До захода солнца (ЛП) [Кристен Эшли] (fb2) читать онлайн

Кристен Эшли До захода солнца Серия: Трое - 1

Переведено для группы Life Style переводы книг и не только

Перевод осуществлен исключительно для ознакомления, не для коммерческого использования. Автор перевода не несет ответственности за распространение материалов третьими лицами.

1. Отбор

Мое платье было кроваво-красным.

«Оно, — подумала я, — настоящий фарс. — Кроваво-красное? Они не шутят?»

— Улыбнись. Будь милой. Почтительной. Веди себя всегда уважительно. Помни, ты представляешь Бьюкенен, — настойчиво шептала мама, стоявшая рядом со мной. Ее глаза не отрывались от длинного коридора, осанка была напряженной, пока мы шли бок о бок.

Она нервничала и была взволнована. Невыносимо.

Это сводило меня с ума.

Она могла бы мне этого не говорить. С тех пор как я получила приглашение на Отбор, она уговаривала, наставляла и постоянно напоминала, что я Бьюкенен и что значит это имя.

Как будто я могла забыть.

На самом деле, с тех пор как мне в тринадцать лет рассказали, что означает быть женщиной Бьюкенен, забыть этого я не могла. Ни единого слова. Слова, словно были выжжены у меня в мозгу.

Я не ответила ей, просто уставилась в конец длинного коридора.

Коридор был, как и должен быть коридору, пафосный, но жутковатый. Темно-серая ковровая дорожка, обрамленная с двух сторон полированными полами из темного дерева. Такие же серые стены с нетронутыми белыми карнизами и потолками. Каждые шесть или семь футов к стене были прикреплены маленькие изящные бра, с которых свисали кристаллы, их было достаточно, чтобы освещать путь по коридору, но недостаточно, чтобы убрать полумрак. Гораздо дальше друг от друга вдоль стен располагались двери, все они были закрыты. Одна, в конце вела к лифту, на котором мы спустились на несколько этажей, а на другом конце находилась та дверь, куда мы и направлялись.

А между ними был длинный коридор.

Слишком длинный, по которому я шла в кроваво-красных атласных туфлях с ремешком вокруг щиколотки, на тонкой шпильке, столь изящной и тонкой, что вот-вот она могла сломаться при каждым моем шаге.

— Кажется, эти туфли были плохой идеей, — проворчала я себе под нос, обращаясь, как бы к маме.

— Лия... — начала она предупреждающим материнским тоном, который я слышала от нее много раз за эти годы.

— Нет, серьезно, боюсь не произошел бы серьезный конфуз с этими туфлями. У Бьюкенен не может же быть конфуза с туфлями, по крайней мере, в таком важном деле, как Отбор. Как это повлияет на нашу репутацию?

— Не беспокойся о своих шпильках. С ними будет все в порядке.

— А мне кажется, что нет. Думаю, нам следует уйти, найти мне другую пару обуви, а потом вернуться, — предложила я.

— У тебя нет другой пары обуви, которая бы подходила к такому случаю.

В этом она была права. Разве есть у кого две пары сексуальных, кроваво-красных вечерних туфель за семьсот долларов?

— Что ж, тогда, может мы перекинемся парой фраз с сильными мира сего, скажем, что я не могу здесь присутствовать, потому что каблук вот-вот может сломаться, но могу прийти на следующий Отбор.

При моих словах ее голова резко повернулась ко мне, она выглядела испуганной. Это напугало меня больше, чем я и так была напугана самой перспективой этой вечеринки.

— Ты должна присутствовать на этом Отборе. Для тебя другого Отбора не будет, — прошипела она, правда не то что сердито. Она была в бешенстве.

Настолько в бешенстве, что по привычке, хотя я не понимала ее беспокойства, поймала себя на том, что начала успокаивать ее.

— Хорошо, хорошо, мам. Я аккуратно буду с этими туфлями. Все будет хорошо.

Она глубоко вздохнула и снова повернулась лицом к коридору. Как и я.

Она была вне себя от радости и, как ни странно, нервничала, когда я получила приглашение. Не потому, что все в моей семье думали, что я никогда не получу приглашения на этот Отбор (я надеялась, особенно, когда узнала, чем прославилась моя семья), а потому, что я получила приглашение на этот Отбор.

Хотя она не объясняла из-за чего так радуется и нервничает одновременно.

— Мам, есть что-то...?

Я не закончила. Мы были в пяти футах от двери в конце коридора, когда она открылась, мужчина в вечернем костюме вышел, закрыв ее за собой.

Я в шоке уставилась на него.

Должно быть, он был семи футов ростом, очень худой, с блестящей лысиной. У него был выступающий лоб, без бровей, большие темные глаза и длинные, длинные конечности, соответствующие его росту. Его руки были невероятно длинными и тонкими, длиннее, чем требовало его тело, с тонкими пальцами и узловатыми костяшками.

Хотя он выглядел необычно, в нем было что-то притягивающее, можно сказать, что он был даже красивым.

Его глаза обратились к моей матери, он улыбнулся с неподдельной теплотой. У него были красивые, белые, крепкие, ровные зубы.

О боже мой. Неужели так выглядят вампиры?

При виде его мой шаг замедлился. Мать положила руку мне на локоть, продвигая нас вперед на последние несколько футов, остановившись перед мужчиной.

— Эйвери, — поздоровалась она, улыбнувшись ему.

— Лидия. — Он взял ее руку, низко наклонился и коснулся губами. — Всегда приятно тебя видеть, — продолжил он, отпустив ее руку. — Я слышал, что у нашей Ланы все хорошо.

Он знал мою сестру Лану. И он был в курсе, что у нее все хорошо.

Это было правдой. Лана посетила Отбор три года назад. По словам матери, ее выбрали через несколько минут после того, как она там появилась. Она сослужила очень хорошую службу для имиджа семьи Бьюкенен; ее выбрал вампир с определенным статусом. Она находилась в Соглашении с вампиром, который выбрал ее без какого-либо намека на то, что готов ее освободить.

Это было необычно. Мне сказали потом, когда я получила свое приглашение, что пришло время поделиться со мной секретами, что Соглашение длится в среднем два-три года, потом вампир отпускает свою наложницу и двигается дальше. Известно, что любое Соглашение, которое длится дольше этого срока, считается особенно успешным.

Женщины Бьюкенен за пятьсот лет привыкли к таким достижениям. Соглашение моей матери длилось семь лет. Она стала практически легендой. По крайней мере, так мне с некоторой завистью заявила моя тетя Миллисент, ее Соглашение длилось четыре с половиной года «и три четверти» это было очень важное дополнение от тети Миллисент.

Я была не знакома и не встречала вампира Ланы. Как Непосвященной, мне не разрешали. Я даже не знала его имени. Я видела Лану бесчисленное количество раз с момента Отбора. Она была безумно счастлива, хотя так и не могла объяснить мне почему, но было видно, что она счастлива.

— А это Лия, — произнес Эйвери, тихо, создавая у меня странное впечатление, что в его словах был какой-то тайный, не понятный мне смысл, кроме того факта, что я действительно была Лией.

Он отвлек меня от моих мыслей, поэтому мои глаза сфокусировались на нем, он изучающе разглядывал меня, а его большая рука была протянута ко мне ладонью вверх.

Моя мать толкнула меня локтем.

Я вложила свою руку в его, он поднял ее, коснулся губами, затем его хватка усилилась. Он не отпускал мою руку, глядя мне в глаза.

— Я с нетерпением ждал встречи с тобой.

Ну, в этом был скрыт свой подтекст. Поскольку я, будучи Бьюкенен, первой семьей наложниц, поставившей свою подпись под Соглашением Бессмертных и Смертных пятьсот лет назад. Поскольку я была дочерью Легендарной Лидии. Это было нечто большее, чем обычная вежливость.

— Спасибо, — прошептала я, голос звучал мягко, но казался не моим, потому что этот вампир пугал меня еще больше.

Он улыбнулся мне, отпустил мою руку и посмотрел на мою мать.

— Люсьен будет очень доволен.

Моя мать опустила голову и посмотрела на Эйвери из-под ресниц, прежде чем пробормотать:

— Надеюсь на это.

Что это было? Кто такой Люсьен и почему он должен быть доволен?

— Кто...? — Начала я, но длинная рука Эйвери взмахнула, обрывая мой вопрос.

Он поймал меня и мою мать своей рукой и повернулся, без видимого усилия открыл широкую тяжелую дверь и аккуратно провел нас внутрь.

Я моргнула от внезапного блеска.

— Лидия Бьюкенен, Легендарная, — проревел Эйвери позади нас, — и Лия Бьюкенен, Непосвященная!

Тихий шепот толпы внезапно смолк при его словах. Все повернулись к нам.

Я уставилась на собравшихся в ответ.

И там было на что посмотреть. Слишком много. За один раз и не примешь столько.

Комната была овальной формы. Роскошной. Я никогда не видела ничего подобного.

Богатые, кроваво-красные стены, опять же с белыми карнизами и потолками, без окон, так как мы находились на много ниже поверхности земли. Ни картин, ни зеркал, только много-много глубокого кроваво-красного цвета. Огромная овальная люстра освещала комнату, миллионы кристаллов покачивались гранями света повсюду. На полу лежал мягкий, кроваво-красный овальный ковер, не доходящий до краев комнаты, по бокам было видно темное блестящее дерево пола.

Здесь были люди, может сотня, может больше. Даже с таким количеством людей комната была далеко не заполнена, она была очень большой. Все были одеты в черное, как и моя мать. Мужчины в черных вечерних костюмах и сверкающих белых рубашках. Выдающиеся бывшие наложницы (матери, тети или бабушки непосвященных) в гламурных черных платьях. Женщины-вампиры, выглядящие намного моложе мужчин, но не менее элегантные, были в черных платьях.

Среди собравшихся было, может всего дюжина женщин в кроваво-красных платьях, но я заметила, что мое платье отличалось от остальных.

Я тут же поняла, что это была тактическая ошибка с моей стороны. Несмотря на то, что я была одной из немногих в кроваво-красном платье, я выделялась.

А я не хотела выделяться. Не хотела, чтобы меня выбирали.

Черт бы все это побрал.

Я настояла на этом платья. Не то чтобы моя мать хотела, чтобы я была в похожем платье, как у других непосвященных. Однако она хотела, чтобы на мне было больше блеска, я думала, что это привлечет ко мне нежелательное внимание, не говоря уже о том, что я не относилась к женщинам блеска.

Но эти непосвященные были в полном восторге от своих нарядов. Невероятное количество драгоценностей на шеях, запястьях, ушах, замысловатые украшения со сверкающими драгоценными камнями, прикрепленные к волосам. Привлекательные платья с широкими юбками, в стиле «Южная красавица в буйстве», с дерзко выставленной напоказ кожей (в основном много открытого декольте), с блестками, которые, вероятно, весили полтонны.

Каждое платье, каждая драгоценность, каждый закрученный локон, приколотый высоко на чьей-то голове, кричал «Выбери меня!»

Мое платье было шелковым с плотно облегающим лифом, талией и бедрами. Длинное, с разрезом, красиво смотрелось, когда я стояла и мягко кружилось вокруг моих ног при любом движении. Платье обнажало плечи, подчеркивало талию в стиле ампир, тонкую ложбинку там, где материал прикрывал грудь, дальше шли сборки до талии. Сборки были и сзади под лопатками, обнажая кожу на спине, вокруг плеч, в области декольте, но не слишком вызывающе.

На мне были только старинные серьги семьи Бьюкенен, которые достались мне из рук в руки, с овальным рубином, окруженным бриллиантами, с которого свисал более крупный рубин-капля, также большой овальный рубин, окруженный бриллиантами, на безымянном пальце правой руки.

Я убрала светлые волосы с лица, собрав их в закрученный пучок на затылке. Сделала это сама и не думала тогда, что делаю все неправильно.

Я выглядела так, словно направлялась на церемонию вручения голливудских наград (по крайней мере, так я себе говорила).

Остальные непосвященные выглядели так, словно они были девушками без свиданий на выпускном балу средней школы, отчаянно желающими, чтобы их пригласили на танец.

— Дерьмо, — пробормотала я так тихо, что даже моя мать не услышала, а она, по крайней мере, бросила бы на меня убийственный взгляд, если бы услышала.

Тем не менее, я заметила, как несколько мужчин, чьи глаза все еще были прикованы ко мне (на самом деле, все глаза все еще были прикованы ко мне), улыбнулись.

Когда моя мать подтолкнула меня вниз к ступенькам, снова взяв за локоть, я напомнила себе, что теперь я нахожусь среди вампиров. У них чувства обострены до крайности. Они могли лучше слышать, лучше видеть, их обоняние, вкус и осязание были значительно острее, и они быстрее двигались.

По крайней мере, так мне рассказывали.

Хочу отметить, что они не были похожи на Эйвери. Ни один из них.

Они также не были похожи на вампиров. По крайней мере, не на тех, что описываются в книжках и фильмах, как мы привыкли воспринимать вампиров.

Они не были худыми и бледными, на шеях не висели красные ленты с прикрепленным крестом. Прическа у них была не маллет с «рыбьем хвостом» сзади и короткими волосами спереди и по бокам, на них не было одежды в стиле рок-н-ролл.

Все они были разного роста, но никто не был низким, все в своей массе были ближе к высоким. Они были разными, но ни один из них не был худым или стройным, не были тучными, все они были мускулистыми и сильными. Цвет глаз и волос у всех был разный.

Женщины-вампиры были такими же, за исключением мускулистой части, но не сильной, в них была не физическая видимая сила, как у мужчин, она просто чувствовалась.

Кожа была нормального оттенка, что говорило о теплоте, человечности.

И, наконец, все они были прекрасны.

Когда мы дошли до нижней ступеньки, я подавила желание смачно выругаться.

Снова комната наполнилась гулом разговоров, что было для меня настоящим облегчением, потому что это означало, что я перестала находиться в центре внимания. Но облегчение было недолгим.

— Лидия. — Окликнул темно-русый, зеленоглазый, высокий, великолепный мужчина, внезапно появившийся совсем рядом.

Вау. Моя первая близкая встреча с вампиром.

— Космо, — прошептала моя мать, запрокинув голову, и странный, немного грустный, но очень знакомый взгляд, который обычно постоянно был у нее в глазах, растаял. Ее глаза горели, на губах играла милая, страстная улыбка, какой я никогда у нее не видела.

Он низко наклонился и поцеловал ее в подбородок. Что-то в этом жесте было настолько интимное, что я отвела глаза.

Космо. Мне было знакомо это имя. Всего несколько дней назад мама назвала мне это имя.

Вампир моей матери.

О боже мой.

— Космо, я хочу тебя познакомить с Лией, — услышала я голос матери и обернулась.

Моей матери было за шестьдесят. Она не выглядела на свой возраст. Но она все равно выглядела старше Космо, которому на вид было не больше тридцати пяти. Ей было за двадцать, когда она заключила с ним Соглашение.

Он подошел ко мне и наклонился. Я замерла, когда его губы коснулись волос на моем виске, затем его голова опустилась еще ниже, и, приблизив губы к моему уху, он пробормотал:

— Лия.

Трель пробежала у меня по позвоночнику.

Это был не совсем страх; это был совсем не страх.

И это было не неприятно. Ни в малейшей степени.

Странно.

«Пожалуйста, — умолял мой разум, — не позволяй вампиру моей матери выбрать меня. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Это будет странно и отвратительно. Слишком ужасно. Аааааа!»

Он отодвинул голову от меня, но сам не сдвинулся с места.

Я обрела голос и сделала все возможное, чтобы произнести ледяным тоном, добавив для верности, ледяное выражение на лице.

— Космо.

От моего ледяного выражения лица он ухмыльнулся. Его ухмылка заставила его красоту взлететь выше всяких похвал. Поэтому я забыла про свое ледяное выражение лица, пялясь на него во все глаза.

Он повернулся к моей матери и заявил:

— Слухи верны.

Мать покачала головой, бросив на меня укоризненный взгляд, заговорив с Космо.

— Боюсь, что так.

— Мне нравится, — пробормотал он и повернулся, осматривая мое лицо, затем его зеленые глаза прошлись по всей длине моего тела, затем вернулись к лицу, прежде чем он продолжил: — Люсьену очень понравится.

Я почувствовала, как мое тело замерло при очередном упоминании неизвестного Люсьена. Но прежде чем успела открыть рот, заговорила моя мать.

— Ты так думаешь? — с надеждой спросила она.

— О да, — ответил Космо, не сводя с меня глаз.

— Кто...? — начала я, но к нашей группе присоединилась женщина-вампир.

Она была высокой, худой, соблазнительной, с темными вьющимися волосами, красивыми голубыми глазами, на ней было платье без бретелек, с разрезом от бедра справа, с изящной драпировкой из материала наверху.

— Ну, наконец-то. Лия, — объявила она, подходя к нашей небольшой группе. Прежде чем кто-либо успел что-либо сказать, она подняла руку и щелкнула пальцами.

Рядом с нами появился официант с подносом, уставленным бокалами с шампанским. Космо взял бокал и протянул его моей матери, затем еще один, который протянул мне.

Пока он передавал бокалы, женщина пристально рассматривала меня, потом умоляя произнесла:

— Прошу тебя, скажи мне, что это будет интересно.

Космо, тоже наблюдавший за мной, подтвердил:

— Будет интересно.

Я потеряла терпение.

Даже в хорошие дни, как правило, я была не столь терпеливой. Но при этих чрезвычайных обстоятельствах у меня совсем его не осталось. Это не было неожиданностью, по крайней мере для меня.

А также помимо терпения, я также теряла легко и самообладание, что тоже случалось, к сожалению, часто.

— Может кто-нибудь, прошу вас, объяснит мне, о чем все говорят? Кто такой Люсьен? — Мой голос звучал холодно, а теперь еще и резко.

От моих слов я ощутила, как моя мать окаменела рядом со мной от ужаса. Космо ухмыльнулся. Женщина, минуту рассматривающая меня, вдруг запрокинула голову и рассмеялась.

— Не понимаю, что смешного? — огрызнулась я.

Она перестала смеяться, но, смешинки все еще плясала у нее в глазах, ответив:

— Я Стефани.

— Прекрасно, что ты Стефани и все такое, но это не ответ на мой вопрос, — сказала я.

— Лия, — тихо произнесла моя мать своим материнским тоном, в котором звучала легкая тревога.

— Оставь ее в покое, Лидия, — мягко приказал Космо. — С ней не произойдет ничего ужасного.

Я почувствовала, как мои глаза расширились. Ничего ужасного?

Что это значит?

Мне казалось, что весь этот фарс был об уважении и вежливости. Как мне могли причинить страдания? Кроме боли и страданий, которые могли мне причинить, если меня выберут, конечно.

— В конце концов, она Бьюкенен, — добавила Стефани, прежде чем я успела сформулировать свой вопрос.

— Да. Это тоже и, конечно, Люсьен, — вставил Космо, и Стефани повернулась к нему.

— Где Люсьен? Мне казалось, он не должен был пропустить ее появление, — произнесла Стефани Космо.

— Он опоздает. У него возникли некоторые трудности с Катриной. Она... — Космо сделал паузу и взглянул на меня, потом снова посмотрел на Стефани: — Не в восторге, что он собрался посетить именно этот Отбор.

Я с немалым беспокойством наблюдала, как лицо Стефани превратилось в жесткую маску.

— Что она хочет, чтобы он сделал? Голодал?

— Думаю, что в данном случае, — я заметила, как Космо снова перевел взгляд на меня, прежде чем повернуться к Стефани, — она была бы этому рада.

— Шлюха, — выплюнула Стефани с яростью, от ее слов у меня прошлись мурашки по телу, и я не смогла удержаться и отступила на шаг назад.

— Успокойся, Тэффи, ты пугаешь Лию, — предупредил Космо.

Я поняла, что важно сохранить лицо, хотя правда испугалась. Стефани пугала меня до чертиков, но я не хотела, чтобы она об этом знала.

— Я не боюсь, а раздражена, — объявила я. — Никто так и не ответил на мой вопрос.

Взгляд Космо вернулся ко мне.

— Ты узнаешь ответы достаточно скоро, любовь моя.

Прозвучало не слишком хорошо.

Космо подошел к моей матери и взял ее за локоть.

— Давай купим тебе что-нибудь поесть, любовь моя. Я хорошо помню, что ты любишь.

Мама пошла с Космо, я услышала, как она с нежным смехом ответила:

— Помню, тебе нравится то же самое.

Космо рассмеялся. Я ничего не могла с собой поделать, поморщилась. Несмотря на то, что это была моя мама, мне показалось, что все это было отвратительно.

— Тебе тоже понравится, — заявила Стефани, и мои глаза метнулись к ней.

— Прости?

— Тебе понравится, — повторила она.

— Что? — спросила я, хотя поняла, о чем она говорит.

— Кормление, — ответила она.

В этом я как раз сомневалась, поэтому и озвучила свою мысль ледяным тоном.

— Сомневаюсь.

Она улыбнулась, гнев исчез с ее лица, она снова стала красивой. Также я заметила, что она полностью проигнорировала мой ледяной тон.

Ее рука метнулась вперед, сильные пальцы сомкнулись на моем плече, хотя ее сила не должна была меня удивлять, но все же удивила.

Она повела меня вглубь комнаты. Я ощущала и замечала на себе взгляды, пока мы шли. Она остановилась у внешней стены в алькове, мы были одни. Она отпустила мою руку и сделала глоток шампанского, чем меня шокировала. Во-первых, я не заметила, что она несла бокал. Во-вторых, не думала, что вампиры пьют что-то, кроме крови.

Я тоже сделала глоток, прежде чем спросить:

— Я так понимаю, никто не собирается объяснять мне про этого парня Люсьена?

— Думаю, мы должны предоставить возможность Люсьену все объяснить самому, — ответила она, не сводя голубых глаз с моего лица.

— Какое он имеет ко мне отношение? — Упорствовала я.

Важно отметить, что я была не только нетерпеливой и вспыльчивой, но и упрямой. У меня было много плохих качеств характера. Я знала о них и работала над ними, особенно когда дело касалось близких мне людей. Например, моей матери, сестры, тетушек, хотя все они часто сводили меня с ума, и особенно моих друзей.

У меня также было много хороших черт характера, что означало, что моя мать, сестра и тети мирились с моим поведением. Это также означало, что у меня было много друзей.

Однако я не собиралась показывать здесь свои хорошие качества. Не сегодня.

— Самое прямое, — ответила Стефани на мой вопрос, а затем ее голова резко повернулась, глаза сузились, и устрашающий, жесткий взгляд вернулся. — Черт, — прошипела она.

Я посмотрела в ту сторону, куда и она. К нам приближался мужчина. Высокий, красивый, с темными волосами, смуглой кожей и, как ни странно, с яркими светло-серыми глазами.

Он улыбался. Мне. Волчьим оскалом.

Я почувствовала, как еще одни мурашки пробежали по позвоночнику. Настоящий страх. Полный и абсолютный страх. Я никогда не чувствовала ничего подобного, и это чертовски пугало меня.

Да, это было правдой. Уровень моего страха напугал меня до чертиков. Поэтому я была вдвойне напугана.

Стефани слегка двинулась, придвигаясь ближе ко мне, частично заслоняя, как щитом.

Внезапно я решила, что Стефани мне очень даже нравится.

Новый вампир приблизился к нам, не отрывая взгляда от моего лица, пока не остановился, затем его взгляд переместился на мое горло, я с ужасом наблюдала, как в его глазах отразился голод.

О боже мой.

Мурашки, пробежавшие по позвоночнику, усилившись, но на этот раз превратившись в озноб.

— Нестор, — прорычала Стефани, в ее тоне отчетливо слышалась враждебность.

Нестор посмотрел на Стефани.

— Охраняешь? На Отборе? Люсьен ведет себя не по протоколу.

— Мы с Лией просто болтаем, — ответила Стефани.

Его губы скривились.

— Намекаешь, будто подумываешь, чтобы объявить о своих намерениях, а?

— Да. Отойди, — предупредила Стефани.

— И я должен в это верить? — спросил Нестор.

— Ты должен придерживаться традиций, — ответила Стефани.

— Я? Ты отпустила Рида, я что-то об этом не слышал? — спросил Нестор.

— Отойди... прочь, — огрызнулась Стефани, затем она напряглась, и я услышала дикий рык, вырвавшийся из ее горла, и взглянула на Нестора.

Еще двое вампиров мужского пола направлялись в нашу сторону, оба огромные, темноволосые и смуглые, оба с опасными намерениями, ясно выписанными на их лицах.

Что-то было не так. Я понятия не имела, что происходит, просто чувствовала, это не сулило мне ничего хорошего.

И Стефани.

Она придвинулась ко мне ближе, оттесняя меня назад, прижимая почти к стене.

Меня пронзил ужас, я быстро осмотрела комнату в поисках матери. Я не была слабаком, но это были вампиры. Они обладали сверхчеловеческой силой. У них были зубы, которые могли запросто разорвать плоть. Ради Бога, они пили кровь. Человеческую кровь! Вот для чего был весь этот цирк!

Этот Отбор, я инстинктивно это поняла, превратился из того, чем он должен был быть — вежливой, контролируемой церемонией, где непосвященные должны были показать себя в надежде, что их выберут для служения своему Мастеру или Хозяйке, в зависимости от обстоятельств, превратился во что-то ужасное.

Здесь каждый непосвященный чувствовал себя в полной безопасности, независимо, чем закончится весь этот процесс для избранного.

Теперь же все было совсем не безопасно.

Мои глаза нашли маму, она уставилась на меня, закуска в ее руке застыла на полпути ко рту.

По ее бледному лицу я поняла, что мои инстинкты меня не обманули.

Подтверждая это утверждение, я заметила, как Космо, оставив ее, быстро и уверенно двигался сквозь толпу, с напряженным и сердитым выражением лица, и двигался он прямиком ко мне и Стефани. Пока он шел к нам, два новых вампира приближались все ближе.

Не зная почему, мое тело все сжалось, готовое убежать.

— Люсьен! — взревел у главной двери Эйвери, и все, не только Стефани, Космо, Нестор и два вампира, стоявшие перед нами, но и все в комнате замерли, замолчали и дружно повернулись к двери.

Я тоже повернула голову.

На верхней ступеньке лестницы стоял мужчина.

Нет, не человек, а вампир.

Человек или вампир, ему не было равных.

Только взглянув на него, я почувствовала, как будто кто-то приложил руку к моему горлу, одновременно другая его рука упала мне на грудь, и в горле, и в груди я почувствовал болезненное сжатие.

Высокий, выше всех присутствующих, по меньшей мере шесть футов четыре дюйма, может быть, шесть футов пять дюймов, он был просто огромен. Он был не сухопарый и не стройный. Его тело не было худым. Он был массивным, мощным, даже в чем-то жестоким, судя по мышцам. Волосы были черными, такими черными, что блестели, и густыми, слегка волнистыми. Они были слишком длинными, не в том смысле, что выглядели неопрятными, а в том смысле, что у него не было времени беспокоиться о таких мелочах, как обычная стрижка.

Но ему очень шли длинные волосы.

На нем все выглядело великолепно.

Темный костюм, темная рубашка, он был единственным мужчиной не в смокинге, без белой рубашки с галстуком-бабочкой, верхние пуговицы на его черной рубашке были расстегнуты, обнажая привлекательное горло.

Он не был красивым, той обычной красотой, он был вполне заурядным типом со своей заурядной красотой.

Его взгляд был слишком жестким, каким-то одновременно диким и неотразимым.

Было безумием так рассматривать его, но у него была совершенная форма носа, раньше я не встречала такого, прямой и длинный. То же самое касалось его подбородка — квадратный и волевой. То же самое и его острые скулы, полные губы.

И, черт возьми, его глаза. Черные, напряженные и пристально смотрящие на меня.

— Боже мой, — выдохнула я.

Затем с восхищением увидела, находясь на противоположном конце комнаты от него, как его веки на половину опустились, прикрыв впечатляющие глаза, а его великолепные губы дрогнули, будто он боролся с улыбкой.

Он услышал меня.

Черт! О чем я думала.

Господи, я так старалась быть холодной, без эмоциональной, незаинтересованной во всем этом фарсе, а сейчас практически пускала слюни.

Он спускался по лестнице не грациозно, а мощно, его движения, казалось, каким-то образом поглощали расстояние.

Он отвел от меня взгляд, взглянув на Космо.

— Теперь уже не такой храбрый, хм, Нестор? — насмешливо спросила Стефани, и я оторвала взгляд от Люсьена, взглянув на Нестора, а Стефани продолжила. — Лия все равно не стала бы подписывать с тобой контракт.

— Я и не ожидал от нее этого. — Нестор был спокоен, два других вампира, которые стояли рядом с ним, отошли. — Я хотел заявить о своих намерениях и отвести ее в комнату для переговоров. Она отказала бы мне, будет вынуждена покинуть Отбор. Увы, второго шанса не будет. По крайней мере, до следующего Отбора. К тому времени Люсьену придется как-то питаться, ему придется сделать выбор сегодня. Но Лия не стала бы его выбором.

— Не очень умно с твоей стороны раскрывать свои карты, — с насмешкой прокомментировала Стефани.

Нестор сверкнул довольной улыбкой.

— Это не мое. Это все придумала Катрина. — Стефани сердито зашипела от его слов, но Нестор проигнорировал ее и перевел взгляд на меня. — Хотя, увидев тебя, я испытал искушение уговорить тебя подписать мой контракт. — Он наклонился к Стефани, не обращая внимания, что она снова встала в стойку, вырвалось рычание из ее горла, он приблизился ко мне и пробормотал: — Думаю, я помог бы тебе побить рекорд твоей матери. Семи лет для тебя было бы мало. — Он отстранился и сказал Стефани: — У Катрины есть причины злиться, просто, бл*дь, только взгляни на нее. — И он качнул головой в мою сторону.

— Я вижу, — выдавила Стефани.

— Ты чувствуешь ее запах? — прошептал Нестор почти благоговейно, и я почувствовала, как рука легла мне на горло, другая — на сердце и снова сжались. Затем Нестор усмехнулся. — Конечно, просто это не твой запах, не так ли?

— Отвали, — отрезала Стефани.

— Вы двое перестанете говорить обо мне так, как будто меня здесь нет? — Требовательно спросила я, сыта по горло, взбешена и напугана до смерти.

Нестор замер, его брови сошлись вместе, он бросил на меня такой свирепый взгляд, что мне показалось, будто за секунду до этого я не была напугана до смерти.

Теперь я была напугана до смерти.

— Что она только что сказала? — спросил он Стефани разъяренным шепотом, но его глаза не отрывались от меня.

— Похоже, Магнус только что заявил права на девушку Уоррингтон, — произнесла ему Стефани вместо ответа на вопрос. — Если ты не поспешишь, Нестор, останется только девица Говард.

Нестор повернул голову, и мы увидели, как вампир с темно-каштановыми волосами ведет очень красивую, отчаянно разодетую непосвященную вверх по лестнице.

— Черт возьми, — пробормотал Нестор, бросив взгляд на Стефани, окинул меня с головы до ног своими серыми глазами, а затем ушел.

— Придурок, — пробормотала Стефани.

— Эм, ты не хочешь рассказать мне, что все это было? — Спросила я.

Стефани взяла меня за руку и повела в комнату, все время тихо говоря:

— Что касается «по рукам», Люсьен сам тебе объяснит, если пожелает. Но ты должна знать. Понятно, что ты еще не посещала занятий, но подозреваю, твоя мать наставляла тебя перед этим Отбором. Не понятно, то ли ты решила проигнорировать ее наставления, то ли настолько глупа, что жаждешь смерти. — Она остановилась и повернулась ко мне, мы были одного роста, ее глаза встретились с моими. Она говорила мне на полном серьезе. — Никогда не проявляй неуважения к вампиру, Лия. Космо и я сегодня переживем. Люсьен, никогда. Никогда не проявляй неуважения к Люсьену. После того как ты закончишь учебу, мы с Космо тоже не будем терпеть твое неуважение. Тебе нужно это понять. И сегодня ты должна относится с уважением к любому вампиру, который приблизится к тебе. Это важно для твоей матери, твоей семьи, наследия твоей семьи в прошлом и настоящем, и, самое главное, это важно для Люсьена.

Должна была признать, что меня уже немного тошнило от этого Люсьена. Из-за того, что я не понимала, о чем, черт возьми, все говорят, и особенно теперь, когда он мне понравился внешне.

Однако я не была тупой. Стефани говорила серьезно, не лукавя. Она не пыталась меня напугать, а сказала все честно и открыто, значит так было на самом деле. Она пыталась защитить меня. Несмотря на то, что была вампиром, я решила не противоречить ей. Я могла быть кем угодно, но невоспитанной и грубой не была никогда.

— Теперь я представлю тебя одному из моих старых наложников, — произнесла она дружелюбным и веселым голосом.

И подвела меня к мужчине, которому было около семидесяти лет, добавлю, что Стефани выглядела лет на двадцать пять, но человек выглядел подтянутым, все еще был красивым семидесятилетним мужчиной с еще более подтянутым рядом, более красивым мужчиной тридцати с чем-то лет. Младший был единственным мужчиной в комнате, одетым в красный галстук-бабочку.

Кроваво-красный галстук-бабочка. Еще Один Непосвященный. Мужчина.

Вау.

Я старалась проявлять спокойствие, хотя мама со мной этой частью не поделилась.

Было очевидно, что Стефани любила обоих мужчин. Они смеялись, болтали, вовлекая меня в разговор.

После того как мы распрощались с ними, Стефани меня повела дальше, и я сказала:

— Я не знала, что есть наложники мужского пола.

— Их не было, — ответила Стефани. — Но я лоббировала Доминион, а это значит, что я так скулила и стонала сто пятьдесят лет назад, что стали набирать мужчин, слава Богу. — Она повернулась ко мне, выхватив у меня из рук пустой бокал из-под шампанского, поменяв его на полный с подноса проходящего официанта. — Без обид. — Она усмехнулась, протягивая мне новый бокал.

— Без обид? — Удивленно спросила я.

Она все еще ухмылялась, сказав:

— Девочки вкусные, но мальчики вкуснее.

— О, — прошептала я, глядя в пол и возвращаясь к своему нетерпению.

— Неудивительно, что многие женщины-вампиры были очень довольны наложниками мужского пола. Также неудивительно, что некоторые мужчины были тоже довольны. — Она усмехнулась, смех был почти таким же красивым, как и она сама. Настолько, что я подняла на нее глаза, она продолжила: — Хотя некоторые женщины все еще предпочитают своих девочек. Так устроен мир, не так ли?

Я кивнула, потому что это было действительно так.

Странно, но должна была признать, что она мне нравилась. Поэтому я приблизилась к ней, чтобы поделиться кое-чем, в чем до этого момента не признавалась сама себе.

— Что-то не так, — прошептала я, и она напряглась.

— Что? — спросила она.

Я покачала головой и огляделась по сторонам.

Потом поймала ее взгляд.

— Не знаю. Но чувствую себя странно. — Так и было.

После того как Нестор ушел…

Нет, это было еще до того. Это произошло после того как появился Люсьен. Дело было не в руках, сжимающих горло и сердце. А в чем-то другом. Такое впечатление, что мое сознание находилось в каком-то оцепенении. Отчего я чувствовала себя странно, будто меня накачали наркотиками.

Я посмотрела на свое шампанское.

— Думаю, меня накачали наркотиками, — наконец выдохнула я.

Оцепенение покинуло ее тело, лицо смягчилось, она приблизилась.

— Тебя не накачали наркотиками, Лия.

— Нет?

— Нет. Он отслеживает тебя.

Я моргнула, а затем напряглась.

— Что? Кто?

— Люсьен, — это было все, что она сказала.

Мои глаза пробежались по комнате. Его было нетрудно заметить. Он разговаривал с двумя мужчинами и женщиной.

Но его черные глаза были устремлены на меня.

«Следишь за мной?» — прошептала я, глядя прямо ему в глаза.

«Да, моя любимая. Отслеживаю тебя. Помечаю. Моя».

Бокал с шампанским выпал у меня из рук.

Рука Стефани метнулась, словно вспышка, поймав бокал на лету, прежде чем он упал на ковер.

Слова, произнесенные глубоким, хриплым голосом, прозвучали не вслух, а в моей голове.

— Боже мой, — прошептала я.

— Да, милая, следит за тобой. — Голос Стефани звучал весело, я оторвала взгляд от Люсьена и посмотрела на нее. Как только я перевела на нее глаза, она улыбнулась. — О, Лия, это хорошо. Когда я говорю, что это хорошо, имею в виду, что это очень хорошо. Женщины Бьюкенен веками стремились заполучить Люсьена. Все стремятся его заполучить. Единственная, кто смог подобраться к Люсьену довольно близко — это твоя мать с Космо, — она сделала паузу, затем нахально ухмыльнулась, — и, конечно, я. — Она усмехнулась, а затем сказала: — Не стоит так пугаться.

— Он просто… Стефани, он просто... — Я запнулась, а потом услышала еще больше слов в голове.

«Нет, Лия. Не говори ей».

Мой рот захлопнулся, не я захлопнула рот, а сам рот взял и захлопнулся, выполнив его приказ.

«О Боже мой», — повторила я про себя, охваченная паникой.

«Расслабься, моя милая». — Снова заговорил тот же голос в моей голове.

«Оставь меня в покое!» — Прокричала я мысленно.

И услышала его смех не ушами. Его смех был еще красивее, чем у Стефани. Он был таким красивым, что завораживал. И это был не просто веселый смех, он звучал слегка удивленно, слегка выжидательно, даже, как мне показалось, слегка возбужденно.

Какого черта?

— Я все слышу, — тихо произнесла Стефани, отрывая меня от моего невербального разговора. — Послушай, — продолжила она, и я уставилась на нее. — Он примечал каждое твое движение. Даже малейшее движение, которое ты делала, Лия, он замечал все. Его сердце бьется точно в унисон с твоим. Все знают, каждый вампир в этой комнате, то есть, они все могут слышать, видеть, чувствовать все это. — Ее голос стал мягче, даже благоговейным. — Никто не может делать так, как Люсьен. Это прекрасно.

Она говорила не о том, что он говорил в моей голове. Она объясняла, что такое отслеживание.

Тем не менее я обратила внимание на другой момент.

— Его сердце бьется? — удивленно поинтересовалась я.

Она кивнула в ответ, выдав еще одну улыбку.

— Тебе еще многому предстоит научиться, дорогая.

Я была так потрясена этой новостью, забыв, что вампир в переполненной комнате говорил у меня в голове.

— Сердца вампиров не бьются, — глупо заявила я Стефани, так как она была одной из них, она должна была это знать.

— О, да, бьются и еще как. Вот увидишь, — пропела она нараспев, хватая меня за руку, разворачивая, направляясь в сторону Люсьена. — Не знаю, во что он играет, но хватит. Я проголодалась.

Она вела меня к Люсьену.

Нет, правда, правда, нет.

Я еле волочила ноги, прошипев, пока она меня тащила в его сторону:

— Что ты делаешь?

Она не ответила на мой вопрос, вместо этого сказала:

— Думаю, он хвастается тобой перед другими. Он любит так поступать, обычно это довольно занимательно, но сейчас это меня немного раздражает. Я устала выполнять роль телохранителя. Опять же, без обид, но я хочу остаться с Ридом сегодня вечером. — Ее пальцы нежно сжали мою руку, она прибавила силы, и я уже не могла еле волочить ноги, сопротивляясь, потому что она заставляла меня двигаться вперед.

Я потянула руку. Ее пальцы сжались на этот раз по-другому, сообщая, что я не смогу высвободиться.

Я попробовала кое-что другое.

— Послушай, Стефани, я не хочу, чтобы меня выбирали сегодня.

— У тебя нет шансов, — радостно заявила она, притягивая меня еще ближе к себе.

Я замолчала, посмотрела на Люсьена. Его глаза снова остановились на мне, отмечая все, как сказала Стефани, и, наконец, я поняла.

Его взгляд был собственническим, заявляя о своей собственности, я принадлежала ему. Я видела это даже на расстоянии.

Я даже это чувствовала.

Все другие в комнате наблюдали, переводя взгляды с него на меня.

Мое сердце забилось еще быстрее, когда люди, с которыми он стоял, заметив наше приближение, отступили в сторону, расчищая нам путь.

«Нет, нет, нет, нет!» — Кричал мой разум, глаза снова встретились с ним.

«Да», — произнес он совершенно спокойно у меня в голове.

«Серьезно, прекрати это!» — В ответ прокричал мой мозг.

Я услышала еще один смешок у себя в голове.

И хмуро посмотрела на него.

Он расхохотался, на этот раз не у меня в голове, а вслух.

Для всех окружающих его смех был без всякой видимой причины, они ошеломленно уставились на него. Но я-то знала причину.

К моему хмурому взгляду присоединился сморщенный нос от раздражения.

Он покачал головой, улыбка все еще играла на его красивых губах.

Стефани остановилась вместе со мной прямо перед ним.

Он оказался выше, чем казался мне издалека, больше, сильнее, совершенно подавляющим. Он заставил меня почувствовать себя маленькой.

Я не была маленькой, ни при каком раскладе. Мой рост был пять футов и девять дюймов, больше шести футов в кроваво-красных туфлях. Я носила бюстгальтер с чашечками. Моя задница была моим заклятым врагом, так было всегда. Она была совершенно невосприимчива ко всем диетам, известным человеку.

Обычный, среднестатистический парень не кидал на меня заигрывающих взглядов, во всяком случае, не больше чем на пару секунд и то не заигрывающие.

Этот человек, несмотря на то, что он был вампиром, мог и делал. Без сомнения.

Я чувствовала себя хрупкой и маленькой перед ним. Хрупкой. Маленькой.

Все разговоры в комнате стихли.

В комнате воцарилась тишина. Все смотрели на нас.

Я открыла рот, чтобы заявить скорее всего что-то глупое, но заговорила Стефани.

— Люсьен… — начала она нетерпеливо.

Он оборвал ее, не сводя с меня глаз, ничего не объяснив, даже не поздоровавшись.

Его глубокий, сильный, хриплый голос громко объявил:

— Я заявляю о своих намерениях.

Вот дерьмо.

— Спасибо тебе, Господи, — счастливо выдохнула моя мама у меня за спиной.

2. Соглашение

— Пошли все вон, — прорычал Люсьен.

Все пошло не очень хорошо, и ему это не понравилось.

Лия пристально посмотрела на него.

Ее мать Лидия, в ужасе уставилась на дочь от ее поведения и на Люсьена, так как он нарушал традиции. Но ему было наплевать.

Космо, улыбающийся до этого момента, как только раздался рык Люсьена, теперь озабоченно хмурился.

Эйвери шагнул вперед.

— Люсьен, ты же знаешь закон. Тебе нужно получить согласие. Твой помощник обязан присутствовать, как и Выдающаяся Непосвященная. Даже ты не можешь... — начал Эйвери.

Люсьен поднял руку, и Эйвери замолчал.

Он все это знал. Он, черт побери, жил в этом кошмаре в течение пятисот лет. Он чертовски хорошо знал порядки.

Но сейчас это его тоже не заботило.

— Уходите, — выдавил Люсьен.

— Люсьен, не делай этого, — взмолился Космо.

Люсьен понизил голос до опасногогрохота.

— Сию минуту.

Последовала пауза, прежде чем Эйвери, как всегда, сыграл роль дипломата.

Взглянув на присутствующих в комнате, Эйвери шепотом произнес:

— Есть один способ. Никому не следует об этом знать, Космо. И это не должно выйти за пределы этой комнаты

— Мне это не нравится, — ответил Космо Эйвери.

— Люсьен, позволь мне поговорить с моей дочерью, — взмолилась Лидия, протягивая к нему руку.

— Я не собираюсь повторять, — прорычал Люсьен.

Все присутствующие поняли, что испытывали его терпение, понимая, чем может все кончиться, поэтому без дальнейших колебаний все двинулись из комнаты.

Включая Лию.

— Не ты, — потребовал он, и все обернулись.

— Что? — спросила Лия, ее мягкий, сладкий голос действовал ему на нервы.

— Не ты. Ты останешься.

Ее взгляд метнулся к матери, Космо, Эйвери, затем снова к Люсьену.

— Но я думала...

— Иди сюда, — приказал Люсьен, оборвав ее, остальные быстро и бесшумно покинули помещение.

Она не двинулась с места. Вместо этого в замешательстве посмотрела на закрытую дверь.

На самом деле, как только она переступила порог Контрактной комнаты, она не выполнила ни одного его приказа.

Не только ее голос действовал ему на нервы, все в ней действовало ему на нервы.

Он почему-то думал, что ему это может понравиться. Уже пятьсот лет ему никто не бросал вызов.

Так вот ему это не нравилось.

— Лия, — позвал он, голос вибрировал от напряжения, его терпение было на исходе.

Она резко повернула голову.

— Что? — также резко спросила она.

Он почувствовал, как все его тело напряглось, борясь с желанием научить ее уважению, которое она обязана была проявлять к нему.

Вместо того чтобы поддаться порыву, он тихо предупредил:

— Никогда не говори со мной подобным тоном.

Она уставилась на него, на ее лице отразилось замешательство, хотя она пыталась побороть страх, но ее взгляд, такого взгляда он не видел уже давно. Взгляд ему нравился, он скучал по такому взгляду, жаждал его.

Ее взгляд немного успокоил его гнев. Но недостаточно.

— Я не понимаю, — произнесла она с тем же страхом и замешательством, он почувствовал, ее голос всколыхнул его кровь.

Особенно страх.

Любая наложница, присутствующая на Отборе, всегда жаждала быть избранной. Они служили определенной цели, но также с послушными наложницами не было охоты, погони, поимки и укрощения.

Люсьену нравилось, когда кипела кровь, он скучал по азарту и адреналину, и несомненно, страстно желал.

Ее страх был таким же восхитительным, как и ее лицо, волосы, глаза, грудь, задница, ее чертовый запах, который практически поставил его на колени в ту же минуту, как только он вошел на Отбор и увидел ее.

Также как он увидел ее впервые, почувствовал ее запах, много лет назад, после чего отметил Лию Бьюкенен как свою. Все это знали, знали десятилетиями.

Кроме, конечно, Лии.

Она продолжала.

— Мне казалось, что если я откажусь подписывать контракт с тобой, то смогу уйти.

Люсьен сделал успокаивающий вдох.

Но вздох его не успокоил ни на йоту, однако его голос звучал более спокойно, менее нетерпеливо, когда он попытался ей объяснить:

— Если бы Нестор объявил о своем намерении. А ты отказала бы, то да. Магнус. Да. Хэмиш. То же самое. Любой из них, — он сделал паузу, указывая рукой на дверь, подтверждая свои слова, прежде чем закончить. — Я? Нет.

— Почему я не могу уйти? — спросила она.

— Потому что я хочу тебя.

— Но я не хочу тебя.

— Это не имеет значения. Ты — моя.

Она моргнула, затем собралась с духом, заявив:

— Но мама сказала, что правила абсолютны для всех. Никто не может их нарушить. Никто и никогда.

— Я не никто.

Ее голова дернулась от удивления.

— Кто ты такой?

— Я — твой Хозяин.

Теперь она казалось рассердилась.

— Никто не может быть моим Хозяином.

— Я могу.

Она уставилась на него, ее гнев вытеснил страх, руки сжались в кулаки, она наклонилась к нему, прежде чем заявила:

— Ты. Не можешь.

С него хватит.

«Иди сюда, Лия».

Она мгновенно придвинулась к нему. Люсьен наблюдал, как гнев исчез с ее лица, а замешательство вернулось.

Так же как и страх. Очень много страха.

Ее страх стал издавать запах, который перемешивался с ее запахом. У него было запретное желание схватить ее в объятия, разорвать ей горло, в то же время сорвать с нее одежду и погрузить свой член в нее так глубоко, чтобы он чувствовал свои собственные толчки, когда ее кровь хлынула бы ему в рот.

— Прекрати так делать, — прошептала она, остановившись менее чем в шаге от него.

— Замолчи, — потребовал он, и она закрыла рот. — Уже лучше, — сказал он ей. Она пристально посмотрела на него, ее руки снова сжались в кулаки по бокам, но она не отодвинулась от него. Она изо всех сил старалась отодвинуться, но не могла. Он не позволял ей.

Она боролась. Ему это нравилось.

«Дай мне свою руку».

Она поднесла свою руку к его руке, наблюдая за его движением с ужасом и гневом в глазах.

Он повернулся, его пальцы сжали острый кинжал, который среди четырех вещей лежал на блестящем овальном столе рядом с ним.

Там также находился их контракт, размером с доску для плакатов, выполненный на пергаменте цвета слоновой кости, заполненный крошечными каллиграфическими словами от самого верха до самого низа. Для подписи оставался всего дюйм свободного места. В контракте было все — он объявлял ее кровь своей, дающее ему право на кормление, а взамен обещал заботиться о ней, но не в течение всего срока Соглашения, а до тех пор, пока она не испустит последний вздох на этой земле.

Чего она не знала, как и Космо и ее мать тоже не знали, знал только Эйвери, что Люсьен изменил Соглашение пятисотлетней давности.

Войдя в комнату, она села и прочитала каждое слово, чего не делала ни одна наложница, которую он выбирал за пятьсот лет. Она не могла знать, какие изменения он приказал внести Эйвери, и не узнала бы, пока не начнет посещать «Изучение Вампиров», пока не начнет учиться. Он заранее знал, что последствий с ней не избежать, и был готов к ним.

Но после того, как она закончила читать контракт, ее лицо побледнело, глаза вспыхнули, она бросила его на стол, поймала взгляд Люсьена и объявила:

— Не видать тебе моей подписи в этой жизни.

С этой минуты и последовало требование Люсьена, мольбы ее матери, смешки Космо и ухмылки Эйвери.

Не говоря уже о раздражении Люсьена.

Также на столе были перо и Чаша для соединения, маленькая овальная хрустальная тарелка, которая стояла на четырех крошечных хрустальных ножках рядом с пером.

И то, и другое, решил Люсьен, они используют сейчас.

Рука Люсьена поднялась к ее руке, и его пальцы обхватили ее. Он заставил ее выпрямить указательный палец, хотя она и сопротивлялась. Она понимала, что не выиграет, но все равно упорно сопротивлялась.

Он вдруг поймал себя на мысли, что наконец-то наслаждается всей этой игрой.

— Продолжай сопротивляться, моя зверушка, мне это нравится.

Она сразу же перестала сопротивляться.

Он ухмыльнулся. Она сердито посмотрела на него.

Он поднял кинжал, чтобы проколоть ей палец, но остановился и посмотрел на нее. Ее глаза поднялись с ее пальца на него.

Он увидел в них мольбу.

Да, ему это нравилось.

Он бросил кинжал на стол.

И почувствовал, как ее облегчение пронеслось по комнате. Ее сердце бешено колотилось, спотыкаясь само о себя. Теперь ее сердцебиение стало замедляться.

Его глаза переместились на нее, когда он поднес ее руку к своему рту, все еще вынужденный вытягивать ее палец своим большим пальцем.

Он почувствовал, как напряглось ее тело, как появился страх, как опять участился пульс, она пыталась сопротивляться, пока он тянул ее руку к своему рту.

Она была великолепна.

«Нет!» — мысленно прокричала она.

Он открыл рот, поднес ее палец, втянув внутрь. Она замерла, ее взгляд переместился на его рот.

С усилием он подавил возбуждение, которое почувствовал, впервые попробовав ее на вкус, и направление ее взгляда.

Боже, она была чертовски хороша на вкус.

Острым кончиком зуба он разорвал кожу на подушечке пальца.

О боже мой! Мысленно вздохнула она, он почувствовал, как она почувствовала мимолетную боль.

Он ошибался, ее кожа была восхитительной на вкус, но ее кровь была великолепной.

С сожалением он вынул палец изо рта, направил ее руку к ободку Соединительной чаши и выдавил несколько капель крови.

Она по-прежнему сопротивлялась, и Люсьена это несколько удивило. Она знала, что не сможет его победить. Он поймал ее в ловушку своим разумом, и, если бы он этого не сделал, она никогда не смогла бы одолеть его физически.

Он обнаружил, что ему нравится ее упрямство, хотя она полностью находилась в его власти.

В других случаях ее упрямство он находил раздражающим.

Он поднес ее палец к своим губам, высунул язык, прошелся по порезу. Кровь мгновенно остановилась. Благодаря его слюне ее рана заживет в течение часа.

Он отпустил ее руку, но потребовал: «Обмакни перо в свою кровь и подпиши контракт».

Она вздрогнула, напряглась, он был заинтригован, она секунду колебалась, прежде чем выполнить его приказ. Он наблюдал за ней, ее лицо было бледным, тело дрожало.

Сможет ли она бороться с гипнозом?

Он знал, что это невозможно. Однако, если бы она продолжала так сопротивляться, то все стало бы более забавным.

Она отложила перо и повернулась к нему.

«Я ненавижу тебя».

Он положил руку ей на шею, большой палец попал на яремную вену, ее сердце тяжело билось у него под кожей и в ушах.

— Твоя ненависть не продлится долго, моя зверушка, — заверил он ее.

«Не называй меня зверушкой».

— Ты мое домашнее животное.

Она сморщила нос, глядя на него, видно выражая таким образом свое раздражение и отвращение. Тем не менее он находил это восхитительным.

Во время Отбора, никто не разговаривал с ним, пока он общался с ней невербально. Он был удивлен и рад тому, что у нее появилась эта доселе неизвестная способность.

Все выглядело еще более интересно. Черт возьми, уже было все интересно и занимательно.

Он повернулся к столу, поднял кинжал и проколол себе палец. Проделав те же движения, что и она, подписал контракт.

Закончив, он кончиком кинжала, смешал кровь в чаше, она, дрожа, стояла рядом с ним.

Он повернулся к ней, и ее тело напряглось.

— Ты не сможешь бороться с этим, Лия.

«Это не законно», — огрызнулась она.

Она была права. Это было абсолютно не законно. Если кто-нибудь узнает, что он заставил ее подписать с помощью гипноза контракт, последует наказание. Или они попытаются наказать его.

Конечно, у них ничего не получится. Сначала им придется его убить.

Он без сомнения знал, что она стоит любого риска.

Он поставил ее перед собой, одной рукой обняв за талию, крепко прижимая к своей груди и животу. Ее сладкая попка прижалась к его бедрам.

Чувствуя ее мягкое тело своим твердым, он понимал, что кормежки придется ждать долгую неделю.

Он протянул руку, взял перо и обмакнул его в их смешанную кровь.

«Возьми мою руку», — приказал он.

Она сделала, как ей велели.

Вместе они написали «Связанные Соглашением», связывающее их имена, своей смешанной кровью.

Все. Теперь она принадлежала ему.

Чувство победы опалило его.

Он давно уже не ощущал этого чувства, и оно ему понравилось больше всего.

Его рука напряглась на ее талии, когда он уткнулся лицом ей в шею, вдыхая запах ее кожи, волос, духов, которые были лишними, слыша, как теплая и влажная кровь течет в ее венах. Он услышал, как у нее перехватило дыхание, и понял, что слишком сжал ее.

Но он прижимал ее к себе и не отпускал.

«Моя», — заявил он.

«Никогда», — тут же ответила она.

Его губы приблизились к ее уху, и он пробормотал:

— Посмотрим.

Он почувствовал, как она вздрогнула.

Затем он освободил ее разум и тело от своего контроля.

Она сразу же почувствовала это, повернулась в его руках, взглянула на него буквально на секунду, а потом вырвалась и выбежала из комнаты.

3. Кормление

Я стояла у окна и смотрела в ночь.

Небо было безоблачным, полная луна, ее яркий свет освещал темный, безупречно ухоженный сад внизу, передвигая скользящие тени, что было жутковато.

Я оторвалась от сада, поймав свое отражение в стекле.

Я выглядела как идиотка.

На мне была бледно-розовая ночная рубашка, простая, без кружев или каких-либо других украшательств. Она была до щиколоток, разрезанная с обеих сторон до самых бедер, с бретельками-спагетти, удерживающими лиф спереди и сзади под лопатками с глубоким открытым V-образным вырезом.

Какая-то странная женщина по имени Эдвина пришла сделать мне прическу и макияж. Она вела себя тихо, но настороженно, улыбалась и явно была взволнована, как будто я собиралась стать королевой мира.

Я молча позволила ей сделать как она считала нужным макияж и прическу. У меня было слишком много забот.

Хотя мне не следовало ей позволять все это проделывать со мной. Она переусердствовала с волосами, а также слишком много положила косметики.

Мне неминуемо должны были перегрызть горло зубы этот чертовый вампир, он собирался высосать мою кровь, а затем вернуться к своей паре.

К чему такая суета?

После Отбора я рассказала матери, что произошло в комнате Контрактов, и потребовала, чтобы она связалась с Доминионом Вампиров и обжаловала контракт.

Сначала она выглядела потрясенной. Потом позвонила тетушкам. Мои тети позвали мою сестру, но, на удивление, двоюродных сестер не позвали.

У них состоялась общая встреча, на которую меня не пригласили, и это меня разозлило.

Затем они связались с Доминионом, но не для того, чтобы обжаловать мой контракт, а, чтобы заполучить его копию.

Как и полагалось — мне и ему, копию мы получили. Эйвери доставил ее лично. За закрытыми дверями, без меня, они изучали мой контракт в течение нескольких часов.

Ладно, больше похоже на час, но мне показалось, что было много часов.

Моя сестра вышла первой, ее лицо было бледным, глаза потрясенными. Она, не проронив ни слова, ушла. Это было удивительно. Лана всегда была разговорчивой. Она могла заболтать кого угодно. Я даже не подозревала, что она умеет молчать.

Это было не хорошим знаком.

Следующей вышла моя тетя Кейт. По какой-то причине она тоже выглядела потрясенной, но решительной. Старшая из четырех матриархов Бьюкенен, поскольку сейчас за четыре десятилетия традиция перешла ко мне, она сказала свое последнее, веское слово. Мне просто не понравилось ее последнее слово.

— Ты будешь соблюдать этот контракт.

— Что? — крикнула я.

— Каждое слово в нем, — ответила она. Затем, не сказав больше ни слова, как будто она боялась того, что я могла сказать в ответ, клянусь, тетя Кейт ничего не боялась в своей жизни, быстро удалилась.

Так же поступили Миллисент и Надя.

Моя мать стояла передо мной, и я потребовала:

— Они это не серьезно.

— Если ты пойдешь против нас, ты будешь изгнана из нашей семьи, — тихо ответила моя мать, пытаясь, я знала, смягчить боль от ужасных слов. — Если ты пойдешь против Люсьена с этим подписанным контрактом, у него будут определенные права, Лия. Права, на которые ты не захочешь, чтобы он ссылался. Права, я чувствую себя относительно уверенной, что он это сделает.

— Что за права? — огрызнулась я, устав от секретов и не планируя идти на свои вампирские занятия до следующего дня. Два дня я должна была изучать все, что касается вампиров и всего, что касается наложниц, чего я не только не жаждала с нетерпением, но и в тот момент не собиралась делать.

— Ему разрешено выследить тебя, и когда он найдет тебя, что обязательно сделает, разрешено делать все, что он пожелает, — ответила мама.

— И «он пожелает» означает сосать мою кровь, именно это и позволяет мой контракт ему делать, среди прочего.

Она побледнела от моих слов, я не могла понять почему, но ее следующие слова заставили меня переключить внимание на другое.

— Кормиться, да, и не останавливаться.

— Что? — Спросила я.

— Он имеет полное право кормиться и не останавливаться. Как его добровольной наложнице, ему позволено кормиться от тебя. Как только он посвятит тебя, и ты привыкнешь к кормлению, он сможет делать это, когда пожелает, так часто, как пожелает. Но он должен останавливаться не только, чтобы тебя не убить, но и для того, чтобы совсем не ослабить тебя физически. Если ты бросишь вызов этому контракту, он выследит тебя и сможет питаться тобой, пока ты не умрешь.

Мне нечего было на это ответить, потому что это было просто ужасно.

Люсьен выследит меня и высосет всю кровь из моего тела, пока я не умру.

Он бы сделал это. Если бы я бросила ему вызов, этот ублюдок не только сделал бы это, он бы наслаждался каждой минутой этого действа.

— Такого никогда не было. Ни разу за пятьсот лет, — сообщила мне мама, подошла ближе и схватила меня за обе руки, страстно сжимая их. — Не становись первой Бьюкенен на этот путь. Прошу тебя, не надо, — умоляла она меня. — Наше имя безупречно. У нас самый высокий рейтинг в Отборе, самые длительные Соглашения. Позор, который ты сотворишь, будет означать, что ни один вампир не будет общаться с нами в течение многих десятилетий, может быть, никогда. Твою сестру освободят, и это ее опустошит. Рейф обожает ее. Он не потерял к ней вкуса. Она готова бросить вызов моим достижениям. Твои двоюродные братья тоже будут освобождены. Твои кузины, которые еще не участвовали в Отборе, его не увидят... а они хотят на него попасть, Лия... подумай о них.

— Я не могу поверить, что ты просишь меня об этом, — прошептала я.

Все это было ужасно. Все это.

Ее руки сжали мои.

— Ты не понимаешь. Иди на учебу, ты научишься. Иди к Люсьену. Он будет добр к тебе, Лия. После того как он посвятит тебя, я обещаю, ты все поймешь.

— Кто этот парень? — Спросила я.

— Он Люсьен, — ответила она, как будто этим все было сказано.

— Хотелось бы получить больше информации.

Она кивнула, ответив:

— И я дам тебе больше информации, после твоей учебы, после первого кормления, когда ты все поймешь. Тогда я расскажу тебе о Люсьене.

— Почему потом?

— Сначала ты должна понять. — Она снова сжала мои руки. — Я не сомневаюсь, что он заставит тебя понять. После этого, — она улыбнулась, — тебе, возможно, будет уже все равно.

Тогда я в этом сомневалась. Я сомневалась в этом и сейчас, стоя в этой прекрасной комнате, моей прекрасной комнате, в моем новом прекрасном доме, комнате (и доме), которую мне предоставил чертовый вампир Люсьен.

Я ненавидела его всем своим бьющимся сердцем.

При этой мысли дверь открылась. Я резко повернулась и увидела, как он закрыл за собой дверь.

Я не видела его целую неделю.

Он снова был одет в темный костюм с темной рубашкой, расстегнутой у горла. Его глаза не отрывались от меня, пока он шел через комнату к дивану, где снял пиджак и бросил его на диван.

Не сводя с меня глаз, он подошел к краю кровати, остановился, и сказал:

— Иди сюда, Лия.

И снова я заметила, что он даже не поздоровался.

Я не жаловалась, что он не поздоровался. Я тоже не поздоровалась с ним.

Я подошла к нему.

Не потому, что не могла контролировать свое тело. Это было слишком унизительно, выносить это снова.

А потому, что у меня не было выбора.

И это было отстойно.

Он был таким же огромным и подавляющим, каким я его запомнила. Тем более в моей маленькой комнате, со мной босиком.

Его глаза были более напряженными. Гораздо более интенсивными. Пугающе более интенсивными.

Я остановилась в футе от него и запрокинула голову, взглянув ему в лицо. Я не успела изучить его манеру поведения, но сейчас он выглядел странно — разочарованным.

Я поняла почему, когда он заговорил.

— Не собираешься упрямиться сегодня?

Я упрямилась каждую ночь. И каждый день, если уж на то пошло. Я просто не была дурочкой.

— Моя мать говорит, если я сбегу и нарушу контракт, ты можешь выследить меня и убить.

Его голова слегка склонилась набок.

Затем он несколько нерешительно ответил:

— Верно.

— Ну, даже несмотря на то, что в следующий раз, как бы долго я ни была бы с тобой, мне вроде как нравится жить, и я определенно не хочу, чтобы ты получал удовольствие, отнимая у меня жизнь, так что нет. Я не желаю сегодня упрямиться. — Я откинула голову назад, обнажая горло, напряглась всем телом и нелюбезно предложила: — Займись делом.

Я ждала, слегка запаниковав и определенно испугавшись, что меня разорвут на части.

Вместо этого услышала громкий смех, прежде чем оказалась у него на коленях.

Одну секунду я стояла в шаге от него, предлагая ему свое горло в качестве спасательного круга. В следующую секунду (или, может быть, полсекунды) он уже сидел. А я сидела у него на коленях, одной рукой он крепко обнимал меня спереди за бедра, другая крепко прижималась к моему позвоночнику между лопатками, его пальцы запутались в моих волосах. Мой торс был прижат к его удивительному теплу, руки прижаты к бокам.

Его лицо уткнулось мне в шею, он все еще смеялся.

Какое-то время он продолжал смеяться. Я неподвижно сидела у него на коленях.

Затем он повернул голову, его губы приблизились к моему уху, и он пробормотал:

— Я знал, что с тобой будет не скучно.

— Я не пытаюсь тебя веселить, — заявила я стене позади него с полной правдивостью.

Он нежно потянул меня за волосы, откинув мою голову назад, поднял свою, глядя мне в лицо.

— Я знаю. Вот почему ты такая смешная.

Я уставилась на него. Он ухмыльнулся.

Ему шла улыбка или должна сказать, очень шла улыбка, поэтому я вздохнула.

— Мы можем с этим покончить, пожалуйста?

Его глаза прошлись по моему лицу и волосам.

— Это все для меня?

— Что?

Его рука спереди, указала на мою голову. Рука, я могла бы добавить, была такой же привлекательной, как и он сам, с длинными заостренными пальцами и сильными венами, действительно, это было несправедливо.

— Что? — повторила я, все еще не понимая, о чем он говорит.

— Ты намного красивее выглядишь без всего этого барахла.

Я проигнорировала, что он назвал меня красивой. Он же не собирался быть властным уродом, на одной встрече заявляя, что он мой хозяин, а затем очаровывая, назвав красивой.

— Или ты пытаешься соблазнить меня? — спросил он.

— Ты имеешь в виду прическу и макияж?

— Да.

Это меня по-настоящему смутило, настолько, что я не сдержалась с ответом.

— Это сделала твоя леди.

— Моя леди?

— Эдвина. Она пришла раньше и проделала все это со мной. Я думала, это было частью сделки.

— Эдвина, — пробормотал он, улыбка тронула уголки его губ, — слишком много добрых намерений, но недостаточно здравого смысла.

— Прости?

Его глаза сфокусировались на моих.

— Лия, Эдвина — твоя экономка. Она не горничная моей леди. Делай что хочешь со своими волосами и лицом. — Он сделал паузу, затем произнес: — Я бы сказал, делай то, что я хочу с твоими волосами и лицом, больше ничего.

Я сразу решила, что Эдвина будет делать мне прическу и макияж каждый раз, когда он будет приходить.

Должно быть, он прочитал мои мысли, потому что расхохотался. И хохотал он, снова заключив меня в объятия, притянув к груди и уткнувшись лицом мне в шею, так что его смех, вызывал нежелательное (но приятное) покалывание на моей коже.

— Я так рада, что ты так хорошо проводишь время, — проворчала я в стену.

— Я тоже. Спасибо. — Его благодарность была выражена на коже моей шеи сухим остроумием, которое только заставило его усмехнуться.

— Так и проведем всю ночь? — Продолжала я.

Его губы переместились с моей шеи на ухо, он пробормотал:

— Не терпится.

Впервые в жизни я не была нетерпеливой. Не совсем. Было два миллиарда и еще пять вещей, которыми я предпочла бы заниматься. Однако, поскольку это был мой единственный выбор, я была (вроде) готова покончить с этим.

Его лицо оторвалось от моей шеи, он отстранился и посмотрел на меня.

— Вижу, твоя учеба не убедила тебя, к чему ты должна стремиться…

— …меня исключили, — объявила я.

Его брови сошлись вместе, прежде чем он воскликнул:

— Что?

— Меня исключили, — повторила я.

— Тебя выгнали, — повторил он за мной.

Я кивнула.

— Из «Изучения вампиров», — продолжил он.

Я снова кивнула.

Его брови сошлись еще больше, зловеще сдвинувшись вместе.

— Почему я об этом не знаю?

Я проигнорировала зловещее движение его бровей.

— Моя тетя Кейт и тетя Миллисент поговорили с учителем. Они взяли с него клятву хранить эту тайну, — я махнула рукой между нашими лицами, — репутация Бьюкенен и все такое. Они не хотят, чтобы имя было запятнано.

— Что ты сделала? — спросил он.

— Что?

— Чтобы тебя исключили, что ты сделала?

Я решила ответить.

Почему нет? Что может пойти не так?

— Знаешь, я чатилась со своими друзьями, как бы прощаясь с ними, потому что мне пришлось переехать сюда, а это не близко. Для них. Понятное дело, я не могла им сказать, что внезапно стала наложницей вампира, потому что они не знают о вашем существовании, подумали бы, что я окончательно сбрендила. Поэтому мне пришлось им сказать, что мне пришлось бросить работу и ухаживать за больной тетей, о которой они никогда не слышали. Они были в бешенстве.

Люсьен выглядел сердитым, хотя я чувствовала (шокирующе), что не на меня.

— Учитель мог просто забрать у тебя телефон.

— Он и забрал, — сообщила я ему. — Тогда я начала обмениваться записками с другими.

Его глаза встретились с моими, затем они моргнули... очень медленно

— Почему? — спросил он.

— Что почему?

— Почему ты стала обмениваться записками на уроке?

— Мне было скучно. — Он ничего не ответил, поэтому я решила объяснить: — Нам как раз рассказывали историю вампиров, это скучно. И она продолжалась вечно. Другим наложницам не понравилось, что я обмениваюсь записками. Они вели себя так, будто история вампиров была всех смыслом их жизни, поэтому донесли на меня.

Он вздохнул и заявил:

— Лия, тебе сорок лет.

— Да, и что?

— Не слишком ли по-детски — передавать записки по классу в твоем возрасте?

Я уже слышала это раньше.

Оставаться подростком было еще одной моей плохой чертой, по крайней мере, так думали другие. Ну, например, моя тетя Кейт. И моя тетя Миллисент. И моя тетя Надя (иногда, большую часть времени тетя Надя думала, что я вообще идиотка). И, конечно, же так думала пай-девочка, воплощенное совершенство, кузина Мирна.

Я почувствовала, как напряглась и мой нос сам по себе поднялся на полдюйма вверх, прежде чем заявила:

— Я повзрослею, когда мне будет девяносто три года, ни днем раньше. Я поклялась оставаться девушкой-подростком до тех пор и придерживаюсь этого правила. — Люсьен молчал, поэтому я закончила: — Мне осталось пятьдесят три года.

Он покачал головой и упал на бок на кровать, увлекая меня за собой, так что моя голова легла на подушки, но моя попка была прижата к его коленям, икры свисали с его бедер. Его большое тело находилось под прямым углом, ноги частично свисали с кровати, но он согнул колено так, чтобы его бедро глубоко уперлось мне в задницу, приподнявшись одной рукой на предплечье. Он возвышался надо мной, весь такой огромный, громоздкий вампир, положив другую руку мне на живот, его пальцы едва обхватили мое бедро.

— Это все еще не условия для исключения, — объявил он, в то время как я сосредоточилась на том, чтобы не задерживать дыхание в этой новой интимной позе.

Он вел себя так, будто мы каждый чертовый день лежали в постели, физически соприкасаясь, беспечно обсуждали погоду, и мои дурацкие выходки и смысл жизни!

Не то чтобы мы едва знали друг друга, чего на самом деле не было.

Не то чтобы он не был властным вампиром, который превратил мою жизнь в ад своими играми разума.

Не то чтобы он был существом, которое я ненавидела всем сердцем.

Не то чтобы он находился здесь, чтобы высосать мою кровь из тела, чтобы сделать его бессмертным и сверхчеловеком.

Нет.

Как будто мы были чем-то совершенно другим.

— Меня исключили не за это, — сказала я, и прозвучало с придыханием.

Я наблюдала вблизи, как его язык облизал губы, затем он сжал их вместе. Я была не уверена, но мне показалось это не очень хорошим знаком.

Наконец он произнес:

— Давай пропустим все твои другие шалости и перейдем к той части, из-за которой тебя исключили.

Я решила, что это хорошая идея. Значит немного ошиблась.

Поэтому сообщила ему:

— Вместо того, чтобы сдать тест по эссе в конце первого дня занятий, я написала завещание.

— Завещание?

— Свою последнюю волю, завещание. Отчего некоторые девушки испугались. Учителю потребовалось некоторое время, чтобы их успокоить. Я не хотела...

Я была так занята объяснениями, что не заметила, как он прищурился. Хотя должна была обратить на это внимание.

Его голос звучал сердито, на этот раз определенно он разозлился на меня, когда перебил, спросив:

— Какого черта ты написала завещание на «Изучении вампиров»?

Ой.

Может мне не следовало ему признаваться, что меня исключили. Было ясно, что мне определенно не следовало объяснять ему, почему меня исключили.

Но было уже поздно искать отходные пути. Я должна была завершить.

— Ты вампир, — констатировала я очевидное.

— Да. И что?

— Ты высасываешь у людей кровь.

— Если бы ты внимательно слушала материал на занятиях, моя зверушка, то узнала бы, что мы предпочитаем называть это кормлением.

— Как бы то ни было, — я снова махнула рукой между нами, — это все же моя кровь. Все может пойти не так. Что, если что-то пойдет не так?

Его глаза сузились еще больше.

— Ничего не пойдет не так.

— Ты этого не знаешь.

— Я занимаюсь этим уже давно.

— Что, если ты действительно проголодаешься?

— Я повторяю, если бы ты слушала внимательно на уроке, то знала бы ответ на этот вопрос.

— Ну, я не слушала, так что, может тебе, следует мне рассказать.

— У меня нет времени и желания тебя учить.

При этих словах мое тело замерло, и я почувствовала, как кровь закипела.

— Значит, ты собираешься… Хочу сказать, кормиться? Сейчас?

Он уставился на меня, затем закрыл глаза и глубоко вздохнул. Когда снова открыл глаза, устремив взгляд на мое горло.

Мое сердце забилось так быстро, что я почувствовала его.

— Нет, — тихо произнес он, — не сейчас. — Его рука на моем бедре двинулась, скользнув вниз по бедру к колену. Затем снова вверх. Потом снова вернулась к колену. Разрез моего платья открылся, это означало, что его нежные движения были на моей коже.

Это было приятно. Я не хотела этого признавать, но тело не позволило мне этого отрицать.

Я проигнорировала свое тело и прошептала:

— Почему не сейчас?

— Твое сердце бьется слишком быстро, моя милая. Если что-то пойдет не так, а этого не случиться, именно твое быстро бьющееся сердце и приведет к тому, что все пойдет не так.

— Откуда ты знаешь, что мое сердце бьется слишком быстро?

— Я его слышу.

— Правда?

Он кивнул.

Конечно, он мог слышать. Наверное, об этом тоже говорили на уроке.

— Что может пойти не так? — Спросила я.

Он изучал меня, вероятно, взвешивая мудрость своего ответа.

Затем сказал:

— Когда нельзя будет больше кормиться от тебя из-за потери крови, я должен остановить кровотечение, чтобы залечить рану. Если твое сердце будет слишком сильно качать кровь, я, возможно, не смогу этого сделать.

— Звучит не очень хорошо, — прошептала я.

— Этого не случиться, — ответил он, его рука все еще гладила мое бедро. — Вот почему нам нужно тебя успокоить.

— Не уверена, что это поможет, — призналась я. — Я имею в виду, что успокоюсь.

Он выпрямил руку, согнул и положил мою голову на ладонь. От чего его теплая грудь прижалась к моему боку и его лицо стало намного ближе к моему.

— Давай попробуем, хорошо? — предложил он.

Я не хотела пробовать. На самом деле, я впервые за неделю почувствовала надежду. На самом деле, впервые за четыре недели, с тех пор как получила приглашение на Отбор.

— Может нам не стоит кормиться сегодня, — попыталась я. — Может, стоит попробовать завтра вечером. Или, — я заколебалась, — на следующей неделе.

Или никогда, но так далеко в первый день я не собиралась заходить, пока еще нет.

Моя очень слабая надежда рухнула тут же от его слов.

— Я не могу, — ответил он.

— Почему не можешь?

Он вздохнул, и его рука перестала гладить мое бедро. Его пальцы снова впились в мое бедро, и он перевернул меня на бок лицом к себе, его ноги выскользнули, и он вытянулся во весь рост рядом со мной. Его рука обвилась вокруг меня, скользнула вверх по моей спине, поймав завиток волос и начав с ним играть.

— Я припадам тебе небольшой урок, который ты должна была усвоить на уроках, — начал он неодобрительным тоном, прежде чем у меня окончательно не перехватило дыхание от нашего нового, гораздо более интимного положения.

Я сжала губы между зубами и кивнула.

— Пять недель назад я сообщил Совету, что отпускаю свою наложницу и мне нужно будет присутствовать на Отборе. Неделю назад, за три часа до того, как я прибыл на твой Отбор, мы официально с ней расторгли наше Соглашение. По закону мне не разрешается кормиться, пока у меня не появится новая наложница. Даже на Пиру. Это значит, что я не кормился целую неделю. Это долгий срок, моя милая, — закончил он шепотом, а затем продолжил шепотом: — Ты мне нужна. Сегодня.

Я проигнорировала его признание, но при этом почувствовала странное возбуждение. Что помогло этому возбуждению (причем слишком сильно), так это то, как он шептал своим глубоким, мягким, низким и каким-то физически обволакивающем голосом.

Вместо этого я спросила:

— Что такое Пир?

Его рука перешла от почти нежной игры (это было нежно, я не могла этого отрицать) с моими волосами, к скольжению по моей спине и рисованию кругов.

Это тоже было приятно, тело и разум признали это без промедления, даже не споря. Это просто было приятно. Очень приятно.

— Это я позволю твоей матери или Эдвине объяснить, — сказал он, все еще тихим голосом.

— Так ты голоден?

Он кивнул и ответил:

— Очень.

— Почему ты должен столько ждать? Кажется, это глупо.

Что-то промелькнуло на его лице, раздражение, определенно, и нетерпение, разочарование возможно, я была почти уверена, что увидела разочарование. Затем мне показалось, что он принял вызов, но это было настолько мимолетно, что я была не уверена.

— Это неразумно, ты права, однако это закон, — ответил он.

— Разве не сделало бы первое кровопускание, посвящение, довольно опасным, если вампир сильно голоден?

Я думала, он солжет.

Вместо этого он согласился, сказав:

— Да.

— Бессмыслица какая-то, — прошептала я и почувствовала, как мое сердцебиение, замедлившееся, снова начало ускоряться.

— Я был там, когда писали этот закон, и я до сих пор его не понимаю. — Он замолчал, потому что я не слушала.

А стала паниковать.

Его голова слегка наклонилась, затем его пальцы перестали скользить по моей спине, и его рука выпрямилась, двигаясь по моей заднице и вверх к бедру.

— Лия, твое сердце, — предупредил он.

— Я ничего не могу поделать! — вырвалось у меня. — Ты признался, что голоден. Что, если ты не сможешь остановиться!

— Я остановлюсь.

— Что, если не сможешь?

— Лия, я остановлюсь.

Я покачала головой и начала отстраняться, но его рука скользнула вниз по моему бедру, снова по моей попке, но на этот раз, обхватив ее, он притянул меня ближе к себе, прижав мои бедра к своим.

Он тоже был возбужден, очень возбужден, я сразу это почувствовала. И его возбуждение сделало меня еще более возбужденной. Это было настоящим безумием, но было правдой.

О боже мой. Что со мной не так?

Я замерла, прижавшись к нему, мои глаза в шоке встретились с его глазами.

Его лицо приблизилось, губы оказались едва ли не на расстоянии дыхания, он пообещал:

— Я не причиню тебе боли.

— Ты ничего не сможешь с этим поделать.

— Смогу.

— Пожалуйста, не делай этого, — прошептала я свою мольбу.

Он втянул воздух ноздрями, и его черные глаза, такие близкие, расфокусировались.

— Боже, ты так сладко пахнешь, — пробормотал он.

— Люсьен.

Когда я произнесла его имя, его глаза снова сосредоточились на мне, смотрели проницательно и напряженно.

— Тебе понравится, — тихо произнес он.

Я отрицательно покачала головой. Моя паника шла в ногу с моим возбуждением. Он возбуждал меня и в то же время пугал до смерти. Как у него так получалось, я не могла понять.

Как будто он чувствовал мой страх и возбуждением, и ему нравился этот гремучий коктейль. Я могла сказать, что ему это слишком уж нравилось, потому что у него загорелись глаза, и меня это заводило еще больше.

— Через неделю ты будешь умолять меня об этом, — тихо произнес он.

Мой пульс участился, дыхание стало прерывистым. Его глаза вспыхнули.

— Успокойся, моя милая, — пробормотал он, его рука прижалась к моей заднице, бедра начали тереться о мои.

Это тоже было приятно.

Мои губы приоткрылись, грудь набухла, соски затвердели, и в то же время между ног разлилось тепло.

Через секунду я хотела его поцеловать. Мне было необходимо его поцеловать. Словно это был вопрос жизни и смерти. Я не контролировала себя. Это не были игры разума. Не было никакого гипноза с его стороны. Это была только я.

Мой взгляд упал на его губы.

— Лия, — позвал он, но я не смогла оторвать глаз от его губ, и мои бедра сами начали двигаться.

— Лия, прекрати, ты усложняешь мне жизнь, — предупредил он, его рука на моей заднице двинулась вверх по спине.

Но я не могла остановиться. Я была в жару, по какой-то причине вышла из-под контроля.

Именно тогда я совершила почти роковую ошибку.

В попытке придвинуться ближе, я закинула ногу ему на бедро.

В тот момент, когда я это сделала, его голова дернулась, почти столкнувшись с моей, он посмотрел вниз между нашими телами в направлении моих ног.

Я услышала, как он сделал еще один вдох через ноздри. Этот казался мне настойчивым, первобытным, животным.

Когда он снова поднял голову, я увидела, как сверкали его глаза.

Голодом.

Голод.

Голод.

Голод был написан на его лице.

— Черт, — прорычал он, перекатился на меня, придавив своим колоссальным весом, обхватив одной рукой, создавав теплую, тесную клетку, и тут произошли одновременно две вещи.

Во-первых, его рот оказался у моего горла. Я почувствовала мучительную боль, когда его зубы разорвали плоть, и моя кровь хлынула ему в рот.

Во-вторых, другая его рука скользнула к моим ногам, под ночную рубашку и трусики, сверхчеловечески сильные пальцы вдавились внутрь, вторгаясь.

Я ахнула, схватилась за его широкие плечи и оттолкнула его изо всех сил.

Он не сдвинулся с места.

Я потеряла счет тому, что его рука делала у меня между ног, потому что боль в шее была мучительной, невыносимой, моя жизненная сила вырывалась из меня теплым, отвратительным потоком.

— Люсьен! — Причитала я, брыкаясь, отталкивая, сопротивляясь.

Он не двигался, он просто пил.

Это было больно. Убийственно больно.

Невыносимо.

Я почувствовала, как силы покидают меня, пока моя кровь лилась ему в рот, ослабляя.

— Люсьен, — выдохнула я, все еще пытаясь его оттолкнуть, чернота проникла в уголки моих глаз. Это была реакция моего тела на ужасную боль, а может сказывалась потеря крови, а может то и другое вместе.

Я готова была отключиться. Больше не могла этого выносить.

Мои руки упали с его плеч, когда темнота подкралась ближе, сила исчезла, я безвольно лежала в его руке.

Прежде чем темнота заволокла все, я почувствовала, как он поднял голову, оторвавшись от моего горла, последнее, что я помнила, это свое слабое хныканье:

— Ты обещал.

Потом я провалилась в темноту.

4. На следующий день

Я открыла глаза и увидела, что уже наступило утро. Солнце слабо проскальзывало по краям тяжелых, задернутых штор.

Я почувствовала секундное замешательство, не понимая, где нахожусь, в незнакомом месте.

Потом вспомнила.

Отчего тело оцепенело.

Позади меня послышалось движение, и прежде чем я успела его заметить, меня осторожно перевернули на спину. Люсьен, полностью видимый, но затененный слабым дневным светом, возвышался надо мной, удерживая себя на предплечьях.

Абсолютный ужас охватил меня. Я напряглась, готовясь к побегу.

В следующую секунду я была раздавлена его объятиями, мое лицо уткнулось ему в горло, большая ладонь обхватила мой затылок, его тяжелое бедро накрыло оба моих.

— Лия, — прошептал он.

Мое имя мукой прозвучало в его устах.

Но мне было все равно. Он мог испытывать любые угрызения совести. Вечность была чертовски долгим сроком для вампира, он мог мучиться чувством вины веками. На это мне было наплевать.

Он обещал, что не причинит мне боль, а сам причинил самую сильную боль, которую я когда-либо испытывала.

Обещал, что остановится, а потом чуть не убил меня.

Я оценила свои возможности.

Бороться с ним было бесполезно, я бы никогда не победила. Даже если бы сбежала от него, он смог бы контролировать мой разум, мои движения и на расстоянии.

Поэтому у меня не было выбора.

Боже, я действительно ненавидела его.

— Пожалуйста, отпусти меня, — потребовала я ему в горло, голос звучал хрипло, ломко, и это тоже меня пугало.

— Лия, ты должна меня выслушать.

Я покачала головой. Было не больно. Я не чувствовала боли в горле в том месте, где он вчера разорвал мою плоть, просто странное, но глубокое онемение, будто сделали укол новокаина. Я решила не думать об этой странности в тот момент.

Я решила сосредоточиться на чем-то другом.

— В контракте не сказано ни слова, что я должна тебя слушать. Ты кормишься мной, да. Ты трахаешь меня, да. Но я не слушаю тебя.

Его рука оставила мою голову и потянулась к челюсти. Большим пальцем он осторожно приподнял мой подбородок и наклонил голову, чтобыпосмотреть на меня.

— Я объясню, — заявил он.

Я понятия не имела, что это было значительное заявление с его стороны. С тех пор как меня исключили из «Изучения вампиров», я понятия не имела, что вампиры не объясняют свои поступки. Даже если бы у меня была идея, меня бы это тоже не волновало.

— Ты проголодался? — Спросила я.

— Лия.

— Ну? Голоден?

— Конечно, нет, — ответил он со вздохом.

— Конечно, нет, — передернула я. — Ты насытился прошлой ночью, не так ли?

Его лицо потемнело, руки сжались сильнее, почти до боли, но не совсем до боли, почти.

— Послушай меня, зверушка.

— Прекрати меня так называть, — прошипела я и увидела, как его лицо потемнело еще больше.

Это должно было меня напугать.

Но почему-то не напугало. Я понимала, худшее, что он мог сделать — это фактически закончить свою вчерашнюю работу.

Невежество — это не блаженство. Невежество — это пытка.

— Ты собираешься трахнуть меня? — Рявкнула я, не обращая внимание на его гнев.

Его голова дернулась, прежде чем он спросил:

— Что?

— Хочешь трахнуть меня. Ты вчера насытился, больше не голоден, но ты все еще здесь. Мне интересно, почему? Интересно, как я теперь должна служить вам, хозяин.

Его руки снова сжались, на мгновение превзойдя боль, прежде чем он перевернул меня на спину и перенес на меня часть своего твердого существенного веса.

Его рука сбоку скользнула к моей голове, пальцы зарылись в волосах, не нежно, но и не совсем больно.

Я смотрела ему в лицо, оно было высечено из камня, его глаза горели, как прошлой ночью, но не голодом и желанием.

Яростью.

Ладно, может теперь я точно немного испугалась.

Его глаза прожигали меня в течение долгих секунд, прежде чем он сделал глубокий вдох.

На выдохе сказал:

— Учитывая то, что произошло вчера ночью, Лия, я не буду обращать внимание на твое сегодняшнее поведение.

— Что ж, спасибо, — ответила я с глубоким сарказмом.

Его рука сжалась в моих волосах. Не совсем болезненная стала немного более болезненной, но выносимо болезненной.

— Не испытывай свою удачу, — предупредил он.

Мне хотелось испытать. Каждая моя плохая черта характера кричала, чтобы я попыталась испытать удачу. Вместо этого я отвела глаза в сторону, затем закрыла, чтобы не смотреть на него даже боковым зрением.

— Ненавижу тебя, — прошептала я. Это звучало слабо, даже испуганно, но мне было пофиг.

Его пальцы ослабли в моих волосах, и он тихо ответил:

— Это понятно.

Почти освободив голову, я повернула ее на подушке подальше от него.

— Пожалуйста, уходи, — умоляя, произнесла я.

Он начал перебирать пальцами мои волосы сбоку. Это было приятно. Я не хотела чувствовать приятно, и ненавидела его за то, что он делал мне приятно.

Его глубокий голос прервал мои мысли.

— Я пойду, Лия, но вернусь вечером.

Мои глаза распахнулись, голова дернулась назад, взглянув на него.

— Сегодня вечером? — прохрипела я, мой голос сорвался от страха.

Его средний палец нежно коснулся моего виска, затем его рука осторожно легла на мою щеку.

— Сегодня вечером.

— Но, тебе опять может понадобиться...

— Я не буду кормиться.

О боже мой. Это означало, что мы будем…

— И не буду трахать тебя, — продолжил он.

Я покачала головой.

— Тогда зачем ты придешь сегодня вечером?

— Нам нужно поговорить.

Я секунду смотрела на него, прежде чем снова покачать головой.

— Нет, не нужно.

— Нужно.

— Нет.

Он снова вздохнул, и его лицо приблизилось к моему. У меня перехватило дыхание.

— Нам нужно, — повторил он.

Теперь я разозлилась, была напугана, ненавидела его, боялась и была сбита с толку.

— Но я думала... — начала я.

Он прервал меня.

— Сегодня вечером.

— Люсьен…

Его лицо наклонилось еще ближе, так близко, что у меня перехватило дыхание. Я совсем перестала дышать.

Затем его губы коснулись моих, коротко, мягко. Затем он поднялся с кровати.

Я приподнялась на локте. У меня закружилась голова, и я снова упала на подушку.

Ой.

Что это было? Что, черт возьми, это было?

Прежде чем я успела это осознать, он вернулся, полностью одетый, за исключением того, что держал пиджак в большой руке.

Он наклонился, уперся кулаками в кровать по обе стороны от меня, придвинулся.

— Тебе нужно отдохнуть, зверушка. Весь день, — приказал он.

— Но...

— Отдыхай.

— Но...

— Целый день.

— Но...

Его губы коснулись моих, но он не поцеловал меня, он держал глаза открытыми, сверля меня взглядом.

Я успокоилась.

— Я слишком много выпил у тебя вчера, — пробормотал он мне в губы. — Тебе нужно отдохнуть.

Губы открылись, и я начала:

— Я...

Тут же замолчала, его язык метнулся внутрь, коснулся моего, напугав меня. Это было мимолетное прикосновение, но, несмотря на это, его открытые глаза удерживали мои в плену, и я ощутила отчетливое возбужденное волнение в области живота.

Сию минуту.

Точно.

Что это было?

Ураган? Вызванный поцелуем моего почти убийцы?

Это доказывало то, что я явно сошла с ума.

— Отдыхай, — прошептал он мне в губы.

Не успела я опомниться, как он исчез.

* * *

Я снова открыла глаза, когда почувствовала движение в комнате.

Было светло, я видела солнце сквозь занавески, так что это означало, что еще не было «сегодня вечером», следовательно, я надеялась, что движение было не Люсьеном.

Нет, не он. Это была Эдвина, крадущаяся на цыпочках вокруг кровати.

— Я проснулась, — объявила я, осторожно приподнимаясь на локте.

Она вздрогнула и подскочила от моего голоса, повернулась ко мне лицом.

— Ты проснулась, — повторила она.

Я кивнула, сосредоточившись на ней. Она была красивой, пожилой женщиной, старше моей матери. Откуда я это узнала, понятия не имела, на ее лице почти не было морщин, но я догадывалась, что лет ей прилично. Ее волосы были густыми, длинными и белыми, и казались мягкими. Волосы были собраны в хвост на затылке. Как и вчера, на ней был странный наряд, пышная персиково-розовая юбка и бежево-розовая струящаяся блузка, стянутая таким же струящимся поясом-шарфом низко на талии.

Она выглядела как стильная хиппи. Странно, но это правда.

— Люсьен провел ночь, — заявила она сдавленным шепотом.

Я продолжала смотреть на нее.

Затем спросила:

— Что?

— Люсьен, — сказала она, больше ничего не сказала.

— Да, Люсьен... — подсказала я.

— …провел ночь, — выдохнула она, что прозвучало как глубокое удивление.

Боже, она была странной.

— Да, провел, — медленно подтвердила я.

— Почему? — спросила она все еще хриплым, ошеломленным голосом.

Почему Люсьен что-то делал? Потому что Люсьен делал то, что хотел, вот почему.

— Он хотел, — ответила я.

— Не знаю… он никогда... — Она остановилась, затем резко повернулась и быстро подошла к окнам, распахнув шторы, продолжая болтать. — Это неслыханно, беспрецедентно. Я не знаю, что сказать. Я даже не могу...

— Эдвина, — оборвала я ее.

Она снова повернулась, и в ту минуту, когда ее глаза встретились с моими, они стали такими большими, что чуть не выскочили у нее из головы, она ахнула. Громко.

В то же время ее рука взлетела ко рту.

Я поняла, что заснула до того, как расчесала волосы и смыла густой макияж, но даже зная об этом, было не моим видом на следующее утро после ее пылких стараний, ее жест не мог вызвать такой реакции с ее стороны.

— Что? — испуганно спросила я.

— Твое горло, — прошептала она сквозь руку.

Моя рука метнулась к горлу. Я все еще чувствовала это странное оцепенение, и испуганный взгляд Эдвины пугал меня еще больше.

Я прижала ладонь к тому месту на горле, из которого Люсьен кормился прошлой ночью, и поднялась с кровати. У меня все еще кружилась голова, но я пересилила себя, опустила ноги на пол, встала и направилась в ванную.

Моя спальня…

Нет, вычеркни.

Спальня Люсьена (я не собиралась претендовать на то, что он мне предоставил) была самой большой спальней, которая у меня когда-либо была. Окрашенная в теплый розовый, с кроватью королевских размеров, покрытая декадентским пушистым пуховым одеялом чуть более темного оттенка, хлопчатобумажным сатиновым покрывалом с прекрасной вышивкой в нижней части и ползущей светлой вверх по кровати. Стопки пуховых подушек всех размеров от королевских, до европейских и стандартных маленьких, которые варьировались от самого глубокого до самого нежного розового, украшали изголовье, некоторые были гладкими, некоторые — с вышивкой. В углу стояла тахта, обтянутая кремовым бархатом и отделанная блестящим темным деревом с замысловатой резьбой. С его единственным подлокотником стратегически рядом располагался небольшой, богато украшенный круглый столик. Такие же величественные, но удобные на вид кресла, каждое высокие, бархатные с круглыми оттоманками с кисточками внизу, были расставлены в другом углу. Стулья стояли за резным деревянным столом. Очаровательный письменный стол с ноутбуком и стильными аксессуарами стоял лицом комнаты в противоположном углу.

Я ничего этого не замечала.

Вчера днем, после того как приехала, полностью осмотрела роскошную клетку, которую Люсьен предоставил мне. Я осмотрела дом с шестью спальнями сверху донизу. Почему он решил, что мне могут понадобиться шесть спален с гигантской кухней, включая уголок для завтрака и удобную гостиную, официальную столовую, еще гостиную, семейную комнату, жилую зону, семейную комнату, кабинет, четыре ванны… список продолжался… Я не узнаю.

В тот момент я не хотела этого знать. Единственное, о чем думала, было мое горло.

Я прошла в ванную. Еще одна огромная комната с двумя раковинами, большим зеркалом, большой мраморной ванной, установленной на платформе, под витражным окном (можете себе такое представить), отдельной душевой кабиной с несколькими головками (некоторые были на стене) и туалетом, отдельной комнатой.

Я повернулась к зеркалу и медленно, слегка поморщившись, чтобы подготовиться к увечьям, которые увижу, убрала руку.

Затем моргнула.

Виднелся незначительный, длиной в дюйм, слегка блестящий розоватый рубец.

— Какого черта? — прошептала я.

— Знаю, — произнесла Эдвина, материализуясь позади меня. — Ты можешь в это поверить?

— Нет, — я уставилась на незажившую рану, вспоминая ощущение разрыва прошлой ночью, боль и мощное сосание Люсьена, — Я не могу в это поверить.

— Я не могу поверить, что это еще не зажило, — выдохнула Эдвина.

Мои глаза метнулись к ее отражению в зеркале.

— Что?

— Она еще не зажила. Как такое возможно? Всегда заживают до утра. Раньше такого не было.

У меня отвисла челюсть.

Я захлопнула ее за мгновение до того, как спросить:

— Ты шутишь?

Ее голова дернулась в сторону.

— Конечно, нет. Ты же знаешь об этом.

Нет, этого я не знала.

Меня исключили из тупого «Изучения вампиров», а все то время, что я там пробыла, не обращала ни малейшего внимания на то, что там рассказывали.

Я отошла от зеркала и направилась в огромную гардеробную, которая находилась на противоположной стороне спальни.

Эта комната тоже была огромной, стены были заставлены вешалками на рейках, полками, ящиками и трехстворчатым зеркалом в полный рост. Здесь было достаточно места, чтобы разместить одежду семьи из пяти человек. Здесь даже имелся роскошный встроенный туалетный столик с десятками выдвижных ящиков, большое зеркало, окруженное огнями голливудских звездочек, перед которым стоял мягкий табурет из розового бархата. Без шуток, это место было как из фильма.

Большая его часть не использовалась, так как я взяла с собой только два чемодана и ручную кладь. Моя мама и тетушки упаковывали все остальное, чтобы отправить сюда. Но даже в скором времени с прибывшем багажом, это пространство невозможно будет заполнить, и Люсьен вполне может использовать половину под свое усмотрение, пока я его буду обслуживать.

Ворвавшись в гардеробную, я объявила:

— Мне нужно позвонить маме.

Я подошла к туалетному столику, мне пришлось опереться на него, чтобы не упасть. Я все еще чувствовала себя одурманенной и слабой. Мне нужно было поесть. И, как бы мне было неприятно соглашаться с этим парнем, но Люсьен оказался прав, мне нужно было отдохнуть.

— Эм... дорогая... — сказала Эдвина позади меня, когда я перевела дыхание, справившись с головокружением и потянулась к сумочке, чтобы достать мобильный.

Я проигнорировала ее и начала рыться в своей сумочке.

— Дорогая... — позвала Эдвина, подойдя ближе.

— Где он? — Бормотала я. — Уверена, что он...

— Лия, — позвала Эдвина рядом со мной, — Люсьен сказал, чтобы ты никому не звонила.

Я вскинула голову и посмотрела на нее.

— Что?

— Непосредственный приказ. Никаких звонков.

— Почему? — Спросила я.

Она пожала плечами, выглядя смущенной.

Я снова посмотрела на свою сумочку, продолжая копаться:

— Ну, он может приказывать все, что хочет. Но я все же собираюсь...

— Ты его не найдешь. Люсьен забрал твой телефон.

Я снова вскинула голову и уставилась на нее.

И могла только пялиться на нее. Мое сердце замерло, что было довольно странно, так как кровь кипела.

Наконец я обрела дар речи.

— Он забрал мой телефон?!

— Да и сказал мне спрятать все остальные.

— И ты спрятала?

Она утвердительно кивнула.

Я выпрямилась и повернулась к ней лицом.

— Хорошо, достань хотя бы один.

— Не могу.

— Можешь.

— Люсьен разозлиться.

— Наплевать, — огрызнулась я.

Ее лицо побледнело. Не нужно быть ясновидящей, чтобы понять, что она не хотела делать ничего, что могло бы разозлить Люсьена.

Я могла это понять. Он мог чертовски пугать. И несмотря на то, что я ее совсем не знала, все равно не хотела, чтобы он ее пугал.

И снова мои планы были разрушены ненавистным Люсьеном.

— Я убью его, — выпалила я, эмоции взяли верх, и мне пришлось прислониться к туалетному столику, чтобы устоять на ногах.

— Тебе нужно поесть. Люсьен сказал, что как только ты проснешься, нужно тебя покормить.

— Люсьен может идти ко всем чертям, — отрезала я.

Она секунду внимательно изучала выражение моего лица, в глазах появилось удивление, голову она наклонила набок, как птица.

— Мне кажется, здесь что-то не так, — объявила она.

— Правда? — саркастически спросила я.

— Почему ты злишься на Люсьена? Никто никогда не злился на него. Ну, не совсем никто. У него, конечно, есть враги. Но его наложницы! Никогда его наложницы не злились на него. Они все любили его.

О, прошу тебя.

— Я другая, не такая, как они, — заявила я.

— Это я уже поняла, — согласилась она с понимающим кивком.

Я опустила голову и поднесла руку ко лбу.

— Думаю, мне нужно больше свободы, — сказала я ей, не желая показаться грубой.

В этот момент полной неразберихи в моей жизни, я ненавидела это признавать, но действительно нуждалась в матери, несмотря на то, что она и ее предки безумно обожали быть наложницами вампиров, втянув меня в этот бардак.

Внезапно я почувствовала, как руки Эдвины нежно коснулись, оттаскивая меня от туалетного столика.

— Что тебе нужно, так это постель и еда, именно в таком порядке, — заявила она.

Я пошла с ней, потому что у меня не было сил бороться.

И винила в этом Люсьена главным образом потому, что это была его вина.

И его вину я запрятала в свое хранилище «Почему я ненавижу Люсьена».

Эдвина уложила меня в постель. Полчаса спустя она вернулась с подносом, уставленным едой, а я все это время потратила на то, чтобы собрать кучу всего в моем хранилище «Почему я ненавижу Люсьена». Передо мной стояла стопка легких, пушистых блинчиков на пахте, пропитанных тающим маслом с подогретым сиропом. Хрустящий бекон. Сочные ягоды. Сосиски на гриле.

Я съела все не жалуясь.

Обычно я бы никогда не съела столько, особенно в таких количествах, волшебным образом увеличившееся в десять раз по размеру и весу, оседая на моей заднице.

Но мне нужна была моя сила. Сегодня вечером я готова была сразиться с Люсьеном.

5. Тем же вечером

Люсьен поехал к дому Лии, чувствуя приятное предвкушение после не очень хорошего дня.

Он знал, что она будет холодной или разъяренной, но ему было все равно.

Кем бы она ни была, при этом не была нетерпеливой, льстивой, воспринимающей его с обожанием и не была покладистой.

Она была совсем другой, и ему нравилось, такого у него не было очень давно.

Утром, когда он вернулся домой, который делил со своей парой, Катрина ждала его.

В ту минуту, как только он закрыл за собой дверь, она дала волю своей ярости, которую, как он понял, она сдерживала всю ночь, поджидая его.

Несмотря на то, что он все еще злился на нее за заговор, который она попыталась развязать на Отборе с Лией, она имела полное право злиться на него. Вампир не спал со своей наложницей, ни в каком смысле этого слова. Он или она не оставались на ночь у своей наложницы или наложника.

Может спали и оставались, но не на ночь, такого не было никогда.

Вампиры спали со своими подругами-вампирами, абсолютно.

Измены могли и часто случались (и Доминион закрывал на это глаза), выходили из-под контроля на Пирах, но не с наложницами. Границы существовали, очень ясные и понятные, и никто, даже Люсьен, не имел права их нарушать.

Он проигнорировал свою подругу, в течение последнего десятилетия ему это неплохо удавалось, поднялся наверх прямо в их спальню, разделся и встал под душ.

Она последовала за ним, не прекращая ни на мгновение своей яростной тирады.

Люсьен злился на себя за то, что с Лией потерял контроль и чуть не лишил ее жизни, ее ему будет не хватать, хотя знал он ее совсем недолго. Не только потому, что в ее жилах текла божественная кровь, но и потому, что она не собиралась взрослеть, пока ей не исполнится девяносто три года. Эта концепция его заинтриговала, ему очень хотелось найти время для изучения.

Он также злился на себя за то, что заставил ее испытать неподдельный ужас.

Страх был восхитителен, особенно когда смешивался с ее возбуждением.

Ужас, или, по крайней мере, тот ужас, который он увидел у Лии в то утро, когда она проснулась, показался ему отвратителен.

И последнее, самое главное, как бы он ни старался, он не мог выбросить из головы ее слова, глаза, полные боли и обвинения: «Ты обещал».

Поэтому он был не в настроении терпеливо выяснять отношения с Катриной.

Он вышел из душа весь мокрый, схватил ее за горло, заставив замолчать. Оторвал от пола и прижал к стене так, что штукатурка треснула от удара ее головы, держа навесу и сжимая пальцы.

Она вцепилась ногтями в его предплечье, но безрезультатно.

Он прижимал ее, извивающуюся, к стене, ловко уворачиваясь от ее ног, пока не почувствовал, что она поняла, что он хотел ей сказать. Затем разжал пальцы.

Она грациозно приземлилась на четвереньки, откинула голову назад, облако длинных черных волос рассыпалось по спине, ее ледяные голубые глаза уставились на него. Ее потрясающее лицо было искажено яростью.

Она готовилась к нападению.

— Даже не думай бросать мне вызов. — Потребовал он тихо, убийственным тоном.

Нерешительность промелькнула у нее в глазах, что было стратегической ошибкой. Ей давно следовало научиться владеть собой в любой ситуации, нерешительность же показывала слабость.

Она была молодым вампиром, ей было всего двести лет.

Но она никогда не научится. Ей не суждено. Он пытался ее научить в течение пятидесяти лет.

Вначале она была совсем как Лия, молодая, забавная, вызывающая, красивая и, возможно, самое главное, невероятно сексуальная.

В ту минуту, когда он заявил на нее свои права, она изменилась. Стала собственницей, невыносимо ревнивой, даже к его наложницам, до Лии он никогда не давал ей поводов для столь нелепой ревности. Она требовала, чтобы он брал ее с собой на Пиры (этого он ей не разрешал). Сопротивлялась, когда он пытался ее чему-то научить.

Он возлагал на нее много надежд, когда встретил. Но она стала полным разочарованием.

Он заметил, как опустилась плавная линия ее плеч, признавая поражение, именно этим и было вызвано его недовольство своей парой, не говоря ни слова, он развернулся и зашагал обратно в душ.

В душе он быстро принял решение подать Заявление о разделе. Он думал об этом в течение многих лет. Сейчас было самое время.

Развод не было чем-то неслыханным для партнеров-вампиров. Но встречался не так часто, как развод смертных. Вампиры, подавляющее большинство времени, спаривались на вечность, будучи бессмертными, означало буквально.

Хотя к разводам относились неодобрительно, отступные не отрицались. Это была не очень хорошая идея — заставлять двух вампиров жить вместе. Было смертельно опасно.

Когда он вышел из душа, Катрина уже успокоилась. Она свернулась калачиком на своей стороне их постели, при виде побежденной и обиженной пары, он принял мгновенное решение, что никогда больше не разделит с ней постель.

— Ты должен понимать, что я заслуживаю объяснений, — прошептала она.

Он не ответил главным образом потому, что не понимал.

— Никто не проводит ночь со своими наложницами, — продолжала она. — Ты рехнешься, если я проведу ночь с Кайлом.

Это было неправдой. Скорее всего он даже не заметит.

Ее голос упал ниже шепота, когда она спросила:

— Что в ней такого?

Люсьен в этот момент одевался.

Закончив, он повернулся к ней лицом и просто ответил:

— Она — жизнь.

Он наблюдал, как ее тело дернулось, словно от удара.

Затем приподнялась на руке, ее лицо наполнилось недоверием и исказилось горечью.

— Твоя жизнь? Ты едва ее знаешь.

Он скрестил руки на груди и посмотрел сверху вниз на свою пару.

— Не моя жизнь, Рина. Жизнь.

Она покачала головой.

— Я не понимаю, что это значит.

Конечно, она не понимала.

Катрина не понимала разницы между недорогим шампанским и лучшим марочным, и никакое количество объяснений или потребления не заставило бы ее понять различия.

Он знал об этом, потому что в течение пятидесяти лет пытался преподать ей именно этот урок.

Жизнь — это кровь и кровь была Лии Бьюкенен. И разница состояла в том, есть крошки или позволить прекрасному бельгийскому шоколаду таять на языке.

Кормиться от Лии было все равно что пить на небесах.

Пить ее кровь с рукой между ее ног, чувствовать ее мягкое тело, придавленное его весом, ощущать вуаль ее запаха, который был всем, смешанным с ароматом ее секса в состоянии повышенного возбуждения, было для него нирваной.

Он с нетерпением ждал укрощения Лии.

Независимо, как произошло его вчерашнее кормление, если красота прошлой ночи была каким-то признаком, то кормление от нее, когда он лежал на ней, и она полностью отдалась ему, было восторгом.

— Люсьен, — позвала Катрина.

Вырванный из своих мыслей, потерявший к ней всякий интерес, Люсьен объявил:

— Мы закончили разговор.

Он наблюдал, как ее тело напряглось, когда она поняла смысл его слов.

— Итак, что это значит? — раздраженно спросила Катрина.

Он не ответил. Вышел из комнаты и выбросил ее из головы.

Это было нетрудно.

В тот день он встретился со Стефани. И Эйвери.

Нужно было строить планы, и он их строил. Он строил планы с тех пор, как получил сообщение от своего информатора — Лия освободилась от еще одного из своих ужасных парней. Конец ее смертных отношений сделал ее свободной для Отбора. Обладая огромным, разочаровывающим опытом на бурных волнах любовной жизни Лии, он не замедлил воспользоваться этим шансом и, среди прочих вампиров, внес ее имя к себе в список, чтобы выслать ей приглашение на Отбор.

Люсьен знал, что Совет не будет долго закрывать глаза на то, что он делает. Они узнают. Скорее всего, как только он подаст заявление о разделе, все расскажет Катрина. Возможно, семья Лии, хотя он знал, что они потребовали контракт, который досконально изучили, после чего она не только пошла учиться, но и Бьюкенен отправили ее к нему.

Если даже не ее родственники просветят Совет, то, несомненно, Совет каким-то образом все равно узнает о его действиях.

И он был готов.

Стефани всегда была нетерпима к Соглашению Бессмертных и Смертных. Ей не нужно было решать на чьей стороне она хотела бы сражаться во время Революции.

Она была несомненным союзником.

Эйвери оказался для него сюрпризом. Он работал в Совете Доминиона на протяжении веков. Но сейчас Люсьен почувствовал его готовность предать Совет.

И Люсьен был прав.

Космо он старался избегать с момента Отбора Лии, чего не смог сделать сегодня.

Ближе к вечеру Космо ворвался к нему в кабинет, секретарша Люсьена, Салли следовала за ним по пятам.

Салли остановилась, когда Космо прошипел:

— Ты планируешь восстание?

Люсьен кивнул Салли, которая тут же удалилась.

Как только она закрыла за собой дверь, он посмотрел на своего друга и ответил:

— Нет.

— Тогда что все это значит? — спросил Космо. — Я был там, Люсьен. Лия отказалась подписывать твой контракт. А потом он оказался подписан, Эйвери подал его в Совет, ты размещаешь ее у себя и прошлой ночью было кормление.

Люсьен молчал.

Космо продолжил:

— Катрина сказала Нестору, который передал Джордану, тот сказал Хэмишу, а Хэмиш сказал мне, что ты провел с ней ночь.

Люсьен знал, что его секрет недолго будет секретом.

— Да.

— Ты что, с ума сошел? — взревел Космо.

Люсьен встал, качая головой.

— Космо, успокойся.

— Совет узнает, — отрезал Космо.

— Скорее всего они уже знают. Катрина сегодня была в таком состоянии утром. Она сначала делает, а потом думает, если вообще думает.

Не то чтобы она когда-либо делала что-либо по-другому, подумал он.

— Они арестуют тебя, — предупредил Космо.

— Вполне вероятно.

Космо выпрямился и оценил самообладание Люсьена, прежде чем спросить:

— Что случилось? Ты что, заснул?

— Да, после ее посвящения я заснул.

Это было правдой. После того как он чуть ее не лишил жизни, остановил кровь, успокоил рану, подождал, нетерпеливо наблюдая в течение долгих минут, пока рана начала затягиваться. Затем он в течение долгих часов наблюдал, как прогрессирует заживление. Когда он убедился, что все будет хорошо, только тогда он обнял Лию и заснул.

Тем не менее он твердо намеревался провести ночь с Лией, даже если бы не потерял контроль над собой, чтобы дождаться исцеления. И он твердо намеревался проводить с Лией каждую ночь, пока не потеряет к ней интерес и сам не отпустит ее.

Космо продолжал изучать его, прежде чем с сомнением заметил:

— Значит, это случайность.

— Нет, — честно ответил Люсьен. — Далеко не случайность.

Космо закрыл глаза.

Низким голосом, в котором слышалась стальные нотки, Люсьен заявил:

— Я не буду так проживать еще один день, Космо.

Космо открыл глаза:

— Ты планируешь восстание.

— Его может и не быть.

— Ты знаешь, что это неправда.

Люсьен пожал плечами.

— Тогда будет война.

Космо втянул воздух через ноздри при словах Люсьена, но его лицо и глаза стали пустыми, скрывая мысли. Катрина могла бы поучиться у Космо.

Космо тихо заговорил:

— Я видел ее, Люсьен. Я чувствовал ее запах. Она мне нравится. Она очаровательна. Она забавная. Она совсем другая. Но, — он сделал паузу, прежде чем закончить, — она не стоит войны.

— Ты не пробовал ее, — решительно ответил Люсьен.

Космо склонил голову набок, невольно заинтригованный.

— Она настолько хороша?

— Лучшая.

Брови Космо поползли вверх, прежде чем он пробормотал:

— Господи. — Затем он продолжил тихим голосом: — Ты трахнул ее?

— Еще нет.

— Но собираешься?

— Безусловно.

— Господи, Люсьен…

Люсьен потерял терпение.

— Если я правильно помню, в течение семи лет было много ночей, когда ты оставлял ее мать и отправлялся со мной на Пир. Кормиться и трахаться так, как ты хотел трахнуть Лидию. Если я правильно помню, в течение семи лет ты хотел Лидию так, как не мог получить, потому что в Соглашении говорилось, что не можешь. Это чуть не свело тебя с ума. Тебе пришлось отпустить ее, прежде чем ты просто решил прекратить мучения. Ты помнишь? — потребовал Люсьен.

— Помню, — ответил Космо, стиснув зубы.

— Так вот, со мной такого не случится, — заявил Люсьен. — Я хочу Лию, всю Лию, и я, черт возьми, получу ее. Я устал от этих древних, абсурдных законов, управляющих моей жизнью, твоей жизнью, жизнью Стефани. Мы вампиры, черт возьми, и все, что составляет нашу сущность, у нас отнято. Хватит. Я беру свои слова обратно. Если они попытаются наказать меня, я буду драться.

Лицо Космо снова потеряло всякое выражение. Потому что может наступить такой момент, когда ему понадобятся союзники, и Космо был бы отличным союзником, не говоря уже о том, что он был надежным другом, поэтому Люсьен продолжил:

— Прошло более пятисот лет с тех пор, как я уловил такой необычный запах, как у Лии.

В глазах Космо загорелось понимание.

— Мэгги, — пробормотал Космо.

Потребовалось огромное усилие воли, даже после стольких сотен лет, чтобы Люсьен не вздрогнул от ее имени.

Он проигнорировал бормотание своего друга и продолжил:

— Я уловил запах Лии двадцать лет назад. Я должен был заполучить ее тогда. Должен был иметь возможность взять то, что хотел. Но мне пришлось ждать. Двадцать лет, Космо. Я потерял двадцать лет. И что более важно, она постарела на двадцать лет, а я их потерял. Мое время пришло, как и время Лии, и не будет барьеров или границ, никаких чертовых законов, которые указывали бы мне, что я имею право делать.

— Ты хочешь ее приручить, — предположил Космо.

— Уже работаю над этим, — объявил Люсьен.

Космо колебался недолго, прежде чем вздохнул и покачал головой.

— Полагаю, найдутся те, кто встанет на твою сторону.

— Я бы очень хотел, чтобы ты был одним из них.

Космо замер, его лицо оставалось пустым, прежде чем он тихо спросил:

— Ты сомневаешься во мне?

Люсьен не ответил.

Все еще тихо, Космо сказал:

— Я бы сгорел за тебя, Люсьен. Я уже доказывал это раньше.

— Так и есть, — согласился Люсьен.

Они долго смотрели друг другу в глаза, прежде чем Космо нарушил их молчаливую клятву верности, сказав:

— Ее будет нелегко приручить.

Впервые с тех пор, как он увидел своего друга у себя в кабинете, Люсьен улыбнулся.

— Очень верно подмечено.

Космо улыбнулся в ответ.

— Как она вела себя прошлой ночью?

— Неукротимая.

Космо откинул голову назад и рассмеялся.

Так закончился их напряженный разговор.

Люсьен свернул на подъездную дорожку к дому, который купил для Лии три месяца назад, всего через несколько недель после того, как она закончила свои последние отношения со смертным.

Он нарушил свою собственную практику и сам искал для нее дом. Он изложил Салли свои требования и лично посетил дома, двадцать поместий, если быть точным, прежде, чем нашел тот, куда хотел бы поселить Лию. Затем он нанял команду декораторов, которая подогнала весь интерьер под его строгие требования.

Когда он встретил в этом доме Эдвину всего несколько дней назад, чтобы передать ей ключи от ее нового дома и места работы, она была ошеломлена тем, что увидела.

Эдвина в течение сорока лет была экономкой у его действующих наложниц. Она знала, что у Люсьена была репутация щедрого мужчины, особенно щедрого с наложницами. Он содержал их в хороших условиях, пока они его обслуживали, и оставлял обеспеченными, когда отпускал. Все вампиры делали то же самое, но, некоторые были скупые, другие не так свободно распоряжались финансами, может они и были щедрыми, но не такими, как Люсьен, он не был скупым, и он был далек от финансовой несостоятельности.

