За чертой
Продолжение истории Владимира и Семёныча из романа Черта
Часть 1
— Вов, тебя в школу вызывают.
— Ксюш, ты бы сама сходила. Ну, мне только в школу осталось.
— Вова, вызывают именно тебя. Понимаешь, не меня, а отца.
— И ты не знаешь в чём дело?
— Нет, не знаю. Я звонила учительнице, она просила тебя зайти и сразу к директору.
— Ребёнок в первом классе. Что могло произойти? И почему ты — мать его, их не устраиваешь?
— Вот ты сходишь и выяснишь. Вова, ну пожалуйста! И Олежке будет приятно, он так тобой гордится.
— Схожу я, конечно, схожу. Куда денусь. Просто не люблю я, учителей не люблю.
— Сказал сын учительницы русского языка.
— Так то сын! А потом меня не литератор вызывает.
***
В приёмной ждать долго не пришлось. Его пригласили практически сразу.
Директор оглядела Володю с головы до ног. Оценивающе так оглядела.
— Значит, вы отец Завьялова Олега?
— Да, я отец. Натворил он что-то?
— Нет, почему сразу натворил. Открытый урок был в его классе, с представителями РОНО. Я тоже присутствовала. Речь шла о родителях, об отношениях в семье. Вы взрослый человек, вы понимаете, что всё было отрепетировано, и каждый знал свою роль. Но проверяющая вдруг вмешалась и задала вопросы, об уникальности родителей. Вызвала детей на диалог, и каждый старался сказать что-то своё, то, что отличает именно его маму или папу. Так вот, Олег с особой гордостью заявил, что вы умеете разговаривать с трупами. Все рассмеялись, он расстроился и стал доказывать. Он говорит, что трупы, то есть умершие люди, сами про себя вам всё рассказывают. Вот так и выразился. Что вы смеётесь? Вы колдун? Экстрасенс? Да?
— Я? А что, похож? Нет, к мнимым материям я отношения не имею, а вот трупы мне действительно всё рассказывают. И не только трупы, с живыми тоже работаю. Я врач — судебный врач. Я вас понял, поговорю с Олежкой.
— Нет, не поняли. На классный час приходите, расскажите детям о профессии. Только без ужасов там всяких. Но это будет познавательно, и над Олегом дети смеяться перестанут. Насколько я поняла, вы не биологический отец Олега. И ему важно, как к вам отнесутся его одноклассники.
— Я единственный отец Олежки, другого нет. Он меня знает, как отца, и всё. Я думаю, что мы решили этот вопрос.
— Да, конечно. Ещё в семье есть дети?
— Да, у Олежки брат, годик ему. Саша, — Володя улыбнулся. — Только заранее сообщите день и время классного часа, я подготовлюсь и на работе договорюсь.
***
Войдя в помещение Бюро, Володя первым делом заглянул в журнал.
Да, его ждал труп, причём огнестрел, и с примечанием о том, что до того, как приступить к вскрытию, следует дождаться следователя.
Всё показалось необычным: судя по записи, Семёныч на место преступления не выезжал, да и к Володе никто с такой просьбой не обращался. Странно очень. Огнестрел — это криминал, а криминал подразумевает осмотр места происшествия экспертом.
Ну да ладно, сказано дождаться следователя, значит, дождётся. Только бы он заявился пораньше. А то бывает, вроде и работы особо нет, а следователя ждёшь до самого окончания смены, а потом он является, и всё ему срочно, и немедленно. А вскрытие может затянуться надолго и занять пару-тройку часов. В такие дни домой придёшь и даже детей не увидишь. Спят спиногрызы. У них режим. Причём самим Володей установленный. Спать дети должны ложиться в двадцать один ноль-ноль. И даже если камни с неба, режим нарушаться не будет.
Да и Оксана, бывает, ворчит, если он задерживается. Она ведь волнуется, она видеть собственного мужа хочет, и поговорить, и о детях рассказать. Женщине просто необходимо рассказать о детях. О тех мелочах, которые несущественны в целом, но из которых формируются характеры. То это сказал, то сделал это, отобрал у старшего ручку и расчеркал листы в тетради. О том, как плакал от обиды Олежка, но наказать Сашку не дал, да и отругать не дал. Пытался объяснить маленькому проказнику, что поступать так вовсе нельзя. А тому всего-то год и два месяца. Что он ещё понимает в Олежкином «нельзя».
Зато как всё это мило и щемяще со стороны. Мать так гордится поступками и добротой старшего и непоседой-младшим тоже восхищается.
И как ей хочется, чтобы всё это о чадушках знал отец.
Вот только возвращается он с работы поздно, уставший, со своими думами. Ест, слушает нехитрые рассказы жены, улыбается. А потом принимает душ и заваливается спать.
А утром бы продрать глаза и снова на работу.
Но это жизнь. Простая обыденная жизнь.
Правда, сейчас была другая жизнь. Тоже обыденная, которая называлась — работа.
В кабинете на диване, завернувшись в синтетический плед, мирно похрапывал Семёныч.
Володя лишь ухмыльнулся, постаравшись как можно меньше шуметь. Чтобы не разбудить коллегу.
Особых дел не было. До прихода следователя затишье. Пусть поспит. У него свои проблемы. Дочка старшая заневестилась, вот он её пасёт. А ещё маленький поздний сынишка Кеша уж очень беспокойный товарищ. По ночам не спит, устраивая концерты или игры, не давая отдыха обоим родителям, как, впрочем, и обеим сёстрам.
Но Семёныч проснулся.
— Вов, что поздно так?
— В школу вызывали.
— Что хотят?
— Классный час о нелёгкой доле судебных медиков. Я обещал.
— Правильно, в школу надо идти с открытым кошельком и выполнять все учительские капризы. У меня знаешь какой опыт!
— И лекцию по профессии читал?
— Читал, начиная её словами: «Никто так не чувствует таинство жизни, как прозектор! Вскрывая человеческое тело, ты постигаешь его совершенство!»
— Это ты такое в каком классе детишкам загнул?
— В седьмом.
— Вот то-то же. А у меня первый.
— Ну, сказку расскажешь малышам, про плохого дядю-насильника или убийцу.
— Скорее, убийцу, про насильника им ещё рано.
— Вов, ты мне скажи, почему на огнестрел не ездил?
— Так не звонил никто. Я удивился, что и ты не ездил.
— Ты понимаешь, мне с самого утра уже звонили, просили тело без вскрытия выдать. Якобы по религиозным соображениям…
— Огнестрел без вскрытия?
— Ну да, даже деньги предлагали. Я им объяснил, что, может, полиция у нас и продажная, но мы с тобой к этой категории не относимся. Дождёмся следователя, вскроем, опишем и выдадим в лучшем виде с косметикой на морде лица. И к нам вопросов больше нет.
— Чай? Кофе?
— Вот делать вам нечего, как только чаи гонять, — в кабинет вошёл следователь, майор Панкратов. — Пошли, вскроем по-быстрому, вы мне протокол, отдаём тело и открываем дело. Ребята, дело ерундовое. Вы не представляете. Преступник взят на месте по горячим следам. Вернее, он и сбежать-то не пытался, есть три свидетеля, видевшие, как и кто стрелял. Так что дело только за вами.
— Ну и? Давай подробности.
— А что? Участковый на глазах у всех разговаривал с сыном директора кирпичного завода Огурцовым-младшим. Громко разговаривал. Орал на пацана, короче. Потом сказал, что тот сядет. Все слышали. И пацан побежал вдоль по улице. Лейтенант вытащил «макаров», дал один выстрел в воздух, и второй в цель. Огурцов упал.
— Почему нас на место не пригласили?
— Так всё ясно. Лейтенанта задержали, да он сам себя задержал. Хотя удивляется, говорит, что по ногам стрелял. Но труп говорит обратное.
— Ну, что говорит труп — не вам решать. Иди, Вова, вскрывай.
Володе было достаточно одного взгляда. Правда, он перевернул тело и осмотрел спину тоже.
— Ох и намаетесь вы с этим делом, ребята.
— Ну не томи, говори.
— Лейтенант стрелял в спину?
— В спину.
— А у покойника входное отверстие со стороны груди, спереди, понимаешь? А выходное сзади. Ищите пулю, ребята.
Часть 2
Сразу по выходу из секционного зала Володя услышал вопли прокурора, периодически прерываемые жалким лепетом следователя. Но все в молчании уставились на него, как только он отворил двери в ординаторскую.
— Вы оружие определить можете, Владимир Александрович? — спросил прокурор.
— Ну уж точно не «макаров». Сквозное ранение для «макарова» не типично. Пуля была бы в теле. Скорость у неё не та. Стреляли из «винтаря» или «калаша» — входное отверстие маленькое, а выходное — ненамного больше. Значит, скорость у пули была высокой, это гарантированно не пистолет. У вас хоть фотографии с места есть? Как вы собираетесь определять, откуда стреляли?
— А может быть, вы сами вычислите, товарищ эксперт? — глядя куда-то себе под ноги, произнёс следователь.
— А может, он тебе вообще убийцу найдёт? Откуда идиоты такие, как ты, берутся?! — это продолжал греметь голос прокурора. — Так трудно было позвонить и заехать за экспертом? О чём ты думал, Юра?
— Думал, что дети у него, пожалел я его просто. Дело казалось ерундовое. Лейтенант ещё, когда нас вызывал, сказал, что он и убил. Он же наш человек, врать не станет. Он зачем чужую вину на себя возьмёт? Какой резон ему сознаваться в убийстве, если стрелял не он?
— Не, ну точно идиот. Стрелял лейтенант, понимаешь, стрелял, а убил не он. И звука выстрела никто не слышал. Почему не слышал?
— Да там вертолёт летал, кружил туда-сюда. Там слышно всё плохо было, только вертолёт хорошо. Низко он летал. Ладно, поедем сейчас на место, будем пулю искать.
— Две пули, и от «винтаря», и от «макарова», — вставил своё слово Володя.
