце уже как следует прогрело воздух, воду и землю. Теперь можно спокойно заняться вязанием и огурчиками.

Лида набрала в грудь воздуха и уже собиралась…

— Что, красавица, от парохода, что ли, отстала? — с ходу огорошила ее женщина-инспектор.

Тут оставалось лишь одно: во всем чистосердечно сознаться, не пытаясь приуменьшить свои промахи. Выслушав Лидину историю, инспектор по делам несовершеннолетних сначала поохала, затем заставила девочку все подобно описать, а затем озадачилась вопросом: что же теперь с ней делать. Вскоре над этим ломало голову уже все отделение полиции.

Да, в этом райцентре есть аэропорт, но самолеты летают только в Красноярск, то есть в прямо противоположном направлении, нежели требуется. Если отправить Лиду домой воздушным транспортом, то все получится слишком уж по-дурацки: сначала тысячу километров на юг до Красноярска, затем еще больше — на север, домой. И кто за это заплатит?

Наконец кто-то вспомнил, что ближе к обеду через Туруханск пройдет на север толкач «Лейтенант Овцын». Конечно, толкач не соперник в скорости пассажирскому теплоходу, но если капитан согласится взять на борт юную пассажирку, то Лида окажется дома всего на день позже, чем планировалось.

Приняв решение, женщина, которую, кстати, звали Натальей Владимировной, преобразилась. Напоив Лиду чаем с печеньем, она властно придвинула к себе телефонный аппарат. У Натальи Владимировны оказался хорошо поставленный голос представителя власти, который позволил ей в кратчайшие сроки связаться и с капитаном «Овцына», и с капитаном «Ивана Тургенева», которому она кратко сообщила об обнаружении отставшей пассажирки. И только в одном она была бессильна — оказалось невозможным дозвониться до Лидиных родителей. Она неоднократно набирала и их домашний телефон, и рабочие телефоны отца и матери, все тщетно, не было связи со всем Городом. Отправлять Лиду домой на толкаче, без согласия родителей, было, конечно, не совсем правильно, но инспектор не видела в этом особой проблемы: не дозвонилась сегодня, дозвонится завтра, все равно Лиде еще плыть и плыть до дому.

*****

Пришлось без малого сутки ехать на… Нет, назвать это речным судном было невозможно. Толкач «Лейтенант Овцын» представлял собой очень ржавый, лязгающий, передвигающийся с причудливыми толчками механизм. Он гнал на север здоровенную, груженую углем баржу, на вид еще более старую и ржавую. В разгаре был северный завоз.

Лиду взяла под свою опеку дородная женщина-кок, остро пахнущая потом и щами. От нечего делать Лида вызвалась помогать на камбузе: она вполне прилично справилась с чисткой картошки, моркови и чеснока, затем отправилась обследовать судно. Так время и прошло. На «Овцыне» было разрешено почти все, что на «Тургеневе» строжайше запрещалось. Кроме камбуза Лиде удалось заглянуть в машинное отделение и, страшно сказать, в рулевую рубку. Речники тоже ни в чем себя не ограничивали: курили, где придется, и через слово употребляли смачные русские выражения, значения которых Лидочке раньше и узнать-то было неоткуда. В общем, познавательная вышла поездка.

Хуже всего пришлось ночью, ночевать в каюте кока — а она оказалась единственной женщиной в экипаже — было мало радости. От едких (словно кто ковыряет в носу соломинкой) запахов девочка не могла заснуть до утра. Так вот бесславно, безо всякой роскоши, завершился для Лиды круиз по реке.

Не дожидаясь наступления утра, Лида тихонько оделась и выскользнула на палубу. Конечно, вахтенный не мог ее не заметить, но ругаться не стал. Кутаясь и ежась от ночного холода, девочка устроилась на корме.

Жизнерадостно попыхивая, толкач шел вниз по реке. Сказать «шел на север» было бы не слишком корректно, поскольку сейчас они шли по Ермаковской излучине — по тому самому месту, где река, делая огромную, похожую на оттопыренный большой палец петлю, пересекает невидимую пунктирную линию Полярного круга. Вид берегов изменился, исчезла линия, где на горизонте небо сливается с водой. Вдали в предутренней дымке левый берег полого загибался, и по одному этому можно было не то чтобы увидеть… хотя бы почувствовать плавный изгиб исполинской излучины.

Если бы маленькая Лидочка Метёлкина была чуть старше, чуть умнее, чуть образованнее, она бы сразу поняла, что это за место. Нормальный человек, сибиряк, если у него не ампутирована память, не может, находясь здесь, не содрогнуться и не перекреститься. Но Лида до сих пор пребывала в невинном детстве — она ничего подобного не почувствовала.

Под утро… Тут следует пояснить, что на Севере имеет смысл только «номинальное» значение времени суток. Под утро, когда незаходящее солнце уже поцеловало край горизонта и стало вновь подниматься к зениту, справа по борту Лида заметила первые постройки на окраине Города. Естественно, загонять толкач с неповоротливой баржей в узкую протоку, а потом еще и останавливать многотонную махину, своей массой многократно превосходящую тщедушный толкач, никто не нанимался.

Капитан приказал спустить на воду моторную шлюпку и отправил Лиду на берег в сопровождении старпома и одного из матросов. Отшвартовавшись, шлюпка достигла северной оконечности острова и вошла в протоку против течения. Старпом направился к хилому лодочному причалу, в этот утренний час совершенно безлюдному.

— Рань-то какая, порядочные люди спят еще, — ворчал старпом. — Ты одна-то до дома доберешься?

И получив в ответ уверенный кивок, мужики помогли Лиде выбраться на причал.

— Счастливого плавания! — завопила она уже с берега. — Спасибо!

Глава 4. Тишина

Помахав рукой вслед удаляющейся шлюпке, Лида развернулась и направилась домой. В этот ранний час в округе было действительно абсолютно безлюдно, и даже расположенный поодаль порт не подавал признаков жизни. Впрочем, это было не удивительно: уже не первый год жизнь в порту едва теплилась, все реже заходили в Город толкачи с гружеными баржами, и оживление наблюдалось здесь лишь два-три раза в неделю, когда у пристани швартовались пассажирские теплоходы. Резво поднявшись по лесенке на высокий берег, Лида миновала кварталы старых заброшенных домов и направилась в сторону новых микрорайонов.

Это было прекрасное прохладное северное утро, шедшую через лог дорогу окружала сочная зелень тальника и трепещущая на ветру листва берез. Было очень рано, тихо и безлюдно. Наконец, в открывшийся среди зелени просвет показались многоэтажные кирпичные дома, и Лида, не в силах сдержать нетерпение, вприпрыжку побежала по пустынной улице.

Настроение стремительно улучшалось. Дом есть дом, каким бы скромным он ни был. Тут мысли Лиды смутились: ведь скоро у нее будет новый дом… Но девочка не умела подолгу грустить — в конце концов, там, на Юге, тоже очень неплохо. Нырнув в арку, Лида с победоносным видом вошла в свой двор.

Поднимаясь по лестнице, она немного успокоилась и решила, что разбудить всех трелью звонка и радостными воплями будет, пожалуй, не совсем правильно. Стараясь не шуметь, она открыла дверь своим ключом и вошла.

Квартира встретила Лидочку недружелюбно, и трудно было сразу понять, в чем здесь дело. Все вещи были на своих местах, но самые мелкие мелочи, вроде небрежно брошенных перчаток и криво висевшего на плечике отцовского плаща, передавали недавно витавшую здесь нервозность. На всех предметах лежал тонкий слой пыли, и запах… Запах давно непроветриваемого помещения. В квартире уже несколько дней никто не жил.

Лида обошла все комнаты, подспудно понимая, что никого уже здесь не встретит. Все было безжизненно, только будильник в ее спальне как ни в чем не бывало отсчитывал секунды. Стрелки показывали восемнадцать минут восьмого — к этому часу Город должен был уже проснуться…

В растерянности Лида присела на кровать, чувствуя, что не может больше сопротивляться панике. Ужас и напряжение, словно вырвавшиеся из тисков пружины, придали ей сил и заставили опрометью броситься во двор. Она выскочила на воздух и ощутила тишину. Не хлопали двери, не был слышен гул машин, окна домов ослепли — за ними не светилась обычная человеческая жизнь, и не было видно ни одного знакомого лица. Она осторожно присела на край одной из стоящих во дворе соседских моторок. В округе вообще никого не было. Лидочке открылась страшная правда — знакомый и любимый с детства Город был покинут людьми.

Медленно ступая, будто ноги стали свинцовыми, Лида вернулась в свою квартиру. От пережитого ужаса пересохло в горле, но в кране, как назло, не было воды. Не было даже обычного шипения, все та же тишина. Отыскав в шкафчике бутылку минералки, она вернулась в свою комнату и в страхе и растерянности села на кровать.

Что происходит? Где все? От навалившегося потрясения мысли бродили медленно, как сонные осенние мухи. Это не укладывалось в голове, ничего не укладывалось в голове. Ладно, она чуть не потерялась в Енисейске, и все по собственной вине. Она почти потерялась в Туруханске, но ведь сама же и нашлась! Почти. Лида не могла даже представить, что все может случиться вот так: она сама на месте, а потерялись папа с мамой.

Где все? Они что, уехали, пока она отсутствовала? Какая неслыханная подлость! Наверное, они не могли ждать ее неизвестно сколько, так что она сама во всем виновата. Стоп! Она задержалась всего-то на день, а их дом покинут уже давно. Нестыковочка! Пусть из Туруханска звонки уже не проходили, а пока они плыли по реке, сотовой связи и вовсе не было, но из Енисейска-то она должна была им позвонить! Но у Лиды не хватило времени, она завертелась, и все из-за ее дурацких похождений. Неужели она упустила свой последний шанс услышать голоса родителей?!

Кажется, отец говорил, что выехать из Города теперь непросто, и к тому же все вещи на своих местах… Они что, ничего не взяли? Может быть, на их землю напали враги? Но где они, эти оккупанты?

Внезапно тишину разорвал жуткий крик за окном. Звериный? Человеческий? Он приблизился, достиг своего пика и пошел на убыль. Лида была слишком заторможена, чтобы резко вскочить, а когда подошла к окну, увидела лишь бегущего прочь взъерошенного подростка. Она не отводила от него глаз, пока он не исчез в арке все с тем же странным, звенящим на одной ноте криком.

Не в силах терпеть страшную тишину, Лида перебралась в гостиную и включила телевизор. Даже странно, но электроэнергия была, телек щелкнул, засветился… и начал транслировать один лишь белый шум. На экране отражались помехи.

*****

Наверное, Лида провела в кресле перед телевизором не один час. Солнечный свет за окном разгорелся и засиял ярко, а затем смягчился и начал потихоньку угасать. Мысли и эмоции покинули маленькую Лидочку Метёлкину, и она застыла в бесчувствии, как замирают в неподвижности пресмыкающиеся обитатели террариума, и лишь блеск змеиных глазок выдает, что эти существа живые внутри.

К счастью, тишина не возвращалась. Телевизор шипел и потрескивал, и к тому же, на лестнице послышалось шарканье множества ног. Девочка замерла, боясь повернуться.

— Кажется, здесь еще одна, — доносящийся из прихожей голос звучал странно, сдавленно.

Лида рывком вскочила и обернулась. Казалось, крик сейчас разорвет ей грудь, но она так и не смогла закричать. Задыхаясь и корчась от боли в груди, понимая, что не в силах выдавить из себя ни звука, она упала на колени и попыталась заползти под диван. Но Лида была обречена: ее вытащили, накинули на плечи плащ и увели.

Часть II. Глава 1. Реликт

Это был сон-воспоминание из детства, дотошно правдивый в деталях, но все же подернутый пеленой нереальности. Прошлое, такое яркое, такое красивое, было для Лидии безвозвратно потеряно. Сон не сразу отпустил ее. Она предчувствовала, что сегодня, как и всегда после подобных видений, ее ждет нелегкий день. Лида лежала в постели в оцепенении, не в силах отогнать тягостные воспоминания, но тут в ее поле зрения попал будильник. Он показывал 07–36 — Лидия проспала. В спешке собравшись, не позавтракав, она выскочила за дверь.

*****

Как точнее описать место, где Лидии Метёлкиной приходилось теперь жить и работать?! С чего начать? Вероятно, правильнее будет начать не «с чего?», а «с кого?», ибо славный город Метрополия не был городом людей. Это было непростое место. Во-первых: Метрополия была городом подземным. После постигших планету климатических потрясений практически никто не сомневался в том, что жизнь под землей во всех отношениях комфортабельнее и безопаснее жизни на поверхности. Во-вторых и в главных: Метрополия, как это следовало из самого названия, была главным городом Homo Arcticus — молодой расы разумных гуманоидов, за последние десятилетия практически повсеместно вытеснивших Homo Sapiens.

Лидия, в общем-то, не жаловалась: Homo Arcticus, в большинстве своем, были миролюбивыми и работящими существами. Лидия про себя именно так и называла их — существа. Им не были чужды культура и обычные радости земной жизни. Правда и культура их, и этика были заимствованы у человеческой цивилизации практически в неизменном виде, но это никого не смущало: слишком недолго жили они еще на земле, успеется. И все бы было ничего, если бы не их внешний вид…

Создавалось впечатление, что природа слишком долго терпела несовершенство человеческого тела: уязвимость шеи, где жизненно важные артерии находятся слишком близко к поверхности, глаза… Это ведь был неразрешимый парадокс устройства Homo Sapiens: глаза, бывшие важнейшим из органов чувств — без глаз ты практически никто и ничто — были так предательски ничем не защищены.

В общем, природа терпела-терпела, терпела-терпела, а потом решила исправить все недостатки разом, не тратя времени на тысячелетнюю эволюцию.

Нельзя сказать, что Homo Arcticus уж совсем не походили на людей старого образца: туловище, две руки, две ноги, голова… Вот с головой-то и вышла загвоздка — голова и шея у существ отсутствовали.

Размышляя над этим фактом, Лидия неизменно приходила к выводу, что головной (бывший головной) мозг и органы чувств размещаются у существ в туловище. Такое анатомическое строение было не лишено практичности — ни гильотинировать, ни повесить существо было невозможно, и уж уши-то они не смогли бы теперь отморозить даже в суровом арктическом климате. Все остальное вроде было как у людей, да не совсем…

Отсутствие головы было самым вопиющим, но не единственным отличием новой расы. Все их тело, казалось, было собрано из элементов более простой геометрической формы, чем у Homo Sapiens. Было, как бы сказал знаток геометрии, более правильным. Но, с точки зрения Лидии, все это было ужасно неправильно!

Линия плеч была непрерывной и ровной, а крепкие руки росли практически из верхней точки фигуры. Туловище было непропорционально крупным, что косвенно подтверждало перемещение туда некоторых дополнительных органов. Также оно было лишено талии, словно перед вами не человек — ну, разумеется, это и не человек! — а мешок с картошкой. У некоторых индивидуумов, преимущественно мужского пола, и вовсе доходило до того, что их мощный торс походил на параллелепипед со скругленными углами и гранями. А руки! Пальцы рук, «собранные» из фаланг практически правильной цилиндрической формы, были лишены ногтевых пластин.

Сама же Лидия Метёлкина, единожды безнадежно отстав от обоза эволюции, была принята здесь из милости и жила на положении диковинного реликта.

О первых шагах становления новой расы Лида практически ничего не помнила. После незабываемого круиза, «Лейтенанта Овцына» и пустой родительской квартиры в ее памяти зияло обширное белое пятно, накрывшее белесой мутью события последующих нескольких лет.

Она не помнила и не знала, как оказалась в Метрополии, зато прекрасно помнила тот день, когда морок рассеялся, и Лида пришла в себя. Сознание вернулось к ней резко и внезапно, она словно очнулась от долгого сна, насыщенного пугающими видениями. Лида обнаружила себя забившейся под кровать в чужой комнате без окон. Набравшись храбрости, она выбралась из своего укрытия, крадучись подошла к двери и обнаружила, что та заперта.

Лида была одета в незнакомые вещи с чужого плеча, ведь из собственной одежды она давным-давно выросла. В комнате стоял большой встроенный шкаф, оказавшийся забитым вещами из прежней квартиры Метёлкиных: книгами, игрушками, посудой и даже уцелевшей одеждой ее родителей.

Прознав, что пленница вышла из полубеспамятного состояния, в комнату Лиды зачастили существа. Они предлагали ей то поесть, то поиграть, то возобновить изучение алгебры, и при этом все как один имели виноватый вид.

Новая реальность оказалась причудливее самого забористого ночного кошмара. Постепенно Лиду начали выводить на прогулки по бесконечным коридорам Метрополии. Существа не скрывали горделивой радости, показывая девочке новенькие сияющие холлы, невиданные ею доселе панорамные лифты, предлагая покататься на недавно запущенных пассажирских конвейерах. Видя перед собой бесчисленные безголовые туловища, ощущая всеми инстинктами, что мама и папа уже никогда не переступят порога ее комнаты, Лида просто хотела выть. Оставаясь одна в комнате, она рыдала днями напролет. Но постепенно в ее рыданиях стали появляться перерывы, в течение которых она перебирала сохранившиеся книги и прикидывала, какие из вещей родителей могут ей подойти. Через пару недель она плакала лишь три-четыре раза в сутки, а затем выудила из шкафа потрепанный том «Властелина Колец». Волшебная сказка помогала хоть на время забыть о постигшей Лиду устрашающей перемене, а напечатанные мелким шрифтом слова, казалось, обладали волшебным свойством врачевать душу и облегчать боль: «Отныне никто не сможет жить так, как жил, и мало кто сохранит то, что считал своим». «Как про нас написал», — подумала Лида и снова зашмыгала носом.

Вскоре она плакала не чаще раза в день — перед сном. Все как-то само собой устроилось.

Решив, что душевное состояние девочки больше не внушает опасений, существа с подобающей скорбной торжественностью сообщили ей, что Марина и Павел Метёлкины умерли еще до возвращения Лиды в Город-на-Протоке и покоятся ныне на городском кладбище.

Вскоре Лида возобновила изучение программы средней школы по сохранившимся в Метрополии старым человеческим учебникам. То самостоятельно, то при помощи существ она постигла не только алгебру, но и все положенные школьные предметы, вот только историей Метрополии Лида практически не интересовалась.

Даже став взрослой, она избегала расспрашивать коллег и знакомых. И все это неспроста: она просто боялась заглянуть в прошлое, бессознательно опасаясь увидеть в истории возникновения существ что-нибудь столь же пугающее и отталкивающее, каковыми представлялись ей и сами существа.

*****

Освещение коридоров Метрополии давно переключили в дневной режим. Тупиковый коридор жилого сектора был залит мягким рассеянным светом, слева, со стороны магистрали, слышался гул голосов и тихий стрекот транспортера. Лида торопливо запирала дверь своей квартирки, когда совсем рядом раздался звонкий детский голос:

— Мама, мама, головастик! — и голосок перешел в издевательское бульканье.

Лидия обернулась на окрик — перед ней стояла девочка лет пяти в бирюзовой плиссированной юбочке и с пышным белым бантом, прикрепленным прямо к кофте.

— Какая страшненькая тетя! — пропищала девочка.

Лидию передернуло как от удара кнутом.

— Не приставай к людям, — поспешно одернула ее мать, — и не нужно так громко смеяться. Извините, пожалуйста, — холодно сказала она Лидии и увела девочку прочь.

Лидия неуютно поежилась. Жизнь среди существ и так приносила мало радости, но хуже всего были их детеныши. Малышка с бантом была, скорее, исключением из правил, а в большинстве своем маленькие существа не бегали, не скакали и не смеялись не по делу, как нормальные мальчишки и девчонки. Они были степенны и сосредоточены, и Лиде порой казалось, что они появляются на свет уже необъяснимым образом имея в комплекте нужные знания и необходимый набор компетенций, и в дальнейшем только подрастают. Степенность отказывала им лишь при встрече с самой Лидией. Их родители, по крайней мере, прекрасно представляли себе, как выглядит нормальный взрослый Homo Sapiens. Брезгливо сторонились, да… Но серьезных проблем не возникало. Мелюзга же при встрече с такой странной головастой тетей робела и норовила спрятаться за спины родителей.

Однажды и вовсе вышла неприятность: выйдя из лифтового холла, Лида нечаянно вклинилась в колонну дошколят, идущих под присмотром воспитательницы на какую-то экскурсию. Да… Они визжали, падали и, в конце концов, бросились кто куда. Опасаясь неприятностей, Лида поспешно ретировалась и вернулась домой окольным путем, так и не узнав, что несчастная воспитательница сбилась с ног, битый час отлавливая своих подопечных в коридорах Метрополии.

Впрочем… Дети былиничем не хуже взрослых существ, просто они были более непосредственны. Сколько раз Лидии приходилось слышать за спиной приглушенные голоса:

— Это что, та самая сирота Homo Sapiens?

— Да, да… Тише…

Дошло до того, что в общественных пространствах Метрополии ей частенько мерещился едва различимый шепот:

— Тише… тише… шшш… шшш…

Как бы описать одним словом нынешнюю жизнь Лидии Метёлкиной?! Пожалуй, слово размеренная подошло бы как нельзя лучше. Работа — квартира… Квартира — работа… Почти без вариантов.

Сейчас Лидия работала аудитором в единственной на всю Метрополию муниципальной фирме. Школу она так и не окончила — в то время в городе ее просто не было — в университете не училась, но с работой своей справлялась неплохо — зря, что ли, она зубрила алгебру?! В Метрополии, как некогда в Средневековой Европе, знания и секреты мастерства передавались непосредственно от мастера к ученику.

Лидия любила свою работу в первую очередь за то, что та давала возможность сосредоточиться на куче различных важных вещей: на папках с отчетами, счетах, балансах, файлах и таблицах. Погрузившись в мир цифр, Лидия могла некоторое время не обращать внимания на окружающих ее существ и вечно задерганного начальника. Цифры же открывали ей секреты, которые многие предпочли бы навсегда скрыть от посторонних глаз. Неэффективность, граничащая порой с глупостью, беспорядок и разгильдяйство… Аудиторов в Метрополии никто не любил.

Но это не длилось долго. Неизменно наступало обеденное время. Сотрудники конторы устало поднимались и небольшими группами неспешно отправлялись в кафе. Обычно Лидия оставалась в конторе одна. Неловко в этом признаваться, но уже много лет ее терзала нелепая фобия: она очень боялась увидеть, как существа едят. Ей казалось, что ее психика не вынесет каких-то гнусных физиологических подробностей, которыми сопровождается у них прием пищи. Когда на улице или в релакс-зоне кто-то доставал бутерброд или бутылочку колы, Лида старалась отвернуться, зажмуриться, или, на худой конец, вовремя моргнуть. И нужно отдать ей должное, она прекрасно в этом напрактиковалась.

Бытовая сторона жизни Метрополии была неплохо организована. У Лиды была небольшая, но отдельная квартира, единственным недостатком которой являлось отсутствие кухни. Дело в том, что у метрополийцев было не в обычае есть дома, и хотя это прямо не запрещалось, большинство горожан предпочитало обедать и ужинать в недорогих кафе. В городе всем всего хватало, и если у Лидии и возникали иногда проблемы, то только лишь из-за ее специфических запросов. Так, например, она помнила, как ее мама часто красила волосы, примеряя на себя то русые, то золотистые оттенки. Краски для волос тогда мог купить каждый желающий практически в каждом магазине. Теперь их производство свернуто в связи с исчезновением спроса. Интересно, а у существ где-нибудь растут волосы? Наверное, лучше не знать. Также невозможно было достать некоторые вышедшие из обращения предметы. Дешевая яркая шейная косынка, доставшаяся Лидии от матери, теперь стала винтажной да и просто уникальной вещью — в Метрополии невозможно было купить ни приличной шляпы, ни шарфика, ни косынки. С остальной одеждой все обстояло более или менее нормально. Лида покупала обычные готовые вещи, а вскоре нашла и хорошую портниху, работающую на дому. Та быстро научилась выполнять горловины на любых платьях и костюмах.

Самым тяжелым днем недели для Лиды было воскресенье. На поверхностный взгляд выбор выглядел так: пойти убивать время в кинозал, где без конца крутили старые фильмы, отправиться в спортзал или в релакс-зону или провести уик-энд в четырех стенах. Но за этим скрывался другой, гораздо более неприятный выбор: толкаться среди существ, быть готовой в любой момент зажмуриться, слышать их утробные голоса, или оставаться наедине со своими мыслями.

Вот, например, в предыдущий уик-энд Лида предпочла общество себя самой, и это стало ошибкой. Ни с того, ни с сего ее одолели мысли о смерти. Ну, наверное, любой мыслящий человек время от времени об этом задумывается. Однажды и ее час придет… Когда была жива бабушка, та часто любила посмаковать подробности собственной предстоящей кончины. Повторяла, как боится увидеть вокруг себя в последние дни и часы равнодушные, тупые рожи. А теперь-то даже самые тупые рожи — счастливый вчерашний день… Но что толку сейчас об этом беспокоиться?! У Лиды было неплохое здоровье, и по всему выходило, что жить среди существ ей придется еще долго.

Каким бы ни было ее настроение, обычно Лидия выходила из своей квартиры, держа голову уверенно и прямо. Привычная картина раз за разом открывалась ее глазам: народ ручейками тянулся из коридоров жилого сектора на основную магистраль, спускался с лестниц и образовывал небольшой затор в зоне посадки на пассажирские конвейеры. Немного потолкавшись, Лидия занимала место на движущейся ленте и ехала в деловой центр города. От нечего делать она разглядывала окружающих и гордо улыбалась, а они — бедные, бедные! — даже не могли улыбнуться в ответ.

Сегодня она припозднилась, и основной поток служащих уже успел рассосаться. Конвейерные ленты опустели, а немногочисленные, никуда не спешащие пешеходы предпочитали просто идти по тротуару. Воспользовавшись относительной свободой, Лидия припустила бегом прямо по полотну конвейера, хоть это и было строжайше запрещено. После нелепого ночного пробуждения самочувствие было не ахти, но это не беда, ведь сегодня предпраздничный день, канун дня основания города. Лидии нужно продержаться до обеда, а там уж никто работать не будет, придет время тостов, поздравлений с настоящим, их собственным праздником.

*****

Давно ей не приходилось так бегать, и все же, когда она добралась до входа в офис, встроенные часы на турникете показывали 07–59. На бегу вытащив магнитную карту, она вставила ее в гнездо, но тут зеленая лампочка над турникетом погасла, красная — зажглась, а на часах высветилось 08–00. Аппарат тихонько пискнул. Ясно, в личном деле Лидии появилась запись об очередном опоздании.

Слава Богу, сегодня работал Бен — покладистый пожилой дежурный. За долгие годы Лидия научилась читать невербальные знаки даже у лишенных мимики существ. Так вот, Бен почти всегда излучал благожелательность, он был единственным, с кем она иногда болтала после работы или в обеденный перерыв. Он занимал свое место очень давно, возможно, с самого дня основания конторы. Иногда Лидии даже казалось, что она и раньше периодически сталкивалась с ним то тут, то там в течение всей своей жизни в Метрополии. Сейчас же он укоризненно вздохнул и разблокировал турникет.

Вообще-то, возраст существ определить было непросто, как и их пол. Но Бен всегда казался Лидии пожилым. Может, она и ошибалась, но неторопливая шаркающая походка, медлительность и звучавшая в голосе усталость подталкивали ее именно к такому выводу.

День сегодня был не обычный, предпраздничный. Двадцатилетняя годовщина основания Метрополии — это вам не раз плюнуть. Работа сегодня заканчивалась на час раньше, но, собственно говоря, никто толком не работал с самого утра. Сотрудники вяло перебирали бумажки на столах, потихоньку предвкушая праздничный фуршет.

Одна Лида была озабоченной и мрачной. Она всеми силами избегала совместных трапез и сейчас обдумывала, как бы вовремя смыться, при этом не показавшись невежливой. В атмосфере всеобщей расслабухи не работалось, и она сегодня решила навести хотя бы порядок на рабочем месте.

Вот уже неделя, как в их отдел пришел новенький — молодой парень, лишь недавно освоивший бухгалтерский учет. Работал он неуверенно, часто лажал, но мнения о своей персоне был весьма высокого. Ввиду молодости он получил прозвище «Мелкий», хотя был из себя вполне упитанным детиной среднего роста. Правда, в отделе почти сразу же прошел слух, что прозвали его Мелким не случайно. Мол, он-то Мелкий, но за ним стоит кто-то покрупнее, и лучше бы всем с этим считаться. Лидия относилась к слухам скептически: может правда, может — нет, а может — он сам все это и выдумал для важности.

— Вот, Лидия Павловна, смотрю я на вас и беру пример, — прозвучал совсем рядом голос нового сотрудника. — Я подумал, что пора перенести в архив бумаги моего предшественника. Не хотите составить мне компанию?

И действительно, Мелкий продефилировал мимо Лидии, нагруженный целой охапкой папок-регистраторов. Лида встрепенулась: действительно, это была прекрасная идея — помещение архива имело отдельный выход в служебный коридор и могло пригодиться для незаметного отступления. Она вполне сможет совместить полезное с желаемым: определит на хранение неактуальные бумаги, а затем тихо улизнет.

За пару часов Лидия навела идеальный порядок на столе и в тумбочке, незаметно перенесла в архив сумочку и теперь просто ждала, когда Мелкий закончит расставлять свои папки по стеллажам и исчезнет с горизонта.

— Слушай, Метёлкина… Может, покувыркаемся? — спросил он внезапно.

— Что? — опешила Лида.

— Да что ты ломаешься? Ты же еще молодая… Давай покувыркаемся, а? Можно прямо здесь, — настаивал Мелкий, подойдя вплотную.

До Лидии, наконец, дошло, что он имеет в виду. Если бы они оба были людьми, то имели бы одинаковый рост. По крайней мере, их плечи находились на одном уровне. В честь предпраздничного дня Мелкий вырядился в костюм из дорогой ткани в еле заметную полоску, и сейчас перед Лидией была идеально прямая линия его плеч, обтянутая модным пиджаком без горловины, но с широкими лацканами. А вот перед лицом девушки не было ничего, только поверх плеча Мелкого Лида видела стоящий у противоположной стены стеллаж со старыми отчетами за 2043 год и понимала, что кувыркаться ей сейчас хочется меньше чем когда бы то ни было.

Нападение произошло внезапно. Еще секунду назад Лида судорожно соображала, как выпутаться из щекотливой ситуации, а теперь вдруг весь пыльный офисный мирок со стеллажами и папками встряхнулся и повернулся вокруг нее на девяносто градусов, и перед глазами девушки оказался белый потолок с рядами точечных светильников.

Мелкий подхватил Лидию как пушинку, повалил на стол, и она больно ударилась спиной обо что-то твердое и угловатое. Не то забытый кем-то из сотрудников дырокол, не то крупный степлер. Она попыталась закричать, даже не для того, чтобы позвать на помощь, а просто от боли, но Мелкий навалился на нее сверху и накрепко зажал рот ладонью. Перед лицом Лиды опять ничего не было, взгляд упирался в белый потолок, и от этого становилось особенно страшно.

Тут-то и проявилось все эволюционное превосходство существ над HomoSapiens: ни схватить за волосы, ни придушить, ни дать по носу, ни расцарапать ему лицо не представлялось возможным. В какой-то момент Лиде показалось, что на нее навалился тугой клубок мышц и сухожилий. Тело Мелкого почти не имело уязвимых мест. Почти?.. Все решали уже какие-то секунды. Воспользовавшись тем, что лежит на твердой поверхности, она собралась, напряглась как пружина и резко согнула ногу, дернув колено вверх и угодив Мелкому прямо в пах. Он завыл, обмяк и ослабил хватку. Кажется, некоторые аспекты человеческой анатомии не претерпели изменений даже у существ.

Внезапно Лида ощутила направленный вверх мощный рывок. Мелкий опешил и разжал руки — вахтер Бен обхватил его сзади поперек туловища мертвой хваткой. Должно быть, увидел все на своем мониторе. Девушка поразилась его силе — как легко он поднял два человеческих тела одновременно. Она боялась, что Бен просто раздавит пакостника своими огромными ручищами, но тот поступил по-другому — с размаху швырнул Мелкого на косяк металлического стеллажа. Тот хрюкнул и осел на пол.

— Раскрошу! — вопил Бен. — Раскрошу, падла!

Бен поднял Мелкого, приноровился, и снова приложил об угол стеллажа. Лида тем временем подскочила, вытащила из-под себя крепкий стальной дырокол и, зажав его в руке, нанесла своему обидчику удар прямо промеж лацканов. Ощущение было странное. Тушка существа оказалась очень плотной, но не это главное — она была как бы без структуры. Лида почувствовала себя ребенком, в сердцах решившим поколотить макивару старшего брата. Не дожидаясь ответной реакции, она выскочила из архива.

В полном смятении и шоке Лидия влетела в женский туалет. Собственное тело казалось чужим, незнакомым, так что она поначалу даже не распознала собственных потребностей, а когда уже не могла игнорировать рвотные позывы, бросилась в кабинку.

Обычно она присаживалась на общий толчок не без брезгливости, аккуратно разложив бумажное покрытие. Сегодня же, наплевав на собственные правила, она рухнула на колени и, махнув рукой на санитарию с гигиеной, обхватила унитаз руками. Рвало ее долго.

Она выползла из кабинки измученная, умылась, прополоскала рот и на ощупь поправила прическу. Зеркала в туалете не было. Только тут Лидия осознала, что находится здесь совсем одна. В их маленьком коллективе женщины составляли большинство, но за Лидией никто не пошел. Это не сулило ничего хорошего.

Вернувшись в отдел, она сразу же ощутила обращенные на нее взгляды. Невероятно, но это так. У существ не было глаз, но Лидия кожей чувствовала прикованное к себе всеобщее внимание.

В дальнем конце комнаты стоял начальник отдела. Он нечасто покидал свой кабинет, но сейчас, вероятно, вышел на крики и шум. Лидия подошла к нему, но молчания не нарушила. Она не представляла, как об этом говорить: вроде бы ничего непоправимого не произошло, но все это было так невыразимо гадко.

Вместо нее заговорил Мелкий. Это было так неожиданно, что Лида вздрогнула.

— Я, господин начальник, не виноват. Эта Метёлкина только зазря крик подняла. На самом деле я хотел ей приятное сделать, завтра же праздник. Ведь у всех у нас нормальная жизнь, а она… Последыш, головастик — что про нее говорить! На нее и не смотрит никто. А коли не хочет, так и не надо, я только лишь из гуманности… И вообще, она сама пошла со мной в архив!

Лида была поражена: после устроенной Беном экзекуции поганец не только самостоятельно держался на ногах, но и внятно разговаривал. Ни один человек не был бы на такое способен. Да… Какой же все-таки у существ запас прочности.

— Тогда считай, что и я тоже… Исключительно из человеколюбия… — ответил появившийся в дверях Бен, потирая костяшки кулаков.

Мелкий вздрогнул и отошел в сторону.

— Самой-то не совестно? — Лида услышала за спиной чей-то голос.

— Лидия Павловна, зайдите в мой кабинет, — сухо распорядился начальник и удалился восвояси.

*****

Спустя полчаса Лидия покинула начальственный кабинет, но на свое рабочее место не спешила. Она оказалась в небольшой приемной, отделенной от общего рабочего зала лишь тонкой дверью. За годы жизни в Метрополии она так и не научилась надежно идентифицировать голоса существ, а жаль — сейчас бы ей это понадобилось. Сделав вид, что сосредоточенно читает полученный документ, она обратилась в слух.

— Не представляю, как ты мог. С головастиком! Меня бы, наверное, стошнило. Это ее лицо, рот, нос… Она носит волосы на голове! На прошлой неделе я взял у нее папку с бумагами и между страниц обнаружил — вы только представьте! — ее волосок. Неужели она не понимает, насколько это неприятно окружающим!

— Да не драматизируйте вы, двадцать лет назад мы все такими были. И ничего, как-то же жили.

— Были-то, были, да только кто-то смог переродиться, подняться над своей физической природой, а кто-то нет. Тут есть над чем задуматься.

— Говорят, ее в те дни просто не было в наших местах. Она путешествовала по реке вместе… — тут Лидин невидимый заступник запнулся, — с будущими маугли.

— Вот-вот! Вместе с маугли! Она одна из них, по недоразумению затесавшаяся среди нас. Слава Богу, она никогда не ест в общей столовой. Как представлю, что она будет засовывать пищу прямо в дырку в лице… Бррр! А вчера она так увлеклась составлением отчета, что забылась и прикусила кончик языка. Он торчал между зубов!

— Конечно, все это ужасно. Но войдите в ее положение, ей же надо как-то жить…

— Кто бы еще вошел в наше положение! Вы обращали внимание на ее руки? Они все от запястий до локтей покрыты крохотными белесыми волосками.

— Но у животных еще больше шерсти…

— Вот! Заметьте, не я произнес это слово! Животное, что еще скажешь!

Всласть наслушавшись пакостей в свой адрес, Лидия и вправду перечитала документ, который держала в руках. Это было уже завизированное заявление о переводе. Начальник отдела на нее не давил, вовсе нет, но Лида все поняла правильно. Слишком долго она раздражала своих коллег, вызывая зуд, как песчинка, застрявшая под веком.

В Метрополии не было принято подавать заявления об увольнении — только о переводе. Куда денешься с подводной лодки? Само понятие «воли» здесь не было предусмотрено. Сегодня предпраздничный день, потом три выходных, которые Лиде предстояло провести наедине с собой и своими мыслями. А затем она отправится со своим заявлением в отдел занятости.

Глава 2. Ссылка

Итак, Лидии предстояло покинуть привычную должность и квартирку на самом фешенебельном жилом уровне и отправиться к новому месту службы.

В последний вечер на старом месте, когда все вещи были уже рассортированы и разложены по коробкам, она решила напоследок навестить свой любимый уголок — Центральный пересадочный узел Метрополии. Это было сердце города, место, где сходятся все пути-дороги.

Он походил на сердцевину огромного цветка. Вертикальный колодец прорезал земную твердь на многие десятки метров, и в его залитом электрическим светом пространстве сновали вверх-вниз грузовые и пассажирские лифты. А на каждом ярусе от колодца веерами разбегались ленты пассажирских конвейеров. Подобно настоящему живому сердцу Центральный узел никогда не спал, не останавливали свой бег конвейерные ленты, не гас заливающий колодец свет.

В Метрополии было множество совсем иных уголков, где можно погулять с друзьями, посидеть на диване с хорошей книжкой или просто побездельничать под плеск воды в фонтане. Но Лидии нравилось именно это место, и каждый раз, когда позволяли обстоятельства, она ехала именно через Центральный узел, чтобы еще раз, задрав голову, окинуть взглядом необъятное пространство и ощутить сладостное мгновение почти полной невесомости при спуске в скоростном лифте.

Она прокатилась на лифте и этим вечером, но не ощутила привычного удовольствия. Она уже чувствовала себя оторванной от своего любимого уголка. А вокруг, не обращая ни малейшего внимания на ее хандру, кипела жизнь. На примыкающих к колодцу улочках теснились кафе и магазины, а потоки пешеходов струились словно ручейки, сливающиеся в один огромный водопад.

Но в зону грузового терминала, куда предстояло отправиться Лидии Метёлкиной, не дотягивался ни один конвейер. На завтрашнее утро она заказала электрокар. Она посмотрела на часы — времени достаточно. Лидия поспешила к крайнему лифту, который единственный ходил на самый нижний уровень. Там, в десятках метров от земной поверхности, до сих пор сохранился холод вечной мерзлоты. Уровень был почти безлюден, так — несколько подсобок, но главным здесь было не это. По периметру, огибая внутренние помещения, была устроена прогулочная тропа.

И без того неширокая, она была разделена на две части. Одна была тщательно выровнена, залита водой и предназначалась для конькобежцев. Вторая половина была отсыпана снегом, завезенным по зиме с поверхности. Колебания температуры не достигали этой глубины, и здесь всегда царила температура максимального зимнего комфорта — примерно минус десять градусов.

Лыжня была узкая, для классического стиля. Взяв напрокат лыжи и экипировку, Лидия вышла на трассу. Она бежала в среднем темпе, никуда особо не торопясь, однако, по ходу обогнала пару медлительных существ, еле-еле перебиравших коньками на соседней дорожке.

Стены этого тоннеля не были облицованы. Строители оставили все в почти первозданном виде, не выравнивали, а лишь покрыли защитным составом. При свете ламп сверкали острые грани горной породы, искрились линзы ископаемого льда. Здесь было нереально, фантастически красиво. Лидия и не удивилась бы, выйди ей навстречу Снежная Королева и Хозяйка Медной горы в одном лице.

Она шла по лыжне, постепенно разгоняясь. Не осознавая того, Лидия улыбалась. Свежий ветер унес дурные мысли и пакостные воспоминания. Она не думала ни про то, как потеряла непыльную, денежную работу, ни про «не выносить сор из избы», ни про то, как ее рвало в служебном туалете. Плюнуть и забыть! — большего оно не стоит.

В хорошем настроении она вернулась в ставшую почти чужой маленькую квартирку. Завтра ей предстоял переезд.

*****

Что-то тяжелое, теплое и влажное навалилось на Лиду тяжким гнетом. Да… С сегодняшнего дня и до смерти она не забудет этого — придавившей ее живой массы, врага, в буквальном смысле взявшего над тобой верх. Ужас подобрался к самому сердцу, и некоторое время она лежала, боясь пошевелиться и навлечь на себя ярость нападавшего. Потом, словно устыдившись позорной слабости, начала с удвоенной силой толкаться и лягаться, а еще через минуту смогла набрать в грудь воздуха и закричать.

Лидия проснулась в собственной постели от сдавленного крика, с трудом поднялась, попила водички… Сердце в груди постепенно угомонилось. Ну и сон! Что же, теперь с ней и дальше будет происходить подобное?! Неудивительно, ведь она чуть не стала жертвой изнасилования… Побродив по комнате, она слегка перефразировала последнюю мысль и произнесла вслух:

— Я не стала жертвой изнасилования. Я не жертва, не была жертвой и не буду ничьей жертвой. Убирайся из моей головы, мразь!

Произнеся эту духоподъемную тираду, она успокоилась, легла и снова заснула.

*****

Сон, как ни в чем не бывало, начался сначала.

Что-то тяжелое, теплое и влажное навалилось на Лиду тяжким гнетом. Она сопротивлялась, напрягла все силы и, наконец, проснулась. «Это» оказалось всего-навсего мокрой от пота простыней. Девушка чувствовала себя неважно: лицо стало влажным и липким, волосы спутались, майка прилипла к мокрой груди. Лида взглянула на будильник: 06–53, GMT+7. Все равно уже пора вставать… Она огляделась: соседняя кровать пустовала, значит, соседка уже успела куда-то убежать. Хорошо, можно еще несколько минут полениться.

Но едва она успела смежить веки, или это только ей так показалось, как дверь распахнулась, и в комнату влетела соседка Татьяна — коренастая блондинка лет двадцати.

— Вставай, Метла! Завтрак проспишь! Кстати, я уже разведала все новости…

— Что, опять актированный день?

— Опять-опять, и не только: режим «Черного неба» продлили еще на двое суток.

Лида тяжело встала. После сна в жаркой комнате в голове завелся очаг тягучей, ноющей боли. Открыв блокнот, она принялась листать расписание.

В связи с установившейся жаркой погодой и объявленным высшим уровнем экологической опасности были запрещены не только все занятия на открытом воздухе, но и вообще всякая деятельность, связанная с высокими физическими нагрузками.

Так, китайский и психология будут по расписанию после обеда, а утренние занятия по физподготовке сегодня отменяются. Лидия не торопясь пошла в душ, но прохладные струи облегчили ее участь лишь на несколько минут. Не успела она вернуться в комнату, как по ее груди и шее опять побежали противные капли пота, и Лида снова почувствовала себя подтаявшей, а местами уже и потекшей на жаре пачкой маргарина. Она натянула на себя футболку и легкие брюки, чувствуя, как одежда неприятно цепляется за влажную кожу.

Приведя себя в порядок, девушки прошли в столовую. К счастью, и столовая, и все учебные аудитории были оборудованы кондиционерами. Впервые с момента пробуждения Лида почувствовала себя сносно.

Вечная добрая память тому, кто изобрел этот наигуманнейший из бытовых приборов. Пусть он вкушает райское блаженство под струями прохладного чистого воздуха… Иначе как бы они выживали в этом климате — неделя за неделей +35ºС! И даже ночи не приносят облегчения. Лида снова загрустила — комнаты студентов не были оборудованы климат-контролем. Учитывая, к чему их готовят, это, наверное, правильно — нужно уметь стойко переносить физический дискомфорт. Кажется, Тане пришла в голову схожая мысль:

— Думаю, это неправильно — актировать дни, — изрекла Таня тоном зануды. — Когда нам придет время действовать, мы же не сможем сказать: «Извините, мы к этому не привыкли. В связи с неблагоприятными погодными условиями все отменяется».

— Но если с кем-нибудь случится приступ на жаре, и он заболеет или умрет, то впоследствии не сможет проявить себя ни при какой погоде, — возразила Лидия.

Парни за соседним столиком только хихикали. Они радовались простой радостью школяров, свободных от занятий, а их молодые организмы были пока в состоянии справляться и с жарой, и с накрывшим город ядовитым смогом.

— Я в город съезжу, раз уж время есть, — сказала Лида, управившись со своей порцией. — Увидимся на китайском.

— С ума сошла! По такой жаре! — всплеснула руками Татьяна.

*****

Ехать пришлось в простом автобусе без кондиционера, битком набитым народом — жители пригорода ехали на работу в центр. Несмотря на ранний час, люди были потные и раздраженные, настроившиеся на новый адский день. В уши лезли обрывки разговоров:

— Я отца все никак не могу из Кузни вывезти, — посетовала своей попутчице женщина лет пятидесяти на переднем сиденье.

— Да ты что! В его-то возрасте!

— Я-то все понимаю, а он ерепенится, да и с деньгами сейчас не особо…

— Если нет денег на приличный пансионат, нужно хотя бы просто в деревню. На постой до сентября.

Удивительное дело, Лида прекрасно понимала, в чем суть проблемы. То, что в других краях называлось аномальной жарой, в этом городе было ежегодной кошмарной обыденностью. Дальше на Юге сейчас стояла воистину испепеляющая жара, но здесь, в этом городе, установилась еще худшая погода — страшный, влажный, удушающий зной, способный свалить с ног даже уроженца Центральной Азии. После короткого утреннего часа пик и до позднего вечера, пока солнце не закатится за горизонт, город будто вымирал, только на стенах домов истекали влагой кондиционеры. В эти недели по городским улицам чаще обычного проезжали элегантные катафалки или простенькие микроавтобусы с надписью «Прощальный кортеж». Пожилые, больные и просто ослабленные люди из тех, что не могли позволить себе кондиционер или просто дольше необходимого задержавшиеся на раскаленной улице, обретали желанную прохладу в сырой земле. Обидно! Многие из них могли бы прожить еще несколько зим, но вот несколько лишних лет в этом городе прожить было невозможно.

Лидия вышла из автобуса на привокзальной площади, от которой веером расходились широкие проспекты, и без промедления раскрыла солнечный зонтик. Один из этих проспектов был застроен вековыми каменными зданиями в стиле сталинского неоклассицизма. «Адский город, но красивый!» — в который раз думала Лида, глядя на величественные дома из серо-розового камня, украшенные фронтонами, полуколоннами и разнообразными балкончиками. Удивительно, но на улице этого сибирского города дома стояли сплошной стеной, как обычно строят в Западной Европе. Плоскость фасадов была расчерчена регулярным строем вертикальных доминант — эркеров и пересекающихся с ними горизонтальными линиями декоративных карнизов.

Кроме нее мало кто обращал внимание на монументальные здания — с установлением тяжелой жары чувство прекрасного, как и все прочие чувства горожан, заметно притупилось. Здесь, в ограниченном асфальтом и камнем пространстве, зной ощущался еще острее. Даже сквозь тонкие подметки туфель чувствовался жар раскаленной мостовой. Тротуары и стены зданий образовывали подобие хорошей духовки, где блюдо пропекается сразу со всех сторон, а в небе над городом завис ядовитый сизый смог, день за днем подтачивающий здоровье горожан. Горячий воздух был смешан с пылью и сажей, в изобилии поднимаемыми в воздух проезжающими автомобилями. От этого сам воздух выглядел сероватым, и вся эта нечистота на раз прилипала к влажной, раздраженной коже.

Внезапно ощущение всепоглощающего жара сменилось наплывом лютого, идущего из солнечного сплетения холода. Кожа Лиды моментально покрылась мурашками, к горлу подступила тошнота. Грозные предвестники теплового удара недвусмысленно давали понять — сегодня она переоценила свои силы. Лидия попыталась сделать все, как учили: в поисках тени нырнула в глубокую пешеходную арку и потянулась к бутылке с питьевой водой. Может, пронесет? Но в голове уже взорвался очаг острой боли, и Лида провалилась в темноту.

*****

Мучения Лидии были прерваны звонком будильника, и она так никогда и не узнала, зачем шлялась по городу по такой жаре.

«Приснится же такое! Может, у меня начинается лихорадка? — размышляла Лидия, проснувшись в идеально кондиционированной атмосфере Метрополии. — Неужели где-нибудь возможна такая жара? Что к чему? И города такого наверняка не существует, и людей больше не осталось. И при чем здесь какая-то Татьяна? И потом: в моем сне был такой зной, что хоть вешайся, а в комнате температура нормальная. Разве такое может быть?»

Наспех позавтракав, она погрузила чемодан и несколько картонных коробок в электрокар, сдала ключи коменданту и устроилась рядом с водителем. Машина, тихо стрекоча, двинулась по улицам Метрополии.

Нужно признать, что метрополийцы любили и всячески обустраивали свой город, за двадцать лет превратив заурядный подземный бункер в место, достойное своего названия. Стены и потолки были облицованы где камнем, где декоративной штукатуркой. Причем не везде одинаково, а с фантазией. Потолочные лампы и бра создавали комфортное освещение, повсюду стояли скамейки, диванчики, кадки с комнатными растениями. Воздух подземного города был прохладен и свеж. А в главном холле Метрополии, заменявшем горожанам площадь, был устроен настоящий, не меньше, чем шесть на шесть метров, живой газон, украшением которого являлись трогательные карликовые березки.

Но вскоре красоты Метрополии остались позади. Электрокар катил по периферийным коридорам, где не было уже ни кадок с зеленью, ни декоративной штукатурки. Гладкие стены были просто выкрашены в желтый цвет. Лидия знала, что здесь располагаются цеха и мастерские. В этот утренний час на промышленной окраине Метрополии кипела жизнь: сновали грузовые тележки, из-за закрытых ворот то тут, то там доносился гул работающих машин. Водитель электрокара ловко встроился в транспортный поток, и вскоре желтые стены остались позади.

Коридор превратился в технический тоннель. О кондиционировании воздуха здесь не особенно заботились, было влажно и жутковато. То здесь, то там слышался звук срывающихся с потолка капель воды, кое-где тонкие струйки сочились из трещин в грубых бетонных стенах. Вся эта влага сбегала в специально проложенные канавки и уходила в канализацию. Так ехали довольно долго.

«Все, дальше мне не проехать — нет допуска», — в конце концов сказал водитель, остановив кар у внушительных стальных ворот, на которых красовалась табличка:

«Зона грузового терминала.

Разгрузка привозных товаров.

Въезд строго по пропускам».

«Написали бы сразу: «Терминальная зона», — подумала Лидия, выгружая вещи, — было бы, по крайней мере, смешно». Отыскав среди документов свой новенький пропуск, она позвонила в коммуникатор.

*****

К концу дня со всеми необходимыми формальностями было покончено: Лидия зарегистрировалась у руководства, получила спецодежду, карту-ключ, соответствующую ее уровню допуска, и заселилась в маленькую квартирку, которая была, впрочем, не меньше и не хуже прежней.

Сегодня ей выдали комплект спецодежды, ибо — всем положено. Брюки и ботинки подошли без проблем, но в комплект входил еще и специальный яркий жилет со светоотражающими нашивками, обязательный при работе в доке и на складах. Лида с тоской вспомнила пожилую портниху, выполнявшую горловины в готовом платье и даже сохранившую с прежних времен лекала и журналы мод. Эта добрая женщина иногда шила на заказ костюмы по моде четвертьвековой давности, но сегодня Лидии предстояло обойтись своими силами.

Она всегда считала незнание физиологии существ залогом собственного душевного здоровья. Конечно, они ели, пили, дышали и разговаривали, но вот то, как они это делали, Лидия предпочитала не знать. Рассматривая жилет, она обнаружила несколько хитроумно сконструированных клапанов. Одни имели вид совокупности мелких отверстий, возможно — вентиляционных, другие были похожи на старомодные карманы с клапанами, но просунешь руку, а кармана-то и нет, а есть лишь сквозная прорезь неустановленного предназначения. Лида отложила жилет с чувством, словно прикоснулась к какой-то гадкой тайне, хотя… Ну, дышат же дельфины через темечко, и никто не закатывает по этому поводу глаза и не падает в обморок.

Вооружившись ножницами и иголкой, Лида вырезала в жилетке горловину, обработала края кантом, а подозрительные лже-карманы и клапаны зашила наглухо, чтобы не смущали!

Глава 3. Колбаса и лунный свет

Прошли первые тягостные дни. Жилой сектор при терминале оказался унылым, в любое время суток тускло освещенным коридором с неровно оштукатуренными стенами. Сюда выходили двери двух десятков квартир, в которых и жили служащие терминала с семьями. Лиде досталась самая маленькая из них, в которую обычно селили бессемейных. Ни кафе, ни магазинов. Раз в неделю жильцы подавали коменданту списки необходимых покупок, и через день забирали свои товарно-продуктовые наборы. Слободка.

Лидия начала с малого: навела порядок на новом рабочем месте (а у нее теперь появился отдельный кабинет), обустроила его на свой вкус, изучила принятую в терминале систему учета товара и структуру локальной сети. Затем пришло время выйти за порог уютного кабинетика.

Она вошла во внешний док со стороны разгрузочного дебаркадера и окинула взглядом пространство. Это место с первого же взгляда пришлось Лидии по душе. Док представлял собой обширное, но не слишком высокое помещение, своды которого поддерживали массивные колонны. С дальней стороны располагались ведущие в тамбур ворота, а по периметру остальных стен тянулись дебаркадеры, позволяющие ставить под разгрузку сразу несколько большегрузных машин.

Внешний док сообщался с внутренним, выполнявшим также функцию гаража. «Наша конюшня», — говорили о нем местные. Сейчас там без дела стояли вездеходы, тягачи и грузовые платформы.

Дебаркадеры были связаны с системой складов, среди которых были склады непродовольственных товаров, бакалеи, склады-холодильники. Между ними сновали погрузчики, под потолком висели образующие разветвленную систему монорельсы. Отдельно, на почтительном удалении от терминала, находились особо охраняемые хранилища дизельного топлива, туда у Лиды допуска не было. Между складами вклинивались лаборатории, весовые, кабинеты служащих, и все это сообщалось между собой запутанной системой лестниц и коридоров.

Лида с радостным возбуждением обследовала подведомственное ей хозяйство. На что все это было похоже?! Ну конечно, на паутину лестниц и трапов, опутывающую «Ивана Тургенева»! Но ведь «Тургенев» не привез ее к счастью…

*****

Прошел месяц, и Лидия окончательно примирилась со своим изгнанием. Когда схлынула обида, стало совершенно ясно, что жалеть-то особо не о чем. Что же до свершившейся несправедливости… Пусть! Пусть подавятся.

Что касается ее новой должности, то, по совести, это было трудно назвать повышением. Только название красивое — менеджер терминала, а на самом деле… Кладовщик, он и в Метрополии кладовщик. Новая работа оказалось пыльной, хлопотной и материально ответственной. Зловонные выхлопы дизельных двигателей, бесконечные ряды контейнеров, скрежет засовов, тревожные сирены погрузчиков. Кругом снующие по монорельсам тали — нужно смотреть в оба, чтобы не получить крюком по голове. А потом долгие часы за компьютером, накладные, учет и сортировка товара, ведь в этот терминал стекались грузы со всех концов мира.

Самым неудобных было то, что новая работа оказалась всевременной, то есть не была привязана к определенному времени суток. Лидию могли призвать на рабочее место в любое время дня и ночи, ибо грузовой терминал никогда не спал.

Каждый год по осени через ведущий на поверхность, защищенный крепкими воротами пандус заходили во внешний док автопоезда, их тащили мощные приземистые тягачи-вездеходы. Как пояснил Лидин предшественник, с видимым облегчением передавая ей дела, они перевозили грузы по отсыпанной среди топей дороге, что связывала Метрополию с уцелевшим с давних времен причалом, где и разгружались морские суда. Каждый такой вездеход тянул за собой три-четыре сцепленные между собой грузовые платформы. Они осторожно спускались по пандусу, укутанные сверху специальной маскировочной тканью. Это казалось Лиде странным и необъяснимым — от кого здесь прятаться? На многие километры вокруг ни одной живой души…

Однако, как рассказали старожилы терминала, повод для секретности все-таки был. Лидия, как и все, кто здесь работал, имели допуск лишь к терминалу и складам привозных товаров. А где-то находился второй складской комплекс с прямо противоположными функциями — экспортный терминал. Там, в обстановке строжайшей секретности, отгружали из хранилищ главное достояние Метрополии — драгоценные концентраты цветных металлов.

Сейчас был сезон относительного затишья, однако часто случалось, что уже в четыре-пять часов утра под погрузку становились электромобили, чтобы, проехав по лабиринту технических тоннелей, доставить к началу рабочего дня товары в магазины и рестораны Метрополии. К счастью, Лида быстро научилась спать урывками: три-четыре часа ночью, пару часов в послеполуденное затишье. Так и жила. А что будет в сезон, когда главной задачей всех работающих здесь станет обработка прибывающих грузов?! Ведь на этот период никто не освободит их от текущей работы?!

Но здоровая молодая женщина не может жить совсем без развлечений, а вот с этим вышла напряженка. Лидина новая квартирка находилась так далеко от секторов, где была сконцентрировала вся общественная жизнь, что при ее рваном графике туда было никак не выбраться. Ссылка она и есть ссылка. Но, как гласит пословица: «Если перед тобой закроются все окна и двери, отыщется хотя бы маленькая форточка».

Эта была калитка. То есть «форточка» — это в фигуральном смысле, а в буквальном — небольшая калитка, встроенная в массивные ворота Метрополии. По роду своих занятий Лида владела ключами и кодами доступа в большинство помещений грузового терминала. И вот однажды ближе к вечеру, одевшись потеплее и осторожно отперев калитку, Лида вышла наружу. Миновав тамбур, она оказалась на небольшой квадратной площадке, с которой пандус полого забирал вверх и выбирался на прилегающую территорию. По мере продвижения его стены становились все ниже и ниже, пока совсем не сошли на нет. Лида стояла — как бы мелодраматично это не звучало — совсем одна посреди земли. На равнине, сколько вмещал глаз, никого и ничего не было. В душу заползло тревожное чувство незащищенности.

Ни реки, ни причала отсюда видно не было. Стоял апрель, но весна в этих краях наступила пока только по календарю. Вокруг простиралась одна лишь бескрайняя снежная равнина, под которой — Лидия это знала — лежит болото, прорезанное петляющей лентой дороги, по направлению которой только и можно было судить, в какой стороне находится причал. Дорога не была прямой, ведь при ее прокладке строители постарались выбрать наименее топкие места. В это время года ей почти не пользовались, но, тем не менее, дорога была неплохо расчищена и укатана, и ее поверхность напоминала сейчас смесь щебня и льда.

В комплект стандартной экипировки входила и теплая куртка, и зимние ботинки. Замерзнуть Лида не боялась, и решила немного пройтись. Другого пути, кроме дороги, у нее не было. Она шла осторожно, стараясь не споткнуться о каменюки. Местность вокруг была плоской, открытой всем ветрам, ее однообразие нарушали лишь редкие купы деревьев да снежные дюны. На этой равнине не укроешься от посторонних глаз.

Девушка подняла глаза к небу, испещренному перистыми облаками, окинула взглядом белую равнину и вдруг повалилась на четвереньки, больно разбив локти и колени о колючий щебень.

Небесный свод словно обрушился на нее многотонной тяжестью, сердце бешено заколотилось, к горлу подступила паника. Бескрайность… Это значит — и земля и небо без края. Немного придя в себя, Лидия сообразила — у нее приступ агорафобии. Странно… Этого не должно было случиться, ведь в детстве она все воспринимала как должное: и воздушную синеву небес, и необъятность горизонта. Это Метрополия ее искалечила.

Лида кое-как добралась до ворот. Поднявшись на ноги, она приложила руки ко лбу наподобие низкого козырька и, глядя из-под них лишь себе под ноги, поплелась восвояси. Стоило ей спуститься по пандусу, и его стены скрыли горизонт, как ее сразу же отпустило. Стыдясь своей слабости, Лидия прошмыгнула внутрь.

— Кто ж так делает?! — ворчливый голос показался ей знакомым. — Разве можно вот так и сразу… Ну вы и бледная… Заходите ко мне чайку попить.

Узнавание, удивление, облегчение и подозрение — все смешалось. Это был Бен. Какое совпадение…

— Что вы здесь делаете? Как оказались?

— Я теперь тоже здесь обосновался. Второй день… Со старого-то места меня попросили — старый стал, бестолковый. А как понял я, что придется с места сниматься, так и про вас сразу вспомнил, Лидия Павловна. Как-никак, мы теперь товарищи по несчастью… Вот и вызвался на терминал работать, почему бы и нет?!

— А вы не темните? У вас были неприятности из-за меня?

— Нет-нет, что вы. Всем официально объявили, что я действовал в соответствии с инструкцией, не применяя спецсредств, голыми руками утихомирил дебошира. Но после того как я Мелкого-то помял, остальные стали меня… бояться, что ли. Противно. А вот с прогулками вашими вы напрасно хулиганите. Вы еще легко отделались, некоторые, я слышал, таким образом и рассудка лишались. Не может человек как крот годами по подземным норам шариться, а потом на Божий Свет выйти и гулять, как ни в чем не бывало. Вам теперь к небу заново привыкать придется.

— А это как? — заинтересовалась Лидия, с удовольствием потягивая чай в каморке охранника.

— Тут первое дело — свет. Вам яркого света остерегаться надо. В сумерки (ночью лучше не надо, опасно) выбирайтесь на поверхность и прогуливайтесь на здоровье в свете восходящейлуны.

— Допустим. Но через пару месяцев наступит полярный день!

— Ваша правда, Лидия Павловна, но времени пока достаточно. Пока есть возможность, выходите в сумерках или по темноте, а потом… Выбирайтесь на поверхность ближе к полуночи, когда солнце стоит низко, а то и вовсе за деревьями прячется. Приглушенный свет все же лучше. Сначала понемногу, потом можно и подальше выбираться. Но не забывайте об осторожности, здесь можно и на зверя нарваться, и на человека, что еще опаснее.

— Здесь, что до людей недалеко? — удивилась Лида.

— Неважно. Вы меня слушайте. А как привыкнете к открытому пространству, хоть бы и при сумеречном свете, так можно и днем рискнуть. Но осторожно…

— Но как же это устроить? Ведь в это время в доке полно народу?

— Думаю, я смогу это устроить. За воротами и въездным пандусом следят только две камеры. Когда будет моя смена, я всегда смогу организовать небольшую перезагрузку системы видеонаблюдения. Об этом не любят говорить, но все системы безопасности имеют слабые места.

— Спасибо, — откликнулась Лида. Выпив крепкого чаю, она окончательно пришла в себя. — Я в долгу не останусь. Формально, по документам, меня перевели сюда с повышением…

— Да ну?

— Представьте себе. В качестве компенсации за моральный ущерб. Так что у меня теперь улучшенное снабжение. В моем холодильнике есть палка отличной сырокопченой колбасы, а я помню, вы такую любите.

— Буду премного благодарен и всегда готов помочь. Понятное дело, человеку хочется иногда погулять. А вы никогда не мечтали научиться водить вездеход?

— Нет. А мне зачем?

— В жизни всякое случается. Может, придется кого-нибудь подменить. Здесь у нас все условия: внутренний и внешний доки соединены круговыми проездами — вполне можно потренироваться, если захотите.

— Даже не знаю… — неопределенно заметила Лидия. — Пока не хочу. Уж слишком он большой.

— Начнете водить, постепенно научитесь чувствовать его габариты.

Она отрицательно покачала головой. Бена это почему-то огорчило.

Лидия собралась уходить, когда заметила, что сидящий на стуле Бен трясется и булькает, что у существ обозначало смех.

— Что случилось? Что не так?

— Все… — новый приступ бульканья, — …хорошо. Впервые вижу человека, готового обменять колбасу на лунный свет.

*****

После неприятного случая Лидия несколько дней не появлялась на поверхности. Но однажды вечером, когда она сидела в своей конторке, на пороге появился Бен:

— Поднимайтесь, Лидия Павловна, на небе Сияние.