Но особняк с шестью спальнями на участке в пятнадцать акров был за пределами щедрости даже Люсьена.

Он нажал кнопку открывания гаражных ворот на солнцезащитном щитке, припарковав свой гладкий черный «Порше Турбо» рядом с таким же гладким черным «Кайеном», который купил Лии.

Эдвина, удивленно услышала, как его машина заезжает в гараж, встретила его у кухонной двери с испуганным лицом.

— Люсьен, — выдохнула она.

— Эдвина, — ответил он в знак приветствия, не останавливаясь, двигаясь к ней.

— Ты здесь, — отметила она, хотя это было и так понятно.

Он остановился, чтобы спросить, где Лия, так как у него не было желания ее искать по дому, повернулся к Эдвине.

— Да. Где Лия?

Он увидел, как ее глаза округлились, прежде чем она выпалила:

— Она не готова к еще одному кормлению! И ты тоже не готов к еще одному.

Взгляд Люсьена встретился с ее взглядом, и он увидел, как краска сбежала с ее лица.

— Прости. Прости меня, — пробормотала она, отводя взгляд.

— Где Лия? — повторил Люсьен с плохо скрываемым нетерпением.

— В своей комнате.

Люсьен немедленно повернулся к лестнице.

— Люсьен! — позвала Эдвина, и Люсьен с неохотой обернулся. — Она... — Она сделала паузу, ее лицо все еще было пепельным, в комнате разлился аромат страха.

— Что она? — спросил Люсьен, когда она замолчала.

Ее тело дернулось, затем она продолжила:

— Она... — снова замолчала.

— Эдвина, — голос Люсьена прозвучал, как опасное шипение.

— Она в... в... — он заметил, как она сглотнула, прежде чем наконец закончила, — она не в настроении.

У Лии было плохое настроение. Это была отличная новость.

Люсьен медленно улыбнулся. Эдвина вытаращила на него глаза.

Люсьен повернулся к лестнице.

Как сказала Эдвина, Лия находилась в своей спальне, хотя, как только он вошел в холл первого этажа, уже знал, услышал, как бьется ее сердце и почувствовал ее запах. Когда он вошел в дверь, то увидел, что она сидит на тахте, прислонившись спиной к подлокотнику, согнув перед собой ноги. На ней были выцветшие джинсы, бледно-розовая кофточка и легкий бледно-зеленый кардиган. Ее ноги были босыми, ногти на пальцах окрашены новым лаком. Вчера был прозрачно-розовый, сегодня — яркой фуксии, и это говорило, что она явно не подчинилась его приказу отдохнуть, вместо этого делала себе педикюр. Ее длинные, многослойные светлые волосы мягкими волнами рассыпались по плечам, завитки на шее изогнулись, обрамляя изящную линию шеи, приглашая, она, вероятно, и не подозревала, но он был в предвкушении.

Когда он вошел в ее спальню, она вскинула голову, и он заметил, что она читает книгу, положив ее на колени.

Он повернулся, чтобы закрыть дверь. Когда повернулся назад, она снова наклонила голову к книге. Он не сводил с нее глаз, проходя внутрь и снимая пиджак. Он продолжал наблюдать за ней, когда бросил пиджак в изножье кровати, подошел к ней ближе. И он продолжал за ней наблюдать, проходя мимо нее к маленькому столику в конце гостиной.

Она сидела, склонив голову над книгой, не обращая на него никакого внимания, но ее сердце бешено колотилось, и он чувствовал запах ее страха.

Он наклонился, поднял закладку, лежавшую на столе рядом с напитком, прошел в гостиную, усевшись на тахту в дюйме от ее ног.

Затем повернулся всем телом, протянул руку и вырвал книгу у нее из рук.

Она вскинула голову и сердито крикнула:

— Эй!

На этот раз он проигнорировал ее, положил закладку в книгу и наклонился к ней.

Она съежилась, откинувшись на подлокотник кресла, голова слегка повернулась в сторону, а сердцебиение участилось.

Люсьен и это проигнорировал.

Он положил книгу на стол, наклонился еще ближе, упершись руками по обе стороны от ее бедер, его живот и грудь касались ее икр.

Его глаза поймали ее настороженный взгляд, и он потребовал:

— Когда я прихожу к тебе, Лия, хочу, чтобы ты приветствовала меня.

Он увидел, как напряглись ее губы и вспыхнули глаза, он ждал ответа.

Она не заставила долго ждать заявив.

— Простите, о Великий Хозяин. Добрый вечер. Как прошел день?

Он улыбнулся, прежде чем переместился.

Он решил не скрывать от нее свои способности. Он хотел быть с ней тем, кем он был на самом деле.

Через секунду он поднял ее с тахты и переместился, положив на спину, а сам лежал рядом с ней, опираясь на предплечье, склонившись, его нижняя часть тела прижималась к ее.

Ее темно-голубые глаза широко распахнулись, полные губы приоткрылись, дыхание замерло.

— Тебе необязательно использовать «О, Великий», зверушка. А «хозяин» подойдет, — поддразнил он ее, все еще улыбаясь.

Она сморщила нос и сердито посмотрела на него. Он запрокинул голову и расхохотался, едва сдерживая желание зарыться лицом ей в шею, чтобы очутиться поближе к ее запаху, пульсу, к ней самой.

Когда он перестал смеяться, то положил руку на ее полностью зажившую шею и провел большим пальцем по яремной вене, в то время как его глаза следили за ней.

Затем его взгляд встретился с ее.

— Как ты себя чувствуешь? — тихо спросил он.

— Объевшейся, — ответила она резким, недружелюбным тоном. — Эдвина не скупится на порции.

Его брови поползли вверх.

— Ты уже поела?

— Да.

Его большой палец продолжал ласкать ее горло, глаза переместились на ее горло к пальцу, когда он пробормотал:

— Я бы хотел поужинать с тобой.

Он почувствовал, как ее тело слегка вздрогнуло, перевел взгляд на ее глаза, заметив ее настоящее удивление, прежде чем она смогла его скрыть.

— Удивлена? — спросил он.

Она немного замешкалась, обдумывая варианты, потом кивнула.

— Почему удивлена? — решил он выяснить. — Потому что я ем или потому что я хочу поужинать с тобой?

— Потому что ты ешь. — Ее голос все еще звучал отрывисто и враждебно.

Его тело расслабилось, прижавшись ближе к ней, устраиваясь поудобнее. Ее взгляд стал напряженным.

— Я ем, пью, сплю и принимаю душ, ванну. Я делаю все, что делаешь ты, — произнес Люсьен.

Она ни слова не сказала, хотя на ее лице отразилось любопытство.

Потом скрыла любопытство, решив сменить тему, спросив:

— Ты хотел поговорить?

— Мы уже разговариваем.

Она подняла руку, махнув ею в сторону комнаты.

— Нет, не беседовать, а поговорить о том, о чем ты хотел поговорить сегодня утром.

— Мы дойдем до этого.

— Мы можем поговорить сейчас, чтобы ты мог уйти?

— Этот вопрос состоит из двух частей, — объяснил он, и ее брови нахмурились.

— На этот вопрос можно ответить «да» или «нет», — сообщила она ему.

— Тогда нет на обе части вопроса.

Он увидел, как она снова стиснула зубы, и услышал, как они заскрежетали. Потребовалось еще одно огромное усилие, чтобы не рассмеяться.

— Почему мы не можем покончить с этим? — настаивала она.

— Потому что я хотел бы расслабиться и выпить.

Она заерзала, пытаясь отодвинуться, он тут же большую часть своего веса положил на нее, пока она не успокоилась.

— Если ты разрешишь мне встать, я принесу тебе выпить, — предложила она с фальшивой вежливостью.

Он проигнорировал ее попытку сбежать от него, его взгляд переместился на ее бокал.

— Что ты пьешь?

Она не ответила, он убрал руку с ее шеи и потянулся к ее бокалу. Поднес к носу и вдохнул. Диетическая кола с ромом.

Он перевел взгляд на нее.

— Тебе не следует пить спиртное, — предостерег он.

Ее голова склонилась набок, а голубые глаза потемнели.

— Это приказ?

— На сегодня да, пока ты восстанавливаешься. В любое другое время ты можешь пить, что пожелаешь.

— Я не верю тебе, — сердито прошептала она себе под нос.

Это еще кое-что, что он проигнорировал, делая глоток из ее бокала. По какой-то причине она стала протестовать, ее рука взметнулась, пальцы обхватили его запястье, пытаясь оторвать его руку от ее бокала.

— Эй! Не пей мой коктейль!

Он поставил бокал на стол и посмотрел на нее.

— Почему?

— Это мой коктейль!

— Да. И что?

— Ты не должен его пить!

— Почему не должен?

— Потому что это мой бокал.

Он выдохнул ее имя:

— Лия.

Она саркастически передразнила его вздох.

— Люсьен.

Он больше не мог этого выносить. Она была, попросту говоря, очаровательна.

Он расхохотался, уткнувшись лицом ей в шею, притянул ее к себе лицом, крепко обхватив руками, прижимая ее верх к своей груди.

— Прекрати меня обнимать, — проворчала она ему в плечо, руками упираясь ему в грудь.

Его рука скользнула вниз к ее пояснице, над ее задницей, он выдавил.

— Ничего не могу с собой поделать, зверушка, тебя так и хочется обнять.

— Хочется обнять?!

Он поднял голову и улыбнулся ей.

— Всю.

Ее глаза сузились.

— Знаешь, Люсьен, тебе нужно определиться. Либо ты тот парень, как сейчас, либо тот придурковатый, властный парень, которого я встретила на Отборе, либо ты парень, который чуть не совершил убийство прошлой ночью. Так ты кто из них? А то я начинаю путаться.

Он слегка отстранился, согнул локоть и подпер голову рукой, глядя на нее сверху вниз.

— Я все эти… парни.

— Может заключим сделку, и я могла бы выбрать, какого из них хочу я?

Он все еще улыбался, когда спросил:

— И какого из них ты бы выбрала?

— В идеальном мире ни одного. — Он усмехнулся, но она проговорила его. — Но поскольку мы живем не в идеальном мире — этого.

— К счастью для тебя, теперь у тебя есть этот.

— Тогда может этот парень, как сегодня, вернет мне мой телефон.

Его улыбка погасла.

— Не вернет.

— Хорошо, тогда, — парировала она, — и сегодняшний парень довольно несносный. Сам себе на уме и слишком властный.

Он проигнорировал ее слова, сказав:

— Есть вещи, которым тебе нужно научиться.

— Да, если бы я позвонила маме, она бы меня многому научила.

— Я тебя научу.

Ее рот захлопнулся, и она уставилась на него, прежде чем спросила тихим, ошеломленным голосом:

— Ты?

— Я.

— Почему именно ты?

Это было благом, что ее исключили из «Изучения вампиров», несмотря на то, что сама причина ее исключения его раздражала. Она понятия не имела ни о своей роли, ни о ограничениях. Она была знакома только с контрактом, который шел прямо вразрез с законом. Пока он не узнает, почему Бьюкенен, после изучения контракта, все же отправили ее к нему, она не будет ни с ними, ни с кем-либо еще контактировать.

Тем временем его путьбыл расчищен, по крайней мере, с Лией.

И это было все, что важно.

Понятное дело, что он ничего этого ей не сказал.

— Потому что сама идея учить тебя меня забавляет.

Она закатила глаза.

— Лия, — позвал он, и она встретилась с ним взглядом. — Я серьезно отношусь к учебе и ожидаю, что ты сделаешь то же самое.

— На случай, если ты не заметил, здесь некому передавать записки, и у меня нет телефона, чтобы я могла переписываться с друзьями.

Он протянул руку и провел пальцами по ее мягким волосам. Смертный бы не заметил легкую дрожь, пробежавшую по ее коже от его прикосновения. И смертный бы определенно не услышал внезапно участившееся ее сердцебиение.

Люсьен заметил все.

И ему понравилось.

Сильно.

Он и вида не показал, что заметил многие вещи.

Его глаза встретились с ней.

— Хорошо, тогда я надеюсь, что завладел твоим безраздельным вниманием.

— Может уже начнем? — огрызнулась она.

— Ты так нетерпелива, — произнес он, борясь с улыбкой.

Ее глаза метнулись к его губам, но она тут же отвела взгляд, объявив:

— У меня много черт характера, ни одной хорошей, можно сказать.

— Я заметил, что в тебе много всего, зверушка, но позволю себе не согласиться. Думаю, что у тебя хороший характер.

Она в отчаянии закрыла глаза, бормоча:

— Отлично.

Он усмехнулся и скользнул под нее, притягивая к себе, пока она не оказалась в основном на нем, устроившись в задней части гостиной на тахте. Он продолжал обнимать ее за талию, когда она приподнялась на локте и посмотрела на него сверху вниз. Ее густые волосы ниспадали занавесом вокруг лица, их аромат окутывал его пьянящей смесью пионов с оттенком грейпфрута.

Он подавил желание притянуть ее за волосы, прижать ближе к себе, вместо этого предложил:

— Начнем с прошлой ночи, не так ли?

— Наконец-то, — выдохнула она, и он нежно, но безошибочно сжал руку на талии.

— Лия, — добавил он к своему физическому сжатию.

Она сделала глубокий вдох и громко выдохнула.

Затем выдала:

— Начинай, о Великий Хозяин.

Он снова подавил усмешку.

— Ты вот-вот заслужишь еще одно объятие.

— Ты и так уже обнимаешь меня.

Он позволил ее ощущению, ее видению и ее божественному аромату проникнуть внутрь себя.

Отчего потерял концентрацию, его рука заскользила по ее позвоночнику, он пробормотал:

— Действительно, обнимаю.

— Люсьен, — позвала она. — Ты хотел передать мне великую вампирскую мудрость?

Он предпочел бы ее поцеловать. Он также предпочел бы снять с нее одежду и попробовать на вкус ее кожу, грудь, тепло между ее ног.

Он не сделал ничего из этого, как бы сильно ему этого ни хотелось.

Вместо этого он ответил:

— Прошлая ночь пошла не так, как я планировал.

Он наблюдал, как она сжала губы, пытаясь сдержаться.

— Ты заставила все выйти из-под контроля, зверушка, — тихо произнес он, и ее брови взлетели вверх, и она рефлекторно толкнула его в грудь, снова безрезультатно.

— Я? — воскликнула она, перестав его пытаться оттолкнуть от себя.

— Ты, — ответил он.

— Каким образом я во всем виновата?

— Ты слишком разволновалась.

— Слишком... — она сделала паузу и повторила: — Слишком... — Затем издала сдавленный звук, не в силах продолжать.

Его рука скользнула дальше по ее спине, поймала прядь волос, он начал накручивать ее на палец.

— Ты хотела меня, — пробормотал он, и она сглотнула.

— Нет, — соврала она.

— Хотела, я чувствовал это.

Ее глаза расширились, а губы приоткрылись. Люсьен решил, что это его самое любимое выражение лица Лии, несмотря на многие.

— Я чувствую гораздо острее, чем ты, — объяснил он.

— Это я знаю.

— Значит, знаешь, что я чувствую запах твоего возбуждения.

Ее глаза скользнули в сторону, и она смущенно пробормотала:

— Этого я не знала.

Он обнаружил, что удивлен ее смущением, обрадован, но удивлен. Он хотел облегчить ее смущение.

— Я тоже хотел тебя, — тихо произнес он.

Ее глаза мимолетно скользнули к нему, затем в сторону, он увидел, как порозовели ее щеки, и услышал, как ее сердце забилось быстрее. Затем она перевела взгляд на подлокотник кресла.

Его рука сжала ее талию.

— Посмотри на меня, зверушка.

Она поколебалась, а затем сделала, как он приказал.

— Вампиры — люди, — сообщил он ей, и она открыла рот и уставилась на него. Он продолжил, несмотря на ее удивление. — Теория состоит в том, что мы мутировали от homo sapiens давным-давно. По прошествии тысячелетий развили необходимые навыки, инстинкты, способности для выживания вида, которые позволили бы нам выжить.

Она продолжала пристально смотреть на него, а затем прошептала:

— Ты человек?

— Своего рода, да, человек, только бессмертный.

— Это не темная магия?

Он отрицательно покачал головой и сказал:

— Нет.

— Сверхъестественное?

— Нет.

— Паранормальное явление?

— Лия, я такой же, как и ты, только другой.

— Ты совсем другой! Ты пьешь человеческую кровь! — Ее голос повысился, и она попыталась отстраниться, но он перестал накручивать на палец ее волосы и притянул ее ближе, обхватив обеими руками.

— Да, мы питаемся человеческой кровью.

— Это неправильно.

— Это естественно.

— Это безумие!

— Это происходит с начала времен.

Она покачала головой, глядя куда угодно, только не на него, явно неспособная переварить услышанное.

— Это безумие, — пробормотала она с оттенком истерики.

— Нет.

Наконец она посмотрела на него.

— Это отвратительно.

Его руки еще сильнее сжались, и он сдержал свой гнев, но его голос выдал его, когда он объяснил:

— Ты должна понимать, что твое заявление оскорбительно, зверушка.

Ее глаза метнулись в сторону, и она с обвинением воскликнула ему в плечо:

— Ты двигаешься быстрее, чем кто-либо, я никогда такого не видела. Это неестественно.

— Ты никогда не была с вампиром.

— Ты чувствуешь других, слышишь...

Он прервал ее:

— Лия, это совсем нетрудно.

Ее глаза метнулись к нему.

— Тебе легко говорить!

— Виды эволюционировали с момента образования планеты. Это совершенно естественно, что я делаю, учитывая, как питаюсь. Это тот, кто я есть. Это обычай моего народа.

— Я не могу в это поверить, — прошептала она.

— Это правда.

Она быстро оценивала его, впитывая любое изменение выражения его лица и глаз, мысли быстро менялись, у нее на лице мелькали совершенно разные эмоции, но осталось одно. Недоверие, смешанное с ужасом.

— Так что получается, мы твоя добыча? То есть мой народ. В этом вашем «естественном мире».

Он не колеблясь ответил:

— Да.

Она замерла и уставилась на него, явно ошеломленная его ответом и честностью.

Он воспользовался этим.

— Я еще не объяснил, что мы можем сделать еще больше. Что не делал прошлой ночью. Но все стало бы намного лучше для тебя, если бы ты не заставила меня потерять контроль.

Она стиснула зубы при очередном упоминании о своей ответственности за события прошлой ночи, прежде чем спросить:

— И что это будет?

— Я могу обезболить твою кожу.

Ее тело дернулось, прежде чем она сказала:

— Что?

— Перед кормлением, только перед кормлением, в моей слюне есть фермент как бы анестезии. Он не только обезболивает, но и обладает целебными свойствами. Сильными. Исцеление начинается еще до того, как я закончу кормление.

Лия моргнула, недоверие и ужас исчезли, им на смену пришло смятение и неверие.

Люсьен продолжал:

— Если бы я подготовил тебя до того, как мы начали, ты бы не почувствовала разрывов кожи, только кормление, это очень приятная процедура для смертных.

Ее лицо мгновенно приняло выражение, которым он наслаждался по полной, выражение, полного удивления.

Затем она сказала:

— Ты шутишь.

Он покачал головой.

— Вы люди находите этот процесс очень чувственным.

— Нет, — покачала она головой, снова отталкивая его, ничего не добившись, сдалась, рухнув на него. — Я была неправа насчет того, что ты сказал раньше. Это не безумие. Вот это точно безумие.

— Это не так.

Она проигнорировала его, и ее глаза сузились.

— Так почему же ты этого не сделал… не подготовил меня?

Его рука на ее талии обвилась еще сильнее. Другая его рука скользнула вверх по ее шее в волосы, приблизившись к скуле.

Спокойно он объяснил:

— Ты была возбуждена, двигалась на мне, волновалась. Тебе было хорошо. Ты хорошо пахла, — его голос понизился при воспоминании, — так чертовски хорошо, что я потерял контроль.

Ее голова стала вжиматься в его руку, пытаясь ее отодвинуть назад, не останавливаясь, несмотря на тщетные усилия.

— Завтра, когда мы повторим, я подготовлю тебя, — пробормотал он, его глаза опустились на ее горло.

Она прекратила бороться с его рукой, он прислушался к ее учащенному пульсу.

— Нет, — прошептала она.

Он поднял глаза, встретившись с ней взглядом.

— Тебе понравится.

Ее голос дрожал, когда она сказала:

— Это ты говорил и в прошлый раз.

— Завтра я не буду так голоден. И позабочусь о тебе

— И я должна поверить?

Его голос звучал убийственно серьезно, когда он ответил:

— Да, Лия. С кормлением и со всем остальным ты должна верить и доверять мне.

Ее голова резко дернулась назад в его руке, его пальцы вцепились ей в волосы, пока она не перестала сопротивляться.

— Я тебе не доверяю, — огрызнулась она.

— Потом начнешь, — ответил он.

— Не буду.

— Будешь.

— Никогда, — прошипела она, оправившись от шока и разозлившись.

Черт возьми, она была упрямой.

— Я докажу тебе это, — пообещал он ей.

— Я больше никогда на это не пойду, — объявила она, и его пальцы в ее волосах слегка дернулись, когда его терпение лопнуло.

— Пойдешь, и пойдешь на это завтра вечером. — Его голос был неумолим.

— Только через мой труп, — выпалила она, ее глаза вспыхнули, оскорбление было кристально ясным, и он почувствовал, как оно мучительно пронзило его изнутри.

— Ни за что, — отрезал он в ответ.

Она пристально посмотрела на него. Он нахмурился.

Она сдалась первой, когда потребовала:

— Мы закончили с уроком на сегодня?

— Да, — прорычал он.

— Хорошо, значит, ты уже уходишь?

— Нет.

Ее тело снова дернулось, и она спросила:

— Почему нет?

— Это ответ на вторую часть твоего предыдущего вопроса. Я не ухожу. Я проведу здесь ночь.

Ее глаза снова расширились, она спросила:

— Почему?

— Мне нравится твой запах во сне.

— Что? — в ужасе воскликнула она.

— И ощущать тебя рядом, — продолжил он.

Она закатила глаза и пробормотала:

— Боже мой. Все становится только хуже и хуже.

Он проигнорировал ее словесную даже не молитву, позвав:

— Лия. — Ее глаза снова метнулись к нему, она снова уставилась на него.

— Я буду с тобой каждую ночь.

Ее нос сморщился, прежде чем она пробормотала:

— Да. Все становится хуже и хуже.

Люсьен решил, что с этим пора кончать, пришло время двигаться дальше. Поэтому он произнес.

— Сейчас у тебя есть три варианта, — сообщил он ей.

Ее голова наклонилась, зубы сжались, прежде чем она процедила:

— Какие?

— Ты можешь выпить со мной, пока я ужинаю, но безалкогольный коктейль.

— Дальше, — отрезала она.

— Можешь переодеться в ночную рубашку, лечь в постель и почитать.

— Это нормально звучит.

— Я присоединюсь к тебе позже.

— Дальше, — немедленно потребовала она.

— Наконец, ты можешь начать следующий урок.

— Интересно какой?

— Я научу тебя, как мне нравится, когда меня целуют.

Ее лицо побледнело, а тело замерло.

После долгого молчания она прошептала:

— Я выберу, пожалуй, второй вариант.

Он мгновенно растерял все свое раздражение, потому что он хотел именно этого. Хотя на самом деле его выбор был третьим номером, но он чувствовал, что она еще не готова к поцелую.

Его пальцы в ее волосах разжались, рука обхватила ее затылок, приближая ее лицо к себе.

— Я же сказала, что выбрала второй номер, Люсьен, — выдохнула она, пытаясь головой отодвинуть его руку назад.

Он давил рукой ей на затылок, все ближе и ближе придвигая ее голову к себе, пока ее губы не оказались на расстоянии вдоха от его губ.

— Переодевайся. Мне нужно поесть, перекинуться парой фраз с Эдвиной, я приду к тебе в постель.

— Хорошо, о Великий Хозяин.

Услышав ее слова, Люсьен передумал и решил, что следующий ее урок состоится сию минуту. И этот урок будет заключаться в том, что всегда нужно проявлять уважение к вампиру.

Он слегка наклонил ее голову вперед, так что ее губы слегка касались его губ.

— Это мое последнее предупреждение, зверушка. Если ты еще раз назовешь меня «О, Великий Хозяин», я буду вынужден тебя наказать.

Она вызывающе выдержала его взгляд, ее губы мягко прижались к его губам, голова вжалась в его руку.

Секунды текли незаметно.

Затем Люсьен с разочарованием увидел, как она прекратила борьбу, ее веки медленно опустились в знак поражения.

Мгновение спустя ее веки поднялись, глаза вспыхнули, она страстно прошептала ему в губы:

— Боже, я ненавижу тебя.

Он улыбнулся ей в губы.

Да, он был прав, она была совершенно очаровательна.

6. Поцелуй

Мои глаза открылись и увидели стену гладкой кожи над твердыми мышцами массивной груди.

Я уставилась на нее в замешательстве.

У Джастина росли волосы на груди. Он что побрил грудь?

И решил нагнать по спорту, чтобы накачать такие мышцы?

Потом я вспомнила, что это был не Джастин. С Джастином мы расстались. Прошло уже четыре месяца.

Это был Люсьен.

Люсьен, оставивший меня вечером, чтобы поесть и поговорить с Эдвиной. Люсьен, который вернулся через полчаса спустя с дорогой на вид черной кожаной сумкой, казавшейся забитой. Люсьен, который исчез в ванной и вышел через десять минут в одних черных пижамных штанах на завязках, впервые показав мне свои выпуклые бицепсы, бугрящиеся предплечья, широкие плечи, четко очерченные ключицы и отточенную грудь, заканчивающуюся шестью кубиками.

Без шуток, он был совершенен от макушки до талии. Каждый дюйм.

Я перестала дышать и старалась не пускать слюни.

Он почувствовал мою реакцию. Я поняла, что он почувствовал, потому что его глаза закрылись, и он ухмыльнулся.

Моей первой реакцией было тяжело задышать, когда его глаза стали такими сексуальными, как у вампира.

Вторая реакция стала совершенно иной. Я с трудом подавила желание, чтобы не швырнуть в него своей книгой.

Он лег рядом в постель. Я проигнорировала его, повернувшись к нему спиной и сосредоточившись на книге, одну и ту же страницу я уже читала пятнадцать раз, прежде чем поняла смысл.

Я не знала, чем в это время занимался Люсьен. Я не смотрела в его сторону. Предполагаю, он тоже читал, потому что слышала, как переворачиваются страницы. Но он не прикоснулся ко мне, и в конце концов я выключила свет и попыталась заснуть.

Он продолжал заниматься своими делами, причем довольно долго, не выключая свет.

В конце концов я раздраженно спросила:

— Ты когда-нибудь выключишь свет?

— Через минуту, зверушка.

Боже, я ненавидела, когда он называл меня «зверушка». Это напоминало мне собаку или другое животное.

— Я не могу заснуть при включенном свете, — язвительно сообщила я ему, все еще лежа к нему спиной, обращаясь к стене напротив.

— Научишься, — небрежно ответил он.

Я закрыла рот на замок. Лежала и кипела от злости. Люсьен не торопился, на мой взгляд, это было с его стороны бесцеремонно. Наконец, он выключил свет.

Я начала успокаиваться и расслабляться.

Это усилие сразу же оказалось тщетным, он притянул меня к себе, прижавшись своей грудью к моей спине, крепко обняв.

— Я не любительница обниматься, — поделилась я.

— К этому тоже привыкнешь, — ответил он.

Каков придурок!

— Люсьен... — начала я.

Он прервал меня.

— Тихо, Лия, я устал.

Он сказал это так, будто ожидал, что я подчинюсь без вопросов. И что еще хуже, у меня практически не было выбора, кроме как подчиниться.

— Моя жизнь отстой, — объявила я в темноту.

Он усмехнулся мне в волосы на затылке.

Я не пропустила, когда он заснул. И не поняла, когда заснула сама. Просто знала, что спала, потому что теперь я смотрела на него, уставившись на его великолепную грудь.

Мне следовало выбираться отсюда.

Тело напряглось для рывка. И в тот момент, когда я резко села в вертикальное положение, его рука поднялась, схватила горсть моих волос и потянула вниз, заставив мою голову откинуться назад. Я посмотрела в его все еще сонное лицо и затаила дыхание.

Я ненавидела его, но нельзя было отрицать, что выглядел он великолепно, особенно утром с этим все еще сонным выражением на лице.

Его голова наклонилась ко мне, и прежде чем я смогла понять, его губы оказались на моих.

Это меня удивило. Не то чтобы он обязан был меня целовать, потому что детали моей работы по контракту были чертовски ясны.

Нет, меня удивило то, что его поцелуй был мягким, нежным, исследовательским, а не жестким, требовательным и агрессивным.

Я была так удивлена, что даже не подумывала высвобождаться.

Его губы скользнули по моим в чувственном открытии, голова слегка наклонилась, чтобы прижаться сильнее губами. Это было приятно, возбуждало, но не пугало.

И я почувствовала тепло его тела, мягкую кожу на сильных мышцах груди под своими руками. Это тоже было приятно.

Его рука на моем бедре скользнула к пояснице, чуть выше ягодиц, и надавила.

Больше тепла, больше твердости, больше давления на мой рот, все контролируемо, восхитительно. Не раздумывая, я, извиваясь, придвинулась, мне нравилось то, что я чувствовала.

Его рот открылся поверх моего, как будто это была самая естественная вещь в мире, он захватил мой рот.

Его язык скользнул внутрь.

В мгновение ока все нежные исследования исчезли. В ту минуту, как его язык коснулся моего, мое тело взорвалось. Живот сжался внизу, пальцы ног подогнулись, соски затвердели, и я почувствовала, как волна огня пронеслась у меня между ног.

Это было потрясающе.

Не в силах остановиться и даже не пытаясь, я прижалась к нему всем телом, стараясь придвинуться как можно ближе. Несмотря на то, что я лежала, обе мои руки скользнули вверх по его груди и крепко обхватили его за плечи, будто если бы я этого не сделала, то упала бы.

От моего прикосновения он издал горловой рык, его сила завибрировала у меня во рту, на языке, и я растворилась в ней. Не то чтобы мне было что терять из «этого».

Одну руку просунула ему под мышку, обхватив его за спину. Другая обвилась вокруг его шеи и стала подниматься, скользнув в густые, мягкие волосы.

Он перекатился на меня, склонив голову еще ниже, углубляя поцелуй, рука на моей спине заскользила по моей попке, схватив и сжав. Наши языки переплелись, он оказался на вкус прекрасен. Я никогда не пробовала никого (особенно утром) настолько потрясающего.

Мне это понравилось. Я жаждала его. Я хотела большего и брала все, что он давал. Я принимала, словно нуждаясь в этом, будто от этого зависела моя жизнь, и, если бы я не получила столько, сколько могла, я бы перестала дышать в следующее мгновение.

Он почувствовал мою настойчивость и полностью перевернул меня на спину, придавив своим весом, прижав бедра к моим, я чувствовала его возбуждение. Мое тело ответило еще одним сильным спазмом внизу живота и приливом тепла в киски. Рука само собой вцепилась ему в волосы, мне было все равно, причиняю ли я ему боль. Я хотела прижимать его к себе так долго, как потребуется, чтобы насытиться этим умопомрачительным поцелуем.

Внезапно его губы оторвались от моих. Голова поднялась и слегка склонилась набок.

Мне это не понравилось.

Я сжала его волосы в кулаке, тело под ним начало извиваться, чтобы восстановить наш контакт, дыхание участилось.

— У нас гости, — пробормотал он, его глаза потемнели и расфокусировались, на лице появилось странное раздражение.

— Что? — Выдохнула я.

Он посмотрел на меня сверху вниз, и когда посмотрел, его лицо смягчилось.

— Гости, — повторил он, но я не понимала его слов. Не могла. Я была полностью сосредоточена на его губах, глазах, лице, теле, твердости, жаре и сильном, слишком приятном ощущении между ног.

Его лицо приблизилось, отчего моя голова и тело обрадовались.

Но он не поцеловал меня (увы).

Вместо этого его рука легла мне на подбородок, и он пробормотал:

— Не могу выразить, как мне приятно, что тебя не нужно учить, как мне нравится, чтобы меня целовали.

Мне тоже нравилось так целоваться с ним. Интенсивно. Учитывая, что я ненавидела его всеми фибрами души, это, с другой стороны, сбивало меня с толку. Так же интенсивно. И, учитывая, что я ненавидела его с пугающей глубиной сердца, это также злило меня саму. Еще более интенсивно.

Прежде чем я смогла смириться хоть с одной вещью из вышеперечисленного, он коснулся меня губами и прошептал:

— Я вернусь.

В мгновение ока он вскочил с постели. Потом замер, глядя на меня сверху вниз.

Я моргнула, все еще не привыкнув, что он мог так быстро двигаться, не говоря уже о его впечатляющей груди.

Я заметила, как его лицо стало суровым, он приказал:

— Не двигайся.

Затем вышел за дверь.

Я лежала в постели, гадая, что, черт возьми, только что произошло.

Мое тело не гадало и не удивлялось. Оно знало, что произошло. Ему понравилось то, что произошло. И оно хотело продолжения и еще больше того, что произошло.

— Боже мой, — выдохнула я вслух.

Я явно ненормальная.

Мне понравилось целоваться с вампиром. Хуже! Мне понравилось, когда меня целовал Люсьен, Большой, Плохой, Дурацкий, Контролирующий Вампир.

Я точно сошла с ума.

Потом до меня дошло, что ко мне прибыли гости.

Как ко мне могут прибыть гости? Никто не знал, где я живу. Даже я точно не знала своего местонахождения, учитывая, что водитель встретил меня в аэропорту и привез сюда. Я была слишком занята по дороге, оплакивая свою отстойную жизнь, чтобы обращать внимание на направление.

Игнорируя его приказ не двигаться, я откинула одеяло и встала. Это вызвало у меня волну головокружения. Очевидно, я еще полностью не оправилась от его посвящения и кормления.

Я немного постояла, чтобы голова привыкла, затем поспешила в ванную. Схватив, с крючка на задней стороне двери, свой короткий фланелевый халат кремового цвета, накинула его и выбежала из спальни. Завязывая на ходу пояс, я бежала быстро, как только позволяли ноги, не теряя сознания и не нанося себе телесных повреждений о разные двери и углы.

Я выпорхнула с лестничной площадки. Спускаясь по последнему лестничному пролету, прямо к входной двери, увидела мощную мускулистую спину Люсьена в пижамных штанах. Я также увидела, что он держался напряженно, почему, не знаю. Возможно, испытывал гнев или разочарование.

Я также увидела, что он стоял лицом к моим тетушкам Кейт, Миллисент и Наде, все они стояли прямо в дверях.

Аллилуйя!

Прежде чем я добралась до самого низа, открыла рот, чтобы радостно поздороваться, Люсьен повернулся вполоборота лицом ко мне. Я поймала выражение его лица и поняла, что это был не гнев или разочарование.

Это была ярость.

Я не успела поприветствовать своих тетушек. Люсьен заговорил первым.

— Что я тебе говорил? — требовательно спросил он, его голос звучал резко, как удар хлыста.

— Что? — спросила я, останавливаясь в двух шагах от подножия лестницы из-за инстинкта самосохранения. Надеясь, что это расстояние поможет мне избежать почти физического удара его хлыста.

— Что я тебе говорил? — повторил он, медленно поворачиваясь ко мне всем телом.

Мои глаза метнулись к моим тетушкам, которые выглядели бледными и обеспокоенными, переводя взгляд между Люсьеном и мной.

— Возвращайся наверх, — продолжил Люсьен, когда я не ответила.

Я оглянулась на него и сказала, как мне показалось, логичную фразу:

— Но мои тети…

Я не успела закончить.

Оказалась у него на плече, потом моментально в спальне, где он бросил меня на кровать. Все произошло так быстро, единственное, что я почувствовала ветер, созданный его перемещением.

Я подпрыгнула на кровати раз, другой, уставившись на него снизу вверх.

Затем сказала яростным шепотом:

— Ты не...

Люсьен перебил меня.

— Не двигайся.

Ярость охватила меня, я вскочила на ноги на кровати и крикнула:

— Не смей указывать мне...

Он снова прервал меня, на этот раз используя контроль над моим разумом.

«Ложись, Лия».

Я боролась, честно. Ну, мой разум боролся. Все продолжалось около трех секунд.

Унизительно быстро я легла на кровать.

«Устраивайся поудобнее», — приказал он, и я выполнила его приказ, пока все еще пытаясь бороться со своим разумом, который был в его мертвой хватке.

«Не кричи и, бл*дь, не двигайся», — закончил он и, без дальнейших церемоний, вышел.

Я лежала на кровати неподвижно, но мне было удобно, минуты тикали. Довольно много прошло минут, прежде чем он вернулся. Я понятия не имела, где теперь мои тетушки и почему они вообще оказались здесь. И понятия не имела, что происходит на самом деле.

Единственное, я знала наверняка — сейчас я ненавидела его еще больше, чем когда-либо.

Он сел на край кровати. Мои глаза наблюдали за его движениями, я мысленно кричала ему о своей ненависти, пока он, потянув меня по кровати, усадил к себе на колени.

Я не сопротивлялась, потому что не могла пошевелиться.

Его глаза встретились с моими.

— Ты должна научиться меня слушаться.

«Иди к черту!» — В ответ прокричал мой разум.

Он покачал головой и прижал меня ближе, тихо сказал:

— Тебе нужно усвоить этот урок, зверушка.

«Отвали, не называй меня зверушкой»! — Взвизгнул мой разум.

Он держал мое тело в своих объятиях и смотрел на меня совершенно спокойно, пока я отчаянно пыталась испепелить его лазерными лучами своих глаз, уничтожив.

Это, к сожалению, не сработало.

— Я не потерплю неповиновения. — Тихо продолжил он.

«Что ты говоришь?» — саркастически спросил мой разум.

Он вздохнул, затем заявил:

— Лия, если ты снова бросишь мне вызов, особенно если ты сделаешь это при других, ты будешь наказана.

«Что ж, вперед! — Бросил вызов мой разум. — Хуже уже не может быть».

Он перестал вслух произносить слова, просто заговорил своим голосом прямо в моем сознании. «Ты даже не представляешь о чем речь».

«Ну, что ж порази меня». — Пронеслось у меня в голове.

Наши взгляды встретились на долгие секунды, прежде чем он принял мой вызов.

«Как хочешь. Сегодня я буду кормиться. Тогда и начнется твое наказание».

«Не могу дождаться», — солгала я.

Хотя определенно могла подождать. Все это сводило меня с ума.

Он выглядел сердитым, но смирившимся, пробормотав:

— Упрямая.

Мой разум хранил молчание.

— Твое наказание будет для меня таким же трудным, как и для тебя, Лия.

«Хорошо!» — Мой разум отключился.

Его глаза скользнули по моему лицу, гнев испарился, я готова была поклясться, что он выглядел почти довольным.

— Скажу одно, зверушка, ты не разочаровываешь.

Я понятия не имела, что он имел в виду, поэтому не нашлась, как возразить.

Только почувствовала, как его контроль над моим разумом исчез, тело снова стало подчиняться мне, я не колебалась ни секунды. Соскользнула с его колен и быстро попятилась, когда он поднялся с кровати.

— Может сегодняшний урок будет о том, как ты убиваешь вампиров? — спросила я противным голосом.

Поразительно, но Люсьен мгновенно ответил:

— Сжигаю дотла, а пепел развею.

— Ну тогда, Люсьен, тебе лучше попросить Эдвину спрятать все чертовы спички, — парировала я и, не говоря больше ни слова, развернулась и побежала в ванную, захлопнув и заперев дверь.

Я прислонилась к ней спиной, опустившись на задницу.

Уткнулась лбом в колени и поняла, что дрожу всем телом.

Боже, я ненавидела его.

* * *

Так прошел остаток моего долгого дня:

Сначала мне нужно было выйти из ванной. Не могла же я там остаться жить, как бы мне этого ни хотелось в тот момент. Здесь была вода, но еды не было, а я проголодалась.

Когда я вышла, кровать была застелена, Эдвина накрывала на стол между креслами, выставляя тарелки и столовые приборы.

Она повернулась ко мне, самоуверенная домоправительница, и, улыбнувшись, спросила:

— И как мы сегодня утром?

— Кровожадно, — ответила я.

Она вздрогнула, голова склонилась набок в ее странной птичьей манере.

Она воспользовалась моментом, внимательно разглядывая меня.

— Вижу, ты снова не в очень хорошем настроении, — заметила она.

— Да. Я. Нет, — возразила я. — Где Люсьен?

— Здесь, — объявил он, спокойно ошиваясь здесь, будто он только что не унижал меня, не удерживал от моей семьи, не сковывал меня своим разумом.

— Ты еще не ушел? — Выпалила я.

— Я принимаю душ, мы вместе завтракаем, а потом я уйду.

У меня на кончике языка вертелось сказать, чтобы он поторапливался, но я поняла, что Эдвина все еще находится в комнате. Не желая повторения того, что было двадцать минут назад, я сжала губы и обхватила себя руками за талию.

Люсьен наблюдал за мной, затем направляясь в ванную, пробормотал:

— Ты учишься.

Я повернулась к Эдвине и спросила:

— У нас есть жидкость для розжига?

Брови Эдвины взлетели до линии волос, но я услышала лающий смех Люсьена из ванной, оборвавшийся на полуслове, когда он закрыл дверь. Отчего я сжала руки в кулаки.

— Не думаю, дорогая, — ответила Эдвина, смущенная вопросом и раскатом смеха Люсьена.

— Может тебе, стоит включить эту жидкость в свой список покупок, — предложила я.

— Ты планируешь барбекю? — поинтересовалась она.

— О, да, — ответила я. — Причем огромное.

Именно тогда я услышала второй взрыв смеха Люсьена.

Будь проклят этот вампир.

* * *

Мы с Люсьеном завтракали вместе.

Сидя в креслах в моей спальне, он спокойно ел, читая газету, я же предприняла еще одну попытку заставить лазерные лучи выстрелить из моих глаз.

Само собой разумеется, что потерпела неудачу в этом начинании.

Не выдержав тишины, я спросила:

— Почему мы едим в спальне?

— Потому что я так хочу, — ответил он.

— Но почему? — Стала допытываться я.

Он посмотрел на меня таким взглядом, который ясно дал мне понять, что мне не стоит испытывать его терпение.

— Извините, что расспрашиваю вас, мой Господин и Повелитель, — пробормотала я, запихивая в рот еще один восхитительный французский тост Эдвины, решив, если наберу сто фунтов (что я могла бы сделать, не потея), у него пропадет ко мне всякий интерес.

— Кажется, я уже объяснил, как отношусь к твоим саркастическим титулам, Лия, — напомнил Люсьен.

Я посмотрела на него, прожевала.

После того как проглотила, сообщила ему:

— Ты сказал, что я не могу называть тебя «О, Великий Хозяин».

Он долго смотрел на меня, прежде чем заговорить:

— Ты права, — согласился он. — Теперь я скажу тебе, что не потерплю никаких твоих саркастических титулов.

Я покрутила вилкой в воздухе, глядя на свою тарелку, ответив:

— Как скажешь.

Снова воцарилось молчание, затем Люсьен сложил газету и бросил ее на стол. Я подняла глаза, надеясь, что он закончил завтракать, и я смогу привести в действие план, который придумала в ванной.

Он наблюдал за мной пару секунд.

— Сегодня прибудет посылка, — начал он, и я кивнула, потому что его тарелка была чистой, я восприняла это как хороший знак. — Ты наденешь то, что будет в посылке, когда я приеду домой сегодня вечером.

В моем сознании проносились тысячи образов меня в разных видах бондажного снаряжения. Поэтому я пропустила его быстрое перемещение от сидения к стоянию и подтягиванию моего кресла к себе, когда он наклонился ко мне, положив руки на подлокотники с двух сторон.

— Ты меня слышала?

Я пристально посмотрела на него и язвительно ответила:

— Да, дорогой.

Что-то промелькнуло в его глазах, что-то странное, похожее на возбуждение.

Его глаза опустились на мои губы, и он пробормотал:

— Мне нравится.

— Что?

— Когда ты называешь меня «дорогой».

Какая же я идиотка!

Я сразу же решила никогда больше так его не называть.

Он, видно, прочитал мои мысли, потому что его рука тут же легла мне на шею, и он приказал:

— Я хочу, чтобы с этого момента ты называла меня «дорогой».

— Ты приказываешь мне называть тебя «дорогой»? — спросила я с недоверием.

— Да.

— Это безумие! — Запротестовала я.

— Ты будешь выполнять, — потребовал он.

Я посмотрела в потолок и пробормотала:

— Я такая идиотка.

Так как я смотрела в потолок, его губы, коснувшиеся моих, стали для меня полной неожиданностью. Глаза тут же опустились на него, и я увидела вблизи, что он улыбается.

— Ты очаровательна, — прошептал он.

И с этими словами ушел.

И с этими словами я осталась в недоумении, как я могла так сильно ненавидеть существо и все еще чувствовать легкий трепет от того, что он назвал меня «очаровательной» и слегка поцеловал.

* * *

Мой план побега был сорван.

Видишь ли, я решила все же позволить Люсьену выследить меня и убить.

Я не хотела умирать, если честно. И не думала, что он сможет меня убить.

Казалось, как ни странно, я действительно нравилась ему в его причудливой вампирской манере.

Когда он найдет меня (а он точно найдет), я рассчитывала, что пойдет мне на уступку, пока я буду умолять его не отнимать у меня жизнь, с надеждой, что он поймет, какой я была огромной занозой в заднице, ему не стоило столько тратить на меня сил, поэтому отпустит, и я пойду своей дорогой.

Это был нелепый план, выношенный мной в истерическом настроении, разозлившись.

Однако мой день выдался довольно напряженным, и у меня так и не было возможности воплотить мой план в жизнь.

Сначала я попыталась заставить Эдвину рассказать мне, что случилось с моими тетушками. Она сказала, что ничего не знает. Я не столь хорошо ее знала, поэтому не могла понять, лжет она или говорит искренне, но больше допрашивать не стала.

Затем я начала планировать свой побег.

Понятное дело, что мне понадобятся наличные, кредитные карты и удостоверение личности. Так что, по логике вещей, я начала со своей сумочки.

Там я обнаружила, что ужасный, ненавистный Люсьен не только конфисковал мой телефон, но и забрал мой бумажник с паспортом.

Ублюдок.

Ладно, ничего страшного. У меня имелось несколько украшений, которые стоили немного денег. Я готова была их заложить, чтобы получить наличные.

Подошла к ящику своего туалетного столика, в котором был встроенный ящик для украшений с бархатной подкладкой.

Мои драгоценности исчезли.

Черт!

Что? Неужели он прочитал мои мысли за завтраком?

Ничуть не смутившись, я решила просто сбежать. Осматривая дом два дня назад, я также осмотрела гараж и увидела «Кайен», который, по словам Эдвины, купил для меня Люсьен. Я могла бы продать «Кайен» за кучу денег.

Тщательно обыскав все, что можно и в конце концов спросив Эдвину, обнаружила, что ключей от «Кайена» тоже не было. Люсьен забрал их.

— Он беспокоится о тебе, дорогая, — объяснила Эдвина его поступок, что, по ее мнению, было правдой. — Вчера ты с трудом передвигалась по комнате. Тебе нужно немного больше времени, чтобы освоиться, и тебе совсем не поможет восстановить силы, если ты будешь разъезжать по сельской местности.

Выдав мне эту жемчужину мудрости, она улетела.

Я пристально смотрела ей в спину, раздумывая, не положить ли серебро в наволочку и не отправиться ли автостопом в ближайший город, когда кое-что произошло.

Раздался звонок в дверь, и мы с Эдвиной одновременно подошли к ней. Я надеялась, что это были мои тетушки или, еще лучше, мама. Эдвина, как я поняла, знала, кто это мог быть.

Двое мужчин принесли большое количество коробок.

Эдвина, очевидно, ждала их, и, хотя она вела себя немного странно, когда они появились, но не сказала мне почему, начав отдавать им приказания, куда ставить коробки.

Когда мужчины отнесли некоторых из них в спальню, я последовала за ними, а Эдвина ждала их в гардеробной. Без колебаний она открыла одну коробку и начала вытаскивать вещи.

Кстати, вещи в коробке оказались мужскими. Дорогая, хорошо сшитая, дизайнерская мужская одежда, которая, казалось, подходила Люсьену.

Вещей было много.

Я вышла из гардеробной, спустилась по лестнице и увидела, что здесь тоже расставляют другие коробки. В основном их заносили в кабинет.

Я стояла среди всего этого, сбитый с толку.

Он переезжает сюда?

Я была почти уверена, что Рейф не жил в одном доме с Ланой. Я также была почти уверена, что Дункан не жил в доме моей кузины Натали, который он для нее снял.

Кстати, я узнала после своего Отбора, что вампира Натали (моей любимой двоюродной сестры) звали Дункан, тогда же я узнала все имена вампиров моих двоюродных сестер. У меня было всего шесть двоюродных сестер, четверо из них были выбрали на Отборе, двое еще не были на нем.

Все они, я была почти уверена, не жили в одном доме со своими вампирами.

Более того, я была уверена, что моя мать не жила с Космо в одном доме.

И пока я стояла в холле, наблюдая, как мужчины возвращаются к своему грузовику, чтобы принести еще больше коробок, в открытую дверь, вальсируя, вошла Стефани.

Она выглядела фантастически в ярко-синей атласной блузке и соответствующей юбке до колен, которая облегала ее, как вторая кожа. Ее ярко-синие босоножки на высоком каблуке с ремешками были, другими словами, бомбой.

Как женщина, несмотря на свое нынешнее эмоциональное состояние, я не смогла удержаться от крика:

— Мне нравится твой наряд!

Она протянула руки и улыбнулась.

— Потрясающий, не так ли? Мы получим кредитку Люсьена, и я отвезу тебя в магазин, где все это купила, одену тебя.

Мое удовольствие от ее наряда исчезло, я сморщила нос.

— Не думаю, — сказала я.

Она подошла ближе, ее брови нахмурились, на губах играла легкая улыбка.

— Почему?

— Мне ничего не нужно от Люсьена, — величественно объявила я.

По какой-то непонятной причине это заставило ее громко расхохотаться, как будто я сказала шутку.

Затем, глядя на меня, она прошептала:

— Боже, я ему завидую.

Эй, вампиры все же странные.

Внезапно мне кое-что пришло в голову, и я посмотрела на палящее солнце, по которому только что прошлась Стефани к дому.

— Ты не должна находиться на солнце! — крикнула я, и это прозвучало как обвинение.

Она спросила сквозь смешок:

— Что?

— Ты, — заявила я, указывая на нее пальцем, — только что прошлась по солнцу. — Я указала на дверь, прежде чем опустить руку. — Мне казалось, солнечный свет смертелен для вампиров.

Замешательство промелькнуло на ее лице, прежде чем она пробормотала себе под нос:

— «Изучение Вампиров» уже не то, что раньше.

— Меня исключили, — призналась я.

Ее прекрасные голубые глаза расширились, затем она запрокинула голову и рассмеялась, могу добавить, что рассмеялась она оглушительно, постоянно обнимая меня за талию. Она повела меня вперед в гостиную, где усадила лицом к лицу на диван.

— Вампиры — люди, — начала она.

Я махнула рукой между нами и сказала:

— Я знаю. Люсьен объяснил это прошлой ночью.

— Для нас солнце не смертельно.

Я этого не знала, но не поделилась, главным образом потому, что она и так поняла по моей реакции, что я этого не знала.

Она продолжила:

— Раньше мы вели ночной образ жизни. Вот так и поползли эти слухи.

— О, — сказала я, просто чтобы что-то сказать.

В этом был смысл. На самом деле все это имело смысл, что немного разочаровывало. Я бы предпочла, чтобы дело касалось темной магии или чего-то зловещего, зла. Это дало бы мне еще одну причину добавить в мое хранилище «Почему я ненавижу Люсьена».

— Итак, очевидно, теперь ты не ночной житель, — заметила я.

— Некоторые все еще придерживаются старых обычаев. — Она наклонилась и усмехнулась. — Лично я никогда не просыпаюсь по крайней мере до полудня. — Мы слышали, как мужчины вернулись. Она оглянулась через плечо на дверь, потом на меня и спросила: — Что это за коробки?

— Похоже, Люсьен переезжает, — ответила я, не в силах скрыть свое отвращение к этой идее.

Она снова оглянулась через плечо на дверь и снова пробормотала себе под нос:

— Он точно не теряет времени зря.

— Не теряет времени на что? — Спросила я.

Она оглянулась на меня и ответила:

— Пусть Люсьен тебе сам все объяснит.

Я покачала головой.

— Стефани, не сочти за неуважение, но я бы предпочла, чтобы объяснила ты.

Ее глаза смягчились, и она тихо сказала:

— Я так понимаю, что между вами двумя не все хорошо.

— Да, — мгновенно ответила я.

— Разве он не кормился? — спросила она немного недоверчиво.

— Ага. Кормился, — поделилась я. — Но все вышло из-под контроля, и он забыл меня обезболить, — я махнула рукой в воздухе, — или что-то в этом роде.

Я наблюдала, как ее лицо закрылось, и поняла, что она хотела скрыть свою реакцию от меня.

Затем она схватила меня за руку и прошептала голосом полным сострадания:

— О, дорогая.

От ее слов и тона, которым она произнесла эти слова, мне захотелось плакать. У меня выступили слезы. Она понимала, несмотря на то, что была на другой стороне, понимала мою позицию жертвы. Было приятно сидеть напротив кого-то, хотя ее едва знала, кто понимал тебя.

Но я не плакала. Почувствовала, как навернулись слезы, но сдержалась. Это отняло у меня много сил, но у меня получилось чертовски хорошо.

Она наблюдала за моей борьбой и, когда я вышла победителем, крепко сжала мою руку.

— Тебе нужно выпить, — заявила она, убирая руку.

Я решила, что это отличная идея. Затем вспомнила, почему это может быть не очень хорошей идеей.

— Люсьен сказал, что сегодня вечером он снова будет кормиться.

Она встала и потянула меня за собой.

— Хорошо. Ему на пользу, если в его организм попадет немного твоего алкоголя, — с чувствомпрокомментировала она и наклонилась ко мне, выводя из комнаты. — Кормление от пьяного, — она притворно вздрогнула, — на вкус напоминает дерьмо.

Узнав об этом, мне еще больше понравился ее план.

* * *

Мы со Стефани повисли на стульях вокруг огромного бара, отделявшем огромную кухню от уголка для завтрака и удобной кухни-гостиной. Да, у меня была удобная кухня-гостиная с большим мягким диваном, привлекательным низким журнальным столиком и гигантским круглым кресло-мешок, в котором могли поместиться двое изящных взрослых. Кому все это нужно? У меня уже была гостиная и семейная комната, ради всего святого!

Стефани и я выпили больше, чем положено, водки с мартини под пристальным и укоризненным (могу добавить) взглядом Эдвины, когда произошло следующее.

Прибыли еще коробки.

Это были не картонные коробки с одеждой Люсьена. Это были блестящие черные коробки всех форм и размеров, каждая из которых была перевязана кроваво-красным шелковым бантом.

В ту же минуту, как только Стефани увидела курьера, несущего гору коробок, она закричала:

— Ура! Люсьен прошелся по магазинам.

Эта новость меня не обрадовала.

— О, моя дорогая. Ты можешь ходить не в настроении, но ты должна была как-то порадовать его, — произнесла Эдвина, потеряв свой суровый взгляд и надев сияющую улыбку. Она следовала за курьером номер два.

Я проигнорировала Эдвину, пока наблюдала за Стефани, роющейся с самозабвением в коробке, количество которых немного пугало.

Он сказал, что принесут посылку. Это значит пакет.

Неужели он думает, что я надену все это сразу?

Стефани вытащила сверкающий материал, развернула его, а затем разгладила спереди.

— Потрясающе. Иди сюда, Лия, примерь это, — потребовала она.

Я посмотрела на предмет в ее руках.

Она была права. Оно было потрясающе. Оно было самая изысканная вещь, которую я когда-либо видела.

Вечернее платье из черного матового шелка на бретельках и открытой спиной, со струящейся юбкой с разрезом спереди на атласной цвета баклажана подкладке.

Снова вошли оба курьера, каждый с очередной башней из коробок.

— Еще? — прошептала я.

Стефани не слышала меня или проигнорировала скорее всего, она явно была на задании.

— Иди сюда, Лия. Сначала примерь это, — она трясла передо мной черным платьем, — потом это. — Она взяла что-то похожее на юбку кремового цвета с бледно-голубой подкладкой в складку.

Я соскользнула со стула и пьяно заковыляла в уютную кухню-гостиную.

Я дотронулась до черного платья. Ткань была великолепной.

Стефани отпустила платье, желая переключить свое внимание на другую коробку, я поймала его, прежде чем оно упало на пол.

Я держала платье перед собой.

Я действительно хотела насладиться им. Действительно, на самом деле хотела. Но вместо наслаждения, я чувствовала себя еще более пойманной в ловушку, более подавленной, более принадлежащей ему.

Люсьен решил нарядить свою «зверушку». А я была его домашним животным.

Это заставило меня почувствовать себя грязной.

— С какой стати ему покупать мне все эти вещи? Я никогда их не надену, — пробормотала я или, лучше сказать, невнятно произнесла. Мы выпили много мартини.

Стефани прекратила свою радостную деятельность, рыться в коробках, и посмотрела на меня.

— Что значит, ты никогда не наденешь?

— Я живу в доме у черта на куличках. Моя работа — болтаться поблизости, пока вампир не захочет кормиться от меня.

Стефани выпрямилась и поймала мой взгляд.

— Да, это часть твоей работы. Другая часть твоей работы — сопровождать, если он захочет тебя показать другим. В оперу, например. Или на званый ужин. Или на Пир.

Боже, я надеялась, что Люсьену не нравится опера. Я ненавидела оперу, она была отстойной.

Я решила зацепиться за то, что она сказала, о чем раньше упоминал Люсьен.

— На Пир?

Она кивнула.

— На Пир. Некоторые вампиры водят своих наложниц на Пир. Я не вожу, но знаю, что иногда Люсьен водит.

— Что такое Пир? — спросила я, и Эдвина издала тихий писк, и мы со Стефани посмотрели на нее.

— Ты не одобряешь? — спросила Стефани, не угрожающе, а с любопытством.

— Не тому, что он водит туда своих девочек, нет, — тихо ответила Эдвина, затем начала собирать выброшенные салфетки, ленты и коробки. — Но там может стать опасно.

— Что такое Пир? — снова спросила я, но Стефани все еще изучающе рассматривала Эдвину.

— Люсьен никогда бы не позволил, чтобы что-то случилось с одной из его наложниц.

— Я знаю, — ответила Эдвина и выпрямилась. — Просто... — она колебалась, переводя взгляд с одной на другую, потом произнесла: — Мои девочки — хорошие девочки.

Это заинтриговало меня еще больше, поэтому я спросила, на этот раз громче:

— Что такое Пир?

— Возможно, ей понадобится еще один мартини, — пробормотала Эдвина, бросила барахло и направилась к шейкеру для мартини.

Мое любопытство по поводу Пира испарилось и на смену пришло беспокойство. Настолько обеспокоена, что я плюхнулась на мягкий диван среди горы папиросной бумаги, когда двое курьеров добавили к этому изобилию еще две башни из коробок.

Стефани плюхнулась рядом со мной, а Эдвина принесла нам свежий мартини.

Затем Стефани объяснила.

— Вампиры могут питаться в двух местах: от своих наложниц и любого смертного, который посещает Пир. Вот. Таков закон.

— Так почему же там опасно? Они устраивают жертв...? — Я замолчала, когда лицо Стефани стало пугающе жестким.

— Смертные не жертвы, Лия. Они сами туда приходят… по собственному желанию. — Ее голос стал таким же жестким, как и выражение лица.

Я проигнорировала ее голос главным образом потому, что не могла поверить, что она говорит правду.

Она изучала выражение моего лица, и ее лицо затем смягчилось.

— Не так, как было с тобой и Люсьеном, — тихо произнесла она, чтобы Эдвина, приводившая в порядок мой новый, экстравагантный гардероб, не смогла услышать. — Большинству смертных это нравится. Некоторые даже становятся зависимыми. Туда приходят и бывшие наложницы.

Я почувствовала, как мои глаза округлились, она утвердительно кивнула, продолжив:

— Конечно, на это смотрят неодобрительно. Наложница теряет свою репутацию, посещая Пиры после своего освобождения. Обычно их начинает избегать семья. И их вычеркивают из Отбора. Обычно бывшие наложницы не посещают Пир, в основном потому, что их туда не приглашают.

— Почему? — Спросила я.

— Пиры, туда ходят простые смертные. — Она положила свою руку на мою. — Ты, милая, совсем не такая, как все.

Это звучало тошнотворно высокомерно.

Должно быть, она прочитала реакцию на моем лице, потому что продолжила:

— Им это нравится, смертным, которые посещают. Им все равно. Они становятся зависимыми, строят вокруг Пира всю свою жизнь, путешествуя от Пира к Пиру. Они как фанатки.

Это звучало просто отвратительно.

— Я все еще не понимаю, почему это может быть опасно, — настаивала я, и Стефани откинулась на спинку дивана.

— Потому что все должно идти своим чередом, — ответила она. — Много спиртного, громкая музыка, танцы и тела. Любой смертный — честная игра. Некоторыми смертными питаются одновременно два, три, даже больше вампиров. Есть такие Пиры, не те, которые посещает Люсьен, заметь, где присутствуют наркотики. Секс. Оргии.

— Вау, — прошептала я, и она улыбнулась.

— Хорошие же Пиры — это весело. Ты можешь насытиться столькими смертными, сколько захочешь. Это здорово.

Это звучало не очень здорово, но так подумала только я.

— Зачем водят туда наложницу? — Поинтересовалась я.

Она пожала плечами.

— Разделить с ней еще одну часть своей жизни. Если у тебя хорошая наложница хочется показать ее другим вампирам.

И меня вдруг поразила одна мысль.

— А вдруг что-то пойдет не так, наложница же смертна, она может стать честной добычей, да?

Стефани поколебалась мгновение, прежде чем ответить:

— На более диких Пирах с вампирами, которые плохо заботятся о своих девочках, да. — Я втянула воздух, и она поспешила продолжить: — Но Люсьен не посещает такие.

— Так вот почему это опасно, — прошептала я, и Эдвина издала еще один писклявый звук. Мы со Стефани снова посмотрели на нее.

— Не совсем, — ответила Стефани, переводя на меня взгляд.

— Почему не совсем? — Упорствовала я.

Стефани вздохнула, прежде чем сказать:

— Даже на хороших Пирах все может выйти из-под контроля. Вампиры — это те, кто мы есть. Не скажу ничего нового, что существует жажда крови. В муках жажды крови вампир пойдет на все. И не открою Америки, сказав, что другие вампиры могут использовать наложницу, если ее вампир предлагает ее друзьям.

— Боже мой, — выдохнула я.

— Люсьен так не делает, — поспешно заверила она меня.

— Боже мой, — снова выдохнула я.

Она наклонилась ко мне.

— Лия, я серьезно, Люсьен никогда не будет делиться. Никогда. Ты должна мне верить. Я говорю очень серьезно.

Я просто уставилась на нее.

Она продолжала.

— Он почувствовал бы, если бы ситуация вышла из-под контроля, и увел бы тебя оттуда. Не важно как. Ни один вампир не будет настолько глуп, чтобы прикоснуться к тому, что принадлежит Люсьену. Он бы сгорел. Люсьен позаботится об этом. Он сам бы его сжег. Он уже делал такое.

— Что делал?

— Сжег другого вампира. Если мне не изменяет память, он проделывал это дважды. Один раз это было на Пиру. Другой вампир даже не кормился от наложницы Люсьена, он просто прикасался к ней. Люсьен сошел с ума, выследил его, заставил сгореть. Второй был...

Она не закончила, я прервала ее, прошептав:

— Заставил его сгореть?

Стефани кивнула.

— Люсьен убил его, не задумываясь, и закон был на его стороне. Нельзя прикасаться к наложнице другого вампира. Большинство вампиров скрывают, если такое случается, заключают сделку. Они не заходят так далеко до кончины. Все деньги, которые получают по этой сделке, они отдают наложнице, чтобы купить ее молчание. Но Люсьен, без сомнения, на это бы не пошел. Если такое происходит с наложницей, то в первую очередь отражается все на ее вампире. Он будет искать мести, и ему будет предоставлено такое право. А она может потребовать немедленного освобождения, и ее желание тоже будет удовлетворено.

— Можно потребовать освобождения? — Я была слишком пьяна, чтобы скрыть надежду в голосе.

— Да, — ответила Стефани. — Это равносильно пренебрежению со стороны вампира к своей наложнице, что является основанием для безусловного освобождения.

Мой опьяненный разум вспомнил, что я читала об этом в моем контракте.

Почему я не подумала об этом раньше?

Были же перечислены основания для безусловного освобождения. Пренебрежение, Люсьен определенно его не совершал, и крайняя жестокость, которую он мог бы совершить.

Мой мозг с трудом пьяно работал, поэтому я не заметила, как Стефани придвинулась ближе.

— Это не считается, — тихо сказала она, читая мои пьяные мысли. — Это случается со всеми нами, не часто, но случается. Я удивлена, что это случилось с Люсьеном, но в то же время не удивлена, учитывая, что дело касается тебя. Мы теряем контроль. Мы вампиры, вы наложницы. Такова природа отношений.

Так оно и было. Мои надежды рухнули.

Снова.

— Мне ничего не нравится в этих отношениях. Ни. Одна. Вещь, — объявила я, а затем сделала огромный глоток мартини.

Когда проглотила коктейль, поймала ее хитрую усмешку.

— Я позвоню тебе завтра утром после того, как он будет кормиться сегодня ночью, посмотрим, что ты тогда скажешь о ваших отношениях.

Я закатила глаза. Стефани рассмеялась.

— Разве ты открыла все коробки? — едко спросила я.

Она посмотрела на коробки на кофейном столике, ее глаза прищурились, она потянулась, забрав одну.

— На этой есть записка. — Она сорвала бант, взяв плотную кремовую карточку, которая была прикреплена к банту. — Здесь написано: «Это на сегодняшний вечер». — Она повернула ее ко мне, чтобы я смогла прочитать. — Почерк Люсьена.

Я посмотрела на смелые, резкие, мощные черные каракули, которые сами по себе были приказом, несмотря на то, что я не могла разобрать слов, они плясали у меня перед глазами. Конечно, это был его почерк.

Она сунула коробку мне в руки.

— Открывай. Я должна это увидеть.

— Нет, — я сунула ей обратно коробку, — сама открывай.

Она подтолкнула ее обратно ко мне.

— Нет, я хочу увидеть твое выражение лица, когда ты увидишь, что внутри.

Я уставилась на нее. У нее была вечность впереди, жить и наслаждаться; она могла играть в эту игру вечно. У меня было всего лишь сорок-пятьдесят лет, и то, если повезет.

Я открыла коробку. К моему облегчению, это были не девайсы для рабства.

К моему удивлению и тайному восторгу, это было еще более изысканное, чем черное платье.

Лифчик насыщенного темно-серого цвета с серовато-сиреневыми цветами на шелковом жаккарде, отделанный нежным темно-серым кружевом. Чашки были наполовину жаккардовые и кружевные. Само боди было из жаккарда, как и тонкие бретельки. К нему прилагались такие же трусики бразильского типа, спереди жаккардовые с кружевной отделкой, сзади почти полностью кружевные, за исключением соблазнительного треугольника жаккарда вверху. На поясе трусиков под пупком были милые маленькие розочки и в месте соединения с каждым ремешком, спускающимся от боди.

Стефани окинула взглядом боди и трусики, сделав глоток мартини.

— У Люсьена всегда был хороший вкус. — Ее взгляд переместился на мое лицо, в глазах загорелась улыбка, и она повторила: — Всегда.

Я снова решила, что Стефани мне нравится на самом деле.

— Спасибо, — прошептала я.

Она подмигнула мне и кивнула на нижнее белье.

— Сначала примерь это. Затем черное платье.

— У нас будет показ мод! — восторженно крикнула Эдвина из кухни, готовя ужин. Я подпрыгнула, потому что совсем забыла про нее.

Показ мод показался мне не плохой идеей. По крайней мере, он показался мне не плохой идеей после четырех мартини.

Я вскочила, пошатнулась, затем выпрямилась и объявила:

— Пока я переодеваюсь, открывай другие коробки.

Стефани не нужно было повторять дважды.

Я побежала в дамскую комнату, но резко остановилась и спросила Эдвину, как будто была подростком и пришла со своей подружкой после уроков в школе:

— Стефани может остаться на ужин?

— Конечно, дорогая. — Эдвина улыбнулась, я улыбнулась в ответ.

Затем повернулась к Стефани.

— Ты останешься на ужин?

Она все еще рылась в коробках, не поднимая глаз, ответила:

— Мне бы хотелось.

Счастливая впервые за несколько недель, я схватила свое красивое нижнее белье, решив не думать о нем как о подарке Люсьена, так как это испортило бы все мое веселье, побежала в дамскую комнату, чтобы начать показ мод.

7. Наказание

Люсьен вошел в кухню из гаража и остановился.

Эдвина была занята у раковины чисткой кастрюль и сковородок. Гостиная выглядела так, словно в ней взорвался эксклюзивный бутик. Красная папиросная бумага, ленты и черные коробки были разбросаны повсюду, горы одежды, которую Люсьен купил для Лии, были разложены на спинках и подлокотниках мягкой мебели. На столешнице бара стояли три выпитых бокала мартини, все с серебряными зубочистками, воткнутыми в разное количество остатков мартини. На одном виднелась наполовину съеденная оливка.

Эдвина повернулась к нему с яркой улыбкой на лице, и он сразу понял, что она пьяна. Он видел, но еще и чувствовал.

Это его удивило.

За те сорок лет, что она работала на него, он ни разу, ни единого разу не видел Эдвину пьяной и такого беспорядка в доме своей наложницы, всегда кухня сверкала чистотой.

Конечно, он видел ее немного хмельной во время вечеринок или торжеств, на которых она присутствовала в качестве гостьи. Например, вечеринки по случаю дня рождения, которые он устраивал каждый год для своих наложниц в прошлом и настоящем. И первая годовщина кормления, которую по традиции тоже отмечали.

В любое другое время — никогда.

— Вы пришли! — Эдвина радостно поздоровалась с огромной пьяной улыбкой на лице.

Глаза Люсьена снова оглядели комнату и вернулись к Эдвине.

— Что произошло?

Она оглянулась через плечо на беспорядок в гостиной, подняла руку от раковины и помахала ею, плеснув мыльную воду на пол, стол и свое плечо.

— У нас был показ мод, — объяснила она, похоже игнорируя существующий бардак. — Лия наверху, в спальне, — ее голос понизился до счастливого шепота, — такая милая и красивая девушка.

Люсьен пристально посмотрел на свою экономку.

Лию трудно было назвать девушкой. Ради всего святого, ей было сорок.

Да, конечно, она была красивой. Но милой?

— Как она? — Люсьен поймал себя на том, что решил поинтересоваться, но понятия не имел, почему.

Кроме того, за те годы, что у него работала Эдвина, он никогда ее не спрашивал о своих наложницах. Никогда.

С другой стороны, ему не нужно было спрашивать, он мог почувствовать.

— О, с ней все в порядке. Обживается здесь. Она такая миленькая. Ты бы видел ее сегодня вечером. Она такая веселая.

Заинтригованный милой, веселой и миленькой Лией, «обживающейся здесь», Люсьен устал от беседы с Эдвиной и направился к лестнице.

— Спокойной ночи! — Весело пропела Эдвина ему в спину.

Люсьен не ответил.

Сделав пять шагов в их комнату, Люсьен увидел Лию, выходящую из ванной. Он снова остановился.

На ней было нижнее белье, которое он прислал.

Он понял, что ошибся в своих представлениях, наблюдая за тонкой моделью, скользящая по короткому подиуму, демонстрируя это белье на его личном показе, когда он заказывал гардероб для Лии на следующий день после ее Отбора.

По его мнению, он ожидал, что это белье будет выглядеть намного лучше на щедрой фигуре Лии.

Однако он не ожидал, что оно будет выглядеть настолько лучше.

Поверх был накинут халат, но он распахнулся, обнажив боди и трусики. Чашечки боди обнимали ее полные груди, шелк заканчивался чуть выше соска, сквозь кружево проглядывал дразнящий намек на ореол, и прохладный воздух, очевидно, заставлял ее соски затвердеть под шелком. Боди обтягивало ее живот, как будто был сделан специально для нее. Низ топа оставлял лишь проблеск гладкой кожи над трусиками. Ее длинные ноги продолжались под кружевами трусиков.

Он почувствовал мгновенную реакцию своего тела на ее вид, и ему это понравилось.

Когда она вышла из ванной, то смотрела в другую сторону, но резко повернулась, окинула его взглядом и закричала:

— Люсьен!

У Люсьена было всего пара секунд, чтобы собраться с силами, прежде чем она бросилась к нему бегом через всю комнату, и в последний момент набросилась на него всем телом.

Ошеломленный и неуверенный в ее намерениях, он подхватил ее на руки, обхватив ладонями под задницу, она обвила его своими длинными ногами.

Вместо того чтобы пытаться (несмотря на все ее безуспешные попытки), разорвать его на части, она поймала его взгляд, и тут он заметил, что она тоже была пьяна.

Даже очень пьяна.

— Привет, дорогой, как прошел твой день? — весело, хотя и пьяно промурлыкала она.

— Интересно, — честно ответил он, и именно этот момент свидетельствовал о его интересном дне.

Он оставался настороже, не совсем понимая, какую игру она затеяла.

Его день был действительно интересным. Начиная с утренней поездки на американских горках и заканчивая нынешним поведением Лии, включая дневную встречу с ее тетями. Встреча, на которой они высказали ему свою озабоченность тем, что не получили известий от Лии после первого Кормления. Встреча, на которой он объявил о своих намерениях и удостоверился в их предварительной преданности. Они колебались, размышляя, что это может означать для будущего их семьи, да и для будущего всех наложниц. Но они также не хотели и боялись бросать ему вызов.

Этому не стоило удивляться. Они были Бьюкенен, послушание укоренилось в них на протяжении веков.

Рука Лии потянулась к воротнику его рубашки, переводя его внимание на нее.

— Мой тоже был такой, — поделилась она.

— Как так?

Она перевела взгляд с его воротника ему в глаза, кивнула. Страстно.

— И чем ты занималась сегодня, моя зверушка? — тихо спросил он, считывая ее настроение и расслабляясь в нем.

— Во-первых, я пыталась сбежать.

Его расслабление моментально улетучилось, тело затвердело, но она не заметила, продолжая делиться новостями.

— Но, конечно, не смогла, ты забрал мой бумажник, паспорт, драгоценности, ключи от машины. — Ее глаза сузились, и она заявила: — Это было очень досадно.

От ее слов, которыми она не обвиняла, а просто делилась с ним информацией, его тело снова расслабилось.

Он боролся с желанием рассмеяться, переборол, прежде чем переспросил:

— Досадно?

Она кивнула, улыбаясь, и он почувствовал, как его тело снова стало твердым:

— Да. Раздражающе. Очень.

Он не слушал ее. А уставился на ее губы.

Он никогда не видел, чтобы она улыбалась.

Не совсем так. Он видел, как она улыбается кому-то, на расстоянии много раз за последние двадцать лет. Просто конкретно ему она никогда не улыбалась.

Его тело тоже отреагировало на ее улыбку так, как ему очень понравилось.

Он мог бы так и стоять здесь, прижимая ее к себе целую вечность (буквально). Но он подошел к кровати, сел на край, усадив ее к себе на колени, ее мягкая попка прижалась к его твердеющему члену.

Это ему тоже понравилось.

Она все еще болтала.

— Затем прибыла доставка с коробками. Много коробок. Много, много, очень много. — Она склонила голову набок и спросила: — Ты переехал?

— Да, — ответил он, и она снова кивнула, очевидно, совершенно довольная этой идеей.

Ее руки легли ему на плечи, и она начала стаскивать с него пиджак. Он неохотно отпустил ее, чтобы помочь ей вытащить руки из пиджака. Все это время она продолжала что-то бормотать.

— Потом пришла Стефани, и, Люсьен, ты бы видел ее наряд. Это бомба. — Люсьен почувствовал, как его губы дернулись от усилия улыбнуться, ее глаза опустились на его губы, и она объявила: — Мне нравится, когда твои губы так делают.

Он медленно моргнул и спросил:

— Что именно?

Она бесцеремонно бросила пиджак на край кровати, а затем слишком быстро коснулась указательным пальцем уголка его губ, ее глаза встретились с его. Они танцевали.

— Когда ты борешься с улыбкой. Мне нравится. Это сексуально, — объяснила она.

Черт возьми, она была великолепна.

Он думал, что она была великолепна, когда боролась с ним, и он чувствовал ее страх перед ним одновременно с влечением к нему. Вызов был волнующим.

Но сейчас она была еще более великолепна. Он бы не поверил, что такое возможно, но доказательство сидело у него на коленях.

Он не любил кормиться от пьяной наложницы. Подвыпившей, может быть, но совершенно пьяной, нет. А Лия была совершенно пьяна.

Однако она почистила зубы, похоже, очень тщательно почистила. Ее запах был достаточно сильным, чтобы перебить водку, которую он все же уловил, смешиваясь с запахом зубной пасты. Не говоря уже о том, что она была, как описала ее Эдвина, веселой, милой и определенно миленькой.

Поэтому он решил нарушить свое собственное правило и кормиться от нее, несмотря на то, что она была пьяна.

Его руки потянулись к ее халату, широко распахнув его на плечах, она, не колеблясь, опустила руки, пытаясь помочь ему избавиться от халата.

При этом она продолжала болтать.

— Потом мы со Стефани поболтали, потом выпили немного мартини, потом принесли другие коробки, и у нас был показ мод. Затем Стефани осталась на ужин, мы уговорили Эдвину выпить с нами мартини, и, поскольку ты прислал много коробок, у нас состоялся еще более модный показ. — Она замолчала, как только ее руки освободились от халата, он позволил ему упасть на пол. Обе ее руки вернулись к его рубашке, и она начала возиться с пуговицами, но ее глаза не отрывались от его взгляда, пока она счастливо продолжила:

— Мне нравится Стефани. Она забавная.

Его руки обхватили ее за талию, одна рука скользнула вниз по ее заднице, другая поднялась, чтобы поиграть с прядью ее мягких, густых волос.

— Ты хорошо провела время? — тихо спросил он, и она снова радостно кивнула, а он продолжил. — Тебе понравилась одежда?

На этот раз ее глаза расширились, кивок был немного фанатичным.

— Особенно это. — Она так быстро наклонила голову, что чуть не ударила его по носу, ему пришлось отдернуть голову назад. Она указала на лифчик. Затем снова вскинула голову, рука вернулась к пуговицам на его рубашке, но первоначально она шлепнула его по груди, продолжив. — Мне он нравится! Идеально мне подходит. И черное платье. Черное платье просто божественно. Все так думают!

— Я рад, что тебе понравилось, зверушка, — пробормотал он с улыбкой.

— Ох. Гардеробная почти заполнится с твоими и моими вещами, — заявила она, будто это был подвиг, сродни восхождению на Эверест. Затем ее лицо вытянулось, прежде чем она сообщила: — Ты забыл обувь.

Его рука изогнулась, схватив прядь ее волос, он ответил:

— Она прибудет завтра.

Она как-то странно дернулась, вскинув обе руки вверх, крикнула:

— Ура!

Он не стал упускать представившуюся возможность, оставил в покое ее волосы, положив обе руки ей на талию, заскользив вверх по шелку по бокам. Он сделал это, усмехнувшись.

И почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь, она положила руки ему на плечи и заявила:

— Мне это тоже нравится.

Его взгляд переместился с ее торса на лицо:

— Что тебе нравится?

— Когда усмехаешься. Как будто урчишь. Это мне особенно нравится сейчас, когда я чувствую.

Волна желания захлестнула его с такой силой, если бы он стоял, то упал бы на колено. Его пальцы рефлекторно сжались на ее ребрах, ему пришлось сосредоточиться, чтобы не сломать ей ребра.

Она снова начала возиться с его пуговицами на рубашке, и он понял, что она их расстегивает.

— Лия, — позвал он, пытаясь сосредоточиться на ней, как и при кормлении, которое впервые за его очень долгую жизнь стоило ему огромных усилий.

Она сосредоточенно прикусила губу, не отрывая глаз от его рубашки, продолжая расстегивать пуговицы, прежде чем спросить:

— Что?

— Что ты делаешь?

Она подняла голову и ответила:

— Хочу снять с тебя рубашку.

— Зачем?

Она игриво улыбнулась.

— Мне нравится твоя грудь. Она намного лучше, чем твой смешок.

Сообщив ему это, она поерзала попкой у него на коленях.

Как бы сильно он ни наслаждался ею, всему есть предел.

В одно мгновение он уложил ее на спину, накрыв сверху торсом, ее ноги, тут же обвились вокруг его талии, так что его промежность прижималась к ее паху. Его губы оказались у ее горла, он скользнул языком по всей длине ее яремной вены, подготавливая ее.

Он делал это осторожно, наслаждаясь ее вкусом, но сохраняя жесткий контроль над собой.

— Меня бесит, когда ты так делаешь, — прошептала она, и он поднял голову.

Его рука скользнула вниз по ее бедру, по заднице, подтягивая ее всем телом вверх, продолжая прижиматься своим пахом к ней.

— Что делаю? — спросил он.

— Перемещаешься так быстро.

Его губы приблизились к ее губам, прижав их бедра друг к другу. Она без колебаний еще сильнее прижалась к нему бедрами, и эффект был ошеломляющим.

— Ты привыкнешь к этому, — его голос выдавал нарастающее возбуждение.

Она открыла рот, но не успела ничего сказать, потому что он ее поцеловал.

Он отказался медленно исследовать ее рот, что бывает при первом поцелуе. Его язык скользнул ей в рот, ее реакция была мгновенной и восхитительной. Она дернулась вверх в поисках чего-то большего, хотя его вес придавливал ее к кровати. Она наклонила голову набок, давая ему лучший доступ, ее язык смело переплелся с его языком. Наконец она вытащила его рубашку из брюк, и он почувствовал, как ее руки заскользили по коже его спины.

От ее прикосновения у него по всему телу пробежали ударные волны, он зарычал ей в рот, углубляя поцелуй. Она приветствовала его упорство, принимая и в то же время давая и приглашая… нет, скорее требовала большего.

Он давал ей все, что она хотела, и удовлетворенно проглотил ее стон.

Он прервался, и его губы скользнули к ее уху.

— Мне нравится, как ты целуешь меня, зверушка, — прошептал он и почувствовал, как она повернула голову.

Ее губы приблизились к его шее, она выдохнула, не скрывая удивления:

— Ты такой большой, тяжелый, сильный. Ты заставляешь меня чувствовать себя просто крошечной. Я никогда не чувствовала себя крошечной. Ни разу за всю мою жизнь.

Он понял, что это было важно для нее, она всегда этого желала, но никогда не имела, и он был рад, что давал ей такую возможность. Его рот вернулся к ее горлу, снова скользя по ее коже. Он внезапно захотел дать ей кое-что еще, она и представить не могла, что в дальнейшем будет мечтать об этом, да, будет, он позаботится.

— У тебя будет покалывать рот, дорогая, — пробормотал он, касаясь ее кожи, прежде чем снова прикоснуться к ней языком.

Ее шея выгнулась, конечности напряглись, ногти впились ему в кожу спины.

— Уже, — прошептала она. — Но почему?

— Я объясню позже, — тихо ответил он, его рука на ее заднице медленно двигалась вокруг бедра, его рот скользнул вверх по ее шее, к подбородку, потом обратно.

Он поймал ее пристальный взгляд, оторвал свои бедра от нее, его пальцы скользнули по поясу ее трусиков.

— Ты готова для меня? — тихо спросил он.

Ее глаза расширились, а губы приоткрылись. Люсьену нравилось, когда она так смотрела на него.

Особенно сейчас.

Так сильно нравилось, что он не стал дожидаться ответа и запустил руку в ее кружевные трусики. Он прикоснулся, она была гладкой, горячей и очень, очень влажной.

Она была готова и, словно для того, чтобы доказать это еще больше, ее шея изогнулась в приглашении. Приглашение, которое он с благодарностью принял.

Его губы приблизились к ее горлу, зубы прорвали кожу, кровь потекла ему в рот, в то же время он скользнул пальцем внутрь нее.

Она ахнула, не от боли. Это был звук чистого удовольствия, ее бедра дернулись под его рукой.

Он убрал руку, хотя знал, что она хочет, чтобы ласка продолжилась, он же и хотел, чтобы она хотела.

Однако сегодня ее урок будет посвящен только кормлению.

Она захныкала от потери его руку, но он втянул ее кровь в рот. И услышал ее второй вздох, на этот раз удивленный, взволнованный. Ее руки выскользнули из-под его рубашки и, точно так же, как и в то утро, но на этот раз обеими руками, коснулись сначала его шеи, потом поползли вверх, а затем пальцами она вцепилась ему в волосы. Не для того, чтобы оттащить его голову, а прижать к себе.

Ее тело выгнулось дугой, прижимаясь сильнее, он услышал, как бешено колотится ее сердце, как кровь струится по ее телу, как ее дыхание становится все более и более возбужденным.

— О Боже мой, — выдохнула она, ее руки крепче вцепились ему в волосы. — О Боже мой, — тихо воскликнула она, дрожа под ним.

Его рука обвилась вокруг ее бедер, и он крепко прижал ее тело к своей эрекции. Он прошелся языком по ее ране, приподнялся, завладев ее губами, и крепко поцеловал.

Она ответила на его поцелуй, ее руки все еще сжимали ему волосы, а рот был жадным.

Он прервал поцелуй, ее глаза медленно открылись, соблазнительно затуманенные желанием.

— Ты понимаешь, почему мне нравится твой вкус? — спросил он низким рычанием.

— Да, — прошептала она, голос напоминал тихий стон.

Он снова уткнулся лицом ей в горло, открывая рану, продолжая кормиться.

— Люсьен, — прошептала она.

Он яростно сосал, трепеща при звуке своего имени на ее губах, когда ее кровь, вкусная, на удивление даже более вкусная, смешанная с водкой, лилась ему в горло. Это заставило ее снова ахнуть и извиваться под ним.

С нее хватит, он почувствовал это. Он выпил достаточно. Несмотря на то, что он хотел еще, но оторвался от нее, провел языком по ране. Кровотечение мгновенно прекратилось. Исцеление уже началось.

Он навалился на нее всем телом и перекатился на бок, подхватывая ее на руки, переворачивая с собой. Он прижал ее голову лицом к своему горлу, осторожно прикасаясь к все еще заживающей ране.

Ее дыхание было тяжелым, как и пульс, она прошептала со смесью разочарования и восхищения:

— Ты уже кончил?

Он качнул головой в согласии и крепче обнял ее, притягивая сильнее к себе.

— Я еще не кончил, зверушка. Но с тобой закончил.

Она еще не кончила. Он знал это по тому, как она беспокойно двигалась рядом с ним.

И вопрос касался не кормления, которого она хотела, а оргазма, к которому он подвел ее так близко и не позволил ей достичь.

Ее голова откинулась назад, он наклонил свою, глядя ей в лицо.

— Ты не можешь уже закончить со мной, — прошептала она, и это было мягкое требование.

— Я закончил, — заявил он.

— Не можешь, — ответила она, голос набирал силу, как и ее движения, руки скользили по его телу, прижимаясь к нему.

— Успокойся, Лия, — приказал он.

— Нет, — отказалась она.

— Лия.

Она прижалась ближе, скользя руками по его заднице.

— Люсьен.

Он потянулся за спину, поймав ее запястья, перевел ее руки вперед. Он перекатился на спину, увлекая ее за собой, она оказалась сверху с руками, поднятыми и зажаты между ними. Ее темно-красная рана пылала на шеи, но кожа быстро затягивалась.

Она прищурилась, прижав свои мягкие бедра к его все еще твердому члену, требуя:

— Ты же не всерьез говоришь, что мы закончили.

— В серьез.

— Да, но ты в таком состоянии! — сердито заметила она.

— Успокоится.

— Да, но я в таком состоянии, — сообщила она ему, ее гнев нарастал из-за необходимости указывать на свое состояние.

Он оставил ее руки зажатыми между ними, обняв, слегка встряхнув, потом крепко обнял.

— Ты помнишь сегодняшнее утро? — тихо спросил он, и ее брови сошлись над прищуренными глазами.

— Как я могла забыть? — огрызнулась она.

— Это твое наказание.

Она резко втянула воздух, когда до нее дошло.

Затем ответила, тяжело вздохнув:

— Ты издеваешься.

— Ты останешься неудовлетворенной, пока не усвоишь урок, зверушка.

Она моргнула, резко и быстро, ее губы приоткрылись от шока и гнева.

И милая, веселая и миленькая, опьяненная Лия исчезла. Люсьену нехарактерно было сомневаться в своем решении — довести ее наказание до конца.

И сомневался он главным образом потому, что ему нравилась милая, веселая и миленькая Лия, он хотел, чтобы она вернулась.

А еще и потому, что она хотела его. Она совершенно ясно дала понять без всякой игры. Он чувствовал по ее запаху, что она сильно возбуждена и хочет, чтобы он закончил начатое.

Но сомневался он также и потому, что сам хотел ее. Он хотел погрузиться в ее скользкую, влажную сердцевину. Хотел трахнуть ее так сильно, чтобы почувствовать, как ее тело сотрясается от его толчков. Хотел услышать звуки, которые она издает, почувствовать, как ее киска сжимается вокруг него, почувствовать запах ее секса своими ноздрями, наблюдать за выражением ее лица, когда она кончает.

Он хотел ее больше, чем когда-либо хотел женщину вампира или смертную.

Даже Мэгги.

И сила его желания заставила его усомниться в мудрости принятого решения — наказать ее.

Она попыталась вырваться из его рук, но он переместился.

Встал с кровати, увлекая ее за собой, поставив на ноги. Она покачнулась, затем сделала попытку убежать, он схватил ее за запястье железной хваткой, одновременно разорвав свою рубашку, пуговицы разлетелись. Он убрал руку меньше чем на секунду, снял рубашку. Затем бросил Лию обратно на постель и, пока она пыталась сгруппировать свои конечности, уже закончил раздеваться. Прежде чем она успела подняться с кровати, он уложил ее на бок, спиной к себе, прижав ее изгибы к своему телу, держа в плену рукой.

— Отпусти меня, — потребовала она, ее дыхание было прерывистым, обнажая неспособность ее тела идти в ногу с ним.

Он устроился поудобнее за ее спиной.

— Лия, спи.

Она сопротивлялась.

— Отпусти меня.

Он встряхнул ее и повторил:

— Спи.

Она продолжала сопротивляться, он без труда удерживал ее. Это продолжалось довольно долго.

Внезапно она замерла.

Он прислушался к ее тяжелому дыханию, чувствуя, как двигаются ее ноги, все еще борясь с желанием убежать.

Через некоторое время она успокоилась.

Он подумал, что она угомонила свое тело и наконец заснула.

Вместо этого яростным, измученным шепотом она заявила:

— Сегодня утром, если бы ты мне сказал, что нашел способ, благодаря которому я смогу ненавидеть тебя еще больше, я бы не поверила. Но это правда.

Да, он серьезно сомневался в мудрости своего наказания.

— Лия, — пробормотал он ей в волосы.

— Я никогда не перестану ненавидеть тебя, — поклялась она, ее страстный голос царапал его своим утверждением.

Он притянул ее ближе и в ответ тоже дал клятву.

— Да, ты можешь ненавидеть, моя зверушка. Но я найду выход.

— Невозможно.

— Нет ничего невозможного.

— Посмотрим, — сказала она, ее голос сочился сомнением, а также убежденностью в своей правоте.

«Да, — подумал Люсьен, но вслух ничего не сказал, — посмотрим».

* * *

Люсьен проснулся раньше Лии.

Первым шагом он осторожно откинул ее голову, чтобы осмотреть рану. Полностью зажила.

Его следующим действием — лежать рядом с ней и смотреть, как она спит. Ее лицо казалось расслабленным, не эмоциональным, не те эмоциональные выражения, что он предпочитал, но все равно привлекательным.

Через некоторое время ее глаза распахнулись, как и накануне, на ее бесстрастном лице появилось недоумение.

И вскоре после пробуждения, как и накануне, она напряглась, готовясь к полету.

Он прижал ее к себе. Ее голова дернулась назад, глаза сузились, рот открылся, чтобы возразить.

Он опустил свои губы на нее, жестко, требуя ответа.

Она сдержалась и начала свою тщетную борьбу, как обычно, упрямая до крайности.

Настолько упрямая, что это продолжалось достаточно долго, Люсьен был вынужден попробовать другую тактику. Перевернул ее на спину и прижал к себе, заскользив руками по ее телу, вниз по бокам, по животу, вверх по животу, и все это время его язык вступал в чувственную дуэль с ее языком.

Затем его рука скользнула по ее груди, нежно обхватив, прежде чем он большим пальцем дотронулся до соска.

Ее тело перестало сопротивляться, растаяло под ним.

— Вот так, зверушка, — прошептал он ей в губы на ее капитуляцию, и тут же воспользовался этим, его палец вместе с большим пальцем ласкал ее сосок.

Восхитительный звук проскользнул из глубины ее горла ему в рот. Ее ноги раздвинулись, одну ногу она закинула ему на бедро, и он уловил запах ее возбуждения.

Он торжествующе улыбнулся ей в губы и наклонил голову для еще одного поцелуя. Она встретила его, склонив голову набок, прижав губы к его губам, больше не сопротивляясь, испытывая голод.

Он кормил ее руками и ртом, продолжал проделывать все это, пока она также продолжала требовать, ненасытная, великолепная.

Через некоторое время его рука оказалась в ее трусиках, палец глубоко вошел и закружил, ее рот не отпускал его, дыхание было резким и сладким на его губах. Она была так глубоко погружена в свою потребность, что не могла сосредоточиться на поцелуе и почувствовать ощущение его языка у себя во рту. Одной рукой она вцепилась ему в волосы, другой — крепко обхватила за спину.

— Люсьен! — настойчиво выдохнула она, и он все увидел на ее лице, почувствовал, он понял, что она вот-вот кончит.

Он убрал руку.

— Нет! — воскликнула она, потянувшись к его руке, обхватив за запястье, пытаясь вернуть его руку назад.

Ее крик резанул по нему, как лезвие. Он был неправ в том, что сказал ей накануне утром. Каким бы мучительным ни был ее крик, он пришел к выводу, что эта пытка для него была гораздо труднее, чем для нее.

Однако он выбрал свой путь и должен был продолжать свои усилия по ее укрощению. Она не знала, но он уж точно знал, что награда в конце будет стоить этой битвы.

— Ты будешь мне еще возражать? — спросил он, его голос был резким, не от гнева, а от сожаления.

Ее затуманенные глаза изо всех сил пытались сфокусироваться на его лице.

— Люсьен.

— Ты будешь мне еще возражать?

Он наблюдал, как туман рассеивается, его слова наконец дошли до нее, недоверие затопило лицо, быстро сменяясь гневом.

— Я, черт побери, ненавижу тебя, — прошипела она, но даже несмотря на свою ярость, ее бедра искали его, ее тело было возбуждено, борясь с желанием.

Люсьен нетерпеливо вздохнул.

— Приму это как отрицательный ответ.

— Ты чертовски прав, это «нет»! — огрызнулась она, и ее тело безуспешно дернулось в его объятиях.

После этой неудачной попытки высвободиться, она издала яростный, сдавленный крик.

— Лия, ты можешь покончить с этим сейчас, — сказал он ей.

— Иди к черту! — вспылила она.

— Ты хочешь, чтобы мой рот был на тебе? — спросил он.

— Иди к черту! — повторила она.

— Ты хочешь, чтобы я был внутри тебя?

Она замерла и закричала:

— Иди к черту!

Он перекинул бедро через ее ноги и прижал ее движущееся тело. Запустив руку ей в волосы, он положил ее лицо себе на шею, лицом вниз.

— Ты очень упрямая, зверушка, — пробормотал он в макушку.

Ее тело сильно изогнулось, а затем обмякло.

Она замолчала. Он крепче прижал ее к себе.

После долгих секунд он тихо сказал:

— Я скоро уеду.

Она молчала.

— Пока меня не будет, если ты прикоснешься к себе, Лия, я узнаю, и мне придется разобраться с этим.

Он слышал, как участилось ее сердцебиение, но ее тело лишь на мгновение напряглось, прежде чем она подавила свою реакцию.

— Ты меня понимаешь? — Спросил он.

Она продолжала молчать.

— Лия, я спросил, ты меня понимаешь?

— Да, — процедила она сквозь зубы.

— Я вернусь в десять. Мы выйдем сегодня вечером. Я хочу, чтобы ты была готова.

Она ничего не сказала.

— Лия, когда я говорю с тобой, хочу услышать от тебя подтверждение моих слов.

— Я буду готова, — выпалила она.

— Я хочу, чтобы ты надела черное платье.

Она издала сердитый звук, но прошептала:

— Я надену черное платье.

Его рука переместилась с ее головы на подбородок, подняв его большим пальцем, чтобы оставить на ее губах мягкий поцелуй.

Затем он оставил ее в постели и пошел в душ.

После того как выключил воду и вышел из душа, он потянулся за полотенцем, но во внезапной тишине услышал.

Он вскинул голову и склонил набок.

Тихо, скорее всего, приглушенно, уткнувшись в подушку, он услышал ее рыдания.

Боже правый. Он сломил ее.

Он, бл*дь, сломил ее.

Он сделал огромный шаг к ее укрощению.

Он ожидал, что в этот момент почувствует восторг.

Вместо этого его глаза встретились с отражением в зеркале, и он прорычал низкое, медленное, мучительное «Бл*дь».

* * *

Вечером, когда он вернулся домой ровно в десять, открыл дверь из гаража на кухню, обнаружил Лию, поджидающую его на кухне.

Ее волосы были зачесаны назад, спадая массой локонов на обнаженную спину. Она не носила драгоценностей, потому что у нее их не было.

Они ей были не нужны.

Платье было эффектным, элегантным и соблазнительным. Атласные босоножки на шпильках баклажанового цвета с ремешками были изящными, сексуальными и значительно удлиняли ее и без того высокую фигуру, делая ее поразительной, как он подозревал, для любого другого мужчины, кроме Люсьена, даже пугающей. Ее макияж был дымчатым и драматичным, усиливая загадочность ее потрясающего… невыразительного лица.

Ее глаза встретились с ним, и в них не было ни вспышки, ни смешинок, ни радости, они были совершенно пустыми.

— Привет, дорогой, как прошел твой день? — спросила она, будто была роботом, и эту фразу ей вложили в память, настроив воспроизведение в соответствующее запрограммированное время.

Внезапно разозлившись, он остановился в пяти футах от нее и скомандовал:

— Иди сюда, Лия.

Без колебаний она подошла к нему.

Он напрягся от ее нехарактерной уступчивости.

— Обними меня, — продолжал он.

Она обняла, как он потребовал, но ее глаза оставались на его горле.

— Посмотри на меня, зверушка.

Она тут же откинула голову назад и поймала его взгляд.

Пытаясь понять ее настроение, Люсьен набрался терпения, обнял ее одной рукой, а другой обхватил за подбородок.

— Ты сердишься на меня, — пробормотал он, она отрицательно покачала головой.

— Нет, дорогой, почему ты так думаешь?

Его терпение лопнуло.

— Лия, прекрати, — приказал он.

Ее голова неестественно склонилась набок.

— Что прекратить?

Он прищурился, когда понял ее намерение.

— Значит, теперь ты решила поиграть в свою игру?

— Мою игру? — спросила она с искренним замешательством.

Он внимательно наблюдал за ее пустым выражением лица. Тогда решил — пусть пока будет так.

С этим он сможет справиться.

На самом деле, у него закралось чувство, что ему это даже нравится.

— Мне нужно переодеться, — сообщил он ей, и она попыталась отодвинуться, но его рука напряглась, он сказал: — Нет.

Она остановилась и посмотрела на него.

— Поцелуй меня, прежде чем я пойду наверх.

Без промедления она привстала на цыпочки, прижалась к нему и прикоснулась своими приоткрытыми губами к его губам.

Затем отстранилась и спросила, как будто ее искренне волновал его ответ:

— Нормально?

Он думал, что у нее будут проблемы поцеловать его.

Но у нее не было никаких проблем.

Она была хороша в том, как играла.

Поэтому ему необходимо было сменить тактику и протестировать ее более сложным экзаменом.

— Подойдет, — он отпустил ее, — на данный момент.

И отправился в спальню, но она крикнула ему в спину:

— Чем бы ты хотел, чтобы я занялась, пока ты будешь переодеваться?

— Делай все, что хочешь, — ответил он, решив, что ее первой мыслью будет обыскать дом в поисках жидкости для розжига и спичек.

Поднявшись наверх, он сменил рубашку и уже шел обратно через ванную, чтобы присоединиться к Лии, когда его взгляд зацепился за что-то цветное. Он остановился.

Заглянув в мусорное ведро, он увидел темно-серые лоскутки изрезанного шелка и кружев, сиреневые цвета едва различались в лоскутках. Он наклонился и зачерпнул горсть мелко изрезанных лоскутков комплекта нижнего белья, которое Лия надевала вчера.

Выпрямился, губы сжались, в то же время он почувствовал похожее ощущение в животе.

Затем что-то глубокое пронзило его. Он не понял, что это за чувство, но оно ему чертовски не нравилось. Он никогда не испытывал такого чувства за свою очень долгую жизнь, и не хотел испытывать снова.

Вчера, одетая в это нижнее белье, она бежала к нему. Бросилась в его объятия, сказала, что ей нравится, когда он сдерживал улыбку. Радовалась подаркам, которые он ей подарил, особенно этому комплекту. Первый раз улыбнулась ему. И страстно наслаждалась его кормлением.

Сегодня это нижнее белье, которое было физическим напоминанием для них о великолепии прошлой ночи, лежало изрезанным в мусорном ведре.

Он и его неразумное решение во что бы то ни стало исполнить наказание даже после того, как она явно стала исправляться, Эдвина называла это «обустройством», было единственно ответственно за мрачные эмоции, появившиеся в этом гребаном мусорном ведре.

— Бл*дь, — выругался он, его взгляд был прикован к мелким лоскуткам, разум же был поглощен тем, что они означали.

Затем он очистил свои мысли и спустился вниз к Лии.

8 Пир

Я сидела в порше, пока Люсьен вез нас туда, куда мы, черт возьми, направлялись. Теперь я была его новой, послушной наложницей, поэтому не спрашивала, куда мы едем, а он не делился.

Мне стоило больших усилий не развернуться и не выцарапать ему глаза, не распахнуть дверь и не выскочить из машины.

Причина этого заключалась не только в том, что мое хранилище «Почему я ненавижу Люсьена» было переполнено под завязку.

Этим утром он вышел из ванной полностью одетый. К счастью, это произошло после того, как у меня было достаточно времени, чтобы вытереть слезы и притвориться спящей. Он, по крайней мере, должен был тоже притвориться — верит, что я сплю, после того, как вел себя как большой, толстый, вампирский придурок, но он нежно поцеловал меня в затылок, прежде чем уйти (ублюдок).

Затем я провела целый день, мысленно перенося все причины почему я ненавижу Люсьена в гораздо, гораздо, гораздо большее хранилище.

А еще потому, что через десять минут нашей поездки рука Люсьена легла мне на ногу. Он медленно сдвинул великолепный материал платья в сторону, обнажив мое бедро, а затем, когда ждал, ожидая зеленого сигнала светофора, гладил кожу на моем бедре нежно изнутри, неторопливо, соблазнительно и, что хуже всего, постоянно.

Это сводило меня с ума.

Это сводило меня с ума, потому что было так чертовски хорошо.

Хуже всего было то, что куда бы мы, черт возьми, ни направлялись, это оказалось очень, очень далеко от того дома, где я жила по желанию Люсьена.

Это означало, что моя пытка, как мне казалось, длилась вечность.

В течение этой вечности я решила, что никогда его не прощу. Никогда.

Я никогда не прощу его за то, что он заставлял мое тело снова и снова предавать меня, тем самым заставляя ненавидеть саму себя больше, чем я ненавидела его.

Мы углублялись в недрах города (и «недра» было подходящим словом), он свернул в переулок.

Обычно я не зависала в переулках, если бы выбрала один из них, этот был бы в самом конце списка.

Люсьен притормозил, внезапно из ниоткуда к машине подскочил мужчина.

Я не смогла сдержать удивленного вздоха.

Рука Люсьена сжалась на внутренней стороне моего бедра, он пробормотал:

— Все хорошо, зверушка.

Я заставила себя повернуться к нему и кивнуть, будто доверяла ему свою жизнь, хотя совсем не доверяла. И судя по этому его маневру, когда он привез меня в сырой переулок, его маневр стал для меня убедительным доказательством того, почему я не должна ему доверять.

Моя дверь распахнулась, и в нее просунулась чья-то рука.

Я отпрянула, услышав, как незнакомец произнес:

— Миледи.

— Протяни ему руку, Лия, — приказал Люсьен, я не хотела протягивать руку незнакомцу, которого не видела, действительно не хотела, но я протянула.

Незнакомец помог мне выйти из машины. Он был ниже меня ростом, жилистый до изможденности, я предположила, что он моложе меня по меньшей мере на десять лет.

Он не обращал на меня никакого внимания, даже когда осторожно отодвинул меня от двери, прежде чем ее захлопнуть.

Его голодные глаза были устремлены на Люсьена, который вышел с другой стороны машины. Его глаза были очень голодные. Жутко голодные.

Как-то невероятно фатально.

— Уотс, — сказал Люсьен, прежде чем небрежно бросить ключи от своей абсурдно дорогой спортивной машины мужчине, похожему на бродягу, которого только что помыли в приюте для бездомных, выдали не его размера одежду и сделали не очень хорошую стрижку.

— Хозяин, — выдохнул мужчина, поймав ключи, его глаза были прикованы к Люсьену, и я почувствовала, как тошнотворное чувство поползло у меня под ложечкой.

Быстрее, чем вспышка, Люсьен оказался рядом со мной, его пальцы крепко сжали меня за локоть, уводя от незнакомца. Глаза мужчины метнулись ко мне, прежде чем преданно вернуться к Люсьену.

— Все говорят, она прекрасна, хозяин, — выдохнул он, наклоняясь к Люсьену, но сдерживая себя, совершенно очевидно настороженно, взволнованно, окаменевший одновременно.

Я посмотрела на Люсьена и увидела, что он смотрит на этого человека с едва скрываемым отвращением.

— Позаботься о машине, Уотс, — приказал Люсьен. Уотс кивнул, все еще тяжело дыша, и попятился, слегка поклонившись, как уродливый лакей сумасшедшего ученого в плохом фильме ужасов.

Люсьен повел меня к двери, я следовала за ним.

Я хотела спросить об Уотсе, но не стала. Мне хотелось с криком убежать в ночь, но я этого не сделала.

Полное безумие, но мне также хотелось броситься в объятия Люсьена и умолять его трахнуть меня у стены в переулке.

Этого я уж определенно не сделала.

Дверь открылась до того, как мы подошли к ней, появился персонаж, похожий на Уотса, но более округлый, пожилой, с густой бородой и копной длинных спутанных волос, который широко распахнул перед нами дверь.

— Хозяин, — благоговейно прошептал он, опустив глаза, как будто он был слишком скромным, чтобы смотреть на великолепие Люсьена, мой желудок тошнотворно скрутило.

— Брид, — пробормотал Люсьен, даже не взглянув в сторону мужчины, проводя меня мимо него в темный холл, который почти сразу же заканчивался лестницей, ведущей вниз.

Дверь за нами закрылась, и я едва сдержала желание подпрыгнуть или закричать. Мы начали спускаться по лестнице бок о бок, и Люсьен все еще не убирал свою руку с моего локтя.

— Как только мы окажемся на Пиру, зверушка, ты должна находиться от меня на расстоянии вытянутой руки, если я специально не позволю тебе отойти. Я понятно объяснил?

О боже мой.

Он привел меня на Пир. Я была совершенно уверена, что не готова к Пиру.

— Понятно, — пробормотала я, несмотря на свой новообретенный ужас, пытаясь придать своему тону почтительность, с которой к нему обращался Брид, думая, что это его сильно разозлит.

По-видимому, это сработало. Он резко повернул голову в мою сторону, его пальцы больно впились в плоть на локте.

Когда я подняла на него глаза, заставляя свое лицо выглядеть, как я очень надеялась, невинно, но с нетерпением (Уотс и Брид подали мне отличную идею), я увидела его прищуренные глаза и сжатые губы.

Он и я, соответственно хранили молчание, пока спускались по первой лестнице. И второй. И третьей.

В конце четвертой Люсьен ввел меня на мой первый Пир.

Я сразу поняла, почему Уотса и Брида здесь не было. Это место было переполнено красивыми людьми. Не худыми. Не изможденными. Не тучными. Не болезненными.

Идеальными.

Я не понимала, где заканчиваются вампиры и начинаются смертные.

Все были одеты безупречно. Мужчины в смокингах или хорошо сшитых костюмах, женщины в вечерних платьях. Здесь не было ни одного, кто выглядел бы, как на Отборе, полным надежд и отчаяния быть избранным. Здесь не было переизбытка драгоценностей и украшений. Здесь находились слишком крутые, слишком элегантные, слишком изысканные, чтобы выставлять себя напоказ и привлекать к себе внимание.

Люди были единственной элегантной вещью в этом месте.

Зал здесь выглядел так, как будто был сделан из цемента, весь, включая перекладину, которая проходила по всей длине с одной стороны. Однако полки в задней части были стеклянными, уставленные бутылками и бокалами разной формы, подсвеченные красными лампочками, как и все остальное помещение, все здесь освещалось очень тусклыми красными лампочками.

Музыка была громкой. Не рок-н-ролльной, а медленной, пульсирующей и соблазнительной.

Комната казалась скромной, но живой, когда гул разговоров увеличивался в перерывах между музыкой. Люди стояли и разговаривали или грациозно двигались между плотно упакованными телами.

Здесь даже было что-то вроде танцпола, но на нем не совсем танцевали пары. Я не могла отвести от них глаз, наблюдая, как двигаются тела, плотно прижавшись друг к другу, многозначительно покачиваясь, руки двигаются, тянутся, касаются. Лица, прижатые к шеям, губам, и даже с моего расстояния я увидела несколько блестящих языков, скользящих по подбородку, скулам, вискам, плечам, другим губам. Казалось, что двоих не было, а было что-то единое и целое, любой, кто присоединился бы к ним, был втянут в то, что составляло массовую прелюдию.

Неудивительно, что Эдвина, которая считала своих девочек хорошими девочками, не хотела, чтобы ее девочки приходили сюда.

Я не могла поверить, что Люсьен привел меня.

Не то чтобы у меня были какие-то проблемы с такого рода вещами, просто это была не моя сцена.

У меня на кончике языка вертелся вопрос, может это тоже часть моего наказания, но он отпустил мой локоть, схватил меня за руку и повел вперед, пробираясь сквозь тела.

Его хватка была уверенной и сильной, пока он тащил меня.

Я замечала, как люди поворачивались к нему, кивали в знак приветствия. Некоторые безмолвно приветствовали одними губами.

Я также заметила тех, кто изучающе рассматривал меня, бесстрастные лица, сканирующие глаза, слишком искушенные, чтобы быть откровенными, но все же выдающие свое любопытство.

Люсьен остановился у бара, потащил сквозь последнюю толпу. На крошечном пятачке свободного пространства он согнул руку, развернув меня так, чтобы моя спина прижалась к его груди, другой рукой крепко обнял меня за талию, все еще держа меня за руку, он не отпускал.

— Что ты будешь пить, зверушка? — спросил он, наклонившись к моему уху, это взбесило меня, его глубокий голос, звучащий на моей коже, заставил меня вздрогнуть.

Я повернула голову, он приподнял свою, чтобы дать мне возможность двигать головой.

Я встала на цыпочки, потянулась к его уху, ответила:

— Что ты хочешь, чтобы я выпила?

Рефлекторно его рука крепче сжала мою талию, он вскинул голову и его глаза осмотрели мое лицо в красном свете.

Затем он отвел взгляд, явно рассерженный, и дернул подбородком в сторону бармена.

Именно тогда я решила, возможно, я немного перегнула палку.

Он снова посмотрел на меня сверху вниз, приблизив свое лицо, его лоб коснулся моего, его рот был на расстоянии вдоха.

— Ты мне больше всего нравишься пьяной от водки, — заявил он. Его слова вызвали воспоминание, от которого у меня скрутило живот, не от тошноты, а потому что это было болезненным воспоминанием.

Я не знала, что нашло на меня прошлой ночью.

Это не совсем было правдой, то что я делала.

Я напилась, и мои границы исчезли.

Говорят же, что у пьяного на языке, то у трезвого на уме, это дало мне еще один повод провести день в беспокойстве и злясь на себя. И прошлой ночью, в первый раз, я наслаждалась своим временем с ним перед кормлением, не говоря уже о самом кормлении, которое было, этого отрицать невозможно, невероятным.

К тому времени, как выпила свой последний мартини, я внимательно слушала Эдвину и Стефани, которые рассказывали о Люсьене, какой он великий человек, какой щедрый со своими наложницами до и после соглашения. Понятно, что он не только заботился о них, а периодически виделся с большинством из них, даже с теми, кто сейчас был уже в возрасте, немощные. И в этот момент доказательства его колоссальной щедрости были разбросаны вокруг по гостиной — одежда, сам дом и даже экономка.

Где-то во время показа мод я забыла про свое хранилище «Почему я ненавижу Люсьен Волта», вместо этого вспоминала о нем только хорошее. Как улыбка тронула его губы. Как закрылись его глаза, когда он понял, что я наблюдаю за ним, и мне понравилось то, что я увидела. Как он считал мои худшие черты характера забавными. Как он иногда мог быть нежным и терпеливым. И как он целовался.

Хорошие стороны, которые он проявил вернувшись домой, укрепили в моем пьяном сознании мысль, что я ошибалась на его счет.

Так было до тех пор, пока он не доказал мне мою правоту.

Его лицо отстранилось от меня, вырывая меня из моих мыслей.

Я наблюдала, как он снова бросил взгляд на бар и заказал:

— Два мартини с водкой, оливки.

После этого Люсьен молчал, не двигался, пока не поставили перед ним наши напитки. Как только они это сделали, он отплатил счет бармену. Я взяла свой коктейль, он передвинул нас. Люсьен в основном сидел боком и спиной к бару. Я повернулась к комнате, моя спина все еще плотно прижималась к его груди, тело уютно, собственнически, даже защищающе устроилось в изгибе его руки.

Его губы вернулись к моему уху, ни с того ни с сего, он пробормотал:

— Брид и Уотс — прихлебатели.

Я не спрашивала, но мне было любопытно. Я повернула голову, взглянув ему в лицо, и когда я смотрела ему в лицо, то увидела — выражение его лица было закрытым для сторонних наблюдателей и бдительным.

Да, я зашла слишком далеко.

Черт.

Укладывая волосы на этот вечер (Эдвина хотела сделать это сама, но на этот раз я твердо решила проявить самостоятельность), я придумала свой план.

Он хотел научить меня?

Ну, я тоже собиралась преподать ему несколько уроков.

Но я явно увлеклась.

И решила исправить ситуацию.

— Прихлебатели? — Спросила я.

Он кивнул.

— Что это значит? — Мне было любопытно.

Он оглядел комнату. Этот жест говорил, что я должна была последовать его примеру, что и сделала, повернувшись лицом к комнате, он наклонился к моему уху.

— Они хотят находиться здесь, внизу.

Я смотрела перед собой, почувствовала, что он хочет, чтобы я продолжила разговор, поэтому спросила:

— Они когда-нибудь были здесь внизу?

— Никогда и никогда не будут, — ответил он. — Но они не сдаются. Одержимы вампирами и нашей культурой, особенно Пиром. Одержимы нездоровым образом. Они решили служить нам бесплатно, если только кто-нибудь не даст им чаевых.

Мне было жаль Брида и Уотса, так сильно хотевших попасть сюда, находится так близко от их мечты, и не иметь возможности никогда попасть сюда.

— Откуда они знают о вампирах? — Поинтересовалась я, так как думала, что никто, кроме тех, кто был с ними как-то связан, не знал.

— Они чувствуют нас, — ответил Люсьен. — Понятия не имею, как. Очень немногим смертным это доступно. А те, кто чувствует нас, всегда становятся прихлебателями.

Мне показалось это интересным.

— Люди дают им чаевые? — Спросила я.

— Редко.

— Почему?

— Они грязные, невоспитанные, неопрятные. Большинство вампиров обладают способностью приобретать лучшие существующие вещи, и они делают это в обязательном порядке. Они не терпят напоминания о том, что может быть что-то хуже. — Я почувствовала, как мое тело напряглось, когда он продолжил: — Они подхалимы, Лия. Фанатики. Они заставляют людей чувствовать себя неуютно, вампиров и особенно смертных. Они не только незваные гости, они никому не нужны.

Я оглядела комнату, рассматривая красивых людей, которые могли позволить себе лучшие вещи в жизни, и не терпели не очень красивых людей, у которых почти ничего не было.

Потом вспомнила, как Люсьен бросил свои ключи Уотсу и фанатичное подхалимство Уотса.

— Ты даешь им чаевые? — прошептала я, думая, что он может меня не услышать, голос был таким тихим, но забыла, что он вампир, конечно, он меня слышал.

— Всегда, — ответил Люсьен, и я повернула шею, взглянув на него.

— Правда? — Я вздохнула, не зная, почему его ответ, его хороший ответ, так много значил для меня.