— А вот вместе и поезжайте, а потом с докладом ко мне.
— Да мне протокол писать… — ехать на место, где давно уже нет трупа, Володя не собирался.
— Вместе, я сказал, должен быть кто-то умный рядом с этим идиотом. Так что не обессудьте, Владимир Александрович. Утром вы не попали на место преступления, теперь самое время. Спасибо вон майору лишний раз скажите, что пожалел, не потревожил.
Семёныч лишь пожал плечами, не произнеся даже ни единого звука. Помочь Володе он в данной ситуации не мог. Ему и так предстояло нелёгкое дело: не выдавать труп сына возмущённому отцу. А отец далеко не последний человек, и Семёныч для него лишь мешающая букашка, которую и раздавить ничего не стоит.
***
Трясясь в машине, Володя думал о том, что пора уже завести собственный автомобиль. И для семьи полезно, и на место так взял, приехал своим ходом, описал, посмотрел, продиктовал и не надо никого ждать, зря время тратить. Можно сесть в свою машину и ехать на работу. Ни от кого не завися. Надо будет с Оксаной поговорить на эту тему, решил он.
***
Место оказалось в одной из самых отдалённых частей города. Узкие улочки, обрамлённые заборами, за которыми притаились избушки-завалюшки. Старые-престарые постройки, сохранившиеся с советских времён.
Удручающий пейзаж почти сельской местности.
Что тут мог делать золотой мальчик, вызывало вопросы.
Машина остановилась, и они вышли.
Улица, как и тротуары, были тщательно выметены. Кто-то очень постарался. Даже пятно крови на асфальте замыто.
Ищи тут пули.
Майор смачно выругался. Для проформы прошёл вдоль по улице на десять домов вперёд, потом на столько же назад. Вернулся.
— Даже мусор вывезли. Ни у одного дома ни единого мешка. Опоздали мы, Володя.
— Вижу, что опоздали. Тот, кому надо, прибрался тут. Чтобы нам следов не оставлять. Он же знал, что вернёмся, что лейтенант ни при чём.
— Может быть, и ни при чём, но пулю всё равно искать надо. Под ноги смотри. Оправдать его будет ой как сложно. Да и Огурцов руку приложит, чтобы убийцу наказать. Ему же сам факт возмездия будет важен. А кто виноват, а кто нет… Сам понимаешь… Накосячил я, Вова.
— Юра, скоро солнце сядет, тогда мы с тобой точно ничего не найдём. Пуля врезаться куда-то должна. Перестань самоедством заниматься и включай внимание.
Минут через сорок тщательнейшего осмотра, они нашли круглую дырку в деревянном заборе. То есть отверстие, которое пуле вполне могло соответствовать.
Одно было плохо — самой пули там не было. Выковырял её кто-то.
Зато они отверстие поскоблили, стружку в пакетик упаковали, и с этим нехитрым трофеем отправились домой. То есть на работу.
Прокурор ждал их в бюро.
Доложили о результате.
— Семёныч, у тебя согревательное есть? Нервы расшатались, — спросил прокурор Виктор Андреевич.
— Этого добра у нас хватает. Юра, тебе тоже налить? — обратился Семёныч к майору.
Пили спирт из мерных стаканчиков, закусывали просто хлебом.
Вера Петровна с момента рождения сына в бюро не приходила, а посему бутерброды отсутствовали. Самим же зайти в магазин и купить нормальное съестное на ум не пришло.
Иногда посылали санитаров за пирожками, но не сегодня.
Володя тоже хлебнул миллилитров тридцать. И то только потому, что голова дала о себе знать ощущениями не из приятных. Но спирт головную боль снял.
Все дальнейшие следственные мероприятия было решено перенести на следующий день. Как и выдачу трупа.
Володя с Семёнычем ещё раз его осмотрели, ещё раз исследовали одежду. Но признав, что утро вечера мудренее, отправились по домам.
***
Оксана почувствовала запах спиртного сразу.
Не сказала ни слова. Накормила ужином.
И хотя не было произнесено ничего, напряжение он заметил.
Мальчишки спали, мирно посапывая. Один в отдельной своей комнате, другой в родительской спальне.
Бабушка вышла в кухню, поздоровалась, пожелала Володе спокойной ночи, и засела смотреть сериал у себя.
Он заговорил первым.
— Ксюш, ты расстроена? — взял её за руку.
— Нет, Вова.
— А если честно?
— Я не хочу ссор. Мы с тобой ни разу не ссорились за всё то время, что живём вместе.
— Мы не поссоримся, но я хочу знать, что тебя волнует. Надо обговорить, не терпеть, не высказывать возмущение, не ругаться, а самое главное — не сомневаться во мне. Что тебя беспокоит? Скажи. Не таи в себе. Просто так твоё беспокойство не пройдёт, оно будет расти, пухнуть как на дрожжах, и когда переполнит твоё сознание, ты перестанешь себя контролировать. Вот тогда точно будет ссора.
— Хорошо, я скажу. Ты пришёл выпивший. Я боюсь. Я уже проходила такое. Ты знаешь, у меня всё сжалось внутри. Мне так страшно, что физически больно.
— Был очень сложный день. Я устал, и у меня разболелась голова. Это было лекарство.
Он внимательно смотрел ей в глаза и видел её страх. Страх на уровне подсознания. Страх жертвы перед хищником.
Володя притянул её к себе, усадил на колени.
— Это не повторится. Я обещаю.
— Правда? — её голос был слишком тихим и в нём сквозил всё тот же страх.
— Никогда. Прости. Разве я врал тебе?
— Нет. Ты не врал. Просто сегодня произошло то, чего я больше всего боялась. У вас спирт стоит бутылями, его столько, что в нём купаться можно. Мама говорит, что патологоанатомы все пьют и ты будешь. Что вопрос только времени.
— Мама говорит?
— Да, мама. Я не слушаю, я стараюсь не слушать. И ты повода никогда не давал, а сегодня…
— Ксюша, милая. У нас с тобой дети. У меня Данька ещё. Неужели ты думаешь, что я смогу их предать? Вас предать? Я слишком дорожу вами.
— Я знаю, Вова.
В её глазах стояли слёзы.
Часть 3
С самого утра работы было много, то есть не просто много, а очень много.
Ночью шёл дождь. Что привело к дорожно-транспортным происшествиям.
В одном погиб пожилой мужчина, не справившийся с управлением, и сидевший рядом пассажир. А в другом молодая женщина с девочкой, которые переходили дорогу в неположенном месте. В темноте их не заметил водитель, в результате два трупа.
Случайность? Да, случайность. Никто не собирался умирать, а виновником смертей тем более ни один здравомыслящий человек быть тоже не хотел. Просто пересеклись их пути, в данной точке и в данное время.
Кто виноват? Трудно сказать — кто. Только есть суровая статистика, которая гласит, что более шести процентов погибших в ДТП — это дети.
В данном случае можно винить лишь дождь. Он виноват в том, что мокрый асфальт и сухой асфальт имеют разный коэффициент сцепления колёс с дорогой, что тормозной путь становится длиннее, следовательно, вероятность столкновения больше.
Виновата мать, переходившая с ребёнком дорогу в тёмном месте и не на светофоре.
Виновата, даже в том, что и на ней, и на девочке были чёрные плащи, а это делало их совершенно незаметными в темноте. Сколько можно найти всех этих «виноват»? Много.
Только толку-то.
Жизнь не вернуть. И чувство вины тоже никакими санкциями не измерить. Кто может наказать человека больше, чем он сам себя? Никто не может.
***
Рабочий день приближался к концу. Протоколы вскрытий были написаны, бумаги оформлены. Заключения и справки выданы. Перед уходом домой эксперты решили выпить крепкого чаю.
— Вова, ты знаешь, что «эксперт» в переводе с латыни означает «сведущий»?
— Знаю, Семёныч. А ты знаешь, что «голова», к счастью, по-прежнему остаётся самым важным и основным «инструментом» судебно-медицинского эксперта?
— Да, голова, причём твоя или моя. А вот скажи мне, Вова, почему бы наши головы не оснастить бы в дополнение рентгеновским аппаратом, чтобы легче было переломы и костные повреждения описывать и инородные тела искать не методом проб и ошибок?
— А я отвечу. Потому что рентген-аппарат денег стоит, дополнительных затрат. Тебе зарплату платят только за голову, а сколько ты там мыслить собираешься, никто количественно определять не будет. Посчитают лишь протоколы — конечный этап твоего мыслительного процесса. Мы же с тобой, Семёныч, пользы государству практически не приносим. Финансирование у нас скудное от Минздрава, а требования к нам высокие, от Минюста. Так что скажи спасибо за то, что имеем.
— Скучный ты, Вова. Сегодня скучный и злой. Вот злой-то почему?
— Да нет, не злой.
— Не прикидывайся. Проговори проблему, она отпадёт сама собой.
— Психолог, блин.
— Сам сказал, что моя голова ценный инструмент. Говори.
— Пиши лучше протоколы.
Семёныч посмотрел внимательно на коллегу и решил временно прекратить расспросы. А дальше стало действительно не до расспросов, потому что в ординаторскую ввалился следователь.
— Семёныч, налей, будь человеком. Мне успокоиться надо. С самим собой примириться.
— Ты сюда пришёл спирт жрать? Или по делу? — Семёныч открыл сейф и вытащил бутыль со спиртом, небольшую такую, литра на три.
— Рабочий день закончился. Я, может быть, расстроен. Я, может быть, трупам вашим завидую, потому что хуже им уже не будет, в отличие от меня. А ты, врач по образованию, дававший клятву Гиппократа, не можешь подлечить мне душу…
— А совесть тебе, Юра, кто лечить будет? И каким спиртом ты её глушить собрался? — спросил Володя.
— На, пей! — Семёныч протянул следователю мерный стаканчик на пятьдесят миллилитров, по верхнюю кромку которого была налита прозрачная жидкость. И налил стакан обычной водопроводной воды.
