Зима 41-го [Дмитрий Лифановский] (fb2) читать онлайн

Дмитрий Лифановский Проект "Ковчег". Зима 41-го

Вместо пролога

Зима сорок первого года —

Тебе ли нам цену не знать!

И зря у нас вышло из моды

Об этой цене вспоминать.

А все же, когда непогода

Забыть не дает о войне,

Зима сорок первого года,

Как совесть, заходит ко мне.

Хоть шоры на память наденьте!

А все же поделишь порой

Друзей — на залегших в Ташкенте

И в снежных полях под Москвой.

Что самое главное — выжить

На этой смертельной войне, —

Той шутки бесстыжей не выжечь,

Как видно, из памяти мне.

Кто жил с ней и выжил, не буду

За давностью лет называть…

Но шутки самой не забуду,

Не стоит ее забывать.

Не чтобы ославить кого-то,

А чтобы изведать до дна,

Зима сорок первого года

Нам верною меркой дана.

Пожалуй, и нынче полезно,

Не выпустив память из рук,

Той меркой, прямой и железной,

Проверить кого-нибудь вдруг!

(Константин Симонов)

I

Сашка учился писать. Нет, так-то писать он умел, и даже грамотно. Он учился писать пером, злобно бурча себе под нос что-то невразумительное, отдаленно напоминающее ругательства и проклятия. Правда, определенную грань приличия в своих высказываниях парень не переходил. Высунув кончик языка, неловко и чересчур нежно удерживая неуклюжими пальцами перьевую ручку, он выводил на сероватых листках прописей: «Зима. Вот и зима. Зина, Вова, Вера и Боба — на санки. Ай, мороз! Береги, Зина, нос!»[i] Аккуратно поставив точку в последнем восклицательном знаке он, осторожно отведя перо от листа, обводящим пропись движением руки вставил его в чернильницу-непроливайку. Стол был завален тетрадными листками с каракулями, кляксами и надрывами от зацепов пера.

— Фух, кажется, начинает получаться, — выдохнул он, — но дело обещает быть гораздо сложнее, чем я даже предполагал. Нет, ну как вы такой хххх…, - Сашка в сердцах махнул рукой, — ну ты меня понял, писать умудряетесь! Это же кошмар и пытка! Да я лучше бы на еще одну штурмовку слетал, чем так мучиться!

— Кхм, — Никифоров широко ухмыльнулся, — ну, со штурмовкой ты, брат, хватил! Уж лучше перышком по бумаге, чем брюхом по зениткам. Сидишь себе спокойненько, водишь перышком по бумаге. Красотища!

— Да, ничего не лучше, не хочет это ваше перышко по бумаге, то кляксы летят, то вон бумагу рвет. Первый раз за два дня что-то нормально получаться стало. И это прописи для первого класса, а мне в девятом учиться предстоит! Хоть садись и сам шариковую ручку изобретай!

— Ха! Так изобрети, кто тебе не дает. Ты вон умный, с тобой сам Миль советуется, — Петр ехидно взглянул на Сашку.

— Ага, изобрети! Как будто это так просто, — Александр обиженно хлюпнул носом. — Ну, вот зачем мне эта школа, а? А ведь еще курсантов учить надо будет. Когда я этим всем заниматься буду?

— Раз товарищ Сталин считает, что так надо, значит оно действительно надо. А с нами ты же не каждый день заниматься будешь, да и возить тебя на аэродром будут, как большого начальника.

— Угу, очень большого. Баловство это все. Надо нормальную школу. И тренажеры нужны здесь, а не там, только не получится их перетащить. Да, вообще, много чего нужно, а я тут, как первоклассник прописи осваиваю.

— Ну, так все будет. Михаил Леонтьевич сказал же, что вопрос решен на самом высоком уровне. Вон даже КБ его обратно в Москву возвращают. Целых два вертолетных конструкторских бюро будет. Значит и вертолеты будут, и пилоты, и школа для них. И курсантов наверняка самых лучших дадут, — Петр прямо искрился оптимизмом.

— Ну, это вряд ли. Летчики сейчас нужны на фронте, а вертолеты это на далекую перспективу. Ладно, поживем, увидим. Ты на поезд не опоздаешь?

— Успею, — Никифоров махнул рукой, — до вокзала не далеко, доберусь быстро.

— Я тебя провожать не пойду, еще потренироваться хочу, чтоб уж совсем олухом неумелым не выглядеть.

— Что я, девица, чтоб меня провожать, сам доберусь, а ты занимайся, удачи тебе, ученик — Петр хихикнул, — и не трясись ты так, нормально все будет. Мы вон с тобой, как немцев причесали на Березине, там не боялся, а здесь трясешься.

— Так то там…

— А то тут, — Никифоров заразительно рассмеялся, Сашка заржал вслед за ним, все-таки хороший парень Петр, настоящий друг.

Настроение у Петра было преотличнейшим, и на это имелись свои причины. Три дня прошло с тех пор, как они вернулись в Москву. На следующий день по возвращению они отметились в управлении кадрами на Лубянке, где получили отпускные билеты. Оказывается, им обоим был предоставлен отпуск: Петру по ранению, а Сашке на обустройство. Что для Петра было очень приятной неожиданностью, отпуска в 1941 году давали не просто неохотно, а практически никогда. Теперь вот Никифоров собирался домой, в Тамбов, а Александр учился писать перьевой ручкой.

У Сашки только-только начало получаться, он даже представить себе не мог, насколько сложным окажется это дело. Но парень был настойчивый и упрямый и все-таки добился того, что чернила не оставляли кляксы, буквы не расползались пятнами, а перо не рвало бумагу. Конечно, получалось у него не так споро, как у людей из этого времени, но, по крайней мере, он уже не чувствовал себя совсем ни к чему не приспособленным, а руку со временем набьет. А еще напрягала сама необходимость идти в школу. Он не понимал, зачем ему это нужно, как там себя вести. Чем сейчас живут его ровесники, чем увлекаются, как разговаривают. Может для того, чтобы Сашка это узнал и понял, Сталин и принял такое решение, отправить его в школу? Наверное, все обстоит именно так. А значит, придется стараться, встраиваться в новую и неизвестную для него жизнь. Ведь приказы командования Александр с детства привык исполнять, а решение Иосифа Виссарионовича было именно в форме приказа. Хотя, Сашке было бы гораздо проще остаться в армейском коллективе на аэродроме в Кубинке, где базировались вертолеты. Там все было привычное и родное, да и многих людей из БАО и полка он уже знал, познакомились во время передислокации техники. С летчиками из прикрытия так вообще сложились вполне дружеские отношения, не смотря на разницу в возрасте.

Пришла пора Петру выходить из дома. Долгих проводов и прощаний устраивать не стали, смысла не было, через неделю Никифоров вернется. За это время Сашка, как раз разберется со своими делами, а управление кадров ВВС наберет первую группу курсантов. Планировалось, что после учебы Сашку будут возить на аэродром, где он станет обучать будущих вертолетчиков. Как он будет совмещать службу и учебу в школе, парень представлял себе довольно смутно. Утешало одно, что в точных науках он далеко обогнал сверстников, а гуманитарные предметы уж как-нибудь вытянет. Значит, все будет попроще. В конце концов, читать учебники можно и в машине по дороге на аэродром.

Закрыв за Петром дверь, Сашка снова уселся за ненавистные прописи. Руку надо набивать, а времени на это совсем нет, уже завтра утром надо будет идти устраиваться в школу. Все документы для этого были готовы и аккуратной стопочкой лежали на углу стола. Паспорт, справка об утере прочих документов во время эвакуации, выданная в НКВД, квитанция об оплате за обучение. Да, обучение в старших классах, оказывается, было платным и стоило двести рублей за учебный год. Квитанцию он получил в отделе кадров, вместе с прочими документами. Правда, кадровик сообщил, что указанная сумма будет удержана из его денежного довольствия. Не ахти какая сумма за год обучения, но, тем не менее, новость радости не доставила. Не то, чтобы Сашке было жалко денег, но как-то не очень приятно осознавать, что придется платить за учебу, которую ему фактически навязали. Применение этим деньгам он бы и другое нашел, вон в квартиру много чего надо купить. Да, если честно приобрести придется практически все. Поначалу он хотел затариться вещами первой необходимости со складов базы, но в конечном итоге побоялся показаться в глазах окружающих людей скопидомом. Как заметил Сашка, в этом времени как-то не принято было уделять много внимания комфорту. Или просто ему люди такие попадались неприхотливые. А тут он начнет тюками таскать вещи вертолетом из немецкого тыла, сказать ему, наверное, ничего не скажут, но уважение окружающих потеряется точно.

Конечно, кое-что на первое время взять пришлось: постельное белье, одежду, средства гигиены, немного посуды. Ну и личные вещи: фотографии, гитару, книги, в основном по вертолетной тематике. Волков, увидев стопку книг, тут же насторожился, просмотрел их и велел хранить литературу в сейфе в его кабинете, пока не установит такой же у себя в квартире. Вот тоже еще затраты будут. Но тут Сашка рассчитывал, что уж этот железный ящик ему выдадут и установят от НКВД, по крайней мере, надо попробовать пробить вопрос через Волкова. В общем, вещей было только-только обустроить быт на первое время. Входить в новую жизнь придется практически с чистого листа.

Утром, умывшись и позавтракав, Сашка надел наглаженный с вечера костюм и белую сорочку. Глажка тоже оказалась тем еще приключением. Гладить пришлось на обеденном столе, постелив на него старое одеяло. Утюг представлял собой чугунную гирю с металлической ручкой, держаться за которую надо было через полотенце. Нагревался он на газовой плите. Долго. Сашка точное время не засекал, но не меньше 15–20 минут. Потом, обмотав руку полотенцем, надо было хватать этот кусок чугуна и, пока не остыл, гладить вещи. С непривычки парень несколько раз обжегся и чуть не сжег пиджак. Но все-таки отутюжить костюм и сорочку удалось без фатальных последствий для парня и самих вещей. После глажки чистка обуви была настоящим отдыхом. Нанес ваксу щеточкой на ботинки, хорошенько прошелся по всей поверхности, и в заключение натер шерстяной тряпочкой до зеркального блеска.

Пред тем, как выйти из дома Сашка посмотрелся в мутное зеркало, висевшее в прихожей. Оттуда на него глянул обычный парень, каких он видел во множестве на улицах нынешней Москвы. Отличали его от них разве что излишне холодный, настороженный взгляд и немного щегольски внешний вид, но другой гражданской одежды у него не было, не идти же в первый раз в школу в камуфляже. Хотя, как заметил Сашка, в этом времени многие ходили в полувоенной одежде. Сочетание красноармейской гимнастерки с обычными гражданскими брюками было здесь в порядке вещей. Вообще, одежда на людях отличалась однообразием и мрачностью. Можно было бы, конечно, списать это на военное время, но ведь приобретались эти вещи до войны.

Вышел загодя, чтобы до начала уроков застать директора на месте, представиться, оформить документы. Изначально предполагалось, что устраиваться в школу он пойдет вместе с Волковым, чтобы случись какие вопросы, было кому на них ответить, но майор пока остался на базе, и когда он вернется оттуда, было не понятно. Так что решать все щекотливые моменты придется самостоятельно. Сашка на зубок выучил свою легенду. Еще бы! Его так гоняли в секретной части на Лубянке, что он уже и сам поверил в свое нынешнее происхождение с родителями нелегалами-антифашистами, но на каких-нибудь мелочах вполне мог и проколоться. Оставалось надеяться, что директор школы, или кто там будет у него принимать документы, не станут особо вдаваться в тонкости его биографии.

Придя на место, Сашка с интересом осмотрел школу. Трехэтажное оштукатуренное здание желтого цвета с белыми полуколоннами в простенках между окнами. Стекла крест-накрест заклеены полосками газетной бумаги. Двор расчищен от снега. По углам здания стоят деревянные ящики с песком для борьбы с зажигательными бомбами, Сашка уже видел такие в городе. Крыльцо из трех ступенек прикрытое сверху козырьком. Массивные деревянные двери. Внутри в просторном холле, упротивоположной от входа стены стоят бюсты Ленина и Сталина, над ними кумачовый транспарант с надписью белой краской: «Учиться, учиться, учиться упорнейшим образом, — такова теперь задача! И.В. Сталин»[ii] В обе стороны от холла шли не очень широкие коридоры с рядами дверей, окрашенных белой масляной краской, по обе стороны. Стены коридоров наполовину снизу покрашены в темно-зеленый цвет, выше побелены сероватой известкой, местами начавшей желтеть от сырости, что выглядело довольно мрачновато. Найдя дверь с табличкой «Директор» Сашка робко постучался, не услышав ответа, постучал уже более настойчиво.

— Войдите, — раздался из-за двери приглушенный женский голос.

Парень открыл дверь и шагнул в кабинет, по привычке вытянувшись на входе, но потом, опомнившись, расслабился:

— Здравствуйте. Я Александр Стаин. Направлен в Вашу школу для прохождения обучения.

— Здравствуй, — произнесла, сидящая за столом, заваленным какими-то бумагами и серыми картонными папками женщина. Одета она была в вязаную кофту, сверху на кофту накинута ватная телогрейка-безрукавка, на голове коричневый платок. В кабинете было довольно прохладно. — Даже так, направлен? — женщина слегка улыбнулась, от мальчишки, стоящим перед ней просто-таки за версту несло армейским порядком, уж ей ли, жене красного командира этого не понять. Вернее теперь уже не жене, а вдове. Еще свежее не изжитое горе с новой силой болью резануло по сердцу. Улыбка резко потухла. Елена Петровна никак не могла смириться и принять, что ее Вени больше нет в живых. Что никогда больше он не встретит ее у угла школы, не посмотрит любящим, иронично-веселым взглядом, серых, таких родных глаз с паутинками морщинок в уголках. У них не было детей, она никак не могла забеременеть, последствия холодного и голодного детства, но Венечка ни разу ее этим не упрекнул, всегда окружая нежным вниманием и заботой. При воспоминании о муже защипало глаза, и Елена Петровна быстро отвернулась в сторону, чтобы мальчик не увидел ее слез, не надо ученикам знать об ее горе. Женщина быстро взяла себя в руки и, украдкой вытерев влагу с ресниц, снова взглянула на паренька. Тот стоял в напряженной позе, видимо, обдумывая, как ответить на ее риторический вопрос. Она поспешила его успокоить: — Это я просто спросила. Мне еще два дня назад позвонили из комиссариата внутренних дел и предупредили о твоем приходе. Только я ждала тебя еще вчера.

— Извините, мне не обозначили, когда я должен был к Вам подойти. А вчера я готовился и друга провожал. Если бы знал, что Вы меня ждете, подошел бы вчера.

— Зови меня Елена Петровна. Я учитель русского языка и литературы и по совместительству директор этой школы. Друга на фронт провожал?

— Нет, с фронта. В отпуск по ранению.

— Ааа, — Елена Петровна замялась. Она хотела спросить, откуда у мальчика друг-фронтовик и как они познакомились, но остановила себя. Товарищ из НКВД очень настоятельно просил задавать поменьше вопросов, а к просьбам такого ведомства надо было относиться предельно серьезно. — Впрочем, не важно. Мне сказали, что ты учился самостоятельно и школу не посещал, это так?

— Да, так сложилось, — Сашка, покраснев, пожал плечами. Его напрягал этот разговор. Парень не представлял, что можно рассказывать этой женщине, а что нет.

— Ясно. Ну, а как ты сам оцениваешь свои знания?

— Точные науки: алгебра, геометрия, тригонометрия, физика, химия, астрономия, черчение — отлично. Гуманитарные науки, наверное, никак, — парень пожал плечами.

— Совсем, совсем никак? Каких русских и советских писателей ты знаешь, что читал у них?

— Нууу, — задумчиво протянул Сашка, — Пушкин, Лермонтов, Толстой, Гоголь, этот, как его, Горький.

— Да уж, и где у нас такое специфическое образование дают? Ладно, не отвечай, знаю, что не можешь ответить. Этот, как его Горький… — Елена Петровна улыбнулась. — Между прочим, наша школа носит имя Великого русского советского писателя Алексея Максимовича Горького. Он даже посещал нашу школу в 1935 году, — с гордостью произнесла директор.

Сашка снова покраснел. Ему было стыдно, что он совсем ничего не знает о творчестве такого замечательного человека, именем которого названа эта школа, кроме того, что он действительно был и был писателем. Нет, он что-то помнил из своей прошлой школы о писателях, что-то ему рассказывали во время занятий в бункере, но именно литературе и русскому языку уделялось не так уж много времени. Впрочем, как и географии, истории, иностранным языкам. Не актуально это было в той реальности. Ну, какая история, география, если все это сгорело в огне ядерных взрывов, не говоря уже об иностранных языках.

— Ну, что ж, Александр, трудно тебе придется, но мы, преподаватели и ученики тебе поможем, главное, чтобы ты сам не ленился и хотел учиться. Но думаю, с этим проблем у нас не будет. Так ведь?

Сашка кивнул.

— Не будет, Елена Петровна.

— Ну, вот и отлично. Сегодня после уроков попрошу учителей побеседовать с тобой, оценить уровень твоих знаний, чтобы мы все, включая тебя, могли понять, на что следует обратить внимание в первую очередь. Ты не против?

Сашка кивнул. Можно подумать он мог отказаться.

— И еще. Ты комсомолец?

— Нет.

Брови Елены Петровны удивленно взметнулись вверх:

— Хм, странно, ну ладно. Тогда на этом все. Давай сюда свои документы, и пойдем в класс, представлю тебя ребятам. У меня как раз сейчас урок в 9 «а». У нас два девятых класса. Ты будешь учиться в «А». Ребята у нас хорошие, дружные. Почти все комсомольцы, все состоят в отряде местной самообороны, дежурят во время авианалетов на крышах, помогают на призывных пунктах. Девочки по инициативе Лены Волковой, это наш комсорг, работают в госпитале. Я думаю, ты быстро найдешь с нашими ребятами общий язык.

Вот в том, что он быстро найдет с одноклассниками общий язык, Сашка очень сильно сомневался. И не только из-за вредной Ленки, тут был устоявшийся коллектив сплоченный общим делом, а Сашка в силу обстоятельств, связанных со службой, в этом деле участвовать не мог, следовательно, ему по определению уготована роль изгоя. Да, подсуропил ему Иосиф Виссарионович с этой школой. Так-то Сашка уже понял, для чего Сталин это сделал, но понять и принять — разные вещи. И как теперь выгребаться из этой проблемы парень даже представления не имел. За размышлениями Сашка не заметил, как они дошли до нужного кабинета. Елена Петровна по-учительски уверенно открыла дверь и вошла в класс. Царивший в помещении до ее прихода гомон тут же стих, раздались хлопки крышек парт, ученики встали, приветствуя учителя. Следом за учительницей вошел и Сашка. Тут же на нем, как стволы зениток скрестились любопытные взгляды. Парень поежился, он не привык к такому вниманию со стороны незнакомых людей. Нет, на Березине точно было проще, там он делал свое дело, на автомате, ни о чем не думая, а тут ему казалось, что он стоит у расстрельной стены, а вот эта милая женщина сейчас зачитает ему его приговор. Глупости, конечно, но ощущение дискомфорта холодком пробегало по спине. Тем не менее, не желая показывать слабину, пересилив себя, Сашка уверенно оглядел своих будущих одноклассников, споткнувшись взглядом об недобрый прищур серых глаз Лены.

— Здравствуйте, ребята, — мягко произнесла Елена Петровна. — С сегодняшнего дня в вашем классе будет учиться новый ученик — Саша Стаин, — по классу прокатился приглушенный гомон. — Он прибыл к нам в эвакуацию, подробнее о себе Александр расскажет вам на перемене или после уроков. Саша, садись на свободное место, и начнем урок.

Сашка еще раз оглядел класс в поисках свободного места. Лена Волкова, сидящая за партой одна, демонстративно сдвинулась на середину скамьи, показывая, что рядом с ней места для Сашки нет. Можно подумать он горит желанием сидеть рядом с этой хоть и симпатичной, но до ужаса вредной девчонкой. Очень надо! Сашка прошел в самый конец класса и уселся один за последнюю парту. Быстро выложив из портфеля тетрадь и чернильницу, он положил портфель в полочку под крышкой парты и с интересом стал слушать учителя. А урок действительно оказался увлекательным. Елена Петровна рассказывала о Николае Васильевиче Гоголе так захватывающе, с такой любовью к писателю, что Сашка даже не заметил, как пролетело время. Раздавшийся в коридоре пронзительный звонок вывел его из оцепенения, в которое он погрузился, слушая учителя. Как ни странно, одноклассники на перемене не ринулись к нему знакомиться, а собрались кучкой у Ленкиной парты, обсуждая какие-то послешкольные дела, как понял Сашка по обрывкам фраз, связанные с дежурствами отряда самообороны и помощи в госпитале. Для парня все эти заботы были далеки и непонятны, он чувствовал себя лишним среди ребят, и это было, пожалуй, обидно. Он сидел за своей партой, глядя в окно на заснеженный школьный двор и старался не прислушиваться к бурному обсуждению.

Звонок на новый урок даже обрадовал. Пока не стало понятно, что следующим уроком будет русский язык. Настроение окончательно добило то, что книги в библиотеке Сашка еще не получил и его пересадили к Ленке Волковой, чтобы они могли заниматься вместе по одному учебнику. И ведь не откажешься, пришлось пересаживаться. Девушка тоже была не особо рада соседству, в сердцах хлопнув книгой на середину парты, хорошо хоть чернильницу не перевернула. И начались мучения. На первом же предложении, которое надо было написать, Сашка поставил кляксу, потом перо в руке непослушно цеплялось за бумагу, выводя вместо симпатичных букв какие-то каракули, как будто он не сидел целых два дня, не отрываясь, тренируя чистописание. Зато Лена писала быстро и аккуратно, выводя округлые буковки цепляющиеся одна за другую. Вот бы и Сашке так же научиться. Видя мучения парня, девушка пренебрежительно фыркнула, от чего он еще сильнее занервничал и посадил очередную кляксу. Зато на физике и математике оторвался. По сравнению с тем, как его гоняли в свое время, программа этих предметов была для Сашки сродни букварю. Да и летная подготовка здорово помогала, ну что такое школьная геометрия в сравнение с учебником по вертолетовождению — сущая ерунда! Основной проблемой было записать решения задач, чистописание так и не давалось.

По завершению уроков, когда Сашка, уже было, собрался идти к директору, для прохождения собеседования с преподавателями, как его остановила Лена:

— Стаин, тебе необходимо встать на учет в комитет комсомола. Комсомольский билет у тебя с собой?

Сашка замялся и буркнул:

— Нет. Не комсомолец я.

Лена кивнула, как бы подтверждая какие-то свои мысли, а потом, окинув Сашку презрительным взглядом, с ехидной улыбкой произнесла:

— Ну, конечно, кто же примет такого в комсомол. Значит, и в дежурствах отряда самообороны можешь не участвовать, нам там такие трусы не нужны!

От обиды свело скулы, на глаза сами собой стали наворачиваться слезы. Захотелось сказать что-нибудь в свое оправдание, или нагрубить этой злой девчонке. Ну, за что она на него взъелась?! Что он ей сделал?! Они виделись-то один раз, во время того самого обеда. Чтобы не сорваться и не показать свою слабину перед одноклассниками, присутствовавшими при этом неприятном разговоре, Сашка резко отвернулся, сжав кулаки, схватил портфель и выскочил из класса, хлопнув дверью. Ребята вопросительно взглянули на Лену:

— Лен, ты чего на новенького накинулась, вы что, знакомы? — озвучила общий вопрос Настя Федоренко, маленькая, как птичка, но очень добрая и отзывчивая девушка с огромными голубыми глазами, всегда восторженно и удивленно смотрящими на мир. Вот только с начала войны, с тех пор, как на границе пропал без вести ее старший брат, вокруг этих прекрасных глаз появились не проходящие черные круги, а в глубине синих бездонных озер поселилась боль.

— Он сам знает, за что я на него накинулась! Встречались один раз. Родственник дальний какой-то с Украины, как папа сказал, — раздраженно ответила Лена.

Она и сама не понимала, за что взъелась на парня. Тогда, за обедом она была расстроена из-за горя, постигшего любимую учительницу, вот и нагрубила сгоряча. А что на нее нашло сейчас? Да ничего! Просто этот мальчишка ее раздражал. Смотри-ка, не успел прибыть в Москву в эвакуацию, а уже явился в школу в новеньком отглаженном костюмчике, ботиночки вон аж сверкали, сам весь такой чистенький, высокомерный. Все перемены просидел букой, ни с кем не познакомился, о себе ничего ни кому не рассказал, только в окно пялился. А сам-то! Даже писать не умеет, видела она, как он каракули выводит, как курица лапой, первоклашки и то лучше пишут. Правда, вот с точными науками у него все отлично, но это ничего не значит! Мало ли у кого какие способности!

А еще Лена сама себе боялась признаться, что оторвалась на парне из-за переживаний об отце. Папка уехал на фронт, и вот уже больше двух недель от него не было вестей. Она гнала от себя плохие мысли, но беспокойство не уходило, а с каждым днем становясь все сильней и сильней. Девушка прекрасно понимала, что, скорее всего, отец просто-напросто не может дать о себе знать, да и письма с фронта идут не быстро, но все рано это не успокаивало. А еще она переживала, что так и не смогла с ним поговорить и помириться после той размолвки за столом, случившейся из-за этого противного Сашки. Именно эту размолвку она и не могла простить, по сути, ни в чем не виноватому парню. Они в семье редко ссорились, а с папой так и вообще никогда. Ведь Лена очень любила и гордилась отцом, стараясь во всем походить на него, такого доброго, смелого и веселого, не то, что этот Стаин. Тьфу, опять она думает об этом несносном мальчишке! Нет, так нельзя! И вообще, пора уже бежать домой и собираться в госпиталь, а еще надо успеть сделать уроки. Ничего, она возьмет учебники и тетрадки с собой, и при каждой свободной минутке будет заниматься. Ведь она должна быть самой лучшей, как ее папа.

— Все, ребята, давайте по домам. Не забудьте про дежурство. Мальчики, вам в штаб самообороны, там распределят по объектам. Коля знает к кому там подойти, — Лена кивнула в сторону Кольки Литвинова, командира их классного отряда самообороны. — Настя, Нина, в госпиталь вместе пойдем или там встретимся?

— Ой, я, наверное, туда подойду, мне еще карточки отоварить надо, — воскликнула Настя, — все, я побежала, — и девушка упорхнула из класса.

— А я с тобой, — чуть растягивая слова, грудным низким голосом произнесла Нина. Высокая, статная, с уже сформировавшейся фигурой и толстой роскошной косой девушка. Настоящая сказочная русская красавица. От нее веяло какой-то женской природной силой и спокойствием, даже тяжелораненные, находясь рядом с Ниной, начинали чувствовать себя лучше. А она всегда находила для них доброе слово. Нина точно решила для себя, что обязательно станет врачом и целеустремленно двигалась к достижению этой мечты, не стесняясь задавать вопросы персоналу госпиталя и при любой возможности изучая медицинскую литературу. Доктора же, видя неподдельный интерес девушки к профессии, всячески поощряли ее в этом. А Аристарх Федорович, ведущий хирург госпиталя даже сказал, что лично поможет Нине подготовиться к поступлению в мединститут.

— Хорошо, Нин, я за тобой зайду в три часа, и пойдем вместе. Как раз успеем.

Нина кивнула и тоже стала надевать потертое кургузое пальтишко, явно ей маленькое. Лена тоже стала собираться, времени было мало и следовало поспешить, чтобы не опоздать в госпиталь. Аристарх Федорович жутко не любил непунктуальность, и всем своим видом потом показывал свое негативное отношение к таким необязательным людям. Нет, он не ругался, не кричал, Аристарх Федорович, вообще, кажется, не умел повышать голос и всегда говорил тихо и спокойно. Он просто начинал игнорировать человека, вызвавшего его неудовольствие, показывая этим, что данный индивид не достоин никакого внимания. А это было гораздо хуже всяких самых страшных ругательств, ведь доктор Царьков заслуженно пользовался огромным уважением и любовью, как среди коллектива госпиталя, так и среди ранбольных, и потерять его расположение было бы очень неприятно.

Ребята быстро разошлись. Последней класс покинула Лена. Заметив в конце коридора фигуру новенького, спешащего от библиотеки с раздувшимся от книг портфелем в сторону кабинета директора, Лена, тихо шипя от нетерпения, дождалась, пока неприятный ей парень скроется из вида, и бегом помчалась домой. Вот даже здесь он ей постарался насолить. Не мог этот Стаин пройти тут чуть раньше или чуть позже, а не тогда, когда ей надо было спешить?! Гад он, самый настоящий!

[i]

Вот так выглядели прописи в то время.

[ii] Из речи на VIII съезде ВЛКСМ 16 мая 1928 г.

II

Этот не самый приятный день в новой жизни Сашки медленно катился к вечеру. Так-то, вроде, все было и не так уж плохо, если бы Волкова к нему не цеплялась. Вот же вредная девчонка, не делал же ей ничего плохого, и чего она к нему пристала, заноза! Впрочем, ерунда, и с ней он разберется, еще бы понять как. Ну не знает он, как общаться с девушками, особенно такими злыми. Да и вообще есть дела поважнее. Ему вон наверстывать знания надо в свете новых школьных реалий, чтобы больше не краснеть перед учителями, а то на собеседовании было не очень удобно чувствовать себя неучем.

Как он и предполагал, с точными науками все обстояло просто отлично. Иннокентий Константинович, учитель математики, физики и астрономии сразу заявил, что учить ему Сашку нечему, так как знания у парня примерно соответствуют знаниям студента старших курсов технического института. Ну, так еще бы, с такими-то наставниками, какие были у Сашки! Примерно в таком же ключе высказались Елена Васильевна — учительница химии и Павел Степанович — преподаватель черчения. Знания по русскому языку и литературе были оценены, как удовлетворительные. А вот дальше все было очень печально. Географичка Татьяна Владимировна заявила, что в экономической географии парень полный ноль. Правда сама экономическая география называлась так постольку поскольку, ибо в основном в рамках предмета давались какие-то статистические цифры типа количества тонн чугуна на душу населения или центнеров с гектара ячменя и пшеницы, при чем, все это в сравнении с 1913 годом. Почему именно с 1913 Сашка понимал смутно, но догадывался, что это как-то связанно с началом Первой мировой войны. Помимо экономической географии Татьяна Владимировна вела еще геологию и минералогию. Даже наличие самого такого предмета ввело парня в ступор, не говоря уже о знаниях. Но больше всего возмущался Вилен Дмитриевич Карцев — преподаватель истории и Конституции СССР. Он очень настойчиво и дотошно выпытывал у парня, где и кто его учил и почему Сашка ничего не знает ни об одном из Интернационалов, ни о Манифесте коммунистической партии. Да что там Манифест с Интернационалами, Александр ничего не знал о роли товарища Сталина в Великой Октябрьской Социалистической революции, о Троцком и троцкистах, представления не имел о героях Гражданской войны, за исключением Чапаева, да и то потому, что иногда слышал о нем анекдоты, там в прошлом-будущем. А еще он очень сильно плавал в видных революционных, советских и партийных деятелях. Это просто не укладывалось в голове у фанатично настроенного товарища Карцева. Маленький, с всклокоченной редкой шевелюрой он бегал по учительской, размахивая худенькими ручками, и сыпал какими-то лозунгами и цитатами. Сашке оставалось, только, потупившись, краснеть и хлопать ресницами. Нет, так-то виноватым он себя не чувствовал, но все равно было жутко неудобно выслушивать несправедливые обвинения. Этот Карцев напоминал Сашке Ленку Волкову, такой же категоричный и упертый. Вилен Дмитриевич, наверное, еще долго изобличал парня и его прошлых учителей, если бы его не остановил Владимир Иванович — преподаватель военного дела и физической подготовки. Сашке он сразу понравился. Подтянутый мужчина около сорока лет, с заметной военной выправкой, прямым и открытым взглядом карих глаз, в которых то и дело вспыхивала веселая искорка. С усмешкой поглядывая на историка, он слушал его экспрессивную речь, а потом прогудел низким басом в густые усы:

— Ну, что Вы, Вилен Дмитриевич, накинулись на парня. Не у всех же была возможность учиться у такого прекрасного преподавателя, как Вы. Я думаю, что с Вашей и нашей помощью Александр быстро восполнит пробелы в знаниях, — Владимир Иванович посмотрел на Сашку и неожиданно хитро ему подмигнул. Вилен Дмитриевич сразу успокоился и согласно закивал. На этом педагогический совет практически и закончился. Было решено, что раз Александру нет необходимости посещать уроки физики, математики, астрономии, химии и черчения, эти часы он будет заниматься дополнительно по тем предметам, где отстает. Так же, ему будут даваться дополнительные домашние задания. Хотели еще прикрепить к нему в помощь кого-нибудь из одноклассников, но тут Сашка уперся, клятвенно заверив, что справится сам, а если что-то будет непонятно, обратится к учителям. А то с его везением станется, что помощницей к нему назначат Волкову, ведь она отличница, комсомолка, активистка и прочее, а такое счастье Сашке и на дух не надо! Когда парень уже выходил из учительской его остановил Владимир Иванович:

— Александр, подожди меня в коридоре. Проверю, как ты готов к труду и обороне, — в голосе физрука проскочили стальные нотки. Ну, точно не так прост этот товарищ Батин, явно привык командовать. Сашка кивком обозначил, что понял и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Ждать пришлось не долго, минут через двадцать стали расходиться учителя. Последним появился физрук. Махнув рукой, чтобы парень следовал за ним, он молча направился в сторону спортивного зала. Пропустив Сашку вперед, Владимир Иванович зашел в зал и закрыл за собой двери на ключ. Сашка с интересом огляделся. Спортзал не представлял собой ничего особенного, примерно такой же, только чуть побольше, был и у них в школе. Единственное отличие, что здесь не было баскетбольных колец, зато поперек зала была растянута волейбольная сетка. А так, те же шведские стенки, тот же гимнастический конь, в углу канат, свисающий с потолка. Физрук подождал, пока Сашка осмотрится и с улыбкой спросил: — Ну, что, товарищ младший лейтенант государственной безопасности, как тебе первый учебный день?

Сашка с удивлением уставился на Владимира Ивановича, не зная, что сказать:

— Ээээ!

— Ну, а как ты хотел? Неужели ты думаешь, что тебя наше ведомство оставит без присмотра и подстраховки?

— Да я даже как-то и не думал об этом.

— А напрасно, брат, думать надо всегда. Полезно, знаешь ли. А теперь давай знакомиться по новой. Батин Владимир Иванович, бывший капитан, начальник погранзаставы, уволен по ранению, но родной комиссариат так просто не покинуть, вот и попросили меня старые знакомые приглядеть тут за тобой. Кто ты и откуда взялся, спрашивать не буду, ни к чему это мне, лишняя информация вредит здоровью, скажу только, что в случае возникновения любых вопросов, можешь обращаться ко мне, — слово «любых» Батин выделил интонацией. — Вопросы есть?

— Никак нет, товарищ капитан! — вытянулся Сашка.

— Ты мне это дело брось! — нахмурился Владимир Иванович, — Не при царе чай, чтоб никакнеткать. Странный ты парень. Если бы точно не знал, что из нашего ведомства подумал бы, что засланный ты. Уставы не знаешь, в общеизвестных вещах плаваешь. Сашка пожал плечами. — Ладно, не мое это дело, но ты все равно поосторожней, вон сегодня как Карцева раззадорил. А человек он с гнильцой, может и донос написать. Оно, конечно, ничего страшного, разберемся и с этим, но лишнее внимание привлекать ни к чему.

— Ясно. Только на счет обращений мне почему-то никто ничего не говорил, — Сашка расстроенно покачал головой, подумав, как он выделялся со своими «никак нет» и «так точно». И действительно, почему его не поправили ни Волков, ни ребята на базе. В голову приходило только одно, он с этими старорежимными воинскими обращениями отлично вписывался в легенду о нелегале из среды белой эмиграции.

— Значит, были у твоих начальников на это свои причины. Ничего, дело это поправимое. Завтра подойдешь ко мне, дам я тебе увлекательную книжку «Устав внутренней службы РККА», изучишь, очень полезное чтиво. А вообще, уставы надо тебе подучить, негоже красному командиру не знать такие вещи.

— Выучу, — настроение становилось все хуже, — ко всем предметам добавились еще и уставы, а Сашка знал, что это такое, и какое мутное дело их зубрить. Но деваться некуда, это еще большая необходимость, чем школьные предметы. Он даже был благодарен Батину, что тот обратил внимание на Сашкины промахи, ведь заметить их мог кто-нибудь посторонний и тогда возникли бы вопросы, проблемы. Решаемые, но Владимир Иванович прав, лишнее внимание привлекать ни к чему. А вообще, приедет Никифоров Сашка ему еще выскажет, что тот не подсказал и не поправил, а еще друг называется! И Волкову выскажет, хотя на счет майора вряд ли, начальству лучше в их промахи не тыкать, это Сашка усвоил еще в том времени.

— И еще, — Батин серьезно посмотрел на парня, — завтра после школы сразу иди домой, к тебе придут телефон устанавливать, распоряжение с самого верха.

Парень кивнул, раз надо, пойдет домой. А куда ему еще идти, друзей и знакомых у него тут нет, с развлечениями в военной Москве тоже никак. Из всех развлечений только поход в магазин, так и там делать нечего, продукты дома есть, одежда тоже, а вот деньги уже начали заканчиваться. Еще немного поговорили с физруком о посторонних темах: ситуации на фронте, погоде в Москве, просто о школе и разошлись.

Вернувшись домой, Сашка отварил серые липкие макароны из выданного продуктового довольствия, пообедал и сел за уроки. Прочитать сегодня надо было неимоверно много. Но информация усваивалась плохо. Мысли почему-то все время возвращались к Петру. Как он доехал, как его встретили дома? Все-таки хорошо Никифорову, ему есть куда возвращаться.

Поезд подъезжал к Тамбову. Чем ближе становился город, тем дольше приходилось стоять, пропуская встречные эшелоны, идущие в сторону Москвы. От фронта таким же нескончаемым потоком, шли поезда с эвакуируемыми и ранеными. Наконец справа проплыли домишки совхоза «Комсомолец», еще немного и потянулся длинный забор лесных складов, за окном показались городские постройки и поезд, пыхтя, подкатил к перрону вокзала. Никифоров, закинув на плечо вещмешок, выпрыгнул из опостылевшего за сутки холодного, не смотря на перегруженность людьми, вагона. Вокзальная суета разительно отличалась от того, что Петр помнил из мирной жизни. Большое количество военных, изможденные эвакуируемые, стоящие вереницей за кипятком, у товарных пакгаузов и самого здания вокзала 37-мм зенитные орудия. Не успел Никифоров выйти на привокзальную площадь, как к нему тут же подошел военный патруль. Представившись, старший патруля попросил предъявить документы. Внимательно ознакомившись с ними, откозырял и предупредил, что отпускной билет необходимо отметить в военной комендатуре или у коменданта вокзала. Чтобы не терять потом время, Петр вернулся на вокзал к коменданту. Отстояв очередь, зашел в кабинет.

— Что тебе?! — глядя усталыми, злыми глазами, хриплым от крика голосом, нервно спросил капитан.

— Да, вот, надо отпускной билет отметить. Сказали у Вас можно.

— Кто сказал?! У меня, что, дел мало?!

— Так патруль комендантский.

— Достали комендачи, это чтобы к ним поменьше народу шло, сюда всех направляют! Можно подумать у меня тут курорт! — капитан разразился витиеватой матерной тирадой, — Ладно, давай сюда свои документы. Несмотря на задерганный и усталый вид, комендант внимательно изучил бумаги, потом, открыв ящик стола, достал штемпель и, яростно на него дыхнув, с силой припечатал к листку отпускного билета. Поставив на штемпеле химическим карандашом дату прибытия и какую-то закорючку, видимо обозначавшую его роспись, вернул бумаги Петру: — Все, шагай отсюда младлей, сам видишь, что тут у меня творится. Обратный билет есть?

— Бронь, товарищ капитан.

— Ясно, ладно шагай. На обратный поезд не опоздай, а то потом будешь тут бегать искать попутный состав. А я помогать не буду, понял меня?!

— Понял! — и Никифоров поспешил покинуть нервного капитана. Так-то понять его можно, нелегкая работа у мужика.

Оказавшись снова на вокзальной площади, Петр повернул налево, по Железнодорожной улице дошел до Товарной[i] и пошагал по ней в сторону Стрельцов. Нахлынули воспоминания. Всего каких-то полгода назад по этой же дороге его шли провожать мама, сестренка Верка и Лидочка. Мама плакала, у Лиды тоже глаза были на мокром месте, хотя она старалась этого не показать, а он молодой, уверенный в себе младший лейтенант утешал их, что все будет хорошо и через год он приедет к ним в отпуск. И тогда Лида все-таки даст ему ответ на самый главный вопрос, который он так и не набрался смелости ей задать.

Нет, в этот раз он обязательно спросит у нее, станет ли она его женой. А может не надо спрашивать? Сейчас идет война, его в любой момент могут убить, и останется тогда его Лида вдовой. Зачем ей такое? Да и вообще, если бы не Сашка, не было бы его уже в живых, Петр прекрасно понимал, что раненый не выбрался бы он к своим из Смоленских лесов. Или сам пропал бы, или к немцам в плен попал. При воспоминании о друге у летчика на лице появилась теплая улыбка. Надо же, всего месяц знает этого мальчишку, а ближе уже никого нет, ну если не считать маму, сестру и Лиду. Да, быстро война сближает людей, а с Сашкой они повоевать вместе успели. Интересно наградят их за те мосты? Должны наградить! Ведь задачу им ставил сам товарищ Сталин, и они ее, не смотря ни на что, успешно выполнили.

Никифоров никак не мог определиться, куда идти в первую очередь — к Лидочке или домой. Перевесил все-таки дом. Не известно на месте ли Лидочка, а вот дома обязательно кто-нибудь да должен быть, не мама, так Верка. Вот уже показался угол их барака, Петр повернул во дворик окруженный кольцом дровяных сараев. Дверца их сарайки была приоткрыта, кто-то там шебуршался. Никифоров хотел подойти посмотреть кто, как вдруг в проеме появилась мама. В ватной фуфайке, с головой, закутанной в платок, она держала в охапке березовые полешки. Не видя сына, она, прижав дрова одной рукой и телом к стене, второй попыталась закрыть за собой хлипкую дощатую дверцу. Никифоров бросился помочь. Услышав шаги женщина оглянулась и вдруг, страшно вскрикнув, выронив из рук поленья мешком осела на земля. Петр бросился к матери:

— Мама! Мамочка! Что с тобой?! Тебе плохо? Это же я, Петя!

Женщина непонимающе смотрела на сына, беззвучно открывая рот, как будто ей не хватает воздуха. На шум в окна стали выглядывать соседи. Из барака показалась любопытная мордашка Верки. Увидев Петра, она прижалакулачки ко рту, глядя на брата круглыми глазами. Никифоров крикнул:

— Верка, что уставилась, воды неси, не видишь матери плохо! Сестра моментально скрылась, чтобы через мгновение в одной кофте выскочить со стаканом воды. Петр схватил воду и начал поить мать, прикрикнув на Веру: — Иди, оденься, простынешь, дурища!

— Сам дурак! — надулась Верка, но, тем не менее, метнулась обратно в барак. Мама пила воду, стуча зубами о край стакана. Потихоньку она стала приходить в себя. Как будто с трудом подняв руку, она гладила сына по щеке, приговаривая:

— Петя, Петечка, сыночек, живой! — из глаз женщины текли слезы. Из барака вышла соседка тетя Нина. Всплеснув руками, воскликнула:

— Петька, ты что ли?!

— Я, теть Нин, здравствуйте!

— Да как же так?! Ведь похоронка на тебя пришла на днях, Дарья сама не своя ходит, оплакивает. А тут ты живой приезжаешь!

— Как похоронка?!

— Да вот так, позавчера принесли, — тетя Нина стала помогать поднять маму, чтобы завести в дом. Аккуратно придерживая с трудом передвигающую ноги женщину с двух сторон, они зашли в комнату и уложили ее на кровать. Петр хотел отойти, чтобы скинуть шинель, но мать мертвой хваткой вцепилась в рукав сына, не отпуская его ни на мгновенье. Она, как заведенная, раз за разом повторяла:

— Петя, Петечка, сынок. Петя, Петечка, сынок.

Никифоров сел на край кровати и, гладя маму по руке, стал ее успокаивать:

— Ну что ты мам? Живой я, видишь. Живой. Все хорошо, успокойся, пожалуйста. Все хорошо, — Петр про себя проклинал штабистов полка за их расторопность. Где-то они еле шевелятся, а тут быстро управились, сообщили о его гибели.

Мать сквозь слезы улыбнулась и едва слышно произнесла:

— Хорошо, — и опять начала повторять, — сыночек, живой.

Тут подскочила Верка и, обхватив Никифорова со спины затараторила:

— А я им говорила, говорила, а они мне не верили. Мама извелась вся, а я говорила, что ты живой! Я же чувствовала! Я же рыжая, я же ведьма, ты же сам говорил! Да?! Помнишь, говорил?! — девочка, и правда, была огненно рыжей с огромными зелеными глазами. Вся в отца, погибшего еще в тридцать шестом при пожаре на заводе. Раньше она очень обижалась на брата, что тот обзывал ее ведьмой, а тут смотри ка, сама вспомнила. Петр улыбнулся сестренке:

— Конечно, помню, егоза. Ты молодец, верила в братика.

Сестра расплылась в улыбке от похвалы. Тем временем мама потихоньку приходила в себя. Она отпустила руку сына, ласково сказав ему:

— Иди, разденься, я уже в порядке, — и опять повторила, но уже спокойно, — сыночек, живой.

Тетя Нина, стоявшая тут же в комнате, сказала:

— Ну, вот и хорошо, пойду я, — и развернулась, направляясь к двери.

— Теть Нин, да куда же Вы? Сейчас чай пить будем. Я гостинцы из Москвы привез, пряники. Верка, чайник поставь кипятиться.

— Так стоит уже! — тут девочка увидела Петькин орден, — Ух ты! Орден! А за что дали, расскажешь?! — говорила она быстро, проглатывая окончания, слова вылетали из нее, как пули из ШКАСа[ii].

— Потом расскажу, а сейчас давай на стол накрывай, — Петр, развязав вещмешок, стал выкладывать на стол снедь, полученную по продаттестату еще в Москве на Лубянке. Две банки тушенки, банку сгущенного молока, полбуханки хлеба, вторую половину он съел в поезде. Следом на столе появился кулек сзаваркой и сахаром. Ну и напоследок были извлечены пряники, купленные случайно в Москве, как гостинец домой. В вещмешке еще оставались макароны и мыло. Их Петр выкладывать пока не стал, ни к чему просто было.

— Богато живете вы там, на фронте, — в глазах тети Нины промелькнула зависть. Промелькнула и пропала, кажется, она сама смутилась своих слов, — ты не подумай, Петь, я не завидую, просто голодно стало в последнее время. В магазинах очереди, да и не купить там ничего кроме хлеба. А на рынке деревенские за продукты так цены дерут, — женщина махнула рукой.

— Да я и не подумал ничего, теть Нин. Давайте садитесь за стол, снедать будем.

— А ты изменился, — протянула соседка, — возмужал. Она смотрела на этого молодого мужчину и не узнавала в нем того сорванца Петьку, который еще недавно наводил шороху на окрестные сады. Сейчас перед ней стоял взрослый, многое повидавший человек со странным блеском в серых жестких глазах. В светлых, коротко стриженых волосах белым пятном выделялась седая прядь. Прихрамывающая походка говорила о недавнем ранении. От старого Петра не осталось практически ничего. Тетя Нина тяжело вздохнула. Как быстро и сильно меняет людей война! А ведь где-то там, на фронте сейчас и ее два сына. Вернее на фронте пока один старшенький Васька. А вот младший Степка учится в артиллерийском училище. Но в каждом письме пишет, что как можно скорее мечтает оказаться на фронте и бить проклятых захватчиков. Глупенький, разве же можно такое писать матери! — Как так-то получилось, Петь, что на тебя живого похоронка пришла?

Петр с тревогой посмотрел на мать. Та, уловив его взгляд, сказала:

— Рассказывай уже, я в порядке.

Верка, накрыв на стол, тут же уселась рядом восторженно и с любопытством глядя на брата. Мама поднялась с кровати и тоже пристроилась за столом, то и дело, касаясь рукой сына, будто еще не до конца поверила, что он живой сидит рядом с ней. Петр начал свой рассказ, опуская детали и тяжелые моменты. В его повествовании не было страшных немецких бомбежек, тяжелого отступления, гибели товарищей. Каким-то шестым чувством Петр понимал, что нельзя об этом рассказывать матери и тете Нине. Он говорил о том, как они бил врага, как разбомбили аэродром, как в неравной схватке их самолет был сбит и он выпрыгнул с парашютом в тылу у немцев. Наверное, тогда и прислали из полка похоронку. Только сейчас в голову Петру пришла мысль — если прислали похоронку, значит, точно знали, что их сбили, и они погибли. Получается, кто-то из их эскадрильи выжил и добрался до своих. Интересно кто? Хотя, теперь уже не важно, в полк он вряд ли вернется.

Не вдаваясь в подробности, помня о секретности, Никифоров рассказал, как его раненого спас Сашка, как они вернулись в Москву, только вместо вертолета, был присланный специально за ними самим товарищем Сталиным самолет. Ну не удержался Петр, чтобы не прихвастнуть. А когда он стал рассказывать, как его награждал лично сам товарищ Сталин, даже Верка неверяще воскликнула:

— Ну, это ты свистишь, чтоб сам товарищ Сталин!

— Честное комсомольское! Я даже в кабинете у Иосифа Виссарионовича был, в Кремле.

— В самом Кремле?! — в три голоса ахнули мама, Верка и тетя Нина.

— Да. Так получилось. Ну а потом мне вот отпуск дали по ранению и за героизм! На целую неделю!

— Так ты через неделю опять на фронт? — как-то сразу осунулась мать.

— Через пять дней. Неделя вместе с дорогой. Нет, пока не на фронт. На курсы направляют.

— И кем будешь потом? — с любопытством спросила Верка.

— Летчиком.

— Так ты же и так летчик!

— Я не летчик, я штурман, — снисходительно ответил сестре Петр.

— А-а-а! — понятливо протянула девочка, на самом деле ничего не понимая. Но не казаться же глупой перед геройским братом. А вообще, Петка молодец! Теперь можно будет в школе похвастаться, какой у нее замечательный брат, которого награждал орденом сам товарищ Сталин. Вот девчонки пообзавидуются. Особенно эта зазнайка Катька, у которой папку медалью наградили. Фи, подумаешь, медаль! Вон у ее Петечки целый орден Красной Звезды на гимнастерке так красиво алеет! Вера аж прищурилась от удовольствия, при мысли о том, как она завтра в школе всех удивит рассказом о приехавшем на побывку с фронта брате.

Их мама, Дарья Ильинична, наоборот упала духом. Она только обрела, считавшегося погибшим сына и вот он через пять дней снова уедет туда, где война, где его могут убить или покалечить. На глазах женщины выступили слезы. Соседка, видя такое дело, поднялась из-за стола, поблагодарив хозяев:

— Спасибо. Пойду я. Скоро Николай с работы придет, надо кормить будет. Да и вам есть о чем поговорить. Петь, ты заходи, если что.

— Зайду, теть Нин. Дяде Коле привет передавайте, да я и сам, наверное, позже загляну, поздороваюсь.

— Хорошо, — соседка вышла, а в комнате Никифоровых повисла тишина. Для каждого своя. Мама переживала, что скоро придется провожать сына. Ну что такое, эти пять дней? Побудет дома всего ничего! Вера грезила, как она утрет нос подружке Катьке. А Петр просто наслаждался тем, что он дома, что рядом родные лица. Он только сейчас стал осознавать, насколько сильно соскучился по маме и сестре. Там на фронте об этом стараешься не задумываться, а вот так, возвратившись в родные стены, когда напряжение войны отпустило, придавленные чувства проявляются вновь, раня и, в то же время, лаская душу. Ему сейчас было хорошо, как никогда, если бы еще рядом была Лидочка.

— Мам, — Дарья Ильинична подняла на сына заплаканные глаза, — а Лида не заходила? — покраснев, спросил Петр.

— Да как же не заходила, — всплеснула руками мать, — вчера была. Она часто к нам приходит, а как похоронка пришла на тебя, так целый день у нас просидела, проплакала. Ну и я с ней. Ты сходи к ней, Петечка. Сходи. Она же переживает очень. Хорошая девочка. Эх, если бы не война! — сказала в сердцах мать, и Петр прекрасно понял, что она имела в виду, покраснев от этого еще сильней.

— Так я схожу? Ты в порядке?

— Да иди уже, — улыбнулась мать, — не переживай, нормально все со мной. Только ты недолго постарайся. Соскучилась я. А мне на работу завтра. Мне и так отгулы дали. Не могла я работать, как о тебе узнала, — Дарья Ильинична всхлипнула, — все из рук валилось. Вот Кузмич и отпустил меня на два дня.

— Я не долго, мам. Туда и обратно, — Петр обрадованно подскочил и, накинув шинель выбежал из дома.

Мама с доброй улыбкой глядела вслед сыну. Какой же он у нее еще мальчишка!

Лида сидела одна в своей комнате и плакала. Раньше она сама себе боялась признаться, что ей нравится Петька Никифоров, а вот теперь, когда его не стало, поняла, как дорог ей был этот шабутной парень. Лида часто вспоминала тот свой первый и единственный поцелуй, который она подарила Пете, провожая его на вокзале. И от этих воспоминаний что-то сжималось в груди, пробегая по телу сладкой истомой. Ну почему она тогда не объяснилась с ним, не сказала, что любит?! А он тоже чурбан, мог бы и сам сказать ей о том, что она ему нравится, ведь она всей своей женской сущностью чувствовала, что не безразлична парню. Или ей это просто казалось, и она все для себя придумала. Тогда, каким глупым, наверное, показался Пете этот ее порыв с поцелуем, наверное, подумал, что она на него вешается! От стыда краснотой наливались и начинали гореть щеки. А теперь это все уже совсем не важно. Пети больше нет, убили его эти проклятые немцы! Но она жива! И она отомстит!

Лида твердо решила это для себя. Узнав о похоронке, она целый день проплакала вместе с Дарьей Ильиничной. А потом, вернувшись домой, плакала еще и ночью. Утром, решившись, сказала маме и папе, что идет в военкомат и записывается добровольцем на фронт. Лучше всего в авиацию, как Петя! Родители не стали ее отговаривать. Отец только крякнул и грустно покачал головой. А мама, побледнев, бросилась к дочери и обняла ее. А потом, оттолкнувшись от Лидочки, встала перед ней, гордо подняв голову, и истово перекрестила дочь. Лида хотела возмутиться. Ну что это такое! Крестить ее, комсомолку! Мракобесие какое-то! Что это нашло на маму, никогда раньше она не замечала за ней религиозности. Но встретившись с матерью глазами, не стала ничего говорить, столько надежды и веры было в этот момент во взгляде самого дорого ей человека.

В военкомате ее сначала прогнали, сказав, что и без юных девушек справятся с врагом. Пусть лучше идет в госпиталь, направление ей выпишут. Но в госпиталь ей было не надо. Ей надо было убивать немцев. За Петю, за разрушенную первую любовь, за этот мамин взгляд! Сейчас ненависть к немцам переполняла ее, поднимаясь из груди тяжелой, багровой волной. Эта ярость придавала ей решимости и упорства настоять на своем. Военком, пожилой безногий майор, сказал, чтобы она подходила через неделю, он придумает, куда ее направить. Вроде, где-то формируется женский авиаполк, но какие у них потребности он не знал, набор проводился по аэроклубам и училищам и уже оттуда личные дела поступали в военкомат. А Лида в аэроклубе не занималась, и это могло помешать ей попасть именно в авиацию. Военком сразу предупредил, что шансов стать летчицей у нее практически никаких, но, видя ее упрямство, постарается ей помочь.

И вот теперь Лида ждала тот день, когда станет ясно, возьмут ее в авиаполк или нет. А сейчас на нее снова навалилась грусть. Чувство потери никак не хотело отпускать. В коридоре раздалась какая-то возня, и послышались голоса, мамин и мужской, очень родной и знакомый. Лида соскочила с койки и кинулась из комнаты. Увидев вошедшего, она резко остановилась, будто ударившись о стену. Нет, не может быть! На пороге стоял ее Петя Никифоров. Лида какое-то мгновение стояла, как вкопанная, не зная, как себя вести, а потом кинулась на грудь к парню, приникнув к нему всем телом.

Петр не знал, как себя вести. Ему очень хотелось обнять девушку и впиться в нее поцелуем, тем более она сама бросилась к нему. Но тут же стояла ее мама, да и сама Лидочка, как к этому отнесется, а вдруг обидится? Все сомнения разрешила сама Лида. Она оторвалась от Петра, требовательно посмотрела ему в глаза снизу вверх и приказала:

— Ну что стоишь, как чурбан?! Целуй, давай! — а потом ухватила его за голову и, подтянув к себе, неумело, но страстно впилась губами в губы. А мама Лиды смотрела на этих рано повзрослевших детей и грустно улыбалась. Какое будущее ждет их? И будет ли у них это будущее? Война, проклятая война, сколько судеб ты поломала и еще поломаешь, сколько жизней заберешь!

[i] Ныне улица Гастелло

[ii] ШКАС — первый советский скорострельный синхронный авиационный пулемёт. Разработан в 1930 году, производился с 1932 по 1945 год

III

Петр с Лидой гуляли по родному городу, просто шли по улицам, бесцельно и бездумно, наслаждаясь каждым мгновением, проведенным вместе. Лидочка держала Петра под руку, а он гордо вышагивал рядом с ней. Встречные прохожие с добрыми улыбками смотрели на влюбленную парочку. С началом войны не так часто можно было увидеть такую картину на улицах Тамбова. А сейчас людям сразу вспомнилось мирное время и множество таких же окрыленных любовью молодых людей, весело снующих по улицам и скверам города. Ничего это не стало, все забрала война. И вдруг они, молодые, красивые, счастливые. Подтянутый, одетый с иголочки в новое обмундирование летчик и девушка в старенькой, большой не по размеру шинели без знаков различия и ватных штанах заправленных в растоптанные сапоги на два размера больше и в шапке-ушанке, с белокурым локоном, задорно выбивающимся из-под нее. Она выглядела рядом с Петром, как нахохлившийся воробушек рядом с соколом. Но молодых людей это ни капли не смущало и не заботило. Ведь, сегодня вечером Лида уезжает по распределению в учебную часть. Куда, в какую — не известно. В военкомате ничего не сказали. Военком только устало буркнул, что или так, или пусть идет работать в госпиталь и, вообще, пускай скажет спасибо, что она успела закончить первый курс пединститута, иначе даже он ничего не смог бы для нее сделать. Петр, когда узнал, что она собралась на фронт, сначала опешил, а потом стал ругаться. Лида никогда не видела, обычно всегда веселого и неунывающего Никифорова таким растерянным, расстроенным и злым. Сначала он кричал, а когда это не помогло, настойчиво и нежно стал убеждать Лиду остаться в Тамбове, пойти работать в госпиталь, если так хочется помогать фронту, а еще лучше продолжить учебу. У Петра стыло сердце, от одной только мысли, что его родная, любимая и такая беззащитная Лидочка может оказаться в том аду, из которого только недавно вырвался он сам. Какие только доводы он не приводил, но Лида оставалась непреклонной, она всегда была упрямицей.

А сейчас они просто молча шли по серым осенним улицам родного города, не обращая внимания на холодную сырую погоду. Между ними все уже было сказано и договорено, осталось только выжить. Ведь война вот она, совсем рядом. Вчера немцы разбомбили пехотное училище в Ахлябиновской роще. Это было довольно далеко от их дома, но все равно Петр думал о том, что война догнала его, напомнила о себе даже здесь. Ему было страшно. Нет, не за себя. За маму, за Верку, а особенно за Лиду, вбившую себе в голову, что без нее они немца не побьют. Но в то же время, он гордился своей девушкой, её смелостью и целеустремленностью. Его грело, что это за него она решила уйти на фронт, и, в то же время, злило, что она все-таки приняла такое решение. Петр высвободил руку и осторожно приобнял Лиду за плечи.

— Петь, ну не надо, люди же смотрят, — смущенно произнесла девушка, но попытки выбраться из объятий не сделала.

— Ну и что?! Пусть смотрят и завидуют, что у меня самая лучшая девушка на свете!

— Скажешь тоже, — фыркнула Лида, — вон я какая страшная в этой форме!

— И ничего ты не страшная! А за форму не переживай, прибудешь в часть, примешь присягу, тебе новую форму выдадут. Ты главное напиши маме свой почтовый адрес. Они договорились пока оба не определяться со своей полевой почтой, переписку вести через Лидину маму, тетю Валю.

— Ты мне об этом уже сто раз сказал, — улыбнулась Лида. В ответ Петр только пожал плечами.

Ребята только свернули на Интернациональную, как откуда-то сверху раздался приближающийся гул. Фронтовая привычка взяла свое, Петр напрягся, окинув взглядом окрестности, в поисках убежища. Вдруг из-за крыш домов вынырнул хищный силуэт с крестами на крыльях. Никифоров подхватил растерявшуюся девушку и повалил ее на землю между деревьями, растущими вдоль улицы, накрыв сверху собой. Мгновение и где-то впереди, в районе драмтеатра раздается взрыв. Лида затрепыхалась, пытаясь вскочить и куда-то бежать, Петр прижал ее к земле сильнее, дожидаясь новых взрывов. Когда их не последовало, Никифоров поднялся сам и помог встать девушке. Лицо у Лиды было бледное, губы дрожали.

— Ты в порядке?

Лида быстро-быстро закивала головой.

— Д-д-д-да, — ответила она, заикаясь.

— Тогда побежали, там бомба упала, наверное, помощь нужна, — и он потащил девушку за собой. Добежав до театра, они увидели страшную картину. Правое крыло здания было разрушено, рядом на улице лежали убитые и раненные. Увидев мальчонку с развороченным осколком животом, остекленевшим мертвым взглядом, смотрящим как будто бы на нее, Лида всхлипнула и ее вырвало. Она быстро отвернулась от ужасной картины, но это не помогло, тут же ее взгляд наткнулся на пожилую женщину с раздробленными ногами. Опираясь на руки, она пыталась подняться, но тело не слушалось, и несчастная снова мешком валилась на землю. Где-то неподалеку, скрытый обломками и, суетящимися, оглушенными людьми, страшно, низким протяжным голосом, переходящим в вой, кричал мужчина. Лиду затрясло, она зарыдала, повторяя, как заведенная:

— Нет! Нет! Нет!

Петр грубо ее встряхнул, крикнув:

— Лида, соберись! Давай за мной! — и бросился к женщине, пытаясь удержать ее на месте. Девушка, боясь остаться одна, метнулась вслед за ним. Со стороны госпиталя, от Советской уже бежали люди, выла запоздалая сирена оповещения. Никифоров помог санитарам, перевязать несчастную и уложить на носилки. Вместе они бережно подняли раненую в подъехавшую полуторку, где ей продолжили оказывать помощь, находящиеся в кузове девушки-медсестры. В воздухе стоял удушливый смрад от сгоревшей взрывчатки, крови и испражнений, стоны и рыдания рвали уши. Сколько за полгода войны Петр видел подобных картин, но то, что это происходит в его родном городе, наполняло душу черной злобой. Он бездумно помогал медикам, разбирал развалины драмтеатра, Лидочка все время находилась рядом, перевязывая раненых и наравне с ним разгребая завалы. Вот такое страшное получилось у них последнее перед расставанием свидание, и от этого становилось еще тяжелее.

До назначенного Лидочке времени прибытия на сборный пункт оставалось два с половиной часа. Пора было возвращаться домой, да и помогать уже некому, раненых отправили в госпиталь, а развалины теперь будут разбирать строители. По дороге Лида потерянно молчала, хмуря лоб, а потом, вдруг, резко остановившись, требовательно спросила у Петра:

— Как же так? Почему? Зачем он бросил туда бомбу? Там же не было военных, только театр и госпиталь! — ее глаза снова наполнились слезами. Петр хотел как-то утешить Лидочку, но, подумав, не стал, все равно война не минует ее, раз она приняла решение идти на фронт:

— Это война, Лида. Она такая. Привыкай, — и крепко обнял девушку в безнадежной попытке уберечь любимую от смерти, крови и грязи. Он гладил ее вздрагивающую от рыданий спину, крепко, до боли стиснув зубы. Ну почему, почему все так?! Если бы не война, как бы они зажили!

Грязные и измученные они добрались до дома девушки. Быстро, как могли, привели себя в порядок и Петр вместе с родителями Лиды отправился ее провожать. Настроение было отвратительное. Страх за любимую, неопределенность того, что не понятно, куда ее отправляют. В душе теплилась надежда, что, может быть, она будет служить где-нибудь в тылу, но тут же рассыпалась в прах. Не тот человек Лида, чтобы отсиживаться вдали от фронта.

Вот и комитет комсомола, здесь же сборный пункт. Лида отметилась о прибытии и вышла попрощаться. Петр отошел в сторонку, дав ей возможность побыть с родителями. Тетя Валя, державшаяся всё это время, вдруг в голос разрыдалась, прижавшись к дочери. Отец тоже стоял с потемневшим лицом, его большие рабочие руки не находили себе места. Он то снимал шапку, а потом, помяв, криво нахлобучивал ее на седой ежик волос, то засовывал руки в карманы и вдруг, вытащив их, пробегал пальцами по пуговицам пальто, проверяя, все ли они застегнуты. А потом, упрямо наклонив голову, шагнул к жене и дочери и сграбастал их в объятия. Так и стояли они втроем, тесно прижавшись друг к другу, среди деловой суеты царившей в этом месте. Рядом с ними точно так же замерла еще одна семья, провожавшая свою дочку. Лицо девушки показалось Никифорову смутно знакомым, но где и когда он ее встречал, Петр вспомнить не мог, да и особо не старался.

Но вот на крыльцо райкома вышла девушка, держащая в руках какой-то список, и пронзительным голосом прокричала:

— Весельская, Ганжа, Селина, Шадрина, заканчиваем прощаться, и проходим в 104 кабинет, — сказано это было таким тоном, будто проводница выдворяет из отправляющегося вагона провожающих. Лида попыталась освободиться от объятий родителей, но тетя Валя вцепилась побелевшими пальцами в шинельку дочери и не хотела ее отпускать. Лида с силой оторвала от себя маму:

— Мама, ну ты что, стыдно же! Ну, перестань! — Лиде было действительно стыдно, но тетя Валя продолжала цепляться за дочь, не воспринимая ничего вокруг. Дядя Миша, отец Лиды, шагнул к жене и сильно обнял ее со спины, не давая рвануться вслед за дочкой, показав Лидочке глазами на Петра. Лида с Никифоровым одновременно шагнули навстречу друг к другу и обнялись. Постояв так несколько минут, Лида отпрянула и быстро-быстро заговорила: — Ты пиши мне, Петька! Слышишь?! Обязательно пиши! Я адрес сообщу через маму! И я тебе писать буду! — а потом строго, как жена загулявшему мужу выговорила: — И чтобы не смел мне больше погибать!

Петру стало смешно и от интонации и от самого смысла сказанного. Как будто это от него зависело. Он вытянулся перед Лидой по стойке смирно и, вскинув руку к шапке, гаркнул:

— Есть — больше не погибать! — а потом тихонько и нежно сказал, — Ты сама себя береги. Я тебя люблю!

— И я тебя! — Лида, привстав на цыпочки, ткнулась губами в губы Петра, — Все, мне пора! Она развернулась, подскочив к отцу, чмокнула его в щеку, резко обняла и поцеловала маму, и пока тетя Валя не успела снова ухватиться за нее, стремительно взлетела по ступенькам райкома, уже у дверей обернулась, помахала им рукой и скрылась в здании. Тетя Валя опять начала плакать. Дядя Миша обнял ее за плечи и, развернув от крыльца, повел домой. Петр тоже потихоньку пошел к дому. Ему еще предстояли проводы и прощание с мамой и Веркой. И новые слезы. Он пробыл дома пять дней и видел только их, эти горькие, а иногда и злые женские слезы. Слезы матерей, жен, сестер, дочерей. Они плакали, провожая родных на фронт, получая похоронки, видя голодные глаза детей, тыловые пайки были более чем скудные. А потом, вытерев глаза, шли работать. Милые, родные наши женщины, такие беззащитные такие слабые, и в то же время такие сильные. Сколько вам еще предстоит вынести на своих плечах этой войны, не менее страшной, чем там, на передовой.

Первая Сашкина учебная неделя подходила к концу. Не сказать, что далась она легко, но и особых трудностей тоже пока не возникало. С одноклассниками сложились ровные отношения, и даже Лена Волкова больше не лезла к нему со своими категоричными заявлениями. Девушка просто игнорировала парня, не замечая его. Что вполне устраивало Сашку. Ребята попытались расспросить Александра о его прошлом, об увлечениях, родителях, где жил до войны, но, видя, что он отвечает скупо и неохотно, постепенно отстали с вопросами. Правда еще подходил Коля Литвинов, интересуясь, когда Сашка вступит в отряд самообороны и приступит к дежурствам. Александр отговорился тем, что пока надо решить кое-какие бытовые вопросы и подтянуть учебу. Коля кивнул, хмыкнув, и пробурчал себе под нос, отходя от Сашки:

— Права была Ленка…, - что он говорил дальше, Александр уже не слышал, да и перестал он уже так остро реагировать на подобные высказывания, пусть думают, что хотят, у него своих забот полно. Ему вон еще, невзлюбившему его Карцеву сегодня отвечать. А вот он как раз его и вызывает:

— Ну что, Стаин, ты нам можешь рассказать о Конституции Союза Советских Социалистических Республик? — Карцев посмотрел на Сашку своими блеклыми глазками.

Сашка, откинув крышку парты, поднялся и, собравшись с мыслями, стал выдавать заученный с вечера текст, спасибо развитой учебой на базе памяти:

— С ликвидацией НЭПа и с развитием коллективизации и индустриализации в стране полностью была изжита эксплуатация человека человеком. Был разгромлен последний капиталистический класс — кулачество. В связи с чем, изменился классовый состав населения: значительно вырос рабочий класс, новым, существенно иным классом стало колхозное крестьянство. Назрела острая необходимость закрепить произошедшие в стране преобразования на законодательном уровне, привести в соответствие с новой социально-экономической реальностью, на принципах равных политических прав граждан, — Сашка, зная любовь Вилена Дмитриевича к цитатам, специально вчера заучил одну из них наизусть, — Вот что сказал товарищСталин о проекте новой Конституции на Чрезвычайном VIII съезде Советов СССР: «Главную основу проекта новой Конституции СССР составляют принципы социализма, его основные устои, уже завоеванные и осуществленные: социалистическая собственность на землю, леса, фабрики, заводы и прочие орудия и средства производства; ликвидация эксплуатации и эксплуататорских классов; ликвидация нищеты большинства и роскоши меньшинства; ликвидация безработицы; труд как обязанность и долг чести каждого работоспособного гражданина по формуле: “кто не работает, тот не ест”. Право на труд, то есть право каждого гражданина на получение гарантированной работы; Право на отдых; право на образование. Проект новой Конституции опирается на эти и подобные им устои социализма. Он их отражает, он их закрепляет в законодательном порядке». Новая Конституция так же гарантировала равные избирательные права всем гражданам СССР, достигшим восемнадцатилетнего возраста вне зависимости от расы, национальности, вероисповедания, уровня образования и социального положения, за исключением умалишённых и лиц, осужденных судом с лишением избирательных прав. Такая Конституция была принята VIII Всесоюзным чрезвычайным съездом Советов 5 декабря 1936 года. Наша Конституция является самой передовой, самой демократической в мире, — Сашка шпарил зазубренный с вечера материал, так, что даже Ленка Волкова посмотрела на него с удивлением и уважением. Вилен Дмитриевич, поджав губы произнес:

— Садись, Александр, отлично. А теперь кто мне скажет, какие еще права и обязанности предоставила нам наша самая передовая в мире Конституция? — Сашка поморщился, Карцев в принципе давал сложный материал интересно и понятно, но порой его уносило в такой пафос, что слушать было невозможно. Хотя, одноклассники воспринимали это, как должное, иногда сами вещая с такими же интонациями. А, вообще, вся эта классовая борьба, марксистская теория, постоянное цитирование Ленина и Сталина жутко раздражили, а самое главное, что все учебники были написаны со ссылками на эту теорию. Даже в предисловии к учебнику математики, ссылались на великие достижения Социалистической Революции. Хотя, может быть это только в школе так? В общении со Сталиным, Волковым или тем же самым Исой, несмотря на то, что Харуев был комсоргом, такого фанатизма он не замечал.

Подумав о Харуеве, Сашка вспомнил о ребятах-разведчиках. Как они там? Чем занимаются? Как дела на базе? Интересно, все ли необходимое для организации вертолетных курсов уже перебросили в Кубинку? Да и с самими курсами тишина. За эту неделю парня никто не трогал, даже Батин его не тревожил, общаясь только в рамках уроков физической и военной подготовки. Кстати, к Владимиру Ивановичу надо самому подойти, поинтересоваться, как быть с отрядом самообороны. Конечно, хорошо было бы туда вступить, наверняка, отношения с одноклассниками сразу бы улучшились, но ведь есть и другие обязательства, вот и надо узнать, есть ли они еще, а то стало складываться впечатление, что про Сашку просто все забыли.

После последнего урока парень отправился в спортзал. В самом зале физрука не было, нашел его Александр в, так называемой, оружейке, где хранились «мосинки» со спиленными бойками, макеты гранат, противогазы и прочая мелочевка. Сашка постучался и, приоткрыв двери, спросил:

— Можно, Владимир Иванович?

Батин занимался сборкой-разборкой винтовок.

— А, Александр, заходи, — прогудел физрук в усы, — давай помогай, — и сунул Сашке одну из винтовок. Парень вопросительно посмотрел на физрука. Тот, поняв его взгляд, уточнил: — Полная разборка. Сегодня из нашего наркомата прислали боевые, ну и патроны к ним, — Батин кивнул в угол, где стоял обычный деревянный ящик, забитый картонными пачками. Дело, в принципе, знакомое, конечно «мосинка» не его родной Корд, но оружие Сашка любил, и изучить трехлинейку не стало для него большой проблемой, тем более она была очень проста. Быстро разобравшись с винтовками, которые оказались старыми, с расстрелянными в хлам шестигранными стволами, ну а кто же даст в школу нормальное оружие, когда его на фронте не хватает. Физрук повернулся к парню:

— Ну, давай, излагай, не просто так же ты пришел, помочь мне, старику?