Его глаза блуждали по моему лицу, я заметила, как его настороженность пропала.

— Правда, моя зверушка. Иначе им не на что было бы есть, если бы не мы с Космо.

Без моего разрешения мое тело расслабилось в его руке, и я снова перевела взгляд на комнату.

Его рука крепче обхватила меня за талию, голова снова вернулась к моему уху.

— Однако наши чаевые не делают нас ужасно популярными среди нашего же вида.

— Пошли их к черту, — пробормотала я, прежде чем смогла остановить себя, и почувствовала, как его тело затряслось от смеха, когда услышала, как из его горла вырвался смех.

Автоматически все мое существо настроилось на его смех, который я не слышала со вчерашнего утра. Казалось, что его смех кормил меня, не как шоколад или какое-то другое запрещенное лакомство, а как необходимая еда.

Я почувствовала, как у меня перехватило горло от страха от одной этой мысли.

За все время, что я была с ним, вампиром, который пил человеческую кровь, который был намного сильнее меня (черт возьми, сильнее всех, кого я знала), который причинял мне боль, унижал и играл моим телом, как хотел, в противоположность моему сознанию, я никогда не чувствовала большего страха, чем в этот момент.

Он видно почувствовал мой страх, я поняла это, когда его губы на ухо вопросительно меня позвали:

— Лия?

Тогда-то я это и заметила. Кое-что еще, что крутилось на краю моего сознания с тех пор, как мы сюда приехали.

На самом деле, две вещи.

Первое было не столько реальным, сколько скрытым течением в этой комнате.

Глаза. Уши. Чувства. Внимание. Люди исподтишка наблюдали за нами, возможно, слышали нас, так как некоторые из них были вампирами, слышали наши слова, вдыхали запах моих духов, смешанный с его древесным одеколоном.

Я была не единственным новичком в этой толпе, к которой испытывали любопытство.

К Люсьену тоже. На самом деле, мне показалось, что в основном все внимание было направлено на Люсьена.

Как будто мы были кинозвездами…

Нет.

Как будто он был дико известной кинозвездой, а я была его конфеткой, и мы пришли в обычный клуб среди простых людей.

Второе, что я почувствовала во время Отбора. Странное одурманенное чувство. Чувство, которое объяснила Стефани, как он следил за мной, отмечал меня.

— Ты отмечаешь меня? — прошептала я.

Его рука на моей талии скользнула вверх, его рука остановилась сбоку на моей груди, большой палец погладил область сердца на платье.

Я почувствовала, как он повернул голову, его губы больше не шептали мне на ухо, а находились у моей шеи.

— Да, — ответил он.

Я забыла, что наши зрители, которые подготовились к шоу, слегка повернулись к нам, и он поднял голову.

Я приблизилась к его лицу и спросила:

— Что это такое?

Он ответил без промедления.

— Я настроился на тебя.

Я не понимала, что это означает.

— Что это значит? — Опять спросила я.

— Ты же знаешь, что я слышу твое сердце? — спросил он в ответ.

Я кивнула.

Он поколебался, прежде чем продолжил:

— Ты знаешь, что я могу контролировать твой разум?

Я сглотнула, прежде чем снова кивнуть, спросив:

— Ты читаешь мои мысли?

— Я не могу читать твои мысли, если ты не разговариваешь со мной мысленно.

Вау. Это было большим облегчением.

— Тогда что ты делаешь?

— Я настроил тебя к себе, а себя к тебе. В то же время я настроил свои чувства на тебя, так что каждый твой вдох, каждое легкое движение я уже заранее знаю, почти до того, как ты его сделаешь.

Я не поняла, как он это делает, но что бы это ни было, это сводило меня с ума!

— Что это значит?

— Это значит, что наши сердца бьются в унисон. Это значит, что я предвижу твои действия. Все это сообщает вампирам в этой комнате, которые могут слышать и чувствовать, что ты моя.

— Разве они этого уже не знают?

— Знают.

— Разве это не перебор?

По какой-то причине его лицо стало жестким, прежде чем он ответил:

— Нет.

— Тебе не кажется, если ты обнимаешь меня, именно это им и передает сообщение в значительной степени, что я твоя?

— Обнимаю тебя — это послание я посылаю смертным.

Я была удивлена таким ответом.

— А им какое дело?

— Мне плевать, если им все равно. Мне не все равно. Но так я говорю им, что я здесь не для того, чтобы кормиться. Я здесь не для того, чтобы играть. Я здесь не для того, чтобы трахаться. Я здесь, чтобы быть с тобой.

Боже мой.

Что это значит?

Я не стала спрашивать, потому что не хотела знать.

Но почему мое сердце екнуло, когда он это сказал?

Я даже сама себе не стала отвечать.

Вместо этого решила спросить о чем-то гораздо, гораздо более глупом и определенно более опасном.

— Ты делаешь так со всеми своими наложницами?

Затем получила ответ на свой очень глупый, очень, очень опасный вопрос.

— Я никогда не делал так с другими наложницами.

Я почувствовала, как у меня отвисла челюсть. Понимала, что во все глаза пялюсь на него, разинув рот, и понимала, что имеются зрители. Но я была слишком потрясена, чтобы беспокоиться об этом.

Наконец, я пискнула:

— Почему тогда со мной?

— Ты — Лия.

Он решил, что ответил с полна. Меня не устраивал его ответ, но я решила не настаивать, потому что внутренне чувствовала, что лучше мне не знать ответ на этот вопрос.

Хотя на самом деле мне хотелось узнать, что это значит.

Мои глаза пробежались по комнате и вернулись к нему.

— Кто-нибудь еще так делает?

— Нет.

— Здесь нет других вампиров со своими наложницами?

— Есть.

— Но они так не делают?

— Нет, Лия.

— Почему?

— Потому что не могут.

Я почувствовала, как бокал с мартини выскользнул, но совершенно не заметила этого, он поймал его за ножку еще до того, как тот коснулся моей руки. Также я не заметила, что он поставил мой и свой бокал на стойку бара и развернул меня лицом к себе.

Я запрокинула голову, глядя на него, положила руки ему на грудь и уставилась.

А потом спросила:

— Почему другие не могут так делать?

— Очень немногие вампиры обладают способностью гипноза. Те, кто обладает, не имеют такого контроля, как у меня. Ни один из них, или ни один из тех, кого я знаю, даже близко не обладает мощью моих способностей.

О боже мой!

— Это безумие, — прошептала я.

— В каком-то смысле ты права. То, что я могу делать, очень необычно.

— Ясное дело! — воскликнула я.

Он ухмыльнулся моей вспышке. Я проигнорировала его ухмылку.

— Так вот почему все пялятся на тебя, как на кинозвезду? — выпалила я, его голова склонилась набок, и он долго и пытливо рассматривал меня.

Наконец спросил:

— Ты это заметила?

— Это трудно не заметить.

Он прислонился спиной к стойке и потянул меня за собой, так что я встала на цыпочки, прижавшись к нему всем телом. Его рука поднялась и запуталась в моих волосах, как он делал, когда мы были одни, не так, будто мы были в центре внимания сотен глаз и огромного количества вампирского экстрасенсорного восприятия.

Затем произнес:

— Это часть моих способностей.

— А какая другая часть?

Его рука глубже зарылась мне в волосы, губы приблизились к моим.

— Мы оставим это на потом, хорошо?

Я хотела сказать «нет», не будем оставлять.

Но гораздо более покладистая, уступчивая, надеюсь, не раздражающая Лия не потребовала бы сию минуту объяснений.

И в любом случае, у меня не было шанса.

Он поцеловал меня.

Он поцеловал меня так же, как делал, когда мы были одни.

Другими словами, это был глубокий, с открытым ртом, переплетающимися языками, заставляющий меня тяжело дышать, огненный поцелуй, выстреливший мне прямо между ног.

Но в этом поцелуе присутствовало и что-то другое, лучшее, более интенсивное, почти подавляющее, но в хорошем смысле. Интуитивно я поняла, поцелуй был таким, потому что он пометил меня. Также поняла, что поцелуй был другим, потому что наши тела были настроены друг на друга. Я не знала, как и не понимала они настроены, и что это означает для меня, просто понимала, что все это повлияло на меня физически так, что потрясло до глубины души.

Когда он поднял голову, я обнаружила, что стою на пальцах ног, прямо на цыпочках. Моя грудь была прижата к его груди, пальцы одной руки лежали на его плече, другая настойчиво обвивала его шею сзади.

— Мне чертовски нравится, как ты целуешься, — снова прорычал он, будто мы не были в битком забитом, вибрирующем вампирском клубе. Почти дикий рокот его рычания проник сквозь меня, заставляя мои пальцы на ногах поджаться.

Именно тогда я почувствовала гул, как бы подводное течение, сосредоточенное на нас, течение изменилось, усилилось, стало восторженным. Теперь я чувствовала на себе взгляды и знала, что они их не скрывали.

Жар ударил мне в лицо как раз в тот момент, когда опасность проникла в мое сознание.

— Что-то не так, — выдохнула я.

Его лицо снова приняло пытливое выражение, пока он изучал меня, а затем ответил:

— Да.

— Что не так?

Его глаза поднялись, двигаясь по комнате.

Я заметила нетерпение, разочарование, затем каменную покорность на его лице, прежде чем он ответил:

— Мне пора вести себя прилично, зверушка.

В этом не было никакого смысла, но прежде чем я успела задать еще один вопрос, он снова вернул нас в исходное положение, его рука с моим бокалом оказалась передо мной.

Я забрала свой бокал, поднесла к губам, сделала большой глоток, потому что мне было необходимо выпить.

Мне следовало сделать глоток побольше, потому что его губы опять оказались у моего уха, он спросил:

— Хочешь потанцевать?

Мои глаза метнулись к извивающемуся танцполу, и ноги задрожали.

Вот оно. Чтобы казаться Послушной Лией, мне предстояло сделать то, чего я действительно не хотела делать.

— Если ты хочешь. — Я старалась говорить уважительно и подобострастно, как будто его желание было для меня закон, но была не уверена, что совершила этот подвиг.

Мои опасения подтвердились, когда почувствовала, как его тело задвигалось от смеха у меня за спиной.

— Мы не обязаны делать то, чего ты не хочешь, Лия.

Не обязаны?

Боже, такое было впервые.

Я уставилась на колышущиеся тела на танцполе, безуспешно пытаясь представить мощную фигуру Люсьена среди них, сглотнула, прежде чем спросить:

— Эм, а ты, э-э, танцуешь?

— Не публично. Однако, в частном порядке, да.

Я повернула шею, чтобы посмотреть на него.

— Наедине?

Он ухмыльнулся.

— Пей, зверушка, я покажу тебе Пир.

Я почувствовала, как мои брови нахмурились.

— Мне казалось, мы уже на Пиру.

Его пальцы обхватили мое запястье и поднесли мой бокал к моим губам.

— Пей, — приказал он.

Я выпила, он забрал мой бокал, поставил его рядом со своим на стойку бара, а затем взял меня за руку.

И снова он повел нас сквозь толпу, его рука надежно держала мою, прижимая меня к себе, пока протискивался сквозь толпу. На этот раз тела, казалось, сомкнулись, глаза больше не отводились, любопытство было слишком явным.

Люсьен либо игнорировал его, либо не заметил (скорее всего, первое). Он подвел меня к задней стене, где была открыта дверь, ведущая в затененный зал. То, что выглядело как чрезмерно мощный вышибала, стоял прямо за дверью.

Не колеблясь и даже не взглянув на вышибалу, Люсьен провел меня внутрь.

Коридор был длинным и извилистым, поворачивая то в одну, то в другую сторону, без острых углов, покатый, с изгибами. Здесь не было дверей, что показалось мне странным. Это было затененное, жуткое и странно угрожающее место, если бы я не была с Люсьеном, я бы ни за что сюда не пошла. Музыка и гул медленно стихали позади нас, пока мы двигались вперед по извилистому, как змея, коридору.

Наконец, когда звуки клуба стихли позади, мы свернули за резкий угол.

И я столкнулась с Пиром.

Моим первым побуждением было отвести глаза.

Но это было похоже на автомобильную аварию, и я не могла, как бы сильно мне этого ни хотелось.

Здесь все было по-другому, как день и ночь. Стены были не цементными, а выкрашены в глубокий, насыщенный красный цвет. Пол был устлан толстыми ворсистыми коврами и подушками. Некоторые из подушек были огромные, размером с двуспальные кровати. Некоторые поменьше. Все они были покрыты бархатом разных насыщенных оттенков: сливовый, алый, сапфировый, рубиновый, лесной зелени, винный и кроваво-красный. На стене висели огромные зеркала, обрамленные массивной резьбой темного дерева, отражающие активность на подушках, у стен, на полу.

Кормление и много чего еще.

На подушке размером с двуспальную кровать лежала женщина, настолько потрясающая, что выглядела как модель, ее алебастровая кожа была обнажена в черном платье с глубоким вырезом. К ней прилипли три вампира. Один у шеи, один у лодыжки, другой, чей рот был у ее ложбинки, сосал ее грудь сбоку.

Мой взгляд поплыл, ужаснувшись грубой, жесткой чувственности. И она была повсюду. Я не могла избежать ее.

Я оторвала взгляд, пытаясь найти безопасное место, но поймала отражение в зеркале: вампир, почти такой же огромный, как Люсьен, прижимал крошечную женщину к стене. Ее голова свесилась на плечо, руки безвольно повисли. Он прижимал свой рот к ее шеи, засунув руки ей под мышки, оторвав ее ноги от пола, они болтались на весу. Ее лицо выражало экстаз, кровь стекала по ее шее, выливаясь из его рта.

Не зная, куда девать глаза, я повернулась к Люсьену и уткнулась лицом в его массивную грудь. Мои руки поднялись, пальцы вцепились в лацканы, подняла их, загородившись, чтобы ничего не видеть даже случайно.

Его руки обвились вокруг меня, одна скользнула вверх по моей обнаженной спине, под волосы, оставшись на шеи. Я почувствовала, как его тело изогнулось, губы оказались на моей макушке, моя голова и туловище выгнулись к нему, чтобы сохранить с ним физический контакт.

Его голос был низким, когда он тихо спросил:

— Ты думаешь, что это не прекрасно?

О боже мой.

Он думал, что это прекрасно?

Мне пришла в голову мысль, и в панике я откинула голову назад, он резко дернул голову вверх, чтобы я случайно не двинула ему головой по подбородку.

— Не кормись от меня здесь, — выпалила я с мольбой.

И почувствовала, как он вздрогнул, затем увидела, как его глаза сузились, прежде чем он спросил:

— Что?

— Прошу тебя. Я сделаю все, что ты скажешь. Только не кормись здесь от меня.

— Лия...

Я грубо дернула его за лацканы пиджака, прижалась ближе, приподнявшись на цыпочки, не смогла сдержаться и с силой произнесла:

— Обещай мне, Люсьен. То, что произошло прошлой ночью — это что-то особенное, что должно остаться между нами, а не отражаться в гребаном зеркале, чтобы все видели.

При моих словах его лицо смягчилось, пальцы коснулись моей линии волос сбоку головы и скользнули внутрь, замерли, удерживая меня за голову, он прошептал:

— Дорогая...

Я была слишком потрясена увиденным, на лице той женщины экстаз, такой же скорее всего отражался на моем лице прошлой ночью, я даже не обратила внимания на его тон, на впервые ласковое обращение, которое он использовал прошлой ночью и этим утром, которое, как мне казалось, независимо от исхода обоих событий, было до боли сладким.

Это было слишком унизительно. Если бы он проделывал это со мной среди этих подушек в этой комнате для кормления.

— Пожалуйста, — умоляла я отчаянным шепотом.

— Я не буду от тебя здесь кормиться, — пробормотал он, от его согласия я испытала настолько великое облегчение, что рухнула на него. Руки крепко обхватили его за талию, и я прижалась щекой к его груди.

Он снова наклонился, от его дыхания зашевелились волосы у меня на макушке, когда сказал:

— Ты хочешь, уйти отсюда?

Я кивнула, щека скользнула по его груди, его рука, все еще в моих волосах, успокаивающе напряглась, а затем соскользнула.

Он взял меня за руку, и мы пошли на выход по длинному коридору, оставив эту сцену позади, быстро пробираясь обратно к клубу.

Мое сердце бешено колотилось. Вдруг я почувствовала панику. На самом деле сердце билось так быстро и так сильно, мне показалось, что я его слышу.

Потом я поняла, что натворила, и меня охватила новая паника.

Паника была такой сильной, что я дернула его за руку, резко остановившись.

Люсьен остановился рядом и оглянулся на меня.

— Лия...

Я снова перебила его, сказав:

— Я не хочу, чтобы ты думал, будто я жеманная женщина.

Он не ответил. Просто пялился на меня.

Я продолжила, делая шаг ближе, запрокинув голову, глядя ему в глаза.

— Это было прекрасно. Такие вещи всегда будут существовать. Но они также слишком обнаженные. Можно сказать, грубые. На публику. Я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел меня в таком состоянии.

— Лия... — начал он, но я продолжала говорить.

— Это личное, я нормально отношусь, если они, — я оглянулась, махнув рукой в ту сторону коридора, откуда мы ушли, для большей выразительности, прежде чем повернуться к нему, — хотят отдавать и делиться и... что угодно... но, если вы делаете это перед другими, вы отдаете эту вещь, она становится не только вашей. А я твоя, ты сам так сказал, и я не хочу, чтобы кто-то другой обладал мной, даже маленькой частичкой меня, никто не должен, только ты.

Я была так напугана, отчаянно желая объяснить ему свою позицию, не хотела, чтобы он думал, будто я ханжа, или, что еще хуже, оскорбила его своими действиями, бросив тень на его культуру и традиции, я даже не понимала, что говорю.

И более того, я не хотела, чтобы все вышло так, как вышло.

Но все вышло так.

И Люсьен воспринял мои слова по-своему.

Я поняла, что он воспринял их по-своему, потому что в одну секунду я стояла, держа его за руку.

А в следующую секунду он прижимал меня к стене своим телом, его рука оказалась в моих волосах, он дернул мою голову назад, приподняв, отчего мне стало больно не только моей шее, но и волосам, и его губы оказались на моих губах.

Это не было похоже на те поцелуи, которые у нас были раньше. Этот поцелуй был требовательным, жестоким, собственническим, клеймящим и, несомненно, диким.

И, возможно, я полная идиотка, но мне понравилась каждая чертовая секунда этого поцелуя.

Его губы оторвались от моих, и прежде чем я успела вдохнуть, он спросил:

— Ты моя?

Я попыталась спасти положение.

— Я хотела сказать...

Он оборвал меня рычанием.

— Ты моя.

Во что я теперь вляпалась?

— Люсьен…

Его рука обняла меня за талию, сильно сжав, прижимая меня сильнее к его телу, что у меня перехватило дыхание.

— Вся. Мать твою. Моя, — яростно прошептал он.

Я почувствовала, как у меня подкосились ноги, поняла, не только от страха его свирепого заявления, но и безумного желания, которое я совсем не хотела испытывать.

— Люсьен, я сейчас задохнусь, — прохрипела я, эта была сущая правда, но потеряла его внимание.

Его голова дернулась в сторону, губы сжались прямо перед тем, как он ослабил хватку. Я чуть не упала, но он схватил меня за руку и быстро зашагал обратно к клубу. Вскоре я увидела пару, идущую к нам навстречу по коридору, поняла, что Люсьен услышал их приближение.

Когда они подошли ближе, я заметила, что это были мужчина и женщина. Они оба были настолько великолепны, что я понятия не имела, кто из них вампир, может они оба вампиры (или нет).

— Люсьен, — произнес мужчина с расстояния нескольких футов.

— Джордан, — ответил Люсьен.

Было ясно, что Люсьену не хотелось с ним встречаться.

Это стало совсем ясно, как только Джордан остановился вместе с поразительной рыжеволосой женщиной рядом с ним.

Ее взгляд нервно скользнул по Люсьену, потом она окинула меня беглым взглядом, и, к моему шоку, на меня эта надменная сука скривила губы.

Я ответила тем же, но без скривления губ.

Вместо этого прижалась боком к Люсьену. Одно это должно было ей сказать о расстановке сил, но Люсьен решил пойти дальше.

Он скользнул по моим плечам, прошелся по волосам, они все упали вперед, где он бездумно схватил завиток и начал накручивать его на палец. Даже в тусклом свете я увидела, как ее глаза сфокусировались на пальце Люсьена, а лицо побледнело.

Я все же удержалась, чтобы ей не улыбнуться типа «Вот так, милая».

Я посмотрела на Люсьена и увидела, что он смотрит на Джордана. Я посмотрела на Джордана и увидела, что Джордан смотрит на меня.

— Так это и есть Лия, — произнес Джордан.

Что?

Как он меня узнал?

— Так и есть, — согласился Люсьен.

Глаза Джордана тоже окинули меня беглым взглядом. И пока он окидывал меня беглым взглядом, атмосфера в коридоре сгустилась из-за враждебности, исходящей от Люсьена.

Рыжеволосая сделала шаг назад, я непроизвольно напряглась, а взгляд Джордана метнулся к Люсьену.

— Спокойно, Люсьен, — сказал Джордан низким, примирительным тоном.

— Не указывай мне, Джордан, — ответил Люсьен низким, совсем непримирительным голосом.

— Ты среди друзей, — заметил Джордан, возможно, я ошибалась, но мне показалось, что в его словах был более глубокий подтекст, чем очевидный.

— Это можно проверить, — возразил Люсьен.

— Я пасс или сгорю, — ответил Джордан.

Они встретились взглядами, и мы с рыжей были бессильны что-либо сделать, кроме как смотреть и надеяться, что они не разорвут друг друга на части.

Джордан прервал соревнование взглядов вампиров-мачо и снова посмотрел на меня. Я не думала, что это хорошая идея с его стороны, но не могла сказать ему об этом.

— Вижу, она того стоит, — пробормотал он, его глаза вернулись к Люсьену, даже когда его слова заставили лицо рыжей скривиться в гримасе, которую я хотела бы назвать некрасивой, но она стала чертовски милой, как пуговица.

Я хотела узнать, но не спрашивала, чего я «стою».

Они говорили какими-то загадками или своим кодовым языком!

Люсьенне ответил Джордану. Вместо этого он посмотрел на рыжеволосую.

— Сесиль, — пробормотал он.

— Люсьен, — прошептала она хриплым голосом.

— Люсьен, ты освободил ее, помнишь? — Напомнил Джордан беззаботным тоном, но его слова были как удар под дых. Рыжеволосая выглядела так, словно почувствовала то же самое, и этот взгляд совсем не был милым, как пуговица. Я увидела страдание в ее глазах.

Она взяла себя в руки раньше меня, черт бы побрал эту женщину.

— Помню. — Ответила она.

Джордан повернулся ко мне.

— Он всегда получает самое лучшее. К счастью, иногда остальным из нас попадаются объедки.

Все напряглись.

Меня внезапно охватило чувство товарищества по отношению к сестрам-женщинам.

Люсьен хотя и мог быть придурком, но я подозревала, что он все же джентльмен.

К Сесиль, потому что оскорбление ее спутника было совсем не завуалировано, ни в малейшей степени.

— Возможно, тебе следует продолжить свой путь, — предложил Люсьен, стиснув зубы.

Джордан, явно новый для меня вид вампира, сумасшедший вид, ухмыльнулся перед лицом явной опасности (а именно Люсьена).

— Возможно, следует. — Его глаза снова обратились ко мне. — Лия, было приятно.

Я не знала, что делать, поэтому просто кивнула подбородком. Это заставило его ухмылку превратиться в улыбку, он кивнул Люсьену, взял Сесиль за руку и двинулся мимо нас.

Люсьен тоже передвинулся. Обнимая меня за плечи, он развернул нас, пока пара проходила, потом протянул руку и схватил Сесиль за плечо.

Джордан и Сесиль остановились.

— Сесиль поедет домой, — объявил Люсьен, и я почувствовала, как у меня отвисла челюсть, когда глаза Джордана сузились, посмотрев на руку Люсьена, а затем на Люсьена.

Мы почти разошлись без кровопролития, а теперь Люсьен, явно сумасшедший вампир, решил все испортить.

— Прошу прощения? — спросил Джордан Люсьену.

— Все нормально, Люсьен, — прошептала Сесиль.

— Не делай этого, — бросил Люсьен Сесиль.

— Все нормально, — повторила она.

Люсьен опустил руку, но не признал поражения.

— Твоя семья не согласится.

Я увидела, как побледнело ее лицо.

— Не думаю, что это твое дело, — вмешался Джордан, придвигаясь ближе к тройке — Люсьен, Сесиль и я.

— Я выбирал трех из ее рода, не включая ее, это мое дело, — ответил Люсьен.

— Ты освободил ее чуть больше недели назад, — огрызнулся Джордан. — Ты наелся досыта и ушел.

Я перевела глаза на Сесиль, которая была последней наложницей Люсьена.

Я не хотела встречаться ни с одной его наложницей, и определенно не с этой великолепной, стройной рыжей девушкой, которая была его последней наложницей.

Почему моя жизнь была такой отстойной?

Ну, почему?

Однако в этот момент я заподозрила, что жизнь Сесиль похоже еще отстойнее, отчего почувствовала к ней сердечную доброту, несмотря на то, что она скривила мне губы.

Люсьен проигнорировал Джордана и сосредоточился на Сесиль.

— Ты же знаешь, что потеряешь, если пройдешь по этому коридору.

— Люсьен... — начала она.

Он оборвал ее.

— Я заберу все у тебя.

Ее глаза опустились в пол, и она прошептала:

— Я знаю.

— Иди домой, — приказал Люсьен.

Ее глаза поднялись, и в них была мольба, она повторила:

— Люсьен.

— Иди домой.

Ее взгляд метнулся ко мне, затем снова к Люсьену, она высвободила руку из руки Джордана.

— Я скучаю по кормлению, — прошептала она.

— Ты найдешь кого-нибудь, кто будет кормиться, но не здесь, — ответил Люсьен. — Иди домой.

— Я не верю в это дерьмо, — прошипел Джордан.

Люсьен перевел взгляд на Джордана.

— Джанетт на кормлении. Если я правильно помню, она в твоем вкусе.

— Был разок с ней, — ответил Джордан.

— Возьми второй, — отрезал Люсьен в ответ.

Последовал еще один поединок вампиров-мачо, и этот поединок был намного, намного, намного опаснее и определенно страшнее первого.

— Эм... — Произнесла я, без тени сомнения доказывая, что явно была не в себе, так как все взгляды обратились на меня, и все трое (включая Люсьена) смотрели недоверчиво. — Могу я сказать, — мой взгляд упал на Сесиль, я сглотнула и сделала шаг вперед. — Ты прекрасна. Великолепна. Перемены могут показаться сначала отстойными. Поверь мне, я знаю. Но, клянусь Богом, ты найдешь кого-нибудь в ту же минуту, как начнешь искать. Тебе всего-то нужно сделать, это щелкнуть пальцами. Конечно, он может и не будет двигаться со скоростью света, не будет питаться человеческой кровью, но в отношениях всегда есть проблемы. Я права?

На секунду воцарилась полная и абсолютная тишина, я подумала, что переступила черту, которую никогда, никогда, никогда не должна была переступать.

Мне действительно следовало внимательно слушать учителя на «Изучении Вампиров». Теперь я со всей отчетливостью понимала свою ошибку.

Затем я с силой прижалась к телу Люсьена, его рука в моих волосах прижала мое лицо к груди, которая задвигалась, глубоко, странно покачиваясь, пока я не поняла, что происходит. И я поняла это прямо перед тем, как он разразился смехом.

Я расслабилась на нем и посмотрела через плечо на Сесиль и Джордана.

Сесиль утратила свое высокомерное презрение, смотрела на меня удивленным и в то же время грустным, растерянным взглядом.

Джордан тоже наблюдал за мной, на его губах играла усмешка, и, к моему удивлению, он выглядел удивленным.

Сесиль повернулась к Джордану и тихо спросила:

— Ты не сильно рассердишься, если я пойду домой?

Джордан вздохнул.

— Это будет большой потерей, дорогая, но, во что бы то ни стало, беги домой и спасай свою репутацию.

Ее взгляд стал благодарным. Она повернулась к Люсьену, потом ко мне, прежде чем развернулась и пошла по коридору в другую сторону, нежели первоначально.

Мои глаза переместились на Джордана, когда он заговорил, я поняла, что он обращается ко мне.

— Надеюсь увидеть тебя на другом Пиру. В следующий раз двигайся в другом направлении.

— Не тешь себя надеждой, — сухо заметил Люсьен.

Джордан не сводил с меня глаз, когда спросил:

— Ей это не понравилось?

— Ни капельки, — ответил Люсьен.

— Позор, ужасно, — пробормотал Джордан. Я вздрогнула, рука Люсьена напряглась, Джордан поднял руку, а затем исчез.

Именно.

Жиииих.

Секунду назад он стоял здесь, а в следующую исчез.

Люсьен оторвал меня от своего тела и повел по коридору. На этот раз он не взял меня за руку, а продолжал обнимать за плечи.

На верхней площадке лестницы, когда Брид открыл нам дверь, Люсьен сунул ему купюру. Я попыталась разглядеть сколько, но не преуспела.

Уотс стоял на страже у машины прямо на том месте, где мы ее оставили.

— Все хорошо, хозяин, никто даже не взглянул на нее, — выдохнул он, кланяясь и протягивая ключи Люсьену, который поднял руку, и Уотс бросил ключи.

Люсьен придержал для меня дверь, Уотс отскочил в сторону, предоставляя Люсьену больше пространства.

Люсьен закрыл мою дверь, я заметила стодолларовую купюру, которую Люсьен сунул в ожидающую руку Уотса. Я также увидела дрожь возбуждения, которая сотрясла тело Уотса, и у меня появилось такое чувство, что это не имело никакого отношения к тому, что Люсьен только что сделал его самым высокооплачиваемым парковщиком в истории, скорее это было связано с тем, что Люсьен почти, но не совсем, прикоснулся к нему.

Мы были далеко от клуба, рука Люсьена вернулась на мое бедро после того, как он приподнял материал платья, но на этот раз не поглаживала, а просто собственнически лежала.

Через некоторое время я не смогла удержаться и спросила:

— Могу я задать вопрос?

— Конечно, — мгновенно ответил Люсьен.

Я сделала глубокий вдох и, прежде чем мое мужество испариться, спросила:

— Ты сказал Сесиль, что заберешь у нее все. А что ты у нее заберешь?

И снова он ответил без колебаний.

— Ее дом, машину, деньги, все, что я дарил ей. Все, что я буду продолжать дарить ей, пока она не умрет. Если она не оправдает мое доверие, ты должна знать, Лия, любая наложница, если она посещает Пир после того, как ее освободили, я имею право прекратить ее содержание.

— И ты бы пошел на это? — прошептала я.

— Не раздумывая ни секунды, — ответил он. — Мои наложницы, нынешние или прошлые, не участвуют в Пирах.

Я была в замешательстве.

— Но ты же сам привел меня на Пир.

Его рука сжала мое бедро.

— Видеть, наблюдать, переживать, быть рядом со мной среди своих, но не участвовать.

Я повернула голову, глядя на него.

— Ты не собирался там кормиться, да?

Он мельком взглянул на меня, затем снова перевел взгляд на дорогу, прежде чем неумолимо заявил:

— Никогда.

Его ответ вызвал у меня огромное чувство облегчения.

Затем я почувствовала крайнее чувство страха, от которого почувствовала такое облегчение.

Затем почувствовала сильнейшее желание накрыть его руку своей.

Затем мысленно пнула себя под зад за такие мысли.

А потом пока гладкий, мощный спортивный автомобиль безмятежно пожирал мили подо мной, я заснула.

9. Урок

Я впервые проснулась с тех пор, как оказалась в новой спальне, точно осознавая, где нахожусь.

Но что-то было не так.

Я открыла глаза и увидела перед собой большую, широкую кровать, пустую.

Люсьена не было.

Восторг и разочарование столкнулись друг с другом, вызвав очень странное ощущение, оно мне совершенно не понравилось.

Затем мысли вернулись к прошлой ночи.

Я думала о Пире и обо всем, что увидела там.

Затем подумала о поведении Люсьена, а затем о противоречивых эмоциях, вызвавших его поведение. Я поняла, что мне понравилось бывать с ним на людях. Я не назвала бы это веселым свиданием, но было интересно, и находиться постоянно в его руках было странно волнующе. Он вел себя как настоящий джентльмен (ну, в основном), у меня такого давно не было (то есть никогда). Не говоря уже о его собственнически-защитной манере, отчего я чувствовала себя в безопасности, если уж этого было недостаточно, чтобы заморочить мне голову, то не знаю тогда, что сможет.

Наконец, я вспомнила, как заснула в машине по пути домой, и Люсьен заверил меня, что он из тех вампиров, которые не…

Я напряглась, затем приподняла одеяло, уставившись на свое полуобнаженное тело, тут же быстро натянув одеяло обратно.

Я была голой, ну, не считая черных кружевных трусиков. Я заснула в машине, и этот чертов вампир отнес меня наверх, раздел до гола и уложил в постель.

Всем, что он натворил, а натворил он очень многое, раздеть меня спящую, мне показалось худшим из всего (ну, в тот момент так и было).

Только мне разрешалось показывать свое тело тому, кому я хотела его показывать, когда была в настроении его показывать.

Конечно, можно сказать, что его язык был у меня во рту (не один раз), его рука побывала у меня в трусиках (снова не один раз), он пил мою кровь (также не один раз), он гипнотизировал меня (слишком много раз, что означало дважды, но было в два раза больше).

Но раздеть? Он зашел слишком далеко.

Моя голова была готова уже взорваться от злости, но дверь спальни открылась, вошел Люсьен.

Когда я увидела его, то была так потрясена, что моя ярость испарилась, я даже приподнялась на локте, чтобы получше его разглядеть.

На нем были выцветшие, поношенные джинсы и облегающая белая футболка с длинными рукавами.

Я никогда не видела его в чем-то другом, кроме костюма (и пижамы, конечно). И я никогда не видела его ни в чем другом, кроме как в темных цветах.

Мне казалось, что он не из тех парней, которые предпочитают носить что-то настолько повседневное, как джинсы и футболку.

Но смотрелся он в них хорошо. Нет, отлично смотрелся.

Даже лучше, чем в костюме.

Феноменально.

У меня потекли слюнки от его вида.

Его глаза стали вальяжными, он ухмыльнулся.

Мое сердце пропустило удар при виде его взгляда, который мне чертовски понравился, примерно за секунду до того, как я вспомнила, что вроде бы как ненавижу его, и он провинился еще больше, раздев меня вчера ночью до гола.

— Ты проснулась, — произнес он, обходя кровать, пока я наблюдала за ним.

Я вспомнила о своем плане, и Послушная Лия мгновенно воспряла.

Игра была в самом разгаре.

— Да, — ответила я, прижимая одеяло к груди.

Он остановился рядом со мной и в мгновение ока стащил меня с кровати, сел на край и усадил к себе на колени.

И это меня напугало, потому что я все еще не привыкла к его непостижимой скорости, не говоря уже о том, что была почти голой.

К счастью, он обнял и прижал мой торс к своей груди, скрывая мою наготу.

— Ты хорошо спала, зверушка? — тихо спросил он мне на ухо.

Я кивнула.

Его губы коснулись моей шеи, он пробормотал:

— Хорошо.

Затем его губы скользнули к моему горлу.

Его губы чувствовались так приятно, слишком приятно. Так мило, что я не смогла сдержать дрожь.

— Мне нравится, — пробормотал он мне в горло.

— Что нравится?

Его губы приблизились к моим, глаза открылись и посмотрели на меня, он ответил:

— Когда ты дрожишь в моих объятиях.

Что на это сказать?

Я не знала, что ответить, поэтому просто пробормотала:

— О.

И почувствовала, как его губы улыбнулись напротив моих.

Когда он находился в таком милом настроении я теряла всякое желание играть в игры и осуществлять свой план. Была б моя воля, я бы набросилась на него, сорвала с него безумно фантастически сидевшие на нем джинсы и футболку со столь такого же фантастического тела и сделала бы с ним все, что хотела.

Пытаясь взять себя в руки, я спросила:

— А ты хорошо спал?

Он отодвинул голову на пару дюймов, подняв одну руку, пробежался пальцами по моим волосам у виска и сзади, убрал волосы с моего лица, а его глаза наблюдали за мной.

Когда его пальцы заскользили по длине моих волос вниз по спине, его рука снова обвилась вокруг меня, и он ответил:

— Впервые хороший ночной сон за последнюю неделю.

От чего я удивилась. Не могла себе представить, чтобы что-то могло заставить Могущественного Люсьена потерять сон.

Это так меня удивило, что я склонила голову набок и с искренним любопытством спросила:

— Почему ты плохо спал всю неделю?

Его руки сжались еще крепче, прежде чем он ответил:

— Сначала из-за предвкушения кормления. После твоего посвящения беспокоился, потому что рана заживала не так быстро. Ну, и последнее, моя зверушка, мне трудно с тобой спать рядом.

Мое сердце дрогнуло, хотя мозг напомнил моему сердцу, что оно наоборот должно радоваться. Еще одно столкновение моих ощущений, которое было не совсем приятным.

— Тебе трудно спать со мной? — Мой вопрос прозвучал шепотом.

Его рука скользнула по моей обнаженной спине, захватив прядь волос, и я почувствовала, как он начал накручивать их на палец. Это тоже мне показалось приятным.

Так всегда бывало, когда он так делал.

— Из-за твоего запаха, Лия. Он опьяняет. — Его губы приблизились к моим, затем коснулись, потом он снова отстранился, улыбка тронула уголки его губ, когда он продолжил: — Особенно когда ты возбуждена. Твой естественный аромат, смешанный с ароматом твоего возбуждения, ошеломляет. — Я напряглась всем телом, руки сжались на мне, прежде чем он, проиграл борьбу со своей улыбкой: — В хорошем смысле.

Я пристально изучала его высокомерную, самодовольную улыбку, одновременно, как бы между прочим подумывая — не ударить ли его приемом карате по плечу.

Скорее всего эффективность для него была бы от меня как от комара.

Вместо этого я заботливо спросила:

— Ты предпочитаешь, чтобы я приняла ванну перед сном, дорогой?

И увидела, как вспыхнули его глаза, точно не могла определить от гнева или от веселья, но он склонил голову набок, и его губы снова оказались на моей шее.

— Только если я буду принимать ванну с тобой, — ответил он.

Черт побери, но это был хороший ответ.

— Все, что пожелаешь, — послушно ответила я.

— Мм, — пробормотал он эффектно, так эффектно, что звук из его рта заскользил по моей коже, отчего я задрожала телом. — Мне нравится эта идея. Может я разрешу тебе принимать ванну только, когда будешь со мной.

О боже мой.

Так что я опять натворила?

У меня не было выбора. Я должна была смириться с этим.

Стараясь говорить ровно, спросила:

— Ты хочешь сейчас принять ванну?

Я почувствовала, как его язык коснулся моей шеи, отчего тоже вздрогнула.

Затем он сказал:

— Не сейчас. Я проголодался.

Внезапный электрический разряд ударил мне между ног, вызвав невероятное счастливое покалывание.

Он проголодался. Я, конечно хотела, чтобы он насытился. Я презирала себя за такие мысли, но не могла отрицать, что была счастлива.

— Ты проголодался?

— Ага, — произнес он в шею, затем поднял голову, взглянув на меня. — Можешь выбрать сегодня, Лия, здесь или на кухне.

Он хотел кормиться на кухне?

Правда?

Это было безумие! А что, если придет Эдвина?

— Если мы будем делать это на кухне, вдруг придет Эдвина, а?

Его брови сошлись на переносице.

— Она и так будет там, если ты будешь мне готовить сама.

— Готовить тебе? — глупо переспросила я, находя эту идею одновременно интригующей и пугающей.

Хочу сказать, я умею готовить. И сама идея приготовить что-нибудь для Люсьена показалась мне довольно приятной, хотя то, что мне показалась она приятной, еще больше доказывало, что я сошла с ума. А что, если я испорчу? У меня часто так получалось, особенно когда пробовала что-то необычное, кроме того я сомневалась, что Люсьен предпочитал не модную еду.

И вообще, почему мы говорим о готовке?

Он с интересом следил за выражением моего лица, пока все эти мысли проносились у меня в голове, прежде чем сказать:

— Ты умеешь готовить, Лия. Ты можешь готовить все, что тебе нравится. Это твой дом, а не Эдвины. Ты хочешь готовить?

Оу. Я поняла.

— Ты говоришь о завтраке, — выдохнула я голосом, который звучал, как у ненормальной девицы, которую только что ударили по голове.

Он улыбнулся еще одной своей самонадеянной, самодовольной, теперь уже больше похожей на самодовольную улыбку, прежде чем сказал:

— А ты думала, что я хотел поесть.

— Эм... — Я поерзала у него на коленях, потом вспомнила, что была почти голой, и если встану, то обнажу верхнюю часть своего тела, я не была готова к этому, поэтому замерла.

Его большие руки скользнули по моим бедрам и напряглись.

— Я не могу есть, зверушка. До ночи.

Это было для меня новостью.

— Не можешь?

Он отрицательно покачал головой, говоря:

— Ты еще не привыкла ко мне.

Это еще больше меня смутило.

— Не привыкла?!

Самодовольная улыбка вернулась, прежде чем его лицо снова исчезло у меня на шее.

— Мы могли бы попробовать.

Ой.

— Но ты будешь испытывать слабость весь день, а сегодня суббота. У меня имеются на тебя сегодня планы.

У него имелись на меня планы. Планы, требующие, чтобы я не испытывала слабость.

Я была не уверена, хорошо это или плохо.

— Планы?!

Его рука поднялась, обхватив меня за затылок, он снова посмотрел мне в глаза.

— Сначала, еще один урок, на этот раз о кормлении.

— Хорошо, — выдохнула я, пытаясь не казаться, но не достигнув успеха, разочарованной.

Он ухмыльнулся.

Будь проклят этот вампир!

Я старалась быть послушной. Это было так тяжело.

Он изучал выражение моего лица, затем расхохотался, поднявшись на ноги, поставив меня на ноги перед собой.

И начал отстранять меня от себя, я запаниковала при мысли, что буду перед ним почти голой, вцепилась ему в плечи, прижалась всем телом.

Он наклонил голову, глядя мне в лицо.

— Лия?

— Закрой глаза, — прошептала я, прежде чем смогла себя остановить.

— Что не понял?

— Эм... — Как нужно его попросить, чтобы казаться покорной?

— Не мог бы ты, пожалуйста, закрыть глаза, дорогой?

Его руки на моей талии нетерпеливо сжались.

— Зачем?

— Я почти голая, — тихо объяснила я, как мне показалось, в этом не было необходимости.

Его руки еще раз сжались, на этот раз притягивая меня еще сильнее к своему телу, голова наклонилась ближе ко мне.

— Я видел тебя вчера ночью, зверушка.

— Знаю.

Его лицо придвинулось еще ближе.

— У тебя красивое тело, Лия.

Мои глаза скользнули в сторону.

— Посмотри на меня, — потребовал он.

Глаза снова скользнули к нему.

— Я не хочу, чтобы ты пряталась от меня, — произнес он.

— Это приказ? — Спросила я просто, чтобы убедиться.

— Нет, если ты не будешь этого делать, — ответил он.

Что, черт возьми, это значит?

— Итак, ты хочешь сказать, что не собираешься закрывать глаза?

— Нет.

Он точно был придурком.

Скорее всего он должно быть прочитал мои мысли или поскольку я не разговаривала с ним мысленно, может увидел выражение моего лица.

Поэтому он продолжал:

— Я хотел бы понять, почему это для тебя проблема.

— Я голая, — объяснила я, хотя и так было понятно.

— И я видел тебя прошлой ночью, — повторил он, его тон ясно говорил, что он тоже считает излишне мне это объяснять.

— Сейчас не ночь. А утро.

— И что?

— Солнце светит, — продолжила я.

— Солнце? — переспросил он.

— Да. Я проснулась, — продолжила я.

Его руки скользнули мне за спину, когда он пробормотал:

— Вижу.

— Что ты видишь?

Вместо ответа он терпеливо сказал:

— Мой язык был у тебя во рту.

— Да, но...

— Твоя кровь наполняла мне рот.

— Да, но...

— И моя рука была у тебя в трусиках.

Все это я знала.

До сих пор.

— Да, но...

— А мой палец был в твоей...

— Да! — огрызнулась я, оборвав его. — Но сейчас совсем другое дело!

— Как такое может быть?

— Очень просто.

— Объясни мне.

— Я не могу!

Он вздохнул, прежде чем заявить:

— Ты сейчас стоишь в моих объятиях почти голая. Я чувствую твою кожу, чувствую твой запах, прикасаюсь к твоим волосам. Ты прижимаешься ко мне и говоришь, что если я увижу твою грудь, ты почувствуешь себя неловко, хотя я видел ее вчера?

Его послушать, так моя просьба звучала очень глупо.

Я опустила глаза и посмотрела на его горло.

— Звучит глупо, — произнесла я вслух тихо.

— Покажи мне себя, Лия.

Мои глаза снова встретились с его.

— Что? — Вздохнула я.

— Сделай это, — приказал он, и это определенно был приказ. Я поняла это по его твердой челюсти и напряженному взгляду.

Мне действительно нужно было проверить, вписана ли жидкость для розжига в список покупок Эдвины.

Изо всех сил стараясь быть Послушной Лией, я оттолкнула его руки со своей талии, сделав шаг назад. Он не отпускал меня. Продолжал обнимать, так что я была вынуждена выгнуть спину.

Я отвернулась в ту же минуту, как он опустил глаза. Прошла всего секунда, прежде чем я снова оказалась прижатой к нему, его рука погрузилась мне в волосы, обхватила затылок и надавила так, что щека оказалась прижатой к его груди.

Он наклонился, и тихо заговорил мне в макушку:

— Это было не так уж трудно, не так ли?

На самом деле, правда, было нетрудно.

Но я бы никогда ему по собственной воле не показала бы свою грудь.

Но вместо этого, своим самым обычным, хорошо воспитанным голосом, я согласилась:

— Нет, дорогой, не так уж трудно.

Я почувствовала, как его тело стало твердым, а рука в моих волосах изогнулась, прежде чем он заметил:

— Ты испытываешь меня, зверушка.

«Хорошо», — подумала я.

Его рука дернулась назад, запрокинув мою голову так, чтобы я смотрела на него снизу вверх.

— Тебе повезло, что мне это нравится, — его голос звучал предупреждающе.

Здорово. Ему это нравится.

Боже, как мне повезло.

— Надень халат, встретимся внизу. Мы позавтракаем на кухне, — скомандовал он, прежде чем прикоснуться своими губами к моим и отпустить меня.

Я чуть не полетела в ванную, мне потребовалась вся моя сила воли, чтобы не хлопнуть дверью.

— Ты хочешь что-то особенное на завтрак? — крикнул он через закрытую дверь, пока я надевала халат.

— Все, что хочешь ты, — крикнула я в ответ, а затем показала двери язык.

— Я видел, Лия. — Услышала я, и голос его не звучал так, будто я сумею его разубедить. В его голосе звучало удивление.

Мне было наплевать, что он удивлялся.

Мой разум и тело застыли на месте.

— Что ты сказал? — спросила я онемевшими губами.

Дверь открылась, я подпрыгнула, Люсьен скрестил руки на груди и прислонился к косяку.

— Я видел, — повторил он.

— Но… Мне казалось, — я запнулась, затем выдохнула, — ты можешь видеть сквозь двери?

— Нет, я не могу видеть сквозь двери. В этот момент ты разговаривала со мной.

— Я жестикулировала.

Он ухмыльнулся.

— Это то же самое.

Я промолчала.

Это была совсем не хорошая новость.

— Эта новая твоя игра забавная, — отметил он, чертовски напугав меня. — Лучше, чем другая.

Я пробормотала сама невинность.

— Какая игра?

Он покачал головой, протянул руку, обхватил меня сзади за шею и притянул к себе, чтобы поцеловать в макушку.

Когда отпустил, сказал:

— Пришло время для урока. Я жду тебя внизу.

Не сказав больше ни слова, он повернулся и вышел.

Я уставилась на все еще открытую дверь спальни.

Потом закричала.

Но только про себя.

И так как я кричала из-за Люсьена, очень надеялась, что он не слышит.

* * *

Я неторопливо занималась своими утренними процедурами, потом также неторопливо спустилась на кухню.

Эдвина стояла у плиты. Люсьена нигде не было видно.

— Привет, Эдвина, — позвала я.

— Привет, дорогая, — Бросила Эдвина с улыбкой через плечо. — Повеселилась прошлой ночью?

Я сморщила нос.

Она улыбнулась, затем покачала головой, пробормотав с отвращением:

— Пир.

Она вернулась к плите, а я подошла к кофейнику.

— Хочешь освежу тебе кофе? — спросила я, потянувшись за ее пустой кружкой.

— Пожалуйста.

— И мне налей, Лия, — сказал Люсьен, входя в кухню, и я едва сдержала свой свирепый взгляд.

— Конечно, дорогой, — пробормотала я шкафчику с кофейными кружками, вытаскивая две.

— Черный, три кусочка сахара, — продолжил Люсьен.

Три кусочка сахара?

Очень плохо, что вампиры не болеют диабетом, и в этот момент мне было совершенно наплевать, насколько недобрыми были мои мысли.

Я положила три гигантские ложки сахара в кофе для Люсьена, плеснула себе молока, спросила Эдвину, какой кофе она предпочитает, а затем передала всем чашки.

Я взяла свою кружку и села на один из табуретов.

— Люсьен заказал яйца-пашот на тосте, Лия. Что бы ты хотела? — спросила Эдвина.

Я избегала встречаться с глазами Люсьена, ответив:

— Я буду то же, что и Люсьен.

И почувствовала, как Люсьен повернулся ко мне, но я продолжала его игнорировать.

Эдвина предложила, все еще что-то творя у плиты, такая, как правило, стоит на кухне в люксовых ресторанах, из нержавеющей стали.

— Без проблем. Я приготовлю все, что ты захочешь.

Наконец я повернулась к Люсьену:

— Что бы ты хотел, чтобы я съела, дорогой?

Взгляд Люсьена встретился с моим, но он ничего не сказал. Я старалась сохранять сосредоточенное и ожидающее выражение лица, как будто от его решения, что я буду есть на завтрак, зависела моя жизнь.

Наконец он спросил:

— Ты любишь яйца-пашот?

— Ты хочешь, чтобы я любила яйца-пашот? — Вопрос на вопрос с хриплым выдохом ответила я.

— Я хочу, чтобы ты сказала мне, любишь ли ты яйца-пашот, — парировал он.

У нас состоялся короткий поединок взглядов, но его черные глаза были слишком сильными для меня, я отвернулась первой.

— Я люблю яйца-пашот, — скромно ответила я.

Люсьен посмотрел на Эдвину.

— Она будет яйца-пашот.

Взгляд Эдвины скользил между Люсьеном и мной. Затем она прикусила губу (и я готова была поклясться, что таким образом она пыталась скрыть улыбку), быстро развернувшись назад к плите.

Люсьен сделал глоток кофе. Я наблюдала за ним из-под ресниц, делая глоток своего кофе.

— Список продуктов на столешнице, дорогая, прямо перед тобой, — говорила тем временем Эдвина. — У меня выходные в субботу и воскресенье, а также в понедельник. Так что все, что вы хотите, чтобы я приготовила или приготовить самой, записывай туда, если тебе нужны продукты. Я пойду в магазин после завтрака.

Мне было интересно, продавали ли в супермаркете галлоновые канистры с бензином (или огнеметы), и пока я думала об этом, Люсьен подошел к раковине и вылил свой кофе в раковину, затем подошел к кофеварке.

Я же все-таки удержалась от улыбки.

Эдвина в ужасе уставилась на него, держа в руке ложку из нержавеющей стали, за которую любой телевизионный шеф-повар отдал бы одну из своих почек.

— Слишком слабый?

Люсьен налил себе кружку кофе.

— Нет. Лия положила сахара от души.

— О боже, я ошиблась? — Прочирикала я, стараясь говорить, сокрушаясь и опустошенно, как будто кто-то переехал любимую кошку, которая была у меня с детства.

Люсьен повернулся ко мне.

— Ты помнишь, чем все закончилось, когда ты ослушалась меня?

О, я все хорошо помнила.

Парень, я помню все.

Я стиснула зубы и один раз кивнула.

— Хочешь удвоить счет непослушания до завтрака, — продолжал Люсьен. — Тебе бы этого хотелось?

Люсьен заводил меня до такой степени, что мое тело кричало об освобождении, а затем бросал ни с чем?

Нет, такого я не хотела.

Я отрицательно покачала головой.

Он спокойно сделал глоток кофе.

Эдвина, к счастью, сделала вид, что ничего не слышит.

Я придвинула к себе список покупок и начала читать.

Внезапно почувствовала Люсьена у себя за спиной, тепло его груди, когда он наклонился надо мной.

Я многое в нем ненавидела. Его недавнее поведение было одним из ярких примеров. Когда он пошел на все, почти преодолев звуковой барьер, вампиры были другими, нежели обычные смертные.

— Сегодня вечером я хочу, чтобы ты приготовила мне свою жареную курицу, — приказал он. Мой разум очистился от последней унизительной встречи с Люсьеном, я повернула шею, чтобы ошеломленно посмотреть на него.

— Что?

Его глаза встретились с моими.

— Жареную курицу.

Мою жареную курицу?!

Я, конечно, готовила великолепную жареную курицу. Лучшую. Готовка жареной курицы был единственный мой настоящий талант.

Но откуда, черт возьми, он знал?

Странный холодок пробежал у меня по спине.

— Откуда ты знаешь о моей курицы? — прошептала я.

Его подбородок указал на блокнот на столе, но он не ответил на мой вопрос.

Вместо этого скомандовал:

— Запиши все, что тебе необходимо.

— Как ты...?

— Просто запиши, Лия.

Я уставилась на него, разинув рот.

Затем вспомнила рецепт, который требовал, по крайней мере, маринования курицы на ночь в моем знаменитом маринаде из пахты.

Курица не была бы моей фирменной курицей без маринада.

— Я не могу, — заявила я ему.

Он прищурился.

— Нет, правда, не могу. Маринад. Нужно, по крайней мере... — Я посмотрела на часы на микроволновке, было почти десять: — Восемь часов мариновать! — Мой голос резко повысился, но что я могла сказать? Мне необходимо было поддержать репутацию своей жареной курицы. Каждая женщина знает, как это важно. — И даже это не оптимально. Меньше времени не стоит мариновать. У меня нет восьми часов!

Он ухмыльнулся, я поймала его улыбку, и мое сердце екнуло.

Но он был неумолим.

— Напиши все необходимое, что тебе может понадобиться.

— Люсьен!

— Ты можешь приготовить курицу завтра на ужин.

О, точно.

Завтра вечером у меня будет достаточно времени. Смогу.

Я записала в список продукты.

Эдвина подала яйца-пашот на тостах с хрустящим жареным беконом. Люсьен съел три яйца. У меня было только два. Я хотела попросить еще одно яйцо (или два), поскольку не выкинула свою идею, набрать как можно больше фунтов, чтобы отвратить Люсьена от моего «прекрасного тела», но почувствовала, что уже достаточно испытывала его терпение за это утро.

Он сидел рядом, мы ели, пока Эдвина убиралась на кухне, я записывала продукты в список покупок. Огнемет я не стала вписывать в список. Если бы в спальне был ноутбук с интернетом, который я заметила позавчера, но его теперь не было там, так я бы поискала в сети, может смогла бы заказать огнемет онлайн.

Эдвина забрала наши пустые тарелки, когда мы закончили завтракать, ополоснула, положила в посудомоечную машину, протерла все столешницы, пока мы с Люсьеном цедили кофе.

Было странно иметь домработницу.

Еще более странно было жить в таком шикарном особняке у черта на куличках.

В моей бывшей жизни я жила в городской квартире с двумя спальнями, хотя в плане карьеры у меня все шло не так уж плохо, домработницы у меня все равно не было. Я была специалистом по средствам массовой информации, в этой сфере я никогда больше не получу работу, учитывая, что предупредила руководство за два дня о своем уходе. Хотя мне не нужно было беспокоиться о дальнейшей работе, так как Люсьен собирался обеспечивать меня до конца моих дней, что было отстойно.

У моей квартиры было превосходное расположение. Я могла добраться в любое место, куда хотела. Бары, пицца навынос, кинотеатры, продуктовые магазины. В квартире было достаточно места, я не ощущала себя в пещере, но квартира не была слишком большой, поэтому не требовалось убираться все выходные, как правило, свободное место нужно заполнять, и, если бы квартира была больше, я накопила бы слишком много вещей по привычке.

К счастью, хотя Эдвина была немного странной, она мне нравилась, и то, что она жила со мной в этом большом особняке, делало его менее чудовищным.

И все же я скучала по своей маленькой квартире, в которой прожила десять лет. Я полностью ее обустроила, сделав своей.

Мне она нравилась.

Раздумывая об этом, услышала, как закрылась задняя дверь, возвещая об уходе Эдвины (о чем еще раз возвестил ее крик «До свидания»), мне пришлось вернуться в реальность.

— Пришло время для урока, зверушка.

Я посмотрела на Люсьена как раз вовремя, он взял меня за руку. Стащил со стула, повел в удобную гостиную. Я остановилась перед ним, он сел на большой мягкий диван, затем схватил меня за бедра, сбив с ног. Завалился на бок на диван, перевернулся на спину, я оказалась сверху, частично свалившись с его бока, прислонившись спиной к спинке дивана.

Почему нужно было во время моего урока обязательно лежать на диване, прижавшись друг к другу, понять я не могла.

Послушная Лия не стала интересоваться этим вопросом, хотя очень хотелось.

Я просто выжидающе смотрела на него, будто любые его знания, которыми он собирался поделиться со мной, были способны успокоить мою измученную душу.

Его глаза блуждали по моему лицу.

Затем он прошептал:

— Ты очаровательна.

Только не снова. Я пыталась его достать. Но ничего не получалось.

— Урок? — подсказала я.

Он улыбнулся.

Мое сердце пропустило еще один удар.

Его улыбка стала самонадеянной.

С усилием я сдержала свое разочарованное рычание.

Он расхохотался, руки сомкнулись вокруг меня и крепко прижал меня к себе.

— Мы будем обниматься или ты собираешься прочитать мне лекцию о вампирах? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал не так раздраженно, как я себя чувствовала.

— Мы будем делать и то, и другое, — ответил он, ослабляя свои объятия, но не убрав руки с меня.

Да, Господи, все что угодно.

Я снова подняла голову и посмотрела на него. Его глаза встретились с моими.

— Кормление, — начал он, я навострила уши, потому что невольно заинтересовалась этой темой. — Ты помнишь ту ночь, когда я поцеловал тебя, и у тебя защекотало во рту?

Я кивнула.

— Так действует анестезия, — объяснил он. — Высвобождаются специальные ферменты, когда мое тело готовится к кормлению. Если бы я целовал тебя сильнее, дольше, чаще, твой рот бы онемел.

Мне не понравилось, как это прозвучало. Он хорошо целовался, если бы у меня онемел рот, я бы пропустила все самое интересное, не смогла бы отвечать на его поцелуи.

Он продолжал:

— Кроме того, когда мое тело готовится к кормлению, включаются целебные свойства моей слюны. Она проникает в твою кожу, когда я подготавливаю ее, целебные свойства проникают также в рану, пока я кормлюсь, поэтому она начинает быстро заживать, несмотря на то, что я кормлюсь.

Как и во всем, что касается вампиров, это было оправдано, поэтому я снова кивнула.

Люсьен продолжил:

— Эти целебные свойства остаются у тебя в крови. Они помогают твоей крови регенерироваться. Даже после твоего первого кормления они запускают процесс. Ни один смертный не смог бы потерять столько крови без переливания, но после пары дней отдыха ты пришла в норму. Чем дольше я питаюсь, тем больше целебных веществ попадает в твою кровь, тем быстрее ты восстанавливаешься. Через неделю я смогу кормиться один раз в день. Через две смогу кормиться чаще одного раза в день. Через три недели я смогу кормиться, когда захочу.

Это тоже имело смысл.

Однако я зациклилась на идее, что он собирается кормиться, когда ему заблагорассудится.

— Сколько раз тебе нужно кормиться в день? — Спросила я.

— Как и любому другому. Три раза в день.

Я почувствовала, как мои глаза расширились, а губы приоткрылись. Несмотря на шок, я увидела его пристальный взгляд, скользнувший по моему лицу, и по какой-то причине его лицо смягчилось, когда он заметил выражение моего лица.

— Кормление для меня — это то же самое, как для вас обычная еда, она придает мне силы, — продолжал он объяснять. — Мое тело нуждается в нем, как и твое. Однако питательных веществ в пище смертных для меня недостаточно, чтобы поддерживать энергию и функционирование своего тела. Поэтому мне необходимо нечто большее.

— Но ты же кормишься через день, — прошептала я.

— Да.

— Ты хочешь сказать, что сейчас голодаешь больше одного дня?

— Да.

О боже мой!

Я пробовала голодать, когда много лет назад сидела на какой-то сумасшедшей диете. Я не смогла продержаться до ужина. Поэтому не могла себе представить, как можно голодать больше одного дня!

— Ты голоден? — Спросила я.

— Не так сильно, когда я голодал неделю, но да, я хочу кормления.

Я не могла в это поверить.

— Я не понимаю. Почему ваши законы так поступают с вампирами, когда вы меняете наложниц?

— Правила гласят только, что я не могу кормиться между освобождением одной наложницы и инициацией другой. Как только ты пройдешь Посвящение, я смогу посещать Пиры.

Я почувствовала, как у меня скрутило живот от мысли, что Люсьен пойдет на Пир. И будет кормиться какой-то случайной смертной. Прикасаться к ней. Заставляя ее чувствовать то, что заставлял чувствовать меня. Отдавать ей то, что он давал мне (до того, как он резко все прекратил, оставив меня ни с чем).

Но вчера на Пиру он не кормился.

Я с трудом сглотнула, прежде чем спросить:

— Ты ходишь по Пирам, эм, в перерывах между...?

— Обычно я так и делал, но с тобой нет.

— Почему?

Его руки на мне сжались.

— Если попробуешь лучшее вино, Лия, захочешь еще один бокал, и, если потребуется некоторое время его подождать, ты будешь готов ждать. Ты же не заменишь прекрасное вино лимонадом, каким бы сладким он ни был и как бы ни хотелось пить.

Это был самый странный комплимент, который мне когда-либо говорили.

И также, каким-то образом, он был самым глубоким.

Я не знала, что сказать, поэтому всего лишь произнесла:

— О.

Его рука скользнула вверх по моей спине, начав накручивать локон на палец.

— Это еще не все.

Я наклонила голову набок, стараясь, чтобы его рука не исчезла из моих волос. Понимая, что мне не должно нравиться, когда он перебирает или накручивает мои волосы на палец, но мне нравилось.

Он продолжил:

— С течением времени, целебные свойства, попавшие в твою кровь, оказывают на тебя и другое воздействие.

Я почувствовала, как тело напряглось.

— Какое?

— Для этого потребуется, конечно, время, может годы, но целебные свойства начнут регенерировать тело, твои органы, кожу, волосы, в общем весь организм. Они помогут тебе бороться с инфекцией. Любая травма будет очень быстро заживать. Они укрепят твой иммунитет, будут защищать от болезней. Проще говоря, ты будешь стареть в обратном направлении.

От его слов я ахнула. Наконец, я получу бонус, что стала наложницей!

— Ты шутишь, — выдохнула я, надеясь, что он все же говорил серьезно.

— Нет. Но, чтобы это все случилось, вампир должен содержать свою наложницу и регулярно питаться. До начала запуска всего этого процесса проходит не менее года, иногда два или даже три. — Его глаза встретились с моими, и он спросил: — Ты никогда не задумывалась, почему твоя мама и тети выглядят намного моложе своих лет?

Я думала, что они следят за собой, соблюдая ежедневный уход за кожей, который навязали моей сестре, мне и всем двоюродным сестрам. Я понятия не имела, что все это результат регенерации от слюны вампира.

Странно.

Как здорово!

Должно быть мои эмоции он увидел на моем лице, потому что усмехнулся.

— Вижу, тебе это нравится.

Я не смогла скрыть своей бурной реакции.

— Что же тут может не понравиться?

Его смешок замер, но красивая улыбка осталась, рука собственнически задвигалась в моих волосах.

— Ничего. Абсолютно ничего нет, что могло бы не нравиться, — пробормотал он.

В этом я была не совсем уверена, не понимая, что он имел в виду, но чувствовала, что важно все выяснить. Мне нравился этот урок, очень нравился.

— Сколько лет уйдет в минус?

— Это зависит от того, как долго продлится наше Соглашение, сколько я буду кормиться от тебя. Важно отметить, что исцеление исцелять. Не ведет к регрессии и впаданию в детство. Оно не может изменить возраст или умственных способностей. Просто клетки твоего организма не будут стареть так быстро, как у всех смертных. Но ты останешься взрослой.

Все становилось только лучше и лучше. Я точно не хотела возвращаться в свои подростковые годы. Они казались мне достаточно отстойными, как я проводила тогда время.

Он высвободился из-под моего бока, повернулся на бок, мы оказались лицом к лицу. Я уловила выражение его лица,оно стало серьезным.

— До Революции, — он сделал паузу и спросил, — ты хотя бы слышала о Революции до того, как тебя исключили?

Слышала. Революция вампиров была началом бизнеса с наложницами, а также появились правила и законы, управления вампирами, все это было нам рассказано в начале программы «Изучения вампиров».

В двух словах, в 1665 году в Лондоне вампиры восстали в кровавой, продолжавшейся год (а затем и несколько больше) битве, почти полностью подавленной. История знала это восстание как Великую эпидемию чумы, которая так и называлась в истории, о чем договорились парламент, король Карл II и Доминион Вампиров. На самом деле это были вампиры, сражающиеся против таких же, как они, с разновидностью вампирской секты, вступившей в союз со смертными. Я не помнила всех деталей из-за чего вампиры вдруг восстали, но они восстали, и это была не очень приятная сцена.

Ответвление секты победило.

Великий лондонский пожар был никак не связан с концом чумы. Это была чудовищная казнь вампиров, которые вышли из-под контроля и сожгли дотла большую часть Лондона. Эта казнь ознаменовала официальный конец Восстания Вампиров и дало началу Соглашения между Бессмертными и Смертными.

— Да, — ответила я на вопрос Люсьена.

Он притянул меня ближе, и его понизился.

— До Революции вампиры, и это не считалось чем-то необычным, брали смертных в жены.

Это была шокирующая новость, так как я отчетливо помнила, что уловила этот момент на том уроке, и он заключался в том, что вампиры спаривались между собой, давали клятвы верности между собой, то есть с вампирами, точка и еще одна жирная точка. Не смертными. Это было не разрешено законом.

— Правда? — Спросила я.

— Да.

— И как все происходило, учитывая, что вампиры бессмертны? Я имею в виду, это отвратительно — быть вечно молодым, а твой партнер... — Я замолчала, и мои глаза расширились.

Он заметил, что я уловила суть и притянул меня еще ближе.

— Точно, Лия. В те времена для вампиров не было ничего необычного в том, чтобы веками сохранять жизнь своей смертной паре. Исцеление очень сильная вещь, если оно происходит постоянно, это означает значительно более долгую жизнь для смертного, даже доходило до того, что делало смертного бессмертным, если кормление будет продолжаться бесконечно. Если же кормление прекратится в какой-то момент, то потребуются годы, прежде чем регенерирующие свойства полностью исчезнут из организма смертного, он все равно не будет стареть какое-то время. Как только свойства пропадут, нормальный процесс старения смертного начнется снова, как обычно.

— Боже мой, — прошептала я, ошеломленная этой ошеломляющей новостью.

Люсьен проигнорировал мою реакцию и продолжил свой урок.

— После Революции Соглашение Бессмертных и Смертных запретило эти межнациональные союзы. Всем вампирам, у которых был союз со смертными, было приказано освободить своих смертных партнеров.

Я уставилась на него с новым, теперь уже испуганным и изумленным выражением лица.

Я не могла в это поверить. Не могла представить, как такое возможно, если прожил с человеком или с вампиром несколько веков, и вдруг будешь вынужден расстаться с ним или с ней.

От всего этого я почувствовала, как слезы защипали в глазах.

— Это ужасно.

— Именно, — пробормотал он, его тон красноречиво свидетельствовал о том, что он полностью со мной согласен. — К тому же все прошло не очень хорошо. Они все отказались оставлять своих смертных. Так началась Охота, это уродливый фрагмент нашей истории, который вам не рассказывают на уроке.

Мне показалось, что я не хочу знать подробностей Охоты.

Люсьен все равно продолжал:

— На всех вампиров и их смертных партнеров охотились. Всех до единого. Когда их ловили, пытали до тех пор, пока они не признавались. Если они так и не признавались, что чаще всего и случалось, их казнили.

Я не могла это переварить. Это звучало слишком отвратительно.

— Обеих? — Выдохнула я.

Он качнул головой и ответил:

— Иногда, да. Иногда только вампира, в других случаях — смертного или смертную.

Слезы в моих глазах застряли в горле, и я с трудом сглотнула, болезненно сглотнула.

Люсьен продолжил:

— На протяжении веков это служило мощным уроком для любого вампира, который захотел бы пересечь эту черту.

Как это было бы!

— Мне не нравится этот урок, — прошептала я.

— Это не очень хороший урок, зверушка, — согласился он.

— Я не понимаю, зачем они это делали! — Горячо воскликнула я. — Зачем?

— Для выживания вида, моего вида, так и вашего. Мы не можем выжить без вас. А вампир и смертный не могут производить потомство. Кроме того, тогда вампиры охотились за своей едой. Смертные были добычей, в буквальном смысле, и очень боялись вампиров. На протяжении тысячелетий вампиры жили под землей, никак сейчас, многие смертные даже не верили в нас. Нас считали нереальными монстрами, слишком мерзкими, чтобы позволить хрупкому разуму смертного поверить в наше существование. Это было то время, когда многие вампиры кормились до последней капли, оставляя после себя трупы, так что было чего бояться. Мы в основном вели ночной образ жизни. Мы были хищниками, и большинство из нас было очень довольны такой жизнью.

Ладно, можно было с уверенностью сказать, что он пугал меня до чертиков.

Но он либо не замечал, либо ему было наплевать, потому что продолжал.

— Затем произошел сдвиг в приоритетах, приведший к Революции. Существовали вампиры, уставшие жить постоянно в темноте, понимая преимущества вечной жизни, и хотели ими воспользоваться. Эти вампиры на протяжении веков сколачивали огромное богатство, обладали хорошими манерами, стали продвигаться в мире смертных. Они стали значительно более цивилизованными, чем хищные вампиры, дошли до того, что у них появились наложницы без контрактов, конечно, и без ограничений. У многих вампиров было несколько наложниц, иногда десятки.

— Об этом рассказывали на том уроке? — Прервала я Люсьена, он отрицательно покачал головой в ответ на мой вопрос, продолжая рассказывать историю вампиров.

— Другие вампиры предпочитали жизнь охотников, понимая, что эта зарождающаяся часть нашей культуры, желающая чего-то большего, угрожала их образу жизни. И они оказались правы. Это и послужило причиной для Революции. Вампиры, которые хотели получить большего от бессмертной жизни, объединились со смертными, начав сражаться с хищными вампирами. Союз Вампиров и Смертных, тот, который создал Соглашение как документ после Революции, понимал, что должны существовать законы, регулирующие взаимодействие между нашими культурами. Их намерения были хорошими, даже справедливыми. Приоритетом этого Союза Вампиров и Смертных было защитить нашу добычу — то есть вас, а также защитить наш собственный вид, способствуя Предъявлению права Вампиров или, говоря словами смертных, вступлению в брак. Вампиры нечасто производят потомство, там все не просто, со смертным это невозможно. Чтобы наш вид процветал, они навязали нам эти законы.

У меня крутился миллион вопросов. Может даже миллион и два вопроса.

Но я начала с первого.

— Зачем вам нужно размножаться, если вы бессмертны?

— Мы умираем. Иногда случайно, например, при пожаре в доме. Но обычно это самоубийство. Вечная жизнь не для всех. — Я потрясенно втянула воздух, а Люсьен тихо продолжил: — Это почетная смерть, Лия. Ни в коем случае не осуждается. Вечная жизнь может стать очень трудной задачей. — Я кивнула, потому что в этом тоже был какой-то странный смысл. — И казни применяются к тем, кто нарушает законы, в основном, если они охотятся. Такое случается нечасто. И, наконец, есть права, которые вампиры используют против своих же соплеменников. Например, если наложницей злоупотребляет другой вампир, ее вампир имеет полное право потребовать возмездия, которое может закончиться убийством.

Последнее я уже знала. Стефани рассказала, включая тот факт, что Люсьен сам совершил два таких убийства.

Тогда мне кое-что пришло в голову. Я хотела выяснить, раньше никогда об этом не думала. Но от одной только мысли моя кровь превратилась в горячую лаву, крайне неприятное ощущение.

Я не хотела спрашивать, действительно не хотела, но поймала себя на том, что уже губы двигаются.

— Ты и твоя, э-э... — Я постаралась не подавиться этим словом, к счастью, мне это удалось: — У твоей пары есть дети?

По какой-то причине я ненавидела саму мысль о его паре. По сути, жена где-то там в любую минуту может предъявить на него права на уровне, который мне никогда не светит. Почему мне не нравилась сама мысль о его паре, я понятия не имела, и это пугало меня больше всего.

Он покачал головой, но облегчения я не почувствовала. Его следующие слова, сказанные так небрежно, хотели казаться небрежными, еще больше укрепили во мне это чувство.

— Не с Катриной, нет. Давным-давно от двух других союзов у меня родились сын Джулиан и дочь Изобель, оба живут в Англии.

О боже мой!

Люсьен был отцом.

Я вообще не могла это осознать.

Я отвела глаза в сторону и спросила:

— Ты общаешься с ними?

— Часто.

Я старалась не смотреть в его сторону.

— Вы близки?

— Очень.

— Ты... поддерживаешь связь с их матерями?

Почему я задавала все эти вопросы?

Он не колеблясь ответил.

— Мать Изобель покончила с собой тридцать лет назад.

Мои глаза снова метнулись к его лицу, но в них не было чувств — ни печали, ни раскаяния.

Он продолжил:

— Я общаюсь и иногда встречаюсь с Крессидой, матерью Джулиана.

Я больше не хотела говорить на эту тему. И в надежде закончить дискуссию и мой урок, который начался так отлично, но потом все пошло наоборот, я больше не задавала вопросов, а просто произнесла:

— Хорошо.

Мгновение Люсьен изучал мое лицо.

Затем тихо спросил:

— Уже хватит, зверюшка?

С меня хватит.

Боже, мне и так всего хватает.

Я кивнула.

— У тебя есть вопросы? — Спросил он, я отрицательно покачала головой.

Это неправда. У меня все еще имелся миллион вопросов, но ни на один я не хотела получить ответ в данный момент. И первым в списке среди вопросов был существование Катрины. Кем она была. Где она жила. Что она думала обо мне. Как долго они были вместе и почему Люсьен ночами находился в моей постели, а его одежда заполняла мою гардеробную, и почему он сию минуту лежал здесь со мной на диване, который он мне и предоставил.

Хотя я понимала, что мне определенно не нужен ответ ни на один мой вопрос.

Пока я разбиралась в этом новом бардаке в своем мозгу, он приподнял голову, и его лицо исчезло у меня на шее.

— Хорошо, дорогая. Урок окончен.

Я вздрогнула главным образом потому, что его глубокий голос звучал так чувственно на моей коже, это было приятно. А также потому, как он произнес свои слова, его язык попробовал мою кожу, и это было приятнее. Наконец, потому что он назвал меня «дорогая», и мне понравилось, когда он так меня называл.

В попытке самосохранения, чтобы положить конец предательской реакции моего тела на него и его слова и в попытке взять ситуацию под контроль, я спросила:

— Могу я теперь одеться?

— Нет.

Я моргнула.

— Нет?! — хрипло переспросила я.

Его губы путешествовали вверх по моей шее, по моему подбородку, встретившись с моими губами.

— Нет. Я решил, что большую часть сегодняшнего дня ты будешь голой.

«Что?!» — Проорал мой разум.

— Что? — прошептали губы.

Я почувствовала его улыбку на своих губах.

— Ты будешь голой. Очевидно же, что ты усвоила урок и перестала мне противоречить. Это заслуживает награды, — его голос понизился, когда он сообщил мне, — и я собираюсь потратить весь день, награждая тебя этой наградой.

О боже мой.

Что же я наделала?

Игра, которую затеяла, приняла скверный оборот. Потому что он играл в нее намного лучше меня.

Проклятый вампир!

— Люсьен... — Я вздрогнула, но его рука коснулась моего обнаженного бедра, скользнув вверх под халат, обхватив за задницу.

Он прервал мою концентрацию на движении его руки, потребовав:

— Поцелуй меня, зверушка.

— Поцеловать тебя? — прошептала я.

— Я хочу, чтобы твой язык был у меня во рту.

О боже мой.

— Люсьен... — снова начала я, но он прервал меня.

— Ты собираешься меня ослушаться? — Его слова прозвучали как мягкая угроза или, возможно, вызов.

Что мне делать?

Мой выбор заключался — или остаться Послушной Лией, или поцеловать его и стать Настоящей Лией, скорее всего, потом быть наказанной.

Я и так уже раз облажалась!

— Можем мы?.. — Опять начала я, но меня снова прервали.

— Поцелуй меня, Лия.

— Дай мне две…

Его рука прижала мои бедра к себе, и я почувствовала его твердый член. Тело отметило, что мне нравится, что он твердый, что я могу сделать его твердым, просто лежа рядом и разговаривая.

Это отметило мое тело, но в ту же минуту мой разум отметил полный и абсолютный страх.

Я видела, как его глаза потемнели и стали напряженными.

Затем он прорычал:

— Делай, что я говорю, или...

На этот раз я прервала его поцелуем.

В ту минуту, когда мой язык, как обычно, коснулся его языка, я задалась вопросом, почему я все время борюсь с ним. Наши головы склонились в разные стороны. Языки боролись за превосходство, брали, брали, брали, такие голодные, в то же время отдавая так много, что я почувствовала, как мое тело потрясло от дара его поцелуя.

Это было великолепно.

Спина выгнулась, прижимаясь к нему всем телом, стремясь к максимальному контакту, но он отстранился. Его рука двигалась между нами, он дернул за пояс халата, сдвигая его в сторону. Его рука скользнула по моей талии, вверх по спине, прижимая мой чувствительный обнаженный торс к его массивной, твердой, обтянутой футболкой груди.

Это было великолепно.

Его рот оторвался от меня, он потребовал хриплым голосом:

— Обхвати меня ногой за талию. Я хочу чувствовать твой запах.

Его требование заставило мой живот ухнуть вниз, между ног разлился жар.

Я выполнила его приказ, прикусив губу, чувствуя одновременно желание и смущение, перемешанные со страхом перед ним, перед тем, чем мы занимались, что все это значило, почему я так сильно отвечала ему, хотя так сильно его ненавидела.

Когда нога пяткой уперлась ему в задницу, его глаза расфокусировались.

— Черт возьми, — пробормотал он, и его взгляд встретился с моим, все еще затуманенным. — Я не могу дождаться, когда мой рот коснется тебя, почувствую твой вкус на своем языке, твой аромат заполнит мой мир.

Это был второй самый странный, но в то же время самый сильный комплимент, который я когда-либо получала.

У меня не было времени его досконально осознать. Он целовал меня сильнее, требовательнее, прекраснее, чем в прошлый раз.

Его руки двигались на мне, мои двигались по нему, задирая его футболку, чтобы ощутить пальцами его кожу.

Его тело казалось потрясающим под моими прикосновениями. Твердое, шелковистое, сильное, массивное, очерченное.

Его рот оторвался от меня, но губы скользнули вниз по моей щеке, прокладывая восхитительную дорожку по моему подбородку, шее, вниз, заставляя меня дрожать.

— Предложи мне свою грудь, — приказал он, прижимаясь ртом к моей груди, я была так глубоко погружена в свой собственный чувственный туман, что его вопрос меня смутил.

— Прости?

Его губы отодвинулись, он отстранился, глаза встретились с моими.

— Я хочу, чтобы ты предложила мне свою грудь.

Его приказ пробился сквозь мой туман возбуждения. Не понимая, что он имел в виду. Может он хотел кормиться от моей груди, как я видела вампира, который проделывал нечто такое прошлой ночью? Или он собирался сделать что-то еще?

И то, и другое я хотела. И то, и другое приводило меня в ужас.

Я сглотнула.

Его глаза изучали мое лицо, прежде чем он тихо спросил:

— Что?

Я уставилась на него, и до меня дошло, что он действительно ждал.

— Может все происходит немного быстро для меня, — попробовала я.

И потерпела неудачу.

Выражение его лица изменилось, оно стало не сердитым и нетерпеливым, а довольным. Очень довольным. Можно сказать, он будто бы испытал облегчение.

И возбужденным. Еще более возбужденным.

— Ты отказываешь мне? — прошептал он так, словно надеялся, что я в результате ему откажу.

— Эм...

— Предложи мне свою грудь, Лия, — повторил он.

— Э-э...

— Возьми ее в руку и подтолкни ко мне.

— Разве мы не могли бы вести себя как раньше, естественно? — предположила я.

Он покачал головой, и его руки обвились вокруг меня, яростно напрягаясь, прижимая меня к себе.

— Сегодня, если это займет весь день и завтра весь день, если это займет весь следующий месяц, я научу тебя подчиняться мне. Ты научишься давать мне то, что я хочу, когда я прошу. Ты научишься предлагать мне то, чего я желаю, когда требую. Ты научишься умолять меня о твоем собственном освобождении, когда я решу.

Я почувствовала, как во мне закипает гнев. Он на самом деле был таким придурком.

— Не думаю...

— Дай мне свою грудь, зверушка.

— Люсьен, я серьезно.

— Сделай это! — прорычал он, его голос стал опасным, терпение иссякло.

Послушная Лия испарилась, Настоящая Лия сверкнула глазами.

— Если ты хочешь, то возьми сам! Я ничего тебе не дам, — прорычала я в ответ.

Он перекатился, его огромный вес придавил меня к дивану, и по какой-то непонятной причине, несмотря на то, что мы были увлечены нашей обычной битвой, я обнаружила, что ошибалась насчет его терпения.

Это было испытание. Тест, который я провалила. А он выиграл битву.

И выглядел он в эту секунду торжествующим и довольным.

— Я надеялся, что ты так и скажешь, — пробормотал он.

Отлично!

Затем началось мое наказание за непослушание — его руки на мне, рот повсюду, жесткий, горячий, ненасытный, требующий моего ответа и получающий его сполна.

Он разжигал во мне огонь. Я боролась как могла, но опять проиграла. Моя защита слабела и рухнула в течение нескольких минут.

Я задрала его футболку, он выпрямился, сорвал ее через голову, отбросил в сторону. Со всей его восхитительной обнаженной кожей, жажда была настолько сильной, казалось, будто разрушит меня, прорываясь сквозь мою систему. Мой рот искал все, до чего был в состоянии дотронуться, попробовать на вкус, лизнуть, укусить, пососать, и мне нравился его вкус.

Нет, я обожала его на вкус.

Когда мы снова целовались, мои пальцы запутались в его волосах, прижимая его голову к себе так, словно готова была никогда не отпускать.

Он прервал наш поцелуй, его губы прошлись по всей длине моего тела, широко распахнув халат, обнажив меня перед ним, но я не пыталась укрыться. Сжала его волосы, пока он исследовал, искушая, требуя, принимая, но не давая взамен. Он подул на мои соски, они затвердели, налившись прекрасной болью. Его язык прошелся по моей коже, под выпуклостями грудей, по животу, обводя пупок, ниже, пока не коснулся края моих черных кружевных трусиков.

Затем его рот оказался у меня между ног, на мгновение посасывая горячо и сильно, через ткань моих трусиков.

Удовольствие пронзило меня насквозь, потрясая до глубины души, бедра приподнялись, инстинктивно требуя большего.

Его рот тут же испарился, внезапно вес его тела снова оказался на мне, губы прижались к моим губам с запахом моего вкуса.

— Ты хочешь, чтобы мой рот был у тебя между ног? — зарычал он, даже его голос был хриплым от желания, заскользив по моему телу, заставляя меня извиваться.

Я хотела. Хотела, чтобы его рот оказался у меня между ног. Хотела, чтобы он был внутри меня, его язык или другая часть тела.

Я не ответила, вместо этого с трудом выдохнула ему в губы.

— Ты хочешь меня? — опять спросил он.

— Люсьен… — Голос звучал хриплой мольбой об освобождении.

— Умоляй меня, — потребовал он.

Было так легко сдаться, получить то, что так хотела, понимая, что это будет, безусловно, лучшее, что у меня когда-либо было в жизни. Было так легко смириться, а с последствиями разобраться позже.

Но я не могла. Если бы я это сделала, то потеряла бы часть себя, ту часть, что было мной. С массой отрицательных черт характера, с упрямством, нетерпением, а иногда и дурацким идиотизмом, и всеми хорошие черты тоже — преданность, чувство юмора и сострадание. Мне не на что было бы тогда опереться в себе самой. Если я отдам ему частичку себя, смирившись, но я не настолько доверяла ему, зная, что он не особо будет заботиться о ней, т.е. об этой частичке.

Потому что он хранил бы эту часть меня в безопасности, да, но не так уж долго. Он отпустит меня, как отпустил Сесиль и бесчисленное множество других наложниц. К тому времени все, чем я была для него, исчезнет. Он хранил бы частичку меня веками, вероятно, даже не заботясь, что у него есть такой драгоценный дар, но для меня это была бы огромная потеря.

Вместо того чтобы объяснять ему или предоставить то, о чем он просил, я обратилась к нему с другой просьбой.

— Не заставляй меня это делать.

Его лицо стало жестким.

— У меня есть впереди целая вечность, зверушка, чтобы преподать тебе урок.

— Ты так долго не протянешь. Ты сдашься, — заявила я ему, мое тело все еще горело от его прикосновений, извиваясь под ним.

Он посмотрел со смесью веселья и удивления.

Его голова склонилась набок, и он спросил:

— Ты так думаешь?

Я кивнула, на этот раз честно произнесла:

— Ты вампир, но ты также человек. Ты получишь то, что хочешь в другом месте, и ты это сделаешь. В конце концов ты устанешь от меня.

Он ухмыльнулся, и мне не понравилась его ухмылка. Самодовольная ухмылка, и я решила, что она не предвещает мне ничего хорошего.

И не ошиблась.

— О, я не устану от тебя, Лия. Но ты права. Если ты заставишь, я действительно получу то, что хочу в другом месте.

При мысли, что он получит в другом месте, другой вид жара пронзил меня, смывая мое желание волной боли. Это была неожиданная реакция сама по себе и очень сильная.

Прежде чем острая, как бритва, боль утихла, он вскинул голову. Он глубоко вдохнул через ноздри, прищурился, сосредоточившись на чем-то, но не на мне.

Я мгновенно почувствовала опасность.

Забыв о нашей нынешней ситуации, я прошептала:

— Люсьен, что-то не так.

Его глаза встретились с моими.

По какой-то причине, общаясь невербально, он ответил мне прямо в голове: «Да, зверушка».

И его тело оторвалось от меня, он отодвинулся. Он напрягся, его мощная мускулатура очертилась, став более четкой. Тело приняло угрожающую, даже зловещую позу. Я чувствовала, что он хотел переместиться с вампирской скоростью, но заставлял себя медленно двигаться.

Я поднялась и последовала за ним, запахивая халат и туго затянув пояс. Раздался звонок в дверь, и он уже открывал дверь. Я остановилась в пяти футах от него.

На пороге стояла женщина. Блестящие черные волосы, льдисто голубые глаза, ее красота такая необыкновенная, ее сексуальность такая откровенная, что я не смогла удержаться от ошеломленного вздоха.

Это было ошибкой.

Когда я ахнула, ее глаза, прикованные к Люсьену, скользнули ко мне.

Она втянула воздух через ноздри.

В одно мгновение ее лицо исказилось первобытной яростью.

В следующее мгновение она атаковала.

Ее цель?

Была я.

10 Противостояния

Она налетела на меня, и когда я говорю налетела, имею в виду физически, реально.

Она превратилась в полосу, размытое пятно, мои глаза не в состоянии были разглядеть ее фигуру, она превратилась в другую расплывчатую субстанцию.

Она подошла ко мне не близко.

В трех футах обрела четкость.

Ее остановила рука Люсьена за талию.

Затем Люсьен повернулся, выполнив размытый, полный, мощный бросок, внушающий благоговейный трепет, если бы это не было так чертовски страшно. Она снова превратилась в полосу, с огромной скоростью двигаясь назад, пока не врезалась в стену. Штукатурка изогнулась, приняв форму ее тела, белая пыль и крошки краски посыпались вокруг дождем, она грациозно присела, совершенно невредимая.

Ее голова откинулась назад, глаза полные ярости были прикованы ко мне. С секундной задержкой она снова прыгнула в мою сторону в еще одной размытой атаке. И снова ее остановили, на этот раз все ее тело закачалось в мою сторону.

Все ее тело, то есть, кроме головы и шеи.

Потому что Люсьен схватил ее за горло. Рука у нее на горле, мышцы на его руке и спине напряглись, он сделал два шага и швырнул ее к другой стене, посыпалось еще больше разбитой штукатурки, краски и пыли.

Люсьен подошел к ней ближе, и я увидела, как сжались его пальцы.

— Ты только что совершила роковую ошибку, Катрина, — процедил он сквозь зубы.

Его ярость была под стать ее ярости, возможно, даже превосходила ее. Я поняла, потому что он так сжал зубы, что у него пульсировал нерв на скуле.

Я приросла к полу, потому что только что стала свидетельницей схватки, но потому, что на меня чуть не напала жена Люсьена.

Его жена!

И она выглядела потрясающе. Она была самым прекрасным созданием, которое я когда-либо видела. Я вынуждена была это признать, несмотря на то, что она хотела разорвать меня на куски.

Ее разгневанный взгляд скользнул от меня к Люсьену.

— Ты трахнул ее. Я чувствую по запаху. — Ее голос был глубоким, хриплым, соблазнительным. Хриплым не потому, что муж держал ее за горло, а потому, что он был таким от природы.

— Не трахал, — признался Люсьен, и в тот момент я поблагодарила Бога за то, что это действительно было правдой. Затем, представив больше доказательств, что он был сумасшедшим вампиром, Люсьен добавил: — Пока.

Ее сжатые в кулаки руки врезались в стену по бокам, пробив гипсокартон, потом она попыталась, дернувшись пару раз, освободиться.

При запоздалом инстинкте самосохранения я сделала несколько поспешных шагов назад.

«Успокойся, зверушка. Я не позволю ей причинить тебе боль. Ты в безопасности». — Голос Люсьена прозвучал у меня в голове, и это была не команда, но мое тело подчинилось его воле.

Я перестала отступать.

Внезапно Катрина напряглась с головы до ног. Она откинула голову назад и издала дикий визг, от которого у меня заболели уши, мне показалось, что от него даже задрожали стекла.

После того как она закончила визжать, ее взгляд скользнул по мне.

— Я убью ее, — закричала она.

Я напряглась, но не двинулась с места.

Голос Люсьена был похож на рычание.

— Прикоснешься к ней, черт возьми, Рина, даже посмотришь на нее, ты, бл*дь, сгоришь.

Ее пристальный взгляд переместился на Люсьена, и она изменила свою угрозу.

— Тогда я убью тебя.

Мгновенно, к моему шоку и отчаянию, он перестал держать ее за шею, отступил назад. Расправив руки в стороны, односложно произнес:

— Попробуй.

Рев ярости вырвался у нее из горла, она бросилась вперед.

Только это я видела ясно, остальное стало слишком быстрым, слишком сильными, все их движения размытыми. Время от времени Люсьен прижимал ее, и они оба попадали в фокус, но она убегала, и их движения становились нечеткими.

Стол в холле был перевернут, ваза на нем разлетелась на куски, осколки дико раскачивались от их перемещений.

Я сделала еще два шага назад, вверх по лестнице, когда снова услышала Люсьена в своей голове — «Стоять, зверушка».

Я замерла, хотя не хотела здесь стоять среди дерущихся вампиров и разгрома. Я даже не понимала, почему подчинялась. Подчинялась его приказу и все.

Хотя я не различала четких контуров борьбы, но чувствовала, что борьба была жестокой, даже дикой. Звуки, которые они издавали — ее стоны от боли и усилий, шум Люсьена исключительно от усилий, удары кулаков по плоти, грохот сталкивающихся тел — все это прорезало воздух.

В последние несколько недель я испытывала сильный страх, но никогда в жизни мне не было так страшно, как сейчас.

Потому что я стала невольным свидетелем чего-то необычайно дикого, даже порочного.

Еще и потому, что я стала свидетелем, как Люсьен, каким бы расплывчатым во время своего перемещения не становился, избивал свою жену до полусмерти.

Если он когда-нибудь применит ко мне такую же физическую силу, то убьет меня за считанные секунды.

Я начала дрожать, хотела убежать, действительно хотела, но мой страх приковал меня к месту.

Наконец, Катрина стала более четкой, она ударилась о тяжелую, прочную дверь, заставив ту задрожать.

Она остановилась, как и Люсьен в пол оборота лицом к ней. Я увидела кровавые царапины ее ярости, покрывающие его грудь и шею.

Но ей досталось гораздо хуже, у нее сильно текла кровь из носа, была разбита губа, на шее и запястьях виднелись красные следы его ярости.

От ее вида, то, что сделал с ней Люсьен, я стала сильно дрожать, едва не рухнув на колени.

— Сегодня утром я получила документы о разделе имущества, — выплюнула она ему, вытирая тыльной стороной ладони нос и, еще больше размазывая кровь по лицу.

Ее слова меня смутили.

— Что ты говоришь? — небрежно парировал он.

Ее лицо исказилось от ярости.

— Ты решил бросить меня ради этой смертной?

Мои удивленные, испуганные глаза переместились на Люсьена.

— Посмотри на нее, Рина, она не простая смертная, — отрезал Люсьен.

Катрина не стала на меня смотреть, вместо этого она огрызнулась:

— Да, как же я забыла. Она — жизнь.

Что это значит?

Ничего!

Люсьен сделал зловещий шаг ближе к ней, и я увидела, как она вздрогнула, ее бравада испарилась, она усвоила урок гораздо быстрее, чем я, когда он пытался меня чему-то научить.

— Я потеряла тебя в ту минуту, когда ты положил на нее глаз, — обвинила она, ее голос звучал очень тихо.

— Ты потеряла меня через две секунды после Заявления права на тебя, и ты это знаешь, — резко ответил он. Она вздрогнула, чтобы, черт возьми, это ни значило, она понимала, о чем он говорит.

Я вздрогнула, глядя на нее. Трудно было не испытывать к ней жалость. Хотя она не казалась жалкой, просто сломленной.

Ее пристальный взгляд переместился на меня, глаза тут же сузились.

— Довольна? — спросила она, ее голос сочился сарказмом.

Можно было с уверенностью сказать, что я не была довольна.

Но была избавлена от необходимости ответа, потому что Люсьен процедил сквозь зубы:

— Смотри на меня, Рина, не смотри на Лию. Она больше не существует для тебя. — Катрина не подчинилась, и он прогремел: — Черт возьми, смотри на меня!

Она посмотрела, я тоже, любой бы выполнил его приказ, когда он находился в таком состоянии.

— Береги ее, Люсьен, — прошептала она, голос звучал вызывающе и был настораживающим, у меня по спине пробежал холодок.

— Если ты прикоснешься к ней, то сгоришь. — Голос Люсьена был таким же тревожным, даже больше.

Я не знала Катрину, ее угроза могла остаться просто угрозой. Но я уже успела немного изучить Люсьена, его угрозы никогда не оставались просто угрозами.

— Да, ты не понимаешь, Люсьен. Я буду счастлива сгореть с мыслью, что ты столкнешься с вечностью без своей драгоценной Жизни.

Тело Люсьена напряглось так же, как и раньше, его мышцы стали резко рельефными, угрожающими, зловещими.

Я затаила дыхание. Затем услышала, как открылась задняя дверь.

— Ю-ху-ху! — Чуть ли не пропела Эдвина. — На подъездной дорожке стоит машина! У нас… о!

Эдвина замолчала. С черного входа можно было прямо попасть в широкий коридор с четырьмя дверьми в комнаты. Эдвина не видела меня, но скорее всего увидела Люсьена и Катрину. И не нужно было обладать сверхспособностями, чтобы почувствовать в воздухе потрескивающую враждебность, не говоря уже о том, что лицо Катрины представляло кровавое месиво.

— Ты поставила не на ту лошадь, Эдвина, — заявила Катрина ни с того ни с сего. — Все знают о Лии. Он поцеловал ее в баре на чертовом Пиру на виду у всего мира, бл*дь, все видели.

От этого я смутилась и услышала потрясенный вздох Эдвины не так далеко от себя, она была удивлена и, наверное, шокирована, отчего я смутилась еще сильнее.

— Совет проведет расследование, — продолжила Катрина, и я увидела, как Эдвина появилась в моем поле зрения сбоку от лестницы.

Ее лицо было бледным.

— Расследование? — Спросила Эдвина, этот же вопрос вертелся на кончике моего языка.

— Ты знаешь, что так и будет, — заявила Катрина, ее глаза скользнули к Люсьену. — Я позабочусь об этом.

Люсьен стоял, скрестив руки на груди, наблюдая за ней, как немного раздражающим уличным артистом, который втянул его в свою пьесу.

— Еще одна угроза, — насмешливо протянул он.

— Я позвоню им с твоей чертовой подъездной дорожки. Ты целуешься с ней на Пиру. Ты переселился к ней. Ты намереваешься... — но Люсьен прервал ее.

— Да, сделай одолжение, — произнес он, и глаза Катрины расширились, а затем она перевела их на меня.

— Ты явно сошел с ума, — выдохнула она в мою сторону, хотя слова относились к Люсьену. Ее пристальный взгляд переместился назад к нему, она мгновение изучала его, и внезапно ее губы скривились. — Хотя не должна удивляться, у тебя всегда был вкус к сладко пахнущим кискам.

Я ахнула. Эдвина ахнула. Люсьен зашевелился.

Он прижал ее спиной к двери, его мощное тело скрыло ее от посторонних глаз.

Я нервно взглянула на Эдвину. Эдвина нервно посмотрела на меня. Затем одарила меня неуверенной улыбкой, на которую я не ответила, мы обе перевели взгляд на Люсьена и его жену.

— Совет даст согласие, — произнес Люсьен.

— Никогда, — ответила Катрина.

— Они у меня в долгу, — объявил Люсьен.

Я услышала резкий вдох Катрины. Посмотрела на Эдвину, которая пристально смотрела Люсьену в спину, на ее лице было написано потрясение, и я поняла, что, по крайней мере, она понимала о чем идет речь и что это значит.

Я же не понимала ничего из происходящего. Ничего.

— Они все равно не разрешат тебе. — Теперь Катрина говорила не так уверенно.

— Они мне должны, — возразил Люсьен.

— Может и должны, но смертная? — парировала Катрина. — Они даже не будут рассматривать это дело. Даже для тебя.

— У них нет выбора, — заявил Люсьен.

Последовало колебание, затем тихо, с каким-то странным пониманием в голосе, Катрина сказала:

— Я слышала об этом, но не ожидала такого от тебя. Ее запах свел тебя с ума.

Люсьен не колебался с ответом.

— Даже если это так, то я счастлив в своем безумии.

Это был третий самый странный, но в то же время самый глубокий комплимент, который я получила в тот день, хотя понятия не имела, что происходит. И у меня появилось отчетливое решение, я больше не хочу получать комплименты от Могущественного Вампира Люсьена, который избивал свою жену до полусмерти в фойе своей наложницы, настаивая, чтобы наложница смотрела, как он избивает свою жену.

— Ты хочешь войны, — прошептала Катрина.

— Я хочу вернуть свою жизнь, — ответил Люсьен. — Если это, чтобы вернуть свою жизнь, означает войну, тогда я хочу войны.

Хм…

Война?!

— Я не буду сражаться на твоей стороне, — сообщила она ему, бравада вернулась в ее голос, в ее словах слышался вызов.

— Я никогда не надеялся, что ты будешь со мной, — ответил Люсьен.

Я не могла видеть выражения ее лица, мне было видна только часть ее тела, которая дернулась от его слов, как будто ее опять ударили.

— Ты невысокого мнения обо мне, не так ли? — спросила она.

— Только сейчас, но не последние тридцать лет, — ответил он с откровенной жестокостью.

Она выскользнула от него, теперь я видела ее. Ее глаза обратились ко мне, затем снова на Люсьена.

— Мне ее жалко, — прокомментировала Катрина.

— Не стоит. Она — все, чем ты не являешься, — ответил Люсьен.

Это было больно. Я увидела по ее реакции, почувствовав ее боль. Любой женщине было бы больно от таких слов.

Он вел себя с ней жестоко и бессердечно, честное слово, никогда не думала, что смогу еще больше ненавидеть его, но в этот момент смогла. Это напоминало настоящее безумие, его жена пыталась меня избить, а я сочувствовала ей, ничего не могла с собой поделать в этой ситуации.

— Что я такого сделала, что ты так сильно меня ненавидишь? — прошептала она.

— Ты, как и все они, пыталась посадить меня в клетку. Я не выношу этого, Рина, ты знала об этом. Знала, как я к этому отношусь, но все равно это делала.

— Я любила тебя. — Прошептала она.

Но ее слова никак не повлияли на Люсьена.

— Любовь — это одеяло, которое согревает тебя, а не заманивает в ловушку, чтобы задушить. Ты так и не усвоила этот урок, Рина. Ты никогда не обращала на это внимания, сколько бы раз я ни объяснял тебе. Ты продолжала натягивать одеяло мне на голову.

Молча она приняла позу поражения, и это было так душераздирающе, что я перевела взгляд на Люсьена, думая, что он смягчится.

Он не смягчился. На самом деле, когда он окинул ее взглядом, его губы скривились в презрительной усмешке.

Мое сердце забилось быстрее. Я не знала почему, может ненависть и страх за мою будущую жизнь, поскольку этот человек будет в значительной степени влиять на мое будущее.

Он услышал мое участившееся сердцебиение. Я поняла, потому что он впился глазами мне в лицо, отчего его выражение лица утратило все презрение, брови сошлись в недоумении.

— Эдвина, — произнесла Катрина мягко, и я оторвала взгляд от Люсьена, но прежде чем смогла сосредоточиться или Эдвина успела ответить, Катрина исчезла.

— Позаботься о продуктах, — приказал Люсьен Эдвине. Я оглянулась на него и увидела, что он целеустремленно шагает в мою сторону.

И начала пятиться к лестнице.

— Убери этот беспорядок, — Люсьен продолжил выдавать команды, двигаясь широким и решительным шагом, я начала отступать в два раза быстрее. — И нет необходимости говорить «до свидания», когда направляешься по делам, — закончил Люсьен свои команды Эдвине.

При этих зловещих словах я развернулась на лестничной площадке и побежала.

Через секунду я была в его объятиях, а в следующую мы оказались в спальне, и я подпрыгивала всем телом на кровати.

Люсьен навис надо мной, уперев кулаки в бедра, глаза темные и блестящие.

— Ты убегаешь от меня? — Послышались опасные нотки.

Я почувствовала, как нарастает страх, но с меньшей скоростью, чем мой гнев.

— Там, внизу, я доверяла тебе. — Эти пять слов звучали как обвинение.

Его голова склонилась набок.

— И как именно я предал твое доверие, зверушка?

— Ты сказал мне остаться, — сообщила я ему.

— И?

— Я осталась.

— И что?

— Разве нужно что-то объяснять! — огрызнулась я.

— Боюсь, что да, — отрезал он в ответ.

Я встала на колени, руки сжались в кулаки по бокам, наклонилась торсом к нему.

— Ты только что избил свою жену у меня на глазах! — крикнула я.

— Это не в первый раз, но, к счастью, в последний, — равнодушно ответил он.

Я резко вдохнула, в ужасе отпрянула от него, упав на кровать.

— Ты мне противен, — прошипела я, вкладывая смысл в каждое слово.

Его тело приняло угрожающую, зловещую позу, мышцы стали резко выделяться.

— Я тебе противен?! — прошептал он, вернее прошипел.

Я проигнорировала его позу, хотя он должен был чувствовать мой страх. Сердце стучало с бешеной скоростью, на этот раз даже я его слышала.

Если уж я слышала стук своего сердца, то что говорить про него.

— Да, — храбро ответила я, но совсем неразумно.

— Ты, бл*дь, понятия не имеешь, чему только что была свидетелем. — Его голос все еще звучал тихим, возмущенным шепотом.

— Я знаю, но это было тошнотворно.

Внезапно его ярость заполнила всю комнату, забившись мне в горло, расширяя мои легкие, он склонился надо мной, упершись кулаками в кровать рядом с моими бедрами.

Я стала карабкаться на заднице с помощью пяток и рук дальше по кровати к изголовью.

Он последовал за мной, быстрее, чем я.

Голова ударилась о спинку кровати, он отступил настолько, поднявшись на коленях, потом схватил меня за икры и дернул обратно по кровати между своих бедер, затем навалился на меня всем своим весом.

— Ты продемонстрировала еще одну ужасную черту своего характера, зверушка. — Он все еще говорил своим страшным шепотом.

— Какую? — Выстрелила я в ответ. — Мне казалось, ты видел уже все.

— Ты быстро делаешь выводы, не задав ни одного, мать твою, вопроса, — парировал он.

— Как ты собираешься объяснить, что в кровь разбил нос своей жене на глазах у своей любовницы? А? Как насчет того, что ты унижал ее у меня на глазах? Как насчет того, что завел себе любовницу, когда у тебя есть жена? — Я издала фыркающий звук, звучал он немного неловко, но я была так взбешена, что даже не стала об этом беспокоиться. — Чему тут удивлять! Ты же ни раз заставлял меня смириться. Почему я доверилась тебе и не сбежала, чтобы меня не заставляли быть свидетелем того, что я... никогда... не узнаю.

Он напрягся, глаза впились в меня. Это длилось, казалось, целую вечность.

Затем он резко втянул воздух через нос.

И я поняла, что терпение, которое он хотел задержать, ускользает.

Я не ошиблась.

— Я рисковал всем ради тебя, — тихо произнес он.

— Своим браком? — Мой голос сочился кислотой. — Не похоже, что ты ценил его слишком высоко.

Похоже он даже не слышал мои слова.

— Всем, — повторил он. — И что получил взамен?

До меня начало доходить, что я нахожусь в очень плохом положении.

Во-первых, Люсьен в ярости выбил дерьмо из своей жены. Во-вторых, если бы он то же самое проделал со мной, я бы не выжила. В-третьих, по какой-то причине он злился, нет, он был в бешенстве. В таком бешенстве, что раньше я никогда такого бешенства не видела в своей жизни. И, наконец, я не могла бороться с ним. У меня не было абсолютно никакой возможности защититься от него, что он решил бы со мной сделать.

Все ткани моего тела окаменели, меня парализовал страх.

— Это самый умный ответ твой за сегодня, — сообщил мне Люсьен, и я поняла, что попала в беду.

Он ухмыльнулся, и это была не одна из его красивых улыбок. Такой ухмылки я тоже никогда раньше не видела.

Она была безжалостной.

Его ухмылка исчезла, потому что его лицо исчезло на моей шее.

— Послушай меня, Лия. Я сломлю тебя. Ты понимаешь? — поклялся он, его голос грохотом прошелся по моей коже.

Я не понимала, хотя в то же время понимала.

Он продолжил:

— И прямо сейчас я хочу ощутить твой вкус, ради которого рискнул всем. — Онподнял голову, и его лицо приблизилось, стало так близко, что я почувствовала его дыхание на своих губах. — Но не волнуйся, зверушка, в этот раз тебе не придется меня умолять.

О нет.

Мое тело взорвалось шквалом бешеных движений, в тщетной попытке сбежать.

Я понимала, что это не возымеет никакого эффекта, попытка провалилась.

Мой халат исчез в мгновение ока. Трусики от его рук в размытом перемещение скользнули вниз по ногам. Он раздвинул мои ноги своими большими руками, я открыла рот, чтобы закричать.

Крик замер у меня в горле, когда его рот там коснулся меня.

Внезапный шок, когда его рот коснулся меня там, заглушил мой крик. Его очевидный талант в этом деле подавил всю мою борьбу. Он прожил долго и за это время, очевидно, точно научился всему, что следует делать между женских ног.

На самом деле, было совершенно ясно, что он довел этот процесс до искусства.

В инстинктивной реакции, желая получить все удовольствие, волной, пронесшейся по моему телу, мои бедра поднялись навстречу его рту.

Он не был нежен. Он был ненасытен. Губы, язык, всасывание — он использовал все. Мои пальцы вцепились в одеяло, шея выгнулась, стоны чистого удовольствия вырывались из горла.

Его руки поднялись по задней части моих бедер к коленям, положив мои к себе на спину.

Это давало ему лучший доступ, который он использовал в определенных интересах.

Я находилась почти на грани, так близко, уже прямо там, и это должно было превзойти вот-вот, я так этого ждала столько времени. Все, что он проделывал превосходило то, что когда-либо испытывала любая женщина (если, конечно, она не была с Люсьеном).

Мои руки переместились с одеяла ему на голову, прижимая ее к себе, я готова была перейти черту.

Но его рот исчез, и я резко отскочила от той черты.

— Нет! — Запричитала я, но его большое тело легло на меня, а сильная рука накрыла мою мокрую жаждущую киску, согревая, но не двигаясь там, что было жестоко.

— Теперь умоляй, Лия, — сказал он мне в губы.

С усилием мои глаза сфокусировались на нем, и я закричала:

— Я ненавижу тебя!

Он исчез, но только на мгновение, затем его губы вернулись туда. И преимущество, которое я получила над реакцией своего тела, того бешеного желания, было потеряно в считанные секунды. На этот раз он дразнил меня, пока я из последних сил боролась со своим растущим желанием. Но проиграла, он все же заставил меня подойти к границе, я могла кончить в следующую секунду, бесконечно извиваясь под ним. И когда мои пальцы вцепились в его волосы в знак поражения, он снова стал доводить меня до экстаза.

Но в золотой момент, который вот-вот должен был наступить, он оказался на мне.

— Умоляй, — потребовал он.

Это отняло у меня все силы, но я все сосредоточилась на нем.

— Иди к черту!

Он перекатился на спину, увлекая меня за собой, притянув к себе, раздвинул мои ноги и усадил меня на корточки у своего рта. Положив сильные руки мне на бедра, потянул меня вниз, прижавшись там ртом.

Это было восхитительно. Божественно. Настоящий экстаз.

Я ухватилась за спинку кровати и застонала в глубине горла, совершенно не осознавая издаваемых мною звуков. Я покачивала бедрами напротив его рта. Он опустил меня еще ниже на свой рот, проникая глубже языком всеми немыслимыми способами. Он снова повел меня к краю, в то великолепное место, и прямо перед тем, как я почувствовала, что вот-вот, он оторвался от меня и опустив меня вниз по своему телу.

— Умоляй меня, Лия. — Его голос звучал хрипло, мне даже показалось, что услышала нотки мольбы.

Его рука крепко обнимала меня за талию, прижимая мое извивающееся тело к нему. Другая рука двигалась между нашими телами, но я была слишком возбуждена, чтобы обращать внимание на то, что он там делает. Каждый сантиметр моей кожи превратился в чувствительный вибрирующий нерв. Я даже чувствовала, как воздух вокруг нас был насыщен мучительным удовольствием.

Его руки опустились под колени, и он снова дернул меня вверх. Я оседлала его и на одно прекрасное мгновение почувствовала, как его твердая, горячая головка вошла в меня.

Торжествуя, я тут же стала опускаться вниз, но он оказался проворнее. Он поймал меня за талию, прежде чем я опустилась на полдюйма.

Я резко подняла голову, встретившись с ним глазами.

— Ты хочешь, чтобы мой член оказался внутри тебя? — спросил он хриплым голосом.

Я хотела. Я хотела этого больше, чем вздохнуть.

Но продолжала молчать.

Он приподнялся на дюйм, как мне показалось, на маленький миллиметр, и я почувствовала, как мои веки медленно закрываются от восторга. Затем он замер, мои глаза распахнулись.

— Умоляй меня, зверушка, — прошептал он, теперь его голос звучал измучено.

Я молчала, поэтому покачала головой.

— Умоляй меня, — резко приказал он.

— Нет, — выдохнула я.

— Ты хочешь меня, — заявил он.

Я уставилась на него, потом кивнула.

— Тогда умоляй.

Найдя в себе силу, о которой я даже не подозревала, схватилась за его руки, мое тело напряглось против требований мозга, и стало подниматься, я не могла поверить, но желание позволило мне это сделать.

Я почувствовала, как маленькая, твердая, толстая и невероятно великолепная головка выскользнула из меня.

Мне казалось, что я потеряла частичку себя, а не часть его там, когда вырвалась на свободу.

Несмотря на это, упрямая до последнего (теперь я ненавижу себя за это), мои глаза впились в него, я заявила:

— Ты не сломишь меня.

Его руки обвились вокруг, придавив меня к его телу, я надеялась победить, чтобы он собственноручно дал мне то, в чем я так нуждалась.

Вместо этого он перевернул нас обоих на бок, его руки все еще прижимали меня к нему, зарывшись мне в волосы, он сказал:

— Ты вынуждаешь меня, Лия.

Страх пронзил меня насквозь, потому что без всякой попытки скрыть, его голос был полон сожаления, я не понимала почему и это было еще хуже, хотя не понимала, о чем он сожалел, но у меня было такое чувство, о чем бы он не сожалел, я буду сожалеть еще больше.

Он продолжил.

— Я ухожу, когда вернусь, если обнаружу, что ты прикасалась к себе, у тебя будет неделя наказания, и ты можешь умолять меня, пока не охрипнешь, просить позволить тебе кончить, но этого не будет. Ты поняла?

— Я поняла, — пробормотала я ему в грудь, где он прижал мое лицо.

Он напрягся, как будто хотел отодвинуться и уйти, а я не хотела, чтобы он уходил. Не потому, что я забыла, что он вызывал у меня отвращение и ужас, и я ненавидела его, не могла забыть те моменты, когда его рот находился у меня между ног и другие случаи, а потому, что любое его движение чувствовало мое тело так, будто оно вот-вот разобьется.

Я почувствовала, как его тело расслабилось прямо перед тем, как он вздохнул.

Затем спросил:

— Почему ты так сопротивляешься мне, зверушка?

Я не ответила. Отвечать означало доверить ему частичку себя, а после всего, что он сделал со мной, и что он сделал со своей чертовой женой, я поняла, что он не тот, кому я смогу доверять.

Никогда.

Каким бы нежным он ни хотел казаться.

Например, как сейчас.

Или когда он называл меня «дорогой». Или, когда смеялся, будто я была самым смешным и веселым человеком, которого он когда-либо встречал за столетия своей жизни.

Он продолжал:

— Ты должны знать, что будет хорошо.

О, я знала.

Но молчала.

Он снова вздохнул, прежде чем пробормотать:

— Ты не понимаешь.

Нет.

Я.

Не понимала.

И я не хотела этого понимать.

Продолжая молчать.

— Моя зверушка, будет намного лучше, когда ты подчинишься мне. Это я тебе обещаю. Не только в постели, но и во всем, что будет происходить между нами. Я обещаю тебе, Лия, я попытаюсь подарить тебе кое-что прекрасное. Я не могу этого объяснить, ты должна все почувствовать. Но чтобы почувствовать, ты должна мне доверять.

Маловероятно, что это будет так.

Я все еще продолжала молчать.

Какое-то время он тоже молчал.

Затем будто разговаривая не со мной (а это было не так), он пробормотал:

— Меня тогда заинтересовал твой вызов. Мне следует проверить свою чертову голову.

Этого я тоже не понимала.

Было много такого, чего я не понимала.

Но я не спрашивала.

И никогда не собиралась спрашивать. Никогда, никогда, никогда.

Он мягко отстранился от меня. Потеря его жесткого теплого тела означала, что холодный воздух ударил по моей чувствительной наготе, как пощечина. Он подтянул наверх джинсы и накрыл меня одним размытым движением одеялом, быстрее, чем раньше, даже когда он был Быстрым Вампиром.

Очевидно, он что-то скрывал от меня.

Он убрал мои волосы с плеча, я уткнулась лицом в подушку, чтобы избежать его поцелуя на прощанье, хотя и позволила ему прикоснуться к себе.

— Упрямая, — пробормотал он, готова была поклясться, что в его голосе слышалась гордость, перемешанная с разочарованием.

И этого я тоже не понимала.

Затем он ушел, но через пять минут вернулся, на этот раз в костюме.

Он присел на край кровати, я смотрела на него снизу вверх, а он смотрел на меня сверху вниз.

— Прошло много времени с тех пор, когда я с нетерпением ждал возможности посетить Пир, — сообщил он мне, и мое тело стало твердым, как скала.

Он собирался на Пир.

Непрошеная, нежеланная, но неоспоримая, горячая и жгучая боль пронзила все тело.

Он наклонился, коснувшись губами моей щеки.

— Хорошего дня, зверушка, спи спокойно.

О боже мой!

Он не собирался возвращаться на ночь.

Несмотря на то, что мой разум кричал, рот и тело не двигались.

И в одно мгновение он исчез.

«Я ненавижу тебя», — прошептал мой мозг.

«Я слышу тебя, дорогая», — прошептал он в ответ.

Его ласковое обращение выжгло меня, как клеймо.

«Я знаю», — ответила я ему.

«Упрямая», — сказал он.