Лида колебалась недолго. Да, она боялась проклятой агорафобии — вдруг подкосит? — но искушение было слишком велико. Конечно, она видела Полярное Сияние в детстве, давно, но эти воспоминания были так далеки и нереальны, как и воспоминания о самой маленькой Лидочке Метёлкиной, лицо которой давно расплылось в памяти и стало совсем чужим.

В итоге решив, что подкосит или не подкосит, а Сияние она увидит, и безрассудно оставив незапертой дверь кабинета, Лида устремилась вслед за Беном.

— Если почувствуете себя плохо, сразу дайте знать, — предупредил ее Бен, пока они бежали к воротам. — Я провожу вас в док.

На поверхности уже ощущалось приближение весны. Лидия озиралась по сторонам, запрокинув голову в небеса, где словно колыхался на ветру отрез пестрого узбекского шелка. Она даже забыла удивиться, что сегодня ее агорафобия ничем себя не проявила.

Разноцветное полотнище вдруг распалось на тысячи сияющих нитей, колышущихся в небе жесткой бахромой. Оторвав взгляд от сияющего неба, она с удивлением уставилась на Бена. Этот взрослый и, по-видимому, уже пожилой нечеловек медленно и неуклюже кружился на одном месте, распростав руки в стороны, как это иногда делают очень маленькие дети на утренниках в детском саду, и непрерывно повторял:

— Сияние… Сияние…

«Какие же у него ручищи огромные», — отметила про себя Лида.

Глава 4. Гости

Шли недели, вылазки на поверхность стали для Лидии обычным делом. Метод Бена подействовал, и она быстро избавилась от своей позорной слабости. Нельзя сказать, что жизнь Лидии была совсем уж невыносимой — основной поток грузов был давно принят, рассортирован и размещен в хранилищах. Почти весь… Один автопоезд (тягач и два больших прицепа) так и не дошел из пункта А в пункт Б. Судьба двух водителей оставалась невыясненной…

Лидия уже давно освоилась в запутанном мире коридоров, хранилищ и холодильных камер. Она как раз обходила свои владения, когда помещения терминала огласил сигнал тревоги. Дав сирене вдоволь проораться, синтетический голос деловито сообщил: «Внимание! Всем сотрудникам! Объявлен оранжевый уровень опасности. Это не учебная тревога. Всему персоналу срочно собраться на главном разгрузочном дебаркадере!» Не представляя, чем она может быть полезна в минуту опасности, Лида сорвалась с места.

Во внешнем доке было не протолкнуться. Мужчины столпились у открытого оружейного шкафа, откуда торопливо доставались ружья, карабины, автоматы Калашникова. Те, кто уже проверил и зарядил оружие, собирались у вездеходов.

— Где комендант? — ревел из динамиков голос начальника терминала. — Срочно…

— Что значит «оранжевый уровень»? — спросила Лидия на бегу, но ее голос потонул в гуле толпы и урчании моторов.

Наконец появился запыхавшийся комендант со связкой ключей. Он отпер дверь в одну из прилегающих комнат и откатил раздвижные створки. Лидия глазам своим не поверила: комендант с помощником заняли места у крупнокалиберного орудия, взяв под прицел въездные ворота.

— Наконец-то! — раздраженно бросил появившийся в доке начальник. — По машинам!

Существа рассаживались в вездеходы. Увидев Бена, Лидия протиснулась в люк и заняла место рядом с ним.

— Вам бы лучше в терминале остаться, Лидия Павловна.

— Что значит «оранжевый код»?

— Система слежения зафиксировала пересечение охраняемого периметра неустановленными лицами. А если бы кто-то попытался пробраться внутрь терминала, был бы объявлен наивысший «красный уровень». Так… Я вас прошу, как будем на месте, не выходите без нужды из вездехода.

*****

Было начало июня, и на поверхности хозяйничала весна. Стоял прохладный солнечный день, на небе ни облачка. На южных склонах и в других солнечных местах зияли проталины, в каждой канавке поблескивала вода, и даже самая ничтожная лужица стремилась вобрать в себя кусочек неба. На уходящем к горизонту болоте снег уже повсеместно растаял, открыв взору его бурую кочковатую поверхность, покрытую мертвой прошлогодней травой. Под деревьями, в кустах и затененных низинах еще лежал снег, но даже там он уже намок и просел.

Бен и Лидия ехали в одном из последних вездеходов, и когда они прибыли на место, все уже было кончено. В тишине ясного безветрия любой звук был слышен на десятки, если не на сотни метров.

— Зачем ты убил его? Это же просто мальчишка!

— Я не убивал! — одного истеричного выкрика было достаточно, чтобы Лида узнала голос Глыбы — молодого механика-водителя. — Посмотри… Нет, ты посмотри, на нем ни одной дырки! Я в воздух стрелял.

Лидия и Бен выбрались из вездехода и подошли к краю обрыва, у которого столпились существа. Обрыв отделял плато от ущелья — вместилища маленькой шустрой речки. Приметив подходящее место, Лидия начала спускаться, и все это время до ее слуха долетали отголоски разгорающегося конфликта:

— Ты все равно, что убил его! Зачем ты вообще стрелял?

Лиде не хотелось смотреть на погибшего. Не желая участвовать в общей ссоре, она побрела по дну ущелья в противоположную сторону. Дно реки было сложено угловатыми красно-бурыми валунами, по которым струился прозрачный как стекло беспенный поток. Речка несла свои нежные струи, почти не давая брызг. В метре от берега, где кончались камни, начинался ковер изо мхов и северных трав, а кое-где уже распускались первые цветы. Река была такой кристальной чистоты, что на дне можно было рассмотреть все, вплоть до мельчайшего камушка, вода лишь придавала всему розоватый оттенок. Лида сделала еще несколько шагов до того места, где река делала крутой поворот, и увидела его…

На мелководье, замерев в неестественной позе, лежал совсем еще молодой человек, почти мальчик. На его лице навечно застыло выражение безмерного ужаса, и, увидев его лишь раз, Лида постаралась больше на него не смотреть. Похоже, парень погиб, упав на острые речные камни. Он умер совсем недавно, и река до сих пор смывала кровь с его разбитой головы и несла розоватые струи вниз по течению.

Лида подняла глаза, чтобы получше рассмотреть скалу, ставшую роковой для бедного погибшего мальчика. И здесь все те же бурые камни… Некогда монолитное тело скалы давно растрескалось под действием ветров и морозов и напоминало сейчас грубую каменную кладку.

Лидия направилась к своим, чтобы сообщить о страшной находке.

— Я думал, это маугли! — оправдывался Глыба. — Да я сам до смерти перепугался. Их было двое, а я-то один! Дернул меня черт от группы отбиться… Смотрите — у него голова! Что я должен был подумать?

— Их действительно было двое, — вклинилась в разговор Лидия. — Второй лежит выше по течению. Тоже мертвый, такой же молодой.

— Хватит ссать, — жестко бросил Глыбе Бен, — никто тебя под суд отдавать не собирается. Все останется на твоей совести. Будь это настоящие маугли, мы бы с тобой сейчас не разговаривали. Нет, это ребята пришлые, весь вопрос — откуда?

— Кто такие маугли? — спросила Лида, отозвав Бена в сторонку.

— А? Дети «Ивана Тургенева», — коротко бросил тот и отошел, оставив Лидию в состоянии культурно-когнитивного шока.

Поняв, что тут от нее толку немного, Лидия вскарабкалась наверх. Она уже собиралась вернуться к вездеходу, как вдруг услышала из притулившихся на краю обрыва кустов тихий стон и сопение. Кустарник рос чуть поодаль от того места, где сорвался с кручи первый юноша. Лидия опасливо подошла, раздвинула ветви, наклонилась…

Девушка висела над обрывом, можно сказать, на честном слове. Ногами она упиралась на небольшой скальный уступ, ее побелевшие от напряжения пальцы вцепились в ветви кустарника. Этого было достаточно, чтобы тело девушки пребывало в шатком равновесии.

Она была молода, хороша собой и ужасно напугана. Второй раз за день Лидии довелось увидеть в человеческих глазах такой всепоглощающий ужас. Ужас, который слишком велик для одного человека, холоден и бесконечен как космос.

Лидия легла на землю и свесила голову. Тихо, чтобы никто из существ не услышал, прошептала:

— Я Лида. А как тебя зовут?

— Тоня… Антонина. Вытащи меня…

— Держись, я приведу помощь. Только не делай резких движений.

— Умоляю! Умоляю… Только не зови их!

— Но как же…

— Пожалуйста, только не их! Кто они? Почему говорят по-русски?

— Ну… Не по-французски же им говорить… Я потом тебе все объясню.

— Не уходи!

Преодолев сомнения, Лидия приникла к земле поплотнее, уперлась в грунт носками ботинок, левой рукой вцепилась в ветви кустарника, а правую протянула Антонине. Это была ошибка.

Стоило лишь Тоне попытаться подтянуться, а Лиде начать тянуть ее на себя, как хрупкое равновесие нарушилось. Тоня оказалась тяжелее Лидии, и девушки начали медленно, но верно сползать вниз. К тому же они совершили промах, ставший для них роковым — ухватились за один и тот же куст. Растение, пустившее корни в тонкую, скудную северную почву, не выдержало нагрузки и отделилось от земли, увлекая за собой кусок дерна. Опомнившись, Лидия отпустила злосчастный куст и попыталась упереться рукой в край скалы. Тщетно. Она хотела крикнуть, но не могла. Ее переклинило, казалось, что стоит ей только закричать, как равновесие нарушится безвозвратно, и она сорвется в пропасть.

Ситуация стала критической. Лидия понимала, что не сможет удержаться на краю обрыва, но воспитание не позволило бы ей разжать протянутую руку. Ни при каких обстоятельствах. Лидия крепилась, как могла, но это был путь в никуда. Девушки были обращены лицом к лицу, видели ужас в глазах друг друга. Руку отпустила Антонина. Ее ладонь разжалась, проскользнула в руке Лидии, пальцы в последний раз коснулись пальцев. С мягким, каким-то чавкающим звуком ее тело упало на дно ущелья. «Бог ты мой! Еще одна», — послышался снизу голос Глыбы.

Впоследствии, оставаясь один на один с тяжким воспоминанием, Лидия убеждала себя, что девушка Тоня, с которой она была знакома всего-то несколько минут, сама сделала свой выбор. Что это была героическая, отчаянная жертва. А вдруг нет?! Может, ее рука просто ослабла, вспотела?! Может, Антонина поддалась секундному порыву отчаяния, когда сам Лукавый нашептывает в ухо: «Отпусти, прекрати бороться, и твои мучения быстро закончатся. Смерть будет легкой и сладостной». Может, через секунду, ощутив невесомость падения, она мечтала только о том, чтобы чья-то сильная рука, ухватив ее за одежду, выдернула из бездны…

Но в тот момент Лидия инстинктивно оперлась освободившейся рукой в каменистый выступ и, что есть силы, закричала.

*****

— Метёлкина! Хватит отлынивать! Поднимайся!

Лидия очнулась точно от тяжкого забытья. В течение последних лет пятнадцати она не чувствовала себя так паршиво. Как долго она просидела, привалившись спиной к вездеходу?! Должно быть, времени прошло достаточно. Зависшее низко над горизонтом солнце затопило землю мягким, ласковым золотистым светом. Тени удлинились, в речном ущелье стало практически темно. Лидия посмотрела на часы — было два часа по полуночи.

Тела погибших подняли и погрузили на маленькую площадку-палубу в задней части вездехода. Предложение закопать их здесь же, без церемоний, было отвергнуто. У всех троих были нательные крестики. Выходит, христиане.

Лида тяжело поднялась. Образовав живую цепь, существа начали прочесывать местность.

Как бы то ни было, но здешняя земля не умерла и теперь постепенно восстанавливалась после постигшей ее катастрофы. Из топкой жижи тянулись к солнцу чахлые, полупрозрачные растения, камни и трухлявые пни обильно поросли мхом.

— Вот карликовая береза, — Бен ткнул пальцем в жалкое корявое растеньице, едва доходившее ему до колен. Кривенькие ветви были усыпаны крохотными почками, из которых через пару недель должны были проклюнуться листочки-копеечки. — Смотри, не наступи.

Следы непрошенных гостей нашлись довольно быстро, те шли не таясь и обильно наследили и на жидкой грязи, и на редких снежниках. След шел с юго-востока.

Как только определились с направлением, сразу же заметили на горизонте объекты явно неприродного происхождения. Стоило подъехать поближе, и стало ясно, что перед ними пропавший автопоезд. Это была жуткая находка: стекла в кабине тягача были выбиты, дверцы покорежены, словно их пытались вскрыть ломом, обе гусеницы слетели с колес. Большинство контейнеров разбито и раскурочено. С замиранием сердца Лидия заглянула в кабину — там не было никого, ни живых, ни мертвых. Кабина была забита мокрым снегом вперемежку с нанесенными ветром листьями. Очевидно, тягач простоял здесь не один месяц.

Но это место явно не было конечной точкой — следы вели дальше на юго-восток. Похоже, чужаки сами что-то искали, наткнулись на разоренный автопоезд, а потом двинулись к роковому ущелью. Но строить догадки ни у кого уже не было сил — все были измотаны многочасовыми поисками.

— Внимание! — скомандовал начальник терминала. — В общем так… Возвращаемся. Опасности для нас чужаки не представляют, и, по-видимому, не представляли.

Буксировку автопоезда было решено отложить на потом, работы там было явно не на один час. Возвращались усталые и подавленные. В небесах разгорался новый день, только незадачливым гостям Метрополии увидеть его было уже не суждено.

Один за другим существа заняли свои места в вездеходах.

— Все четко, — вздохнул Бен, — минут через десять-пятнадцать у нас выработались бы аромопротекторы, а через двадцать нас бы зажрало комарье.

Он невольно напомнил Лидии о том, чего она старалась не замечать. Аромопротекторы — небольшие, бесшумно работающие устройства — были прикреплены к одежде всех участников рейда. Инструкция утверждала, что они вырабатывают неощутимые для обоняния вещества, отпугивающие насекомых, но Лида постоянно чувствовала исходящий от них тошнотворный, маслянистый аромат. На открытом воздухе еще куда ни шло, но в машине… Заняв место в вездеходе, она поспешно отключила устройство.

*****

После бессонной ночи рабочий день тянулся мучительно. Видя, что толку от ее стараний все равно немного, Лидия заглянула к Бену в надежде продолжить вчерашний разговор.

— Поболтаем? — спросила она с порога.

Бен, против обыкновения, был молчалив и несловоохотлив.

— Расскажи про маугли? Если их все боятся, я тоже должна знать.

— Нет настроения. Разве что самое необходимое. Но сначала скажи, что тебе известно о появлении существ и основании Метрополии.

— Почти ничего, — честно призналась Лида. — Когда это случилось, я была еще слишком мала. А потом боялась спрашивать. Да что там говорить, мне даже думать об этом жутко.

— Возможно, ты удивишься, но не только ты… Почти никто ничего об этом не знает. Ни причин этой чудовищной метаморфозы, ни ее механизмов, ни отдаленных последствий…

— Но ведь все происходило на твоих глазах.

— И да… И нет. Сначала люди боялись об этом говорить. Те, кто пережил метаморфозу, прятались, некоторые уходили из Города. Это произошло не в один день, не сразу носило массовый характер… Но с каждым конкретным человеком перерождение происходило очень быстро. Люди с каждым днем замечали в себе новые изменения, на глазах друг у друга превращаясь в нелюдей. Многие не выдерживали… Три-четыре дня, и ты на следующей ступени эволюции. Город лихорадило примерно с полмесяца… Мой брат с женой… — Бен отвернулся.

— Прости, я не знала, что с твоей семьей случилась беда, — сконфузилась Лидия.

— В Городе не осталось ни одной семьи, в которую бы не пришло горе. Мой брат и сноха начали замечать у себя первые признаки перерождения…

— Они… очень страдали?

— Нет… совсем нет. Брат в молодости охотником был, бывало, в тундру на охоту хаживал… А потом охотничье ружье в обрез переделал. В общем… Сначала он застрелил свою жену, а потом… покончил с собой. Ты не думай, у них все по согласию произошло, если и мучились они, то только от страха. От него же, можно сказать, и померли. Что бы там ни было, а Пашку я любил… После его смерти сам не свой сделался, три дня пил, себя не помня. А как в себя пришел, очухался, обнаружил… В общем, стал я таков, как и посейчас есть, — горько закончил Бен. — С того дня не злоупотребляю. Я решил, что буду жить, посмотрю, чем все это закончится. А потом и вовсе стало не до этого…

— Не до чего?

— Когда мне казалось, что хуже уже быть не может, произошло новое устрашающее событие. Город потрясли подземные толчки. Их чувствовали даже те, кого напасть застала на улице, что уж говорить о тех, кто находился в своих квартирах! Началась паника, всепоглощающая, но недолгая. Люди… Мы быстро приняли решение уходить, ведь даже сомневающиеся не решались вернуться в прорезанные трещинами кирпичные дома. Кто-то догадался вывести из строя все системы связи. Так Город был оставлен, — Бен горестно вздохнул.

— Прости… Прости, что завела весь этот разговор.

— Я к чему в воспоминания ударился… Все, что здесь произошло, как-то связано с этими местами. По большей части с Городом, но не только. Этот придурок Глыба, что парней до смерти напугал, он, если правильно помню, с Талнаха. А в местах наших такое происходило, что не приведи Господи… Теперь перехожу к главному: большую группу детей, отправившуюся тем летом в круиз по Енисею, всеобщая беда миновала. У меня лишь одно объяснение — в те роковые дни они оказались достаточно далеко отсюда. Они выжили, выросли, сохранили человеческий облик… Они похожи на людей, но они не люди, ибо человек это не туловище, и даже не голова. Быть человеком — значит, быть частью цивилизации. Слышала? Наших ребят, водителей того автопоезда так и не нашли… Не обнаружили даже их останков… Они могли замерзнуть насмерть, а их тела растерзали дикие звери. Надеюсь, так и было… — Бен заметил изумленный взгляд Лидии. — Надеюсь, они не попали в руки маугли. Так мы и существуем бок о бок, как два параллельных мира. Проблему маугли пытались решить неоднократно, но чем дальше, тем больше мы убеждались, что этот вопрос можно решить только радикально. А как это сделать, если те, кто там, это дети тех, кто здесь?

Лидия сидела как зашибленная. Ведь она была там, на этом теплоходе, именно в этом рейсе. Она до сих пор помнила лица тех детей, и сама когда-то была одной из них. И вот теперь… «оранжевый код»…

— Кстати… — решил сменить тему Бен, — интересно, каково это — узнать, что близкий тебе человек превратился в чудище?

— Не представляю. Мне сказали, что мои родители умерли.

— А если бы не умерли? Ты бы смогла относиться к ним по-прежнему?

— Нет! Хотя, не знаю… Наверное, смогла бы.

— Ты когда-нибудь задумывалась, что произошло с остальным миром? С остальным человечеством?

— Я знаю, что… слышала, что все человечество переродилось, образовав новую прогрессивную расу. Остались лишь отдельные экземпляры, не способные эффективно эволюционировать, реликты… вроде меня.

— Вот именно, все мы это слышали, но никто ничего толком не знает.

— Так уж совсем-совсем ничего?

— А ты пораскинь мозгами… Нам говорят, что Метрополия — часть ультррррапрогрессивного нового мира, центр Восточно-Сибирского региона. Но ты когда-нибудь была за пределами города? Видела этот самый новый мир? И я не был. Более того, мне не доводилось видеть никого, кто побывал бы в дальних землях. Ни-ко-го, — подчеркнуто раздельно повторил Бен. — Никто из метрополийцев не был ни в Москве, ни в Новосибирске, ни в Пекине. У меня было много времени, чтобы все обдумать, и я пришел к выводу, который на первый взгляд может показаться абсурдным — никакого нового мира не существует. Эта ложь необходима лишь для того, чтобы скрыть ужасную правду — мы совсем одни, кучка уродцев, укрывшихся под землей.

— Тогда, выходит, я… — не посмела закончить свою мысль Лидия.

— Вы, Лидия Павловна, совершенно нормальный человек. Само название «Метрополия», — вернулся к своей мысли Бен, — часть наглого обмана. Типа мы не просто город, а один из столичных городов нового мира. А что прячемся под землей как кроты… Так на то он и новый мир. Вот, к примеру, торговые суда заходят в порт Города через Енисейский залив и устье Енисея. Я порасспрашивал местных ребят и вот что выяснил: разгрузка товаров организована так, чтобы полностью исключить контакты с иностранцами. Мы их не видим, и они нас не видят. Все, абсолютно все продумано до мельчайших деталей: швартовка, отгрузка, заправка водой… Вот зачем все это надо? Потом… Все автопоезда стараются идти в сумерках или в пасмурную погоду, фары по возможности не включают…

— Прячутся от маугли?

— А зачем грузовики затягивают маскировочными сетками? С ними или без них, от маугли все равно не убережешься. Это первое. Теперь второе: ты смотрела, откуда к нам идет товар?

— В основном, импорт.

— В основном импорт или только импорт?

— Черт! Не помню…

— Конечно, Россия в последние десятилетия не блистала в товарном производстве… Но чтобы совсем ничего… Кстати, я полистал график прибытия судов в прошлый завоз — ни одного под Российским флагом.

— Вспомнила! — Лидия аж подскочила на стуле. — С позапрошлого завоза на складе лежит партия валенок и унтов.

Подстегиваемые любопытством, они бегом бросились на склад. Лидия отперла дверь, выдернула со стеллажа пару грубо скатанных черных валенок. «Madein China», — стояло на ярлычке.

— Это очень странно, — протянула Лидия.

— Это ненормально, — подтвердил Бен.

Лидия в растерянности устроилась здесь же за обшарпанным столом, так и не выпуская из рук злополучные валенки. Бен устроился напротив.

— Ты этих ребят хорошо рассмотрела? Погибших?

— Нет. Я на покойников вообще старалась не смотреть.

— Зря. А я времени даром не терял. Отличная экипировка, рюкзаки, новенькие гаджеты… Нет, это не горстка заблудившихся недобитых маргиналов. И сами ребята подтянутые, опрятные. Наверняка, управление безопасности попытается убедить всех нас, а может, и себя, что эти ребята из числа маугли. Но я так не думаю. Ты с той девушкой разговаривала? На каком языке?

— Ее звали Тоня… Антонина. Она говорила на русском как на родном. Еще удивлялась, что вы… мы тоже говорим по-русски.

— Вот что я на самом деле думаю, — Бен придвинулся к Лидии и перешел на шепот, — цивилизация людей уцелела. Не бывших, просто людей. Не зря местные уроды носа не кажут на поверхность. Разве что в минуты опасности как сегодня. А ребята эти… Жаль их. Может, это исследователи-любители, может, просто туристы, забравшиеся на свою беду слишком далеко. Жаль, мне не удалось заполучить их рацию. Наши спецы все прибрали к рукам. Рацию! Смекаешь?

— Что?

— Не тупи! Если у них была рация, значит, есть и радиосигнал. Есть те, кто его передает, есть те, кто слушает эфир. А местность здесь безлюдная. Выходит… спутники! Системы связи людей функционируют до сих пор.

— Вот бы нам раздобыть рацию.

— Даже не думай! В Метрополии это строжайше запрещено. Да и бесполезно, денно и нощно Метрополию защищают системы радиоэлектронной борьбы. И это само по себе дает нам повод для размышления.

— Ну, что ж, поразмыслю на досуге. Кстати… Если бы я знала, что ворота так серьезно охраняются, трижды бы подумала, прежде чем калитку отпирать. Ты знал?

— Об орудии? Конечно. Мне положено знать протоколы всех охранных мероприятий. Но применение оружия в Метрополии строго ограничено, и не распространяется на сотрудников, действующих в пределах своего допуска. Если бы тебе грозила опасность, думаешь, я бы не предупредил? Неужто я совсем не человек?

Глава 5. День сюрпризов

Прошло несколько дней после взбаламутившего весь терминал трагического происшествия. Всем сотрудникам пришлось подписать обязательство о неразглашении тайны, что, конечно, только усилило значимость события в глазах обитателей «слободки». Попытавшись убедить себя, что ни в чем не виновата, Лида вернулась к работе. Однако, только она пришла с утра в офис и еще не успела погрузиться в унылый мир накладных, как в полуоткрытую дверь протиснулся Бен.

— Лидия Павловна, вас к начальнику. Требуют безотлагательно.

Начальник грузового терминала — существо мужского пола без примет и особенностей — сидел за заваленным бумагами столом.

— Так… Метёлкина… — он перебирал в пальцах лист бумаги, — отмените на сегодня все дела. Вас подменят… Вам придется выполнить специальное поручение руководства, — он сделал неопределенный жест как бы в никуда. — Тела погибших… пришельцев уже кремировали, вам осталось только развеять прах в каком-нибудь подходящем месте.

— Но почему именно я? — удивилась Лида.

Начальник терминала совершенно превратно истолковал изумление Лиды. Он принял удивление за страх, за тот самый укоренившийся, почти что органический страх существ перед открытым пространством. Конечно… Он ведь ничего не знал о невинных шалостях Лидии Павловны.

— Я понимаю, они вам не родственники, и, строго говоря, вы не обязаны… Но вы, все-таки, последний оставшийся представитель их вида. Ничего особенного от вас не потребуется: выберите подходящее место и… развейте прах. Если хотите, можете сказать несколько прощальных слов. Все. Разумеется, для рейда на поверхность вам будет предоставлена охрана.

Выдвинулись вчетвером: Лидия, механик-водитель и двое вооруженных калашниковыми работников склада. Для осуществления печальной миссии руководство выделило небольшой вездеход-амфибию, вероятно, китайского производства. Может, именно этим объяснялась невероятная теснота низкой, неудобной кабины?! Существам это было нипочем — все они уступали ей в росте, но для Лиды поездка оказалась не просто неприятной — мучительной. Ее голова упиралась в крышу машины, пришлось сидеть в напряженной неестественной позе, отчего шея начала пренеприятнейше ныть. После проверки документов миновали ворота, и вездеход выехал на открытое пространство. Нужно было срочно решать: где именно будет развеян прах.

Лидия повертела в руках капсулы из полупрозрачного темного пластика. Внутри просвечивал светло-серый прах с включениями мелких черных угольков. Больше всего резанули ее надписи на бумажных наклейках:

«Homo Sapiens. Самец № 1»,

«Homo Sapiens. Самец № 2»,

«Homo Sapiens. Самка».

По ее представлению, подобные надписи не стоило бы клеить даже на контейнеры с прахом домашних животных, но потом она спохватилась, что и сама знает лишь одно имя из трех — Антонина.

Лидия без колебаний приняла решение — развеять прах в той самой речной долине, где пришельцы встретили свою погибель. Ее спутники пытались было роптать — уж больно далеко тащиться! — но Лидия была непреклонна, и вездеход покатил по равнине, аккуратно придерживаясь колеи, оставленной несколькими днями раньше. Лида держалась уже из последних сил, каждая неровность пути грозила обратиться в шишку на ее многострадальной голове. Она ударилась в очередной раз, потом еще и еще. Но вот показались узнаваемые места, и водитель остановил машину на безопасном расстоянии от обрыва.

Взяв все три капсулы в охапку, она подошла к краю и замерла, ожидая, пока ветер подует ей в спину.

«Им теперь ничего не нужно, — прошептала Лидия чуть слышно, — но тем, к кому они уже не вернутся, я желаю обрести утешение».

Поймав попутный ветер, она раскрыла капсулы. Прах проплыл над речкой как легкий дымок, пока не опустился на воду, на прибрежные травы и на распустившиеся в долине ярко-оранжевые жарки.

«Вот и все, — решила она. — Ручей несет свои струи в Енисей, а уж тот вынесет прах в океан. Прах к праху».

Лида уже не в первый раз заметила, что здесь, на поверхности, думается легче, и из глубины памяти само собой поднимается то, что казалось навеки утраченным. Вот, например, эти жарки — Лидия вспомнила, как видела такие же далеко на Юге, и еще она откуда-то знала, что в некоторых южных районах их называют огоньками. Стойкие вечные огоньки — неприхотливые цветы Сибири.

*****

Добравшись до ворот Метрополии, похоронная команда наткнулась на неожиданный затор. Мощный тягач притащил установленную на полозья специальную платформу с укрепленным на ней катером. Воспользовавшись заминкой, Лида выбралась из вездехода и подошла поближе. За свою недолгую жизнь она успела привыкнуть к засилью промышленного транспорта, ведь чаще всего ей приходилось видеть грузовики, вездеходы, тягачи и толкачи, но здесь другое дело… «Борей», как было написано на его борту, еще совсем недавно бывший белоснежным катером, предназначенным для отдыха и забав богатых господ, сейчас представлял собой унылое зрелище. Левый борт был помят, ниже ватерлинии зияла пробоина. Очевидно, что и при погрузке на платформу с ним не особо церемонились — стропы процарапали на его бортах заметные борозды.

Платформа была длинной и неповоротливой, и водитель тягача никак не мог выбрать подходящую траекторию для заезда на пандус. Чуть поодаль остановился второй тягач, притащивший на буксире обнаруженный на днях разграбленный автопоезд.

— Лидия Павловна, вы нарушаете инструкцию! Вернитесь в вездеход! — окликнул ее водитель.

По непонятным для нее причинам нарастало всеобщее напряжение. Автоматчики выбрались из машины и приготовились держать оборону. Ясно было, что всем кроме Лидии не терпится поскорее вернуться в док.

Неизвестно, сколько бы это еще продолжалось, но водитель вездехода нашел выход: вытащил буксировочный трос и подцепил его к корме платформы. Маневрируя совместно с тягачом, они, наконец, вывели платформу на правильный курс, спустили по пандусу и втащили во внешний док. Второй тягач последовал за ними, и ворота со скрежетом захлопнулись.

*****

Все, кто смог хоть на минуту оторваться от работы, выбежали во внешний док. Конечно, Бен толкался тут же, среди грузчиков, менеджеров, водителей и прочей нелюди. Находки вызвали тревожный интерес, в доке повисла тишина.

— Пожалуйста, разойдитесь! — приказал по громкой связи начальник терминала. — Всем вернуться на рабочие места, свободным от службы покинуть док!

Только тут Лида заметила, что вокруг катера крутится пара незнакомых ей существ. Один из них неловко наклонился, отвязывая канат, и она невольно обратила внимание, как сквозь легкую куртку проступил контур пистолетной кобуры. Да, дела… Лидия уже убедилась, что оружием в терминале никого не удивить, но никто и никогда не носил его здесь скрытно. Она перевела взгляд на второго и мельком заметила, как тот торопливо свернул и спрятал в сумку грязноватую сине-зелено-желтую тряпку.

— Пойдемте, Лидия Павловна, пойдемте… — тронул ее за локоть Бен. — Пока неприятностей не вышло. Идемте ко мне, чайку попьете, у меня конфетки хорошие есть.

Лидия с радостью приняла приглашение. Бен, как всегда, при ней не ел и не пил, только подливал гостье свежего чая.

— Ну, как там, на поверхности?

— Там хорошо. Вот — жарки зацвели, — и Лида кивнула на букет огненных цветов, который Бен уже предусмотрительно поставил в воду. — Целый букет, а кто в последний раз приносил полевые цветы в Метрополию? Из-за суматохи с катером никто и не заметил.

Взбодрившись и немного отдохнув, Лидия настроилась на благодушный лад и поведала Бену обо всех событиях сегодняшнего утра. Он, напротив, был настроен весьма скептически.

— Последний оставшийся представитель вида! — фыркнул он. — Как завернул! Конечно, это все неправда. Впрочем, я это уже говорил. Ну, ладно… Прах к праху. Попов у нас нет, ведь Бог отказал нам в своем образе и подобии, остается лишь надеяться, что где-то далеко на Юге их друзья и родные помолятся за грешные души.

*****

Распрощавшись с Беном, Лидия вернулась на склад. К счастью, суровые гости из службы безопасности уже ушли. Как удалось выяснить, поисковая команда обнаружила катер на одном из малых притоков Енисея. Израненный «Борей» тщательнейшим образом обыскали, погрузили в электрокар все, что можно было снять, вынести или открутить, а сам катер поставили в отдельный бокс, теперь запертый и опломбированный. Обнаруженный автопоезд разгрузили и отбуксировали в гараж для ремонта.

Конечно, сегодня у Лидии был свободный день, но завтра-то ей все равно придется заняться этими, простоявшими более полугода под открытым небом, грязными контейнерами… Движимая любопытством, она отправилась на контейнерный склад.

Лидия открыла ворота и оказалась в обширном подземном помещении, своды которого поддерживали ряды массивных колонн. Это место можно было бы без преувеличения назвать «Серой зоной»: серые стены, посеревшие, расставленные в иных местах в два яруса товарные контейнеры, да и освещение на складе было каким-то тусклым, сереньким. Привыкшая к папкам и файлам, здесь Лида поначалу почувствовала себя не в своей тарелке и, чтобы немного освоиться, стала прогуливаться по улочкам и переулкам склада. Когда до ее слуха донесся скребущий звук, первой мыслью было — крысы. Но Лидия тут же опомнилась: она же сама недавно подписывала акты о дератизации! Похоже, какое-то животное залезло в контейнер или даже устроило там себе гнездышко, пока он стоял несколько месяцев под открытым небом. Сострадательная от природы девушка решила потихоньку выпустить бедолагу, пока его не заметили и не утилизировали работники склада. По неопытности она даже не подумала, что это может оказаться опасным. Как и большинство офисных работников, в реальной грубой жизни Лида была достаточно беспомощна. Кажется, целая вечность ушла на возню с тяжелым неподатливым засовом, каждую минуту она боялась, что ее застанут за этим несанкционированным занятием и предложат объясниться. Наконец, дверца контейнера поддалась, и Лида тихо охнула, зажав рот рукой. Из темноты на нее смотрели (смотрели!) человеческие глаза.

Лидия резко притворила дверцу контейнера, чтобы собственным телом прикрыть образовавшийся просвет. В горле пересохло. Находившаяся внутри девушка — а Лидия успела разглядеть, что это именно молодая девушка — крепко ухватила ее за полы куртки, и было ясно, что просто так она выпускать Лиду не собирается.

— Здесь везде камеры наблюдения, выходить нельзя. Сиди пока тут…

— Не могу, — простонала незнакомка.

— Я вернусь за тобой позже.

— Я с самого утра… Я еще спала, в контейнере у меня было что-то типа норы… Приехали буксировать… Жуткие существа… — руки девушки затряслись. — Я не успела выбраться и сидела тихо, они меня не заметили. Я почти двенадцать часов терплю, скоро лопну!

Лидия была до глубины души потрясена подобной стойкостью и пристыжена осознанием, что, случись с ней что-нибудь подобное, она вряд ли будет на такое способна. Высвободившись из цепких рук девушки, будучи словно оглушенной подобным поворотом событий, она вышла из хранилища. Постаравшись придать себе непринужденный вид праздношатающегося, свободного от службы человека, Лидия прошлась по уже освободившимся складам и нашла большое пластиковое ведро из-под эмульсионной краски. Да еще с крышкой — какая удача! Прихватив с собой бутылочку питьевой воды, Лида на ватных ногах вернулась к заклятому контейнеру, как бы между делом просунула вещи вовнутрь.

— Жди, — прошептала она и опустила засов.

*****

Сложилась ситуация, когда каждый следующий шаг выходил страшнее и противнее предыдущего. Лида вернулась в каморку Бена. Ей предстояло обмануть единственного представителя расы существ, которому она доверяла и по-человечески симпатизировала. Понимая, что делает подлость, она, тем не менее, спокойно начала:

— Уж больно денек сегодня хороший. Бьюсь об заклад, вечером будет отличная погода…

— Сегодня даже и не думай, — прервал ее Бен. — После того инцидента все начальство очкует не по-детски, да еще визит этих нагнал на всех страху. Извини, но спалиться не хотелось бы… Теперь у нас новые правила: камеры слежения перезапускаются по очереди, а не все скопом как раньше, ворота и калитка опломбированы. В полночь я сменяюсь, так обязан буду сдать сменщику ворота после осмотра под роспись, мол, все замки и пломбы в надлежащем состоянии. Дурдом!

— Чему ты удивляешься? Появление чужаков подняло весь ил со дна нашего болотца… Ты же сам говорил, что они не из местных.

— Так что придется вам о ваших прогулках забыть, Лидия Павловна. Черт его знает, сколько это продлится — пока ветер не переменится.

— Ладно, нет проблем. Ну, тогда до скорого… У тебя когда следующая смена?

— Послезавтра на сутки выхожу.

— Ну, вот послезавтра и увидимся. Пока! — и Лидия улизнула.

*****

Когда время подошло к полуночи, она тихонько прошмыгнула в свой рабочий кабинет и устроилась там, не зажигая света. Терминал задремал, и через приоткрытую дверь можно было уловить малейшие шорохи. Наконец в коридоре послышались негромкие голоса и шаги, удаляющиеся в сторону внешнего дока. На часах было три минуты первого: Бен со сменщиком ушли к воротам.

Отчаянно труся, но понимая, что иначе никак нельзя, Лидия бегом бросилась в хранилище. В ее распоряжении было всего минут десять — пока дежурные обследуют ворота, у мониторов слежения никого не осталось. Она нашла нужный контейнер, уже гораздо сноровистее открыла засов и быстро заговорила прямо в темноту:

— У нас очень мало времени. Возьми с собой все вещи, ничего не оставляй. Вот, — она просунула вовнутрь большой пакет. — Как только я отойду, досчитай до десяти и выходи, дверцу за собой закрой. Сразу повернешь налево. Я буду в конце образованного контейнерами проулка. Следуй за мной, но не приближайся. Раз! — Лида отпрянула и зашагала к выходу.

— Два, — донеслось из тьмы контейнера.

Почти не чувствуя своего тела, Лида пошла в сторону жилого сектора. На ее счастье, в этот поздний час все уже спали, и по пути ей никто не встретился, иначе характерная скованная «походка пингвина» выдала бы ее с головой. Большим облегчением было и то, что ее квартирка располагалась совсем недалеко, в шаговой, так сказать, доступности. Наконец-то знакомый коридор! Она зашла, оставив дверь неплотно притворенной, и вжалась в стену. Через щель в комнату пробивался тусклый свет. «Четыре… Пять… Шесть… Семь…»

Тут дверь резко отворилась, и в комнату проскользнула незнакомка.

— Лида, — хозяйка застенчиво протянула руку.

— Катерина Жукова, — с недюжинным достоинством представилась новенькая.

Только теперь Лидия смогла спокойно рассмотреть новую знакомую. Это была молодая девушка лет двадцати трех — двадцати пяти, среднего роста и довольно худенькая. У нее было очень подвижное, умное лицо с мелкими чертами, тонкий с небольшой горбинкой нос, смуглая кожа и шевелюра, выкрашенная в неправдоподобный цвет, который больше бы подошел корпусной мебели, чем волосам живой женщины.

— Ну… — протянула Лида. — В общем… проходи.

Глава 6. Кошмарище

На поверхности солнце поднималось все выше над горизонтом, только в полумраке Метрополии все оставалось по-прежнему. Близилось утро, но бесконечные коридоры подземного города все еще освещались по ночному типу.

Уже совсем скоро Лидии Метёлкиной предстояло встать и идти на работу, но она так и не сомкнула глаз. Девушка лежала на полу в полном отчаянии. Катерина успела только помыться и поесть, и ее сразу же подкосила усталость и реакция на перенесенные ею испытания. Сейчас она спала мертвым сном на хозяйской кровати.

Лида почти ничего не успела у нее выпытать, кроме того, что и так представлялось очевидным — Катерина отправилась в рискованное путешествие в Заполярье в компании близких друзей: Антонины, Коли и Антона. Кажется, она упоминала, что Антон и Антонина это брат и сестра, а Николай был Тониным другом.

По высокой воде они зашли в устье одного из малых притоков Енисея, обследовали его и достигли питающего речку озера. Когда путешественники отправились в обратный путь, половодье уже пошло на убыль, и по неосмотрительности они угробили свой катер на обнажившемся опасном перекате. Лишившись средства передвижения, путешественники пешком направились на запад, рассчитывая со временем выйти к Енисею, и походя обнаружили разграбленный автопоезд.

К несчастью, судьба во второй раз поставила им подножку. Группа пересекла охраняемый периметр Метрополии и вскоре была застигнута патрулем. Дальнейшее Катерина помнила смутно. Увидев устрашающиесилуэты, она заметалась, потеряла голову и упустила из вида своих друзей. Слегка придя в себя, она вернулась к автопоезду, потому что… В общем, идти ей было некуда.

Лидия вздохнула — завтра ей предстояло сообщить Катерине о гибели ее товарищей. Ситуация сложилась неутешительная: трое из четырех исследователей погибли самым нелепым образом, Катерина попала в поистине безвыходное положение, а вместе с ней в сложных обстоятельствах оказалась и Лидия.

Только теперь Лидия осознала ситуацию. С этой ночи в ее маленькой квартирке без окна, на пятнадцати квадратных метрах будет постоянно находиться посторонняя девушка, находиться — заметим — нелегально, то есть незаконно с точки зрения властей Метрополии. И это в подземном городе, где без кучи справок и согласований невозможно завести даже обычную серую кошку. Зайдя в эту дверь, она уже не сможет выйти обратно и будет вынуждена проводить день за днем в комнате, которая вскоре станет для нее чем-то вроде камеры подземной тюрьмы, ибо малейшая погрешность в соблюдении тайны — и они обе погибли.

*****

Прошло несколько дней, слившихся для Лиды в сплошной унылый кошмар. «В бессилье умственного тупика…» — за последние дни она не раз вспомнила знаменитые слова Шекспира. Казалось бы, всего три слова, но все три в точку! Лида остро ощущала и свое бессилие, и пресловутый умственный тупик — мучительную невозможность найти ответ на вопрос: «Что же теперь делать?» Ее мысли бродили по кругу, мучая ее и днем, и ночью, и даже во время работы.

Неприятности… Неприятные моменты начались для Лидии буквально на следующее утро. Когда хозяйка квартиры проснулась и поднялась с пола, постанывая и потирая бока, Катерина уже сидела за столом.

— Что-то ты бедненько живешь, — бесстрастно заметила она, скептически оглядывая тесную квартирку без окон и кухни, состоящую лишь из жилой комнаты и маленького санузла.

Стоило только отступить вчерашнему испугу, как из-под него тотчас же стало проступать природное нахальство Катерины.

— Пожалуйста, можешь вернуться в контейнер и жить там, — не растерялась Лида. — А я, так уж и быть, буду приносить тебе обеды и выносить ведро.

— А сколько тебе лет? — спросила невпопад Катерина.

— А… Не помню, — глупо растерялась Лида, вдруг поняв, что она действительно этого не знает. — Но можно в документах посмотреть.

— Ты точно еще не старая, — заметила девушка, оценивающе посмотрев Лиде в лицо. — У тебя кожа хорошая. Даже без косметики. Ты что, совсем не пользуешься?

— Чем? — снова растерялась Лида, но тут же вспомнила, что мама, кажется, подкрашивала губы помадой. — Здесь это не продают — нет спроса.

— Ну, думаю, я тут надолго не задержусь. Я Екатерина Жукова! — взглянув в растерянное лицо Лиды, Катя догадалась, что хозяйка не понимает, о чем речь, и слова не возымели должного эффекта. — Не нищебродка какая-нибудь! Меня будут искать.

— Не найдут, — сухо ответила Лидия и вышла за дверь. — Самка Homo Sapiens’а… — бросила она уже в коридоре.

*****

Лидия сама не заметила, как слезинки одна за другой упали на клавиатуру. И надо же было такому случиться, что именно в эту минуту к ней в кабинет зашел Бен.

— Ну, здравствуйте, Лидия Павл… Да что это? Плачете? Хотя… Плачьте, если хочется. Мне раньше тоже иногда хотелось, только слез-то нет.

Бен устало опустился на свободный стул. Не в силах ничего ответить, Лида отвернулась, опасаясь еще пуще разреветься. Ужасно: за время службы в терминале Бен стал ей настоящим другом, но даже ему она не могла открыться, более того — Лидия однажды уже злоупотребила его доверием.

Но что толку лить слезы? Разве у нее был выбор? Ведь не могла же она бросить Катерину в том контейнере, оставить на растерзание голоду, жажде и нечеловеческому страху — просто захлопнуть дверцу, накинуть засов и трусливо убежать?! И вдобавок к безрадостной действительности память подкинула ей воспоминание, тоже не из приятных…

*****

Холодным сентябрьским днем, за два года до Беды, она возвращалась с занятий, радостно предвкушая обед, отдых и погружение в новую, купленную накануне компьютерную игру, когда в мир ее сладостных предчувствий вторгся очень неприятный звук — недовольное кошачье мяуканье. На свежевыпавшем снегу зябко переступала с лапы на лапу мелкая кошечка-подросток, грязная и худая.

Лида слышала, что в южных городах бездомные кошки могут некоторое время выживать, прячась в подвалах. Но особенностью Города-на-Протоке как раз и было повсеместное отсутствие подвалов — возведенные на вечной мерзлоте дома имели только холодные вентилируемые подполья. Зима начиналась, а спрятаться от смертоносных морозов здесь было попросту негде.

Самым разумным было просто пройти мимо, добраться до квартиры, включить компьютер и попытаться выкинуть все из головы. Но, на свою беду, просто пройти у Лиды не получилось.

Когда, войдя в прихожую, она поставила кошечку на пол перед родителями, те встретили дочь таким тяжелым и продолжительным молчанием, что у Лиды не осталось сомнений в том, что воздаяние за ее проступок будет долгим и мучительным. Страх превратил ее в натянутую струну, и она чуть не подпрыгнула от шума спускаемой в унитазе воды (бачок из раза в раз срабатывал с оглушительным рокотом, но у отца все руки не доходили починить). Из уборной нетвердой походкой вышел хронически нетрезвый Борис Метёлкин и, кажется, сразу верно оценил ситуацию.

— Какая милашка! У-тю-тю-тю… — он наклонился погладить найденыша, да спьяну покачнулся и чуть не упал.

Кошка шарахнулась, в ужасе бросилась в другую сторону, но наткнувшись на суровый взгляд матери, метнулась обратно и полезла вверх по дяде Боре как по дереву.

— Кошмарище! — сухо заметила мама.

— Как раз хотел такую завести, конечно, если вы уступите… — заявил дядя Боря, морщась от уколов мелких коготков.

Не найдя слов и, опять же, опасаясь разреветься, Лида просто благодарно прижалась к нему, ухватившись за лацканы пиджака. Так само провидение послало ей спасительную помощь, хоть бы и из отхожего места. Иногда нужно просто перетерпеть страх, не спасовать перед неизвестным и страшным и дождаться помощи.

*****

— Вы ничего не хотите мне рассказать, Лидия Павловна? — вернул ее к реальности голос Бена.

— Нет… Вовсе нет.

— Если что… Если вас кто обидел, вы знаете, я же раскрошу… Ей Богу, раскрошу.

Что-то неуловимое, но важное изменилось для Лиды от этих нескладных слов поддержки. Она приободрилась и нашла в себе силы вернуться к обычной работе. Слезы уже не наворачивались на глаза почем зря. Вечером она вернулась в свою квартирку уставшая, но спокойная и уверенная в себе.

И, словно откликнувшись на неощутимый сигнал, переменилось настроение Катерины Жуковой. Она почти не злилась и не ехидничала, только весь вечер напролет рассказывала о своей стране. Действительность превзошла самые смелые предположения Бена. Лидии было невыразимо жаль, что она не имеет возможности позвать и его, и вместе с ним послушать рассказы о далеких землях.

К сожалению, Катя оказалась очень плохим рассказчиком, у нее все получалось фрагментарно, скомкано. О многих вещах она забывала упоминуть просто потому, что считала их общеизвестными, совершенно не принимая во внимание, что Лида ничего — совсем ничего! — не знала о жизни вне Метрополии. Сначала Лидия пыталась задавать уточняющие вопросы. Бесполезно! Катерину словно прорвало.

Она рассказывала долго, бессвязно, и остановить ее было невозможно. Сначала она говорила о своем городе, не шибко большом, но чистом и уютном. «Абакан, конечно, не Париж», — заметила Катя, правда, через пять минут выяснилось, что в Париже она никогда и не была, ибо гражданам непризнанной республики — Лида не успела переспросить: какой республики, непризнанной кем и почему? — за границей появляться чревато.

Наконец, ее слова начали складываться в цельную картину, и из рассказа выходило, что на Юге поднимается молодая аграрно-индустриальная страна. Шумели малые и большие города, полные разноязыкого люда, соединенные между собой сетью автомобильных и железных дорог, что пролегали мимо фермерских полей. На склонах холмов формировались все новые террасы, засаженные рисом и виноградной лозой. Дальше на восток, у Байкала, простирались степи, по которым пастухи перегоняли свои стада. «Новая Аргентина» — так называла этот край Катерина. Она строчила как из пулемета, Лидии было трудно за ней поспевать, но все же она поняла, что Катя почему-то так называет Бурятию. В растерянности Лида упустила часть рассказа.

— Только китайцы цены хорошей ни на что не дают, — сетовала тем временем Катя, — но на то они и китайцы. Одни вы сидите под землей как кроты, — заключила она.

Лишь об одном Катерина предпочитала молчать — ни словом, ни намеком она не открыла, какова была истинная цель, приведшая маленький отряд южан так далеко на Север. Она пыталась отговориться фразами типа: «испытать себя в экстремальных условиях» или «подготовить материалы для Географического общества». Лидия не верила, конечно.

Глава 7. Внутренний мир

Даже ненормированный рабочий день уже давно должен был закончиться, а она все сидела в своем кабинете. Наступил август, и для Лидии Метёлкиной подошел срок подготовки сезонного отчета, который по традиции сдавался перед началом нового товарного завоза.

С тупой безнадежностью она проверяла сведенные в таблицы данные о товарах, пытаясь понять, отчего у нее не сходится отчетность по многим позициям. Метизы, сухие строительные смеси, плитка… Все это было завезено уже очень давно, два-три года назад, и проверить правильность приходных документов не представлялось возможным.

Работа, которая раньше давалась легко и естественно, теперь превратилась в непосильное бремя. Лидия давно догадалась о причине своих неудач — постоянное напряжение, в котором она находилась после появления Катерины, с каждым днем подтачивало ее силы.

Необходимо пояснить, что ввиду полностью изолированного существования метрополийцев, подобному жизни на подводной лодке или орбитальной станции, извечное российское воровство было здесь низведено до уровня статистической погрешности. Сбыть краденое за пределы города было все равно невозможно, а зачем воровать для себя, если все, что нужно человеку, тебе все равно так или иначе дадут.

Но сегодня Лида столкнулась с обратной стороной медали: ее отчеты должны были сходиться четко, с точностью до той самой статистической погрешности. Разные нормы на «порчу» (читай, на воровство) товаров были до предела ужесточены, а аргументы типа «растащили» никто и слушать бы не стал. Помучившись еще немного, Лидия сдалась. Утро вечера мудренее.

*****

— Ага! Явилась! — приветствовала Лидию Катерина каким-то особенно ехидным тоном. — Сейчас книжку будем читать — ту, что ты подарила.

— Подожди, я хотя бы душ приму.

— Нет, я не могу ждать — меня сейчас разорвет. Вот послушай, что пишет ваша литературная grand dame: — и Катя начала декламировать: — «Мелани, дорогая! — воскликнул он, протягивая к ней руки. — Как хорошо, что мы полюбили друг друга именно сейчас, поднявшись на новую ступень эволюции. Только теперь мы, наконец, научились ценить женщину за красоту ее внутреннего мира. Если бы мы встретились двадцать лет назад, в пору нашей юности, я мог бы ошибочно мерить твою привлекательность правильностью черт, стройностью фигуры, блеском и густотой твоих волос…» Сильно, правда? Но дальше еще хлеще, вот… — и Катя сунула Лиде книжку, ткнув пальцем в заветное место.

— «Но как бы мы ни ценили духовное общение, — начала читать Лида, — мы все же живые существа из плоти и крови. Так не будем же пренебрегать этим! Я давно мечтаю познать с тобой все чувственные тайны…» Что за дерьмо?

— Это я должна у тебя спросить — ты же это купила.

— Мне сказали, это дамский роман, в смысле — любовный. Времени не было вникать.

Лида брезгливо повертела в руках книжку в мягкой обложке, задержав взгляд на романтическом названии «Любовь под северной звездой».

— А скажи, — улыбка Катерины стала еще ехиднее, — ты когда-нибудь с этими… Ну, того?

— А? — машинально переспросила Лида, побледнела и метнулась в ванную. Некоторое время оттуда доносились пренеприятнейшие звуки. Но даже когда она вернулась в комнату, Катя не унималась:

— Тут написано, что красоту женщины нельзя мерить блеском и густотой волос. Ты поэтому бреешь голову? Хочешь, чтобы и тебя ценили исключительно за красоту внутреннего мира, или это у вас мода такая?

Язвительные вопросы Катерины заставили Лиду задуматься. Действительно… О своих соседях и сослуживцах она знала очень мало, и общение с существами было для нее тягостно. Единственным исключением был Бен, впрочем, о нем ей тоже почти ничего не было известно. Лишившись лиц, существа утратили значительную часть своей индивидуальности, и будь у них хоть богатейший внутренний мир, Лидия видела в них лишь неуклюжие коконы.

— Если ты заметила, здесь вообще не в моде носить голову, — огрызнулась она. — Долго рассказывать… Как-нибудь потом. Кстати, советую тебе сделать то же самое. Существа для нас все на одно лицо, так? Может, и мы для них тоже? Но твою крашеную шевелюру только слепой не приметит. И еще: носи только мою одежду, так безопаснее.

Катя еле заметно улыбнулась — на какие только чудеса не способен русский язык! Но, в целом, ход мыслей Лидии был верен.

— Ну, ладно, комплекция у нас вроде похожая. Ты рассчитываешь, что, если какие-нибудь непредвиденные обстоятельства заставят меня покинуть квартирку, и я попадусь им на глаза, существа примут меня за тебя?

— Точно не знаю, но подстраховаться никогда не вредно. Если мои предположения верны, мы не спалимся, пока они не увидят нас обеих одновременно. Что до этого… Завтра же верну эту макулатуру в магазин.

— Нет, — твердо возразила Катерина, разглаживая помятую обложку. — Если мне суждено выбраться на свет Божий и вернуться домой, этот сувенир я заберу с собой на память.

Ну что сказать, от заточения в четырех стенах характер Катерины, и без того не ангельский, безнадежно испортился. А у кого бы не испортился?! Лидия рассудила, что самое лучшее решение — пораньше лечь спать, сославшись на неизбежность завтрашнего раннего подъема.

*****

Лида лежала на кровати лицом к стене и тщетно пыталась заснуть. Ее душило раздражение и осознание собственной никчемности и униженности, и вместо того, чтобы попытаться успокоиться, расслабиться и погрузиться в сон, она распалялась все больше и больше. Сейчас было даже странно вспоминать ту наивную радость, которую она ощутила при появлении в ее жизни Екатерины Жуковой. Она рассчитывала, что теперь у нее будет подруга… Как бы не так! Разве что подруга по несчастью… Это было ужасно нечестно.

К удивлению и досаде Лидии, Катерина, разоткровенничавшись с ней всего лишь раз, больше не горела желанием делиться подробностями жизни на Юге и частенько отделывалась фразами типа: «Что раньше было, то давно уж отжило» или: «Там, по любому, лучше, чем здесь». Рассказывать о своей семье Катерина отказалась категорически. Иногда она откровенно подтрунивала над Лидией: «Поехали со мной — лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать!»

— У тебя остались родственники среди людей? — спросила как-то Катерина.

— Где-то были… На Юге. Но я не знаю ни точных адресов, ни полных имен-отчеств.

— Да, не густо.

— Мне их не найти, — констатировала Лидия.

Что и говорить, теперь Лида не знала покоя. До этого лета все в ее жизни было ясно и определенно: работа, карьера, переезды из одной казенной квартиры в другую, и так много-много лет. Потом однажды все кончится и ее поглотит темнота. Не слишком радужная перспектива, но, по крайней мере, не предполагающая муки выбора.

Теперь все стало иначе. Осознание того, что всего-то в тысяче километров отсюда бурлят жизнью города людей, неизбежно порождало вопросы:

«Может быть, как-нибудь можно?..»

«А вдруг получится?..»

«Если бы я как-то смогла добраться?..»

Для Катерины Жуковой вопрос так не стоял. Она была намерена вернуться домой, и точка!

*****

Когда Лида разработала и попыталась обсудить с Катей план побега из Метрополии, то волей-неволей вынуждена была признать, что в ее плане многовато белых пятен. Она предлагала дождаться прихода в порт Города очередного грузового судна и попытаться на него проникнуть. Тут возникала первая загвоздка: что за судно, под каким флагом ходит, куда направится после разгрузки… Лида просмотрела все бумаги, до которых удалось добраться — все тщетно. Информация о грузах на месте, а информация о судах кем-то тщательно подчищена.

Да и что значит — пробраться? Для начала нужно будет попасть в порт, но кто из водителей согласится взять нелегальных пассажиров? Ясно, что попасть туда сподручнее всего в процессе отправки пустых контейнеров, но что будет, если не получится вовремя из контейнера выбраться, так, чтобы и не рано, и не слишком поздно?

Ситуация напоминала компьютерную стратегию, в которую Лида играла в детстве: там еще белые пятна, а здесь уже кипит сражение… Но она надеялась, что в процессе реализации плана белых пятен будет становиться все меньше.

А вот Екатерина Жукова не знала ни сомнений, ни колебаний. По ее мнению выходило, что нужно просто идти на юг восточным берегом реки, и они непременно выйдут к «своим». По правде говоря, в ее плане белых пятен было явно не меньше, но Катерина просто отказывалась их признавать. Усвоенное с детства: «Хочу! Надо! Дай!» заменяло ей тактику и стратегию вместе взятые.

Вместе с тем, вопрос стоял не столько как действовать, сколько — когда действовать. И вот тут-то Лида надеялась Катерину перехитрить, ибо считала план пешего похода на юг чистым самоубийством. Дело в том, что в такое путешествие нужно было бы отправиться не позднее конца августа, ведь в сентябре в этих краях уже ложится снег. Они пойдут на юг, а зима будет следовать за ними, и нет никакого сомнения, что надолго им от нее не оторваться.

Таким образом, оставалось протянуть еще немножко, еще чуточку, и можно будет поставить Катерину перед фактом, что время упущено, и новый выбор состоит в том, пробираться ли поздней осенью на грузовой корабль или отложить отъезд на целый год. Посмотрим, посмотрим, что она тогда выберет.

*****

Вот такая сложилась ситуация: и гостью незваную никуда не денешь, и сама никуда не денешься.

— Эй, Лида… — прошелестел тихий шепот Катерины. — Ты ведь не спишь, да? Я слышу это по твоему дыханию.

Квартирка Лидии была такой маленькой, что к ней вполне бы подошло название «каморка», из мебели был лишь необходимый минимум: ни дивана, ни тахты в квартирке не было. Сегодня была очередь Катерины спать на полу.

— Ну? — недовольно откликнулась Лидия, предчувствуя, что от ночного разговора не отвертеться.

— Это неразумно, — уже не в первый раз ворчала Катя. — Тебе все равно вставать в половине четвертого, а я могла бы проспать на кровати до самого утра.

— Знаешь что, рациональная ты наша… Чувствуй себя как дома, конечно, но не забывай, что ты здесь в гостях.

— Вот-вот! Заставлять гостей спать на полу неприлично!

Лида не нашла, что ответить, некоторое время девушки лежали в тишине.

— Из таких гостей я бы с радостью убралась восвояси.

— Так за чем же дело стало? — не удержалась от ехидства Лидия.

— Так я уже давно все решила: нужно выбрать момент и уходить на юг. Эх, успеть бы до зимы…

Притихшая Лидия насторожилась — строптивая Катерина, в принципе, верно оценивала ситуацию. Возможно, ее не так-то просто будет провести.

— А вот ты… Всю жизнь, что ли, собираешься здесь прокуковать? Что тебя здесь держит? Убогая жизнь… Телевидения нет, радио нет…

— Я же объяснила: в городе локальная радиосеть со своим узлом.

— Я послушала было — скукотища!

— Ты что творишь! — сердито зашептала Лидия. — А если кто-нибудь из моих сослуживцев, кто знает, что я в это время на работе, шел бы по жилому сектору и услышал шум и радио из квартиры? Мы бы попались!

— Какая же ты все-таки трусиха… Все хочу спросить, выход в глобальные сети у вас есть?

— Что? А… Нет, только локальная сеть в пределах города.

— Понятненько. Убогая у тебя жизнь, и парня нормального ты здесь никогда не найдешь!

— Но как мы пойдем? — в сотый раз задавалась вопросом Лидия. — До ближайшего человеческого поселения не одна сотня километров. Нет, не выжить… Может, сделаем так, как я предлагаю? По осени в порт придут корабли, ну хотя бы один. Из всего, что ты мне рассказала, следует, что этими кораблями управляют люди. Вот бы нам пробраться туда, явно или тайно, и попросить о помощи… Как думаешь, не откажут? Потом ты поедешь домой, а я… куда-нибудь… Не знаю… Конечно, получится крюк.

— Может, и не откажут. А потом сами же нас и грохнут.

— Это еще почему?

— Так ты сама рассказывала, что корабли приходят по осени, притом что логичнее было бы делать это в конце лета. И перевозка товара ведется в сумерках — скрытно, автопоезда ходят замаскированные. Так? Выходит, они прячутся.

— Но от кого? И зачем?

— От нашего правительства, от кого же еще! Эти земли — часть нашей страны.

— Да что ты говоришь! И как мы этого до сих пор не заметили! Город-на-Протоке погиб… разрушен. Что же ваше… ой, простите, наше правительство ему не помогло?

— Руки пока не дошли. На чем я остановилась?.. Раз прячутся, значит, их присутствие здесь незаконно, и лишние свидетели им ни к чему. Так что возьмут они нас на борт, а как выйдут в Карское море, так обеих и за борт. И все — приплыли! Хочешь утонуть в Карском море? Говорят, оно очень красивое, в хорошую погоду сине-зеленое, только вода холодная.

Катерина сделала эффектную паузу, но ответа так и не дождалась. Овладевшее Лидией раздражение извлекало из глубин души и подсовывало ей мысли, одна другой горше и обиднее. Сон как рукой сняло.

— Ладно, ложись на кровать.

Лидия встала, быстро оделась и пошла в контору, хотя до начала первой утренней отгрузки было еще целых два часа.

К ее удивлению, Бена на посту не оказалось. Взяв мощный фонарь и немного труся, она отправилась обходить складские помещения.

— Ах, вот вы где! — Лида обнаружила его в дальнем конце склада, заставленного безликими, наглухо закупоренными и опломбированными контейнерами. В нос почему-то ударил острый запах растворителя.

— Что же вы, Лидия Павловна, по ночам бродите? Хотите, сделаю вам чайку?

— Да вот… Проклятый отчет не сходится… Попробую еще раз все проверить, но для начала можно и чайку.

Глава 8. В путь!

Так неделя за неделей, а время шло, наступил последний день лета. Жизнь, словно смилостивившись, давала Лидии Метёлкиной передышку. Количество товара на складах неумолимо уменьшалось, в системе учета подводились итоги, закрывались целые разделы. Рабочие терминала выполняли уборку и дератизацию помещений, и все свидетельствовало о том, что совсем скоро начнется «сезон», когда за короткий период напряженной работы им придется вывезти из порта, принять, рассортировать и внести в базу данных тонны товаров на весь следующий год.

Этот день выдался и вовсе необременительным. Еще ранним утром загрузился промтоварами и уехал грузовик главного молла Метрополии, и, согласно плану, сегодня предстояла еще лишь одна отгрузка — поздно вечером нужно будет отправить груз муки, масла, яичного порошка и пряностей для цеха булочной и кондитерской продукции. Терминал притих и опустел. В принципе, Лиде представилась неплохая возможность отдохнуть и выспаться до вечера, но возвращаться в свою квартирку ей вовсе не хотелось.

Время как раз перевалило за полдень, когда Лидия выбралась на поверхность. Расспросив как следует Бена, она преодолела страх перед грозной пушкой и начала неплохо ориентироваться в организации безопасности терминала. Почти все возможности системы были заточены под охрану внешнего периметра — неправильной криволинейной линии, отдалено напоминающей овал, но проходящей по максимально возможному числу естественных преград типа ручьев и оврагов и ограничивающей пространство в несколько десятков квадратных километров с входными воротами Метрополии в центре. Пока маугли гуляют на почтительном расстоянии, датчики не реагирует, приблизятся или попытаются пересечь — в терминале зазвучит сирена и призыв «К оружию!», а вот когда Лида просто гуляет внутри периметра, она никому не интересна.

Было то самое время года, когда день почти равен ночи, и жизнь на Севере протекала практически так же, как во всех иных землях. Но с одной маленькой поправочной: этот погожий последний августовский денек в окрестностях Метрополии напоминал солнечный день середины октября где-нибудь в Хакасии или на Алтае. Хвоя на редких лиственницах побурела и уже местами осыпалась, растущие в заболоченных низинах травы увяли, шурша на тихом ветру и стелясь по земле как плети.