— Ага, старику, — буркнул Сашка, — Вы таких как я троих махом в бараний рог скрутите.

Батин хохотнул:

— Ну, таких как ты, пожалуй, троих не скручу. Двоих, это да, могу, — в самом начале недели на уроке физкультуры Владимир Иванович, заметив, как разминается Сашка, делая упражнения, показанные ему еще на базе Тихоновым, понятливо подмигнул парню, но дальше заострять на этом внимание не стал. Вот и сейчас он дал понять, что подготовку Александра принял к сведению. Кстати сказать, Сашка и так был физически покрепче своих одноклассников, хотя парней из его класса сложно было назвать рохлями, все с удовольствием занимались спортом. Но одно дело заниматься спортом в школе и секциях этого времени, а другое постоянно посещать тренажерный зал, оборудованный по последнему слову техники XXI века, да еще и с соответствующими методиками. Ну и потом, попав сюда, Сашка не упускал любой возможности потренироваться с ребятами из отряда Волкова. А парни эти, еще те волкодавы, закаленные в боях с бандитами на Дальнем Востоке, так и лезущими со стороны Китая на советскую территорию. И, судя по всему, Батин или был знаком с парнями Волкова, или сам проходил подобную подготовку. — Ну, так о чем поговорить хотел?

— Да, тут Коля Литвинов подходил. Зовет в отряд самообороны. Вот я и не знаю, что делать.

Владимир Иванович удивленно посмотрел на Сашку:

— Сашенька, — елейным голоском, не предвещавшим ничего хорошего, протянул он, — а ты у нас кто?

Саша растерялся.

— Нуу, ученик девятого класса.

— Да нет, Сашенька. Ученик — это твое задание. Ты у нас Сашенька младший лейтенант государственной безопасности. Присягу же ты давал?

— Да, давал, — Сашка действительно был приведен к Присяге в наркомате на Лубянке сразу после возвращения в Москву.

— Ну, так какого, ты мне тут голову морочишь?! — рявкнул Батин. — У тебя есть свое подразделение, где ты проходишь службу! Какой тебе к такой-то матери отряд самообороны?! Ведешь себя, как мальчишка!

Сашка насупился, и буркнул:

— А я и есть мальчишка, — нет, ну, правда, что орать-то?! Сами отправили в эту школу, ничего не объяснили, как дальше быть, что делать? То он ученик, то младший лейтенант госбезопасности. Ничего не понятно, а как решил спросить, сразу крик подняли. Вот зачем ему тогда эта школа, если с ровесниками ему общаться некогда, на уроках он учиться и после уроков тоже учиться. Общественная и комсомольская жизнь класса проходит мимо него, потому как он в этом ни в зуб ногой. Лучше бы он на базе остался. Там ему Харуев лучше всяких Карцевых и Ленок Волковых разъяснил бы весь этот марксизм-ленинизм! И за жизнь в Советском Союзе рассказал бы. А Никифоров и ребята помогли б. Да и Волкова с Милем всегда можно было расспросить о чем угодно. Хотя, Михаил Леонтьевич сейчас в Свердловске. Но все равно! А тут только гнобят! Стаин такой, Стаин сякой, то трусом обзовут, то несознательностью какой-то попрекают! А объяснить, в чем она должна заключаться эта сознательность, некому. Сашка развернулся и пошел на выход.

— Стаин, стой, я тебя не отпускал!

— А Вы мне не командир, товарищ бывший капитан! — Сашка не удержался и уколол Батина его же словами. Ну, а что, он разорался тут!

Батин долго смотрел на закрывшуюся за мальчишкой дверь. Да, странный парень. Очень странный. Володю Волкова он знал давно, еще с тридцать третьего года. После оккупации Японией Маньчжурии в 1931 году и провозглашения там марионеточного государства, ставшего сразу же враждебным по отношению к Советскому Союзу, участились провокации с сопредельной стороны. А когда Япония в 1933 году демонстративно покинула Лигу наций, ситуация обострилась до предела. Банды хунхузов и выходцев из белоэмигрантского движения, провоцируемые японской военщиной и тиранящие население приграничных сел, лезли через границу не переставая. Ни дня не обходилось без стычек, от простой перестрелки, до серьезных боестолкновений. Тогда-то к ним на заставу для усиления и прибыл отряд Волкова. Два Владимира быстро нашли общий язык, а впоследствии, пройдя вместе через множество боев и стычек, нередко прикрывая друг другу спину, и сдружились. Потом Волков, перебравшись в Москву, помог старому другу, комиссованному по ранению, устроиться учителем физической и военной подготовки в школу, где училась его дочь. Когда, теперь уже майор госбезопасности обратился к Батину с просьбой присмотреть за своим подчиненным, бывший капитан очень удивился. Откуда у такого зубра, как Волков в подчинении мальчишка, учащийся в школе. А после того как Володя сообщил, что парень имеет не самое низкое звание в их структуре, то вопросов стало еще больше. Но в НКВД не приветствовалось излишнее любопытство, тем более майор более чем прозрачно намекнул, что за подопечным присматривают с самого верха. Зная, где последнее время проходил службу друг, Батин догадался, кто это так интересуется парнем. А познакомившись с Александром поближе, понял почему.

Парень явно знал военное дело не понаслышке, а его взгляд говорил, что и повоевать мальчишке пришлось. У людей, поучаствовавших в боях, заглядывавших в лицо смерти, что-то меняется во взгляде. Не сведущему человеку это не заметно. Но Батин уже не раз видел такие же глаза у своих бойцов там, на границе. А еще практически с первых слов парня становилось понятно, что он никогда не жил в Советском Союзе и о жизни в стране имеет весьма смутные представления. Оговорка же в обращении, в первый же день их знакомства, намекала на то, что Саша явно выходец из эмигрантской среды, причем офицерской. Батин покачал головой и протянул себе под нос:

— Да, занятный паренек.

А Сашка шел домой, переваривая в себе очередную обиду. Не так он себе представлял жизнь в Советском Союзе. А собственно говоря, как он ее себе представлял? Может он думал, что передав Сталину базу и информацию, он будет гонять с вождем чаи и пользоваться всеобщей любовью и уважением? Да, конечно же, нет! Не настолько он был наивен, не смотря на возраст. Тогда на что же он рассчитывал? Да ни на что! Он изначально знал, что после того, как он сделает все задуманное, решать его судьбу будет Сталин. Так на что ему жаловаться. Ведь пребывая в первый раз в Москву, он вообще боялся, что его арестуют и расстреляют. А сейчас у него есть свое жилье, он ходит в школу. Да и с остальным все нормально. А непонимание с одноклассниками и неопределенность в будущем это все решаемые проблемы. Значит, и смысла нет, обижаться на судьбу. А то, что Батин на него наорал, тоже получается правильно. Ведь и, правда, вопрос-то оказался глупым. Сашка уже подходил к дому, как вдруг сзади услышал знакомый голос:

— Саня!

Парень обернулся, и улыбка сама наползла на его лицо:

— Петька, здорово! Вернулся! Давно ждешь?

— Да нет, не очень. Я же знал, что ты скоро придешь. В школу решил не идти, не зачем тебя светить.

— Ну и правильно! Так что мы стоим? Давай домой! Как съездил, как дома?

Петр нахмурился:

— Нормально дома. Потом расскажу. Ты сам-то тут как?

— Тоже нормально, потом расскажу.

Парни переглянулись и расхохотались. Жизнь продолжалась, а что она им преподнесет завтра, не так уж и важно. Они справятся со всеми трудностями! Перешучиваясь, Сашка с Петром поднялись в квартиру, переоделись и поставили чайник. Петр стал собирать нехитрую снедь на стол. Только уселись пообедать, как по комнатам раздался пронзительное и настойчивое треньканье телефонного звонка. Александр сначала даже не понял, что это телефон, после установки, он звонил только один раз, когда телефонисты проверяли связь. Парень стремительно бросился к аппарату:

— Алло, слушаю?

— Младший лейтенант государственной безопасности Стаин? — раздался в трубке жесткий, требовательный голос.

— Да.

— Завтра в 13–00 Вам с младшим лейтенантом Никифоровым, надлежит быть в Кремле. Форма одежды парадная. В 12–00 за Вами прибудет машина. Вам все понятно?

— Да. Завтра в 13–00 с Никифоровым в Кремле, машина прибудет в 12–00.

Не прощаясь, собеседник повесил трубку. Сашка поймал на себе вопросительный и встревоженный взгляд Петра:

— Ну, что там?! Кто звонил?!

— Завтра нас с тобой в Кремль вызываю в час дня. Машину пришлют в двенадцать. Быть в «парадке». Петь, что-то мне подсказывает, что нас опять будут награждать, — и парень расплылся в улыбке, а потом неожиданно для самого себя заорал: — Йохооооу! А, жизнь-то налаживается!

IV

Засиделись до поздней ночи. Сначала проверили и подготовили к посещению Кремля парадную форму, а потом, как сели обедать, так практически и не покидали кухню, рассказывая друг другу все, что произошло с ними за неделю, пока они не виделись. И если Петр имел понятие о том, что ему рассказывал Сашка, все-таки и сам не так давно закончил точно такую же школу в родном Тамбове, то для Александра рассказ Никифорова был тяжелым, пробирающим до самой печенки откровением. Парню даже стало стыдно за свои переживания о школьных проблемах и легкой выволочки от Батина. Что такое его мелкие неурядицы, по сравнению с тем, что сейчас переживает вся страна? Нет, если завтра он увидит товарища Сталина, надо будет обязательно проситься у него на фронт! А раз школа так важна, то, в конце концов, наверное, должна быть какая-то возможность подготовиться и сдать за 9-й класс экзамены экстерном, или еще как-то?! А то неправильно получается. Совсем рядом идет война, на фронте и в тылу гибнут люди, а он сидит на кухне, попивает чаек и читает, как какой-то там Герцен издавал «Колокол». Может быть это и важно, но ведь можно же все это изучить после победы. А пока, ему, как боевому летчику надо быть на фронте. Смогли же они с Никифоровым успешно отштурмоваться по переправам, значит, смогут и еще пользу принести. Правда, вспомнив жесткий, требовательный взгляд желтоватых глаз Сталина, Сашка сомневался, хватит ли у него решимости, начать такой разговор с Иосифом Виссарионовичем.

А Петр не останавливаясь, с надрывом изливал другу душу. Там, дома, он не имел права показать, насколько ему тяжело видеть уставшую, стонущую по ночам от болей в руках после тяжелой работы на заводе мать, сестренку, с жадностью уплетающую сгущенку из банки, а потом, под укоризненным взглядом мамы, смущенно отодвигающую такую вкусную штуку от себя. Соседей тетю Нину и дядю Колю, ждущих каждого письмеца от сыновей, особенно от Василия, воюющего где-то на Калининском фронте.

В один из вечеров, вернувшись от Лиды, он застал маму с соседкой, сидящих на кровати в обнимку и плачущих. Увидев Никифорова, женщины быстро вытерли слезы и тетя Нина быстро, стараясь не глядеть на Петра, выскочила за дверь. Никифоров с удивлением посмотрел вслед соседке и перевел взгляд на маму:

— Что-то случилось, мам? Что теть Нина такая заплаканная?

— Ничего не случилось, сынок, слава Богу. Доля наша такая бабья — плакать. Ждать, верить и плакать, чтобы легче стало. Ты не обращай внимания на нас. Просто писем они давно от Васьки не получали, вот и не находит себе места Нина. Когда на тебя…, - мать осеклась и перекрестилась, — когда тебя не было, мы с ней часто так вдвоем сидели, по-бабьи, — и женщина махнула рукой, — ужинать будешь?

Петр смотрел на маму, на ее поблекшие от слез глаза, рано постаревшее лицо, на большие, с узловатыми суставами, заскорузлые от производственной грязи руки и в груди поднимался тяжелый ком. Хотелось завыть, рванут со стола старенькую, застиранную, всю в штопках скатерть, скомкать, швырнуть ее об стену и мчаться на вокзал, на фронт, на войну, только бы не видеть мамочку, родную, любимую, единственную, когда-то такую веселую и задорную, потухшей и безжизненной! Даже смерть отца она пережила проще, найдя себе утешение в детях. А тут..! Хотелось! но Петр лишь нежно улыбнулся и произнес:

— Конечно, мам. Давай, я тебепомогу на стол накрыть?

— Садись уже помогальщик! — мама тоже улыбнулась и засуетилась по их тесной комнатушке, собирая на стол скудный ужин.

Все это проносилось как наяву перед глазами Никифорова. Рассказывая, он настолько погрузился в свои воспоминания, что перестал замечать Сашку. А парень сидел и внимательно, не перебивая, слушал друга, каким-то шестым чувством понимая, что тому надо выговориться, выплеснуть из себя всю боль, что он накопил в Тамбове. Петр рассказывал про Лиду, про то, что она ушла на фронт, и он очень боится за нее, и что они после войны обязательно поженятся, если останутся живы, Лида ему это обещала. Он рассказывал, какая она у него славная, добрая и нежная, а еще смелая и ответственная. А потом вдруг резко ни с того, ни с сего перескочил на рассказ о бомбежке, под которую они попали. Про разрушенный драмтеатр, про убитого мальчика, раненую женщину, которой, скорее всего, отрежут ноги. И снова о Лиде, о том, как они ее провожали. И что с ней едут на фронт еще три девушки, одну из них он даже как будто знает, но никак не может вспомнить, где и как они познакомились. А может, ему это показалось. Потом он рассказал, как провожали уже его. Что мама отпросилась с работы, и дядя Коля, сосед тоже был дома после ночной смены. Они все вместе пошли на вокзал. Мама плакала, а ему было ее жалко, он, как мог, старался ее утешить, но тщетно. Верка тоже плакала. Вспомнив о Верке, Петр поведал, что неугомонная девчонка все-таки вытащила его к себе в школу, чтобы он рассказал их классу, как воевал и как его награждал товарищ Сталин. А он не знал, что рассказать, потому что нельзя детям рассказывать о том, что он пережил на фронте. И он рассказывал им только про товарища Сталина. А на вопрос за что ему дали орден, сказал просто, что это большая военная тайна и товарищ Сталин велел никому никогда об этом не рассказывать. Чем заработал восхищенные взгляды Веркиных одноклассников. Петр вынырнул из воспоминаний. Сашка уже клевал носом, глядя осоловелым взглядом на столешницу.

— Да, ты Саня, уже спишь. Давай ложиться будем, завтра вставать рано. Мне еще с утра в наркомат надо успеть, отметиться в кадрах о прибытии из отпуска, а тебе в школу отпроситься.

Сашка кивнул и поплелся к койке, на ходу стягивая рубашку.

Утром еле продрали глаза, но очень быстро расходились. Петр, быстро выпив чай, умчался отмечаться. Сашка вышел из дома через полчаса после Никифорова, глубоко вдохнул морозный воздух, прогоняя остатки сна, и направился к школе, размышляя у кого ему отпрашиваться и по какой причине. Не говорить же, что его в Кремль вызывают. Легенду разрушит, да и не поверят просто. Придется опять идти к Батину, хотя после вчерашнего не особо хочется, не хорошо они расстались с Владимиром Ивановичем. Отряхнув с ботинок снег, зашел в холл и сразу свернул к спортзалу. Физрука не было. «Оружейка» тоже была закрыта. Значит, пока не подошел. Сашка решил подождать, время до первого урока еще было. Буквально через несколько минут появился Батин.

— Здравствуйте, Владимир Иванович.

— И тебе не хворать, — физрук вопросительно взглянул на парня.

— Вы меня извините за вчерашнее, не прав был.

— Проехали, я и сам погорячился, — и Владимир Иванович протянул Сашке руку. Рукопожатием закрыли инцидент. — Ты только извиниться или еще что-то есть?

— Есть. Меня сегодня в Кремль вызывают к часу. В двенадцать машина придет к этому времени надо уже готовым быть, так что придется после второго урока отпрашиваться, а я не знаю, что говорить.

— В Крееемль, — удивленно протянул Батин, — да еще и машину пришлют? Ну, ты, брат, даешь! Ладно, не бери в голову, после урока просто иди домой, а с твоими учителями я сам все решу. Еще что-то?

— Нет, все. Спасибо, Владимир Иванович! — Сашка радостно махнул головой.

— Тогда беги в класс, скоро звонок будет.

— Уже лечу, — и Сашка скорым шагом отправился на занятия, а Батин вслед за ним пошел к Елене Петровне, отпрашивать Александра.

Два урока пролетели незаметно. После звонка Сашка молча собрал школьные принадлежности в портфель и направился на выход из класса. Тут в спину ему раздался возмущенный голос Волковой:

— Стаин, а куда это ты собрался?!

Сашка удивленно обернулся. Ленка игнорировала его всю неделю и тут вдруг решила что-то спросить. Парень напрягся, приготовившись к очередной пакости от несносной девчонки:

— Надо мне. По делам. Я отпросился, — буркнул он.

— Аааа. Ну, раз отпросился, то ладно, иди, — милостиво разрешила девушка и отвернулась, давая понять, что больше вопросов не имеет. Изумлению Сашки не было предела! И это все? А как же высказаться в его адрес с очередными обвинениями, пристыдить за пропуск уроков? Александр не узнавал одноклассницу. Что это с ней произошло?! Но такая Ленка ему нравилась больше, а гадать о причинах ее поведения, сейчас не было времени. Надо поспешить.

Никифоров уже ждал рядом с домом. Быстро зашли в квартиру, переоделись в «парадку», осмотрели друг друга на предмет наличия нарушений в форме одежды и ровно в двенадцать вышли из дома. Машина с уже знакомым шофером ждала их у подъезда. На въезде в Кремль предъявили незнакомому лейтенанту госбезопасности пропуска, выданные еще Волковым. Тот их внимательно изучил. Зайдя в караульное помещение, куда-то позвонил и пропустил в Кремль, выделив сопровождающего. Сержант госбезопасности довел их до кабинета, в котором кроме десятка деревянных стульев ничего не было, и сказал ожидать здесь, пока их не вызовут. Кто и куда их должен вызвать, сержант не сказал.

Через некоторое время открылась дверь, и в кабинет зашел еще один человек. Сашка с Никифоровым не сразу узнали в этом подтянутом лейтенанте ВВС Михаила Леонтьевича. Миль выглядел неважно, с осунувшимся лицом, синяками, под красными, впалыми от усталости глазами. Но, тем не менее, конструктор тепло поздоровался с друзьями и с живым интересом стал расспрашивать их о последних новостях. Кое-что рассказал и о себе.

После возвращения в Москву в тот же день, он самолетом вылетел в Свердловск, где его встретил злой и задерганный, но в то же время заинтригованный Николай Ильич Камов. Их 290-й завод винтокрылых аппаратов еще не был полностью развернут на новом месте после эвакуации и частью находился в Билимбае, а частично был разбросан по всей железной дороге от Москвы до Урала. И тут из Государственного Комитета Обороны приходит приказ создать из его конструкторского бюро по вертолетостроению два новых, отдельных КБ Камова и Миля с дислокацией в Билимбае и Люберцах соответственно[i]. То есть получается оборудование, людей, наработки надо каким-то образом делить и часть отправлять обратно в Подмосковье. Зато в работе давался полный карт-бланш.

Камов недоумевал:

— Что там такого произошло в Москве, Михаил Леонтьевич, что сначала Вас срочно, без объяснения причин срывают с эвакуации завода, потом перекраивают к черту нам все графики, а теперь дают два отдельных КБ и полное содействие?! И это после провальных войсковых испытаний. В сентябре мне кое-как удалось отстоять наше направление, а уже в ноябре я чувствую себя именинником.

— Много сказать не могу, Николай Ильич, я под такими подписками, что теперь даже спать боюсь ложиться, чтобы во сне чего-нибудь не сказать лишнего. Просто получены убедительные доказательства перспективности развития винтокрылых машин.

— Вот как? И кто же? Немцы, американцы?

Миль только покачал головой и развел руками, показывая, что говорить об этом не может.

— В дополнение могу сказать одно, скоро будет открыт специальный расчетный центр, который будет работать только на авиастроение. Скорость и точность расчетов возрастет на порядки, это просто чудо какое-то!

Камов пренебрежительно махнул рукой:

— Ай, Михаил Леонтьевич, ерунда это. Даже если и откроют такой центр, все равно в первую очередь он будет работать на Яковлева и Микояна, а в самую последнюю на нас.

— А вот и нет! Товарищ Сталин пообещал, что для наших КБ в обязательном порядке будет зарезервировано время для проведения всех необходимых расчетов.

Николай Ильич недоверчиво покачал головой:

— Хорошо, если так, но верится с трудом. Как хозяйство делить будем?

— Да уж разделим, как-нибудь, — улыбнулся Миль, — тем более я к Вам тоже не с пустыми руками. Михаил Леонтьевич показал Камову на папку с чертежами и расчетами вертолета Ка-15, первой серийной машины Николая Ильича.

Сашка с Никифоровым увлеченно слушали Миля и не заметили, как в комнате появился еще один человек.

— Так, так, так. Делимся секретными сведениями, Михаил Леонтьевич? — в строгом голосе Волкова слышалась усмешка.

— Помилуйте, Владимир Викторович, какие секреты? Рассказываю ребятам, как съездил в Билимбай. А на счет секретности, так вот этот молодой человек, самый главный наш секрет, — и Миль кивнул головой в сторону Александра. Парень от всеобщего внимания смутился и покраснел, отчего все вокруг рассмеялись, что еще больше смутило Сашку.

— Здравствуйте, товарищи! — Волков весело оглядел всех присутствующих. — Рад Вас всех видеть!

— Здравствуйте, товарищ майор государственной безопасности! Давно в Москву вернулись?

— Ночью прилетел. Домой вот только переодеться успел забежать, да своих обнять.

Вот и стало понятным странно миролюбивое настроение Ленки. Вернулся отец, и она не захотела омрачать себе радость очередным скандалом с одноклассником.

— Как там на базе? Как ребята? Иса, Алексей?

— Все в порядке, все отлично, передают вам горячий и пламенный комсомольский привет.

— И Вы им привет передавайте! Когда обратно?

— Пока не знаю, но думаю, что скоро.

— А можно с Вами? Ну что мне тут делать, мне на фронт надо! — вырвалось у Сашки.

Волков, приподняв брови, посмотрел на парня:

— А учиться кто за тебя будет и курсантов учить?

— Учиться и экстерном можно. А курсантов все равно нет, и неизвестно когда будут! — упрямо гнул свою линию мальчишка.

— Нет, так будут! Давай голову мне не морочь! — осадил Сашку майор.

Парень надулся и буркнул себе под нос, чтобы не слышал Волков:

— Будут, будут. Когда они будут? Все равно отпрошусь на фронт!

Но старого чекиста было не провести:

— Ты никак, дружок, к Иосифу Виссарионовичу с этой глупостью обратиться хочешь через голову прямого начальства? Так вот, очень не рекомендую тебе делать такую глупость. Товарищ Сталин с тобой цацкаться как я не будет. В общем, если не хочешь получить на орехи, лучше оставь свои доводы при себе.

— А мы что, сейчас к товарищу Сталину? — попытался разрядить обстановку Михаил Леонтьевич.

— Да. И нам уже пора. Волков еще раз строго посмотрел на парня: — Санька, только давай без глупостей, навоюешься еще. Понял меня?

— Понял! — обиженно буркнул Сашка.

Волков удивленно уставился на подчиненного:

— А вот теперь я не понял!

— Понял, товарищ майор государственной безопасности! Есть, без глупостей! — вытянулся по стойке смирно парень.

— То-то! Все пора. Двигайтесь за мной, — и майор, развернувшись, направился на выход. Остальные потянулись следом.

Поскребышев, кинув взгляд на вошедших, кивком головы, как старых знакомых поприветствовал их. И тут же, подняв трубку, сообщил Сталину о прибытии вызванной группы людей. В этот раз ждать никого не пришлось, пригласили в кабинет сразу. Войдя вытянулись по стойке смирно:

— Товарищ Верховный Главнокомандующий, майор госбезопасности Волков, младшие лейтенанты госбезопасности Стаин и Никифоров и лейтенант Миль по Вашему приказанию прибыли.

Сталин был не один. Напротив него у рабочего стола сидел еще кто-то. Сталин поднялся со стула, чтобы поприветствовать вошедших. Тут же встал и посетитель. Смутно знакомое Сашке лицо, на малиновых петлицах три генерал-лейтенантские звездочки. Кто же это может быть? Понятно, что кто-то из знаменитых военачальников этой войны. Но вот кто? Точно не Жуков и не Рокоссовский, их парень знал хорошо. Сталин тем временем подошел к ним и с улыбкой произнес:

— Здравствуйте, товарищи!

— Здравствуйте, товарищ Верховный Главнокомандующий!

Иосиф Виссарионович с улыбкой кивнул и, обернувшись к незнакомому генералу, сказал:

— Товарищ Василевский, Вы просили познакомить Вас с людьми, лишившими группу армий «Центр» организованного снабжения. Вот они, — Сталин кивнул на вошедших, — а конкретно лейтенанты государственной безопасности Стаин и Никифоров, а товарищи Волков и Миль им в этом помогали.

— Товарищ Сталин, но Вы же сказали, что мосты уничтожили летчики? — Василевский удивленно уставился на Сашку. Ну, никак не был похож этот совсем молоденький паренек на человека, способного хладнокровно провести успешную штурмовку хорошо обороняемых средствами ПВО объектов. Школьник и школьник. Хотя видно, что к форме парень привычен.

— А товарищи Стаин и Никифоров и есть летчики, только это очень секретные и очень хорошие летчики, — молодые люди покраснели. Приятно, когда тебя хвалят. А еще в голове вихрем крутились мысли, оговорился товарищ Сталин, повысив в разговоре их на одно звание, или нет? Что ни говори, а в каждом военном присутствует определенная доля честолюбия и здоровых амбиций. — Как Вы думаете, Александр Михайлович, какой награды достойны эти товарищи?

— Награждение у нас прерогатива Президиума Верховного Совета, но как по мне, то самой высокой, товарищ Сталин. Срыв стратегических планов противника, приведший к существенному ослаблению наступательного потенциала, в самый разгар наступления, — Василевский уважительно посмотрел на парней.

— Вот и Президиум думает так же, — Сталин, как бы соглашаясь с Василевским и самим собой, задумчиво покивал головой. Он долго размышлял, как наградить парней. По важности выполненной задачи напрашивалось представление к званию Героя Советского Союза, но не слишком ли это будет? Ведь буквально три недели назад он уже награждал их. В то время, когда армия терпела одно поражение за другим, докатившись до столицы, его принципиальной позицией было не баловать людей наградами. Но тут совсем другой случай, уж очень серьезные были последствия их отважных действий. Однако все равно неуверенность в правильности такого решения была. Поэтому он и задал этот вопрос Василевскому, проверяя себя, верным ли оно было. И сейчас, получив подтверждение своим выводам от уважаемого им генерала, он отбросил всякие сомнения. — Ладно, Александр Михайлович, не будем Вас задерживать, работы у Вас много. А я займусь приятной обязанностью.

— До свидания, товарищ Сталин.

— До свидания, товарищ Василевский.

Генерал-лейтенант покинул кабинет, а Сталин, подняв трубку телефона, сказал:

— Заносите, Александр Николаевич.

Буквально через мгновение открылась дверь, и вошел Поскребышев, неся на подносе, накрытом кумачовым полотном, коробочки с наградами, наградные удостоверения и красную гербовую папку с Указами. Он поставил поднос на стол и тихо покинул кабинет. Сталин подошел к столу:

— Обычно награждением у нас занимается Председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Иванович Калинин, но учитывая известные всем нам обстоятельства, он поручил мне эту почетную обязанность.

Открыв папку, Иосиф Виссарионович тихим голосом стал зачитывать Указ о награждении за выполнение особо важного задания Верховного Главнокомандования разведчиков Волкова и техников Миля медалями «За боевые заслуги», такой же медали удостоились майор Максимов из 643-го БАО и подполковник Когрушев. Разведчикам Волкова были еще и присвоены следующие очередные звания. Затем с той же формулировкой, но уже орденом Красной звезды наградили Михаила Леонтьевича с присвоением ему внеочередного звания капитана. Волкова наградили орденом Ленина, без присвоения очередного звания, но его он получил совсем недавно. По радостно сияющим глазам майора было видно, что он не ждал столь высокой награды. И вот, наконец, очередь дошла до Сашки с Петром. Сталин еще раз внимательно посмотрел на вытянувшихся перед ним с красными от волнения лицами парней и, усмехнувшись, открыл еще один Указ:

— Указом Президиума Верховного Совета СССР, за проявленные мужество и героизм при выполнении особо важного задания Верховного Главнокомандования, за уничтожение железнодорожной и автомобильной переправы на реке Березине и уничтожение железнодорожной переправы в районе станции Куприно, что привело к срыву наступления немецких захватчиков на столицу нашей Родины город Москву, присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» Никифорову Петру Степановичу с присвоением ему очередного звания лейтенанта государственной безопасности!

Петр с каменным лицом и на негнущихся ногах подошел к Сталину. Иосиф Виссарионович крепко пожал ему руку и со словами благодарности за совершенный подвиг вручил две коробочки с наградами и наградные книжки.

— Служу Советскому Союзу! — срывающимся от волнения голосом крикнул Никифоров.

— Не надо так кричать, товарищ Никифоров, — Сталин, улыбнувшись, шутливо повертел мизинцем в ухе, — совсем оглушили товарища Сталина.

— Извините, товарищ Сталин, — и Никифоров сам не свой вернулся в строй. А Сталин продолжил:

— Присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» Стаину Александру Петровичу с присвоением ему очередного звания лейтенанта государственной безопасности!

Сашка так же, как и Петр, еле передвигая от волнения ноги, подошел за наградами. Все повторилось, только наученный опытом товарища, свое «Служу Советскому Союзу» парень произнес негромко. Но все равно на слове «Советскому» дал петуха. Когда церемония была завершена, Иосиф Виссарионович махнул рукой со словами:

— Давайте, надевайте свои награды, я хочу посмотреть на героев при полном параде, — а сам подошел к телефону и, подняв трубку, сказал: — Можно.

Появился Поскребышев с еще одним подносом, на котором стояли бутылка вина, пять бокалов и вазочка с фруктами. Расставив все это на столе, Александр Николаевич, подошел к награжденным и тихонько передал Волкову шпалы для новоиспеченных лейтенантов и Миля. Тепло поблагодарив секретаря Сталина, Владимир Викторович быстро прикрепил знаки различия на петлицы ребят и Михаила Леонтьевича. Вместе с Поскребышевым в кабинет просочился еще один мужчина в гражданском костюме с фотоаппаратом. Сталин, с улыбкой доброго дедушки, терпеливо ждал, пока награжденные приведут форму в соответствие с новыми званиями и наградами. Когда суета улеглась, он взял в руки бутылку с вином и сам открыл ее находящимся тут же на подносе штопором. Наполнив бокалы на три четверти тягучей рубиновой жидкостью, Иосиф Виссарионович взял один из них и приглашающе махнул рукой:

— Подходите, товарищи, берите бокалы, такие высокие награды следует отметить. Потом глянув на Сашку добавил: — И хотя распитие вина школьниками у нас не поощряется, но для Героя Советского Союза можно сделать небольшое исключение. Сашка подошел к столу красный от радости и смущения, и вместе со всеми взял вино. Сталин еще раз оглядел веселым взглядом присутствующих и продолжил: — Сегодня мне выпала великая честь вручить вам высокие награды. Заслуженные награды. Да, сейчас мы редко награждаем наших героев. Когда наши войска, отступая, докатились до Москвы это несвоевременно. Но вы все сделали большое дело, которое повернет ход войны в нужное нам русло. А значит и награжденных станет больше, и радости у советских людей будет больше, и победа станет ближе. А сейчас я хочу выпить за вас, за тех, кто приближает своими трудами нашу победу. Ура!

— Ура! — поддержали его присутствующие и опустошили бокалы, фотограф все это время снимал происходящее с разных ракурсов. Сашка тоже выпил до дна и у него, непривычного к спиртному, сразу зашумело в голове, а в теле появилась легкость. Странное состояние, но парню оно не понравилось. Он привык контролировать себя, а сейчас слабость накатывала на него сама, а еще и сказывался стресс от награждения. Сашка, чтобы никто ничего не заметил, отвернулся ото всех, делая вид, что разглядывает кабинет, а сам, крепко зажмурив глаза, сделал несколько глубоких вздохов, с силой проведя рукой по лицу. Опьянение немного отпустило. Взрослые заметили состояние мальчишки, но виду не подали, лишь с улыбками понимающе переглянулись между собой. В завершение сделали еще один общий снимок, и Сталин отпустил их, пожелав особо не отмечать радостное событие. На что получил заверения, что никто и не собирался. Слишком много было у каждого из них дел.

Возбужденной толпой вывалились в приемную, где их еще раз поздравил от себя лично Поскребышев. Попрощавшись с Милем, который спешил по делам своего КБ в наркомат авиационной промышленности, уже втроем направились в кабинет к Волкову. Зайдя к себе, Волков серьезно посмотрел на парней:

— Еще раз поздравляю! Обошли меня по наградам. Так скоро и в званиях обскачете.

— Да, что Вы Владимир Викторович, нам до Вас еще служить и служить.

Волков улыбнулся, покачав головой. Он то знал, как быстро на войне можно вырасти в наградах и в званиях, вот только какой ценой дается такой рост он тоже хорошо знал. Перед глазами встали трещины от пуль на блистере вертолета и эти мальчишки с черными кругами под глазами от пережитого страха и усталости, улетающие на изрешеченной пулями и осколками машине в ночь, во второй подряд боевой вылет.

— Ладно, я же не против, обгоняйте. А теперь о главном. Петр, — майор посмотрел на Никифорова, — как ты уже понял, теперь ты у нас в штате на постоянной основе. Перевод в НКВД уже оформлен, сегодня зайдешь в кадры в наркомате, они тебе выдадут все документы. Должны были еще утром, но видимо не успели. Дальше, — Волков задумчиво замялся, — завтра едете в Кубинку, через два дня прибудут курсанты, проверите все ли готово к их размещению и обучению. В принципе, этим должен заниматься знакомый вам майор Максимов, бывший командир 643 БАО, но и вам не помешает все осмотреть. Петр, подберешь там себе комнату, не вечно же тебе у Александра жить. Инструкторам должны были выделить жилье. Видя, что Никифоров с Сашкой хотят что-то сказать, майор махнул рукой, останавливая их. — Все вопросы потом. На один отвечу сразу. Майор Максимов теперь начальник курсов по подготовке пилотов и штурманов вертолетов. Вы инструкторы. Владимир Викторович опять жестом руки остановил готовые вырваться у парней вопросы. — Кто и что будет преподавать, разберетесь сами. В течение трех дней вы должны представит Максимову программу обучения курсантов. Сашка с Петром уже даже не пытались что-то сказать, каждое слово, сказанное Волковым, было как обухом по голове. — Будет у вас еще один инструктор из знакомых вам техников. Его пришлет Михаил Леонтьевич, это на его усмотрение. Но решение по утверждению кандидатуры принимаешь ты, Александр. Ты теперь заместитель начальника училища по учебной части. Надеюсь против кандидатуры Петра ты ничего не имеешь?

Сашка отрицательно замотал головой:

— Нет, товарищ майор, я только за!

— Вот и отлично! В общем, весь обучающий процесс на тебе. Все равно, чему учить курсантов лучше тебя никто не знает. Максимов решает административные вопросы и все, что связано с материально-техническим обеспечением. Сашка смиренно кивнул. — И еще одно. Для соблюдения секретности, форму будете носить летную. Звания, остаются ваши лейтенантские, рано вам еще со шпалами щеголять[ii]. Вот ваши новые документы и знаки различия, — майор вытащил из сейфа командирские удостоверения, продовольственные, вещевые и денежные аттестаты на имя лейтенантов ВВС Стаина и Никифорова и голубые петлицы с двумя кубарями и вручил их парням. — Удостоверения сотрудников государственной безопасности не светить, если только в крайнем случае. Я бы вообще их у вас забрал от греха, но не положено. Ну, вот теперь вроде все. Вопросы?

Первым высказался Никифоров:

— Товарищ майор, какой из меня инструктор? Я сам только недавно училище штурманов ГВФ закончил[iii].

— И это мне говорит отличник учебы? С какими оценками ты закончил училище?

Петр замялся:

— С отличными.

— Вот и не морочь мне голову. Недавно закончил, значит, все помнишь, чему и как учили, научить сможешь. У тебя такие же вопросы? — Волков требовательно посмотрел на Сашку. Парень задумался. В принципе все было и так ясно. Решение об их назначении принято на самом верху, наверняка Иосифом Виссарионовичем, так что спорить и что-то доказывать бесполезно, только нервы зря потратишь. А с остальным, пока не будет определенности с программой обучения и материально-технической базой, ничего не ясно. Сашка тряхнул головой:

— Нет. Пока вопросов нет. Но они будут. Потом.

— Задашь их майору Максимову.

— А если он не сможет мне на них ответить?

— Значит, ждешь меня. И учись работать без няньки, спрашивай у знающих людей, анализируй, делай выводы. Ты же не только летчик, ты же еще сотрудник государственной безопасности! Сашка молча кивнул. А что тут сказать? Майор действовал в соответствии со старым армейским принципом — не хочешь — научим, не можешь — заставим. А лишние разговоры в таком случае могли только прибавить головной боли, которой и так было выше крыши. — Значит, вы свободны, а у меня дел полно. Завтра еще буду в Москве, вечером зайду к тебе, — Волков взглянул на Сашку, — и повторюсь за товарищем Сталиным, чтобы мне без отмечаний!

— Да какие тут отмечания, когда не знаешь теперь за что хвататься!

Волков расхохотался:

— Кто у меня недавно на фронт просился? Вот тебе и будет здесь свой фронт!

— Да уж лучше бы на фронт!

— Все, я вас не вижу и не слышу! — и Волков, достав из сейфа какие-то бумаги, уткнулся в них. А озадаченные друзья отправились на Лубянку за новыми документами Никифорова. Им было что обдумать и обсудить по дороге.

[i] Простите меня, камовцы, но по сюжету книги не творить вам на Ухтомском вертолетном, придется работать в Томилино. Дело в том, что именно в Люберцах с 1955 находилось и находится по сию пору знаменитое ОКБ «Камов», ныне АО «Камов» холдинга «Вертолеты России», а в Томилино как раз был «Московский вертолетный завод им. М.Л.Миля», сейчас это Национальный центр вертолётостроения имени М. Л. Миля и Н. И. Камова. Просто дело в том, что 290-й завод винтокрылых аппаратов, на котором работали Н.И. Камов и М.Л. Миль в 1941 года эвакуировался в Билимбай именно из Люберец. Вот мы вместе с товарищем Сталиным и решили вернуть Михаила Леонтьевича на базу родного завода. Тем более автомастерские, которые там откроют после эвакуации 290-го в реальной истории, в моей истории еще не открыли.

[ii] Звание лейтенанта государственной безопасности до 1943 года соответствовало воинскому званию капитана РККА (одна шпала в петлицах).

[iii] Петр закончил 2-ю авиационную школу Гражданского Воздушного Флота СССР имени Петрова, которая готовила лётчиков и штурманов для ГВФ и ВВС РККА. А вот так примерно должен выглядеть аттестат Никифорова, если кому интересно, только это аттестат летчика, а не штурмана, штурманский не нашел:

V

Сталину не спалось. В голове крутились разные мысли. Наступление немцев под Москвой, ценой ужасных потерь и неимоверных усилий всей страны удалось приостановить. Немалую роль в этом сыграли и эти двое летчиков, которых он сегодня наградил. Мальчишка из будущего и простой штурман бомбардировочной авиации, только в этом году закончивший училище. Вот уже полтора месяца, как они появились в Кремле, придав Сталину сил и подарив надежду в одни из самых тяжелых моментов жизни. Да, там, в том мире или времени, советские войска остановили врага на подступах к столице, разбили и в конечном итоге, спустя три с половиной года задушили прямо в его логове. Но здесь, в середине октября он этого еще не знал, и поступившая информация буквально вдохнула в него новые силы. И в то же время эти знания давили тяжелым грузом. Какие решения ему теперь принимать, кому можно доверять, как поведет себя близкое окружение, узнав то, что знает он?

Полтора месяца он владеет сведениями, о которых может только мечтать любой правитель. Но так и не принято решение, как ими воспользоваться. Да, часть информации он сообщил Генеральному штабу под видом разведданных. Какая-то информация ушла ученым, конструкторам, медикам. Но это крупицы. С теми знаниями, что имеются в Ковчеге, можно сделать намного больше. А можно и потерять все. Любая, самая маленькая утечка, и его уничтожат. Свои же уничтожат! Из страха, из жажды власти. Уж он-то знал, какое кубло представляют собой его соратники по партии, и это он еще почистил партию от самых яростных разрушителей и болтунов. Как там его назвали потомки? Кровавый тиран, маньяк, убийца! Что ж, пожалуй, так. Но он готов платить такую цену за идею.

А если информация уйдет за границу? Не важно, к противникам или к союзникам. На Советский Союз тогда накинутся все, уничтожат, не считаясь ни с какими потерями! Этого никак нельзя допустить! Поэтому надо еще много раз все хорошенько обдумать. В таком случае, может зря он посвятил в самую главную тайну страны Волкова, Миля и еще несколько сотен людей? Может, лучше было изолировать Стаина, выкачать из него все знания, а потом сделать так, чтобы парень исчез? Пожалуй, это было бы сделать целесообразней, но что-то не дало ему тогда так поступить. А теперь уже поздно.

Сталин встал с продавленного дивана, натянул на ноги разношенные сапоги, подошел к столу и, набив трубку, закурил. Он мерно расхаживал по комнате, уставившись в пол и пуская клубы дыма.

Нет, все-таки все верно. Людей привлекать надо. Только людей преданных и проверенных. Пока к тайне допущены только такие. Сомнения вызывают разве что Миль и его техники, но исходя из того, что он прочитал об этом человеке, тот не должен предать. На всякий случай за ними присмотрят, есть кому. Да и семья не даст совершить глупость. К семье отношение у Михаила Леонтьевича трепетное, Сталин знал об этом из мемуаров самого Миля и его дочерей. Здесь можно сыграть. Иосиф Виссарионович вернулся к столу и, не садясь, сделал на листке пометку: «Миль, сын, спасти!»[i]. И Лаврентия надо предупредить, кого трогать нельзя ни в коем случае. А то он может. Да, Лаврентий, Лаврентий, значит, и ты меня предашь. Дурак! И долго ты прожил после своего предательства?! От мыслей о соратнике Сталин разнервничался. Налил «Боржоми» и медленно выпил. А вот Власик до конца оставался преданным. Кто еще? Из НКВД больше никого, может и есть такие, даже наверняка, но он о них не знает. А значит держать их на цепи и подальше. Пусть несут службу втемную. Из военных пока только относительное доверие вызывают Василевский и Рокоссовский. В партии доверять нельзя никому! Непредсказуемы и властолюбивы!

Иосиф Виссарионович поднес мундштук к губам, но, заметив, что табак потух, в сердцах выбил трубку в пепельницу и тихо выругался по-грузински. Усевшись за стол, вытащил из ящика пачку Герцеговины и выпотрошил несколько папирос. Пальцы привычно делали свое дело, а мысли тем временем текли дальше.

Там в будущем его назовут Кровавым Диктором и Красным Императором. Глупцы! Да будь у него та безграничная власть, которую ему приписывают! Нет у него такой власти, и никогда не было! Все время приходится лавировать между группировками внутри партии, блюдя баланс интересов. Один неверный шаг и сожрут хищники, закаленные в революционной борьбе. А тогда всему делу, которому он посвятил себя без остатка, конец!

Он нервным движением руки смахнул рассыпанный табак со стола. Следом на пол полетела пачка папирос.

Даже в это тяжелейшее время, когда само существование первого в мире государства рабочих и крестьян находится под угрозой, рядом с ним нет тех людей, которым можно безоговорочно довериться. Пока их всех сплотил общий враг, но как только война будет закончена, опять начнется грызня. Шакалы! Глупые, недальновидные шакалы! Вот так и профукали СССР!

Сталин потер рукой грудь со стороны сердца. Сдавило. Надо успокоиться, он еще нужен своей стране. Тем более сейчас.

Ну что же, мы еще поборемся! А пока надо выращивать из молодых, еще не замазанных в подковерной возне, преданных людей, соратников. Тех, для кого Советский Союз и дело коммунизма будет целью все жизни, ее смыслом. Сделать ставку на тех парней и девчонок, что сейчас гибнут на фронтах. И его наиважнейшей задачей становится сохранить как можно больше их жизней. Сейчас, когда он знает будущее, он не допустит таких потерь, какие были в той истории. По крайней мере, сделает для этого все возможное.

Эх, Саша, Саша, что же ты не смог попасть к нам пораньше, скольких ошибок удалось бы избежать? При мыслях о парне Сталин улыбнулся. Нравился ему этот мальчишка своей непосредственностью и ответственностью. А еще преданностью и чувством долга. Нет, преданностью не ему, товарищу Сталину и не партии большевиков, а тем людям, с которыми он был там в бункере. И это даже хорошо, что он политически безграмотен. Значит надо вложить в него правильные мысли, идеи и чаянья. А пока посмотрим, как он справится с поставленными перед ним задачами. Сталин еще раз усмехнулся. Надо же, не нравится ему, что его в школу отправили! Учись, товарищ лейтенант. Это необходимо тебе, мне и всем тем людям, которые будут с тобой рядом. Ты должен стать настоящим советским человеком, и ты станешь им! Хотя, в чем-то Александр и прав, может и правда, слишком много на него нагрузили и вполне возможно обойтись без этих танцев с учебой. Но где еще он сможет пообщаться с такими же ребятами, понять, чем они живут? Поэтому пусть пока будет так, а дальше посмотрим. А сейчас надо постараться уснуть, уже через четыре часа назначено заседание ГКО. Из глубины страны к Москве стягивались резервы, и вот-вот планировалось контрнаступление, необходимо было решить множество разных вопросов, а для этого надо быть отдохнувшим.

Знакомая дорога до Кубинки. Разбитая траками танков и колесами грузовиков, растоптанная сапогами пехоты, местами она была непроходимой для их приземистой эмки, и приходилось объезжать грязно-снежное месиво по обочине. Благо они были не первые, объезды были хорошо укатаны, но, тем не менее, пару раз приходилось выходить и выталкивать севшую по брюхо в снег машину. Полтора часа туда, полтора часа обратно. Три часа только в дороге. Хорошо, что в школе не надо ходить на все занятия, но не всегда необязательные к посещению уроки идут последними в расписании. Придется как-то подстраиваться под все, что решил навалить на него товарищ Сталин. Сашка так и не понял, почему Иосиф Виссарионович считает его учебу в школе настолько важной, что для него, простого лейтехи выделили отдельный автомобиль из гаража НКВД. Да, Волков в свое время ни капли не преувеличил, сказав, что Сашка будет, как большой начальник, ездить на службу на машине. Теперь достаточно позвонить по телефону и эмка с немногословным сержантом НКВД за рулем в его распоряжении. Причем в любое время дня и ночи. И спецпропуск у него есть для перемещения по городу в комендантский час. Все условия, только учись сам и учи других.

А вот с «учить других» были проблемы. Ну не знает он, как это делать. И Никифоров не знает. Первая загвоздка возникла у них с Петром еще на стадии составления учебного плана. Они понятия не имели, что это такое и как этот документ должен выглядеть. Пришлось идти к директору школы и просить показать школьный учебный планы. Елена Петровна, конечно, безмерно удивилась такой странной просьбе своего не менее странного ученика, но, памятуя откуда ей звонили о зачислении Александра в девятый класс, вопросы задавать не стала и даже рассказала, как делаются подобные документы. Ничего сложного, но покорпеть придется. А для этого надо понимать уровень подготовки курсантов, их образование, физическую подготовку. Сашка сразу предупредил, что курсанты должны хотеть летать, но при этом готовых летчиков ему не надо. Он запомнил, как когда-то подполковник Пьяных обмолвился, что легче сделать вертолетчика из стороннего человека, чем переучить готового летчика с самолета на вертолет. Почему так, Сашка не задумывался, но слова эти запомнил хорошо и, не желая еще больше осложнять себе в будущем жизнь, озвучил их в разговоре со Сталиным. Парень не сомневался, что был услышан и его пожелания приняты к сведению.

Вчера они с Никифоровым согласно приказу Волкова уже побывали в Кубинке. Доложились уставшему и издерганному майору Максимову, который, глядя на них красными от недосыпания глазами, казалось, не понимал, о чем ему говорят и чего от него хотят. Потом в его взгляде стало появляться понимание:

— Значит, вы будете инструкторами? Я почему-то так и думал. Временное помещение для размещения курсантов готово, с довольствием тоже все вопросы решены, осталось только принять курсантов. Вообще, впервые такое, чтобы интенданты из сапог выпрыгивали, удовлетворяя заявки. Видать накрутили им хвоста сверху, — майор изучающе посмотрел на друзей. Он вообще не знал, как себя вести с этими лейтенантами. Приказом Народного комиссара обороны Начальником новых вертолетных курсов назначен он, но в то же время ему было устно четко указанно, что его полномочия сводятся только к административным функциям, вопросов обучения он касаться не должен. А если подготовку курсантов признают неудовлетворительной, или случится какое-нибудь ЧП, кто будет отвечать? Не эти же лейтенантики! Спрос будет с него, как с командира! Все это майору очень не нравилось, но с приказами в Красной армии спорить не принято, вот он и ломал себе голову, как будут складываться отношения с этими странными инструкторами. Пока он взаимодействовал с ними, как комбат БАО, вроде сработались нормально. А как будет сейчас? Не вскружит ли голову у этого мальчишки от высокой должности и власти? А если его станет заносить, то как ставить такого на место. Максимов хорошо помнил, из какого ведомства этот парень и его летные петлицы ни на мгновение не вводили майора в заблуждение.

Сашка пожал плечами и задал неожиданный вопрос:

— А почему жилье временное?

Максимов удивленно вскинул брови:

— Так мы здесь временно. Меня уведомили, чтобы был готов к передислокации, как только будет принято решение о нашем ППД[ii].

А Волков об этом ничего не сказал. Забыл или не посчитал нужным. Сашка раздраженно поджал губы, ситуация не нравилась ему так же, как и майору. Не понятно кого надо учить, где учить, как учить. Была надежда, что хоть что-то объяснит новоназначенный Начальник курсов, но, похоже, и он был в таком же неведении. Бардак какой-то! Хорошо хоть со снабжением вопрос решен. Становилось понятным дерганое состояние майора и его прохладная встреча, не смотря на то, что ранее у них сложились нормальные рабочие отношения. Теперь, судя по всему, придется налаживать отношения снова. Как это делать, Сашка понятия не имел. Перемудрило что-то высокое руководство. Но об этом лучше молчать. А пока есть поставленная задача ознакомиться с условиями размещения будущих курсантов и определиться с жильем для Никифорова, а если будет возможность и себе угол подобрать, мало ли как может сложиться ситуация, вдруг придется переночевать здесь, в Кубинке.

Выделили им здание, ну как здание, деревянный барак, еще недавно бывший клубом и библиотекой. В одной из комнат квадратов на пятнадцать до сих пор стояли стеллажи с книгами, там же свалили и прочее ненужное имущество. Какие-то духовые инструменты, старые плакаты, папки с документами, непонятного назначения тряпье. Майор тут же отчитал сопровождающего их старшину с летными петлицами:

— Почему все это барахло еще не вывезено?!

Старшина, браво вытянувшись, поедая глазами начальство, отрапортовал:

— Сегодня обещали вывезти, товарищ майор! Ждем подводу с сельсовета!

— Смотрите мне!

Помимо захламленной комнаты, в бараке было еще три точно таких же по размеру, в которых уже стояли сколоченные из досок топчаны с видавшими виды, густо покрашенными ядовито-желтой масляной краской тумбочками между ними. Еще одна комната побольше оборудована под учебный класс. На стене школьная грифельная доска, в три ряда расставлены столы и лавки, как и топчаны сколоченные из досок. Все помещения обогреваются печками-буржуйками. Выбрали себе с Никифоровым в одной из комнат нары поближе к печке. Пока осматривались, появился, отлучавшийся куда-то старшина. Следом за ним шли два красноармейца тащившие набитые соломой тюфяки, одеяла и застиранное постельное белье. Старшина, глядя на командиров пояснил:

— Вот, постельное вам, товарищи командиры. Обустраивайтесь.

— Спасибо, — Сашка с Никифоровым кивнули. Старшина замявшись, остался стоять рядом. Что-то еще, товарищ старшина?

— Так, это самое, Вы потом зайдите ко мне, распишитесь в получении, и я вас на довольствие поставлю. У меня каптерка с той стороны барака. Отдельный вход. Я покажу.

— Хорошо, здесь закончим, подойдем, — согласился Никифоров, Сашка, подтверждая, кивнул головой.

А вообще, во всем здесь чувствовался порядок. Максимов подошел с присущей ему дотошностью и ответственностью к созданию всех условий для будущих курсов. Договорились с майором, что как только станет понятно с уровнем начальной подготовки курсантов, и какой результат хочет получить командование от их работы, Александр представить ему на утверждение учебный план. Так же надо будет утвердить расписание и внутренний распорядок. Так не очень умело, но искренне парень попытался дать понять Максимову, что начальник здесь он — майор Максимов и никакого двоевластия не будет. Лицо майора разгладилось. Как сложатся их отношения в дальнейшем, будет видно, но, по крайней мере, пока, ребята не создавали впечатление зарвавшихся от привалившей власти юнцов.

Никифоров остался в Кубинке, теперь ему предстояло постоянно находится там, а Сашка вернулся в Москву. Домой прибыл уже затемно, перекусил и только сел за уроки раздался стук в двери. На пороге стоял Волков:

— Привет, Саша. Гостей пускаешь?

— Здравствуйте, Владимир Викторович. Заходите, конечно, — Сашка посторонился, пропуская майора в прихожую. Волков скинул шинель и огляделся в поисках вешалки. — Давайте, я в зал уберу, вешалки нет. Пока майор разувался, Александр зашел в зал и повесил его шинель на деревянные плечики, которые в свою очередь зацепил на растянутый здесь же для сушки белья телефонный провод, выцыганенный у связистов, когда устанавливали телефон. — Чай будете?

— Не откажусь. На улице промозгло знаешь ли. Ты так и не обзавелся мебелью?

— Когда мне и на что? — в голосе парня промелькнула обида, — сами же меня загрузили школой, а теперь еще и курсами. Деньги всепотратил. Так что, пока жалование не дадут не до обустройства. Да и зачем? Все равно теперь сюда только ночевать приходить буду и то, наверное, не всегда.

— А зачем тебе деньги? Зайди к управдому, скажи, что тебе из мебели надо, он обеспечит и даже занесет в квартиру, запасной комплект ключей у него должен быть.

Парень кивнул, хотя и очень удивился, что такое возможно. Правда, его слегка покоробило, что к нему в любой момент может кто-то попасть, но Волков об этом сказал спокойно, как о чем-то обыденном и привычном, значит здесь так принято. Но для себя Сашка отметил, что ничего не предназначенного для постороннего глаза пока не установят сейф в квартире лучше не оставлять. Кстати, надо сразу пробить этот вопрос:

— Владимир Викторович, а можно мне в квартиру сейф установить?

Волков задумался, а потом понимающе кивнул:

— Решаемо. Напишешь рапорт, отдашь мне. А теперь рассказывай как успехи, как съездили?

— Нормально успехи, — Александр доложил майору о поездке. Есть вопросы, товарищ майор.

— Даже не сомневался. Давай, излагай. Правда, помочь с ними вряд ли смогу, ночью улетаю обратно на базу. Но подскажу, кто сможет помочь.

— Секунду, — Сашка метнулся в зал и схватил листок со своими отметками, сделанными во время поездки, и стал зачитывать: — Значит первое. Кого в конечном итоге вы хотите получить из курсантов?

Майор удивленно уставился на Александра:

— В смысле кого? Вертолетчиков!

— Если просто научить летать, это я смогу. А вот если давать еще нормальную техническую подготовку, полеты в сложных метеоусловиях и ночные полеты, тактику применения то тут мне и самому учиться надо. А для этого мне надо на базу, подобрать материалы, уверен, что у товарища подполковника на компьютере что-то должно быть, ведь меня он по какому-то плану учил. Еще необходимо решить вопрос с тренажером. Как вести подготовку к полетам? Или мне сразу курсантов сажать в учебную машину? А если что-то случится? Такая машина у нас одна. Считаю, что лучше вывезти курсантов после прохождения теории на базу, где прогнать на тренажере, чем рисковать единственной учебной машиной.

Волков ошеломленно взлохматил себе шевелюру:

— Мдаа, ну и вопросы ты задаешь! А вчера не мог об этом сказать?

— Вчера у меня у самого еще все это в голове не уложилось. Я же не учил никого и никогда.

— Ладно, я тебя понял. Такие вопросы может решить только товарищ Сталин. Давай сюда свой листок, как что-то решиться, тебе сообщат. Пока учи, чему можешь. Но учи хорошо. По срокам тебя пока никто не подгоняет, все равно пока сами такие машины делать не начнем, на фронт вас не отправят.

Сашка кивнул.

— А куда нас перебросить хотят их Кубинки? Товарищ майор сказал, что постоянная дислокация у нас будет в другом месте.

— Знаешь уже? В Люберцах, на заводе у Миля будете дислоцироваться. Там и секретность обеспечить легче и техперсонал под боком и к Москве ближе и от фронта дальше.

Упоминание о фронте во второй раз Сашка принял на свой счет и, вскинувшись, обиженно высказал:

— Я от фронта не бегу, товарищ майор государственной безопасности! Все лучше, чем в эту школу ходить! — прорвалась еще одна детская обида.

Волков хохотнул:

— Это чем же тебя так наша советская школа не устраивает, что ты из нее на фронт готов сбежать.

— Всем устраивает. Ну, вот зачем она мне, Владимир Викторович? Все, чему там учат, мне вон Петька может рассказать или Иса. А если они не смогут, к Вам или Михаилу Леонтьевичу обращусь.

— А у нас есть много свободного времени, чтобы тебе школьную программу рассказывать? А потом, если товарищ Сталин так решил, значит ему для чего-то это надо, так что терпи, ты же красный командир, а не барышня. Да и аттестат тебе все равно нужен. У тебя все, или еще что-то есть?

— Все, — насупившись, ответил Сашка.

— Ну, раз все, то наливай еще чайку. Еще кружечку с тобой выпью и домой.

Пока пили чай, поговорили с Волковым обо всем помаленьку. Майор рассказал, как дела на базе, о ребятах из разведгруппы, что, скорее всего, с базы их переведут обратно в Москву, так что возможно скоро получится увидеться лично. Расспросил Сашку об учебе, об отношениях с учителями и одноклассниками. Узнав, что отношений практически нет, пожурил:

— От коллектива, Сань, отрываться нельзя!

— А я и не отрываюсь. Просто о чем мне с ними говорить, я же здесь ничего не знаю. В отряд самообороны мне вступать запретили, да и у меня своя служба. Вот и получается, что я там как бы лишний.

— Ничего. Еще найдете, на чем сойтись. С ровесниками тебе все равно общаться надо. А то вон кроме своих вертолетов и не знаешь ничего.

— Когда мне с ними общаться?

— Найдешь время. Сейчас распорядок свой выработаешь, и будет время свободное. В Кубинке тебе каждый день бывать не обязательно. Там большую часть на себя Максимов с Никифоровым возьмут. Тебя касается только то, что связано с летной подготовкой. Все остальное вали на них. Если необходимо будет привлечь еще кого-то для обучения, то это к Максимову, у него есть все полномочия.

— Ясно.

— Ну, раз ясно, давай разбегаться.

Волков ушел. А Сашка, доделав уроки, уставший завалился спать. Утром, сразу после школы, вызвонил машину и сейчас подъезжал к Кубинке. Сегодня должны были прибыть первые курсанты. Интересно уже приехали или нет.

Никифоров был у Максимова. Сашка, постучавшись, зашел в кабинет. Майор разговаривал по телефону, хриплым голосом с кем-то ругаясь. Никифоров сидел за соседним столом и копался в каких-то бумагах. Чтобы не мешать телефонному разговору, Александр молча, с вопросительным взглядом кивнул на начальство. Петр только пожал плечами.

— Что-то там с курсантами не то. Толи задерживаются, толи кого-то не того прислали, не понял я, сам только зашел, — прошептал Никифоров.

Не успел майор закончить разговор, как в кабинет ворвался взъерошенный старшина:

— Товарищ майор, там эти, как их, курсанты прибыли, — и каким-то обреченным взглядом оглядел присутствующих. Максимов зло и витиевато выматерился.

— Ну, раз прибыли, пойдемте смотреть! — и, накинув шинель и нахлобучив шапку, выскочил из помещения. Друзья непонимающе переглянулись, и поспешили вслед за начальником. Выйдя на крыльцо барака, парни встали как вкопанные рядом с раскачивающимся с пятки на носок майором.

— Петь, — жалобным голосом произнес Сашка, — скажи мне, что я сплю и это все сон?

В ответ он услышал только еще более забористую, чем до этого у майора брань.

[i] В декабре 1941 года в эвакуации в Билимбае от дифтерита умер маленький сын Миля.

[ii] ППД — пункт постоянной дислокации. Охраняемый участок местности, оборудованный стационарными зданиями и сооружениями, предназначенными для размещения личного состава частей (подразделений), органов управления ими, а также для организации и выполнения мероприятий по обеспечению их боевой и повседневной деятельности.

VI

Грусть от прощания тяжестью давила на сердце. Лида там, на улице, старалась не показывать виду, чтобы не расстроить родителей, но как только скрылась за дверью райкома, с глухим хлопком отрезавшей ее от старой беззаботной жизни, слезы сами собой навернулись на глаза. Украдкой она смахнула их рукавом шинели. Ей стало стыдно за свою мимолетную слабость. Лида тихонько огляделась, не заметил ли кто ее слез. Нет, окружающим было совершенно не до нее, все спешили по своим делам, не обращая внимания на Лиду, отчего ей стало еще обидней. Усилием воли она подавила жалость к себе и, гордо подняв голову, пошла вслед за девушками.

Их завели в ленинскую комнату, куда буквально через несколько минут ворвался второй секретарь райкома. Он усталым, осипшим голосом привычно и бездушно отбарабанил напутственное слово с пожеланиями не посрамить Тамбов в боях с немецкими захватчиками, пожал им руки и ушел. А про них, казалось, все забыли. Время шло, девушки, перезнакомившись, всухомятку, общим столом поужинали, тем, что собрали им с собой мамы. С Наташей Ганжой, учившейся в соседней школе, Лида уже была знакома раньше, пересекались по комсомольской линии. Когда-то смешливая хохотушка, сейчас Наташа была совсем не похожа на себя. Серьезный, печальный взгляд серых глаз из-под сведенных бровей, осунувшееся лицо, в темных волосах, заплетенных в косу, виднелись серебряные нити седины. Война застала ее на Украине в гостях у родственников. Пока Наташа добиралась до дома, насмотрелась всякого и, вернувшись, уже не могла оставаться в тылу, сразу же отправившись в военкомат. Что с ней произошло в дороге, Наташа рассказать отказалась, сказав, что война намного страшнее и подлей, чем она думала. В ответ получила понимающий взгляд Иды и жалостливые Тони с Лидой. Она рассказала, как долго просилась на фронт, обивала пороги военкомата, требовала, ругалась, пока военком, видимо уставший от настырной девушки, не пошел ей на встречу.

Ида Весельская и Тоня Селина были с другого района. Тоня жила в Пушкарской слободе, с мамой, папой двумя братьями и тремя сестрами младше нее. Невысокая, полненькая болтушка с непослушными рыжими кудряшками и зеленоватыми глазами, весело смотрящими на мир, разговаривала она быстро, выстреливая словами, как из пулемета. В конце каждой фразы, она резко замолкала и, наклонив голову, вглядывалась в лицо собеседницам, как будто пытаясь рассмотреть, поняли ее или нет, а потом выстреливала новой очередью. Выглядело это так забавно, что разговаривать с Тоней без улыбки было невозможно. У Тони единственной не было никакой печальной истории толкнувшей ее уйти на фронт. Просто она посчитала, что это правильно, и ее долг комсомолки сейчас быть там, где сражается советский народ.

Ида была на пять лет старше них. Хоть она никак этого не подчеркивал, девушки чувствовали эту разницу, признав за ней негласное лидерство. Им, только-только выбравшимся из теплого семейного уюта, нужен был кто-то, кто знает что делать, подскажет и научит и если надо поведет за собой. Таким человек в их маленьком коллективе они неосознанно выбрали Иду. Высокая, светловолосая, с короткой под мальчишку стрижкой, которая ей совершенно не шла и пронзительными голубыми глазами, холодно выглядывающими из-под непослушной челки. Все время пока они находились вместе, она больше отмалчивалась, рассказав только, что они с семьей эвакуировались сюда из Западной Белоруссии, где ее папа занимал какую-то партийную должность. Отец остался там, и с тех пор о нем не было ничего слышно. Уже в Тамбове у Иды умерла, простудившаяся во время эвакуации бабушка. Из близких у нее остались только мама и пятнадцатилетний брат, который тоже рвался на фронт. Злая на немцев, она просилась в разведшколу, но ей отказали без объяснения причин, однако просьбу о зачислении в действующую армию обещали удовлетворить, так она и оказалась здесь.

Устав ждать, Лида с Наташей попытались узнать, не забыли ли про них. Но никто из работников райкома ничего им сказать не мог, отправляя ко второму секретарю, а того на месте не было. Приходилось просто сидеть, пребывая в полном неведении. Время приближалось к полуночи, суета в здании потихоньку спадала, только где-то очень громко какой-то мужчина разговаривал по телефону и его голос эхом разносился по пустым коридорам. Девушки сдвинули столы и улеглись спать, положив под головы сидоры с личными вещами. Укрывшись шинелями, они потеснее прижались друг к дружке, в здании было довольно холодно. Лиде показалось, что она только закемарила, как скрипнула дверь, и раздался недовольный мужской голос:

— Во! Я их по всему райкому ищу, а они тут спят! Подъем!

Лида, откинув шинель, села, глядя припухшими спросонья глазами на вошедшего. В дверях стоял румяный, круглолицый молоденький лейтенант с недовольным лицом. Девушки тоже поднялись. Ида, стрельнув в нарушителя спокойствия глазами буркнула:

— Куда разместили, там и ждем. Мы не виноваты, что у вас тут никто ничего не знает и сказать не может.

— Разговорчики! — прикрикнул на нее лейтенант. Ида вскинувшись ожгла того взглядом:

— А то что?!

Наташа дернула подругу за рукав:

— Ида, перестань!

— А что он залетел с претензиями? И вообще, я, например, не знаю кто это такой и чего он тут раскомандовался.

Лицо лейтенанта покрылось красными пятнами, было видно, что он хочет сказать какую-то грубость, но, сдержавшись, только буркнул:

— Лейтенант Губин, буду сопровождать вас к месту назначения. Я за вашими документами, через тридцать минут, чтобы были готовы, — и хлопнул дверью, пропав из виду.

— Дааа, с сопровождающим нам не повезло, — протянула Лида. Девушки переглянулись, соглашаясь с ней, а Ида только упрямо тряхнула челкой:

— Ерунда. Главное, чтобы на месте службы командир нормальный был, а этот явление временное. Давайте собираться.

Они только-только успели привести себя в относительный порядок, появился Губин. Оглядев их, лейтенант поморщился. Выглядели они, конечно, как огородные пугала. Старые шинели не по размеру, потерявшие форму шапки-ушанки, залатанные ватные штаны и растоптанные сапоги.

— Ну и видок у вас, — буркнул лейтенант и добавил, — давайте за мной, транспорта нет, так что до вокзала придется идти пешком. Развернувшись, он пошагал на выход, девушки потянулись за ним. По дороге Тоня попыталась выведать у Губина, куда их направляют, на что лейтенант недовольно обронил, пресекая дальнейшие расспросы: — Не положено, на месте сами увидите.

На вокзале лейтенант оставил их в зале ожидания, рядом с кабинетом коменданта вокзала, велев никуда не уходить, а сам отправился узнать, где находится их состав и когда отправление. Примерно через полтора часа он появился, дал им время оправиться и повел к составу, стоящему где-то на запасных путях, за складами. На улице уже рассвело, морозный воздух холодил лицо, ветерок забирался под шинель, от чего после тепла вокзала девушки зябко ежились. Разместили их в теплушке уже обжитой девушками-зенитчицами, от которых они и узнали, что направляются в Москву. Старшая из зенитчиц показала им место на сколоченных из грубых досок нарах. В центре вагона находилась печка-буржуйка, рядом с которой грелись девушки, чем дальше от печки, тем становилось холодней. В углу вагона досками был огорожен закуток. Как объяснили попутчицы — туалет. Пока девушки размещались и знакомились с попутчицами, опять появился Губин, забрав с собой Весельскую. Вернулась Ида уже одна, неся на плече вещмешок, а в руках обшарпанные котелки.

— Паек на дорогу выдали и котелки, — объяснила Ида, в ответ на вопросительные взгляды девушек, — сухари, консервы и сахар. Губин от нас через три вагона едет, сказал, на стоянках будет приходить, проверять.

— А когда отправляемся? — нетерпеливо спросила Тоня.

— Скоро. Командиры людей уже по местам разгоняют. Да и лейтенант сказал, чтобы из вагона ни ногой, если кто отстанет, запишет в дезертиры.

— Сам он дезертир! — обиделась Тоня, — И вообще, противный он, этот Губин!

— Тебе за него замуж что ли идти? Доставит нас до места, и распрощаемся с ним. Этот еще ничего, — с какой-то недосказанностью и болью произнесла Ида.

Тоня, не заметив, интонацию подруги фыркнула:

— Фу! Скажешь тоже, замуж! Да за такого ни в жисть, и вообще…

Что вообще девушки так и не узнали, вдоль состава пробежал командир с капитанскими петлицами, загоняя всех внутрь. Последней в вагон залезла старшая среди зенитчиц с двумя сержантскими треугольниками. Оглядев еще раз всех девушек, она кивнула сама себе и задвинула за собой створку. В вагоне сразу стало темно, рассеянный свет еле-еле пробивался сквозь маленькие мутные окошки, расположенные под самым потолком. Несколько минут и паровоз, протяжно загудев, дернул вагоны, набирая ход. В приоткрытую створку потянуло едким угольным дымом.

В Мичуринске к ним добавилось еще шесть девушек. Четверо из Казахстана и две из Воронежа. Состав подолгу стоял на станциях, а на подъезде к Рязани они попали под бомбежку. Сначала никто ничего не понял, паровоз тревожно загудел и стал резко тормозить, затем снова начал набирать скорость и опять резко затормозил. В теплушке все кто не лежал на нарах попадали, девушки загомонили, пытаясь выяснить что случилось, как вдруг неподалеку раздались взрывы. Первой в себя пришла Ида. Она рванулась к дверям вагона, распахнула их и закричала:

— Быстро все из вагона, в рассыпную и залегли! — видя непонимание в глазах попутчиц, она добавила, — Бомбят нас!

Тут в себя пришла и сержант Таня, командовавшая зенитчицами:

— Быстро все из вагона!

Девушки, толкаясь, стали выскакивать. В голове состава послышались еще взрывы. Таня с Идой выталкивали девчонок, последними выскочили сами. Из других вагонов тоже выпрыгивали люди, разбегаясь подальше от состава. Вдруг, над ними промелькнула стремительная тень, и раздался стрекот пулемета. По насыпи хлестнули пули. Кто-то дико закричал. Рядом с Лидой девушка-зенитчица из их вагона вдруг жалобно заскулила и упала, с размаху уткнувшись лицом в слежавшийся наст. Лида подскочила к ней и за шиворот телогрейки стала оттаскивать от вагонов. С другой стороны подскочила Ида и помогла ей. Отбежав, они, тяжело дыша, упали в снег. Ни взрывов, ни стрельбы больше не слышалось, только в той стороне, куда упали бомбы, все так же продолжал жутко кричать раненый. Повернувшись к девушке, которую они тащили, Лида встретилась с мертвым остекленевшим взглядом. Лида вскрикнула и отпрянула. Ида, поднявшись, перевернула тело девушки на спину и рукой прикрыла ей глаза, потом, протянув руку, помогла встать Лиде:

— А ты молодец, подруга, не растерялась! — в голосе обычно холодной и молчаливой Иды послышалось теплое участие.

— Растерялась, к этому невозможно привыкнуть, — Лида судорожно втянула в себя воздух, руки у нее тряслись.

— Была уже под бомбежкой?

— Была. Когда город бомбили. Мы с Петей у драмтеатра как раз были.

— Ясно. Ничего привыкнешь. Пойдем, посмотрим, может, кому помощь нужна.

Они пошли вдоль состава, вглядываясь в лежащих людей. Раненых и убитых больше не нашли, повезло. Может где-то впереди и были такие, но девушки от своего вагона далеко отходить не стали. Народ потихоньку приходил в себя, поднимаясь из снега и отряхиваясь. Разбежавшиеся, стали подтягиваться к вагонам. Сержант Таня с еще тремя девчонками, уже подтащили убитую к насыпи, уложив ее у распахнутых створок их теплушки. Все молчаливо столпились вокруг тела. Лида пыталась и никак не могла вспомнить, как звали погибшую. Вера, Варя? А ведь только утром они вместе сидели у печки и пили жиденький, чуть подкрашенный чай.

— Не повезло Варьке, — раздался голос Тани, — не доехала. А так мечтала на Москву посмотреть, на Кремль, — сержант всхлипнула. У Лиды на глаза тоже навернулись слезы. Зачем?! За что?! Кому нужна эта проклятая война?! Понятно, что Гитлеру! Но зачем? Зачем прилетел сюда этот неизвестный немец и убил Варю? Что она ему сделала? Жила, училась, любила, мечтала Москву посмотреть, Кремль. А тут прилетел этот гад и убил ее! Ненависть темной волной стала подниматься из глубины души, злые слезы полились еще сильнее. К Лиде кто-то подошел сзади и обнял ее, крепко обхватив руками. Она оглянулась. Ида. Весельская стояла, крепко стиснув зубы, и сухими, ледяными глазами смотрела на Варю, как будто стараясь запомнить ее на всю жизнь.

К их группе подошли командиры. Майор — начальник поезда, незнакомый капитан и Губин. Губы у лейтенанта тряслись, из ссадины на лбу сочилась кровь:

— Все живы, все на месте? — неприятным с повизгиванием голосом спросил он у Иды.

— Живы, на месте, товарищ лейтенант. Вам бы голову перевязать, бинт есть?

