Любовь ювелирной огранки [Julia Candore] (fb2) читать онлайн

Любовь ювелирной огранки

Глава 1. Комплименты и угрозы

У добротного бревенчатого дома Пелагеи внезапно прорезался голос. Причем не лишь бы какой, а мужской, бархатный, пленительный. Таким только комплименты делать.

— Ты сегодня само очарование, — заявил он. — Настоящая фея.

Пелагея аж с табуретки свалилась. Кудри нечёсаны, на носу пятно от сажи. По кружевным юбкам, которые она носит одну поверх другой, так вообще прачечная плачет. Конечно, к лицу и фигуре не придраться — хоть сейчас на конкурс красоты выезжай. Но всё равно, с "феей" — это как-то уже перебор.

— Ай-яй-яй, — сказала она. — Врать нехорошо!

Добавилось ей забот с утра пораньше. Мало того, что кот по кличке Граф Ужастик подхватил какой-то вирус не от мира сего, так еще и дом на воспитательную беседу напрашивается.

Заслышав голос, Пелагея не стала носиться с криками: "Караул! Помогите! Пожар!" Потому что, во-первых, дом со всех сторон окружен густым лесом, и никто, кроме, разве что, медведя, на помощь не придет.

А во-вторых, поживите в одиночестве, как она, пару веков — и вы сразу поймете, что голоса в доме, где кроме вас никого, — решительно не повод для беспокойства.

Еще Пелагея могла вполне вооружиться кочергой, вычислить укрытие злоумышленника и накостылять ему по первое число. Но если бы злоумышленник собирался украсть что-нибудь, помимо ее сердца, он едва ли стал бы льстить ей ни свет ни заря.

— Так как, ты говоришь, тебя зовут? — поинтересовалась она, ставя разгореваться на плиту вчерашнюю кашу.

— Э-нет, свое имя я не скажу. Для начала мне надо убедиться, что ты ненормальная.

— Чего-чего?

— Не такая, как все, — смущенно перефразировал дом.

На чердаке хлопнули крышкой люка. Невидимка преодолел этаж с библиотекой и тайной комнатой, спустился по винтовой лестнице, оставляя отпечатки пальцев на пыльных перилах. Произвел оглушительный хлопок, а затем в воздух взмыли черпаки, кастрюли, ложки с вилками и прочая кухонная утварь.

— Ерунда, — с олимпийским спокойствием сказала Пелагея. — Мой кот и не такое может. Покажи ему, Граф Ужастик!

Угольно-чёрный кот меланхолично зевнул и нехотя повернул к хозяйке сытую морду. В его бездонных глазищах рождались и умирали галактики. И несмотря на то, что он подхватил потусторонний вирус, ему удалось поднять силой мысли целый горшок с розмарином.

— Видал? — лучилась гордостью Пелагея.

— Так и есть, — согласился тот. — Ты абсолютно ненормальная! Точнее сказать, не такая, как все, — быстро поправился он. — Но дай-ка я кое-что еще проверю…

Не успела она опомниться, как очутилась в кольце рук. Невидимых и очень крепких. Кто-то совершенно прозрачный возвышался позади нее, как огромная живая мышеловка, и напряженно дышал в затылок.

— Эй, что за шутки такие? — воспылала гневом Пелагея. — А ну пусти!

Но незнакомец как в рот воды набрал. Стоит, держит. Хватка — железная.

Тогда Пелагея разозлилась по-настоящему, извернулась и применила свой коронный приём по выведению противника из строя. Раздался грохот падающего тела. Где-то хрустнула чья-то кость. За хрустом последовало непечатное междометие. И невидимка вынес окончательный вердикт:

— Решено. Подходишь!

— Куда подхожу? — не уразумела Пелагея.

— На роль моей ученицы подходишь, — жизнерадостно уведомили ее. — Только скажи-ка мне вот что. У тебя хоть раз отношения были?

— Ну-у-у, — протянула она, — один безумный поэт пытался сделать меня своей музой.

— Это не в счет, — отмёл невидимка.

— А остальные от меня шарахаются. Наверное, видят во мне призрак своей скорой кончины, — усмехнулась Пелагея.

— Идеально, — прозвучал донельзя довольный голос. — Ты действительно та, кто мне нужен.

***

Вечером, после ужина, чужак сообщил, что желает остаться на ночлег. Весь день он ничего не ел и не пил. Из того, что предлагала Пелагея, в рот и крошки не взял.

— При исполнении не положено, — объяснил он. — От человеческой пищи я потеряю невидимость. И прощай тогда моя анонимность.

Ишь, какими выражениями сыплет! "При исполнении", "анонимность". Разведчик он, что ли? И если ему человеческая пища не подходит, то какая? Неужели вампир? А может, оборотень или и того хуже — один из этих, нечистых?

Впрочем, что Пелагее терять? Ее время всё равно на исходе.

Предоставив невидимку самому себе, она выпустила Графа Ужастика на улицу (кот отчаянно просился на грязное дело) и сама вышла во двор.

Сгущались сумерки. Робко проступали в небе первые звёзды. Небольшая березовая роща позади дома покачивалась на ветру загадочно и заговорщически.

Пелагея двинулась к роще и обняла березу, прижавшись к ней всем телом. Прильнула ухом к коре, слушая, как в тишине текут по древесине соки. Зажмурилась. Стать бы одной из них, белоствольных. Укорениться в земле, чтобы не знать ни печали, ни страданий.

В носу защипало. По щекам против воли покатились слёзы.

— Березка-березка, — пробормотала она еле слышно. — Боль не даёт мне покоя. С каждым днём она всё сильнее. Помоги, отведи беду, забери болезнь.

Дерево шелестело листвой, гнулось и тихонько стонало в сердцевине. Вот уже который день приходила к нему Пелагея, моля об исцелении. Да только разве ж оно способно помочь?

Боль… Она возникала всё чаще. То резкая, то ноющая, особенно мучила она по ночам. Пелагея теряла в весе, ее постоянными спутниками стали слабость и головокружение. В область солнечного сплетения непрестанно ввинчивалась невидимая раскалённая игла. А кожа истончилась настолько, что стали видны сосуды.

Странный недуг день за днём пожирал силы, облизывался на красоту и свирепел с приходом ночи.

Когда Пелагея вернулась в дом и легла на кровать, в темноте ее беспардонно ухватили за руку, спровоцировав волну озноба. Эта волна прокатилась по ней от макушки до пяток, заставив шевелиться волосы на голове. В кровати уже кто-то был. Ах да, невидимка и потенциальный учитель. Учитель чего, интересно?

— Ты же в курсе, что способна себя исцелить?

Нет, Пелагея была не в курсе.

— Я ведь уже говорил тебе, что ты фея, не так ли? — продолжал невидимка. — Надень.

Пустота мягко охватила ее руку, и на палец само собой село кольцо.

— Это твой перстень. Прости, однажды мне пришлось его украсть. В оправдание скажу, что немного его зачаровал, и теперь он усиливает веру в себя.

Пелагея ощутила, как от кольца по всему телу разливается тепло, будто ее целиком окунули в солнечный летний день, давая возможность дышать полной грудью. Но дыхание перехватило, когда вслед за солнечным теплом на нее обрушился целый водопад воспоминаний. Одно за другим, как в цветном калейдоскопе — эти яркие воспоминания укладывались в ее бедный мозг, не давая ни секунды на передышку.

Кадр первый: она идет в пышных одеждах по цветущему саду среди облаков. Кадр второй: вокруг нее красивые, смеющиеся подруги и любовь, много любви, от которой хочется плакать. Кадр третий: спуск в средние миры к озеру, где они с подругами любят купаться. Не забыть перстень, ни в коем случае не забыть. Потому что в нем заключена память о тебе прежней. Потому что на границе со средними мирами эта память стирается, и только перстень может ее вернуть.

Пелагея откинулась на подушку с гудящей головой, зарылась под одеяло и накрыла подарок невидимки ладонью.

— Я фея, — пробормотала она. — Да ладно. Да не может быть.

— Больше двух веков прожить — разве ж это по-человечески? — резонно отозвался гость. — Я к тебе не из простой прихоти явился, между прочим. Срок твоей жизни в средних мирах подходит к концу, и если ты не овладеешь мастерством феи, если от тебя людям не будет никакой пользы, тебя ждет забвение. Ты просто исчезнешь, — припечатал "аноним" и потянул одеяло на себя.

— А ну отдай! — немедленно воспротивилась Пелагея.

— Ты должна поверить, — упорствовал учитель, перетягивая одеяло на свою сторону. — Повторяй за мной: я больше не больна.

— Я больше не больна, — стиснув зубы, злостно процедила Пелагея. После чего крепче ухватилась за свободный край и снова рванула одеяло на себя.

— Нетушки, так не пойдет. Повторяй громко и чётко.

— Я больше не больна! — с расстановкой прокричала Пелагея. И замолкла, поражаясь тому, насколько громкий, оказывается, у нее голос.

Дом ответил удивленной тишиной. Смолистые бревна впитали ее крик и припасли до поры до времени: когда от страха у Пелагеи отнимется дар речи, стратегические запасы воплей придутся как нельзя более кстати.

Пелагея замерла в положении лёжа. И поверила. Поверила яростно, неистово, изо всех сил.

"Я фея. Я могу. У меня получится".

Зажмурилась, выжимая из себя последние слёзы. И выдохнула свои сомнения из души прямиком в пустоту.

А потом у них с невидимкой состоялся довольно занимательный разговор.

— Уважаемый учитель, почему тебе так важно, чтобы я была не в себе? — поинтересовалась она шепотом и уставилась в потолок. — Какая-то неправильная проверка, не считаешь?

С соседней подушки послышался вздох: видимо, "уважаемый учитель" не очень-то любил вдаваться в подробности.

— Таким, как ты, малость сдвинутым, доступна запредельная магия, — расплывчато пояснил он. — Если человек спокоен перед лицом необъяснимого, он аномален. Если пространство вокруг него, образно выражаясь, набито ватой, и реальность воспринимается как сквозь толстое стекло, он опять же аномален. Ты — аномалия, поэтому притягиваешь к себе Дар. Но чтобы грамотно распоряжаться этим Даром, предстоит много учиться.

Пелагея была вынуждена признать, что ваты и стекла в ее мире действительно предостаточно. И перед лицом необъяснимого она ведет себя, мягко говоря, нестандартно. Ох, до чего же хочется узнать, что собой представляет это лицо!

Ей в голову закралась крамольная мысль: а что если напоить чужака чем-нибудь исподтишка, пока он спит. Пара капель — и дело в шляпе. Почему он от нее скрывается? Неужели так сложно показаться? Или его физиономия кирпича просит?

— Ладно, — сказала она. — А что насчет второго пункта? Если подумать, отсутствие отношений не такое уж и важное условие. Или у вас там секта по отлову невинных дев?

Под боком у нее не то хрюкнули, не то фыркнули.

— Ничего ты не понимаешь, глупая фея. Меня послали к тебе еще потому, что сердце твоё не как у людей. С твоим сердцем нельзя влюбляться, особенно безответно. Его ни в коем случае нельзя разбивать. Оно чрезвычайно хрупкое, и его огранка должна оставаться идеальной до самого конца.

— До какого такого конца?

Вот ведь дурень! Тупица. Дубина стоеросовая. Зачем он о конце-то обмолвился?!

— Да так, пустяки, — отмахнулся невидимка, мысленно дав себе пинка.

В эфире повисла тишина. Скрёбся в низкое оконце куст крыжовника. Ухал в лесу филин. По небу, застилая луну, рваными клочьями неслись облака. Черная ночь настороженно висела над лесом, как будто что-то подозревая. Эдакий дотошный следователь в плаще с сотнями всевидящих звездных глаз.

Пелагея прокручивала в уме слова гостя и думала о своем одиночестве. Когда к одиночеству привыкаешь, оно становится свободой. А свобода — лучшее, что может случиться с человеком. Жаль, понимание этого факта пришло слишком поздно. Поздно — потому что:

— Слушай меня внимательно. Ты обязательно должна приехать в край Зимней Полуночи и поступить ко мне на стажировку. Иначе умрёшь.

— Угрожаешь?

— Если бы!

В воздухе из полумрака перед Пелагеей неожиданно материализовались три картонных листка.

— Билеты, — скупо пояснили ей. — Можешь взять с собой еще двух попутчиков. Поезд привезет тебя ко мне… — призрак замялся и кашлянул. — Да, привезет. Рано или поздно. И тебе лучше поторопиться. За тобой по пятам гонится твоя погибель. Недуг стережет у порога, время на исходе. А мне пора.

Картонки упали на покрывало, и невидимка вскочил на ноги, оставив на кровати знатную вмятину. Пелагею прошиб холодный пот.

— Погоди! Где я поезд возьму? — хриплым от волнения голосом спросила она.

— Если есть билеты — придет и поезд. Если однажды тебя потянет вдаль, не сомневайся: путешествию быть.

Глава 2. Пелагея уходит из дома

Теперь она отлично помнила свою прошлую жизнь, но абсолютно не помнила, как заснула. Кажется, невидимка просто велел ей закрыть глаза, вслед за чем она провалилась в глубокую темную яму. И выбралась из нее только сейчас, под утро.

За лесом лениво разгоралась заря. Вклиниваясь в сонную перекличку птиц, какой-то дятел-трудоголик самозабвенно долбил сухое дерево в поисках еды. Вот у кого нужно уточнять, сколько тебе жить осталось. Кукушка со своими тремя несчастными "ку-ку" на роль оракула годится с большой натяжкой.

Пелагея чудесным образом исцелилась. Ночью ее впервые за долгое время не донимала боль. А с рассветом обнаружилось, что в организме произошли перемены. Зрение стало лучше, в голове установилась небывалая ясность, а тело приобрело ни с чем не сравнимую легкость. Новое рождение, не иначе.

Пелагея озадаченно посмотрела на билеты, которые после ухода невидимки так и остались валяться на кровати зловещим напоминанием. И перевела взгляд на перстень — он сидел у нее на указательном пальце, как влитой. В овальной золотой оправе зеленел изумруд с вкраплениями радужных блёсток. Настоящий? Подделка?

Нет, это она, Пелагея, подделка. Хотя точнее было бы сказать, чужая. Инородный объект. Нелегал, которому за незаконное пребывание на территории средних миров грозит безвременная кончина.

Но кто сказал, что этому так называемому учителю можно верить? По-хорошему, учинить бы ему допрос с пристрастием, припереть к стенке, как принято у всех порядочных следователей. Узнать, какого трухлявого пня он свистнул у нее перстень тогда, на озере. А заодно выведать, что не так с сердцем и почему его нельзя разбивать. Рано он сбежал. Ох, рано.

Убедившись, что части тела функционируют, как им полагается, Пелагея выступила на середину комнаты, раскинула руки, несколько раз повернулась вокруг своей оси… И ничего.

До визита чужака она чуть ли не каждый день превращалась в горлицу и летала по делам в лес, а то и дальше: в ближайший город, за холмы, к морю. Отныне, видимо, не суждено. Обернуться горлицей у нее не вышло.

Черный, мохнатый и вечно недовольный Граф Ужастик силой мысли подогнал к Пелагее табурет, куда она, недолго думая, и рухнула.

"Я фея. Значит могу. Могу. Могу-у-у", — принялась твердить она. Встала, развела руки в стороны. Поворот, другой, третий — и опять ничего хорошего. Полный провал.

"З-з-зелень сушеная! У меня украли вторую ипостась, — резюмировала Пелагея. — Призрак проклятый! Да чтоб ты мухоморов объелся!"

Поехать, что ли, в край Зимней Полуночи и потребовать назад свою законную сверхспособность?

Ну уж дудки! На его коварные уловки Пелагея не поведется! И разумеется, никуда не поедет. Лес буквально пророс в нее корнями, и она предвидела: в какие бы края ее ни занесло, ей придется повсюду носить лес с собой. А это довольно обременительно.

"Никуда, — злостно пробормотала она. — Ни за что!"

И вышла во двор, решительно шурша юбками.

В бадье для умывания плавал березовый листок. Кроны ворошил заспанный тёплый ветер. Утро всячески намекало: "Не расслабляться! Будет жарко".

Пелагея плеснула в лицо воды, утёрлась полотенцем с вышитым орнаментом и подняла голову. Из леса на нее в упор смотрел серийный убийца — здоровенный черный вепрь. Крупный секач два метра в холке, с налитыми кровью глазами. Клыки — как бивни моржа.

Сердце пропустило удар-другой, совершило лихой кульбит и с мастерством профессионального ныряльщика ухнуло в пятки. По коже подрал мороз. Как вы там говорили? Погибель гонится? Ну вот она, родимая. Явилась, не запылилась.

Пелагею накрыло волной ужаса. Она судорожно сглотнула и принялась пятиться — медленно, осторожно, чтобы не разозлить, не спровоцировать. Но вепря не проведешь. Как только она сделала шаг назад, чудовище бросилось на нее из кустов.

Она чудом успела забежать на крыльцо, заскочить в прихожую, запереть дверь на задвижку. И стоило ей почувствовать себя в безопасности, как два кабаньих клыка с оглушительным треском пронзили дверь насквозь. Пелагею прошила сотня ледяных игл. Неужели и правда конец?

Ну уж нет. Не на ту напали! Она подлетела к тумбе, достала из верхнего ящика шкатулку с лунной пылью — и развеяла пригоршню в воздухе. Пространство заискрилось золотом, завертело пыль в воронку празднично-блестящего смерча — и соорудило из частиц длинную полупрозрачную лестницу на чердак, с пылу с жару.

— Скорее, Граф Ужастик! Я тебя тут не оставлю, — заявила Пелагея, подхватив откормленного кота под пузо.

— Мр-ряу! — запротестовал кот. Он ненавидел, когда его носят на руках. Прямо сейчас он испытывал легкое недомогание и был не в форме, но как оправится, хозяйке точно несдобровать. На своем опыте убедится, каково это, когда тебя отрывают от земли.

Они с Пелагеей были уже на самой вершине лестницы из лунной пыли, когда дверь сдала позиции и проломилась под напором вепря. К счастью, ступеньки снизу уже порядочно подтаяли. Первая хорошая новость. А что касается второй, то банка со светлячками (эдакий живой осветительный прибор), оказалась под самым потолком, на крюке. Хотя обычно светлячков вешали на гвоздь в передней. Повезло — так повезло.

Толкнув рукой крышку люка, Пелагея загрузила на чердак недовольного Графа Ужастика, сорвала с крюка банку и тоже забралась наверх — в пыльное царство подушек и одеял.

Одеяла с подушками на чердаке выпадали с регулярностью атмосферных осадков, укладывались друг на дружку (а иногда на случайных посетителей) и исправно погружали всех живых существ в летаргический сон.

На Пелагею чары чердака не действовали. Поэтому когда ей в голову вмазалась метко запущенная подушка, она и бровью не повела.

— Идем, Граф Ужастик. Надеюсь, стена из плюща выведет нас, куда положено.

Удерживая банку-светильник перед собой, Пелагея продралась сквозь залежи одеял и вышла к плющу, затянувшему стену сверху донизу. Когда-то в незапамятные времена она еще могла задаваться вопросами, почему в банке до сих пор не сдохли светлячки и как этому ползучему растению удаётся существовать без воды и света на мрачном чердаке.

С годами она поумнела, смекнула, что светлячки — непоправимо волшебные и питаются исключительно добрыми словами. А плющ поглощает тьму вместо света и растет, как на дрожжах, потому что нехватку воды успешно компенсирует сновидениями Пелагеи.

— З-з-зелень сушеная, — бормотала она, раздвигая шуршащие плети в поисках тайного хода. — Не удивлюсь, если кабана на меня натравил всё тот же уважаемый учитель. На стажировку… В край Зимней Полуночи… А не то твои дни сочтены. Ха!

Пелагея впервые в жизни так неистово мечтала кого-то укокошить.

Она поставила на пол банку со светлячками, чтобы иметь в распоряжении обе руки, и продолжила активно прощупывать стену на предмет тайного хода. Тайный ход, козлище, обнаруживаться не спешил.

— Да чтоб тебя ёжики покусали! — процедила напоследок она. И с пронзительным "Ай!" провалилась куда-то в заросли плюща.

Затем из зарослей донеслось шевеление. Тонкая белая ручка высунулась из проёма, проинспектировала пол и наконец ухватила банку всеми пятью пальцами.

— Граф Ужастик, ползи сюда! — крикнула Пелагея. — Я нашла!

Тайный ход на чердаке служил своего рода порталом. Задашь пункт назначения при помощи голосовой команды — и тебя со всеми удобствами переправят хоть на Луну, хоть на дно самой глубокой расщелины. Главное правило — вежливость. Порталы, сплетенные из плюща, грубиянов органически не переваривают.

— К Юлиане, пожалуйста! — распорядилась Пелагея, когда кот всё-таки приволок свое откормленное пузо к отправной точке. — Юлиана нам непременно обрадуется.

***

Юлиана обитала под Вековечным Клёном в стране Зеленых Лесов. И именно сегодня она обрадовалась бы чему угодно, только не очередным дармоедам, которые валятся, как снег на голову. День у нее выдался прескверный. А ведь как всё славно начиналось!

Она бесстрашно и отчаянно мчалась к морю босиком по осени, устланной тяжелыми расписными тканями. Мимо стройными рядками проносились деревья — сплошь в багрянце и золоте. В спину дул плотный, упругий ветер, сбежавший из лета. На полную катушку светило солнце. Лёгкие летящие одежды развевались в потоках тёплого воздуха…

Юлиана не заметила, как ее вынесло в холод, где посреди серого невзрачного суходола в цветастом сари стояла Эсфирь. Эсфирь обожала оборачиваться в куски пёстрой материи, распускать свои гладкие обсидианово-черные волосы и подводить глаза сурьмой.

— Ты пересекла точку осеннего равноденствия, — мрачно сообщила она. — Сбегай-ка домой, переодеться. Скоро похолодает.

И тут Юлиана проснулась. На рабочем месте. В разгар рабочего дня.

Над нею нависал шеф собственной персоной. Его лицо было словно вылеплено из воска.

— Не хотел тебя будить, — проворковал шеф. — Ты так мило улыбалась и причмокивала.

Юлиана отодвинулась вместе со стулом, произведя ужасающий скрежет.

— Не-е-ет…

— Я мог бы ограничиться выговором или штрафом, да только ты уже не впервые ворон считаешь, — всё тем же елейным голоском промурлыкал шеф. — Что ты, интересно, по ночам делаешь, раз днем у тебя тихий час?

— Не-е-ет, пожалуйста, — Юлиана сделала жалобные глаза, собираясь пасть ему в ноги и молить о прощении.

— Уволена! — рявкнул тот. — Чтобы через час духу твоего здесь не было!

Вот так, собственно, и началась новая эпоха в жизни отдельно взятой сотрудницы издательства. Что там у нас теперь по плану? Биржа труда, безработица, зубы на полке. А в довесок — два вечно голодных пса по кличке Кекс и Пирог.

И в этот лихой час для полного, так сказать, набора к Юлиане под Вековечный Клён принесло Пелагею. Причем с прицепом в виде вредного кота, который подхватил какую-то гадость в одной из своих бесчисленных галактик (да-да, тех самых, что рождаются и умирают в его глазищах) и мог вполне стать разносчиком магической заразы.

В роли швейцаров сегодня выступали Кекс и Пирог. Завидев Пелагею, которая взбиралась по пригорку с упитанным котом на руках (вот ведь лентяй бессовестный!), они подняли сумасшедший лай и ринулись ей навстречу.

Глядя им вслед, Юлиана испустила горестный вздох.

Она носила свою любимую походную юбку, куда успешно влезала невзирая на объемы съеденного. Ее аккуратный вздернутый носик и густая копна вьющихся волос служили объектами воздыхания для бесконечного числа поклонников. Она стояла на травке, которая зеленела круглый год. Под драгоценной, огненно-рыжей кроной, которая не пропускала дожди и холод. Возле гигантского дерева, способного защитить от грабителей и прочих мерзких типов. Но ее всё еще что-то не устраивало.

— Мне надоело жить вечно! Вечно живешь — вечно борешься за выживание. И страдаешь. Замкнутый круг! — сказала она и сгоряча пнула Вековечный Клён мыском замшевой туфли. Тот даже не шелохнулся.

— Ой, ну прости, прости! — осознала свою грубость Юлиана и обхватила необъятное дерево, насколько доставало рук. — Больно, да? Обижаешься?

Вековечный Клён не обижался.

Ему не было больно.

Обратившись человеком, он немедленно обнял ее в ответ.

Глава 3. Популярность и причины ее отсутствия

Янтарь листьев он стряс с себя, как шуршащее конфетти. Втянул ветви, разгладил морщины коры и сравнялся ростом с Юлианой. На его прекрасном, будто из мрамора выточенном лице водворилось выражение, где читались и любовь, и сострадание, но по большей части — исключительно ангельское терпение.

Сам он был человеком лишь наполовину. На четверть — деревом. Еще на четверть — Незримым, высшим существом из верхних миров, сосланным в средние за провинность и в наказание обращенным в клён.

Всякий раз, как он вот так, без предупреждения менял облик, сердце у Юлианы заходилось от сладкого трепета. Она любила в нем всё, начиная от венка из кленовых листьев на голове, от курчавых волос, в которых полыхал пожар, — и заканчивая полами струящейся черной мантии, пахнущей свежестью лугов и какой-то совершенно безумной, недосягаемой свободой.

Юлиана любила его собственнически, без намёка на нежность. Иногда она была слишком резкой и эгоистичной, но Вековечный Клён прощал, не успев толком обидеться. Он знал, как несовершенна человеческая природа и как тяжело в этом мире дается людям самообладание.

Яркий шуршащий поток листвы на несколько долгих мгновений закрыл их, обнимающихся, от чужих глаз. Дал время насладиться друг другом под высоким голубым небом ранней осени.

— Ты еще не прожила достаточно долго, чтобы считать, что живешь вечно, — прошелестел Клён Юлиане на ухо. — Но ладно, так и быть. Если я уйду, вы станете обычными и умрёте ровно тогда, когда придет срок. Так что…

— Так что не смей нас бросать, понятно? Я того, сдуру ляпнула.

"Что ты, интересно, по ночам делаешь, раз днем у тебя тихий час?" — вспомнились ей гневные слова шефа. Ох, о таком не принято говорить вслух. Да, конечно, всем в городе давно известно, что ее дом — Вековечный Клён — на самом деле дерево-оборотень по имени Киприан.

Мало кто знает, что по ночам он превращается в человека и обнимает ее до потери пульса, после чего зацеловывает до состояния, близкого к обморочному, и покрывается корой, удерживая Юлиану в крепких объятиях.

И уж точно никому невдомек, что Юлиана, оказавшись в заточении внутри Вековечного Клёна, долго разговаривает с ним по душам — о вещах, понятных только им двоим. Об их собственной целой вселенной, где нет места посторонним.

Прямо сейчас эти посторонние яростно вторгались в их привычный распорядок. Ладно, почти привычный. В середине дня Юлиане полагалось строчить статьи для газеты в издательстве, откуда ее вытолкали чуть ли не с кулаками.

— Представляешь! — возмущалась Пелагея где-то у нее за спиной. — Забрался ко мне в дом полтергейст. Нёс какую-то чушь насчет того, что я фея, а потом заявил, будто жить мне осталось всего ничего. Да еще кольцо дурацкое не снимается…

Во время телепортации она прокрутила в уме предыдущие события и пришла к неутешительному выводу, лишенному всякого логического подкрепления: нет, никакая она не фея. Просто кое-кто при помощи разных магических побрякушек вздумал морочить ей голову.

Только вот с какой целью?

И зачем она билеты на поезд с собой взяла? Проверить? Убедиться, что невидимка солгал?

В ее душе бал правили махровый консерватизм пополам с дремучим скепсисом. Она упорно ставила знак равенства между прогрессом и катастрофой, новому предпочитала забытое старое и редко принимала на веру чужие слова.

Кекс — белый мохнатый пёс-метеор на коротких лапах — обнюхал Пелагею и с задорным лаем помчался обратно к Юлиане: отчитаться, что носительница консерватизма и скепсиса только что прибыла на Звездную Поляну.

Коротышка-Пирог, тоже мохнатый, но только чёрный и полная противоположность дружелюбному Кексу — фыркнул на Графа Ужастика, чихнул в пылу праведного гнева — и усеменил, чтобы предупредить: кот Пелагеи доставит уйму хлопот.

— Пёс с ним, с котом. Положите его возле Клёна, — велела Юлиана и строго зыркнула на Киприана: мол, давай-ка, превращайся уже обратно, придется тебе поработать целителем.

Киприан пожал плечами, недоуменно глянул на нее своими дивными глазами с застывшим в радужке янтарём. И врос в землю, как полагается любому уважающему себя дереву. Только в образе дерева он мог излечивать тяжелые недуги братьев меньших.

— Что за кольцо? — осведомилась у Пелагеи Юлиана и бесцеремонно ухватила ее за руку, где на пальце красовался золотой перстень с изумрудом. — Не снимается, говоришь? Выглядит дорого. Эх, продать бы его… Меня сегодня с работы уволили, знала? Теперь я официально нищая, никому не нужная писательница.

Она выпалила всё это на одном дыхании и ждала, что ей посочувствуют, удивятся, почему вдруг писательница, попросят почитать ее книги. А она гордо ответит, что строчит свои невероятно фантастические и запредельно гениальные проекты по ночам (разумеется, кроме душевных бесед с Киприаном). Но их не ценят и не понимают.

Ничего из вышеперечисленного не произошло. Пелагея стояла с запястьем, зажатым у Юлианы в руке, и глупо моргала. Ну и ладно, что с нее взять? Как есть, из лесу пришла.

— В общем, ты тут отдыхай, устраивайся, — подавленно сказала Юлиана. — Сиропчика кленового попей, укрепляет. А я пойду проветрюсь.

Сюжеты своих невероятно фантастических и запредельно гениальных проектов она обсуждала с единственным на земле человеком. Этим человеком была Эсфирь.

Ее смуглый точеный профиль, иссиня-черные волосы с пущенной впереди белой прядью и изящная фигурка, упакованная в ярко-красное сари, могли бы по праву считаться достопримечательностью страны Зеленых Лесов.

Никто не одевался так экстравагантно, как она. Никто, кроме нее, не позволил бы себе общаться с королем на равных. И уж конечно, ни одна живая душа не сунулась бы в заброшенный замок к Рифату — сумасшедшему ученому, помешанному на электричестве. А Эсфирь регулярно наведывалась к нему в гости, таскала сумки с продуктами и предметы первой необходимости.

И никто понятия не имел, чем они там вдвоем занимаются.

Что с королем, что с Рифатом — Эсфирь ни с кем из них не позволила бы себе вольностей. Значит, что получается? Дружба? Взаимовыгодное сотрудничество?

Ее прозвали женщиной-кинжалом, женщиной-стрелой. Ей, как никому другому, была свойственна прямолинейность и острая жажда справедливости. Она владела несколькими боевыми искусствами, отличалась тягой к экзотике и столь пламенной любовью к свободе, что все прочие "любови" просто-напросто тускнели на ее фоне.

Юлиана чрезвычайно гордилась знакомством с этой сумасбродной дамочкой. Вместе они могли учинить какую угодно авантюру. Вот, например…

— Качели, — как-то совсем не по-взрослому пискнула Юлиана.

— Так чего же мы ждем? — весело отозвалась Эсфирь.

Они встретились на центральной улочке города Вечнозеленого, забрели в пустой заросший двор и обнаружили на площадке качели-балансир, достаточно высокие для великовозрастных девиц, замысливших окунуться в детство.

Длинная балка, покрашенная в канареечно-желтый, возмущенно скрипнула, когда на один ее конец взгромоздилась Юлиана, а на другой, подобрав сари, уселась Эсфирь.

— Меня уволили, — сообщила Юлиана, оттолкнувшись ногами от земли и возносясь к небесам.

— Клевала на работе носом? — понятливо усмехнулась Эсфирь и тоже оттолкнулась ногами. — Ночью спать надо, а не книги писать. Кстати, какая у тебя уже по счету?

— Седьмая, — скорбно вздохнула та. — Я так мечтала стать известной писательницей, но, похоже, мечты останутся мечтами. Издательства меня отшивают. Говорят, не вписываюсь, не формат. Я в отчаянии.

— А что такое формат? — поинтересовалась Эсфирь.

— Драконы там всякие, нечисть, ведьмы на мётлах. Те же оборотни с вампирами. Представляешь, людям нравится именно такое. Ах да, еще когда тело предаёт и страсти бушуют. Любовные романы, то есть.

Юлиана скривилась. Писать про бушующие страсти она решительно отказывалась.

— А драконы! — убито продолжала она. — Что в них такого особенного? Большие уродливые ящерицы с перепончатыми крыльями, фи!

Эсфирь решила мудро промолчать и вновь привела качели в движение.

— А колдовство, — распалялась Юлиана. — Силы зла, всякая потусторонняя муть… Да тьфу! Не верю я в это.

— А в фей вы верите? — неожиданно вклинился незнакомец.

Юлиана до того оторопела, что рухнула на своем сидении прямо в песок, забыв задействовать ноги в качестве опоры.

Незнакомец стоял слишком близко. Он был статным, высоким, сногсшибательно красивым. Его не портил даже парчовый домашний халат. Хотя нет, скорее уж, королевская мантия, добытая из какой-то древней эпохи. Со своими гладко забранными назад, черными, как смоль, волосами он больше напоминал девушку — такими тонкими и правильными были черты его лица.

— В фей? — переспросила Юлиана, млея под пристальным взглядом незнакомца и принюхиваясь: пахло от него совершенно изумительно. — Что вы! Конечно же, нет!

— А в эльфов?

— В эльфов тем более. Это такие ушастые парни, да?

— Хм, любопытно, — проронил юноша.

Он отодвинулся от Юлианы, смерил осуждающим взглядом Эсфирь (С кем ты только знакомство водишь, окаянная!) и, театрально взмахнув полой парчового халата, размашистым шагом удалился прочь.

И растаял вдалеке, как мираж. Желанный, но такой неприступный.

Эсфирь глядела ему вслед, открывая и закрывая рот. Как будто раздумывала: отправлять ей челюсть в свободное падение или пусть подождет? Она явно хотела что-то сказать, но ее чувства никакими словами было не выразить. Кажется, только что любовь к свободе наконец уступила место другой, не менее сильной эмоции, которой пока не придумали название.

— Слушай, а знаешь что, — произнесла она в состоянии аффекта. — Есть у меня на примете одно пустующее здание. Я поговорю с королем, пусть выделит нам немного из своей казны. Откроем с тобой собственное издательство.

Король — спонсор? А что, удачно Юлиана себе подругу нашла.

***

Пелагея пристроила Графа Ужастика меж выпуклых корней, вздымающихся над землей. Посидела под Вековечным Клёном, попила кленового сиропа (он капал с нижней ветки, если поднести к ней стакан). И поняла, что больше не может.

Перстень со встроенной памятью феи по-прежнему не снимался и изрядно ей мешал. Чтобы как-то отвлечься, Пелагея предприняла отчаянную прогулку в город. Одна-одинешенька.

Она спустилась по холму в теплом ветре, под прозрачным куполом сентября. Прошла глинистой колеёй вдоль леса, который вгрызался в небо зубьями островерхих ёлок. Миновала парк — и очутилась в жилом квартале.

Где-то с пятого этажа до нее донеслась забористая брань. Потом женский визг. Потом снова потоки сквернословия. Пелагея задрала голову — и в этот момент на пятом этаже разбили окно. И оттуда прямо на нее полетел огромный увесистый фикус.

Нашли время фикусами швыряться.

Пелагея судорожно втянула воздух. Ноги приросли к тротуару, как в кошмарном сне. На тебя сверху падает тяжеленный керамический горшок, а ты и двинуться не можешь.

Странный день. Странные события.

Но даже они были не способны пробудить в ней действительно глубокие чувства. Пелагея до сих пор воспринимала мир слегка заторможенно, сквозь метафорическое толстое стекло и слои ваты.

Одно она осознала чётко: теперь точно конец. И уж навряд ли к скандалу с метанием домашних растений причастен невидимка.

А дальше случилось как в кино.

Кто-то подлетел к Пелагее со спины, крепко обхватил за пояс, дёрнул назад — и рухнул вместе с ней, как подкошенный. Кто-то, от кого пахло пряностями, шоколадом и кануном Нового года.

Секундой позже в полуметре от головы Пелагеи разлетелся вдребезги цветочный горшок.

— Смотри по сторонам, когда по улицам шатаешься, неразумное ты создание! — злобно процедил благодетель ей в ухо. После чего отрывисто выругался на неведомом диалекте.

Она в кои-то веки разозлилась. И уже приготовилась ответить любезностью на любезность, но тут благородный негодяй выпустил ее из спасательного круга объятий и метнулся в ближайший проулок, оставив после себя шлейф двойственных впечатлений.

Новый год, пряности, шоколад — и вдруг ругаемся. Да что же ты за человек?

Пелагея заметила лишь край его одежды, да и то мельком. Что там было? Чёрная парча с лиловыми узорами? Оригинально.

А голос-то какой знакомый…

Глава 4. А киллер кто?

День медленно, но верно перетекал в вечер и наливался сумерками. Синевой на теле у Пелагеи наливалось несколько незначительных синяков.

Кажется, при падении она неплохо приложилась затылком о щеку этого высокомерного грубияна. Любопытно, останется ли синяк у него? Эдакая отличительная примета, по которой его можно будет опознать при следующей встрече…

Она поднялась с земли, отряхнулась и огляделась. В доме на пятом этаже установилась тишина. Улица была под завязку набита покоем. Спокойно стрекотали цикады. Мирно жужжал над клумбой шмель. Беззаботно чирикали воробьи на кусте. Единственное доказательство козней судьбы — острые осколки фарфора вперемешку с землей.

Фикус почил с миром. Впрочем, его еще можно было реанимировать.

А вот Пелагею — если бы кадка угодила ей в макушку — маловероятно. Так бы и погибла во цвете лет, по нелепой случайности.

Только вот случайность ли? В Пелагее крепло ощущение, что на нее ополчилось само мироздание. Дескать, зажилась ты, дорогуша, на свете, пора и честь знать.

Мироздание-киллер — занятно звучит, да?

Какое там у него расписание, не подскажете? Одно покушение в день? Два? В голове гудел рой беспокойных мыслей. И что печально — наружу их не выпустишь. Все надежно заперты в черепной коробке.

Чтобы отогнать подкатывающую панику, Пелагея принялась за дыхательную гимнастику. И с прискорбием обнаружила, что хочет отмотать сегодняшние события до момента, когда на нее набросился тот высокомерный тип. Потому что от него просто невероятно пахло Новым годом. И сказкой. И волшебством. И каким-то невыносимо далёким, забытым кадром из прошлого, от которого в груди устанавливалась щемящая пустота.

Пелагея с досадой глянула на изумруд в оправе: если чары здесь ни при чем, очень может быть, что ей вернули вовсе не ее, а чью-нибудь чужую память. И сейчас эта память застилает настоящую.

Она потянула перстень с пальца. "Ну снимайся ты уже!"

Нет. Ни в какую.

***

Когда она вернулась на Звездную Поляну, ночь сгустилась до черноты. И в этом беспросветном мраке Вековечный Клён вместе с пространством под кроной выглядел как безопасный островок. Он обнадеживающе светился мистическим неоновым пламенем от основания до кончиков ветвей.

Для Юлианы, Кекса и Пирога — ничего удивительного. Они такое зрелище каждую ночь наблюдают.

Для Эсфири, которая заглянула на позднее чаепитие, — вполне возможно, что шок на всю оставшуюся жизнь. Она напрочь забыла про чай и гипнотизировала дерево, как завороженная.

А что касается Пелагеи, то вопрос: "Почему дерево светится?" перед ней не стоял.

Она задавалась вопросом несколько иного рода: защитит ли ее Клён от мироздания? Или следует искать защиты у кого-нибудь другого?

Нанять, скажем, телохранителя. Кого? Да хотя бы того невежу в парче.

При одной мысли о нём к щекам приливала кровь.

"Пелагея, а не поздновато ли влюбляться? — осадила она себя. — Двести лет в режиме "овощ замороженный, бесчувственный" — это все-таки срок".

***

— Ага, пришла! — активизировалась Юлиана, завидев Пелагею на поляне. И выбралась из-за стола. — Где ж тебя столько времени носило? Мы с Эсфирью уже успели план набросать. Кстати, знакомься… Ах да, вы ведь знакомы.

Эсфирь отвлеклась от созерцания светящегося дерева, обернулась и сдержанно кивнула.

— Мы, — сообщила она своим густым бархатным голосом, — сходили сегодня к королю. И он одолжил нам денег. Как раз хватит на покупку дома, который я присмотрела. Улица Исполинов, "пятнадцать А".

Важные разговоры с королем она не любила откладывать в долгий ящик, поэтому сразу после детской площадки поспешила с Юлианой во дворец и изложила правителю суть проблемы. Правитель пребывал в отличном настроении — иначе чем еще объяснить столь неслыханную щедрость?

Впрочем, на следующий день выяснилось, что щедрость была не такой уж неслыханной. Дом "пятнадцать А" на улице Исполинов оказался полуразрушенным, буквально под снос. Сквозняки гуляют, стены обсыпаются, половицы предсмертно трещат, а окна давно пора менять.

Потому-то дом и стоил сущие гроши. Хозяин был только рад отделаться от этой развалины. Он ускакал, довольно пересчитывая купюры, и Юлиана испустила стон раненого лося.

— Открыть издательство здесь?! Да это издевательство какое-то!

Она обрушила кулак на ветхую деревянную колонну, поддерживающую балкон, и та опасно зашаталась.

— Погоди, не кипятись, — примирительно сказала Эсфирь. — Мы попросим у короля средства на ремонт.

Под затянутым тучами утренним небом надсадно прокаркала ворона. Юлиана раздраженно сдула с лица надоевшую прядь и покосилась на подругу с некоторой кровожадностью.

— Ремонт, ха! Да на тебя тут крыша упадёт, прежде чем ты к ремонту приступишь! А лично моя крыша — поедет. Потому что это дурдом какой-то!

Интуиция подсказывала ей, что на сей раз благодушия королю хватит лишь на то, чтобы вежливо послать их лесом.

Кстати, о лесах (точнее, особах, их населяющих).

Пелагея через соломинку потягивала кленовый сироп, пристроившись между корней, когда Юлиана решила к ней пристать.

— Слу-у-ушай, может, у тебя завалялась парочка суперспособностей, чтобы отреставрировать наше издева… кхм, издательство?

Пелагея чуть сиропом не подавилась. Если у нее в резерве и осталась какая суперспособность, так это влипать в чудовищные истории.

***

Солнце катилось за горизонт, когда в Юлиане созрело волевое решение — двигаться к мечте во что бы то ни стало, сквозь нужду и лишения, унизительные походы к королю и сумасшедшие счета за стройматериалы.

— Кекс, Пирог, будете за главных. Не шумите, Киприана не изводите. И Графа Ужастика не трожьте, пусть поправляется, — менторским тоном отдавала распоряжения Юлиана, одновременно собирая саквояж.

— А не жестоко бросать тут Вековечный Клён с полуживым котом и двумя псами? — задавалась резонным вопросом Эсфирь.

— Перестань! Мы задержимся дня на три, не больше, — свято верила Юлиана. — К тому же, я бесстрашная и отчаянная, — привела аргумент она. — Киприан привык к моим авантюрам. Он не будет против.

С этим аргументом стоило считаться.

Пелагея поглядывала на своих волшебных светлячков, толкущихся в банке, на пожар заката, что разгорался за холмами. И с тоской думала о том, как славно было в бревенчатом доме посреди леса, какой уютной и мягкой была ее постель, как грела душу уверенность в завтрашнем дне. А главное — авантюрами там даже и не пахло.

Но вот что странно: невидимка тоже ничем не пах. А если взять, к примеру, шоколадно-пряного субъекта, который ее спас…

Ой, опять щёки горят. Да что ж такое-то?!

И чего она про невидимку вдруг вспомнила? Аноним несчастный, с угрозами со своими. И билеты эти… Какойот них прок?

Пелагея стиснула кулаки и дала себе зарок, что непременно выкинет из головы и невидимку, и благородного негодяя. Пора уже браться за ум и начинать думать серьезные мысли.

***

Здание на улице Исполинов готово было развалиться в любой момент. Сквозь крышу кое-где виднелось быстро темнеющее небо. Ни намёка на дождь — уже хорошо.

Юлиана преисполнилась безрассудства: она решила заночевать прямо здесь.

Раздобыла переносную туристическую печку, три пледа, складные стулья и жестяные кружки, чтобы пить из них чай. Подожгла дрова, вскипятила воды.

Одним словом, комфорт. С огромным, жирным таким знаком "минус".

Под полом скреблась какая-то писклявая тварь. "Только крыс нам не хватало!" Нечто летучее, бесшумное и чрезвычайно неуловимое носилось под потолком. Загадочное рукокрылое, не иначе.

Юлиана выдула две порции чая и куталась в плед, греясь возле печки в состоянии глубокой отрешенности. Неужели она всерьез полагает, что если намеренно отказаться от благ земных, удача сама приплывет в руки? Не-ет, так не бывает.

Пелагея откровенно скучала и обливалась п о том, хотя сидела от огня дальше всех. Только Эсфири как будто всё было нипочем. Ее такая экзотика вполне устраивала.

— Когда-то давным-давно, — глядя исподлобья, замогильным голосом произнесла Эсфирь, — здесь была лавка антиквариата. Но владелец лавки сгинул вместе со всей семьей. Вот просто взял — и испарился, — добавила она шепотом, обводя присутствующих пристальным взглядом.

Пелагея икнула и выронила пустую жестяную кружку. В тишине от этой несчастной кружки грянуло так гулко, словно произвели стрельбу из орудий. По крайней мере, Пелагее на ум пришло именно такое сравнение. Она поёжилась, поёрзала на шатком стуле и в конце концов отпросилась в туалет.

"Если нам, как и тому антиквару, суждено здесь сгинуть, пусть это произойдет побыстрее. Терпеть не могу неопределенность", — думала она, бредя по мрачному дому и сжимая в руке подвес, на котором болталась банка со светлячками.

Она завернула в коридор, выложенный мелкой квадратной плиткой цвета обожженной глины. За множеством приоткрытых дверей виднелись белые бока каких-то раковин, больших чаш и круглых бассейнов. Пахло дохлыми мышами, краской и уксусом. Да, это вам не специи с шоколадом.

Пелагея шла и думала, что для сегодняшнего идиотского турпохода нужна ну очень уважительная причина. Должно же быть какое-то объяснение тому, что Юлиану дёрнуло скоротать ночь в дыре под названием "Будущее Издательство", а остальные с этим беспрекословно согласились. Здравомыслящим людям такое и в голову бы не пришло.

Может, их околдовали?

Она обогнула диковинный агрегат с торчащими отовсюду сифонами, свернула за угол — и очутилась на пустыре. Над пустырём носился ветер, сияли звезды и шпарила огромная оранжевая луна. Топорщились сухие метелки трав. Ржавая железная дорога, по которой уже сто лет никто не ездил, тянулась вдаль, насколько хватало глаз.

Шпалы пьяняще пахли сладкой смолой.

"Будут билеты — придет и поезд", — вспомнила Пелагея слова невидимки. Непроизвольно сунула руку в карман своей верхней деревенской юбки — и нащупала там три злосчастных билета.

"Можешь взять с собой попутчиков", — словно откуда-то издалека прозвучал вкрадчивый голос.

— Ну нет, — насупилась та. — Юлиану и Эсфирь я в эту мутную историю впутать не позволю.

И тут вдалеке загрохотало, загудело, взвыло. Затряслась земля, затряслись поджилки у Пелагеи.

"Как? Уже? Погодите секунду, я не готова!"

Мысли лопались, как зерна кукурузы в горячем масле. В плотном прозрачном коконе Пелагеи происходило волнение. Прямо сейчас извне в кокон пыталось прорваться нечто ужасное, мощное, бескомпромиссное.

Но защитная оболочка оказалась пластичной. Сколько ее ни продавливай, внутрь не попадёшь. Кратковременный шторм чувств оставил после себя некоторое беспокойство и смутное ощущение опасности.

А тем временем из неизвестности по ржавым рельсам к Пелагее на всех парах мчался поезд — такой же древний и полуразрушенный, как здание за спиной. Со злобным лязгом, в вихре сизой пыли нёсся скелет паровоза. По-другому его и не назовешь — из обшивки кузова мало что уцелело.

Он вспорол ночную тьму парой ацетиленовых прожекторов, затормозил с отвратительным скрипом, от которого стыла кровь, и тело насквозь пронзил озноб. А затем Пелагею накрыло облаком густой, едкой гари.

Когда гарь рассеялась, обнаружилось, что у мироздания были несколько иные планы на Юлиану и Эсфирь: впутать. Непременно впутать их в приключение назло всем зарвавшимся феям, которые нарушают законы и отказываются умирать.

— Ого! — воскликнула Юлиана. — Всегда мечтала прокатиться на таком допотопном драндулете!

— Никакой он не допотопный, — авторитетно возразила Эсфирь. — Эксклюзив. Авторская работа.

Заслышав их спор, Пелагея обернулась так резко, что ей прострелило шею. А ведь могла бы поклясться: по коридору за ней никто не шёл.

Поезд пялился на нее слепыми окнами. Будто оценивал: подходит она по параметрам или не подходит. Видимо, подошла. Потому что во всех окнах разом вдруг зажёгся желтый свет. Возбужденно замигал, включился снова.

И вот тогда-то из дверей переднего вагона с фонарем в руке вывалился высоченный устрашающий тип — эдакая костлявая каланча, ребра можно пересчитывать. На голове у него красовался бумажный пакет, куда обычно заворачивают сдобу из пекарни, — с прорезями для глаз и весьма условной оленьей мордой, которую набросали впопыхах небрежными красными мазками.

— По-о-оезд отправляется! — зычно возвестил этот чудила.

— Куда отправляется? — опасливо уточнила Эсфирь.

— Как "куда"? — изумился тот. — В край Зимней Полуночи, разумеется! Куда же еще?

— Едете? — довольно неучтиво осведомился он. — Или так и будете тут стоять?!

— Едем, конечно едем! — воспылала решимостью Юлиана. И чуть ли не вприпрыжку бросилась к передней двери.

— А билет у вас есть? — угрожающе навис над ней дылда в маске. Его голос прозвучал резко и визгливо. Глаза из прорезей сверкнули гневом на весь род людской.

— Билет? — опешила Юлиана. И растерянно заозиралась в поисках поддержки.

Пелагея сама не поняла, зачем подоспела ей на помощь. Зачем вынула из кармана билеты. Зачем протянула их этой оглобле.

Внутри нее всё тихо кипело и бунтовало, когда к ее подругам относились свысока.

Глава 5. Убийца — кондуктор

Эсфирь опомнилась первой.

— Нельзя садиться в незнакомые поезда, — проявила благоразумие она. — Вы только взгляните на это чудовище! Не ровен час, завезет нас в самое пекло.

— Вы кого сейчас чудовищем обозвали? — смертельно оскорбился долговязый проводник. — Следите за языком!

— Я не о вас, а о паровозе, — терпеливо пояснила Эсфирь.

И Юлиана бы к ней прислушалась. Она всегда прислушивается к ее советам. Да вот незадача: неожиданно в тамбуре она заметила двух непослушных псов.

Один из них был белым и вредным Кексом. А другой — черным и не менее вредным Пирогом.

— Кекс, Пирог! Вы тут откуда взялись? Ах, разбойники!

— Для собак билеты не нужны, — зачем-то уточнил проводник.

— Там была пологая платформа, — смешным сиплым голоском объяснил Пирог. — Вот мы и забрались. Исследовать.

Кекс и Пирог, оказывается, всё это время крались за Юлианой тайком. Они днями напролет воображали себя шпионами из разведки и так вжились в образ, что не сунуть носа в таинственное мероприятие, которое хозяйка затеяла на ночь глядя, просто не могли.

— Сию же секунду спускайтесь, слышите!

Приказ Юлианы остался без внимания. Два хвоста — черный и белый — исчезли в сумраке вагона.

— А ну стоять! — громогласно велела Юлиана и рванула по высокой лестнице в тамбур.

Эсфирь раздраженно тряхнула иссиня-черной копной, приподняла подол сари и полезла за ней.

У Пелагеи вырвался вздох.

Она не планировала ехать в край Зимней Полуночи со всей этой шумной оравой. Но если уж провидение решило вмешаться, перечить ему бессмысленно.

Проводник окинул ее брезгливым взглядом из-под маски и тоже скрылся в дверях. Пришлось ей лезть следом.

И только она поднялась, держась за холодный поручень, как поезд рявкнул свистком, выпустил струю дыма и тронулся с места. Тяжело, нерасторопно заработала паровозная отсечка: "Чух-чух, чух-чух". И вот уже дрожат на шпалах, под топкой, отблески пламени, воздух плавится над трубой, и конструкция дышит жаром, как живая.

Ну точно — чудовище.

Разогналось, набрало ход — и застрекотало, как швейная машинка, тонко и ритмично.

Стучали колёса. Пелагея стояла в дверях, держась за поручень и ловя растрепавшимися кудрями ветер. Она смотрела, как отдаляется "Будущее Издательство" Юлианы, как сливаются с темнотой очертания холмов, как убегают вдаль деревья и редкие фонари.

— Кхе, — настойчиво кашлянули позади нее.

Кондуктор-каланча высился в своей нелепой маске и ждал, когда же Пелагея соизволит зайти в вагон. Выводить этого типа из себя ей хотелось меньше всего, такой он был неприятный — просто жуть. Так что она без лишних слов скользнула за раздвижную дверь к подругам и двум непоседливым болтливым псам.

В вагоне остро и едко пахло копотью и горячей жестью. Над пассажирскими местами, подвешенные к большим ржавым крюкам в потолке, туманно теплились керосиновые лампы. Пелагея аккуратно пристроила банку со светлячками на сидении и, пока Юлиана отчитывала Кекса с Пирогом, выглянула в окно.

Ее сердце мгновенно подстроилось под мерные ритмы железной дороги: "Тук-тук, тук-тук, тук-тук".

"Скажи, сколько мне жить осталось?"

Этот вопрос стоит задавать не дятлу и даже не кукушке. Задай его поезду, который увозит тебя в неизвестность — прочь от стабильности и благополучия.

Рельсы пролегают по краю ущелий, простираются над вершинами гор, резко уходят в пропасть, зависают в воздухе над морями и ныряют в пучину, полную диковинных рыб. А ты сидишь в купе, смотришь сквозь оплывшее стекло и не можешь пошевелиться от страха, замешанного на восторге. И понимаешь, что не вернешься, как бы тебе того ни хотелось. А жизнь твоя зависит от обстоятельств, на которые ты не в силах повлиять.

Итак, поезд мчался без передышки, вопреки всякой логике и физическим законам. Он пулей пролетал из одного измерения в другое. И в окнах мелькали такие неправдоподобные пейзажи, что притихли даже Кекс с Пирогом. Они взобрались на сидение, жались к Юлиане и тихонько поскуливали.

— Тоже мне, шпионы-разведчики, — ворчала Юлиана. — Да вы просто маленькие лохматые трусишки.

Ее укачивало. Ей бы не помешали ремни безопасности. И она прекрасно видела, что снаружи творится какой-то невообразимый хаос. Но всё равно не могла потрясенно помалкивать перед лицом необъяснимого: хоть крохотный кусочек прежнего, привычного бесстрашия должен был остаться при ней.

А вот Эсфирь сидела абсолютно прямо и абсолютно молча. Как будто проглотила семафорный столб и теперь старательно его переваривала. Поделиться впечатлениями? Что вы, ни в коем случае! Она собиралась их законсервировать, чтобы впоследствии разложить по полочкам в тишине и покое.

Что касается Пелагеи, то она начисто выпала из реальности. Вовсе не она — кто-то другой, невезучий и рассеянный, — по глупости своей попал в переплет. Вовсе не ее увозили сквозь миры и измерения в край Зимней Полуночи навстречу ее предназначению. Вовсе не у нее на пальце таинственной зеленью переливался изумруд в оправе и не ей предстояло хлебнуть лиха.

— Кофе! Горячий шоколад! — визгливо объявил длинный кондуктор-оглобля, возникнув посреди салона с широченным подносом в руках.

Зачем Пелагея только согласилась на горячий шоколад? Ведь невооруженным глазом было видно: замаскированный проводник от души ее ненавидит.

Да и к Юлиане с Эсфирью он явно симпатий не питал.

Вот что он подсыпал в напитки? Почему и Юлиана, и Эсфирь вдруг дружно заснули глубоким сном? Почему Пелагея, едва отпив горячего шоколада, ощутила слабость и мгновенно провалилась во тьму?

Из тьмы она выбиралась долго и мучительно. Как будто к ногам подвязали по гире, а грудь сдавили железными прутьями.

"Давай, ну давай же, открывай глаза!" — умолял ее кто-то крайне очаровательный (если судить по тембру). Умолял словно издалека, с противоположного берега реки, с которой принято ассоциировать жизнь.

"Найду подонка — прикончу", — чуть погодя процедил сей занятный индивид.

Когда Пелагея наконец зашевелилась и шумно вдохнула, он предпочел испариться. Тайный поклонник или просто филантроп? Ай, да какая разница! Совершенно очевидно: он ее исцелил.

Ей было приятно сознавать, что о ней пекутся, что она важна. Но радость от этого факта омрачало одно тревожное событие: ее пытались отравить, и отравитель успешно скрылся.

— Юлиана, Эсфирь, вы как? — прохрипела Пелагея, сползая с сидения. Она опрокинула банку со светлячками, и та покатилась по полу к дальней стене.

И у Юлианы, и у Эсфири наблюдалось лёгкое головокружение. В остальном же с ними был полный порядок. Похоже, им подсыпали обычное снотворное. В отличие от Пелагеи. У нее в чашке обнаружился яд. Кекс со своим удивительно чутким носом его мгновенно распознал.

— Тот тип в маске оленя, р-р-рав! — прорычал пёс, топорща белую шерсть. — Это его рук дело.

— Пусть мне только попадется — укушу, — зловеще пообещал Пирог, черный, как мохнатая грозовая туча.

Лишь теперь Пелагея заметила, что поезд не движется, а на улице, укрывая кирпичные дома и каменные мостовые, крупными хлопьями валит снег.

Стояла глубокая ночь. Аккуратные низкие фонари рассеивали мягкое сияние и были похожи на подсвеченные изнутри мандарины.

Конечная. Край Зимней Полуночи. Пелагея сглотнула, до сих пор ощущая во рту горечь от яда. Подобрала свою банку и накормила светлячков парой ласковых слов. Кекс и Пирог засеменили к выходу, стуча коготками по линолеуму.

— Гляньте, куда нас занесло! — воскликнула Юлиана. Она тоже увидела снег и поёжилась, обхватив себя руками. — Не зря Эсфирь советовала мне утепляться.

— Когда это я такое советовала? — удивилась та.

— Да во сне, во сне…

Всё происходящее тоже изрядно смахивало на сон.

Пелагея первой спустилась по крутой металлической лестнице, держа перед собой светлячков. И ступила прямиком в белый невесомый пух. Снег укладывался периной, сверкающей в свете фонарей. Сыпал с неба, как конфетти. А небо напоминало огромный отрез антрацитового бархата с серебряной вышивкой звёзд.

Снег лежал повсюду. И было даже немного совестно нарушать целостность этого великолепия.

Где-то в городке тихонько играла старая заезженная пластинка. Было свежо и морозно. И Пелагея приготовилась мёрзнуть, но от перстня с изумрудом по телу вдруг разлилось блаженное тепло, будто кто-то невидимый укутал ее, Пелагею, в колкую шерстяную шаль.

Юлиана слыла мерзлячкой, каких поискать. И лично ее никто в шаль не укутывал. Она сошла с поезда и пригрозила, что сойдет с ума, если ее сейчас же не пустят в один из этих расчудесных кирпичных домов.

Эсфирь слыла закалённой и стойкой. Но даже ей не улыбалось закоченеть на ледяном ветру.

— Идемте, — сказала она. — Надеюсь, жители здесь гостеприимные.

По правде, жителями тут и не пахло. Ни Кекс, ни Пирог не учуяли ни единого следа.

— Вымерли тут все, что ли? — буркнул Пирог и фыркнул, зарывшись мордочкой в сугроб.

— Пха! "Вымерзли" — звучит лучше, — сострила Юлиана. И, обняв себя за плечи, трусцой припустила по улочке.

Пелагея и Эсфирь не отставали. Они бежали следом, то и дело заглядывая в окна.

Несмотря на то, что в каждой (исключительно в каждой) квартире теплились огоньки, дома казались пустыми. Там, в тишине и тепле, за драпировкой штор и усыпанным блёстками тюлем, светились фонарики гирлянд, трещали камины, закипали чайники и топорщились ароматные ёлки. Граммофоны играли меланхоличный блюз, а радиоприемники новой модели транслировали новогоднюю концертную программу.

Но гирляндами решительно никто не любовался, у каминов никто не грелся, и на музыку всем было плевать. Людей в комнатах не наблюдалось.

Да и не были дома в городке рассчитаны на людей.

На совесть сложенные из обожженного кирпича, они подошли бы, скорее, каким-нибудь коротышкам-эльфам. И если Юлиана хотела воспользоваться благами местной цивилизации, ей стоило приготовиться к тому, что перемещаться от камина к чайнику и обратно она будет на четвереньках.

"Гори, звезда ясная… Гори, звезда ясная…" — заедала пластинка где-то во дворах.

Белые хлопья с четко оформленными снежинками падали и падали, словно кто-то наверху поставил перед собой цель засыпать город до самых флюгеров.

Юлиана тоже была бы не прочь упасть. Желательно на диван.

Она всерьез вознамерилась вломиться в чужое жилище.

И вот что удивительно: ее верные следопыты в кои-то веки принесли пользу.

Кекс и Пирог унюхали самый уютный дом с дверью, которую забыли закрыть. Поэтому Юлиана великодушно разрешила им слопать в этом доме всё, что плохо лежит. А затем заявила, что лично она готова съесть целого кабана.

И тут Пелагея поняла наконец, что ее тревожило, пока она блуждала по заснеженным улочкам. Несостоявшийся убийца с пакетом на голове — он ведь ускользнул и наверняка бродит сейчас где-то в краю Зимней Полуночи, вынашивая коварный план.

На сей раз она имела дело не с кабаном и не с цветочным горшком. А с человеком. И она знала: человек просто так не сдастся. А значит, обязательно вернется, чтобы завершить начатое.

Глава 6. Дом, где случается что угодно

Полноценно рухнуть в кресло Пелагея не смогла — оно было слишком маленьким. Еще развалится, чего доброго. Так что пришлось ей опуститься на низенькую тахту, где она, конечно же, не помещалась, и переваривать свои страхи там.

Она испытала невероятное облегчение, когда Эсфирь починила дверной замок, чтобы надежно запереться изнутри. Под приглушенный рождественский гимн, который уже раз пятый прокручивался на граммофоне, Юлиана опустошала холодильник. Кекс с Пирогом раздобыли связку сосисок и методично уничтожали ее сразу с двух концов.

Пахло корицей и свежими кофейными зёрнами. По комнатам плыл полумрак. Тлели угли в камине. И если не обращать внимания на слаженное чавканье в кухне, можно было бы утверждать, что до нашествия незваных гостей в доме обитали не эльфы и не люди, а тишина собственной персоной. Было чисто, таинственно и…

— Тесновато, — пожаловалась Эсфирь, подползая к ёлке, украшенной дождиком и блестящими красными шарами. — Вот бы попросить дом расшириться.

— Пха! — отозвалась Юлиана с набитым ртом. — Да кто твои просьбы слушать станет!

— А мы попробуем, — легкомысленно ответила та. — Ну правда, не убьют же нас за это.

Пелагея вздрогнула и принялась икать. Не убьют. Ага. Как же. Но с Эсфирью нельзя не согласиться — тесно, не то слово.

Приступ икоты не прекращался. Снегопад набирал обороты. И о том, чтобы искать сейчас какое-то другое жилье, не могло идти и речи.

— Домик, ик! Вырастай, а? — прошептала Пелагея без особой надежды на чудо. И подпрыгнула от очередного "ик!".

А дом подпрыгнул вместе с ней. Он вдруг раздался вширь и ввысь, словно был сделан из мягкой растяжимой массы, из какого-то очень качественного пластилина.

С характерным звуком, с каким разъезжается молния на рюкзаке, прибавили в размерах шкафчики, холодильник, кровати и кресла. Подрос камин, поднялись потолки, важно встопорщилась ёлка.

Теперь здесь можно было вполне по-человечески устроиться на ночлег. И всё внезапно стало таким уютным, что хоть вовек отсюда не уезжай.

Юлиана подавилась йогуртом, который в этот момент уплетала за обе щеки и объем которого тоже слегка увеличился. Но быстро пришла в себя. После многочисленных преображений Вековечного Клёна она утратила способность долго чему-нибудь удивляться.

Кекс и Пирог с досадой рассматривали последнюю сосиску из связки: она заметно раздулась. Если бы они немножко потерпели, наелись бы до отвала. А так… Ну что сказать? Поспешишь — останешься в дураках.

— Ну ты даёшь, — ошеломленно протянула Эсфирь, глядя на Пелагею так, будто та была не то богиней, не то могущественной колдуньей.

— Дело не во мне, а в доме, — поспешила оправдаться Пелагея.

Она была близка к истине, как никогда.

***

В краю Зимней Полуночи солнце отлынивало от работы и решительно отказывалось заступать на дежурство. Так что ночь и день слились воедино. Ветвистые, опутанные гирляндами деревья давали вдоль брусчатки круглосуточную иллюминацию. Все доступные циферблаты показывали разное время, а ручной хронометр Юлианы приказал долго жить. И Пелагея расценила это как знак: пора на боковую.

После столь насыщенного событиями путешествия ее разморило. И заснула она, как убитая. В просторной комнате, под одеялом с узором из рогатых оленей, в красном колпаке с помпоном. А форточку закрыть забыла.

И очень напрасно.

Мороз рисовал на стекле узоры. Через форточку, сквозь сон, вливался в сознание мелодичный перезвон бубенцов. А перстень заделался портативной батареей и грел руку, распространяя тепло, которое брало начало в далёком прошлом.

Во сне Пелагея снова была феей — звонкой, прекрасной, беспечной. Ей нравилось проводить время с подругами, а подруг манили средние миры. И она тоже заразилась тягой к неизведанному. Озеро. Спуститься к заветному озеру в средних мирах, чтобы искупаться, поймать брызги водопада, ощутить вкус воды и свободы от запретов.

Что Пелагее запреты? Кто их вообще выдумал? Почему Верховные так любят ставить рамки?

Драгоценности вместе с одеждой складываем на берегу — не хватало еще посеять кольцо памяти. Без него домой попробуй вернись. При Переправе память ведь начисто стирается. Причем, что примечательно, только у фей.

Впрочем, это меньшее из зол. Например, вот у другого народа — Незримых — так и вовсе меняется облик. И не исключено, что мутирует сама суть. Да, феи еще легко отделались. Видимо, с людьми, что живут в средних мирах, у них гораздо больше общего, чем принято считать.

С людьми и с эльфами.

Об эльфах Пелагея знает лишь понаслышке. Говорят, они страшно красивые, гибкие и стойкие, как тростник. А если полюбят кого — то раз и навсегда. Ей рассказывали печальную историю об эльфе, который без памяти влюбился в человеческую женщину, а та умерла. И теперь он обречен на вечную жизнь в одиночестве и страданиях. Глупый, если подумать. Зачем было связываться с человеком?

В зелени деревьев сладко поют птицы. Солнце проглядывает сквозь кроны, как большой добрый покровитель, призванный защищать.

Пелагея снимает одежду и перстень. Вынимает бриллианты из ушей. Расстёгивает колье. И складывает все свои сокровища на большом горячем валуне. Ну а теперь пришла пора веселиться. Она резко уходит на глубину, в прозрачную чистую воду, к разноцветным водорослям, красным глазастым ракам и причудливым ракушкам.

И вдруг начинает задыхаться.

Куда подевался весь кислород из лёгких? Она же вдохнула с запасом. Почему на поверхность никак не всплыть?

Пелагея хватается за горло, а там… Там уже больно держат чьи-то узловатые пальцы. И она выныривает из сна.

Окно нараспашку. Под едва различимый перезвон бубенцов, среди ароматов кофе и корицы, в праздничном сиянии гирлянд, на нее навалился всей своей безразмерной костлявой тушей — и душит, душит, исступленно душит… Кто? Правильно, кондуктор-оглобля с пакетом на голове.

Глаза Пелагеи застелило сумраком. Она пробовала сопротивляться, но спросонок ее сковало слабостью, и попытки вырваться больше походили на трепыхания рыбы, которую вытащили на сушу. Что ж, отлично она поплавала. Жадное мироздание позаботится, чтобы она покинула этот мир — так или иначе.

Перемахнувший через подоконник парчовый халат несколько спутал планы мироздания.

— Прочь от нее, безголовый! — громыхнул на всю комнату голос. Такой знакомый, чтоб его!

Шлейфом за носителем халата следовал отчетливый запах какао-порошка, который в сочетании с молоком даёт незабываемый вкус счастья. Ну да, тот самый, новогодний, предваряющий несбыточное волшебство.

Когда хватку на горле ослабили, перед глазами у Пелагеи малость прояснилось. Она различила темные разметавшиеся волосы, которые доставали мужчине до плеч, изящную руку с тонкими, как у девушки, пальцами. А потом эта рука ухватила душителя за воротник и отцепила от Пелагеи так легко, словно он весил не больше, чем кулёк подарочных конфет.

— З-з-зелень сушеная, — просипела Пелагея, обретя возможность выражаться членораздельно.

Первым ее порывом было схватить с полки фарфорового толстяка (он носил чудной красный комбинезон и седую бороду до пояса) и обрушить его на голову кондуктору. Точнее, на то место, где голова, по правилам анатомии, должна располагаться.

Но спаситель в парчовом халате и сам прекрасно справлялся. Начистить физиономию тому, у кого этой физиономии не наблюдается, задача сродни высшему пилотажу. И тем не менее, новоявленный телохранитель справился с ней в два счета.

Он врезал каланче аккурат в ту точку, откуда расходились нарисованные оленьи рога. И убийца с воем повалился на спину. Впрочем, на спине злодей провалялся недолго. Окно всё еще было открыто, и он ловко ускользнул, как только к нему вернулась способность двигаться. Отвлекающий манёвр, подлый удар костлявой ножищей в живот — и прыжок в качестве завершающего элемента.

Пахнущий Новым годом субъект пережил удар с честью — даже равновесия не потерял. И в запале стукнул кулаком о подоконник.

— Ушёл! Вот ведь гад!

— Кто это? — отважилась на вопрос Пелагея.

— Таких, как он, мы зовем Безголовыми, или Марионетками, — без особого энтузиазма пояснили ей. — Их выращивают на специальной среде, у них нет собственной воли. Их используют в исключительных случаях. И тебе лучше не видеть, что под маской.

— Стало быть, я — случай исключительный, — резюмировала она. — Но всё же, кто вы сами такой и зачем постоянно меня спасаете?

— Я вынужден тебя спасать, глупое ты создание! — чуть ли не рыдая от бессилия, поведал ей телохранитель. Он предпочел не поворачиваться к ней лицом. Так и стоял, глядя на улицу. Будто Пелагеи для него не существует.

На лиловых соцветиях его шлафрока отражались пятна света от гирлянды. Желтое, оранжевое, зеленое, голубое…

Он дёрнулся, когда за дверью заскреблись и затявкали.

— Ручка высокая, не достаю, — рычал Пирог.

— Именем закона, откройте! — заливался лаем Кекс. — Не препятствуйте операциям службы безопасности!

Внезапно господин Шлафрок метнулся от окна к кровати. Навис низко-низко. И Пелагея, конечно же, малодушно зажмурилась, потому и не смогла разглядеть его лица. А он прошептал ей на ухо — голосом, которым можно бы лёд топить:

— Слушай внимательно, — произнес, опалив дыханием кожу. — Здесь ты в опасности. Если хочешь остаться в живых, приходи ко мне в ОУЧ, там о тебе позаботятся.

Говорил он на полном серьезе, но Пелагея не выдержала и нервно рассмеялась.

— ОУЧ? Ха-ха!

— Отставить "ха-ха", — пресёк веселье тот. Грозный, сердитый. Ну просто прелесть. — ОУЧ расшифровывается как "Организация Управления Чудесами". Ищи снежную карусель. Карусель приведет тебя куда надо. У меня всё.

Когда Пелагея рискнула открыть глаза, Кекс и Пирог по-прежнему скреблись в дверь, яростно вещая о каких-то законах и препятствиях следствию. А Шлафрок снова стоял к окну передом, к кровати задом. И рассматривал на стене странную светящуюся закорючку. Она настойчиво горела неоновым синим, и при взгляде на нее почему-то хотелось сию же секунду обуться и двинуться в путь, сквозь мороз, пургу и неважно что еще.

— Вот ведь гад! — повторил Шлафрок, поднося к закорючке маленький треугольный прибор, который крепился на запястье при помощи ремешка.

Пелагея ахнула: сияние закорючки втянулось внутрь треугольника, и таинственный знак исчез со стены.

А затем обладатель жаркого голоса и не менее жаркого дыхания театрально, будто красуясь перед кем, взмахнул полой халата, лихо перепрыгнул через подоконник — и натурально растворился в снегопаде. Человек-невидимка, ни манер, ни такта. Просто взял и испарился. А как же "До встречи", "Буду ждать"?

Покорил, заинтриговал — и смылся. В этом все мужчины.

"Человек-невидимка, — осенило Пелагею, когда она спустила ноги на пол. — Так это ты приходил ко мне в лесной дом, ты вернул перстень. И способность превращаться в горлицу тоже ты отнял. Ну держись теперь! Доберусь я до тебя".

Она прошаркала в тапочках к двери, впустила двух маленьких негодующих псов, и Пирог немедленно учуял запах Нового года. А Кекс взял след Каланчи.

Пелагея все еще ощущала у себя на горле его скрюченные пальцы. Поэтому без промедления отправилась в ванную. Смыть с себя этот смертельный ужас. Больше мыльной пены, сильнее напор воды…

Заснуть после банных процедур ей так и не удалось. В голову лезло всякое, в основном — с кровавыми подробностями. Как бы она собственноручно отутюжила убийцу, если бы ее не подвели силы. Как бы вытрясла из Шлафрока душу и заставила поплатиться за кражу дара.

Горлица, в которую она когда-то умела превращаться, смеялась, как маленькая зловредная ведьма, которой плевать на жизненные трудности с высокой колокольни. И порой Пелагее очень не хватало этого злодейского смеха.