— Ребят, а вы со мной?
— Нам глушить вроде нечего, у нас с совестью всё в порядке. Мы с Вовой чисты как младенцы. Так какое горе заливаешь? — Семёныч снова запрятал бутыль в сейф и набрал код.
— Подставил я лейтенанта. Не хотел, а подставил.
— Как подставил?
— Разбираться не стал. Купился на очевидные факты. Сложил два плюс два, вынес обвинение, а что могут быть какие-либо обстоятельства, не подумал.
— Ты говорил с ним?
— Допрашивал в присутствии прокурора.
— И что?
— Интересная картинка вырисовывается. На Огурцова этого, младшего, накатала заявление одна из жительниц этого района. Тётка пьющая, но не сильно, работает дворничихой. Разведена, с тремя детьми. Так вот она обвиняла совершеннолетнего Огурцова в совращении несовершеннолетней дочери. Она якобы застала их в собственном доме.
— Сколько лет девочке?
— На данный момент уже шестнадцать, вчера как раз стукнуло, но когда гражданка Власова обратилась за помощью, дочери шестнадцати ещё не было. К тому же дома находилась ещё одна дочь, двенадцати лет, и мальчишка — восьми. Лейтенант переговорил с мальчишкой и выяснил, что Огурцов действительно бывает у них дома в отсутствие матери. Поговорил он и с самой потерпевшей, она мялась, стеснялась и утверждала, что любовь у них. А вот выяснить, где «золотой мальчик» познакомился с девочкой из неблагополучной семьи, он так и не сумел. Девочка писать заявление наотрез отказалась, и проходить освидетельствование тоже. Мать даже угрожала ей, но лейтенант угрозы пресёк. Единственно, чего он добился — это фотографии Огурцова. Вот в тот день он его и увидел недалеко от дома девочки и гражданки Власовой. Лейтенант утверждает, что просто говорил с ним, объяснял, что ему грозит. Вот и всё. Почему парень побежал, он сам не понял. Но думал припугнуть, пальнул в воздух. Огурцов не остановился, тогда он и выстрелил по ногам. Бегущий упал, в медицинской помощи он уже не нуждался. Лейтенант всё удивлялся, как, стреляя по ногам, попал в грудную клетку. Решил, что рука дрогнула, он ведь первый раз стрелял на поражение.
— Ну хорошо, ты к Власовой ходил?
— Ходил. Она утверждает, что ошиблась, и о своей ошибке лейтенанту всё сказала, и заявление забрала. А он якобы шумел, матерился и говорил угрозы в адрес Огурцова.
— Нет, я всё-таки не понимаю, зачем всё это надо Огурцову-старшему? — развёл руками Вова.
— Ну, чтобы был виноватый. Власову-то точно подкупили, — объяснил ситуацию Семёныч. — И когда она заявление забрала — неизвестно.
— Вот именно что, лейтенант говорит, что она не забирала своё заявление. А в деле его нет. Там только беседа с девочкой есть, про высокие чувства и полное отсутствие физиологии. Короче, сядет лейтенант за убийство. За превышение полномочий.
— Хреново.
— Погодите, но входное отверстие спереди, а не сзади.
— Владимир Александрович, а вы уверены, что вас в суд вызовут, и что ваше заключение из дела не пропадёт?
— Да уж, ситуация.
— Ребята, у меня чувство, что дело не в Огурцове-младшем. Что тут серьёзней всё, — произнёс Семёныч, подняв кверху указательный палец.
— Знать бы, в чём там дело. Ладно, ребята, поплакал я вам в жилетку и пойду восвояси. Спасибо за успокоительное.
***
Дома Володя успел пообщаться с детьми. Даже алфавит английский с Олежкой выучил. Настроение поднялось, можно было и про машину с Оксаной поговорить. И про кредит, если она согласится на машину. А потом её саму надо отправить на курсы водителей, пусть права получит. Бабушка с детьми справляется, да он постарается пораньше домой возвращаться.
— Ксюш, я тут подумал, почему бы тебе права не получить?
— У тебя же есть, мне зачем?
— Ну, может, машину возьмём.
— Нет, Вова, я не смогу. Я никак понять не могу, почему педали три, а ноги две, как же на третью нажимать, чем?
— Шутишь?
— Шучу.
Он рассмеялся.
— Хочешь машину? — спросила Оксана, гладя его по волосам.
— Это удобно, семья растёт.
— Вов, тут ко мне один человек подходил, говорит, на «скорой» с тобой работал. Спрашивал как ты, часто ли головные боли, насколько сильные.
— Кто такой?
— Петров, фельдшер. Вова, я не стала с ним говорить. Я с твоей той работы, кроме Марины, никого не знаю. Откуда он мог знать меня? Я ему сказала, чтобы прямо к тебе обратился. Что у тебя всё хорошо.
— Я не знаю никакого Петрова. Ксюша, пожалуйста, встречай Олежку со школы. И веди его за руку. Никаких прогулок во дворе и общения с посторонними.
— Случилось что-то?
— Дело сложное, но это же временно.
— Хорошо. Я всё выполню, и Олежке накажу ни с кем чужим не говорить, и бабуле тоже.
— Вот и умница.
Часть 4
— Вова, у тебя проблемы!
— Семёныч, у меня проблемы!
Они произнесли это, как только Володя открыл дверь в ординаторскую, причём в одно и то же время, и уставились вопрошающе друг на друга. Забыв даже поздороваться.
— Так что ты сказал, Семёныч?
— То, что ты попал, Вовка. Проблемы у тебя. Они там, — он показал пальцем вверх, — в твоей компетентности усомнились. Если бы ты знал, как я орал, когда они мне оттуда позвонили. Только зря всё. Видите ли, ты со своей энцефалопатией не можешь входное отверстие от выходного отличить. К нам ревизор едет на эксгумацию.
— Я могу выражаться нецензурно?
— Да сколько хочешь. Я уже сам всех послал. Ты семь лет в профессии. Далеко не новичок, и всех устраивал до сего дня, а тут, видите ли… Ай, слов у меня нет!
— Отстранят?
— Наверно.
— Пусть отстраняют, может, от семьи моей отстанут, — Володя был расстроен и возмущён.
— Ты сейчас что сказал?! Оксана? Дети в порядке?
— В порядке, просто вчера некий Петров интересовался состоянием моей головы у моей жены. Ты же понимаешь, что не просто так интересовался.
— А Иванов и Сидоров случаем твоим стулом и его консистенцией не интересовались? Слов у меня цензурных нету, Вова.
— Вот именно, осталось только стулом. Я просил Оксану особо не гулять по улицам и детей только за руку держать. Не оставлять одних ни на минуту.
— Ты прав, пусть лучше отстраняют. Семья дороже, а я справлюсь. Не навечно же тебя. Ой, была б моя воля…
— Была б твоя воля, у нас в службе был бы порядок. Интересно, они меня в отпуск без содержания отправят?
— Не мечтай, они тебе только заведомо криминальные трупы вскрывать не дадут, а все остальные твои. Ты сам знаешь, что наши люди под ногами не валяются. Где они криминалиста на замену возьмут?
— Ну да, а в некриминальных трупах моя энцефалопатия только способствовать правильному диагнозу будет. Ну что за абсурд!
— Вова, они нам так нервы потреплют, что мама не горюй. Я прямо весь в предвкушении.
— Представление захотел? Лучше в цирк сходи с Кешей.
— А что? Всё веселье. Пусть приходят, пусть копают, пусть проверяют. А я над ними посмеюсь. Видишь ли, есть такое понятие как репутация. И у нас с тобой нормальная репутация. Нас никто не подкупает и на нас не давят, понимая, что бесполезно. Мы с тобой дело своё знаем и на уговоры не идём. Это если один раз взял деньги, или пошёл на поводу у начальства, прокурора, родственников, то всё, уже другая репутация. Такая, что можно всегда договориться. А значит, от авторитета ничего не остаётся. Значит, никто ты, и специалист никакой. И слово твоё пустое. А с нами так нельзя. Потому они жесткача и включили. Иначе им нас не взять. Но ты не волнуйся, Вова, всё будет как надо. Вот увидишь, будет.
— Спасибо, Семёныч. На добром слове спасибо.
— Да ладно. Кофе налей.
***
Комиссия прибыла с кафедры мединститута и с кафедры усовершенствования врачей. Состояла она из двух человек преподавательского состава.
Ближе к вечеру все четыре патолога вместе с прокурором, следователем и санитарами отправились на эксгумацию трупа Огурцова-младшего.
В следственной практике эксгумация трупов — это процессуальное действие для производства дальнейшей судебно-медицинской экспертизы. Она назначается в строго определённых законодательством случаях. Одним из которых является ситуация, когда труп, хотя и был исследован судебно-медицинским экспертом, но ряд положений и выводов в экспертизе находятся в серьёзном противоречии с материалами следствия и вызывает сомнения.
Вот эти сомнения и нужно было разрешить, причём немедленно.
Повторное вскрытие производили сразу по прибытию тела в морг. Ночью.
Результат полностью подтвердил правильность заключения Володи. Но… Но на время следствия его от вскрытий тел умерших насильственной смертью отстранили. А также рекомендовали пройти обследование медицинской комиссии для допуска к работе.
***
Домой он явился под утро. Оксана возилась на кухне.
— Привет, Ксюш. Я в душ и спать, есть не хочется.
— Что на работе, Вова?
— Отстранили. Надо быстрей медицинскую комиссию пройти. Семёныч один зашьётся.
— Может, отдохнёшь? Может быть, они пока без тебя?
— Нет, родная, это не дело. Кроме того я теряю деньги, не на ставку ведь работаю.
— Вова, проживём. Я работать пойду.
— Нет. Ты будешь с ребёнком до трёх лет, как положено. Потом его отдадим в садик, а там видно будет, куда и как ты пойдёшь работать. Пойдём спать, Ксюш.
Ему очень польстило, что она ждала его. Он сам не понял, почему это оказалось так важно. Но то, что она не спала, беспокоилась, волновалась, переживала, придало ему сил.