— Да? — Губин провел ладонью по ссадине и непонимающе уставился на испачканную кровью руку, — наверное, есть, сейчас спрошу.

— Стойте уже здесь, сама спрошу, — Ида пошла в сторону оказывающих кому-то помощь санитаров, а Губин часто-часто закивал головой ей вслед, соглашаясь, что будет стоять здесь и ждать ее. Лиде стало неприятно смотреть на этого испуганного человека и она залезла в вагон. Их теплушка не пострадала, только от резкого торможения состава на пол посыпались вещи и с печки свалился котелок с кипятком. Девушка, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей стала наводить порядок. Через некоторое время к ней молчаливо присоединились девчонки-зенитчицы. Закончив с уборкой, Лида выглянула из вагона. Тело Вари уже куда-то унесли. Народ толпился у своих вагонов, обсуждая произошедшее, из соседней теплушки слышался смех. Надо же, буквально час назад их могли убить, а вот уже кто-то смеется, шутит. А Варя этого уже никогда не услышит, не засмеется чьим-то шуткам, не пошутит в ответ сама. Проклятая война!

Поезд простоял еще часа три и, наконец, тронулся. Больше в дороге с ними ничего не произошло. И вот в приоткрытых сворках вагона показались пригороды Москвы. Позади осталось долгое, выматывающее четырехсуточное путешествие. Состав загнали в отстойник на запасных путях. Тут же появился Губин. Девушки тепло попрощались со своими попутчицами. Лейтенант нетерпеливо переминался, подгоняя их. Построив девушек, он провел перекличку и приказал не в ногу следовать за ним, гордо зашагав впереди. Наверное, самому себе с перебинтованной головой под лихо заломленной шапкой-ушанкой он казался героем. А Лиде было смешно смотреть на Губина, в памяти всплывали его трясущиеся губы и растерянный вид сразу после бомбежки. Видимо, такие же мысли, судя по ехидным улыбкам, посетили и ее подруг.

Шли долго, лейтенант несколько раз останавливался и спрашивал дорогу у военных патрулей, показывая какие-то бумаги. Наконец, они прибыли на место. Лейтенант, передав их молчаливому капитану и оставив ему сопроводительные документы, не попрощавшись, ушел. Разместили их в какой-то воинской части, выделив отдельное помещение и поставив у входа караул, видимо во избежание чрезвычайных происшествий с личным составом, состоящем из мужчин. Из помещения их не выпускали, только на обед и на ужин, в сопровождении угрюмого, недовольного старшины.

Утром на следующий день прибыло еще двенадцать девушек. Не успели они толком познакомиться и поговорить, как зашел вчерашний капитан и приказал собираться, дав на сборы сорок минут. Через отведенное время, их погрузили в автобус и куда-то повезли. Девушки приникли к покрытым изморозью окошкам, пытаясь рассмотреть Москву. Никто из них в столице до этого не бывал. Правда, ничего интересного к всеобщему разочарованию увидеть не удалось, а так хотелось посмотреть на Кремль! Автобус выехал из города и, подпрыгивая на ухабах, пополз по разбитой дороге. В салоне было холодно, и Лида поплотнее закутавшись в шинель незаметно уснула. Проснулась от толчка затормозившего автобуса и гомона в салоне. Прибыли. Стояли они в каком-то поселке, недалеко располагался барак с надписью над крыльцом «Клуб». Капитан приказал выгружаться и первым вышел на улицу. Лида подхватила свой отощавший за время, проведенное в пути, сидор. Выйдя на улицу, зябко поежилась и стала подпрыгивать, пытаясь согреться. Вдруг девчонки весело загомонили. Лида обернулась, чтобы рассмотреть, что их так взбудоражило. На крыльце барака с удивленными лицами стояло четверо военных, к которым быстрым шагом приближался их капитан. Сердце девушки екнуло, в одном из командиров она узнала своего Петечку.

Сашка стоял и не верил своим глазам. Нет, ну товарищ Сталин точно над ним издевается! Вот же гад усатый! Только в школе Волкова успокоилась, ему еще толпу баб подкинули. И как их учить? Стало понятно, о чем так раздраженно говорил по телефону майор Максимов. Конечно, тут и не так ругаться будешь.

— Петь, ну что молчишь-то? — он толкнул локтем в бок Никифорова. Петр стоял, как вкопанный с ошарашенным видом. — Пееть? Никифоров повернулся и посмотрел на Сашку диким взглядом — Петь, ты чего?

— Там Лида!

— Какая Лида? — непонимающе уставился на друга Сашка.

— Моя Лида!

Сашка повернулся, вглядываясь в прибывших.

— Которая? — и понял, что ответ ему не нужен. Среди расслабленно, с любопытством оглядывающихся девушек, только одна стояла, так же как и Никифоров, столбом и изумленно смотрела на Петра. — Ну, а что стоишь? Подойди хоть!

— Нельзя, потом подойду — Петр кивнул на приближающегося капитана. Тот, поприветствовав Максимова, доложил о прибытии и передал майору сопроводительные документы. Командиры обменялись рукопожатиями и направились в сторону автобуса. Друзья и старшина пошли следом за ними. Кто-то из девушек задорно протянул:

— Ой, какие мальчики симпатичненькие.

Сашка покраснел. А Лида, услышав произнесенную фразу, напряглась еще больше и стала высматривать, кто это сказал.

Капитан вышел немного и вперед и скомандовал:

— В две шеренги стройся!

Девушки, толкаясь и галдя, кое-как построились. Максимов с капитаном поморщились, Никифоров тоже не выглядел довольным, а стоящий метрах в двух позади них старшина тихонько выматерился себе под нос. Но Сашка его услышал. Парню захотелось развернуться и убежать отсюда куда-нибудь подальше. Будущее вырисовывалось в очень неприглядном свете, все оказалось даже хуже, чем он предполагал изначально. Все-таки он рассчитывал, что им пришлют парней, но такой подлянки от Иосифа Виссарионовича никак не ожидал, а то, что без Сталина тут не обошлось к гадалке не ходи. Максимов хмурым взглядом оглядел неровный строй. Зрелище было удручающее. Одетые как попало, кто в шинели не по размеру, кто в ватники, в растоптанных сапогах и видавших виды ботинках, только из-под глубоко натянутых на уши шапок, поблескивали девичьи глаза. Майор покачал головой и громко произнес:

— Здравствуйте товарищи курсанты.

— Здравствуйте… Здрасьте… — раздался в ответ разноголосый неслаженный хор.

Майор опять поморщился.

— Меня зовут майор Максимов Иван Андреевич, я являюсь Начальником вертолетных курсов, что это такое, вам объяснят позже. Лейтенанты Никифоров Петр Степанович и Стаин Александр Петрович будут вашими инструкторами. Петр и Сашка кивнули, показывая, что речь идет о них. — Лейтенант Стаин, — Сашка сделал шаг вперед, — так же является моим заместителем по учебной работе…

Из строя, перебивая майора, раздался голос:

— Какой молоденький, — послышались смешки.

— Разговоры! — рявкнул капитан. Майор сделал паузу и продолжил.

— Вы будете первыми нашими курсантами. Это большая честь и огромная ответственность, как для вас, так и для нас — ваших инструкторов. Чтобы вы понимали насколько все серьезно, скажу только одно — за вашей учебой будет следить лично товарищ Сталин! По строю пронесся удивленный гомон и сразу затих под суровыми взглядами майора и капитана. — И мы оправдаем оказанное нам высокое доверие! Будет трудно, очень трудно! Требовать с вас будем жестко, без скидок на то, что вы девушки, если не уверены в себе или считаете себя не готовыми, пока еще не поздно отказаться, вы будете распределены в другие части. Есть такие? Если есть выйти из строя! Никто из девушек даже не шелохнулся. — Ну, что ж, вы сами сделали свой выбор, потом прошу не жаловаться. Сейчас товарищ старшина Кандыба Сидор Федотович, — рядом с Александром встал старшина, — распределит вас по местам и выдаст обмундирование. Сегодня обустраивайтесь, ознакамливайтесь с расположением, а с завтрашнего дня начнется учеба. Старшина, — Максимов повернулся к Кандыбе, — принимайте курсантов. Старшина вышел вперед, набрал в грудь воздуха, чтобы отдать команду, а потом резко выдохнул и, махнув рукой, по-домашнему сказал:

— Давайте за мной, девоньки, — развернувшись, он пошел в сторону барака, бурча себе под нос: — И куда вас понесло, сидели бы себе дома, пироги пекли, да детишек рожали. Хотя, от кого вам рожать-то сейчас… Эх, война, война.

Девушки рассыпав строй гурьбой повалили за старшиной. Никифоров посмотрев на майора спросил:

— Товарищ майор, разрешите отойти?

Максимов кивнул. А Петр, шагнув к девушкам, вытянул из толпы за шинель Лиду и крепко ее обнял. Девушка, уткнувшись носом в грудь Никифорову, молча замерла, стесняясь обнять его в ответ, а потом, плюнув на всех, обхватила руками и заплакала.

— Эх, а лейтенантик-то уже занятый, — раздался опять тот же разбитной голос, только Лиде с Петром было уже не до его хозяйки. Капитан с майором удивленно посмотрели на обнимающуюся парочку, а потом перевели вопросительный взгляд на Сашку. Парень пожал плечами:

— Невеста.

— Даааа, деееелааа, — майор изучающе взглянул на капитана, — пойдем капитан, документы проверим, — и провел пальцами по шее в районе кадыка, — очень надо! Капитан кивнул, и они направились к бараку. А Сашка остался стоять глядя то на обнимающегося друга, то на завистливо взирающих на влюбленную парочку и перешептывающихся между собой девушек, скомандовал:

— Старшина, уводи личный состав в расположение. Мы тоже сейчас подойдем.

Кандыба встрепенулся и уже более строго скомандовал:

— А ну-ка за мной все! Раскудахтались тут, как курицы. Ничего, ужо я вами займусь!

Александр тоже отошел в сторонку, давая возможность другу переговорить с невестой, но видя, что они не собираются расставаться подошел к ним.

— Петь, Лида, давайте в расположение, успеете еще наобниматься. Там старшина сейчас обмундирование выдавать начнет, сам же знаешь, что последнему достается, — а потом подумав, добавил, — хотя на них и так нет ничего, мы же на женщин не рассчитывали.

Петр оторвался от любимой и повернулся к другу, на лице у него сияла улыбка.

— Лид, познакомься, это Александр, я тебе про него рассказывал. Это он меня в лесу вытащил раненого. А это Лида, — и он опять нежно приобнял девушку за плечи.

— Очень приятно, — Лида протянула Саше ладошку, — спасибо Вам за Петю.

Сашка, смутившись, покраснел и бережно, как стеклянную пожал девушке руку.

— Мне тоже очень приятно. Петр мне про Вас все уши прожужжал, — парень улыбнулся.

— Надеюсь хорошее?

Сашка помотал головой:

— Нет, что Вы! Лицо у девушки стало обиженно вытягиваться, а Никифоров сердито нахмурился. — Хорошее, не то слово, превосходное, это да, — и парень рассмеялся. Лида с Петром переглянувшись тоже засмеялись. — Ладно, Петь, ты веди Лиду в расположение, а я к Максимову, подходи потом туда. Никифоров кивнул. В барак зашли вместе. Сашка, постучавшись и спросив разрешения войти, скрылся в кабинете Максимова, а Лида с Петром прошли дальше к жилым помещениям, где раздавался зычный голос старшины.

VII

— Семь лет назад от злодейской руки троцкистско-зиновьевского наемника фашизма безвременно погиб Сергей Миронович Киров. Мы не забыли этот день, день жгучей боли и неистового гнева!

Сашка скучающим взглядом смотрел на раскрасневшуюся от волнения Волкову, читающую передовицу в «Правде» и не понимал, почему вместо урока истории, который должен сейчас быть, Карцев решил провести урок чтения центральной газеты партии. В последнее время он много чего не понимал. Его раздражала неопределенность положения. Кто он на самом деле? Лейтенант государственной безопасности, вертолетчик, инструктор или школьник? Получается, что все вместе. Но это же бардак и неразбериха! Впрочем, такой кавардак происходил не только с ним. Точно в таком же положении оказались и майор Максимов, и Петька Никифоров, и старшина Кандыба. Правда у них не было нагрузки в виде школы, зато у них была огромная головная боль с курсами. Вчера весь день все вместе решали проблемы, возникшие в связи с поступлением курсанток. А вопросов было выше крыши, и самым главным был неполный штат. Фактически из основного состава курсов были только они вчетвером. Не прибыл пока от Миля инструктор по технической эксплуатации летательных аппаратов, не было особиста, комиссара. Нужен был преподаватель по физической подготовке. Изначально предполагалось, что его обязанности возьмет на себя Никифоров, приказ такую возможность допускал[i], но увидев, кого предстоит учить, Петр сказал, что он лучше застрелится. Одно дело читать им аэронавигацию и метеорологию, а другое гонять с ними кроссы и делать физзарядку. А еще позарез был необходим повар. Пока в нарушение всех приказов и инструкций для приготовления пищи привлекли местную женщину, знакомую Кандыбе вдову, но это было временное решение, за которое Максимову могут влепить выговор, если не хуже. Заявка в управление кадрами НКВД была отправлена, но пока по ней никто не прибыл. С подчинением курсов тоже была неразбериха. Номинально по всем документам они находились в подчинении у Центрального управления ВВС, фактически же все их заявки шли через НКВД. От такой путаницы у Сашки гудела голова, как в этих хитросплетениях военной бюрократии ориентировались майор Максимов и старшина Кандыба оставалось только догадываться. Правда, когда Александр вчера уже в конце дня посетовал на бардак, творящийся с их курсами, на него посмотрели с великим удивлением, а Максимов сказал, что они обеспечиваются по высшему разряду, а мелкие нестыковки со сроками, это мелочи. Ну, раз начальство так считает, то, значит, так оно и есть.

— Сегодня, в день, посвященный светлой памяти бесстрашного бойца за советскую землю, мужественный образ Кирова вдохновит советский народ и его Красную Армию на новые подвиги, которые завершатся полным разгромом немецких захватчиков. Сегодня весь многомиллионный советский народ склоняет свои боевые знамена в знак скорби и неугасимой любви к пламенному большевику Сергею Мироновичу Кирову и клянется, что он выполнит свой долг до конца, как выполнял его Киров. Враг не пройдет к Москве. Враг не войдет в Ленинград. Враг будет разбит! Победа будет за нами![ii] — Лена горящим взглядом посмотрела на одноклассников, ребята в едином порыве встали и зааплодировали. Задумавшийся Сашка вздрогнул, непонимающе огляделся, и тоже захлопал поднявшись из-за парты. Увидев, что он ее не слушал, Волкова зло стрельнула в парня взглядом. — Ребята, здесь в газете написано, что металлисты города Куйбышева приняли приветствие товарищу Сталину и героическим защитникам Москвы. Предлагаю тоже принять такое приветствие от лица всех учеников нашей школы и через райком комсомола передать его на фронт нашим защитникам! — голос Лены звенел на весь класс. Ребята поддержали ее одобрительными возгласами. А Сашка не понимал, что за приветствие и зачем оно Иосифу Виссарионовичу и бойцам на фронте. Но раз все так поддерживают эту затею, наверное, дело нужное.

А ему сейчас не до того. Сегодня предстоит провести первую лекцию перед курсантками и из-за этого его слегка пробирал мандраж. До поздней ночи он готовился, писал конспект, делал заметки. Основная сложность заключалась в том, что пока девушки не дали соответствующие подписки и не приняли присягу, давать им можно было только общую информацию, не содержащую никаких секретных данных. Сашка долго ломал голову с чего начать и решил, что расскажет им основы конструкции воздушных судов, особых различий между самолетом и вертолетом в основных элементах нет, а дальше, прибудет особист, возьмет подписки, и можно будет вести уже нормальные занятия. Ну и еще надо оценить базовый уровень знаний у девушек в математике и физике. Их, конечно, отбирали, все они с отличием закончили десятилетку, но посмотреть самому, что они усвоили было необходимо, чтобы понимать, как дальше строить их обучение. Правда, что лучше, провести контрольные работы или индивидуальные собеседования он еще не решил.

— Спасибо, Лена, — Вилен Дмитриевич искрился энтузиазмом, — ребята, после урока не расходимся, через полчаса будет митинг посвященный товарищу Кирову, присутствовать должны все! Сашка поднял руку. — Что тебе, Стаин? — в голосе преподавателя послышалась плохо скрытая неприязнь. С Карцевым у парня отношения не заладились сразу и с каждым днем становились все хуже.

— Вилен Дмитриевич, я не могу остаться.

— Что значит, не могу, Стаин?! Весь советский народ сегодня чтит память товарища Кирова, а ты не можешь?! А может быть, ты сочувствуешь троцкистам, а, Стаин?

Сашка удивленно посмотрел на Карцева:

— При чем тут это? Я просто не могу остаться, у меня дело. Важное.

— Ну, так скажи какие у тебя дела, что ты не можешь присоединиться к своим товарищам? Мы послушаем, что за дело важнее всенародного митинга памяти.

— Этого я Вам сказать не могу, но дело действительно важное.

— Значит так, Стаин, сейчас ты идешь на митинг вместе со всеми, а потом будешь заниматься своими делами! И это не обсуждается!

— Нет.

— Что значит, нет?!

— Нет, значит, сейчас я не иду на митинг, я же все объяснил, — этот разговор начал Сашку раздражать.

— Хорошо, — Карцев судорожно вскинул голову, — мы еще вернемся к этому разговору в другом месте, — и Вилен Дмитриевич выскочил из класса. Александр стал быстро собирать портфель, нужно было спешить, через сорок минут за ним приедет машина. На счет стычки с учителем он особо не переживал и никакой вины за собой не чувствовал. А с Карцевым пусть вон Батин разбирается. А ему все это надоело. Настроение и так не очень хорошее стремительно поползло вниз.

— Дааа, Стаин, отличился ты! — к его парте подошла Волкова с Настей Федоренко и Колей Литвиновым. — Я, как комсорг класса, обязана поставить вопрос о тебе на комсомольском собрании. Уроки ты посещаешь как попало, в общественной работе класса не участвуешь, в отряде самообороны не состоишь, и это в то время, когда наши бойцы на передовой гибнут, защищая тебя, а теперь еще и стал с учителями пререкаться.

— Не с учителями, а с учителем, не пререкался, а поставил в известность, что занят, и не могу участвовать в митинге. И я не комсомолец, при чем тут комсомольское собрание? — Саша действительно не понял суть претензий.

— Ты ошибаешься, комсомолу до всего есть дело! Будем перевоспитывать тебя! А если ты не изменишь свое поведение, мы вынуждены будем поставить вопрос об исключении тебя из нашей школы. Нам такие товарищи, как ты, не нужны! — Лена смотрела на него зло исподлобья, во взгляде Литвинова проскользнуло злорадство, а вот Настя Федоренко глядела на парня сочувственно.

Сашка пожал плечами.

— Надо поставить вопрос — ставьте, а перевоспитывать меня не надо, — и, подхватив портфель, пошел на выход. Лена хотела его остановить, но передумала. Выйдя из класса Александр в раздумьях остановился. Зайти к Батину, рассказать о стычке с Карцевым и претензиях одноклассников? По-детски как-то, да и смысл, и так узнает, а сейчас просто некогда. Да и не серьезно все это, ну что ему сделают? Арестуют? Так не за что вроде! На фронт пошлют? Ха! Да это было бы прекрасно, там хоть все понятно, есть командиры, есть подчиненные, одни командуют, другие выполняют приказы. Ни от кого ничего не надо скрывать, все предельно ясно и логично! А сейчас он даже на опостылевшую базу был бы рад вернуться, только бы сбежать от этой школы с ее странными порядками, политинформациями, митингами! Вот для чего они? Зачем чтение газеты вместо урока? Что, он сам бы эту передовицу не прочитал, если б ему интересно было? Или приветствие бойцам? Оно им нужно? Хотя, судя по тому, как серьезно люди здесь относятся к подобным вещам, может быть и нужно. Еще комсомольцы эти привязались! Этим-то что от него надо?! В комсомоле он не состоит, и вступать не собирается. В общественной жизни он бы, конечно, поучаствовал, интересно же, но ведь ему попросту некогда! С отрядом самообороны так же. Да он лучше бы в самую лютую бомбежку на крыше отдежурил, чем сейчас ехать и стоять под ехидными и смешливыми взглядами курсанток.

Повернув к дому, Сашка увидел, что машина его уже ждет. Подошел к водителю, извинился за задержку и рванул переодеваться. Натянув форму, быстро оглядел себя в зеркало. Нормально села, к новому обмундированию он уже начал привыкать. Подхватил планшет с конспектами первого занятия и, не застегивая шинель, выскочил из дома.

Шел третий день, как они прибыли к месту учебы. В день прибытия ничего интересного не было. Сначала старшина, невысокий, кряжистый мужичок лет сорока, с добродушным усатым лицом, большими трудовыми руками и коротенькими кривыми, как колесо ногами, показал им, где они будут спать, удобства, баню, учебный класс, дровяной сарай, рассмешив их в конце:

— Значит так, девоньки, курсию я для вас значица провел, потом сами еще тут все посмотрите. А сейчас давайте, шагайте за мной, надоть вас вещевым довольствием значица обеспечить, — от этой его «курсии» девушки дружно прыснули смехом. — Так, что за смешки?! — построжел старшина.

— Так, наверное, не курсия, а экскурсия, товарищ старшина, — выдохнула сквозь смех одна из девушек. Голос показался Лиде знакомым, тот же самый, что отпускал шуточки про Петю и Сашу. Лида внимательно посмотрела на говорившую. Невысокая, чернявая, с задорным взглядом, ввалившихся глаз с темными кругами под ними, остреньким, как у лисички носиком и выдающейся грудью, несоответствующей ее, сказать прямо, скромной, тоненькой фигурке.

— Может оно и так. А тебя значица, как звать-величать? — беззлобно спросил старшина.

— Зина. Зинаида Воскобойникова, — бодро отрапортовала девушка.

— Э, нет. Теперь ты курсант Воскобойникова. И это просто замечательно! — радостно сообщил старшина и весело оглядел девушек, а потом, подняв заскорузлый указательный палец вверх, многозначительно спросил: — А почему замечательно?

— Почему, товарищ старшина?

— А потому, товарищ курсант Воскобойникова, что именно такая вот шустрая и образованная мне и нужна! Будешь сегодня дневальной! — голос у старшины был такой радостный, как будто он нашел клад, от этого всем стало еще веселей. Кандыба тоже улыбнулся, а потом уже серьезно прикрикнул: — Отставить смех! Девушки замолчали. — С обязанностями дневального я вас всех сегодня ознакомлю, ничего там сложного нет. Обычно дневальных назначает командир роты. Но пока такого у вас нет, его обязанности исполняю я. Сейчас все идем в каптерку и я выдам вам обмундирование, постельные принадлежности, мыло и прочие очень нужные вам вещи. А курсант Воскобойникова в этом мне поможет. Затем, идете в баню, как раз сегодня суббота. Обмундирование подгоните себе сами. Шить все умеют?

— Все, — ответили хором девушки. Владеть иголкой и ниткой учили в школе на уроках домоводства.

— Вот и отлично, значица, подшить подворотничок сможете. Пришивать петлицы я вас научу. Портянки тоже мотать научу, — старшина невесело усмехнулся, — вам теперь многому научится предстоит, девоньки. Ай, что уж тут, давайте за мной.

Так началась их служба.

Новая форма оказалась действительно совершенно новой. Правда была на несколько размеров больше. Но среди них оказались две девушки, Света и Гуля, умеющие хорошо шить. Они сказали, что если найдется швейная машинка, форму они для всех подгонят.Старшина крякнул, почесал затылок и пообещал решить этот вопрос. Действительно, через полтора часа незнакомый пожилой красноармеец привез на подводе немецкую машинку «Зингер» на ажурной чугунной станине. Старшина с красноармейцем выгрузили ее, затащив в свободное помещение. К машинке прилагалась коробка с нитками, иголками, шпульками и прочей нужной для работы мелочью. Света и Гуля сразу взялись за перешивку формы. Дело у них спорилось так ладно, как будто они вместе работали очень давно. Пока одна распарывала и на стежок подгоняла швы, вторая прострачивала их на машинке. Кому-то и вовсе подгонка была не нужна. Но все равно, закончили девушки уже за полночь.

На следующий день подняли их в шесть утра. Очередь на морозе в туалет, построение на завтрак, сам завтрак. Все быстро, почти на бегу. После завтрака их опять построили перед бараком. Майор Максимов в краткой речи объяснил, чем они будут заниматься сегодня и в ближайшее время, и ушел к себе. А Никифоров с Кандыбой занялись распределением на работы. Лиде с Тоней досталось дежурство по кухне. Ничего сложного, перемыть посуду, вымыть полы, принести дров и воды, помочь с готовкой Прасковье Никитичне, пожилой дородной тетке работающей у них поваром. Она все время тяжело вздыхала, глядя на девушек и ругалась на старшину:

— Что вояки, уже без девчонок справиться не можете?! Ни стыда, ни совести у вас!

Кандыба краснел и молча уходил, стараясь, как можно реже попадаться ей на глаза. Лиде стало жалко Кандыбу и она заступилась за него:

— Вы не ругайтесь на него, Прасковья Никитична. Он не виноват. А мы все добровольцы тут.

— Ничего, ему полезно! И что ж вам, дочки, дома-то не сиделось?

— Так война же.

Повариха, смахнув внезапно проступившую слезу, покачала головой:

— Да, война, — она как то сразу осунулась и засуетилась у кипящей кастрюли.

Девушки переглянулись. Тоня подошла к Прасковье Никитичне и без слов ее обняла. А Лида спросила:

— У вас погиб кто-то?

— Нет. Надеюсь, нет. Дочка у меня на Украине осталась. Чуть старше вас, — женщина блестящими от слез глазами посмотрела на Лиду. — Замуж вышла и в Киев уехала. А тут война. Я ждала ее, думала, эвакуируется, приедет. Нет. Ни слуху, ни духу.

— Жива она! Обязательно жива! — с горячностью заговорила Лида. — Вы главное верьте! Я тоже думала, моего Петю убили. Похоронка на него пришла. А он вернулся. Живой. Раненый только.

Прасковья Никитична тепло улыбнулась девушкам, сквозь слезы:

— Спасибо вам, девочки. Конечно, жива! Это просто я напридумывала себе от неизвестности. Наверное, уехать не успела, а весточка не дошла, — в глазах женщины мелькнула надежда, она шептала, как будто убеждая саму себя, — ведь такое творилось. У нас столько беженцев было. Не протолкнуться. Сейчас всех вывезли. А когда фронт близко подошел, они шли и шли через нас. Уставшие, голодные, грязные. С детьми, стариками. Мы их подкармливали. А потом нечем стало. Раздали все. Спасибо, вон Федотычу, взял меня сюда. Тут хоть за работой мысли не так гложут. Ой! — повариха всплеснула руками, — заболтались мы с вами, а скоро девочки на обед придут! И она опять засуетилась. А Лида с Тоней пошли мыть полы в столовой.

Так за работой пролетел день. После команды отбой, девушки уснули, едва донеся голову до подушки. Лиде показалось, что она только легла, как их уже подняли. Опять очередь в туалет, построение, распределение на работы. Но с сегодняшнего дня у них уже начиналась учеба. Сначала старшина читал и разъяснял им Устав внутренней службы, Дисциплинарный устав Красной Армии и значение присяги. В конце занятий он выдал им книжицы Уставов, велев зубрить их каждую свободную минуту. После тридцатиминутного перерыва настало время второго занятия «Аэродромная служба». Вел его Начальник курсов майор Максимов. Рассказывал он неожиданно интересно, с примерами из своей службы. Было видно, что Иван Андреевич дело свое знает и любит. Поначалу девушки побаивались сурового майора, но в конце занятия освоились и с интересом стали расспрашивать майора о его службе, не стесняясь задавать вопросы, если что-то было непонятно. Если чтение Уставов было нудным и скучным, то здесь время пролетело незаметно, настолько яркой оказалась лекция. Даже на обед идти не хотелось. Пообедав, весело гомонящей толпой девушки высыпали во двор на перерыв.

— О, мальчоночка появился, с твоим вон о чем-то говорит, — кивнула Лиде неугомонная Зинка, — а он красавчик, — протянула Воскобойникова, не уточняя кто, Сашка или Петя. Потом, увидев, как нахмурилась Лида, добавила: — Не переживай, подруга, отбивать не буду, на чужом несчастье свое счастье не построишь. Лида особо и не переживала, Пете она верила. Просто почему-то Зинаида была ей неприятна. Лидочка, ничего не ответив, посмотрела в сторону, куда показывала Воскобойникова. Действительно, там стояли Александр и Петр. Саша был явно чем-то расстроен. Переговорив, они отправились в сторону барака. Заметив Лиду, парень тепло улыбнулся и приветственно кивнул головой.

По прибытию в Кубинку, первым, кого увидел Сашка, был Никифоров.

— О, Саня, здорово, как доехал, как Москва?

— Привет, — друзья пожали друг другу руки, — нормально Москва, ночью опять тревога была, но бомбежку не слышал. Как у вас? Как Лида?

— Нормально. Курсантки осваиваются, сегодня к учебе приступили. Кандыба с Максимовым с ними занимались. Я после тебя. Завтра обещали особиста и комиссара прислать. В общем, налаживается жизнь, — Никифоров улыбнулся, — Лида тоже в порядке. Тяжело ей с непривычки.

— Ничего, втянется. Максимов на месте?

— Конечно, куда он денется. Только закончил лекцию.

Саша кивнул:

— Зайду, доложусь о прибытии.

— Давай. Заметив, что парень не в духе Петр спросил: — А ты чем расстроен?

— Да так. В школе ерунда всякая. Не обращай внимания. Разберусь, — Сашка махнул рукой. — Ладно, я к майору, потом еще поговорим, если успеем.

— Успеем, полчаса точно будет, пока перерыв у курсанток.

— Вот и отлично, — Сашка отправился к бараку, по пути кивком поприветствовав Лиду. Доложившись Максимову, Стаин тоже заскочил в столовую перекусить по-быстрому, дома пообедать он не успел. Уложился в десять минут. Во дворе уже послышалась команда к учебе и девушки потянулись в класс. Через несколько минут, туда же направился и Александр. Уже подходя к классу, услышал за спиной окрик Петра:

— Сань, — Сашка обернулся, — ни пуха, ни пера! — улыбаясь, Никифоров поднял руку с зажатым кулаком.

— Иди к черту! — традиционно ответил Сашка. Он был благодарен другу за так нужную ему сейчас поддержку. С приближением времени занятий его все сильнее начинал бить мандраж. Сейчас он сочувствовал всем своим учителям, ведь им приходится каждый день вот так вот заходить в класс под десятки глаз учеников. Хотя, наверное, они уже привыкли. Набрав полную грудь воздуха, он резко выдохнул и открыл дверь. Гул голосов в помещении стих. Курсантки встали, приветствуя инструктора.

— Здравствуйте, товарищи курсанты, — у Сашки внутри разлился холодок волнения, от десятков любопытных, насмешливых, заинтересованных девичьих взглядов, скрестившихся на нем. Парень старался не показать своего волнения, но немножко резковатые, нервные движения выдавали его.

— Здравствуйте, товарищ лейтенант, — раздался разноголосый хор.

— Зовут меня лейтенант Стаин Александр Петрович. Вести я у вас буду летную подготовку и, пока нет инструктора по технической части, техническую эксплуатацию летательных аппаратов. Предупреждаю сразу, не все станут пилотами, кто-то из вас будет техническим специалистом, кто-то отсеется в процессе учебы и будет переведен в другие части. Все зависит от вас, вашего старания, терпения и физической подготовки. Легко не будет, ни вам, ни мне. Вопросы есть?

— Есть, товарищ лейтенант.

— Представьтесь.

— Курсант Воскобойникова. А сколько Вам лет товарищ лейтенант? — ну кто бы сомневался, опять Зинка! Лида осуждающе посмотрела на сокурсницу. Вот что она лезет со своими вопросами, разве не видно, что Саша и так не в своей тарелке.

— Хоть вопрос к теме не относится, я отвечу. Мне шестнадцать лет. Чтобы снять другие вопросы, скажу сразу лейтенант это мое настоящее звание, заслуженное. И еще. Меня сюда направило командование, значит, оно считает, что я соответствую занимаемой должности. Мне доверили ваше обучение и, когда мы перейдем к практическим полетам, вашу жизнь. И я оправдаю оказанное мне доверие! — Сашка строго оглядел всех присутствующих. — Если кого-то не устраивает мой возраст, можете написать рапорт, и вас переведут в другую часть или училище, — может быть он и взял слишком жестко, но эти разговоры о возрасте надо пресекать сразу, иначе никакой учебы не будет, его просто не будут слушать. — Еще вопросы есть?

— Нет, товарищ лейтенант, — Зина, не ожидавшая такого жесткого ответа от парня, покраснела.

— Садитесь, товарищ курсант, — Сашка оглядел курсантов и, чтобы немножко сгладить свою отповедь, добавил. — То, чему вас будут учить здесь, вас не научат нигде в мире. Вы первые. По том, как вы будете учиться, будет приниматься решение о дальнейшей целесообразности курсов, думаю, товарищ майор вам об этом уже говорил. Так что прошу отнестись к учебе со всей серьезностью. А сейчас, я сделаю перекличку, чтобы познакомиться с вами и приступим.

Дальше все пошло нормально. Девушки слушали с интересом, хотя Сашка еще ощущал некоторую напряженность между ним и курсантками, но надеялся, что со временем она пройдет. Тем не менее, когда занятие закончилось, и девушки покинули класс он с облегченным вздохом, устало прислонился к стене. Мокрую от пота спину приятно обдало прохладой. В класс стремительно ворвался Никифоров:

— Ну как, Сань?

— Нормально, Петь. Устал, — Сашка улыбнулся, — вымотался сильнее, чем в полете. Вся спина мокрая.

Друг сочувственно посмотрел на парня, а потом почесал в затылке.

— Дааа уж. А ведь сейчас у меня занятие с ними. Еще и Лида будет.

Александр весело посмотрел на Никифорова и с видом опытного и знающего человека, строго сдвинув брови сказал:

— Не переживайте, товарищ лейтенант. Не так страшен черт, как его малюют. Мы в Вас верим! — напряжение потихоньку отпускало и от этого на душе становилось легко и радостно.

[i] Приказ № 65 от 17 апреля 1939 г. с объявлением "Положения о начальниках физподоготовки части и соединения, преподавателях физподготовки военного училища (школы) и академии и инспекторах физподготовки управления рода войск Красной Армии и военного округа.

[ii] Передовица газеты «Правда» от 1 декабря 1941 года.

VIII

— Лаврентий, сейчас я не хочу знать, что произошло там у них, в той истории, было это предательство, или ты потерял хватку. Ты теперь сам знаешь, чем это для тебя закончилось. И дело не в Никитке, с ним мы разберемся. Дело в тебе. Я знаю, сколько ты делаешь и еще сделаешь для нашей страны. Нашего народа, — Верховный сделал паузу и раскурил почти потухшую трубку. Иначе этого разговора не было бы. Но сейчас я хочу, чтобы ты определился, что для тебя важнее — власть или наше пока еще общее дело? — Сталин уставился немигающим взглядом на своего наркома. Он долго размышлял, включать Берию в круг посвященных в тайну Ковчега или нет. Если включать, то не предаст ли он, как тогда. Хотя там еще не понятно, было ли предательство, но то, что НКВД сработало из рук вон плохо, это точно. А если не включать, то Лаврентия надо убирать. Совсем убирать. А он нужен. Другого такого у него нет. Значит, придется поговорить и, уже потом, принять решение. На всякий случай сейчас в соседней комнате ожидают лично преданные ему, товарищу Сталину, люди. Одно слово и всесильного наркома не станет. Но кого ставить вместо него? Нет таких! Иосиф Виссарионович внимательно всматривался в сидящего перед ним человека, анализируя жесты, позу, мимику, сейчас важно было все, слишком ответственное решение предстоит принять.

По спине наркома пробежал неприятный холодок страха, на лице выступила испарина. От того, что, а самое главное как, он сейчас скажет, зависит выйдет он из этого кабинета или его вынесут. Как хорошо, что он не стал торопить события с этим парнем, как его, Стаиным. Нет, он, конечно, дал поручение присматривать за ним через внештатников, но без его прямого приказа какие-либо действия предпринимать запретил. Сейчас он мысленно похвалил себя за это решение. Хозяин ждал ответа. Берия поднял взгляд и, подавив страх, прямо посмотрел в желтые, немигающие глаза:

— Я с Вами, товарищ Сталин.

Иосиф Виссарионович, как показалась Берии, бесконечно долго смотрел ему в глаза, а потом, усмехнувшись, потянулся за трубкой:

— Вот и отлично. Будем считать, что я тебе поверил, — Сталин поднял трубку телефона, — Александр Николаевич, там у Вас люди сидят, ждут, отпустите их, они мне сегодня не понадобятся. На душе у Лаврентия Павловича отлегло. Сталин положил трубку и посмотрел на Берию: — И усиль присмотр за Стаиным. Немцы зашевелились, очень хотят узнать, как и чем уничтожили переправы в ноябре. Берия вопросительно приподнял брови. — Александр поработал, на технике из будущего и их боеприпасом.

Лаврентий Павлович кивнул, Фитин ему докладывал, что Абвер зашевелился, но по какому поводу суета, выяснить не удалось. А тут все встало на свои места. Значит, информация к Верховному пришла по каналам военной разведки. Это плохо, надо накрутить хвоста ИНО, чтобы лучше работали.

— Так может спрятать его подальше в тыл?

— Нет. Он мне здесь нужен. Да и приглядывать проще. На местах сам знаешь, взыграет ретивое у исполнителей, потом мы с тобой не расхлебаем. Волков начал работать над прикрытием, но Володя абрек, — Сталин одобрительно усмехнулся, — ему по лесам хунхузов гонять, а тут тонко работать надо. Вот и займись. Сам займись. Чем меньше людей об этом знает, тем лучше. Утечки все равно будут, но лучше, чтоб их было меньше, и как можно позже. Не мне тебя учить.

— Сделаю, товарищ Сталин.

— И еще. Волков и Стаин подчиняются только мне, больше никому. Это чтобы не было недоразумений. Берия кивнул. — Теперь о твоих текущих задачах. Семнадцатого я вызываю к себе для доклада руководство Ленинградской области. Товарищ Жданов, не очень охотно информирует Ставку о ситуации в городе и области. Необходимо отправить в Ленинград группу твоих сотрудников. Их задача составить независимое мнение о работе Ленинградского обкома. Почему обком не считает нужным информировать нас о происходящем в городе, что это — халатность или попытка скрыть нелицеприятные факты? Времени мало, совещание уже через пять дней. Вечером шестнадцатого выводы твоих людей должны быть у меня. Чтобы им было проще работать вот тебе материалы из того времени, — Сталин придвинул Берии папку, лежащую у него на столе, — изложенная здесь информация нелицеприятная, я в нее не верю, много там про нас вранья нагородили, но проверить мы ее обязаны. И своих проверь. Про них тут тоже есть, — хлопнул ладонью по папке. Нарком задумался:

— Товарищ Сталин, тогда надо отправлять две группы. Одна должна прибыть в Ленинград официально, а вторая тихо, иначе ни о каком независимом мнении за такой короткий срок и речи быть не может. Надо только решить под каким прикрытием отправлять вторую группу. Сталин набил трубку и несколько минут задумчиво ее раскуривал, прокручивая мысленно различные варианты. Его взгляд зацепился за только что переданную Берии папку.

— Скажи, Лаврентий, что бы ты делал, если б тебе надо было получить разведданные о новейшей боевой технике противника?

— Подключил бы агентуру, искал бы места производства и места дислокации, а там уже исходя из оперативной обстановки.

— То есть если бы, где-то использовалась эта техника, то основные усилия были бы направлены туда?

— Да, но и другие направления не упускал бы из вида.

Сталин покивал головой. Рискованно. Очень рискованно, но рано или поздно немцы найдут, где дислоцируется техника из будущего. Так может лучше их направить по ложному следу? Выиграть время, а потом спрятать вертолеты в ангарах на территории 290-го завода. Пока там еще не готовы принять столько машин, но это пока, нужно время. Да, поторопился он, выводя их с базы под Смоленском, надо было подождать. Но уж очень эффективно действовал Стаин, хотелось иметь такую силу под рукой, особенно в то время, когда немцы рвались к Москве. А теперь придется рисковать. Он потянулся к телефону:

— Товарищ Поскребышев, вызовите ко мне Стаина, срочно! Мы с Лаврентием Павловичем ждем.

Урок географии. Не интересно и нудно. В основном цифры, которые надо запомнить. Сашка конспектировал за Татьяной Владимировной. Все то, что она рассказывала, было в учебнике, но, записывая, лучше запоминалась информация, да и навыки чистописания надо было развивать. За полторы недели, прошедшие с его первого занятия с курсантками, жизнь вошла в устоявшийся ритм. Через день он ездил в Кубинку читать лекции, выходные тоже провел там. Конфликт с Карцевым заглох сам собой-постарался Батин. На следующий день, после спора с Виленом Дмитриевичем, физрук подошел к Сашке:

— Александр, здравствуй.

— Здравствуйте, Владимир Иванович.

— Пойдем, пошепчемся, разговор есть. Они зашли в каморку со спортинвентарем, Батин закрыл за собой дверь на ключ. — Давай, рассказывай, что у вас с Карцевым произошло. Его версию я уже слышал. Сашка рассказал все, как было, ничего не умалчивая, добавив только, что ему нужно было ехать по делам службы. — Да, Саша, а я тебя предупреждал, что с Виленом надо поосторожнее быть. Неужели нельзя было не доводить до конфликта?

— Как? — парень удивленно посмотрел на физрука. — И вообще, надо что-то решать с этим. На меня и так уже все косо смотрят.

— Это ты про одноклассников? Сашка кивнул, он ничуть не удивился, что Батин знает о разговоре с Волковой, иначе какой же он был бы чекист. — С Леной я поговорю, он девушка хорошая, просто категоричная чересчур и прямая, среди военных росла. Я ее вот с таких пор знаю, — он показал рукой на полметра от пола.

Сашка пожал плечами:

— Поговорите, — в принципе ему было все равно, какая Лена и о чем с ней будет говорить Батин, главное, чтобы ему дали спокойно учиться, раз уж без этого никак, и нести службу. Там кроме Лены хватало «воспитателей», один Литвинов чего стоит, невесть с чего решивший, что Сашка имеет какие-то виды на Волкову. По большому счету более-менее нормальные отношения у него сложились только с Настей Федоренко, которая его почему-то жалела, с вечно занятой, задумчивой Ниной Высоцкой и братьями Поляковыми. С братьями он сцепился на второй день пребывания в школе, до драки не дошло, но потолкались и взглядами померялись. Саша не знал, что там они потом для себя решили, но с тех пор Иван с Виктором парня не цепляли и относились довольно доброжелательно, по сравнению с остальными парнями из класса.

На курсах тоже все наладилось. Прибыли комиссар, особист и техник, уже знакомый Сашке по базе Иван Трофимович Линев. Обстоятельный, кряжистый дядька лет сорока, с крестьянским простодушным лицом и большими, сильными мозолистыми руками. Вид у Линева был самый что ни на есть пролетарский, но на самом деле Иван Трофимович был отличным инженером-расчетчиком, влюбленным во всю летающую технику без исключения. Комиссаром к ним назначили старшего политрука Кушнира Степана Абрамовича. Маленького росточка, весь какой-то круглый, румяный, с выдающимся носом, совершенно не подходящим к его лицу, и курчавой черной шевелюрой, все время улыбающийся, сыплющий шутками, он походил на веселого колобка, ели бы не внимательный, цепкий взгляд, нет-нет, да и выстреливающий в собеседника из-под густых бровей. Призван он был из запаса именно на эту должность, а до призыва работал освобожденным парторгом в Московском коммунальном хозяйстве. Ну и особист. Лейтенант государственной безопасности Гранин Яков Андреевич. Молчаливый тридцатилетний мужчина. Высокий, худощавый, с длинными ногами, он напоминал жердь на ходулях. Смотрелся он довольно смешно, пока не столкнешься с его холодным прознающим насквозь взглядом. Первым делом Гранин провел со всеми инструктаж по поводу сохранения гостайны и собрал подписки. Делалось это через индивидуальные беседы с инструкторами и курсантами. Девушки выходили от Гранина какие-то пришибленные и задумчивые. А Сашке лейтенант понравился, никакой воды, все четко, по делу. Яков Андреевич во время беседы сообщил, что в курсе настоящих званий и ведомственной принадлежности Стаина и Никифорова, попросил быть бдительными и при любых странностях и непонятных моментах докладывать ему. Вскользь упомянул, что немцы ищут героев, сорвавших удачной штурмовкой переправ их наступление на Москву. Не сказать что Сашку это сильно встревожило, но и настроения не добавило.

Урок уже подходил к концу, когда открылась дверь и директор школы вызвала Александра в коридор. Выходя из класса, Сашка услышал за спиной возбужденное шушуканье одноклассников. Здесь его ожидал сержант госбезопасности. Подождав, когда Елена Петровна отойдет, ожидавший представился:

— Сержант госбезопасности Лебедев. Вы лейтенант госбезопасности Стаин Александр Петрович?

— Да.

— Вас срочно вызывают в Кремль к товарищу Сталину.

— Мне бы переодеться.

Лебедев окинул взглядом Сашку, в глазах у него промелькнула усмешка, которую он быстро задавил:

— Не надо. Это срочно.

— Хорошо, минуту. Сашка вернулся в класс, извинившись перед Татьяной Владимировной, быстро собрал портфель, снял с вешалки пальто и, надевая его на ходу, вышел из класса.

Буквально через несколько минут, сидевший у окна Литвинов вдруг произнес:

— Ну вот и допрыгался Стаин!

Ребята с любопытством, не обращая внимания на учителя, ринулись к окнам. Татьяна Владимировна тоже выглянула на улицу. По заснеженной дорожке шел Сашка в сопровождении командира в форме НКВД.

— Ой, что же теперь будет?! — всхлипнула Настя Федоренко.

— Что будет, что будет? Разберутся, наконец-то, откуда он такой интересный взялся, — зло высказался Колька.

А Лене вдруг стало грустно. Да, она была зла на Стаина за то, что он был странный, не такой как все, не хотел участвовать в жизни школы и класса, всегда был особняком, равнодушно относился к комсомолу. Да, она считала его трусом, уж она-то точно не стала бы убегать от немцев аж в саму Москву и большинство ее одноклассников тоже на стали бы. Но вот чтобы Александра арестовали, она точно не хотела. Едва прозвенел звонок, Лена кинулась к единственному человеку, который сейчас, по ее мнению мог бы помочь.

— Владимир Иванович, Стаина арестовали! — ворвалась запыхавшаяся Ленка в спортзал. Батин удивленно посмотрел на Волкову:

— Когда?

— Только что, на уроке географии. Его вызвала Елена Петровна в коридор, а потом мы увидели, что его уводят.

— Ну а я тут причем?

Лена горящим взглядом посмотрела на физрука:

— Но надо же что-то делать?

— Что, Лена, делать? Если виноват, то ничего ты не сделаешь, а если невиновен, разберутся и отпустят.

— Да как он может быть виновен? Он же мальчишка!

Батин усмехнулся:

— Ты уверена? Ведь, ты сама недавно его обвиняла во всех грехах. Что ты вообще знаешь про Стаина? Ты готова за него поручиться?

Лена задумалась. А действительно, что она знает про Сашу? Тогда, в первый раз у них дома они толком не поговорили, сразу поссорились. Даже сейчас она не хотела признаться себе, что виновата в ссоре была именно она, а Александр ничего не успел ей ответить. Потом, когда он пришел к ним в класс, она с самого начала была настроена по отношению к нему предвзято, даже не поинтересовалась, а как живет этот парень с кем и где? Ведь в эвакуации он оказался совсем один и обратился к единственным, кто мог ему помочь, своим, пусть и дальним, но родственникам. И как она его встретила?! Так еще и класс против него настроила! Лена увидела свое поведение совсем с другой стороны, и ей стало вдруг очень и очень стыдно. Девушка покраснела и виновато посмотрела на Батина:

— Если надо поручиться, я поручусь. Только я ведь действительно о нем совсем ничего не знаю.

— Тогда как же ты собираешься поручиться за человека, которого совсем не знаешь?

— Я не знаю, дядь Володя. Но надо же что-то делать! — Лена упрямо и с вызовом посмотрела на друга отца, — Я сама пойду в НКВД и постараюсь всё выяснить! Я не верю, что Саша мог совершить что-то такое, за что его можно арестовать!

— Эх, Лена, Лена, когда ты уже научишься думать? — Батин укоризненно посмотрел на девушку, — Значит так, никуда тебе ходить не надо и вообще делать ничего не надо. Я сам все выясню, если надо будет.

— Чесно-чесно? — по-детски спросила она.

— Чесно-чесно! — Батин, улыбнувшись, щелкнул ее пальцем по носу, как когда-то давно, там, на Дальнем Востоке, когда приходил к ним домой в гости, и она, маленькая девочка, с восхищением смотрела на веселого, статного командира, такого же геройского, как ее папка. — Все, Заноза, беги, — Батин обратился к ней по детскому прозвищу. Лена, уже не так грустно, кивнула и, развернувшись на пятках, пошла на выход. — Заноза! — окликнул ее Владимир Иванович, — девушка обернулась. Капитан подмигнул и приложил палец к губам, показывая, что об этом разговоре знать никому не нужно. Ленка кивнула и вприпрыжку выскочила из спортзала. Уже в коридоре она опомнилась, не пристало ей, взрослой девушке, комсоргу класса, вести себя как ребенку. Посмотрев по сторонам, не видел ли кто ее поведение и, убедившись, что она здесь совсем одна, степенно пошла в класс.

Знакомые коридоры Сенатского дворца. Уже нет того волнения, которое было в первое посещение, присутствует только тревожное любопытство, по какому поводу последовал столь срочный вызов. В приемной поздоровался с Поскребышевым:

— Здравствуйте, Александр Николаевич.

— Здравствуй, Александр, — тепло улыбнулся секретарь Сталина, — заходи сразу, ждут.

Сашка решил уточнить, чего ему ждать за этими массивными дверями:

— Александр Николаевич, а по какому поводу вызвали, не знаете?

— Даже если б знал, не сказал.

— Извините.

— Да ничего, не ты один такой, даже генералы интересуются, — пожал плечами Поскребышев и, не обращая больше внимания на парня, погрузился в бумаги.

Зайдя в кабинет, Сашка по привычке вытянулся для рапорта, но вспомнил, что в штатском, просто поздоровался:

— Здравствуйте, товарищ Сталин, — потом, посмотрев на Берию, добавил, — здравствуйте, товарищ Народный комиссар внутренних дел.

— Здравствуй, Александр, проходи, садись, — Сталин кивнул на свободный стул, напротив Берии. Сашка прошел к столу и сел на краешек стула. Иосифа Виссарионовича, не смотря на хорошее к нему отношение Верховного, он робел. — Рассказывай, как дела, как успехи в учебе? Вряд ли Сталина интересовали его школьные оценки, поэтому начал сразу с курсов:

— Нормально в учебе, товарищ Сталин. Всем обеспечены, все подписки взяты, курсант…, - Сашка споткнулся, — курсантки приняли Присягу, начали их обучение согласно учебному плану, до летной практики им далеко, пока обучаем только теоретической части. Да, Вы и сами, наверное, все знаете, товарищ Сталин, товарищ майор Максимов каждый день отчеты пишет и отправляет в наш наркомат.

Верховный усмехнулся в усы, поняв Сашкину немудреную хитрость:

— Не хочешь через голову начальства докладывать. Это хорошо, что ты субординацию знаешь. Но у нас немножко другой случай. В целом как оцениваешь курсанток? Получатся из них вертолетчицы?

Александр пожал плечами:

— Пока рано говорить о чем-то. Двенадцать дней всего прошло, с ними полетать бы. Может они, вообще, будут бояться летать, — парень, решившись, все-таки спросил, — товарищ Сталин, почему девушки? Неужели парней не нашлось?

— А чем тебя девушки не устраивают? Все как ты просил, образованные, не летчики, переучивать не надо.

— Всем устраивают, очень хорошие девушки, но даже… — Сашка осекся, посмотрев на Берию. Сталин разрешающе махнул рукой:

— Говори. Товарищ Берия в курсе кто ты и откуда взялся.

— У нас там я не слышал о женщинах-вертолетчицах, а вдруг им нельзя или не справляются они, погибнут же зря и технику угробят!

— Не знаю, как у вас там было, в вашем будущем, а здесь у нас настоящие советские девушки, и они справятся, а чтобы не погибли и технику не угробили, учи их лучше, это твоя ответственность теперь, — строго посмотрев на Сашку, Иосиф Виссарионович уже мягче добавил: — Нет у меня для вас парней. На фронте парни нужны. А тут еще неизвестно, что получится у товарищей конструкторов. А технику с базы будем применять только в крайнем случае.

— Есть, учить лучше! — угрюмо отозвался парень.

— Теперь зачем мы тебя вызвали. Сталин внимательно посмотрел на Сашку. Германская разведка очень заинтересована выяснить, кто и как уничтожил железнодорожные переправы, уж очень хорошо вы с другом сработали. Рано или поздно они выйдут на Кубинку, техника стоит на прифронтовом аэродроме. Сейчас товарищ Миль готовит под нее ангары. Надо выиграть время. Есть мнение, что необходимо провести отвлекающую операцию. В общем, тебе надо лететь на Ленинградский фронт. Доставишь в Ленинград группу товарищей из наркомата товарища Берии, — Сталин решил лишний раз подчеркнуть, что, не смотря на ведомственную принадлежность Сашки, НКВД он не подчиняется, — а потом покрутишься там, обозначишь присутствие. Базироваться будешь на аэродроме в Волхове. Боевых столкновений избегать, на территорию противника не залетать. А мы подкинем тут по своим каналам Абверу информацию, что новая техника переброшена для проведения очередных боевых испытаний на Ленфронт. Оттянем их внимание туда, за это время здесь подготовим для вертолетов место. Туда же потом передислоцируются и ваши курсы. Вопросы есть?

Сашка задумался:

— Первое, что приходит на ум — горючее и техники.

— Обеспечим.

— Какие-то конкретные задачи будут?

— Сейчас основная задача, обеспечить город и область топливом и продовольствием.

— Тогда лететь надо на транспортнике, но нужно будет истребительное прикрытие, иначе меня ссадят прямо над Ладогой.

— Тоже будет.

— Товарищ Сталин, а как же курсы? Если мы с Никифоровым улетим на задание, курсы лишаться сразу двух инструкторов. Давайте я кого-то из курсанток возьму, кто наиболее перспективный, облетаю. Раз без боевых столкновений риск минимальный, а в воздухе их все равно проверять надо.

Сталин погрузился в размышления, потом кивнул:

— Хорошо, под твою ответственность. Еще есть вопросы?

— Пока нет, но обязательно будут. Надо район изучить, посчитать все. Метеосводка нужна.

— Действуй. До вылета, будешь находиться здесь, в Кремле. Кабинет Волкова в твоем распоряжении. Карты тебе принесут, метеосводку тоже. Если что, обращайся к товарищу Поскребышеву, он поможет.

— А как же, — Сашка показал на свой гражданский костюм, — да и курсанток вызвать надо.

— Форму доставят, это не проблема. Твою форму, — Верховный дал понять, что в данном случае ширма со знаками различия ВВС не нужна, — со всеми наградами. А курсанток, назовешь кого именно, их привезут. Но не больше двух.

— Тогда Весельская и Воскобойникова.

— Это не мне, — Верховный улыбнулся и кивнул в сторону двери, — Александру Николаевичу. Все Александр, иди, работай. Как закончишь, доложишь моему секретарю, я сам хочу посмотреть, что ты там придумаешь.

— Есть!

Выйдя от Сталина, Сашка объяснил Поскребышеву, что и в какие сроки ему требуется, на что получил молчаливый кивок, и пошел в кабинет Волкова. У кабинета уже стоял дежурный с ключами. Открыв двери, он оставил Александру ключ, потребовав расписать в журнале за вскрытие помещения и получения ключа. Сверив время с вписанным в журнал, парень поставил подпись. Дежурный ушел, а Сашка сел за стол майора. Ему предстояло проделать огромную работу. Это не рассчитать единичный полет, тут требовалось распланировать целую операцию. А ведь компьютера то нет. Придется считать вручную. Спасибо Вам товарищ подполковник, за то, что вдалбливал в голову, как тогда казалось Сашке, ненужные формулы. Ох, как пригодится сейчас ему эта наука! А ведь экзаменаторами будут немцы и сам товарищ Сталин. Почему-то немцев парень боялся меньше. Раздался стук в дверь.

— Войдите.

В дверях появился сержант Лебедев, с папкой в руках.

— Товарищ лейтенант государственной безопасности, велено передать вам карты и метеосводки.

Минут пятнадцать заняла сверка принесенных карт с ведомостью. Расписавшись в получении, Сашка отдал ключи от своей квартиры Лебедеву и сел за работу, времени не было совсем, вылетать надо было уже этой ночью.

IX

— Весельскую, Воскобойникову к Начальнику курсов! — в казарму заскочил чем-то взволнованный старшина.

— Зинкаа, Идааа, к товарищу майору, быстро! — крик дежурной был настолько звонкий и пронзительный, что старшина крякнул и потер уши. Из учебного класса быстро выскочили вызванные девушки, и рванули в кабинет к Максимову. Кандыба одобрительно покачал головой, армейский порядок потихоньку входил в это бабье царство.

— Вызывали, товарищ майор?

— Вызывал. Проходите, садитесь, — майор кивнул на свободные стулья. Тут же в кабинете рядом с Максимовым сидел комиссар. В углу, откинувшись на спинку стула и прикрыв глаза, казалось, дремал особист. Дождавшись, пока девушки рассядутся, майор, помолчав и собравшись с мыслями, тихо заговорил: — Значит так. Сейчас собираете вещи, получаете у старшины сухпай…

— Нас что, отчислили?! — обиженно воскликнула неугомонная Воскобойникова, Ида неодобрительно на нее посмотрела. Перебить Начальника курсов, это ни в какие рамки!

— Не перебивайте, товарищ курсант! — Максимов сердито посмотрел на Зинаиду и продолжил, — так же у старшины получите зимние лётные комбинезоны, унты и шлемы. Оденетесь сразу в них. Сапоги и шинели возьмете с собой. В 22–00 за вами приедет машина, поедете на аэродром, где поступаете в распоряжение лейтенанта Стаина. У меня все.

— Я скажу пару слов, — продолжил разговор комиссар. — Товарищи курсанты, вы с лейтенантом поедете на фронт. Я не стану говорить больших напутственных речей, вы и так все знаете и понимаете, просто скажу, не подведите нас. Вы едете первые. Это большая честь и ответственность. Не знаю, почему Александр выбрал именно вас. С Идой все ясно, она лучшая. А вот ты Зинаида, хоть и одна из первых в учебе, но порой твой язык работает быстрей твоего ума — старший политрук покачал головой, — так что смотри мне! — Кушнир грозно помахал ей пальцем.

— А вот на счет разговоров мы сейчас пойдем ко мне в кабинет и побеседуем, — вмешался Гранин, — Иван Андреевич, Степан Абрамович, у вас все?

Максимов молча кивнул, Кушнир подтвердил:

— Да, Яков Андреевич, забирайте их.

Особист встал со стула и повел плечами:

— Ну, тогда, товарищи курсанты, давайте за мной. Гранин завел девушек в свой тесный кабинетик в закутке в самом конце барка, и молча кивнул на стулья, предлагая садиться. Сам же закрыл дверь на ключ. Усевшись рабочий стол, он все так же молча открыл огромным ключом сейф и достал оттуда серую папку. Девушки сидели и напряженно следили за тем, что делает Гранин. Особиста у них побаивались. Положив папку на стол, лейтенант внимательно посмотрел на сидящих перед ним курсанток. — Вы едете на фронт. Куда и зачем не знаю даже я. Прежде чем попасть сюда, вы все прошли тщательную проверку по нашей линии и признаны достойными доверия. Скоро вы познакомитесь с техникой, на которой вам предстоит летать. Техника новая и секретная. Все, что вы увидите, услышите, узнаете во время командировки должно остаться с вами. В плен вам попадать нельзя, если будет такая угроза вы должны умереть раньше, чем окажетесь у врага. Если вы не готовы к такому, сейчас еще можно отказаться. Особист вопросительно посмотрел на Иду.

— Я готова, — сверкнула глазами Весельская. Гранин перевел взгляд на Восокбойникову.

— Да. Я готова, — часто-часто закивала головой Зина, — вы не думайте, товарищ лейтенант госбезопасности, я все понимаю, я не болтушка!

Особист неожиданно улыбнулся:

— Я знаю, Зинаида. Лейтенант открыл папку: — Вот ваши новые документы. Командировочное предписание, продаттестат, красноармейская книжка. Петлицы перешьете на летные. Если во время командировки почувствуете к себе чье-либо внимание, даже если слегка покажется, что кто-то интересуется вами лично или вашей службой, сразу докладывайте Стаину. Держаться все время вместе, по одной нигде не ходить. С посторонними общения стараться избегать. Ни на чьи вопросы не отвечать, если что, отправлять к товарищу лейтенанту. Подчиняетесь вы только ему. Даже если вам будет приказывать генерал, да хоть нарком, пока приказ не будет подтвержден вашим непосредственным командиром, исполнять его вы не обязаны. Задерживать органы госбезопасности вас тоже права не имеют, но с этой стороны вас подстрахуют. Если же все-таки такие попытки будут, разрешаю применять оружие. Гранин выдвинул ящик стола и положил перед девушками два нагана. — Патроны получите у старшины. Пользоваться умеете? Обе девушки кивнули. — Отлично. Все, идите, собирайтесь.

Выйдя из кабинета особиста Ида с Зиной переглянулись.

— Даа, и куда же это мы попали? — прошептала непривычно серьезная Зина, вертя в руках револьвер.

— Какая разница, главное, что на фронт едем.

— Да, какая разница, — задумчиво повторила Воскбойникова. А потом, задорно тряхнув челкой, уже весело добавила, — ну что, подруга, пойдем собираться? — и рванула к казарме.

Занятие у остальных девушек только закончилось и они, весело щебечущей стайкой, вывалились из класса. Увидев, неожиданно вызванных с урока к начальству подруг, они тут же обступили их с расспросами. Но не тут-то было. Ида с Зиной молчали, сказав только, что едут в командировку по приказу Начальника курсов. Девушки завистливо загалдели. За эти две недели постоянное нахождение в бараке всем порядком надоело и то, что кто-то скоро вырвется из этого опостылевшего казарменного мирка, вызывало у них нездоровый ажиотаж. Спас командировочных от лишних разговоров старшина, шугнув курсанток грозным окриком.

— Весельская, Воскобойникова, что треплемся стоим?! Давайте за мной, получать положенное! В каптерке старшина выдал им, кое-как подобрав по размеру, комбинезоны. Дотошный Кандыба рассказал и показал, как правильно их надевать, пробурчав при этом: — Да, девоньки, тяжело вам будет в такой одежке-то. Потом, порывшись в своих закромах, вытащил две потертые, рыжие от времени кобуры под наганы и помог пристроить их на ремень. Паек, состоящий из сухарей, пшенного концентрата, сухого супа и соленой рыбы покидал в вещмешок, со словами: — Держите, здесь на двоих, сами разберетесь, не подеретесь, — потом подумав, докинул туда еще две банки тушенки. В общем, к сборам подопечных Кандыба отнесся со всей ответственностью.

Девушки едва успели все упаковать и перешить петлицы, как их вызвали. Прибыла машина, пора было на аэродром. Провожали их всем курсом. Закинув вещи в кузов полуторки, они обнялись с подругами. На крыльцо барака вышли майор Максимов и Кушнир. Комиссар еще раз пожелал удачи, а майор молча пожал отбывающим руки. Ида резко развернулась и направилась к машине, бросив Зинаиде:

— Давай в кабину, а я в кузове прокачусь.

Воскобойникова направилась было к кабине, но потом, передумав, полезла к Весельской:

— Я с тобой, вдвоем веселее.

Девушки едва успели рассесться на вещмешках, как машина дернулась, набирая ход. До аэродрома оказалось совсем недалеко. На КПП у них проверили документы и махнули рукой в сторону дальнего перелеска, показывая куда ехать. Еще несколько минут и из темноты проступили очертания ни на что не похожего аппарата с огромными винтами наверху. Из открытого люка выпрыгнул одетый в такой же летный комбинезон как у них лейтенант Стаин. Подойдя к машине, он поздоровался с девушками и отпустил водителя.

— Давайте за мной, надо машину готовить. Сейчас пассажиры прибудут, и вылетаем, — буркнул парень и, не глядя следуют ли за ним курсантки, полез внутрь.

Настроение у Сашки было отвратительное. Давала знать о себе усталость. Поспать удалось только в машине, пока ехал на аэродром. А до этого долгие шесть часов расчетов и планирования, а потом обсуждение операции с Иосифом Виссарионовичем. Сталин старался вникнуть в каждую мелочь, а Сашке было от этого неудобно, как будто у Верховного во время нашего, идущего полным ходом контрнаступления под Москвой, нет других дел. Но, видимо, Иосиф Виссарионович так не считал, потому что целых полтора часа уделил планированию, в процессе которого отдавал распоряжения, касающиеся материально-технического обеспечения и мест базирования. Подвоз горючего и боеприпасов Верховный обещал взять на личный контроль. Первая партия ГСМ и патронов 7,62 для пулемета в носовой подвижной установке уже была отправлена в Волхов самолетом, остальное через двое суток придет железной дорогой. Также с Сашкой должны будут полететь для технического обслуживания три спеца из группы Миля, изучавших вертолеты еще на базе.

В конце разговора Сталин выдал Александру бумагу со своей личной подписью, в которой указывалось, что группа летчиков и техников во главе с лейтенантом госбезопасности Стаиным, направлена на Ленинградский фронт для войсковых испытаний новой авиационной техники. Подчиняется группа лично Верховному Главнокомандующему, и ни для каких иных целей использоваться не может. Так же документом всем подразделениям и их командирам, вплоть до комфронта, предписывалось оказывать любую помощь по требованию командира группы. Уже прощаясь, Сталин сказал:

— Александр, я понимаю, что летишь на фронт, и там может случиться всякое, но очень прошу, не лезь на рожон. На земле к вам будет не подступиться, а вот в воздухе тебя обязательно попытаются достать. В таком случае, уходи, избегая боя, пусть прикрытие воюет. Повторяю, у тебя приказ в боестолкновения не вступать! — Сталин взмахнул рукой с потухшей трубкой и вдруг, прищурившись, задумчиво добавил, — А может действительно, лучше было бы спрятать тебя на базе, как Лаврентий предлагает?

— Не надо прятать, товарищ Сталин. Не полезу я в бой. У меня ни брони, ни скорости[i]. Транспортник.

— Ладно, ты парень серьезный, надеюсь на твое благоразумие. Давай, иди, герой, — Иосиф Виссарионович с неожиданно теплой улыбкой окинул взглядом Сашкину грудь с двумя орденами и Звездой Героя. Сашка смутился:

— Я не подведу Вас, товарищ Сталин, — и вышел из кабинета, с облегчением выдохнув, когда закрылась дверь. Поскребышев сочувственнопосмотрел на Стаина и молча пододвинул ему графин с водой и стакан. — Спасибо, Александр Николаевич. Тот в ответ молча пожал плечами.

Сашка вернулся в кабинет Волкова. Собрал документы в планшет, натянул комбинезон, точно такой же, что снимал когда-то с раненного Никифорова. Как же давно это было! Планшет через плечо, затянуть ремень. Все, готов. Парень огляделся, не забыл ли чего и, выключив свет, вышел из помещения. Ключи от кабинета сдал дежурному, расписавшись в журнале.

Эмка ждала его внизу.

— Все, в Кубинку, на аэродром.

По прибытии зашел обозначиться к Когрышеву. Можно было конечно обойтись и без этого, но отношения с командиром полка, на аэродроме которого базировались вертолеты, надо было поддерживать.

— А, вредитель появился! — не очень гостеприимно встретил его подполковник. Сашка опешил:

— Почему вредитель?

— А кто у меня перед самым контрнаступлением командира БАО забрал?

— Так это не я, — пожал плечами парень.

— Да знаю. Ворчу просто, — подполковник устало потер переносицу, — работы много, устал. Ты что хотел-то? Заявки на прикрытие не было, у меня сейчас ни людей, ни машин свободных нет.

— Прикрытие не нужно, сегодня в тыл лечу. А зашел просто поздороваться, да и отметиться хозяину.

— Ааа. Ну считай, отметился, — Когрушев посмотрел на часы, давая понять, что времени на пустые разговоры у него нет абсолютно.

— Разрешите идти?

— Давай, — подполковник махнул рукой и уставился в карту, расстеленную у него на столе. Сашка вышел от командира полка и подошел к машине. Хотел, было, сесть в салон, но передумал. Решил дойти до вертолета пешком:

— Михалыч, я пешком пройдусь, Вы давайте, езжайте к стоянке вертолетов. Там шмотки заберу и все, избавитесь от меня наконец-то.

— Скажете тоже, товарищ лейтенант, — водитель укоризненно покачал головой, — когда это я хотел от Вас избавиться. С шофером у Сашки отношения сложились неплохие. Степан Михайлович или попросту Михалыч, как он сам попросил его называть, мужиком был не вредным и отзывчивым.

— Да я пошутил. Вы извините меня, — улыбнулся Сашка. Обижать хорошего человека не хотелось.

Эмка, переваливаясь на снежных, укатанных аэродромным транспортом, ухабах, укатила, а Сашка не спеша пошел следом. Морозный воздух пощипывал кожу лица, в небе, мерцая, поблескивали звезды. Отличная погода: не сильно морозно, безветренно, ясно. Хорошо с одной стороны, в такую погоду летать одно удовольствие. Если бы не война. Немцы, наверное, тоже любят летать в отличных метеоусловиях. Эх, надо было узнать обстановку на театре у Когрушева. Вернуться что ли? Нет! Подполковнику сейчас не до того. Зачем отвлекать человека? Москву и так прикрывают надежно, а обстановку на Калининском фронте Григорий Александрович знать не может. Настроение поползло вниз. Из-за того, что Калинин захвачен немцами, придется делать изрядный крюк через Ярославль, а это лишних четыреста с небольшим гаком километров, почти два часа полета. Сашка предложил лететь напрямик, тихонько прокрасться через немецкие тылы, но Сталин категорически запретил пересекать линию фронта. И в Ленинград летать придется круголями, над знаменитой Дорогой жизни. Хотя тут Сашка был не согласен с Верховным. Основную магистраль, снабжающую осажденный город, немцы точно без присмотра не оставят и, наверняка, там не протолкнутся от самолетов противника. Сталин возразил, что прикрытие ему будет обеспечено, зато, в случае чего, над своей территорией больше шансов спастись самому и спасти машину. Спорно, но кто он такой, чтобы спорить с Верховным Главнокомандующим?

В Ярославле придется садиться. Необходимо связаться с командованием 39 истребительной авиадивизии, самолеты которой будут обеспечивать его прикрытие со стороны Волхова во время операции. Надо договориться о встрече. Без сопровождения аэродром найти будет сложно[ii]. Со стороны Ленинграда прикрытие будут осуществлять летчики Балтфлота, базирующиеся на аэродром «Гражданка». Взаимодействие отрабатывать придется уже на местах, но с тем «вездеходом» за подписью Сталина, который у него есть, проблем с этим не ожидалось.

Показался стоянка. Техники уже выкатили вертолет, маскировка была снята. К Сашке подошел старший:

— Привет, Александр.

— Здравствуйте, Василь Василич. Значит, Вас со мной отправили?

— Да. И Володя с Пашей тоже здесь.

— Да?! Это же отлично! — обрадованно воскликнул Сашка. С Володей Зиминым и Пашей Козиным они подружились еще на базе. Ну а Василь Василич, это Василь Василич — самый опытный инженер-механик в группе Миля.

Когда-то, еще до революции юному Васе Ловчеву довелось поработать с самим Игорем Сикорским, чем он несказанно гордился. А потом грянула революция. Игорь Иванович подался в эмиграцию, а Вася Ловчев в Красную Армию. Вернее Василий просто остался при своих любимых «Илья Муромцах», которые отдельным дивизионом вошли в состав Рабоче-крестьянского Красного Воздушного Флота. После окончания Гражданской войны Ловчев некоторое время проработал в ЦАГИ с Туполевым, с которым был знаком еще с дореволюционных времен. А потом был арест в 1931 году по Гвардейскому делу[iii]. Но предъявить, кроме знакомства с Акашевым[iv] и Сикорским, органам ему было нечего, и Василий Васильевич через два месяца был отпущен на свободу. Начались скитания по авиашколам. Неблагонадежного механика не хотели брать на работу, пока волею судьбы он не оказался на 290-м заводе винтокрылых аппаратов.

Удивительно, как с таким послужным списком Ловчев был допущен к работе с Ковчегом, но видимо профессионализм, знания и опыт перевесили риски. А Сашке было все равно, что думают о Василии Васильевиче в НКВД, главное, что его вертолет будет в надежных руках, а остальное вторично.

— Как машина? — парень кивнул в сторону вертолета.

— Нормально. Осмотр провели, дополнительные баки установили и полностью заправили. Вооружение тоже подготовили. Можно лететь хоть сейчас.

— Прямо сейчас не получится. У нас еще пассажиры будут и курсанты, — при воспоминании о курсантках Сашка поморщился, рано было еще девчонок тащит в небо, но и упускать такую возможность облетать перспективных курсантов было бы глупо. Поэтому он и выбрал двух самых лучших. Можно было вместо Воскобойниковой взять Петькину Лиду, но тогда б ему Никифоров этого не простил. Друг и так будет на него дуться, что не взял его с собой.

— Ясно. А куда летим-то? А то сорвали срочно, приказали готовить машину к дальнему перелету, а больше ничего.

— На Ленинградский фронт летим. А там, как прикажут.

Ловчев улыбнулся:

— Эх, давненько я не был в Петрограде. Десять лет скоро.

— И в этот раз не побываете, Василь Васильевич. Базироваться под Волховом будем.

— Ну и ладно. Может, оно и к лучшему. Плохо там сейчас, голодно. Не хочу видеть родной город таким. Насмотрелся уже в восемнадцатом. А теперь, пожалуй, еще хуже, чем тогда, — Ловчев расстроенно махнул рукой.

Вдвоем они подошли к вертолету. Сашка с нежностью провел голой рукой по фюзеляжу, поздоровавшись с машиной, и полез в грузовой отсек, где наводили порядок Володя с Пашей.

