Предсказание будущего — неблагодарное дело. Самые популярные, но и самые ругаемые в народе телеведущие — это синоптики. Их прогноз должен точно описать изменения погоды в ближайшие сутки, но лишь изредка совпадает с видом из окна на следующий день.
Намного проще предсказывать то, что произойдет через 5 миллионов, 100 миллионов или даже 200 миллионов лет. Проверить пророчество будет некому. Поэтому огромный коллектив создателей книги, сайта в Интернете и, вероятно, компьютерного сериала «Дикий мир будущего: естественная история будущего» оказался в очень выигрышном положении. К тому же прогнозы, представленные в этой книге, по словам авторов, «опираются исключительно на науку», а сами авторы обременены различными званиями и степенями. Однако кое в чем удостовериться все–таки можно: почти за четыре миллиарда лет существования жизни на Земле случилось почти все, что могло случиться. Кстати, авторы «Дикого мира» тоже постоянно обращаются в прошлое, откуда извлекают и насекомых–гигантов, и климат будущего суперконтинента Пангея‑2. Правда, используют они подобные заимствования весьма неуклюже. Например, о климате Пангеи‑2, в которую нынешние материки должны слиться через 200 миллионов лет (допустим), сказано, что такого «никогда не бывало на Земле за всю ее историю». «Внутри материка, в тысячах километров от океана, лежит бесплодная Центральная пустыня. Средняя температура здесь колеблется от +50 °C летом до‑30 °C зимой…» И что же здесь небывалого? Все дословно списано из книги «Пангея: эволюция суперконтинента и ее последствия для палеоклимата Земли и обстановок осадконакопления» (1994), причем с грубыми ошибками. 220 миллионов лет назад значительная часть Пангеи находилась вблизи Южного полюса, а Пангея‑2 должна оказаться в экваториальном поясе, что предполагает не столь суровый климат, Не говоря уж о том, что климат и в первую очередь влажность в глубине континента зависят не только от океанических процессов, но и от состава водорослей, живущих в океане, характера лесов, растущих на суше. Поэтому он так резко поменялся с конца каменноугольного периода до середины триасового, и все в пределах той же Пангеи!
Даже для ученых авторов все эти факторы предусмотреть оказалось слишком сложно, поэтому их будущее больше похоже на то, что описали Аркадий и Борис Стругацкие в книге «Понедельник начинается в субботу»: «То и дело попадались какие–то люди, одетые только частично: скажем, в зеленой шляпе и красном пиджаке на голое тело (больше ничего); я смущался до тех пор, пока не вспомнил, что некоторые авторы имеют обыкновение писать что–нибудь вроде «дверь отворилась, и на пороге появился стройный мускулистый человек в мохнатой кепке и темных очках». Очень точная характеристика монстров «Дикого будущего».
Каждое страшилище, даже наиболее правдоподобно сфабрикованное, выращено авторами в тепличных условиях инкубатора. В реальных наземных сообществах им не представилось бы ни единого шанса появиться. В истории Земли был и период гигантских членистоногих: примерно 320 миллионов лет назад летали стрекозы с размахом крыльев 80 сантиметров, вышагивали сенокосцы на полуметровых лапах, ползали двухметровые многоножки. Чтобы подобное стало реальностью, сработало по меньшей мере два фактора: отсутствие у них конкурентов со стороны позвоночных и повышенный уровень содержания кислорода в атмосфере. Вне плотной кислородной атмосферы дыхательная система членистоногих–переростков работать не будет. Но стоило на суше обосноваться бегающим, лазающим и летающим позвоночным, никакие изменения в составе воздуха (например, в конце мелового периода — начале кайнозойской эры) насекомым и их родственникам уже не помогали. Не помогут и в будущем. Не говоря уж о том, что авторы легко и весело обошли проблему появления избыточного кислорода. В каменноугольный период, о котором шла речь, излишки кислорода образовались за счет сбоя в круговороте органических веществ: появились соединения, которые прежним организмам–деструкторам оказались «не по зубам», а новые группы разрушителей еще, видимо, не возникли. С их приходом «лишний» кислород быстро был востребован на окисление разлагавшейся органики. В будущем подобное совпадение множества событий, благоприятных для членистоногих–великанов, слишком невероятно. Вряд ли стоит ожидать даже через 100 миллионов лет явления каких–нибудь ос–монстров.