***
Пройти комиссию оказалось совсем не просто. Одно исследование назначили через неделю в порядке очереди, другое через две недели, а пока рекомендовали курс лечения.
Тоже не помешает, подумал он и купил все лекарства.
Семья вынужденному отпуску была только рада. Дети от него практически не отходили. Он за это время и в школе не раз побывал. Классный час провёл сначала у Олежки в классе, затем у всех пяти младших классов. Потом у среднего звена.
А затем отказался идти в старшие классы, объяснив директрисе, что очень боится конкуренции, потому что, судя по количеству детей, желающих пойти в криминалисты, представителей этой профессии будет явный перебор.
***
Семёныч пришёл к ним домой как раз в день прохождения Володей компьютерной томографии. Пришёл вечером после работы, был взволнован как никогда.
Оксана накормила гостя и оставила мужчин наедине на кухне.
— Вова, сегодня было у меня вскрытие. Насторожило оно меня, понимаешь. Не знаю почему, но предчувствие нехорошее. А главное, этим делом-то всерьёз заниматься никто не будет.
— Что было?
— На городской свалке найден контейнер с кислотой. Обычной серной кислотой под названием «электролит». Ситуация такая, что на свалке искатели ходили, наткнулись на контейнер, разлили содержимое и обнаружили содержание, а именно трупы двух младенцев. Причём один доношенный совсем и родился он живым. А второй глубоко недоношенный. Они от разных матерей, но в одном контейнере.
— Первый раз, что ли, младенцев убивают?
— Нет, не первый. Но чувство у меня, серия это. То есть место, где так некоторые мамочки свои проблемы с нежеланными детьми решают. Думаю, не первый это контейнер.
— И думаешь, что не последний.
— Да. Просто нашли его почти сразу, лизис не произошёл. Случайность.
— А наша доблестная полиция что думает по этому поводу?
— Да ничего не думает. В том-то и дело. Мне прокурор сказал, что я один работаю, вот и перенапрягся. Что детей убивали и убивать будут. На это есть причины и поводы. Что мамаш этих фиг найдёшь. И я, Вова, с ним согласен. Но два ребёнка в разном сроке от разных мамаш…
— То есть надо искать не мамаш, а того, кто занимается помощью таким мамашам.
— Вот именно. И ничего я не переработал. Хотя мне без тебя хреново.
Часть 5
Звонок в дверь прозвучал почти в шесть утра.
Володя поднялся нехотя с кровати и отправился к двери глянуть, кого нелёгкая принесла в такую рань. На удивление, по ту сторону двери топтались следователь Юра и двое ребят-оперов.
Открыл, запустил в прихожую.
— Ребят, так я ещё не работаю, а с вами — тем более.
— Это ты, Вова, думаешь, что ещё не работаешь, а мы уже чётко знаем, что ты едешь на место. Так что надень что-нибудь из верхней одежды для солидности и вперёд.
— Без кофе не поеду.
— Либо с собой, либо по дороге возьмёшь.
В прихожей появилась Оксана. Сообщила, что чайник уже поставила, и лёгкий завтрак много времени не займёт. Короче, уговорила.
Как она умудрялась всё и везде успевать, вызывало только вопросы, правда, ответы на них не находились.
Буквально через пять минут все мужчины сидели на кухне и пили кофе с бутербродами. Хлеб уже нарезан, колбаска и сыр манили аппетитными ломтиками, масло —в маслёнке, с лежащим рядом ножиком.
А она уже разбудила Олежку в школу, собирала его портфель и в это же время слушала утренний вариант выученного стиха. Получалось у ребёнка лучше, чем вечером, но кое-где сын всё же запинался. Подучит, до выхода время есть.
Завтрак занял минут десять, и мужчины ушли.
— Хорошая у тебя жена, Вов. Понятливая. Накормила, проводила.
— И с собой дала, — поддержал Юру один из оперов, держа в руке пакет с едой.
***
Труп был обнаружен в кустах, принадлежал явно бомжу, и умер тот бомж далеко не своей смертью. Увиденное заставило бы содрогнуться даже видавших виды. На теле несчастного обнаружилось порядка двадцати колото-резаных ран на груди и лужа крови под трупом, что однозначно свидетельствовало о прижизненности полученных повреждений.
Сразу бросалось в глаза, что у человека отсутствовал скальп, и лишился он его тоже когда ещё был жив.
Место обнаружения трупа располагалось достаточно отдалённо от проезжих дорог, да и пешеходы в ночное время тут очень редки: в парковой зоне, изолированной автомобильной развязкой от жилых кварталов.
Ситуация выглядела по крайней мере странно. Кому понадобилось убивать бомжа и снимать с него скальп?
Каково же было удивление Володи, когда по прибытии в бюро выяснилось, что Семёныч выезжал на аналогичный случай, только в другом районе, но тоже в парке.
Это уже была серия.
Мотивы двух безумно жестоких убийств выяснить казалось просто невозможным. По крайней мере, в голову никому ни одна мысль не приходила.
Семёныч полез в гугл смотреть, есть ли у какой-либо секты аналогичные ритуалы. Следователь звонил ему каждые десять минут с одним и тем же вопросом:«Нашёл?». Потому что вероятность повторения аналогичных убийств была высока. Оптимизма это никак не прибавляло.
Володя же искал в сети не секты, а просто что-то аналогичное. Просто убийства бомжей. Интересно, что раскрыты преступления оказались в один и тот же день именно благодаря интернету. Следователь наткнулся в сети на фотографии живых и мёртвых жертв, гордо подписанных словами: «Мы чистим город».
Дальнейшее расследование было делом техники. Нашли ай-пи адрес компьютера, с которого были выложены фотографии и задержали его владельца, тринадцатилетнего подростка.
Оказалось, что в группу убийц входили пять человек: младшему исполнилось одиннадцать, старшему — пятнадцать, все из неблагополучных семей.
Идея убивать бомжей возникла от скуки, а реализовать её большого труда не составило. Скальпы снимали потому, что «было интересно, как это». Вот именно так они и выразились.
Вместо школы «детишки» в кино ходили, фильмы любили смотреть. С восторгом рассказывали про ленты «Адский бункер» и «Омерзительная восьмёрка».
Вот так раскрылось дело, которое предвещало стать «висяком».
На душе было мерзко. И Володя, и Семёныч никак в толк взять не могли, как же так, они ведь дети. Просто дети.
Домой идти не хотелось. Сидели и говорили. Боялись принести в семьи негатив от произошедшего и страх за собственных детей.
В головах видавших многое экспертов не укладывалось, как можно убить просто так, ни за что. И чувствовать себя героями. Как получилось настолько извратить понятия о добре и зле.
Говорили о разном: о собственном таком далёком детстве, о том, как двор на двор ребятнёй ходили. О драках и играх, о кино, о том, как героями быть мечтали, про книжки, прочитанные когда-то.
— Вова, а ты помнишь первую девочку, за которой ухаживал? — спросил Семёныч.
— Конечно, как такое забудешь. Я и поцеловался тогда впервые. Такая история романтичная. Она жила в квартире над нами, приходила к маме русским языком заниматься. Казалась мне невероятно красивой. И глаза у неё с поволокой, и ресницы как опахала, и брови дугой, ну точно принцесса из сказки.
— А грудь? Грудь у неё какая была, бёдра?
— Семёныч, не поверишь, ни на грудь, ни на бёдра я не смотрел, меня тогда глаза больше волновали, волосы.
— Это как же так, Вова?
Семёныч, похоже, догадывался о том, что скажет его друг дальше.
— Да мал я был слишком, мне всего пять лет стукнуло.
— А она? — захлёбываясь смехом, продолжал расспросы Семёныч.
— А она красивая семнадцатилетняя девушка, готовилась в институт поступать, вот мама её натаскивала. Но ты не думай, я ей признался, и жениться обещал, просил её подождать, пока вырасту.
— Ждала?
— Нет, через два года замуж вышла. Не везло мне до Ксюхи с женщинами. Я у неё на свадьбе так рыдал. Ты себе даже не представляешь.
— Знаешь, Вова, а у меня в саду детском первая любовь была. Горшечная, так сказать. Олей звали. Она толстая была, крупная девочка, и её дразнили все толстухой и колобком. А я любил, защищал, героем себя чувствовал.
Семёныч хотел рассказать что-то ещё, но не успел, потому что в дверях ординаторской нарисовался Юра.
— Ребята, как хорошо, что я вас застал. Думал звонить сначала, а потом решил сюда заглянуть. И оказался прав. Собирайтесь, поехали.
— Куда на этот раз?
— На улицу, где Огурцова убили. Там девушку машина сбила насмерть.
— Семёныч, давай ты один. Я на работе день всего, — попросил Володя.
— Нет, Александрович, поехали вместе. Мне, как и тебе, не нравится эта улица и происходящее там тоже не нравится. Одна голова хорошо, а две лучше.
— Вот, скажи, Семёныч, и что мы по домам не ушли? Какая нелёгкая нас задержала?
— Да помяни чёрта — и он тут как тут! — Эту фразу Семёныч произнёс, глядя прямо на Юру.
— Ругайтесь-ругайтесь. Можно подумать, что это я все эти убийства придумываю и вам работу подкидываю.
— Кто, если не ты? — продолжал издеваться над следователем Семёныч, а опера́ смачно ржали.
Ржали и подкалывали Юру всю дорогу и за то, что вместо одного эксперта двух прихватил, и за то, что «счастливый» он на убийства с непонятками. Юра же просто отмахивался от нападок и кусался в ответ.
Наконец прибыли на место.
Посреди проезжей части лежало тело накрытое простынёй. Перед ним стоял автомобиль Toyota RAV 4.
Водитель же находился в машине «скорой». Ему с сердцем плохо стало. Подошли к машине, попросили рассказать, как дело было.
— Ребята, не сбивал я её. Она сама упала. Я затормозил, вышел и к ней, а она лежит в крови, мёртвая.