— Привет, орлы!

— О, Саня, здорово! — расплылись в улыбках технари, — Давненько не виделись. Как жизнь молодая?

— Нормально жизнь, — пожал протянутые ему замасленные руки Сашка. — Вы бы хоть лапы ветошкой протерли, прежде чем тянуть их к красному командиру.

— Ха! Это же техническая грязь, она стерильная! — хохотнул Володя.

— Стерильная вам! Тряпку давайте, угваздали всего! Парень протер руки, пахнущей бензином тряпкой, протянутой ему Павлом. — Движки запускали?

— Запускали, погоняли. Все работает, как часики швейцарские.

— Хорошо. Сейчас дождемся попутчиков и летим.

Снаружи послышался звук подъехавшего автомобиля. Сашка выпрыгнул из люка и направился к остановившейся неподалеку полуторке. Из кузова ловко соскочили две миниатюрные фигурки. Значит, это прибыли Зина с Идой. Осталось дождаться людей Лаврентия Павловича. Приказав, восхищенно глазеющим на вертолет девушкам следовать за собой, парень залез обратно в грузовую кабину, еще раз осмотрел ее, все ли закреплено, нет ли чего лишнего. У дальнего борта заметил знакомые ящики.

— Володя, — обратился он к технику, — а «Иглы» откуда[v]?

— Приказали взять средства ПВО, вот мы Иглы и захватили. Двенадцать штук. Хватит?

— Надеюсь, что хватит. По мне так лучше вообще без стрельбы обойтись. Девушки на такое миролюбие инструктора переглянулись и поморщились.

Сашка направился к пилотским креслам. Притихшие курсантки хвостом следовали за ним. Усевшись в левую чашку, Александр оглядел приборы, потрогал ручку. Здесь он чувствовал себя хозяином, здесь все знакомое и родное. Вот чего ему не хватало в последнее время. А скоро там, в небе станет совсем хорошо. На лицо сама собой наползла улыбка.

— Значит так, товарищи курсанты. Мы находимся в пилотской кабине многоцелевого военно-транспортного вертолета Ми-8 АМТШ-ВН. Предназначен для перевозки грузов до четырех тонн, личного состава в количестве двадцати четырех человек и огневой поддержки десанта. Кабина бронирована и защищена от пуль калибром 12,7 миллиметров. Правда если попадут в блистер, — Сашка кивнул на стекла, — тут уже, как повезет. На таком, только гораздо проще, вам предстоит летать, если вы, конечно, успешно закончите курсы. С приборами и управлением я вас ознакомлю чуть позже, сегодня вы просто пассажиры. Сашка нехотя поднялся из кресла. — Сейчас пойдем, проведем внешний осмотр. Это обязательная процедура перед вылетом. Выбравшись наружу, парень продолжил инструктаж так же, как когда-то его учил Пьяных: — При внешнем осмотре начинаем с передней левой части по ходу движения. Проверяем остекление носовой части кабины и сдвижные блистеры на наличие повреждений. Далее проводим осмотр трубок ПВД. Смотрим, чтобы они были закреплены, а отверстия были чистыми, — все это Сашка проделывал вместе с рассказом. Дальше проверяем переднюю стойку шасси, нет ли потеков жидкости из амортизационной стойки по штоку. Осматриваем правый бак на отсутствие течей и механических повреждений. Сашка показал рукой на сигары дополнительных баков: — У нас стоят дополнительные баки, их проверяем тоже. Затем правая стойка шасси. Проверяем несущий винт на наличие повреждений. Так же смотрим рулевой винт. Обратите внимание, чтобы на нем не было льда и снега. Проверяем левую стойку шасси. Осматриваем фюзеляж, хвостовую балку. В принципе все. На самом деле предполетный осмотр проводится дольше и сложнее, но это делают техники, наша задача просто убедиться, что они выполнили свои обязанности. Грузовой отсек я уже проверил. В общем, пока осмотритесь тут, технарям под руку не лезьте. Прибудут пассажиры, и сразу взлетаем. Ах, да, — Сашка хлопнул себя по лбу, — сами решите, кто первый полетит в правой чашке. В Ярославле поменяетесь местами.

— А куда летим, товарищ лейтенант? — не сдержала любопытство Зинка.

— Далеко летим. В Ленинград. Воскобойникова вдруг резко побледнела. — Что-то не так? — не укрылась от Сашки резкая перемена настроения у курсантки

— Нет, все так. Просто я ленинградка, — Зина подняла влажные от слез глаза на Сашку, — меня эвакуировали оттуда месяц назад и вот опять туда.

— Ты хочешь отказаться? — парень понимал курсантку, все, что он слышал об осаде Ленинграда, было страшно. И вырвавшись из этого ада, он не знал, смог бы сам почти сразу туда вернуться.

— Нет! — вспыхнула девушка, — не хочу отказаться! — горячо уточнила она, чтобы вдруг ее не поняли неправильно. — Просто вспомнилось.

Саша не знал, как приободрить подчиненную. Он просто слегка хлопнул ее по плечу:

— Все хорошо будет, Зин. Ты же не одна.

Девушка кивнула и отошла к вертолету. Что-то произошло в ее жизни ужасное, там, в Ленинграде, что сама мысль о возвращении в город вызвала у нее такую реакцию. Парень кивнул Иде, чтобы она поддержала подругу, а сам тихонько побрел в сторону КПП, ожидание НКВДшников затягивалось. Но вот из темноты, тускло светя закрытыми колпаками светомаскировки фарами, показался автобус, из которого выскочил командир с двумя шпалами на петлицах.

— Слышь, малец, где мне найти лейтенанта госбезопасности Стаина?

— Это я, — отдал приветствие Сашка

Прибывший недоверчиво уставился на парня. Пришлось расстегивать комбинезон и доставать из кармана документы. Профессионально цепкий взгляд майора тут же срисовал на мгновение показавшиеся из-под мехового воротника знаки различия на гимнастерке. Тем не менее, он подошел поближе к свету и тщательно изучил представленные ему бумаги. Вернув их, Сашке он хмыкнул:

— Хм, неожиданно. Протянув для пожатия руку, майор представился: — старший майор государственной безопасности Абрамов. Со мной еще пять человек. Летим, как представители Главного управления ВВС на боевых испытаниях новой техники, — майор протянул Александру свои документы. — Это Вы должны доставить нас в Ленинград?

Александр кивнул:

— Да. Вертолет готов. Ждали только вас, — он приглашающе махнул в сторону распахнутого в грузовую кабину люка. Майор, увидев на чем придется лететь, удивленно вскинул брови, но промолчал, махнув только своим подчиненным, чтобы выходили из автобуса. Люди споро покинули транспорт и подошли к командиру. Абрамов повернулся к Сашке:

— Командуйте, товарищ лейтенант.

— Следуйте за мной, сейчас размещу вас, и сразу взлетаем. Он пошел к вертолету. НКВДшники тенями скользнули за ним. Рассадив пассажиров, Сашка выглянул в люк и крикнул: — Воскобойникова, Весельская, давайте по местам! В салон быстро заскочили девушки. Техники уже были на месте. Сашка закрыл люк, проверив надежность запоров, и оглядел отсек. — Товарищ майор, Ваши все?

— Да, — кивнул майор. По бледному лицу и проступившей испарине было видно, что летать Абрамов боится. Ну, придется ему потерпеть, подбадривать взрослого мужика Сашка не собирался. Парень направился в кабину. Ида осталась в салоне, заняв одно из мест, а Зина последовала за ним. Значит, первой лететь «праваком» сегодня ей. Уже протискиваясь в кресло, Александр услышал бормотание майора:

— Мальчишка и девка! Ну, точно угробят!

Сашка улыбнулся. Ему почему-то стало весело от этих слов. Представитель ГУ ВВС, а летать боится. Не додумал тут Лаврентий Павлович. Так с улыбкой он занял свое место, дождался, пока усядется Зинаида, и запустил двигатели.

[i] Броня у Ми-8 АМТШ конечно, есть, но бронирована только кабина и самые уязвимые места.

[ii] Немецкое командование внимательно следило за строительством оборонительных сооружений на волховском направлении посредством своей авиации. После уничтожения аэродрома в Вячково, советское командование было вынуждено начать строительство нового аэродрома в районе деревни Плеханово. Собственно, аэродромов было два: один почти вплотную примыкал к деревне и являлся основным, второй — ложный — находился в 2–3 километрах северо-восточнее Плеханово. Первый строился со всеми мерами предосторожности. Второй — открыто, на виду у противника. Гитлеровцы «клюнули» на приманку и на протяжении двух лет бомбили и штурмовали ложный аэродром. Правда, содержание Плеханово-2 обходилось нам недешево: ведь регулярно приходилось засыпать и утрамбовывать воронки от авиабомб и восстанавливать разбитые макеты самолетов. Зато на Плеханово-1 не упала ни одна бомба! (Источник: Веричев Андрей Валентинович, «Советская авиация в небе фронтового Волхова»)

[iii] Де́ло «Весна́» или «Гвардейское дело» — репрессии в отношении офицеров Красной Армии, служивших ранее в Русской Императорской армии (военспецов), а также гражданских лиц, в том числе бывших белых офицеров, организованные в 1930–1931 годах органами ОГПУ.

[iv] Константи́н Васи́льевич Ака́шев (1888–1931) — советский военачальник, первый главком авиации СССР. Арестован 3 марта 1930 года по делу «Весна». 3 апреля 1931 года Коллегией ОГПУ приговорен к расстрелу по обвинению в шпионаже.

[v] Ракеты «Игла-В» устанавливаются на подвеску вертолета для защиты от низколетящих самолетов и вертолетов противника.

X

Обогнули Москву и вышли на курс на Ярославль. Включив автопилот, Сашка облегченно откинулся в кресле и посмотрел на Зинаиду. Глаза девушки восторженно горели, она то окидывала взглядом приборные панели, то вглядывалась в ночную тьму за бортом. Хороший знак, значит полет доставляет ей удовольствие. Учитывая ее стремление к учебе, можно с уверенностью сказать, что выйдет из нее вертолетчица. А вообще, девушка в летном шлеме, кое-как натянутом на наушники, смотрелась уморительно. Заметив, что парень ее разглядывает, Зина вопросительно на него посмотрела. Александр покачал головой, показав, что вопросов нет, и ободряюще улыбнулся, получив ответную теплую улыбку. В полете Зинаида преобразилась. Из разбитной бабенки, какой хотела казаться посторонним людям, она превратилась в обычную, восхищенную новизной и необычностью происходящего, девчонку. Каковой она и была на самом деле.

Калориферы прогрели воздух в кабинах, и в комбинезоне стало жарковато. Сашка расстегнул комбез и потихоньку стянул с себя верхнюю часть, аккуратно свернув ее за спиной, чтобы не мешала сидеть. Окинул взглядом приборы. Все в порядке, все штатно. Он снова повернулся к Зинаиде, ему хотелось расспросить ее о Ленинграде, о жизни в городе. Много он слышал и читал страшных, ужасающих вещей о блокаде и блокадниках еще там, в своем мире. И вот, рядом с ним, та самая блокадница. Да, она эвакуировалась еще в ноябре, наверное не застав самые страшные дни в осажденном городе. Но ведь что-то такое она пережила, что сама мысль о возвращении в Ленинград вызвала у нее ужас.

Зина рассматривала парня, широко распахнув изумленные глаза, перебегая взглядом с груди на шею. Александр решил, что у него что-то не так с одеждой. Проверяя, пробежал руками по пуговицам гимнастерки, слегка зацепившись манжетой за Орден Ленина. Странное поведение девушки становилось понятным. Честно сказать, он и забыл, что летит в своем настоящем звании и при всех наградах. Собственно, после награждения в таком виде он нигде и никому не показывался.

— Ну ничего себе! — приходя в себя, восторженно воскликнула Зинаида. Такого она не ожидала! Вечерами, после отбоя, в казарме наступало время разговоров. Говорили обо всем. О доме, о семье, о войне. Не оставались без внимания и инструкторы. С Никифоровым было все понятно, лейтенант был твердо и безнадежно для остальных занят Лидой Шадриной. Они дружили с детства, у них любовь, и по общему молчаливому согласию, личности Петра при перемывании косточек девушки не касались. А остальных обсуждали самозабвенно и во всех подробностях, так, как это возможно только в сугубо женском коллективе. Даже старшина Кандыба не остался без внимания курсанток. А вот Александра особо не обсуждали. Парень он был, конечно, загадочный, такой молодой и уже лейтенант. Но, в то же время, именно молодость и выводила его из под пристального внимания курсанток. Поспорив о таинственности, окружающей парня, девушки решили, что скорее всего, мальчик чей-то сынок, пристроенный папой на курсы подальше от войны. Правда, Лида как-то обмолвилась, что Стаин спас ее Петю. Но мало ли от чего можно спасти? Может помог с какой-нибудь проблемой через папочку. Хотя, что не отнять, свой предмет парень знал отлично, лекции вел интересно, забавно смущаясь под взглядами курсанток. Зине даже нравилось иногда дразнить его, восторженно стреляя в лейтенанта глазами. От этого он сразу краснел и терялся, сбиваясь с мысли.

Но то, что она видела сейчас перед собой, перечеркивало все их догадки и домыслы. Мало того, что паренек оказался лейтенантом государственной безопасности со шпалами в петлицах, так он еще и Герой Советского Союза и кавалер ордена Красного Знамени! Вот когда он успел?! И где?! Значит высокопоставленный папочка тут не при чем!? Или при чем? Ой, как интересно-то!

Они вошли в зону действия авиации Калининского фронта. Связавшись со штабом ВВС фронта, Сашка получил указание направляться на аэродром 42-го дальнебомбардировочного полка под Рыбинском. Там была связь ВЧ[i], откуда можно связаться с Верховным и командованием ВВС Ленинградского фронта. Над Угличем их приняли под сопровождение ЛаГГи 721-ого истребительного авиаполка, базировавшиеся на этом же аэродроме. Двадцать минут полета и взлетка осветилась светом прожекторов. Сашка аккуратно по-самолетному совершил посадку, полоса была отличная — ровная и чистая от снега бетонка. Следом стали садиться сопровождавшие их истребители.

Дав разрешение пассажирам, курсанткам и техникам оправится, они, с бледным и потерянным от полета Абрамовым, на подъехавшей к вертолету полуторке, помчались к штабу полка. Дождавшись, когда майор доложится своему наркому, Александр связался со Сталиным:

— Василий Иванович[ii], здравствуйте. Здесь Шмелев.

— Здравствуйте, товарищ Шмелев, — раздался в трубке негромкий голос Сталина, — как долетели?

— Нормально долетели, Василий Иванович. Сейчас в гостях у товарища Трифонова[iii], сразу после разговора летим к ленинградцам.

— Хорошо, я понял тебя, товарищ Шмелев. По прибытии сразу доложите.

— Есть, доложить по прибытии. Только мы прилетим ранним утром.

— Ничего, товарищ Шмелев, меня разбудят, — и Сталин, не прощаясь, положил трубку.

После доклада, связался со штабом ВВС Ленинградского фронта. Говорил лично с генерал-лейтенантом Новиковым[iv]. Командующий, накрученный из Ставки, ждал этого звонка у аппарата ВЧ. Он был раздражен и немногословен. Сообщив Сашке частоты для связи с 39-ой истребительной авиадивизией и аэродромом «Гражданка», сказал, что там все в курсе и их ждут, а взаимодействие группы с частями фронта придется отрабатывать самостоятельно, без участия Командующего ВВС. Тем более ему, Новикову, о задачах, стоящих перед испытуемой техникой сообщить не соизволили. Странно, по идее Новиков первым должен был бы получить всю информацию. Тут одно из двух, или это извечный армейский бардак и раздолбайство исполнителей, что маловероятно на таком уровне, или Сталин не доверяет командованию фронта. В общем, разговор не получился, и оставалось только надеяться, что неприязнь генерал-лейтенанта не скажется на службе.

Рядом с вертолетом творилась какая-то суета, Сашка забеспокоился. Но нет, ничего особенного не произошло. Просто сопровождавшие их летчики, приземлившись, решили полюбопытствовать, что же это за необычная машина к ним пожаловала. И сейчас активно обсуждали увиденное, распуская хвост перед симпатичными девушками, оказавшимися пилотами этого странного летательного аппарата. Чекисты Абрамова кучкой стояли в стороне, посмеиваясь над происходящим.

— Да, говорю же, автожир это! — горячился молодой парень с щеголеватыми усиками в неизвестно каком звании, знаков различия под комбинезоном было не видно, — я про такой в журнале «Самолет» читал перед войной.

Второй летчик чуть постарше, невысокий, кряжистый с густыми черными бровями, нависающими на глаза, возражал напарнику:

— Не похоже на автожир. Винт прямой, не под уклоном, да и вертикального винта нет. Что скажете, девушки? — он с любопытством уставился на курсанток.

Ида с видом Снежной королевы лишь повела своими ледяными синими глазищами по летчикам, а вот Зинаида ответила:

— Вертолет это, а никакой не автожир.

— Во как! И в чем у них различия? — было видно, что летчикам действительно интересно. Зинаида замялась. На самом деле она понятия не имела в чем отличие автожира от вертолета. Честно сказать, что такое автожир, она вообще не знала, а слово «вертолет» узнала буквально недавно.

— В автожире несущий винт вращается в режиме авторотации, под воздействием набегающего потока воздуха, выполняя функцию крыла. Поэтому для взлета автожиру необходим еще один винт вертикальной тяги, тянущий или толкающий. У вертолета несущий винт раскручивается двигателями, создавая как подъемную, так и движущую силу, в зависимости от шага, то есть угла лопастей относительно плоскости вращения. Это если упрощенно, — пришел на помощь девушке Сашка.

— А если не упрощенно? — прищурился из-под бровей летчик постарше.

— А не упрощенно я Вам рассказать не успею, товарищ…, - Сашка замялся, не зная, как обратиться к летчику.

— Капитан Любушкин, — представился тот, протягивая руку. А потом кивнул на напарника-младший лейтенант Колыванов, мой ведомый.

— Лейтенант госбезопасности Стаин, — представился Сашка, пожимая протянутую руку. Лица летчиков стали вытягиваться. Они думали, что общаются со своим братом-летчиком, да еще и молодым и совсем зеленым. А тут грозная госбезопасность!

— Извините, товарищ лейтенант госбезопасности!

— За что? — удивился Сашка. Капитан только пожал плечами. Связываться с НКВД ему не хотелось, и он просто боялся, что его любопытство будет воспринято этим парнем не правильно. Видя, что разговор заглох, Александр скомандовал пассажирам занимать места в вертолете. Им предстоял долгий перелет до Волхова.

Та же самая процедура запуска двигателей, рулежка, подскок и взлет. Сашка снова комментировал каждое свое действие. Теперь рядом с ним в правой чашке сидела Ида Весельская. Холодная и красивая. Рядом с ней парень робел и смущался, девушка ему очень нравилась. Выйдя на курс, и включив автопилот, Сашка замолчал. Чтобы скрыть смущение сделал вид, что погружен в изучение показаний приборов и РЛСки, изредка, украдкой бросая взгляд на сидящую рядом Иду. Девушка невозмутимо разглядывала приборы и ручки управления, внимательно отслеживая все, что делает парень. Она совсем не подала виду, увидев звание и наградыАлександра, просто чуть дольше задержала взгляд у него на груди и слегка кивнула каким-то своим мыслям. Сложилось впечатление, что чего-то подобного она и ожидала.

А мысли Иды как раз был о парне сидящем рядом. Дочь второго секретаря Белостокского обкома партии, она не верила в высокопоставленного папу, спасавшего сына от фронта. Что бы там девочки ни придумывали себе, ни один партийный или советский деятель не будет подставляться, выбивая шестнадцатилетнему сыну командирское звание и место инструктора в летной школе. Интриги и склоки в этой среде царили похлеще, чем между аристократами при каком-нибудь средневековом королевском дворе. От доноса и ареста не был застрахован никто. А тут дать врагам и завистникам такой повод! При желании все можно сделать гораздо проще: справка о болезни и эвакуация в Ташкент, а если чадо изъявило желание служить, то всегда можно договориться и устроить «кровинушку» где-нибудь в штабе. Да, и вообще, глупости все это, парень явно не достиг призывного возраста. А потом, Лида Шадрина, с которой они стали довольно близкими подругами, рассказала, что Александр выходил раненого лейтенанта Никифорова сбитого над глубоким тылом немцев. Сложно представить себе такого «папенькиного сыночка» в одиночку бродящего по лесам во вражеских тылах. Поэтому, увидев шпалы в петлицах и награды, Ида ничуть не удивилась.

А вообще Александр действительно пробуждал в ней здоровое любопытство. Серьезный, знающий, спокойный. Весельская привыкла в своем кругу общения отмечать любые оттенки поведения окружающих, вот и на курсах она сразу обратила внимание, что, не смотря на юный возраст, парень пользуется среди командиров уважением, даже майор Максимов прислушивается к его словам. Да и с особистом Стаин ведет себя ровно, без страха и пиетета, обычно испытываемого людьми перед всесильным НКВД. Так что, можно было смело сказать, что парень ей интересен, но это не был интерес молодой девушки к представителю противоположного пола, все-таки слишком юн был для нее лейтенант. Просто имело место быть обычное женское любопытство.

Размышляя, Ида сама не заметила, как задремала. Разбудил ее голос Стаина, вызывающий кого-то по рации. Завершив переговоры, он переключил СПУ на внутреннюю связь с экипажем и пояснил ей:

— К Волхову подлетаем. Нас встречают. Тут фронт рядом, немцы часто налетают. Хотя, пока кроме нашего сопровождения никого не вижу, — Сашка показал рукой на монитор радара. Ида кивнула и с уважением посмотрела на парня. Почти пятичасовой изматывающий перелет, с непродолжительной посадкой, а он держится молодцом, хотя и видно, что очень устал. Да и сама она чувствовала усталость, несмотря на то, что продремала весь перелет, от чего ей стало стыдно:

— Извините, товарищ лейтенант, уснула, — она улыбнулась извиняющей улыбкой.

— Бывает, — пожал плечами Сашка, — все равно ничего интересного не было, так что Вы ничего не пропустили.

Тут слева от вертолета промелькнула хищная тень истребителя, выбрасывающая искры выхлопа, а в наушниках раздался веселый молодой голос:

— Ну, ни х… себе шмель, это не шмель, это стрекозел какой-то! Ида, находящаяся в общей сети, от услышанного покраснела и прыснула смехом. — Семнадцатый вызывает Шмеля. Прикрытие запрашивали? Мы уже здесь!

— Семнадцатый, рады вам! Но с выражениями аккуратней, тут дамы! — сквозь смех выдал в эфир Сашка.

— Да? Чет голос у тебя не похож на дамский! Но коль не брешешь, приношу свои извинения. Мы тут люди простые, етикетам не обученные.

— Оно сразу видно, что с етикетом у вас тяжело.

— Зато с немцами все в порядке. Ваш чудо-аппарат может двигаться быстрее, пока не налетели гады? — посерьезнел собеседник.

— Быстрее не можем. А немцев на радаре пока не вижу. Далеко нам еще?

— Нет, ну надо же, на каком-то стрекозле радар стоит, а доблестные истребители ищут вражин тыком в небо, — завистливо раздалось в эфире. — Как вы телепаетесь, еще минут двадцать лету.

— Принято. Ведите, Сусанины!

— Ха-ха!

Сашка с Идой переглянулись и опять рассмеялись.

Приземлившись и остановив движки, Сашка кивнул Весельской, чтобы выбиралась из кабины, а сам, устало откинувшись на спинку кресла, потянулся. Все. Долетели. Остался небольшой, но самый опасный участок до «Гражданки» над Ладогой. Но это уже следующей ночью. А сейчас доложить Сталину о прибытии и спать. Вымотался он нещадно. За одни сутки поучиться в школе, дважды поговорить со Сталиным, высчитать маршрут до Ленинграда с промежуточной посадкой, а потом еще и совершить этот перелет. Да он так не выматывлся даже когда перегоняли вертолеты с базы в Москву, хотя там тоже было не сладко! Наконец-то он выбрался из кресла. Затекшие от долгого сидения ноги слушались плохо. Кое-как выполз в грузовую кабину. Техники уже открыли люк и пассажиры покинули вертолет. В салоне остались только Володя с Пашей.

— Ты как, Саня? Устал?

— Не то слово! Сейчас доложусь и спать. А вам надо дополнительные баки снять, основные дозаправить, топливо должны были доставить самолетом — парень задумался и добавил, — и, наверное, подвешивайте «Иглы» лишним не будет. Ну и осмотр. В общем регламент сами знаете, вас учить только портить.

— Сделаем! — синхронно кивнули парни.

Первым, кто встретил Сашку на земле, был сияющий в темноте белозубой улыбкой сержант Харуев:

— Здравствуйте, товарищ лейтенант государственной безопасности!

Сашка, не веря глазам, удивленно уставился на сержанта:

— Привет, Иса! А ты какими судьбами здесь? И что так официально?

— Ну, мало-ли, — Харуев пожал плечами, — все-таки ты теперь ого-го, — и Иса поднял глаза к небу, показывая до какой степени Сашка теперь ого-го.

— Вне строя, давай как раньше, — друзья пожали друг другу руки и обнялись. — Так почему ты здесь?

— Товарищ майор приказал. Я не один, мы с Алексеем и Васькой Сиротининым здесь. Самолетом прилетели прямо с базы. Вместе с топливом и боезапасом для тебя. Будем охранять вас и матчасть, — сержант показал глазам на вертолет.

— Так Тихонов с Василием тоже здесь?! — обрадовался парень. С ребятами они сдружились еще на базе, и он был чертовски рад, что здесь, на фронте будет вместе с ними. Все не один. Хотя какой тут для него фронт? Так, баловство! Обозначить присутствие и ждать, когда немцы им заинтересуются. А потом быстро и тихо убегать обратно в Москву.

— Ну, и где здесь дамы?! — из темноты неожиданно вывалилась высокая фигура в летном комбезе и шлеме. Харуев напрягся, его рука резко дернулась к ППШ. Саша его успокоил:

— Это свои. Летчик. Сопровождал нас до аэродрома. Харуев немного расслабился, но руку с оружия не убрал и цепким взглядом отслеживал каждое движение летчика. — Дамы под надежной охраной! — ответил Сашка прибывшему.

— Охрана нам не помеха, мы же истребители! — подошел к ним балагур. — Миша, — представился он, протягивая руку, — Устинкин Михаил, лейтенант, командир звена героической 2-ой эскадрильи 154-го истребительного полка, «семнадцатый». Это мы вас вели.

— Саша. Стаин Александр, лейтенант госбезопасности, командир вот этой чудесной машины, «Шмель» — в тон ему ответил парень, мотнув головой в сторону вертолета. — А это сержант Харуев Иса. Наша охрана от НКВД.

— Ой-йо! Влип Мишка! — озадаченно и нарочито испуганно произнес летчик, сдвигая шлем на затылок. Потом, вытянувшись, рявкнул: — Виноват, товарищ лейтенант госбезопасности, больше не повторится!

— Эээ, — растерялся Сашка и переглянулся с Исой, — в чем виноват?

— Не знаю, но больше не повторился, — ел его глазами Михаил, но промелькнувшая смешинка выдала летчика.

— Ну, раз больше не повторится, простим товарища лейтенанта. Как Вы думаете, товарищ сержант?

— Думаю, на первый раз простим, — поддержал шутку Иса. — Но только на первый раз.

— Так, где дамы? Должен же я лично принести свои глубочайшие извинения за свою несдержанность, — вернулся Михаил к остро интересующей его теме.

— Согласно етикету? — рассмеялся Сашка.

— Ну а как без него? Мы же истребители!

А действительно, где девушки? Парень оглянулся в поисках подопечных. Зина и Ида стояли позади чуть в сторонке, скрывшись от посторонних глаз за топливным баком вертолета, и прислушивались к разговору командира. Женское любопытство, есть женское любопытство. Этот сержант с повадками матерого хищника явно старый знакомый Стаина и любое сказанное им слово могло приоткрыть мрак тайны, окутывавший их инструктора.

— Курсант Весельская! Ида подошла к командиру. — Товарищ лейтенант хочет извиниться перед Вами за свои несдержанные высказывания.

— Извинения приняты, — холодно кивнула девушка, — я могу идти?

— Да, конечно, — Сашка никак не мог понять, почему только что улыбчивая Ида, вдруг снова стала Снежной королевой. Он извиняюще посмотрел на Устинкина и пожал плечами. Летчик озадаченно цыкнул зубом:

— Дааа, суровая девушка!

Сашка не стал продолжать тему. Не до того было, да и усталость давала о себе знать.

— Ладно, Миш, еще поговорим. Мне начальству доложить надо о прибытии и отдохнуть, пять часов летели.

— Что-то долго.

— Ну, так мы же не истребители, — усмехнулся Сашка.

— Это да! — гордо задрал нос Устинкин.

— Где тут у вас штаб?

— Не далеко. Я покажу, — вызвался Михаил.

— Иса, ты с нами? — посмотрел на сержанта Сашка.

— Нет, товарищ лейтенант госбезопасности, я тут останусь. Подойду, когда Василий сменит. Тихонов и Сиротинин в штабе должны быть. На счет жилья мы уже подсуетились. Правда, — Харуев озадаченно посмотрел на девушек, — на женский пол мы не рассчитывали.

— Ничего, придумаем что-нибудь. Воскобойникова, Весельская, давайте за мной, — летчики пошли в сторону штаба, курсантки потянулись следом за ними. По дороге Саша решил расспросить Михаила об обстановке в небе: — Миша, ты на «Гражданку» летал?

— Это к морячкам что ли? Сашка кивнул. — Летал, конечно. Дугласы сопровождал пару раз. А что?

— Да мне туда завтра надо. Как по маршруту обстановка в небе?

Устинкин серьезно посмотрел на Александра. Веселого, разбитного парня больше не было. Сейчас рядом со Стаиным шел повидавший, терявший своих товарищей боевой летчик:

— Хреново там, Саня. Немцы над Ладогой висят почти постоянно. Сейчас лед хороший встал, наши зенитки прямо на него наморозили, полегче стало. Под огонь ПВО они боятся лезть. Но там, где зенитчиков нет, гады свирепствуют. У них под Шлиссельбургом аэродром, плечо короткое. В бой ввяжешься со звеном, глядь, а их уже эскадрилья налетела. Тебе с твоей скоростью туда только ночью, да и то, уповать на удачу и радар, что уйдешь от них раньше, чем они тебя заметят. Ну и мы прикроем, если что. Ведь мы же истребители! — видимо присказка про истребителей была у Устинкина любимой.

Сашка задумчиво покивал. Жизнь, судя по всему, предстояла ему веселая и интересная. И, скорее всего, короткая. Если действительно все так, как рассказал Михаил, а сомневаться в этом не было никаких оснований, подловить его немецким истребителям будет проще простого. И тогда останется только крутиться, используя высокую маневренность. Ну и «Иглы» помогут. Может быть. Чтобы они помогли, ими надо уметь пользоваться, а у него опыта боев ноль, только прочитанная по верхушкам теория. Весело.

На подходе к штабу их встретили Тихонов с Сиротининым. Наплевав на субординацию, Сашка тепло обнялся с друзьями. Устинкин, видя, что больше не нужен, попрощался и отправился в расположение своей эскадрильи. А Алексей с Василием отвели парня к аппарату ВЧ, специально установленному здесь, для обеспечения его связи со Сталиным. С Иосифом Виссарионовичем разговор был деловой и короткий. Долетели, сели, встретили, все нормально. Завтра летим в Ленинград. Вот и все.

Дальше полусонного Сашку с девушками довели до какой-то приземистой избушки, где им предстояло жить. Когда парень стянул комбез, разведчики восхищенно присвистнули:

— Да, Саня, богато! — Тихонов кивнул на Звезду Героя, — это за переправы?

Стаин кивнул, искоса бросив взгляд на навостривших уши девушек, и покачал головой, показывая, что говорить об этом не хочет. Алексей понятливо кивнул и пихнул локтем в бок Сиротинина, чтобы тот тоже молчал. Ребята быстро сгоношили нехитрый ужин или завтрак, тут уже не поймешь. Ел Сашка, уже засыпая. Ему еще хватило сил проконтролировать, как разместили девушек, занавесив одну из кроватей какой-то тряпкой, и он упал на топчан, заснув, еще не донеся голову до набитого соломой тюфяка, призванного служить подушкой.

[i] Связь-ВЧ закрытая телефонная правительственная и военная связь. Обычно использовалась на армейском и фронтовом уровне. Здесь, я просто авторским произволом допустил, что аппаратура ВЧ могла быть установлена у дальников, что в РИ вряд ли имело место быть. Хотя, если учитывать, что 42 ДБАИ работал по заявкам двух фронтов Западного и Калининского, то вполне возможно и была ВЧ-связь в полку.

[ii] Василий Иванович, Иван Васильевич, Василий, Иванов — позывные Сталина.

[iii] Генерал-майор Трифонов Николай Константинович — с 19 октября 1941 года по 14 января 1942 года командующий ВВС Калининского фронта.

[iv] Генерал-майор, генерал-лейтенант авиации (с 29 октября 1941 года) Новиков Александр Александрович, с 26 августа 1941 года по 2 февраля 1942 года Командующий ВВС Ленинградского фронта.

XI

Проснулся Сашка от громких радостных криков, раздававшихся на улице. Потом скрипнула дверь, и в избе послышался восторженный голос Зинаиды:

— Нет, ну ты слышала, да?! Слышала?!

— Слышала, слышала! — ответил радостный шепот Иды, — Тише ты, нашего лейтенанта разбудишь!

От того, что он уже стал их лейтенантом, у Сашки неожиданно потеплело в груди. Все-таки, не смотря на большое количество окружающих его людей, он был очень одинок. Прошло два месяца, как он здесь, а тех, кого он действительно может назвать другом, близким человеком, кроме Петьки Никифорова и нет. И вот сейчас девушки между собой назвали его их лейтенантом. Наверное, это ничего не значит для них, просто слова. Но ему остро захотелось действительно стать для них кем-то большим, чем один из инструкторов. Тем более, как ему показалось, во время полета между ними промелькнуло нечто большее, чем взаимоотношения начальник-подчиненный. Оказывается всегда серьезная и холодная Ида Весельская умеет улыбаться очаровательной, теплой улыбкой, а под маской ершистой, не лезущей за словом в карман Зины Воскобойниковой, скрывается задорная, восторженная девчонка. Сашка улыбнулся своим мыслям. Что тут сказать, пробуждение было приятным. Откинув дерюжку, которой его накрыли, он сел на топчан и, прогоняя остатки сна, с силой провел ладонями по лицу.

— Не разбудит, я уже не сплю. Что там случилось? От чего суета?

— Ой, товарищ лейтенант, вы же ничего не знаете! — показалась из сеней радостная, румяная с мороза мордашка Зины, — наши немцам под Москвой всыпали! Сейчас по радио передали! И Зина, подняв глаза вверх, стала по памяти цитировать строчки из переданного сообщения, особо понравившиеся и запомнившиеся ей: — Хвастливый гитлеровский план окружения и взятия Москвы с треском провалился. Доблестные войска Западного фронта нанесли немецким захватчикам крупное поражение. Там еще про трофеи было и взятые населенные пункты, но я не запомнила. Надо будет потом в газете прочитать![i] Но здорово-то как! Ой, что теперь будет! Теперь, ух! Мы им устроим! — Зина грозно взмахнула кулаком. Выглядело это так потешно, что Сашка невольно рассмеялся.

— Давай, заходи уже, вояка, — втолкнула в комнату Зину Ида и зашла следом сама. — Здравствуйте, товарищ лейтенант. Выспались?

— Здравствуйте, девушки. Спасибо, выспался, — ему стало неудобно, что он сидит тут заспанный, с помятым спросонья лицом перед этим симпатичными девушками. Он пригладил ладонью топорщащиеся во все стороны волосы и спросил: — А где тут умыться можно. А потом кинул взгляд на входные двери. Ида понятливо улыбнулась:

— Умыться, вон за занавеской умывальник, — кивнула она на огороженный белой тряпицей угол, а удобства на дворе, там тропинка, не потеряетесь.

Парень покраснел, и быстро натянув комбинезон и унты, выскочил из хаты. Ему показалось, что вслед раздалось веселое хихиканье. После жарко натопленной избы лицо обожгло морозом, Сашка поежился и, зачерпнув пригоршню снега, растер лицо, окончательно прогоняя остатки сна. Он огляделся. Добротный деревянный сруб, в котором его поселили, стоял на краю села, совсем рядом с аэродромом. Неподалеку возвышалась часовня. Купола на колокольне не было, вместо него обычная двускатная крыша из досок. Колокол снят, проемы звонницы заложены мешками с песком, судя по мелькнувшему на мгновенье блику оптики, там устроен наблюдательный пункт. В стороне, метрах в ста от колокольни из-под маскировочной сети торчит ствол 37 миллиметровой зенитной пушки. Александр кинул взгляд на серое, хмурое небо. Если не пойдет снег, то погода вроде летная, и это хорошо, сегодня кровь из носу надо попасть в Ленинград, люди Берииждать не могут. А сейчас надо разобраться, где тут удобства. Ага, вот тропинка к дровянику, а за ним виднеется нужное строение. Надо поспешить. И парень быстрым шагом, чуть-чуть не срываясь на бег, рванул к заветной цели.

Девушки в доме собирали на стол. Сашка прошел за занавеску, умылся. Вытер лицо висевшей здесь же чистой тряпицей.

— А хозяева где?

Ида, не отрываясь от дела, пояснила:

— А нет хозяев. Выселили. Тут раньше немцы жили, как фронт приблизился, вывезли их куда-то.

— Ясно. А ребята?

— Товарищ старшина с товарищем младшим сержантом Сиротининым у вертолета, а товарищ Харуев вон спит, — кивнула куда-то в угол Зина. Действительно, в углу на таком же топчане, на каком спал Сашка, кто-то лежал, с головой укрывшись лоскутным одеялом. Парень, понизив голос, чтобы не разбудить спящего товарища спросил: — Меня никто не искал?

— Заходил товарищ майор Абрамов, но узнав, что Вы спите, велел не будить. Сказал только, чтобы, как проснетесь, нашли его. Они тут неподалеку расположились, я покажу. Сашка кивнул. Помимо Абрамова, надо было зайти отметиться к командиру дивизии, а затем и полка в гостях у которого они обосновались, а с командиром принимающего БАО взаимодействие должен наладить Вась Вась. Еще нужна связь с «Гражданкой», а то собьют морячки незнакомую технику на подлете и правы будут. В общем, дел предстояло много, а времени мало. Да, надо было сказать, чтобы пораньше разбудили. Но не успел, уснул раньше. — Товарищ лейтенант, садитесь кушать, — на него с теплой улыбкой смотрели Ида и Зина. Сашка смущенно уселся за стол, взяв из вещмешка ложку. Девушки успели сварить пшенный концентрат, вывалив в него банку тушенки, получился отличный кулеш. Зина разложила кашу по расписным тарелкам, оставшимся от прежних хозяев дома, и поставила перед Сашей и Идой, потом положив себе, уселась за стол сама. Девушки выжидающе уставились на Александра. Парень, смущенный от этих странных взглядов, зачерпнул полную ложку и, обжигаясь, отправил в рот. Девушки тут же похватали свои ложки и принялись за еду. Это что получается, они не ели, ждали, когда он снимет пробу? Странные, право слово. Ну, да и ладно, если им так хочется, пусть себе.

Позавтракав, в сопровождении Иды Весельской отправился к майору Абрамову. Чекисты действительно расположились неподалеку, буквально через два дома.

— Выспался, лейтенант? — с хмурым видом спросил майор. Сашка кивнул. — Когда сможем вылететь в Ленинград? Меня нарком подгоняет.

— Сейчас схожу в штаб дивизии, узнаю обстановку и договорюсь на счет прикрытия. С ними и согласую вылет. Самое позднее, как стемнеет, вылетим. Мне тоже тут сидеть, резона нет.

— Как стемнеет поздно, лейтенант!

Сашка пожал плечами:

— Если позволит обстановка, вылетим раньше.

— Давай, лейтенант, действуй! Нужна будет моя помощь, говори.

— Хорошо. Только это вряд ли. У меня такие бумаги, самому страшно, — невесело усмехнулся парень. Ответственность его страшила. На базе, во взрослом коллективе, он всегда был ведомым. Конечно, определенная доля ответственности за общее дело у него была, но она была несравнима с той ответственностью и тем доверием, которые он получил здесь. Сталин подкидывал ему задачи все сложнее и сложнее, и чем лучше Сашка справлялся с предыдущей задачей, тем сложнее становилась следующая. И это действительно пугало. А если он не справится? Подведет? Здесь война, здесь могут убить. И ладно если убьют только его. По большому счету он умер уже тогда, четыре с половиной года назад вместе со своим миром, и то, что он жив до сих пор, это просто какое-то фантастическое везение. Но теперь он ответственен за жизнь двух симпатичных ему девушек. За порученное ему дело. И у него нет права на ошибку!

Сашка вышел от Абрамова. Куда сейчас? В штаб или на стоянку вертолета, узнать как дела у технарей? Решил сначала пойти к вертолету. Иду он отпустил, пока курсантки ему не нужны.

На аэродроме царила тишина. Ударивший с утра морозец остановил летную работу. Техники же, не смотря на холод, ковырялись в своих машинах, отогревая руки у горящих в стороне кострах. Парень в растерянности остановился. Ночью в темноте его сопровождал Устинкин, и сейчас Сашка никак не мог понять, где остался его вертолет.

— Отличный ты летчик, Сашечка, — буркнул сам себе под нос парень, — не можешь найти, где на аэродроме машину оставил, позорник!

Вдруг, откуда-то сбоку, как из-под земли вынырнул Сиротинин:

— Здравствуйте, товарищ лейтенант госбезопасности, — широко улыбаясь, поздоровался сержант, — нас ищете?

— Привет, Василий, — Сашка, не чинясь, протянул знакомцу руку. — Да, вот, ночью как-то не запомнил, где наша стоянка, а теперь найти не могу.

— Так мы же Ваш вертолет в лесок оттащили трактором и замаскировали. Товарищ Ловчев приказал. Пойдемте я Вас провожу. Сиротинин развернулся и скрылся за сугробом, оказавшимся землянкой, просто входа со стороны Сашки было не видно.

Они дошли до перелеска. Следов того, что здесь где-то прячется техника, не было. Все было засыпано снегом и разровнено ветками. Тропинка, тоже петляла между деревьев, не появляясь на открытом пространстве, чтобы не демаскировать стоянку. У вертолета суетились Вась Вась с парнями.

— Здравствуйте Василь Василич! Привет, парни! — поздоровался с ними Сашка, — Как машина?

— А, здорово, Саша, — Ловчев протянул Александру темную от въевшегося масла, огромную, заскорузлую ладонь. — Нормально все с твоей Пчелкой. Почему-то Ловчеву нравилось называть вертолет именно так, ласково. — Дополнительные баки сняли, топливо залили. Осталось еще на две полные заправки. Но командир БАО сказал, что должны завтра утром подвезти железкой. Осмотр провели, все в ажуре. Только Иглы не подвешивали. Но это не долго, перед вылетом подвесим, если надо будет. Вась Вась вопросительно глянул на Сашку.

— Не знаю еще. Сейчас в штаб полка схожу, обстановку разведаю и ясно будет когда летим. Я смотрю, самолеты не летают.

— Ну почему не летают? Летают! Только дежурные пары. Мороз видишь какой? Попробуй запусти движок! Вон мужики маются, — Ловчев кивнул в сторону виденных ранее Сашкой техников, — Одеяла видел на капотах?

— Видел, — кивнул парень.

— Вот так полночи под одеялом керосинку жгут. Приспособились. Трубу хитрую сделали с ситечком, чтоб искры не летели, и греют через технический лючок[ii].

Сашка уважительно посмотрел в сторону технарей. На морозе полночи отогревать моторы, потом ждать машину из вылета, а потом латать после боевого! И снова греть, и снова латать! Это не работа, это каторга! Жуть!

— Ладно, Василь Василич, я в штаб. Как со временем вылета определюсь, сообщу. Вам сколько надо полностью машину подготовить?

— За полтора часа управимся.

— Ну и славно. А то товарищ майор торопится в Ленинград, уже подгонял меня.

— Ничего, эти всегда куда-то торопятся, а потом, — Ловчев махнул рукой и отвернулся, чтобы Сашка не увидел лютую ненависть, промелькнувшую в глазах инженера.

А парню было не до того. Он уже шел в сторону поселка к штабу.

Штаб полка и штаб дивизии занимали три самых больших дома в центре села. Двери одного из них открылись, выпустив клубы пара, и на крыльцо высыпала группа летчиков.

— Саня, привет, — навстречу Сашке с улыбкой шагнул Устинкин, — как отдохнул? Ты к кому?

— Привет, Миш, нормально отдохнул. К комдиву сначала, потом к командиру полка. Надо доложиться о прибытии и с взаимодействием вопросы решить.

— К комдиву туда, — Михаил показал на избу, возле которой стояла крашенная белой известкой эмка и мотоцикл, — а к товарищу подполковнику сюда, — Устинкин ткнул пальцем себе за спину на дверь, откуда он с товарищами только что вышел.

— Михаил, познакомь нас со своим товарищем? — обратился к Устинку один из летчиков.

— Ах, да, точно, — Михаил стукнул себя по лбу, — товарищ лейтенант государственной безопасности, — лица летчиков удивленно вытянулись, — позвольте представить Вам наших доблестных летчиков-истребителей: сержант Пилютин Игорь, мой ведомый, это с ним мы вас ночью встречали.

Отдав честь, перед Сашкой вытянулся невысокий, худощавый паренек лет девятнадцати. Александр, ответив на воинское приветствие, пожал сержанту сильную вопреки тщедушному телосложению ладонь.

— Старший сержант Георгадзе Николаз.

Высокий худощавый кавказец четко, явно рисуясь, вскинул к виску ладонь. А вот рукопожатие у грузина было какое-то размытое, слабое. Как будто он боялся сжать ладонь старшего по званию.

— Лейтенант Тюрин Сергей и старший лейтенант, командир героической второй эскадрильи Демидов Алексей. Быстрое приветствие и изучающие любопытствующие взгляды командиров. — А это лейтенант государственной безопасности Стаин Александр…, - Устинкин замялся.

— Петрович, — пришел ему на помощь Сашка, — но это не важно. Просто Александр.

— Вы надолго к нам, товарищ лейтенант госбезопасности? — поинтересовался Демидов.

Сашку кольнула подозрительность, накрученная еще в Москве Сталиным и Берией:

— А почему Вы спрашиваете, товарищ старший лейтенант?

Демидов пожал плечами и спокойно ответил:

— Подполковник только что задачи нарезал, и прикрывать Вас, пока Вы здесь, будет наша эскадрилья.

Александру стало стыдно за свою подозрительность:

— Не знаю, товарищ старший лейтенант. Как командование решит. Что касается ближайших задач, то сегодня, как можно быстрее мне необходимо оказаться в Ленинграде, на аэродроме «Гражданка», а там уже видно будет, как дальше действовать.

— Хорошо, как проясниться ситуация, дайте мне знать, — попросил Демидов. — И еще. Мне надо знать возможности Вашей машины, чтобы организовать нормальное прикрытие. Как рассказал Михаил, скоростью вы похвастаться не можете? — старлей вопросительно взглянул на Сашку.

— У меня максимум 250 километров в час и потолок 6000. Оптимальный режим 195 на двух, двух с половиной тысячах.

— Это для чего такой тихоход сделали? Он же в условиях современной войны ни на что не годится! — удивлено воскликнул Тюрин, получив от командира тычок в бок и злой взгляд.

Сашке стало обидно за своего Мишку.

— Это не тихоход, а многоцелевой военно-транспортный вертолет с возможностью огневой поддержки десанта.

Напряженность попытался сгладить Демидов:

— Вы извините, товарищ лейтенант госбезопасности. Товарищ лейтенант у нас с головой не дружит, метет что попало, — и опять толкнул в бок, пытавшегося что-то возразить Тюрина, — а еще встревает в разговор старших по званию, со своим, несомненно, ценным, но только для него самого мнением, — в голосе комэска звякнула сталь, — но ничего, мы это исправим! Сержанты притихли, и даже Устинкин как-то сжался, что уж говорить о Тюрине. Да, суров Демидов. Но справедлив. Сашка не стал нагнетать дальше:

— Тогда, товарищ старший лейтенант, я сейчас в штаб, а потом жду Вас у себя. Надеюсь, за час я здесь управлюсь. Дом рядом с церковью. Там и договоримся о взаимодействии.

Демидов кивнул, четко отдал честь и, развернувшись на пятках, направился в расположение эскадрильи. Сержанты с поникшим Тюриным потянулись следом. Устинкин чуть задержался:

— Сань, ты на Серегу не обижайся, он, бывает, говорит раньше, чем думает, а так парень он мировой!

— Да я не обижаюсь. Главное чтоб Демидов не обиделся, — не удержался от шпильки Сашка, все-таки обида за вертолет еще не отпустила.

— Эт да, комэск ему щас выдаст на орехи! — Михаил покачал головой, не понятно, то ли осуждая Тюрина, то ли сочувствуя ему. Ладно, побег я. А то и мне прилетит под горячую руку. Давай, до встречи.

— До встречи.

Устинкин убежал вслед за своими, а Сашка, стряхнув с унт снег, зашел в штаб дивизии. В сенях прямо напротив входной двери, стоял стол с узеньким проходом к нему, за которым, накинув на плечи полушубок, сидел военный. Со свету, в полутьме Сашка не мог разобрать знаки различия на петлицах, выглядывающих из-под мехового воротника. Военный поднял взгляд на вошедшего:

— Вы к кому?

— Мне к командиру дивизии, — Сашка подошел ближе, вглядываясь в петлицы и доставая из-под комбинезона документы, — товарищ капитан, — разглядел он такие же, как у него шпалы. — Представиться, по случаю прибытия в вашу дивизию для испытания новой техники.

— А, так это вы ночью прилетели? — понятливо кивнул капитан, но документы взял и, поднеся их к тусклому свету, падающему из маленького окошка прорубленного почти под самым потолком, внимательно прочитал. — Подождите, товарищ лейтенант государственной безопасности, я доложу о Вас товарищу подполковнику. Сурин! — крикнул капитан себе за спиной. В стене приоткрылась маленькая дверь, ранее не замеченная Сашкой и оттуда появилась чья-то голова:

— Звали, товарищ капитан?

— Звал. Посиди пока здесь. Я к подполковнику.

Голова кивнула, скрылась, а потом в сени, нагибаясь, вывалился здоровенный детина под два метра ростом со старшинской пилой на петлицах, застегивающий на ходу пуговицы гимнастерки под подбородком. По слегка помятой щеке было заметно, что старшина только что спал. Капитан зашел в избу, а Сашка в ожидании присел на стоящую в сенях длинную массивную скамью, накрытую серой дерюжкой. Буквально через пять минут вернулся дежурный:

— Пойдемте, товарищ лейтенант государственной безопасности. Они зашли в большую комнату, заставленную столами, за которыми сидели сосредоточенно что-то пишущие люди. На вошедших никто не обратил никакого внимания, все занимались своими делами. Ловко лавируя между столами, капитан провел Александра к самой дальней двери, обитой старым одеялом. Капитан кивнул на нее: — Проходите, товарищ подполковник ждет.

— Разрешите? — Сашка шагнул за дверь.

— Давай, проходи. Я тебя еще утром ждал, — на Александра исподлобья глядел суровый мужчина с непослушным ежиком светлых волос.

— Извините, товарищ подполковник. Прибыли рано утром. Вас будить не стал с докладом. А потом сам уснул. Сутки на ногах. Срубило, — виновато развел руками Сашка.

— Ладно, ты мне не подчиняешься. Так что обид нет, — подполковник усмехнулся, а потом, посерьезнев, продолжил: — У меня указание с самого верха оказывать всяческое содействие. Матвееву, командиру 154-го я распоряжение дал выделить тебе прикрытие. Что еще от нас требуется?

Сашка пожал плечами:

— Помимо прикрытия? Оперативная обстановка, метеосводки, может помощь по технической части. У подполковника удивленно взлетели вверх брови. Чем могут помочь фронтовые механики с новой, неизвестной техникой? Видя удивление комдива, Сашка пояснил: — Техники со мной прибыли, от вас может только аэродромная механизация потребоваться.

— А, — облегченно выдохнул подполковник. Все-таки эти непонятные неожиданные испытания, проводимые госбезопасностью его очень сильно напрягали. Люди Берии ему не подчинялись, а случись что с испытываемой техникой, ему, Литвинову, голову снимут. — Командир БАО мне утром уже докладывал, что с вашими инженерами взаимодействие наладил. По оперативной обстановке и метеосводкам вам к батальонному комиссару Матвееву. Пришла пора удивляться Сашке. При чем тут батальонный комиссар? Литвинов усмехнулся: — Это командир 154 полка, старый командир на повышение ушел, вот Александра Андреевича нам на полк и прислали. Он до нас в 17-ом истребительном комиссаром был. Но ты не думай, он летчик боевой, еще на Финской воевал.

Подполковник не заметил, как перешел на ты. Все-таки сложно ему было выкать этому молодому парню. Сашка на этот переход не обратил никакого внимания. Он обдумывал, не упустил ли чего в разговоре с комдивом. Не хотелось потом лишний раз по пустякам отвлекать этого занятого и по всей видимости хорошего человека. Видя, что вопросов у посетителя больше нет, Литвинов нетерпеливо спросил:

— Еще что-нибудь от меня требуется?

— Нет, товарищ подполковник. Если что, решу вопросы с командиром полка или командиром БАО в рабочем порядке.

— В рабочем порядке, значит? — усмехнулся комдив, — Ну раз в рабочем порядке, то не буду задерживать. Но ты меня все равно, если что-то понадобится, держи в курсе, — когда о помощи обычному лейтенанту госбезопасности распоряжение дает сам Сталин, лучше лишний раз перестраховаться. Мало ли что может случиться у этих, из госбезопасности. Так лучше об этом знать сразу и принять соответствующие меры, а не получать втык из Москвы неизвестно за что. Сашка был далек от карьерных мыслей командира дивизии, самое главное для него было, что контакт с командиром дивизии он наладил, теперь так же гладко сработаться с командиром полка и моряками в Ленинграде и все будет отлично.

От командира дивизии Сашка вышел в приподнятом настроении и сразу направился в соседний дом в штаб 154 полка. Батальонный комиссар Матвеев оправдал все надежды парня. От того ли, что ему поступили указания с самого верха, или просто в силу склада характера, Александр Андреевич встретил своего молодого тезку очень радушно. Напоил чаем, расспросил о том, как они устроились, какие планы. Тут же вызвал к себе начальника метеослужбы полка, дав ему распоряжение представлять метеосводку по первому же запросу лейтенанта госбезопасности или его людей. Матвеев хотел вызвать Демидова, но Сашка сказал, что со старшим лейтенантом они уже познакомились и договорились сразу после того, как Александр освободится в штабе встретиться и обсудить совместную работу. На что Матвеев удовлетворенно кивнул. Напоследок батальонный комиссар пообещал связаться с командованием ВВС Балтийского флота и предупредить их о прибытии на «Гражданку» новой техники в сопровождении истребителей его полка.

А у них в избе его уже ждал Демидов, млея от внимания Иды и Зины. Девушки поили старлея чаем, а он, смущенно улыбаясь, сидел и поглядывал то на одну девушку, то на вторую. Отдавая тем не менее предпочтение более бойкой Зине. Увидев вошедшего Сашку, Ида приглашающе махнула рукой:

— Раздевайтесь, товарищ лейтенант госбезопасности, давайте чай пить. Мы вот, товарища старшего лейтенанта уже угощаем. А вам сгущенного молока оставили, Алексей утром принес.

Сашке вдруг стало на душе так тепло и уютно от того, что вот и о нем кто-то позаботился. Сгущенки оставили, чай зовут пить. Хорошо-то как! Он стянул унты и прислонил их к натопленной печи, чтобы обсыхали. Шапку повесил на вбитый в стену у входа гвоздь. Когда парень стянул комбинезон и повернулся к столу, чтобы сесть, Демидов удивленно присвистнул:

— Дааа!!! А я-то все думаю, как такого молодого поставили на войсковые испытания? Ну, теперь все ясно, вопросов нет!

Сашка пожал плечами. К наградам он уже начал привыкать. Но потом опять покраснел, увидев с какой гордостью и нежностью смотрят на него девушки. От этих взглядов по спине пробежали приятные мурашки. А ведь хорошо, оказывается, быть Героем Советского Союза!

[i] Не смотря на то, что контрнаступление под Москвой началось 5-го декабря, первые сообщения о нем появились в газетах и на радио только 13-го декабря.

[ii] Вот выдержки из НЭТС-40 (Наставление по эксплуатационно-инженерной службе ВВС РККА 1940)

Но вот загвоздка, не получалось по инструкции. Не хватало оборудования и банально времени. И это еще на воздушниках. А представьте, каково было с движками водяного охлаждения? Вот рассказ летчика с форума (https://www.forumavia.ru/t/186046/1/) о технике-фронтовике: «У меня техник работал, Михалыч, который во время войны обслуживал Пе-2. Так вот он рассказывал, что зимой сливали воду и масло и утром на себе техник тащил на саночках бочку кипятка и бочку горячего масла, заливал все это вручную и потом пытался запустить двигатели. "Моторы" — как говорил Михалыч. Если запуск не удавался, то все надо было повторить — слить воду и масло, нагреть снова и залить по новой. Из полетов двигатели зачастую приходили с пробоинами или трещинами "рубашек" водяного охлаждения — приходилось под светом факелов всю ночь сначала снимать, ремонтировать и под утро ставить назад. Утром самолет был должен готов к вылету, иначе штрафбат за срыв боевого задания. Вот так…»

XII

«Туман, туман, седая пелена.

Далеко, далеко за туманами война.

И гремят бои без нас, но за нами нет вины.

Мы к земле прикованы туманом,

Воздушные рабочие войны»

Нет, тумана не было. Был снег и сильный ветер. Вот и застряли они в Ленинграде. Пошли пятые сутки, как они прибыли на фронт. В первый же день, отработав с Демидовым взаимодействие в воздухе, вылетели в Ленинград. Доставили туда группу майора Абрамова. Вернее майора государственной безопасности, но об этом знали только Сашка и люди Абрамова, для всех остальных это были обычные командиры из Главного управления ВВС, прибывшие в Ленинград с проверкой. Все остальные вылеты были туда с продовольствием и топливом, оттуда с детьми. Рядом с аэродром на Гражданке находился детский дом, куда свозили оставшихся одних ребятишек. А из детского дома уже шла эвакуация на Большую землю. Или машинами по Дороге жизни, или, если была такая возможность, транспортными самолетами. «Дугласы» летали в Ленинград регулярно. Но их было мало. Очень мало. И в основном они возили грузы для нужд Ленинградского фронта, для самого города перевозки осуществлялись по земле. Машинами и подводами. Практически в любую погоду. Так эвакуировали и детей.

Маленькие, худые, изможденные, закутанные по самые глаза в какое-то тряпье, грязное, рваное, не по размеру. Главное чтобы оно грело во время невыносимо трудной дороги. У Сашки наворачивались слезы на глазах и сами собой сжимались кулаки при виде этих ребятишек. Морские летчики, с которыми он познакомился здесь на аэродроме, говорили, что в самом городе все еще хуже. Что умершие от голода и замерзшие лежат прямо на улице. Городские службы не справляются с уборкой трупов. Патрули, созданные из комсомольцев, ходят по квартирам, проверяют выживших. Случается, что находят квартиры, в которых умерли все! Страшно! Ладно, война, на войне убивают. Убивают тебя, убиваешь ты. Но вот так морить голодом целый город! Для чего?! Зачем?! Что за нелюди это творят?! А ведь это только начало. А конец этого безумия он видел там у себя, в своем мире. Мертвом мире. И убили его вот такие же твари, что сейчас пытаются голодом, бомбами и снарядами уничтожить Ленинград! Они убили его маму, папу, сестренку! Они убили и убивают мам и пап этих голодных детишек! Они убивают самих детей! Они убивают все вокруг себя! Мрази! Мрази! Мрази!

— Товарищ лейтенант госбезопасности! Саша! Что с тобой?! — Сашка очнулся от тревожных голосов девушек, зовущих его. Они давно перешли на «ты» вне строя. Девушки умные, они понимали, когда можно общаться по-простому, а когда нужно придерживаться субординации. Сашке тоже так было проще. Он как-то незаметно за эти несколько дней сблизился с Идой и Зиной. Зина перестала его провоцировать взглядами и шутками и оказалась обычной задорной девчонкой. А еще у Зины начал завязываться роман с Алексеем Демидовым. Они старались скрыть свои отношения, но в тесном армейском коллективе, где и днем и ночью все на виду это практически не реально. А Ида хоть и осталась такой, какой была, зато из глаз у нее пропал холодок. Правда, только когда она смотрела на Сашку, для всех остальных Весельская так и продолжала быть недоступной Снежной королевой. И даже напористый, разудалой Мишка Устинкин отступил, сказав, что тут истребитель бессилен, тут нужна долгая, планомерная осада, а это не для него.

Кстати, парни из 154-го полка тоже застряли с ними здесь на Гражданке. Так уж получилось, что за их вертолетом закрепилось два звена. Звено Миши Устинкина с Игорем Пилютиным и звено Демидова с Сергеем Тюриным в качестве ведомого. Тактика тоже была отработана. Михаил с Игорем прикрывали непосредственно вертолет. А звено старшего лейтенанта сопровождало их на высоте. Тактика оказалась вполне рабочей. Вчера над Ладогой их попыталась атаковать шестерка мессеров. Сашка, прижавшись к земле, чтобы лишить врага вертикального маневра стал уходить, а Миша с Игорем связали худых[i] боем. Но когда с неба на немцев свалилась еще пара Р-40[ii], сразу же, сбив один самолет и подранив второй, гансы тут же вышли из боя и потянулись в сторону Шлиссельбурга. Сергей Тюрин хотел было добить подранка, но получил запрещающий окрик Демидова и вернулся в строй. Больше за четыре дня стычек не было. Хотя судя по отметкам на радаре небо над Ладогой не пустовало.

Сейчас парни из 154-го полка ушли в гости к позвавшим их морячкам. Пока непогода оставила авиацию без работы, можно было слегка расслабиться. И доблестные летчики КБФ решили устроить небольшую пьянку, на которую пригласили загостившихся у них армейцев. Звали и Сашку с девушками. Зину с Идой так очень даже настойчиво. Сашка отказался, алкоголь он не любил, да и не по возрасту ему, а девушки решили его в этом поддержать. Судя по недобрым взглядам флотских, своим отказом, вернее тем, что к нему присоединились курсантки, он нажил себе недоброжелателей среди летчиков КБФ. Зато встретило полную поддержку со стороны Демидова. Так что вечер они коротали втроем. Технари остались в Волхове, Тихонов с Сиротининым охраняли вертолет, а Харуев ушел к связистам, отчитываться перед командованием.

Вынырнув из размышлений, Сашка поймал на себе обеспокоенные взгляды девушек:

— Вы чего всполошились?

— Да ты так страшно скрипел зубами, мы подумали тебе плохо! — протараторила Зина.

— В порядке я, просто ребятишек вспомнил…

Ида понимающе кивнула, а Зина пожала плечами и как-то обыденно, как о чем-то ничего не значащем произнесла:

— Этим повезло. Они уже на Большой земле. Теперь живы останутся.

— Зинка, ну как ты можешь так равнодушно?! — возмущенно пристыдила подругу Ида.

— А как?! Как надо?! — ее лицо в свете «катюши»[iii] страшно исказилось и она вдруг тонко, протяжно завыла, — Они будут жить, а мои… Мои все там! — Зина судорожно кивнула в сторону города. Ида кинулась ее утешать, сжав в объятиях и гладя по голове. А Сашка сидел, чувствуя себя не в своей тарелке и не знал, что предпринять. Зина потихоньку стала успокаиваться, лишь изредка всхлипывая, а потом глухим, монотонным голосом заговорила:

— Мы жили здесь, неподалеку. На Выборгской стороне, у Лесного проспекта. Я, мама и сестренка. Люсенька. Ей было одиннадцать лет. Она только в пятый класс пошла. Правда, проучилась недолго. Началась блокада. Занятия в школе продолжались где-то до середины октября. Потом уроки сократили, а потом они вообще прекратились. Отапливать школу перестали, дети и учителя мерзли, стали болеть. Да и голод. Пайки сократили. 200 грамм хлеба, 50 грамм сахара, а если повезет карамельных конфет. Крупу давали. Иногда. Положено было еще масло и мясо, только мы его ни разу не получали. Не было. И дров не было. Мы жгли мебель.

Мама работала учительницей немецкого в нашей школе. Когда прекратились занятия, в школу стала ходить только на дежурства. И я после школы хотела поступать в пединститут, и поступила! — Зина гордо вскинула голову, — Только вот из-за войны учиться не получилось. Хотела на фронт, меня не взяли. Тогда я устроилась в комитет комсомола. Секретаршей, — Зина горько усмехнулась, — я же в школе комсоргом была, активисткой. — Был там у нас в райкоме такой Боря Лукин, — девушка пустым невидящим взглядом смотрела в стену, — это он мне помог устроиться. Нравилась я ему, знаки внимания все мне оказывал, — Зина помолчала, а потом продолжила невпопад, — Люся болеть стала. Исхудала. Потом и мама слегла. Ноги опухли, ходить стало тяжело. Зина опять замолчала, уставившись в стол и нервно теребя пальцами воротник гимнастерки. Сашка с Идой боялись дышать, чтобы не нарушить эту тяжелую, тягучую тишину. Такой, обычно веселую, острую на язык Воскобойникову они еще не видели.

— В общем, я стала любовницей Лукина. За усиленный паёк! — Зина подняла от стола злой взгляд и посмотрела на Сашку с Идой. — Что, думаете, блядь я?! Да?! — вцепившись побелевшими пальцами в столешницу, она подалась вперед, а потом как-то резко сжалась, опустив плечи: — А впрочем, правильно думаете. Только Леше не говорите, я сама скажу. Честно-честно скажу, — Зина подняла полные слез глаза, — просто, — она протяжно всхлипнула, — просто, чуть-чуть счастливой побуду и скажу. Ида встала из-за стола и, подойдя сзади к подруге, крепко обняла ее. А Сашка, подумав, протянул руку и сжал ладонь девушки:

— Зин, ерунду не говори. Никто тебя никем не считает! Ты наш боевой товарищ! И рассказывать мы ничего не будем никому, посчитаешь нужным, сама расскажешь, а не расскажешь, так и не надо, — произнесенные им слова казались Сашке глупыми, пустыми, но он чувствовал, что сказать хоть что-то было надо. Вот и сказал, что думал.

— Утешаете? — горько и зло усмехнулась Зина.

— Нет, не утешаем. Не мели ерунду, — так же зло ответила ей Весельская, — мы экипаж! — это «экипаж» она подцепила у Сашки, только он называл их троих так.

— Спасибо. Только Леше я все равно все расскажу. Нельзя с ним так, он хороший, — Зина впервые за весь разговор улыбнулась грустной улыбкой, которая тут же сползла с ее лица. — Это было 14-е ноября. Я шла домой от Бориса. Тушенку несла. А еще клей. Ида с Сашей удивленно уставились на девушку. Зина пояснила: — Столярный клей. Куски такие серые. Мы студень из него варили. Гадость! — ее лицо в отвращении сморщилось, — но голод сбивает. Сирена завыла, когда я была совсем рядом с домом. Мама уже еле-еле ходила и в бомбоубежище не спускалась, а Люся ее бы не бросила. Я побежала к дому. Мне оставалось добежать совсем чуть-чуть, метров сто. Бомба пробила крышу и перекрытия и взорвалась между вторым и третьим этажами. А потом посыпались зажигалки. Взрывной волной меня кинуло на мостовую и, по-моему, я потеряла сознание. Когда очнулась, части нашего дома не было, а в остальной разгорался пожар. Дальше я плохо помню. Кажется, я слышала, как кричала из-под обломков Люся. А может мне это показалось. Не помню.

Зина сидела, монотонно раскачиваясь. За плечи ее все так же придерживала Ида. А Сашка боялся поднять на девушку глаза. Почему-то ему было очень стыдно от ее рассказа. Стыдно и больно. Он не мог понять причину этого стыда. Наверное, это был стыд мужчины, не сумевшего уберечь, защитить, спасти. Потихоньку этот стыд начал перерастать в ярость, и парень опять заскрипел зубами. Зина продолжила, нарушив тишину:

— Мы их откопали на следующий день. Мама погибла сразу, ее напополам передавило плитой. А Люся сгорела. Заживо сгорела! — крикнула девушка и опять зарыдала. А у Сашки перед глазами встала смоленская деревня с сожженными жителями, и непонимающий, удивленный взгляд застреленной немцем девчушки. Парень молча встал и подошел к стоящей в углу у входа бадье. Зачерпнув полную кружку, он залпом выпил сам, а потом зачерпнул еще и принес Зине, буквально силком впихнув в нее ледяную, ломящую зубы воду. Девушка, стуча зубами о край кружки, хлебала, обливаясь и не замечая этого. На последних глотках она поперхнулась и закашлялась. Ида постучала ее по спине. Откашлявшись, Зина понемногу начала успокаиваться и продолжила свой рассказ:

— После того случая, я заболела. Борис отправил меня от райкома в санаторий. Там меня подкормили, подлечили. Не долго, дней пять. Вернувшись из санатория, я сказала Лукину, что так продолжаться больше не может и попросила его помочь мне попасть на фронт. Он ругался, уговаривал остаться с ним. Замуж звал, — Зина покачала головой, — наверное, он тоже хороший, по-своему, но я его не любила. Использовала, как последняя сволочь, ну а он меня, конечно, — по лицу девушки пробежала циничная улыбка. Я сказала ему, что все равно на фронт уйду. Разругались мы с ним. А утром мне принесли документы и отправили на Большую землю. Так я оказалась у нас на курсах. Как говорится, на передке заехала, — Зина опять зло и цинично улыбнулась и тут же, ойкнув, получила подзатыльник от Весельской:

— Еще раз так про себя скажешь, поругаемся! Навсегда! Да Саша?

Сашке ничего не оставалось, как кивнуть. Осуждал ли он Зину? Нет! Конечно, нет! Честно сказать, ему было просто жалко эту хорошую, веселую девушку. И ему было неприятно и не понятно то, с каким презрением она сама к себе относится. Он хотел сказать ей, что все нормально, что Зина не смотря ни на что, все такой же член их экипажа, а о том, что они здесь услышали, никто не узнает, если только сама Зина никому не расскажет об этом. Но, уже вдохнув воздуха, передумал, справедливо решив, что от его слов может быть только хуже. Сашка просто взял Зину за руку и, слегка сжав ее, буркнул:

— Давайте лучше чай пить.

Зина тут же всплеснула руками:

— Ой, точно, давайте! — и, подскочив, засуетилась у примуса. Ида тут же стала ей помогать. Сашка тоже сунулся в общую суету, за что получил отповедь и был беспардонно усажен обратно за стол.

— Совсем распоясались, мало, старшего по званию отчитывают, так еще указывают, что ему делать, а что не делать, — беззлобно ворчал парень. На, что Зина, начавшая приходить в себя, в свойственной ей едкой форме заметила:

— Это ты на службе командир и старший по званию, а на кухне женщина Хозяйка, — Зинка важно подняла указательный палец вверх и задрала курносый нос к потолку, — так что сиди Сашенька и не вякай, а мы за тобой ухаживать будем, — а потом вдруг как-то по-сестрински взлохматила ему шевелюру. Сашка смутился, а Ида глядя на эту картину улыбалась такой не привычной для нее теплой улыбкой.

Чай пили пустой и бледный, размачивая в нем дубовые ржаные сухари из сухпая. Нет, обеспечение у них было по нынешней ситуации просто царское. Лётные нормы плюс Сашкин нквдшный паек. Только все вкусняшки давно были розданы эвакуируемым детишкам. Вот и остались у них травяной чай, да сухари. Догрызя первый сухарь, Зина, сложив локти на столе и опустив на них голову, вдруг сказала:

— А теперь вы…

— Что мы? — не понял ее Сашка.

— Вы рассказывайте. Я про себя все рассказала. Теперь вы. Раз мы, как ты сказал, экипаж, то должны все друг про друга знать!

Да, это был неожиданно! И что ему рассказывать? Придуманную легенду? Но вот именно им, он не хотел врать. А рассказать правду не мог, не имел права. Положение спасла Ида:

— А что рассказывать? Сейчас у всех истории одинаковые!

— Вот и расскажи, сравним?! — настойчиво потребовала Зина.

— Ох, Зинка, ну что ты за заноза такая?! — было видно, что Весельской не особо хочется ворошить прошлое. Но Зинаида не уступала, требовательно глядя на подругу. Ида осуждающе покачала головой, а потом, подумав, решительно тряхнула челкой: — Ладно, черт с тобой! Девушка задумалась. По ее лицу плясали тени от огонька светильника, глаза сухо блестели. Красивые губы сжались в тонкую бледную полоску. Ида сидела, навалившись на стол, и нервно ломала пальцы на руках. Потом, вдруг, будто очнувшись ото сна резко начала:

— В Белосток мы переехали весной сорокового. Отца туда перевели на усиление. Папа у меня старый большевик! Дружил с Дзержинским, дядя Феликс даже бывал у нас в гостях! — в голосе Иды послышалась гордость. — Хотя, это сейчас, наверное, не важно, — сбившись, девушка помолчала и продолжила, — папу назначили вторым секретарем Белостокского обкома партии. Тогда нас это сильно удивило. Папа работал в аппарате НКВД, а тут назначение на партийную должность. Это сейчас все стало понятно, видимо, уже тогда началась подготовка к войне, да и в самой области все было не спокойно. Мы поляки, вообще, народ неуемный и гордый. А раздел Польши стал для нас всех трагедией, жестоко ударив по национальному самолюбию. Причем всем, и коммунистам и сторонникам капиталистического правительства. Ведь все мы мечтали о единой, свободной и великой Польше. Только видели ее по-разному. Папа мечтал о Польше, как о союзной республике в составе СССР. Хотя, это тоже не важно, это наши, польские дела, наша боль, вот и заносит, вы не обращайте внимания, — девушка виновато улыбнулась.

— Там на границе все знали, что война будет и начнется вот-вот. Знали и готовились. А еще мы понимали, что на границе врага не остановить. И военные знали и жители знали. Контакты на той стороне остались почти у всех и как ни старались органы госбезопасности, информация приходила оттуда и уходила туда. С контрабандистами, с бандитами. Банд по лесам пряталось не мало. Не все солдаты Войска Польского сложили оружие, оставались и непримиримые, которые и сбивались в такие банды. Вернее их организовывали. Из Берлина и Лондона. Брови Зины удивленно вскинулись:

— Но ведь Великобритания наши союзники?!