На запад простиралась бескрайняя болотистая равнина, прочерченная лентой дороги. На востоке местность была суше, каменистее и постепенно шла на подъем. Только земля, только небо, и никого нет.

Северная природа увядала, готовясь к приходу новой зимы, а ведь всего-то пару месяцев назад, когда Лидии выпало проводить в последний путь незадачливых гостей, недавно распустившиеся деревья и травы тянулись к солнцу, раскрывали свои огненные головки жарки. «Короток путь от весны до погоста, дождик осенний, поплачь обо мне…» — напевала Лидия одними губами.

Закутавшись в теплую куртку и сунув в карман светошумовую гранату (береженого Бог бережет!), Лида шагала по дороге. Уже в который раз она обращала внимание на тревожащую ее деталь: ведущая к пристани дорога на всем своем протяжении была укрыта маскировочным материалом. Зачем метрополийцы тратили силы и время, разматывая со специальной машины километры зелено-коричневого нетканого полотна?

Но в остальном все было прекрасно. Лида с тихой гордостью ощущала, что позорный недуг агорафобии полностью побежден. Можно было смело любоваться предосенней голубизной небес и всматриваться в горизонт с уходящей за него лентой дороги. На душе стало тихо и радостно, было так приятно просто шагать по дороге, просто дышать, просто жить. Она шла не торопясь, расслабленно и, в конце концов, поразилась, как далеко завели ее ноги.

Взглянув на часы, Лидия поняла, что пора возвращаться. Что-то неуловимо изменилось, и здравый смысл подсказывал, что это «что-то» относится не к природе — ибо что там может измениться так быстро? — а к самой Лидии. На нее навалилось осознание того, что на километры вокруг она единственная живая душа, а если в округе и есть люди, то только такие, с которыми дай Бог никогда не повстречаться. Бессознательно Лидия ускорила шаг. Прогулка больше не доставляла удовольствия, и самым жгучим желанием вдруг стало поскорее вернуться в терминал и задраить за собой калитку.

Лидия все чаще озиралась по сторонам, прислушивалась, но кроме шелеста иссохших трав ничего услышать было невозможно. С каждым шагом становилось все сложнее бороться с нервозностью, время растянулось как жевательная резинка, а проделанный с такой легкостью в один конец путь казался почти непреодолимым. Она шла уже очень быстро, и только неуверенность, сможет ли она выдержать такой многокилометровый кросс, удерживала Лиду от того, чтобы не перейти на бег.

*****

Лида вошла во внешний док, еще не чуя подвоха. Она торопливо огляделась, окинула взглядом дебаркадеры. Кажется, никто не заметил ее затянувшегося отсутствия. Ворота, ведущие во внутренний док, были распахнуты, из проема лился свет, и доносилось урчание двигателя. Лидия поспешила туда.

Один из вездеходов выехал со своего парковочного места и стоял в проезде с включенным двигателем. Рядом с ним суетилась девушка в одежде Лидии Метёлкиной, обутая в сапоги Лидии Метёлкиной и с бритым черепом — в точности как у Лидии Метёлкиной.

— Ааааа… — шумно выдохнула Лидия, не найдя подходящих слов.

— Да, это то, о чем ты подумала, — не стала отпираться Катерина, заталкивая в люк свой рюкзак. — Иногда ты бываешь умной: твой совет очень мне помог. Пока ты шарилась на поверхности, я неплохо освоилась здесь, в доках. Прикинь, он завелся! — она кивнула на вездеход. — Это круче, чем на симуляторе.

— А ты ничего не забыла? — поинтересовалась Лидия. — Не хочешь пригласить и меня покататься?

Надежда склонить Катерину к менее опасному, по мнению Лидии, плану ухода морем рассыпалась на глазах. Все помещения терминала были оборудованы тревожными кнопками. Стоит только нажать, и сигнал поступит на пульт к Бену. Но Лидия медлила.

— Я не на покатушки собираюсь, — жестко отрезала Катерина, залезая в кабину. — Ухожу я от вас. Тебе за все спасибо, но толку из тебя не выйдет. Об одном прошу — открой ворота!

Вездеход выехал во внешний док, с чудовищной неуклюжестью развернулся и двинулся к воротам. Несчастная машина ревела, испуская облака зловонных выхлопов, как это обычно и бывает, когда за дело берется криворукий дилетант.

Удивляясь собственному спокойствию, Лида остановилась на почтительном расстоянии от ворот и ждала, скрестив руки на груди.

Люк вездехода открылся, и из него высунулась Катина голова.

— Ну, мы ведь уже все обсудили… Послушай, тебе без меня только легче станет. Вернешься к своему привычному существованию. А я… хотя бы попытаюсь.

— Мы, вроде, решили вместе уходить.

— Только ты трусиха, ехать не хочешь, всего боишься. О чем говорить? Представь, если ты сейчас увяжешься за мной, а на полпути запросишься обратно, что мы тогда будем делать? И потом… Ты вездеход-то водить умеешь?

— Нет. Но однажды знакомый научил меня управлять электрокаром.

— Хмм… — саркастически улыбнулась Катерина. — Дома у меня джип, так что лучше уж я поведу.

Лидия застыла в нерешительности. Что предпринять? Это было безумие… Форменное безумие… Вероятность того, что Катерина живой и невредимой доберется до человеческой цивилизации, представлялась ей ничтожной. Допустим, она сможет сейчас остановить беглянку, но что потом? Вдруг Катины опасения насчет иностранных судов обоснованы? Но Катерину нельзя оставлять в Метрополии насильно — она здесь как птичка в клетке. Однако, нужно подумать и о себе. Без Катерины она никогда не решится на столь опасное путешествие, будь план побега на грузовом судне хоть в десять раз надежнее. Окно возможностей закроется.

— Тебе не уйти незамеченной, — пыталась вразумить Катерину Лида, подойдя к воротам и незаметно положив руку на тревожную кнопку. — Как только пересечешь периметр, об этом тут же станет известно, — она запнулась.

Весь уклад жизни в терминале был направлен на то, чтобы предотвратить появление непрошеных гостей. Для этого и система слежения, и оружие, и вездеходы. Но будет ли кто-нибудь напрягаться насчет того, что кто-то — безумец-одиночка или группа безрассудных придурков — захочет покинуть их обжитый, уютный мирок?! Да, получат сигнал и увидят на мониторе удаляющуюся точку, а дальше-то что? Лидия убрала руку с тревожной кнопки.

За считанные минуты ею овладел леденящий страх, вытеснив все прочие чувства куда-то на периферию сознания. Лиде стало страшно провести остаток своих дней в подземных коридорах Метрополии, страшно, что пределом ее возможностей будет лишь смотреть на горизонт и сознавать, что дальше дороги нет. Путь закрыт. И еще с ней навсегда останется воспоминание об этом дне, когда на короткое время, пусть всего на несколько часов путь в большой мир был свободен.

Страх разросся, приобрел столь иррациональную остроту, что перед ним померк и стал казаться незначительным вполне реальный риск отправиться в неизвестность с таким взбалмошным и — Лида не могла этого не понимать — ненадежным спутником, как Катерина.

— Можешь меня подождать? — решившись, спросила Лидия.

— У тебя пятнадцать минут.

— Жди меня здесь, я возьму только самое необходимое. И учти, без меня тебе ворота не открыть.

Бегом, чтобы не дать растаять своей зыбкой решительности, Лида бросилась в свою квартирку.

*****

Вскоре вездеход уже катил по дороге, по которой Лидия прогуливалась лишь несколько часов назад, не ведая своей судьбы, ибо это был кратчайший путь, соединяющий ворота Метрополии с Городом. Вела Катерина отвратительно, машину кидало из стороны в стороны, во время маневров и торможений головы беглянок бились о слишком низкий потолок кабины. Лида сидела притихшая, обхватив руками внушительный рюкзак, поражаясь самой себе — девушке, казалось бы, неспособной на безрассудную авантюру и так внезапно в нее угодившую.

*****

День уже клонился к вечеру, но еще не погас, когда вездеход девушек достиг Города. Все окрестности от края до края представляли собой обширное, но мелководное болото. Для мощного вездехода оно было не более серьезным испытанием, чем лужа на асфальте. Сквозь сеть голых ветвей, то ли погибших от вечной сырости, то ли уже облетевших на осеннем ветру деревьев, стали различимы городские кварталы. Чуть севернее вырисовывались на фоне яркого вечернего неба руины кирпичных пятиэтажек, торчащие из воды подобно остовам погибших кораблей.

Расположенная южнее старая Колония все еще держалась. Ее приземистые двухэтажные дома больше не были ни серыми, ни желтыми, а стояли покрытые влажным зеленым мхом. То ли их фундаменты просели, то ли поднялся уровень болотистой почвы, но местами вода стояла под самыми оконцами.

Катерина отыскала проезд между рядами одинаковых домов и углубилась в старые кварталы. Первым делом она намеривалась отыскать скрывающихся здесь свободных людей.

Свободных?! А может, одичавших?! Лидия ломала голову над этой смысловой проблемой. Может, Катерина и права… Ведь испокон веков свободный зверь — это дикий зверь…

— Может, не пойдем? — неуверенно спросила Лидия, которой овладела робость. — В Метрополии о них много говорят… и почти всегда плохое. Что они бандиты, убийцы, чуть ли не каннибалы.

— Конечно, говорят и будут говорить. Эти люди бросили вызов всей вашей системе, начали независимую жизнь и выжили вопреки всем трудностям. Они настоящие герои, а ваша местечковая пропаганда выставляет их какими-то упырями. Ну, все правильно, вообще-то. Если люди… то есть, я хотела сказать, существа узнают правду, то десятками побегут из Метрополии. И потом… Ты же должна быть с ними знакома, раз вы вместе плавали в тот круиз. Так?

— Пусть так, но прошло почти двадцать лет, все могли сильно измениться. И все-таки… Не все, о чем говорят, выдумки. Всего год назад, при разгрузке последнего транспорта, пропали двое водителей. Грузовик нашли в стороне от дороги, разграбленный — ты сама его видела — а водителей как след простыл! Давай не пойдем, а?

— Не хочешь — не ходи! Возвращайся и живи дальше как крот! Как говорится, спасибо за все, дальше я сама управлюсь. А водителям вашим, когда встречу их среди свободных людей, привет от тебя передам. Ведь тела не нашли?

— Не нашли, — вздохнула Лидия. — Ладно, пойдем вместе.

Они загнали вездеход в заброшенный двор и спешились. Оставшуюся часть пути прошли в молчании. Лида старалась отогнать тревожные мысли. В конце концов, беспокоиться на ее месте было вполне естественно. Шутка ли, бросить постылую, но стабильную жизнь, унылую работу и дом, чтобы отправиться навстречу неизвестности?!

На восточной окраине Колонии их внимание привлекли странные сооружения, похожие на исполинские вороньи гнезда. Подойдя поближе, Лидия поняла, что это устроенные на высоте человеческого роста крытые помосты для сушки дров. Место там было повыше и посуше, в нескольких шагах весело потрескивал костер. Вокруг сидели бородатые, заросшие люди, тянущие руки к языкам пламени.

Девушки приблизились. Катерина, как самая храбрая, приободрилась и вступила в круг исходящего от костра тепла. Местные ничего не сказали и даже как бы и не удивились, просто пропустили ее в самую середину освещенного круга.

— Здравствуйте, меня зовут Екатерина, — она заметно волновалась, голос звучал как-то надтреснуто, но в манерах и осанке девушки чувствовалось достоинство и глубинная — что бы ни случилось! — уверенность в себе. — Я приехала с Юга, из Абакана. А это Лидия из Метрополии. Мы оказались в беде и просим вас о помощи.

Лида тем временем огляделась. В долговязом, заросшем до первобытного состояния мужике она узнала Серегу, того самого мальчишку, которого знала еще со школы. Выходит, кое в чем Катерина оказалась права. Лида улыбнулась одеревеневшими губами и кивнула бывшему однокашнику, он в ответ неуверенно помахал рукой. На сердце сразу потеплело — все будет хорошо. Но на товарища своего детства Лида не могла смотреть без содрогания: морщинистое бугристое лицо, улыбка на все четыре зуба… Выходит, и она такая же старая?!

— Я уверена, что мы, как истинно здравомыслящие люди, всегда сумеем договориться… — продолжала тем временем Катя.

— Цацки!!! — вдруг завизжала одна из женщин, заметив в Катиных ушах блестящие золотые капельки.

Катерина замолчала, обиженная, что ее так бесцеремонно прервали, а затем медленно осела на землю. За ее спиной стоял дюжий мужик, больше похожий на питекантропа, с суковатой палкой в руке. Все произошло так быстро, что Лида даже не заметила момент удара.

Глазастая бабенка, взвизгнув, бросилась к Кате и принялась выдирать у нее из ушей серьги. Никто ее не остановил. Люди все теснее окружали Катерину. Лида хотела закричать, попытаться их остановить… Но увидев, как Серега — ее школьный товарищ Серега! — деловито стаскивает с Кати сапоги, она поняла, что всякая надежда потеряна.

Мародеры были так увлечены выворачиванием карманов и дележкой награбленного, что не сразу сообразили, что со второй девушки вполне можно разжиться еще одной парой сапог, курткой, ремнем и фонариком. Возможно, их сбило с толку то, что потенциальная дичь была знакома с Сергеем, одним из их лучших добытчиков… А когда все-таки сообразили, Лидии в круге света уже не было.

Глава 9. Ночь в погибшем Городе

Сбежать оказалось проще простого — покинуть освещенный пламенем костра круг, и все дела. Солнце закатилось за реку, и все вокруг окутали плотные сумерки. Через несколько секунд Лидия слилась с заполнившим Город серым полумраком. Сначала она бежала, затем перешла на шаг. Горькие думы тяготили ее. Иногда Лидия останавливалась в беспомощной задумчивости, затем бесцельно брела дальше. Из оцепенения ее вывели звуки приближающейся погони, далеко за спиной перекликались преследователи.

Вокруг простиралось огромное безлюдное пространство, но бежать, в сущности, было некуда. Она собралась, приободрилась и перешла на быстрый шаг. Свернула в переулок, стараясь держаться в тени покосившихся домов, где тьма была гуще всего, затем еще несколько раз меняла направление. Все-таки она прожила в Городе немало лет, знала все улицы и переулки, а впоследствии ее врожденная способность ориентироваться на местности была отшлифована годами, проведенными в тоннелях Метрополии. Сделав петлю, она вышла точно туда, куда и планировала, к громоздким, уродливым навесам для сушки дров. Держась противоположной от костра стороны, она подобралась к навесу, поднялась и тихо втянула за собой приставную лестницу.

Пережив сильнейший шок, Лида впала в странное, измененное состояние сознания. Нельзя сказать, что она плохо помнила произошедшее, но… Во-первых, она совершенно утратила чувство времени и даже приблизительно не представляла, как давно Катя попала в лапы к дикарям. Последовательность событий она все же помнила, но не все подряд, а словно при стробоскопическом освещении. Вот она делает несколько осторожных шагов назад и плавно удаляется от костра. Темнота. Мчится по хлюпающей грязи сломя голову, за спиной грубые голоса… Снова темнота. Шершавые деревянные перекладины стремянки оставляют в ее ладонях несколько болезненных заноз… На этот раз темнота разорвана огненными языками костра.

Притаившись среди штабелей наколотых дров и вязанок хвороста, Лида действительно почувствовала себя как в гнезде исполинской птицы. Дрожа от холода и страха, она могла почти все слышать и многое видеть.

Сергей и его женщина сидели, грея руки у огня. Чуть поодаль, все еще в беспамятстве, со связанными руками и ногами лежала Катерина. Сергей встал, подошел к куче небрежно сваленных вещмешков и вытащил оттуда обрезок трубы, снабженный самодельной рукоятью. Он поухватистее приладил в руке оружие, и в самом этом движении без труда угадывалось намерение размозжить Катерине голову.

— Погоди, это потом, — одернула Сергея женщина. — Вещи окровянишь!

— Ну ладно, потом так потом, — покладисто согласился тот. — Но тогда уж совсем потом. И не обижайся.

Глядя на этих нелюдей, поражаясь спокойствию их голосов, Лида чувствовала, как напряглись мышцы ее тела. В тот момент она была почти готова просто свалиться им на головы, броситься в атаку с поленом в руке… Но что-то, трусость или, быть может, расчетливость, погасили ее порыв.

Через некоторое время к костру вернулись запыхавшиеся Лидины преследователи. Момент был упущен. Некоторые из них были раздосадованы, ведь второй жертве удалось улизнуть. Один из самых злобных маугли, дюжий детина с огромными ручищами вымещал свое недовольство, пиная ни в чем не повинные вещмешки. Но большинству было все равно, они, по-видимому, хотели лишь скорее вернуться в свое логово, где их ждал ужин и долгожданный отдых.

Сергей наклонился, перекинул все еще не пришедшую в себя Катерину через плечо, и вся компания за исключением двух парней, по всему видно — караульных, двинулась в сторону старых домов.

Опасность отступила, но легче Лидии не стало. Еще совсем недавно, слыша за спиной злобные голоса, она двигалась, подчиняясь одной цели — уйти от преследования. Да, на этот раз она спаслась, но что же дальше?! Понимая, что смысла сидеть на продуваемом ветром навесе больше нет, а с течением времени риск быть обнаруженной будет неуклонно возрастать, Лида решила покинуть свой наблюдательный пункт и направиться в неизвестность.

*****

Осторожно спустившись, Лида двинулась в сторону бывших жилых микрорайонов. Одна из построек была видна издалека. Обычный дом — типовая кирпичная пятиэтажка — все еще стоял, возвышаясь над окрестными руинами. Вид его был ужасен. Дом раскололся, словно от удара гигантского топора, трещина прошла по диагонали: с этажа на этаж, от окна к окну. Меньшая половина сильно накренилась, и в недрах дома раскрылась огромная расщелина, бесстыдно выставив напоказ то, что было когда-то частью скрытой от посторонних глазчастной жизни. Потемневшее небо дарило Городу последний рассеянный свет, и в этом свете некогда жилые квартиры превратились в пародию на театральные декорации, повсеместно стали видны простенькая мебель, обои, занавески на окнах. Эта картина потрясла Лидию не столько своим трагизмом, сколько своим беспредельным неприличием. Ей стало стыдно, словно ее саму застигли за чем-то очень плохим, вроде подсматривания в замочную скважину.

Еще несколько минут, и на Город опустилась непроглядная тьма. Оказавшись в полном одиночестве, в темноте, в почти полной тишине, Лидия невольно заглянула себе в душу и отшатнулась. За рекордно малый отрезок времени она проявила такие качества как глупость, трусость и подлость. Она преступница. Лидия была запредельно глупа, дав подбить себя на столь безумный шаг, как побег из Метрополии. И теперь покинутый подземный город представлялся ей уже не мрачным, давящим подземельем, населенным мутантами, живущими по нелепым правилам. Нет, в эту минуту Метрополия предстала перед ней такой, каковой и являлась на самом деле — чистым, теплым, очень скучным, но неплохо устроенным городом. Но Бог с ней, с Метрополией… Катерина! Лида оставила ее в беспомощном состоянии, обрекла на гибель. А может, гибель в ее положении — лучшее, что может случиться?!

Пусть Катерине теперь не помочь, но самой-то ей что теперь делать?! Неужели… вернуться в Метрополию? Но что ее в таком случае ждет?! Уж точно не теплый прием. Ведь Лида незаконно пропустила чужака на территорию города, самовольно открыла ворота, помогла угнать вездеход… Да, она преступница, и ее осудят.

На этом месте Лидия запнулась. Она не смогла припомнить ни одного судебного процесса, прошедшего на ее памяти в Метрополии. Вот во времена ее детства, в Городе, такое иногда случалось… Помнится, директора местного пищеторга взяли сразу после окончания северного завоза… И сакраментальное: «Дальше Сибири не сошлют!» стало в тот год любимой шуткой горожан. А здесь… Выходит, суд будет тайным. И к чему ее, интересно, приговорят? А к чему вообще можно приговорить жителя Метрополии?! К лишению свободы? Но чтобы потерять свободу, ее нужно иметь! К заключению в темнице? Но они и так живут в подземелье, годами не видя солнечного света. Каторжные работы не слишком вероятны, ибо каторга — это целая структура, или… По всему выходило, что ее ждет смертная казнь. Вывезут подальше в тундру и…

Как это часто бывает с людьми, которым не с кем обсудить то, что их тревожит, Лидию мучили мысли, одна страшнее и нелепее другой. Причем их глупость и нелепость сразу бы обнаружились, выскажи она их вслух, но в том-то все и дело, что поделиться ей было совершенно не с кем. Так постепенно, но довольно быстро ее охватили муки отчаяния. Мысль о смерти, которая еще несколько часов назад так пугала ее, заставляя бежать сломя голову и прятаться за штабелями дров, постепенно стала индифферентной, а затем и желанной. Лида подошла к опасной черте, за которой один шаг до… самоубийства.

Не замечая времени, не помня себя, Лидия прошла весь Город от края до края. Забыв про необходимость таиться, она иногда издавала короткие полувсхлипы, полувскрики. Может, Кати уже нет в живых? Да и ей самой не продержаться долго. Ночь немного посветлела, и в неверном свете луны казалось, что Город стоит прямо в воде. На самом деле вода, а точнее — липкая жижа, покрывала землю лишь тонким слоем. Лида шла по щиколотку в этой жиже, и та скрывала ее следы.

Зрелище было поистине ужасающим: темное небо в неверных, холодных огоньках звезд отражалось в топкой воде, и между этими двумя стихиями лежали руины. В этой части Города сохранившихся зданий не было совсем. Сумрак окутывал их со всех сторон, изредка выпуская из своих объятий то покосившийся «грибок» детской площадки, то вразнобой накренившиеся фонарные столбы, то силуэт разрушенного здания. По вылинявшим вывескам, скамейкам, покосившимся автобусным остановкам Лида узнавала город своего детства, по улицам которого когда-то носилась с соседскими мальчишками. Теперь все было проржавевшим, мертвым, размытым. Нет — это она сама плакала, не в силах остановиться.

Постепенно глаза адаптировались к темноте, и на фоне неба проступил и обрел четкость силуэт дымовой трубы котельной. Той самой трубы. В последний год Лидочкиного детства мальчишки обожали лазить на самый верх, сколько бы их потом ни пороли родители. Благо, труба была оборудована стремянкой.

Сейчас она стояла, отклонившись от вертикали градусов на пятнадцать. Что может быть проще?! Лидия залезет на самую вершину и полетит вниз… Только бы души хватило. И ее тело разобьется о руины стоящего рядом здания, словно о скалы.

Лида приблизилась… Нет, это слишком легковесно сказано — пробралась мимо груды обломков, луж неизвестной глубины и мусорных куч, залезла на торчащий из трясины бетонный постамент и уже взялась за нижнюю перекладину стремянки…

Она ненадолго застыла в горестной растерянности, и никто не мог видеть со стороны эту жуткую картину — маленькая человеческая фигурка замерла перед зловещим, темнеющим даже на фоне темного неба силуэтом трубы. Покосившаяся конструкция стояла, устремленная в ночное небо, как огромная зенитная пушка. Но пушка уже не опасная, а остывшая, притихшая и мертвая, как и все в этом городе.

— Куда наладилась? Труба может рухнуть в любой момент, и мало тебе не покажется!

Голос со странно знакомыми интонациями заставил ее вздрогнуть и рывком обернуться. На фоне темноты проступал силуэт существа. Лидия пригляделась, узнала его и… узнала.

— Это… ты?

Лидия резко и нервно дернулась. Она почувствовала слабость, и только лишь вцепившиеся в стремянку руки позволили ей удержаться на ногах. То ли от этого рывка, то ли от обрушившегося на нее озарения окоем Лидии затянуло золотистым туманом. Она лишилась чувств.

Когда морок перед глазами рассеялся, Лида обнаружила себя зависшей в неопределенно-странном положении, а еще через пару секунд догадалась, что Бен держит ее на руках.

— Дядя… Боря… — полуутвердительно, полувопросительно прошептала она непослушными губами.

— Эх, ты… — укоризненно произнес Бен. — Благородные барышни… Те, что жили в минувших благородных веках, прежде чем лишиться чувств все-таки убеждались в безопасности маневра. Я так думаю. Ты, конечно, не барышня, но падать без чувств прямо в грязь чересчур даже для тебя. Еле успел подхватить. Готова?

Лидия утвердительно кивнула, и Бен осторожно поставил ее на землю, а затем помог сесть на бетонный постамент.

— Я уже некоторое время не могла не замечать некоторых совпадений, — начала Лидия, не обращая внимания, что здесь не время и не место для подобного разговора. — Мы знакомы уже много лет, но при этом я знаю о тебе очень мало. И в центральном офисе, и в терминале… И вот теперь здесь. Одно время я даже думала, что ты соглядатай.

При этих словах Бена передернуло.

— Но от этой мысли вскоре пришлось отказаться — кому я могла быть интересна? Неужели ты, это… Это все объясняет.

— Борис Александрович Метёлкин. Да.

— Но раз мы выяснили, что ты — это ты, то почему у тебя сейчас другое имя?

— Посмотри на меня, какой я теперь дядя Боря? Пожалуйста, называй меня пока по-прежнему Беном.

— Как ты меня нашел?

— Ничего сложного: все вездеходы оборудованы радиомаяками. И все-таки я дал маху: когда заметил ваше отсутствие, то решил, что вы просто захотели покататься по окрестностям, и не сразу отправился в погоню. Я должен был догадаться: раз уж ты полюбила гулять на поверхности, то однажды обязательно захочешь уйти насовсем.

— Вы… Мы… Так ты знаешь про Катю? Долго рассказывать…

— И не нужно. Я не раз замечал ее, разгуливающую по докам в твоей одежде. Так вот, когда увидел…

— Как увидел?

— На мониторе. Как понял, что вы отправились прямиком в лапы дикарей, тут я и подорвался. Брошенный вами вездеход я нашел довольно быстро, а вот за тобой пришлось побегать. Вы зачем вообще к маугли полезли?

— Хотели разузнать диспозицию, — всхлипнула Лида, — перед тем, как идти на юг. Где здесь тропы, а где, наоборот, опасности.

— Маугли и есть самая большая здешняя опасность. Слава Богу, я не опоздал.

— Опоздал, — всхлипнула опять Лидия. — Уже слишком поздно.

Радость от встречи с другом улетучилась, и Лида, шмыгая носом, поведала Бену о постигшем Катерину несчастье. Тут-то и до него, наконец, дошло, что, отправившись на поиски двух девушек, он настиг пока только одну.

— Я не могу помочь Кате, — всхлипнула напоследок Лида. — Я не знаю, как помочь Кате.

— И что? Если не знаешь, как помочь товарищу, то, по-твоему, и помогать не обязательно? Погоди, посидим, подумаем, — и Бен устроился рядом с ней на выщербленном бетонном постаменте.

Минута уходила за минутой, Лида уже ни на что не надеялась. Внезапно Бен вскочил на ноги, рывком подхватив ее под локоть. Времени на сантименты не было, план дальнейших действий составили на бегу. Бен бежал первым, за ним, звонко шлепая по грязи, едва поспевала Лидия. Почти сразу она поняла, что дядя ведет ее к брошенному девушками вездеходу.

— Время нам терять никак нельзя, — не оборачиваясь, бросил Бен. — Убьют они ее. И хорошо, если только убьют.

— Они что же, никого не щадят?

— Никого.

Последнее слово прозвучало как приговор. Лида подобралась и старалась не отставать.

— Я знаю, где их логово, шофера рассказали… — продолжал Бен. — Дикари живут на Колонии, в старых домах. А их главный, так сказать, штаб в самом большом доме. Помнишь, где был портрет Усатого?

— Помню…

На составление детального, продуманного, изощренного плана не было ни времени, ни фантазии, ни исходной информации. Бен собирался просто вломиться в логово дикарей со своим охотничьим ружьем, перебить, кого возможно, остальных взять на испуг своим видом и попытаться вырваться вместе с Катериной. Главным условием осуществления своего примитивного замысла он считал использование вездехода. С этим-то и вышла загвоздка…

Лида не решилась ему возражать. Даже если и удастся пугануть этих тварей как следует, то это не продлится долго. Очухаются, отряхнутся и бросятся в погоню. Да… Без вездехода никак нельзя. Была еще одна причина, о которой Лидия не могла думать без содрогания. Как там Катя? Жива ли, сможет ли передвигаться самостоятельно, или придется выносить ее на руках…

Погибший Город стоял в полной тишине, начисто лишенный звуков городской ночи. Никуда не спешили припозднившиеся автомобили, не шептались на лавочках влюбленные, не катились по рельсам последние трамваи. Впрочем, трамваев в Городе не видывали даже в лучшие времена… Ночь стояла тихая и ясная, даже ночной ветер, казалось, не теребил желтеющую листву. В этой тиши на десятки метров вокруг был слышен шум шагов или звук капли, упавшей в лужицу с влажных листьев кустарника. Как тут подъехать на вездеходе?!

Но Бен придумал, как. Согласно плану, Лидия должна была прибыть на место несколькими минутами раньше и бросить в окно к дикарям светошумовую гранату. Подрыв гранаты и будет тем сигналом, по которому Бен рванет к зданию на вездеходе и, воспользовавшись моментом, пока дикари будут оглушены и на время потеряют интерес к происходящему, ворвется внутрь и спасет пленницу.

— Эх, лучше бы тебя за руль посадить, — сетовал Бен в последние оставшиеся минуты. — Риску меньше. А я бы сам к этим выродкам наведался.

— Но ты же знаешь…

— Что ты неумеха? Да уж, знаю! Как можно так жить?! Ты в Сибири живешь или как? И намекал тебе, и предлагал учиться вождению, да все не впрок…

— Прекрати, и так тошно.

С этими словами Лида повернулась было, чтобы уйти прямо в темноту.

— Как закинешь гранату, сразу же отходи! — прозвучал ей вдогонку голос Бена. — Без глупостей! Жди меня на месте бывшего сквера, слышишь?

Глава 10. Красная Мгла

Улицы Города были Лидии прекрасно знакомы да и не особо изменились за последние двадцать лет, но все же они плохо подходили для пеших прогулок. На каждом шагу они предоставляли человеку возможность что-нибудь сломать — что-нибудь в собственном организме. И тут, словно стремясь усложнить Лидии задачу, лунный свет начал стремительно угасать, облака затянули весь небосвод, и тьма стала еще непрогляднее. На Город опустилась гнетущая духота.

Это было очень некстати. Асфальт на улицах дыбился волнами, во многих местах разламываясь по неровной щербатой линии, как ломается в руках кусочек хлеба. На соседних участках грунт наоборот просел, образуя лужи непонятной глубины, а кое-где и миниатюрные озерца. Девушка продвигалась к своей цели, словно по минному полю.

Наконец она добралась до знакомой с детства Колонии. За прошедшие годы дома здесь так вросли в землю, что подоконники первых этажей находились немногим выше уровня колен, а балконы вторых нависали над головой так низко, что, казалось, до них можно дотянуться рукой. Некоторые из них подгнили и обвалились, уцелевшие заросли мхом, а с некоторых и вовсе тянулись к небу молодые побеги. На всем лежал отпечаток покоя и глубокой провинциальности. И разрушения… Вид погибшего Города производил жуткое, обескураживающее впечатление. В своей смерти он обрел горестную значительность, которой был начисто лишен при жизни.

Постепенно Лида ощутила, как в эту картину разложения и упадка вторглось нечто чужеродное. Она повела носом. Точно — тянуло печным дымом. Лидия повернула за угол и тотчас же увидела, что из окна одного из домов торчит скособоченная труба буржуйки. Несколько окон второго этажа тускло светились.

Этот дом было невозможно спутать ни с каким другим — это был единственный трехэтажный дом на всей Колонии. Это был тот самый дом. А ведь Лида видела его совсем недавно, когда они с Катериной опрометчиво отправились навстречу неизвестности. Здание облупилось неравномерно, обнажив красочные слои разных лет, и было оно не серым, не желтым и не розовым, а пестрым как голубь-сизарь. И вот теперь, когда ночь погасила все краски, здание и вовсе казалось сотканным из множества серых лоскутов.

Лидия боязливо подошла, хотя в такой тьме риск быть замеченной был минимален. Оглядела окна… Плохо. Похоже, вся жизнь дома была сосредоточена на втором этаже, и заглянуть внутрь было невозможно. Здесь ли Катя? Неужели Лидии придется войти в дом?! Похоже, этого не избежать — некоторые окна второго этажа были грубо заделаны фанерой. О том, чтобы закинуть гранату с улицы, нечего было и думать.

Конечно, Лида была напугана, но страх это дело такое… Он овладевает душой по-разному: может закрасться исподволь, а может обрушиться как летний ливень, который оставляет тебя вымокшим до нитки, клацающим зубами посреди летнего дня. Но заканчивается он всегда одинаково — если перетерпеть, если сдюжить, он будет нарастать шаг за шагом, а затем, достигнув заветного порога, словно бы исчезнет, станет неощутим. Наверное, примерно так выглядит рубеж между обычными звуками живого мира и ультразвуком.

Лидия провела в страхе уже много часов, и, наконец, сверхстраховый барьер был преодолен. Она совсем перестала его ощущать, досадно только, что она стала плохо чувствовать свои руки и ноги. Она была готова. Лишь бы не смалодушничать еще раз. Чтобы теперь уж не как у костра, и не как в тот раз, когда рука Тони выскользнула из ее ладони.

Лидия подкралась к двери подъезда и заглянула внутрь. Первый этаж дома был необитаем. Он был в принципе непригоден для жилья — пол просел ниже уровня прилегающей территории, и на нем блестел слой жидкой грязи. От входной двери к лестнице вела дорожка из снятых с петель дверных полотен, уложенных на кирпичные столбики. Законченность этой жуткой картине придавал пронизывающий все запах экскрементов.

В давние лучшие времена этот дом был построен отнюдь не для простых работяг, и в нем был не подъезд, а настоящая парадная. Некогда здесь было по-настоящему красиво: наверх вела широкая пологая лестница с множеством поворотов, на объеме лестничной клетки не экономили, как в обычных советских домах, а оставили посередине просторное открытое пространство светового колодца. Сейчас же былая красота облупилась, окна ослепли и стояли, заделанные фанерой, и все, буквально все было покрыто мельчайшими капельками воды.

Лида неуверенно сделала шаг, затем второй. А что она будет делать, если кому-нибудь из обитателей дома приспичит на первый этаж?! Спохватившись, она достала из-за пазухи светошумовую гранату и осторожно потянула за кольцо. Все, пути назад нет. С решимостью человека, стремящегося реабилитироваться за недавнюю трусость, она сделала первые шаги по лестнице.

Стараясь не шуметь, Лидия шаг за шагом продвигалась к цели. Наконец, ее голова оказалась на уровне пола второго этажа.

На просторную площадку выходили двери всего двух квартир. Дверные проемы стояли голые и пустые, только по бокам опасными шипами торчали вывороченные дверные шарниры. Одна из квартир оказалась обитаемой: оттуда пахло теплом и пищей, слышался гомон людских голосов. Вжавшись в стену, Лидия поднялась на второй этаж. Она все еще ничего толком не видела — обитаемая квартира была большой и гулкой, и ее жизнь сосредотачивалась где-то в дальних комнатах.

Пути назад не было — рука Лидии все еще сжимала гранату, и это не могло продолжаться вечно. Вздохнув, она переступила порог страшной квартиры. По стеночке, стараясь держаться в тени и не шуметь, она пересекла прихожую, длиннющий коридор и затаилась у входа в комнату, которая раньше, вероятно, служила гостиной.

Катерина, застыв в нелепой позе, валялась в углу комнаты как сломанная игрушка. Ее серьги, сапоги, свитер и красивая, практичная куртка уже перекочевали к мародерам. Ее освободили от пут, и девушка потихоньку приходила в себя: еле слышно постанывала, пытаясь устроить голову поудобнее. Но глаза ее были закрыты, и сознание к ней пока что в полной мере не вернулось.

В комнате, рядом с растопленной печью за старым, наверняка сохранившимся еще от прежних хозяев столом, сидели дикари. Только мужчины. Они играли в подкидного ветхой, до отвращения засусленной старой колодой. Лидию передернуло: кто знает, может быть, именно этой колодой играли в «дурака» веселые мальчишки, спрятавшись от воспитателей в одной из кают «Ивана Тургенева»?! А сейчас они с азартом, даже с ожесточением швыряли карты на стол, периодически бросая на Катерину такие взгляды, что у Лиды зародились и окрепли подозрения самого гнусного толка.

Она остановилась, не решаясь сделать следующий шаг и даже не зная, стоит ли его сейчас делать. Лида все еще держала в руке гранату. Только бы решиться! С того места, где она сейчас находилась, вполне можно выполнить прицельный бросок, и случится большой бум-бум. Но Катерина?! Ведь и она, неровен час, будет оглушена и ослеплена взрывом, а ее миловидное лицо попадет под град резиновой шрапнели. Лида еще минуту потопталась в нерешительности, и вдруг дикари один за другим начали поворачивать головы в ее сторону.

Она даже не сообразила, чем могла выдать себя, и просто замерла, как зверек, оказавшийся в смертоносном силке. Не в силах выносить обращенные в ее сторону, искаженные ужасом лица, она опустила глаза. Но что это?! Прямо у нее под ногами с лестничной площадки в квартиру струился поток непонятного, но очень плотного багрового тумана. Туман был такой непроницаемый, что Лида не видела свои ступни, такой влажный и липкий, что, казалось, его можно было черпать пригоршнями как воду. Внезапно страшная багровая жижица устремилась вверх по ее брюкам, образуя странные потеки. Потеки, направленные снизу вверх! Она попыталась стряхнуть их со своей одежды. Не стряхнула, более того — багровая жидкость молниеносно перекинулась на руки Лидии, закапала с кончиков пальцев. Она хотела, но не смела обернуться, да это оказалось и не к чему — плотные багровые клочья вкатились в комнату из-за спины девушки, и на миг она почувствовала себя утонувшей в ужасающем тумане словно в озере.

Жаль, она не могла оценить ситуацию с точки зрения негостеприимных хозяев дома, и так никогда и не узнала, каково это, когда прямо на пороге вырастает человеческая фигура, облаченная в клубы красного тумана. Никто не понимал, что нужно делать, и только лежавшая на полу Катерина очнулась и попыталась сесть, держась за ушибленную голову — потрясение явно пошло ей на пользу и вырвало из полузабытья. Переведя взгляд на Катю, Лида заметила, как тонкие струйки багрового тумана струятся от окна, проникая во все плохо заделанные щели. И все это происходило в почти что полной тишине.

В следующий миг, все в том же гнетущем безмолвии и без малейшего предупреждения туман превратился в багровое пламя. Горело буквально все: столы, стулья, занялись огнем даже обшарпанные стены. Люди заметались по комнатам подобно живым факелам. В углу скрючилась Катерина. Струйки пламени, словно забавляясь, перетекали по ее одежде. Казалось, весь дом вместе с его обитателями и гостями провалился прямо в преисподнюю. Пламя охватило и одежду Лидии. «Но если это ад, то почему так холодно?» — успела подумать она и бросилась к выходу. План спасения Катерины затрещал по швам.

Облюбованная дикарями квартира раньше принадлежала не кому-нибудь, а видному партийному начальнику и вполне соответствовала его высокому статусу. Пять просторных комнат, огромная кухня и коридор, по которому можно было бы кататься на велосипеде. Не успела Лида преодолеть и половины пути, как за ней устремился здоровенный детина, которого она навсегда запомнила по мерзостному зловонию и длинным светлым волосам, закатанным настолько, что многочисленные колтуны можно было принять за дреды. Лида обернулась на бегу и… У нее перехватило дыхание, что было в этот момент особенно некстати — рассекая волны колышущегося огня, за ней гналось чудище с мертвенно-оранжевым лицом и страшными, глубокими коричневыми провалами глазниц. Захлебнувшись криком, она запнулась, потеряла скорость и не придумала ничего лучше, чем швырнуть гранату прямо в устрашающего призрака. Он играючи поймал ее прямо на лету и был готов настигнуть беглянку всего за пару шагов, но тут Лида успела-таки выскочить на лестничную клетку и замерла на площадке. Прямо перед ней, на открытом пространстве высотой в три этажа, медленно колыхался исполинский огненный столб.

Пламя поглотило вспышку света — Лидия не заметила даже слабого отблеска, но звонкий, резкий хлопок был такой силы, что только толстая стена защитила ее от контузии. Подскочив на месте, она бросилась по лестнице вверх, в направлении третьего этажа, хватаясь за горящие перила и даже не успевая удивиться, что на ощупь они холодные… и мокрые. И тут из дверного проема медленно как зомби, появился ее преследователь. Он шатался и потрясал рукой, на которой к этому моменту осталось всего два пальца. Зрелище было жутким — алые струйки крови, смешивающиеся с алым пламенем. Тяжело опираясь на перила, дикарь пошел за ней.

Лидия догадалась, что приняла, по всей видимости, самое неудачное в своей жизни решение, которое вполне может стать для нее последним. Здесь, на третьем этаже, ей было некуда деться — все входные двери были на своих местах. Потеряв и страх, и надежду, она подловила момент, когда дикарь достиг междуэтажной площадки, и, сделав несколько шагов вниз, перемахнула через перила, рискуя переломаться. Двуеперстец проводил ее взглядом, медленно развернулся, покачнулся и… лишился чувств.

В это миг снизу послышались выстрелы. После разрыва гранаты они показались Лидии тихими щелчками. Бен пришел. Он стоял на пороге квартиры, устрашающий в своем спокойствии, и хладнокровно стрелял по мечущимся живым факелам. Сделав несколько выстрелов, он на пару минут скрылся в недрах квартиры и объявился на пороге с перепуганной Катериной на руках.

Они нашли ее. Босую, ограбленную, с порванными кровоточащими мочками ушей и огромной шишкой на затылке. Но живую! Бен спешно сунул Лиде ставшее бесполезным ружье, и они устремились прочь из здания.

Лидии почему-то думалось, что инфернальное пламя полыхает только в доме, а стоит им только выбежать на открытый воздух, как все страхи останутся позади. Ничего подобного. Распахнув входную дверь, они выскочили на улицу, по которой гулял огненный вихрь. Волны огня колыхались как море, небо заливал багровый свет. Было светло, как днем.

Завернув за угол, они наткнулись на вездеход. И тут, словно в небе внезапно выключили мощный красный фонарь, все закончилось. Таинственное свечение погасло, и мир снова погрузился во власть черно-серых оттенков. Да и тумана больше не было, осталась лишь висящая в воздухе липкая духота.

Лидия ослепла — глаза не успели адаптироваться к темноте.

— Что копаешься, корова! — донесся из темноты голос Бена. — Телись скорее!

Лида последней забралась в вездеход, и Бен рванул с места. Поездка была очень скоротечной — прошло минут семь, от силы десять, как машина достигла ворот порта. Дальше дороги не было, предусмотрительные метрополийцы не просто запирали — намертво заваривали ворота в промежутках между навигациями. Зато в сетчатой ограде зияла здоровенная, не иначе как проделанная дикарями дыра. Не церемонясь, Бен снес ворота на полном ходу и подъехал почти к самому причалу. Последние несколько десятков метров преодолели бегом.

*****

Запыхавшись, беглецы добрались до самодельной пристани маугли, где швартовались самые маленькие лодки и катера. Бен быстрым шагом двинулся вдоль причала, Лидия с трудом поспевала за ним.

— Где? — выдохнула Катя, ловя ртом воздух.

— Тихо все! — цыкнул Бен. — Что?

— Твой катер! Лодка. Что у тебя есть?

— Нет у меня лодки. И катера тоже нет.

— Тогда зачем?.. — не поняла Катерина.

Бен резко остановился и поставил Катю на землю. Лида, не видящая дорогу от усталости, воткнулась ему в спину.

— Пусть те, кто идет за нами, думают, что мы ушли по реке. На катере или лодке. Это наш единственный шанс на спасение. Пусть поломают голову, двинулись ли мы на север или на юг. Глядишь, и совершат какую-нибудь глупость. А сейчас нам нужно подумать об укрытии — дикари скоро будут здесь.

Бен подбежал к одной из рыбацких лодок-моторок, перерезал охотничьим ножом веревку и оттолкнул лодченку от причала. На фоне темного неба выступили силуэты портовых кранов. Кажется, всем одновременно пришла спасительная мысль: «В кабины!» С трудом распахнув заржавевшие, покореженные створки, укрылись в кабинах крановщиков и замерли, боясь пошевелиться.

Долго ждать не пришлось — на причал ворвалась горстка людей с факелами, внизу заметались красные огоньки. Маугли обследовали пристань, пытаясь найти следы недавно отчалившей лодки. Бен оказался прав на все сто процентов, люди на причале отчаянно жестикулировали, некоторые указывали вверх по течению — на юг, иные напряженно вглядывались вниз — на север. Но гляди, не гляди, а на воде следов не сыщешь.

С реки повеяло холодом. От разгоряченного дыхания Лидии окна кабины начали запотевать. Стараясь глубоко не дышать, она корила себя за глупость: ну зачем, скажите пожалуйста, нужно было так плотно закрывать дверь?! Если дикари навалятся всей толпой, никакая дверь ее не защитит. Нужно было оставить дверцу небрежно приоткрытой, что было бы не только практично, но и прекрасно соответствовало бы атмосфере заброшенного порта.

Лидия не могла не задаваться вопросом, что случится, если дикари додумаются обследовать портовые краны. Но ее мозг, обычно неплохо функционирующий, тут же начинал сбоить, словно отказываясь рассматривать подобную перспективу, и ее начинало клонить в сон. От тревоги и холода она вскоре просыпалась и вновь глядела на мечущиеся внизу огоньки… Так продолжалось почти до утра.

*****

В мутном предутреннем сумраке реку и топи окутал плотный осенний туман. Бен, не спавший всю ночь, насторожился от беззвучного, но все же угадываемого в тумане движения. Внезапно из тумана вынырнула голова поднимающейся по стремянке Лидии. Она протиснулась в кабину, в которой едва хватало места для двух человек.

— Расскажи о папе и маме, — потребовала она.

Лида скукожилась. Этот вопрос мучил ее давно, ей мерещилось, что родители умерли в страшных муках, в корчах, не выдержав ужасной метаморфозы.

— Прямо сейчас? — попробовал отговориться Бен.

— Лучше сейчас. Я не хочу… при Кате. В Метрополии мне сообщили, что они умерли.

Бен угрюмо вздохнул.

— Умерли. Не вынесли перемен. Только ведь я уже все тебе рассказал. Ты не поняла?

— Господи… — охнула Лида. — Твой брат… Его жена, обрез… Наверное, они боялись, что я приеду, а они… такие.

— Не знаю. Ты родителей своих прости: они обезумели от страха и даже не подумали, каково тебе будет сиротой оставаться. А я как протрезвел… Поздно уже пугаться было, решил жить каков есть. Я тогда еще подумал: «Свою пулю еще поймать успею».

— Но ведь это невозможно! — вырвалось у Лидии.

— Это невозможно только с точки зрения наших представлений о возможном. Но это случилось. Оглянись вокруг, вспомни, что было. То, что случилось с нашей землей, разве можно это считать нормальным… возможным, не будь это свершившимся фактом? Так почему бы во вселенной не найтись чему-то… или кому-то, кто был бы в силах подшутить над нами самими?

— Когда это случилось? — спросила Лида, по щекам которой катились слезы.

— Как же я вспомню дату? Столько лет прошло.

— Может быть, по какому-нибудь событию?

— Ну… — задумался Бен. — Да! Через пару дней, как я оклемался, в порт заходил «Иван Тургенев» и ребятишки… — Бена передернуло от невольно вылетевшего слова, — …вернулись в Город. Выходит, Павел с Мариной… пятью днями ранее.

Лидия ощутила странное облегчение. Это ничего, что она забыла позвонить домой из Енисейска. Это ничего… ничего уже невозможно было изменить.

*****

Катерина проснулась от тихого скрежета по стеклу кабины. Бен созвал их вниз.

Только теперь у них появилась возможность оглядеться при утреннем свете. Порт казался мертвым и заброшенным, неподвижными скелетами высились краны, на каменистом берегу, то здесь, то там, беспомощно завалившись набок, как дохлые рыбины, лежали проржавевшие брошенные суда.

— Словно здесь прошла война, — тихо произнесла Катя.

— Точно, — горько подтвердила Лидия. — Будто была война, и мы проиграли.

— Все, что сейчас происходит, нам вроде бы на руку. Туман нас укроет, только ни в коем случае нельзя шуметь, — Бен медленно повернулся, словно обводя девушек взглядом. — Будем держаться как можно дальше от Колонии. Придется идти в обход: сначала выйдем к микрорайонам, затем двинемся на восток, подальше от реки. Там была заброшенная технологическая дорога, которая выведет нас к старым дачам, что южнее Колонии. Но и там расслабляться будет нельзя. Катя, — Бен повернулся к девушке, — босой тебе далеко не уйти, так что полезай-ка на закорки.

Катерина в ужасе отшатнулась. По выражению ее глаз было несложно догадаться, что одна лишь мысль о том, чтобы притронуться к чудовищу, пугает ее как… Даже и сравнить-то не с чем.

— Без глупостей! — перехватив ее взгляд, строго сказал Бен.

Катерине пришлось подчиниться, ибо разумной альтернативы все равно не было. Им обоим было тяжело и неудобно, ведь Катя не могла обхватить Бена за шею. Ей пришлось держаться за его плечи, что доставляло обоим массу неудобств, но Бен крепко подхватил ее под коленки и двинулся вперед.

После ночевки в тесных кабинах и сна в три погибели девушки чувствовали себя неважно. Но это было лишь началом очень трудного и долгого дня. Туман стоял плотный, липкий, так что волосы и одежда беглецов вскоре пропитались влагой. Двигаться приходилось словно сквозь невесомое полупрозрачное молоко.

Жутко было шастать по ночному Городу, когда ночной мрак превращал все предметы в пугающие черные силуэты… Темной и страшной выдалась прошедшая ночь, но наступившее утро было еще страшнее. Дневной свет был беспощаден. Город стоял по колено в тумане, но выше его кромки, там, где туман превращался в легкую белесую дымку, солнечный свет безжалостно выявлял все детали разрушения. В утреннем свете Лидии бросилась в глаза еще одна особенность, оставшаяся незамеченной в ночном мраке и безумном угаре вчерашнего вечера. Город зарастал. Где-нибудь на Юге этих двадцати лет хватило бы, чтобы лес полностью поглотил город, но здесь другое дело. Короткое северное лето давало растениям не так много тепла, но все же они шли в наступление, захватывали детские площадки, пробивались сквозь укатанную поверхность грунтовых дорог, взламывали потрескавшийся асфальт. Жизнь брала свое. Сейчас Город был окутан багрово-золотистой дымкой увядающей листвы, пропитан запахом прелой травы, укутан вуалью тумана.

Перед путниками выросла уже знакомая Лидии расколовшаяся пятиэтажка, однако сейчас они подошли к полуразрушенному зданию с другой стороны. Внезапно Лида замерла, Бен и Катерина глянули на нее с недоумением.

— Те же самые цветы. Я помню, — пояснила Лидия, но понятнее не стало.

— Что? Что за цветы?

— Фиолетовые цветы в моей бывшей комнате. Смотрите! — она жестом указала на квартиру на третьем этаже, одну из тех, по которым прошел разлом. — И обои, и телевизор.

Они приблизились, продираясь через кустарник. Подойти вплотную Бен не разрешил — один Бог ведает, сколько суждено простоять еще этому дому. Катерине эта картина ни о чем не говорила, но Бен сразу все понял. Они смотрели на занавески из небеленого льна с рисунком в виде крупных фиолетовых цветов, на тусклые, немытые в течение двадцати лет оконные стекла, на простенькие обои. Даже странно, что они не сразу узнали дом, с которым было связано столько воспоминаний.

— Это наша старая квартира, — пояснила Лида Катерине. — Скрипел, скрипел старый дом да и доскрипелся.

Она опустила глаза и снова двинулась в путь, опередив Бена и Катю.

— Э… ты куда заторопилась-то? — окликнул ее Бен. — Дорогу только я знаю!

Лида не ответила. Ее плечи подрагивали под легким рюкзачком, а через минуту Бену с Катей показалось, что они слышат осторожное тихое сопение. Они не задавали лишних вопросов — им вовсе не казалось странным, что девушка, ступившая на путь свободы, не может спокойно смотреть на тающие в тумане развалины Города и почему-то плачет. Это продолжалось довольно долго, и, в конце концов, Бен не выдержал:

— Что шмыгаешь? Плачешь что ли?

— Нет. Просто… в нос… что-то попало, — ответила Лида после паузы.

— И правильно. Ты давай… Выключай это «Прощание славянки»… Твою мать! — Бен чертыхнулся с бессильной злостью. — Не надо плакать. Ты слышала когда-нибудь про Книгу Тегилим?

— В первый раз слышу.

— Это священная книга еврейского народа. «Если я забуду тебя, Иерусалим, пусть отсохнет моя правая рука» — это оттуда.

— Ты это к чему?

— Они тоже вынуждены были жить вдали от своего города, но прошло время, и они вернулись.

— Они ждали этого не одну тысячу лет. Нам не дожить…

— Так это они, древние иудеи. А мы, может, скорее управимся.

*****

Так они покинули порт, прошли через микрорайоны и достигли старой дороги. Они шли осторожно и тихо, возблагодарив Бога за то, что за прошедшие годы по обочинам в изобилии разросся тальник, ставший для них превосходным прикрытием. Через полуоблетевшие ветви можно было незаметно наблюдать за всем, что происходило на Колонии.

Старые кварталы изобиловали пепелищами. Судя по характеру повреждений, огонь подбирался к зданиям не извне: по сухой траве или кустарнику — многие дома выгорели изнутри. Учитывая, что хозяйственная деятельность людей в Городе давно угасла, это было удивительно и тревожно. «Наверное, это поджоги, — на ходу размышляла Лидия. — Обоснуются в доме, загадят, а потом сами и подожгут, когда дерьмо из окошек польется».

— Это все работа маугли, — подтвердил ее невысказанную догадку Бен.

Через пару часов, когда солнце стояло уже высоко над горизонтом, вышли к чахлому березняку, и среди худеньких белых стволов заметили оставленный Беном вездеход. К удивлению девушек, он даже не стал заводить двигатель, а только вытащил на свет три рюкзака: один прямо-таки исполинский и два поменьше, но тоже внушительных размеров.

Катерина, которую Бен поставил на относительно сухое место, нерешительно переминалась с ноги на ногу. Наконец, это привлекло внимание Бена.

— Так, — бормотал он словно сам с собой, — у нормального сибиряка в машине всегда есть запасная обувь… а может, и одежда. Посмотрим…

Он снова скрылся в недрах вездехода, и на этот раз надолго. Наконец люк распахнулся вновь, и через него один за другим вылетели два огромных болотных сапога и пара валенок с резиновыми галошами.

— Нашел! — радостно подтвердил он очевидное. — Там еще полушубок, но я не стал брать, неудобно как-то. А вот ватник тебе в самый раз будет.

— Ясненько, совестливые воры крадут только сапоги, а верхнюю одежду — ни-ни! — не удержалась от комментариев Катерина.

Сапоги оказались ей безобразно велики, но выбирать не приходилось. В обновках Катя сразу стала походить на Чарли Чаплина, но никто не стал ей об этом говорить.

— Как говорят в народе: «Мужик сильнее, да баба выносливее». Так что, девочки, берите рюкзаки, прилаживайте… Рассиживаться времени нет, в полдень придет мой сменщик, и все вскроется. Пойдем для начала на юго-восток, а там как Бог даст.

— Мы должны будем это нести? — Катерина покосилась на огромный рюкзак. — Я это даже поднять не смогу.

— Еще как сможешь, — из голоса Бена испарились мягкие отеческие нотки. — Да, поначалу вам придется нелегко, но большую часть поклажи составляет провизия. С каждым днем пути она будет таять, и вы еще сокрушаться начнете, когда рюкзаки станут слишком уж легкими.

— Но… мы не сможем, нет! Мы после этого в больницу попадем, — не сдавалась Катерина. — Может, все-таки на вездеходе?

— Возможно, — хладнокровно ответил Бен. — Возможно, и попадете… Но ты сначала дойди до этой самой больницы. Если хотите остаться в живых, вы должны вынести эту дорогу. Кстати, кстати… Катя, у тебя не возник вопрос, как я нашел вас этой ночью?

Только тут Катерина осознала, что под натиском фантастических событий даже не задумалась над вопросом, как Бен обнаружил ее среди развалин мертвого Города. Нашел в десятках километрах от дома, в практически полной темноте. Она приняла как данность, что он и Лида просто пришли и спасли ее, удержали у самого края пропасти.

— Все предельно просто, — повторил Бен специально для Катерины. — На каждом вездеходе стоит радиомаяк, вся информация приходит на пульт дежурного. Как его отключить или сломать, не угробив при этом сам вездеход, мне неизвестно. К тому же, на нашем пути могут встретиться участки, где не поможет даже вездеход.

Катерина часто заморгала, закусила губу. Затем закрыла лицо руками. С этим невозможно было смириться: в их распоряжении две мощные машины, но в долгий и опасный путь им придется отправиться пешими.

— Но как же обойтись без приборов? — робко заметила Лида, которая только теперь осознала сложность положения: и без навигации нельзя, и с ней смертельно опасно — обнаружат, догонят, арестуют.

— Ничего, — успокоил ее Бен. — Во-первых, у нас есть Енисей, будем ориентироваться на него. «…Река — такая тропа, с которой не собьешься». Мы пойдем на юг и, если повезет, доберемся до человеческих поселений, может, до самого Красноярска.

— А если…

— Или погибнем. С этого момента нам остается уповать лишь на собственные силы и благосклонность судьбы.

— Ты ведь знаешь эти места, да? — с надеждой спросила Лида. — Что там теперь…

— Я помню эти места такими, какими они были двадцать лет назад. Но я слышал кое-что от тех, кого направляли на работы за пределы охраняемого периметра, ведь каждый год приходится готовить пристань к приему судов и проверять фарватер до самого залива. Их рассказы не радуют… Еще несколько десятилетий назад, когда по реке курсировали пассажирские теплоходы, туристы были готовы терпеть холодные северные ветра и свирепых комаров-людоедов, и все ради того, чтобы ощутить простор могучей пустынной реки. Сейчас от былой красоты мало что осталось… Мужики рассказывали, что местность по берегам стала топкой, изменился рельеф. Местами русло Енисея распалось на множество рукавов, чтобы ниже по течению соединиться вновь, напоминая смотанную в пучки пряжу. Низовье реки превратилось в гиблое место беспорядочного переплетения больших и малых проток и топких, заболоченных озер. Там больше не живут прежние хозяева Севера — белые медведи, зато в бесчисленном множестве расплодились невиданные ранее гнусные твари. Кстати, комары никуда не делись, а только еще пуще размножились. И все же я не вижу на нашем пути заведомо непреодолимых препятствий. Положимся на судьбу.

— Но ведь ты с самого начала предлагала именно этот вариант, — пыталась утешить вконец приунывшую Катерину Лидия. — Мы пойдем на юг, как ты задумала.

— Но когда мы плыли на катере, все казалось так близко, а теперь…

Лида, чтобы отвлечься от тягостной сцены, надела… Нет, точнее сказать, она впряглась в огромный рюкзак, который оказался шире ее самой. Бен подогнал лямки, равномерно распределив вес по ее плечам и спине. После этого все представлялось уже не таким ужасным, как было на самом деле. Наконец, и Катерина успокоилась, и вскоре все было готово.

— Косметичку свою не забудь, — фыркнул Бен, ткнув пальцем в небольшой собственный рюкзачок Лидии, который она, несмотря на все драматические события минувшей ночи, все еще таскала с собой.

Лидия шла, согнувшись под непомерной поклажей и глотая слезы. Казалось, вынести это невозможно, но подсознательно она уже начала привыкать, что в этой точке пространства-времени нет ничего невозможного. Катерине, кроме рюкзака, пришлось нести еще и запасные валенки, а Бен не выпускал из рук ружье.

На первом же привале Лида решила избавиться от ручной клади и рассовать собственные вещи по бессчетным карманам огромного рюкзачища. Вот тут-то она и оценила в полной мере предусмотрительность Бена. В рюкзаке оказалась провизия, в основном лапша, консервы, сухофрукты, имелся также шоколад и даже фляжка со спиртом. Не забыл он и про спальные термомешки, запасные носки, ножи, ложки, соль, сухое горючее и даже противомоскитный спрей.

— У меня было предчувствие, — ответил Бен на невысказанный вопрос Лидии. — Если побег невозможно предотвратить, нужно его возглавить. Вспомнил свою туристическую молодость и подготовился заранее.

— А откуда такие богатства?

— Из контейнеров натырил, — ничуть не смутившись, ответил Бен. — Как-никак, при складе служил. Эх ты, эффективный менеджер!

— Ну, кажется, у нас есть всенеобходимое, — пробормотала Лидия.

— Только пистолет жалко, — заметила Катя. — Из кармана вытащили, суки!

— Этот, что ли? На столе лежал, ну, я его и прихватил, — Бен вытащил из кармана пистолет с гравировкой «Дорогой Катюше в день совершеннолетия от папули». — Ничего себе… — уважительно протянул он. — В твоем-то возрасте.

— Во-первых, о возрасте женщины говорить неприлично! — парировала Катя. — Во-вторых, такой сейчас у каждого второго, эка невидаль.

— Людям, что, разрешили иметь оружие? — Бен, казалось, не верил своим ушам. — Добрая новость.

— Почему? — не поняла Лида.

— Потому что личное оружие могут иметь только свободные граждане. Рабам и холопам не положено, еще натворят, чего не следует.

Но в основном разговор, так или иначе, возвращался к предыдущей ночи, к приходу Красной Мглы. Перед этим устрашающим и величественным явлением стушевались и отошли на задний план все остальные ночные злоключения. Разбитая голова и порванные уши Катерины, ее пленение и чудесное спасение при других обстоятельствах дали бы ей пищу для разговоров на месяц вперед, но сегодня она предпочитала жадно слушать — как выяснилось, из них троих она была единственной, кто ничего не слышал о Красной Мгле.

— Так ведь не ты одна… Никто об этой чертовщине ничего толком не знает, — рассудительно заметила Лидия. — Видели Красную Мглу единицы, слышали — по крайней мере, у нас на Севере — почти все, но толком о ней ничего не известно. И предсказать ее приход невозможно. Когда все случилось, я далеко не сразу сообразила, что к чему — испуг мозги начисто отшиб. Да и вела себя, прямо скажем, позорновато. Вместо того, чтобы сразу шумовуху кинуть, понес меня черт на третий этаж… Хорошо, что Бен не стал ждать и сам вовремя подоспел.

— Я как почувствовал неладное, почти сразу рванул к нехорошему дому. Поначалу я не мог разобраться: то ли со мной что не так, то ли что-то случилось. А уже на полдороге услышал, как грохнула граната.

— Подожди, — нетерпеливо перебила его Лидия, — ты что же, ее не видел?

— Так ведь мы и не видим, — спокойно и терпеливо, как маленькой девочке, пояснил ей Бен. — Не видим в привычном смысле этого слова. Но мы знаем, что вокруг нас. Как бы это вам объяснить… Это какое-то другое видение, более полное. Наверное, это сродни ясновидению. Мы ощущаем не только свет, цвета и контуры предметов. Я, например, легко считываю температуру, удаленность, присутствие статического электричества. На расстоянии распознаю физические свойства материалов, различаю поляризацию света. Ты хоть помнишь, что это такое?

— Весьма смутно, — сконфуженно пробормотала Лидия, хотя не помнила об этом почти ничего. — И как только это все в голове помещается?

— С трудом. Сначала было жутко, дико. Я все путал. Потом привык, освоился и жил, не тужил. И вдруг вчера ночью передо мной все зарябило. Не знаю, помните ли вы, но иногда так рябил экран у очень старого телевизора. Тут для меня все и сошлось, ведь я слышал, что Мгла вызывает сильные радиопомехи. И погода — помните, как внезапно схмурилось? — а ведь Красная Мгла приходит только в пасмурную погоду. Эх, столько лет я мечтал на нее посмотреть. На Красную Мглу Заполярья. Боялся, конечно, но мечтал. И вот… Только мелкая рябь. А вы, девчонки, настоящие везунчики, мало кому выпадает шанс увидеть ее своими глазами.

— Прикинь, Кать, — смеясь выдавила из себя Лидия, — как нам повезло!

— По правде сказать, я зажмурилась и почти ничего не видела. Боялась, что огонь выжжет мне глаза.

— Нет, — усмехнулся Бен, — тебе только показалось, что Красная Мгла горячая. Ты увидела пламя, и воображение услужливо дорисовало остальное. Но это не так, Красная Мгла холодная.

Тут Бен посмотрел на небо, на солнце, которое стояло почти в зените, затем на часы. Девушки поняли его без слов: пора подниматься.

Глава 11. Спасительная нить

Вскоре беглецы покинули пределы местности, которую хотя бы условно можно было назвать цивилизованной.