Часть 6
Юра, как всегда при осмотре тела на месте, стоял где-то сбоку, предоставляя Володе с Семёнычем заниматься своим делом.
По уголовно-процессуальному кодексу осмотр трупа на месте происшествия производит следователь. Так написано в статье № 178: осмотр трупа производится следователем, с участием понятых, судебно-медицинского эксперта, а при невозможности его участия — врача.
Но на самом деле всё происходит не так: следователь наблюдает за работой судебных экспертов и записывает в блокнот то, что они ему говорят. Это, конечно, если у него блокнот и ручка присутствуют.
У Юры, воспитанного Семёнычем, блокнот и ручка присутствовали всегда.
Эксперт описывает следователю позу трупа, одежду, трупные изменения и повреждения, а следователь заносит всё это в протокол.
Собравшиеся посмотреть страдающие излишним любопытством люди переговаривались и возмущались. Ещё бы, на их глазах эксперт вводил термометр в задний проход трупа девушки, чтобы замерить температуру тела.
— Вова, ты источник кровотечения видишь?
— Вижу. Давай не будем акцентировать на этом внимание, тем более что следы наезда отсутствуют.
Их короткий диалог никто не слышал, о своих находках они сообщили Юре позже, когда тело девушки уже увезли в морг, а толпа любопытствующих поспешно разошлась.
Ведь никто из толпы ничего не видел и не слышал, а следовательно, никто свидетелем не является. Девушку никто не знает, видят впервые, и как она тут оказалась даже не догадываются. Постояли, посмотрели как будто кино, и пошли по своим делам дальше.
Трупом эксперты займутся завтра. А пока пора по домам, и так на улице темно уже.
Всю обратную дорогу Семёныч говорил про сына. Кеша ну прямо весь в него уродился, и лицом похож, и шебутной, и беспокойный, и подшутить любит, и девчонок за волосы дёргает. Только Вера устаёт. А ещё располнела она.
Последнее он сказал с сожалением, ну никак не ожидал от жены, родившей третьего ребёнка, такого безобразия.
Володя слушал его, а думал про своих. Опять не застанет их бодрствующими, опять о детях только по рассказам Оксаны судить будет. Вроде вместе живут, а видит их редко.
Вернее, видит-то каждый день, только спящих часто.
Ещё Данька звонить должен.
Володя вспомнил, как бесилась Лена, когда двоюродный дед Оксаны привёз его сыну навороченный ноут. Совсем навороченный, под штуку баксовстоимостью.
Он даже представить не мог, чем бы это закончилось, но Ленин муж проявил понимание. Первый сеанс связи по скайпу был именно с ним.
Вот так всё и решилось. А Лена… Лена смирилась, просто смирилась и всё. Больше общению с сыном она не мешала.
— Вов, как ты думаешь, наша девица сегодняшняя — совершеннолетняя? — прервал думы Володи Семёныч.
— Не знаю, похоже, акселератка.
— Вот и я думаю, что несовершеннолетняя.
— Семёныч, завтра будет ясно. Может, в розыск подадут, так ещё и личность её установим.
— Вов, эта улица для смертей как мёдом намазана. Будто там стоит старуха с косой, или, может, комнату у кого из местных снимает.
— Может, и так, но там беднота совсем, и домики те ещё. Район под снос пойдёт в ближайшем будущем. Непонятно, почему старуха там обосновалась.
— Так скорей бы снесли. Заколдованное место.
— Ребят, вы серьёзно про заколдованное? — спросил Юра.
— Да нет, товарищ майор, мы о недоработках полиции говорим, в связи с чем возникают слухи. Вы вот убийцу Огурцова нашли?
— Ищем, но висяк там, похоже. Был бы мотив.
— Ну, мотив это дело ваше, ищите. Всё, до завтра, приехал я.
Вслед за Семёнычем вскоре доехал до своего дома и Володя.
Конечно, дети спали. Оксана разогрела ужин и села напротив мужа.
— Вов, я тут про машину думала.
— И что удумала? Есть конкретные предложения?
— Да ничего не удумала, ты какую хочешь?
— Японца или немца, только с левым рулём. И желательно механику, чтоб три педали… — Он улыбался, внимательно глядя на жену.
— Ага, поняла. А денег сколько надо?
— Смотря какого года выпуска. Ксю, не томи, говори, что ты придумала.
— Вов, я кредит брать не хочу. У меня есть счёт, ну тот, который родители бывшего оформили Олежке. Мы можем оттуда деньги взять, — она сникла, глядя на то, как менялось выражение лица Володи.
— Ксю?!
— Вова, мы даже вернуть их туда обратно на счёт можем постепенно. Вова, ну что ты смеёшься? Я не права, да? Ты никогда не пойдёшь на это? Но ведь взаймы, и Олежка — он же твой сын. Вова, не сердись.
— Не сержусь. Деньги у сына возьму в глубокой старости, он нам с тобой памперсы на свои деньги покупать будет. Нашей пенсии на памперсы не хватит.
— Вов, ну я же хочу как лучше! — Оксана склонила набок голову и с улыбкой смотрела на мужа.
— Я знаю, Ксюша. Как хорошо, что ты у меня есть.
***
Утро настало неожиданно скоро.
Олежку разбудил сам, а тот повис у него на шее.
— Папочка, я так соскучился.
Обещал прийти пораньше. А на выходные отправиться куда-нибудь всем вместе семьёй.
Пока они с сыном завтракали, пришла бабушка.
— Вова, вчера по телевизору про бомжей говорили, это правда?
— Правда, наверно, я передачу не смотрел.
— Я Ксюше так и сказала, видишь, что показывают. Потому Володя задерживается. Ну, чтобы не волновалась.
— Ба! — возмущённо произнесла Оксана.
— Сильно волнуется? — продолжил расспросы Вова, не обращая внимания на окрик жены.
— Достаточно. И ты меня, внучка, не перебивай. Пусть знает.
Она с гордо поднятой головой отбыла в свою комнату, а Володя с Оксаной от души смеялись.
***
На работе, как всегда, его уже ждал Семёныч.
— Определили личность нашей девицы из холодильника.
— Да. И?
— Пятнадцатилетняя Екатерина Вишнякова. А теперь посмотри, где она жила.
Семёныч ткнул указательным пальцем в карту города, в совершенно противоположный месту обнаружения трупа район, причём достаточно престижный район.
— И умерла от маточного кровотечения.
— Вскрытие покажет, коллега. Пошли вскрывать.
— Я или ты?
— Какая разница? Будешь рядом.
Часть 7
Впереди маячили новогодние праздники. Суета сует. Все бегут, все спешат, всё дорожает. Ценники в магазинах странным образом меняются. Стоимость товаров увеличивают раза в два, перечёркивают и ставят снизу чуть выше прежней, которая была до скидок. Хотя в витринах крупные яркие цифры возвещают о небывалом падении цен.
Но, несмотря на это с прилавков практически всё сметается.
Дома тоже царит предновогодняя суета. Купили ёлку, настоящую, живую. Нарядили, красиво, празднично. Сашеньку к ёлке не подпускают, игрушки яркие, он их стащить пытается и в рот засунуть.
Подняли все стеклянные игрушки на метр над полом, снизу повесили мягкие и из пластика. Вроде проблему решили. До стекла ребёнок не дотягивается.
Олежка сам написал письмо Деду Морозу с заявками на подарки из семнадцати пунктов. Пришлось его отсканировать, пока ребёнок ел утром кашу.
Хорошо, Сашенька слишком мал, и ему одного или двух подарков в виде игрушек хватит. Ещё Оксана странная стала — это не хочу, то не буду, и слёзы в глазах. Ей тоже подарок нужен, да и Марии Юрьевне. Только времени ходить по магазинам — нет.
А работы — вал.
Разборки семейных отношений с освидетельствованием травм, причиняемых друг другу, идут одно за другим. Отмечать начали загодя. Дорожных происшествий стало больше, все спешат, все торопятся, несмотря на гололёд. Перебежать дорогу в неположенном месте — просто святое.
А ещё корпоративы! Это вообще тема отдельная. «Я была пьяна, а он воспользовался моим бессознательным состоянием и меня изнасиловал». И зачастую пьяна настолько, что забыла, как сама соглашалась, а то и сама приглашала.
Или изрядно подвыпившая компания возвращается из ресторана. Один из ребят просто поскользнулся и упал боком на низкий заборчик в снегу. Друзья подняли, отряхнули, посадили в автобус, поржали над неуклюжим другом. Утром мать обнаружила труп. На вскрытии — разрыв селезёнки и около трёх литров крови в брюшной полости. Был бы он трезв, остался бы жив. Потому что испытывал бы сильные боли. Удалили бы в хирургии лопнувшую селезёнку и не попал бы он к судмедэксперту. А выпитый алкоголь заглушил боль.
Или сосулька на голову упала. Не повезло.
Тут бы вовремя с работы уйти. Ан нет. Никак не получается. А подарки... Подарки не куплены. Освободились, вот, около восьми вечера и рванули вместе с Семёнычем в «Мега-центр». За подарками. У Семёныча же свой список, и отнюдь не маленький. В отделе Меломан-MARWIN вообще застряли. Семёныч с машинками LEGO DUPLO для Кеши, а Володя— и с машинками, и с мягкими игрушками, и с книжками, и с конструкторами Лего и автомобилями TECHNIC. Семнадцать пунктов — это же о-го-го сколько. Всё уже купленное из списка вычёркивалось. Оставался пластилин и магические фломастеры.
— Вова, — услышал он женский оклик, — у тебя семеро по лавкам или детский сад?
Обернулся, увидел Марину.
— И тебе не хворать.
Она при нём старательно выпячивала и так уже не маленький живот. От глаз Володи это, естественно, не ускользнуло.
— Поздравляю, Марина! Замуж вышла? Кого ждёшь?