Столь же легко авторы рисуют свое рифовое сообщество 100‑миллионнолетней «будущности». И снова без какой–либо оглядки на прошлое. Биологи — «футуристы» представляют себе новую рифовую систему так: повышение содержания питательных веществ благоприятствует цветению красных водорослей, опыляя которые развиваются голожаберные моллюски–переростки, служащие кормом для сифонофор (из тех, что «по пять рублей, но вчера»). На самом деле повышенное содержание питательных веществ ведет к обилию фитопланктона, который перехватывает их у донных сообществ (в том числе водорослей) и одновременно, размножаясь в гигантских количествах, понижает прозрачность вод. Поэтому рифы в такие периоды строятся фильтраторами–губками, не нуждающимися в хорошей освещенности, а отнюдь не обызвествленными водорослями. Красные водоросли с ярко выраженным половым процессом существуют не менее 1,2 миллиарда лет; за это время не обзавелись цветами, не зацветут и 100 миллионов лет спустя. Цветы нужны наземным растениям, которым приходится опыляться вне водной среды. Крупные хищники–дурофаги («фаг» по–гречески «пожиратель», а первая половина слова означает тех, кто не успел от них увернуться), действительно, характерны для времени самых крупных рифов. Но для этого экосистема должна состоять из множества видов, которые выстраиваются в длиннейшую цепочку, где каждое последующее звено покрупнее ест представителей предыдущего звена помельче. В итоге в самом конце цепи и получаем панцирную рыбу 9‑метровой длины (380 миллионов лет назад), 14‑метрового ихтиозавра (200 миллионов лет назад) или излюбленного персонажа фильма «Челюсти» (50 миллионов лет назад).
И какое чудище ни возьми, тигр оказывается бумажным. Ну с какой стати головоногие моллюски полезут на берег, если этого не случилось 400–420 миллионов лет назад? А ведь у них тогда и конкурентов на суше не было, и раковина, служащая опорой и влажным приютом на случай пересыхания, была. Осьминоги же более 150 миллионов лет эволюционируют в сторону бесскелетных морских существ, которых в лесных партизан переделать уже невозможно. Как черепахе превратиться в стотонного монстра? Сухопутные черепахи никогда не наращивали массу свыше тонны. Проблему размеров снять гораздо труднее, чем панцирь. Аналогии с динозаврами (предельный вес которых, кстати, определяется в 80, а то и в 35 тонн) здесь неуместны. Динозавры сначала решили проблему опоры и дыхания, а потом стали наращивать вес. Предки черепах пошли другим путем: панцирь образовал каркас, предохраняющий грудную клетку от сдавливания. Иначе они не смогли бы ходить и дышать одновременно. А защита — важный, но побочный эффект этой конструкции. С исчезновением хищников дышать легче не станет, и 120-тонная сухопутная черепаха без панциря, к тому же съедающая по 600 килограммов растительности в день (зачем ей столько, холоднокровной?), — это странное изобретение авторов, считающих себя экспертами в биомеханике и физиологии.
И как получить из лишайников древовидные леса при их–то темпах роста (не более 5 сантиметров в год)? Не случайно они распространены лишь там, где у них совершенно отсутствуют конкуренты — высшие растения. Опять же не случилось такого 420 миллионов лет назад, когда их соперники сушу еще как следует не освоили. Грибы гигантские, по 70 сантиметров в поперечнике, тогда появились (и тоже быстро сошли на нет), а древовидных лишайников никогда не было. И не будет. Не появятся активно летающие рыбы. Приспособления к полету возникали неоднократно (насекомые, некоторые текодонты, птерозавры, ныне живущие птицы веерохвостые и неродственные им птицы ящерохвостые), но всегда у наземных организмов. Полет развивается как стратегия тех, кто догоняет. Над океанскими просторами, если убрать птиц, охотиться будет не на кого, а если птиц оставить, конкуренция никогда не сложится в пользу начинающих летунов — рыб.
Авторы «Дикого будущего» совершенно исключили из своих построений и тот факт, что виды эволюционируют в сообществах, а не сами по себе. Они полностью проигнорировали и то, что в эволюционных преобразованиях любой группы организмов, как в начале XX века установил Николай Вавилов, есть свои правила. Не случайно история древних сообществ свидетельствует, что на смену исчезнувшему виду обычно приходит очень похожий, а зачастую и родственный ему (а не какой–нибудь монстр). Так образуются довольно устойчивые системы, существующие миллионы лет. Параллелизмы развития, которые западные ученые (и не только в этой книге) обсуждать обычно избегают, вообще свойственны живым системам, иначе говоря, родственным группам организмов. В нескольких линиях определенной группы рептилий независимо формировались ключевые признаки млекопитающих, так же независимо в другой группе пресмыкающихся накапливались признаки птиц, а среди голосеменных растений — признаки цветковых. Даже черты человека современного типа независимо складывались в разных линиях прямоходящих приматов. Все эти закономерности подсказывают, например, что нишу птиц, при условии их полного вымирания, займут новые пернатые или чешуйчатые создания, возникшие из скачущих или древолазающих рептилий, но никак не рыбы.