Ида невесело усмехнулась:

— Да какие они союзники?! Вцепятся в горло, как только почувствуют слабину, и никакие договоры их не остановят! С Германией, вон, у нас тоже договор был о не нападении, и что?!

Зина смущенно пожала плечами, а Сашка утвердительно кивнул головой. Уж он — то знал, хоть и был тогда совсем мальцом, как чтут договора англичане, и чем все это закончится. А Ида продолжала:

— В ту ночь папа пришел встревоженный и велел нам собираться и уезжать в Минск. Всем. Маме, бабушке, брату и мне. Внизу нас ждала полуторка. Вещей много не брали. Только личное тряпье, немного еды, что успели собрать и документы. А ценностей особых у нас и так не было. В полуторке нас ждал Йозеф с незнакомым мне милиционером, — ледяные глаза Иды оттаяли, и в них заплескалась нежность, — а в кузове, в опечатанных мешках лежали документы из обкомовского архива. Йозька Ожешко. Смешной и добрый очкарик. И нескладный, как медвежонок. Мы должны были с ним пожениться в августе. Он тоже работал обкоме. В архиве. Из армии его комиссовали по ранению, в одной из стычек с бандитами рядом разорвалась граната. Его ранило. В ногу и голову. Вот и стал он моим хромоножкой и очкариком, — Ида сама не замечая, узкой ладонью нежно гладила столешницу, видимо представляя, что гладит по голове своего смешного Йозика. — Мы успели вырваться, подъезжали уже к Волковыску, когда над нами полетели самолеты с крестами. А утром нашу машину обстреляли немецкие истребители. Мы решили остановиться, и переждать до ночи. Ида опять замолчала, замерев и глядя куда-то перед собой. Спина ее была напряженно выпрямлена, руки неподвижно лежали на столе. Эта неестественная неподвижность пугала. Казалось, девушка окаменела от своих воспоминаний. Глухим, осипшим голосом Ида продолжила:

— А дорога наполнялась людьми. К границе шли наши части, а от границы беженцы. С узлами, со скотиной. Кто на машине, кто на подводе, но в основном пешком. Старики, дети, женщины, мужчины. А над ними самолеты. С крестами. И стреляют, стреляют, стреляют! — девушка сорвалась на крик, а потом опять тихо: — Я видела девочку. Маленькую девочку. Лет девяти. Ее маму убили сразу. А малышку перерубило очередью почти пополам. Она плакала и ползла на подламывающихся ручках к маме, пока не умерла. Я хотела броситься к ней, помочь. Меня остановил Йозеф. Навалился сверху и не пустил. Мы тогда в первый раз с ним поругались. Я его даже ударила, — девушка удивленно, будто увидела впервые, посмотрела на свои руки. Она механически, не глядя, пододвинула к себе кружку, налила кипятку и отхлебнула большой глоток, не чувствуя того, как горячая вода обожгла рот. — Да, поругались. В первый раз. И последний, — глаза Иды влажно заблестели, но тут же высохли и в них вернулся ледяной холод.

— В полдень по беженцам прокатился слух, что немцы прорвали фронт и их танки букавльно в нескольких километрах от нас. Мы решили продолжить путь. Только свернули с шоссе, на проселки. Пусть так дольше, но безопасней. Мы так думали. Лучше бы мы остались! — девушка в сердцах хлопнула ладонью по столу. Нас обстреляли часа через два. Из леса хлестнула пулеметная очередь и на дорогу выскочили два мотоцикла. Йозька с Колей-милиционером, схватив винтовки, выпрыгнули из машины, крикнув водителю, чтобы ехал дальше, — Ида судорожно вдохнула воздух и прикусила губу, сдерживая рыдания. Так непривычно было видеть плачущей эту сильную девушку. Она резко встала и, подойдя к умывальнику, ополоснула лицо и с остервенением вытерлась. Вернувшись за стол, она продолжила, спокойно, как будто рассказывая о чем-то обыденном и привычном:

— Через час мы встретили колонну наших войск, двигавшихся в сторону фронта. Водитель рассказал командирам о засаде. Нам выделили бойцов, и мы вернулись, туда, где остались Йозеф с Колей. Было тихо. Только пение птиц и шум леса. Так красиво и мирно, — Ида горько усмехнулась. — Ребят мы нашли метрах в пятидесяти от дороги. Коля погиб сразу. Наверное, еще во время боя. А Йозька… — из прокушенной губы девушки потекла струйка крови, руки заскребли по столешнице, ломая ногти, — Йозя был еще жив. С выколотыми глазами и вспоротым животом они привязали его к дереву и ушли. Девушка темными, полными боли и ненависти глазами посмотрела на Зину с Сашей: — Это были поляки! Понимаете?! Поляки!!! — надрывно крикнула она. — Их догнали и уничтожили. Да они и не прятались особо. Думали, что наших войск тут нет. Ида кровожадно усмехнулась: — Жаль, меня там не было, я бы их так же, как они Йозьку! Голыми руками, по кусочкам!

Зина подсела к Весельской и, всхлипывая, обняла подругу. Ида тоже обняла Зину. Они сидели, обнявшись, и смотрели пустыми глазами в свое прошлое, изломанное, поруганное этой проклятой войной. Такие разные и такие похожие. А Сашка не знал куда себя деть. Он хотел уже встать и выйти, чтобы дать девушкам побыть вдвоем, выплакать свою боль, как Ида вновь заговорила:

— Двадцать четвертого мы приехали в Минск. Я сама сдавала документы, которые везли Йозеф с Колей в ЦК Белоруссии. Двадцать пятого на поезде мы уехали в Москву. А двадцать восьмого немцы захватили Минск. Как добирались до Москвы, рассказывать не буду. Все те же бомбежки, могилы вдоль насыпи. Друзья отца помогли нам и отправили дальше в эвакуацию, в Тамбов. Там у папы тоже были знакомые. Они и помогли мне попасть на курсы. Я хотела на фронт. Мстить. Но меня отговорили. Сказали, что здесь нужнее буду. Но, наверное, вернемся из Ленинграда, буду просить о переводе. Не успокоюсь, пока не начну их убивать. Всех! И немцев, и поляков, и финнов! — в синих глазах девушки яростная одержимость, которую она тут же подавила и виновато посмотрела на Сашку с Зиной. — Вы только не обижайтесь. Но не смогу я с вами. Мне туда надо, — она кивнула в сторону линии соприкосновения.

Сашка покачал головой:

— Не надо. Отомстишь. Я тебе обещаю!

Ида испытующе посмотрела парню в глаза и, увидев то, что хотела, молча кивнула.

В сенях раздался шум открывающейся двери и спустя мгновение в комнату ввалился румяный с мороза чем-то встревоженный Харуев. Он удивленно посмотрел на заплаканных девушек, но, ничего не спрашивая, махнул рукой Сашке:

— Саш, пойдем, выйдем, поговорить надо. Есть информация. Срочная.

[i] Худой — Мессершмитт Bf 109

[ii] Американский истребитель P-40 «Томагавк» фирмы Кертис. Среди пилотов, в советских ВВС считался «средней» машиной: лучшей, чем И-15, И-16 и «Hurricane», но худшей, чем Р-39, Яки или Ла. Другими словами, именно в качестве истребителя, P-40 был слабоват. Двигатель «Allison» быстро терял мощность на высотах выше 4500 м, соответственно о маневровом бое даже на средних высотах, можно было говорить с трудом. При этом, настоящей проблемой P-40 было частое разрушение подшипников двигателя на взлетном и форсажном (то есть боевом!) режимах, что было вызвано особенностью технологии их изготовления. В условиях постоянной нехватки запчастей, и не особого желания пилотов-истребителей выходить на задание в самолете движок которого мог рассыпаться в бою, P-40 в шутку называли «чудом безмоторной авиации». (http://armedman.ru/samoletyi/1937-1945-samoletyi/istrebitel-kertis-p-40-tomagavk.html)

[iii] Катюша — разговорное название светильника, сделанного из гильзы 45-мм снаряда.

XIII

— Да поймите же вы, не могу я их взять! Не могу! — Сашка сердито махнул рукой. Это препирательство длилось уже минут двадцать. Надо готовить машину к вылету, истребители, вон, уже вовсю крутятся у своих «американцев», а он никак не может добраться до вертолета. А все потому, что насели на него эти трое. Пожилой мичман из местного БАО, отвечающий за воздушную эвакуацию людей и начальник гражданского эвакуационного пункта, худой, как щепка мужчина, неопределенного возраста с блеклыми, ввалившимися, усталыми глазами настойчиво убеждали Сашку взять с собой на Большую землю детей из детского дома. А рядом в стареньком пальто, закутанная в шаль стояла маленькая и худенькая директор детдома и молча кивала, разрывая Сашке сердце своими полными мольбы глазами. А он не мог их взять! Просто потому, что был не уверен, долетит ли сам до Большой земли.

Харуев вчера был встревожен не без причины. Во время сеанса связи с командованием ему сообщили, что Абвер все-таки заинтересовался войсковыми испытаниями новой техники на Ленинградском фронте, предположительно той, что навела шороху в тылах ГА «Центр» и сорвала темпы наступления на Москву. По агентурным данным немцы готовят воздушную засаду. А из Лаппеенранте готовится выйти, разведывательно-диверсионная группа финнов. Летчики Люфтваффе должны принудить к посадке или сбить вертолет, а финны обеспечить захват пленных и, по возможности, эвакуировать сбитую технику к себе в тыл, что в принципе было вполне выполнимо. Если летчикам не удастся выжать вертолет на РДГ, то у них есть приказ любой ценой уничтожить незнакомый летательный аппарат.

Весь вечер Сашка с Демидовым решали, как избежать угрозы. Самое простое- это изменить маршрут, которым они обычно летали. Только вот на Волхов выходить все равно придется где-то примерно там же. А давать кругаля не было возможности по причине нехватки топлива. Да и куда уходить-то? Южнее? Так там Шлиссельбург, где немецкая авиация контролирует все небо. Севернее? Там уже финны. Вот и оставался узенький коридор вдоль Дороги жизни. Над самой дорогой старались не летать, чтобы не пугать людей на земле. А сейчас тем более нельзя прижиматься к магистрали, чтобы не навести на какой-нибудь обоз финских мясников. Что могут натворить эти бравые убийцы с беззащитными эвакуируемыми, Сашка себе представлял, показывали ему фотографии еще со времен Северной компании. А они натворят, если основная цель пройдет мимо! Охрана дороги, конечно, была предупреждена и меры приняты, но очень уж эффективно умели действовать финны. В общем, куда не кинь, везде клин.

Решили ничего не менять, только уведомили командование полка, чтобы в случае нападения, выслали подмогу. К морячкам обращаться не стали. Раз немцы уверенны, что смогут подловить вертолет в воздухе, значит кто-то им должен сообщить о времени вылета. А это крот на Гражданке, не факт, что кто-то из флотских, но перестраховаться надо. Если Абвер поймет, что их планы раскрыты, операцию перенесут, придумают что-то новое, и большой вопрос, удастся ли узнать их новые планы вовремя.

И вот при таких обстоятельствах ему пытаются навязать кучу детей! Тащить ребятишек в гарантированный бой Сашка себе позволить не мог и упирался, как мог. А мичман с начальником эвакопункта все давили. Из-за непогоды эвакуация, как по земле, так и по воздуху приостановилась, и детский дом был переполнен. Кормить детей нечем. Моряки, конечно, поделились продуктами, но полностью на довольствие столько народа они взять не могли. Излишков просто не было. Все, что отдали детдому, было выкроено из пайков обслуги аэродрома. Летчики тоже хотели поучаствовать, но им запретили. Снижение летной нормы- это потеря боевой эффективности. Только парни все равно скинулись продуктами. Поучаствовали в этом и Сашка с девушками.

— Да есть у тебя сердце или нет?! У самого рожа сытая, а дети пусть умирают?! — зло плюнул ему в лицо Сашке начальник эвакопункта, а мичман молча отвел взгляд, пихнув говорившего в бок, чтоб тот не особо-то горячился. Морячок знал настоящее звание и ведомственную принадлежность Сашки. Парня захлестнула обида.

— Меня там немцы ждут! — ткнул он рукой в небо, — Я не уверен, что долечу! А вы мне в бой детей навязываете! Погибнут же! Я и их бы оставил, — еще один злой тычок пальцем в сторону Иды с Зиной, которые от таких слов одновременно обиженно вскинули головы, — только они не останутся! А дети могут остаться и выжить! Завтра улетят! Что, день не продержитесь?! Лицо у Сашки горело, его трясло и очень хотелось выматериться. Наверное, он так бы и сделал, только вот остановила его директор, робко дернувшая разгоряченного парня за рукав комбинезона.

— Извините, Вас как зовут? — женщина смотрела на Сашку печально и обреченно.

— Александр, — буркнул парень.

— Саша. Я могу же Вас так называть? Сашка кивнул. — А я Тамара Николаевна, директор пятьдесят второго детского дома, впрочем, вы, наверное, знаете, — женщина смущенно пожала плечами. — Саша, поймите, они и так в большинстве не доживут до завтра. Мы отправляем только самых тяжелых и маленьких. Вы же знаете, в городе голод. А тут еще эта метель! Нам сегодня привезли детей из госпиталя, — на глаза Тамары Николаевны набежали слезы. Обещали, что в Сосновку[i] прилетят транспортные самолеты, а их нет. Поймите, — женщина умоляюще взглянула Сашке в глаза, — у нас надежда только на вас.

Сашка беспомощно оглянулся на девушек и на, подошедшего узнать, почему случилась задержка Демидова. В ответ получил только сочувствующие взгляды.

— Алексей, что скажешь? Вам прикрывать, — парню не хотелось принимать такое решение одному, а тут хоть и младше по званию, зато старше по возрасту товарищ.

— А о чем речь? Я пропустил.

— Да этот, ваш, детей брать не хочет! Говорит, что сбить его могут! Перестраховщик! — опять влез в разговор гражданский. Если в начале разговора этот усталый, задерганный мужчина вызывал у Сашки сочувствие и понимание, то сейчас парень готов был его пристрелить.

— Не этот, а лейтенант государственной безопасности и Герой Советского Союза! — строго охладил пыл начальника эвакопункта Демидов. Мужчина сразу сжался и побледнел, но, тем не менее, упрямо глядя перед собой, гнул свою линию:

— Ну и что, что Герой и лейтенант госбезопасности! Все равно перестраховщик! Тут дети умирают, а он! — обреченно махнул он рукой и, наклонившись, зачерпнул полную пригоршню колючего снега и со злостью растер себе лицо.

— Правильно, не хочет! Мы не на Большую землю, а в бой летим! — повысил голос Демидов. Мичман в это время отошел в сторону, не желая попасть никому под горячую руку.

— Да, да. Конечно. В бой, — тихо, ни к кому не обращаясь, пробормотала Тамара Николаевна и, развернувшись, пошла в сторону бараков эвакопункта. Начальник эвакопункта, зло плюнув в снег, пошел следом за ней. А мичман, виновато разведя руками, посмотрел на командиров. Сашка с Демидовым переглянулись.

— Никак? — Алексей с надеждой смотрел на Сашку.

— Леш, у меня только кабина бронирована. А если мессера прорвутся до меня?! Они же их в фарш расстреляют! Вас всего два звена! А сколько худых будет, мы не знаем! А если собьют, даже думать не хочу!

— Значит, придется воевать так, чтобы не сбили. Я с Сергеем связываю засаду боем, ты под прикрытием Михаила с Игорем уходишь, не ввязываясь в свалку. Нам продержаться до подхода нашего подкрепления. Я сейчас свяжусь с полком, может, дадут еще кого в усиление. Знать бы еще, где они планируют нас встретить.

— Тогда вы практически без шансов, — Сашка с надеждой и в то же время со страхом смотрел на Демидова. Ему очень хотелось спасти детей, забрать их отсюда. Но тогда Демидов с Тюриным будут обречены. Надежда остается только на то, что поддержка придет вовремя, да и может, все-таки, выделят дополнительно звено или два. Хотя, была бы такая возможность, дали бы сразу, но в полку были потери, машин и летчиков не хватало, а работу требовали, как с полнокровного соединения.

— Сань, мы тут все время практически без шансов летаем, сам же знаешь, — Демидов упрямо тряхнул головой, — за нас не переживай, выкрутимся, не впервой. Главное сам не подставься.

— От пары отобьюсь, есть чем, а вот если больше будет, как получится.

— Ничего, прорвемся! — Алексей улыбнулся такой редкой для него улыбкой и задорно подмигнул Зине, от чего девушка смущенно зарделась, а потом вдруг кинулась к старшему лейтенанту и, ухватив за воротник комбинезона, впилась губами ему в губы. Оторвавшись от Демидова, она ткнула пальчиком в грудь Алексею и заявила:

— Только попробуй погибнуть! Я! Я… — не решив, что же она с ним сделает, если старлей погибнет, Зина всхлипнула и уткнулась лицом ему в грудь.

— Зин, ну ты чего? Люди же смотрят! — смущенно пробормотал Демидов, обнимая девушку.

— Ну и что! Пусть смотрят! — раздался приглушенный всхлип.

— Зин, ну не плачь. Все хорошо будет.

— Будет, конечно, будет! — Зинаида оторвалась от Алексея, посмотрела долгим взглядом ему в лицо, как будто запоминая, и сильно толкнув его, добавила: — Все, иди. Ну, иди же! — крикнула девушка, увидев, что Демидов замялся. Тот как-то обреченно и непонимающе посмотрел на нее, на Сашку с Идой и развернувшись побрел к самолету. А Александр уже давал распоряжение Весельской:

— Ида, бери Зинаиду и давайте туда, — он кивнул в сторону эвакопункта, — организовывайте погрузку, а я к вертолету. Проверю все, предполетную проведу. Поторопитесь, времени мало. На детей никто не рассчитывал. Да ты и сама все знаешь. Ида кивнула и, схватив еще не отошедшую от тяжелого прощания Зину за руку, потащила ее за собой.

Предполетная подготовка поглотила его полностью. Доведенные до автоматизма действия, все равно требовали внимательности, тем более работать приходилось без технарей. И если в вертолете Сашка был уверен, то вот висящие вторые сутки на подвесах «Иглы» вызывали опасения. Как они поведут себя в таких условиях, сработают штатно или нет? Метеорологи с погодой, конечно, сильно облажались. То, что небо затянет и начнется пурга, в сводках не сообщалось, и застрять в Ленинграде так надолго никто не планировал. Иначе Сашка взял бы с собой кого-нибудь из техников. Обычно после каждого вылета Володя с Пашей аккуратно снимали ракеты и укладывали их обратно в ящик, а тут «Иглы» провисели на подвесе больше суток в не самых благоприятных условиях. Как на них может повлиять снег и холод Сашка не знал, но очень надеялся, что сверхнадежная техника из XXI века не подведет.

Движки запустились нормально и работали, как часы. Осталось дождаться пассажиров и можно в небо. Истребители тоже были в готовности один. Сашка уже начал нервничать, почему девушки так долго? Но вот со стороны эвакопункта появились подводы. Одна, две, три, четыре… Да, сколько же их там?! Вертолет же не резиновый! Хотя, вряд ли дети, даже если они забьются в грузовую кабину, как селедки в бочку будут весить больше, чем 24 десантника в полной экипировке. Сашка вернулся в кабину и открыл заднюю аппарель. Если дети обессилены, как ему говорили, то грузить их удобнее будет так. Еще раз проверив грузовой отсек на готовность к приему пассажиров, он вышел из вертолета. Обоз был уже совсем рядом. От передней подводы, ускорив шаг, к нему подошли бледные Ида с Зиной.

— Все так плохо? — озабочено спросил парень.

— Сам сейчас все увидишь, — отрывисто ответила Ида.

— Сколько их там?

— Пятьдесят семь человек. Больше половины лежачие.

Парень озабоченно почесал затылок. Получится разместить всех или нет? Все-таки для перевозки раненных кабина не была оборудована, придется укладывать детей прямо на пол.

— Ясно. Тогда я убираю сиденья, а вы найдите, что постелить на пол.

— Уже нашли. Флотские выдали тюфяки, последняя подвода забита ими.

— Значит, сначала оборудуем места, потом размещаем детей. Кто может двигаться, тех вдоль бортов, лежачих по центру салона, — Сашка через аппарель забежал внутрь, а девушки вернулись к обозу. Времени было совсем мало, они и так сильно задержались. Теперь лететь придется фактически днем, что упростит врагу задачу по их обнаружению.

Сложить сиденья много времени не заняло. За это время обоз успел подойти к самому вертолету и девушки начали расстилать худенькие тюфяки на пол, чтобы уложить обессилевших детей. Тут же женщины из эвакопункта и ребята из отряда Волкова стали заносить пассажиров. Истощенных, ослабевших, с впалыми черными глазницами. Многие спали и не просыпались от того, что их перетаскивают и укладывают. Сашка смотрел на этих детей и кусал в кровь губы. Они уже возили детей на Большую землю, и он думал, что видел всякое. Но вот такого он точно увидеть не ожидал. Сорок два совершенно обессилевших ребенка, не способных от истощения самостоятельно передвигаться. Да, Тамара Николаевна нисколько не приукрашивала, говоря, что они не доживут до завтра. Не факт еще, что попав на Большую землю и получив медицинскую помощь, эти ребятишки выживут.

Ну вот, наконец-то все лежачие размещены, остались последние две подводы. Девушки стали заводить ходячих. К Сашке подошла Тамара Николаевна:

— Саша, спасибо Вам, — женщина с благодарностью посмотрела на парня.

— Это им спасибо, — Александр показал на стоящие вдалеке истребители прикрытия, — они нас собой закрывать будут.

— Вы и им передайте. Я понимаю, что вам проще было бы лететь одним. Но если бы Вы знали, как тяжело хоронить детей! — голос женщины был переполнен болью и бессилием. Сашка стоял молча, низко опустив голову. Ему было стыдно, что он отказывался брать ребятишек. Только, у него и сейчас не было уверенности, правильно ли он делает. Возможно, что своим поступком он наоборот обрекает их всех на смерть, а здесь, может быть, они и смогли бы выжить.

— Передам. Вы извините, мне надо к вылету готовиться, — он постарался завершить неприятный разговор, — погрузка заканчивается.

— Да-да, конечно, идите, — Тамара Николаевна часто закивала головой и, сделав шаг назад, вдруг широко перекрестила парня и стоящий у него за спиной вертолет, а потом, повернувшись в сторону истребителей, перекрестила и их. Сашка удивился. Здесь не принято было проявлять свои религиозные чувства и такой жест от женщины, занимающей руководящую должность в системе образования, застал его врасплох. Сам парень в Бога не верил. Ведь если бы Бог существовал, то разве допустил бы то, что случилось с его миром. Тем не менее, какой-то внутренний голос как будто подтолкнул его, он неожиданно даже для самого себя низко поклонился этой маленькой, худенькой женщине и резко, развернувшись, сделал шаг к вертолету. И, покачнувшись, встал как вкопанный. Разрывая душу и сердце, как выстрел из прошлого, на него смотрели мамины глаза.

Все. Эти последние. Зина взяла за руки серьезного мальчонку лет шести в красивом синеем пальтишке с деревянными пуговками и меховой круглой шапочке и девочку в старенькой телогрейке закутанную по самые брови в шерстной платок завязанный крест на крест на груди. Командир в это время о чем-то разговаривал с директором детского дома. Зина видела, как Тамара Николаевна перекрестила Александра, как тот поклонился ей в ответ. Раньше, ее, настоящую комсомолку такое поведение знакомых людей возмутило бы, но сейчас все было наоборот. Склонившийся молодой воин и крестящая его, провожающая на бой, женщина выглядели так, будто сошли со старинной картины. Зина и дети даже остановились во все глаза глядя на это действо.

Александр, выпрямившись, повернулся к ним, сделал шаг и вдруг побледнел, глядя широко открытыми глазами на девочку, крепко держащуюся за руку Зины. Его лицо исказила судорога, а в глазах плеснула такая боль, что Зине стало страшно.

— Алька, — чуть слышно прошептал парень, — Алька! — вскрикнул он во второй раз и бросился к девочке стоящей рядом с Зиной. Малышка испуганно отпрянула за спину девушки. А Сашка, подбежав к ней, упал перед девчушкой на колени и, коснувшись дрожащими пальцами ее лица забормотал: — Алька, Алечка, жива?! Как ты сюда попала?! А мама?! Мама жива?! — по щекам парня текли слезы, — Я же вас всех похоронил! А ты живая! — бормотал парень, словно в бреду, а девочка, со страхом глядя на этого странного летчика жалась к Зинаиде.

— Дяденька, я не Алька, я Валя. Валя Егорова, — наконец произнесла девочка. Парень вздрогнул от ее слов, и в глазах стало проявляться понимание. Он отдернул руку и еще раз вгляделся в лицо ребенка. Да, похожа, особенно глаза. Но это не Алька. Точно не Алька. Плечи парня поникли, и он мешком осел в снег.

— Извини, малышка. Обознался я, — Сашка тяжело поднялся и, ссутулившись, шаркая унтами по снегу, пошел от людей, с сочувствием смотрящих ему вслед. Он остановился и, наклонившись, зачерпнул пригоршню снега, затолкав ее в рот, а остатки растер по лицу. Холодная влага отрезвила, возвращая в реальность из воспоминаний, так внезапно настигших его. Раздался скрип снега под ногами и рядом с ним кто-то остановился.

— Вы кого-то потеряли? — взяла его за рукав комбинезона Тамара Николаевна.

— Да. Всех, — глухо ответил Сашка. Ему захотелось уткнуться в плечо этой доброй женщины и завыть, ухватившись зубами за ткань ее пальто, рассказать, как ему не хватает мамы и папы, какая замечательная у него была сестренка Алька. Веселая егоза, так часто достававшая его своими вопросами и детскими играми. Он прятался от нее. Убегал на улицу, к друзьям. Вернуть бы то время! Да он ни на миг бы не отошел от сестренки и родителей! Но прошлое сгорело, осыпалось радиоактивным пеплом, а сейчас надо было лететь. Его ждут. Ждут дети, ждут девушки из экипажа, ждут летчики-истребители, сидящие в кабинах своих «американцев» в готовности один. — Извините, нам пора, — Сашка с благодарностью посмотрел на Тамару Николаевну, — и спасибо Вам, — он еще раз поклонился директрисе и решительно пошел к вертолету: — Все по местам! Вылетаем!

Работа отвлекла от тяжелых мыслей. Погодные условия были не самыми лучшими. Довольно низкая облачность и ветер. Не минимум[ii], конечно, но рядом. Сашка сконцентрировался на управлении и связи с прикрытием, а Зинаида в правой чашке внимательно следила за экраном локатора, на котором из-за погодных условий было не так уж много меток. Предполагаемая воздушная засада пока никак себя не обозначила. Вот на горизонте темной полоской леса обозначилась кромка Ладожского озера, начинался самый опасный участок маршрут, миновать который не получилось бы ни при каких обстоятельствах.

— Командир, — раздался в наушниках испуганный голос Зинаиды, — есть отметки. Многочисленные цели. Приближение с юго-запада двумя группами. Первая группа восемь отметок на высоте 5000 метров, скорость 620 километров в час, расчетное время контакта 5 минут. Вторая группа восемь отметок, высота 2000, скорость 600, расчетное время контакта 7 минут.

Сашка тут же продублировал информацию Демидову.

— Принял, — голос Алексея был напряжен. Через некоторое время снова раздался голос старлея: — Вызывал подкрепление, они уже в воздухе. Нам продержаться не больше пяти минут. Мы берем верхних. Михаил с Игорем отгоняют от вас остальных, вы на сверхнизкой уходите на аэродром, — повторил Демидов оговоренный еще на земле план боя.

— Принял. Если что, двоих я на себя возьму. Не дайте им только с верхней и задней полусферы зайти, там я бессилен.

— Шмель, без геройства. Сами справимся.

— Принято.

А в воздухе уже закрутилась круговерть боя. Четыре звена идущих на высоте хотели коршунами сверху упасть на беззащитную цель, но встретили отпор от звена Алексея. Парни крутились на горизонталях, уходя от вражеских атак, и короткими скупыми очередями не давали немцам выйти на атакующий вектор. В это время подошла вторая группа истребителей противника, навстречу им выдвинулась пара Устинкина. Сашка остался совсем без прикрытия. Радар уже не помогал, слишком кучно расположились метки, сливаясь в одно светящееся пятно. В эфире слышалось хриплое дыхание и мат летчиков.

— Шмель, это семнадцатый. Нас связали боем. К тебе прорвалась пара гадов. Заходят в хвост, справа сверху, — прошипел Устинкин.

— Понял семнадцатый.

Вот и пришла пора проверить в деле Иглы. Только бы не подвели!

— Зина, готовь ракеты.

Пуск с Зинаидой отработали вчера на земле. Сашка надеялся, что девушка запомнила все правильно и с испугу, все-таки первый бой, ничего не напутает. Зинаида, привстав, щелкнула рычажками подключения вооружения. Уверенные действия, внимательный взгляд, прикушенная губа. Она боялась, очень боялась, но отрешившись от страха, делала свое дело. Загорелись индикаторы готовности ракет. Ручка на себя, правая педаль от себя разворот и захват цели. Писк в наушниках возвестил, что Иглы поймали свои жертвы. Мессеры еще не вышли на дистанцию атаки, и Сашка не хотел их туда подпускать. Набор высоты. Все, пора! Огненный росчерк справа, и Игла ушла к цели. Такой же росчерк слева, вторая пошла за своей добычей. Теперь из вооружения осталась только пушка. Оружие серьезное, но очень уж у них неопытный экипаж, чтобы надеяться отбиться с его помощью. Два огненных облака вспыхнуло в небе и немецкие истребители, разваливаясь на части, устремились к земле. Собачья свалка была уже довольно далеко от них. Ребята успешно сдерживали немецкие истребители. Вдруг в наушниках раздался страшный крик в ту же секунду смолкший. Кто-то сбит?! Но кто?! Зина, побледнев, вскрикнула.

Сашка закусил губу и развернул вертолет на курс. Неожиданно прямо перед ним появились характерные силуэты двух немецких истребителей выходящих им прямо в лоб. Как?! Откуда они тут взялись?! Среагировать парень уже не успевал. Взгляд поймал пятна выстрелов, и послышались глухие удары попаданий. Блистер сыпанул осколками стекла, лицо обожгло ледяным воздухом. Что-то дернуло руку и бок, левая сторона тела начала неметь. Сашка намертво ухватился за ручку РУД[iii]а. Ранен?! Наверное! Надо дотерпеть! Аэродром рядом! Про атаковавшие его самолеты он забыл, ведя вертолет на силе воле в сторону Волхова. А немцы уже разворачивались, чтобы добить беззащитную цель, когда на них сверху упала двойка самолетов с красными звездами. Нити очередей и ведущий мессершмитт, перекувырнувшись через крыло, втыкается в землю. Ведомый, задымив, потянул в сторону Шлиссельбурга.

— Шмель, у вас все нормально, — как сквозь вату, раздался в наушниках голос комполка Матвеева.

Сашка собрался с силами и посмотрел на правую чашку. Зинаида, сложившись пополам, безвольной куклой висела на ремнях, завалившись вперед.

— Подбиты. Второй пилот убит или ранен. Я ранен. Прошу освободить полосу, садиться буду аварийной, — Сашка еле выдавливал из себя сквозь непослушные губы слова. Глаза слезились от холодного ветра, врывающегося в кабину через разбитый блистер. Вытереть их не было никакой возможности. Наклонив голову, парень постарался проморгаться и опять уставился вперед.

— Понял тебя. Держись парень.

— Первый, веди меня на аэродром. Плохо вижу.

— Принято, — перед Сашкой появился хвост истребителя Матвеева. Парень сфокусировался на нем, стараясь не упустить его из вида. В глазах уже начинало темнеть. — Шмель полоса! Видишь ее?

Парень перевел взгляд ниже.

— Да вижу.

Истребитель Матвеева отвернул. Сашка, действуя на автомате, повел вертолет на посадку. Плюхнулся жестко. Шасси погасили удар. Главное не завалить машину! Он не чувствовал, как из прокушенной губы на подбородок стекла струйка крови. Тело не слушалось. Шевелить руками и ногами приходилось себя заставлять. Наконец машина остановилась. Кое-как дотянувшись до рычажков правой рукой, он выключил двигатели, левая рука так и не хотела отпускать РУД. Парень еще попытался отстегнуть ремни, но силы оставили его и Сашка, потеряв сознание, ткнулся лицом в ручку.

[i] Аэродром Сосновка во время блокады использовался для приема и отправки транспортных самолетов.

[ii] Погодный (метеорологический) минимум в авиации — минимальные значения высоты нижней границы облаков и горизонтальной видимости, при которых возможно выполнение взлётов, посадок и полётов по маршруту. Минимум устанавливается раздельно для аэродрома, для типа воздушного судна, видов авиационных работ и для пилотов.

[iii] РУД — рычаг управления двигателем.

XIV

— Докладывай, Лаврентий! — Сталин был зол. Очень зол. Едва не была потеряна машина из будущего, ранен единственный человек, умеющий управлять ей. Да, он сам отправил Александра на фронт, но у мальчишки был категоричный приказ в бой не вступать, который он, судя по всему, не выполнил. Летчики тоже не справились с поставленной задачей, оберегать группу испытателей как зеницу ока. Настало время разобраться с причинами.

— В ночь на восемнадцатое декабря Стаин вылетел в Ленинград с грузом по заявке Ленфронта…

— Какой груз?

— Запасные части для ремонта танков. Это был его шестой вылет в блокадный город. Пунктом назначения постоянно был аэродром «Гражданка» ВВС КБФ.

— Почему не «Сосновка», транспортники же у нас летают туда? — буквально несколько дней назад у Сталина было совещание с командованием Ленинградского фронта и руководством города и одной из тем, как раз, был воздушный мост[i].

— Именно по этой причине. Слишком много посторонних людей. Сложнее обеспечивать охрану и вести наблюдение за интересующимися новой техникой. Сталин кивнул. — Прикрытие вертолета Стаина обеспечивали одни и те же два звена 154-го полка старшего лейтенанта Демидова и лейтенанта Устинкина.

— Почему именно эти люди? — Сталин пытался вникнуть во все мелочи.

— Одни из самых опытных летчиков в полку. Демидов и Устинкин в боях с июля. Имеют опыт ночных полетов, что стало основной причиной их назначения в прикрытие группы Стаина.

— Тогда почему они допустили, что немцы сбили вертолет?! — Сталин в сердцах кинул трубку на стол.

— Засада. Воздушная засада с наземной поддержкой.

— Ты знал? — Верховный изучающе посмотрел на своего наркома. Берия поежился от этого взгляда, но, не отводя глаз, прямо ответил:

— Да, товарищ Сталин.

— Почему не доложил?

— Не было полной уверенности. И Вы бы запретили операцию.

— Операцию значит?! — прошипел Сталин и выругался по-грузински. — Продолжай!

— По нашим каналам стало известно, что Абвер заинтересовался группой Стаина. Конкретно Группа 1Л майора Бреде[ii]. Из Берлина в Шлиссельбург прибыл гауптман Виктор Феллер, представитель центрального аппарата Абвера. Им, совместно с командованием Люфтваффе была разработана операция с привлечением разведывательно-диверсионных групп финской армии. Истребители с аэродрома в Шлиссельбурге должны были перехватить группу Стаина на перелете и вынудить их сесть на территории противника. В случае неудачи, вертолет должен быть уничтожен, а группа финских лыжников обеспечивала эвакуацию обломков.

Брови Сталина удивленно взметнулись:

— Они так свободно себя чувствуют у нас в тылу, что могут вывезти оттуда целый вертолет?

— А их не интересует вертолет. Немцы считают, что мы не могли обогнать их и американцев в разработке винтокрылых аппаратов. Тем более им прекрасно известно о провале войсковых испытаний автожиров в августе.

— Тогда зачем им городить такой огород? — в голосе Верховного послышалась еле сдерживаемое раздражение.

— Их интересует вооружение, с помощью которого были уничтожены переправы в Смоленской области.

— Значит, как мы и предполагали, Абвер ищет виновников срыва наступления на Москву, — Сталин задумчиво стал разминать пальцами папиросу. — Каким образом они так быстро вышли на Стаина?

— Мы им помогли. Слишком близко они стали подбираться к Кубинке. Технику не утаишь, как ни старайся. Товарищ Сталин, я предлагал эвакуировать вертолеты со всеми привлеченными к работе с ними людьми вглубь страны, Вы сами запретили, — Берия не упустил возможности снять с себя часть вины, напомнив, что он был против того, чтобы держать такие секреты практически под носом у немцев.

— Знаю. Продолжай.

— Была подготовлена дезинформация о переброске в Ленинград новых видов вооружения. Одновременно штабом Ленинградского фронта стала разрабатываться фиктивная операция прорыва блокады. Тут нам помогло и неожиданное формирование Волховского фронта. Абвер клюнул. Но работать им пришлось в условиях острого цейтнота. Немцам пришлось расконсервировать спящую агентурную сеть, которая тут же попала под наблюдение группы старшего майора Абрамова, действующего в связке с контрразведкой Балтийского флота.

— Агентов взяли? — Сталин заинтересованно посмотрел на Берию.

— Нет. Решили повременить и поиграть с немцами.

— Смотри, Лаврентий, не заиграйся! — во взгляде Верховного вспыхнул хищный огонек, — И ты мне так и не объяснил, каким боком тут этот дурацкий дневной пролет Стаина? Почему, они не полетели ночью?!

— Немцы не очень доверяют союзникам. С группой финских диверсантов должны были идти Феллер и его сотрудники. Появилась возможность взять одного из старших офицеров Группы 1Л, а Стаин это такая наживка, мимо которой немцы не смогли бы пройти, — Берия снял пенсне и, достав из кармана френча платок, нервно протер стекла, сейчас был самый скользкий момент, — товарищ Сталин, все было продумано. Авиачасти находились в полной боевой готовности, вдоль маршрута пролета с соблюдением всех мер секретности расставлены наши противодиверсионные группы.

— Почему не усилили воздушное прикрытие?

— Чтоб не спугнуть. Мы опасались, что немцы свернут операцию, если узнают, что их планы нами раскрыты. А усиление прикрытия обязательно бы их насторожило.

Сталин ударил кулаком по столу и снова выругался:

— Если у тебя все было так продумано, объясни мне, как получилось, что мы едва не потеряли образец техники, а главное единственного человека способного ей управлять?!

Берия подрагивающей рукой водрузил пенсне обратно на нос:

— Мы не учли аэродромы подскока. Немцы перебросили на Ладогу несколько звеньев истребителей и разместили их на хорошо замаскированных площадках. Они и были основной ударной силой немцев. Две эскадрильи, атаковавшие Стаина изначально, нужны были, чтобы оттянуть на себя прикрытие. С одним звеном Александр справился, сбил ракетами. На второе не успел среагировать.

— Он мог избежать боя? — Сталин очень не любил, когда его прямые приказы игнорировались, и если Александр сам полез в бой, вопреки указаниям, то его необходимо было наказать. А если нет? Если ему было некуда деваться? Опять награждать? Не жирно ли? Мальчишка и так не обделен наградами. Но ведь за дело же!

— Нет, товарищ Сталин. Мои люди опросили всех участников боя. Выбора у Александра не было. Ваш приказ он не нарушал, — Берия прекрасно понял, с чем связан интерес Верховного. — Более того, считаю, что действия товарища лейтенанта государственной безопасности достойны награды.

— Он знал о проводимой тобой операции?

— Только касательно засады.

— И полетел?

— Да. Я объяснил ситуацию и попросил поработать приманкой.

Иосиф Виссарионович задумчиво набил трубку, а потом, поморщившись, ответил наркому:

— Вот ты и награждай, от своего наркомата. А я накажу. Берия удивленно вскинул брови. — За несоблюдение субординации. Ему было предельно ясно сказано, что подчиняется он только Верховному главнокомандующему, а он в самодеятельность ударился! Как его состояние сейчас, а то награждать и наказывать некого будет? — резко перевел разговор Сталин.

— Удовлетворительно. Ранения не серьезные, но он потерял очень много крови. И еще лицо обморожено. Сильно.

— Ясно. Где он сейчас?

— В Москве. В Волхове их с курсантом Воскобойниковой сразу прооперировали. Сейчас они, согласно моему приказу, перевезены в госпиталь НКВД, в Москву.

— Хоть здесь правильно сообразил, — Сталин бросил ироничный взгляд на Лаврентия Павловича, а тот про себя облегченно вздохнул. Гроза миновала. — А теперь докладывай в подробностях о результатах этой вашей авантюры. Стоило он того? Взяли этого, как его, Фюллера?

— Феллера, товарищ Сталин. Взяли. И не одного его…

Боль накатывала волнами. Острая, обжигающая, нестерпимая. Болело лицо. Но почему лицо?! Вроде в голову ему не прилетало. Или все-таки посекло осколками блистера? Сашка попытался открыть глаза. Ничего не вышло. Неужели ослеп?! Парня охватила паника. Кому он тут будет нужен слепой и ничего не знающий о реалиях жизни? Лучше бы убили! Нет, не лучше! Тогда вместе с ним погибли бы дети, ребята-разведчики, Ида с Зиной. Зина! Что с Зиной?! В памяти всплыло безвольно обмякшее в кресле тело девушки. Убита! И все из-за него! Ведь не хотел их брать, знал же, что опасно, да и ни к чему они были в бою, толку никакого, все равно засаду проглядели. Еще и детей потащил с собой! Что с ними? Как они долетели? Пострадали во время боя и не самой мягкой посадки?! Дурак! Какой же он дурак! Приступ боли ожег лицо с новой силой и парень, не сдержавшись, застонал. Он попытался дотронуться до щеки. Рука еле-еле слушалась. Пальцы наткнулись на толстый слой бинтов закрывающих лицо и глаза, открытыми оставались только ноздри и губы, покрытие толстым слоем противной, горькой мази. Движение языка и губ отозвалось новым приступом боли, вызвавшим очередной стон.

Послышались приближающиеся легкие шаги и женский голос вскрикнул:

— Ой, очнулся! Не шевелитесь, ранбольной, Вам нельзя. Я сейчас доктора позову, — и шаги стали удалятся. Сашка опять остался один. Сквозь болезненный туман в голове ворочались одни и те же мысли. Неужели ослеп, но почему?! Что с Зиной и другими пассажирами?! Что с вертолетом?! Потерю машины Сталин ему не простит! Теперь точно упрячут куда-нибудь и будет он слепой… А что он, собственно, будет делать?! Он умеет только летать! Больше ничего полезного он не умеет и не знает! Только вот, судя по всему, отлетался Сашка Стаин! Даже учить никого не сможет! Тогда смысл его куда-то прятать? Назначат пенсию и отправят на все четыре стороны. Интересно можно тут прожить на пенсию по инвалидности или нет? И есть ли она вообще? А еще Зина, погибшая по его дурости! И дети! Не дай Бог погиб кто-то из детей! Вспомнилась Валя Егорова, так похожая на его сестренку. Сашка снова застонал, но теперь уже от душевной боли, скрутившей все нутро. Лучше бы он умер. Посадил вертолет и умер! Чем вот так, как сейчас…

Опять послышались шаги. Судя по звуку людей было несколько.

— Так, так, так, — в этот раз голос был мужской, — очнулись? Сашка хотел было ответить, но голос не дал: — Нет-нет, ничего не говорите, Вам пока нельзя. Просто покажите рукой, что меня слышите. Парень приподнял и опустил ладонь. — Отлично, отлично. Эта манера разговора, как с маленьким, с повторением слов начала раздражать. — У Вас, наверное, много вопросов, — Сашка опять пошевелил рукой, — я постараюсь на них ответить. Вы только сами ничего не говорите. У Вас обморожено лицо, если будете разговаривать, пузыри полопаются и потом останутся рубцы. А Вам это надо? Вот и я думаю, что не надо, — доктор сам ответил на свой вопрос, не дожидаясь реакции Сашки. — Вы сейчас находитесь в госпитале, в Москве. Меня зовут Царьков Аристарх Федорович. Я Ваш лечащий врач. Можете гордиться, лечить Вас будет целый профессор, — доктор добродушно хихикнул, — хотя, честно сказать, с Вашим случаем справился бы любой фронтовой хирург. Ранения у Вас не очень тяжелые. Пулю из плеча достали еще на фронте, живот зашили там же. Везунчик Вы, молодой человек, сквозное ранение брюшной полости и не один орган не задет! А вот поморозились Вы сильно. Но это ничего, ничего. Подлечим, будете, как новенький. Шрамы, правда, останутся, но они же украшают мужчину, не так ли? Молчите, молчите! Я же сказал, Вам нельзя разговаривать! Тем не менее, Сашка булькнул главный, мучивший его вопрос:

— Глаза?

— Ну, какой же вы не послушный ранбольной, право слово! — в голосе доктора послышались строгие нотки, которые тут же пропали. — А что глаза? Все в порядке у Вас с глазами! Через недельку снимем повязку, и сможете глазеть на наших медсестричек, а они у нас красавицы!

— Аристарх Федорович! — раздался возмущенный, но в то же время довольный женский голос.

— А что Аристарх Федорович, — деланое веселье доктора раздражало все сильней, — старый профессор знает, что говорит! Разговор стал утомлять Сашку, а боль накатывала все сильнее, видимо из-за того, что потревожил лицо своим вопросом. Чтобы избавиться от навязчивого внимания медиков он сквозь зубы застонал. Доктор, видимо, понял, что раненому тяжело и закончил свой монолог: — Отдыхайте, больной. А Вы, Танечка, пойдемте со мной, я напишу назначение.

Неизвестная Танечка с красивым, нежным голосом и не к месту веселый Аристарх Федорович вышли, а Сашка остался опять один. В голову снова полезли мысли. Хорошо, хоть, с глазами все в порядке. Но вот что с остальными людьми, летевшими с ним?! Надо было спросить у профессора! Хотя, откуда он может знать. Неизвестность мучила Сашку. Интересно, а как он оказался в Москве? Наверное, Сталин и Берия распорядились. Значит, пока его не списали. Еще бы навестил кто-нибудь, рассказал, что было после того, как он посадил вертолет. Правда, навещать-то не кому. Харуев, Тихонов, Сиротинин и Ида были с ним и не известно живы ли. Зина, скорее всего, убита. Петька Никифоров может и не знать, что он сейчас в госпитале в Москве. А больше у него никого и нет. Ну не Иосифу Виссарионовичу же с Лаврентием Павловичем ездить к нему в госпиталь. Сашка представил себе Сталина и Берию, идущих по коридору больницы с пакетами «Ашан» в руках, сквозь пленку которых просвечивают оранжевые бока апельсинов и бутылки с минеральной водой. Вот они встречают профессора Аристарха Федоровича, похожего на Айболита из книжки, которую ему читала в детстве мама. Иосиф Виссарионович подходит к доктору и спрашивает, тыкая мундштуком трубки в грудь Аристарха Федоровича:

— Скажите, пожалуйста, а где здесь у Вас лежит Стаин, убивший своей безалаберностью пятьдесят семь детей и прекрасную девушку Зину?!

А рядом со Сталиным стоит Берия и, ехидно поглядывая по сторонам из-под поблескивающего пенсне, подсказывает ему, шепча в ухо:

— А еще отличных геройских ребят-разведчиков, товарищ Сталин, которых не смогли достать японские самураи, а он смог. И Иду Весельскую, лучшую на курсе.

Сашку скрутило от обиды. Он хотел закричать:

— Нет! Вы же сами просили выманить немцев, а детей я брать с собой не хотел!

Он попытался открыть рот, чтобы оправдаться, дернулся, но острая боль навалилась на парня, и он провалился в спасительную тьму. Сашка не чувствовал, как симпатичная медсестра Танечка, ворочала его сильными, привыкшими к такой работе руками, чтобы поставить уколы. А потом смотрела на парня полными сочувствия и слез глазами. Она-то знала, что Аристарх Федорович специально внушал в парня оптимизм, а на самом деле все было не так уж и хорошо. Обморожения третей степени оставляют не шрамики, а страшные рубцы, на которые она насмотрелась, работая в этом госпитале с 1939 года. И в Северную компанию насмотрелась и в эту войну, когда с близкого фронта шли и шли раненые. А еще началось нагноение ранения брюшной полости, от чего раненый в горячке бредил, оправдываясь за что-то перед кем-то. Хорошо хоть в последнее время в госпиталь стали поступать чудесные лекарства, выдача и использование которых жестко лимитировалось, но для этого ранбольного они выделялись в самом приоритетном порядке. Кто он этот мальчишка, ради которого в переполненном госпитале выделили отдельную палату и, как утверждали слухи, специально отправляли на фронт для эвакуации самолет? И каково ему будет в шестнадцать лет остаться с изуродованным лицом? Только глупости все это! Подумаешь лицо! Главное живой и целый! А шрамы… Да, ерунда эти шрамы, со временем разгладятся, да и убираются они со временем хирургически. Татьяна пощупала парня за привязанную к койке, чтобы пациент не навредил сам себе в горячке, руку. После укола температура начала спадать, и раненый стал успокаиваться. Дыхание выровнялось, бред прекратился. Она тяжело вздохнула и вышла из палаты, ее ждали другие ранбольные, а этот до завтра проснуться не должен. Надо будет только почаще заходить, проверять, чтобы не было ухудшения состояния.

Это страшное, вызывающее мерзкий холодок страха внутри слово «перевязка». Час невыносимой боли от срываемых бинтов и обработки ран. А самое ужасное, когда начинают обрабатывать и перевязывать лицо. Это больно, очень больно! Хотелось кричать и плакать. Но Сашка, скрипя зубами, сдерживал себя. Сдерживал, чтобы не кричать, а слезы сдержать не получалось, они текли сами по себе. Зато, после перевязки наступало блаженство. Впереди целых два дня без этих инквизиторских пыток. Вот только уколы… Но уколы по большому счету ерунда. Уколы это не перевязка, их можно и потерпеть. Тем более, сегодня дежурит Танечка, а у нее рука легкая. Не то что у Светланы Георгиевны, которая ставит уколы, будто забивает в задницу гвозди!

Пошла вторая неделя, как он находится в госпитале. И третья перевязка. Нет, четвертая! Но первую он не помнит, был без сознания. А вот вторую помнит! И третью! И четвертую! Ах, с каким удовольствием он будет уничтожать немцев за эти перевязки! Руками! Ногами! Зубами! За всю ту боль, что приходится терпеть! И за Зину Воскобойникову, и за Иду, и за ребят, и за детишек! А особенно за Валеньку Егорову, которая сниться ему последнее время все чаще. Такой, какой он видел ее на аэродроме. Худенькой, осунувшейся, с огромными глазами так похожими на глаза его мамы, перевязанной крест-накрест стареньким платком. Только бы позволили до них добраться, в чем были вполне обоснованные сомнения.Ведь за все время, что он тут находится, его не навестил ни один человек. А это может означать только одно — те, кто был с ним или ранены или убиты, а на курсах про него просто не знают или считают виновным в гибели товарищей. В противном случае уж Петька Никифоров навестил бы.

Чувство вины за гибель людей давило на парня. И так немногословный, сейчас он вовсе замкнулся в себе, целыми днями угрюмо пялясь взглядом в одну и ту же точку в углу на потолке. Благо глаза освободили от бинтов. Медсестра Таня, думая, что парень переживает из-за возможного уродства, всячески пыталась растормошить Сашку. Шутила с ним, рассказывала случаи из своей практики, связанные со счастливым излечением и более ужасных ранений, обещала познакомить с девочками его ровесницами, которые дежурят у них в госпитале. Но это попозже, когда ранбольной окрепнет, и с лица снимут повязки. Милая, смешная Танечка. Да когда с его лица снимут повязки все девочки, хоть ровесницы, хоть нет, будут шарахаться от его рожи, как черт от ладана! Да и ему было на это глубоко плевать. Пускай! Все равно, когда выпишется отсюда, будет проситься у Сталина на фронт. Выучит девчонок и Петра летать, и на войну. А там чтобы давали самые опасные задания. Потому что жить, осознавая, что из-за тебя погибли дети и близкие тебе люди невыносимо. От такого груза, давящего виной на сердце, его все чаще стали посещать мысли о самоубийстве. Только Сашка их гнал от себя. Самоубийство это слабость! Если уж умирать, то с пользой. Утащив за собой как можно больше врагов.

А Танечка все трещала без умолку, веселым, бодрым голосом рассказывая последние новости:

— Ой, а ночью капитан Соин и два лейтенанта, не помню их фамилии, хотели залезть в перевязочную, чтобы украсть оттуда спирт, представляешь! Но их Рюмина застукала, — Таня хихикнула. Вероника Павловна Рюмина старшая медсестра госпиталя была пожилой суровой женщиной с густым низким прокуренным голосом. Высокая, сухощавая, с каким-то непонятным узлом из седых волос на всегда гордо вскинутой голове. Ее боялись и не любили. Все. И персонал и раненые. Не любили за требовательность, а боялись за принципиальность и беспощадность к нарушителям трудовой и больничной дисциплины. — А сегодня Аристарх Федорович так кричал, так кричал! Аж, нам всем страшно стало. Царьков, вообще, редко ругается. Профессор, он добрый. А тут, прям, орал, аж в соседнем отделении слышно было! Мы все даже попрятались. А Соина с лейтенантами теперь из палат не выпускают. Ну и правильно! Ишь, что удумали! Это же для медицинских целей спирт! А если б они его выпили? Как потом перевязки делать?! Правильно их наказали. Мало им! А еще командиры! Фи!

Сашка сидел в каталке, и пропускал поток слов мимо ушей. Ходить ему еще не разрешали, все-таки слишком слаб он был. Но сегодня перевязка прошла полегче, и теперь можно было рассмотреть госпиталь, в который он попал. В прошлые разы как-то было не до того. Сейчас же он медленно проезжал мимо густо, с потеками окрашенных белой масляной краской дверей палат. В самом коридоре, вдоль темно-зеленых мрачных стен тоже стояли койки со свернутыми матрасами. Сашка уже знал, из рассказов Тани, что в разгар наступления, когда поток раненых хлынул с фронта, мест в госпитале не хватало, и их размещали в коридорах. Видимо, сейчас стало полегче. Кого-то выписали, кого-то отправили дальше в тыл. А койки так и остались стоять. Вдалеке в самом конце коридора рядом с чахлым деревом, торчащим из огромной кадки, кучковались ходячие курящие. Несколько человек бродили по коридору. Все раненые одеты в одинаковые темно-синие пижамы и тряпичные тапочки. Точно такая же была и на Сашке. С потолка, на прилепленных на вату нитках свисали бумажные снежинки. А ведь через три дня Новый год! Который придется встречать в одинокой палате. Почему-то вспомнился встреча прошлого Нового года в бункере. Как давно это было! В какой-то прошлой, чужой жизни. А Таня, вторя его мыслям, продолжала делиться информацией:

— А еще, Аристарх Федорович сказал, что тридцать первого к нам с концертом артисты приедут! Представляешь! Концерт будет! Интересно, а кто приедет? Вот бы Самойлов, — в голосе медсестры послышались восхищенные нотки, — он мне так нравится[iii]. А как он сыграл с Орловой! Ты смотрел «Светлый путь»? Отличная комедия, да? Мы с девочками ходили до войны. Так хохотали!

Они свернули в коридор, где находилась Сашкина палата. Парень напрягся. Рядом с его дверьми вышагивал мужчина с военной выправкой в накинутом на плечи медицинском халате. Услышав поскрипывание колес каталки, неизвестный обернулся.

— Ну, привет, герой!

— Здравствуйте, товарищ майор государственной безопасности, — настороженно ответил на приветствие Сашка. Перед ним стоял Волков.

[i] Такое совещание состоялось 17.12.41. Результатом его стало создание Волховского фронта под командованием К.А. Мерецкова.

[ii] Группа 1Л (Люфт — воздушный флот) — подразделение Абвера занимающееся разведкой ВВС.

[iii] Евгений Валерианович Самойлов в это время работал в Тбилиси и вряд ли смог бы приехать с концертной группой вмосковский госпиталь. Но Танечка об этом не знает.

XV

Вот и настало время того самого разговора, которого он так ждал и боялся. Таня завезла парня в палату и помогла улечься на койку. Волков зашел следом за ними и встал у окна, глядя на заснеженный двор госпиталя, чтобы не смущать парня своим вниманием. Медсестра подоткнула вокруг Сашки одеяло, поправила повыше подушки и, придвинув для посетителя поближе к кровати стул, упорхнула из палаты. Майор тут же повернулся и пристально посмотрел на Александра:

— Да, брат, потрепало тебя. Как же ты так подставился? — Волков подошел к старенькому, обшарпанному деревянному стулу и уселся, поправив сползший с плеч халат. Сашка пожал плечами. Он до сих пор не мог понять откуда взялись те два мессера, ну не было их в воздухе и вдруг они выходят ему в лоб!

— Что с моими, с ребятами и детьми? — задал Сашка самый важный для него вопрос.

— А что с ними будет? Нормально все. Все живы.

— А Зина?

— Зина?

— Курсант Воскобойникова.

— Ранена. Тяжело. Но жить будет. На счет летать ничего не знаю. Да, она здесь, с тобой по соседству лежит, ходить начнешь, навестишь.

— Ясно. Хорошо, — Сашка облегченно вздохнул и отвернулся к стене. Неожиданно душу ожгло обидой. Получается у всех все нормально, все живы и здоровы, а навестить его времени ни у кого не нашлось! Хоть бы весточку передали! От обиды из горла вырвался тихий стон, а на глазах выступили слезы.

— Сань, ты чего?! Врача позвать?! — всполошился Волков.

— Нет. Не надо. Просто болит после перевязки. Пройдет, — разговаривать не хотелось. Все, что его беспокоило, он узнал, а больше говорить и не о чем. Мысли в голове еле-еле ворочались, а сердце тупой болью сдавила черная, непроходимая тоска. Хотелось остаться одному. Чтоб никто его не трогал, ни о чем не спрашивал, ничего не рассказывал. Это будет лучше всего. Как тогда, на базе, когда он остался один. Надо было там и оставаться! Ну и умер бы он от болезни. И ничего страшного. Так было бы проще всем! «А война?! А помощь своим?!», — прорвалась сквозь серую пелену ленивая мысль. А что война? Войну и без него выиграли в прошлом, выиграли бы и сейчас! Зато всем было бы спокойней. А главное ему не пришлось бы ходить в эту дурацкую школу! И на перевязки! Проклятые перевязки! А вот не пойдет он больше на них! Или поедет? Его же возят. На каталке. Ай, пойдет, поедет, какая разница?! Зачем все это?! Ну его! Все равно он скоро умрет, не здесь так на фронте. Потому что это будет правильно! Но лучше на фронте. А хотя без разницы. К папе, к маме, к Альке. Или к Вальке? К какой Вальке? Кто такая Валька? Огромные мамины глаза появились перед ним и стали приближаться, приближаться, приближаться. «Дяденька, я не Алька, я Валя. Валя Егорова…» Валя… Аля… Она же жива! Это хорошо! Хоть, что-то хорошо! Надо будет найти эту девочку. Аттестат на нее отписать[i]. Да и вообще все, что есть у него, оставить ей. Он все равно умрет, а ей легче будет! Ведь она тоже сирота! А хотя у него все равно ничего нет. Но аттестат отписать надо. Надо Волкову сказать, пусть найдет ее. Он же майор госбезопасности, он может. Сашка повернулся к Волкову, чтобы попросить его найти Валю Егорову, но почему-то на месте майора сидел Сталин и укоризненно качал головой:

— Вот так, Александр, приказы нарушать. Я ведь приказывал тебе в бои не ввязываться, а ты…

— Я не ввязывался. Не знаю, откуда они выскочили! А тех двоих, что мы с Зиной сбили, просто некому было больше!

Волков хотел приободрить Сашку, сказать, что ничего страшного. На то они и раны, чтобы болеть. Главное что живой. Как парень вдруг обмяк и начал бредить. Майор выскочил в коридор и, увидев медсестру, прикатившую парня с перевязки, крикнул:

— Доктора сюда! Быстро!

Девушка вскочила и забежала в палату. Увидев, что Сашка мечется в бреду, комкая здоровой рукой простыню, опрометью бросилась за профессором. Буквально через несколько минут в палату в сопровождении еще нескольких врачей ворвался Аристарх Федорович:

— Все посторонние вон! — кивнул он на Волкова, а сам наклонился над раненым. Татьяна вытолкала майора в коридор и закрыла дверь. Владимир Викторович в недоумении остался в коридоре один. Он так и не понял, что произошло. Перед тем, как идти к Стаину он разговаривал с профессором, и тот заверил его, что Александр идет на поправку. Единственное, доктор посетовал, что раненый замкнут в себе. Но это и понятно. Переживает за внешность. Все таки обморожение. А тут еще и медсестра напугала шрамами, вот и расстроился парень. В общем, посещение раненого ему разрешили без разговоров и тут такое. Из палаты выскочила сестричка и куда-то умчалась с озабоченным видом. Впрочем, вскоре она вернулась, неся в руках эмалированную кювету со шприцами и какими-то бутыльками. А минут через двадцать появился и доктор. Волков бросился к профессору:

— Что с ним?

— Ничего не понимаю! Я его перевязывал час назад, все было нормально, — доктор подозрительно кинул взгляд на петлицы майора и строго спросил, — о чем Вы с ним говорили?! Вы что, допрашивали его?! Вы же сказали, что Вы его командир! — Аристарх Федорович начал заводиться. Когда дело касалось его пациентов, он не признавал никаких авторитетов. Вот и сейчас ему было плевать, что перед ним стоит майор государственной безопасности. — Я это Ваше самоуправство так не оставлю! И если надо до наркома дойду, но никаких допросов у себя в госпитале не потерплю! — профессор, вскинув голову, наступал на Волкова. А тот, пятясь к стене под напором доктора, пытался оправдаться:

— Да какой допрос, доктор! Мы даже поговорить не успели!

— Тогда, что вы ему сказали или сделали?! Отвечайте! — сказано это было так жестко, что майор сам того не осознавая, как мальчишка стал отчитываться перед Аристархом Федоровичем.

— Да ничего я не делал и не говорил. Поздоровались. Потом медсестра его уложила и вышла. Он только и успел спросить про своих. Я ответил, что все живы, как он вдруг застонал и сказал, что разболелись раны. Я еще спросил, может позвать сестру, но он отказался. А потом вдруг потерял сознание и стал бредить!

Профессор задумался, а потом, внимательно посмотрев на майора, спросил:

— Он, что думал, что кто-то из его друзей убит?

— Ну, да, наверное. Его же сюда без сознания доставили?

Аристарх Федорович задумчиво покивал головой и ни к месту спросил:

— Он давно на фронте?

Волков хотел было ответить, что всего неделю и осекся. С октября Сашка здесь, в их времени. Сначала в тылу у немцев, где сделал два боевых вылета, если не считать банду карателей. Потом переброска техники, тоже фактически боевая операция. Затем школа и курсы. Недолго. И Ленинградский фронт. А до всего этого четырехлетнее сидение в бункере, после войны, уничтожившей в его мире все живое. Получается, что парень воюет без перерыва пятый год! Как-то с этой стороны никто из них — ни Иосиф Виссарионович, ни Лаврентий Павлович, ни он сам ситуацию не рассматривали. Узнав, кто к ним попал и что он может, они стали использовать парня по максимуму. Да и Сашка не отказывался, безропотно выполняя все, что ему приказывали. Потому что война, потому что так воспитан. А ведь ему всего шестнадцать лет! Но, видимо, всему наступает предел, вот и для Александра он наступил.

— Давно. Очень давно, — глухо и потерянно ответил доктору Волков. А Аристарх Федорович не стал щадить майора:

— А когда его ранили, довольно тяжело, прошу заметить, никто из сослуживцев и командиров за полторы недели, что он находится в госпитале, не удосужился навестить парня! — глаза доктора пылали гневом и презрением.

— Да некому было! Я только сегодня в Москву прилетел и сразу сюда! А остальные на Ленинградском фронте остались.

— А командировать, конечно, некого было, — голос доктора сочился ядом. — Не хотел бы я служить с такими, как вы! — выплюнул несправедливый упрек профессор. — А парень молодец! Держался и виду не подавал. А мы-то думали, что он за лицо переживает! — Аристарх Федорович развернулся и, уходя, добавил:

— Не ждите. Я ему уколы поставил. Спит он сейчас.

— Когда прийти можно будет? — виновато опустив голову, спросил Волков.

— Завтра подходите, — кинул Царьков, отойдя уже на десяток шагов. А майор остался стоять в коридоре под неприязненным взглядом медсестры. Все, что сказал ему сейчас этот пожилой доктор, было несправедливо, но вины с него, майора Волкова, не снимало. Да, его не было в Москве, он был на базе, которая отнимала у него все время и силы. Весельская и ребята, отвечавшие за безопасность Сашки, остались в Волхове, охранять вертолет. Туда же вылетели Миль с техниками, провести осмотр повреждений и решить вопрос с возможностью доставки техники обратно в Москву. А на курсах про то, что Стаин ранен, даже не знали. Секретность, будь она не ладна! Но ведь можно же было что-то придумать, чтобы парень не чувствовал себя брошенным! Или нельзя?! Только вот на душе все равно похабно. Майор молча стянул с плеч халат, отдал его медсестре и пошел на выход. К Сашке он зайдет завтра. А сейчас ему надо в Кремль. А потом к семье. Сколько он их не видел? Месяц или больше?

Как ни странно на следующий день Сашка проснулся в прекрасном настроении. Раны не болели, даже лицо не дергало, да и обида куда-то делась, как будто ее и не было. Ну не навестили его и что? Значит, не смогли. Все находятся на службе, все люди подневольные. Да и даже если просто не захотели мир не перевернется. Был он один, один и останется, ничего страшного. Единственное, парень совсем не помнил, как ушел Волков и о чем еще они с ним говорили. Да и ладно. Вспомнит. А сейчас надо попробовать встать. Хорош уже лежать, надоело!

Сашка аккуратно, опираясь на здоровую руку, приподнялся и сел на кровати, свесив ноги на холодный пол. Простреленный бок дернуло болью, но тут же отпустило, голова слегка закружилась. Парень медленно, держась рукой за металлическую спинку койки, встал на ноги и прислушался к себе. Терпимо! Голова кружится, чувствуется слабость, но боли нет, да и шевелиться в таком состоянии вполне себе можно. Только вот босые ноги мерзнут. Сашка оглядел палату и увидел тапочки, стоящие у тумбочки. Осторожно сделав два шага, он затолкал ступни в тапки и, шаркая, направился к дверям. На лбу выступила испарина, все-таки ходить еще тяжеловато. Но и лежать нет никаких сил.

А в коридоре кипела жизнь. Туда-сюда сновали раненые и незнакомые парню медики. С лестницы тянуло ядреным махорочным дымом, и раздавался громкий заразительный гогот вперемешку с забористым, задорным матом- кто-то под самокрутку травил анекдоты. Сашка, отдыхая, прислонился спиной к прохладной стене. Дышалось тяжело, но головокружение прошло. У проходящего мимо мужчины лет сорока с перемотанным бинтом носом и загипсованной рукой поинтересовался:

— Товарищ, не подскажете, где здесь туалет?

— В конце коридора. Не ошибешься, — махнул тот на ходу здоровой рукой себе за спину.

— Спасибо.

Мужчина ничего не ответил, продолжив свой коридорный променад. Сашка пожал плечом и отлипнув от стены пошкандыбал в указанном направлении. Пока добрался до нужного ему помещения, отдыхал еще дважды. Обратный путь дался еще тяжелее. Весь мокрый от пота, но довольный путешествием заполз к себе в палату, где на него тут же с упреками накинулась Светлана Георгиевна:

— Ранбольной, Вы что себе позволяете?! Вас только вчера доктор спасал, а Вы на следующий же день нарушаете постельный режим! Я буду вынуждена сообщить о Вашем поведении Аристарху Федоровичу! — ругаясь, она подскочила к парню и помогла добраться до кровати, на которую Сашка, обессилев, буквально рухнул.

— Спасибо, — выдохнул он, переводя дух.

— Что спасибо?! Что спасибо?! — кипятилась медсестра, — А если раны откроются?! А мне отвечать за Вас!

— Не откроются, Светлана Георгиевна. Извините, надоело лежать. А сегодня чувствую себя просто отлично, вот и решил пройтись, — примирительно сказал Сашка. Не смотря на то, что уколы она делала больно, женщина Светлана Георгиевна была очень хорошая и добрая, и обижать ее парню не хотелось.

— Извинтите его, — остывая, буркнула медсестра, переходя на ты, — себе же хуже делаешь!

Сашка не стал продолжать это пустое пререкание, переведя разговор:

— Светлана Георгиевна, а женское отделение тут далеко?

Медсестра возмущенно и удивленно воззрилась на парня:

— Нет, ну ты посмотри на него! Еле как до горшка дошел самостоятельно, вспотел весь и запыхался, а уже женское отделение ему подавай! — выдала она. Сашка покраснел:

— Да Вы не так меня поняли. Мне просто узнать надо…

— Нечего тут узнавать! — перебила его медсестра, — Нет, у нас женского отделения!

Как же, так?! Неужели Волков его обманул, чтобы успокоить?! Или этот разговор ему привиделся в бреду?

— А мне вчера сказали, что есть.

— Отделения нет, палаты есть. Зачем тебе?

— Светлана Георгиевна, — Сашка решил добить этот вопрос до конца, не смотря на воинственность женщины, — а не могли бы Вы узнать, где лежит Воскобойникова? Мне очень надо! — и он умоляюще посмотрел на пожилую медсестру.

— Зазноба? — голос женщины смягчился.

— Нет, что Вы! — еще сильней покраснел парень, — просто мы из одного экипажа. Нас вместе ранили. Я думал, ее убили. А вчера узнал, только ранили. Нас вместе тогда ранили, — сумбурно пояснил он, — мне сказали, что она в нашем госпитале. Мне ее навестить надо!

Светлана Георгиевна пристально посмотрела на парня, но увидев, что тот действительно переживает за знакомую ему девушку оттаяла:

— Ладно узнаю. Говори фамилию, имя, отчество и год рождения.

— Воскобойникова Зинаида. А отчество и год рождения не помню, — он просматривал личные дела курсантов, но вот отчество и день рождения Зины не запомнил.

— Эх ты, кавалер! — усмехнулась женщина.

— Я не кавалер! — буркнул Сашка, ему стало неудобно, что Светлана Георгиевна считает, что Зина его девушка, — И вообще, у нее жених есть! А потом, вспомнив чей-то предсмертный крик в эфире, во время боя, добавил тихо: — Если не погиб.

Медсестра тяжело вздохнула:

— Хорошо, узнаю. Только посещение если Аристарх Федорович разрешит! — строго предупредила она.

— Конечно, Светлана Георгиевна. Спасибо.

Белый пушистый снежок, неторопливо кружась, медленно опускался на мостовую, тихонько поскрипывая под сапогами. Ида под руки с Исой и Алексеем молча и не спеша, шагали по улочкам Москвы. Ей было хорошо и спокойно рядом с этими сильными парнями. Так спокойно она не чувствовала себя давно, пожалуй, с того самого времени, как они с папой уехали из Москвы в Западную Белоруссию. Жизнь в довоенном Белостоке сложно было назвать безмятежной, а потом и вовсе началась война. Поспешная эвакуация, страшная смерть любимого человека, переживание за оставшегося где-то там, в тылу у немцев отца, за маму, бабушку и брата, живущих сейчас в Тамбове, этот беспощадный калейдоскоп событий заставил ее замкнуться в себе, собрав волю в железный кулак. И вот в блокадном Ленинграде, рядом с уверенным в себе, таким надежным, несмотря на молодость, Александром и веселой, немножко легкомысленной Зинаидой она начала оттаивать. И тут этот воздушный бой. Ей было страшно, очень страшно! Нет, не от того, что ее могли убить, к смерти она была готова. Ей было страшно от собственного бессилия, от того, что она ничего не может сделать и остается только метаться по салону вертолета, успокаивая плачущих детей и надеяться, что все будет хорошо. А кидало их не слабо, хорошо еще, что Саша еще на земле закрепил носилки с лежачими.

Ида не заметила попаданий в их вертолет, была занята детьми. А потом, как будто все успокоилось, ни полетели ровнее. Значит отбились. И вдруг при посадке жесткий удар об землю, частично, правда, погашенный шасси, но все равно довольно чувствительный. Двигатели смолкли а задняя аппарель так и не открывалась. Может быть что-то повреждено? Но тогда Саша или Зина сообщили им об этом. А тут они даже не выглянули из кабины пилотов. Странно. Но сейчас не до этого, надо выводить детей. Она перебралась через сидящую у стены девочку Валю и открыла боковую дверь. В салон задуло холодным ветром. Ида спрыгнула на землю и, заглянув внутрь, позвала Валентину и помогла ей выбраться из вертолета, следом за Валей к дверям подошел тот самый нарядный мальчуган, что был вместе с ней в санях. Как его звать Ида не знала, мальчишка все время молчал и только испуганно лупал глазами. Из дверей показалась голова Харуева. Иса огляделся и ловко спрыгнул на землю, крикнув внутрь чтоб подавали детей. Это время к вертолету уже подбегали люди из аэродромной обслуги и подъехала санитарная машина. С их помощью дело пошло быстрее и в считанные минуты удалось освободить проход. Ида помогала грузить лежачих детей в санитарную полуторку, как вдруг она увидела, что из вертолета выгружают безвольное тело в до боли знакомом летном комбинезоне. Кто?! Зина?! Саша?! Ей не было видно, люди загородили обзор своими спинами. Скорее всего, Зина. Если бы ранили или убили Сашу, вертолет посадить было бы некому. Точно, вот мелькнула рыжая прядь волос. Девушка бросилась к подруге:

— Что с ней?! — крикнула она, подбежав к тащившим девушку людям.

— Ранена она, — тяжело дыша, ответил ей какой-то парень из обслуги аэродрома.

— Куда ранена?! Серьезно?!

— Да не знаю я! Весь комбинезон в крови. Отойди, не мешай! — мужчины потащили Зину к машине. Ида стояла, прикусив губу, глядя, как подругу укладывают в тентованный кузов полуторки. Зину было жалко до слез. Тут сзади раздался окрик:

— Ида, помогай!

Девушка оглянулась и увидела бледного и чем-то сильно взволнованного Ису. Весельская подбежала к Харуеву. Тихонов и Сиротинин осторожно вытаскивали из кабины тело Саши. Голова его безвольно болталась, комбинезон так же, как и у Зины был весь в крови, лицо неестественно белое. Иса подхватил парня под плечи, а Ида придержала голову. Тихонов и Сиротинин спрыгнули на землю и они, вчетвером, ухватившись поудобнее, потащили парня к машине, в которую до этого загрузили Зину.