— Сына жду, замуж нет, не вышла. Но не всё ж старой девой быть. Мне, как и тебе, тридцать пять, однако. В моём возрасте уже рожают для себя.
— Понятно, а у меня двое, с Данькой трое.
— Тоже понятно. Ты всё там же с трупами?
— Всё там же. А ты?
— Перешла в облздрав. Зарплата выше. Это весомый аргумент. Меня кормить некому, у меня мужчины в доме нет.
— Скоро будет. Вон, — он показал на живот — месяца два осталось? Ты звони, если что надо. Помогу.
Володя вытащил визитку из портмоне.
— Спасибо, — её глаза заблестели от слёз. — Вова, Лена мне звонит иногда, что ей сказать про тебя?
— Скажи, что я счастлив.
Их разговор прервал смачный громкий мат Семёныча, говорившего по смартфону. Казалось, что его слышал весь магазин.
— Извини, Марина, нам, кажется, пора.
— Как ты его, матерщинника, терпишь?
— Мировой мужик, а это просто особенности характера.
Они распрощались, и Володя подошёл к коллеге.
— Что там?
— Труп, в нашем любимом районе. Даже не так. Мужик решил погулять с собакой за городом, то есть в самом конце улицы, у речки. Собака нашла труп.
— Женский? Или мужской?
— Вмёрзший в лёд. Будем надеяться, что благодаря холодной погоде он хорошо сохранился. Поехали вместе, Вова. Не люблю тот район. Сейчас завезём домой, что купили, и поедем.
— Темно.
— Посветят фарами. А может, прожектор найдут.
Дом встретил тишиной, Оксана с детьми ушла к маме. Володя обрадовался: поздравит тёщу без него. Недолюбливал он тёщу вместе с её семейством. Впрочем, как и тестя.
Тот всё пытался уговорить мать составить завещание и включить его детей от второго брака. Завещание на квартиру, естественно. Ту самую, где проживала Мария Юрьевна с Оксаной и Володей с детьми, объединённую с Володиной квартирой. По этому поводу Оксанина мать с бывшим мужем крепко поругалась. Что подняло её в глазах Оксаны.
Мария Юрьевна же поступила по-другому. Она подарила квартиру внучке. Лишила таким образом сына наследства. Он мать не простил, даже звонить перестал, а с Оксаной так совсем поссорился, сказал, что она ему больше не дочь и мать он свою знать тоже не хочет.
Короче, припрятали Володя с бабушкой подарки. Перекусили они вместе с Семёнычем и поехали вдвоём на место преступления.
Всю дорогу молчали. Странные вещи происходили в том районе. Вроде не связанные друг с другом, вроде и не знакомы были потерпевшие, и семьи их никогда не пересекались, а вот смерть нашли в одном месте, и не вовремя-то как. Им бы ещё жить и жить.
Ничего примечательного, кроме домов-завалюшек, в том районе не было. Магазинчики маленькие, с небольшим ассортиментом, люди все друг друга знают, но ничего интересного не рассказывают. Девушку так вообще впервые видели.
Пока перетирали всю информацию, доехали до места.
— Наконец-то! — такого злого следователя оба Вовы уже давно не видели. — Хорошо, что оба прибыли, тут два трупа. И вообще невесть что ещё. Говорят, в этом месте крыс много, но сейчас зима, холод.
— Пошли, Юра, к трупам, — произнёс Семёныч, надевая защитный костюм.
Тела оказались различной давности. То, которое нашёл мужчина с собакой, совсем свежее, а вот обнаруженное операми — старое. Пока описывали, фотографировали, извлекали из реки и льда, обнаружили ещё останки младенцев, видимо, разных, потому как не соответствовали они по размерам. Чуть ниже по речке обнаружилась ещё одна запруда и там ещё детские останки. Целое речное кладбище.
Пока отправили все находки в бюро, почти наступило утро. Ехать по домам смысла не было. Отправились в бюро, в кабинете выпили чай крепкий с ложкой спирта, чтобы согреться. Лаборантки принесли батон хлеба да сыр с колбасой. Перекусили, отзвонились жёнам.
Над душой стояли и следователь, и прокурор. Результат им подавай, а какой там результат, ждать надо, пока оттают. Вот и исследования проводили по мере оттаивания.
Фрагменты младенцев принадлежали разным трупам, разной степени зрелости. Вырисовывалась серия.
Стало очевидно, что где-то поблизости кто-то производит криминальные аборты и вызывает преждевременные роды с последующим умерщвлением младенцев, если они рождались живыми.
Женщин никто специально убивать не собирался, но что-то пошло не так. Обе (кстати, несовершеннолетние) умерли от кровотечений, только в разное время. Одна — несколько месяцев назад, до убийства Огурцова и Вишняковой.
Генетический материал, конечно, взяли, а вот опознать по внешности их, скорее всего, не смогут. Рабочий день при таком раскладе не прошёл, а пролетел. Присесть некогда.
Часть 8
Утро началось с головной боли. Глаза разлепить было просто невозможно. Свет вызывал дикие спазмы в голове. Только встать надо, обязательно встать и доползти до таблеток. Чем дольше лежать, тем сложнее встать.
— Болит, Вов? — эхом услышал голос жены.
— Угу.
— Сейчас дам таблетки, лежи.
Выпил две и… уснул. Проснулся от телефонного звонка. Голова тяжёлая, но жить можно. Надо ехать на выезд. До прибытия оперов оставалось минут десять. Вышел на кухню, на плите в турке стоял кофе. На столе сахар и бутерброды в полиэтилене. Записка. Поднял, прочитал: «Я люблю тебя, Вова!»
Посмеялся. Лучше бы написала, куда убежала. Выпил кофе, съел бутерброды, голова почти прошла. Заглянул в детскую. Олежка спал. Ну да, у него же каникулы, а Сашеньку Оксана забрала с собой.
Всё-таки, интересно, куда она ушла.
Звонить времени не было. Вышел из дома, сел в машину и погрузился в рабочие проблемы. Что едут на несчастный случай было понятно, только обидно. Погиб пацан совсем. Двадцать лет, демобилизовался из армии совсем недавно. Что они там компанией отмечали после новогодних праздников — и так понятно, но вот что он на спор решил повисеть по ту сторону балкона пять минут на морозе, уже ни в какие рамки не лезло. Спор он выиграл. Только залезть обратно не смог, и друзья не удержали, старались, но… Теперь спорить не с кем. И объяснять, извиняться тоже не перед кем. Восьмой этаж сделал своё дело. Почему люди так часто делают глупости? Где разум, логика? Где чувство самосохранения? Такие вопросы можно задавать и задавать, только ответы на них получить невозможно.
А ещё те фрагменты тел плодов. Такое впечатление, что кто-то целенаправленно занимается родовспоможением с последующей ликвидацией младенцев.
Подворные обходы района сотрудники полиции сделали, но ничего не выявили, а искать надо.
И опознать трупы девушек надо. Подняли вон все заявления по пропавшим. Господи, сколько их. И везде одна формулировка: «Ушла из дома и не вернулась…». Люди, что же вы делаете? Как можно не знать, куда ушла? Как можно не знать друзей, подруг, их телефоны, адреса родителей? Вспомнилась мама. «Володенька, оставь телефон, куда идёшь», — её коронная фраза. И оставлял ведь, потому что так ей было спокойней. Потому что любил её. Вот почему оставлял телефон и адрес, всегда. Только ни единого раза она этим телефоном не воспользовалась.
Наверно, тоже потому что любила.
Подумал, что последние годы о маме стал меньше думать.
Ему было тепло. С Оксаной всегда было тепло.
Странно. Он часто ловил себя на мысли, что если бы Оксана сама не проявила тогда инициативу, он бы не заинтересовался ею. Она не относилась к тому типу женщин, который ему нравился. Он бы, пожалуй, никогда не обратил бы на неё внимание.
Или обратил? Ведь обратил тогда, когда она опознавать мужа своего пришла. Нет, тогда он Олежку заприметил. Сразу в душу проник парень. Теперь он его сын.
Да, дела.
Интересно, куда пошла Оксана с утра пораньше? И записка эта дурацкая. Можно подумать, что он без этой записки не знает, что она его любит. Или он смысла записки не уловил? Может быть, она этими словами что-то другое сказать хотела. А он не понял. Неужели у неё тоже кто-то есть, помимо его? Нет, быть этого не может. Она тогда бы не писала, что любит. Ладно, на этот раз вечер утра мудренее. Вечером увидит её и спросит. Маме бы его Оксана нравилась. Вот на все сто процентов. Жаль. Как жаль, что они не встретились, что мама не узнала про его счастье. Что внуков не увидела, ни Олежку, ни Сашеньку.
Вот с Леной мама общего языка не находила. Нет, не ссорилась и Даньку обожала просто, всегда радовалась, когда Лена его ей привозила на несколько дней. Но глаза говорили правду.
Вспомнил, как мама переживала после того, как впервые привёл Лену домой. Долго расспрашивала кто она, и самое главное — кто она для него, для Володи. А он, влюблённый идиот, не заметил тревоги в её голосе. Он так восторженно передавал свои чувства, что мама улыбнулась и смирилась. Она слишком любила его. Настолько, что предпочла умереть. Он был уверен, что она обменяла свою жизнь на его жизнь.
При всей внешней непохожести Оксана напоминала ему маму. С ней было тепло. Душой тепло. Он был в ней уверен больше, чем в себе. Она не предаст. Никогда. Что же значила её записка?
Он призадумался и понял, что записка ничего не значила. Просто записка, просто с приятными словами, просто потому, что ей надо было куда-то бежать, а он спал с головной болью. Просто она позаботилась и не разбудила. Вот, всё просто, и не надо мотать самому себе нервы и искать подвох там, где его нет и быть не может.
Они вместе три года. Уже больше, и ни разу не ссорились. С ней можно говорить, она не дуется, она способна выслушать и понять.
