КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Вечеринка [Николай Яковлевич Самохин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Николай Яковлевич Самохин ВЕЧЕРИНКА

В гости Квасов отправился прямо с работы.

Ради этого он ушел минут на десять пораньше. Квасов всегда в таких случаях старался уйти минут на десять раньше. Или даже на пятнадцать. Чтобы опередить начало часа пик на транспорте.

Но, видимо, не один Квасов был такой умный. Все автобусы и троллейбусы оказались уже битком набитыми, водители поэтому на остановках открывали только передние двери, задние же, из которых торчали прищемленные хвосты плащей и авоськи, открывать было вообще небезопасно — еще выпадет какой-нибудь неаккуратный пассажир.

Хорошо, что Квасову требовалось только в один конец и не надо было заезжать домой. Раньше, бывало, в таких случаях сбор назначался на попозже, и все обязательно заезжали домой — переодеться в праздничное и побриться. Потом это как-то само собой отпало. Бриться стали с утра или вовсе не брились, если не было острой необходимости; с утра же надевали рубашку поприличнее, что-нибудь шерстяное или вязаное, что-нибудь безгалстучное. На Квасове, в частности, была надета коричневая немаркая водолазочка.

Он все же не сразу полез в троллейбус — зашел сначала в магазин. Нет, не за подарком. Подарок Квасову, слава богу, искать не требовалось. Когда-то на подобные вечеринки принято было являться с подарками. В крайнем случае складывались заранее и покупали общий. Однако со временем этот обычай потихоньку зачах. Теперь каждый покупал бутылку — и с тем являлся.

Был, правда, отрезок, когда бутылкам придавалась универсальная роль — они служили как бы и подарком, и пополнением к столу. И, конечно, все изощрялись друг перед другом: доставали по блату, с наценкой, всякие там импортные и марочные, привозили из командировок пузанчиков в плетеных корзиночках. Но впоследствии это тоже отпало.

Теперь заскакивали в магазин, который поближе, и брали что есть.

Квасов взял пол-литра водки, купил еще три пачки сигарет (всегда на этих вечеринках прокуриваешься впрах) и вышел.

Людей на остановке вроде поубавилось. Водители уже открывали задние двери, только делали это в неожиданных местах, не доезжая до самой толпы или далеко проезжая ее, — рассасывали опасное скопление пассажиров. Какой-то гражданин сосредоточенно гнался за автобусом. Он бежал, накренясь и держа на отлете руку с авоськой, в которой стояли две бутылки молока. Белое-белое молочко, как белый зайчик, мелькало на фоне грязной укатанной дороги…

Дверь Квасову открыл хозяин. А за его спиной, растопырив перепачканные мукой руки, стояла улыбающаяся хозяйка.

— Хенде хох! — крикнул Квасов, прицеливаясь в них бутылкой (уж он-то знал, как надо входить к именинникам).

— Караул! — негромко сказал хозяин, поднимая руки. После этого маленького этюда Квасов сразу перешел ко второй, задушевной части.

— Ну, что, папа? — сказал он и ткнул хозяина кулаком в живот. — Быстры, говоришь, как волны, дни нашей жизни, а? Да-да-да, старик!.. Ну, поздравляю тебя, поздравляю! Расти большой и морально устойчивый.

— Да ты кого поздравляешь? — спросил хозяин. — Ты не меня, ты вон ее поздравляй.

— Черт рытый! — закричал Квасов, хватаясь за голову. — Змей Горыныч! Что же ты не сказал, чей день рождения?! Фу, как нехорошо! Вот вляпался…

— Да ерунда, — сказал хозяин.

— Какая разница, — сказала хозяйка.

— Что значит, какая разница! — буйно запротестовал Квасов. — Кого нам приятнее целовать, а? Ну-ка, подставляй мордасы, именинница!

— Карамба! — Хозяин заломил руки и немножко повращал белками, играя в ревнивца. — В моем доме!

— Проходи, — рассмеялась хозяйка, подставляя щеку. — Твоя уже здесь.