— Иса, Ида, вы в медсанчасть с ними, — распорядился Тихонов, — а мы с Васей здесь останемся, вертолет без охраны оставлять нельзя. Харуев кивнул, а Ида молча полезла в кузов, где аэродромные медики уже копошились рядом с Зиной и Сашей. — Иса! — окликнул Тихонов, собравшегося забраться в кузов вслед за девушкой Харуева. Тот, уже ухватившись рукой за борт, остановился и обернулся. — Ты там пригляди за ним, если парень умрет, сам понимаешь… Харуев еще раз кивнул и забросил себя в машину. Можно подумать своим приглядом он чем-то может помочь парню.

На аэродроме Зину с Сашей только перевязали и тут же отправили дальше, в госпиталь в Волхов, где их тут же развезли по операционным. Ида с Исой остались ждать в коридоре. Время шло, неизвестность изматывала. Разговаривать не хотелось. Харуев нервно вышагивал туда-сюда по коридору, а Ида невидящим взглядом смотрела в окно. Мыслей в голове не было. Вернее они были, но какие-то разрозненные, не связанные между собой, они приходили и сразу же улетали. Со стороны операционных показалась медсестра. Иса быстрым шагом рванул ей навстречу, а Ида осталась на месте, на нее накатила какая-то апатия. Медсестра о чем-то спросила у сержанта, на что тот покачал головой и, что-то ответив, направился к девушке.

— Ида, ты свою группу крови знаешь?

— Да. Нам на курсах делали анализ. Первая группа. А что?

— Саше нужна кровь, у него большая потеря.

Ида решительно шагнула к женщине в белом халате.

— Куда идти?

— Идите за мной, Вам надо сначала переодеться.

Иду завели в какую-то комнату со стенами и полом сплошь покрытыми белым кафелем. Там она полностью переоделась в белье и белый халат с завязками на спине, выданные ей медсестрой, которая помогла ей завязать веревочки халата. Девушку попросили повязать на лицо медицинскую маску и надеть белую докторскую шапочку. Теперь она практически ничем не отличалась от окружавших ее медиков. Они прошли в процедурную, где Иду уложили на кушетку и закатали рукав халата. Одна из медсестер вытащила откуда-то странную стеклянную колбу похожую на огурец, с тонкими патрубками, торчащими с обеих сторон. На один из патрубков уже была натянута желтовато-коричневая резиновая трубка с иглой, второй патрубок был закрыт такой же трубкой. Смазав девушке вену ваткой резко пахнущей спиртом, одна из медсестер ввела туда иглу и в колбу полилась кровь. Ида с интересом смотрела на процедуру, крови она не боялась. Когда колба наполнилась чуть больше чем наполовину начала слегка кружиться голова, когда колба заполнилась на три четверти, сестра ловко выдернула иглу, передавив резиновую трубку.

— Как Вы себя чувствуете? — спросила она у Иды.

— Нормально. Глова только кружится, — девушка действительно чувствовала себя нормально.

— Это не страшно, так и должно быть, — улыбнулась ей женщина, — Вы отдыхайте пока, а я в операционную. Ида осталась лежать на кушетке, глядя в потолок и незаметно для себя уснула. Разбудила ее та же медсестра. — Проснитесь, ну проснитесь же!

— Что случилось?! — ничего не понимая всполошилась девушка.

— Крови не хватает. Мы ищем доноров по госпиталю, но это время, а кровь нужна сейчас. Но…

— Берите, — Ида с готовностью согласилась.

— Понимаете, это может быть опасно для Вас, — в голосе медсестры слышалось беспокойство вперемешку с надеждой.

— Берите! — Весельская требовательно вытянула руку. Медсестра посмотрела на девушку и, кивнув начала процедуру. В этот раз Ида уснула практически сразу.

Проснулась она только на следующий день в палате. Рядом никого не было. Одета она была в тот же белый медицинский халат, только маска и шапочка уда-то исчезли. Девушка вышла в коридор. Недалеко от нее, уронив голову на стол, спала дежурная медсестра, а чуть дальше, скрючившись на кушетке, стоящей у стеклянных дверей замазанных белой краской, дремал Харуев. При приближении Иды он резко открыл глаза и подскочил.

— Очнулась? — Иса выглядел так, будто и не спал только что.

— Да. Как ребята?

— Живы. Операции прошли нормально. Иса благодарно посмотрел на девушку: — Ида, спасибо за кровь.

— Да ну, ерунда, — Весельской стало неудобно от этой благодарности. Можно подумать она сделала что-то выдающееся. Да на ее месте так поступил бы каждый!

— Нэт! — в голосе Харуева вдруг прорезался не свойственный ему в обычной ситуации сильный кавказский акцент, — это нэ ерунда! Ви тэперь с ним как брат и сэстра, а он мнэ, как брат. Значит и ты мнэ тэперь сэстра! — и он протянул ей руку. Ида удивленно пожала протянутую ей сильную ладонь. Услышать это было неожиданно. Тем более от молчаливого, всегда сдержанного с ними Харуева. Правда, Саша говорил, что Иса еще тот баламут. Но глядя на сурового война, каким казался ей сержант, в это сложно было поверить. А то, что он ей сказал сейчас, вообще не было похоже на шутку. — Ты чэго встала? Врач сказал, что тэбе отлежаться надо! — в голосе мужчины слышалось искреннее беспокойство.

— Да вот, проснулась. Одна. Думала, что ты меня тут оставил, — смутилась Ида.

— Как я могу, сэстренка! — расплылся сержант в заразительной улыбке, от которой Иде стало на душе тепло и спокойно, а потом, посерьезнев, он добавил: — Мне сообщили, что Сашу и Зину должны самолетом отправить в Москву. Мы пока остаемся здесь, на охране. Ты с нами, как единственный член экипажа. Вернемся, когда решится, что делать с машиной. Так что лежи, отдыхай. Если что, мы за тобой приедем. Хотя, я пока буду тут.

— Спасибо, — тепло улыбнулась девушка, маска Снежной королевы потихоньку таяла.

Они действительно приехали за ней на следующий день, когда она уже полностью пришла в себя. Сашу и Зину уже отправили в Москву. А они остались на аэродроме в Плеханове, куда вскоре приехали ремонтники, во главе с невысоким мужчиной с мягким лицом и стальным характером. Михаил Леонтьевич, так звали мужчину, поинтересовался у ребят, которых он, оказывается, хорошо знал судьбой Саши. Услышав о том, что Александр тяжело ранен, Миль очень расстроился и ушел из их землянки смурнее тучи. Ида потом часто видела Михаила Леонтьевича лазающим по вертолету наравне с обычными техниками. Да и она не отставала от них, стараясь впитать во время работы все, что могли ей дать эти фанатики винтокрылых машин. И видела в их глазах полное понимание и одобрение своему энтузиазму.

А потом они прилетели в Москву, где она побывала в Кремле! Правда никого из членов правительства там не видела, посетив только какого-то майора госбезопасности Волкова, который очень дотошно расспрашивал ее с ребятами об их командировке на Ленинградский фронт, а потом выписал им отпускные удостоверения на сутки и велел отдыхать. От этого же майора они узнали, где находится госпиталь, в который перевезли Сашу и Зину.

И вот они направляются проведать своих раненых друзей. И если бы не неудобная форма и противотанковые ежи с баррикадами на улицах, можно было бы подумать, что сейчас обычный предновогодний мирный день, а она просто гуляет со своими друзьями по улицам знакомого с детства города. Пару раз их останавливали военные патрули. Но увидев бумаги, которые им показывал Алексей, отдавали честь и без вопросов уходили, оставляя их в покое.

Госпиталь встретил знакомой по Волхову суетой людей в белых халатах и специфическим запахом карболки, крови и чего-то еще неприятного и непонятного, Алексей сказал, что это запах гноя. Им предстояло найти второе хирургическое отделение. Только вот спросить, где искать было не у кого, все были заняты. Они остановились посреди светлого холла и стали озираться, в поисках регистратуры или чего-то подобного. Вдруг Алексей оживился и, разулыбавшись, крикнул кому-то:

— Лена! Лена! Волкова!

Куда-то спешащая молоденькая девушка в белом застиранном халате, вдруг резко остановилась и непонимающе заозиралась в поисках того, кто ее окликнул. Но увидев Тихонова с Харуевым, вдруг радостно взвизгнула и бросилась Алексею на шею:

— Лешка, Иса! Вы как здесь?! Папа с Вами?! — затараторила она, с детской радостной непосредственностью дергая парней за рукава шинелей.

— Нет не с нами. А что он дома не был? Он сказал, что вчера прилетел.

— Да? Вот здорово! — обрадованно воскликнула Лена, а потом грустно добавила — а я дома не была. Здесь со вчерашнего дня. Сначала на дежурстве, а потом раненые пришли, пришлось остаться. Теперь, наверное, не застану.

— Застанешь, застанешь, — обнадежил ее Алексей, — может даже здесь встретитесь, он сюда собирался.

— Зачем?! Что случилось?! Кого-то ранили?! Из наших?! — обеспокоенно застрочила, как из пулемета вопросами девушка.

— Ранили. Из наших, но ты их не знаешь. И познакомься, это Ида, теперь тоже наша, — тепло улыбнувшись кивнул в сторону Весельской Алексей, — А эта егоза, — кивок уже в стороны Лены, — Лена Волкова, командирская дочка.

— Леша! — возмущенно прикрикнула Лена, стукнув смеющегося Тихонова кулачком в грудь, а потом, повернувшись к Иде, протянула ей руку: — Извините, очень приятно.

— И мне, — пожала почти детскую ладошку Весельская.

— Так куда вам надо? Давайте провожу? Я тут все знаю, уже почти два месяца тут работаю вместе с одноклассницами! — гордо похвасталась Лена.

— Вторая хирургия знаешь где?

— Конечно! Пойдемте за мной! — и она, развернувшись на пятках, стремительно рванула в сторону лестницы. Ида с ребятами поспешили за ней. — Какая палата? — спросила девушка, когда они поднялись на второй этаж и пройдя по хитросплетениям коридоров вошли в двери над которыми висела белая табличка с надписью красными буквами «2-е хир. отд.»

— Четвертая.

— Подождите, я сейчас! — она так же стремительно забежала в какой-то кабинет, откуда раздался ее пронзительный голос: — Светлана Георгиевна, тут в четвертую палату посетители! Туда можно? В ответ раздалось приглушенное дверью бурчание, а потом опять звонкий голос Лены: — Нет, нет, нет, конечно! Я прослежу! А где халаты взять? Опять бурчание и появилась Волкова с тремя медицинскими халатами в руках. — Снимайте шинели, давайте сюда и одевайте халаты! — властно распорядилась она. Дождавшись, когда они разденутся, забрала у них шинели и занесла в ту же самую комнату, откуда только что вышла. — Пойдемте, до палаты доведу, — сказала она, появившись, уже без шинелей в руках и зашагала по коридору.

Иде стало смешно от того, какой важностью была преисполнена при этом эта милая, отзывчивая девочка. Буквально через десять метров Лена остановилась и показала на закрытую деревянную дверь с цифрой четыре нарисованной от руки той же красной краской что и надпись над дверями отделения.

— Это здесь.

Тихонов постучался и, приоткрыв щелку, просунул туда голову:

— Саня, гостей принимаешь? — мимо них по коридору пожилая медсестра как раз прокатила тележку с гремящими на ней металлическими медицинскими кюветами, поэтому что ответили с той стороны было не разобрать. Но Алексей обернулся и, махнув рукой, пригласил: — Заходим! — и скрылся в дверном проеме. Следом туда зашел Иса, а потом уже Ида. Саша сидел на кровати, прислонившись к стене. Рядом с ним лежала газета, которую он видимо только что читал. Лицо поперек обмотано бинтом, из-под которого проступают пятна желтоватой мази, раненая рука хоть и не забинтована, но висит в петле, перекинутой через шею, почему-то называемой медиками косынкой. Парень попытался встать, но было видно, что движения даются ему тяжело. Тихонов, увидев, что Сашка встает остановил его: — Да лежите, товарищ лейтенант госбезопасности!

Сашка, подумав, все-таки с облегчением откинулся назад и ворчливо проговорил:

— Ты бы еще вытянулся и честь отдал! — а потом расплылся в улыбке, от которой тут же болезненно охнул и добавил: — Ребята, как же я рад вас видеть! Я же до вчерашнего дня не знал, живы вы или нет, — вдруг его взгляд наткнулся на Волкову, зашедшую в палату самой последней: — Лена?! — удивленно воскликнул парень. Все присутствующие оглянулись на девушку, которая стояла вдверях бледная, с мокрыми глазами, нервно кусая себе кулак. Мгновение и Лена, развернувшись, выскакивает из палаты, хлопнув дверью. А Ида, Алексей и Иса так же синхронно, как до этого обернулись к девушке, уставились на Сашку.

[i] Имеется в виду денежный аттестат. Частая практика во время ВОВ. Военнослужащие, находящиеся на казенном обеспечении отсылали свой денежный аттестат семье. И родственники в военкомате получали жалование вместо военнослужащего.

XVI

— Вы что, знакомы? — удивленно спросил Тихонов.

— Одноклассники, — поморщился Сашка, ему не хотелось разговаривать на эту тему, все-таки обида не отпускала, хоть он и старался ее задавить.

— Поняяятно, — задумчиво протянул Тихонов. — Она знает кто ты на самом деле? — Откуда?! — парень удивленно посмотрел на старшину, — только легенду…

Во взгляде Алексея появилась обеспокоенность:

— Ждите, я сейчас! — и он быстрым шагом вышел из палаты. Сашка вопросительно посмотрел на оставшихся друзей. Ида в ответ пожала плечами, а Харуев пояснил:

— Волкову звонить пошел. Получается, раскрыли мы тебя перед одноклассниками. На что парень только облегченно вздохнул. Ему жутко надоела эта двойная жизнь. А теперь появилась призрачная надежда, что его уберут из школы. Ну, в самом деле, зачем она ему?! Все равно нормальные отношения там ни с кем так и не сложились, да и вряд ли сложатся. Слишком чужой он для них, слишком непонятный. Впрочем, как и они для него.

— Ясно. Вы-то как сами?

Ида с Исой, поправляя и дополняя друг друга, стали рассказывать о том, что происходило с момента их жесткой на аэродроме в Плеханове и по сегодняшний день. Передали привет от Миля, чем сильно растрогали Сашку. Михаила Леонтьевича парень чтил и уважал и очень ценил его хорошее отношение к нему. Да и вообще, скучал он по тем временам на базе, когда они работали вместе с этим замечательным, легендарным человеком, который, не смотря на Сашкину молодость, старался научить парня всему, что знал и умел сам, часами объясняя те или иные сложные вопросы, касающиеся не только техники и расчетов, но и быта. И это было захватывающе и интересно. Да и возможность вот так вот запросто общаться и работать вместе с самим Милем тешило юношеское самолюбие.

То, что вертолет не сильно пострадал, сняло тяжелый камень с души. Потерю машины Сталин мог ему и не простить. Ведь, как ни крути, а приняв участие в операции Берии, приказ Верховного Сашка нарушил, и это ему, скорее всего, еще аукнется. Это спасибо парням из истребительного полка, учитывая количество самолетов противника, участвовавших в засаде, прикрыли они его качественно. И не их вина, что часть из них прорвалась сквозь заслон. На такой массовый перехват никто не рассчитывал, да и взявшаяся из неоткуда пара «мессеров» вызвала вопросы, на которые Сашка никак не мог для себя найти ответ.

— Я во время боя слышал, что кого-то из наших сбили? — парень напряженно посмотрел на Харауева.

— Сергея, — в голосе Иды послышалась печаль, с летчиками из прикрытия они все успели сдружиться, — вернее он сам на таран пошел. Мишу тоже сбили, но он успел выброситься. Его потом наши подобрали. Сейчас тоже в госпитале в Волхове. Алексея с Игорем хоть и потрепали сильно, но сели они самостоятельно. Леша сильно за Зину переживает, просил сообщить, как станет известно, что с ней.

— Да я сам пока не знаю. Попросил медсестру узнать, но она, наверное, еще не успела. Может Владимир Викторович что знает.

— Нет, — покачал головой Иса, — мы только от него. Он, кстати, обещал зайти к тебе сегодня.

— Буду рад. А то я тут почти две недели один. Хоть волком вой, — пожаловался Сашка.

— Не могли мы, сам понимаешь, — виновато произнес Харуев.

— Да понимаю. Просто накатывает иногда. Вы не обращайте внимания, — парень тепло улыбнулся, — зато теперь будете почаще заходить.

— Будем, конечно! Если не отправят никуда.

— Это да… — согласился с Исой Сашка, — зато Ида уж точно здесь останется! Ты же передумала уходить с курсов? — в голосе парня послышалась надежда.

— Передумала, — улыбнулась девушка, — куда я теперь от вас? Мы же экипаж! Только вот Зина…

— Вылечат Зину, я уверен! И мы снова будем летать вместе! — с горячностью воскликнул Сашка.

— Саш, а как же лейтенант Никифоров? Вы же, вроде, с ним летаете?

— У Петра свой экипаж будет. И я даже знаю, кто у него станет вторым пилотом, — Ида с Сашкой понимающе улыбнулись и хором протянули — Лииидааа! — получилось это у них так слаженно и удивительно по-детски, что, не сдержавшись, они расхохотались. Правда, Сашка тут же, охнув, смеяться перестал — дал знать о себе простреленный бок.

— Больно? — заботливо спросила Ида.

— Терпимо, — поморщился Сашка, — лицо сильнее болит. А еще сказали следы останутся, — удрученно поделился парень, — буду теперь пугать людей жуткой рожей!

— Брось! Лицо не самое главное! — в голосе Иды звучала убежденность.

— Думаешь? — с надеждой спросил Саша.

— Знаю! Я же женщина, мне виднее, — она протянула руку и взлохматила ему волосы, — сейчас перед ней сидел не инструктор и не командир, а обычный мальчишка, которого уже успела искалечить война. И ему было плохо, очень плохо! Она почувствовала это всей своей бабьей сутью! Душу обожгло жалостью и сочувствием. Ей захотелось обнять парня, пожалеть, окружить теплом и заботой. Не как мужчину, а как младшего братишку, такого же, как оставшийся в Тамбове Славка. Иде только сейчас пришло в голову, что Саша почти ровесник ее брата, ну чуть-чуть постарше, а воспринимался ей до этого момента совсем по-другому, гораздо старше своего возраста. Не было у Александра той порывистости и импульсивности в поступках, той детской непосредственности и максимализма, которые отличают мальчика от мужчины. Слишком серьезен он был всегда, слишком основателен для мальчишки. Видимо что-то почувствовав, парень смутился и мягко убрал голову:

— Что-то Тихонова давно нет, — перевел разговор Сашка, чтобы уйти от неудобной темы.

— Придет, куда он денется…

Волков уже собирался выходить из кабинета, торопясь к товарищу Сталину, как раздался телефонный звонок.

— Майор государственной безопасности Волков!

— Товарищ майор госбезопасности, старшина Тихонов беспокоит. Я из госпиталя. Тут такое дело, — Алексей замялся. Получалось, что они необдуманными действиями раскрыли подопечного перед посторонним человеком. А это серьезный залет.

— Какое дело?! Что Вы мямлите старшина?! Что-то с Александром?! — сердце майора ёкнуло.

— А?! Нет! — Тихонов собрался с духом, — Лена увидела Стаина в госпитале!

— Какая Лена?! Выражайтесь яснее! — немного подотпустило, значит с парнем все в порядке, но Тихонов не стал бы звонить по пустякам.

— Ну, Ваша Лена, — Тихонов, чтобы внести окончательную ясность добавил, — дочь. Ну Волкова… — Алексей окончательно запутался в объяснениях, — она тут в госпитале работает, ну мы попросили ее проводить до палаты, а они знакомы, оказывается… Ну и вот…

Да, ситуация неприятная, но не критичная. Временное решение пришло сразу, а там, как решит Верховный:

— Значит так! Лену изолировать и ждать меня! Я сейчас к товарищу Сталину, а потом к вам! Ждите! — и Волков повесил трубку, надо было спешить, Сталин ждать не любит.

Доклад занял почти три часа, слишком много тем надо было обсудить. Население базы за эти два месяца увеличилось. В основном за счет групп ученых разных направлений. Чем они занимались, Волков не знал, задачи научным работникам ставил лично тСталин, и отчитывались они ему тоже лично за закрытыми дверями. А майор являлся комендантом базы, отвечая за ее безопасность исоблюдение режима секретности. Ну и в решении конфликтов пришлось поучаствовать, не без этого. Работники умственного труда оказались народом склочным и, честно сказать, подлым. Несмотря на маленький коллектив, не было дня, чтобы не приходилось разбирать очередную кляузу. И ладно бы по делу, а то интриги плелись в основном за компьютерное и лабораторное время, за лучшие условия работы, а иногда и просто из любви к искусству. Выслушав Волкова, Сталин усмехнулся:

— Не церемонься с ними, Володя, а то сядут на шею, знаю я их! Гауптвахта у тебя там есть?

— Пока не требовалась, мои дисциплину знают, — не без гордости ответил майор, — но помещение имеется.

— Вот и сажай особо активных. Пусть остынут. Я их туда делом заниматься отправил, а не козни друг другу строить. Никак угомониться не могут! — в голосе Иосифа Виссарионовича появилось раздражение. С интригами ученых и ему приходилось разбираться, отрываясь от действительно важных задач. А самое плохое, что из-за этих интриг, в той реальности он наделал немало ошибок, лишившись отличных специалистов, которые могли бы вывести советскую науку на недосягаемую высоту. А может и нет, кто знает. Но все равно, теперь таких просчетов он не допустит. Сейчас даже осужденные по расстрельным статьям специалисты получали отсрочку высшей меры социальной защиты, с отбыванием наказания в учреждениях 4-го спецотдела НКВД[1]. Да и по доносам он поручил Берии разбираться тщательнее, а по ложным доносам отправлять доносчиков в те же шарашки, куда они хотели упрятать своих коллег. А то совсем распоясались. Даже его порученец в авиапромышленности Яковлев и тот отметился в этой вакханалии. А ведь он ему верил! Настроение начало портиться. Сталин раскурил трубку и встал из-за стола, остановив пытавшегося вскочить Волкова. — Сиди, Володя. Что там у тебя еще?

— Товарищ Сталин, в районе базы начались какие-то шевеления немцев. Разведчики видели в лесу хорошо экипированные поисковые отряды егерей.

— Почему именно егерей? — заинтересовался Сталин.

— Уж больно специфично по лесу ходят. Матерые. Считаю, это по нашу душу. Немцы не могли не заметить постоянные пролеты наших самолетов. И отвлекающими операциями партизан их уже в заблуждение не ввести. Аэродром они пока не нашли, но это дело времени. А там и на базу могут выйти.

— Что предлагаешь?

— Надо полностью прекратить полеты. Пусть успокоятся. Да и нам придется свернуть любую активность на поверхности. Наблюдение за территорией вести только техническими средствами базы. Пусть радиус наблюдения будет маленький, зато никаких следов. А сама база замаскирована хорошо. По ней пройдут и не заметят.

— Хорошо. Считаю твое предложение правильным. И проработай со штабом партизанского движения вопрос с аэродромом. Раз немцы начали его искать, найдут обязательно. Так пусть думают, что перерезали воздушный мост снабжения партизан. Я дам распоряжение Ворошилову и Понмаренко[2].

— Сделаю, товарищ Сталин.

— Все, идите, работайте!

— Есть еще один вопрос, требующий Вашего решения.

— Что еще? — в голосе Верховного послышалось недовольство, сюрпризы он не любил.

Волков собрался с духом. Сейчас решалась судьба дочери, уровень секретности был такой, что жизнь одного человека ничего не значила по сравнению с интересами страны. Но и скрыть информацию ему не позволяло чувство долга:

— Стаина в госпитале видела его одноклассница, — выпалил Волков на одном дыхании.

Иосиф Виссарионович, прищурившись, как сквозь прицел, посмотрел на майора.

— Какая из трех? Волков удивленно вскинул брови, про то, что в госпитале работают аж три одноклассницы Стаина, он не знал. Да и не мог узнать. База занимала все время и ресурсы. Единственное, что он смог сделать — выделить людей для охраны Александра. Но ребята чистые силовики и поиск и анализ информации в их задачи не входит. А Сталин знал! Значит сопровождением и прикрытием Стаина теперь занимаются другие люди. — Что удивлен? — усмехнулся Иосиф Виссарионович.

— Нет, товарищ Сталин, — первое удивление прошло. А действительно, чему тут удивляться? Не мог Верховный пользоваться только одним каналом информации. Да и осведомленность Иосифа Виссарионовича говорила о том, что именно в этом госпитале Саша оказался не просто так.

— Безопасность Александра теперь будут обеспечивать люди товарища Берии. Он его втянул в свои игры, ему теперь и отвечать. Головы бы оторвать им за самоуправство, но очень уж жирные рыбы попались нам в результате их самодеятельности. Поэтому наказывать не буду. Но и на награду Стаин пусть не рассчитывает. Теперь по твоей дочери с ее подругами, возьмешь с них подписки и вопрос исчерпан. Они все равно ничего толком не знают, но подстраховаться, чтобы фантазировали меньше и фантазиями своими не делились с одноклассниками, не помешает. Да и парню на пользу будет, а то не ладится у него в школе, может и ошибся я, отправляя его туда, — Сталин замолчал, задумавшись, а потом, кивнув своим мыслям, продолжил, — ладно, пусть пока учится, а там видно будет. Не всегда же он воевать будет, надо и мирной жизни учиться. Поговори с дочерью, Володя, пусть помогут ему. Можешь рассказать девушкам Сашину легенду, да и про ранение придумаешь сам, что сказать. Глядишь, и сладится у него с кем-то из них. Дело-то молодое, а тут все так таинственно, героично и романтично, — Иосиф Виссарионович хитро усмехнулся в усы, а потом, посерьезнев, добавил, — а то загоним парня!

— Уже, — вставил Волков.

— Поясни! Мне не докладывали.

— Вчера был у Александра в госпитале. Мне сказали, что с ним все нормально, идет на поправку. А только начали разговор, Саша потерял сознание и начал бредить. То Вас, то какую-то Валю вспоминал в бреду. Профессор дал понять, что ухудшение на нервной почве произошло. Обвинил меня в недостатке внимания к раненному подчиненному, — Волков опустил голову. — А самое обидное, что справедливо обвинил, не были мы у него после ранения. Некому проведать было. А мальчишка подумал, что бросили его, или наказали за нарушение приказа, я так думаю. Да и разобраться, парень четыре года фактически в боевых условиях, и здесь, у нас он не отдыхает, а только наоборот…

Сталин раздраженно бросил трубку на стол. Волков замолчал, поняв, что перегнул. Ведь все только что сказанное им, Верховный наверняка принял на свой счет. Иосиф Виссарионович вышагивал туда-сюда по кабинету, а майор сидел, напряженно выпрямив спину и боясь пошевелиться. Немного успокоившись, Сталин сел за стол, набил трубку и закурил. Пристально посмотрев на застывшего истуканом Волкова, усмехнувшись, сказал:

— Успокойся. Прав ты. Но и не использовать знания и умения Александра мы не можем себе позволить. Сейчас война и работают на пределе все, вся страна. Со Стаиным же поступим следующим образом, — Иосиф Виссарионович сделал паузу, еще раз прокручивая в голове возникшие мысли, — пусть пока лежит в госпитале продумает ускоренную подготовку пилотов вертолетов. Нам надо еще хотя бы два нормальных экипажа. Не дело, что новое перспективное направление у нас зависит от одного человека. Случись что-то с Александром и нам придется в летной подготовке идти с нуля, как в их мире. Это недопустимо! Поможем ему во всем, вплоть до обучения отобранных экипажей на тренажерах на базе. Сроки я ставить не буду, сам их не знаю, но скажи ему, что это моя личная просьба. Пусть ускоряет процесс. Как только выбранные им люди начнут летать самостоятельно, обещаю, в лучший санаторий его отправлю. В Цхалтубо[3]. Сам там бывал, прекрасное место. А пока передай ему от меня пожелания здоровья. Все, Володя, иди. Меня там уже люди ждут, работать надо. Жене с дочерью привет.

Волков вышел из кабинета, поздоровавшись с ожидавшим в приемной Василевским. Мысли у майора крутились вокруг дочери. Похоже, Лена со своими подругами попала в сферу интересов их конторы и его, как отца, это не радовало. Не такой судьбы хотел он для нее. Но сделать уже ничего невозможно, остается только, предупредить и научить, чтобы Ленка с ее несносным бескомпромиссным характером не наделала глупостей.

Тихонов нашел Лену в той самой комнате, где они оставили свои шинели. Девушка сидела, забравшись с ногами на медицинскую кушетку, бездумно уставившись в стену. Больше никого в помещении не было. Алексей сразу задал самый важный для них вопрос:

— Про Саню никому не говорила?

Лена перевела взгляд со стены на старшину и отрицательно покрутила головой. Тихонов, облегченно вздохнув, присел рядом с ней, откинув белую простынку, которой была застелена кушетка.

— Почему? — в голосе Лены слышались непонимание и обида.

— Что почему? — недоуменно уставился на нее Алексей.

— Почему папа с Сашей мне ничего не сказали?

— Эээ, — Тихонов даже растерялся, не понимая, что должен ответить девушке. Он знал ее больше пяти лет, с тех пор, как тогда еще зеленым новобранцем попал в их часть. Мирок военного городка тесен и замкнут, все всё друг о друге знают, все друг у друга постоянно на виду. А шустрая девчушка, дочка их командира, верховодившая среди гарнизонной ребятни и лезущая из кожи вон, чтобы быть во всем первой, пользовалась среди населения городка всеобщей любовью. Потому что, несмотря на непоседливость и упрямство, девочкой она была доброй и отзывчивой, готовой прийти на выручку в любой ситуации. За что неоднократно огребала от отца, будучи замеченной в нарядах, помогающей своим многочисленным старшим приятелям из красноармейцев. Фактически Лена выросла у них на глазах и по праву считалась у них в части отличной девчонкой, своей в доску. Но тут она действительно задала глупый вопрос. — Лен, — Алексей строго посмотрел на девушку, — а почему они должны были что-то тебе сказать? Папа что, дома часто вам с мамой рассказывал о своей службе?

Лена, покраснев от того что сморозила глупость, помотала головой:

— Нет. Никогда не рассказывал. Так, только, в общих чертах, что мы и сами знали.

— Ну, вот видишь, — многозначительно выдал старшина и замолчал, не безосновательно опасаясь продолжения расспросов. Женское любопытство, обида на папу и Сашку за скрытность, стыд перед парнем за свое глупое поведение кипели у нее в голове, взрывая мозг. А ведь она после того, как Сашка пропал, еще дважды подходила к Батину и интересовалась судьбой парня, хотела идти в НКВД, убеждать, доказывать. А оказывается, этого ничего не надо было! Хоть бы предупредили, через того же Владимира Ивановича! Но нет! Секреты у них! Подумаешь! Она уже забыла, что оба раза Батин ей говорил, чтобы Лена за парня не беспокоилась, что с ним все в порядке и скоро он появится в школе. И вообще, могли бы хоть намекнуть, кто такой этот Стаин. Да, кстати, а кто он действительно? Тихонов при встрече сказал, что он из их группы. И эта девушка тоже. Красивая! В сердце девушки как будто вонзилась игла.

— Леш? — Ленка жалобно посмотрела на старшину.

— Чего?

— А эта девушка с вами, кто она?

— Ида-то? — старшина тянул время, не зная, что отвечать. Скорей бы уже приехал товарищ майор государственной безопасности!

— Ага.

— Отличная девушка! — Тихонов уставился в потолок и замолчал.

— И все? — просто так Ленка решила не сдаваться.

— А остальное я тебе сказать не имею права.

— Ну и подумаешь, — обиженно протянула девушка, на что старшина только усмехнулся. В комнате повисла тишина, снова нарушенная Леной. — Леееш?

— Что опять? — Тихонов про себя выматерился. Вот же достала! И командира до сих пор нет!

— Леш, а это правда, что Сашка лейтенант госбезопасности?!

— Лена!!! — старшина начал потихоньку звереть.

— Ну ладно, ладно, — отступила девушка, поняв, что узнать ей пока ничего не удастся. Интересно, а где и как его ранили? Даже лицо вон перебинтовано. И вообще, как она его узнала? Сердце подсказало? Ха! Вот еще! Просто эти серые, упрямые глаза ни с кем не спутать. Да и торчащий на макушке непослушный вихор. Да и голос вполне узнаваемый. Тут открылась дверь, и в комнату вошел Волков, за спиной у которого маячила Светлана Георгиевна. Тихонов тут же подскочил, вытянувшись по стойке смирно, а Лена, взвизгнув, бросилась к отцу на шею:

— Пааапкааа!!! Вернулся!!! — девушка висела на шее у отца, болтая в воздухе ногами. Волков показал старшине глазами, что тот может быть свободен, и Тихонов выскользнул из кабинета, тихонько прикрыв за собой дверь. После чего облегченно выдохнул и пошел в палату к Сашке. Ребята, наверное, его уже заждались, а с Ленкой пусть теперь отец разбирается.

— Привет, егоза, — тепло улыбнувшись, поздоровался с дочерью Волков. — Ну как ты тут?

— Нормально. Устала только. Раненых сегодня много было, замотались с девочками.

— С одноклассницами?

— Ага. Мы тут с Настей Федоренко и Ниной Кононовой санитарками работаем после школы. Да ты их знаешь, наверное! — Лена радостно смотрела на отца. Все-таки, как невыносимо тяжело ждать родного человека, не имея от него никакой весточки. И как хорошо становится на душе, когда он возвращается живой и здоровый! Знала бы она вчера, что папа вернется, подменилась бы в госпитале.

— Знаю, — майор кивнул головой, хоть в школе у дочери он бывал редко, все свое время отдавая службе, но про одноклассников и одноклассниц знал из ее рассказов — они еще в госпитале?

— Да. Должны быть здесь. А что? — Лена тревожно посмотрела на отца.

— Давай, веди их сюда. Разговор к вам будет.

— Это из-за Саши, да?! Так они ничего не знают, пап! Я им ничего не говорила! — в голосе девушки чувствовалось беспокойство.

— Вот и молодец, что не говорила. Давай, дуй за подругами, я здесь вас подожду. Лена ринулась к двери, когда отец ее остановил: — И Лен!

— Да, папа?! — обернулась она.

— Про Сашу не говори им. Сам скажу.

— Хорошо, — девушка, мелькнув полами белого халата, скрылась за дверью, а майор тяжело опустился на кушетку, продумывая предстоящий разговор.

Нину с Настей удалось найти довольно быстро. Девушки переоделись и ждали Лену, чтобы вместе идти домой. Зайдя в комнату, где их ждал Волков и, увидев перед собой майора государственной безопасности, девушки оробели.

— Не бойтесь. Это мой папа, — поддержала подруг Лена.

— Папа, а это Настя и Нина.

— Здравствуйте, — поздоровались девушки, настороженно глядя на Волкова. Причина их вызова сюда была непонятна, а учитывая ведомственную принадлежность Ленкиного папы, еще и вызывала опасения.

— Здравствуйте, красавицы. Очень приятно познакомится, — улыбнулся одноклассницам дочери Владимир Викторович. — Давайте, рассаживайтесь, разговор нам предстоит долгий.

[1] 4-й спецотдел НКВД-МВД СССР организован в июле 1941 г. на базе Особого технического бюро (ОТБ) НКВД СССР и 4-го отдела бывшего НКГБ СССР. Основными задачами 4-го Спецотдела являются: использование заключённых специалистов для выполнения научно-исследовательских и проектных работ по созданию новых типов военных самолётов, авиамоторов и двигателей военно-морских судов, образцов артиллерийского вооружения и боеприпасов, средств химического нападения и защиты… обеспечения средствами радиосвязи и оперативной техники…

[2] В этой истории Центральный штаб партизанского движения создан не в мае 1942 года, а в ноябре 1941-го.

[3] Поселок на западе Грузии неподалеку от Кутаиси. В 1931 году там лечился Сталин, после чего в Цхалтубо началось строительство санаториев. В 1938 году поселок становится поселком городского типа, с 1939 года районный центр Цхалтубинского района.

XVII

— А сейчас, товарищи, тааангооо! «Когда падают листья»! Иииспааалняяяет Изабелла Юрьева! — слащавый пижончик с зализанными волосами, поклонился и упорхнул с импровизированной сцены, устроенной в просторном фойе госпиталя. Ходячие раненый и свободный медперсонал восторженно захлопали. Из-за белой простыни, играющей роль занавеса вышла красивая женщина в шикарном платье, с вычурной прической на голове. Раздались звуки пианино, откуда-то притащенного сюда перед концертом, и певица, томно поведя головой запела:

Сухой листвой в саду шуршит печально осень.

И в окна каплями стучит холодный дождь.

Сейчас пробьют часы тяжелым звоном восемь,

Но знаю я, ты не придешь.

Пела женщина хорошо, с душой. Но, как казалось Сашке, сама песня ну никак не подходила к случаю. Какое к чертям собачьим танго, когда треть слушателей стоит, опираясь на костыли или сидит обнявшись с такими же костылями. Это если еще не считать тех, кто слушает концерт, лежа на госпитальных койках через настежь распахнутые двери палат. Но народу нравится. Вон как глаза горят!

Быть может, там, где ты теперь, метель и вьюга.

И все тропинки снегом замело.

Быть может, ты совсем забыл о прежнем друге

И чувство прежнее прошло.

Настя Федоренко, стоявшая справа от Сашки, задумчиво пододвинулась ближе и ухватила его под руку. Парень смутился, поймав понимающую улыбку Светланы Георгиевны и недобрый взгляд Ленки Волоковой. После того, как Владимир Викторович переговорил с девушками, отношение одноклассниц к Александру немного изменилось в лучшую сторону. Вернее отношение Лены Волковой. Настя с Ниной и до этого относились к парню вполне нормально. А Ленка даже извинилась за свое поведение. Если за извинение можно было принять категорично сказанную фразу: «Стаин, извини, была не права! Но ты должен был мне хотя бы намекнуть, кто ты есть!» — это не дословно, но понял Лену Сашка именно так. И даже растерялся. Волков же сказал, что объяснил девушкам про секретность, так почему он должен был о чем-то намекать? Парень все меньше и меньше понимал Лену. Он даже не нашелся, что ей сказать в ответ на извинения и лишь пожал плечами, показывая, что вопрос закрыт. Сашка действительно на нее не обижался. Да, бывало, Ленкины слова или поступки задевали и ранили, да и то, что с одноклассниками общение не складывалось, была немалая заслуга Волковой. Но вот обида на нее не держалась. Наверное, потому, что к школе и происходящему там парень относился, как к чему-то второстепенному, малозначимому. Ему приказали учиться в школе, он и учился. Приказ странный и не очень понятный и приятный, но приказы они чаще всего такие и бывают. Были и плюсы от этого приказа. Вернее один маленький голубоглазый белобрысый плюсик, прижавшийся сейчас к его руке.

Так получилось, что именно с Настей у него стали складываться наиболее теплые, доверительные отношения. Нина была больше погружена в свою любимую медицину, а Лена… Это Лена. А Анастасия все свое свободное от дежурств и учебы время стала проводить у Александра. Она приносила ему домашние задания из школы, занималась с ним уроками. Именно после таких занятий Сашка впервые подумал, что, наверное, школа не такая уж и плохая идея. Ему было приятно и необычно такое внимание со стороны одноклассницы. А однажды Настя принесла вареную картошку с кусочком селедки. Правда, парень, зная, как тяжело сейчас с продуктами, наругался на нее, чем очень сильно обидел девушку, и ему пришлось извиняться. Спас его Лаврентий Павлович.

Настя сидела рядом с Сашкиной кроватью, покусывая от обиды губу, а парень, не находя правильных слов, пытался объяснить ей, что он не хотел ее обижать, что его здесь и так хорошо кормят и не надо отрывать от себя и от семьи продукты, чтобы подкормить его. Девушка, на все его неумелые попытки как-то примириться, лишь молчала и смотрела в окно, за которым кружились редкие снежинки. Как вдруг открылась дверь, и в палату зашел Берия. От неожиданности Сашка замолчал на полуслове и попытался вскочить с койки. Настя, видя странное поведение парня, заинтересованно обернулась и замерла. Знакомого по фотографиям и картинам наркома она никак не ожидала увидеть так запросто заходящего в палату к ее однокласснику.

— Здравствуйте, товарищ Народный комиссар внутренних дел! — выдал Сашка, уже опустив ноги на пол для того, чтобы встать. Настя только ошарашенно кивнула головой и опять замерла на стуле.

— Здравствуйте, молодежь, — улыбнувшись, поздоровался Лаврентий Павлович, а потом глядя на Сашку добавил, — лежи, давай, герой! Я тут мимо проезжал вот и заехал по-товарищески проведать. Так что без чинов и званий. Ну и познакомь меня с этой милой девушкой.

— Это Настя. Настя Федоренко. Моя одноклассница. Настя, а это Лаврентий Павлович. Ну, ты узнала, наверное.

Настя быстро-быстро закивала головой, пролепетав чуть слышно:

— Очень приятно.

— И мне приятно, Анастасия, — располагающе улыбнулся Берия. — Ну, как тут наш герой? Слушается? Больничный режим не нарушает? Настя, как кукла только кивала и мотала головой в зависимости от вопросов наркома. Видя, что девушка совсем растерялась, Лаврентий Павлович переключился на Сашку: — Я ненадолго, сам понимаешь, дела. По Ленинграду, я думаю, тебе уже все, что можно было рассказать, рассказали. Добавлю только, что не зря мы эту затею провернули. Хорошо получилось. Правда, надо было доложить перед операцией, сам знаешь кому, — Берия глазами показал вверх, на что Сашка только удрученно кивнул. Реакции Сталина на свое самоуправство он честно сказать побаивался. — Поэтому орденов не жди. Правда, и наказывать нас с тобой не за что, — улыбнулся нарком, видя переживания парня. — Но без награды я тебя оставить не могу. — Климов! — крикнул он кому-то в коридоре. В палату заскочил высокий мужчина с капитанскими шпалами на зеленых петлицах погранвойск выглядывающих из-под накинутого на плечи белого халата. В руках у капитана был какой-то деревянный лакированный ящик и бумаги. Берия забрал ящичек и капитан так же как появился, быстро выскользнул из палаты. Серьезный дядька! Точно так же, с кошачьей грацией и скрытой силой двигались парни Волкова, да и сам майор госбезопасности. — За отвагу, проявленную при выполнении особо важного задания командования, награждаю тебя именным оружием. Лаврентий Павлович вручил парню подарок. Сашка, уже стоя на ногах, принял из рук наркома ящичек и бумаги.

— Служу Советскому Союзу!

Берия пожал Александру руку и, хитро подмигнув обомлевшей от происходящего Насте, скомандовал Сашке:

— Ну, что стоишь, открывай, хвастайся! Парень растерявшись, уселся на кровать и, положив рядом с собой бумаги, открыл ящичек. На бархатной подушке в коробке лежал небольшой ладный пистолет с вычурными вензелями «FN» и блестящей латунной табличкой «Лейтенанту ГБ Стаину А.П. от Наркома внутренних дел Берии Л.П., 23.12.1941» на щечках рукояти. — Браунинг образца 1910 года, у меня такой же, — пояснил Лаврентий Павлович, видя затруднение парня в определении модели пистолета[i]. В стрелковом оружии Сашка был не силен, хотя пользоваться умел. Парень провел пальцами по рукоятке и вытащил оружие из коробки. Пистолет оказался прямо по руке. Удобный и не тяжелый, но, тем не менее смертоносно хищный.

— Спасибо, товарищ Народный комиссар, — не смотря на то, что Берия разрешил общаться без званий, называть его по имени и отчеству у Сашки как-то не поворачивался язык.

— Не за что. Заслужил! — нарком улыбнулся. — Ладно, мне пора, — потом, подумав, добавил: — Пистолет я пока заберу, в госпитале он тебе ни к чему. Будет ждать тебя дома в сейфе, — глаза Лаврентия Павловича хитро блеснули из-под пенсне. Он только что дал понять парню, что за ним приглядывают, но доверяют практически полностью. И Александр это осознал и принял. Благодарно кивнув, он положил Браунинг на место и вернул Берии. — Все молодежь, не буду вам мешать. Уже в дверях нарком обернулся и окликнул девушку: — Анастасия! — Настя встревоженно посмотрела на Лаврентия Павловича. А тот приложил пальцы к губам, показывая, что об увиденном сегодня ей лучше молчать и, хитро улыбнувшись, добавил: — держи его, такие герои бесхозными не бывают. Нарком скрылся за дверью, а молодые люди молча смотрели друг на друга, думая каждый о своем. Сашка размышлял, зачем Берия приезжал к нему, ведь вручить пистолет он мог и потом, когда парень выпишется из госпиталя. А Настя обдумывала слова, сказанные Лаврентием Павловичем перед уходом, и в ее красивых голубых глазах разгорался огонек, который, будь Сашка чуть поопытней, о многом сказал бы парню. А Берия думал о том, что неплохо было бы выспаться, но времени нет, а еще, что благодаря этому парню удалось захватить целого заместителя начальника одного из отделов Абвера, а так же командира батальона финских диверсантов майора Вяхнияйнена и еще не известно, кто из этих двоих в текущей обстановке более ценен. Будь его, Лаврентия Павловича воля, получил бы Александр не именное оружие, а еще один орден. Но Хозяин решил иначе. Так что врученный лично наркомом пистолет, это единственное, чем можно было поощрить парня. Хотя получилось неплохо. А за девочкой этой надо присмотреть, такой рычаг влияния на пришельца, будет совсем не лишним.

Взрыв хохота выдернул Сашку из воспоминаний. На сцене кривлялись артисты, изображая глупых немцев и отважных красноармейцев. Форма на работниках культуры смотрелась, как на корове седло, а сама сценка была настолько неправдоподобной и карикатурной, что парень невольно поморщился. Были бы немцы настолько тупы, как играют эти артисты, то сейчас не стояли бы под Москвой и Ленинградом! Но раненым нравится. Смеются вон, хлопают. Даже Настя, отцепившись от его рукава, восторженно оббивала себе ладони. Сашка потихоньку, чтобы никому не мешать стал пробираться в сторону палат:

— Саш, ты куда? Интересно же! — тут же рядом появилась Настя, а следом за ней он увидел протискивающуюся в их сторону Лену.

— Пойду, Зину навещу. Может, проснулась. А то некрасиво, мы тут веселимся, а она там одна лежит.

— Мы с тобой, — Настя опять вцепилась в Сашку, а с другой стороны за него неожиданно ухватилась цепкая ладошка Лены, с вызовом глядящей на подругу. Девушки померялись взглядами и, фыркнув, отвернулись друг от друга. А ничего не понимающему парню, вдруг стало жутко неудобно. Ему казалось, что все присутствующие смотрят на них, а не на сцену и улыбаются понимающей улыбкой Светланы Георгиевны. И что это нашло на Лену с Настей? Вроде подружки, а тут то ли ссорятся, то ли еще что-то. Странные они. Он думал одна Лена странная, а оказывается и Настя такая же.

К Зине Сашка заходил пару раз, но девушка все время спала. Ранение оказалось довольно, тяжелым и на поправку Зинаида шла с трудом. Правда, Аристарх Федорович сказал, что выздоровление дело времени, организм молодой и крепкий, справится. А вот на счет продолжить обучение на курсах и летать — неизвестно. Но Сашка надеялся, что все будет хорошо, с девушками он сдружился, и менять что-то в экипаже не хотелось бы. Тем более Петр однозначно будет летать самостоятельно. А вот над еще одним экипажем надо подумать, посоветоваться с Никифоровым и другими инструкторами. Эх, скорей бы уже выписали, надоело ему в госпитале до тошноты. Да и что тут делать? Рука заживала и даже нормально шевелилась, правда, если ее особо не напрягать, бок тоже затянулся. Единственное, что держит его здесь, это повязка поперек лица, закрывающая нос и щеки. И пусть она будет подольше! Он просто боялся того момента, когда с него снимут бинты, особенно теперь, когда у него стали налаживаться отношения с одноклассницами. Сашке было страшно, что увидев обмороженное, испятнанное шрамами лицо, девушки опять перестанут с ним общаться, испугавшись его уродства. Таня и Светлана Георгиевна утешали парня, говорили, что все заживает хорошо и шрамов не должно остаться, но почему-то Сашка им не верил. Ему казалось, говорится это, только чтобы поддержать его, не дать скатиться в тоскливое безразличие, которое захлестывало парня в моменты, когда он оставался один.

Особенно хреново было по ночам. Саднящая под бинтами кожа не давала уснуть, а тяжелые мысли накатывали с удвоенной силой. Его грызло чувство вины за ранение Зины, за пошедшего на таран и погибшего ради того, чтобы спасти их Сергея Тюрина, за поврежденный вертолет и за нарушенный приказ Сталина. Потом вдруг перед глазами вставали убитая в деревне девочка и предатель-полицай разорванный пулями. И убитые бойцы-окруженцы. Ведь он мог их спасти! Надо было только не прятаться, оправдывая себя сохранением тайны о местоположении базы, а поднять вертолет и ударить по немцам! Мысли метались в голове, разрывая душу, пока не касались Вали Егоровой так похожей на его сестренку. Почему-то мысли о ней, о том, что Волков, как обещал, ее найдет и они снова встретятся успокаивали Сашку и он, наконец, засыпал.

Но, несмотря на переживания и страхи, все равно хотелось уже вернуться к нормальной жизни и службе. Пускай даже придется опять ходить в школу, теперь это его не так уж и напрягало. Хотя, если Сталин даст добро на обучение курсантов на тренажерах, в школу он попадет не скоро.

Зина не спала. Ввалившиеся глаза, темные круги вокруг них и заострившиеся черты бледного лица. Девушка изменилась до неузнаваемости. От той острой на язык хохотушки Зинки остался лишь призрак. Услышав, что кто-то зашел в палату, она медленно повернула голову. Бескровные губы тронула улыбка.

— Саша, — голос ее был слаб, но, не смотря на это, в нем прозвучала радость.

— Привет, Зин, — Сашка пододвинул к кровати и сел рядом с девушкой, аккуратно пожав выглядывающую из-под одеяла иссохшую, прозрачную руку. — Ты как? — чувство вины за ее ранение так и не покинуло парня, и каждое слово давалось с трудом. Пересилив себя, он посмотрел в глаза девушке.

— Хорошо, спасибо, — Зина с теплом смотрела на Александра, отчего ему стало только хуже.

— Зин, ты прости. Не увидел я их. Подставился! — выпалил он давно жгущие его слова.

Девушка с непониманием глядела в лицо за что-то извиняющегося перед ней парня. Потом потихоньку в глазах начало появляться осмысление:

— Дурак! — Зина отвернулась, уставившись в стенку. Сашка сидел, потупившись, не зная, что сказать, а Лена с Настей стояли у дверей палаты превратившись в слух. О том, как и когда ранили Александра они не знали ничего. Попытка Ленки разузнать что-либо дома у отца с треском провалилась. Владимир Викторович строго посмотрел на дочь, а потом прочитал длинную отповедь о важности подписанных ей бумаг и вреде излишнего любопытства. И вот сейчас могла приоткрыться тайна, мучавшая ее с подругами на протяжении последних дней и служившая почвой для множества догадок. Но нет. Те, кто мог утолить их любопытство, упорно молчали. Настя с Леной разочарованно вздохнули. Сашка неуклюже поднялся:

— Ладно, Зин, поправляйся. Пойду я.

— Не уходи, — Зина повернула к нему мокрые глаза. — Не уходи, — повторила она, — посиди со мной. Саша сел обратно на стул, ссутулившись и положив на колени, подрагивающие от волнения руки. — И не вини себя. Это война, — Зина грустно улыбнулась. Саша хотел было ей возразить, но она покачала головой и взяла его за руку, с трудом высвободив из-под одеяла свою руку. — Не надо, Саш. Все хорошо. Правда. Они помолчали, глядя друг другу в глаза. Тишину нарушила Зина: — Саш?

— А?

— А Леша? — в глазах девушки плескались боль и надежда.

— Жив Демидов. Спрашивал про тебя.

— Правда?! — безнадега во взгляде Зины сменилась радостью, которая, впрочем, тут же погасла. — А кто? Я же слышала по рации.

— Сергей.

На не успевших высохнуть глазах девушки опять выступили слезы. Она попыталась смахнуть их, но сил не хватило, рука бессильно упала на простыню. Саша, спохватившись, огляделся в поисках чем вытереть глаза Зины и не найдя ничего подходящего суетливо промокнул их рукавом пижамы.

— Саша! Стаин! — раздались у него из-за спины два возмущенных голоса, и к Сашке тут же подскочила Волкова, всучив в руки невесть откуда взявшееся вафельное полотенце. Парень непонимающе посмотрел на то, что ему дали, потом на одноклассниц, на Зину, на рукав пижамы и залился краской.

— Ты такой смешной, — с теплой улыбкой произнесла Зина, а потом, вдруг, с тревогой спросила: — А Ида, ребята, дети?!

— Живы все, — буркнул Сашка, еще не отойдя от своего конфуза, — мы заходили к тебе. Ты спала.

— Хорошо, что живы. Сергея жалко. Они с Лешей дружили, — девушка опять заплакала. Парень потянулся, чтобы снова промокнуть ей глаза, но Лена выдернула у него полотенце.

— Сиди уже! Я сама! — строго сказала она, — А то отчебучишь еще чего-нибудь!

Зина посмотрела на покрасневшего Сашку на девушек и, несмотря на слабость, съехидничала:

— А ты, командир, времени зря не теряешь. Зинка Воскобойникова, останется Зинкой Воскобойниковой всегда! Теперь настала очередь покраснеть и Сашкиным одноклассницам. А парню даже показалось, что вот сейчас Зинаида рассмеётся своим задорным, заразительным смехом и продолжит свои подколки. Но нет, все-таки ранение сильно подкосило острую на язык девушку. Она лишь тихим голосом попросила: — Познакомь, хоть, с подругами.

— Это Настя и Лена. Мои одноклассницы. Ну и санитарки в нашем госпитале еще, — смущенно представил девушек Сашка. — А это Зинаида. Ну, вы знаете, мы заходили уже к ней.

— Ничего мы не знаем! — категорично заявила Ленка, любопытство все равно жгло ее, и она решила попытаться додавить Сашку и его знакомую, чтобы узнать хоть что-то о его службе и том, как их с Зиной ранили. — Вы воевали вместе, да?

Зина, помня о куче подписок, данных при зачислении на курсы, вопросительно посмотрела на командира, но тот покрутил головой, показывая, что лишнего лучше не говорить и девушка промолчала. А парень осуждающе посмотрел на Волкову, решившую воспользоваться моментом, чтобы утолить свое неуместное любопытство. В коридоре послышались веселые голоса и смех.

— Концерт закончился, — чтобы разрядить обстановку произнесла очевидную вещь Настя.

— Концерт? — заинтересованно и удивленно спросила Зина.

— Да, к нам в госпиталь артисты приехали, — подхватила Ленка, и девушки, усевшись на пустую койку, перебивая и дополняя друг друга, стали рассказывать Зине о прошедшем выступлении концертной бригады. Оказывается концерт, который так не понравился Александру, был просто замечательный. Особенно впечатлила девушек та самая дурацкая сценка с глупыми немцами и находчивыми красноармейцами. Сашка недоумевал, чего смешного нашли в этом недоразумении девушки. Но судя по всему, действительно что-то такое было в кривлянии актеров, что даже слабая от ран Зина, глядя на то, как его одноклассницы в лицах изображают происходящее на сцене улыбалась, забыв обо всем. Тем временем в коридоре послышалось бренчанье расстроенной гитары и чей-то хрипловатый голос, не попадая в ноты, затянул одну из исполненных сегодня артистами песен про какой-то там парк, в котором распускаются розы. Девушки замолчали, прислушиваясь, а потом Настя красивым тихим голоском стала подпевать. Ей вторила Лена. И даже Зина, похлопывала ладошкой по простыне, шевеля губами. Обычно в госпитале не одобряли громкие разговоры и смех, не говоря о музицировании, и медперсонал беспощадно гонял особо громогласных курильщиков, травящих анекдоты под папироску на лестничной клетке, где обычно собирались любители подымить. Но сегодня, видимо, в честь надвигающегося Нового года и концерта сделали исключение. А тем временем неизвестный исполнитель зафальшивил так, что Сашка невольно поморщился. Увидев это, Ленка решила его подколоть:

— Что морщишься Стаин? Можешь лучше? Может, споешь?

Нет, ну что за девка неугомонная! Вот что она к нему пристала, как банный лист?! Сидел же, никого не трогал. Нашла артиста!

— Нет! — зло отрезал Сашка. Волкова его уже достала до самой печенки. Вроде бы нормально стала себя вести после разговора с отцом и вот опять! Тут вмешалась Зина:

— Саш, и правда, спой? Ребята говорили, что ты хорошо поешь.

Парень скривился. Вот кто их тянул за язык! Но и отказывать Зине не хотелось. Сашка сделал еще одну попытку отговориться.

— Перестаньте! Ну, какой из меня певец? Да и человек вон, поет. Людям нравится. Зачем мешать? Да и ты устала, тебе отдыхать надо. Поправляться.

— Спой, — Зина жалобно смотрела на парня, — когда еще получится вот так посидеть. Может, и не увидимся с тобой после госпиталя. Отправят меня в тыл и все.

— Зин, глупости не говори! Я разговаривал с доктором. Вылечат тебя, еще полетаем… — парень осекся, бросив быстрый взгляд на одноклассниц внимательно прислушивающихся к их разговору. Похоже, сболтнул он лишнего. Расслабился.

— Вы что летчики?! — изумленно прошептала Настя, а Ленка посмотрела на Сашку с Зиной широко раскрытыми от удивления глазами.

— Нет! Залетчики! — от собственного промаха Сашку разбирало зло.

— Саш, ну не сердись. Они не расскажут никому, — Зина чувствовала, что сегодня может вить из командира веревки, — лучше действительно спой.

— Да дались вам эти песни! И гитары у меня нет! Не отбирать же у человека.

— Зачем отбирать. Я сейчас попрошу — и Волкова шустро, пока парень не успел ее остановить, выскользнула из палаты. Через несколько секунд из коридора раздался Ленкин голос и мужской гомон. Сашка облегченно вздохнул. Отказали мужики настырной девчонке! Не тут то было! В палату гордо прошествовала его одноклассница, держащая в руках гитару, а следом к дверям потянулся народ из курилки и медперсонал. Среди людей в белых халатах Сашка с удивлением заметил Веронику Павловну. Кого-кого, а ее он никак не ожидал увидеть посреди творящегося безобразия и вопиющего нарушения заведенного в госпитале порядка. Но, наверное, действительно сегодня был особенный день. Вот только особенный он для всех, но не для него. Настроение и так ни к черту, а при виде такого количества заинтересованных зрителей упало еще ниже. Он хотел просто посидеть, поговорить с Зинкой, извинится, что не сумел уберечь ее от ранения. Может быть, если получиться, поболтать, как он это делали на Ленинградском фронте. А его втянули в какую-то авантюру с продолжением концерта. Но и отказаться, будет выглядеть, как какое-то пижонство и ломание.

Сашка взял гитару и провел по струнам. Странный звук. Вот засада — семиструнка! Немного подумав, он крикнул в сторону курильщиков:

— Мужики, спички есть у кого?

Среди зрителей возникла суета и мужик в возрасте и с точно так же перебинтованным поперек носа лицом, как и у него, крикнул:

— Держи, малец, — и кинул Сашке коробок спичек. Парень вытащил пару спичинок и вернул коробок обратно хозяину. Теперь ослабить седьмую струну и спичкой подоткнуть ее за гриф. Осталось перестроить инструмент под шестиструнку. Ну вот. Кажется, готово. Сашка взял пару аккордов и пробежал пальцами по грифу, вспоминая не так часто используемые навыки. Нормально. Непривычно, что струны расположены близко друг к другу, но играть можно. Теперь бы еще придумать, что спеть, чтобы не засветить своим иновременным происхождением. Ну и под настроение людям. А хотя… Не то у него сегодня состояние, чтобы подстраиваться под всеобщий праздник. Ему вспомнился аэродром, дети на носилках в кабине вертолета, стартующие, подняв за собой клубы снежной пыли истребители. А потом Серегин страшный крик в эфире. И он запел.

Когда вы песни на земле поёте,

Тихонечко вам небо подпоёт.

Погибшие за Родину в полёте

Мы вечно продолжаем наш полёт.

От кого-то из зрителей в коридоре послышалось:

— Давай повеселей что-нибудь!

Но на оратора тут же зашикали и он замолчал. А Сашка, закрыв глаза, погрузился в песню. Он слышал ее еще тогда, когда его мир был жив. Потом ее иногда пели ребята-вертолетчики. Саша знал, что песня посвящена девушкам летчицам этой войны, но какая теперь разница. Она подходит им всем, кто поднимался в военное небо и тем, кто из него не вернулся. Повезло бы чуть меньше им, и все! Можно было бы спеть эти слова про них. Только не кому было бы. Вряд ли товарищу Сталину есть дело до песен того погибшего мира, у него других забот сейчас полно. Так пусть ее услышат хотя бы здесь и сейчас. Главное, чтобы у Иосифа Виссарионовича не возникло вопросов к его очередному самоуправству.

Мы вовсе не тени безмолвные.

Мы ветер и крик журавлей.

Погибшие в небе за Родину

Становятся небом над ней.

Мы дышим, согревая птичьи гнёзда,

Баюкаем детей в полночный час.

Вам кажется, что с неба смотрят звёзды,

А это мы с небес глядим на вас.

Мы стали небом, стали облаками

И, видя сверху наш двадцатый век,

К вам тихо прикасаемся руками,

И думаете вы, что это снег.

В коридоре стояла мертвая тишина, не слышно было даже шороха одежды и стука костылей. Казалось сейчас здесь застыло само время. Люди слушали такую непривычную для них песню, грустную, пробирающую до слез, до самого нутра. И в то же время жизнеутверждающую, дающую веру в победу и надежду на лучшее мирное время.

Мы дышим, согревая птичьи гнёзда,

Баюкаем детей в полночный час.

Вам кажется, что с неба смотрят звёзды,

А это мы с небес глядим на вас[ii].

Смолк последний аккорд, а тишина так и не была никем нарушена. Вдруг от кого-то из женщин медиков раздался вздох-всхлип, и люди загомонили, обсуждая услышанное. Сашка открыл глаза и посмотрел на Зину. Ведь пел он по большому счету только для нее. Это был их миг, их переживания, а остальные при этом только присутствовали непрошенными зрителями. По щекам Зинаиды катились слезы, которые она, казалось, не замечает. Заметив, что Сашка посмотрел на нее, девушка тихо, одними губами прошептала:

— Спасибо.

Сашка лишь слегка кивнул и обернулся на возглас мужчины, кинувшего ему недавно спички:

— Да, парень, разворошил! Это тебе не в парке Чаир!

По слушателям прокатился одобрительный гул и выкрики:

— Давай еще что-нибудь, только повеселее!

— Повеселее на танцах слушать будешь! Играй, парень, что на душе лежит!

Гомон прекратила Вероника Павловна:

— А ну тихо! — голос у старшей медсестры был самый настоящий генеральский, — будете кричать, разгоню по палатам всех! И вообще отстаньте от парня! Не видите что-ли, что о своем пел. Не до ваших хотелок ему! И вдруг женский сердобольный голос откуда-то из кучи санитарок сочувственно произнес:

— Бедненький! Такой молоденький и уже изранетый весь!

Вероника Павловна обернулась, выискивая взглядом добрую, но глупую женщину, не понимающую что можно, а что нельзя говорить раненым. А Сашку как будто резануло этим сочувствием по самому сердцу. А потом накатила злость. Злость на все что с ним произошло с того самого проклятого дня четыре с половиной года назад и по сегодняшний день. За уничтоженный мир, за потерянных там и здесь друзей и знакомых. За то, что с войны он опять попал на войну. И за то, что его кто-то жалеет, тоже разбирала злость. Он сжал зубы, так что побели скулы и ожег всех взглядом так, что находящиеся рядом с ним Лена с Настей побледнели и отпрянули. Заметив это, Сашка нескольковздохнув загнал свою ярость поглубже и с силой ударил по струнам:

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого не жалеем.

Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.

На живых порыжели от крови и глины шинели,

на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.

Расцвели и опали… Проходит военная осень.

Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.

Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,

нам досталась на долю нелегкая участь солдат.

У погодков моих ни стихов, ни любви, ни покоя —

только сила и зависть. А когда мы вернемся с войны,

все долюбим сполна и напишем, ровесник, такое,

что отцами-солдатами будут гордится сыны.

Ну, а кто не вернется? Кому долюбить не придется?

Ну, а тот кто в июне первою пулей сражен?

Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется, —

у погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жен.

Кто вернется — долюбит? Нет! Сердца на это не хватит,

и не надо погибшим, чтоб живые любили за них.

Нет мужчины в семье — нет детей, нет хозяина в хате.

Разве горю такому помогут рыданья живых?

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого не жалеем.

Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,

Тот поймет эту правду, — она к нам в окопы и щели

приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.

Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают

эту взятую с боем суровую правду солдат.

И твои костыли, и смертельная рана сквозная,

и могилы над Бугом, где тысячи юных лежат.

Он пел, яростно выплевывая слова и глядя перед собой ненавидящим взглядом, от которого у присутствующих здесь, побывавших не в одном бою, повидавших воинов по спине пробегали холодные мурашки.

Это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,

подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.

…Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого не жалеем,

Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.

А когда мы вернемся, — а мы возвратимся с победой,

все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы, —

пусть нами пива наварят и мяса нажарят к обеду,

чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы.

Мы поклонимся в ноги родным исстрадавшимся людям,

матерей расцелуем и подруг, что дождались, любя.

Вот когда мы вернемся и победу штыками добудем —

все долюбим, ровесник, и работу найдем для себя[iii].

Сашка резко встал и с силой воткнул Ленке в руки гитару:

— Все! Концерт окончен! — потом, повернувшись к Зинаиде спокойней добавил: — Я зайду завтра, лечись, поправляйся. Мы же экипаж! — и пошел на выход из палаты. А люди перед ним расступались. Но он этого не замечал. Ему сейчас просто нужно было побыть одному. Слишком многое неожиданно всколыхнули в нем эти песни. Слишком многое, что он тщательно прятал, вырвалось наружу. Настя с Леной бросились, было, за ним. Но были пойманы Вероникой Павловной, остановившей их:

— Куда?! Не лезьте! Одному ему надо побыть!

Сашка, как через туман дошел до палаты. Закрыв дверь встал, как вкопанный, а потом рухнул лицом в подушку, не замечая прострелившие болью раны. И взахлеб зарыдал, прикусив зубами пахнущую какой-то дезинфицирующей гадостью наволочку.

[i] У Берии действительно был наградной Браунинг, но вот только модель не знаю. Не нашел. Да и не искал особо, если честно.

[ii] Е.Крылатов — Е.Евтушенко, из к/ф "В небе ночные ведьмы"

[iii] Стихи поэта-фронтовика, киевлянина Семена Гудзенко. Написаны в 1945 году. Песня появилась гораздо позже.

XVIII

Сталин в раздумьях вышагивал по кабинету, попыхивая трубкой. Как только табак прогорал, он подходил к столу, не садясь, потрошил папиросы, набивал табак и продолжал свои метания от стены к стене. Сегодня у него состоялось очень непростое совещание. После успешного контрнаступления под Москвой в армии появились шапкозакидательские настроения. В той истории он сам поддался этой победной эйфории, что привело к кровавым трагедиям 1942 года. Сейчас же, владея послезнанием, он не мог допустить ни Ржева, ни Харькова, ни Крыма. Но никто, кроме него самого, в Ставке не обладал всей полнотой информации. Иосиф Виссарионович так и не решил, кому еще можно доверить самую главную тайну страны. И теперь расплачивался за свою недоверчивость. Да, сегодня он своим авторитетом продавил решение о более серьезной подготовке к крупным наступательным операциям, но непонимание со стороны военного и политического руководства осталось, и с этим надо было что-то делать. Даже умнейший Борис Михайлович выразил недоумение чрезмерной, по его мнению, осторожностью Верховного Главнокомандующего. А вот Жуков с Ворошиловым, забыв о своих распрях, высказались гораздо жестче, чуть ли не обвинив его в трусости и пораженчестве. Нет, таких слов не прозвучало, но невысказанные претензии буквально повисли в воздухе. Да! Состав Ставки надо менять! Два кандидата уже есть — Василевский и Рокоссовский, но этого мало! Как же не хватает по- настоящему преданных, а главное умных людей!

Резко и пронзительно зазвонил телефон, вырывая Иосифа Виссарионовича из тяжелых раздумий.

— Товарищ Сталин, к Вам на прием срочно просится товарищ Мехлис, говорит дело очень важное.

— Раз важное, пусть заходит.

Вот еще один человек, которого надо посвящать в тайну, но и контролировать придется жестко и бескомпромиссно. Этот не предаст. Не предал тогда и сейчас не предаст, но дров наломать может. И ведь не дурак. Но не способен Лев на созидание, натура не та. Интересно, что у него там случилось? Чтобы Мехлис рвался на прием, без предварительной записи, это что-то выходящее за рамки. Начальник ГлавПУРа стремительно ворвался в кабинет:

— Товарищ Сталин, я настаиваю на рассмотрении персонального дела коммуниста Берии на бюро! Товарищ Берия возомнил себя каким-то царьком, плюющим на интересы партии! — глаза Мехлиса горели фанатичным огоньком.

— Так, Лев, успокойся и объясни в чем дело? Товарища Берию на бюро мы обсудить всегда успеем, но хотелось бы знать, что именно будем обсуждать.

— Тридцатого декабря, ко мне поступила записка от старшего батальонного комиссара Постышева, проходящего лечение после ранения полученного под Можайском. В своей записке товарищ Постышев сообщает, что в госпитале услышал песни в исполнении находящегося там же на излечении ранбольного. Песни отличные, правильные и нужные сейчас нашей армии и народу, как воздух! К сожалению, записать слова товарищ Постышев не успел, а ранбольной категорически отказался их ему продиктовать. Когда же товарищ старший батальонный комиссар попытался надавить на комсомольскую сознательность парня, появились люди Берии и запретили товарищу Постышеву дальнейший разговор с неизвестным ранбольным, узнать личность певца люди из НКВД так же не позволили. Я лично связался с товарищем Берией для решения этого вопроса, но коммунист Берия наплевательский отнесся к требованию Политуправления Красной Армии. Я считаю недопустимым такой подход и настоятельно требую рассмотрения поведения коммуниста Берии на бюро! Товарищ Сталин, Вы же понимаете, насколько важен сейчас моральный дух армии! А тут идет прямой саботаж со стороны Наркомата Внутренних дел! Я лично знаю товарища Постышева. Это настоящий, преданный делу партии большевик. Не стал бы он меня отрывать от дел по пустякам!

Сталин задумался. Так охранять в госпитале Берия мог только одного человека.

— Хорошо, Лев. Успокойся. Я сейчас сам позвоню товарищу Берии. Есть мнение, что правильно он поступил. Видя, как вскинулся Мехлис, готовый отстаивать свою точку зрения, Иосиф Виссарионович успокаивающе махнул рукой: — Но и твой вопрос считаю обоснованным и требующим самого пристального внимания. Это дело я упустил, — Сталин поднял трубку и попросил соединить его с Лаврентием Павловичем. Пока ожидали связи с Лаврентием Павловичем, Мехлис попытался высказать что-то еще, но был остановлен жестом руки Сталина. Иосиф Виссарионович погрузился в раздумья. Вот и политуправление добралось до Стаина. Да, определенно надо создавать круг посвящённых, дальше скрывать информацию нельзя. Иначе недопонимание будет нарастать, как снежный ком и приведет к катастрофическим последствиям. Почему бы тогда не начать с Льва? Только придерживать его, чтобы дров не наломал. Заодно и от командования его отодвинуть. И вообще с этим двоевластием надо решать вопрос ребром! Да и погоны можно ввести. Но для этого нужна еще одна крупная победа на фронте. Тогда болтуны и демагоги не посмеют открыть рот. Как же много надо всего сделать и не ошибиться! Вот пусть Лев этим и займется, как раз работа для ГлавПУРа и обоснование про преемственность воинских традиций. А чтобы понял необходимость таких решений, надо дать ему всю информацию. Значит надо его отправлять на Ковчег! Заодно и ученые присмиреют. А здесь и заместители справятся. Только категорически запретить ему вмешиваться в управление базой! А то он и там что-нибудь развалит. Пусть занимается вопросами партии, пропаганды и агитации. Еще бы в помощь ему найти кого-нибудь из творческих людей, понимающих в искусстве. Но среди этой братии верных не найти, переметнуться при первом же удобном случае!

Звонок Берии прервал размышления.

— Лаврентий, у меня сейчас находится товарищ Мехлис. Жалуется на тебя. Лев Захарович не слышал, что ответил нарком, но судя по улыбке, ответ Сталину понравился. — Как он там? О ком идет речь, тоже было не понятно, и это раздражало Мехлиса. Но преданность и безоговорочное доверие к товарищу Сталину не давали ему вспылить. — Значит так, Лаврентий, — в голосе Иосифа Виссарионовича появилась жесткость, — сейчас заезжаешь за Александром и вместе приезжаете ко мне. Я думаю назрела необходимость подключить и других товарищей к нашим общим делам. Давай, жду! Сталин положил трубку и, несколько минут задумчиво поглядев не нее, снова поднял: — Соедините меня с товарищем Василевским…

После того вечера, когда он после своего неожиданного выступления в палате у Зины сорвался в непонятную для него истерику, что-то в Сашке изменилось. Он стал молчалив и задумчив, старался больше времени проводить один, бродя по коридорам госпиталя. Даже наступление нового 1942 года прошло как-то мимо него. Единственное, он зашел, поздравил Зинаиду, посидев с ней пока она не уснула, девушка была еще очень слаба. Да еще один раз заходили Ида с Исой, сообщив, что их отправляют в расположение курсов в Люберцах, куда их перебазировали из Кубинки и теперь они не знают, когда в следующий раз смогут навестить парня.