— Надо искать снежную карусель, — поделилась она наутро с Юлианой и Эсфирью. Помятая, растрепанная, на себя не похожая.

— Карусель? — оживилась Юлиана. — Обожаю карусели!

Глава 7. Ювелирная работа

Пелагея обнаружила, что натянула юбки шиворот-навыворот, и принялась переодеваться. Она подавленно известила подруг о новом покушении, и те хором ахнули.

— Смотрю, ты популярна, — с долей зависти сказала Юлиана.

Пелагея кисло заметила, что популярность у киллеров едва ли добавляет преимуществ. Затем она помянула ОУЧ, незнакомца в шлафроке — и снова получила охи-вздохи. На сей раз восторженные.

— Если бы я уже не принадлежала Киприану, парень точно бы попался в мои сети, — мечтательно изрекла Юлиана. — Я о том эффектном красавчике в халате. Мы его у качелей встретили. По-моему, он немного "ку-ку", со сдвигом по фазе. Но это поправимо.

— Больно загадочен, — хмыкнула Эсфирь. — И похоже, он за нами следит. Не рискнула бы я с таким связываться.

— Но выбора маловато, — отозвалась Пелагея, шнуруя ботинки. — Еще одно покушение — и можете копать мне могилу.

— Ой, что ты, что ты! — замахала руками Юлиана и стала поспешно собираться. Она сдёрнула с вешалки чье-то пальто, которое выросло до нужных размеров вместе с остальным домом. — Никаких могил! Тоже мне, придумала. Кекс, Пирог! Готовьте свои носы! Идем искать снежную карусель.

Пелагея пребывала в таком скверном настроении, что у нее не нашлось добрых слов даже для светлячков. Она несла в одной руке банку, а другой прикрывалась от метели, которая с распростертыми объятиями неслась ей навстречу.

Следующим пунктом в череде сегодняшних неудач значилось столкновение. Не прошла Пелагея и двух шагов, как в кого-то врезалась.

— Сыроежки трухлявые! — не выдержала она.

Напротив нее, в заснеженных шубках, толклась стайка легкомысленных низкорослых девиц. Шапок они не носили, видимо, из принципа. По бокам от их замысловатых причесок торчали заостренные уши, характерные для эльфов. Вот они-то, наверное, и проживали во всех этих маленьких домах. Никто тут не вымер и не вымерз. Всего-то отлучился на денёк-другой.

— Ой, простите! — пискнула предводительница отряда. — Мы с экскурсии.

Эсфирь прищурилась, чтобы рассмотреть толпу, которая неслась над трактом чуть в отдалении. Горожане возвращались с попутным ветром, верхом на метели. Они буквально оседлали метель и мчались каждый в своем снежном кресле, которое рассыпалось на мерцающие снежинки, стоило ему коснуться земли.

Интересно, что же за экскурсия такая для всего города сразу?

— Ой, а вы ведь фея, да? — прилипла к Пелагее предводительница. За ее спиной тотчас радостно защебетали:

— Фея! Какое чудо!

— Я вовсе не фея, — отрезала Пелагея. — Вам показалось. — И, стиснув зубы, обошла отряд, чтобы вновь очутиться один на один с бураном.

Она впервые столь остро почувствовала себя инородной, лишней, никому не нужной. Не для нее дул попутный ветер. Не ее ждали горячие камины и лимонный чай с имбирем. За ней охотилась Марионетка, под маской у которой, судя по словам Шлафрока, творится настоящая ядерная катастрофа.

И Пелагеи, по сути, уже не должно было существовать. Не женщина, а недоразумение в чистом виде. Досадный сбой в программе мироздания.

— Может, тогда вы — фея? — услыхала она вопрос, адресованный Юлиане. Ну почему эти малявки никак не угомонятся?

— Я-то? — подбоченилась Юлиана. — А что, вполне может быть. Я и летать умею, вот правда. Вниз по вертикали. Ха!

Девицы поняли, что над ними издеваются, сникли и заторопились прочь. Кекс и Пирог, которые примчались с новостями сквозь эту замечательную пургу, совершили то, на что способна далеко не каждая фея. Они посеяли в рядах эльфиек смуту и хаос пополам с умилением. Псов хотели потрогать, погладить, почесать за ухом и непременно накормить какой-нибудь пакостью, которая собакам строго противопоказана.

А вокруг приземлялись всё новые и новые эльфы — в праздничных одёжках, забавных сапогах с бренчащими пряжками и носами, загнутыми в кренделя. Снеговые кресла распадались на фейерверки сияющих снежинок. Было красиво, празднично и волнительно.

Но на Пелагею, Юлиану и Эсфирь большинство поглядывало отнюдь не по-доброму. И даже слегка настороженно. Понаехали тут, понимаешь, дылды всякие. Влезли без спроса, чужой дом увеличили, чужое пальто на себя напялили (все претензии к Юлиане), труп чуть было посреди комнаты не оставили. Сплошное ходячее бедствие! Да еще и собак зачем-то притащили.

— Р-р-рав! — оповестил их Кекс. — Мы нашли карусель!

Вот умеют эти мохнатые следопыты, когда надо, быть расторопными. Пелагея как раз страстно возжелала куда-нибудь исчезнуть, чтобы нарядные коротышки перестали смотреть на нее как на врага народа.

Хотя слово "страстно" немного неверно отражает смысл. Для нее внешний мир до сих пор проглядывался нечетко, будто сквозь толстую искаженную призму. Иногда за этой призмой меркло солнце, тухли улыбки и протухали идеальные планы. И тогда Пелагея, наблюдающая за невзгодами из своей скорлупы, всем сердцем желала перестать быть. Растаять. Научиться, как невидимка, исчезать за пеленой пурги.

Снег скрипел под ногами. Юлиана без умолку о чем-то трещала, Эсфирь хранила глубокомысленное молчание, Кекс и Пирог вели. Карусель располагалась на отшибе, вдали от построек. Белая, огромная, явно рассчитанная на взрослых, что не могло не радовать.

И ни Юлиана, ни Эсфирь понятия не имели, что это наполовину иллюзия. Что каждое сидение карусели на самом деле представляет собой врата внутрь сканирующего вихря. Что вихрь анализирует твои мысли и намерения. И на основании полученных данных переправляет тебя, куда посчитает нужным. А вовсе не туда, куда ты хочешь сам.

Юлиана, Эсфирь и Пелагея были твердо уверены: они перенесутся все вместе прямиком к Организации Управления Чудесами. Встретят там господина в шлафроке и заживут счастливо.

И Юлиана уже строила свои идеальные планы, пока Кекс с Пирогом забирались в ее рюкзак. Она сидела, удерживая рюкзак на коленях (ух, ну и тяжеленные же вы, ребята!) — и он сопел двумя маленькими носами двух маленьких ищеек. А Эсфирь разгоняла карусель ногами, вспомнив старые добрые времена, когда внутренний критик еще не запрещал ей дурачиться и хохотать по любому поводу.

Пелагея опять была где-то не здесь. Она, разумеется, заняла свое место, но постоянно ждала подвоха и сидела в снежном кресле с отсутствующим видом. А под диафрагмой свивало гнездо тоскливое одиночество.

Карусель разогналась, бешено завертелась вокруг оси, образовав собственную метель. Под визг Юлианы и сдержанное "ой-ой!" Эсфири сидения отсоединились от креплений, чтобы пуститься в свободный полёт.

Итак, карусель развалилась. Снежная завеса застелила обзор.

"Так и знала", — пробормотала Пелагея. При столь очевидной диверсии мироздания она не издала не звука. Больше не было ни неба, ни земли. И ей показалось, что она тоже вот-вот перестанет быть.

В сплошной, бескрайней белизне кто-то набело переписывал ее жизнь.

И в связи с этим она не испытала ни страха, ни горечи, лишь крепче стиснула в руках банку со светлячками. За мгновения до смерти Пелагее полагалось увидеть в ярком калейдоскопе всю свою прошлую жизнь. Но калейдоскопа не случилось, потому что никакой смерти на сей раз не планировалось.

Трёх сообщниц разделили. Насильно развели по разным направлениям и забросили неведомо куда.

Пелагея упала лицом во что-то мягкое, тёплое и грозно рычащее.

Под Юлианой, Кексом и Пирогом спружинила страховочная сеть, высоко натянутая над каменистой местностью.

А Эсфирь опять решила применить ноги, и успешно бежала по воздуху, пока со всего разгону не впечаталась носом в ветхую деревянную дверь.

***

Говорят, что если украсть кольцо феи, пока она купается в озере средних миров, она забудет о том, кем была, и навсегда останется среди людей. Ли Тэ Ри, разумеется, слышал эти небылицы, но верил не особо. Навряд ли у фей мозг как у золотой рыбки. А если и правда так, то грош им цена.

В тот день на берегу он украл перстень не потому, что ему понравилась фея. А потому, что понравился перстень. Ли Тэ Ри был потомственным ювелиром из семейства эльфов, где все кругом слыли гениями и великими мастерами.

Его младшие сестры-близняшки стали отчаянными лётчицами. Они напропалую изобретали летательные аппараты и пропадали в своем ангаре от рассвета до заката. Старший брат занялся исследованием микрочастиц и погряз в изучении устройства природы, за что вскоре удостоился какой-то там премии. Мать ударилась в кулинарию, а отец и дед скрупулёзно прививали Ли Тэ Ри любовь к ювелирному делу, в чём весьма преуспели.

Очень скоро Ли Тэ Ри с головой ушёл в это непростое искусство. Он днями напролёт кропотливо разрабатывал дизайн, отливал украшения из золота и серебра, полировал, чеканил, наносил гравировки и напыления. И казалось, ничто во всем мире не способно отвлечь его от столь захватывающей работы.

…Пока однажды Ли Тэ Ри, чистокровный эльф из знатного рода, не полюбил обычную женщину (что вообще-то, не поощряется). Женщина мало чем отличалась от прочих представительниц рода человеческого. Ни какой-то дивной красоты, ни таланта в ней не было. Разве что богатый внутренний мир да необузданная страсть к путешествиям.

И вот ради того, чтобы путешествовать с нею вместе, эльф и бросил свое ремесло. Дед и отец, само собой, горячо возражали, но куда их доводам против юношеского максимализма?

Любовь Ли Тэ Ри не была ни подделкой, ни каким-то мимолетным увлечением. Он привязался к Обычной Женщине искренне, всем сердцем. И оставив в мастерской оборудование с инструментами, рванул в кругосветное странствие.

Приблизительно в то же время, на одной из вечерних прогулок по набережной, ему довелось познакомиться с шефом организации под забавной аббревиатурой АРГХ.

Шеф — тонкая, грациозная дамочка неопределенного возраста с амбициями выше среднего — как-то на удивление быстро склонила его к сотрудничеству и втянула в проект по добыче энергии. В детали она не вдавалась и, как именно будет вестись добыча энергии, не уточняла.

Но было в ней нечто неуловимо-гипнотическое, отчего Ли Тэ Ри хотелось безотлагательно согласиться на любую авантюру под ее авторством. А звали ее Джета Га. Чудн о е имечко, ничего не скажешь.

В лабораторию АРГХ он взял свою возлюбленную (не исключено, что тоже по совету Джеты).

Там-то и случилась беда.

АРГХ представляла собой летучую модернизированную станцию, которая состояла из нескольких частей. Первая часть болталась в далеком космосе, вторая висела на орбите, ну а третья — гигантский дирижабль в тускло-зеленых тонах — парила в нижних слоях атмосферы, над каменистой равниной, пустой, голой и враждебной.

— Мы намерены выкачивать энергию из космических черных дыр, — гордо сообщила Джета Га, когда они с Ли Тэ Ри и Обычной Женщиной поднимались к дирижаблю в воздухоплавательной камере, шарообразной и прозрачной, как мыльный пузырь. — Наша цель — использовать силовые линии магнитного поля внутри горячей плазмы, которая окружает черные дыры.

Ли Тэ Ри плохо себе представлял, что под этим подразумевается. А вот Обычная Женщина неожиданно прониклась, уловила суть и, оказавшись далеко не дилетанткой, принялась доказывать Джете, что ее затея с дырами — полный бред.

Джета спорить не стала, но затаила нешуточную обиду. Подумать только! Какая-то пигалица вздумала ее учить!

Наверное, поэтому в лаборатории сразу всё пошло не так.

Глава 8. Глупый эльф. Умный эльф. Безумный эльф

Внутри обитого металлом дирижабля отчетливо пахло наукой и сумасшествием. Сплавленные воедино, они, как правило, дают плачевный результат.

В капсулах, пройти к которым можно было лишь по шатким железным мостикам, зрели чудовищного вида химеры, автоматоны двойственной природы. Человек и машина, живое и неживое, соединенные в равных пропорциях.

Обычная Женщина поразилась до икоты, но мысли о том, что такие эксперименты по меньшей мере негуманны, решила придержать при себе и в слова не оформлять.

Они втроем шли по дребезжащему мосту, их шаги гулко отражались от стен дирижабля, а внизу чернели жуткие пропасти, где наверняка варились в резервуарах части будущих монстров. Воображение у Обычной Женщины работало на износ. Она в красках представляла себе безобразные сцены, которые могли бы сочетаться с чавканьем, хлюпаньем и скрежетом там, на дне. Хваталась за холодные перила мостиков — и леденела сердцем.

Ее спутник оказался куда менее впечатлительным. Похоже, его пленил голос Джеты Га. А может, перспектива разжиться энергией из космического пузыря, который поглощает всё, что попадает в поле его гравитации.

А может, и то, и другое.

Экспериментальный образец, черная дыра, расположенная за десятки тысяч световых лет отсюда, отображалась впереди, на сверхчувствительном экране высотой в два человеческих роста.

— Мы за ней наблюдаем, — короткосообщила Джета. — Исследования идут полным ходом. Хотите подключиться? Стать частью команды…

— Нет! — выкрикнула Обычная Женщина. — Он не станет! Мы возвращаемся.

— Да кто ты такая, чтобы решать за него? — вскинулась на нее глава станции. — Ты, ничтожное земное создание, куда тебе тягаться с вечными эльфами? Лучше испарись, не лишай его счастья.

Судя по всему, не Джета наблюдала за черной дырой. Черная дыра молча и зловеще наблюдала с экрана за Джетой.

Стоило ей распалиться, выпустить злость из-под контроля, как активизировалась и бездна на экране.

Космическая воронка улавливала речь избирательно.

"Испарись", — услышала она.

"Лишай счастья", — вняла приказу она.

И первое, и второе в понимании черной дыры были вещами вполне совместимыми. И она начала испаряться. От нее сквозь экран прорвались облака копоти. А прорвавшись, обратились уродливыми аспидными головастиками. Пиявками, чьи челюсти напоминали акульи и были снабжены исключительно острыми белыми клыками.

Джета обмерла, но быстро сориентировалась, вооружилась лучевой пушкой и прикончила пиявок. Почти всех. Одна из них извернулась и впилась клыками в затылок Обычной Женщины.

Поскольку Женщина была обычной, она ничего не увидела и не почувствовала. От кого так яростно отстреливается Джета Га? Почему Ли Тэ Ри замер, как изваяние, с глазами, потемневшими от страха?

Она спускалась с дирижабля в "мыльном пузыре" и недоумевала. Расспросить эльфа у нее не хватало духу — он был бледен и испуган. И смотрел на нее с таким состраданием, что она чуть было сама себя жалеть не начала. Справлялся о самочувствии. Интересовался, не болит ли где.

Обычная Женщина отмахивалась и говорила, что с ней всё в порядке.

На следующий день у нее заболела душа.

Будучи в прекрасной физической форме, возлюбленная Ли Тэ Ри отказывалась даже встать с кровати. Она не хотела есть. Ее донимала смертельная тоска. И если раньше она радовалась буквально каждой мелочи, то теперь ее не радовало совсем ничего.

Она худела не по дням, а по часам. Вокруг нее разрасталась серость. Неосязаемая — зато весьма ощутимая. Отталкивающая.

Ли Тэ Ри сходил с ума от бессилия.

А потом Обычной Женщины просто не стало. Она растаяла, как снег. И когда Ли Тэ Ри утром вошел в ее комнату, на кровати, под одеялом, лежала лишь ночная сорочка. Еще хранившая ее тепло.

Проклятые черные дыры.

Проклятая Джета с ее идиотскими амбициями!

Она еще заплатит ему по счетам.

— Это вы, эльфы, живете вечно. А она все равно бы умерла. Лет эдак через пятьдесят, — опрометчиво заявила она, когда Ли Тэ Ри встретился с ней на равнине. Злой, мстительный, до безобразия красивый в гневе. — Останься со мной в АРГХ. Я Джета Га — дочь самого космоса, сестра бесконечности.

— Инопланетянка?

— Фу, как грубо! Шовинист? Я, между прочим, ее защитить пыталась. Кто виноват, что ты ее не уберег?

Возразить эльфу было нечего. Но и от сотрудничества он отказался.

Извлекать энергию из черных дыр? Безумный, опасный проект. Надо бы еще подумать, как сравнять станцию АРГХ с землей.

Лично у Ли Тэ Ри энергии на это не было.

Друзья перестали его узнавать. Он осунулся, отощал и ходил, как потерянный. А в один прекрасный день подсел на азартные игры.

Он проводил за играми сутки напролет, делал ставки, бился об заклад. Его преследовали сокрушительные победы, он получил прозвище "Везунчик" и был записан в книгу рекордов.

Только спустя несколько лет удача решила продемонстрировать ему лопатки: он проспорил. Теперь ему надо было украсть у какой-нибудь феи ее драгоценность. Рисковое дело, но куда ему отступать? Он был отчаянным эльфом, отчаянным от кончиков пальцев до самых глубоких каньонов души.

Так, собственно, и случилось, что Ли Тэ Ри стащил у феи перстень памяти, лишив ее возможности вернуться домой. Чем серьезно провинился перед Вершителем.

***

Почему эта наглая дверь встала на пути? В планы Эсфири совершенно не входило впечатываться в нее лицом и рвать сари. Но тем не менее, впечаталась, порвала. Неприлично выругалась — и, держась за лоб, где намечался приличный синяк, столкнулась с хозяином дома.

Точнее, избушки. Очень дряхлой избушки, которую кое-как приткнули в сердце непроходимого леса.

— Вы кто-о-о? — простонала Эсфирь, глядя на нескладного… да нет же, на весьма даже представительного мужчину с огненно-рыжей… да нет же, седой шевелюрой, которую он, судя по длине, никогда в своей жизни не стриг.

Мужчина менялся на глазах. Посмотришь на него правым глазом — рыжий, нескладный. Посмотришь левым — представительный и седой. Но в его зрачках всегда прячется по воронке размером с целую вечность, обознаться не выйдет.

— Я, — выдал этот диковинный экземпляр, — Вершитель. А вы кто, дамочка? А-а-а! — понимающе протянул он. — Мироздание прислало мне помощницу! Ну, входи, располагайся. Добро пожаловать в "УПС".

Эсфирь ни за какие коврижки не вошла бы в избу, которая дышит на ладан и на вывеске у которой значится нечто вроде "УПС", если бы ее учтиво не взяли под локоток и не провели в прихожую.

— А как эта аббревиатура…

— Управление Потусторонними Силами, — охотно расшифровал хозяин допотопного сооружения, снова перетекая из рыжего образа в седой. — Как я понимаю, ты связана с нашей феей.

— Ничего вы не понимаете, — проворчала Эсфирь.

И возвела глаза к потолку — медленно, осторожно, чтобы не спугнуть волшебство момента. На белом ровном потолке, чересчур уж высоком для ветхой лачуги, красовалась лепнина — пухлые ангелочки в цветах или что-то наподобие того. Там же сияли люстры из хрусталя.

Потом взгляд Эсфири переместился чуть ниже и идентифицировал позолоту. В избушке (хотя теперь ее стоило бы называть дворцом) золотили всё, что можно и нельзя: дверные ручки, плинтуса, ажурные лестничные перила, карнизы, столовые приборы и даже зубочистки.

Бархата и шелков здесь тоже имелось в избытке.

— Вершитель? — переспросила Эсфирь, не спеша поднимать челюсть. — А кто это?

— Если вкратце, то я вершу людские судьбы, — отозвался хозяин. Ни злой, ни добрый. Вежливый. Безразличный. — И ты будешь мне помогать. Но для начала переоденься.

Эсфирь с глупейшим выражением лица оглядела свое сари — грязное, рваное, совершенно не подходящее к помпезной роскоши дворца. Кивнула — и была немедленно представлена Шкафу.

"Шкаф, это Эсфирь. Эсфирь, это Шкаф". Именно так, с большой буквы.

Кто бы мог подумать, что всегда такая сдержанная и аскетичная, она потеряет голову от платьев?

У Шкафа был характер. По параметрам приближаясь к обеденному залу, он исполнял роль примерочной, стилиста и художника-модельера одновременно.

И когда Эсфирь ввели в эту примерочную и оставили там одну, у нее натуральным образом перехватило дыхание. Зеркала. Лампы. Снова зеркала. Ряды вешалок с нарядами из зеленого крепа, серебряной синели, тафты, муслина, шелкового газа. Поистине царственный размах.

"Если Вершитель вершит людские судьбы посредством красивой одежды, то я, пожалуй, соглашусь ему помогать", — подумала она, спешно стягивая с себя рваную тунику.

Эсфирь избавилась от нее без сожаления. И когда она предстала перед зеркалами в обнаженном виде, гладкий плитчатый пол вдруг искривился, пошел волнами и заставил ее отскочить — прямиком к сливной решетке.

Тут же вокруг Эсфири задернулись шторки, и с потолка хлынул освежающий ливень. Перед глазами материализовались полочки с мылом, шампунями, губками и прочими банными принадлежностями.

"Ага, — сообразила она. — Новая одежда на чистое тело. Никак иначе".

Шампунь ей попался с ароматом ванили и кокоса. Гель для душа до одури пах персиком. И из душа Эсфирь вышла вся благоухающая, завернутая в широкое белое полотенце. Предвкушающая что угодно, только не это:

"Клац!" — и все лампочки в примерочной синхронно погасли.

— Эй, что там у вас за шутки, господин Вершитель? — крикнула Эсфирь своим фирменным оглушительным контральто, от которого дрогнул бы даже матёрый уголовник.

Вершитель если и дрогнул, вида не подал. Он не отозвался, зато свет вернули. И теперь полотенца на ней не было.

Она стояла на облаке, окутанная слоями легчайшего газа в закатных тонах. Шелкового газа, разумеется. А облако на поверку оказалось парой чрезвычайно удобных, мягких ботинок на шнуровке и плоской подошве.

Так она и вышла к столу, куда ее по анфиладам провели — нет, не слуги — колокольчики. Они висели через каждые несколько шагов и призывно тренькали: мол, правильно идёшь, не останавливайся.

Откуда-то из глубины избушки (то есть, дворца, конечно) доносилась музыка ветра, тихий перестук фарфоровых палочек на сквозняке.

Эсфирь дошла до места назначения и мгновенно поставила диагноз: Вершитель — типичный транжира, прожигатель жизни и просто человек, не знающий меры.

Только вот человек ли?

Стол располагался в пустынном амфитеатре, на овальной арене, посыпанной морским песком. Песок скрипел под ногами. К небу возносились арки и ряды сидений, где вместо зрителей были экраны, сотни и тысячи одинаковых прямоугольных экранов, на каждом из которых шло своё кино.

А что касается стола, то он прямо-таки прогибался под тяжестью блюд.

Кажется, Вершитель руководствовался нехитрым принципом: "Живем в последний раз, так почему бы не?.."

— Сегодня я дал тебе Шанс, — заявил он с другого конца стола. — Присаживайся, подкрепись перед практикой.

— Практика без теории? — изогнула бровь Эсфирь. — А так можно?

Она приблизилась к этажерке с фруктами столь уверенно, словно не ее совсем недавно окатили водой и магическим способом переодели. Взяла яблоко, надкусила. Фи, червивое!

— Еще как можно! — усмехнулся Вершитель. — В нашем распоряжении — Его Сиятельство Случай, Ларец Шансов и Ящик Разной Жути. С этими тремя ребятами любая теория летит в тартарары.

***

… — Ты хоть знаешь, что такое Шанс? Тебя вообще учили ларцы отпирать?

Эсфирь еще не отпустил восторг после платьев и амфитеатра, а ей в мёд уже подбросили ложку дёгтя. Вершитель не предупредил, что практику у нее будет вести некая Розалинда. Он просто нахально ухмыльнулся, на ходу превращаясь из седого красавчика в рыжее чучело. Свернул скатерть вместе с яствами заморскими — и был таков.

Эсфирь стремительно набиралась опыта. Теперь она знала, что на свете существуют занятные персонажи. Именно их-то и забыли спросить, что делать и куда идти.

Розалинда определенно принадлежала к их разряду. Она носила толстые очки в роговой оправе, толстую косу мышиного цвета и сама, в общем-то, была особой довольно пышной комплекции.

Знала она решительно всё решительно обо всём. Не терпела, когда ей перечат. А новеньких во владениях Вершителя тихо ненавидела.

Когда Эсфирь наконец-то открыла ларец (с увертливым ключом на цепочке еще нужно было найти общий язык), он оказался битком набит плодами чьего-то безудержного, креативного рукоделия. Пряжа, перья… Разглядеть толком не удалось — Розалинда захлопнула крышку.

Вершитель убрался с глаз долой, стол очистил, а экраны на зрительских рядах выключить не удосужился. Они мигали, внутри них постоянно кто-то двигался, и это выводило Эсфирь из себя. Не говоря уже о Розалинде, которой только дай языком почесать.

— Ты думаешь, что? — сварливо вещала она. — Справедливость такая лёгкая наука? Раздача Шансов штука сложная. Тут поди еще пойми, кто достоин, а кого обделить. На всех ведь, как ни крути, не хватит. Раздавать удачу, как конфеты на Новый год, не выйдет. Намотай это себе на ус, деточка.

Эсфирь всегда была такой правильной и вежливой. Что на нее только нашло? Она точно не помнила, что именно наговорила этой очкастой мымре. Кажется, что-то про усы. Про то, как нелепо они смотрятся у Розалинды над верхней губой, и что конкретно у нее, то есть у Эсфири, усов отродясь не бывало.

— Ах да, и еще кое-что, — спохватилась она. — Сами вы деточка.

Розалинда налилась злостью и побагровела до корней волос. Похоже, только что ей наступили на больную мозоль.

— Я пожалуюсь Вершителю! — взвизгнула она, всколыхнувшись всем своим тучным телом.

— Ой, да пожалуйста, — сказала Эсфирь.

И не успела она пренебрежительно фыркнуть, как под нею разверзлась земля.

И ухнула Эсфирь во тьму.

Падение к центру земли сопровождалось профессиональным хором "завывателей". Тьму разбавляли никуда не годные спецэффекты. Искры, вспышки, голограммы. Честное слово, могли бы что и пооригинальней придумать.

Падая, Эсфирь сложила на груди руки, ноги скрестила и приготовилась насладиться тем, что имеет. То есть полётом в неизвестность. Но ей назло полёт прекратился. И начался второй акт бездарной пьесы под названием "На дне".

Вершитель предстал перед непокорной в вихре палых осенних листьев, снега и пыли. Длинные седые пряди развеваются, ноги расставлены на ширине плеч, взгляд мечет молнии, черный плащ с красной подкладкой полощется на ветру, как флаг.

В самом деле, ну что за дешевые театральные фокусы?!

— За грубость ты будешь наказана, — без предисловий заявил этот мрачный тип. — Тебе придется отбывать наказание на границе между миром живых и миром тех, кто жив лишь наполовину. Главное — не переступать черту, разделяющую миры.

Он простер руку в приглашающем жесте куда-то в искрящуюся тьму, и Эсфирь разглядела забор из колючей проволоки.

— Ха! — уже не так уверенно сказала она. — И что тут сложного?

На обветренном лице Вершителя дрогнули губы, в уголках рта обозначилась тень усмешки.

— Поверь на слово, тебе будет очень трудно удержаться и не перейти за грань.

— Впрочем, — обмолвился он, удаляясь, — кое в чем ты права. Это действительно не самая суровая кара. Помнится, одного эльфа, который нарушил закон и украл у феи кольцо, я заставил возглавить некую организацию ОУЧ. Вот там да, там действительно нужны крепкие нервы. Бедняга. Интересно, как он справляется…

Глава 9. Это провал, Пелагея

Пелагея упала на что-то мягкое и рычащее. Диван прогрессивный, мотором оборудованный? Как бы ни так.

При ближайшем рассмотрении мягкое оказалось шерстью сизого окраса. А рычащее… Зверюга, на которую Пелагея сверзилась со снежной карусели, могла бы запросто откусить ей голову.

— Дикарка, козлина ты рогатая, а ну замри! Дикарка, пасть закрой! — раздался бодрый окрик.

Пелагея решила, что обращаются к ней, и подивилась бестактности.

Она лежала верхом на теплом и мягком, размышляя, что бы такого колкого ответить. Но вот мимо просвистела плеть и крепко обмоталась вокруг пасти — причем пасти явно не человеческого происхождения.

На Пелагею, ошарашенно моргая, смотрела коза. Увеличенная эдак впятеро против обыкновенной домашней. Снабженная мощными винтообразными рогами — оружием массового поражения. И вдобавок способная рычать.

Сизая, рогатая, рычащая коза-переросток величиной со слона. Да уж. Кажется, кто-то перестарался с селекцией.

Упёртое парнокопытное, судя по всему, собиралось попробовать, какова Пелагея на вкус. Но в гастрономические планы этой ненасытной твари очень своевременно вмешалась чья-то плеть.

— Спускайтесь! — жизнерадостно прокричали снизу. — Дикарка обычно добрая и травоядная. Деревьями питается.

— То-то я гляжу, у вас в округе ни одного дерева, — сострила Пелагея. И, цепляясь за шерсть, с горем пополам слезла на утоптанный снег.

Напротив стоял плотно сбитый улыбчивый юноша в тулупе. Он щурился, натягивая плеть, и отчитывал козу так, будто та всё понимала.

А вокруг простиралась заснеженная равнина, утыканная столбами, как именинный торт — свечками. К столбам крепились горящие факелы, благодаря которым Пелагея смогла различить в отдалении странные белые холмики. Они располагались концентрическими кругами, а в центре виднелся куполообразный приземистый шатёр, собранный из деревянных шестов и покрытый шкурами.

Пелагея поёжилась, хотя мороз по-прежнему не имел над ней власти. Перстень грел изнутри и снаружи. Вовек бы не снимать.

— А не подскажете, сударь, куда это я попала? — шепотом спросила она у укротителя гигантских коз.

Квадратный в разрезе укротитель высился на островке рыжего света под факелом, как богатырь из старых сказок. К широкому развороту плеч прилагалась добрейшая физиономия в веснушках и нечесаная шевелюра канареечного цвета.

— Вы в пределах ОУЧ, Организации Управления Чудесами, — живо отозвался он. И отпустил Дикарку, щёлкнув напоследок хлыстом. — Ну, пошла отсюда!

Пелагея попятилась, полагая, что команда адресована ей. Но ее ухватили за рукав и виновато улыбнулись.

— Погодите, куда вы? Я вас ждал, между прочим. Не думал, что вы вот так… кхм, с неба свалитесь.

— А это не вы приходили ко мне домой, когда я была больна?

— Нет, что вы! Я здесь всего лишь обычный служащий. К вам, наверное, шеф приходил. Он распорядился, чтобы я проводил вас и зачислил на стажировку. Но увидеть его еще нескоро получится, — вздохнул юноша. — Ой, вы не представляете, что тут у нас творится! Целые войны идут. Между ученицами, в основном. Они все повально по нему сохнут и мечтают угодить. Но нужно совершить нечто действительно потрясающее, чтобы привлечь его внимание.

Потрясающе ужасное или потрясающе разрушительное? Что ж, это Пелагея, пожалуй, сможет. О другом даже не просите — на поприще потрясающе прекрасного и созидательного ее гарантированно ждет провал.

— Покажу вам для начала место стажировки, а потом выдам ключ от метадома, — сообщил провожатый. — Ой, а вы не замерзли?

Опомнился, называется. Да если б у Пелагеи не было волшебного кольца, она бы еще там, верхом на козе окоченела.

— Вот, наденьте, — укротитель коз выудил откуда-то сверток фиолетовой фланели и протянул ей. — Наши фирменные согревающие плащи.

Накинув плащ на плечи, Пелагея не заметила разницы. Но оно и понятно: у нее внутри, где-то под толстым стеклом и слоями метафорической ваты, разгоралось жаркое солнце неведомого происхождения.

— А это что, светлячки? — запоздало поразился юноша. — Знаете, в последний раз я видел их лет пять назад. Как бы они не…

— Порядок, — поспешила заверить его Пелагея и прижала банку со светлячками к груди. — Они и не в таких условиях выживали. А вы… Как мне вас называть?

— Я-то? Меня звать Гарди, я эльф. Правда, не из местных, — приосанился тот и пригладил свои растрепанные волосы здоровенной мозолистой ладонью. Он как будто гордился, что не из местных. Дескать, они все такие тоненькие, щупленькие, ветром сдует. То ли дело эльфы предгорий, откуда он родом. Крепкие, закаленные, непобедимые.

— Обращайтесь по любому вопросу, — заявил он. — Помогу, чем смогу. А теперь прошу за мной. Сначала мастерская.

И потопал Гарди по снегу в сапожищах, куда влезло бы по Кексу или Пирогу (Любопытно, кстати, куда запропастились эти негодники? И где Юлиану с Эсфирью носит?).

Путаясь в своих уже далеко не таких чистых и свежих юбках, Пелагея поспешила за проводником.

Они прошли снежной аллеей, окаймленной факелами на чугунных столбах. Миновали внешний круг белых холмиков (" Ваш метадом где-то здесь "), и встретили целую толпу существ в фиолетовых плащах. В толпе Пелагея разглядела девицу с волчьими ушками (Фальшивые? Настоящие?), пару классических эльфов-карликов и группу чрезвычайно красивых мужчин с экзотичной внешностью.

Затем ей встретилось еще несколько столь же восхитительных девушек. Они были беззаботны, смеялись звонко и заразительно и практически порхали над снегом без всяких согревающих накидок. Как будто и не люди вовсе, а страшно сказать — пришельцы или вообще призраки. На них хотелось смотреть, не отрываясь, годами и десятилетиями. Как на оригинальные произведения искусства.

Пелагея невольно перевела взгляд на свои юбки, оттянула ткань выцветшего балахона, который некогда именовался кофтой. И пришла к неутешительному выводу: видок у нее отнюдь не презентабельный. Как вот в таком — да на стажировку? Пугало огородное. Засмеют.

Ночь лежала над краем Зимней Полуночи, как шоколадная глазурь поверх пломбира. Снег блестел в свете факелов не хуже, чем бриллианты. И его блеску вторили бесчисленные созвездия в бездонном космическом мраке.

— Вот была потеха, когда вы на Дикарку мою свалились! — чесал языком могучий эльф Гарди, приминая сапогами снег. — Она у меня ручная. Норовистая, не поспоришь. Но если б всё в этом мире идеально было, как бы мы свою работу делали?

"Гигантская коза, — думала Пелагея, — бич для лесов. Ночной кошмар для Вековечного Клёна. Если она решит, что вы дерево, берегитесь. Почему же она меня чуть не сожрала? Наверное, это потому, что в меня мой домашний лес пророс. Да и с Клёном Вековечным я лично знакома…"

Додумать мысль она не успела. Не сбавляя шага, Гарди внезапно обратился к ней с вопросом:

— А вы как, вообще, нормально добрались?

— Н-нормально, — замялась Пелагея. — За исключением нескольких странных случаев и двух покушений.

— Ужас какой! — воскликнул здоровяк. — Может, к вам охрану приставить? Кто-то на вас явно зуб точит.

"Кто-то? Да. А не ты ли, случайно, эльф Гарди?"

Пелагея поразилась своей подозрительности и оценивающе взглянула на проводника, который как раз к ней обернулся. Гладко выбритый, розовощекий, молодцеватый. Весь из себя открытый и доброжелательный. Глаза, вон, голубые. Нет, не тянет он на убийцу.

— А хотя какая охрана? — вдруг усмехнулся он. — Здесь у нас, в ОУЧ, безопасно, как в бункере. Враг не пройдет и даже не проползет. Мгновенно вычислим и устраним.

Гарди создавал впечатление надёжного эльфа. На таких, как он, любят всецело полагаться в самых щепетильных вопросах. И всё-таки рядом с ним Пелагее было некомфортно. Как будто тянут из нее что-то жизненно важное. Вытягивают по ниточке, по крошечной эмоции. Истончают стенки кокона, где она с рождения пряталась от всего, что способно вызвать в душе сильный отклик.

Все мысли и подспудные ощущения отошли на задний план, едва впереди вырос дворец в готическом стиле. Отлитый из горного хрусталя, он сверкал под луной, как одна большая драгоценность. Здесь имелись и островерхие башни, которые протыкают шпилями небо, и высокие арки, и витражи удивительной расцветки.

Будь Пелагея впечатлительной туристкой, уже давно достала бы фотоаппарат — изобретение нового поколения — и принялась бы щёлкать кадр за кадром, млея от восторга. Но она была заурядной, слегка заторможенной особой, которая большую часть жизни провела в глуши и приобрела некоторые отклонения от нормы, разучившись млеть и восторгаться, как следует.

— Вы не думайте, он не каменный, — просветил ее Гарди. — Наш штаб ОУЧ создан изо льда. Тёплый лёд, лёд с функцией подсветки, мягкий лёд и прочие виды льда для самых разных нужд.

Ну вот. Выходит, никакой это не горный хрусталь, а всего-то ненадежная субстанция, которая может растаять при малейшем изменении климата. Зато снежные барсы как настоящие. Черные пятна на белой шерсти, пушистые хвосты, огромные лапы… Какая отличная идея разместить эти скульптуры по бокам от парадного входа!

— О нет! Ни в коем случае не вздумайте их гладить! — в ужасе воскликнул Гарди.

Пелагея поспешно отдернула руку.

— Они живые. И очень чувствительные. Питомцы нашего шефа, — пояснили ей. — Он не придумал ничего лучше, чем оставить их здесь на привязи, — усмехнулся эльф-тяжеловес. — Понимаете, шеф живет один, и присматривать за барсами некому.

Ах, вот оно что! Значит, шеф у нас — эксцентрик-одиночка? Час от часу не легче.

И куда она только попала…

Под высокими арочными сводами разносилось эхо шагов. Раскатистый голос болтуна Гарди умножался, отскакивал от ледяных стен и действовал на Пелагею оглушающе. Люди добрые, как заставить его замолчать? А может, проще самой уши заткнуть?

Она как раз попыталась это проделать, когда мимо, по тускло освещенному коридору, прошествовала хмурая делегация диковинных лысых существ. У каждого из них имелся какой-нибудь изъян. Кто-то ковылял с протезом вместо ноги, некоторые носили повязку на глазу, а кое-кто был и вовсе замотан бинтами сверху донизу и ехал в самоходном кресле.

Гарди посторонился, чтобы их пропустить, и Пелагея последовала его примеру. Правда, не столь же ловко и расторопно. Один из одноглазых ее нечаянно толкнул. Она выронила банку со светлячками, и та покатилась по ледяному полу, снабженному лазурной подсветкой.

Пелагея, само собой, бросилась свое сокровище догонять — в положении приседа, с вытянутой рукой, мелко перебирая ногами в шуршащих юбках. Комичное зрелище.

Делегация инвалидов даже остановилась, чтобы на это взглянуть. Замотанный бинтами подавился смехом и тихо застонал: врачи категорически не рекомендовали ему смеяться.

А Пелагея с облегчением обнаружила, что банка остановилась у черной, натертой до блеска туфли. Мужской туфли, если точнее. Ее обладатель обожал рядиться в длинные одеяния из парчи, а аромат от него исходил до боли знакомый. Шоколад, корица… М-м-м!

— Кха! — сердито донеслось сверху. — Вы мне на мантию наступили.

— Ах, простите!

— Слезьте с моей мантии, в конце концов! — негодовал мужчина.

Надо же! То, что Пелагея по незнанию называла халатом, на самом деле оказалось мантией. Как же она ошибалась!

Раздался треск. Где-то что-то разошлось по швам. Вероятно, чье-то терпение, но не только оно. Богато расшитая мантия сдала позиции под натяжением и треснула, как гром среди ясного неба.

У Пелагеи на висках учащенно забился пульс. Стало так жарко, словно внутри на полную мощность включили газовую конфорку.

— Ой, давайте я зашью! — всполошилась она. И, порывшись в карманах юбок, выудила оттуда длинную кукольную иглу. Немного неподходящий инструмент, но что поделать? — Нитки… Где-то тут были нитки… — И она снова полезла к себе в карман.

— Да вы опасная женщина! — поразился Гарди. — Иголки с собой таскать! Кстати, перед вами ваш куратор, господин Ли Тэ Ри. И раз вы так удачно столкнулись, может, я тогда пойду? — неуверенно предложил он.

— Идите уже, идите! — зашипел на него куратор вне себя от злости. — Мы уж тут как-нибудь сами. Раз, два, три, четыре, пять…

Считать до десяти, чтобы успокоиться? Не такая уж эффективная практика. Убедившись, что они остались в коридоре без свидетелей, на цифре "семь" Пелагея медленно поднялась перед ним с иглой правой в руке и портновскими ножницами в левой (они тоже обнаружились в одном из карманов). Похоже, шитье она решила отложить до лучших времен. В ее глазах зажегся нехороший огонь.

— Что с вами? — отшатнулся куратор. Его перекосило так, словно он выпил ударную дозу имбирной спиртовой настойки. — Совсем сбрендили?

— Я нет. А вы да. Это ведь вы ко мне того безголового киллера подослали, не правда ли? Сначала подослали, потом спасли. И с кабаном та же история. И с цветочным горшком. А теперь вы решили стать моим куратором. Не пытайтесь увиливать. Я вас раскусила. Вы играете со мной в кошки-мышки. Картинка складывается.

— Какая еще картинка? Что за бред? — возмутился Ли Тэ Ри, отступая к стене.

Его небрежно забранные назад волнистые темные волосы Пелагее вдруг отчетливо захотелось отрезать. Почему он так бледен, так гармонично сложен, так жгуче, нечеловечески красив? Почему на его идеальном, возмутительно правильном лице так ярко пылают губы, а в узких глазах с поволокой плещется неприязнь? Пелагея считала, что это срочно нужно исправить.

— Почему бред? — надвигаясь, спросила она. — Я, знаете ли, умею делать выводы.

— Неверные выводы, — хладнокровно парировал тот и поднырнул ей под руку. — Спрячьте ножницы. И иголку свою уберите. Не игрушки, между прочим. А я, если уж вам так не терпится, могу объяснить, почему.

Он выдохнул последние слова ей в затылок, и она резко развернулась, попутно роняя свое оружие. Теперь к стене оттесняли ее.

— Я вас на полголовы выше и, как минимум, на полторы тысячи лет старше, неугомонная вы фея! И мне нет резона ни играть с вами, ни тем более убивать. Уже хотя бы потому, что я эльф Светлой Расы. Если однажды по моей вине кто-нибудь умрет, я мгновенно превращусь в лунную пыль. Ясно вам?

Ну вот, снова кривится, будто кислятину какую проглотил.

— Ясно, чего уж тут неясного… — стушевавшись, пробормотала Пелагея. — Значит, это не вы ко мне домой приходили?

— Да как вам в голову такое могло прийти?!

Тут она совсем поникла, обхватила покрепче банку со светлячками и, чтобы как-то вырулить из неловкой ситуации, попробовала сменить тему:

— А шефа вашего я когда увижу?

— Шеф без повода не принимает, — отрезал куратор, скрещивая руки на груди. — Все вопросы решайте либо через меня, либо через Гарди. И пора бы вам уже к стажировке приступать, вместо того чтобы расследованиями тут заниматься.

Взметнув полами рваного шлафрока, Ли Тэ Ри развернулся на каблуках и стремительно зашагал по коридору прочь. Пелагея подхватилась и рванула за ним. Лёд — прозрачный, серо-голубой, аквамариновый с вкраплениями золотого сияния — был повсюду. Кружевной лёд украшал все входы и выходы. Витые орнаменты, тонкая резьба, перламутровые инкрустации… В штабе ОУЧ этого добра было сверх всякой меры.

— А в чем будет заключаться моя стажировка? — поинтересовалась Пелагея, с трудом догоняя куратора. Несмотря на обилие льда, она ни разу не поскользнулась.

— Искусство перемещений, мастерство невидимости, наука самообороны и уклонения от соблазнов, — не оборачиваясь, на ходу перечислил он. — Ювелирное дело, чтение душ, слежение, уничтожение и основы чудесного языка. Это дисциплины, которые вам предстоит изучить. Затем вас ждет экзамен. Не сдадите — отправитесь домой. И будет вам счастье, — резко бросил Ли Тэ Ри.

— Так ведь мне опасность грозит… — заикнулась Пелагея.

— Любой фее в средних мирах неизбежно придется столкнуться с опасностью, — чеканя слова, произнес тот. — Потому что феям там не место. А вы, как я понимаю, прибыли именно оттуда.

— Но разве край Зимней Полуночи расположен не в средних мирах? — оторопела Пелагея.

— Какая вопиющая неосведомленность! — поразился куратор. — Край Зимней Полуночи — зарубите себе на носу — область уникальная и с триадой миров связанная весьма условно. То, что вам удалось сюда попасть, большая удача.

Да уж. Чрезвычайно сомнительная "большая удача".

Пелагея шла вдоль бесконечных кабинетов, которые скрывались за ледяными дверями и откуда доносилось не то пение, не то стоны подстреленного лося. Пересекала по ажурным, чуть ли не эфемерным мостикам пропасти, где на дне сияли самоцветы. И боялась — преимущественно сама себя.

Она боялась, что так никогда и не научится чувствовать и жить по-настоящему. Что стеклянный дворец, которым она отгородилась от мира, так и останется при ней. Никто не разобьет стекло. Не растворит слои "ваты", из-за которых Пелагея словно бы оглохла сердцем.

Ее сердце всё равно что лёд. Ничем ее не пронять, ощущения притупились, заветных желаний почти не осталось. Разве что снобу этому безмозглому, который сейчас вышагивает впереди, хочется хорошенько треснуть по башке. Ни за что, просто так. Чтоб не зазнавался.

Встретить шефа Пелагея намеревалась любой ценой. Она надеялась, что бонусом к нему будет идти какое-нибудь грандиозное потрясение, которое перевернет ее жизнь с ног на голову, заставив чувствовать в полную силу.

Но вместо шефа на широкой балюстраде им повстречалась группа смешливых девиц, разряженных в пух и прах. Сперва они кокетливо поздоровались с Ли Тэ Ри, а затем, проходя одна за другой, по очереди зацепили Пелагею взглядами, исполненными вызова и зависти.

Ох, были бы здесь Юлиана, Кекс и Пирог! Уж они бы, как пить дать, проучили этих гарпий.

Глава 10. Обещанная слава

— Мягкая посадка! — оценила Юлиана, когда под ней спружинила страховочная сеть.

Сети этой не было ни конца, ни края. Вверху — тяжелые свинцовые тучи. Внизу — пустая равнина без намека на цивилизацию. Юлиана расстегнула рюкзак, и оттуда тотчас высунулись мордочки двух смышлёных, лохматых, до ужаса деловых сыщиков.

— Чую, грядут неприятности, — важно сообщил Кекс.

— А я чую, — фыркнул Пирог, — что по наши души какой-то пузырь спускается.

— Предсказатели ж вы мои!

Юлиана приподняла подол своей походной юбки и попыталась принять вертикальное положение. Не то, чтобы ей с блеском это удалось. Продержавшись на ногах секунду-другую, она упала на четвереньки, помянула недобрым словом гравитацию и создателей страховочных сетей. А потом вгляделась в горизонт.

Подпрыгивая на ветру, из прослойки туч действительно вынырнул пузырь. Причем довольно крупных размеров. Когда он приземлился на сеть, Юлиана отпрянула и попятилась ползком.

Что еще за невидаль? Туда внутрь что, залезать надо? А потом куда?

"Научная станция АРГХ приветствует вас и желает приятного полёта!" — высветилось на табло пузыря, и прозрачная дверца с тихим шипением отъехала вбок.

— Хм, научная станция… Звучит недурно, — прониклась доверием Юлиана. — Идем, что ли?

Она подхватила рюкзак, откуда Кекс с Пирогом еще не успели вылезти. Забралась в пузырь и с незыблемым спокойствием пронаблюдала, как защелкиваются на поясе ремни безопасности.

Юлиана искренне полагала, что за наукой будущее и что наука в принципе не может нести человечеству никакой угрозы. Поэтому безропотно, с какой-то странной предвкушающей улыбкой позволила прозрачной капсуле перенести себя по воздуху прямиком к дирижаблю.

Дирижабль успешно мимикрировал под окружающую обстановку. Обитый тускло-зеленым листовым металлом, он практически сливался с тучами. На борту гостей поджидала женщина неопределенного возраста. Безукоризненная, в меру строгая, в меру приветливая. Она была одета в водонепроницаемый комбинезон цвета хаки, а на голове у нее наподобие ободка сидели лабораторные защитные очки.

Первым, что сделал Пирог, когда его вытряхнули из рюкзака, была попытка ее укусить. Кекс ограничился глухим рычанием. Ни то, ни другое незнакомку не впечатлило. Она легонько пнула Пирога ботинком, прежде чем он вонзил зубы ей в голень. А Кексу мрачно усмехнулась.

— Глупые, негодные псы! — прикрикнула на них Юлиана. — А ну фу! Фу, кому говорят!

— Добро пожаловать на научную станцию АРГХ, — с кривой улыбочкой выдала женщина. — Я Джета Га, а это мой летучий корабль. Новейшие разработки, исследования, открытия на грани нереальности — всё происходит прямо здесь. Не хотите ли присоединиться к экспериментальной группе?

Юлиана понятия не имела, что такое экспериментальная группа, но слово "экспериментальная" и прямолинейность Джеты Га окончательно ее покорили. Поэтому она выразила твердое желание присоединиться.

— Какое ваше заветное желание? — зачем-то спросила Джета, уверенно двигаясь по дребезжащей платформе.

— Читатели, — не задумываясь, выдохнула Юлиана. — Хочу, чтоб мои книги наконец-то нашли читателей. Невыносимо, знаете ли, писать в пустоту, не получая отклика. Популярности хочу. Верхних строчек рейтингов…

— Что ж, учтём, — металлически изрекла та и, остановившись, нажала на кнопку в стене. Створки невидимой герметичной двери разъехались в стороны, и образовался проём. — Проходите. Уже очень скоро популярность будет у вас в кармане. Вы ведь взяли с собой рукописи?

— А то как же, прихватила. — Юлиана покопалась в рюкзаке и вынула оттуда плотную пачку. — Здесь самые последние. Удачные.

О Кексе с Пирогом она и думать забыла. Ну, шастают себе где-то по дирижаблю. Ну, покусают какого-нибудь незадачливого учёного. Теперь ей, если начистоту, не было до питомцев никакого дела. Слава, успех, признание — ей только что посулили всё это авторитетным тоном. А значит, надо постараться и ни в коем случае не давать заднего хода.

Джета Га выхватила рукописи у нее из рук, пролистала, пробежалась глазами — и скормила какому-то железному агрегату, который сразу же зарычал, запыхтел и замигал маленькими зелеными лампочками.

Юлиана переменилась в лице.

— Вы зачем это? Как же я… Куда же мне…

— Спокойствие! — распорядилась Джета. — Перед вами сканирующее устройство. Оно просто переведет ваши произведения в цифровой вид. Сядьте за стол и перестаньте нервничать. Смотрите на экран. В век передовых технологий уже никто не пишет книги от руки. А читателей принято искать в специально отведенных местах.

Юлиана послушно села напротив огромного светящегося монитора, где мелькали какие-то строчки, выскакивали непонятные окошки, бежали ленты жутких счетчиков. И чуть не испустила дух.

— Вы быстро освоитесь, — заверила ее Джета Га. — Откройте-ка сайт…

Она взглянула на белую, как мел, Юлиану, и передумала командовать.

— Ладно, я сейчас сама всё покажу.

Джета подошла к креслу, перегнулась через ее плечо и протянула руку к небольшому устройству, от которого к дальнему краю стола тянулся провод. Устройство легко легло в ладонь. Защелкали клавиши, по экрану метнулась крохотная белая стрелка. А затем выскочило очередное окно.

— "Демиург", — одними губами прочла Юлиана на броской виртуальной вывеске.

Рядом с названием красовался логотип, заглавная буква "Д", от которой радиально расходились солнечные лучи.

Ниже шел список жанров, а еще ниже располагался некий "ТОП".

— Популярные книги в разных жанрах, — пояснила Джета ошарашенной Юлиане. — Собственно, ваша цель заключается как раз в том, чтобы один из ваших романов попал в эту ленту.

"Невинная для идиота", "Жена моего брата", "Невеста дракона", "Моя первая ночь". Пролистав ленту "ТОПа", Юлиана вытаращила глаза. Попасть вот сюда? А может, лучше не надо? Может, есть какой-нибудь другой, менее специфический "ТОП"?

— Вы сможете пробиться, даже если пишете не в тренде, — обнадежила ее Джета. — Главное, чтобы читателям нравилось. А что именно нравится читателям, вы легко поймете, проанализировав успех ваших предшественников.

Юлиана приготовилась анализировать и открывать новые горизонты, когда с пылу с жару подоспели сканы ее рукописей. Джета куда-то щёлкнула.

— Переводим в текстовый формат. Вот так, готово. Теперь можете загружать книги на сайт. Если возникнут вопросы, обратитесь к электронному помощнику. Он вам по полочкам разложит и разжуёт что угодно.

Она откланялась, оставив Юлиану в полнейшем ступоре. Впрочем, прошло совсем немного времени, и Юлиана действительно освоилась. А потом и втянулась. Так втянулась, что за уши от экрана не оттащишь.

Перевалило за полночь. Кекс и Пирог закончили исследовать дирижабль, разнюхали, где пропадает их хозяйка, и проскользнули за дверь, где были только монитор, Юлиана и ее неутолимая жажда славы.

К ее запястьям и ко лбу подключили тонкие проводки, и она приняла это как должное. Без смены положения в крутящемся кресле ноги у нее затекли. Глаза воспалились, во рту установилась сушь. Кажется, она забыла и про личную гигиену, и про приемы пищи.

— Есть хотим, — тявкнул снизу Кекс.

— Хотим есть! — подтвердил Пирог.

— Ну же, давайте, где ваши комментарии? Где звездочки и награды? Я ведь шедевр написала… — сухими губами бормотала Юлиана, не отводя глаз от монитора. — Почему у меня так мало просмотров? А, знаю! Наверное, обложки неподходящие. Вот сейчас переделаю…

Кекс с Пирогом переглянулись и поняли, что никто их здесь кормить не станет. Хозяйка пустилась во все тяжкие. Глухой номер.

Псы-шпионы тихонько усеменили прочь — пропитание себе искать. Их принцип: сначала еда, потом всё остальное. В том числе и вопрос, что делать с Юлианой. Прежде следовало разжиться парой аппетитных косточек…

А Юлиана разбирала по косточкам чужие успехи и свои неудачи. Ее интересовало, почему откровенная чепуха и безвкусица вроде "Любовницы для миллиардера" занимает в рейтинге почетное место, тогда как ее душеполезные творения прозябают в низах.

"Да что за читатели такие пошли? Бульварщину с пошлятиной им подавай! Не-е-ет, это неправильные читатели. Надо их перевоспитать".

День тёк за днём, часы пролетали, как сумасшедшие. Юлиана ела без разбора всё, что привозил ей робот-официант, и с большой неохотой отлучалась в ванную. Она всерьез взялась за перевоспитание кучки "негодных читателей", которые оставляют восторженные комментарии под третьесортными романами и не обращают решительно никакого внимания на ее высокоинтеллектуальное творчество.

"А ну, быстро мной восхищайтесь! Где мои лучи славы, я не поняла?"

Ее энтузиазм угасал. Она всё больше злилась и всё меньше думала о прекрасном. Зависть — эдакая черная дыра — лишила ее остатков вдохновения и толкала на подлости. Настрочить негативный отзыв под книгой, собравшей тысячи поклонников? Как нечего делать. Полить грязью автора каких-нибудь бестселлеров? Да легче лёгкого!

Впрочем, после действий такого рода Юлиане казалось, будто это ее полили грязью и именно ей оставили гневный отзыв.

Кекс и Пирог следили за ней сквозь дверную щёлку, когда поблизости никого не наблюдалось. Они воинственно шевелили ушами. Их хвосты торчали, как встроенные антенны. И храбрости им было не занимать. Но стоило вдалеке появиться Джете Га, псы дружно бросались наутёк и прятались в мрачных закоулках дирижабля, пока их не отпустит страх.

Было совершенно очевидно: в том, что Юлиана стала такой, виновата Джета. Это она посулила ей популярность. Она запудрила ей мозги, приковала ее к экрану и облепила странными датчиками.

Кексу с Пирогом очень не хотелось с ней сталкиваться. Казалось, если Джета их сцапает, то непременно пустит на фарш.

А Юлиана продолжала завистливо подсчитывать звездочки, которые читатели оставляют под книгами конкурентов. Обновлять страницу сайта по десять раз в минуту. Втихомолку пакостить так называемым коллегам по перу, мучительно изобретать гениальные сюжеты, которые публика оценит по достоинству. И мрачнеть, мрачнеть, мрачнеть…

***

Мир вокруг Эсфири тоже неумолимо мрачнел. За свою дерзость она осталась отбывать наказание в жутком необитаемом месте, на пограничье между землей живых и землей, где обретались… Кто?

Как только Вершитель (а лучше сказать, старый маразматик) испарился, чувства в ней разделились на два лагеря. В одном лагере скопились опасения. Другим управляло любопытство: ну-ка, что там, за колючей проволокой?

У Эсфири уже имелся опыт общения с психами и безумными гениями. Одному безумному гению она, помнится, таскала в сумках еду, пока он ковырялся с электричеством в заброшенном замке. И в итоге нахваталась знаний об электричестве, о чем ниразу не пожалела.

Вершитель оказался тем еще непредсказуемым психом, и Эсфирь была уверена: она найдет к нему подход. А не подход, так какое-нибудь уязвимое место, на которое в случае важных переговоров можно будет надавить.

Юркие молнии, которые вспыхивали во тьме одна за другой, ее не пугали. Пугала, скорее, тишина. Полнейший штиль, мёртвое безмолвие, нависающая над головой пустота. А еще давила какая-то неясная тревога, отчего хотелось поскорее перелезть через ограждение на ту сторону. И неважно, что колючая проволока. Мелочи житейские, если подумать.

"Тебе будет очень трудно удержаться и не перейти за грань", — вспомнились Эсфири слова Вершителя. А почему, собственно, нельзя переходить? Кто сказал, что это запрещено?

А даже если и запрещено, кто ей мешает разведать обстановку и быстренько вернуться? Никто ничего и не заметит. Следить-то за ней некому.

Эсфирь вздохнула, взяла себя в руки и решительно направилась к колючей проволоке. Ей казалось, что Вершитель на самом деле только того и ждет, чтобы она пересекла черту. Пересекла и узнала то, что знать не полагается. Страшную тайну, за одно упоминание о которой можно поплатиться жизнью…

Глава 11. Станешь одной из нас

Ограда шелестяще расступилась, стоило Эсфири подойти. Та лишь хмыкнула: да уж, конечно, чего еще ожидать? Волшебства понапихано на каждом шагу. Загадки вот-вот лопнут, как спелый гранат. Здесь они существуют лишь затем, чтобы их разгадали.

Что если Розалинда нарочно вывела ее из себя, чтобы Вершитель назначил ей наказание и тем самым поневоле подтолкнул к своей тайне?

Эсфирь преодолела рубеж, и колючая проволока позади надежно затянула брешь в ограждении. Всё, теперь только вперед. А впереди — мгла. Белёсый туман, подвенечное платье вечности.

Единственный ориентир в этом царстве белого — сигнальные столбики. С каждым столбиком туман редеет, начинают просматриваться тени. И когда пространство расчищается окончательно, Эсфирь едва не сталкивается с женщиной.

— Ой, извините, — бормочут обе. Эсфирь — низким голосом, в котором слышится биение жизни. Женщина — механически, словно в грудь ей вмонтирована голосовая коробка.

Она стоит на зеленой поляне в пышном свадебном наряде — стоит слишком прямо и неестественно. Золотистые волосы невесты завиты в локоны. А в приторной улыбке вежливость мешается с кровожадностью, и от этого как-то не по себе.

— Кто?.. — Эсфирь запнулась. — Что ты такое?

— Не "кто" и не "что". Я жива лишь настолько, насколько мне позволяет хозяин. Я кукла.

Говорящая кукла в человеческий рост. Эсфирь отшатнулась. Кто здесь из них двоих спятил?

— Не надо так пугаться, — с неизменной улыбкой наёмного убийцы произнесла Невеста. И рывком наклонила голову набок. — Я вся на шарнирах. Да и ты скоро изменишься. Уже меняешься, по правде говоря. Попробуй, согни руку.

Эсфирь согнула — и раздался щелчок. Затем медленно разогнула. Впрочем, медленно не получилось. Новый щелчок — и конечность резко распрямилась. Эсфирь уставилась на нее квадратными глазами.

— Это не моё. Это… Глупый, дурацкий розыгрыш!

На месте сгиба обнаружилось странное сочленение. Локтевой шарнир. Действительность никак не желала укладываться в голове. Внутри у Эсфири будто морозильную камеру открыли — мороз пробрался в самое сердце. Перед глазами заплясали цветные пятна. Ноги подогнулись (новообретенные коленные шарниры работали как нельзя лучше).

И Эсфирь со стоном рухнула на траву.

— Стоп. Минуточку. Пластик? — Она ощупывала себя другой, пока еще нормальной рукой и не могла поверить в происходящее.

— Со временем ты научишься управляться с шарнирами, и твои движения станут плавными, — утешила ее кукла. — Переключишь внимание со своих страданий вовне. — О небо, да ч то этот болтливый манекен вообще знает о страданиях! — И тогда мы раскроем тебе один потрясающий секрет.

— Мы? — взвыла Эсфирь. — Вас тут что, много?!

— Мои сёстры обитают в кукольном доме. Там, за поворотом. Мы все чувствуем, — восторженно, насколько позволял голосовой механизм, поведала она. — И это нечто фантастическое.

До дома Эсфирь не дошла. Доковыляла. Обзаведясь тугими шарнирами, к которым — о ужас! — придется привыкать. С которыми придется смириться.

Зачем, скажите на милость, ну зачем она перешла на ту сторону?!

Ее нежная, бархатистая кожа покрылась блестящим пластиком, ощущения улетучились, и от этого хотелось рыдать. Только вот незадача: как ни усердствуй, ни слезинки не выжать. Обоняние? Вкус? Осязание? Забудь об этом, дорогая. Одна отрада: глаза по-прежнему могут различать цвета. Да и слух всё еще на месте.

В домике, по первому впечатлению, слепленном из зефира, ее встретили одинаково тошнотворными улыбками боли и досады. Куклы располагались на зефирных диванчиках в розовых тонах, носили милые пижамки с лемурами и непрерывно щебетали обо всём, что видят. В их болтовне, словно в радиоэфире каком, то и дело проскакивали помехи.

"Дурдом", — подумала Эсфирь последней извилиной, которая осталась в ее — теперь уже кукольной — голове.

— Новенькая? — осведомилась пластиковая барышня, вынося из кухни пластиковый поднос с пластиковым печеньем. И компетентно посоветовала: — Ей надо успокоиться. Пусть не накручивает себя почём зря.

Искусственные волосы барышни, накрученные на бигуди, были намертво зафиксированы лаком.

— Я в порядке, — соврала Эсфирь не своим голосом, который исходил откуда-то из области рёбер и неприятно резонировал в гортани. — Расскажите мне то самое, потрясающее. Я хочу знать.

Ее первоначальная ошибка стоила слишком дорого и должна была окупиться. Желательно — невероятным открытием.

— Нет. Не расскажем, — стала в позу барышня с печеньем. И пустив поднос по кругу, переплела на груди руки.

— Вот именно. Не расскажем, — подтвердила Невеста. — А покажем!

Прочие куклы прервали свою живейшую беседу и зашлись ненатуральным, дребезжащим смехом.

Понятно. Шутки у них такие.

А Эсфирь чуть было не решила, что всё, не видать ей тайны Вершителя, как своих ушей.

— Ладно, отведите ее кто-нибудь в операционную, — равнодушно распорядилась шутница номер один, когда ей вернули пустой поднос.

Эсфирь ощущала себя прямо как этот поднос — опустошенной. А еще потерянной. Опустошение и потерянность возглавляли парад, пока остальные эмоции вяло плелись за ними в хвосте.

Она практически ничего не испытала, когда ее привели в операционную и показали хирургический стол. Там, на белоснежных простынях, кто-то лежал со вскрытой грудной клеткой. И, что примечательно, вокруг не обнаружилось ни единой капли крови. Прямо-таки стерильная чистота.

— Подойди поближе, — посоветовала девица в платье. — Взгляни.

Кристалл, который увидела Эсфирь в груди неведомой куклы, переливался золотом и лазурью.

— Живой кристалл, — пояснила Невеста. — Источник силы. Что-то вроде универсального генератора. Нужно дождаться Мастера, чтобы он завершил работу.

— И когда же Мастер придет?

— Может, сегодня. А может, через неделю. Или даже через месяц.

— И что, всё это время она будет так лежать? — спросила Эсфирь, чувствуя, как угасают внутри последние вспышки страха и как на его место заступает абсолютное безразличие.

— А ей несложно. В отличие от людей, нам не надо питаться и двигаться. Мы комфортно чувствуем себя в какой угодно позе. И вообще, мы всего лишь экспериментальные модели, заготовки. Мастер делает с нами, что хочет. И мы, конечно же, на всё согласны.

— Но это безобразие! — попыталась было воскликнуть Эсфирь. Только вот ее негодование мгновенно вытеснила какая-то необъяснимая, сковывающая холодность. Поэтому вместо восклицания у нее вырвался сдавленный шёпот.

— Перестань. Кристаллы позволяют нам чувствовать. Они — великий дар для таких болванок, как мы. Правда, знаешь, ходят слухи, что однажды Мастер вживил кристалл одной человеческой женщине, которая уже стояла на пороге смерти. И женщина та вроде как переродилась, стала феей и поселилась в верхних мирах. Мы ей страшно завидуем. Нам ведь не то, что в фей, нам и в людей никогда не превратиться. Мастер как-то раз обмолвился, что для бесчувственной пластмассы живой кристалл — вполне сносная замена пустоте. Но он ничто в сравнении с человеческим сердцем.

Невеста выложила конфиденциальную информацию и с удовлетворением замолкла.

— Значит, вот он, ваш потрясающий секрет? — спросила Эсфирь, ужасаясь тому, с какой скоростью по ее пластиковому телу разливается апатия. — Хорошо, я узнала, что хотела. А теперь будь добра, проводи меня обратно к границе. Думаю, не стоит тут задерживаться.

— Что ты! Тебе нельзя к границе, — с прилипшим к лицу выражением благостной тупости сказала кукла. — Теперь, когда ты стала одной из нас, тебе следует показаться Мастеру. Он решит, что с тобой делать. А пока полежи тут.

Невеста сделала шаг и толкнула ее на ближайшую койку. Потеряв равновесие, Эсфирь ударилась о стену головой, но боли не ощутила. Ей вдруг стало совершенно всё равно, что с ней будет дальше. Она не сопротивлялась, пока кукла привязывала ее к койке ремнями. Зачем сопротивляться?

Не нужно есть, не нужно двигаться. Не нужно бороться за выживание. Разве ж это не прекрасно?

Глава 12. Логово куратора и ошарашенный призрак

Надо было видеть, как тонко и неподражаемо усмехнулся Ли Тэ Ри, провожая взглядом стайку кандидаток. В Пелагее зрело нездоровое желание открутить этому красавчику голову. Чтобы ни поводов, ни, что называется, инструмента для расточения улыбок у него больше не было.

Смертельное оружие, стреляющее навылет. Тяжелая артиллерия. Преступное, противозаконное средство. Вот что такое его улыбка.

Гарди, кажется, упоминал о заоблачной конкуренции и ожесточенном соперничестве между претендентками. Дескать, барышни со всего света съезжаются в ледяной дворец, лишь бы только поступить к шефу в обучение. Потому что он невероятный сердцеед со сногсшибательной харизмой. Непробиваемый, принципиальный индивидуалист, по которому сохнет полмира. И требования у него завышены до небес. Требования, разумеется, к мастерству.

Еще никому не удавалось устроиться на стажировку именно к шефу. К кому угодно попадали, только не к нему. А этот — мрачный, неприступный эталон красоты — так и ходит без учеников.

Пелагея плелась за куратором и гадала: может ли быть, что шеф и Ли Тэ Ри — одно и то же лицо? Да нет, вряд ли. Впрочем, несколько пунктов из анкеты совпадает. Куратор, вон, и мрачный, и красивый. А девицы, что им встретились, еще немного — и повисли бы у него на шее.

Не ради него ли они, часом, обивают пороги ледяных экзаменационных аудиторий? Слетелись, понимаешь, как на какой-нибудь царский отбор невест. Смешно даже.

Пелагея остановилась и насупилась. Уж она точно не станет подлизываться к шефу, будь он хоть сам царь. И соперничать для нее последнее дело.

"Я не участвую в ваших глупых играх", — проворчала она, стиснув банку, где, мерцая, бились светлячки.

— Что застыли, уважаемая? — с некоторым раздражением окликнул ее Ли Тэ Ри. — Поторопитесь и прекратите глазеть по сторонам!

Она заскочила за ним, когда он уже почти захлопнул дверь. И обомлела: обитель куратора состояла сплошь из серебра и платины. Никакого вам ненадежного льда, исключительно драгоценные металлы. Причем стены по умолчанию существовали в расплавленном виде и вырастали прямо на глазах (будто дожидались, пока придет хозяин, чтобы его впечатлить). Стоило Ли Тэ Ри появиться в кабинете, как пространство перед ним начало поспешно выстраиваться в фигурные арки, изящные винтовые лестницы, колонны и опоры с замысловатой резьбой.

Всё сияло и переливалось, стены уплотнялись, обрастали слоями блестящего серебра. А потом в центре зала вдруг ослепительно вспыхнуло золотом, и из золота соткался лифт, эдакая прозрачная капсула в человеческий рост.

Эльф царственной походкой двинулся к лифу и подозвал Пелагею жестом. Вдвоем в кабине было тесно. Пелагея прятала взгляд, льнула к противоположной стенке и старалась ужаться. Ей казалось, что она со своей банкой занимает слишком много места, а куратор стоит к ней непростительно близко и смотрит чересчур уж пристально.

Неловкость продлилась меньше минуты. Лифт доставил их на второй этаж, стеклянная дверца отъехала в сторону, и Пелагея вслед за куратором вывалилась в пряно пахнущий полумрак.

В полумраке, оперативно складывая полки друг на дружку, в темпе выстраивалась библиотека. А за мостиком, из широкого черного колодца всплывали какие-то пластины, шатуны и шестеренки, чтобы образовать глянцевый стрекочущий механизм.

Пока его составные части вращались, в ядре что-то непрерывно золотилось и пульсировало. И Пелагее на мгновение подумалось, что это пульсирует ее украденное сердце. Ха! Сердце. Какой вздор!

— Господин Ли Тэ Ри, вот зачем вы мне врёте? Тут и ежу понятно, что шеф именно вы, — с прищуром въедливого инспектора приступила к допросу она.

— Опять вы за своё, неугомонная фея! — воскликнул эльф. — Да если бы я был шефом, стал бы я с вами нянчиться? Всем известно: шеф не берет учеников. Тем более таких бестолковых.

— Вы как-то сказали, что вынуждены меня спасать. Ну, помните, когда меня чуть не придушили. Вам шеф приказал, да? — осенило Пелагею.

Ли Тэ Ри сейчас и сам с удовольствием бы ее придушил. Вот ведь дотошная!

— Приказал. Ага, — совсем уж понуро отозвался он. — Наш шеф убежден, будто вы особенная. И что вас надо любыми способами защищать. А вы… — Тут куратора прорвало. — Знаете, кто вы? Ходячее бедствие. Недоразумение в квадрате. Свалились на мою голову, когда и без того забот выше крыши. Одна морока!

Он картинно прикрыл лицо ладонью и изобразил страдание. Пелагея аж рот открыла.

Но быстро захлопнула челюсть, потому что Ли Тэ Ри вдруг передумал разыгрывать спектакль и взял быка за рога.

— Ладно, к делу. Уберите банку. Сейчас вам пригодятся обе руки.

Он энергично прошелся между библиотечными рядами, поснимал с полок тома в твердых переплетах и нагрузил ими Пелагею по самый подбородок.

— Литература, — скупо пояснил Ли Тэ Ри. — У вас до экзамена две недели.

— И что, всё вот это… — ужаснулась та.

— Ага, вот это всё, — хмуро передразнил ее куратор. — Чтобы от зубов отскакивало, ясно вам? Впрочем, провалите экзамен, мне же лучше. Гора с плеч.

— Какой вы злой!

— Будешь тут добрым, когда тебе мантию рвут, устраивают допрос да еще и ножницами угрожают. Вы первая начали.

— А вы… Вы больно подозрительны, — не осталась в долгу Пелагея. — Меня, знаете ли, чуть не убили по дороге сюда. Имею право.

— Невыносимая, — покачал головой эльф.

— Грубиян и зануда, — легкомысленно парировала та, еще не понимая, какую лавину провоцирует.

Ли Тэ Ри отошел от нее уже на порядочное расстояние, но внезапно развернулся и налетел, как ураган, из-за чего Пелагея уронила книги и была вынуждена вжаться в близстоящий стеллаж.

— Вы забываетесь, — нависнув над ней, прошипел куратор. Его черные глаза сверкали, как два полированных обсидиана. — Разговаривать с начальством в таком тоне? Беспредел! "Этот грубиян", — процедил он, — будет каждый вторник и четверг обучать вас здесь ювелирному делу. И только попробуйте хоть раз прогулять занятие.

Пелагея побеждённо вздохнула. А потом как икнёт! Ли Тэ Ри отскочил от нее с таким выражением лица, будто обнаружил, что она нашпигована взрывчаткой. И продолжил буравить взглядом на расстоянии.

Ох уж этот его взгляд! Он словно был ключом от всех замков, от всех потаённых дверей внутри человеческих душ. Универсальной, что называется, отмычкой.

По всему выходило, что перед вступительными, которые грядут через две недели, Пелагею ждет курс изощренных пыток (он же введение в ювелирное дело). И в пыточную, как окрестила она кабинет куратора, по вторникам и четвергам придется являться не позднее семи вечера. Иначе не оберешься проблем.