— Итак… — рассуждал Бен на ходу. — Итак, сейчас для нас главное — выйти на старую дорогу, заброшенную Трансполярную магистраль. Иногда ее называют Мертвой дорогой, но для нас она — дорога жизни. Я знаю место, где располагалась конечная железнодорожная станция…

— Ты что-то путаешь, — возразила ему Лида. — Насколько помню, в Городе не было никакой станции.

— Разве я сказал «станция»? Я сказал «место». Итак… Я знаю конечную точку и примерное направление, в котором уходил железнодорожный путь. Мы пойдем наперерез и рано или поздно наткнемся на дорогу. Если потребуется, будем ходить зигзагами…

— А что потом? — поинтересовалась Катя.

— Учитывая все обстоятельства: предполагаемое состояние дороги, погоду и наши скромные возможности, нам предстоит идти по ней дней шесть-семь. Примерно сотню километров дорога идет практически прямо на юг, пока не уходит на левый берег Енисея.

— А потом?

— Потом нам придется сделать выбор: найти возможность двигаться дальше, вернуться по своим следам и сдаться властям Метрополии или погибнуть.

Таким образом, Бен предложил двинуться на юг правым берегом реки, держась старой заброшенной железной дороги. Никто не посмел ему возразить. Расчет был прост: сколь бы активно топь не поглощала территории окрестных лесов, ей не так уж легко справиться с железнодорожной насыпью из утрамбованного щебня. Путники уповали на эту дорогу как на единственный путь к спасению. По ней можно было бы протопать добрую сотню километров, пока дорога не оборвется, чтобы вновь объявиться на недостижимом для них левом берегу реки. А там… Этого не знал никто.

Лидия ни с кем не делилась своими соображениями, но была уверена, что этот план придуман Беном не вдруг, не вчера. Много дней… да что там, много лет Бен вынашивал его в подземельях Метрополии.

— Раз дорога существует, мы ее найдем, — приободрилась Катерина. — Будем смотреть по сторонам, к тому же у нас есть бинокль.

— А ты хотя бы представляешь, что следует искать?

— Старую железную дорогу. Нет?

— И да, и нет. Во-первых, на ней нет рельсов, даже не ищите.

— Как? — на два голоса воскликнули девушки.

— Еще в двадцатом веке их сняли и вывезли в Норильск. Чермет, — пояснил Бен, как нечто само собой разумеющееся. — Нам нужно искать насыпь с полусгнившими деревянными шпалами. Обращайте внимание на мелочи — вдоль дороги может валяться какой-нибудь инструмент или старые детали. Главное, помните — дорогу строили без малого столетие назад.

— И… — в нетерпении подстегнула его Лида.

— Даже в нашем климате этого достаточно, чтобы вырасти взрослому дереву. Дорога не стоит и не ждет нас, чистенькая и прямая как стрела. Ее нужно искать: среди бугров пучения, зарослей кустарника, деревьев…

— А ты… вы совсем ничего не помните? — осторожно поинтересовалась Катерина. — Вы ведь бывали здесь, верно?

— Я бывал здесь более двадцати лет назад. Значительную часть времени был пьяный. Я не помню, ясно? Но я постараюсь ее найти, — закончил Бен уже спокойнее.

Внезапно Катя запнулась и с тихим матом осела на землю, поджав ушибленную ногу. И зацепилась она не за корягу какую-нибудь, а за настоящую, хоть и проржавевшую рельсовую накладку. Бен поднял железяку, осмотрел клеймо.

— Похоже, мы у цели. Эта деталь с той дороги. Да и место, судя по всему, то самое.

Они прошли еще вперед, но дороги так и не увидели. Надежда, что только зажглась, постепенно угасала. Катерина еле заметно хромала. Бен упрямо вел девушек в ему одному ведомом направлении, пока не остановился с озадаченным видом.

— Мы явно зашли дальше, чем требуется. Не иначе, как мы пересекли дорогу, сами того не заметив. Да… по-хорошему не получилось.

— Но ведь у нас еще остались шансы? — робко спросила Лидия. — Пойдем дальше этими… как их… зигзагами.

— Эх… Святая простота. Ты хоть представляешь, каково нам будет двигаться зигзагами? Каждый поворот, каждый лишний участок будет высасывать из нас силы. Давайте хоть посидим… Отдохнем перед броском.

Расположились на короткий отдых у старого поваленного дерева. От расстройства даже есть не хотелось.

— А что, если нам искать… линию? — спросила Лида, усаживаясь на поваленный ствол.

— Какую линию? — не понял Бен.

— Ну… Смотреть не себе под ноги, а как бы вообще… Как с птичьего полета. Мы, конечно, с птичьего полета не сможем… Нет… Я думаю, нужно просто смотреть вокруг, вглядываться в горизонт. Ведь дорога не может резко поворачивать?

— Нет, только по большому радиусу.

— И не может вихлять?

— Нет. Конечно, мерзлый грунт сильно ведет, иногда на несколько метров.

— Это все мелочи, детали. Не нужно зацикливаться на деталях. Нам нужно найти на местности плавную, ровную линию, это и будет дорога.

— Много ты увидишь из-за кустов и деревьев! Жди! — вздохнула Катерина. — По мне, так мы сможем найти эту треклятую дорогу, только случайно на нее наткнувшись.

Они посидели еще немного, потом поднялись и побрели, куда указывал Бен. Периодически он разворачивался и менял направление. С каждым пройденным участком они неуклонно удалялись от Города, а расстояние преодолевали в четыре, а то и в пять раз большее. Тени деревьев удлинялись. В подступающих сумерках в души пробиралось уныние.

Местность явно понижалась. Беглецы остановились на ночлег на краю плоской мшистой поляны, за которой простиралась казавшаяся бескрайней болотистая равнина. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы надежды беглецов увяли — найти старую дорогу под слоем бурой воды можно было разве что случайно. Умяв банку консервов на троих, они забрались в спальные мешки, но сон, несмотря на усталость, долго не приходил.

— От этого глобального потепления как бы нам не околеть, — пробурчал Бен.

Внезапно Катя разразилась долгим, сдавленным хихиканьем, до того жутким, что Лида с Беном струхнули. Поход только начался. Неужели психика Кати не выдержала? Но все разрешилось благополучно:

— В жизни не забуду — меня с этим похоронят… — давилась смехом Катерина — …как ты появилась в дверном проеме с гранатой в руке, одетая в алое пламя. Рожа морковного цвета и такой же бритый череп…

Дальше лежали молча в тишине, каждый наедине со своими мыслями. Старались не произносить лишних слов, чтобы не сорваться в истерику, не отдать свои души панике. Нового плана на завтрашний день у беглецов не было.

*****

Утро встретило их туманом и липким холодом. Чертыхаясь, троица выбралась из спальных мешков. Теперь, при свете дня, стало возможным рассмотреть местность подробнее. К счастью, равнина не была абсолютно плоской, по ней в беспорядке были рассыпаны невысокие холмы, макушки которых возвышались над водой. На них ютились уцелевшие хилые березки, и по этим крохотным купам деревьев в золотисто-буром наряде угадывалось расположение холмов до самого края окоема. В низинах подтопленные деревья по большей части погибли и торчали из воды словно серые скелеты, зато там в изобилии росли высокие болотные травы.

Но все это пейзажная лирика. Когда туман поредел, стало видно, что ночной морозец сковал льдом болото на мелководье, и в лучах утреннего солнца ясно проступала линия — почти непрерывная блестящая ледяная дорожка, берущая начало у края равнины, метрах в восьмидесяти от места стоянки, и устремляющаяся к горизонту. Это и был путь к спасению — тонкий слой воды над железнодорожной насыпью замерз, сковав ледяным пленом высокую болотную траву и стебли кустарника. Еще дальше путники рассмотрели в бинокль нечто, чего не заметили вчера в тусклом свете осенних сумерек — на изрядном удалении ледяная дорожка упиралась в возвышающийся над водой пологий холм, на котором скорее угадывались, чем виднелись полуистлевшие шпалы.

Первым делом девушки бросились к воде с надеждой обмыть грязные, в мелких ссадинах руки и ополоснуть лицо. Пробив тонкий лед, услышали окрик:

— Стойте! Не мочите кожу на морозе! — предостерег их Бен. — Мигом обветритесь и пойдете цыпками.

— Но я привыкла к чистоте! — с достоинством возразила Катерина.

— Самое время отвыкать. Если кто тоскует по шампуням и дезодорантам, тому лучше вернуться в Метрополию.

Бен приказал девушкам приготовить завтрак, а сам собрался на разведку. Но тут выяснилось, что ни Лида, ни Катя не способны развести костер. Матюгнувшись и помянув недобрым словом современную молодежь, Бен сам взялся за дело.

Идти в разведку выпало Лиде. Наломав побольше длинных, крепких веток, она приступила к делу.

— Отправляюсь в путь по хрупкому льду над гиблой трясиной! — шутливо помахала она рукой и сделала первый шаг.

Утренний лед под ее весом с треском провалился, но ничего страшного не произошло — вода доходила ей лишь до щиколоток. Прощупывая путь длинными палками, Лида медленно продвигалась вперед. Мертвые плети болотных трав местами вмерзли в лед, образуя причудливые узоры. «Как случилось, что такая мерзостная жижа покрыта столь нереальной красоты льдом?» — размышляла Лидия, не отвлекаясь от дела.

Почти каждый человек среднего роста знает, как мучительно ходить по шпалам. Приходится или мелко семенить, приспосабливаясь к шагу шпал, или ступать, где придется, что чревато падениями и травмами. Шагать же через шпалу обычно не позволяет рост. Здесь было все то же самое, только хуже: ничего не видно, все дно заилено и деформировано под водой.

Уже исследованные участки Лида помечала вешками, что есть силы вгоняя их в болотистую почву. Иногда глубина увеличивалась, дно уходило из-под ног, и тогда приходилось искать обходные пути через мелководье и редкие островки суши, но лучше уж иметь дело с отдельными труднопроходимыми участками, чем с бескрайним непроходимым болотом.

Когда она вернулась в лагерь, Бен наварил котелок лапши и вскипятил чайник.

— Угощайтесь, девочки, а я уже поел, — встретил он Катю и Лиду.

С того дня так и повелось: поутру путники завтракали горячей пищей, а в обед и перед сном довольствовались сухим пайком. В этом был простой практический расчет — они не чувствовали себя в безопасности, ежечасно опасаясь погони. А в вечерних сумерках огонек костра был бы виден за многие километры.

Пока Лида с Катей завтракали, Бен направился к началу ледяной дорожки и бродил по берегу, ковыряя в земле суковатой палкой, служившей ему посохом. Внезапно он досадливо вскрикнул, опустился на колени и начал ковырять землю охотничьим ножом.

— Вот, полюбуйтесь! — указал он подбежавшим девушкам.

Им тоже пришлось встать на колени, чтобы среди влажной земли рассмотреть остатки подгнившей древесины.

Он продолжал скоблить, и вскоре путники увидели старую деревянную шпалу. По-видимому, это место не раз подвергалось затоплению, вода принесла ил, и он стал почвой для мхов и трав, надежно скрывших следы деятельности человека. Природа возвращала себе эту землю, отвоеванную человеком ценой многих жертв и огромных усилий почти столетие назад.

— Да… Мы могли бы бродить здесь еще долго и ничего не заметить. От насыпи-то ничего не осталось.

Это было не совсем так. Если знать, куда смотреть, можно было различить цепочку неровных возвышенных участков, образующую подобие пунктира. Все контуры были размыты, прикрыты, словно камуфляжной сеткой, живой паутиной из трав и стеблей кустарника.

— Да… Сначала тебе Красная Мгла подсобила, теперь — этот заморозок, — обернулся Бен к Лидии. — Любит тебя, видно, тундровый бог. Веди нас.

Шли гуськом, медленно и аккуратно. Шедший последним Бен выдергивал ставшие ненужными вешки — облегчать задачу преследователям они не собирались.

Но еще больше, чем погони след в след, беглецы страшились опасности, подстерегающей их со стороны реки. Благо, дорога почти никогда не подходила вплотную к берегу, оставаясь отделенной от него заросшей полосой суши. Однако, к концу первого дня пути они впервые услышали приближающийся справа шум мотора. Дружно, как по команде, присели на корточки, вымочив в болотной воде полы курток, и укрылись среди болотных трав. Так и есть — дикари организовали погоню на моторной лодке. Но на этот раз обошлось: даже вздумай маугли обследовать берег, у них не было ни единого шанса — полуденное солнце растопило лед, и дорога, которой следовали беглецы, снова стала невидимой для людских глаз.

— Дай-ка свою «Катюшу», — шепнул Бен.

Он взвел пистолет и начал выцеливать преследователей прямо сквозь зависшую над землей влажную дымку и полуоблетевший кустарник. Так, в неподвижной сосредоточенности, прошло несколько минут. Лидия не сомневалась, стоит маугли высадиться на берег, и Бен возьмет невидимых преследователей на прицел, а стоит тем повернуть в их сторону, как раздадутся выстрелы. Но ничего подобно не произошло. Постепенно все стихло.

*****

Так и шли они день за днем, скорее медленно, чем быстро. Благодаря знаниям Бена, ловкости и выносливости девушек все встречающиеся на их пути преграды оказались преодолены. К концу третьего дня пути все слегка приободрились: дорога исправно вела их на юг, да и дикари больше не появлялись. Болото осталось позади, и дорога углубилась в чащу угнетенного северного леса. Путники двигались по полузаросшей просеке, иногда натыкаясь на березки, торчащие прямо между истлевших шпал. Продвигаться вперед стало сложнее, зато никаких тебе проблем с ориентированием.

На ночлег устроились на сухой поляне — чуть в стороне от просеки, среди хрупких березок. Лида впервые отвлеклась от тяжких мыслей, отогнала от себя воспоминания и о Красной Мгле, и о приятеле детства Сереге, не погнушавшимся чужими сапогами. И как только страх немного отпустил, окружающий мир предстал перед ней совсем в другом свете. Да, эта земля пережила катастрофу, но не погибла. Топи и сейчас были домом для болотных птиц, и первые дни пути они отовсюду слышали птичьи голоса и хлопанье крыльев. Уцелевшие деревья казались трогательно беззащитными былинками, затерявшимися на бескрайних пространствах Севера.

— Бен, вы ведь знаете эти места? — оторвал ее от раздумий голос Катерины. — Вы здесь бывали. Иначе как бы вы смогли вывести нас к дороге…

— Что тебе ответить… И да, и нет. Да, потому что я бывал здесь, и не один раз. Но это было во времена моей молодости, до того, как все вокруг изменилось, и изменился я сам. То, что творится здесь сейчас, я знаю не слишком хорошо, вижу ровно то же, что и вы. В свое время я узнал про эти места многое, и это обошлось мне дорого. Был я молод, недурен собой, хотя сейчас в это трудно поверить.

— Ну что ты, я же тебя помню, — возразила Лидия.

— Я был романтиком, но это была романтика самого дешевого разлива. Гитара, палатка, песни у костра — и самому приятно, и на девушек требуемое впечатление производит… В городке нашем с развлечениями, сама знаешь, было не густо, и все короткое лето мы посвящали походам. То коротким, на выходные, то основательным — на весь отпуск. А у нас, северян, отпуска тогда были немаленькие… «Водка, лодка и молодка…» И в один из таких вот многодневных походов добрались-таки мы до заброшенной дороги.

— Ты никогда об этом не рассказывал, — мягко укорила его Лида.

— Мала ты еще была, чтобы все тебе рассказывать, жила как маленькая птичка. Думал, потом. Но не сложилось. А я всегда любопытный был, сопоставил: что видел, о чем читал, да что старожилы рассказывали. Так понемногу мне и открылась история Дороги. Я такое узнал, после чего было невозможно жить по-прежнему, да и сам я уж прежним не был.

*****

Четвертый день пути начался непримечательно, разве что ветер разогнал бродившие по небу облака. Но под сенью деревьев все еще сохранялась прохлада. Они прошли часа три, не больше, когда лес впереди постепенно стал делаться светлее. Ускорив шаг, путники двинулись навстречу переменам, и вот уж свет стал ярче, он уже не струился жиденькими ручейками среди древесных ветвей, а прорывался в чащу яркими снопами. А уж потом к свету добавился еще и ослепительный блеск.

Сделав еще несколько шагов, они вышли на опушку. Лес обрывался, за ним лежала неширокая, поросшая жесткими сибирскими травами поляна, плавно переходящая в каменистый речной берег. Девушки подошли к воде. В этот час их мало волновала красота этой затерянной в диком краю речки, струящейся по равнине красивыми изгибами, им не было дела до яркого осеннего неба, отражающегося в чистой воде. Насыпь Мёртвой дороги привела их к мосту, но мост был разрушен.

Не сговариваясь, Лида и Катя обернулись к Бену. Он не удержался от смеха — уж до того девушки напомнили ему прожорливых маленьких птенцов, тянущих раззявленные клювики к родителю.

— Сухариха, — лаконично пояснил он. — Река Сухариха.

— Ты знал, что она тут будет? — мрачно спросила Катерина.

— Догадывался. Ибо эта река протекает в здешних местах предположительно с конца Ледникового периода.

— И завел нас сюда! На погибель?

— Извините, что разочаровал, барышни, но погибели пока не ожидается. Не сегодня. За этим аттракционом обращайтесь к вашим приятелям с Колонии.

Бен удовлетворенно подметил, как Катерина пошла красными пятнами. Он хмыкнул, выпростался из лямок и опустил на землю свой рюкзак, который был куда как больше прочих. Вскоре из рюкзака был извлечен тугой, увесистый резиновый сверток и несколько металлических штуковин. На глазах изумленных девушек он расправил резиновое полотно, подсоединил маленький насос, и через несколько минут на берегу уже красовалась надувная лодка. Увидев, что к чему, Лида повертела в руках металлическое устройство, без особого труда выдвинула на всю длину телескопическую рукоятку и развернула в рабочее положение веерообразную лопасть из легких металлических пластин. Весло было готово к работе.

— Как же ты тащил такую тяжесть? — спросила Лидия с укором.

— Я тебя умоляю! Сейчас не двадцатый век. На наше счастье, уже давно разработана легкая и прочная сверхтонкая резина. Весь фокус в том, что это, собственно говоря, уже и не резина. На том берегу можешь сама убедиться — она легкая.

— И ты все это время скрывал, что у нас… что у тебя есть лодка? — возмущалась Катерина. — Мы давно могли бы уйти на западный берег. Конечно, это и сейчас не поздно сделать: мы можем сплавиться по этой реке Сушке…

— Сухарихе.

— …до места ее впадения в Енисей и двинуться на запад.

— И тем самым обречь себя на верную гибель. Пусть, дорога на Уренгой несколько короче, но тем путем нам не пройти.

— Да какая разница! Что здесь, что там болота да покореженная старая насыпь.

— Так, да не так. Мы не знаем, в каком состоянии сейчас мосты на участке между Ермаково и Уренгоем. А главное, не забывайте… Впрочем, вы, наверное, этого и не знаете: между реками Таз и Пур есть участок и вовсе непроходимого бездорожья, где нет даже расползшейся насыпи. Однажды потеряв ориентир, мы будем блуждать по тамошним болотам, пока не погибнем. А болота эти здешним не чета, они не замерзают даже при сорокоградусных морозах. То ли торфяники подпитывают их своим теплом, то ли сама преисподняя. Возможно, мы погибнем и двигаясь на юг, но тут хотя бы попытаться можно. Вот так вот… По Сухарихе мы никуда не поплывем. Переправимся на южный берег, и только. Нам не то что на западный берег Енисея хода нет, нам и на восточном появляться рискованно. Пытаться переплыть на нашей лодченке Енисей, все равно, что прыгать в открытый гроб! А будешь доставать меня, Катерина, лодку ножом проткну! Насколько мне известно, насыпь идет на юг еще километров десять, дальше лишь старая полузаросшая просека. Переправимся и пойдем этим путем, а дальше — по обстановке.

— А в тот раз, когда мы перебирались через маленькую речку, ты что про лодку промолчал? Лень доставать было? — поинтересовалась Лидия.

— Из-за нее, — Бен махнул рукой в сторону Катерины. — Она бы житья не дала из-за лодки, всю печень бы выклевала.

Аккуратно спустили лодку на воду. Сначала Бен перевез на южный берег безразмерные рюкзаки, затем вернулся за девушками. Переправиться оказалось несложно: ниже моста река описывала красивую дугу, и течение само подтолкнуло лодку к противоположному берегу, осталось лишь чуть-чуть подработать веслами.

Опасаясь дальнейших пререканий, Бен вывентил пробку и быстро выпустил из лодки воздух.

*****

Пользуясь солнечной и ветреной погодой, Бен расстелил лодку на камнях для просушки. Чтобы убить время — а просушить лодку нужно было с обеих сторон — Лида пошла прогуляться вдоль берега. Она поймала себя на мысли, что раньше и не представляла, какая это красота — небольшая сибирская речка. Енисей велик и могуч, но временами чересчур уж мрачен. А Сухариха, вобрав в себя небо и солнце, весело текла дальше и горя не знала…

Так ли уж и не знала?! Лидия оглянулась. А ведь мост разрушен! Не недостроен, как ей поначалу показалась, а именно разрушен. Стальные фермы отсутствуют, остались только опоры. Да и сами быки разбиты, расколоты… Кто и зачем раскурочил мост, конечно, неведомо, а вот строили его узники 503-й стройки — это знал в Городе каждый. И этот мост был результатом коллективных усилий инженеров, рабочих, речников, строителей…

Вот так вот… Люди строят, имеют цель, дорога идет дальше, продираясь сквозь тундру и лес, километр за километром, а потом — стоп! — начинаем ликвидацию.

А они сами-то?! Идут. Думают, что идут к цели… Но внятная цель есть лишь у Кати Жуковой — она идет домой. А что ждет в конце пути саму Лидию? А Бена? А ведь может статься, что и они не дойдут, а останутся вот так же валяться в лесу или на речном берегу, пока косточки не побелеют…

Лидия встряхнулась, отгоняя тяжкие мысли, умылась в реке и вернулась к своим.

Глава 12. Память

Отойдя от Сухарихи на безопасное расстояние, нашли место посуше и устроились на ночлег. Но спать ложиться не торопились, ибо спокойная атмосфера этого места располагала к доверительному разговору.

— Расскажи мне… обо мне, — попросила Лидия. — Я столько всего пропустила и, кажется, многое забыла.

— Ты всегда была умной, — одобрительно проворчал Бен. — Даже этот твой вопрос, он звучит по-идиотски, но он в самую точку. Немудрено, что ты массу всего забыла — у тебя был шок. Так сказал доктор из нашей бывшей городской больницы. Ты почти ни на что не реагировала, не хотела ни мыться, ни причесываться, неохотно ела. И после пережитого два года не разговаривала, только выла как звереныш. А потом заговорила, уж так заговорила! Это случилось, когда однажды ты пролила на себя чашку слишком горячего чая. Тогда к тебе вернулся дар речи, и ты выдала такое, что я не возьмусь повторить. Мы все обрадовались, видя, что ты приходишь в себя, но в то же время я был огорчен, ибо всегда считал тебя воспитанным ребенком.

— Просто последними людьми, с которыми я общалась, были матросы с «Лейтенанта Овцына», — попыталась оправдаться Лида.

— Понятно, такое не проходит бесследно. После этого дня ты пошла на поправку, снова начала учиться.

— Помню! Со мной занимались репетиторы…

— Да. Школы в Метрополии тогда, естественно не было, но учителя-то остались. Весь Город переселился в подземелье, люди самых разных профессий. Ты худо-бедно освоила школьную программу и получила специальность, вот только от пережитого, боюсь, так полностью и не оправилась. А ведь ты была в Метрополии… как бы поточнее сказать… на вес золота.

— Вот чудеса! С чего бы?

— Метрополийцам, насколько мне известно, до сих пор удавалось избегать очных контактов с перевозившими товары иностранными моряками, вся деловая переписка и перечисление средств шло по сети. Но в жизни всякое может случиться, и для нас вопросом выживания было иметь в городе людей… Обычных, с простыми человеческими лицами. В самом начале, в годы становления Метрополии, в город было привезено семеро ребятишек, найденных как и ты в Городе и отловленных в тундре. К сожалению, все, кроме тебя, не выдержали и сошли с ума в Метрополии. С тех пор мы оставили попытки их ассимилировать и предоставили маугли их собственной судьбе. Правда, оставалась еще Ангела Грюневене. Действительно, не женщина, а настоящий ангел.

— Она ведь сохранила человеческий облик? — уточнила для верности Лидия, вспомнив строгого завуча ее последней школы.

— Конечно, ведь она была с вами на «Тургеневе». Она одна приняла нас… таких и даже узнала многих своих знакомых. Мы помогали ей, чем могли, а могли мы тогда очень мало. Ангела отказалась бросить детей и оставалась с ними до конца. Учила их заготавливать дрова, топить печи. Они были вынуждены покинуть квартиры и обосноваться в старых домах с печным отоплением. Ангела была женщиной Долга и ожидала того же от других, думала, что в Город отправят поисковую группу, их найдут и вывезут. Сначала она верила, что им нужно продержаться от силы месяц, в крайнем случае еще месяц, но до того, как встанет Енисей, их точно спасут. Но никто не пришел.

— Тогда вы и решили, что метаморфозы произошли со всем человечеством? — спросила Лида.

— Не знаю, что и ответить. Кто-то именно так и подумал, ведь без этого допущения наше мировоззрение становилось шатким, появлялись неудобные вопросы. К тому же, эта точка зрения всегда поддерживалась городскими властями. Что до меня, то в этом вопросе я всегда был пофигистом. Мутировало ли все человечество, погибло или уцелело? Вот правда, мне насрать! Пусть лучше вымрет, чем такое. Так, дальше… В августе выпал первый снег, и она начала уверять, что им нужно пережить эту зиму, а летом после ледохода… Все вместе они подготовились к зимовке в заброшенных домах, собрали оставленные в квартирах и магазинах продукты и теплые вещи. Но до лета она не дожила: Ангела была сердечницей, а с лекарствами было сами понимаете как. Никак. Вот… Хотел рассказать о тебе, а получилось обо всех сразу. Глупо получилось.

— Понятно. Знаешь, у меня уж давно зародились подозрения. Ты был в моей жизни всегда и в грузовой терминал за мной увязался.

— Конечно. Моим долгом было беречь тебя как зеницу ока. Вот я и следую за тобой как нитка за иголкой. Куда ты, туда и я.

— А раз я такой ценный кадр, то почему меня с бесчестьем сослали в терминал?

— Подумаешь, велика трагедия, — усмехнулся Бен. — Поработала бы несколько лет на периферии, с тебя бы не убыло. И потом, до поры до времени ты не должна была догадываться, какую ценность представляешь для Метрополии.

— Вот в этом все отменно преуспели. После истории с Мелким до меня дошло, что коллеги меня практически ненавидели.

— Может, оно и так… Если бы твоих бывших сослуживцев спросили, за что они тебя так недолюбливали, большинство бы, наверное, ответило, что виной всему твое внешнее сходство с маугли. Но это неправда. Я не сомневаюсь, что, представься такая невероятная возможность, все они без колебаний променяли бы свое эволюционное превосходство, силу, долголетие на возможность снова стать обычными людьми. Все тебе завидовали, особенно женщины. Думаете, им теперь легко? Они больше не могут сделать прическу, маникюр, не могут просто подкраситься перед выходом из дома. Зато теперь почти все наши дамы помешались на платьях с бесчисленным количеством жутких рюшек — вот и вся их радость!

— И еще внутренний мир… Это что же вышло — прямо на наших глазах возникла новая раса разумных существ, по ряду параметров превосходящая Homo Sapiens, и из-за стечения обстоятельств сразу же оказалась на краю гибели?

— Вроде того, и насчет параметров тоже. Про зрение и слух я уже все подробно рассказал. И вот еще что: за все двадцать лет в Метрополии никто не помер. Несчастные случаи, да, бывали, в руки маугли наши попадали… и не возвращались, но от естественных причин не умер никто. Ты по школе, где училась, может, помнишь Степаныча? Завхоза?

— А… Геннадия Степановича. Конечно, помню, — улыбнулась Лида. — Так ведь он совсем уж старый был.

— Еще до всего нужно было его на большую землю отправить, да он ни в какую. А когда пришло время под землю перебираться, мы нашли его в собственной квартире больного и вконец ослабевшего — пришлось на носилках выносить. Ворчал старик: помереть, мол, спокойно не даете.

— Вы перевезли его в Метрополию?

— Перевезли. Только тогда это была еще не Метрополия, а сырой, неустроенный бункер. Лежал старик, лежал, ворчал-ворчал, а потом взял и встал. Вот уже двадцать лет, как помирать передумал, живет себе и не просто живет, а работает! Так что, сколько нам отмерено, никто пока точно не знает. Этот случай самый яркий, но и другие стали со временем замечать — после трансформации все старые болезни у людей исчезли, все как с чистого листа, а ведь некоторым уже за девяносто.

— Как перезагрузка компьютера? — изумилась Катя.

— Точно!

— А новые? — поинтересовалась скептически настроенная Лидия.

— Да кто их знает! Прежние доктора, что в больнице работали, в новых болезнях не разбираются и пошли служить, кем придется. Поживем — увидим.

— А как бы поступили с Катей? — поинтересовалась Лида.

— Расстреляли бы? — нервно дернувшись, уточнила Катерина.

— Нет, не думаю, это у метрополийцев не в ходу. Здесь не расстреливают и не сажают за решетку, ведь нельзя же лишить свободы тех, кто ее давно не имеет. В случае эксцессов обычно обходятся строгими выволочками или штрафами. Для любого жителя нет ничего страшнее, чем угроза быть изгнанным из города, но к этой мере, насколько мне известно, ни разу не прибегали. Да… Метрополия сама по себе образцовая тюрьма, окруженная сотнями километров снега и тишины. Думаю, Катю держали бы здесь в качестве пленницы, ведь сохранение нашей тайны — вопрос выживания. И вообще, откуда такие мысли? Там, куда мы идем, что, часто людей расстреливают?

— Случается, — вынуждена была подтвердить Катерина.

— Давно ли смертную казнь вернули?

— Лет десять назад.

— Жаль, поздно.

— Что поздно? — не поняла Катя.

— Тех, кто убивал Севморпуть, убивал Город, не успели расстрелять, — мрачно процедил Бен. — Те, кто погубили Север, сумели дожить свои жизни, так и не представ перед земным судом. Как и Сталин. Многие верующие люди считают, что так происходит ради того, чтобы они не могли получить снисхождения на Суде Небесном.

— Хорошо им так думать, но как же нам, атеистам-агностикам, примириться с этим? — заметила Лида.

— Если местоположение Метрополии такая великая тайна, почему ты позволил нам уйти, да и сам вслед увязался? — не унималась Катерина.

— Кое-что изменилось. В нашем мире каждый миг что-то меняется.

Бен сказал это как-то так… Словом, было ясно, что про загадочное «кое-что» он пока не будет распространяться ни при каких обстоятельствах. Лида все поняла и сменила тему:

— А теперь расскажи мне о себе. Раз мы определенно выяснили, что ты, это ты, то почему тебя называют Беном? Откуда это имя?

— Ах, это… Да, забавная вышла история. И в Городе, и в Метрополии я работал вместе с одним парнем… Молодой он был, красивый, веселый, любознательный. Интересовался в том числе и человеческой психологией. Когда с нами произошла Беда, он первый додумался сменить имя. «Какой я теперь к черту Артём, — сказал он мне, — прежний Артём только на фотке в паспорте остался. Зови меня теперь Томом». Так и повелось: он Том, а я Бен, и сразу на душе легче стало. А там и остальные подключились. Имена мы себе подбирали сплошь нерусские, ведь к старому возврата нет. А то, бывало, услышу «Борис Александрович», и аж реветь охота, а слез-то и нет.

Лида призадумалась: в минуты слабости она нередко жалела себя, бедную-несчастную, обреченную на жизнь среди жутковатых, пугающих нелюдей, и так редко думала о них… Каково это? День за днем существовать, понимая, что людьми им уже не быть?! Кажется, Бен прочел это в ее глазах.

— Может, Бог отказал нам в своем образе и подобии за грехи наши? Как думаешь? — спросил он.

— Разве люди Города были более грешны, чем все остальные? Ерунда. Может, у вас теперь будут фазы развития… например, как у бабочек — сейчас вы в стадии неказистых куколок, а потом из вас вылупятся создания неземной красоты.

— Бабочкам хорошо, у них мозгов нет, — проворчал Бен. — Можно спокойно окукливаться и ждать, пока все само устроится. Жди теперь неизвестно сколько…

— Чего? — не врубилась Лида.

— Пока не превращусь в прекрасную бабочку! Не тупи! Пока не отброшу копыта, конечно.

— Но ведь ты пока еще не дряхлый старик?

— Конечно, нет. Я не стар даже по человеческим меркам — мне шестьдесят два. А уж для нас… даже не знаю.

— Ну а твой приятель Артём… Том смирился со своим новым обликом? — поинтересовалась Катерина.

— Его больше нет. Попал к маугли, — выдавил из себя Бен.

Повисло тягостное молчание. Наконец, он заговорил вновь:

— В отношении маугли мы выработали определенные принципы. Пришли, так сказать, к соглашению внутри нашего небольшого социума. Пока они, даже самые младшие, не достигли возраста полной ответственности — а за окончательное духовное и ментальное совершеннолетие мы договорились считать возраст Христа — мы их не трогаем, только обороняемся. Что бы они ни натворили. Даже когда Артём угодил к ним в руки… Когда мы нашли то, что от него осталось… — Бен на секунду запнулся. — Я и тогда сдержался. Собак-то они давно всех сожрали. А уж когда срок минет, а случится это меньше чем через год, не будет им от нас пощады, а уж от меня, так без вариантов. За эти годы страсти и стенания по маугли немного улеглись, и даже самые последовательные чадолюбцы были вынуждены признать — маугли только выглядят как люди, но они не люди. Это больше не дети Города, а его проклятие. Все! Спать. Завтра нам топать и топать.

*****

Лида устроилась на ночлег, но сон не шел. Правда о маугли оказалась хуже и гаже самых гадких предположений. Впору было задаться вопросом: почему, прожив столько лет в Метрополии, она так и не узнала правду?! Просто секрет Полишинеля какой-то! Метрополийцы всячески избегали разговоров о маугли, ведь дети «Ивана Тургенева» многим из них приходились сыновьями, племянниками, бывшими соседями по подъезду… А теперь ничего не оставалось, как по сигналу «Оранжевый код» разбирать калашниковы из оружейной.

А ведь Лида и сама видела немало. Во-первых, она успела детально рассмотреть маугли, пока пряталась на помосте среди дров и вязанок хвороста. Во-вторых, кое-что она успела заметить при встрече у костра и в жутком доме. Лида постаралась отогнать размышления о том, кто из них любит полакомиться человечиной, а кто нет, и сосредоточилась на оружии. Вид устрашающих металлических палиц с грубыми рукоятями и головами, усеянными ржавыми шурупами, вызывал трепет даже на расстоянии. Да, получишь такой по башке всего лишь раз и больше не поднимешься. Встречались палицы и попроще: массивные дубинки с торчащими из них гвоздями. Познакомиться с такой штуковиной радости тоже было бы немного. Почти у каждого дикаря имелось примитивное подобие копья — нож или кинжал, прикрученный к длинному шесту.

Во время погони она слышала выстрелы, хотя ни у костра, ни в доме не видела ни ружей, ни пистолетов. Значит, хотя бы у некоторых из маугли есть огнестрельное оружие. Откуда?! Это не Бог весть какая загадка — от убитых водителей грузовиков, которые, согласно служебным инструкциям, должны были выходить в рейс вооруженными. Кстати, нельзя исключить, что тогда, двадцать лет назад, к маугли могло попасть оружие из какого-нибудь оставленного райотдела полиции. Если так, то главная проблема для них — боеприпасы, и, следовательно, пистолеты и винтовки находятся, предположительно, только у главарей.

Обстоятельно все обдумав, Лида пришла к выводу, что устрашающее оружие рядовых маугли могло быть эффективно только в ближнем бою. Ни луков, ни арканов она не приметила. Конечно, изготовление боевого лука требует мастерства, владение арканом — упорных тренировок. А у этих дикарей есть лишь ножи, дубинки да дикий блеск в глазах, а все, что требует тщания, знания технологии и традиций, этим головорезам недоступно.

Наконец, мысли ее замедлились, наступил покой. Последним воспоминанием, уже на грани сна и яви, был вид оборудованной дикарями утлой лодочной пристани. В сотне метров от основного причала — капитального сооружения для разгрузки больших грузовых судов — притулилась маленькая кособокая пристань, сколоченная из посеревших досок. Каждый год, накануне прихода иноземных кораблей, метрополийцы устраивали вылазки и выпиливали, выкорчевывали эти причалы как поганые грибы. Но тщетно: проходило несколько месяцев, и подобные сооружения появлялись вновь.

*****

Шел шестой день пути, и каждый следующий пройденный километр давался труднее предыдущего. Насыпь давно оборвалась, осталась только заросшая просека. От нее было так мало толку, что путники, отступив от собственного плана, стали держаться ближе к берегу Енисея. Потеплело, над рекой повисла тяжелая духота. Но настоящим бедствием для путников стали многочисленные ручьи, речушки и заводи. Через ручьи приходилось перебираться, заводи — обходить, когда же на пути попадался очередной приток Енисея, приходилось выполнять стандартный алгоритм имени товарища Сизифа: развернули лодку, надули, переплыли приток, высушили и свернули лодку. Катерина смотрела чернее тучи. Наконец, Бен отбросил свою обычную суровость:

— Ладно — сдаюсь. Готов пойти на риск. Здесь так много заводей, что, пожалуй, имеет смысл пересесть в лодку. Но учтите, это будет очень нелегко. Пойдем на веслах в сторону Ермаково, держась как можно ближе к восточному берегу, на малой глубине. На середину реки нам соваться ни в коем случае нельзя: нас опрокинет волна и мы потонем, или еще хуже — нас подхватит течение, а без мотора со стремниной не сладить, и отнесет обратно к Городу, где нас и встретят с распростертыми объятиями. Те самые маугли, с которыми вы, Екатерина Алексеевна, уже имели удовольствие познакомиться.

Сказано — сделано. Большую часть пути на веслах сидел Бен. Оставалось только дивиться его нечеловеческой выносливости. Орудуя коротенькими, почти игрушечными веслами, он гнал и гнал лодку вперед. Пока греб Бен, расположенный по левому борту берег удалялся с более-менее приличной скоростью. Иногда, чтобы дать Бену передохнуть, на весла садились Лида с Катериной. Они кожилились, обливаясь потом на этой духоте, а берег, словно в насмешку, еле заметно отступал назад.

Бен устало сидел на носу, потирая натруженные ручищи и скептически оглядывая девочек, как вдруг напрягся всем телом, как почуявший опасность зверь.

— Шухер! — Бен дернулся, оттолкнул сидевшую на веслах Лиду и начал судорожно грести к берегу. — В укрытие, быстро!

За несколько секунд лодку вытащили на берег и уволокли в кусты.

— Никого же не видно, — недоумевала Катерина.

— Когда станет видно, они нас тожеразглядят, уж поверьте мне. И тогда будет поздно метаться. А так… Будем сидеть тихо и надеяться на лучшее.

Прошло совсем немного времени, когда Лида услышала шум двигателя. Поначалу он был едва различим среди шепота волн, трав и деревьев, но быстро приблизился, и совсем скоро вверх по реке пронеслась моторная лодка.

Хуже всего в их положении было то, что они не могли возобновить свой путь, пока впереди по курсу оставалась моторка маугли. Прошло несколько часов — бесценных дневных часов — прежде чем преследователи решили вернуться восвояси. Теперь они не гнали лодку, а двигались неспешно, внимательно осматривая восточный берег. У Лиды засосало под ложечкой: вдруг они наследили в том месте, где вытаскивали лодку на берег?! Но обошлось, на каменистом берегу не осталось слишком явных следов, а те, которые все же были, нельзя было разглядеть с воды. Повезло.

— Знаете, что я думаю, — осторожно предположила Лида, — эти гнали на моторке не от самого Города. Слишком далеко. Думаю, они разбили лагерь где-нибудь на середине пути, ведь они не знают нашего точного местонахождения.

— Я тоже так считаю, — поддержал ее Бен. — Наверняка у них не один лагерь, а несколько. На их месте я бы обосновался на Сухарихе, недалеко от устья. Практично, доступно, незаметно.

Катерину передернуло. Немудрено, ведь именно она предлагала сплавляться на лодке по Сухарихе от самого моста.

— Почему они нас преследуют? — сдавленно спросила она. — У меня ничего не осталось. Я теперь как бомж в ватнике и сапогах с чужого плеча. За что?

— Не забывайте, мы совершили довольно эффектный налет на их лежбище. Но, скорее всего, они действуют из принципа.

— Из какого принципа? — зло сверкнула глазами Катерина.

— За все годы не было случая, чтобы маугли отпустили добычу живой. Так почему же для нас нужно делать исключение?

Глава 13. Выбор

После появления маугли, путешественники сделали попытку вернуться к просеке. Бена это отнюдь не обрадовало, но спорить он не стал, ибо видел, как страшно девчонкам.

В полдень седьмого дня пути Лида заметила, что просека стала забирать вправо по большому радиусу — достаточно большому, чтобы по нему без проблем ходили поезда.

— Да, дорога поворачивает к реке, — ответил Бен на ее безмолвный вопрос. — И мы вместе с ней.

— Это действительно необходимо? — поежилась Катерина.

— Это неизбежно, милая барышня, если вы, конечно, не научились ходить по воде, аки по суху.

Вскоре они решились предпринять разведывательную вылазку. Оставив просеку, через заросли вновь выбрались к Енисею. Разрушительные процессы, поразившие низовье великой реки, сюда еще не добрались — Енисей неспешно катился огромным многоводным потоком, а берег хоть и был низким и сырым, но ровным, каменистым и совсем не топким. Несмотря на отнюдь не поздний час, Бен велел остановиться на длительный привал.

Наученные горьким опытом, путешественники не стали устраивать стоянку прямо у воды. Несмотря на усталость, они отошли на пару сотен метров от берега и там, таясь от посторонних глаз, разбили лагерь. Распогодилось. Солнце сияло, и в его лучах дрожала пожелтевшая листва осенних берез. Мертвые листочки трепетали на прохладном речном ветру, как монетки на плечах пляшущей цыганки. Бен рискнул развести костер.

— Ну что, девочки, сегодня дальше не пойдем. В любом случае, нам нужно решить, что делать дальше. Но не будем спешить…

— А что тут решать? — встрепенулась Катерина. — Почему бы нам не двигаться и дальше вдоль дороги?

— Ты, видимо, плохо слушала меня, Катя, или совсем не знаешь географию. Разве я не повторял много раз, что эта дорога ведет к Салехарду? Но нам туда не нужно — мы не знаем, обитаем ли этот город в наше… В любом случае, нам не одолеть такой дороги: без припасов, без зимней одежды там не выжить. Впрочем, в этих краях непросто выжить в любом случае… Сейчас мы находимся у северо-восточной оконечности Ермаковской излучины. В ее крайней западной точке дорога уходит на левый берег Енисея.

— Но там же нет моста, — Катя посмотрела на них как на глупеньких. — Я проплывала там на катере, я знаю.

— Нет. И никогда не было. Строительство моста в низовье Енисея оказалось не по зубам даже СССР. Летом планировалось переправлять железнодорожные составы на пароме, и зимой, когда лед на Енисее окрепнет, рельсы и шпалы предполагалось укладывать прямо на лед.

— Ни фига себе!

— Разве такое возможно? — осторожно поинтересовалась Лида.

— Уж не знаю, как насчет парома, а ледовая железнодорожная переправа — это реальность. Подобная переправа через Обь функционировала сто лет назад, соединяя Салехард и Лабытнанги.

Лида представила себе все это, как будто последовательно увидела сверху вниз, как в разрезе. Дым паровоза, мерный перестук колес, осторожно катящиеся к берегу груженые вагоны, рельсы, шпалы, вмороженные прямо в толстый ледяной панцирь… А прямо под ними многие метры мутной Енисейской воды. Как страшно. В этом чувствовалась дерзость, граничащая с безумием. А с высоты птичьего полета это должно было выглядеть вполне обыкновенно — поезд, бегущий по рельсам через заснеженную равнину. Вот всегда так: с высоты земля кажется прекрасной, а стоит взглянуть на историю сквозь века, и она предстанет полной величественных событий, несущих в себе мудрость и глубокий смысл. Все это потому, что так мы не видим лежащие вдоль дороги истории мусор и трупы.

— Задержимся здесь до вечера, — вырвал ее из грез голос Бена. — Отдохнем. Нам теперь придется сделать выбор: найти путь на юг по бездорожью, вернуться тем же путем, что и пришли, и сдаться властям Метрополии или погибнуть.

— Как погибнуть? — спросила Катерина изменившимся голосом.

— От холода, — бесстрастно ответил Бен. — Скоро зима, а наши спальные мешки эффективны максимум при пятнадцатиградусном морозе. Максимум.

— Все-таки жаль, что нам не попасть на другой берег, — не унималась Катерина. — Ни один из предложенных тобой вариантов мне не по душе. А попади мы на левый берег, еще хоть чуть-чуть могли бы пройти по дороге.

— Пустые фантазии, дальше дорога идет на запад, а не на юг. Тут не о чем жалеть: пусть даже мы смогли бы перебраться через реку, дорога лишь увела бы нас прочь от цели. Пойдя по ней, мы попадем в поселок Ермаково.

— Может, мы найдем там помощь? — заинтересовалась Лида.

— У кого? У призраков? Поселок давно необитаем. Стоит давно мертвый, покинутый… Перед тем, как в семидесятые годы здесь произвели ядерный взрыв, всем немногочисленным оставшимся жителям приказали собираться.

— Как?! Прямо в поселке? Разве так можно делать?

— Чудная ты, Катерина… Что я могу сказать? Взрыв был подземный, жителей вывезли заблаговременно. И вообще, у нас подобные вопросы задавать не принято.

Лида не заметила, как начала клевать носом. После многодневного изматывающего перехода тепло костра и умиротворяющий гул реки сделали свое дело. Она забралась в спальный мешок. Некоторое время она еще пыталась прислушиваться к печальной истории поселка Ермаково, но вскоре провалилась в забытье.

*****

Лидия открыла глаза лишь на следующее утро, проспав более двенадцати часов. Отряд не стал возвращаться к заросшей просеке, а осторожно двинулся берегом реки. И Лиде, и Катерине доводилось бывать в этих местах, но теперь они особенно отчетливо понимали разницу, каково это: путешествовать пешком или по воде. Впереди лежала Ермаковская излучина. Быстроходный катер в состоянии пройти ее за несколько часов, а им предстояло топать многие, многие километры. Наконец контуры берегов начали меняться — русло реки постепенно забирало к западу. Впереди по курсу замаячили низкие пустынные острова. Вскоре Бен объявил привал.

— Только бы до островов добраться, — рассудил он. — А там достанем лодку и под прикрытием островов поплывем дальше. Течение в протоках всегда небольшое — сил должно хватить.

— А может, лучше пойти наперерез излучине? — неуверенно предложила Лида. — Если рвануть напрямки, путь выйдет раз в пять короче.

— Короче-то короче… — протянул Бен, — …но что-то мне боязно. Никто из нас здесь уже лет двадцать как не хаживал. Раньше здесь была одна Ледяная Гора, а что теперь…

— Какая, какая гора? — не поняла Катерина.

— Ледяная, — спокойно пояснил Бен. — Ее открыли… она сама открылась людям еще в двадцатом веке. Небольшая такая горка. Однажды половодье подмыло склон, и выяснилось, что сложена она не песчаником и не алевролитом, а кристально чистым ископаемым льдом. Ты не у себя на Юге, девочка, — заметил Бен, глядя на изумленную Катерину, — на Севере лед — горная порода, ничем не хуже прочих, наряду с гранитом или базальтом. Возможно, этого чуда уже и не осталось, а на его месте сейчас лишь огромная протаявшая воронка. Мы не знаем, сколько там еще таких горок… Сейчас, когда все подтаивает, бродить в таких местах смертельно опасно, можно провалиться в карстовую полость и сгинуть. С другой стороны, у берега мы по-прежнему рискуем повстречаться с маугли… Ладно, — наконец принял решение он, — пойдем наперерез.

*****

Путь через перешеек излучины оказался необычайно труден: глубокие холодные ручьи и буреломы постоянно заставляли их петлять в поисках хотя бы относительно проходимого пути. Где не было растительности, приходилось идти через нагромождения скользких, острых камней — участки, где на поверхность выходили коренные породы. Лидия пыхтела от усталости, не в силах отогнать сомнения в правильности предложенного ей шага.

Нелегкий путь привел их на небольшую мшистую полянку, ограниченную с одной стороны глубоким ручьем в каменистом ложе, с другой — непроходимым буреломом из худосочных живых и мертвых деревьев. Почва под ногами была до того влажной и мягкой, что путникам казалось, будто они ступают прямо по сгустившемуся зеленому облаку. Пройдя вдоль ручья, они столкнулись с препятствием, ранее невиданным…

Непонятно, что и когда здесь произошло, но тонкий слой мшистой северной почвы был содран, словно шкура с убитого зверя. И подобно полуразложившейся плоти, взорам путников предстал расквашенный, глубоко протаявший серый глинистый грунт.

— Попробуем преодолеть с разбегу, — предложила Катя.

Отступив на несколько метров, они разбежались и, прежде чем Бен успел их остановить, рванулись наперерез грязевой поляне. Сначала Лида бежала легко, как Бог по воде, но затем, когда скорость немного упала, ее ноги начали вязнуть в жиже по щиколотку. Каждый шаг давался все труднее, продвижение замедлилось, и вскоре Лидия и Катерина увязли в грязи почти по колено.

— Ложись! — истошно завопил Бен.

И вовремя: Лида с ужасом заметила, что, просто стоя на месте, миллиметр за миллиметром погружается в расквашенную жижу, граница которой неуклонно приближается к краю голенища. Она попробовала лечь, но только повалилась на четвереньки, не в силах выпростать ноги из топкой трясины.

— Сапоги берегите! Без сапог пропадем! — метался по краю поляны Бен. — Ладно, черт с ними: вылезайте из сапог и ползком ко мне!

Лида хотела было закричать, но почувствовала, как ужас комом встал в горле. Да и какой прок от крика… Еще сегодня утром она искренне верила, что ужаснее Красной Мглы ничего уже быть не может, но перспектива гибели в грязевой трясине была еще страшней. Лида извернулась, легла на спину и выдернула ноги из увязших сапог. Рядом с ней копошилась Катерина.

— Давай в четыре руки, — предложила она.

Кое-как ухватившись руками за голенище, они попытались вытянуть сапог. Раздалось чавканье, пустое голенище деформировалось, и нехотя, по миллиметру, трясина отпустила свою добычу. С трудом вырвав из грязевого капкана драгоценные сапоги, девушки по-пластунски поползли к Бену, который, сломав небольшое деревце, вытянул их на безопасное место. Они даже не имели сил подняться на ноги и просто уселись на земле, привалившись спинами друг к другу. Вид у обеих был жуткий — как после грязевой ванны.

— Это было… вот то самое? — робко спросила Лидия.

— Нет, какая-то новая напасть… Куда полезли! Уууууу… — Бен метался перед ними, потрясая кулаками и изрыгая изощренные ругательства. — Мало того, что чуть не потопли, теперь вам еще и обсыхать до вечера. Целый день потеряем!

Без сомнения, будь сейчас перед ним не непутевые девушки, а парни, Бен отгрузил бы им полновесных люлей. Махнув в последний раз рукой, он скрылся в кустарнике, и оттуда еще долго слышался хруст переламываемых веток.

— Слушай, ты в детстве «Властелин Колец» читала? — спросила ни к селу ни к городу Катерина.

— Конечно, и не только в детстве. Однако, не вижу аналогии. Им-то вниз по течению Андуина нужно было… Сели в эльфийские лодки, и нет тебе проблем. Если бы им, как нам пришлось топать…

— Я не про то. Ты задумывалась когда-нибудь, какое испытание было для Братства Кольца самым страшным? Думаю, это испытание антисанитарией. Если бы Фродо и Сэм с самого начала знали, что в конце пути им придется пить воду из грязных луж, они бы далеко не ушли: у них бы и руки ослабели, и ноги подкосились. Понимаешь, к чему я?

— Сама терплю из последних сил. Кажется, еще немного, и мы завоняем.

— Не обольщайся, мы уже завоняли. Рядом такая прорва воды, а помыться негде… Зла не хватает! Хорошо еще, что мы головы обрили, а то неизвестно, кто бы там уже завелся. Я слышала, что в старину монахи вот так же не мылись. Это вроде как обет был… Что-то в этом роде.

— Так это схимонахи — они так плоть умерщвляли, — проявила неожиданную осведомленность Лидия. — А нам себя умерщвлять резона нет.

— Это точно, и так полно желающих нас умертвить. А ты откуда про схимонахов знаешь?

— Читала что-то… Или в монастыре рассказывали. Уже и не помню. Как думаешь, меня могли бы взять в монастырь?

Пожалуй, впервые Лидия осмелилась проговорить вслух неотступно терзающую ее мысль — вот дойдут они до цели, и что же дальше? Как будет?

— Что ты там забыла? — недовольно фыркнул Бен.

— Ты учти, — заметила Катя, — времена нынче трудные, и по закону нашей страны все жители от восемнадцати до шестидесяти лет должны работать. Для монахов исключений не предусмотрено. Днем будешь выносить утки в больнице или горшки в детском саду, а после работы, пожалуйста, у нас свобода совести.

— Вот и отлично, — отшутилась Лидия. — Мне будут гарантированы работа, жилье и досуг, то есть горшки, утки, келья и молитва.

— Ты сначала покрестись! Монашка недоделанная! — бурчал Бен. — На фига тебе все это… Вот скажи — обет безбрачия, например?

— А по-моему, неплохо. После того, что я… Что мне пришлось…

— Сейчас мало осталось людей, которые не пережили бы что-либо, — заметила Катя. — Жизнь нужно ценить, а не отвергать ее скромные радости. В том числе телесные. Эх… Сейчас бы в спа-салон: массаж, шоколадное обертывание, потом контрастный душ…

— Что-то ты размечталась, Катя. Впрочем… Мало ли, вдруг эта глина целебная? Иди, обмажься ей — может, полегчает, — Лида немного помолчала. — Конечно, эта многодневная грязь ничем не лучше встречи с орками.

— Сплюнь три раза! Как бы нам и вправду кто-нибудь такой не встретился. Слушай, может, мы хоть лужу какую-нибудь найдем, а?

— Насчет лужи… Пожалуй, можно и поискать, мы все равно здесь застряли. В ручье вода ледяная — я проверяла, но если найти мелководную заводь… Конечно, уже не лето, но днем… И еще, когда мы шли сюда, я заметила за кустами подходящее болотце. Только вот боюсь, вдруг звери, медведь например, а мы голые.

— Думаю, для медведя это непринципиально, — беспечно заметила Катерина.

— Пошли! — вдруг решилась Лида. — Только нужно сделать все очень быстро, иначе простынем.

— Пошли! — просияла Катерина. — Смотри, что у меня есть!

Она достала из рюкзака свое сокровище, которое тащила от самой Метрополии — маленький кусочек мыла. Лида тоже запустила руки в рюкзак в надежде докопаться до комплекта сменного белья и, по неловкости, выронила прямо на влажный мох завернутую в бумагу книгу. Она не заметила, как Бен тихо выбрался из кустов и подошел вплотную. Он поспешно подхватил книгу, не дав влаге впитаться, и развернул обертку. На обложке значилось:

Р.Р. Толкин

«Властелин Колец».

— Еще бы кукол прихватила! — возмущенно фыркнул Бен. — Там, куда мы направляемся, должно быть полно книг, хороших и разных. Погоди, — смягчился он, — это та старая книга… отцова?

— Угу, — понуро подтвердила Лида. — Я взяла… Мы ведь не знаем, что с нами случится. Но нет такой печали, которую эта книга не могла бы исцелить.

— Вроде анестезии, что ли?

— Да. Пусть она всегда будет со мной…

— Мы с Лидой идем мыться! — заявила Катя тоном, не терпящим возращений. — Ты, пожалуйста, отвернись и не смотри.

— Время не располагает для купаний…

— Мы постараемся быстро, — попыталась объяснить Лидия.

— Хорошо… Ладно. Только потом сразу же в термомешки, а то разболеетесь, и лечи вас потом. Привал устроим прямо здесь, тут по-любому безопаснее, чем на берегу.

Они дотопали до мелководного болотца, воровато разделись. Катя без церемоний зачерпнула котелком холодную болотную воду и окатила Лиду с ног до головы. Та скукожилась, но подавила визг. Мылись не быстро, а очень быстро. Грязное белье свернули в узел и, привязав к нему камень, утопили в болоте. Меньше, чем через четверть часа, девушки вернулись на поляну.

— Мы идем, — беспечно крикнула Катя. — Отвернись, туловище!

Пока они раскладывали мешки, Бен покорно стоял к ним спиной. За время их отсутствия он успел развести на краю полянки костер.

— У меня с собой фляжка спирта, надо бы вас растереть… — предложил он.

— Нет! — в ужасе воскликнула Катерина.

— Не надо, — поддержала ее Лида. — И вообще, это кощунство. Предлагаю принять спирт перорально.

— Вот будет повод, тогда и примем, — отрезал Бен. — Кстати, можете вздремнуть, если устали. Я покараулю.

— Давайте дежурить по очереди, — предложила Лидия. — Ты тоже устал, а завтра снова топать и топать.

— Нет уж! Хороши часовые: ни штанов, ни сапог.

Возразить на это было невозможно. Девушки нашли местечко посуше и устроились лицом друг к другу. Лидия почти сразу же разомлела от приятного сухого тепла.

— Почитай что-нибудь, что хочешь, — вырвал ее из полудремы голос Катерины. — И знаешь: ты редиска, каких поискать. Почти неделю таскаешь с собой книгу, и ни разу нам не почитала.

— Что ты хочешь послушать?

— Выбери сама или открой страницу наугад.

После недолгих колебаний Лидия нашла нужный отрывок и негромко начала… Остальные притихли и прислушались.

— «Нимродэль!.. Лесные эльфы еще в незапамятные времена сложили об этой реке множество песен. У нас на севере и в наши дни поют о радужных ее водопадах и золотистых цветах, танцующих на пене стремнин. Теперь здесь темно, мост Нимродэли давно разрушен, но я омою в реке ноги, ибо, как гласит предание, воды ее избавляют от усталости…»

Лидии было не слишком удобно читать лежа, но она переворачивала страницу за страницей, и в сердцах путников крепла уверенность, что все непременно будет хорошо, а любые страхи рассеются. Вскоре Лидию сморил сон, и впервые за неделю она заснула с улыбкой на губах. Солнечные лучи, пронизывающие поредевшие золотые кроны березок, ложились на ее лицо озорными бликами. Во сне Лидии пение Нимродэли сливалось с журчанием ручья и отдаленным тревожным гулом, который неотступно мерещился ей, стоило только лечь на землю. Бен, все это время чутко прислушивающийся к чтению, со вздохом встал, собрал заляпанные глиной вещи и пошел к ручью.

«Вот, чего не хватает Метрополии, — думал он, — вот, что нагоняет глухую безнадежную тоску. Пусть Метрополия — чистое, уютное и безопасное место, но там не переливается красками рассветное небо, там нет игры теней, и ветви берез не дрожат на зябком осеннем ветру». Как он мог столько лет обходиться без этого?

— Где ж это видано, мужику за девками одежу стирать! — ворчал он вслух, полоща в ручье вещи девушек.

Он не особенно старался, отмыв от брюк, курток и свитеров лишь самую вопиющую грязь и развесив их сушиться на ветвях кустарника. Прополоскав в ручье сапоги, надел их для просушки на воткнутые поближе к костру палки.

— Эх, только бы дождя не было, — пробормотал он и принялся за приготовление обеда.

*****

На следующее утро девушки встали полностью отдохнувшими, да и Бену вынужденная задержка позволила восстановить изрядно растраченные силы. Казалось бы, все складывалось относительно благополучно, но все как один мучились беспричинной нервозностью. Возможно, все дело было в бездарно потерянном дне…

— Думаю, это что-то вроде защитной полосы, — поделился за завтраком своими выводами Бен, — может, где-то с той стороны устроил себе летовье охотник или рыболов. Он снял дерн, возможно, перекопал глину, и за несколько лет это место превратилось в смертоносную полосу препятствий. Пути в обход поблизости не видно…

«Неужели это защита от маугли? — призадумалась Лидия. — Не думала, что они забираются так далеко от Города».

Из задумчивости ее вырвал истошный крик Катерины. Слов было не разобрать:

— Аааааааэээр! Ааааа…

— Где? Кто? Медведи?

Но никаких медведей поблизости не было. Когда Катя успокоилась и ненадолго замолчала, Бен и Лида услышали шум двигателя речного судна. И это не был резкий, отрывистый звук лодочного мотора, похожий на голос собаки-пустолайки. Это был не такой громкий, но низкий, глубокий и всеобъемлющий звук, как будто под водой включился мощный сабвуфер.

Все трое подскочили и заметались на месте. Звук, как ни фантастически это выглядело, доносился с восточной стороны, где, по общему разумению, должна была находиться земная твердь. Может быть, ветер отнес звук в сторону? Но — черт возьми! — ветра-то нет!

Наплевав на осторожность, Катерина хотела было рвануться на звук, но тогда путь ее пролегал бы через глубокий ручей. Еще мгновение, и всех охватило желание броситься к неизвестному суденышку, звать, кричать, махать руками. Первой опомнилась Лида:

— Вернемся к берегу! За мной, прежней дорогой!

Беглецы припустили к северной оконечности излучины, рассчитывая перехватить там судно, когда оно окажется в зоне видимости на большой воде. То, что они выбрали путь, который уже один раз преодолели вчера утром, возможно, спасло им жизнь, но, к несчастью, они забрались слишком далеко от берега. Даже после всех тягот последней недели, этот бросок показался всем изматывающим. Когда могли, они бежали. Почва здесь была не то, чтобы посуше, но хотя бы поплотнее и покаменистее. Бежалось легко, ноги не вязли, а легко отталкивались от гравия. Когда силы иссякали, все переходили на шаг и шагали, шагали на север, все быстрее и быстрее, пока у кого-нибудь не сдавали нервы. Этот кто-нибудь — обычно это был Бен — начинал нервничать, дергаться, тревожно прислушиваться и, в конце концов, первый переходил на бег. Им казалось, что прошел почти час, а точного времени никто не засек. Бежать пришлось долго, а в конце пути, как назло, еще и продираться через цепкий кустарник. Когда троица вырвалась на открытое пространство, звук мотора стих. Маленькое речное суденышко дрейфовало вдоль восточного берега Енисея. На палубе можно было различить мужскую фигуру, человек с биноклем неспешно и методично осматривал окрестные берега и саму речную гладь. Судно находилось на расстоянии много большем, чем могли преодолеть их усталые ноги. Последним усилием Катерина вытащила ракетницу, выстрелила и в изнеможении опустилась на четвереньки. Лида повалилась на бок, тяжело дыша. Описав в воздухе красивую параболу, сигнальная ракета с шипением упала в воду.

Глава 14. Знакомство

Прошло несколько секунд, двигатель завелся с воинственным рыком, суденышко тронулось, заложило на Енисейской шири вираж и направилось к берегу. То ли ввиду неожиданного поворота событий, то ли просто по неопытности, но рулевой вовремя не погасил скорость, и плоскодонное судно с отвратительным скрежещуще-чавкающим звуком заехало носом на прибрежную гальку.

Бен заблаговременно укрылся в зарослях. Еще сегодня утром он прикидывал, как преодолеть Ермаковскую излучину и идти дальше к Туруханску, надеясь встретить на пути охотников или рыбаков. Всю последнюю неделю Бен настраивал себя на то, что спасения придется ждать днями, а то и неделями, терять и вновь обретать надежду, и оказался совершенно не готовым увидеть судно вот так вдруг. Не раз он представлял себе, как будет всматриваться в хмурую даль, ища спасения со стороны большой воды — могучего Енисея. Каково же было всеобщее удивление, когда суденышко появилось словно из ниоткуда, чуть ли не из прибрежных кустов! Стало ясно — то, что они накануне приняли за глубоко врезающуюся в берег заводь, на деле оказалось основательно заросшей протокой, вполне проходимой для лодки или судна с мелкой осадкой.

При ближайшем рассмотрении судно оказалось старой, потрепанной жизнью мотозавозней[1]. Ржавое, все какое-то мятое, много лет не чищеное, не крашеное, с палубой, огражденной лишь хилыми леерами, оно, тем не менее, сулило надежду на спасение.