Квасов вошел в комнату, отсалютовал уже собравшимся, сделал кровожадные глаза на винегрет и пробрался в угол за фортепьяно.

Ну, все! Можно и отдохнуть. Он честно отработал свою входную арию. Пусть теперь другие изощряются.

Он сидел за фортепьяно на маленькой табуреточке, и прямо перед ним был длинный, как паровоз, стол, который очень удачно закрывал всех прочих ожидающих, так что Квасову видны были только их макушки.

— Ложись! — дурашливо шумел тем временем в коридоре очередной входящий (это он заносил бутылку над головой как гранату).

— Мамочки! — пугался хозяин.

— Есть здесь именинник? — вопрошал гость. — Или нет здесь именинника?

— Есть, есть, — отвечал хозяин. — Только не именинник, а именинница.

— Старуха! — бушевал гость. — Ай лав ю! — Слышались звуки поцелуев.

— Карамба! — хрипел хозяин.

Все шло обыкновенно. Хорошо шло. Нормально. Потом заявился Стасик.

— О-о! — обрадованно воскликнул он, увидев Квасова, и полез к нему в угол, загребая локтем фужеры.

Он присел возле Квасова на корточки, долго тряс ему руку, говоря:

— Ну, я же и рад, старик!.. Ты не представляешь, как я рад!

— Ну, как ты, а? — допытывался Стасик. — Ах, черт побери, как здорово!.. Так поедем мы с тобой на охоту, старик? Тут дедок один интересный наклюнулся. Егерь. Браконьерствует помаленьку, сыч, да хрен с ним. Главное — обещал на куропаток сводить. Собаку, говорит, дам. Может, врет, — да наплевать…

— Мальчики-и! — пропела выросшая над ними хозяйка. — Давайте за стол. Что же вы?

— Сядем рядом, — предложил Стасик.

— Нет-нет! — сказала хозяйка. — Может, вы еще в шахматы играть затеете. Попрошу мужчин разбить дам.

Квасов со Стасиком подчинились и разбили.

Квасов разбил хозяйку и ее подружку — высокую красавицу, похожую в профиль на голубя-дутыша. Подружка была глубоко декольтирована. Платье прикрывало лишь непосредственно грудь, оставляя свободным обширное пышное надгрудье. Стиснутое окаемом, пространство это сдержанно пульсировало, намекая на таившуюся где-то под ним раскаленную лаву.

— Водки не надо, — попросил Квасов, удерживая чью-то руку с бутылкой. — Только сухое.

— И это называется мужчины! — напряженным голосом сказала подружка, и надгрудье ее угрожающе вздрогнуло.

— Ну, хорошо, — сдался Квасов. — Тогда — до полосочки.

— Что, старик? — засиял через стол глазищами Стасик. — Решил водочки! Ну, тогда и я.

— Всем, всем водки! — скомандовал хозяин. — По полной! За именинницу!

…Через полчаса гости перетасовались, за столом возникли промывы, и Квасов со Стасиком, ерзая по стульям, сползлись, наконец, вместе.

— Слушай, — зашептал Стасик, — ты всех здесь знаешь? Кто этот оптимист?

— Почему оптимист? — спросил Квасов, подняв глаза на долговязого молодого мужчину.

— Он с бородой, — грустно сказал Стасик. — Люди, носящие бороду, имеют интерес к жизни… Так поедем мы с тобой на охоту? У меня есть знакомый егерь… я говорил тебе?

— Да, ты говорил мне, — подтвердил захмелевший Квасов. — Ты рассказывал мне об этом бесстрашном человеке.

— Вот видишь, — сказал Стасик. — У него четыре собаки.

— Зачем нам четыре собаки? — спросил Квасов. — Скажи — зачем?

— У-у-у! — покрутил головой Стасик. — Какие собаки! Львы!.. Но мы возьмем двух.