Беда лишь в том, что утро и вечер в краю Зимней Полуночи идентичны, как братья-близнецы, и перепутать время суток проще простого. Вдобавок, часы, которые Пелагея носила в кармане, слетели с катушек и нуждались в ремонте.

К выходу из ледяного дворца она шла в одиночестве, с завидной регулярностью натыкаясь на встречных людей и нелюдей. Что неудивительно, если брать во внимание гору учебников, которые вручил ей куратор.

У самых дверей она столкнулась со смуглой девицей в балахоне. Девица носила капюшон, и когда Пелагея на нее налетела, капюшон откинулся, явив взору замечательные во всех отношениях ушки. Заостренные кверху, бархатистые на ощупь, они наверняка слышали в сто раз лучше, чем человеческие.

— Ой, простите! — засмотревшись на уши, спохватилась Пелагея и бросилась собирать учебники.

— Новенькая? — ничуть не смутилась та. Она присела на корточки, чтобы помочь, и улыбнулась — тепло, по-доброму. — Желаю удачи на экзаменах! Говорят, тем, кто в меня врезался, целый год сопутствует удача, — добавила она и, хихикнув, набросила капюшон на голову.

Перед тем как откланяться, могучий эльф Гарди передал Пелагее ключ от метадома вместе с краткой инструкцией: ее метадом — один из белых холмиков в лагере рядом с корпусом ОУЧ. Тот, что под номером тринадцать. Тринадцатый. Невезучее число. Понять бы еще, мироздание так издевается или милостиво намекает?

Она вышла из дворца и опасливо покосилась на снежных барсов. Надо же, голубоглазые! Они сидели неподвижно, как часовые на постах. Из вооружения — острые зубы, мощные когтистые лапы и величественная красота, сражающая наповал.

— Братцы, вы же меня не съедите, правда? Я сама, если честно, ужасно хочу есть…

Снаружи мела блестящая, праздничная метель. Снежинки в свете факелов сыпались, точно бисер, и кололи щёки. Мороз крепчал. У Пелагеи, несмотря на защитное действие перстня, начал подмерзать кончик носа. Так что она укуталась в термоплащ и поскорее побежала в лагерь.

Из верхушки центрального шатра (того, что покрыт шкурами неведомых зверей) струился ароматный дымок.

"Шашлыки", — смекнула Пелагея и облизнулась. Может, в шатре — общая столовая? Хорошо, если так.

В мозгу тотчас созрел план действий: отыскать метадом — это раз, сгрузить учебники — это два. И бегом в столовую. Живот немилосердно сводило от голода.

Тринадцатый метадом посреди метели отыскался на удивление быстро. Пелагея отперла дверь ключом, который дал Гарди, заскочила внутрь, да так и застыла, как вкопанная. На неё, как на невидаль какую, таращился фантом. Он парил над утоптанным снегом — полупрозрачный детина-альбинос метра под два ростом — и был бы довольно неплох собой, если бы не его вращающиеся в орбитах красные глаза.

Никаких особых предубеждений относительно призраков у Пелагеи не имелось. Она бы с радостью завела знакомство с одним из них. Но в родном лесу шансы отыскать более-менее полноценный призрак были, прямо скажем, призрачные.

— Как ты сюда попала?! — воскликнул фантом, совершенно сбитый с толку. — Простым смертным зайти в мою иллюзию не под силу!

— Ой, — сказала Пелагея. — Простите. Я уже ухожу.

И попятилась к выходу со стопкой тяжеленных книг.

— Сто-о-ой! — капризно заныл призрак. — Раз ты такая необычная, давай дружить. Я Сильверин. А ты что, не человек?

— Я вроде как фея. Но это не точно. Пелагеей звать, — представилась та, придерживая стопку подбородком. — Так значит, это не мой дом, а иллюзия? — осторожно уточнила она.

— Она самая, — удрученно подтвердил Сильверин. — Я собирался подурачиться. Хотел новенькую разыграть. Разыграл… — А знаешь, что, — добавил он, просияв. — Ты ведь полностью в моем вкусе. Я имею ввиду внешность, манеру одеваться, вот эти все твои безобразные юбки.

— Они вовсе не безобразные, — возразила Пелагея. — И вообще, мне пора.

— Ладно уж. Иди-иди! Только будь осторожна, — предупредили ее. — За пределы лагеря носа не суй. В краю Зимней Полуночи что-то повадились феи исчезать. Неизвестный маньяк орудует. Давно пора изловить супостата.

Сильверин снова негодующе повращал глазами. Ох и глазищи! Может, подарить ему солнцезащитные очки, чтоб людей не пугал?

— В общем, ты это… Заходи как-нибудь на огонёк. И знай, я до умопомрачения обожаю твои юбки и тринадцатые номера! — крикнул призрак на прощание. И смахнул призрачную слезу.

Настоящий метадом обнаружился от иллюзорного всего-то в паре шагов. Пол здесь, по счастью, был уложен досками и вроде как даже снабжен подогревом. Правда вот, всё остальное, включая стены и куполообразный потолок, состояло из плотного, слежавшегося снега, который не собирался таять в ближайшие лет сто.

Что касается мебели, то здесь, как в гостиничном номере, был стандартный набор. Кровать с пружинным матрасом, скромный круглый столик, стул, шкаф и небольшая тумбочка. На столике Пелагея пристроила учебники. А при взгляде на комод подумала, что там хорошо бы смотрелись ее светлячки.

Подумала — и ощутила, как почва уходит из-под ног. Банку-то она, похоже, у куратора забыла. Вот растяпа! Шатёр с шашлыками подождет. Надо сперва банку забрать и светлячков покормить. Они же без добрых слов, как пить дать, зачахнут.

Не позаботившись привести себя в порядок, Пелагея, как была, растрепанная, в перекрученных мятых юбках, выскочила из метадома и резво припустила к главному корпусу. Притормозила уже у самых дверей, когда те распахнулись, выпуская огромного… Нет, прямо-таки гигантского снежного барса. В отличие от собратьев, глаза у него были не голубые, а черные, как глубокая ночь.

Зверь Пелагею не заметил, иначе ей наверняка было бы несдобровать. Поравнявшись с двумя другими барсами — теми, что караулили выход — он прорычал, словно отдавая команду. И все трое устремились куда-то в пургу.

Пелагея прижала руки к груди, где, вопреки ожиданиям, ничто не выпрыгивало и не билось, как пичужка о прутья клетки. Несмотря на испуг, сердце безмолвствовало. Стенки "стеклянного кокона" сдерживали натиск любой эмоциональной бури, "слои ваты" выступали в роли надежного амортизатора.

Обидно даже. Вот как это исправить?

— Наш шеф, — мечтательно молвила девица с ушками, очутившись поблизости и глядя барсам вслед. — Ну разве он не прелесть?

— Какой из трёх? — сипло уточнила Пелагея.

— Тот, у которого глаза чёрные. Ты ведь заметила, верно? — проницательно улыбнулась ушастая. — Он метаморф. Превращается, когда на душе скребут кошки и хочется разнообразия. Мне бы так. Но я — неудавшийся эксперимент природы. Дефектный экземпляр. Уши, понимаешь, в наличии. А обернуться волчицей — ну никак.

— Сочувствую. Я когда-то умела в горлицу превращаться. А потом ко мне явился ваш шеф, чтоб у него хвост отвалился! И дар украл.

— Да не может такого быть! — поразился "дефектный экземпляр". — Хотя-я-я, если порассуждать, — протянула она, — практиканток он частенько до нервного срыва доводит, когда экзамены принимает. Да и ювелиров своих муштрует будь здоров. Думаю, если бы я писала роман, прототипом злодея сделала бы именно его.

…Пелагея благополучно обнаружила светлячков в кураторском кабинете, сгребла банку в охапку и с облегчением вздохнула. Собственно куратора на месте не наблюдалось. Портье, который отпер ей дверь, обмолвился, что господин Ли Тэ Ри отбыл по какому-то срочному делу, связанному с похищением фей.

Глава 13. Неприятные открытия

— Не читаете? Ну и не надо. Плевать я на вас хотела, — злобно бормотала Юлиана, кликая по кнопке "обновить" в окне статистики прочтений. — К "драконам" идёте, "ведьм" уплетаете за милую душу. А моя научная фантастика вам что, и даром не сдалась? Вонючки, вот вы кто.

Юлиана гипнотизировала экран воспалёнными от недосыпа глазами. Изредка на ее книгу прилетали "звездочки" и комментарии в духе: "Неплохо, вполне читаемо". Юлиану это страшно бесило. Она хотела славы прямо здесь и сейчас и была уверена, что написала великую вещь.

— Настоящих гениев общество никогда не признаёт при жизни, — утешалась она. — Истинные гении остаются непонятыми до самой смерти, зато обретают бессмертие в веках. Видимо, этим гадам-читателям нужна моя смерть. Ну так скоро и помру, с таким-то графиком работы!

Датчики, приклеенные к ее лбу, передавали прибору-анализатору гнев, зависть и разочарование. Туда же по проводам струилось недовольство и обида на весь мир.

Где-то в недосягаемом пункте управления Джета Га удовлетворенно потирала руки. Да, с черными дырами не сложилось, но для ее инновационного проекта нашелся куда более выгодный ресурс: негативные эмоции, хаос в чужой голове. Из хаоса, из пучины страданий так легко извлекать энергию! А Джете и ее команде нужно море, просто море энергии, чтобы воплощать в жизнь безумные научные разработки. Безумно оригинальные, если точнее.

Тишину каюты нарушил шум отъезжающей дверцы. Из проёма высунулась вихрастая голова в медицинской маске.

— Доктор Га! Доктор Га, у нас беда! — возбужденно сообщила голова. — Опять проклятые барсы.

— Что-о-о? — грозно вопросила Джета. — На вас напали?

— Нам еле удалось бежать. Доктору Варкрофту прокусили ногу, доктора Зелинскую ранили в плечо. Оба сейчас в медпункте.

— Глупцы, — процедила Джета. — Почему вы их не застрелили?

— Кого? — испуганно заморгала "Маска".

— Барсов, кого же еще?! Нам позарез нужны новые подопытные, с одной собачницы много не соберешь. Требуется больше фей. Понимаешь, гораздо больше! Люди не подойдут, они слабы и долго не протянут. Обязательно проверяйте, чтобы были феи.

Голова закивала, поклялась, что разберется, и расторопно исчезла из виду.

— Слышал? — шепотом спросил Пирог в шкафу Джеты Га.

— Слышал, — тоже шепотом отозвался Кекс. — Надо срочно спасать хозяйку. Помнишь, она как-то заявила, что она фея? Наверное, ее уже тогда под прицел взяли.

— Болтовня до добра не доводит, — деловито подытожил Пирог.

— Апчхи! Апчхи! — громогласно расчихалась Джета. — Да что ж такое-то! У меня, вроде, была аллергия только на собак…

***

Эсфирь лежала, вытянувшись в струнку, привязанная ремнями к койке. И не ощущала ни тепла, ни прохлады. Ни жажды, ни голода. Ни злости, ни страха. Ее глаза, широко раскрытые и как будто удивленные, смотрели в потолок, где ярко горели лампы. Нормальный человек уже давно бы зажмурился, а ей хоть бы что.

Она чувствовала себя совершенно прекрасно — то есть никак. И роль живого мертвеца нравилась ей всё больше. После того как эмоции атрофировались, свыкнуться с новым статусом оказалось куда проще.

— Ну что, ты всё-таки не удержалась и перешла на ту сторону. А я говорил. Я предупреждал.

Мастер? А нет. Над Эсфирью в образе коварного соблазнителя с хитрой ухмылкой склонялся Вершитель. Можно было бы догадаться, кого куклы мастером величают.

— И что теперь со мной будет? — надтреснуто спросила она. — Вы пересадите мне кристалл?

— Хм, надо подумать, — загадочно блеснул глазами тот и потер подбородок. — Если я тебя отпущу, ты не разболтаешь мой секрет?

— Секрет о куклах? Или о кристаллах? По правде, я не из тех, кто треплет языком. Если скажете молчать, буду молчать.

— С тобой приятно иметь дело. Надеюсь, ты мудро распорядишься информацией, которую узнала, — ответил Вершитель и ослабил ремни. После чего провел ладонью у Эсфири над лицом. — А теперь спи.

***

Пелагея подкрепилась мясом средней степени прожарки и познакомилась с Поваром-из-Шатра, который оказался сверхчувствительным "творцом" и мог запросто измельчить тебя на приправу, если тебе вдруг не понравится его стряпня.

Пелагея на свой страх и риск заявила, что мясо недосолено. Повар побагровел и обратил свирепый взгляд на свою именную коллекцию разделочных ножей. А когда обернулся, Пелагеи и след простыл.

Она вернулась в метадом и выяснила, что под снежным куполом скрывается далеко не обычное жилище. Шкаф спальни оказался потайной дверью. Грех ею не воспользоваться.

Пелагее не терпелось узнать, что же там дальше. Она прихватила светлячков на случай кромешного мрака, двинулась по извилистому проходу и очень скоро вышла в соседнее помещение. При ее появлении загорелись голубые гирлянды, развешанные по стенам и потолку.

А в центре комнаты, в полу, зажглись бледно-розовые светодиоды, подсветив перину — нетронутую, пышную, фантастически белую. Пелагея, недолго думая, на нее забралась, положила под боком банку со светлячками и забылась сном младенца.

Среди ночи (или дня, хотя какая теперь разница?) что-то произошло. Сквозь сон до нее доносился страшный рык и звуки ожесточенной борьбы. Впрочем, борьба продлилась недолго. Где-то клацнули чьи-то зубы, обидчик испустил инфернальный вопль. А следующий миг кто-то мягкий, пушистый и ужасно большой улёгся возле Пелагеи и дохнул горячим воздухом ей в затылок.

С пасти у зверя стекала кровь. Но это не помешало Пелагее повернуться к нему, в полудрёме обнять за шею и зарыться лицом в густую шерсть.

— Котик… Как хорошо, что ты тут… живешь? Ты, конечно, побольше, чем Граф Ужастик. Но тоже сойдешь.

"Котик" от такого обращения несколько оторопел. Потом разомлел, плюнул на всё и прикрыл отяжелевшие веки. Сегодня у снежного барса выдался непростой день.

Видимо, во сне он нечаянно сменил ипостась. Он разлепил глаза и поначалу не понял, где находится. Рядом в грудь ему трогательно сопела Пелагея, не менее трогательно обвив его руками. Такая красивая и беззащитная… Да чтоб ее клопы покусали!

Ли Тэ Ри аккуратно, почти не дыша расцепил ее руки и вылез из объятий, скатившись с перины на пол. Поднялся, оправил полы парчового шлафрока (ой, ну конечно, мантии). Пригладил смоляные волосы и огляделся.

Да, так и есть. Он в том самом потайном убежище, которое по его распоряжению вырыли в метадоме специально для неугомонной феи. Чтобы она могла спрятаться в случае опасности и переждать условную бурю в компании веселеньких гирлянд.

Но что-то пошло не по плану. Безголовому удалось проникнуть даже сюда. Безликая марионетка, убийца, лишенный собственного мотива. На кого он работает? Кто его нанял? Вот в чем вопрос. И с ним надо разобраться как можно скорее.

Но сперва следует выбраться отсюда, и желательно незамеченным.

На свою беду Ли Тэ Ри зачаровал перстень Пелагеи не только на веру в себя. И кроме функции обогрева встроил во внутренний механизм еще одну примечательную функцию: отслеживание с передачей данных плюс телепорт. Как только Пелагее угрожала смерть, эльфа выдёргивало откуда угодно, и он вынужденно перемещался к подопечной, чтобы ее спасти.

Вот сидит он, скажем, за столом, пережевывает обед. Или и того хуже — в ванной отмокает. И тут сигнал тревоги, за которым неизбежно следует телепортация к месту назначения. Брр… Честное слово, однажды Пелагея сведет его в могилу!

Интересно, догадалась она или еще нет? Да нет, вряд ли. Слишком сложная схема. Глупенькой фее такая головоломка не по зубам.

Небо, а во что она одета! Ли Тэ Ри переключил внимание на ее обноски — и пришел в ужас. Если раньше рваные мятые юбки еще как-то на ней смотрелись, то теперь выйти в таком к людям было решительно невозможно. Пелагея умудрилась испачкаться в его крови. Вернее, в крови его врагов. И с этим следовало что-то делать…

Она проснулась в одиночестве, согретая, приласканная необъяснимым отголоском любви. Розовое и голубое сияние таинственно смешивалось с тьмой. Перина была настолько мягкой и уютной, что с нее не хотелось слезать. Но есть слово "надо".

К тому же, Пелагея обнаружила на одежде кровь. Откуда? Уж не пытался ли ее зарезать чокнутый Повар-из-Шатра — в отместку за "недосоленное"? Но нет, нигде не болит, руки-ноги целы, ножевые ранения отсутствуют. Уже хорошо. Только вот во что бы переодеться?

Сверток с платьем ждал ее на комоде, сразу возле выхода из шкафа. Надо же, зеленое! В коричневых прожилках, под цвет леса, под цвет ее души. Интересно, от кого сюрприз? Кого благодарить? Может, девицу с ушками? Увидела, в каком плачевном состоянии ее юбки, прониклась сочувствием…

Хотя что-то подсказывало Пелагее, что ушастая тут ни при чем. Потому что во сне к ней приходил снежный барс, ложился рядом, позволял себя гладить и обнимать за широкую тёплую шею. И вроде бы даже от кого-то спас.

Любопытно, насколько этот сон мог оказаться явью? Ведь говорили же ей: шеф — метаморф. Да она и сама видела. Неужели он взаправду навещал ее в метадоме? Неужели и обновка — от него?

Длина чуть ниже колена. Качественная ткань. Строгий покрой без кружев и оборок. Платье, сшитое назло. Платье как предмет для воспитания вкуса.

Пелагея с содроганием сняла свои кружевные юбки, стянула бесформенный свитер. И переоделась, холодея всем телом при одной только мысли, что подарок действительно от шефа. Выходит, она у него на особом счету? И у него к ней есть какие-то чувства?

Ох, до чего же волнительно! По идее, вот оно, то самое время, когда в животе по прогнозу стоит ожидать появления бабочек, а сердце должно проделывать сложные акробатические номера.

Но вместо бабочек были светлячки. Причем не в животе, а всего лишь в банке. Да и сердце что-то не спешило с номерами, и Пелагея себя осадила: нечего таять без веских причин. В лицо-то она шефа не видела. Вдруг он страшный, как атомная война?

Она хихикнула и неожиданно дёрнулась, как от пощёчины. Меж лопаток прокатился озноб, в затылке запульсировала боль. И Пелагея резко развернулась. В снежной стене неоновым синим светом горел странный иероглиф. Очень похожий на тот, что втянул в себя браслет Ли Тэ Ри после нападения в городке эльфов-карликов.

И не успела Пелагея додумать мысль о том, что во все прошлые разы ее спасал Ли Тэ Ри, а теперь вот почему-то спас снежный барс… Не успела она прийти к умозаключению, что куратор — патологический лгун, как чудной рисунок плавно отделился от стены, переместился по воздуху к груди и молниеносно впитался в область сердца.

Пелагею согнуло пополам. Она услышала собственный стон, из глаз брызнули слёзы, и пришло запоздалое недоумение: откуда столько боли? Но вот боль схлынула, и ей на смену заступило безотчетное желание немедленно отправиться в путь. Причем неважно куда.

Краем глаза Пелагея заметила валенки, притулившиеся в прихожей. Дорогое расшитое пальто на вешалке, которого прежде не было. Но по непонятной причине пренебрегла и тем, и другим. Она вышла в ночь, замешанную на вьюге и лютом морозе. Без обуви, босиком. Только банку со светлячками успела прихватить. А что касается собственного утепления, то здесь мозг решительно бездействовал.

Очнулась Пелагея от грубого окрика, многократно умноженного эхом.

— Какого колотого льда вы здесь забыли?! Как долго вы смотрели на витражи? Признавайтесь сию же секунду!

Она поняла, что ее самым бестактным образом трясут, ухватив за отворот новенького платья. А еще поняла, что находится в зале, стены которого представляют собой сплошные стеклянные витражи. Притягательные до невозможности. И как она раньше их не заметила? Чем она вообще тут занималась?

Ах да, точно! Объектом ее пристального внимания были исключительно светлячки. Какое упущение! Вот и как теперь, скажите на милость, полюбоваться витражами, когда тебя так трясут?

На мгновение тряска прекратилась, и перед глазами обнаружилась перекошенная, яростная физиономия куратора.

— Что… вы… — выдохнул он ей в лицо и вслед за ней медленно повернул голову к банке на полу.

— Подкармливала светлячков добрыми словами, — глупо моргая, отчиталась Пелагея.

— Подкармливали. Добрыми словами, — изогнул бровь Ли Тэ Ри. — Да вы меня за идиота держите!

— Вовсе нет. Это вы меня держите, за воротник. Неудобно, между прочим.

— Вы в курсе, что забрели в запрещенное крыло? — зашипел на нее куратор, даже не думая отпускать многострадальную ткань. — Да здесь в каждом стёклышке витража заключено по крупице сильнодействующей радиации, которая может все способности из нас вынуть, как из открытого сейфа. Это специальный зал, обезвреживающий. Для ментальной дезинфекции…

— Из меня уже вынули без спроса одну способность, — прошипела Пелагея, старательно копируя его манеру. — По вашей милости я теперь в горлицу превращаться не могу.

— Да что вы говорите!

— Я знаю, что вы метаморф, — продолжала распаляться та. — Что ваша вторая ипостась — барс и что вы ко мне сегодня приходили. Что платье — ваш подарок. И что вы — ше…

— Тихо!

Внезапно Ли Тэ Ри зажал ей рот ладонью и поволок прочь из центра зала. Ну да, не самое умное поведение — спорить и ругаться в окружении радиоактивных витражей. Но почему он только сейчас всполошился?

Куратор был не на шутку взволнован. Крылья его носа трепетали. На лбу выступила испарина. Темные зрачки в тандеме с такой же темной, беспросветной радужкой расширились настолько, что глаза стали напоминать две большие черные дыры.

Он бросился к тяжелой кованой двери, которая находилась прямо в зале витражей. Открыл, шагнул в какое-то узкое помещение, увлекая любительницу светлячков за собой, и заперся изнутри на щеколду. А потом встал к Пелагее вплотную, словно заслоняя ее от чего-то жуткого.

Впрочем, он и сам был воплощением жути — с этими кошмарными, залитыми тьмой глазами.

— Да что там происходит? — не вытерпела она. — Я банку забыла.

— Не вертитесь, — прошептали ей в ухо. — Я вас… Оуч! — Это Пелагея ненароком угодила куратору головой в челюсть. — Ни за что не выпущу, — закончил тот с совершенно неподражаемой миной.

Глава 14. Пелагея и запретные семена

— Эй, что вы тут вытворяете? — вознегодовал Ли Тэ Ри. — Уберите ноги с моих туфель!

— И не подумаю, — буркнула Пелагея. — Пол холодный, а я без обуви.

Они синхронно опустили головы, чтобы взглянуть, как Пелагея шевелит пальцами, устроившись на лакированных туфлях куратора. И стукнулись лбами.

— Уй! — прошипел Ли Тэ Ри. — Невыносимая женщина!

— Кто бы говорил, — еле слышно проворчала та.

"Слезьте с моей мантии, уберите ноги, — подумала она про себя. — Ишь какой привередливый! Потерпеть не может".

— Кстати, почему мы здесь стоим? — озвучила вопрос она.

Между тем в зал витражей кого-то забросили — грузного, злого и не очень-то воспитанного (в выражениях он не стеснялся). А затем с гудением включился неведомый механизм.

— Сейчас произойдет дезинфекция, о которой я вам говорил. Принудительная, — совсем уж помрачнев, пояснил Ли Тэ Ри. — Всех, кто приходит к нам, чтобы разнюхать наши секреты, мы подвергаем процедуре изъятия. Всех, кто использует свои способности, чтобы нам навредить, предателей, шпионов, лазутчиков, мы приводим в этот зал. И они, знаете ли, не всегда выходят сами. Вам лучше зажать уши.

Пелагея не заставила себя уговаривать и спешно заткнула уши указательными пальцами. А вот глаза ей поднимать не следовало: она мгновенно увязла во встречном взгляде — бдительном, серьезном, всепоглощающем.

Он видит зорко, слишком глубоко. И слышит шаги задолго до того, как их уловит обычный человеческий слух. У него двойственная природа. Эльф и снежный барс. И оба непростительно хороши собой…

Мужчина в зале орал так, будто его режут по живому. Хотя Ли Тэ Ри утверждал, что изъятие дара — процесс довольно безболезненный. Несмотря на зажатые уши, Пелагея всё равно услышала слишком много, чтобы обзавестись шоком и заработать нервный тик.

… — В з-з-зал витражей б-больше ни ногой, — заикаясь, зареклась она, когда экзекуция, наконец, прекратилась.

— Кстати, почему вы босиком? — поинтересовался Ли Тэ Ри.

Тогда Пелагея честно выложила всё про светящийся иероглиф, который вел себя далеко не как настенная живопись. И про эффект "скрючивания", и про забытые валенки, и про "инстинкт путешественника", которому невозможно было противиться и который звал невесть куда.

Ли Тэ Ри прервал ее исповедь нетерпеливым жестом.

— Так, сегодня же переезжаете ко мне в кабинет. Возражения не принимаются. Вы в большой опасности.

Возражать у Пелагеи не было сил. Времени, как выяснилось, тоже. По расписанию, первое занятие у стажеров начиналось буквально через пять минут. За эти пять минут куратор где-то раздобыл для подопечной ботинки, выдал ей расческу, чтобы привела волосы в порядок (не подозревая о том, что расческа здесь бессильна). И чуть ли не пинком отправил Пелагею на "Искусство Перемещений".

В связи с недавними событиями, дисциплина весьма полезная.

Занятия по Искусству Перемещений проходили на подземном ледяном стадионе, оборудованном мятно-зеленой подсветкой. А вел их не кто иной, как девица с волчьими ушками, в которую Пелагея вмазалась на счастье.

— Я Паока, — сообщила девица, снимая капюшон и приводя окружающих в трепет. — Не освоите мою дисциплину, обернусь кровожадным чудищем и съем вас на ужин, — шутливо пригрозила она.

Многих проняло. Но Пелагея-то знала, что Паока не способна никем оборачиваться. Досадный производственный дефект.

— Итак, запомните. Чтобы переместиться, вам потребуется три широких прыжка, которые надо уложить в девять шагов. Два шага — прыжок, два шага — прыжок. И опять то же самое. Но главное не прыжки. Главное — ваше воображение. Попытайтесь представить себе дверь, возле которой хотите оказаться.

Стажеры вокруг озадаченно зашептались. У Пелагеи же затруднений не возникло. Ее воображение мигом привело ее в родной лес и с готовностью нарисовало деревянную дверь бревенчатого дома.

Разбежаться и прыгнуть? Почему бы нет? Сейчас ей, как никогда, хотелось домой. Чтобы никаких кураторов, никаких снежных барсов, наемных убийц и жалящих в сердце иероглифов. Чтобы Юлиана привычно ворчала, стоя над душой. А Эсфирь разливала по кружкам чай и говорила исключительно правильные вещи. Чтобы носились по дому два хвостатых обормота по кличке Кекс и Пирог, а Граф Ужастик царственно восседал на диване…

— Погодите! Как настроитесь, дайте мне прикрепить к вашим дверям по виртуальному маячку, — спохватилась Паока. — Не прыгайте без него, иначе заблудитесь и не сможете вернуться!

Пелагея пропустила ее реплику мимо ушей. Она так углубилась в собственные мысли, что начисто выпала из реальности. Два шага — прыжок, два шага — прыжок, два шага…

Никто не успел ее остановить — Пелагея попросту растворилась в мятном полумраке стадиона, потеряв ботинок. Тот был ей малость великоват.

"Только этого нам не хватало", — пробормотала Паока, закрываясь капюшоном от нехорошего предчувствия.

А Пелагея, если не брать в расчёт утерянный башмак, телепортировалась весьмаудачно, даже несмотря на отсутствие подстраховки. Да, занесло ее невесть куда: ёлки, палки, лес густой, еще и снега по колено. Зато никаких переломов и оторванных конечностей. Красота.

Правда, в одном ботинке далеко не уйдешь. Тем более по сугробам. Мёрзнуть — Пелагея, конечно, не мёрзла. Пресловутый перстень с функцией обогрева сбоев не давал. Но вот промокла изрядно.

Когда она добралась до неказистой избы за ёлками, новое платье под цвет души можно было выжимать.

Лес обступала бесконечная ночь. Зловредно скалился в небе щербатый месяц. Где-то вдалеке разгоралось северное сияние. А над крыльцом избушки теплилась керосиновая лампа.

Пелагея уже собралась ворваться в избушку и на правах усталого путника потребовать баню, сухую одежду и ужин. Но тут ей навстречу кто-то выскочил. Кто-то высокий и гибкий, весь в шуршащих летящих тканях.

— Мотать надо отсюда, пока меня еще где-нибудь не заперли, — процедил этот кто-то голосом Эсфири. Очень испуганной и неуверенной в завтрашнем дне.

Эсфирь не была готова встретить снаружи Пелагею, поэтому врезалась в нее, едва вылетев за порог. Обе, само собой, повалились в ближайший сугроб.

— Вот так встреча! — поразилась Эсфирь, очутившись сверху. — Я как раз гадала, где тебя носит. Со мной такое приключилось, не поверишь!

— Со мной тоже, — проворчала Пелагея. И немедленно усовестилась оттого, что даже не пыталась отыскать подруг. Вечно находилось что-нибудь срочное, важное или сбивающее с толку.

— Слушай, пойдем отсюда, — поднимаясь, сказала Эсфирь. И протянула ей руку. — Ух, ну ты и горячая! Как печка! И мокрая…

— А куда пойдем? Я надеялась обсушиться в избушке.

— Нельзя туда. Там Вершитель. Тот еще психопат, — поведала Эсфирь, затравленно оглядываясь через плечо. И стиснула кисть Пелагеи с такой силой, что косточки хрустнули. — Бежим быстрее отсюда!

Если беглянка думала, что за ней не следят, то она глубоко заблуждалась. Вершитель — рыжий низкорослый уродец — мысленно прорвался к ней сквозь пространство, недобро усмехнулся и щёлкнул пальцами.

"Бежим быстрее? Ну-ну. Далеко же ты убежишь".

Щелчок, смена декораций — и Эсфирь, по-прежнему держась за Пелагею, как за спасательный круг, предстала перед Вершителем в его летней лесной обители. Порхали бабочки, вертелись на паутинках гусеницы. Истошно чирикали птички и буйно зеленели березы.

— Ой, березка! — воскликнула Пелагея. И вырвавшись из стального захвата подруги, рванула к дереву со всех ног, в одном несчастном ботинке.

Вершитель на ходу трансформировался в платинового блондина с убойной харизмой. Заложил руки за спину и в шелестящих серебряных шароварах прошелся к Пелагее, удостоив Эсфирь мимолетным насмешливо-снисходительным взглядом.

— Еще и подружку привела. Надо же! — поразился он. — Она у тебя с приветом?

— Это вы с приветом! — задетая его тоном, выпалила Эсфирь. — По какому праву…

— Тссс! — Он обернулся и, хитро сощурившись, приложил палец к губам.

А потом обошел кругом Пелагею, которая застыла с березой в обнимку. Трижды обошел, сканируя ее изучающим взглядом, что-то себе в уме прикидывая и хмыкая время от времени.

— Точно. Та самая. И как я сразу тебя не признал? Наверное, дело в платье. Запутывает, отваживает посторонних, отражает порчу. Ох уж этот эльф! Ох и ловкач!

Прижавшись щекой к прохладной коре березы, Пелагея приоткрыла левый глаз.

— А что не так с платьем? И кто вы такой?

— Второй вопрос стоило задать в самом начале, — усмехнулся Вершитель. — Я вроде как твой создатель. Вернул тебя, можно сказать, с того света. Но тебе не стоит заморачиваться. Живи, как живешь. А вот насчет платья… Сейчас сама поймешь, что с ним не так.

Он достал из кармана шаровар мешочек с рассыпчатым содержимым.

— Держи. Мой тебе подарок. Семена березы. Прорастут где угодно, хоть на голом камне.

— Что, правда? — Пелагея отлепилась от дерева и доверчиво приблизилась к дарителю.

— Так берешь или нет? — Улыбка Вершителя стала напоминать оскал.

Эсфирь за его спиной сделала страшные глаза:

"Нет, не бери! Ни в коем случае не принимай от него дары! Если примешь, будешь ему должна. А уж что должна, это он сам решит".

Почему, ох, ну почему Эсфирь не предупредила ее заранее?

Пелагея перед соблазном не устояла, выхватила у Вершителя мешочек и по старой привычке попыталась запихнуть его в карман. Безуспешно. Вот зараза этот куратор! Нарочно заказал для нее платье без единого кармашка!

Тут выходило одно из двух: либо эльф терпеть не мог карманы, либо ненавидел Пелагею. Что ж, придется нести семена в руках.

— Наведывайся почаще, — сказала Эсфирь, выйдя с ней на крыльцо. — Мне уже дали понять: я здесь подневольная. Так что провожу тебя до ближайшей тропинки и вернусь обратно. И знаешь что, зря ты взяла семена. Если из них что-нибудь путное вырастет, то не исключено, что тебе придется отдать Вершителю нечто ценное. Очень ценное, понимаешь?

— По-моему, ты преувеличиваешь, — сказала Пелагея. — Это ведь всего лишь семена. А ты? Что мешает тебе уйти?

— Вершитель оказал мне одну услугу, и теперь я должна учиться у него, чтобы стать преемницей, если однажды он исчезнет.

— Загадками изъясняешься, — вздохнула Пелагея. — О, а вот и тропинка! Тогда дальше я, пожалуй, сама.

Они прошли по снегу всего ничего, а месяц уже высветил между ёлок довольно широкую тропу, едва припорошенную снегом. Откуда она, спрашивается, взялась?

Пелагея понятия не имела, что буквально пять минут назад эту тропу вытоптало стадо оленей. Что олени пронеслись сквозь чащу со скоростью света и за их рога цеплялось разномастное лесное зверьё, а гонку сопровождали полчища пятнистых сов.

Подруги не знали, откуда взялась тропа, поэтому простились с лёгким сердцем и пообещали друг другу не теряться ни в пространстве, ни перед теми, кто на полголовы выше и на полторы тысячи лет старше.

Глава 15. Будешь жить со мной

Пелагея двинулась по тропе — и у природы тут же слетели тормоза. Мир сошел с ума. Он встал на дыбы и пустился вскачь, резвым таким галопом. Мимо проносились луны и созвездия, отовсюду слышались шорохи, шепотки и странная лёгкая дробь — будто горох высыпается из дырявого мешка.

Вокруг Пелагеи, не задевая, выли вьюги, росли сугробы, скакали олени с чудн ы ми ветвистыми рогами, вились стаи ворон. А она шла наедине с собственным шоком. По тропе, лишь слегка присыпанной снегом. И никак не могла взять в толк, что вообще происходит.

Пелагея терялась в догадках ровно до того момента, пока на нее не напали. Снова. В который уже раз?

Кто-то толкнул ее сзади, опрокинул на землю, навалился — и давай душить. Предыдущая попытка удушения окончилась провалом, а киллер, видимо, не располагал фантазией касательно способов убийства. Яды — это раз, грубая физическая сила — это два. В самом деле, неужели хозяин боится доверить ему оружие?

Пелагея хрипела, пыталась отцепить от своего горла узловатые пальцы и всячески отбивалась. У нее стремительно темнело в глазах. Из лёгких так же стремительно улетучивался воздух. Что, вот теперь — всё? Точно всё? И никто не придет на помощь?

Она не рассталась с надеждой — и правильно сделала. Из метели, как из-за театрального занавеса, выпрыгнул долгожданный актёр в парчовом шлафроке и с кинжалом в руке. Он точными движениями несколько раз всадил в киллера клинок, и убийца страшно завопил — скорее всего, только чтобы внимание отвлечь. После чего, несмотря на раны, ринулся наутёк, размахивая руками, как плетьми.

Ли Тэ Ри бросился за ним в погоню. А Пелагея села, подтянула колени к груди и обхватила себя за плечи. Она отделалась испугом и синяками на шее. Могло бы быть куда хуже.

Когда куратор вернулся, ее ресницы заиндевели, щёки разрумянились, нос покраснел. А сама она медленно, но верно проваливалась в сон.

— Вставай, глупая! Вставай, кому говорят! Нельзя на морозе спать! Да и как тебя угораздило? Перстень что, из строя вышел?

Он сбросил в сугроб киллера в маске лося, которого до сих пор тащил на спине, сомкнул пальцы у Пелагеи на запястье и попытался поставить ее на ноги. Ноги вели себя довольно сомнительно. На таких если и удержишься, то очень недолго.

— Горе ж ты луковое! — простонал Ли Тэ Ри. — Не хватало с тобой потом возиться… Лечебными отварами отпаивать…

Он без всяких церемоний обхватил Пелагею за пояс, чтобы она не вздумала прилечь на снегу. Закусил губу, сузил свои восхитительные глаза. И другой, свободной рукой принялся выводить в воздухе серебристые узоры — давно забытое эльфийское мастерство сооружать приспособления из подручных средств.

В данном случае подручными средствами служили ёлки. И палки. Ну а что? Лес и без того густой, его не убудет.

Быстроходные сани выстроились в момент. Сгрузив на скамейку Пелагею, а потом и обезвреженную Марионетку, куратор залез в сани сам и силой мысли запряг парочку скучающих оленей, которые ошивались тут почем зря.

Олени быстро сообразили, что от них требуется, и понесли — сквозь пургу, в обход буреломов. Всё быстрее и быстрее — к главному штабу Организации Управления Чудесами.

Ли Тэ Ри не сразу заметил, что его преследуют. За санями, отделившись от древесного ствола, гналась светящаяся синяя закорючка — самонаводящийся снаряд, очередной иероглиф, который Марионетка успела оставить перед нападением на Пелагею.

— Только тебя здесь не хватало, — нахмурился эльф. И вытянул руку с браслетом, куда иероглиф немедленно впитался.

— А они серьезно взялись за дело, — сквозь зубы процедил он. — Проклятые убийцы… Знать бы еще, кто.

Пелагея неожиданно активизировалась. Она зашевелилась, забормотала что-то невразумительное — а потом как накинется на куратора!

— Убийца… Проклятый убийца! Вот я тебя!

Удивительно, как он вообще из саней не выпал. На такой-то скорости его бы запросто закатало в снег или расплющило о ближайшее препятствие в виде раскоряченной ёлки.

Но нет, удержался, и даже вступил с буйной Пелагеей в единоборство, развернувшись и ухватив ее обеими руками за запястья.

— Что творишь? Спятила? — прошипел он. И вернув ее в сидячее положение, потрогал лоб. — Нет, не спятила. Похоже, у тебя бред. Ты вся горишь.

Словно в подтверждение его слов, Пелагея обмякла, прикрыла глазки и отключилась. Эх, всё-таки придется отпаивать ее отварами, температуру сбивать. Час от часу не легче.

Одно дело — просто фея. С ней еще как-то можно поладить. Но вот простуженная фея! От такой определенно жди беды.

На Ли Тэ Ри неприкрыто пялились коллеги и стажёры. С ревностью, обидой и праздным нечеловеческим любопытством. А всё потому, что он собственноручно внёс Пелагею в свой волшебный, выстраивающийся на глазах кабинет. Поднялся в прозрачном лифте в библиотеку и разложил складной диванчик. Безголовая Марионетка — единственная зацепка и шанс выйти на врага — подождет до утра. Ее он обездвижил надёжно, не сбежит. А если всё же попытается, гарантированно наткнется на парочку добровольцев, дежурящих у входа.

Пелагея постанывала, вертелась с боку на бок и норовила избавиться от одеяла, в которое Ли Тэ Ри ее упаковал, предварительно избавив от платья. Она явно чувствовала себя не лучшим образом.

— Потерпи, — ворчал куратор, промакивая ее лоб и щёки влажным вафельным полотенцем. — Лекарство скоро должно подействовать.

Он сидел возле нее на диване. Большая стрелка настенных часов давно перевалила за полночь, и эльфу жутко хотелось спать, но он мужественно крепился. Ибо с некоторых пор был жизнью обязан защищать Пелагею от всевозможных напастей. Кому обязан? Да уж конечно, Вершителю. Но это отдельная история.

— Вот угораздило же тебя пойти по зачарованной тропе, — качал головой Ли Тэ Ри. — Навряд ли тебе известно, но один час на тропе равен одному дню в реальном мире. Такие коридоры времени создаются спонтанно, для зверей, которые спешат. Я с ног сбился, пока тебя искал. Даже обрадовался поначалу, что на тебя напали. Наконец-то перстень отреагировал на опасность и перенес меня к тебе. Но почему же он не сработал, как надо, и не грел на морозе? Неужели дело во временном коридоре и недостаточной мощности?

— М-м-м, уф-ф, — сказала Пелагея, заерзала под одеялом и обвила куратора руками, переплетя пальцы у него на боку. Внезапно.

— Вижу, тебе полегчало, — заметил тот, усмехнувшись. Дотянулся до тумбочки — с большим трудом, надо признать. Нащупал термометр и вставил его ей под мышку.

— Когда это мы с вами на «ты» перешли? — промямлила Пелагея, уткнувшись носом в его ногу. И не дождавшись объяснений, погрузилась в глубокий, целительный сон.

Благодаря снадобью из перетертых кореньев и трав она довольно быстро пошла на поправку и к утру была как огурчик. Чужая кровать, чужой дом, отсутствие одежды (кто и куда запрятал платье?) — это ее нисколько не смущало. Провалов в памяти тоже не наблюдалось: она отлично помнила, что перед практикой по перемещениям куратор велел ей перебираться к нему в кабинет.

Потом она вздрогнула от одного нехорошего предчувствия: Паока. Ее ведь не уволили, нет? Ох, она себе, наверное, всё это время места не находила. Как долго Пелагея бродила в лесу? По ее собственным меркам, где-то пару часов. Но что, если…

Она спустила ступни на ковер, намереваясь сейчас же разыскать Паоку, попросить прощения за инцидент и в случае необходимости умолять начальство о снисхождении. Но на первом этаже, под библиотекой, внезапно что-то громко треснуло, раскололось — и разразилось форменное землетрясение.

Ли Тэ Ри, который всё это время дремал, свернувшись калачиком в кресле, подскочил, как ошпаренный. Земля дрожит! Караул! Срочная эвакуация!

Но не успел он привести в исполнение свой замечательный план, как перед ним, буквально на расстоянии вытянутой руки, из-за ажурного мостика ввысь выстрелили толстые белые тяжи в черную крапинку. Тяжи на ходу отращивали ветви, ветви покрывались зелеными листочками, а листочки формировали пышную крону.

«Прорастут где угодно, хоть на голом камне».

Вот и проросли. Прямо как утверждал Вершитель. Только не на камне, а в металле. Интересно, способны ли они закрепиться во льду?

— Берёзки! — глупо заулыбалась Пелагея. Она завернулась в одеяло и подошла к ограждению. — Кажется, я обронила мешочек с семенами где-то внизу. Вот чем чревато дарить мне платья без карманов.

— Горе мне! — простонал эльф, хватаясь за голову.

— А знаете что, господин куратор. Даже если вы передумаете и запретите мне здесь оставаться, никуда я не уйду, — в совершенном восторге уведомила его Пелагея.

— Вот и не уходи. Не смей уходить, — засверкал на нее глазами Ли Тэ Ри.

«Я с тобой за березы расквитаюсь», — подтекстом сквозило в его тяжелом черном взгляде.

— Ты сама захочешь сбежать. После занятий по ювелирному делу, — широко раздувая ноздри, добавил он вслух. — Захочешь, да не сможешь. Помяни моё слово.

— Сегодня, — зловеще припечатал он, уходя. — В семь вечера. Вон за той дверью.

Дверь находилась за последним библиотечным стеллажом. Пелагея лично удостоверилась: вполне стандартная дверь с иллюминатором. Противопожарная, металлическая. Разве что голубыми топазами инкрустированная. А так-то ничего примечательного.

И чего он, спрашивается, нагнетает?

***

Ли Тэ Ри хлопнул вышеупомянутой дверью, заперся на все замки и привалился спиной к стене. Березовая роща. Целая березовая, чтоб ее, роща! В разгар зимы, в ледяном дворце, в собственном кабинете! Почему от этой бестолковой феи одни неприятности?

Кстати, о бестолковых феях. Ли Тэ Ри уединился не просто так, а с конкретной целью: выудить у Марионетки факты о похищениях и убийствах. Каким угодно способом. Если Безголовый откажется сотрудничать, следствию поможет вскрытие.

Нет, Ли Тэ Ри не изверг какой-нибудь. Он прекрасно осведомлен, что внутри у Безголового живое соседствует с неживым. Марионетка — всего лишь автоматон, искусно сделанный автоматон нового поколения, который слушает приказы хозяина и неукоснительно их исполняет.

Мозгов у Марионетки нет. Она — механизированный, наполовину биологический робот, куда встроено устройство, считывающее волю создателя и передающее команды в центральный исполнительный отдел.

И сейчас этот робот содержался взаперти у одного дотошного эльфа, который всегда идет до конца.

Когда в мастерской включили свет, Безголовый пришел в себя. Он задвигал конечностями, выгнулся и дёргано повернул пустоту под маской к эльфу.

— Ну что, голубчик? Говорить будем? Или сразу к вскрытию приступать? — небрежно поинтересовался Ли Тэ Ри, подходя и покручивая в руке скальпель.

Похоже, в Марионетку внедрили кое-какие инстинкты. Например, инстинкт самосохранения. Автоматон попытался отскочить, в процессе выяснил, что руки с ногами у него крепко связаны — и, рухнув на жёсткую кушетку, был вынужден сдаться на милость победителя.

— Хорошо, всё расскажу. Только не надо резать! — визгливым, натурально человечьим голосом возопил долговязый киллер.

И тут же, не сходя с места, чистосердечно признался, что работает он на организацию с диковинным наименованием АРГХ, которой управляет некая Джета Га. Что в Организации Управления Чудесами у нее есть шпион. Что фей она похищает, чтобы извлекать их них энергию и подпитывать ею монстра, который зреет на подземном уровне станции. А Пелагея ей нужна живой или мертвой (хотя предпочтительнее всё же мертвой), ибо в Пелагее заключён живой кристалл, заменитель сердца. Если ее убить, мощь кристалла возрастет чуть ли не стократно. И этой мощи будет вполне достаточно, чтобы оживить чудовище под землей.

Выговорившись, Марионетка прикинулась мёртвой. Пакет с нарисованной мордой лося склонился на тощей шее, связанные руки-плети безжизненно свесились с кушетки. Судя по всему, таким образом Безголовый давал понять: вытащить из него что-либо еще нереально.

Но эльфу и полученной информации хватало за глаза.

Джета Га. Опять.

Маниакальная жажда добывать энергию любой ценой.

Не черные дыры, так феи.

И вдобавок — ее шпион в собственном дворце.

Будь она проклята, ненасытная ведьма!

Посылать своих Марионеток, чтобы они похищали его фей! Как это подло и низко!

От Марионетки-киллера он избавится прямо сейчас.

Ли Тэ Ри отшвырнул скальпель, вооружился ножом, с искаженным от гнева лицом занёс руку над Безголовым. И в этот момент…

— А ну-ка стоп!

В белом кучевом облаке прямо посреди мастерской с пафосом и помпой материализовался уродливый рыжий карлик. Вершитель в своей второй ипостаси.

— Не надо тебе руки марать, — заявил он, по-свойски забросив ногу на ногу и подперев подбородок ладонью. — Отдай ползучего гада мне. Я его перевоспитаю. Кхм… Сменю настройки. В нем такая кровь течет, что потом руки не отмыть, всё к ним липнет, — доверительно сообщил Вершитель.

Ли Тэ Ри где стоял, там и сел. Он с недоумением пронаблюдал, как нескладная фигура Марионетки вытягивается в струнку и всасывается в кучевое облако, растерянно поглядел на нож, зажатый в руке. И отрешенно улыбнулся.

— Держи агрессию под контролем, — громыхнул со своего облака Вершитель. — Сам знаешь, какие потом последствия. Но всё-таки ты молодец. Присматривай за ней и дальше.

— За кем?

— За новенькой, вестимо. Помнишь? Услуга за услугу. Ты сдуваешь пылинки с моего экспериментального образца, а я…

— А вы возвращаете мне мою женщину, — помрачнев, грубо перебил эльф. — Вы сказали, она не умерла. Тогда где она?

— Терпение, дружище. Всему своё время. У твоей женщины стёрлись воспоминания. Ее надо подготовить. Направить, так сказать. Подожди. Скоро я представлю вас друг другу.

Глава 16. Ошеломительные новости

Пелагея обнаружила платье без карманов на одной из многочисленных полок, переоделась и прилипла к инкрустированной двери, чтобы подслушать всё до единого слова.

Подслушала. Обомлела. Потеряла дар речи и попыталась переварить вводные данные.

Данные перевариваться не спешили.

Кристалл у нее в груди, возлюбленная куратора и Вершитель, по просьбе которого эльф вызволяет из передряг ее, Пелагею. Беспорядочные мысли наседали друг на друга, вертелись неуправляемой каруселью. В голове гудело, как в растревоженном улье.

Значит, вот, как обстоят дела! Внутри у нее спрятан живой кристалл. И похоже, она всё-таки не фея и даже не человек, а какой-то безумный экспериментальный проект Вершителя. То-то он ходил вокруг нее кругами и многозначительно хмыкал! Ясно всё теперь. То есть, ничего, решительно ничего не ясно.

Какова природа кристалла? По какой причине он достался именно Пелагее? И что, выходит, куратор к ней чувств не испытывает, а его внимание и забота — всего лишь один из пунктов договора?

Впрочем, она и не рассчитывала на взаимность. Да и о какой взаимности может идти речь, если у нее самой чувства в зародышевом состоянии? Ее слабая симпатия к эльфу — вовсе не любовь. Далеко не любовь. Разве она вообще способна хоть кого-то любить?

И вата в голове, и непробиваемый стеклянный кокон — всё это, как выяснилось, симптомы чудовищной бессердечности. Кристалл вместо сердца. Сердцезаменитель синтезированный. О каких глубоких чувствах в такой ситуации вообще может идти речь?

Пелагея не успела толком расстроиться, потому что у нее за спиной внезапно зажужжал лифт и оттуда с превеликим трудом вылез широкоплечий Гарди, хозяин гигантской козы. Видимо, лифт не был рассчитан на столь габаритных персонажей.

— Ну вы даёте! — громогласно поразился Гарди, запуская пятерню в растрепанную пшеничную шевелюру. — Откуда у вас деревья?

— Волшебные семена, — сухо пояснила Пелагея, отделяясь от двери.

— А еще остались? Мне бы козу покормить… Хотя я ж не затем пришел, — опомнился тот. — Я в метадом заглянул, вас проведать. А вы, говорят, переехали. Да не куда-нибудь, а к самому… Кхм. Ну, я малость заволновался. Схожу, думаю, разузнаю, как ваше житьё-бытьё. Не надо ли чего.

— Я уже догадалась, что шеф и мой куратор одно лицо, — сладко улыбнулась Пелагея. — Конспирация у вас никакая.

— Вот как? — почесал в затылке Гарди. — А он мне говорил, держи в секрете. Мол, рот на замок и не вздумай проболтаться, что шеф — это я. То есть, он. То есть… Оуч, так я всё-таки проболтался. Дурья моя башка!

— Не пойму, зачем скрывать такие вещи. — Пелагея прошлась мимо Гарди туда-обратно. — Да еще не от всех, а избирательно, от новичков.

— Шеф любит шифроваться, чтобы подобраться к стажерам поближе, — объяснил тот, переминаясь с ноги на ногу. — Разузнать о них побольше… Втереться в доверие, чтобы они почувствовали себя раскрепощенно и раскрыли карты. Он не берет на работу невесть кого. Только проверенных и надежных.

— Если всё и правда так, как вы говорите, то, пожалуй, вы и дальше помалкивайте. Не надо господину куратору знать, что я его рассекретила. А я… Я вам тогда еще этих волшебных семян добуду. Ну как, по рукам?

— Идёт, — расплывшись в широченной улыбке, протянул здоровяк. — Вот это я удачно к вам заглянул! А вы это самое… Точно семена добудете?

Добудет, еще как добудет. Пелагее же нужно, в конце концов, узнать, кто она такая и почему Ли Тэ Ри обязан стоять на страже ее безопасности.

А что касается собственно Ли Тэ Ри, то если он ждет, что она станет строить ему глазки, как все прочие стажёрки, то пусть закатает губу обратно. Пелагея сосредоточится на работе. На том, чтобы стать настоящей феей и не исчезнуть из этого мира.

Она не будет, как томная дура, вешаться ему на шею при всяком удобном случае. Как там Юлиана говорила? Независимость прежде всего. Сильная и независимая, как она, интересно, сейчас поживает?

***

— Укушу, — прорычал Пирог, скалясь из-за угла.

— Кого укусишь? — жалобно тявкнул Кекс. — Мы маленькие. А злодейка эта вон какая дылда! И большие дядьки у нее на подхвате. Так отметелят, мало не покажется.

— Да ты не понял. — Чёрный, как сапожная щётка, крохотный, но воинственный Пирог просеменил к нему из тени. — Далась мне дылда! Я хозяйку нашу кусать собираюсь. Сам говорил, спасать ее надо. А как спасать, если она круглые сутки на стуле сидит? Для начала ее бы расшевелить, отлепить от экрана. А тут, как понимаешь, без тяжелой артиллерии никуда.

— Да уж, болевой метод — действенный метод, — нехотя согласился Кекс. Он терпеть не мог кусать людей. Потому как негигиенично.

Два маленьких ушастых пса внутри огромного мрачного дирижабля замышляли диверсию: вызволить Юлиану из лап Джеты Га. Провальная затея, если подумать.

Но Кекс и Пирог не думали. Они действовали. Улучив момент, они пробрались в технический отсек, где их хозяйка была подключена к проводам и что-то бубнила себе под нос.

— Ну и не надо! Ну и пёс с вами, — уставившись в светящийся монитор, бормотала она. Злобно бормотала. Сама на себя не похожая. Посеревшая, отощавшая, сгорбившись нависала она над столом и стучала по клавиатуре, как заведенная. — Не хотите читать мои книги — не надо. Вот возьму и всё удалю. А вы потом локти кусайте, зануды неблагодарные.

Многие «неблагодарные зануды» даже не знали о ее существовании. Книг, похожих на те, что писала она, на портале каждый день прибывало десятками. Творения Юлианы не выдерживали конкуренции и опускались на самое дно всех существующих списков.

Ее, конечно, такой расклад, не устраивал. Она считала себя гениальной, уникальной и номером один. Статистика неумолимо доказывала обратное.

И если бы Юлиана обладала хоть каплей критического мышления, хоть долей рационализма, она бы отодвинулась от стола, сорвала с себя провода и прекратила глупую гонку за признанием. Творчество не стоит нервов. Творчество должно доставлять удовольствие — прежде всего тебе самому. А если это не так, неплохо бы задаться вопросом: ради чего я страдаю? Ради мимолетной, сомнительной славы?

Юлиана была далека от того, чтобы анализировать свои поступки. Она была полна негативных эмоций, которыми так дорожила Джета Га. Энергия утекала по проводам, силы покидали Юлиану по капле, день за днём.

Кекс и Пирог были уверены: ее продержат у монитора до полного истощения. Не очень-то веселая перспектива.

Так что кусать, только кусать.

У Пирога была своя тактика: незаметно подкрасться — и сделать грязное дело прежде, чем последует реакция жертвы. Кому охота получить тяжелым ботинком по голове?

Юлиана обычно била метко и уверенно. Теперь же, когда Пирог вонзил зубы ей в ногу, только сказала:

— Отцепись!

И продолжила утопать в виртуальных баталиях на портале.

Тогда Пирог укусил снова. И снова. И снова. По ноге у Юлианы уже вовсю текла кровь, но она практически не реагировала: лишь морщилась и шипела, как кошка, которой отдавили хвост. А вот отлипнуть от экрана так и не удосужилась.

— Плохи дела, — пробормотал Кекс, возникнув рядом с Пирогом. — Эдак ты ее быстрее угробишь, чем Джета Га. Нужен другой способ.

— Другой способ?! — возопила Джета Га где-то в недосягаемой высоте. Напротив Кекса и Пирога на пол опустилось по здоровенному шнурованному башмаку. — Вы мне зачем донора испортили? Я вас, малявки, давно кое-кому скормить собираюсь.

Она взмахнула гигантским сачком (явно не для ловли бабочек) — и не успели псы опомниться, как очутились в западне.

А Юлиане раны продезинфицировали, наложили бинты, успокоили на всякий случай, что о ее питомцах позаботятся. Юлиана реагировала, как и положено всякому порядочному «донору». То есть решительно никак.

***

Ли Тэ Ри смотрел так пронзительно, словно взглядом собирался кое-кого препарировать. Наступил час «икс», первое занятие по ювелирному делу, где Пелагея, недолго думая, вдребезги расколошматила дорогое увеличительное стекло. А потом полезла под стол собирать осколки и, само собой, поранилась.

И эльф по всем законам жанра был вынужден обрабатывать порезы. Потому что старший. Потому что куратор. И договор с Вершителем никто не отменял.

Он наносил ученице на палец какое-то щиплющее средство и пытался одновременно просверлить в ней глазами дыру. Разумеется, метафорическую.

— Мы еще толком не начали, а ты уже… — злился он.

— Прошу прощения, — в десятый раз извинялась Пелагея, не зная, куда деться. И краснела от неловкости.

— А я точно фея? — спрашивала она, когда Ли Тэ Ри рассказывал про свойства камней и минералов.

— Да точно, — скрипел зубами тот. — Тебе доказательство, что ли, нужно? Документ с печатью и подписью?

Он продолжал лекцию о том, что зеленый корунд защищает от дурных сновидений и способен улучшить зрение, а Пелагея нервно покусывала губу.

Она поглядывала на обилие всевозможных пинцетов и зажимов, маленьких наковален, щипчиков, режущих металлических насадок. И думала, что не осилит. Что ювелирное дело не для нее. И что экзамен она, как пить дать, завалит.

— Сначала будем делать кольца, — сообщил меж тем Ли Тэ Ри. — Практиковаться на кольцах проще всего. Коктейльные, тринити, помолвочные, обручальные… — Он запнулся и перевел взгляд на Пелагею, которая с отсутствующим видом разглядывала перстень у себя на руке.

— Ты хоть слушаешь?

— Ага-а-а…

— Да в самом деле! — Куратор ударил кулаком по столу, отчего звякнули пинцеты, зажимы, щипчики и режущие металлические насадки.

Пелагея вздрогнула, словно выйдя из транса, и подняла голову, чтобы угодить в плен. Ли Тэ Ри приблизился, бесцеремонно ухватил ее пальцами за подбородок, и она тотчас увязла в его бездонном взгляде.

— Ну вот что с тобой не так? Тебе вообще известно, в чем предназначение фей? Знаешь, почему именно украшения? Почему кольца?

От его проникновенного голоса у Пелагеи в животе скрутился узел. Голод? Как бы ни так.

— Предназначение? — глупо моргая, переспросила она. — Феи вроде бы желания исполняют.

— Не-е-ет, — кровожадно протянул куратор, — это только в сказках так пишут. Феи и эльфы из Организации Управления Чудесами устраняют пустоты. Ликвидируют черные дыры, которые селятся в людях и выпивают из них жизненную энергию.

— Пф, — фыркнула Пелагея, высвобождаясь из захвата. — Ваша версия звучит еще более неправдоподобной. Что за дыры такие? Почему я их никогда не встречала?

— Да ты же дальше своего носа не видишь! — вспылил вдруг Ли Тэ Ри. — Заперлась в своей лесной избушке в компании с чудесами. Если бы не я, так бы там и сидела.

— Поправочка, — воздела палец Пелагея. — Не вы, а кабан. Если бы не кабан.

Ли Тэ Ри уставился на нее, как на полоумную. Но уточнять насчет кабана не стал. Заскоки Пелагеи — исключительно ее проблема. Вот пусть и разбирается.

— В твоем уютном компактном мирке, — сказал он, — черным дырам естественно делать нечего. Они — в другом, несчастном мире, где жертвой становится каждый третий. Не веришь? Показать?

Он взял столь категоричный, начальственный тон, что сопротивляться было попросту невозможно. Поэтому Пелагея кивнула — и стол с наковальнями, щипчиками и насадками по щелчку пальцев куратора в тот же миг отбыл восвояси. Вместе с изысканным офисом и новоявленной березовой рощицей.

А Пелагею вдвоем с Ли Тэ Ри завертело не то в вихре, не то в водовороте, состоящем из крошечных вспышек, похожих на далекие звезды.

Глава 17. Мы добрались до сути

Красивые снежинки. Снежная пелена. Буря, в которой суждено замерзнуть.

Беды редко обрушиваются исподтишка. И горе, и любовь — всё начинается с малого.

Пелагею и Ли Тэ Ри немилосердно закрутило внутри седого смерча, вспышки далеких звезд сменились колючим снегопадом, застилающим обзор.

И когда Пелагее показалось, что мир перевернулся вверх тормашками и из нее в этом перевернутом мире вот-вот вышибут дух, кто-то крепко схватил ее за руку. Кто? Ну разумеется, куратор.

Его руку не хотелось отпускать. Но всё же пришлось.

Потому что в следующий миг под ногами неожиданно образовалась твердь, а снежные хлопья превратились в игральные карты, которые падали и падали, шелестя, как крылья горлиц.

Ли Тэ Ри, весь такой статный и величественный в своём расшитом шлафроке, наклонился, поднял с пола случайную карту и поднёс к Пелагее ламинированной лицевой стороной. Вместо масти и фигуры там отобразилась живая, далеко не радужная картинка.

Планета, покрытая синими, желтыми и зелеными пятнами. Планета, окутанная то ли густой паутиной, то ли дымом от пожаров.

Надо пролететь белёсый слой насквозь, чтобы увидеть, как мать-одиночка с младенцем на руках хочет выброситься из окна. Как другую женщину — посреди каких-то грязных трущоб — прямо на улице забрасывают камнями. Пьяный отец избивает своих детей. Борцы за свободу умирают в застенках от голода и пыток. Судьи выносят несправедливые приговоры, прогибаясь под насквозь лживую власть. Идут войны, свирепствует мор, один за другим следуют катаклизмы. И многие погибают, едва успев родиться.

А у многих на первый взгляд всё хорошо. И жизнь вроде бы удалась. Но точит изнутри какое-то скверное чувство. Тоска и уныние идут рука об руку с мнимым благополучием. Нарушается сон, пропадает аппетит. И ничего, решительно ничего не доставляет удовольствия.

Вокруг таких людей — тёмная аура, к ним не хочется приближаться.

— Наш объект — именно они, — прошептал Ли Тэ Ри Пелагее на ухо, отчего та вздрогнула, не смея отвести взгляда от игральной карты.

— Феи борются с мраком внутри человеческих душ, — пояснил куратор. — На этой обреченной, печальной земле очень многие готовы сорваться в пропасть. И мы должны удержать их от последнего шага, дать им надежду, направить к свету. Таково наше предназначение. Для этого и создана Организация Управления Чудесами.

— Но при чем здесь ювелирное дело? — наконец отмерла Пелагея. — Разве драгоценности способны помочь? Тут по меньшей мере психотерапевт нужен.

— Обычные драгоценности не могут, — подтвердил куратор, поморщившись при слове «психотерапевт». — Но у нас в ОУЧ создаются украшения, куда мы вдыхаем частицу живительной силы. Наши кольца и самоцветы помогают людям добиваться того, чего они на самом деле хотят. Заметь, фея: учитываются сокровенные желания, а не то, что навязывает общество. Принципиально разные вещи.

— Звучит абсурдно, — вынесла вердикт Пелагея.

— Абсурдно, да. Но только пока ты к практике не приступила, — ухмыльнулся Ли Тэ Ри, видимо, предвкушая ее скорый провал.

«Эта маленькая несносная фея заскулит и запросится домой, как только столкнётся со сложностями ювелирного дела, — пунктиром обозначилось нелегальное злорадство где-то на задворках его сознания. — Вот погоди, посмотрим, как тебя прижмёт».

Пока что Пелагея не проявляла признаков малодушия. В ней кипела исключительная решимость.

— Ой! — Она вдруг нагнулась и подобрала карту. — Поглядите-ка, господин куратор, это же Юлиана!

— Твоя подруга?

— Ага. И похоже, у нее серьезные неприятности. Вы ведь поможете? — Она подняла на эльфа умоляющий взгляд. — Вы только гляньте… Гляньте, в каком она состоянии! Какими-то проводами опутана, в мрачной каморке сидит. Да на ней лица нет!

Ли Тэ Ри возвел глаза к потолку и скроил скорбную мину. Опять спасать. Не фею, так ее подругу. Ну что, в самом деле, за жизнь!

Нет уж, дорогой «господин куратор», давай-ка ты не будешь размазнёй и хоть раз найдешь в себе силы ответить категоричным…

— Нет! — рявкнул он ни с того ни с сего. — И не подумаю. Не стану я никому помогать, понятно? Твоя подружка — тебе ее и из неприятностей и вытаскивать. Не впутывай меня в свои злоключения, у меня дел по горло.

Выпалил он это на одном дыхании. Развернулся на каблуках, едва не поскользнувшись, и стремглав вылетел из помещения, оставив Пелагею гадать, в какое конкретно место занёс ее вихрь и как отсюда добраться до кураторского кабинета.

Посмотрев сперва налево, потом направо, она с опаской вышла в коридор. Ледяные стены и пол под потолочными круглыми лампами переливались так, что хотелось немедленно врасти в землю и уронить от восхищения челюсть.

Но до врастания в землю дело не дошло: вниманием Пелагеи завладела стайка расфуфыренных дамочек, которые двигались в ее сторону и энергично чесали языками.

Первая дамочка носила сливовое разлетающееся платье, высокую замысловатую прическу, которая вызывала ассоциации с огненным фонтаном, и туфли на шпильках. Дамочка под номером два — карамельная блондинка — рассекала в кожаных сапогах на толстом каблуке, а ее ярко-розовое платье прямого покроя выглядело довольно откровенным. Третья особа с острым носом, острым подбородком и не менее острым взглядом одевалась во всё исключительно чёрное, имела слегка потрёпанный вид и, похоже, совсем не возражала против того, чтобы ее чёрные кудри торчали во все стороны.

Эхо отскакивало от каблуков этой троицы, отражалось от льда и било по барабанным перепонкам самым беспощадным образом.

Пелагея со встречной компанией еле разминулась. Ей пришлось вжаться в стену, чтобы пропустить девиц и не напороться на скандал. И если первое ей еще хоть как-то удалось, то вот со вторым возникли некоторые затруднения.

На острый взгляд ее насадили, как на вертел.

— Ну-ка, кто это у нас тут? — пробасила дамочка в черном. И надвинулась на Пелагею, точно тяжелая могильная плита.

— Что ты сделала с шефом, что он взял тебя в ученицы? — пошла на штурм карамельная блондинка. В буквальном смысле: грудью на баррикады. А грудь у нее была что надо: типичное стенобитное орудие.

— Ой, — небрежно махнула ручкой рыжая. — Уверена, эта деревенская грязнушка попала к нему по чистой случайности. Скоро наш шеф одумается и поймет, какую совершил ошибку.

— А если не одумается, мы ему поможем, — невинно прощебетала Карамель.

— Тебе, оборванка, здесь делать нечего. Проваливай, пока цела, — пригрозила Могильная Плита.

— А можно… — Пелагея подняла глаза. — Можно, я сама буду решать, проваливать мне или нет? И если шеф меня выбрал, видимо, на то есть причины.

— Безродная дрянь посмела раскрыть рот? Смело, смело, — процедила чёрная. — А давайте-ка, девочки, ее проучим.

Только сейчас Пелагея заметила, какие длинные ногти у всех троих. Расцарапать этими ногтями физиономию или выколоть глаза? Всегда пожалуйста!

Она бы с радостью капитулировала и пустилась наутёк, если бы с одной стороны ее не подпирала колонна, а с другой не высились злополучные мегеры. Ох, а каблуки-то у них наверняка тоже сродни холодному оружию…

Могильная Плита уже ухватила Пелагею за волосы, когда вдали вдруг послышались шаги и бодрый голос:

— Ах вот ты где, фея нерадивая! А я уже тебя обыскалась!

Голос принадлежал не кому иному, как инструктору по искусству Перемещений.

Девица в чёрном тотчас выпустила шевелюру, которую собиралась изрядно проредить. И вся троица, зацокав каблуками, позорно скрылась за углом.

— Паока! — возликовала Пелагея. — Как здорово, что ты здесь! Я так боялась, что тебя уволят.

— Уволят из-за одной нерадивой феи? Да брось! — рассмеялась та.

— Всё равно. Мне так жаль. Из-за меня у тебя могли быть проблемы… Но постой, как ты меня нашла?

— Острый слух, — улыбнулась Паока, приподняв капюшон, под которым прятались ушки. — И гляжу, ты уже успела нажить врагов. Будь поаккуратнее с этими тремя. Они дочери влиятельных политиков. Если перейти им дорогу, мало не покажется… Знаешь, что? Тебе нужно срочно освоить искусство Невидимости. Будь осторожна, нерадивая фея. И в случае чего обращайся.

Пелагея давненько не чувствовала себя такой беззащитной.

Попрощавшись с Паокой, она блуждала по коридорам еще по меньшей мере час. Повстречала людей и нелюдей, которые дружно провожали ее косыми взглядами. И к главным дверям вышла, пошатываясь от усталости и нервного истощения.

За дверями смирно, не шевелясь, сидел снежный барс. Два его приятеля — вечные живые статуи по бокам лестницы — наводили на единственно верную мысль: вот эта пушистая зараза — шеф и куратор собственной персоной.

— Котик, а котик? — вкрадчиво произнесла Пелагея и, набравшись смелости, почесала «котика» за ушком. Ухо дёрнулось, но в остальном барс продолжил изображать стойкость и хладнокровие. — Ну помоги мне разок, а? Если бы я, по твоей милости, превращаться не разучилась, уже летела бы за Юлианой на всех парах.

Барс негодующе обернулся к Пелагее и сверкнул на нее своими гематитовыми глазами, обнажив клыки. Думал напугать? Не тут-то было. От почёсываний Пелагея перешла к более активной стадии уговоров и повисла у зверюги на шее (хотя, помнится, зарок давала, что не будет вешаться на куратора ни при каких обстоятельствах).

— Господин Ли Тэ Ри, ну пожа-а-алуйста! — взмолилась она, доверчиво заглядывая в его чёрные очи. — Вы не представляете, на что способна Юлиана, если поместить ее в подходящие условия. Да она про вашу организацию такой шедевр напишет, что только держись!

Прозвучало как завуалированная угроза.

«Что угодно пусть делает, лишь бы не вздумала писать про ОУЧ статьи!» — не размыкая челюстей, густым человеческим голосом проговорил барс. И поднялся на лапы.

В своей звериной ипостаси он был куда более сговорчив, нежели в эльфийской.

***

Несмотря на то, что Вершитель оказал ей какую-то неоценимую услугу, Эсфирь пыталась сбежать. Причем несколько раз. Не то, чтобы она всерьез рассчитывала удариться в бега. Нет, она просто-напросто изнывала от скуки.

Все попытки, разумеется, оказывались провальными. Вершитель ее не отпускал. Интересно, чем же она ему так в душу запала?

Пока она размышляла над ответом на столь щепетильный вопрос, ее чуть ли не пинками загнали в душевую (которая, как вы помните, еще и одушевленный шкаф с замашками дизайнера). Заставили помыться, причесаться. Шкаф проявил инициативу и напялил на нее какой-то смехотворный наряд с бахромой в стиле вестерн.

А потом непокорную Эсфирь с пылу с жару передали прямо в руки Розалинде.

Тучная, блёклая Розалинда отличалась нетерпимостью к свободомыслию, на дух не переносила самоуправства, жила по расписанию и предпочитала неукоснительно исполнять любые указания Вершителя, как бы бредово они ни звучали.

Приучить новенькую к Ящику Разной Жути? Не вопрос, приучим! Лишь бы она в ящик от ужаса не сыграла.

Привить новенькой уважение к Его Сиятельству Случаю? Да как нечего делать.

Что-что? Доверить ей Ларец Шансов? Рискованно, конечно. Но куда деваться? Только как бы вы потом локти не кусали, господин Вершитель, когда эта малахольная девица начнет раздавать Шансы тем, кто их не заслужил.

Эсфирь ввели в уже знакомый амфитеатр, где всеярусы были заняты горящими экранами, передающими прямую трансляцию из десятков и сотен миров. Велели остановиться на площадке, посыпанной морским песком. И водрузили на стол тяжеленный эбонитовый сундук.

Он странно подрагивал. Что-то у него внутри ходило ходуном. Крышка и бока вспучивались, словно в сундуке происходил интенсивный процесс пищеварения.

Эсфирь скривилась от гадливости.

— Ящик Разной Жути, — угрюмо пояснила Розалинда, в своих очках похожая на помесь черепахи с бегемотом. — Предупреждаю, не для слабонервных. По правилам, каждый месяц тринадцатого числа положено вынимать из Ящика пакость в количестве одной штуки и запускать в мир, выбранный наугад. То есть случайно.

— Я так понимаю, от «пакости» в выбранном мире начинаются болезни и катаклизмы? — скептически уточнила Эсфирь, изогнув бровь.

— А ты, гляжу, неплохо подкована по теоретической части, — исподлобья зыркнула на нее Розалинда. — Посмотрим, что ты выкинешь на практике.

С практикой дела обстояли туго. Стоило Розалинде открыть Ящик, как оттуда тотчас посыпалась Разная Жуть, преимущественно ползучая и ядовитая. Змеи, скорпионы, пауки и прочие твари, от укуса которых можно скончаться на месте за пару секунд.

Эсфирь инстинктивно отпрыгнула на безопасное расстояние: как выяснилось, твари не могли пересечь границу круга, начерченного на песке вокруг стола. Они толклись в его пределах, мерзко шелестели, шипели и издавали еще множество леденящих кровь звуков.

— Ну, чего застыла? — рявкнула Розалинда. — Хватай уже кого-нибудь!

— Голыми руками? — ужаснулась Эсфирь. — Да вы спятили!

— Всему-то тебя надо учить, — проворчала наставница (не женщина, а тонна презрения вперемешку с высокомерием). И не долго думая, сграбастала своей огромной ручищей гадюку. Та принялась извиваться в руке, но кусать не кусала. — Они чуют твой страх! Не будешь бояться — урона не причинят!