Новые владельцы судна демонтировали грузовую стрелу, некогда находившуюся в носовой части палубы, оставив лишь лебедку и соорудив на освободившемся месте самодельный грузовой отсек. Это было металлическое, небрежно сваренное сооружение с двумя низкими дверцами, по своей архитектуре имевшее выраженное сходство с туалетом типа сортир на какой-нибудь заштатной железнодорожной станции. Оставалось лишь намалевать буквы «Ж» и «М» на приземистых дверцах. Единственным существенным отличием была его небольшая высота — сооружение не должно было перекрывать рулевому обзор. Ближе к корме, на палубе, выстроилась батарея вместительных стальных бочек. Горючее — догадались путники.

Безлюдный берег Енисея не располагал к доверительному общению. Кругом глушь, тьмутаракань, кричи — не докричишься. Лида и Катя, подняв руки, подошли к кромке воды. Им пришлось простоять так минуты три, прежде чем дверца рубки отворилась. На палубу вышел… Нет, вовсе не заматеревший речник с обветренным лицом, а неожиданно молодой человек с льняными волосами. Юноше вряд ли могло быть больше двадцати пяти лет, он имел приятное, но несколько капризное лицо. «Что-то уж слишком приятное», — отметила про себя Лида. Короткая, ершистая русая бородка смотрелась на его полудетском лице с распахнутыми глазами и пухлыми губами, мягко говоря, немного неуместно, делая его пародийно похожим на морского волка из детского мультика. Одет юноша был в высшей степени небрежно — в разноразмерные вещи, явно с чужого плеча, но нисколько этим не смущался, а держался уверенно, по-хозяйски.

Молодой человек молчал, лишь в изумлении таращился на горе-путешественниц. Затем сделал еле заметный жест, и из-за рулевой рубки беззвучно появился второй, ранее незамеченный человек со смуглой, обожженной до цвета кирпича кожей и темными жесткими волосами. Этот второй являл собой полную противоположность красивому блондину. Он был явно постарше, но, судя по повадке, занимал здесь подчиненное положение. Внешность имел вопиюще неславянскую, но не лишенную приятности черт. Одежда обнаруживала в нем человека бедного и неприхотливого, привыкшего до износа таскать на себе, что Бог послал. Серые, потерявшие вид вещи выглядели по отдельности совершенно обыкновенно, но, собранные все вместе, выдавали в молодом человеке иммигранта, относительно недавно приехавшего в страну из Центральной Азии. Общую серость разбавляла единственная новая вещь — высокие глянцевые резиновые сапоги фиолетового цвета, да не просто фиолетового, а вопиющего оттенка «вырви глаз», приобретенные, должно быть, специально для работы на реке. На сыне степей они смотрелись довольно дико.

Все четверо застыли в недоуменном молчании.

— Здравствуйте. Бог в помощь, — несмело произнесла Лида.

— Это же Каберне! — выпалил вдруг азиат. И, показывая пальцем на Катерину, уже спокойнее повторил: — Смотри, Никита, это Катерина Каберне! Из журнала.

— О! Золотая молодежь! Мое почтение! Мадемуазель де Каберне собственной персоной! Но где же ваши волосы? — ухмыльнулся молодой хозяин и отвесил девушкам поклон, помахивая воображаемой шляпой.

В голове у Лиды все смешалось. Так, блондина зовут Никитой, хоть какая-то ясность. Но при чем тут Каберне? Ведь Катя говорила, что она Жукова?.. Хотелось так много узнать, но расспрашивать напрямую она побоялась — могут ведь и послать.

— Не слушай его! — почему-то завелась Катерина. — Это просто тупая нищебродская зависть. Все потому, что наша семья богата. Сама подумай, чтобы купить катер, организовать экспедицию и добраться до ваших выселок, — понадобились немаленькие деньги!

— Ее несравненный папочка дон-месье-синьор де Каберне в свое время облапошил всех, скупая земли по дешевке, когда отчаявшиеся люди хватались за любую копейку.

— Мои родители просто умнее остальных, — парировала Катерина, — и я не считаю нужным за это извиняться! Мой папа первый в Сибири начал выращивать виноград в промышленных масштабах. Сначала в Хакасии, а затем и на Алтае. Теперь там целые плантации виноградной лозы. И вина наши лучшие в стране. Есть классические сорта: Мерло, Каберне… — повествование Кати было прервано издевательским смехом, но она и бровью не повела, — …а есть и новые, каких больше нигде не сыщешь. Отец давно мечтает отправлять их на экспорт — если бы мы только нашли дорогу к морю…

— Погоди, — ухмыльнулся Никита. — Вот что, оказывается, привело тебя в эти края… Ты мечтала, что, вернувшись, с тихой гордостью сообщишь отцу, что нашла выход к Севморпути?

Катерина залилась пунцовым румянцем досады.

Только увидев таких непохожих людей рядом, Лида поняла разницу. Катерина, надо отдать ей должное, даже в ватнике и чужих сапогах не по размеру держалась как наследная принцесса. А ребята явно были попроще: дешевая, поношенная одежда, подержанное снаряжение, да и сами без ненужного гонора. А судно… Это жалкое ржавое корытце не шло ни в какое сравнение с красавцем «Бореем». Но «Борей» получил пробоину и погиб, а это суденышко было их шансом на спасение.

— Так ты что, обманула родителей? — изумился азиат. — Тайком уехала?

— Тебя объявили пропавшей, и папочка Жуков обещает огромную награду за любые сведения о твоем местонахождении, — сообщил Никита. — Похоже, Назар, мы с тобой скоро разбогатеем.

— Я никому не позволю наживаться на… — Катя не нашла подходящих слов. — Я сама вернусь домой!

Лидия с ужасом смотрела, как Катерина собственными руками убивает их шанс на спасение. Молчать дальше было нельзя.

— Я Лидия Метёлкина, а это действительно Катерина… — Лида запнулась, не зная, какую фамилию правильнее назвать. — Мы идем на юг.

— Вот так, запросто, идете прямо на юг? — Никита рассмеялся. — Прямо так пешочком и идете?

— Мы будем рады попутчикам. Может быть, вы возьмете нас с собой? — осторожно спросила Лида.

— Ну, вообще-то нам надо на север, вниз по течению, так что с вами нам точно не по пути. И вид у вас уж больно подозрительный, — скептически заметил Никита. — Неужто забыли что в этих краях?

— Я нахожусь там, где считаю нужным, — гордо ответила Катя. — Но так и быть, скажу: я организовала исследовательскую экспедицию в низовье Енисея и теперь возвращаюсь.

— Чего искала-то? Неужели путь к морю? — вступил в разговор Назар, но его никто не слушал.

— У нас тоже своего рода экспедиция, — принялся рассказывать Никита. — Только в нижнее течение реки мы соваться не собираемся, еще километров тридцать на север, и хорош. И экспедиция наша не исследовательская, а просто хозяйственная. Найдем, что нам нужно, заберем, и обратно.

— Так вы старьевщики! — презрительно фыркнула Катя и отвернулась. — На мерзкой ржавой посудине! Нужно было сразу догадаться.

И хорошо, что отвернулась, а то Назар и Никита одарили ее такими взглядами… Да и Лида смотрела не особо ласково.

— Это законный бизнес, и нечего нос воротить, — холодно сказал Никита. — Кстати, мы, пожалуй, готовы вам помочь. Но решайте сами. Не нравимся мы или наше плавсредство, так пожалуйста — топайте себе и дальше по бережку.

Только бы сейчас все не испортить! Лида даже дышать боялась.

— Плавсредство у вас очень даже ничего, — примирительно сказала она, — с умом выбрано. Не то, что у некоторых. А чем промышляете?

— Всем, — неопределенно махнул рукой Никита. — Когда все посыпалось, люди бежали, побросав свое добро. Многое, конечно, пришло в негодность, но кое-что осталось. Попадаются и совсем уж диковинные вещи — мой приятель, например, два года назад чуть севернее Туруханска нашел целый контейнер старых огнетушителей. Начинка, конечно, вся разложилась, но металлические корпуса пошли на переплавку. Что только не встречается… Сейчас можно разжиться и металлоломом, и арматурой, и старой утварью, а если повезет, то и медным кабелем. А в пошлом году мой брат нашел ниже по течению в неприметной протоке целое кладбище старых лихтеров[2]. Похоже, их туда течением затянуло, а выплыть — дудки! Типа природной ловушки.

При этих словах Назар весь напрягся и дернул друга за рукав.

— Не парься! — лишь усмехнулся в ответ Никита. — Сии барышни на старье не позарятся, верно? А вот мы спокойненько прицепим их одного к другому да и уволочем за собой как на веревочке. Хорошие деньги возьмем. То есть хорошие, конечно, по нашим с Назаром меркам.

— Да… — мрачно протянул Назар, — за это корыто последние деньги отдадены.

— Отданы, — поправила Катя.

— Я все понимаю, но лучше вам туда пока не соваться. Опасно. Мы разворошили… В общем, за нами гнались, — попыталась предостеречь Лида.

— Кто? Аборигены, что ли?

— Конечно, нет, — отмахнулась Лида. — За нами гонятся дикари. Раньше они были людьми, а теперь вроде как одичали, стали хуже последних скотов…

— Маугли, взращенные в тундре дикими зверями и птицами?

— Вроде того — мы нарвались на целый выводок таких маугли, еле ноги унесли. Разозлили мы их крепко, и теперь они по реке рыскают, нас ищут. Будет случай — и вас не пощадят.

— Тааак…. — произнес нараспев Никита. — Интересненько. Думаю, будет честно, если вы нам все расскажете. Ведь если эти… дикари преследуют вас, то, стоит вам подняться на борт, в опасности окажемся и мы. Выкладывайте! Для начала расскажите, что вы искали в этой вашей исследовательской экспедиции.

Лида исподволь наблюдала за Никитой и Назаром. Пусть рассказ о речных разбойниках и произвел на обоих впечатление, но уж очень неодинаковое. Никита встревожен, конечно, но больше заинтригован. Для него все это — часть приключения. Молодой еще, жизнью, видать, не битый. Вот Назар — он другой. И не сказать, что намного старше, на вид ему тридцать или слегка за тридцать. И не то, чтобы он сильно испугался… Но Лидия была уверена — Назар знает, каково иметь дело с бандитами.

— Все, что я искала, я уже нашла, — произнесла Катерина, довольно улыбаясь. — И отчитываться буду только перед Республиканским Географическим Обществом. Я нашла это первая!

— Что — все? — не отступался Никита.

— Не скажу! Но все права на открытие теперь мои! Вот она подтвердит! — Катерина ткнула пальцем Лиде чуть не в лицо.

— Ребята, вам, правда, туда не надо, — преодолевая неловкость, вызванную бестактными словами Кати, тихо произнесла Лида. — Из всего отряда Екатерины Жуковой в живых осталась лишь сама Екатерина Жукова. И она права, она уже нашла… кое-что. Нового вы ничего не найдете, а ради ржавых лихтеров жизнями рисковать не стоит.

— Вы вот… Знаете что, гражданки-заговорщицы, — красивое лицо Никиты исказилось гневом. — По-моему, вы просто играете втемную, держа нас за дураков. И я уже не уверен, что мне по-прежнему хочется вам помогать.

— Она нашла меня, — ровным голосом произнес вышедший из кустов Бен. — Вот тебе ответ на некоторые загадки. Доволен?

Никита застыл на мгновение в неподвижности, а второй парень начал пятиться, вытянув вперед руки, но запнулся и приземлился на пятую точку. Через пару секунд они дружно отшатнулись и молча, словно лишившись дара речи, бросились наутек. Но, на свою беду, они как будто позабыли, что находятся на палубе. Обогнув с разных сторон рубку, ребята добежали до кормы и, запнувшись за леера, бултыхнулись в воду. Вода несколько смягчила падение, и они, вскочив, припустили прочь по мелководью.

*****

— Да сколько же еще ждать? — недовольно ворчал Бен, глядя, как девушки уплетают банку шпрот на двоих. — Трусы несчастные.

Путники уже успели перетащить к судну всю свою поклажу и устроить привал. Никита с Назаром так и не объявились.

— Может, нам стоит их поискать? — неуверенно предположила Лидия.

— Не думаю, — веско ответил Бен. — Больно прыткие. Где их сейчас найдешь? А увидят, что я пытаюсь их достать, так, чего доброго, сгоряча сиганут в какую-нибудь трясину. Подождем. Деваться им некуда. Замерзнут, проголодаются да и вернутся.

Сидели, ждали, молча смотрели на воду. Так прошел не один час. Вдруг Бен весь напрягся.

— Выходите, — сказал он строгим голосом. — Я знаю, что вы затаились в кустах. Послушай меня, южанин, выходи, сапоги выдают тебя с головой!

Лида оглянулась — и правда, между стволов мелькнуло пятно вопиющего фиолетового цвета, совершенно неуместного в палитре красок осенней сибирской природы. Через минуту на свет Божий вышли мокрые и напуганные хозяева мотозавозни.

— Не бойтесь, подходите, он добрый, — крикнула Катерина, как будто речь шла о большой незлобивой собаке.

— Видите, мы не тронули ваше добро, мы не разбойники, — спокойно продолжал Бен. — Просто путники, нуждающиеся в вашей помощи.

Назар и Никита подошли к судну, но дар речи, похоже, пока не обрели. Бен медленно приблизился к ним.

— Бен. Как я понимаю, ты здесь капитан, — Бен кивнул Никите, — а ты старпом. Вы молодцы, вижу, с умом подготовились, — с уважением продолжал он. — Для обследования обмелевших проток ваша мотозавозня в самый раз подходит. А не страшно на эдакой плоскодонке на Енисейской шири?

— Нормалек, — Никита первым обрел членораздельность и робко смотрел на Бена. — Она устойчивая и в управлении, что надо. Но если честно, нам и выбирать-то было не из чего — остальное было просто не по деньгам.

*****

Впервые за много дней… за всю свою жизнь Лидия задумалась, как же все это ужасно. Все последнее время она привыкла бороться с внешними обстоятельствами: нападение маугли, Красная Мгла, непосильные тяготы дороги… Но теперь она ощутила, что бывают вещи и пострашнее…

Напряжение в разговоре, во взглядах, в жестах… Никто не может ни встать, ни сесть, ни пройтись нормально. Трясущиеся руки. Страх. Брезгливость и отвращение, которые испытывают Назар и Никита. Они милосердно пытаются это скрывать, и все делается еще ужаснее. Каково Бену терпеть все это?! Непреодолимые внутренние обстоятельства… Душа, лишившаяся привычного человеческого тела и заточенная в живой уродливый скафандр. Может быть, соразмерные страдания испытывают лишь люди, услышавшие фатальный диагноз — остальной мир объективно остается неизменен, но для них меняется все.

— Давайте обследуем окрестности, — предложила Лидия. — Хвороста наберем для костра, может, грибов найдем.

Все с радостью согласились. Далеко договорились не забредать, перекликаться, и не позднее чем через час вернуться. Еще с утра солнышко бодро золотило и без того переливающийся желтым, красным и зеленым прибрежный лес, но вот оно спряталось, и весь окружающий мир погрузился в тихую грусть осени. Под ногами похрустывали ветки и шуршала листва, небо стало низким и свинцово-серым. Матерчатый мешок Лидии быстро наполнялся влажными, душистыми грибами. Какой уж там час, еще минут пятнадцать, и пора будет возвращаться с добычей к месту стоянки.

Тишину леса разорвал сдавленный вскрик. Лидия побежала на зов, и, судя по хрусту ломаемых ветвей, туда же устремились остальные. На крохотной полянке Бен и Никита трясли за плечи побледневшего Назара.

— Что? Где? Что случилось?

— Там… дальше в лесу. Огромный!

— Кого ты встретил? Медведя?

— Нет, он белый… Я потянулся за ягодой, поднял глаза… Батюшки! Здоровенный!

— Белый медведь? — недоумевал Никита.

— Ерунда, они в здешних краях не встречаются, — возразил Бен.

— Там белый корабль в лесу, — наконец-то смог сформулировать отдышавшийся Назар.

[1] Мотозавозня (моторизованная завозня) — вспомогательное судно, часто с очень мелкой осадкой

[2] Лихтер — разновидность баржи, грузовое несамоходное судно, используемое в том числе для беспричальных грузовых операций

Глава 15. «Иван Тургенев»

Уже все вместе двинулись в указанном Назаром направлении. Лес еще не сбросил свой осенний убор, но рос здесь не слишком плотно, поэтому кое-что удалось разглядеть еще издали. Если знать, куда смотреть, можно было различить сквозь путаницу ветвей большой белый объект, довольно протяженный, в один рост с самыми высокими деревьями.

Они нашли корабль в небольшой обмелевшей протоке, что шла наперерез Ермаковской излучине. «Тургенев» простоял здесь не один десяток лет и при ближайшем рассмотрении был не нарядным белым теплоходом, а старым, ржавым железным монстром, невесть каким образом застрявшим на мелкоте. Он стоял, увязнув килем в жидкой грязи, чудом сохраняя равновесие. Когда подошли вплотную, он показался путникам огромным как дом, даже еще выше, нежели в те времена, когда он гордо покачивался на реке, будучи погруженным в воду по ватерлинию. Молодая растительность подобралась к нему почти вплотную, и березки-недоростки тянули к нему золотистые ветви. Походив туда-сюда, путешественники устроились на упавшем мшистом стволе.

— Жаль, Сальвадор Дали этого не видел. Мог бы написать еще один шедевр, — помечтала вслух Катя.

— Как же так? — недоумевала Лидия. — Как он здесь оказался? Почему капитан не пошел обычным фарватером?

— Кажется, я знаю, что здесь произошло, — сказал Никита и подсел поближе. — Отец рассказывал. История эта известная, по крайней мере, у нас в Красноярске. «Иван Тургенев» в последний раз прошел вниз по Енисею двадцать лет назад. Кажется, это был какой-то круиз. Его часто арендовали под круизы, бывало даже и для иностранцев, а простых работяг доверяли возить старикам «Чкалову» и «Матросову». Это случилось как раз в том году, когда Город загадочно обезлюдел. Обратно «Тургенев» шел почти пустым, на борту был только экипаж и немногочисленные пассажиры с Диксона. Подошли к Ермаковской излучине — дальше хода нет. Хорошо, хоть капитан загодя почуял неладное.

— Видение ему, чтоли, было? — скептически поинтересовалась Катерина. — Или голоса нашептали?

— Голоса и видения здесь ни при чем. Отец рассказывал, инцидент этот сразу же засекретили, но слухами полнился весь Красноярск. Говорили, сам вид здешних берегов изменился до неузнаваемости меньше чем за неделю. Ледяной Горы как не бывало, лишь гигантский провал в земле. Буквально на глазах появлялись новые протоки… Капитан выслал помощника проверить фарватер…

— А фарватера не было? — нетерпеливо перебила его Лидия.

— Ты откуда знаешь?

— Оттуда, — она махнула рукой в сторону, которую сама предположительно считала северной. — Недели за три до тех событий на излучине получил пробоину контейнеровоз. Но в тот раз обошлось без больших потерь. Фарватер обследовали и признали годным для судов с небольшой осадкой. Как «Тургенев». Я это помню, — Лида запнулась, — я родилась и выросла в Городе.

— В Городе… — недоверчиво протянул Никита, но нить разговора не потерял. — Так вот… Экипаж подал сигнал бедствия, и из Туруханска им навстречу вышло свободное судно… Не помню, какое. Капитан принял решение завести «Тургенев» в небольшую протоку, чтобы того ледоходом не раскурочило. Вот он и стоит на мели. Удастся ли когда-нибудь его отсюда вытащить, большой-большой вопрос.

— Ну что, картина ясная, — вздохнул Бен. — Протока действительно небольшая, вот «Тургенев» и заткнул ее как пробка. Смотрите, сколько ила и песка нанесло в районе форштевня. Три-четыре года, и готово: протока заилилась и обмелела.

Все встали и подошли к носу корабля. Действительно, течение навалило здесь целую гору речного песка, навсегда перекрыв ток воды. Кое-что, конечно, просачивалось, и в образовавшейся жиже густо разрослись болотные травы.

— Ого, металлолома-то сколько, — мечтательно протянул Назар, но быстро осекся, глядя на Бена и Никиту.

— Вообще-то, о кораблях так говорить не принято, — сухо пояснил Бен.

Отбросив осторожность, путешественники подошли к судну вплотную. Для этого им пришлось вступить в мутную жижу, которая почти доходила им до колен. Еще раньше они поняли, что экипаж постарался законсервировать теплоход, как мог. Окна, двери и люки были задраены, оборудование на палубах укрыто чехлами, трапы убраны, чтобы не шарилось всякое зверье, так что подняться на борт не было никакой возможности. Лишь птицы без всякого стеснения оккупировали теплоход. Снизу их было не видно, но в воздухе стоял несмолкаемый птичий гвалт. «Подняться бы на палубу, — думала про себя Лида, — или еще выше — на крышу рулевой рубки. Здорово было бы осмотреть окрестности с высоты, оттуда наверняка вся излучина как на ладони». Но ни трапа, ни даже веревочной лестницы нигде не было видно.

— Эх, на борт бы подняться, — вторил ее мыслям Назар. — Может, нашли бы чего.

— Ага, консервы двадцатилетней выдержки, — поддел его Никита. — Только как бы ты после них весь Енисей не загадил.

— Ты не дорассказал… — напомнила Никите Лидия.

— Да нечего больше рассказывать… Оставив здесь корабль, люди пошли наперерез излучине, а через несколько километров их подобрало высланное навстречу судно. Выше Курейки-то река чистая, и по сей день, слава Богу, тоже. Сначала все считали, что как-нибудь справятся с этой бедой. А через несколько дней пришло известие об исчезновении жителей Города, до этого-то все думали, что возникли неполадки со связью. Многие полагали, что эти события друг с другом связаны, хоть и не совсем понятно, как… Я-то совсем маленький был, детсадовец. По словам родителей, когда «Тургенев» не вернулся в родной порт, это стало настоящим ударом для красноярцев, но гибель Города заслонила все. Поисково-спасательную операцию отменили, люди стали бояться этих мест… Мама чуть не на коленях умоляла меня не соваться на Ермаковскую излучину.

— Вот так-то, маму нужно слушать, — рассмеялся Бен. — В подобных плохих местах можно нарваться на очень плохих парней.

Путники собрались и все вместе пошли к мотозавозне, которую они и так слишком надолго оставили без присмотра.

— Кто самый большой трусишка, тот и варит обед! — распорядился Никита.

— Вот всегда он найдет предлог, чтобы я готовил, — посетовал Назар. — То самый старший, то самый смуглый… Он начальник, мог бы просто назначить, а не издеваться.

Лидия вызвалась помогать, почистила грибы, картошку. О! На мотозавозне нашлось это сказочное лакомство — картошка! Назар оказался отличным поваром и приготовил вкуснейший и ароматнейший грибной суп. Постепенно стемнело. Потеряв всякий страх — большому отряду ничего не страшно — не таясь расселись вокруг огня.

— Я тоже помню «Ивана Тургенева», — заметил Бен. — Когда он заходил в Город, это всегда становилось событием. В принципе, приход теплохода с большой земли всегда вызывал оживление, на пристани собирались и стар, и млад… Какой он был красивый тогда, белый, чисто отдраенный… В народе его прозвали «сервантом» за слишком большие окна кают, но все это так, без злобы.

— Может быть, его еще вытащат? — не терял надежду Никита. — Капитан сделал все, чтобы его сохранить.

— Да… Все мы сейчас так… Дай нам, Господи, сил спасти то, что мы еще в силах спасти, и смирения пережить потерю того, что мы спасти не в силах. И мудрости, чтобы отличить одно от другого. Кто знает, сможет ли «Тургенев» после стольких лет держаться на плаву? — понуро пробормотал Бен.

— Как вы можете помнить «Тургенева»? Вы что… из той… прежней жизни? И кто вы? Откуда? Вы нас извините, конечно, но выглядите вы… странновато.

— Уууу… Сколько вопросов! Давай, я постараюсь ответить хотя бы на самый простой, хоть и боюсь, что мне дня не хватит. Откуда мы пришли… — Бен немного помолчал. — Мы из Города.

— Но… ведь Город погиб, обезлюдел! — заметил Никита.

— Это только официальная версия. Да, там происходили и происходят страшные вещи, но Город не мертв. Точнее, вместо него теперь образовались два новых поселения. Одно на поверхности, в районе Колонии…

— Старой части города, дома в которой устояли и после разрушения мерзлоты. Всего-то — несколько кварталов старых домов, — сочла нужным пояснить Лидия.

— Теперь там колония сибирских маугли, — подхватил нить Бен. — Страшное место, где живут уцелевшие пассажиры с последнего рейса «Ивана Тургенева». Когда-то они сошли на пристань родного города и обнаружили, что Город пуст. Несколько десятков детей и полдюжины взрослых. Некоторых отловили, но далеко не всех — они отчаянно сопротивлялись…

— Кто отловил?

— Не перебивай, скоро все поймете. Некоторые убежали в тундру и там погибли. В конце концов, от этой затеи отступились, бросив их на произвол судьбы. Под руководством уцелевших взрослых они нашли кое-какие припасы, заготовили дров и обосновались в уцелевших домах. Ни водопровод, ни канализация не работали, электричества не было. На их счастье, зимы теперь не такие лютые, как прежде. Но все равно, за прошедшие годы большинство из них умерло от холода и антисанитарии. Осталась горстка озверевших дикарей. Из законных промыслов у них только рыбалка, охота на уток и куропаток да заготовка ягоды. Но основной источник их доходов — грабеж грузовых автоколонн.

— Откуда грузовики в безлюдной тундре? — не скрывая недоверия, спросил Никита. — Это просто сказки какие-то.

— Посмотри на меня, мальчик, если все еще не веришь в сказки, — жестко отрезал Бен. — В этом нет ничего невозможного, потому что не так далеко от старого Города теперь существует новый. Тайный, подземный. Метрополия. История эта довольно любопытна и началась лет семьдесят назад, если не раньше… Ты что-нибудь слышал о подземных бункерах в долине Енисея?

— А то нет! — усмехнулся Никита. — Об этом только глухой не слышал. Говорят, от Енисейска до самого Города таких бункеров понастроено немеренно. В некоторых склады, а в некоторых — целые подземные цеха. Если не врут… В старые годы, люди видели, существовали даже железнодорожные ветки, которые кое-где по верху шли, а потом уходили прямо в гору… Извини, я бестолково говорю… Представьте: стоит на берегу реки невысокий холм, а в его склоне — тоннель с воротами. Туда-то железка и уходит. Что же там такое было, что даже дорогу пришлось провести? Все это, конечно, было строго засекречено. Но потом разруха началась… В наше время, я думаю, многие из этих бункеров отыскали… да и снова засекретили.

— Вот и рядом с Городом был построен такой же бункер. Ну, не совсем рядом, на некотором отдалении. В нескольких десятках километрах к востоку, подальше от реки, есть место, где рельеф выше, и грунты значительно крепче, чем под самим Городом. Там и возвели бункер. Железной дороги, правда, не было, но была обычная гравийка, а также автономные системы водо- и энергоснабжения. Там и возникла Метрополия. Старый бункер теперь не узнать — сейчас это современный подземный город со своими улицами, офисами, комфортабельными квартирами, кафе и магазинами. Только вместо солнца там лампы дневного света, а вместо ветра — вентиляция. Слыхал легенду о древнем граде Китеже, который в час смертельной опасности опустился на дно озера? Город тоже… почти умер. И ушел под землю, фигурально выражаясь. Только Китеж спасался от иноземных захватчиков, а Город… Мы прожили там двадцать лет, пока не приехала Катя и не… спасла нас.

— Вы что, с дуба рухнули? — зарделась Катерина. — Это же вы спасли мне жизнь.

— Нет, правда, — поддержала Бена Лидия, — ты пришла и вырвала нас из спячки. Спасла нас от трусости, уныния… от самих себя.

— Метрополия постоянно поддерживает контакт с портом. Да, да, — он перехватил изумленный взгляд Никиты, — порт Города нормально функционирует. По крайней мере, со стороны Енисейского залива регулярно приходят транспорты, ведется торговля. Сам, ясное дело, не видел, но знаю, что Северный Океан теперь значительную часть года свободен ото льда. Припай не в счет. И корабли приходят в основном в преддверии полярной ночи, разгружаются в темноте, а в плотных предзимних сумерках автоколонны идут к Метрополии. Я долго думал и скнокал — значит, есть от кого таиться. И этот «кто-то» имеет возможность вести разведку как минимум с воздуха, а может, и из космоса. Мы не одни, но окружены отнюдь не друзьями. Но я отвлекся… Я обещал объяснить… На автоколонны, идущие из порта в Метрополию, и ведут охоту маугли. Оружие у них самое примитивное, но свирепости не занимать.

У Катерины затряслись губы, да и Лида содрогнулась, вспомнив, как они сдуру заявились на Колонию, ища помощи и защиты.

— Грузы, конечно, жалко, но главное — эти утырки наших не щадят: забивают своими палицами, режут почем зря. А в Метрополии водители и так наперечет — на такую опасную работу охотников немного. Давно ведутся разговоры, что пора устроить облаву на Колонию и произвести отстрел. Но никто не решился пока взять на себя подобное решение. Ну что, — повернулся Бен к Назару и Никите, — верите мне или думаете, сказки рассказываю?

— Даже не знаю, — выдавил из себя Никита. — Действительно, на сказку похоже.

Назар вежливо молчал, глаза азиата светились восточным лукавством.

— Тогда скажи мне вот что… Вот вы утилем занимаетесь… Ходил ли кто-нибудь из старьевщиков до Города? Что видел?

По тому, как дернулся Никита, стало ясно, что удар пришелся точно в цель.

— Ходили. Мало кто живым вернулся. Люди говорят, что в Городе лихо чудит, а среди развалин видели… демонов.

— Веришь?

Никита смерил взглядом Бена и выдохнул:

— Верю.

*****

Плыть на север на ночь глядя не решились. Завели мотозавозню в заросшую заводь, нашли на берегу укромное, укрытое со стороны реки скалами место и начали устраиваться на ночлег.

— А я быстро догадался, что вы охотники за барахлишком, — заметил Бен. — Только думал, что направляетесь вы в Ермаково.

— Нет, — протянул Никита. — Это место люди не любят. Конечно, до славы Города ему далеко, но все равно… Я маме обещал держаться от него подальше. Радиация — дело нешуточное. Нынче во всех пунктах приема счетчики Гейгера, у кого сильно застрекочет, тот хлопот не оберется. Могут и в полицию сдать.

— По мне, ерунда все это, — возразил Бен. — Уж времени-то прошло… Хотя я слышал, эта дрянь может накапливаться в различных предметах, оставшихся на месте взрыва.

— Погодите, вы о чем? — Напряглась Катерина. — Какой взрыв, какая радиация? Куда ты нас привел?

— Обыкновенный ядерный взрыв, отсюда и радиация. Да не трясись ты! Взрыв был подземный, это раз. Произошло это аж в семьдесят восьмом году, это два. Нам ничего не угрожает.

Лидия верила Бену безоговорочно, но вот у Катерины его объяснение, кажется, никак не укладывалось в голове.

— Так ты говоришь, где-то рядом… Ядерный взрыв… Так. Километрах в полтораста от нас, да? — спросила она с интонацией тревожной надежды. — Или больше?

— Не совсем. Это чуть к западу, отсюда не видно. Но когда поплывем вверх по реке, я мог бы показать. За Енисеем, на западном берегу, лесок сильно разросся …

— То есть не здесь, где мы находимся?

— Конечно, не прямо здесь. На том берегу, говорю, деревья разрослись, из-за них и не видно. Но это то место…

— То место?! — Катерина перешла на визг. Назар в испуге вскочил на ноги. — Ты так спокойно сообщаешь нам, что мы находимся практически на месте ядерного взрыва! Мы здесь спали, ели. Таким как ты, может, радиация и нипочем, но мы! С нами-то что будет?

— Ничего не будет, не помрете! В крайнем случае, станете как я. Шутка, — счел необходимым пояснить Бен, глядя в округлившиеся от ужаса глаза Катерины. — Я уже сказал — взрыв был подземный! То, что было, давно полураспалось. Какие же вы все молодые и глупые… — он сбавил тон и опустился на траву. — Не радиации тут нужно бояться. В этом месте такая концентрация человеческих страданий и рухнувших надежд, что от одного этого заболеть можно.

— Каких страданий? О чем ты? — тихо спросила молчавшая доселе Лидия и села рядом с Беном.

— О тех, кто жил и умирал в поселке Ермаково. Этот поселок родился как агломерация нескольких лагерей и сектора вольнонаемных. Много здесь было разного люду: и ссыльные, и только что освободившиеся политические, и вольные… Встречались и настоящие урки. Много было невыездных, кто мечтал уехать отсюда и не мог. Но пришел семьдесят восьмой год, к тому времени зоны были давно ликвидированы… Геологи собрались произвести здесь глубинный взрыв. Решили, что на территории поселка им будет удобнее всего… и им разрешили. Поселок был уничтожен, людям приказали уехать, бросив свои дома. Некоторые из них потом обосновались в Городе. Для многих это стало трагедией. Взрыв вызвал подземный толчок, от которого покосились дома, обвалились печные трубы, а на поверхность Енисея всплыли центнеры оглушенной рыбы, и река унесла мертвечину в океан. Двадцать килотонн жахнуло — это вам не баран чихнул.

— Как, — ахнула Катя, — так близко…

— Да, у нас так. Практически в шаговой доступности от Города. Но что сделаешь, когда на одной чаше весов трагедия людей, а на другой — привычная логика московских людоедов?! Прошло несколько лет, и поселок перестали обозначать на географических картах. Логично — сначала уничтожили физически, буквально, потом попытались стереть из людской памяти. Как же я их… — Бен захлебнулся собственными словами, — …как ненавижу!

— Но ведь этот поселок, был, наверное… — неуверенно начала Катерина.

— Не самый красивый? Да, не самый! Да я прямо скажу — некрасивый! И не самый благоустроенный. Так ведь и Город тоже не был лучшим местом на земле. Убогая архитектура, суровая, темная полярная зима, удаленность от всего, что принято называть цивилизацией. Он что, по-твоему, тоже не имел права на существование?

— Я вовсе не хотела… Я не то…

— В нашей стране что, право на жизнь имеют только самые-самые? — Бен пришел в исступление. — Жизни остальных ничего не стоят? А Ермаково, между прочим, возник на месте станка[1] сибирских казаков. Они шли… продвигались на север, не рассчитывая на поддержку ни с воды, ни с воздуха, а вокруг были лишь дикие звери да тучи сибирского гнуса. Они основали здесь свой станок и назвали его, может быть — кто знает? — в честь самого Ермака Тимофеевича. Вряд ли они предполагали, что на этом месте будут твориться… такие вещи. А потом и вовсе… Достаточно лишь раз нажать на красную кнопку, и все. Все! Вот иностранцы, те умнее были, взрывали бомбы на всяких бикини — блин! — танкини. У себя-то дома не взрывали! Только наши умники додумались сделать это здесь, на этом побережье!

— Для тех, кто принимал решения в столичных кабинетах, мы никогда не были своими, — заметил Никита. — И они для нас не свои.

Но Бен не успокоился — Катя, не желая того, задела очень тонкую и болезненную струнку его души.

— Так и среди людей, если кто не заметил, некрасивых больше, чем красивых, несчастных больше, чем счастливых, посредственных — чем талантливых. Но все имеют право жить! Знаете, был такой человек, Михаил Шемякин, друг Высоцкого… — Бен обвел молодежь взглядом, убедившись, что никто о таком и не слышал. — Он однажды сказал: «Я всю жизнь влюблялся в некрасивых женщин. Красивых я уступаю людям без воображения». Впрочем, красота тоже ничего не гарантирует. Озеро Лама называли «Северной Швейцарией», и это место должно было остаться прекрасным. Но и туда добрались со своими взрывами.

Бен встал и пошел к берегу. Ему хотелось побыть одному, но остальные, не сговариваясь, побежали за ним. Ночь была прохладная, ясная. Рябь на реке была почти не видна, но все явственно чувствовали рядом с собой присутствие неодолимой природной силы Енисея.

Бен подошел к самой кромке воды. Его душили рыдания, но в силу своей физиологии он не мог ни рыдать, ни плакать, а просто издал невнятный вой. Попытался поклониться негнущимся туловищем в сторону мертвого поселка, но не смог. Махнул рукой, повернулся, пошел.

Остальные молчали. Не от черствости души — они вовсе не были черствыми. Просто люди не знали, как вести себя, соприкоснувшись с великими и ужасными событиями минувшей эпохи, с самой Историей. Это естественно — в своей обыденной жизни мы не сталкиваемся ни с чем подобным, столкнувшись — не можем подобрать подходящие слова, а потом становимся уже не такими, как прежде.

Когда все вернулись к стоянке, Бен сидел у огня как ни в чем не бывало.

— Думаю, ребята, вы все верно рассудили, — произнес он совершенно обыденным голосом. — Я бы тоже в Ермаково не сунулся и тамошнее железо брать бы не стал. Сам черт не разберет, что там под ногами валяется… Не угадаешь, где там обычные железки, что источает радиацию, а что кровью, потом или слезами полито.

[1] Станки (здесь) — казенные поселения сибирских казаков, основанные в XVII–XVIII вв., расположенные через 20–25 км и предназначенные для перевозки почты

Глава 16. Погоня

Утро выдалось холодное, влажное. Туман, расстилавшийся над гладью реки и низкой прибрежной полосой, кажется, никак не мог решить, подниматься ему к небу или нет, и вместо этого заползал все дальше вглубь берега. На ветру шелестела сероватая, словно поседевшая от инея трава.

Вдали, сквозь кроны полуоблетевших деревьев, можно было различить силуэт массивного разрушенного здания. Когда-то его венчали несколько дымовых труб, сейчас же уцелела лишь одна, устремленная в серое небо как последний дающий надежду маяк. Лидии захотелось непременно добраться туда, но это было не так-то просто: стоит лишь чуть отойти от каменистого берега, и неминуемо окажешься в объятиях высокой росистой травы и густого кустарника, готовых в любую минуту окатить путника ледяным душем, а дальше и вовсе простирался труднопроходимый бурелом.

Лидия набралась храбрости, пошла сквозь траву, держа курс на последний маяк, и с изумлением обнаружила, что не встречает сопротивления и не чувствует холода росистых капель. Это было удивительно и приятно. Она хотела было снять с куста пригоршню росы, и поразилась тому, что не видит своих рук. Собственно говоря, она не видела ничего своего: ни рук, ни груди, ни кончика носа. Она смотрела на мир словно не из своего тела. Это Лидию почему-то нисколько не смутило, но вместо этого ее тяготила какая-то смутная, но навязчивая неправильность бытия. Она повертела… Нет, не головой… Лидия повернула направление взгляда на триста шестьдесят градусов, описав окружность, и только тут заметила, как за рекой встает солнце. Было и еще что-то странное… Наконец, до нее дошло — краски! Белесый туман и серое небо — это в порядке вещей, но те деревья вдали наверняка должны были быть ярко-желтыми! Сейчас же все выглядело тускло, серовато…

Лидия спохватилась: уже вовсю наступило утро, а она пока так и не воспользовалась открывшейся ей небывалой возможностью быстро и беспрепятственно обследовать район. Без сомнения, она в силах пронестись над всей округой, с легкостью преодолевая мокрую траву, овраги и густой кустарник, а может быть, даже проходя сквозь стены. Она рванулась вперед, но чья-то рука легла ей на плечо…

*****

— Вставай! Мы теряем время! — прозвучал над ней голос Бена.

Лидия выбралась из спального мешка, села и продрала глаза.

— Ох, Господи, Господи… — простонала она, снова заваливаясь на бок.

— Что стряслось? Заболела?

— Все в порядке. Я видела западный берег: траву, бурелом, здание с трубой… мертвое. Очень странный сон — я смотрела словно не из себя.

К немалому удивлению Лиды, Бен отнесся к ее словам серьезно:

— Там спокойно? Никого не видела?

— Никого. Так ты допускаешь, что я действительно все это видела, и это не просто дурацкий сон?

От изумления Лида резко проснулась и поднялась на ноги. Она оглянулась вокруг и осеклась: туман с реки заползал все дальше и дальше вглубь берега, грозя добраться и до их стоянки, высоко в небе стояло солнце.

— Я теперь все допускаю. Ты жила в Городе. Пусть твоя физическая природа не изменилась, но ты носишь на себе его печать. Было бы даже странно, если бы у тебя не было странностей. То здание… оно было с трубами?

— Только с одной, от второй — одни обломки.

— Судя по всему, Ермаковская электростанция.

— Погоди-ка, — догадалась Лида, — с тобой тоже такое случается?

— Только один раз. Когда тот гаденыш напал на тебя в архиве.

— Я думала…

— Нет, там нет камеры видеонаблюдения, и Мелкий, кажется, об этом знал. Ночью включается датчик движения, а днем и вовсе ничего. Похоже, он был уверен, что ничем не рискует. Все! — вдруг отрезал Бен. — Собирайся, мы теряем время.

*****

Утром, к счастью, новый костер разводить не потребовалось — Назар притащил примус. Разделили скромные припасы и, как могли, подкрепились.

Это не было простым решением, но его приняли единогласно — плыть за лихтерами всем вместе. Конечно, Бен, Катерина и Лидия вполне могли бы разбить лагерь на суше да там и отсидеться, подождать, пока охотники за утилем двинутся в обратный путь. Но в это непростое время люди интуитивно держались друг за друга: и помочь есть кому, да и не так страшно.

Отплыли часов в десять пополуночи. В силу своей конструкции плоскодонка не имела трюма как такового, не было здесь и кают-компании, так что путешественники расселись прямо на палубе.

— Ты откуда будешь, парень? — обратился к Назару Бен. — В смысле, из каких краев? Больно уж вид у тебя необычный.

Через пару секунд Бен весело забулькал, что означало у него смех.

— Прости, не мне называть других людей странными, — добродушно пророкотал он. — Но все же расскажи, кто ты и откуда.

— Я уйгур, — ответил парень. — Уж три года как в Сибири, но семья в Туркестане осталась. Если удастся в этот раз хорошо заработать…

Простота формулировок и излишнее старание в проговаривании русских слов выдавали в Назаре человека, не так давно научившегося говорить по-русски.

— Я дом хочу купить, на обзаведение, опять же, надо… А Никите деньги нужны на какую-то фигистратуру.

— Сколько можно повторять — на магистратуру! — раздраженно поправил Никита.

— Жена есть, ребятишки?

— Не… Только родители. К этой зиме хочу их привезти. А как буду в Туркестане[1], так и невесту найду, все вместе жить будем.

— Они не знают! — перебила его Катерина, указывая на Бена и Лидию. — В Туркестане сейчас напряженка, и Сибирское правительство предоставляет виды на жительство уйгурам, перебирающимся в Сибирь. Десяткам… сотням тысяч. Стране нужны люди — территория-то огромная, граница очень длинная.

— Нужны люди? — недоверчиво переспросил Бен. — Не уголь, не нефть и не бокситы? Просто люди? Похоже, пока мы отсиживались под землей, кое-что действительно изменилось.

— Да, людей здесь мало, — протянул Назар, окидывая взглядом безлюдные берега. — А где все? Неужели погибли?

— Никто не знает, — ответила Катерина. — Однажды коренные обитатели Севера — ненцы, эвенки, долганы — просто исчезли. Ну, может, они исчезли и не враз… Такое маловероятно. Просто у нас был кризис, разруха, потом однажды хватились, а их и нет.

— У нас в Метрополии поговаривали, — подключился к разговору Бен, — будто бы у коренных народов есть заветное место, и именно туда они отогнали свои стада, когда на Север обрушилась Беда. Может, это просто сказка, городская выдумка, но мне хочется верить, что они не вымерли, а по сей день пасут своих оленей в каком-нибудь благословенном месте.

Часа через три прибыли в район поиска. Со стороны левого берега виднелся вход в широкую, но мелководную протоку. Чахлые елочки и березы подступали вплотную к воде, а особо настырные растения обосновались даже на миниатюрной песчаной косе, перекрывшей две трети ширины протоки. По-видимому, рельеф берега сильно изменился именно за последние годы. Судя по тому, что рассказывали Назар и Никита, в протоку затянуло лихтеры, которые везли не то в Ермаково, не то в сам Город. А сегодня в нее вряд ли мог заплыть предмет крупнее пустого бочонка.

Утилизаторы смотрели чернее тучи. Перспектива углубления русла и расчистки его от буйной растительности выглядела безрадостной, если не сказать — безнадежной.

— Говорил я тебе, Никита, не нужно было стрелу снимать, — сумрачно заметил Назар. — А ты, мол…

— Вот я прямо ждал, когда ты мне об этом напомнишь! — в сердцах бросил Никита и спрыгнул в воду, подняв фонтан брызг.

Все еще сопя и дуясь, парни отправились на разведку, ведь еще оставалась надежда вытащить добычу с противоположного конца протоки.

— Ух, растяпы, ружьишко-то оставили… — посетовал Бен, слишком поздно обнаружив промашку. — Мало ли что.

*****

Оставшиеся у мотозавозни занялись обедом. Вытащили на берег котелок, тушенку, развели костер, начистили картошки… Распогодилось. Было чертовски приятно сидеть на берегу и подставлять лица неяркому осеннему солнцу. По крайней мере тем, кому есть, что подставить.

До чего же обманчива сибирская осень! И не мудрено, ведь в небе над Сибирью непрестанно борются ветра Арктики и опаленной солнцем Центральной Азии. Осень ласкает всех прощальным теплом, радует глаз нереальной голубизной небес и пестрым, как платье цыганки, убранством леса. И кажется, что счастье разлито прямо в воздухе, только вдыхай. В такие минуты трудно поверить, что пройдет месяц, максимум — полтора, и скует землю мороз смертный, лютый. Деревья замрут как неживые, притихнут звери и птицы, и даже исполин Енисей будет скован ледяным панцирем.

Идиллия была нарушена шумом приближающихся моторных лодок. Звук, которого путешественники боялись больше всего на свете, был еще далеко, но неумолимо приближался. Стряхнув минутное оцепенение, все бросились на судно. Бен, не раздумывая, схватил ружье, Катерина — пистолет. Чуть замешкавшаяся Лида была вынуждена довольствоваться сигнальными ракетами из Никитиного запаса.

— Все на берег, в кусты! — командовал Бен. — И затаились!

Когда диспозиция была занята, он шепотом изложил девушкам суть своего плана:

— Сперва сидим тихо и не дергаемся. Ждем. Пусть остановятся, заглушат моторы и сойдут на берег. А там… Вы уж, девчонки, не подкачайте: стрелять сразу на поражение. Понятно? Никаких «Руки вверх!» и предупредительных выстрелов. Нужно сразу и насмерть.

Ждать долго не пришлось. К мотозавозне приблизилась две легкие моторки с четырьмя людьми на борту. Но вот дальше жизнь внесла коррективы в четкий и логичный план Бена. Маугли не сошли на берег, а, пришвартовавшись прямо к Никитиной плоскодонке со стороны открытой воды, поднялись на борт. Люди в засаде застыли в замешательстве, и тут события повернулись самым распаскудным для путешественников образом.

Заурчал двигатель мотозавозни — один из дикарей пробрался в рубку и встал за штурвал. Медлить было нельзя. Первый залп выпустили прямо из кустов, жаль — далековато. Но дикаря в рубке Бен снял прямо через окно. Тот повалился на штурвал и обмяк, а мотозавозня беспомощно заерзала на брюхе.

Бен и Катерина подобрались, готовые выскочить из укрытия прямо на дикарей. Лидия не знала, куда себя девать со своей сигнальной ракетой. Переть с ней в гущу схватки было бы пафосно и глупо, а отсиживаться в кустах, когда другие рискуют жизнями… Ну, сами все понимаете.

Оставшиеся в живых дикари бросились врассыпную и схоронились за огромными валунами, выбирая момент для контратаки. Лидия же, найдя Соломоново решение, проползла сквозь заросли с десяток метров, оказавшись к маугли поближе. Как только те немного осмелели и по-пластунски поползли к кустам, Лидия оказалась относительно них как бы с фланга. Прицелилась, ни на что особо не надеясь, и пустила ракету. Безобидный файер попал одному из дикарей прямо в подмышку. Да, огненное шоу имело успех: начались крики, паника, бессмысленное махание руками. Противник был деморализован. Пара хладнокровных выстрелов, и еще два бездыханных тела растянулись на гальке.

Но так все не закончилось. Взревел лодочный мотор, и легкая лодка, сделав широкий вираж, устремилась на север, за остров Тальничный, словно и вправду держа курс на устье Сухарихи. Четвертый из нападавших ушел живым. Он вел лодку галсами, не позволяя взять себя на прицел. Катерина старалась целиться получше, но куда там… Она успела сделать несколько выстрелов по уходящей моторке. Бен опомнился первым:

— Прекрати, Катюша. Патроны могут еще понадобиться.

*****

Девушки не помнили, сколько простояли в растерянности на чудесном речном берегу между свежими трупами и переварившейся в котелке картошкой.

— Хватит глаза пучить! Очнитесь, девчонки, за работу. Когда они вернутся, все должно быть готово.

Слова «Они вернутся» произвели, наконец, требуемый эффект. Девушки даже не сообразили, что они — это Назар и Никита. За руки и за ноги вытащили труп из рубки, заглушили двигатель. Девушки сгрузили все три трупа в брошенную лодку.

— Как выйдем на стрежень, отцепим, — предложила Катерина. — Пускай валят к родным трущобам!

— Что! — взревел Бен, понявший, что она затеяла. — Неучи, не знающие истории… Блин! Это ж надо додуматься… Ритуального погребения в лодках удостаивались павшие викинги и рыцари древней Британии, еще не принявшей христианство. Реки выносили тела павших героев в море, а их души отправлялись к предкам. А эту мразоту… — он аж задохнулся. — Нет!

Зайдя по пояс в воду, Бен принялся в исступлении раскачивать моторку, пока не вывалил трупы прямо в Енисей.

— Концы в воду, и все дела! Большего они не стоят.

Набрав речной воды, Лидия торопливо смыла кровь в рулевой рубке. Вещи с берега вернули на палубу. Все!

Лида всмотрелась в лица убитых людей. Они остались болтаться в прибрежной воде, словно и Енисей отказывался принимать их к себе. Лица эти были страшными и грубыми, заросшими бородами до самых глазниц. Правильнее сказать — ожесточенными. Старыми, с обветренной и морщинистой кожей. Неужели они Лидины ровесники?! Она должна их знать — это же ребята с «Ивана Тургенева»… Но Лидия не узнала никого.

Вскоре прибежали взмокшие и запыхавшиеся Назар с Никитой.

— Что… — Никита глотал воздух, держась за правый бок, — …за стрельба?

— То, чего я и боялся. Маугли. Вероятно, они разыскивали нас, но увидев судно, поняли, что тут пожива покрупнее. Мы поначалу в кустах отсиживались, да куда там… Они мотозавозню пытались угнать. Пришлось нам немножко пострелять.

— Ну, хорошо то, что хорошо кончается. И спасибо, что защитили нашу старушку.

— Ничего не кончено. Один из них ушел живым, — Бен устало сел прямо на гальку. — Теперь жди гостей. Драть отсюда надо, ребятки.

Дважды просить не пришлось. Уже через двадцать минут судно отчалило и двинулось вверх по течению. Первые несколько часов прошли спокойно. Бен неотступно стоял на корме. Конечно, про него не скажешь: «Всматривался в даль», но ребята не сомневались, он сканирует пространство всеми доступными ему способами. Через некоторое время он зашел в рубку.

— Я их засек. Судя по всему, на двух средних размеров катерах.

— Близко? — выпалили чуть ли не все разом.

— Пока не очень. Но звук приближается. Выходит, они обладают более быстроходными судами. Что делать будем, капитан?

Никита молчал, только губу закусил.

— Хорошо, — спокойно сказал Бен. — Будем действовать по обстановке. Но вот что нужно сделать прямо сейчас…

Бочки с топливом перетащили на нос и наспех закрепили. Порожние оставили на корме, расположив в виде полукруга, оборудовав огневую точку. Оставалось только ждать.

Катера преследователей неумолимо приближались. Небольшое пятнышко на горизонте быстро увеличилось, его очертания оформились, вслед за ним появилось и второе, а еще через некоторое время в воду рядом с мотозавозней вошли первые пули.

— Все с кормы! — скомандовал Никита.

Капитан делал все, чтобы осложнить жизнь преследователям. Он маневрировал, насколько это позволяла конструкция суденышка. Несколько раз судно опасно кренилось, так что край его плоского днища поднимался над водой. Только бы не позволить преследователям обойти мотозавозню с двух сторон и накрыть ее перекрестным огнем!

— Эх, кабы мель… — бормотал Никита, но спасительной мели нигде не наблюдалось, а на полноводной шири преимущество было у катеров преследователей.

На корме остался один лишь Бен, притаившись с пистолетом в укрытии из бочек. Лида и Катерина ползком двинулись к носовой части судна. Внезапно выстрелы прозвучали совсем рядом — Назар, привстав на колено возле рулевой рубки, открыл огонь из ружья. Настоящий азиат, он действовал размеренно и хладнокровно, не частил, и несколько его пуль, похоже, достигли цели. С ближайшего катера раздались вопли, и прыти у преследователей поубавилось.

Впереди по курсу, у восточного берега Енисея, Никита, наконец, заметил то, что искал. Заложив вираж и не успев толком погасить скорость, судно вошло в заросшую, мелководную протоку. Тут оказалось еще страшнее, чем под пулями: днище мотозавозни то и дело шаркало о каменистое дно, росшие по берегам кусты тянули к ним свои ветви, точно иссохшие, трясущиеся в Паркинсоне руки. Но дело того стоило.

Дикари были слишком возбуждены, чтобы ждать, пока мотозавозня сама выйдет из укрытия. Да и откуда они могли знать, у какого конца протоки стоит поджидать жертву?! А выйти на пешую разведку по берегу, рискуя нарваться на пули, кишка была тонка. Итак, они приняли решение преследовать беглецов на одном из катеров. Другой, судя по удаляющемуся звуку, отправился караулить добычу к дальнему концу протоки.

Ситуация казалась Лиде отчаянной, но вот Никита, кажется, был другого мнения. Он стоял у штурвала бледный как полотно, вел судно как можно медленнее, заманивал. Бен растянулся на палубе, готовый стрелять из положения лежа. И вот, сквозь шум ветра и ропот осенней листвы они вновь услышали звук приближающегося катера. Никита чуть увеличил ход, почуявшие добычу маугли рванули следом. А через несколько минут раздался зубодробительный скрежет — каменистое дно стало погибелью для катера преследователей, его винт разлетелся в обломки.

— Зубы, видать, обломали, суки! — ухмыльнулся Назар, обнаружив сносное владение русским матерным, и смачно сплюнул в воду.

Последующие события разворачивались медленно и печально. По мере дальнейшего продвижения протока мелела, и после некоторых колебаний Никита принял решение:

— Все, глушим двигатель. Если забьется водомет[2], нам отсюда не выбраться.

Дальше продвигались с помощью лебедки, вытягивали себя, как барон Мюнхгаузен за волосы. Цеплялись за прибрежные деревья, коряги, острые камни, толкались багром. Вооруженные Катерина и Назар стояли на стреме. Еще до наступления темноты путешественники, изрядно пропотев, вывели свою мотозавозню в относительно безопасное место. Здесь протока стала уже, зато несколько глубже. Глубины-то всего какой-нибудь вшивый метр с кепкой, взрослый человек легко смог бы перейти ее вброд, но легкой плоскодонке и этого было достаточно. Устраивать привал, конечно, не решились, тем более что справа до путешественников постоянно доносился тревожный низкий гул. По мере движения он то приближался, то почти затихал, приглушенный расстоянием и стеной древесных крон, но расслабляться не позволял. Лиде мерещилось, что рядом с ними собирается закипеть, да все никак не закипит исполинский чайник. Никита завел двигатель, и судно двинулось на юг при свете прожектора.

[1] Туркестан (здесь) — Восточный Туркестан, регион в Центральной Азии, ныне Синьцзян-Уйгурский Автономный Район КНР

[2] Водомет — движитель водного судна, представляющий собой водяной насос, работающий под водой. Сила, движущая судно, создается выталкиваемой из него струей воды

Глава 17. Скорбные тени

Солнце уже выглянуло из-за верхушек деревьев на восточном берегу, когда мотозавозня вышла из протоки в Енисей. К всеобщему облегчению, засады здесь не оказалось. Бен и Лидия разом посмотрели назад, в оставшуюся за кормой речную даль. Оглянулись и замерли в изумлении… Там, где еще двадцать лет назад Енисей с нордическим спокойствием нес свои воды по Ермаковской излучине, сегодня тревожно метались потоки воды. Натыкаясь на невидимые глазу подводные препятствия, Енисей дробился на множество разрозненных стремнин, которые то ожесточенно толкались, то снова разбегались в стороны или кружились в водоворотах. Над рекой стоял жутковатый гул и стена мерцающей водяной пыли.

Подобная картина, увиденная на небольшой горной речке, неизменно вызывает восхищенные улыбки и заставляет туристов щелкать затворами фотоаппаратов, но вот вид беснующегося Енисея не вызывал ничего, кроме благоговейного ужаса. Ничего удивительного, что второй катер преследователей через излучину не прошел.

— Все… — Никита словно прочел их мысли и с неискренним сожалением добавил: — Со святыми упокой.

Лида продолжала стоять на корме. Да, неудивительно, что вода, столкнувшись с подобным препятствием, проторила себе обходные пути в виде новых проток. Основной же поток, вызверившись на перекатах, несся дальше, чтобы обрушить всю свою мощь на невидимый отсюда Ермаковский берег.

— Нашему капитану гип-гип-урааааа! — завопил Назар и подбросил в воздух свою круглую шапочку.

— Урааааа! — подхватили остальные.

Порыв осеннего ветра выхватил шапку у Назара почти что из рук, покружил и бросил в воду.

— Со святыми упокой, — в один голос заметили Бен и Лидия.

Капитану не терпелось побыстрее и подальше убраться от владений маугли, и он гнал мотозавозню без остановки. Остальные отсыпались, расположившись прямо на палубе.

Лида проснулась первой и сидела, привалившись спиной к стене рубки, когда Бен вдруг подскочил как ужаленный и бросился к Никите:

— Мы ведь вышли в основное русло южнее излучины?

— Так точно. Вся Ермаковская излучина уже позади, попрем теперь вперед по чистой воде. Да ты что такой замороченный-то?

— Ох, прозевали, проехали! Проспали! — причитал Бен, заметавшись по палубе. — Курейка-то позади осталась?

— Конечно, осталась. Что мы проехали?

— Хотел вам, молодым, показать руины Пантеона[1].

— Это вы, дяденька, опоздали лет на — дцать. Нет там ничего, место пусто! — усмехнулся Никита.

— Жалко, — тихо произнес Бен, — я так хотел еще раз увидеть развалины Пантеона Сталина, может быть, даже побродить в тех местах.

— Жалко у пчелки в жопке, — отрезал Никита. — А на «побродить» у нас времени нет. Я, конечно, не думаю, что маугли удастся преодолеть излучину, но… Береженого Бог бережет.

Однако, спор не был закончен. Отдав штурвал Назару, Никита устроился рядом с Беном на корме и закурил.

— Было бы кому памятники ставить! Или вы другого мнения? Тоже мне, событие, заслуживающее вечной памяти в веках! — распалился Никита. — Да, занесла Иосифа Виссарионовича в наши края нелегкая — так сразу и музей, и след в истории… Тьфу! Если уж на то пошло, в Сибири побывало множество ссыльных, и, между прочим, среди них были люди намного приличнее. Нет больше Пантеона — все растащили по гвоздю, металлический каркас разрезали и свезли на переплавку. Очистили место от хлама — вот как я считаю!

Никита отчеканил это на одном дыхании, не раздумывая, так что стало ясно, что этот вопрос был им неоднократно обдуман, а возможно, даже бывал предметом споров в семье или кругу друзей.

— Да, я придерживаюсь другого мнения, — тихо, но твердо сказал Бен. — Сталин наследил в истории как никто дугой. И не в том беда, что когда-то его сюда сослали. Беда в том, что, придя к власти, он наш край до самого конца не забывал, не оставлял без внимания. Если подкопнуть, многое здесь так или иначе с ним связано. Вы в курсе, что из Курейки берет начало род сибирских потомков Сталина? Правда, здесь они не остались, перебрались на Юг — в Новокузнецк… Время стирает все знаки, а жаль. Вот интересно, крест на месте станка Ермаково до сих пор стоит?

Лида и Катя давно прислушивались к разговору. Без стеснения они устроились поблизости — на мотозавозне никто не мог рассчитывать на приватность.

— По памятным знакам потомки многое смогли бы о нас узнать, — продолжил Бен. — Вот, например, мученикам Мёртвой дороги поставили простой деревянный крест, чтобы все идущие и плывущие мимо могли снять шапки и перекреститься. На Ермаково крест поставили… По форме это православный крест, но по сути он стоит там за всех: за православных, иудеев, атеистов, бывших комсомольцев и вчерашних фронтовиков, которых Родина-победительница так изощренно отблагодарила. Зато их мучителю — тому, кто был волен казнить и отправлять в лагеря миллионы, кто ломал судьбы целых народов, тому все… Пожалуйста! Истукан гипсовый на бетонном постаменте. Пантеон большой каркасный с остеклением. Вот скажите, зачем нормальному человеку может понадобиться Пантеон? Уж сколько правителей на Русисменилось, но тень Сталина так и не покинула наши места. Он здесь повсюду: в Курейке, в Ермаково, в Городе. Вот оно — кажущееся человеческое всемогущество. В Час Суда цена ему будет двадцать пять копеек. Такая вот, ребята, у нас Родина.

Бен умолк. По-видимому, его слова задели каждого, хотя каждого, наверное, по-своему.

— Не знаю, какая у вас… — тихо, но с нажимом начал Никита. — Но у нас крест до сих пор стоит, а от Пантеона и следа не осталось. Такова моя Родина. И подгнивал крест, и не раз падал, только всегда находился кто-то, кто его поднимал. Никто не знает, кто, ведь места эти безлюдные, а в последние годы еще и непроезжие… Край земли. Да и с чего бы нам беречь руины Пантеона? Вот говорят: «Сталин построил…» Он что, строитель? Нет? Он не инженер, не рабочий и не ученый! Поп-расстрига, отвернувшийся от своего Бога, что он мог построить?

— А ему зачем? — рассудил Бен. — Под конец, наверное, думал, что он сам Бог. Я когда-то представлял себе, что сталинский террор похож на круги на воде, когда ливень сечет по поверхности озера. Когда кого-то ссылали или расстреливали, в круг несчастья попадало множество людей: родители, жены, мужья, дети без родителей оставались. И таких кругов много, они ширятся, разбегаются, пересекаются друг с другом. Один человек вполне мог оказаться в пересечении нескольких кругов: у него могли арестовать сына и товарища по работе, расстрелять соседа по подъезду. Но потом я начал интересоваться историей здешних мест и теперь думаю иначе. Это не укладывается в голове: массово арестовывали не только государственных служащих, хватали и расстреливали врачей, рабочих, метеорологов, гидрографов, строителей. Понимаете?

— Конечно, мы знаем о репрессиях, — ответил за всех Никита. — Это было очень ужасно.

— Не понимаете! Тогда не пользовались словом «политик», были только «партийные и хозяйственные руководители». Так вот, по моему разумению, для политика риск попасть под раздачу в процессе борьбы за власть и ресурсы следует считать профессиональным риском. Но уничтожать людей, занимающихся созидательным трудом — это истребление нации! Сначала репрессии, затем война, а потом снова репрессии, и наш народ получил такую рану, от которой так до конца и не оправился. Ихтиолог… Вы знаете?

— Неа…

— Ихтиологи изучают рыб, метеорологи — климат. Я читал историю Карских операций[2]. Там не сказано прямо, но это невозможно не заметить — в книге были указаны даты жизни их участников, и у многих совпадает год смерти…

— Может, кораблекрушение?

— Нет! Уникальные для своего времени походы судов через Карское море обошлись без значительных людских потерь. Опасность грозила совсем с другой стороны. Моряки, ученые, исследователи… Они могли бы жить, реализовывать новые смелые проекты, подготавливать учеников. Как эти люди могли угрожать величию Советской Родины, когда на самом деле они были ее опорой? Или они угрожали Самому? Он что, стоил больше их всех? Да стоил ли он хоть кого-нибудь из них одного? Христианство учит нас прощать, и в соответствии с его доктриной даже Сталин в конце концов должен быть прощен. Но того, что случилось, я никогда не прощу. И вы, ребята, пожалуйста, никогда не прощайте! Хотя… Даже праведную ненависть трудно носить в сердце целый век. Тяжко.