Я отключила свой разум, уткнулась лицом в подушку и приложила все усилия, чтобы не заплакать.

После долгой борьбы, наконец, я проиграла и эту битву.

Это была пустая победа.

11 Предательство

Глаза Люсьена скользнули по вздымающемуся танцполу, и он увидел ее.

Хотя он нечасто присутствовал на этом Особом Пире, но видел ее и раньше. Каждый раз она соблазняла его длинными темно-русыми волосами, голубыми глазами, соблазнительным телом, манящим ароматом.

Сегодня вечером она соблазняла его еще больше, потому что на ней было черное платье, почти такое же, как у Лии прошлой ночью. Не такого качества, но достаточно близкого.

Все в ней было не такого же качества, но достаточно близко.

Он знал, что она привлекла его внимание, потому что напоминала ему Лию. По этой причине он никогда не выбирал ее. Он предвосхищал настоящую вещь, а не часто используемую подделку.

Но сегодня вечером она ему подойдет.

Ее глаза встретились с ним, она обольстительно улыбнулась, открыто и нетерпеливо приглашая к действию. Было ясно, что она хотела его, и он смог бы делать с ней все, что хотел, и этот Пир, как он и хотел, не имел ограничений.

Он отвернулся, позволяя отвращению проявиться на лице.

Нетерпение и желание, столь явно читающееся в ее глазах, не то, чего он хотел. Сила духа, индивидуальность, страсть, неповиновение, страх, вызов — вот чего он хотел.

Спустя столетия он наконец-то получил все это, очень многое из этого. Просто находил это до крайности невыносимым.

И мучительным, что его расстраивало.

Люсьен часто посещал Пиры, даже если ему особенно нравился вкус его наложницы, само собой разумеется, ему особенно нравился вкус Лии. Он был вампиром со здоровым аппетитом, и Пиры позволяли ему разнообразить его аппетит.

Однако за последние несколько столетий он устал от Пиров.

Все смертные, присутствовавшие на Пирах, были зарегистрированы в Совете. Им ничего не угрожало, проверенные, без болезней, готовые на все, хорошо воспитаны, происходили из зажиточных семей, и их время было ограничено биологическими часами. Им предоставлялось право два года посещать Пиры, любые Пиры, которые они хотели, столько, сколько могли посетить, прежде чем уйти на пенсию.

Падшие наложницы — это совсем другая история. Они приходили на Пиры, и из уважения к наследию их фамилии им неохотно разрешали присутствовать, но им не нужно было регистрироваться в Совете. Однако Совет выслеживал их, и через несколько лет падшим наложницам не разрешалось посещать Пиры.

Были времена, когда вампир встречал на Пиру вкус, который нравился исключительно ему, и он не хотел им делиться. Если такое происходило, он мог обратиться с петицией в Совет. Если Совет сочтет смертного подходящим, к семье смертного обратятся с просьбой «о приеме его на работу». Если семья согласится, то смертная может стать наложницей вампира. Но также новая линия семьи наложницы навсегда останется в его жизни.

Смертные никогда не отказывались. Каждая смертная или смертный здесь надеялись, что он понравится какому-нибудь вампиру или вампирше, еще в этой жизни, обеспечив себе дальнейшее существование и будущее своей семье.

Редко случалось, чтобы вампир подавал такую петицию, но Совет всегда поощрял ее. Большой выбор семей смертных на Отборах означал более счастливых вампиров.

Наложницы это ненавидели, когда добавлялись в Отбор новые фамилии, больший выбор наложниц означал для них уменьшение возможности выбора их собственной линии.

Оглядывая давку тел в комнате, Люсьен не мог представить, как можно просить здесь за смертного. Хотя он наслаждался Пиром на разных уровнях, особенно находясь со своими братьями в месте, где они могли быть теми, кем были, не прячась, без секретов, ему не нравились смертные, которые всячески хотели привлечь их внимание. Они были, по всем практическим соображениям, шлюхами без денег, переходящие из рук в руки. Естественно, он питался от них, но никогда не выбирал в наложницы на Пиру. Сама мысль о заключении Соглашения с такой смертной была Люсьену отвратительна.

Стефани как-то сказала ему, что у него было пугающе высокомерное отношение к этим смертным и выбору их другими вампирами, но ему было наплевать.

Чтобы отвлечься от женщины на танцполе и своих мыслей, он начал потягивать мартини и заметил, что стакан быстро опустел. Он повернулся на своем месте лицом к бару, привлек внимание бармена и кивнул. Бармен принял его заказ и начал готовить еще один мартини, оставив напитки, которые готовил, незаконченными на стойке, для других.

Люсьен посмотрел на трех женщин. Смертные. Все смотрели на него. Все улыбались ему. Все улыбались той же улыбкой, что и блондинка.

Он с отвращением окинул их взглядом, их улыбки дрогнули, одна побледнела и отвернулась. Люсьен сделал то же самое.

Его мысли мгновенно обратились к Лии.

Было трудно выбросить ее из головы, но за последние десять часов ему это удалось, в основном благодаря работе.

Было много вампиров, которые сколотили состояния и счастливо проживали свою вечность, управляя состоянием и живя на проценты.

Люсьен не был таким вампиром.

В отличие от всего остального в его жизни, его бизнес никогда не переставал быть для него вызовом. Всегда находилась новая гора, которую он хотел покорить. Новые изобретения, новые технологии, новые стратегии и все больше и больше денег можно заработать. Если бы не это, он бы давным-давно сошел с ума.

Бармен подал ему мартини. Люсьен заплатил за него, отвернулся невидящим взглядом к комнате, позволив своим мыслям переместиться к Лие.

Его ярость значительно остыла после их противостояния. Хотя мысль, что она назвала его «отвратительным», все еще заставляла его скрежетать зубами.

Однако Люсьену пришлось признать, она не знала, что вампиры мужского и женского пола сильно отличаются от ее вида. Женщины были такими же сильными и умелыми, как и мужчины, даже более того. Например, Стефани была известна как свирепый и хитрый боец.

Кроме того, он должен был признать, что у Лии не было возможности узнать, как ведут себя партнеры-вампиры. Об этом даже она не узнала бы на уроках «Изучения вампиров», если бы ее не исключили.

Она не знала, что из-за одинаковой силы и образа жизни вампиры в их сообществе, особенно супруги, не решали споры, беседуя по душам или обращаясь за консультацией к психологу.

Они бросали вызов, а затем сражались физически, без всяких правил и запретов.

Это имело преимущество в отношениях вампиров, кто был самым сильным, быстрым, сообразительным и умным.

В случае с партнерами это имело дополнительное преимущество, что чаще всего физические дуэли приводили в заключении к чему-то гораздо более приятному.

Он также должен был признать, что Лия не знала его историю с Катриной. Ее частые и ошибочные приступы ревности. Телефонные звонки, иногда по дюжине в день. «Проверить как ты», говорила она. «Проверить», именно это она и имела в виду. Ее постоянная подозрительность, она часто рылась в его вещах, подслушивала телефонные разговоры.

А потом были времена, какими бы редкими они ни были, но на взгляд Люсьена, они случались слишком часто, когда она появлялась на Пире, на котором присутствовал Люсьен. Она приходила дважды. Затем ему пришлось отучить ее от этой привычки, что он и сделал, одним разбитым носом не обошлось. Он сломал ей бедро и пять ребер, все зажило в течение часа, понятно, что эта стычка в заключении не привела к чему-то более приятному. Это произошло после того, когда она вошла в его личную комнату, встала рядом, когда он действительно кормился. Предполагая тогда, что она с ним разделит эту смертную. Что такое кормление сблизит их.

Катрина знала, что он не любил делиться.

В течение этих двух раз она также пыталась вмешаться в его личную жизнь, чего он не терпел даже на Пиру. Он не шутил, когда сказал Лии, что «танцевал» наедине. Он не только не делился смертной, которой питался, он не делился ничем. Поэтому он всегда снимал отдельную комнату, оставляя групповое кормление другим. Ему не нравилась мысль, что другие смертные или вампиры, если уж на то пошло, будут получать удовольствие, наблюдая, как он ест.

А они бы получали удовольствие, поскольку он находился в центре внимания. Он всегда был таким.

Не то чтобы он думал, что это сугубо личное дело. Ему тоже нравилось наблюдать, как кормятся другие. Он также сказал правду, когда заявил Лии, что считает процесс кормление прекрасным.

Просто такова была его натура.

Несмотря на то, что смертная принадлежала ему только на одно кормление, и только ему, и, как бы ни определялось это слово, он не собирался ни с кем разделять свой процесс.

И, наконец, Лия не знала, чем он рисковал ради нее. Обладать ею во всех отношениях означало, что он бросал вызов своей культуре, образу жизни своего и ее народа и подвергал риску свою собственную жизнь.

Даже при том, что он должен был признать все эти вещи, простой факт заключался в том, что она не спрашивала.

Ни разу.

Она сразу же сделала выводы, подумав о нем самое худшее, оценивая его по поведению своего собственного народа, не задумываясь, что у них может быть существенная разница.

Мало того, он спас ее от нападения Катрины, которое было бы для нее смертельным.

Он также очень откровенно продемонстрировал свое предпочтение Лией перед собственной парой. Она опять же не знала, что это было совершенно неслыханно в мире вампиров, но у любой женщины с его опытом была бы совершенно иная реакция, чем у Лии.

Не говоря уже о том, что при всем этом, в дополнение к его одежде в ее гардеробной, его телу в ее постели, довольно роскошной крышей над ее головой и роскошному гардеробу, который он ей предоставил, он совершенно ясно дал понять, что у нее есть его постоянная защита, его безраздельное внимание и его щедрость.

Ничто из этого, учитывая ее реакцию, казалось, не проникло в ее упрямые чертовые мозги.

Люсьен решил, что Лие давно пора усвоить эти важные уроки.

— Я не ожидал увидеть тебя здесь, — произнес Космо, появляясь рядом с ним, улыбаясь Люсьену и отрывая его от мыслей.

— Я мог бы сказать то же самое, — ответил Люсьен. — Обычно это не твоя сцена.

Космо пробормотал:

— Водка со льдом, — бармену и снова обратил свое внимание на Люсьена. — Но и не твоя.

Затем он огляделся по сторонам, спросив:

— Где Лия? В туалете?

— Дома, — ответил Люсьен, и голова Космо повернулась к нему.

— Дома? — переспросил он.

— Дома, — твердо заявил Люсьен. — У нее некоторые трудности с адаптацией к своей новой жизни. Я даю ей время разобраться в себе.

Космо запрокинул голову и расхохотался. Люсьен наблюдал за своим другом, думая, что первая чертова вещь была совсем несмешной. Смех Космо перешел в хихиканье, когда он заплатил за свой напиток и сделал глоток.

— Ты теряешь хватку, мой друг, — заметил Космо, его глаза тоже осматривали толпу невидящим взглядом, а внимание было приковано к разговору. — Прошла целая неделя. В прежние времена, в течение недели ты укладывал их на лопатки.

— Возможно, учитывая, что прошли столетия, я устал от практики.

— Возможно? — Космо все еще широко улыбался. — Или, возможно, ты встретил достойного соперника.

— Она сдастся, — тихо произнес Люсьен, вкладывая смысл в последнее слово и делая глоток своего напитка.

Она сдастся.

Когда он услышал ее плач, а позже обнаружил разорванное нижнее белье, подумал, что она сдалась, хотя и ненадолго.

Подтверждение, что в тот день она изменила свою игру, не только придало ему сил, но и принесло облегчение.

Странно, но чувство облегчения было настолько сильным, что вызывало у него смутную тревогу. Как будто он не хотел, чтобы она сдалась. Как будто он не хотел, чтобы она смирилась. Будто не хотел, чтобы она подчинилась ему, немедленно выполняя все его приказы, но все это было для ее же блага или для ее удовольствия, хотя она этого не понимала. Будто он не хотел показывать ей, что ее жизнь, вверенная ему, расцветет так, как она и представить себе не могла.

А хотел, чтобы все оставалось так, как есть — постоянные битвы, состязания воли и ее пререкания с причудливой мягкостью и огромным юмором.

Что было так абсурдно.

— Хорошо, как ты думаешь, сколько времени это займет? — спросил Космо. — Может нам со Стефани стоит заключить пари. Было бы забавно.

Люсьен молча прислонился спиной к стойке бара.

Космо не смутился.

— С Мэгги тебе потребовалось три недели. Как думаешь, Лия побьет рекорд Мэгги?

— С такой скоростью, с какой она идет, — протянул Люсьен, — скорее наступит следующее столетие, прежде чем ты со Стефани выиграете свое пари.

Космо снова расхохотался, но мысли Люсьена обратились к их разговору, в нем было нечто тревожное.

Космо упомянул Мэгги, и впервые за сотни лет при упоминании ее имени, нож не вонзился ему в живот.

Он просмотрел свои воспоминания, все за более восьмисот лет, они оставались яркими и четкими.

Вспомнил, как приручал Мэгги. Это был самый сладкий момент его жизни, как до, так и после. Ее покорность, доверие к нему, как дар, она вручила свою жизнь ему в руки на сохранность. Он вознаградил ее, и она тут же расцвела. Он все еще чувствовал ее под собой, ее ноги раздвигались сами собой, она приветствовала его в себе, вкус ее крови у него во рту, ее запах наполнял его ноздри.

Он также мог видеть ее улыбку, слышать ее смех, пробовать на вкус ее кожу и чувствовать тепло ее тела, прижимавшееся к нему во сне.

Каждая секунда с Мэгги была выжжена в его мозгу, он ничего не забыл, и ничего не стало менее сладким.

Просто исчезла знакомая боль воспоминания, соединившаяся с воспоминанием о ее потере.

— Люсьен? — Позвал Космо, и Люсьен сосредоточился на своем друге. — Мэгги, — пробормотал Космо, его лицо выглядело озабочено, он продолжил мягко: — Извини, я уже дважды...

— Не беспокойся об этом, — оборвал его Люсьен, не собираясь делиться своим открытием с другом.

Космо кивнул, делая еще один глоток, не сводя глаз с толпы, фактически не видя ее, как научился делать с практикой на протяжении многих лет.

— Я слышал, Катрина устроила проблемы, — заметил Космо, и Люсьен вздохнул.

— Я подал заявление о разделе, — поделился Люсьен.

— Знаю. Все знают. Почти уверен, что ее телефон прилип к уху, она чертовски сейчас занята.

Это не удивляло Люсьена. А раздражало, но не удивляло.

— Сегодня она попыталась напасть на Лию, — сообщил Люсьен. Он услышал резкий вдох Космо и почувствовал, как тот перевел взгляд на него.

— Пожалуйста, скажи, что ты шутишь, — прошептал Космо.

— Не шучу.

Космо продолжал пристально смотреть на него.

— Как это произошло? — спросил Космо, все еще потрясенно, как и следовало ожидать.

И ее визит был не навестить наложницу супруга, когда пара подозревала что-то происходит.

Наложницы считались неприкосновенны. Они находились под защитой своего вампира и могли быть в компании других вампиров только с разрешения их хозяина-вампира. Появляться на пороге чьего-либо дома с намерением причинить физический ущерб или просто появляться было не только неправильно, но и противозаконно. Попытка причинить ущерб наложнице была основанием для смертельного возмездия.

Катрина, скорее всего, пришла, противостоять Люсьену, но Лия попалась ей на глаза.

И было не важно, что Люсьен действовал наперекор законам, которым подчинялись все вампиры. Дело касалось безопасности Лии, которая была важна. Поведение Катрины было достойно осуждения, хотя Люсьен сам нарушал закон, не скрывая этого, он имел полное право, несмотря на то, что она была его парой, объявить на нее охоту и заставить ее сгореть.

— Она появилась на нашем пороге этим утром, готовясь к драке, — ответил Люсьен на вопрос друга.

— И она напала на Лию?

— Пыталась, да. Дважды.

Космо тихо присвистнул, прежде чем спросить:

— Боже правый, что ты собираешься делать?

— Если она продолжит в таком же духе, я позволю ей выплеснуть свой гнев на себя и пусть идет своей дорогой, чего я ожидаю, она сделает. Если она снова приблизится к Лии, я прослежу, чтобы она сгорела, — спокойно, но со смертельной серьезностью ответил Люсьен.

— Знаешь, Совет в курсе прошлой ночи. Не только от Катрины, но и от Нестора, который вчера был на Пиру, когда ты целовал Лию, — сказал Космо.

Люсьена это тоже не удивило, главным образом потому, что он видел, как Нестор наблюдал за ними.

— Я готов поговорить с Советом, — заявил Люсьен.

Космо полностью повернулся к другу, поставив свой напиток на стойку, наклонился ближе.

Чтобы не быть услышанным, он стал общаться мысленно, способность, которой обладал и Космо, поэтому спросил:

«И что ты им скажешь?»

«Они у меня в долгу, они разрешат мне иметь Лию», — ответил Люсьен.

«Да, думаю, что так и будет. Долг слишком долго не выплачивается, и им это неприятно. Однако им не понравится идея, что другие тоже смогут так делать. Это будет единственное подобное разрешение с момента подписания Соглашения. И они это сделают только в том случае, если ты намерен с ней только кормиться и трахаться. Но могут возникнуть у тебя с Советом проблемы, если ты возьмешь ее в качестве своей пары», — ответил Космо, Люсьен повернул к нему голову, удивленно глядя на друга.

«Почему ты решил, что я намерен взять ее в жены?»

«Все думают, что в конце концов ты так и поступишь».

«Отлично, но это не так», — отрезал Люсьен.

Он не собирался.

«Однако, — криво усмехнулся Люсьен, — может потребоваться вечность, чтобы сломить ее, считай, что это было бы то же самое».

«Я молю Бога, чтобы ты не наделал глупостей, Люсьен. — Космо ворвался в его мысли. — Если ты попытаешься сделать что-то подобное, это будет означать не только войну, но и охоту. Они будут тебя пытать, ты это уже пережил, но они также будут пытать Лию…»

Невольно, при мысли, что Лия может быть подвергнута пыткам, раскаленные клеймы, прижатые к ее гладкой коже, с корнем вырванные ногти, кислота, прожигающая ее прекрасное тело, живот Люсьена резко ухнул вниз, будто его ударили.

Его горящие черные глаза встретились с зелеными глазами Космо.

«Я собираюсь с ней только кормиться и трахаться. И собираюсь заняться ее укрощением. И намерен обладать ею так, как хочу, как бы долго это ни продолжалось после ее укрощения. Не на вечность», — четко заявил Люсьен и продолжил. — «Космо, послушай меня. Ты наставляешь на путь истинный любого, кто говорит иначе. Если Совет намерен расследовать, то пусть расследуют меня, а не Лию».

Космо внимательно посмотрел на своего друга и кивнул.

— Это Катрина пустила этот слух по пару? — спросил Люсьен вслух, решив, если бы она пустила такой слух, он выйдет на ее охоту этой ночью, не будет сидеть и ждать, пока она сделает еще что-нибудь невероятно глупое.

— Понятия не имею, откуда он пошел, — пробормотал Космо, потрясенный не тем, что Люсьен опроверг ходивший слух между вампирами, а его нескрываемой реакцией на ущерб, причиненный Лии.

Во-первых, Люсьен открыто не показывал свою реакцию всем подряд, если только он полностью не доверял собеседнику. А это означало не находиться под сотнями наблюдающих глаз на Пиру.

Во-вторых, его реакция выдала его чувства к наложнице, которая выходила за рамки простого укрощения.

И все это было знакомо. Космо уже однажды видел подобную эмоцию у Люсьена. Когда Люсьен взял Мэгги в качестве своей пары, желая прожить с ней вечность, но ее захватили враги во время Революции, пытали, а затем казнили.

Когда он взял Мэгги, они не знали, чем все обернется, и для Люсьена это было благом. Он и Мэгги оба погибли бы во время Охоты. Ни один не осудил бы другого, Космо знал это точно. Кроме того, убийство Мэгги распалило Люсьена до такой степени, что он стал неудержимой машиной убийства во время войны, хотя контролируемой и стратегической машиной, но, тем не менее, чрезвычайно успешной и исключительно смертоносной. Месть за убийство Мэгги сделала его героем Революции, с его дополнительными завораживающими способностями и несравненным богатством, вот почему столетия спустя он стал всеобщим кумиром.

Если бы она дожила до этого дня, Мэгги бы рассмеялась.

Тогда Люсьен довольствовался скромным достатком (для вампира, для смертного, он был сказочно богат).

И он был более чем счастлив с Мэгги.

Быть героем и кумиром нации — это было не то, к чему он стремился, хотя совсем и не стремился, просто так само все сложилось. У него просто не было выбора.

Он бы нашел способ вернуться к простой жизни, им вдвоем на вечность. Никаких надежд на детей, ни болезней, ни смерти, только часто используемый ум Мэгги, отличные кулинарные навыки, сверкающие серые глаза и полная преданность Люсьену и Люсьена.

Не в первый и, вероятно, не в последний раз скорбь о друге и его потере смягчила тон Космо.

— Может тебе стоит покормиться, — предложил Космо.

Люсьен не колебался.

— Отличная идея, — пробормотал он в ответ.

Взгляд Люсьена переместился на блондинку на танцполе. Его разум искал ее, он взывал к ней.

«Иди ко мне».

Она стояла к нему спиной, он увидел, как она вздрогнула, затем повернулась, ее глаза стали искать его.

Она выглядела удивленной, даже встревоженной. Не так, когда ты слышишь чей-то голос в своей голове.

Затем ее тревога растаяла, она самодовольно улыбнулась. Без колебаний двинулась к нему, ловко пробираясь через толпу.

Наблюдая за ее движениями, Люсьен принял решение. Он не стал ее дожидаться, а решил встретить ее у входа в лабиринт, который вел в Логово.

Он хотел покончить с этим и вернуться домой к Лии.

Он намеревался вернуться для кормления и еще одной попытки ее приручения. Однако он решил, что поговорит с ней, но не приказами, а попытается многое объяснить. И это он тоже решил сделать без промедления.

Возможно, это окажет некое влияние на нее, по крайней мере, достаточное (надеялся он), что она начнет умолять взять ее.

Весь день его тело напоминало ему о собственной неудовлетворенной потребности оказаться в шелковой, горячей, мокрой киске Лии. Было ошибкой, с его стороны, дать своему члену хотя бы намек, почувствовать ее киску. Требовалось огромное усилие воли, отбрасывать эти мысли в течение дня. Неважно, что секса фактически у них не было, но то, что у него было с ней, было уже восхитительным.

— Люсьен, — выдохнула блондинка, подойдя к нему.

Он не поздоровался и не прикоснулся к ней.

Он вышел в коридор, зная, что она последует за ним.

Она так и сделала.

Этот коридор вел в Логово или комнату для кормления на Пиру. Коридор был лабиринтом, в центре которого находилось Логово. Каждый вампир знал планировку, но никто из смертных. Смертные могли войти в Логово только с вампиром по его или ее приглашению. Если бы они самостоятельно отправились бы в Логово в надежде раствориться в кормлении, на этом конкретном Пиру, они могли бы заблудиться на несколько часов, даже дней.

Люсьен двигался быстро, уверенно, чувствуя, как она изо всех сил старается не отставать, не позволяя ей ориентироваться в пространстве, и через несколько минут они оказались уже у кабинетов.

Глаза Люсьена сразу же обратились к управляющему, который заметив его, кивнул в сторону другой двери. Люсьен пробирался сквозь тела на полу, чувствуя ее позади себя, вдыхая ее запах, который так близко казался далеко не таким восхитительным, как у Лии.

Определенно, лимонад. И не очень хороший лимонад.

— Хозяин Люсьен, — пробормотал управляющий, вставляя ключ и открывая одну из полудюжины дверей, ведущих в кабинеты.

— Клайв, — ответил на приветствие Люсьен и вошел в маленькую комнату.

Комната была очень похожа на любую берлогу, оформленную в насыщенных тонах, с удобной и уютной мебелью, предназначенной для отдыха, обитой мягкими ворсистыми тканями.

Люсьен намеревался отвести Лию в комнату в Логове прошлой ночью, не для кормления, а для того, чтобы предаться другим приятным занятиям. Однако ее реакция остановила его. Он был разочарован до тех пор, пока она все не объяснила. И его приподнятое настроение вернулось.

Дверь за ними закрылась, Люсьен повернулся к женщине.

— Я — Китти, — сказала она хриплым голосом.

Люсьен мгновение смотрел на нее, а затем высказал честное, беспристрастное мнение.

— Настолько совершенно нелепое имя.

Она моргнула от удивления и, как он мгновенно отметил, от глупости. Она понятия не имела, говорит ли он серьезно или подшучивает, но судя по тому, как вращались колесики, мыслительный процесс отражался в ее голубых глазах, ему потребуется гораздо больше времени, чем он намеревался провести с ней, чтобы понять.

— Иди сюда, — приказал он, она прекратила напряженные размышления и двинулась вперед.

Оказавшись в нескольких дюймах от него, наклонила голову назад, поднявшись на цыпочки.

— Ты должен знать, что я сделаю все, что ты захочешь. — И одарила его своим слегка эффектным, но явно отработанным соблазнительным взглядом, прежде чем подчеркнуть: — Все что угодно.

— Если все, пожалуйста, сделай одолжение, помолчи. — Он бросил на нее совершенно другой, очень эффектный взгляд, прежде чем подчеркнуть: — Совсем.

Она снова моргнула, на ее лице появилось замешательство.

Меньше чем за секунду он заключил ее в объятия, его язык прошелся по ее шее, он, грубо потянув за длинные волосы, откинул ее голову назад. Затем разорвал кожу, ее кровь хлынула ему в рот.

Он сразу почувствовал ее возбуждение.

Ни то, ни другое не успокаивало боль у него в животе, ни пульсацию в члене.

Ее голова откинулась назад, предоставляя ему лучший доступ и еще больше разрывая собственную рану, он был уверен, она это тоже практиковала.

Она подняла руки, чтобы его обнять, он поднял голову, не пройдясь языком по ране, чтобы остановить кровь, отчего та лилась из горла, запачкав ей платье.

— Не прикасайся ко мне, — прорычал он. Ее глаза встретились с его, и он увидел неуверенность, прежде чем его рот вернулся к ее ране.

Он взял много, как в первый раз у Лии в начале их Соглашения, но сейчас, он знал, что может взять много у этой женщины. Она восстановится к тому времени, когда забредет в Логово по приглашению когда-нибудь, открытая для кормления другого.

Затем он провел языком по ране, кровотечение прекратилось, кожа стала затягиваться. Он отпустил ее, она опустилась перед ним на колени, он двинулся к двери.

— Это все? — прошептала она, протягивая руки, пытаясь схватить его за бедра, запрокинув голову, с мольбой в глазах, с отчаянной потребностью услужить Люсьену не только в кормлении.

Его взгляд опустился на ее декольте, и его тело откликнулось, несмотря на его мысли.

Он плохо повел себя с ней. Со смертными на Пиру у него были лучшие манеры. Черт возьми, даже с Уотсом и Бридом у него были лучшие манеры, чем с ней сейчас.

Он просто вымещал на этой женщине свое разочарование и гнев на Лию, и это было непростительно.

Поэтому его тон смягчился, когда он спросил:

— А чего бы ты хотела, зверушка?

Ее глаза метнулись к его брюкам, затем снова к нему.

— Все, что ты захочешь мне дать, — выдохнула она.

Люсьен подумал о Лии, ее упрямстве и вероятно неделях пыток, которые предстоят им обоим.

Люсьен был вампиром. От вампиров не ждали, что они будут верны своим парам, еще одно разочарование, которое Люсьен испытал из-за Катрины, и уж точно своим наложницам и наложникам.

Затем он сбросил пиджак.

— Встань, раздевайся, — приказал он.

Она сразу же сделала, как ей сказали, и Люсьен вернулся к Лии гораздо позже, чем решил до этого.

* * *

До рассвета оставался час, когда он вернулся домой.

Войдя на кухню, услышал звук работающего телевизора, увидел мигающие огни, доносящиеся из гостиной.

Он двинулся в том направлении, вошел в комнату, посмотрел на экран, показывали фильм.

Лия спала на диване на боку, подложив руки под щеку в молитвенной позе. На ней были пижамные штаны с завязками с рисунком пейсли приглушенных тонов, перемешанные с яркими пастельными тонами, и облегающая рубашка цвета яйца малиновки, один из цвета на штанах.

Она выглядела невинной и очаровательной, последней она была какое-то время, первой — только во сне.

На кофейном столике, валялись остатки продуктов, половина упала на пол, здесь явно была оргия еды. Попкорн из микроволновки, открытые пакеты с чипсами, печенье, фантики от конфет, маленькая пластмассовая баночка мороженого, наполовину съеденного, теперь полностью растаявшего.

Люсьен был не из тех, кто ел нездоровую пищу, разве что сегодня вечером на Пиру.

Определенно, вкусный, тонко приготовленный десерт.

Оргия химически насыщенных вкусностей и сладостей, вызывающих диабетическую кому, была не для него.

Он решил, что поговорит с ней об этом позже, если найдет подходящее время, что, скорее всего, произойдет в следующем десятилетии.

Он поднял ее, как уже было прошлой ночью, она не проснулась. Просто прижалась виском к его плечу, лбом к его шее.

Он шел с медлительностью смертного, не торопясь, наслаждаясь ее ароматом. Его глаза скользили по ее профилю, руки прижимали ее мягкое тело ближе к себе, наслаждаясь всем, что было в ней, после того, как он несколько раз насытился ее бедной соплеменницей сегодня вечером. Это наслаждение укрепило его решимость вести себя гораздо более терпеливо с ней, пока он заставлял ее понять многие вещи, укрощая.

Он осторожно откинул одеяло и уложил ее в постель. Быстро раздевшись, присоединился к ней.

Затем он сделал то, что решил сделать в машине по дороге домой. «От этого, — подумал он, — Лия стала бы бесконечно более милой».

Не мешкая, его руки потянулись к ней, одна к груди, другая скользнула прямо в пижамные штаны. Его рот коснулся кожи у нее на шее ниже уха, он попробовал ее на вкус своим языком.

Его пальцы уже работали, она проснулась с тихим, низким стоном.

— Люсьен? — прошептала она сонным, сладким и совершенно беззаботным голосом.

— Да, дорогая.

Она глубоко вздохнула, ее тело замерло, затем дернулось, словно пытаясь убежать.

Он ждал этого, не отпуская рук, продолжая ласкать ее киску.

— Люсьен! — рявкнула она, и в ее голосе прозвучала резкость, которой он раньше не слышал.

Его рука на ее груди переместилась к подбородку, повернув ее голову, он оторвался от ее шеи. И завладел ее ртом в поцелуе, его язык скользнул внутрь, и палец скользнул внутрь.

Боже, она была великолепна на ощупь и на вкус.

С этой мыслью он решил, что, несмотря на разочарование, какое-то время не будет больше кормиться и трахаться с другими, кроме Лии.

Может быть, годы.

К его удивлению, ее голова откинулась на подушки, чтобы прервать их поцелуй.

Она редко прерывала поцелуй. Очень редко. Обычно она так же, как и он, жаждали его. Даже больше, хотели.

Ее губы приоткрылись, глаза расширились, и он увидел, как они вспыхнули с такой силой, какой он никогда раньше у нее не видел, что тоже было удивительно. Она не скрывала своей реакции, всегда была необычайно страстной.

— Ты был... — начала она, и он убрал палец, нашел клитор, надавил и стал кружить.

Она замолчала, ее лицо смягчилось, а глаза затуманились.

— Вот так, дорогая, — пробормотал он, его рот захватил ее, она снова откинула голову назад, уперлась бедрами в его руку. Он отказался от поцелуя, выбрав более интимное. Переместил губы к ее горлу, провел языком по коже, затем надкусил, открылась небольшая ранка, но кровь не потекла.

Ему нужно пососать. Что он и сделал.

Ей понравилось, как он и предполагал.

Он услышал ее стон, и ее тело снова прижалось к нему. Он отсасывал кровь из маленькой ранки, усиливая ее возбуждение размеренными, контролируемыми глотками. Его рука вернулась к ее груди, пальцы покрутили сосок, ее голова откинулась ему на плечо.

Он понял, что она принадлежит ему, когда начала двигать бедрами, трахая его руку.

Он почувствовал, как его член затвердел от ее движений, разум наполнился видениями, как она скачет на нем, попеременно, не менее приятными видениями, как он вколачивается в нее.

Он осторожно открыл рану шире и, еще глубже посасывая ее кровь.

Она ахнула, ее тело напряглось, он скользнул пальцем внутрь, затем добавил еще один, они глубоко двигались, поглаживали, его большой палец кружил вокруг клитора. Теперь ее бедра двигались в отчаянии, дыхание вырывалось с шумом.

Его язык прошелся по ране, он поднял голову, чтобы увидеть ее лицо. Он хотелвидеть ее оргазм.

И он не разочаровал его.

Ее шея грациозно изогнулась, лицо великолепно покраснело, глаза медленно закрылись, губы приоткрылись в беззвучном стоне, когда стенки ее горячей, влажной киски сомкнулась вокруг его пальцев, находящихся глубоко внутри нее.

Боже, она была не просто великолепна. Она была так сногсшибательна, что он перестал дышать, чувствуя ее оргазм своим животом, легкими и членом, наблюдая, как она кончает.

Он продолжал ее оргазм, работая большим пальцем у клитора. Она ухватилась за его запястья в знак протеста, затем сжала, сделав еще один вдох, все ее тело затряслось.

Он прекратил ласкать ее клитор, обхватил ее грудь одной рукой, но оставил пальцы внутри. Она задрожала раз, другой, потом еще, прежде чем затихла, истощенная, ее тело тяжестью прислонилось к нему.

Он прижал ее к себе, зарывшись лицом ей в волосах у нее на затылке, слушая, как колотится ее сердце, пока она приходила в себя, вдыхая ее запах, позволяя ее запаху насытить его чувства.

Через некоторое время его рука оставила ее грудь, передвинулась на живот, притянув ее ближе, пальцы медленно выскользнули из нее, он оставил руку на киске.

Поднял голову и прикоснулся губами к теперь уже розовой ране.

— Как ты себя чувствуешь, любимая? — тихо спросил он.

Она не двигалась, молчала.

Он поднял голову, чтобы взглянуть на ее профиль. Ее глаза были закрыты, голова слегка наклонена вперед.

— Лия? Ты спишь?

Она не открыла глаз, заговорив, ее голос звучал очень тихо и казался каким-то совершенно мертвым.

— Ты все же сделал это, я чувствую запах ее духов на твоей коже. — Его тело застыло, а она продолжала. — А когда ты поцеловал меня, я почувствовала вкус ее крови у себя во рту.

— Лия...

Она прервала его.

— Ты силой заставил меня уйти из моего дома, отказаться от моей жизни. Заставил бросить друзей и мою работу. Во время моего Посвящения ты причинил мне такую адскую боль, какую я никогда не испытывала в своей жизни. Ты контролировал гипнозом мой разум и мое тело. Унижал меня. Сегодня ты обманул меня. Сегодня ты предал меня.

— Лия...

— Ты победил, — прошептала она своим мертвым голосом. — Я не могу больше бороться с тобой, Люсьен. Ты победил.

Вспомнив о своей клятве быть терпеливым, он перевернул ее на спину и приподнялся на локте, чтобы лучше видеть ее лицо.

— Ты не понимаешь обычаев моего народа, зверушка…

Он замолчал, потому что она медленно закрыла глаза в жесте поражения, который показался ему настолько отвратительным, особенно, когда так делала Лия.

— Пожалуйста, пообещай мне одну вещь. Только одну. — Она открыла глаза, он встревожился, увидев, что они по-прежнему были мертвы. — Не называй меня «зверушка» и, пожалуйста, никогда, никогда больше не называй меня «дорогой».

— Лия...

— Могу я снова заснуть? — спросила она с искренним вниманием.

Несмотря на его предыдущую клятву, раздражение росло, а вместе с ним и чувство, которое он испытал, увидев ее разрезанное на мелкие лоскутки нижнее белье в корзине.

— Лия, я имею полное право посещать Пиры.

Она повернула голову и посмотрела поверх его плеча.

— Знаю, что имеешь. Конечно, имеешь, — устало заявила она. — Ты имеешь полное право делать все что угодно.

Он решил попробовать другую тактику, протянув руку, обхватил ее подбородок.

Мягко сказал:

— Я хотел подарить тебе нечто особенное сегодня ночью, дорогая.

Как только он произнес «дорогая», она вздрогнула, голова дернулась, как будто он ударил ее.

От такой реакции им овладело странное, мерзкое чувство, ему оно не понравилось. Оно походило на боль. Скручивающую, жгучую боль, которая быстро усиливалась.

Он потерял крохи терпения, почувствовав гнев, который пытался удержать в узде. Если бы он дал волю гневу, боль стала бы невыносимой, это он понял интуитивно.

— Лия, черт возьми, посмотри на меня.

Она тут же перевела на него глаза.

— Нам нужно поговорить, — продолжил он.

Она покачала головой и спросила:

— Зачем? Я обещаю быть послушной, делать все, что ты говоришь. Все, что захочешь, я выполню. Разве ты не этого хотел?

Нет, черт возьми, он не этого хотел.

Он хотел получить ее доверие, признание его силы, его доминирования, не чтобы он использовал это против нее, а чтобы она чувствовала себя с ним в безопасности, защищенной, процветала.

— Ты не понимаешь, — ответил он.

— Ты хочешь, чтобы я поняла? — спросила она.

— Да, бл*дь, хочу.

Ее глаза встретились с ним, ее глаза все еще смотрели безжизненно.

— Конечно, я выслушаю все, что ты скажешь. Все, что захочешь, Люсьен.

Ослепляющая ярость пронзила его. В тот момент он не знал, на кого злился больше на Лию или на себя. И ярость смешивалось со странной, скручивающей болью, и от него требовались все усилия, чтобы не разнести эту комнату на части.

Он выжидающе посмотрел на нее и втянул воздух носом.

И понял, что у него не хватит самообладания справиться с этим разговором сегодня вечером. Ему нужно было успокоиться и разобраться в рациональном ключе, а не тогда, когда он хотел разгромить не только спальню.

— Мы поговорим об этом завтра.

Она кивнула и спросила:

— Не возражаешь, если я буду спать?

Он еще раз втянул воздух носом, пытаясь держать себя в руках, что, к счастью, сработало.

— Тебе не нужно спрашивать у меня разрешения, насчет спанья.

Она снова кивнула, прошептала:

— Хорошо, — затем повернулась на бок, опять подложила руки под щеку и закрыла глаза. — Спокойной ночи, Люсьен, — сказала она в свою подушку.

Его самообладание ослабло, и он зарычал. Ее глаза распахнулись, и она начала поворачивать голову, чтобы взглянуть на него, он же уткнулся лицом ей в шею, крепко обняв.

— Ты можешь исправить меня, зверушка, — пробормотал он, ища утешения в ее теплом, мягком теле, во всем, что могло бы заглушить эту скручивающую боль.

Он почувствовал, как она замерла, потом расслабилась, затем тихо призналась:

— Не знаю, смогу ли я помочь тебя.

Ее слова показались ему такими абсурдными, но несмотря на гнев, он все же улыбнулся ей в шею.

Она продолжала.

— Но думаю, для того, чтобы помочь тебе, мне сначала придется придумать, как помочь себе, а этот корабль наконец-то отплыл.

Его улыбка погасла, она наклонила голову вперед, не для того, чтобы отказать ему в доступе к своей шее, а для того, чтобы погрузиться в сон.

— Все к лучшему, — прошептала она, когда он поднял голову, увидев ее усталое лицо. — Я всегда сводила всех с ума своими недостатками. Тетя Кейт будет в полном восторге.

Ее слова значительно усиливали его жгучую боль.

— Лия, хватит нести чушь, — приказал Люсьен.

— Хорошо, — согласилась она, затем ее глаза распахнулись, она посмотрела в сторону, сказав: — Извини. Нет, я на самом деле... Извини! — Затем она сжала губы и уткнулась лицом в подушку.

Люсьен не знал, смеяться ему или кричать.

Что он действительно знал, так это то, что идея с Китти была очень плохой идеей.

Он устроился у нее за спиной, притянув ее к своему телу, она не сопротивлялась, прижавшись лицом к ее густым, мягким волосам.

Он думал раньше, что Лия была сломлена, но ошибался. Он глубоко вздохнул, решив — нужно посмотреть, что принесет завтрашний день.

Когда понял, что она заснула, осторожно выбрался из постели, стараясь ее не разбудить, и отправился в душ.

12 Понимание

Я проснулась и почти ничего не увидела, кроме широкой гладкой, четко очерченной груди Люсьена. Моя щека прижималась к его груди. Почему я спала, вот так прижавшись к нему, думаю никогда не узнаю. Я не относилась к девушкам, которые любит обниматься.

Воспоминания о позапрошлой и вчерашней ночи затопили мозг, несмотря на боль, а, может как раз из-за нее, я автоматически во сне придвинулась ближе к его твердому телу.

Вчера, приняв очень долгий, очень холодный душ, затем едва удержавшись, чтобы не сломать и не перебить все хрупкие предметы в доме, я оказалась совершенно одна в огромном особняке, где совершенно нечем было себя занять. Я дочитала единственную книгу, которую взяла с собой. Телефона не было. Ключей от машины нет. Книг тоже нет. А также интернета. По дому тоже ничего не нужно было делать. Стирать и гладить опять нет.

Ничего.

Я слишком поздно поняла, что мне следовало попросить Эдвину купить хоть какие-нибудь журналы. У меня оставался только телевизор и мои мысли, а я не хотела проводить время ни с тем, ни с другими.

Я избегала телевизора, так как за годы (огромного опыта) обнаружила, что там редко что-нибудь показывают хорошее. Плюс я обычно ела, как наркоман, перед телевизором, поэтому решила прогуляться.

Это была очень глупая идея, главным образом потому, что я забыла свой чертовый iPod. И мне не оставалось ничего другого, как дать волю своим мыслям, раз музыки не было.

Поскольку мне было лень возвращаться за iPod, я двинулась вперед, и, как это обычно бывает, пока шла, мне кое-что приходило в голову.

Например, тот факт, что Катрина пометила Люсьена. В общей этой заварухе, я обратила внимание на уродливые и жестокие царапины, которые она оставила на теле Люсьена, но тогда настолько была не в себе. Сейчас же, оглядываясь назад, поняла, что они были глубокими. Катрина не только не сдерживалась, у нее хватало сил и скорости, отыграть свои позиции.

И она никак не отреагировала на их битву. Казалось, будто такое случалось часто.

Даже издевка Люсьена «Попробуй», сейчас звучала так, словно он говорил такое не впервые, видно тоже часто.

И многие другие детали.

То, что Катрина, не колеблясь, атаковала.

Это ведь Катрина напала на Люсьена, а не наоборот.

Она также напала на меня, и Люсьен не только меня защитил (легко), но и пришел в бешенство (сильно).

Потом разговор, когда Катрина назвала меня «жизнью», вернее это Люсьен назвал меня так.

Я все еще не поняла, что все это может означать.

Чувствовала только одно — происходило что-то важное. Я могла до конца не понять, что именно, и говорила себе, что не хочу этого понимать, но это происходило, несмотря ни на что.

Катрина испарилась, и Люсьен не бросился за ней. Он даже не подумал о ней, прежде чем повернулся ко мне.

Все это вызывало у меня явный дискомфорт или еще больший дискомфорт, чем обычно.

Главным образом потому, что я боялась, что Люсьен оказался прав. Я поспешила со своими выводами о нем.

У меня было много плохих качеств, но я никогда не была склонна к осуждению. Я ненавидела людей, которые сразу судили. Это ужасные люди.

Но я боялась, что с Люсьеном поступила именно так.

Из их борьбы со слов Катрины, поняла, что Люсьен послал ей «документы о разделе», (было нетрудно понять, что означал раздел), — развод, говоря нашим языком, и я не была главной причиной, видно, все началось гораздо раньше.

И, как бы я ни пыталась остановить его глубокий голос в своей голове, произносящий, что «любовь — это одеяло, которое согревает», его слова продолжали звучать снова и снова у меня в голове.

И судя по его эмоциям, когда он говорил эти слова, я сделала вывод, что это не понравившаяся цитата, которую он вычитал в книге, он объяснял, какой, по его мнению, должна быть любовь. И говорил он это так, будто пережил такую любовь раньше, будто знал, что такой любовь должна быть, и она у него была.

С одной стороны, эти слова очаровывали, пугали и почему-то очень огорчали, потому что была другая женщина, явно не Катрина, и сейчас этой женщины не было рядом с ним.

Дом, в который меня поселил Люсьен, был окружен лесом, за исключением огромного двора, безупречно ухоженного сада и бассейна (да, бассейна, с небольшим домиком у бассейна, не меньше). Во время осмотра дома в день приезда, я заметила тропинку, ведущую в лес, и сейчас пошла по ней.

Поняв, что вероятно, я человек склонный к осуждению, поэтому должна извиниться перед Могучим Люсьеном (что было совсем отстойно), извилистая лесная тропинка вывела меня к озеру.

И какому озеру.

Оно было огромным. День был теплый и солнечный, дул легкий ветерок, но он не нарушал зеркальную гладь воды, которая тянулась бесконечно, лесистые холмы вокруг нее поднимались к голубому, безоблачному небу.

Вид был великолепный.

Вдалеке виднелись большие, красивые дома, приютившиеся на холмах, с тропинками или ступеньками, ведущими к воде. Хотя их было не так уж много. Я насчитала всего пять.

Действительно эксклюзивная недвижимость.

В конце тропинки я увидела длинный, широкий, прочный пирс. Не качающийся, вот-вот готовый рухнуть, конечно, нет. Это был такой пирс, к которому можно привязать современную скоростную лодку (или маленькую яхту).

Я дошла до конца пирса и села на солнышке, любуясь спокойной красотой озера, задаваясь вопросом, всем ли своим наложницам Люсьен предоставлял такие роскошные особняки. Если так, то такая недвижимость стоила ему кучу денег. У него за столько времени должно быть несколько десятков здравствующих наложниц. Даже если другим он покупал более скромные жилища, все равно содержание наложниц стоило бы ему несметных денег.

Но это не меняло того факта, что он предоставил этот шикарный дом с таким прекрасным видом мне.

— Я так облажалась, — прошептала я озеру.

Неудивительно, что озеро не ответило.

Я сидела, уставившись на воду, стараясь не думать о Нежном, Великодушном Люсьене и о том факте, что, по правде говоря, придется мне, наверное, открыть еще одно хранилище под названием «Почему мне может понравиться Люсьен», даже если бы это был всего лишь на всего маленький несгораемый сейф. Я также старалась не думать о своем плохом характере, который и привел к тому, что я, идиотка, оказалась втянута в этот полный бардак.

Быть наложницей вампира — наша семейная традиция. Так сказать, это было не одно поколение женщин из нашего рода, так продолжалось уже пятьсот лет. На самом деле, вся эта практика продолжалась веками, и им, женщинам из нашего рода это нравилось. Это был их образ жизни.

Кто я такая, чтобы противостоять этой традиции?

Должна признать, что на деньги Космо мы с мамой и сестрой были одеты, накормлены и жили довольно прилично, пока я с Ланой не съехала. У нас с Ланой был один отец, я бы сказала, у нас с Ланой был один и тот же производитель. Наш отец, судя по тому немногому, что я помнила, много пил, много кричал, получил пинок под зад от моей мамы с подкреплением моих тетушек. Затем он ушел, посылал нам поздравительные открытки в течение первых двух лет, потом забросил это дело. Я не видела его с тех пор, как мне исполнилось шесть.

Космо же все по настоящий день обеспечивал маме маникюр, педикюр, дом в стиле ранчо с тремя спальнями, дизайнерские сумочки и обеды с мартини с моими тетушками.

Я должна была поблагодарить его, когда впервые встретила, а не быть такой холодной с ним.

А потом появился Люсьен.

Ну, конечно, он явно заноза в заднице и любит все контролировать, видно это патология, но, когда он становился нормальным, не занозой в заднице и патологическим доминантом, то проявлял лучшие черты характера, которые мне нравились. Не могла не вспомнить, каким он был, когда я напилась (еще до того, как он стал придурком, спешу добавить), и каким он был на Пиру (и тогда он так и не стал придурком).

На самом деле, когда он не был придурком, контролирующим все, вернее в основном меня, или занозой в заднице, он смотрел на меня так…

Он посмотрел на меня…

О, черт, он смотрел на меня так, словно я действительно была жизнью.

Словно я была красивой. Будто была невероятно сексуальной, что бы это ни было, но Люсьен смотрел на меня именно так. Словно я была забавной, интересной ему, он не мог предугадать мои действия, но что бы я ни делала, ему нравилось это в какой-то степени, поэтому он с нетерпением ждал встреч со мной, вот как он на меня смотрел.

Он с нетерпением ждал встреч.

Никто никогда не ждал встреч со мной с нетерпением.

Я с трудом могла в такое поверить.

Я потратила годы на поиски парня, который мной бы не руководил и не командовал, короче, сохранял бы подальше от жизни наложницы. До моего Отбора я мало что знала о вампирах, и сейчас я знаю ненамного больше. Но одну вещь я знала еще тогда — вампиры не могли пригласить Непосвященную пройти Отбор, если Непосвященная или Непосвященный состоял в отношениях со смертным.

Поэтому я заботилась, чтобы большую часть времени своей жизни находиться в отношениях.

Это означало, что я вступала и выходила из отношений с тех пор, как получила право на свой первый Отбор в восемнадцать лет.

От отчаяния, хотя мне не нравилось так о себе думать, что я идиотка, но, скорее всего, так оно и было, я выбирала совсем не тех парней. Джастин, мой последний, был самым не тем из всех. И была с ним в отношениях дольше, чем следовало, чтобы обезопасить себя от вампиров.

Может, просто возможно (я не придавала большого значения этому «возможно»), я ошибалась.

Что означало две вещи.

Во-первых, мне пришлось бы извиниться перед Люсьеном за то, что я его осудила, как последняя сука. А, во-вторых, мне пришлось бы попросить его ускорить наши занятия, чтобы я лучше понимала его жизнь и традиции, раз уж мне суждено так жить.

Тогда я приму решение.

Единственное, что я знала наверняка, как бы ни сложились мои отношения с Люсьеном, я не позволю ему сломить себя.

Я готова идти на компромисс.

Если он не готов сделать шаг навстречу, тогда мы будем все время возвращаться к исходной точке.

Даже спокойная гладь озера не мешала мне думать о Люсьене.

Я поднялась и направилась обратно по тропинке. Добравшись до дома, приготовила маринад, положила в него куриные грудки и убрала в холодильник.

Затем я решила провести остаток дня, топя свои печали в еде и заглушая свой разум звуком телевизора.

Мое расфокусированное зрение прояснилось, царапины Катрины с груди Люсьена полностью исчезли, когда мои мысли обратились к прошлой ночи.

Почему я так среагировала на то, что он кормился от другой, почему так среагировала на запах ее духов, я не могла понять свою реакцию. Но отрицать было невозможно. Реакция была.

Из всего отвратительного, что мне пришлось испытать в течение последних двух недель, прикосновение Люсьена ко мне с запахом другой женщины, которую он пробовал на вкус, безусловно, было самым худшим.

Это было больно. Слишком больно.

Я знала, что это неправильно, у меня не было на него никаких прав.

Но это произошло.

И тогда я поняла. Почему в глубине глаз моей матери всегда был намек на печаль. И в ту минуту, когда он мне сказал, что я не понимаю обычаев его народа, я поняла, что не смогу жить такой жизнью.

Не как Лия Бьюкенен.

Я должна была стать Бьюкенен из Главной Семьи Наложниц Вампиров. А не нетерпеливой, не вспыльчивой, не упрямой, не взбалмошной, не такой, какой была на самом деле.

Я должна была стать хорошей, идеальной, послушной наложницей, как моя надоедливая кузина Мирна.

Похоже, что в течение многих лет мне предстояло стать паинькой, копией моей кузины Мирне.

И эта паинька совершенно, однозначно, ужасно воняла.

Но, сказала я себе, я могла бы жить в этом прекрасном доме, рядом с прекрасным озером, с красивой одеждой и, надо сказать, с Люсьеном, который дарил мне ошеломляющие, потрясающие, невероятные оргазмы, если прошлая ночь была чем-то особенным, и кормился все время от меня, что должна была признать, было на самом деле возвышенно.

И он будет делать все, что захочет, что он и делал.

А когда он отпустит меня, и я смогу наладить свою жизнь.

Но без разбитого сердца. Он не ставил перед собой цели — влюбить меня в себя (или еще хуже), а затем сломить.

Я даже до конца не могла ответить на вопрос — нравился ли он мне, но боль, что он прикасался ко мне, заставляя так чувствовать мое тело, с его большим, твердом теплым телом, окружающим меня, при этом заставляя меня чувствовать себя драгоценной и хрупкой и в безопасности, а потом я уловила запах и вкус другой женщины, все это было очень плохо.

Если бы он мне действительно нравился, то я действительно облажалась.

К счастью, он мне не нравился, так что, надеюсь, мое сердце в этом направлении будет в безопасности.

Именно при этой мысли его рука, лежавшая у меня на бедре, скользнула вверх по спине и запуталась в моих волосах.

— Ты не спишь, зверушка? — спросил он сексуальным, хриплым, сонным голосом.

Я старалась не вздрогнуть, но мне это не удалось. Я просила его не называть меня «зверушкой», чувствуя, как эта кличка разрывает мне сердце, и в этом тоже потерпела неудачу. Затем я попыталась не задаваться вопросом, называл ли он безымянную, безликую ту другую смертную прошлой ночью «зверушкой», в этом я тоже потерпела неудачу.

Я кивнула, щека скользнула по его коже. Рука сжалась в кулак в моих волосах, и он слегка потянул их. Я посмотрела ему в глаза, его глаза встретились с моими.

— Я голоден, — пробормотал он.

Он не говорил о яичнице с беконом на завтрак, я почувствовала, прилив тепла между ног, и мои соски сжались.

Его глаза стали ленивыми, и он прошептал:

— Иди сюда.

Я и так уже была здесь, насколько это вообще возможно, лежа щекой на его груди, но поняла, что он имел в виду. Я скользнула телом вверх, сильнее прижимаясь к нему, он обхватил меня рукой, подтягивая еще выше, притянув к себе, я была уже сверху.

Он направил мою голову, чтобы мои губы коснулись его губ и поцеловал меня.

Я закрыла глаза, и внезапно мне отчаянно захотелось заплакать.

Он очень хорошо целовался, и сейчас не было нашей откровенной борьбы за превосходство, голодной, сексуальной дуэли. Его поцелуй был мягким, сладким утренним поцелуем, был приятным и чудесным.

Именно тогда я увидела недостатки в своем новом плане.

Его губы оторвались от моих, прошлись по щеке, вниз к подбородку, затем к шее. Мои ноги сами по себе беспокойно задвигались, по телу разлилось приятное тепло.

Его рука с моей талии скользнула вверх по спине к плечу, затем, используя только свой средний палец, касавшийся мягким ласковым шепотом, медленно, невероятно медленно, он спустился вниз по моей руке. Я почувствовала, как у меня по коже пробежали мурашки, и они тоже были действительно хорошими.

— Ты хочешь кончить, пока я буду кормиться? — пробормотал он мне в шею, и ответом на его вопрос было большое старое «да». Но я не могла поверить, что он решил меня спросить.

Может это какая-то новая проверка с его стороны?

— Мы можем посмотреть, как все пойдет? — спросила я, голос звучал хрипло.

Его рука в моих волосах оттянула мне голову назад, чтобы он увидел мои глаза. Пальцы другой его руки обвились вокруг моего запястья, пока он изучал выражение моего лица, его глаза были задумчивыми, возможно, даже немного настороженными.

— Если ты хочешь, — ответил он, и я кивнула, а он продолжил, улыбка тронула его красивые губы, — я знаю, как все пойдет.

Он не стал дожидаться моего ответа. Он поднес мое запястье ко рту, не сводя с меня глаз. Я почувствовала, как его язык прошелся по пульсу на моем запястье, так чувственно, что у меня перехватило дыхание.

Его длинные пальцы скользнули вниз, сжимая мою ладонь, мою рука была такой маленькой в его огромной руке. Его губы шевельнулись, и я почувствовала поток моей крови, когда он начал кормить.

Невозможно объяснить, насколько прекрасным было это чувство. Если бы я сама его не чувствовала, то не поверила бы. Возможно, это было связано с тем, как дать другому существу кормление, питание, жизнь. Возможно, это его сомкнувшиеся губы на моей коже и сосание. Возможно, это прикосновение тел и частей тел, связь, как физическая, так и эмоциональная, интимная.

Что бы это ни было, это было великолепно.

Его черные глаза держали меня в плену, пока он втягивал мою кровь себе в рот, я извивалась, огонь разгорался, потребность становилась все сильнее.

Я увидела, как его язык скользнул по моей коже, а затем он отпустил мою руку. Ничего не могла с собой поделать, почувствовала и услышала свое жалобное мяуканье, вырвавшееся из горла.

Он ухмыльнулся, перекатил меня на спину, его рука потянулась к завязкам на моих пижамных штанах.

— Я хочу, чтобы ты кончила, пока буду кормиться. — Он произнес эти слова так, словно бросал нежный вызов.

Меня это вполне устраивало. Все было хорошо.

— Хорошо, — прошептала я.

Его ухмылка превратилась в высокомерную улыбку.

Он откинул одеяло в сторону, и мои пижамные штаны и трусики исчезли в мгновение ока. Притянул меня к себе, подтянув мои колени, я оказалась верхом на нем, открытая и обнаженная.

И почувствовала крайний дискомфорт от такой позы.

Примерно две секунды продлился мой дискомфорт.

Затем он поцеловал меня, его рука оказалась у меня между ног.

Этот поцелуй был ненасытной дуэлью, мы оба брали, как ни странно, это означало, что мы оба и отдавали.

Тогда я вообще ни о чем не в состоянии была думать, чувствовала только насколько это было прекрасно.

Его рот скользнул к моей шее. Я почувствовала его язык, заметив, как мой собственный рот покалывает.

Затем он кормился, его пальцы находились внутри меня, большой палец манипулировал клитором, и удовольствие нарастало. Мое сердце бешено колотилось, кровь шумела в венах. Голова откинулась назад, чтобы дать ему лучший доступ, бедра покачивались в такт с его рукой, требуя большего, он давал, и все это было хорошо.

Оргазм нарастал быстро, был огромным, еще до того, как я его достигла, уже понимала, что он будет ошеломляющим.

Так и было, хотя не совсем. Оргазм был всепоглощающим.

Он не был похож ни на что, что я когда-либо испытывала раньше. Невероятно красивый. Лучше, чем даже прошлой ночью.

Я ахнула, затем перестала дышать, шея выгнулась назад, бедра вжались в его руку, когда меня накрыло волной чистого, совершенного, сводящего пальцы ног, набухающего, вызывающего стоны блаженства.

Я почувствовала, как его рука в моих волосах приподняла голову, но я не поняла, что он наблюдал за мной, пока удовольствие медленно не утихло и мои глаза не сфокусировались.

— Красиво, — прошептал он, его взгляд с нежностью смотрел на меня.

Да, в моем плане определенно были недостатки.

Чтобы мне не пришлось смотреть на его красивое лицо и глаза, смотрящие на меня с таким пристальным вниманием, я легонько дернула его за руку в своих волосах. Я не пыталась сбежать, а устроилась на нем сверху, уткнувшись лбом ему в шею, его рука осторожно выскользнула между моих ног, он обхватил меня двумя руками.

— Тебе понравилось, дорогая?

Понятно, что он не собирался делать мне одолжение, продолжая ласково меня называть.

Я решила оставить это без внимания и кивнула. Все равно ответ был очевиден.

— Хорошо, — пробормотал он, его руки сжались сильнее.

Мне пришло в голову, что лежу перед ним совершенно голая, мне это не очень нравилось примерно наносекунду до того, как он перевернул меня на спину, накрыв нас одеялом.

Он положил голову на руку, уперся локтем в подушку и переместил свой вес так, что половина тела лежала на мне, но не переплетая свои весомые ноги с моими. Я посмотрела на него, его другая рука поднялась, пальцы обвились вокруг моей шеи, большой палец поглаживал теперь онемевшую ранку.

— Чем бы ты хотела заняться сегодня? — тихо спросил он.

Его глаза были одновременно томными и настороженными, как будто ему нравилось то, что только что произошло, но ему необходимо было сохранять бдительность к тому, что произойдет дальше. Мне это показалось странным, но я сосредоточилась на его вопросе.

Люсьен спросил, чем бы я хотела заняться сегодня днем? Может это еще одно испытание с его стороны?

Понятно, что я прошла последний экзамен, но не хотела испытывать судьбу. Я всегда плохо справлялась с разными тестами.

— Не знаю, — ответила я. — А какой у меня выбор?

Его реакция последовала незамедлительно.

— Все, что ты хочешь, главное, чтобы это включало меня.

Ни один мужчина не стал бы делать то, чего хочет женщина. Он мог бы сказать, что сделает, но потом каким-то волшебным образом все заканчивалось, что вы пили бы пиво, ели горячие крылышки и смотрели очередную игру в баре, где официантки носили короткие шорты и облегающие майки.

— Эм... — Я раздумывала, и глаза скользнули в сторону. Почувствовала, как он передвинулся, поэтому мои глаза скользнули назад к нему, он же беззвучно смеялся, его губы изогнулись в привлекательной улыбке. — Что смешного? — тихо спросила я.

Он покачал головой, не ответив, все еще смеясь, произнес:

— Чем ты хочешь заняться сегодня?

— Не знаю, — повторила я.

— Первое, что приходит тебе в голову?

— Эм...

— Лия, подумай. Первое, что ты хотела бы сделать.

— Эм...

Его голос стал низким, страстным и веселым — эффектное сочетание.

— Это же не сложно, зверушка.

— Книги, — выпалила я, и он медленно моргнул.

— Книги?

— Да, я хочу купить книги, — ответила я. — Мои вещи еще не прибыли, а без телефона, интернета, по дому тоже нечего делать и без машины, Эдвины тоже вчера не было, делать было нечего совсем. Я не люблю зависать у телевизора, там не показывают ничего приличного, и всякий раз, когда сажусь перед телевизором, начинаю есть, будто мой желудок — бездонная яма, так что мне стоит пойти и купить книги.

Его лицо изменилось. Веселье исчезло, и выражение его лица стало совсем другим, я подумала, может перегнула палку. Он перевел глаза и рассеянно уставился на мою подушку. Все было бы хорошо, если бы я не увидела прямо перед собой, как дернулся мускул на его щеке.

И мне показалось, что все совсем не хорошо.

Я на мгновение забыла, что мужчины в целом не очень любят ходить по магазинам, даже за книгами. Большие, плохие вампиры мужского пола, скорее всего ужасно не любили ходить по магазинам.

— Можно не покупать книги, в этом нет…, — поспешно предложила я, и его глаза встретились с моими, уже не пустыми, а задумчивыми и напряженными. Несмотря на его взгляд, я все же сделала вылазку: — Ну, мы могли бы...

Он прервал меня, напугал, сказав:

— Прости, Лия.

Постойте-ка секундочку.

Люсьен извинился? Он действительно извинился?

Настала моя очередь моргнуть.

Поэтому я спросила:

— Что?

Его лицо приблизилось, голос стал тише, он повторил:

— Сожалею.

Я почувствовала, как мое сердце забилось быстрее, и Люсьен тоже почувствовал или услышал, как мое сердце забилось быстрее, потому что его пальцы напряглись на моей шее.

— О чем ты сожалеешь? — прошептала я, обнаружив, что мне трудно дышать, потому что хотела услышать его ответ.

— Прости, что вчера я оставил тебя здесь, лишенной фактически всего. Я так разозлился, что, черт возьми, даже не подумал.

Я не знала, что ожидала услышать или хотела услышать, но что бы это ни было, явно не это.

И все же я сказала:

— Все в порядке.

Его голова наклонилась, и он на мгновение прикоснулся губами к моим, прежде чем снова поднять ее.

— Мы купим тебе книги, — тихо произнес он.

Я кивнула.

— И я прослежу, чтобы завтра установили высокоскоростной интернет.

Я снова кивнула.

— И, если ты пообещаешь, что не попытаешься сбежать в Панаму, я дам тебе ключи от «Кайена».

Боже, похоже второй экзамен я тоже прошла.

— Обещаю, что не сбегу в Панаму, — прошептала я.

Задумчивая напряженность исчезла из его глаз, он сказал:

— Хорошо.

— Я все равно не смогу, у меня нет бумажника, — добавила я. Его глаза снова стали задумчивыми и напряженными. — И, — быстро продолжила я, — карты Панамы. — Он уставился на меня, а я продолжила: — А что, действительно, можно доехать до Панамы?

Он изучал меня мгновение, потом его лицо смягчилось, а губы дрогнули.

Да. Кризис миновал.

Слава Богу.

— Я бы предпочел, чтобы ты не узнала можно или нет, — ответил он.

— Не думаю, что хочу туда, — поделилась я. — Панама не входит в число моих предпочтений в бегах от вампиров.

Губы снова дернулись, его рука переместилась с моего горла на щеку, затем его пальцы скользнули в волосы.

Он сильнее оперся головой на руку, согнутую в локте, спросив:

— Что?

— О чем ты?

— Ты хочешь сбежать от вампиров.

Мои глаза переместились на его обнаженное плечо (кстати, это была ошибка, у него было красивое сильное плечо, мне пришлось с трудом отвести взгляд от него).

— Не думаю, что это хорошая идея — говорить тебе о своем побеге.

Его тело дернулось, голова запрокинулась назад, и он разразился громким смехом. Полсекунды спустя его руки крепко обхватили меня, он снова обнял меня, уткнувшись лицом мне в шею.

— Наверное, нет, — промурлыкал он мне в шею, его голос все еще вибрировал от смеха.

Пришло время покончить с этим. Наконец-то я нашла то, что хотела бы положить в свой маленький несгораемый сейф «Почему мне может понравиться Люсьен», когда он вел себя именно так.

Например, когда я заставляла его смеяться, мне было от этого хорошо.

И, хотя я ненавидела признаваться в этом, но это неоспоримо, мне нравилось, когда он обнимал меня. Он обнимал меня хорошо, крепко и тепло, и с ним, таким большим, я чувствовала себя уютно, комфортно и безопасно.

— Думаю, я проголодалась, — сказала я ему на ухо, и его голова откинулась назад.

Его глаза все еще светились смехом, когда он смотрел на меня, и этот взгляд тоже попадет в мой маленький сейф.

Он коснулся моих губ, отстранился меньше чем на дюйм и прижался своим лбом к моему.

— Давай накормим тебя и отвезем в город, — пробормотал он.

О, черт.

Это тоже должно оказаться в моем сейфе. Все это — легкий поцелуй его губ, то, как он приложил свой лоб к моему и то, что он повезет меня в город.

Черт, похоже маленький сейф придется расширять, иначе там скоро будет чертовски тесно.

Он перекатился через меня, встал с кровати, натянул одеяло на мою нижнюю часть.

Наклонился, уперся кулаками в кровать по обе стороны от меня и сказал:

— Не торопись, дорогая. Эдвина скорее всего ушла. Я посмотрю, что можно придумать с завтраком.

Затем он исчез, просто взял и исчез из комнаты.

Я посмотрела на часы и заметила, что уже почти полдень. Потом посмотрела на потолок. Потом подумала, может Люсьен приготовит завтрак. Тогда подумала, что, поскольку он прожил сотни лет, может в течение одной из этих сотен он научился хорошо готовить. По крайней мере, делать тост (или что-то в этом роде).

Затем я вздохнула, потому что не могла не вздохнуть.

Если он и дальше будет так себя вести со мной, то в моем плане появится большой, уродливый, зияющий изъян.

Это будет нелегко. Очень, очень тяжело.

К счастью для меня, одна из моих плохих черт характера пригодилась бы как никогда. Я была безумно упрямой.

— Я смогу это сделать, — одними губами произнесла я в потолок, не желая, чтобы Люсьен слышал, и надеясь, что не обманываю саму себя.

* * *

Я встала у плиты и положила несколько больших ложек растительного комбижира в сковороду, комбижир растаял, как только попал на раскаленную сковороду. И пока я проделывала это, то продумывала множество своих ошибок, которые совершила за день, чтобы не совершать их вечером.

Я так и не узнала, умеет ли Люсьен готовить. Но обнаружила, что он может поджарить среднюю булочку с кунжутом, положив в нее нужное количество сливочного сыра, копченого лосося и каперсов.

Мы ели наши булочки и пили кофе молча. И это молчание не было похоже на дружеское молчание, было каким-то неудобным, по крайней мере, для меня. Я не знала, что сказать, потому что не могла быть обычной собой. И не знала, почему Люсьен молчал. А мне очень хотелось знать, почему.

Я попыталась считать его настроение, но потерпела неудачу.

Поняла я одно — он настроился на меня. И дело было не в том, что он меня пометил. Это было что-то совсем другое, что-то новое, что заставляло меня чувствовать себя не так, будто я была под действием наркотиков, скорее будто я пульсировала. Он пытался меня понять, понять мое настроение.

Я так и не поняла, удалось ли ему понять мое настроение, но догадалась, что нет, так как его тихая бдительность растянулась на весь день.

Я боялась, что он захочет принять со мной душ или, что еще хуже, ванну, но он разрешил мне принять душ одной.

Моя первая большая ошибка произошла, когда я сидела за туалетным столиком и сушила волосы феном.

Люсьен исчез, пока я принимала душ, но слышала, как лилась вода в душе, когда делала макияж. Пока я сушила волосы, Люсьен вошел в гардеробную в одном полотенце.

Моя ошибка заключалась в том, что мне следовало отвести глаза. Но я заметила его в одном полотенце в своем большом зеркале голливудской старлетки, и у меня потекли слюнки.

Затем он сдернул полотенце, я сидела прямо в гардеробной, где он сдернул полотенце, и при виде полностью обнаженного Люсьена, а там было на что посмотреть, у меня пересохло во рту.

Он был, надо сказать, совершенен с головы до пят. Совершенно идеальный. Сильные, тяжелые бедра. Мускулистая, хорошо сложенная задница. Округлые, четко очерченные икры. У него даже были красивые ноги!

В нем присутствовали и другие части, которые заставляли меня задуматься — может он не вампир, а скорее воплощение бога.

Я резко перевела взгляд на свое отражение, пока Люсьен одевался.

Он выбрал джинсы, ботинки, отличный ремень и сшитую на заказ рубашку в белую, нежно-голубую, темно-синюю, светло-серую и угольно-серую полоску. Он не стал ее застегивать до конца.

Джинсы и рубашка — повседневная одежда для любого мужчины.

Люсьен выглядел так, словно живьем сошел с обложки глянцевого журнала.

Исходя из того, что сказала Стефани во время моего Отбора, и того, как Люсьен вел себя на Пиру, я решила, что он хотел бы, чтобы я приложила усилия к своему виду, чтобы он смог показать меня другим, как бы хвастаясь.

Для меня это было несложно. Я была девушкой. И всякий раз прилагала усилия, даже если выбегала в магазин за яйцами.

Я остановила свой выбор на красивых джинсах с низкой талией, коричневых сандалиях на высоком каблуке с ультра-ремешками, таким же ремнем и великолепной блузке, почти прозрачной, белой с пуговицами, которые заканчивались декольте. С v-образным вырезом, с гофрированным воротником, и тонкими складками, идущими вдоль рукавов и вниз по позвоночнику от воротника до талии. Это была убийственная блузка.

Я сделала легкий макияж и уложила волосы гладкими прядями.

У меня не было никаких украшений, поэтому, закончив, я просто провела блеском для губ, засунув его в задний карман, так как у меня не было кошелька и телефона, поэтому брать сумочку было излишне. Затем я вышла из комнаты.

К тому времени, как я была готова, Люсьен исчез, и я отправилась на его поиски. Когда я нашла его, он подключал телефон к розетке на кухне.

Я не знала, что это означало для него, но понимала, что это означало для меня. Я чуть не бросилась к Люсьену, чтобы расцеловать.

Вместо этого крикнула:

— Готова.

Он поднял голову, посмотрел на меня, глаза стали ленивыми, и мой желудок приятно сжался.

Затем он спросил:

— Ты хоть представляешь, насколько прекрасна?

Мое тело качнулось до полной остановки.

Можно было с уверенностью сказать, что нет. Я не представляла.

Ну, то есть я понимала, что мне комплексовать не стоит. Ни одна мать не оттаскивала своих детей от меня, и я могла довольно легко назначить свидание.

Но, как он произнес эти слова и тот факт, что это сказал Люсьен — мужчина такой суровый, такой неотразимый, что я сравнивала его с живым богом не более двадцати минут назад; мужчина, который повидал немало женщин за свое время, выдав еще один комплимент, сильный комплимент, я определенно была не уверена, что смогу с ним справиться.

— Лия? — Его голос, произнесший мое имя, вывел из ступора, вызванного Сильным комплиментом Люсьена.

Я не знала, что ответить. А что тут скажешь?

Я решилась произнести — «Спасибо».

Он подошел ко мне с задумчивым взглядом. Остановился (в моем пространстве, кстати), обеими руками перекинул мои волосы с плеч, затем обхватил пальцами шею. Все это время его глаза были прикованы ко мне.

— Ты даже не догадываешься, не так ли? — тихо спросил он.

— Я считаю тот факт, что мне исполнилось сорок, и никто не просит меня присоединиться к цирку, хорошим знаком для себя, — заявила я ему, отчего он резко наклонил голову в сторону и расхохотался, грубо притянув меня к себе, обняв.

Я выдержала его объятия. Это было нелегко. Объятия Люсьена стоя были не так хороши, как его объятия лежа, но они были не за горами.

В конце концов, его объятия мне показались вечностью, очевидно, таковой не были, он наконец отстранился.

— Пошли купим тебе книги.

Он отвез нас на «Кайенне» в торговый центр города. Не какой-нибудь торговый центр, а эксклюзивный, окруженный множеством роскошных бутиков и шикарных ресторанов, кафе и баров. Все они располагались по бокам широких чистых тротуаров с фонарными столбами, на которых висели кашпо и на бордюрах стояли большие стильные горшки с разноцветными цветами.

Он припарковал машину, и мы отправились в огромный книжный магазин. Там он купил мне десять книг.

Я думала, что мы сразу же вернемся на парковку, но он повел меня по улицам бутиков, казалось, был совершенно не против прогуляться по тротуару в солнечный день, держась за руки.

Я увидела особенно великолепный наряд в витрине одного магазина, мое сердце скорее всего подпрыгнуло в груди, потому что он повернул в мою сторону голову, и завел меня внутрь бутика. Затем он сразу же подошел к продавщице, сказал, что мы интересуемся нарядом в витрине, сообщив ей мой размер.

Я уставилась на него и была почти уверена, что у меня отвисла челюсть, когда ассистентка меня спросила:

— Не хотите ли примерить?

Я посмотрела на нее и уже собиралась ответить, но Люсьен сказал:

— Нет. Мы покупаем его.

Я в ужасе пялилась на ассистентку, потому что не видела цены платья, но она ее озвучила, как только стала пробивать на кассе эту вещь, и мне потребовалась вся моя сила воли, чтобы не сойти с ума.

Я послушно стояла рядом с Люсьеном, пока он расплачивался, продавщица смотрела на него, так же, как я, когда он сдернул с себя полотенце, и соответственно на меня, потому что я, по ее мнению, была самой счастливой женщиной во вселенной.

Когда мы вышли, Люсьен понес оба пакета, я поняла, что мненеобходимо что-то сказать, и сказала:

— В этом не было необходимости.

Его рука сжала мою, но он не посмотрел на меня.

— Поправлю тебя, необходимость была, — ответил он.

Ну, что тут скажешь?

Ничего. Поэтому я промолчала.

И постаралась умерить свое сердце, не заглядывать больше в витрины, чтобы Люсьен снова не потратил сотни и сотни (и сотни) долларов за один-единственный наряд.

Но это не принесло своих результатов. Еще дважды. Еще дважды Люсьен покупал мне вещи, потому что хотел, чтобы они у меня были. Изящные старинные серебряные, коралловые сережки-канделябры в стиле навахо и две пары невероятно дорогих, но, несомненно, великолепных туфель на высоком каблуке.

Я примеряла туфли. Обе пары, Люсьен в этот момент, откинулся на спинку кресла, как будто владел этим заведением, уставившись на мои ноги, спросил:

— Подошли? — Прежде чем я сказала хоть слово, он посмотрел мне в лицо (которое, вероятно, светилось восторгом, что я могу сказать, туфли были отличные), затем заявил ассистентке: — Мы возьмем их.

Я боролась в высшей степени со странным фактом, оказалось, что Могущественный Вампир Люсьен, который определенно был мужчиной своего вида, не возражал против покупок, когда мне что-то нравилось.

На улице и в магазинах происходило то же самое, что и на Пиру. Люди смотрели на него, некоторые пялились открыто.

Они не знали, кто он такой. Они видели только высокого, энергичного, невероятно красивого мужчину, который был явно богат и обладал грубой мужской, но сдержанной силой.

Они понятия не имели, что он может двигаться быстрее молнии и таскать меня и мою толстую задницу так, словно я весила, как карандаш. Они понятия не имели, что по какой-то причине он был вампиром, расой сверх людей, которые жили вечно.

И все эти люди никогда не узнают.

Могущественный вампир Люсьен шел по солнечной улице, но он был вынужден жить тайной жизнью, скрывая, кем являлся на самом деле.

Воспоминания обрушились на меня, как кувалды. Мое ужасное поведение на Отборе. Мой ответ на первый урок, рассказывающий, как кормились вампиры, я вела себя там отвратительно. И когда разговаривала со Стефани, предполагая, что люди, которые ходили на Пиры, являлись жертвами. Вчера я сказала Люсьену, что он мне противен.

И тогда я совершила свою вторую ошибку.

Я остановилась на тротуаре, словно врезалась в кирпичную стену. Люсьен сделал еще шаг, потом повернул голову, потянув меня за руку, почувствовав мое сопротивление. Его глаза скользнули по нашим сплетенным пальцам, затем по моему лицу. Не знаю, что он увидел, но повернулся ко мне и сделал быстрый шаг.

— Лия, дорогая, в чем дело?

Моя голова откинулась назад, чтобы посмотреть на него, и по какой-то причине мне снова захотелось плакать.

Прежде чем я успела получше рассмотреть эту мысль, выпалила:

— Ты не можешь быть сам собой.

Он подошел ближе.

— Что?

Я подняла руку и обвела кругом.

— Здесь, на людях. Ты не можешь быть сам собой.

— Я не понимаю.

— Ты, — повторила я, указывая на него. — Ты можешь двигаться, как ракета, скорее всего сможешь поднять ту машину и перебросить ее через улицу. — Я указала на блестящую Ауди, припаркованную рядом с нами, Люсьен посмотрел на машину, затем перевел взгляд на меня. — Ты же можешь, не так ли?

— Бросить машину через улицу? — спросил он так, будто решил, что я сошла с ума.

— Да, — ответила я.

— Я никогда не пробовал, — ответил он, его брови сошлись вместе, и он подошел еще ближе. — В чем дело? — спросил он.

Я снова неопределенно махнула рукой.

— Все смотрят на тебя. Они смотрят и видят тебя, но понятия не имеют, кто ты такой.

Его челюсть сжалась, но я была слишком взвинчена, чтобы заметить это.

Поэтому сказала:

— Я была сукой, высказала тебе несколько непростительных вещей, за это прошу прощения. Этого больше не повторится.

Его брови нахмурились и поднялись. Я удивила его.

Затем его взгляд стал настороженным.

— К чему ты завела этот разговор?

Я не ответила. Вместо этого задала свой собственный вопрос:

— Если бы ты попытался, мог бы бросить ту машину через улицу?

— Лия...

— Пожалуйста, ответь мне, — тихо попросила я.

Он вздохнул, прежде чем сказать:

— Без сомнения.

Ух ты. Я догадалась.

Святое дерьмо.

Он даже произнес это так, будто ему не потребуется слишком много усилий.

Внезапно мне захотелось узнать, насколько он силен. Я хотела узнать, сколько ему лет. Я хотела узнать, как он мог перемещаться или ходить, как нормальный человек, не крошить своей силой часы на руке и не превращать мои кости в пыль, когда обнимал меня.

Именно в этот момент я всерьез посетовала, что меня выгнали из «Изучения вампиров».

— Не могла бы ты мне рассказать, в чем дело? — спросил он, выводя меня из состояния изумления.

Не могла. Но я же сама затеяла этот разговор, поэтому у меня не было другого выбора, кроме как покончить с этим.

— Мне кажется, — я заколебалась, не зная, с чего начать, но потом нашлась и продолжила, — неправильно, что ты не можешь быть собой. Вокруг не так много людей, с которыми ты можешь быть самим собой, я вероятно одна из них. Эта мысль только что пришла мне в голову, и я ранее наговорила столько гадостей о тебе и твоем народе. Ты заслужил извинения, поэтому я извинилась.

Я попыталась свое извинение за нечто более простое. Я была неправа и признавала это.

Но прозвучало оно не как простое извинение.

На самом деле, глядя ему в лицо на выражение, которое изменилось, и это выражение я как-то видела мельком раньше, когда он прижал меня к стене на Пиру и поцеловал с дикой одержимостью, он воспринял мои слова как нечто гораздо, гораздо большее.

Я отступила на шаг назад.

Рука Люсьена дернулась. Для него это было обычное движение, едва заметное, но я рванула вперед, врезавшись в его твердое тело. Он отпустил мою руку, выронил пакеты из другой руки, крепко сжав меня обеими руками. И поцеловал с дикой одержимостью, которая была крайне неуместна в воскресный день на улице, заполненной бутиками.

Но его поцелуй скрутил мои пальцы на ногах, послал огонь прямо между ног и заставил меня раствориться в этом поцелуе.

— Эй, снимите комнату, — произнес кто-то, мне показалось очень-очень далеко.

— Рэнди, замолчи! — еще одна реплика казалось очень-очень далекой, шикнула на первого. — У них, наверное, медовый месяц или типа того.

Рот Люсьена оторвался от меня, и я обнаружила, что стою на цыпочках. Одной рукой я обвила его за шею, другой сжимала его волосы, прижавшись от груди до колен к его телу.

Мой затуманенный разум пришел в себя, я попыталась отключить свои системы, свою реакцию на этот поцелуй, и как мне нравилось гораздо больше, чем сильно, когда он целовал меня.

Особенно когда он поцеловал меня вот так.

Рука покинула его волосы и потянулась к его плечу, но он прижал меня еще ближе, его глаза были прикрыты, хотя и изучали выражение моего лица.

Потом он сказал нечто, что меня напугало.

— Я хочу верить, что это ты, — его голос был низким, мягким, тихим, — но это не ты.

Он был неправ и был прав одновременно.

Это была не я. Это была новая, улучшенная я.

Или, по крайней мере, сейчас была новая, улучшенная, совершенная наложница, прежде чем я смогу вернуться к старой, ущербной, настоящей себе, когда он отпустит меня.

— Ты думаешь, что я не могу извиниться? — спросила я, толкнув его в плечо.

Он не сдвинулся ни на дюйм.

Я перестала его толкать.

— Нет, — его голос все еще звучал тихо, — это была ты. Поцелуй был твоим. Все остальное — не твое.

— Что еще за остальное?

Он сменил тему.

— Мы должны поговорить о прошлой ночи.

Я почувствовала, как мое тело начало напрягаться, но смогла побороть возрастающее напряжении, оставшись расслабленной.

— Если хочешь.

Его губы сжались, взгляд стал острым.

— Не ты, черт побери, — заявил он, теперь уже сердито, я затаила дыхание, ожидая, что будет дальше.

Я не могла драться с ним. Новая, улучшенная Лия ни за что не стала бы этого делать, уж точно не на улице бутиков.

Нет, никогда. И не могла бы устраивать ссору.

Я старалась быть Идеальной кузиной Мирну, он отпустил меня, схватил за руку, поднял пакеты, сменил направление и направился обратно к парковке.

Мы шли молча.

Я решила проверить его настроение.

— Ты не возражаешь, если мы возьмем латте в дорогу?

Он остановился и посмотрел на меня.

— Что бы ты сказала, если бы я возражал?

Старая Лия сказала бы, что это займет всего десять минут, или она бы посмотрела на него своим отличным взглядом, а потом дулась бы всю дорогу домой.

Новая Лия не знала, что ответить.

Пока я пыталась придумать ответ, он закрыл глаза, будто терпение его покидало. Потом сам сдался, повел нас в ближайшую кофейню (их было миллиард), купил мне латте, себе двойной эспрессо с таким количеством сахара, что хватило бы на слона, и мы поехали домой.

Моя третья ошибка не была ошибкой как таковой. Это было просто оказаться в неподходящем месте в неподходящее время.

Я была в гардеробной, ставила свои фантастические новые туфли на наклонные полки, которые демонстрировали обувь в лучшем свете, когда появился Люсьен, направившись прямиком к моей сумочке, которая лежала на туалетном столике. Я повернулась, увидела, как он бросил мой мобильный телефон и бумажник в сумочку, а рядом положил мой паспорт.

Всю дорогу домой он казался напряженным. Я не могла понять его настроение и не знала, что мне делать.

Может это очередной экзамен?

Телефон в доме — это одно, но он повесил ключи от «Кайена» на держатель для ключей у черного хода. Теперь он полностью возвращал мне свободу.

Очевидно, я не могла сразу выбежать из дома, он бы меня поймал. Я также вообще не могла сбежать, потому что, опять же, он бы меня поймал.

Все еще.

Он повернулся, чтобы уйти, поймал мой пристальный взгляд и остановился.

— Италия, — произнес он.

Я моргнула.

— Что?

— Италия. Это твое предпочтительное место в бегах от вампиров.

Я почувствовала, как мои губы приоткрылись, а глаза расширились.

По какой-то причине выражение моего лица сделало его настороженное лицо мягче, и он вошел в мое пространство.

Я приподняла голову, глядя на него, и прошептала:

— Как ты узнал?

— Фиона, — ответил он без колебаний.

— Фиона? — Спросила я.

— Фиона Хокинс.

Фиона Хокинс? Тетя Фиона Хокинс? Откуда он знал тетю Фиону?

И с чего бы ей рассказывать ему, что я всегда хотела посетить Италию?

Это было просто странно!

— Тетя Фиона сказала тебе, что я всегда хотела поехать в Италию?

— Фиона рассказала мне очень много разного. Фиона Хокинс была моей наложницей пятьдесят один год назад.

Эта информация потрясла меня с такой силой, просто физически. Непроизвольно я сделала шаг назад, но его рука обвилась вокруг моей талии и притянула к себе, так что мой живот и бедра были прижаты к нему.

— Тетя Фиона обслуживала тебя? — Я вздохнула.

Я имею в виду, я знала, что она была наложницей. Она не была Бьюкенен, но наложницы дружили между собой (большую часть времени). Я знала ее целую вечность.

— Я каждый год устраиваю вечеринки по случаю дня рождения для всех своих наложниц, — ответил он.

Я почувствовала, как у меня снова отвисла челюсть, когда мне кое-что пришло в голову.

Я ходила на вечеринки по случаю дня рождения тети Фионы.

Каждый год.

— Боже мой.

Люсьен проигнорировал мое «Боже мой» и продолжил:

— Я стараюсь присутствовать. Иногда не могу задерживаться надолго. Иногда не посещаю вечеринку, но навещаю их до или после. Двадцать лет назад я присутствовал. Она подавала жареную курицу.

Я почувствовала, как пульсация от его слов пронеслась по моему телу, и это тоже было физическое ощущение. Все мое тело содрогнулось, да так сильно, что мне пришлось ухватиться за рукава его рубашки на бицепсах, чтобы удержаться на ногах.

— И, — продолжил Люсьен, — должен сказать, что ты приготовила жареную курицу для ее гостей. Она сказала мне перед тем, как я ушел, что это лучшее, что я мог попробовать… за свою вечность. — Я продолжала смотреть на него, его лицо приблизилось, черные глаза потеплели, и он пробормотал: — Она оказалась права.

Мой рот открылся, а затем закрылся. Я не знала, что сказать. Но поняла, что он только что сделал мне еще один потрясающий комплимент.

Он продолжал.

— После этого я ходил к ней на вечеринки каждый год. И каждый год ты готовила свою жареную курицу.

— Это ее любимое блюдо, — прошептала я.

— Я знаю, — ответил он.

Я положила руки ему на грудь и прокомментировала:

— Я тебя там не видела.

— Я не хотел, чтобы меня видели.

— Ты можешь так сделать?

— Когда ты можешь контролировать умы людей, ты можешь делать все что угодно. Даже исчезнуть для всех.

Я почувствовала, как мое тело напряглось.

— Ты контролировал мой разум?

Он кивнул и сказал:

— Я пометил тебя.

О Боже.

Это было правдой!

Я почувствовала. Это странное наркотическое чувство, не такое сильное, как сегодня утром, но я его почувствовала. Я всегда думала, что это из-за удушающей жары на кухне тети Фионы. У нее была плохая вентиляция, и жареная курица на семьдесят пять гостей достаточно нагрела кухню, поверьте мне.

— Зачем? Там не было же никаких вампиров.

— Были.

Ух ты. Я этого не знала. Оказывается, я бывала в присутствии вампиров раньше.

— Правда? — Спросила я.

Он кивнул.

— Тетя Фиона рассказала тебе обо мне?

— Столько, сколько знала. Ей нравилось говорить о тебе. Она очень любит тебя, думает, что у тебя есть сила воли и дух. Она также присматривала за тобой для меня.

Святое дерьмо!

Что, черт возьми, это значит?

— Присматривала за мной? — подсказала я.

Он снова кивнул.

— Что это значит?

— Она рассказывала мне, чем ты занимаешься, — его лицо потемнело, — и с кем ты была, когда занималась этим.

Он не выглядел счастливым.

Я поняла, что выглядел совсем несчастливым.

— Ты хочешь сказать, что тетя Фиона доносила на меня? — Мой голос зазвучал выше.

— Да. — Он казался невозмутимым.

Это было нереально!

— Получается, она шпионила за мной.

— Не совсем. Фиона слушала, наблюдала и рассказывала мне. Она также сообщала, где ты находилась. А я шпионил за тобой.

Мое тело снова дернулось.

— Что?

— Это был не совсем шпионаж в обычном понимании, — небрежно продолжил он, — скорее наблюдение. Приятное наблюдение. Ты способна практически на все, и у тебя очень выразительное лицо, все эмоции тут же отражаются на лице, зверушка.

Я не могла переварить эту информацию. Могущественный вампир Люсьен следил за мной!

— Зачем... — пробормотала я. — Зачем ты это делал?

— Меня это забавляло. Ты забавляла меня. — Он изучал мое лицо и пробормотал: — Большую часть времени ты все еще меня забавляешь.

— Ты преследовал меня! — Это не был крик. Кузина Мирна никогда не стала бы кричать. Но это было чертовски близко к крику.

— Нельзя же преследовать то, что принадлежит тебе, — ответил он.

Я посмотрела на его рубашку.

— Подозреваю, что так говорят все маньяки.

Он запрокинул голову и закатился смехом.

Мне не хотелось вдаваться в подробности, почему мне вдруг может понравиться слежка Люсьена. Но его слежка попала прямо в хранилище «Почему я ненавижу Люсьена», и встала на почетном месте.

— Ты меня пугаешь, — сообщила я ему, отталкивая его грудь, чтобы сбежать.

Его другая рука присоединилась к первой, обняла меня, он притянул ближе, а его лицо опустилось ниже.

— В ту минуту, когда я увидел тебя двадцать лет назад, я понял, что ты будешь моей.

Да, это совершенно выводило меня из себя.

— Люсьен…

Он прервал меня.

— Лия, я двадцать лет ждал, чтобы ты в эту минуту оказалась прямо здесь. — Он подчеркнул последние два слова крепким пожатием руки.

Не пугай меня. Я не знала, что такое истерика, но похоже у меня скоро действительно начнется истерика.

— Я не знаю, что мне ответить на твои слова, — честно призналась я.

— Тебе и не нужно отвечать. Я знаю, — ответил он.

Мне показалось, что это не может быть ничем хорошим.

— Не хочешь, эм... поделиться со мной?

Он отрицательно покачал головой, затем наклонился, коснувшись своими губами моих.

Отодвинувшись всего на дюйм, он загадочно произнес:

— Ты узнаешь, когда придет время. — Затем его руки сжались крепче, и я оказалась прижатой к нему от груди до колен. Его голос стал грубым, глаза напряженными, когда он спросил: — Ты хочешь поужинать или нам стоит поискать какое-нибудь другое занятие на некоторое время?

Я не думала, что для меня будет полезно найти какое-то другое занятие с Люсьеном на некоторое время.

Жареная курица тоже была мне уже не по вкусу, но я решила, что она гораздо полезнее для моего будущего, чем то, что мог предложить мне Люсьен на некоторое время.

— Я хочу поужинать.

Он ухмыльнулся.

— Я почему-то знал, что ты так и ответишь.

Я решила, что лучше всего промолчать. Поэтому так и сделала.

Он наклонился и поцеловал пульс на моей шее, затем повернулся ко мне, его рука скользнула по моим плечам, и он повел меня на кухню. После того как он доставил меня на кухню, сам исчез.

И сорок пять минут спустя я опустила глаза и обнаружила, что взбиваю картофельное пюре.

Ужин был готов. Ужин, который мне придется разделить с Люсьеном.

Я посмотрела в другой конец комнаты.

Пока готовила, убрала всю грязную посуду и вытерла все поверхности, этому меня научила мама. Кухня была относительно чистой, курица в духовке была теплой, зеленая фасоль в воде, теплое домашнее печенье, завернутое в чистое кухонное полотенце. Я сервировала уголок для нашей трапезы.

Мирна определенно бы накрыла обеденный стол в столовой. Она бы положила дамасскую скатерть, идеально чистую, без единой складки, поставила бы серебряный канделябр и свежесрезанные цветы из сада, за которыми сама ухаживала, да и сад она сама привела в порядок.

Я подумала, если сделаю все как Мирна, то буду не я, и Люсьен это поймет, а если я по-домашнему сервирую маленький уголок на кухне, может это поднимет ему настроение.

Мне нужно было пережить этот ужин, прежде чем я проведу с ним остаток своих долгих лет, стараясь не портить ему настроение. Поэтому я устроила гораздо более непринужденный уголок на кухне.

Однако я оказалась в затруднительном положении. Он должен был сесть за стол и мне нужно было разложить еду.

Старая Лия просто позвала бы его, все громче и громче, крикнув, пока он не появился бы.

Новая Лия считала, что это неприлично.

Мирна обязательно бы отправилась на его поиски, скорее всего, сделала бы низкий реверанс, умоляя его доставить ей удовольствие и составить компанию.

Я рискнула, решив кое-что попробовать.

«Люсьен, если ты меня слышишь, ужин готов», подумала я, мысленно как бы обращаясь к нему, где бы он не находился.

И прислушалась, но не услышала никакого движения по дому, вздохнула, меня это раздражало, что он не услышал меня, когда я мысленно посылаю ему сигналы, а хотелось бы, чтобы услышал. Я накинула еще одно кухонное полотенце на картошку, решив отправиться на его поиски.

Обернулась и увидела входящего Люсьена, он смотрел на меня с совершенно пустым выражением лица, но его поза была странной.

Настороженной.

Я тоже насторожилась.

Он вторгся в мое пространство (снова) и посмотрел на меня сверху вниз, его лицо все еще было пустым.

— Как ты это сделала? — спросил он.

— Что сделала? — спросила я в ответ.

— Мысленно попросила меня, — сказал он мне.

Ура! У меня получилось.

— Ну, мне не хотелось кричать, ты же можешь слышать меня, когда я мысленно разговариваю с тобой, поэтому я решила попробовать и...

Он прервал меня.

— Я не могу слышать тебя постоянно, только когда обращаюсь к тебе.

Вот это новость.

— Правда?

Он подождал мгновение, прежде чем заявить:

— Никто такого никогда не делал.

Я почувствовала, как мои глаза округлились, повторив:

— Правда?

Выражение его лица стало задумчивым. Я подозревала, что и мое тоже. Я хотела узнать, что, черт возьми, происходит.

Затем выражение его лица снова стало настороженным, как будто он что-то скрывал от меня, что мне показалось странным.

В конце концов, он тихо сказал:

— Правда.

Он изучал мое лицо, его глаза смотрели пристально, я снова почувствовала это пульсирующее чувство, будто он пытался проникнуть в мое настроение, вторгнуться в мои мысли.

Я всем сердцем желала бы проделывать с ним то же самое.

Я хотела спросить, как он это делает и что он делает, но решила, что Мирна позволила бы ему делать все, что он хотел, не задавая глупых вопросов, даже если он вторгался бы в ее голову. Поэтому я просто смотрела на него.

Наконец он объявил:

— Давай поедим.

Я положила картофель в сервировочную миску и отнесла всю еду на стол, пока Люсьен открывал вино, наполняя бокалы. И пока мы накрывали на стол, у меня было странное предчувствие по поводу того, что я влезла в его мысли.

Я добавила эту вещь в свой очень длинный мысленный список «Спросить завтра маму».

Мы сели за стол, я намазывала маслом свое слоеное, еще теплое печенье (можно было бы поспорить, что мое печенье было лучше, чем моя жареная курица, или, по крайней мере, мама и Лана спорили об этом, и они делали это все время), Люсьен снова заговорил.

— Нам нужно поговорить о прошлой ночи.

У меня потекли слюнки от желания съесть печенье. Когда он произнес эти слова, слюнки тут же иссякли, и аппетит резко упал.

Несмотря на это, я откусила печенье, прожевала, печенье напоминало мне пыль, посмотрела на него, надеясь, с почтительным любопытством.

Он поймал мой взгляд, и его губы сжались.

— И вчера, — продолжил он.

Я решила прервать разговор, поспешно объявив:

— Я была неправа насчет вчерашнего.

Его глаза встретились с моими.

— Да, ты была неправа.

Мой разум закипел.

Но губы мягко напомнили ему:

— Я же уже извинилась.

— Ты извинилась за другое, но не за все.

Я сжала губы.

Люсьен продолжал говорить.

— Мы с Катриной были друзьями пятьдесят лет, Лия, но знаком я с ней семьдесят пять лет. На этой неделе я подал заявление о разделение с ней. Ты знаешь, что значит это заявление?

Я кивнула.

Он посмотрел, как я кивнула, продолжил:

— Наше предстоящее разделение не имеет никакого отношения к тебе и все, что связано с тобой.

Я вообще не хотела говорить об этом. Но, как обычно, у меня не было выбора. Люсьен продолжал говорить:

— Я знал, что с Риной что-то не так, а ты олицетворяешь все, что в ней не так. Пребывание с тобой побудило меня, наконец, принять это решение.

Его слова не проникли внутрь.

Это было неправдой, один раз хотя бы. Он назвал ее Риной.

Я слышала, как он сказал накануне, но теперь я почувствовала, как он произнес ее имя.

Мой желудок скрутило.

— Она любит тебя, — прошептала я, не обращая внимания на боль в животе.

— Она не знает, что такое любовь, — коротко ответил он. — У вампиров нет таких же ожиданий, когда они спариваются, Лия. Вечность — это очень долгое время. Нет ничего неслыханного в том, чтобы расходиться иногда на года, даже десятилетия. И верность определенно не является обязательным требованием для спаривания вампиров.

У меня было ощущение, что он что-то пытается мне объяснить о своих отношениях с Риной, но у меня также было ощущение, что он что-то хочет объяснить конкретно мне, типа, чтобы я не питала иллюзий на его счет, но я и не питала.

У меня пересохло во рту.

Поскольку в моем контракте говорилось, что он может свободно пользоваться моей кровью и моим телом, я не ожидала, что он будет верен своей паре, а тем более уж мне.

Так же очевидно, поскольку у него была пара, развод, другими словами, или нет, мне не стоит ожидать, что он будет верен мне. Ни моей крови, ни моему телу.

И тогда что-то ударило по мне. Что-то настолько всепоглощающее, что желудок скрутило, более острой болью, пронзившей меня насквозь.

У меня было достаточно опыта общения с неподходящими мужчинами, чтобы точно понять, о чем он говорил. И оргазм, который он наконец-то мне предоставил прошлой ночью и этим утром, был связан не с тем, что он хотел мне что-то дать.

Это был акт раскаяния Люсьена.

Несмотря на их правило неверности вампиров, он все равно чувствовал себя виноватым.

Я молча положила печенье на тарелку.

Затем прошептала:

— У тебя был секс прошлой ночью.

Мои слова прозвучали как обвинение, мне захотелось пнуть себя под зад. Мирна никогда бы не стала выдвигать обвинения, никогда за миллион лет. И у меня не было никакого права выдвигать обвинения вампиру. Вообще никакого.

Но я уже не могла забрать свои слова обратно.

Его лицо стало жестким.

— Лия...

Я взмахнула рукой, пытаясь исправить ущерб от своих слов, но нож в моем животе прорезал болезненную линию прямо до пищевода.

— Это не мое дело. — Беззаботно выдавила я, но мне показалось, что я потерпела неудачу.

— Лия... — начал он снова, но я начала разрезать свою жареную куриную грудку, заговорив.

— Ты просто будь собой, делай то, что хочешь, живи своей жизнью, как сделал бы любой вампир. А я буду собой и буду выполнять свою работу, без проблем для тебя и без всяких ожиданий от тебя. Обещаю.

Я смотрела в свою тарелку, удивившись, даже самой себе, что вышла из игры и призналась ему в своем плане.

Это было ошибкой. Мне следовало не смотреть в свою тарелку, а смотреть на него.

— Свою работу? — спросил он шелковым голосом, которого я никогда раньше не слышала. Голосом, который был более чем пугающим. Страшным, отчего мои глаза метнулись к его лицу.

Похоже, я совершила ошибку. Ужасную.

Он разозлился. С запозданием я почувствовала, как его ярость заполнила комнату, и мне стало трудно дышать.

Я оказалась в замешательстве. Быть наложницей — это же и была моя работа.

Не так ли?

Пытаясь успокоить его гнев, я решила объясниться:

— Я поняла все вчера, Люсьен, — сказала я ему, поскольку меня это немного смущало, перевела глаза поверх его плеча, прежде чем вернуться к своей тарелке. Я положила кусочек курицы в рот и снова посмотрела на него.

Все это время он молчал, не ел, положив локоть на стол, держа в руке бокал с вином, его глаза прожигали меня.

Я продолжила проглотив.

— Я была идиоткой. — Мне казалось, что ему понравится моя реакция, но выражение его лица не изменилось. — Ты был очень добр ко мне, великодушен. — Я взмахнула вилкой в сторону кухни в слабой попытке высказать свою точку зрения. — Я не могу представить, что все вампиры такие, и даже если это так, это не плохая жизнь. Я... я... — Я запнулась, теряя суть, потому что выражение его лица все еще не изменилось, но я нашла в себе смелость закончить. — Я была неправа. Итак, вчера, когда у меня было столько времени на размышления, я решила, что буду выполнять свою работу, обслуживать тебя, пока не закончится Соглашение. Больше никаких ссор. Больше никаких истерик. Я обещаю.

Наконец он нарушил молчание, произнес:

— Обслуживать меня.

Я кивнула.

— Обслуживать меня, — повторил он.

Я снова кивнула, на этот раз более нерешительно.

— Не могла бы ты объяснить мне подробно, в чем, по-твоему, заключается твоя работа, Лия?

На самом деле он знал в чем.

Не так ли?

— Ты в курсе, — сказала я ему.

— Объясни мне, — повторил он.

Я в замешательстве склонила голову набок.

— Но… Я не понимаю. Ты же знаешь.

Он наклонился вперед на долю дюйма, его голос стал опасно низким, рявкнув:

— Объясни.

— Я… ты, я... — Я запнулась, затем исправилась, — должна быть для тебя доступна, чтобы ты смог кормиться и...... эм, делать другие вещи, когда захочешь. — Его губы сжались, и я продолжила: — И, знаешь, показывать тебе меня, посещать с тобой разные места и...

— Хватит, — потребовал он, и я закрыла рот.

Что-то было не так.

Я не думала, что скажу ему все это, но решила, что сейчас самое подходящее время. Карты на стол. Он выиграл, как всегда.

Мне казалось, что он должен был быть счастлив. Он же победил.

Почему он не казался мне счастливым?

Почему он выглядел таким... чертовски... разъяренным?

— Люсьен... — начала я, но он перебил меня.

— Значит, ты решила, что будешь моей шлюхой, — заявил он, и я поморщилась.

Я бы так не сказала. Хотя отчасти так оно и было, но даже я сама себе отказывалась в этом признаваться.

— Я бы так не сказала, — тихо повторила я вслух.

— А как бы ты сказала? Ты думаешь, что ты находишься здесь, чтобы обслуживать меня. Ты думаешь, что твоя работа — позволять мне питаться от тебя и трахать, когда я хочу. Это твоя работа. — Он выплюнул последние слова, словно они были отвратительными на вкус, и он не мог их даже произносить. — Итак, как бы ты сказала, моя зверушка?

— Я — твоя наложница, — напомнила я ему, думая, что этим все сказано.

Я думала так, потому что так оно и было!

Он мгновение смотрел на меня, я смотрела на него. В основном я наблюдала за его глазами, и мне не нравилось то, что я там увидела.

Затем его рука дернулась, превратившись в размытое пятно, и почти мгновенно его бокал с вином разбился о стену. Сила броска была настолько велика, что стакан превратился в песок, жидкость в нем расплескалась, оставив высокий широкий след на стене.

Я уставилась через плечо на стену. Затем посмотрела на него, открыв рот.

— Ты все, — прорычал он, затем продолжил рыком, — предусмотрела?

Я почувствовала, как мое тело начало дрожать от свирепости его взгляда.

— Люсьен... — прошептала я, неуверенная, что хотела сказать, но, что бы я не собиралась сказать, у меня не было такой возможности.

— Я хочу, — произнес он, рычание исчезло, его голос снова стал шелковым, — показать тебе, что значит быть моей шлюхой.

У меня было такое чувство, что это будет нехорошо.

Мое сердце забилось так быстро, что я почувствовала пульс на шее.

— Да, зверушка, — его голос все еще был шелково-мягким, — тебе это не понравится. — У меня перехватило дыхание.

Он встал, подошел ближе и посмотрел на меня сверху вниз. Я запрокинула голову и посмотрела на него снизу вверх.

— Для протокола, Лия, — тихо произнес он, — я не трахал Китти прошлой ночью. — Он наклонился, и его голос упал до шепота. — Она хотела этого, умоляла меня об этом. Она умоляла прикоснуться ко мне, умоляла дать ей шанс взять меня в рот, умоляла, чтобы я трахнул ее. — Он наклонился ближе, его рука поднялась, пальцы обвились вокруг моей шеи, и я увидела, как он напрягся, будто сдерживал порыв, я затаила дыхание. — Признаю, у меня было искушение, но, в конце концов, она пахла не так, как ты, и на вкус не была такой, как ты, и она не была похожа на тебя, так что я едва мог заставить себя кормиться от нее, и это все, что я, бл*дь, сделал.

Не успела я опомниться, как он исчез. Свист.

Услышала, как открылась дверь гаража, «Порше» с ревом ожил, а затем дверь гаража снова опустилась.

Все это время я сидела на кухне, не зная, что делать и как реагировать на то, что он только что сделал мне еще один странный, но экстраординарный комплимент.

Что я действительно знала, так это то, что мне снова удалось все испортить. Хотя я думала, что поступаю правильно для себя, для своей семьи, даже для Люсьена.

Что я также знала, так это то, что мне очень, очень нужно было поговорить с мамой.

Пошатываясь, я встала, оставив жареную курицу, разбитый бокал и вино на стене, и пошла искать свой телефон.

13 Сны

Я наконец поняла.

Когда подняла голову, мои ноги раздвинулись, его бедра оказались между ними, руки крепко обхватили его, как будто никогда не хотели отпускать.

Я не хотела его отпускать. Никогда.

Никогда. В вечности.

Мои губы нашли его ухо.

— Я поняла, — прошептала я, чувствуя, как через меня проходит зарождающаяся красота.

Язык Люсьена скользнул по ране, из которой он кормился.

Он поднял голову, его прекрасные глаза впились в меня, его пылающий триумф впился в меня, как клеймо.

Его руки переместились на мои бедра, приподнимаясь, губы опустились на мои в мучительном, собственническом поцелуе, и он заполнил меня.

Сквозь его требовательные толчки, прижимаясь губами к его губам, я с любовью выдохнула:

— Я твоя.

* * *

— Лия.

Руки были на мне, руки моей возлюбленной, но они не прикасались ко мне с любовью.

— Лия, проснись.

* * *

— Скажи это еще раз, — прорычал Люсьен, но я потеряла счет.

Я была так наполнена им; никогда не была так наполнена никем. Это было прекрасно, так прекрасно, что я заплакала.

— Скажи еще раз, — потребовал он, его рука в моих волосах оттягивала голову назад, не нежно, боль смешивалась с удовольствием от его утверждения.

— Я твоя, — прошептала я, мои глаза сфокусировались на нем. — Только твоя. Всегда.

* * *

Меня перекатили, я почувствовал на себе тяжесть, чья-то рука трясла меня за плечо.

— Лия, ты спишь. Просыпайся.

* * *

Он растаял. Его больше не было во мне. Мои руки никого не держали.

Все погрузилось во тьму.

Потеря его была такой огромной. Я почувствовала ее всем сердцем.

Страх наполнил меня, и я закричала.

* * *

— Лия, проснись!

* * *

Они сжигали его.

А меня вешали.

И его наказание за преступление состояло в том, чтобы он первым увидел мою смерть.

Мои глаза были прикованы к нему, когда пламя обвилось вокруг его мощного тела.

Я почувствовала, как петля затягивается на шее.

«Я люблю тебя», — мысленно прошептала я ему.

* * *

Рука, трясущая меня, замерла, но пальцы сжались, впиваясь в руку.

* * *

Я смотрела, как его глаза закрываются, не от боли пламени, а от боли другого рода.

Я закрыла глаза.

«Я тоже люблю тебя, дорогая». Услышала я его голос в своей голове.

Мое сердце воспарило.

Затем мои ноги лишились опоры.

* * *

Я проснулась, рывком поднявшись, с криком, вырываясь из теплого, тяжелого тела Люсьена, готовая к побегу. От кого пыталась убежать, не знала.

Я уже опустила ноги на пол, когда чья-то рука обхватила меня за талию, подтянув обратно на кровать. Люсьен прижимал меня к себе, баюкая в своих объятиях. Он прислонился спиной к изголовью кровати, я сидела у него на коленях.

Я растворилась в нем.

Во всей этой странности самым странным было то, что я дрожала как осиновый лист и плакала, как ребенок.

— Хо… хо… святое дерьмо, — прошептала я, мой голос дрогнул. Руки крепко вцепились в него, не отпуская, продолжая всхлипывать.

Его рука переместилась на волосы, поглаживая.

— Черт, — повторяла я, на этот раз без запинки. Я прижималась еще ближе, не зная почему, просто мне необходимо было прижаться как можно ближе к нему.

Мне это правда было необходимо. Необходимо почувствовать его теплое, твердое, большое тело, окутывающее меня, защищающее.

— Все хорошо, Лия, тебе просто приснился плохой сон, — пробормотал Люсьен мне в макушку.

Так вот что случилось?

Я не помнила. Я просто вспомнила то ощущение ужаса.

И печаль.

Нет, не только печаль. Потерю и скорбь.

— Черт, — снова прошептала я, и новая порция слез хлынула из глаз, на этот раз тихо.

— Шшш, дорогая, это был всего лишь сон, — мягко успокаивал Люсьен, его губы шевелили мне волосы.

Я зарылась глубже в него, пока текли слезы. Он согревал меня в своих объятиях, а я держалась за него.

Наконец, после того, как я пришла в себя, тихо произнесла:

— Ничего не понимаю.

Его рука оставила мои волосы и обняла за верхнюю часть спины, его длинные пальцы обвились вокруг моего плеча.

Именно тогда воспоминания об ужине с треском вернулись ко мне.

Люсьен и инцидент с бокалом вина. Мое тело напряглось, и как только это произошло, его руки тоже напряглись. Мои глаза осмотрели то, что я могла увидеть, а это было не так уж много, в основном его горло в темноте.

— Ты здесь, — тупо произнесла я.

— А где еще я могу быть?

Я не знала. Он казался мне таким разъяренным, когда уходил. Я не ожидала, что через миллион лет он вообще вернется, не говоря уже о том, чтобы нежно меня обнимать после того, как мне приснился кошмар.

Я подняла голову, разглядывая его лицо в темноте.

— Ты больше не злишься на меня?

Увидела, как он опустил подбородок, чтобы посмотреть.

— Злюсь, — ответил он, и я напряглась. — Я не должен тебе этого говорить, зверушка, но трудно злиться на тебя, когда я чувствую твой запах. — Он сжал меня в объятиях и продолжил бормотать: — И чертовски невозможно злиться, когда я чувствую и слышу твое дыхание, биение твоего сердца во сне.

Это заставило мое сердце забиться быстрее.

Он продолжал:

— Ты с кем-то боролась во сне, потом кричала, потом плакала.

Я почувствовала, как мои губы приоткрылись.

— Кричала?

Его темная голова кивнула.

— Плакала? — Переспросила я.

Еще один кивок.

— Во сне? — Опять спросила я.

Еще один кивок, потом он передвинул нас, соскользнув вниз по кровати, перекатившись, чтобы мы оказались лицом друг к другу. Он натянул одеяло, его руки снова обняли меня.

— Ты помнишь, что тебе приснилось? — спросил он с легким любопытством, я отрицательно покачала головой на подушке. — Ничего? — настаивал он, я снова отрицательно качнула головой.

— Мне кажется, я не хочу вспоминать, — ответила я ему. — Этот сон заставил меня кричать, — я сделала паузу, затем добавила: — и плакать.

Его руки сжались.

— Может ты помнишь, кто был в твоем сне?

Я снова отрицательно покачала головой.

— Нет, не помню. Кто бы там не был, я потеряла их, и мне стало так грустно. — И почувствовала, как дрожь пробежала по моему телу, поэтому прижалась к нему еще ближе. — Невероятно грустно.

Он крепко прижал меня к своей груди.

— Это был всего лишь сон, зверушка.

На этот раз я кивнула.

Но почему-то у меня было такое ощущение, что этот сон был не совсем похож на сон. Я не помнила сам сон, но что бы там не было, мне казалось настолько реальным, по крайней мере, боль после этого странного сна была слишком реальной.

— С тобой такое когда-нибудь случалось раньше? — спросил Люсьен.

Я снова кивнула.

— Когда я была молодой, мне снились похожие сны, я их тоже не помнила. Тогда меня будила мама, но такое не случалось уже очень давно.

— Ты помнила, что тебе снилось?

Я отрицательно покачала головой и прошептала:

— Надеюсь, этот тоже никогда не вспомню. Тогда я просыпалась напуганной и расстроенной, — мой голос понизился до шепота, — этот был намного хуже.

Он еще раз ободряюще сжал меня.

— Он уже прошел.

Именно тогда я поняла, что буквально вжалась в него. И через секунду мне стало интересно, будет ли так сильно прижиматься Мирна к своему вампиру после того, как по-королевски разозлила его.

— Люсьен?

— Да, моя зверушка?

— Сегодня за ужином, — начала я, он напрягся, хотя я не хотела еще одного инцидента с бокалом вина, особенно сейчас, когда он держал меня в своих объятиях, но запросто мог швырнуть о стену, я немного отодвинулась, — я не хотела тебя разозлить.

Он не ответил, поэтому я приподнялась на локте и посмотрела в его лицо в темноте.

— Прости, что я тебя разозлила.

Он перекатился на спину, притянул меня к себе, запустив руку в волосы, прижав мое лицо к шее.

И он молчал, всего лишь покручивая мои волосы на пальце.

Я решила, что пришло время все прояснить.

К сожалению, моя мама не отвечала на звонки, а это означало, что скорее всего она ушла в кино. Мама любила фильмы, любые фильмы, в основном мелодрамы и романтические комедии, также она не была противницей боевиков, чем кровавее, тем лучше.

Тетя Надя, которая всегда была моей любимой тетей и с которой я могла поговорить, о чем угодно, тоже не отвечала на звонки, а это означало, что она скорее всего пошла в кино вместе с мамой.

Я не хотела звонить другим тетушкам или двоюродным сестрам, ну, потому что не хотела, чтобы они узнали, что я идиотка или еще идиотка в квадрате, чем и так уже знали.

Я позвонила Лане, она ответила. Но сказала, что Рейф будет у нее с минуты на минуту. Она была вся в ожидании. Я услышала по ее голосу, она пообещала перезвонить мне сразу же утром.

Так что я, как всегда, была в полном неведении относительно всего происходящего.

Поэтому должна была разобраться во всем сама.

— Мне казалось, что я веду себя так, как ты хотел, — сказала я Люсьену, и его рука в моих волосах замерла на несколько мгновений, прежде чем его пальцы снова начали накручивать прядь.

Затем он сказал кое-что, что застало меня врасплох:

— Я хочу тебя.

Меня? Он хотел меня?

Я никогда никому не была нужна.

Я была, как только что отметила, идиоткой, помимо прочих не очень хороших черт характера.

От его признания у меня потеплело в животе, сердце екнуло, и страх пополз вверх по позвоночнику.

Это было здорово. Вместо двух противоречивых эмоций теперь у меня уже было три.

— Я же у тебя есть, — солгала я, прежде чем указать на очевидное: — Вот она я, с тобой.

Я почувствовала, как он приподнял голову, его губы коснулись моего виска, прежде чем снова опустил на подушки.