Одноклассницы продолжали навещать Сашку, пытаясь растормошить его, приставали с вопросами о песнях и о службе, но парень отмалчивался, лишь односложно отвечая на прямо заданные вопросы. Или не отвечая вовсе, когда не хотел или не мог ответить. Девушки на такое отношение обижались, но Сашке было все равно. Навалившаяся апатия не отпускала. Особенно кипятилась Ленка:

— Ты, Стаин, смотрю, загордился. Думаешь, если ты герой и песни сочиняешь, то можешь нос задирать?! Мы тут кружимся вокруг него, стараемся помочь, а он ведет себя, как сноб какой-то! — глаза Волковой горели гневом. Сашка, не понимая сути брошенных обвинений, удивленно посмотрел на нее и молча уставился в стену. Все эти Ленкины постоянные претензии и подначки осточертели ему хуже горькой редьки! — Что молчишь?! Нечего сказать?! — одноклассница никак не успокаивалась. Сашка вновь равнодушно посмотрел на Лену и пожал плечами:

— Не кружись… — ему и, правда, было все равно. Сейчас он даже не понимал, как раньше мог переживать из-за отношения к нему этой вздорной девчонки, да и одноклассников в целом? Побесится и перестанет, а не перестанет так и черт с ней. Парень твердо решил, что будет проситься у Сталина на фронт. Ну, нет у него ни желания, ни сил, ни возможностей разбираться в этих детских обидах и взаимоотношениях. Он боевой летчик! Теперь-то это по-настоящему так! И место его на фронте! А не среди ребятишек, считающих, что война это что-то героическое и возвышенное! И пусть они так считают дальше. Начни он их разубеждать, просто не поймут и опять посыплются обвинения от Волковой, опять будут сочувственно-осуждающие взгляды от Насти. Зачем? Всему свое время. Войны, к сожалению, и на них хватит. Не этой, так следующей. Как же он был глуп и наивен, прося Сталина предотвратить ядерную катастрофу. Это невозможно! Человечество само стремится к самоуничтожению и одному человеку, пусть даже такому как Иосиф Виссарионович, изменить это просто невозможно.

А значит остается просто жить. И умереть, выполняя свой долг. Почему-то Сашка решил, что эту войну он точно не переживет. Не убьют немцы, так уничтожат свои. Слишком он чужой здесь, слишком неправильный, несознательный, как тут выражаются. Сашка понял это после разговора со старшим батальонным комиссаром Постышевым. Тем самым мужчиной, что дал ему спички во время импровизированного концерта. Комиссар на следующий день пристал к парню с требованием записать слова песен, а еще лучше исполнить их перед какими-то артистами, чтобы такие замечательные и нужные сейчас песни услышала вся страна. На что получил категорический отказ от Сашки. Парень и так уже пожалел, что раскрылся с незнакомыми здесь песнями перед посторонними людьми и теперь ждал, когда за ним придут люди Берии или вызовут к Иосифу Виссарионовичу для головомойки, а то и чего похуже. Постышев начал настаивать, но тут откуда-то появился неизвестный Александру мужчина. Он вывел настырного политработника в коридор и о чем-то поговорил с ним, после чего тот успокоился и приставать к парню перестал. Но Сашка чувствовал, что история с его импровизированным концертом е закончилась и еще будет иметь последствия для него. И вряд-ли хорошие.

Ленка, видя равнодушие парня к своим словам, взвилась:

— Ну и сиди тут один тогда! А мы пойдем! — она резко встала и направилась на выход, уже в дверях Волкова остановилась, обернувшись — Настя, ты идешь?

Анастасия виновато посмотрела на Сашку:

— Я пойду? — девушке было стыдно за поведение подруги, но и оставаться сейчас здесь, с равнодушным, ушедшим в себя парнем не хотелось. Сашка пожал плечами:

— Иди… И что она спрашивает? Все равно ведь уйдет! Ну и ладно, не особо и надо! Пусть идут, а то опять доставать будут с песнями и войной! Упертые! Особенно Волкова! Надо же, Владимир Викторович, вроде, нормальный мужик, настоящий боевой офицер, а дочка как репей на заднице! От сравнения Ленки с репьем Сашка улыбнулся, что было расценено девушками, как очередное проявление высокомерия. Настя, надув губки, тоже встала и, гордо вскинув симпатичную головку, вышла вслед за подругой.

Оставшись один, Сашка облегченно вздохнул. Ему нравилась Настя, да и Ленка, если честно, и Нина тоже. Но порой девушки были чересчур навязчивы. И это раздражало. А в последнее время Лена с Настей вообще стали вести себя как-то странно, как будто соревнуясь в чем-то, вплоть до откровенной вражды, оставаясь при этом хорошими подругами. Как так у них получается, Сашка не понимал. Да и не заморачивался особо, просто отметив для себя их непонятное поведение. Мало ли что произошло между девчонками в школе, может, поссорились или еще что-нибудь. Еще и обиделись не понятно на что. Сами же подписки давали, не понимают что ли, что не обо всем можно рассказывать. Да и вообще…

Открылась дверь и на пороге, поблескивая пенсне, возник Берия с давешним капитаном-пограничником, державшим в руках какой-то сверток. Сердце у парня ёкнуло. Судя по всему, пришла пора расплачиваться за свою самодеятельность. Что и подтвердил Лаврентий Павлович:

— Ну, привет, артист! — смешинка, проскочившая в глазах наркома, давала надежду, что дела у Сашки не так уж и плохи. А потом вряд ли арестовывать его приехал бы сам Берия, для этого есть совсем другие люди.

— Здравствуйте, товарищ Народный комиссар внутренних дел! — Сашка соскочил с кровати и вытянулся по стойке смирно. А потом, поняв, как смешно и нелепо он выглядит с забинтованным носом и в пижаме, демонстрируя строевую выправку, смутился и расслабился.

— Правильно, — весело подначил его Берия, — по Уставу в лечебных учреждениях команда «встать, смирно» не подается, так что не тянись. Берия всмотрелся в Сашкино лицо, с которого буквально вчера сняли повязки. — Вижу, на поправку идешь, да и следов на лице почти нет. На счет следов Лаврентий Павлович конечно приукрасил. Были следы, еще как были, не такие, как боялся Сашка, но некрасивые пятна стянутой кожи с левой стороны и на носу остались и пройдут они, по всей видимости, не скоро. Лаврентий Павлович взял у своего ординарца пакет и бросил его парню на кровать. — Давай, одевайся и приводи себя в порядок, нас товарищ Сталин ждет.

В приемной Сталина не изменилось ничего. Как будто он отсюда не уходил месяц назад. Поздоровавшись с Поскребышевым, Берия оставил Сашку ждать, а сам зашел в кабинет к Верховному. Ждать пришлось долго, около часа. Сашка даже успел задремать, не обращая внимания на звонки телефона, то и дело раздающиеся в приемной. Разбудил его окрик Александра Николаевича:

— Товарищ лейтенант государственной безопасности! Александр! Сашка вынырнул из дремы. Поскребышев кивнул ему на дверь. — Проходи, ждут…

Парень встал, привычным движением расправил гимнастерку, пробежал пальцами по верхним пуговицам и наградам, и, пригладив рукой волосы, глубоко вздохнул, шагнув в знакомый кабинет.

— Товарищ Верховный Главнокомандующий, лейтенант государственной безопасности Стаин по Вашему приказу прибыл!

В кабинете кроме Сталина и Берии сидели еще генерал-лейтенант Василевский, известный Сашке по прошлому посещению Кремля и незнакомый комиссар первого ранга сурового вида с аскетичным лицом и пронзительным взглядом.

— Во! Видали, товарищи, какие героические потомки у нас выросли! — Сталин пыхнул трубкой, весело глядя на Сашку. С души у парня упал тяжеленный камень, не дававший ему покоя с тех самых пор, как он очнулся в госпитале. — Проходи, Александр, присаживайся. Разговор у нас долгий будет. Сашка подошел к столу и, отодвинув стул, стоящий рядом с Берией, уселся на самый краешек, напряженно выпрямив спину. — Садись нормально, что ты, как девица. С немцами не церемонился, а тут оробел, — в голосе Сталина послышались мягкие нотки, как у доброго дедушки. Ага, знаем мы таких дедушек! Тем не менее, парень устроился поудобней, откинувшись на спинку стула. — Как самочувствие? Долго еще лечиться собираешься?

— Нормально, товарищ Верховный главнокомандующий, повязки сняли, надеюсь скоро смогу приступить к выполнению своих обязанностей, — не знаешь, что говорить, смотри Устав. А здесь и сейчас, в присутствии этих людей, Сашка, растерявшись, именно не знал, что сказать. Сталин, видимо ожидая другого ответа, поморщился:

— Давай без званий. Сейчас перед тобой просто старшие товарищи. Александра Михайловича ты уже знаешь, — Сталин кивнул в сторону Василевского, — а это, — еще один кивок на комиссара первого ранга, — Лев Захарович Мехлис, Начальник Главного политуправления армии. Слышал о нем там у себя в будущем?

Получается, здесь собрались те, кого Иосиф Виссарионович решил посвятить в тайну базы. Отлично! Значит, нагоняя не будет. Повеселев, Сашка, кивнув Льву Захаровичу, пожал плечами:

— Нет, товарищ Сталин, не слышал. Я там про Великую Отечественную не успел в школе пройти. А потом Вы сами знаете.

Сталин покивал головой, а Сашка, с интересом глянул на Мехлиса, который в свою очередь с не меньшим интересом рассматривал парня. Главное политуправление. Значит товарищ комиссар первого ранга начальник над всеми комиссарами армии. Сердитый он какой-то, страшный. Лев Захарович рассмотрев Сашку, повернулся к Сталину:

— Товарищ Сталин, разрешите задать вопрос Александру?

— Задавайте. Именно для этого мы здесь сегодня и собрались.

Мехлис впился своими выпуклыми глазами в Сашку:

— Александр, а за что Вы получили свои награды?

Парень вопросительно посмотрел на Сталина и, получив разрешающий кивок, стал отвечать:

— Орден Красного знамени, за сбитые ночью бомбардировщики…

Брови Льва Захаровича удивленно взметнулись вверх:

— И сколько Вы их сбили?

— Три.

— За один бой?

Сашка пожал плечами, он до сих пор считал, что орден ему дали не заслуженно:

— Да там боя не было, товарищ комиссар первого ранга…

— Лев Захарович! Парень вопросительно посмотрел на собеседника, — Зовите меня Лев Захарович. Товарищ Сталин сказал же, что общаемся без званий.

— Хорошо, Лев Захарович. Там боя не было. Мы подлетели и расстреляли их из темноты, они нас и не видели.

— Мы? С Вами еще кто-то был?

— Младший лейтенант Никифоров… — и Сашка сам того не замечая, стал рассказывать историю своего попадания в это время. Слушали его внимательно, задавая иногда наводящие вопросы или ненавязчиво подводя к интересующим собеседников темам. Он не заметил, как на столе появился чай с печеньем, как переглядывались между собой взрослые. Он просто в очередной раз проживал, свою короткую, но такую непростую жизнь. Когда рассказ дошел до того самого боя, когда их сбили Сашка, оправдываясь посмотрел на Сталина:

— Я не знаю, откуда они выскочили, товарищ Сталин. Не было их на радарах. Я вообще в бой вступать не планировал. У меня полный вертолет детей был.

Иосиф Виссарионович пристально посмотрел на Александра. Похоже, парень действительно переживает, что нарушил приказ. Наверное, можно и успокоить, ему и так досталось. Лаврентий с Волковым вон докладывали, что сорваться может мальчишка. Да и не мудрено. Досталось ему. И достанется еще. И ничего с этим не сделаешь, Александр сейчас нужен.

— То, что ты нарушил приказ, конечно, плохо! Очень плохо! Сашка виновато опустил голову. — Но учитывая результаты вашей с товарищем Берия авантюры, наказывать тебя я не буду. Но и наград не жди, тем более у тебя их и так хватает, — усмехнулся Сталин. Сашка радостно закивал, а потом, вспомнив о Иде с Зиной, решил не упускать момент:

— Товарищ Сталин. Я понимаю — виноват. Но девчонки мои. Они же могли отказаться, а полетели! И о Вашем запрете ничего не знали! Их тоже награждать нельзя?

— Какие девчонки? Яснее выражайся!

— Экипаж! Курсантки. Воскобйникова и Весельская. Зина, — Сашка запнулся, поправившись, — курсант Воскобойникова следила за радарами и осуществляла захват целей, когда мы сбили прорвавшиеся через заслон истребители, — Сашка не стал уточнять, что наведением ракет занимался он сам, — а курсант Весельская обеспечивала безопасность детей, пресекаю панику в салоне.

Сталин усмехнулся.

— Это похвально, что ты беспокоишься о своих людях. Правильно. Но скажите мне, товарищ лейтенант государственной безопасности, — Иосиф Виссарионович перешел на официальный тон, — кто является командиром указанных курсантов?

— Я, товарищ Верховный главнокомандующий, — недоуменно ответил Сашка.

— А кто должен писать представление на своих подчиненных? Или товарищ Сталин должен догадаться, что товарищи курсанты Весельская и Воскобойникова достойный награды?

— Виноват, товарищ Верховный главнокомандующий, — вскочил со стула Сашка, — сегодня же представления будут написаны. Только… — парень замялся, — кому их передать, товарищ майор госбезопасности, наверное, уже на базе, а в расположение курсов я не знаю когда попаду? Действительно, неразбериха получается. Девушки являются курсантами и представление на них должно идти через майора Максимова, но в то же время, задачи они выполняли по линии госбезопасости. И как тут быть?

— Не вскакивай, садись, давай. Берия, Мехлис и Василевский весело поглядывали на смутившегося из-за справедливого разноса Сашку. А Сталин, на мгновенье задумавшись, ткнул трубкой в сторону Лаврентия Павловича:

— А вот товарищу Берия и отдашь. Его операция, ему и награждать.

— Хорошо, товарищ Сталин, — напряжение немножко отпустило. Все-таки тяжело разговаривать с Иосифом Виссарионовичем. Не понятно, когда он товарищ Сталин — все понимающий старший товарищ, а когда Верховный главнокомандующий.

— Ну что, товарищи, есть у вас еще вопросы к Александру? — Сталин обвел взглядом присутствующих. Василевский пожал плечами, его сейчас интересовал не столько этот паренек, сколько карты и архивы базы, касающиеся этой войны. А ведь есть еще Уставы, оперативные и тактические наработки, опыт этой и последующих войн. Работы теперь предстоит не мало. Но работы нужной и интересной, за которую уже не терпелось взяться. Зато Мехлис, кивнул головой, спросил:

— Скажите, Александр, а как Вы относитесь к нашей партии большевиков?

Да уж! Вот это вопрос! И как на него отвечать. Сашка, в поисках подсказки, глянул на Сталина. Тот, улыбнувшись, кивнул:

— Говори, как есть.

Александр прямо посмотрел в глаза Мехлису:

— Никак, Лев Захарович. Я просто ничего не знаю ни про партию, ни про большевиков. У нас там, честно сказать, коммунистов очень ругали. Но за что и почему я не знаю. Мне не интересно было.

— А здесь? — во взгляде Мехлиса не было злости, только заинтересованность, — Здесь Вам ничего о нашей партии не рассказывали?

Сашка кивнул:

— Рассказывали. И Никифоров и Харуев. Иса, вообще, сказал, что мне надо думать о комсомоле. Только я ничего не понял. А разобраться пока некогда было.

— Это Вы зря, Александр, — Лев Захарович осуждающе покачал головой, — такие вещи надо знать! Ничего. Я сам этим займусь! У Сашки по спине пробежали мурашки. Кажется, он попал. Но деваться некуда, придется теперь еще изучать политические вопросы. Эх, и где же на все время найти! Сталин, после слов Мехлиса, смотрел на Сашку с улыбкой, а вот во взглядах Василевского и Берии, проскользнуло сочувствие. А Лев Захарович не унимался: — Странно только, что в нашей школе этому совсем не уделили внимания. Одноклассники-то должны были рассказать и объяснить. И учителя куда смотрят?! Или у вас в классе нет комсомольцев?

— Есть, — Сашка потупился, — только у меня с одноклассниками не очень, — а потом, как будто ныряя головой в ледяную воду, выпалил:

— Товарищ Сталин, заберите меня из школы?! На фронт! Я же летчик! А тут минералы какие-то, Гоголь, Герцен, Конституция! Ленка…, - Сашка осекся. Ленка Волкова хоть и заноза, но жаловаться на нее Сталину, это не правильно, похоже он и так сказал сегодня лишнего.

Иосиф Виссарионович удивленно посмотрел на парня, потом на остальных присутствующих, ловя их такие же недоуменные взгляды. А потом четверо серьезных, взрослых людей, наделенных огромной властью и ответственностью на одной шестой части планеты, грохнули оглушительным хохотом. Сашка сидел красный от стыда, а Сталин, Берия, Василевский и Мехлис смеялись не в силах остановиться. Перед ними сидел шестнадцатилетний Герой Советского Союза, кавалер Ордена Красного знамени, потерявший в войне свой мир, побывавший уже здесь в боях, имеющий за спиной кучу уничтоженных врагов, раненый и кое-как вытащенный медиками с того света и жалобным голосом жалующийся на школу и какую-то Ленку самому Сталину. Отсмеявшись, Иосиф Виссарионович вытер выступившие от смеха слезы и, стараясь говорить серьезно, спросил:

— Саша, скажи, а чем ты собираешься заниматься после войны? Парень, уставившись в пол, молча пожал плечами. «Мальчишка, какой же он еще мальчишка!» — подумалось Сталину. — Вот товарищ Миль очень хвалил тебя. Сказал, что тебе нужно учиться, что из тебя может вырасти отличный авиаконструктор. С Ленинградского фронта на тебя пришла характеристика. Тоже хвалят, говорят летчик отличный, знающий. Иосиф Виссарионович говорил вкрадчиво, как с маленьким ребенком. — Война закончится, захочешь ты поступить в институт или в военное училище и как ты это сделаешь без аттестата. Да и просто, как ты будешь жить мирной жизнью, не имея представления о стране, в которой живешь, о людях вокруг тебя? Парень шмыгнул носом, не зная, что ответить и сгорая от стыда. — Ладно, я подумаю над твоей просьбой. А сейчас иди, подожди в приемной. Мы тут еще посовещаемся еще, и тебя отвезут в госпиталь.

Сашка встал и, стесняясь поднять взгляд, поплелся из кабинета. Закрывая за собой дверь, он опять услышал дружный хохот и поймал на себе удивленный взгляд Поскребышева, недоумевающего, что могло так рассмешить людей, находящихся сейчас у Хозяина.

XIX

Комиссию пришлось проходить не в своем госпитале, а в госпитале ВВС, куда его и привез в сопровождении сержанта госбезопасности Сашкин старый знакомый Михалыч. Сержант передал документы и самого Сашку местному особисту и быстренько испарился, сообщив только, что машина будет ожидать товарища лейтенанта, чтобы отвезти обратно, столько, сколько нужно. Местный лейтенант госбезопасности, представившийся Виктором, сопроводил парня до кабинета ВВК и скрылся за дверью с его бумагами. А Сашка, поежившись под внимательными взглядами летчиков, спрятался за обгоревшим капитаном.

Возле кабинета, в котором разместилась военно-врачебная комиссия ВВС РККА, с утра царила суета. Кто-то нервно вышагивал по коридору, ожидая своей очереди, кто-то наоборот отирал спиной стены, а кто-то был излишне разговорчив, сыпля несмешными шутками или рассказывая не очень правдоподобные истории. Здесь все друг друга знали, все друг другу примелькались за время лечения. И когда к ним в сопровождении госпитального особиста присоединился незнакомый молодой паренек с рябым лицом, знаками различия лейтенанта ВВС, совершенно не соответствующими возрасту, и что еще удивительнее с Орденами Ленина и Красного знамени на груди, над которыми поблескивала Звезда Героя, все тут же обратили внимание на него. Кто-то из очередников даже удивленно присвистнул. Мгновение и тишина, повисшая в коридоре с появлением Сашки, опять заполнилась гомоном. Ну, появился новый человек и появился, мало ли откуда он? А то, что награжден- так война сейчас. Правда, с такими наградами!.. Так что волей неволей окружающие приглядывались к пареньку, ну а Сашка исподволь разглядывал народ в очереди.

Летчики, как летчики. Самые обычные, точно такие же, как и в 154-ом истребительном. И разговоры у них в основном об авиации, о самолетах и воздушных боях, где они, конечно же, всех побеждали и если бы не нелепая случайность, то в госпитале никогда бы не оказались. По крайней мере, так можно было подумать по рассказу юного младшего лейтенанта, который отчаянно жестикулируя, излагал таким же молодым младлеям свою версию попадания в госпиталь. Сашка особо к разговору не прислушивался, мысли больше крутились вокруг комиссии и допуска к полетам. Чувствовал он себя отлично, полностью здоровым! Но мало ли что могут придумать врачи, чтобы не пустить его летать? Да и не исключено, что где-нибудь в документах стоит пометочка, поставленная по приказу товарища Сталина, чтобы придержать попаданца на земле, во избежание опасностей.

— Балабол… — раздалось тихое бурчание со стороны капитана.

— Что, простите? — Сашка вынырнул из размышлений. Капитан смотрел на парня тяжелым взглядом. Вся правая сторона его лица была изуродована багровым ожогом, уходящим по шее под гимнастерку. Безволосая голова также была вся покрыта рубцами. Один глаз слезился. Смотреть на летчика было бы неприятно, если бы Сашка и сам совсем недавно не ходил примерно с таким же лицом. Только ему повезло больше, шрамов не осталось. А вот капитану не повезло.

— Клоун, — капитан мотнул головой на младлея и поморщился, — все врет!

— Почему Вы так думаете? — Сашке был рад отвлечься от пустых тревожных мыслей.

— Потому, — капитан явно был не в духе, — ты же опытный, — он покосился на награды парня, — сам понимаешь, так не бывает.

— Да я не прислушивался, — пожал плечами Сашка. Даже если парень и приукрасил что-то, какая разница. Каких только неправдоподобных историй он не наслушался во время своей краткой командировки на фронт. Особенно, когда летчики начинали распускать перья перед Зиной с Идой. Капитан замолчал и насупился, как воробей. Но видимо любопытство, все-таки взяло свое:

— За что Звезду получил?

Сашка махнул рукой:

— Да так. Повезло просто, — он не знал, что еще сказать. Подписку никто не снимал.

— А Знамя тоже повезло? — криво усмехнулся капитан.

— А Знамя вообще случайно получилось.

— Ну-ну, — протянул капитан, — случайно… Тут открылась дверь кабинета и симпатичная медсестра выкрикнула:

— Коротков!

Капитан как-то со всхлипом вздохнул и отлип от стены.

— Извини, брат. Меня зовут.

Не было его минут двадцать. Вдруг дверь резко распахнулась, и появился возбужденный капитан:

— Окопались тут, крысы! Да я товарищу Калинину писать буду! Меня, боевого летчика, списывать!!! А воевать кто будет?! Эти что ли?! — и он махнув рукой в сторону группки младлеев, с силой хлопнул дверью. Постоял задумчиво, раскачиваясь с пятки на носок, развернулся и опять открыл дверь в кабинет: — Извините, погорячился! Проходя мимо Сашки, капитан остановился: — Видишь, что! Списали! Подчистую комиссовали! Ладно, бывай лейтенант, — и капитан, прихрамывая, побрел по коридору. А в это время давешняя медсестричка уже кричала:

— Стаин!

Сашка выпрямил спину и на негнущихся ногах зашел в кабинет, где с удивлением увидел Царькова:

— Аристарх Федорович?!

Профессор улыбнулся:

— Александр, неужели Вы подумали, что я брошу своего самого геройского и талантливого пациента? Итак, товарищи, лейтенант Стаин. Поступил в состоянии средней тяжести. Обморожение лица второй степени, сквозное пулевое ранение брюшной полости, внутренние органы не повреждены, ну и проникающее ранение верхней трети левого плеча без повреждения кости. В рубашке родился молодой человек…

Вот и закончилась его госпитальная жизнь. На руках справка о ранении и отпускной билет на две недели, по истечению которых он должен будет явиться к месту службы. Ха! Как бы ни так! Завтра же! Будет он еще баклуши бить две недели! Дел невпроворот, да и соскучился он по Никифорову, по курсанткам, да и по настоящему нормальному делу. Надо, наконец-то, определиться с теми, кто продолжит обучение, как летный состав, а кто в технические службы уйдет. Отобранных для летной работы ждет жесткая проверка органами НКВД, а потом на базу, на тренажеры.

Петр сразу после возвращения из Волхова навестил Сашку в госпитале, поделился новостями, ну и высказал свое категорическое «фи» за то, что парень не взял друга с собой на фронт. И объяснения, что решение принималось быстро, что кому-то надо было остаться учить курсантов, Никифоровым отбрасывались, как не существенные. Было видно, Петька обижен. Правда, долго обижаться у него не получалось, натура не та, и уже к окончанию посещения все обиды отошли на второй план. Сашка еще раз озадачил Петра отбором кандидаток, на что получил ответ, что такое распоряжение давно уже получено сверху, и отрабатывается всеми инструкторами, которые ждут только его — Сашку. Ибо сказано было, что окончательное решение принимать ему. А еще Никифоров снял груз с Сашкиной души рассказом об эвакуации вертолета в Люберцы.

Оказывается, процесс транспортировки был отлажен еще в Кубинке при переброске материально-технической базы на 290-й завод, где теперь располагалось КБ Миля. К аэродрому кидалась железнодорожная ветка, благо и там и там, тянуть было совсем недалеко. Затем рылся ров в который укладывались рельсы и подавалась четырехосная платформа. По балкам на подколесных катках закатывался вертолет со снятыми предварительно лопастями, домкратился, катки и балки убирались, и вертолет железной дорогой отправлялся к месту назначения. Просто, как все гениальное. Так что сейчас все машины находились в спешно возведенных для них ангарах на территории хорошо охраняемого войсками НКВД завода. Там же расположились и курсы, под которые были выделены нормальные помещения. А самое главное, что на курсах теперь преподает сам Михаил Леонтьевич! В общем, из-за своего ранения Сашка пропустил много интересного и важного. Ничего, наверстает. Главное, военно-врачебная комиссия дала добро на прохождение дальнейшей службы без ограничений.

Но в отпуск по ранению все-таки выпихнули, перестраховщики! И теперь в госпитале его держало только одно дело, которое он лично, можно сказать выпросил у Льва Захаровича, с которым у Сашки после встречи у товарища Сталина сложились, можно сказать, отличные доверительные отношения.

Мехлис с Берией вышли от Иосифа Виссарионовича в прекрасном расположении духа, Василевский остался у Верховного:

— Ну, что, товарищ армейский комиссар первого ранга, доставите нашего юного друга в госпиталь? Я так понимаю, у вас еще не все дела с ним решены? — голос Берии, не смотря на усталый вид, был весел.

— Доставлю товарищ нарком внутренних дел.

— Тогда я к себе, на Лубянку. Всего доброго, Лев Захарович, Александр, — Берия пожал им руки и быстрым шагом покинул приемную, а Мехлис повернулся к Сашке:

— Александр, как Вы себя чувствуете? Сможете уделить мне еще несколько часов или отвезти Вас в госпиталь? — в голосе Начальника ГлавПУРа слышалось искренне участие. Брови Поскребышева в удивлении поднялись, странно было видеть проявление обычных человеческих чувств у всегда сурового и скупого на эмоции Мехлиса. А то, что Лев Захарович еще и интересуется возможностью парня уделить ему время, это было что-то вообще из ряда вон выходящее.

— Нормально чувствую, товарищ армейский комиссар первого ранга, готов работать столько, сколько потребуется, — Сашка действительно чувствовал себя неплохо, несмотря на довольно тяжелый разговор в кабинете Сталина.

— Хорошо. Я хотел бы услышать твои песни. Мы из-за них сегодня и собрались, только вот за другими вопросами забыли. Но товарищ Сталин поручил мне отработать этот вопрос с тобой. Что тебе для этого требуется?

— Гитара, наверное, — Сашка пожал плечами. Ситуация с песнями ему не нравилась, но раз надо, значит надо. — Только это не мои песни.

Мехлис внимательно посмотрел на парня:

— А вот это нам тоже предстоит решить. Ладно, поехали искать гитару. Заедем в театр Красной Армии, там должна быть. Можно, конечно, ординарца послать, но это только время терять.

Сашка замялся, а потом, решившись, сказал:

— Товарищ армейский комиссар первого ранга, если надо, у меня дома есть гитара.

— Дома? — Мехлис задумался, — А что? Так даже лучше! Значит, приглашаешь меня в гости?

Парень кивнул. А потом спохватился:

— Только угощать мне Вас не чем. Месяц дома не был.

— Ну, мы не пряники есть едем, а работать. Ну а чай у моего ординарца в термосе всегда есть.

Сашка смутился. Действительно, какие могут быть угощения. Просто вырвалось от непривычности ситуации. Вспомнилось вдруг, что мама всегда, когда к ним приходили гости, накрывала на стол. И они все вместе пили чай с тортиком или конфетами. А тут Мехлис как раз спросил про гостей. Странно, а ведь Никифорова с Волковым он таковыми не считал, они воспринимались совсем иначе, как свои, близкие люди. И если с Петром все было ясно — друг как-никак, то вот почему туда же попал Волков, было непонятно. Может быть потому, что он был первым, кого Сашка увидел на большой земле, или из-за того, что Волков пригласил его к себе в дом в первый же день пребывания парня в Москве, а может, сыграло роль, что майор воспринимался Сашкой еще и как отец одноклассницы. А может и все вместе.

Доехали быстро. Все-таки квартира была не так уж и далеко от Кремля. Сашка мухой метнулся к управдому и взял ключи от квартиры. Его комплект болтался где-то в госпитале с его вещами, получит при выписке. Короткая пробежка вымотала ослабленный ранениями организм, на лбу выступила испарина, да и запыхался парень сильно.

— Александр, Вы в порядке? — Мехлис не мог не заметить состояние парня.

— Все хорошо, Лев Захарович. Просто не окреп еще, не рассчитал силы, — пробежался он, конечно, зря. Теперь голова слегка кружилась и в висках пульсировала кровь, отдаваясь болью в лицо. Но виду Сашка решил не подавать. Надо быстрее отвязаться от этой песенной эпопеи. А скажи сейчас, что ему нездоровится, Мехлис отвезет его обратно в госпиталь, и лежи там потом, жди, когда за ним опять приедут. Лучше уж сразу все решить. В то, что Начальник ГавПУРа от него отстанет, Сашка не верил. Если уж он дошел с этими песнями до самого Сталина! И дался им его концерт! Зря он тогда пошел на поводу у девушек!

В квартире все было так же, как он оставил в тот день, когда ушел в школу, а оттуда к Сталину и на Ленинградский фронт. Но видно было, что за квартирой приглядывали. Пыли нигде не было, пол был вымыт, на кухне царил идеальный порядок. Костюм, в котором он ушел из дома, был кем-то аккуратно выглажен и повешен на плечики. Сашку кольнуло раздражение. Было слегка неприятно, что в его квартире мог хозяйничать кто-то еще. Но только слегка. Все-таки привычка к казарменной жизни накладывала свой отпечаток, и ощущение собственного личного пространства у парня еще не сформировалось.

Мехлис с любопытством осматривал жилище пришельца из будущего. И то, что он видел, ему нравилось. Неприхотливый в быту, в чем-то даже аскетичный, Лев Захарович ценил такой же подход к жизни и у других людей. А в этой квартире все просто кричало о непритязательном характере хозяина. Повидавшая виды мебель с инвентарными номерами, казенного вида шторы, тусклая лампа без абажура под потолком. Аккуратная стопка учебников и выставленные по линеечке письменные принадлежности на столе тоже многое говорили о характере парня.

— Лев Захарович, чай или сразу к делу? — спросил Сашка на правах хозяина, хотя чувствовал он себя очень не в своей тарелке.

— Ты очень хочешь чаю? — Мехлис как-то незаметно перешел на ты. И к лучшему. Сашке было странно, что этот суровый мужчина обращается к нему на Вы.

— Да, нет? — пожал плечами парень.

— Тогда давай сразу к делу. У меня времени мало, да и тебе обратно в госпиталь надо.

— Хорошо, — Сашка поставил стул к огромному монструозному шкафу и встал на него и достал сверху кофр с гитарой. Удивительно, но пыли не было даже там. Хорошо убирают, надо спросить, кто этим занимается и поблагодарить. А раньше он не замечал, что у него кто-то делает уборку, всегда прибирал сам. Наверное, по поручению Лаврентия Павловича расстарались. А может принято тут так в отсутствие хозяев. Все-таки в бытовых вопросах Сашка был совершенно не подкован.

— Хорошая гитара, — заметил Мехлис, когда парень достал инструмент из чехла.

— Подарок. От мамы с папой на десять лет, — Сашка отвернулся, чтобы Лев Захарович не увидел повлажневших глаз и судороги пробежавшейпо лицу при воспоминании о родителях, но быстро взял себя в руки. — С чего начать?

— Начни с тех, что пел в госпитале…

Просидели долго. Сашка пел и записывал слова в тетрадь. Что-то Мехлису нравилось, от каких-то песен он морщился, а то и вовсе тихо ругался себе под нос. Но когда парень прекращал их исполнять, просил продолжать. В конце концов, этот изматывающий концерт закончился. Лев Захарович долго сидел, задумавшись. Сашка ему не мешал, самому нужен был отдых. Вымотался, как во время боя. Все-таки была у Мехлиса какая-то давящая тяжелая аура.

— Да… Странная у вас там была жизнь… — Лев Захарович то ли осуждающе, то ли сожалеюще покачал головой. — Еще что-нибудь споешь?

Парень отрицательно покрутил головой:

— Нет. Не помню больше ничего. Вам на базу надо. Там архив большой. Еще советские песни есть. Они Вам, наверное, больше подойдут.

— Надо. С тобой полечу, этот вопрос уже решенный. А пока давай сделаем так. Сейчас отвезу тебя в госпиталь, лечись, выздоравливай. Как выпишут, позвонишь мне, вот телефон, — Мехлис карандашом чикнул номер, — выступишь на радио. С товарищем Сталиным я этот вопрос решу.

— Товарищ армейский комиссар первого ранга, да какой из меня певец?! Да и засекречен я! Пусть кто-нибудь другой поет! — взвыл Сашка. Не дай бог, услышат его выступление одноклассницы, догадаются же, что это он по песням, да и по голосу. А зачем ему такая слава?! Он и так не знает, как от них отбиваться!

— Не обсуждается! — в голосе Льва Захаровича послышалась сталь, правда тут же, уже помягче, он добавил: — Пойми, Александр, тебе просто необходимо выступить! И с песнями и с рассказом о боевом пути. Что рассказать, мы придумаем, секретность не пострадает. Шестнадцатилетний летчик, Герой Советского Союза, раненый, пишущий и поющий о войне и о победе! Это именно то, что нужно сейчас на фронте и в тылу! Ведь те прекрасные песни, которые пели там у вас, еще не написаны и неизвестно будут ли написаны вообще, ведь ты уже вмешался в ход истории. А их должны услышать! Да и сама идея бойца — автора и исполнителя должна получить продолжение и я этим займусь! Чтобы не всякие там — в голосе комиссара послышалось презрение, — композиторишки в Ташкенте о войне писали, а люди из окопов говорили о том, что им ближе всего. И тебе все это начинать! А мы уж по своей линии поддержим и разовьем. Да и тебе гонорары будут падать, не помешает. А то живешь вон, как во времянке, все казенное, — Мехлис обвел рукой квартиру.

— Нет! — вскинулся Сашка.

— Что нет? Ты отказываешься?! — глаза Льва Захаровича недобро сверкнули.

— Спою, раз надо. А гонорары не возьму! — парень оскорбленно вскинул голову, — Это не мои песни! Не правильно это! Не честно! Да и не надо мне, у меня и так все есть.

Сашка действительно не понимал, зачем ему эти деньги. Он сыт, обут, одет, жилье есть. А на свои мелкие потребности жалования вполне хватает. Даже остается. Тем более в этот раз опять начислили за сбитые. По нынешним ценам не великие деньги, но и с его затратами вполне на уровне. А еще ведь орденские выплачивают — 20 рублей за Красное знамя и 50 рублей за Орден Ленина со Звездой Героя[i]. Да и за квартиру стало обидно. Ну и что, что все казенное?! Все равно он здесь практически не бывает, только ночует и то иногда.

Лицо у Михлиса разгладилось и на нем появилось удовлетворение. Не ошибся товарищ Сталин в парне! Настоящий советский человек он! А то, что не комсомолец, так это временно. Главное нутро у мальчишки правильное — большевистское!

— Вот и отлично, Александр, значит, договорились. А гонорары… Напишешь заявление, будут уходить в помощь фронту…

Сашка кивнул. Помочь фронту это святое. Вряд ли те, кто писал эти песни в их мире были бы против такого.

— Товарищ лейтенант государственной безопасности, приехали, — тихий голос Михалыча выдернул Сашку из воспоминаний. Машина стояла недалеко от госпиталя. Сашка специально попросил не подъезжать прямо к крыльцу. Ни к чему. И так девчонки могут увидеть его в форме и при наградах, потом вообще не отстанут. Тут после того, как его забрал прямо из палаты Лаврентий Павлович от расспросов отбоя не было. Хорошо хоть под шинелью парадку не было видно, да и углядели одноклассницы их издалека, рассмотреть ничего не успели.

Сашка, осмотревшись, выскользнул из машины и стараясь не попасться подругам на глаза дошел до кабинета комиссара госпиталя.

— Здравствуйте Василий Иванович.

— О, Александр, привет! — поднял на него взгляд пожилой дядька с желтым одутловатым лицом и усталыми глазами, — Ну как съездил? Прошел?

— Да прошел! — губы парня растянулись в улыбки. Он был рад, что ВВК не зарубила его, как того капитана. — Василий Иванович, Вам тут должны были для меня пакет передать из ГлавПУРа?

— Есть такое дело, — прогудел комиссар, — полчаса назад привезли. Василий Иванович грузно поднялся из-за стола и, припадая на протез, подошел к сейфу. Открыв его, достал коричневый, опечатанный сургучной печатью, толстый конверт и амбарную книгу. Раскрыв ее, отобразил факт передачи пакета по назначению и дал расписаться Сашке, потом Сашка расписался на отдельном бланке, прилагавшемся к пакету, и только после этого Василий Иванович передал его парню в руки.

— Спасибо, Василий Иванович, выручили! — Сашка радостно схватил конверт и вскрыл его. Так все на месте! Ну, пора. Он с благодарностью посмотрел на улыбающегося комиссара и еще раз поблагодарил: — Спасибо!

— Не за что. Работа у меня такая. Сашка кивнул и собрался уже выскочил от комиссара, но был остановлен добродушным окриком: — Стой, скаженный! Парень резко остановился, скользнув сапогами по полу. — Шинель скинь и халат надень. А то Рюминой попадешься, получишь на орехи, хоть ты у нее и в любимчиках!

Сашка быстро скинул шинель, расправил под ремнем гимнастерку, привычно пробежал руками по пуговицам и наградам и, поймав одобрительный взгляд комиссара, смущенно взял пакет и уже неторопливо вышел в коридор. Правда, там, оглянувшись и убедившись, что его никто не видит, все равно сорвался на бег.

Вот и нужная ему плата. Постучавшись и получив разрешение войти, он тихонько открыл дверь и шагнул внутрь.

— Привет, Зина. Как ты?

— Здравствуй, Саша. Хорошо, — тепло улыбнулась девушка. Выглядела Зинаида и в правду гораздо лучше. Лицо порозовело и уже не напоминало восковую маску, в глазах появился задорный огонек, присущий Зинке. — Как ты? Прошел комиссию?

— Прошел! — Сашка радостно улыбнулся. — Только в отпуск меня на две недели отправили. Только ну их. Завтра же к нашим поеду.

— Привет им передавай, — Зина прикусила губу и отвернулась.

— Эй, ты чего? — Сашка заботливо взял девушку за руку.

— Ничего…

— Зин?!

Девушка повернулась и через силу улыбнулась.

— Все хорошо, Саш. Просто грустно. Вот и остаюсь я одна.

— Почему одна?! — возмущению парня не было предела, — Вовсе не одна! Мы к тебе приходить будем! Да и девчонки заходить будут. Они-то постоянно здесь, когда дежурства.

— Это да, — Зина опять улыбнулась. Хорошие они. В тебя влюблены.

— Скажешь тоже! — Сашка покраснел и отвернулся к окну, делая вид, что его что-то заинтересовало на улице.

— Какой же ты смешной, — Зина высвободила руку и погладила Сашку.

— Нормальный я, — буркнул парень и перевел разговор, — что врачи сказали, долго тебе еще тут?

— Ничего не говорят. Я думаю долго. Вряд ли я к вам вернусь отсюда, — глаза у Зины налились слезами.

— Ты это дело брось! Слышишь?! — Сашка сердито посмотрел на девушку, — Чтобы больше не слышал. Вернешься! Мы с Идой тебя будем ждать!

— Хорошо бы…

— Так и будет! Верь мне! Зина грустно улыбнулась. — Веришь?!

— Верю, верю, — Зина тепло смотрела на парня. Какой же он все-таки хороший! А сначала казался таким высокомерным серьезным молчуном, она и дразнила его все время, чтобы вывести из себя, сбить казавшуюся ей спесь. А он просто по-мальчишески стеснялся. Кто бы мог подумать! Вот и сейчас сидит весь красный из-за того, что она ему сказала про его одноклассниц. А ведь она права, тут же только слепой не увидит, что Лена с Настей по нему сохнут. Ну, или Сашка… Тем временем парень встал, подошел к двери, выглянул и, удовлетворенно кивнув сам себе, поплотнее ее прикрыл.

— Я сейчас, — он подошел к подоконнику и зашуршал принесенным с собой пакетом. Зина с любопытством смотрела на Сашку. Что там он еще задумал?

А Александр, как-то вдруг подобравшись взял в руки лист бумаги и, повернувшись к Зинаиде, начал читать:

— Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР от 7 января 1942 года… Зина слушала с замиранием сердца, глаза начало пощипывать. — За образцовое выполнение боевого задания Командования на фронте борьбы с германским фашизмом и проявленные при этом доблесть и мужество наградить курсанта Вертолетных курсов Воскобойникову Зинаиду Трофимовну медалью «За отвагу», Председатель Президиума Верховного Совета СССР Калинин, Секретарь Президиума Верховного Совета СССР Горкин! — Сашка развернулся по Уставу через левое плечо, взял с подоконника коробочку с медалью и, подойдя к Зине, положил ей ее на грудь прямо поверх одеяла. — Вот, значит. Наградили тебя. За мужество и героизм. Заслужила! — он не знал, что сказать. Товарищ Сталин в таких случаях желал с честью служить дальше на благо трудового народа. Но так, то Сталин. А тут говорить такие напутственные слова Сашке показалось излишним пафосом. Но честь лично наградить девушек из своего экипажа он пробил у Мехлиса, и не отдаст ее ни за что и никому.

— Служу Советскому Союзу, — прошептала Зина. По ее щекам текли слезы, сползая к растянутым в счастливой улыбке уголкам губ и уже оттуда падали на подушку.

[i] Выплаты по наградам были установлены постановлением ЦИК и СНК Союза ССР от 7 мая 1936 года и определены «Общим положением об орденах Союза ССР». Награждённым за счёт государства ежемесячно выплачивалось: по ордену Ленина — 25 рублей, по ордену Красного Знамени — 20 рублей, по орденам Трудового Красного Знамени и Красной Звезды — 15 рублей, по ордену «Знак Почёта» — 10 рублей.

Постановлением ЦИК Союза ССР от 29 июля 1936 года Героям Советского Союза выплаты по ордену Ленина увеличивались до 50 рублей в месяц.

17 октября 1938 года Указом Президиума Верховного Совета СССР были установлены выплаты по медалям: «За отвагу» — 10 рублей, «За боевые заслуги» — 5 рублей в месяц. 27 декабря 1938 года такие же выплаты были установлены соответственно по медалям «За трудовую доблесть» и «За трудовое отличие». Отменены выплаты были с 1-го января 1948 года.

XX

После фронта и госпиталя размеренность обычной тыловой жизни нагоняла какую-то непонятную тоску. Сашке казалось, что он занимается незначительной, никому не нужной ерундой. Даже награждение Иды прошло не так эмоционально, как ему представлялось. Хоть и происходило все в более торжественной обстановке. Тут было и построение, и стол, накрытый кумачовой материей, и поздравления от командования курсов, ну и, конечно, проникновенная, вдохновляющая речь комиссара.

У курсанток во время церемонии горели глаза, а Сашке было грустно. Он думал о том, что рано или поздно эти девушки закончат обучение, освоят вертолеты, получат свое первое звание. К тому времени Михаил Леонтьевич, наверное, создаст новую машину, которую смогут производить здесь и сейчас. И ждет этих совсем молодых, не намного старше его девчонок, фронт. Сколько из них выживет? Какая судьба их ждет? А самое поганое, что командовать ими, скорее всего, предстоит ему. А значит за каждое ранение, за каждую смерть нести ответственность, карать себя по ночам, видеть во сне глаза погибших. Так, как это было с ним в госпитале, когда он не знал, что стало с теми, кто был вместе с ним в вертолете. Да и потом… Никто не догадывался, как тяжело ему было смотреть в мокрые от слез глаза Зины, мучавшейся от неизвестности, за себя, свое будущее, за оставшегося на фронте Демидова, который написал девушке в госпиталь одно письмо и вдруг пропал. Сашка обещал Зинаиде разузнать об Алексее и обязательно это сделает. Попросит помочь при встрече Льва Захаровича. Не должен он отказать в такой мелочи. Только вот когда это будет? После тех посиделок с песнями, Сашка товарища Мехлиса не видел. Лев Захарович сказал, что свяжется с ним сам, когда решится вопрос с выступлением на радио, но видимо не так просто это оказалось. Скорее всего, не удалось убедить Иосифа Виссарионовича в необходимости такого эфира. Ну, и хорошо! Какой из него певец?!

Комиссар закончил речь, и майор Максимов подал команду «Разойдись». Девчонки тут же обступили Весельскую, которая с застенчивой улыбкой и румянцем на лице разглядывала свою первую награду. Зал наполнился девичьим восторженным гомоном. Это девушки еще не знали о том, что на ужин их ждут пирожные, каким-то немыслимым способом раздобытые по такому случаю в кратчайшие сроки тандемом из комиссара и старшины. На какие преступления пошли эти двое, чтобы порадовать курсанток не знал никто, но то, что действо сие было сродни подвигу, это признавали все.

— Сань, — Никифоров дернул Сашку за рукав, — а тебя, почему не наградили?

Сашка поморщился. О нарушении им приказа Сталина говорить не хотелось, но и ответить что-то было нужно. Тем более, судя по тому, как к ним прислушиваются остальные, вопрос волновал и их тоже.

— Почему не наградили? Наградили! Только моя награда дома, в сейфе. Требовательно-вопросительные взгляды показали, что ответ народ не удовлетворил, пришлось объяснить подробнее: — Наградной браунинг лично от наркома получил, в госпитале еще.

— А что не носишь?

— Да неудобно как-то, — пожал плечами Сашка, — да и привык уже к ТТ, — и провел рукой по потертой кобуре. Тут он, конечно, покривил душой. ТТ ему не нравился абсолютно — тяжелый, угловатый, без предохранителя, что чревато отстрелить себе что-нибудь нужное. Браунинг был на порядок лучше и красивей. Но, во-первых не хотелось выделяться неуставным оружием, хотя наградной носить он имел полное право, а во-вторых, чисто по-мальчишески, казалось не солидно, каким-то маленьким и несерьезным выглядел бельгиец. Хотя, во-вторых, наверное, все-таки было на первом месте. — Товарищ майор, — парень обратился к Максимову, желая быстрее сменить тему, — Вы рекомендации в летный состав для курсанток подготовили? Поняв, что прозвучало это довольно не корректно по отношению к непосредственному, пусть и формальному, начальнику, извинительно добавил: — Мне их к полетам готовить, а я не знаю, кто на что годится. Почти на месяц выбыл. А сроки поджимают.

— Готово, товарищ лейтенант, — усмехнулся Максимов, показывая, что оправдания понял и принял, — пойдем, обсудим. Ну и всех остальных прошу ко мне в кабинет. Думаю, у каждого найдется, что сказать.

Совещание затянулось до поздней ночи. Один вопрос тянул за собой кучу других. Пока рассмотрели и утвердили шесть девушек, пригодных, по мнению инструкторов, к летной работе. Окончательное решение предстояло принять Сашке, но скорее всего все останется, как есть. Все равно, верное решение принято или нет, будет видно только тогда, когда отобранные кандидатки окажутся в пилотском кресле. Правда, раздражало еще не до конца привыкшего к местным реалиям парня то, что по каждой кандидатуре надо было еще и выслушать мнение комиссара, которое было чуть ли не ключевым. Ну, никак не мог Сашка понять, как влияет на способность управлять вертолетом преданность партии и лично товарищу Сталину, происхождение, активное участие в комсомольской работе и понимание текущего политического момента. Впрочем, этот самый момент, тоже был тайной за семью печатями. Какой он должен быть? И вообще что это момент такой важный? Надо будет спросить у Исы или Петра. Да и при чем тут происхождение? Нет, было бы понятно, если бы оценку и характеристику давал особист. Все-таки девушек проверяли вдоль и поперек. И то, что Зинаида считала своей личной тайной, по секрету рассказанной в Ленинграде друзьям, оказывается, было хорошо известно Гранину. Кстати, рассматривалась и кандидатура для замены Зины, на случай если комиссия признает ее не пригодной, но тут Сашка встал горой, сказав, что пока нет решения ВВК, ни о каких заменах он слышать не хочет. В конце концов, вся эта тягомотина закончилась. Все первоначально предложенные кандидатуры были утверждены. И ради чего только огород городился? Можно было все решить гораздо проще, без продолжительных докладов о родственниках и порочащих связях, ну да ладно, если предки так делают, значит так надо. Наверное, и в этом есть какой-то смысл.

Ночевать остался в расположении. Ехать ночью в Москву смысла не было, лучше встать пораньше. Утром заедет домой, переоденется и в школу, будь она не ладна.

В школу пришел пораньше. Сначала зашел к Батину, надо было узнать обстановку, да и что говорить одноклассникам и учителям о причине столь долгого отсутствия, согласовать. Наверняка же старшие товарищи уже все придумали и продумали. Правда Сашка предполагал, что его проинструктируют еще до того, но видимо не посчитали нужным, а раз так, значит, в школе уже есть какая-то легенда и лишних вопросов задавать не будут. Только вот могли бы и его уведомить.

Владимир Иванович начал разговор с претензий:

— Привет. Ты где был вчера?! Я заходил к тебе, тебе надо знать, что говорить одноклассникам, с учителями проблем не будет. Мы с Еленой Петровной им уже все объяснили.

— Здрасте, — буркнул Сашка, тон с каким начал разговор физрук вызвал злость, — службу нес! Владимир Иванович молча смотрел на Сашку, ожидая дальнейших пояснений. Парень так же молча буравил глазами капитана. С какой стати он должен отчитываться перед ним?! Раз уж на то пошло, звания у них равные, а учитывая то, что Батин в отставке, то и вообще суть претензий не понятна. Так что перебьется физкультурник, пусть вон школьников строит! Затянувшуюся паузу нарушил Владимир Иванович:

— Извини, перегнул палку. Привычка. Сашка кивнул, показывая, что извинения приняты, но в их искренность не поверил. Чувствовалось, что попробует еще капитан прогнуть под себя. Ну-ну! Посмотрим! — А ты изменился, — с кривой усмешкой произнес Батин.

Парень, поморщившись, провел рукой по рябому лицу:

— Так получилось. Врачи сказали должно пройти. Не полностью. Но не так страшно будет.

— Да я не об этом, — и перевел разговор, — тяжело было?

— Нормально, в целом, — пожал плечами Сашка. Рассказывать о фронте не хотелось. Да и что он мог рассказать, кто воевал, тот сам все знает и понимает, а кто не воевал — просто не поймет. Батин понятливо кивнул:

— Я вижу, как нормально, — и тут же перешел к делу: — Значит, так. Появилась информация о твоих родителях, поэтому за тобой и приходили из НКВД. Чтобы проверить информацию пришлось лететь в Ленинград. На обратном пути ваш самолет сбили. Там ты и получил ранения и обморожение. Понятно?

— Понятно. Только все равно как-то не очень правдоподобно.

— Школьникам пойдет. Ты весь не правдоподобный, — поморщился капитан, — думаешь, никто не замечает, что ты у нас чужой и мы для тебя чужие? И вдруг неожиданно спросил: — Перечисли мне членов Политбюро?

— Ээээ… Сталин, Берия[i]?

Батин осуждающе покачал головой:

— Вот об этом я тебе и говорю. Ладно, скоро звонок, иди уже. Запомнил, что говорить?

— Запомнил, — Сашка подхватил портфель и хмуро побрел в класс. Вот опять ему ткнули чужеродностью. Об этом часто говорили Волков, Лев Захарович, Лаврентий Павлович, но то были люди, посвященные в тайну, а тут посторонний человек, пусть даже и из органов. Теперь становились понятными странные взгляды, бросаемые на него иногда сослуживцами, одноклассницами и курсантками. Так и не стал он здесь своим, хотя порой ему и казалось, что почти встроился в эту новую для него жизнь. Сашка вдруг понял, что только на фронте он чувствовал себя по- настоящему своим. Там он был таким же летчиком, как все. Он ел с ними из одного котла, он жил точно в таких же условиях, он так же как они, мог быть в любую минуту убит. Там, на фронте, всем вокруг было плевать на твои странности, лишь бы ты воевал хорошо. Ну а если кого-то что-то и не устраивало, то говорилось об этом сразу и прямо. Поэтому и ссорились и мирились люди быстро. Бывали, конечно, исключения, но Сашка с таким не сталкивался, только слышал. Парню вдруг до боли в груди захотелось вернуться туда, на аэродром под Волховом, посмеяться над незатейливыми шутками Мишки Устинкина, посидеть, помолчать со старшим лейтенантом Демидовым, вдохнуть полной грудью ледяной ни на что не похожий аэродромный воздух. Интересно, как там теперь ребята? Скорее бы увидеться с Мехлисом, попросить его разузнать о парнях из 154-го. По линии Политуправления, наверное, это будет не сложно. А еще страшно захотелось прямо сейчас, сию минуту, ощутить тот первый толчок, который отрывает послушную твоей воле машину от земли, увидеть, как заснеженная поверхность уходит куда-то назад и вниз и перед тобой открывается горизонт, почувствовать, как душу переполняет непередаваемо-восторженное чувство полета. Но, к сожалению, пока это недостижимо, и неизвестно, когда ему позволят опять подняться в небо. А пока его ждет учеба.

Сашка зашел в класс и обычно царящий перед уроками гомон сменился тишиной. На нем, вызывая неприятное чувство постороннего внимания, скрестились взгляды одноклассников. Радостные Лены, Насти и Нины и настороженно-любопытные остальных ребят.

— Во! А тебя что, отпустили?! — в удивленном возгласе Кольки Литвинова слышалось еще и сожаление. Странно, вроде вражды у них не было. Может, почудилось, и одноклассник, действительно, просто удивлен возвращению парня. Впрочем, не важно. Сашка молча пожал плечами и прошел на свое место.

— Саша, садись со мной, — Волкова быстро убрала со скамейки портфель и сдвинула учебные принадлежности. Поймав на себе удивленные взгляды, она, смутившись, пояснила: — Ты же много пропустил. А я тебе помогу, если что! А потом, задавив смущение, с вызовом посмотрела на ребят: — Я же комсорг, это моя обязанность!

Собравшийся уже было пересесть Сашка, резко передумал:

— Спасибо. Сам справлюсь!

Смотри-ка! Обязанность у нее! Если бы не эта, брошенная Волковой фраза, он бы не отказался от помощи, а так, в обузу, ну уж нет! Правда, на самом деле помощь ему не помешала бы. Пропустил он действительно много и теперь придется наверстывать, урывая время от сна. Может зря он так, надо было пересесть? Нет! Чувствовать себя обязанным Ленке! Ищите другого дурака! Лучше обратиться к Насте или Нине. С ними проще. Хотя Нинка постоянно в госпитале пропадает. Тогда точно к Насте. Не должна отказать. Сашка бросил быстрый взгляд на девушек. Лена, надувшись, громко стуча по парте, раскладывала обратно свои вещи. Нина сидела, уткнувшись в какую-то книгу. Наверное, опять медицину изучает. А Настя с теплой улыбкой посмотрела на Сашку и, словно угадав его мысли, едва заметно кивнула. Ну, вот и отлично, после уроков подойдет к ней и договорится о совместных занятиях. А может и вообще сам справится. Хотя с Настей все-таки лучше! Сашка почувствовал на себе чей-то взгляд, но обернувшись не заметил, чтобы кто-то обращал на него внимание, все занимались своими делами. Показалось. Одновременно с раздавшимся звонком в класс зашел Карцев. Оглядев класс, Вилен Дмитриевич остановил взгляд на парне, но ничего не сказав, начал урок.

Лена не слушала учителя. Ей было обидно. Она же от чистого сердца предложила помочь! Почему он отказался?! Неужели все из-за ее прошлых придирок? Но она же извинилась! Да и в госпитале они общались нормально. Это все Настька виновата! Лупает на ее Сашку своими коровьими глазами! А он и рад! Вон как переглядывались! Ну, ничего! Мы еще посмотрим! Она так просто не сдастся! Все равно этот гадкий Стаин будет ее! Смотри-ка обидчивый какой! На фронте он был! Ну и что? Да, если б ее в военкомате не завернули, отругав, как нашкодившую первоклашку, она тоже давно была бы там! И уж она бы показала и доказала, что достойна своего папки! И самого лучшего парня в их классе… Ленка украдкой взглянула на Стаина. Парень сидел и сосредоточенно, не обращая внимания на окружающих, слушал учителя, смешно морща лоб. Ей представилось, что она лежит раненая в госпитале, как та самая Зина, знакомая Александра, а Саша приходит ее навестить. Они разговаривают о боях, об общих знакомых и тут по радио предают, что ей Елене Владимировне Волковой присвоено звание Героя Советского Союза. Стаин слушает объявление диктора, удивленно глядя на тарелку репродуктора, а когда переводит взгляд на нее, видит, что она умерла от ран. И по его щекам текут слезы. Он хочет сказать ей, как она ему дорога и как он ее любит. Но уже поздно! И так ему и надо!

А Настя ни о чем не думала. Она слушала учителя и ей было просто хорошо от того, что Саша на нее посмотрел. А еще ей было стыдно за то, что она обрадовалась, когда парень отказался сесть с Леной за одну парту. Почему-то даже мысль о том, что Стаин будет сидеть с кем-то кроме нее вызывала у девушки неприятие. Тем более, если этим кем-то будет Ленка Волкова. Они хоть и подружки с самого первого класса, но Сашеньку она ей не отдаст!

Учеба вошла в привычное русло и давалась не так сложно, как в самые первые дни в школе. Как ни странно, легенда, предложенная Батиным, одноклассникам зашла. Вокруг Сашки даже образовался ореол таинственности и романтизма. Ведь он побывал в самом настоящем воздушном бою, пусть и пассажиром! И даже был ранен! Парни пытались выпытать у него, как все происходило, каково это падать в горящем самолете. Но поняв, что Сашка ничего не расскажет, обиженно отходили. А одноклассницы, вздыхая, украдкой бросали на парня взгляды. Кто-то восторженные, кто-то сочувственные, из-за обмороженного лица.

С пропущенным материалом очень помогла Настя. В то же день, Сашка подошел к ней с просьбой с ним позаниматься. Девушка не раздумывая согласилась. Учиться договорились у него дома, чему Настя почему-то обрадовалась. Странная она. Чему радуется? Сашка еще раз сделал для себя вывод, что девчонок ему не понять! И даже пытаться не стоит!

Занятия решили не откладывать и сразу после уроков отправились к нему. Первое, что поразило девушку, когда они зашли в квартиру, это идеальный порядок, как в казарме. Она никогда не была в казарме, но почему-то ей казалось, что там должно быть именно так. На столе идеально ровной стопкой лежали учебники и еще какие-то книги, которые Саша тут же, быстро пройдя в комнату, убрал в сейф. Настя только успела заметить, что на одном из корешков странное название «Вертолетовождение», а еще в сейфе бросился в глаза тот самый ящичек с наградным пистолетом от товарища Берии. Но парень быстро захлопнул железную дверцу, и она больше ничего не увидела. А было жутко любопытно, что там еще может быть. И зачем ему вообще сейф? Не для одного пистолета же! Кроме книг на столе и писчих принадлежностей больше в комнате ничего, за что мог бы зацепиться взгляд, не было. От чего квартира казалась не обжитой и не уютной. Инвентарные номера, нарисованные белой краской на мебели, создавали еще большее впечатление неустроенности. Чувствовалось, что Саша здесь практически не бывает. Интересно, а где он тогда живет?

— Саш, а кто у тебя убирает?

— Не знаю, если честно. Надо у управдома спросить, а я все время забываю, — парень смущенно улыбнулся. — Я тут редко бываю. Ночую иногда, да после школы захожу.

— А где бываешь? — Настя не могла унять свое любопытство.

— На службе. Саша специально сказал это грубовато, чтобы пресечь дальнейшие расспросы. Девушка надула губки, но тут же отошла:

— Ну что? С чего начнем?

— Может, сначала пообедаем?

— Нет, давай сначала делом займемся.

— Тогда, давай с литературы, — принял решения парень, заглянув в дневник, — потом, если успеем по истории пробежимся.

— Давай!

Какая же у нее милая улыбка! И глаза!

Прозанимались часа два. После чего Сашка еще раз предложил гостье перекусить. Помявшись, Настя все-таки согласилась. Видя, с каким аппетитом одноклассница трескает тушенку, Сашка практически силком затолкал ей в портфель две банки и кулек сахара из своего пайка. Он все равно практически им не пользуется, складируя продукты длительного хранения в вещмешке под столом на кухне. Как обменный фонд. Вот и пригодилось. Дал бы больше, но Настя все равно не взяла б. И эти-то еле как всучил. Одевшись, Саша проводил подругу до ее дома. Возвращался с каким-то легким чувством. Даже снежок и промозглый ветер не могли испортить ему настроение.

Так и шло у них день за днем. Когда Сашке не надо было в Люберцы, они с Настей шли к нему и вместе делали домашние задания, разбирали непонятные моменты, обсуждали пройденный материал. Девушка помогла ему с гуманитарными науками, в которых Саша был ни бум-бум. А он натаскивал ее в математике и физике. Несколько раз с ними пыталась напроситься и Лена, как будто забывшая про свою обиду. Но Саше удавалось, не обостряя, отделываться от нее. Ему было хорошо и с Настей вдвоем. Девушка нравилась ему все больше и больше. Спокойная, добродушная и отзывчивая, она незаметно вошла в его жизнь, взяв на себя часть домашних дел. Откуда-то на кухне появилась скатерть в розовый цветочек, на стульях вязанные круглые коврики-сидушки. В квартире стало даже как-то уютней и теплей.

Дополнительные занятия с Настей сказались и на учебе. Он стал лучше понимать, что им преподавали, да и в бытовых вопросах начал ориентироваться. Потихоньку налаживались отношения и с одноклассниками. Не быстро, но Сашка, по крайней мере, перестал чувствовать себя среди них лишним. Правда, разговаривать с ними ему все равно было не о чем. Уж очень разные у них были интересы. Ребята к нему особо и не лезли. Считая Стаина парнем не плохим, но очень уж нелюдимым.

— А давайте сегодня после уроков в кинотеатр сходим? Всем классом! Там «Романтики» идут, — раздался на перемене голос Волковой. Класс загомонил, обсуждая предложение. Сашка хотел было отказаться, но поймав умоляющий взгляд Насти и требовательный Лены, кивнул головой, соглашаясь. Ответом ему были две улыбки. После звонка, собрались в холле. Отказались от похода не многие. Странно, но среди отказавшихся был и Колька Литвинов, обычно не отлипающий от Волковой ни на минуту. Чем постоянно вызывал ее недовольное шипение. А тут вдруг заявил, что фильм этот он уже видел и вообще у него есть важные дела. Так и получилось, что в кинотеатр Сашка шел, как какой-то падишах под ручку с Настей с одной стороны и с Леной с другой. Девушки недовольно поглядывали друг на друга, но в то же время увлеченно болтали, обсуждая какие-то свои проблемы и постоянно пытаясь втянуть в разговор Сашку. А парню было неудобно, под ухмыляющимися взглядами одноклассников. В зале девушки тоже сели рядом с ним, прижавшись с обеих сторон. Приятное тепло девичьих тел вызывало волнение. А подружки, словно издеваясь над ним, прижимались все сильнее и, перебивая друг друга, рассказывали ему, как они ходили в этот кинотеатр до войны и какие фильмы тут смотрели.

Наконец свет в зале погас, раздалось шипение, и на экране появился белый фон со звездой посередине. Потом промелькнули какие-то пятна и полосы, и начался фильм. А нет, не фильм. Боевой киножурнал. Диктор рассказывал про разгром немцев под Москвой. Мелькали кадры бегущих в атаку, проваливаясь почти по пояс в снег бойцов. Кто-то падал. Тут и там раздавались взрывы. Атака сменилась кадрами разбитой немецкой техники и замерзшими трупами немецких солдат. Пол кинозалу прокатился радостный гул. Кто-то в темноте крикнул:

— Правильно! Так их!

Вдруг Сашка напрягся. Девушки удивленно посмотрели на парня. А он напряженно подавшись вперед смотрел на экран. Голос диктора продолжал вещать:

— Немалый вклад в оборону столицы внесла специальная авиагруппа Резерва Главного Командования! Экипаж младшего лейтенанта С. провел успешную штурмовку железнодорожной переправы, чем сорвал переброску вражеских резервов! Но младший лейтенант не остановился на этом, продолжая громить врага, уничтожая при этом живую силу и технику! За мужество и героизм, проявленные в боях за столицу нашей Родины горд Москву, младшие лейтенанты С. и Н. были удостоены высоких правительственных наград! Им присвоено звание Героев Советского Союза!

А на экране под одобрительный гул зала мелькали кадры с фотокинопулемета его вертолета. Разлеталась опора железнодорожного моста, а в сторону боевой машины, перечеркивая ночное небо яркими светящимися полосами, стремились нити трассеров. Потом мелькнул разорванный пулеметной очередью полицай. Свалившийся на крыло горящий бомбардировщик и пошли следующие кадры.

— Саш, что с тобой?! Ты в порядке?!

Парень только сейчас заметил что его с обеих сторон, сверкая в полумраке кинозала встревоженными взглядами, теребят за рукава обе девушки.

— А?! Да-да, все в порядке! Просто кадры отличные! — надо было контролировать себя. Но так неожиданно все произошло. Ну, товарищ Сталин! Хоть бы предупредил!

— Точно? — голос Насти был переполнен заботой, вызвавшей недовольный хмык Ленки.

— Конечно! — от дальнейших расспросов спас начавшийся фильм.

Кино Сашке не понравилось. Молоденькая училка ездит по кочевьям чукчей и уговаривает их отдавать детей в школу. Злобный и коварный шаман мешает ей в этом. Чересчур наивно и пафосно на его вкус. Но ребятам понравилось. По дороге обсуждали увиденное. Коснулись и киножурнала. Девушки начали опять пытать Сашку по поводу его реакции, но парень уже успокоился, повторив, что просто очень уж реалистичные кадры были показаны, вот он и увлекся. Кажется, ему поверили. Хотя Лена и кидала на парня подозрительные взгляды.

Ребята потихоньку расходились. Сашка остался наедине с девушками. Настроение было хорошее и дойдя до пустыря, отделяющего его дом от дома Волковых, парень неожиданно для себя предложил:

— Может, ко мне зайдем? Чаем угощу. Со сгущенным молоком и конфетами. Сгущенку и конфеты ему на днях выдал Кандыба, молоко было в пайке, а вот конфеты шли заменой табачному довольствию. Папирос для обмена у Сашки уже насобиралось и он договорился со старшиной заменить табак на сладости, желая порадовать Настю.

— А, давай! — Ленка с вызовом почему-то посмотрела на подругу, как будто это Анастасия пригласила ее в гости. Настя, поморщившись, тоже согласилась. Видя непонятное поведение девушек, Сашка уже пожалел о своем опрометчивом порыве. Но назад отыгрывать было уже поздно. Не спеша пересекли пустырь. У подъезда стояла незнакомая эмка. Неужели за ним?! Что там опять случилось?!

От машины к ним шагнули два человека в форме НКВД.

— Стаин?!

— Да.

Ну, точно за ним! Вот и посидели с девчонками?

— Ты арестован. Сам пойдешь или тебя довести? — на лице одного из нквдшников играла глумливая улыбка, взгляд второго был равнодушен.

— За что вы его?! Это какая-то ошибка! — Ленка выступила вперед, закрывая собой Сашку.

— Вот там и разберемся ошибка или нет! А вы пошли вон отсюда, иначе вместе с ним поедете! — глумливый грубо отодвинул Ленку. Сашка стоял в недоумении. Арест?! Но за что?! А арест ли? А вдруг немцы на него вышли? А он как назло без оружия! Ну, кто же знал, что даже в школу надо носить пистолет! И что теперь делать? Начни он сопротивляться, могут пострадать девчонки. Хотя, если это диверсанты, им и так не жить. Свидетелей в таких случаях не оставляют. Но не похоже. Сильно уж вальяжно чувствуют себя эти двое. Так не сыграть! Или сыграть? Да нет, чтоб вот так почти в центре Москвы! А значит, надо идти с ними. Там разберутся.

— Лен, не надо. Разберутся и отпустят. Ты только Владимира Ивановича предупреди, что меня возможно завтра в школе не будет. Ленка упрямо сжав губы, молча кивнула, презрительно окинув взглядом нквдшников. — Насть, а ты попробуй сообщить нашему общему знакомому, — увидев на лице девушки непонимание, пояснил, — из госпиталя.

Настя еще немного постояла, осмысливая о ком идет речь и, поняв, часто-часто закивала.

— Ну, все! Хватит! Шагай, давай! — глумливый грубо схватил Сашку за рукав и потащил к машине. Парень повел рукой, желая высвободиться, и тут же получил удар в спину кулаком от второго. От неожиданности Сашка едва не уткнулся лицом в снег. От обиды свело скулы и на глаза навернулись слезы. Суки! Какие же они суки! Окопались тут в тылу! Значит, все-таки прав был подполковник Лизин, рассказывая про злодейства кровавой гебни?! И теперь Сашке придется испытать на себе все ужасы кровавых застенков НКВД?! Да, нет! Не может быть! Парня грубо затолкали в машину. И уселись, зажав его с обеих сторон. А ведь буквально так же, еще недавно, его сжимали одноклассницы. От этой мысли Сашка вдруг захотелось рассмеяться. Сдержав себя, он лишь улыбнулся, наклонив голову вниз. Машина тронулась. Парень только успел заметить, как мелькнули пальтишки девушек, изо всех сил бегущих через пустырь.

[i] В это время Л.П. Берия был кандидатом в члены Политбюро. А членом Политбюро он стал с марта 1946 года.

XXI

Настя бежала, как не бегала никогда. Оскальзываясь на обледенелых тротуарах, падая и не обращая внимания на боль. Во время очередного падения она порвала на коленке гамаши, но даже не заметила этого. А по щекам текли слезы. Редкие прохожие бросали ей вслед удивленные взгляды. Какие-то военные попытались остановить девушку с предложением помощи, но она даже не замедлила своего бега. Легкие с непривычки горели, в боку нарастала боль. А она бежала и бежала. Пока буквально не ворвался в двери монументального здания на Лубянке. К ней тут же кинулся сержант госбезопасности с красной повязкой на рукаве:

— Девушка, сюда нельзя! Прием граждан через другую дверь!

Настя, согнувшись от боли в боку, мотала головой не в силах что-либо сказать от сбившегося дыхания. Наконец, она подняла заплаканные глаза на недоуменно смотрящего на нее дежурного:

— Мне надо к товарищу Берии! Срочно! — выпалила она, тяжело дыша.

Сержант усмехнулся:

— Вот так сразу и к товарищу Берии?! А никто попроще тебе, красавица, не подойдет?

Настя категорично замотала головой:

— Нет! Не подойдет! Мне к Лаврентию Павловичу надо!

— Может, все-таки скажешь мне, зачем тебе товарищ Народный комиссар? Глядишь, и решим твой вопрос без него. Товарищ Берия человек занятой.

— Сашу арестовали! Стаина! Товарищ Берия его знает!

Дежурный тут же скривился. Сколько таких просителей за арестованных приходили сюда. Требовали, кричали. И всем нужен был нарком! Как будто будет он разбираться с каждым врагом народа. Арестовали — значит так надо. Виноват — осудят, не виноват — разберутся и отпустят.

— Обращайся в свое районное отделение госбезопасности, там разберутся. А здесь тебе делать нечего! — сержант попытался вытолкать девушку за дверь. Но Настя увернувшись, прижалась спиной к стене, ухватившись рукой за батарею:

— Не уйду! Буду здесь ждать товарища Берию! И не трогай меня! Укушу! — заплаканные глаза девушки горели яростью, на щеках пылал нездоровый румянец. Ей было страшно! Очень страшно! Она оказала сопротивлению сотруднику госбезопасности, угрожала ему! Ой, что теперь будет! Но и уйти просто так не могла! Ведь ее Сашеньку арестовали! Ни за что арестовали! Она это точно знала! А теперь говорят, что разберутся! Разберется такой! Как же!

Дежурный, несмотря на сопротивление девушки, попытался оторвать ее от батареи. Но Настя, не обращая на боль в ладони от обжигающей стали батареи, цеплялась изо всех сил, не давая выволочь себя на улицу. На скандал стали собираться сотрудники Управления. Послышались шуточки и советы дежурному, как лучше справится со строптивой девчонкой. Сержант с красным от подколок лицом больно выворачивал Насте руку. Она держалась из последних сил. Еще чуть-чуть и здоровый сильный парень справился бы с миниатюрной девушкой. Но вдруг открылась дверь, и в холл зашел Берия. Все присутствующие вытянулись по стойке смирно. Те, кто стоял подальше и не попал под суровый взгляд наркома, постарались незаметно скрыться.

— Что здесь происходит?! — в голосе Лаврентия Павловича прозвучала сталь.

Сержант, замерший перед народным комиссаром начал было докладывать:

— Товарищ Генеральный комиссар государственной безопасности…

Настя, пользуясь тем, что на нее перестали обращать внимание, выскочила из-за спины дежурного:

— Товарищ Берия, Лаврентий Павлович! Это я — Настя! Федоренко! Мы с Вами в госпитале у Саши встречались! — Берия непонимающе посмотрел на девчушку в стареньком пальто и сбившемся на затылок платке, потом перевел взгляд на дежурного, ожидая пояснений. И вдруг, вспомнив, где и когда видел эту пигалицу, улыбнулся:

— А, привет, красавица! Ты чего это здесь буянишь?!