Отработанным движением она запустила гадюку в один из экранов в зрительских рядах, и змея благополучно пересекла преграду, разделяющую миры.

— Вот, как надо! — крикнула Розалинда.

— Ну и что там было? Моровая язва? Гражданская война? Засуха? — не без отвращения поинтересовалась «ученица».

— Нас это не касается. Мы не забиваем голову подобной чепухой.

— Чепухой? — возмутилась Эсфирь. — Во всех этих мирах живут люди, такие же, как и мы!

— Не путай, дорогуша! — гаркнула Розалинда. — Они — обычные. Мы — избранные.

— Далась мне такая избранность! Я не собираюсь иметь дело с вашим дурацким Ящиком! — вспылила Эсфирь. — Можете меня снова на пограничье отправить, мне плевать!

Очки у Розалинды досадливо съехали к переносице, а физиономия безобразно скуксилась, когда Эсфирь выбежала из амфитеатра.

«Пора заканчивать этот цирк, — думала она. — Приносить людям страдания, о сути которых даже не догадываешься. Это какой же надо быть скотиной!»

Она бежала, не разбирая дороги, по скользким плитам и бесконечным лестницам. Искусала губы в кровь, горя негодованием. И впечаталась в грудь Вершителю, когда уже готова была разрыдаться.

— Молодец, девочка. Прошла проверку, — похвалил платиновый красавчик, мягко обхватив ее за плечи. — Идем теперь к Ларцу Шансов. Обучать тебя я буду сам.

Глава 18. Дайте ей шанс

Заложив руки за спину, Вершитель уверенно прошагал в комнату, откуда еще за версту слышались рыдания и стоны. Эсфирь помедлила на пороге: впереди густела тьма, которая, казалось, до отказа была напитана слезами. Она выла, плакала, срывалась на визг — в тысячах разных интонаций, на тысячи голосов.

— Проходи, — добродушно пригласил Вершитель и зажег свет. — Это комната Скорби. Здесь мы выбираем людей, достойных Шанса.

— Атмосферное местечко, — проворчала Эсфирь, решив держать все прочие мысли при себе. Неужели Вершитель действительно полагает, что шансов достойны лишь те, кому приходится страдать?

Когда включились лампы, она обратила внимание на то, что на стенах, составленных из грубо обтесанных досок, по каплям выступает тёмная, как гранат, смола. Рыдания ни на минуту не стихали: женские, мужские, детские — в дозировке, способной прикончить любую мало-мальски чувствительную натуру.

Какая-то пыточная камера, честное слово!

Заслышав пронзительный младенческий крик, Эсфирь схватилась за сердце и чуть не потеряла равновесие. Нет, дело не в том, что она чувствительная натура. Она просто терпеть не могла орущих младенцев.

Посередине комнаты, на возвышении, золотился Ларец Шансов. А что касается беспорядка, то здесь он был образцовый. Альбомы с фотографиями, груды, горы альбомов. И всё в пыли.

— Упс, — обронила Эсфирь.

У организации Вершителя, если подумать, была весьма символичная аббревиатура.

— Что, появилось желание прибраться? — прищурился тот.

— Еще чего! Нет у меня таких рефлексов. Природой не заложено, знаете ли.

— Вот и замечательно. Здесь прибираться ни в коем случае нельзя.

Он потёр ладони, снял с пыльной горы верхний альбом и быстро его пролистал. На фотографиях мелькали лица. Преимущественно печальные. На всех без исключения физиономиях в этом странном альбоме застыло выражение глубокой скорби, не совместимой с жизнью.

Так и хотелось приобнять каждого неудачника, утешить, дать конфетку… Эсфирь поскорее отмела непривычный порыв. Тем более что в следующий момент у нее в руке очутилась тонкая черная палочка, заостренная на конце.

— Стилус, — пояснил Вершитель. — Попробуй, коснись им любой фотографии.

Что ж, почему бы не попробовать?

Эсфирь ткнула стилусом в зареванную мордашку какого-то школьника — и потоки входящей информации едва не свели ее с ума. «Отчим избивает маму, у старшей сестры обнаружили рак, одноклассники надо мной смеются и разбрасывают мои вещи…»

— Так, стоп! — Она отпрянула от альбома и потрясла головой. — Я что, каждую фотографию должна подобным методом изучить? Да я рехнусь!

— Не надо каждую, — пытливо улыбнулся Вершитель. — Тебе хватит одного взгляда. Стилус лишь дополнение. Для более подробных сведений, так сказать. Твое задание на сегодня — выбрать кого-нибудь, кому ты хочешь дать Шанс. Те альбомы, что сверху, самые свежие. Но ты можешь порыться в глубине.

— Дайте-ка сюда, — сказала Эсфирь и, деловито закусив губу, выхватила альбом у него из рук.

Она пролистала страницы несколько раз, пока взгляд не зацепился за одно чрезвычайно необычное фото. Спиной к зрителю в тускло освещенном помещении сидел человек неопределенного пола и возраста, оплетенный проводами. Сгорбленный, лохматый, истощенный — кожа да кости. Страдалец (а может, страдалица) смотрел в яркий экран с объявлением, которое гласило: «Демиург устраивает конкурс работ. Тема: от ненависти до любви».

Эсфири вдруг почему-то стало очень жаль бедолагу. Творческий человек и всё такое. Она даже стилус использовать не стала — там наверняка намешано много боли разной интенсивности.

— Берем? — уточнил Вершитель.

— Берем, — подтвердила Эсфирь, ни секунды не сомневаясь.

По внешнему виду Шанс был похож на ловца снов, украшенного бисером и белыми невесомыми перьями. Эдакий плетеный оберег, паутина в обруче для защиты от злых духов.

Эсфирь достала его из ларца и придирчиво осмотрела.

— Некоторые вещи больше, чем вещи, — туманно молвил Вершитель. — Иногда нематериальное обретает форму только для того, чтобы кто-нибудь материальный, вроде нас с тобой, мог его использовать.

— Ну и что теперь с этим делать?

— Обведи фотографию в круг и приложи к кругу Шанс. Всё предельно просто.

Эсфирь проделала с фотографией ровно то, что сказал Вершитель. И ловец снов медленно растаял, впитавшись в альбомный лист.

— Держись, дружище, кем бы ты ни был, — пробормотала Эсфирь. И неожиданно расчувствовавшись, сморгнула слезу.

***

Пеалагея покинула пределы ОУЧ верхом на снежном барсе, в сопровождении еще двух голубоглазых зверюг. Впечатляющее зрелище. Впечатляющее вдвойне для тех, кто завидует черной завистью. Девицы-стажёрки, которые приехали сюда исключительно ради шефа, исходили желчью, глядя Пелагее вслед.

А барс с черными глазами ворчал, что наглости его ученице не занимать. И что она добьется всего, чего пожелает, даже от самого отъявленного негодяя.

— Причисляете себя к отъявленным негодяям? — полюбопытствовала Пелагея, крепче хватаясь за шерсть на загривке.

— Еще чего! — огрызнулся барс-куратор.

Навстречу, щедро сыпля снегом, неслась пурга. Завывали ледяные ветра, небо смешивалось с землей, и не видно было ни земли, ни неба.

Волшебная зимняя сказка для тех, чью душу и сердце согревает зачарованный перстень.

— А куда мы? — прокричала Пелагея сквозь пургу.

— Подругу твою спасать, вестимо! — не раскрывая пасти, гулко сообщил снежный барс. — Есть у меня одна гипотеза насчет того, где она находится. Надо проверить.

В какой-то момент бурей от них отрезало двух остальных барсов, и Пелагея с куратором продолжили путь одни.

— Проклятье! — выругался сквозь зубы Ли Тэ Ри. — Они угодили в ловушку!

— Они ваши братья?

— Нет, просто хорошие друзья. Не метаморфы, настоящие.

— Тогда давайте вернемся…

— Нельзя возвращаться! — рыкнул шеф. — И оглядываться не вздумай. Если смотреть «в спину» Великой Пурге, она отомстит — и ты навеки потеряешься в Запределье.

Запределье. Пелагея распробовала это слово, как пробуют горчицу или острый перец. По всему выходило, что ничего хорошего их тут не ждет.

Пурга стихла лишь спустя пару часов — всё это время сквозь колкую белизну круговерти барс нёс Пелагею на своей спине. Утомился, видно, с непривычки. Как только вьюга улеглась, он тоже решил улечься. А то почему это вьюге можно, а ему нельзя?

Сложил передние мягкие лапы, голову на них опустил и прикрыл глаза.

— Помер, что ли? — испугалась Пелагея, слезая с куратора и ища, чем бы таким в него ткнуть.

— Не помер, а отдыхаю, — проворчал метаморф, лениво приоткрыв один глаз. — С мыслями собираюсь. Если хочешь, тоже отдохни.

Пелагея пожала плечами и переступила с ноги на ногу. Ему хорошо, у него шерсть. А ей что, на холодном снегу лечь прикажете? Взбираться обратно зверюге на спину ей не хотелось, так что она отправилась изучать окрестности.

— Далеко не уходи! — прорычали ей вслед.

— Да не уйду я.

«Итак, — подводила итоги Пелагея, измеряя сугробы в ветхих кожаных башмаках. — Двоих барсов как не бывало. Ловушки. Третий собирается с мыслями. И похоже, очень утомился. Как бы и он в какой капкан не угодил».

Разведать обстановку, пока шеф предаётся безделью — золотое правило любой добросовестной феи. Найти и обезвредить ловушки — святое дело. Лишь бы самой на западню не нарваться…

Пелагея была уверена, что ушла совсем недалеко. Приподняв подол платья, она протаптывала дорожку из следов, когда вдруг заметила в снегу черный браслет.

Неужели куратор обронил? Надо же, какой растяпа!

Она подняла браслет и принялась разглядывать маленький треугольный экран прибора, забыв обо всём на свете. Значит, вот, куда впитался тот иероглиф со стены!

Ею овладело чисто исследовательское любопытство: как устроена эта штуковина и что там внутри за механизм?

И если вы спросите, какое у Пелагеи любимое занятие, то это не садоводство и даже не разведение волшебных светлячков. Пелагея обожает творить глупости. Причем отнюдь не пустяковые, а катастрофически масштабные с далеко идущими последствиями.

Она повертела браслет в руках, случайно коснулась сенсорной кнопки — и выпустила иероглифы из «камеры хранения» в воздух. Своё освобождение они отпраздновали свистом, от которого внутренности сжались в тугой комок.

Синие, светящиеся, иероглифы повисли над Пелагеей, точно какой-нибудь нимб. И друг за дружкой вонзились ей в грудь, оставляя позади себя тающие лазоревые хвосты.

Как там Ли Тэ Ри любил выражаться? «Фея неугомонная», «несносная женщина». Добавить сюда «тупица пустоголовая» — и будет полный набор.

Пелагее показалось, что по ней проехался асфальтовый каток. Тело пронзило шипами боли, и она отключилась так быстро, что даже собственного крика не услышала. Зато вороны, дремавшие на ёлках, услышали еще как и с траурным карканьем тучей взвились под серое небо. Где-то сошла снежная лавина. Барс, чутко шевеливший ушами во сне, вскочил на все четыре лапы.

Очнувшись посреди замороженного белого мира, под небом, усыпанным звездами, Пелагея не почувствовала ни холода, ни боли и решила, что умерла. Лицом к звездам она пролежала совсем недолго: внутренний голос куда-то настойчиво ее звал.

Она поднялась — во всём теле царила такая невероятная лёгкость, что хотелось взмахнуть крыльями, которых нет, и взлететь (что очень вряд ли). Пелагея делала шаги и повороты вокруг своей оси, но по-прежнему не могла превратиться в горлицу.

Поэтому отправилась пешком.

Внутренний голос был чрезвычайно напорист. Он убеждал идти «туда». Да, «вон туда». Ровно туда, куда уходило обширное созвездие Медвежьей Лапы, а еще чуть дальше мерцало звездное скопление под названием «Тюлень на лежбище».

Иероглифы прочно обвились вокруг сердца Пелагеи (или что там вместо сердца?). Они же управляли ее ногами. Как их остановить? А, пусть себе идут.

Она не знала, что Безголовому, которого на нее натравили, помимо собственно убийства поручили оставлять на поверхностях активные знаки, которые в случае провала должны были привести ее к пункту назначения. К той, кому Пелагея нужна живой или мёртвой. Но лучше всё-таки мёртвой.

Снежный барс быстро отыскал след своей беспечной ученицы. И не менее быстро попал лапой в капкан. Заслышав рык, от которого в отдалении сошла очередная лавина, Пелагея решила поторопиться: мало ли какие кровожадные монстры водятся на том свете!

Она всё еще считала, что по замёрзшей пустыне бродит ее неприкаянная, разлученная с телом душа.

А Ли Тэ Ри тщетно пытался выбраться из капкана, пока не сообразил сменить ипостась и обратиться эльфом. Морщась от боли, он кое-как раскрыл железную зубастую пасть ловушки и оценил размеры ущерба. Его нога будет долго заживать. Без специального эльфийского снадобья — очень долго.

Потом куратор вдруг почувствовал, что чего-то не хватает. Порылся в карманах, вытряхнул из плаща всякую мелочь вроде бусин и отбракованных рубинов. Закатал рукава — и наконец понял: браслет, поглотитель активных знаков. Он, как идиот последний, его потерял.

И если его подобрала Пелагея, и если… О-о-о!

Ли Тэ Ри обхватил голову руками так крепко, будто хотел любой ценой удержать ее от взрыва. Голова действительно вот-вот собиралась взорваться. Ответственность, слишком много проклятой ответственности. Как, скажите на милость, вот как ему с перебитой ногой спасать Пелагею от нависших над нею угроз?!

Относительно того, что угрозы нависли, он сомнений не допускал.

Его привычный жизненный уклад день за днём непоправимо рушился. Сначала он согласился на условие Вершителя, потом уступил Пелагее и отправился сквозь вечную ночь на поиски какой-то там подруги.

Если постоянно давать слабину, в один прекрасный день разные люди, Вершители и феи не оставят в твоем расписании ни минутки для тебя самого.

Ли Тэ Ри слишком поздно поумнел. Всё, отныне никаких уступок.

Глава 19. Монстр под землей

Круглогодичная зимняя ночь в кои-то веки сменилась выжженным днём лета. Но Пелагея не придала этому значения. Ее чувство самосохранения вместе с трезвым рассудком уже давно валялись в отключке. Подумаешь, ночь кончилась! Подумаешь, сугробы исчезли! Ах, как замечательно хрустят под ногами камешки!

Спустя много, очень много шагов неутомимую Пелагею принесло на равнину, где не было решительно ничего. Ничего, кроме колодца, вырытого в земле и снабженного каменной лестницей.

Сквозь ступени проросли какие-то сорняки. Там же на правах собственника поселился белый мох сфагнум. Пелагею потянуло к ступеням, хотя в здравом уме она ни за какие коврижки не стала бы спускаться в эту мрачную яму.

Неправильный зов сердца вёл ее всё ниже и ниже. Фальшивый голос разума убеждал, что лишь коснувшись дна, можно как следует оттолкнуться и выплыть на поверхность, где у судьбы для тебя полно заманчивых предложений.

Только вот неувязочка: воды в колодце не было.

Даже если сильно постараешься, не выплывешь. И навряд ли судьба предложит тебе что-то ценное, помимо жизненного опыта.

Но сегодня Пелагея не анализировала и отказывалась вести какие-либо внутренние диалоги. Она шла без единой рациональной мысли в голове. Только сердце колотилось гулко и неистово: «Бум! Бум! Бум!».

Хотя постойте: какое сердце? У Пелагеи же, вроде бы, на его месте живой кристалл. Тогда что это так колотится?

Она очутилась на самом дне, в полутьме, и различила впереди очертания чего-то огромного, округлого и склизкого. Гигант дышал: вдох — выдох, вдох — выдох. По переплетению бурых тяжей, туго обвивших его подобно рыболовной сети, бежала настоящая кровь. А стук, который тревожно отдавался в ушах, оказался стуком именно его сердца.

Когда гигант приоткрыл глаз и направил расфокусированный взгляд на Пелагею, у той зачастил пульс. Да она бы, наверное, и в обморок упала прямо там, в колодце, если бы не одно обстоятельство.

Обстоятельство в лице Джеты Га, завернутое в шуршащий комбинезон цвета хаки. Вооруженное хищным оскалом и кривой саблей, наверняка невероятно острой.

Терять сознание, учитывая все вышеперечисленные факты, было бы верхом неосмотрительности.

— Приветствую, — металлически изрекла Джета Га. — Я ждала тебя.

— Вы кто? — удивленно заморгала Пелагея. И сообразив, что задавать такие вопросы в лоб при первой встрече несколько невежливо, поспешно добавила: — День добрый!

— Ты еще не поняла, зачем ты здесь? — сощурилась Джета, приближаясь и помахивая саблей. Из-за ее спины на Пелагею жутко таращился кровавый монстр. — Мне от тебя кое-что нужно.

— Знаете, обычно я с радостью делюсь всем, чего ни попросят. Но сегодня я несколько не в ресурсе, — стараясь быть максимально тактичной, сообщила та. И со вздохом опустилась на корточки. — Устала, сил нет.

Судя по всему, действие стимулирующих иероглифов подошло к концу. Пелагея чувствовала себя как варёная муха. Как муха, угодившая в суп, где варились чьи-то желания и амбиции. Сабля в руках Джеты Га наводила на мысль о расправе. Глазастый гигант до дрожи пугал. Но у Пелагеи не оставалось энергии на то, чтобы сопротивляться. Убьют ее? Ну и ладно. Значит, участь у нее такая.

На нее замахнулись, и маленькая слабая фея выставила перед собой руку — ничтожный щит против сабли. Но жест, на удивление, сработал.

— Это… Это что такое? — вскричала Джета Га, которая словно прилипла к воздуху. — Ты что себе позволяешь?

— Правильно. Стой, где стоишь! — раздался позади Пелагеи пронзительный голос куратора. — Ты у меня за всё ответишь.

— Ох, надо же, кто пожаловал! — процедила Джета. — Верный телохранитель! Ты думал, я не подготовилась? О-о-о, я хорошо подготовилась. Стреляйте, ребята!

«Ребята», видимо, сидели в засаде на скрытых верхних ярусах. Со всех сторон в Пелагею и Ли Тэ Ри вдруг посыпались стрелы. И эльф едва успел подбежать к своей ученице, чтобы ее обнять. Инстинктивный, спонтанный порыв, не подкрепленный доводами рассудка.

Как выяснилось в дальнейшем, весьма полезный.

Пелагея ощутила его руки у себя на талии, и ее немедленно пробрал озноб. А вслед за ознобом случился прилив сил — столь значительный, что с ладоней сорвалось огненное облако, образовав защитный светящийся купол. И стрелы буквально сгорели, не долетев до цели. Они осыпались пеплом где-то на половине пути.

— Да что за… — пробормотала Джета, силясь отлепить свои конечности от заданных координат.

— Мы уходим, — проинформировал ее Ли Тэ Ри. — И только попробуй еще хоть раз заманить мою фею в свое логово.

Он развернулся и двинулся обратно к лестнице. Пелагея поспешила за ним. И лишь теперь заметила, что он хромает, а штанина у него на ноге щедро пропитана кровью.

— Ой, погодите! Вы ранены?

— Снаружи поговорим.

Он сердился. Он определенно сердился на Пелагею. Ну еще бы: бросила его посреди снегов, сбежала, несмотря на запрет, на своих двоих притопала прямиком к его заклятому врагу.

Да уж, на снисхождение куратора нечего было и рассчитывать.

Но оказавшись на поверхности, Ли Тэ Ри, вопреки ожиданиям, не стал ее ругать. Даже выговора не сделал.

— Как ты провернула тот фокус? — с места в карьер спросил он, уместив руки у Пелагеи на плечах и вглядевшись в ее лицо. — Как у тебя получилось остановить Джету Га? В ОУЧ за тобой таких способностей не наблюдалось.

— Не знаю. Оно как-то само, — отчаянно краснея, промямлила Пелагея. — Но всё-таки, ваша рана. Ее надо обработать, перевязать…

— Секунду.

Куратор отошел подальше, проделал руками какие-то хитрые движения и завернулся, как в одеяло, в вихрящийся черный смерч.

— З-з-зелень сушеная, — остолбенела Пелагея.

Из смерча вместо куратора вышел, прихрамывая, снежный барс.

— Садись, — велел ей этот мохнатый чревовещатель. — Скоро действие твоих чар завершится. Надо убираться отсюда.

До чего же удобно быть метаморфом. Три здоровые лапы куда лучше, чем одна здоровая нога.

… Пелагею снова куда-то несло. На сей раз сквозь выцветшее лето, по каменистой равнине, верхом на барсе.

— Мне показалось, или я как-то поспособствовал… Кхм, увеличению твоей силы? — расслышала она в промежутке межу свистом ветра в ушах.

Пелагея икнула и вновь начала заливаться краской.

От ответа на столь неоднозначный вопрос ее избавил снаряд, прилетевший ей аккурат между лопаток.

— Ой! — пискнула она. — Ой-ой-ой! — И из положения сидя медленно переместилась в положение лёжа, едва не выдрав из барса по клоку шерсти.

— Что с тобой? Эй, не пугай меня так!

Похоже, зверюга остановился и быстренько превратился обратно в эльфа. Эльф тряс Пелагею, бил по щекам, пытаясь привести в чувство, но она уже мало что соображала. И мир вокруг представлялся ей не более чем фантасмагорией, где сама она — мираж, которому суждено исчезнуть.

«Слушай, слушай меня, — набатом звенело у нее в голове. — Я Джета Га. Хочешь увидеть свою подружку и ее псов живыми, приходи одна. Без эльфа. Местоположение моего штаба тебе уже известно. Пока!»

Подло атаковать со спины и посылать сообщения посредством болевых снарядов — это что-то новенькое. Кто бы научил Джету Га пользоваться, скажем, почтовыми голубями. Или шантажировать жертв через новомодные аппараты, которые совсем недавно изобрели в столице.

Пелагея открыла глаза и обнаружила, что уложена на широкую мягкую постель и качественно завернута в одеяло (вероятно, куратор был страшно огорчен, что поблизости не нашлось смирительной рубашки).

Чувствовала она себя скверно. По ощущениям — состояние средней степени потрепанности, а ломота в костях — как при тяжелой форме гриппа.

Бесчеловечные методы использует Джета. Как есть, бесчеловечные.

Впрочем, она же Пелагею вроде бы прикончить собиралась. Странно, что не прикончила. Растягивает удовольствие, играя в кошки-мышки? Что ж, посмотрим, кто кого! Несмотря на недомогание, в Пелагее неожиданно взыграл авантюрный боевой дух.

До сих пор она чувствовала себя безвольной тряпкой, которая просто плывет по течению и делает, как принято. Но после той злополучной встречи на дне колодца, после столь мощного всплеска энергии (Чары это? Очередная суперспособность?) что-то изменилось.

Только вот почему, скажите на милость, всплеск произошел, когда куратор ее обнял? Что в эльфе такого особенного? Почему в последнее время от его прикосновений Пелагею бросает то в жар, то в холод? Фейские гормоны активизировались, не иначе. Правда, поздновато.

За двести с лишним лет можно было бы уже и приобрести хоть какой-нибудь иммунитет против наивной подростковой влюбленности.

Эти мысли вогнали Пелагею в краску. И когда на пороге из воздуха соткался Ли Тэ Ри, он застал одеяльный кокон, увенчанный ее пунцовой физиономией.

«Сыроежки трухлявые, — подумала до безобразия смущенная фея, тщетно пытаясь накрыться с головой. — Замуровал, демон».

— Как ваша нога? — не своим, скрипучим голосом поинтересовалась она у куратора. И прочистила горло, сгорая со стыда.

— Эльфийское снадобье творит чудеса, — тоже почему-то краснея, хрипло отозвался тот. — Я в порядке. А ты… Если тоже в порядке, вставай и давай завтракать. Честное слово, однажды ты сведешь меня с ума. Или в могилу, — уходя, приглушенно добавил он.

Столовая располагалась там же, где и спальня: за инкрустированной дверью, в конце длинного, устланного коврами коридора, ведущего из мастерской в личные апартаменты.

За завтраком Ли Тэ Ри вёл себя уверенно и по-хозяйски. Тарелки, салфетки, приборы на две персоны он разложил, как профессиональный официант — не придраться. Гора салатов, море гарнира, жареное мясо, яйца под майонезом — эльф, похоже, искренне полагал, что в Пелагею всё это запросто влезет.

— Вы что, сами приготовили? — удивилась она, с глазами по пятаку усаживаясь за стол. — Да не нужно было…

— Ешь, пока дают, — буркнул куратор. И тут же перевел тему: — Вчерашнее происшествие… Я наконец понял, кто заказчик. Ее зовут Джета Га. Марионетку подослала именно она.

— Но зачем ей меня убивать? — с набитым ртом спросила Пелагея. — Ах да, точно.

Она вспомнила подслушанное признание Безголового. Джете нужно ее сердце. Вернее, кристалл. Неужели для того монстра, который сидел под землей?

При мысли о монстре Пелагею передернуло.

— Скажите, что это было за чудовище, там, внизу?

— Сам не знаю, — признался эльф. — Есть предположение, что эту тварь выращивают, чтобы с ее помощью подчинить себе миры. Я немного знаком с Джетой Га. Она прямо-таки одержима идеей вечного двигателя, ей всегда мало, ее не интересуют проблемы обычных людей. И убивает она без зазрения совести. Сама понимаешь, ради великой цели.

Он мрачно усмехнулся и откинул голову на спинку стула: ему вдруг срочно понадобилось изучить потолок.

Пелагея с трудом проглотила еду, вставшую комом в горле, и отложила вилку. Есть что-то расхотелось.

Глава 20. Приходи одна

«Приходи одна, если хочешь увидеть подругу живой». Минуло два дня, и Пелагею все два дня не переставала грызть совесть. Юлиана томится в плену у Джеты, Юлиану надо спасать, а кое-кто бессердечный занят чем угодно, только не спасением друзей.

С другой стороны, если уж браться за столь ответственное дело, нужно подготовиться: физически и морально. Бросаться в эпицентр зла без подготовки, надеясь на протекцию мироздания в обмен на твою безрассудную храбрость — заведомо проигрышный вариант.

Морально Пелагея настраивалась в библиотеке, подкармливая светлячков. Она сидела на коленях, разложив по полу подол платья цвета души, и, склонившись над банкой, сосредоточенно, с большими паузами произносила слова.

— Любовь.

— Радость.

— Милосердие.

— Дружба.

— Борьба.

— Преодоление.

— Зар-р-раза вонючая. Ой!

Вонючей заразой была, конечно же, Джета Га — универсальное зло в женском обличье. Сосредоточиться исключительно на добре сегодня у Пелагеи не получалось.

В рядах светлячков царило упадническое настроение. Они то гасли, то зажигались. Но в основном всё же гасли. Нестабильное душевное состояние хозяйки сказывалось на них самым плачевным образом.

— Кхм! — озадаченно раздалось из-за угла, и оттуда собственной персоной вынырнул куратор. — Чем это ты занята?

— Светлячков подкармливаю, — невинно похлопала ресницами Пелагея.

— Подкармливаешь? — Бровь эльфа скептически изогнулась.

— Ну да. Они питаются красивыми словами. В слове, чтоб вы знали, заключена великая сила. Слово может ранить, а может исцелить, — немного раздраженно пояснила та.

— А может накормить. Ха! — воскликнул Ли Тэ Ри с недоверием. — Только вот не думаю, что «любовь» такое уж красивое слово. Из-за любви люди слишком много страдают и часто совершают глупости.

— Наверное, они просто не умеют любить, — заключила Пелагея. После чего приняла оборонительную позицию, повернувшись к куратору спиной и надувшись, как мышь на крупу. Вторгаются тут всякие в личное пространство, вносят смуты.

— Ладно-ладно, — примирительно замахал руками эльф. — Не буду мешать. Я лишь хотел напомнить, что у тебя по расписанию сейчас Искусство Невидимости.

Его последняя реплика неожиданно придала Пелагее ускорения. Она подскочила и с безумными глазами бросилась к лифту.

— А какой кабинет, не подскажете?

— Триста пятнадцатый.

— Благодарю!

Опаздывает. Опять опаздывает. Да что ж за наказание!

Проводив ученицу взглядом, Ли Тэ Ри не сразу понял, что с ним творится что-то неладное. К его лицу, по обыкновению, всегда строгому и мрачному, приклеилась идиотская улыбка. Рассудок на это резолюции не давал.

«Кыш! А ну кыш, кому говорят!»

Улыбка покинула насиженное местечко весьма и весьма неохотно.

А Пелагея меж тем исправно садилась в лужу и совершала ошибку за ошибкой. На дисциплине по Искусству Невидимости она так и не вникла в алгоритм. Хотя призрак Сильверин — да, тот самый полтергейст, чей иллюзорный метадом она перепутала со своим — из кожи вон лез, чтобы разъяснить суть.

Он исчезал и появлялся рядом со своей иллюзией, на морозе, неподалеку от шалаша-столовой. Распинался о том, как важно делать правильные вдохи и выдохи, включать воображение и давить на биологически-активные точки, чтобы получить нужный результат.

Пелагея вдыхала аппетитный запах шашлыка, и ее живот выводил рулады. А воображение, само собой, пускалось во все тяжкие. Жареная курочка? М-м-м… Свиные рёбрышки? Вкуснотища… Куда уж тут до биологически-активных точек!

Зато три подружки-негодяйки (Рыжая, Могильная Плита и Карамель) в отличие от Пелагеи, быстро смекнули, что к чему. Научились растворяться в воздухе, настигли ее в одном из коридоров ОУЧ и снова предприняли попытку выдрать волосы.

На сей раз Пелагея сдаваться не собиралась. Подружки даже опешили, когда она полезла на них с кулаками. Впрочем, на Искусстве Самообороны, которое стояло в расписании следующим пунктом, эта доблесть ей не зачлась. И Пелагею, и мстительную троицу сопроводили в медпункт, ибо синяки с царапинами для фей — отнюдь не повод для гордости.

В последующие несколько дней Пелагея окрепла духом, научилась давать сдачи и действовать на опережение противника. Три девицы честно пытались проредить ей шевелюру в пустынных кулуарах — на перерывах между Искусством Уничтожения и Основами Чудесного Языка. Но потерпели разгромное поражение.

На Искусстве Уничтожения обучали избавляться от злых сущностей. Пока лишь в теории. Но Пелагея не преминула использовать знания на практике — и чуть было не избавилась от трех злых сущностей по кличке Могильная Плита, Карамель и Рыжая.

Их снова ждал медпункт. Пелагею — строгий выговор от начальства. Прослышав о ее славных подвигах, куратор чуть умом не тронулся. Его неугомонная фея, за которую он в ответе, оказалась отбитой драчуньей. Да где ж это видано?!

— С меня хватит, — непримиримо заявила Пелагея в ответ на гневную тираду Ли Тэ Ри касательно того, «где ж это видано». — Я собираюсь бороться. Вот если бы вас, к примеру, терроризировали ближние, как бы вы с ближними поступили? — не долго думая, перешла в атаку она.

Сама не заметив, оттеснила куратора к мостику, за которым должны были шелестеть березы (но почему-то не шелестели). Убрала указательный палец от его лица, остолбенела. А затем разразилась таким криком, что у эльфа едва не случился сердечный приступ.

Уроки вокала она брала явно у дилетанта. Вот зачем, спрашивается, визжать, как резаная? Что она там такого увидела?

Ли Тэ Ри оглянулся — и немедленно преисполнился торжествующего злорадства. От драгоценных березок остались пеньки. Трагедия. Катастрофа. Но только не для него.

— Это вы их спилили? — окончив арию разбитого сердца, спросила Пелагея со слезами на глазах.

— Делать мне нечего! — вспылил тот. — Я что, по-твоему, совсем изверг?! — И унёсся прочь рассерженным вихрем.

В скором времени выяснилось, что куратор действительно не изверг. В кабинет с повинной притопал Гарди.

— Дикарка, моя коза… Вы уж ее простите. Совсем от рук отбилась. Пробралась сюда, к вам. Съела березы все до одной. Как мне искупить вину?

Произносил он эту речь впопыхах и даже как будто не раскаивался. А на Пелагею поглядывал, словно умысел какой лелея.

— Что ж, — сказала та, степенно скрестив на груди руки. — Помните, мы договаривались о вознаграждении в обмен на молчание? Так вот, мешочек с семенами отменяется.

— Маловато для наказания, — вконец обнаглел плечистый верзила. — Может, я того… компанию вам составлю на балу. Вам ведь наверняка пойти не с кем.

— На балу? — вылупилась на него Пелагея. — Какой еще бал?

— Ну как же? В честь трехсотлетия ОУЧ, — громыхнул Гарди. — Грандиозное, говорят, будет событие. Музыка, танцы, шипучие напитки. Вы просто обязаны пойти.

— Я… Я…

— Четверг, семь часов! — грозно возвестил Ли Тэ Ри, вырываясь из мастерской в своем потрясающем парчовом шлафроке и свирепо хлопая инкрустированной дверью. — Бегом на практику! — рявкнул он на Пелагею. — А вам, — прошипел он здоровяку, — советую вернуться к своим прямым обязанностям. И получше присматривать за козой.

На столе таинственно поблескивали молоточки, зажимы и лупы. Тёплый свет падал на рабочую поверхность, путался в облаке растрепанных волос Пелагеи, ложился на ее испачканное платье, которое она умудрилась порвать в пылу драки с завистницами. И Ли Тэ Ри в ее присутствии было невыносимо уютно. А вместе с тем отчего-то невыносимо тревожно.

— Сегодня мы будем учиться фиксировать камни, — объявил он. — Существует несколько способов. Закрепление крючками, при помощи ободка или клея. Есть канальный, или рельсовый, метод, а также метод погружения в металл… Послушай, — запнулся куратор. — Ты что, и правда пойдешь с ним на бал?

— С кем? С господином Гарди? Что вы! Балы не для меня, — вздохнула Пелагея. — Я не создана для таких роскошных мероприятий, — поникла она. — Да вы и сами видите. Мной можно скорее ворон пугать. Пугало огородное. Вот я кто.

— Не говори ерунды. Если ты и впрямь считаешь себя пугалом, то знай: ты самое милое пугало, каких я встречал.

Он замолк, поспешно отвёл взгляд, но было уже поздно. Ли Тэ Ри определенно следовало меньше болтать. Пелагея воззрилась на него с искренним недоумением. Ох, неловко-то как!

***

Юлиана всегда любила свободу, Вековечный Клён и себя. Поэтому в один прекрасный день открыла глаза на вертящемся стуле Джеты, глянула поверх монитора Джеты в болотно-зеленую стену дирижабля и отчетливо осознала: она, Юлиана, живет не своей жизнью. А ведь ее жизнь ценнее какой-то там популярности. Важнее, чем общественное признание, которое по сути — сплошной обман и пыль, пущенная в глаза.

По собственным ощущениям, она сочинила какой-то бред про предающее тело и бушующие страсти, получила от ворот поворот на литературном конкурсе портала «Демиург». И поняла, что не готова остаток дней угробить на достижение недостижимого.

«Ты тратишь время не на то. Тебя водят вокруг пальца. Держат за дуру. Пытаются надуть. Неужели ты станешь и дальше терпеть подобное отношение, Юлиана? Где твои верноподданные псы?»

Прозрение было столь стремительным, что она и думать забыла про всякие там планы «А» и «Б». Просто сорвала с себя датчики, встала со стула и шаткой походкой двинулась к выходу. Образ жизни, которого она придерживалась последние несколько суток (или недель?), мог легко свести ее в могилу. И только отодрав себя от экрана, она поняла, что голодна. Дико голодна.

Юлиану одолевала смертельная усталость. Она похудела вдвое против прежнего. Одежда болталась на ней мешком, так что пришлось потуже затянуть ремень в походной юбке, чтобы та, чего доброго, не свалилась.

На повестке дня стоял следующий вопрос: как отыскать Кекса с Пирогом, не склеить ласты от голода и смыться, по возможности, незамеченной?

«Пусть читатели, которых нет, идут лесом. Плевала я на них. Киприан, Клён Вековечный, к тебе хочу! Выбраться бы отсюда. Сбежать домой… Ох, как же я была глупа».

Юлиана решила, что больше не притронется к рукописям. Писательство не для нее. Вот возьмет — и как заживет жизнью обычного человека. Всем назло.

Она осторожно продвигалась вдоль стены какого-то узкого, слабо освещенного коридора без понятия, куда тот выведет. И думала о Киприане. Если б только он мог явиться в ответ на ее мысленный зов! Может, он уже взялся за ее поиски? Она ведь рассчитывала, что задержится в «Будущем Издательстве» дня на три, а получилось невесть сколько дней.

Эти дни завертелись бешеной каруселью, и Юлиана попросту забыла о Вековечном Клёне. Выкинула его из головы. Что если и он, заразившись дурным примером, выкинет ее из своей?

В конце концов, даже у дерева может кончиться терпение.

Юлиана сделала еще шаг — и под ее ногой лязгнула длинная металлическая спица.

— Тсс! — зашипела на спицу беглянка, замирая от страха.

Поначалу Джета Га показалась ей человеком, заслуживающим доверия. Она создавала впечатление надежности и расточала флюиды благополучия. Куда что только делось?!

На деле она оказалась слегка необычной, но всё же мошенницей, от которой стоило держаться подальше.

Юлиана кляла себя за недальновидность.

— Эй, подопытный образец сбежал! — раздалось далеко позади. Что ж, если подопытный образец — она, тогда, действительно, пора делать ноги.

Впрочем, далеко она не ушла. Ее голова решила, что сейчас самое время пойти кругом. Юлиана устало прислонилась к стеночке — и ее очень быстро настигли: топот, голоса, звон чего-то неприятного (Наручников? Цепей?).

Дальше — из-за нарушения в организме водно-солевого баланса, а также нехватки витаминов и минералов — было как в кошмарном, сюрреалистическом сне. Ее куда-то волокли, во что-то заковывали, обзывали разными нехорошими словами. И в итоге бросили в глухую металлическую капсулу без света, где пахло, прямо скажем, не розами.

Юлиану тут же окружили два маленьких шерстяных — и весьма, надо заметить, слюнявых — существа. Они сопели, лизали ей щёки, топтались по ней лапами.

«Ну всё, — подумала она обреченно, — теперь мне точно крышка. Меня съедят».

Правда, вскоре до нее дошло, что топчутся и сопят не какие-то там инфернальные порождения мрака, а всего-навсего ее питомцы — Кекс и Пирог.

— Хозяйка, ты цела? — хриплым голоском осведомился Кекс.

— Хозяйка, тебя сильно били? — зачем-то уточнил Пирог.

— Хозяйка, есть хотим! — хором возвестила эта мохнатая мелюзга.

Вот ведь! Нигде от оглоедов спасу нет!

Глава 21. Ножницы

Ли Тэ Ри и Пелагея сидели в мастерской и синхронно заливались румянцем в свете янтарной лампы. Время нарочно плелось, как черепаха. «Так-так-так», — лениво отсчитывала стрелка на старинных настенных часах.

— Господин куратор, — первой нарушила молчание Пелагея. — Я тут спросить хотела. Может, у вас есть ножницы? Я свои в кармане юбки оставила, а юбка в метадоме.

Удивительно, но среди обилия всевозможных ювелирных инструментов ножниц не нашлось. Ли Тэ Ри пожал плечами и для порядка вывернул содержимое ящиков. Нигде. Ни единой пары.

С тех пор, как Пелагея при официальном знакомстве буквально приставила ножницы ему к горлу, этот предмет для пыток и шантажа был каким-то непостижимым образом исключён из его арсенала.

— Тогда я, пожалуй, отлучусь ненадолго, — сказала Пелагея. — Вы же не возражаете?

Ли Тэ Ри не возражал. Ему жутко хотелось побыть наедине с собой, вытряхнуть содержимое своей головы точно так же, как он проделал это с ящиками. И убедиться, что в будущем ни одно компрометирующее слово не слетит с его языка. «Милое пугало». Нет, ну надо же!

Она ведь ему не нравится. Совсем. Ни капли. Он опекает ее только потому, что приказал Вершитель.

Пусть это милое пугало (тьфу, то есть Пелагея) ползет, куда заблагорассудится, и оставит его в покое. Пусть несносная фея делает, что хочет. Ему всё равно.

А Пелагея, едва куратор дал согласие, чуть ли не пулей вылетела из мастерской, спустилась в лифте на первый этаж и, не оглядываясь на злополучные пеньки, которые оставила от берез коза, во всю прыть рванула прочь.

На коридоре, который, казалось, целиком состоял из льдистого неонового пламени, мстительная троица стажёрок в очередной раз покусилась на ее причёску. Но Пелагея после тренировок по различным видам Искусств приобрела такую ловкость, что ей ничего не стоило оставить конкуренток с носом.

Она прокралась к метадому в ночи (которая, в общем-то, никогда и не кончалась) по скрипучему снегу. И вдруг:

— Пссс! Пелагея!

— Чего?

— Загляни ко мне в иллюзию. На пару слов.

Окликнул ее не кто иной, как призрак Сильверин. И, судя по интонациям, он пребывал в глубокой печали.

Когда Пелагея проникла внутрь иллюзии номер тринадцать, Сильверин изо всех сил пытался произвести хорошее впечатление: не кривлялся, не вращал глазами, а из звуков издавал преимущественно всхлипы.

«Завывания? Скрежет ногтя по стеклу? Не дождетесь, сегодня я само очарование», — транслировал весь его ранимый облик. Чрезвычайно подозрительно.

— Я скорблю и тоскую, — заламывая призрачные руки, поведал полтергейст.

— А что случилось? — немедленно прониклась состраданием Пелагея.

— Я привязан к своей иллюзии, будь она неладна. Оттого и несчастен. А ведь, знаешь, я могу стать голубым. И зеленым. И… Тебе какой цвет нравится?

— Ты это к чему клонишь?

Сильверин подлетел к ней вплотную, провоцируя волны холодной дрожи. И уставился с мольбой: глаза в глаза.

— Позволь мне всего на один вечер стать твоим платьем! Я прикован к иллюзии, как проклятый. И выйти отсюда смогу, только соприкоснувшись с феей. Ну пожа-а-алуйста! — заныл он. — Так хочется попасть на бал к живым. Хоть разочек.

— Ни за что, — отрезала та.

Призрак умолял. Заклинал. Давал обеты. Но она была непреклонна. На бал? Во-первых, она не умеет танцевать. Во-вторых, какой, к дохлым вепрям, бал?!

Нет, дело не в Сильверине, дело в ней самой. И в Юлиане, которую надо выручать. Если твои друзья в беде, о каких торжествах вообще может идти речь?!

Покинув иллюзию, Пелагея бегомприпустила к себе в заброшенный метадом. Отыскала испачканную в крови юбку (никто так и не догадался ее постирать), вывернула карманы и обнаружила ножницы.

Их она собиралась использовать с варварской целью: волосы. Отныне никаких длинных волос, за которые можно ухватиться, которые можно дёрнуть. С сегодняшнего дня, точнее, ночи, одной уязвимостью станет меньше.

Пелагея собрала в кулак всю свою волю, а также спутанные патлы — и мужественно обрезала их за несколько подходов.

— Я должна бороться. — «Чик!» — На укладку этих кудрей всегда уходила уйма времени. Неоправданные траты. — «Щёлк!» — Спасу Юлиану. Разберусь с Вершителем, который забрал у меня сердце. Верну себе способность превращаться. — «Клац!»

— Ты что творишь?! — в ужасе воскликнул кто-то у нее на пороге.

Вот вечно вторгаются без стука. Ну что за манеры?

Пелагея оглянулась и от неожиданности выронила ножницы на дощатый пол. К ней вломилась женщина, вооруженная лыжными палками. В комбинезоне — красном с ярко-желтыми вставками. С каким-то баулом за плечами.

— Твои прекрасные кудри! Как ты могла?! — звучным контральто воскликнула женщина. И Пелагея наконец-то ее признала. Эсфирь.

— Постой. Погоди-ка. Вершитель что, тебя отпустил? — опешила она.

— Отпустит, — сказала Эсфирь, проходя в метадом и усаживаясь на кровать. — При условии.

Она расчехлила крупный свёрток, который прятался у нее в бауле, и показательно взвесила его в руках.

— При условии, что ты пойдешь на бал в его платье.

— Но я не…

— Пойди, очень тебя прошу! — наклонилась к ней Эсфирь, разом потеряв напускную невозмутимость. — Вершитель сказал, ты должна пойти. Именно в платье, которое он для тебя сшил. И тогда… Тогда я буду свободна.

— Вот как? Но знаешь что… Юлиана. Она в беде. Я хотела ее спасти.

— Сразу после бала, ладно? — умоляюще шепнула та, заглядывая ей в глаза.

Пелагея фыркнула. Ну правда, что подруга, что призрак. Заладили одно и то же. Дался им этот бал!

— Смотреть не могу, как ты себя изуродовала, — перешла на авторитетный тон Эсфирь. — Иди к зеркалу, давай хоть подровняем.

Она расстегнула молнию на лыжном костюме, подхватила с пола ножницы и сразу сделалась такой деловой, что можно было даже не сопротивляться: все равно заставит. Пелагея послушно уселась перед зеркалом и зажмурилась, предвидя скорую катастрофу: как ни стригись, во что ни одевайся, а ждёт тебя провал.

Зачем же еще создавались балы, если не затем, чтобы на них позориться?

Эсфирь так искусно орудовала ножницами, что уже через четверть часа на Пелагею можно было взглянуть без содрогания.

— Красотка! — вынесла вердикт страшно довольная Эсфирь, любуясь шапкой ровно подстриженных вьющихся волос. — А теперь давай примерим платье. Эй, стой! Ты куда?

Пелагея поднырнула ей под руку, бормоча что-то про свою дырявую башку.

— Светлячков у куратора забыла, — призналась она. — Подожди здесь, я мигом.

Ли Тэ Ри сидел за столом, слившись с ювелирной лупой в единое целое, и сосредоточенно ковал какое-то ожерелье, когда к нему в мастерскую влетела взмыленная Пелагея.

Он увидел ее — и чуть собственноручно не убил.

— Что ты с собой сделала?! — вскричал он, не вполне отвечая за свои чувства. И вскочил из-за стола. — Знал бы, близко тебя к ножницам не подпустил! Ты мне прежней нра…

Остаток фразы он поспешно проглотил. После чего у него, похоже, вообще отнялся дар речи. А Пелагея прошмыгнула мимо, схватила банку со светлячками, извинилась. Отдавила эльфу ногу, снова извинилась. И была такова.

За время, пока она, как заведенная, бегала туда-сюда, произошло несколько роковых событий. Событие первое: кто-то пробрался в метадом, стукнул Эсфирь по темечку, закатал ее в покрывало и засунул весь этот свёрток под кровать. Когда Пелагея вернулась, ей понадобилось несколько минут, чтобы понять, откуда исходит яростное: «Помогите!» и «Вытащите меня отсюда!».

Событие второе произошло сразу после нападения: кое-кто (видимо, всё тот же злонамеренный персонаж) старательно разбросал по метадому обрывки черной материи. Какая интересная традиция перед балом! У них так каждый год бывает?

— Платье Вершителя! — простонала убитая горем Эсфирь, которую Пелагея наконец распеленала и к чьей шишке приложила лёд. — Они искромсали его твоими ножницами!

— Платье? — ахнула та. — Да что ж за день сегодня! Постой, ты сказала «они»?

— Их было трое, — подтвердила Эсфирь. — Я лишь мельком увидела. Одна рыжая, другая…

— Не надо, не продолжай, — насупилась Пелагея. — Знаю я эту компанию. Прохода мне не дают. В самом плохом смысле, — дополнила она в ответ на вопросительный взгляд подруги. — Взъелись на меня не пойми за что. Но как они догадались, что ты привезла платье? Следили за мной? Или…

Пелагею осенило. На нее снизошло озарение, причем так стремительно снизошло, что на улицу она выскочила без обуви. А зачем обувь, если идти тут всего ничего? До ближайшей иллюзии одного коварного полтергейста.

— Ну да, ну да. Это отчасти моя заслуга. — Под тяжелым взглядом Пелагеи Сильверин поперхнулся и перефразировал: — Ладно, вина. Хоть я и не могу отсюда выбраться, у меня, знаешь ли, отменный слух, — без малейшего чувства раскаяния заявил он. — Я всё-о-о подслушал. И о платье в том числе. А девицы весьма удачно проходили мимо и громко обсуждали, как ты их достала. Вот я и решил…

— Ты дундук, — обиженно буркнула Пелагея. — Из-за тебя моя подруга…

— Что тут у вас? — поинтересовалась Эсфирь, входя внутрь.

— Мама дорогая! — взвыл полтергейст, взлетая под купол иллюзорного метадома и приземляясь у Пелагеи за спиной. — Как, ради всех покойников, ей удалось проникнуть в мою иллюзию? Она что, тоже того… Необычная?

— Главный виновник перед тобой, — отчиталась Пелагея, отступая в сторону. — Можешь его поколотить, если от этого тебе полегчает. Только вот вряд ли твои удары нанесут призраку вред.

— Не надо меня колотить! Воспользуйтесь мной, — предложил альтернативу Сильверин. — Ты ведь не сможешь получить свободу, если Пелагея не появится в платье Вершителя на балу, — обратился он к Эсфири. И та побагровела от гнева: подслушал, гад!

— А я, — продолжал меж тем полтергейст, — могу в точности скопировать испорченное платье. Никто не заметит разницы.

— В этом и заключался твой план, — хмуро подытожила Пелагея, переплетя руки на груди.

— Попасть на бал, да, — ухмыльнулся тот. — Если б ты мне не отказала, ваше платье было бы сейчас в порядке.

Пелагея мрачнела. Казалось, еще немного — и она взорвется, как праздничная хлопушка. Хотя нет, скорее, как граната. Ведь повод для взрыва совсем не радостный.

— На пару слов, — шепнула ей Эсфирь и потянула за руку к выходу из иллюзии.

— Вершитель меня испепелит, — уже снаружи поделилась предчувствием она. — Точно тебе говорю.

— И что ты предлагаешь?

— Давай воспользуемся услугами этого негодяя, раз он так настаивает. Заодно проверим, настолько ли он хорош, как утверждает. Сможет ли скопировать платье. Я-то, в отличие от него, знаю, как оно должно выглядеть. Он сам пока не понял, на что подписался. Устроим ему веселую жизнь, а?

Глава 22. Я не позволю тебе любить

— Рукава-буфы — это как? — озадаченно уставился на Эсфирь Сильверин.

— Надутые, естественно.

— Ясно-ясно. Но знаете что, госпожа лыжница? Со своими запросами вы меня угробите.

Эсфирь развела руками, злорадно ухмыляясь.

— Тебя уже давно, дружок, угробили. Так что перестань давить на жалость и продолжай. Сам же к живым хотел.

Полтергейст обреченно вздохнул. Если с кружевной отделкой тонкого плетения, потайной молнией и рукавами-буфами он еще мог смириться, то мысль о том, чтобы стать не голубым, не зеленым, а — о ужас! — чёрным, погружала его в беспросветное уныние. Ну как так? На бал, на праздник радости и света — и вдруг в чёрном?

Сильверин выгибался и так, и эдак. Месил сам себя, точно тесто какое. Сжимался, распухал там, где просили. Делал невозможное и прыгал выше своей призрачной головы.

— Ну как, устраивает? — наконец устало спросил он.

— Один в один, — одобрила Эсфирь. И повернулась к Пелагее. — Давай, переодевайся.

Теперь у призрака не было глаз. Точнее, он тщательно прятал их под пояском на сборке.

— Только попробуй подсмотреть — и ты труп, — пригрозила Пелагея, забыв, что и без того имеет дело с трупом.

Сильверин обожал свою суматошную, трогательно неуклюжую фею, поэтому подглядывать не стал. В конце концов, разве призраков интересуют чьи-то тела? Не-е-ет, их интересуют исключительно души.

Пелагея влезла в предоставленное платье, отметив про себя, что нигде не жмёт. Только вот очень в нем холодно.

— Слушай, а ты не мог бы чуточку потеплеть? — попросила она.

— К сожалению, это не в моей власти, — отозвался полтергейст. — Я утратил живительную искру, которая наполняет людей теплом. Уф, надеюсь, ты не схватишь простуду.

У Пелагеи был перстень-обогреватель. И лишь поэтому она не продрогла до костей. Она походила в платье туда-обратно, покрутилась, поприседала, упала-отжалась (мало ли какая оказия приключится во время танцев). Платье проверку выдержало.

— Ну что, выдвигаемся? Бал-то вот-вот начнется, — обеспокоился призрак.

Эсфирь всерьез опасалась, как бы он на балу не выкинул какой-нибудь фортель.

— Только попробуй раствориться в воздухе! У меня связи с Вершителем! Испортишь Пелагее праздник — жизни тебе не дам! — закатав рукава, прокричала она вслед удаляющейся парочке: фее и ее черному наряду.

— Хм, раствориться в воздухе? Какая гениальная идея! — издевательски проорал Сильверин, выпучив красные вращающиеся глазищи у Пелагеи на спине.

А Эсфирь не врала. У нее, и правда, имелась с Вершителем связь, о которой она даже не подозревала. Да притом такая крепкая, что умом тронуться можно.

Прямо сейчас Вершитель настраивал свою «Мировую Линзу», чтобы поглазеть на торжество и не привлечь к себе внимания. Он приник к Линзе глазом с заиндевелыми ресницами, откинул на спину длинную седую гриву — и принялся созерцать.

Сперва полюбовался Эсфирью («Ай, хороша! Не зря я у нее сердце украл, ох не зря!»). Затем переместил фокус на ледяной замок Ли Тэ Ри. Минуя стены, бликующие под звездами и луной, без приглашения проник на бал. А там…

Ёлки зеленые! Дождик из фольги, гирлянды, хрустальные шары. Хлопушки с конфетти. Оркестр. Люди в масках. И нелюди тоже. Веселятся, болтают, пьют. Вдыхают ароматы мандаринов, шоколада, хвои, корицы и бергамота. Восхитительная новогодняя атмосфера.

Так, где там его неприкаянный эльф? Ага, за ёлкой прячется. Потягивает из бокала какой-то шипучий напиток. Из примет: парчовый халат, гладко зачесанные смоляные волосы, отлитая из золота маска на пол-лица и бегающий под этой маской взгляд. Ищет кого-то? Ох, да известно, кого.

Сегодня. Сегодня всё откроется. Ли Тэ Ри взглянет на Пелагею в платье Вершителя, и моментально прозреет. Упрямый, гордый эльф наконец увидит истину: Пелагея и есть его женщина. Та, кого Вершитель превратил в фею, наделив вместо сердца живым кристаллом. Та, кого Вершитель увёл у смерти из-под носа и сохранил специально для ювелира. Зачем? А вот это уже другой вопрос. Не для сегодняшнего бала.

Танцуйте, веселитесь, радуйтесь жизни! Неудобные вопросы будете задавать потом.

Пелагея продвигалась под яркими лучами прожекторов, в толпе разряженных гостей, не понимая, кто есть кто. На каждом встречном сидела какая-нибудь пёстрая маска, в прорезях которой сверкали незнакомые глаза.

— О, привет, дорогая! — прозвучал рядом голос Паоки. — Пришла? Очень тебе рада. Вот, надень. — Девица протянула Пелагее гримасу ужаса из папье-маше. — Теперь тебя точно никто не узнает.

Резинки щёлкнули за ушами — и мир стремительно сузился до двух щёлок, проделанных в этом жутко неудобном слепке. Руки Пелагеи потянулись было к лицу, чтобы маску снять, но Паока шутливо погрозила пальчиком: правила.

Что ж, есть правила — придется соблюдать.

Оркестр наигрывал залихватскую мелодию — совершенно неритмичную и бессвязную. Гимн хаосу, самый настоящий. Крики мартовских кошек и то получше будут. Впрочем, гостям какофония пришлась по душе. Их музыкальный вкус ничуть не страдал. Они смеялись и попивали коктейли. А кое-кто даже пустился в пляс.

Серебрились гирлянды, мигали фонарики, сделанные из осветительного льда. По залу лениво плыли зачарованные подносы с угощениями.

В ушах стоял отменный гул.

Найти бы какой-нибудь укромный уголок, чтобы переждать эту вакханалию. Итак, решено: отправляемся на поиски укрытия.

— А платье у тебя что надо! — крикнула Паока ей вслед.

Призрак, который прикидывался платьем, возликовал и зашевелился, но Пелагея призвала его к порядку, подтянув на груди лиф.

— Веди себя прилично! — шепнула она Сильверину.

— Ты не говорила, что у платьев существуют нормы приличия, — беззлобно огрызнулся полтергейст.

— Просто не двигайся, ладно? Замри.

— Усёк, — ответило платье. И заткнулось. Очень вовремя, надо сказать.

Кое-кто смотрел на Пелагею, не отрываясь, будто отверстие просверлить хотел.

Сквозь скопление народа к ней протискивался ключевой гость сегодняшнего вечера — мистер Шлафрок. И ни его золотая маска, ни гримаса ужаса от Паоки, призванные сохранять инкогнито, со своей задачей не справлялись. К Пелагее неумолимо приближался шеф собственной персоной. И все взгляды, конечно же, были обращены к нему. А у некоторых не только взгляды.

Стоило куратору на секунду ослабить бдительность, как он оказался в оцеплении. Три завистницы — Рыжая, Карамель и Могильная Плита — шурша и переливаясь в своих вычурных костюмах, обступили его со всех сторон. И давай ворковать.

Несмотря на наличие масок, Пелагея сразу их узнала. Она достаточно хорошо изучила врага.

На сей раз мстительницы не пытались никого проучить и не выкрикивали угроз. Кричали их наряды (разумеется, в переносном смысле): «Ну же, обрати на меня внимание! Взгляни, как я великолепна!»

Безвкусное сочетание перьев, блёсток и рюшей у пресловутой троицы сражало зрителя наповал. А их оживленная болтовня была способна довести до нервного срыва даже самого сдержанного филантропа. Когда эльфа окружили, он ощутил приступ острой инсектофобии: убей или беги. Кто выпустил этих насекомых? Откуда они взялись?

Слетелись к нему, точно мухи на варенье. Или лучше сказать, бабочки на мёд. Жужжат, крыльями машут, прохода ему не дают. Прихлопнуть болтливых мутантов — точно не вариант.

Ли Тэ Ри с радостью бы сбежал, если бы не одно обстоятельство непреодолимой силы. Весьма габаритное, рослое обстоятельство, чей интерес к Пелагее вызвал у куратора необъяснимую тревогу.

— Вы танцуете? — материализовался рядом с ней какой-то плечистый экземпляр в маске. — Позвольте вас пригласить.

Он был настойчив и, судя по развороту плеч, сдаваться просто так не собирался. Поэтому Пелагея вынуждена была уступить.

— Если честно, — покаялась она, — я отвратительно танцую.

— Ничего, — басовито прогудел кавалер, хватая ее за руку своей безразмерной лапищей. — Научим.

Пелагея глянула на его растрепанную шевелюру соломенного цвета — и у нее отлегло от сердца.

— Гарди?

— Он самый, — громыхнул тот. — А вы что подумали, уважаемая фея?

Пелагея много чего подумала. Она не была такой уж наивной дурочкой и предвидела, что на балу ее может поджидать неприятный сюрприз в виде очередной подосланной Марионетки, например. Спрашивается, почему пошла? Так ведь всё ради подруги! После столь самоотверженного шага со стороны Пелагеи Вершитель просто обязан выписать Эсфири вольную.

— У вас замечательное платье, — похвалил Гарди, описывая с Пелагеей круг по залу в древнем затейливом танце. — Уй! Холодное! — добавил он, когда подол хлестнул его по ноге. — Оно из какого-то особого льда? Желеобразного, да?

Пелагее было сложно сочинить правдоподобную ложь на ходу. Не признаваться же, право слово, что в роли платья выступает призрак!

У нее путались ноги и мысли. Она то и дело наступала на мыски здоровенных туфель партнера. Голова раскалывалась от гвалта гостей, в равных пропорциях слитого с чудовищно неправильным аккомпанементом. Ох, почему она не нашла укромный уголок прежде, чем ее утащили танцевать?!

И почему это Гарди замолк?

А кавалер, и правда, что-то не донимал ее разговорами. Как выяснилось, он засмотрелся на вырез платья и претендовал на пару звонких пощёчин.

— Стоять! — воспылала гневом Пелагея. — Что за дела?

Они затормозили прямо посреди зала, помешав нескольким танцующим парочкам выделывать пируэты.

— Дико извиняюсь, — пробасил Гарди. — Вы мне это… Понравились очень. С самого вашего появления, если честно. Может, выпьем по бокалу и поговорим в сторонке?

Нет, ну каков нахал!

— Ничего она с вами пить не будет! — рявкнул Ли Тэ Ри, появляясь из ниоткуда, как грозный бог-громовержец. — Фея идет со мной — и точка.

Он гневно выхватил ее руку из громадной ручищи великана и потянул Пелагею прочь. Перед ним благоговейно расступались. Казалось, зал был битком набит одними дамочками, которые рвутся к шефу в ученицы. Все, кто попадался эльфу на пути, повально ахали, призывно шелестели подолами и источали дурманящие ароматы парфюма.

— Платье, прическа, маска. Ты просто кошмарна! — бросил он на ходу.

И Пелагея тоже ахнула. Вот дурында! На ней-то всё это время была гримаса ужаса из папье-маше. Мало кому понравится смотреть на такое во время танца. Вот Гарди и выбрал меньшее из зол. То есть, вырез.

Она осознала свою ошибку слишком поздно: нагрубили парню ни за что ни про что. Спрашивается, кто побежит извиняться? Лично Пелагея никак не могла вырваться: ее запястье крепко застряло в руке Ли Тэ Ри, точно в капкане каком.

Она не задавалась вопросом: «Как же Гарди ее вообще узнал, если она изменила прическу и напялила дурацкую маску?». Ей было не до того.

А Вершитель навел на них свою Линзу и потирал руки в предвкушении, с масленой улыбочкой, за которую Эсфирь уже давно бы ему врезала (разумеется, мысленно).

Знал бы он, что Ли Тэ Ри тащит свою ученицу вовсе не потому, что платье открыло ему глаза, страшно бы разочаровался.

Углубившись в безлюдный коридор, эльф на ходу сорвал с себя маску, и Пелагея последовала его примеру, избавившись от гримасы ужаса. Порой маски сильно усложняют жизнь.

Куратор вывел ее в какой-то необитаемый участок дворца, где прямо в толще ледяных стен тлели алые угольки. Развернул к себе — и неожиданно услышал о своей персоне много нелестного. Пелагея, казалось, научилась чревовещанию. Ее гневный голос звенел в воздухе, хотя рот явно был на замке.

— Я тебя ненавижу! — распалялась она. — Ты самый отвратительный из тех, кого я встречала. Мешаешь людям жить, запираешь призраков внутри иллюзий, распоряжаешься судьбами, как прикажет Вершитель! Да как тебя только земля носит, сволочь ты поганая?

Глаза у Пелагеи расширялись, а сама она бледнела с каждой вырвавшейся фразой. Что за ерунда? Откуда звук?

Потом до нее резко дошло. У платья развязался язык. Платье пренебрегло всеми правилами приличия и изволило подать голос.

— Эй, — подёргала она за свой собственный рукав. — Эй, Сильверин, ты чего? Я не знала, что у вас с господином куратором вражда. Предупредил бы хоть.

— А я, — заныло платье. — Я что, знал, по-твоему, что ты на балу с этим типом встретишься?

Ли Тэ Ри поочередно переводил ошеломленный взгляд с губ Пелагеи на ее платье, успешно минуя вырез.

«Совсем ку-ку, да?» — вопрошало выражение его лица.

Затем он вдруг протянул руку к платью, коснулся пояса — и дернулся, как от слабого электрического разряда. А платье вконец спятило и решило проявить норов. Оно слетело с Пелагеи, оставив ее практически голой (она предусмотрительно надела нижнее белье). Закружилось вокруг эльфа, теряя формы, с таким трудом наработанные. Громко взвыло раненым волком — как будто нарочно, чтоб оглушить. И, взмыв к перекрестью арок, со скорбным завыванием унеслось через открытое стрельчатое окно.

Короткая шелковая комбинация просвечивала. Пелагею трясло — причем точно не от холода.

— З-з-зелень сушеная! — посетовала она, потупив глаза и не смея взглянуть на куратора. — Вот поганец! Да как он мог?

По фойе пробежал легкий ветерок. А в следующую секунду ей на плечи с шелестом опустилась тяжелая ткань, пахнущая шоколадом и специями. Парчовый шлафрок. Она вздрогнула и наконец осмелилась поднять взгляд. Без шлафрока Ли Тэ Ри в каком-то чудн о м облегающем костюме баклажанового цвета выглядел куда менее внушительно. Всё равно что черепаха без панциря. Тонкий, высокий, обманчиво-беззащитный. Впрочем, суть его осталась прежней.

— Я ведь говорил тебе, что ты не такая, как прочие феи? Предупреждал, чтобы не вздумала безответно влюбляться? — грозно вопросил Ли Тэ Ри, сверкая на Пелагею своими потрясающе притягательными, чернющими глазами.

— Но я не…

Она не договорила, а он уже импульсивно сжимал ее в объятиях. Он обнял ее — и внутри у Пелагеи ожила, затеплилась искра, разгораясь все ярче и ярче, пугая до смерти.

— И я тебе не позволю. Не позволю любить безответно, — прошептал куратор.

И столько в его словах было нежности, столько рвущихся наружу чувств, что Пелагея задрожала, вырвалась и, кутаясь в шлафрок, без оглядки умчалась прочь. Ей впервые стало страшно по-настоящему. Она бежала, и в голове у нее загнанно билась всего одна мысль: «Что это? Что это сейчас такое было?»

— Прости, сам не пойму, почему меня так к тебе тянет, — потерянно пробормотал Ли Тэ Ри ей вслед.

«Что значит «не пойму»? — озадачился Вершитель, нацелив на него Мировую Линзу. — По-моему, всё как раз понятно. Я что, недостаточно информации в платье вложил? Ну да ладно. Пусть сами дальше разбираются».

Он решил, что на сегодня его миссия выполнена, и с чистой совестью покинул наблюдательный пост. А всё как раз только начиналось.

Если б у Пелагеи было сердце, оно бы, несомненно, выпрыгивало из груди. Шутка ли — такую скорость развить? Она остановилась, выравнивая дыхание, и оценила обстановку. Ледяные стены, ледяные колонны и арки. Ледяные сталактиты, свисающие то тут, то там. И ни единой живой души.

Впрочем, нет. Кое-кто здесь был.

— Гарди? — не поверила Пелагея. И эхо ее голоса поскакало по анфиладам, подальше от места развития событий. — Что ты здесь делаешь? То есть, — она замялась, — мне очень жаль.

— Поздно уже. Извиняться поздно, — с кривой ухмылкой ответил тот.

В свете боковых, вмонтированных в стены ламп он шатался так, будто перебрал с горячительным. А его голос звучал глухо и пугающе. И это в помещении с первоклассным эхом!

Но как, кабан его пришей, как ему удалось так быстро догнать Пелагею?

— Здесь есть тайные ходы, — просветил ее Гарди. — И я всё видел. Ты втрескалась в своего шефа. Не пытайся отрицать. У тебя чувства на лице написаны. И он, похоже, тоже неровно к тебе дышит. Только знаешь что, он тебе не пара. Он и мизинца твоего не стоит. Ты чрезвычайно ценна.

Походка могучего эльфа внезапно обрела твердость, и он упругим шагом настиг Пелагею за считанные секунды, оттеснив к ледяным сталактитам.

— А я насчет чувств соврал. Мне просто надо было остаться с тобой наедине, — выдохнул он с маниакальным блеском в глазах. В голубых, чтоб его, глазах. Которые просто не могут, не должны быть глазами убийцы.

Тогда почему вдруг нож? Откуда у него нож в руке? Что он собирается делать?

— Ты, и правда, очень ценна, — осклабился Гарди, водя ножом у нее перед носом. — Для Джеты Га. Для ее проекта. Если я зарежу тебя прямо тут, без свидетелей, о тебе и не вспомнит никто, кроме твоего идиота-шефа. А у нашей команды появится мощнейшее орудие — живой кристалл, пропитанный кровью феи. Так что прими свою смерть спокойно. Она послужит на благо науки.

От страха Пелагея начала задыхаться. Ох, ну почему она такой дурой была? Почему не заподозрила, что Гарди лазутчик? Он ведь частенько себя странно вёл. И эта его коза, которая березы ни за что, ни про что съела…

Бешеной каруселью завертелся перед глазами список дел, которые Пелагея мечтала сделать до того как умрёт. Любование звездопадом, полёт в облике горлицы, как в старые добрые времена. Первый поцелуй (почему бы нет?).

Она не собиралась молить о пощаде. Бесполезно и непродуктивно. Сбежать? Да вы только гляньте на эту гору мускулов! Куда тут сбежишь? Что остаётся? Правильно, заговаривать зубы.

— Ты служишь Джете? — сбивающимся голосом уточнила она.

— А то не видно, — процедил Гарди, явно не намереваясь пускаться в объяснения. — Хватит резину тянуть.

Что ж, Пелагея, по крайней мере, попыталась. Заговорить зубы не вышло. Значит, конец? Теперь точно конец, да?

Шпион успел лишь полоснуть ее по груди, когда сзади на него набросился куратор. Они долго боролись, но Пелагее было не до поединка. Заполучив резаную рану, она ударилась затылком о сталактит и, как подкошенная, рухнула на пол.

Боль, шок, полная дезориентация в пространстве.

Глава 23. Вершитель, пошёл вон

Перстень всё еще функционировал, согревая озябшую душу. Маленькое персональное солнце светило внутри, тянулось лучами к ране, пытаясь ее залечить. До Пелагеи приглушенно, как сквозь слои ваты и толстое стекло, доносились звуки борьбы. Сталактитовый зал расплывался перед глазами, будто толстое стекло было вдобавок матовым.

Ох, куда куратору одолеть этого силача! Их весовые категории не равны, он не справится.

Но Ли Тэ Ри справился. Обзавёлся кровоточащей раной в плече и всё-таки справился. Уложил мерзавца на лопатки, выхватил миниатюрный кинжал из-за пояса и… Перерезал горло? Распорол живот? Провернул кинжал в грудине? Пелагея предпочла не думать, как именно куратор вырубил Гарди. Было достаточно того, что этот подонок больше не шевелился и не мешал ей умирать.

Теперь мешал кое-кто другой.

«Очнись! Слышишь меня? Очнись!» — кричал куратор, нависнув над ней и легонько хлопая по щекам. Глупый. Сейчас нужно брать пострадавшую на руки — вот так, верно. И бегом, бегом в медпункт!

К доктору ее доставили тайными ходами, о которых болтал Гарди. Всего спустя пять минут она лежала на кушетке и выслушивала лекцию эскулапа о том, что порез неглубокий, хоть и обширный. И пациентка еще легко отделалась. А вот рану Ли Тэ Ри надо зашивать, причем как можно скорее.

Пока куратора в лазарете «зашивали», Пелагея лежала рядом и разводила сырость.

— Если б я умела превращаться в горлицу, — хлюпала носом она, — я бы в два счета улетела от этого психа. И вам бы не пришлось меня спасать. И… Почему вы сами-то барсом не стали? Барсу же проще…

Ли Тэ Ри вздохнул и вынужден был признать: из-за ученицы у него отшибло весь рационализм. Он действительно мог бы обратиться грозным зверем и без труда откусить обидчику голову. Но нет. Ураган чувств вытряс из него остатки разума. Эльф начисто забыл о своей второй ипостаси, предпочел действовать в первозданном образе, за что в итоге поплатился.

Ему и без того было паршиво, а тут еще и Пелагея в слёзы ударилась. Нашла время. Ли Тэ Ри на дух не переносил женских слёз.

— Доктор, — обратился он к старому медику, который латал его рану. — А у вас, случайно, нет средства от хнычущих фей? У одной, вон, на подушке уже целый катаклизм. Натуральный потоп устроила!

Позже обоим в рот влили какой-то гадкий травяной настой, дали отведать эльфийского снадобья, известного своим быстрым действием. И Пелагея с Ли Тэ Ри одновременно забылись сном праведника. Вернее, почти одновременно. Когда «хнычущая фея» на соседней кушетке отключилась, куратор на пороге сна и яви протянул к ней руку и в полусознательном состоянии переплел ее пальцы со своими.

Как раз в это время, прознав о несчастье, к ним наведалась Эсфирь. Она выслушала рассказ врача, заметила сцепленные пальцы, нахмурила брови. И, развернувшись на сто восемьдесят градусов, унеслась со скоростью метеора.

«Ну, Вершитель, удружил, — думала она, рассекая снег на лыжах. — Есть у меня к тебе парочка претензий. Не выкрутишься — тебе же хуже».

Она и сама не понимала, откуда такая уверенность. Почему она убеждена, что Вершитель должен перед ней отчитываться? Они ведь знакомы всего ничего. А уж о статусах и заикаться не стоит: бессмертный почти-что-бог и наглая смертная девица, которая возомнила о себе невесть что.

«Держи себя в руках, Эсфирь. Один неверный шаг — и тебя испепелят».

Она подъехала к неказистой избушке в чаще леса, сняла лыжи, прислонила их к стене и вошла.

Вершитель пребывал в приподнятом настроении. Он попивал из бокала что-то искрящееся, восседая на троне в центре пустого роскошного зала. И трон, и зал будто из музея украли.

— Я выполнила задание. Вы ведь сдержите слово?

— Само собой, — ответствовал Вершитель, улыбаясь с прищуром, точно пустынный лис. — Как и договаривались, ты свободна.

Знал бы, что весь его привычный жизненный уклад полетит в тартарары аккурат после этой фразы, ни за что бы ее не произнес.

— Прежде, чем уйти, позвольте задать вопрос, — издалека начала Эсфирь, чувствуя, как распадаются невидимые цепи. Как рушатся кандалы, рассыпаясь в золотую сияющую пыль. «Ты свободна».

Патлатый красавчик на троне милостиво кивнул. Мол, задавай, не стесняйся, смертная.

— Вам Пелагея вроде как дочь родная. Вы же им с эльфом добра желаете. Тогда зачем все эти покушения? Почему не сделать их жизнь безоблачной и не подарить долгожданное счастье? Вам ведь ничего не стоит.

Она говорила — и буквально ощущала, как сияющая пыль от незримых оков впитывается в ее душу, заполняет светом сердце и распространяется по всему телу, посылая каждой клеточке сумасшедший заряд энергии. «Ты свободна».