По существу, создатели «Дикого будущего» используют исключительно образы современных и доисторических организмов, для чего те «расчленяются» и как бы обмениваются частями. Однако при этом сам уровень развития организмов остается неизменным и более–менее современным. Хотя вся история развития жизни на Земле свидетельствует о постоянном возрастании энергетики всего живого. Российский палеонтолог Александр Раутиан довольно точно и остроумно выразился, что палеозойский мир, в отличие от мезозойского, перемещался шагом. За последние 600 миллионов лет не только возросли скорости передвижения животных, но и значительно, особенно в течение мезозоя и кайнозоя, усилилась их способность к фильтрации, переработке осадка, возможности защиты и нападения, резко подскочило разнообразие, как общее (глобальное), так и местное (в пределах определенных сообществ). Вероятно, с преодолением нынешнего экологического кризиса все эти тенденции возобновятся и в будущем. Авторы же взялись раскручивать геологическую летопись в обратную сторону: оледенение — мессинский кризис (обмеление Средиземного моря) — триасовая Пангея, — населив Землю будущего организмами прошлого.
В среднем создатели «Дикого будущего» нагромоздили по одной грубой ошибке на страницу, не считая мелких огрех. Вроде изолированной Южной Америки в момент предельного падения уровня моря. Или степных пожаров, уничтожающих деревья в угоду травам. Простите, а скребы (заросли деревьев и кустарников) Австралии, где эвкалипты приспособились переживать периодические огненные валы не хуже местных трав? Медленные извилистые реки текут у авторов по крутым склонам, а пыльца растений прилетает из Южной Америки в Австралию против ветра. А главной причиной повышения уровня моря оказалось… расширение воды при нагреве. И побоку все гляцио– и тектоноэвстазии! (Первый из этих терминов связывает изменение уровня моря с состоянием ледниковых шапок, а второй — с объемом срединно–океанических хребтов.) К сожалению, новейшее слово в «науке» осталось без цифры, а между тем интересно знать, какой объем воды можно добавить за счет ее расширения.
Слишком надуманны и картины глобальных вымираний. Последнее оледенение, например, если и сказалось на эволюции человека разумного, то только в положительную для него сторону. Оно позволило справиться с другим реальным конкурентом за место на Земле — неандертальцем. Удивительно, что неандертальцы были лучше приспособлены к жизни в морозном климате, но их малочисленные, разрозненные в результате наступления ледников популяции были, вероятно, частично ассимилированы, а по большей части перебиты вторгшимися в Европу ордами человека разумного. Так что меньше всего последнему грозит опасность вымерзания.
Кстати, мы по–прежнему живем в ледниковом периоде, и правдоподобный прогноз: потеплеет или похолодает в ближайшие столетия — наука дать не в состоянии. Если даже предположить, что углекислый газ является основным утеплителем современной атмосферы (с чем не все согласны), то уровень его содержания в атмосфере зависит от множества причин: темпов горообразовательных процессов, характера вулканической деятельности, продуктивности океанического фитопланктона, состава фитопланктона, особенностей наземной растительности, а не только от количества сожженного человеком органического топлива.
Лишь за последние пять лет каждый из этих факторов побывал среди ведущих, но ясная картина климата ближайшего будущего так и не сложилась. Сил и средств современной науки на подобные прогнозы просто не хватает.
С очевидностью можно лишь сказать, что столь энергоемкие виды, как человек, долго существовать не могут ввиду ограниченности ресурсов. Все, что человек потребляет в качестве сырья, создано былыми экосистемами в уникальных, часто неповторимых условиях. Рано или поздно, лишившись своих сырьевых ресурсов, человечество обречено. И всего через несколько тысяч лет на Земле не будет никаких человекообразных обезьян. За счет одичавшего домашнего рогатого скота начнет восстанавливаться экосистема степного типа (потому что травы более приспособлены к нынешнему относительно низкому содержанию в атмосфере двуокиси углерода). Еще при человеке полудикие лошади–мустанги заняли место бизонов в прериях, а в какой–то степени и свое (там жили их лошадиные предки). Возродятся в прежнем виде экосистемы тундры, тайги, полупустынь и пустынь. Оледенения и потепления будут сдвигать их границы, но не вызовут никаких массовых вымираний, как не вызывали их в прошлом (опять же вопреки утверждениям авторов книги). А если к тому времени сохранятся участки дождевого тропического леса и рифов, то восстановятся и они, хотя в сильно обедненном виде. Но чего на планете уже не будет никогда — это разумной жизни.