— У меня была ты, душечка, — пробормотал он, используя другое нежное выражение, старомодное и слишком, слишком, слишком эффективное. Настолько эффективное, что избавило меня от сердечного приступа и ползущего страха, значительно усилив тепло внизу живота. — Каждый день и каждую ночь ты была у меня. До сегодняшнего вечера. А теперь ты исчезла. — Его рука нежно сжала мне волосы, и он тихо спросил: — Почему ты спряталась, Лия?

Что-то застряло у меня в горле. Я знала, что это было, но проглотила и притворилась, что этого вообще не было.

Я знала, что сейчас лгу самой себе, но решила, что лгать самой себе — определенно лучший выход.

— Я здесь, — прошептала я, — прямо здесь, где ты хотел, чтобы я была.

Его рука убрала мои волосы, и он переместил меня. Снял со своего тела и повернул так, чтобы моя спина прижималаськ его груди, крепко обняв за талию, согнув локоть, прижавшись ладонью к моей груди.

— Помни об этом, — произнес он мне в затылок, когда переместил меня.

— О чем? — Спросила я.

— Вот где я хочу, чтобы ты была. Двадцать лет я хотел, чтобы ты была здесь. — Его рука напряглась и прижала меня сильнее к своему телу, я почувствовала, как его лицо зарылось в мои волосы. — Никто не будет ждать двадцать лет шлюху, Лия. И ее не поведут за книгами по магазинам. Никто не перевозит свою одежду в гардероб шлюхи. Никто не знакомит ее со своими друзьями. И, конечно, никто не будет терпеть, когда шлюха себя плохо ведет.

Я решила сосредоточиться на последнем, потому что разозлилась. В остальном в его словах было все очень логично. А также мой живот снова стал теплым, а мне это совсем было не нужно.

Но Мирна бы не разозлилась. Никогда.

Я подавила свой гнев и решила смириться.

— Итак, что это нам дает?

— То, где мы всегда и были с тобой, — ответил он, его голос звучал легче, как будто он не только поднял какой-то вес, но и как будто ему было весело. — Но вместо того, чтобы вступить в бой, ты отступила и укрепила оборону.

О нет.

Он меня полностью раскусил!

Он прижался ближе и твердо заявил:

— Но я справлюсь.

О нет, он этого не сделает. Нет, если я вмешаюсь (что и сделала).

— Ты уже справился, — солгала я, и он усмехнулся, отчего мне захотелось бросить в него чем-нибудь.

Конечно, я этого не сделала.

— Нет еще, — заявил он.

— Точно, справился.

— Еще нет.

Я оттолкнула его руку, на удивление она легко сдвинулась, и я повернулась к нему лицом.

Посмотрела на него в темноте и сказала шепотом:

— Если ты хочешь, чтобы я умоляла тебя трахнуть меня, я буду умолять. Я сделаю все, что ты захочешь, чтобы я сделала. Проверь меня. Я тебе докажу. Люсьен, что у тебя есть я.

Я затаила дыхание, на самом деле не желая, чтобы он заставлял меня делать то, что он хотел, чтобы я делала, но, тем не менее, была готова.

Его лицо приблизилось ко мне, но остановилось на расстоянии вдоха, создавая у меня впечатление, что он мог отчетливо видеть в темноте.

— Я не хочу, чтобы ты умоляла, зверушка. Дело не в этом. Это был всего лишь экзамен, который ты с треском провалила. Если бы ты дала себе волю совсем чуть-чуть, я показал бы тебе, в чем дело.

— Объясни мне, — настаивала я.

— Это невозможно объяснить.

— Хорошо, но все же попробуй.

Он поколебался, потом произнес:

— Доверие.

Я моргнула в темноте.

— Доверие?

— Я уже говорил тебе это раньше, ты должна доверять мне, Лия.

— В чем?

— Во всем.

Он что совсем слетел с катушек?

Он хотел, чтобы я ему доверяла? Во всем? И когда я ему надоем, он отпустит меня и уйдет к своей следующей наложнице, проделывая такое же вечно.

Он, должно быть, сошел с ума!

Конечно, он устраивал бы мне вечеринки по случаю дня рождения, возможно, по прошествии десятилетий уговорил бы меня шпионить, чтобы я помогла ему преследовать его следующую одержимость.

Боже, это было даже не смешно.

Весь этот разговор и кошмар отняли у меня много сил, все это было нехорошо, но все же чувство самосохранения заставило меня прижаться к нему поближе.

— Я тебе доверяю.

Почти незаметно, но могла поклясться, как почувствовала, что его тело слегка вздрогнуло.

— Ты думаешь, я не знаю, что такое доверие? — спросил он, и его голос больше не был мягким и веселым, а был на грани гнева.

Я непреднамеренно допустила тактическую ошибку.

И попыталась спасти ситуацию.

— Люсьен... — начала я.

Мне не удалось спасти ситуацию. Он продолжил говорить.

— Укрощение завершается, Лия, не словами или церемонией. А происходит через действия и чувства.

От его слов у меня перехватило дыхание. Я бы сказала от одного конкретного слова.

— Укрощение?!

— Укрощение, — спокойно подтвердил он. — Я приручаю тебя.

Я почувствовала, как Старая Лия возвращается на место.

— Ты приручаешь меня?!

Его тело напряглось, рука сильнее сжалась вокруг меня, как капкан.

Тем не менее его голос звучал все еще спокойно, когда он ответил:

— Да.

— Укрощение, — повторила я.

Теперь его голос звучал так, словно он улыбался, когда повторил:

— Да.

— Это именно то, о чем я думаю? — Спросила я.

— Предполагаю, что маловероятно, — ответил он.

Его ответ не заставил меня почувствовать себя лучше.

— Ты занимался этим... — Я даже не могла заставить себя произнести это слово, но все же заставила себя сказать: — укрощением много раз?

— В последнее время нет. Но я иногда делал это до Революции. Но только если моя добыча была особенной, — он прижал меня ближе, и его голос стал мягче, — как ты.

Я решила, что он думает, что это самый лучший комплимент, который он мне сказал за последнее время.

Но я так не считала.

— Я устала, — внезапно заявила я.

Я правда устала. Очень устала. От своей сумасшедшей жизни!

Особенно сумасшедшего вампира, который устроил мне такую сумасшедшую жизнь (против моей воли, можно добавить).

Несколько секунд он молчал.

Затем затрясся, мне показалось, что он смеялся. Я стиснула зубы, когда поняла, что он на самом деле смеется. Должно быть, он услышал, как я заскрежетала зубами, потому что его смех стал еще громче.

Я представила, как пинаю его в голень. Это был детский поступок, но для меня он сработал.

— Это не очень красиво, моя зверушка, — прошептал он, и я замерла.

Он не только мог со мной разговаривать мысленно, но и видел то, что я представляю у себя в голове.

Боже, я ненавидела его!

Попыталась тут же вырваться, но его рука сомкнулась тверже.

— Не мог бы ты, пожалуйста, отпустить меня?

— Зачем? — спросил он, все еще посмеиваясь.

— Чтобы я могла поудобнее лечь, — огрызнулась я.

Мирна никогда бы такого не сказала, но пошла к черту эта Мирна. Если и был переломный момент в нашем лежании на постели, то это был именно он.

Он навалился на меня всем своим весом, уложив меня на спину, его ноги переплелись с моими, рука все еще удерживала в клетке, прижимая к себе.

— Так неудобно, — заявила я, очередную порцию лжи.

— Мм, — пробормотал он у моего виска, и счастливая трель скользнула по коже (и что-то еще, но я проигнорировала), — не согласен.

Ладно, я должна была взять себя в руки. И как бы мне не было противно думать об этом, я должна была.

Что бы сделала Мирна в этой ситуации?

Я ломала голову, чтобы она сделала. И нашла ответ.

— Как пожелаешь, Люсьен, — послушно пробормотала я.

Он снова тихо усмехнулся, поцеловал меня в висок, затем приказал:

— Спи, Лия.

Я не ответила, потому что сон пропал.

Я злилась.

И моя злость продолжалась около пяти минут.

Затем тепло его тела, его мягкое дыхание, шевелящее мне волосы, его большое, сильное тело, покоящееся рядом с моим, тело, которое, вероятно, могло защитить меня практически от всего на свете, проникло в мое подсознание, и секунду спустя я провалилась в сон, пропав для всего мира.

14 Взрыв

— Что случилось с Лией?

Даже услышав вопрос Стефани, заданный шепотом, Люсьен не отвел глаз от Лии, которая сейчас двигалась через переполненный зал.

Он слышал, как Лия снова и снова тихо повторяла: «Извините», пробираясь сквозь толпу посетителей оперы по пути в туалет. Иногда она одаривала их легкой вежливой улыбкой.

Пока она пробиралась к выходу из зала, на нее смотрели и поворачивались в ее сторону.

Мужчины продолжали смотреть. Женщины либо отворачивались, либо смотрели зло.

Она исчезла из виду, глаза Люсьена остались на том месте, где он видел ее в последний раз.

Три недели.

Прошло три недели с их совместного воскресенья, дня, который начался невероятно хорошо и закончился невероятно плохо.

А потом ей приснился кошмар.

— Люсьен? — Позвала Стефани, но Люсьен, погруженный в свои мысли, не ответил. Он продолжал наблюдать за входом в зал, где в последний раз видел Лию.

Он боялся, что сломил ее. Не так, как хотел, не так, как себе представлял, а так, как никогда бы не хотел.

В течение первой недели он видел, как она время от времени проявляла свой взрывной характер. Часто ее глаза вспыхивали. В других случаях она выглядела удручающей и забавно нерешительной, словно с трудом подавляла свои истинные эмоции, заставляя себя быть более сдержанной. Она потеряла терпение, пытаясь приготовить ему какое-то сложное суфле, которое в итоге не получилось, однако ее матерная тирада, когда она выкинула это суфле, ему показалась чрезвычайно занимательной.

Ужасное суфле вселило в него надежду.

Так же, как и сны.

Ей снились еще четыре раза кошмары. Все они начинались одинаково, она стучала ногами, почти извиваясь напротив него, как будто в экстазе, затем внезапно все заканчивалось леденящим кровь криком.

А через несколько секунд он слышал ее шепот у себя в голове.

«Я люблю тебя».

Вскоре после этого раздавались сдавленные рыдания, она просыпалась и пыталась убежать. Он ловил ее, прижимал к себе, пока она не переставала дрожать и плакать.

После второго сна он перестал спрашивать, о чем был сон. Она хваталась за него так, будто была в отчаянье. Он гладил ее по спине или волосам, пока ее тело не расслаблялось, и она снова не засыпала в его объятиях.

Люсьен крепко зажмурился, когда слова тихо прозвучали у него в голове.

«Я люблю тебя».

Эти слова, эти три гребаных слова, прошептала она у него в голове.

Дело было даже не в словах, а в том, как она их произнесла. Как будто она вытащила их из глубин своей души и предложила ему в качестве подарка.

И он знал, что она разговаривает с ним в тех снах. Она не смогла бы из тех снов передать ему эти слова. Он не слышал бы ее.

Он также знал, что она не лгала, когда говорила, что не помнит, что ей снилось. Что-то блокировало ее память, вероятно, сила, стоявшая за эмоциями этих кошмаров, которые заставляли ее кричать и рыдать, быть полностью убитой горем, ему было трудно за этим наблюдать.

Люсьен не знал, что делать с интенсивностью ее снов и их последствиями, не знал, что они значили для него или Лии, за исключением того, было совершенно ясно, ее прежняя враждебность по отношению к нему, а теперь и ее повышенное уважение к нему, были ее защитным механизмом. Ему удалось с ней установить связь, но она не позволяла себе признаться в этом.

Тем не менее ему не нравилось, что Лии снились кошмары.

Ее ужас был абсолютен, боль ощутима, он оказался бессилен остановить их, бессилие — это чувство он никогда не испытывал, и оно ему очень не нравилось.

Но должен был признать, что был заинтригован словами и той силой, с которой она их произносила.

Несмотря на то, что он чувствовал себя каким-то истерзанным ими.

Именно сон и суфле заставили его подумать, что она не будет продолжать свою последнюю игру, вернется к прежней Лии.

Однако последние две недели, за исключением тех случаев, когда ей снились сны, или когда он кормился, даже тогда она, казалось, сдерживала себя, все, что было его прежней Лией, исчезло. Как оказалось, совершенно без борьбы.

Ни одна из его Лий не появлялась даже на секунду в этой.

Теперь она стала похожа на всех наложниц, которые были у него за последние пятьсот лет. Возможно, не такая поклоняющаяся, как некоторые, или не столь жадная до кормежки, как другие, но в основном такая же, как они.

Он скучал по своей той.

Он действительно скучал по их словесным перепалкам, по ее комичным остротам, когда она злилась, по ее силе воли, ее упрямству, ее любопытству, ее духу, который наполнял дом.

Все это исчезло, включая его предвкушение возвращения домой, чтобы посмотреть, что она будет делать дальше.

— Люсьен? Люк? Привет, Люк! Ты здесь? — позвала Стефани, и взгляд Люсьена переместился на нее.

— Извини, — пробормотал он, и глаза Стефани сузились.

— Что-то не так в Стране Люсьена и Лии, — заметила Стефани.

Люсьен сделал глоток из своего стакана, прежде чем сказать:

— Все в порядке.

— А мне кажется не все в порядке, — парировала Стефани. — Лия выглядит как Лия, великолепна, как всегда. И она пахнет как Лия. И она ходит, как Лия. И разговаривает немного как Лия. Но она не Лия.

Наконец глаза Люсьена сфокусировались на его подруге.

— Это тебя не касается, Теффи.

Стефани была одной из немногих (на самом деле их было всего двое — она и Космо), кто в этот момент смотрел в лицо Люсьену и бросал вызов.

И это было то, что она и сделала.

— Ну, позволю себе не согласиться. Лия стала моим другом, и я волнуюсь за нее. Я была у нее дважды на этой неделе. Как будто я въехала в Степфорд, и это было жутко. Мне это не нравится, и Эдвина тоже не слишком счастлива.

— Все будет хорошо, — ответил Люсьен, поворачиваясь, чтобы оглянуться в сторону зала.

— Надеюсь на это, Люк, и я надеюсь, что ты сделаешь все, чтобы скоро было хорошо. Потому что такая женщина ни за что не сможет так сильно сдерживаться, не взорвавшись, и я не уверена, что даже ты захочешь находиться в этот момент рядом.

Люсьен бросил на нее быстрый взгляд, тон его голоса делал его слова кристально ясными.

— Мы закончили говорить об этом.

Стефани долго смотрела ему в глаза, затем сменила тему на ту, которая была лишь немного менее раздражающей.

— Ходят слухи, — сообщила она ему.

— Слухи всегда ходят, — пренебрежительно ответил Люсьен.

— Не такие, как обычно, — возразила она. — Слышала, что завтра Совет собирается начать расследование, что ты делаешь с Лией.

Люсьен беззаботно оглянулся на зал.

— Я тоже это слышал.

— Ну, держу пари, ты не слышал, Рейф сказал Данте, который сказал Хэмишу, который сказал мне, что он рассматривает возможность переезда к Лане Бьюкенен.

Прищуренные глаза Люсьена вернулись к Стефани.

— Я не прогадала, эта новость привлекла твое внимание, — пробормотала она.

— Это шутка, — потребовал он.

Она отрицательно покачала головой.

— О чем он думает? — выдавил Люсьен.

— Я предполагаю то же о чем и ты. Он хочет большего, чем только кормление от Ланы. Бьюкенен — очень вкусная семейка. У меня самой был один из них много лет назад, я знаю. Вам, мальчики, нравятся разные запахи, и вы хотите получить эти разные запахи.

Люсьен повернулся к Стефани так, что она напряглась.

— Тебе скучно, Тэффи? Ты хочешь, чтобы я бросил тебе вызов?

— Я говорю все как есть, — ответила она.

— Если бы все, чего я хотел, это кусок задницы, я бы соблазнил Лию двадцать лет назад.

— Ах да, — усмехнулась Стефани, — ты хочешь укрощения.

Люсьен, у которого в эти дни, когда Лия вела себя так, как она себя вела, было мало терпения, потерял то немногое, что у него было.

— К чему ты клонишь? — отрезал он.

— К чему я клоню, Люсьен, так это к тому, что я полностью приветствую укрощение. Вампиры есть вампиры. Наши нелепые законы разлетаются вдребезги. Я хочу охоты, как и все мы. Я скучаю по этому. Я жажду кого-нибудь добиваться и укрощать, как и ты. Проблема, с которой я сейчас сталкиваюсь с тобой, заключается в том, что ты отклонился от своей цели. Ты испортил первоначальную цель (спариваясь со своей наложницей) с Лией, и все ясное дело пошло наперекосяк.

— Держись подальше от этого, Теффи, — предупредил он.

— Она изменилась, — парировала Стефани.

— Она и раньше менялась. Ты же знаешь, как это бывает, смертные с этим борются. Она снова изменится.

— Подозреваю, что изменится, да, но готов ли ты к тому, когда она изменится?

Впервые за несколько дней Люсьен улыбнулся. Стефани зарычала.

Затем прошипела:

— До тебя не доходит, не так ли?

Улыбка Люсьена стала высокомерной.

— Не сейчас, но я пойму.

Стефани наклонилась.

— Как ты думаешь, почему она так чертовски усердно работает, пытаясь защитить себя, Люсьен? Ты когда-нибудь думал об этом? Ты приручил же многих смертных, так что случилось с той, с кем у тебя шли самые тяжелые бои?

Улыбка исчезла с его лица, и Люсьен почувствовал, как вздрогнул. Стефани увидела это и решила добить.

Тихо сказала:

— Именно, она влюбляется в тебя. К счастью, для Мэгги, ты тогда влюбился в нее и смог сделать ее своей парой. Для Лии это не светит. Так что же произойдет с ней, когда все свои чувства к тебе и жизненную силу внутри нее, которые она скрыла так глубоко, а когда ты закончишь с ней, куда она пойдет дальше?

«Я люблю тебя».

Слова, произнесенные проникновенным шепотом Лии, которые непрошено снова и снова, пришли ему в голову.

Люсьену не нравилось это чувство.

— Лучше не лезь в это, Теффи.

— Я уже влезла, мы все участвуем. — Она подошла ближе. — Если Рейф переедет к Лане, и возьмет ее в любовницы, Совет не благосклонно отнесется к тому, что ты делаешь с Лией. Они могли согласиться на твое требование, чтобы вернуть свой долг, но похоже твое веяние стало заразительным. Они захотят пресечь его в зародыше, и лучший способ сделать это — перекрыть сам источник.

— Я поговорю с Рейфом.

— Да? И что ты скажешь?

Люсьен выдержал пристальный взгляд Стефани и принял решение.

— Поздравлю его с новым домом.

Ее глаза сузились.

— Ты говоришь о революции.

— Чему ты удивляешься? — спросил Люсьен. — Ты с самого начала знала, что такой вариант возможен.

Она вскинула руку.

— Все происходит слишком быстро, Люк. Мы не готовы.

— Это уже случилось, Теффи. Я подвел черту в ту минуту, когда ты с Космо закрыли Лию от любого, кто мог бы заявить о своих намерениях на нее на Отборе. С тех пор все заняли свои позиции по стороны границы. Совету придется принять это во внимание, когда они будут выносить свое решение.

— Ты думаешь, они сделают поблажку?

— Я думаю, что они должны понимать на таком уровне, что их традиции устарели, и я рассчитываю на их дальновидность.

— А если они не пойдут на встречу?

Люсьен пристально посмотрел на нее.

— Ты заняла свою позицию на поле боя, Тэффи, или ты передумала?

— Когда я выбирала свою позицию, я не знала Лию.

Брови Люсьена сошлись на переносице.

— И какое это имеет отношение к Лии?

Он с удивлением наблюдал, как лицо Стефани побледнело, рот приоткрылся, она отвела от него глаза.

— Тэффи? — позвал он.

Ее глаза скользнули к нему, она прошептала:

— Зачем ты спрашиваешь? Ты?

Люсьен, к сожалению, предпочел не отвечать.

Поэтому Стефани продолжала.

— А какое отношение последняя Революция имела к Мэгги, Люсьен?

Люсьен почувствовал, как напрягся каждый дюйм его тела.

— Мы подвергнем ее опасности, — продолжала Стефани.

— Лии ничто не будет угрожать, — отрезал Люсьен.

— Ты так уверен?

Люсьен продвинулся вперед на очень угрожающий дюйм.

— Да, — прорычал он. — Совершенно уверен.

Стефани наблюдала за ним, не сводя глаз, и в ее глазах наконец промелькнуло что-то похожее на понимание.

Затем, по-видимому, успокоенная, даже немного довольная, она кивнула и посмотрела поверх его плеча.

— Она возвращается, — заметила Стефани, и Люсьен повернулся.

Лия двигалась к ним, протискиваясь между телами с еще большим количеством слабых улыбок и бормоча извинения. Он сразу заметил, что она снова нанесла блеск на губы.

На ней было платье без бретелек цвета орхидеи. Простое. Элегантное. Никаких украшений на платье, только глубокий разрез по центру спереди, который заканчивался на бедре, и короткий шлейф, своей тяжестью оттягивал юбку назад, обнажая ее стройные ноги. На ней были блестящие золотые босоножки на высоком каблуке, которые он купил, когда они ходили по магазинам.

Однако ее прическа была не простой, а элегантной. Она просто высушила волосы естественными волнами, затем подняла их вверх и назад, чтобы было стильно, но просто, как-то невинно, но сексуально. И закрепила свою прическу дюжиной крошечных золотых филигранных заколок для волос с бабочками, которые он ей купил, а на ее шее на изящной золотой цепочке висела еще одна большая филигранная бабочка. Те, что находились у нее в волосах, крылья были почти сомкнуты, у этой, что на шее, крылья были расправлены.

Он купил ей эти украшения, потому что они ему понравились, он думал, что они ей подойдут, и он хотел увидеть ее реакцию. Он вел себя осторожно с ней с той самой ночи, когда швырнул бокал с вином и ей приснился ее первый кошмар. Он отступил, проявляя чрезвычайное терпение, пытаясь мягко выманить ту свою Лию. Но она, кстати, не появилась.

Он подарил ей этих бабочек накануне вечером, прямо перед тем, как они легли в кровать, сказав, что завтра вечером они идут в оперу.

Она не была ошеломлена. Он не получил лучезарной улыбки. На самом деле, она улыбнулась ему всего один раз и все.

Она была всего лишь покорно благодарна. Больше ничего.

Он наблюдал, как она приближается, думая, что был абсолютно прав. Платье, туфли и украшения — очень ей подходили.

Пустое выражение на ее прекрасном лице очень сильно ей не подходило.

Она была менее чем в десяти футах от него, когда мужская рука легла ей на плечо, остановив ее движение.

— Лия? — Услышал Люсьен голос, его взгляд переместился на мужчину. Он узнал его, и Люсьен без промедления двинулся к ней.

Ему хотелось бы двигаться быстрее, но он заставил себя идти с присущей смертным медлительностью, и именно в этот момент Люсьен понадеялся, что революция все же произойдет, вампиры получат свободу быть теми, кем они есть, и делать то, что им нравится.

Например, оказаться рядом с Лией за долю секунды, схватить ее, перепрыгнуть через комнату вместо того, чтобы мучительно медленно перебирать ногами.

— Джастин? — Голос Лии звучал ошеломленно и не слишком радостно.

— Лия, девочка, что ты здесь делаешь? — Голос Джастина тоже был ошеломленным, определенно в счастливом смысле.

Люсьен добрался до нее как раз вовремя, Джастин попытался обнять Лию.

Она заметно напряглась. Так же напрягся и Люсьен, за полсекунды до того, как придвинулся ближе, чтобы высвободить ее из объятий ее бывшего любовника.

Лия сделала раньше. Она положила руки на талию Джастина и оттолкнула его. Ее плечо уперлось в грудь Люсьена, и она вскинула голову, взглянув на него.

А потом она сделала нечто такое, что Люсьена ошеломило.

Она повернулась к нему, скользнув рукой по его спине, ее пальцы обвились вокруг его талии. Она наклонилась к нему всем телом, прижимаясь ближе.

Действие было совершено плавным, как будто она все время прижималась к нему. Это также выглядело чрезвычайно по-собственнически и соблазнительно.

Ему это очень понравилось, и поэтому он расслабился.

— Люсьен, это Джастин. — Она махнула рукой, затем повернулась от него к Джастину. — Джастин, познакомься с Люсьеном.

Люсьен посмотрел на Джастина, который, как с удовлетворением отметил Люсьен, теперь не выглядел таким счастливым, увидев Лию. Его глаза метались между ними, его лицо слегка побледнело.

К сожалению, Люсьену пришлось прервать контакт с Лией, которая нырнула ему под правую руку, чтобы пожать мужчине руку.

— Джастин, — пробормотал он.

— Люсьен, — пробормотал Джастин в ответ, пожимая ему руку.

Люсьену потребовались усилия, но он удержался, чтобы не переломать все кости на руке Джастина. Несмотря на это, Джастин поморщился от силы хватки Люсьена.

В ту минуту, когда они разомкнули руки, Лия снова придвинулась к Люсьену, приняв ту же позу, но на этот раз она положила другую руку на его верхнюю часть живота.

Это было легкое прикосновение, но оно говорило о многом.

Как и в большинстве моментов с Лией, но особенно в этот момент, Люсьена охватило неистовое желание поцеловать ее.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она Джастина, ее голос был не совсем дружелюбным. Она прощупывала почву, и Люсьен решил отдать ей инициативу в этой непредвиденной ситуации.

— Я только что спросил то же самое, — ответил Джастин, его голос был совершенно недружелюбным, его удовольствие от встречи с ней испарилось.

— Но ты первый, — ответила Лия, она считала его тон, и ее слова казались ледяными.

Люсьен устроился поудобнее, наблюдая за шоу.

Джастин снова перевел взгляд с Люсьена на Лию, его глаза скользнули вниз, где на прессе Люсьена лежала рука Лии. Люсьен обнял Лию за плечи. Глаза Джастина переместились, он наблюдал за движениями Люсьена, сжав губы.

Затем произнес.

— В последнюю минуту руководство передумало и вместо того, чтобы перевести меня в Сиэтл, перевели сюда.

— Ты здесь живешь? — Спросила Лия, и Люсьен почувствовал, как напряглось ее тело.

Не очень хорошие новости, по крайней мере, не для Лии.

— Да, — ответил Джастин. — Теперь... твоя очередь.

— Я тоже здесь живу, — сказала ему Лия, и Люсьен увидел, как глаза Джастина расширились от недоверия.

— Ты тоже живешь здесь? — прошептал он.

— Ну, не здесь, а в городе, — объяснила Лия. — Я живу у озера Дракона.

Глаза Джастина, и без того широко раскрытые, стали огромными.

— У озера Дракона?! — Его голос понизился еще ниже, затем он присвистнул, прежде чем заявить: — Это все объясняет.

— Что объясняет? — резко спросила Лия.

— Только это могло оторвать тебя от твоей семьи и всех твоих друзей. Очевидно, если вы можете позволить себе жить у озера Дракона, у вас должно быть отличная работа. Это дорогой район.

— На самом деле мы живем не у озера Дракона. — Люсьен решил, что пришло время вступить в разговор. — Мы живем за городом, на озере.

Люсьен не сделал никакого ударения на «мы», но ему и не нужно было этого делать. Джастин понял, что он имел в виду, его глаза прищурились на Люсьена, челюсть сжалась. Он снова перевел взгляд с Люсьена на Лию, и Люсьен услышал, как его сердце забилось быстрее.

Сердится.

Люсьен сдержал улыбку.

Наконец взгляд Джастина остановился на Люсьене, и он спросил:

— А ты…?

— Джастин…, — начала Лия, ее напряженное тело напряглось сильнее, но глаза Джастина не отрывались от Люсьена.

— Ты знаешь, кто я? — спросил он.

— Джастин... — снова начала Лия, но Люсьен перебил ее.

— Знаю, — ответил Люсьен.

— Тогда ты знаешь, что она порвала со мной всего пять месяцев назад.

— Джастин! — огрызнулась Лия, но Люсьен снова заговорил вместо нее.

— Это тоже знаю, — повторил Люсьен.

Глаза Джастина метнулись к Лии.

— Ты быстро соображаешь. Или ты была с ним еще до того, как закончила со мной?

— Джастин... — начала она снова, его имя ударило осколком льда, но на этот раз Джастин заговорил вместо нее.

— Красивое ожерелье, Лей-ло. — Его голос звучал ехидно, настала очередь Люсьена напрячься.

— Нам обязательно капаться в прошлом? — Спросила Лия, и ее жесткий тон говорил о том, что это вообще не вопрос и что они не собираются «капаться».

Джастин не согласился.

— О, я не знаю, — саркастически протянул он. — Шесть месяцев назад мне сообщили, что меня переводят, с чертовски большим повышением и огромным бонусом. Ничего такого, что могло бы приблизить меня к озеру Дракона, но и воротить нос тут было не от чего. Ты сказала, что не сдвинешься с места ни за что, и ни как. Полагаю, ты ждала парня, который мог бы надеть золото на твою шею и твою задницу перенести в доме за два миллиона долларов у озера Дракона.

— Думаю, ты закончил, — произнес Люсьен, и по его голосу стало ясно, что Джастин действительно закончил.

Но Джастин не понял, обратившись к Люсьену.

— О, теперь ты понимаешь?

Лия прижалась к боку Люсьена, и потянулась к лацкану пиджака Люсьена.

— Люсьен, не надо...

Люсьен посмотрел на нее сверху вниз и увидел, как ее лицо побледнело от тревоги. Но прежде чем он успел успокоить ее, Джастин продолжил:

— Он большой парень, Лей-ло, но ты же знаешь, что я могу постоять за себя, — объявил он. Тело Лии превратилось в мрамор, а глаза Люсьена впились в этого придурка.

Джастин был темноволосым, темноглазым и явно подтянутым, но, даже если бы Люсьен не был вампиром, в Джастине было по меньшей мере четыре дюйма и пятьдесят фунтов.

Однако он был вампиром и без всяких усилий мог оторвать этому человеку голову, что ему очень хотелось сделать. Не потому, что этот парень был мудаком, а потому, что Люсьен знал, что он вел себя по отношению к Лии в течение очень долгого времени как последний мудак.

Джастин, Люсьен узнал от Фионы, был очень честолюбив. Он был жесток в своих амбициях не только в бизнесе, но и часто отменял планы с Лией, иногда важные или особенные, тратя свое время, чтобы пробиться наверх.

Джастин был настолько амбициозен, что, когда ему нужно было, чтобы Лия была доступна, очаровывать его коллег на деловом ужине или тому подобном, независимо от того, что он частенько предпочитал ей работу, он требовал ее присутствия. Иногда он заставлял ее присутствовать, когда она была больна или у нее были другие планы. Первое она сделала, по словам Фионы, один раз. Последнее, когда заявила ему, чтобы он «Пошел к черту» (рассказывала Фионы, прямо из уст Лии), что означало, что они ссорились, не по-честному, или, по крайней мере, Джастин давил на нее не по-честному. В ссорах, как и во всем, он был бесчувственным, эгоистичным манипулятором.

Джастин, как теперь знал Люсьен, был глуп.

Лия попыталась спасти ситуацию.

— Мы в опере, — прошипела она Джастину.

— Ну и что, бл*дь? — Джастин зашипел в ответ. — Ты думаешь, что можешь стоять здесь, цепляясь за какого-то парня, которого ты знаешь сколько? Пару месяцев? Какой-то парень, к которому ты переехала, когда даже секунды потом не захотела общаться со мной? Вешаешься на него прямо у меня на глазах, когда пять месяцев назад ты была в моей постели?

Люсьен приготовился уйти.

— Вижу, ты еще не закончил, но мы закончили.

Джастин, доказывая свою огромную тупость, наклонился и рявкнул:

— Послушай, Люсьен, что бы это ни было за гребаное имя, прими его от меня. Поверь мне, я, бл*дь, знаю. Убирайся от нее сейчас же. Она обведет тебя вокруг своего мизинца, заставит тебя пристраститься к ее киски, а потом...

Терпение Люсьена иссякло.

Вместо того чтобы оторвать ему голову, что ему сейчас действительно хотелось сделать, он сделал кое-что другое, что, скорее всего, не привело бы в ужас Лию и остальных их многочисленных зрителей, но приговорило бы его к преследованию и сожжению Доминионом. Последнее нанесло бы огромный ущерб его планам по укрощении Лии, поскольку он был бы мертв.

«Закрой рот», скомандовал Люсьен, и рот Джастина плотно закрылся, глаза выпучились. «Уходи», продолжил Люсьен и без колебаний, тело Джастина деревянно дернулось, он повернулся и пошел прочь.

Люсьен смотрел ему вслед.

Затем он услышал, как Лия выдохнула:

— Ты...?

Он наклонил голову, чтобы посмотреть на нее, она смотрела на него, приоткрыв губы, широко раскрыв глаза, с выражением удивления на лице. Его любимый взгляд. Взгляд, которого он не видел три недели, взгляд, по которому он даже не думал, как сильно скучал до этого самого момента.

Она продолжила:

— Ты только что контролировал разум Джастина?

— Да, — без колебаний ответил Люсьен, гадая, какой будет ее реакция.

Если бы его спросили, он бы предположил многое. Но ее реакция не шла ни в какое сравнение, что он предполагал.

Она расхохоталась.

Расхохоталась.

Она откинула голову назад, обнажая изящную линию шеи, ее лицо светилось весельем, все ее тело дрожало от смеха.

Он никогда не заставлял ее смеяться. Ни разу.

За восемьсот лет он сделал множество вещей, но в этот момент ни одна из них не казалась такой монументальной, как заставить Лию смеяться.

Она прижалась к нему спереди. Одной рукой она все еще крепко обнимала его за талию, а другая все еще сжимала его лацкан. Остальная часть ее тела рухнула на него, как будто вес ее веселья был слишком велик, чтобы вынести его на ногах. Она наклонила шею и уткнулась лбом ему в грудь, все еще хихикая.

— Ты... ты... контролировал разум Джастина, — пробормотала она сквозь хихиканье ему в грудь, затем ее голова откинулась назад, и она закричала с очень громким ликованием: — Джастина!

Люсьен почувствовал пристальный взгляд Стефани. Он взглянул на нее и увидел, что ее брови приподняты, а на губах играет улыбка.

Он снова посмотрел на Лию и принял решение. Наполовину ведя, наполовину волоча ее все еще хихикающую, он повел ее в гораздо менее переполненный зал, который вел к туалетам. Там он прижал ее к стене и придвинулся.

Она положила руки ему на грудь и улыбнулась.

Люсьен почувствовал, как у него сдавило грудь. Это чувство было приятным в большей степени.

— Обычно это метод Джастина, — сказала она с улыбкой.

— Что? — Спросил Люсьен, улыбаясь в ответ, его руки скользнули вокруг ее талии, чтобы притянуть ее ближе, даже когда он наклонился к ней, прижимая ее спиной к стене.

— Контроль разума. Джастин мастер на это дело. — Затем она снова рассмеялась, громко, ее тело обмякло в его руках. Когда она взяла себя в руки, то сказала: — Если бы я знала тебя шесть месяцев назад, я бы заплатила тебе, чтобы ты контролировал разум Джастина. Он был таким дерьмом, таким искусным манипулятором.

— Тебе не пришлось бы платить мне, моя зверушка. Это было бы для меня в удовольствие. Он все еще улыбался, но его слова звучали серьезно.

И они отрезвили ее. Ее тело вздрогнуло, улыбка исчезла с лица.

Люсьен хотел вернуть ее улыбку.

— Не надо, — предупредил он, его руки напряглись.

Она огляделась, заметив, где находится. Затем ее глаза остановились на входе в пяти футах дальше по коридору.

— Мы должны вернуться к Стефани...

— Посмотри на меня, Лия.

Впервые за несколько недель он наблюдал, как она борется со своей естественной реакцией, прежде чем ее глаза встретились с его.

— На пять минут ты вернулась ко мне. Не прячься от меня снова, — потребовал он.

— Но ты уже... — начала она, но он оборвал ее.

— Если ты скажешь мне, что я и так держу тебя в своих руках, клянусь Богом, мы сейчас же поедем домой, и я сделаю все, что мне нужно сделать, чтобы вытащить ту Лию из этой чертовой крепости, которую ты построила вокруг себя.

Она сжала губы, ее глаза вспыхнули, и Люсьен почувствовал волну восторга, промчавшуюся через него.

Наконец-то у него хоть что-то получилось.

— Мы можем поговорить об этом позже? — тихо спросила она.

— Здесь не о чем говорить, — произнес он. — Ты что-то скрываешь от меня.

— Нет, — ответила она.

— Лия. — Ее имя прозвучало предупреждением.

— Ну, я не скрываю! — Ее голос повысился, и Люсьен был доволен.

Из-за этого его тон смягчился, когда он заговорил.

— Ты забываешь, дорогая, я наблюдал за тобой двадцать лет.

Ее глаза скользнули в сторону, и она пробормотала:

— Этого я не забыла.

Его руки сжались, и она снова посмотрела на него.

— Поэтому я знаю, что Лия Бьюкенен, с которой я делю постель, не Лия Бьюкенен.

— Она есть.., — возразила Лия.

Упрямая. Он почти улыбнулся.

Но не улыбнулся.

— Она не…, — ответил он.

— Чего ты хочешь от меня? — спросила она, и в ее вопросе был едва заметный намек на резкость. Несмотря на ее рушащееся самообладание, он слышал, как колотится ее сердце, и чувствовал запах ее страха.

Он тоже скучал по этому.

Он притянул ее еще ближе, и ее руки начали давить ему на грудь.

Он проигнорировал это.

— Все, — ответил он.

— У тебя уже есть все.

— У меня ничего нет.

— То, чего у тебя нет, значит ты не сможешь этого иметь.

Определенно, укусила.

Да, его Лия определенно возвращалась.

Он ничего не мог с собой поделать и улыбнулся. Ее глаза опустились к его губам, он услышал, как ускорился ее пульс.

— Ты хочешь сказать, что твердо решила быть не кем иным, как моей шлюхой, — заявил он.

Ее тело замерло, а сердце екнуло.

— Что?!

— У тебя есть выбор. Ты можешь быть со мной такой, какой я хочу тебя видеть, или ты можешь быть моей шлюхой. Твой выбор.

Он наблюдал, как меняется выражение ее лица, когда она изо всех сил пыталась найти выход из затруднительного положения, в которое сама себя загнала.

Затем она сказала:

— Есть третий вариант.

— И какой же?

— Ты можешь меня отпустить.

Он почувствовал, как его грудь снова сжалась. На этот раз это было крайне неприятное чувство.

— Этого не произойдет.

Она оттолкнулась от него. Он проигнорировал.

— Я отказываюсь выбирать, — прошипела она.

— Тогда выберу я.

Она затаила дыхание, ее лицо побледнело, прежде чем прошептала:

— Ты не можешь заставить меня сделать ни то, ни другое.

Его рука скользнула вверх по ее спине, пальцы обхватили за шею.

— Хочешь попробовать, зверушка?

Ее страх усилился, ее запах наполнил зал, и он почувствовал, как его член начал твердеть в ответ, когда ее сердце забилось у него в груди.

Прозвонил звонок, возвещая, что посетителям пора занять свои места.

— Пожалуйста, мы можем поговорить об этом позже? — умоляя, попросила она, он изучал ее лицо.

С нее было достаточно. Тем не менее он внимательно разглядывал ее.

— Да, — смягчился он. — Мы можем поговорить об этом позже.

Она с облегчением прижалась к нему.

Он наклонил лицо, чтобы коснуться ее губ своими.

— Но мы поговорим об этом, Лия, — предупредил он, его губы двигались рядом с ее губами. — Твоя новая игра закончена, мы начнем другую. — Он наблюдал вблизи, как ее глаза округлились, ее запах окутал его, ее восхитительный страх охватил его горло. — Сегодня вечером, — закончил он.

* * *

Лия сидела рядом с ним в машине, притворяясь спящей.

Он знал, что она не спит. Он целый месяц рядом с ней спал ночами. И точно знал ее спящее дыхание и стук сердца.

Сейчас все было по-другому.

Более того, она не могла устать, учитывая, что вздремнула в опере у него на плече.

Можно было с уверенностью сказать, хотя Лия и не сказала ему, ей не нравилась опера.

Во время первого акта он обнаружил, что она была равнодушна к опере, когда почувствовал ее едва уловимые движения рядом с собой. Однако повернув голову в ее сторону, увидел, что она сидела, склонив голову, будто была погружена в глубокое раздумье.

Он не придал этому значения, подозревая, что она обдумывает варианты ответов для их обсуждения позже этим вечером.

Его взгляд переместился на Стефани, которая сидела с другой стороны рядом с Лией, и не отрывая глаз смотрела на сцену, но ее губы изогнулись в веселой усмешке.

В действии оперы не было ничего смешного.

Его пристальный взгляд вернулся к Лии, и он заметил, как она внезапно состроила странную гримасу. Выпятив подбородок, жилы на ее шее напряглись, она скользнула языком между губ, как змея.

Люсьен недоверчиво уставился на нее, гадая, не подействовало ли на нее так давление от его укрощения.

Затем он услышал детское хихиканье.

И посмотрел вниз через перила балкона, увидел маленькую девочку не старше шести лет, которая тоже совершенно не интересовалась оперой. Она смотрела на Лию, ее лицо расплывалось в улыбке. Через мгновение она передразнила змеиное лицо Лии, а затем изменила свои черты, используя большие пальцы, растягивая рот и опуская глаза.

Люсьен оглянулся на Лию, которая комично выпучила глаза и покачала головой.

Девочка снова хихикнула, практически подпрыгнув на своем месте, делая руками движения, чтобы Лия последовала ее примеру, обмен гримасами происходил уже какое-то время. Ее мать, сидевшая рядом с ней, наконец заметила поведение дочери, и Люсьен услышал приглушенный ее шепот.

Он скользнул рукой по плечам Лии, она подпрыгнула и повернула к нему голову. Он поймал выражение ее лица, которое чуть не заставило его расхохотаться. Она выглядела точь-в-точь как шестилетняя девочка, которую только что поймали на проделке.

Он нашел губами ее ухо и прошептал:

— Веди себя хорошо.

И почувствовал, как ее плечи напряглись под его рукой, но проигнорировал это, притянув ее к себе, чему она бессмысленно сопротивлялась.

Его взгляд переместился на Стефани, которая наблюдала за ними, широко улыбаясь, прежде чем он крепко прижал Лию к себе и перевел взгляд на сцену.

Он тоже улыбался.

Ей удалось сдержать свои выходки до конца первого акта и дружелюбно, хотя и задумчиво, поболтать со Стефани во время антракта.

Во втором акте он расположил ее так же, как и в первом, обняв за плечи, она быстро заснула, положив голову ему на плечо.

И этот сон не был притворным. Она действительно спала, всем своим весом навалившись на него. Хотя ему хотелось, чтобы она призналась, что не любит оперу, но совсем не возражал против того, что она спала, положив голову ему на плечо, а он, высвободив прядь ее волос, смотрел действие на сцене, накручивая ее шелковистые волосы на палец, и как он обнаружил в тот вечер, мог накручивать ее волосы на палец часами.

Все еще думая об этом, Люсьен понял, что они приехали домой.

Он нажал кнопку открывания гаражных ворот и припарковал «Порше» рядом с «Кайеном». Вышел из машины и подошел к ее стороне, открыл дверцу, она сделала вид, что только что проснулась.

— Мы дома? — спросила она фальшиво сонным голосом.

Люсьен сдержал улыбку.

— Да, зверушка.

Он помог ей выбраться, она сонно побрела к двери на кухню. Он поймал ее и положил руку на плечи, притягивая ближе и направляя ее остаток пути.

— Устала? — спросил он с притворной заботой, останавливая их у двери, чтобы повесить ключи на крючок на кухонной стене.

Она притворно зевнула.

Затем ответила:

— Несомненно.

— Давай уложим тебя в постель, — пробормотал он, и она кивнула.

Он шел рядом с ней всю дорогу до спальни, где она отстранилась. Он направился, чтобы включить прикроватную лампу, а она села на кровать, согнувшись пополам, ее руки потянулись к ремешкам туфель.

Он сбросил пиджак и подошел к дивану.

— Я так понимаю, ты не любишь оперу? — спросил он, бросая пиджак на диван и садясь, чтобы снять обувь.

— Эм... — заколебалась она, снимая туфлю с ноги, отставляя ее в сторону, затем занялась другой, — нет.

Он был доволен, что она не попыталась его обмануть, и не стала говорить то, что, по ее мнению, он хотел бы услышать, Люсьен встал и расстегнул рубашку.

— Думаю, я уже это понял.

Она поднялась с кровати, не ответив и даже не взглянув в его сторону, направилась в гардеробную.

Используя свою естественную скорость, он снял рубашку, бросил ее надиван, оказавшись рядом с ней, прежде чем она сделала три шага.

Он схватил ее за руку, она вздрогнула, остановилась и посмотрела на него снизу вверх.

— Куда ты собралась? — спросил он.

— Снять платье и надеть пижаму, — ответила она.

— Без пижамы, — ответил Люсьен, ее глаза расширились, и он повернул ее так, чтобы она оказалась к нему спиной, прежде чем продолжить. — Я хочу ощущать твое тело рядом с собой сегодня ночью, зверушка.

Ее тело окаменело, когда его пальцы потянулись к ее молнии на платье, но она не сопротивлялась.

Он сдвинул молнию вниз, она стояла как вкопанная. Материал раздвинулся на спине, затем упал. На ней не было ничего, кроме пары прозрачных трусиков лавандового цвета, отделанных кружевом того же цвета. Ее руки поднялись, прикрывая грудь, когда он снова повернул ее и притянул к себе, ее руки оказались зажатыми между их телами.

— Сними с меня брюки, — приказал он, его пальцы скользнули вверх по мягкой коже ее обнаженной спины.

Она моргнула.

Затем спросила:

— Что?

Его пальцы нащупали заколку в виде бабочки у нее в волосах. Он осторожно сжал крылья и вытащил ее.

Затем повторил:

— Лия, сними с меня брюки.

Она мгновение колебалась, затем, неестественно, ее руки потянулись к его ремню.

Его пальцы нащупали еще одну бабочку, и он осторожно вытащил ее.

— Итак, я так понимаю, ты уже решил? — прошептала она, расстегивая его ремень, передвинув пальцы к застежке.

— Решил что? — спросил он, доставая еще одну бабочку и с немалым восхищением наблюдая, как ее блестящие волосы медленно спадают на плечи.

— Что я буду твоей шлюхой.

Так глубоко погрузившись в изучение ее волос, он был поражен ее словами, его взгляд переместился с ее волос на ее глаза.

— Почему ты так решила?

Она расстегнула молнию. Это, очевидно, и был ее ответ.

Одной рукой он нашел еще заколки у нее в волосах, тоже вытащил. Другой рукой он обхватил ее сзади за шею.

Он не сводил с нее глаз.

— Любовники раздевают друг друга, Лия, — тихо произнес он.

Он услышал, как неровно забилось ее сердце, она оторвала от него взгляд, посмотрела на его плечо, скользнула руками по его талии и стала стягивать с него брюки.

Они едва коснулись пола, как он вышел из них, поднял ее на руки, и они молниеносно оказались у края кровати. Он откинул одеяло, укладывая ее. Бросил ее бабочек на прикроватный столик, перелез через нее и устроился рядом.

— Садись и повернись ко мне спиной, — потребовал он, она снова заколебалась, прежде чем подчиниться, подтянув одеяло к груди.

Его руки вернулись к ее волосам.

— Сколько у тебя здесь невидимок, зверушка? — пробормотал он, когда все бабочки исчезли, но, казалось, сотни невидимок находились внутри.

— У меня много волос, — прошептала она.

Он перестал вытаскивать невидимки, его рука двинулась к ее шее, поперек горла и вниз. Он обхватил пальцами ее предплечье и притянул ее обратно к своей груди, зарывшись лицом в ее густые, мягкие, теперь дико волнистые волосы.

— Мм, — пробормотал он в локоны, — что ты делаешь.

Ее руки поднялись, пальцы скользнули в волосы.

— Я сама вытащу.

Он отстранился, отпуская ее, оттолкнув ее руки.

— Я сделаю сам.

Она вслепую замахала руками.

— Это не займет у меня и секунды.

— Я сказал, что сделаю сам.

— На самом деле...

Он ниже наклонился, увлекая ее за собой и бросая невидимки и зажимы на тумбочку. Затем крепко схватил ее за запястья и развернул их, скрестив спереди.

Прижавшись к ее уху, он твердо повторил:

— Я сделаю все сам.

Она напряглась на секунду, потом ее тело обмякло.

— Хорошо, — прошептала она.

Натянула одеяло, прикрывая грудь, затем сидела неподвижно, пока он вытаскивал невидимки.

Через некоторое время его пальцы скользнули по ее волосам в поисках, оставленных невидимок. Не найдя ничего, он положил последнюю из них к остальным на тумбочку. Его руки вернулись к ее волосам, он намотал их на кулак. Потом потянул за волосы, ее голова сдвинулась в сторону, он поцеловал ее обнаженное плечо.

Она задрожала. Он улыбнулся, прижимаясь к ее коже.

— Теперь я могу лечь спать? — спросила она.

— Нет, — ответил он.

Ее тело вздрогнуло, и она повернула голову, глядя на него.

— Но я устала, — солгала она.

— Знаю. — Он старался не улыбаться.

— Ты сказал, что мы ляжем в постель. — В ее тоне звучало легкое обвинение.

— Мы уже в постели, — сказал он очевидное.

— Я думала, ты имел виду спать, — сказала она ему.

— Нет.

— Но... — начала она, но не закончила. Он повернул ее лицом к себе, выдергивая одеяло из ее рук, одновременно приподнимаясь, чтобы прислониться спиной к изголовью кровати и прижать ее к своему боку.

— Мы поговорим, — объявил он.

Она запрокинула голову, глядя на него.

— Я правда устала, Люсьен. Действительно устала. — Она подчеркнула эти слова, еще сильнее прижавшись к нему своим мягким телом. — Не думаю, что у меня хватит сил говорить.

Его рука поднялась, обхватив ее за подбородок.

— Вот и отлично, зверушка, говорить буду я.

Она напряглась.

— Прошло уже некоторое время с тех пор, как был урок, — сказал он и увидел, как удивление скользнуло по ее лицу.

Он наблюдал, как она борется со своей реакцией. Затем увидел, что она проиграла.

— Ты пришел к решению? — спросила она, почти требовательно, но все же только почти.

— О чем?

Он услышал, как она заскрежетала зубами, и сдержал смех.

— Сегодня вечером ты сказал, что сделаешь выбор, — напомнила она ему. — Ты выбрал?

Как бы ему это не нравилось, Люсьен позволил ей сорваться с крючка.

— Этому и будет посвящен твой урок.

Он снова увидел, как изменилось выражение ее лица, снова услышал, как она заскрежетала зубами, прежде чем почувствовал, как она всем весом навалилась на его бок.

— Я вся внимание, — пробормотала она, теперь в ее голосе слышалось легкое раздражение.

Его рука на ее подбородке скользнула сбоку в ее волосы, он прижал ее голову к своей груди. Затем взял ее за запястье, провел ее рукой по своему животу, положив руку. Наконец, он положил руку ей на шею, поглаживая большим пальцем ее горло.

— Ты что-нибудь узнала об истории наложниц во время того единственного урока? — спросил он.

Она почувствовала, как ее голова дернулась на его груди, указывая на отрицательный ответ.

Конечно, ее выгнали раньше или она вообще не слушала.

Люсьен улыбнулся поверх ее головы, продолжил:

— Официальная роль наложницы началась сразу после Революции, когда представители Смертных и Бессмертных встретились, чтобы обсудить Соглашение, которое определит, как будут сосуществовать две культуры. Одиннадцать Старейшин или старейших живых вампиров, представляли нашу культуру. Послы из одиннадцати европейских стран представляли вашу культуру. Для смертных главной заботой было прекратить охоту. Для бессмертных главной заботой было обеспечить безопасное питание, но также найти способ, которым вампиры могли бы питаться и при этом иметь место в обществе, а не находиться в тени. Как я уже говорил тебе раньше, у многих вампиров уже были наложницы, женщины, которые охотно делились своей кровью. Было решено, что с этого момента так будет и впредь. Соглашение было написано, и его подписали как Бессмертные, так и Смертные.

Люсьен сделал паузу, Лия кивнула, что поняла, он может продолжать.

— Наложниц набирали из самых знатных семей Европы, аристократок, дочерей богатых торговцев, даже некоторых королевских особ более низкого происхождения. Этому тайно способствовали монархи по всей Европе. Необязательно было, чтобы женщины приходили добровольно. Чаще всего их продавали.

Он услышал, как она резко вздохнула, и его рука на ее шее ободряюще сжалась.

— Их могли продать, Лия, но, оказавшись там, ни одна не пыталась сбежать.

— Хорошо, — прошептала она, когда он снова сделал паузу, чтобы она дала понять, что приняла этот факт.

— Первой семьей, которая вышла и подписала соглашение, была твоя, — сказал он и добавил: — Бьюкенен пришли добровольно.

— Я знаю, — тихо произнесла она.

— Ты знала, что они уже были наложницами в течение пяти поколений?

Ее голова откинулась назад, и он встретился с ней взглядом.

— Этого я не знала, — тихо ответила она.

Он кивнул.

— Не только наложницами вампиров, но и наложницами королей.

Он видел, как побледнело ее лицо, почувствовал, как напряглось все ее тело, она оттолкнулась верхом от его груди.

— Боже мой, — выдохнула она, в кои-то веки настолько потрясенная, что забыла о собственной наготе.

— Лия...

Все еще с выражением ужаса на лице, она заговорила.

— Оказывается я происхожу из рода шлюх.

Его руки обвились вокруг нее, и он притянул ее к своей груди, так что они оказались лицом к лицу.

— Ты должна помнить, что те времена были другими, — предупредил он, встретившись с ней взглядом. — И женщины Бьюкенен были другими. Они хотели получить от жизни что-то другое. Сильные женщины тогда не могли жить своей собственной жизнью, ни одна женщина не могла. Ваши предки делали то, что должны были делать, чтобы гарантировать себе определенную свободу, которая включала безопасность и комфорт, и им было все равно, что думают люди. Этими чертами характера можно восхищаться и тогда, и сейчас. Она все равно выглядела испуганной и сомневающейся, поэтому он продолжил:

— Я знал твоих предков Бьюкенен, зверушка, они шли своим путем без мужчин, управляющих их жизнями. Тебе абсолютно нечего стыдиться, — его голос понизился. — И ты бы им понравился, именно ты. Ты напоминаешь мне их, Лия.

Она сморщила нос, и Люсьен подумал, что от этого она выглядит очаровательно, поэтому улыбнулся.

— Это комплимент, — сообщил он ей.

— Хорошо, — согласилась она, на самом деле не соглашаясь, явно желая уйти от темы.

Он проигнорировал ее невербальный намек.

— Столькими веками они гарантировали своим потомкам, что те будут жить в безопасности и благополучии, даже ты. И я не имею в виду сейчас со мной, я имею в виду всю твою жизнь, обеспеченную твоей матерью.

— Мне кажется, мужчины обеспечивали эту жизнь или, по крайней мере, вампиры обеспечивали. В нашем случае это был Космо, который заботился о нас.

— Да, но в течение семи лет твоя мать заботилась о Космо.

Она издала звук, похожий на фырканье.

Он нетерпеливо сжал ее, но смягчил голос.

— То, что делает твоя семья — это не мелочь. Без твоей крови, крови твоей матери, всего твоего рода и таких, как ты, отданной добровольно, нам пришлось бы охотиться.

Он наблюдал, как к ней пришло понимание, затем ее брови сошлись вместе, и она ответила:

— Да, но все эти смертные на Пиру, танцуют и размножаются... ты бы не голодал, и тебе не нужно было бы охотиться.

— Ты права, — согласился он. — Но кормление для выживания сильно отличается от принятия элегантной трапезы. Вампиры, оставшиеся после Революции, в целом жаждут лучшего в жизни. Ты видела их, Лия. Уотс и Брид — не самые лучший вариант в жизни. Наложницы же определенно таковы. И если наложницы добровольно не соглашались, мы бы вышли на охоту на простых смертных, нам надо как-то жить.

Она отвела от него взгляд и пробормотала:

— Сноб.

— Посмотри на меня, зверушка, — потребовал он, и когда она перевела на него взгляд, он продолжил. — Дело не совсем в этом. Три недели назад ты сказала, что не так много людей, с которыми я мог бы быть самим собой, и ты одна из них. Ты хоть представляешь, каково это, веками, каждую секунду скрывать, кто ты есть на самом деле, живя в мире смертных?

Она неловко прижалась к нему, и он успокоил ее, еще раз сжав руку.

Было заметно, что она искала аргумент для ответа, а когда нашла, то возразила:

— Люсьен, ты можешь быть полностью самим собой на Пирах, в обществе Уотса и Брида. Им это понравится. Они сделают все, чтобы ты был собой. Они живут ради этого.

— Это совсем другое.

— Почему другое?

Люсьен вздохнул, прежде чем объяснить:

— Они не хотят, чтобы я был самим собой. Они хотят, чтобы я был тем вампиром, которого они себе придумали, сверхчеловеческом, существом ночи, романтизированном или демонизированном их сознанием. Они думают, что играют с огнем или живут в романе. Они не принимают меня таким, какой я есть. Они — потребители, все они. Ты думаешь, что они мне что-то дают взамен, нет, они только берут. Может я и питаюсь их кровью, но они также питаются мной. То, что я делаю, вполне естественно, я даю своему телу, что ему необходимо, чтобы жить. То, что делают они, больше попахивает эгоизмом и жадностью. Ни разу за всех века я не встречал таких, как Брид и Уотс, или еще кто-нибудь на Пиру, ни одной смертной души, которая интересовалась бы мной, как личностью. Например, спросила бы, когда у меня день рождения. Спросила бы о моем настроении. Обсудила бы книгу со мной. За пятьсот лет, Лия, ни разу. Я для них не человек. И не существую вне той фантазии, которую они сами себе создали обо мне. Я для них инструмент доведения их до оргазма или чего-то еще, черт возьми, то, что они от меня получают.

Он заметил, как ее лицо смягчилось, прежде чем сожаление наполнило ее взгляд. Печаль, смешанная с нежностью, взгляд мрачный, но в то же время полный сострадания, его это потрясло.

Ее рука скользнула вверх по его груди, приподнялась, и он затаил дыхание, подумав, что она действительно собирается коснуться его лица в порыве нежности.

Вместо этого, к сожалению, она передумала, и ее рука опустилась вниз, легко вернувшись ему на плечо.

Несмотря на свое разочарование, его пальцы захватили прядь ее волос и начали накручивать.

— Наложницы же не такие, — тихо продолжил он, она молчала. — Наложницы понимают и принимают нас такими, какие мы есть и понимают в чем мы нуждаемся, они дают нам больше. Не просто кровь. Безопасную гавань, где мы можем быть теми, кто мы есть. Ты, — его голос понизился до шепота, и его лицо приблизилось к ее лицу, — часть моей жизни, моей настоящей жизни, а не какого-то любовного романа или фильма ужасов. Это отношения, зверушка, отношения в моем сегодняшнем мире, которые очень важны для меня. Без этого я бы сошел с ума.

Печаль покинула ее взгляд, сострадание осталось, и он почувствовал, как ее тело растворилось в нем.

Слава, черт побери, Богу.

Наконец-то у него хоть что-то стало получаться.

— Люсьен... — пробормотала она.

Он не позволил ей прервать его, чувствуя, что настало время высказать свою точку зрения. — Мне не нужна шлюха, Лия. Я хочу, чтобы ты принимала меня таким, какой я есть, с тем, кем мы являемся друг для друга.

— Я принимаю тебя таким, — прошептала она, и как она это произнесла, заставило его поверить в ее слова.

Без колебаний он спросил:

— Принимаешь ли ты, кем мы являемся друг для друга?

Она в нерешительности прикусила губу.

— А? — настаивал он.

— Что, эм, — она сделала паузу, а затем продолжила: — А кем мы являемся друг для друга?

— Я бы хотел, чтобы мы были любовниками.

Как ни странно, в ее глазах появилась надежда.

— Любовниками?

Не уверенный в причинах ее надежды, он осторожно ответил:

— Ну, да, любовниками.

— Просто любовниками? — повторила она.

Его чувство напряженности усилилось.

— Возможно, тебе следует более подробно мне объяснить, что в твоем понимании «просто любовники».

— Возможно, тебе следует более подробно мне объяснить, что в твоем понимании «любовники», — тут же парировала она.

— Я тебе говорил об этом ни один раз, — ответил он.

— Ты хочешь, чтобы я тебе доверяла.

— Да, это и многое другое.

Ее гибкое тело напряглось.

— Что другое? — спросила она.

Он изучал мгновение выражение ее лица, задаваясь вопросом, она была тупой или упрямой? Он выбрал последнее.

А также подумал, возможно, они наконец-то сдвинулись с мертвой точки.

С убывающим терпением он объяснил:

— Лия, моя одежда в твоем шкафу. Мое тело в твоей постели. Я прихожу домой к тебе каждую ночь.

Она моментально ответила:

— Люсьен, твоя одежда в твоем шкафу. Твое тело находится в твоей постели. Ты приходишь домой в свой дом каждую ночь.

Он почувствовал, как его брови сошлись на переносице.

— Это твой дом, Лия.

— Ты ошибаешься, — возразила она. — Это дом, который ты мне предоставил, «пока все это происходит».

Его глаза сузились под нахмуренными бровями, терпение опустилось еще на одну ступеньку.

— Ты права, я неправ. Это не твой дом. Но ты тоже ошибаешься. Это не дом, который я предоставил тебе «пока все это происходит».

Когда она заговорила, он почувствовал, что ее терпение тоже на исходе.

— Тогда в чем суть?

— Это наш дом.

Она вздрогнула и рефлекторно потянулась к его рукам. Он крепко держал ее, не уступая ни на дюйм.

— Нет никакого «нашего», — отрезала она, безрезультатно надавливая рукой ему на плечо. И все же она не остановилась.

— Есть, — решительно заявил он и увидел, как ее глаза вспыхнули, прежде чем они наполнились гневом.

Она надавила сильнее ему на плечо, сердито бормоча:

— Люсьен, отпусти меня.

Нет, он определенно ни на йоту не сдвинулся с места.

При ее попытке выбраться из его объятий, его терпению снова пришел конец.

— Как ты думаешь тогда, какого хрена все это значит? — выдохнул он.

Она встретилась с ним взглядом и потребовала:

— Отпусти меня.

— Ответь мне.

Она молчала. Вместо этого задала свой собственный вопрос.

— Это и есть укрощение? — Ее голос повышался. — Создание «нашего», ты создаешь «нас»?

— Да, это часть.

— Определенно еще есть некоторые детали, — саркастически парировала она.

— Да, черт побери, и если бы ты перестала быть такой чертовски упрямой, то могла бы изучить все детали и понять, насколько это прекрасно.

— Однозначно, — насмешливо ответила она.

Его руки легонько встряхнули ее.

— Ты понятия не имеешь, к чему относишься с таким презрением.

— О да, я как раз понимаю.

— Тогда объясни мне.

Она успокоилась и, к его удивлению, согласилась.

— Хорошо.

Он выдержал ее вызывающий взгляд, прежде чем пробормотать:

— Будет интересно.

Она бросила на него взгляд, который был бы забавным, если бы он находился в другом настроении, не был бы таким раздраженным.

Затем она начала, отчеканивая каждое слово.

— Красивый дом. Красивая одежда. Красивая тропинка, ведущая вниз к прекрасному озеру. Красивый бассейн. Шикарный район. В оперу с золотыми бабочками в волосах. Домработница, которая стирает одежду и готовит завтрак. Горячий, сверхчеловек вампир с великолепным телом, хорошо владеющий руками, не говоря уже о его рте, приходит домой каждую ночь. Девушка может к этому привыкнуть.

— В этом и суть, — ответил он.

— Хорошо, что произойдет со мной, когда закончится контракт?

— Это обычная практика для вампиров, включая меня, переселять своих наложниц в менее роскошные апартаменты после завершения Соглашения. Но если бы ты дала мне пять минут на объяснения еще в прошлом месяце, то знала бы, учитывая укрощение, твоя жизнь будет здесь до самой смерти.

Люсьен подумал, что это должно быть для нее довольно существенно.

Лия же была другого мнения.

— Спасибо, Люсьен, — саркастически огрызнулась она в ответ. — Ты снял у меня прямо камень с души.

Он встряхнул ее еще раз, на этот раз гораздо менее нежно.

— Объяснись.

Она бросила на него еще один свой особенный взгляд, на этот раз гораздо менее забавный. Также снова попыталась выпутаться из его рук, но он крепко прижал ее к себе.

— Думаю, что мне это не нужно, — заявила она.

— Правильно ли я тебя понял, моя зверушка. Я сказал тебе сейчас, что ты — важная часть моей жизни, значимая для меня часть. Я намерен жить с тобой, разделить с тобой свою жизнь, взять тебя в качестве своей любовницы, чего ты хочешь так же сильно, как и я, черт возьми, не отрицай этого, обеспечить тебе в высшей степени комфортную жизнь до твоей смерти, а ты заявляешь мне, что тебе это не нужно?

— Да, — мгновенно ответила она, теперь уже совсем вернулась прежняя Лия, потому что ее голос звучал бойко, она была готова к битве. — Именно. Я не хочу ничего из этого. — Она вытянула руку, обводя комнату, прежде чем повернулась назад, упираясь ему в грудь, пытаясь выбраться. — Я не хочу ничего из того, что ты сказал. И самое главное, я не хочу тебя.

Его терпение кончилось, он дал волю гневу. Очень большому гневу.

Он рывком перекинул ее к себе, они оказались нос к носу.

Его голос звучал низко и холодно.

— У меня есть желание изменить твое мнение по поводу твоих последних лживых слов.

Он видел, как ее гнев нарастает с той же скоростью, что и у него.

Поэтому она проигнорировала его угрозу и потребовала:

— Отпусти меня.

Он еще крепче сжал руки.

— Нет, пока ты не усвоишь сегодняшний урок, моя зверушка.

— Я не имею в виду сейчас! — огрызнулась она. — Я имею в виду совсем. Освободи меня от нашего Соглашения. Найди себе другую идиотку и морочь ей голову.

Ее слова пронеслись сквозь него, оставив позади то скручивающее, мерзкое чувство, которое он презирал, он внезапно сел, пытаясь приспособиться к нему, она была вынуждена сесть вместе с ним у него на коленях.

Она ахнула шокировано и удивленно, затем попыталась выбраться.

— Перестань бороться, — потребовал он, его рука обхватила ее за талию, а другая накрутила волосы.

— Отпусти меня, — выпалила она в ответ.

— Этого не случится, Лия.

— Ты хочешь, чтобы я отдала тебе все. Свое доверие, свое тело, свои года, и думаешь, что я должна быть благодарна за красивую одежду и чертовски отличный дом?

— Ты кое-что пропустила, — ответил он.

— О да, еще и свою кровь, — отрезала она.

— Да, твоя кровь и многое другое.

Она перестала вырываться из его объятий, и ее сердитое лицо приблизилось к нему.

— Понимаю, Люсьен. — Ее голос звучал разъяренным шепотом. — Ты открыто не говоришь, но я знаю, чего ты хочешь. Но ты не сможешь его получить, потому что знаю, что в конце концов ты выбросишь его на помойку. Потому что для тебя оно ни хрена не значит, какие бы льстивые речи ты мне тут не говорил. Так что я оставлю его себе.

Его руки непроизвольно напряглись, он понял, что она перешла черту, почувствовал, как участился ее пульс, у нее перехватило дыхание.

— Как ты можешь так говорить? — прошипел он.

С трудом дыша, она вернулась к своей предыдущей теме.

— Отпусти меня.

— Я ждал тебя двадцать чертовых лет, — напомнил он ей.

— Не переживай так, Люсьен. — резко произнесла она. — Уверена, что еще одна сладко пахнущая киска появится на твоем горизонте в скором времени.

Он развернулся, его ярость висела на очень тоненькой нити, но все же висела. Лия моментально приземлилась на спину на кровать, он навалился сверху, его бедра оказались между ее ног.

— Ты не слушала то, что я говорил и делал, — проскрежетал он.

— Я не пропустила ни единого долбаного слова! — крикнула она ему в лицо.

— Ты пропустила все. Поэтому я скажу так, чтобы ты поняла. Я ждал тебя с тех пор, как узнал, что ты существуешь. Но я ждал смертную вроде тебя пять чертовых столетий.

— Сомневаюсь, что земля в ближайшее время врежется в солнце и наступит конец света. Поэтому у тебя будет еще один шанс.

Боже правый, она была такой упрямой.

Он зарычал.

— Отпусти меня, — потребовала она.

— Нет.

— Отпусти меня! — закричала она.

— Никогда! — крикнул он в ответ.

Его последнее слово заставило ее измениться в лице. Оно исказилось от боли, такой острой и такой сильной, что застало его врасплох, превратившись в родственную боль у него в животе, настолько сильной, что он почувствовал мгновенную тошноту.

Поэтому ее кулак, соединившийся с его челюстью, стал для него полной неожиданностью.

Его голова дернулась в сторону, он пару секунд оставался в таком положении, глядя невидящим взглядом вдаль комнаты.

Боли он не почувствовал. Она была все же смертной женщиной, находящейся в невыгодном положении перед ним на спине.

Но он был вампиром.

Наложницы должны уважать своих хозяев — вампиров.

Он во многом доверял ей, потому что знал, на что шел, выбирая ее.

Но она только что переступила черту.

Медленно он повернул голову к ней. Она тяжело дышала, ее сердце бешено колотилось, в ее запахе чувствовался безудержный страх, а в глазах плескались упрямство и ярость.

— Ты ударила меня, — сказал он обманчиво мягким голосом.

Она проигнорировала опасность в его голосе, взбрыкнула и потребовала:

— Слезь с меня!

Он слез, но только для того, чтобы сесть на край кровати, грубо притянув ее к себе на колени, прижав к своему телу руками.

Она сопротивлялась.

— Отпусти меня!

Он тряхнул ее с достаточной силой, чтобы привлечь ее внимание. Она перестала сопротивляться, ее глаза метнулись к нему, и он услышал, как ее сердце забилось быстрее, и перехватило дыхание.

— Сейчас, Лия, ты научишься уважать меня, — прошептал он.

Она открыла рот, чтобы сказать, но он так быстро переложил ее на кровать, что слова застряли у нее в горле.

Теперь она лежала лицом вниз на кровати, ее бедра у него на коленях, задница была обращена к потолку.

Она поняла его намерение и закричала испуганно и с яростью:

— Нееееет!

«Замолчи», приказал он, крик мгновенно прекратился, но она продолжала бороться.

Он решил, пусть борется. Она и так не поблагодарит его за это, он предположил, что требовать ее согласия на порку, контролируя при этом ее разум, было бы тактической ошибкой. Достаточно было утихомирить ее крики. Он прошел с ней достаточно сражений, он явно не добился ни малейшего прогресса, даже после недели противостояния лицом к лицу, за которой последовали три недели разрядки. Ему не нужно было еще, чтобы она искренне ненавидела его еще больше вместо того, чтобы убеждать себя в обратном.

Он прижал ее коленом к кровати, положив руку ей на спину. Она пыталась подняться, толкалась и брыкалась, но он не позволял ей ни на йоту продвинуться к освобождению.

Затем его рука опустилась ей на задницу, достаточно резко, подчеркивая его воспитательную роль, но не так сильно, не причиняя настоящей боли.

В тот момент, когда раздался шлепок, эхом заполнивший комнату, она полностью замерла.

Он шлепнул ее еще три раза. При каждом ударе ее тело дергалось в ответ, но она не сопротивлялась.

В следующий раз, когда его рука потянулась к ее заднице, он не шлепал, а нежно поглаживал.

— Теперь ты все поняла? — тихо спросил он, его рука мягко скользнула по ее ягодицам, а взгляд переместился к ее голове.

Ее лицо было зарыто в одеяло, волосы разметались по плечам, руки вытянуты перед собой, пальцы вцепились в подушку.

Он увидел, как она кивнула.

Теперь пришло время преподать ей еще один урок.

Он убрал колено и, как и подозревал, она немедленно попыталась сбежать. Но он схватил ее за щиколотки и раздвинул ее ноги, опустил колено, поймав в ловушку ее теперь раздвинутые ноги.

Увидел, как ее голова откинулась назад, а пальцы вцепились в подушку.

Он стянул с нее трусики.

«Нет», мысленно закричала она ему.

«Да, зверушка», ответил он.

Когда его рука скользнула между ее ног, она попыталась вырваться, но он удержал ее. Она продолжала сопротивляться, пока он ласкал ее, очень быстро, что несомненно доставляло ему удовольствие, но скорее всего, унижало ее, она стала мокрой.

Он продолжал ее ласкать, пока она окончательно не стала мокрой. Она перестала бороться, теперь она извивалась, бедра приподнялись, ноги задвигались у его колена, не убежать, а еще шире, предоставив ему больший доступ.

Он продолжал, ощущая ее влажную и шелковистую киску, ее аромат заставил его член затвердеть до боли.

С неделями между оргазмами, она желала этого так же, как и он.

Как только он понял, что она близко, приподнял бедро, вытащил ее из-под себя, стащил трусики с ее ног. Затем потянул ее вверх и усадил себе на колени.

Ее рука тут же обхватила его за плечи, другая вцепилась в волосы, лоб опустился к его плечу. Ее бедра двигались, пытаясь сесть на его член, который он удерживал. Учитывая, что она вцепилась в него двумя руками, не было необходимости, чтобы он держал ее в плену, но он все равно обнял ее за талию. Он положил руку ей между ног, поглаживая, дразня, кружа, разжигая жар, но не облегчая его.

Он освободил ее от молчания.

Она мгновенно почувствовала это и прошептала с глубоким чувством:

— Я действительно ненавижу тебя.

Он уткнулся лицом ей в шею, чтобы скрыть улыбку.

Даже его очень упрямая Лия не могла ненавидеть его одновременно, когда ее тело в отчаянии двигалось, чтобы соединиться с ним.

Его рука скользнула вверх по ее спине, он потерся членом о ее киску.

— Ты когда-нибудь задумывалась о силе своей ненависти ко мне, зверушка? — спросил он ее в шею.

— Нет, — огрызнулась она хрипло, откинув назад голову, больше обнажая горло, как бы приглашая. — Ты большой, упертый вампирский придурок.

Он решил проигнорировать ее слова.

— Ты хочешь, чтобы я кормился или тебе нужен мой член? — Он остановился, прижимаясь к ней. — Или ты хочешь и то, и другое?

Его рука переместилась с ее талии на грудь, большой палец коснулся ее твердого, как камень, соска. У нее перехватило дыхание и сердце пропустило удар. Она дернулась от его руки у себя между ног, он почувствовал, прилив ее влаги.

Боже, она была великолепна.

Если он когда-нибудь забудет по какой причине терпит такую пытку, каждый раз доставляя ей оргазмы, ему нужно будет вспомнить всего лишь этот момент.

Или тот, где она таяла в его объятиях с нежностью в глазах.

— Ответь мне, Лия.

— И то, и другое, — выдохнула она, тон был одновременно вызывающим и побежденным.

«Сегодня вечером, — решил он, — Лия получит то, что хочет».

И, наконец, он тоже.

Он задвигался, перевернув ее на спину, его бедра оказались между ее ног, ее бедра мгновенно приподнялись в приглашении.

Его губы приблизились к ее губам, он надавил головкой члена на ее вход.

Тугой и мокрый.

Он, бл*дь, не мог дождаться, когда окажется внутри нее по самое основание.

Однако, прежде чем он, наконец, даст им то, чего они оба хотели, им нужно прояснить кое-что.

Его глаза встретились с ней.

— Я не отпущу тебя, — прорычал он. — Больше об этом не говори.

Она прижалась бедрами к его бедрам, ища более глубокого контакта, но промолчала.

— Ты меня поняла? — спросил он.

Она впилась в него взглядом, двинув бедрами вперед.

Его руки на ее талии напряглись.

— Лия... — предостерегающе проскрежетал он.

— Поняла, — прошептала она.

Он приготовился сделать выпад, трепет желания пронзил его, но прежде чем он сделал движение вперед, ее тело под ним стало твердым в тот миг, когда он услышал отдаленные звуки, возвещающие об опасности.

Ее широко раскрытые глаза встретились с его.

— Что-то не так, — выдохнула она.

Она никак не могла слышать приближающуюся машину и разговор внутри, и его это потрясло.

Но он не мог как следует обдумать эту мысль сейчас.

«Да, дорогая», произнес он в ее мыслях.

Ее конечности напряглись вокруг него так, как будто она пыталась его от чего-то защитить.

«Ты не хочешь, чтобы они слышали наш разговор?» спросила она.

С большим сожалением и жестким контролем над своим гневом из-за того, что Совет выбрал совсем неподходящее время, он отстранился, но остался на ней сверху, прижимая ее к кровати.

«Не хочу. Тебе нужно будет надеть пижаму. Учитывая то, что произойдет дальше, я хочу, чтобы ты прислушалась к моим советам. Они войдут, не разговаривай с ними, пока они не заговорят сами с тобой. Будь очень осторожна в своих ответах, если они зададут вопрос, выдавай им как можно меньше информации». Он изучал ее мгновение, затем закончил: «Если ты чувствуешь, что что-то не так, следуй своему инстинкту».

Ее тело дрожало под ним. Ее сердце все еще бешено колотилось, но теперь по другой причине.

«Кто они такие?»

«Тебе ничего не угрожает».

«Кто они такие?»

«Нет времени на вопросы, зверушка, ты должна мне доверять».

«Люсьен…»

Его руки соскользнули с ее бедер, обхватили лицо, и он заглянул ей в глаза.

«Доверься мне, Лия».

Она уставилась на него. Сглотнула. Он наблюдал, как изменилось выражение ее лица, а затем ее глаза вспыхнули.

Он с глубоким разочарованием понял, каким будет ее ответ, еще до того, как она его произнесла в его голове.

Однако он ошибся.

Мучительно сладко она нерешительно прошептала: «Хорошо».

15 Угроза

Не успела я и глазом моргнуть, как мы с Люсьеном оказались в гардеробной.

Во время своего рывка в гардеробную, он захватил и мое нижнее белье, и когда поставил меня на ноги, протянул его мне.

Раздался звонок в дверь.

Не говоря ни слова, я начала быстро одеваться.

Мне было о чем подумать.

Во-первых, о том факте, что я ударила его.

Я никогда в жизни никого не била, поэтому ничуть этим не гордилась, ни капельки. У меня скверный характер, но я не была склонна к насилию. Даже если он был большим, плохим, сильным вампиром, который, несомненно, спокойно пережил мой удар и скорее всего заслужил мой удар, но все равно мне оправдания не было.

Конечно, он заявил, что никогда меня не отпустит, что было полной, абсолютной, очень, очень и очень жестокой ложью.

Но все же.

Второй факт, что он отшлепал меня.

Отшлепал меня.

Как будто я была непослушным ребенком.

Ну, не совсем, но все же!

И он проделывал это, опять контролируя мой разум.

Это было так унизительно, удивительно, как я вообще могла двигаться и не окаменела в буквальном смысле. Особенно в сочетании с тем, что он сразу перешел от порки к играм с моим телом, против моей воли, надо сказать, но все же это было чертовски приятно.

Я не могла с ним с этим бороться. Я хотела. Мой мозг кричал на меня, особенно после порки, во время которой, хотя его удары причиняли моей заднице мало боли, кроме моей гордости, конечно, я почувствовала, как во мне что-то сломалось. Сломалось что-то неотъемлемое мое, Лии Бьюкенен, одной из многовекового рода сильных, независимых наложниц (если верить словам Люсьена). И в том, как это во мне сломалось, было понятно, что это невозможно будет починить.

Самое странное заключалось в том, что я не возражала. Ни в малейшей степени. Как будто, сломалось и сломалось, так и должно было быть.

Словно это было построено исключительно для того, чтобы просуществовать до Люсьена, пока он это не сломает.

Итак, насколько это было глупым и причудливым?

Сейчас я не могла думать об этом.

Не сейчас, когда опасность стояла по ту сторону двери.

Серьезная опасность. Самая худшая.

Настолько худшая, что скорее не опасность, а угроза.

Я чувствовала, как она ползла, тревожно, угрожающе, злая по воздуху. Сказать, что мне стало не по себе, огромное преуменьшение.

Я не знала, как это поняла. Я даже не знала, что поняла. Я просто знала, что понимаю.

И я поняла, если все пойдет не так, моя жизнь будет закончена.

И я также поняла, единственный, кто мог встать между мной и этой угрозой, был Люсьен.

Он будет охранять и защищать меня. Независимо от и вопреки тому, что я только что пережила от его рук, я знала в глубине души, что он сделает все, что в его силах, чтобы защитить меня, встав между мной и тем, что было за дверью.

Или он умрет, пытаясь это сделать.

И эта мысль потрясла меня больше всего.

Поэтому я не теряла времени. А быстро надела пижаму и для пущей убедительности халат, туго затянув пояс. Затем я повернулась к нему, увидев, что он ждет меня в пижамных штанах.

В дверь снова позвонили.

Мое сердце бешено заколотилось.

«Успокойся, зверушка». Его голос прозвучал в моей голове, когда он протянул мне руку.

Без колебаний я подошла к нему, вложив свою руку в его, его глаза удерживали мои в плену еще пару секунд.

В тот момент, когда его длинные пальцы сомкнулись вокруг моей руки, поглощая ее, я почувствовала, как мое сердце успокоилось.

«Вот так. Молодец». — Его голос, полный гордости, прозвучал у меня в голове, подбадривая.

Мы медленно пошли вместе, держась за руки, к входной двери. Пока мы шли, снова зазвонил звонок.

Он остановил меня, его глаза встретились с моими в темноте, он положил руку мне на щеку, все еще держа меня за руку.

«Ты выполняешь все, что я говорю, понятно?» — спросил он, я кивнула, и он ободряюще улыбнулся мне и пожал руку.

Затем он отпустил мою руку и отошел, чтобы включить свет. Затем открыл дверь и встал в проеме, преграждая путь тому, кто был снаружи.

Я находилась за дверью. Не видела, кто там был, они, следовательно, не могли видеть меня. Люсьен заговорил, предоставляя мне необходимую информацию, не сообщая об этом нашим посетителям.

— Рудольф, Кристиано, Марчелло, — протянул он, и в его голосе послышался смех. — Вас послала ко мне втроем?

— Мои глубокие извинения, Люсьен, — ответил голос с сильным акцентом, определенно ему было неловко. — Я знаю, что уже очень поздно, но, к сожалению, мы здесь, чтобы попросить тебя пройти с нами.

Что?

«Зачем?»

Я затаила дыхание.

— Это не может подождать до утра? — Поинтересовался Люсьен.

— Нет. — Теперь прозвучал другой голос с акцентом, враждебный, он совсем не смущался. — Совет ждал, когда ты придешь сам. Теперь возникли проблемы, и они больше не хотят ждать.

Люсьен молчал, обдумывая его слова.

— Пожалуйста, Люсьен, не усложняй все. Это не займет у тебя много времени. — Настаивал первый голос.

Люсьен заговорил серьезно, без смеха.

— Не могу сказать, что счастлив, Рудольф.

— Это не к нам. Скажи об этом Совету, — парировал враждебный голос.

Тело Люсьена изменилось как тогда, при визите Катрин. Мышцы выделялись, четко очерченные, смертоносные. Я восприняла это как не хороший знак.

— Марчелло, — с предупреждением произнес третий голос, тоже с акцентом.

Казалось, что там у двери происходит какое-то противостояние. Я видела не всего Люсьена, но чувствовала, что там что-то происходит и меня это чертовски пугало.

Наконец Люсьен расслабился, отступил назад, открывая дверь шире, вежливо сказав:

— Подождите внутри. Я буду через минуту.

Его глаза остановились на мне. Я прочла его намерения по глазам и двинулась к нему. Его рука обвилась вокруг моей талии, отодвигая нас в сторону, чтобы три больших вампира могли зайти в фойе. Двое были темноволосыми, оба выглядели латиноамериканцами, итальянцами или кем-то в этом роде. Один был белокурым. Все они были великолепны.

Мое сердце пропустило удар.

Блондин закрыл дверь, затем повернулся, все они уставились на меня. Я прижалась к боку Люсьена.

— Лия, это Рудольф, Марчелло и Кристиано, — представил Люсьен, указывая на каждого рукой. Рудольф чувствовал некомфортно в своей миссии к нам.

Я кивнула и неуклюже махнул им рукой.

Кристиано и Рудольф улыбнулись. Марчелло нахмурился.

— Долгожданное удовольствие для меня, Лия, — пробормотал Рудольф, его глаза смотрели на меня спокойно и нежно. Я подозревала, что в его словах был заложен больший смысл, потому что Марчелло еще сильнее нахмурился. В то же время улыбка Криштиану стала шире.

— Спасибо. — Мой голос прозвучал мягко и хрипло, и что-то изменилось в комнате, когда я заговорила. Это было что-то мощное, электрическое, странно опасное и одновременно соблазнительное, исходящее от всех троих.

— Мы не задержим вас ни на минуту. — Голос Люсьена прорезал сгустившуюся атмосферу, и он начал уводить нас прочь.

— Лия подождет тебя здесь, — объявил Марчелло, Люсьен остановился, и его глаза скользнули по вампиру.

— Лия пойдет со мной, — ответил Люсьен.

Пристальный взгляд Марчелло переместился на меня, оглядывая с головы до ног, и то, как он на меня смотрел, меня пугало. Я не поняла, но почувствовала, как Рудольф и Криштиану напряглись, а также тело Люсьена приняло ту причудливо пугающую настороженную стойку, которая была несколько секунд назад.

— Лия останется, — заявил Марчелло.

Люсьен не ответил, а повел нас к лестнице.

Еще до того, как мы приблизились к лестнице, Люсьен внезапно исчез от меня.

И поняла почему. Я смогла уловить только вспышку, заметив, как Марчелло бросился вперед, протянув ко мне руку. Затем размытое пятно тел, и Марчелло был впечатан в стену в куче посыпавшейся штукатурки (боже, Эдвина должно быть будет не в восторге, только что починили повреждения от его драки с женой).

Люсьен держал этого вампира так же, как Катрину, за горло, прижимая Марчелло к стене, его лицо было дальше, не в дюйме от лица вампира. Я могла видеть только их профили, но выражение лица Люсьена было свирепым.

Криштиану приблизился к ним сбоку, Рудольф обогнул их с другой стороны.

— Ты решил прикоснуться к тому, что принадлежит мне? — произнес Люсьен таким зловещим голосом, что у меня по спине пробежал холодок.

— Марчелло, — пробормотал Криштиану с мягким упреком, и мне понравился его голос с акцентом, даже в этой напряженной ситуации, он был красивым. — Тебе виднее, мой друг.

— Он не дотронулся до Лии, — тихо заметил Рудольф. — Отпусти его, Люсьен. — Это была просьба, а не требование.

Люсьен и Марчелло пристально смотрели друг на друга. Наконец Люсьен опустил руку и отступил назад.

Он подошел ко мне и снова взял меня за руку.

— Если Совет хочет, чтобы все прошло гладко, то контролируйте его, — предупредил Люсьен Рудольфа, кивнув головой в сторону Марчелло, Рудольф кивнул в ответ.

Затем Люсьен развернул нас и повел меня вверх по лестнице.

При этом он отдавал приказы.

«Как только я уйду, позвони Стефани», — сказал он мне.

«Хорошо», — быстро согласилась я.

«Она приедет немедленно. Ты можешь доверять ей.»

«Хорошо», — повторила я.

«Не отвечай на телефонные звонки. Стефани разберется с ними», — продолжал он.

«Хорошо», — повторила я еще раз.

«Я не хочу, чтобы ты боялась, зверушка. Я разберусь с этим».

Мне хотелось засмеяться. Не то чтобы была смешная ситуация, просто я была напугана до смерти своим вечно любящим разумом, и никакой приказ Могущественного Люсьена, не мог остановить мой страх.

«В чем дело? — спросила я, когда мы добрались догардеробной. — Зачем они пришли? Почему забирают тебя?»

«Я нарушил закон», — спокойно ответил Люсьен, как будто это не было чертовски страшным заявлением. Он снял пижамные штаны и начал одевать один из своих костюмов, будто никто не ждал его внизу, а он собирался на работу.

Пока он переодевался, я пялилась на него, застыв в шоке.

«Ты, — мысленно прошептала я ему, — ты нарушил закон?»

«Да».

«Какой закон?»

«Я объясню позже».

Я не хотела, чтобы он объяснял позже.

Что это значит, он нарушил закон? Означало ли это, что они могут бросить его в свою вампирскую тюрьму? Означало ли это, что ему придется нанять адвоката-вампира и предстать перед судом вампиров? Он только что признался, что нарушил закон! И он собирался признать свою вину?

Мне нужно было гораздо больше информации.

«Хорошо, тогда хотя бы скажи мне, что это за закон? Твое нарушение закона больше похоже на что, переход улицы в неположенном месте или убийство первой степени?»

Теперь одетый, он повернулся ко мне и поднял обе руки, обхватив мое лицо и притянув ближе к себе.

Его глаза пристально смотрели в мои, он повторил: «Я объясню позже».

Я почувствовала, как мое терпение, и без того доведенное до предела, лопнуло.

«Не-а, — возразил мой разум, — скажи мне хоть что-нибудь перед тем, как ты уйдешь».

Он улыбнулся, словно я его смешила.

Да! Улыбнулся!

Я поняла, что прищурилась.

Он наблюдал за мной, его глаза стали такими сексуально-вампирскими, я хотела бы, чтобы они мне сильно так не нравились, затем он пробормотал: «Господи, ты очаровательна».

Мой гнев вспыхнул, и вместо того, чтобы закричать, я раздраженно пробормотала:

— Парень, хотелось бы мне надрать тебе задницу.

Его руки оторвались от моего лица, молниеносно обхватив меня с вампирской скоростью, крепко прижимая к своей груди. Он откинул голову назад и расхохотался.

Обычно мне нравился его смех. Ладно, если быть честной с самой собой, обычно мне нравилось. И я не слышала его смех уже несколько недель. И, что еще хуже, хотя я и не хотела оплакивать эту потерю, но оплакивала. Каждый день. В течение трех вонючих недель.

Однако в этот конкретный момент я уже не оплакивала.

— Не смешно, — сердито пробормотала я ему в грудь.

Я почувствовала, как он поцеловал меня в макушку.

— Это что-то среднее между хождением по улицам и убийством первой степени, — сказал он мне.

Мне мало о чем это говорило.

«Это все, что я могу тебе сказать, зверушка».

У меня не было возможности ответить. Он взял меня за руку и повел нас вниз по лестнице.

Три вампира ждали нас внизу. Я знала, что Криштиану и Рудольф слышали то немногое, что мы говорили вслух. Было бы трудно пропустить взрыв смеха Люсьена, даже если бы у вас не было вампирского слуха. Оба они выглядели крайне удивленными.

Наш разговор шепотом заставил Марчелло перейти от угрюмого к откровенно враждебному взгляду.

Как можно непринужденнее Криштиану подошел к двери, открыл ее и вышел. Рудольф и Марчелло последовали за ним. Все трое остановились снаружи и стали ждать.

Люсьен повел меня до открытой двери.

«Запри за мной дверь. У Стефани есть ключ», — сказал он.

Вместо того чтобы кивнуть, я ответила: «Хорошо».

Затем он потребовал: «Поцелуй меня».

Он только что сказал то, что я подумала, что он только что сказал?

Мои глаза расширились, и я прошептала:

«Что?»

«Сделай это сейчас же».

Он сказал мне прислушиваться к его советам. Это было не совсем то, что можно было бы назвать советом, больше похоже на команду.

Тем не менее в этой тревожной ситуации я сочла самым разумным сделать так, как он приказал.

Поэтому наклонилась, положив руки ему на пресс, привстав на цыпочки и задрав голову. Он наклонил голову, и я прижалась губами к его губам, и его губы раскрылись. Еще один намек, которому я была вынуждена последовать, мой язык скользнул к нему в рот. В тот момент, когда мой язык коснулся его языка, его руки обхватили меня, зажав мои руки между нашими телами, притягивая меня к его большому, твердому телу.

Прошло три недели с тех пор, как он вот так меня целовал. В течение трех недель, даже во время кормления, он был идеальным джентльменом. Часто в те недели он касался своими губами моих перед сном. Или наклонялся и касался губами моей макушки, когда проходил мимо, пока я читала. Но на самом деле он меня так не целовал.

Очевидно, мое тело так сильно скучало по его поцелую, что я забыла о нашей аудитории. Моя голова склонилась набок, руки вырвались из наших зажатых тел, одна обхватила его за талию, другая зарылась в волосы, прижав его голову. Наши языки боролись, принимая, отдавая, заставляя мое тело гореть, а сердце биться быстрее.

Как и его смех, этот поцелуй придавал мне силы. Я требовала и брала, еще больше и еще больше, потому что прошло так много времени, я умирала с голоду по нему.

Он прервал поцелуй, отстранился, и я почувствовала, что ему не нравится тот факт, что ему пришлось прервать этот поцелуй.

— Я скоро вернусь, — пробормотал он мне в губы и отступил, но только после того, как я сделала глубокий успокаивающий вдох и кивнула.

Он вышел за дверь, и я наконец почувствовала воздух. Он снова сгустился от соблазнительной опасности, став таким густым, что в ту минуту, когда я почувствовала эту опасность, она чуть не задушила меня.

Все три вампира смотрели на меня, теперь без враждебности и без юмора. Можно было не читать их мысли, чтобы понять, что их глаза горят голодом. Не могла сказать с точностью, но чувствовала, что все дело во мне. И охотились они не за моей кровью, а за чем-то гораздо более глубоким.

Определенно чувствовалась угроза.

Люсьен повернулся ко мне, «Запри дверь».

Затем раздался свист, и они исчезли, и я увидела или услышала хлопанье дверей машины.

Я закрыла и заперла дверь. Затем так быстро, как только могли нести меня ноги, побежала к телефону и позвонила Стефани.

* * *

Ужас пронзил меня, единственное, о чем могла думать — это бежать.

Я столкнулась с чем-то очень сильным, мощным, меня окружала стальная лента, удерживая в плену.

— Лия, милая, что же это такое?

Потеря. Боль. Муки. Страх. Слишком много всего. Я не могла справиться.

Жар, жар, жар был слишком велик. Наносит непоправимый вред. Обжигает мне глаза. Обжигает горло.

Падение, резкое, неконтролируемое, что-то жесткое сжалось вокруг моей шеи. Я не могу дышать.

Я боролась со своей удавкой.

— Господи, Лия, успокойся. В чем дело?

Цепляясь за свою силу, слыша свое прерывистое дыхание, переходящее в мои душераздирающие рыдания. Пальцы заставили меня открыть рот, прижались к языку, ища источник моего удушья.

Необходимость. Необходимость. Отчаянная нужда. Прикосновение. Кожа. Тепло. Сила. Власть.

Его.

Нужда в нем.

Нуждалась в его руках, его дыхании, его присутствии, в нем.

Успокаивающий, утешительный, убаюкивающий.

Я должна была заполучить его. Если я его не найду, петля затянется, и я умру.

— Прошу тебя. — Это был мой голос, но я не узнала хриплый, грубый, мучительный шепот.

— Боже мой.

Где-то далеко зазвонил телефон. Моя тюрьма сдвинулась с места, я боролась безрезультатно.

— Люсьен, слава Богу. С Лией что-то не так. Она не может дышать, и я не могу понять почему. Она борется со мной, если я отпущу ее, боюсь, она причинит себе еще больший вред. Тебе нужно вызвать скорую помощь.

У меня перехватило дыхание. Мои легкие горели. Темнота надвигалась.

— Что? Ты с ума сошел? Она задыхается, черт возьми, вызови скорую!

Петля резко затянулась. Я боялась, что она свернет мне шею, поняла, что тот тошнотворный сдавленный звук, который услышала, исходил от меня.

— Послушай, Лия, милая, пожалуйста, послушай телефон... — настойчиво умолял женский голос.

— Милая... — Его голос зазвучал у меня в ухе.

Воздух наполнил мои легкие.

Я глотала его большими глотками.

— Подожди, я еду.

Мой разум свернулся в кокон, ничего не входило, ничего не выходило, ничего не происходило.

Кататония.

Затем пришел он, его руки обхватили меня, поднимая. Я сидела у него на коленях, тепло его тела окутывало, его объятия защищали меня с яростью.

Последствия отвратительного живого кошмара все еще держали меня в плену, хотя мои чувства возвращались, я была совершенно без сил. Слепая, немая тряпичная кукла в руках Люсьена.

— Как долго она находилась в таком состоянии? — Услышала я его вопрос.

— С тех пор, как ты поговорил с ней по телефону, но поверь мне, так даже лучше. До этого, клянусь, Люсьен, все выглядело и звучало так, будто она умирала, — ответила Стефани.

— Господи! — Слова Люсьена прозвучали как приглушенный взрыв. Его руки напряглись, до боли сильно. Это причинило мне боль и в то же время казалось прекрасным.

— Такое случалось раньше? — спросила Стефани.

— Ей стали сниться кошмары, — ответил Люсьен, его рука начала поглаживать мою спину.

— Кошмары? Люк, это был даже не кошмар. Это был полный п*здец. Мне семьсот пятьдесят лет, я повидала в своей жизни немало серьезного дерьма, но это был полный п*здец!

Стефани была не старше Люсьена.

— Расскажи мне точно, что произошло, — потребовал Люсьен.

Стефани не колебалась.

— Я услышала, как она стала кричать. Очень напряженно. Я прибежала вовремя, поймав ее, выпрыгивающую из кровати. Она задыхалась и плакала. Я думала, она просто расстроена тем, что произошло сегодня, — объяснила Стефани. — Потом поняла, что это нечто большее. Плач прекратился, удушье продолжалось. Она сражалась со мной так, как ни один смертный не сражался со мной раньше. Я не могла до нее дотронуться. Как будто ее душило что-то невидимое. Она боролась с ним и проигрывала. Затем ты позвонил, поговорил с ней, удушье прекратилось, но она обмякла и больше ни на что не реагировала. Честное слово, я даже подумала, что она умерла, но я слышала, как бьется ее сердце и как она дышит. Я положила ее в постель, она просто свернулась калачиком с открытыми глазами, уставившись в никуда. Думаю, можно с уверенностью сказать, что она меня напугала!

Люсьен ничего не сказал, но перестал гладить меня по спине, его рука скользнула мне под волосы и тепло обвилась вокруг моей шеи.

— Она все еще не в себе. Нам нужно вызвать врача, — объявила Стефани.

— Я в порядке, — прошептала я и пожалела, что это сделала.

Мой голос напугал меня. Он звучал так, словно меня на самом деле душили.

При звуке моего голоса тело Люсьена напряглось.

— Видишь! — закричала Стефани.

— Лия, милая, ты можешь на меня посмотреть? — Тон Люсьена был нежным, его рука переместилась с моей шеи в волосы и осторожно откинула мою голову назад.

Я кивнула, усилие от этого простого движения было похоже на бег наперегонки, но мои глаза встретились с ним.

— Ты что-нибудь помнишь? — спросил он, и я снова кивнула.

— Все. — Мой голос все еще звучал болезненно резко, потому что он и был болезненным и резким.

Люсьен вздрогнул, когда я заговорила.

— Ой, — прошептала я.

Его лицо стало жестким, прежде чем он скомандовал:

— Никаких разговоров.

Я снова кивнула. Я была согласна молчать. Даже счастлива.

Он отпустил мои волосы, но его пальцы обхватили затылок и прижали мое лицо к его горлу.

— Нам нужно вызвать врача, — повторила Стефани.

— Сейчас с ней все хорошо, — ответил Люсьен.

— Я... не... думаю... что хорошо. Ее голос, словно ее душили!

— Теффи, я уже здесь. С ней все в порядке.

Воздух в комнате стал плотным. Я напряглась, прежде чем Стефани сердито заговорила:

— Я знаю, что почти все думают, что ты самый крутой, включая и меня большую часть времени. Но, насколько я знаю, у тебя нет магических целительных способностей.

— Теффи, оставь нас. Поспи немного, — приказал Люсьен.

— Ты слышал ее голос! — Закричала Стефани, и я резко вздрогнула от ее гнева.

И почувствовала, как тело Люсьена превратилось в камень.

Его голос зазвучал зловещим, когда он потребовал:

— Убирайся на хрен отсюда, сейчас же. Ты пугаешь Лию.

— Я...

— Сию минуту! — рявкнул он, и я подпрыгнула.

Должно быть, она ушла, потому что в следующую секунду я лежала на кровати одна, без Люсьена. Через секунду после этого я почувствовала его теплое обнаженное тело, вытянувшееся рядом с моим, его руки, крепко обнимавшие меня, тяжесть его ноги, придавившей мою.

И почувствовала, как оцепенение проходит, мои силы и разум возвращаются, но дикая усталость по-прежнему давила.

Я растаяла в его тепле, он прижал меня ближе.

Сон приближался, и я надеялась, что он будет хорошим, потому что я нуждалась в хорошем сне. Я сражалась с реальными и невидимыми демонами, и мне нужно было много сил, чтобы я могла все вынести.

Я была почти в стране грез, когда услышала, как Люсьен тихо поклялся:

— Это, бл*дь, больше никогда не повторится, Лия. У тебя есть мое обещание.

Слезы подступили к горлу, но я молча проглотила их и прижалась к нему ближе.

Он не мог обещать. Несмотря на то, что я не имела ни малейшего представления, что произошло и почему появляются такие сны, была одна вещь, которую я узнала благодаря интуиции, но она все время ускользала. Хотя шла прямо из глубины души, я точно знала, единственный способ выполнить ему свое обещание — всегда быть рядом со мной.

Никогда меня не покидать.

А этого не могло случиться.

У меня оказалось больше одной угрозы (нежная от Люсьена) и более двух угроз (пугающих, олицетворявших Марчелло, а также Рудольфа и Криштиану), теперь у меня появилась и третья (мой собственный разум, который пугал меня больше всего).

Я была полуживой женщиной, движущейся в одном направлении.

И я была до смерти напугана.

* * *

— Я не хочу, чтобы Лия это слышала. — Голос Люсьена звучал обеспокоенно и сердито. Я проснулась и открыла глаза, не видя ничего, кроме пустой подушки Люсьена.

— Думаю, что Лия должна участвовать в этом разговоре, — огрызнулась Стефани в ответ.

— Теффи. — Другой голос, мужской, смутно знакомый. Космо.

— Я не понимаю. — Это была Эдвина.

— Мы можем перейти на кухню? — Люсьен задал вопрос, который был не столько вопросом, сколько вежливо сформулированным требованием.

Тишина.

— Я только что к ней заходила. Она спит. Она спит очень крепко, — ответила Эдвина голосом, которым обычно выполняют роль миротворца.

Я предположила, что Стефани наседала на Люсьена, а Эдвина надеялась, что ей не придется ремонтировать штукатурку в коридоре наверху.

Люсьен, должно быть, подумал, что впечатывание Стефани в стену наверху, скорее всего, разбудит меня и расстроит, поэтому он решил побеседовать.

И то, что он сказал, меня напугало.

— Ее сны. Они повторяются и связаны со мной. Я знаю это, потому что слышу ее слова у себя в голове, пока она спит. — Голос Люсьена звучал низко, отрывисто и нетерпеливо. — Я поговорил с ее матерью, такие интенсивные сны происходили у нее всю жизнь.

Я была взбешена тем, что разговаривала с Люсьеном мысленно во сне, даже не представляя, что я ему там говорила, учитывая, что сон вообще был о нем, еще и то, что этот сон делал со мной, как до моего предсмертного опыта, так и во время него.

Но то, что он сказал после этих слов имело первостепенное значение.

Он разговаривал с моей матерью?

Теперь меня разозлило именно это.

Последние три недели я звонила всем из своей семьи, даже тете Кейт. Только не Мирне, поскольку мне было достаточно общения с Мирной в повседневной жизни, я не хотела с ней разговаривать еще и по телефону.

Отчаянно нуждаясь в совете, руководстве и уроках, которые Люсьен перестал мне давать до вчерашнего вечера; я была готова поговорить с кем угодно. Я даже дважды звонила тете Фионе.

Проблема заключалась в том, как когда они отвечали на мой звонок, я подозревала, что они в основном избегали этой рутинной работы, увидев мое имя на экране телефона, но даже если они и отвечали, то были очень заняты, у них не было времени.

Заняты, нет времени, заняты.

Даже Лана, которая могла разговаривать с трупом до тех пор, пока он не оживет, и не прикажет ей заткнуться к чертовой матери.

Это было больно.

Я имею в виду, я никогда не уезжала далеко от дома и очень скучала по своей семье.

Но, похоже, они прекрасно справлялись без меня.

Когда Лану выбрали на Отборе, ей посчастливилось переехать не так далеко, всего в трех часах езды. Она все время бывала дома. Моим переездом был двухчасовой перелет на самолете.

Я думала, что они почувствуют мое отсутствие, но вихрь «У меня свидание за обедом...», «Мы собираемся сходить в кино...», «У меня через двадцать минут процедура по уходу за лицом...», «Если я не попаду на эту распродажу, эта пара обуви исчезнет, и я просто умру, если они не будут моими...» (это была тетя Надя, она любила обувь почти так же сильно, как и я) было все, что я услышала.

Ни единого — «Итак, Лия, как у тебя дела с Могущественным Вампиром Люсьеном, которого ты так отчаянно не хотела, и не хотела разлучаться со своей обожаемой семьей и стаей друзей, чтобы пойти ему в услужение? Ты в порядке? Тебе не нужно случайно поговорить с любимым, доверенным членом семьи?»

Глупые, злые, ужасные сучки Бьюкенен.

Теперь я узнаю, что моя мать, моя мать, болтала с Люсьеном.

Я собиралась отречься от нее. Как только она соизволит поговорить со мной, я поделюсь с ней своими мыслями.

Изумленные слова Стефани вернули меня к подслушиванию.

— Как прошлой ночью?

— Нет, я разговаривал с Лидией этим утром, она сказала, что с Лией такого никогда не случалось, — вставил Космо. — Она сказала, что часто ее сны были пугающими, и после этого она была почти безутешна, но она только плакала или кричала, иногда боролась. Ничего похожего на то, что ты описала прошлой ночью.

Оказывается, моя мать была не слишком занята, раз могла поболтать и с Космо.

Полностью отвергнутая семьей.

— Она очень обеспокоена, — продолжил Космо.

«Ага, точно», — кипела я.

— Она должна быть обеспокоена, — отрезала Стефани. — Это было чертовски страшно.

— Я тоже обеспокоена, — тихо произнесла Эдвина, и я поняла, что она не шутила.

Мне нравилась Эдвина, и в этот момент она нравилась мне еще больше. Может я попрошу ее стать моей новой матерью.

— У нее появились способности, — поделился Люсьен, и можно было сказать, что ему не очень понравилось говорить об этом.

Я напряглась всем телом и навострила уши.

— Способности? — переспросил Космо.

Я представила, как Люсьен кивает, прежде чем продолжить.

— Она может бороться с гипнозом. Не долго, секунды, но дольше, чем кто-либо другой. Она может сама разговаривать с тобой мысленно, хотя ты с ней не общаешься, вести целые разговоры, как ты. — Я не знала, кого он имел в виду, но догадалась, что это была либо Стефани, либо Космо. — Она также может проникать в мои мысли, говорить со мной, хотя я не обращался к ней. Она делает это сама, опять же, как ты.

Я не могла поверить то, что слышала. Не каждый мог это сделать?

Люсьен продолжил:

— У нее очень развиты чувства, особенно чувство опасности. Либо так, либо у нее есть ответная способность помечать меня, заставляя меня настраиваться на нее так, чтобы я этого не чувствовал. В любом случае, когда есть опасность или ситуация неопределенная, она это чувствует.

— Черт возьми, — пробормотал Космо.

— Ты шутишь, — прошептала Стефани.

— Я чувствовала, что она особенная, — заявила Эдвина.

Эдвина была такой... ну точно… моя новая мама.

— Я думаю, она ставит на меня клеймо, — объявил Люсьен, и мое сердце начало биться быстрее. — Меня никогда не помечали. Всегда я, но дважды я чувствовал, как она пытается настроиться на меня, почувствовать мои мысли, мое настроение. Потребовалось усилие, чтобы удержать ее.

О боже мой.

Вся эта пульсирующая штука. Я вспомнила, что тогда хотела узнать его настроение. Думала, что он пытается прощупать мое, а оказывается я прощупывала его!

И он блокировал меня, должно быть, поэтому я так пульсировала.

— Как странно, — пробормотала Стефани.

Она могла бы сказать это снова!

— У меня есть одна теория, — заявил Люсьен, и я перестала дышать, как будто это помогло бы мне лучше слышать. — Ее родословная долгое время впитывала вампирскую сущность. Каждое поколение принимает ее больше, чем любая другая линия наложниц. Я думаю, что это повлияло на ее линию, появилась мутация, дающая ей такие способности и силы, которых нет у других смертных.

Я снова начала дышать.

Вау.

Возможно, я была мутантом, ну, в хорошем смысле. Вампирские способности заложены в моих генах.

Это было грандиозно! И круто!

«Я знаю, что ты не спишь, моя зверушка».

Я дернулась.

Черт возьми!

Люсьен был таким, чертовски раздражающим. Я даже не могла спокойно подслушать без того, чтобы не попасться.

— Я бы не стал делиться этим с Советом, — предупредил Космо, отрывая меня от моих мыслей.

— Я и не собираюсь, — ответил Люсьен, его голос приближался к моей комнате, и я оценила свои возможности.

Я не знала, сердился ли он, но подслушивать никогда не было хорошим делом. Конечно, в свою защиту скажу, что они стояли за дверью, а дверь была открыта.

Я подумывала о том, чтобы выброситься из окна, возможно мои способности вампира-мутанта приведут к тому, что я не сломаю ногу при таком подвиге. И я еще недостаточно долго обслуживала Люсьена, чтобы запустить свое суперисцеляющее вампирское заклинание, поэтому решила, что должна просто смириться с последствиями.

— Люсьен, мы еще не закончили разговор, — окликнула его Стефани.

— Лия проснулась, — сообщил ей Люсьен, он был у двери.

Тишина, а затем:

— Черт, так и есть. Я не обращал внимания.

Боже, вампиры, слышащие сердцебиение и дыхание, иногда действительно отстой.

Появился Люсьен. Он закрыл дверь и медленно подошел ко мне.

— Привет, — нерешительно произнесла я, проверяя его настроение. Голос был шершавым, как наждачная бумага.

Это был хороший ход с моей стороны. Выражение его лица было задумчивым, как будто он пытался решить, какое раздражающее, доминирующее вампирское наказание ко мне применить. Услышав мой голос, его глаза вспыхнули, затем смягчились, как и его лицо.

Он откинул одеяло и лег со мной в постель, хотя был полностью одет, в джинсах и облегающей черной футболке.

Он притянул меня в свои объятия.

— Когда ты понял, что я не сплю? — прохрипела я.

— В ту минуту, когда ты проснулась, — пугающе сообщил он мне в макушку. — А теперь не говори больше.

— Я в порядке, — возразила я, хотя по голосу это нельзя было сказать, но на самом деле я была в полном порядке. Я чувствовала себя, как обычно, за исключением того, что у меня немного болело горло.

— И не спорь.

— Но...

«Тихо, Лия». — Вторгся он в мой разум.

Большой, плохой, вампирский придурок!

«Я ненавижу, когда ты так делаешь», — огрызнулась я.

«Зачем тебе использовать свой голос, когда мы можем прекрасно разговаривать и так?»

В его словах был смысл. И все же, для пущей убедительности, я надулась. Уткнувшись ему в шею, он не видел, как я дуюсь, по крайней мере, я почувствовала себя от этого лучше.

«Расскажи мне о прошлой ночи», — приказал он.

«Что ты хочешь знать?» — Спросила я.

«Все», — ответил он.

Я вздохнула, затем сдалась. Нет смысла бороться с ним, он еще более упрямый, чем я.

«Мне снова приснился сон», — произнесла я и замолчала.

Поскольку я больше ничего не сказала, он сказал: «Это я уже понял».

Я продолжила: «Я до сих пор не помню, что мне снилось, но похоже, сон продолжался даже после того, как я проснулась».

«Как?»

Я покачала головой, но ответила: «Мне показалось, я знаю, что это прозвучит совершенно безумно, но мне показалось, что меня повесили».

Его тело напряглось. Конечно, я чувствовала и раньше, когда его тело напрягается, много раз, но в этот раз было совсем по-другому. Совсем по-другому.

«Люсьен?»

«Расскажи мне больше», — приказал он, даже его голос в моей голове звучал напряженно.

Это встревожило меня, поэтому я продолжила: «Я слышала Стефани, чувствовала реальный мир вокруг себя. Я даже слышала, как зазвонил телефон, когда ты звонил. Но я все еще была во сне, и он был более сильным, чем прошлые. Мне показалось, что пол уходит у меня из-под ног, и петля душит.

«Ты что-нибудь видела?»

«Как что?»

«Как сейчас меня».

На этот раз мое тело напряглось.

«Я знаю, что ты видела меня во сне, Лия». — Теперь его голос звучал мягко и вкрадчиво.

«Я этого не знаю».

«Именно так, зверушка».

«Что я тебе говорила?»

«Давай сосредоточимся на тебе».

«Я бы предпочла сосредоточиться на том, что ты услышал от меня».

«Позже».

«Нет, сейчас».

Его руки напряглись, и у меня перехватило дыхание.

«Ты видела меня во сне? Ты видела меня прошлой ночью?» — потребовал он ответа.

Я покачала головой.

«Ты чувствовала жар?»

Это меня смутило.

«Жар?» — Переспросила я.

«Как огонь».

Моя голова дернулась назад, и я посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

«Да», — вздохнула я.

И увидела, как его глаза медленно закрылись, челюсть сжалась, не так, как будто он был зол, а как будто ему было больно.

Я почувствовал его боль. Это было больно.

Его взгляд тоже был знакомым. Я не знала почему, но он был очень знакомым, как будто я видела его раньше, и это пугало меня.

«Люсьен!» — Прокричала я.

Его глаза открылись.

«Что?» — Спросила.

Его рука на моем затылке снова прижала мое лицо к его горлу, когда он ответил: «Ничего, зверушка».

Это не было ничего!

«Просто расслабься», — приказал он.

«Да, расслабься. Я схожу с ума!»

«Все будет хорошо».

«Конечно. Все будет хорошо. Ты вампир-отступник, нарушающий законы, тебя доставили в Совет посреди ночи. Твоя бывшая подружка хочет моей смерти. Жуткий Марчелло-с-желанием-смерти почти дотронулся до меня, ты превращаешься в этот момент в Супер Люсьена, Могущественного Защитника Наложниц. И даже мои сны хотят моей смерти! Да, все нормально! Здесь не о чем беспокоиться!»

После моей мысленной тирады, переданной непосредственно в его мозг, что само по себе было совершенно странно, самым странным из всего было то, что я общалась с ним вот так, и это ни в малейшей степени не казалось мне странным, я почувствовала, как его тело затряслось.

Он смеялся.

Началось с тихого хихиканья, потом превратилось в смешки. Он притянул меня к себе, поднял голову и уткнулся лицом мне в шею.

«Это ни хрена не смешно», — заявила я, и, черт возьми, так оно и было.

Он продолжал смеяться.

«Что произошло вчера с тобой?» — Потребовала я ответа.

«Я расскажу тебе позже». — Он отвечал со смехом, уткнувшись мне в шею.

«Сейчас».

«Позже», — пробормотал он.

«Сейчас же, Люсьен!» — Настаивала я. — Ты не можешь бросить меня после этой драмы, я так беспокоилась о тебе, а потом не…

Я перестала терзать его мозг, замолчав на полуслове.

И сделала это по двум причинам. Первая, потому что он тоже замер. Полностью. Почти так же твердо, как тогда, когда мы говорили о моем сне. Вторая, потому что одна часть моего идиотского мозга уловила то, что на самом деле говорила другая, более идиотская часть моего идиотского мозга.

Он поднял голову. Я повернула шею, глядя на него, и пожелала, чтобы мои возможные вампирские способности распространялись на повернуть время вспять, и я смогла взять свои слова обратно.

— Ты беспокоилась обо мне? — Спросил он.

Я попыталась уйти от прямого ответа. «Ну, знаешь, любая бы забеспокоилась, если бы кого-то увезли посреди ночи».

— Другие бы не беспокоились, если бы ненавидели человека, которого увозили ночью, — логично заметил он, но его голос был чистым бархатом и скользил по каждому дюйму моей кожи.

Почему, о, ну, почему я была такой чертовой неудачницей!

«Не придавай этому особого значения, Люсьен», — добавила я.

Он ухмыльнулся, своей высокомерной ухмылкой.

— Трудно не придавать значения, зверушка.

«Ну, ты все же попробуй», — вставила я.

Его лицо приблизилось, голос по-прежнему был бархатным.

— Мне больше нравится то, что я считываю по твоему лицу.

«Могу напомнить, ты отшлепал меня прошлой ночью? Отшлепал меня!» — огрызнулась я.

— О, я помню. — Все еще бархатный, все еще скользящий по моей коже, теперь у меня мурашки побежали по коже. Затем его веки медленно опустились наполовину, и он пробормотал: — Думаю, мне следовало это сделать при твоем Посвящении, первом кормлении. Сэкономили бы время.

Я напряглась, затем дернулась в его объятиях. Понимая, что это не возымеет никакого эффекта, но все же пробуя выбраться из его рук, я чувствовала себя лучше.

Самое время было сменить тему.

«Я хочу есть», — заявила я.

«Я тоже», — прошептал он.