— Хорошо… Значит, берем двух собак…

Они брели по глубокому искрящемуся снегу. Впереди, положив на спины лисьи хвосты, бежали две собаки. Рядом шагал громадный егерь. Бородатый человек, имеющий интерес к жизни. Егерь взмахнул рукой, и по веткам елок расселись белые куропатки. Одна куропатка захлопала крыльями, раскрыла клюв и закричала:

— Охотнички!..

— Охотнички! — кричал опасно вихляющийся хозяин. — Послушайте, что человек рассказывает.

Рассказывал что-то бородатый гость — кандидат наук. Это Квасов вдруг так подумал про него: «кандидат наук». Бородатый что-то рассказывал женщинам, значительно поднимая брови.

— А на фига его слушать? — спросил Стасик.

— Да мы слушаем, слушаем, — заверил хозяина Квасов. — Честное слово. Ну, хочешь последнюю фразу?.. У нас, у вас, у капуцинов, неотвратимы и сизы…

— По всем законам медицины, — подхватил Стасик, — торжественно растут носы.

— Молотки! — восхищенно сказал хозяин. — Все правильно! — И временно отвязался.

А Квасов и Стасик стали пробираться на самый конец стола, к стенке, и по дороге лягали стулья, чтобы забаррикадировать проход. И когда пробрались и посмотрели назад, то увидели, что стулья расположились очень хорошо, без просветов, выставив острые углы.

Они присели и, почти сомкнувшись лбами, потихоньку спели свою любимую: «Нас оставалось только двое из восемнадцати ребят…»

Стасик дирижировал под столом рукой.

— Как на охоте, старик, — растроганно говорил он. — Правда?

Потом они запели другую, тоже хорошую песню: «Будет еще небо голубое, будут еще в парках карусели…»

— А-а-а! Вот вы где! — закричали в этот момент разыскавшие их жены.

— Что это они здесь делают? — изнемогая от смеха, спросила жена Стасика.

— Да это они здесь поют, — ответила жена Квасова.

— А вот мы их сейчас перепоем! — сказала жена Стасика, подбоченившись.

И они, действительно, перепели их, дружно грянув:

Это ничего, что мы с тобою
До сих пор жениться не успели!..
Тогда Квасов решил пойти на кухню — варить кофе.

Oн долго колдовал там над плиткой, но зато сварил настоящий кофе по-турецки, с аппетитной коричневой пенкой. Хотел уже разлить его по чашкам — себе и Стасику, когда в кухню влетел хозяин.

— Карамба! — обрадовался он. — Черный кофе! Блеск! Дай попробовать.

Квасов подал ему кастрюлечку. Хозяин попробовал, выплюнул кофе в раковину, сказал: «Горячий, черт! Пить невозможно!» — и долил кастрюлечку холодной водой.

— Оставить тебе? — спросил он.

— Не надо, — сказал Квасов, направляясь в комнату. — Пей до дна.

Он вернулся в комнату и сразу увидел, что там назревает что-то неприятное.

Побледневший Стасик сидел за столом и, пристукивая ладонью, настойчиво говорил:

— Нет, я был на охоте. Вы что, не верите?.. Я был на охоте! — повторил он. — Был! И я подстрелил белую куропатку!

— Верно, верно, — захихикал подоспевший хозяин. — Она белая, точно. Беленькая. Я вчера видел — он ее по проспектику вел.

— Она крашеная, — сказала жена Стасика.

— Так выпьем за крашеных куропаток! — иронически провозгласил кандидат наук. Он не смотрел на Стасика, но каким-то образом усмехался все-таки в его сторону.

— А я не буду! — сказал Квасов.

— И это называется мужчины! — прорычала подружка хозяйки. Ее расплавленное надгрудье вспучивалось протуберанцами, извергалось и клокотало.

Квасов зажмурился. Он зажмурился так крепко, что даже на минуту оглох.

Когда уши отпустило, Квасов близко услышал голос Стасика:

— Не трогайте человека. Пусть поспит.

— Пусть он поспит на диванчике, — твердо отвечала хозяйка.

Они отнесли Квасова в соседнюю комнату, положили там на диван и, больно выкручивая ноги, долго стаскивали ботинки. Квасов терпел. Его несколько раз перевернули, укладывая поудобнее, поспорили шепотом — снимать ли брюки, решили не снимать и ушли на цыпочках.