Володя подумал, что надо не забыть купить ей цветы по дороге домой. Она радовалась им как ребёнок. Никаким подаркам так не радовалась, только цветам. А он нежился в её улыбке, блеске глаз, в ямочках на щеках. Казалось, что её улыбка освещает все тёмные уголки его души.
В бюро всё было по-прежнему. Семёныч спорил с мужчиной, требовавшим отдать тело брата без вскрытия, жестикулировал, приводил кучу аргументов. Но если есть постановление следственных органов, то судебный медик отменить его уже не может и вскрытие провести обязан. Вот эту информацию и пытался донести до родственника коллега.
В ординаторской глотнул горячего кофе, вызвал санитара Петю и ушёл на вскрытие. Видел, как Семёныч где-то через полчаса занялся трупом на соседнем столе. Но коллега закончил вскрытие быстро.
Когда вернулся в ординаторскую, Семёныч сообщил, что приходила Оксана, но ждать не стала, явно расстроилась отсутствием Володи и ушла.
Это был сигнал. Володя достал смартфон и набрал номер жены. Она ответила быстро.
— Ксюш, что происходит?
— Я сейчас приду, поговорить сможем?
— Приходи.
Она казалась озабоченной или расстроенной. От кофе отказалась. Он налил ей чай. Семёныч обещал дописать и уйти в лабораторию, а потом добавил.
— Правильно, нефиг беременным женщинам кофе пить. Вредно.
Оксана опустила глаза.
— Вова, прости, — она произнесла это тихо-тихо, как только дверь за Семёнычем закрылась.
— За что?
— Я действительно беременна. Мама так кричала, так ругалась, потащила меня к врачу, записаться на аборт. Вот, сегодня я была, записалась, сдала анализы. Только, понимаешь, так не честно. Ну что ты молчишь? — она повысила голос.
— Я слушаю.
— Вова, я обманула тебя дважды, это плохо.
— Плохо. Когда первый раз?
— Когда закончился «Фарматекс». В аптеку было бежать поздно, а я тебе ничего не сказала, решила, что один раз не страшно, только оказалось, что страшно.
— Понял, второй раз когда?
— Когда скрыла беременность. Тебя не было дома, пришла мама, меня тошнило. Она поняла, сказала, что я хуже кошки, что животные умеют предохраняться, а я нет. Потом кричала, что у меня двое детей, что я до сих пор не окончила институт, что я жалкая дура и неудачница. Что надо сделать аборт, чтобы ты не узнал.
— И что?
— Сегодня я была у врача. Ты знаешь, меня поразило то, что она даже не спросила, хочу ли я сохранить беременность, она сразу направила на анализы. Я сдала всё, а потом поняла, что просто рушу свою жизнь. Что так нельзя, понимаешь? Что я не живу с мамой, я взрослая женщина, у меня своя семья. Ведь мама не спрашивала моего мнения, когда создавала свою, я мешала, она меня выкинула из своей жизни. Почему ей в угоду я должна терять всё, что имею? Это была моя слабость, Вова. Этот вопрос я должна решать с тобой и только с тобой. Я поступлю так, как ты скажешь.
— Я хотел бы поспорить с твоей мамой по двум пунктам. Не у тебя двое детей, а у нас двое детей. Она должна это понимать и ты должна. У нас. Ещё раз повторю — у нас. Ты хочешь третьего?
— Не знаю, он уже есть. Внеплановый, правда, а вдруг это девочка? Вов, может, пусть будет? Может, пусть живёт? Ты не против?
— Думать поздно, уже есть. Пусть живёт.
Часть 9
— Вова, ты здесь! Классно! Сейчас подойдёт майор, и я всё расскажу, я раскрыл преступление.
— И тебе доброе утро! Семёныч, какое преступление? И как ты его раскрыл? Ты откуда вообще?
— Я из дома, Вова, я из своего собственного дома. Я сложил два плюс два. И всё встало на свои места.
— И?
— «И» будет, когда придёт майор. Лучше набери номер и поторопи его. Мне не терпится поделиться информацией. Ай да Семёныч!
— Ай да сукин сын! Это я Пушкина цитирую, если что.
— Поговори тут у меня. Ты принимал в раскрытии не последнюю роль.
— Я?!
— Ты Вова, вернее, жена твоя.
— Господи, а Оксана-то каким боком?
— Сейчас ты всё узнаешь. Я-то уже всё понял.
Дверь открылась, и в неё буквально влетел следователь.
— Ну, говори!
— А здороваться кто будет? — произнесли оба Вовы одновременно.
— Ребята, не томите, я аж употел весь.
— Садись, — пригласил Семёныч, — речь будет долгой. Так вот, вчера подслушал я разговор моих дочек. Речь шла о подружке младшей, моей четырнадцать, если что, если не помните.
— Мы помним, даже знакомы.
— Так вот, её подружка влюбилась. Мы эту историю любви слушали всем семейством. На будущее, отвлекаясь от темы, я тебе, Вова хочу сказать: дети не должны скрывать свои ошибки и промахи от родителей, а то мы с тобой потом это разгребаем вон там, — он показал рукой в сторону секционного зала.
— Семёныч, ты мне про дочек будешь рассказывать? По делу говори.
— Я буду рассказывать так, как мне нравится, а ты слушай. Я раскрыл серию. Понимаешь? Так вот, вернёмся к дочкам. Подружка влюбилась, встречались они с полгода и разбежались. К началу учебного года, ну, в сентябре где-то. Я не слышал о ней больше, при мне она к нам в дом приходить перестала, да я и дома-то бываю редко. Людей нашей профессии мало, а ставок ещё меньше. Мы с Вовой по две ставки имеем, нам семьи кормить, Вова вон опять ребёнка ждёт. А больше ставок нет. То есть все городские трупы наши. Это я опять отвлёкся. Так вот. Я эту Инку не видел с осени. А вчера мои девчонки обсуждают, как ей избавиться от беременности. Усекли, да? Так вот, ей кто-то умный посоветовал выпить штук тридцать аспирина, причём это дело но-шпой закусить. Я тут и вмешался. Поднял книжку коллеги нашего Ломачинского и зачитал там историю с аспирином, без но-шпы правда, с но-шпой эффект был бы круче. Помнишь, Вова, там девушка от желудочного кровотечения погибла?
— Помню, главное — в аспириновой эйфории.
— Ну да. Так вот девочки мои мне и говорят, что есть ещё вариант. У них там одна им воспользовалась. Так вот самое главное — есть медсестра, она прерывает любую беременность на любом сроке. Всё шито-крыто. Есть деньги — ты ей просто платишь, и она тебе помогает. Нет денег — не беда, ты на неё работаешь месяц, а потом она тебе помогает.
— Так, и кто она? — спросил Юра.
— Не знаю. Знаю, что срок у Инки большой, она живот затягивает. Знаю, что денег у неё нет. И знаю, что наверняка она поедет к этой так называемой медсестре.
— А родители что?
— Чьи родители? Инкины?
— Ну да. Они что, не замечают?
— Вот тут я, Вова, твою жену и вспомнил. А ты замечал? Ты — врач. Ты понял, что твоя жена беременная?
— Ну ты сравнил, меня же дома нет почти.
— Так и их нет, они пашут, вон комп Инке новый купили, туфли, шубку. Ты пойми, она не брошенная, она хорошая домашняя девочка. Но она боится, понимаешь, боится, что ругать её будут, а отец и вломить может. Причём она боится настолько, что готова пойти к чужой незнакомой шарлатанке и отрабатывать у неё стоимость аборта. Хотя уже не аборта, а родов. Там срок под двадцать недель. Ты понимаешь, эта сама ещё девочка не понимает, что в животе у неё — человек, и страх перед обществом, родителями, школой толкает её на убийство. А может, и самоубийство. Страх виноват во всём. А этот страх создали мы. Вот сидел я вчера с девочками моими и всё это им говорил. И про тебя, Вова, говорил. Не делай удивлённое лицо такое. Вот смотри, Оксана обнаружила, что у неё закончился «Фарматекс». Так? Так, и она не сказала. Почему не сказала? Потому что боялась, основное слово — боялась, тебя разочаровать. Ты хотел секса. А она боялась не оправдать твоих надежд, желаний. Боялась, что ты отвернёшься, обидишься. Она не думала, что ты можешь что-то придумать, она пошла по пути наименьшего сопротивления — она промолчала.
— Я не понял, ты подслушивал?
— Нет, то есть да. Мы вместе с лаборантками всё слышали, стены тонкие. А вы говорили громко. Прости. Они уже подарком отцу-герою озаботились. Так вот, я вообще, не про тебя, Вова. Просто на твоём примере я понял, что толкает женщин на обман — страх.
— Семёныч, давай ближе к делу. Куда должна пойти Инна? — это интересовался Юра.
— Мои мне расскажут. Сами узнают сегодня и расскажут. Денег у Инны нет, то есть она должна или их украсть у родителей, или отрабатывать.
— Погоди, и мы допустим всё это? Она же потенциальная жертва! — Володя стукнул ладонью по столу.
— Сегодня она ничего делать не будет, только узнает, куда обратиться. И всё. А я сегодня узнаю то же самое от дочери.
— Интересно, каким образом они отрабатывают? — задал вопрос Юра. — Это же доход должно приносить.
— Интимными услугами, — Володя снова стукнул ладонью по столу. — Ну конечно, они приносят доход. Их продают за деньги.
— Ребята, так выходит, что мы имеем подпольный публичный дом?! Воды дайте.
Семёныч налил Юре стакан.
— А покрепче?
— Утро ещё, тебе работать и нам работать.
— Семёныч, ты гений, и тогда Огурцов тоже укладывается в эту схему, — проговорил Вова.
— Каким боком?! А ты прав, Вова. Так он — клиент. Сын богатенького папочки, предпочитающий секс в извращённой форме.
— Там же девица была, к которой он ходил.
— И кстати, тоже несовершеннолетняя.
— Ну что, Юра, с тебя причитается.
— Сначала надо доказать, что ваши фантазии соответствуют реальности. Ты, Семёныч, как адрес узнаешь, звони. Пошёл я. У меня не одно дело в производстве.