— Э-нет, — назидательно проговорил Вершитель. — Люди, эльфы, феи… Не имеет значения, кто. Все должны время от времени страдать. Иначе не познают сладости счастливых моментов. Не с чем будет сравнивать.

— Бред, — высказалась Эсфирь, поражаясь собственному безумству. — Тем, кто мыслит, как вы, противопоказано иметь дело с судьбами. На вашем месте я бы добровольно покинула пост. А иначе…

— А что иначе? — загорелся азартом Вершитель. Он вдруг резко бросил бокал с недопитым содержимым себе за спину, и тот улетел прямёхонько в стену, разбившись с оглушительным звоном.

А платиновый сердцеед, обратившись рыжим уродливым карликом, поднялся с трона и потянулся по ступенькам к Эсфири. Проучить, наказать. А может, вообще испепелить? Верно: инакомыслящих надо убирать, пока они тебя не низвергли. Законы джунглей никто не отменял.

Непонятно, на что рассчитывал Вершитель, прибегнув к столь низкопробному театральному трюку. Если надеялся, что от его зловещего преображения у Эсфири дрогнет сердце, то напрасно. Потому что сердца у нее теперь не было.

— Вы бессильны, — сказала она, внезапно ощутив объем и мощь своих слов. Поверив в них без колебаний. — Вы никто и ничто.

Рыжий карлик забеспокоился. Он попытался придать себе прежний, соблазнительный вид длинноволосого ловеласа, но попытка не удалась. И вот тогда он по-настоящему всполошился.

— Послушай! — воззвал Вершитель. — Ты еще не поняла? У нас с тобой особые отношения. Я наделил тебя живым кристаллом вместо сердца, чтобы ты стала выносливей, совершенней. Вместе с кристаллом я невольно вложил в тебя частицу любви, сделав своим подобием. А ты… Неблагодарная! Похоже, я зря тебя полюбил.

Ха! Неблагодарная?

Эсфирь так и подмывало его поблагодарить — кулаком в челюсть. Насилу сдержалась.

— Особые отношения, — колко заявила она, — это когда их наличие принимают обе стороны. А вы об отношениях заговорили лишь сейчас, поняв, что проиграли. И когда вы успели мне кристалл пересадить? Неужели…

Неужели он воспользовался ее беспомощностью по ту сторону пограничья? Неужели вынул сердце, когда она уснула в образе куклы на столе мастера?

Эсфири очень хотелось прояснить этот момент, но тут в тронный зал ввалилась бочкообразная Розалинда в каких-то розовых безвкусных тряпках.

— Господин Вершитель! В стране Зеленых Лесов лютуют смерчи. Всё, как вы заказывали, — на одном дыхании доложила она.

Затем до нее дошло, что у господина Вершителя внеплановая аудиенция, и Розалинда попятилась, примяв раздутым задом драпировку на стене.

— Что еще за смерчи? — напряженно обернулась Эсфирь. Бешеным взглядом пробуравила карлика. — Почему у меня в стране?

Выяснилось, что до ее прихода Вершитель поручил Розалинде вынуть из ящика Разной Жути… Разную Жуть. И швырнуть наугад в один из экранов амфитеатра.

Зачем? А вот так. Его, видите ли, Вселенная надоумила. Левая пятка у него зачесалась. Воля Случая и все дела.

Эсфирь рассвирепела. Ей было невдомёк, что смерчи подтолкнули Вековечный Клён на отчаянный шаг. Он сбросил листву, нарастил кожу поверх коры, пристроил Графа Ужастика в одном из подземных ходов, ведущих в королевскую опочивальню. И, почуяв беду, в человеческом обличье выдвинулся на поиски Юлианы.

Эсфирь ничего не знала о том, какую цепочку событий повлекло за собой стихийное бедствие. Она разозлилась. Крепко разозлилась.

— Розалинда, ты уволена, — услыхала она свой собственный металлический голос. — Проваливай!

— Нет, погоди! — спохватился рыжий карлик. — Она не может «провалить»!

Розалинда заволновалась. Всколыхнулись ее тучные телеса. Она скукожила физиономию, будто вот-вот заплачет. А потом в один момент вспыхнула, как сигнальный факел, и за минуту сгорела, оставив после себя лишь горстку пепла.

От ужаса у Эсфири подогнулись колени. Она только что собственноручно испепелила помощницу Вершителя.

— Да, — злорадно ухмыльнулся карлик. Сейчас он был отнюдь не великодушен. И мало походил на прежнего, уравновешенного и хладнокровного себя. — Таковы правила. Если я либо тот, кто наделен моими полномочиями, прогоняет прислугу, прислуга сгорает заживо.

— И вы мне только сейчас об этом говорите? — со стеклянными глазами прошептала Эсфирь. — А знаете что, — дрожащим от возмущения голосом добавила она. — Почему бы вам не прогуляться к пограничью?

Душа у нее была не на месте. Всё внутри буквально клокотало от гнева и самобичевания.

Она, вся правильная и совершенная, убила человека. Но по своей ли вине?

Нет. Из-за дурацких правил Вершителя. Да кто он, вообще, такой? Кто-нибудь обследовал его на предмет психических расстройств, прежде чем допустить к столь ответственной должности?

Судя по всему, он назначил себя сам, в период разрухи и хаоса, без всяких медицинских осмотров.

Психопат у власти. До чего знакомая картина!

В многострадальных мирах, куда Эсфирь успела заглянуть во время практических занятий, такое наблюдалось сплошь и рядом. Несправедливость, угнетение, жестокость. У многих, кто дорвался до трона, рано или поздно сносило крышу.

Может, Вершитель тоже по этой причине тронулся?

В любом случае, его следовало отправить на хранение в какое-нибудь надежное место, откуда он самостоятельно не выберется. Кукольная страна за границей из колючей проволоки — идеальный вариант. Может, ему там мозги на место вставят. Или сердце. Смотря, что нуждается в ремонте.

Итак, на перевоспитание, в исправительную кукольную колонию шагом марш!

Стоило Эсфири произнести заветные слова «прогуляться к пограничью», как Вершитель пошел рябью и схлопнулся в пространстве, точно дрянная голограмма. Эсфирь предвидела, где он материализуется вновь, поэтому, сама не ведая как (видимо, силой мысли) перенеслась на заброшенную территорию междумирья.

В жёлтом поле, над сухими стеблями злаков, низко ходили сизые лохматые тучи. Чокнутый карлик был уже там. Он неотрывно пялился на ограждение из колючей проволоки и медленно, по крохотному шагу, двигался к рубежу, будто находился под гипнозом.

Проволока расплелась и расступилась перед ним, совсем как когда-то перед Эсфирью. И уже по ту сторону, на границе белёсого тумана, Вершитель пришел в себя.

— Послушай, отпусти меня! — взмолился он. — Та, кого ты убила, вовсе не человек, а кукла. Кукла, понимаешь? Это был автоматон марки «Супер Нова», — объяснил Вершитель. — Их недавно изобрели. В каждый из них загружают уникальную программу и модель поведения. Их только огонь берет.

— Значит, холодное оружие против них бессильно? — озадаченно уточнила Эсфирь.

— Да-да! Совершенно верно! — оживился тот. Думал, наверное, что теперь-то его помилуют.

Рано радовался.

— Ого! Новоприбывший! — воскликнул кто-то звонким девичьим голоском. А затем из тумана к карлику протянулась чья-то тонкая алебастровая ручка и настойчиво потянула за собой. — Ну пойдем, пойдем.

— Нет! Погодите! Куда?

Карлик кричал Эсфири, что глубоко раскаивается. Брыкался, упирался ногами, но в силу своего нынешнего роста был не в состоянии справиться с пластиковой девицей, которая уводила его в туман.

Он исчез, крики затихли в отдалении. Эсфирь знала, что через некоторое время его конечности оцепенеют, а в уме установится кристальная ясность. Возможно, он еще не совсем потерян для мира. Возможно, однажды она его вытащит. Но не сейчас. Сейчас ей предстоит разобраться со многими вещами, и досадная помеха в лице Вершителя ей совершенно ни к чему.

Вернувшись в чертоги, она перво-наперво запретила Ящик Разной Жути. Ну как запретила? Заперла его на все возможные замки, спустила в какой-то подвал. И подвал заперла. Забаррикадировала, чтоб уж наверняка.

А вот амфитеатр с экранами решила не трогать, мало ли когда пригодятся. Да и ларец с Шансами штука, безусловно, полезная.

Эсфирь хотела отсыпать Шансов Юлиане, поэтому уединилась в плачущей, стонущей кладовке и принялась самозабвенно разгребать завалы фотоальбомов в поисках фотографии, на которой подруга была бы хоть немного узнаваемой.

Как по закону подлости, ни одного подходящего снимка среди залежей не нашлось.

— Вечно всё самой! — проворчала Эсфирь, обувая лыжные ботинки.

Она прихватила пару Шансов, которые по-прежнему выглядели как ловцы снов. Да, снимка Юлианы не нашлось. Но если вдруг случится чудо и найдется сама Юлиана, было бы неплохо для профилактики впечатать эти Шансы ей в лицо.

В беде она, видите ли! Бросайте дела и срочно бегите ее спасать. Знать бы еще, что за беда с ней приключилась. Пелагея точно знает. Вот у нее и выведаем.

Эсфирь надела лыжи и выехала на колею. Морозный ветер так и норовил что-нибудь продуть. Метил то в горло, то в уши. Но высокий воротник надежно обмотали шарфом. А на уши предусмотрительно напялили шапку.

Эсфирь даже об избушке позаботилась. Опечатала дверь от греха подальше. Ни вор не проберется, ни сквозняк.

Что ж, а теперь в путь.

Если подумать, Вершитель всё это время работал неправильно. Он действовал наплевательски и со своим Ящиком Разной Жути лишь приумножал в мирах хаос, тогда как надо было, наоборот, приводить их в равновесие.

Его тактику под названием «И так сойдет» Эсфирь собиралась в корне пересмотреть.

Но что-то ей подсказывало, что насаждать в мирах порядок — та еще морока.

Глава 24. Падай сюда, обниму

Пелагея проснулась первой, в прекрасном самочувствии, если не считать руки.

«Что с рукой?» — спросите вы.

Застряла рука. В чужой и весьма цепкой. Нипочем пальцы не высвободить. Пелагея и так, и эдак пыталась — всё без толку. Ли Тэ Ри сжимал ее ладонь мертвой хваткой, причем просыпаться не спешил.

Может, притворяется? Пощекотать его, что ли?

Только сейчас Пелагея с содроганием осознала одну важную деталь. На них с куратором неприкрыто пялился сквозь окна лазарета весь трудовой коллектив. Работники, преподаватели, стажеры. И три занозы-завистницы в их числе. Они стояли среди прочего персонала, практически прилипнув к стеклу. И ревность от них исходила прямо-таки убийственная, сродни радиоактивному излучению.

О-о-о! Это что получается, теперь вся Организация Управления Чудесами на ушах стоять будет, косточки им с эльфом перемывать? З-з-зелень сушеная! Да как же так вышло?

— А ну быстро отдайте руку! — засуетилась Пелагея, тщетно пытаясь выдернуть свою несчастную конечность из кураторского захвата.

Кто бы ей сказал, как комично выглядит она со стороны, незамедлительно отхватил бы оплеуху.

— Хорошо спала? — пробормотал Ли Тэ Ри, лениво разлепляя веки, но почему-то не спеша ослаблять хватку.

— Ага. Так хорошо, что просто ужас, — буркнула Пелагея. Будь ее сон хоть малость более чутким, кое-кто бесстыдно красивый и пальцем бы ее не тронул. — Ну отпустите же меня! На нас люди смотрят. И нелюди, — смешавшись, добавила она.

— Прошу прощения, — опомнился куратор. — Понятия не имею, что на меня нашло.

Пальцы разжал, на кушетке сел, а взгляд так и шныряет туда-сюда.

Ну да, как же. Понятия он не имеет. А тогда, на балу, когда вам обниматься приспичило, — что, тоже без понятия? Ох, вы бы поаккуратнее, господин куратор-шеф-снежный барс. Если эльф не отдает себе отчета в своих действиях, это уже диагнозом попахивает.

И ни капли не романтично.

Ли Тэ Ри медленно обернулся к окнам лазарета, где толклась толпа зевак, и столь же медленно принял исходное положение, сгорая от неловкости и одновременно пытаясь оценить ситуацию. На ушах стоять? Будут. Косточки перемывать? Можно не сомневаться, тоже будут.

Надо бы их работой занять, какая потяжелее. Чтобы времени на сплетни не осталось. Благо, он всё-таки шеф.

— А вам как спалось? Как ваша рана? — спросила Пелагея. Навряд ли чисто из вежливости.

В ее взгляде сквозили угрызения совести. Она определенно корила себя за то, что произошло с куратором.

Это хорошо. Чрезвычайно хорошо. Потому что сегодня во сне Ли Тэ Ри увидел своё прошлое не отрывочно, а цельно, как на ладони. И там, в прошлом, была она. Та самая, кого он когда-то полюбил, ради кого бросил ювелирное дело и пустился в кругосветное путешествие.

После того трагического случая предатель-мозг день за днем обволакивал перламутром ее образ, прятал в архивах памяти драгоценные эпизоды с ее участием. А на запросы изнывающего сердца выдавал лишь прискорбный постскриптум, пару скупых нюансов из биографии.

Но сегодня — сегодня всё изменилось. Черты, стертые из воспоминаний, проступили вдруг так рельефно, так явственно, что в первые минуты прозрения куратор не мог пошевелиться. Лежа на кушетке с закрытыми глазами, он пребывал за гранью реальности, и его распирало от водоворота бушующих чувств, от какого-то совершенно фантастического счастья.

«Не может быть! Не можетбыть…»

«Еще как может».

Своему видению он поверил безоговорочно. Наверное, потому, что сны, которым вторит голос сердца, выглядят очень убедительно.

Значит, Вершитель не соврал, когда пообещал, что вернет эльфу его женщину.

Но он также не соврал о том, что помнить она ничего не будет.

Вот и Пелагея ничегошеньки не помнила. Разве только то, что хранилось в перстне памяти. А это совсем другое. Лучезарная жизнь одной беззаботной феи. Ни намёка на прежнюю, человеческую судьбу. Какая жалость!

— Вы почему на меня так смотрите? Я что-то не то спросила? — испугалась Пелагея. Застывший на ней взгляд куратора — слегка ошеломленного и сбитого с толку — она расценила как упрёк.

— Оуч, нет, всё в порядке, — вышел из транса тот. И быстренько расстегнул пуговицы на больничной рубашке, отчего Пелагея немедленно смутилась. — Я рану показать, — объяснил он. — Видишь, нет никакой раны. Эльфийское снадобье подействовало безупречно, как и всегда. Спорим, твой порез тоже зажил?

Чтобы выяснить, как обстоят дела с ножевым порезом, ей пришлось упорхнуть за ширму. Да, действительно, не осталось даже рубца.

Ли Тэ Ри меж тем снова оглянулся на заинтересованную публику. Если эта очередь решит вломиться к нему, чтобы выразить своё сожаление, почтение и прочую столь же удручающую чепуху, он наверняка не выдержит и перевоплотится в разъяренного снежного барса, чтобы обратить доброжелателей в бегство.

Исчезнуть бы сейчас с радаров, скрыться от всех любопытных глаз и вдвоем с Пелагеей заняться… Кхм, чем-нибудь необычным.

Ли Тэ Ри попробовал сконцентрироваться на необычном.

«Ну же, включайся, мой гениальный мозг! Придумай хоть какой-нибудь дельный предлог, чтобы мы смогли остаться наедине. Чтобы она согласилась».

Он с минуту просидел зажмурившись и почти не дыша. Не лучшая практика для активации работы извилин. Но, в итоге, они всё же выдали годную идею.

Едва Пелагея вернулась, куратор подсунул ей эту идею, холодея даже при мысли об отказе.

— Ты, кажется, жаловалась, что разучилась превращаться, — будто бы между делом произнёс Ли Тэ Ри, непринужденно закидывая ногу на ногу. — Могу помочь.

Пелагея тут же сделалась коварной и проницательной.

— То есть вы признаёте, что отняли у меня дар?

— Да ничего я не отнимал! — вскипел Ли Тэ Ри, но тотчас взял себя в руки. Невыносимая женщина!

Невыносимо дорогая, чтобы ссориться с ней по пустякам.

— Ну так что, согласна? — осторожно поинтересовался он.

Пелагея медлила с ответом. Ее явно раздирали противоречия. С одной стороны, к куратору тянуло, как магнитом. С другой — удирать от него порой хотелось не меньше.

Однако желание вернуть утраченный дар победило.

Куратор ликовал, как мальчишка. Разумеется, глубоко в душе. Он чинно провел свою ученицу сквозь разношерстную толпу, что ждала снаружи. Завистницы косились на Пелагею, Пелагея косилась на завистниц. Служащие откровенно недоумевали: заторможенный, замороженный эльф, гроза всех работников, мистер Ледяная Глыба — и вдруг улыбается. Тонко так улыбается, плутовски. Одно загляденье.

Правда, с одеждой у него беда. Ну кто, скажите на милость, надевает парчу поверх больничной рубашки?

— Эй, погодите! — выскочил из палаты доктор, потрясая какой-то склянкой с порошком. — А как же осмотр? А приём лекарств?

Ли Тэ Ри плевать хотел на лекарства и осмотры.

Он торжественно прошел по коридорам, подметая полами вконец изодранного шлафрока покрытие из прозрачного льда. Торжественно препроводил Пелагею к себе в мастерскую и не менее торжественно запер инкрустированную дверь на ключ. Чтобы никто не вздумал их побеспокоить.

А потом, старательно пряча счастье на дне зрачков, повернулся к ученице — и чуть не лишился чувств. Она, как привидение, в белой рубашке до пят, стояла перед ним, ковыряя пуговицу. Да и Ли Тэ Ри выглядел ничуть не лучше. И они вдвоем в этом безобразии дефилировали по дворцу у всех на виду? Кошмар. Стыд-то какой!

— Кхм. — Куратор прочистил горло. — Может, нам для начала переодеться? У меня в спальне… В шкафу, — поспешил добавить он, — для тебя найдется платье. Ступай.

Уговаривать ее не пришлось. В последнее время в голове у нее водились мысли весьма предосудительного характера. Стоило эльфу произнести кодовую фразу: «У меня в спальне», — как Пелагею затопило чувство неловкости. На щёки наплыл неприлично интенсивный румянец, а уши так вообще будто на сковороде поджарились — такими они стали красными.

Вот и как прикажете скрыть следы криминала?

Единственно верным решением оказался побег. Фея, похожая на призрак, предпочла унести ноги в злополучную спальню, подальше от куратора, пока куратор не догадался, что с ней творится.

«Прекрати дурить, Пелагея! — слёзно умоляла она свой воспаленный рассудок, пока ее заносило на поворотах, устланных ворсистыми коврами. — Сосредоточься на главном. Горлица. Юлиана. Кристалл. Никаких дурацких эмоций!»

Она юркнула в спальню и плотно затворила дверь. Здесь стояла тишина, слитая с полумраком в пропорциях «один к одному». Двуспальная кровать под балдахином цвета чайной розы тоже стояла, да так и манила, зараза, сесть, проверить: а мягкая ли?

Пелагея поскорее отвлеклась на складной диванчик, который Ли Тэ Ри однажды разложил специально для нее — после неудачной прогулки по зачарованной тропе. В памяти мгновенно всплыл эпизод, где шеф сидел с ней рядом — непозволительно близко — и пытался сбить жар.

Ох, не думать про диванчик! Пелагея отвернулась и воспылала праведным гневом.

Да что ж такое-то? Когда она стала такой испорченной? Откуда берутся в ее голове эти нелепые мысли? И как их оттуда вытрясти, чтобы вновь обрести покой?

Зеркальный шкаф с раздвижными дверцами никаких постыдных чувств, по счастью, не вызывал. Он насквозь пропитался ароматами корицы и шоколада, словно бы намекая, кто у него владелец. Но данное обстоятельство не помешало Пелагее от души порыться на полках и вдумчиво пошарить среди вешалок.

Сыроежки трухлявые! Да он издевается!

Брюки — пожалуйста, парчовые мантии и халаты — сколько угодно. Платьев — ноль. Юбок — ноль с минусом. Куда Ли Тэ Ри ее отправил? Или, быть может, это не тот шкаф?

Ее застали врасплох настойчивым стуком в дверь.

— Ты там как? — раздался голос куратора. — Я могу войти?

«Нет, не можете», — подумала Пелагея. Но у нее не повернулся язык произнести это вслух.

Ее накрыло припозднившейся паникой, перед глазами всё перемешалось, а в следующий миг она споткнулась о декоративный бортик шкафа и рухнула прямиком под вешалки, в прохладную тесную мглу.

Грохот вышел образцовый, и за дверью забеспокоились.

— Ты в порядке? — крикнул Ли Тэ Ри, поворачивая ручку.

От вибраций его голоса и особенно от скрипа ручки по позвоночнику Пелагеи прокатился озноб.

«Меня нет, меня нет, меня нет», — мысленно твердила она, утрамбовавшись в шкафу и обхватив руками колени. Сама не понимала, по какой причине сковало ее липким страхом. Почему ей холодно? Откуда дрожь? Что она за трусиха такая, в конце-то концов?

Дверь отворилась, по ковру прошелестели шаги, вслед за чем над Пелагеей нависла тень куратора, взметнув парчовой полой новой, не дырявой мантии. Переоделся, причесался — и давай совать нос в чужие дела. То есть шкафы.

— Удобно тебе? — иронично осведомился куратор.

— Не очень, — призналась та. — А впрочем, я бы еще посидела. Мне надо много о чем поразмышлять.

По ту сторону изрядно озадачились. А Пелагея — что Пелагея? Не признаваться же, право слово, что ей страшно захотелось спрятаться в шкафу от всего, что произойдет потом.

— Выходи, — велел вдруг куратор, властно протянув ей руку. — Не выйдешь — запру тебя здесь до завтра.

Умелый шантаж. Меньше всего на свете Пелагее улыбалось застрять в кураторской спальне на ночь. Она подорвалась, как ошпаренная. Ударилась головой о перекладину, сбив с нее несколько вешалок. И с отчаянным воплем: «Ой, а я светлячков покормить забыла!» — рванула на волю.

Знай она наперёд, какие неприятности поджидают ее на воле, без колебаний позволила бы себя запереть.

Усвойте главное правило: никогда, ни при каких обстоятельствах не кричите в эльфийских спальнях. Особенно если окна там наглухо зашторены, а тишина густая, как мёд. От вашего крика проснётся тот, кому вы будете совсем не рады.

Пелагея вот, например, совершила ошибку — и разбудила Роковую Случайность. Именно по роковой случайности она зацепилась ногой о ковер и полетела на куратора, а куратор отошел от шкафа (будто нарочно, чтобы свою ненаглядную фею поймать).

И оба они, будто так и было задумано, упали на кровать. Двуспальную, под балдахином цвета чайной розы. И Ли Тэ Ри бы подтвердил, что она невероятно мягкая: и кровать, и, собственно, Пелагея. Мягкая и тёплая. Руки как-то сами сомкнулись у нее на талии — эльф даже подумать не успел, хорошо это или плохо.

Пелагея очутилась в положении сверху, лицом вниз. И чуть с ума от ужаса не сошла. На нее цепко смотрели пытливые черные глаза. Ее без позволения сжимали в объятиях горячие руки. Слои ваты, напиханной в голову, растворялись один за другим. Внутренние укрепления рушились, толстое матовое стекло неотвратимо крошилось в битве между чувствами и здравым смыслом.

Пелагея сразу начала воспринимать происходящее слишком остро — и для нее это стало огромным потрясением.

Она дёрнулась, чтобы встать (и по возможности, дать стрекача). Но снизу поступил приказ:

— Лежать, ни с места, неугомонная фея!

Глава 25. Светло и страшно

Юлиана обожала предвидеть худшие варианты. Она продумывала всё до мелочей. В красках воображала свою самую горькую участь и морально настраивалась на поражение. Юлиана была пессимисткой до мозга костей — и ей это нравилось. Потому что реальность, вопреки прогнозам, частенько оказывалась не такой уж беспросветной. Приятным сюрпризом, щедрым подарком судьбы. А кто же станет возражать против сюрпризов и подарков?

Она смирилась с хаосом и неразберихой в своей жизни, более-менее свыклась с мыслью, что она не гений и почести ей воздавать никто не обязан. Осознала, что ее место в мире — рядом с Вековечным Клёном.

Но ее не предупредили, что это место будет на дирижабле, высоко в небе, в тесной камере с двумя слюнявыми псами в придачу.

А началось всё со смерчей, которые помощница Вершителя успела наслать на страну Зеленых Лесов до того, как стала горсткой пепла.

Смерчи согнали Вековечный Клён со Звездной Поляны, и он отправился искать Юлиану. Опрашивал местных жителей, называл приметы, упоминал Кекса с Пирогом. Ему вслед пожимали плечами и обзывали чудаком (еще бы не чудак — огненная нечёсаная шевелюра, кленовый венок и бесформенный черный балахон). Иногда угощали то кексом, то пирогом. Уже что-то.

Так он и добрался в человеческом обличье до равнины, над которой висел дирижабль.

Сперва Киприан пялился на дирижабль где-то около получаса. Соглядатаи Джеты Га забили тревогу не поэтому. Пришелец спустился в колодец, обнаружил гиганта, оплетенного сетью кровеносных сосудов, и потолковал с ним по душам. Сердце гиганта взыграло. Он решил, что с него хватит без дела торчать под землей, расправил не до конца созревшие плечи, высоко поднял голову, черепные кости которой не успели затвердеть.

Истекая кровью, выбрался из колодца — и всему виной, конечно же, Киприан. Тут-то его схватили, повязали. С трудом загнали гиганта обратно в подземелье. А незваного гостя доставили к Джете, в ту же камеру, где сидела Юлиана.

Ее счастье было непродолжительным. Киприан печально сообщил, что до земли ему далеко, поэтому укорениться он не сможет. А значит, плакало их эпичное освобождение и разгром Джеты по всем фронтам.

— Кому ты такой нужен? — упрекнула его Юлиана. Но тотчас спохватилась. — Прости. Ты мне, мне нужен!

Что касается Кекса и Пирога, то они проявили уважение. Когда Киприана швырнули к ним в затхлость и мрак, они не бросились его облизывать (в то время как на Юлиане, помнится, живого места не оставили) — только хвостиками повиляли и произвели контрольное обнюхивание.

— Есть хотим.

— Хотим есть, — нестройным дуэтом напомнили они.

Их желание в кои-то веки было услышано. По приказу Джеты Га всех четверых внезапно перевели в другую, более просторную и светлую камеру. Стали кормить три раза в день и пичкать полдниками, как на убой. Кекс с Пирогом заметно повеселели и растолстели. Чего не скажешь о Юлиане.

— Ой, не к добру, — вздыхала она, отодвигая миску с мясным салатом. И думала, что завоевать всеобщее признание можно, только если ты такой же нужный, уникальный и неповторимый, как Вековечный Клён.

Она думала о том, что больше не будет ныть и убиваться, пока вместо нее восхваляют кого-то другого. Потому что это энергозатратно. Потому что сохранность ее маленького мира гораздо важнее погони за престижем.

А Клён в образе человека сидел с ней рядом, поглаживал ее по плечу и всем своим нутром чуял: грядёт беда.

***

Пелагея и Ли Тэ Ри лежали друг на друге. В спальне, куда из-за штор не пробивались лунные лучи и где единственным осветительным прибором была неверная мигающая гирлянда, подвешенная на стойках для балдахина. Пелагея время от времени делала попытки вырваться. Но куратор держал крепко.

— Скажи честно, ты почему меня боишься? — спросил он.

Пелагея издала тяжкий вздох, подползла повыше и пристроила подбородок у эльфа на плече.

— Так ведь вас все боятся, — пробормотала она в шёлковое покрывало.

— Неправда, — притворно оскорбился куратор. — Меня, вообще-то, все любят. А кто не любит, тот просто еще не осознал обратного.

— Ну и самомнение у вас! — фыркнула Пелагея.

Ли Тэ Ри под ней сдавленно рассмеялся.

Напряжение понемногу спадало. Больше не хотелось прятаться и убегать. Да и куратор вроде как не был настроен на романтическое продолжение (то самое «романтическое», от которого мурашки по коже).

Она уже почти расслабилась, когда он внезапно обхватил ее за плечи, перекатился с ней по покрывалу и уложил на спину, а сам выжидающе навис, блестя глазами в полумраке.

— Ик! — сказала Пелагея, от испуга выпучившись на куратора. И снова: — Ик! Ик!

Проклятая икота!

Ли Тэ Ри на это интригующе улыбнулся — и встал.

— А теперь давай немного поэкспериментируем — сказал он, как ни в чем не бывало расправляя полы парчовой мантии. — Поднимайся.

— Ик! — ответила Пелагея. — Что еще за эксперименты?

— Помнишь, что случилось в колодце, куда тебя принесло против воли? Давай попробуем повторить.

Ли Тэ Ри до сих пор казалось, что он в каком-то сказочном сне. Счастье представлялось эфемерным, слишком нереальным. Вот-вот просочится сквозь пальцы.

В уме копошились гадкие сомнения: «Что если не она? Что если ты, дружок, обознался?»

Но он привык доверять своим чувствам, снам и знакам свыше, поэтому гнал неуверенность прочь: это она, точно она. Впрочем, даже если бы Пелагея просто была собой, без всяких личных трагедий в анамнезе, он бы всё равно ее полюбил.

Лицом и манерой держаться она была похожа на его женщину лишь отдаленно. Больше всего сходство прослеживалось в характере. То же глубокое спокойствие, та же недоверчивость и медлительность, а порой — совсем детская, трогательная наивность.

И почему он сразу ее не разглядел? Нелепая, несуразная, в шуршащих юбках, с иглами и ножницами, рассованными по карманам, со шлейфом времени, застиранного до дыр, — она будто умышленно избегала внимания, затаившись в сердцевине леса.

Но Ли Тэ Ри ее нашёл и узнал. И уже ни за что не отпустит.

— Представь, — сказал он, — что я на тебя нападаю. Защищайся!

Куратор надвинулся, скрючив пальцы в устрашающем жесте «наброшусь, покусаю, поцарапаю» и зверски исказив физиономию. Пелагея захихикала. Ей пришлось приложить определенные усилия, чтобы принять серьезный вид и вспомнить день, когда иероглифы вонзились ей в грудь.

Она зажмурилась, выставила руки перед собой. И такой она в этот момент была милой, что эльфу нестерпимо захотелось ее обнять.

Свечение из ее ладоней исходило совсем слабое, куда слабее той ослепительной вспышки света, которая остановила в подземелье Джету Га.

Ли Тэ Ри досадливо цокнул языком, покачал головой и, не сходя с места, превратился в снежного барса. Пелагея вздрогнула, но не убоялась. Где-то в дебрях ее души родилось странное желание почесать у этой мохнатой твари за ухом.

— Нет, так не пойдет, — пробормотал куратор, возвращая себе прежний облик вместе с парчовым шлафроком. — Погоди.

Он убежал и спустя четверть часа вернулся с двумя снежными барсами. Ага, стало быть, сам не справляется, поэтому приятелей привёл.

— Фобос, Деймос, взять! — скомандовал шеф.

— Славные котики, — кисло улыбнулась Пелагея и сделала шаг назад.

Гибкие тела, длиннющие хвосты, короткие лапы. И пятна, кольцеобразные пятна на светлом меху. Если «славные котики» решат, что ты еда или враг, можешь прощаться с жизнью.

Глаза у ирбисов были голубые и красивые. Но Пелагея, наученная горьким опытом, прекрасно знала, что это далеко не признак миролюбия.

При воспоминании о Гарди и его подлости у нее возникло непреодолимое желание драться. Набить морду хоть кому-нибудь. Ох, хорошо, что куратор не умеет мысли читать. Очень бы удивился.

Барсы оскалились и зарычали на Пелагею. Пелагея рыкнула на них, не переставая пятиться. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки. На нее надвигалось само воплощение смерти. Большое, пушистое, чрезвычайно раздраженное тем, что его приволокли в кабинет шефа.

Она отступала, пока не наткнулась на стену. Ну всё, дальше некуда. Тупик.

И притвориться мёртвой не вариант.

— Шуруйте отсюда! — прикрикнула на хищников Пелагея. — А не то я вас…

Она стиснула зубы, простёрла руки — и из них полилось свечение. Хотя, скорее, заструилось. Тоненькой, не впечатляющей струйкой. Барсы издали странный подвывающий звук. Вероятно, им стало щекотно.

Куратор критически хмыкнул и скривил губы. Фея боялась недостаточно.

— Это что? Твой максимум? Никогда не поверю.

Элемент внезапности — подлететь, толкнуть, обнять со спины — сработал куда эффективней. Стоило эльфу очутиться в непосредственной близости от Пелагеи, как у нее перехватило дух. От того, как сильно сжали ее в обруче рук. От шумного выдоха, что прокатился по затылку. От громкого стука сердца, не ее сердца — чужого.

Она вжалась лопатками куратору в грудь. Вернее, это ее, Пелагею, вжали. Яростно и бескомпромиссно. И она кожей ощутила: Ли Тэ Ри верит в нее. Он был уверен, что всё получится.

И, словно по команде, из ладоней тотчас хлынул мощный поток света, полностью затопив помещение всего через пару секунд. Ирбисы от такого поворота событий слегка ошалели и смылись подобру-поздорову.

Не сказать, чтобы у Пелагеи в этот момент прослеживалась ясность мыслей. Она тоже, если можно так выразиться, ошалела. Причем не слегка, а как положено. Только вот, в отличие от голубоглазых зверюг, ее отнюдь не прельщала идея смыться.

По правде, она совершенно не возражала против того, чтобы провести в объятиях Ли Тэ Ри остаток жизни.

— Пелагея, ты дрожишь. — Кажется, он впервые обратился к ней по имени. Еще бы ей не дрожать, когда обнимают тут всякие. — Неужели у тебя ко мне чувства?

— Глупости какие, — фыркнула та, вырываясь. «Ни за что не признаюсь первой».

Ли Тэ Ри понятливо улыбнулся краем губ. Бросил на нее быстрый взгляд исподлобья, обошел кругом.

— Отлично. Мы добились, чего хотели. У тебя действительно необычный дар. Но всё-таки выдвигаться нам лучше вдвоём.

Пелагея осовело похлопала на него ресницами.

— Твою подругу спасать будем или нет? — осведомился куратор, приблизившись и заглянув ей в глаза. Если он надеялся отыскать в них осмысленность, то напрасно.

— А почему вдвоём? Я и сама могу…

— Без стимула у тебя ничего не выйдет.

— Какого стимула?

Он придвинулся вплотную, задышав ей в щёку. И шепнул на ухо так, что по коже подрал мороз:

— Отгадай с трех раз.

Глава 26. Крылья есть — ума не надо

— Погодите-ка, господин куратор, — опомнилась Пелагея и вывернулась из очередных потенциальных объятий.

Ли Тэ Ри, который тянулся к ее талии, проворно сцепил руки у себя за спиной. Рефлекс «хватай и держи» в последнее время проявлялся в нём что-то уж слишком активно. Вторая ипостась шалит, не иначе.

— Вы мне кое-что задолжали. Напоминаю: горлица, — сказала Пелагея, возвращая себе самообладание.

— Будет тебе горлица, — обезоруживающе улыбнулся тот. — Нет, не пытайся предъявлять мне претензии. Я к этому не причастен, — открестился он под ее вопрошающе-укоризненным взглядом. — У тебя механизм заблокирован, только и всего.

— Что-что?

— Ментальный блок, в твоей голове, — пропел куратор. И, подойдя, мягко сжал ее виски в ладонях, попутно всматриваясь в очи дивные. Пелагея аж дар речи потеряла. Вот это у шефа смелость! Стоит, гипнотизирует, лбом прижимается ко лбу. Ну правда, запредельная отвага!

А вдруг у Пелагеи в кармане ножницы заточенные? Или, скажем, игла?

Ничему его жизнь не учит.

— Так, всё понятно, — отстранившись, с апломбом сообщил он. — Тебе необходимо какое-нибудь потрясение. Приятное потрясение. Тогда ментальный блок будет снят, и твои способности вернутся. Я, знаешь ли, в таких вещах специалист.

— Мне тоже всё понятно, — скопировала его тон Пелагея. — Вы, господин куратор, типичный лгун и фантазёр. Придумали тоже, потрясение, — буркнула она и, похоже, вознамерилась уйти.

Ли Тэ Ри не мог этого допустить. Только не сейчас.

Он не до конца понимал, что творит, когда, повинуясь бесконтрольному импульсу, притянул ее к себе и порывисто накрыл поцелуем ее губы.

Время шло. Мигала под балдахином гирлянда. Откуда-то с нижних этажей доносилась приглушенная праздничная музыка. По спальне плыл сумрак, напитанный предчувствием чуда.

Мастер по части устранения психологических блоков, судя по всему, несколько увлёкся процессом излечения своей подопечной.

Дыхание одного умалишенного эльфа и спятившей феи смешивалось в тягучем поцелуе.

Ли Тэ Ри целовал Пелагею, укутывая ее в тепло и ласку. Зарываясь пальцами в коротко стриженые вьющиеся волосы. Делясь концентрированной нежностью, идущей прямо из сердца.

И, что примечательно, Пелагея сопротивления не оказывала. Она отвечала на поцелуй так охотно, словно всю жизнь только этого и ждала. Ноги у нее слегка подкашивались. Какой-то невидимый поршень ходил в груди, наращивая температуру тела.

Голову вело, разум затуманился. Ощущения обострились до предела.

Пелагея пребывала в прострации с примесью блаженства. Блаженства от мягкости губ на ее губах, от трепетных касаний, от пьянящего резонанса внутри, будто туда установили огромный камертон и теперь раз за разом извлекали из него одну и ту же, эталонную ноту.

Где-то на краю сознания трепыхалась вялая мысль, что это ловушка, западня. Самая уютная западня, какие только существуют в природе. Где-то на периферии разума медленно зрел вопрос: «Как далеко ты способна зайти?»

Ли Тэ Ри прижался еще теснее, уместив горячую ладонь на изгибе талии. И Пелагея с пугающей решимостью скользнула руками вдоль его шеи, мало заботясь о последствиях.

Последствия сами позаботились о ней. Внезапно мир заволокло непроглядным мраком, системы жизнеобеспечения отказали, и Пелагея ухнула в бездонную космическую воронку всепоглощающей тишины.

Она абсолютно не помнила, что случилось потом.

Когда ее вынесло из забытья, стрелка на стенных часах показывала ровно двенадцать. Полдень или полночь? А кто его разберет!

Она лежала под балдахином цвета чайной розы, на шелковых простынях, явно не в своей постели. Рядом уютно горел торшер. Добавляла атмосферы разноцветная мигающая гирлянда.

Пелагея приподняла край одеяла: она всё еще была в больничной сорочке. Значит, ничего такого не произошло? Ведь правда?

Провалы в памяти не на шутку ее тревожили.

— У тебя был обморок на фоне переутомления, — уведомил ее Ли Тэ Ри, появляясь в дверном проёме слева от торшера и небрежно опираясь о косяк. — Врач сказал, осложнений быть не должно. Надо отлежаться и пропить курс магических витаминов. — Он демонстративно потряс какой-то баночкой, куда, судя по звуку, засунули кучу крошечных рождественских бубенцов.

Его черная мантия с золотым шитьём шуршала и колыхалась, узкие проницательные глаза в тандеме с точёными гранями скул заставляли терять рассудок. Чувственный излом губ наводил на далеко не благопристойные мысли.

Пелагее понадобилась колоссальная сила воли, чтобы подавить в себе желание спрятаться под одеялом с головой.

Вот с какой стати она вчера в обморок хлопнулась? Слишком много приятных потрясений на единицу времени? Передозировка?

Видимо, живые кристаллы не рассчитаны на такое обилие новых впечатлений.

— Кхм! — Куратор неловко кашлянул в кулак, отвлекая ее от мыслительного процесса. Подошел к столику у изголовья, чтобы поставить туда витамины.

И сделался вдруг таким виноватым, что у Пелагеи возник безотчетный порыв погладить его по головке. И в дополнение чмокнуть в нос. В качестве поощрительного жеста.

— Прости, — сказал он, — за то, что было вчера. Как-то всё спонтанно вышло. Я от себя не ожидал.

Пелагея, если начистоту, тоже ничего подобного от себя не ожидала. Чтобы вот так, без подготовки, пуститься во все тяжкие… Впрочем, на подготовку ей бы потребовалось лет еще эдак двести, что при нынешних обстоятельствах совершенно неприемлемо.

Она была убеждена: стыдиться ей нечего. И раскаиваться не собиралась. В конце концов, она взрослая, вполне состоявшаяся личность. Такая же, как прочие феи. Стало быть, ничто фейское ей не чуждо. Ну пообнимались немного, ведь ничего зазорного…

Нет, всё-таки временами Пелагея вела себя как сущий ребенок. Она возвела на куратора глаза ровно в тот момент, когда он нагнулся, чтобы поцеловать ее в лоб. И тут же зажмурилась от смущения. Поэтому не увидела, как тепло Ли Тэ Ри улыбнулся.

«Моя очаровательная, лохматая непосредственность. Заноза ходячая, люблю тебя», — услышала бы она, если бы могла считывать мысли.

— Температуры нет, — вслух определил эльф тем бесстрастным тоном, за который Пелагее захотелось его побить. — Отдыхай. А мне нужно на задание. Похитители фей, опять, — пояснил он.

— Дождись меня, ладно? — попросил он, на ходу обращаясь снежным барсом. — Не исчезай.

Скосив глаза, Пелагея из положения лёжа пронаблюдала, как стройный, подтянутый силуэт куратора обрастает шерстью и отращивает лапы с хвостом. Горько вздохнула и перевернулась на бок.

Ей кое-кто, между прочим, горлицу обещал. Сколько, говорите, обещанного ждут?

Ли Тэ Ри скрылся в дверях, оставив после себя пустоту. И Пелагея мысленно воздала хвалу этой пустоте, потому как на нее вновь нахлынули недавние воспоминания и щёки обожгло румянцем. Она совершенно не узнавала себя в той дерзкой, беззастенчивой девице, которая вчера обвивала руками шею куратора, не сопротивляясь поцелуям.

Сейчас она бы с удовольствием повернула время вспять… Чтобы прожить всё заново, не пропустив ни единого мгновения.

Скомкав одеяло ногами, она вскочила с кровати и принялась курсировать по спальне. Ну точно, как есть, сумасшедшая.

Для некоторых фей приятные потрясения не проходят бесследно. Вот и Пелагея оказалась в их числе. Она просто так, без всякого умысла, сделала по комнате шаг, поворот, шаг, поворот, раскинула руки — и исчезла под грудой смявшейся больничной сорочки, которая стала вдруг слишком большой.

А ведь куратор просил не исчезать.

Он планировал вернуться, припереть свою фею к стенке или к другой вертикальной (а лучше горизонтальной) плоскости и высказать всё, что думает. Ну-ну, пусть попробует проделать это с горлицей.

Вероятно, после вчерашнего некий психологический барьер всё-таки был преодолён. Иначе кое-кто не хлопал бы сейчас крыльями и не хохотал от восторга. Следовало признать: куратор не такой уж и фантазёр.

Пелагея в обличье горлицы навернула по спальне почётный круг, издала ехидный ведьмовский смех, после чего торжествующе вылетела в окно. Ее обуревала жажда деятельности и яркая, незамутнённая радость. Благоразумие? Предусмотрительность? Что вы! В нынешнем состоянии она могла запросто влипнуть в какую-нибудь передрягу.

У старушки-судьбы есть довольно занимательная традиция: сладкие моменты счастья она чередует с неудачами, белые полосы — с черными. Судьба ратует за разнообразие. И как ее ни уговаривай, к каким хитростям ни прибегай, она остаётся верна себе и своей идиотской «зебре».

По меркам судьбы, Пелагея пережила слишком много счастливых моментов, так что ее персональная чёрная полоса была уже на подходе. Точнее, две аккуратные лыжные полосы.

В заснеженный лагерь на лыжах приехала Эсфирь. Она была чем-то глубоко озабочена и пришла в откровенное замешательство, когда над нею с глупым «Курлык! Курлык!» принялась кружить горлица.

— Пелагея, ты, что ли? — наконец догадалась она.

— Ха-ха-ха! — с закрытым клювом пропищала горлица. — Я, кто же еще!

— Послушай! Это, конечно, здорово, что ты можешь превращаться! — задрав голову, крикнула Эсфирь. — Но я здесь, чтобы просить тебя о помощи. У Юлианы большие проблемы. Кажется, однажды ты уже была недалеко от того места, где ее держат. Покажешь дорогу?

С направлениями у Пелагеи-горлицы всегда находился общий язык. Она могла ориентироваться по солнцу, по звездам и даже по ветру. Знала, где безопасней приземлиться, а где и вовсе не стоит.

А тут в довесок — путеводные иероглифы, действие которых не изгладилось окончательно.

— Подожди меня здесь! — пискнула горлица. И упорхнула, чтобы через несколько минут вернуться с зажатым в лапках крюком, на конце которого болталась банка со светлячками.

— Ты их с собой берешь, что ли? — удивилась Эсфирь. — А не надорвёшься?

— Ерунда, — заверила Пелагея, тяжело взмахивая крыльями.

Она была довольно упитанной крупной птичкой, но банка всё равно тянула к земле.

«Оставила бы светлячков в метадоме да не мучилась. Что за глупая прихоть?» — скажете вы.

Пелагея и сама не могла взять в толк, ради какой сушеной зелени дались ей светлячки. Они зачем-то понадобились внутреннему голосу и шестому чувству. Эти двое наперебой занудно твердили: «Возьми банку, возьми банку». Вот и как тут не взять?

— Извини, я бы помогла, — развела Эсфирь руками, в каждой из которых было по лыжной палке. — Но, как видишь, немного занята. В рюкзак тоже не влезет. Он битком набит оружием, аптечкой и Шансами. Мало ли что пригодится.

Откуда у Эсфири детский школьный ранец с пучеглазой совой и сердечками, Пелагея решила не уточнять. И напрасно: узнала бы о подруге много нового. Например, что она изобрела способ красть вещички у ничего не подозревающих мирных граждан, всего-навсего просунув руку в экран, которых в амфитеатре пруд пруди (оказывается, так можно!). Что вооружаться она предпочитает ножами и вилками из столовой Вершителя, а еще кастетами — также незаконно приобретенными.

— Если выдохнешься, — сказала Эсфирь, — сядешь мне на плечо.

«Если выдохнусь, — подумала Пелагея, — рухну в какой-нибудь сугроб. И везите меня в реанимацию».

Она летела под звездами, которые были похожи на сотни далёких маячков. И каждый из них звал: «Сюда! Ко мне!». Снег умиротворяюще скрипел под лыжами Эсфири. Блёстки снежинок носились в воздухе.

И только мороз — зараза колючая — портил всю идиллию. Похоже, он задался целью сотворить из горлицы ледышку. Она мёрзла, даже несмотря на воздушные прослойки в перьях. И в какой-то момент банка со светлячками просто выпала у нее из лап.

Эсфирь остановилась, хлопнула себя по лбу и с чувством сообщила, что она та еще тупица. Надо было сразу подвесить банку к рюкзаку. А не выяснять опытным путем, как долго горлица пролетит с грузом под действием гравитации.

— Прости, — сказала она, прикрепляя крюк к петле на ранце. — С некоторых пор я сама не своя. Представляешь, этот урод Вершитель украл мое сердце.

— В каком смысле украл? — пискнула горлица, присаживаясь ей на плечо. — Ты, случаем, не влюбилась в него?

— Пфф! — скривилась Эсфирь. — Нет, дорогая, дела обстоят куда плачевней: он заменил мое сердце живым кристаллом, пока я была в отключке. Наделил всемогуществом. Дал право распоряжаться судьбами.

— А ты что?

— Сослала его в одно надёжное место, подумать над своим поведением.

— Разумно, — отозвалась Пелагея. — Но всё же не торопись с выводами. Со мной он провернул то же самое. Вместо сердца вставил кристалл. Но Вершитель вроде как спас меня, дав вторую жизнь. Так что я на него зла не держу. Может, он и тебя спас? Подумай хорошенько.

— Спас? Хм… Разве что от прежней, неидеальной меня.

Глава 27. Последний аттракцион

— Ой, всё! — отмахнулась Эсфирь, выйдя из задумчивости. — Пустые разговоры. Давай скорее продолжим путь.

С непривычки, из-за долгого отсутствия практики крылья у Пелагеи побаливали. Мороз вытягивал из нее остатки тепла и сил, и она уже жалела, что ввязалась в эту авантюру. Куратор ведь просил не исчезать. Кто за нее учиться будет? Кто ювелирное искусство будет постигать?

«Сначала Юлиану спасём — и сразу за учёбу, честное слово!», — клятвенно обещал внутренний голос. Ох, ненадёжный он стал компаньон. Совсем от рук отбился.

Пелагея летела против ветра, слабея с каждой минутой, и задавалась вопросом: какого размера сейчас тот кристалл, что вживил в нее Вершитель? Ведь наверняка уменьшился. И энергии, конечно, генерирует недостаточно.

Горлица поняла, что еще немного — и можно будет закапывать ее бездыханный труп. Она притормозила и опустилась Эсфири на плечо.

— Что, совсем худо? — спросила та.

— Крылья ломит, — пожаловалась Пелагея.

— Тогда, может, ты обратно превратишься и пешком пойдешь? — предложила Эсфирь. Неумолимая и отчаянная. Сегодня она точно не предложит отступить.

— Нельзя превращаться, — пискнула горлица. — Без одежды замерзну насмерть. Если б я ее себе сама сшила, трансформация прошла бы по всем правилам. Ой, я и перстень ведь в той комнате обронила…

Эсфирь нахмурилась, решительно отбросила палки, стянула перчатки и взяла пташку в руки. А руки у нее были горячие, как прогретое солнцем лето. Да и вся она, если начистоту, была летом. Спелым, сочным июльским днём в обличье женщины. Высоким небом августа, которое утрамбовали в хрупкую человеческую оболочку и заставили жить в мире, полном проблем.

А потом, не спросив, отняли сердце.

Эсфирь всё еще злилась на Вершителя. Ей казалось, что приговор к кукольной колонии строгого режима для этого расчетливого мерзавца — слишком мягкое наказание. И поразмышлять над степенью своего коварства у него там не выйдет. Он будет лежать на какой-нибудь кушетке, вытянув руки по швам. Одеревеневший, безмозглый, как глиняная статуэтка на музейном хранении. Лежать — и наслаждаться жизнью. Вернее, ее отсутствием.

Десять лет, двадцать — не имеет значения. Безмозглому законсервированному Вершителю любой срок в небытии как с гуся вода.

— Ну что, согрелась? — спросила Эсфирь у горлицы. Та издала удовлетворенное «Урр!» и спорхнула с ее руки.

И в этот же миг кто-то швырнул в них снежком. Мимо. Следующий снаряд впечатался в рюкзак Эсфири, и она разгневанно обернулась. Снежная баталия? Кому там, интересно, неймется?

Из-за скалы, девственно белой, как и весь снег в округе, слегка пошатываясь, вышел Гарди. И если бы у Пелагеи-горлицы имелись пятки, ее сердце (вернее, кристалл) стопроцентно ухнуло бы туда. А Гарди, расслабленный, лощёный, пригладил свою встопорщенную шевелюру, блеснул в лунном свете образцовой хищной улыбкой и подбросил на ладони очередной снежок.

Мысли Пелагеи экстренно организовали собрание, и в мозгу сформировалось несколько выводов.

Вывод первый: козловод (козлодой, козлопас и прочие «козло-», на какие хватит фантазии) всё-таки выжил. Хотя она была уверена, что куратор его пришил.

Вывод второй: Гарди следил за ней и прибыл по ее душу. Очевидно, с той же подлой целью — пришить.

И вывод третий: похоже, у него случился сбой в программе (если таковая имеется). Собрался уничтожить Пелагею снежками? Ха! Как это мило!

Впрочем, целился он почему-то в Эсфирь.

Она стояла, вперив в негодяя воинственный взгляд, когда следующий метательный снаряд вмазался ей аккурат в живот, обтянутый пёстрой тканью лыжного костюма. Снежок Эсфирь стряхнула. То есть попыталась стряхнуть. И с ужасом обнаружила, что какая-то извивающаяся мазутно-черная гадость размером с кулак цепляется за ее пальцы.

— Да чтоб тебя! — выругалась она. И, не устояв на лыжах, рухнула, неловко взмахнув руками.

Уже при падении следующий снежок метко запустили ей в голову. И опять та же история. Под белым слоем глазури — увёртливый цепкий сгусток.

— Проклятье! Пелагея, улетай без меня! — крикнула Эсфирь, силясь отцепить от себя еще одну масляную пиявку.

Гарди посчитал, что главная помеха обезврежена. И, переступив через лыжницу, по хрустящему снегу двинулся к птице, которая зависла в воздухе, не веря в происходящее.

Он оказался куда более живучим и непредсказуемым, в сравнении с обычной Марионеткой. Модернизированный автоматон, не отличимый от человека. В него действительно была заложена программа.

«Поручили убить — значит, убью», — будто бы говорила вся его грузная медвежья походка.

Кажется, Ли Тэ Ри и впрямь повредил этому чучелу микросхемы. Наёмный убийца проделывал десятки мимических упражнений в минуту, не переставая идти. И выглядело это, по правде сказать, устрашающе.

Горлица обязательно бы от него улизнула, если бы мороз не взялся за нее снова. Ей попросту не хватило энергии для манёвра, поэтому Гарди с лёгкостью сцапал ее, зажав в кулаке.

— Тебе нужен кристалл, не так ли? — пропищала горлица.

— Превращайся назад, чтобы я смог тебя убить, — любезно предложил ей тот.

— Мне и самой жизнь уже не мила, — пошла на хитрость Пелагея. — Так что буду только рада. Но позволь дать совет: не стоит убивать меня на холоде, кристалл не получит всех моих жизненных сил. Дай добраться до равнины. Там, в тепле, он наполнится до краёв.

К счастью, автоматон не заподозрил подвоха и выпустил птицу, разжав мясистые пальцы. И та, едва очутившись на свободе, бросилась к Эсфири.

— Ты как? — пискнула горлица у подруги над ухом.

— Я буду в норме, — глухо отозвалась она. Лыжи с палками были разбросаны, как попало. Ранец с пучеглазой совой завалился на бок. А сама Эсфирь вытянулась пластом на земле, бледная и изможденная. Ее дрожащие ресницы покрылись инеем. Но обескровленные губы растягивались в улыбке, что несколько обнадёживало. — Не беспокойся, лети. Обещаю, со мной всё будет в порядке.

— А точно? — не унималась горлица.

— Честное слово.

«Снег лежит, чем я хуже? — читалось у Эсфири на лице. — Полежу, на природу полюбуюсь. Вон, какая кругом морозная сказка!»

Судя по всему, переохлаждение ей не грозило (она как-то хвасталась, что ее лыжный костюм спасает от любых низких температур). Прилипчивые сгустки из снежных шаров тоже не представляли опасности — они рассосались, едва Эсфирь их от себя оторвала.

Возможно, встать ей мешала внезапно подступившая депрессия. Но даже в этом случае за нее не стоило переживать. Авантюристки вроде нее предпочитают не падать духом, где попало. Они выбирают красивые места, где можно вдоволь похандрить. Умереть, если совсем невмоготу. И в срочном порядке воскреснуть, дабы не выбиваться из напряженного графика.

Одно было ясно: помочь своей крылатой напарнице Эсфирь сейчас не в состоянии.

Поэтому Пелагея кое-как самостоятельно отцепила крюк от рюкзака, подняла банку со светлячками в воздух и устремилась прочь, взмахивая крыльями на остатках выносливости.

Гарди увесисто топал за ней по пятам, и она боялась, что он вот-вот передумает, схватит ее и задушит. А ей, хоть ты тресни, нужно было на равнину, куда звали иероглифы, куда тянуло собственное обостренно чутьё. Пелагею не покидало чувство, что именно там она нужна больше всего.

«Где вы, господин куратор? — обреченно думала она, сжимая крюк из последних сил. — Раньше вы всегда приходили на помощь. Почему же сейчас вас нигде не видно?»

Пелагея дышала часто и поверхностно, мысли путались, завязываясь в тугие узлы. Страх прочно забаррикадировался изнутри и рос, ширился, подтачивая и без того чахлую надежду на спасение.

«Он не придёт. Сегодня он не придёт».

Ее глаза наливались ночью. Непроглядной, кромешной тьмой. Звезды теряли свой блеск. Луна собиралась погаснуть — предположительно, навсегда. Как вдруг посреди снежной пустыни перед Пелагеей выросла каменная арка, ведущая в совершенно другой, умеренно тёплый, летний мир. Эта арка была словно потайное окошко в открытке, куда так и подмывает заглянуть. К тому же, иероглифы указывали как раз туда.

Каменистая равнина, обдуваемая ветром со всех сторон горизонта, встретила далеко не ясным солнышком. Под небом катились низкие угрюмые тучи. Из-под камней робко торчали одинокие стебли травы. Убийца позади хрустел по гравию, приминая их к земле подошвами тяжелых ботинок. Горлица оглянулась. Ох, лучше бы не оглядывалась. Она увидела, что Гарди достал нож.

— Ну что, пора, — сообщил он так невозмутимо, словно не человека планировал прикончить, а всего-то разрезать именинный торт.

У Пелагеи ёкнуло в груди, но банку со светлячками она не выпустила. И, ощутив неожиданный прилив сил, рванула от Гарди, что было духу.

***

В камере, где Джета Га с недавних пор решила откармливать пленников, на тонкой нити перед Юлианой свесился паук. Но Юлиана даже внимания не обратила. В ее глазах стояли слёзы.

— Знаешь, — сказала она Вековечному Клёну, — я решила, что больше не хочу гоняться за признанием. Мне не нужна никакая дурацкая слава. Достаточно, чтобы ты был рядом. Обними меня, пожалуйста, а? Мне так хреново.

Киприан великодушно заключил ее в объятия, пристроив подбородок у нее на макушке. Погладил по спине. Вздохнул и впервые за долгое время подал голос:

— А я всё ждал, когда ты определишься, популярной тебе быть или счастливой. Это, знаешь ли, принципиально разные вещи.

— Фи, нежности! — фыркнул до безобразия вредный Пирог, выползая из-под скамейки.

— Действовать надо, а не сидеть и в жилетку плакаться, — проворчал Кекс, который только что бросил дурноедело рыть подкоп в дощатом полу.

— Молчать, козявки! — пригрозила Юлиана, не отлипая от Вековечного Клёна. — На себя бы посмотрели. Только и можете, что ерундой страдать.

Пирог зарычал, Кекс прижал уши к голове. Киприан напрягся. Потому что в дверном замке внезапно заскрежетали ключом. А затем дверь со скрипом отворилась, и из тени выступила Джета Га, невозможно гордая собой.

— Ну и как дела? — уперев руки в бока, осведомилась она.

Брови у Киприана сошлись к переносице. Он аккуратно отодвинул в сторонку хлюпающую носом Юлиану и встал напротив Джеты, чтобы задать злободневный вопрос.

— Вы нас на землю спустите? — требовательно спросил он.

— А что, уже укачало? — ухмыльнулась та, пожирая его алчным взглядом. — Если укачало, прошу ко мне в каюту. Там идеально налажена система против воздушных ям.

Она всегда была неравнодушна к красавчикам, а тут такой потрясающий экземпляр. Джете так и хотелось сказать Киприану: «Бросай ты эту мымру и оставайся со мной». Но памятуя о прошлой неудаче с эльфом, который сходил с ума по земной женщине, она решила перестраховаться и проработать предложение более тщательно.

— А вообще, мы уже идём на снижение и скоро приземлимся, — сообщила она. — Так что готовьтесь к выходу.

Она захлопнула дверь, и Юлиана оживилась. Не может быть. Неужели их отпустят?

— Что-то здесь нечисто, — проворчал Пирог, просеменив к порогу и принюхиваясь.

— Чую, туго нам придется, — проскулил Кекс. И вновь заскрёб когтями по полу, хотя было очевидно, что затея с подкопом обречена на провал.

О том, что дирижабль достиг земли, пленников оглушительно проинформировала сирена. Видимо, при спуске что-то вышло из строя — Джета сто лет не сажала аэростат в долину.

Когда сирена взвыла, Юлиана скривилась и заткнула уши. Кекс с Пирогом принялись ошалело носиться по камере. Киприан же только головой покачал. Лично он готовился не к выходу, а к худшему. И худшее не замедлило.

В дверном проёме возник какой-то угловатый тип в желтом комбинезоне и синих резиновых перчатках. Он носил занятные круглые окуляры и усы, которые смотрелись на нём, как нелепая мохнатая гусеница, по недоразумению заползшая под нос.

— Прошу за мной, — прогнусавил он. И компания пленников покорно двинулась по мрачным коридорам дирижабля.

Обувь проводника душераздирающе лязгала по металлу. Моргали в потолке беспокойные, бледные лампочки. Юлиану знобило. Она ёжилась, обняв себя за плечи — ее неотступно грызли скверные предчувствия.

И они не обманули.

— Дело труба, — пробормотала Юлиана, что как нельзя лучше описывало ситуацию. Когда кончился дирижабль, началась труба — герметично запаянный железный тоннель. Куда он ведет, поди догадайся.

— Чего застыли? — окликнул их с Киприаном охранник. — Вперед и с песнями!

— Они не хотят по-хорошему, — донесся до них приглушенный голос Джеты Га. И в этот момент позади проскрежетало. Где-то с пронзительным грохотом обрушилась металлическая плита — и пол под ногами у Юлианы резко ушёл вниз. Вся честная компания утратила равновесие и заскользила по наклонной поверхности. Кто на животе, кто на спине — кому как повезло.

Юлиана обожала качели. Горки? Горки она ненавидела всей душой.

Прямо сейчас ее несло невесть куда. Вероятней всего, навстречу гибели.

И да, она опять не ошиблась в предчувствиях.

Глава 28. Куратор начинает паниковать

Сегодня снежный барс был необычайно быстр и ловок. Бабочки у него в животе однозначно приносили удачу. Если можно считать удачей спасение нескольких незадачливых фей, которые чудом не угодили в плен к чокнутым учёным. Джета Га не отступится, поэтому придется усилить охрану границ, основательно втолковать стажёрам и гостям, куда ходить можно, а куда нельзя.

Прикрепить к ним отслеживающие маячки, выдать по переговорному устройству, вооружить, объявить чрезвычайное положение. План на крайний случай был таков.

Ибо никто не знал, сколько еще шпионов Джеты шныряет по ледяному дворцу. Какие подлости способны учинить все эти милые, покладистые ювелиры, преподаватели, начальники отделов и чтецы душ?

Взять, вон, к примеру, Гарди. Такой честный, открытый, голубоглазый… И что в итоге? Он до последнего не вызывал подозрений. Но это, разумеется, не оправдание.

Ли Тэ Ри вёл себя слишком беспечно, за что чуть было не поплатился. За что едва не поплатилась его ненаглядная фея.

Впрочем, теперь, когда события утратили минорную тональность, Ли Тэ Ри был полон предвкушения. Ему не терпелось увидеть Пелагею, запечатать ее губы поцелуем и лаконично ввести в курс дела: «Ты — моя».

Запретить расставания.

Запретить всех, кто против их любви.

Он ведь обожает запрещать.

Снежный барс мчался к Организации Управления Чудесами сквозь морозную ночь и думал о том, какая Пелагея нежная, сладкая и до боли восхитительная. Вспоминал ласку ее объятий. Уже почти ощущал под подушечками пальцев сказочный шёлк ее кожи. М-м-м… Так бы и съел ученицу целиком.

Дверь, лифт, снова дверь. Ах да, не забыть превратиться в эльфа (в своей первичной ипостаси он ведь гораздо симпатичней, не правда ли?). Предупредительный стук перед тем как войти…

Нежная.

Сладкая.

Восхитительная.

Восхитительно безответственная!

Разочарованию куратора не было предела.

Вот куда она подевалась? Что, снова в шкафу прячется?

Ли Тэ Ри рывком отодвинул зеркальную дверцу. Как и ожидалось, пусто.

Он нагнулся, поднял с ковра больничную сорочку и в смятении обнаружил на ней перо. Птичье, чтоб его, перо!

Сделал к постели шаг, другой (да-да, присесть бы не помешало) — и наступил на перстень. Тот самый, зачарованный перстень, который не только греет и укрепляет веру в себя, но также посылает сигналы бедствия, перемещая куратора к месту катастрофы, чем бы он ни был занят.

И Пелагея… Нет, уму непостижимо! Она оставила кольцо здесь, в его спальне. А сама пропала. Будто сквозь землю провалилась.

Вот и как теперь с этим жить?

Куратор всё-таки сел на кровать. В одном кулаке он зажал сорочку. В другом — злополучный перстень. И уперев локти в колени, невидящим взглядом уставился в пол.

Прошла минута. Он чихнул. Почувствовал, что ему перекрыли кислород, и схватился за горло. Дыши, Ли Тэ Ри. Вдох — выдох. Правильно, молодец.

Но только у него наладился процесс дыхания, как спазмом скрутило живот. А на душе сделалось так черно и неуютно, словно туда пробрался безжизненный космос. Вакуум, полнейший вакуум. Хоть ты плачь.

Обыкновенно паника у Ли Тэ Ри начиналась именно так.

***

С каждым годом в Джете Га оставалось всё меньше человечности. Ее жестокость приобретала поистине чудовищные формы. А методы избавляться от неугодных день ото дня становились всё более изощренными.

— Мой мальчик Гарри должен нарастить кожу, — пояснила она, когда Юлиану, Киприана и Кекса с Пирогом вынесло из туннеля в гигантскую глубокую миску. — Вы, как особо ценные свидетели, пойдете ему на корм.

Джета стояла на мостике какого-то хитроумного летательного аппарата, снабженного кучей пропеллеров, и говорила в рупор. Юлиана покрутила у виска.

— Гарри? Что за чушь? — взвизгнула она, тщетно пытаясь выбраться из миски по идеально гладким стенкам.

— Она выращивает под землей монстра, — вздохнул Киприан, подсаживая Юлиану, чтобы она попробовала дотянуться до бортика.

— Почему ты только сейчас об этом говоришь? — вскинулась на него та. И рухнула обратно на дно. Она впервые пожалела, что не уродилась дылдой. Чтобы добыть себе свободу, их с Киприаном роста было явно недостаточно.

Юлиана очутилась на лопатках, глянула в небо — и чуть от страха не померла. Солнце (если таковое вообще водилось в этих краях) заслоняла отвратительная красная морда на такой же красной шее, где виднелись переплетения мышц. Шея сидела на красных плечах, откуда проглядывала белизна костей, а на красное туловище, где пульсировали всевозможные органы, лучше было не смотреть во избежание рвотных позывов.

О том, что Юлиана испытала огромнейший шок и впоследствии будет вынуждена спустить заоблачную сумму на психотерапию, она пока не задумывалась.

Да, возможно, однажды она разорится на реабилитации и даже напишет бестселлер о своем травмирующем опыте. Но для начала неплохо бы выжить.

— Эй ты, пень стоеросовый! — обратилась она к Киприану, как всегда, не особо выбирая выражения. — Скажи ему что-нибудь! Убеди этого гада, что он вегетарианец!

Киприан с удовольствием врос бы сейчас в землю, укрывшись от неприятностей за толстой корой. И Юлиану наверняка смог бы защитить, будь он деревом. Только вот плотный синтетический материал, из которого была изготовлена миска, для прорастания никак не годился.

Над ними нависал оживший анатомический муляж. Юлиана скользила, раз за разом сползая на дно. Кекс и Пирог душераздирающе выли и носились, как оголтелые. От Киприана требовалось красноречие. Мог ли он предположить, что однажды судьба так над ним посмеётся?

— Кушай, Гарри, кушай. Всё для тебя, — чуть ли не проворковала в рупор Джета Га.

— Не кушай, Гарри! — надрывно крикнула Юлиана. — Не смей кушать! Фу! Плохой мальчик!

За те несколько минут, пока «плохой мальчик» разглядывал потенциальную еду, он несколько видоизменился. И сразу стало ясно, кого он избрал себе авторитетом.

Встреча с Киприаном под землей не прошла даром. Монстр заметил его в миске, вдохновился и быстренько отрастил копну огненных кудрявых волос, прямо как у Вековечного Клёна. Правда, в сочетании с безобразным лицом, напрочь лишенным кожи, выглядело это жутковато.

Кровавый гигант не спешил прислушиваться к словам Юлианы (писклявые, пусть даже сердитые, малявки звучат малоубедительно). Тем более что ее раздраженно перебила Джета Га.

— Слопай их! Слопай, кому говорят! — проорала она в рупор.

— Не вздумай нас лопать! — задрав голову, крикнул Киприан. И в нем неожиданно прорезался дар убеждения. — Эй, переросток, слышишь? Ты не ешь людей. Ты питаешься дирижаблями! Дирижабли куда вкуснее. Взять хотя бы тот, что перед тобой.

Юлиана и помыслить не могла, что у любви всей ее жизни такой громкий, пронзительный голос. Как много нового, оказывается, можно узнать друг о друге в стрессовой ситуации!

***

Толком не отдохнув после предыдущей вылазки, барс мчался по снегу, под неизменно черным, усыпанным звездами небом. Злой, колючий ветер словно бы подгонял: «Торопись! Не успеешь!»

Ох, нет куратору покоя. Он распрощался с покоем с тех самых пор, как, по глупости своей, поклялся оберегать одну легкомысленную фею, рассчитывая на то, что ему вернут потерянное счастье. Не зная, что эта дурёха и есть его женщина.

Превратилась. Не послушалась. Сбежала. Впрочем, чего еще от нее можно было ожидать? Ли Тэ Ри имел дело с двухсотлетней взбалмошной девицей. Упёртой, загадочной и умопомрачительно неправильной.

Она была непредсказуема, соткана из противоречий, как погода у северных морей. Не всякий, далеко не всякий мог позволить себе роскошь ее любить.

Эльф дал себе зарок: если сегодняшние злоключения окончатся благополучно, он заставит Пелагею перед собой на цыпочках ходить. Строго следовать распорядку, который он установит. И отчитываться о каждой мелочи.

А вообще, надо было с самого начала ее приковать. Наручниками — к изголовью. Чтобы никаких горлиц в спальне, никаких перьев и сорочек, раскиданных по ковру.

Эта идея на секунду показалась ему невероятно заманчивой. Лишь на секунду. Распробовав, Ли Тэ Ри решительно выкинул ее из головы.

«Забудь о наручниках, идиот. С Пелагеей так нельзя!»

Сладкая, тёплая, родная. Он никогда не причинит ей боль.

***

Боль ей готовился причинить кое-кто другой. Тот, кто лишь прикидывался эльфом, а на деле был очередным бездушным убийцей, призванным осуществить людоедские планы Джеты Га. Голубоглазый верзила с ножом, зажатым в руке, оказался всего-навсего автоматоном нового поколения, который не испытывал эмоций, не знал жалости и следовал инструкциям, играя отведенную для него роль ровно столько, сколько требовалось владельцу.

На равнине, где монстр по имени Гарри как раз собирался слопать дирижабль Джеты, автоматон нагнал горлицу. И ударом кулака чуть не вышиб из нее дух. Горлица не удержала банку, и та упала на камни. Во все стороны брызнули осколки. Светлячки разлетелись, Пелагея запаниковала и пропустила следующий удар.

В себя она пришла уже на земле. И с ее телом творилось явно что-то не то.

***

— Да! Ура! Так держать! — ликовала Юлиана, пританцовывая в гигантской миске для жертвоприношений, пока монстр Гарри где-то под тучами увлеченно поедал дирижабль.

Внял-таки совету Киприана. Умница, даром что ни кожи, ни рожи.

«Начинка» удрала из дирижабля, как только поняла, что пахнет жареным. Профессора, механики, руководители высшего звена угрями протискивались в иллюминаторы, эвакуировались с воздушного судна через люки и аварийные выходы.

Отбежав на порядочное расстояние, учёная братия нервно толпилась и обсуждала дальнейший план действий. А Джета надрывалась в рупор на мостике своего личного аэростата, отбросив остатки приличий и перейдя на нецензурную лексику. Но монстру было всё равно. Дирижабль определенно пришелся ему по вкусу.

— Рано победу праздновать, — осадил Юлиану Вековечный Клён, опустив руку ей на плечо. — Нам надо как-то отсюда выбраться.

— А ну-ка, подсади меня еще раз, — преисполнившись оптимизма, велела она.

И в тот же миг воздух сотряс исступленный крик Джеты Га:

— Убейте их! Убейте любой ценой!

Тут-то и обнаружилось, что «начинка», покинув дирижабль, прихватила с собой оружие.

***

Перьев больше не было. Пелагея осознала, что лежит на камнях абсолютно нагая и над ней роятся светлячки. А еще выше с безумной полуулыбкой склоняется Гарди и, как в замедленной съемке, заносит для удара нож, чтобы низвести ее, Пелагею, до зыбкой тени самой себя.

Теперь ничто не отсекало ее от мира вокруг — и мир обрёл мучительную чёткость.

Ветер выл лужёной глоткой. Налетал порывами, провоцируя озноб в израненном теле и резко отступая. Будто прощупывал границы дозволенного.

Пелагея чувствовала слишком остро. Острой была боль от камней, впивавшихся в кожу. Острым казался холод, бродивший под низкими негостеприимными тучами. Гораздо острее — желание жить.

Ее нервы были заточены до предела, как наконечники миниатюрных арбалетных болтов, смазанных парализующим ядом. Снарядов, предназначенных для Юлианы и Вековечного Клёна.

Пелагея не могла видеть друзей. Только слышала рокот винтов и рёв гиганта, собачий лай и крики Джеты Га.

«Убейте их! Убейте любой ценой!»

Это она тоже услышала. И содрогнулась при мысли о возможном исходе.

Она откуда-то знала, что светлячки — ее последняя защита. Именно они замедляли движения убийцы, погружая его в вязкий сироп света. Лишь благодаря им лезвие ножа до сих пор не впилось в плоть.

Пелагея считала секунды до конца.

Она знала: ее персональный печальный финал неизбежен. Потому что…

— Светлячки, летите и спасите Юлиану! Спасите Киприана, Кекса и Пирога. Обо мне не волнуйтесь.

От звука собственного голоса ей стало страшно по-настоящему. Голос шелестел, как оберточная бумага, как старые книжные страницы, как рогоз на ветру.

«Мне давно пора», — подумала она, но так и не смогла оформить эту жуткую мысль в слова. Ком подступил к горлу, в носу противно защипало, и слёзы брызнули из глаз.