Лидия вдруг вспомнила, как всего-то несколько дней назад они переправлялись через Сухариху. И ей вспомнилось отнюдь не ласковое солнце и не голубое небо, а полуразрушенные бетонные опоры моста и расползшаяся насыпь. Тогда она была слишком подавлена тяготами пути, и почти не вспоминала о том, какой дорогой они идут. Но вот они вновь встали у нее перед глазами — молчаливые свидетели минувших событий, оставленные в глуши и обреченные на медленное разрушение творения человеческих рук, и запустили цепочку тягостных воспоминаний. Ей враз вспомнилось многое, что она знала, читала, слышала, и от этого знания ком застрял в горле. Если бы можно было отдать дань скорби всем мученикам Мёртвой дороги, тем, кто потерял здесь если не жизнь, то второе по значимости из всего, чем может обладать человек — время, потраченное на долгие годы заключения и ссылки… Но если бы один человек сумел ощутить боль всех, он бы, наверное, не смог этого вынести. А ведь были еще лошаденки, таскавшие на морозе груженые телеги, собаки и кошки, брошенные погибать в оставленном Ермаково, затерявшиеся в тайге паровозы и мосты. Если бы только желания человека могли в этом мире что-то значить… Если бы у Лидии была возможность попросить у Бога что-то одно, но самое главное, она бы выбрала не раздумывая — Россию без жестокости.

*****

— Хочешь… расскажу?

Бен появился в дверном проеме рулевой рубки, переминаясь с ноги на ногу. По всей его повадке становилось ясно, что он собирается поговорить о чем-то настолько болезненном, что и рассказывать трудно, но настолько наболевшем, что и не рассказать никак нельзя. Никита кивнул в знак согласия своей колючей бородой, не отрывая глаз от водной глади.

— Ты понимаешь что-нибудь в сейсморазведке? — начал Бен.

— Ничего — я на историка учусь.

— А что, людям до сих пор нужны историки?

— Ты говоришь как моя мама, — ухмыльнулся Никита. Он все чаще и чаще обращался к Бену на «ты», словно нечеловеку разные условности и политесы не полагались.

— Хорошо. Я тоже в этом ничего не понимаю. Тогда давай рассуждать логически, как будущий историк и бывший интеллигентный человек. Велика ли вероятность того, что оптимальная точка заложения ядерного заряда, исходя из технических, геологических и прочих условий, окажется на территории поселка Ермаково прямо на площадке перед паровозным депо?

— Учитывая, что в Северных районах Сибири населенные пункты расположены на расстояниях в сотни километров друг от друга…

— Она никакая. Ермаково уничтожили специально. То есть, нефть и газ там искали… тоже.

— Но зачем? — Никита, похоже, заинтересовался рассказом по-настоящему и все чаще отрывал взгляд от фарватера.

— Во-первых, он больше не был нужен. Ермаково строился как ключевая станция Северной железной дороги и после ликвидации стройки утратил свое значение. Он зачах, стал нерентабельным, но жизнь в поселке еще теплилась. Наверху решили оптимизировать расходы — на Севере все дорого. Во-вторых… В главных, Ермаково потенциально мог стать местом поклонения… нет, это дурное слово… местом сохранения материальной памяти о жертвах сталинского террора. В те годы еще были живы бывшие рабы Мёртвой дороги, их друзья, их дети. А так раз — и зона отчуждения. И заметьте, Сталин на тот момент уже четверть века как лежал в гробу! Чтобы помешать людям хранить память! Чтобы помешать историкам изучать! Чтобы люди не пришли на могилы! А как сравняются с землей и зарастут лагерные могилы, и отживут свое последние из тех, кто помнит, так, почитай, мучеников 503-й будто бы и не было никогда. Пусть люди сделали это, чтобы найти нефть и газ, и они нашли их. Но то, что так начиналось, добром кончиться не может.

На минутку остановившись, Бен заметил, что все забросили дела и сидят тут же, у стены рубки, ушки на макушке.

— Иногда мне кажется, что некоторые решения принимали не люди. Это так бесчеловечно… Современный человек обладает практически безграничными возможностями, но так же верно и то, что есть грань, за которую не стоит переступать. Пусть у Ермаково не было больших перспектив, но кроме цены все имеет еще и ценность. С русским городом нельзя так поступать! Должен был существовать другой выход — человек бы это понял. Да что это я… Сам-то…

— Не парься, — неловко попытался утешить его Никита, — просто есть не люди, а есть нелюди. Но если бы Ермаково уцелел… — Никита заговорил медленно, с сомнением растягивая слова. — Если бы каким-нибудь невероятным образом город смог дальше развиваться… Допустим. Но ведь там были зоны, много зон, и вдоль трассы тоже…

— Лагерные поселения вдоль трассы назывались колоннами, — вставил Бен.

— Это ведь все равно, что построить город на костях, разве нет?

— На костях, на костях, — как-то уж очень легко согласился Бен, — как и все нормальные города. А где по-другому? Оглянись вокруг: по станкам, по островам народ здешнюю землю костями устилал. Разве сам Петербург, почитай, не на костях построен, Москва не вокруг Лобного места выросла?! Да что я все о России… Загляни в историю Парижа, и увидишь Монфокон да революционные гильотины. Говорят, в Парижских катакомбах до сих пор покоится около шести миллионов скелетов. И ничего! На поверхности он имеет репутацию города романтики и любви.

— Так выходит, что мы, что парижане — разница незначительная? — пошутил Никита и тотчас густо покраснел над бородой, до того неуместной и глупой показалась ему самому эта шутка.

— Ага, вроде того, — понурился Бен. — В иных землях, должно быть, еще живы внуки и правнуки тех, кто строил дорогу, Ермаково и сам Город-на-Протоке. В муках, в холоде… Но Город был! Они помнят, знают, но многие никогда его не видели, не дышали этим воздухом. А здесь остались те…

— Вот кто? — бесцеремонно перебил его Никита. — Произошло что-то типа естественного отбора? Что за народ жил в Городе в его последние дни? Остались лучшие — те, кто не побоялся трудностей, или неудачники, которым просто некуда было податься?

— Не было никакого отбора… — Бен ненадолго примолк, словно погрузившись в воспоминания. — Обычные люди. Многие не вынесли ужасных метаморфоз, бежали в тундру и там погибли. Благодаря этому они избежали более страшной участи. Конечно, в Метрополии полно таких, чьи интересы ограничены узким кругом: употребить пищу, всю ее переварить, получить порцию примитивных развлечений. Многие из них видели погибший Город, но их сердца не были задеты, им просто все равно. Но есть и другие — лучшие, настоящие борцы, костяк нашего маленького сообщества. Когда все случилось, мы все потерялись: как и зачем теперь жить? А как русский человек может без смысла жить? Вот они-то первые и поняли, что для начала нужно просто выжить, просто жить дальше, а там и смысл отыщется… со временем. Так что уцелели и те, кто тверже камня, и те, у кого камень вместо души.

— Все равно… — не находила подходящих слов Лидия. — Я видела все своими глазами, и все равно не укладывается в голове.

— Раз уж этой пугающей метаморфозе суждено было случиться, закономерно, что это произошло в наших краях, в Городе. Во всей России не сыскать более странного, более подходящего для чуда места.

— Ты сказал, что теперь никто не ухаживает за могилами… Много людей? — спросила Катя.

— Как тебе сказать… Если сравнивать с другими гулаговскими островами, то пожалуй что и не очень. Но ведь нельзя же говорить, что мало погибло людей! Точное число погибших неизвестно, уж простите! Какая сейчас разница, сколько? Или вам подавай полторы тысячи миллионов человек? Как этому… как его… Не помню. Все они здесь. Лагерники, ссыльные и спецпоселенцы никуда не могли убежать при жизни и, тем более, никуда не денутся отсюда после смерти. Даже когда мерзлота начала сдавать, и вода накрыла их могилы. О, да, они здесь, и их много. В Ермаково был довольно большой погост. Это на том берегу… Были среди них и настоящие уголовники, но большинство сгинуло ни за что ни про что. Сначала легли в мерзлую землю, а теперь она превратилась в трясину. Они этого не заслужили. Кто-то упокоился в небольших захоронениях вблизи линейных колонн, а кого-то просто закопали одного чуть в стороне от дороги. Крестов тогда не ставили, лишь колышек и табличка до первого дождя. Да, их здесь много… Люди гибли от цинги, холода и непосильного труда. Вот вы, девчонки, что носы повесили? Вы прошли этой дорогой не больше сотни километров и провели здесь неделю. Стыдитесь! Рабы Мёртвой дороги провели здесь четыре лета, четыре долгих полярных зимы.

— Я-то думала, что это иносказание, — печально покачала головой Катерина. — Вы все говорили «Мёртвая дорога», я и решила, типа, заброшенная.

— Огромные расстояния — и гордость, и проклятие нашей страны, — грустно заметил Бен. — Вы, молодежь, задумывались когда-нибудь, почему в Городе, как и на всем Севере, было принято говорить «на материке», когда речь шла о южных землях? — он сделал паузу и обвел всех взглядом.

— Нет дороги, — тихо ответила Лидия.

— Вот именно. Единственная попытка связать Город с центром страны наземным транспортом потерпела неудачу. Обреченная попытка. Мы жили на материке как на острове, ведь даже до краевого центра добраться можно было лишь по реке или по воздуху.

— Но все равно, я не думала, что рядом с дорогой можно наткнуться на настоящие могилы.

— Было время, их искали энтузиасты, туристы-экстремалы и даже школьники в период летних каникул. Находили, наносили захоронения на карты… За рекой дорога уходит на запад почти параллельно Полярному кругу. Обследовать трассу такой протяженности практически невозможно. А потом с людьми что-то случилось, всеми овладело безразличие… Я видел фотографии из Ермаково, а снимкам этим теперь уж сто лет. Дома, бараки, пароходы… а главное — люди! Они не кажутся сломленными, утратившими достоинство и волю, более того — некоторые люди улыбаются.

— Наверное, им сказали: «Улыбнитесь, сейчас вылетит птичка!» — подввернул Никита. — А в самые страшные минуты, наверное, никто фотографий не снимал, не до того было.

— Нет, это была не «птичка». А скажи, на Юге теперь у людей счастливые лица?

— Не особенно, — вынужден был признать Никита, — с этим сейчас напряженка.

— Вот и в Городе в его последние месяцы счастливых лиц практически не осталось, разве что дети. Странно, правда? Многие из жителей Ермаково были рабами Гулага, но на старых фотографиях не лица рабов. Скажи, а в Красноярске у людей не рабские лица?

— Да вроде нет! — щеки Никиты вспыхнули. — Рабы не мы!

— Ладно, ладно, — примирительно пробормотал Бен. — Я смотрел на те фотографии и думал: все, ту страну мы потеряли, но потом вспомнил, что почти такие же слова говорили и о царской России, перекованной в огне семнадцатого года. За сто с небольшим лет мы несколько раз теряли свою страну. «Какие прекрасные лица, но как безнадежно бледны…» Это о членах императорской семьи, помните?

Но никто не помнил. Скажем честнее — не знал.

— На Ермаковских фотографиях красоты уж никакой нет. Все, и даже молодые женщины, не особенно красивы. Но в них есть стойкость, достоинство — они не рабы. Прошло сто лет, и, наверное, лица снова изменились. Ну почему мы снова и снова теряем… самих себя. После взрыва Ермаково превратился в поселок-призрак, а со временем, когда ослабел страх перед радиацией, а любопытство и алчность возросли безмерно, был разграблен. Время и человеческое варварство основательно поработали над этим местом. Было время, из Ермаково вывезли множество вещей, как ценных, так и не очень. Заврался я, старый дурень, все тамошние вещи были ценными, если не с рыночной, то с человеческой стороны. Множество их осело по подмосковным дачам, по столичным квартирам.

— Зачем? — не поняла Лида.

— Если спрашиваешь, не поймешь. Я и сам не понимаю. Вот некоторые украшают свои дома охотничьими трофеями — шкурами, рогами. По-вашему, это нормально? Типа — сам убил. Так и те, что держат дома предметы из лагерных бараков, они для них тоже вроде как трофей. Мол, смотрите: вещи из самого Ермаково, где люди загибались от холода и непосильного труда. А если вдуматься, сколько всего эти вещи на своем веку повидали? — Бен безнадежно махнул рукой. — Раз уж Катерина категорически против растирания, давайте, а? — Бен вытащил из кармана фляжку.

— Спиртягу пить? Беее… — протянула Катерина, но осеклась.

— Извини, Катя, Каберне в этот раз не завезли, — заметила Лида.

Бен откупорил заветную фляжку и разлил жидкость по кружкам.

— Вечная память погибшим здесь.

На каждого пришлось грамм по пятьдесят, не больше. Выросшая в Метрополии с ее ограничениями, Лида оказалась совершенно не готовой к струйке бесцветного жидкого огня, пробежавшей по ее горлу, но сдюжила: не поперхнулась, не закашлялась. Бен со своей порцией улизнул за рубку, где никто не мог его видеть, и вернулся через пару минут слегка раскисший.

— Они пытались превратить Енисейский Север в подобие ада на земле, и, надо сказать, для этого было немало сделано. Сколько жизней унесла Северная железная дорога, скольких людей обратили в прах жернова Агапитово. Но и эта земля, и река — это нечто большее, это стихии. Их нельзя ни понять до конца, ни подчинить. Так что не вышло по-ихнему, и это единственное, что меня утешает. Вот казалось бы — слаб человек, жалок и уязвим, но и человека подчинить не получилось! Да… Одни названия здешних поселений, станков да рудников должны вызывать ужас у ныне живущих. Должны были бы, если бы у нас все было в порядке с памятью… и с совестью. А то уж теперь многие и не помнят, вернее сказать, помнят лишь немногие. Но возможно, я виноват в том, что все это время излагал факты чересчур уж однобоко. Да, здесь творились страшные вещи, но здесь была и жизнь — настоящая жизнь. Люди влюблялись, работали, растили детей. В Городе был свой театр, актеры играли пьесы. Некоторые освободившиеся узники, вернувшиеся в родные края, потом сожалели, что не остались в Городе навсегда. Вот так вот… Люди и в аду могут устроить себе райский уголок, впрочем, наоборот тоже случается.

— А ты откуда помнишь… знаешь? — спросила Лида. — Отец мне ничего такого не рассказывал…

— Павел просто жалел тебя, малолетку, оберегал от правды. А если всю правду о наших краях собрать, изучить и запомнить, то, пожалуй, и жить не захочется. Но он многое знал, это точно. Теорию… историю там, я думаю, что он, что я знали примерно на одном уровне, но я знаю больше подробностей, что ли…

— Откуда?

— Так ведь папка-то твой трудяга был, а я известный оболтус, позор семьи. У меня свободного времени было хоть свиней откармливай. Как-то мы с мужиками в поход отправились: июль месяц, погода за двадцать градусов — по нашим меркам почти что жара. И добрались-таки до Мёртвой дороги. Ничего более жуткого я в своей жизни не видел. На тот момент. Представьте себе: одноколейка, насыпь вся расползлась, промеж шпал пробиваются кустарник и чахлые березки. Лес потихоньку берет свое, и длинная рана на его теле — просека начинает затягиваться. Пугающее место — словно после атомной войны, собственно, касательно Ермаково почти так оно и есть. Люди исчезли, а дорога, паровозы, бараки, колесные тележки до сих пор там. Я видел лагерные бараки! И мне мерещился ропот их обитателей, приговоренных к мучительной борьбе за выживание в условиях нечеловеческой усталости, холода, мрака, скудного, однообразного питания, болезней и отчаяния. После этого уже невозможно наслаждаться жизнью, сидя у костра, прихлебывая разбавленный спирт и слушая песни под гитару. После этого трудно жить по-прежнему. До той поездки я был веселым парнем, душой компании, любил девочек, песни, шашлык и водочку. А теперь у меня пониженный уровень оптимизма в крови, и для души осталась одна лишь водочка.

— Трудно поверить, что Мёртвая дорога это не легенда, не страшная сказка, вроде Бермудского треугольника, — вздохнула Катерина.

— Нет, это не сказка. Ни страшная сказка, ни больная фантазия не могут превзойти то, что случилось в наших краях на самом деле. Зло возвращается. Говорят, подлинная историческая память живет три поколения. Мы этот рубеж уже перешагнули, уже не осталось в живых тех, кто прошел через этот ад: ни заключенных, ни охранников, ни спецпоселенцев. История превратилась в миф, поэтому ты и считала Мёртвую дорогу лишь жуткой легендой. А подлинная жуть и ужас нашего положения заключается в том, что слишком многое сошлось в одной точке. В каждом событии, если рассмотреть его отдельно от остальных, нет ничего необычного. Нет ничего противоестественного в деградации вечной мерзлоты, ведь история планеты насчитывает миллионы лет и делится на различные геологические периоды. Мерзлота не вечна, вечного вообще ничего нет. Меняли свои очертания материки, воздвигались горы, время и давление земных глубин формировали горные породы. Было время, Землю покрывал гигантский ледник, но и он сгинул. То, что происходит на наших глазах, лишь миг в истории планеты. Нет ничего удивительного, что почти на наших глазах вымерли многие исконные обитатели Севера. Когда Северный океан стал постепенно освобождаться ото льда, многие представители ластоногих просто не смогли растить потомство в новых условиях. Детеныши массово гибли — их материбольше не могли найти хороший, крепкий лед, чтобы вырастить на нем потомство, и они либо тонули в полыньях, либо становились легкой добычей промышлявших по берегам хищников. Но в истории Земли тысячи раз формировались и исчезали с лица планеты новые виды, ластоногие — не исключение.

— Я думаю, это даже хорошо, что тюлени вымерли, — серьезно сказала Катерина. — Раньше-то… Только бельки чуть подрастут, целые деревни выходили «на зверобойку». Это было разрешено только в России. У меня в детстве тоже была шапка из меха белька, я потом эту шапку возненавидела, а меня заставляли ее носить.

— Видимо, твои родители хотели, чтобы дочь и наследница крупнейшего промышленника и землевладельца была выше сантиментов, — съехидничал Никита.

— Нет, мама меня поняла. Она втихаря отнесла шапку в благотворительный комитет при церкви. Хорошо, что больше таких шапок не будет никогда.

— А люди… Здесь, в нашем краю, встретили свою смерть тысячи человек, возможно, десятки тысяч. Их сгноили в бараках, измучили морозами и непосильным трудом. Думаю, мы даже не вполне можем представить себе, что вытерпели эти люди. Мы это знаем… умом. Мы можем перечислить выпавшие на их долю беды, но мы не можем представить, нет! Слышали, наверное, про «Архипелаг Гулаг»? Так вот, здесь был один из самых северных его островов. Можете себе представить, каково это, орудовать заступом или катить тачку на сорокаградусном морозе…

— Чего уж там, — вздохнул Никита, — сорокаградусная только водочка хороша, и больше ничего.

— …Онемевшими, а может быть, и растрескавшимися от мороза руками? Я тоже не могу, — Бен сделал небольшую паузу. — Невиданное зверство?! Вовсе нет. Зверство, конечно, но отнюдь не невиданное, история знает примеры и пострашнее. Но все вместе, сойдясь в одной точке, разделенные всего несколькими десятилетиями, эти события составили жуткую цепочку истребления. Это не бабские стенания, от такого слезы ярости наворачиваются у самых жестких мужиков. Так что то, что случилось с жителями Города-на-Протоке, ничуть не хуже того, что уже происходило на нашей земле. Разве мрак Метрополии хуже заброшенной дороги, чье строительство вдоль Полярного круга было начато по указанию товарища Сталина, а по прихоти его преемников было остановлено и разорено?

Когда правление Великого Усатого вождя закончилось, тысячи людей получили облегчение своей участи, а вот наши беды только начинались. Нужно быть справедливым — упадок этих мест начался не при Сталине. Пусть коммунисты творили страшные вещи, но те, кто пришел им на смену, были еще страшней. Они были добытчики.

— А по-моему, — возразил Никита, — в том, чтобы добывать природные ресурсы, нет ничего зазорного.

— Ну, во-первых, добычу ресурсов можно вести по-разному. Экологические нормы… Ну, вы меня понимаете. Но я имел в виду не совсем это. В сталинское время к Сибири не относились как к добыче. Люди того времени задумывались о будущем и работали на перспективу. Они строили города, дороги, порты…

— Лагеря, — ехидно подсказал Никита.

— И лагеря тоже. Те, кто пришел потом… Они добытчики…

— Это как?

— Да так: охотник выслеживает зверя, и ему все равно, что тот красив, и рядом могут быть его детеныши. У него это называется «взять». Шкуру, мясо, рога. А что не нужно, просто выкинуть. Так и с нами. Сибирь… Да что Сибирь, вся Азия, для новых хозяев жизни только ресурсы. Раскопать, расковырять, отравить землю и воду, распетрушить и забросить. Это была уже даже не эксплуатация, ее бы народ стерпел — наш народ все терпит — это было истребление. А что здесь живем мы, люди Сибири, на это им насрать. Знаешь, сынок, такое слово?

— Насрать все знают, — заметил Назар.

Так они и проплыли мимо, не увидев ни Ермаково, ни Пантеона. Да, им нужно было спешить, развивать преимущество, дабы в будущем постараться избежать встречи с озверевшими дикарями… Но Лида знала — будь у них хоть море времени, им все равно не достало бы духу высадиться на западный берег. Не только из-за возможной радиации, хотя и из-за нее тоже. Просто они, испуганные и преследуемые беглецы, постарались бы уклониться от встречи с давней трагедией, ведь их собственное мужество висело на волоске.

[1] Пантеон (здесь) — устоявшееся название музея И.В. Сталина в с. Курейка

[2] Карские операции — товарообменные экспедиции 1921–1931 гг. по доставке в низовья Оби и Енисея импортного промышленного оборудования и вывозу оттуда сибирского сырья

Глава 18. У атамана

Это был прекрасный день. Как решила потом Лидия, это был лучший день всего путешествия. Изнуренные дорогой путники были рады возможности просто тихо посидеть, а то и полежать на прогретой осенним солнцем палубе. Маугли больше не объявлялись. Никто не говорил об этом вслух, но про себя каждый повторял с тревожной надеждой: «Неужели оторвались?» Ближе к вечеру надежда переросла в уверенность: так далеко на юг маугли сунуться не посмеют. В общем, они то ели, то дремали, а то и просто смотрели на проплывающие мимо берега.

Поздним вечером встали на ночлег на поросшем березняком острове, укрыв мотозавозню в протоке. На следующий день капитан поднял всех ни свет ни заря — после облома с лихтерами он не хотел попусту терять время.

Вскоре все заметили, что приподнятое настроение Никиты стремительно улетучивается. Он стал мрачен, тревожен, не выпускал из рук лоцманскую карту и периодически углублялся в расчеты.

— Не трогайте его, не надо, — попросил Назар, видя нарастающий интерес Бена и Лидии.

— Тогда ты.

— Что я?

— Не коси под дурачка, а колись. Что за новая напасть тревожит нашего капитана?

— Атаман Громов, — заговорщицки сообщил Назар. — Не хотим с ним связываться. Вернее сказать, только он любит называть себя атаманом Громовым, но почти всем известно, что настоящая фамилия этого человека — Кондитерский, — Назар почему-то тяжело вздохнул.

Бен присвистнул.

То, что подлинная фамилия атамана — Кондитерский, было величайшим секретом села Туруханск. Но специфика села в том и состоит, что здесь ничего не скроешь, и правду знали все, причем она распространилась далеко за околицы Туруханска. Об этом судачили речники и сезонные рабочие, рыбаки, строители и торговцы, говорили с улыбкой, хихикая или подкручивая пальцем у виска. Атаман Громов был поистине знаменит.

— Боитесь? — поинтересовался Бен.

— Не то, чтобы… В смысле: Никита не боится, а я пожалуй что и боюсь. Туруханский атаман мужик серьезный. На словах он вроде как признает закон, и его земли входят в состав Республики. Но когда никто не видит…

— А то, что творится в селе, практически никто из посторонних и не видит, — догадалась Лида.

— Он, говорят, такое творит, на что бы глаза не смотрели. Нас он, пожалуй, сочтет за шваль, но вот Катя…

— Как он меня узнает? — брезгливо передернула плечами Катерина. — Посмотрите, как я одета! Нищебродка, от вас не отличишь.

Выглянувший из рубки Никита окинул ее недобрым взглядом.

— Мы тебя закладывать не станем, не беспокойся, — сухо заверил он.

— Атамана все, все опасаются, — продолжал Назар. — Поговаривают, он обкладывает все проходящие суда данью. А Туруханска нам никак не миновать.

— А когда вы шли вниз? — спросила Лида.

— Это все Никита придумал, — Назар хихикнул. — И Енисей нам помог. Мы специально подошли к Туруханску в предутренних сумерках, когда часовым самый сон…

— Так у них… часовые? Они что там, совсем обалдели? — спросила Лида, у которой о Туруханске остались весьма неприятные воспоминания.

— И часовые стоят, и патрульные катера всегда наготове. Ведь сегодня Туруханск — крайнее подконтрольное Республике человеческое поселение на Енисее. Они там права качают, дай Бог каждому, — высунулся из рубки Никита.

— …Заглушили двигатель, погасили все огни и отдались течению, — продолжил рассказ Назар. — Проскочили тихонько, как серая тень, они нас и не заметили. А как отплыли подальше, завели двигатель, и деру! Эх, кабы на завтра туман… Или ливень, чтобы как из ведра поливало.

Все не сговариваясь посмотрели на небо. Его незамутненная голубизна и легкий прохладный ветер не оставляли надежды — на этот раз природа им помогать не собирается.

— Ни дождь, ни туман нам не помощники, — Никита снова высунулся из рубки. — Рокот нашего водомета выдаст нас с головой. Я уж и так, и сяк вертел: нам не укрыться. Поедем прямо так, не таясь. Что еще остается?

*****

Все предсказания Никиты сбылись с удручающей точностью.

Он вел мотозавозню спокойно и уверенно, как-то буднично, что ли… Не старался прижиматься к западному берегу, не стремился проскочить опасный участок побыстрее. Как будто это для него и не важно, а на борту нет ничего необычного.

Но высокий восточный берег не спал. Взвизгнули и завелись моторы, и, коротко подпрыгивая на невысокой волне, понеслись к стремнине катера. Люди на них не подавали никаких сигналов, не махали ни флажками, ни руками, просто молча двинулись наперерез. Все было ясно без слов — причаливайте.

Не успели толком пришвартоваться, как на борт поднялись двое крепких детин с автоматами, прошлись по-хозяйски, осмотрели рубку, заглянули в кондейку. Все потупились, спрятаться было решительно негде. А вот Бен, похоже, даже и не думал прятаться, он застыл рядом с бочками из-под топлива, заложив руки за спину. Люди атамана огляделись, словно мысленно пересчитывая всех по головам, лишь мимоходом скользнув взглядами по Бену, словно и не человек перед ними, а какой-нибудь куль.

— Пошевеливайтесь! Не заставляйте атамана ждать!

— А мотозавозня… — растерянно пробормотал Никита, — …присмотреть бы за ней…

Мужики с автоматами расхохотались:

— Ой! Ой, рассмешили! Нужен нам ваш металлолом! У нас только пацаны на таких ходят.

Один показал жестом на расположенный поодаль новый причал. У него стояли крепкие, ладные, хорошо покрашенные катера и буксиры, на фоне которых мотозавозня смотрелась гадким утенком.

— Впрочем — ладно! — внезапно согласились мужики. — Наш атаман муслимов не больно жалует, так что можете оставить своего на хозяйстве.

Никита вспыхнул, но промолчал, лицо Назара еще больше потемнело. Путешественники, ставшие в миг не то гостями, не то пленниками загадочного атамана, сошли на причал. В эти минуты Лидию, Катерину и Никиту больше всего заботило одно: не пялиться на застывшего в неподвижности Бена, чтобы невзначай не привлечь к нему внимание, а также не впасть в другую крайность, вовсе избегая смотреть в его сторону, что тоже выглядело бы подозрительно.

Берег, на который пришлось сойти путешественникам, был скуден и уныл. Только галька и песок, обильно сдобренные мусором, неизменным спутником человеческой цивилизации. Кругом окурки, обертки от сигарет, проржавевшие железки. Здесь, как и почти на всем среднем течении Енисея, восточный берег был высок и обрывист, и с этого, с позволения сказать, «пляжа» вела наверх узкая крутая лестница.

Через несколько минут, пыхтя и отдуваясь, путники достигли верхней площадки. Местные, сопровождавшие отряд, поднялись по ступеням легко и не без высокомерия смотрели на пленников — практика.

Лида огляделась в изумлении. Здесь, на просторной равнине над рекой, кипела нормальная человеческая жизнь. Она смотрела и вспоминала: ведь именно здесь и начались когда-то ее злоключения… Их повели дальше по каменистой дороге. Прямо перед путешественниками раскинулся запущенный сквер, поросший нестриженой бурой травой, а деревья… Да, деревья, несомненно, подросли за прошедшие двадцать лет. За сквером возвышалось странное здание со странной судьбой. Давно, еще в первый приезд Лидии Метёлкиной в Туруханск, в нем располагался районный дом культуры. Издали его даже можно было принять за кинотеатр, а недавно оно было переименовано в Общественный центр. Было оно большим, как бы не по росту даже такому солидному селу как Туруханск. И здание, и сквер остались здесь еще с тех времен, когда Туруханск был городом. Да, было и такое! Но потом все вернулось на круги своя, селом-то быть и привычнее, и сподручнее. Вдруг двери центра распахнулись и на улицу вывалилась целая орава детей и подростков. Неужели из кино?! С топотом и гвалтом они ринулись в сквер занимать места на качелях.

В разные стороны от сквера расходились широкие, отсыпанные гравием улицы, а вся округа, сколько вмещал окоем, была застроена по-сибирски добротными частными домами. По одной из улиц к ним целеустремленно приближалась небольшая, но плотная группа людей.

«Он!» — как-то сразу угадала атамана Лидия. Громов бодрячком шагал к скверику, а за ним едва поспевала атаманова свита. Был он в камуфляжной форме, ботинках военного образца и в серой барашковой папахе. К чему здесь камуфляж, ведь время-то мирное?! Но путешественники быстро осознали, что в этих краях бессмысленно искать ответы на некоторые вопросы. Зачем камуфляж, зачем папаха… К чему озадачиваться столь ничтожными проблемами, когда местный предводитель надвигался на них, держа в одной руке плотный бумажный пакет, а другой закидывая в рот семечки с впечатляющей быстротой. Это был сложный какой-то процесс: семечки залетали атаману в пасть, а одновременно с этим вправо и влево сыпалась отработанная шелуха. Он делал это чаще, чем дышал. Не оставалось сомнений: этому господину здесь позволено все.

За атаманом, чуть опережая свиту, следовал еще один человечек, да не абы какой, а уменьшенная копия Громова. Он был ниже ростом, значительно уже в плечах, но носил камуфляжную форму из точно такой же ткани и барашковую папаху, но тоже помельче. И усов у него не было — отрок.

Атаман Громов с сыном смотрелись рядом как мальчики-матрешки, это было ужасно нелепо, но при этом и немного и страшновато.

— В наших краях не часто встретишь чужеземцев, — начал Громов, приблизившись. — Здесь бывают, конечно, разные люди, но лишь такие, про которых нам известно. Вот вы, — он ткнул пальцем в Никиту, — прошли на север на рассвете пять дней назад. Удивлены? Наши люди хорошо рассмотрели и вас, и вашего помощника-чурку. А вы… — Громов подошел вплотную к Катерине. — С вами, пожалуй, будет поинтереснее. Вы ведь с катера «Борей», если не ошибаюсь? Вы оправились на север очень давно, сразу после ледохода, полярный день только начинался. Прошли гордо, не таясь, с поднятым флагом. Но теперь у вас нет ни катера, ни ваших дружков. Сгинули? Что ж, бывает. В наших краях и не такое случается.

Вопреки ожиданиям, Громов совсем ничего не сказал о Лиде, только смерил девушку цепким взглядом. Вместо этого он встрепенулся, словно стряхивая морок.

— Ну что, нежданные, незваные мои гости, милости просим в мою резиденцию. Потолкуем.

И он двинулся прямо к зданию Общественного центра, часть которого, как выяснилось позднее, была предоставлена в его распоряжение. На душе у Лидии было нехорошо. Что задумал Бен? Не случится ли с Назаром и оставленной мотозавозней какой-нибудь неприятности? Но главное — атаман и это его странное гостеприимство… Если бы он сразу приказал заточить их в каземате, Лиде было бы, пожалуй, менее страшно.

*****

Она хорошо помнила это здание. Над входом на половину Громова висела икона Спасителя, предусмотрительно защищенная козырьком. «Во как, — размышляла Лида. — И над входом у него иконка, и в кабинете, и дома, бьюсь об заклад, тоже… Зато слухи о его бесчинствах ходят по всему Енисею».

Но выяснить, действительно ли в кабинете атамана висит икона, в этот раз не удалось. Недалеко от входа, прямо на траве стоял накрытый стол, благо, погода позволяла пока проводить время на открытом воздухе. Громов жестом предложил гостям сесть, и им тотчас же принесли свежайшего пива.

Катя и Никита, не растерявшись, подошли к наддверной иконе, в пояс поклонились и перекрестились. Странно, но в остальное время истовой религиозности за ними как-то не замечалось. Это не укрылось и от атамана:

— Православные, значит? Это хорошо, дети. А ты что столбом стоишь? — повернулся он к Лидии. — Среди бусурман, что ли, жила? Сама рассчитываешь, поди, что я буду обращаться с вами по-христиански?

— Позвольте представиться — я Никита Трубин, а это…

— Оставь сынок, оставь… Мне это не важно. Мне не нужны ваши имена, главное — вы знаете мое, — атаман сделал паузу, явно с каким-то намеком.

Никита и Лидия молча кивнули.

— И я надеюсь, — последовала новая эффектная пауза, — что вы знаете закон. Закон человеческий и, я не побоюсь высокого слова, закон, заданный нам Творцом.

Троица сидела в гробовом молчании.

— Делиться. Разве не это заповедовал нам Иисус? Всякий, проходящий мимо нашего благословенного села, оставляет часть добычи на нужды бедного Туруханска.

— Нет такого закона, — твердо ответил атаману Никита. — Иисус такого не говорил.

— А совесть? Юноша, есть ли у тебя совесть? Ты, наверное, на Юге живешь? Тогда ты просто не представляешь масштаб проблем, с которыми каждодневно сталкиваются мои люди. Мы исполняем свой долг на самом краю цивилизованного мира…

«Да уж, цивилизация цветет здесь махровым цветом», — зло подумала Лидия, но промолчала.

— Разве могли бы люди спокойно жить в Верещагино и Верхнеимбатске, если бы мои бойцы днем и ночью не спускали глаз с реки? Ты попытался прошмыгнуть мимо нас, не заплатив. Разве теперь совесть не подсказывает тебе, что надо делиться?

— Извините, — так же твердо произнес Никита. — Сожалею, но делиться нам нечем. Поездка выдалась неудачной, мы нарвались на… разбойников и вынуждены были спасаться бегством.

— То есть вы возвращаетесь без добычи? Совсем?

— Совсем без добычи.

— Я понял тебя. Конечно… Какой дурак будет возиться, разыскивая старые затонувшие баржи или вытаскивая из болота ржавые бочки, когда бывает другая добыча, гораздо более ценная. Тот, кто не хочет поделиться частью, лишается всего. Это тоже закон. Екатерина Жукова останется у меня. Я сам отвезу ее к родителям и получу законную награду.

— Катерина не… Она теперь член команды! — выкрикнул Никита и вскочил на ноги, но от удара атаманова прихвостня согнулся пополам.

Катерина успела выплеснуть пиво в лицо Громову, прежде чем ее схватили и увели в здание. Одна Лидия в растерянности осталась сидеть за столом.

— Пшла вон, лошара! — коротко бросил ей атаман. Будто плюнул.

— Слушайте все! — прогремел он снова. — Это ржавое корыто больше не задерживать. Отпускаю!

Глава 19. Медведь все-таки пришел

Уменьшившийся числом и изрядно павший духом отряд собрался у мотозавозни. Навстречу Лиде и Никите из прибрежных кустов крадучись выбрался Бен, а на низеньком причале их встретил оцепеневший от страха Назар. Часовых и след простыл. Они потеряли интерес к незадачливым путешественникам или… Продолжают наблюдать, оставаясь незамеченными?!

— Да не трясись ты так, — без особых церемоний одернул Назара Бен. — И без тебя тошно.

Он без сил опустился на влажные доски. Бессилие — вот что чувствовали все его спутники. Бессилие перед наглостью атамана Громова и его верой в гарантированную и поэтому воспринимаемую как нечто причитающееся ему по праву безнаказанность. Лида села рядом с Беном. Никто из членов команды не питал особо теплых чувств к Катьке Каберне, но что делать теперь, никто толком не представлял. Вызволить Катерину представлялось делом безнадежным, уйти, бросив ее в беде — постыдным. На несчастного Назара никто и не смотрел.

— Медведь. Там, — выдавил он под щелканье собственных зубов. — Пока вы в село ходили, я решил прибраться: собрал пустые банки, крышки, обертки и вынес… — он неопределенно махнул рукой. — Вернулся, а он в грузовом отсеке.

— Ты его видел?

— Слышал. Рычит, стонет, лапами под брезентом сучит.

Оставив ребят на причале, Бен сошел на палубу и осторожно приблизился к люку. Оттуда и впрямь доносились пугающие звуки: сопение и шорохи неловкой звериной возни.

— Да… что же теперь делать?

— Нужно его как-то… изгнать, — неуверенно предложила Лида.

— И кто же это сделает? — с усталым скепсисом поинтересовался Никита. — Может быть, ты? Возьмешь швабру, которой мы драим палубу, да и выгонишь косолапого взашей?

— Похоже, придется его застрелить, — предположил Бен.

Увлеченные спором собеседники даже не заметили, как звуки в грузовом отсеке поутихли, наступила тревожная тишина.

— Застрелить? — напрягся Никита. — И кто же у нас такой меткий стрелок? А коли пуля не в туше застрянет, а днище пробьет? Потеряем мотозавозню… Только и останется, что идти на поклон к Громову.

— Нужно люк снаружи чем-нибудь тяжелым подпереть, чтобы он вылезти не мог. Бочкой, например. А как доберемся до места, откроем люк и убежим, а он, небось не дурак, выберется и сам уйдет, — внесла новое предложение Лида.

— Подпереть… Эх, ну и дурень же я, что на дверцы замки не поставил. Думал, на реке не от кого будет хорониться. Дурень и есть. Люк, сами знаете, не запирается. А бочка для медведя что игрушка, даже если ты на нее пятой точкой сядешь. Если он оттуда вырвется, нам только и останется, что в Енисей сигануть.

— Все, — оборвал дискуссию Бен, — отставить. Не по душе мне зверей убивать, да, видно, придется, — Бен взялся за ружье. — Вижу, он в левом углу. Мелкий он какой-то…

— Может, медвежонок? — предположил Никита.

— Может. Поганое дело получается, братцы, — вздохнул Бен. — Тихо, спокойно… Ты, Назар, зайди со стороны носа и лезь на крышу грузового отсека. Он в левый угол забился, если по ходу смотреть. Откроешь люк, а уж я… Давай.

— Не надо, не стреляйте, — раздался голос, заставивший всех подскочить на месте. — Я не медведь, я Василий.

Назар распахнул люк, и оттуда выбрался дородный подросток в камуфляжной форме. У него было совершенно детское бело-розовое лицо, яйцеобразная пшеничная голова и коренастая фигура. Парнишка был подкачан и, должно быть, обладал немалой физической силой. Он был обладателем крепкой шеи, толстых рук и ног, торчащих как-то враскоряку, но при этом был весь облит жирком, что делало его похожим на пухлявого младенца.

— Таааак… — протянул Бен. — Господин Кондитерский младший? Я прав?

— Угу, — процедил парнишка.

— И назвали тебя, конечно, в честь…

— Угу. В честь Святого отрока Василия Мангазейского.

Никита первый стряхнул с себя изумление:

— Уходим! Быстро!

Назар отвязал канат, Никита быстро и аккуратно отчалил, и уже через несколько минут, если смотреть с пристани, мотозавозня превратилась в тарахтящую точку на сине-серой глади реки.

Тут Лида припомнила, как видела мальчика в свите атамана Громова. Точно — сын! Просто тогда на нем была еще и барашковая папаха, типа тех, что Туруханские модники почему-то так любили носить в комплекте с камуфляжем.

Похоже, годы смуты и обрушившиеся на людей беды вызвали обострение религиозных чувств. Какую бы ахинею ни нес атаман, но туруханцы действительно несли свою службу на самом краю обитаемого мира. Кто знает, может, половину детей и подростков в Туруханске кличут теперь Василиями и Василисами. Люди крестили детей в честь «их» святого. Наверное, с точки зрения религии это было неправильно, и у Христа не может быть ближних и дальних, но в людях брали верх иные соображения. Времена нынче лихие, и со своими страхами и надеждами люди чаще идут не к представителям власти, а в сельский храм, тем более что «их» Василий Мангазейский здесь, в селе, в храме лежит — небось не оставит, заступится. Произошла архаизация.

— Чего надо? — строго спросил Бен.

Отрок Кондитерский был сконфужен, и все не прикрытые одеждой участки его кожи словно окрасились малиновым соком. Бена он явно побаивался, что и не удивительно. Преодолев страх, подошел и искательно глянул на этого странного типа, который, как он сразу понял, был здесь за главного.

— Возьмите меня с собой, пожалуйста! Вы ведь в Красноярск едете? Что вам стоит… Я в тот закуток залез и думал под брезентом отсидеться… Рассчитывал, что вы меня не сразу заметите, а как найдете, так не захотите обратно возвращаться — поздно будет. А когда вы меня застелить решили… Испугался: то ли сердце со страху лопнет, то ли с ума сойду безвозвратно. Я заплачу, — он переводил умоляющий взгляд с одного на другого.

Мальчик метнулся обратно в грузовой отсек, вернулся с туго набитым рюкзачком и протянул Бену пачку потрепанных купюр.

— И что ты там забыл, в Красноярске-то? — скептически поинтересовался Никита. — Здесь ты важная птица, атаманов сын, а там… Ты и улицу-то не сможешь перейти без посторонней помощи. Я уж не говорю о таких вещах, как эскалаторы, лифты, банки и прочее, чего ты и в глаза не видел.

Глаза мальчика зажглись. Ясно было, что он не раз и не два мечтал о бурлящих нездешней жизнью, чудесных городах Юга, где каждый день похож на увлекательный аттракцион.

— Да тоска у нас, — только и ответил Василий. — Ни клубов, ни ресторанов.

— С культур-мультур, значит, у вас нехватка? — Бен давился смехом. — Может, тебе еще пива и девочек сюда подогнать?

— Зачем? Пиво и у нас хорошее варят, а девок в селе как говна.

— Он же у нас первый парень на селе! — заметила Лида под общий смех. — Кстати, дерьма у вас хватает, это да… Мы заметили.

Тут Бен, никого не стесняясь, завладел Васиным рюкзачком, вытряхнул его содержимое на палубу, и среди скомканных рубашек и носков отыскал множество аккуратно перевязанных денежных пачек. Сложенные все вместе, они производили впечатление.

— Вот что, Вася… — неспешно начал Бен. — Хоть отношения с твоим отцом у нас сложились отнюдь не дружественные, мы не можем лишить его сына. Ты о нем-то подумал? Единственное, что мы готовы для тебя сделать, это не сообщать атаману, что родной сын стащил у него деньги и попытался втихушку скрыться с награбленным. А ты пока при нас останешься. Как-то так…

Бен собрал деньги и перенес в рубку, где закрыл их в единственный на судне запирающийся шкаф. Василий проводил деньги взглядом. Он дернулся было в сторону Бена, но, смерив взглядом его мощную фигуру и ровную от края до края линию плеч, скис и обмяк. По его лицу катились безутешные детские слезы.

Назар был не просто смущен — раздавлен. Он мялся, молчал и потирал руки.

— Ладно, не конфузься, — выдавил Бен сквозь смех, который у него больше походил на похрюкивание. — Мы тебя прощаем. Многих ли медведей ты видел в своем Туркестане?

*****

— Выжидать надо, ребята, выжидать! — заявил Бен, как только мотозавозня отошла на несколько километров от Туруханска.

Отплыв на безопасное расстояние от владений атамана, Никита нашел идеальное место для стоянки. Через устье маленькой речки, впадающей в Енисей с противоположного Туруханску западного берега, мотозавозня вошла в систему мелких, сообщающихся между собой озер с заболоченными берегами. Там и встали на якорь, отгороженные от Енисея лишь узкой полоской суши, заросшей худосочным приполярным леском. Бен, как ни в чем не бывало, забрался в подогреваемый спальный мешок.

— Вы чего, ребятки? — встрепенулся он минут через пять, поняв, что никто из молодых не находит себе места. — Драму отставить. Нужно выжидать и беречь силы. Только выставьте часового, чтобы Васька не убег, и спать, всем спать.

— Вы за это ответите! Совести у вас нет! — шипел Василий. — Мой папа…

Бен выпростался из спального мешка, раздосадованный тем, что ему не дают покоя.

— Твой драгоценный папа, — тихо, даже как-то интимно сообщил Бен Василию, — взял в заложники нашего товарища. При данных обстоятельствах совесть, если будешь ерепениться, позволит мне сточить тебе зубы напильником. Старпом, у тебя…

— Крупный или потоньше, чтобы дольше мучился? — услужливо осведомился Назар.

*****

Выжидать пришлось ночь, день и последующую ночь. Василий пыхтел от бессильной злобы, но больше не возникал. Наловили рыбы, и Назар ухитрился запечь ее прямо на борту, соорудив подобие мангала из старого железного ведра. Наконец, утром второго дня рассветный туман над рекой прорезало пение множества моторок.

— Хватились, — удовлетворенно заметил Бен. — Тебя, Васятка, ищут. Ты по папке-то своему успел соскучиться? Он по тебе уже скучает.

Василий Кондитерский младший оскорблено отвернулся.

Отвязали моторку маугли, уже который день болтающуюся за кормой мотозавозни, дозаправили двигатель. Теоретически, лодка могла бы вместить их всех, но… Береженого Бог бережет.

Еще месяц назад для Лиды Метёлкиной стало бы огромным испытанием сесть в лодку, в которую не так давно были свалены свежие трупы. Сегодня она даже не поморщилась — не среди благородных девиц воспитывалась. Компанию ей составили Бен, взявший с собой небольшую сумку, и Никита, занявший место у руля.

На фоне операции по поимке атаманова сынка, поставившей на уши все село, никто и внимания не обратил на одинокую лодченку, пересекшую Енисей и вошедшую в устье Монастырской протоки. Поднявшись по ней на несколько километров и достигнув стрелки Монастырского острова, Никита развернул моторку по дуге, заглушил двигатель и начал тихо дрейфовать по правому рукаву реки, прямо к северо-восточной околице Туруханска, пока не нашел подходящее место.

Бен с Лидией высадились. Девушка поначалу трусила — уж больно неприятное впечатление произвел на нее атаман, но присутствие Бена вселяло уверенность.

Редкий лесок сменился прямоугольными земельными наделами, на которых уже успели убрать картошку, на горизонте замаячили какие-то сараи. Внезапно от одной из построек отделилась облаченная в черное фигура с корзиной, и незнакомец, оказавшийся при более пристальном рассмотрении монахом, обернулся к путникам. На безлюдной околице они были как клопы на белой стенке.

Завидевший их монах на секунду застыл, а затем бросился прочь, не разбираядороги. Корзина с овощами отлетела в сторону, ибо левой рукой он подхватил полы своего черного одеяния, а правой истово крестился прямо на бегу.

«Начинается…» — проворчал Бен, однако дальше они продвигались без приключений. По-видимому, монах бросился за защитой в храм, а не к представителям власти.

Дальше пошли ряды добротных сельских домов, и, наконец, путешественники подобрались к Общественному центру с задней, непарадной стороны.

Лида осторожно и как бы стесняясь отворила заднюю дверь и тихо вошла. За столом, почти полностью перегораживающим коридор, сидел дежурный. Рация в его руках звенела множеством голосов — не иначе, как именно отсюда координировалась операция по поимке беглого отрока Василия.

— Можно? Мне бы к господину Громову…

— Зачем еще? — окрысился дежурный, потрясая заплывшей жиром мордой. — Атаман занят! А тебе все подробно объяснили. Так что вали отсюда…

— А мне можно? — за спиной Лидии выросла могучая фигура Бена.

Дежурный так плотно вжался в кресло, что казалось, в эту минуту они составляют единое целое. Лидия воспользовалась его замешательством, взяла лежащий рядом калашников и передала Бену.

Бен шел по коридору и рывком открывал все выходящие в него запертые и незапертые двери. Когда он, наконец, добрался до кабинета атамана, незадачливый дежурный все еще не оттаял.

Поддерживая свой высокий статус, атаман занимал половину самого большого здания в селе — Общественного центра. И его нисколько не волновало, что дом этот очень мало подходил для комфортного проживания. Бен ввалился в просторный кабинет с голыми окнами и рядами столов, оставшихся от прежних хозяев. Лидия прошмыгнула вслед за ним. Атаман сидел за обширным столом под иконой Богородицы, низко склонив голову и уткнувшись лицом в сцепленные пальцы. Громов был подавлен, в кабинете витал еле уловимый запах алкоголя. Он бросил взгляд на Бена и сжался от ужаса, но затем увидел знакомое лицо Лидии Метёлкиной.

— Опять ты… Как сюда попала? Вы же ушли на юг?

Беспокойство за сына, похоже, притупило и так неблестящий разум атамана. Как попала… Была бы цель, а способы найдутся.

— Люди Алексея Жукова умеют появляться и исчезать незаметно и, притом, точно вовремя, — сухо произнес Бен.

— Без их помощи я ничего бы не смогла, — неопределенно поддержала его Лидия.

— Вы… Вы…

— Я прибыл к вам после совещания у господина Жукова… — четким, уверенным голосом начал Бен.

Если большинство нормальных людей при знакомстве с Беном впадали в ступор и на время теряли дар речи, то у атамана открылся словесный понос:

— Что ты брешешь! Осень, скоро сбор урожая… Наш аграрный король торчит сейчас в своей Хакасии и наблюдает, как наливается соком его драгоценная лоза. Он не мог приехать так быстро!

— Лоза лозой, — нагнулся к нему Бен, — но исчезновение любимой дочери будет, пожалуй, поважнее. Вы, как отец, должны бы это понимать. Екатерина Алексеевна не выходила на связь уже достаточно давно, чтобы родители забеспокоились. Жуков организовал целую поисковую экспедицию, и мы встретили мотозавозню чуть выше по течению…

— Нам удалось уговорить Алексея Ефимовича воздержаться пока от расправы, — вступила в разговор Лидия. — Но если в течение шести часов, — все дружно посмотрели на часы, стрелки которых приближались к полудню, — мы не вернемся вместе с Катей, люди Жукова высадятся в селе. Нам бы не хотелось лишний раз пугать достойных обывателей Туруханска, но…

Атаман молчал, вытаращив глаза и переводя взгляд с Лидии на Бена и обратно.

— Давай, выкладывай, — приказал Бен.

Лидия вытащила из дорожной сумки и разложила на столе аккуратные пачки денег.

— Здесь не совсем та сумма, на которую вы рассчитывали, — пояснил Бен, — но Алексей Ефимович располагает на данный момент только теми деньгами, что захватил с собой наличными. По берегам Енисея банкоматов нет. К тому же, одно дело, когда претендент на награду является подлинным спасителем, вызволившим красавицу из плена отвратительных чудовищ, среди которых она провела несколько месяцев, и совсем другое — беззаконно лишить девушку свободы, перехватить по пути домой, буквально в дневном переходе от встречи с родителем. Как-то это все…

— Что вы, я не могу взять деньги, — с мукой в голосе произнес Громов. — Произошло досадное недоразумение… И вы, и господин Жуков меня неверно поняли. Я просто думал, что такой утонченной девушке не помешает хорошенько передохнуть после трудной дороги. В конце концов, вам не найти незаинтересованных свидетелей…

— Мы все поняли правильно. А деньги возьмите…

— За пиво, — мстительно уточнила Лидия.

— Что бы в нашей стране ни строили: коммунизм, капитализм или постиндустриальное общество, все едино в результате получается феодализм, — философски заметил Бен. — Сначала потихоньку проступает, по капельке, а уж потом… А вы сразу — атаман! По крайней мере честно, ясно и понятно.

— Хорошо, подождите… — пролепетал хозяин кабинета.

— Я не собираюсь ждать! — рявкнул Бен. — Я буду ходить за тобой по пятам, пока ты не отпустишь Екатерину Алексеевну. Ты теперь без меня и поссать не сходишь! А если…

— Хорошо, пойдемте.

Троица вышла в коридор. К немалому удивлению атамана, дежурного на посту не оказалось.

— Наверное, штанишки побежал переменить, — съязвил Бен. — Поди полные.

*****

Уже через час Бен, Лида и Катерина покинули гостеприимный Туруханск. Атаман со своей поредевшей свитой, в которой остались только самые отчаянные и любопытные, проводили их до лодочного причала. Бен пустил сигнальную ракету, и минут через десять к пристани подошла моторка с Никитой и Назаром на борту.

— Нашим доблестным первооткрывателям-землепроходцам счастливого пути! Уххх! — Громов патетически воздел кулаки над головой.

— Ух! — молодецки развернулся к нему Бен.

Атаман слегка поник.

Ни атаман, ни его люди не могли знать, что за последний час Никита Трубин успел вернуться к мотозавозне и, повторив утренний маршрут, доставить Василия Кондитерского младшего к северо-восточной окраине Туруханска. Через жиденький полярный лес Назар и Никита вывели своего пленника прямо к околице.

— Все понял? — напутствовал его Никита. — Когда отец спросит, где ты шлялся, ответишь, что двое суток прокувыркался с девками и потерял счет времени.

— А если спросит имена?

— Скажешь, что как честный человек не имеешь права замарать честь девушек. Заучи дословно: «Не можешь замарать честь». Про деньги ни слова. Ясно?

Василий понуро кивнул.

*****

В моторку погрузили увесистые рюкзаки с гостинцами. По приказу атамана их щедро снабдили свежим хлебом, соленьями, маринованными грибами, картошкой и домашней лапшой. Особую ценность представляла большая кастрюля еще не остывшего тушеного мяса, которую Лидия очень боялась расплескать. К счастью, ее трудности продлились недолго, ведь очень скоро они добрались до стоящей на приколе мотозавозни.

Собравшись все вместе, устроили пир. Уставший от скудного, однообразного питания Назар станцевал вокруг кипящего котелка чудной восточный танец. На скорую руку отварили лапши да и умяли ее вместе с изрядным количеством мяса. Как только голод был утолен, Никита встал к штурвалу и взял курс на юг.

Вот и выбрались. За свою жизнь Лида хорошо усвоила правило: «Отдыхай, пока есть возможность — возможность будет не всегда». Хоть было отнюдь не поздно, она удостоверилась, что ее помощь никому не требуется, и устроилась отдыхать прямо на палубе. Лида расположилась на корме, среди бочек с запасом горючего. Металл палубы нагрелся в солнечных лучах, но с воды тянуло острым холодом, пробиравшимся даже сквозь спальный мешок. Ничего не поделаешь, и она сжалась в комочек, стараясь беречь тепло.

Назар тоже ежился от холода, а вот Никита не скрывал удовольствия, которое мало с чем можно сравнить, когда отступает изнуряющая жара и, как бы солнце ни припекало, кожа уже чувствует сладостное прикосновение холодного ветра.

Устроившись поуютнее, Лида лежала и смотрела на небо, на такое красивое ярко-голубое осеннее небо. На большой высоте на север пролетел самолет, и между легкими перистыми облаками был виден след инверсии. Некоторое время он оставался четким и прямым как стрела, но, кажется, сама природа не терпела столь ровных, словно по линейке начерченных линий. Принялись за дело воздушные потоки, и под их невидимыми пальцами след деформировался, распушился и стал похож на изящно изогнутое, пышное птичье перо. Но и в таком виде он просуществовал недолго, вскоре след стал походить на витую спираль ДНК. А не прошло и получаса, как ветер отщипнул от пушистой белой спирали одну из ветвей и отнес в сторонку, где она и осталась висеть, словно материализовавшаяся тень.

Глядя на это бесчинство, Лидия подумала: «К непогоде». Так она и лежала, глядя на плывущие в вышине легкие перистые облака, ощущая плавное покачивание волн, вибрацию, создаваемую двигателем, пока, наконец, не уснула.

Лида пробудилась от дробного стука. От легких облаков не осталось и следа, все небо было затянуто плотными дождевыми тучами. Грянул ливень, и под ударами косых дождевых струй недовольно зашипел Енисей. Стемнело, но, взглянув на часы, Лида поняла, что еще далеко не ночь, и что солнце, скорее всего, еще не закатилось за горизонт.

Кто-то заботливо укрыл ее, закрепив на бочках тент из брезента, но от этого было мало проку. Дождь барабанил по палубе, и струйки воды уже пробрались под навес, грозясь вымочить спальный мешок. Лида окончательно проснулась и проворно выбралась. Спешно запихнув вещи в грузовой отсек, она поплотнее закуталась в куртку и от нечего делать принялась рассматривать медленно проплывающие мимо берега, отделенные сейчас от путешественников мерцающей стеной дождя.

Как это часто случается, после пробуждения у Лиды созрел вопрос, подспудно беспокоящий ее уже пару дней. Она подошла к Бену.

— Вот скажи, когда ты увидел, что медведь слишком мелкий… Тьфу! Когда ты понял, что Василий мелковат для медведя… Он тогда сидел в кондейке. Ты что, видишь сквозь стены?

— Смотря что за стена. Если капитальная, то не вижу. Но там стенка из трехмиллиметровой стали, она мне не помеха. Я же уже объяснял, я вижу совсем не так как вы, зато сразу во всех направлениях.

Катерина, досуже прислушивающаяся к разговору, не утерпела:

— Ты не говорил… Вернее — не договаривал. Но когда нам нужно переодеться или что-то поправить, ты всегда демонстративно отворачиваешься или уходишь за рубку. Так это все обман?

— Ну… Это чтобы вам было спокойнее. Я не виноват, девочки — я же не глазами смотрю. У меня и слух отменный, а если понадобится, я и мысли прочесть смогу.

Небо изливалось на землю и реку уже довольно долго, и постепенно запасы воды в нем начали иссякать. Тучи посветлели, истончились, и через них стал пробиваться свет заходящего солнца. Закатные лучи, пронизывая плотные облака, приобретали неровный лиловый цвет. И хотя западный небосклон горел над тайгой недобрым оранжевым пламенем, центральная и восточная часть небесной сферы переливалась лиловыми, голубыми и серыми оттенками. Лиловый свет, отражаясь от речных волн, ложился тенями на лица путешественников. Свершалось маленькое ежевечернее закатное чудо.

Весь мир вокруг волшебно изменился. В потустороннем лиловом свете преобразилась и выглядела молодцом бедная старая мотозавозня — вмятины и ржавчина на ее бортах на время стали невидимы. Одна стена рубки окрасилась в ярко-голубой, другая — в серо-розовый цвет. В сумеречном свете по-иному выглядели и лица путешественников, с них стерлись морщинки, следы усталости и рухнувших надежд. В этот час все они были юны и прекрасны, но это не продлилось долго.

Закат погас, и распространившаяся с востока на запад чернота стерла все цвета. Назар включил прожекторы, и мотозавозня продолжила свой путь сквозь черно-белый мир по черной реке.

Глава 20. Приплыли

Путешественники продолжали путь. Вроде бы та же река и те же самые берега, но неброские детали выдавали присутствие в этих местах цивилизации. Буи предусмотрительно ограничивали фарватер для судов с большой осадкой, в ночной тьме по берегам дружески подмигивали то красные, то зеленые огни створных знаков[1]. Никита, конечно же, на все это внимания не обращал и вел свою плоскодонку, как Бог на душу положит.

Вид Енисея постепенно менялся: с каждым покидавшим его притоком он утрачивал часть своей мощи, но не красоты.

Казалось бы, теперь все опасности остались позади, но Лидия не находила покоя. Что случилось?! Они миновали самый опасный участок пути и вступили в мир людей, впереди по курсу лежали крепкие сибирские села: Верхнеимбатск, Ворогово, а там и города пойдут… Может, в этом все дело?!

Енисей — особенная дорога. Здесь можно познать, что такое полная темнота, когда на десятки километров вокруг нет светящихся окон деревенских домов, мерцающие огни не прочерчивают трассы дорог, и по ним не дрожат огоньки фар. Темнота… И никого нет. Но если приблизиться, в конце концов, к приречному селу, то ночью его можно углядеть издалека — даже небольшой свет, отразившись от неба, образует на черном небосводе размытое пятно. И теперь островки света встречались все чаще.

После Подтёсово пришлось плыть мимо практически повсеместно обжитых берегов. Сначала Енисейск с Лесосибирском, за ними почти сплошняком поселки да деревни. А если не деревни, то обширные районы тесных дачных участков, застроенных летними домиками. Как на грех, на участках было полно народа — приближался к концу дачный сезон. Бен старался без необходимости не маячить на палубе.

*****

Лида не могла отогнать от себя воспоминания и о грязноватой тетке, собиравшейся убить Катю из-за сережек-капелек, и об атамане Громове с алчным блеском в глазах. Уж был бы он честным разбойником, речным пиратом, дрался за добычу, рисковал… Так нет же — сидит на берегу как замшелый пень, жрет, срет, и все дела. Атаман и мысли не допускал, что кто-то может проплыть мимо его села, не заплатив. Лида подошла к Назару.

— Скажи… — она замялась. — А там всегда… так? Я хочу спросить, среди людей всегда так?

Она сразу же спохватилась, что ведет себя очень глупо. Так, не так… Назар не был с ними в Городе и в плен к маугли не попадал. Как он сможет ее понять?! Он человек и всегда жил среди людей. Пусть и в другой стране — не суть важно. Внезапно Лидия осознала весь ужас авантюры, в которую ввязалась: она едет в Красноярск без документов, без денег и, что хуже всего, без опыта жизни в нормальном человеческом обществе. До сегодняшнего дня ее опорой был Бен, на него всегда можно было положиться и в Метрополии, и в Городе, и во время перехода по лесотундре. Но на Юге? Теперь она сама должна будет обеспечить ему защиту и поддержку: достать продукты, найти хоть какое-нибудь жилье. Это нужно будет сделать уже завтра. Лиде стало жутко.

— Да не бойся ты так, — добродушно улыбнулся Назар. — Я тоже очень боялся, но ничего, как видишь, не пропал. Ты, по крайней мере, по-русски хорошо говоришь, а я вот совсем не говорил. И так не всегда, совсем не всегда. Почти все приезжие друг другу помогают. Мой дядя дал мне письмо к своему бывшему соседу, который еще десять лет назад уехал в Сибирь. Тот человек меня встретил, дал другое письмо, и так и пошло. Послушай! — Назар хлопнул себя по лбу. — Так ведь и я могу написать для тебя записки к людям в Красноярске и в Кемерово. Тебе помогут.

Стоявший у штурвала Никита включился в разговор:

— Представьте, что все мы снова встретимся, скажем… лет через десять …

— Где?

— Например, на базаре. Назар будет продавать дыни и арбузы с собственной бахчи. Или нет… Стоять за прилавком будет симпатичная продавщица, а он будет подвозить товар и вообще… руководить, — продолжал фантазировать Никита.

— А ты будешь уже большой ученый, зайдешь на базар в костюме и при галстуке. И я скажу: «Для вас, Никита Александрович, у меня всегда есть прекрасный товар. И со скидкой!»

«А я? Кем буду я?» — тревожно подумала Лидия, но от высказываний удержалась.

*****

Поздним вечером путешественники достигли предместий Красноярска. Вечерний сумрак сгущался, но даже в нем было видно, насколько изменилась местность. По обоим берегам реки поблескивали огоньки, иногда сбивающиеся в стаи на месте небольших поселков или выстраивающиеся в ровные цепочки вдоль автодорог. Путешественники вступили в густонаселенный мир Юга.

Но главное ждало их впереди. Южнее, сразу над обоими берегами, небо светилось темно-красным заревом. Это не было похоже на приход Красной Мглы — свет был добрый, теплый. Так, образуя тускло светящийся купол, отражались от неба огни Красноярска.

К городу подошли уже в полной темноте. Здесь Енисей растерял всю свою горделивую мощь, распался на протоки и, словно в растерянности, заплутал вокруг многочисленных островов. Чернее черного неба нависали над путешественниками громадные пролеты мостов. Жилые кварталы пестрели фонарями и огнями окон, но и только. Неоновой рекламы почти не было — чай, не Лас-Вегас какой-нибудь. Город как город, просто город людей. Наконец, нос мотозавозни мягко уткнулся в глинистый берег.

Пришло время расставания. Бен и Лидия решили сойти на берег в каком-нибудь укромном месте, где можно будет укрыться от посторонних глаз, а Назар с Никитой поведут свое суденышко дальше, к месту стоянки, туда, где их ждут.

Выгрузили на берег пожитки. От страха перед уже практически наступившим неведомым будущим Лида была ни жива, ни мертва. Ее била противная дрожь, благо, подступившая темнота скрывала ее слабость от спутников. На прощание Никита сунул ей в руку несколько бумажек.

— Здесь очень мало, но больше у нас нет. Там еще номер моего телефона, не потеряй.

Она даже не смогла его толком поблагодарить, но Никита продолжал:

— В темноте не разглядишь, но это остров Татышев. Через него проложен Октябрьский мост, вон там… — он махнул рукой в темноту. — Днем здесь довольно многолюдно, так что будьте начеку, но для ночевки сойдет. Утром по мосту сможете добраться до любого района города. А если пойдет дождь, можно будет, по крайней мере, укрыться под мостом.