— У нас тоже не один труп в холодильнике.
Юра ушёл к себе в контору, напомнив, что просто необходимо, как только будет что-то известно, сообщить ему.
Семёныч обещал.
— Знаешь, Владимир Семёнович, а если ты прав? Ты представляешь, кто стоит за этим публичным домом?
— Я, Вова, сейчас тоже об этом думаю. Клиентов никто не привлечёт к ответственности, и отвечать они ни за что не будут. И за то, что знали, что девочки несовершеннолетние, тоже отвечать не будут. И что заведомо беременные, не ответят. Ну, неужели людям всё равно? Неужели им не жалко этих детей, ведь дома у них тоже такие же дети?
— Не знаю. Страшно это.
Часть 10
Вчерашний вечер не задался от слова совсем. Приходила тёща, устроила скандал, да ещё при детях. В результате поругался и с Оксаной тоже. Спали вместе и врозь одновременно. Первый раз…
Утром дико болела голова, выпил таблетки и ушёл на работу. Даже не попрощался с женой.
По дороге зашёл в кафе, без кофе-то совсем паршиво.
Семёныч тоже оказался не в духе.
— Вова, я людей ненавижу!
— Хорошее приветствие.
— Вчера разговаривал с родителями Инки. На разных языках говорили. Я им про Фому, а они про Ерёму. Я им про дочь их, про то, как вредно прерывать беременность на таком позднем сроке, что последствия непредсказуемы, а они мне про позор, про соседей, про осуждение коллектива на работе. Про грехи, про распутство и снова про позор. Мы не договорились, они будут прерывать по «социальным показаниям». А её мнение вообще никто не спрашивает. Да и какое мнение у девочки может быть, если у неё на щеке отпечаток ладони в чёрно-багровых тонах. Это то, что я увидел. Остальное скрыто одеждой.
— Отец приложился?
— Ну да, так понятно же. А она говорит, что случайно, что чуть не упала, голова закружилась, а он её лишь поддержать хотел. Вова, ну почему людям соседи с общественным мнением важнее собственной дочери, почему мыслить чужим умом легче, чем свой включить? Почему страх позора и осуждения со стороны толкает на убийство? И я не говорю о девочке-подростке, я говорю о взрослых людях, с высшим образованием, между прочим.
— Потому что эгоизм и безразличие правят миром. Потому что все и про всех всё знают и пытаются навязать своё. Только своё. Правы-то лишь они, а что идиоты — не важно. Зато их таких, правых и самовлюблённых придурков, использовать легче в своих целях тем, кто поумней и совсем без совести. Ты прав, Владимир Семёнович, убить проще, чем понять. А протянуть руку помощи, видимо, вообще нонсенс.
Семёныч внимательно смотрел на коллегу.
— Не нравишься ты мне, Вова. Что у тебя произошло? С Оксаной поругался?
— И с Оксаной тоже.
— Рассказывай. У меня жизненный опыт поболее, чем у тебя. Вдвоём разберёмся.
— Это ты как друг или как начальник?
— И как тот, и как другой. Такие мужики, как ты, редкость, а такие сотрудники — ещё бо́льшая. Считай, мне повезло. Я бы тебе жизнь детей своих доверил, представляешь, насколько я тебе… Расскажи, Вова. Оксанка твоя хорошая, ты её прости. А беременная баба, сам понимаешь…
— Да не в Оксанке дело, собственно. Тёща приходила, мозги мне на место вправлять. Это из той самой серии, что ты с родителями Инки говорил. Понимаешь, она считает, нет, она уверена, что Ксюха совершает глупость, оставляя эту беременность. Потому как в прошлый раз, потеряв мужа, она осталась одна с одним ребёнком, так ей хоть деньжат подбросили. А я инвалид, да ещё и кроме зарплаты ничего не имею. Вот помру я, или прибьёт меня кто, что очень даже возможно, при моей-то работе. А дочка её разнесчастная останется с тремя детьми, и на чью голову, спрашивается? То есть она не за дочку беспокоится. А за себя, вдруг на её голову. Понимаешь?! Но это ещё не всё. Это же громко, с сочными фразами и не так кратко, как я тебе изложил. А Олежка под дверью…
— Вот дура-то, а?!
— Меня понесло, Семёныч, так что я не лучше неё в данном случае. Короче, я её выставил в подъезд и дверь перед её носом захлопнул. Она обещала побои у врача зафиксировать и со мной разобраться. Я её пальцем не трогал, шёл на неё всем корпусом и всё. А потом она орала на весь подъезд, что у меня в полиции всё схвачено, что рука руку моет. Ксюха же рыдала и пыталась меня образумить. Видите ли, это мама её, а я так грубо. Маму не выбирают. Ну, я и её послал, обещал развестись и детей забрать, так как она не работает и содержать их не может. А она пусть на аборт идёт и маму свою слушает. Короче, не разговариваем мы. Но больней всего, что Олежка потом пришёл ко мне и попросил не умирать никогда, потому что он меня любит. Говорил сквозь слёзы, аж заикался.
— Да уж.
Не успел Семёныч ничего сказать, не на отдыхе всё-таки они находились, а на работе. Санитар Пётр заглянул в кабинет с вопросом, когда уже врачи работать соизволят. А то он на дополнительное время не подписывался.
Работы хватило. Правда, ничего сверхъестественного и криминального не было, а потому оба Вовы были крайне удивлены появлению в их обители следователя Юры, да не одного, а в сопровождении прокурора.
— Выпить есть? — спросил прокурор.
— У нас всегда есть, — ответил Семёныч, — и чего вас нелёгкая принесла?
— Ты налей сначала.
Налили спирт в мензурки, стол нехитрый организовали. Не пить же, не закусывая. Володя пить отказался, сославшись на так и не прошедшую до конца головную боль.
— Что с той девочкой, которая нам наводку дала? — как-то с хитрецой поинтересовался Юра.
— Скандал в семье и идёт на прерывание по «социальным показаниям».
— Вот скажи, Семёныч, есть у тебя ощущение того, что не справился, не смог ей помочь?
— Есть. К чему вопрос?
— К тому, что сейчас вы услышите всю историю. И чем закончилось наше расследование тоже. Телефон, как вы понимаете, был с левой симкой. Зарегистрированной на какого-то пенсионера — алкаша, который симку оформил за бутылку. А поскольку делал он это неоднократно, то кому оформлял, не помнил. Но мы вычислили местоположение телефона и нагрянули по адресу. В том районе, по той самой улице, всё сходилось. Несовершеннолетних там не было. Застали мы оргию. Но все четверо при паспортах и совершали все свои действия совершенно добровольно. В доме ни инструментов, ни каких-либо приспособлений для родовспоможения или производства абортов не было, и следов никаких тоже не обнаружено. Дом снимал сын самого Погорелова. Парню восемнадцать, институт он бросил, сидит дома, ждёт весеннего призыва, по словам высокопоставленного папеньки. С кем проводит время — папаше неизвестно, он работает. Сын получил права на вождение автомобиля и сам автомобиль, подержанный, но для начала приличный. Мы обыскали автомобиль вдоль и поперёк. Он чистый. Подруге Погорелова-младшего тридцать пять лет, познакомились на курсах, в общих интересах, кроме секса, ничего не указали. Дамочка она оказалась интересная, то есть по профессии медсестра, диплома её лишили, и даже срок условный у неё был за криминальные аборты. Но своё она получила, срок давности имеется, по её словам,никакого отношения к найденным трупам не имеет. А вот любить имеет право. И мальчишку Погорелова просто любит. Отпустили её под подписку о невыезде. И она растворилась в воздухе. Опрос соседей ничего не дал. Да, приходили в этот дом гости. На машине редко, чаще пешком. Да какая разница, кто к кому в гости ходит. Криков не было, а что музыка громко играла, так оно дело молодое. Заявлений у нас ни от одной девушки нет. Мы пробили все контакты, проверили почти все звонки на этот номер и на номер Погорелова тоже. Мы разговаривали, выпытывали, угрожали, пытались договориться. Всё бесполезно. Подруга Огурцова-младшего утверждает, что беременной не была и к соседке разве лишь за солью ходила и музыку послушать… Вот у неё в доме мы нашли ружьё. Всё как положено — в сейфе и с документами. Состояние хорошее, из него стреляли, но мать и не отпирается, говорит, что периодически на охоту ходит. Вот так, ребята, дело есть, обвиняемые есть, но привлечь их невозможно, так как они чисты как стёклышки. Остаётся радоваться, что разогнали мы их.
— А надавить?
— На кого? На Погорелова? Или на сына его? Так он с адвокатом. Отец же утверждает, что он оболтус и шалопай, но не убийца. На том стоять будет. А кто с ним поспорит, это же сам Погорелов. Вот девицу мы упустили. Это да.
— А что ты пришьёшь девице?
— Ничего!
Семёныч с горя и себе налил, и пил одну за одной вместе с представителями правоохранительных органов. Хотелось забыться, стереть из памяти все эти трупы, забыть чёрно-багровый след от руки отца на лице Инны. И оградить от всего этого своих девочек. Только как? Столько соблазнов и ситуаций всяких. Но об этом он подумает завтра на трезвую голову, а сегодня надо забыть…
Володя уже переживал, как транспортировать друга домой, представители правоохранительных органов вызвали такси, но им было совсем в другую сторону. Надо его отвезти, тоже на такси, наверно.
Он даже не заметил, как Оксана вошла в кабинет.
— Вова.
Он смотрел ей в глаза. Так много надо сказать, очень много. Хорошо, что она пришла…
Всё решится, сегодня, сейчас, ну, чуть позже. Но они семья.
Вместе тащили пьяного Семёныча. Сдали его на руки Вере Петровне. Попили чай с пирожками, которые напекли девочки, дочки.
И уже на улице, не сговариваясь, попросили друг у друга прощения, а потом обнялись и так в обнимку пошли к автобусной остановке.
Конец