Сержант облегченно выдохнул. Нагоняй откладывался.

— Товарищ Народный комиссар, Сашу арестовали! Стаина!

Лаврентий Павлович нахмурился.

— Пропустить! — бросил он дежурному. — А ты со мной! — это было сказано уже Насте. Девушка, едва поспевая, рванула за шагавшим быстрым шагом куда-то вглубь здания на Лубянке Лаврентием Павловичем. Она пыталась что-то объяснить ему на ходу, на что нарком только отрывисто буркнул: — Потом!

Ему надо было подумать. Кто мог арестовать Стаина?! По чьему приказу?! Через два дня, как с него сняли охрану! Рано сняли! Но и людей не хватает. И кто-то этим вовремя воспользовался! Абвер?! Как раз время прохождения информации и принятия решения. Но тогда диверсионная группа должна была находиться в Москве давно и при этом пасти парня. Нет, не сходится! «Наружка» заметила бы постороннее внимание. Да и как-то все по-дилетантски. Диверсанты работали бы по-другому. И эту девчушку в живых бы не оставили.

— Как давно это произошло? — голос Лаврентия Павловича был сух. Настя оробела, но ответила быстро, почти не раздумывая:

— Точно не скажу, у меня часов нет. Не больше часа. Я только сюда успела добежать и с дежурным поругаться, — на лице девушки проступили красные пятна. Ей было стыдно и страшно. Берия, не обращая внимания на переживание Насти только кивнул.

Нет, не сходится! Не похоже на немцев. Слишком много допущений, слишком много риска, Абвер так не работает. Союзники?! Пронюхали что-то?! Нет, тоже ерунда. По тем же самым причинам. Любая спецслужба провела бы подобную операцию гораздо чище. Значит кто-то из своих! Заметили нового человека в окружении Верховного и решили его проверить? Но почему тогда так грубо и топорно? Сталин такого точно не простит! Не сходится. Ничего не сходится! Слишком мало информации.

Увидев вошедшего наркома, секретарь тут же вскочил:

— Что-то срочное есть?

— Нет, товарищ Генеральный комиссар государственной безопасности. Заходил Дугин, но сказал, что доложит только Вам.

— Вызови. Через пятнадцать минут. И открыв кабинет, пригласил Настю: —Заходи. Девушка робко зашла в кабинет. Берия, скинув шинель, галантно помог ей снять пальто, повесив вещи на вешалку. Кивнул Насте на стул, стоящий рядом с рабочим столом: — Садись, рассказывай.

— Мы в кино ходили с классом. Потом все вместе пошли домой. Проводили Лену. И тут Саша..

— Что за Лена?

— Лена Волкова. Мы в одном классе учимся.

— Дочь майора госбезопасности Волкова.

Настя замялась:

— Не знаю. Вернее знаю, что папа у нее в НКВД служит, а звание не знаю.

— Ясно. Давай дальше.

— Мы почти до Лениного дома дошли, как Саша предложил к нему зайти, чаю попить. Он рядом с Леной живет, в соседнем доме — Берия усмехнулся, Настя увидев это засмущалась.

— Продолжай, не смущайся. Нет ничего плохого, что две одноклассницы зашли к своему товарищу в гости. Настя кивнула и, потупив глаза, продолжила:

— Мы уже подходили к Сашиному дому, как из эмки рядом с его подъездом вышли два сотрудника госбезопасности и арестовали его, — девушка всхлипнула.

— Что за сотрудники? Они представились?

— Нет.

— Звания рассмотрела.

— Да, — Настя часто закивала, — один, молчаливый такой — сержант госбезопасности, а второй, который арестовывал с пустыми петлицами.

— Настя, вспомни хорошо, что они говорили? Арестован или задержан? Назвали причину?

— Арестован! Точно арестован! А причину они не назвали. Лена хотела вступиться за Сашу, но они нам нагрубили. Сказали, если будем заступаться, то и нас арестуют, — Настя опять всхлипнула. Слезы сами собой покатились из глаз.

— Хм, вот даже как! — глаза наркома зло сверкнули из-под пенсне, в голосе появился сильный акцент. Он встал из-за стола, подошел к отдельно стоящему столику и налил из графина воды. — На выпей и успокойся. И не рыдай! Ты же комсомолка!

Девушка торопливо, большими глотками опустошила стакан:

— Спасибо.

— Что было дальше? — Лаврентий Павлович не стал садиться обратно за стол. Он, упрямо склонив голову и заложив руки за спину, стал неторопливо расхаживать перед Настей. Три шага туда, три обратно. И это его движение, задумчивая поза, почему-то успокоили девушку.

— А потом Саша сказал мне бежать к Вам, а Лену отправил к Владимиру Ивановичу, — на брошенный Берией вопросительный взгляд, девушка пояснила, — это наш физрук. Батин Владимир Иванович.

Берия задумчиво кивнул, про куратора Александра от своего ведомства он знал. А ведь молодец парень! И себя не выдал, и сумел уведомить всех, кого надо. Единственное — почему он безоружный ходит?! Вот за это голову намылить стоит! Хотя, он же не знает, что охрану с него сняли, может, понадеялся на них. Или просто не стал применять пистолет? Потом разберемся! Сейчас главное — найти Стаина! Больше всего Берию злило, что о произошедшем он узнает от посторонней девчонки, а не от своих сотрудников. То, что от Александра убрали силовую поддержку, вовсе не значит, что парня оставили совсем без присмотра. Где там этот Дугин?!

От пронзительной трели телефона девушка вздрогнула. Лаврентий Павлович поднял трубку, выслушал абонента и коротко ответил:

— Пусть заходит. Он повернулся к Насте. — А ты успокойся. Разберемся. Подожди пока в приемной.

Девушка кивнула и направилась к выходу. В дверях столкнулась с невысоким, худощавым старшим лейтенантом госбезопасности, который с удивлением взглянул на заплаканную девушку, выходящую от наркома.

Ждать пришлось не долго. Буквально через полчаса из кабинета выскочил взмыленный старший лейтенант, а потом и Лаврентий Павлович, уже одетый в шинель и держащий в руках пальто девушки.

— Держи, — он передал ей пальто, — одевайся. Со мной поедешь.

Интересно, куда побежала Настя? Что это у них с Сашей за общий знакомый, который может помочь? Это что же получается, у Стаина с Федоренко какие-то секреты появились?! И она не рассказала?! Вот же гадина! А еще подруга называется! Хотя, честно сказать, с появлением Александра их дружба начала блекнуть, уступая место соперничеству. Она только миновала свой дом, как услышала окрик:

— Лена!

Девушка, остановившись, обернулась:

— Коля?! А ты что здесь делаешь! У тебя же дела были?

— Тебя ждал! — перед Леной стоял Колька Литвинов. Весь какой-то дергающийся, с бегающими глазами. Руки его не находили себе места. Он то толкал их в карманы пальто, то, вытащив, закладывал за спину, потом резко выдергивал из-за спины и, потерев ладони, опять толкал в карман.

— Зачем? У тебя что-то случилось? — Ленке было не до Литвинова. Ей срочно надо было к Батину.

— Н-нет… Вернее, д-да… Мне просто надо с тобой поговорить! — выпалил он. От волнения на лице парня выступили красные пятна.

— Коль, давай потом, а? Я сейчас не могу! Очень тороплюсь!

— Лена, потом не получится! — почти выкрикнул Литвинов.

— Коль, я, правда, сейчас не могу. Давай позже? Вечером! А лучше завтра!

— Хорошо, давай вечером, — плечи парня поникли, голова опустилась. Ничего больше не сказав, он развернулся и побрел от девушки, загребая ботинками снег. А Лена, тут же забыв об этом разговоре, рванула в школу. Ей срочно был нужен Владимир Иванович.

Школа встретила Лену пустыми коридорами. Баба Люся, вахтерша, сказала, что учителя уже все разошлись. Только Елена Петровна еще работает у себя в кабинете. Что ж придется ехать к Владимиру Ивановичу домой.

И опять бег по заснеженным улицам Москвы. Темный подъезд, захламленный старыми вещами жильцов. Вот и нужная дверь. Десяток табличек, на одной из которых написано: «Батин В.И. Звонить три раза». Девушка провернула три раза медный рычажок звонка. Никто не открывал. Лена позвонила еще раз. И опять никакого результата. На третий раз из-за двери раздался неприятный визгливый женский голос:

— Ну, чаво трезвонишь, чаво трезвонишь! Нету его! — а дальше едва различимый бубнеж, к которому девушка уже не прислушивалась. Сердце Лены замерло. Куда теперь идти? Где искать дядю Володю? Но ведь надо что-то делать?! К маме? Нет! Что она сделает? Чем поможет? Значит, остается только Елена Петровна. Она же директор школы, ей то должны объяснить, за что арестовали ее ученика! Волкова рванула обратно в школу. Только бы учительница не ушла, только бы успеть!

Она успела.

— Елена Петровна, можно к Вам?

— Да, Леночка, заходи, — директор подняла на Волкову усталые глаза, — что ты хотела? Что-то случилось.

— Да. Сашу Стаина арестовали! — выпалила Лена.

Елена Петровна откинулась на спинку стула и потерла переносицу. Она ждала чего-то подобного. Слишком чужой этот Стаин, слишком непонятный. Хотя парень он не плохой. Учится старательно, всегда вежлив, всегда сдержан. Он и выглядит-то старше своих одноклассников. Да и поведением разительно отличается. И знания у него специфические. Интересно, где он учился до того как попал в их школу? И зачем НКВД надо было устраивать его сюда? Она старалась не думать об этом, слишком уж однозначно было указанно не задавать лишних вопросов. И вот эти вопросы сами пришли к ней. Пред ней сидела ее ученица и с надеждой смотрела на своего учителя. Можно, конечно, сказать, что она не может ничего сделать, что там разберутся. Но… Но как потом смотреть в глаза этой девочки? Другим своим ученикам? Как потом засыпать наедине со своей совестью? А как бы поступил Веня? Этот вопрос был риторическим. Она прекрасно знала своего мужа. Он никогда не проходил мимо чужой беды. Наверное, поэтому и оставался в свои тридцать девять лет всего-навсего старшим политруком. И именно за это она его любила.

— Хорошо. Я попробую что-нибудь узнать про Сашу. Подожди пока в коридоре.

Дождавшись, когда ученица выйдет, Елена Петровна достала из стола справочник. Перелистнув несколько страниц, нашла нужный номер и сняла трубку телефона. В райотделе госбезопасности ей ожидаемо ничего не сказали. Лапина задумалась. В голову приходил только один вариант. Был у нее номер бывшего начальника ее мужа. Он сам когда-то дал ей его, сказал обращаться без стеснения. Только вот Елена Петровна до жути боялась этого человека. Было в нем что-то демоническое, подавляющее. Хотя Веня очень уважал своего начальника. Значит не так уж он и страшен. Но все равно, чтобы набрать нужный номер Лапиной пришлось приложить неимоверное усилие, буквально ломая себя. Дождавшись, когда вслед за чредой длинных гудков раздастся щелчок поднятой трубки и сухой деловой голос произнес: «Слушаю», — она сглотнув неожиданно подступивший к горлу комок страха произнесла:

— Здравствуйте, это Лапина. Елена Лапина. Вдова Вениамина Игоревича…

Машина через арку заехала в колодец какого-то двора. Около одной из входных дверей курили несколько человек в форме НКВД. На душе у Сашки отлегло. Значит все-таки не диверсанты! Свои! Разберутся! Но тут же настроение опять провалилось во тьму. Тогда почему его арестовали? Неужели он стал не нужен Сталину? Ученые разобрались с базой, доступ ко всей информации есть, а летчиков в стране хватает, научаться летать на вертолетах и без него. Да, нет! Не может быть! Смысл тогда арестовать? Могли бы и просто прикопать где-нибудь. Ну не верил Саша в доброту Иосифа Виссарионовича и Лаврентия Павловича. Люди, наделенные такой властью и такой ответственностью, не имеют права на подобные чувства. Это Сашка понял еще там, в своем мире. Когда генерал Терещенко приказал расстрелять Евтушенко.

Эмка остановилась у самого подъезда. Сашку буквально выволокли из машины и, затащив в здание, втолкнули в комнату с железной дверью в самом начале мрачного коридора с множеством дверей, предварительно обыскав, вытащив из кармана все документы и забрав пальто и портфель. За спиной лязгнул засов и парень настороженно огляделся. В комнатке примерно два на полтора метра он оказался один. И это обрадовало. Ну, никак не хотелось пересечься здесь с какими-нибудь уголовниками. Побеленные известкой, кое-где в желтых разводах стены, запах сырости, малюсенькое окошечко под самым потолком с запыленным стеклом между решетками, расположенными с внутренней и наружной стороны окна. Тусклая лампочка под плафоном из толстого стекла, защищенного проволочной сеткой. Вдоль стен во всю длину узкие черные от времени и въевшейся грязи деревянные скамейки на железных ножках, прикрученных болтами к бетонному полу. «Вот ты и попал в кровавые застенки», — невесело сам себе усмехнулся Сашка. Парень провел пальцем по скамье. Чисто. Он сел, обхватив голову руками. Мысли роились бессвязно, душу накрывала тоска. Почему? За что? Неужели и правда его списали и все это по приказу Сталина или Берии? Тогда, получается, он отправил Настю прямиком в тюрьму. Ведь теперь и ее не выпустят! От этого стало еще хуже. Ее-то за что?! Безнадега сменялась злостью, а потом опять накатывала полная безысходность.

Сколько он так просидел — неизвестно. Раздалось звяканье засова и давешний глумливый кандидат на звание[i] скомандовал:

— Давай, выходи! На допрос! Сашка поднялся и вышел в коридор. — Лицом к стене! Парень повернулся к стене. Послышался звук запираемой двери и новая команда: — Прямо по коридору шагай! Пройдя буквально две двери из-за спины раздалось. — Стой! Сашка остановился. Скрип двери и его ухватив за руку втолкнули в кабинет. Конвоир вытянулся и доложил: — Товарищ младший лейтенант государственной безопасности, арестованный доставлен!

В кабинете, чуть побольше размером, чем только что покинутая Сашкой камера, за обшарпаным столом сидел моложавый младший лейтенант государственной безопасности с красными от недосыпа глазами:

— Задержаный…

— Что? Не понял? — конвоир подобострастно ел начальство глазами, вытянув шею, показывая беспредельное внимание к любому сказанному младлеем слову. От глумливой улыбочки на лице не осталось и следа. Сашке стало противно от того, как изменился этот человек. Видимо младший лейтенант испытывал те же чувства. Потому что, поморщившись, ответил:

— Задержанный. Арестовать можно только с санкции прокурора. А гражданин пока задержан для выяснения. Ты, Лядов, вообще читаешь, что тебе дали?! Или советские законы не для тебя?!

Лядов закивал головой.

— Конечно, читаю! Как можно не читать! Просто запамятовал!

Младший лейтенант опять поморщился:

— Все, свободен! Конвоир выскочил за дверь. Младлей посмотрел на Сашку и кивнул на табуретку у стола: — Садись! Дождавшись, когда парень усядется, он представился: — Я младший лейтенант государственной безопасности Калюжный Иван Тимофеевич. Уполномоченный Краснопресненского райотдела. Гражданин Стаин?

Сашка кивнул:

— Да.

Калюжному очень не нравилась вся эта ситуация. Два дня назад в перестрелке с диверсантами был ранен начальник отдела Трофимов. Его зам, человек пустой и явно не на своем месте тут же развернул кипучую деятельность, в надежде, что в отсутствие начальника, сможет занять его место. А тут как раз и подвернулась информация от осведомителя об этом Стаине. Информация прямо сказать интересная и странная. Школьник. Живет в ведомственном доме. Учится в одной из центральных школ столицы. При этом осведомитель докладывает, что видел этого же школьника в форме ВВС и госбезопасности. Время от времени к парню приезжает машина с одним и тем же водителем и школьник исчезает на сутки или двое. Один раз отсутствовал около месяца. Потом появился и как ни в чем ни бывало, стал опять посещать школу. В беседе с управдомом выяснили, что школьника зовут Стаин Александр Петрович. Заселился в дом в ноябре 1941 года по ордеру, выданному Главным управлением госбезопасности. Заселял майор госбезопасности Волков. Заместитель начальника райотдела лейтенант госбезопасности Лившиц увидел в полученной информации свой шанс, приказав задержать Стаина и жестко разрабатывать его на предмет заговора против товарища Сталина в высших кругах НКВД. Идиот! Да если такой заговор есть, то надо не задерживать, а тихонечко вести фигурнта, выявить контакты, посмотреть, как живет, куда исчезает. А этот… Идиот! И еще и его, Калюжного втянул в свою аферу. А куда деваться? Приказ поступил надо выполнять. Тем более о задержании Иван ничего и не знал. Лифшиц отдавал приказ напрямую исполнителям. И вот теперь ему всю эту дурно пахнущую кучу разгребать! А то, что влезли они, куда не надо, говорили лежащие пред ним документы школьника. Очень уж похожие на настоящие. Калюжный рассматривал документы, размышляя, как себя вести и приняв решение, поднял глаза на сидящего напротив него парня:

— Ну и какие из них настоящие? — Иван кивнул на бумаги. Парень пожал плечами.

— И те, и те, — светить удостоверением лейтенанта ГБ Сашке разрешили в крайнем случае. И похоже этот случай наступил. — Реальные эти, — он кивнул на корочку сотрудника госбезопасности, — а эти прикрытие.

— Подумай, — Калюжный внимательно посмотрел на Сашку, — это ведь легко проверить.

Сашка опять пожал плечами.

— Проверяйте, — на душе отлегло. Если бы его арестовали по приказу Сталина или Берии, то такие вопросы не задавали.

Калюжный тяжело вздохнул. Почему-то она сразу поверил этому парню. Весь трехлетний опыт опера просто таки вопил, что все гораздо хуже, чем казалось сначала. Лифшиц по своей дурости влез в операцию главного управления, и какие последствия их теперь ждут трудно даже предположить. И ладно бы сам влез, но он же и его затянул в это болото. И как теперь выкручиваться?

— Понимаешь, я должен запрос сделать в управление кадров. Если они подтвердят, то смогу отпустить. А так… Надо мной тоже есть свое начальство.

— Можно напрямую в приемную, товарища Берии позвонить, там подтвердят, так быстрее будет, — Сашке нравился этот спокойный уставший младший лейтенант, ни капли не похожи на тех держиморд, что рисовали в его времени. Щека Калюжного дернулась:

— Шутишь?

— Нет. Ты бы стал таким шутить?

Калюжный покачал головой. Вдруг дверь резко открылась, и в кабинет влетел невысокий плотный человек со шпалой лейтенанта госбезопасности на краповых петлицах. Брезгливым взглядом он посмотрел на Сашку и обратился к младшему лейтенанту:

— Ну что? Заговорил?

— Нет, товарищ лейтенант госбезопасности. Тут дело серьезное. Товарищ Стаин наш сотрудник.

— Что?! И ты ему веришь?! Что бы какой-то пацан?! — голос Лифшица сорвался на визг.

Калюжный упрямо наклонил голову:

— И все равно, надо отправить запрос в Главное управление.

— Ты хочешь, чтобы нас там идиотами посчитали?! Является ли какой-то сопливый школьник сотрудником управления, — Лифшиц подскочил к столу и схватил Сашкино удостоверение, — в звании лейтенанта госбезопасности? Дурак! Да я тебя самого под трибунал! За халатность! На фронт у меня поедешь! — изо рта лейтенанта летела слюна.

Калюжный вспылил:

— А ты меня фронтом не пугай! Это ты фронта боишься! А я давно туда прошусь!

Лицо Лифшица стало багровым. Срываясь на визг, он заорал:

— Лядов! В кабинет влетел конвоир. — Арестовать! — и ткнул пальцем в Калюжного. Лядов замешкался. — Тебе что-то не понятно?! Кандидат замотал головой и сделал шаг к Ивану.

— Вы арестованы! Пройдемте!

Младлей укоризненно покачал головой:

— Эх, Лядов. Говорил я тебе — учись. Даже арестовать как надо не можешь. Калюжный открыл ящик стола и вытащил оттуда пистолет. Лифшиц с Лядовым побледнели и напряглись. Иван только презрительно ухмыльнулся и бросил пистолет на стол. Затем расстегнул ремень и кинул его к пистолету. — Пойдем, горемыка, — скомандовал он Лядову. Они уже выходили из кабинета, когда раздался окрик Лифшица, обращенный к конвоиру.

— Стой! Наручники у тебя где?

Конвоир суетливо полез в карман. Калюжный, видя это, только обреченно поднял к потолку глаза. Как?! Как эти двое попали в органы?!

Лядов подскочил к Лифшицу, протягивая наручники.

— Что ты мне их тычешь?! На этого пристегни!

Пока Сашке сковывали за спиной руки, Калюжный подмигнул ему и одними губами произнес:

— Держись…

Только что Иван принял для себя самое важное решение. Ведь если этот парень окажется действительно врагом, то расстрела не миновать. А вот если будет все, как подсказывает ему интуиция, то тут можно и хорошо так взлететь в звании.

Двери за Калюжным и Лядовым закрылись, и Сашка остался одни на один с лейтенантом. Тот молча налил себе воды, выпил и усевшись за стол, уставился на парня, буравя его взглядом.

— Ну, что? Будем по-хорошему говорить? Или конвоиров позвать? Они быстро тебя разговорят!

Сашка пожал плечами:

— Что говорить?

— Ты мне тут Ваньку не валяй! — Лифшиц вскочил и навис над парнем, — Рассказывай, как вы с майором госбезопасности Волковым, по приказу своих немецких хозяев готовили покушение на товарища Сталина!

Лицо Сашки удивленно вытянулось. Он ожидал всякого, но такой глупости…

— Ты что, дурак?! — вырвалось у парня.

Лифшиц вскочил из-за стола и в глазах у Сашки вспыхнули искры. Он сам не заметил, как оказался на полу. В левом боку разрасталась мутящая боль. Следом в спину прилетел удар сапога.

— Как ты смеешь! Тварь! Тварь! Тварь!

В спину посыпались удары. Сашка инстинктивно попытался скрючиться, чтобы прижать голову к коленям. Как вдруг в кабинете раздался знакомый властный голос:

— Стоять!

Удары прекратились. Через боль, разогнувшись, парень сквозь слезы посмотрел на дверь. Там, злобно сверкая взглядом, стоял Берия, из-за плеча которого выглядывала бледная Настя.

[i] Кандидаты на звание, стажирующиеся на младших оперативных должностях носят установленную для начальствующего состава ГУГБ форменную одежду с пустыми петлицами, без знаков различия и нарукавного знака.

XXII

Сказать, что Лаврентий Павлович был в ярости не сказать ничего! Он с трудом сдерживал себя, чтобы тут же собственноручно не расстрелять этого красномордого пухлого лейтенанта. Останавливало его только то, что очень уж хотелось знать инициатора этого безобразия. В случайные совпадения и глупость исполнителей он не верил, очень уж вовремя случилось происшествие. А сейчас ему предстоит расхлебывать эту горькую кашу. И сделать так, чтобы выйти из ситуации с наименьшими потерями. Сталин будет в ярости. И плевать, что Верховный сам дал добро на снятие со Стаина внешней охраны. Все равно виноват будет не Сталин. А он — Лаврентий Павлович Берия. Это его люди натворили дел. Ему и отвечать.

— Помогите ему и снимите наручники! Живо! — кинул он за спину, стоявшим там бойцам НКВД, приехавшим вместе с ними. К Саше тут же кинулись два человека и помогли Насте, уже суетящейся рядом с одноклассником усадить его на стул. Мгновение и наручники сняты. Сашка потер запястья. — Ты как? — в голосе Берии слышалось неподдельное беспокойство.

— Нормально, — буркнул парень. С ним действительно было все нормально, ему было не столько больно, сколько обидно. Сашка злобно глянул на побледневшего лейтенанта, который зажался в угол и бегающими глазками смотрел то на наркома, то на людей, суетящихся в кабинете, то на Сашку, рядом с которым не переставала кружиться и причитать Настя. Лаврентий Павлович решительно шагнул к лейтехе.

— Кто такой?!

— Лейтенант госбезопасности Лившиц, заместитель начальника Краснопресненского районного отдела государственной безопасности, товарищ Генеральный комиссар, — лицо Лившица покрывала испарина, глаза, белые от страха, бегали, не находя себе места.

— Где начальник отдела?!

— Ранен. Позавчера. При задержании немецких диверсантов.

— Вот как?! — подозрительность Лаврентия Павловича усилилась. Как вовремя ранили Начальника отдела. Единственного в райотделе, кто знал, что Стаин находится под наблюдением и прикрытием ГУ ГБ. — На каком основании задержан лейтенант государственной безопасности Стаин?!

Лицо Лившица перекосило, будто он хочет заплакать, плечи дрогнули. Он, заикаясь, бессвязно забормотал:

— П-п-п-по оп-п-п-перативной информации. П-п-поступила от ос-с-сведомителя. Что с-с-странный парень… Я-я-я думал, диверсант… И вдруг срываясь на визг закричал: — Они готовили покушение на товарища Сталина!!! Я точно знаю!!! Вы все за одно!!! Лившиц икнул и сполз по стене, усевшись на пол и глядя потерянным взглядом перед собой.

— Взять его! — Берия брезгливо посмотрел на лейтенанта. А может действительно совпадение и все это просто глупая инициатива одного невменяемого идиота? Но убедится в этом необходимо, так что пусть над этим поработают следователи.

К Лившицу подошли бойцы и стали его поднимать. Лейтенант висел у них на руках, как мешок.

— Лаврентий Павлович, — вывел Берию из раздумий голос Сашки, — он еще Калюжного арестовал, оперуполномоченного местного.

— Каджая! — в кабинет заглянул молодой кавказец, командир, приехавших с Берией бойцов. — Там где-то опер местный сидит, давай его сюда. Только не заводи. Сам вызову. Кавказец кивнул и моментально скрылся. Лаврентий Павлович сурово посмотрел на Сашку: — Рассказывай!

Выслушав рассказ парня, Берия задумался. Все как-то глупо. И от этого непонятно. Зачем нужно было арестовывать Стаина? Проверить реакцию? Ну, проверили, а дальше? А может провокация? Застрели Александр сотрудников и разговор мог быть другой. Нет, парню ничего бы не было, конечно, но те, кто устроили провокацию, могли этого не знать. Но опять же не понятна причина и цель. Надо ждать результатов следствия. Теперь осталось еще одно дело:

— Анастасия, как ты смотришь на то, чтобы поступить в органы НКВД? — Лаврентий Павлович внимательно посмотрел на Сашкину одноклассницу. Девушка растерянно замерла:

— Не знаю. А что мне надо будет делать?

— Да вот, приглядишь за своим молодым человеком, чтоб в разные истории не влипал, — Берия укоризненно посмотрел на Сашку и перевел взгляд на девушку. Та как-то сжалась, но глядя прямо в глаза наркому выпалила:

— Я на Сашу доносить не буду!

Лаврентий Павлович вспылил:

— Что значит буду-не буду?! Прикажут — будешь! Комсомолка ты или кто?! Развела тут чистоплюйство! — но увидев, что девчушка едва не теряет сознание от страха, а парень готов броситься ее защищать, спокойнее добавил:- Никто тебя доносить ни на кого не заставляет! С этим и без тебя есть, кому справляться, — он поморщился, вспомнив вал доносов и анонимок, с которыми приходится разбираться его ведомству, — но случись подобная ситуация, опять будешь с дежурным драться на Лубянке?! Настя отрицательно замотала головой, а потом, передумав, закивала. Берии все больше и больше нравилась эта смелая девушка. Ведь видно, что она до жути боится, но все равно стоит на своем и за Стаина, вон, горой, даже перед наркомом не пасует. Повезло парню. Он пристально посмотрел на девушку: — Ты все равно уже влезла в наши дела, так что деваться тебе некуда. Но лучше, если работать ты будешь с пониманием, а не из-под палки. Потому и спрашиваю и уговариваю, хотя имею полное право привлечь тебя приказом. Настя потерянно посмотрела на Сашку, ища поддержку, и, поймав его одобрительный кивок, пролепетала:

— Хорошо, я согласна…

— Ну, вот и отлично! — Берия улыбнулся девушке. Подойдя к столу, он открыл один ящик, затем второй и, достав чистые листы бумаги, выложил их на стол. — Садись, пиши рапорт на мое имя, — потом глянув на Сашку добавил, — помоги ей, ты знаешь, как писать.

Парень, кивнув, поднялся и вместе с Настей подошел к столу:

— В качестве кого принимать будем, товарищ Генеральный комиссар государственной безопасности? — Сашке не нравилась эта ситуация с принуждением Насти к поступлению на службу, но он чувствовал, что вмешиваться бесполезно, Берия уже принял решение.

— Стажером пока. Там видно будет…

В коридоре раздался какой-то шум, громкие голоса. Дверь распахнулась, и в кабинет буквально влетел Мехлис:

— Товарищ Берия, что происходит?! Почему Вы арестовали Стаина?!

Лаврентий Павлович непонимающе посмотрел на Мехлиса:

— Товарищ армейский комиссар первого ранга, а с чего Вы взяли, что я арестовал Александра? — Берия с интересом посмотрел на Льва Захаровича.

— Мне позвонила вдова моего бывшего подчиненного по работе в «Правде», которая, оказывается, является директором школы, где учится Стаин.

Берия насторожился:

— Вот как?! Когда позвонила?! Откуда она узнала, что Стаин арестован?!

Мехлис поморщился:

— Не ищите врагов, там, где их нет! К ней прибежала ее ученица. Одноклассница Александра и рассказала о его аресте.

— Одноклассница? — Берия посмотрел на Сашу с Настей.

— Это, наверное, Лена Волкова. Я же вам говорила, товарищ Берия, — пояснила Настя, поежившись под тяжелым взглядом наркома.

— Ясно. Проверим. Если так, повезло тебе, Александр. Хорошие подруги у тебя! Боевые!

— Подруги?! — настал очередь удивляться Мехлису. Берия усмехнулся:

— Да вот, — он кивнул головой на Настю, — ворвалась в управление на Лубянке, устроила скандал, подралась с дежурным, прорываясь ко мне.

Девушка сжалась и покраснела. Но, поймав на себе уважительные взгляды Берии и незнакомого армейского комиссара, немного расслабилась. Мехлис оглядел девушку и, повернувшись к Сашке, протянул:

— Даа, парень, даже не знаю завидовать тебе или сочувствовать.

— Завидовать, конечно, завидовать, — с улыбкой поддержал Льва Захаровича Берия. — Вон, какая красавица боевая! А потом посерьезнев сказал: — Ладно, ребята, вы посидите в коридоре, подождите. А мы тут разберемся, что к чему. И когда Сашка с Настей выходили из кабинета, крикнул: — Каджая, давай заводи этого Калюжного.

Саша с Настей сидели, взявшись за руки, в коридоре райотдела, ловя на себе любопытные взгляды бойцов НКВД. Еще бы! Школьники, ради которых срываются с места и лично ведут следствие нарком внутренних дел и начальник ГлвПУРа! Разговаривать не хотелось. Сашка привалился к стене. Немного ныли спина и грудь, в которую пришелся первый удар Лившица. Мысли медленно ворочались в голове. Получается, правы были в его времени, пугая людей ужасными застенками НКВД. Вот он только что в них побывал по прихоти какого-то лейтенанта госбезопасности. И если бы не вмешательство товарища Берии, неизвестно, как все это приключение закончилось бы для Сашки. Но с другой стороны тут он встретил Калюжного, не побоявшегося пойти наперекор начальству, отстаивая свою правоту вплоть до попадания под арест. Как же сложно и непонятно все у предков! И начинать разбираться с этим надо. Ему теперь здесь жить.

Насте тоже было о чем подумать. Жизнь ее резко изменилась, еще бы понять к лучшему или нет. Она даже в мыслях не предполагала, что судьба может ее кинуть в органы. Она вообще в свои шестнадцать не особо задумывалась о будущем. Вернее задумываться задумывалась, но к какому-либо решению никак прийти не могла. Не нашлось еще для нее того дела, которое заинтересовало бы ее без остатка. Настя очень завидовала Нине, безумно увлеченной своей медициной и стремящейся к мединституту с фанатичным упорством. Вторая Настина подружка Ленка Волкова, скорее всего, так и будет двигаться по комсомольской линии. А вот Настя не видела себя нигде. Госпиталь был для нее просто зовом сердца, она должна была хоть как-то помогать фронту, вот и помогала, как могла. Хоть так.

Общественная деятельность Настю тоже не привлекала. Нет, она, конечно, не чуралась участия в комсомольских мероприятиях и считала себя хорошей комсомолкой, но не увлекало ее это. Не смотря на легкий, веселый и довольно общительный характер, ей больше нравилось одиночество и книги. А после того, как без вести пропал брат, Настя вообще замкнулась в себе, более-менее выныривая из своей раковины с подружками детства Леной и Ниной. С братом они были очень близки, и Настя не хотела верить в его гибель. Она даже была рада этой сухой казенной фразе — «пропал без вести». Это дарило надежду, что Слава жив и вернется. Насте вдруг подумалось, что надо будет обязательно сообщить Лаврентию Павловичу о брате. Наверное, это важно. В груди затеплилась надежда, а вдруг товарищ Берия сможет что-нибудь узнать о брате?! Хорошо бы было! Но сердце тут же екнуло. Нет! А вдруг окажется, что Славка погиб! Нет! Нет! Нет! Она крепче ухватилась за Сашкину руку, который ничего не говоря, просто погладил ее кисть своей сильной ладонью. От этой молчаливой поддержки Насте стало так хорошо, так приятно. Радостное тепло разлилось по всему телу и ухнуло куда-то вниз живота. Девушка засмущалась, но руку не убрала, только крепче прижалась к такому сильному плечу парня.

Появление в ее жизни Саши Стаина что-то перевернуло в ней, возвращая к жизни. Она даже перестала плакать по ночам. Ей было с ним легко и интересно. А еще Саша был очень умный. Он решал влет самые трудные математические задачи из школьной программы, умел интересно ответить на любой вопрос по физике. Правда, вот литература и русский язык ему не давались и с историком никак не складывались нормальные отношения. Но с Владиленом Дмитриевичем, вообще, мало кто находил общий язык. А вот с языком было все интересно. У Насти сложилось впечатление, что русский для Сашки хоть и родной язык, но пользоваться им он не умеет. Разговаривает он не так, как все. По-другому. В классе упорно ходили слухи, что Стаин жил где-то за границей или в недавно освобожденных республиках Прибалтики. От того и речь у него была странная, да и само поведение тоже. Ничего, все равно она скоро все узнает про Сашку. Никуда он теперь не денется от нее!

Открылась дверь и из кабинета выглянул растрепанный, но чем-то очень довольный Калюжный, снова туго перетянутый ремнями портупеи. Найдя глазами, командира бойцов он крикнул:

— Товарищ Каджая, — кавказец, тихим голосом отдающий какие-то распоряжения своим бойцам обернулся, — товарищ нарком просит привести задержанного Лившица. Каджая кивнул и направился к двери арестантской, в которой совсем недавно содержали Сашку.

Проходя мимо ребят, Лившиц зло посмотрел на них, но получив тычок под ребра от Каджая, охнул и скрылся за дверью. Вновь потянулось муторное ожидание. Минут через сорок из кабинета вышел Мехлис. По лицу Льва Захаровича было непонятно, как идет допрос и что удалось выяснить. Он махнул рукой Сашке и Насте:

— Давайте за мной! — не говоря больше ни слова, он пошел на выход.

Уже в машине Сашка решился нарушить тяжелую тишину, царящую в салоне:

— Лев Захарович, там что-то серьезное?

Мехлис ответил не сразу. Он, размышляя, продолжал смотреть в окно машины. Потом обернулся к Сашке:

— Не знаю, Саша. Товарищ Берия разберется. Этот Лившиц просто дурак, — Лев Захарович поморщился, — но больно ко времени эта его дурь проявилась. Не верю я в такие совпадения. И Берия не верит.

— Мы куда сейчас? — Сашка заметил, что машина едет в совершенно незнакомом ему направлении.

— Ко мне. У меня заночуете. Нельзя вам сейчас домой. Выясним всю подноготную твоего ареста, вернетесь домой.

Сашка кивнул. К Мехлису, так к Мехлису. Им видней. Тем более спорить с Львом Захаровичем дело изначально обреченное на провал.

— А я, а мама? — робко подал голос Настя.

— А Вы, девушка, сегодняшнего дня состоите на службе в органах НКВД. И будете делать то, что приказано. Берите пример со своего товарища. Увидев, как растерялась девушка, он смягчил тон. — Товарищ Берия попросил и за тобой присмотреть. Пока не проясниться вся ситуация, принято решение вас спрятать. Глаза Льва Захаровича грозно блеснули. — Вот и посмотрим, кто зашевелится. Потом, спохватившись, успокоил девушку: — За мамой твоей присмотрят. Не переживай.

Квартира Мехлиса встретила их тишиной. Царящая в комнатах идеальная чистота и роскошная мебель, на которой кое-где виднелись бирки с инвентарными номерами, создавали странное чувство, что они находятся в музее. Не было здесь того тепла, которое возникает там, где постоянно бывают люди.

— Мы здесь практически не бываем, — пояснил Лев Захарович, — я и супруга постоянно на службе, а сын в училище. Так что квартира в полном вашем распоряжении. Располагайтесь. Ты, — Мехлис ткнул пальцем в Настю, — здесь, — и он открыл одну из дверей. — Это комната сына. Перед ними предстала маленькая комната, с обычной металлической кроватью, такая же была и у Сашки дома, письменный стол, полки с книгами, где школьные учебники смешались с художественной литературой. — А ты, Саша, у меня в кабинете на диване. Кабинет тоже оказался довольно скромной небольшой комнатой с письменным столом с большой фотографией Сталина на стене над ним, огромным количеством книг на полках и кое-как притулившимся в уголке маленьким кожаным диванчиком. Сашка еще подумал, что спать будет неудобно, слишком уж он был коротким. Но Лев Захарович, подойдя к дивану, откинул в стороны массивные круглые подлокотники, что сразу увеличило длину спального места. Пока ребята робко оглядывались, Мехлис зашел в еще одну комнату и через некоторое появился оттуда со стопкой постельных принадлежностей. Кинув их на диван, он сказал: — Здесь белье, постелите сами. На кухне в буфете консервы и крупы. Что найдете, берите, не стесняйтесь. Завтра придет домработница, я ее о вас предупрежу. Меня до завтра не будет. Из квартиры, пока не разрешу, не выходить. За вами будут присматривать на всякий случай. Все. Я поехал.

Хлопнула дверь, раздался щелчок закрывающегося замка, и ребята остались одни в пустой квартире. Настя как-то сразу поникла, как будто из нее выпустили воздух, подошла к ближайшему стулу и устало опустилась на него. Сашка так и остался стоять, глядя на девушку. Ее маленькая сгорбленная фигурка вызывала жалость и разрывающее грудь желание обнять, утешить, защитить. Он уже было сделал шаг к ней, но остановился. Подумалось, что своими действиями обидит девушку, сделает только хуже. А еще ему было стыдно, что втянул Настю во все это. Не надо было отправлять ее к Берии. Сам бы разобрался. Все равно его бы стали искать и нашли. А так, теперь не понятно, что будет с ними. И зачем Лаврентию Павловичу понадобилось, чтобы Настя пошла на службу в НКВД? Ну, какая из нее сотрудница? Маленькая, робкая, скромная. Девушка, подняла на парня мокрые от слез глаза:

— И что теперь будет?

Сашка понуро пожал плечами:

— Не знаю.

Он действительно ничего не понимал. Этот странный арест, допрос, с какими-то нелепыми обвинениями, вмешательство Берии, а потом и Мехлиса. Странное решение спрятать их домау Льва Захаровича. А еще это волнение от того, что до завтра они остаются в квартире наедине с Настей — девушкой, которая ему очень нравилась. При мысли о ней, о том, что они тут одни сердце в груди замирало, а потом опять начинало колотиться в ребра, как сумасшедшее. Сашку еще раз накрыло желание подойти к однокласснице и обнять ее. Настя, видимо что-то почувствовав, резко встала:

— Пойдем на кухню, хоть чаю попьем. А потом я приготовлю что-нибудь, — и девушка целеустремленно вышла из комнаты.

Лена сидела в кабинете директора и ждала неизвестно чего. За окном уже стемнело. Мама будет переживать и ругаться. Но девушка не могла уйти просто так, не узнав, что случилось с Сашей. Елена Петровна, зябко кутаясь в старенькую шаль, проверяла тетради учеников. Они уже дважды попили чай с ржаными сухарями. Лена пыталась почитать, книг в кабинете хватало, но у нее ничего не вышло. Никак не получалось сосредоточиться на книге. Все мысли крутились вокруг Стаина. За что его арестовали? Кто он такой вообще? Что связывает его с папой? То, что он никакой им не родственник она поняла еще там, в госпитале, когда давала подписку. Но вот кто он, так и не поняла. Она даже не знала, как он оказался в госпитале, где его ранили. В историю с поездкой в Ленинград к друзьям родителей она не верила. Ехать в осажденный город неизвестно к кому и неизвестно для чего в сопровождении таких бойцов как Харуев и Тихонов. Ага, нашли дуру! Тем более было видно, что разведчики относятся к Сашке с огромным уважением, а заслужить его не так-то и просто. Она сама в гарнизоне из кожи вон лезла, чтобы почувствовать хоть десятую часть такого отношения со стороны этих бойцов. Но для них она так и осталась Ленкой — дочкой командира. Да, своей, но все же просто девчонкой, школьницей, любимицей. А со Стаиным у них было другое. Несмотря на возраст, Саша для них был одним из них. И это раззадоривало Лену. Как?! Как так получилось?! Кто же он такой, этот Стаин?

Тишину кабинета разорвал пронзительный телефонный звонок, заставив испуганно вздрогнуть Лену и Елену Петровну. Женщина осторожно, будто боясь того, что она сейчас услышит, подняла трубку:

— Слушаю… Да, Лев Захарович, это я…

Волковой, сидевшей в другом конце кабинета, не было слышно, что говорит Елене Петровне этот Лев Захарович, а по лицу директора было сложно понять, хорошие новости сообщают или плохие. Девушка, побледнев, смотрела на учительницу. Елена Петровна, поймав умоляющий взгляд ученицы, успокаивающе махнула рукой. Только вот спокойствие к Лене так и не пришло. Девушка с нетерпением теребила подол платья, ожидая, когда директор закончит разговор.

— Спасибо, Лев Захарович… Нет, спасибо, мне ничего не надо… Хорошо… Спасибо еще раз. До свидания. Женщина положила трубку и посмотрела на ученицу: — Со Стаиным все в порядке. Ближайшее время они с Настей Федоренко в школе не появятся. Подробностей мне не сообщили, — видя, как вскинулась Лена, успокаивающе произнесла Елена Петровна, — но заверили, что с ребятами будет все хорошо. Поблагодарили тебя, за комсомольскую сознательность, — с улыбкой произнесла учительница.

— Но как же так? Ведь мы так ничего и не узнали? — горячо возразила Волкова.

— Поверь мне. Если этот человек сказал, что все хорошо, значит, так оно и есть.

— А кто это был, Елена Петровна? — любопытство в голосе Лены смешалось с тревогой за судьбу одноклассников.

— Мехлис Лев Захарович. Начальник ГлавПУРа. Мой Веня с ним работал когда-то в «Правде», вот я и обратилась к нему по старой памяти, — женщина как-то странно поежилась, но Волкова, погруженная в мысли о друзьях этого не заметила.

— Спасибо Вам, Елена Петровна! — глаза Лены благодарно горели.

— Ну что ты, Леночка, — улыбнулась учительница, — Саша же мой ученик. Разве могла я его бросить? А теперь иди домой. Тебя, наверное, уже мама потеряла. Дойдешь? А то темной уже на улице. Может тебя проводить?

— Нет, что Вы! Конечно, дойду! Тут не далеко! — Ленка быстро надела пальто и выскочила на улицу. Настроение поползло вверх. Про Мехлиса она слышала от папы и его сослуживцев. Слышала разное. Но в том, что этот человек абсолютно честен, сходились все. Девушка не заметила, как буквально долетела до дома. Заскочив в квартиру, сразу нарвалась на мамину отповедь:

— Ленка, зараза такая! Ты где болталась?! Я уже места себе не нахожу! На улице темно! Скоро комендантский час! Ты что, в могилу меня свести хочешь?! Вернется отец, все ему расскажу!

— Мамулечка, прости, прости прости!!! — затараторила Ленка, — Я в школе была, у Елены Петровны засиделась! Почему-то про арест Саши и про то, что она пыталась разузнать о нем маме говорить не хотелось.

— Засиделась она! А я тут места себе не нахожу! Знаешь же, что в городе не спокойно!!! — никак не могла угомониться Мария Алесандровна. Лена подошла и обняла маму.

— Мам, ну, правда, прости! Засиделась. Такого не повториться! Вот честное комсомольское!

— Ладно, поверю. Иди мой руки, и ужинать садись. Ах, да, — вспомнила о чем-то Мария Александровна и быстро прошла на кухню, вернувшись с листком бумаги из ученической теради, аккуратно свернутом в треугольник, как фронтовое письмо. — Тут Коля Литвинов заходил, записку тебе оставил.

— Ой! А я забыла! Мы же должны были встретиться сегодня вечером! — Лена выскочила из ванной комнаты и схватила письмо, — Ничего, завтра извинюсь! Девушка чмокнула маму в щеку и умчалась к себе в комнату. — Мамулечка, я сейчас, прочитаю и сразу за стол. Ты только не ругайся!

Женщина с доброй улыбкой посмотрела вслед дочери и пошла собирать на стол. А Лена заскочив к себе нетерпеливо развернула треугольник. «Вот пижон, этот Колька, как письмо завернул! Можно подумать!» Девушка впилась в глазами в знакомый почерк:

«Милая, родная Леночка!

Так я тебя и не дождался сегодня. Наверное, оно и к лучшему. Боюсь не смог бы я тебе сказать то, что давно хотел, а вот так, в письме скажу. Любимая! Да! Любимая! Я тебя люблю с того самого дня, как ты впервые появилась у нас в классе. Только ты никогда этого не замечала, считая меня только другом. Все это время я собирался признаться тебе и никак не решался. А сегодня решился! Только ты куда-то спешила, и поговорить у нас не получилось. Жаль.

Любимая. Я сегодня уезжаю на фронт. Три дня пришла похоронка на папу, эти сволочи убили его! И теперь я должен отомстить!»

А ведь точно! То-то последние дни Колька был какой-то странный, молчаливый! И сегодня сам не свой был. Но почему он ей ничего не рассказал?! Друг называется! Лена стала читать дальше:

«Ты, наверное, думаешь, почему я тебе ничего не сказал?Просто я побоялся, что ты меня начнешь отговаривать. А я все уже решил! Доберусь со знакомыми по самообороне бойцами до тылов 5-ой армии, именно в ней служил отец, а там придумаю что-нибудь! Добавлю себе год и скажу, что документы потерял»

Вот дурак! Надо его срочно вернуть! Какой фронт?! Его же убьют! Лена уже было спохватилась куда-то бежать, но решила дочитать письмо:

«Только прошу тебя, не делай ничего, чтобы меня вернуть! Ради нашей дружбы! Все равно, потом убегу!

Как устроюсь, напишу тебе, сообщу номер полевой почты. Надеюсь, ты мне будешь писать! Я буду ждать!

Ну вот, наверное, и все. Столько хотелось сказать тебе, а получилось всего несколько строк!»

Внизу листка буквы «Пр» были зачеркнуты, а рядом такой же зачеркнутый завиток буквы «Д» и подпись:

«Твой друг Коля Литвинов.

PS. Присмотрите с ребятами за мамой. Ей сейчас очень тяжело. Понимаю, что нельзя было ее оставлять, но и по-другому я не могу! Простите!»

XXIII

Утром Сашка проснулся рано, не было еще шести часов. С удивлением обнаружил сидящую на кухне с чашкой чая Настю. Судя по красным глазам и осунувшемуся лицу, девушка даже не ложилась спать. Саша, кивнув Насте, пожелал ей доброго утра и нырнул в ванную комнату. Почистил зубы пальцем, обмылся по пояс под краном. Полотенца чтобы вытереться не было, только маленькое, для лица. Хотел обтереться майкой, но передумал. Не известно, как сложится дальше, и ходить во влажном не хотелось. Решив, что обсохнет так, слегка стесняясь голого торса, прошлепал на кухню. Поймав на себе заинтересованный взгляд покрасневшей Насти, смутился, но стараясь не показать этого, подошел к плите и налил чай. Надо было что-то сказать, начать разговор, но в голову ничего не лезло. А тут еще девушка, сложив локти на стол и, подперев руками подбородок, смотрела, не отрывая взгляда, как он пьет чай. От такого пристального внимания, стало не по себе. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, спросил:

— Ты что, совсем не спала? Настя, не отрывая от него взгляда, лишь молча отрицательно покрутила головой. Сашка так и не понял, что это значит. То ли не спала, то ли все-таки немного поспала. Но переспрашивать не стал. На кухне опять повисла тишина. Настя все так же разглядывала Сашку. Наконец, он не выдержал: — Что-то случилось?

Настя опять молча помотала головой. А потом вдруг заговорила:

— Да, случилось! Или ты считаешь то, что вчера произошло, это ничего не случилось?! Тебя арестовывают, потом спасают товарищ Берия и товарищ Мехлис! Меня буквально силком берут на службу в НКВД! Потом без всякого объяснения нас привозят сюда! Я ничего не понимаю! Саша, ты кто?!

Сашка от такой горячей отповеди всегда молчаливой и спокойной Насти сидел с красными ушами. Ему и так было неудобно, что он втравил девчонок в это дело. Просто в том момент, ему казалось, что он все делает правильно. Сейчас же, ситуация виделась совсем по-другому, вполне можно было обойтись без участия одноклассниц. Но что сделано, то сделано. Настю он вчера поблагодарил, поблагодарит и Лену при встрече. Но что отвечать ему сейчас?! Понятно же, что в версию с родителями коммунистами-антифашистами девчонки уже не поверят. Но и правду сказать он не может, по крайней мере пока не получит разрешение товарища Сталина. А Верховный такое разрешение вряд ли даст. Как же надоела ему эта двойная жизнь, секретность! Он уже сам запутался в своих звания, войсковой принадлежности, легендах о прошлом.

А Настя тем временем настойчиво продолжала:

— Саша, что мне делать?! С тобой носятся Нарком внутренних дел и Начальник ГлавПУРа, ты куда-то пропадаешь, потом появляешься раненный в госпитале, пропускаешь месяц занятий, и в школе на это не обращают внимания, как будто это в порядке вещей! Я слышала, как Зина, та девушка из госпиталя, звала тебя командиром! Это школьника-то! Ты разговариваешь по-другому, ты ничего не знаешь о нашей жизни! Ты даже не испугался, когда тебя арестовывали! А еще эти подписки, которые мы дали! Ты другой, Саша! Вокруг тебя сплошные тайны! Я боюсь! Понимаешь?! Просто боюсь! Я здесь, а мама сейчас одна! Я боюсь за нее, за себя! За тебя! — последнее она произнесла чуть слышно.

Сашка сидел, уставившись в стол. Он не знал, что сказать, как успокоить девушку. А сказать что-то надо. А потом еще и с Волковой объясняться, у Лены ведь тоже возникнут вопросы. Да и в классе разговоры ходят.

— Насть, я не могу тебе сейчас ничего сказать, — парень поднял взгляд на девушку, — просто не имею права. Не обижайся. Пожалуйста, — парень хотел добавить, чтобы она ничего не боялась, что он не позволит никому ее обидеть. Но не стал. Потому что не был уверен, что сможет выполнить свое обещание. А раскидываться пустыми словами, ради того чтобы успокоить, считал не правильным. Не заслуживала Настя лжи. Девушка пристально посмотрела на Сашку своими бездонными глазами, красными толи от недосыпа, толи от слез и кивнула:

— Хорошо.

От этого взгляда что-то перевернулось внутри у парня. Сам не понимая, что делает, он встал и, подойдя к Насте, взял ее за руку, дернув на себя, заставляя подняться и обнял. Сашка почувствовал, как девушка напряглась у него в руках, но вырываться не стала. Он стоял, спрятав в своих объятьях этого, неожиданно ставшего для него таким дорогим человечка, одной рукой нежно обхватив за плечи, а второй гладя по голове. Настя замерла, опустив руки. А потом осторожно, будто опасаясь саму себя и того что делает, сама приникла к Сашке, крепко обхватив его руками. Так и стояли они, замерев, не замечая времени и не веря собственной смелости. Волшебство момента нарушил щелчок открывающегося замка. Сашка с Настей пугливо отпрянули друг от друга и быстро расселись по своим местам, полыхая красными от смущения лицами и боясь посмотреть друг на друга.

На кухню зашел Мехлис. Глянув на ребят, он нахмурился, а потом его лицо тронула чуть заметная улыбка:

— Как переночевали? Выспались?

— Нормально. Спасибо, — через силу поднял взгляд на Льва Захаровича Сашка. Настя так и сидела молча, уставившись в пол. В глазах Мехлиса играла смешинка. Он скосил глаза на Настю, хитро подмигнув Сашке, отчего парень покраснел еще сильней.

— Завтракали?

— Только чай попили.

Мехлис подошел к плите и поднял крышку сковорды.

— О, картошечка! Хорошая жена кому-то достанется, — не унимался Лев Захарович. Настроение у Мехлиса было отличное. Он был в Кремле. Разговор со Сталиным был хоть и тяжелым, но плодотворным. Теперь осталось только действовать. — Давай, красавица, на стол накрывай. Будем завтракать, и поедешь на Лубянку. Ждут тебя там. Настя побледнела. Заметив это, Лев Захарович поспешил ее успокоить: — Не трясись, тем более бояться тебе нечего. Подойдешь к дежурному, назовешь фамилию. Там тебе все объяснят. Девушка кивнула и заметалась по кухне, накрывая на стол. Мехлис весело поглядывал то на Настю, то на Сашку, все сильнее вгоняя их в краску. — Ты иди хоть рубаху нательную накинь, охальник, а то сидишь тут с голым пузом перед девушкой и целым армейским комиссаром первого ранга, — заметил он, хохотнув, Сашке. Сашку как будто сдуло. Он только сейчас понял, что в таком виде обнимался с Настей. От стыда парень был готов провалиться сквозь землю.

Быстро приведя себя в порядок, вернулся за стол. Картошка весело шкворчала на сковороде, издавая умопомрачительный запах. В животе заурчало. Настя стояла у плиты, стараясь не смотреть на Льва Захаровича. Когда вернулся Сашка, девушка издала облегченный вздох, от которого у Мехлиса вырвался еще один смешок.

Позавтракали в полной тишине. Когда закончили, Настя собралась, было, мыть посуду, но Лев Захарович ее остановил:

— Оставь. Саша помоет. Тебя машина внизу ждет. Водителя ты видела, он нас сюда привез. Отвезет тебя на Лубянку. И за маму не переживай. Все с ней нормально. Увидитесь скоро.

Впервые, с того момента, как Лев Захарович появился в квартире, девушка подала голос:

— Спасибо.

— Не за что. Работа у меня такая. Все, иди, одевайся. Поймав, украдкой брошенный на Сашку взгляд, Мехлис мотнул парню головой: — Иди, проводи одноклассницу.

Ребята вышли в прихожую. Саша дождался, пока Настя завяжет шнурки на ботиночках и, выхватив у нее из рук пальто, неуклюже помог ей одеться. Настя, не поднимая глаз, застегнула пуговицы и накинула на голову платок. Парень не знал, как вести себя дальше. Но Настя сама, решительно подскочив к нему, чмокнула его в щеку и выбежала из квартиры, хлопнув за собой дверью. Сашка даже ничего не успел ей сказать.

Парень вернулся на кухню. Мехлис все так же сидел за столом:

— Садись, Александр, — в глазах Льва Захаровича уже не было смеха, а только безграничная усталость. Он растер лицо руками, прогоняя сон: — Спать хочу. Больше суток на ногах. Встряхнув головой, Мехлис уставился своим пронизывающим взглядом на Сашку: — Значит так. Я только что от товарища Сталина. Принято решение выводить тебя из тени, иначе, не исключено повторение случаев, подобных вчерашнему. Товарищ Берия еще разбирается, что это было и кто за всем этим стоит. Видя, что Сашка хочет что-то спросить, Лев Захарович властным взмахом руки его остановил: — Не перебивай! Все что тебе надо знать, сам скажу. И, да, это была не инициатива одного идиота. А остальное не твоего ума дело. Разберутся и накажут. А у тебя сегодня вечером запись на радио и интервью для газеты. Сашка вскинулся, но увидев непреклонный взгляд Мехлиса, промолчал. Лев Захарович, тяжело поднялся и, выйдя из кухни, вернулся со стопкой отпечатанных на машинке бумаг. Это твое интервью. Прочитаешь и выучишь. Наизусть не надо, но чтобы в фактах не путался. Там же, в конце список песен, которые споешь. И не дергайся, сразу в эфир давать тебя никто не будет, так что всегда можно будет поправиться. Но лучше без этого. С радио поедешь сразу в Люберцы, в часть. Тебе неделя подобрать экипажи, для работы на тренажерах. К весне у нас должно быть не меньше десяти пилотов.

Лицо у Сашки вытянулось:

— Товарищ армейский комиссар первого ранга, товарищ Сталин говорил, что два, максимум три экипажа! Это невозможно! Полтора месяца осталось! Да и людей столько нет»

— Знаю. И товарищ Сталин помнит об этом. Но есть такое слово — надо! Учи по максимуму, что можешь, доучиваться будут на фронте. А люди будут.

— Значит весной на фронт?! — с надеждой воскликнул Сашка.

— Все может быть, Саша. Все может быть, — как-то с грустно сказал Лев Захарович. — Все, я спать. Ты тут прибери, почитай, что я тебе дал и тоже отдохни. Когда еще тебе выспаться удастся. И Мехлис тяжело поднявшись вышел из кухни, оставив парня одного.

Быстро наведя порядок, Сашка завалился на диванчик в кабинете с выданными Львом Захаровичем бумагами.

И что тут Политуправление придумало? Ага. Значит он сын старых друзей товарища Сталина по подпольной работе. В гражданскую его родители по заданию ЦК ВКП(б) внедрились в эмигрантскую среду. Интересно, каким образом старые подпольщики стали своими для белой эмиграции? Да, уж. Оказывается он теперь потомственный дворянин! Дворяне и революционеры?! А, хотя, товарищ Ленин, вроде, тоже дворянином был! Что-то такое Карцев на уроках рассказывал. Так, что тут дальше? Жили во Франции. Владели небольшой летной школой под Парижем, там и научился летать. Интересно, а если спросят что-нибудь по-французски? Он же ни в зуб ногой! Ну да ладно, начальству видней. Но уточнить все равно надо будет. После оккупации Франции немцами родители примкнули к антифашистам-подпольщикам. Арестованы гестапо и казнены. А ему с помощью друзей родителей удалось скрыться и с риском для жизни через Швейцарию вернуться в Советский Союз, доставив советскому правительству важные документы. Несмотря на возраст, добился от товарища Сталина отправки на фронт. Иосиф Виссарионович был против, но не смог отказать сыну своих старых друзей.

Летчик специальной авиагруппы РГК. Воевал под Москвой и на Ленинградском фронте. Четыре сбитых, два из которых в ночном бою, за что награжден Орденом Красного знамени. За успешное выполнение специального задания командования удостоен звания Героя Советского Союза. А какого задания? Не написали. Ну, будем надеяться, что у корреспондента, будет похожая бумажка, и лишние вопросы он задавать не станет. Что дальше? Ага. Под Ленинградом сбит, ранен, лечился в госпитале. Сейчас в отпуске по ранению. Планирует вернуться на фронт. Все? Как бы ни так! Сашка поморщился. Теперь про песни. Первые стихотворения написал еще в детстве. А песни сочинять стал на фронте. На гитаре научился играть во Франции, поэтому и гитара шестиструнная. Да уж. Герой, поэт, певец! Не партизан, правда. Хотя маки это же вроде партизаны французские, тогда точно, почти, как Денис Давыдов. Усов и кивера не хватает.

За чтением опуса, вышедшего из недр Главного Политуправления, сам не заметил, как задремал. Разбудил его Мехлис:

— Саша, вставай, нам уже пора! Откинув плед, Сашка сел, спросонья лупая глазами. Странно, вроде засыпал без пледа, наверное, Лев Захарович укрыл. — Ну, что? Почитал?

Парень кивнул головой:

— Почитал. Только…

— Что-то не так? — нахмурился Мехлис.

— Да какой-то сказочный герой получился! Денис Давыдов! Дворянин, подпольщик, летчик, поэт, певец! Кто в это поверит?! Можно же было что-то попроще придумать! Да и французский я не знаю, а тут написано, что вырос во Франции.

— Ничего, выучишь! Говори, что жил в русскоязычной среде, а образование получил домашнее. Тем более оно у тебя и так однобокое какое-то. Сашка только недоверчиво покрутил головой. Вот же! Теперь еще и французский учить! Мехлис восприняв это по-своему, пояснил: — Так надо! Нашей стране очень важно перетянуть на свою сторону патриотично настроенные круги белой эмиграции, — Лев Захарович поморщился. Ему, как старому фанатичному большевику претило такое решение ЦК, но в то же время он понимал и его необходимость.

Сашка кивнул:

— Хорошо.

— Все. Давай приводи себя в порядок. Форма твоя вот, — Мехлис кивнул на висящую на ручке двери на вешалке парадную форму ВВС, — Награды уже на своих местах. У тебя тридцать минут. Пообедаем на радио.

Парень еще раз кивнул и бросил взгляд на форму:

— Лев Захарович, это не моя форма!

— Я знаю. Новою пошили. Парадной ВВС у тебя не было.

— Знаки различия не те. Я лейтенант, а там шпалы.

— Не морочь голову! Ты лейтенант госбезопасности, что равно армейскому капитану! Документы на капитана ВВС тебе уже выписаны, посмотришь в кителе. Все! — и Мехлис вышел из кабинета.

Тридцати минут с запасом хватило собраться. Правда, новая, не обмятая форма топорщилась, но это ерунда, обносится. Хорошо хоть сапоги и шинель были свои. Значит, опять кто-то к нему домой заезжал. Но к таким посещениям его жилища посторонними Сашка уже привык.

До студии доехали быстро. Оказывается, находится она совсем не далеко от Сашкиного дома. Он даже несколько раз проходил мимо этого монументального здания. Подъехали прямо к главному входу. Их уже ждали. Стоило только войти внутрь, какой-то суетливый, худощавый мужчина с блестящей лысиной сразу кинулся им навстречу.

— Лев Захагович, — воскликнул он с ярко выраженным характерным выговором, подбежав ближе, — здгаствуйте. Дмитгий Алексеевич[i] позвонил, пгедупгедил. У нас все готово. И Вадим уже здесь.

— Отлично, Борис Исаакович, — было видно, что Мехлис здесь не впервые, — ведите?

Борис Исаакович посеменил впереди, показывая им дорогу. Сашка с интересом осматривался вокруг. Все-таки интересно. Он впервые на радио. Стены коридора отделаны деревянными лакированными панелями, на полу роскошные ковровые дорожки, отлично глушащие шаги. Ступать по ним мокрыми от снега сапогами казалось Сашке кощунственным и не правильным. Но Мехлис на такие мелочи внимания не обращал, своей журавлиной, высокомерной походкой вышагивая за сопровождающим. Пришлось и Сашке топтать такую красоту. По лестнице поднялись на третий этаж.

— Нам сюда, — Борис Исаакович показал на небольшую дверь.

В помещении находилось трое. Батальонный комиссар с ироничным пронзительным взглядом и темными волосами, зачесанными назад, открывая высокий лоб, о чем-то весело разговаривал с двумя гражданскими, стоящими спиной к входной двери. Увидев вошедших, батальонный комиссар вытянулся, а гражданские резко повернулись к ним лицом. Мехлис махнул рукой, обозначая, что тянуться не надо и спросил:

— Борис Исаакович, сколько займет запись по времени?

— Сложно сказать, — пожал плечами мужчина, — от полутога до тгех часов.

Мехлис кивнул головой и обратился к батальонному комиссару:

— Товарищ батальонный комиссар, Вы ознакомились с материалами?

Политработник опять вытянулся:

— Да, товарищ армейский комиссар первого ранга, ознакомился. Вопросов нет.

— Тогда я вас оставляю, работайте. Саша, через три часа я за тобой заеду. Нам еще фотографироваться. Сашка напрягся. Про фотографирование до этого речи не шло. Мехлис, не заметив состояние парня, развернулся и вышел, поманив за собой Бориса Исааковича. Трое оставшихся с интересом уставились на Сашку, от чего парню стало не по себе. Батальонный комиссар первый подошел и протянул Сашке руку для приветствия:

— Ну, давайте знакомится, молодой человек. Синявский Вадим[ii], буду брать у Вас интервью. А эти два оболтуса — Паша и Юра, по технической части. От открытой доброжелательной улыбки батальонного комиссара на душе стало легче и Сашка слегка расслабился. Пожав протянутую руку, представился сам:

— Очень приятно. Стаин Александр. Вадим? — Сашка вопросительно посмотрел на собеседника, ожидая от него отчества.

— Просто Вадим. Давай без расшаркиваний, — тут же задал тон, перейдя на «ты», Синявский.

— Давай, — согласился Сашка. Вадим ему сразу понравился. Он чем-то напомнил парню Ванина. Такой же открытый, веселый и ироничный.

— Скидывай шинель, — Синявский кивнул на стящую в углу вешалку, — и начнем. Работы у нас много. Ах, да! — хлопнул он себя по лбу, — гитару нам в студию несите! Чтоб не бегать потом во время записи.

То ли Паша, то ли Юра, Сашка так и не понял, кто из них кто, метнулся за незамеченную до этого дверь и вытащил красивую концертную шестиструнку, поставив ее недалеко от стола с микрофонами. Сашка с Вадимом уселись за стол. Синявский, видя, что парню не по себе спросил:

— Первый раз интервью даешь? Сашка кивнул. — Ну, тогда понятно, — улыбнулся Вадим. — Ты про эту ерунду забудь, — он кивнул на микрофоны, — мы не в прямом эфире. Давай, просто расскажи о себе, а я, если что, подправлю или вопросы задам. Парень опять кивнул. Ну, начинаем!

Удивительно, но запись прошла легко. Вадим оказался настоящим асом репортажа. Сашка и сам не заметил, как забыл про запись, просто беседуя с интересным, симпатичным ему человеком. Потом записали песни, из утвержденного списка. Любимый Никифоровым «Туман», «Когда вы песни на земле поете» и последней «Нас не надо жалеть». Когда запись закончилась, до приезда Мехлиса оставалось еще минут сорок. Ребята попросили Сашку спеть еще. Отказывать парень не стал, попросив лишь не записывать, чтобы не получить по шапке за неутвержденный репертуар. Правда, переживать за него смысла особого не было. Еще в первое прослушивание дома, Мехлис четко обозначил песни, которые можно петь, и в каком виде. Так что «Давай за …» прошло без куплета о деде командире Красной армии, а «Батальонная разведка» вообще без купюр. Больше из военной тематики Сашке ничего исполнять не разрешили, а на лирику что-то не тянуло, так что приход Льва Захаровича, застал их просто за дружеской беседой.

Распрощались тепло. Синявский просил писать на адрес Всесоюзного комитета по радиовещанию при Совнаркоме, с пометкой для него, потому как не знал, куда может его в любой момент закинуть корреспондентская судьба. Сашка пообещал, что обязательно напишет и сообщит адрес полевой почты, как только он у него появится.

С Мехлисом заехали в ГлавПУР, где молчаливый, серьезный фотограф минут тридцать фотографировал Сашку в разных пафосно-героических позах. Потом Лев Захарович остался там, а Сашку на своей машине отправил в Люберцы. Приехал туда уже поздно, все спали. Никифоров похрапывал, с головой завернувшись в одеяло. Сашка тоже с удовольствием завалился на свою кровать и тут же вырубился. Все приключения последних дней вымотали его неимоверно.

Следующий день начался обычно. Побудка, зарядка, завтрак, занятия. Привычный четкий армейский распорядок успокаивал и давал чувство надежности бытия. Служба захватила парня с головой. Правда, поначалу слегка напрягали поздравления с новым званием, но это быстро прошло. До тех пор пока не привезли почту. Сашка не обратил внимания, на начавшееся там тут бурление среди курсанток и инструкторского состава, пока к нему в кабинет не вломился возбужденный Никифоров:

— Сашка, чертяка, ты почему молчал?! Тут про тебя такое пишут!

Парень непонимающе уставился на друга:

— Петь, о чем молчал?

— Об этом, — и Никифоров кинул на стол перед Сашкой свежий номер «Красной звезды» с его сделанной вчера фотографией на развороте. Парень взял газету и внимательно прочитал статью.

— Б…! — вырвалось у парня, — ну Лев Захарович, ну удружил!

— Сань, ты чего?

— Того! Я об этом ничего не знал! Еще думал, зачем фотографии?!

Так-то статья как статья, в том же духе, что интервью. То есть писалась неким Гершиным под диктовку Мехлиса. Вот только если в интервью Синявскому Сашке удалось вставить пару слов в разрез сценарию про боевых товарищей, то в газете об этом не было ни слова! Как будто он один совершал все эти подвиги! Парню было просто стыдно перед товарищами.

— Петь, я, правда, не знал про статью. Это все Мехлис! — Сашке показалось, что оправдание его прозвучало как-то по-детски, — Тут про вас ничего нет! Ни про тебя, ни про девчонок! Как я вам в глаза смотреть буду?! — он со злостью кинул газету на стол.

Никифоров удивленно уставился на Сашку, а потом, подойдя к другу, хлопнул его по плечу:

— Сань, не майся херней! Мы за тебя только рады! А про нас еще напишут! Если б не ты, я бы вообще сейчас подснежником лежал в лесу под Смоленском! Да и девчонки тоже. Только под Ленинградом. Мне же Лидка все рассказала. А ей Ида. Это от тебя молчуна ничего не добьешься! Ты лучше скажи, — Петр подошел к двери и, приоткрыв ее выглянул в коридор, потом поплотнее закрыл и сбавив голос продолжил, — Тебя решили рассекретить?

Сашка, поморщившись, кивнул:

— Да, так получилось… Из-за ареста этого…

— Какого ареста?! — лицо Петра вытянулось. Пришлось рассказывать другу свои приключения за последние два дня. — Да, уж, брат! Потрепало тебя! Это хорошо, что девчонки тебе помогли. Еще не известно, как обернулось бы… Кстати, когда познакомишь?

— Щас прям! — покраснел Сашка, — У тебя вон Лида есть!

Никифоров долго ехидно глядел на друга а потом протянул:

— Да, лааадно! Сааашенька, а ты мне ничего не хочешь рассказать?! — от меда разлитого в его голосе становилось тошно. Сашка угрюмо буркнул:

— Нет!

— Ну, нет, так нет, — неожиданно легко согласился Никифоров. — Пойдем, там Кушнир в честь тебя митинг собирает. Ну, и сам скажешь что-нибудь.

— А может не надо? Пусть комиссар и говорит.

— Надо, Саш. Девчонки ждут. Да и ты же знаешь Степана Абрамовича, он с тебя не слезет.

Сашка обреченно стал надевать шинель. Раз митинг, то значит, всех на улице построят. Эту любовь предков устраивать агитацию по любому поводу Сашка никак не мог понять. Зачем что-то говорить, когда люди и так заряжены на войну! Но политработникам виднее, да и мнения его никто нее спрашивал. Его появление на крыльце вызвало радостный гул, а потом взлетающий ввысь, в морозное небо пронзительный крик «Ура»! Сашка смущенно смотрел на этих восторженных девчонок и взрослых мужчин, а на глаза сами наворачивались слезы. Он поймал пронзительный взгляд Иды. Ему было стыдно перед ней, что о них с Зиной в газете нет ни слова. Парень боялся увидеть в ее глазах осуждение и презрение, а увидел только искреннюю радость и теплую дружескую поддержку. Такую же, как от Петра, от майора Максимова, от старшины Кандыбы, от Исы Харуева и Алексея Тихонова, а так же их ребят, обеспечивающих охрану КБ и курсов при нем. И от Миля с его инженерами, которые стояли позади курсанток. Михаил Леонтьевич поднял над головой газету и, ткнув в нее пальцем, сжал кулак в жесте «Рот фронт». Сашка улыбнулся и ответил ему так же. Чем вызвал еще один крик «Ура» раздавшийся от собравшихся.

А через три дня капитана Стаина вызвали на КПП, где его ждал пехотный старший лейтенант. Представившись, он потребовал у Сашки документы и, убедившись, что перед ним действительно капитан Стаин, сказал:

— Принимайте пополнение, товарищ капитан, — и махнул рукой в сторону стоящего неподалеку от ворот старого обшарпанного автобуса.

— Б…! — вырвалось у парня. Он стал замечать, что в последнее время мат становится неотъемлемой частью его лексикона. Вот получил бы он по башке, услышь его генерал Терещенко или подполковник Пьяных. А может и не получил бы. Ибо причина такой реакции была вполне себе уважительной. Открылась дверь автобуса и оттуда на мерзлый укатанный наст стали выпрыгивать Настя Федоренко в шинели не по размеру и ушанке смешно натянутой по самые брови, братья Поляковы, с интересом оглядывающиеся вокруг, Игорь Бунин, еще один Сашкин одноклассник, Лена Волкова и последним, понурив голову, спустился Колька Литвинов.

[i] Дми́трий Алексе́евич Полика́рпов — в указанное время был Председателем Всесоюзного комитета по радиофикации и радиовещанию при Совете народных комиссаров СССР и по совместительству заместитель начальника Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б).

[ii] Вади́м Святосла́вович Синя́вский — основоположник советского спортивного репортажа, радиокомментатор. С сентября 1941 года на фронте. Вел радиорепортажи в рубрике «Говорит Западный фронт». 7 ноября 1941 года вел репортаж с Парад на Красной площади. В 1942 году, будучи в Крыму, в осажденном врагом Севастополе был тяжело ранен, потерял левый глаз. В ноябре 1942 года вел радиопередачи из Сталинграда, развенчивая немецкий миф о взятии города. За что был объявлен личным врагом Геббельса и всей Германии. В общем, человек-легенда.

Конец второй книги

Послесловие

Эту книгу вы прочли бесплатно благодаря Телеграм каналу Red Polar Fox.

Если вам понравилось произведение, вы можете поддержать автора подпиской, наградой или лайком.

Оглавление

Вместо пролога

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

XI

XII

XIII

XIV

XV

XVI

XVII

XVIII

XIX

XX

XXI

XXII

XXIII

Послесловие