Черт бы его побрал, но его слова нашли отклик в моем теле. Я почувствовала, как мои соски затвердели, и мгновенно стала мокрой.

Он это отлично знал. Я знала, что он знал, потому что увидела вспышку довольной, самодовольной улыбки, прежде чем его лицо исчезло у меня на шее. Его губы прошлись вниз по моей груди, обхватив меня за талию одной рукой, другой приподняв кофточку, он обнажил одну мою грудь.

Я ахнула.

Затем почувствовала его язык сбоку у моей груди, огонь вспыхнул у меня между ног, и я заерзала.

«Верни мне голос», — прошептала я, и в тот момент, когда я произнесла слова, его разум отпустил мой, и я почувствовала прилив крови.

— Боже мой, — выдохнула я.

Бессильная остановить этот процесс, мои руки сами потянулись к его голове, сжимая в кулаках его волосы, прижимая его голову к себе, когда сладкий, знакомый трепет от его кормления пронзил меня.

Его рука поднялась, пальцы обхватили мое запястье, он отвел мою руку в сторону и опустил вниз. Переплел наши пальцы и направил мою руку в мои пижамные штаны, под нижнее белье, прямо к моей сердцевине. Его пальцы манипулировали моими на самой моей чувствительной части, чем он добивался более глубокого отклика. Я занялась клитором, а его рука двинулась ниже, палец скользнул в меня, затем два, затем они задвигались, ритм уверенный и сильный, отработанный и мощный, нарастающий с интенсивностью и быстротой.

С кормлением и моими собственными пальцами, его толчками мне потребовалось всего несколько секунд, чтобы кончить.

— Люсьен, — прошептала я своим хриплым голосом, и когда я прошептала, моя сжатая в кулак рука в его волосах сжалась, одновременно прижимая его голову еще ближе к своей груди.

Это было всепоглощающе. Это было прекрасно. У меня не было этого уже три недели. Сейчас этот оргазм питал меня.

Он зажал мою руку под своей между моих ног, языком зализал рану на моей груди, приподнялся и перекатился.

Прижавшись всем своим весом к моему боку, уткнувшись лицом в мои волосы, он заговорил.

— Ты сломилась, — объявил он с победной теплотой в голосе.

Я подозревала, что он не ошибся.

Но ничего не ответила.

— Теперь ты моя, — продолжал он, тепло победы становилось жарким, жестким, диким и свирепым.

Я подозревала, что и в этом он тоже не ошибся.

Боже, я была в полной заднице.

Он приподнял голову, вытащив своей рукой мою руку, поднял ее, потом положил себе на бедро. Он опустил мою кофточку обратно на грудь, передвинулся на меня, а затем положил руку мне на шею, поглаживая большим пальцем, подняв голову, не сводя с меня глаз.

— Сегодня вечером мы соединимся, — объявил он, его голос был таким же возбужденным, как и его глаза.

Я почувствовала тревогу.

Его глаза пылали, и его явный триумф пронзал меня, такой горячий, такой яростный, что я чувствовала себя заклейменной.

Но это был не первый раз, когда я это чувствовала. Я чувствовала такое и раньше. Хотя я знала, что этого не могло быть. Точно так же, как ранее, когда он закрыл глаза от боли.

— Лия? Ты меня слышала?

Мои мысли были где-то далеко, но я все равно ответила:

— Я тебя слышала.

— Лия, — позвал он, я стряхнула с себя тревожные мысли и сосредоточилась на нем.

— То, что у нас будет, будет прекрасно, — сказал он мне, голос снова стал бархатным.

Я подозревала, что и в этом он не ошибался.

Проблема заключалась в том, хотя несомненно это будет прекрасно, что бы это ни было, но будет временно.

Потускневшая красота. Смогу ли я жить с этим?

— Милая, — все так же тихо, но чувствовалась странная пульсация, похожая на боль, — то, что я вижу в глубине твоих глаз, не думай об этом, отпусти. Отдай это мне, я позабочусь об этом, — его голос понизился, прежде чем он закончил, — клянусь.

Конечно, учитывая, что меня исключили из Вампирологии, я понятия не имела, насколько обязывающей была клятва вампира. И понятия не имела, что они готовы были убить, чтобы защитить свою клятву, и умереть, нежели не исполнить ее. Я понятия не имела, что они будут столетиями отправляться на край света, чтобы выполнить эту клятву, или что они будут терпеть пытки, чтобы ее никто не узнал, но выполнят.

Так что, хотя я и верила, что он верит, что не подкидывает мне пафосные обещания, я знала другое.

И все же, когда эта штука во мне сломалась, и она меня больше не сдерживала, у меня не было выбора.

Поэтому я посмотрела ему в глаза и прошептала:

— Хорошо.

Моя покорность была немедленно вознаграждена.

Он крепко прижал меня к себе и одарил одним из своих требовательных, болезненных, собственнических, клеймящих и, несомненно, диких поцелуев, от которых у меня перехватило дыхание.

Затем он отнес меня на кухню, усадил на табурет, приказал озабоченной, заискивающей Эдвине и столь же озабоченной, но не заискивающей Стефани и Космо выйти из кухни и приготовил мне завтрак.

Помимо многого другого, в то утро я узнала, что Люсьен умеет готовить.

16 Тетушки

Я лежала, свернувшись калачиком на большой мягкой подушке в удобной гостиной зоне рядом с кухней, пока Эдвина готовила ужин, а Эйвери сидел на диване и болтал с ней.

Эйвери был тем, кто, как я догадалась, стал моим защитником на этот вечер.

Несмотря на то, что было воскресенье и у Эдвины должны были быть выходные, она осталась у нас.

И хотя было воскресенье, и с тех пор, как мы впервые встретились в воскресенье, у Люсьена вошло в привычку проводить со мной каким-то образом весь день (даже в последние три недели, когда он не был таким настойчивым, властным Люсьеном), Люсьен ушел. Он сбежал с Космо после завтрака, оставив еще один требовательный, кровоточащий, собственнический, клеймящий и, несомненно, дикий поцелуй прямо на глазах у всех, отправляясь в неизвестные места и не делясь со мной, куда именно.

Стефани болталась у нас до тех пор, пока Эйвери не приехал днем, поэтому она сразу же исчезла.

Вот так я узнала, что Эйвери стал моим охранником.

Отчего конкретно они меня защищали, не знаю, знаю только, что Люсьен приказал Эдвине и Стефани присматривать перед уходом. На самом деле он выдал множество приказов.

— Она отдыхает и не разговаривает. Поняли меня? — это был первым.

Второй:

— Никаких телефонных звонков. Никаких посетителей. Она не подходит ни к одной двери и не выходит на улицу.

Третий:

— Она не спит, даже не дремлет без меня. Не только сегодня, каждый день. Все понятно?

Он мог бы, конечно, сказать мне все это. Но я скорее всего, дала бы ему по губам, чего он, вероятно, и пытался избежать, отдавая свои приказы другим.

Вместо этого я обратилась непосредственно к его разуму.

«Такой властный вампир!» — огрызнулась я.

Его голова дернулась в мою сторону. Я подумала, что у меня начнутся проблемы, но его губы дрогнули, он вошел в мое пространство, и тогда я получила поцелуй.

У меня было тайное подозрение, что Люсьен обеспечивал мне защиту не потому, что мой собственный перевернутый сон чуть не убил меня, и ему нужен был кто-то рядом со мной, чтобы не давать мне спать. Скорее всего потому что были и другие, более опасные угрозы, от которых он должен был меня охранять.

Я не хотела разбираться с теми угрозами, но все равно не могла. Люсьен исчез прежде, чем я смогла произнести хоть слово в его голове.

Ему придется подождать вечера, и это отсрочит «соединение», чего, должна признаться, я ждала с нетерпением. На самом деле, если я думала об этом больше двух секунд, то начинала задыхаться, а мои ноги становились беспокойными.

Это также напугало меня до чертиков, главным образом потому, что одна мысль о «соединении» заставляла меня дышать тяжело, что произойдет, когда это произойдет? Могу ли я самопроизвольно воспламениться?

У меня в руках был блокнот, в котором я должна была писать все, что хотела сказать. Я писала, несмотря на то, что проверила свой голос в ванной, горло стало намного лучше (потому что Эдвина продолжала давать мне пастилки для горла), голос стал почти нормальным. Эдвина дала мне блокнот, и, если я открывала рот, ее рука взлетела вверх, ладонь обращалась ко мне, а затем она указывала на блокнот.

Я рисовала в нем, мало используя для общения.

Затем почувствовала на себе взгляд Эйвери. Я подняла на него глаза.

Он улыбнулся.

Действительно, несмотря на то, что он выглядел несколько странно, он был очень привлекательным.

Я оторвала лист сверху с рисунками и написала ему, передала блокнот.

Он прочитал ее и покачал головой, возвращая блокнот мне:

— Я не вампир, Лия.

Я написала еще и передала ему.

Он прочитал и вернул его мне.

— Да, я бессмертен.

Ух ты!

Я просто угадала!

Мои брови взлетели вверх.

— Может тебе стоит... — начала Эдвина, внезапно появившись, стоя за диваном и выглядя немного обеспокоенной.

Эйвери поднял длинную, с узловатыми суставами, успокаивая Эдвину, она замолчала.

— Что? — спросила я, и Эдвина посмотрела на меня.

Я написала «Извините» большими печатными буквами в блокноте и показала ей.

Ее голова склонилась набок. Она подмигнула мне и упорхнула обратно на кухню.

Эйвери заговорил.

— Она обеспокоена. Поскольку ты находишься здесь, то имеешь право знать о культуре вампиров. Но другие культуры скрыты от тебя. Они засекречены, как культура вампиров засекречена от всех смертных за ее пределами. Другими словами, я не могу сказать тебе, кто я.

Мои глаза расширились, затем я написала в своем блокноте и повернула его, чтобы он прочитал.

— Да, Лия, есть другие культуры, другие виды бессмертных, — он сделал паузу, а затем продолжил: — и другие существа.

Это была новость. Серьезно сумасшедшая, умопомрачительная новость.

Я снова написала в блокноте и показала ему. Он прочитал и улыбнулся.

— Я доверю тебе хранить мой секрет, крошка. — Только Эйвери семи футов гигантского роста, могло сойти с рук, называть меня «крошка».

Он продолжил:

— Хотя, если бы кто-нибудь когда-нибудь узнал, что я рассказал тебе наш секрет, меня бы приговорили к смертной казни.

Я почувствовала, как мои глаза вылезли из орбит от ужаса, а он рассмеялся и продолжил:

— Мы очень серьезно относимся к нашим секретам.

Я написала «Без шуток» в блокноте. Он прочитал и снова усмехнулся.

Тогда я написала — «Почему?»

— Слова «сердитые жители деревни» тебе что-нибудь говорят? — спросил он, пытаясь обратить все в шутку, но я не восприняла это как шутку.

Я почувствовала, как у меня защемило сердце, как прошлой ночью, когда Люсьен объяснил, в каком мире он вынужден жить. Не только скрывал свое великолепие, но и был откровенно и как-то отвратительно использован и неправильно понят.

Я снова сердито написала в своем блокноте и показал его Эйвери. Когда он прочитал, его лицо смягчилось, он протянул свою большую руку и потянул меня за прядь волос.

Затем его нежные глаза заглянули глубоко в мои, и он прошептал:

— Не все смертные отстой, Лия.

Его слова нахлынули на меня, и я улыбнулась ему. Неуверенно, мое сердце все еще болело, но я была рада, что он не винил меня за все пытки, которые его народ терпел от моего народа, намеренно или непреднамеренно.

Зазвонил телефон. Эдвина ответила на звонок, затем принесла трубку мне.

— Люсьен, — сказала она, и мое сердце пропустило раздражающий удар. Я взяла телефон и приложила к уху.

И не знала, что делать, его приказ был молчать.

Может я смогу через столько миль проявить способности вампиров-мутантов, то есть установить с ним телепатическую связь?

— Лия? — позвал он.

Я молчала.

— Ты можешь говорить, милая, — мягко произнес он.

Я почувствовала облегчение. И рассердилась.

— Знаешь, это полный отстой, что я должна ждать, когда ты соизволишь разрешить мне говорить, — язвительно сообщила я ему.

Он усмехнулся. Проклятый вампир!

Я проигнорировала его смешок.

— Тебе удалось сегодня не быть арестованным? — Поинтересовалась я.

Снова смешки. Но, как я заметила, ответа не последовало.

— Для моего душевного спокойствия, приму твое молчание, как «да». Итак, ты успел сегодня нарушить еще какие-нибудь законы?

— Лия...

Я прервала его:

— Например, штраф за превышение скорости?

Он расхохотался.

Я кипела от злости.

— Твой голос намного стал лучше, — прокомментировал он после того, как его смех утих.

— Как я уже сказала сегодня утром, я в порядке.

— С тобой все в порядке, потому что ты весь день не разговаривала и горло твое отдыхало, — ответил он.

Вероятно, он был прав. Это и навязчивое употребление пастилок Эдвины для горла. Я не поделилась с ним ничем из этого.

— Я еду домой, — сообщил он мне.

— Молодец, — сказала я с приторной сладостью, но почувствовала, как у меня участился пульс.

Я проигнорировала свой пульс. Люсьен проигнорировал мое «Молодец».

— Ты уже ела?

— Эдвина сейчас готовит ужин.

— Хорошо. Я буду дома через пять минут.

— Знаешь, — непринужденно произнесла я, — тебе необязательно звонить, когда ты находишься в пяти минутах от дома. Мы могли бы провести этот чрезвычайно важный разговор через пять минут, когда ты будешь дома.

— Да, моя зверушка, но я беспокоился о тебе весь день и обнаружил, что не могу ждать еще пять минут, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке.

Мою стервозность как рукой сняло. Главным образом потому, что его слова заставили меня почувствовать себя очень,очень хорошо.

И это напугало меня до глупости или, в данном случае, снова напугало до стервозности.

— Перестань быть таким милым, — огрызнулась я.

— Почему? — В его голосе слышался нарастающий смешок.

— Потому что я не знаю, что с этим делать, — ответила я.

Его голос стал бархатным.

— Сегодня вечером я научу тебя, что с этим делать.

Моя матка (и части юга) покрылась рябью, и это было здорово.

Двигаемся дальше!

— Скоро увидимся, — сказала я ему.

— Пока, милая, — ответил он и отключился.

Я нажала на кнопку, чтобы выключить телефон, проигнорировала свои все еще пульсирующие женские части и объявила комнате:

— Люсьен говорит, что я могу говорить, и он будет дома через пять минут.

Эдвина метнулась вперед, держа в руках пастилку для горла.

— Еще одну, дорогая, просто на всякий случай.

Я поймала веселую усмешку Эйвери, когда взяла пастилку и сунула ее в рот, хотя она мне была не нужна и я ее не хотела. Но Эдвина беспокоилась. И то, что я выполнила ее указания, заставило ее почувствовать себя лучше. Я хотела, чтобы она чувствовала себя лучше, более того, я хотела, чтобы она была моей новой мамой, поэтому я не хотела отпугивать ее своим отношением, прежде чем она возьмет на себя эту роль.

Отношение придет позже, в первый раз, когда она скажет мне вести себя прилично, что, без сомнения, произойдет.

Люсьен был неправ. Он появился дома не через пять минут. Он был дома через четыре минуты. Было неловко признавать, но я все время посматривала на эти чертовые часы.

Чтобы скрыть этот факт, что я превратилась в девчушку, одержимую красавчиком-вампиром, который собирался «соединиться» со мной в эту самую ночь, я не потрудилась подняться с подушки, когда он вошел.

Мне следовало бы знать лучше.

Он повесил ключи на держатель, кивнул Эдвине, пожал руку Эйвери, а затем направился прямо к моей подушке.

— Йоу, — сказала я, глядя на него снизу вверх.

Такая Крутая Хозяйка.

Его рот дернулся. Мои женские части покрылись рябью.

Не успела я опомниться, как меня выдернули с подушки, и я оказалась в объятиях Люсьена. Не так, как обычно, обними свою наложницу по прибытии домой.

Нет.

Он поднял меня, и я обхватила его ногами за талию, руки автоматически легли ему на плечи, чтобы удержаться, его руки поддерживали мою задницу.

Его голова откинулась назад, он посмотрел на меня и пробормотал:

— Как прошел твой день, милая?

— Я весь день писала все, что хотела сказать, в блокноте, — ответила я. — Знаешь, как это раздражает?

— Это так трудно? — спросил он, и в его черных глазах заплясали искорки сдерживаемого смеха.

Это было нетрудно.

— Да, — раздраженно ответила я.

У него снова дернулись губы, рука оставила мою задницу, скользнула вверх по спине и запуталась в моих волосах.

— Твоя пытка закончена, — пробормотал он, прежде чем запрокинуть мне голову, чтобы поцеловать меня.

Ненормальный, потому что у нас была компания, просто чмокни свою наложницу в губы по прибытии домой и все.

Нет же.

Полный вперед, рты открыты, языки дерутся, ненасытные, пиршественные поцелуи.

Я тяжело дышала, когда поцелуй закончился, и совершенно забыла о существовании Эйвери и Эдвины, не говоря уже о том, что они были в комнате.

«Я бы хотел отвести тебя наверх прямо сейчас», — сказали его мысли моим, и его голос звучал восхитительно голодно в моей голове.

Можно было бы сказать, что в этот самый момент я бы тоже хотела наверх.

Но я решила ничего не говорить.

Затем он спросил, его голос в моей голове звучал одновременно сладко-интимно и еще более сладко-дразняще — «Пастилки для горла?»

Я ничего не могла с собой поделать и не знала, почему, но хихикнула.

«Эдвина давала, — ответила я. — Весь день. У меня их было по меньшей мере шестьсот».

Его глаза были прикованы к моим губам, и он ухмылялся.

«Ах», — пробормотал он с пониманием.

Эйвери прочистил горло.

— Думаю, мы что-то упускаем.

Я посмотрела на Эйвери, затем на Люсьена, прежде чем надавить ему на плечи, прямо и публично возложить вину на него.

— Ты ведешь себя грубо.

Его брови поползли вверх, но он поставил меня на ноги и прижал к себе, обняв за плечи.

— Ты останешься на ужин? — спросил Люсьен у Эйвери, и я удивилась, что даже вежливое приглашение Люсьена прозвучало как приказ.

— Уйти сейчас и пропустить стряпню Эдвины? Я бы предпочел... — Эйвери вздрогнул, я напряглась, головы Люсьена и Эйвери повернулись к входной двери.

— Гости, — пробормотал Эйвери.

Рефлекторно моя рука поднялась, пальцы сжались на рубашке Люсьена на животе, когда я посмотрела на него.

Я знала, что это было глупое поведение, но нам последнее время не очень везло с входной дверью, вернее с теми, кто был за ней. Обычно, если кто-то появлялся у моей входной двери, потом нам приходилось звонить мастеру т делать косметический ремонт.

Голова Люсьена наклонилась, я поняла, что он слушает.

Затем он пробормотал:

— Черт возьми.

— Что? — Спросила я.

Его глаза встретились с моими. Затем он сказал:

— Бьюкенен.

Он сказал это прямо перед тем, как раздался повелительный и настойчивый стук в дверь, подтверждающий слова Люсьена.

Только тетя Кейт могла так постучать в дверь. Это был ее коронный стук. Даже когда она приходила выпить чашечку кофе и поболтать, она избегала дверных звонков и стучала в дверь, как будто была королевой мира, как смеет скромный простолюдин внутри не предвидеть ее прихода, распахнуть дверь и бросить лепестки роз к ее ногам.

— Тетя Кейт, — прошептала я.

— Кейт, — согласился Люсьен.

— О боже, о боже, — забеспокоилась Эдвина, направляясь в холл. — Сколько их там? Не знаю, хватит ли у нас еды.

Эйвери последовала за Эдвиной, но Люсьен прижал меня к себе спереди.

Я подняла на него глаза, когда он спросил:

— Если покажется, что твоя семья начнет нарушать наши планы на этот вечер, и я буду вынужден выгнать их физически, как ты отреагируешь?

Он снова дразнил меня. Это было специальное поддразнивание, но он все равно делал это очень, очень хорошо. Теперь я увидела преимущества, иметь своего рода парня, которому было несколько столетий. У него было много хороших вещей в запасе.

— Я разозлилась на них. Они игнорировали меня, — призналась я. — Но не уверена насчет физического выпроваживания. Не мог бы ты, ну, скажем, Могущественный Вампир Люсьен, приказать им уйти? — Я произнесла слова «Могущественный Вампир Люсьен» фальшивым напыщенным голосом, и именно поэтому, думаю, Люсьен дернул меня за руки и крепко обнял, откинув голову назад, зашелся смехом.

И именно эту картину увидела моя семья, когда они вошли в комнату с наглым видом, остро нуждаясь в мартини.

Я решила посмотреть на них свирепым взглядом.

Хочу сказать, что в мой трудный час они проигнорировали меня, и вот они здесь, когда мой трудный час был выше моих сил (не совсем, но в некотором смысле), и хорошие моменты (один конкретный, который я имею в виду) должен был произойти сегодня ночью.

— Мне нужно выпить, — величественно объявила тетя Кейт.

— Лия, дорогая, ты в порядке? — обеспокоенно спросила мама.

— Я чувствую запах жареной курицы? — спросила тетя Миллисент, поводя носом.

— О Боже, мне нравится твоя блузка! — взволнованно взвизгнула тетя Надя.

— Ну, и вам привет, — ответила я им всем. — Итак, ты наконец-то вспомнили, что я существую?

Тетя Кейт прищурилась.

Мама выглядела виноватой.

Тетя Миллисент отвела взгляд.

Тетя Надя прикусила губу.

Люсьен сжал мне плечо и пробормотал:

— Лия.

— Извините, но меня исключили из «Изучения вампиров», и я действительно оказалась живущей с вампиром, и моя семья действительно является главной семьей наложниц вампиров, так что простите меня за то, что я ожидала небольшого руководства и поддержки с вашей стороны! — Выстрелила я.

Взгляды всех женщин Бьюкенен переместились на Люсьена. Как только их взгляды переместились на Люсьена, мой тоже переместился, но он отпустил меня и снял пиджак.

Бросил его на подлокотник дивана и предложил:

— Возможно, нам всем стоит выпить.

Я не думала, что это хорошо.

Тетя Кейт согласилась.

— Отличная идея! — объявила она.

— Люсьен? — Позвала я.

«Выпей, — сказал он у меня в голове. — Я все объясню через минуту».

Он объяснит? Какое отношение моя семья имеет к Люсьену?

И тут меня осенило. Тетушки навещали меня месяц назад, когда у меня не было возможности поговорить с ними.

Я оказалась права, это было нехорошо.

Я скрестила руки на груди, выпятила бедро, вытянула ногу и постучала носком. Если бы кто-нибудь из моих бывших парней увидел меня в такой позе, они бы не стали задавать вопросы. Не издавали бы ни звука. Они рванули бы и побежали прямо к холмам.

Люсьен взглянул на меня, направляясь к бару с напитками. Когда его глаза остановились на мне, то прошлись от груди до пят, затем прямо к моему лицу. Затем я увидела, как он подавил улыбку.

Большой, толстый, вампирский придурок!

Я сразу же изменила свое мнение относительно наших дальнейших действий. Если он думал, что мы «соединимся» сегодня вечером, то пусть придумает что-нибудь другое.

— Я приготовлю еще фарш и картошку, и разогрею еще булочек. — Эдвина суетилась на кухне. — Может приготовить на скорую руку пирог.

Я уже собиралась предложить свою помощь, когда меня прервали.

— Тебя исключили из занятий «Изучение вампиров»? — Спросил Эйвери, его удивленный взгляд остановился на мне.

— Меня поймали за перепиской, передачей записок, бросанием бумажных шариков и написанием завещания, — заявила я.

Эйвери расхохотался.

— Бумажных шариков? — Голос Люсьена донесся сзади.

Я повернулась и увидела у него в руке бутылку водки, его брови были подняты, и он не выглядел удивленным.

— Бумажных шариков, — бунтуя огрызнулась я.

— О, мы можем, пожалуйста, не говорить об этом? Потребовалось немного подмазать учителя, чтобы он держал рот на замке, — посетовала тетя Кейт и послала мне взгляд, который с тех пор, как мне исполнилось четыре года, и даже сейчас, когда мне было сорок, никогда не переставал пригвождать меня к месту. — Кто-нибудь еще узнает об этом, и это обязательно запятнает имя Бьюкенен.

— Мне до сих пор, кажется, что это немного забавно, Кэти, — прошептала тетя Надя, подмигивая мне.

— Эм, извините, но кто-нибудь хочет поговорить о моей дочери, которая чуть не умерла от кошмара прошлой ночью? Кто-нибудь? Кто-нибудь из вас? Или это только мне кажется? — раздраженно спросила мама.

Я уставилась на спину Люсьена и заявила:

— Я бы предпочла сначала узнать, почему моя семья избегала меня в течение месяца.

«Не испытывай меня», — предупредил Люсьен в моей голове.

«Поцелуй меня в задницу наложницы», — ввернула я ему.

Он не повернулся, но я увидела, как он покачал головой, как делают мужчины, когда думают, что женщины составляют слишком нелепые фразы. Но поскольку это был Люсьен, он сделал это намного лучше, чем любой из моих знакомых, и было много моих знакомых мужчин, которые качали головами, как будто я была смешна со своими нелепыми фразами.

Именно тогда я поняла все недостатки, встречаться своего рода с парнем, которому было несколько столетий.

У него тоже было много плохого в прошлом.

— Лия, я задала тебе вопрос, когда вошла в эту комнату. — Мама привлекла мое внимание. — С тобой все в порядке?

Я повернулась к маме и сказала:

— В порядке.

— Что случилось? — Спросила она.

— О, не так уж много, за исключением того, что я проснулась, но мой сон еще не совсем закончился со мной. У меня был очень тревожный опыт повешения, в буквальном смысле, но на самом деле меня не повесили.

Каждая из моих тетушек ахнула, и даже Эйвери поморщился.

Резкий голос Люсьена четко прорезал ужас, заполнивший комнату.

— Лия, на пару слов.

Затем он передал шейкер с мартини Эйвери и вышел.

После последнего инцидента, который произошел, когда я бросила ему вызов перед моими тетушками, я сочла благоразумным последовать за ним. Он свернул к кабинету, и я тоже свернула. Он закрыл за мной дверь, схватил меня за плечо и прижал к двери.

Я подняла глаза и увидела, что он злится.

Он не стал медлить.

— О тебе беспокоится мать. Она так обеспокоена, что пролетела через четыре штата, чтобы проведать тебя. Ты только что сказала ей таким тоном, дочь, которую она любит, случилось что-то ужасное, ужасающее и опасное для жизни, но ты сказала будто зачитала погоду.

— Пожалуйста, не думай указывать мне, как обращаться с моей собственной матерью. — Я старалась говорить, как можно спокойнее. Он мог быть Могущественным Вампиром Люсьеном где угодно, но тут он ступал по тонкому льду, если думал, что может встать между мной и моей семьей.

Он прижал меня к себе, отпустил мою руку и положил ладонь на дверь рядом с моей головой.

— Я вижу, тебе нужно научиться уважать не только меня, зверушка, — сказал он низким, опасным голосом, явно думая, что сможет встать между мной и моей семьей.

— У тебя есть братья? Сестры? Двоюродные сестры? — Выстрелила я в ответ, и его глаза сузились. — Что, черт возьми, это значит?

Я прервала его, прежде чем он смог закончить:

— Я так понимаю, нет? Ну тогда ты не понимаешь, что значит быть белой вороной в очень дружной семье. Они любят меня, и я люблю их, очень сильно, но в основном, за исключением тети Нади, Ланы, моей двоюродной сестры Натали и иногда моей мамы, они терпят меня. Я не хотела к тебе приезжать. Они заставили меня. Потом они оставили меня разбираться со всем этим барахлом в одиночку, и только Эдвина, Стефани и ты помогали мне. Я никого из вас не знала, и вы мне даже не нравились.

Его лицо утратило часть своего гнева, не полностью, но в его глазах был намек на беспокойство (и, смею ли я в это поверить?), даже сожаление.

— Я сократил твое общение с ними, Лия.

— Я поняла это там, Люсьен, — сообщила я ему, кивнув в сторону другой комнаты. — Но неужели ты думаешь, хотя бы на минуту я послушалась бы тебя, если бы моя сестра Лана нуждалась во мне? Или Натали? Или мама? Или даже тетя Кейт? Хм? А ты?

Его рука оторвалась от двери и потянулась к моей шее. Затем его лоб коснулся моего.

Затем он пробормотал:

— Ни минуты.

— Вот, ни минуты. А я тонула, Люсьен. И позвала их, а они не дали мне спасательного круга, просто поплыли своим веселым путем дальше.

Его другая рука скользнула вокруг меня, и он оттащил меня от двери в свое теплое, большое, крепкое тело.

— Дорогая, — прошептал он.

Ага, определенно сожалеет.

Пришло время снять его с крючка. То, что он сделал, было не круто, но это было очень в духе Люсьена. То, что они сделали, было просто, совершенно неправильно.

Я посмотрела на него и положила руки ему на грудь.

— Итак, поскольку ты новичок в динамике семьи Бьюкенен, позволь мне ввести тебя в курс дела. Я собираюсь выйти туда и вести себя саркастично, стервозно и несносно. Тетя Кейт будет властной, потому что она никогда не ошибается. Мама будет чувствовать себя виноватой, как и должно быть. Тетя Миллисент будет больше всего беспокоиться о том, когда подадут ужин. А мы с тетей Надей, наверное, будем много говорить об одежде, которую ты мне купил, и о том, какой новый мужчина появился в ее жизни. Тогда все будет прощено. Мы поедим. Мы, наверное, напьемся. И, за исключением тети Кейт, которая найдет лучшую комнату для гостей и заявит на нее права, прежде чем кто-либо из остальных даже подумает о том, чтобы вытащить свои чемоданы из машины, мы могли бы в конечном итоге танцевать под поп-музыку восьмидесятых и изображать робота. Просто надеюсь, что тетя Надя не попытается танцевать брейк-данс. В последний раз, когда она это сделала, она так упала, что неделю провалялась в постели.

Сожаление исчезло, его рука двигалась вверх по моей спине, а его глаза улыбались, хотя его губы не улыбались.

— Две проблемы с вечерними празднованиями, зверушка.

— Какие?

— Я не хочу, чтобы ты напивалась, и я не хочу, чтобы дом был полон Бьюкенен, когда я наконец заполучу тебя.

Ох.

Я уже почти забыла об этом.

— Определенно никакого брейк-данса, — продолжил он, и, поскольку он улыбался, я громко рассмеялась.

Когда я рассмеялась, его взгляд опустился на мои губы, улыбка исчезла из его глаз, они стали напряженными. Его рука скользнула в волосы у меня на затылке, и он сорвал мой смех прямо с моих губ поцелуем.

Это был хороший поцелуй. Один из лучших в линейке действительно первоклассных поцелуев.

Мои руки были обернуты вокруг его шеи, тело прижато к нему, когда он поднял голову.

Когда мои мысли пришли в порядок, я прошептала:

— Тогда у нас небольшая проблема.

— Нет, у нас нет проблем.

Я склонила голову набок.

— Нет?

— Предоставь это мне.

По какой-то причине я забеспокоилась, и мои руки напряглись.

— Люсьен, не уверена, что ты понимаешь. Женщины Бьюкенен могут быть в некотором роде... — Я не могла поверить, что говорю это ему, но я обязана была предупредить его, как предупредила бы любого, кто столкнулся лицом к лицу с тетушками: — Пугающие, когда раздражаются. Что бы они ни делали, мой отец из-за них ушел и больше не вернулся и...

Люсьен прервал меня:

— Во-первых, они наложницы. Я — вампир. Твой отец был обычным смертным. Они не скажут мне ни единого слова.

О да. Это было правдой.

Он продолжил:

— Во-вторых, твой отец ушел из-за твоих теток, но он не вернулся из-за Космо.

Мои руки снова сжались, на этот раз судорожно, потому что в это же время я почувствовала, как меня ударили в живот.

— Что? — прошептала я.

— Если наложницы находят мужчину после окончания Соглашения, они могут попросить своего вампира перестать о них заботиться. Большинство из бывших наложниц так и поступают. Твоя мать тоже так сделала. Но твой отец не смог предоставить ей тот уровень жизни, который давал ей Космо, или тот, что был у ее сестер. На что твой отец очень злился. Потом превратился в человека со скверным характером. А выпивка сделала его опасным для окружающих. Твои тети избавились от него, Кейт рассказала Космо о его поведении, и Космо восстановил свою заботу о твоей матери, позаботившись, чтобы твой отец ушел.

Я уставилась на него, не зная, что делать с этой информацией.

— Космо... он... убил моего отца?

Брови Люсьена нахмурились.

— Конечно, нет.

— Тогда, что он сделал?

— Он дал ему очень приличную сумму денег.

У меня отвисла челюсть.

Мой отец исчез из моей жизни, потому что Космо дал ему денег?

— Он, Космо, папа... — Я запнулась, взяла себя в руки, затем продолжила: — Космо сделал так, чтобы мой отец не присылал мне открыток на день рождения, подарка на выпускной, а…?

— Космо не ставил никаких условий относительно вас, девочек. Его интересовала только Лидия. Просто твой отец сам решил исчезнуть из вашей жизни.

Это потрясло меня, поэтому мой невидящий взгляд переместился поверх его плеча.

Что за придурок!

Конечно, я уже знала это, но не думала, что это может подтвердиться, от этого даже неприятно попахивало!

Руки Люсьена нежно сжались.

— Лия?

— Какой придурок, — прошептала я.

— Лия.

Мой взгляд вернулся к нему, и я заявила:

— Мужчины отстой.

Его губы приподнялись.

— Не все мужчины.

Я сморщила нос, а затем заявила:

— Нет, ты прав. Эйвери кажется относительно милым.

На этот раз его руки нежно сжалимь, но я была не в настроении для нежности.

— Ты все обо мне знаешь? — ехидно спросила я.

— Не все. Но в большинстве — да.

— Это несправедливо, тебе не кажется, — заявила я.

Его маленькая ухмылка стала шире.

— Почему, зверушка?

— Я почти ничего о тебе не знаю.

Его рука запуталась в моих волосах, а затем начала играть, как будто у нас была вся ночь впереди, и моих тетушек с Эйвери не было в другой комнате, а Эдвина не бушевала на кухне в смятении от того, как накормить такую ораву.

— Что бы ты хотела узнать? — спросил Люсьен.

Я оглянулась через плечо на дверь, бормоча:

— Тетушки…

Еще одно пожатие руки, и я оглянулась на него.

— Что бы ты хотела узнать?

У меня был миллион вопросов. Нет, миллиард. Но мне не хотелось, чтобы тетушки стали искать способы развлечься, без сомнения, начался бы тогда брейк-данс.

— Люсьен, у нас гости.

— Два вопроса, — ответил он.

— Прости?

— Позже ты сможешь спросить меня, о чем захочешь. Сейчас задай лишь два вопроса.

Я уставилась на него, и любопытство, как это обычно бывает, взяло верх.

Я начала с вопроса:

— Сколько тебе лет?

— Восемьсот двадцать два.

Я почувствовала, как мои губы приоткрылись, а глаза расширились. В тот момент, когда он поймал мой взгляд, его глаза закрылись.

— Ух ты, — выдохнула я, — ты старый.

Его глаза оставались закрытыми, и он улыбнулся самой сексуальной улыбкой, которую я когда-либо видела в своей жизни, за исключением первой, которую я увидела при моем Отборе, когда посмотрела на него, и он услышал, как я пускаю слюни, какой он красивый.

Эта, однако, была близка к той, так что эта была еще лучше.

— Второй вопрос, — подсказал он, выводя меня из моих мечтаний о сексуальной улыбке.

Я пыталась принять решение. У меня было слишком много вопросов.

Потом до меня дошло.

— Как тебе удается не причинять мне боли?

Его голова резко наклонилась в сторону, и он спросил:

— Что?

— Ты можешь бросить машину через улицу, Люсьен, — тихо произнесла я. — Как тебе удается обниматься, не ломая мне кости?

Его рука скользнула по моим волосам, затем откинув их назад, он объяснил:

— Это все равно, что говорить на двух языках с рождения. Это вторая натура. Ты можешь думать, говорить, читать и писать на обеих. Ты просто учишься с той минуты, как родился, как быть вампиром и как жить в мире смертных. Я редко теряю контроль, как и любой вампир, и это случается только тогда, когда мои эмоции накалены, — он сделал паузу, — или намеренно.

— Ты как будто говоришь на двух языках тела? — Спросила я. — Бегло?

— Именно так, да.

Я подумала, что это довольно круто. Затем мне пришло в голову кое-что еще, что было серьезно не круто, и мое сердце екнуло.

Он услышал, как екнуло мое сердце, поэтому позвал:

— Лия?

Прежде чем я успела растерять всю свою смелость, выпалила:

— А у тебя эмоции накаляются, когда ты занимаешься сексом.

Его рука сжалась в кулак в моих волосах, другая сжала меня сильнее.

— Да, — согласился он.

У меня перехватило дыхание, тело напряглось, затем я автоматически попыталась отстраниться.

Его рука сжалась еще крепче, а лицо приблизилось.

— Я не нанесу тебе ущерба.

— Ты когда-нибудь причинял кому-нибудь боль?

— Никогда.

— Ты так говорил до кормления, — прошептала я.

— Лия...

— Может, нам следует...

Его лицо еще придвинулось.

— Нет, не следует, — предупредил он. — Я неделю тогда не питался, когда потерял контроль в твое первое кормление, и ты была слишком возбуждена. Не больше, чем я мог желать, но определенно больше, чем мог себе представить, особенно на том этапе наших отношений.

Это было очень неловко и еще более раздражало, поэтому я попыталась его прервать.

— Люсьен…

Но мне не удалось ничего сказать.

— Я был не готов. Сегодня этого не произойдет.

Я уставилась на него.

В течение прошлых трех недель он не посещал Пиры. Если бы он посещал, то насытился бы под завязку. Он кормился утром и вечером и даже иногда приходил домой днем. И, вдобавок ко всему, когда я думала в последнее его посещение Пира, что он занимался сексом, он заявил, что не смог, хотя она и соблазняла его.

У меня были оргазмы от Люсьена. У него ничего не было.

Разве это не рецепт катастрофы — ничего!

— О чем ты сейчас думаешь, зверушка? — потребовал он, пристально наблюдая за мной, слишком пристально.

Я перевела взгляд ему на плечо.

— Ни о чем, — солгала я.

Он встряхнул меня.

Я оглянулась на него.

— Серьезно! Ни о чем!

Его рука в моих волосах оттянула мою голову назад, и его лицо приблизилось.

— Просыпаясь каждый день рядом с тобой, вдыхая твой запах, чувствуя твое тело, я заботился о себе в душе. Вначале, во время твоего наказания, мне приходилось делать это два или три раза в день. — Я уставилась на него в шоке и удивлении и, возможно, немного завелась от его откровений, но он приберег лучшее напоследок. — Слишком давно я ни с кем не занимался сексом, слишком давно. Будет здорово кончить в тебя, дорогая.

О боже мой.

Да, полностью возбужден.

Прежде чем мой мозг заработал, я прошептала:

— Мы можем сейчас же выгнать тетушек?

Я увидела вспышку его самодовольной улыбки, прежде чем он уткнулся лицом мне в шею и пробормотал:

— Ты очаровательна.

Я не пыталась быть очаровательной. Я пыталась заняться с ним сексом.

— Нет, я вполне серьезно.

Он поднял голову и прикоснулся губами к моим.

Затем пообещал:

— Скоро, Лия. — Его глаза стали такими сексуальными, как у вампира, он шепотом сказал: — Очень скоро.

Мои женские части покрылись рябью. Он улыбнулся, как будто знал это.

Вероятно, так оно и было.

Я закатила глаза. Он расхохотался.

Затем проводил меня к моей семье, чтобы я могла стать саркастичной, стервозной и несносной.

* * *

Я шлепала босиком по коридору, когда услышала их.

«Очень скоро» Люсьена не последовало, потому что во время десерта появилась Стефани. И Люсьен, Эйвери и Стефани ушли после ужина за закрытые двери в его кабинет.

Пока они там что-то замышляли, я немного посидела и поговорила с мамой и тетушками.

Поскольку Люсьен был занят в кабинете, а настольный компьютер находился в кабинете, мне пришлось пойти к ноутбуку наверху, чтобы поискать в интернете, где может остановиться моя семья. Люсьен был не прав насчет «очень скоро», но он был прав в том, что моя мама и тетушки не ответили ему взаимностью, когда он им сообщил, что они должны найти себе место для ночлега. Не было произнесено ни единого слова, кроме того, что тетя Миллисент попросила: «Кто-нибудь передайте картошку, пожалуйста?»

К счастью, Озеро Дракона было живописным городком, так что здесь было множество шикарных отелей «постель и завтрак». К сожалению, большинство из них были заняты.

Мне повезло в седьмой раз, когда я нашла большой гостевой дом «постель и завтрак», бронь, которого отменили в последний момент.

Я забронировала и направилась к удобной гостиной на кухне, где были все (серьезно, этот дом был таким огромным, а мы пользовались только четырьмя комнатами, это была такая чертовая трата денег), когда я невольно услышала разговор.

— Вторая половинка? — странным сдавленным голосом, взволнованным и одновременно испуганным, произнесла моя мать.

Услышав ее слова, я остановилась как вкопанная. Подумала, что они говорят о Люсьене и Катрине, у меня было такое чувство, что мне вонзили нож в живот.

Я не забыла о Катрине, просто не позволяла себе думать о ней. Люсьен ушел от нее, это было ясно. Что было неясно, так это то, что я чувствовала по этому поводу, что он так легко смог оставить свою жену, с которой прожил пятьдесят лет, решив продолжить с другой женщиной, а именно со мной.

— Что же еще это может быть? — Вопросом на вопрос ответила тетя Надя моей маме.

— Нет такого понятия, как вторая половинка. Это чушь из любовного романа, — провозгласила тетя Кейт.

— Мне тоже кажется это подозрительным, — согласилась тетя Миллисент.

— Ну, а мне не кажется это подозрительным. Она пометила его, а только Люсьен может клеймить кого-то. Она может разговаривать с ним мысленно. Такого никогда не было, по крайней мере, среди смертных. И ей снится Приговор, — сказала тетя Надя.

Приговор? Что это такое, черт возьми?

Я отодвинулась к стене, чтобы меня было совсем не видно, и решила дослушать все до конца, раз они говорили не о Катрине, а обо мне.

Я была второй половинкой, предназначенной для Люсьена.

Я читала любовные романы, множество, и второй половинкой, предназначенной судьбой, в этих романах называли союзы между бессмертными или смертными и бессмертными.

Идея заключалась в том, что на всей земле во все времена существовало одно существо, которое принадлежало бессмертному. Она была предназначена для него (обычно это был он), хотя она была создана для него.

И из всех миллионов и миллиардов существ на планете за всю свою вековую жизнь он должен был ее найти. На протяжении всех своих столетий, а иногда и тысячелетий он должен был найти свою единственную настоящую любовь, свою пару — вторую половину и связать себя с ней.

Конечно, он всегда ее находил… в книгах и фильмах. А когда находил у них обычно было много горячего секса. Хотя, как они доходили до секса, когда все остальное время ссорились, или произошло какое-то огромное недоразумение, или им пришлось бороться с каким-то серьезным злом, или он сделал ей что-то плохое, за что она его возненавидела, я никогда не узнаю. И все же всегда заканчивалось все одинаково, у них все получалось.

В конце концов она успокаивала его дикую душу, он находил какой-нибудь способ сделать ее бессмертной, если она уже не была таковой, и они жили долго и счастливо целую вечность.

Тетя Кейт была права. Чушь собачья.

— Что ты думаешь, Эйвери? — спросила моя мама, и мой взгляд упал на дверь кабинета, которая, как я запоздало заметила, была открыта, и внутри никого не было.

Где Люсьен?

— Думаю, что со всем моим уважением откажусь от участия в этом разговоре, — пробормотал Эйвери.

— Да ладно тебе, Эйвери. Ты должен нам сказать, — настаивала тетя Надя. — Смертные не обладают такими способностями, как ты. У Лии даже не было этих способностей, пока она не встретила Люсьена.

— Да, но сны ей снились еще с детства, — указала на очевидное тетя Миллисент.

— Хорошо, сны снились, — согласилась тетя Надя. — Но остальное? Это безумие! Для меня это звучит однозначно пара.

— Ты можешь себе представить? Моя Лия, вторая половинка Великого Люсьена. Она уже знаменита, но она станет легендой. — Голос мамы звучал восторженно.

Я уже знаменита?!

У меня не было времени размышлять о своей знаменитости, потому что я прислушалась к тете Кейт.

— Надеюсь, ты шутишь, Лидия. Молю Бога, что ты шутишь, — прошептала тетя Кейт, но ее шепот звучал испуганно и рассерженно.

— Кэти... — начала тетя Надя.

— Ты хочешь пожелать своей дочери, чтобы она была легендой? — прошипела тетя Кейт.

Наступила тишина.

Тогда мама ответила:

— Кейт, я просто хочу видеть Лию счастливой.

— Ради чего? Нескольких лет? Пока они не возьмутся за дело, не выследят их, не подвергнут пыткам и не вынесут Приговор?

— Кейт... — мягко сказал Эйвери.

— Нет, Эйвери, нет, — оборвала его тетя Кейт. — Если такая глупая вещь, как пара существует, и, если Лия — вторая половинка Люсьена, я надеюсь, что она этого не поймет. И особенно надеюсь, что он не объявит ее своей парой. Великий Люсьен ни за что ее не осудит, если она откажется. Ни за что. И Лия такая упрямая, что тоже не стала бы его осуждать. Его бы сожгли, и пока он горел, он и все остальные, и мы, в том числе, смотрели бы, как она качается на виселице.

У меня перехватило дыхание, в глазах засверкали звезды, я подумала, что сейчас упаду в обморок.

Мой сон, жар, который я чувствовала, петля на моей шее, Люсьен сказал, что он был в моем сне. Так вот что это было? Предчувствие?

Люсьен горит в огне. А я раскачиваюсь!

О боже мой!

— Целый месяц, Лидия, — продолжала тетя Кейт, — ты, Надя, Лана, Натали, Кендра, Мелисса, вы все добивались, чтобы я разрешила вам поговорить с Лией, позволила вам ослушаться желания Люсьена, вы хотели убедиться, что с ней все в порядке. А теперь ты хочешь подвергнуть ее жизнь опасности?

Они хотели поговорить со мной? Даже Кендра?

Мы с моей двоюродной сестрой Кендрой поссорились перед моим отъездом, потому что она не смогла найти тот крутой пояс в своих вещах, который я так любила и который хотела взять с собой, но я ей его одолжила. Она всегда теряла мои вещи (например, мой крутой ремень). Почему я дала ей этот пояс в долг, я никогда не узнаю.

— Ты думаешь, Люсьен позволит чему-нибудь случиться с Лией? — Спросила высокомерно мама, отвлекая меня от мыслей о моем поясе. — Ты видела их, когда мы вошли. Ты когда-нибудь, хоть раз, видела, чтобы Люсьен смеялся?

Снова тишина. Мне кажется, они никогда не видели смеющегося Люсьена.

Вау.

Мама продолжила:

— Мы согласились, чтобы он выбрал Лию, потому что это больше, чем все мы достигли. Это грандиозно.

— Да, и это касается Лии, — ответила тетя Кейт. — Причина, по которой я не позволила тебе пойти против Люсьена, заключалась в том, что я однозначно была уверена, что Лия окажет на Люсьена воздействие, мы его и наблюдали, когда вошли. Она лучшая из всех нас. Она настоящая Бьюкенен. Она из тех старых Бьюкенен.

При этих словах, произнесенных ни много ни мало тетей Кейт (я всегда думала, что она считает меня больше сумасшедшей идиоткой), но сейчас почувствовала, как у меня сжалось в груди, и мне пришлось опереться рукой о стену, чтобы удержаться на ногах.

Следующей заговорила тетя Миллисент, и произносила слова она очень тихо.

— Позволь ей творить свою магию, Лидия. У нее хватит сил довести все до конца с Люсьеном, чем бы это ни закончилось. Ни одна другая наложница, которую я знаю, живая или давно почившая, не обладает такой силой. Но вторая половинка является нелепым понятием, Надя, даже для тебя, не рассматривай его. И определенно не вкладывай эту идею в голову Лии. Она сбежала бы, и у Люсьена не было бы выбора, когда он зашел так далеко, он начал бы охоту на нее.

Снова тишина. Еще больше мыслей закружилось у меня в голове.

Наконец тетя Надя пробормотала:

— Я все же хочу, чтобы они были предназначены друг другу судьбой.

— О, ради всего святого, зачем? — рявкнула тетя Миллисент.

— Потому что вы с Кэти правы, это Лия, — огрызнулась тетя Надя в ответ. — И она особенная. Мы всегда это знали. И я бы предпочла, чтобы у нее было столько времени, сколько Люсьен сможет дать ей, показав все прекрасное, прежде чем Доминион положит этому конец, если они вообще смогут победить Люсьена, тогда хорошо бы при другом раскладе ее оставили в стороне, как и всех нас.

При этих словах я попятилась медленно, осторожно, не издавая ни звука.

Мое сердце бешено колотилось, в глазах щипало, живот болел, а голова была забита кучей хлама, в котором я не могла разобраться. Мне очень, очень, очень нужно было поговорить со Стефани.

Или, может быть, с Эдвиной, потому что у меня было подозрение, что она знала намного больше, чем говорила.

А может даже с Эйвери.

Я повернулась и поднялась на пять ступенек, заглушая их бормотание и глубоко дыша.

Когда я пришла в себя, сбежала вниз, крича:

— Нашла вам, ребята, гостевой дом!

Их бормотание прекратилось. Я вошла, как будто ничего не слышала.

— Это здорово, дорогая, — сказала мама, сидя на диване, и, поскольку я стояла рядом с ней, она схватила меня за руку. И сжала. Я обняла ее в ответ.

— Ты все еще намерена отречься от меня? — спросила она, дерзко ухмыльнувшись, потому что знала мой ответ.

Я, конечно, старалась быть саркастичной, стервозной и несносной, сказала матери, что отреклась от нее.

— Я еще не решила, — ответила я, но она знала, что я говорю несерьезно.

Она еще раз сжала мне руку.

Я увидела движение снаружи и выглянула в окна. Одна стена кухни состояла из окон от пола до потолка, помещение словно сразу выходило на улицу, что было действительно круто. Я увидела Люсьена и Стефани, выходящих из леса.

Итак, Стефани и Люсьен отправились на прогулку, и именно поэтому он не мог слышать ошеломляющую, потрясающую мою семью, место Лии в семье, все ее устои и все, что она когда-либо думала о своей жизни и о мире, каким она его знала, потрясающая беседа.

Они шли медленно даже для смертных, и я наблюдала, как двигается тело Люсьена.

Это было зрелище, на которое стоило посмотреть.

Даже медленно пересекая двор, он выглядел внушительно. Как будто он шел не через двор, а как будто задумчиво прогуливался по полю боя, перед битвой. Перед битвой, которую он в конце концов выиграет, конечно, с честью.

Как только я об этом подумал, он поднял голову и посмотрел прямо на меня.

Я надеялась, что он не слышал моих мыслей.

Затем его губы приподнялись в своей сексуальной манере. Не самодовольный или высокомерный, а улыбающейся.

Он меня не слышал.

Я улыбнулась в ответ.

Затем почувствовала что-то странное, посмотрела в сторону и увидела Эйвери, задумчиво наблюдающего за мной. И каким-то образом я поняла, что он знал, что я слышала каждое слово разговора в гостиной моих тетушек.

17 Соединение

Три недели назад Люсьен пришел домой и дал мне черную кредитку, чековую книжку и банковскую карточку

Кредиткой, сказал он мне, я смогу пользоваться в любое время и в любом месте. Счета будут приходить ему.

На расчетный счет, сказал он мне, поступил первый депозит. Одна и та же сумма будет вноситься каждый месяц, она предназначалась для меня в любое время, когда я захочу, независимо от того, что я захочу.

Когда он отошел, я посмотрела на сумму депозита — четверть моей годовой зарплаты.

Из этого и делаются мечты, если не ненавидишь человека, который воплотил эту мечту в жизнь, как я ненавидела Люсьена в свое время.

Две недели назад Стефани пришла однажды утром и сказала, что у нас будет девчачий день. Затем она отвезла меня в спа-салон, мы сделали процедуры по уходу за лицом и массаж, затем посидели в сауне, где, кстати, пригодились ее супер-вампирские способности, потому что я ничего не видела сквозь пар. Поэтому споткнулась о деревянный коврик у двери, она поймала меня до того, как я ударилась головой. Затем у нас был изысканный обед, за которым последовали маникюр, педикюр, макияж и прическа.

Потом мы отправились за покупками, и она отвела меня в тот магазин, где купила себе наряд, которым я так восхищалась.

А еще она отвела меня в магазин, где продавалось нижнее белье, которое стоило больше, чем ежемесячные платежи по ипотеке большинства людей.

Именно там она заставила меня (действительно заставила, я не хотела покупать) купить белье, которое было на мне в этот самый момент. Она услышала, как мое сердце забилось быстрее, когда я посмотрела на него в магазине, и заставила меня примерить его, а затем уговорила меня, как вампир, купить.

Теперь я стояла перед трельяжем в гардеробной и разглядывала себя в этом белье.

Должна была признать, что мне оно нравилось, хотя смотрелось немного пикантно, но в то же время мило.

Проблема заключалась в том, что я не знала, понравится ли оно Люсьену.

Верх и трусики прозрачного нежно-розового цвета. Чашечки с крошечными черными кружевными оборками, которые шли по диагонали. Тонкие бретельки были сделаны из нежно-розового атласа, а по подолу виднелась маленькая черная оборка. Трусики тоже были прозрачно-розовыми, но они были покрыты рядами крошечных черных кружевных оборок, как трусики маленькой девочки.

Очень сексуально. Очень мило. Очень симпатично.

Но определенно немного пикантно.

Мне показалось, что я услышала шум в спальне, подпрыгнула, как перепуганный кот, каким и была, и побежала к сшитому на заказ черному шелковому мужскому халату до колен, который я тоже купила в этом магазине. Обе покупки стоили больше, чем мой бюджет на питание в течение шести месяцев, когда я была дома. У Люсьена случиться истерика, когда он получит счет по кредитке.

Я туго затянула пояс халата и задумалась, не нанести ли мне блеск для губ. Потом решила, что это в высшей степени глупая идея, по сути, я собиралась ложиться спать.

Я сделала глубокий, прерывистый вдох, вышла из гардеробной через ванную и направилась в спальню.

Люсьен лежал в постели спиной к изголовью, укрытый одеялом до пояса, с обнаженной великолепной грудью. Он читал книгу.

Я остановилась и уставилась на него. Его взгляд остановился на мне. Я боролась с желанием начать тяжело дышать. Чтобы скрыть свое отчаяние, решила ухватиться за что-то другое.

И этим другим было, он лежал в постели и читал, а ему ни много ни мало было восемьсот двадцать два года.

— После восемьсот с лишним лет, разве ты уже не прочитал все опубликованные книги? — Спросила я.

Придержав страницу большим пальцем, он отбросил книгу в сторону.

Затем ответил:

— Нет.

Хмм.

Следующий вопрос.

— Вампиры когда-нибудь становятся такими старыми, что им приходится носить очки?

— Нет, — повторил он.

— Слуховые аппараты?

— Нет.

— Зубные протезы? — Продолжила я глупый допрос может даже полу истерично.

Концы его губ приподнялись.

— Нет, Лия.

— Им когда-нибудь приходится ходить с палкой?

Изгиб губ превратился в сексуальную улыбку.

— Иди сюда, зверушка, — мягко приказал он.

Понимая, если я решу сбежать, он окажется рядом со мной быстрее, чем я успею моргнуть, поэтому решила, что лучше выполнить его приказ.

Когда я подошла к нему, он положил свою книгу на тумбочку.

Я остановилась у края кровати.

С вампирской скоростью он повернулся, схватил меня за талию, скользнув по кровати, и я оказалась на нем поверх одеяла, закрывающего его до пояса. Я выгнула спину и положила согнутую руку ему на грудь, затаив дыхание от его резких движений. Он собрал все мои волосы обеими руками на затылке, и его глаза встретились с моими.

— Нервничаешь? — пробормотал он.

Нервничаю? Конечно, нет.

У меня просто вот-вот случится сердечный приступ. Это да!

— Нет, — солгала я, пытаясь сохранить лицо.

Он ухмыльнулся и сказал:

— Я слышу твое сердце, зверушка.

Почему я всегда об этом забываю?

Я сморщила нос и сообщила ему:

— Ты очень раздражающий.

Он надавил мне на шею, достаточно сильно, чтобы моя рука согнулась и оказалась зажатой между нами, поднял голову и уткнулся мне в шею.

— А ты очень очаровательна, — ответил он, прижимаясь к моей коже.

Я была почти уверена, что мое сердце ускорилось от точки остановки сердца прямо до сердечного приступа.

Несмотря на этотфакт, поскольку я была самой собой, то возразила:

— Это часть того, почему ты раздражаешь.

Его губы скользнули вверх по моей шее, и я задрожала всем телом.

— Что? — спросил он, уткнувшись вниз моего подбородка.

— То, что ты называешь меня очаровательной, — ответила я, откидывая голову назад, чтобы дать ему лучший доступ.

Я почувствовала его улыбку. Затем почувствовала, как кончик его языка скользнул по моему подбородку, а затем вниз по горлу. Я затаила дыхание, пока он проделывал все это, и мои женские части затрепетали.

— Ты будешь кормиться? — прошептала я.

— Нет, — ответил он.

Это меня удивило. Сегодня он ничего не ел, кроме жареного цыпленка, картофель, булочки и приготовленного Эдвиной в последнюю минуту клубничного пирога.

— Почему нет?

Его рука скользнула вверх, обхватив за затылок, другая скользнула вниз по моей спине. Он приблизил мой рот к своему и прикоснулся своими губами к моим.

Удерживая мои глаза в плену, он ответил:

— Если я буду кормиться, обезболивающее средство выделится. Я не хочу, чтобы какая-то часть тебя онемела от того, что я буду делать своим ртом сегодня вечером.

О боже мой.

Еще одна дрожь прошлась по всему телу, женские части покрылись рябью, а на коже образовались мурашки. Он почувствовал все это, ухмыльнулся своей самодовольной ухмылкой, а затем поцеловал меня.

Поцелуй не был нападением с претензией. Он был не дикой, ненасытной дуэлью. А сладким и мягким, уговаривающим и открывающим, новый вид поцелуя, который был очень похож на наш первый поцелуй, но намного лучше.

Мое тело растворилось в нем, и я поцеловала его в ответ.

Его рука на моей спине скользнула по ягодицам, вниз по бедру, а затем начала сжимать халат в кулаке. Откуда-то издалека мне пришло в голову, что на мне надето нижнее белье непослушной девчонки, и я дернулась вверх, оседлав его.

Он позволил мне его оседлать, почему, я не поняла. Просто лежал и смотрел на меня снизу вверх, его глаза казались настороженными, не злыми, его рука теперь была зажата моей ногой, другая рука лежала на моем бедре.

Я уставилась на него сверху вниз, думая об одном.

Мне нужно было переодеться. Сейчас.

— Ой, я кое-что забыла, — пробормотала я.

— Лия...

Я приготовилась уползти, мне потребовалась бы наносекунда, чтобы сделать это, но обе его руки с силой легли на мои бедра.

— Лия, ты никуда не пойдешь.

Я мысленно проводила инвентаризацию своего ящика с нижним бельем (он сам его наполнял, ему должны были понравиться те вещи, которые он купил!), поэтому ответила:

— Это не займет ни секунды.

Его руки напряглись, лицо смягчилось, глаза потеплели, а голос стал низким — убийственная комбинация.

— Милая, на этой планете тебе сейчас не о чем беспокоиться.

— Люсьен…

Его руки скользнули вверх по моим бокам, в то же время оказывая давление, чтобы притянуть меня к нему.

— Просто расслабься, — пробормотал он.

Мой разум лихорадочно искал выход.

— Могу ли я...? — пробормотала я, ничего не придумав, когда его лицо приблизилось. — Могу ли я...? — тупо повторила я. Потом до меня дошло. — Ты позволишь мне... исследовать тебя? — прошептала я.

Давление прекратилось.

Слава Богу.

Его руки скользнули вниз по моим бокам, талии, бедрам, остановившись на верхней части моих бедер.

— Конечно, — пробормотал он, мое сердце екнуло, его глаза закрылись, и теперь я действительно была в беде.

Так как у меня и раньше случались неприятности в самый неподходящий момент, как обычно, я просто воспользовалась тем, что пришло в голову первым.

Но его грудь лежала прямо передо мной. Я никогда по-настоящему не прикасалась к нему раньше. Он прикасался ко мне, но у меня так и не было возможности прикоснуться к нему.

Я решила воспользоваться своим шансом.

Я снова приподнялась, чтобы сесть верхом, используя кончики пальцев, начала свое исследование. Мягко дрейфуя, мои глаза следили за пальцами, пока я касалась всех плоскостей и углов его груди и живота, провела пальцами по верхней части одеяла под его пупком.

Я обнаружила, что ему это очень даже нравилось. Его кожа была мягкой, а мышцы твердыми. То, что было у меня перед глазами завораживало. Его плоскости сильно завораживали меня. Я так увлеклась, что для меня стало полной неожиданностью, когда он резко вздохнул, его пальцы напряглись на моих бедрах, когда я провела подушечкой большого пальца по его соску.

Мои глаза метнулись к нему, его взгляд был напряженным, таким напряженным, что его глаза пылали.

Впервые с тех пор, как я встретила его, я почувствовала свою силу.

И мне это очень понравилось.

Мне так понравилось, что я не смогла сдержать улыбку.

Совершенно забыв о своем нижнем белье, я согнулась в талии. Прошлась по дорожке, оставленной моими кончиками пальцев, на этот раз губами, в основном языком, пробуя его на вкус.

Его кожа была такой же восхитительной на вкус, как и его поцелуи.

Мои губы скользнули к его соску, за ними язык, а затем я использовала передние зубы.

Внезапно он резко сел, его руки больше не были на моих бедрах, они развязывали пояс моего халата.

— Я еще не закончила…, — запротестовала я.

Глядя мне в глаза, он стянул халат с моих плеч и отбросил его в сторону. Затем его рука сжала мои волосы в кулак, и он приблизил мою голову к своей.

— Ты можешь исследовать все, что захочешь, когда мы оба будем голыми. — Его голос звучал, как рокот низко и сексуально.

У меня не было возможности протестовать. Он поцеловал меня, голодным, даже нуждающимся и требовательным поцелуем. Таким требовательным, что меня это потрясло, я обхватила его руками, у меня не было выбора, кроме как ухватиться за него.

Я была так ошеломлена, дрожала и чувствовала рябь повсюду на своем теле, когда его губы оторвались от моих, он немного отклонился назад, его руки находились на верхе моего нижнего белья, он замер.

Затем, уставившись на мою грудь и живот, с грубым стоном (по-другому не скажешь), он прорычал:

— Господи Лия.

— Что? — Выдохнула я, потом вспомнила и тоже замерла.

Черт!

Ему не понравилось мое нижнее белье непослушной девчонки.

Его рука погрузилась в мои волосы, накручивая их и сжимая, он потянул меня за волосы, приближая мое лицо к себе.

Его глаза горели.

Я перестала дышать.

Затем он выдавил:

— Оставляю за тобой право быть в этом, в чем я хочу тебя трахнуть, хотя я двадцать лет фантазировал, чтобы трахнуть тебя вообще без одежды.

Ладно, может быть, я была неправа. Можно сказать, ему понравилось мое нижнее белье.

Приятно это было узнать.

— Это что наш единственный шанс? — спросила я, все еще ошеломленная и теперь слегка смущенная.

— О чем ты?

— Мы будем заниматься сексом только один раз?

— Черт возьми, нет, — отрезал он.

— Ты сможешь делать и то, и другое... в конце концов?

Я едва успела произнести «в конце концов», как уже летела по воздуху, приземлившись на спину.

Прежде чем его рот накрыл мой в еще одном голодном, требовательном поцелуе, я догадалась, что получила ответ на свой вопрос.

Я очень быстро поняла, что Люсьен использовал свои восемьсот с лишним лет на этой земле, чтобы стать мастером рук и рта.

Люсьен использовал эти годы, чтобы стать мастером во всем.

Он также использовал нижнее белье в своих интересах. Его рот сделал со мной то же самое, что и мой с ним, он провел по краю кофточки на моей груди, приподнял ее, скользнул губами и языком по моему животу, обводя край моих трусиков, затем вверх. Поверх оборок верха я почувствовала, как его язык агрессивно прошелся по моему твердому, как камень, соску снова и снова, прежде чем он засосал его в рот с тканью.

Это было так чертовски фантастично, что я очень долго стонала.

Не закончив, он потянул ткань вниз, так что она сексуально натянулась на моей чувствительной груди, отчего я захныкала, прежде чем его рот сомкнулся на моем соске, и он резко втянул его.

Вампиры знали толк сосания, как никто другой. Это был настоящий экстаз.

Через некоторое время он проделал то же самое и с другим соском.

Конечно, я внимательно наблюдала, любопытство.

Но я также была занята тем, что стонала, извивалась, хватала его за волосы, прижимая его голову ближе к себе. Я была так возбуждена, думала, что у меня случиться оргазм только от того, что он проделывал с моими сосками.

Но я хотела большего.

Поэтому оттолкнулась на фут, перекатывая его на спину.

Он позволил мне поменяться местами, его руки обвились вокруг, прижав меня к нему для еще одного влажного, горячего, требовательного поцелуя.

— Моя очередь, — прошептала я ему в губы, когда он закончил целоваться.

Прежде чем он успел сказать хоть слово, мои губы скользнули вниз по его шее, по груди и животу, отодвигая одеяло ниже, обнажая.

Его член был толстым, твердым, как скала, и выглядел совершенно восхитительно.

Мне не терпелось отправиться на разведку.

Я обхватила его рукой, заволновавшись, когда услышала, как он резко втянул воздух.

Не успела я облизнуть кончик головки языком, как Люсьен нагнулся. Обнял меня за талию и развернул так, чтобы я оказалась лицом к его коленям, а мои колени оказались на кровати рядом с его плечом, затем он опустился на спину.

Я вопросительно посмотрела на него, он не сводил с меня глаз.

— Наслаждайся, зверушка, — пробормотал он ободряюще глубоким голосом, поскольку я не знала, сколько времени он мне даст «наслаждаться», поэтому больше не стала раздумывать.

Я действительно наслаждалась.

Через пару минут после моего наслаждения его рука скользнула мне между ног, поглаживая внутреннюю поверхность бедер, едва дотрагиваясь до края трусиков непослушной девочки, затем заскользила по выпуклостям моей задницы, его прикосновение было мягким, как шепот.

Это было очень, очень приятно. Так приятно, что я раздвинула ноги шире, чтобы предоставить ему лучший доступ.

И так приятно, что мне тоже захотелось сделать Люсьену что-нибудь действительно приятное.

Я перестала лизать и поглаживать, обхватив его губами. Когда я это сделала, его бедра дернулись, и его рука двинулась, погружаясь в мои трусики, наполняя меня своим пальцем.

Это было божественно. Он был хорош на вкус.

Роскошный.

Я застонала и сразу же включила жадину.

Он спустил мои трусики до бедер, лаская, пока его бедра двигались, чтобы член глубоко входил мне в рот.

Было невероятно сексуально. Слишком сексуально.

Я потеряла концентрацию и отступила, обхватив его рукой, рассеянно обводя большим пальцем головку. Выгнула спину, прижавшись грудью к его животу, и откинула голову назад, мои волосы рассыпались по плечам, упали ему на живот.

Единственное, что я могла, это сосредоточиться, что происходило у меня между ног.

И то, что происходило у меня между ног, было предвестником такого катастрофического оргазма, что я была не уверена, что переживу его.

Всхлипы удовольствия из глубин моего горла, я раздвинула ноги еще шире, уперлась бедрами ему в руку и, несмотря на мои сомнения и переживания, стремилась к большему.

Его пальцы перестали кружиться и толкаться, исчезли. Прежде чем я успела отреагировать на эту внезапную потерю, он подхватил меня под колени, и я оказалась на спине, мои трусики исчезли, его бедра оказались между моими, и весом своего тела он прижал меня к кровати.

Я почувствовала, как кончик головки вошел в меня.

— Да, — выдохнула я, обнимая его.

И закрыла глаза, чертовски готовая, умолять его без колебаний.

Его руки спустились по задней части моих бедер, он подтянул их к коленям и скользнул на йоту глубже.

Я выгнула шею.

— Посмотри на меня, милая. — Его голос слышался глубоким, возбужденным рокотом, пробежавшим по моей коже, как прикосновение.

С моей стороны потребовались некоторые усилия, но я посмотрела.

Мне казалось, я поняла, чего он хочет, поэтому сразу же прошептала:

— Пожалуйста, Люсьен.

Его глаза потемнели, лицо приблизилось, он обхватил меня своими большими руками.

— Прекрасно, Лия, но я не хочу, чтобы ты умоляла.

Мое тело двигалось само по себе, отчаянно желая освобождения, отчаянно желая его, я прижалась своими бедрами к нему, но он удерживал меня.

— Лия, — процедил он сквозь зубы, явно пытаясь сохранить самообладание, — прежде, чем мы начнем ты должна ответить на один вопрос.

Я кивнула, поскольку была уже слишком далеко, чтобы думать о чем-то еще.

Его губы приблизились к моим, глаза все еще были открыты, и своим громким голосом, который теперь казался еще более напряженным, он спросил:

— Ты моя?

Мое тело тут же замерло.

Вот оно. Мне предстояло сделать выбор, и как только я его сделаю, пути назад уже не будет.

Ответ пришел ко мне, единственно возможный.

Я крепко его обняла, не только руками, но и ногами тоже.

— Если ты отдашь мне себя, Люсьен, тогда я обещаю, что отдам тебе себя.

Я наблюдала близко, как вспыхнули его глаза.

Затем он вошел еще глубже.

Я выгнула шею от удовольствия, смешанного с едва различимой болью, и вскрикнула.

Он вошел по самое основание, полностью заполнив меня. Он оказался таким большим, я понятия не имела, как он там уместился. Но это было неважно. Так как было так прекрасно — соединиться с ним, наполненной им.

— Я у тебя есть, Лия, — прошептал он мне на ухо, и он не ошибся. Он был во мне и у меня, весь он или, скорее все, что я когда-либо действительно хотела получить.

Я поняла это, и в этот момент мне не о чем было беспокоиться.

Потому что весь Люсьен, наполнил меня, пригвоздив к кровати, и все остальное, чем он одаривал меня в последний месяц, было намного, намного больше, чем я когда-либо получала от другого мужчины.

Я повернула голову, глядя на него, мои руки и ноги напряглись, я прошептала:

— Тогда я твоя, Люсьен.

От моих слов его рот накрыл мой в голодном, дуэльном поцелуе, и он начал двигаться.

Это было великолепно.

Погружаясь глубоко, его толчки открывали меня, расширяли, наполняли снова и снова, напряжение нарастало, мучительное и фантастическое.

Катастрофически — вот подходящее слово для этого. Я двигалась под ним, подняв колени, давая ему больше, беря от него больше, ненасытная, напряжение нарастало, становилось невыносимым, разрывало меня на части.

Его губы отпустили мои, рука скользнула мне в волосы, оттягивая мою голову назад.

Затем его губы коснулись моей шеи, и я почувствовала его язык. Потом почувствовала, как он начал кормиться. Моя кровь лилась ему в рот, выливаясь с каждым глубоким, диким толчком. Один раз, два, три раза, четыре.

Потом вдруг я попала в рай и кончила. И я кончила так сильно, обхватив его так крепко, как только могла, своими дрожащими конечностями, забыв обо всем на свете, кроме Люсьена, его тяжелого тела, его запаха, ощущения его рта на своей шее, моей крови, питающей его, пока чувствовала, как он погружается глубоко внутрь.

Лучшего никогда не было и никогда не будет. Может не только в моей жизни, но и в истории Бьюкененов.

Я скользила вниз по волне, мое тело все еще сотрясалось от его толчков, тихие, довольные всхлипы срывались с моих губ, когда его язык прошелся по моей шее, рот завладел моим ртом, его язык проник внутрь, чтобы я могла попробовать свой вкус. Мой вкус на его языке усилил близость необъяснимо глубоким образом, который бередил мне душу.

Затем он резко вошел, и я почувствовала, как его тело сильно содрогнулось, сотрясая меня вместе с ним, когда его глубокий стон наполнил мне рот. Его оргазм и глубокое погружение в меня, вызвали такое сильное чувство восторга от триумфа, что мне показалось, будто это чувство пронзило меня до глубины души.

Раздираемый, раздробленный, сытый и вышедший за рамки всего, что я могла себе представить великолепием нашего соединения, что было нехарактерно для меня, я не боролась с этим чувством.

Я притянула его ближе, укрывая и сохраняя, еще крепче обхватив своего вампира своими конечностями.

* * *

Мои глаза открылись, когда Люсьен уложил меня в постель.

Я увидела, как солнце слабо пробивается сквозь занавески. Было почти утро.

Я дремала или, точнее, была в отключке.

Он скользнул ко мне сзади, его рука обвилась вокруг моей талии, притягивая меня к своему теплу, прижимая ближе.

Я прижалась к нему.

После первого раза мы проделали то же самое еще четыре раза.

Четыре.

Больших.

Раза.

Всего было пять.

Первый был, безусловно, лучшим, он был более доступным и безраздельно властвовал над всеми четырьмя. Я могла бы даже спорить в его пользу (в течение нескольких часов).

Последний был на диване в удобной гостиной, рядом с кухней. Мы спустились вниз, чтобы совершить набег на холодильник. Или я хотела совершить набег, поскольку умирала с голоду. Люсьен съел много, поэтому не мог испытывать чувство голода. Но мы отвлеклись от холодильника.

Впервые он позволил мне быть сверху. После того как мы закончили, все еще соединенные, я положила свой торс на его широкую грудь, уткнулась лицом ему в шею и быстро заснула.

Не могу сказать, сколько я проспала. Может минуты, а может часы. Но проснувшись, меня вдруг осенило.

Мне показалось, что в меня ударила молния.

Все поведение Люсьена было направлено не на то, чтобы заставить меня подчиниться ему, и измениться, и стать той, кем он хотел заставить меня быть.

Он не раз говорил и демонстрировал, что всегда хотел меня.

Только меня.

Речь шла о том, чтобы я подчинилась ему, тому, кем он был.

Я должна была принять его со всей его властной, доминирующей вампирской сущностью и других милых, нежных или щедрых сторонах его характера.

Он не укрощал меня.

А приручал ту часть меня, которая удерживала меня от его непохожести на других. Он показывал мне, кем он был, как он себя вел, и я должна была принять все это полностью, чтобы он не был кем-то иным, кроме Люсьена.

Живете вы своей повседневной жизнью, скрывая от окружающих суть, кто вы есть; и не хотите впускать в свою жизнь кого-то со стороны, кто бы не принял вас таким.

Примите. Радуйтесь этой красоте.

Я почувствовала, как слезы наполнили глаза.

Я была такой идиоткой!

— Милая?

О боже мой.

Может он видел и слышал мои слезы? Это было бы отстойно!

— Что? — спросила я, было приятно, что голос звучал нормально.

— Ты не спишь.

— Эм... — Я не смогла ответить. Я была занята, пытаясь сдержать слезы, мне это удалось, но с трудом.

— О чем ты думаешь? — мягко спросил он.

Да, в голове у меня кружилось много мыслей. Весомых. Весомых в стиле Айерс Рок или, по крайней мере, так казалось.

— Ни о чем, — солгала я.

Его рука напряглась.

— Ты можешь спать, Лия. То, что случилось прошлой ночью, больше не повторится.

Он думал, что я беспокоюсь о своих кошмарах.

Я не беспокоилась о кошмарах.

Хотя, теперь, когда он вспомнил…

— Откуда ты знаешь, что больше не повториться? — Спросила я.

— Я здесь, рядом с тобой, — ответил он.

Хорошо, я почти поверила, что Люсьен был достаточно большим, достаточно плохим, достаточно быстрым и достаточно сильным, чтобы надрать задницу кому угодно, кроме фантасмагоричного сна, где таинственным образом вешают жертву? Мне казалось, что даже он не сможет его одолеть.

Я приняла решение. Это было страшное решение, но я приняла его, и поскольку я была такой чертовски упрямой, то, если я приняла какое-то решение, доведу дело до конца, независимо от того, что это дело чертовски пугало меня.

— Ты устал? — Спросила я.

— Да, зверушка. — Я почувствовала, как его лицо зарылось в мои волосы, прежде чем он пробормотал, такой сексуальный вампир: — Я очень устал.

О, тогда ладно.

Может я не смогу довести дело до конца.

Понимая, что утомила Могущественного Вампира Люсьена всеми нашими сексуальными выходками, и думая, что это довольно круто, что я смогла его утомить, поэтому была очень довольна собой.

Он продолжил:

— Но, если ты хочешь поговорить...

Как и было в моем случае, я мгновенно передумала (снова) и сделала свой первый выстрел.

Я повернулась в его объятиях так, чтобы оказаться лицом к нему.

Пришло время получить ответы на некоторые мои вопросы.

Я начала с того, который меня не пугал (сильно).

— Я знаменита? — Спросила.

— Что ты имеешь в виду? — переспросил он, казалось, удивленный моим вопросом.

Я объяснила:

— Все говорят, что знают меня. Даже на Отборе люди смотрели на меня так, как будто знали кто я такая или, по крайней мере, интересовались мной, поэтому они знали обо мне.

— Большинство членов семьи наложниц известны вампирам, Лия.

Я изучала его лицо. Он сдерживался.

— Но не так, как я, — прошептала я с вызовом.

Он вздохнул, затем прижал меня ближе.

— Нет, моя зверушка, не так, как ты.

Я так и знала!

— Почему не так, как я?

— Из-за меня.

Я затаила дыхание. Я догадывалась об этом.

И услышала его смешок.

— Можешь выдохнуть, зверушка.

Я выдохнула. Затем сморщила нос.

— Я так рада, что тебе со мной так весело.

Его губы коснулись моих, прежде чем он пробормотал:

— Всегда.

Я задрожала в его объятиях. Его руки крепче сжались. Несмотря на то, что это было приятно, любопытство меня просто убивало.

— Ну, ты собираешься мне объяснить?

Он перекатился на спину, увлекая меня за собой, я прижалась к его боку, но частично лежала на нем сверху. Он положил голову мне на шею, уткнувшись лбом, начал накручивать на палец прядь моих волос, прежде чем продолжил:

— Во время Революции я был генералом. Очень... , — он поколебался, затем продолжил, — успешным генералом. — Я вздрогнула от его слов, но на этот раз, поняв их смысл, поняла их по-другому. Он перестал играть с моими волосами и обнял меня, прежде чем продолжить: — После Революции я стал охотником. — Его голос понизился. — И в этом тоже очень преуспел.

Я снова перестала дышать.

Мне не понравилось.

Вообще.

Он охотился на смертных и бессмертных партнеров!

О... Боже…Мой...

Его рука сжалась, он прошептал:

— Не тем охотником, Лия. Не тем. Я бы сгорел, нежели сделать это.

Я снова начала дышать. На самом деле мое дыхание вырвалось с явным облегчением.

Тогда я спросила:

— А каким охотником ты был?

— Я охотился на оставшихся наших врагов, на мой вид и на тех, кто был с ними в союзе. Бывшие воины, но они стали отступниками. Их нужно было найти и остановить, прежде чем они спланируют еще одну революцию. Я останавливал их.

Я приподнялась на локте и посмотрела ему в лицо в тусклом свете. Могла сказать, что-то было не так.

— И сколько вас было? Охотников.

— Только я.

Что? В этом не было никакого смысла.

— Правда?

— Им нужен был только я. Я был хорош в том, чем занимался.

Он это серьезно?

— А сколько было отступников? — Поинтересовалась я.

— Тысячи.

У меня отвисла челюсть. Он явно шутил.

Но, если это была правда, то теперь я понимала значение слов «Могущественный Вампир Люсьен»!

— Были… были там... — Я запнулась. — Еще такие хорошие охотники, как ты?

— Ты имеешь в виду охотники товарищи?

Я кивнула.

— Нет.

— Ни одного?

— Было по меньшей мере двадцать охотников, которые охотились на сотню партнеров.

Вау.

— Почему только ты охотился на отступников?

— Вначале я был не единственным. Доминион набирал и отправлял других охотников. Большинство не выжили. Как я уже упоминал, я не только выжил, но и преуспел. Они отозвали остальных и стали посылать только меня.

Это было безумие. Люсьен был Супер-Вампиром, в одиночку подавившим возможное восстание!

Это было замечательно, невероятно и очень, очень круто. Но что-то я чувствовала, было неправильным, и это беспокоило меня, вызывая неловкое чувство.

Пару секунд я наблюдала за ним, думая о его великолепии, Стефани, Космо, очевидной гордости Люсьена за свой народ, потом тихо сказала:

— Ты охотился на своих.

Его рука поднялась, пальцы обвились вокруг моей шеи, и он объяснил, будто я его в чем-то обвиняла, хотя на самом деле не обвиняла ни в чем.

— Они тоже охотились, Лия, и они охотились на смертных. Кормились и убивали. Без раздумий и угрызений совести. Отстаивая свою точку зрения, живя своей жизнью по-старому. Они не только убивали невинных, они подвергали риску все, за что мы, вампиры, боролись.

Я уставилась на него.

Тогда догадалась:

— Тебе не нравилось их убивать.

Он покачал головой.

— Независимо от того, что я не верил в их образ жизни, порабощать своих же братьев и доставлять их на казнь — невеселая работа.

Он мог бы сказать это снова.

Я поняла, что здесь было неправильное, и мне стало невероятно грустно.

За Люсьена.

Я не ожидала, что мне когда-нибудь станет жалко Люсьена, но это было так.

Почувствовала, как мое тело стало мягким, прижалась к нему поближе.

Подняв руку, чтобы коснуться его лица, я прошептала:

— Люсьен.

Когда моя ладонь коснулась его щеки, увидела, как он медленно закрыл глаза, и отразившееся глубокое чувство, столь очевидное на его красивом лице, заставило меня затаить дыхание.

Он был очень хорош собой, но, глядя на него в этот момент, он был просто поразительным.

Я почувствовала, как губы приоткрылись от благоговения, и мне отчаянно захотелось поцеловать его. И своим поцелуем я хотела отвлечь его демонов, впитать его эмоции, забрать их у него навсегда.

Прежде чем у меня появилась возможность совершить этот подвиг, его глаза открылись, и он пробормотал так, словно пытался успокоить меня, хотя я чувствовала, что он переживает кошмар:

— Это было давно, зверушка.

— Но это все еще беспокоит тебя.

Его рука скользнула с моей шеи к моей руке на его лице. Его длинные пальцы обхватили мои, и он поднес костяшки моих пальцев к своим губам, касаясь их.

Затем его глаза встретились с моими, и он повторил:

— Это все еще беспокоит меня.

Тогда я поняла, почему люди вели себя так рядом с ним, и поделилась своими соображениями:

— Ты герой — вампир. Они восхищаются тобой.

— Да, восхищаются, — согласился он небрежным тоном, который говорил, что для него это мало что значит, продолжив: — Они также боятся меня.

Я подумала, что им, наверное, следует его бояться. Это действительно было страшно, раз он смог выследить тысячи вампиров в одиночку.

— Какое все это имеет отношение ко мне? — Поинтересовалась я.

Он положил свою руку, все еще держа мою, себе на грудь.

— Из-за статуса, который они мне присвоили, люди интересуются всем, чем интересуюсь я. Плюс другие раздражающие вещи, связанные с меткой. Тебя я пометил двадцать лет назад и ждал. Это не мое обычное поведение. Твое поведение тоже не похоже на обычное поведение наложницы. Что и заинтриговало многих людей, и они начали наблюдать и ждать, что будет дальше. Теперь, боюсь, они не менее заинтригованы.

— Так что, в некотором смысле, мы похожи на смертных и вампиров Элизабет Тейлор и Ричарда Бертона, без свадеб и всего такого, конечно, — пробормотала я.

Я почувствовала облегчение, когда атмосфера стала не такой напряженной, его лицо смягчилось, а губы дрогнули.

— Что-то в этом роде.

Ну, это был ответ на один мой вопрос, и, как обычно, все представлялось вполне логично.

Теперь о том, что меня очень пугало.

— Почему ты думаешь, что сможешь спасти меня от моего сна?

Он перевернул нас на бок, подтянул так, чтобы я оказалась лицом к лицу с ним, и прижал меня к себе.

— Ты помнишь разговор, который подслушала сегодня утром? — спросил он, и я кивнула.

Как я могла забыть?

Он продолжил:

— Думаю, что ты настраиваешься на меня.

— Да, я помню, как ты это говорил. Какое это имеет отношение к...?

Он прервал меня, сказав:

— Тебе снится Приговор.

Я молчала, но мое сердце замерло.

Его взгляд стал задумчивым.

— Твоя мать или одна из тетей рассказывала тебе о Приговоре?

Не рассказывали. Я отрицательно покачала головой, решив не лгать.

— Может Эдвина? Стефани? — спросил он.

Я снова отрицательно покачала головой, на этот раз не солгав даже не вербально.

Когда он заговорил снова, напоминало, будто он разговаривал вслух сам с собой, а не со мной.

— Тогда ты, должно быть, каким-то образом почувствовала все это от меня.

— Почувствовала что от тебя? Приговор?

Его глаза сфокусировались, и он пробормотал:

— Это некрасивая история, зверушка.

— Я уже догадалась, — ответила я.

Его губы приподнялись, прежде чем он начал объяснять:

— Доминион создал Приговор для смертных и бессмертных супругов, которые не осуждали, другими словами, не отказывались друг друга, не доносили, не признавались, называй, как хочешь. Доминион надеялся, что другие — пары смертных и вампиров, подвергающиеся пыткам или еще не пойманные, избавят своих партнеров от этого ужаса и разоблачат их. Но Доминион не учел одного, о чем я и напомнил им, как и Космо, Стефани и другие советники в то время, клятва вампира — это его или ее связь навеки. Он или она никогда не откажется от своей клятвы, что бы с ними ни случилось. — Он вздохнул, затем продолжил: — Обычно, когда спариваются вампиры, их заявления признание своей пары является обещанием, а не клятвой. Между клятвой и обещанием — огромная разница, для вампира эта разница имеет решающее значение. Хотя бы понимание того, что вечная жизнь с другим человеком может не получиться спустя столетия. При обещании всегда можно разойтись, разорвать отношения — это Заявление о разделе. Клятва же — это навсегда, навеки, от нее нельзя отказаться, ее нельзя разорвать. Однако в большинстве случаев, когда вампир брал смертную в качестве партнера, во время утверждения ее в качестве партнера, он клялся быть со своей смертной навсегда. Поэтому вампир никогда бы не предал свою смертную. Доминион, однако, обладал некоторым опытом поведения смертных, поэтому рассчитывал, что именно смертные будут доносить на вампиров. К сожалению, они ошибались, и десятки приговоров были приведены в исполнение.

— Дай угадаю, — прошептала я. — Смертную повесили, вампира сожгли.

Он сжал меня в объятиях и кивнул, но сказал:

— Хуже.

Что могло быть еще хуже?

Он ответил на мой незаданный вопрос:

— Казнь приводилась одновременно. Огонь был зажжен, чтобы смертная могла наблюдать, как начинает гореть ее партнер — вампир. Затем следовало повешение, чтобы вампир мог видеть, как его возлюбленная качается на ветру, прежде чем он умрет.

Это я тоже знала, но все равно ахнула, когда Люсьен подтвердил то, что происходило в моем сне.

— Доминион добился успеха, — сообщил он мне. — Такая смерть оказалась здоровым сдерживающим фактором от любых подобных будущих спариваний.

Я опустила голову, посмотрела на его горло и пробормотала:

— Неудивительно.

Он поцеловал меня в лоб, я запрокинула голову, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Я не помню свой сон, но именно это чувствовала, — ответила я ему.

— Я не сомневаюсь, что так оно и было, — ответил он.

— Почему мне все это снится, я даже не знала о существовании этого Приговора?

— Понятия не имею.

— Ты можешь объяснить, что произошло прошлой ночью?

Он покачал головой, но сказал:

— У меня есть теория.

Когда он замолчал, я подсказала:

— Какая?

Он притянул меня ближе и прошептал:

— Ты связана со мной, моя зверушка, так, как я никогда раньше ни с кем не был связан.

В этом он не ошибался. И я почувствовала себя немного неуютно от этого, в то же время обнаружила, что его слова заставили меня почувствовать намного больше, чем совсем чуть-чуть в безопасности.

Слишком противоречивые эмоции.

Отлично, еще этого не хватало.

Поскольку я молчала, он продолжил:

— И у тебя поразительная сила воли. Скорее всего, это означает, что твоя подсознательная сила воли несокрушима. Когда тебе приснился сон, а меня не было рядом, чтобы тебя успокоить, обнять здесь живого и дышащего, а не горящего, что доказало бы, что сон был просто сном, твое подсознание продолжило этот сон, поскольку меня не было рядом.

— Звучит как сумасшествие, — сказала я ему, потому что это было по-идиотски!

— Да, ты права. Так и есть, — согласился Люсьен. — Но ты не можешь отрицать, что сон продолжался, ты ощущала его физически, и он продолжался до тех пор, пока ты не услышала мой голос по телефону.

Это было еще более безумно. Но это также было правдой.

Я молчала.

Люсьен продолжил:

— И твой разум отключился, ты впала в кататонию, пока не почувствовала мое физическое присутствие, и только тогда пришла в себя. — Он приблизил лицо на наше дыхание, и его голос стал мягким. — Милая, это говорит мне, что я — катализатор, способный остановить твой сон. И о том, что я смогу уберечь тебя от него.

Его слова и то, как он их произнес, мягко, но уверенно и более чем с намеком на удовлетворение, заставили меня задрожать.

Тем не менее, хотя его объяснение было логичным, как обычно, и вполне правдоподобным, я все равно на него не купилась. В моем сне присутствовало что-то еще.

Возможно, в мире вампиров и других существ не происходило ничего паранормального, сверхъестественного, черной или любого другого вида магии, но то, что я испытывала в своих снах, было чем-то другим. Я не знала, было ли это волшебством, но это было что-то потустороннее, я просто интуитивно знала это.

И это пугало меня до смерти.

— Лия? — Позвал Люсьен.

— Мм? — Ответила, глубоко задумавшись.

— Послушай меня, — приказал он, и когда я сосредоточилась на нем, он продолжил: — Я хочу, чтобы ты слушала очень внимательно, дорогая. — Он выглядел очень серьезным, убийственно серьезным, поэтому я кивнула. — Я не хочу, чтобы ты спала, когда меня нет рядом. Пока эти сны не пройдут, ты спишь только со мной, когда я дома, предпочтительно, когда ты со мной лежишь в постели.

Я снова кивнула не потому, что решила подчиниться его приказу, а потому, что догадалась, что он был прав. Он был катализатором, остановившим мой кошмар, и я не хотела еще раз видеть и переживать, как меня вешают на невидимой веревке, чувствовать при этом ужас, наблюдая, как Люсьена сжигают на костре, я была готова уступить ему на этот раз.

— Хорошо.

И почувствовала, как его большое тело расслабилось рядом со мной, а я и не заметила, как весь разговор он был напряжен. Потом уткнулась лицом ему в шею и обняла, прижимаясь еще ближе.

— Мы закончили разговор? — спросил он в мою макушку.

— У меня имеется еще миллион вопросов, — ответила я ему в горло.

— Они могут подождать до завтра?

Учитывая, что завтра уже наступило, и учитывая еще и другие причины, я хотела получить множество ответов сейчас. Теперь, когда я была в ударе, не важно, что меня это пугало, я все равно хотела узнать, как можно больше, чтобы понять, с чем я столкнулась.

Однако многое из того, что я хотела узнать, мне следовало спросить у Стефани.

— Да, — согласилась я.

Он поцеловал меня в макушку и переплел свои ноги с моими. В своей люсьеновской манере, которая, как я поняла, теперь стала для меня до боли знакомой, он готовился ко сну.

И тут я позволила себе почувствовать то, чего не позволяла себе чувствовать много раз, когда он делал это раньше.

Связь.

Мое горло сжалось, когда разум запротестовал, но сердце на этот раз, отказалось быть отвергнутым.

Тетя Надя была права. У многих людей никогда не было ничего столь прекрасного, даже на короткое время. Люсьен дарил мне что-то прекрасное, и, хотя это было временное явление, мое сердце знало, что этот подарок необходимо было принять.

— Лия? — Его голос был хриплым и сонным, и мое сердце впитало и его голос тоже.

— А?

— Спасибо тебе, моя зверушка. — Его голос все еще был хриплым, но в этих четырех словах была глубина, которая заставила мое сердце затрепетать.

Я не знала, за что он меня благодарит, могла только догадываться.

Он благодарил меня за то, что я отдала ему себя.

Еще один подарок.

Я закрыла глаза и зарылась в него поглубже, в то время как мое сердце приняло от него этот подарок.

18 Ночной кошмар

Стефани, Космо, Эйвери, Рейф, Фиона, Эдвина, его дети, его мать и вся семья Лии присутствовали на Древней Церемонии Предъявления прав. Церемония проводилась для всех вампиров, если они решали вступить в союз. Церемония не проводилась между смертной и бессмертным более пятисот лет.

Отказавшись от традиционного кроваво-красного, она надела изысканное атласное платье цвета слоновой кости, дань уважения ее культуре.

Он подарил ей бриллиантовые серьги и браслет, а еще десятки бриллиантов усыпали ее поднятую прическу.

Черный бриллиант уже украшал ее левый безымянный палец, у них были одинаковые кольца, еще один знак уважения к ее культуре.

Но ее изящная шея была обнажена.

Он брал ее кровь. Она брала его.

Когда брала его кровь, сморщила нос, прежде чем ее губы прижались к ране, которую он разорвал клыками на собственной плоти на запястье. Однако когда она начала сосать, ее глаза поднялись к нему и расширились от удивления.

Люсьен рассмеялся.

Он провел языком по ране и притянул ее ближе, заключив в объятия.

Его голос резонировал при небольшом скоплении людей, он провозгласил слова предъявления права, слова, которые дважды говорил, сначала Мэгги, а затем, пятьсот лет спустя, Катрине.

Независимо от того, что случилось с обоими его предыдущими союзами, эти слова не казались ему горькими.

Они были всего лишь милыми.

И на этот раз он произнес их не как обещание.

Он произнес их как клятву.

— Пока солнце не упадет с небес.

Слезы наполнили ее глаза, и она крепко прижалась к его телу.

В отличие от его повелительного заявления перед ней и перед всеми собравшимися, она давала свою клятву, обращаясь только к нему.

Тихим голосом Лия повторила:

— Пока солнце не упадет с небес.

Вокруг них раздались радостные возгласы вместе со счастливыми рыданиями, но Люсьен ничего этого не видел.

Единственное во вселенной, что стояло у него перед глазами — женщина в его объятиях.

* * *

Люсьен бежал, держа Лию за руку, он слышал, как она тяжело дышит, хотя у нее была необычная скорость для смертной, этому она научилась у него.

Но она бежала далеко не так быстро, как он, а он слышал, как приближаются охотники.

Он потратил драгоценное время впустую, поэтому остановился и перекинул ее через плечо.

Затем побежал.

Охота за ними означала только одно — Стефани потерпела неудачу. Как и Космо, Эйвери, Рейф, Хэмиш, Джордан, Дункан, Гермес, Орландо и множество других. Его армия. Его и Лии личная охрана.

Он никогда бы не догадался об их поражении. Их потеря, несомненно, означавшая их смерть, вызывала жгучую боль, пронзавшую его внутренности, но ноги не дрогнули.

— Люсьен. — Голос Лии был резким.

Он не ответил. Ему нужно было увеличить расстояние бегством.

— Люсьен, опусти меня.

— Молчи, — проворчал он, его собственное дыхание стало быстрым и прерывистым, не от усилий, а от страха.

— Пусть они поймают меня.

«Замолчи», — приказал он.

«Пусть они меня схватят, дорогой. А ты успеешь скрыться».

Конечно, будучи Лией, она бы не оставила все как есть.

«Мы даже не будем это обсуждать».

Он почувствовал, что их преследователи начинают отставать, но не замедлил бега.

«Отпусти меня. Тебе нужно жить, сражаться, чтобы другие вампиры смогли быть свободными, — эмоционально убеждала она. — Чтобы мой народ смог оставаться свободным».

«Не без тебя, ни за что без тебя».

«Они рассчитывают на тебя».

«Мне насрать. Они хотят свободы, так пусть сами борются за нее».

Тишина.

Тогда, «Такой упертый!» — ворвалась она в его мысли.

Он продолжал бежать.

* * *

Наркотик, циркулирующий в его организме, ослаблял, лишая его сил, он наблюдал, как Лия поднимается на эшафот.

Лия вскрикнула, и этот звук был началом агонии.

Глаза Люсьена не отрывались от его пары.

«Донеси на меня», — приказал Люсьен.

«Никогда», — парировала Лия, дрожь выдавала силу ее тона.

Он трепетал от ее слов, несмотря на то, что они разрывали ему сердце.

На этот раз, когда он заговорил, это была мольба: «Осуди меня, моя зверушка».

«Я лучше умру с тобой, чем буду жить без тебя».

Он почти улыбнулся.

«Любительница драм», — пробормотал он у нее в голове.

«Не смешно».

Она была абсолютно права.

Используя всю свою силу, его следующие слова были приказом, который, как он знал, она не могла не выполнить.

«Осуди меня».

Она вздрогнула, ее бледное, измученное лицо стало еще более пепельным. Но ее глаза смотрели вызывающе.

«Никогда».

Он был ошеломлен и напуган, теперь невероятно напуган.

Ему не приходилось контролировать ее разум в течение многих лет, и за эти годы она, очевидно, выработала к его гипнозу иммунитет.

Ее остановили под петлей, надели ей на шею.

Она стояла со связанными за спиной руками, одетая в свое свадебное платье цвета слоновой кости.

Еще одно неповиновение, не ему, а Доминиону.

Даже перед лицом неминуемой смерти она была так великолепна.

И то мерзкое чувство, которое он испытал так давно, когда думал, что сломил ее, чувство, которого у него не было уже много лет, пронзило ему живот.

Без промедления они поднесли факел к хворосту у его ног.

Еще один крик агонии, пронзающий воздух, исходящий от Катрины.

Глаза Люсьена не отрывались от Лии.

«Я люблю тебя», — прошептала она у него в мозгу.

Он закрыл глаза.

Он чувствовал жар, но ничто не могло пробиться сквозь совершенно иную, гораздо более сильную боль.

«Я тоже люблю тебя, дорогая».

Он открыл глаза и увидел ее улыбку, лучезарную и прекрасную.

Затем люк открылся, и она повисла в воздухе.

* * *

Люсьен с рывком проснулся, поднявшись в вертикальное положение.

Солнце светило сквозь занавески, но в комнате все еще был полумрак.

Он почувствовал стеснение в животе, пот на коже, Лия прижималась к изгибу его тела, ее сердцебиение и дыхание были ровными.

Спала.

— Господи Иисусе, — прошептал он.

Он помнил каждую настолько яркую,ужасающую секунду своего сна.

Каждую мучительную секунду.

Он действительно чувствовал гладкий атлас ее платья своими руками, тяжесть ее тела на своем плече, когда бежал, прикосновение пламени.

— Господи Иисусе, — повторил он.

Этот сон ей снился? От этого сна, всякий раз она готова была убежать, когда просыпалась, испуганная и рыдающая?

Здесь было отчего убежать.

— Господи Иисусе, — процедил он сквозь зубы.

Она зашевелилась.

Он передвинулся, поворачивая ее все еще спящую в своих объятиях, прижимаясь к ней ртом, пробуя ее на вкус, одновременно поглаживая руками. Его рот опустился к ее груди, он обвел языком сосок.

— Люсьен? — Сонно спросила она, положив руки ему на плечи.

Он стал опускаться по ее телу.

— Люсьен, — выдохнула она, пальцы одной руки скользнули ему в волосы.

Он раздвинул ее ноги, положил ее ноги себе на плечи и прижался к ней ртом. Он безжалостно наслаждался ею, пока она задыхалась и стонала, вцепившись ему в волосы, двигая бедрами.

Ненасытная, всегда такая ненасытная, его Лия, на этот раз, требовала больше. Ее мышцы напряглись, пятки впились ему в спину, и она, выкрикнув его имя, кончила.

Он навалился на нее, контролируя свое сердце, взывая к ее сердцу, заставляя их биться как одно, в то же время жестко врезаясь в ее влажную киску одним длинным, плавным, жестким толчком, она снова произнесла его имя, все еще находясь в экстазе. Он чуть не забыл провести языком по ее шее, прежде чем вытянул острые как бритва клыки и разорвал ее кожу.

Затем он начал двигаться в ней, ее тело дергалось при каждом его толчке, ее кровь приливала ему в рот с каждым глубоким, сильным погружением, с каждым ударом их сердец, бьющихся в унисон.

Он был прав.

Чертовый восторг.

Она крепко обхватила его и кончила снова, сильнее, ногти впились ему в кожу, дыхание замерло, как и сердце. Он почувствовал, как нарастает давление в его собственном теле, резко и яростно, его член жаждал освобождения.

Он закрыл ее рану языком и воспользовался ее волосами, заставив повернуться к нему лицом.

Ее глаза были полузакрыты, сонные, сытые, он намотал ее волосы на кулак, пытаясь быть нежным и опасаясь, что потерпел неудачу, как только ее глаза резко открылись.

— Ты моя, — прорычал он, врываясь в нее.

— Да, — выдохнула она без промедления.

— Повтори, — потребовал он.

Она сразу же согласилась.

— Я твоя.

— Навсегда.

Когда он стал входить в нее быстрее, сильнее, давление нарастало, ее тело содрогалось под ним, он почувствовал, как напряглись ее конечности, и увидел, как побледнело ее лицо.

Она молчала.

— Скажи это, Лия. Навсегда, — выдавил он.

— Люсьен...

Он вошел еще глубже, сильнее, и она застонала от удовольствия.

— Скажи это! — приказал он.

Ее глаза встретились с его глазами.

— Я твоя, Люсьен, — прошептала она, — навсегда.

Именно в этот момент он кончил, долго и сильно, оргазмом, не имеющим аналогов за восемьсот лет. Он был даже лучше, чем тот прошлой ночью во время их первого соединения, тогда он думал, что лучше, просто невозможно.

Затем он упал на нее всем своим весом, прежде чем услышал, как ее дыхание стало прерывистым от его тяжести.

Затем он перекатился, стараясь, чтобы он оставался в ней, он оказался на спине, она лежала на нем, прижавшись торсом, уткнувшись лицом ему в шею, дыхание все еще было учащенным, слегка касаясь его кожи.

Прошло несколько минут, и Люсьен подстроил свое сердце под пульсирующий ритм ее сердца, пытаясь отключить свой разум. Чтобы отгородиться от образов, выжженных в его мозгу сном. Следов атласного платья на его руках. Страха, разрывающего ему душу, когда он пытался сбежать от охоты. Ничто из этого не могло сравниться с Лией в его объятиях, ее сладкая киска, все еще плотно облегающая его член, ее груди, прижимающиеся к его груди, ее учащенное сердцебиение.

С запозданием он почувствовал запах ее страха.

— Лия?

Ее сердце екнуло, и его сердце екнуло вместе с ним.

Затем она прошептала:

— Что это только что было?

— Лия...

Она начала подниматься, но его руки держали ее в плену.

— Не двигайся, — приказал он, — иначе я выскользну из тебя.

Она замерла.

Затем спросила:

— Люсьен, что только что произошло?

У него не было ни малейшего представления. Он никогда раньше не вел себя с такой настойчивой, даже отчаянной потребностью.

Это было неправдой. Когда он обнаружил, что враг пытал и убил его пару, он вел себя с отчаянной потребностью в течение пятидесяти лет. Сначала дрался, а потом охотился на них, кто имел хоть какое-то отношение к смерти Мэгги.

Почему он почувствовал эту потребность сейчас, помимо реакции на ночной кошмар, он не знал.

Но он точно знал, что не собирался рассказывать Лии, что ему приснился ее сон. Это, скорее всего, испугало бы и встревожило ее, пока он не поймет, что происходит, он намеревался защищать ее от этого.

Поэтому, пытаясь защитить ее, Люсьен солгал.

Он пошевелил бедрами, и ее мышцы восхитительно сжались вокруг его все еще твердого члена.

— Думаю, что ответ на этот вопрос довольно очевиден, дорогая.

— Я... ты... мы, — прошептала она, — никогда такого не было.

Его пальцы просеивали ее волосы, и он пробормотал:

— Мы всего лишь еще любовники одной ночи, Лия.

Она зашевелилась, он поймал ее, удержал, прежде чем она нарушит их соединение, ему почему-то по неизвестным для себя причинам, было важно находиться в ней. Этого он тоже не мог объяснить… пока.

— Я не имею в виду, что между нами никогда не было такого секса. Я имею в виду, что со мной такого никогда не было. Может у любой другой было в истории времени, но не у меня.

«Результат драмы», — подумал он, улыбнувшись, прежде чем его внутренности сжались от воспоминания.

— Я не драматизирую! — возразила она, и его тело содрогнулось от шока.

Он не общался с ней мысленно. Или, точнее, он не хотел, чтобы она его вообще слышала.

— Ты меня слышала? — спросил он.

— Да, ты разговаривал со мной. Или, я бы сказала, смеялся надо мной. — Она снова попыталась зашевелиться, но он прижал ее к себе. — Дай мне встать, — потребовала она.

Его руки напряглись, прежде чем он ответил:

— Я хочу чувствовать тебя со мной еще немного.

Она прижалась к нему.

— Разреши... мне… немного привстать!

Он позволил ей подняться, но только верх туловища. И прижал ее бедра к своим, обняв за талию.

Она пристально смотрела на него сверху вниз, ее волосы волнами падали ей на лицо. Глядя на нее, он наконец почувствовал, как кошмар стал отпускать.

Это была Лия, его Лия, теперь полностью его, вся.

Не убегая, не прячась, не взбираясь на эшафот, она была жива и, по-видимому, сердилась на него.

Он улыбнулся, отчего она нахмурилась, и в свою очередь, его улыбка стала еще шире.

— Ты, кажется, в очень плохом настроении, хотя только что кончила дважды, — заметил он.

Ее глаза расширились, гнев усилился, это он понял по ее сердцу, которое, как и его, забилось сильнее. Она открыла рот, чтобы что-то заявить, но потом вдруг покачала головой и посмотрела в сторону.

Затем пробормотала:

— Почему я не могла стать наложницей какого-нибудь другого бессмертного? Оборотня. Или Франкенштейна, я могла бы сбежать от Франкенштейна. Он двигается не так быстро. Призрак тоже бы подошел, они бесплодны. Я, наверное, мог бы поскользнуться...

Она не заметила, как он замер, но замолчала, когда он перевернул ее на спину. Выйдя из нее, он устроился на ней сверху, прижимая ее к кровати.

Она удивленно уставилась на него.

— Что ты знаешь о других бессмертных? — потребовал он, в его голосе звучала дикая ярость, главным образом потому, что он был в дикой ярости.

Она отреагировала на его ярость. Он почувствовал и услышал, и ему было наплевать.

— Чт... что?

— Что ты знаешь о других бессмертных? Оборотнях? Призраках?

— О Боже мой, — прошептала она.

Люсьен встряхнул ее, и сделал он это не очень нежно.

— Отвечай мне, черт возьми!

— Я не знаю! — выдохнула она. — Я имею в виду, Эйвери...

Она замолчала, ее глаза опустились на его подбородок, когда напряглась.

Сквозь стиснутые зубы он процедил:

— Я, черт возьми, убью его.

— Люсьен? — Ее тон был неуверенным и очень испуганным.

Его пристальный взгляд впился в нее.

— Не говори никому, что ты знаешь о существовании других бессмертных, Лия. Ни единой живой души. Ни твоей семье, ни Стефани, ни Эдвине...

— Эдвина знает, — тихо призналась она. — Она была там, когда Эйвери...

Он закрыл глаза и выдавил:

— Черт возьми.

— Он ничего не сказал, Люсьен. Ничего особенного, — поспешно сообщила Лия, защищаясь, и он открыл глаза, пристально глядя на нее. — Он просто сказал, что он бессмертен, но не вампир. Он не сказал мне, кто он такой. Он не сказал, какие еще есть бессмертные. Он сказал, если он что-нибудь скажет, ему могут убить. Я просто угадала.

— Держу пари, моя зверушка, он не сказал тебе, что если кто-нибудь узнает, что ты знаешь, то тебе грозит верная смерть.

Она резко втянула воздух.

— Да, — отрезал Люсьен. — Значит, никто не должен быть посвящен в этот секрет. Никто. Я перекинусь парой слов с Эдвиной и несколькими с Эйвери.

Ее рука легла ему на шею, пальцы сжались, и он почувствовал легкую дрожь.

— Прошу тебя, не сердись на него. Он добрый, — прошептала Лия.

— Подвергать чужую жизнь опасности далеко от доброты, — ответил Люсьен, его гнев не утихал, ночной кошмар был слишком свеж, как и эта новая опасность.

Боль пронзила ее лицо, прежде чем она продолжила мягким голосом:

— Может он устал прятаться, Люсьен. Может он почувствовал, что находится среди друзей. Может он понял, что я приму его таким, какой он есть. Может он доверял мне. Из-за этого не стоит злиться. Это честь, которую он мне оказал.

— Если ты позволишь мне сломить тебя однажды, это не сделает тебя другом и защитником всех бессмертных на следующий день, Лия. — Его тон был резким и насмешливым, потому что ее слова не возымели на него никакого эффекта.

Он все еще злился.

И был встревожен.

Совет рассматривал его просьбу. Они были у него в долгу, и у него имелись друзья в Совете, друзья, которые, он не сомневался, станут союзниками, если все пойдет не так, как он хотел. Поэтому друзья сделают все, что в их силах, чтобы все пошло как по маслу. Никто не хотел войны.

Те, кто не был друзьями, кто хотел бросить вызов переменам, так как боялся их или потому, что ненавидели самого Люсьена, использовали Рейфа, который теперь ночевал у Ланы, в качестве основания для отказа ему в просьбе.

Рейф еще не взял Лану в любовницы, но сказал Люсьену, что хочет, и теперь он ночевал у нее, и это послужило причиной, из-за которой Совет наконец вызвал тогда к себе Люсьена. Рейф пока не переехал к Лане, опасаясь за ее безопасность.

Люсьен одобрял намерения Рейфа и, разговаривая с ним, поощрял его.

Как он поощрял бы любого вампира, который, черт возьми, хотел бы вести себя как, мать твою, настоящий вампир.

Если бы об этом стало известно, то повлияло бы на Совет не в его пользу, даже его друзья могли возражать. Люсьену оказать услугу — это одно, а допустить безудержное и повсеместное изменение многовековых традиций — совсем другое.

Однако если бы стало известно, что Лия узнала о существовании других бессмертных, его просьбу тоже не удовлетворили бы, ее казнили бы.

Нет, за ней началась бы охота, а потом ее казнили бы.

У Совета было достаточно причин для беспокойства, о большинстве из этих причин она даже не знала, но Совету еще она самая важная причина — война между бессмертными, черт возьми, была не нужна.

Он заметил, как она вздрогнула от его насмешки. Ее это задело, но он не обратил внимания на ее чувства. Он загладит свою вину перед ней, и она простит его. В этот момент он должен был заставить ее понять.

— Не совсем хорошо с твоей стороны, — прошептала она.

— Не совсем. Я не пытаюсь вести себя мило, зверушка. Я пытаюсь донести до твоей тупой, упрямой головы, что это очень серьезные вещи.

Ее глаза вспыхнули.

— Я могу быть упрямой, Люсьен... — Она заколебалась, выглядя странно, но в то же время забавно смущенной на секунду, затем повторила: — Ээээ, Люсьен, как тебя там, я не тупая. Кажется, я поняла. Верная смерть — довольно сильный мотиватор для сохранения тайны.

Когда она замолчала, то пристально посмотрела на него. Он ответил ей свирепым взглядом. И почувствовал ее дискомфорт задолго до того, как был готов отступить.

Наконец, язвительно она потребовала ответа:

— Кстати, как тебя там, у тебя фамилия есть?

Люсьен расслабился, отчасти потому, что верил, что она понимает его беспокойство, главным образом потому, что она была смешной.

— У вампиров нет фамилий.

Ее гнев рассеялся, глаза расширились, и она ответила:

— Значит, ты типа Шер? Мадонны? Ты просто Люсьен?

— Шер и Мадонна родились с фамилиями, они просто их не используют. А я «просто Люсьен».

Ее взгляд скользнул к его плечу, и она пробормотала:

— Странно.

Мягко Люсьен напомнил ей:

— Это далеко не странно.

Ее пристальный взгляд вернулся к нему, он стал мягким, и ее тело стало податливым под ним.

— Я имела в виду не в плохом смысле, — прошептала она, каждое слово звучало явно искренним.

Господи, она была такой милой.

Двадцать лет наблюдая за ней и слыша о ней, он хорошо представлял, что получит в итоге, когда наконец заполучит ее.

В этот момент он понял, что тогда, когда представлял, явно ошибался.

И это дополнительное благословение поселилось у него в животе, разлившись теплотой.

Его вес навалился на ее мягкое тело, и она автоматически приспособилась под него.

Он прикоснулся губами к ее губам и прижал их лбы друг к другу.

— Я знаю, что ты никому ничего не скажешь, зверушка.

Ее рука скользнула вверх и легла ему на грудь, прежде чем она тихо спросила:

— Ты собираешься перестать включать передо мной «пугающего Люсьена» сейчас?

— Я никогда не включаю «пугающего Люсьена», — ответил он, и она посмотрела на него так недоверчиво, что это было даже комично.

Поэтому он уткнулся лицом ей в шею и расхохотался.

Он снова перевернул их, прижимая ее к своему боку и частично сверху, она приподняла голову, глядя на него, когда его смех перешел в смешок. Он поднял руку, чтобы коснуться пальцем ее брови, провел им по изогнутой линии. И от его движений, ее лицо смягчилось, а его палец скользнул вниз по ее щеке, коснулся ее губ.

— Тебе никогда не стоит меня бояться, зверушка, — тихо, но твердо сказал он, убирая руку.

Она удивила его, спросив:

— А что насчет того, когда твой гнев заполняет комнату, и я его чувствую физически?

Он обнял ее и притянул ближе.

— Если это случается, Лия, то так тому и быть. Бывают моменты, когда я начинаю злиться, но как бы я ни злился, тебе нечего бояться.

Невзирая на его слова и чувства, стоявшие за ними, она продолжала упорствовать.

— А что насчет того, когда твое тело становится таким забавным?

Он медленно моргнул, прежде чем повторить:

— Мое тело становится таким забавным?!

— Да, оно становится жестким, все мышцы напрягаются выделяясь. Я не могу это объяснить, но...

Люсьен был потрясен.

— Я превращался такого с тобой?

Она изучала его настороженным взглядом, затем кивнула, прежде чем сказать:

— Только что, когда, ты разбудил меня и эм... в тот раз, когда пришла Катрина.

— Господи, — пробормотал он, ошеломленный и испытывающий отвращение к самому себе. Он даже не почувствовал этого.

— Я, наверное, сказала что-то ужасное... — начала она защищать его, и он легонько встряхнул ее, чтобы остановить ее поток слов.

— Этого больше не будет, — заявил он.

Лия смотрела на него широко раскрытыми глазами, приоткрыв губы, но на этот раз он не наслаждался ее очаровательным видом.

— И все же что это? — прошептала она.

Его ответ был быстрым и кратким.

— Тело само готовится к бою.

— Вау, — выдохнула она.

— Против бессмертного, Лия, — продолжил он все тем же резким тоном. — Моя сила в двадцать раз больше твоей. Когда я нахожусь в ситуации боя или бегства, адреналин высвобождается так же, как и у вас, но я становлюсь вдвое сильнее, чем был раньше, вдвое быстрее. Если бы я сделал...

— … ты этого не делал, — оборвала она его.

— Я бы не стал, — заявил он. — Повторю, моя зверушка, когда ты со мной, тебе нечего бояться.

На это она ответила:

— Эту часть я уже поняла.

После того как она заговорила, он увидел, как ее лицо застыло, затем на нем отразился ужас, она побледнела.

Ее сердце бешено заколотилось. В своем гневе он перестал настраивать свое сердце на ее, его взгляд оставался спокойным.

Но она кое-что дала ему прочитать с себя, и дело было совсем не в том, что она сказала только что, не в том, что она верила, что он никогда не причинит ей вреда.

— Лия?

Она посмотрела в сторону двери и быстро сменила тему:

— Может нам стоит позвонить моей семье и пригласить их на завтрак.

— Лия...

— Сегодня я приготовлю завтрак. Блинчики Сюзетт.

Идея, что Лия попробует приготовить блинчики Сюзетт, которые она никогда не делала (не говоря уже о том, что это был десерт), была бесконечно забавной, особенно учитывая, что фламбирование — приготовление пищи при естественном огне, было ключом к успеху блюда. Он мысленно вспомнил, где в доме находится огнетушитель, так на всякий случай.

При мысли, что он станет свидетелем ее начинания и ее реакции на неизбежный провал, Люсьен испытал искушение снять ее с крючка.

Однако он этого не сделал.

— Посмотри на меня, зверушка.

Ее взгляд скользнул к его бровям.

Его руки напряглись, а тон стал предупреждающим.