Назар молча помахал им рукой с палубы мотозавозни. Он единственный отчетливо понимал, каково им сейчас, неприкаянным нищим скитальцам, оставившим свой погибший край и приехавшим в этот незнакомый многомиллионный город.

Лида ощутила себя никчемной бомжихой, да так оно, в сущности, и было. Ночевать под мостом… После пешего перехода по лесотундре и умывания болотной водой, это ей почему-то представлялось неприличным. Достигнув цели, они больше не могли называться ни путниками, ни путешественниками, моментально превратившись в жалких бродяг.

К немалому удивлению Лидии, Катерина в последнюю минуту спрыгнула с палубы и присоединилась к ним.

— Ты чего? Почему с Никитой не уехала? — недоумевала Лида.

— Завтра вместе пойдем с запиской, которую дал тебе Назар. Хочу проследить, чтобы тебя не обули.

Она жестом потребовала записку и при свете фонарика мельком пробежала исписанный неровными буквами листок.

— Это в плохом районе. Точно нужно идти вдвоем. К тому же, тебе стоит обзавестись телефоном, а без паспорта никто не подключит. Оформим пока на меня.

— А потом? Как будешь добираться?

— У фирмы моего отца есть представительство в Красноярске. Мне достаточно придти туда, и у меня все будет.

За несколько дней, проведенных на мотозавозне, Лида уже и подзабыла, каково это — таскать тяжести. Но ничего, путники поднапряглись и перетащили свои пожитки под мост.

С наступлением темноты остров разительно изменился. Погасли все краски, и они словно очутились в черно-белом кино. В свете луны и отблесках фонарей с Октябрьского моста раскидистые кусты стали похожи на опустившиеся на землю темно-серые кучевые облака. Тонкий слой тумана на полянах создавал иллюзию, будто бы они припорошены снегом.

Даже ночью со стороны автомагистрали доносился гул и шелест шин проезжающих автомобилей, Красноярск не спал. Лида лежала на земле, упаковавшись в спальный мешок. «Почти как тогда, накануне того дня, когда мы нашли Дорогу», — подумала она, засыпая. Удивительно, но именно сегодня, когда их дерзкий, безрассудный план успешно осуществился, Лидия не чувствовала ни радости, ни даже облегчения. Только страх. Но если раньше ее страх смешивался с надеждой, все было далеко и как бы не взаправду, то теперь ей предстояло только одно — понять и принять новую реальность.

*****

Очнувшись от сна, она еще некоторое время не могла сообразить, что происходит: что за крики, толчки, и почему у нее все лицо мокрое?

— Поднимайся! — истошно кричала Катерина, отбрасывая в сторону пустой походный котелок. — Мы все проспали — Бен ушел!

— Куда? — тупо спросила лишь сейчас окончательно проснувшаяся Лида. — Зачем ушел?

— На мост, — уже спокойнее пояснила Катя. — Я заметила, как он повернул на ту дорожку… Понимаешь… на мост!

Лида осмотрелась: в утреннем свете все выглядело совсем по-другому. Они находились на поросшем зеленью обширном острове Татышеве. Огромные мостовые пролеты с чуть выгнутыми спинами пересекали восточную протоку, чтобы плавно перерасти в многополосную магистраль, проложенную по самому острову. До магистрали можно было добраться по узким велосипедным дорожкам, именно там, по-видимому, Катерина и заметила Бена.

— Не понимаю… Что ему делать на мосту?

— Ты что, совсем глупая? Он пошел с нами, чтобы спасти тебя, дать тебе шанс! Именно тебя! А теперь он стал тебе обузой, он же урод: ни в люди выйти, ни под землю залезть, ни туда, ни сюда… Наверняка хочет решить все разом. Для этого мост самое подходящее место. Бежим?

— Не туда, — сообразила Лида, вскакивая на ноги, — не успеем! Лестница!

И правда, от первого быка, стоящего на небольшой отсыпанной площадке в десятке метров от кромки воды, вела наверх легкая металлическая лестница. Шлепая по мелководью, девушки бросились к ней. Они со стуком протопали по металлическим ступеням, согнувшись в три погибели, пробрались по шаткому мостику прямо в подбрюшье огромного моста, поднялись по стремянке и, наконец, выбрались на самый верх.

Лидия ахнула в испуге: на дорогах Города ей редко когда приходилось видеть больше трех машин одновременно, а сейчас перед ее глазами все шесть полос Октябрьского моста были забиты автотранспортом. Машины шли так плотно, что походили на звенья гигантских цепей, сковывающих лежащие по разным берегам Енисея части огромного города. Сбоку от многополосной автомагистрали, у самых перил, была расположена донельзя запыленная, замусоренная пешеходная дорожка. По ней мало кто ходил — желающих дышать автомобильными выхлопами находилось немного — а сегодня она была и вовсе безлюдна. Здесь они и нашли Бена. Он стоял, повернувшись к восходу, не таясь и не тушуясь, на виду у всех, и словно всматривался в долину Енисея, где в поднимавшейся от реки дымке вставало солнце. Девушки перешли на шаг и медленно приблизились.

— Ты! Вот, значит, ты где! — истерично выпалила Катерина и обеими руками вцепилась в куртку Бена.

— Ну, допустим, это я, — как всегда иронично ответил тот. — А что за кипиш?

— Как же так… — после бега у Лиды сбивалось дыхание, — …неосторожно! Они же тебя заметят! — она кивнула в сторону проезжей части, по которой мимо них, не снижая скорости, неслись автомобили.

— Ничего страшного, не тревожься, — Бен повернулся к ней. — Они нас не видят. Я просто решил осмотреться, вот и забрался повыше.

Лида в замешательстве отступила на шаг назад. Бен истолковал это по-своему.

— Я не сумасшедший, не пьян и не в бреду. Ты знаешь, как устроена человеческая память?

— А? Как-то не задумывалась.

— На протяжении тысячелетий мозг человека приспосабливался функционировать при передвижении пешим шагом, ну, иногда верхом, и, нужно сказать, неплохо в этом преуспел. И только полтора века назад мы пересели в автомобили. Как думаете, наши мозги успели перестроиться? Дудки! Люди в автомобилях видят и фиксируют окружающий мир словно в режиме слайд-шоу. Они не могут нас толком ни запомнить, ни рассмотреть. Даже если кто-то успеет заметить мою куртку или цвет брюк, его воображение дорисует остальное, подменив реальность фальшивкой. Этот человек будет уверен, что видел и мою голову, и даже надетую на нее кепку.

— Ах, вот как? Осмотреться, значит, решил? Да мы чуть с ума не сошли! — не снижала тональности Катерина.

— Мы испугались, — смутившись и опустив глаза пояснила Лидия. — Вдруг ты… с моста. Последнее время ты вел себя очень странно, я заметила. Ты перестал бояться. Я вот, например, очень боюсь… Теперь только пуще прежнего. Что нас ждет? А тебе… словно все равно, словно все важное ты уже сделал.

— Не бойся, — Бен помедлил, словно обдумывая что-то очень важное, — самого главного я еще и не начинал. Я знаю, что должен делать, но, понимаешь, никак не соображу, как к этому подобраться. Вот и поднялся сюда постоять, подумать. Мы не знаем, сколько у нас времени, ведь мы не сможем прятаться бесконечно. А бабьи глупости свои оставьте — я в своей жизни уже просто перебоялся.

— Бабьи глупости? — вдруг снова завизжала Катерина и странно преобразилась.

Сначала лицо ее исказилось, задергалось, Катя начала икать, затем у нее затряслись руки. Бен с Лидой оказались совершенно не готовыми к тому, что у Катерины начнется истерика. Прямо сейчас, тут же на мосту, она опустилась на асфальт и начала реветь. Так ревут маленькие избалованные дети: громко, во весь голос, с разинутым до предела ртом и зажмуренными глазами. Наблюдать такое у взрослой девушки было дико. Истошный рев перемежался отдельными бессвязными выкриками:

— Я не могу! А ты говоришь — глупости! Ребята все погибли… все… а ведь это из-за меня. И пацаны, и Тоня… Я одна это придумала, я подбила всех ехать, нашла катер. Я думала, все будет прикольно. Они умерли… Все! Как я теперь расскажу об этом… их родителям? Вы меня вытащили, хоть я одна во всем виновата, а ты так на закорках нес. Я испугалась, вдруг ты тоже… Погибнешь! Я не могу этого больше выносить!

Лида, было, порывалась утешить Катю, но Бен ее остановил:

— Оставь, пусть выплачется. Уж сколько недель такой груз на душе носит. Страшно представить.

Лида растерянно смотрела на рыдающую Катьку, как вдруг ощутила, что на оба ее плеча легли чьи-то руки. Тяжко так легли, не выскочишь. Внезапно переставшая реветь Катерина резко дернулась, но и это не помогло: ее скрутили двое крепких парней без примет и повели к остановившейся неподалеку машине. Вариантов сопротивления не было, оставалось лишь сдаться.

[1] Створные знаки — навигационные сооружения на берегах рек и озер, служащие для определения положения судна относительно оси судоходного фарватера

Глава 21. Арест?

Допрос длился уже не первый час. Здесь было как в казино: ни окон, ни настенных часов. Никакой возможности отследить бег времени. Правда, Лидия никогда не бывала в казино и не могла оценить сходство. Похоже, времени прошло немало, девушка сильно устала, да и обстановка этого места действовала угнетающе: длинный казенный стол, люди в форме и строгих костюмах, яркий свет.

К сожалению, в суматохе ей мало что удалось запомнить. Так… Машина доехала до места очень быстро, следовательно, они сейчас находятся всего в нескольких кварталах от Октябрьского моста. За несколько секунд между автомобилем и высокими дверьми массивного серого дома Лидия успела окинуть взглядом просторный, зеленый городской квартал, чем-то похожий на улицу незнакомого южного города из ее сна. Мелькнули массивные колонны у входа, и она оказалась в прохладном холле с высоким потолком.

Лида не знала, но, на самом деле, ее допрашивали уже целых семь часов, и от усталости она начала путаться, а окружение — все эти усы, погоны, кители и пиджаки — плыть перед глазами. Однако, следует признать, что с ней обращались гуманно: дважды поили чаем, один раз кормили и трижды водили в туалет.

Усталость почти овладела ею, когда Лидия заметила крохотные глазки замаскированных камер. Под высоким потолком висела старомодная люстра в пять рожков, столь неуместная в казенном кабинете. Лидия пригляделась, ее внимание привлек маленький, темный, блестящий глазок. Точно — камера! Бесстыдно пялится на всех из-под светящегося рожка. Наверняка, в комнате есть и другие. Логично, они и должны здесь быть, вот только кто придумал вмонтировать ее прямо в люстру? В этом была такая… Как бы это сказать… непреодолимая провинциальность здешней жизни.

Как быть, как поступить?! Выбор был печален. Да и существует ли он вообще, пресловутый правильный выбор?! Похоже, его-то у Лиды и не было. Где-то здесь, в одном из соседних кабинетов, допрашивают сейчас Екатерину Жукову. Они не успели сговориться, придумать легенду, и их единственный шанс дать совпадающие показания — говорить одну лишь правду, какая она есть. Конечно, положение Кати было не столь отчаянным — ведь скоро выяснится, кто она, из какой семьи… А вот Лидии рассчитывать на чудеса не приходится.

Но вот правда, какая она есть… Как ее рассказать-то?! Пожалуй, и за сумасшедшую сойдешь. Лида на секунду представила, что может угодить в психиатрическую лечебницу. Ее познания на сей счет были невелики, она лишь помнила рассказы своей бывшей коллеги, старшего аудитора отдела, которая очень давно, еще в прошлой жизни, навещала своего скорбного духом родственника. Было вполне ожидаемо, что коридоры скорбного дома изобиловали решетками, перегородками и лязгающими дверьми, дробящими здание на отсеки. Но настоящим потрясением для дамы стало то, что те двери, которые по давним традициям, здравому смыслу и нормальному человеческому общежитию должны были запираться, оказались начисто лишенными каких-либо замков и засовов. И в туалете, и в душе все было на доверии. От жутких мыслей руки и ноги Лидии покрылись мурашками.

Но не в том проблема, рассудила Лида, что тебя могут принять за буйного психа с фантазиями. Настоящая беда, если примут за хитрого, тихого психа, который косит под нормального, лжет, скрытничает и старается придумать правдоподобную версию событий. Вот тогда жесткой терапии не избежать. Нет, все равно ничего не получится: она просто не знает, как звучит в этом новом мире история нормальной жизни, да и врать она не умеет. Лида взвесила риски и выложила все без утайки.

— Я Лидия Метёлкина из Города-на-Протоке, две тысячи двадцать первого года рождения… — представилась Лида.

— Города-на-Протоке давно нет, — снисходительно поправил ее господин в сером костюме.

— Я из Города, — гораздо более жестко повторила Лидия.

Она говорила долго. В мертвой тишине, где люди могли слышать дыхание друг друга, она рассказала о своем возвращении в обезлюдевший Город, о Метрополии, о существах, о маугли, о транспортах, приходящих в порт Города из Карского моря и об аномалии, образовавшейся на месте Ермаковского переката. А еще она с мстительным удовольствием сообщила, что атаман Кондитерский беззаконно берет мзду со всех проходящих по Енисею судов.

Люди за столом настороженно переглядывались, то и дело наливали себе воды и, в конце концов, решились и начали задавать Лиде вопросы. Неловко, даже сконфуженно — а как еще прикажете общаться с психом с фантазиями? — они стали интересоваться… практически всем. Но один аспект, как поняла Лидия, интересовал их больше всего:

— Опишите, пожалуйста, в каком состоянии находится порт Города?

Лида открыла было рот, чтобы ответить, но вновь закрыла и призадумалась.

— Видите ли, я не специалист по устройству портов… — замялась она.

А и действительно, что с портом? Когда они пронеслись по причалу, спасаясь от погони, она запомнила только лишь потрескавшийся, а местами и полностью раскрошившийся бетон подъездных дорожек, застывшие, ржавые портовые краны с качающимися на ветру дверцами кабин, атмосферу опустошения и заброшенности. Но ведь каждый год по осени в Город приходили транспорты из Карского моря, и в Метрополию из порта тянулись караваны набитых товарами грузовиков. Каждый год после ледохода метрополийцы проверяли фарватер до самого залива. Выходит, разруха — простая маскировка. Если над Городом пролетит самолет-разведчик, при свете дня он увидит лишь мерзость запустения. Но что может быть проще, чем спрятать пару рабочих кранов среди их проржавевших от времени собратьев? Годами ничего не красить, не ремонтировать дороги, не наносить разметку, и требуемое впечатление, считай, достигнуто.

Только один вопрос не давал Лиде покоя — вопрос света и тьмы. Но не в возвышенном, философском или теологическом смысле, а в приземленном, исключительно материалистическом. Как, каким образом на протяжении стольких лет процесс разгрузки кораблей оставался незамеченным?! При дневном свете грузовики легко можно засечь и с самолета, и со спутника. Ночью их выдал бы свет фар — ведь во тьме Заполярья каждый огонек виден за километры. Но Лида вспомнила один из разговоров с Беном, и последний пазл встал на свое место. Существам не нужен свет, их восприятие мира сродни ясновидению. Но метрополийцы любят свет, он дает им ощущение комфорта и безопасности, к тому же сказывается многолетняя привычка. Пусть, в коридорах Метрополии и горят лампы дневного света, он приятен существам и напоминает о давних счастливых днях, прожитых на поверхности, но… Если нужно, они способны жить и работать в полной темноте, обходиться без света вообще, ориентируясь в пространстве с помощью своих новоприобретенных органов чувств, как по приборам. Темными осенними ночами они проводили колонны грузовиков в Метрополию, не включая фар, вот и весь фокус.

— Насколько мне известно, порт находится в рабочем состоянии, — взвешивая каждое слово, ответила Лидия. — Правда, он функционирует не больше месяца в году, а все остальное время законсервирован. Его точная перегрузочная мощность мне неизвестна.

И понеслось… Ее расспрашивали о планировке жилых и технических уровней Метрополии, местоположении лифтов и транспортеров, системах подачи воздуха, воды и электроэнергии. На большинство вопросов она не знала ответов, да и не могла знать. Лида устала, ее мозг работал вяло, но все-таки работал. Она почуяла опасность, когда один пожилой военный проявил повышенный интерес к обустройству внешнего дока.

— Если вы собираетесь взять Метрополию штурмом, ничего у вас не получится, — тихо, но отчетливо произнесла Лида, обведя взглядом зал. И, посмотрев прямо в камеру, повторила: — Ничего.

— Откуда такая уверенность?

— Из города на поверхность ведут несколько выходов. Лично я видела лишь один. Это узкие, оборудованные тамбурами тоннели, идеально подходящие для обороны от численно превосходящего врага. Техника может проехать там лишь в один ряд. Если направите туда десант, то людей положите без счета. Будет как при Фермопилах.

— И что же вы предлагаете, милая барышня?

В комнату вошел энергичный подтянутый мужчина средних лет в обычном деловом костюме. На нем не было ни мундира, ни погон, ни орденов, но потому, как поднимались навстречу ему люди в форме, и как приветствовали его господа в штатском, Лида подумала было, что явился самый главный начальник. Но, вопреки ожиданиям, этот человек занял свободное место за боковым столом. Запоздало сообразив, что она единственная осталась сидеть, Лида вскочила и неловко поклонилась.

— Ну?

— Ничего. Я не знаю, — смутилась девушка. — А вы, собственно, кто?

— Это в двух словах не расскажешь. Можете называть меня Максимом Евгеньевичем. Вижу, вас тут замучили расспросами. Меня же больше всего беспокоит то, что рядом с вами на мосту видели очень странный силуэт.

— Наверное, это был какой-то оптический обман, — нахально предположила Лида. — В момент задержания как раз вставало солнце…

Она не обратила внимания, как дверь в кабинет снова скрипнула.

— Может быть, на его фоне… Ну, вы меня понимаете? Что-то кому-то могло померещиться.

— Неплохо придумано, — раздался знакомый голос. — Но не надо — я уже здесь.

— Как ты сюда попал?

Лида бросилась к Бену. Кто-то пытался ее остановить, но, повинуясь жесту Максима Евгеньевича, отступился. Да и что она могла, бестолковая, безоружная девочка-неумеха?!

— Ничего сложного, просто шел по улице. Никто меня не остановил. Со мной никто не хотел связываться, народ расступался, только и всего. Ведь нельзя же так вот запросто подойти и спросить: «Товарищ, вы почему без головы по улице ходите?» Может получиться неудобно. Ну, разумеется, в этом была определенная сложность: мне же нужно было узнать, где находится здешний Серый Дом, а люди от меня шарахались. Совсем народ неотзывчивый стал.

— И как же ты…

— Представляешь, вспомнил. Ведь я был в Красноярске, сколько лет прошло… Ты прости, что так долго пришлось ждать, но быстрее просто не вышло: пока вспомнил, пока дошел, пока внутрь пробрался.

— Это мой дядя! — голос Лиды зазвенел. — Он пришел за мной, чтобы вы не подумали, что я сумасшедшая.

— Ну, и как вы теперь считаете, племяшка моя здорова али нет? — спросил Бен, обнимая Лиду.

— Состояние здоровья Лидии Павловны больше не внушает опасений, — усмехнулся Максим Евгеньевич. — Но вы должны понимать, что ваше экстравагантное появление не может не заинтересовать компетентные органы.

— Я понимаю, — спокойно ответил Бен. — Вот так вот… Люди друг друга не видят, не замечают, только охранник… Он взглянул на меня, когда я прорывался через турникет, и теперь с ним… нехорошо. Надеюсь, у вас тут есть доктор? Парнишка требовал у меня документы, а что я сделаю? Если нужен паспорт с фотографией, то в Метрополии такое не в ходу.

— Как ты меня нашел? Как догадался?..

— Рассчитал, что, если жизнь не слишком изменилась, искать вас надо в здешнем Сером Доме. Если бы этот вариант не сработал, отправился бы к Алексею Жукову.

Дальше Лида слушала вполуха. Она вспомнила, как давным-давно, сегодняшним утром, ее привезли в этот дом. Вспомнила парня на вахте, совсем молодого, смуглого, с круглым плоским лицом.

Вокруг началась какая-то движуха, люди повскакивали со своих мест, дверь в коридор распахнули и больше не закрывали. Поняв, что самая выигрышная позиция — быть рядом с Максимом Евгеньевичем, Лида двинулась вслед за ним, но чуть позади, чтобы глаза не мозолить. Рядом шел Бен.

Около проходной уже собралась небольшая толпа, из центра которой доносилось монотонное бормотание:

— Нет головы… Нет головы… Нет головы!

— Скорую бы надо вызвать, — слышалось в толпе. — Психбригаду.

— Так точно! — Бен рявкнул на весь вестибюль. — Нет головы, как будто никогда и не было! Смотрите люди все! — и он издал булькающий звук, который заменял ему хохот.

Толпа моментально рассосалась, служащие попрятались по кабинетам.

— Зря вы так, — укоризненно покачал головой Максим Евгеньевич и принялся осматривать клетушку дежурного.

Кто-то пытался отпаивать луноликого полицейского водичкой. Через минуту Максим Евгеньевич вернулся, неся в руке открытую книгу.

— Ничего здесь не меняется, — грустно заметил он, отдавая человеку в полковничьих погонах книгу, на обложке которой значилось «М.А. Булгаков». — Дежурный читал на посту. Эх, как все неудачно срослось… Представьте себе: он читает Булгакова, сцену похорон Берлиоза, затем поднимает глаза и видит… — он кивнул в сторону Бена. — Да, придется, по-видимому, вызвать скорую.

Прошло полчаса. Важные люди в пиджаках и мундирах вернулись в комнату для допросов, а Лида все еще с тоской наблюдала, как пожилой врач и медбрат под руки отвели молоденького дежурного в машину скорой помощи. Еще одна жертва, причем, совершенно безвинная. Неужели кошмар никогда не кончится?! Поднявшись на этаж и остановившись в нескольких метрах от приоткрытой двери, Лиде удалось подслушать обрывок разговора:

— Вы же понимаете, эти люди не по вашей части, — убеждал кого-то Максим Евгеньевич. — Это не военные, не шпионы. Кто, находясь в здравом уме, зашлет на чужую территорию таких… экстравагантных типов? Они обычные штатские, с которыми случилась беда. Это, скорее, по нашей части. Хорошо хоть, никто не открыл стрельбу.

— Но они могут знать что-нибудь важное для обороны Республики!

— Все, что они знают, рано или поздно узнаем и мы. Обещаю.

По комнате прошуршал тихий ропот. В нем было много всего: и недовольство, и сомнение, но более всего — облегчение.

*****

Через полчаса Бена с Лидой вывели и посадили в микроавтобус. Она уже ничему не удивлялась.

— Мы арестованы? — спросил напрямую Бен.

— Ну… — протянул Максим Евгеньевич, — …ну и вопрос…

Он не поехал в представительском автомобиле, как положено большому начальнику, а устроился здесь же, в салоне микроавтобуса.

— Арестовывать вас не за что, вы не совершили никакого преступления. А что без документов, так за это полагается лишь штраф. Но вы не свободны, ибо на свободе вам идти некуда. Вы наши вынужденные гости, давайте так и договоримся.

— Что нас ждет? Или вынужденным гостям этого знать не полагается? — съехидничал Бен.

— Отнюдь. Уже поздно, так что сейчас поедем к нам в краевое управление, а завтра с утра — самолет. Полетим в столицу.

— Вы наблюдали за мной по мониторам? — Лида, наконец, сообразила связать свой монолог перед камерой с внезапным появлением Максима Евгеньевича.

— Да. Вы молодец, догадались.

— Вы бывший военный или из госбезопасности? — поинтересовался Бен.

— Я офицер запаса. Неужели так заметно? Но теперь я занимаюсь другим, и ваш случай как раз по нашей части. Я занимаюсь… — он помялся, словно прикидывая, можно ли доверять этим странным пришельцам, — …продвижением.

Бен с Лидой недоуменно переглянулись. Это как?!

— Продвижением? Вы что, работаете как те, что ходят по квартирам и предлагает купить разные товары, например, китайские утюги?

— Ну, во-первых, я не один. Я представляю очень влиятельную организацию, являюсь одним из ее винтиков, пусть и не из последних. И мы продвигаем не утюги… хотя можем и утюги, только, конечно, не китайские. Мы занимаемся продвижением идей, проектов, товаров и отдельных людей. Должен же кто-то работать на перспективу. Кстати, я поверил бы Лидии, даже если бы вы не явились.

— Его настоящее имя Борис Александрович Метёлкин, — сочла уместным пояснить Лидия. — Он мне родной дядя по отцу. Но все зовут его Беном.

— Хочу вам кое-что рассказать, — продолжал Максим. — Когда на Север пришла Беда, некоторые люди успели бежать из Города. Вы, Борис Александрович, должны это помнить. Одни добрались до поселений эвенков, другие достигли самого плато Путораны. Ситуация там была на грани гуманитарной катастрофы — в годы разрухи они оказались отрезанными от большой земли, брошенными на Путоране, как на огромном острове, окруженном болотами, которые с каждым годом делались все более труднопроходимыми. Сначала кончились лекарства, горючее, пришли в негодность бытовая утварь и инструмент, села последняя батарейка. Ни связи, ни медицинской помощи. Коренные народы спас лишь многовековой опыт выживания в практически полной изоляции. Лишь несколько лет назад их нашли наши разведчики. Люди Города рассказали историю, которая всем показалась фантастичной. Кто похитрее, ссылались на потерю памяти и молчали, кто поправдивее — поведали нам подлинную историю гибели Города и оказались в психиатрических больницах. Теперь этих людей необходимо реабилитировать. Так что я все равно поверил бы Лидии, но и вы проделали свой путь не напрасно… Даже если вы решите вернуться обратно. Вы избавите множество людей от ужасной участи — провести остаток жизни в закрытых интернатах для душевнобольных. И это только малая часть…

— И все-таки, что значит «заниматься продвижением»? — задала Лида вопрос, который давно вертелся у нее на языке и занимал ее куда больше, чем положение дел на Путоране.

— Продвижение — очень широкое понятие, всего не расскажешь. Но кое-чем я могу поделиться. С момента основания молодой Сибирской Республики нашей главной мечтой… главной задачей является выход к Северному Морскому пути. Эх, если бы нам удалось… Но долгие годы считалось, что Ермаковская излучина стала непроходимой… Мы должны вырваться из многолетнего континентального рабства, из удушающей нас транспортной блокады! Вы не представляете, как важны предоставленные вами сведения!

— Вы как-то быстро на нас вышли, — заметил Бен.

— А я знал о вашем прибытии. Я же уже говорил, что представляю могущественную организацию. Организацию, — с нажимом повторил Максим Евгеньевич, словно надеясь, что до Лиды и Бена дойдет сокровенный смысл. — Туруханск находится под нашим постоянным наблюдением, сегодня это стратегический пункт, наш крайний северный оплот на Енисее. Там у нас достаточно внимательных глаз и чутких ушей, никто не собирается оставлять этот край на такого человека как Кондитерский. Итак, несколько дней назад нам доложили, что в Туруханск с севера пришли странные гости, и не откуда-нибудь, а из самого Города. Поначалу я не мог поверить в правдивость донесения, уж больно все чудно и странно, но затем вспомнил рассказы несчастных людей Города…

— Из сумасшедшего дома?

— Вот именно. Все сходилось, и мы стали ждать, установили наблюдение за пристанью, за квартирой Никиты Трубина, за конторой папочки Жукова… Ну, куда вы еще могли пойти. Подключили местный Серый Дом. Утром поступил сигнал с Татышева, опергруппа выехала и нашла вас прямо на мосту.

— Вот, а ты говорил: «Нас не увидят!», — резонно заметила Лида.

— Между прочим, ваш приезд в Туруханск спровоцировал большой переполох. Мне сообщили, что Кондитерский долго не мог успокоиться…

— Конечно, — заметил Бен, — мы проехали мимо него, не заплатив. Наверное, такое нечасто случается.

— Доверенные люди сообщили под большим секретом, что, когда ваш отряд отбыл на мотозавозне на юг, атаман впал в такое смятение, что для успокоения граждан и себя, а также для защиты от всякой скверны взял в монастыре какую-то особо почитаемую хоругвь, погрузил в вертолет и облетел с ней весь Туруханск вместе с окрестностями.

Лида прыснула со смеху, Бен невнятно заурчал:

— Ношение хоругвей дело, конечно, хорошее и богоугодное, но против безголовых пришельцев совершенно бесполезное. Ему об этом никто не говорил?

— Не посмели. Что хоругвь… Он порывался и мощи Святого Василия Мангазейского затащить в вертолет, но тут уж настоятель, дай ему Бог здоровья, пресек эту глупость. Если кто в Туруханске и может в открытую пойти против атамана, то только он.

— Слава Богу, — посерьезнел Бен. — Я бы не хотел, чтобы из-за меня тревожили останки бедного замученного мальчика.

*****

— Можно… У меня одна просьба… — Лида густо покраснела. — Нельзя ли проехать так, чтобы посмотреть Красноярск? Вдруг я сюда больше не вернусь…

Пожилой водитель служебного микроавтобуса недовольно повернулся к девушке, и по его лицу можно было догадаться, что он сейчас старательно подбирает самые обидные из известных ему безматерных выражений, чтобы как следует отбрить зарвавшуюся девчонку. Но Максим Евгеньевич жестом остановил его. «Вдруг я сюда больше не вернусь…» — от этих простых слов сердце отозвалось мимолетной болью. Да… Несмотря на молодость, эта девушка привыкла терять: свой дом, родителей, Город, свое детство и юность… Научилась терять безвозвратно, и понимает, что все в этой жизни происходит конечное число раз.

— Сделай, как она просит, Андреич. Время еще есть.

Всего сутки прошло с тех минут, когда они стояли на Октябрьском мосту, но сегодня автобус провез Бена, Лиду и Максима Евгеньевича по улицам Красноярска, чтобы, попетляв по городу, выехать на шоссе, ведущее в Емельяново. Лида смотрела во все глаза на кварталы старых пятиэтажек, среди которых то тут, то там затесались офисные здания поновее, а на горизонте маячили ряды высотных домов-свечек. Было утро буднего дня, и улицы были заполнены народом. Вокруг были люди. Разные. Некоторые вполне себе славянской наружности, встречались и азиаты с кирпичной кожей, и темноволосые люди с круглыми плоскими лицами. Но это все несущественные детали, главное — у всех были настоящие видящие глаза, рты: у некоторых улыбающиеся, а у некоторых недовольно поджатые. Они могли чихать, морщить носы. В общем, люди как люди. Лидия давно отвыкла от того, что вокруг может быть столько лиц, и все они что-то выражают. С непривычки ей было достаточно тяжело на них смотреть.

Вскоре относительно благополучные районы сменились унылой вереницей городских трущоб, где в тесноте и шуме, среди лавчонок и стихийных базаров селилась беднота из числа приезжих.

— Слушай… я чего не пойму… — неуверенно произнес Бен. — Я-то думал, все-таки двадцать лет прошло, наступило будущее…

К удивлению Лиды, Максим Евгеньевич весело, по-мальчишески рассмеялся, и даже водитель, сердитый Андреич, издал череду сухих, как осенние листья, коротких смешков.

— А ты, наверное, представлял себе роботов-дворников с метлами из мерцающего волокна, прекрасных дев с отливающей перламутром кожей и снежными волосами, а? Что они будут прогуливаться по садам будущего, вдыхая аромат голубых роз и любуясь черными тюльпанами? Нет, дружище, к нам пришло совсем другое будущее, ведь между мечтой и ее реализацией обычно большая, печальная разница. Оно пришло в компании с разрухой, с миллионами климатических беженцев, полицейским государством, ибо как еще держать в узде разношерстный народ… В комплект входит тяжелый труд и борьба за выживание. Но ничего, с тех пор, как начали жить своим умом, мы не потеряли больше ни одного города. Все на месте: немного утративший лоск, но по-прежнему стремительный, энергичный Новосиб, вечно чадящая, покрытая слоем сажи от цоколей до крыш Кузня…

— И мы думаем, что еще легко отделались, — вторил Максиму Евгеньевичу подобревший Андреич.

Лида выглянула в окно. Автобус медленно пробирался по ухабистой грунтовке, проложенной через район одноэтажных трущоб. Четверо смуглых ребятишек тащили к ручью замызганный ковер.

— Так ведь и вы часть будущего — загадочные новые гуманоиды, — продолжал Максим. — Оно наступило. Оглянись, будущее вокруг тебя.

Но вот городские кварталы остались позади, микроавтобус вырулил на шоссе, что плавными изгибами пробиралось среди пологих холмов и прозрачных сосновых лесов на север. И вот тут-то воспоминания о недавних событиях быстро заслонили перед Лидой идиллические картины осени.

*****

Лидия проснулась под утро с чувством тягостной безнадежности. Снова эти тоннели, лифты… Но в окружившем ее предрассветном сумраке тускло выделялся прямоугольник чуть менее темный, чем весь остальной фон. «Окно», — выдохнула Лида, и все встало на свои места.

Возможно, всему виной неудобный диван в приемной, где ее разместили на ночевку. Где-то неподалеку, в соседних, совершенно неприспособленных для этого комнатах, спали остальные. Прислушавшись к себе, она поначалу решила, что проснулась от холода. Пусть дневное солнце успевает прогреть асфальт и стены домов, но после заката из-под темного горизонта, словно из холодной норы, на поверхность выбирается осень. Лидия встала и подошла к окну. Двор был ярко освещен, из приоткрытого окна тянуло холодом. Вода в стакане, неосмотрительно оставленном на подоконнике, подернулась тончайшей корочкой льда — лето кончилось.

Фонари заливали двор холодным, чуть мерцающим светом. Близился рассвет, и в наш мир постепенно, по капле возвращались краски. Центральная и западная часть небосвода еще отливала благородным графитно-серым цветом, а на востоке, где стало заметно светлее, в предрассветный сумрак словно обронили каплю оранжевой акварели. Оранжевый отсвет крепчал, захватывая все новое пространство, а вокруг него начала разливаться еще несмелая голубизна. Графитный сумрак недовольно пятился и отступал.

Лида высунулась из окна и поняла, что, возможно, виной ее пробуждения был вовсе не холод. У крыльца стоял жутковатого вида огромный автомобиль, весь угловатый, с жесткими линиями, какого-то милитаристского вида. Стоял с включенным двигателем, что для предрассветного времени было по меньшей мере странно. Лидии махина своим нескладным видом до смешного напомнила жителей Метрополии — сплошной пучок стальных жил, да и только. Ей стало интересно, в какой мере выбор такого авто отражает личность владельца, и Лида стала ждать.

Входная дверь негромко щелкнула, и на освещенном крыльце появилась небольшая группа людей: двое молодых мужчин в костюмах, заспанная и недовольная Катерина и грузный, лысоватый пожилой человек. Из окна второго этажа было невозможно рассмотреть его лица, но фигура и походка мужчины отражали глубочайшую разбитость и апатию. Он не слушал и даже не смотрел на дочь — а то, что это знаменитый промышленник и землевладелец Алексей Жуков, Лида догадалась практически сразу — просто жестом приказал той сесть в машину.

Психологический эксперимент с треском провалился. Что он за человек, какой у него характер… Папаша Жуков лишь вчера вечером узнал об обнаружении единственной дочери, пропавшей несколько месяцев назад, а уж что он за эти месяцы передумал, Бог весть… Он пережил удивление, надежду, страх, недоверие, преодолел сотни километров, сейчас же на него навалилась апатия, и судить об его характере не представлялось возможным. А может, машина вовсе и не его, а Катина.

Лидия вернулась в постель и постаралась расслабиться. Бедный Катин папа — хочет он или нет, но теперь у него нет выбора. Он будет гордиться своейдочерью, ибо судьба избрала ее для уникальной миссии. Как, по какому принципу судьба призывает людей?! Множество исследователей мечтали отыскать Трою, а не имевший специального образования Шлиман нашел. Вот и с Метрополией как-то так…

Лида не сожалела, что им с Катериной не довелось попрощаться. Честно говоря, она была даже рада, что Катя уехала вот так… скоропостижно. Стыдно признаться, но это даже к лучшему, много ли стоят банальные слова прощания: «Пиши… Звони…» У Лиды нет ни телефона, на который можно было бы позвонить, ни адреса для простых писем. За это короткое время она четко осознала, что не ровня Екатерине Жуковой. Судьба свела их на время, не более того, но теперь это время прошло. Катя вернется в свой дом, к своей семье, к привычной жизни, а у нее, Метёлкиной, нет в этой жизни ничего. Совсем ничего нет: ни паспорта, ни аттестата зрелости, ни страховки, ни дома, ни денег. Зато есть небо над головой.

Да Бог с ними, с деньгами. У Лиды нет определенности. Что ждет ее завтра? Она не знает, а завтра не будет знать, что случится послезавтра. И к этому придется привыкать. Вот что самое страшное — неизвестность впереди.

Глава 22. В столице

Полдень они встретили уже в Новосибирске. Неожиданно для всех, включая и метеорологов, погода резко ухудшилась. Как это нередко случается на Юге Сибири, теплый и сухой воздух из Центральной Азии, подаривший южанам ласковую золотую осень, был внезапно вытеснен студеным дыханием Арктики, напомнившим всем, что лето закончилось, и нужно готовиться к холодам.

Толмачёво встретило путешественников ветром и мокрым снегом. Кутаясь и зябко поеживаясь, все загрузились в служебный автобус. Даже в спешке от внимания Лидии не ускользнула одна непривычная деталь — на флагштоке над зданием аэропорта лениво покачивался сине-зелено-желтый триколор. Кажется, она уже видела нечто подобное. Но где? Скорее всего, это был тот крохотный флажок на старой мотозавозне… А она, глупая, приняла его за какой-то потешный вымпел. Лиде никто ничего не объяснял, но все было понятно без слов. Триколор можно было читать как карту, что она и сделала, мысленно двигаясь с юга на север. Раскаленные дали Тывы и Хакасии, где солнце беспощадно выжигает холмы, и уж сотни лет стоят в степи испещренные петроглифами плиты — послания древней цивилизации, сменились в ее воображении бесконечными зелеными просторами черновой тайги, простирающейся от Урала на восток. Такой лес гостей не жалует, в нем росистые травы в человеческий рост, хвощи да папортники. Идешь и ни кочек, ни корневищ под ногами не видишь. А далеко на севере сияли кристально чистые воды Путораны, на короткий летний сезон оживала пятнистая тундра, испещренная синими глазами термокарстовых озер, а еще севернее лежал океан.

Недоброжелатели давно прозвали флаг молодой республики «попугайчиком», но… Каждый видит то, что может, к чему привычны его глаза. А перед Лидой на миг предстала вся Сибирь, да что там мелочиться — вся Азия, такая красивая, но такая уязвимая.

Уж как его только ни ругали, а свое прозвище он получил за чрезмерную яркость цветов. Наиболее скептически настроенные граждане даже упоминали применительно к нему нелицеприятный термин «пестрожопие», настроенные же на более конструктивный лад упрекали новый государственный символ в примитивизме, излишней географичности и сетовали на то, что он совершенно лишен отсыла к подвигам предков. Но сразу же встал вопрос: «Чьих предков?» Русских переселенцев, бурятов или эвенков? И какие именно подвиги имеются в виду? Деликатный вопрос пришлось замять для ясности — былые герои заняли свои места в истории, новые пока что не народились. И вот уже без малого двадцать лет «попугайчик» радовал всех своими яркими, безыскусными и даже какими-то детскими цветами. Людям нравилось.

В отличие от Красноярска с его неорганизованными пространствами и беспорядком во всем, бывшего городом всецело азиатским, щеголеватый Новосибирск все еще сохранял некоторые черты европеизированности, укоренившиеся в его облике в двадцатом веке. Лида и Бен не могли этого знать, и один лишь Максим Евгеньевич понимал, что этот тонкий флер делается с каждым годом все тоньше и тоньше, и его полное исчезновение — вопрос нескольких лет. Азия, со всей своей недюжинной жизненной силой, беспардонностью и трудолюбием, напирала со всех сторон.

Лидия не находила себе места: шуточное ли дело, после стольких лет, прожитых буквально на краю света, она увидит столицу! Но ее постигло разочарование: покружив по загородным шоссе, автобус притормозил у ворот какой-то базы. Огороженная территория была чистой, ухоженной, но безжизненной. Газон был подстрижен аккуратно, ровно… но уж слишком ровно, от чего казался искусственным. Молодые березки были высажены по такой безупречно прямой линии, словно выстроились по команде «Смирно!» Так во всем, даже в самых незначительных мелочах, проступала армейская казенщина.

Путешественников разместили в кирпичном здании, переделанным в маленькую служебную гостиницу, где Лидии достался вполне приличный одноместный номер. Впервые за несколько недель ей предстояло пожить в комфорте, сопоставимым с уровнем жизни в Метрополии. Если не принимать в расчет унылый вид из окна, то все остальное — мягкие кресла, кровать, сияющая сантехника — было на высшем уровне.

Буквально сразу Бен и Максим Евгеньевич куда-то уехали. Сполоснув руки над белоснежным умывальником, Лидия подняла глаза и встретилась со своим отражением в зеркале.

«Ну и что?» — задастся вопросом любой здравомыслящий человек, для которого посмотреть с утра в зеркало — обычное дело. Но Лида не видела своего лица двадцать лет, с того жуткого утра в опустевшей родительской квартире. Да… В их прихожей когда-то висело большое зеркало… Так что своего лица она и не знала, а то детское, со вздернутым носом, личико Лидочки Метёлкиной почти забыла. В мире без лиц она сама чуть было не стала человеком без лица. Отражение в зеркале стало для нее таким же потрясением, как… Ну, как если бы она смогла вдруг увидеть свои внутренности.

С колотящимся сердцем она вернулась в комнату.

Теперь так будет всегда, она будет смотреть в свое лицо каждый день. Лидии чуть ли не с ностальгией вспомнилась Метрополия: обитатели подземных лабиринтов не держали в своем городе зеркал и вообще не жаловали глянцевые поверхности. Вряд ли их можно за это осуждать, а способность видеть вокруг себя на триста шестьдесят градусов позволяла им обходиться даже без зеркал заднего вида на легких городских электрокарах и вездеходах.

Уняв сердцебиение и дрожь, Лида заставила себя вернуться к зеркалу. Ее лицо было скорее гармоничным, чем уродливым. За время путешествия ее голова успела покрыться ежиком темно-русых волос. Плюс четкость и умеренность черт, серые глаза… Что естественно, то не безобразно.

*****

Могущественный министр немало повидал в своей жизни, и, к сожалению, горестных моментов выпало на его долю гораздо больше, чем радостных минут. В молодости он получил боевое крещение в действующей армии, зрелость прошла в череде региональных конфликтов, последовавших за катастрофой и распадом страны. Он понимал: и в старости ему не знать покоя, еще не одно десятилетие его страна будет ощущать на себе последствия разрухи и гнуться под тяжестью миллиардных репараций.

Он видел раны, видел растерзанные снарядами человеческие тела, но сегодня утром проснулся с мыслью, что смотреть, как существа едят и пьют, это, пожалуй, будет чересчур. Поэтому он и выбрал для разговора с Беном не официальный кабинет, не гостиную, где этикет и простая вежливость обязывали бы его предложить гостю напитки, а аллеи своей загородной резиденции.

*****

Они шли втроем по отсыпанной тихо шелестящим гравием аллее. Министр, Бен и Максим Евгеньевич. Погода немного утихомирилась и стала сносной: тучи развеялись, выглянувшее солнце подсушило землю, и только холод и изменившее цвет, белесое небо напоминали о минувшей непогоде. Вдали, куда доставал взгляд, тянулись поросшие корабельными соснами холмы. Но это лишь вдали, а вокруг дома был разбит аккуратный партерный парк. Бен вздохнул: сосны нравились ему гораздо больше, чем клумбы и ровно подстриженные, словно солдатские макушки, низкие кусты.

Министр чувствовал в принципе то же самое и с грустью посматривал на мирно гудящий вдали сосновый бор. Как хорошо должно быть там, среди смолистых стволов и хвои… Но ничего не поделаешь — безопасность превыше всего. Он с отвращением смотрел на низкорослые — в половину человеческого роста — подстриженные в виде шаров и пирамид кусты партерного парка и отсыпанные гравием аккуратные дорожки. Парк просматривался на сотни метров, а на почтительном расстоянии от хозяина и его гостей двигалась пара крепких, коротко подстриженных и, несомненно, вооруженных парней. Теперь-то они уже пришли в себя, а несколькими минутами раньше тщетно пытались сохранить лицо при приближении Бена.

— Я многое знаю, почти все… Меня информировали. Но кое-что просто не укладывается в голове. Поэтому я и пригласил вас, — начал министр.

— То есть не для того, чтобы своими глазами посмотреть на невиданное чудище? Ну, не только для этого, — иронично заметил Бен. — Думаю, вам должно быть интересно, что это за таинственный уродец затесался в ряды вашего электората.

Максим свирепо зыркнул на Бена, впрочем, тот ни мало не смутился.

— Приезжайте к нам в Метрополию, там таких мутантов много, — продолжал он беспечно.

Министр не обратил на эскападу никакого внимания.

— Видите ли, Борис Александрович, или Бен, если вам нравится так себя называть… Вы ведь были практически отрезаны от внешнего мира?

— Да, в течение последних двадцати лет.

— Тогда вы многого не знаете и не понимаете, зато пытаетесь острить. Страна еще не оправилась от разрухи, и у нас нет собственной системы спутникового слежения. Но самолеты-разведчики неоднократно сообщали о подозрительной активности иностранных морских судов в районе Енисейского залива. Но это огромная территория… Исследовать ее крайнесложно… До последнего времени считалось, что низовья Енисея непроходимы. Капитаны речных судов боятся даже приблизиться к Ермаковской аномалии, и у нас есть лишь аэрофотоснимки. Завораживающее зрелище — тысячи тонн воды низвергаются с уступа, образовавшегося два десятилетия назад в результате криотектонических процессов. А за Дудинкой Енисей образует огромную дельту, больше похожую на непроходимое болото. Исследования показывают, что береговая линия сильно изменилась, и временами ветер гонит на болота соленую воду Карского моря. И с Обью…

— Обская Губа всегда была мелковата для строительства масштабного порта, — без стеснения перебил министра Бен.

— Да, да… Что происходит в устье Лены, мы точно не знаем. Тем более сенсационным стало открытие Метрополии. И надо же такому случиться, что все это затеяла Катерина Каберне. Бывают же такие люди! Не удивляйтесь, даже я знаю это имя. Богатая бездельница, селебрити… Вряд ли найдется в стране человек, который бы про нее не слышал, разве что в дальнем монастыре или на таежной заимке. Она считала себя то журналистом, то художником… По-видимому, ей это наскучило, захотелось настоящих приключений. Вот ведь как произошло: горстка мажоров, не обремененных ни знаниями, ни навыками выживания в экстремальных условиях, ни толковым планом, вышла прямо к Метрополии. Мы годами искали выход к морю, место, где смогли бы построить порт, а они нашли действующий порт, существующий перегрузочный узел класса река-море.

— Что ж, история знает немало подобных примеров, — напомнил всем Максим Евгеньевич. — Колумб, как вы помните, искал морской путь в Индию. История географических открытий помнит многих удачливых авантюристов, хотя Катька Каберне даже на их фоне выглядит уникумом. Но, как и многие авантюристы, они заплатили за свое открытие собственными жизнями. Давайте просто отнесемся к этому с уважением.

*****

Бен знал, конечно же знал, что их сегодняшний приезд нужен Максиму просто для констатации факта, для утверждения исходной позиции, отталкиваясь от которой, он будет строить планы, убеждать руководство, требовать привлечения людей и капиталов, а его, Бена, задача — просто приехать и продемонстрировать себя, как бы ни была унизительна такая постановка вопроса. Все главное будет решаться потом, в кабинетах, на штабах и совещаниях. Он знал это, и все же…

Становилось понятно, что визит подходит к концу, и скоро придет пора раскланиваться и уходить. Бен встрепенулся и подошел к министру практически вплотную. Тот побледнел, но не дрогнул, лица и затылки охранников заметно напряглись.

— Ваше превосходительство! — выпалил Бен. — Когда будете что-то решать, я хочу, чтобы вы знали: страшные вещи творились в Городе, но я убежден и сейчас — это хорошее место. И даже после того, что случилось. Когда мы уходили, я издали заметил, что дома на острове не обрушились. Обветшали, это да. Ваше превосходительство, Город не разоряйте! Должен быть какой-то выход! Там снова смогут жить люди!

— Борис, не увлекайся! — шептал Максим, крепко ухватив Бена под локоть. — Нам пора.

— Русские должны вернуться на Север!

*****

Министр уже некоторое время как откланялся и вернулся к государственным делам. Бен и Максим остались в парке одни. Они неторопливо двинулись к стоянке у ворот, где их дожидался служебный автомобиль Максима.

— Знаете, Бен, все эти дни я откладывал на потом важный разговор. То, без чего вам трудно понять нас, время, наше положение. Но дольше тянуть не стоит.

— Почему? Что за секрет такой?

— Секрет Полишинеля. Все об этом знают, но мы не любим об этом вспоминать. Дело в том, что правительство нас продало.

— Вот удивил! Обычная практика федерального центра.

— Вы не поняли, Бен, это не фигура речи. Когда настали трудные времена, в центре сочли, что сибирские регионы больше не приносят доход, и уступили нас Китаю. На правах долгосрочной аренды. Правительство выпустило специальный манифест, в котором утверждалось, что передача наших земель в аренду продиктована, прежде всего, заботой о самих сибиряках. Мол, после обвала нефте- и газодобычи работы нет и не будет, население рискует погрязнуть в полной нищете, а кормить нас даром они не обязаны. Вот придут китайцы…

— А они все как на подбор убежденные гуманисты…

— Это было так трогательно, что народ стал организовываться в отряды самообороны. Это была точка бифуркации — сейчас, или будет поздно. Командование военного округа сформировало самопровозглашенное правительство, и никто не посмел ему помешать.

Бен развернул корпус к собеседнику в полном недоверия жесте.

— Как такое возможно? — он задумался. — И, если это правда, то как вы уцелели? Двадцать лет назад, когда страна была единой, а я еще был человеком, Китай был молодой сверхдержавой с мощной экономикой и огромной армией.

— Чудом. Мы уцелели чудом. Армия Китая велика и прекрасно подготовлена, она смогла бы завоевать любую страну мира, если бы ей поставили такую задачу… — Максим сделал многозначительную паузу. — Кроме своей собственной. Вот уже много лет, как по всему Китаю полыхают многомиллионные бунты. Людям не хватает даже той дряни, что заменяет им нормальную еду. Голод и экологические катастрофы довели миллионы людей до отчаяния, сорвали тонкий слой цивилизованности, превращая их в дикарей. И их правительство однажды осознало, что не сможет одновременно усмирять свой народ и проводить масштабное наступление на севере. Даже мощи величайших держав положен предел. От нас и требовалось-то только не дрогнуть, не зассать в критический момент, не помчаться наперегонки на поклон к новым желтолицым хозяевам. В нашем распоряжении было несколько ракетных комплексов, но дело тут не в количестве, а в нашей готовности пустить их в дело. Так мы и уцелели, видать, сибиряки этому миру еще нужны. А может, отвела от нас беду Царица Небесная.

Бен скептически хмыкнул. Ему не хотелось думать, будто Небесная Заступница России может действовать подобными методами.

— В общем, Китайское правительство согласилось принять обратно деньги, отказалось от территориальных претензий и первым признало наш суверенитет. Таким образом, в течение пятидесяти лет мы должны деньгами и товарами возместить китайцам сумму, эквивалентную той, что они отвалили Москве. С процентами. Так что вот… Дань мы платим Поднебесной.

— Но это же несправедливо, — не сдержал возмущения Бен. — Деньги получили…

— Это несправедливо, но это плата за наше будущее.

— Все равно! Словно после поражения в войне.

— Поражение — дело житейское. Это встречается гораздо чаще, чем мы того хотим. Главное, чтобы поражение не было полным, ибо тогда это истребление.

Бен долго молчал. Ясно было, что ошеломляющая правда с трудом укладывается в его… сознании.

— Ну что ж, — нарушил он молчание, — так, значит так. Верю. Знаешь, когда я был молод, еще до Беды, я иногда слушал по радио одного аналитика… Может, помнишь, было время, когда эфир был просто забит экспертами и аналитиками? Этот специалист… кажется, по Ближнему Востоку, сравнивая экономическое положение России и Саудовской Аравии, сказал замечательную фразу: «У саудитов есть важное преимущество — их население всего тридцать миллионов человек». В то время считалось, что для того, чтобы качать нефть и газ, гнать их в Европу и поддерживать всю инфраструктуру, общего населения России в двадцать миллионов человек было бы достаточно. А как мерзлота поплыла и трубопроводы вышли из строя, так люди совсем стали не нужны.

— Как такое могло с нами случиться?

— Вот как-то так произошло. Раньше Россия была другой. Пусть не самая устроенная, но с широкой душой. А потом душа становилась все уже и уже, и нам не нашлось в ней места. Да и чего ты ждал? Там, где есть нефть, уже не нужны ни люди, ни их руки, ни их идеи. А знаешь, что самое страшное? Из того, что об этом аналитике было известно, получалось, что он хороший человек. Представляешь, Максим?

*****

Как только вернулись в гостиницу, в дверь номера постучала Лидия.

— Ну как?

— Нормально, — бесцветно ответил Бен. — Ты пойми, его превосходительство меня вопросами особо не обременял. Думаю, он просто хотел удостовериться, что я и вправду существую, а не являюсь плодом коллективной галлюцинации его подчиненных. Теперь, мне думается, министр будет ждать краткую, но содержательную аналитическую справку, которую для него подготовит… Ты, Максим?

— Я, — не стал запираться тот.

— И что тебя интересует?

— Все, и как можно подробнее. Сегодня отдохнем, а уж завтра с утреца… Мне понадобитесь вы оба. Давайте пока просто расслабимся.

— Нет, так дело не пойдет, — расхаживающий по комнате Бен резко опустился в кресло. — Конечно, с завтрашнего дня мы с Лидой начнем давать подробные показания: топография, системы жизнеобеспечения, социальное устройство. И так далее, и так далее. Но самое главное я хочу рассказать сейчас.

— Откуда такая спешка?

— Когда выслушаешь, поймешь. Понимаешь, время Метрополии на исходе. Какое бы решение вы ни приняли, действовать надо быстро.

— Ты что? В каком смысле? — одновременно вскинулись Лидия и Максим.

— В самом неутешительном. Ресурсы Метрополии подошли к концу. Конечно, я не занимал там высоких постов и не знаю точно, но могу судить по косвенным признакам. Как и история Города, история Метрополии начиналась «за здравие»… Нет, не так, не с того я начинаю… Вот ты, Лида, скажи, за счет каких средств была построена Метрополия?

— Ну, это в Метрополии всякий знает, — охотно откликнулась Лидия. — Незадолго до того, как пришла Беда, наиболее дальновидные из руководителей региона, предвидя череду техногенных катастроф, связанных с деградацией вечной мерзлоты, распорядились перевезти изрядную часть продукции обогатительного комбината, что расположен ниже по реке, в подземные хранилища — построенные еще в двадцатом веке бункеры. А ведь это стратегическое сырье! Место было выбрано удачно, там рельеф повыше и гораздо суше, да и грунты намного лучше. Уж не знаю, как они это обстряпали, видно, на это ушел не один год… Конечно, с точки зрения закона, это было преступлением — утаить значительное количество ценнейшего концентрата, набив им до отказа подземные хранилища. Но, тем не менее, план был блестяще осуществлен. Не мне судить, возможно, тот, кто это сделал, преследовал цель личного обогащения, но когда все случилось… Теперь я понимаю, что когда жители Города утратили человеческий облик, им стало ясно, что эти несметные богатства невозможно потратить ни в России, ни за границей. Никто из существ не посмел бы показаться людям на глаза. Таким образом, эти запасы и стали стартовым капиталом строителей Метрополии.

— Да, эту историю знает в Метрополии каждый. А что, если я скажу, что все это неправда?

Воцарилась мертвая тишина. Даже Лида, на чьи коренные представления о мире Бен так бесцеремонно покушался, не смогла ничего возразить.

— Мы с тобой работали в терминале импортных товаров, так? А видела ли ты экспортный терминал?

— Нет, он засекречен.

— Общалась ли ты когда-нибудь с существами, которые там работали? Тоже нет? Это потому, что такого объекта не существует.

— А как же экспорт концентрата? Тогда откуда у правительства деньги?

— Какой экспорт?! Какого концентрата?! Эх, я не могу — святая простота… Ничего этого нет, не существует, есть только выдумки для легковерных дурачков.

— Но тогда откуда…

— Есть только деньги, и есть они просто потому, что они есть. Наворованы. Кое-кто из начальства, как нашего, так и соседних городов, как я случайно узнал, держал значительные… огромные суммы в зарубежных банках.

— В Швейцарии? В оффшорах? — поинтересовался Максим Евгеньевич с легкой улыбкой.

— Подробностей не знаю. Но в последние годы воровали с размахом, по-нашему. Денежки выводили прямиком за границу…

— Не иначе, как планировали там с ними воссоединиться.

— Ага. Представьте себе их разочарование. Кто их пустит в Европу таких-то?! Тут уж никакая пластическая хирургия не поможет. Видно, нужно было случиться настоящей катастрофе, чтобы у людей в головах… виноват, в мозгах все на место встало. «Северяне братством живы», — это задолго до нас придумали. Не будем их осуждать, они давно все искупили. В конце концов, эти деньги пошли на обустройство и поддержание хозяйства Метрополии. Только вот пришлось им придумать эту дурацкую сказочку про концентрат… Ибо одно дело, что про воровство многие догадываются, и совсем другое — признаться в этом вслух.

— Вы хотите сказать, что в вашем городе все построено на лжи и обмане?

— Нет, ложь это неподходящее слово, это не то! В Метрополии все нереально. Имеют место такие вещи, которые в нормальной жизни невозможны, а вполне обычные предметы, скажем, зеркало или велосипед, там ни за что не найти. Конечно, без обмана не обошлось, но как было сказать правду? Как сказать, что наш город не столица, не главный, он просто один? Если бы людям сообщили, что они одни безвозвратно превратились в мутантов, по городу прокатилась бы волна суицидов, а оставшиеся в живых впали бы в депрессию. Нет, отцы-основатели Метрополии нашли правильные слова. Я хорошо помню то время. Люди… Простите, существа, совсем недавно пережившие жуткую трагедию, воспряли духом, всеми овладел энтузиазм. Построить невиданный подземный город, наладить жизнь… Эх, кабы так и было… И я тоже приободрился вместе со всеми. Работали мы тогда как проклятые. Одно меня безмерно огорчало — Лидия. После того, как ее нашли, она год не разговаривала, спала под кроватью как волчонок. Боялась всех, оно и понятно. Я пытался навещать ее, но она пугалась еще больше.

— Прости, я не знала, — прошептала Лида.

— Простите, это вам, наверное, неинтересно. Поначалу отцы города тратили деньги, не скупясь. Поскольку Северный Океан к тому времени все позже покрывался ледяным панцирем, осенью, когда тьма уже почти одолевала свет, в порт Города приходили иностранные транспорты. Они везли к нам продовольствие, топливо, генераторы, разнообразнуютехнику и оборудование. А обратно они уходили порожняком. Это было золотое время Метрополии — из сырых темных тоннелей и системы подземных бункеров она превратилась в город с нормальной инфраструктурой. Вся транспортная система, электрика, коммуникации — все из того времени. Закупались лифты, мебель, отделочные материалы.

— А ты сам-то откуда про деньги узнал? — поинтересовался Максим, беспардонно прервав милый сердцу Бена поток воспоминаний.

— Так у нас город маленький. Мужики в сауне по пьяни проболтались.

— Но ведь в Метрополии потребление алкоголя строго…

— Лида, не позорься!

— Ой, поняла, поняла.

— Видимо, в то время основатели города еще верили, что в Метрополии удастся наладить какое-нибудь собственное производство, торговать… — продолжил свой рассказ Бен. — Но все мечты пошли прахом: слишком маленький социум, плюс удаленность от крупных промышленных районов. Удаленность, — повторил Бен, словно смакуя само слово, — наше величайшее проклятие. Все бизнес-проекты городского руководства оказались нежизнеспособны, город просто не смог жить в отрыве от своего прямого предназначения — быть перевалочным портом река-море. Конечно, почти все жители Метрополии работают, без дела никто не сидит. Но сейчас город занимается лишь обслуживанием собственных нужд: печет хлеб из привозной муки, шьет одежду из импортных тканей, регулирует мощность немецких генераторов, работающих на норвежском топливе. Пусть, в свое время ребята натырили не стесняясь, но все подходит к концу. С каждым годом мы закупали товара все меньше и меньше. Обследуя склад, я обнаружил, что в последний завоз пришло только продовольствие, топливо и… еще один ящик.

— Да, это так, — подтвердила Лидия. — Я лично приводила в порядок накладные.

— Так вот, один из контейнеров показался мне подозрительным. Вроде бы, ничего особенного, но я заподозрил, что маркировка на нем перекрашена. Я новую-то растворителем смыл… — повисла пауза.

— Ну?!

— Зарин. Как я думаю, на крайний случай. Те, кто основал Метрополию — крепкие мужики, не тряпки…

— Да что ж это… — ужаснулась Лида.

— Не надо судить поспешно. Уцелевшим жителям Города они подарили двадцать лет жизни. Кстати сказать, вся история Метрополии это пример того, как богатства недр могут прокормить ораву народа, если распорядиться ими по-честному. Но что будет, когда все запасы иссякнут?

— Они должны были обратиться за помощью! Пусть не ради себя, но ради всех, ради Метрополии.

— Обратиться к людям? Но мы не люди. Захотят ли южане нам помочь? И каково это, появиться перед людьми в таком виде? В этом теле? Никто из вас меня понять не сможет.

Лида сжалась в кресле. Она на миг представила себе будущее Метрополии, когда подойдут к концу продукты, закончится топливо и остановятся электрогенераторы. А вслед за ними встанут лифты, конвейеры, погаснет свет, выйдут из строя системы водоснабжения и вентиляции… Бен, казалось, читал ее мысли как открытую книгу:

— Чем медленно умирать от нехватки воздуха в полной темноте, не проще ли все покончить… разом? Систему вентиляции подземного города вполне можно использовать как орудие массового уничтожения, нужно только подать в нее отравляющее вещество. Но лично я не собирался сидеть и ждать, пока нас потравят, как клопов.

— И в поход ты заранее собрался. А то я все не могла взять в толк…

— А то! — довольно хмыкнул Бен.

Одна страшная картина сменилась перед внутренним оком Лидии другой, еще более ужасающей: тысячи бездыханных тел, которые даже некому будет похоронить. Офисные клерки, повалившиеся на столы поверх недописанных отчетов, повара в белых куртках, электрики, уборщики и даже недалекие городские кумушки, которых смерть настигла за столиком в кафе.

— По-вашему, мы что, совсем не люди? — насупился Максим. — Уж не оставим в беде наших братьев… по разуму.

— В таком случае действовать нужно быстро…

По мере того, как Бен рассказывал, Максим все сильнее и сильнее подавался вперед, вцепившись руками в подлокотники кресла.

— У вас, насколько я понимаю, два пути, — спокойно продолжал Бен. — Один — действовать прямо сейчас, пока не стал Енисей, пока не слишком поздно. Ехать туда, стучать в ворота, предлагать помощь, пытаться договориться. Как-никак, все они в прошлом люди русские. Да русские, нерусские — не важно. Гарантировать Метрополии доставку необходимых грузов под финансовые гарантии Республики. Но вы, конечно, можете этого и не делать, просто подождать год или два. Затем вы войдете в город. Убирать разложившиеся трупы — работа страшная, грязная, но вполне выполнимая. Вы все отчистите, продезинфицируете, перезапустите генераторы… И ключ от Арктики, считай, у вас в кармане. Заодно будет пресечена на корню ужасная мутация Homo Sapiens. Вот ты, Максим, меня давеча спрашивал, что я собираюсь дальше делать. Я пока не ответил. Мне нужно понять, что вы собираетесь предпринять, чтобы решить, жить мне дальше или нет.

Максим побелел, но не отвел напряженного взгляда.

— Если мы не сможем пробиться к Метрополии, не успеем, — спокойно, но твердо сказал он, — то синюю полосу нашего флага можно просто оторвать и выбросить. Ермаково загубили, Город-на-Протоке просрали. Должен же быть этому предел!

Глава 23. Мужской разговор

Прошло несколько дней. Все шло так, как и предполагали Бен с Максимом. В их распоряжение был выделен отдельный офис, где Бен и Лидия проводили долгие часы допросов. В общем-то, это и допросами сложно было назвать — Максим Евгеньевич предоставлял им возможность предаваться свободным воспоминаниям, лишь изредка умело направляя их по дороге памяти или уточняя детали. Некоторые события они вспоминали вместе, но чаще работали порознь. Наконец, огромный объем информации был описан, систематизирован и оформлен в виде двух пухлых томов, снабженных рисунками и картами.