Она фея. А феи просто по определению не могут быть несчастными. Тогда как же…

Как же так выходит, что ее всё время тянет туда, где из-за угла скалится смерть? Где судьба не оставляет выбора.

Светлячки, точно золотые пули, покорно усвистели прочь, бросив Пелагею один на один с собственным кошмаром.

Зубы лязгнули от холода, выбили дробь. Отчаяние горечью осело на языке.

Вот он, конец. Теперь уж наверняка. Господин куратор, вы будете помнить обо мне?..

Помнить? Ха! Еще чего не хватало!

Конец отменяется.

Ли Тэ Ри не такой дурак, чтобы отдать Пелагею сейчас.

Одним мощным прыжком снежный барс сшиб автоматона ровно за миг до того самого, печального финала.

Сквозь мутную пелену страха пробилось удивление — Пелагея приподнялась на локтях. А потом и вовсе встала на колени и приняла оборонительную позу, обхватив себя за плечи так, чтобы прикрыть обнаженную грудь, и впервые ощутив нехватку своих роскошных длинных волос. Сейчас они бы сослужили роль хорошей ширмы, щита от посторонних взглядов.

Впрочем, смотреть на Пелагею никто не собирался. Снежный барс остервенело потрошил бывшего служащего, производя чудовищные звуки, вроде утробного рыка и хруста костей, и не боясь при этом рассыпаться лунной пылью. Потому что, по сути, разорванный на ошмётки автоматон не дотягивал до звания полноценной жертвы.

Эльф Светлой Расы (и метаморф по совместительству) ломал, терзал когтями и грыз всего лишь жалкое подобие человека. Марионетку, нафаршированную чужой волей. В нем клокотала черная ярость. Он со звериной, какой-то немыслимой жестокостью, до полной потери совести превращал Гарди в кровавое месиво.

Пелагея продрогла, ее тело украшали синяки, из мелких ранок сочилась кровь. Голова гудела и кружилась, а в глазах стояли слёзы.

— Нет. Хватит! Пожалуйста, хватит! — крикнула она, больше не в силах смотреть, как барс истязает уже безжизненного автоматона. — Пожалуйста, стань собой!

Ее вдруг охватил страх, что Ли Тэ Ри так навсегда и застрянет в звериной шкуре, если не прекратит. Ему нельзя, нельзя ожесточаться.

От крика зверь замер. Оглянулся, смерив Пелагею диким ошеломленным взглядом. Вся его морда была в крови.

Глава 29. Особенный покровитель

Тем временем у светлячков шла активная командная работа. Они и впрямь стали чем-то наподобие золотых пуль, эдаких самонаводящихся лечебных капсул с пометкой «антизло». По одной на вооруженного профессора, механика и руководителя высшего звена.

Столкновение отряда светлячков и кровожадно настроенных учёных оказалось целительным. Преимущественно для последних. Этих парней вдруг резко перестали интересовать арбалеты, они скривились от ругани Джеты Га. Посчитали, что прислуживать подобной дамочке — верх неуважения к себе. И побросав оружие, потопали восвояси.

А что Джета? Она еще немного поорала в свой рупор. Смекнула, что дело дрянь. И уже вознамерилась лететь повыше к облакам, чтобы вправить мозги монстру Гарри, как внезапно очутилась на спине. У нее жгло посередине лба и в месте солнечного сплетения, будто кожу там натёрли острым перцем.

Ей захотелось выругаться, но поток сквернословия застрял в горле. Побурев от натуги, она выпучила глаза, однако не смогла издать ни единого звука. Светлячки — целых два — сработали на славу. Теперь у Джеты Га всякий раз отнимался дар речи, когда она собиралась сказать гадость или отдать неподобающий приказ.

Излечить ее злостную натуру не удалось, но и на том, что называется, спасибо. Она вскочила, бросилась в пункт управления и убралась на своем воздухолете куда подальше — анализировать ситуацию, свыкаться с мыслью. Хотя, зная Джету, она, вероятнее, отправилась на поиски грамотных специалистов, чтобы всеми правдами-неправдами вернуть себе способность повелевать.

Юлиана торжествовала. Ей всё-таки удалось выбраться из миски, вытащить следом Киприана, Кекса и Пирога.

— Слышишь, ты вегетарианец! Не забудь! — крикнула она и погрозила пальцем гиганту, который растерянно нависал над своей убегающей едой. — Будешь паинькой, мы еще в гости нагрянем!

Она не собиралась приходить в гости к этому страшилищу. У нее как-то само собой вырвалось.

А ведь если подумать, каким бы кошмарным порождением тьмы ты ни был, дружная компания тебе никогда не повредит.

— Стой, Киприан! Дальше ни шагу, — предупредила вдруг Юлиана. — И не смотри туда.

— Да что там такое?

— Говорю же, не смотри, — ревниво потребовала та. На ее лице отразилось нечто среднее между испугом и качественно замаскированным состраданием. — Там Пелагея… Она…

Киприан уже не слушал. Он ринулся к Пелагее, на бегу срывая с себя мантию. И нос к носу столкнулся с Ли Тэ Ри, который будто из-под земли вырос. Его взгляд из-под насупленных бровей зловеще блестел. Эльф выглядел довольно потрёпанным и мрачным, не говоря уже о кровавых разводах на щеках, которые он медленно, с каким-то извращенным вкусом стёр тыльной стороной ладони.

Куратор свирепо глянул в янтарные глаза Вековечного Клёна, будто бы говоря: «Отойди, здесь моя территория». И быстро укутал Пелагею в свой парчовый шлафрок.

Киприан вернулся к Юлиане несколько пристыженным.

— Не подозревал, что у нее такой покровитель, — признался он.

— Какой «такой»? Еще более странный, чем ты? — негодующе притопывая ногой, спросила Юлиана. — А я тебя предупреждала: не смотри. Пробудились благородные порывы, а толку-то?

«Лучше бы обо мне позаботился», — читалось на ее лице.

— Госпожа-собственница, — снисходительно улыбнулся Киприан, заключая ее в объятия. — Я тебя насквозь вижу.

***

Пелагея потерялась в ощущениях. Она дрожала мелкой дрожью, и у нее никак не получалось выровнять дыхание. А когда Ли Тэ Ри присел перед ней на корточки и пронзительно заглянул прямо в глаза, щёки начало основательно припекать.

— Вставай, птичка ты моя ненаглядная, — сказал он, поднимаясь и протягивая ей руку. В уголках его губ обозначилась улыбка. Во взгляде, тёмном, как дно колодца, теплилась зыбкая нежность. — Чуть до инфаркта меня не довела.

Ладонь куратора была сухой и горячей. Когда он сжал пальцы Пелагеи и привлёк ее к себе, она вспыхнула, зардевшись до корней волос.

— Знаешь, давно хотел сказать тебе одну вещь, — шепнул Ли Тэ Ри, обжигая дыханием ее ухо. — Многие до сих пор путают фианиты и бриллианты. Фианит — это обработанный диоксид циркония, который легко можно поцарапать. Бриллиант… Бриллиант — это ты, — с придыханием произнес он.

Пелагея внимала его голосу — и таяла, плавилась, теряла рассудок.

А куратор надел перстень ей на палец и доверительно сообщил, что она героиня, потому что была готова жизнь отдать ради друзей. И только поэтому он прощает ей побег.

— Вы преувеличиваете, — пролепетала Пелагея. — Я вовсе не…

Ее замечание Ли Тэ Ри оставил без комментариев. Вздохнул, порывисто стиснул в объятиях — да так крепко, что у Пелагеи выступили слёзы. От счастья, конечно же от счастья.

Счастье надувалось в ней, как большой воздушный шар, как пёстрый купол аэростата, который вот-вот взмоет ввысь и отправится в полёт по чистому осеннему небу.

Порой Пелагее казалось, что она способна обнять весь мир. А иногда — что весь мир обнимает ее. Какое из двух чувств ей нравится больше, она пока не решила. Но оптимальным вариантом, как ни крути, была взаимность.

***

Кекс и Пирог разрывались между тем, чтобы на прощание облаять кровавого гиганта, поскакать вокруг хозяйки и рвануть к Пелагее, на знакомство с ее поклонником. Обнюхать бы его как следует, проинспектировать и вынести приговор: кусать или перебьется?

Последний пункт перевесил. С языками, болтающимися по ветру, Кекс и Пирог, как маленькие мохнатые торпеды, помчались к Пелагее.

Правда, достоверно оценить ее куратора у псов не вышло. Он так сурово свёл брови, что им показалось: сейчас порубит на колбасу. Вдобавок, от него за версту несло снежным барсом, а это уже, что называется, знак качества.

Даже по одному его взгляду можно было безошибочно определить его место в иерархии живых существ. Хищник. Каратель. Царь природы.

Ли Тэ Ри возвышался над ними безусловной доминантой, которой можно лишь подчиняться, но никак не устраивать проверку на вшивость.

В общем, присмирели Кекс и Пирог, свою шпионскую деятельность свернули — и давай ластиться. А потом подоспели Юлиана и Вековечный Клён.

— Мы с вами уже встречались, — кокетливо взмахнув ресницами, сказала Юлиана. — Помните, на детской площадке?

— Да-да, — рассеянно отозвался Ли Тэ Ри. — Припоминаю. Вы еще утверждали, что не верите в эльфов.

— Пф! Ну разумеется. В них верят только дураки, — ничего не подозревая, выпалила Юлиана. — Оборотни существуют, доказано. Эльфы… Всего лишь легенда.

— Вот как? — с деланой невозмутимостью сказал куратор и скептически изогнул бровь.

То есть в оборотней она верит, а в эльфов напрочь отказывается. Забавно, забавно.

— Погоди, — возразила Пелагея, поплотнее запахивая на груди шлафрок. — Ты же видела эльфов в городе.

— Пха! — вздернула носик Юлиана. — Ничего ты не понимаешь. Это просто обычные карлики, которые набивают себе цену, цепляя на уши разное латексное барахло. Сплошной выпендрёж.

Пелагея икнула, подавилась воздухом и зашлась дичайшим кашлем, отчего рука Ли Тэ Ри, которая до сего момента властно покоилась у нее на плечах, принялась подпрыгивать. Куратор уже собирался постучать ученицу по спине, но передумал, вспомнив, какие жуткие там были синяки и царапины.

— Ты как? В порядке? — всполошился Киприан.

Пелагея откашлялась и честно призналась, что не совсем. Что у нее всё болит, а еще ей холодно.

Взгляды синхронно опустились на ее босые ноги, которые она тщетно пыталась согреть, топчась на камнях и разминая пальцы.

Ли Тэ Ри покачал головой и без лишних слов вскинул ее на руки.

— Потерпи, скоро будем дома, — сказал он.

«Ах, какой мужчина!» — подумала про себя Юлиана. С отчаянно краснеющей Пелагеей на руках, завернутой в его же расшитую мантию, Ли Тэ Ри выглядел прямо как герой легенд и сказаний. Тех самых сказаний, в которых упоминаются эльфы.

— А где этот ваш дом? — поинтересовалась она вслух. — Далеко?

— Практически рядом.

Слово «практически» он произнёс, нещадно глотая гласные. Уже за одно это парня следовало бы увековечить в прозе. И хоть Юлиана поклялась себе завязать с писательством, у нее в воображении пустил корни новый роман с приключениями и скромной любовной линией, который она непременно напишет.

— Вообще-то, как бы, я твой дом, — слегка обиженно намекнул Вековечный Клён. — Прорасту, где прикажешь.

Юлиана расплылась в подобострастной лисьей улыбочке, прищурилась и легонько пихнула его в бок.

— Вообще-то, — передразнила она, — я сейчас, как бы, в гости напрашиваюсь, если ты не понял.

Она хотела добавить что-нибудь колкое про «трухлявый пень» или «дубину стоеросовую», но тут весьма некстати подал голос кровавый гигант, который никуда с равнины не делся.

— Ау-оу-ы-ы-ы! — оглушительно возопил он, схватившись за живот.

Монстр Гарри слопал третью часть испытательной научной станции, где Джета и ее прихвостни вели свои дьявольские разработки. Неудивительно, что у него началось расстройство желудка.

Он зашатался и грянулся навзничь, вызвав землетрясение локального масштаба. И Юлиана уже готова была выдохнуть, как вдруг гигант разразился фонтанами крови. В воздухе отчётливо запахло окисленным железом.

Она фыркнула, раздраженно сдувая с лица прядь. Ну почему в ее жизнь постоянно вмешиваются высшие силы с безудержной больной фантазией?

— Уходим, — скомандовал Ли Тэ Ри. Он опустил Пелагею и у всех на глазах превратился в барса, после чего велел ей лезть к нему на спину.

— Ох, мама дорогая! — вырвалось у Юлианы. А Пелагея, как ни в чем не бывало, забралась, вцепилась барсу в загривок. Ну совсем бесстрашная!

Равнину заливало кровью. Беглецы успешно скрылись в каменной арке, за которой царила вечная мерзлота.

Вот бы, казалось, и конец сказочке. Джета Га потерпела разгромное поражение по всем фронтам. Дирижабль с разработками съели, команда разбрелась, а единственная надежда на завоевание мира рухнула в прямом смысле слова.

Но нет. Всё только начиналось.

Глава 30. Что случилось с Эсфирью

Юлиана тоскливо оглянулась на льющийся из арки путеводный свет, надеясь, что лето оттуда прорвётся сюда. Но прорываться оно что-то не спешило. С неба, как соль из огромной солонки, сыпался снег. В обувь набивался тот же снег. Походная юбка волочилась всё по тому же снегу.

И если хозяйка юбки в качестве эксперимента вздумает лизнуть какую-нибудь железяку, ее язык, как пить дать, приклеится.

Край Зимней Полуночи на контрасте ощущался промёрзшей пустыней, долиной смерти, зоной отчуждения, где всё живое рано или поздно покрывается коркой льда.

— Холодрыга, — поёжилась Юлиана. От ее губ отделилось облачко пара и развеялось в выстуженной тьме.

— Дубак собачий. Только тараканов морозить. Околеешь тут с вами, — ворчала она.

В один прекрасный момент барс не выдержал и повернул к ней голову. Глаза в полумраке горели мертвенным электрическим пламенем, и Юлиане в его взгляде почудилась издёвка.

«Не нравится — возвращайся».

Она издала возмущенное «Фр-р-р!», и ей на плечи упала плотная тяжелая ткань. Киприан всё-таки пожертвовал мантией.

Причем у него за спиной тотчас отросла новая, и от внимания куратора это не укрылось.

Из всей компании, пожалуй, только у Кекса с Пирогом не было повода для жалоб. До истории с монстром они ели, как не в себя, нарастили жировую прослойку, которая позволяла сопротивляться холодам, и катились по земле, как два меховых клубка на коротких лапках.

В ближайшее время Юлиана была намерена организовать для них сеанс похудения.

Сама она в плену от излишеств предусмотрительно отказывалась и из-за стресса порядочно отощала. Кутаясь в накидку Киприана, она шагала рядом с Пелагеей, которая ехала верхом на барсе, и млела от восхищения. Когда стало понятно, что бояться хищника не стоит, Юлиана прониклась к нему разновидностью симпатии, которая, если ничего не предпринять, как правило, перерастает в одержимость.

Необыкновенный, могущественный, зверски притягательный. Побеседовать бы с ним по душам.

— Кхм! — Юлиана тактично кашлянула в кулак. Впрочем, тактичность была ей не свойственна. Она заразилась дурным примером от своих верных псов-сыщиков и теперь тоже норовила сунуть нос в чужие дела. — Может расскажете, как так вышло, что вы с Пелагеей… э-э-э… вместе?

— Если вкратце, — откликнулась Пелагея, — меня к нему занесло. Ой, господин куратор, а не могли бы вы притормозить?

— Прямо сейчас? — не открывая пасти, уточнил тот. Это место действовало ему на нервы. Здесь пахло тленом и безнадёгой.

— Да, пожалуйста. Я ведь улетела, бросив Эсфирь одну. И очень за нее волнуюсь. Как думаете, получится отыскать избушку Вершителя?

— Смотрю, ты меня недооцениваешь, — отозвался барс.

Обоняние у зверюги было развито рекордное — Кексу и Пирогу не тягаться. Он моментально напал на след Эсфири и привел спутников к избушке, где, на двери, слегка покосившись, висела табличка с кривоватой подписью «УПС».

***

Когда горлица улетела спасать мир (один маленький вредный мир в лице Юлианы), Эсфирь еще немного полежала в снегу, чувствуя, как всё становится ненужным и неважным, как накатывают апатия и лень. Как подкрадывается мутная, чудовищная депрессия.

На этом месте в Эсфири проснулось чувство самосохранения, и она, фигурально выражаясь, дала себе пинка. Да чтобы она — и вдруг подчинилась силам зла? Ни за какие коврижки!

Перевернувшись на бок, она порылась в рюкзаке, судорожно ухватилась за ловец снов. Точнее говоря, за Шанс. И треснула им себя по физиономии.

Вот так одним морозным безысходным днём в краю Зимней Полуночи Эсфирь дала Шанс самой себе. И благополучно выкарабкалась из подступающей хандры.

Потом она некоторое время сидела на поваленном дереве под ёлкой, в бледном свете месяца, пристроив там же свои лыжи и нелепый детский рюкзак. Елка растопырила лапы, и оттуда Эсфири на макушку изредка сыпался снег. Но той было не до снега. Лыжница рассеянно смахивала его с головы и не уставала поражаться тому, как она, такая могущественная, наделенная мощью Вершителя — и вдруг позволила себя атаковать?

Видимо, Эсфирь просто еще не привыкла к новой роли, не освоилась, не потренировалась, как следует. А кому, как не ей, было знать, что в любом деле важна тренировка? Получила дар магический — изволь его развивать. Хочешь побороть лень — упражняйся, просчитывай ходы, составляй наперёд список маленьких хитростей. Подвержена унынию? Подключай психологические приёмы, ищи причины и лазейки для отступления. За что бы ты ни взялась, без тренировок никуда.

Из размышлений ее вырвал страшный хруст веток, вспоровший ночную тишину где-то в вышине. Эсфирь задрала голову — серп месяца был как-то странно исполосован тенями. Будто его разрезали на три части и теперь эти части будут всегда болтаться в небе раздельно.

Потом она различила еще одну тень — громадную и что-то усердно жующую. Взгляд опустился ниже, вычленил среди стволов мохнатые ноги с раздвоенными черными копытами. И по хребту подрал мороз.

Исполинская коза-мутант, оставшись без хозяина, отправилась добывать пропитание, набрела на лес Вершителя и принялась методично уничтожать дерево за деревом. Вредитель. Как есть, вредитель.

Пелагея, помнится, рассказывала про эту прожорливую тварь. «Ростом со слона», «умрёшь, если увидишь». Странно, очень странно. Если прикинуть, здесь выйдет никак не меньше трёх слонов. Когда она только успела так вымахать?

Проблемное парнокопытное величиной с круизный лайнер — серьезная угроза для человечества. Которую надо — что? Правильно, устранить.

— А ну сгинь! — низким испуганным контральто велела Эсфирь. И щелчком пальцев превратила мутанта в сияющий порошок.

— Вот это ты, подруга, даёшь, — протянула она, ошеломленно разглядывая свою руку. — Да ты героиня! Сверхженщина. Ты войдешь в историю как уничтожительница коз.

Она снова задрала голову: теперь части месяца составляли единое целое, деревья были в безопасности, а там, где недавно стояло рогатое чудище, медленно опадали разноцветные блёстки: розовые, оранжевые, травянисто-зеленые и голубые.

Право слово, что ни санитарное мероприятие — то с отголоском праздника. Хорошее же у Вершителя волшебство! Жизнеутверждающее.

Эсфирь вернулась в избушку, не чуя под собой ног от усталости. И поразилась тому, насколько внутри всё переменилось. Больше не было трона и лепнины с хрустальными люстрами. Позолота стёрлась, роскошные гардины выцвели и обветшали. Выяснилось что, шик и богатство выполняли здесь лишь функцию декораций, служили красивой обёрткой для неказистой хижины, где пахло свежеструганной древесиной и прогорклым вином. Где господствовали грязь и запустение.

Пара колченогих табуретов, прогнившие доски, ржавый помятый чайник на столе и перевернутая скамейка — никаких вам культурных ценностей. Сплошное старьё на выброс.

Эсфирь подумала, что было бы неплохо преобразить это доисторическое сооружение, и еще раз щёлкнула пальцами. Обшарпанные подоконники и оконные рамы немедленно затянулись белизной акрила. Стол округлился, и на него элегантно спланировала скатерть с уютной бахромой по краям. А сверху в центр стола проворно приземлился горшочек с цветущим вереском.

Эсфирь улыбалась всё шире и шире: волшебство на кончиках пальцев работало безупречно. Повиновалось, не выходя за рамки. Перекраивало реальность согласно ее воле и представлениям о прекрасном.

Покружившись в золотых вихрях, табуреты приняли форму изящных мягких стульев с резными спинками. Скамейка восстала из пыли и деловито потопала в угол, на ходу обрастая по бокам причудливыми рельефами. Полы засияли чистотой, чайник — новенький, полированный — без всяких уговоров сам прыгнул на конфорку, где вспыхнуло голубоватое газовое пламя. Ох, до чего же приятно наводить порядок при помощи бытовой магии!

Одно плохо: как Эсфирь ни старалась, как ни напрягала мышцу фантазии, снаружи хижина осталась такой же, что и прежде. Неприметной, скособоченной. Дунешь — развалится.

Она еще немного поколдовала внутри, чтобы вернуть на родину Шкаф с замашками дизайнера и душевую кабину. Эсфирь наивно полагала, что эти ребята даны по умолчанию в базовой комплектации, но Вершителя свергли — и шкафа с душем как не бывало.

Затем она озаботилась постельным вопросом (кровать, диван, раскладное кресло и, пожалуй, достаточно). Разместила на заднем дворе небольшую теплицу-оранжерею, качели и крытый бассейн с купелями. Оценила творение рук своих — и осталась довольна.

Она попивала мятный чай из глубокой чашки с орнаментом, утвердив локоть на скатерти в зеленый горошек, и хмуро раздумывала о том, сколько магии понадобится на поддержание интерьера в первозданном виде.

И вдруг в дверь настойчиво постучали. А потом поскреблись и потребовали открыть именем закона — смешным хрипловатым голоском.

Эсфирь чуть не расколотила чашку о столешницу, поспешно проглотила чай и бросилась открывать.

К ней нагрянули всей честной компанией. Кекс, Пирог (Ну растолстели, негодники!). Юлиана и Вековечный Клён (Какое счастье, вы живы!). Пелагея (Силы небесные, что они с тобой сделали?!) и ее сногсшибательный куратор, который на самом деле чуть не сбил Эсфирь с ног. Он бесцеремонно ворвался, задев ее плечом (надо полагать, не нарочно). Огляделся и потребовал объяснений.

— Почему так пусто? Где Вершитель? У нас была договорённость…

— Терпение, уважаемый, — утомлённо ответила Эсфирь, потирая ушибленную руку и проходя на середину гостиной. — Я заперла его в надёжном месте. Наговоритесь еще. А пока что я здесь главная. Будете плохо себя вести — пойдете лесом. Уяснили?

Настроение у нее резко испортилось. Она обвела гостей слегка затуманенным, уставшим взглядом и рухнула в раскладное кресло.

— Присаживайтесь, что встали?

Эсфирь вяло сосчитала гостей, щёлкнула пальцами — и к столу из шкафчика потянулись батальоны чашек с блюдцами, сахарница и десертные ложки. А второй стул на секунду пошёл рябью и наплодил своих двойников, которые расторопно выстроились по периметру стола.

Юлиана отмерла первой: скользнула к Эсфири на соседний стул, участливо положила ладонь ей на плечо и клятвенно пообещала:

— Отныне больше никаких каруселей! Ни обычных, ни снежных. Честное слово! Я так исстрадалась. А ты… Тебя не узнать! Если бы та снежная карусель нас не разделила…

— Что сделано, то сделано, — отозвалась та. — Я связалась с Вершителем, и теперь у меня нет сердца, зато есть сила и власть.

— А я, — проронила Юлиана. — Мне больше незачем писать книги. За свое стремление к славе я чуть жизнью не поплатилась. Знаешь, уроки судьбы слишком жестоки. На наши запросы она выставляет чересчур высокие цены. Настоящая жадина.

Неожиданно Юлиана поджала губы и, шумно втянув носом воздух, накрыла лицо руками.

— Ой, извини. У меня сейчас истерика будет, — любезно предупредила она. И, не откладывая в долгий ящик, ударилась в слёзы.

Нервное истощение. Стресс. Шок. Удивительно, что она всё это время держалась молодцом.

Моральные ресурсы Юлианы уже давно были на исходе. А тут такой удобный случай подвернулся. Как не воспользоваться и не пореветь?

На выручку ей метнулся Киприан. Во-первых, чтобы она могла с чистой совестью выплакаться на его груди. Во-вторых, чтобы никто другой случайно не перехватил инициативу. Например, Ли Тэ Ри. Впрочем, он-то как раз и не намеревался. У него имелись заботы поважнее.

— Нам бы раны обработать, — нарочито громко сказал он. — Да одеться во что-нибудь человеческое.

— Так, — встрепенулась Эсфирь и вскочила с кресла — прямая, как струна. — Пелагея, идёшь со мной.

Она отвела Пелагею в Шкаф с Характером и велела ей раздеться. Та весьма неохотно стянула с себя парчовый халат куратора. Она мёрзла, хотя перстень грел, и мелко стучала зубами.

— С ума сойти! — впечатлилась Эсфирь, когда ей открылся живописный вид на лопатки. По спине будто тёркой прошлись. Царапины, порезы, кровоподтёки. Без слёз не взглянешь. — Героиня ты моя! Так, постой…

Она отступила на шаг, сконцентрировалась на своем представлении о прекрасном и щёлкнула пальцами.

Ничего, ровным счетом ничего не произошло. Вот что с этим волшебством не так? Коз испепелить — испепеляет, капитальный ремонт провести — проводит. А людей с их болью начисто игнорирует.

Пришлось Эсфири по старинке смазывать боевые ранения борной кислотой и перекисью водорода. Дуть всякий раз, как Пелагея принималась пищать, изводить мотки пластыря и уговаривать ее потерпеть еще чуть-чуть.

Пелагее вымыли волосы шампунем с кокосовой отдушкой, нарядили ее в платье из тяжелого черного шелка, которое струилось до пола и представляло собой образец антикварной готики. Дали выпить какую-то невозможно горькую настойку для восстановления сил и в таком виде вернули в гостиную.

— Погоди, ты что, постриглась? — вытаращилась на нее Юлиана.

— А ты только сейчас заметила? — удивился Киприан.

Юлиане пришлось признать, что до сих пор она была эгоистично поглощена собственной бедой, которую, по идее, пора бы уже оставить в прошлом.

— Держите, — смущенно прошептала Пелагея, отдавая куратору шлафрок. Ее ресницы трепетали. Шёлк платья шелестел и переливался в свете торшера. Алебастровая кожа на открытых плечах и шее прямо-таки искушала на прикосновение.

Ли Тэ Ри взял мантию, ненароком дотронувшись до пальцев Пелагеи. Сглотнул образовавшийся в горле ком и проводил ученицу потемневшим, полным обожания взглядом.

Чуть позже они все перебрались на застекленную веранду, которую незадолго до их прихода создала Эсфирь. Она приноровилась по щелчку пальцев добывать из воздуха горячие напитки. Сидела в кресле-качалке, завернувшись в плед, и маленькими глотками потягивала из чашки кофе.

Юлиана капризно пеняла Вековечному Клёну на его черствость и разгильдяйство, потому что он что-то там опять сделал неправильно и без любви. Шпыняла Кекса с Пирогом, когда они прибегали и начинали возиться под ногами. И оглушительно сморкалась в салфетки.

Ли Тэ Ри смотрел на нее с неприкрытым раздражением и морщил свой благородный нос. А потом бросал недвусмысленные взгляды в сторону Пелагеи, которая сосредоточенно цедила из пиалы очередную тонизирующую пакость и которую занимал (нет, ну надо же!) исключительно пейзаж за окном.

Всё это казалось Эсфири таким милым и привычным, что она на мгновение даже представила, будто не было никакого Вершителя, никаких испытаний и разлук. Что она вновь дома, в стране Зеленых Лесов, и Юлиану уволили с работы, но это пустяки, потому что с финансовой поддержкой короля они совсемскоро откроют своё издательство. Что на дворе лето, а вовсе никакая не зима. Светит солнце, страхи далеко, и можно беспечно качаться на качелях хоть целыми днями напролёт. Радоваться в полную силу. Полной грудью вдыхать цвет жизни. Потому что ты ни за кого не в ответе. Потому что ты — свободна.

Глава 31. Разрешите войти в заблуждение

Зачем только Эсфирь взвалила на себя роль Вершителя? Может, еще не поздно отказаться? Даровать рыжему карлику амнистию и пусть делает, что пожелает?

Она вспомнила недавний эпизод с Разной Жутью, заброшенной в страну Зеленых Лесов и вызвавшей катаклизм. И резко передумала. «Никто, кроме тебя, с этой ношей не справится. Терпи».

В отличие от нее, кое у кого терпение всё-таки иссякло. Вековечный Клён так утомился от претензий и слёз Юлианы, что под смехотворным предлогом сбежал на мансарду. Там было не убрано, из угла в угол шныряли мыши, под скошенной крышей колыхалась паутина, а в круглое немытое окошко украдкой заглядывала луна. Идеальное место, чтобы расслабиться, принять медитативную позу и вспомнить, кто ты есть.

— Кхм! — раздалось за спиной Киприана, и тот неохотно повернул голову.

— Простите, что нарушаю ваше одиночество, — сказал Ли Тэ Ри, проходя и садясь рядом на груду какого-то тряпья.

— Да ничего, — с ангельски-кротким видом вздохнул тот, поправляя кленовый венок на своих огненных кудрях.

— Давно хотел спросить, как вам удалось отрастить мантию? — осторожно полюбопытствовал эльф. — Это какое-то колдовство?

— Колдовство. Скажете тоже, — усмехнулся Киприан. — Я ведь отчасти дерево, а деревья склонны к регенерации. На месте отрубленных веток появляются новые побеги, листья…

— То есть вы способны пустить корни, покрыться корой и даже принести плоды? Как интересно! Хотел бы я на это взглянуть.

— Как-нибудь обязательно покажу, — пообещал человек-клён.

Они еще немного посидели молча среди пыли, паутины и теней. А как спустились в гостиную, тотчас угодили под прицел взглядов. Юлиана смотрела на Киприана с таким упрёком, словно он оставил ее одну не на двадцать минут, а на двадцать лет. Пелагея тоже почему-то избрала в качестве мишени Киприана. Видимо, чтобы невзначай не встретиться взглядом с куратором.

Ох и занятная девица! Она что, до сих пор тушуется из-за того поцелуя? Так это еще цветочки были. Ли Тэ Ри еще и не такое может.

— Идём, — сказал он, подходя и решительно беря ее за руку. — Дела в ОУЧ сами себя не переделают.

Он замолк и в замешательстве уставился на Пелагею. Ее рука была холодная, как ледышка.

— Ты почему мёрзнешь? — требовательно спросил он. — Кольцо что, сломалось?

— Не знаю, — потупилась Пелагея. — Вроде бы греет, а вроде и нет.

Куратор нахмурился, крепче сжав ее ладонь.

— Как вернемся, сделаю тебе новое кольцо. А пока…

— А пока утепляйтесь, — ввернула Эсфирь, вручая Пелагее шубу, наскоро сотканную прямо в воздухе. — Мех искусственный, — пояснила она. — Ни один пушной зверь не пострадал.

— Кстати о пушных зверях, — вмешалась Юлиана, когда мимо нее на полной скорости пронеслось нечто упитанное, мохнатое и зубастое в количестве двух штук. — Мне бы на время Кекса с Пирогом пристроить. Хочу к Пелагее в гости наведаться. Эсфирь, будь другом, последи за ними, а?

— Э-э-э, — протянула та. Она предвидела, что два болтливых меховых клубка в пределах личного пространства доставят ей уйму хлопот.

— Кормить всего раз в день! — привела веский довод Юлиана. И Эсфирь сдалась.

Тем временем Ли Тэ Ри демонстрировал Киприану свои выдающиеся способности в области метаморфоз. Он вышел во двор, картинно взмахнул полой шлафрока (позёр несчастный). И превратился в снежного барса под возгласы горячего одобрения. Вековечный Клён был в восторге.

А что касается Пелагеи, то ей тут восхищаться было больше нечем. Да и незачем. К чему проявлять эмоции и выказывать расположение, если они друг другу, в сущности, никто? Ли Тэ Ри всего лишь взял ее под свою опеку, и то потому, что Вершитель настоял. У них договор — Пелагея собственными ушами подслушала. Она — безумный проект, экспериментальная модель, к которой не принято испытывать чувств, помимо исследовательского интереса. Ли Тэ Ри же жаждет вернуть свою женщину, которая дорога ему больше жизни.

Кто он для Пелагеи? Шеф, куратор, малость сдвинутый эльф, которому однажды взбрело в голову отработать на ней методику страстного поцелуя.

В действительности между ними ничего нет и быть не может. Знай своё место, Пелагея. Ты не подходишь. Тебя бы поместить в какой-нибудь музей естествознания, в витрину, за стекло. Фея с кристаллом вместо сердца, смирись и не отсвечивай: ты слишком странная для любви.

Она ехала у снежного барса на спине, в шубе из искусственного меха. И смаковала деструктивные мыслишки о том, что было бы неплохо сбросить эту шубу, лечь в снег и замёрзнуть до смерти. Потому что кому она такая нужна?

И хватит уже куратору с ней носиться. Ему стоило бы заняться поисками той самой, что была ему предначертана. Он должен вернуться, потребовать у Эсфири свободы для Вершителя, а потом вытрясти из него душу. Ведь обещания надо выполнять.

Но Ли Тэ Ри что-то не спешил ни Вершителя вызволять, ни душу из него вытряхивать. С куратором определенно творилось неладное.

***

На протяжении пути Юлиана безостановочно чесала языком, озвучивая мысли обо всём, что видит. Она дёргала Киприана за мантию, вынуждая задирать голову к незнакомым созвездиям, и сочиняла им названия. Жаловалась, что у нее мёрзнет нос. Хохотала из-за всякой ерунды, которая приходила ей на ум. И снежный барс втайне мечтал о том, чтобы от смеха у нее потрескались щёки.

Когда они дошли до ледяного дворца, Юлиана обнаглела до такой степени, что остановилась, топнула ногой и во всеуслышание заявила:

— Здесь!

— Что «здесь»? — не уразумел Киприан.

— Прорастай, — с озорной улыбкой распорядилась она. — Люблю жить возле дворцов. Красивый вид и всё такое. Ну?

«Баранки гну!» — едва не надерзил он в ответ. В последний момент передумал, сокрушенно вздохнул и крутанулся вокруг оси, приминая скрипучий снег подошвами кожаных шнурованных ботинок. Черная мантия на секунду скрыла его от посторонних глаз. И началось перевоплощение.

Земля завибрировала, как от глубинного тектонического сдвига, и все, кто был в округе, — стажёры, мастера, инструкторы — от неожиданности приросли к месту. А потом бегом ринулись из ледяного дворца — и застыли у площадки, где Юлиана отдала распоряжение прорастать.

Там же, придерживая Пелагею за плечи (или, правильней сказать, придерживаясь за Пелагею) стоял их шеф в эльфийском обличье. Сменил ипостась, чтобы лучше видеть и ярче чувствовать. Там же светилась от гордости Юлиана. Вот, мол, посмотрите, какой необычный у меня поклонник. Никому из вас не чета.

А Киприан у публики на глазах — с треском, хрустом, шорохом — покрывался бурлящей патокой коры, тянулся к звездам, растил ветви, формируя высоко в небе раскидистую огненно-рыжую крону. Бугристый ствол затвердел и разгладился, от корней к основаниям листьев заструилась сияющая плавленая лазурь. Под ногами выросла густая зеленая травка, и в радиусе кроны вдруг стало тепло-тепло.

Юлиана с облегчением прислонилась к дереву, стянула с себя пальто, которое ей одолжила Эсфирь. Устало прикрыла веки. А зрители словно онемели. Волшебным зрелищем их буквально пригвоздило к земле. И расходиться они что-то не торопились.

Ли Тэ Ри был ошеломлен, и это еще слабо сказано. По его губам блуждала неуверенная улыбка. Он опасливо протянул руку за периметр зеленого круга, поймал частицу света — и она испарилась на его ладони. Весь купол под кроной был полон этой невесомой золотой взвеси. Пылинки парили под безупречно-рыжей листвой, опадали на траву, касались колокольчиков и кустиков земляники, которые повылезали то тут, то там.

— У меня же не галлюцинации, правда? — проговорил Ли Тэ Ри и, отделившись от Пелагеи, подошел к самому контуру. За чертой начиналось бесстыжее, неуместное лето. Разгар сезона, ягодная пора. И это среди вечной мерзлоты, среди снега и льдов. Аномалия в чистом виде.

Эльф не мог отвести глаз от Вековечного Клёна. А Пелагея жадно ловила взглядом каждый невольный жест, каждое движение куратора.

Восхищенный Ли Тэ Ри отличался от строгого Ли Тэ Ри, как день от ночи.

Рот слегка приоткрыт, рука простёрта, на лице выражение умилительной беспомощности и удивления. Хотелось подойти к нему со спины, сцепить руки у него на поясе, прижаться щекой к узорной ткани мантии. Пелагея с трудом сдержалась.

***

— Могу я вернуться в метадом? — спросила она, когда куратор расхаживал по мастерской, бледный от необъяснимого волнения.

— В метадом? — переспросил он, вскинув точёную бровь. — Зачем?

— Ну, ведь мой убийца уже не жилец, — сдавленно рассмеялась та.

— Только попробуй уйти, — пригрозил куратор. — Без моего разрешения ни шагу из кабинета. Кроме того, у нас сейчас занятие. Садись и берись за работу. Заказ на сегодня — кольцо с аметистовой вставкой, семнадцать миллиметров.

— Ты не так делаешь! — спустя минут десять вспылил он и подскочил к Пелагее, чтобы отобрать у нее инвентарь.

У самого Ли Тэ Ри инструменты валились из рук. Он нервничал без причины, ругался сквозь зубы, портил камень за камнем, гнул щипцами оправы и наконец попросил успокоительного.

В гранёном стакане воды, который Пелагея принесла в спальню, толкались и потрескивали ледяные кубики. Куратор возлежал под балдахином, белый, как простыня. Он скрестил на груди руки, как покойный рыцарь где-нибудь в склепе. Для полной картины недоставало лишь зажатого в этих руках меча.

— Вы как? — спросила Пелагея, ставя поднос на прикроватный столик.

— Сил моих больше нет, — блёклым голосом произнёс Ли Тэ Ри. — Монстры, беготня, Вековечные Клёны. Так и свихнуться недолго.

Пелагея обвела взглядом комнату, где они с куратором на днях активно заслуживали общественное порицание. И кровь опять прихлынула к лицу.

Шеф напрасно переживает: они оба уже давно и безвозвратно свихнулись.

У них, можно сказать, коллективное помутнение рассудка.

Разница состоит лишь в том, что Пелагея отдаёт себе в этом отчёт и очень скоро примет меры, чтобы стабилизировать свое психическое состояние. А куратор о собственной аналогичной проблеме, похоже, и не догадывается.

— Поправь мне подушку, будь добра, — слабым голосом попросил он. И Пелагея машинально наклонилась, чтобы выполнить просьбу. А когда вспомнила, что она, вообще-то, не служанка, и собралась вознегодовать, пальцы куратора нагло обвили ее запястье, и он резко сократил расстояние, потянув фею на себя.

Пелагея неуклюже рухнула на эльфа.

— Ай! Вы что себе позволяете?

Он подвинулся, устраиваясь рядом с ней поудобнее. И заключил ее в цепкие объятия.

— Прости. Давай полежим так немного, — настойчивый шёпот в затылок. — Ты ведь тоже толком не отдохнула.

Грудь Пелагеи беспокойно вздымалась под тесным лифом платья. Они чужие. Им нельзя быть вместе. Но для тех, кто, по замыслу мироздания, не должен друг друга любить, они непозволительно много лежат в обнимку.

Ли Тэ Ри хотел чувствовать ее дыхание. Выкрасть тревоги, приласкать, подарить тепло.

Пелагея порывалась сказать, что утешительные акции ей ни к чему, что куратору давно следует наладить свою личную жизнь. Ее так и тянуло заявить, что она преспокойно восстановится без его деятельного участия и вот эти вот тиски охотничьего капкана — совершенно излишняя мера. Но слабость вдруг накатила, как штормовая волна.

И если Пелагея полагала, что не сможет заснуть, то она глубоко заблуждалась.

Глаза стали неумолимо слипаться. На изнанке век словно бы опустили театральный занавес. И сознание на дикой скорости унеслось в черную воронку безвременья, к пограничью между жизнью и смертью.

Тьма. Густая, обволакивающая, бескомпромиссная тьма. Сумбур сновидений. И пробуждение в каком-то неясном томлении.

Пелагея была абсолютно одна. В тишине, в бессмысленной пустоте. Без малейшего представления о том, куда, собственно, подевался Ли Тэ Ри.

Красный, зеленый, голубой, жёлтый. Гирлянда под балдахином мигала с разными ритмами, беззвучно пародируя известные новогодние песни.

Внутри у Пелагеи что-то дрогнуло и надорвалось, выводя шаткое умозаключение. Он ушёл, потому что понял наконец: они друг другу не пара. Не исключено, что после столь продолжительного тесного контакта у него на Пелагею началась индивидуальная непереносимость. Куратор — этот пагубно прекрасный псих — осознал степень своего идиотизма и поспешил исправиться. Встать на верный путь, найти Вершителя, потребовать у него свою возлюбленную.

Именно так и должно быть. А Пелагея… Она как-нибудь перебьется.

Глава 32. Сокровища для Пелагеи

Она твёрдо решила не раскисать. В конце концов, есть дела и поважнее душевных мук.

Первым на повестке стоял вопрос по поводу горлицы: с какого такого перепуга там, на равнине, горлица вдруг превратилась назад в человека? Точнее, в одну незадачливую фею. С этим вопросом следовало разобраться как можно скорее. Потому что если ударом из нее снова вышибут вторую ипостась, будет совсем невесело очнуться во вражеском стане, да еще и в чем мать родила.

«Обзавестись одеждой собственного изготовления», — мысленно поставила пометку Пелагея. И, обернувшись горлицей, полетела к Юлиане с весьма странной просьбой.

— Ударь меня! Ну пожалуйста, ударь!

— Не надоедай, — надув щёки, отмахнулась Юлиана. — Не видишь что ли, я занята.

Просто ужас какая деловая, она на секунду оторвалась от исписанных листов, поудобнее перехватила авторучку, добытую невесть где, и вернулась к рукописям.

— Опять? — удивилась горлица, присев на ветку Вековечного Клёна. — Ты же вроде завязать хотела.

— Хотела, — кивнула Юлиана. — Но тут такое дело… Творческий зуд — нестерпимая дрянь. К тому же, я не лишь бы какую муть пишу, а честную историю про вашу ледяную организацию. Всё, как есть, без прикрас.

— Я там тоже буду?

— А то! Иметь такую чокнутую подругу и не написать о ней книгу способен разве что ленивый. Ты меня вдохновляешь.

Она вдруг вскинула голову и воззрилась на Пелагею-горлицу с дразнящей улыбкой — парадоксально жизнерадостная для человека, которого всего какие-то сутки тому назад чуть не скормили кровавому исполину. Это завораживало.

Пелагея даже на «чокнутую» не обиделась. Она и сама осознавала: крыша у нее немного съехала (что, учитывая исходные данные, в принципе, не удивительно). Превращается в пернатых тварей, просит себя ударить. И ведь наверняка же снова рухнет голая к корням Вековечного Клёна. На виду у сотен любопытных глаз.

Откуда сотни глаз — спросите вы. Ну, тут всё объяснимо.

Вековечный Клён устроил в краю Зимней Полуночи беспрецедентную иллюминацию. Эдакий здоровенный живой ночник, который включился по своему произволу.

К нему, в ущерб работе, стекались целыми толпами. Прогульщики. Лодыри. Прознай об этом Ли Тэ Ри, непременно придёт в бешенство. Впрочем, если он всё-таки побежал личную жизнь налаживать, на чем мысленно настаивала Пелагея, то в ближайшее время ему вряд ли будет дело до нарушителей трудовой дисциплины.

Горлица посидела еще немного на ветке, погрелась в портативном передвижном лете под кроной могучего дерева — и упорхнула, пролетев над головами зевак.

Если обратиться к языку метафор, то прямо сейчас она успешно воздвигала вокруг своих чувств высокий забор. «Не думать о кураторе, не думать о кураторе. Наплюй на него, будь добра».

Как ни странно, подобные формулировки работали. Очень скоро Пелагея думала о чем угодно, только ни о Ли Тэ Ри. Она вернула себе человеческий облик, заперлась в чистилище шефа (на двери так и было написано — «чистилище»; смех один) и крутанула вентили. С боковых стенок в гидромассажную ванну ударило несколько мощных струй. А Пелагея уселась на белом керамическом бортике и спустила ноги в воду, дожидаясь, пока ванна наполнится до краёв.

У нее в запасе имелся еще один легальный повод поубиваться: светлячки. Точнее, их отсутствие. Эти преданные козявки сделали всё, чтобы спасти ее друзей. Где же они теперь?

Она всласть наплескалась в ванной, вытерлась кураторским полотенцем и оделась в готическое платье Эсфири. В сердце (то есть там, где оно должно располагаться) поселилась какая-то пакость наподобие призрачного ржавого штыря. Он прокручивался и прокручивался, порождая волны не физической, а скорее, душевной боли.

Пелагея ошибочно связывала эту боль с беспокойством за светлячков.

Что если они потерялись и не могут найти обратную дорогу? А что если… Худшее предположение она всегда оставляла недодуманным, недосказанным. Потому что готовиться к худшему, но рассчитывать на лучшее — это одно. А воображать себе худшее в трехмерном формате, буквально подталкивая его к свершению, — совсем другое.

Пелагея меланхолично шаталась по коридорам, отпугивая встречных одной своей траурной миной. Она даже новую банку приготовила и везде таскала ее с собой на случай, если светлячки всё-таки прилетят.

После лекции по Основам Чудесного Языка она набрела на роскошный церемониальный зал с узорными капителями колонн, барельефами и натёртыми до блеска мраморными плитами пола.

Заглянула внутрь, но заходить не стала. Устроилась снаружи, на ступенях, и с чувством досады принялась грызть сдобное сахарное ушко. Она убедила себя, что горюет о потерянных светлячках. Их незавидная участь занимала все ее мысли, благополучно вытеснив оттуда шефа… Чтоб у него хвост отсох и шерсть обсыпалась!

С шефом они не виделись уже больше дня.

Разжившись пряниками и чаем в термосе, Пелагея планировала предаться печали, заняться саморазрушением и опуститься до максимально низкой отметки, когда ниже просто некуда. Эмоциональная стабильность, душевное равновесие — эти утешительные призы почти всегда достаются тем, кто достигает дна.

Нагрянул шеф нежданно — как снег на голову.

— Прости, что так долго отсутствовал, — выдохнул он, взбегая по ступеням и присаживаясь рядом.

— Да пустяки, — хладнокровно заверила его Пелагея с набитым ртом.

Ли Тэ Ри отлучился на столь длительный срок вовсе не потому, что разочаровался в своих чувствах к фее. Ему надо было кое-что организовать.

— Идём со мной, — сказал он. И потянул ее за руку, хотя велико было искушение последовать примеру дикарей из каменного века: закинул на плечо и понёс.

Ли Тэ Ри мечтал вновь целовать эти губы, тонуть в этом невыносимо нежном взгляде.

Пелагея страшно не хотела быть обузой.

У нее на душе творился лютый бардак (вот бы прибрался кто).

— Вещи с едой оставь здесь. Не до них будет, — сказал Ли Тэ Ри.

— Куда вы меня ведёте?

— Секрет.

— Перестаньте со мной нянчиться, — высказала наболевшее Пелагея.

— Хочу — и нянчусь, — обернувшись к ней, заявил этот ненормальный тип.

Он иронично изогнул бровь и сложил губы в издевательской усмешке, которая иную, менее сдержанную особу уже спровоцировала бы на рукоприкладство.

— Но ведь я вовсе не та, кто вам нужен, — возразила Пелагея. Она чуть ли не бежала за куратором, пока он целеустремленно тащил ее прочь.

— Вот как? — отозвался эльф. — А если я скажу, что ты именно та? Сильно удивишься?

Пелагея вдруг поняла, что контраргументы израсходованы. Она не знала, что и думать. Впрочем, потом подумает. Теперь, когда она честно учится на фею, ей не грозит преждевременная смерть за авторством Вселенной. Да и враги вроде как повержены. А значит, времени у нее вагон.

Вагоны времени. Интересно, существуют ли такие взаправду или это лишь фразеологизм? Может, где-то есть центр управления временем, службы доставки времени и всё такое?

Она едва поспевала за широким кураторским шагом. Ли Тэ Ри пружинисто шёл по бесконечным ледяным коридорам, оставив церемониальный зал далеко позади. Затем он внезапно остановился, нажал на выпуклый прямоугольник в стенной нише, и перед Пелагеей разъехались створки абсолютно белого лифта.

Очень узкого лифта. Подходящий объем для тех, кто хочет, но всё никак не отважится пойти на сближение.

Они втиснулись туда вдвоём. И Пелагея старалась как можно реже дышать, чтобы не выдать волнения. А Ли Тэ Ри с трудом контролировал руки, чтобы не наброситься на Пелагею с объятиями. Сердце бешено наращивало темп.

Если тело еще как-то подвластно контролю, то с сердцем — дохлый номер. Этот сентиментальный товарищ совершенно неуправляем.

Лифт был скоростным, но при этом снижался так долго, что казалось, будто движутся они прямиком к земному ядру. И вот, наконец, остановка.

— Идем, — шепнул куратор, всё-таки не удержавшись и приобняв Пелагею, чтобы вывести ее в мрачное подземелье.

Сквозняк лизнул ее за плечи.

— Ох, как тут холодно, — поёжилась она. «Холодно, холодно», — безучастно подтвердило эхо, отражаясь от куполообразных потолков, откуда свисали сталактиты. И отскакивая от стен, где наготове мерцало несколько керосиновых ламп.

Ли Тэ Ри покровительственно укутал Пелагею в лиловую согревающую накидку и завладел одной из ламп.

— За мной.

Они подошли к небольшой каменной платформе, рядом с которой в свете лампы блеснули две ленты рельсов. А над ними — струны тросов и цепей. Вокруг клубилась тьма, загустевшая, как черничный конфитюр. Сквозняк зловредно тёрся о ноги и со скуки позвякивал колокольчиком, висящим на предельном столбе с цифрой «четыре». Где-то монотонно шумел водный поток. В отдалении стучали кирки и отбойные молотки.

Куда Пелагея попала? В шахту? Ли Тэ Ри что, собрался на практике познакомить ее с добычей минералов?

Неожиданно мрак распороли бледные лучи трамвайных фар. Трамвай пробежал по рельсам, грохоча колёсами. И скрылся, даже не притормозив. Во всех его окнах горел свет.

Пелагею передернуло. С некоторых пор она стала с опаской относиться к железнодорожным составам, где не экономят на освещении. Посттравматический синдром, можно сказать. Неудачный опыт поездки в край Зимней Полуночи, когда ее чуть не прикончил яд, всё еще не выветрился из памяти.

— Страшно? — спросил Ли Тэ Ри. — Я тоже помню, как мне пришлось тебя в поезде откачивать. Давай избавимся от этих глупых страхов раз и навсегда.

К их платформе как раз подъехал светящийся трамвайчик — аккуратный, компактный и с виду довольно безобидный. Куратор подтолкнул ученицу, чтобы она первой зашла внутрь. Принципиальный момент.

Пелагея, сглотнув, набралась решимости и по ступенькам взошла в салон. Сухо, тепло, мягкие красные диванчики в продольных рядах. Ли Тэ Ри поднялся следом, легко подтянувшись на поручнях.

— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — какую сами выберете, — раздалось из динамика.

«Жизненно, — подумала Пелагея. — Хотя зачастую всё же станция выбирает нас. И конечной не избежать».

«Пока мы вместе, — подумал Ли Тэ Ри, — конечная нам не грозит».

Безнадежный оптимист.

Трамвай плавно покатился по рельсам, набирая бег под мерный перестук колёс. Пелагею повело вбок. Она ухватилась за спинку красного диванчика и рухнула на сидение, вся в поту. Похоже, куратор перешел на новый уровень садизма. Сперва пытал ее ювелирными инструментами в мастерской, теперь вот на блоки подсознания переключился.

Сидит напротив, щёку ладонью подпёр, а улыбка-то какая обворожительная! Тиран отмороженный. Чтоб у него…

Внезапно путь пошёл под уклон. Пелагею мотнуло вперед (так что она чуть лбом в шефа не врезалась). А затем впечатало в замшевую спинку, и пальцы правой руки непроизвольно впились в поручень, а левая попыталась нашарить ремень безопасности. Тщетно. Никаких ремней предусмотрено не было.

Трамвай летел вниз, разогнавшись до такой скорости, что казалось, будто ему осточертело его однообразное существование и он собрался проломить дно шахты своей трамвайной башкой.

Мысли Пелагеи поехали явно не по тем рельсам. Она замерла на вдохе, зажмурилась. И как завизжит!

У куратора заложило уши. Улыбка сползла с лица, и он в откровенном ужасе уставился на ученицу.

«Она ж так всю романтику испортит!»

После чего предпринял попытку перебраться к ней на диванчик. Чтобы что? Успокоить? Рот зажать? Пристукнуть из благих намерений?

Так или иначе, манёвр с пересадкой ему удался — правда, вышло не очень-то изящно. Ли Тэ Ри неловко навалился на Пелагею, отчего та, естественно, перестала визжать.

А потом вдруг резко погас свет. Трамвай замедлился почти до полной остановки. Теперь он передвигался чуть ли не ползком.

Куратор принёс Пелагее тысячу извинений за неудобства, с горем пополам уселся на соседнее место и расчесал рукой свои взлохмаченные волосы, чтобы придать прическе божеский вид. Он сгорал со стыда. Благо, во тьме это было незаметно. Да и Пелагея сейчас меньше всего интересовалась его персоной.

Потому что мрачный туннель внезапно озарился сиянием полярной ночи. Бирюза, лазурь, чароит, розовый кварц. Волны света ворвались в подземелье, и Пелагея ахнула, подавшись навстречу эльфу, только чтобы в окно взглянуть.

У Ли Тэ Ри отлегло от сердца: северные огни, которые он с таким трудом пригнал из верхних слоёв атмосферы под землю (да-да, эльфийское волшебство в действии), наверняка сгладят острые углы. Он дурак, конечно, что не предвидел, каким стрессом обернется для Пелагеи спуск по откосу. Но по-другому в эту область шахты было не попасть. А им еще много чего увлекательного предстояло…

Шквалистый свет, потомок солнечного ветра, выплёскивался Пелагее в лицо, очерчивая заострившиеся скулы, аккуратный носик, подбородок с очаровательной ямочкой. Фея смотрела мимо куратора, на сполохи северного сияния. И была невыносимо, до боли красива.

Она была как сбывшаяся мечта.

Хрупкая, сладкая, точно хрустящий карамельный леденец.

Куратор погибал от желания накинуться на Пелагею тут же, в трамвае, покрыть ее восторженное личико торопливыми, страстными поцелуями, поймать в плен трепетные губы. Его мучило странное чувство сродни жажде. О небо, как же Ли Тэ Ри истосковался по ней!

Но он приказал себе держаться. Потому что следующим пунктом в списке развлечений значилась пещера сокровищ. И эту экскурсию ни в коем случае нельзя было загубить.

Они сошли с трамвая на пустынной остановке, в каком-то совершенно непривлекательном месте. И куратор повёл Пелагею в глубь чернильного мрака, храня подозрительное молчание.

На потолке наблюдалось некоторое шевеление. Потолок шуршал и попискивал, а когда Пелагея задрала голову, оказалось, что под каменными сводами копошатся десятки существ. Вереницы крохотных глаз светились в темноте красными огоньками, будто еще одна новогодняя гирлянда.

Пелагея проявила невиданное самообладание. Ни вам паники, ни полуобморочных состояний. Кремень, а не женщина!

— Летучие мыши, — бесстрастно пояснил Ли Тэ Ри. — Как-то раз они попросили убежища, и я разрешил им остаться. Кстати, одна мышь побила все рекорды и пролетела три тысячи километров, чтобы достичь цивилизации. Правда, она плохо кончила. Потому что в цивилизованном мире нужна прописка, куча всяких документов и прививок, элементарная зарплата. В общем, мышь опустилась там на самое дно, запила, скатилась в долги…

Он обернулся, позволив себе лукавую полуулыбку. Пелагея расфыркалась.

— Ну и шуточки у вас, господин куратор!

Несколько тварей почти бесшумно пронеслось у них над головой, и им пришлось пригнуться.

— А если без шуток, то ходит поверье, что летучие мыши — это тени людей, которые впитали всё самое черное из миров, — серьёзно сказал он.

— Люди любят очернять, не разобравшись, — возразила Пелагея. — Я бы сказала, что этим милым мышкам просто идут тёмные цвета.

— Милым мышкам, — повторил куратор и усмехнулся. — А ты, действительно, нечто.

— Почему?

— Другая на твоем месте уже в слезах бросилась бы наутёк. Или сознание бы потеряла. Впечатлительным барышням сюда лучше не забредать.

— Не преувеличивайте. Вы слишком плохого мнения о впечатлительных барышнях. И если вы пытаетесь сделать мне комплимент за счет унижения других, бросьте эту затею.

Куратор покаянно вздохнул и вытянул руку с лампой, чтобы определиться с направлением. Весь последующий путь по извилистым коридорам они проделали молча. И Пелагея думала, что она немного перегнула палку, а Ли Тэ Ри — что вёл себя как болван и лучше бы ему оставаться строгим и неприступным, как раньше. А не анекдоты травить.

Они очутились у зеркальной стены хранилища, и лампа, отразившись, высветила приунывшую Пелагею, которая держалась позади своего скисшего гида. Прибыли.

Глава 33. Трудности выбора Пещерой сокровищ заведовала вечно

юная, смешливая девица с веснушками, у которой из головы торчали настоящие оленьи рога. Она цепляла на них покрытые блёстками бубенчики, которые звенели при малейшем движении. Вот и сейчас она наклонила голову, и бубенчики дружно звякнули.

— У вас экскурсия? Или вы с целью хищения имущества? — озорно спросила она, расплывшись в улыбке и одарив шефа блеском огромных глаз. Трактуй этот взгляд как хочешь. Впрочем, на Пелагею она тоже блеснула своими волшебными глазищами, каждый — в сто карат. Любвеобильное существо.

— И то, и другое, — заговорщически сощурился куратор.

— Вы же помните: не больше одной вещи, — загадочно произнесла девочка-олень, перегнувшись через стойку регистрации и протягивая ему ключ. Бубенцы на рогах предостерегающе зазвенели.

Эльф попрощался с охранницей и повёл свою подопечную вытесанными в скале коридорами, где не было ни облицовки, ни освещения. Он нёс лампу перед собой, и стены в ее дрожащем свете выглядели как тусклые антрацитовые зеркала, пронизанные карбонатными прожилками.

— Сейчас ты войдешь в Пещеру Сокровищ, — замогильным голосом уведомил он Пелагею. — У тебя будет десять минут. Не трогай ничего просто так. Возьми любое кольцо на выбор. Только одно кольцо. И сразу назад, поняла? Я буду ждать снаружи.

От Пелагеи повеяло скепсисом.

— Какие нелепые правила, — хмыкнула она. — Кажется, о чем-то подобном я в сказках читала…

Куратор возвёл глаза к потолку. До чего подозрительная! Везде подвох учует.

— И что, ты бы не хотела стать героиней сказки?

— Только не той, где в случае ошибки тебя ждет каменный град с последующим погребением под обломками.

— Града и погребений не будет, — клятвенно пообещал шеф. — А ловушки тут вполне безобидные, — ляпнул он.

Проговорился. Ну дурак!

— Ловушки, — с восковой улыбкой пробормотала Пелагея. — Что ж, ладно, я пошла.

Она углубилась во тьму, оставив куратора недоумевать на островке света. Под действием сквозняка свет отчаянно метался в лампе и будто бы вопил: «Выпусти, выпусти меня отсюда! Твой шеф придурок с садистскими наклонностями! Первое полноценное свидание и то умудрился превратить в остросюжетный мистический триллер. Не оставляй меня с ним наедине!».

— Э-э-э… — протянул Ли Тэ Ри, изрядно сбитый с толку. Обернись ты уже, невыносимая фея, поясни, что имелось в виду под этим твоим сдержанным «ладно, я пошла».

Но Пелагея продолжала демонстрировать ему лопатки, что говорило красноречивее любых слов.

Если ее сюда привели, значит, это зачем-то нужно.

«Ловушкой больше, ловушкой меньше, — думала она, продвигаясь к высоченным резным дверям, по мере того как справа и слева от нее хищно вспыхивали факелы. — Мне не привыкать. В конце концов, жизнь и так сплошное поле боя. А здесь хоть потренируюсь перед генеральным сражением».

В пещере царил отменный бардак — бригада уборщиков была бы весьма кстати. На каменных постаментах, больше напоминающих обгоревшие пеньки, кучками лежали баснословно дорогие ожерелья, браслеты из редких камней, перстни с бриллиантами, серьги и кулоны на самый привередливый вкус. По полу в каком-то потустороннем сиянии змеились тяжелые золотые цепи. Слитки из серебра, платины и белого золота покоились в несессерах, которые будто нарочно были приоткрыты: сунешь туда палец — сожрут.

Впрочем, самая прожорливая тварь во всех измерениях — время. Пальма первенства неизменно остаётся за ним. Так что бояться прочих ненасытных существ по меньшей мере нерационально.

Пелагея понятия не имела, что несметные богатства сокровищницы предназначены для страждущих миров. Точнее, для людей, их населяющих. Каждому полагалось по утешительной побрякушке, которая восстановит справедливость, принесет удачу, заштопает дыры в душе и всё в том же духе.

Эта пещера служила своего рода экзаменационным пространством, где ученики и стажёры проходили испытания на уклонение от соблазнов. Провалил испытание — вылетаешь. Но Пелагею, конечно, никто не предупредил.

Блеск украшений пленял, рисовал в воображении картинки безбедной жизни посреди океана удовольствий. И мозг, поддавшись чарам пещеры, изобретал всё новые и новые способы того, как можно эту пещеру опустошить.

Пелагея предпочла бы ограбить хранилище без свидетелей. Договориться, скажем, с летучими мышами, чтобы каждая залетела сюда и вынесла по одной драгоценности. А потом, как водится: драгоценностям — дерюжный мешок, мышам — неограниченное могущество, сытую старость или что они там попросят.

Пелагея замечталась, но ее довольно скоро вернул в реальность невидимый гонг, отсчитывающий время. Десять минут. Всего десять! Ох, теперь уже девять. Она заметила в гуще украшений кольцо с изумрудными вставками, на глаз определила размер (подходит, берем) и аккуратно выудила перстень из клубка цепочек и ожерелий, чтобы ничего не коснуться.

Миссия удалась? Ловушки не сработали? Сматываемся.

И только Пелагея повернула назад, как взгляд упал на шкатулку. Гладкая, черная, она не представляла бы собой ровным счетом ничего примечательного, если бы не узор на крышке. Узор в виде летучей мыши.

«Надо брать», — распорядилось подсознание. И не успела Пелагея ему возразить, что это против правил, как руки сами схватили шкатулку.

Земля дрогнула, сокровища попадали с пьедесталов. Где-то пронзительно заскрежетал несмазанный металл. Как там куратор говорил? Никаких погребений заживо?

Раздалась череда быстрых сухих щелчков, и под ногами спружинил какой-то механизм.

— З-з-зелень сушеная! — процедила Пелагея, взлетая к потолку вместе с кольцом, зажатым в одной руке, и шкатулкой — в другой.

Если бы она на своих крыльях взлетела, это была бы удача. Но Пелагею подбросило — причем аккурат навстречу активированной западне. «Золотая Сеть» — какое говорящее название!

Сеть накинулась на незадачливую фею, наскоро затянувшись вверху тугой петлёй. Дальнейшая судьба Пелагеи теперь была в прямом смысле подвешена в воздухе.

Ли Тэ Ри примчался, как угорелый. С горящим взглядом, где прослеживался страх вперемешку с гневом.

— Брось, что ты там лишнего взяла! — потребовал эльф.

— Шкатулку? И не подумаю, — отрезала Пелагея, болтаясь в золотой сетке у него над головой. — Давайте, я лучше кольцо брошу.

— Только попробуй! — пригрозил тот. — Мы сюда ради него пришли. О-о-о! Гланды простуженного моржа!

Он вдруг стиснул виски в ладонях и принялся лихорадочно кружить по пятачку под сетью, попутно наступая на разбросанные цепи. Брови у Пелагеи поползли вверх. Она никогда раньше не слышала, чтобы шеф так витиевато ругался.

— Мне сообщили, что сюда идет комиссия с несколькими учениками, — скорбно доложил он. — Если они увидят тебя в ловушке, даже не представляю, как их убедить, что ты не срезалась на экзамене.

— Какой экзамен? Я не готовилась! — вспыхнула Пелагея, ощутив по всему телу противные липкие мурашки. — Вы чего-то не договариваете, да?

Ли Тэ Ри с досадой хлопнул себя по лбу. Его подвел прагматизм. Он, как обычно, хотел совместить приятное с полезным. Чтобы Пелагея и экзамен экстерном сдала, и колечко добыла, а потом под чутким присмотром куратора зачаровала перстень на нужные свойства. Старое испорченное кольцо феи для этого не годилось, в нем было много всего перепутано и намешано. Проще начать с нуля.

Ли Тэ Ри возлагал большие надежды на сегодняшнюю вылазку в шахту.

Но Пелагея традиционно пустила планы коту под хвост.

И теперь надо было каким-то образом замять инцидент с ловушкой, чтобы никто не прознал, что Пелагея завалила экзамен. Потому что стажёрам давалась всего одна попытка. Малейший промах — и гуляй, неудачник!

Несмотря на то, что Ли Тэ Ри был в организации главный, он едва ли мог повлиять на решение комиссии. Пелагея не должна вылететь, ни в коем случае не должна.

— А почему вы сами не можете забрать кольцо? — нарушила она тревожную тишину. — Взяли бы да поделили. Я забираю шкатулку, вы — перстень.

— Не могу. У пещеры сокровищ особые настройки. Она благосклонна только к новичкам. Отсюда можно взять лишь одну вещь и всего раз в жизни.

— А нельзя настройки поменять?

— Их прорабатывал целый консилиум ювелиров, — возразил Ли Тэ Ри. — Они не одобрят, сколько заявлений им ни строчи. Я, думаешь, не пробовал?

— А что такого ценного конкретно в этом кольце? — не унималась Пелагея. — Вы, вон, у себя в мастерской сто штук таких сделать можете.

— Оно отличается энергетикой, оно обработано чарами очень могущественных даровитых эльфов. Я хотел сделать из него замену твоему перстню феи.

— Но память всё еще при мне.

— Зато функция обогревателя и датчик-телепортатор сдали позиции.

— Датчик-телепортатор?

— Ты не знала? Меня переносило к тебе всякий раз, как над тобой нависала угроза.

— Вот так новости! — опешила Пелагея. — То есть, вы не только следили за мной, но еще и преследовали, даже не давая шанса выкрутиться самой?

Куратор отчетливо скрипнул зубами и в изнеможении запрокинул голову к золотой сети, откуда одна фея-мучительница собиралась доконать его вопросами. И осознал: если он сейчас что-нибудь не предпримет, эту маньячку торжественно выпрут из организации.

Он метнулся в дальний конец хранилища, схватил ритуальный нож и полоснул им себя по ладони над ритуальной чашей. В чашу закапала кровь. Золотой капкан с содержимым в виде остолбеневшей Пелагеи начал медленно, со скрипом опускаться.

— Вы это зачем сделали? — охрипшим голосом спросила она, когда куратор вернулся, бинтуя руку краем шлафрока.

— А как тебя по-другому освободить, если ты вцепилась в свои сокровища? — с укоризной ответил тот. — Я был вынужден пойти на крайние меры. А теперь давай-ка бегом отсюда!

Пальцы его здоровой руки категорично сомкнулись у Пелагеи на запястье. Стоит ли говорить, что побег удался? Два отчаянных сумасброда только что успешно попрали правила пещеры сокровищ и теперь быстрым шагом удалялись прочь по бесконечным кривым коридорам. Причем запястье своей ученицы Ли Тэ Ри из захвата так и не выпустил.

— Простите. Вы из-за меня пострадали, — спустя долгое время выдавила она под аккомпанемент собственных гулких шагов.

— Так часто бывает, — отозвался куратор. — Из-за чужой жадности страдают совершенно непричастные эльфы.

Из-за жадности. Пелагея смолчала, хотя могла бы полноправно возмутиться. С вышеупомянутым человеческим пороком ее поступок не имел ничего общего. Да и насчет своей непричастности куратор явно загнул.

Он отдал ключ рогатой девице и навис над конторкой с крамольным видом.

— Нас здесь не было, понятно?

— Так точно, шеф! Усекла, шеф! — бодро отозвалась девица и отдала честь, отчего все ее бубенцы хором зазвенели.

Теперь Ли Тэ Ри и Пелагея направлялись к трамвайным путям, и куратор то и дело затравленно озирался. Пока наконец не услышал голоса и топот ног.

— Сюда! — среагировал он и молниеносно свернул куда-то за угол, впившись пальцами Пелагее в плечи и впечатав ее лопатками в стенную нишу.

— Ох! — только и сказала Пелагея.

— Тс-с-с! — сказал куратор.

Мимо прогрохотала каблуками целая делегация. Наверняка та самая комиссия, которой эльф пугал Пелагею в хранилище. Только бы они ни о чем не догадались. Ловушка уползла и затаилась до лучших времён, здесь проблем быть не должно. А вот ритуальная чаша… В чаше осталась его кровь. Какой же он, в самом деле, идиот! Если комиссия ее заметит и возьмет на экспертизу, жди беды.

Впрочем, ту, ради кого была пролита эта кровь, Ли Тэ Ри даже под пытками не выдаст. Так что Пелагее ничто не угрожает.

Куратор неосознанно еще сильнее вжал ее в стену. Не угрожало бы, не будь она его единственной ученицей. Надо срочно набрать еще стажеров. Задним числом.

— Я сейчас задохнусь, — придушенно сообщила Пелагея.

— Оуч, прости.

Ли Тэ Ри вернулся из тяжких раздумий в весьма пикантную реальность. Его фея в черном готическом платье стояла совсем рядом, сводя с ума своей невысказанной притягательностью. Руки Ли Тэ Ри — одна раненая, одна нормальная — непроизвольно сомкнулись замком у нее на пояснице.

На поцелуй тянуло обоих. Напряжение между ними нарастало, и воздух вокруг будто бы пощёлкивал электрическими разрядами, хотя, с большой долей вероятности, это пульс частил в ушах.

Пелагея произвела глотательное движение и встретилась взглядом с глазами, черными, как ее погибель. Если разум покинет здание и крышу сорвёт прямо сейчас, когда где-то неподалеку бродит комиссия, весь их мир рухнет прямиком в шахту, к нетопырям. А то может, и глубже. Гораздо глубже.

Ли Тэ Ри рвано выдохнул через нос и опустил свои непростительно длинные ресницы, прижавшись еще теснее. Провел линию от мочки уха к ключице, невесомо касаясь пальцами кожи.

Его губы были слишком близко. Еще немного — и…

— Не вздумайте меня целовать, — предостерегла Пелагея. — Кто знает, вдруг после второго приятного потрясения я вместо горлицы начну в мышку летучую превращаться?

— Тем хуже для тебя, — усмехнулся куратор. — Мышек летучих, как ты выразилась, я нещадно эксплуатирую. Они мне почту носят.

Глава 34. Совесть есть? А если найду?

Куратор и ученица благополучно добрались на трамвайчике до лифта, ведущего из скважины во дворец. И Пелагея отпросилась по своим делам. Укутанная в греющую накидку, она миновала Вековечный Клён, где Юлиана на зеленой травке, под персональным эксклюзивным солнцем, задумчиво грызла ручку в поисках вдохновения и строила из себя творца, далекого от земной суеты. Подругу она даже взглядом не удостоила.

Будь здесь Кекс с Пирогом, непременно преградили бы фее путь и потребовали вкусненького. Ноони остались в избушке Вершителя.

Так что препятствий на пути не возникло, и Пелагея продолжила шагать вдоль верениц низких круглых фонарей. Она беспечно ловила ртом снежинки, как вдруг заметила в ночном небе трех летучих мышей. Они через весь край Зимней Полуночи тянули куда-то увесистую посылку.

Ну, всё понятно, не соврал эксплуататор. Мышки ютятся у него в шахте отнюдь не на безвозмездной основе. И как им только не холодно в такой минус летать? Наверное, порода специальная. Морозостойкая.

Пелагея огладила пальцами корпус шкатулки, которую ей удалось вынести из пещеры, и прибавила шагу. Она сама толком не понимала, почему так вцепилась в этот невзрачный предмет. Куратор по ее милости драгоценную эльфийскую кровь пролил, а у нее даже угрызений совести нет.

И ведь с банкой светлячков была похожая история. Сознание Пелагеи поразительным образом зацикливалось на материальных вещах. Удручающая приземленность.

Иллюзорный метадом под номером тринадцать находился на прежней координате. Она заглянула внутрь, но никого не обнаружила. Призрак Сильверин, что же с тобой приключилось?

— Поганое место, — подала голос шкатулка, и Пелагея от неожиданности чуть ее не выронила. — Пойдем поскорей отсюда.

Незаконное приобретение разговаривает? Предполагалось, что шкатулка музыкальная и будет наигрывать какую-нибудь легкомысленную мелодию вроде «ёлочки, которой холодно зимой». Но у нее обнаружились личные предпочтения и довольно вздорный характер.

— Унеси меня отсюда! Не то я за себя не ручаюсь!

Пелагея поспешно ретировалась, отнесла ее к себе в метадом, положила на кровать и забралась с ногами на покрывало. На сей раз из шкатулки донёсся вполне себе сытый голос.

— О, моя прекрасная фея!

— Ты кто?

— Я Сильверин. Бал, платье. Припоминаешь? — промурлыкала шкатулка.

— Попробуй тебя забудь!

Пелагея обрадовалась и расстроилась одновременно. Призрак, запертый в иллюзии, — еще куда ни шло. Но призрак, заключенный в маленькой тесной шкатулке, — это как-то бесчеловечно, что ли. Впору жаловаться в призрачную ассоциацию на некомфортные жилищные условия.