— Лия.

Она вздохнула, и ее глаза встретились с его.

— Что ты имела в виду? — спросил Люсьен.

— Насчет чего? — спросила в ответ Лия.

Он прищурился, а она сморщила нос.

— Скажи, Лия, — приказал он.

— О, хорошо, — отрезала она и нахмурилась, прежде чем признаться, и это было для него несколько удивительно и чрезвычайно приятно, но проделала она все это с крайне дурным настроением. — Ты заставляешь меня чувствовать себя в безопасности.

И снова Люсьен был ошеломлен. На этот раз гораздо лучшим способом.

— Я заставляю тебя чувствовать себя в безопасности, — повторил он.

— Да. Ты, — она ткнула пальцем ему в грудь, — заставляешь меня, — указала на себя, затем ее рука затрепетала в воздухе, — чувствовать себя в безопасности. — Она опустила руку и уставилась на него. — Ты большой и быстрый, можешь бросить дорогую машину через улицу, ради всего святого. Ты заставляешь меня чувствовать себя крошечной, защищенной и... ну, в безопасности!

В его животе начало распространяться теплота.

— Лия... — начал он, его рука медленно скользнула вверх по ее спине, зарываясь в волосы.

Но она еще не совсем закончила.

Сердито посмотрев на него, она раздраженно призналась:

— Мой отец бросил меня и этого хватило, чтобы скрутить меня так, что я никогда не чувствовала себя в безопасности. Мы с сестрой сами обеспечивали себе свою безопасность. Мама сильная, но, знаешь, иногда... — Она замолчала, потеряв нить рассказа, затем нашла ее и продолжила: — Каждый парень, с которым я когда-либо встречалась, входил в топ моего списка мудаков. Можно быть придурком, но элементарные вещи все же стоит понимать! — буквально крикнула она. — Один из моих парней сидел в машине, пока я меняла колесо. Еще один ни черта не сделал, когда какой-то парень в баре стал лапать меня. После того как я ушла, спросила его, почему он просто сидел и смотрел, а ничего не сделал..., и он сказал, что не захотел «связываться» с каким-то «идиотом», и было очевидно, что я смогла «разобраться сама». — Она подняла руки и показала кавычки, подчеркивая свои слова, прежде чем снова опустить их и закончить: — Ты можешь в это поверить?

Он не мог. На самом деле сама мысль приводила его в бешенство.

У него не было возможности поделиться этим, она продолжила:

— Ты бы не заставил меня менять колесо, ты бы не позволил какому-то парню лапать меня, и ты бы не сказал мне, что у меня толстая задница, поэтому, возможно, мне следует отказаться от жареной курицы. Ты большой, сильный и носишь меня так, будто я вешу столько же, сколько котенок, ты высокий и мне приходится смотреть на тебя снизу вверх, даже на каблуках, — она произнесла последние слова, будто для нее было совершенно невозможно смотреть на кого-то снизу вверх, это было сродни чуду, особенно на каблуках. Однако она еще не совсем закончила. — И ты, скорее всего мог бы сменить шину одним взглядом.

Люсьен сдержал смех, перекатывая ее на спину, решил, что они не будут есть блинчики Сюзетт. И определенно сейчас она не позовет свою семью к ним.

Его рот приблизился к ее горлу, и он пробормотал:

— Мне жаль тебя разочаровывать, но я не могу поменять шину одним взглядом.

Ее голос больше не был громким, но стал хриплым, когда она ответила:

— Ну, ты понял, что я имела в виду.

Его губы двинулись вверх к ее подбородку, чтобы встретиться с ее губами.

Глядя ей в глаза, он пробормотал:

— Я рад, что ты чувствуешь себя со мной в безопасности, дорогая.

Она попыталась отнестись к своим словам более легкомысленно, заявив:

— С тобой любая чувствовала бы себя в безопасности. Повторю, ты можешь бросить машину через дорогу.

— Возможно, — согласился он, — но я очень рад, что именно ты чувствуешь себя так.

Прежде чем она смогла снова заговорить, он наградил ее признание поцелуем.

Не колеблясь, ее руки обвились вокруг него, и она поцеловала его в ответ, ее рот был сладким, а язык еще слаще.

Его рука переместилась к ее груди, обхватила, большой палец погладил сосок, чувствуя, как тот мгновенно затвердел.

Его член ответил тем же.

Она ахнула ему в рот.

Он поднял голову, глядя ей в лицо, его большой палец погладил в ответ сосок, ему понравилось то выражение, которое он увидел у нее.

Ее щеки вспыхнули, она прикусила губу.

Потом сказала:

— Я хочу есть.

— Я покормлю тебя, — заверил он ее, проводя еще один удар по соску, прежде чем закончил, — позднее.

Ее веки затрепетали, на лице отразилось желание, он почувствовал, как у него еще больше напряглось в паху, но, несмотря на это, она прошептала:

— Моя семья...

Он добавил палец к большому пальцу и перекатился. И был немедленно вознагражден. У нее перехватило дыхание, сердце заколотилось, и он почувствовал, прилив тепла между ее беспокойных ног.

Великолепно.

— Позже, — повторил он, опустив голову, и его губы оказались на ее губах, когда он услышал посторонние голоса.

Она замерла под ним, его голова дернулась вверх. Два его пальца перестали ласкать сосок, собственнически обхватив ее грудь.

Он прислушивался и не мог поверить в то, что услышал.

— Что там? — Спросила Лия с дрожью и страхом в голосе.

Его глаза встретились с ней.

Раздался звонок в дверь.

Ее тело стало твердым, и ее страх разлился по воздуху.

Люсьен смачно выругался.

— Что это? — снова спросила она, и страх усилился.

— Это моя чертовая семья, — прорычал он. И наблюдал, как ее глаза расширились, губы приоткрылись, он снова наслаждался ее милым выражением лица, но не долго.

И это было главным образом потому, что вместо того, чтобы продолжить удовольствие, чего им обоим очень хотелось, он вынужден был пойти открывать эту чертовую дверь.

19 Семья

Люсьен прошел по небольшому пирсу до конца, где остановился и посмотрел на озеро.

Его дети следовали за ним.

Он долго молчал, Джулиан с Изобель предусмотрительно не задавали вопросов, оставив отца в безмолвном созерцании безмятежной воды.

Затем, тихо и угрожающе, Люсьен, глядя на воду, произнес:

— Я жду объяснений.

— Он пришел повидаться со мной, отец, — быстро ответила Изобель.

— И что? — Подсказал Люсьен.

— Я думала... — начала Изобель, но остановилась, когда Люсьен повернул голову и посмотрел на дочь.

— Нет, — тихо сказал он, — ты как раз не думала, а следовало бы подумать.

Ее взгляд скользнул к брату. Пристальный взгляд Джулиана встретился с ее взглядом на мгновение, прежде чем он посмотрел на свои ботинки.

У Джулиана было такое же телосложение, как и у отца, такие же волосы, но ему достались поразительные голубые глаза от матери. Они были ясного небесно-голубого цвета. За все свои годы Люсьен никогда не видел глаз такого цвета, кроме как на лице своей бывшей партнерши и его сына.

Изобель досталась фигура и тонкое телосложение от ее матери, но у нее были темные волосы от него. Она была миниатюрной для вампира, на дюйм ниже Лии, ростом с ее мать.

Люсьен был близок со своими детьми. Он навещал их, когда позволяло время. Они навещали его. И он регулярно с ними общался.

Однако в тот момент он с радостью придушил бы их обоих. Начиная с Изобель.

Потому что она привезла вместе с собой отца Люсьена, Этьена.

Можно было с уверенностью сказать, что Люсьен не был близок со своим отцом.

Потому что Этьен был не тем вампиром, с которым можно было иметь близкие отношения. Он был холоден, бесчувствен и высокомерен.

А еще и потому, что Этьен был не тем вампиром, с которым вы захотели бы иметь близкие отношения, он был холодным, бесчувственным и высокомерным, но также и жадным, хитрым, двуличным и жестоким.

И, наконец, это было из-за Мэгги.

Этьен мало общался со смертными, разве что кормился от них, а на Пирах, которые он любил посещать, кормился от них разными другими способами. Некоторые способы были холодные, бесчувственные, высокомерные и дикие, что не совсем приветствовалось смертными, присутствовавшими на Пирах, и обычно эти смертные были не готовы ко всему с отцом Люсьена. Доминион неоднократно призывал его к порядку, поэтому он научился скрывать свои странные наклонности, но Люсьен, как и многие другие, знал, что он не подавлял свои пристрастия.

Этьен не питал никакого уважения к смертным, никогда не питал. Поэтому он ненавидел союз Люсьена с Мэгги. И, наконец, он не сдерживался, открыто выражая свою позицию Люсьену и Мэгги.

Люсьен этого простить не мог и никогда не простит.

Кроме того, Люсьен совсем не испытывал восторг, что его бывшая партнерша, мать Джулиана — Крессида, тоже наведалась к нему в дом, который он делил с Лией. Не потому, что ему не нравились дружеские отношения с Крессидой. Ему многое нравилось в Крессиде и с ней тогда, чем он больше не собирался наслаждаться. А потому что Крессида была похожа на кошку, а кошки любили играть со своей добычей, она, без сомнения, рассматривала Лию как добычу. Хотя Лия обязана была проявлять уважение к Крессиде как вампирше, но Крессида не стала бы проявлять такое же уважение к Лии как наложнице, независимо от того, было ли это требованием Люсьена. Крессиду позабавило бы поиграть с Лией и пренебречь требованиями Люсьена. С тех пор как он знал ее, Крессиде нравилось создавать проблемы. Она часто проделывала такое с ним и другими. С Люсьеном, даже после того, как они закончили отношения, эти испытания всегда заканчивались физической схваткой — дракой вампиров, а затем нечто более приятным. Так продолжалось веками, пока Люсьен не связал себя с Катриной. И именно это Крессида была способна с удовольствием бросить в лицо Лии.

К счастью, они также привезли мать Люсьена, Магдалину.

Теперь Люсьен был близок со своей матерью. Загадка, которую Люсьен так и не разгадал, каким образом Магдалина и Этьен вообще соединились. Магдалина была полной противоположностью отцу Люсьена. После многих лет размышлений над этой загадкой, единственный ответ, который пришел Люсьену в голову, заключался в том, что они оба были тогда очень молодыми вампирами, когда нарекли себя парой, и их союз продлился менее двадцати лет, очевидно, столько времени смогла вынести Магдалина с его отцом. В отличие от Люсьена и Крессиды, их отношения не были дружескими.

Поэтому, почувствовав, кто заявился к нему в гости, он приказал Лии принять душ и собраться, к счастью, она подчинилась. Он спустился, чтобы поприветствовать свою семью, а затем позвонил семье Лии и сам отвез ее в их гостевой дом, где оставил ее на попечении тетушек. Лия даже мельком не видела его семью, когда выходила из дома, и, необычно тихая и послушная, даже не спорила с ним, не подвергая сомнению его действия. По дороге домой он позвонил Эйвери, попросив его прийти в гостевой дом, чтобы охранять ее. Затем он вернулся домой и оставил своего отца, мать и бывшую жену в доме, а сам со своими детьми отправился на озеро, чтобы поговорить наедине.

Что привело его к настоящему моменту.

Люсьен посмотрел на своего сына.

— А ты?

Голова Джулиана поднялась, как и его брови.

— А что я?

— Крессида, — ответил Люсьен, стараясь набраться терпения, потому что Джулиан включил тупого, что он делал чаще за последнее время, чем иногда.

— Крессиде стало любопытно, — ответил Джулиан, и Люсьен решил, что это, скорее всего, правда. Люсьен также знал, что у его сына был «иммунитет» на его мать. Это был редкий случай, когда Джулиан не выполнял все ее прихоти. Это был редкий случай, когда кто-то не уступал каждой ее прихоти. Единственным человеком, который этого не сделал, был сам Люсьен.

Голос Люсьена был низким и многозначительным, когда он напомнил им:

— Думаю, что говорил с вами обоими на эту тему.

— Говорил, отец, но... — начала Изобель.

— …но ничего, — оборвал ее Люсьен, — ты не только плохо слушала, но и приняла опасные решения.

Джулиан быстро заговорил:

— Крессида никогда бы...

Люсьен перебил:

— За то Этьен способен на многое.

Джулиан вздохнул и кивнул в знак согласия, потому что Этьен действительно был способен на многое.

— Люди говорят, — вставила Изобель, — немного.

— Я знаю, что говорят, — сообщил ей Люсьен.

— Ты должен был понимать, что слухи дойдут до ушей Этьена, — продолжала она.

— Это я тоже знал, — ответил Люсьен.

— Поэтому, — продолжила она, — когда он подошел ко мне, я подумала и решила, что для него будет лучше, если встреча состоится в кругу семьи, а не то, что он будет самостоятельно маневрировать.

— Держи своих врагов близко, — пробормотал Джулиан, не сводя глаз с отца.

Люсьен вынужден был признать, что в этом был здравый смысл. Как бы то ни было, это не объясняло, почему все они решили нанести неожиданный визит.

— И он попытается манипулировать, мы все это знаем, — продолжила Изобель. — Он не согласен с тем, что ты делаешь, хотя и сказал мне, что согласен и хочет предложить тебе свою поддержку и преданность.

— Он может даже быть доносчиком, — добавил Джулиан.

— Абсолютно точно, — согласился Люсьен, поворачиваясь лицом к своим детям, — вот почему я понимаю вашу логику, но ваше суждение все еще под вопросом относительно того, зачем вы привезли его сюда.

— Мы думали... — начал Джулиан, но Люсьен снова прервал его.

— Уже и так понятно, что вы оба не думали, когда делали. — На последнем слове он слегка наклонился к сыну и увидел, как дернулся мускул на щеке Джулиана. — Мой отец — вампир не должен находиться рядом с Лией.

— Отец, — прошептала Изобель, — это была моя идея. Этьен хотел застать тебя врасплох. Он сказал, догадывался, что ты не захочешь его визита, поэтому он не хотел предупреждать тебя, поэтому я взяла его с собой, чтобы он не смог застать тебя и твою наложницу врасплох. Я решила, если не соглашусь взять его с собой, то он придет сам. Так что уговорила Джула и Магдалину поехать с нами, а Крессида, ну… Крессида, значит тоже поехала. Теперь твоя смертная защищена. Даже Крессида не позволила бы Этьену причинить вред твоей наложнице, если бы он сделал невозможное и прошел бы мимо тебя.

— Есть несколько способов причинить вред Лии, — ответил Люсьен. — Многие, из которых ты не знаешь. Однако, если бы ты позвонила и предупредила меня о его визите, я объяснил бы вам их.

Джулиан был откровенно любопытен. Лицо Изобель стало пустым, что означало, что ей было не менее любопытно.

Джулиан обладал грубой силой своего отца и поэтому не разыгрывал свои карты завуалировано. Он мог превзойти практически любого (кроме Люсьена) и, если ему бросали вызов, не колеблясь принимал его. Сын Люсьена был вспыльчив и действовал на эмоциях, поэтому ему повезло, что он был сильным, способным, интуитивным бойцом.

Изобель, будучи миниатюрной, должна была больше полагаться на свою хитрость, потому что большинство вампиров были сильнее ее и почти все крупнее. Ее сосредоточенность, хитрость и выносливость были самым опасным оружием в ее арсенале, и она хорошо ими пользовалась. Так же как и ее отец.

— Ты уже приручил ее, — догадался Джулиан.

— Правда, — ответил Люсьен.

— Боже мой, — выдохнула Изобель. — Ты взял ее в любовницы? До того, как Совет согласился?

В ответ Люсьен утвердительно поднял подбородок.

— Блестяще, — пробормотал Джулиан, не в силах сдержать ухмылку.

Тело Изобель дернулось, чтобы повернуться лицом к брату.

— Джул! Ты что, спятил?

— Нет, — он все еще ухмылялся, но теперь ухмылка была адресована его сестре. — Есть пара вкусных смертных, от которых я бы не отказался. Будет здорово, если эта дверь откроется.

Тело Изобель дернулось назад, чтобы повернуться лицом к отцу.

— Отец! — рявкнула она. — Только послушайте его! Это может означать...

— Я знаю, что это может означать, — оборвал ей Люсьен, — и мне плевать.

— Не могу дождаться встречи с этой Лией, — пробормотал Джулиан, все еще ухмыляясь.

Изобель проигнорировала брата и заговорила с отцом.

— Я понимаю, что ты делаешь, и почему ты это делаешь, ты знаешь, что я тебе верна, несмотря ни на что, — она сделала паузу, а затем повторила дрожащим голосом: — Несмотря ни на что, отец. Но это слишком быстро. У вампиров повсюду те же мысли, что и у тебя и у Джул, но мы не готовы.

— Мне потребовалось десять минут, чтобы убедить Совет рассмотреть мою просьбу, Бел, — тихо ответил Люсьен. — Я чувствую, что они понимают, что им, возможно, придется пересмотреть некоторые законы не только для меня и Лии, но и для всех вампиров.

— Да, возможно, — согласилась Изобель. — Но это выходит за рамки тебя и твоей смертной, и Рейфа, и ее сестры, и даже Джулиана, желающего получить смертную. Орландо видели на Пиру со своей наложницей, и они обнимались. А Гермес выбрал себе новую наложницу всего неделю назад и, как и ты, переехал к ней в ночь ее Посвящения и своего первого кормления.

Люсьен знал это, так как Эйвери рассказал ему об этом сегодня утром. Он не мог сказать, что это была неприятная новость. Орландо был жесток в бою, а Гермес столь же хладнокровен. Обоих, как Люсьена, Космо и Стефани, сильно боялись. Это была удивительная новость, что они действовали так быстро, но это было невыгодно другим. Если бы дошло до противостояния, его армия явно накапливалась, и их ряды состояли из вампиров, которым избегали бросать вызов.

Изобель продолжала.

— Так что теперь, похоже, Совет будет действовать по принуждению. Им это не понравится. Им это сильно не понравится, даже если бы они дали тебе и твоей наложницы разрешение, то все равно были бы против других, просто, чтобы сохранить остатки контроля.

Челюсть Люсьена напряглась, прежде чем он сказал:

— Лия.

Голова Изобель дернулась в сторону, прежде чем она спросила:

— Что?

— Ты называешь ее моей наложницей, моей смертной, но ее зовут, Бел, Лия, — ответил Люсьен, и Джулиан снова посмотрел на свои ботинки, но Люсьен не сводил глаз с дочери.

Ее лицо стало жестким, прежде чем она ответила:

— Я не такая, как Этьен.

— Знаю. И понимаю, что ты волнуешься за меня. Но это не меняет того факта, что она не только моя наложница, не только моя смертная, она Лия, — ответил Люсьен.

Он видел, как побледнело лицо дочери.

— Но это так, отец. Независимо от укрощения, от того, что ты делаешь, она все еще твоя наложница. — Она поколебалась, прежде чем спросить: — Не так ли?

— Так. Помимо всего она Лия, — заявил Люсьен.

— Я не понимаю, — вставил Джулиан.

Люсьен скрестил руки на груди и перевел взгляд с сына на дочь, прежде чем ответить:

— Тогда я поясню. Как вы знаете, я ждал ее двадцать лет, и теперь я могу сказать, что готов был бы ждать и сто лет, и не был бы разочарован.

Изобель резко втянула воздух. Взгляд Джулиана стал напряженным.

Люсьен продолжил:

— В ней есть нечто большее, гораздо большее, чем я ожидал. Просто Лия — это Лия и даже больше. — Он изучал своих детей, а затем поделился: — Она может пометить меня, с практикой, думаю, она сможет даже отслеживать меня, настроиться на меня. Я чувствую, когда она пытается это сделать, с моей стороны уже требуется некоторое усилие, чтобы остановить ее.

— О Боже, — выдохнула Изобель.

— Ты шутишь, — прошептал Джулиан.

Люсьен не ответил сыну, продолжив:

— Она чувствует опасность либо сама, либо через меня. Она может общаться со мной мысленно не только, когда я мысленно общаюсь с ней, а когда сама желает.

Ни один из его детей не ответил, они оба просто в шоке пялились на него.

Люсьен продолжил:

— И мы с ней видим один и тот же сон о Приговоре.

— Господи, — пробормотал Джулиан, вздрогнув, но лицо Изобель стало еще бледнее.

Люсьен продолжал:

— Сны Лии намного сильнее, причем до такой степени, если я не рядом, у нее он продолжается даже наяву. Прошлой ночью она чуть не умерла, ее вешали, такова ее сила.

— О, отец, — прошептала Изобель.

— Она особенная, — заявил Люсьен. — Будет интересно понаблюдать и посмотреть, как окончательно сформируются ее способности. Но мне нужно охранять ее, защищать, когда я заварил всю эту кашу, до конца этого не понимал. Ей необходима повышенная защита. Мне нужно защитить ее от тех, кто будет готов причинить ей боль, потому что она напрямую представляет угрозу для их образа жизни, наложниц, которые хотят остановить перемены, или вампиров, которые хотят вернуться к старым временам. И держать ее способности в секрете. И мне также нужно обезопасить ее от этих кошмаров. Только сегодня ночью мне приснился ее сон. Чувство отвратительное. Но то, что ей сняться такие кошмары, уже достаточно плохо. Я не хочу, чтобы она терпела такие муки. Не собираюсь ее из-за этих снов доводить до смерти.

— Конечно, нет, — тихо ответила Изобель. — Это просто ужасно.

— Именно, — согласился Люсьен. — Теперь нам нужно сделать все, что Этьен ничего не заподозрил. А также о ее способностях не должны узнать ни Крессида, ни даже Магдалина. Также она не должна узнать о Мэгги или о том факте, что дополнительный компонент физической природы наших отношений с ней не является обычным явлением для наложниц.

Изобель потеряла способность скрывать свою реакцию, и у нее отвисла челюсть.

— Что? — спросил Джулиан. — Она не знает об этом?

— Не знает, — ответил Люсьен, его дети переглянулись, но мудро не стали задавать вопросов, и Люсьен продолжил. — Кроме того, Джулиан, тебе нужно держать свою мать в ежовых рукавицах. Лия не похожа на других наложниц. Она даже не похожа на других смертных. Она энергичная и не привыкла слушаться, она сама знает, что ей нужно. Если Крессида будет подначивать Лию, специально провоцируя, Лия, скорее всего, даст ей отпор, и, если такое произойдет, я приму сторону Лии.

— Ты примешь сторону Лии? — спросил Джулиан. — Пойдешь против вампира?

— Однозначно, — ответил Люсьен.

Внезапно глаза Изобель сузились, и она спросила:

— Почему вам обоим снится Приговор?

— Понятия не имею, — ответил Люсьен.

Изобель мгновенно задала ему свой следующий вопрос.

— Ты собираешься назвать ее своей парой?

Люсьен почувствовал, как его тело напряглось, когда он услышал, как Джулиан резко вздохнул, поэтому ответил тихо и медленно.

— Нет, Изобель, не собираюсь.

— Тогда почему вы оба видите этот сон о Приговоре? — опять спросила она.

— Я уже ответил на твой вопрос, Бел, — произнес Люсьен.

Изобель продолжала настаивать.

— Ты, очевидно, питаешь к ней глубокое уважение. Ты отметил ее двадцать лет назад. Заявил, что поддержишь ее, даже если она проявит неуважение к одному из твоих соплеменников. Ты готов подвергнуть себя, свою семью, своих друзей и наш образ жизни опасности, и говоришь, что все это только для того, чтобы мог трахаться с ней?

— Бел, — прошипел Джулиан.

— Нет! — Изобель огрызнулась в ответ, ее глаза впились в брата. — Я хочу знать. Хочу знать, ради чего он рискует и готов сгореть. Я слышала, что она не очень привлекательна, но пахнет божественно, но ни одна смертная кровь и определенно ни одна смертная киска не стоят того, чтобы ради нее сгореть.

— Хорошо, но ты не должна быть сукой из-за этого, — отрезал Джулиан.

Но с Люсьена было достаточно.

— Хватит! — скомандовал Люсьен. Оба его ребенка закрыли рты, и когда они повернулись к нему лицом, он продолжил. «Замрите!» — мысленно приказал он, и их тела сомкнулись.

— Не смейте, — произнес он вслух, пристально глядя на дочь, — никогда так говорить о Лии. Что у меня с ней и почему я рискую всем ради нее, если ты не понимаешь, то это не твое гребаное дело. Вы ничего толком не знаете, но считаете, что знаете гораздо лучше меня, если бы она для меня ничего не значила, я не пошел бы на такой риск, этого вам вполне должно быть достаточно. Понятно?

Он освободил их умы от гипноза, и Изобель стиснула зубы, но кивнула. Джулиан кивнул подбородком.

— И хватит о парах, — заявил Люсьен.

Джулиан снова кивнул, но Изобель сделала глубокий вдох.

Затем ее лицо изменилось. Она растаяла, и это так напомнило ему ее мать, которая была самым нежным вампиром, которого он когда-либо встречал, чем-то похожая на Мэгги, что весь гнев Люсьена испарился.

— Тебя любят, — тихо произнесла она.

Остатки гнева Люсьена улетучились, и он ответил:

— Я знаю, дорогая.

Она покачала головой и посмотрела на воду, прежде чем продолжить:

— Я беспокоюсь о тебе. Меня не было рядом, когда вампиры могли выбирать смертных партнеров, но, — ее глаза вернулись к нему, — я слышала, что такое было. И они не уважали вампиров. Обращались с ними как с равными. Это...

— Ты одновременно ошибаешься и права, — перебил ее Люсьен. — Ты никогда не испытывала укрощения. Речь идет об уважении и равенстве. Но,Бел, когда ты встретишься с Лией, то поймешь. — Он сократил расстояние между ними, поднял руку и положил на шею дочери, его большой палец скользнул, поглаживая ее нежную кожу на подбородке, такую же, как у ее матери, потом пробормотал: — Обещаю, моя дорогая, ты поймешь.

Ее черные глаза встретились с ним, прошло мгновение, прежде чем ее взгляд потеплел, и она кивнула.

Люсьен улыбнулся ей и получил неуверенную улыбку в ответ. Затем он почувствовал, как Джулиан приблизился к ним, и оба — он и Изобель взглянули в его сторону и увидели ухмыляющегося Джулиана.

— Серьезно, — сказал он сквозь усмешку, — я не могу дождаться встречи с Лией.

* * *

Люсьен вошел в гостевой дом с досадной целью — вернуть свою наложницу, отвезти ее обратно, чтобы познакомить со своей семьей. Раздражающей частью этой цели была последняя часть.

В ту минуту, когда он вошел, увидел ее через окна в задней части дома, сидящую на террасе на солнце и пьющую кофе со своей матерью, тетями и Эйвери. Видя, как она там сидит, улыбается, а солнце целует ее кожу, блестит в ее длинных густых волосах, он задался вопросом, сможет ли он когда-нибудь привыкнуть к ее красоте. Напившись ее видом, он решил, что никогда не привыкнет.

Он остановился всего в нескольких шагах от гостиной, потому что уловил знакомый запах и услышал биение сердца.

Повернул голову в сторону и стал ждать. Кейт потребовалось всего мгновение, чтобы войти в гостиную из маленькой кухни.

Она ждала его. Он понял это по ее осанке и выжидательному выражению ее лица.

— Кейт, — поприветствовал он и услышал, как участилось ее сердцебиение, когда он почувствовал запах ее страха.

Ей было что сказать. Что-то, чего она не хотела говорить. Что-то, что было достаточно важно для нее, чтобы преодолеть свои страхи и сказать ему. И, наконец, это что-то на что потребуется время.

Было досадно. Досадно, что произошло нашествие семей. Он ждал Лию двадцать лет. И у него был один день, в течение которого он отсутствовал, и одна ночь, когда он ее укротил. Его. И все было намного лучше, чем он ожидал. Он хотел, чтобы их семьи исчезли, и его внимание полностью сосредоточилось только на Лии, а ее — только на нем. И он не хотел сегодня разбираться с семьями. Он не хотел никого видеть в течение всей следующей недели.

Он так долго ее ждал, так долго хотел.

— Люсьен, если ты не возражаешь, я бы хотела поговорить, — тихо проговорила Кейт.

Он возражал. Но поскольку это была Кейт Бьюкенен, матриарх наложниц Бьюкенен и тетя Лии, Люсьен сделал то, чего не хотел делать. Он кивнул в знак согласия.

Затем увидел, как неукротимая Кейт Бьюкенен поджала губы.

Черт возьми, она нервничала.

У него не было на это времени.

— Кейт, пожалуйста, начинай, — приказал он.

— Лия сегодня утром в прекрасном настроении, — отметила Кейт, и голова Люсьена повернулась к окнам. Сквозь них он увидел, как Лия улыбается Наде, чувствует себя расслабленно, ее красивое лицо сияет, от нее исходит тепло. Судя по ее реакции и реакциям тетушек, он мог сказать, что здесь была семейная идиллия, Лия обожала их, и ему это нравилось, они отвечали тем же. Но укрощение было завершено. Она не сдерживалась, не пряталась, не была настороже.

Она была просто Лией.

Его Лией.

Окончательно.

— Она сказала нам, что к тебе приехала твоя семья, — продолжила Кейт, и глаза Люсьена обратились к ней.

— Это правда, — подтвердил он, и ее голова склонилась набок.

— И Этьен? — тихо спросила она, и Люсьен раздраженно вздохнул.

— Ты не должна бояться, Кейт. Она в безопасности под моей защитой, — заверил он ее в том, в чем у нее не было сомнений. Даже если Лия не была для него тем, кем она была, она была его наложницей, а он был Люсьеном. Он никогда бы не позволил никому причинить ей вред.

— Она тоже так считает, — странно ответила Кейт.

— Прошу прощения? — спросил Люсьен.

— Она тоже так думает, что ей ничего не угрожает. Твоя семья находится у нее дома, есть вероятность, что она познакомиться с твоими родственниками, но она ни в малейшей степени не волнуется об этом, — объяснила Кейт. — На самом деле, она вполне довольна и даже... — она сделала паузу, — веселая.

Люсьен подумал, что это превосходно. Он подумал именно так, потому что знал, что это он сделал ее такой. Но Лия в расслабленном, веселом настроении, чувствующая себя в безопасности под его опекой, очень помогла бы ему в предстоящей встрече с его семьей.

Кейт продолжила.

— Она понятия не имеет, что должна нервничать, раз к тебе приехал Этьен. Тем не менее, они твоя семья, и у вас двоих... — она поколебалась, затем закончила, — особые отношения. При обычных обстоятельствах среди смертных, которые начинают отношения, знакомство с семьями друг друга является важной вещью.

Люсьен полностью повернулся к ней и скрестил руки на груди.

— Прошу тебя, — произнес он, — перестань ходить вокруг да около и объясни, что у тебя на уме.

— Моя бабушка знала Сашу, — тихо и быстро произнесла Кейт.

Люсьен напрягся.

Кейт продолжила:

— Эта история, передаваемая наложницами уже на протяжении десятилетий, как ты, наверное, знаешь. Предостерегающая, конечно, от Этьена, но эта история хорошо известна. Но мы, Бьюкенен, поскольку моя бабушка была доверенным лицом Саши, знаем гораздо больше. Кроме Лии, конечно, от которой, по понятным причинам, мы скрывали эту историю. И Лия чувствует себя с тобой в безопасности, как мы все хотели. — Она поспешила сказать последнее. — Но Этьен, он... она… ну, мы оба знаем Лию и...

Он понял, что она хотела сказать.

Саша была наложницей его отца несколько десятилетий назад, Саша была легендой, не в хорошем смысле этого слова. Она была одной из тех редких наложниц, которые потребовали, чтобы их освободили от контракта. И она оказалась одной из очень немногих, кто просил освободить от контракта по причине крайней жестокости. Было расследование, Доминион обнаружил, что Этьен регулярно и часто кормился от своей наложницы, не делая ей анестезии, получая удовольствие от мучительной боли, которую ей причинял.

Понятное дело, что он вынужден был ее отпустить. Доминион обязал его выплатить ей очень приличную сумму. Этьен был взбешен, но сумму выплатил. Больше ни одна наложница на него не жаловалась. Однако он часто удовлетворял свои садистские наклонности в другом месте.

За более чем двести лет это было первое такого масштаба событие и последнее в своем роде с тех пор.

Ни для кого не было секретом, что вампир Этьен не питал никакого уважения к смертным, и это был не единственный случай доказательства этого факта.

От Кейт также не ускользнуло, что Лия была энергичной и редко проявляла к нему должное уважение. Если ее подтолкнуть, она может разозлить Этьена, чем вызовет его повышенное внимание к себе, ни то, ни другое не принесет пользы. Особенно сейчас.

Однако, когда его дети и мать находились рядом, а Лия была укрощена, у него все было под контролем.

Поэтому Люсьен прервал ее.

— Не беспокойся об этом.

Она наклонилась вперед и прошептала:

— Люсьен, ты знаешь, что я говорю это с уважением, но я не могу не беспокоиться об этом. Что ты делаешь с Лией… то, что ты уже сделал. Этьен…

— Кейт, — прервал ее Люсьен, — я повторю это только один раз. Это не твоя забота. Моя. Я знаю об этом и буду охранять Лию.

— Ей сняться сны о Приговоре, — напомнила ему Кейт.

— Я лучше понимаю, что ей сниться, чем ты, — отрезал Люсьен, теряя терпение.

— Хорошо, тогда почему? И как? — не унималась Кейт, ее сердцебиение усилилось, дыхание участилось. Она явно давила на него, она явна знала почему и как. Но она любила свою племянницу, переживала за нее.

По этой причине Люсьен все же набрался терпения.

— Этого я не знаю, — признался Люсьен сквозь зубы.

— Тогда Этьен, появившийся в этот момент, со столькими неизвестными и опасностями...

— Я буду ее охранять, — нетерпеливо повторил Люсьен.

— Она влюбляется в тебя, — выпалила Кейт, и все тело Люсьена напряглось. Кейт заметила его реакцию и отодвинулась назад, затем сделала небольшой шаг в сторону от него. И все же, даже когда она отошла, ее глаза пристально изучали его. Затем, тихо и с некоторым удивлением, она прошептала: — Такое не приходило тебе в голову?

Она была неправа. Стефани предупреждала его о такой возможности. Космо беспокоился по этому поводу. Его дети.

Но этого не могло случиться.

— Она — наложница, я — вампир. Она смертна, я бессмертен. Ей снится один и тот же сон — Приговор, но я ей его объяснил, она знает, что он означает. С ее стороны было бы безрассудством влюбиться в меня. Еще до того, как она стала видеть Приговор, она знала, что вампиры не спариваются со смертными. Она знала это, — ответил Люсьен, чувствуя что-то внутри. Что-то совсем новое. Что-то, чего он не чувствовал столетиями. То, что он почувствовал только один раз за свою очень долгую жизнь.

И почувствовал он это к Мэгги.

«Я люблю тебя».

Господи, он слышал эти слова, прошедшие сквозь сон. Он даже слышал сейчас в своем мозгу.

Господи! Может этот сон был предзнаменованием?

Нет, этого просто не может быть.

— Ты провел много времени, наблюдая за Лией, слушая о ней, теперь, живя с ней. Но тебе еще многое предстоит узнать о ней, — мягко сказала Кейт, возвращая его внимание к себе.

Люсьен выдержал взгляд Кейт, прежде чем вздохнуть.

Пришло время что-то с этим сделать ради их семей, ради тех, кто заботился о нем и о ней, особенно ради Лии.

Поэтому он объявил:

— Я поговорю с ней.

Брови Кейт взлетели вверх.

— Скажешь, чтобы она не влюблялась в тебя? — недоверчиво спросила она.

— Нет, напомню ей о вещах, которых она должна придерживаться в течение всего нашего времени. Как только я напомню ей об этих вещах, она перестанет поддаваться подобным эмоциям.

Кейт покачала головой.

— Люсьен, мы говорим о Лии.

— Да, и она далеко не глупа. Я вижу, что по мере развития наших отношений интенсивность чувств, которые мы разделяем, может затуманить разум. Я просто обращу ее внимание на то, что она не должна поддаваться эмоциям.

— Ты, конечно, можешь это сделать. Но Люсьен, предупреждаю тебя, если ты еще этого не заметил, моя племянница следует зову сердца. Ею управляют эмоции. Она может понять что-то логически, но ею руководят чувства, особенно если они сильны. Ее голова абсолютно не властна над ее эмоциями.

— Тогда я все ей подробно объясню, — ответил Люсьен, и Кейт замолчала. Повисла тишина на несколько минут, потом Люсьен спросил: — Это все?

— Еще кое-что, — тихо ответила она.

— Давай, Кейт, — разрешил Люсьен, — но быстро.

— Если ты намерен поговорить с Лией на эту тему, пожалуйста, умоляю тебя, поговори с ней как можно скорее.

— К сожалению, в настоящее время существует множество других вопросов... — начал Люсьен и был удивлен, когда Кейт прервала его.

— Прошу тебя, поставь разговор с ней в приоритет, — прошептала она.

— Кейт...

— Она влюбляется в тебя.

— Я поговорю с ней.

— Да, но ты должен сделать это как можно скорее... — Она заколебалась, и беспокойство отразилось на ее лице, когда она закончила, — прежде чем влюбится окончательно.

Люсьен глубоко вздохнул.

Затем согласился:

— Я поставлю с ней разговор во главу угла.

— Спасибо, — прошептала она.

С Люсьеном было покончено. Он сообщил об этом, кивнув подбородком и направившись к задней двери дома.

Двигаясь, он заметил, как Эйвери почувствовал его приближение, Люсьен видел его через окна, как Эйвери поднялся из-за стола и направился к двери.

Он перевел взгляд на Лию, она заметила уход Эйвери. Затем ее взгляд упал на окно, она поймала взгляд Люсьена, улыбнулась и помахала ему рукой.

«Привет, моя зверушка», — мысленно произнес он ей.

«Привет, дорогой», — ответила она.

Она не шутила, называя его дорогим.

Он улыбнулся ей в ответ.

Эйвери вошел в дверь.

— На минутку, Люсьен.

Люсьен остановился, его глаза обратились к Эйвери, он терял контроль над терпением.

— Я уже ухожу, — пробормотала Кейт, проскользнула мимо Эйвери и Люсьена и вышла за дверь, закрыв ее за собой.

Люсьен пристально посмотрел на Эйвери, предупреждая:

— У меня очень мало времени и еще меньше терпения.

— Только минутку, — быстро ответил Эйвери.

— Давай, — разрешил Люсьен.

— Грегор просит о встрече.

Люсьен выдержал его взгляд, но не выдал своей реакции.

Грегор был членом Совета. Люсьен знал его много лет, но можно сказать, что совсем его не знал. Грегор мог быть союзником, а также и врагом.

Столетия назад Грегор потряс всех вампиров, осудив свою смертную пару во время Охоты. Он был единственным вампиром, который сделал это. Многие не понимали действий Грегора, однако Люсьен понимал. Если бы Мэгги была жива, то ради нее, он тоже пошел бы на такой шаг. К счастью или к несчастью, ему не пришлось принимать такое решение.

Люсьен, у которого была Мегги — смертная пара, мог поверить, что Грегор осудил свою пару, чтобы дать ей более долгую смертную жизнь, несмотря на то, что им пришлось расстаться.

Все эти годы Грегор мог таить обиду из-за потери своей пары. Значит желал, чтобы вампиры восстановили свою свободу, получили то, что он потерял, хотя бы укрощение. Но с другой стороны это могло и означать, что потеря пары, оставила очень горькую обиду в душе, и Грегор мог не желать, чтобы другой вампир спаривался со смертной, даже для укрощения.

Но Грегор взял под свою опеку юную смертную после того, когда убили ее родителей. Люсьен никогда не видел эту девушку, которая теперь превратилась в женщину. Однако он слышал разговоры, что Грегор был по-своему предан ей. Вампир был холоден со всеми, но не был бесчувственным. Кроме того, сын Грегора, Юрий привязался к этой девушки отца, что было нездорово. По крайней мере, Доминион подумает так же.

Люсьену было бы на руку, если бы Грегор хотел, чтобы его сын мог свободно претендовать на смертную, которую он воспитал, не только для того, чтобы сохранить ее в семье, но и для того, чтобы она жила вечно.

— Организуй встречу, — приказал он Эйвери.

— Со Стефани и Космо, — добавил Эйвери, и взгляд Люсьена заострился на его лице.

— Зачем он хочет, чтобы присутствовали Теффи и Космо?

— Понятия не имею. Он так сказал.

Люсьен на мгновение замолчал.

Ему не понравилось, что Грегор пожелал встретиться с ним и с двумя его ближайшими друзьями, которые станут его двумя главными лейтенантами в случае эскалации военных действий со стороны Грегора. Кроме того, присутствие всех троих на встречи, включая Эйвери, означало бы, что ему придется оставить Лию без защиты, так как в данной ситуации он не мог доверить ее защиту ни одному другому вампиру.

Может это заговор. А может предвещать плохие вести. Или может означать в дальнейшем проникновение в Совет, имея там своего человека.

Нечего гадать, если он не рискнет и не пойдет на встречу, то не узнает, что нужно от него Грегору.

Его защита Лии в первую очередь включала — контроль над информацией, которой он делился с ней, ее взаимодействие с другими вампирами, которые могли напугать ее, чтобы она не доверяла не только их культуре, но и Люсьену, тем самым эмоционально отдалив ее от него и, самое главное, ее сон.

Эдвина и сама Лия выполняли его указания — не спать в его отсутствие.

Лия была восприимчива к страху, но она не раз демонстрировала, что доверяет ему, и сегодня призналась, что чувствует себя с ним в безопасности. Если бы кто-то из вампиров решили бы напугать ее, она могла бы испугаться, он объяснил бы ей все потом и заставил ее почувствовать себя в безопасности.

Люсьен не боялся, что ей смогут причинить телесные повреждения. Будучи Люсьеном, ни один живой вампир не был настолько глуп, чтобы нанести физический урон его наложнице. За исключением Катрины, которая попыталась, но ей хватило смелости только, когда у нее в крови бушевал адреналин, который она не могла тогда контролировать. Кроме того, Катрина ясно давала понять в ходе многочисленных бесед с окружающими, кто готов был ее слушать, что ее эмоции перешли от гнева, иррационально направленного на Лию, к гневу на Люсьена. Она больше не представляла для Лии угрозы.

В конце концов Люсьен расскажет ей о различиях в их Соглашении с Соглашениями других наложниц. Возможно, он поделился с ней информацией о Мэгги. Было маловероятно, что кто-то другой, желающий вбить клин между ними, расскажет ей все это за то время, пока он ей сам не объяснит.

Приняв решение, он повторил:

— Организовывай встречу.

Эйвери кивнул.

Люсьен отпустил его, переведя взгляд на Лию.

Он хотел добраться до нее без дальнейших задержек. Чем скорее он познакомит ее со своей семьей, тем скорее он сможет выставить свою семью за порог.

Поэтому он обратился к ней мысленно: «Попрощайся со своей семьей, дорогая, и иди ко мне».

Это был приказ, но не контроль над разумом. И ему было приятно видеть, как Лия повернула голову, посмотрела на него, склонила ее набок и слегка улыбнулась. Затем он увидел, как она выполнила его приказ.

Люсьен попрощался с Эйвери, Лия, проходя мимо Эйвери, направляясь внутрь, остановилась, привстала на цыпочки и коснулась губами его щеки. Затем она вошла в дверь, легкая улыбка все еще витала на ее лице.

— Все в порядке? — спросила она, подойдя к нему.

«Даже близко нет», — подумал он, изучая ее.

Она была прекрасна. Даже красивее, чем Мэгги. Как и у Мэгги, у красоты Лии была своя глубина. В заинтересованности ее глаз, которые не скрывали теплоты, нежности, увидев его. Также едва уловимый намек на беспокойство, которое она тоже не скрывала. Беспокойство, она знала, что он был недоволен прибытием его семьи без предупреждения, кроме того, он увез ее из дома без объяснения причин, прежде чем она смогла встретиться с кем-либо из них. Ее глубина виделась в ее осанке, как она носила одежду, как относилась к своей семье. Он знал, что она будет говорить и делать практически все что угодно, и большая часть из того, что она будет говорить и делать ему будет нравиться, будет казаться интересной или смешной. Но явно нескучной и приевшейся.

«Пока солнце не упадет с небес».

Слова Древней Церемонии Предъявления прав пронеслись у него в голове.

Любой бессмертный пытался бы найти все эти вещи в своей паре. Красоту, глубину, теплоту, заботу, и не только. Вечность была именно такой, и это было очень долгое время. Любой мужчина хотел бы, чтобы его пара удивляла его, смешила, интересовала и никогда, никогда не наскучила.

Неважно было бы у них пять лет или пятьсот, Лия не смогла бы ему наскучить.

В тот момент он понял это до глубины души.

«Пока солнце не упадет с небес».

— Люсьен? — тихо позвала она, ее голос был нежным, обеспокоенным. Она придвинулась к нему и легко положила руку ему на грудь. — Все в порядке?

«Пока солнце не упадет с небес».

Да, Кейт была права. Ему нужно обязательно с ней кое-что обсудить в первоочередном порядке.

Наконец, он ответил:

— Будет, зверушка. Сейчас мы едем домой на ланч с моей семьей. Однако мне нужно предварительно с тобой поговорить.

— Хорошо. — Тихо ответила она, придвинувшись, его руки скользнули вокруг нее.

Она расслабилась.

Да. Он овладел ею. Всей. Его.

Окончательно.

«Пока солнце не упадет с небес».

«Итак, э-э... — ворвалась она в его мысли, когда он замолчал, — мы собираемся поговорить? Или будем так стоять здесь, пялясь друг на друга?»

Люсьен расслабился, затем ухмыльнулся и сказал ей:

— Я мог бы стоять здесь и пялиться на тебя долгое время, зверушка, но полагаю, нам следует поговорить.

На его усмешку она расслабилась у него в руках. При его словах она придвинулась, ее лицо смягчилось.

Ему это нравилось. Все нравилось.

И все это принадлежало ему. Только ему.

«Пока солнце не упадет с небес».

Он перевел дыхание и обратился к насущному вопросу.

— Дома мои дети, Джулиан и Изобель. Моя мать, Магдалина. Мой отец, Этьен. И мать Джулиана, Крессида.

Она с интересом смотрела ему в глаза. Когда он упомянул Крессиду, заметил, как кое-что промелькнуло в ее чертах, прежде чем она изменила выражение лица. И то, и это промелькнувшее, ему не понравилось. Ему не понравилось, что она почувствовала, и не понравилось то, что означала это ее чувство, он тоже это почувствовал.

— Лия, зверушка, то, что у нас с ней было, было очень давно, — заверил он ее, и это было правдой для смертных. Для вампиров, учитывая, что он прекратил физическую сторону своих отношений с Крессидой всего пятьдесят лет назад, считалось совсем недавно.

— Хорошо, — тихо произнесла она.

— У нас ничего нет, — сказал он ей.

— Тогда зачем она пришла в наш дом?

Наш дом. «Пока солнце не упадет с небес».

— Я имею в виду, эм...— продолжила Лия. — Не знаю, как у вас заведено, но у нас бывшая обычно не приходит с неожиданным визитом, если только эта семья немного не странная.

Люсьен снова ухмыльнулся.

— У вампиров точно так же.

— Да, тогда? — подсказала она.

— Крессида...— он попытался подобрать слово, — немного необычная.

Ее глаза скользнули в сторону, и она пробормотала:

— Отлично.

Его руки сжались, и он снова встретился с ней взглядом.

— Это твой дом, Лия, — он приблизил свое лицо к ее лицу и заявил: — Наш дом. Она будет уважать меня в нашем доме, а я позабочусь, чтобы она с уважением относилась и к тебе.

Он наблюдал, как ее брови сошлись вместе.

— А она может проявить неуважение ко мне?

— Крессида непредсказуема.

— Все лучше и лучше, — снова пробормотала она.

— Мне нужно, чтобы ты вела себя с ней терпеливо, моя зверушка. И нужно, чтобы ты разговаривала с ней очень осторожно. Она попытается тебя спровоцировать. Веди себя достойно.

Лия уставилась на него снизу вверх. Затем прошептала:

— Э-э... тебе кое-что нужно знать обо мне. Я не очень хорошо понимаю «вести себя достойно».

На этот раз Люсьен улыбнулся.

— Я знаю, но на этот раз тебе придется отправиться в приключение.

Она улыбнулась в ответ, смешинки осветили ее глаза, сделав их светящимися, она прошептала:

— Отправиться в приключение.

Люсьену очень хотелось насладиться весельем, которое он только что подарил Лии, но у него не было времени.

Поэтому он продолжил:

— Крессида будет раздражать. Она может говорить такие вещи, возможно, даже делать их, которые могут свести с ума или даже причинить боль. Делай все возможное, чтобы не обращать на нее внимания. Я разберусь с ней и обещаю обсудить с тобой все, если у тебя возникнут вопросы, после их ухода. — Он дождался ее кивка, продолжил: — Мой отец — другое дело.

Ее голова склонилась набок.

— Твой отец?

— Мы с ним не общаемся, — сказал он.

— О, — прошептала она.

— То есть совсем, — продолжал он.

— О, — повторила она шепотом.

— Он мне не нравится. Я его не уважаю. И не доверяю. Он связался с Изобель, поэтому она привезла его к нам домой. Я поговорил с Бел. Я не знаю его намерений, зачем он пришел. Он может быть очаровательным. Может быть снисходительным. По любому ты должна относиться к нему с уважением, несмотря ни на что.

— Хорошо. — Шептала все еще она.

Руки Люсьена еще раз сжались.

— Несмотря ни на что, Лия. Я сделаю все возможное, чтобы контролировать его, но, как и Крессида, он неуправляем и непредсказуем. Единственное, о чем я могу попросить — контролируй свои реакции.

— Я буду контролировать свои реакции, Люсьен.

После ее немедленного ответа он несколько секунд внимательно изучал выражение ее лица. Любопытство исчезло. Нежность приглушилась. Явно была озабоченность.

Ему это не понравилось, но он кивнул.

— Я также прошу тебя ничего ему не рассказывать о нас, — продолжил он.

Лия моргнула. Затем спросила:

— Что?

— Ничего не говори ему о нас, Лия. Они знают, что я живу с тобой. Знают, что ты моя наложница. В курсе, что я глубоко тебя уважаю. Любая личная информация не для их ушей. Тем более твои кошмары. Ни твои способности. Не то, что ты значишь для меня.

Он почувствовал, как ее тело напряглось, и она тихо спросила:

— А что я значу для тебя?

— Мы любовники.

Замешательство отразилось на ее лице, и она начала:

— Но...

— Ничего из этого их не касается.

— Конечно, нет, — ответила она. — Но разве они уже не знают об этом?

— Они могут только догадываться, — солгал он. — Я просто хочу, чтобы ты избегала любых дискуссий на эти темы. Не касайся этих тем.

Ее голова снова склонилась набок, и замешательство на ее лице усилилось.

— Почему они должны спрашиваться об этом?

— Опять же, Крессида и мой отец неуправляемы и непредсказуемы. Они могут поднять этот вопрос, чтобы спровоцировать тебя. Не поддавайся им, и, если я попрошу тебя выйти из комнаты, ты должна подчиниться. Немедленно.

Она пристально посмотрела на него мгновение, прежде чем призналась:

— Все это меня немного пугает, Люсьен.

Его руки еще раз сжались, он склонил голову, чтобы быстро прикоснуться губами к ее губам. Когда поднял голову, то встретился с ней взглядом.

— Со мной ты чувствуешь себя в безопасности, — напомнил он ей, ее веки медленно опустились для томного моргания, которое ему очень понравилось, затем она кивнула. — Тогда ты должна доверять мне, потому что я обещаю, моя зверушка, что буду тебя охранять.

— Хорошо, — прошептала она.

Люсьен вздохнул.

Затем заявил:

— Поехали домой.

— Хорошо, — повторила она.

Он снова прикоснулся губами к ее губам, затем отпустил ее только для того, чтобы взять за руку и повести к выходу. Он знал, что она повернулась к окнам и помахала своей семье и Эйвери.

Он не стал поворачиваться.

Он посадил ее в свой «Порше» и повез домой.

20 Ланч

— Мама, — прошипел сын Люсьена, — прекрати.

Она не собиралась ничего прекращать. Это я уже поняла. Я находилась в присутствии Крессиды в течение часа и все поняла.

Бывшая Люсьена была настоящей сукой. Я ненавидела ее. Хотя старалась не быть ненавистником, но она относилась к тем женщинам, которым даже мать Тереза влепила бы аплеуху.

Но Крессида меня мало заботила. Я была женщиной. И повидала сук за свою жизнь.

Меня больше заботил отец Люсьена Этьен, от которого у меня мурашки бежали по коже. И мурашки у меня бежали от него, потому что ему нравилось, как Крессида играет со мной. При каждом ехидном ее комментарии, его глаза вспыхивали болезненным счастливым светом, и передвигались на меня, ожидая мой ответ. Я не знала, откуда я это знала, но точно знала, что он выжидал, когда я сломаюсь не важно как. Обижусь, устрою истерику, выйду из себя, в конце концов, разозлюсь.

Вампиры были похожи на людей. Это означало, что Люсьен получил ДНК своего отца, в это мне было трудно поверить. Люсьен мог быть придурком, но он был горячим придурком, который мог быть забавным, милым и нежным. Этьен не обладал ни одной этой чертой (за исключением, черт возьми, я должна была признать, по части горячий), видно, гордился этим. Если бы Магдалина не была такой милой и открыто любящей своего сына, я бы подумала, что она родила его ни от Этьена. В Люсьене не было ничего похожего на отца. Они даже не были похожи внешне, Этьен был светловолосым и голубоглазым, высоким, но худощавым для вампира. Люсьен был больше похож на свою мать. На самом деле, он был невероятным мужским воплощением ее классически прекрасной женственности.

Крессида повернула свои (чертовски, я должна была признать, великолепные) небесно-голубые глаза к сыну и спросила с притворной невинностью:

— Прекратить что?

Джулиан пристально посмотрел на нее, затем приказал:

— Нам нужно поговорить в кабинете.

Она изящно протянула руку к обеденному столу, где Эдвина в данный момент подавала нам десерт.

— Но мы еще не закончили ланч.

Джулиан отодвинул свой стул назад, заявив:

— Потом съешь.

— Джулиан, не груби, — ответила Крессида.

Я посмотрела на свои колени и улыбнулась, потому что было забавно услышать эти слова от нее. Она грубила с самого начала, когда взяла меня за руку, сжала ее и пробормотала: — Мм... вкусная.

— Мама, сейчас же, — прорычал Джулиан, и я посмотрела на сына Люсьена.

Было странно, что у Люсьена, которому, как я знала, было более восьмисот лет, но это не имело значения, учитывая его внешность и жизненную силу, было двое взрослых детей. Также странно было то, что его родители выглядели как его современники. И в равной степени странно было то, что оба его ребенка явно получили лучший выбор генофонда. Джулиан был великолепен в грубоватой, мужественной манере своего отца. Изобель была красавицей, должно быть, изящество ей передалось от матери, но черты Люсьена тоже проступали в ней.

Они оба мне понравились. Они явно были близки и нежны друг с другом, со своим отцом и бабушкой и до сих пор терпели выходки Крессиды. Они также с большой осторожностью и бдительностью относились к своему дедушке, что означало, что они были далеко не глупыми. И они были добры и приветливы со мной, что было приятно.

При этой мысли я услышала, как Люсьен скомандовал:

— Иди с Джулианом.

Я подняла голову и посмотрела через стол туда, где сидел Люсьен. Я сидела во главе стола с противоположной от него стороны. Люсьен усадил меня сюда, я не думала, что в этом может быть что-то не так, учитывая, что это был мой дом. Но когда он усадил меня на это место, остальные обменялись взглядами, и я записала в свой мысленный список поговорить с Люсьеном об этом позднее.

Он также пристально смотрел на Крессиду, было ясно, что он не находит ничего забавного в ее поведении.

Крессида посмотрела на Люсьена и ехидно ухмыльнулась:

— Я не хочу пропустить десерт Эдвины. — Затем ее голова повернулась ко мне, и она закончила. — Я знаю Эдвину много лет. Она лучший повар. Не правда ли?

Смысл ее слов был ясен.

Видишь?

Полная стерва.

— Или ты пойдешь сама, или я отнесу тебя туда, — выпалил Люсьен, Крессида посмотрела на него, и я поджала губы.

— О, — промурлыкала она, ее глаза вспыхнули страстным светом, лицо соблазнительно смягчилось. Ни то, ни другое мне не понравилось. Ни с тем, ни с другим я ничего не могла поделать. — Я выбираю второй вариант.

Сука. Однозначно сука.

Люсьен открыл рот, но я рискнула, заявив:

— Люсьен, действительно, Крессида права. Никто не должен пропускать десерт Эдвины, — заявила я. Взгляд Люсьена скользнул по мне, но я посмотрела на Крессиду. — Как видите, — я указала на тарелку перед собой, — выглядит восхитительно. Конечно, если ты хочешь поболтать с Джулианом, и тебе лень пройтись после такого сытного обеда, Люсьен может отнести тебя в кабинет. — Я пожала плечами и улыбнулась ей. — Все идет вход в доме Лии. Так что, как пожелаешь.

Глаза Крессиды сузились, глядя на меня.

Моя улыбка стала шире.

Я услышала, как Изобель хихикнула.

Глаза Крессиды сузились еще больше.

Я заставила себя перестать улыбаться.

— Запах Бьюкенен.

Эта реплика исходила от Этьена, я посмотрела на него, он изучал меня так, что у меня мурашки побежали по коже.

— Я, конечно, чувствовал его на Отборах на протяжении многих лет, но не пробовал. Ты, моя дорогая, изменила мое мнение. Полагаю, у тебя есть двоюродные сестры, которые скоро будут присутствовать на Отборе? — спросил он, но не стал дожидаться моего ответа. Я обязательно сделаю так, чтобы меня освободили от наложницы, и буду действовать быстро, заявлю о своих намерениях на твоих родственниц.

О да, по моей плоти поползли мурашки, и я почувствовала вкус желчи, учитывая, что она внезапно подкралась к моему горлу.

Я не хотела, чтобы мои двоюродные сестры обслуживали этого человека, поэтому мои глаза метнулись к Люсьену, чтобы сообщить ему об этом факте. В тот момент, когда я поймала его, заметила в них напряжение. Я знала, что это значит, и проглотила желчь, решив, что Этьен мне не нравится еще больше, учитывая, что он отвратил меня от десерта Эдвины. Не знала, что это было, но, судя по всему, она переборщила со взбитыми сливками, так что было наплевать.

Теперь я поняла, что мне придется подавить привкус желчи.

Я глубоко вздохнула, оглянулась на Этьена и тихо солгала:

— Уверена, они будут польщены.

На самом деле, в чем я была уверена, что предупрежу своих тетушек о его намерении и подготовлю своих двоюродных сестер к такому повороту событий. Они могли бы отказать ему, и им пришлось бы ждать другого Отбора, но оно того стоило.

— И как тебе нравится служить своему Хозяину? — не унимался Этьен, я сочла его вопрос грубым. Я никогда не обедала с вампирами, за исключением, конечно, Люсьена и Стефани, но то, что я делала для Люсьена и с ним, было личным, а не темой для разговоров за обедом. И мне не понравилось, как он сформулировал вопрос. Я в начале называла Люсьена «Хозяин», поэтому догадалась, что это общепринятый язык в их культуре. Но все же, конкретно как Этьен сформулировал свой вопрос, мне показалось, было совсем нехорошо.

Мой пристальный взгляд снова обратился к Люсьену, его челюсть была твердой, глаза все еще смотрели пристально.

Я была права, может это и общепринятый язык у них, но Этьен вел себя грубо.

Я заставила себя слегка улыбнуться Люсьену, оглядела элегантную столовую, где мы сидели, и оглянулась на Этьена.

— Уверена, что все сделала хорошо, — ответила я. — По крайней мере, с моей стороны. Вам лучше спросить у Люсьена, согласен ли он со мной.

— О, Люсьен всегда наслаждается своей едой в полной мере, — вставила Крессида. Я боролась, чтобы моя спина выпрямилась, даже когда почувствовала, как воздух в комнате стал плотным, но она еще не закончила. — Конечно, учитывая все, что у тебя есть, ему это нравится еще больше.

— Достаточно.

Это было сказано Магдалиной тихо и неожиданно, и все взгляды обратились к ней, чтобы увидеть, что она смотрит на Крессиду.

— Ты сидишь за столом Лии в доме Лии и ешь ее еду. Она наложница. Она — Бьюкенен. А ты неоднократно проявляла к ней неуважение, — снова тихо продолжила Магдалина, ее голос был мягким, и, если бы не острый взгляд ее глаз, даже нельзя было понять, что она сердится.

Но ее острый взгляд, такой острый и пронзительный, что его невозможно было перепутать.

Магдалина еще не закончила.

— Я точно знаю, если бы Люсьен назвал твоего Тео твоей «едой», ты бы бросила ему вызов без колебаний. И все же ты сидишь здесь, за столом его наложницы, в ее присутствии и в его присутствии, и угощаешь их обоих своей дерзостью. Я проявляла к тебе терпение, Крессида, до сих пор. Еще одна демонстрация твоего неуважения к этой семье, я брошу тебе вызов.

Брови Крессиды поползли вверх.

— Этой семье?!

Магдалина откинулась на спинку стула.

— Разве ты не сидишь за столом со своим сыном, его сестрой, их бабушкой и дедушкой?

— Ты хочешь сказать, что Лия — член семьи? — Крессида выстрелила в ответ.

— Если ты так понимаешь мои слова, то, добро пожаловать, твое право. Я, например, — ее глаза интригующе скользнули к Этьену, прежде чем вернуться к Крессиде, — с глубоким уважением отношусь к своим наложницам, так что у меня нет с этим проблем.

Крессида ничего не ответила. Было ясно, что ей это не понравилось, потому что ее лицо напряглось, а нос сморщился.

Магдалина закончила с ней и посмотрела на меня.

— Мои извинения, Лия. Я глубоко сожалею, что мы вторглись к вам и моему сыну, чтобы вы выслушивали подобные грубости и дерзости.

— Боже милостивый, — пробормотал Этьен с явным презрением. — Извинения перед наложницей?

Мне так не нравился отец Люсьена.

Но я с усилием проигнорировала его, посмотрела Магдалине в глаза и тихо сказала:

— Спасибо.

Она кивнула, и ее лицо смягчилось.

Мне так понравилась мать Люсьена.

Я улыбнулась ей, взяла ложку и заставила себя откусить кусочек десерта. Я была права. Много взбитых сливок с легким привкусом клубники и кусочками влажного, насыщенного желтого торта. И была неправа. Даже выходки сумасшедшей семьи Люсьена не заставили меня отказаться от восхитительного десерта Эдвины.

Эдвина была гением на кухне.

Я зачерпнула еще десерта, когда услышала в своей голове: «Я горжусь тобой, зверушка».

Я сосредоточила свое внимание на своем блюдце, мысленно ответив: «Спасибо, дорогой».

Только когда я проглотила свой следующий кусочек, посмотрела на Люсьена.

Его глаза были прикованы ко мне.

Я улыбнулась.

Он улыбнулся в ответ.

Мне понравилось. Поэтому моя улыбка стала шире, и я одарила его улыбкой, о которой и не подозревала, что она ослепительна. Даже когда глаза Люсьена потеплели, а его лицо смягчилось при виде ее.

Затем я снова переключила свое внимание на свое блюдце, таким образом, пропустила, как его семья снова обменялась взглядами.

Некоторые вздохнули с облегчением. Некоторые с трудом вздохнули.

Все всё поняли.

* * *

Это было после десерта и кофе. Люсьен подошел к моему концу стола, чтобы отодвинуть стул, помочь подняться и вывести меня из комнаты, положив руку мне на поясницу.

Мы проходили через двойные двери, когда я заметила Магдалину и Изобель. Как и Крессиду, хотя подальше от них. Джулиан и Этьен перешли в официальную гостиную, и я почувствовала облегчение.

Этьену не придется бездельничать в удобной гостиной, рядом с кухней. Ни за что.

Мне было интересно, могу ли я сказать им, что мне нужно попудрить нос, и Люсьен должен был помочь мне с этим, после чего я забаррикадируюсь в нашей ванной, пока они все не уйдут, но Магдалина вдруг вышла вперед и обхватила пальцами меня за локоть.

— На девчачий разговор, — сказала она, улыбнувшись сыну.

Я почувствовала, как тело Люсьена напряглось, даже когда мое сделало то же самое.

— О, молодец! — воскликнула Крессида.

Мое тело напряглось еще сильнее, и рука Люсьена прижалась к моей пояснице.

— Магдалина сказала «на девчачий разговор», Крессида, а не кошачий, — мгновенно заявила Изобель,

Крессида бросила на нее взгляд, но Люсьен расслабился, и я тоже.

— Я буду вести себя хорошо, — заявила Крессида, я знала, что она лжет и даже не краснеет.

— Нет, не будешь, — ответила Изобель, зная лучше меня, что Крессида, по-моему, не умела вести себя «хорошо».

— Пожинай то, что посеяла, — заявила Магдалина своим тихим голосом. — Ты пришла сюда полна любопытства, как кошка, и безрассудно предалась своему любопытству, как кошка. Теперь ты несешь ответственность за последствия.

Не дав Крессиде возможности ответить, у меня возникло странное чувство, что мне не очень понравится ее ответ, потому что ее сердитый взгляд пронзил меня насквозь, Магдалина отвела меня в сторону. Затем я увидела, как Люсьен взглянул на свою дочь, и почувствовала, как его рука скользнула вокруг моей талии, подвинув меня к себе.

Я остановилась, посмотрела на него как раз вовремя, его губы коснулись моих.

Когда его голова слегка приподнялась, он сказал мягко, но я все равно знала, что это был приказ:

— Не задерживайся.

Я кивнула. Я не собиралась задерживаться. Определенно не могла вести «девчачий разговор» долго.

Еще меня пугало, что он очень осторожно относился ко мне, пока я была с его семьей. Конечно, они были странными, и он предупредил меня о Крессиде и Этьене, но я чувствовала, что это еще не все.

Мне необходимо было спросить его об этом, Эдвину или Стефани. Может об этом рассказывали на «Изучении вампиров»? А я все пропустила. Возможно, наложницы не общались с семьей вампира, а его семья была совсем уж странной и странно любопытной. Я поняла, что бы ни происходило за ланчем, Люсьену это не нравилось.

Он отпустил меня, и Магдалина увела меня прочь. Я последовала за ней, как и Изобель. Ни одна не произнесли ни слова, когда мы вышли на улицу. И они продолжали молчать, пока мы шли по тропинке к пирсу.

Я поняла, что это означает. Они не хотели, чтобы вампирский слух их семьи уловил наш разговор.

Мне показалось, что это не очень хороший знак.

Я была так не уверена, что мы молча дошли до пирса, а когда остановились, я уже была вся на нервах.

— Можешь расслабиться, Лия, мы друзья, — мягко заверила меня Магдалина, когда мы ступили на деревянный помост, окруженный безмятежностью озера. Безмятежность, которая никак меня не успокаивала. Я знала, что она могла слышать мой пульс и считывать мои эмоции и настроение.

— Мы просто хотели лично извиниться за то, что свалились, как снег на голову, и привели Этьена и Крессиду, — добавила Изобель, когда мы остановились. — Надеюсь, ты поняла, что с ними двумя нужно обращаться очень осторожно.

О, это я прекрасно поняла.

— Конечно, — пробормотала я.

— Когда мы вернемся в дом, сделаем все возможное, чтобы по быстрее уехать, — заявила Магдалина.

— В этом нет необходимости, — наполовину солгала я, они мне нравились. Мне просто не нравились Этьен и Крессида. — Оставайтесь столько, сколько хотите. Люсьен наслаждается временем, проведенным с вами. — Последнее тоже было полу-ложью.

Они обе знали Люсьена уже давно (и это давно для них реально было долгим временем), поэтому они оба расхохотались.

Отсмеявшись, Магдалина подняла руку и сжала мне бицепс, прежде чем опустила свою руку, сказав:

— Я ценю жертву, которую ты принесла ради моего сына, но, как бы это ни было любезно, мы сделаем все возможное, чтобы завершить наш визит.

— Хорошо, — прошептала я, затем собралась с духом. — Но, просто чтобы вы знали, — я подчеркнул «вы», чтобы они точно поняли, о каких «вы» я говорю, — всегда добро пожаловать ко мне в дом в любое время. Эдвина любит компанию, я тоже, и Люсьен сказал, что вы ему очень дороги.

— Очень любезно, Лия, с твоей стороны, — мягко ответила Изобель.

— И чтобы отплатить за доброту, — Магдалина вытащила визитку из кармана своих потрясающих, свободных, сшитых на заказ брюк и протянула ее мне, — здесь наши телефоны. Бел и мой. Если тебе что-нибудь понадобится, — ее глаза встретились с моими, в них было что-то, чего я не поняла, но что-то такое, что я была не уверена, что мне понравилось, — что-нибудь, Лия, позвони нам.

Что все это значит?

Взяв у нее карточку, я осторожно спросила:

— Вы говорите о проблемах у Люсьена?

Голова Магдалины слегка склонилась набок, но ее лицо ничего не выражало.

— Проблема?

О-о-о. Может она не знала, что Люсьена увезлипосреди ночи члены Совета. Она была его мамой, и вероятно, для нее это не было звездной новостью.

— Э-э... — Пробормотала я, пытаясь выйти из этой ситуации. Но мое «эээ» звучало неубедительно, но я не знала, что еще сказать.

— Ты говоришь о проблеме отца с Советом? — Спросила Изобель, явно зная и не боясь упомянуть об этом перед Магдалиной, что означало, что она была в курсе, поэтому я расслабилась.

— Не, эм... точно. Я знаю, что у него был, э-э... визит из Совета, но он мне больше ничего не рассказывал, — ответила я.

— На самом деле, — вмешалась Магдалина, — этой визиткой ты можешь воспользоваться всякий раз, когда чувствуешь, что тебе нужно с кем-то поговорить, моя дорогая. Какие бы у вас ни были проблемы. Все, что ты хотела бы обсудить. Мой сын проявляет интерес к нашим соплеменникам, что может быть непросто. Не только для него, но и для тех, с кем он проводит свое время. Мы просто хотели, чтобы ты знала, независимо от того, как Крессида и Этьен вели себя за ланчем, у тебя всегда есть поддержка его семьи, мы готовы выслушать все и дать совет.

Вау. Это было очень мило.

— Спасибо, — тихо ответила я.

— Все, в чем будешь нуждаться, — повторила Магдалина, немного приблизившись ко мне, с одной стороны она меня успокаивала, с другой — пугала.

Отлично, теперь мать Люсьена вызывала у меня странные, противоречивые эмоции.

— Хорошо, — все еще тихо произнесла я, — спасибо.

Ее рука поднялась, и она снова сжала мою руку.

Я улыбнулась, затем посмотрела на тропинку, затем снова на женщин.

— Мне нужно вернуться к Люсьену, — сказала я им. — Как вы знаете, он не большой поклонник своего отца, Крессида действовала ему на нервы за обедом, и он может вспылить. Я не очень хорошо всех вас знаю, но думаю, что Джулиан не сможет удержать зверя в узде. И в любом случае, Люсьен предпочел бы проводить время с вами, так что, может нам стоит вернуться.

— Вижу, ты хорошо изучила моего сына, — заметила Магдалина своим мягким голосом.

— Он очень изучаемый парень, — ответила я и услышала, как Изобель хихикнула. — То есть хочу сказать, он парень, которого хочется изучать, э-э... очень сильно, — глупо уточнила я.

— Парень, — пробормотала Изобель, в ее голосе звучал смех.

— Это освежает, моя дорогая, — начала Магдалина, и мое внимание переключилось на нее, — видеть моего сына с кем-то, с кем угодно, кто наслаждается его обществом, его обществом без преклонения.

Что ж, я боготворила ее сына, но совсем другим способом, и не хотела бы делиться с ними каким.

— Я рада, что вы находите это освежающим, — сказала я ей, и она снова придвинулась ко мне, на этот раз, чтобы обнять меня за талию и повернуть обратно к тропинке.

— Давай узнаем друг друга получше, ты и я, — заявила она, вышагивая по тропинке, Изобель следовала за ней. — Позвони мне, чтобы просто поболтать.

— И мне тоже, — крикнула Изобель позади нас.

Вау, очень мило. Они полностью компенсировали то, что Крессида была сукой, а Этьен был супер-жутким.

— Хорошо, — согласилась я.

— И, возможно, мы встретимся. Сходим на ланч, просто девочки. Может за покупками, — продолжила Магдалина.

Мне бы это понравилось.

Но я этого не сказала.

— Это было бы здорово. Может мы пригласим и Стефани.

— Отличная идея, — заявила Магдалина, сжимая мою талию.

Мы были на тропинке, нас окружал лес, когда меня осенило, и я обнаружила, что мои ноги внезапно остановились. Таким образом, я остановила Магдалину, а Изобель вынуждена была остановиться позади нас.

Я повернулась к ним, высвободившись от руки Магдалины, и именно тогда обнаружила, что мой рот шевелится.

— Я... Люсьен… он поделился со мной множеством вещей, и я... ну, будучи собой, будучи смертной, хочу сказать, что мне очень трудно многое осознать. Но за обедом я волновалась... эм, хотела сказать... «Черт! Я все испортила! — Я глубоко вздохнула и продолжила: — Имею в виду, что он очень сильный, но все же чувствую, что он страдал. Я знаю, что это случается с каждым время от времени в их жизни. Было бы просто отстойно, если бы это случилось, а у тебя не было бы хороших людей, семьи, друзей, за твоей спиной. За обедом я беспокоилась, что за его спиной никого нет. — Мои глаза окинули их обоих, и я тихо закончила: — Я рада узнать, что у него семья, готовая прикрыть ему спину.

Обычное мягкое, дружелюбное лицо Магдалины стало мягче и дружелюбнее. Изобель, которая все время сдерживалась, улыбнулась открытой и искренней улыбкой.

Я продолжала.

— Люсьен не поблагодарит вас за это, и это не мое дело, но я это сделаю за него. Так что, э-э... спасибо.

Магдалина посмотрела на Изобель, Изобель посмотрела на Магдалину, затем Магдалина снова придвинулась ко мне и обхватила рукой локоть.

Она развернула нас и повела к дому по тропинке, но сделала это, придвинувшись ближе и тихо сказав:

— Спасибо тебе, моя дорогая. Приятно узнать, что мой сын проводит время с женщиной, которая переживает за него и заботится.

— Я знаю, — тихо ответила я, на самом деле (шокирующе) от того, что сделала.

Ее пальцы сжали мой локоть.

— Хорошо, — пробормотала она, и я посмотрела в ее сторону, она смотрела вперед, выражение ее лица было задумчивое, но довольное.

Затем я оглянулась и поймала улыбку прекрасной дочери Люсьена.

Совершенно странно. Любую из них можно было бы принять за его сестру.

И все же я улыбнулась в ответ.

Затем сосредоточилась на нашей дороге, идя рядом с матерью Люсьена, пока мы возвращались к ее сыну.

* * *

Одетая в малиновую атласную ночную рубашку с глубоким вырезом, отделанным черным кружевом также, как и подол, я вышла из гардеробной, прошла через ванную и направилась в спальню.

Хотя Магдалина и Изобель сдержали свое обещание завершить визит семьи Люсьена вскоре после нашего возвращения, через пять минут после их ухода появилась моя семья.

Чему Люсьен не был счастлив, и его разочарование было заметно. Он сменил гнев на милость, когда тетя Кейт объяснила, что их самолет вылетает рано утром завтра, и этот вечер был последней возможностью навестить меня. Поэтому они остались на ужин и далее, уехав всего пятнадцать минут назад.

Однако во время своего визита все они внимательно следили за Люсьеном и мной. У меня не было возможности попросить их объяснить свое поведение, хотя мне показалось оно странным.

В ту секунду, когда я отошла, обнимая и целуя их у арендованной машины, и Люсьен закрыл входную дверь дома, он повернулся, посмотрел на меня сверху вниз и прорычал:

— В кровать.

Я почувствовала его рычание в тайных, счастливых местах, и это чувство было настолько сильным, что я совершенно забыла, что хотела расспросить его о его семье, и моя семья, похоже, беспокоилась об этом же. Поэтому я пожелала Эдвине спокойной ночи и поспешила вверх по лестнице, порыскала в своем ящике с нижним бельем в поисках следующего угощения для Люсьена.

Переодеваясь, я услышала, как он в ванной чистил зубы. Потом услышала, как он вышел из ванной.

Теперь я входила в спальню, увидев, что он так же лежал на кровати, как и вчера ночью. Откинувшись на спинку кровати, грудь обнажена, книга в руке, но глаза устремлены на меня.

Он тут же захлопнул книгу и положил ее на прикроватную тумбочку.

Я сразу же подошла к нему, уперлась коленом в матрас, закинула другую ногу и устроилась верхом на его бедрах.

— Ты не пользуешься закладкой, — заметила я, положив руки на верхнюю часть его живота.

— Нет, — коротко ответил он, когда я почувствовала, как мышцы его живота напряглись даже от моего легкого прикосновения.

Сила.

Моя власть над Могущественным Вампиром Люсьеном.

Мне это понравилось.

— Тогда как? — Я склонила голову набок. — Ты запоминаешь номер страницы или как?

— Тебе не наплевать как? — выпалил он в ответ.

Я улыбнулась ему.

— Нет.

Его руки легли мне на бедра. Я почувствовала, как подушечки его пальцев прижались к коже, и мне стало немного жарко.

— Мне понравились твои дети, — прошептала я, поднимая руки вверх, при этом мой торс слегка опустился.

— Хорошо, — пробормотал он, тоже поднимая руки вверх, притягивая меня ниже.

— И твоя мама прекрасна, — сказала я ему, мои руки скользнули вверх еще больше, когда я наклонилась чуть ближе.

— Это правда, — согласился он, его руки сделали то же самое, притягивая меня еще ближе.

И я упала ему на грудь. Подложив одну руку под свою грудь, пальцем другой заскользила вверх, провела по его сильному подбородку, потом палец обвел его красивые губы.

— Мне нравится, — прошептала я, и он моргнул.

— Что именно?

— Ты Могущественный вампир Люсьен, — сказала я ему и почувствовала, как его губы дернулись. — Но даже супергероям нужны хорошие люди за спиной. У Бэтмена — Робин и этот дворецкий. У Железного человека — этот чувак в армии и Пеппер Поттс. У Человека-паука есть тетя Мэй. Фантастическая четверка — это, ну… четыре. И...

— Тебе не нужно показывать мне свои знания обо всех супергероях, зверушка, — сказал Люсьен в мой палец, его голос вибрировал смехом. — Я понял. — Мой большой палец коснулся его скулы, и я тихо повторила:

— Мне нравится, что у тебя есть такие люди.

— В твоем сценарии есть одна проблемка, — заметил Люсьен, и я наклонила голову.

— Какая?

Внезапно я обнаружила, что лежу на спине, а Люсьен навалился на меня своим весом, и его губы коснулись моих.

— Супергерои не часто получают девушку, — пробормотал он мне в губы, и от этого мое тело разгорелось еще сильнее.

— Хорошо, тогда ты новый, лучший, настоящий супергерой, который регулярно трахается, — пробормотала я в ответ, мои руки легко скользили по его коже.

— Лучший? — прошептал он, его руки легко скользнули по атласу моей ночной рубашки.

— О да, — прошептала я в ответ.

Его губы ухмыльнулись напротив моих, и я отчетливо увидела, как его глаза стали такими довольными.

Раньше это меня раздражало. Теперь, мне показалось, что это очень сексуально.

Я обхватила ногами его бедра, его губы скользнули вниз по моей щеке к уху. Руку он просунул между мной и кроватью, крепко обхватив меня.

Его язык коснулся кожи под моим ухом, затем губы.

— Я собираюсь кормиться от тебя, моя зверушка.

Все мое тело задрожало.

Люсьен еще не закончил.

— И я собираюсь кормиться везде.

Ах. Это звучало мило.

Он продолжил:

— В этих местах ты почувствуешь онемение.

Хм. Это звучало не очень приятно.

Он еще продолжил:

— Но будут и другие, лучшие места, где не будет онемения.

Молодец!

— Готова? — спросил он.

Он еще спрашивает?

— Да, — выдохнула я.

Он поднял голову, так что его горящие глаза встретились с моими, и все мое тело почувствовало жжение.

Затем в мгновение ока он оказался у меня между ног. Я почувствовала, как его язык пробежал по внутренней стороне моего бедра, а его палец легко, как перышко, прошелся по внешнему краю моих трусиков между ног.

Еще одна дрожь по всему телу.

Да. Я была права. Это было прекрасно.

Он повторил, его язык пробежался по моему бедру, палец по моим трусикам между ног.

Моя киска сжалась, и я застонала.

Затем почувствовала, как он кормится на моем бедре, а его палец надавил на идеальное место над моими трусиками, мои бедра приподнялись, шея выгнулась, глаза закрылись.

Определенно он был прав.

Прекрасно.

* * *

Боже, Боже.

Я думала, что прошлой ночью у меня был лучший секс, но мучительное возбуждение следующего утра была еще прекрасней.

Но сейчас Люсьен сел вертикально, согнул ноги в коленях, я оседлала его, его бедра приподнялись, член врезался в меня, его рот оказался на моей шее, он кормился, его большая рука обхватила меня за щеку, палец был у меня во рту, я сосала, понимая, что это лучше, чем все было до этого.

Мои бедра дернулись, и он почувствовал.

Его большой палец выскользнул из моего рта, чтобы скользнуть по моим губам. Затем его большой палец скользнул назад, и мои зубы автоматически сжались, а бедра дернулись. Стон застрял у меня в горле, я крепко обняла его руками, спина выгнулась дугой, прижимаясь торсом к его твердому телу.

Сквозь мой всепоглощающий оргазм я смутно почувствовала, как его язык коснулся раны на моей шее. Его большой палец переместился между моими зубами, он сжал мои волосы кулаком, чтобы отклонить голову так, как хотел.

Затем его губы оказались на моих, а его член продолжал двигаться внутри меня, так наполняя, казалось, будто он стал неотъемлемой частью меня.

— Когда ты кончаешь, мир останавливается, — прорычал он мне в губы, пока я продолжала дрожать во время оргазма. — Весь мир становится ничем, кроме тебя, твоей киски, принимающей мой член и меня.

О Боже, от одних его слов я готова была кончить снова.

— Дорогой, — прошептала я, прижимаясь крепче, мое тело содрогалось от его толчков.

— За все восемьсот двадцать два года я не чувствовал такого прекрасного, — прошептал он, все еще двигаясь, и мои полузакрытые глаза распахнулись.

О Боже.

Мне нравилось, что он так думал.

Он еще не закончил.

Его пристальный взгляд встретился с моим.

— За восемьсот двадцать два года я никогда не видел ничего более прекрасного.

О Боже.

Боже!

— Я мог бы трахать тебя целую вечность, — прошептал он.

Мои руки скользнули вверх и вцепились ему в волосы, а бедра снова дернулись.

— Люсьен.

— Вечность, — пробормотал он мне в губы, затем его голова наклонилась, рот завладел моим, наши языки сцепились, и его толчки стали дикими. Потом я лежала на спине на кровати, чувствуя его силу между своих ног, и это была чистая брутальная красота.

Его губы оторвались от меня, он уткнулся лицом мне в шею, когда погрузил член, а я прислушалась к силе его стона.

Я дала ему это. Я. Та, кем была. Все, чем я была. Я дала ему это. Я заставила его почувствовать эту красоту. Он увидел мою красоту.

Мне это нравилось.

Едва он кончил, как перекатился на спину, увлекая меня за собой, оставаясь во мне. Как только он немного пришел в себя, своей сильной рукой крепко обнял меня за спину, другая рука в моих волосах, прижала мое лицо к его горлу.

— Господи, прости меня, Лия.

Я моргнула, глядя на его горло.

Таких слов я не ожидала услышать.

Поэтому подняла голову, глядя на него сверху вниз.

Вау. Он даже выглядел виноватым.

— Ты извиняешься? — Спросила я.

— Да, зверушка, — мягко ответил он, его черные глаза наполнились раскаянием, рука выскользнула из моих волос, обхватив за щеку.

— За что?

— За то, что так жестко с тобой обошелся.

Он это серьезно?

— Э-э, дорогой, возможно, ты не заметил, но мне понравилось, — сообщила я ему.

Его большой палец скользнул по моей щеке, а его глаза скользнули по моему лицу.

Затем его глаза остановились на моих глазах, и он пробормотал:

— Не обманываешь.

— Зачем мне обманывать тебя?

— Потому что именно это я и хотел услышать.

Настала моя очередь скользнуть глазами по его лицу.

Осторожно я спросила:

— Часто тебе говорят то, что ты хотел бы услышать?

— За исключением Космо, Теффи, всегда.

Я почувствовала, как мои губы приоткрылись, а глаза расширились.

Тпру. Я не знала, что с этим делать.

— Серьезно? — спросила я в изумлении, тень сошла с его красивого лица, и он ухмыльнулся.

— Серьезно, — ответил он.

— Ну, не знаю, круто это или отстойно, — поделилась я.

— Скорее последнее, — уточнил Люсьен.

Я склонила голову набок, ближе наклонив к его лицу, и ухмыльнулась, прежде чем сказать:

— Думаю, было бы здорово, если бы все говорили мне то, что я хочу услышать. Например: «Лия, твоя задница в этом абсолютно не выглядит большой». И «О нет, этот голландский соус не жидкий и не отвратительный. Отличный на вкус». Ну, и все такое.

Рука Люсьена оставила мое лицо, крепко обхватив за талию, его бедра слегка дернулись, и он выскользнул из меня, ухмыляясь.

Затем заявил:

— Для протокола, твоя задница никогда ни в чем не выглядит большой.

— Приятно это слышать, — сказала я сквозь улыбку.

— Но, пожалуйста, не нужно про голландский соус.

Я расхохоталась, и пока я смеялась, Люсьен перевернул меня на спину. Мы закончили тем, что его торс оказался на моем, но большая часть его веса пришлась на предплечье. Я все еще хихикала, хотя Люсьен улыбался, глядя на меня, прекрасной улыбкой, но не смеялся. Он наблюдал и делал это так, будто ему нравилось то, что он видел.

И мне правда нравилось.

— Хорошо, дорогой, — ответила я. — Я не буду готовить голландский соус. Скажу так, в основном потому не буду, потому что готовила его около семи тысяч раз. И каждый раз у меня не получалось, поэтому знаю, что мне не следует идти по этому пути.

— Это хорошо, — пробормотал он, в его глазах плясали смешинки.

— Но я не даю таких гарантий относительно беарнского соуса. Думаю, что могла бы надрать задницу какому-нибудь беарнцу.

Люсьен продолжал бормотать, смешинки в его глазах продолжали танцевать, когда он сказал:

— Да помогут мне Небеса.

— Просто для информации, — пробормотала я в ответ.

Он выдержал мой взгляд, в его глазах все еще виднелось веселье, затем я увидела, как смешинки испарились, и он тихо произнес:

— Нам нужно поговорить.

Я вздохнула. Затем ответила:

— Знаю, — и закончила: — Крессида.

Его голова слегка дернулась, и он спросил:

— А что Крессида?

— Дорогой, должна сказать, прошу, без обид, но я обеспокоена тем, что я тебе нравлюсь, учитывая двух других женщин в твоей жизни, с которыми я познакомилась. Я такая же, как они?

— Нет, даже близко нет, — твердо заявил он.

Интересно.

— Тогда почему ты выбрал их? — Спросила я.

— Думаю, ты не захочешь знать.

Я не хотела, а с другой стороны, хотела.

— Можешь называть меня сумасшедшей, но я хочу узнать.

— Тогда я изменю свой ответ, — ответил Люсьен. — Не думаю, что хочу тебе говорить, потому что, имея тебя, я уже больше не уверен, почему я их выбрал тогда.

О боже мой.

Это было мило.

— Люсьен, — прошептала я.

Люсьен сменил тему.

— Но я хотел поговорить с тобой о другом.

Я кивнула и сказала:

— О столе.

Брови Люсьена сошлись вместе.

— Прошу прощения?

Я помахала рукой в воздухе и объяснила:

— Все дело в столе. Я все видела. Когда ты усадил меня во главу стола, все обменялись странными взглядами. Почему?

— Традиция, — ответил Люсьен. — Ты смертная среди вампиров. Моя мать обычно сидела во главе стола.

Мне показалось это не совсем хорошо.

— Тогда зачем ты усадил меня на ее место?

— Потому что это твой дом и твое место, и то, что я усадил тебя во главе стола, таким образом я пытался до них донести, что они обязаны тебя уважать. К сожалению, даже это их не сдерживало, я имею в виду, Крессиду и моего отца.

В этом он был прав.

Но все же.

— Надеюсь, твоя мама не обиделась, — прошептала я.

— Она понимала, почему я это сделал, нет, не обиделась.

Что ж, это хорошо.

Люсьен продолжил:

— Но я хотел поговорить не об этом.

Я снова кивнула и заявила:

— О Совете.

— Лия... — начал он, но я перебила его.

— Ты все еще не рассказал мне, что произошло тогда, а я хотела бы узнать.

Его глаза снова скользнули по моему лицу, и он заметил:

— Ты переживаешь.

— Я сказала тебе тогда, что боялась и беспокоилась, но это было до следующего утра. А сейчас у меня два дня необъяснимо пребывает охрана по твоему требованию, и что-то еще, что ты мне не говоришь. И, должна тебе сказать, я вроде как поняла, что даже без охранника я не должна засыпать, если тебя нет рядом. А потом совершенно неожиданно к нам завалились наши семьи. Не говоря уже о большом количестве горячего секса. Но суть в том, что время прошло. Так что раньше я беспокоилась и переживала. Теперь только беспокоюсь.

Его глаза потеплели, и он опустил голову, чтобы прижаться своим лбом к моему.

Но так и не ответил мне.

Поэтому я подсказала:

— Так не мог бы ты либо сказать мне, что все в порядке, либо не все в порядке, чтобы я могла точно определить свое беспокойство, а не придумывать всякое дерьмо в голове? — Люсьен оторвал свой лоб от моего и поймал мой взгляд, но я продолжала. — Потому что ты должен знать, что я уже передумала множество худших вариантов. Чтобы я могла подготовиться к худшему, я начинаю строить планы и анализировать в голове. Потом я узнаю, что происходит или что должно произойти, как правило, это не самый худший вариант, который придумала, поэтому испытываю облегчение. И, серьезно, дорогой, дерьмо, которое я придумываю, действительно нехорошее, так что скажи мне хоть что-нибудь.

Когда я заткнулась, он тут же заявил:

— Я нарушил один закон. Существенный. Тем не менее который был создан давным-давно и тогда он был вполне разумным, хотя сейчас это стало спорным вопросом. Не подлежит обсуждению то, что все изменилось за столетия. Этот закон устарел и стесняет. Я объяснил свою точку зрения Совету, они рассматривают этот вопрос. И решат его в мою пользу, все будет хорошо.

Я изучала выражение его лица, затем спросила:

— Ты так уверен?

Он выдержал мой взгляд, я поняла, что он мне солгал, тихо ответив:

— Уверен.

— А если, чисто гипотетически, они не решат его в твою пользу. Что тогда будет с тобой?

— Они удовлетворят мою позицию.

— А что, если они не удовлетворят?

— Лия, они удовлетворят.

— Хорошо, Люсьен, но что, если они этого не сделают?

— Сделают.

Я прижала обе руки к его груди не для того, чтобы оттолкнуть его, а для того, чтобы сообщить о своей потребности узнать, повторила:

— А что, если они этого не сделают? Они тебя накажут? Как? Будут пытать? Посадят в тюрьму? О чем мы тут спорим?

Люсьен ухмыльнулся.

— Нет никаких пыток и тюрем для вампиров.

— А что происходит, если кто-то нарушает закон?

— Если их засекут, то велят больше так не делать, а также придется выплатить компенсацию, если Совет сочтет это необходимым.

Мои глаза расширились.

— И это все?

— Часто все заканчивается компенсацией.

Я не могла в это поверить.

— Значит, все формы наказания вампиров оплачиваются штрафами?

— Нет. Если вампир нарушает очень важное правило или продолжает его нарушать, он заплатит своей жизнью.

Я втянула воздух, и мое тело стало твердым.

Большая рука Люсьена обхватила мое лицо.

— Правило, которое я нарушил, не было таким уж важным.

— Черт возьми, — выдохнула я.

Его рука мягко прижалась к моей голове, даже когда он передвинул на меня вес своего тела.

— Лия, послушай. Правило, которое я нарушил, было не таким уж значительным.

— В вашем Совете нет сумасшедших вампиров-деревенщин, которые выносят безумно нелепые приговоры за незначительные нарушения, не так ли? — Поинтересовалась я, Люсьен секунду пристально смотрел мне в глаза, затем откинул голову назад и расхохотался.

Я хлопнула его по груди и рявкнула:

— Здесь ничего нет смешного.

Он явно пытался подавить смех, оглянувшись на меня.

— Зверушка, сумасшедших вампиров-деревенщин вообще не существует. Так что нет, в Совете их определенно нет.

Это было для меня облегчением.

— Значит, если они вынесут решение против, то заставят заплатить штраф?

Его смех исчез, он смотрел мне в глаза, и я поняла, что он снова не солгал, ответив:

— Да.

— Ты мульти миллиардер, — заметила я между прочим.

Смех снова отразился на его лице, когда он пробормотал:

— Думаю, не совсем.

— Тогда миллиардер, — заявила я, Люсьен не ответил, что означало «да». Я поняла о безумном, совершенно невероятном, но все же правдивом лакомом кусочком жизни Люсьена, продолжив: — Итак, по сути, их штраф для тебя, как с гуся вода.

Что-то промелькнуло в его глазах, не быстро и не казалось приятным, но я не смогла успеть понять что именно. Потом исчезло это выражение, будто его там никогда и не было.

Затем он ответил:

— По сути, да.

— Тогда ладно, — пробормотала я.

— Теперь ты чувствуешь себя лучше? — мягко спросил Люсьен.

— Да, но раз ты миллиардер, мы сможем выйти на торговцев оружием. Купим огнемет, я укомплектую его, и, если у кого-нибудь в Совете появится вдруг дикое желание тебя осудить, и они придут за тобой, воспользуюсь им.

При этом заявлении, которое я сделала в шутку (частично), выражение лица Люсьена изменилось, я почувствовала, как он напрягся. Я не поняла почему, но поняла, что затронула что-то существенное.

— Люсьен? — Позвала я, потому что он молчал.

Он моргнул, его тело расслабилось, рука скользнула мне в волосы на подушке, где он начал накручивать прядь на палец.

— Огнемет не нужен, — прошептал он, его глаза смотрели с нежностью, и таким же было выражение лица, и даже воздух вокруг нас в постели казался уютным и безопасным.

— Конечно, — прошептала я в ответ, погружаясь в его настроение, выражение его лица, глаза. — Ты, наверное, мог бы взять все это на себя.

— Без сомнения.

— Так что мне не о чем беспокоиться.

Эта штука снова промелькнула в его глазах, даже когда он пробормотал:

— Нет, моя зверушка, тебе не о чем беспокоиться.

Мне не нравилось то, что промелькнуло, но, несмотря на это, я решила довериться ему.

— Хорошо, — прошептала я.

Его пристальный взгляд скользнул по моему лицу, затем голова опустилась, и даже когда его пальцы продолжали накручивать мои волосы, губы задвигались по моей шее. Лениво. Сладко. Мило.

Я обхватила его руками.

— Мы закончили разговор?

— Абсолютно верно.

— И будем спать?

— Однозначно нет.

Я ухмыльнулась. Затем повернула шею, он приподнял голову, и наши губы встретились.

И мы однозначно не спали.

В течение долгого времени.

И пока мы не спали, то соединялись. Наши тела прижимались друг к другу.

И, со своей стороны, я занималась с ним сексом, чувствуя себя в безопасности.

21 Нападение

Я выключила кран, отжала салфетку, разгладила ее по краю раковины и посмотрела в зеркало, когда схватила полотенце, чтобы вытереть руки.

Мы с Люсьеном только что занимались любовью, он кормился. Это было прекрасно. Так же хорошо, как и всегда. Экстаз.

Я привела себя в порядок и была одета в короткую шелковую ночнушку цвета слоновой кости. В зеркале я видела, как свежая розовая рана на моей шее меняется, исчезает, заживает. Теперь это не занимало много времени, всего меньше получаса, потом ничего не было.

Я долго наблюдала, как шрам белел, думая, что это дико и чертовски круто.

Повесила полотенце на крючок и снова посмотрела на свое отражение в зеркале.

Прошло полторы недели с тех пор, как нас навестили семьи. Я была удивлена, но определенно не испытывала недовольства, что Люсьен проводил все это время со мной. Мы занимались любовью. Он кормился. Мы вместе готовили. Вместе ели. Вместе ходили к озеру, плавали. То же самое и в бассейне. Мы лежали в постели или на диване в удобной гостиной, рядом с кухней и шептались друг с другом или дремали, делая то и другое, прижимаясь друг к другу. Люсьен дважды выводил меня на ужин. Как-то он даже водил меня за покупками. Я заставила его посмотреть фильм со мной, уютно устроившись на диване. Я узнавала о его жизни, его семье и вампирах. Также узнала, что обо мне он знал почти все, но все равно ему нравилось слушать, как я рассказываю о себе.

Конечно, в нашу идиллию вмешивался внешний мир. Эдвина, которая спокойно заботилась о доме, наполняла холодильник, иногда кудахтала вокруг нас, как наседка, но обычно старалась держаться подальше, потому что чувствовала наше настроение. Звонила моя мама, тетя Надя, Стефани, моя сестра и пара моих двоюродных сестер. Они беспокоились о кошмарах, но я их заверила (честно), у меня больше их не было. Я старалась быстро развеять их страхи, чтобы вернуться к Люсьену.

Ему тоже звонили, в основном по делам, он разговаривал, обнимая меня рядом. Иногда они говорили о других вещах. Тогда он отходил от меня. Мне было любопытно, и я хотела спросить, потому что чувствовала, что разговор идет обо мне. Но я не спрашивала, потому что, если что-то было плохое, я не хотела знать. Не тогда. Не в то золотое время, когда я влюбилась в вампира.

Я уставилась на себя в зеркало, улыбаясь.

Вот оно. Доказательство.

Я явно была сумасшедшей. Полностью.

Я влюбилась в Люсьена.

Мы не могли быть вместе в том понимании, как с любым другим парнем — дать клятвы, завести детей и вместе стареть. Я также не могла заполучить его как было в дореволюционное время, опять же дать клятвы, не иметь детей, но провести вместе вечность.

Но мне было все равно.

Сейчас он у меня есть. И я любила его сейчас.

И я знала, что буду любить его вечно.

Проще говоря, было не так много девушек, которым выпал такой шанс влюбиться в вампира. Получить его внимание, его защиту, его тело, его юмор, его великодушие, его мягкость. Он мог быть властным и раздражающим, но это был он, и он был таким сексуальным, даже когда сильно меня раздражал, так что да, мы иногда ссорились, потому что он был таким, и я тоже была такой, но это не имело большого значения. Я оказалась права, как бы безумно это ни звучало. В нем было все самое лучшее, и он был лучшим парнем на свете.

Я не знала, как долго у нас с ним продлится. Честно говоря, это не важно.

Потому что он был у меня сейчас и будет еще какое-то время, и даже когда он исчезнет, у меня останутся наши воспоминания. Тех моментов, которые мы провели вместе, оставив воспоминания на долгие годы, их было намного больше и лучше, чем все, что я когда-либо испытывала, все, что когда-либо испытывала любая женщина.

Я понимала это всем сердцем.

Могущественный Вампир Люсьен был моим… на сегодня. Так что я собиралась сделать все, что должна была сделать, чтобы оставить действительно чертовски отличные воспоминания для себя.

Но что еще более важно, я принадлежала ему. И, как он и обещал, для него кое-что значило то, что я отдала ему себя. Не такое маленькое значило, а что-то огромное. Что-то очень значимое. Что-то сладкое.

Я тоже это знала душой.

Он любил меня. Он не мог так со мной вести и относиться ко мне и не ощущать того же чувства, что и я. Это было невозможно.

Ограничения правил его культуры означали, что у нас не могло быть с ним вечности. Но он был так же полон решимости, как и я, взять от настоящего все, что могла, сделать наше пребывание очень приятным.

Это я точно знала. Просто знала.

Прямо своим сердцем.

И он был прав. То, что он мне давал, когда я отдала ему себя, было прекрасным.

Я отвернулась от зеркала, все еще улыбаясь, побрела в спальню. Сегодня закончилась наша долгая романтическая интерлюдия. Этим утром ему предстояло присутствовать на важной встрече. Чтобы провести со мной время, он дважды переносил эту встречу, и, по его словам, два раза было слишком много. Однако он заверил меня, что после встречи он сразу же вернется домой.

Поэтому я была немного удивлена, когда вошла в спальню, а он находился все еще в постели, так как знала, что ему скоро нужно уходить. Но он лежал в кровати. Одеяло спущено до пояса, грудь обнажена, подложив руки под голову, он смотрел в потолок.

Желание охватило меня, и я даже не попыталась его подавить. Мне необходимо было создать воспоминания.

Поэтому я бегом бросилась к нему через большую комнату. Увидела, как он приподнял голову, я бросилась на кровать, мое тело приземлилось во весь рост на него.

Он хрюкнул, его тело прогнулось, руки сомкнулись вокруг меня, мы подпрыгнули на кровати.

— Господи, Лия, — пробормотал он, когда мы перестали подпрыгивать, его губы дрогнули.

Я положила руки ему на плечи и улыбнулась в его красивое лицо.

— Хорошо, итак, мы отпразднуем, когда ты вернешься с филе миньон с домашним беарнским соусом, — начала я. Его подергивание губ превратилось в усмешку, моя улыбка стала шире, прежде чем я сделала то, что мне нужно было сделать, чтобы создать одно огромное, прекрасное чертовое воспоминание, поэтому без дальнейших церемоний объявила: — Я влюблена в тебя, Могучий Вампир Люсьен.

Его ухмылка мгновенно погасла, и руки судорожно сжались на мне.

Я почувствовала, как у меня сжался желудок.

О Боже.

— Лия, — прошептал он, его глубокий голос звучал странно, грубо, измученно. Точно так же, как это было утром после первого кормления, когда он чуть не убил меня.

О Боже!

Я думала, что он чувствовал ко мне то же самое или не то же самое, то что-то в этом роде. Он должен был чувствовать что-то похожее. Судя по тому, как он усердно добивался, чтобы я была его, чтобы получить мое доверие и всю меня, и судя по тому, как нам было хорошо вдвоем, он должен был что-то чувствовать.

Но, взглянув в его лицо, я поняла, что это не так.

О Боже!

Он не разделял моих чувств.

Этого я не ожидала. Мне и в голову не приходило, что он может не чувствовать того же, что и я. Я могла бы радоваться тому времени, сколько нам суждено пробыть вместе, пусть и недолго, если бы он ответил мне взаимностью.

Я не вынесу, если он промолчит.

Я не знала, что делать.

Но мое тело знало, что делать, и приготовилось к побегу.

Люсьен почувствовал, и через наносекунду я оказалась на спине, а Люсьен сверху на мне.

Я знала, что у меня нет шансов сбежать от него, поэтому сделала единственное, что была в состоянии сделать. Отвернулась и крепко зажмурилась.

Боже, Боже.

Мой вампир не любил меня.

— Милая, посмотри на меня, — нежно попросил Люсьен.

— Пожалуйста, слезь с меня, — прошептала я, и мой голос звучал странно. Грубо. Замучено.

Его большая рука пробралась под мою щеку, которую я прижимала к подушке, он прошептал:

— Лия, милая, пожалуйста, посмотри на меня.

Я не смотрела, тихо сказала:

— Мне не следовало этого говорить. Забудь, что я сказала.

— Посмотри на меня.

— Ничего не было. Просто сотри из своей головы мои слова. Иди на свою встречу. Мы оба забудем, и все будет хорошо, — отчаянно прошептала я.

— Лия, пожалуйста, посмотри на меня.

Именно тогда мне пришло в голову, что его рука обхватила мое лицо, но он не поворачивал мою голову к себе. И именно тогда я открыла глаза, повернула голову и посмотрела на него.

Мне не следовало этого делать. Его красивые глаза смотрели нежно и, Боже, он был еще прекраснее, чем когда-либо. Его глаза были теплыми и откровенно обеспокоенными, и это тоже ему шло.

— Я обязан присутствовать на этой встрече, — мягко произнес он. — Это важно, иначе я бы не оставил тебя одну. Сейчас, нам необходимо поговорить о разном.

Я не хотела говорить о разном. Мне хотелось свернуться калачиком и напомнить себе, что нужно перестать быть… черт побери... такой глупой. И заниматься всяким разным глупым дерьмом. Постоянно влипать в неприятности. Разбивать свое собственное гребаное сердце который раз.

— Лия, ты меня слышала? — спросил он.

— Да, — прошептала я.

— Я постараюсь все быстро закончить. И вернусь домой, как только смогу, мы поговорим.

— Хорошо, — согласилась я, зная, пока его не будет дома, попытаюсь понять, как мне избежать этого разговора, хотя знала, что избежать его не получится.

— Нам следовало поговорить раньше, — произнес он, проведя большим пальцем по моей щеке. — Я знал. Мы не поговорили, потому что наслаждаюсь тобой, и я не хотел, чтобы нам это мешало.

Он наслаждался мной.

Боже, как я могла забыть? Я была всего лишь его едой. Его партнером по траху. Его любовницей.

Боже! Как я могла забыть?

Мне стоило об этом помнить. Я никогда не должна была, бл*дь, забывать об этом.

Это открытие отняло у меня все силы, все, но я боролась со слезами и огненным шаром, горящим в горле.

Когда я все же выполнила эту титаническую задачу, прошептала:

— Иди на свою встречу. Мы поговорим, когда ты придешь.

— Вернусь домой, — сразу же ответил он, и я моргнула.

— Что?

— Когда я вернусь домой.

Я поняла, что он имел в виду, но мне показалось, что он вонзил нож мне в живот.

Почему он так упорствует? Чего он ждал, что я отдам ему все, а он останется в стороне.

— Да, когда вернешься домой, — выдавила я.

Его лицо наклонилось ближе, и я напряглась, каждая частичка меня напряглась. Я знала, что он это почувствовал. Знала, что он слышал, как колотится мое сердце, мое неровное дыхание. Знала, что он почувствовал, как напряглось мое тело. Знала все это, потому что у него имелись такие способности. И я поняла, когда увидела, как его лицо стало еще мягче, а глаза потеплели и стали более обеспокоенными.

Боже, почему бы ему просто не уйти?

— Я говорил тебе, то, что у нас будет, будет прекрасно, — напомнил он мне, поворачивая нож, который воткнул мне в живот, отчего я истекала кровью. — И я знал это еще до того, как ты ранее сказала, что наконец поняла, что я тебе даю. Теперь ты должна понять наше будущее.

Он был неправ.

Наше будущее я уже поняла. Похоже, я всегда его знала.

Просто игнорировала один факт.

Короче, вела себя по-идиотски, как обычно. Глупо, по-идиотски глупо.

— Хорошо, — тихо согласилась я.

Его глаза блуждали по моему лицу, его большой палец скользнул по моей щеке, затем он поймал мой взгляд и прошептал:

— Все будет красиво.

Снова он ошибался.

— Обещаю, Лия, — мягко продолжил он.

Чертовый лжец.

— Хорошо, — повторила я.

Его глаза снова прошлись по моему лицу, прежде чем вернуться ко мне.

Затем, как в идеальном кино, вернее, в своем стиле Люсьена, он потребовал:

— Поцелуй своего вампира, прежде чем я уйду.

Его слова — нож в моем животе прошелся до спины, разрезав меня на части, выпотрошив.

Но я сделала, что он просил. Обняв за плечи, я приподняла голову на дюйм, необходимый для того, чтобы прижаться губами к его губам. Его губы открылись, как и мои.

И поцеловала его крепко, влажно, долго, отдавая ему все, что у меня было, показывая, что именно я чувствовала, предлагая ему все, что было мной. И я сделала это, потому что именно так я целовала его с тех пор, как все у нас началось, сначала против своей воли, а потом с удовольствием.

Но этот раз был последним.

Он никогда больше не получит от меня такого поцелуя.

Никогда.

Когда он оторвался от меня, сразу уткнулся лицом мне в шею. Его руки снова сомкнулись вокруг меня, его вес навалился, и он прорычал:

— Черт, Лия, — прижимаясь к моей коже.

Он почувствовал это, и все понял. Понял ли, что в последний раз, что никогда больше не будет такого поцелуя, не знаю. Мне уже было все равно. Меня мало это волновало. Теперь уже.

Моя жизнь разверзлась подо мной. Годы вынужденной жизни с мужчиной, которого я любила, а он не любил меня, и я никогда больше не смогу по-настоящему полюбить. Затем годы горьких воспоминаний о нем.

С самого начала я знала, чем все закончится.

Но разве это меня остановило?

Нет!

Глупая, глупая Лия.

Я заставила свои руки сжаться, а губы прошептать:

— Тебе нужно идти.

Он поднял голову и посмотрел на меня сверху вниз. Затем наклонил, прикоснулся губами к моим, слегка отстранился и пробормотал:

— Мне нужно идти.

Я сделала глубокий вдох.

И не была уже в его объятиях. С вампирской скоростью он поднялся с кровати.

Оцепенев, я лежала неподвижно и слушала, как он чистит зубы, как принимает быстро душ. Не успела я опомниться, как он, уже одетый в один из своих фантастических костюмов, который ему так шел, стоял у кровати. Потом меня выдернули из постели, мои ноги болтались, ступни касались одеяла, он прижал меня к себе торсом, его руки крепко обнимали меня.

Я посмотрела на него и моргнула, чтобы избавиться от дезориентации, вызванной скоростью его перемещения.

— Я скоро буду дома, — прошептал он.

— Хорошо, — ответила я, мои руки опустились на его широкие плечи.

Он закрыл глаза и прижался лбом к моему.

Я использовала все свои резервы, чтобы сдержать рыдания.

Он поднял голову и открыл глаза.

— Спасибо тебе, милая, за то, что дала мне. — Он все еще шептал, его голос был более глубоким, снова грубым, но теперь другим. При любых других обстоятельствах я бы подумала, что это было невероятно мило.

Но сейчас понятно мне не казалось уже что-либо милым. Потому что он выражал благодарность за то, что я дарила ему свою любовь, а он великолепный дом, потрясающую одежду, красивую обувь и невероятные оргазмы только это он мог мне дарить.

— Не за что, — ответила я, голос звучал странно, каким-то пустым, мертвым.

Он заметил.

— Милая… — прошептал он.

— Тебе пора идти, — напомнила я ему.

Его руки сжали меня, прежде чем он приказал:

— Займись собой. Не думай об этом, пока меня не будет. Мы поговорим, Лия, и я обещаю, ты не будешь чувствовать себя так, как сейчас.

И вот опять. Он многое мне обещал. Но все оказалось чушью собачьей.

— Люсьен, тебе пора, — сказала я ему.

— Займись собой и не думай об этом, — повторил он.

— Хорошо, я займусь собой и не буду думать об этом, — солгала я.

Он выдержал мой взгляд.

Затем прошептал:

— Обманываешь.

Это уже неважно!

Боже!

Почему бы ему просто не уйти?

Я выдержала его взгляд в ответ.

Люсьен вздохнул.

Затем повторил:

— Я скоро вернусь домой.

— И я буду здесь.

Его руки снова судорожно обхватили меня, а глаза продолжали удерживать мои в плену.

Затем, черт возьми, можете в это поверить, уголки губ большого, толстого придурка-вампира приподнялись.

Он готов был улыбнуться!

— Да, дорогая, будешь, — прошептал он, затем прикоснулся своими губами к моим.

А потом исчез.

* * *

Все случилось после того, как я выполнила свои дела, пока его не было.

Я поняла одно, уйти от разговора мне не удастся.

Поэтому решила к нему подготовиться.

Я не лила слез. Не свернулась калачиком и не погрузилась в размышления о своем безрадостном будущем. Не стала копаться в забытом хранилище «Почему я ненавижу Люсьена», не выставляла в алфавитном порядке множество его прегрешений, не лелеяла свою ярость. Я не сразу отправилась на кухню, не съела все, что было в пределах досягаемости.

Я приняла душ. Целую вечность занималась своей прической. Потратила много времени на макияж. Изучила свой обширный гардероб и выбрала идеальный наряд. Я надела потрясающие туфли.

Выпила только кофе, сваренныйЭдвиной, которая бросила на меня один взгляд и поняла, что что-то не так. Но, к счастью, она поняла, что я была не в настроении что-либо обсуждать. Поэтому она принесла мне кофе, но в остальном оставила меня в покое.

Я была причесана. На мне были чертовски отличные темные джинсы, которые я сочетала с потрясающим темно-синим, несколько прозрачным топом, облегающим мой живот и бедра, с глубоким вырезом на спине. Под ним у меня была надета белая спортивная майка. И мои ноги были в бежевых замшевых босоножках на высокой танкетке с широким ремешком посередине и широким сексуальным ремешком на щиколотке. В таком наряде, морально готовая к тому, что ждало меня впереди, я спустилась вниз.

В животе у меня было пусто, но я не хотела есть. Это было необычно. Обычно, когда я по глупости разбивала себе сердце, выбирая не того парня, кому его вручала, я могла съесть все, что попадалось мне на глаза.

Теперь мне казалось, что я больше никогда не притронусь к еде.

И самое тревожное было то, что теперь мне казалось, что я никогда больше ничего не почувствую.

Вот как глубоко Люсьен ранил меня.

Нет, неправильно.

Вот как глубоко я позволила Люсьену ранить себя.

Он сражался, чтобы завладеть моим сердцем, и я его ему отдала. Но он знал, что его сердце всего останется с ним. И я тоже догадывалась об этом, просто обманывала себя все это время.

Игнорировала.

Моя нога коснулась пола фойе, разум оттолкнул эти мысли, заставляя съесть хоть что-нибудь.

Мне нужны были силы. Люсьена не было уже почти час. Его офис находился в получасе езды, если он был не на «Порше». Но он уехал на «Порше», водил он быстро, учитывая, что умереть в автокатастрофе он не мог, если только что-нибудь не полыхнет. Так что он мог добраться до дома за двадцать минут, что и делал. Регулярно. Он сказал, что сократит встречу, но я не знала на сколько. Просто знала, что имеется вероятность, что он может приехать домой в любую минуту.

Это случилось, когда моя нога коснулась пола фойе.

Входная дверь с грохотом слетела с петель. Она пролетела прямо мимо меня через фойе по меньшей мере на десять футов, рухнула на пол и проехавшись по полу.

Каждая молекула в моем теле замерла на наносекунду, затем я повернулась, чтобы убежать вверх по лестнице. Мой сотовый лежал на туалетном столике в спальне.

Мне срочно нужно было позвонить Люсьену.

Я поднялась на одну ступеньку и услышала крик Эдвины. Отчетливый ужас пробежал по моему телу, но у меня не было возможности среагировать. Без шансов.

Повсюду было движение, но я не могла разглядеть отчетливых линий. Что-то размытое носилось по дому. Кто-то подрезал меня на лестнице. Я налетела на него и, прежде чем успела разглядеть, что это было, отступила на шаг, больно приземлившись на задницу в фойе.

Затем встала, мое тело, как тряпичную куклу, согнутое вдвое в талии, крепко прижали к чьему-то боку, волосы развевались, в созданном ветре нашим движением по фойе. Так же внезапно, как мы двигались, остановились, мое тело покачнулось с быстротой нашей остановки. Меня качало вверх и вниз, тело неестественно дергалось от скорости, мне просто повезло, что у меня не сломалась шея или позвоночник. Затем меня прижали спиной к кому-то спереди, железные руки обхватили меня, держа в плену, мои руки были крепко прижаты к бокам, став бесполезными.

Но я не пыталась шевелиться. Потому что в нашей комфортной гостиной я увидела Нестора, вампира, который устроил противостояние со Стефани на моем Отборе. Он держал Эдвину так же, как и меня, за исключением того, что одной большой рукой он закрывал ей рот.

Ее глаза были широко раскрыты и полны страха.

— Привяжите ее скотчем к стулу в столовой, — услышала я позади себя голос, который тут же узнала.

Отец Люсьена.

Этьен.

О боже мой!

Что происходит?

Нестор с Эдвиной оказался в одну секунду в столовой, я почувствовала порыв ветра, который они создали, когда пронеслись мимо Этьена и меня. Потом исчезли.

Я услышала движение в столовой, но мое внимание привлекло кое-что другое.

Резко повернув голову, я увидела Катрину, бывшую или будущую бывшую подругу Люсьена, и Марчелло, когда он приходил к нам в дом, Совет тогда послал вампиров доставить Люсьена. Катрина стояла на кухне и свирепо смотрела на меня. Марчелло двигался со скоростью смертного к Этьену и ко мне. Мое напряженное тело напряглось еще сильнее, но он остановился в пяти футах от меня.

Затем мое напряженное тело стало таким напряженным, что я подумала, что оно разорвется пополам, когда его глаза прожгли меня огнем, который мне совсем не понравился, при этом он пробормотал:

— Боже, я хочу осушить ее, пока буду трахать ее страх.

— Она все еще наложница моего сына, — заявил Этьен, и взгляд Марчелло метнулся поверх моего плеча.

— Он взял ее в любовницы. Меня ничто не остановит, — прорычал он.

— Мы уже навлекли на себя его гнев, и ты это знаешь, — парировал Этьен. — Не глупи.

— Согласен, так что она должна стоить моего потраченного времени, — ответил Марчелло.