Квасов открыл один глаз. В комнате был полумрак. Возле работающего телевизора стояло кресло, из-за спинки которого торчали две стриженые детские головки. Ребятишки смотрели фильм про гадкого утенка.

Квасов тоже стал смотреть. Он смотрел, пока не устал глаз. Тогда Квасов зажмурил его и открыл другой.

Потом он, кажется, задремал…


Разбудила Квасова хозяйка. Все гости давно разошлись. Только хозяйкина подружка, уже одетая, стояла еще в коридоре.

Спросонья Квасов не сразу понял, что ему вменяется в обязанность проводить подружку.

— Твоя уже уехала, — сказала хозяйка. — Да не беспокойся, нашлись у нее провожатые, — добавила она, поджав губы и тем самым как бы давая понять Квасову, что и он свободен от обязанностей.

Очнувшийся хозяин подлетел к нему с «посошком». Квасов выпил, взбодрился, даже почувствовал некоторую лихость. Ему все равно стало, кого провожать и куда — хоть к черту на кулички.

Такси они поймали быстро. Квасов открыл дверцы — и подружка села, отмерив ему места ровно столько, чтобы лишь втиснуться рядом.

Почему-то сразу они заговорили на ты. Подружка, размахивая сигаретой, бурно жаловалась ему на какого-то зануду-режиссера, а Квасов, смутно понимая, о чем разговор и кто же она, собственно, такая, утешал ее, говоря: «Да плюнь ты па него, старуха».

На поворотах подружка припадала к нему мягким плечом и слегка разворачивалась — так что лицо ее оказывалось совсем рядом, и Квасов без труда мог поцеловать его. Но он был занят другим: все старался понять, чего это ее так бросает. И наконец сообразил. Подружка сидела в такси, положив ногу на ногу, и не собиралась менять столь неустойчивой позы. Белое могучее колено ее возвышалось над спинкой переднего сиденья. Один раз Квасов, жестикулируя, нечаянно коснулся рукой этого колена — подружка снова прижалась к нему, хотя никакого виража не было, и глухо сказала:

— Значит, так вот сразу…

Ехать надо было далеко, куда-то на Северный поселок. Подружка забывала предупреждать водителя о поворотах, отмахиваясь при этом и говоря почему-то: «Ах, да он знает!»

Но водитель — грузинского вида паренек — не знал. Он проскакивал перекрестки, а потом зло дергал машину и, разбрасывая руки, кричал:

— Ну, гавары — куда далше?!

Наконец они приехали на эти самые чертовы кулички, к крайнему дому поселка, недавно построенному, с неубранными еще кучами строительного мусора вокруг. «Такси отсюда не поймать, — подумал Квасов. — И мечтать нечего». Он вылез из машины, но дверцы не отпустил, придерживая их рукой.

Подружка, догадавшись, что Квасов не собирается оставаться, снова сделалась независимой, в глазах ее вспыхнуло прежнее выражение: «Это называется мужчины!» — и она пожелала непременно сама рассчитаться за такси. Квасов весело запротестовал. Они даже слегка поборолись, потому что подружка все порывалась кинуть водителю трешку. Квасов все же поймал ее руку с деньгами, сложил неожиданно податливые пальцы и, словно запечатав, поцеловал их.

Подружка вдруг жалобно шмыгнула своим большим красивым носом, развернулась и побежала к подъезду.

— Кто такая? — спросил на обратном пути водитель.

— Сам не знаю, братишка, — признался Квасов. — Первый раз вижу.

— А-э, нэ люблю таких баб! — передернулся водитель. — Сидела тут, болтала, понимаешь!.. Чего болтала?!

Квасов не ответил. Он поерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее, и назвал улицу, куда ехать. Водитель присвистнул.

Была глубокая ночь. Счетчик отстукивал четвертый рубль.

«Тьфу! — обозлился вдруг Квасов. — Черт-те что!»