— А кто это тебя так… впихнул?

— Сам себя и впихнул, — оптимистично отозвалась шкатулка. — Ты не подумай, мне тут нравится. Благодаря тебе я стал свободен от иллюзорных уз и вернулся к своему проекту, который не завершил при жизни.

Выяснилось, что Ли Тэ Ри привязал его к иллюзии не из пустой прихоти. Призрак носился по замку, срывал важные совещания, вгонял работников в дрожь и всячески стопорил производственные процессы. Он не упокоился с миром, потому что при жизни был гениальным ученым, но так и не довёл до ума своё многообещающее изобретение.

— Шкатулка, — поведал Сильверин, наконец выплывая из нее на свет. — Я искал ее повсюду, весь ледяной дворец излазил вдоль и поперёк. Я был очень несчастен. А теперь, благодаря тому шансу, что ты мне дала, шкатулка наконец со мной.

Он любовно пропустил прозрачные пальцы сквозь крышку с изображением нетопыря.

— Но что она делает? Я имею в виду ваше изобретение.

— Она-то? Пока ничего конкретного. Но с твоей помощью, надеюсь, из нее выйдет толк. Ты ведь уже имеешь кое-какие навыки работы с инструментами?

Пелагея закивала. Ей хотелось во что бы то ни стало упокоить многострадального фантома. И поскольку он был довольно прозрачен в своих желаниях, сделать это не представляло труда. Надо было лишь согласиться сотрудничать и по подсказкам почившего гения довести начатое до конца.

— Что ж, по рукам! — оживился Сильверин и, забыв, что он бестелесный, пробил ладонь Пелагеи своей призрачной пятернёй. — А теперь выдвигаемся. Покажу тебе одну заброшенную лабораторию. И чтобы куратору своему ни слова.

***

Пелагея развила кипучую деятельность и сновала мимо Вековечного Клёна с крамольным видом. Сначала в снежный лагерь, потом обратно — во дворец. Она была чем-то до безобразия увлечена — и Киприан это чувствовал (видеть в образе дерева он никак не мог).

Вообще говоря, мимо него много кто сновал. При желании он мог бы преспокойно кружить головы нескольким девицам сразу. Но по природе он был однолюб, и его любовь пала на Юлиану. А Юлиана была натурой творческой, утонченной. Вернее, хотела таковой казаться. В частности, перед шефом Организации Управления Чудесами. Да-да, перед этим невозможно харизматичным эльфом.

Она сослалась на то, что ей нужно добыть информацию для новой книги, утеплилась и покинула зеленый островок света под янтарной кроной, чтобы проникнуть в ледяные чертоги.

Снежные барсы, сидящие у подножия пологой лестницы, ее не смутили.

— У-у-у, зверюги! Кекса с Пирогом на вас нет.

Она стремительным шагом поднялась к высоким воротам и налетела на какую-то эпатажную девицу, которая материализовалась на крыльце невесть откуда и у которой из прически торчали идеально острые уши.

«Витамин «Д» плюс творог несколько раз в неделю», — пронеслось у Юлианы в уме. Она вспомнила диету, разработанную специально для Пирога, когда тот был еще щенком. Благодаря этой диете его висячие ушки наконец-то встали.

— Они у вас настоящие? — поинтересовалась она у девицы. И получила в ответ звонкий заразительный смех.

— Незнакомцы всегда задают первым именно этот вопрос. А вы…

— Я подруга Пелагеи, — оборвала ее Юлиана. — Мне бы с вашим шефом переговорить.

— Боюсь, это невозможно, — сникла ушастая особа. — Он очень занятой и принимает только по предварительной…

Юлиана снова не дослушала, неуважительно протиснулась мимо девицы и проскользнула внутрь.

«Еще чего! — сердито думала она, вышагивая по коридорам, где в это время суток было немноголюдно. — Не принимает он! Пусть только не примет».

Она понятия не имела, в какую сторону идти. Указателей в ледяном дворце не развешивали, а узнавать направление у встречных существ она побоялась. Во-первых, эти существа были все какие-то зловещие, под стать той ушастой мымре. А во-вторых, не исключено, что Юлиану выставят вон, как только прознают, что она покушается на свободное время шефа.

Ей улыбнулась удача: она столкнулась с запрошенным субъектом прямо посреди коридора. Субъект тоже улыбнулся, правда, как-то кисло, без огонька.

— Я занят, — с вымученной вежливостью изрёк он. И резким уверенным жестом откинул полы шлафрока, чтобы дать понять: разговор окончен.

— Ой, придумайте уже что-нибудь пооригинальней, — скривилась Юлиана, бессовестно становясь у него на пути. — И да: в то, что вы торопитесь на совещание, я тоже не поверю. Старая песня.

— А если я скажу, что мне осточертели настырные барышни, так сойдёт?

Ли Тэ Ри сверкал глазами, был страшно зол (и соответственно, страшно прекрасен). Поэтому Юлиану его слова не остановили. Напротив — придали решимости.

— Я, — гордо заявила она, — собираю материал для книги. И пока с вами не поговорю, не успокоюсь.

Шеф запрокинул голову с безнадежным вздохом. Упёртая дамочка, ничего не скажешь. Как ее Вековечный Клён выносит? Наверное, только и делает, что идёт на уступки. Может, и ему, эльфу, уступить? Пусть спрашивает, что ей нужно. Быстрее отвяжется.

Ли Тэ Ри еще немного постоял с запрокинутой головой, утопив руки в карманах шлафрока (вдруг поза произведет нужный эффект?). Но его молчаливую неподвижность истолковали неверно.

— Вы согласны! — поставила его перед фактом Юлиана. И схватив за локоть (верх нахальства!), без промедления утащила эльфа в укромный уголок, за внушительных размеров колонну.

Там, вдали от посторонних глаз и ушей, шефу учинили форменный допрос. Что за организация? Чем занимается? Почему ледяные конструкции замка так прочны и причастны ли к этому чары?

Свои собственные чары Юлиана задействовала на полную катушку. Она искренне полагала, что ее обаяние включено на максимум, а значит, неприступный замороженный красавчик совсем скоро растает и падёт к ее ногам.

Сбор материалов для книги был, разумеется, лишь уловкой. Юлиана собиралась установить более тесный контакт с представителем эльфийской расы, начисто забыв, что снаружи без нее чахнет Вековечный Клён.

«Ни в чем себе не отказывай».

На сегодня и ближайшую пару-тройку лет ее жизненный девиз звучал приблизительно так.

Только вот незадача: за всё время, проведенное наедине, Ли Тэ Ри так и не выполнил ни одного из ожидаемых пунктов. Во-первых, не растаял. Во-вторых, не пал к ногам.

Он морщился, будто в него силой влили свежевыжатый лимонный сок, а потом заставили жевать кожуру.

Он раздраженно притопывал ногой, и весь его облик как бы намекал:

«Дамочка, я от вас смертельно устал. Катитесь в закат».

И когда Юлиана, наконец, удалилась с наполовину исписанной тетрадью, Ли Тэ Ри опрокинул в себя какую-то горячительную дрянь (то ли для храбрости, то ли от отчаяния), взял курс в Вековечному Клёну и беспрепятственно проник за черту, разделяющую зиму и лето.

Юлиана была приятно поражена, возомнив, что метаморф всё-таки подпал под ее обаяние. Как бы ни так.

Ли Тэ Ри шагнул к древесному стволу, глухо откашлялся в кулак и постучал этим кулаком по коре, словно где-то там таилась дверь в здравомыслие.

— Извиняюсь за вторжение, — нарочито громко уведомил он. — Но дело в том, что ваша вторая половина решила, будто ей можно мне докучать.

— Эй, вы что себе позволяете? — вскинулась на гостя Юлиана, осознав, что пахнет жареным. — Киприан высшее существо! По нему нельзя стучать.

— Вот что, уважаемое высшее существо, — с нажимом произнес эльф, хмурясь на Юлиану в пылу благородной ненависти. — Не могли бы вы взять свою женщину и увести ее отсюда с глаз долой, пока она меня окончательно не допекла?

Его манера общения подкупала: прямолинейная, слегка фамильярная, умеренно дерзкая. Киприан был бы рад познакомиться с ним поближе, найти точки соприкосновения, заручиться союзничеством. Но как-нибудь при других обстоятельствах, без раздражающих факторов под носом.

Клён принял просьбу к сведению. По его необъятной огненной кроне точно порыв ветра прокатился. Она зашуршала, заколыхалась — и начала ронять листья один за другим.

Кленовый лист опустился эльфу на макушку, и он сообразил, что пора убираться. Вышел за пределы круга, отступил к одному из своих барсов, да там и замер. Юлиана чуть ли не в истерике уговаривала дерево передумать.

— Постой, ты не так всё понял! — пыталась докричаться она до Клёна.

Она кое-чего не учла: высшие существа всегда понимают всё предельно правильно.

Глава 35. Ремонт мгновений

Вековечный Клён сбросил листву, избавился от коры и превратился в человека, впитав всё своё праздничное сияние. Он расправил полы чёрного, как ночь, плаща, чинно поклонился эльфу и обратил к Юлиане взгляд, слегка затуманенный ревностью.

Она попятилась, лихорадочно прикидывая в уме, какое объяснение устроит этого ревнивца.

— Киприан, я… Ой!

Объяснение толком не придумалось, а Юлиану уже сгребли в охапку, собственническим жестом взвалили на плечо и понесли прочь от ледяного дворца. Эффективный метод перевоспитания непокорных девиц.

Глядя вслед удаляющейся парочке, Ли Тэ Ри коварно ухмыльнулся. Высшие существа мыслят одинаково. Когда-нибудь он проделает с Пелагеей то же самое. А повод? Повод всегда найдется.

— Эй, погоди! Зачем же так грубо? — возмущалась Юлиана, болтаясь головой вниз и делая попытки выпрямиться. На ее пятую точку нежно падали снежинки. Под ногами Киприана скрипел свежий снег. — Эй, я к тебе обращаюсь, чурбан ты неотёсанный! — гаркнула она. — Может, уже поставишь меня на землю? Что за варварские обычаи, в конце концов?!

Киприан резко остановился где-то посреди заснеженной полуночи.

— Странные вещи происходят, — сказал он. Его голос перекатывался, как волны древнего океана. Этим голосом будто бы говорили разом и горы, и пустыни, и глубоководные желоба. — Отвратительно ведешь себя ты, а стыдно почему-то мне. И нет, я не стану тебя опускать, потому что ты испугаешься.

— Испугаюсь чего? — присмирела Юлиана.

— Ты ведь еще никогда не видела меня в гневе. В настоящем гневе. Поверь, лучше тебе и не видеть. Просто подожди, пока я не успокоюсь. Это скоро пройдет.

Киприан умолк и возобновил шаг. Между лопаток у Юлианы пробежал холодок. Сердце заколотилось где-то в горле, блокируя приток воздуха к лёгким. И мысли в голову полезли отнюдь не радужные. Что же получается? Ее тащит на плече мрачный, выведенный из себя парень в кленовом венке. И творится с ним какая-то лютая пурга, раз ему и в лицо взглянуть нельзя.

Юлиана как-то упустила из виду факт, что она имеет дело с созданием, которое может запросто оставить от нее мокрое место. Но карты легли иначе: от Юлианы не собирались избавляться, ее продолжали любить, хотя, если начистоту, порой любить в ней было совершенно нечего. И глагол «убить» представлялся в такие моменты куда более уместным руководством к действию.

Правда, Киприан не был сторонником столь радикальных мер. Пока юная специалистка-естествоиспытательница чуть ли не круглосуточно занималась тем, что испытывала его терпение, он рос над собой — во всех известных миру смыслах. Обращался деревом, когда вредность Юлианы зашкаливала, и демонстрировал поистине безграничное самообладание.

Когда терпение испытывают, а оно никак не кончается, наверное, это и есть любовь.

Киприан терпеливо дотащил свою «специалистку» до хижины Вершителя и бережно сгрузил на крыльцо. Юлиана с содроганием подняла взгляд: ничего инфернального в её своенравном средстве передвижения не прослеживалось. Разве что радужка в глазах была медовая, как прозрачный янтарь. Чуть светлее обыкновенного.

— Ты как? Отлегло?

— Отлегло, — подтвердил тот. — Но чтобы больше не смела к чужим мужчинам клеиться.

— Я не клеилась. Я материал собирала, — надула губы Юлиана.

— Сказки не рассказывай.

Им обоим жуть как хотелось прокричаться, но оба почему-то бранились шёпотом. Словно боялись, что от их воплей лавина сойдёт.

Их обступал притихший лес. Из мрака, настоявшегося в густой чаще, на них не мигая таращились чьи-то глаза, десятки заинтересованных безымянных глаз. Ветки ёлок отяжелели под весом снега. Юлиана и Киприан увлеченно буравили друг друга взглядом, в упор не замечая перемен, которые произошли с избушкой.

А потом Юлиану легонько стукнуло отворившейся дверью, и на пороге возникла Эсфирь. Она не изменяла себе: при первой же возможности облачилась в кроваво-красное сари, перетянутое на поясе тугой охристой лентой. Подол уже кто-то успел порвать и запачкать.

В протоколах по делу фигурировали Кекс и Пирог. Деятельно сопя, эти два маленьких злоумышленника выбежали из гостиной, мохнатыми шариками прошмыгнули мимо и ускакали в лесную тьму — гулять.

— Так вот, кто у меня на крыльце топчется! — проницательно улыбнулась Эсфирь. Смуглая, чернобровая, она особенно экзотично смотрелась в окружении дремучей зимы. — Будете мёрзнуть или всё-таки войдёте?

Юлиана без единого приветственного слова неучтиво нырнула за дверь. Вынырнула под сноп света, льющегося из прихожей. И сделала большие глаза.

— Что это у тебя за вывеска? Ты род деятельности сменила?

Киприан тоже метнулся за дверь и прочитал:

— «Ремонт часов, минут, мгновений». Оригинально!

Эсфирь флегматично пожала плечами и сообщила, что провела некоторое перепрофилирование.

— Тяжелая это работа — чужими судьбами управлять, — призналась она. — Ломать, устраивать… Нет. Лучше я буду ремонтировать упущенные мгновения, давая людям возможность исправить то, о чем они сожалеют. Плата? Платой могут стать чьи-нибудь светлые мечты, капля созидательной энергии… Ох, вы всё-таки проходите внутрь, а?

Светлые мечты Юлианы воплотились только что, стоило ей за порог ступить.

— Ва-а-ах! — выдала она с шальной улыбкой. — Киприан, от роли дома можешь быть свободен. Хочу жить здесь.

Заполучив в свое распоряжение чуть больше свободного времени, Эсфирь произвела повторный магический ремонт. На сей раз никаких вам деревенских мотивов, ситцевых занавесок и узоров в горошек, от которых сводит скулы.

На всём в доме лежал отпечаток изысканной роскоши и того безукоризненного шика, у которого не бывает срока годности. Пахло древесиной на свежем спиле. Бук, ель, сосна — качество отделки сомнений не вызывало. Приглушенный свет маленьких круглых ламп, встроенных в потолок, наводил Юлиану на мысли о славном будущем: вот теперь-то она заживёт!

Обжигая нёбо кипятком, она торопливо выпила терпкий чай с мелиссой и отпросилась у Эсфири на разведку. На цокольном этаже обнаружился бильярд с искусственным камином, бассейн на несколько персон, сауна, а также бурлящая овальная ванна, утопленная в пол и окруженная пальмами в кадках. На первом этаже располагалось лакированное пианино, гостиная, где Эсфирь как раз разрезала торт и рассказывала Киприану, что больше не намерена вмешиваться в судьбы без надобности.

— Только если меня хорошо попросят, — добавила она, снимая пальцем крем с ножа.

Юлиана завернула за угол и попала в просторный зал с весьма примечательным интерьером. На цепи с потолка свисала кованая медная люстра. А стрельчатые окна (их было штук восемь, не меньше) располагались каждое в своем алькове с кроватью. В алькове, где поверху были развешены ловцы снов вперемешку с ветряными мельницами — амулетами для привлечения удачи.

Итого — восемь уютных альковов, для каждого гостя свой уголок. Юлиана загнула пальцы: она, Киприан, Пелагея и этот ее умопомрачительный куратор — четверо. Сама Эсфирь — пятая. Кекс с Пирогом не в счет, для них сойдет и подстилка. Кого же еще здесь ожидают, интересно знать?

Она вышла из гостевого зала в раздумьях, забрела в тренажёрный — да там и пропала. Когда Киприан ее наконец нашел (а дело близилось к ужину), она самозабвенно крутила педали какого-то навороченного велосипеда, отдуваясь и глупо хихикая. Потная, раскрасневшаяся, лохматая и слегка захмелевшая от удовольствия. Прямо госпожа Ночной Кошмар, а не Юлиана. Зато довольная, не передать.

Киприана смутило отсутствие колёс.

— Ты так далеко не уедешь, — раскритиковал он начинающую спортсменку. — Иди лучше торт съешь. Мы твой кусок в холодильник спрятали.

События, произошедшие в плену у Джеты Га, прошли для Юлианы не так бесследно, как ей бы того хотелось. Ее семимильными шагами настигала депрессия. Юлиана пыталась заглушить ее новыми любовными приключениями (но на этом этапе кое у кого взыграла ревность, поэтому план потерпел крушение).

Еще был вариант вывести депрессию вместе с потом на тренажерах или утопить ее в джакузи. Ни то, ни другое не сработало. Эта стерва мало-помалу разрасталась внутри, вытесняя радость и сокращая количество глупого смеха на единицу времени.

Тогда Юлиана решила заесть гадину тортом. Но его оказалось слишком мало для столь масштабной операции.

Эсфирь уселась напротив подруги и, пока та уминала торт, жаловалась ей, как сложна жизнь рядового преемника.

— В записях Вершителя ногу сломишь, — поведала она. — Он, конечно, по делу пишет, но таким безобразным почерком! Без эксперта-расшифровщика не обойтись.

— Так может, вытащишь его? — предложила Юлиана, запив торт чаем. — Я имею в виду Вершителя. Куда ты там его упекла?

— Ну нет, — скрестила руки Эсфирь. — Если я его вытащу, он мне всё припомнит. И возможно, даже испепелит. Пусть покоится с миром.

Юлиана вылупила на нее глаза.

— Ты его что, грохнула?

— Если бы, — понуро отозвалась та. — Жив, здоров. Правда, слегка законсервирован. Но эта фаза обратима.

Звёздная вышивка ночного неба сменилась облачностью. Из тучи сыпал снег. Густо сыпал. Что за соседней ёлкой — не разглядишь. Юлиана прикинула, что интенсивность снегопада идеально подходит для погребения ее депрессии. Поэтому, обув расписные валенки и запахнувшись в пальто, вышла на улицу.

— Ты чего уединиться вздумала? — поинтересовалась Эсфирь, возникая у нее за плечом.

Утаив от нее истинную причину, Юлиана легко и непринужденно изобрела оправдание:

— Да что-то дармоеды мои запропастились. Ты их не видела?

…Метель набирала обороты.

— Ке-е-екс! — басом-профундо завывала в чащу Эсфирь.

— Иди сюда, собака ты паскудная! — октавой выше вторила ей Юлиана.

Первой, спустя четверть часа, прибежала паскудная собака. Точнее, Пирог. Следом за ним из дебрей, хрустнув ветками, выскочил лось. А за лосем появился Кекс. Этот белый обормот не спеша, прогулочным собачьим шагом протопал в непосредственной близости от хозяйки. Причем с таким независимым видом, словно до сих пор он не гонялся за лосем, а катался на нём верхом.

— А ну, шуруй сюда! — разозлилась Юлиана и хлопнула себя по ноге. Хлопок был явно лишним. Зловредный пёс ускользнул.

Он слился со снежным покровом и вынырнул неподалёку, на тропе — такой просторной и чистой, будто по ней раз в пять минут проезжала снегоуборочная машина. Там же топтался угольно-чёрный Пирог, словно команды какой ждал.

Подгоняемые азартом и еще какой-то неведомой высшей силой, Юлиана с Эсфирью, не сговариваясь, двинулись на беглецов: поймать, накостылять, под домашний арест посадить. Беглецы, само собой, дали стрекача.

Они неслись по расчищенной тропе, высунув языки, а Эсфирь и Юлиана мчались за ними, как две одуревшие школьницы, которых отпустили с уроков. Юлиане чудилось, будто ее преследуют. У нее за спиной кто-то громко стучал копытами, хлопал крыльями, ухал, фыркал, шелестел и издавал жуткие предсмертные хрипы.

Она не оборачивалась из принципа. Сначала догнать неверных псов — потом пугаться того, что сзади. Стратегия была такова.

Юлиана задыхалась от бега. Она взмокла под пальто, и ей ужасно хотелось переобуться во что-нибудь полегче валенок. То ли дело Эсфирь — бежит себе рядом, неутомимая, гибкая, как молодая лань. Ни вам тяжеленных пальто, ни сапог по центнеру каждый. Надо будет при случае поинтересоваться, где она взяла те сафьяновые туфли, которые сейчас на ней.

Внезапно тропа оборвалась. А вместе с ней кончился и снежный покров. Юлиана и Эсфирь с разбега угодили прямиком в прозрачную, лучистую осень, и ноздри Эсфири затрепетали от аромата заточенных карандашей. А Юлиана уловила запах чая с шалфеем, мха, старого погреба и дымной горечи костра. Они очутились среди пожелтевших берез, на жухлой траве и остолбенели от абсурда ситуации.

Перед ними на клетчатой скатерти обреталась куча разношерстного зверья. Какой-то приблудный енот развалился пузом кверху и, судя по всему, безнадежно дрых. Суетливые белки шинковали грибы, припасенные с лета. Серебряный лис, улыбаясь по-лисьи миролюбиво, щурился на солнце, просеянном сквозь кроны берез.

Лось — он же новоявленный приятель Кекса и Пирога — пристроился за купой деревьев и меланхолично наблюдал за тем, как Пирог что-то вынюхивает в корзине. А корзину, между прочим, приволок на пикник сам медведь. И он вряд ли пришел бы в восторг, узнав, что разные псы со шпионскими замашками инспектируют его имущество.

Прямо сейчас этот косолапый увалень добывал дрова для костра, причем весьма тривиальным способом. Время от времени в глубине леса что-то душераздирающе трещало и ломалось.

— Паразиты мохнатые, а ну ко мне! — чуть было не крикнула Юлиана. Но в последний момент передумала. Мало ли, кто из лесных обитателей обидится на «мохнатого паразита».

Костёр догорал. Она подошла, нагнулась, бросила в огонь остатки веток. И ни один зверь при ее приближении не шевельнулся. Только енот лениво приоткрыл глаза и покосился на двуногих бледнолицых без малейшей опаски, будто даже со скукой.

Прилетела сова с совятами, которые, недолго думая, уселись у лося на рогах. Примчалась парочка оленей, косуля и семейство зайцев. Появление последних не произвело на лиса никакого эффекта. Он окинул ушастое семейство равнодушным взглядом, философски обернул лапы хвостом, широченно зевнул и продолжил щуриться под солнцем.

«Жизнь — тлен, зайцы вы мои. Я охочусь на вас, люди охотятся на меня. Таков закон природы, против него не попрёшь. Но сегодня жестокий мир взял передышку. Проживите этот день так, чтобы ни о чем не сожалеть».

Медведь притопал с материалом для растопки, свалил в кучу ветки, сухую траву, опавшие листья и улёгся у огня, греть свою бурую шкуру. Приглашающе похлопал по покрывалу лапой: мол, присаживайтесь, люди добрые. Если злые, тоже милости прошу. Не съем.

Прежняя Юлиана даже под дулом пистолета не села бы рядом с медведем. Юлиана нынешняя, с чувствами, сбившимися в путаный клубок, сбросила валенки, отшвырнула пальто и плюхнулась на покрывало так резко, что чуть не спугнула серебряного лиса. Лис повёл ушами, повернул острую морду в сторону незваной гостьи — и перебрался к ней поближе. Так близко, что Юлиана спиной ощутила идущее от него тепло.

Лес баюкал тишиной. От костра шёл дымок. На поляну сквозь решето витражно-пёстрых крон падали лучи солнца, рисуя на земле причудливую мозаику тени и света. Эсфирь раздобыла заостренную палку, насадила на нее грибы и села жарить над огнём. Как вдруг сквозь дым увидела дверь. Точнее, часть двери.

«К Вершителю» — гласила деревянная табличка на гвозде.

Струйка дыма отклонилась под дуновением ветра. Дверь с табличкой пропала.

Глава 36. Психоделические грибочки

Эсфирь покосилась на палку, где жарились грибы. Испарения у них, что ли, ядовитые? Съесть еще не успела, а галлюцинации уже ловит. И что это за место вообще? Почему Юлиана сидит рядом с медведем и лисом и в ус не дует, словно они какие-нибудь плюшевые игрушки? Куда, в конце концов, делась зима?

Аналитические способности Эсфири оставляли желать лучшего. На все эти вопросы она не находила ответа. Грибы на шпажке чернели. Дым змеился над костром, выхватывая из воздуха фрагменты то одной, то другой двери. «К Вершителю» — значилось на первой. «К себе» — извещала соседняя.

— Слушай, — сказала вдруг донельзя уютная, разомлевшая Юлиана. — Раз ты теперь на ремонте мгновений специализируешься, может, починишь моё?

— Ты уверена, что хочешь этого? — спросила Эсфирь, бросив окончательно сгоревшие грибы вместе с палкой в костёр. — Хоть ты и моя подруга, за услугу полагается плата. Созидательной энергии в тебе сейчас маловато, так что придется выложить мечту.

— Мечту, — повторила Юлиана в задумчивости. — А если у меня нет мечты? Ни одной?

— Тогда проблема.

Обе слаженно вздохнули и уставились на огонь, гипнотически пляшущий на ветках.

— А знаешь что, — проронила Эсфирь в повисшей тишине, — кажется, у нас есть другое решение. Пересядь-ка сюда, взгляни.

Юлиана с очевидной неохотой покинула лисье-медвежью компанию и по скатерти подползла к подруге. В зыбком мареве, в плавящемся над костром воздухе теперь отчетливо проступали две двери.

— Видишь? — спросила Эсфирь.

— Вижу, — шепотом отозвалась Юлиана.

— «К Вершителю» — это, наверное, в избушку. А «К себе»… Не знаю, что будет, если открыть вторую дверь.

— Я могу попробовать.

По правде говоря, Юлиана сильно опасалась, что, поверни она ручку, по ту сторону разверзнется каверна в небытие. Космическая бездна. Вакуум, приправленный тревогой и жаждой тепла, в которой она никому не хотела признаваться. Для некоторых прокладывать маршрут к себе — довольно болезненная процедура. Может, именно поэтому не все выбирают этот целительный путь.

— Я попробую, — прошептала она. На пороге ее души замерли сомнения: надо ли стучаться? Стоит ли входить?

Словно в тумане, Юлиана подобрала пальто, влезла в валенки и под бдительным надзором Кекса с Пирогом двинулась к прогалине между березами, где должна была располагаться дверь.

Эсфирь неподвижно сидела на покрывале и, словно заколдованная, глядела ей вслед. Юлиана бесстрашная. Юлиана отчаянная. То, как она сама себя называла, оказалось истинной правдой.

***

Ли Тэ Ри еще не догадывался, что один злокозненный полтергейст вовлёк его фею в сомнительное мероприятие. Теперь эта фея таилась и скрытничала, причем так искусно, что не раскусишь.

Утром она исправно посещала занятия по Самообороне, постигала искусство Невидимости (вместо призрака дисциплину вёл какой-то нелюдь из плоти и крови). В обед, как ни в чем не бывало, уплетала стряпню повара из шатра. Добросовестно штудировала Основы Чудесного Языка. Являлась на практику по ювелирному делу прямо-таки с ювелирной точностью, вплоть до минуты.

И ни словом, ни жестом не выдавала своего отступничества.

Только день ото дня демонстрировала всё более поразительное мастерство.

Половиной времени, предназначенного для сна, она героически жертвовала во имя науки. И проводила его не в постели, как куратор мог бы предположить, а в подвале ледяного дворца.

Ли Тэ Ри выделил ей у себя в покоях отдельную комнату, которая запиралась на ключ. И Пелагея этой функцией пользовалась неукоснительно. Ключ проворачивался в замке, и шеф думал, что уж теперь-то его ученица в безопасности. Шёл себе преспокойно в спальню, а Пелагея тем временем тихонько обращалась горлицей и вылетала в окно. К шкатулке, которая вместе с Сильверином ждала ее в заброшенной мастерской.

Куратор не мог не отметить, что на практических занятиях по ювелирному делу его ученица стала куда более аккуратной, внимательной и, вообще, собранной, что ли.

— Ты быстро учишься, — как-то раз похвалил ее Ли Тэ Ри.

— Всё потому, что у меня прекрасный учитель, — без малейшего смущения ответила Пелагея. И он принял комплимент на свой счет, хотя она говорила о Сильверине.

Куратор просто был не в курсе, что у нее завёлся секрет. Что по инструкциям призрака, в подвале, пока все спят, она втихомолку доводит до совершенства один хитроумный проект.

***

Приблизительно в то же время в организации появилась новая стажерка. Она оказалась целеустремленной, начитанной, ловкой и подавала большие надежды. Ли Тэ Ри сам ее не видел, только слышал восторженные отзывы преподавателей из контрольной комиссии.

Новенькая сдала все вступительные экзамены экстерном, проявила недюжинное мастерство в изготовлении украшений, пересекла финишную черту — и только после этого предстала перед шефом в его кабинете.

И когда это произошло, с эльфом чуть не приключился инфаркт.

Манерно отставив ногу, напротив него давила улыбку Джета Га.

— Ну привет, господин Негодяй, — сощурилась она. — Давно не виделись.

На ней было длинное облегающее платье насыщенного фиолетового цвета с полупрозрачными кружевами в области выреза и затерявшимся в этих кружевах серебряным кулоном в форме перечеркнутого круга.

— Я, знаешь ли, всегда хотела посмотреть, как тебе работается. А тут такая возможность, — проворковала Джета, бесцеремонно проведя рукой по его щеке. — Мою базу ликвидировали твои приятели, да и ты не такой уж белый и пушистый. У меня нет крыши над головой, мои разработки уничтожены, команда развалилась. Чем не резон начать новую жизнь, а?

Ли Тэ Ри стиснул зубы. Нельзя проявлять малодушие, нельзя давать ей повод для дополнительного триумфа. Но небо, как же нестерпимо кипел в нем гнев! Взять бы эту мерзавку за горло да придушить.

— Злишься? — насмешливо промурлыкала Джета. — Зли-и-ишься. Но стараешься не показывать, да? Вон, глазки прикрыл, красивый ты мой. Сдерживаешься.

— Заткнись, — процедил эльф, адресовав ей убийственный взгляд исподлобья. — Я запрещаю тебе разговаривать со мной в таком тоне.

— А то что? — искушающе улыбнулась та.

— Скажи честно, зачем ты пришла?

— Я же говорю: на людей посмотреть, себя показать. Начать с чистого листа.

— Ложь, — прорычал Ли Тэ Ри.

— Ай, какие мы злые! — хрустально рассмеялась Джета. Она потрепала его по волосам, отчего он взбесился еще больше. Прибил бы ее, наверное, прямо там, у себя в кабинете, и спрятал бы тело среди березовых пеньков — если бы ему не помешала Пелагея.

— Господин куратор, я закончила! — возвестила она, выбегая из кабины лифта.

В одной руке она сжимала ожерелье собственного изготовления (можно сказать, с пылу с жару), а другой придерживала подол платья — простенького, безвкусного, зато сшитого своими силами. Когда выдавались свободные часы, Пелагея шила себе одежду, чтобы у горлицы не было проблем с перевоплощением в человека.

— Господин куратор, я… — Она споткнулась о березовый пенёк и чуть не расквасила себе нос. Балансируя, преодолела еще некоторое расстояние — и застыла, как изваяние.

Куратор как раз убирал руку какой-то дамочки со своей головы. И проделывал он это с такой отборной яростью, что закрадывались опасения, как бы дамочке потом в медпункт не угодить с вывихом или и того хуже — с переломом.

Они с Джетой уже встречались — всего раз в прошлой жизни и раз в нынешней, но Пелагея не запомнила в деталях ее внешность. Поэтому поначалу не могла разделить ни гнев куратора, ни его страх. Она подошла и как можно учтивей поздоровалась.

— А, так вот она какая, твоя стажёрка? — ухмыльнулась Джета и всем корпусом повернулась к ней, сдавливая в руках свой медальон. — Я о вас наслышана. Поговаривают, шеф вас единственную принял в ученицы. Вероятно, вы, и правда, особенная. Он наверняка питает к вам слабость. И не говори мне, родной, что я не права, — добавила она, обращаясь к эльфу. — По глазам вижу.

Она откинула голову, демонстрируя в смехе идеально ровные, жемчужные зубы. И Пелагее вдруг сделалось до того страшно, что захотелось обратиться невидимкой (еще пара занятий — и точно получится). А потом сбежать отсюда куда подальше, забиться в угол (а лучше в кураторский шкаф). И никогда, больше никогда в жизни не встречаться с этой особой.

Голос, до чего знакомый голос. И оскал этот. И…

Пелагея отчетливо вспомнила сцену в колодце с монстром, и под ложечкой у нее гадко засосало. Она попятилась.

— Я п-пойду, — проговорила с запинкой.

«Иди, — подумала Джета, окинув ее торжествующим, надменным взглядом. — Можешь даже бежать. От меня всё равно не скроешься. Ни от меня, ни от моего проклятья».

Она действовала быстро. Для успеха предприятия следовало выбить у Пелагеи почву из-под ног, ввести ее в замешательство. Поэтому Джета стремительным плавным движением вдруг подалась к Ли Тэ Ри, обвила руками его шею и смачно поцеловала оторопевшего куратора прямо в губы.

— Ты мой, только мой, понял? — громко прошептала она. — Сопротивляться бесполезно.

Пелагея не стала ждать, чем дело кончится, и обратилась в бегство. Она со всех ног бросилась к лифту и поднялась на второй этаж в стеклянной колбе кабины, стараясь не смотреть в сторону Ли Тэ Ри. Ей было больно и горько, но куратор ведь свободный мужчина. Он вправе решать, с кем ему встречаться, кого любить. Ей изначально не стоило тешить себя напрасной надеждой. Это глупо, глупо, глупо…

Она распахнула инкрустированную дверь мастерской, промчалась по коридору и, запершись у себя в комнате, привалилась спиной к двери. Что-то внутри у Пелагеи разбилось, склеилось, сплавилось, обретая иную форму. Ли Тэ Ри говорил, ей нельзя без взаимности привязываться к кому бы то ни было. Вот и последствия. Вероятно, ее кристалл видоизменился. Возможно, теперь он будет не таким совершенным, в нём появятся изъяны, дефекты. Как бы это к болезни не привело.

Пелагея запустила пальцы в свою коротко стриженную шевелюру. В самом деле, да что ж она за дура такая? Прежде чем влюбляться во всяких эльфов до потери пульса, ей следовало бы полюбить себя. Осознать, что романтическое похмелье не добавляет здоровья, изводит, выматывает душу, лишая тебя ценного ресурса.

У нее слишком поздно сформировались понятия о том, что вредно, а что полезно. Теперь она осознавала, какую ошибку совершила, когда прониклась к куратору симпатией. Но ничего не могла с собой поделать. Сколько силы воли нужно, чтобы заставить себя не чувствовать? Чтобы в памяти перестал застревать его образ — эти смоляные, гладко зачесанные волосы, высокий лоб, пронзительный взгляд, скульптурные контуры скул.

Пелагея сползла по двери на корточки, зажмурилась и надавила ладонями на глаза, ощущая, как бегут по щекам слёзы. Ну вот, расклеилась, как последняя неудачница. А ну отставить реветь! Сделай глубокий вдох, выдох… Первый выдох получился рваным, второй — более-менее спокойным, ровным. Внутренняя тишина была на подходе.

Самое время определиться с целями и установить границы: отныне Пелагея идет своей дорогой, а куратор своей. Нечего отвлекаться по мелочам. Ее главная задача — отвоевать у мироздания позиции, выторговать право на вечную жизнь. Стать истинной феей и начать уже приносить пользу обществу. Всё остальное — вторично.

И только Пелагея утвердилась в этой животворящей мысли, как в дверь отчаянно заколотили, а потом несколько раз дёрнули ручку.

— Ты там? Открой! — раскатисто донеслось из коридора.

«Нет меня тут», — беззвучно прошептала Пелагея, отползая по ковру подальше от входа. Вдруг этот ненормальный решит дверь выломать?

— Прекрати сейчас же думать, что ты там себе надумала! — крикнул Ли Тэ Ри, терзая несчастную ручку.

— И не подумаю, — буркнула Пелагея, усаживаясь на кровать и обхватывая руками колени. Она-то надеялась, что тишина придет, умоет ее изнутри, проведет в мыслях генеральную уборку. Но куратор только что самым подлым образом эту тишину спугнул.

— Я ее ненавижу, слышишь? — разорялся он за дверью. — Джета мой враг. Я распорядился, чтобы ее в подземелье заточили и двойную охрану приставили. У меня там камеры для особо отличившихся. Слышишь, открывай!

«От ненависти до любви, — сокрушенно думала Пелагея, свернувшись на кровати в позе эмбриона. — Шаблонный сценарий, оптимистичный прогноз. Если ненавидит, значит, не за горами свидания, свадьба и детишки, это же очевидно. Как бы сделать так, чтобы он оставил меня в покое?»

Ей предстоял широкий фронт работ на ниве распутывания любовных узлов и избавления от любовных зависимостей. Присутствие куратора неизбежно свело бы усилия к нулю.

— Ну всё, — раздался снаружи нетерпеливый голос. — Ты меня принуждаешь.

Пелагея встрепенулась и вскочила с кровати.

— Собираетесь применить силу? — зачем-то уточнила она.

— Нет, запасной ключ!

Оказывается, куратор имел при себе дубликаты. Вот ведь дальновидный!

Он отомкнул замок, с размаху толкнул дверь и проник в помещение, а затем припёр к стенке Пелагею, которая, на свою беду, отчалила от безопасного кроватного островка.

— Силу, в некотором смысле, тоже, — сообщил Ли Тэ Ри, тяжело дыша и нависая над ученицей, уперев кулаки в стенной ковер ручной работы. Ее без предупреждения окунули в ароматы шоколада, корицы и нового года, и у нее занялось дыхание.

— Пелагея, — проникновенно сказал он, — тебе лучше начать дышать. Сама знаешь: если по моей вине кто-нибудь умрёт, я же пылью развеюсь. Пойми, то, что сделала Джета, ничего не значит. Она специально, назло тебе…

По пролегшей меж бровей складке было видно, сколь нелегко даётся ему самообладание. Казалось, как бы Пелагея сейчас ни поступила, на какие бы уловки ни пошла, она обречена на нечто мучительно прекрасное. Они оба обречены.

— Пойми, я тебя люблю, мне больше никто не нужен, — в полном отчаяньи признался куратор.

Пелагея заглянула ему в глаза с опаской, будто там, на глубине в сотни километров, бушуют жуткие природные катаклизмы, и если самую малость замешкаться, тебя навсегда затянет в эту пучину.

— Сразу бы так и сказали, — проворчала она. — А то ходите вокруг да около…

Закончить фразу ей не удалось, потому что Ли Тэ Ри всё же осуществил свое тайное желание, которое оголённым проводом искрило у него внутри. Он с пугающей решимостью впился в нее горячим, безудержным поцелуем, больше не намереваясь сдерживаться. И у Пелагеи запекло в груди.

Живой кристалл снова перестраивался, плавился, менял атомарную структуру. Что-то с ним творилось аномальное, но Пелагее было не до выяснения причин.

Когда она попыталась обнять куратора, тот перехватил рукой ее запястья и прижал их к ковру над головой, не прерывая пьянящего поцелуя. Пелагея выгнулась навстречу: нет, она не та цитадель, которую надо брать штурмом. Ей некогда (да и незачем) сгорать со стыда. По крайней мере, не сегодня.

На сей раз в программе был заявлен не мистический триллер, а самый что ни на есть канонический любовный роман. Пелагея надеялась, со счастливым концом. Но не тут-то было. От переизбытка чувств она расплакалась прямо на кульминации, и Ли Тэ Ри озадаченно отстранился. На его лице читалось сожаление пополам с растерянностью и много чего еще — невысказанного, неоднозначного.

— Ты почему ревёшь? Где-то болит?

— Нигде не болит, — пролепетала Пелагея, предпринимая вялые попытки улыбнуться. Под ее глазами пролегли темные круги, лицо побледнело, по телу одна за другой прокатывались волны озноба. — Простите.

— Нашла, за что извиняться.

Она судорожно вздохнула, размазывая пальцами слёзы. И куратор деликатно обнял ее, позволив ткнуться щекой себе в грудь. А дальше произошло нечто совсем уж необъяснимое.

То ли кристалл завершил трансформацию и спровоцировал изменения в организме, то ли Пелагея реагировала на потрясения (приятные и не очень) в своем неповторимом стиле… Она конвульсивно дёрнулась и обмякла, теряя сознания прямо там, у куратора в объятиях.

— Да что ж такое-то! — в негодовании прошипел он.

Теперь все врачи в организации будут считать, будто шеф — тиран и деспот, раз его единственная ученица исправно в обмороки падает, и всегда, что удивительно, при его активном содействии.

Глава 37. Свидание с летальным исходом

Пелагея видела потрясающий сон. Ей снились березы, сотни белоствольных шедевров искусства, увенчанных изумрудными кронами под пронзительно-голубым небом.

С березами ее связывали особые отношения. Можно даже сказать, диагноз: исключительный случай березовой зависимости. За домом, где куратор впервые явился к ней инкогнито, у Пелагеи росла березовая роща, с которой она частенько вела беседы в тяжелые жизненные периоды. Если она встречала на незнакомой местности березу, то бежала к ней, сломя голову, а береза радостно бежала навстречу.

Обнять дерево — обязательный ритуал, перед тем как излить душу.

Это была любовь до гроба. Тоже, надо полагать, березового.

Сегодня в краю Зимней Полуночи смерть стала неизбежностью, необходимостью, обязательным условием дальнейшего благополучия. Скончались иллюзии и заблуждения Пелагеи.

А что касается самой Пелагеи, то онавосстала из глубокого обморока спустя пару часов с новым знанием — кристальным, однозначным, ошеломительно чётким: куратор в нее беспросветно влюблён.

Ее окружали маститые доктора, которых поднял на уши Ли Тэ Ри. Они обеспокоенно шептались над кроватью, выдвигали гипотезы и строили догадки. А когда пациентка пришла в себя, ей измерили давление, температуру, вынули из вены иглу капельницы и стройной чередой потянулись на выход, посоветовав шефу проследить за его подопечной, потому как у нее случилось переутомление на фоне перманентного стресса.

Помимо «перманентного», были произнесены и другие сложные слова: «резистентность», «иммунитет», «гиповитаминоз». А затем куратору завуалированно дали понять, что это он, падла такая, фею довёл. И что за ним самим тоже нужен глаз да глаз.

Ли Тэ Ри намёк понял и скорбно вздохнул. Разубеждать светочей медицины не стоило: в выводах врачей всегда есть доля истины.

Он понятия не имел, что обморок случился вовсе не от переутомления и стресса. И даже не из-за поцелуя.

На протяжении дня ему то и дело докладывали, что Джета за решеткой чувствует себя королевой Вселенной, поёт, танцует и покатывается со смеху. Не то с катушек слетела, не то победу празднует. После третьего подобного отчета он начал прозревать. Не выдержав, в ярости смёл со своего стола бумаги с письменными принадлежностями. И парчовым, чрезвычайно взбешенным вихрем умчался в подземелье.

В зеленоватом полумраке скользили неясные тени. Джета в камере сияла, как начищенное столовое серебро.

— Говори, ты с ней что-то сделала? — вцепился в прутья Ли Тэ Ри, будучи не прочь вцепиться в саму пленницу.

— Не я, а природа, — ухмыльнулась та, покручивая в руках медальон и прохаживаясь из угла в угол. — Твоей ненаглядной фее пара месяцев осталась. Она не исполнила своего предназначения.

Куратор запрокинул голову к потолку, отлитому из изумрудного льда.

— Откуда тебе-то известно про предназначение?

— Когда-то давным-давно я была помощницей Вершителя. Пробралась к нему обманом и даже присутствовала при перерождении твоей занозы. Со временем он меня, конечно, раскусил, и я сбежала, прежде чем он привел в исполнение смертельный приговор. Потом Вершитель неоднократно насылал на мою территорию стихийные бедствия, выжигал пустошь солнцем и пожарами, но так и не смог меня одолеть. Я молодец, правда?

От всего услышанного у Ли Тэ Ри подогнулись колени. Он притих, прислонился плечом к решетке камеры и крепко зажмурился, словно этот нехитрый приём мог сдвинуть ось мироздания и превратить откровение Джеты в безобидную ложь. В голове не укладывалось, что у нее еще на этапе оживления Пелагеи имелось множество возможностей пустить ей кровь. Другой вопрос: почему она не воспользовалась этими шансами?

— Я знаю про кристаллы и про то, какую мощь они способны впитать, если их носитель распрощается с жизнью в достаточно зрелом возрасте. Время твоей феи подошло.

— Значит, ты всё-таки навредила ей, — севшим голосом произнес Ли Тэ Ри. — Поделись секретом, как именно?

— Какие секреты! Что ты! — воскликнула Джета, растянув губы в едкой усмешке. — Вот эта вещица, «Магнит для неприятностей», — она покрутила медальон у него перед носом, — сделала всё за меня.

Ли Тэ Ри с бешеными глазами продел руки сквозь решетку и сорвал кулон у нее с шеи вместе с цепочкой.

— Оу, а понежнее нельзя? — наигранно возмутилась узница. — И аккуратней там с подвеской! Не кипятись, мой темпераментный эльф. Пара нажатий, пара касаний не в тех местах — и ты натравишь злой рок на себя самого, — предупредила она.

Куратор так и застыл с медальоном в руке.

— Мое изобретение всего лишь активирует процессы, которые рано или поздно должны произойти. Ускоряет события, настраиваясь на частоту жертвы. Чтобы метод сработал, объект надо дезориентировать. Напугать. Шокировать… Как я понимаю, твоей птичке стало плохо. Иначе ты не прибежал бы сюда, пылая праведным гневом.

Она взяла столь спокойный, непринужденный тон, что казалось, будто речь идет о какой-нибудь обыденности, вроде травли муравьев на садовом участке.

— Ты должна вернуть всё, как было, — проскрежетал зубами Ли Тэ Ри.

— Увы, не могу. Антидот не разработан, процесс не остановить, — покаянно развела руками Джета и прошлась к дальней стене в своем обтягивающем платье, словно она была не в тюрьме, под стражей, а на подиуме в модном доме.

Куратор метнулся к охранному пункту и потребовал ключи. Он чуть не убил ее там, в камере. Он душил ее, рвал отросшими когтями барса ее дивное платье, а она истерично, болезненно хохотала. Вторая ипостась эльфа страстно стремилась наружу, и ему стоило неимоверных усилий сдержаться.

— Если бы ты не променял меня тогда на смертную женщину, — хрипло вымолвила Джета, оседая на пол рядом с жесткой тюремной койкой. — Если бы пошел со мной, остался на дирижабле…

Она чахоточно закашлялась.

— Так что, всё из-за меня? — прошептал Ли Тэ Ри, бессильно опускаясь на колени.

— Выходит, что из-за вас, сударь, — криво ухмыльнулась она. — Но не заблуждайтесь. Сейчас я не испытываю к вам ничего, кроме ненависти. Я больше не люблю тебя, слышишь, крокодил ты ушибленный? — сказала Джета, слабо ткнув пальцем куратора в грудь. И в ее взгляде заплясали плутовские огни. — Ты порвал мне платье, но это пустяки. Ему найдется замена. А вот душе… Пластырем, который склеит мою порванную душу, станет месть. Причем она состоится, даже если ты прикажешь меня казнить.

Мстительница склонила голову набок и изобразила оскорбленную невинность.

— Ты вообще в курсе, мой сладкий, что это я надоумила Вершителя воскресить твою женщину? — спросила она с драматичным придыханием. — Без моей подсказки он бы никогда не отважился на эксперимент с человеком при смерти. Ты должен мне в ножки кланяться, а не в плену меня держать. Неблагодарный.

Шеф вышел из камеры нетвердой походкой. Отдал страже ключи, рассеянно велел приставить к Джете тройную охрану и, зажав в кулаке «Магнит для неприятностей», сомнамбулой двинулся из аквариумного полумрака по лестнице наверх. Жилка дернулась у него на виске. Значит, Джета возродила Пелагею, чтобы отыграться. А заодно заполучить лучшего донора энергии. Лучший донор — мертвый донор. Она с самого начала знала, что не оставит фею в живых.

Ли Тэ Ри и Пелагея. В отношении этих двоих у мироздания было весьма специфическое чувство юмора. За время, проведенное вместе, — за драгоценное, спрессованное до мгновений время — им выставлялись неподъемные счета. Их разлучали, их перекраивали в мясорубке бытия, дразнили несбыточной любовью. Им выдавали бесплатный пробный период, тестовую версию счастья, чтобы показать, как могло бы быть, если бы их имена не очутились в черном списке судеб.

— Пелагея, — бесцветно произнес Ли Тэ Ри, склонившись над ее ложем, — проси всё, что хочешь. Исполню любое твое желание.

Она не знала, что вновь обречена бродить по кромке вечности. И было незачем ставить ее в известность. Не надо ей заранее расстраиваться.

— Откуда такая щедрость? — заулыбалась она, не уловив его подавленного настроения. — Ну ладно. Раз уж вы собрались желания исполнять, то мне нужна всего одна береза, — заявила она, изо всех сил пытаясь напустить на себя серьезный вид.

А потом вдруг принюхалась: аромат Нового года исчез. От куратора пахло пряностями и можжевеловым вином. И еще какой-то горечью, которой нет названия. А во взгляде чудилась набухшая тьма осени в ее самый стылый, самый зловащий час. Тьма, готовая разразиться дождем.

Пелагея не стала задавать лишних вопросов. Ли Тэ Ри имел полное право быть не в духе. Триумфальное появление в организации его главного, непримиримого врага уже само по себе большая проблема. А тут вдобавок любимая фея прямо в объятиях отключается. От такого у кого угодно уверенность пошатнётся.

Фарфорово-бледная кожа Пелагеи словно бы светилась изнутри. Куратор запечатлел у нее на лбу поцелуй-оберег, поцелуй-благословение и распрямился. Береза. Береза — это еще выполнимо. Куда хуже было бы, попроси ученица новых светлячков.

В краю Зимней Полуночи березовые семена имелись всего у одного человека. Точнее, не совсем человека.

— Жди меня, ничего не делай, никуда не уходи, — наставительно сказал Ли Тэ Ри. — Я скоро.

— «Никуда не уходи» — еще ладно, — согласилась Пелагея. — Но «ничего не делай»… Может, мне всё же продолжить обучение в мастерской?

— Алмазы образуются под давлением, — терпеливо просветил ее куратор. — А тесто поднимается, если дать ему отдохнуть. Иногда мы алмазы, а иногда… Сама понимаешь.

— Ага, значит, сегодня я «тесто», — без особого энтузиазма резюмировала Пелагея. — Что ж, спасибо за комплимент.

***

Юлиана пресытилась бильярдом, вволю наплескалась в бассейнах и, кажется, сломала велотренажер — он вдруг перестал показывать пройденное расстояние и считать пульс. На очереди стояли зимние забавы.

Она выгнала неповоротливых Кекса и Пирога на мороз и заявила, что с сегодняшнего дня их ждут всевозможные физические упражнения. Скотч-терьер и маленький-беленький-как-его-там (Юлиана за столько лет так и не запомнила породу) просто обязаны вернуться в прежнюю форму. Им еще, может, на выставках выступать.

— Ты тоже давай с нами, — строгим тоном, не терпящим возражений, сказала она Киприану. И, подцепив его под локоть, выволокла во двор, прочь от уютного камина.

Юлиана развернула снежную баталию, в качестве форта избрав ближайший сугроб. Кекс с Пирогом неуклюже носились туда-сюда, подметая пузом тропинки, которые припорошило снегом. Киприан уклонялся от снарядов. Но в конце концов не утерпел, наскоро соорудил себе бастион и приступил к контратаке.

Эсфирь любовалась перестрелкой сквозь окно, тронутое морозным узором, и попивала чай с корицей. Над лесом витал дух волшебства. Она слышала смех друзей и не могла отделаться от чувства, что с неба на избушку вот-вот посыпятся подарочные коробки, перетянутые цветными шелковыми лентами, ударяясь друг о дружку с глухим звуком: «Пам! Пам! Пам!»

Мгновения Юлианы были успешно отремонтированы, как только она открыла дверь «К себе» и переступила порог. О том, что произошло за порогом, она старательно умалчивала. И улыбалась так, будто заново влюбилась, будто закрутила бурный роман сама с собой и сейчас переживала букетно-конфетный период, о котором никому, даже самому близкому человеку, не расскажешь.

Эсфирь же с осенней поляны шагнула за дверь «К Вершителю» — и очутилась в собственной гостиной. Дом наверняка хранил еще много загадок, которые предстояло разгадать.

В своем сари, сотканном из закатного солнца, Эсфирь предвкушала тайны. Она стояла у окна, куда была подогнана бесконечная ночь, и наблюдала, как Юлиана из стратегически невыгодного места под фонарем швыряет снежки в Киприана, а тот производит ответный залп.

В разгар битвы она заметила кое-кого еще. На пригорке, перед стеной леса, статуей себе самому сидел снежный барс. Составляя конкуренцию луне, его глазищи шпарили во тьме, как два прожектора.

Киприан тоже его заметил и свернул наступление, позволив Юлиане себя победить.

— Ты продул! Ты продул! — радостно возвестила она, подбегая и вешаясь ему на шею.

— Ага, — приглушенно отозвался Вековечный Клён. — Гляди, кто к нам пожаловал.

Эсфирь вышла на крыльцо и махнула рукой, призывая всё живое умолкнуть, расступиться, застыть.

— Я ждала тебя, идем, — сказала она барсу в совершенной тишине.

И тот в три прыжка добрался до крыльца. После чего, скрывшись в черном блестящем вихре, обернулся эльфом. Весьма обеспокоенным эльфом, который пока не утратил надежды на чудо.

Глава 38. Спасти рядовую фею

— Что с Пелагеей? — без лишних разговоров спросила она, деловито проходя по хрустящему ковру. Сперва в гостиную, а оттуда, не сбавляя темпа, — прямиком в сказочную осень, к костру, возле которого зайцы, белки, лисы и лоси с совами на рогах круглосуточно отмечали равноденствие.

На ветвях галдели птицы. Безучастный ко всему медведь, не отрываясь, следил за огнём.

Ли Тэ Ри несколько раз моргнул на лося: чудилось в нем что-то родственное. Вероятно, такая же растерянность перед лицом необъяснимого.

— Она в порядке, — не разрывая с лосем зрительного контакта, солгал эльф.

— Подарок хотите ей сделать?

— Да, мне бы березу, — зачарованно проговорил тот. И вышел из оцепенения: — Постойте, откуда вам известно?

— Я в некотором смысле ясновидящая. По роду службы положено, — усмехнулась Эсфирь, доставая из дупла мешочек с семенами. — Вот, держите.

— Премного благодарен.

Он нерешительно потоптался на палых березовых листьях, встретился взглядом с серебряным лисом, который был настроен печально и несколько философски. Куратор вздрогнул и потряс головой.

— А вот скажите, — опасливо начал он, — не бывало ли в практике Вершителя случаев, когда живой кристалл портился и требовалась пересадка?

— Кристалл. Пересадка. Та-а-ак…

Эсфирь — субтильная, невысокая — уперла руки в бока, отчего вдруг сделалась внушительной и беспредельной, как небо. — Стало быть, ничего с Пелагеей не в порядке. Не умеете вы врать, милый человек.

— Вообще-то, я не человек, а эльф, — пристыженно внёс ясность Ли Тэ Ри.

— Эльф, человек. Невелика разница, — вздохнула Эсфирь. — И те, и другие частенько ведут себя как последние идиоты.

— Эльф? — слабеющим голосом переспросила Юлиана, появляясь из-за дерева. Она прокралась за ними в осень, притаилась за березой и нагло подслушала разговор. — Так ведь эльфов не…

— Не бывает? — закончил за нее Ли Тэ Ри, виртуозно вскинув брови. — Как видите, мы вполне комфортно существуем среди людей.

— А как же уши? Ну, эльфийские, заостренные? — Она поняла, что ляпнула чушь, и беспомощно заозиралась, будто нашкодившая девчонка, которой сейчас влетит.

Эсфирь смешливо фыркнула.

— Юлиана, я тебя умоляю…

— Поняла, поняла. — Она комично подняла руки: «сдаюсь, умолкаю, не взыщите». И шустро скрылась в засаде.

Серебряный лис изящно мазнул по покрывалу хвостом — точно разрешил тишину. И совы бесшумно спорхнули с рогов лося, зайцы на полной скорости припустили в пронизанную солнцем чащу, а белки без единого звука попрятались в дуплах. Перестали петь птицы. Медведь подхватил свою корзину и заковылял прочь.

— Вы правы, я идиот, — в совершенном затишье выдавил эльф. — По моей вине Пелагее снова грозит смерть. Вот, взгляните. — На раскрытой ладони он протянул Эсфири «Магнит для неприятностей». — Джета изобрела это устройство, чтобы ей навредить.

Эсфирь настороженно вгляделась, поддела мизинцем край оборванной цепочки, аккуратно взяла медальон двумя пальцами и сжала губы в тонкую напряженную нить.

— А изобретение-то непростое. Из разряда Разной Жути, которая хранится в Ящике Вершителя. Похоже, ваша знакомая когда-то ему прислуживала, раз смогла припрятать в рукаве такой туз.

— Если у Пелагеи беда, Эсфирь может помочь. — Это Юлиана непочтительно вылезла из засады. — Она теперь на ремонте мгновений специализируется, да.

Ли Тэ Ри как-то сразу приободрился:

— Неужели?

— Неужели, — хмуро подтвердила Эсфирь, покручивая в пальцах «Магнит для неприятностей». — Но есть условие. Пелагея должна сама сюда прийти и попросить о помощи. За нее никто не может решать, даже вы.

Куратор сник. Если таковы правила, придется ему сообщить своей древесной фее о проклятии и о запущенных процессах увядания. Едва ли она обрадуется. Но другого пути нет.

— Хорошо. Она придет, — трагически кивнул он. Бледный, надломленный, отчаянно красивый в своем смятении и боли.

Сердце Юлианы дрогнуло от сочувствия, предательски толкнулось в грудной клетке, капитулируя перед столь желанным и недосягаемым мужчиной. Всё его фатальное обаяние, всё, что составляло прелесть его личности, было замешано на горе и сдобрено невидимыми шрамами.

Она юркнула в укрытие и прислонилась к стволу, страдая от желания утешить эльфа сотней поцелуев, прикосновений и добрых слов. Но нельзя, нельзя. У нее Киприан (своего рода диагноз и вердикт), причем, как выяснилось, этот товарищ весьма ревнив.

Вернувшись в натопленную избу, Ли Тэ Ри сдержанно попрощался, пообещал, что сделает всё возможное, чтобы Пелагея пришла. А потом его взгляд упал на горящий камин. Обычно куратор любил смотреть на языки пламени, но сегодня его будто бы обожгло. И что-то сжалось и помертвело под диафрагмой. Здесь тёплая осень, огонь, горячие напитки и тихий уют. А его фея — там, в ледяном дворце — даже не догадывается о том, что медленно умирает.

Ей надо сказать правду, обязательно надо сказать.

Выйдя во двор, под хлопья падающего снега, он помедлил перед трансформацией и прислушался к ощущениям. Карман шлафрока оттягивает кисет с семенами. В заповедной зоне души, обезвоженной, опустошенной — тоже тяжесть.

Как ему жить, если Пелагеи не станет? Он, наверное, смотреть не сможет на березы. Или наоборот, бросит организацию, наплевав на договоры и соглашения сторон. Уедет в край, где шагу не ступишь без того, чтобы не наткнуться на березу. Чтобы всякий раз вспоминать об утрате, вспоминать и мучиться всю свою вечную жизнь.

Он помотал головой, отгоняя сумрачные мысли. В груди затеплилась робкая надежда: рано Пелагею хоронить. Эсфирь ей поможет, Эсфирь ее непременно вылечит. Только бы время не упустить.

Превратившись в снежного барса, Ли Тэ Ри под покровом всеобъемлющей ночи умчался в лес. И Киприан, увлёкшийся сооружением бастиона, забросил строительство и долго глядел ему вслед. А Юлиана, повиснув на входной двери, томно вздыхала, не замечая, как мороз щиплет ее за щёки.

Почему разным фантастическим красавчикам на долю регулярно выпадают душевные терзания? Несправедливо, ну правда же?

Барс вернулся в снежный лагерь, когда большинство сотрудников уже разбрелось по домам. Тишину словно из хрусталя отлили. Медово сияли фонари. Равнодушное, холодное небо роняло строительный материал для фортов с бастионами.

Ли Тэ Ри в зверином обличье взбежал по ступенькам, второпях превращаясь в эльфа. Он намеревался заключить Пелагею в тесные объятия, чтобы передать ей хоть каплю своей жизненной силы, укрепить, поддержать морально и физически. А заодно рассказать о смертельном недуге и о том, что надо без отлагательств, вот прямо сейчас, бежать к Эсфири, чтобы та отремонтировала испорченные Джетой мгновения.

Феи в комнате не обнаружилось, и Ли Тэ Ри в диком расстройстве, злой, уставший, отправился на ее поиски.

— Ну Пелагея, ну попадись ты мне!

Надо было не к Джете этой полоумной, а к ней тройную охрану приставить. Отлучился буквально на полдня — и вот, что мы имеем:

она для него самый главный человек.

Он для нее? Пустая графа. Прочерк. Знак вопроса.

У нее несовместимость со здравым смыслом.

У него паника.

Ох, как кстати пришелся бы сейчас перстень с маячком слежения! Надо было давно сделать отслеживающее устройство из того кольца, которое Пелагея добыла в хранилище.

Ну ничего, вот отыщет ее — и первым же делом позаботится о кольце.

***

Пелагея переживала кризис идентичности.

«А точно ли я движусь в том направлении?»

«Почему у меня обмороки? Может, это знак?»

«Ой, не стать мне истинной феей. Что если бросить всё и вернуться в лес? Принять свою участь с достоинством и помереть уже наконец».

Врачи уверяли ее, что мысли касательно «помереть» преждевременны и ничего серьезного не происходит. А обмороки и скверное самочувствие у нее от нервов. Невроз — так это, кажется, называется. Новомодное словечко. Всё, что не подпадает под описание распространенных хворей, доктора именуют неврозом, советуют не принимать близко к сердцу и в случае чего принимать успокоительные. Никаких конкретных рецептов, лечись, как знаешь. А вообще, не болезнь у тебя. Не болезнь. Расслабься.

Пелагея так долго спускалась в подземелье, что у нее малость нарушилась координация движений и она чуть не рухнула со ступеньки лицом вниз, в последний момент уцепившись за перила из перламутрового, совсем не холодного льда. Пара лестничных маршей осталась — и привет, секретная мастерская!

Куратор битый час где-то пропадал, и в один прекрасный момент Пелагея осознала, что больше не в состоянии следовать его инструкции. Особенно ее напрягал пункт «ничего не делай». Что может быть утомительней, чем валяться в кровати без занятия? Выдержка Пелагею подвела, и она решила наведаться к своему тайному поклоннику — то есть, к призраку, который, как и прежде, был без ума от тринадцатых номеров и ее вычурных самодельных юбок.

— У-у-у! Явилась — не запылилась! А я, между прочим, только что о тебе думал, — воспарив над шкатулкой, известил ее полтергейст с довольным, довольно устрашающим видом. Он так и не избавился от дурной привычки вращать красными глазищами в своих призрачных орбитах. — Ну как, поднажмем?

— Ага, поднажмем, — без малейшего азарта сказала Пелагея, садясь за обшарпанный столик и подгребая к себе шкатулку с инструментами.

— Мы сдвинулись с мертвой точки и близимся к финалу. Мое великое детище, прибор для внутривенного вливания волшебства, скоро увидит мир, — торжественно сообщил Сильверин и прищурился, отчего его красные глаза превратились в две красные щёлки. — Но ты, я смотрю, не рада. Чего такая кислая? Неважно себя чувствуешь, да?

— Нервишки шалят, — флегматично отозвалась та, ковыряя в шкатулке миниатюрной крестовой отверткой.

— Один мой знакомый тоже, как ты, отмахивался. Мол, перетрудился, перенервничал, пройдет. А потом выяснилось, что его прокляли, — поведал призрак. — Может, тебе к знахарю сходить?

***

Чтобы вычислить местонахождение Пелагеи в необъятном ледяном замке, требовались поистине нечеловеческие способности. Ли Тэ Ри отмёл идею перемещения по дворцу на своих двоих как контрпродуктивную. Здесь требовались нюх и сноровка снежного барса.

Оперативно отрастив шерсть, хвост и дополнительную пару конечностей, метаморф довольно быстро напал на след непокорной феи, преодолел перламутровую лестницу и углубился в заброшенное крыло, где пахло сосновой живицей, лёд на стенах потрескался, а об освещении нечего было даже и думать.

Пелагея определенно затевала что-то чудовищное и недопустимое.

На подступах к секретной мастерской чуткий слух барса уловил звуковые колебания.

— Мне так скучно одному. Околеть от тоски можно. Вот если бы ты тоже призраком стала, мы бы с тобой вдвоем людей пугали, наводили ужас на окрестности…

— Какая заманчивая перспектива! Думаю, недалек тот день, когда твоя мечта сбудется. И если я впрямь превращусь в привидение, у меня будет отличная компания.

Ли Тэ Ри сбросил с себя личину зверя, обратившись эльфом — ошарашенным, как громом пораженным. Он сжал кулаки до белизны в костяшках когтистых, не вполне человечьих пальцев. Да что эти заговорщики себе позволяют?! На что негодный полтергейст подбивает его фею?!

Взмахнув полами шлафрока, он царственно вторгся в мастерскую и застал картину, от которой недолго было свихнуться. Сильверин и Пелагея. Подались навстречу друг другу, друг друга гипнотизируют и задушевно молчат. А призрак еще и улыбается. Кровожадным таким оскалом, где все зубы сплошь ровненькие, острые клыки.

При появлении куратора улыбка фантома слегка померкла. А Пелагея отпрянула от него так резво, что задела локтем инструменты, и те с лязгом посыпались на пол.

— Вы оба! Я жду объяснений! — грозно потребовал Ли Тэ Ри.

Глава 39. Начало конца

Заграждая собой проход, куратор возвышался в мастерской эдаким суровым монархом, чьи подданные только что предали родину. Злющий, страшный, неумолимый, как стихийное бедствие. Словом, загляденье.

Сильверин эстетического потенциала не оценил.

— Пха! — взвизгнул он, враждебно скрестив на груди призрачные руки. — Я отказываюсь разговаривать с этим извергом и грубияном! — заявил фантом и демонстративно растворился в воздухе.

— А я… Я просто практиковалась, — промямлила Пелагея, не зная, то ли ей под столом схорониться, от греха подальше, то ли применить терапевтические объятия, чтобы остудить кураторский гнев.

А то он вон как смотрит — кровь в жилах леденеет, слова к нёбу прилипают. О чем он думает, интересно? Во взгляде этом черном ничего не разобрать.

Ли Тэ Ри был преисполнен горечи и негодования. Практиковалась она, как же. Мало ей, что ли, занятий наверху, что она к призракам по подвалам бегает?

Нет, погодите, неужто они друг с другом заигрывали? Что это за улыбочки такие были? А взгляды? Отбившийся от рук полтергейст и проклятая фея, чей мозг вечно начинен дурацкими идеями… Да что между ними может быть общего?

Куратор припомнил эпизод с платьем на балу — и понял: общего слишком много. Но как он допустил, почему проглядел? Почему позволил им сблизиться? Едва ли их тандем выльется во что-то путное.

Впрочем, не это сейчас важно.

— Идём, — скупо бросил Ли Тэ Ри, хватая Пелагею за руку и выводя в коридор. И столько силы, столько твердой решимости было в его глазах, что она не посмела перечить.

Запястье ныло в его захвате. Наверное, синяки останутся. Но Пелагея безропотно шла за ним, поднималась по лестнице, пролёт за пролётом. И было у нее ощущение, что из нее всю энергию выкачали, все соки выжали, прямо как из растительного сырья для приготовления экстрактов. А через руку куратора, через его крепкие тонкие пальцы энергия будто бы возвращалась, баланс восстанавливался, и организм оживал.

Подумаешь, синяки!

— Давай-ка, собирайся. Поедем к Эсфири. Твое присутствие обязательно, — наконец сказал Ли Тэ Ри, добравшись до своего кабинета.

— А что случилось?

— По дороге расскажу. Живее, сбегай наверх, надень что-нибудь тёплое.

Он выпустил Пелагею, чтобы трансформироваться. А та — нет бы послушно следовать приказу — взяла и подскочила к окну.

— Вы гляньте. Гляньте, что творится!

Снаружи разыгралась непогода. Шквалистый ветер, одичавшая метель, стаккато града по карнизам и нулевая видимость. Казалось, край Зимней Полуночи, как какой-нибудь сувенирный шар со снегом, перевернули вверх дном и хорошенько потрясли.

Если бы в округе росли деревья, они бы уже летали, вырванные с корнем из земли. Голодная невежественная пурга с хрустом откусывала от дворца шедевры архитектуры — филигранные островерхие башенки.

Ли Тэ Ри прислушался к хрусту, втянул отросшие когти и неохотно признал: бурю придется переждать. Выдвигаться в такой ураган опасно для жизни.

Он присел на березовый пенёк в кабинете и стал согревать в ладонях кружку с кофе при помощи эльфийских чар.

— Я из-за тебя ни спать, ни есть не могу, — обреченно уведомил он Пелагею. — Только пить остаётся. Держи.

Пелагея примостилась на пеньке по соседству, приняла кружку — и едва не обожглась. Обернула краем юбки. До чего горячая!

На белом фарфоре красовался цветной узор из ягод и листьев остролиста. А внутри плескался кофе с молоком. Как выяснилось, любимый кураторский напиток, который хранился в ящиках со льдом, в замороженном состоянии.

Себе Ли Тэ Ри достал вторую порцию и опять принялся греть. На улице неистово завывала вьюга. Ветер, как буйный псих, изолированный в одиночной палате, бился о стены дворца, отчего на высоких хрустальных люстрах звонко дрожали подвески.

— Может, скажете всё-таки, к чему эта спешка? — спросила Пелагея, помешивая ложкой кофе. Шеф ведь до сих пор ей толком не объяснил, почему так взбудоражен, почему рвется отвезти ее к Эсфири.

А он точно в рот воды набрал. Посыпал свой кофе шоколадным порошком, протянул упаковку Пелагее: мол, хочешь? Та отрицательно помотала головой.

Куратор тянул с признанием. А надо ли говорить сейчас? Может, пусть она всё узнает, когда будет уже на месте, у Вершителя? К чему лишние переживания? Ведь гораздо легче услышать о смертельной болезни, когда ты без пяти минут здоров, когда у тебя есть все гарантии благополучного исхода.

— Объяснения будут попозже, — уклончиво ответил Ли Тэ Ри. — Они имеют смысл, только если мы окажемся у твоей подруги.

Пелагею его ответ, на удивление, устроил. Она не стала докапываться до истины, донимать куратора расспросами. Как будто о чем-то догадывалась, будто и сама прекрасно понимала, что ничего хорошего ей не светит.

Нет, сама себя она исцелить больше не сможет. Аффирмации положение не спасут — случай куда более серьезный. Безнадежный, можно сказать, случай.

Ли Тэ Ри, Вековечный Клён, прочие экзотические твари — никто не в состоянии состязаться с природой. Выход только один: отмотать время, одурачить судьбу, взломать систему мироздания и почистить базы данных. На такое способен только Вершитель либо его преемник. Что называется, Эсфирь, твой выход.

Если бы она еще и ураганы умела укрощать, цены бы ей не было. На край Зимней Полуночи впервые обрушился столь неистовый катаклизм. Куратора грызло дурное предчувствие. Да что там грызло! Било во все колокола, аж уши закладывало от тревоги.

Поэтому когда ему в спину вдруг вмазалась летучая мышь с запиской, привязанной к лапке, он даже вздохнул с облегчением: хоть какая-то ясность!

Записка была от Эсфири. Краткая, по делу. «Не приходи. У нас катастрофа. Двери больше нет», — значилось на огрызке кальки, испачканной в шоколаде. Похоже, туда недавно конфету заворачивали.

Доставив письмо адресату, мышка взмыла к люстре и распалась высоко вверху на блестящее конфетти. Эсфирь, в отличие от некоторых, не эксплуатировала живых существ.

Куратор на фейерверк под потолком даже внимания не обратил. Его глаза подёрнулись дымкой.

Чудо, что мышь преодолела пургу и проникла в кабинет. Больше никаких чудес по прогнозу не предвиделось. Дивное исцеление Пелагеи накрылось медным тазом, и куратор ошеломленно отставил чашку с остывающим кофе на ближайший пенёк.

— Отбой. Мы никуда не едем.

— Почему?

— Эсфирь пишет, у нее катастрофа, — сухо и безучастно отозвался куратор. Он был всё равно что в прострации какой. Взгляд остекленевший, руки безвольно сложены на коленях. Путешествие отменяется, потому что срочности больше нет.

«Мы никуда не едем».

Пелагея не подозревала, какие полчища ошалевших мыслей скачут у него в голове. Она была благодарна буре за минуты незамутненного уединения, за тишину и покой, которыми так редко балует судьба. За возможность узнать куратора поближе.

Она, например, понятия не имела, что Ли Тэ Ри любит кофе с молоком и шоколадной посыпкой. Кроме того, что у него сногсшибательная харизма, страсть к парчовым шлафрокам и ювелирному делу, она, если начистоту, вообще ничего о нем не знала.

В данный момент у куратора наступила стадия отрицания. Пелагея перевела взгляд на его лицо — посеревшее отражение острых душевных мук — и уронила свою чашку. Кофе расплескался, брызнули осколки. Что-то расщепилось у Ли Тэ Ри внутри.

Где-то в сердце разбили форточку, и теперь там гулял сквозняк, и от этого сквозняка стало так холодно, что захотелось немедленно согреться.