Вечера Бен и Лида предпочитали проводить вместе. В эти часы они почти не разговаривали. За день оба успевали устать от бесконечного, мучительного вспоминания прежней жизни, говорить же о будущем они страшились, уж больно зыбким и пугающим оно представлялось из этих гостеприимных стен. Так было и сегодня. Лидия случайно обнаружила колоду карт и теперь разложила их на столе, Бен перебирал кипу свежих газет, иногда зачитывая вслух наиболее интересные заметки. Было уже довольно поздно, когда в дверь постучали, и в комнату вошел Максим Евгеньевич.

— Можно? Ты еще не спишь? А… и Лида здесь.

— Что, никак не налюбуешься? — проворчал Бен. — Ну, заходи.

— Нашла в тумбочке, — Лида кивнула на карты. — Не возражаете?

— Вот, выяснить пытается: что было, что будет, чем дело кончится. А может, ты нам обо всем расскажешь? Конечно, мы уже многое слышали, но то были… как бы поточнее сказать — официальные беседы. А ты поговори с нами как человек.

— Дядя Бен, Максим Евгеньевич, наверняка, зашел к нам по какой-то необходимости, а ты ему зубы заговариваешь! — возразила Лида.

— Да я вовсе и не против, — заметил Максим, — за тем, можно сказать, и пришел.

Он подошел к столику и увидел, что Лида просто раскладывает пасьянс, который уж точно не может ответить на вопросы: «что будет?» и «чем дело кончится?»

— Ты, как я понимаю, из военных? — поинтересовался Бен, и Лиде подумалось, что теперь-то уж ситуация развернется на сто восемьдесят градусов, и сам Максим Евгеньевич окажется в шкуре допрашиваемого. — Давно ли снял погоны?

— Неужели так заметно?

— А то! Бывших офицеров… Ну, сам знаешь. Сам ушел или?..

— Сам, сам. Не захотел высиживать в кабинете полковничью пенсию. Войны, слава Богу, нет, а случись что, у нас молодые командиры найдутся. Я понял, что хочу посвятить свою жизнь… другому делу.

— Угу… Сейчас тебе за сорок…

— Сорок пять.

— Значит, когда все случилось, ты был…

— Молоденьким глупым лейтенантом, — с улыбкой закончил Максим Евгеньевич.

— У меня в голове не укладывается… — подала голос склонившаяся над картами Лидия. — Была одна страна, и вот…

— Не у вас одной, Лидия Павловна, не укладывается, — развернулся к ней Максим. — Но, сколько себя помню, в больших городах люди издавна задумывались о суверенитете Сибири, но даже самые недальновидные понимали, что это будет означать ослабление и России, и Сибири, что в современном мире смерти подобно.

— Слабый должен умереть, — чуть слышно пробормотал Бен.

— К тому же, при нормальном развитии событий, красная кнопка досталась бы кому-то одному, и этот «кто-то» точно не мы. Так что мы задумывались… и помалкивали. А все случилось внезапно, и думать стало больше не о чем.

— Ну, это ты загнул!

— Да, виноват. Забот стало выше крыши, и так по сей день.

— А возврата к прошлому нет, как думаешь?

— В том виде как раньше — нет! Но мы не знаем, что будет через пятьдесят лет, через сто… Кто знает?

— А ты сам из большого города?

— Из Новокузнецка. Был он по сибирским меркам немаленьким — стал еще больше, был тяжелый климат — стал еще страшней, как была у нас плохая экология, так и осталась. Но ничего, живем.

— Но ты не отвлекайся, давай про то, «что было».

— Что было, то было… Вспомните, когда наш народ, в повседневной жизни безмолвный, покорный и излишне терпеливый, в последний раз поднимался и сам вершил свою судьбу? И вспомнить нечего? За свободу или иные какие ценности наш человек бороться не станет, не наш путь. Но когда хиреет и умирает целый город, потом еще один и еще… Про деревни я уж и не говорю. Когда это началось повсеместно… Принято считать, что Россия не дорожит жизнями своих людей — это давно стало общим местом. Но так же верно и то, что она не дорожит своими городами, селами, реками и мостами. В вечной погоне за потемкинскими деревнями гнобится и гробится то, что составляет жизнь и историю народа. А когда заговорили о китайской аренде, мы поняли: все, это оконцовка. На смену одним хозяевам пришли бы другие, и ограбление Сибири сменилось бы ее угроблением. Вы понимаете, что стало бы с нашей страной через пятьдесят лет китайской аренды? Реки без рыбы, тайга без зверя, отравленная земля…

— Сибирь без сибиряков, — закончил за него Бен.

— Это нужно было как-то остановить! К тому времени Китай уж весь Дальний Восток к рукам прибрал. Если что и могло вырвать нас из летаргии, то только это. Нас называют военными преступниками, хунтой, терять нам нечего. Но я считаю, командование округа просто выполнило свой долг! Кто сказал, что мы должны были просто смотреть и терпеть, и кто кого предал, это еще вопрос! И время показало, что риск был оправдан. Могущество Китая оказалось велико, но недолговечно, ибо в своем развитии он не решал фундаментальных проблем, а только обострял их. Со временем мощь Китая потихоньку пошла на убыль, как по капле иссякает вода в надтреснутой китайской вазе. Ну да полно Поднебесную ругать… Сами-то мы не лучше — в последние годы перед Бедой наш народ дошел до крайней стадии апатии и разложения, и уже почти не мог считаться народом, но судьба дала нам еще один шанс. Сейчас мы возрождаемся вновь, хоть и в несколько ином качестве, но снова становимся единым целым.

— Ты, наверное, хочешь сказать — в несколько пожелтевшем качестве?

— Вот кто бы говорил!

— Но раз страной руководят военные… Вы не боитесь… — Бен перешел на шепот, — …возвращения сталинизма?

— Пусть наше государство является в значительной степени авторитарным, но я считаю, что формирование неосталинизма в Сибири невозможно, — возразил Максим.

— Обоснуй!

— Исчезла одна из главных причин, подпитывающих к нему интерес, особенно среди молодежи. Ведь сталинизм, это что было?! Стратегия комплексного развития, мощного экономического и социального рывка, реализованная в чудовищной, извращенной форме. Вспомни, лишь при Сталине Сибирь обустраивалась для жизни, вырастали новые города. Например, мой родной Новокузнецк…

— И Город.

— Все последующие правители только лишь качали, отгружали да вывозили; вместо городов и сел как поганые грибы вырастали вахтовые поселки. Время шло, подлинная историческая память притупилась. Все больше и больше людей, не могущих смириться с полувековым периодом деградации России, задавались вопросами: как переломить ситуацию, что предпринять? Как вообще надо? И обращались к опыту сталинского периода — вот оно как надо! К тому же у многих молодых уже не осталось живых прабабушек и прадедушек, которые могли бы поведать, как «весело» жилось при отце народов. Плохое стало постепенно забываться, из людей улетучился страх перед тем временем.

— Да… Велик был Сталин, и страшно время его. Но будем справедливы — он бы Сибирь не отдал, — заметил Бен. — И если так, то в сети людоедской идеологии попадали самые лучшие, неравнодушные люди.

— Это-то и хуже всего! У квалифицированных потребителей не возникает таких потребностей. Но сейчас время изменилось, мы худо-бедно пошли в рост. Хочешь проявить себя — давай! Сибирь большая, возможностей хватит на всех. А если кто не поймет по-хорошему, тому всегда можно организовать познавательную экскурсию по сталинским местам.

— В Ермаково, например!

— Почему бы и нет? Придет время, и мы вернем контроль над этим регионом. Долгое время нашим крайним оплотом на Енисейском Севере был Туруханск, но вскоре, я уверен, к нему добавятся Город и Метрополия.

— Моего Города больше нет, — вздохнул Бен. — А Метрополия так… зверинец со всеми удобствами.

— Эх, откуда только такие мысли? Лида прожила в Метрополии двадцать лет, значит, жить можно. Да и Город восстановим… со временем.

— Нет, ты просто всего не видел. Я у министра чуток погорячился. Там руины.

— Да мало ли чего я не видел! После Великой Отечественной, бывало, в ином городе ни одного целого здания не было, а город был! Конечно, вы лично можете отказаться от участия в программе, но кто-то должен пойти первым.

— Я не откажусь, — без раздумья ответил Бен. — Север — мой единственный дом, да и не смогу я теперь жить среди людей. Как земля за колхозом… Но вот Лида… Я бы очень хотел…

— Я тоже хочу участвовать. Не знаю, что нас ждет: успех или неудача… Вы бы рассказали поподробнее, Максим Евгеньевич!

— На Север, конечно, едут люди самых разных профессий. Кто за лучшей долей, кто за длинным рублем — это нормально. Но мы стараемся следить за балансом сил и засылаем в северные поселения и других людей, наших. Тех, кто должен обеспечить выживание населенных пунктов при любых обстоятельствах, когда остальные дрогнут и сбегут на последнем теплоходе, кто раздобудет, соберет и передаст в центр необходимую информацию. Помимо чисто экономических резонов, наши основные задачи состоят в утверждении и защите территориальных прав Республики, обеспечении связи, помощи коренному населению, координации действий с военными, если потребуется.

— Поняла, это как в игре — будем защищать флаг! — выпалила Лида.

— Да, да. Правда, это не так интересно, как в игре, много рутинной работы, но зато более важно. Сейчас все снабжение идет через Туруханск, по реке туда завозятся товары, продукты, медикаменты, топливо. Дальше распределяем все по зимникам.

— То-то мы заметили, то село разрослось в основном за счет пакгаузов.

— Поскольку там наша крайняя северная база, в селе предостаточно лояльных нам людей. Так что о появлении… эксцентричных путешественников с Севера я знал заранее. Ну и страху вы нагнали на Кондитерского!

— Хорошо! — удовлетворенно выдохнул Бен. — Вот только не пойму, как вы терпите у себя под боком такое гнездо анархии? Двадцать первый век на дворе, а у вас… атаман!

— А… это… Так уж вышло. За время, которое вы провели в подземном городе со всеми удобствами, люди блокаду пережили, натерпелись всякого и подрастеряли веру в государство. И странностей у нас многовато, и дикостей. Жизнь наша пока неказиста, и лица у людей тусклые, но я верю, что это не навсегда. «Муниципальное образование», «мировой суд» — для них лишь пустые слова. Когда живешь на краю земли, когда больше полугода в экстренной ситуации одна надежда на самолет и ясное небо, а случись что в плохую погоду — никто не поможет, так вот при такой жизни «атаман» и проще, и понятнее. Приходится с этим мириться. Архаизация.

*****

Однажды после полудня ничего не подозревающая Лидия застала Бена и Максима уже на выходе, у ожидавшего их тонированного автомобиля. Максим Евгеньевич был в костюме с иголочки, с солидным портфелем в руках. Бен тоже, как мог, постарался придать себе благообразный вид: отгладил свою одежду и начистил ботинки. Назревало что-то важное. Лида почувствовала себя уязвленной.

— Извините, Лидия, сегодня мы не можем взять вас с собой, — попытался оправдаться Максим Евгеньевич.

— И вы ничего не хотите мне сказать? — она беспомощно переводила взгляд с одного на другого.

— Мы все расскажем после. Пора, — Максим подтолкнул Бена к машине.

*****

Вернулись уже затемно, уставшие, поникшие. Галстук Максима съехал набок, дорогой костюм помялся. Первым делом направились в столовую, но от усталости толком поесть так и не смогли.

— Я задолжал вам одно объяснение, Лида, — заметил Максим Евгеньевич после второй чашки чая. — Вероятно, вы огорчены, что Бен был приглашен на совещание, а вы нет?

— Ну, что вы, нисколько.

— Там было много людей, а я не хочу, чтобы о вас и вашем происхождении стало широко известно.

— Почему?

— Это трудно объяснить. Профессиональное чутье. История Города и Метрополии долгая, и дела нам предстоят большие. Сегодня состоялось крупное совещание, и присутствие Бена было необходимо, ибо он одним лишь фактом своего существования может посрамить самых закоренелых скептиков. Вы же — девушка обычной внешности. Поверьте, пока не нужно, чтобы о вас знали.

У Лиды зародилось и окрепло впечатление, что все это просто слова… не то чтобы пустые, но призванные отвлечь от чего-то важного, главного. Это было необходимо изменить. Она прошлась по просторной столовой, что-то для себя решая. Потом вернулась к мужчинам:

— Вы сказали, состоялось важное совещание. Что-нибудь решили? Что? — прямо спросила она. — Но это, наверное, государственная тайна, да?

— Ей можно, — заверил Максим Бена.

— Конечно, это тайна, но тебе мы все расскажем. Мы идем на север, вот так-то! — в усталом голосе Бена зазвучали нотки радости и заслуженной гордости. — Не зря я полдня торчал перед ними как цирковой уродец. На подготовку дана неделя.

— И ты едешь?

— Конечно. Не могу же я остаться здесь.

— Вы не успеете — сентябрь на исходе.

— Но мы же не пешком пойдем, в Туруханск нас доставят на транспортном самолете, а там на месте имеется достаточно катеров и вертолетов, чтобы перебросить десант к Городу или непосредственно к воротам Метрополии. Возможно, будет принят комбинированный вариант. Еще ничего не решено. Атаман Громов лишь недавно выслал разведчиков.

— Десант?! — в ужасе отшатнулась Лидия. — Вы сказали… десант?

— Да. Командование направляет туда одну из лучших рот, — пояснил Максим. — Еду я, как главный идеолог этой затеи, и Борис Александрович, как знающий местность проводник, эксперт и носитель бесценных знаний и местной идентичности. Ему также предстоит провести начальный этап переговоров. Вы остаетесь… Не в этот раз. Там будет работать десант… Честное слово, вам лучше этого не видеть.

— Но десант! Я предупреждала…

— Не бойтесь, и метрополийцам нечего бояться… Я помню, что Город-на-Протоке — одна из самых трагических точек на карте нашей Родины. С какими бы обстоятельствами не довелось столкнуться, какие бы проблемы не пришлось решать…

— А снова не предадите? — неожиданно вырвалось у Бена. Максим Евгеньевич замолчал, оцепенев лицом; Лида вздрогнула.

— Извини… Понимаю, не от тебя зависит, — как бы извиняясь, пробормотал Бен.

— Но все-таки, зачем десант? — нарушила Лида затянувшееся молчание.

— Я же говорил, что девочка в корень зрит, — удовлетворенно заметил Бен. — Маугли. Возможно, нам придется пробираться к воротам Метрополии через их территорию. С этого момента участь маугли предрешена, но разве я не предупреждал, что час расплаты близок?

— Но ведь… — запнулась Лида.

— Но ведь что? — вдруг напрягшимся голосом переспросил Бен. — На Севере с людоедами испокон веков не церемонились. Если уж попался, не рассчитывай на самый гуманный суд в мире. «Караул… товсь! Караул… пли!» — и вопрос закрыт.

— Но ведь они… — не хотела сдаваться Лидия.

— Люди? Но позвольте! — неожиданно возмутился Максим Евгеньевич. — Нам чужие бандиты не нужны, своих можем отгружать вагонами. Человек, это не руки и не ноги. Это, парадоксальным образом, — он кивнул в сторону Бена, — даже не голова! Человек — это этика и культура; в конце концов, человек — это судьба.

— Но нельзя ли как-нибудь… иначе?

— Это вряд ли. Ситуация с маугли напоминает ситуацию со стаей бродячих собак. Кто виноват, что собаки одичали и сбились в стаю? Конечно, люди. А кого в итоге будут отстреливать? Конечно, собак. Но это всего лишь метафора, я собак… никогда, — спохватился Бен с извиняющимся видом. — Извини, племяшка, но Сибирь без жестокости у нас еще не скоро получится.

*****

Следующим утром Лида проснулась с новой тревожной мыслью — сегодня все изменится. Еще накануне Максим Евгеньевич пригласил Лиду прогуляться поутру по территории базы. Вскоре выяснилось, что безлюдный двор и ранний час выбраны им не случайно. Предстоял серьезный разговор.

— Лидия, вы уже думали, чем займетесь в новой жизни?

— Пока нет, — зачем-то соврала Лида.

— Не думали или еще не придумали? Вот что с вами теперь делать, ума не приложу, — полушутливо сокрушался Максим. — Я бы мог сказать, что вы проникли в государственную тайну, но это было бы неверно. Вы сами эту тайну создали, сами до нас довезли. И сама вы тоже тайна, Лидия Павловна. Вот что теперь с вами делать?

— Делайте то, что у вас принято в таких случаях.

— В старину таких как вы заточали в крепости или, в более гуманном варианте, отправляли в монастырь.

— Меня изолируют? — отстраненно переспросила Лида, почему-то почувствовав облегчение. — Наверное, это правильно. Нет, мне, конечно, нравится находиться среди нормальных людей, но я чувствую себя среди них… калекой. Возможно, мне действительно будет лучше в изоляции.

— Послушайте, это у вас нет чувства юмора, или я похож на опереточного злодея? — возмутился Максим Евгеньевич. — Я хочу предложить вам поступить в наш учебный центр. Вы немного не проходите по возрасту, но эту проблему я решу. Вас словно сама судьба привела — соглашайтесь работать с нами.

— Вы пытаетесь мне объяснить, что я должна осознать… свой долг и исполнить его?

— Нет. Вы никому ничего не должны. Я о другом… Смешно же всерьез утверждать, что долг птицы — летать, а долг дерева — тянуться к небу.

— Ему-то хорошо, оно дерево.

— Найдите саму себя, и вам тоже станет хорошо, просто и ясно. Это мы, люди Юга, в долгу перед вами и остальными северянами. Мы не пришли на помощь и даже не попытались выяснить, что случилось с жителями Города. Это все от слабости и страха, ведь долгие годы люди боялись даже приблизиться к Ермаковской излучине. Говорили, что там поселилось зло, чуть ли не нечистая сила.

— Это бред.

— Я атеист, и для меня человек является единственным источником добра и зла на земле. Я тоже думаю, что все это чушь, и даже после всего, что случилось, Город — хорошее место.

— Я, пожалуй, готова вам поверить. У вас лицо непошлое. Вокруг слишком много лиц: усталых, пошлых, грубых, а то и вовсе никаких.

— Лида… Поверьте, в большинстве своем, у нас неплохие люди. Они просто устали… Жизнь сейчас такая.

— В Метрополии я привыкла к существам — за двадцать лет к чему угодно привыкнешь. Но чтобы у человека лицо было в наличии, но вот смысла в нем не больше чем в пятке… К этому пока что нет. Плохо среди таких жить. Извините, я отвлеклась… Каким профессиям учат в вашем центре?

— Четкое разделение специальностей, к которому мы привыкли, хорошо лишь в обыденной жизни. От тех, кому суждено осваивать новые земли, жизнь потребует совсем иного. Им придется освоить базовые навыки фельдшера, бухгалтера, механика-водителя, строителя и солдата. Если чувствуете в себе силы, станьте одной из нас. Для участия в миссии мы не берем людей с улицы, а только тех, кто чем-то проявил себя и имеет рекомендации. Соглашайтесь, Лидия, к тому же вам будет довольно сложно устроиться и сделать карьеру в обычной жизни. У вас нет не только диплома государственного образца, но даже обычного школьного аттестата. Я знаю, вы учились в Метрополии, но здесь, на Юге, это не будет котироваться. И, между нами, мы отдаем предпочтение людям, которые в этой жизни ничем не обременены.

— А я уж представляла, как подамся в уборщицы. В то время, как мои ровесники делают карьеру, я год за годом буду катать перед собой тележку с тряпками и ведрами по этажам какого-нибудь торгового центра. Свидетельство из Метрополии вряд ли бы кто воспринял всерьез, да и дома оно осталось.

— Дома? Неужели на Юге вам совсем не понравилось?

— Дело в другом: там я родилась, там могила мамы. Может быть потом… Ладно, проехали. У вас что, «Департамент по делам будущего»? Что нужно будет делать?

Максим Евгеньевич прыснул.

— Первым делом, учиться. Для начала нужно научиться жить нормальной жизнью, освободиться от страхов. Шаг за шагом: сначала вы научитесь не бояться смерти, затем — не бояться жизни, а когда-нибудь перестанете бояться тишины. Если хорошо зарекомендуете себя, проблему с аттестатом мы решим. Подготовитесь и сдадите, в этом нет ничего сверхъестественного. Потом первое время будете работать под руководством более опытных специалистов, а затем… В этом вся соль: нужно самим искать цели, ставить задачи, задумываться над тем, что другим кажется не представляющим интереса или невыполнимым. Мы ищем возможности, мы ищем ростки, а когда находим — поворачиваем колесо событий.

— Как это работает? Не понимаю…

— Всегда по-разному. Позвольте, я приведу пример из недавнего прошлого. Некое духовное лицо самого низшего звания, находящееся на послушании в Туруханском Троицком монастыре, однажды утром было послано за морковью и луком. На окраине села оно встретило очень странных чужеземцев и, естественно, сильно испугалось. Рассказ его был первоначально встречен братией скептически, но вечером того же дня в монастырь буквально вломился атаман Громов в состоянии измененного сознания. Он потребовал выдать ему мощи Святого Василия, но получил отказ. Полномочия атамана огромны, и всем селянам он может запросто заткнуть рты, но в монастыре у него нет власти. Там быстро сложили два плюс два и предупредили наше ведомство.

— Неужели… Монахи…

— Ничто не мешает духовным лицам быть гражданами своей страны и проявлять бдительность. Настоятель Троицкого монастыря имеет доступ к системе правительственной связи. Атаман об этом не знает. История эта звучала как тяжелый бред, но… Некоторые ключевые детали совпадали с тем, что рассказывали уцелевшие жители заполярных поселков, бежавшие в тундру и спасенные кочевниками-оленеводами. Было решено все проверить, в речной инспекции быстро установили хозяина мотозавозни, так что вас ждали.

— Да уж… Велика Сибирь, но даже на ее просторах невозможно скрыться от бдительного ока.

— Вот так руками простых людей и делается история. Это трудная и кропотливая работа. Вы дали нам надежду вновь выйти к Северному морскому пути. Это исключение, редкая удача, но это всего лишь один шаг. Для того, чтобы Сибирь стала благополучной и сильной, нужно совершить подобный прорыв не один раз — много раз. Слишком у нас все запущено. А вы, если хорошо себя проявите, через несколько лет получите паспорт гражданина, а не какую-нибудь плюгавую регистрацию. Если захотите, сможете придумать себе новое имя и биографию.

— Нет.

— Хорошо, Метёлкиных на свете пруд пруди. А вот место рождения придется придумать другое. Не следует афишировать то, что вы уроженка Города. Ну, значит, решено. Нужно ехать без проволочек — учебный год уже начался, и вам придется наверстывать упущенное. Завтра… Завтра и поедете: я посажу вас в поезд, а Гошка утром встретит.

— Простите?..

— Гошка. Сын у меня там учится.

Глава 24. Город, где кончается дорога

Еще с середины ноября зима, как принято говорить в наших краях, «круто завернула», а в декабре и вовсе установились лютые морозы. Жизнь красноярцев существенно усложнилась: для автовладельцев каждое утро начиналось с занимательной игры «заведется, не заведется?», матери поплотнее закутывали своих чад, отправляя тех в школу, а школьники с плохо скрываемой надеждой следили за сводками погоды — может, и сегодня отменят занятия? — и потом, разочаровавшись в своих ожиданиях, бежали на уроки и оттирали замерзшие носы. В такую погоду было нетрудно поверить, что никакого глобального потепления нет и не было, ученые ошиблись, и все еще будет хорошо. Ниже по течению, где не сказывалось влияние ГРЭС, Енисей встал намертво.

Именно в такое темное, морозное утро середины января на перрон Красноярского вокзала сошла Лидия Метёлкина. Девушка была похожа на бесформенный баул, ведь одолженная соседкой Таней дубленка оказалась Лидии слишком велика, но зато позволяла поддеть под нее пару теплых свитеров. Она огляделась вокруг — нерусских много, и все куда-то спешат. Приезжие гудели как рой беспокойных насекомых. «Гыр-гыр-гыр», — стелилось над платформой.

Напасть, которая вот уже несколько лет терзала Евразийский континент, превращая целые страны в безжизненные пространства растрескавшейся земли, согнала людей с обжитых мест и толкнула навстречу неизвестности. Они везли с собой мешки, тюки, некоторые, преодолев таможенные барьеры, умудрились взять с собой кошек, а один старик даже нес на руках маленькую козу. Ехали семьями, было много детей, некоторых стариков приходилось вести под руки. «Взрослые встревожены, дети напуганы», — отметила про себя Лидия. При этом большинство ребятишек не плакали, но смотрели тревожно, по-взрослому.

Мороз сковал ее за каких-нибудь пять минут, и этот был не тот холод, от которого зябко поеживаются, а тот, что ломает мучительной болью пальцы на руках и ногах и, словно лезвиями, режет лицо. От вокзала до автостанции было всего ничего, и она решила пройтись пешком — за десять минут ожидания автобуса на сибирском морозе замерзнешь вернее, чем за час на ходу.

Уже минут через пятнадцать показалось здание автовокзала. На крыльце она столкнулась с молодым человеком, тащившим в руках два объемных, но, судя по всему, не очень тяжелых свертка. Проскочив в теплый, ярко освещенный зал ожидания, она узнала Никиту.

А узнать его было теперь не так-то просто. Лидия привыкла видеть его небритым, в засусленной робе с чужого плеча, а теперь… Перед ней стоял щеголеватый, гладко выбритый юноша в ладно сидящем дубленом тулупчике, с сумкой на длинном ремне, какие частенько носят студенты. Без ершистой бороды его лицо было красивым и очень юным. «Уж слишком юным», — отметила Лидия.

— Вот так встреча! Ты как узнала?

— Что? Что я должна знать?

— Так ты здесь случайно?

— Нет, в Енисейск еду.

— Да… Бывают в жизни совпадения… А я пришел Назара встретить. Он у нас теперь домовладелец — его доли награды как раз хватило на дом под Минусинском. Он у нас парень экономный — ты же знаешь. Мог бы с комфортом ехать поездом от Урумчи, но предпочел пересечь границу и тошнить автобусами от самого Рубцовска. Так, говорит, дешевле выйдет. Может, он и прав.

— Ой, смотри! — Лида показала на красочный плакат, который, по-видимому, висел здесь еще с прошлого года.

На фоне сияющих горных вершин и домиков-шале со снежными шапками на крышах с радостной улыбкой позировала Катя Жукова. «Встречайте Новый Год на курортах Шерегеша!» Деловые люди времени даром не теряют. Никита и Лида подошли поближе.

— Вот ведь совпадение! — смеялась Лида. — Сейчас приедет Назар, и вся наша команда будет снова вместе. Правда, без Бена. Знаешь, я тут подумала… Представила на минутку наш флаг: Назару будет лучше в желтом, и Кате нужно жить в желтом, ты останешься в зеленом, а я однажды вернусь в синий.

Но тут бурление людской толпы и потянувшийся от посадочных платформ ручеек приезжих сигнализировали о прибытии очередного автобуса. Рослый Никита выискивал своего товарища в толпе.

В этом сутулом человеке, щурящемся в ярком свете ламп, Лидия с трудом узнала Назара. Он осунулся, еще больше потемнел лицом, но главная метаморфоза таилась в его глазах. В них больше не искрились веселье и хитрость, придававшие ему сходство с Хаджой Насреддином. Теперь они были темны, мертвы и походили на глубокие черные отверстия. «Как дырки от пуль», — подумала Лида и поежилась.

— Ты… — подскочил к нему Никита, — почему один? Где твои?..

— Не нашел, — тяжело, будто через силу, ответил Назар. — Слишком долго копил деньги… А как без денег? Как приехал, не успел — они пропали. Прости, я не смог по телефону…

— Они умерли? Ой, извини… — пролепетала Лида.

— Они пропали… И все пропали. В нашем селении теперь живут другие люди. Мечеть снесли, дома на свой лад переделали. Из старых соседей я никого не нашел… могил не нашел. Когда пытался расспрашивать, говорят, что я все напутал, что никого и не было.

— Ты в полицию обращался? — наивно спросила Лидия.

— Не дури, — одернул ее Никита. — И хорошо, что не обращался, а то, неровен час, сам бы ног не унес.

За деланной рассудительностью Никита пытался скрыть растерянность. Что он мог сказать? В своей молодой жизни ему еще не довелось узнать, что такое горе.

— А это что? — Назар ткнул пальцем в тюки, которые Никита все время таскал в руках.

— Дубленки… Для твоих. Я же не знал.

— Теперь не нужно.

— Сейчас поедем ко мне домой, — деловито произнес Никита. — Отогреешься, отдохнешь, приведешь себя в порядок. А уж там…

Лидия могла понять Назара как никто другой, но не могла утешить. Бывают моменты, когда невозможно встать между человеком и его горем. Она ощутила минутный порыв обнять бедолагу, как-то поддержать, но не сделала этого. Его религия не одобряет подобных вольностей, Назар может не так истолковать.

— Если я забуду, — пробормотала Лида почти бессознательно, — пусть отсохнет моя правая рука.

— Нет, правая рука никак нельзя, — рассудительно заметил Назар. — Я ведь уже дом в деревне купил. Не по душе мне на реке, мне на земле работать привычнее. Я и по строительству могу. Так что мне обе руки понадобятся.

— Внимание! Начинается посадка на автобус, следующий рейсом Красноярск — Енисейск, — прервал разговор старых товарищей синтетический голос.

— Ты Бена еще увидишь? — заторопился Назар. — Передай ему на память, — и он сунул в руку Лидии продолговатый, завернутый в тряпку предмет.

— Удачи, — ответила она, прощаясь. — Кто знает, может, еще и свидимся.

*****

Лидия провела долгие шесть часов в тесноте и духоте автобуса. Но она не скучала, она отдыхала. Жизнь в учебном центре оказалась очень трудной, и она была рада возможности расслабиться и просто ничего не делать. Эх, кабы не горькие вести от Назара… Но вот уже автобус подкатил к конечной точке Енисейского тракта — древнему Енисейску.

С первых дней января городских обывателей тревожили странные, труднообъяснимые события, подобных которым не помнили и старожилы. Каждый Божий день, редко — через день, в Енисейск въезжали невиданные здесь вездеходы, грузовики на гусеничном ходу, тягачи, впряженные в огромные сани, поставленные на полозья цистерны или жилые вагончики-балки с попыхивающими трубами. Они старались двигаться осторожно, в обход центральных улиц, и скрывались за воротами расположенной неподалеку воинской части.

Но не одни только эти события тревожили сонную жизнь Енисейска. Несмотря на секретность, слухи о неведомом, вдруг в этом году обнаруженном городе, населенном, к тому же, чудным народом, будоражили воображение граждан Сибирской Республики. Однако, самого тревожного не знали и они: поздней осенью прошлого года часть жизненно важных припасов пришлось экстренно перебросить из Туруханска в Метрополию. Никакие возражения Кондитерского не подействовали, да и вообще, с прошлой осени многим стало понятно, что власть сурового атамана не безгранична ни во времени, ни в пространстве. И теперь уже два обитаемых мира, затерянных среди безмолвия Полярной ночи, нуждались в экстренной помощи. Метрополия перешла в режим максимального энергосбережения. Не работали пассажирские конвейеры и половина лифтов, и существам приходилось топать от дома до работы многие километры по полутемным коридорам. В Туруханске свет и вовсе давали по часам, часть населения эвакуировали на большую землю. Декабрь прошел в тревожном ожидании, наступили Святки, и тут, наконец, гидрологи дали отмашку — можно!

Каждый житель Енисейска да и всякий, кто разбирается в географии Сибири, знает Енисейск как город, где кончается дорога. Конечно, от него бегут к окрестным деревням проселки, но настоящей, магистральной трассы в северном направлении от Енисейска нет. Дальше либо по реке, либо по воздуху.

И именно в этот день, после полудня ворота части распахнулись, и оттуда выехал флагманский вездеход с развевающимся на флагштоке «попугайчиком». За ним след в след двинулась вереница цистерн, тягачей и балков. Они уходили, медленно и непреклонно, и это напугало горожан больше, чем единовременный проход через город целой боевой флотилии. Миновав пределы Енисейска, вся эта техника, выбрав подходящее местечко, выезжала на енисейский лед и двигалась вниз по реке. В паре километров от города они собирались вместе, чтобы ехать дальше единым санно-гусеничным поездом.

Торжественность момента была слегка подпорчена обычной реальностью российской жизни. Горожане, конечно, об этом не знали, но последний тягач в поезде должен был везти начальника экспедиции и приближенных к нему лиц. Должен-то он должен, но сейчас он неподвижно стоял на обочине, а его размотанная левая гусеница лежала на снегу как червяк. Четыре фигуры, закутанные в полушубки, возились вокруг нее, испуская при дыхании клубы пара.

— Да не видел я, как этот палец — блин! — выскочил! — зачем-то оправдывался механик-водитель, хотя никто его ни в чем не обвинял.

Тут парень обернулся и распознал девушку в неуклюжем существе, упакованном в теплые стеганые штаны и дубленый полушубок, капюшон которого был так плотно затянут, что оставлял на морозе лишь малое пространство носа и глаз.

— Ой, девушка, простите… — промямлил он и снова обернулся к командиру: — Вот, Максим Евгеньевич, проводим экстренный ремонт.

Тут уж все обернулись и увидели неслышно подошедшую Лидию. Рядом со своими сокурсниками Лидия смущалась и робела. Совсем молодые ребята, все лет на десять-двенадцать моложе нее, а уже сколько всего умеют. Так, должно быть, чувствовал себя Михайло Ломоносов среди малолетних школяров.

— Метла, а ты что здесь делаешь? Шеф вроде ясно сказал — девчонок не берем! Или для тебя опять сделали исключение?

— Успела! — бодро откликнулась Лидия, полностью игнорируя вопрос. — Хотели уехать не попрощавшись? Дудки!

— Привет, неугомонная! — ни Бен, ни Максим не удивились ее появлению. — Нашла-таки нас! А у нас тут палец из гусеницы, видите ли, выскочил. — Бен смешно спародировал интонации водителя-сквернослова.

Ее проводили в балок и напоили чаем. Она с интересом огляделась: небольшой мобильный домик был рассчитан на четверых человек, вдоль стен располагались узкие двухъярусные кровати, имелись и стол, и маленькая печка. Здесь царило ощущение тесноты и типично холостяцкого беспорядка. В течение многих дней экипажу санно-гусеничного поезда придется жить на колесах в бессчетной череде переходов и стоянок, во время которых нельзя глушить двигатели ни днем, ни ночью. Тут дверь балка приоткрылась, и в нее в окружении нимба клубящегося пара просунулась голова водителя.

— Максим Евгеньевич, мы с Гошкой решили, что вдвоем справимся. Но это часа полтора, не меньше… — и говорящая голова скрылась.

— Пойдемте, — позвала Лидия, — тут есть, что посмотреть. Пусть мороз… Зато есть время… Пойдемте!

*****

Не бывало еще такой заморочки, в которой смекалка не выручила бы нормального русского мужика. Купленную в Красноярске теплую дубленую куртку Бен сразу же оттюнинговал — проделав в ней небольшое отверстие, вставил в него мягкий полиуретановый дыхательный клапан, с помощью которого можно было дышать, не опасаясь простудиться даже на самом лютом морозе. Сквозь обод капюшона он продернул толстую проволоку, и теперь его вполне можно было ставить торчком. Если смотреть со спины, заметить подвох было невозможно, а когда Бен ходил, подавшись корпусом вперед — было трудно заметить и спереди.

И работало! Подавляющее большинство людей вовсе не обращали внимания на странного великана, некоторые предпочитали думать, что столкнулись с оптической иллюзией, попросту говоря — померещилось. Те же немногие, которые ясно и несомненно рассмотрели в капюшоне пустоту, почему-то предпочитали об этом помалкивать.

Как назло, именно в этот день удача чуть не изменила Бену. Они шли втроем по улочке, застроенной рядами частных домовладений, когда попавшийся им встречный мужичок, по-видимому, слишком пристально пригляделся к Бену, после чего привалился к забору. При контакте с забором в гражданине что-то звякнуло, к тому же стало заметно, что гражданин этот… не совсем трезв.

— Эх, нехорошо, — прошептал Максим и направился к пьяному, но тут из приоткрытой калитки высунулась крепкая женская рука и втянула бедолагу внутрь.

Несмотря на мороз, на покрывшую весь город колкую изморозь, настроение у всех было приподнятое. Максим увлеченно излагал Лиде план операции:

— Не бойтесь, все у нас получится, — бодро улыбался он. — Не мы это придумали — с середины двадцатого века подобные автопоезда доставляли топливо и продовольствие на антарктическую станцию Восток. У них-то задача посложнее была, правда?

— Увидите Кондитерского, передайте пламенный привет! — вспомнила Лида. — Угощение его мы и посейчас не забыли.

— Больше тысячи километров нам предстоит двигаться по енисейскому льду. Воздушная разведка сообщила, что условия в целом благоприятные, ледяных торосов не так много.

— А лед выдержит? — боязливо спросила Лидия, в своем детстве наслушавшаяся страшных рассказов о том, скольким людям стоила жизни езда по речному льду или припаю.

— Должен выдержать. Во всяком случае, среди насесть гидролог, а туруханцы выполнят разведку на своем участке. Прорвемся. А как дойдем до Города, свернем на отсыпанную метрополийцами дорогу. Они обещали все подготовить и расставить опознавательные знаки. Даст Бог, оставшиеся в живых маугли не станут с нами связываться. А нет… Они об этом крепко пожалеют.

— Все-таки удивительно: вы такой большой начальник, а сами едете…

— Печально, что вас это удивляет, Лида. Когда в тысяча девятьсот тридцатом году впервые рискнули транспортировать по Енисею лес самосплавом, в виде крупных плотов, в первой экспедиции участвовал лично начальник Комсевморпути Лавров. Лично. На плоту. Они прошли тем же самым путем, что и мы сейчас, и рисковали точно не меньше нашего. Неужто бы я мальчишек вперед послал, а сам остался в кабинете задницу отсиживать?!

— А вернетесь когда?

— Ну, — замялся Максим, — это еще не решено. Часть экспедиции разгрузится в Туруханске да там и останется, а мы двинемся дальше. Пока доедем, пока разгрузимся… Тут и закончится время самых лютых морозов. По всему выходит, весну мы встретим в Метрополии. А там, как Бог даст. Посмотрим. Может, в марте вернемся всем автопоездом. Может, часть экспедиции вернется по воздуху, а остальные останутся до следующей зимы.

— И не страшно? Вы готовы жить среди существ?

— В первый раз, как туда попал, было действительно страшно. Переговоры длились четыре дня, но и этого оказалось для начала более чем достаточно. Но теперь первый страх сошел, справлюсь.

— А я знаю одну девочку, которая прожила среди существ двадцать лет, — засмеялся Бен.

— Я всегда считал себя циником, но тогда, как прилетел обратно в Туруханск, пошел к мощам Святого Василия Мангазейского. Стоял, просил… Чего просил, сам толком не понимал.

— Когда не понимаете, нужно просить о вразумлении, — авторитетно заметила Лидия.

— Вот будешь в Туруханске, сама и попросишь! — засмеялся Максим.

Наконец показалась цель — здание бывшей мужской гимназии. Лидия с Максимом постучали, Бен благоразумно остался позади. Вахтер было не хотел их впускать, а после того, как Лида как бы невзначай обронила банкноту на его обшарпанный стол, и вовсе заявил, что немедленно позвонит «куда следует». Тут уж пришлось Бену с Максимом выступить вперед:

— Какое совпадение, — вкрадчиво начал Максим, — я как раз «откуда следует», — и он помахал перед вахтером своим удостоверением, которое, впрочем, «забыл» раскрыть.

Старик пришел в смятение, и виной тому было вовсе не удостоверение Максима Евгеньевича, рассмотрев Бена, вахтер вздрогнул и мелко закрестился. Вскоре он сменил гнев на милость и даже вызвался быть провожатым. Нечаянно посмотрев на Бена, он боязливо отвел глаза, но затем, пересилив себя, кротко улыбнулся. По истертой поколениями детских подошв лестнице, такой же старой как и сам дом, поднялись на второй этаж и вошли в просторный актовый зал.

— Ну, здесь, что ли, выступал норвежско-подданный? — поинтересовался Бен.

— Вы, господа, историей интересуетесь? Здесь, выходит, это и было. Фритьоф Нансен, подданный норвежской короны, собственной персоной выступил перед обывателями города. Интерес публики был необычайный — чиновники в парадных мундирах, дамы в своих лучших туалетах, значит, в первых рядах. Позади — школяры и городская беднота. Он рассказывал им о своих приключениях, об экзотических странах…

— А он не упоминал, что для европейцев Сибирь и есть экзотическая страна? — вежливо поинтересовался Максим.

Но вахтера было не остановить:

— Потом он начал говорить о своих планах, о Севере, о тех дорогах, которыми ему суждено пойти… А через несколько дней он уехал совершать свои открытия.

— Вы так прекрасно рассказываете, любезный… Вы не были, часом, свидетелем тех событий? — насмешливо заметил Бен. — Не могли бы вы нас ненадолго оставить? Моя племянница хочет мне что-то сказать, но стесняется.

— Ты ему веришь? — спросил Бен Лидию, как только за вахтером закрылась дверь.

— Про мундиры и дамские туалеты он, может быть, и присочинил. Но Нансен был здесь, это факт. В этом самом зале. Он сделал здесь доклад, а потом продолжил свой путь на юг и восток. Может, это ужасно сентиментально, но, пожалуйста, не смейтесь. Я просто подумала: сначала Нансен, потом основатели Города, затем строители и проектировщики Полярной магистрали… А теперь настал ваш черед уходить.

— Ну, в этом есть определенный смысл, — снисходительно отметил Бен. — Но Нансен был первооткрывателем, а мы по другой части. Все мысы и проливы уже открыты и нанесены на карты.

— Ты не прав, — покачал головой Максим. — После того, как поднялся уровень океана, очертания побережья изменились. Нам придется все открывать заново.

— И еще кое-что, — торопливо сказала Лидия, видя, что Бен с Максимом порываются уйти. — Я уже однажды была здесь. Тем летом. Нашим последним летом… Я мечтала скорее вернуться домой и всем рассказать… Папе, маме, тебе. Но не вышло, не случилось.

*****

За северной окраиной Енисейска, где двадцать лет назад простирались девственные берега, разместилась небольшая верфь. Сейчас здесь зимовали разного калибра суда и суденышки. Путники собирались уже пройти мимо, как Лида резко остановилась.

— Смотрите, «Овцын»! — воскликнула она и быстро погасла, припомнив детали того путешествия.

— Конечно, «Овцын», — подтвердил Максим Евгеньевич. — Овцын всегда должен быть на Енисее. А сколько еще в нашей истории прекрасных имен… Жаль, нет у нас пока новых кораблей, ведь неловко же называть именами героев ржавые корыта. Надеюсь, со временем…

Когда вернулись к вездеходу, короткий зимний день уже начинал сереть, солнце окрасило розовым светом заснеженные крыши домов. Мороз чуть спал. Поврежденную гусеницу давно насадили на колеса. Пришло время расставания. Однако, и сейчас без сюрпризов не обошлось.

— А я Алима новой песне научил! — радостно выпалил молоденький паренек в тулупе. — Старой песне…

— Отлично, — благосклонно кивнул Максим Евгеньевич. — А как насчет гусеницы?

— Ремонт успешно завершен, — отрапортовал Алим и с безрадостным видом добавил: — Гош, ты бы лучше про руку рассказал.

— Да ерунда…

— Максим Евгеньевич, он руку приморозил, — сдал товарища Алим.

Судя по всему, Алим был еще молодым человеком, вот только при каждой улыбке его смуглое и подвижное лицо сморщивалось как печеное яблоко.

— Как это случилось? — посуровел Максим. — Кто-то из вас забыл приказ: ни при каких условиях не снимать на морозе рукавицы?

— Я не смог, — потупился Гоша, — в рукавице было неудобно. Думал, быстренько болт вставлю, и все… Примерз моментально.

— Ну что ж, — сухо произнес Максим Евгеньевич, — в таком случае ты отстраняешься от дальнейшего участия в экспедиции. Надеюсь, в части нам выделят опытного механика-водителя на замену, который не станет совать руки, куда не следует.

— Ну, па-а-апа!..

— Отставить!

— Вас понял. Прошу! — заскулил Гошка. — Рука скоро заживет, обещаю.

— Я буду помогать, если он не сможет, — вступился Алим.

— Как же ты можешь обещать за свою руку? Ладно… — сменил гнев на милость Максим. — Но придется поменяться вахтами. Алим, ты поведешь первый, под утро я тебя сменю. А там и Гошина рука, надеюсь, выздоровеет.

Молодые люди на радостях ретировались, пока Максим не передумал.

— Спасибо, что выбралась к нам, племяшка, — Бен неловко обнял Лидию. — Ну… Труба, как говорится, зовет. За нас не беспокойся, гидролог говорит, добрый лед в этом году, как по заказу.

— Хвали меч после битвы, а лед — если выдержит, — Максим суеверно сплюнул через плечо.

— Ты не передумал?

— Нет. Я должен быть со своими братьями, им сейчас нелегко. И я просто хочу домой. Пусть край наш трудный, холодный… Но если кто при мне посмеет назвать нашу землю убогой, я тому…

— Раскрошишь? — усмехнулась Лида.

— Надо будет, раскрошу!

Лида решила не рассказывать сегодня печальную историю Назара. В долгий и опасный путь лучше отправлять не обремененными горькими мыслями. В свертке оказался дивный уйгурский нож, увитый причудливой вязью.

— Классная вещица! — Бен уважительно взвесил пчак в руке. — Будет случай, спасибо ему передай. Ну, пока.

Заревел двигатель, дернулся балок, отрывая от снега примерзшие полозья, и последний тягач покинул пределы Енисейска.

Лидия осталась одна на речном берегу. Она немного постояла, провожая долгим взглядом огни уходящих машин. На душе было муторно. Бен уехал и не вернется. И это правильно. Надежда, что все будет хорошо, боролась с нахлынувшим ощущением собственного одиночества. Нельзя предаваться унынию… «Кто не верил в дурные пророчества…» — еле слышно прошептала она.

Лиде предстояло выйти на шоссе и пешком добраться до центра города. От быстрой ходьбы она согрелась и повторяла на ходу — уже одними губами:

«Кто не верил в дурные пророчества,

В снег не лег ни на миг отдохнуть…»

*****

Как только караван пришел в движение, и Бен, и Максим почувствовали, как ослаб стягивающий грудь тугой узел из переплетения страхов, сомнений и сожалений. К этой экспедиции подход был особый. Максим Евгеньевич сразу же отверг предложения готовиться к походу по стандартам северного завоза. В качестве эталона был принят опыт советских антарктических санно-гусеничных поездов по маршруту Мирный-Восток-Мирный. Расчет был прост: пусть с тех времен минуло почти столетие, но то, что неоднократно оправдало себя при семидесятиградусных морозах, низовых метелях, на бескрайних торосистых полях, при полном отсутствии воздушной поддержки, должно сработать и на этот раз. К подготовке были привлечены наиболее способные курсанты учебного центра, и студентке-первокурснице Лидии Метёлкиной оставалось лишь завидовать старшим товарищам. Изучались документы, чертежи, составлялись сметы и списки снабжения. Сколько брать запчастей, продуктов, какие добавки включить в состав горючего, чем должны быть оборудованы вагончики-балки, представители каких специальностей должны войти в состав экспедиции… Ах, да… чуть не забыли — последний тягач автопоезда обязательно должен быть с балком на случай аварийной остановки.

Вот в этом-то последнем балке и ехали Бен, Максим и забравшийся на верхнюю полку Гоша. Погасли огни Енисейска, и за окнами воцарилась непроглядная тьма. Вскоре приемник перестал ловить сигнал Енисейской радиостанции, в эфире остался только белый шум. Но печалиться было не о чем — вскоре с верхней полки зазвучали куплеты новой старой песни:

«Нас время учило, живи по привальному, дверь отворя.

Товарищ мужчина, как все же заманчива должность твоя…»

Спать никому не хотелось, а вот дорожная беседа (которая так не похожа ни на какую другую беседу, пусть, даже наилучших товарищей) продолжалось уже не один час.

— Вы хотите, чтобы Метрополия стала частью Сибирской Республики? — рассуждал Бен. — Но это фантазия какая-то! Мы не люди, а государство-то — организованное сообщество людей!

— Ну, это ты отстал от жизни, — спокойно возразил Максим Евгеньевич. — В некоторых развитых странах шимпанзе уже давно имеют гражданские права.

— Во дела… А у вас… у нас?

— Слава Богу, в Сибири обезьяны не водятся, а то бы и не знали, как поступить, чтобы не осрамиться перед международным сообществом. Немногочисленные особи, содержащиеся до этого в зоопарках, получили гражданство европейских стран и эмигрировали, — усмехнулся Максим. — Конечно, определенный резон в твоих сомнениях есть, но… Но согласись, иначе просто не может быть.

— Признать Homo Arcticus гражданами государства людей только потому, что они живут на подконтрольной ему территории, это все равно, что признать государственным имуществом согревающий землю свет или Полярное Сияние.

— Но без этого мы сосуществовать не сможем. Да и вообще — в чем проблема? У среднестатистического жителя Метрополии нет головы? Бывает. Мне попадались представители нашего политического руководства и, страшно сказать, военного командования, к которым бы прекрасно подошел эпитет «безголовые». Вы признаете себя частью страны, мы даем вам жизнь. Жизнь не в смысле отрицания Смерти, ибо любое так называемое «спасение жизни» суть лишь отсрочка неизбежного. Мы в состоянии предложить вам Настоящую Жизнь. Настоящую работу, возможность ходить по земле без страха быть замеченными, смотреть новости, быть в курсе достижений науки. Пусть наша страна пока не самая ухоженная, не самая красивая и богатая, не самая гуманная, теплая…

— Это точно, — пробормотал с верхней полки Гошка, которому мешала уснуть обмороженная рука, и который, как выяснилось, не спал, а все внимательно слушал, — не самая теплая, ласковая.

— Зато наша собственная страна.

— Пап, — поинтересовался Гоша, — я вот чего не пойму… Ну, завезем мы в этот раз топливо и пропитание, а дальше? Ведь невозможно каждый год…

— Скорее всего, следующей осенью поставки пойдут по старой схеме через Енисейский залив, но под финансовые гарантии правительства.

— А через год? Как будет?

Повисло долгое молчание.

— Ну! — не выдержал Бен.

— Я в который раз убеждаюсь, что в этой стране в принципе невозможно сохранить государственную тайну. Как-то будет. Я не Господь Бог, чтобы все знать.

— Конечно невозможно, — подтвердил Бен, — выкладывай!

— Лучшие умы уже над этим работают, — со вздохом раскололся Максим Евгеньевич. — Мы надеемся за два года построить канал наперерез Ермаковской излучине, обойдя, таким образом, непроходимый перекат.

Бен слушал, в который раз поражаясь инициативности и тороватости южан.

— В конце концов, вода сама выбирает себе путь. Возьмем какую-нибудь из новообразовавшихся проток, углубим, расширим.

Бену припомнился несчастный севший на грунт «Иван Тургенев». А вдруг? Хотя… бывший красавец столько лет простоял в протоке и годится теперь разве что на лом. Бену стало горько.

— Вы еще бабушку с берданкой поставьте, — попытался пошутить он.

— Всенепременно! — не заметил иронии Максим. — Оборудуем укрепленный шлюз, чтобы наши суда ходили беспрепятственно, враги не прорвались бы никогда, а остальные платили бы пошлину.

При последних словах Максима Бен недовольно повертел плечами. Этот жест заменял ему неодобрительное покачивание головой.

— Смотрю я на вас и не понимаю… Что ж вы, южане, за люди за такие? Косные, подозрительные, не могущие определиться, кого же вы больше боитесь, Европу или Китай? Вы что, правда, верите, что оружие — единственная гарантия выживания в нашем мире? Я чувствую во всех вас постоянный страх. Что же произошло? Сколько себя помню, люди Севера никогда не жили в страхе, ничего не боялись.

— Ничего не боялись? — посуровел Максим. — Это вы, пожалуй, зря. А мы боимся. Уж такие мы есть, других людей сюда не завезли. Пусть не за себя, если вы считаете это зазорным. Хотя, по моему разумению, в том, чтобы бояться за свою жизнь, нет ничего постыдного. И неизвестно, сколько бы мы продержались, не будь у нас ядерного оружия. Вот я сильный мужик, здоровый, но я боюсь каждый день. Боюсь, что те, кто сильнее меня, причинят вред тому, что мне дорого. Боюсь, что мы не успеем, проиграем. Сегодня Метрополия — наша главная цель. Раз туда заходят иностранные торговые суда, то однажды там может высадиться и чей-нибудь десант. Если кто-то другой возьмет под свой контроль выход в Карское море через Енисейский залив, то наш народ окажется закупоренным в своей стране как джинн в бутылке. Сам знаешь, Обская губа слишком мелкая для устройства полноценного порта, а пробиться к морю через устье Лены наших сил не хватит. Я потому погоны и снял, что понимаю: главные битвы ведутся сегодня не силой оружия. Ну, вот такие мы. Захотевшие уехать — уехали, а оставшиеся стали здесь хозяевами, и своего уж точно никто не отдаст!

— По-моему, ты все же немного… преувеличиваешь, — снова скептически повертел плечами Бен. — Так можно и до паранойи докатиться.

— Да что ты говоришь! Посмотри сам: наша страна зажата между Уральским хребтом и оккупированным китайцами Дальним Востоком, а с юга окружена поясом то тлеющих, то полыхающих локальных конфликтов. И нет у нас выходов к теплым морям, наше море Карское — к нему и пойдем. Сейчас, когда столько стран пострадало от климатической катастрофы, нашим производителям самое время выйти на мировой рынок продовольствия. Зерно, мороженое мясо и масло, вино, бутылированная питьевая вода, а там… Кто знает, может и танкеры со сжиженным газом пойдут, уголь, металл… Только бы нам добраться до Севморпути, разорвать путы континентальной блокады!

Бен сидел в молчании, понимая, что возражать Максиму бесполезно, да и как возразишь человеку, приступившему к реализации мечты всей своей жизни?! Цифры на электронном табло давно перешагнули рубеж 00–00 и отсчитывали первый час новых суток. Несмотря на усталость и позднее время, Бен решился задать еще один давно мучивший его вопрос, который почему-то казался ему настолько неприличным, что не мог быть задан на людях.

— Максим, ты не раз говорил про наш… вернее, ваш народ. Осмелюсь предположить… он ведь не совсем такой как раньше?

— Почему? Многие русские уехали в Россию, но те, кто остался, составляют теперь элиту нации. Национальное меньшинство мы теперь. Так вот.

— Печалька, — тихо выдавил Бен.

— А я не печалюсь. Даже чудной бусурманин, если он приехал сюда работать, жить, строить вместе с нами будущее… Я охотнее его назову братом, чем русского, который… Никого нельзя заставить любить Родину насильно, и если кто мечтает провести остаток жизни под сенью апельсиновых деревьев, да пусть сбудется его мечта. Но в целом все по-прежнему: потомки ссыльных, каторжных, правнуки раскулаченных и депортированных крестьян, зэки, отбывшие срока в сибирских зонах да так и оставшиеся здесь навсегда.

— Смею надеяться — лагерные нравы не стали основой…

— Лагерные нравы? Не стоит отзываться о них свысока. Они соответствуют жизни гораздо полнее, чем все теории, основанные на высоких идеалах гуманизма. Лагерные нравы — это просто когда с человека слетает все, что некрепко держится. Еще… Еще осталась малая толика потомков столыпинских переселенцев и энтузиастов, приехавших в Сибирь на комсомольские стройки. Ну, и коренные народы, конечно.

— Отличная компания! — заметил Бен. — Главное — среди нас нет вчерашних холопов и барских холуев. Согласись, это внушает надежду.

— Да, с нашей стороны от Урала крепостных отродясь не было. Ты это правильно подметил: холуи могут создать только холуйскую страну, а нам туда не нужно.

— А вы, насколько я понимаю, собираетесь построить страну, подобную Соединенным Штатам? Думаете — сможете?

— Откуда я знаю? Попробуем. Может, все еще будет хорошо, и наша страна задумана Творцом, чтобы быть прекрасной. От Байкала и плато Укока на Юге до Путораны на Севере.

— В другой раз я бы решил, что это восторженная чушь, но видя вашу решимость… А вдруг?

— И вовсе не чушь. Помнишь, когда мы в прошлый раз возвращались из Метрополии, пролетали на вертолете над островом? Теперь, когда с маугли покончено, на острове можно будет оборудовать нашу базу — за портом-то пригляд нужен, — мечтательно откинулся на спинку кресла Максим Евгеньевич. — И метрополийцам будет веселее — в нескольких десятках километров от них вырастет еще один обитаемый мирок, который, я надеюсь, станет плацдармом для возрождения Города. И будет Город стоять над великой рекой даже после того, как нас примет сыра земля, поглотит вода или возьмет огонь.

— Никакое человеческое поселение не может существовать в отрыве от экономической деятельности людей. Не будет ее, и Городу не бывать. Хотя, если вы пустите грузы по Северному Морскому пути… Город может жить и развиваться только в той роли, для которой создан — для перевалки грузов.

— Я бы оговорился, — уточнил Максим, — по состоянию на текущий момент.

— Лида втайне мечтает вернуться, — сказал Бен, — хотя ее отец желал для нее совсем другой судьбы. Когда мы уходили, она так плакала, что у меня самого чуть душу не разорвало.

— Все логично, Лида — последний человек Города. Будет правильно, если однажды она вернется. Мы уже видели, как судьбу города смогли изменить всего три человека.

— Два человека и я.

— Три человека, Борис Александрович! Сейчас, как и всегда, люди — главное условие для любых перемен. Уже сейчас есть те, кто способен претворять в жизнь самые дерзкие проекты. Например, семья Жуковых. Их многие ругают, все это больше от зависти, но я думаю, что все вышло по справедливости. В годы, когда страна голодала, Жуковы разбивали террасы на склонах холмов и закладывали виноградники, которые дали урожай лишь спустя несколько лет. Многие не понимали их, даже проклинали, но время все расставило по своим местам. Сегодня они настоящие земельные бароны, имеют обширные владения от Бурятии до Алтая. Но даже если не брать в расчет, сколько они работали и бились за свою мечту… Алексей Жуков — один из немногих, кто поставил на повышение курса нашей страны. Да, он скупал земли по дешевке, но это только потому, что нашлось немало таких, кто стремился побыстрее продать все, что можно, и вывезти деньги. Времена были такие… плохие… Он сделал ставку на будущее, рискнул и выиграл. Если бы Сибирская Республика пала, он потерял бы все. Но мы уцелели, а Алексей Ефимович переиграл всех и стал хозяином одного из богатейших агрохолдингов Сибири. Сегодня каждая вторая бутылка вина и каждый пятый пуд зерна производятся в его хозяйствах.

— Пап, ты еще про их усадьбу расскажи, — подсказал Гоша.

— Дело в том… — нехотя и как бы конфузясь начал Максим Евгеньевич. — Когда Алексей Ефимович заработал свои первые большие деньги, так у него крыша чуток и сдвинулась. Не так чтобы сильно, но немного есть. В Хакасии, в своем родном селе он построил усадьбу в стиле прованс.

— Какая там усадьба, настоящий замок! — ввернул Гошка.

— Хотел, видать, думать, что и вправду живет в Провансе. Пригласил архитектора, все честь по чести: черепичные крыши, много каменной кладки, везде шпалеры, увитые, естественно, виноградом.

— Ничего так, нормально, — хмыкнул Бен.

— И внутри все в стиле прованс, — подхватил Гоша. — Везде вазочки, занавесочки, светлая крашеная мебель…

— Ты что, в гостях у Жуковых бывал? Ты меня не пугай! — с притворной строгостью заметил Максим Евгеньевич, но тут же сам продолжил: — Только вид из окна подкачал: с одной стороны обычные сельские дома в колхозном стиле, с другой сопки. Тут наши острословы натурально развернулись: за глаза его Жуковым никто не называет. Барон де Каберне, и все тут! А как дочка его подросла, так и на нее перекинулось. Народ ржет, но ведь главное, чтобы ему нравилось.

*****

Лида не торопясь шла в гостиницу — она возвращалась в учебный центр только завтра. С заходом солнца мороз снова начал крепчать. В студеном воздухе каждый звук летел далеко и звонко как льдинка.

Она двинулась на юг по главной улице города, затем повернула направо, держа направление на бирюзовые купола Спасо-Преображенского монастыря. Глядя на старинные деревянные дома и скромно подсвеченные стены и купола соборов, она вновь поймала себя на мысли: древний Енисейск — пусть не сердце — сердце это что-то большое и сильное — сердечко нашего Сибирского края.

Так получилось, что она шла по той же самой улочке, что и утром.

— Привиделось, говоришь! — доносились из-за забора отголоски семейной ссоры. — Будешь водку ведрами жрать, и не такое привидится! А чертей зеленых не было?

— Наташ, ну, я серьезно…

— Инопланетян? Оранжевые крокодилы возле реки не шмыгали?

— Ну, сколько можно вспоминать этих крокодилов? Я же потом лечился…

— Видать, не помогло! Безголовые, значит, по улицам шастают? Да я сейчас же вызову психбригаду!

Лида насторожилась и приникла ухом к забору. И охота же людям выяснять отношения на морозе. Впрочем, этот вопрос скоро прояснился.

— Натулечка, я просто пошутил. Прости. Ты говорила, пора котел почистить? Так я мигом! Сейчас золу выгребу. И гранулы… Гранулы в бункер подсыплю…

Нетвердые мужские шаги удалились вглубь двора. Гроза миновала.

Послесловие

Уважаемый Читатель!

Я хочу поблагодарить Вас за то, что вы взяли в руки эту книгу. Свое сочинение я считаю относящимся к жанру фантастической антиутопии, но после завершения работы ощутила потребность расставить точки над i, чтобы оно не стало источником недоразумений.

Я постаралась соответствовать правде жизни во всем, что прямо не относится к фантастическим допущениям. Основные факты таковы:

Опасность разрушения вечной мерзлоты в отдельных районах Сибири на сегодняшний день реальна.

Природный феномен под названием «Красная Мгла» действительно существует, хотя его физическая природа до настоящего времени не изучена. Красная Мгла встречается очень редко и, как правило, в районах Крайнего Севера, однако зафиксированы отдельные случаи ее появления и в более южных широтах.

В 1948–1953 гг. действительно велось строительство Северной железной дороги, которая вошла в историю под именами: Мёртвой дороги, Стройки № 503, Трансполярной магистрали или Сталинской железной дороги. Согласно замыслу проектировщиков, проложенная вдоль Северного Полярного круга магистраль должна была связать районы Енисейского Севера, включая Норильск, Дудинку и Игарку с Салехардом и далее с Воркутой, тем самым, соединив их с общей национальной сетью железных дорог. После смерти И.В. Сталина строительство дороги было прекращено, хотя на тот момент было построено уже около 900 км железнодорожного пути.

Кажущийся фантастическим проект ледовой железнодорожной переправы был реализован на участке Салехард-Лабытнанги. По временному железнодорожному полотну, проложенному по усиленной (искусственно намороженной) трассе через Обь, ходили железнодорожные составы.

В селе Курейка, что южнее Ермаковской излучины, действительно был построен музей И.В. Сталина, более известный под названием «Пантеон». Причина размещения музея в столь отдаленном селе кроется в том, что Иосиф Джугашвили (Сталин) в 1914–1916 гг. отбывал в этих местах ссылку. Музей был открыт в 1949 г. к семидесятилетию вождя, а после развенчания культа личности закрыт и разорен.

Как видите, в моем фантастическом произведении не так уж много фантастики. Зато, изучая фактический материал, я обнаружила множество невероятных фактов, в реальность которых непросто поверить. Так что многие места и события в книге не вымышлены, совпадения не случайны.

Оглавление

Пролог

Часть I. Около двадцати одного года назад. Глава 1. Кранты и диалектика

Глава 2. Накануне завтрашнего дня

Глава 3. Девочка, которая всюду опаздывала

Глава 4. Тишина

Часть II. Глава 1. Реликт

Глава 2. Ссылка

Глава 3. Колбаса и лунный свет

Глава 4. Гости

Глава 5. День сюрпризов

Глава 6. Кошмарище

Глава 7. Внутренний мир

Глава 8. В путь!

Глава 9. Ночь в погибшем Городе

Глава 10. Красная Мгла

Глава 11. Спасительная нить

Глава 12. Память

Глава 13. Выбор

Глава 14. Знакомство

Глава 15. «Иван Тургенев»

Глава 16. Погоня

Глава 17. Скорбные тени

Глава 18. У атамана

Глава 19. Медведь все-таки пришел

Глава 20. Приплыли

Глава 21. Арест?

Глава 22. В столице

Глава 23. Мужской разговор

Глава 24. Город, где кончается дорога

Послесловие