— Брат мой, — тихо произнес Этьен, — в грядущей войне нам понадобится твоя сила. Я прошу тебя обуздать свои инстинкты. Скоро все смертные снова станут добычей, и ты сможешь взять все, что пожелаешь. Мой сын падет и не сумеет защитить свою еду, ты получишь то, что желаешь.

Его сын падает?!

О боже мой!

Что происходит?

Я тяжело дышала, пока Марчелло смотрел Этьену в глаза. Совсем не чувствуя облегчения, продолжая тяжело дышать, хотя он сделал шаг назад.

— А теперь, Лия, — прошептал Этьен мне на ухо, — я собираюсь отпустить тебя, и мы поговорим. Если ты сделаешь что-нибудь неразумное, я отдам тебя Марчелло. Ты собираешься сделать что-нибудь неразумное?

Бл*дь, нет. Это же вампиры. Я ни за что не собиралась делать ничего неразумного.

Поэтому отрицательно покачала головой.

— Отлично, — пробормотал он и отпустил меня.

Я сделала два быстрых шага в сторону, затем повернулась спиной к фойе и отступила еще на два шага. Но именно там я остановилась, потому что на меня смотрели три вампира, и я почувствовала, как Нестор оказался у меня за спиной.

Я посмотрела на них, чувствуя, как моя грудь поднимается и опускается, пальцы покалывает, ноги дрожат, но я держалась прямо.

Затем перевела взгляд на Этьена.

— Что происходит? — спросила я и была безумно рада, что мой голос не дрожал.

— Мы решили, что тебе пора кое-что узнать, — ответил Этьен.

Я не хотела знать, то, что он собирался мне сказать, и в этом я была уверена. Я также была уверена, что выбора у меня не было.

— Что именно? — Поинтересовалась я.

— Кое-что о нашей культуре. Кое-что о вашей культуре. Кое-что о моем сыне. И кое-что об этом мире и твоем месте в нем, — ответил Этьен.

Это было очень много. Кое-что из этого я знала или думала, что знала.

Хотя, не их версию.

— Хорошо, — прошептала я.

— А теперь будь хорошей девочкой, Лия, и дай своему Хозяину высказаться. Я скажу тебе, когда тебе будет позволено задавать вопросы, — заявил Этьен, и я сглотнула.

Боже, серьезно. Он был таким придурком.

И все же, не имея другого выбора, я кивнула.

— Очень хорошо, — он наклонился, его глаза загорелись, жуткие, довольные и пугающие, прежде чем он закончил: — Зверушка.

О Боже.

— Знаешь ли ты, — начал он, — что в течение пятисот лет вампиру было строго запрещено брать наложницу в качестве любовницы?

Я ничего не могла поделать с реакцией своего тела. Я хотела, но не могла. Мой живот ухнул на пол, как будто он ударил меня.

Этьен ухмыльнулся.

Я открыла рот, чтобы сказать «нет», но вспомнила его приказ и вместо этого отрицательно покачала головой.

— Я так и думал, — пробормотал он, а затем заговорил громче. — Но это правда. На протяжении веков ни один вампир не брал у своей наложницы ничего, кроме крови. Веков. Но мой сын изменил твой контракт. И изменил его без ведома или согласия Доминиона. Когда они узнали об этом, то были недовольны.

Вот оно это правило, которое он нарушил.

Совсем не несущественное правило, которое он нарушил.

Он нарушил его, чтобы заполучить меня.

Пожалуйста, скажи мне, что этого было не так.

Я промолчала.

Этьен продолжал.

— Вампиры не живут со своими наложницами. Они не целуются с ними на Пирах. Он явно трахает тебя, и делал все с тобой, что хотел, черт возьми, делал до получения разрешения Совета. Они не отнесутся к этому по-доброму.

Я сжала губы и кивнула, чтобы он понял, что я его услышала.

Он продолжал.

— Умышленно или случайно, это заставило других вампиров усомниться в этом законе. Мы, — он махнул рукой, указывая на Марчелло, Катрину и Нестора, — приветствуем это. Потому что это означает войну. И мы готовы.

Хорошо. Понятно.

Хотя это было совсем нехорошо.

Совсем совсем нехорошо!

— Это было так давно, — прошептал Этьен. — Вампиры охотились. Кормились. Бессмертные должны править этой планетой, а не подчиняться каким-то правилам.

Я боролась, но не могла перестать дрожать.

Этьен был далек от завершения.

— Мы не хотим брать твой вид в качестве партнеров. — Он выплюнул последнее слово, если у меня еще не было четкого представления о том, как он относится к «моему виду», то теперь я поняла. — Мы хотим принимать таких, как ты, любым удобным нам способом и когда захотим. Вот как это будет.

Да.

Нехорошо.

Я сжала губы.

Этьен продолжил.

— Люсьен, вольно или невольно, начал этот процесс. Каждый в нашей культуре позиционирует себя по-своему. Вампиры, которые не желают перемен, готовы бороться за статус-кво. Наложницы, которые хотят сохранить свое место в качестве паразитов нашей культуры. Вампиры, которые хотят быть свободными, чтобы найти своих партнеров, какую бы форму они ни приняли. И мои братья, — снова взмахнул рукой, — желающие просто быть свободными, чтобы быть вампирами.

Ну, кое-что я могла бы сказать по этому поводу. Это было так похоже на Люсьена, делающего то, что он хотел, и черт бы побрал все последствия.

Когда он остановился, возникла пауза, хотя я не хотела, чтобы он продолжал, но все равно кивнула.

Поэтому он продолжил.

— Не обманывай себя, думая, что мой сын заботится о тебе. Он хочет, чтобы ты поверила, конечно, что так бывает при приручении. Но это не правда.

Еще одно покачивание тела, когда его слова врезались в меня, и он улыбнулся. Он наслаждался каждой секундой моей реакции.

Ублюдок.

Он продолжал, но на этот раз говорил тихо, медленно, наслаждаясь болью, которую он точно знал, причинял мне.

— У него была смертная пара. Восхитительная Мэгги.

Боже. Боже! Боже!

— Мэгги схватили, подвергли пыткам и убили во время Революции.

О нет.

О Боже.

Боже, Боже! Боже!

— Мэгги была единственной настоящей любовью моего сына, как бы это ни было отвратительно, но это правда. Смерть Мэгги стала причиной взлета моего сына во время Революции, Люсьена было не остановить. Смерть Мэгги стала причиной, что он стал неудержим в охоте на своих. Мэгги была для него всем. Мэгги была его жизнью. Без Мэгги он просто существует. У него неплохо получается, он наслаждается своей жизнью и плодами своих усилий, но это просто существование. Ничего больше. Тебя, восхитительная Лия, он использует. Наша жизнь длинная, у нас должны быть свои потребности, даже если просто существуешь, хочется найти развлечения, чтобы нарушить монотонность. Вот кто ты есть, Лия. Развлечение. Приятное, сочное, но просто развлечение.

«Любовь — это одеяло, которое согревает тебя».

Люсьен испробовал эту любовь с Мэгги.

Мы много разговаривали. Он потратил время, обучая меня. Он рассказывал мне истории о своей семье.

Но он никогда не упоминал Мэгги.

Я боролась со слезами, которые наполнили мои глаза.

У меня ничего не получилось.

И я ненавидела, что Этьен ухмылялся торжествующей, жуткой ухмылкой, видя мои слезы, скользящие по щекам.

— Я расскажу тебе как устроено наше приручение, — сказал он с фальшивой мягкостью. — Нам запретили им заниматься, но мы все жаждем его. Нам всем оно нравится. Но как только укрощение завершается, мы насладимся трофеями нашей победы, а затем отступаем. Переходя к следующей смертной и укрощению ее, следующей еде, следующему развлечению, которое делает жизнь вампира сладкой.

Каждое слово, каждое гребаное слово, которое он произносил, убивало меня.

Люсьен солгал. Он не только нарушил обещания, он откровенно солгал.

С самого начала.

Он играл со мной, как с игрушкой.

Как со зверюшкой, домашним животном.

Он играл со мной.

Слезы продолжали литься.

— Ты ничто, Лия, — прошептал он, его глаза сверлили меня. — Игрушка сейчас и всегда. Но у вампира жизнь вечная и несколько лет, проведенных в наслаждении куском мяса, для него неплохо, потом он отпустит тебя, и в мгновение ока забудет, какая ты была на вкус, как выглядела, даже твое имя.

Еще больше слез. Я могла только плакать от его слов, только это он мог получить от меня.

Но ему безумно нравилась каждая моя соленая слеза.

— Теперь ты понимаешь свое место в нашем мире, у тебя есть какие-нибудь вопросы? — спросил он.

— С Эдвиной все в порядке? — спросила я в ответ, и его взгляд переместился за мою спину. Нестор, должно быть, не вербально ответил ему, потому что Этьен утвердительно кивнул.

Я кивнула в ответ.

— И это все, что ты хотела спросить? — подсказал он, поскольку я больше ничего не сказала.

— Думаю, ты очень детально все рассказал, — прошептала я и услышала смешок Нестора за своей спиной, но не обернулась.

Я не сводила глаз с Этьена.

— Я рад, что ты так думаешь, — пробормотал Этьен, ухмыляясь мне еще своей садистской ухмылкой. — А теперь мы уходим.

Я моргнула.

Он что под кайфом?

Ворваться в дом Могущественного Люсьена, а потом просто уйти?

Я была невероятно рада, что они уходят, но Люсьен явно сойдет с ума!

Должно быть, он прочел это по моему лицу, потому что продолжал:

— Ты можешь все рассказать ему, все, что пожелаешь. Мы готовы к его ответу.

О, черт. Это звучало не очень хорошо.

— Да, Лия, готовы. Это ты тоже можешь сказать моему сыну, — угрожающе прошептал Этьен.

Я снова сглотнула.

Он продолжал.

— И скажи своим тетям, двоюродным сестрам, своим друзьям, чтобы они наслаждались сегодняшней жизнью в полной мере. Дни, когда наложница какое-то время может обеспечивать нас едой, а потом сосать из нас до конца своих дней наши деньги, сочтены. Ты меня понимаешь?

Ах, да. Я понимала. Полностью.

Он не любил смертных. И ему не нравились наложницы.

Боже, я его прекрасно понимала.

Поэтому кивнула.

— Хорошая девочка, — покровительственно пробормотал он, и желчь подступила у меня к горлу.

Он изучал меня. Я стояла спокойно и позволяла ему внимательно изучать меня, будучи счастлива, что слезы прекратились.

— Знаешь, — задумчиво прошептал он, — это почти печально, что вы, смертные, отдаете свои сердца вампирам. Прошло много времени с тех пор, как я видел такое же выражение на лице одной смертной, когда она узнала истинную природу вампира. — Он склонил голову набок, его губы дрогнули, и он закончил: — Спасибо тебе, восхитительная Лия, за то, что дала насладиться мне этим выражением еще раз.

И тогда я поняла. Он играл со многими женщинами, десятками, может сотнями так же, как его сын играл со мной.

Боже, я ненавидела его.

Ненавидела его.

Больше, чем я ненавидела его сына, а это о чем-то говорило.

Он кивнул, я покачнулась, волосы взметнулись назад, когда все они пронеслись мимо меня.

Я стояла неподвижно и смотрела в никуда, а потом меня осенило.

Эдвина.

Повернулась на каблуках и побежала в столовую. Затормозила в дверях, когда увидела, что она примотана скотчем к стулу, рот заклеен скотчем, по ее щекам текут слезы, на лице ужас.

Я стряхнула с себя ужас и бросилась к ней.

— Прости, прости, прости, Эдвина, — прошептала я. — В фильмах быстро освобождают. Я постараюсь тоже быстро. Пожалуйста, прости меня.

Потом я сорвала скотч с ее рта. Она закричала от боли, и этот звук пронзил меня насквозь.

— Я освобожу, — пробормотала я, стряхивая кусок скотча со своих пальцев и собираясь освободить ее запястья. — Ты в порядке?

— Я... нет, — дрожащим голосом ответила она.

Нет, конечно, нет. Конечно, она не в порядке.

— Я просто… Я буду... — Я замолчала, и мои руки перестали двигаться.

«Ты ничто, Лия… Игрушка сейчас и всегда… и в мгновение ока забудет, какая ты была на вкус, как выглядела, даже твое имя».

Мои глаза переместились на заплаканные глаза Эдвины.

Она сразу же поняла мои намерения.

— Лия, я слышала все. Каждое слово, — прошептала она.

«Не обманывай себя, думая, что мой сын заботится о тебе. Он хочет, чтобы ты поверила, конечно, что так бывает при приручении. Но это не правда».

— Лия, послушай меня. Не верь всему, что он сказал, — настаивала Эдвина.

«Вот кто ты есть, Лия. Развлечение. Приятное, сочное, но просто развлечение».

— И вампиры с ним, таких немного, — настойчиво продолжала шептать Эдвина. — Все знают об Этьене, никто его не уважает. Катрина присоединилась к нему потому, что она сердится. Через неделю или месяц она передумает и отступит. Нестор, Марчелло, они в течение многих лет были врагами Люсьена. Завидовала его славе, его способностям, его богатству. Они вступили в союз с Этьеном только для того, чтобы заставить Люсьена страдать. Не верь тому, что он говорит, Лия. Ни слову.

Я не слушала ее.

У меня всплыли слова Люсьена, который говорил мне, что все равно будет у нас все прекрасно.

Я призналась ему в своей любви, а он не ответил. Почему он думал, что сможет уговорить меня продолжать ему служить, при той пустоте, которая образовалась у меня в груди, благодаря ему, что же здесь было чертовски прекрасно?

У него уже была любовь всей его жизни. Это, конечно, отстойно, что ее пытали и убили, но, по крайней мере, он встретил такую любовь.

У меня же в жизни такой любви не было.

Ничего не было.

У меня отняли все.

Все, что у меня было, все, чем я владела, все, чем я была.

Все забрал себе Люсьен.

Я сосредоточилась на Эдвине.

— Пожалуйста, прости меня когда-нибудь, если сможешь, но мне нужно кое-что сделать для себя, — прошептала я.

Затем я сделала несколько шагов назад, а потом выбежала из столовой на своих крутых танкетках на высоких каблуках.

— Нет! — закричала она. — Лия! Нет! Не слушай его. Развяжи меня! Мы должны немедленно позвонить Люсьену!

Первым делом я побежала к телефонам. Отключила, вырвав шнур из розетки. Затем схватила аппараты и выбросила их в бассейн. Затем подбежала к крючкам для ключей у черного хода, схватил ключи Эдвины, подошла к ее сумочке, нашла ее сотовый, и тоже отнесла все это к бассейну, бросив в воду.

У меня было не так много времени.

Мне нужно было спешить.

Я побежала наверх и нашла два чемодана, которые привезла с собой. Подтащила их к шкафу. Быстро, но тщательно собрала вещи. Не те вещи, которые Люсьен купил мне (кроме моих трусиков и ночных рубашек, так как я выбросила все свои старые, потому что те, что купил мне Люсьен, были намного приятнее). Косметика. Шампунь. Лосьон. Ювелирные украшения. Все, что было моим, что попадалось на глаза.

Я сунула телефон в сумку, подбежала к столу в спальне и схватила свой паспорт.

Затем потащила чемоданы вниз по лестнице, не заглядывая в столовую, пройдя мимо.

— Лия! Не надо! Пожалуйста, позвони Люсьену! Не уходи! Это небезопасно! — кричала Эдвина мне вслед.

Я ощущала себя сукой. Хуже, чем сука, оставив ее там связанной. Это было подло. Эгоистично. Ужасно плохо.

Но у меня не было выбора.

Я должна была сбежать.

Должна была.

А Люсьен может появиться на пороге в любую минуту.

Эдвина была очень милой леди, так что я молила Бога, может когда-нибудь она сможет меня простить.

Я подошла к «Кайену», положила в багажник чемоданы. Села в машину и нажала кнопку, открывания гаражных ворот. Пристегнула ремень безопасности и запоздало заметила, что у меня дрожат руки.

Дрожали не только руки, меня всю трясло.

В глазах появились слезы.

Я заставила себя собраться, чтобы придумать план действий. Сначала банк, я опустошу счет, который Люсьен создал для меня, как для своей игрушки наложницы. Найду банкомат и сниму максимальную сумму наличных со счета. Как можно скорее уберусь с Озера дракона. Остановлюсь у ближайшего автосалона подержанных автомобилей, продам «Кайен» и куплю другую машину.

Я строила свои планы, направившись приводить их в исполнение. Банк. Слава Богу, никакой очереди. Банкомат на том же месте. Пока шло все легко.

И когда я выехала из озера Драконов, схватила свой мобильный и набрала 911.

— Девять-один-один, что у вас случилось? — ответили мне.

— Кто-то ворвался в дом и... — Я назвала им адрес, чтобы они освободили Эдвину. Затем прошептала: — Поторопись.

И отключилась, нажала кнопку на двери, опустила окно и выбросила свой мобильный телефон.

По телевизору я смотрела передачу, могли отследить местонахождение с помощью телефонов.

Не моего.

Уже нет.

Люсьен начнет на меня охоту, теперь он имел полное право меня убить.

Я знала, что рано или поздно мы обязательно с ним встретимся. Также знала, что он будет в ярости, когда меня найдет. Я понимала на что, шла.

Но я это сделала.

Закончила с жизнью наложницы.

Я была свободна.

22 Тайна

Люсьен въехал на автостоянку своего офисного здания.

Он пребывал в ярости.

Дорога до его офиса заняла больше часа. Авария четырех автомобилей привела к массовой пробке с последующей задержкой. Больше, чем он мог сосчитать, он останавливал себя от желания развернуться и вернуться домой.

Вернуться домой.

Вернуться к Лии.

Вернуться, чтобы все ей объяснить, чтобы это отвратительное выражение на ее лице исчезло, а также исчезла боль из ее глаз, вернуть жизнь в ее голос.

Но он не мог. Все дело было в Грегоре. Грегор был членом Совета, и благодаря альянсу с Грегором, он мог бы обеспечить безопасность Лии. Дважды он откладывал назначенную встречу, чтобы провести время с Лией. Он не мог больше тянуть. Грегор был нетерпелив, встреча была важной, Грегор настаивал, как сообщил Эйвери Люсьену.

Он должен был обязательно сегодня появиться на этой чертовой встрече.

Он направил «Порше» на свое парковочное место, думая о ее словах, что она любит его. Его Лия любила его.

Он знал это. Знал, что она влюбилась в него. Не из-за того, что его предупреждала Стефани, а также Кейт, он чувствовал.

И именно поэтому он сделал то, что сделал. Эгоистично до крайности, но это было слишком прекрасно, получить любовь Лии. Лучше, чем ее красота. Лучше, чем ее запах. Даже лучше, чем ее кровь. Это было похоже на наркотик. Чувство экстаза. Постоянно, от бодрствования до сна и даже во сне, чувствовать ее рядом.

Бл*дь.

Черт!

Он должен был поговорить с ней сразу же, как просила Кейт.

Ему следовало поговорить с ней.

Он припарковался, заглушил «Порше» и без промедления вышел из машины.

Ему хотелось поскорее завершить эту встречу. Хотелось вернуться домой.

Вернуться к Лии.

«Я влюблена в тебя, Могущественный Вампир Люсьен».

Эти слова пронзили его, когда он закрывал дверь машины, потеряв контроль. Дверь захлопнулась с такой силой, что вся машина содрогнулась и переместилась на четыре фута на следующее, к счастью, свободное место.

Он уставился на свою машину, которая продолжала раскачиваться, затем остановилась. Закрыл глаза, оперся локтями о крышу машины и опустил голову.

«Милая, посмотри на меня».

«Пожалуйста, слезь с меня». Хриплый голос, как в агонии.

«Лия, милая, пожалуйста, посмотри на меня».

«Мне не следовало этого говорить. Забудь, что я сказала».

«Посмотри на меня».

«Ничего не было. Просто сотри мои слова из памяти. Иди на свою встречу. Мы оба забудем об этом, и все будет хорошо». Шептала она с отчаяньем.

В агонии. Отчаянье. Он все же заставил ее почувствовать боль. Эгоист. Взял и забыл, что он не мог ей ничего предложить. Взял и забыл, что его долгом было охранять ее. Взял то, от чего он не мог удержаться, и забыл защитить ее, причинив ей боль, точно так же, как при ее Посвящении — первом кормлении.

Он никогда не забудет ее слова признания в любви. Он никогда не сможет выкинуть их из головы. Он был от ее слов, словно сожжен буквально, там навечно.

— Черт, — прошептал он.

Его глаза открылись, он поднял голову и невидящим взглядом оглядел автостоянку.

Потом вспомнил о Грегоре. Не о предстоящей встрече. О решение Грегора пятьсот лет назад.

У Люсьена было три варианта. Продолжать пользоваться любовью Лии. Сделать ее своей парой и подвергнуть ее еще большей опасности, возможно, превратив их кошмары в реальность.

Или, ради нее самой, отпустить ее.

Нет, у него был только один выбор.

Последний.

Бл*дь.

Он втянул воздух, отошел от машины, отказался от лифта, чтобы промчаться вверх по сорока лестничным пролетам с вампирской скоростью. Если смертные увидят его, это привлечет внимание Совета, но к черту все. Пусть оштрафуют его, в конце концов. Всего за пару часов он потерял все.

Всё.

Он замедлился, когда вошел в холл, так же медленно со скоростью смертного открыл дверь и прошел через оживленные кабинеты. Он достал сотовый и выключил его, готовясь к встрече, пока сотрудники, столкнувшись с ним, молча кивали ему, Люсьен отвечал так же кивком.

Он увидел Салли за рабочим столом через стеклянную стену, открывавшую вид на ее кабинет. Она работала у него десять лет. За это время она познакомилась со своим мужем и вышла за него замуж, родила двоих детей и потеряла мать. За это время он не постарел ни на день.

Пришло время двигаться дальше. Создавать новые компании, продавать свои обширные владения, раздавать выходные пособия, рекомендации, отпускать своих сотрудников и переезжать. На этот раз ему нужно было исчезнуть, нанять молодого и компетентного, чтобы он действовал вместо него в течение двадцати, тридцати лет. Затем ему нужно было бы снова проделать все необходимые действия, управляя своими владениями как призрак. Через шестьдесят, семьдесят лет он снова появится или, возможно, продолжит оставаться призраком, присматривающим за своим состоянием.

Он уже некоторое время обдумывал это. Он даже планировал обсудить с Лией место их будущего дома.

Теперь он решил отправиться в Сингапур. Магдалина переехала туда три года назад. Ей там нравилось. Он не жил еще в Сингапуре. Это было такое же хорошее место, как и любое другое.

Чтобы защитить знания, что он вампир, он проделывал подобное слишком много раз, даже не хватит счета. Это была своего рода рутина, которой стоило придерживаться. И каждый раз ему хотелось просто остаться тем, кем он, черт возьми, был, не участвовать в этой рутине.

Он толкнул стеклянные двери в приемную Салли. Салли подняла глаза и улыбнулась. Затем увидев его лицо, ее улыбка исчезла.

Поэтому она немедленно сообщила:

— Я предложила им кофе и рогалики, сказала, что вы звонили, объяснила почему задерживаетесь.

— Спасибо, Салли, — пробормотал он, направляясь к двойным дверям с глянцевыми деревянными панелями, которые вели в его кабинет.

— Хочешь свежего кофе? — крикнула она ему в спину.

Он не ел ничего, кроме крови Лии этим утром, не зная, что это был последний раз, когда он пробовал ее на вкус. Он всегда наслаждался ею. Если бы он знал об этом, то нашел бы время насладиться им еще дольше. Не только ее кровью, всем, что было ее.

— Не нужно кофе, нас не беспокоить, — ответил Люсьен, поворачивая ручку и открывая дверь.

Он оглядел комнату, прежде чем закрыть за собой дверь.

Космо прислонился к краю его стола, скрестив руки на груди и лодыжки. Стефани развалилась в кресле для гостей у стены, скрестив ноги, с чашкой кофе в руке. Эйвери и Грегор оба сидели на диване, поза Эйвери была расслабленной, но настороженной. Грегор, однако, откинулся на спинку, как и Стефани, скрестив ноги, и выглядел скучающим.

Люсьен направился к зоне отдыха, когда Космо оттолкнулся от своего стола и подошел с другой стороны.

— Приношу извинения за задержку. Пробки, — пробормотал Люсьен, останавливаясь у спинки свободного кресла напротив Стефани.

— Такое случается, — пробормотал Грегор, изучая Люсьена.

Люсьен скрестил руки на груди и пристально посмотрел на Грегора, игнорируя остальных. Это было невежливо, но ему было наплевать. Он хотел побыстрее все закончить и отправиться домой, освободить Лию от Соглашения, чтобы она могла начать исцеляться от ран, которые он умышленно ей нанес, наслаждаясь каждой гребаной секундой.

— К сожалению, я должен еще раз извиниться. Знаю, что мои переносы нашей встречи не совсем приятны, и сегодняшняя задержка то же, но причина нашей встречи изжила себя. Сегодня днем я освобожу Лию от контракта.

Он услышал быстрое шипение Стефани, также услышал, как Космо прошептал: «Что за хрень?» Эйвери стал выглядеть более насторожено, а взгляд Грегора стал более острым.

— Прошу прощения? — тихо произнес Грегор.

— Я освобождаю Лию, — ответил Люсьен.

— Черт возьми, Люсьен! — воскликнула Стефани, вскакивая с кресла. — Что происходит?

Люсьен посмотрел на Стефани.

— Это тебя не касается.

Ее глаза расширились.

— Не касается? Ты с ума сошел?!

Люсьен сделал долгий, медленный вдох и посмотрел ей в глаза, но ничего не сказал.

Стефани не понравилось, она наклонилась вперед и потребовала:

— Ответь! Ты с ума сошел?!

— Повторяю, Теффи, это тебя не касается.

— Ты рехнулся, — прошептала она, ее глаза сузились.

— Люсьен, даже ты не можешь лелеять себя надеждой, что перевернув нашу культуру и традиции с ног на голову после пятисот лет условностей, недели спустя, ты меняешь свое мнение по прихоти, — вставил Космо низким от гнева голосом.

Глаза Люсьена переместились на Космо, когда он заговорил, поэтому заявил:

— Это не прихоть.

— Тогда в чем дело? — возразил Космо.

— Это тебя тоже не касается, — парировал Люсьен.

— Невероятно, — прошипела Стефани, и Люсьен посмотрел на нее.

— Теффи, успокойся, — пробормотал Эйвери.

Голова Стефани была как в тумане, когда она повернулась к Эйвери и крикнула:

— Я не могу успокоиться! Мы на пороге войны!

— Ты влюблен в нее.

В комнате воцарилась тишина, когда Грегор произнес эти слова, и глаза Люсьена переместились на него.

— Да, — подтвердил он без колебаний.

— О Боже мой, — прошептала Стефани.

— Иисус, бл*дь, Христос, — тихо сказал Космо.

— Ты понимаешь мой выбор, Грегор, — спокойно заявил Люсьен. — Ты единственный в этой комнате, кто поступил так же. Я могу обеспечить ее безопасность, но на сколько? Мое кормление дало бы ей более долгую жизнь. Ей осталось сорок-пятьдесят лет земной жизни. Это лучше, чем прожить больше времени, на сколько бы я продлил ее земное существование, в бегах и ее жизнь закончилась бы на эшафоте, и она бы смотрела, как меня сжигают. Ты знаешь это лучше, чем кто-либо в этой комнате. Поэтому сегодня я освобожу ее.

— И как давно ты понял, что влюблен в нее? — Тихо спросила Стефани, и Люсьен перевел взгляд на нее.

— В ту минуту, когда увидел ее двадцать лет назад, — ответил Люсьен.

— Почему ты ничего не сказал? — Повысился ее голос.

— Потому что я сам это понял всего две минуты назад, — ответил Люсьен.

Стефани закрыла глаза и опустила голову.

— Зачем? — спросил Космо, и Люсьен посмотрел на него.

— Что зачем? — переспросил он.

— Зачем, Люсьен? Если ты любишь ее, зачем отпускаешь?

— Ты никогда не спаривался. Семьсот пятьдесят три года, Космо, ты живешь на этой земле, и ни одна женщина, смертная или бессмертная, не стояла рядом с тобой и не обменивалась кровью и клятвами. Когда ты это сделаешь, ты поймешь зачем, — ответил Люсьен.

— Все это не было связано с укрощением, — обвинил Космо. — Чушь собачья, что ты две минуты назад только понял, что любишь ее. Ты знал это с самого начала. Еще тогда.

Люсьен наклонил голову.

— Скорее всего, да, где-то в глубине души. Но я отрицал это чувство ради безопасности Лии. И чушь собачья, Космо ты видно догадывался, ты мне сам говорил. Как и Стефани. И Изобель. Все, кто меня знает настоящим. Если честно, все вы знали, почему я был с ней, не только приручить и трахнуть свою наложницу.

— Итак, с самого начала ты знал, что вы не сможете быть вместе, как пара, но ты все равно настоял на контракте с ней, — напомнил ему Космо.

— Я знал одно, хотя у меня была Мэгги, то, что иметь Лию даже на короткое время было лучше, чем не иметь ее вообще. Не только для меня, но и для нее. И наше проведенное время вместе доказало, что я оказался прав. Но я знал, что в этот раз наше совместное время будет коротким. Понял, что не могу потратить его впустую. Чего не учел, что Лия так быстро ответит на мои чувства.

В этот момент пришло понимание. Люсьен понял это, когда Космо вздрогнул и отвернул голову.

Люсьен посмотрел на Грегора.

— Сегодня она призналась, что влюблена в меня. Пока Совет рассматривает мою просьбу, я размышлял над этим. Моим первым побуждением было поговорить с ней о логике в попытке продлить наше Соглашение. Но это же Лия. Я очень хорошо ее изучил. Она любит жизнь, и ею управляют эмоции. Она не согласится наслаждаться короткое времени. Она не знает, что я отвечаю ей взаимностью. Если она узнает, то никогда меня не отпустит. А я не хочу, чтобы она страдала еще больше потом. Сейчас она думает, что я не разделяю ее любви, она уже закрылась от меня. Она отступает, пытаясь справиться с болью, которую я ей причинил. Я должен освободить ее ради нее самой. Поэтому мне не нужно разрешение Совета. Тем не менее, если другие вампиры захотят заняться укрощением, Грегор, я встану на их сторону.

— Пожалуйста, присядь, Люсьен, — тихо попросил Грегор.

Люсьен отрицательно покачал головой.

— Мне нужно вернуться к Лии.

— Прошу тебя, Люсьен. Сядь, — более твердо произнес Грегор.

— Вопрос исчерпан. Я должен вернуться домой.

Домой.

Теперь не будет дома.

Бл*дь.

Черт!

Грегор выдержал его взгляд.

Затем заявил:

— Я собираюсь вам рассказать то, что известно очень немногим. Очень немногим избранным. Если кто-нибудь из присутствующих здесь сделает эту информацию достоянием других, неважно кто именно из вас расскажет эту тайну. На всех вас будет объявлена охота. Вас поймают. Будут пытать до тех пор, пока не будете умолять вас сжечь. Каждого члена вашей семьи постигнет та же участь. И все, кого вы любите, бессмертные или, — его взгляд заострился на лице Люсьена, — смертные, тоже разделят вашу судьбу.

— Срань господня, — выдохнула Стефани, плюхаясь обратно в кресло.

— Рассказывай, — рявкнул Люсьен, и Грегор вздернул подбородок.

Затем он обвел взглядом комнату и объявил:

— История бессмертных — полная ложь.

Люсьен почувствовал, как его глаза сузились.

— Что? — прошептал Космо.

— История бессмертных — полная ложь, — повторил Грегор. — Тысячелетия назад было принято решение. Тогда велось много войн. Кровавая битва шла за кровавой. Бессмертных пытали, обезглавливали, сжигали. Это было ужасно, разрушительно, и в конце концов все эти войны и пытки просто уничтожили численность нашего вида. Трагедия. Нас осталось очень мало. Любого из нашего вида. — Он поднял руку, указывая на Эйвери. — Вампиры. Оборотни. Призраки. Фантомы. Големы. Ви. Таким образом, остальные представители вида пришли к соглашению и приняли решение. Многие из бессмертных нуждаются в людях, чтобы выжить. Нужно было найти способ, чтобы мы могли мирно жить среди них. Сражения в основном велись из-за конфликтов по поводу господства. Будучи значительно сильнее и то, что бессмертных чрезвычайно трудно убить, были бессмертные, которые считали, что наш вид должен править смертными, и когда я говорю это, имею в виду они хотели поработить людей. Остальные были настроены на более демократическое совместное сосуществование, несмотря на то, что бессмертные должны были скрывать нашу суть, кем мы являемся на самом деле.

— Это не новость, Грегор. Эти древние битвы известны всем бессмертным. По сей день вся эта история очень плохо держится в тайне, и есть все еще те, кто придерживается разных политических взглядов, — сообщил ему Люсьен.

— Да, вы, конечно, знаете об этом, — заявил Грегор, глядя на Люсьена. — Но вы не знаете, что различные виды бессмертных не мутировали от homo sapiens, трансмутации волка и человека, эволюционного процесса, основанного на географии или метаморфозе природных сил в человеческие формы, и мы не эволюционировали до того, чем мы являемся сегодня, из первобытной субстанции. Мы были созданы магией.

— Срань господня, — выдохнула Стефани.

— Это смешно, — выпалил Космо.

Грегор посмотрел на Космо.

— Это может показаться смешным, но это абсолютная правда. Мы из другого мира. Мы сверхъестественны. Для нас не подходит ни одно объяснение. Мы — волшебство.

— Объясни, — прорычал Люсьен, и глаза Грегора обратились к нему.

— Я не могу, Люсьен. Как я уже сказал, для нас нет никакого объяснения. На эту тему было проведено много исследований, когда и как мы появились, в те древние времена никаких записей не велось. И в этих битвах погибло так много представителей нашего вида, и тайна охранялась так долго, что даже почти всех Старейшин, заключивших этот договор, уже нет. Даже если они и знали тайну нашего происхождения, то унесли ее с собой.

— Этого не может быть, — прошептала Стефани.

— Однако, это так, — сообщил ей Грегор. — Здесь явно замешена магия.

— Если здесь замешена магия, объясни тогда, почему у нас такое же строение тела, как у людей. Мы также спариваемся, как они. Также воспроизводим потомство. Дышим, спим и, по большей части, едим то же самое, — потребовал Люсьен.

— И на этот вопрос я не знаю ответа. Но подумай об этом, Люсьен, сам, — мягко подбодрил его Грегор. — Каждый вид действительно имеет точно такое же строение тела, как и люди, и все же, если нас не обезглавить или не сжечь, мы не умрем. На этой земле почти все рано или поздно умирает. Даже Старейшины, заключившие этот договор, умерли не естественной смертью. Некоторые были убиты, а другие покончили с собой.

— Мы потребляем кровь смертных, чтобы питаться, она поддерживает в нас жизнь, — вставила Стефани. — Мы бы умерли без нее.

— Вы были бы значительно ослаблены, но не умерла бы. Этот факт, понятный нашему виду, но никто из нас не проверял эту теорию в действии, не воздерживался так долго. Тем не менее это правда, — заявил Грегор, глаза Стефани расширились, и Грегор продолжил. — Но призраки и фантомы потребляют энергию смертных. Как такое возможно? Это кажется нам естественным, мы знаем об этом, кажется, целую вечность, но, Стефани, это... это... не так. Если ты подумаешь логически, то поймешь. Не говоря уже о том, что оборотни тоже бессмертны, но они не забирают у людей энергию, не питаются кровью. Они питаются той же едой, что и смертные, потребляют ее в большом количестве и усваивают гораздо быстрее.

— Зачем тогда те Старейшины бессмертные сказали, что произошли от людей? — спросила Стефани. — Лгать нам о нашем происхождении и сущности, не имеет смысла.

— Мы отличаемся от людей, к сожалению, смертные боятся всего неизвестного, и все мы знаем, что их страх часто проявляется неприятно по отношению к нам. Убедив бессмертных, что они являются неотъемлемой частью людей, дало бессмертным ощущение человечности. Единство с другими существами, населяющими эту землю. Таким образом, бессмертные создали близость между видами. Если вам говорят, что вы произошли от смертных, то у вас появится способность испытывать сострадание к ним, это поможет искоренить желание подчинять тех, кто находится ниже на лестнице развития эволюции, потому что они являются продолжением вас самих. И на протяжении тысячелетий, вы не можете этого не признавать, работало очень хорошо.

— Это, черт побери, какое-то безумие, — пробормотал Космо.

— На первый взгляд да, но это абсолютно верно, — ответил Грегор.

— И эта великая тайна, — заявил Люсьен, и внимание Грегора вернулось к нему, — ты делишься с нами сейчас, потому что...?

— …из-за Пророчеств, — ответил Грегор.

— О, черт. Начинается, — пробормотала Стефани, и Грегор повернулся к ней, сдвинув брови.

— Ты знаешь что-то о Пророчествах?

— Нет, — возразила она. — Но две минуты назад я узнала, что произошла из магии и сверх человек, если можно так выразиться. Было бы логично услышать всю эту чуть о пророчествах. Черт возьми, Грегор, мне сотни лет. Я прочитала изрядную долю книг. Со сверхъестественным дерьмом всегда бок о бок идут чертовые пророчества.

Стефани разозлилась, но в то же время улыбалась.

Несмотря на это, Люсьен не улыбался.

Грегор ответил:

— Ну, те, о ком вы узнаете сегодня, имеют непосредственное отношение к Трем. Эти Трое составляют Священный Триумвират, в который входит вампир, чья сила и хитрость не знают себе равных, он также обладает дополнительными способностями, превосходящими любого из его вида. Он найдет свою спутницу жизни, смертную женщину великую духом, которая тоже будет обладать своими собственными способностями от рождения, и одной, которую приобретет — способность поглощать силы своего партнера через его кормление.

Воздух в комнате стал густым, у Люсьена скрутило живот и сдавило грудь.

Грегор еще не закончил.

— Второй будет король Оборотней, который найдет свою спутницу жизни, она тоже будет обладать потусторонними способностями. И последний — гибрид оборотня и вампира, чья смертная спутница жизни также будет исключительной.

— Оборотни и вампиры не могут производить детей, — заявил Космо.

— Да, вампиры и смертные тоже не могут, но если Пророчества сбудутся, то у Люсьена будет четверо детей от Лии в ближайшие десять лет, — ответил Грегор.

Люсьен не смог сдержать свою реакцию, даже если бы попытался. Он и не пытался. Рука метнулась вперед, крепко ухватившись за спинку стула, стоявшего рядом с ним.

— Боже мой, — прошептала Стефани.

Грегор посмотрел на Люсьена.

— Времена меняются, — тихо заявил он. — Война уже на пороге. И это будет не межрасовая война между вампирами, которые хотятосвободиться от ограничений Соглашения Бессмертных и Смертных против тех, кто не хочет. Это будет война между всеми бессмертными в союзе со смертными против таких же бессмертных, желающих избавить планету от своих собратьев, которые думают иначе, чем они. Бессмертных, которые хотят поработить людей. Наш враг хочет поработить всех, кто не такие, как он, сделав их рабами, чтобы они служили им всеми способами. И, мне жаль это говорить, Люсьен, поскольку ты многое пережил за свои годы, ты и твоя Лия — часть этой Троицы. Три пары должны будут сыграть важную роль, победить или погибнуть, пока вы будете сражаться.

Бл*дь.

Черт!

— Что это значит? — спросил Космо.

Ответил Эйвери.

— Это означает, что бессмертным пришло время открыто войти в мир смертных со всеми своими способностями. И это означает, что Совет уже внес поправки в Соглашение Бессмертных и Смертных. Вампиры не только могут теперь свободно приручать своих наложниц, они могут свободно укрощать любого смертного, которого пожелают. И, наконец, — его взгляд переместился на Люсьена, — вампиры теперь могут снова свободно официально вступать в брак со смертными. Приговор отменен. Официальное заявление от Совета будет в понедельник.

Рука Люсьена отпустила стул; он повернулся и быстро направился к двери.

— Люсьен, — позвал Грегор, Люсьен остановился и обернулся.

Но не из-за Грегора.

— Есть письменный документ этих Пророчеств? — спросил он.

— Конечно, — ответил Грегор. — Но...

Люсьен прервал его:

— Я должен быстрее добраться до Лии. Устройте так, чтобы я их прочитал.

— Это невозможно, — возразил Грегор.

— Сделайте это возможным, — отрезал Люсьен.

— Ты не понимаешь, — осторожно произнес Грегор.

— Вы можете все мне объяснить после того, как я поговорю с Лией, — парировал Люсьен.

— Я мог бы организовать встречу, весьма вероятно, что тебе будет разрешено увидеть только те Пророчества, которые не касаются вас, а двух других пар в Триумвирате, — объяснил Грегор.

— Дергайте за ниточки, дайте денег, лебезите, но найдите способ, чтобы я прочитал эти Пророчества, — процедил Люсьен.

— Люк, ты веришь в эту чушь? — недоверчиво спросила Стефани, и Люсьен пристально посмотрел на нее.

— Что Лия предназначена мне судьбой? — спросил он, Стефани кивнула, а Люсьен закончил: — Абсолютно и безоговорочно.

Голова Стефани дернулась прямо перед тем, как ее глаза сузились, и это было прямо перед тем, как она улыбнулась.

— Хорошо, тогда ты веришь в Пророчества? — спросила она.

— Если там написано обо мне и Лии, я хочу прочитать это, независимо от того, было ли это написано вчера или три тысячи лет назад, а верю я в это или нет, — ответил Люсьен.

— Понятно, — пробормотала она, все еще ухмыляясь.

— Нам еще о многом нужно поговорить, — вмешался Грегор, и глаза Люсьена обратились к нему.

— Мы организуем еще одну встречу. Через две недели, — заявил он.

Брови Грегора взлетели вверх.

— Через две недели?!

— Грегор, я собираюсь выйти из этого офиса, пойти домой и попросить женщину, которую люблю, провести со мной вечность. Да, через гребаные две недели, и считайте, что вам несказанно повезло, что я не собираюсь устраивать эту чертовую встречу через два месяца.

Глаза Грегора опустились, но не раньше, чем Люсьен увидел, как они загорелись.

Господи, вампир был совсем не холодным и не бесчувственным. Это было приятно узнать.

При этой мысли дверь открылась, Люсьен повернулся, Салли просунула голову.

Он напрягся, заметив бледность, широко раскрытые глаза и почувствовал ее запах страха.

— Прости, Люсьен. Я знаю, что тебя нельзя беспокоить, но Эдвина звонит, сказала, чрезвычайная ситуация.

Черт, он отключил свой сотовый. Космо, Стефани и Эйвери присутствовали здесь в кабинете, он неохотно оставил Лию без защиты.

Черт!

Он быстро зашагал к своему столу, заставляя себя вышагивать как смертный.

— Какая линия?

— Первая, — ответила Салли.

Он выдернул телефон из подставки, поднес его к уху, одновременно нажав кнопку первой линии.

— Эдвина.

— Люсьен, — выдохнула она прерывающимся голосом. — О, Люсьен.

— Говори, — приказал он.

— Твой… твой отец, Ка... Катрина, Марчелло и эм… Я не знаю его имени, но здесь было четверо вампиров. Они выбили дверь. Они...

Черт. Нет. О, черт, нет.

— Лия? — рявкнул он.

— Она уехала, — прошептала Эдвина, и внутренности Люсьена скрутило, когда его свободная рука сжалась в кулак, а грудь начала гореть.

— Уехала? — прошептал он в ответ, ошеломленный дерзостью его отца, Катрины и еще двоих и одновременно взбешенный. — Они забрали ее?

— Нет, нет... Она сама ушла. Они, то есть твой отец, наговорил ей такие ужасные вещи, Люсьен. Ты бы не стал… Я даже не могу в это поверить. Он говорил ей такие ужасные вещи. И он рассказал ей о какой-то женщине по имени Мэгги.

Люсьен закрыл глаза и сжал кулак. Он положил его на свой стол и наклонился.

Эдвина продолжала говорить.

— Он... он… о, Люсьен, мне жаль говорить тебе это о твоем собственном отце, но… он прикоснулся к ней.

Люсьен открыл глаза, но не увидел ничего, кроме красного.

— Он прикасался к моей Лии?!

— О, черт. — Он услышал шепот Стефани, но Эдвина снова заговорила.

— Он прикасался к ней и говорил ей такие мерзкие вещи. Она... она плакала, Люсьен. Это было… о боже, выражение ее лица. Я никогда его не забуду. Я пыталась ей объяснить, но она… Мне очень жаль, она собрала вещи и уехала. Она так отчаянно хотела сбежать, что оставила меня связанной, но позвонила в полицию. Полицейские сейчас здесь. Они прибыли сюда всего несколько минут назад. Я позвонила тебе, как только смо...

— Оставайся на месте. Ничего не подписывай и не пиши полицейским, но задержи их там, пока я не вернусь домой. Я приведу с собой кого-нибудь, чтобы ты была в безопасности.

— Хорошо, Люсьен, — прошептала она. — Я, э-э-э… ты должен знать, твой отец сказал, что они будут готовы к твоему ответу.

Бл*дь.

— Они причинили тебе вред? — запоздало спросил он.

— Они напугали меня и привязали скотчем к стулу. Было больно, когда сорвали ленту, но я в порядке.

Они сгорят за ту боль, которую испытала Эдвина.

Они будут кричать, прежде чем сгорят за нападение на Лию.

И его отец будет молить, чтобы он его сжег.

И он будет мучить его чертовски долго.

— Я буду дома через двадцать минут, — произнес Люсьен.

— Хорошо.

Он положил трубку и повернулся, Эйвери и три вампира вскочили на ноги.

— Что нам нужно делать? — тут же спросил Космо.

— Ты охотишься на Катрину, — приказал Люсьен, лицо Космо стало жестким, он кивнул.

Люсьен посмотрел на Стефани.

— Ты приведешь мне Марчелло.

Стефани улыбнулась невеселой улыбкой, прежде чем кивнуть.

Люсьен посмотрел на Грегора.

— Был еще один вампир. Я хочу знать, кто он.

Грегор просто кивнул.

Люсьен посмотрел на Эйвери.

— Грегор узнает и скажет тебе. Ты пошлешь Рейфа.

Эйвери кивнул подбородком.

— Они ждут нас, учтите, — предупредил всех Люсьен.

— Мы слышали, — ответил Космо.

Люсьен кивнул и посмотрел на Эйвери.

— Мне нужно, чтобы ты поехал со мной. Возьми под охрану Эдвину.

Эйвери опять кивнул подбородком.

Люсьен двинулся к двери.

— А ты будешь охотиться за своим отцом? — спросила Стефани ему в спину.

— Нет, он может подождать, — он повернулся, положил руку на дверную ручку и посмотрел на Стефани. — Я охочусь на Лию.

Он услышал ее прерывистое дыхание и вышел за дверь.

23 Клятва

Не отрывая глаз от телевизора, я вжала две смятые подушки, которые держала в руках, поглубже в свое тело. Я крепко укуталась ими, прижав к себе, шея была согнута, щекой я прижималась к грубому материалу.

Телевизор работал, я хотела услышать, что происходит в мире. Не то чтобы я могла убежать, если бы Люсьен догнал меня. Я просто хотела полсекунды, чтобы подготовиться к смерти.

Но мои мысли были не о том, что показывали по телевизору.

Мои мысли, как и в течение многих дней, были заняты всем подряд.

Смогу ли я заснуть этой ночью, одна в постели в гостиничном номере, после того как провела недели, буквально каждую ночь, свернувшись калачиком рядом с вампиром?

Куда я отправлюсь завтра? На север, на юг, восток или запад? В Канаду? Мексику?

Должна ли я воспользоваться шансом и позвонить своей семье? Я уехала девять дней назад, и, скорее всего, им сообщили, что я сбежала, они, вероятно, беспокоятся обо мне. Не говоря уже о том, что это был бы мой последний шанс поговорить с ними, если Люсьен найдет меня и придет в ярость, пойдет своим путем вампира и заберет мою жизнь. Я явно не знала его (совсем), но то, что теперь я знала о нем, убедило меня, что он пойдет по пути вампира.

И, наконец, задаваясь вопросом, сколько времени у меня осталось и стоит ли мне куда-то двигаться, может лучше позволить ему поймать меня и покончить с этим.

Я была готова умереть, и это тоже не давало мне покоя. Это было отвратительно и безумно, но я устала, хотела есть, была убита горем, находилась в бегах, и в глубине души понимала, что будущего у меня как такового не будет. Я влюбилась в вампира, причем сильно, он месяцами играл со мной. И я взяла и покончила с этим.

Но странно, учитывая то, что Люсьен не испытывал ко мне никаких чувств, все же должна была признать, что большая часть моих мыслей с беспокойством, как заезженная пластинка, были заняты тем, что сказал его отец. Люсьену грозила опасность. Мне должно было быть все равно, я это понимала.

Но почему-то все равно мне не было.

Я была совершенно сбита с толку.

А еще я беспрерывно себя ругала. Спрашивая, почему оказалась такой глупой. Спрашивая, когда поумнею.

Я попыталась дать себе поблажку. Он был Люсьеном, и таких мужчин, как он, было не так уж много (на самом деле, ни одного). Он усердно работал, поклявшись меня сломить. А вампирская клятва была очень сильной. Так что, понятно, почему он сделал все возможное, чтобы добиться успеха.

Но я не могла позволить себе дать слабину. Мои решения были моими решениями. Моя капитуляция была моей капитуляцией. Мое бегство и его последствия были на моей совести. Я знала, что это скорее всего причинит боль моей семье, мне было очень трудно позвонить им. Но я сказала себе, если то, что сказал Этьен, правда, то, скорее всего, женщинам Бьюкенен пора завязывать с бизнесом наложниц.

Я невидящим взглядом уставилась в телевизор. Это был девятый по счету гостиничный номер, в котором я остановилась. На этот раз я разорилась. Последние восемь ночей я останавливалась в дерьмовых отелях в глуши. Но я устала. Почти не спала. Этот номер был небольшим, и уж точно не так роскошен, к чему я привыкла. Он оказался обшарпанным, но, по крайней мере, здесь было чисто. Мне нужны были чистые простыни. Мне необходимо было поспать.

Боли в желудке от голода терзали меня изнутри, но я не могла есть. Я пыталась. Мысль о еде вызывала у меня тошноту, один раз, когда я попыталась хоть что-то проглотить, меня стошнило. Поэтому я перестала пытаться.

Я просто ехала в ту сторону, куда вели меня мои руки на руле. Я выпила кучу кофе, чтобы не спать. Потом нашла место, где можно было устроиться и поспать.

Но сон ускользал от меня.

Я так чертовски устала. Я никогда так не уставала. И была ужасно голодная.

Мое сердце никто никогда так не разбивал.

Я скучала по нему. Скучала по своему вампиру, который никогда не будет моим. Тосковала по нему каждую секунду каждый день.

И я ненавидела себя за это.

Я почувствовала, как на глаза навернулись слезы, сморгнула их, пытаясь сосредоточиться на экране телевизора.

Не помогло. Я понимала, что не поможет, но все равно не сдавалась. Каждую ночь наворачивались слезы, и как бы я ни старалась их побороть, они всегда тихо лились.

Если у меня был любовный роман, а он не был Люсьеном, я подумала бы, что мы предназначены друг другу. Я плакала не о том, что сбежала от человека, которого любила, и он найдет меня и убьет. А о потере человека, которого я любила (понимаете? Все испортила, как всегда!). Я никогда не чувствовала себя так, когда у меня заканчивались отношения с одним из моих парней. Я даже не знала, что может быть так плохо. Не знала, что существует такая боль.

И я бы хотела, чтобы не была знакома с этой болью.

Мне было холодно. На мне была бледно-розовая хлопчатобумажная ночная рубашка до колен с широким v-образным вырезом и короткими рукавами. Я остановилась и купила несколько штук и кое-какое нижнее белье, выбросив нижнее белье, которое мне подарил Люсьен. Пытаясь согреться, плотнее прижала колени к груди. Я была слишком измучена, чтобы даже пошевелиться и забраться под одеяло.

Слезы потекли из уголков глаз, экран телевизора превратился в одно размытое пятно, я вздохнула.

Думая, удастся ли мне заснуть, может мне не приснится тот кошмар. Я не думала об этом, когда убегала, но каждую ночь эта мысль не давала мне уснуть. Но в тех обрывках прерывистого сна, когда мне удавалось все же сомкнуть глаза, кошмара не было.

Я поняла, что это означало. Мы были связаны, даже если это было хреново.

Теперь «нас» не было.

Кто бы мог подумать, что я когда-нибудь захочу, чтобы кошмар вернулся?

Это, однозначно, неприятно попахивало, но я правда хотела, чтобы он вернулся. Мне необходима была хоть какая-то связь с Люсьеном. Связь, которая странным образом может меня убить.

Боже, я находилась в полном замешательстве. Полностью.

Я снова вздохнула, слезы потекли медленнее, веки начали тяжелеть.

Да. Пожалуйста, поспи. Мне нужно было поспать.

Слезы прекратились, и мои веки опустились.

Да, спи.

Я медленно моргнула, затем закрыла глаза.

Потом, к счастью, заснула.

* * *

Я проснулась и сразу поняла, что Люсьен здесь, почувствовала, как его пальцы обхватили мою лодыжку.

Зная, что у меня ничего не получится, но все равно я приготовилась к борьбе.

Потом почувствовала, как меня дернули за лодыжку. Внезапно мое тело перевернули на спину, и вес Люсьена навалился на меня сверху. Его длинные пальцы обхватили мой подбородок, теплая ладонь прижалась к горлу.

Я заснула при включенном свете, поэтому видела его прямо перед своими глазами, в дюйме от меня, его глаза, наполненные жаром.

Голодные.

Я почувствовала, как мое сердце бешено заколотилось в груди, страх прожег насквозь, пальцы и ноги покалывало.

— Лия, — прошептал он, мое имя сорвалось с его губ.

Я молчала. Ждала, что бы со мной ни случилось. Это было отстойно, но я была готова.

Девять дней. Ему потребовалось девять дней, чтобы меня найти. Я была удивлена и впечатлена. Не впечатлена в хорошем смысле, но все равно это было невероятно.

— Я не кормился девять дней, милая, — пробормотал он.

Милая.

Все же продолжает свою тактику, когда мы оба знали, что все давно кончено.

Боже, я ненавидела его.

Но меня кое-что удивило. Я смутно удивлялась, почему он не кормился. С другой стороны, если он собирался меня высосать досуха, ему можно было и не кормиться столько времени.

— Милая, мне нужно поесть, — прошептал он.

Я сглотнула, мое горло двигалось под его ладонью, разум затуманился от усталости, задаваясь вопросом, почему он просил разрешения, чтобы убить меня.

Может это какая-то сумасшедшая вампирская традиция.

Я сделала единственное, что могла сделать. С таким же успехом пора покончить с этим.

Я повернула голову в сторону, обнажая шею, его рука передвинулась вместе с моей головой.

Очень надеялась, что он меня обезболит. Я не хотела умирать и испытывать ту мучительную боль перед смертью.

Почувствовала, как его голова опустилась, определенно почувствовала, как его язык скользнул вверх по моей шее.

Я облизнула губы. Было приятно, я была рада, что он не хотел убивать меня в муках. И было так же хорошо, как всегда (и это было здорово, как всегда, что тоже было отстойно). Я не разрешала себе реагировать на его язык на своей коже.

Затем его язык двинулся вниз.

Почувствовала онемение, а потом он стал кормиться.

Мои глаза медленно закрылись, и я наконец поняла, что мне повезло, я так устала. У меня не было сил, совсем не было сил реагировать на его кормление, каким бы хорошим оно ни было.

Его рука шевельнулась. Большой палец нежно скользил по моим губам, пальцы заскользили по моей щеке, вниз по подбородку, ниже, обхватили мою шею сбоку и притянули вверх, когда он усилил сосание.

Боже, раньше мне нравилось, когда он так делал. И даже сейчас, несмотря на непомерную усталость, я почувствовала слабое покалывание в сосках и между ног.

Его большой палец двигался, поглаживая мое горло, и я подумала, что это так похоже на Люсьена. Даже убивая меня, он играл, притворяясь нежным, даря мне что-то прекрасное.

Мои глаза медленно открылись и так же медленно закрылись снова. Боже, я так устала. Я не собиралась с ним бороться, все равно все бесполезно. Во мне не осталось ни капли сил. Я даже не собиралась бодрствовать во время своей смерти.

Я решила, что, наверное, это хорошо.

Вес Люсьена, его тепло, кормление, большая теплая рука на моей шее, палец успокаивающе поглаживал, другая его рука крепко обнимала меня, мои веки затрепетали в последний раз.

Он решил подарить мне красивую смерть.

Это тоже был Люсьен.

Я успокоилась, позволила его кормлению захлестнуть меня, затем погрузилась в темноту.

* * *

— Это может занять несколько дней. Мне нужно побыть с Лией.

Пробуждаясь, услышала я глубокий голос Люсьена, тихо с кем-то разговаривающий.

Потом услышала:

— Не знаю. Что я точно знаю, она не следила за собой. За девять дней она очень похудела. У нее плохой цвет лица, под глазами темные круги, и она заснула во время кормления. Последовала пауза, затем:

— Да, Теффи, во время.

Я боролась с тяжестью усталости, которая все еще держала меня в своих тисках. Но я крепко прижималась к Люсьену, часть моего тела лежала на нем, моя щека покоилась на его груди. Люсьен продолжал говорить.

— Я перевезу ее в приличный отель, накормлю, дам ей отдохнуть. Тогда мы и поговорим. Я не хочу начинать путешествие домой, пока не буду уверен, что она способна вынести это путешествие. Так что держи их. Я разберусь с ними, когда вернусь. — Еще одна пауза, затем: — Если хочешь. Играй с ними сколько пожелаешь.

О чем он говорит?

И более важно, почему я была до сих пор жива, крепко прижимаясь к Люсьену?

Мои глаза открылись, и я моргнула.

Рука Люсьена, обнимающая меня за спину, переместилась, скользнув вверх по моему позвоночнику, пальцы запутались в моих волосах.

— Она проснулась, Теффи. Я позвоню тебе позже, когда узнаю больше.

Его пальцы шевельнулись, накручивая локон, и мое сердце пропустило удар.

— Точно. Скоро поговорим.

Затем я услышала звуковой сигнал и поняла, что он закончил разговор.

У меня была секунда, чтобы обдумать все, прежде чем Люсьен передвинулся. В конце концов он улегся на бок, другой рукой обняв, и притянул так, что моя голова была не на его груди, а на подушке, и я смотрела ему в глаза.

Боже, его глаза были прекрасны. Девять дней, мне казалось, что я все помнила, но забыла, какими прекрасными были его глаза.

— Ты крепко спала, милая. Как ты себя чувствуешь? — мягко спросил он, его пальцы все еще накручивали мой локон, другой рукой он прижимал меня к своему телу.

— Э-э... что происходит? — осторожно прошептала я.

— Ты скажешь мне, как ты себя чувствуешь, — ответил он.

— Ну... э-э... — Я замолчала.

Он не убил меня. На самом деле, глядя на него сейчас, он совсем не выглядел в ярости. Он был похож на Люсьена, только лучше. Намного лучше. Его глаза наполнились заботой и такой глубокой теплотой, что я никогда не видела ничего подобного в нем. Черты его лица были разглажены. Голос звучал мягко и тихо.

Может это часть укрощения? Типа жертва сбежала, ты должен ее найти, опять играть с ней укрощая, чтобы она потом опять сбежала, и так по кругу?

О Боже, я надеялась, что все не так. Я очень, очень надеялась, что до этого не дойдет. Серьезно, я бы предпочла, чтобы он убил меня здесь и сейчас.

— Когда ты в последний раз ела? — спросил Люсьен, когда я замолчала.

— Ты имеешь в виду, ела и не выплескивала тут же наружу? — переспросила я и увидела, как вспыхнули его глаза, а губы напряглись.

О боже.

— Да, в последний раз, когда ты ела и не выплескивала тут же наружу, — ответил он, его голос теперь звучал напряжено, но почему-то не угрожающим.

— Ну, накануне вечером... — О, черт. Я не хотела об этом вспоминать, не хотела. Ну, должна была сказать, потому что знала, что он этого не пропустит, — накануне вечером перед тем, как уехала.

— Десять дней прошло, — пробормотал он, удивив меня своей задумчивостью, и опять он не сердился при моем упоминании о побеге, его руки сжались, глаза скользнули по моему лицу, затем остановились на моих глазах. — Это было глупо, моя зверушка.

Хорошо. Сейчас. Серьезно.

— Что происходит?

— Нам нужно тебя накормить, — заявил он. — У тебя хватит сил пойти со мной в ресторан или ты хочешь, чтобы я принес тебе что-нибудь сюда? Если последнее, скажи, чего бы ты хотела. Предупреждаю тебя, ты проспала двенадцать часов, не считая того, сколько ты спала до того, как я нашел тебя. Уже не утро. Сейчас час дня.

Узнав об этом, я почувствовала, как мои глаза расширились, а губы приоткрылись. Затем почувствовала, как у меня затрепетал живот, когда он взглянул на меня, его лицо снова стало мягким, а пальцы перестали играть моими волосами, нежно сжав их в кулаке.

Он только что спросил, чего я хочу, и я сделала вывод, что он выполнит мою просьбу.

Может это новая тактика?

— Э-э... — пробормотала я, недостаточно убедительно, пытаясь осознать, защититься, понять, что происходит.

Он перевернул меня, я оказалась на спине, навис надо мной, его торс прижимался к моему, лицо было очень близко.

— Лия, любовь моя, мы не можем медлить, ты должна поесть и отдохнуть. Нам нужно вернуться домой. Нам многое нужно обсудить, но еще многое предстоит сделать. Теффи и Космо схватили Катрину и Марчелло. Совет санкционировал их пытки и сожжение, и мне нужно вернуться и проследить за этим. Так что теперь необходимо принести тебе еду, накормить тебя, уложить в приличную кровать с простынями, которые не кажутся картонными, тебе нужно отдохнуть, нам поговорить, а потом отправиться домой.

Ладно, было много чего сказано.

Во-первых, он назвал меня «любовь моя». Он никогда меня так не называл. Никогда, никогда, никогда.

Во-вторых, Совет санкционировал пытки и сожжение?

В-третьих, Люсьен собирался «проследить за этим»?

— Что происходит? — повторила я свой вопрос.

— Лия...

— Люсьен, — оборвала я его. — Что происходит?

— Мы поговорим об этом позже, после того, как ты поешь, к тебе вернутся силы, и мы переедем в другой отель.

— Мы поговорим об этом сейчас.

— Позже, Лия.

— Сейчас, Люсьен! — огрызнулась я, определенно все еще уставшая, но не настолько, чтобы поддаться на его уловки. Только не опять. И ему нужно было это понять. — Я хочу знать, что происходит, сейчас, а не позже. Я не хочу умирать «дома», как ты выразился. Я не понимаю, почему ты откладываешь. Не понимаю, почему ты все еще играешь со мной. Просто сделай это. Осуши меня и продолжай жить своей жизнью.

Его брови взлетели вверх.

— Осушить тебя?!

— Да, — прошипела я. — Я знала, когда сбегала, что ты начнешь охоту на меня, и я знала, что, сбежав, ты получишь право кормиться от меня столько, пока я не умру. Так чего же ты ждешь?

Его брови нахмурились, глаза сузились, но вопреки зловещему выражению, запечатленному в его чертах, его рука оставила мои волосы, прижавшись к моей щеке.

Усиливая мои противоречия, он ответил мягким и сладким голосом.

— Я разозлился на тебя за то, что ты приняла очень неразумное решение, сбежав, учитывая опасность, находясь вдали от меня, ты же видела сон. Не говоря уже о том, что на тебя с Эдвиной напали вампиры, которые заявляли о своих мерзких намерениях, так что ты знала, что угроза была не в одном лице. Тем не менее с моей стороны было бы безрассудно убивать тебя из-за того, что ты приняла опрометчивое решение, моя дорогая, учитывая, что это значительно нарушило бы мои планы провести с тобой вечность.

Я перестала дышать.

Да, перестала.

Полностью.

Когда я выдавила, вырвался порыв воздух.

— Что?

Люсьен улыбнулся, и улыбнулся он полностью всем лицом. Я никогда не видела, чтобы он так открыто улыбался, эффект был ошеломляющим.

Затем он приблизил свое лицо ко мне и прошептал:

— Я планирую провести с тобой вечность.

Я уставилась на него.

Затем прошептала в ответ:

— Планируешь?

Он кивнул.

— Именно так.

— Я... я...

О, боже мой!

Он серьезно? Или это еще одна игра?

— Как? Почему? Когда ты...? Но ты не можешь, — пробормотала я, запинаясь.

— Могу, — ответил он.

— Это против правил, — напомнила я ему.

— Правила изменились, — сообщил он мне.

О боже. И снова Люсьен делал все, что хотел, и плевать на последствия.

— Люсьен...

И вот он уже не лежал на мне сверху, а я не лежала на спине.

Он сидел на заднице на кровати, а я сидела на нем верхом. Он крепко обнимал меня за спину одной рукой, прижимая мое тело к себе. Другой рукой зарывшись в волосах, обхватив затылок и придвинув мое лицо очень близко к своему.

В тот момент, когда он переместил нас в своей вампирской манере, и прежде чем я поняла, что сижу на нем, совершенно неготовая к тому, что он произнес дальше (не то, чтобы я когда-либо рассчитывала на это), он заявил:

— Я люблю тебя, дорогая.

О боже мой!

Он...?

Нет.

Нет!

— Не надо, — прошептала я, боль пронзила меня, и я увидела, как Люсьен моргнул.

— Не надо?! — прошептал он в ответ.

— Не играй со мной опять, — тихо попросила я, наблюдая, как мягкость исчезает с его лица, и на ее место приходит ярость.

Я напряглась.

— Я люблю тебя, — повторил он.

— Не надо, — прошептала я, это слово оборвалось на полуслове, и его хватка на мне сильно усилилась.

— Лия… Я... люблю тебя, — прорычал он, я открыла рот, но его руки сжали меня с такой силой, что у меня перехватило дыхание. — Мой отец солгал тебе. Я сказал, что не уважаю его, и ты знала, что он не тот человек, которого следует слушать и уважать. За ланчем ты все поняла. И за ланчем это было его лучшее проявление. А во время нападения на дом он вел с тобой как вампир, показав свою суть, каким является на самом деле. Он лгал тебе, Лия. Эдвина рассказала мне, что он говорил обо мне и тебе, это все гребаная ложь.

Я хотела в это поверить.

Я готова была поверить.

Но…

Прежде чем я успела обдумать свое «но», Люсьен видно считал мое «но», поэтому продолжил.

— Есть вещи, которые я объясню более подробно потом, а сейчас Совет внес поправки в Соглашение Бессмертных и Смертных. Вампиры снова свободны выбирать себе смертных партнеров. И я беру свою смертную в качестве пары. Ты любишь меня, я люблю тебя, мы связаны, то, что у нас есть, прекрасно, и это все, что когда-либо будет. На вечность. До конца дней. Пока солнце не упадет с небес, мы с тобой будем жить и разделять красоту.

Я почувствовала, как мое сердце подпрыгнуло, слезы наполнили глаза, а надежда опалила сердце.

Но то, что слетело с моих губ, было просто шепотом, с придыханием:

— Пожалуйста.

Я даже не знала, почему я это сказала, но Люсьен понял почему.

Поэтому ответил голосом, полным нежности:

— Да, любовь моя. Я не вру. И не играю с тобой. Клянусь Богом, все правда. — Он притянул меня еще ближе. — Я люблю тебя, Лия. Я полюбил тебя двадцать лет назад и буду любить вечно. Моя прекрасная Лия, слушай внимательно. То, что я говорю — чистая правда. И с этой правдой я даю тебе клятву.

Слезы потекли из глаз, стекая по щекам. Я знала, что Люсьен видел мои слезы, но его глаза не отрывались от моих.

А мои не покидали его.

Я заглянула в их глубину. И почувствовала, как он обнял меня, его большое, сильное тело прижалось, и тогда я заострила внимание на его клятве.

Он любил меня.

Могущественный Вампир Люсьен любил меня.

О Боже. Это было здорово.

Я подняла руки, зажатые нашими телами, пальцы обвились вокруг его шеи, прошептала:

— Ты можешь быть властным и раздражать. Я тоже могу раздражать. У нас будут сражения. Предполагаю, без ссор не обойдемся. Поэтому все будет потрясающе, но не будет только вечность красоты.

Я едва успела произнести последний слог, прежде чем его рука на моей голове прижала свои губы к моим. Наши губы раскрылись, языки сцепились, а затем я оказалась на спине, отдавая все своему вампиру и испытывая красоту того, что наконец-то, ну, наконец-то, получила от своего вампира взамен.

И, позвольте мне сказать, это было потрясающе.

Прошло много времени, когда он приподнял голову, я ошеломленно открыла глаза, и первое, что увидела его горячий, но нежный, обжигающий взгляд.

— Точно. Готово, — заявил он. — А теперь скажи мне, что ты, черт побери, хочешь поесть?

Я уставилась на своего вампира.

Потом расхохоталась.

* * *

Я моргнула от сна, услышав, как где-то вдалеке разговаривает Люсьен, и поняла, что он снова разговаривает по телефону.

Я уставилась на простыни, которые, по большому счету, мне совсем не казались картонными.

Люсьен накормил меня. После нашего поцелуя, я внезапно почувствовала голод, мне так захотелось буррито. Люсьен заявил, что о буррито не может быть и речи, учитывая, что наполнить желудок нужно чем-то мягким с витаминами и энергией, если учесть, что я не ела в течение десяти дней. Я все равно ответила, что мне очень хочется буррито. Он опять сказал, что буррито я не получу ни за что на свете. Я спросила, тогда зачем он меня вообще спрашивал, что я хотела бы съесть, раз собирался заказать то, что, по его мнению, я должна была съесть. Он целовал меня до тех пор, пока я не потеряла сознание, оставив в постели, затем вернулся через пятнадцать минут с гроздью бананов и банкой арахисового масла.

Я села на кровати, скрестив ноги, воспользовалась пластиковым ножом, чтобы намазывать арахисовое масло на бананы, все время смотрела на Люсьена, пока ела, а он в свою очередь решил собрать мои вещи, чтобы я не обременяла себя упаковкой.

Я не призналась ему, что люблю бананы с арахисовым маслом, они было потрясающими на вкус. Я также не призналась, что после этой еды впервые за несколько дней почувствовала себя человеком.

Поэтому оделась. Люсьен загрузил мои вещи в «Порше». Мы сели в машину, и он отвез меня за сорок пять минут до ближайшего города. При въезде в город, как будто у него был самонаводящийся маяк, он направился прямо к самому эксклюзивному отелю. Припарковался, схватил одну из моих сумок и свою единственную сумку и завел меня внутрь. Затем он снял президентский люкс со своим собственным дворецким (без шуток!).

Мы поднялись на лифте, Люсьен вошел. Люкс был феноменальным. Я жила в особняке, а мужчина, который любил меня, был миллиардером, и все же я никогда не видела ничего более роскошного.

Люсьен приказал мне принять душ и лечь в постель. Я сказала Люсьену, что хочу осмотреть наш роскошный номер. Он повторил то, что хочет он, чтобы я была в душе, а потом в постели. Я сказала, что мне потребуется всего десять минут, чтобы осмотреться, так что он должен просто попридержать свои брюки. Примерно через три секунды я с Люсьеном была голая в душе, и он включал воду.

По крайней мере, я успела увидеть ванную, прежде чем он повел меня в спальню и дал одну из своих футболок с длинными рукавами. Затем он высказал свое мнение, покопавшись в моих сумках и выбросив все мои новые ночные рубашки прямо в мусорное ведро. Он хотел сказать, что ночные рубашки из универмага со скидкой были недостаточно хороши для его Лии. Я закатила глаза, но протестовать не стала. Ночнушки были милыми и удобными. Но они были сшиты не из тончайшего шелка и кружев. Затем он приказал мне лечь в постель.

К сожалению, после долгого горячего душа с Люсьеном у меня ничего не было в запасе, чтобы ответить.

Я натянула его футболку, забралась в кровать и заснула.

И вот я проснулась. В комнате было темно, но из-за приоткрытой двери в гостиную пробивался свет.

Я почувствовала себя отдохнувшей, и снова проголодавшейся. Откинув одеяло, стала прислушиваться к его бормотанию, когда вошла в ванную. Она была больше, чем гостиная в моей старой квартире.

Вау. Действительно, этот номер был огромным. Мне хотелось здесь остаться жить.

Я совершила утренний моцион, прошла через спальню и подошла к двери.

Прежде чем открыла дверь, я почувствовала, что Люсьен смотрит в мою сторону. И когда я открыла дверь, его глаза были устремлены на меня. Он сидел в кресле за письменным столом. Прижав мобильник к уху, кивнул подбородком, затем указал рукой на колени.

Я побрела в его сторону, закатывая рукава футболки.

Когда я оказалась на расстоянии его вытянутой руки, Люсьен потянулся. Затем моя задница плюхнулась к нему на колени, рука обняла за талию.

— Нет, это сделаю я, — сказал он в трубку, когда я устроилась на его коленях, прижавшись щекой к плечу и лбом к его шее. Его рука сжалась сильнее. — Понимаю, — продолжал он. — Но охотиться за ним буду я.

Я вздохнула.

Рука Люсьена сжалась сильнее.

Затем его голос стал тихим.

— Джулиан, я знаю, что это нападение было совершено на семью. Да, при других обстоятельствах, ты был бы прав, что каждый член семьи имеет право отомстить. И ты знаешь, я ценю твою с Бел верность. Вы оба можете присутствовать, пока я буду разбираться с ним. Но охотиться на Этьена буду я, и только я.

Что ж, хорошей частью этого разговора было то, что Джулиан и Изобель поддерживали своего отца, а также меня, явно думая обо мне как об их семье.

Плохая часть заключалась в том, что Люсьен намеревался выследить своего отца. Я не удивлялась. Он любил меня, и мне нравилось, что он меня любил. И была уверена, что отчасти дело было именно в этом. Его отец схватил меня, напугал, наговорил ужасные вещи, грубил. Я достаточно хорошо изучила Люсьена, чтобы понять, что он просто так это не оставит.

Мне не нравился Этьен. Но он напугал меня до смерти. Но выслеживать его, пытать и сжигать было довольно экстремально.

— Верно, — продолжил Люсьен. — Лия проснулась, ее нужно покормить, потом мне нужно кормиться. Я выключу свой сотовый. Не хочу, чтобы меня прерывали сегодня вечером. Я позвоню тебе завтра.

Ему нужно было поесть, и он не хотел, чтобы его прерывали.

Мне понравилась эта идея.

— Спокойной ночи, Джулиан. Передай, что я люблю Бел, — пробормотал он, я услышала звуковой сигнал, а затем увидела, как его телефон звякнул на столе.

Я подняла голову, глядя на него.

— Не пришло ли время поговорить? — Спросила я.

— Нет, — ответил он, потянулся к гостиничному телефону на столе, схватил трубку и приложил ее к уху. Затем заявил: — Мы готовы заказать ужин.

Затем, не говоря больше ни слова, он положил трубку.

— Довольно неожиданно, — произнесла я ему.

— У меня нет времени и желания заводить дружеские отношения с человеком, которого я время от времени буду видеть во время нашего пребывания здесь и больше никогда не увижу. Ты отдохнула. К тебе вернулся прежний цвет лица. Ты сидишь у меня на коленях без трусиков. Мы потеряли девять дней и воссоединились вчера, но ты почти все это время спала. Я хочу, чтобы ты поела, и ты будешь есть, сидя рядом со мной без нижнего белья. Потом хочу кормиться сам, пока я буду внутри тебя. Тебе нужна твоя сила. На данный момент это все, на что у меня есть время.

Я моргнула, наполовину возбужденная (хорошо, полностью возбужденная), когда из ниоткуда в комнату вошел мужчина в шикарной гостиничной униформе.

Люсьен крепко обнял меня обеими руками и посмотрел на него снизу вверх.

— Ужин, сэр? — подсказал дворецкий.

— Спасибо, — ответил Люсьен и приступил к делу. — Французский батон. Паштет из фуа-гра с трюфелями. Два филе миньон с кровью с беарнским соусом. Обжаренный картофель. Зелень. Роллы. Бутылка красного Бордо. За тем два шоколадных крем-брюле и бутылка «Moет».

Пока я спала, мне показалось, что Люсьен ознакомился с меню, было ясно, что он настроен на французскую кухню. Это было хорошо, так как все блюда звучали великолепно.

— Да, сэр, — пробормотал дворецкий.

— Крем-брюле и «Моет» принесите через полчаса после основного, а затем не беспокойте нас.

Он кивнул, пробормотав:

— Как пожелаете, — и вышел из комнаты.

Ладно, это все еще было круто, но нельзя сказать, что обслуживание в президентском люксе не было совсем крутым.

С этой мыслью мы встали, Люсьен продолжал обнимать меня, выводя из комнаты. Я едва успела обнять его за плечи, когда мы снова оказались в лежачем положении. Я на диване, Люсьен частично на мне и на диване. Его голова была поднята, глаза смотрели на меня, он поднял руку, провел пальцем по моей щеке, а затем обвил их вокруг моей шеи.

— Ты вспомнил о беарнском соусе, — прошептала я.

— Конечно, — прошептал он в ответ. — Нам есть что отпраздновать, хотя и с опозданием.

Я почувствовала, как у меня начало щипать в носу.

Затем прошептала:

— Они, вероятно, приготовят его лучше, чем я.

— Несомненно.

Я ухмыльнулась, затем стала серьезной, попросив:

— Скажи, что любишь меня.

Его рука скользнула вверх по моей шее, подбородку, прижавшись к щеке, голова наклонилась ближе.

— Я люблю тебя, милая.

Ужин звучал великолепно.

Но его слова звучали еще лучше.

Я вздохнула, обняв его, и повернулась на бок. Люсьен подвинулся вместе со мной, так что мы оказались лицом к лицу, в объятиях друг друга.

— Почему ты не признался мне раньше? — Спросила я.

— Потому что не мог, — немедленно ответил он. — Потому что я даже себе не признавался. Даже, когда произнесла эти слова. И раньше. И в течение двадцати лет. Если бы я признался в этом самому себе двадцать лет назад, я бы не выбрал тебя, зная, что не отпустил бы тебя. И когда мы были вместе, я не признавался сам себе, потому что не отпустил бы. Я уже и так бросил вызов правилам Доминиона, чтобы ты была со мной. Они обязаны были согласиться на мои требования. Они у меня в долгу. Но они никогда не позволили бы мне взять тебя в качестве пары. Если бы мы это сделали, они начали бы охоту за нами, в конце концов нашли бы и вынесли Приговор. Я должен был защитить тебя от этого ужаса. — Его глаза стали странными, и я поняла почему, когда он закончил: — Но, похоже, я не смог защитить тебя от всего.

— В конце концов, все получилось, как ты хотел, — успокаивающе прошептала я, сжимая его руку.

— Да, — ответил Люсьен не очень уверенно.

Я решила сменить тему на гораздо более радостную.

— Почему они так внезапно изменили свое решение о бессмертных, что вы можете брать себе в пару нас?

— У них были на то свои причины, — неопределенно ответил он.

Надо сказать, я была не в настроении принимать такой расплывчатый ответ. В моей жизни стало очень много странного и расплывчатого, не говоря уже о серьезном расплывчатом (другими словами, то, что скрывали от меня).

— Кажется странным, — пробормотала я, — сколько проблем они создали, а сколько горя причинили пятьсот лет назад, а потом, пуф, — я махнула рукой в воздухе, — все неважно. Разрешено совокупляться со смертными. Нам все равно.

Люсьен ухмыльнулся, затем уточнил:

— Хорошо, любовь моя, как насчет того, что у них были очень веские причины пересмотреть свое решение.

— Война? — прошептала я.

— Да, и это тоже.

— Этьен рассказал мне об их планах и...

— Не беспокойся об этом.

Не беспокоиться об этом? Он что ненормальный?

— Люсьен, то, что он мне сказал, довольно страшные вещи. Они не говорили это прямо, но мне показалось, что конкретная цель — ты. Как я могу не беспокоиться об этом?

Его руки сжались. Голос стал низким и твердым, когда он повторил:

— Лия, любовь моя, не беспокойся об этом. Ты же знаешь, я смогу сам о себе позаботиться. Что я должен сделать, так это лучше заботиться о тебе.

Это было мило, очень мило. Тем не менее я внимательно изучала выражение его лица.

Затем заметила:

— Ты же не собираешься мне ничего рассказывать, не так ли?

— Не сейчас. Мне нужно встретиться с членом Совета, обсудить кое-что, если они согласятся, то я тебе расскажу.

У меня было такое чувство, что другого выбора у меня не было, кроме как оставить все как есть. Поэтому я оставила все как есть и снова сменила тему.

— Ты все это время не кормился, — прошептала я, и его руки снова сжались.

— Тебе не нравится, если я кормлюсь от кого-то другого. Мне не нравится питаться ни от кого, кроме тебя. Поэтому я не кормился, пока не нашел тебя.

Боже, это было так мило.

— Спасибо, — тихо произнесла я, Люсьен наклонился ко мне, чтобы прикоснуться губами к моим.

Когда он снова отстранился, я выдержала его взгляд.

Я не хотела начинать этот разговор, но должна была. Мы начинали вечность вместе. Нужно было кое-что прояснить.

— Ты многое скрывал от меня, — тихо сказала я, стараясь, чтобы мои слова не прозвучали как обвинение.

— Было дело, любимая, мне жаль, — ответил он.

— Почему? — Поинтересовалась я.

Люсьен вздохнул и притянул меня ближе.

— Во-первых, я не говорил тебе об ограничениях на физическую близость и совместную жизнь, потому что хорошо тебя изучил. И, зная тебя, понял, что борьба будет долгой и изнурительной. Мне не нужно было, чтобы у тебя было больше боеприпасов, если можно так выразиться, чтобы справиться со мной.

Это, я должна была признать, было правдой.

— Во-вторых, я не рассказывал тебе о Мэгги, потому что она к нам не имела никакого отношения.

— Да, но это часть тебя, часть твоей жизни, — напомнила я ему. — И я влюбилась в тебя. Но даже если бы это было не так, мы ведь жили вместе. Ты знал обо мне все, и, наверное, чувствовал, что я хотела узнать о тебе все.

— Думаю, чувствовал, милая, но напомню тебе, что мы жили вместе очень короткое время, и лишь малую часть этого времени у нас были нормальные отношения. Не могу сказать, если бы мой отец не вмешался, рассказал бы я тебе о ней или нет. Но вполне вероятно, что со временем бы рассказал. Ты права, я хотел, чтобы ты была частью моей жизни на долгие годы, а это означало бы, что ты будешьрядом с моими друзьями и семьей. Существовала высокая вероятность, что кто-то из них мог проговориться. Секреты имеют свойство выходить на поверхность, честно говоря, когда ты узнала о Мэгги, я бы хотел, чтобы ты узнала о ней от меня.

— Я верю тебе, — тихо сказала я, и это вызвало улыбку Люсьена.

Затем он мягко продолжил:

— Эдвина сообщила, что сказал мой отец. Отчасти это правда. Я любил ее. Думал, что проведу с ней остаток вечности, я был счастлив. Мы были вместе семьдесят пять лет. Я был молодым вампиром, когда встретил ее, но я знал свое сердце и ее место в нем.

Ладно, внезапно мне не захотелось так подробно узнавать о Мэгги.

Люсьен видно увидел выражение моего лица, поэтому притянул ближе, наклонившись, прижав к кровати, продолжил:

— Но она умерла, Лия. Ее смерть привела меня в ярость, и я отомстил за нее. На это ушли десятилетия, лилась кровь, гибли вампиры, но я отомстил за Мэгги. И, пока я рассказываю тебе об этом, ты должна знать, я с трудом оправился от ее потери, причем совсем недавно. Вот как сильно я ее любил. Она была хорошей женщиной, и она делала меня счастливым. — Мое лицо, должно быть, что-то выдало, потому что Люсьен еще придвинулся, руки крепче сжались. — Она была хорошей женщиной, любовь моя, и она делала меня счастливым. Я скучал по ней. Я ненавижу это осознавать, что она пережила такую ужасную смерть от таких же, как я — вампиров, просто потому, что влюбилась в вампира. И эта любовь всегда будет настоящей. Но я не лгал тебе, когда говорил, что у меня никогда не было ничего прекраснее, что у меня есть с тобой. Ты — та, которую я искал пятьсот лет. Ты и я, нам суждено было быть вместе. Мэгги была моей парой, но она умерла. Ты — моя вторая половинка.

Втянув воздух, сердце перевернулось, я прошептала:

— Ты веришь во вторые половинки?

— Я не верил скорее всего до того дня, когда ты сказала, что любишь меня, я больше не мог отрицать, что чувствую к тебе то же самое. Тогда я все понял. Абсолютно.

Его тон был твердым, глаза, не отрываясь смотрели в мои, взгляд был непоколебимым и напряженным.

Он говорил серьезно. Абсолютно.

— Даже убегая от тебя, поверив твоему отцу, боль, которую я испытывала, теряя тебя, я часто думала, если бы мы были в любовном романе, то ты был бы моей второй половинкой, — призналась я.

Глаза Люсьена потеплели, а руки расслабились.

— Сожалению о твоей потере, что ты потерял ее, и как ты ее потерял, Люсьен, — прошептала я.

— Я тоже, — прошептал Люсьен в ответ.

Я продолжала:

— И мне жаль, что я поверила Этьену, сбежала, не поговорив с тобой.

Его губы дрогнули, и он повторил:

— Мне тоже.

— И все же, — начала я, защищаясь, — ты скрывал от меня кое-что и...

Его рука поднялась, опустилась на мой подбородок, большой палец скользнул, прижавшись к моим губам.

— Мой отец напал на тебя, это было его решение, он ответит за свой поступок. — Его большой палец скользнул с моей губы к щеке. — Но ты права. Я скрывал от тебя кое-что, когда укрощение было завершено, и это дало моему отцу возможность посеять семена сомнения у тебя. Это была моя ошибка. И я оставил тебя без защиты. Не думал, что я буду так долго отсутствовать. Я понятия не имел, что они затаились, только и ждут, чтобы осуществить свой план. Но… во всем этом должен признать, я шокирован, что кто-то из них прикоснулся к тебе, даже мой отец. Напугал тебя. Угрожал. Поделился с тобой тем, что скрывал. Да. Но главное, что он схватил тебя, никто из них, а именно мой отец.

— Может нам, стоит подробнее поговорить об этом, — предложила я. — Что ты планируешь?

— Марчелло и Катрину поймали, как ты уже знаешь. Они дожидаются меня. Космо и Рейф охотятся на Нестора. Его они тоже схватят. Я разберусь с ними, а потом выслежу своего отца, разберусь с ним

— Разберешься с ними как, э-э... точно?

Его губы сжались, глаза загорелись, мне даже стало не по себе, но этот его огонь (да, я сумасшедшая) было совершенно потрясающе, он сразу же ответил: — Я буду их пытать, пока они не начнут кричать и умолять сжечь их. Тогда я сожгу.

Я была не уверена о своих чувствах по этому поводу.

Поэтому повернулась, прижалась к нему и прошептала:

— Дорогой, разве это немного...?

Он прервал меня.

— Это моя культура, Лия. Вот как мы относимся к подобным вещам. Это не только принято, это ожидаемо. Так и будет сделано.

— Но ты был женат на Катрине, — напомнила я ему.

— И она дважды пыталась напасть на тебя. Этого достаточно, я попросил разрешения у Совета выследить ее и покончить с ней. И они согласились, Лия. Без запинки. Но сейчас все было еще хуже. Гораздо хуже. Они не только проникли в дом наложницы, жестоко обращались с ней, пугали и лгали ей, они связали ее служанку, которая также находится под моей защитой. Далее, мне передала их слова Эдвина, они планируют революцию. Так что их смерть не только ожидаема, но и необходима для безопасности твоего народа и, в некотором смысле, моего.

Этого я не могла отрицать.

Его рука оставила мой подбородок, чтоб он смог обнять меня, напомнив:

— Теперь это твой мир, любимая. Ты должна научиться принимать такие вещи.

Я кивнула, потому что он был прав. Хотя это было дико, страшно, но опять же, у меня было много времени, чтобы привыкнуть к нечто подобному.

— У тебя есть еще какие-нибудь вопросы? — спросил он.

Я отрицательно покачала головой.

— Тогда мы должны поговорить о Церемонии Предъявления прав, — заявил он.

Я моргнула.

— О чем? — Спросила я.

— Если ты хочешь свадьбу, как у вас смертных, я согласен. Но мы также проведем Церемонию Предъявления прав.

Ой.

Я почувствовала, как мой живот стал мягким.

— Что такое Церемония Предъявления прав? — прошептала я, и его лицо смягчилось от моего тона и, вероятно, от выражения моего лица, а также, вероятно, от того факта, что он услышал, как мое сердце пропустило удар.

— Это наша свадебная церемония, любимая. Слова произнесены, я беру твою кровь, ты берешь мою, а затем мы делимся словами клятв. Очень похоже на вашу свадьбу.

— И каковы же слова вашей клятвы? — Все еще шептала я.

— Пока солнце не упадет с небес, — прошептал он в ответ.

Мило. Он говорил мне раньше эти слова. Мне они понравились тогда, теперь я полюбила их, зная их назначение.

— Мне нравится, — тихо ответила я, и он ухмыльнулся.

Затем произнес:

— Для нас это будет реально, и прямо сейчас мне необходимо знать, что ты понимаешь это.

— Понимаешь?!

— Что это будет все реально.

— Реально?!

— Что мы будем вместе, пока солнце не упадет с небес.

Ах, да. Это мило, и мне понравилось.

— Я же сказала тебе, что мне это понравилось.

— Ты сказала, Лия, но тебе сорок лет. Мне восемьсот двадцать два года. У меня есть четкое представление о том, что значит бессмертие. Ты же понятия не имеешь. Хотя мне все было понятно, но для всех нас была потеря, когда мать Изобель покончила с собой. Вечная жизнь может показаться заманчивой, но жизнь одинакова, смертен ты или бессмертен. Есть взлеты и падения, хорошие времена и плохие. И, в конце концов, у нас еще много времени. Много времени, чтобы путешествовать, читать, заниматься любовью, есть, и много времени, чтобы не соглашаться, ссориться, разочаровываться друг в друге. И у нас будет много времени, чтобы заскучать.

— Мне никогда не бывает скучно, — сообщила я ему.

— Всем становится когда-нибудь скучно, — сообщил мне Люсьен.

— Ну, а мне нет, если мне абсолютно нечего делать, как тогда, когда ты оставил меня в доме без колес и без книг, но это были чрезвычайные обстоятельства. И все же я нашла, чем заняться. И, если ты будешь со мной, — я ухмыльнулась ему, — тебе тоже не придется скучать.

Люсьен вернул мне улыбку, затем наклонился и прикоснулся своими губами к моим. Но когда он отстранился, его лицо было серьезным.

— Ты понимаешь, что переживешь всю свою семью, зверушка, — мягко предупредил он.

Мое настроение испортилось, что я останусь одна, но потом подумала….

Кивнула и прошептала:

— Да, но у меня также будет возможность познакомиться с их детьми. И детьми их детей. Так что у меня всегда, в некотором роде, будет семья.

— Это хороший взгляд на будущее, — пробормотал он, и я почувствовала, как уголки моих губ приподнялись.

Затем я прижалась еще ближе и сказала:

— Я знаю, что ты пытаешься заставить меня понять, дорогой. И я не могу предсказать будущее. Но с нетерпением жду, если ты будешь рядом.

Он крепко прижал меня к себе, губы опустились к моим, его язык скользнул внутрь, он перекатился на спину, я над ним. Мои руки погрузились в его волосы с двух сторон, прижимая его голову к себе, хотя он не собирался отрываться от меня. Его руки поднялись по моей рубашке к голой заднице, прижимая ближе к себе, хотя я определенно никуда не денусь.

Я оторвала свой рот, скользнула к его уху и прошептала:

— Я могла бы за все это время выучиться на врача. — Затем скользнула губами к изгибу его челюсти и продолжила шептать. — А когда мне это надоест, я могла бы выучиться на скульптора. — Мои губы переместились к его шее. — Тогда я могла бы стать адвокатом. — Мои губы сместились с его шеи. — И у меня были бы столетия, чтобы сделать идеальный беарнский соус.

Я почувствовала, как его тело затряслось подо мной, пальцы вжались в ягодицы, я приподняла голову, улыбаясь ему сверху вниз.

Затем улыбка сползла с моего лица, я прошептала:

— Мне некогда будет скучать, дорогой.

Его горячие глаза смягчились, и внезапно я оказалась на спине, а Люсьен накрыл меня своим телом.

У меня перехватило дыхание от его маневра, но пять секунд спустя я поняла его резкое перемещение, услышав звон тележки, вкатываемой в наш номер.

— Ужин, — произнес дворецкий. — Я накрою на стол в гостиной. Вы не возражаете?

— Идеально, — ответил Люсьен, не сводя с меня глаз.

Я хихикнула.

Дворецкий сервировал стол.

Затем взгляд Люсьена скользнул по моему лицу.

— Идеально, — повторил он шепотом, и мой живот затрепетал.

Затем он опустил голову и продолжил меня целовать.

Эпилог Будущее

Ее кулаки в его волосах стали настойчивее.

Он почувствовал, как она потянула волосы, перестал кормиться, провел языком по ране и дал своей невесте то, что она хотела.

Он откинул голову назад и посмотрел на нее.

Она соскользнула вниз, полностью наполняясь им, ее веки отяжелели, Боже, как красиво.

Но все ее внимание было сосредоточено на нем.

— Это наша вечность, — прошептала она, и его руки, уже обхватившие ее, сжались так крепко, что он почувствовал, как нежный ветерок ее дыхания коснулся его лица.

Все, что он мог видеть, — это ее прекрасные черты лица. Все, что он мог чувствовать, это ее тело в своих объятиях, ее лоно, сжимающее его член, ее бедра, плотно прижатые к его бедрам, ее груди к его груди, ее руки, обвитые вокруг его плеч, прижимающие к себе. Все, что он мог чувствовать, был всепоглощающий аромат ее возбуждения. Все, что он мог почувствовать на своем языке — ее кровь, смешанная с запахом ее кожи и ее киски. Все, что он мог слышать — биение ее сердца, ее возбужденное дыхание.

— Это наша вечность, — тихо согласился он.

Ее веки отяжелели, даже когда она улыбнулась очаровательной улыбкой.

— Подари мне красоту, мой вампир, — потребовала она.

Мгновенно он перевернул ее на спину и уступил ее требованию.

* * *

Глаза Люсьена открылись, он еще не отошел от сна. Такого реального, будто все происходило прямо сейчас.

В тот момент, когда его глаза открылись, он почувствовал, как Лия прижалась к нему. Его рука, обнимавшая ее, сжалась крепче. Его другая рука двинулась, чтобы обхватить. Она скользнула вверх по его телу и посмотрела ему в глаза.

Ее глаза были чудесны, губы приоткрыты.

Черт возьми, ему нравился ее взгляд.

Но он знал.

Он понял это еще до того, как она прошептала:

— Дорогой, мне только что приснился самый лучший сон.

— Это наша вечность, — заявил он хриплым от сна голосом, и ее глаза расширились.

— Тебе он тоже приснился? — спросила она.

Люсьен кивнул.

— Ух ты. Потрясающе, — прошептала она.

Он ухмыльнулся, подумав, делясь такими снами с Лией, вечность, и без того сладкая, стала еще слаще.

Затем его руки крепче обхватили ее, он перевернул ее и продолжил реализовывать сон.

* * *

Ее крик все еще звенел по комнате, Люсьен отступил, наблюдая, как Катрина опустила голову.

— Теперь ты сгоришь, — тихо сказал он.

Он наблюдал, как она дышит, заметно напрягаясь.

— Ты пытался научить меня, — прошептала она, повиснув на запястьях, приколотых к стене, ее тело обмякло, безжизненное, почти бескровное.

— Слишком поздно говорить, чему ты научилась, Рина. — Люсьен продолжал говорить тихо.

К его удивлению, ее обвисшее тело осело еще глубже.

Он дал ей время, как и ожидал, она снова заговорила.

— Я хочу сгореть, — продолжила она шепотом. — Я не смогу жить без тебя.

— Я знаю, — ответил он, наблюдая, как она прилагает невероятные усилия, чтобы поднять на него глаза.

— Вовсе нет, — призналась она. — Ни секунды не знаешь.

— Знаю, — повторил он.

— Ты любишь ее? — спросила она, и печать агонии на ее лице исказилась новой болью.

— Да, — коротко ответил он.

Она достаточно натерпелась. Теперь пришло время ее боли закончиться. Но поскольку она была Риной, то умоляла о большем.

— Я хотела, чтобы ты любил меня так, — сказала она ему то, что он уже и так знал.

Люсьен промолчал.

— Почему ты так меня не любил? — спросила она.

— Рина, Джулиан отнесет тебя на костер, — мягко ответил Люсьен.

— Ответь мне, прежде чем я умру. Скажи, почему. Почему ты не мог любить меня так же?

Люсьен вздохнул, затем напомнил ей:

— Я уже говорил тебе, почему.

Она улыбнулась невеселой улыбкой, прежде чем прошептать:

— Я хочу еще раз услышать.

Он выдержал ее взгляд.

Затем ответил:

— Потому что ты так сильно этого хотела.

— Разве это плохо? — спросила она, искренне озадаченно.

Люсьен покачал головой.

— В тот момент, когда я понял, что Лия испытывает боль из-за своей любви ко мне, я решил ее отпустить. Потеряв ее, я потеряю все. Я был готов пожертвовать всем, чтобы облегчить ее боль. Когда понял, что люблю ее, и мы останемся вместе, наше время будет кротко срочным и закончится трагически, это я тоже понял. Но я был полон решимости отпустить ее, чтобы продлить ей жизнь в надежде, что она сможет обрести счастье. Чего ты не смогла усвоить так того, что настоящая любовь не эгоистична, Рина. Она бескорыстна.

Она пристально смотрела на него, нездоровая, лихорадочная, навязчивая любовь, которую она испытывала к нему, горела в ее глазах.

Тихо он закончил:

— Ты так этого и не поняла.

— Нет, — прошептала она, — и я все еще не поняла. Сегодня я умираю за свою любовь к тебе, Люсьен.

— Если тебе легче от этого, Рина, то я рад, что ты веришь в это, — ответил Люсьен шепотом.

Он знал, что она продолжала пристально смотреть на него, чтобы украсть больше его времени и внимания.

Но он с ней закончил.

Он отступил и кивнул своему сыну.

Джулиан двинулся вперед.

Люсьен не смотрел, как его сын вынес его бывшую подругу, взвалив на плечо, из комнаты. Вместо этого он достал свой телефон и сделал три звонка. Два были деловыми. Один из них был адресован Лии, чтобы сообщить, что он скоро будет дома.

Она ответила, что готовит жареную курицу.

За последнюю неделю, прошедшую с тех пор, как они вернулись домой, он начал привыкать к этому. Новый нюанс его будущей невесты. Она не интересовалась этим неприятным делом, просто ждала, когда он сам расскажет, если захочет. Но она настроилась на него. Теперь, когда он не ставил ментальную защиту от нее, они оба могли очень остро чувствовать настроение друг друга, что не имело ничего общего с языком тела, выражением лица или тоном голоса. Они легко отслеживали друг друга. Поэтому она чувствовала такие дни, как сегодня, и обязательно делала что-нибудь, иногда большое, иногда маленькое, чтобы его неприятный день закончился лучше.

Он закончил разговор с Лией и вышел на улицу. Там находились Бел. Стефани. Райф. Дункан. И Криштиану представлял Совет.

Когда Люсьен вышел, Джулиан передал ему факел. Без промедления он бросил его в дрова у ног Катрины.

И он дал ей одну последнюю вещь. Люсьен смотрел ей в глаза, пока она горела.

Когда ее больше не было в этом мире, он ушел, оставив Кристиану собирать пепел и развеивать его по ветру.

* * *

Люсьен откинулся на спинку стула и стянул белые перчатки, которые они попросили его надеть, прежде чем он взял в руки древние пергаменты.

Прошло больше месяца с тех пор, как он нашел Лию. Он находился в древнем городе Сперанца, в комнате без окон, с контролируемой влажностью воздуха, тщательно охраняемой в подвале международной штаб-квартиры Доминиона.

Он поднял голову и посмотрел через стол на Эйвери, Грегора и Рудольфа.

— Не могу сказать, что счастлив, — пробормотал он, то, что чувствовал, и это было слишком преуменьшено.

Он только что видел Пророчества или то, что они позволили ему увидеть. Он понятия не имел, что там еще было. Однако они показали ему кое-что из того, что касалось Лии и его самого.

— Это понятно, — ответил Рудольф.

— Теперь ты понимаешь, почему мы попросили воздержаться от охоты на твоего отца? — осторожно спросил Эйвери.

— Понимаю, но мне это не нравится, — натянуто ответил Люсьен.

— Как отмечено в этих документах, он, несомненно, является генералом повстанцев. Если он внезапно скончается, это может привести к войне, а мы не готовы, — объяснил Рудольф.

— Я только что об этом прочитал в этих пергаментах, Рудольф, — раздраженно пробормотал Люсьен.

— У тебя будет свое время, — спокойно заверил его Эйвери.

Он, бл*дь, может ему предоставить это «свое» время.

Люсьен кивнул.

— Лия же уже проявляет способности, — заявил Грегор, пристально глядя на него.

Люсьен кратко взвесил свой ответ, взглянул на Эйвери, который уже знал о способностях Лии и принял решение.

— Она обладает исключительными способностями. Она может пометить меня. Выследить. Чувствует мое настроение, следовательно, когда со мной, чувствует опасность так же, как и я. Она общается со мной мысленно, и с днями эта сила значительно возрастает. Действительно, если бы я захотел, я мог бы позвать ее, когда она сидит в кафе через дорогу, и она бы меня услышала. Она может сделать то же самое. Нам снятся одинаковые сны, иногда одновременно. — Он указал на бумаги, лежащие перед ним на столе. — Однако она не демонстрирует необычной скорости или силы, как у вампиров.

— Ты вампир, она смертная, Люсьен, как она может обладать необычной скоростью или силой вампира? — Рудольф задал отличный вопрос.

Прежде чем он успел ответить, заговорил Грегор.

— Мы хотели бы попросить тебя поговорить с ней, сделать некоторые тесты.

Люсьен почувствовал, как его тело готовится к битве, высвобождается адреналин, мышцы расширяются, и он сразу же ответил:

— Абсолютно нет.

— Люсьен... — начал Грегор, но Люсьен наклонился вперед.

— Если ты приблизишься к ней без моего разрешения, я разорву тебя на части, а потом ты сгоришь, — поклялся Люсьен низким голосом, не терпящим возражений.

Грегор указал на стол.

— Из того, что ты прочитал, нам важно понимать, что мы в состоянии будем бороться с этой угрозой.

— Моя невеста — не воин-мутант в этой войне, которого нужно подталкивать и исследовать, — отрезал Люсьен. — Есть еще две другие пары, которые должны объединиться. Пусть все идет своим чередом, и по мере того, как все будет идти своим чередом, мы с ней решим, как нам действовать дальше.

— У нас не так много времени. Каллум спарится с Соней перед Рождеством в этом году, — заявил Грегор, Люсьен выдержал его взгляд.

Каллум был Королем Оборотней. Люсьен был знаком с ним. Люсьен уважал его.

Он знал, что Соня, так звали смертную подопечную Грегора.

— Соня? — спросил Люсьен.

— Да, Соня, — ответил Грегор, а затем тихо уточнил: — Моя Соня.

— Так вот почему ты взял ее под свою опеку, — предположил Люсьен.

— Из-за этого, но я так же питал глубокое уважение к ее родителям, тогда еще привязался к ней, жалко, что ее родители погибли, — ответил Грегор.

Люсьен кивнул, но больше ничего не сказал на эту тему. Пророчества были расплывчатыми, как обычно бывает с Пророчествами, было неясно, что произойдет с Соней, женщиной, которая вскоре станет смертной Королевой Оборотней. Грегор знал об этом. И Грегор скрывал свое отчаяние от этого.

Вместо этого он спросил:

— Она знает? А Каллум?

Грегор отрицательно покачал головой.

— Нет. Они ничего не знают. Поскольку мы скрывали от тебя и Лии, то до определенного времени будем скрывать и от них. Очень важно, чтобы каждый бессмертный продемонстрировал свою способность принести решающую, самоотверженную жертву ради своей смертной второй половинки. И очень важно, чтобы каждая смертная демонстрировала свою щедрость и защиту бессмертных. Чтобы установить вечный мир между видами, Трое должны олицетворять, что наши виды могут жить вместе в разнообразии и гармонии.

Он читал об этом в Пророчествах. Это раздражало, но было понятно.

— А третья пара? — спросил Люсьен.

— О них мало что известно, даже в Пророчествах, — ответил Рудольф. — Мы считаем, что мужчина живет среди смертных. В Пророчествах их история более расплывчата, но, изучая пергаменты, надеемся, что он знает, кто он такой и на что способен. Он кормится от смертных, но превращается в волка. Но он не знает о существовании других ему подобных. Он считает себя ошибкой природы, скрывает свои способности и живет под землей. Поэтому его трудно найти.

— Возможно, он еще не появился на свет, — предположил Люсьен.

— Нет, — прошептал Эйвери, — судьба Сони скоро решится. Благородная война почти на пороге. Он где-то там, как и его пара, кем бы она ни была.

Люсьен вздернул подбородок и заметил:

— Если он думает, что является ошибкой природы, то он прав. Если я не ошибаюсь, он единственный гибрид вампира и оборотня во всей истории.

— В ближайшие годы многое изменится, Люсьен, — заметил Эйвери. — Многое. То, что было невозможным, станет исключительным и возможным. Станет обычным делом.

Как и было всегда. Как, он надеялся, так будет всегда в течение очень долгого времени.

Люсьен решил продолжить:

— Я расскажу Лии о Пророчествах, — объявил он, и трое других мужчин в комнате напряглись.

— Это неразумно, — пробормотал Грегор.

— Почему? — Тут же спросил Люсьен, и взгляд Грегора скользнул к Эйвери. — Не так уж неразумно, — заявил Люсьен, и взгляд Грегора вернулся к нему. — Вы намерены охранять свою тайну. Могу вас заверить, что Лия не выдаст вашу тайну.

— Ты уверен? — спросил Рудольф.

— Она смертная, но имеется много смертных далеко не глупых, Рудольф, — ответил Люсьен. — Я объясню ей, как важно хранить эту тайну, и она все поймет. Я также объясню ей последствия, если тайна будет раскрыта, она определенно это поймет.

— Конечно, но она живет полной жизнью. У нее есть семья. И то, что должно произойти, ее роль в твоей жизни и Благородной войне, она может все же захотеть предупредить своих близких, — ответил Рудольф.

— Она не выдаст Пророчества, — повторил Люсьен.

— Очень важно, чтобы тайна осталась тайной, — настаивал Грегор,

Люсьен посмотрел на Эйвери, затем снова на Грегора и нетерпеливо повторил:

— Она никому ничего не скажет.

Грегор вздохнул. Затем кивнул.

Люсьен хотел вернуться к Лии, поэтому попросил:

— Я хотел бы поговорить с Эйвери наедине.

Они обменялись взглядами, но Рудольф и Грегор кивнули, попрощались и направились к выходу из комнаты.

Грегор, однако, остановился в дверях.

— Совет хотел бы, чтобы ты знал, что предоставленный тебе доступ к этим документам означает, что наш долг перед тобой выплачен.

— Служение Доминиону в течение пятидесяти лет, охотясь на своих и ведя их на смерть, вряд ли можно оплатить предоставлением мне доступа к документам, которые описывают, причем смутно, что я и моя невеста столкнемся со смертельной опасностью в Благородной войне, — ответил Люсьен. — Безусловно, я заслужил этот доступ, и расцениваю его только, как мою личную заслугу. Передай Совету, что они все еще в долгу передо мной, и я потребую вернуть долг, когда мне понадобится.

Грегор поднял глаза. Затем вздохнул. Затем кивнул и вышел из комнаты.

Люсьен молчал, пока не почувствовал, что они не смогут услышать их разговор. Затем его взгляд прошелся по комнате. Не найдя того, что искал, он перевел взгляд на Эйвери.

— Эта комната прослушивается? — спросил он.

— Нет, — ответил Эйвери.

— Я кое-что хочу обсудить, и, с твоей стороны, было бы глупо врать, — спокойно заявил Люсьен.

— Как говорили тебе раньше, очень немногие знают о Пророчествах, Люсьен. В этом помещении есть контроль влажности воздуха и температуры, здесь хранятся только Пророчества. Доступ к ним строго ограничен. Безопасность находится на самом высоком уровне. Здесь нет камер или микрофонов. Охранникам не пристало даже мельком видеть пергаменты или слышать обсуждения их.

Люсьен кивнул один раз.

Затем скрестил руки на груди и тихо заявил:

— Ты — Старейшина.

Эйвери медленно закрыл глаза.

Да, он был Старейшиной.

Черт возьми.

— Ты знаешь наше происхождение? — спросил Люсьен, и Эйвери открыл глаза.

— Клянусь тебе, Люсьен, что для меня это тоже загадка, — ответил Эйвери.

— Есть ли другие старше тебя? — спросил Люсьен.

— Не могу сказать, — возразил Эйвери.

— Но есть и другие те Старейшины, — продолжал Люсьен.

— Не могу сказать, — повторил Эйвери.

— Сколько людей знают, что те Старейшины все еще существуют? — задал вопрос Люсьен.

— Один, — ответил Эйвери. — Ты.

Именно это он и искал. Еле уловимый признак доверия. И Эйвери, ответив на его вопрос, показал, что доверяет ему. Эту тайну было важнее охранять, чем даже Пророчества.

Люсьен воспользовался моментом.

Затем тихо напомнил ему:

— Моя будущая невеста и я многим рискуем ради мира на земле.

Эйвери внимательно изучал его.

Затем прошептал:

— Поэтому я дам тебе еще одну клятву. Найдутся те, кто сделает все, что в их силах, чтобы сохранить и защитить Священный Триумвират — три пары. Но прямо сейчас это все, что я могу тебе сказать.

— У меня будут дети, если Пророчества верны, то у меня будет четверо детей. По причинам, что смертная не может родить от вампира, мы с Лией не пользуемся презервативом. Если во время этой Благородной Войны мы с моей невестой погибнем, и наши дети останутся сиротами или, что еще хуже, умрут, мне нужно знать то, что знаешь ты, и принять меры, чтобы обезопасить свою семью.

— Это тебе придется выяснять вместе со мной, я не знаю и не могу тебе ответить, — тихо произнес Эйвери.

— Ты больше ничего не знаешь? — настаивал Люсьен.

Эйвери протянул руку к бумагам на столе.

— Я написал эти пергаменты. Я записал все, что знал, Люсьен, все, что мне приходило свыше. Если бы я знал больше, я бы с радостью написал бы и другое. Но я не знаю. Поэтому тебе придется все выяснять вместе со мной.

Люсьен выдержал его взгляд, он был пустым. И из его взгляда он понял, что Эйвери записал то, что нужно было знать, он действительно был тем Старейшиной, но роль его была такова.

Он попытался еще раз напомнить ему:

— Я прожил восемьсот двадцать два года в ожидании женщины, которая была бы предназначена мне судьбой.

— И мы очень рассчитываем на твое желание сохранить эту женщину, которая предначертана тебе судьбой, — ответил Эйвери.

— Если это правда, Эйвери, то тебе очень повезло, — прошептал Люсьен.

На это Эйвери улыбнулся.

Люсьен не улыбнулся в ответ. Он поднял руку в коротком жесте прощания и вышел из комнаты, чтобы направиться к своей паре.

* * *

— Серьезно, это же потрясающе! — воскликнула Лия.

Она сидела на нем верхом. Люсьен лежал на спине в их кровати в гостиничном номере в Сперанце, Лия оседлала его бедра. На ней была черная шелковая ночная рубашка, украшенная по краям кремовым кружевом. Они только что занимались любовью, ее волосы беспорядочно рассыпались по плечам.

Перед тем как они занялись любовью, он подарил ей обручальное кольцо с черным бриллиантом изумрудной огранки. После этого он рассказал ей о Пророчествах.

Как это было заведено, ее реакция удивила его.

— Моя милая, мы говорим о войне, — тихо напомнил он ей.

Она наклонилась к нему, положив руки на грудь, ее лицо приблизилось к его лицу. Ее лицо все еще выглядело взволнованным.

— Да, и ты, я и остальные четверо собираемся надрать им задницу, — заявила она, затем снова села и закричала: — Я не могу дождаться, когда у меня откроются сверхчеловеческие способности!

Люсьен покачал головой, обнаружив, что не может сдержаться от улыбки.

Затем сел, его улыбка испарилась, он обнял ее.

— Любовь моя, — начал он предостерегающе, — на войне может случиться всякое.

Она обняла его за плечи и склонила голову набок.

Затем спросила:

— Дорогой, ты же Могущественный Вампир Люсьен?

Его губы дрогнули, но он не ответил.

— Ты, — прошептала она, ее объятия стали крепче. — Тебя невозможно остановить. И ты даешь мне свои способности. Так что нас будет не остановить. — Выражение ее лица стало серьезным, она прижалась ближе. — Прежде чем ты станешь меня учить, я скажу тебе, я поняла. Я никогда не была на войне, все знают, что войн лучше избегать. И мне неприятно напоминать тебе об этом, потому что ты расстраиваешься, но на нас с Эдвиной напали четверо вампиров. У меня не было никаких способностей, и я испугалась до смерти. Может мои способности будут совсем другие, не такие, как у тебя. Но, по крайней мере, у меня будет шанс побороться.

Она была права. Она напомнила ему о нападении и это его расстроило.

Значительно.

Люсьен не стал делиться этим, Лия еще не закончила.

— Я думала об этом долгое время, даже когда ты ранее мне сказал, что ты такой же, как я. Здесь действует магия. И эта магия, я чувствую глубиной души, привела меня к тебе. И если это тот вид магии, с которым мы имеем дело, то это хороший вид. И она на нашей стороне. И на нашей стороне любовь. И у остальных двух пар тоже будет любовь на их стороне. А когда у тебя есть такая любовь, как у нас, тебя нельзя победить, потому что ты не позволишь себя победить.

— С этим я не могу спорить, — пробормотал он и был вознагражден ее улыбкой.

Затем ее руки покинули его плечи, пальцы обхватили его шею, она наклонила свое лицо ближе.

— Ничто не отнимет тебя у меня, дорогой, — ее пальцы сжались, — ничто.

Люсьен пристально посмотрел в ее прекрасные глаза.

Затем его руки крепче обхватили ее, он перевернул ее на спину, его губы накрыли ее в обжигающем поцелуе.

Когда он поднял голову, она прерывисто вздохнула. Затем закончила шепотом:

— Я все понимаю, — ее конечности сжались вокруг него, губы улыбнулись, — потрясающие, сверхчеловеческие способности. Я... не могу... дождаться.

Люсьен ухмыльнулся ей, глядя сверху вниз. Затем опустил голову и поцелуем стер улыбку с ее лица.

Затем он неторопливо занялся с ней множеством кое-чем другим.

Кое-чем другим, что он тоже не мог дождаться, чтобы это осуществить.

* * *

Это было после Древней Церемонии Предъявления прав. После празднования. После того как Надя отказалась от брейк-данса на вечеринке. Потом они сели утром в самолет, чтобы отправиться в Италию на медовый месяц.

Ее кулаки в его волосах стали настойчивее.

Он почувствовал это и перестал кормиться, провел языком по ране и дал своей новоиспеченной невесте то, что она хотела.

Он откинул голову назад и посмотрел на нее.

Она скользнула вниз на его члене, наполняясь им, ее веки отяжелели.

Господи, она была прекрасна.

Такая чертовски красивая.

Ее веки стали тяжелыми, но все ее внимание было сосредоточено на его глазах.

Она соскользнула вниз, полностью наполняясь им, ее веки отяжелели, Боже, как красиво.

Но все ее внимание было сосредоточено на нем.

— Это наша вечность, — прошептала она, и его руки, уже обхватившие ее, сжались так крепко, что он почувствовал, как нежный ветерок ее дыхания коснулся его лица.

Все, что он мог видеть, — это ее прекрасные черты лица. Все, что он мог чувствовать, это ее тело в своих объятиях, ее лоно, сжимающее его член, ее бедра, плотно прижатые к его бедрам, ее груди к его груди, ее руки, обвитые вокруг его плеч, прижимающие к себе. Все, что он мог чувствовать, был всепоглощающий аромат ее возбуждения. Все, что он мог почувствовать на своем языке — ее кровь, смешанная с запахом ее кожи и ее киски. Все, что он мог слышать — биение ее сердца, ее возбужденное дыхание.

— Это наша вечность, — тихо согласился он.

Ее веки отяжелели, даже когда она улыбнулась очаровательной улыбкой.

— Подари мне красоту, мой вампир, — потребовала она.

Мгновенно он перевернул ее на спину и уступил ее требованию.

Черт, ему очень нравилось, что их совместный сон сбылся.

Буквально.

Серия «Трое#2» — «Все что есть во мне»

Оглавление

Кристен Эшли До захода солнца Серия: Трое - 1

1. Отбор

2. Соглашение

3. Кормление

4. На следующий день

5. Тем же вечером

6. Поцелуй

7. Наказание

8 Пир

9. Урок

10 Противостояния

11 Предательство

12 Понимание

13 Сны

14 Взрыв

15 Угроза

16 Тетушки

17 Соединение

18 Ночной кошмар

19 Семья

20 Ланч

21 Нападение

22 Тайна

23 Клятва

Эпилог Будущее