Эльф совершил резкое телодвижение и, очутившись на коленях, прижался к Пелагее. Он обвил руками ее талию, приник ухом к груди, словно намеревался прослушать грудную клетку на предмет шумов в легких, и порывисто выдохнул через нос.

— Не уходи. Не уходи, пожалуйста! Что я буду делать без тебя? Как мне без тебя жить? — быстро, словно безумец, зашептал он, сжимая ее всё крепче и крепче. Чувствуя ее пальцы у себя на плечах, на щеке. Ощущая тепло от ее ладони на своем затылке.

Руки Пелагеи были как крылья: вот-вот расправит и улетит навсегда.

Она гладила его снова и снова — с жалостью, с недоумением, с опаской: чего он боится?

А Ли Тэ Ри мысленно корил себя за слабость, пытался задушить чувство безысходности, застеклить разбитую форточку, унять гулкое сердцебиение и принять, наконец, мудрое, единственно верное решение. Пока у него плохо получалось.

Дверь, на которую возлагалось столько надежд, пропала. У Эсфири творится хаос. Как же так? Почему всё так обернулось? Неужели выхода нет?

***

Едва оборотень затерялся среди деревьев, Юлиана прекратила мечтательно висеть на двери и прислушалась к голосу разума. Разум рекомендовал, во-первых, горячее питье у камина, во-вторых, горячую ванну, а в-третьих, завалиться в какой-нибудь мягкий уголок с книжкой и пледом.

— Так, — предупредила Юлиана, подходя к огню. — Я собираюсь оторваться по полной.

На каминной полке она заметила медальон, который принёс Ли Тэ Ри, и в ее глазах зажегся интерес.

— Ого, какая штуковина!

— Лучше не трогай. Это тебе не игрушки, — сказала Эсфирь и предусмотрительно спрятала орудие убийства фей подальше от заинтересованных глаз.

Только поэтому Юлиана благополучно выпила у камина чай, приняла ванну с пеной. Тщательно изучила под пледом книжку об эльфах и их видовом разнообразии («Надо же! И правда, существуют!»). И начала умирать от безделья.

Сломать еще один тренажер? Нырнуть в бассейн и выяснить, на сколько секунд она способна задержать дыхание? Ох, скука!

Потом ее гнездо на голове повстречалось с ловцом снов (вернее, Шансом), который болтался в алькове под аркой. Между гнездом и Шансом тотчас установилась пылкая любовная связь, и Юлиане пришлось долго и мучительно распутывать колтуны.

Во время распутывания она не могла избавиться от мыслей о медальоне, намертво засевших в уме. «Не игрушки» были как раз по части Юлианы.

Наверное, если бы не Шанс, она бы так и не обнаружила тайник Эсфири в одном из шкафчиков бара, под стойкой. Секретный код Юлиана отгадала с первой попытки — тоже благодаря Шансу. «Вершителькозёл». Фу, как предсказуемо!

В тайнике, помимо разных подозрительных безделушек, среди десертных вилок и ложек серебристо поблёскивал медальон Джеты.

Юлиана не могла толком объяснить, зачем полезла за медальоном, зачем взяла его в руки и спрятала в карман походной юбки. Вероятно, ее примагнитил этот холодный блеск. А еще запрет Эсфири. Слова «нельзя», «лучше не» и прочие их синонимы производят на отдельных персон ровно противоположный эффект.

И только Юлиана завладела «перечеркнутой луной», дом решил, что пора выложить карты. Открыть двери, что были заперты. Обнажить свою многоликую сущность.

Попросту говоря, дом повёл Юлиану ходами, о которых его нынешняя хозяйка даже помыслить не могла. И спустилась Юлиана по узкой лесенке в погреб. И опознала в углу сундук.

Он некрасиво раздулся, вспух, как нарыв с водянистым содержимым. Что-то в сундуке гремело и перекатывалось, словно туда в сгущенном состоянии заперли грозовой фронт. Ее не предупредили, что к Ящику Разной Жути нельзя приближаться, особенно с медальоном Джеты.

Эсфирь догадывалась, что между этими двумя артефактами есть связь. Но не успела взвесить риски и получить представление о возможных последствиях в теории. Юлиана провернула всё это на практике.

Учуяв родственный предмет, сундук (он же Ящик Разной Жути) натурально пустился в пляс. Мало ему громыхания — он вдруг подскакивать начал. И Юлиана подскочила с ним за компанию — главным образом, от страха.

— Что за чертовщина тут происходит? — вслух произнесла она и прянула в сторону.

Ящик из темного угла надвигался какими-то неровными, конвульсивными прыжками. Теперь внутри него не только перекатывалось и гремело, но еще и скреблось когтями по стеклу, скрипело крошащимся пенопластом и визжало, точно железо под пилой.

Юлиана перетрусила и бросилась наутёк. Она не видела, как распахнулась крышка сундука, как оттуда, приподняв шляпу-котелок в учтивом жесте, угловато вывалился Хаос в человеческом обличье.

Если присмотреться, он весь составлен из ядовитых насекомых, скорпионов, змей и прочих омерзительных тварей.

Если присмотришься, тебе конец.

Обезумев от ужаса, Юлиана бежала со всех ног. Она будто бы знала: оглядываться нельзя. Нельзя останавливаться.

Запрет отдавался в ней набатом, пульсировал болью в висках: «Нельзя! Нельзя! Нельзя!»

Где ж ты раньше был, родненький инстинкт самосохранения?

Пространство позади нее сжималось, втягивалось само в себя, крошилось и исчезало. Хаос — скрежещущий, гремящий, визжащий — практически дышал ей в затылок. И если она продолжит нестись вот так, по прямой, трагедии не избежать. Надо, во что бы то ни стало, увести его из дома. В доме Эсфирь, Киприан и Кекс с Пирогом.

Юлиана резко затормозила, чтобы свернуть в проход, который вёл (она на подсознательном уровне определила: ведёт) в осеннюю березовую рощу. Дверь в гостиной — парадная. Коридор, по которому она мчится сейчас, — аналог черного хода.

Только бы получилось, только бы всё удалось…

Она выскочила из душной полутьмы в золото, в багрянец солнечной осени. Зайцы и белки брызнули из-под ног, лоси драпанули в лес.

— Подавись, урод протухший! — крикнула Юлиана и, кинувшись под защиту берез, со всей силы запустила кулоном, как метательным снарядом, далеко-далеко.

Она надеялась, что далеко. Но нет: кулон пролетел совсем немного и стукнулся обо что-то твердое. Невидимая дверь. «К Вершителю»? «К себе»?

Хаос в котелке и офисном костюме, нафаршированный токсичным, мерзким, стрекочущим, покрыл расстояние гигантским лягушачьим прыжком, вобрал в себя медальон, словно тот был какой-то чрезвычайно важной, недостающей его частью. И, не удержав равновесия, рухнул на дверь, скатился в звездную пустоту.

«К себе», — с облегчением констатировала Юлиана. Она хорошо знала эту пустоту. Она встретилась с ней лично и вернулась обновленной. Правда, как была дурой, так и осталась. Это жаль.

Монстр упал во тьму за порогом — и дверь вдруг проявилась: светлое дерево, искусная резьба, изогнутая золочёная ручка. На петлях дверь мотало туда-сюда, она начала стремительно обугливаться, от краёв к центру. И осыпаться, беззвучно осыпаться на траву золой.

Спустя минуту она рассыпалась полностью.

Роща наполнилась траурной тишиной: ни листочка не шелестело. Юлиана в изнеможении прислонилась спиной к березе и, не заботясь о сохранности одежды, сползла по шершавому стволу на мох. Эсфирь в безопасности. Вековечный Клён в безопасности.

Пелагея? Ящеры ж допотопные! Похоже, ей исцеления теперь не видать.

Глава 40. Хаос, иди к мамочке!

Юлиана сидела на мху, пытаясь осмыслить недавний зубодробительный ужастик. Это она виновата, с самого начала виновата только она. Украла медальон, забрела зачем-то в подвал, привела Хаос к двери. А куда его еще было вести, скажите на милость?

Эсфирь и Киприан едва ли одобрили бы появление монстра в обитаемой части дома. А Кекс и Пирог? Мохнатые шпионы уже наверняка учуяли беду и теперь носятся, как угорелые, вынюхивают преступника. А преступник-то Юлиана. Пора. Надо набраться смелости, пойти и во всём сознаться.

Она поднялась, придерживаясь за ствол. Чувствовала она себя немногим лучше, чем древняя разбитая старуха (хоть в гроб ложись, право слово). Подошла к уцелевшему порталу и с содроганием надавила на ручку. В гостиной Вершителя творился отборный сюрреализм.

Посреди выцветшего зала на каком-то кособоком пуфе в позе лотоса, с отрешенным видом сидела Эсфирь. Ее чары протухли, лоск выветрился, и она хотела вернуть интерьеру прежний вид. Но выходило не очень.

По щелчку ее пальцев из пустоты появлялся, скажем, табурет. Современное изделие, какие пачками штампуют на мебельных фабриках. Но не проходило и секунды, как табурет мутировал в черепаху приблизительно того же размера. И к столу по воздуху перемещалась уже черепаха.

И хорошо бы это был единичный случай. Но увы. Гостиная прямо-таки кишела плодами больной фантазии. Вместо люстр к потолкам были подвешены осьминоги. Обеденный стол оброс щетиной. На полу из швов между плитами вырывался и расцветал репейник.

— Не пойму, что со мной, — сказала Эсфирь и вылезла из сложносочиненной позы. — Наверное, у меня кризис.

— Это не у тебя кризис, — мрачно поведала ей Юлиана. — У нас у всех теперь кризис. Я какую-то дрянь из сундука выпустила. Нет, ну дрянь, конечно, сама вылезла, — поспешно оправдалась она. — Я была всего лишь свидетелем. Сундук, наверное, ту подвеску учуял, которую тебе эльф передал.

— Та-а-ак, — протянула Эсфирь. — А что подвеска делала рядом с сундуком? Нет, давай-ка перефразируем. Что ты еще натворила, помимо этого?

— Двери «К себе» больше нет, — потупившись, тихо произнесла Юлиана. И шмыгнула носом. — Значит, получается, Пелагея без помощи останется? Но ты вроде говорила, есть еще способ. Пожертвовать своим заветным желанием или каплей энергии. Ты ведь сможешь всё устроить, даже если дверь исчезла?

— Да неужто ты о других думать начала! — всплеснула руками Эсфирь. — Ничего я не смогу. Видишь, что сталось с моим волшебством? Никуда оно не годится.

Она подбежала к серванту, порылась в вазочке с конфетами и что-то нацарапала карандашом на оберточной бумажке. А потом выловила из воздуха не пойми что — какое-то черное бесформенное страшилище, привязала к его лапе записку и, распахнув окно, выкинула страшилище вместе с запиской во тьму кромешную, где вдобавок мела пурга.

— Ничего, долетишь, — бросила Эсфирь туда же, в ночь. — Адрес: ледяной замок ОУЧ. Шеф Ли Тэ Ри. Доставишь — и свободен.

— Что это сейчас было? — ахнула Юлиана.

— Из-за утечки Разной Жути мои чары сбоят. Пока что поломка локальная, но не исключены и глобальные неполадки, в долгосрочной перспективе, — с налетом фатализма на лице отозвалась та. — Тебе хоть известно, подруга, какую ты катастрофу учинила? Ящик выпустил на волю свое содержимое без вмешательства Вершителя. Я ведь долго его не открывала. Пакость внутри него настоялась, перебродила и стала махровым злом. И теперь зло неуправляемо разбредется по мирам. А может, и того хуже, достанется кому-то одному. Тому, кто хочет разрушений.

Киприан нарочито громко вздохнул и посмотрел на Юлиану с упреком. Он пил чай из потрескавшейся чашки, сидя возле облупившегося камина на хромоногом стуле. Пламя грело еле-еле. В щели между досками обшивки задувал ветер.

«Выкинешь еще какой-нибудь фокус — и прорасту. Точно прорасту», — читалось по глазам Вековечного Клёна.

Кекс и Пирог, разлёгшись на полинялом коврике, извернулись и последовательно послали в сторону Юлианы по взгляду, где сквозило чистейшее собачье недовольство.

«Ну, хозяйка! Ну, учудила!»

Юлиана адресовала всем троим ответный колючий взгляд и картинно развела руками:

«А почему, собственно, на менявсе бочки? Сундук не мой, не я его запирала и в погреб ставила».

Вторая виновница беспорядка в перестрелке взглядами не участвовала. Она продолжала фокусироваться на своем представлении о прекрасном, восседая на полуистлевшем пуфе и сосредоточенно поджав губы. Только вот толку от этого было мало. Потуги Эсфири выцедить из пальцев хоть какое-нибудь мало-мальски годное волшебство терпели провал за провалом.

— У тебя на голове бардак, — отвлеклась она после очередной неудачной попытки. — Причешись.

— Главное не то, что на голове, а то, что в ней, — авторитетно изрекла Юлиана.

— Ну и что у тебя там?

— Бардак, — немного помедлив, призналась та.

Эсфирь сочувственно покивала. С ее головой творилось примерно то же самое. Что внутри, что снаружи — полная неразбериха.

***

Куратор вихрем усвистел в библиотеку, как только Пелагея уснула.

— На вот, семена тебе принёс. Березовые, — как-то неловко и скованно сказал он, вручив ей перед сном мешочек. — Можешь сажать, где захочешь.

Пелагея кивнула, легла в постель и притворилась, что засыпает. Она прекрасно видела: Ли Тэ Ри сам не свой, ему нужно выпустить пар, выплеснуть накопившееся напряжение. Заняться каким-нибудь общественно полезным делом.

Она понятия не имела, что шеф отправится в читальный зал организации и станет выискивать информацию о проклятиях.

Как только он выскользнул из комнаты, Пелагея перестала притворяться, развязала мешочек и посадила березу прямо там, на полу, аккуратно разместив семечко по центру ковра. А сама улеглась рядом, подложила руку под голову — и не заметила, как задремала.

Ей снилось, что береза тянется ввысь, наращивает годовые кольца, покрывается темными горизонтальными шрамами, которые позволяют дышать.

«Дыши, глупая фея! Ты же не хочешь, чтобы я по твоей вине пылью развеялся?» — услышала Пелагея сквозь сон и рывком очнулась от забытья, жадно хватая ртом воздух. Точно из проруби вынырнула, долго пробыв подо льдом.

Что-то тяжелое, суматошное толкалось в груди. «Дыши, дыши». Слова из сна въелись в подсознание, застряли там, как новогодний куплет на повторе.

Сильно хотелось пить, голова кружилась, будто Пелагею только что на аттракционе прокатили. Страшно ломило кости.

— Что со мной? — пробормотала она, с неимоверным трудом переместившись в сидячее положение. — Да что ж такое-то?

Перед глазами вилась мошкара, которую было никак не прогнать. Пелагея проползла по ковру на четвереньках и стукнулась лбом обо что-то твердое. Подняла голову — и ахнула.

— Береза. Березка моя родимая!

Вымахала, как на заказ, стройная, пахнущая лесом и безмятежностью, с образцовыми отметинами на стволе. Она подпирала кроной потолок и едва слышно шелестела изумрудными листьями.

Пелагея обняла березу, прижалась виском к белой коре. Зрение прояснилось, и стало немного легче.

***

Когда Пелагея поняла, что вполне способна передвигаться на своих двоих, она направилась не к кровати и даже не в медпункт, как сделали бы все нормальные люди. Ее понесло в подземелье, к призраку и его гениальному (пока еще не законченному) аппарату для внутривенного вливания волшебства, который умещался в маленькой шкатулке.

Она решила придерживаться принципа: «Если пообещала, должна помочь». И ничего, что у самой ноги подкашиваются, давление скачет и вестибулярный аппарат шалит. Дело важнее.

Пелагея кое-как доковыляла до подножия лестницы, и пространство вновь закружилось в веселом хороводе. До заброшенной мастерской она добиралась уже по стеночке, как вдруг услыхала до дрожи знакомый хрустальный смех.

Позади нее, объятая тенью, самоуверенно и заносчиво возвышалась Джета Га.

— А вот и ты. — Ее голос был ломким, как корка льда на замерзшей луже. — Не волнуйся, сейчас я тебя не трону. Умирай себе спокойно. Я наведаюсь к Вершителю и вернусь за тобой. Надеюсь, к тому моменту проклятие тебя добьет.

— Проклятие? — осовело хлопая глазами, переспросила Пелагея.

— Ой. Так ты еще не в курсе? Я наложила на тебя смертоносные чары, и их невозможно снять, — рассмеялась Джета.

Вокруг нее клубилась густая теневая аура, неровно тлеющая с краёв, как черный бумажный лист. За нею шлейфом тянулись наводящие ужас шорохи, сбивчивый шепот на непонятном грубом языке, склизкий шелест и клокотание гибельных топей.

Пелагея вжалась в стенку, потому что опора так и норовила выскользнуть из-под ног. Неужто Джету куратор выпустил? А может, она стражу вокруг пальца обвела? Сбежала и теперь стоит тут, как ни в чем не бывало.

Надо бы бить тревогу, охрану позвать. Только вот у Пелагеи совсем на это сил нет. В голове чудовищная свистопляска, будто кто-то взял, влез туда с кухонным венчиком и тщательно взболтал мозги.

Ей было невдомёк, что ключом к вызволению Джеты стал сам Хаос. Его притянуло к злодейке в тюрьму, он слился с ее гнилой сутью, дополнил, наделил невероятной мощью. А заодно обрел смысл жизни. Теперь, как и у Джеты, у Хаоса была цель: больше могущества, больше неограниченной власти. Что делать с властью, ни Хаос, ни его новый сосуд пока не решили.

Пелагея всем своим нутром чувствовала, какая разрушительная исходит от Джеты сила. Сейчас ее лучше не искушать, не провоцировать. Исчезнуть, надо исчезнуть.

Она медленно попятилась к заветной двери в мастерскую. Шаг, другой, третий… Ледяная круглая ручка. Да что ж такое! Почему не поддается? Заела? Заперто?

Она выкрутила ручку до боли в кисти — и дверь наконец открылась. И Пелагея нырнула внутрь, привалившись к двери и шумно выдохнув в пыльную пустоту. А потом сползла на пол, обхватила колени руками и обессиленно уткнулась в них лбом.

— Мда-а-а, — протянул призрак, вырываясь из шкатулки эффектным столбом сизого дыма и стремительно светлея. — Что-то моя напарница сегодня не в форме. Может, пойдешь, приляжешь? Выходной возьмешь…

— Ну уж нет, — глухо отозвалась Пелагея, не поднимая головы. — Нельзя забросить проект только потому, что на тебе висит смертельное проклятье. Я собираюсь довести начатое до конца.

— Ишь какая самоотверженная! Это, конечно, похвально и всё такое… Но постой. Ты сказала «проклятье»? Да еще и «смертельное»? То есть, что получается, если ты вдруг раньше срока отбросишь коньки, тоже неупокоенным призраком станешь и будешь жуть наводить?

— Ты же вроде был не против, — взглянула на него Пелагея, на мгновение явив миру свои явно заплаканные красные глаза. Что она, что Сильверин — два сапога пара.

— Я уже боюсь своих желаний, — пробормотал фантом и поёжился. Выглядело это так, словно облако тумана прибивает дождем.

— Дай мне минутку, — попросила она, присаживаясь на скрипучий крутящийся стул. — Сосредоточиться хочу.

Сказала — и зажмурилась, сжав кулаки. Призрак даже прыснул: до чего смешная особа!

— Я здорова-здорова-здорова. Я исцеляюсь. Боль уходит… Ай!

У нее вдруг закололо в подреберье, и она схватилась за бок.

— Что за допотопные методы самовнушения? — спросил Сильверин, участливо подлетев поближе. — Тебе стоит сходить к врачу, а не глупостями тут заниматься.

— Раньше помогало, — призналась Пелагея, перетерпев приступ боли. — Но теперь, похоже, всё серьезно.

Полтергейст закатил красные глаза и присвистнул.

— А я тебе о чем говорю? Бегом к доктору, дурёха!

— Но он ведь не снимет проклятье.

— Само собой, не снимет! — вспылил призрак. — Но ты что, совсем из леса? «О-без-бо-ли-ва-ни-е», — по слогам отчеканил он. — «Анестезия». Тебе знакомо такое понятие?

В каше, которая с недавних пор замещала мозг, обозначилась светлая мысль, и у Пелагеи во взгляде мелькнуло понимание. Она подобралась к двери и осторожно высунула нос. Ни Джеты в сопровождении Хаоса, ни кого-либо еще в коридорах не наблюдалось.

— Ты только никуда не уходи. Я туда и обратно. За… как его? Анестезией.

— Да куда я уйду! Ох, всему-то мне вас, живых, приходится учить! — крикнул Сильверин ей вдогонку.

***

Пока куратор листал в библиотеке потрепанные тома о темной магии и проклятиях, в него врезалась вторая летучая мышь от Эсфири.

Эсфирь была, как всегда, лаконична.

«Ты спрашивал о пересадке кристаллов. Я покопалась в заметках Вершителя: он изучал этот вопрос, но так и не добился положительного результата. Кристалл пересадить — не батарейку заменить. Его слова. Мне действительно жаль».

Ли Тэ Ри прочёл записку — и крылатый почтальон тут же взорвался беззвучным фейерверком в полумраке между стеллажами. Красиво и бессмысленно. А главное, совсем неуместно.

Куратор тяжко вздохнул, опустился на корточки перед ветхим справочником с дневнеэльфийскими рунами и потёр переносицу. Авторы современных изданий повально утверждали, что снятие проклятий, где задействована сама матушка-природа, либо не представляется возможным, либо требует героической жертвы, несовместимой с жизнью. Да и то не факт, что сработает.

Последняя надежда была на справочник с рунами (говорят, предки были умнее нынешних поколений, вот и проверим). Благо, Ли Тэ Ри сносно разбирался в древнеэльфийском. Он разместился за столом в читальном зале, в тишине и одиночестве (никто в столь поздний час сюда не заходил). Положил перед собой фолиант, поставил рядом лампу со светящимся льдом — и практически сразу обнаружил главу о сущности фей. Если фея исполнит свое предназначение, злые чары улетучатся, и она сможет жить долго и счастливо, причем где угодно: хоть в средних, хоть в нижних мирах. Но в чем это предназначение состоит? В чем оно заключается конкретно для Пелагеи? Разве мало ей было спасти друзей, подвергшись смертельному риску там, на равнине?

Автор справочника выделял несколько пунктов. Во-первых, фея должна полюбить кого-то кроме себя. Во-вторых, продемонстрировать готовность пожертвовать собой ради других. А в-третьих… Третий момент эльфа порядком смутил: фея должна дать жизнь.

Это каким, интересно, способом?

Посадить и вырастить березу — считается?

Ли Тэ Ри накрыл лицо руками, зарылся в волосы подушечками пальцев и простонал. Первые два пункта Пелагея выполнила. Ведь выполнила, так? А вот насчет третьего — вопрос.

Если бы мать, чтоб ее, природа учитывала древесную форму жизни, медальон Джеты не подействовал бы на Пелагею столь удручающим образом. Кстати, как она поживает? Когда куратор уходил, она, кажется, заснула. Но что если…

Ох, с этой невозможной феей надо вечно быть начеку.

***

Пелагея пришла из медпункта в заброшенную мастерскую и показательно потрясла перед Сильверином упаковкой таблеток.

— Спасибо за совет. Мне уже лучше.

Она уселась на стул, вооружилась инструментами и приступила к доработке шкатулки.

— Лучше? Тогда почему ревёшь? — съехидничал призрак.

Пелагея отложила зажим и с удивлением выявила водопады у себя на щеках. Великое географическое открытие.

— Это не из-за боли. Я…

Она всегда относилась к смерти как к доброй приятельнице, которая задержалась в пути, но которая, пусть и припозднившись, непременно придёт. Пелагее было даже немножко любопытно, что там, на другой стороне. Она заранее училась прощаться со всем, что дорого сердцу. И никогда особо не держалась за жизнь.

Когда в эту жизнь без стука ворвался Ли Тэ Ри, приоритеты претерпели существенную метаморфозу. Теперь ей больше всего на свете хотелось жить, и чем дольше, тем лучше. Потому что она не на шутку полюбила, потому что появился тот, с кем она готова рука об руку шагать в неизвестность.

Только сейчас Пелагея осознала это со всей ясностью.

Глава 41. Предательница Эсфирь

В отличие от остального дома, амфитеатр ничуть не видоизменился. Похоже, во владениях Вершителя он был чем-то вроде константы, равно как и пограничье с кукольным лагерем. Эдакий каркас, на который при желании можно налепить гостевые комнаты, тренажерные залы, оранжереи и барные стойки.

Эсфирь сутками напролёт просиживала в амфитеатре, напрягая зрение и вглядываясь в экраны: ну-ка, разразится ли катастрофа в каком-нибудь из миров? Разная Жуть сбежала из Ящика, стало быть, скоро где-нибудь да рванёт.

Но странное дело, ни в одном из миров ничего из ряда вон так и не произошло. А значит, сбылись самые страшные опасения: перебродившее махровое зло досталось кому-то одному.

В данный момент этот «кто-то» целенаправленно преодолевал сугроб за сугробом, без устали шагая под слепым оком луны. У Джеты Га было приподнятое настроение, она болтала с Хаосом внутри себя, делясь планами на ближайшее будущее. Вершитель должен сдаться, уступить ей трон, и тогда она завладеет мирами. И Хаосу будет где развернуться.

Она шла слишком быстро для среднестатистического человека — и снег в радиусе ее размытой тени плавился и чернел, как жженый сахар. Она бодро поднялась на крыльцо избушки, распахнула дверь с ноги и без препятствий вошла в прихожую.

— Эй, я хочу видеть Вершителя! — Ее голос по-прежнему был ломким, хриплым, чужим. У камина она различила Киприана, Юлиану и двух маленьких упитанных псов. А потом ей навстречу из гостиной выступила Эсфирь.

— Я его временно замещаю, — бархатно сказала она. — По какому вы вопросу?

— У нас с ним свои застарелые счеты. Я собираюсь занять его место, а его самого уничтожить. Для начала могу уничтожить вас.

— В этом нет необходимости, — развела руками Эсфирь. — Я устала быть заменой и хочу простой привычной жизни. Вы пришли весьма кстати.

Она стояла к Юлиане спиной, поэтому не видела, какие квадратные сделались у подруги глаза. Юлиана собралась возмутиться, но Вековечный Клён вовремя зажал ей рот ладонью и, невзирая на сопротивление, куда-то ее утащил.

— Я долго ждала, очень долго, — устало сказала Джета Га, с отвращением оторвав колючку репейника от своей ноги. И уселась на колченогий стул перед столом, поросшим щетиной. — Фи, какая гадость! — скривилась она и поспешила отодвинуться. — Что тут у вас за светопреставление? Навести порядок не пробовали? А впрочем, ладно. Я здесь, чтобы завладеть миром. У меня большие планы. Зачем, как вы думаете, я создавала своего монстра, выкачивала энергию из фей и собирала команду ученых?

Изъяснялась она сумбурно, у нее в уме творился настоящий хаос. Было видно: Джета нервничает, всё еще сомневается в своих силах, до абсурдного боится неудачи.

Эсфирь молча оглядывала посетительницу, ее темную ауру, теневые осьминожьи щупальца, которые ни минуты не пребывали в покое и всё что-то искали, обшаривали углы, копошились на полках и просачивались в щели. Она слушала отвратительный колдовской шепот, ползущий за гостьей по пятам, визги, скрипы, шорохи и прочие кошмарные звуки. От них становилось не по себе.

Джета говорила и говорила. И Эсфирь всё отчетливее понимала: эта нестабильная, чрезвычайно могущественная дамочка не смирится с отказом. И если она взбесится, от избушки Вершителя, как и от амфитеатра с пограничьем, останется горстка пепла.

— Давайте попробуем, — вдруг сказала она, перебив Джету на полуслове. — Я передам вам полномочия. Во всяком случае, постараюсь. И посмотрим, что из этого выйдет.

— Вы серьёзно? — изогнула брови та. — Так запросто мне уступаете?

— А разве у меня есть выбор?

Эсфирь понимала, чем грозит сопротивление. Она была феноменально прозорлива для войны. И чересчур умна, чтобы воевать с той, кто так или иначе проиграет.

— Ну и что надо делать? — вздернула подбородок Джета Га, подходя к ней вплотную.

— Подпишем договор.

Эсфирь достала из серванта девственно чистый лист бумаги, провела над ним ладонью — и он покрылся плотным убористым текстом. Мелкий шрифт. Замучаешься вчитываться.

— Договор о передаче прав на собственность и должность Вершителя, — пояснила Эсфирь и, проколов палец иглой, оставила под текстом красный отпечаток. — Скрепим его кровью.

Джета вырвала листок у нее из рук и изучала содержание добрую четверть часа, прежде чем поставить свою кровавую печать.

— А метод проверенный?

— Не могу ничего гарантировать, — компетентно отозвалась Эсфирь. — Если он не сработает, значит, у меня недостаточно прав и придется дожидаться Вершителя.

У Джеты дёрнулась щека. Смуглая женщина в диковинном алом наряде вызывала противоречивые чувства. С одной стороны, ей безумно хотелось верить. А с другой… Обманет, конечно же обманет.

— Ну и как мне проверить, стала я Вершителем или нет? — раздраженно уточнила Джета.

— Пожелай мне сгинуть и щёлкни пальцами. Я должна буду взорваться разноцветными блёстками.

— Как новогодний салют, — развеселилась та.

— Точно. Как салют.

— Не хочу, чтобы ты взрывалась. Ты мне нравишься, — сказала Джета. — Приведи сюда ту девицу, которая мечтала о популярности. Она так бесит. Хочу, чтобы взорвалась она.

Эсфирь и виду не подала, что обеспокоена. Она заглянула в гостевой зал, деликатно поддела подслушивающую Юлиану под локоток и сообщила, что больно не будет.

— Предательница! Ты перед кем сейчас стелешься? — прошипела Юлиана. — Куда ты меня ведешь? Смерти моей желаешь?

— Ее желает кое-кто другой. Но не бойся, всё под контролем, — шепнула Эсфирь. — Веди себя естественно.

Как выяснилось, естественным для Юлианы было хамить и крайне недоброжелательно буравить людей взглядом.

— Чего припёрлась? — проворчала она, представ перед Джетой. — Вали в свою пустошь, мымра.

Джета сощурилась и щёлкнула пальцами. Чуда не произошло. Юлиана всё еще стояла напротив и пялилась на нее с неприкрытой антипатией. Договор не сработал. Видимо, придется Вершителя ждать.

— А можно, я ее так, без магии укокошу? — кровожадно поинтересовалась претендентка на трон.

— Как-нибудь в следующий раз, — с лучезарной услужливостью улыбнулась Эсфирь.

Она отослала Юлиану в амфитеатр, от глаз подальше, и посоветовала ей не высовываться.

Сегодня ей, можно считать, повезло, потому что в Джете внезапно проснулся рационализм. Зачем попусту распыляться на всяких грубиянок, если собираешься грохнуть самого Вершителя? Грубиянки, и впрямь, могут подождать до следующего раза. Помучиться от неизвестности, обзавестись манией преследования, нервным тиком и преждевременной сединой. Адреналин, острые ощущения… Их жизнь заиграет новыми красками. Тем интереснее будет их убивать.

Настал черёд Киприана заваривать кашу. Он, кажется, смекнул, почему Эсфирь так любезна с гостьей. Раздражать ее чревато последствиями. А вот угождать, туманить разум, ослаблять бдительность — это всегда пожалуйста.

— Может, вам в гостевом зале устроиться? — предложил он захватчице, живописно появляясь в дверном проёме. — Отдохнёте с дороги. А там и Вершитель придёт.

— О, глядите-ка! — оживилась Джета, прошествовав со шлейфом шепчущих теней к Киприану и зацепив пальцем его подбородок. — А мы уже виделись. Это ты моего Гарри испортил и натравил его на дирижабль. Но я зла не держу. Всё к лучшему, мой друг, всё к лучшему.

Она заняла зал с альковами, заявив, что будет менять альков каждый день. И сообщила обитателям дома о своих пожеланиях. Точнее говоря, попросту поставила в известность.

— Прислуживать, — сказала она, — мне будет ваш рыжий красавчик. Он должен быть доступен двадцать четыре часа в сутки, уяснили?

«Прислуживать», в понимании Джеты, означало не только носить еду, но и исполнять любую прихоть, какой бы нелепой она ни была.

Юлиана, как услышала новости, сделалась взрывоопасной и совершенно неуправляемой.

— Я ей покажу «доступен»! Рабовладельческий строй долой! Морду ей расцарапаю, стерве этой вонючей! — рвалась она в бой. Эсфирь и Киприан общими силами уговорили ее остыть, потерпеть и не нарываться.

— Ты пьяна? — осведомился Киприан. — Если нет, возьми себя в руки.

— Ты жить хочешь? — проникновенно спросила Эсфирь. — Если да, включай мозги.

— Как будто у тебя ума палата! — огрызнулась та. — Здесь какое-то заколдованное место. Куда ни плюнь, слабоумие с маразмом процветают. Жить? Я хочу жить. Только не в этом дурдоме.

— Киприан, ты же дерево с функцией защиты от негодяев, — сказала Юлиана чуть погодя. — Почему бы тебе не прорасти и не прогнать эту гадину? Эсфирь, а ты? Ведь ты преемница Вершителя. Что тебе стоит уложить ее на лопатки? Почему вы оба просто не избавитесь от нее?

— Она сильнее, чем ты думаешь, — вполголоса проговорила Эсфирь. — От нее не избавиться так просто. Поверь ты мне.

— Значит, нужен стратегический подход.

Ночь сменялась ночью, Юлиана ломала голову над стратегическим подходом и выглядела подавленно. Как-то раз, приведя в негодность очередной тренажер (на сей раз лыжный), она от нечего делать заглянула в каждую комнату, кроме гостевого зала, где обреталась могущественная мегера.

Киприана нигде не обнаружилось, и это могло свидетельствовать только об одном: он опять обслуживает Джету. Юлиана не находила себе места и, чтобы хоть как-то отвлечься, приклеилась к Эсфири, которая проводила ежедневную инспекцию амфитеатра.

— Ты предложила добровольно передать ей права, изначально зная, что затея провальная. Зачем?

— К ней надо было втереться в доверие. Показать, что я готова сотрудничать. Потянуть время, в конце концов.

— А зачем втираться в доверие?

— Чтобы план, который мы пока не придумали, сработал безупречно. Вот зачем.

— Странно ты мыслишь.

— Не страннее тебя. Между прочим, пока ты тут прохлаждаешься, твой Вековечный Клён вынужден страдать. Ты же писатель, придумай уже что-нибудь.

— А сама?

— У меня ни одной дельной идеи, — призналась Эсфирь.

— У меня тоже, — вздохнула Юлиана.

Между тем планы Джеты Га пополнились двумя новыми пунктами. Помимо «Пришить Вершителя», теперь там значилось еще: «Открутить башку Юлиане» и «Соблазнить рыжего красавчика».

В данный момент она прилежно работала над последней задачей. Соблазнить Киприана оказалось не так-то просто. Он приносил ей на подносах еду и выпивку, односложно отвечал на ее дурацкие вопросы, не смеялся над ее смешными шутками и, вообще, вёл себя как бесчувственный пень.

В один прекрасный день (точнее, в одну прекрасную ночь) у Джеты иссякло терпение, и она набросилась на Киприана с поцелуями. И тот, что удивительно, не возражал.

Когда Юлиана по чистой случайности проходила мимо гостевого зала и решила туда заглянуть, она застукала их, страстно целующихся, в одном из альковов.

— Да чтоб вас! — вскричала она и пулей выскочила за дверь.

Киприан только глаз приоткрыл, затем снова закрыл и продолжил неистово целоваться с Джетой. Доведя ее до нужной кондиции (то есть до полной истомы и безразличия), он окончил сеанс под кодовым названием «Нейтрализация Коварных Дур» и бросился догонять Юлиану.

— Приходи завтра, — промямлила Джета, когда обрела дар речи. Она идиотски улыбнулась, обмякла, завалилась на кровать. И в течение довольно длительного срока не доставляла хлопот ни Киприану, ни кому либо еще.

— … Стой! Да подожди ты! — Эхо его голоса множилось под сводами и настигало Юлиану раньше него самого. — То, что ты видела, в некотором роде наше спасение. Она же бомба ходячая. Всё тут разрушит, если пойти наперекор. А теперь она пару дней невменяемой будет. Точно тебе говорю. Я у себя новую способность открыл.

Юлиана резко остановилась, повернулась к нему лицом, и Киприану показалось, будто между ними вмиг выкипел воздух.

— Ой, как удобно! — запальчиво воскликнула она. — А давай, мы твои услуги прорекламируем: поцелуй Вековечного Клёна дарит блаженство на сорок восемь часов, не оставляет следов на одежде и убивает скуку всего за… Цену повыше задерем. Разбогатеем! Нет, всё. Развод!

— Но мы даже не женаты.

— Тогда поженимся. И сразу развод! — топнула ногой Юлиана.

Она была настроена непримиримо, поэтому Киприану пришлось применить запрещенный прием. Тот самый, который она предложила прорекламировать. Он сгрёб Юлиану в охапку и торопливо накрыл ее губы своими.

— Подлец, — выдохнула она в перерыве между первым и вторым заходом. — Негодяй, — вяло добавила она, вобрав в легкие очередную порцию воздуха и снова рухнув в умопомрачительный поцелуй. — Изверг.

На этом месте Киприан решил, что с него хватит, и попробовал отстраниться, но Юлиана требовательно притянула его к себе и еще долго, очень долго не давала ему сделать полноценный вдох.

Какое-то время спустя Вековечный Клён, пошатываясь, брёл по коридору в полной дезориентации и недоуменно потирал лоб.

— Не понимаю я этих женщин. Хоть убей, не понимаю.

…Двое суток кряду Эсфирь не без замешательства наблюдала, как Джета и Юлиана сомнамбулически перемещаются по дому, не особо выбирая направления. Счастливые и пришибленные.

— Признавайся. Это ты с ними сделал? — шепнула она Киприану, подгадав момент.

— Да есть тут один метод, — уклончиво ответил тот. — Больше ни в жизнь не повторю.

Глава 42. Серьёзные намерения

Всякий раз, заходя к Пелагее в спальню, Ли Тэ Ри ждал, когда береза наконец попросит человечьим голосом записать ее на курсы иностранных языков или, на худой конец, почитать вслух книжку (а то ведь скука смертная — торчать из пола без общения с себе подобными).

Она вымахала до приличных размеров и быстро перестала помещаться в комнате. Пришлось пробивать для нее потолок. Благо, верхние покои пустовали, иначе возникли бы сложности.

О том, насколько береза важна для Пелагеи, куратор узнал только сегодня. Когда он вошел, его фея сидела на полу, держась за дерево. Ее скрутило от боли. Глаза были на мокром месте, оттенок кожи почти не отличался от цвета коры. А поблизости валялся открытый пузырёк с таблетками.

Обезболивающее больше не действовало.

Берёза давала подпитку, но и ее было недостаточно.

Ли Тэ Ри подскочил к ученице, взял ее холодную мраморную руку в свои — сильные, тёплые. Еще и слова вымолвить не успел: Пелагея его опередила.

— Так легче, — сказала она. — Гораздо легче.

— Я буду чаще брать тебя за руку, — пообещал эльф.

— Можно не только за руку, — сквозь слёзы улыбнулась та.

Намёк понят. Ли Тэ Ри расположился рядом, разложив полы шлафрока так, чтоб не мешали. Трепетно обнял Пелагею со спины, уместил подбородок у нее на плече и в мучительной безысходности смежил веки.

История повторялась. Его любимая женщина опять балансировала на краю, а он ничем не мог ей помочь. Разве только сделать с ней… Что там обычно с феями делают, чтобы зачатие произошло? В лунную ночь, на тринадцатый день месяца… Тринадцатый день давно миновал, а доживет ли она до следующего — большой вопрос.

Он твердо вознамерился сделать Пелагею бессмертной. И навеки своей. Лишь бы она раньше срока не умерла.

Внезапно она выпрямилась, сомкнула губы в тонкую линию и издала короткий стон.

— Ты как? — заволновался Ли Тэ Ри.

— Порядок. Я в порядке, — через силу заверила она.

Ведь врёт же и не краснеет!

— Знаешь, — сказала Пелагея, перетерпев болезненный приступ, — я благодарна тебе за всё. За то, что ты появился в моей жизни и перевернул ее с ног на голову. За то, что научил чувствовать. Я до сих пор была как в тумане. А ты… Ты показал, что значит любить. Тебя любить, господин куратор-шеф-снежный барс, — горько усмехнулась она.

— Погоди. Что за речи такие? Умирать собралась? Уже?

— Джета сбежала…

— Вы виделись?

— Она сказала, я проклята. Думаю, у меня есть пара дней, — хрипло выдавила Пелагея. — К тому времени я как раз закончу…

Она прервалась и зашлась сухим неудержимым кашлем. А когда кашель прошел, забыла, что собиралась сказать.

— К нам через час делегация светочей прогресса прибывает, — не без досады сообщил Ли Тэ Ри. — Надо встретить. Побудешь тут одна? Я скоро. Честное слово, не задержусь.

Его объятия были из разряда тех, в которых мечтаешь остаться насовсем, но получается лишь на несколько мгновений.

Пелагея была той, кого хочется обнимать вечность, но не судьба.

Они расстались, как расстаются перед долгим путешествием, когда ни у кого нет обратного билета.

Ли Тэ Ри надеялся, что у светочей прогресса найдется решение его проблемы. Встреча затянулась допоздна.

***

— К сожалению, здесь мы бессильны, — признал глава делегации и взглянул на Ли Тэ Ри, как на жертву гуманитарной катастрофы.

В празднично украшенном зале, в обрамлении пушистых блестящих гирлянд и разноцветных мигающих фонариков, повисла тягостная пауза.

— Если бы вы располагали ментальной лабораторией, тогда другое дело, — нарушила тишину новоиспеченная жена главы и многозначительно переглянулась с супругом. Они оба были до изнеможения красивы и, кажется, в прошлой жизни спасли друг друга от чего-то жуткого и потустороннего.

Их слова тяжело осели на сердце.

Прочие члены делегации сокрушенно совещались, сидя поодаль за круглым столом, оборачивались и качали головами. «Увы, господин куратор-шеф-снежный барс, мы не в состоянии вам помочь».

Их совсем не шокировало, когда из стены зала, пройдя насквозь нарядную новогоднюю ёлку, внезапно вырвался полтергейст. Перламутровый, волокнистый, как стратосферное облако. С воспалёнными вращающимися глазами.

— Я, конечно, эгоист последний и всё такое, — прогудел Сильверин эльфу на ухо. — Но вот что я тебе скажу. Бросай ты налаживать контакты с иными цивилизациями. У нас там такая драма разворачивается, всё пропустишь. Твоя Пелагея вот-вот призраком станет.

Ли Тэ Ри вскочил так резко, что светочи прогресса разом притихли. У него было чувство, будто он находится в кабине лифта, а лифт на огромной скорости несётся в шахту к летучим мышам.

— Ты еще можешь ее спасти, — обнадёжил его Сильверин.

Эльф бежал за призраком по искривленным ледяным коридорам, и у него в уме метались совершенно дикие мысли.

— Спасти как?

— Ценой собственной жизни, разумеется! Я, правда, не очень обрадуюсь, если ряды привидений пополнит зануда вроде тебя. Но…

Ли Тэ Ри не стал его дослушивать и завернул в заброшенную мастерскую.

На полу без сознания, как сломанная игрушка, несуразно и нелепо лежала Пелагея. Ее бескровное лицо искажала гримаса боли.

Эльф взял ее на руки и уже бросился было прочь, но Сильверин его остановил.

— Эй! Шкатулку-то нашу прихвати! Она тебе еще пригодится.

Ли Тэ Ри обратил на него отчаянный взгляд, сгрёб со стола шкатулку и сунул ее в просторный карман шлафрока, обнаружив там же кольцо. Кольцо, которое он собирался усовершенствовать и вручить Пелагее в качестве подарка. Ох, лишь бы не посмертно.

Он носил свою любовь, как перстень — старинный, громоздкий и баснословно дорогой. Эта любовь немного жала, была тяжелой и довольно обременительной. Но попробуй потеряй — и будешь жалеть всю оставшуюся жизнь.

Пелагея утверждала, что у нее в запасе есть еще несколько дней. Но похоже, она ошиблась. Проклятье сжирало силы слишком быстро.

Ли Тэ Ри уложил ее на кровать в своей спальне, намотал на кулак гирлянду и включил нормальный человеческий свет.

— Ценой собственной жизни, говоришь? — обратился он к призраку. — А точно получится? Я провел кое-какие исследования: проклятье так просто не снять.

— Да точно, вот тебе слово изобретателя! Иначе я не болтался бы на этом свете неприкаянным духом и не преследовал бы так настойчиво свою цель, — капризно ответил Сильверин. — Учти, я помогаю тебе только потому, что мне за Пелагею боязно. А вы с ней вроде как близки. Так что, думаю, твоя жертва подойдет. Открой шкатулку.

— Что это?

— Аппарат для внутривенного вливания волшебства, — скрестив призрачные руки, надменно пояснил полтергейст. — Мы с Пелагеей его знаешь, сколько делали? Замучились. Он еще не испытан, кстати. Как раз испытание проведем. На добровольцах, так сказать.

Удерживая шкатулку в руке, Ли Тэ Ри медленно сел на кровать и уставился перед собой остановившимися от потрясения глазами.

— То есть, гарантии никакой? Ты мне сейчас кота в мешке подсовываешь, так?

— Возражаю, — возмутился фантом. — Аппарат на сто процентов в рабочем состоянии. Другой вопрос, что степень риска не определена. Ты можешь лишиться своего эльфийского дара. Или второй ипостаси. А может статься, что и жизни. Никто не знает, как шкатулка себя поведет при взаимодействии с твоей энергией, шеф. Поэтому я и говорю…

Пелагея вдруг заворочалась и застонала. И Ли Тэ Ри почувствовал себя так, будто его подстрелили на лету.

«Переходит в мир иной», — с преступным ликованием отметил про себя призрак.

«Плевать на риски! — решил куратор. — Делаем переливание».

Без этой упрямой феи, которая вечно на своей волне, его жизнь казалась бесцветной, пресной и даже как будто затхлой.

— Жду ваших указаний, господин изобретатель, — произнёс он вслух, сбрасывая с себя шлафрок, закатывая рукава и поспешно укладываясь рядом с Пелагеей.

— Приятно иметь дело с влюблёнными идиотами, — бессердечно ухмыльнулся призрак. — На всё-то они согласны.

Он всегда восхищался столь незамутнёнными персонажами. Так и подмывало подстроить им какую-нибудь пакость.

***

Юлиана пошаталась, как пьяная, день-другой, пришла в чувство и выдала такую блестящую идею, что хоть стой, хоть падай.

— А давайте, мы Джету заманим в этот… как его? Кукольный мир, — осенило ее. — Вершителя же вроде именно туда упекли?

— Жестокая ты женщина, — оценил задумку Киприан.

Эсфирь с чувством хлопнула себя по лбу.

— И почему мне самой это в голову не пришло!

Джета отходила от «кленового поцелуя» дольше положенного. И, когда ей предложили повидать Вершителя в одном интересном месте, была малость не в себе.

— Смотри, — сказала Юлиана, подводя ее к одному из экранов в амфитеатре. — Вон он где! На курорте. С красотками развлекается.

Тем временем Эсфирь, зайдя в кукольный мир сверху, под именем Мастера, старалась создать иллюзию жизни. Она дёргала окаменевшего Вершителя за ниточки, и его конечности двигались, глаза моргали, а рот открывался и закрывался. «Красоток» пришлось тоже слегка оживить. На воду в игрушечном бассейне подуть, искусственное освещение включить: мол, погода шепчет и все дела.

Кирпиан предупреждал: затея рисковая и Джета может не клюнуть. Но Джета клюнула, отчасти благодаря тому, что мозги у нее всё еще плохо варили.

— Ведите меня к нему! — распорядилась она. И в тот же миг была телепортом доставлена на пограничье. Юлиану и Киприана Эсфирь решила переместить с ней за компанию: знакомые лица в незнакомой обстановке, как правило, снижают уровень стресса.

Никто не знал, как Джета поведет себя, оставшись один на один с колючей проволокой, затянутым тучами небом и неприветливой, тусклой пустошью. В ее распоряжении имелся Хаос, и если бы она что-то заподозрила, если бы успела воспользоваться ресурсами Хаоса, беды было бы не миновать.

Для пущей убедительности Эсфирь на невидимых ниточках подвела Вершителя к самой границе. Он деревянно помахал Джете из тумана. Рыжий уродливый карлик. Именно таким Джета его запомнила, когда видела в последний раз.

Она сделала шаг, другой, колючая проволока расступилась — и злодейка угодила в западню. Вершитель, которого она мечтала придушить, подлетел на ниточках к облакам и исчез. А Джету без всяких реверансов цепко ухватила за руку какая-то пластиковая дамочка-чревовещатель.

— О, новоприбывшая? — спросила дамочка, кутаясь в туман, как в саван. — Пойдем, пойдем. У нас для тебя приготовлено койко-место.

Железная изгородь сомкнулась с лязгом и шорохом. Тогда-то Джета окончательно протрезвела. До нее наконец дошло, что ее надули, и в ее глазах поселился страх человека, осужденного на пожизненную каторгу. Она трепыхалась, как пойманная рыба, пыталась вырваться и даже что-то кричала. Но крики тонули в белёсой мгле, движения становились всё скованней, и скоро она полностью пропала из виду.

— Против закона всемирного тяготения не попрёшь, — вздохнула Юлиана. — Зло притягивается ко злу. Потому и умножается. Хорошо, что у нас есть специальная зона для всего этого непотребства. Знаешь, мы ведь только что стали обладателями самого разрушительного в мире законсервированного зла.

— Какая же ты у меня замечательная, — сказал Киприан. Он подался к ней и легонько боднул в лоб, вынуждая губы раскрыться навстречу его губам.

— А еще бесстрашная и отчаянная, — шепотом дополнила Юлиана, прежде чем с головой окунуться в безбрежный поцелуй.

Глава 43. Верни мне эльфа

Волшебство покидало Ли Тэ Ри вместе с силами. Ему мерещилось, что он лежит не на кровати, а в лодке, и эту лодку немилосердно раскачивает на волнах. Прибор в шкатулке жужжал, как пчела над цветком. Пил жизненные соки, вливая их в Пелагею. Эльф краем глаза видел изменения в ее лице: кожа начала розоветь, ресницы затрепетали. Верный знак исцеления.

В какой-то момент он больше не смог смотреть на Пелагею: глаза непроизвольно закрылись, соединение прервалось, и сознание укатило в бессрочный отпуск.

Когда Пелагея очнулась, она обнаружила, что куратор покоится на соседней подушке ни жив, ни мёртв.

— Что ты с ним сделал? — приподнявшись на локтях, спросила она у Сильверина.

Тот парил под балдахином, расплываясь в жуткой демонической улыбке.

— Ты вернулась с того света, и я за тебя очень рад, — отозвался он, не переставая скалиться. — А этому парню повезло меньше.

— Верни его сейчас же! — потребовала Пелагея. И поняв, что не добьется от призрака ничего толкового, полезла в шкатулку. — Как тут настройки исправить?

— Эй, стой, погоди! — всполошился полтергейст. — Без меня не трогай.

Он налетел на Пелагею, обдав ее замогильным холодом, и показал, какие элементы в механизме подкрутить, чтобы компенсировать утечку энергии. Ли Тэ Ри шевельнулся и шумно выдохнул через нос.

— Эх, фея, а я так хотел заполучить тебя в единоличное пользование. Стать с тобой одной командой, сообща отравлять людям жизнь. Мечты, мечты… — разочарованно протянул полтергейст (и здесь он явно покривил душой). — Ты мне до смерти нравишься, вот правда. Но я же вижу, как ты привязана к этому дураку, вашему шефу. Да и он в тебе души не чает. Не хочу, чтобы ты страдала. Получай его обратно. А я, пожалуй, удовольствуюсь мелкой местью.

— Какой-какой местью? — сипло осведомился Ли Тэ Ри. Он попытался оторвать голову от подушки, но потерпел неудачу.

— Ах, ожил, голубчик! — осклабился Сильверин. — Ты приковал меня к иллюзии, шантажом вынудил проводить со стажерами занятия… Настала пора расквитаться. Что, ощущаешь слабость? — язвительно поинтересовался он. — Скажи спасибо своей фее, что дуба не дал. Я позволил тебе жить только потому, что она меня попросила.

Ли Тэ Ри попытался прожечь предателя взглядом, но того не проняло. Он взмыл повыше к потолку, чтобы не соприкасаться с простыми смертными, и вещал оттуда:

— Ты, шеф, больше не превратишься в грозного зверя. И с волшебством своим эльфийским можешь попрощаться. Всё чудесное из твоего кровотока мой аппарат выкачал и передал Пелагее. Впрочем, я же тебя предупреждал, и ты согласился. Так что нареканий быть не должно.

— Ох ты ж моя чудесная! — пробормотал Ли Тэ Ри, повернувшись к Пелагее и заключая ее в объятия. — Я чуть с ума не сошел.

— Отставить нежности! — взвыл призрак. — Вы вообще в курсе, что вам до счастливого конца как до луны? Шкатулка всего лишь отсрочила неизбежность, проклятье еще не снято.

Зарождающиеся улыбки что у эльфа, что у феи увяли на корню. В смысле, не снято? Это что ж теперь получается, радоваться рано?

— Ладно, — сказал Сильверин, подлетев к окну и наполовину просочившись сквозь стекло. — Я пошел. Моя миссия выполнена. Месть свершилась. Теперь я наверняка упокоюсь с миром. Ах да, напутствие… — опомнился он. — Шеф, будь ты неладен, слушай сюда: эльфийские снадобья тебе теперь не помогут. Ты будешь болеть и страдать, как самый обычный человек. И сгинешь со своей феей в один день. Так что в твоих интересах, чтобы она жила подольше. Благословляю вас, дети мои! — то ли шутя, то ли на полном серьезе проорал под потолком полтергейст.

И исчез, унёсся в заоблачные дали, слившись с темнотой ночи.

И в спальне установилась такая тишина, что было слышно, как ржавый репродуктор этажом ниже исполняет весёлую новогоднюю песенку и как звенят бокалы членов дискуссионного клуба (светочи прогресса не спешили расходиться, атмосфера вечного праздника пленила их сердца).

— Прости, из-за меня ты потерял свои способности, — проронила Пелагея, прижимаясь к куратору и вдыхая пряный аромат его рубашки.

— А мог бы потерять тебя, — резонно заметил он. — Не бойся. Я знаю, как избавиться от проклятья. Вот погоди, отлежусь, наберусь сил и тогда…

Ли Тэ Ри посмотрел на Пелагею, как если бы та была лакомой добычей в лапах кота. А она будто догадалась о его намерениях, будто что-то крамольное заподозрила. Взглянула на него разнесчастными глазами, шумно сглотнула и поймала себя на непривычном чувстве: если она сейчас же не переведет тему, то, не ровен час, оплавится, как свеча (становилось жарковато).

— Господин шантажист, — деликатно кашлянула она, и в уголках ее губ спряталась застенчивая улыбка. — Почему я раньше об этой истории с принуждением не слышала? Выходит, Сильверин вёл практику по невидимости вовсе не добровольно?

— Я заставил его расплачиваться за прошлые прегрешения, — усмехнулся куратор. — Он пугал мне коллектив до икоты. По его милости, от меня два талантливых ювелира сбежали. Так что же теперь, спускать ему это с рук?

***

Всю следующую неделю, презрев постельный режим, Ли Тэ Ри ходил вокруг Пелагеи и скользил по ней оценивающим, голодным взглядом. Вероятно, морально настраивался на процедуру спасения и продумывал тактику ограничения природы в правах на уничтожение избранных фей.

За эту неделю Пелагея приобрела некоторое понятие о том, что чувствуют торты и пирожные, перед тем как отправиться на съедение.

А куратор, лишенный всех своих волшебных сил, стал настолько на себя не похож, что сотрудники от него шарахались, а захватнически настроенные стажерки напрочь разочаровались в нем как в сердцееде и мысленно окрестили эльфа Ходячей Окаменелостью.

Бледная и тощая, как вампир на диете, ходячая окаменелость имени куратора бродила по коридорам ОУЧ в изысканном расшитом шлафроке, сплетя пальцы рук и заранее терзаясь укорами совести. На его лице прослеживалась невероятная интенсивность умственного труда.

Справится ли он с поставленной задачей? Не причинят ли его действия Пелагее еще больше вреда? Не прибьёт ли она его, когда узнает,что ее единственный путь к бессмертию — подарить жизнь?

Новые поступления неискушенных стажёрок осаждали его и пытались строить глазки.

— Э-эй! Приём! Как слышно?

Абонент находился где-то вне зоны доступа. В прямом эфире висела полнейшая тишина.

Ли Тэ Ри думал о том, что Пелагея подсознательно выбирает вещи, которые могут послужить ей на пользу в трудную минуту. Светлячки, березы, та же шкатулка. Пелагея была целительна сама для себя. И если уж она сказала, что любит его, эльфа, не означает ли это, что его она тоже выбрала себе во благо?

***

В один прекрасный день к воротам организации на лыжах прикатила целая орава, которую возглавляла Эсфирь. С нею прибыли Юлиана, Вековечный Клён и два непоседливых сопящих пса в заплечном мешке.

— Мы законсервировали зло! — с места в карьер возвестила взбудораженная Юлиана. — Кстати о птичках. Вы там нашу горлицу еще не угробили? — бросила она шефу. И ринулась мимо него в покои к Пелагее, справиться о ее самочувствии.

— Мы надежно пристроили Джету Га, самостоятельно не выберется, — объяснила Эсфирь огорошенному куратору.

Тот был, конечно, в курсе, что пленница сбежала. Пелагея говорила, что видела ее в инфернальном облаке тьмы. К тому же, он наведался в подземелье, где ему доложили, что стража мертва, решетка камеры расплавлена, а Джеты и след простыл.

Большим облегчением было узнать, что отныне она не представляет угрозы.

Эсфирь стянула с себя лыжный костюм, надетый поверх ярко-красного сари.

— А у вас тут миленько, — сказала она, оглядев кабинет, большую часть которого занимали березовые пеньки. — Господин эльф, можно вас на пару слов?

— Вы как-то похудели, — констатировала она, отведя его в сторонку.

— Это я уже на поправку иду. У нас кое-что экстренное случилось, пришлось пожертвовать чудесной частью себя, — смиренно признался куратор. — Так что вы хотели мне сказать?

— Вычитала я тут об одном ритуале по снятию порчи, — зашептала Эсфирь, и Ли Тэ Ри навострил уши. — Вопрос довольно щекотливый. Вам надо…

Она еще не закончила делиться информацией, а эльф уже уловил суть.

— Доставить Пелагее массу неудобств? Я в курсе. Тоже вычитал, — обреченно сообщил он. — Видимо, иного выхода нет.

— Вы имеете что-то против продолжения рода? — удивилась Эсфирь.

Теперь, когда его спросили об этом напрямую, он отчетливо осознал: имеет, еще как имеет. О детях у него сложилось вполне однозначное представление. Шумные, невоспитанные маленькие негодяи, которым не место в его замечательной жизни. Память в тандеме с воображением рисовала их как-то так.

За время своего существования он повидал немало поломанных судеб, где в качестве камня преткновения фигурировало подрастающее потомство. В средних мирах ему встречались люди, которые, как под гипнозом, заученно твердили «детисчастье», довольно агрессивно навязывали свою позицию ближним и исходили желчью, когда замечали, что кто-то преспокойно обходится без детей. Какая из этих двух категорий действительно счастлива, было видно невооруженным глазом.

Больше всего Ли Тэ Ри переживал за Пелагею: ей ведь тоже наверняка не улыбалось связать себя ответственностью по рукам и ногам.

— Послушайте, — сказала Эсфирь, словно бы прочитав его мысли, — она же фея. У фей всё по-другому. По крайней мере, я на это надеюсь…

То-то и оно. Ключевое слово — «надеюсь». Надежды наше всё.

***

Когда Юлиана ворвалась в комнату к Пелагее, та как раз успела сделать шаг, поворот, шаг, поворот, раскинуть руки и превратиться… Прямо на глазах у подруги превратиться вместо горлицы в летучую мышь.

— Ужас какой! — ахнула Юлиана. — До чего этот изверг тебя довёл?

Летучая мышь полетала по комнате, с непривычки вмазалась в ствол березы, шмякнулась на пол и превратилась обратно в Пелагею. Лохматую, раскрасневшуюся и донельзя изумлённую. Небывалая лёгкость, эхолокация, способность переносить губительные для человечества вирусы — все эти опции к новой ипостаси прилагались.

— А я ведь его предупреждала, второе приятное потрясение чревато, — кисло сказала она и рухнула на кровать в своих многоярусных мятых юбках.

— Очуметь, — высказалась Юлиана. — Из горлицы в летучую мышь. Сильно.

— Будем уповать на то, что порода этой мыши морозостойкая, — пробубнила Пелагея в подушку. Если она собиралась остаться в краю Зимней Полуночи (а она собиралась), морозостойкость пришлась бы весьма кстати.

Юлиана подошла и упала на кровать с ней рядом. Пружины скрипнули.

— Будь начеку, — сказала она. — Я краем уха слышала, против тебя какой-то заговор плетётся. Третье приятное потрясение или что-то вроде того.

— Правда?

— За подробностями к своему куратору обращайся. Они там вдвоем с Эсфирью что-то темнят.

***

Эпизод с летучей мышью поверг Пелагею в тихую панику.

— Не могу поверить, — твердила она, расхаживая от березы к двери и массируя пальцами виски. — Поверить не могу.

Ее глаза были прозрачны от непролитых слёз. Неужели она никогда не сможет превратиться в горлицу? Да как же так?

По поводу того, что отныне ей горлицей не быть, она убивалась недолго. Потому что ее позвали к столу, чтобы отпраздновать свержение зла в лице Джеты Га. Пир на весь мир? По такому случаю Пелагея надела свое готическое черное платье, умылась и постаралась придать растрепанной прическе приличный вид.

На старом граммофоне крутилась пластинка, играя заезженный вальс. К столу подали фаршированную индейку, бутерброды с колбасой, пряничных человечков, шоколадный торт и вазочки с конфетами. Из напитков — горячий пунш с красным вином, гвоздикой и апельсинами. И сахарный сироп, куда добавили тертого мускатного ореха.

Юлиана сунула за щёку конфету с помадкой, а Кекс и Пирог стащили по бутерброду и попрятались со своими трофеями по углам. Киприан выпил чего-то не того и теперь пытался укорениться в ледяном полу. Лёд никак не хотел ему даваться. Хотя, вон, сквозь снег прорастай, сколько душе угодно. Несправедливо!

Пелагея вздрогнула, когда к ней сзади подобрался Ли Тэ Ри в своей самой роскошной парчовой мантии.

— Идем со мной. Есть разговор, — прокралось ей в ухо.

О том, что разговор перерастет в нечто большее, ее не предупредили.

Куратор отвел ее в церемониальный зал с барельефами, у входа в который она совсем недавно планировала напиться чаю и пойти ко дну. Сегодня пол в зале покрывали белые ворсистые ковры, а стены были мягкими, словно к ним приклеился тополиный пух. Повсюду валялись подушки, прямо как у Пелагеи дома на чердаке.

— Мы с Эсфирью нашли способ, как закрепить за тобой право на вечную жизнь, — сообщил Ли Тэ Ри, пристально заглянув ей в глаза и сомкнув пальцы у нее на запястье.

Пелагея руку вырвала и отбежала подальше.

— Что еще за способ?

— Не пойми меня неправильно…

Ли Тэ Ри в несколько шагов сократил разделявшее их расстояние и изъявил желание ее обнять. Пелагея от объятий уклонилась.

— Да постой ты спокойно! — не выдержал куратор. Он наконец поймал Пелагею в кольцо рук, и по телу у нее немедленно разлилась жаркая истома.

Но эльфу не стоило расслабляться. Пелагея выждала несколько секунд, вывернулась и на подгибающихся ногах бросилась наутёк.

Ли Тэ Ри устремился за ней вдогонку.

Готическое платье не давало развить нормальную скорость. Пелагея бежала и знала, что ее догонят, и упивалась мыслью, что будет настигнута.

— Ты не человек! Твое сердце — кристалл! Чего тебе бояться? — крикнул Ли Тэ Ри ей вслед.

На удивление, эти слова сработали. Она притормозила.

Он догнал ее, споткнулся, и всемирное тяготение притянуло их обоих к земле. Они грохнулись в ворох подушек, и куратор навис над Пелагеей.

— Только не падай ты в обморок, я тебя умоляю.

— И не собиралась, — тяжело дыша, выдала та. — Кстати, ты знал, что я из-за тебя свою вторую ипостась сменила? Летучая мышь! Мышь! — с негодованием воскликнула она, упершись ладонями ему в плечи.

— А я из-за тебя всё потерял: ум, страх, себя самого. И что ты на это скажешь?

Пелагея открыла рот, но не нашла, что ответить. И Ли Тэ Ри бессовестно воспользовался заминкой. Изнуренный, жаждущий, он припал к ней жадным поцелуем. Как к роднику, как к источнику живой воды, как к дикому лесному ручью.

«Нежная, сладкая, потрясающая. Вся моя».

За окнами разгоралось полярное сияние. Сердце феи молчало, зато эльфийское стучало за двоих, как ювелирный станок для вязания цепей, быстро-быстро.

Стояла лунная ночь тринадцатого числа неопределенного месяца. И чем эта ночь закончилась, не знал никто, кроме Пелагеи и Ли Тэ Ри. Но даже они — не до конца.

Эпилог

Впрочем, ночь, как таковая, не кончалась. Она предсказуемо перетекла в следующую звездно-лунную идиллию, полную головокружительной ласки, теплоты и долгих разговоров по душам.

Ли Тэ Ри сказал, что никогда ее не бросит.

Пелагея сказала, что пусть только попробует.

Ли Тэ Ри сказал, что ни о чем не жалеет.

И у Пелагеи проснулся пророческий дар: скоро они оба глубоко пожалеют. Дайте только срок.

Одной снежной морозной ночью в краю Зимней Полуночи она снова свалилась в обморок.

— Ну всё, теперь я точно умираю. Ведь правда, доктор? — спросила она, возведя глаза на почтенного бородатого старца, который мерил ей пульс.

— Ничего подобного, — заявил тот. И отодвинулся, словно у нее была страшная заразная болезнь. — Должен поздравить ваше семейство с пополнением.

— То есть как? — хором спросили фея и эльф. Правда, с разными интонациями.

В вопросе феи сквозило расстройство. У эльфа в голосе преобладало облегчение: ну вот теперь-то проклятье точно снято!

На Пелагею в одночасье обрушилось то, что многие зовут женским счастьем, но что лично для нее было женским наказанием.

— Семейство? Пополнение? З-з-зелень сушеная! — сокрушалась Пелагея. — У нас даже свадьбы не было. Может, я лучше умру, а?

Она никак не могла принять себя в новом статусе.

— Свадьба будет, — заверил ее Ли Тэ Ри.

Он подсел к ней на кровать и быстренько надел ей на безымянный палец кольцо, которое долго и упорно доводил до совершенства у себя в мастерской. Обогрев, вера в себя, маячок слежения… Пелагее всё это было просто жизненно необходимо. Особенно последнее. Вдруг ее переклинит и она захочет сбежать от своих супружеских и родительских обязанностей?

— И что теперь? — чуть ли не плача, спросила она.

Врач скорбно развел руками.

— Первый подобный случай в моей практике, — покаялся он. — Чтобы фея и эльф… М-да, беспрецедентное явление.

Доктор ушёл, и Пелагея выбралась из постели, чтобы вдоволь побиться головой о березу (может, хоть мозги на место встанут).

— Ну ты чего? Ведь никакой трагедии, — опешил куратор.

— Это у тебя никакой трагедии, — внесла поправку Пелагея. — А мне страдать и страдать. Как минимум, девять месяцев, если опираться на человеческую статистику. Кошмар за гранью добра и зла.

— Во-первых, человеческая статистика нам не подходит. А во-вторых, этот, как ты выразилась, кошмар — гарантия твоей неприкосновенности, — нахмурился Ли Тэ Ри. — Отныне мироздание тебя и пальцем тронуть не посмеет.

Пелагея смерила его взглядом, где было намешано много такого, что не поддавалось расшифровке. И воздержалась от комментариев.

Она уткнулась лбом в березу, обхватила ладонями ствол и зажмурилась: а печальная такая — сердце кровью обливается. Секунды складывались в минуты, Пелагея не двигалась. Они с березой заговорщически молчали. И между ними двумя что-то явно происходило. Что-то необъяснимое, науке неизвестное.

Вероятно, они обменивались мысленными посланиями. Что-нибудь в духе:

«Я не создана для материнства, не хочу вынашивать плод и возиться с младенцем! Просто убейте меня».

«Забудь про девять месяцев, фея. И про возню с младенцами забудь. Я всё возьму на себя».

Ли Тэ Ри заподозрил неладное и даже начал ревновать.

А потом случилось нечто и вовсе невообразимое. Огромное пятно света перетекло из ладоней Пелагеи аккурат в дерево, и оно выпустило в месте соприкосновения крошечный бутон не то розы, не то шиповника. Бутон. На березе. Уму непостижимо.

Ли Тэ Ри даже глаза протер: вдруг примерещилось?

Открыв глаза, он увидел, как Пелагея ныряет под одеяло (она будто шестым чувством просекла: вот-вот свершится непоправимое). Проводив взглядом ее исчезающую в укрытии пятку, куратор ошарашенно моргнул: а бутон-то раздулся. За считанные мгновения его объем увеличился едва ли ни втрое.

Что же выходит? Сперва Пелагея при помощи шкатулки прибрала к рукам его волшебство, а теперь этим волшебством нагло воспользовалась. И провернула…

Пока он гадал, что конкретно она провернула, цветок на березе начал распускаться.

Кого новорожденная фея увидит первым, того она будет допекать всю оставшуюся жизнь. Ни Пелагея, ни Ли Тэ Ри об этом, конечно, не знали. Но у Пелагеи была лучше развита интуиция.

Как только цветок раскрылся, оттуда вылетела зрелая сформированная личность. Разве что чересчур маленькая и с крыльями — радужными, полупрозрачными, гораздо больше нее самой.

Черты у нее были преимущественно отцовские. Те же смоляные волосы, узкие жгучие глаза, чувственные губы. И вполне себе оформленная фигура со всеми положенными изгибами (это уже от мамочки). Пополнение? Катастрофа в миниатюре, не иначе.

К такому повороту куратора не готовили. Он невольно попятился.

— Если честно, я совсем не люблю детей, — признался он одеялу, под которым пряталась Пелагея.

— Я тоже, — раздалось оттуда. — Но ничего не поделаешь.

— Да, деваться некуда. Придется воспитывать.

— Воспитывать? Вот еще. Какая чушь! Эй, я к тебе обращаюсь, папа! — тоненьким голоском, не предвещающим ничего хорошего, произнесла крылатая малявка.

— Папа? Что за ужасное слово! — страдальчески закатил глаза Ли Тэ Ри.

С первого же дня стало понятно, кто будет отдуваться за последствия.

Эпилог 2

Юлиана подошла к созданию очередного шедевра со всей ответственностью. Она учинила Пелагее с Эсфирью форменный допрос, накатала черновик и только после этого вернулась в страну Зеленых Лесов. Там она заставила Вековечный Клён прорасти и круглосуточно светить ей медовым солнцем сквозь крону, пока она пишет свою новую книгу.

— «Любовь ювелирной огранки». Звучит, а? — хвасталась она Кексу с Пирогом.

Закончив работать над рукописью, она разослала ее по всем издательствам и долго ждала, прежде чем получить отказ.

И снова отказ.

И снова.

И снова.

Ее книгу не хотели ни читать, ни издавать. Как будто сговорились.

— Да что ж у меня за судьба такая паршивая! — стукнула она кулаком по коре Вековечного Клёна. — Читатели, ау, вы где?

«А надо было про ведьм с драконами писать», — пошутила бы сейчас Эсфирь.

Только вот она была далеко. В краю Зимней Полуночи, если точнее. Она освоилась в профессии Вершителя и решила, что наконец-то нашла свое призвание. Хаос убрался со сцены, и чары пришли в норму.

Прямо сейчас Эсфирь готова заняться вашей судьбой.

Если у вас что-то не клеится, просто отправьте ей письмо (желательно с летучей мышью), и она починит ваше мгновение, какой бы серьезной поломка ни была.

Выяснилось, что для оказания подобных услуг волшебные двери, заветные мечты и капли созидательной энергии не такая уж необходимость.

Конец.

Оглавление

Любовь ювелирной огранки

  Глава 1. Комплименты и угрозы

  Глава 2. Пелагея уходит из дома

  Глава 3. Популярность и причины ее отсутствия

  Глава 4. А киллер кто?

  Глава 5. Убийца — кондуктор

  Глава 6. Дом, где случается что угодно

  Глава 7. Ювелирная работа

  Глава 8. Глупый эльф. Умный эльф. Безумный эльф

  Глава 9. Это провал, Пелагея

  Глава 10. Обещанная слава

  Глава 11. Станешь одной из нас

  Глава 12. Логово куратора и ошарашенный призрак

  Глава 13. Неприятные открытия

  Глава 14. Пелагея и запретные семена

  Глава 15. Будешь жить со мной

  Глава 16. Ошеломительные новости

  Глава 17. Мы добрались до сути

  Глава 18. Дайте ей шанс

  Глава 19. Монстр под землей

  Глава 20. Приходи одна

  Глава 21. Ножницы

  Глава 22. Я не позволю тебе любить

  Глава 23. Вершитель, пошёл вон

  Глава 24. Падай сюда, обниму

  Глава 25. Светло и страшно

  Глава 26. Крылья есть — ума не надо

  Глава 27. Последний аттракцион

  Глава 28. Куратор начинает паниковать

  Глава 29. Особенный покровитель

  Глава 30. Что случилось с Эсфирью

  Глава 31. Разрешите войти в заблуждение

  Глава 32. Сокровища для Пелагеи

  Глава 33. Трудности выбора Пещерой сокровищ заведовала вечно

  Глава 34. Совесть есть? А если найду?

  Глава 35. Ремонт мгновений

  Глава 36. Психоделические грибочки

  Глава 37. Свидание с летальным исходом

  Глава 38. Спасти рядовую фею

  Глава 39. Начало конца

  Глава 40. Хаос, иди к мамочке!

  Глава 41. Предательница Эсфирь

  Глава 42. Серьёзные намерения

  Глава 43. Верни мне эльфа

  Эпилог

  Эпилог 2